Чужой в чужой земле [Роберт Ханлайн] (fb2) читать онлайн

Все люди, боги и планеты в этой истории вымышлены.

Извините за случайное совпадение имен.

— Р. А. Х -

Чужой в чужой земле

Часть 1 Его запятнанное происхождение

1

Жил когда-то марсианин по имени Валентин Майкл Смит. Состав первой экспедиции на Марс подбирался, исходя из принципа, что главная опасность для человека — это сам человек. В те времена, восемь земных лет спустя после основания первой лунной колонии, люди могли совершить подобный полет лишь в три приема: с Земли до Марса за двести пятьдесят восемь земных дней, за такое же время обратно, плюс четыреста пятьдесят пять дней ожидания на Марсе, пока планеты не займут выгодного для возвращения положения. Только дозаправившись на космической станции, «Посланник» мог совершить такой перелет И мог покинуть Марс — если не разобьется при посадке, если там будет найдена вода, чтобы заполнить баки реактора, если не произойдет еще тысяча непредвиденных мелочей.

Восемь человек, сведенные вместе почти на три земных года, вынуждены будут жить гораздо более тесной компанией, чем обычно. Чисто мужской экипаж был отклонен как неустойчивый и нездоровый. Предполагалось, что оптимумом станут четыре супружеские пары, если, конечно, удастся набрать из требующихся специалистов подобную комбинацию Эдинбургский Университет, главный контрагент, заключил договор с Институтом Социологии. После отсеивания добровольцев по возрасту, здоровью, интеллекту, квалификации и темпераменту, Институт оставил девять тысяч кандидатур. Требовались следующие специальности: астрограф, врач, повар, механик, командир корабля, семантик, химик, инженер по электронике, физик, геолог, биохимик, биолог, физик-ядерщик, фотограф, гидропоник, специалист по корабельным системам.

Нашлись сотни комбинаций из восьми добровольцев, имеющих нужные специальности; были составлены три такие комбинации из супружеских пар. Но во всех трех случаях психодинамики, которые определяли совместимость экипажа, только хватались за голову. Главный контрагент требовал снизить критерии совместимости этих достойных людей. Институт ответил обещанием вернуть свой аванс, равный одному доллару. Машины продолжали поиски, тасуя смерти, рождения новых добровольцев. Капитан Майкл Брант, магистр естествознания, бывший командующий флотилией эскадренных миноносцев, пилот, в свои тридцать лет — ветеран лунных экспедиций, сразу же занял особое место в списке кандидатов. Начались лихорадочные поиски той единственной женщины из числа добровольцев, которая стала бы его спутницей и в этом полете, и в жизни, что значительно облегчило бы работу машин по подборке экипажа. Кончилось эго тем, что Брант срочно отправился в Австралию и предложил руку и сердце доктору Уинфред Кобурн, старой деве, на девять лет старше своего повелителя.

Сразу же замелькали огоньки, начали вылетать карточки, и экипаж был подобран:

Капитан Майкл Брант, командир, пилот, астронавигатор, запасной повар, запасной фотограф, специалист по корабельным системам.

Доктор Уинфред Кобурн Брант, сорок один год, семантик, медсестра, баталер, историк.

Мистер Френсис Ковалик Сини, двадцать восемь лет, старший помощник, второй пилот, астронавигатор, астрофизик, фотограф.

Доктор Ольга Ковалик Сини, двадцать девять лет, повар, биохимик, гидропоник.

Доктор Вард Смит, сорок пять лет, терапевт, хирург, биолог.

Доктор Мэри Джейн Лайл Смит, двадцать шесть лет, физик-ядерщик, электронщик, энергетик.

Мистер Сергей Римский, тридцать пять лет, механик, специалист по электронике и криогенной технике.

Миссис Элеонора Альварес Римская, тридцати двух лет, геолог, селенолог, гидропоник.

Экипаж обладал всеми нужными специальностями, кое-что можно было наверстать интенсивным обучением за те несколько недель, что оставались до старта. Главное — этот состав был совместимым.

«Посланник» стартовал. Первые несколько недель его сообщения мог принимать любой радиолюбитель. Когда сигналы ослабли, они стали транслироваться через спутники связи.

Экипаж был здоров и бодр. Стригущий лишай был, пожалуй, самым серьезным, с чем пришлось столкнуться доктору Смиту. Экипаж привык к невесомости, и средства от тошноты стали ненужными после первой же недели полета. Если у капитана Бранта и были трудности дисциплинарного характера, то он о них не докладывал.

«Посланник» вышел на круговую орбиту внутри орбиты Фобоса и в течение двух недель фотографировал поверхность Марса. Затем капитан Брант сообщил:

«Идем на посадку завтра в двенадцать ноль-ноль по Гринвичу. Сядем на южном берегу ЛАКУС СОЛИ».

Больше никаких сообщений не поступало.

2

Прошла четверть земного века, прежде чем человек снова посетил Марс. Шесть лет спустя после того, как замолчал «Посланник», телеуправляемая станция Зомби пересекла Вселенную, выждала полагающийся ей срок на орбите и вернулась обратно. Фотографии, сделанные станцией, показали весьма непривлекательную, по земным меркам, картину: ее аппаратура подтвердила разреженность марсианской атмосферы и ее непригодность для человека.

Однако на фотографиях Зомби были видны «каналы», оказавшиеся инженерными сооружениями, и некоторые детали поверхности, которые можно было интерпретировать как развалины городов. Началась подготовка новой экспедиции, но разразилась Третья Мировая Война.

Война и последующая за ней задержка привели к тому, что была организована более мощная экспедиция. Корабль Федерации «Победитель» с мужским экипажем из восемнадцати космонавтов и двадцатью тремя мужчинами-колонистами на борту проделал весь путь за девятнадцать дней, используя Лайл-переход. «Победитель» совершил посадку к югу от ЛАКУС СОЛИ, поскольку капитан ван Тромп рассчитывал найти «Посланника». Вторая экспедиция посылала сообщения каждый день. Три из них предоставляли особый интерес.

Первое гласило: «Обнаружен космический корабль «Посланник». Среди членов экипажа живых нет».

Второе: «Марс обитаем».

Третье: «Поправка к сообщению 23-105: обнаружен один живой член экипажа «Посланника».

3

Капитан ван Тромп был человеком гуманным. Он радировал на Землю:

«Моего пассажира не следует демонстрировать широкой публике. Обеспечьте челнок, носилки, врача и вооруженную охрану».

Он послал корабельного врача убедиться, что Валентин Майкл Смит помещен в палату Медицинского Центра Бетесда^[1], уложен в гидравлическую кровать и изолирован от ненужных контактов. Сам ван Тромп отправился на вечернее заседание Высшего Совета Федерации.

Как раз в то мгновение, когда Смита укладывали в постель, министр науки запальчиво говорил:

— Согласен, Капитан, что должность командира экспедиции, которая, между прочим, была научной, дает вам право распорядиться о медицинском уходе за временно попавшим в вашу власть человеком, но я не пойму, почему вы и сейчас продолжаете вмешиваться в мои дела? Ведь Смит — настоящий кладезь информации для науки.

— Я тоже так считаю, сэр.

— Тогда почему же… — министр науки повернулся к министру по делам мира и безопасности — Дэвид! Прикажи своим людям! В конце концов, почему кто-то должен становиться поперек дороги профессору Тиргартену и доктору Окаджиме — хотя бы этим двум?

Министр по делам мира взглянул на капитана ван Тромпа. Тот покачал головой.

— Так почему же? — настаивал министр науки — Вы же согласились, что он болен?

— Дайте Капитану высказаться, Пьер — вмешался министр по делам мира — Ну, Капитан?

— Смит не болен, сэр — сказал капитан ван Тромп — Но он и не здоров. Он никогда не был в таком сильном гравитационном поле. Он весит в два с половиной раза больше, чем обычно, его мускулы не приспособлены к этому. И он не приспособлен к земному давлению. Он вообще ни к чему не приспособлен, и нагрузка слишком велика для него. Клянусь чертовыми колокольчиками, джентльмены, я и сам устал, как собака, а ведь я родился на этой планете!

Министр науки презрительно оглядел Капитана.

— Если вас беспокоят последствия перегрузок, мой дорогой Капитан, то позвольте мне заверить вас, что мы это предусмотрели. В конце концов, я сам бывал в космосе. Мне все это знакомо. Этот человек, Смит, должен…

Капитан ван Тромп решил, что пора дать выход своему дурному настроению. Впоследствии он мог объяснить это вполне естественной усталостью. Он и в самом деле чувствовал себя так словно совершил посадку на Юпитер. Поэтому он оборвал министра:

— Ха! Этот человек Смит!.. Этот человек! Вы что, не понимаете?

— Что?

— Смит… не человек!

— Что? Объяснитесь, Капитан.

— Смит — разумное существо человеческого происхождения, но он скорее Марсианин, чем землянин. Пока не появились мы, он и в глаза не видел людей. Он думает, как Марсианин, чувствует, как Марсианин. Он воспитан расой, которая не имеет с нами ничего общего… У них даже полов — и то нет. Он человек по происхождению, но Марсианин — по существу. Если хотите, чтобы он помешался, если вы хотите потерять этот «кладезь информации», валяйте, зовите ваших яйцеголовых профессоров. Не давайте ему времени привыкнуть к этой сумасшедшей планете. Мое дело — сторона, свою работу я сделал!

Генеральный Секретарь Дуглас нарушил повисшее молчание:

— Конечно сделали, Капитан, и сделали хорошо. Если этому человеку или человеко — марсианину нужно несколько дней, чтобы привыкнуть, то я уверен, что наука сможет и подождать… И не обижайся, Пит. Капитан ван Тромп устал.

— Одно не может ждать — вмешался министр массовой информации.

— Что, Джок?

— Если мы не покажем в самое ближайшее время по стерео Человека с Марса в новостях, то следует ожидать беспорядков, мистер Секретарь.

— Гм… Ты преувеличиваешь, Джок. Следует рассказать в новостях о Марсе — это само собой. Показать, как я награждаю капитана и его экипаж… Завтра, я думаю. Капитан ван Тромп расскажет о впечатлениях, разумеется, после того, как выспится.

Министр покачал головой.

— Не годится, Джок?

— Все ждали, что они привезут настоящего живого Марсианина. Раз они этого не сделали, нам нужен Смит и нужен позарез.

— Живого Марсианина? — Генеральный Секретарь Дуглас, повернулся к капитану ван Тромпу — У вас есть видеоленты с Марсианами?

— Сколько угодно.

— Вот тебе и ответ, Джок. Раз нет живых Марсиан, сгодятся и ленты. Теперь, Капитан, насчет экстерриториальности: так вы говорите, что Марсиане не были против?

— Да нет, сэр… Только они не были и за.

— Не понял.

Капитан ван Тромп пожевал губу.

— Сэр, говорить с Марсианами — все равно, что говорить с эхом. Вам не возражают, но и результата никакого.

— Может быть, вы пригласите сюда этого, как его там — вашего семантика? Или он уже ждет за дверью?

— Его зовут Махмуд, сэр. Доктор Махмуд не совсем здоров… Э… Небольшое нервное расстройство, сэр — Ван Тромп подумал, что ему удалось найти подходящую замену словам «мертвецки пьян».

— Послеполетная эйфория?

— Да, немножко…

Чертовы грызуны!

— Что ж, пригласите его, когда ему станет лучше. Я думаю, этот молодой человек, Смит, тоже нуждается в помощи.

— Видимо, это так — с сомнением сказал ван Тромп.

Этот молодой человек, Смит, был едва жив. Его тело, нестерпимо сжатое и смятое странной формой пространства в этом немыслимом месте, наконец-то смогло отдохнуть в мягком гнезде, куда его поместили те, другие. Он перестал сопротивляться и перевел работу легких и сердца на третий уровень.

И понял, что почти полностью израсходовался. Легкие работали тяжело, сердце с силой гнало кровь по сосудам… И еще эта ядовитая, удушающе жаркая атмосфера. Нужно было предпринимать защитные меры.

Когда его пульс упал до двадцати ударов в минуту, а дыхание сделалось почти неуловимым, он тщательно исследовал себя, чтобы убедиться, что пока его внимание было отвлечено, не начался процесс разделения. Когда он был полностью удовлетворен, он переключил часть второго уровня на охрану и ушел в себя. Было необходимо восстановить вес многообразие происшедших событий, чтобы сделать их понятными для себя, оценить их и отложить в памяти, иначе они поглотят его.

Откуда начать? С того, как он покинул дом, поддерживаемый теми, другими, которые были теперь птенцами одного с ним гнезда? Или с того, как он очутился в смятом пространстве? С того, что на него вдруг нахлынула лавина огней и звуков, воспринятая им как сводящая с ума боль? Нет, он не готов к анализу этого воспоминании. Назад, назад, и даже не к первой встрече с теми, другими, которые оказались теперь своими. И даже не к тому времени, когда начала подживать рана от первого грок, что он не такой, как птенцы его гнезда… К самому началу, к самому гнезду.

В его мыслях не было земных понятий. Английский, которому он только что выучился, был примитивен, примитивнее даже, чем тот, на котором торгуются на базаре индиец и турок. Смит пользовался английским так же, как пользуются шифровальными таблицами — работа и долгая, и нудная. Теперь же его мыслеабстракции и полумиллионолетней, совершенно чуждой человечеству культуры, были настолько далеки от земных понятий, что перевести их было совершенно невозможно.

В смежной комнате играли в криббедж доктор Таддеус и Том Мэчем, приставленный к Смиту вместо медсестры. Таддеус все время косил одним глазом на свои датчики и счетчики. Когда мигающий огонек изменил частоту с девяноста двух пульсаций в минуту до двенадцати и стал мигать все реже и реже, доктор рванулся в палату Смита. Мэчем дышал ему в затылок.

Пациент лежал в мягкой оболочке гидравлической кровати и, похоже, был мертв. Таддеус рявкнул:

— Доктора Нельсона!

— Слушаю, сэр! — отозвался Мэчем. И добавил — Как насчет трясуна?

— Доктора Нельсона!

Мэчем бросился вон. Врач осмотрел пациента, не прикасаясь к нему. В палату вошел пожилой доктор, ступая с неуклюжестью человека, долго пробывшего в космосе и еще не успевшего привыкнуть к земному тяготению.

— Что у вас, доктор?

— Дыхание, температура и пульс пациента пропали около двух минут назад, сэр!

— Что вы предприняли?

— Ничего, сэр. Ваши указания…

— Хорошо — Нельсон осмотрел Смита, взглянул на аппаратуру позади кровати, точно такую же, что и в смежной комнате — Дайте мне знать, если что-нибудь изменится — и он повернулся, чтобы уйти.

Таддеус оторопело уставился на него.

— Но, доктор…

— А каков ваш диагноз, доктор? — осведомился Нельсон.

— М-м-м… Мне не хотелось бы говорить о вашем пациенте, доктор.

— Я спросил вас о диагнозе.

— Хорошо, сэр. Шок… нетипичный, возможно — увильнул он от ответа — Шок, приведший к летальному исходу.

Нельсон кивнул.

— Разумно. Но это особый случай. Я видел пациента в таком состоянии, наверное, дюжину раз. Взгляните — он поднял руку Смита и отпустил ее, рука осталась в том же положении.

— Каталепсия? — спросил Таддеус.

— Называйте так, если вам нравится. Только смотрите, чтобы его не тревожили, и дайте мне знать, если что-нибудь изменится — Нельсон положил руку Смита на место.

Он ушел. Таддеус поглядел на пациента, покачал головой и вернулся к себе. Мэчем достал карты.

— Криббидж?

— Нет.

Мэчем сказал:

— Если вам интересно мое мнение, док, то этот человек не жилец на белом свете.

— Никто не собирается спрашивать твоего мнения. Пойди покури с охраной. Мне надо немного подумать.

Мэчем пожал плечами и вышел в коридор. Охранники вытянулись в струнку, но увидев, кто это, расслабились.

Моряк повыше спросил:

— Что там была за беготня?

— Он родил пятерых за раз, и мы спорили, как их назвать. Ну, мартышки, у кого найдется сигаретка? И огонек?

Второй моряк вытащил пачку сигарет.

— И как теперь быть с кормлением?

— Ничего, что-нибудь придумаем — Мэчем ткнул сигаретой почти в лицо моряку — Как бог свят, джентльмены, я ничего не знаю об этом больном.

— Что это еще за приказ: «Никаких женщин»? Он что, сексуальный маньяк?

— Все, что я знаю, ото то, что его доставили с «Победителя» и велели не тревожить.

— С «Победителя»! — понимающе кивнул первый моряк — Тогда все ясно.

— Что ясно?

— Тогда во всем этом есть смысл. У него не было ни одной женщины — он не видел ни одной, он не касался ни одной месяцами. И он болен, понимаете? Они боятся, что если он положит на бабу руку, то загнется — он моргнул — Я бы точно загнулся.

Смит чувствовал присутствие докторов, но грок, что они приходили с добрыми намерениями. Не было нужды высвобождаться целиком.

Ранним утром, когда санитарки задевали лица своих пациентов мокрыми и холодными полами своих халатов, Смит вернулся к жизни. Он ускорил биение сердца, дыхание и обвел взглядом помещение, рассматривая его спокойно и безмятежно. Он тщательно разглядывал помещение, запоминая все детали. Он видел такое впервые, поскольку был не способен к восприятию, когда его доставили сюда. Место это было для него необычным — на всем Марсе не было ничего подобного. Не напоминало оно и клиновидные помещения «Победителя». Восстановив в памяти события, тянущиеся от его гнезда к этому месту, он готов был принять их и радоваться им.

Он уловил присутствие еще одного живого существа. Старенькая многоножка спускалась с потолка, крутясь вокруг своей оси. Смит с восторгом разглядывал ее, соображая, не принадлежит ли она к этому гнезду.

В это мгновение вошел доктор Арчер Фрэйм, сменивший Таддеуса.

— С добрым утром — сказал он — Как вы себя чувствуете?

Смит проанализировал вопрос. В первой фразе он узнал формализм, не требующий ответа. Перевод второй фразы был неоднозначен. Когда ее использовал доктор Нельсон, это было одно, когда использовал капитан ван Тромп — это был формализм. Он почувствовал замешательство, слишком часто охватывающее его при попытках общения с этими существами. Но он заставил себя оставаться спокойным и рискнул ответить:

— Чувствую себя хорошо.

— Хорошо — эхом отозвалось существо — Доктор Нельсон будете минуты на минуту. Готовы к завтраку?

Все понятия входили в словарь Смита, но он не был уверен, что правильно понял услышанное. Он знал, что он был пищей, но не знал, что для этого нужна какая — то готовность. И он никак не ожидал, что ему окажут такую честь. Он не знал, что с продовольствием здесь обстоит так туго, что приходится уменьшать число членов группы. Он испытывал легкое сожаление, поскольку в новых событиях надо было столько грок, но не собирался протестовать.

Однако он был избавлен от трудностей перевода появлением доктора Нельсона. Корабельный врач осмотрел Смита и обратился к нему:

— Стул есть?

Смит понял вопрос. Нельсон всегда задавал его.

— Нет.

— Мы позаботимся об этом. Давай, поешь. Санитар, принесите поднос.

Нельсон скормил ему три кусочка, потом вложил в его руку ложку и велел есть самостоятельно. Это было утомительно, но зато принесло ему такую радость, ибо это было первое действие, сделанное без посторонней помощи с того мгновения, как его поместили в это странное стиснутое пространство. Он очистил тарелку и вспомнил вопрос «Кто это?», чтобы вознести хвалу своему благодетелю.

— Не «кто», а «что», хочешь ты сказать? — ответил Нельсон — Синтетическое желе…, впрочем, вряд ли это тебе о чем-нибудь говорит. Закончил? Великолепно. Теперь поднимайся.

— Прошу прощения? — это было условное понятие, используемое при потере контакта.

— Я говорю: выбирайся из постели. Встань. Походи. Конечно, ты слаб, как новорожденный котенок, но ты никогда не нарастишь мускулы, лежа в постели.

Нельсон открыл клапан, спускающий воду. Смит подавил чувство незащищенности, зная, что Нельсон хочет ему только добра. Вскоре он лежал на дне кровати, облепленный сморщившейся оболочкой. Нельсон сказал:

— Доктор Фрэйм, придержите его за другой локоть. Подбадриваемый Нельсоном и поддерживаемый обоими докторами, Смит кое — как перелез через край кровати.

— Соберись. Теперь стой сам — приказал Нельсон — Не бойся. Мы подхватим тебя, если что.

Смит сделал усилие и остался стоять — хрупкий юноша с неразвитыми мускулами и чрезмерно большой грудной клеткой. На Победителе его подстригли и побрили, и усы еще не успели как следует отрасти. Сразу бросалось в глаза его лицо — кроткое и детское, с глазами, больше подходящими девяностолетнему старику.

Он постоял, слегка дрожа, и вдруг решил попробовать пойти. Сделал три шага, не отрывая ног от пола, и расплылся в лучезарной детской улыбке.

— Хороший мальчик — доктор Нельсон ободряюще захлопал в ладоши.

Смит отважился еще на один шаг, задрожал и вдруг сжался. Врачи не дали ему упасть.

— Черт — выругался Нельсон — Опять он входит в это состояние. Давайте, помогите мне уложить его в постель. Нет, сперва наполните ее.

Фрэйм пустил воду, и оболочка закачалась в шести дюймах от краев кровати. Они положили Смита, двигаясь чуточку неуклюже из-за его немыслимой позы.

— Наденьте ему на шею подушку — распорядился Нельсон — и позовите меня, если появится необходимость. Днем мы его еще разок прогуляем. Месяца через три он будет прыгать по деревьям не хуже обезьяны. Организм у него в полном порядке.

— Да, доктор — отозвался Фрэйм с некоторым сомнением.

— Ах, да! Когда он придет в себя, научите его пользоваться ванной. Позовете санитара помочь вам: я не хочу, чтобы он падал.

— Да, сэр. М-м-м… Есть ли какой-нибудь особый метод… ну, я хочу сказать, как…

— А! Покажите ему! Он мало что понимает из того, что вы говорите ему, но он умеет схватывать все на лету.

Ленч Смит съел самостоятельно. Вошел санитар, чтобы унести поднос. Он огляделся по сторонам и нагнулся к Смиту.

— Послушайте — заговорил он вполголоса — У меня к вам выгодное предложение.

— Извините?

— Дело — способ заработать деньги легко и быстро.

— Деньги? Что такое деньги?

— Вряд ли стоит разводить философию. Деньги нужны всем. Я буду говорить кратко, потому что не могу оставаться здесь долго. Я представляю «Бесподобные Сенсации». Мы заплатим шесть тысяч за ваш рассказ, а для вас это не составит труда: в нашем деле участвуют лучшие писатели, не настаивающие на публикации своих имен. Вы ответите на вопросы, а они слепят из этого то, что надо — Он извлек лист бумаги — Только подпишитесь здесь.

Смит взял у него бумагу и принялся разглядывать ее, держа вверх ногами.

— Господи! — человек спохватился и заговорил тише — Вы что, не умеете читать?

Смит понял достаточно, чтобы ответить.

— Нет.

— Ну… Тогда так. Я прочту, а вы поставите отпечаток пальца, и я засвидетельствую это. «Я, ниже подписавшийся Валентин Майкл Смит, известный также, как человек с Марса, предоставляю и закрепляю за «Бесподобными Сенсациями» все исключительные права на мою правдивую историю, названную «Я БЫЛ УЗНИКОМ МАРСА», в обмен на…

— Санитар!

В дверях стоял доктор Фрэйм. Бумага моментально исчезла, словно ее и не было.

— Иду, сэр. Я ждал поднос.

— Что это вы читали?

— Ничего.

— Я все видел. Этого больного нельзя волновать! — они вышли, и доктор Фрэйм притворил дверь. Смит лежал без движения около часа, но, как ни старался, так ничего и не грок.

4

Джиллиан Бордмэн была квалифицированной медсестрой, а ее хобби были мужчины. В тот день она была дежурной по тому самому этажу, где находилась палата Смита. Когда юбочное радио сообщило, что пациент из К-12 в жизни не видел женщин, она просто не поверила и отправилась взглянуть на этого странного человека.

Она знала о предписании: «Женщинам посещение запрещено» и, хотя и не считала себя посетительницей, отбросила мысль об охраняемой двери: моряки имели укоренившуюся привычку буквально следовать приказу. Вместо этого она направилась в смежную комнату для персонала.

Доктор Таддеус поднял голову.

— Смотрите-ка, Ямочки пожаловали! Золотко, что это тебя занесло сюда?

— Это входит в мои обязанности. Как там ваш пациент?

— Не ломай из-за него головку, золотко. Он в твои обязанности никак не входит. Можешь взглянуть в книгу предписаний.

— Я видела ее. Мне хочется взглянуть на пациента.

— Одно слово: нет.

— Ох, Тед, не будь таким буквоедом!

Он принялся разглядывать свои ногти.

— Если я разрешу тебе ступить туда, то мигом окажусь в Антарктиде. Я бы не хотел, чтобы доктор Нельсон застал тебя даже здесь.

Она поднялась.

— А что, доктор Нельсон должен вот-вот нагрянуть?

— Нет, пока я не пошлю за ним. Он отсыпается после посадки.

— Так чего же ради быть таким строгим?

— Хватит, сестра.

— Очень хорошо, доктор — и добавила — Завонял?

— Джил!

— Напыщенное ничтожество!

— Он вздохнул.

— Насчет субботнего вечера все остается в силе?

Она пожала плечами.

В такой день девушке можно и отдохнуть.

Она вернулась к себе, чтобы взять универсальный ключ. Она была побита, но не разбита, поскольку К-12 имела дверь, соединяющую ее с палатой рядом, используемой в качестве приемной, когда в палате лежал кто-нибудь из важных шишек. Сейчас эта комната пустовала. Джил вошла туда. Охранники не обратили на нее внимания, не подозревая, что их обошли с фланга.

Джил остановилась у двери, соединяющей комнаты, испытывая возбуждение, подобное тому, какое она испытывала, выскальзывая из комнат студентов-медиков. Она отперла дверь и закрыла ее за собой.

Больной лежал в постели и глядел на нее. Сначала ей показалось, что он не жилец на этом свете. Его, лишенное всякого выражения, лицо, казалось, свидетельствовало об апатии безнадежно больного. Но потом она увидела глаза, живые и любопытные, и подумала, не парализовано ли у него лицо.

Она напустила на себя профессорский вид.

— Ну, как мы сегодня? Чувствуем себя лучше?

Смит перевел вопросы. Их объединение в один привело его в замешательство: он решил, что это должно символизировать добрые намерения и стремление сблизиться. И потом, второй вопрос соответствовал разговорной форме доктора Нельсона.

— Да — ответил он.

— Хорошо! — помимо странного отсутствия на его лице какого бы то ни было выражения, она не заметила в нем ничего необычного… И если женщины были ему неизвестны, то он ничем этого не выказывал — Могу я что-нибудь сделать для вас? — она заметила, что на тумбочке возле кровати нет стакана — Могу я предложить вам воды?

Смит сразу заметил, что это существо отличается от других. Он сравнил то, что видел, с картинками, которые доктор Нельсон показал ему на пути от дома до этого места — картинками, призванными прояснить приводящую в недоумение форму тела этой человеческой группы. Следовательно, это была «женщина».

Он почувствовал сразу и странное возбуждение и разочарование. Он подавил и то, и другое, чтобы постараться грок все это до конца и вместе с тем не потревожить доктора Таддеуса, в соседней комнате не спускающего глаз со своих приборов.

Но когда он перевел последний вопрос, его захлестнула такая волна эмоций, что он чуть было не позволил своему сердцу забиться быстрее. Он унял его и выругал себя, как ругают непослушного птенца. Потом проанализировал свой перевод. Нет, он не ошибся. Это существо предложило ему воды. Оно желало сблизиться с ним.

С громадным усилием, с трудом подыскивая подходящие для церемонии слова, он сказал:

— Благодарю вас за воду. Желаю вам всегда пить вволю.

Джил озадаченно взглянула на него.

— Глядите-ка, как пышно! — она нашла стакан, наполнила его и протянула Смиту.

Он сказал:

— Сначала вы.

— Не думает ли он, будто я хочу его отравить? — сказала она себе. Но в его словах была неотразимая сила. Она отпила глоток, после чего он сделал тоже самое и довольно откинулся назад с таким видом, словно совершил что-то очень важное.

Джил сказала себе, что приключения, пожалуй, не получилось.

— Ну, если вам ничего больше не надо, я пойду к себе — она направилась к двери.

— Нет — остановил ее голос.

— А?

— Не уходи.

— Ну… Мне надо идти побыстрее — она подошла к нему — Вам что-нибудь нужно?

Он оглядел ее.

— Ты… женщина?

Вопрос привел Джил Бордмэн в замешательство. Ее первым побуждением было сказать что-нибудь резкое. Но неподвижное лицо Смита и его странно взволнованный взгляд остановили ее. До нее начало доходить, что невозможная вещь, которую ей сказали об этом пациенте, правда. Он не знал, что такое женщина. Джил как можно более дружелюбно ответила:

— Да, я женщина.

Смит продолжал ее разглядывать. Джил понемногу стала чувствовать смущение. К тому, что на нее глазеют мужчины, она привыкла, но этот словно изучал ее под микроскопом. Она занервничала.

— Ну? Я что, не похожа на женщину?

— Я не знаю — медленно произнес Смит — На что похожа женщина? Что делает тебя женщиной?

— Ну, час от часу не легче! — меньше всего это напоминало те разговоры, которые Джил привыкла вести с мужчинами с того времени, как ей исполнилось двенадцать лет — Не предложите же вы мне скинуть одежду и показать вам все!

Смит помолчал, чтобы проанализировать эти понятия и перевести их. Первую группу невозможно было грок совсем. Это мог быть один из формализмов, так часто используемых людьми… Хотя произнесено это было с такой силой, словно было последним общением перед последним уходом. Возможно, он сильно ошибся и связал себя с существом, готовящимся к разделению.

Он не хотел, чтобы существо умирало сейчас, хотя это было его правом и, возможно, его долгом. Резкий переход от исполнения водного ритуала к ситуации, когда только что обретенный брат по воде мог уйти и даже рассоединяться, едва не поверг его в панику, но он устанем воли взял себя в руки, и решил, что, если существо умрет сейчас, он должен умереть тоже. Он не мог прийти к иному решению теперь, после водной церемонии.

Вторая часть содержала понятия, с которыми ему уже приходилось встречаться. Он не совеем точно грок саму идею, но это, похоже, был способ избежать кризисной ситуации — если пойти навстречу подразумеваемому желанию. Возможно, если женщина снимет свою одежду, для них обоих отпадет необходимость разделения. Он счастливо улыбнулся.

— Пожалуйста.

Джил раскрыла рот, закрыла и опять открыла.

— Будь я проклята!

Смит грок эмоциональную насыщенность этой фразы и понял, что сказал не то, что нужно. Он начал готовить свой мозг к разделению, смакуя и благодаря за все, что он пережил и видел, уделяя особое внимание этому женскому существу. Потом он почувствовал, что женщина склоняется над ним, и каким-то образом понял, что это существо не собирается умирать.

Она заглянула ему в лицо.

— Поправь меня, если я что-нибудь не так поняла — произнесла она — Ты попросил меня снять одежду?

Инверсии и абстракции требовали тщательного перевода, но Смит справился с этим.

— Да — ответил он, надеясь, что это не вызовет очередного кризиса.

— Я так и поняла. Ну, братец, ты вовсе не болен! Слово «брат» было произнесено впервые, как напоминание о том, что вода соединила их. Он попросил своих птенцов помочь понять ему желания своего нового брата.

— Я не болен — согласился он.

— Будь я тогда проклята, если понимаю, почему ты тогда здесь! Я не собираюсь раздеваться, и я ухожу — она выпрямилась и шагнула к боковой двери. Потом остановилась и обернулась к нему с лукавой улыбкой — Ты можешь попросить меня снова при других обстоятельствах. Мне самой любопытно, что я сама тогда сделаю.

Женщина ушла. Смит расслабился, комната начала блекнуть. Он испытывал некоторую радость от того, что вел себя как надо, и потому исчезла необходимость в их совместном разделении… Но еще многое нужно было грок. Последние слова женщины содержали новые для него понятия, а те, что были не новы, располагались таким образом, что их трудно было понять. Но он был счастлив, вспоминая сладкий вкус общения братьев по воде… хотя и приправленный чем-то тревожащим и страшно приятным. Он думал о новом брате, о женском существе и чувствовал странную дрожь. Примерно то же самое он испытал, когда ему разрешили присутствовать при разделении. Он чувствовал себя счастливым, хотя и не знал, почему.

Ему захотелось, чтобы здесь оказался его брат доктор Махмуд. Сколько нужно было грок, а начинать нужно было с нуля.

Джил никак не могла оправиться от изумления. Перед ее глазами стояло лицо Человека с Марса, и она думала об его сумасшедших речах. Нет, не сумасшедших. Ей приходилось работать в психиатрическом отделении. Она внезапно поняла, что его слова не были словами помешанного. Пожалуй, самым подходящим определением для него было «невинный». Потом она решила, что это не совсем так. Его лицо было невинным, но глаза — нет. Что за создание могло иметь такое лицо? Одно время она работала в католической больнице, и ей вдруг померещилось лицо Человека с Марса, обрамленное чепцом сестры-монахини. Мысль была совершенно дикой — в лице Смита не было ничего женского.

Она уже кончила работу и переодевалась, когда одна из сестер просунула голову в дверь.

— Тебе звонят, Джил.

Джил включила звук без изображения, заканчивая переодевание.

— Это Флоренс Найтингейл?^[2] — спросил баритон.

— Говорите. Это ты, Бэн?

— Мужественный боец прессы собственной персоной. Малышка, ты занята?

— А что ты собираешься предложить?

— Я собираюсь предложить тебе кусок говядины, напоить тебя допьяна и задать один вопрос.

— Ответ все тот же: нет.

— Не этот вопрос.

— Вот как, ты знаешь другой? Говори.

— Попозже. Сперва мне нужно, чтобы ты размякла.

— Настоящая говядина? Не синтетика?

— Гарантировано. Ткни ее вилкой, и она замычит.

— Ты, похоже, хапнул где-то изрядный кус, Бэн.

— Это к делу не относится. Так как?

— Ничего не поделаешь, уговорил.

— Крыша медцентра. Через десять минут.

Джил повесила платье в шкафчик и надела другое, для выходов. Оно было псевдострогим, просвечивающим почти насквозь, с юбкой и лифом, создающими эффект, будто на ней совершенно ничего нет. Джил удовлетворенно оглядела себя и вошла в трубу лифта.

Наверху она огляделась в поисках Бэна Кэкстона. Служащий тронул ее за локоть.

— Вот машина, присланная за вами, мисс Бордмэн. Вон тот «Тальбо».

— Спасибо, Джек — она увидела такси, стоящее на посадочной площадке с открытой дверью.

Джил села, собираясь сказать Бэну какой-нибудь двусмысленный комплимент и неожиданно заметила, что его нет в машине. Такси стояло на автоматике — дверца закрылась, машина взмыла в воздух, описала круг и полетела через Потомак. Через некоторое время она остановилась на посадочной площадке Александрии, и в нее влез Бэн Кэкстон. Такси снова взмыло в воздух. Джил смерила Бэна взглядом.

— Ух ты, какие мы важные! С каких это пор ты посылаешь за своими женщинами робота?

Он похлопал ее по колену и мягко сказал:

— Тому есть причины, малышка. Никто не должен был видеть, как я забираю тебя.

— Однако!

— И ты не можешь позволить себе роскоши быть замеченной рядом со мной. Так что прикусим язычок. Это было необходимо.

— Гм-м-м… Кто же из нас подхватил проказу?

— Мы оба, Джил. Я ведь газетчик.

— А я было решила, что ты кто-то другой.

— А ты — медсестра больницы, где держат Человека с Марса.

— И поэтому ты не можешь представить меня своей матери?

— Тебе что, требуется вес разжевать? После посадки «Победителя» у вас побывали тысячи репортеров, плюс другие представители прессы — гриндеры, уинчеллы, липманны и другие легмены^[3]. Каждый из них из кожи лез, чтобы взять интервью у Человека с Марса.

Он посмотрел на нее.

— Ты-то, конечно, нет. Но ты поможешь мне увидеть его. Поэтому я и не стал соваться к тебе на работу.

— Ну и ну! Ты слишком долго ходил под солнышком с непокрытой головой. Его же сторожат моряки!

— Верно. Об этом-то мы и поговорим.

— Не вижу, о чем тут говорить,

— Потом. Сначала поедим.

— Вот теперь ты говоришь разумно. Хватит ли тебя па «Нью Мэйфлауэр»? Ты ведь хапнул изрядный кус, признавайся? Кэкстон нахмурился.

— Джил, я не рискну появляться в ресторане ближе Луисвиля. А этому рыдвану понадобится часа два, чтобы добраться туда. Как насчет обеда у меня дома?

— Спросил Паук у Мушки! Бэн, я слишком утомлена, чтобы сопротивляться.

— И не нужно. Королевский поцелуй, благословение и надежда умереть за прекрасную даму — вот все, что мне нужно.

— Мне это не нравится. Если я могу чувствовать себя в безопасности рядом с тобой, значит я ошиблась адресом.

Кэкстон принялся нажимать кнопки. Такси, кружившее на месте в ожидании приказаний, очнулось и рванулось к дому, где жил Бэн. Он набрал номер и поинтересовался у Джил:

— Сколько тебе потребуется времени, чтобы напиться, Сладкая Ножка?

— Я скажу, чтобы кухня приготовила к этому времени мясо.

Джил оценила это.

— Бэн, твоя мышеловка имеет собственную кухню!

— И еще какую. Я могу даже поджарить мясо.

— Я сама поджарю мясо. Дай-ка мне микрофон — она принялась командовать, остановившись лишь раз, чтобы уточнить, любит ли Бэн эндивий^[4].

Такси высадило их на крыше, и они отправились в комнату Бэна. Она была старомодной, а ее единственной роскошью была лужайка настоящей травы посреди гостиной. Джил остановилась, сбросила туфли, прошла в комнату босиком, остановилась на краю лужайки и с наслаждением коснулась пальцами прохладных зеленых травинок. Вздохнула.

— Ух, как-хорошо-то! С тех пор, как я на этой работе, мои ноги никогда не отдыхают.

— Сядь.

— Нет, не хочу, чтобы мои ноги помнили это завтра. Распоряжайся.

Он вышел в боковую комнату смешать коктейли.

Она прошла следом и принялась хозяйничать. Мясо было в приемнике вместе с ним лежала приготовленная для жарки картошка. Джил порезала салат, убрала его в холодильник и набрала комбинацию для приготовления мяса и картошки, но не включила цикл.

Бэн, у этой печки есть дистанционное управление? Он пробежал взглядом по клавишам и нажал одну из них.

— Джил, что бы ты стала делать, доведись тебе готовить на открытом огне?

— Ты бы пальчики облизал. Я ведь была скаутом. У тебя готово, язва?

Они прошли в гостиную. Джил села, скрестив ноги, и они занялись мартини. Напротив его стула стоял стереовизор, оформленный под аквариум. Бэн включил его, и гуппи уступили место лицу известного Уинчелла Огастеса Гривса.

— … было сказано авторитетными лицами — заговорило изображение — Человека с Марса пичкают наркотиками, чтобы он не мог узнать этих фактов. Администрация находит эго чрезвычайно…

Кэкстон щелкнул выключателем.

— Эх, дружище — сказал он — Ты не знаешь ничего, чего не знал бы я — он задумался — Хоть ты, может, и прав насчет правительства и наркотиков.

— Нет, не прав — неожиданно возразила Джил.

— Э? Что такое, малышка?

— Человека с Марса не гипнотизируют — сболтнув больше, чем собиралась, она все же решила добавить — За ним постоянно наблюдает врач, по ни каких распоряжений по поводу транквилизаторов не было.

— Ты уверена? А ты что — одна из его сиделок?

— Нет. Ну… Знаешь, есть ведь приказ не допускать к нему женщин, а для надежности за этим следят эти грубые моряки.

Кэкстон кивнул.

— Я тоже об этом слышал. Но ведь дело в том, что ты не можешь знать о том, дают ему наркотики или нет. Джил прикусила губу. Ей захотелось вернуть сказанное обратно.

— Бэн? Ты никому не скажешь?

— Что именно?

— Ничего вообще.

— Гм-м-м… Это слишком тяжело, но я согласен.

— Великолепно. Налей мне еще — Бэн наполнил стакан — Я знаю, что они не дурманят Человека с Марса, потому что разговаривала с ним.

Кэкстон присвистнул.

— Я так и знал! Проснувшись сегодня утром, я сказал себе:

— Повидай Джил. Она и есть твой туз в рукаве. Сердечко, выпей еще. Вот тебе целый кувшин.

— Не так сразу.

— Как пожелаешь. Могу я растереть твои бедные усталые ножки? Леди, приготовьтесь к интервью. Как…

— Бэн! Ты обещал. Ты впутаешь меня в это дело, и я потеряю работу.

— М-м-м… Как насчет «из заслуживающих доверия источников»?

— Я боюсь.

— Ты что, даешь мне помереть с расстройства, а потом слопаешь этот бифштекс в одиночку?

— Нет, я скажу. Только ты ведь не сможешь об этом написать — Джил стала рассказывать, как она перехитрила охрану. Бэн перебил ее:

— Скажи, ты сможешь это сделать еще раз?

— А? Думаю, что да, только не стану. Это слишком рискованно.

— Ну, а если мне проскользнуть этим путем? Я оденусь электриком — комбинезон, форменная фуражка, чемоданчик с инструментами. Ты дашь мне ключ, а…

— Нет!

— Ну, детка, будь умненькой. За всю человеческую историю только один случай привлек к себе столько же внимания, сколько этот. Это когда Колумб уговорил Изабеллу срезать свои драгоценности. Единственное, что меня беспокоит — это необходимость найти еще одного электрика…

— Единственное, что беспокоит меня — это Я — перебила его Джил — Для тебя это интересная история, для меня — работа. У меня отберут шапочку, булавку и вышвырнут из города.

— М-м… Да, пожалуй.

— Не «пожалуй», а точно!

— Леди, похоже самое время предложить вам взятку.

— Интересно, какую? Ее должно хватить на всю мою оставшуюся жизнь в Рио.

— Ну… Не думаешь же ты, что я переплюну «Ассошиэйтед Пресс «или «Рейтер»? Как насчет сотни?

— За кого ты меня принимаешь?

— Мы уже говорили об этом, а сейчас мы обговариваем цену. Сто пятьдесят?

— Найди-ка номер «Ассошиэйтед Пресс». Балбес ты, как я погляжу.

— Капитолий 10-9000. Джил, ты согласна выйти за меня замуж? Это самое большее, что я могу сделать.

Она ошеломленно уставилась на него.

— Что ты сказал?

— Ты согласна выйти за меня замуж? Когда тебя вышвырнут из города, я окажусь поблизости и скрашу твое жалкое существование. Ты сможешь прийти сюда и охладить ножки в траве — нашей траве — и позабыть о своем позоре. Но ты должна решиться проводить меня в ту комнату.

— Бэн, это звучит почти серьезно. Если я вызову Беспристрастного Свидетеля, ты скажешь тоже самое?

Кэкстон вздохнул.

— Зови.

Джил поднялась.

— Бэн — сказала она очень тихо — Я не хочу ловить тебя на слове — Она поцеловала его — Не надо шутить со старой девой.

— Я не шучу.

— Я удивлена. Сотри помаду, и я расскажу тебе все, что знаю, а потом мы решим, как ты сможешь это использовать, не доводя до того, чтобы меня вышвырнули из города. Доволен?

— Доволен.

Она дала ему подробный отчет.

— Я уверена, что ему не давали наркотиков. Я совершенно уверена, что он вменяем… Хотя разговаривает он не совсем правильно и задает глупейшие вопросы…

— Было бы более чем странно, если бы он говорил совершенно правильно.

— То есть как?

— Джил, мы не так уж много знаем о Марсе, но мы знаем, что Марсиане — не люди. Предположим, ты воспитывалась в племени дикарей, живущих в такой глухомани, что им не известны даже ботинки. Представляешь себе, о чем бы ты стала говорить, попав в цивилизованное общество? Это слишком слабая аналогия: правда, по крайней мере, на сорок миллионов миль дальше.

Джил кивнула.

— Я это учитывала. Поэтому и не обращала внимания на его странные реплики. Что уж я, совсем дурочка по-твоему?

Нет, для женщины ты здорово соображаешь.

— Тебе очень нравится мартини, стекающий за шиворот?

— Извиняюсь. Женщины гораздо умнее мужчин. Это доказано историей. Давай налью еще.

Она приняла залог мира и стала рассказывать дальше:

— Бэн, этот приказ, запрещающий ему видеть женщин — глупость. Он не похож на сексуального злодея.

— Его просто не хотят подвергать стольким ударам сразу, опасаясь шока.

— Он не был потрясен. Он был просто… заинтересован.

— Словно на меня и не мужчина смотрел.

Если бы ты позволила ему посмотреть подольше, ты бы, возможно, не ушла так просто.

— Не думаю. Мне кажется, ему говорили о разнице между мужчинами и женщинами. Он просто хотел узнать, чем отличаются женщины.

— Да здравствует отличие! — с энтузиазмом воскликнул Бэн.

— Не будь вульгарным.

— Я? Я — весь почтение и благоговение. Я возносил хвалу за то, что рожден человеком, а не марсианином.

— Будь серьезным,

— Я серьезен, как никогда.

— Тогда утихомирься… Он не стал бы приставать ко мне. Ты не видел его лица… Я видела.

— А что с его лицом?

Джил в затруднении взглянула на него.

— Бэн, ты видел когда-нибудь ангела?

— Только тебя, херувим. Других — нет.

— Ну, я тоже… Но именно так он выглядит. У него мудрые глаза старца и кротчайшее выражение лица. Выражение неземной красоты — она поежилась.

— «Неземной» — именно то слово — медленно произнес Бэн — Мне бы его увидеть.

— Бэн, почему его держат взаперти? Он же и мухи не обидит.

Кэкстон сцепил пальцы.

— Ну, его хотят защитить… Он вырос в поле тяготения Марса и сейчас беспомощнее котенка.

— Но физическая слабость не опасна. Миастения гравис гораздо хуже, но мы и с ней справляемся.

— Еще его хотят уберечь от заразы. Он — словно те экспериментальные чудища Нотр-Дам… Он никогда не был на свежем воздухе.

— Ясно, ясно! Нет антител. Но, насколько я слышал из разговоров, доктор Нельсон — врач «Победителя» позаботился об этом еще в пути. Он переливал ему кровь. У него теперь почти половина крови чужая.

— Можно мне об этом написать, Джил? Это новость!

— Только не впутывай меня. Ему сделали уколы от всего, кроме, разве что, отложения солей. Но, Бэн, вряд ли для того, чтобы уберечь его от инфекции, нужна вооруженная охрана!

— М-м… Джил, я тут собрал кое-какие мелочи, которых ты, может быть, не знаешь. Я не могу напечатать их, чтобы не дать обнаружить свои источники. Но тебе я скажу. Только больше никому ни слова.

— Ладно.

— Это долгая история. Плеснуть?

— Нет, примемся за мясо. Где кнопка?

— Вот.

— Ну, нажимай.

— Я? Ты же собиралась готовить сама.

— Бэн Кэкстон, я протяну ноги от голода, пока буду тянуться до кнопки в шести дюймах от вашего пальца!

— Как хочешь — он нажал на кнопку — Но не забывай, кто готовил… Теперь о Валентине Майкле Смите. Существуют громадные сомнения на счет его прав носить фамилию Смит.

— Что?

— Золотко, твой парень — первый в истории межпланетный бастард.

— Какого черта?

— Пожалуйста, веди себя как леди. Ты помнишь о Посланнике? Четыре супружеские пары. Две из них — капитан и миссис Брант, доктор и миссис Смит. Твой дружок с лицом ангела — сын миссис Смит и капитана Бранта.

— Откуда это известно? И кому какое дело? Это просто неприлично — вытаскивать на свет всю эту историю. Они умерли и лучше оставить их в покое.

— Что касается того, откуда это известно — все проще простого. Никогда не было другой такой восьмерки, которую бы так основательно обмеряли и обследовали. Группа крови, резус, цвет глаз и волос, все, что касается генов… Тебе известно об этом лучше, чем мне. Определенно, Мэри Джейн Лайл Смит была его матерью, а Майкл Брант — отцом. Это дало Смиту прекрасную наследственность: у его отца коэффициент интеллекта был 163, у матери — 170, и оба кое-что значили в своих областях науки.

— Что до того, кому какое дело — продолжал Бэн — то очень многим — дело, и еще многим людям будет дело, когда кое-что всплывет наружу. Ты слышала что-нибудь о Лайл-переходе?

— Конечно. На этом принципе работают двигатели «Победителя».

— И любого другого корабля в наши дни. Кто его изобрел?

— Не… Минуточку! Ты хочешь сказать, что это она?..

— Леди, можете взять сигарету! Мэри Джейн Лайл Смит. Она разработала основные положения до отлета, хотя многое было сделано после. Но она запатентовала основы, написала доверенность — заметь, не основала акционерное общество — и передала право на контроль и временное получение прибыли «Сайенс Фаундейшн». Поэтому возможно, что сейчас контроль осуществляет правительство. Но владелец-то — твой дружок! Это стоит миллионы, сотни миллионов, даже представить себе не могу — сколько!

Они принялись за мясо. Кэкстон берег траву и поэтому пользовался потолочными столиками. Он опустил один из них к своему креслу, другой — пониже, чтобы Джил могла сесть, сидя на траве.

— Прожарилось? — спросил он.

— То, что надо — ответила Джил.

— Благодарствуйте. Помни, это я готовил!

— Бэн — сказала она, утолив первый голод — Как насчет того, что Смит… ну, то есть, незаконный сын? Может ли он наследовать?

— Он не незаконный. Доктор Мэри Джейн родом из Беркли, а калифорнийские законы не признают незаконность рождения. То же самое в отношении капитана Бранта, поскольку в Новой Зеландии аналогичное гражданское законодательство. Согласно законам родного штата доктора Варда Смита — мужа Мэри Джейн — ребенок, рожденный в супружестве, не может быть незаконнорожденным. Это наследник чистой воды. Следовательно, Джил, мы имеем законного ребенка троих родителей.

— Что? Погоди, Бэн, такого не может быть! Я не юрист, но…

— Конечно, не юрист. Подобные фикции юристов не стали бы тревожить. Смит — законный наследник со всех точек зрения и согласно всем существующим законам, хотя и бастард по существу. Поэтому он и наследует. Кроме того, если его мать была богата, то и отцы не были бедняками. Брант греб свои позорные деньги, работая пилотом на Лунных Предприятиях. Сама знаешь, какие это суммы… Они как раз недавно объявили свои дивиденды. У Бранта был один грешок — карты, но в целом он выигрывал и эти деньги тоже вкладывал в бумаги. У Варда Смита было фамильное богатство. Смит — наследник их обоих.

— Фью!

— Это только половина, золотко. Смит — наследник всего экипажа!

— Как это?

— Все восемь подписали джентльменское соглашение, сделавшее их наследниками друг друга-их всех и их наследников. Они сделали это обдуманно, используя как основу контракты XVI и XVII-66, сделали, чтобы противостоять любой попытке раскола. Это были люди, обладавшие большой властью. У них были большие деньги. Да еще солидная пачка бумаг Лунных Предприятий, да то, что имел Брант помимо этого. Смит должен обладать если не контрольным пакетом акций, то ключевым — уж во всяком случае.

Джил подумала об инфантильном создании, так трогательно выполнившем церемонию утоления жажды, и почувствовала жалость к нему. Кэкстон продолжал:

— Хотел бы я хоть одним глазком заглянуть в бортжурнал «Посланника»! С корабля-то его взяли, но вряд ли они выпустят его из рук!

— Почему, Бэн?

— Это довольно скверная история. Мне удалось кое-что вытянуть, пока мой информатор не протрезвел. Доктор Вард Смит избавился от своей жены с помощью кесарева сечения — она умерла на операционном столе. То, что он сделал дальше, показывает, что он решил предъявить счет: тем же самым скальпелем он перерезал горло капитану Бранту… а потом себе. Извини, все это довольно неприятно.

Джил поежилась.

— Я медсестра. У меня иммунитет к подобным вещам.

— Ты врунишка, и я люблю тебя за это. Я три года был полицейским хроникером, Джил, но не сделался равнодушным.

— Что произошло с остальными?

— Если мы не сломим бюрократов, завладевших бортжурналом, мы никогда об этом не узнаем. Но я неисправимый мечтатель и думаю, что мы до него доберемся. Секретность порождает желание узнать секрет.

— Бэн, а может и к лучшему, если его ототрут от этого наследства? Он очень… ну, не от мира сего.

— Это очень тонкое определение. И деньги ему ни к чему. Человек с Марса никогда не останется без куска хлеба. Любое правительство, старейший университет или институт будут в восторге, если заполучат его к себе в гости.

— Ему лучше подписать все, что нужно, и забыть об этом наследстве.

— Не так все просто, Джил. Ты ведь знаешь знаменитое дело «Дженерал Атомикс» против Ларкина и других?

— М-м-м… Ты имеешь ввиду Решение Ларкина? Я учила его в школе, как и все остальные. При чем здесь Смит?

— Подумай хорошенько. Русские посылают первый корабль на Луну. Он разбивается. Соединенные Штаты объединяются с Канадой, чтобы запустить свой корабль. Он возвращается обратно, никого не оставив на Луне. Поэтому, пока Соединенные Штаты и Содружество спешно готовят корабль с колонистами при поддержке Федерации, а Россия, в свою очередь, делает то же самое, «Дженерал Атомикс» забирает пальму первенства, запуская свой корабль с островка, арендуемого у Эквадора, и вот уже их люди сидят кучкой на Луне и самодовольно поглядывают на показавшийся вдали корабль Федерации, на хвосте у которого сидят русские. Итак, «Дженерал Атомикс», шведская корпорация, контролируемая Америкой — провозгласила свои права на Луну. Федерация не может вышвырнуть ее оттуда и загрести все себе в карман, не помышляли об этом и русские. Верховный Суд вынес решение, что эта корпорация-самая настоящая фикция, и она не может владеть планетой. Настоящими владельцами являются люди, осуществившие колонизацию — Ларкин и компания. Поэтому их признали суверенной нацией, и они вошли в состав Федерации, получив мякоть арбуза, тогда как «Дженерал Атомикс» и дочерняя «Лунные Предприятия» довольствовались концессиями. Не веем это пришлось по вкусу и Верховный Суд Федерации перестал с тех пор быть всесильным… Но это был компромисс, на который все согласились пойти. В результате родились законы о колонизации планет, базирующиеся на Решении Ларкина и направленные на избежание кровопролития. Законы действенные: Третья Мировая Война не произошла из-за конфликта, связанного с космическими путешествиями. Поэтому Решение Ларкина остается законом и имеет прямое отношение к Смиту.

Джил покачала головой.

— Не вижу связи.

— Подумай, Джил. По нашим законам Смит — суверенная нация и единоличный владелец планеты Марс!

5

Джил округлила глаза.

— Слишком много мартини, Бэн. Готова поклясться, ты сказал, будто этот наш пациент владеет Марсом!

— Все верно. Он владеет им в течение определенного времени, Смит является планетой Марс — королем, президентом, единственным гражданином, называй как хочешь. Если бы «Победитель» не оставил колонистов, права Смита перешли бы к другому. Но он их оставил, а это значит, что Смит владеет Марсом, несмотря на то, что сейчас он на Земле. Но не надо приравнивать к нему колонистов: они обыкновенные эмигранты, пока он не предоставит им гражданство.

— Фантастика!

— Но все по закону. Золотко, ты поняла, почему к Смиту могут проявить интерес? И почему администрация держит его под замком? То, что они делают — противозаконно. Смит еще и гражданин Соединенных Штатов и Федерации. Держать гражданина Федерации, даже и осужденного преступника, безо всякой связи с внешним миром — противозаконно.

Кроме того, это величайший за всю историю акт недружелюбия по отношению к прибывшему с визитом монарху, которым он является. Держать его под замком и не разрешать видеться с людьми, особенно с прессой, то есть со мной!.. Так ты не выдашь меня?

— Я что-то сделалась ужасно глупой, Бэн. Если меня поймают, что со мной могут сделать?

— М-м… Ничего плохого. Запрут в палату, обитую поролоном, снабдив свидетельством, подписанным тремя докторами. Разрешат писать письма, чтобы скоротать время… Я думаю о том, что они собираются сделать с ним?

— А что они могут сделать?

— Ну, он может умереть… Скажем, от последствий посадочных перегрузок…

— Ты хочешь сказать — его убьют?

— Ай-ай-ай! Не употребляй плохих слов. Не думаю, чтобы они на это пошл и. Прежде всего, он — кладезь информации. Кроме того, он — мост между нами и единственной известной нам другой разумной расой. Как у тебя с классикой? Читала когда-нибудь «Войну миров» Герберта Уэллса?

— Давно, еще в школе.

— Предположим, Марсиане враждебны нам. Это вполне возможно, а мы не имеем ни малейшего представления о том, насколько увесиста дубинка, которой они размахивают, Смит может стать посредником, способным предотвратить Первую Межпланетную Войну. Даже если это не так, администрация не может игнорировать такую возможность. Обнаружение жизни на Марсе — это нечто трудно прогнозируемое с точки зрения политики.

— Значит, ты считаешь, что он в безопасности?

— До поры, до времени. Генеральный Секретарь должен сделать правильный выбор. Как ты знаешь, положение администрации весьма шаткое.

— Никогда не интересовалась политикой.

— Правильно. Это куда менее важно, чем стук собственного сердца.

— И все-таки я ею не интересуюсь.

— Не перебивай оратора. Пестрая компания, возглавляемая Дугласом, может в один прекрасный день развалиться, стоит Пакистану вильнуть в сторону. Тогда будет выражен вотум недоверия, и мистер Генеральный Секретарь Дуглас станет мелким адвокатом. Человек с Марса может либо возвысить, либо сбросить его. Ты не собираешься докосить на меня?

Я собираюсь в монастырь. Кофе есть?

— Пойду, посмотрю.

Они поднялись. Джил потянулась и вздохнула:

— Ох, мои старые кости! Бог с ним, с кофе, Бэн. Завтра у меня будет тяжелый день. Подвезешь меня до дома? Или отправь — так будет безопаснее.

— Ладно, хотя время еще детское — он зашел в спальню и вышел оттуда, держа в руке предмет размером с небольшую зажигалку — Ты не донесешь на меня?

— Слушай, Бэн, мне очень хочется, но…

— Ладно. Это опасно не только для твоей карьеры — он протянул ей предмет — Ты согласна подкинуть ему клопа?

— Что это такое?

— Величайшее благодеяние для шпионов со времени Микки Финна. Микромагнитофон. Проволока в нем движется таким образом, что на ее не реагирует аппаратура обнаружения. Внутри все залито в пластик — ты можешь ронять его на асфальт. В батарейке радия не больше, чем в цифрах наручных часов, и она надежно экранирована. Проволоки хватает на двадцать четыре часа. Потом ты вынимаешь вот эту штучку и вставляешь другую. В ней чистая проволока.

— А он не взорвется? — нервно поинтересовалась Джил.

— Можешь запечь его в пирог.

— Бэн, мне боязно заходить к нему.

— Ты можешь войти в соседнюю палату?

— Думаю, что смогу.

— У этой штучки ослиные уши. Приложи ее вогнутой стороной к стене, приклей липкой лентой, и она запишет все, что делается в соседней комнате.

— Я боюсь — могут заметить, что я то и дело шастаю в эту дверь. Бэн, его палата имеет общую стенку с палатой в соседнем коридоре. Эта штука сработает оттуда?

— Еще как! Так ты согласна?

— М-м… Дай-ка его сюда. Я подумаю. Кэкстон тщательно протер вещицу носовым платком.

— Нужны перчатки.

— Зачем?

Обладания этой штукой вполне достаточно, чтобы занять свободное место за решеткой. Пользуйся перчатками и смотри, чтобы ее у тебя не увидели!

— Хорошенькое дельце!

— Пошла на попятную?

— Джил глубоко вздохнула.

— Нет.

— Вот и умница.

На стене мигнул огонек. Бэн поднял голову.

— Это твое такси. Я вызвал его, когда ходил за клопом.

— Ага. Поищи мои туфли. И не выходи на крышу. Чем меньше меня будут видеть с тобой, тем лучше.

— Как пожелаешь.

Когда он разогнулся, протягивая ей туфли, она взяла его голову в свои ладони и поцеловала.

— Милый Бэн! Ничего хорошего из этой затеи не выйдет, и я даже представить не могла, что ты преступник… Но ты очень хороший повар, особенно, когда я задаю программу… Я выйду за тебя, если еще раз сумею поймать тебя на слове.

— Предложение остается в силе.

— Разве гангстеры женятся на своих молли?^[5] Или ты стал сентиментальным? — она поспешила уйти.

Джил установила клопа без труда. У больной в смежной палате был постельный режим. Джил часто заходила к ней посплетничать. Она прилепила клопа над полкой встроенного шкафа, болтая о том, что уборщицы никогда не дезинфицируют полки.

Сменить проволоку на следующий день было проще простого: женщина спала. Но она проснулась в то самое мгновение, когда Джил собиралась встать на стул, и ей пришлось отвлекать больную особо пикантными слухами, занимающими больничный персонал.

Джил послала проволоку почтой, поскольку это было безопаснее, чем уловки плаща и кинжала. Но ее третья попытка сменить проволоку провалилась. Она дождалась, пока пациентка уснет, но только забралась на стул, как та проснулась.

— Ох! Мисс Бордмэн!

Джил застыла.

— Да, мисс Фритчли? — заставила она себя произнести — Хорошо вздремнули?

— Прекрасно — сварливо ответила та — У меня разболелась спина.

— Я разотру ее.

— Это не помогает. Что вы все время возитесь в шкафчике? Что-нибудь не так?

Джил с трудом справилась с опустившимся куда-то вниз желудком.

— Мышь — сказала она.

— Мышь? Пусть тогда меня переведут в другую палату! Джил отодрала от стены приборчик, сунула его в карман и спрыгнула со стула.

— Ничего страшного, мисс Фритчли, я просто смотрела, нет ли там мышиных ходов. Ничего нет.

— Вы уверены?

— Конечно. Теперь давайте разотрем спину. Расслабьтесь — Джил решила рискнуть использовать пустое помещение, которое примыкало к К-12. Она взяла универсальный ключ и прокралась на этаж.

И все только для того, чтобы обнаружить, что комната не заперта, и в ней сидят еще два моряка — охрана была удвоена. Один из них обернулся, когда Джил отворила дверь.

— Кого-нибудь ищете?

— Нет. Не надо сидеть на постелях — мальчики — ответила она охрипшим голосом — Если вам нужны стулья, скажите, и мы принесем.

Охранники нехотя поднялись. Она захлопнула дверь, стараясь справиться с дрожью в руках.

Клоп все еще лежал у нее в кармане, когда она закончила работу. Она решила вернуть его Кэкстону. Только в воздухе, когда такси взяло курс на жилище Бэна, она вздохнула посвободнее, и набрала номер Бэна.

— Кэкстон слушает.

— Бэн, это я Джил. Я хочу с тобой повидаться.

— Не думаю, что это разумно — медленно ответил он.

— Бэн, мне нужно! Я уже лечу.

— Ну, хорошо, если все в порядке.

— Боже мой, какой энтузиазм!

— Понимаешь, сердечко, не то, чтобы я…

— Пока! — она отключилась, но решила не сердится на Бэна: они играли в не совсем обычную игру. По крайней мере, она… Политики всегда следует сторониться.

Она почувствовала себя лучше, упав в объятия. Бэна. Он такой милый… Может быть, она все же выйдет за него… Когда она открыла рот, Бэн приложил ладонь к ее губам и шепнул:

— Ничего не говори. Я не уверен, что мне не подсунули клопа. Она кивнула, достала магнитофон и вручила ему. Брови Бэна поползли вверх, но он воздержался от комментариев. Вместо этого он сунул ей экземпляр вечерней газеты.

— Видела? — спросил он обычным голосом — Взгляни, пока я умываюсь.

— Спасибо — Джил взяла газету. Бэн ткнул пальцем в колонку и вышел, забрав магнитофон.

Это была колонка Бэна:

ВОРОНЬЕ ГНЕЗДО

«Каждый знает, что тюрьмы и больницы имеют одно общее свойство: из них трудно выйти. С некоторых точек зрения заключенный изолирован меньше, нежели больной: заключенный может послать за адвокатом, потребовать Беспристрастного Свидетеля, молить об ускорении следствия, требовать от тюремщиков рассмотрения дела в открытом суде.

Но для того, чтобы предать больного забвению, более полному, нежели предали Человека в Железной Маске, требуется всего лишь табличка «ПОСЕЩЕНИЯ ЗАПРЕЩЕНЫ», вывешенная по распоряжению одного из представителей странного племени — лечащего врача.

Конечно, близкие родственники сразу бы ринулись узнавать, в чем дело… Но у Человека с Марса, похоже, нет близких родственников. Экипаж печально знаменитого «Посланника» имел мало родственных связей на Земле. Если Человек в Железной Маске — простите, я хотел сказать Человек с Марса — и имеет каких-либо родственников, защищающих его интересы, то несколько тысяч репортеров оказались не в состоянии их обнаружить.

Кто говорит за Человека с Марса? Кто распорядился разместить возле него вооруженную охрану? Что это за смертельно опасная болезнь, из-за которой никто не может взглянуть на него? Никто не может поговорить с ним? Я обращаюсь к вам, мистер Генеральный Секретарь: объяснения на счет «физической слабости и «после посадочной усталости» несерьезны. Если дело только в этом, то девяносто фунтовая медсестра была бы гораздо полезнее вооруженной охраны. Не может ли эта болезнь иметь финансовые корни? Или — скажем несколько мягче — политические?..»

И далее в том же духе. Джил поняла, что Бэн закинул удочку в административный пруд, надеясь заставить Генерального Секретаря приоткрыться. Она почувствовала, что Кэкстон серьезно рискует, бросая вызов весьма влиятельным людям, однако она не имела представления ни о размерах опасности, ни о форме, которую она может принять.

Она просмотрела газету. Та была полно набита рассказами о Победителе, фотографиями Генерального Секретаря Дугласа, прикалывающего медали, интервью с капитаном ван Тромпом и его бравыми ребятами, снимками марсиан и марсианских городов. О Смите было совсем мало — только бюллетень, сообщавший о том, что он медленно приходит в себя после перелета.

Вошел Бэн и бросил ей на колени тонкие листки.

— Вот еще одна газета — и снова вышел.

Джил увидела, что «газета» была перепечаткой разговора, записанного на первую катушку. На ней стояли пояснения: «Первый голос», «Второй голос» и так далее. Бэн писал имена, когда мог узнать голоса. Сверху наискось стояло: «Все голоса мужские».

Большинство записей просто показывало, что Смита кормят, умывают, массируют и что он занимается под руководством человека, голос которого был идентифицирован как голос доктора Нельсона, и еще одного, обозначенного «второй доктор».

Один разговор, однако, не имел ничего общего с уходом за больным. Джил принялась за него.

ДОКТОР НЕЛЬСОН: С тобой хочет поговорить один человек.

СМИТ (пауза): Кто? (Кэкстон приписал: «Всему, что говорит Смит, предшествует пауза».)

НЕЛЬСОН: Он наш великий (непереводимое гортанное слово — Марсианское?). Он наш самый старший Старейший. Ты поговоришь с ним? Как ты себя чувствуешь, мальчик? У тебя хватит сил для разговора?

СМИТ: Да. (Очень долгая пауза.) Это великое счастье. Старейший будет говорить, а я буду слушать и расти.

НЕЛЬСОН: Нет, нет! Он хочет задать тебе несколько вопросов.

СМИТ: Я не могу учить Старейшего.

НЕЛЬСОН: Старейший хочет этого. Ты позволишь задать ему несколько вопросов?

СМИТ: Да.

(Приглушенные голоса.)

НЕЛЬСОН: Сюда, сэр. Я оставил для перевода доктора Махмуда.

Джил прочитала «Новый голос.» Но затем Кэкстон перечеркнул это и написал: «Генеральный Секретарь Дуглас»!!!

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Он не нужен. Вы сказали, что Смит понимает английский?

НЕЛЬСОН: И да, и нет, ваше превосходительство. Он знает несколько слов, но, как говорит доктор Махмуд, он не имеет речевого опыта, чтобы связать их. Может возникнуть путаница.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: О, мы договоримся — я уверен в этом. Когда я был молодым, я объездил всю Бразилию на попутных машинах, а ведь сначала я не знал ни слова по-португальски… Вы представите меня, а потом уйдете.

НЕЛЬСОН: Сэр? Я лучше останусь со своим пациентом!

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: В самом деле, доктор? Боюсь, я буду настаивать.

НЕЛЬСОН: А я боюсь, что я буду настаивать. Простите, сэр. Врачебная этика…

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ (перебивая): Как юрист я кое-что смыслю во врачебной юриспруденции. Поэтому не засоряйте мне мозги вашей «врачебной этикой». Этот больной выбрал вас?

НЕЛЬСОН: Не совсем, но…

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Была у него возможность выбирать себе врача? Сомневаюсь. Его статус определяется как «находящийся под опекой государства». Я действую как близкий родственник — де-факто и, как это не трудно понять, де-юре. Я желаю говорить с ним наедине.

НЕЛЬСОН (Долгая пауза, потом очень твердо): Если вы повернули так, ваше превосходительство, я снимаю с себя все обязанности.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: О, не стоит воспринимать это так серьезно, доктор. Я не ставлю под сомнение правильность вашего лечения. Но не будете же вы пытаться удержать мать от свидания с сыном наедине, не так ли? Или вы боитесь, что я причиню ему зло?

НЕЛЬСОН: Нет, но…

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Так в чем же дело? Пойдите, представьте нас и кончим этот спор. Не заставляйте нашего пациента ждать. Это может привести к ухудшению его состояния.

НЕЛЬСОН: Ваше превосходительство, я вас представлю. И можете подыскивать другого врача для своего… подопечного.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Мне жаль, доктор, искренне жаль. Я не могу довольствоваться подобным окончанием нашего разговора. Поговорим об этом позднее. Теперь не будете ли вы столь любезны?

НЕЛЬСОН: Сюда, сэр… Сынок, это человек, который хотел тебя видеть. Наш величайший Старейший.

СМИТ: (непереводимо).

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Что он сказал?

НЕЛЬСОН: Это самое уважительное приветствие. Махмуд говорит, что оно переводится как «Я всего лишь яйцо». Во всяком случае, что-то вроде этого. Демонстрирует дружелюбие. Сынок, говори как мужчина.

СМИТ: Да.

НЕЛЬСОН: И вам лучше использовать простые слова — если мне можно дать вам последний совет.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Хорошо, я понял.

НЕЛЬСОН: До свидания, ваше превосходительство. До свидания, сынок.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Благодарю вас, доктор. Мы еще увидимся… Как ты себя чувствуешь?

СМИТ: Чувствую себя хорошо.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Прекрасно. Если тебе что-нибудь нужно, попроси меня. Мы желаем тебе счастья. А теперь я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Ты умеешь писать?

СМИТ: Писать? Что такое «писать»?

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Ну, тогда сгодится и отпечаток пальца. Я хочу прочесть тебе бумагу. В ней полно всяких адвокатских словечек, так что вкратце — она говорит, что покинув Марс, ты оказываешься… То есть уступаешь все права, которые у тебя могут быть на него. Понимаешь меня? Ты оформляешь доверенность на правительство.

СМИТ: (молчит).

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Ну, давай тогда так… Ты ведь не владеешь Марсом, верно?

СМИТ (долгая пауза): Не понимаю.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Гм-м… Давай попробуем еще разок. Ты хочешь остаться здесь, не так ли?

СМИТ: Не знаю. Меня послали Старейшие (длительная непереводимая фраза. Звуки похожи на драку лягушки-быка с котом).

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Черт, не могли как следует научить английскому! Слушай, сынок, ты не беспокойся. Все, что мне нужно — это отпечаток твоего большого пальца вот здесь, внизу. Дай мне правую руку. Нет, не надо так скрючиваться… Выпрямись!.. Я не собираюсь делать тебе ничего плохого… Доктор! Доктор Нельсон!

ВТОРОЙ ДОКТОР: Да, сэр?

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Где доктор Нельсон?

ВТОРОЙ ДОКТОР: Доктор Нельсон? Но он ушел, сэр. Он сказал, что вы освободили его от обязанностей.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Нельсон так сказал? Ну и черт с ним! Сделайте что-нибудь!.. Искусственное дыхание, похлопайте по щекам… Только не стойте так… Вы что не видите — человек умирает!

ВТОРОЙ ДОКТОР: Я уверен, что ничего делать не надо, сэр. Оставьте его одного, пока он не выйдет из этого состояния. Доктор Нельсон всегда так делал.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ: Будь он проклят!

Голос Генерального Секретаря больше не фигурировал, не было и голоса доктора Нельсона. Джил заключила (по тем слухам, что доходили до нее на работе), что Смит впал в каталептическое состояние.

На листках было еще две записи. Одна гласила: «Нет нужды говорить шепотом. Он все равно тебя не услышит». Другая: «Убери этот поднос. Покормим его потом, когда он придет в себя».

Джил принялась было перечитывать записи, но тут опять появился Бэн. В руках у него были такие же листки, но вместо того, чтобы протянуть их, он спросил:

— Есть хочешь?

— Пойдем, подстрелим корову.

Он ничего не говорил ни во время подъема на крышу, ни когда они брали такси, молчал он и во время полета до Александрийского причала, где парковались междугородние такси. Бэн взял одно из них — с балтиморским номером — и только в воздухе продиктовал курс:

— Хейджерс-таун, Мэриленд — он расслабился — Вот теперь можно и поговорить.

— Бэн, к чему такая таинственность?

— Извини, Стройненькие Ножки, я не знаю наверняка, не подбросили ли мне клопика, потому что, если на это способен я, это с таким же успехом может сделать кто-нибудь другой. И точно так же насчет такси, вызванного из моей квартиры. Хотя оно не обязательно должно иметь уши, но они могут в нем все же оказаться. Спецслужбам свойственны радикальные меры. Но это такси… — он погладил сиденье — Они не могут нашпиговать своей техникой тысячи машин. Эта, выбранная случайным способом, должна быть безопасной.

Джил поежилась.

— Бэн, не думаешь же ты… — она не закончила фразы.

— Ну да! Ты видела мою колонку. Я сделал ее девять часов назад. Ты полагаешь, что администрация позволит мне лягать себя в живот, не опасаясь ответного удара?

— Но ты же всегда был в оппозиции?

— Все верно. Но здесь есть разница. Я обвинил их в том, что они держат политзаключенного. Джил, правительство-живой организм — как и для всякого живого существа, его основной особенностью является инстинкт самосохранения. Ударь его — и оно ударит в ответ. На этот раз я ударил его всерьез — он помолчал и добавил — Но мне не надо было втягивать в это дело тебя.

— Я не боюсь. С той самой минуты, как вернула тебе твою машинку.

— Ты помогла мне. Если дела пойдут худо, этого будет достаточно.

Джил замолчала. В то, что она, которой не доводилось сталкиваться ни с чем более грубым, чем материнский шлепок в детстве и несколько со смаком произнесенных в ее адрес слов в более зрелом возрасте, попала в серьезную переделку, верилось с трудом. В качестве медсестры ей приходилось видеть последствия различного рода жестокости… Но это случалось с кем-то другим…

Такси заходило на посадку, когда она заговорила:

— Бэн! Предположим, что пациент умирает. Что тогда?

— А? — он задумался — Хороший вопрос. Дети, если больше вопросов нет, можете идти домой.

— Не остри.

— Гм-м… Джил, я просыпался по ночам, стараясь ответить на этот вопрос. Вот лучшее из того, что я надумал: если Смит умирает, исчезает проблема с его правами на Марс. Возможно, группа, оставленная Победителем на Марсе, предъявит свои претензии… И почти наверняка администрация позаботится об этом еще до того, как они покинут Землю. «Победитель» — корабль Федерации, но, возможно, тут все ниточки ведут к Генеральному Секретарю Дугласу. Это может надолго оставить его в силе. С другой стороны, может вообще ничего не случиться.

— Как? Почему это?

— Решение Ларкина может здесь не сработать. Луна была необитаема, а Марс населен марсианами. В настоящий момент марсиане — ноль без палочки. Однако, Верховный Суд может обратить внимание на политическую ситуацию и решить, что высадка людей на обитаемую планету, пусть даже ее обитатели — не люди, не дает им никаких прав. Тогда права на Марс должны быть заверены марсианами.

— Но, Бэн, должен же быть какой-нибудь случай, подобный этому. Эти слова о единственном человеке, владеющим планетой… Это же фантастика!

— Только не говори это юристу: наследование комарами и верблюдами — обязательный курс в школах права. Кроме того, прецедент уже был. В пятнадцатом веке Папа отписал все Западное полушарие Испании и Португалии, и никого не заботило, что эти земли населены индейцами с их собственными законами, обычаями и правами. Его дар тоже был весьма щедр. Погляди-ка на карту. Вот здесь говорят по-испански, а здесь — по-португальски.

— Да, однако… Бэн, сейчас же не пятнадцатый век.

— Это уж дело юристов, Джил. Если Верховный Суд сошлется на Решение Ларкина, Смит окажется в состоянии даровать миллионные, нет, скорее, даже миллиардные концессии. Если он передаст свои права администрации, Генеральный Секретарь будет кум королю.

— Бэн, зачем одному человеку такая власть?

— Для чего моль летит на свет? И богатство Смита — вещь не менее значительная, чем его положение властелина Марса. Верховный Суд может отклонить его претензии, объявив сквоттером^[6], однако я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог вырвать у него Лайл-переход и изрядный кусок акций Лунных Предприятий. Что случится, если он умрет? Тысячи лже-родственников выплывут на свет божий, однако «Сайенс Фаундейшн» не привыкать гонять этих алчных до денег паразитов. Похоже, если Смит умрет, не выразив своей последней воли, все права на его имущество перейдут государству.

— Ты имеешь ввиду Федерацию или Штаты?

— Еще один вопрос, на который нужно ответить. Его родители родом из двух стран Федерации, а сам он рожден за ее пределами… Это может дать карты в руки тому, кто задумает попользоваться этими акциями или патентами. Но только не Смиту. Он не отличит акции от автобусного билета. Скорее всего, это будет тот, кто сможет взять его в оборот или раскусить. Сомневаюсь, чтобы Ллойд согласился застраховать его жизнь. Мне это кажется громадным риском…

— Бедный мальчик! Бедный, бедный ребенок!

6

Ресторан в Хейджерс-тауне имел свою атмосферу: столики были разбросаны по спускающейся к озеру лужайке, некоторые размещались в дуплах трех огромных деревьев. Джил захотелось поседеть внутри дупла, но Бэн сунул метрдотелю монету, и официант поставил им столик у воды, потом ушел и вернулся обратно, неся стерео.

Джил надулась.

— Бэн, стоило ли давать ему деньги, раз уж в дупло мы все равно не попали, да еще вынуждены слушать этот ужасный грохот?

— Терпение, малышка. В столики в дуплах встроены микрофоны — сервис… А этот столик безо всяких штучек… надеюсь. Я видел, как официант принес его прямо со склада. Что же до стерео, то дело тут не столько в том, что есть без него не по-американски, сколько в шуме, который будет мешать направленному микрофону… если сыщики мистера Дугласа вдруг проявят интерес к нашему разговору.

— Ты действительно думаешь, что за нами следят, Бэн? — Джил поежилась — Я не создана для жизни правонарушителя.

— Фи или даже фуй! Когда я делал скандал с «Дженерал Синтетикс», я никогда не бывал дважды в одном и том же месте и не ел ничего, кроме концентратов из пакетов. Тебе должно понравиться — здорово стимулирует обмен веществ.

— Моему обмену это ни к чему. Все, что мне требуется — это престарелый богатый пациент.

— Ты уже раздумала выходить за меня?

— Только после того, как мой будущий муж сыграет в ящик. А может, я разбогатею и смогу держать тебя вместо комнатной собачки.

— Почему бы тогда не начать прямо с этого вечера?

— После того, как он сыграет в ящик.

Они принялись за еду. Музыкальная программа, от которой лопались барабанные перепонки, вдруг прервалась. В стерео появилась голова диктора. Он улыбнулся и произнес:

— NWNW программе «Новый Мир» и ее спонсору Разумная Девушка предоставлена высокая честь использовать это время для правительственного сообщения исторического значения. Помните, друзья, каждая разумная девушка прибегает к услугам Разумной Девушки. Легко усваивается, приятно на вкус, гарантировано от ошибок, продается безо всяких рецептов согласно государственному закону 1312 года. К чему прибегать к устаревшим, не эстетичным, не дающим уверенности методам? К чему рисковать ЕГО любовью и уважением?» — красавец диктор взглянул куда-то в сторону и заторопился — «Я даю слово Разумной Девушке, которая в свой черед пригласит Генерального Секретаря!»

Трехмерное изображение переключилось на молодую женщину — такую чувственную, такую грудастую, такую обольстительную, что мужчинам оставалось только жалеть о своих ограниченных способностях. Она потянулась, подмигнула и произнесла постельным голосом:

— Я всегда пользуюсь Разумной Девушкой.

Изображение пропало, и оркестр заиграл «Слава миру и суверенитету». Бэн сказал:

— А ты пользуешься Разумной Девушкой?

— Не твое дело! — Джил раздраженно взглянула на него — Это шарлатанское снадобье. С чего ты решил, что оно мне нужно? Кэкстон не ответил.

Экран заполнило отечески нежное лицо Генерального Секретаря Дугласа.

— Друзья — начал он — Граждане Федерации, этим вечером на мою долю выпала огромная честь. Со времени триумфального возвращения нашего блистательного «Победителя»… — и он принялся поздравлять граждан Земли с успешным контактом с другой планетой, с другой расой. Он принялся убеждать всех, что полет был страстным чаянием каждого жителя Земли, что любой мог возглавить экспедицию, не помешай ему серьезная работа, и что он, Секретарь Дуглас, был послушным орудием для выполнения их воли. Все фразы звучали очень обтекаемо, речь строилась на том, что средний человек пуп земли и образец для подражания… И что добрый старый Джо Дуглас олицетворяет собой этого среднего человека. Даже слегка сбившийся галстук и непокорный вихор были во вполне «народном «вкусе.

Бэн Кэкстон размышлял над тем, кто все это написал. Видимо, Джим Стэнфорт. Джим всегда наносил последний глянец на речи Дугласа, отбирая наиболее мягкие и тешащие слух прилагательные. До того, как удариться в политику, он писал рекламные тексты и понятие совести ему было совершенно чуждо. Да, этот кусочек насчет «руки, качающей колыбель» точно был работой Джима. Джим вполне способен поманить маленькую девочку леденцом.

— Выключи! — потребовала Джил.

— Тише, тише, Стройненькие Ножки. Мне это интересно.

— …Итак, друзья, я имею честь пригласить отличного парня — Валентина Майкла Смита, Человека с Марса! Майк, мы знаем, что ты устал и не совсем хорошо себя чувствуешь, но не скажешь ли ты пару слов своим друзьям? Камера отъехала назад, показав укутанного с ног до головы человека в каталке. С одной стороны над ним склонился Дуглас, с другой стояла медсестра — накрахмаленная, чопорная и очень фотогеничная.

Джил чуть не подавилась. Бэн шепнул:

— Спокойней!

На гладком, словно бы детском лице человека в каталке появилась застенчивая улыбка. Он сказал, глядя в камеру:

— Привет, ребята. Простите, что сижу. Я все еще немножко слаб — было похоже, что говорить ему трудно. Медсестра пощупала ему пульс.

В ответах на вопросы Дугласа он отпустил пару комплиментов капитану ван Тромпу и его команде, поблагодарил всех за свое спасение и сказал, что все на Марсе были взволнованы контактом с Землей, и что он надеется помочь установить дружеские связи между двумя планетами. Сестра остановила интервью, но Дуглас мягко спросил:

— Майкл, у тебя хватит сил ответить еще на один вопрос?

— Конечно, мистер Дуглас. Если смогу.

Майк, что ты думаешь о наших девушках?

— У-у! Здорово!

Младенческое лицо человека в каталке приобрело благоговейное выражение, оно слегка порозовело и ожило. Камера переключилась на Генерального Секретаря.

Майк просил передать вам — произнес он отеческим тоном — что он еще встретится с вами, как только сможет. Вы ведь знаете, что ему надо нарастить мускулы. Возможно, на той неделе, если доктора скажут, что он достаточно окреп… — Камера переключилась на таблетки Разумная Девушка, и коротенькая пьеска с очевидностью показала, что девушка, не употребляющая их, была не только не в своем уме, но и к тому же оказалась белой вороной: мужчины, едва завидев ее, перебегали на другую сторону улицы. Бэн переключил канал, повернулся к Джил и уныло произнес:

— Вот так. Остается только порвать завтрашнюю статью. Дуглас вертит им как хочет.

— Бэн!

— А?

— Это не Человек с Марса!

— Что? Детка, ты уверена?

— Он здорово похож на него, но это не тот больной, которого я видела в охраняемой палате.

Бэн подумал, что дюжина людей видела настоящего Смита: охрана, врачебный персонал, санитары, капитан ван Тромп и его экипаж, возможно, и еще кто-то. И никто из них не должен был увидеть этого выпуска… Администрация не могла не понимать, что кто-то может обнаружить подлог. В подставке не было смысла… Слишком большой риск.

Джил продолжала настаивать, что человек в стереовизоре вовсе не тот, кого она видела. В конце концов, она разозлилась.

— Ну и думай по-своему! Мужчины!

— Послушай, Джил…

— Пожалуйста, отвези меня домой.

Бэн пошел за такси. Он не заказал его прямо из ресторана, а выбрал одно из тех, что стояли на посадочной площадке отеля напротив.

Джил молчала всю обратную дорогу. Бэн достал листки и перечитал их снова. Потом задумчиво помолчал и сказал:

— Джил!

— Да, мистер Кэкстон?

— Я тебе дам «мистер»! Знаешь, Джил, извини. Я был неправ.

— И что привело вас к этому заключению?

Бэн похлопал свернутыми в трубку листками по ладони.

— Вотэто. Еще вчера Смит не выказывал подобных настроений, а сегодня вдруг дал интервью. Он должен был потерять контроль над собой… Впасть в этот свой транс.

— Как я рада, что наконец-то увидел очевидное.

Джил, может ты лучше ударишь меня не очень сильно и простишь? Ты понимаешь, что это означает?

— Это значит, что они выставили актера, чтобы всех одурачить. Об этом я твердила тебе час назад.

Конечно. Актер — и хороший актер, тщательно подобранный и натасканный. Но это означает и еще кое-что. Насколько мне видится, тут есть две возможности: первая, что Смит мертв и…

— Мертв! — Джил вдруг вспомнила эту странную церемонию утоления жажды и ощутила странный теплый, неземной привкус личности Смита, ощутила его с внезапной печалью.

— Возможно. В таком случае, двойник будет «жив», пока он нужен. Потом он «умрет», и его выдворят из города, предварительно загипнотизировав так, что его задушит астма, как только он попытается избавиться от внушения… А может, даже прибегнут к лоботомии. Но если Смит уже мертв, лучше о нем забыть: мы никогда не докажем правды. Поэтому предположим, что он жив.

— Я очень на это надеюсь.

— Что Гекуба тебе, или ты — для Гекубы? — переврал цитату Шекспира Кэкстон — Если он жив, с ним, возможно, и не случится ничего плохого. В конце концов, нашим деятелям свойственна двойная игра. Возможно, недельки через две-три наш друг Смит будет в приличной форме, чтобы выдержать публичное выступление, тогда его покажут. Но я чертовски в этом сомневаюсь.

— Почему?

— Поработай головой. У Дугласа уже провалилась одна попытка вытянуть из Смита то, что ему нужно. Но Дуглас не может позволить себе провал. Поэтому я думаю, он похоронит Смита глубже, чем кого бы то ни было… И мы никогда не увидим настоящего Человека с Марса.

— Убьет его? — выдавила Джил.

— Ну зачем же так грубо? Поместят его в частный приют и никогда не позволят ему ничего узнать.

— Ох, дорогой! Что же нам делать?

Кэкстон задумался.

— У них и бита, и шар, и правила они устанавливают сами. Но я, пожалуй, приду с Беспристрастным Свидетелем и кем-нибудь из известных юристов и потребую, чтобы меня пустили к Смиту. Может, я сумею разоблачить эту махинацию.

— Я буду рядом с тобой!

— Только тебя мне и не хватало! Если ты там покажешься, то мигом вылетишь с работы.

— Но я же нужна, чтобы опознать его.

— Ну, лицом к лицу и я смогу отличить человека, воспитанного негуманоидной расой, от актера, выдающего себя за такового. Но, если что случится, ты будешь моим козырем в рукаве а не — человеком, знающим, что они водят всех за нос, и имеющим доступ в Бетесду. Солнышко, если обо мне ничего не будет слышно, то вся надежда только на тебя.

— Бэн, они ведь не сделают тебе ничего плохого?

— Я выступаю не в своей весовой категории, девочка.

— Бэн, мне это совсем не нравится. Слушай, если тебя пропустят к нему, что ты будешь делать?

— Я спрошу, не хочет ли он покинуть больницу. Если он скажет «да», то я приглашу его к себе. В присутствии Беспристрастного Свидетеля его не посмеют задержать.

— Хм-м… И что дальше? Он нуждается во врачебном уходе, Бэн. Он не способен сам позаботиться о себе.

Кэкстон снова задумался.

— Я уже думал об этом. Я не могу ухаживать за ним. Мы можем поселить его у меня…

— …А я буду за ним ухаживать! Мы так и сделаем, Бэн!

— Остынь, остынь. Дуглас вытащит из шляпы какого-нибудь кролика, а Смит окажется у него в кармане! Хм, может, за одно и мы с тобой — он поднял брови — Я знаю одного человека, который может обставить Дугласа в этой игре.

— Кто это?

— Ты когда-нибудь слышала про Джубала Харшоу?

— Ну! Кто же о нем не слышал!

— Это одно из его преимуществ: каждый знает, кто он такой. Поэтому его довольно сложно отпихнуть в сторону. Поскольку он, к тому же, доктор медицины и юрист, отпихнуть его в три раза труднее. Но важнее всего то, что он такой драчун и индивидуалист, что задень его, и он выйдет против всей Федерации с перочинным ножом, и это делает борьбу с ним в восемь раз труднее. Мы познакомились с ним на этих нудных процессах. Это друг, на которого можно рассчитывать. Если мне удастся выцарапать Смита из Бетесды, я увезу его в Поконос к Харшоу, и пусть эти сопляки попробуют туда сунуться! Я со своей колонкой и Харшоу со своей любовью к драке устроим им веселую жизнь!

7

Был уже поздний вечер, но Джил только минут десять как освободилась с дежурства. Она намеревалась следовать приказанию Бэна прекратить свои попытки увидеть Человека с Марса, но в то же время не отходить далеко от его двери. Бэну могло понадобиться подкрепление.

В коридоре больше не было охранников. Подносы, процедуры и двое больных, которым предстояла операция, очень плотно заняли первые два часа. Она едва нашла время, чтобы взглянуть на дверь К-12. Она была заперта, как и дверь в соседнюю палату. Джил хотела — раз охраны не было — проскользнуть туда через боковую комнату, но была вынуждена отложить это дело: она была слишком загружена. Тем не менее, эта занятость не мешала ей зорко следить за каждым, кто появлялся на ее этаже.

Бэна все не было, а из осторожных расспросов напарницы выяснилось, что пока Джил отлучалась, в К-12 не входил ни Бэн, ни кто-либо другой. Это ее озадачило: Бэн не говорил точного времени, но она знала, что он собирался штурмовать цитадель с утра пораньше.

Немного погодя Джил решила пойти на разведку. Она приоткрыла дверь, сунула туда голову и притворилась удивленной.

— О! Здравствуйте. А я думала, доктор Фрэйм здесь. Врач за пультом улыбнулся, увидев ее личико.

— Его здесь не было, сестричка. Я доктор Браш. Могу я чем-нибудь помочь вам?

— При этой типично мужской реакции Джил успокоилась.

— Да нет, ничего особенного. Как там Человек с Марса?

— Э?

Джил улыбнулась.

— Для персонала это не секрет, доктор. Ваш пациент… — она сделала жест в сторону внутренней двери.

— Вот как? — врач изумленно посмотрел на дверь — Так это его здесь держали?

— А сейчас он разве не здесь?

— Миллион против одного, что нет. Миссис Роза Бенкерстон… Лечащий врач — доктор Гарнер. Ее положили сюда сегодня утром.

— В самом деле? А что случилось с Человеком с Марса?

— Не имею ни малейшего понятия. Скажите, так я в самом деле упустил шанс поглядеть на Валентина Смита?

Вчера он был здесь.

— Везет же людям! Взгляните, с кем я вожусь — он щелкнул тумблером глазка. Джил увидела гидравлическую постель, на которой лежала маленькая сморщенная старушка.

— Что с ней?

— М-м… Знаете, сестричка, если бы у нее не было денег на кремацию, это бы называлось старческим слабоумием. Но раз они у нее есть, то она здесь для отдыха и общего медосмотра.

Джил еще немного поболтала с ним, а потом притворилась, будто увидела сигнал вызова. Она вернулась на свое место и вытащила журнал ночной смены. Ага, вот оно:

«В.М. Смит, К-12 — переведен». Ниже стояло: «Роза С. Бенкерстон — помещ. в К-12 (диет, питание по расп. д-ра Гарнера… Особых предписаний нет. Рентген не обязателен)".

Почему Смита перевели ночью? Видимо, чтобы избежать лишних глаз. Но куда? Обычно она в таких случаях звонила в приемную, но воззрения Бэна, плюс этот звонок… Ее бы вышвырнули с работы. Джил решила подождать и посмотреть, что можно извлечь из сплетен.

Бэн Кэкстон времени не терял. Он нанял Джеймса Оливера Кавендиша. Хотя сгодился бы любой другой Беспристрастный Свидетель, престиж Кавендиша был таков, что можно было обойтись без адвоката: старый джентльмен много раз свидетельствовал перед Верховным Судом, и говорили, что завещания, хранившиеся в его голове, стоят миллиарды. Будучи стипендиатом Рейнского Благотворительного Общества, Кавендиш обучался методам запоминания — сюда же входили и сеансы гипнотического внушения — у самого великого доктора Сэмюэля Реншоу. Его дневной гонорар был больше, чем Бэн зарабатывал за неделю, но он намеревался взвалить все денежные расходы на «Пост» — лучше вряд ли можно было придумать.

Кэкстон взял с собой младшего Фрисби из «Билл, Фрисби, Фрисби, Бидл и Рид», а потом позвонил Кавендишу. Сухощавая фигура мистера Кавендиша, укутанная в белый плащ — знак его профессии — напоминала Бэну Статую Свободы и почти так же бросалась в глаза. Бэн объяснил Марку Фрисби, что он собирается делать, и Фрисби тут же заметил, что у него нет на это права (до того, как появился Кавендиш). Присутствие Беспристрастного Свидетеля требовало соблюдение протокола, и они прекратили обсуждение того, что они намеревались увидеть и услышать.

До Бетесды они добрались на такси, которое высадило их перед дверьми административного корпуса. Бэн показал свое удостоверение и объявил, что он хочет видеть директора. Царственного вида женщина спросила, назначен ли ему прием. Бэн вынужден был признать, что нет.

Тогда вероятность вашей встречи с директором очень мала. Не скажите ли вы, что у вас к нему за дело?

— Скажите ему — произнес Бэн громко, чтобы слышали стоящие рядом — что пришел Кэкстон из Вороньего гнезда с адвокатом и Беспристрастным Свидетелем, чтобы взять интервью у Валентина Майкла Смита — Человека с Марса. От неожиданности женщина даже растерялась, однако быстро справилась с собой и ответила холодным тоном:

— Я передам ему. Сядьте и подождите.

— Спасибо, мы подождем здесь.

Фрисби разжег сигару. Кавендиш ждал с молчаливым терпением человека, повидавшего за свою жизнь все проявления добра и зла. Кэкстон нервничал. Наконец, Снежная Королева провозгласила:

— С вами будет говорить мистер Берквист.

Кэкстон задумался. Гил Берквист был марионеткой Дугласа, помощник-исполнитель.

— Мне не нужен Берквист, мне нужен директор.

Но Берквист уже шел навстречу — широко разведенные руки, приветливая улыбка.

— Бенни Кэкстон! Как поживаешь, дружище? Все ворошишь грязное белье?

— Ворошу, ворошу. А ты что здесь делаешь, Гил?

— Если меня когда-нибудь погонят со службы, я тоже заведу себе колонку — тысячи слов, слухов и сплетен, и весь остаток жизни буду слоняться по городу. Завидую тебе, Бэн.

— Я сказал: «Что ты здесь делаешь, Гил?» Я хочу сперва повидать директора, а потом — Человек с Марса. Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы обмениваться с тобой любезностями.

— Ладно, Бэн, не бери в голову. Я вышел потому, что директор приходит в бешенство при одном упоминании о прессе… Вот Генеральный Секретарь и послал меня нести это бремя.

— Хорошо. Я хочу видеть Смита.

— Бэн, старина, каждый репортер, специальный корреспондент, комментатор, свободный газетчик, каждый спец по душещипательным рассказам — все этого хотят. Минут двадцать назад здесь была Полли Пайпере. Она хотела расспросить его о любовных отношениях на Марсе! — Берквист развел руками.

— Я хочу видеть Смита. Увижу я его или нет?

— Бэн, давай пойдем куда-нибудь, где можно поговорить за стаканчиком. Можешь спрашивать меня о чем угодно.

— Я не хочу спрашивать тебя о чем угодно. Я хочу видеть Смита. Вот мой адвокат — Марк Фрисби — по обыкновению Бэн не представил Беспристрастного Свидетеля.

— Мы встречались — признал Берквист — Как ваш отец, Марк?

— Почти без изменений.

— Это все наш отвратительный климат. Идем, Бэн. И вы, Марк.

— Перестань — отрезал Бэн — Я хочу видеть Валентина Майкла Смита. Я представляю здесь «Пост «и, косвенным образом, двести миллионов читателей. Я увижу его? Если нет, скажи это громко и обоснуй свой отказ. Берквист вздохнул.

— Марк, будьте добры, скажите этому любителю замочных скважин, что он не имеет права врываться к больному человеку. Смит показался вчера вечером вопреки совету врача. Он имеет право на покой, на возможность немного окрепнуть.

— Ходят слухи — заявил Кэкстон — что вчерашнее выступление было липой.

— Берквист перестал улыбаться.

— Фрисби — произнес он холодно — Не напомните ли вы своему клиенту о привлечении в суд за клевету?

— Бэн, полегче.

— Я знаю закон о клевете, Гил. Но кого я оклеветал? Человека с Марса? Или кого-то другого? Назови мне имя. Я повторяю — повысил голос Бэн — Я слышал, будто человек, которого показывали прошлым вечером по трехмерке, не был Человеком с Марса. Я хочу увидеть его и задать ему несколько вопросов. В людном холле царила тишина. Берквист бросил взгляд на Беспристрастного Свидетеля, потом, кое-как справившись с собой, улыбнулся и сказал:

— Что ж, Бэн, возможно, ты и получишь это интервью… А заодно и судебный процесс. Подожди, я сейчас. Он исчез и очень быстро вернулся.

— Ну вот, я все устроил — объявил он устало — Хотя ты этого и не заслуживаешь. Идем. Но только мы с тобой, Марк, прошу прощения, но не стоит толпиться возле Смита: он очень болен.

— Нет — сказал Кэкстон.

— Что?

— Либо все трое, либо никто.

— Бэн, не будь дураком… Ты получил особую привилегию. Скажи, чего ты… Ладно, Марк тоже может пойти, он подождет снаружи. Но для чего тебе он? — Берквист кивнул в сторону Кавендиша. Свидетель казалось ничего не слышал.

— Может, он мне и не нужен. Только моя колонка сегодня же вечером известит всех, что администрация отказалась пропустить Беспристрастного Свидетеля к Человеку с Марса. Берквист пожал плечами.

— Что ж, идемте. Бэн, я очень надеюсь, что иск по делу о клевете может спихнуть тебя в яму, из которой ты не скоро выберешься.

Из уважения к возрасту Кавендиша они воспользовались лифтом. Потом встали на бегущую дорожку и поехали мимо лабораторий и процедурных кабинетов. Их остановил охранник, созвонился с кем-то по видео, и наконец-то их ввели в аппаратную, из которой осуществлялось непрерывное наблюдение за тяжелобольными.

— Это доктор Тэннер — представил Берквист человека за пультом — Доктор, это мистер Кэкстон и мистер Фрисби — Кавендиша, естественно, он представлять не стал. Тэннер озабоченно взглянул на вошедших.

— Джентльмены, должен предупредить вас об одной вещи. Не делайте и не говорите ничего, что может возбудить больного. Его нервы в не совсем обычном состоянии, и он очень легко отключается… Входит в транс, если хотите.

— Эпилепсия? — поинтересовался Бэн.

— Человек несведущий может назвать это так. Но, скорее, это похоже на каталепсию.

— А вы — человек сведущий, доктор? Вы психиатр? Тэннер бросил быстрый взгляд в сторону Берквиста.

— Да.

— Что вы окончили?

Берквист вмешался:

— Бэн, давайте взглянем на больного. Ты сможешь расспросить доктора Тэннера и позже.

— Хорошо.

Тэннер окинул взглядом датчики, щелкнул тумблером и поглядел в глазок, затем он открыл дверь и повел их в смежную комнату, приложив палец к губам.

В палате было сумрачно.

— Мы затемнили ее, поскольку его глаза пока не привыкли к нашему уровню освещенности — пояснил Тэннер полушепотом. Он подошел к гидравлической постели в центре палаты.

— Майк, я привел к тебе друзей.

Кэкстон приблизился. В постели лежал — где скрытый пластиковой пленкой, где простыней, закрывающей даже ладони — молодой человек. Он глядел на них, но ничего не говорил. На его круглом с гладкой кожей лице не было совершенно никакого выражения.

Пока Бэн мог сказать только одно: это был тот самый человек, которого показывали по стерео. Его охватило болезненное ощущение, что крошка Джил, похоже, подложила ему мину замедленного действия — обвинение в клевете, которое вполне способно поставить крест на его работе.

— Вы Валентин Майкл Смит?

— Да.

— Человек с Марса?

— Да.

— Это вас показывал и вчера по стерео?

Человек не ответил.

Тэннер сказал:

— Не думаю, что он вас понял. Майк, ты помнишь, что ты делал вчера вечером с мистером Дугласом?

Лицо молодого человека сделалось обиженным,

— Яркий свет. Больно.

— Да, яркий свет, от которого больно глазам. Мистер Дуглас попросил тебя поздороваться с людьми.

Больной слабо усмехнулся.

— Долго ехал в кресле.

— Хорошо — удовлетворенно кивнул Кэкстон — Я понял. Майк, с тобой обращаются нормально?

— Да.

— Ты не должен здесь оставаться. Ты можешь ходить?

Тэннер поспешно произнес:

— Видите ли, мистер Кэкстон… — Берквист дотронулся до его руки, и он смолк.

— Я могу ходить… немного. Усталость.

— Я посмотрю, нет ли здесь каталки. Майк, если тебе не хочется здесь оставаться, я доставлю тебя в любое место, куда ты захочешь.

Тэннер стряхнул руку Берквиста и резко произнес:

— Я не могу позволить, чтобы вы беспокоили моего пациента!

— Он свободный человек, разве нет? — осведомился Бэн — Или он узник?

— Конечно, он свободный человек! — заявил Берквист — Спокойно, доктор. Пусть этот дурак сам рост себе яму.

— Спасибо, Гил. Ты слышал его, Майк? Ты можешь идти, куда хочешь.

Больной испуганно поглядел на Тэннера.

— Нет! Нет-нет-нет!

— Хорошо, хорошо.

Тэннер вспылил:

— Ну, мистер Берквист, это превосходит все границы!

— Хорошо, доктор. Бэн, достаточно.

— М-м… Один последний вопрос — Кэкстон крепко призадумался над тем, что ему удалось выудить из сказанного. Пожалуй, Джил ошиблась, хотя она не могла ошибиться!

— Ладно, но только последний — снисходительно разрешил Берквист.

— Спасибо. Э… Майк, прошлым вечером мистер Дуглас задал тебе несколько вопросов — тот ничего не ответил — Он, например, спросил, что ты думаешь о наших девушках, так? Лицо больного расплылось в широкой улыбке.

— У!

— Так. Майк… где и когда ты видел этих девушек?

Улыбка исчезла. Больной взглянул на Тэннера, тело его напряглось, глаза закатились. Он скорчился, словно младенец в чреве матери: колени согнуты, голова опущена, руки прижаты к груди.

Тэннер рявкнул:

— Убирайтесь! — он бросился к больному и схватил его за запястье.

— Дождался? — выкрикнул Берквист — Уйдешь теперь? Или мне вызвать охрану?

— Уходим, уходим — пробормотал Кэкстон. Все, кроме Тэннера, покинули палату, и Берквист плотно прикрыл дверь.

— Все тот же вопрос, Гил — упрямо произнес Бэн — Вы держите его взаперти. Так где же он видел девушек?

— А? Не будь дураком. Он видел целую кучу девушек. Медсестер… лаборанток… По-моему ясно.

— Не совсем. Насколько я понимаю, за ним ухаживали исключительно мужчины, а посещение женщин было строго запрещено.

— Что? Не говори ерунды — раздраженная гримаса вдруг сменилась усмешкой — Ты же видел по стерео медсестру рядом с ним.

— О, да, конечно — Кэкстон замолк.

Никто из троих ни слова не сказал о происшедшем, пока они не поднялись в воздух. Только теперь Фрисби заметил:

— Бэн, я не думаю, чтобы Генеральный Секретарь подал на вас в суд. И все же, если у вас есть источник этих слухов, лучше воспользоваться присутствием Беспристрастного Свидетеля.

— Забудьте об этом, Марк. Он не будет судиться — Бэн уставился в пол — откуда мы можем знать, что это был Человек с Марса?

— А? Выбросьте это из головы, Бэн.

— Как это можно узнать? Мы видели человека более или менее подходящего возраста в больничной постели. Мы слышали Берквиста… а Берквист начал свою политическую деятельность, сочиняя всевозможные опровержения. Мы видели никому незнакомого человека, претендовавшего на звание психиатра… А когда я попытался выяснить, где он обучался, меня ловко оборвали. Мистер Кавендиш, вы видели что-нибудь, уверившее вас, что этот тип — Человек с Марса?

— В мои задачи не входит высказывать мнение — медленно и с достоинством произнес Кавендиш — Я смотрю, я слушаю — вот и все.

— Простите.

— Вы удовлетворены моими профессиональными способностями?

— А? Да, конечно. Спасибо, мистер Кавендиш.

— Спасибо вам, сэр. Очень интересное дело. Старый джентльмен снял белый плащ, отделяющий его от прочих смертных. Он расслабился, и черты его лица стали мягче.

— Если бы я смог привести кого-нибудь из экипажа «Победителя» — никак не мог успокоиться Кэкстон — я бы размотал это дело.

— Должен признаться — заметил Кавендиш — что я был удивлен одной вещью, о которой вы ничего не говорили.

— Да? Что же я упустил?

— Мозоли.

— Мозоли?

— Конечно. Вею жизнь человека можно прочитать по его мозолям. Я однажды написал по этому поводу монографию в «Журнал для Свидетелей». Этот молодой человек с Марса, поскольку он никогда не носил нашу обувь и вырос при тяготении в одну треть земного — мог бы продемонстрировать нам мозоли, не соответствующие условиям, в которых он жил.

— Проклятье! Мистер Кавендиш, почему вы не предупредили нас?

— Сэр! — старый джентльмен выпрямился, ноздри его затрепетали — Я Беспристрастный Свидетель, сэр! Лицо незаинтересованное.

— Простите — Кэкстон наморщил лоб — Давайте вернемся. Мы взглянем на его ноги, либо я разнесу эту чертову больницу!

— Вы должны найти себе другого Свидетеля по причине моего неосмотрительного вмешательства.

— М-м… пожалуй — протянул Бэн,

— Успокойтесь — посоветовал Фрисби — Вы копнули достаточно глубоко. Лично я убежден, что это был Человек с Марса.

Кэкстон развез их по домам и приказал такси зависнуть в воздухе. Ему многое надо было обдумать. Он пришел один раз с адвокатом и Беспристрастным Свидетелем… Требовать разговора с Человеком с Марса второй раз за одно и тоже утро было бессмысленно и наверняка повлекло бы за собой отказ. Но если он повернет назад, с работой на «Пост» ничего не выйдет. Он должен пробиться.

Но как? Что ж, он знал, где находится предполагаемый Человек с Марса. Проникнуть туда под видом электрика? Слишком примитивно — он не сможет пройти дальше «доктора Тэннера». Действительно ли Тэннер доктор? Медики обычно сторонятся всякой деятельности, противоречащей их кодексу. Взять корабельного врача Нельсона — он умыл руки только из-за того…

Стоп! Доктор Нельсон может сказать, был ли этот парень Человеком с Марса, не разглядывая его мозоли.

Кэкстон попытался связаться с Нельсоном через свой офис, поскольку не знал его адреса. Помощник Бэна, Осберт Килгэллен, тоже не знал его, но картотека «Поста» на известных людей отослала их в Нью-Мэйфлауэр. Через несколько минут Кэкстон уже разговаривал с Нельсоном.

Доктор Нельсон не смотрел эту передачу. Да, он слышал о ней. Нет, у него нет никакого повода думать, будто это была подставка. Знает ли доктор Нельсон о том, что была попытка заставить Смита отказаться от своих прав, вытекающих из решения Ларкина? Нет, и ему не интересно, так ли это на самом деле. Просто нелепо говорить о том, что кто-то «владеет» Марсом — Марс принадлежит марсианам. Вот как? Тогда давайте предположим — чисто теоретически, доктор — что кто-то попытается…

Доктор Нельсон выключил видео. Когда Кэкстон попытался дозвониться до него снова, механический голос объявил:

— Абонент временно отсутствует. Если вы хотите что-либо передать…

Кэкстон выпалил не очень умное предположение относительно происхождения доктора Нельсона и отключился. То, что он сделал потом, было не умнее: он позвонил в Правительственный Дворец и потребовал разговора с Генеральным Секретарем.

За годы репортерской работы, шныряя тут и там, Бэн пришел к одному выводу: очень часто тайну можно раскрыть, если заявиться наверх и сделать свое пребывание там невыносимым для окружающих. Он, конечно, знал, что крутить тигру хвост довольно опасно, он понимал психопатологию высшей власти куда более полно, чем Джил Бордмэн, и тем не менее вел себя так, словно имел дело с совершенно иными силами — добрыми и миролюбивыми.

Он забыл простую вещь: не стоило так открыто, из такси, звонить во Дворец.

Кэкстон переговорил с пол дюжиной различных мелких чиновников и делался агрессивнее с каждым разговором. Он был так поглощен этим делом, что не заметил, как такси перестало неподвижно висеть в воздухе.

А когда он это заметил, было уже слишком поздно: такси отказывалось выполнять приказы. Бэн с горечью осознавал, что позволил себе попасться в ловушку, которой избежал бы любой уличный хулиган: его разговор был перехвачен, такси запеленговано, и его киберпилот теперь подчинялся приказам, передаваемым на частоте полиции. Он был похищен — аккуратно, без шума, без крика.

Он попытался связаться с адвокатом.

Он все еще пытался это сделать, когда такси опустилось в каком-то дворе, и стены начисто отсекли сигнал. Он попытался выкарабкаться, обнаружил, что дверца не поддается, и был страшно удивлен тем, что быстро теряет сознание…

8

Джил уверяла себя, что Бэн, по видимому, напал на какой-то другой след и позабыл ей дать знать об этом. Но в это не верилось. Бэн был обязан своим успехом тому, что всегда помнил обо всех днях рождения, и скорее бы позволил себе не заплатить карточный долг, чем забыть о приглашении на чаепитие. Куда бы он не отправился, как бы ни был занят, он мог — он должен был! — потратить две минуты на то, чтобы дать о себе знать.

Он должен был сказать хоть слово! В обед Джил позвонила в его офис и переговорила с Осбертом Килгэлленом. Он сказал, что Бэн не оставил для нее никакого сообщения, и что ничего не произошло со времени ее предыдущего звонка.

— Он не говорил, когда вернется?

— Нет, но у нас всегда есть свободная колонка на тот случай, если что прояснится.

— Так… А откуда он звонил вам? Или я суюсь не в свое дело?

— Вовсе нет, мисс Бордмэн. Он не звонил. Это была открытка. Отправленная из «Комнат Паоли» в Филадельфии.

Джил пришлось довольствоваться этим. Она отправилась в буфет медсестер, взяла обед, села за столик и уставилась в тарелку. Это не тот случай, твердила она себе, про который говорил Бэн. Пока нельзя сказать, что что-то пошло не так, или что она влюбилась в подлеца…

— Эй, Бордмэн! Не спи!

Джил подняла голову и увидела Молли Уилрайт, заведующую их крыла по диетпитанию.

— Извини, задумалась.

— Я спросила: с каких это пор в вашем крыле держат в люксах тех, кто не может платить за лечение?

— У нас таких нет.

— А что, К-12 не на вашем этаже?

— К-12? Там лежит богатая старуха — такая богатая, что способна заплатить доктору, чтобы тот следил за ее дыханием.

— Гм! Она, должно быть, разбогатела неожиданно и вдруг? Последние полтора года она лежала в бесплатном отделении гериатрии.

— Да нет, ты ошибаешься.

— Только не я. У себя на кухне я не делаю ошибок. У нее довольно сложный рацион: очень жирная диета и длинный перечень противопоказаний плюс лекарства, о которых она не знает. Поверь, дорогая, рацион больного может быть так же индивидуален, как отпечатки пальцев — мисс Уилрайт поднялась — Ну, я побежала, птенчик.

— О чем это болтала Молли? — поинтересовалась сестра за соседним столом.

— Да так. Она ошиблась.

Джил подумалось, что она может найти Человека с Марса, проверив диетические кухни. Но она тут же выбросила эту мысль из головы: потребовалось бы несколько дней, чтобы обойти их все. В давние времена, когда еще случались войны, Бетседа была морским госпиталем, огромным уже тогда. Госпиталь впоследствии был передан обществу «Богатство, Воспитание и Благополучие» и расширился еще больше. Сейчас он принадлежал Федерации и был небольшим городком.

Однако, в случае с миссис Бенкерстон было что-то странное. Бетседа принимала всех больных: частных, бесплатных и правительственных. Этаж, на котором работала Джил, предназначался, в основном, для правительственных больных, и в его палаты помещали сенаторов и прочих высокопоставленных чиновников. Помещение сюда частного лица было нетипичным.

Миссис Бенкерстон могла быть переведена сюда в том случае, если та часть Центра, которая предназначалась для платных больных, была переполнена. Да, скорее всего, так и было.

После обеда Джил совсем закрутилась с вновь прибывшими пациентами и ей было не до размышлений. Скоро ей понадобилась энергетическая кровать. Обычно в таком случае она звонила на склад. Но склад располагался в подвале, в четверти мили от их крыла, а кровать нужна была немедленно. Джил вспомнила, что видела одну в смежной с К-12 комнате. Она еще велела этим морякам не сидеть на ней. Наверное, ее вытащили туда, когда устанавливали гидравлическую кровать.

Может быть, она еще там. Энергетическая кровать нужна была срочно.

Смежная комната оказалась запертой, и Джил обнаружила — универсальный ключ не подходит. Она подумала, что надо не позабыть сказать об этом ремонтникам, и вошла в К-12, намереваясь узнать о кровати у лечащего врача миссис Бенкерстон.

Врач был тот самый, которого она видела тут раньше — доктор Браги. Он не был ни интерном, ни врачом, живущим при больнице. Доктор Гарнер, как он сказал, пригласил его на время присмотреть за этой женщиной. Браш поднял голову на звук отворяемой двери.

— Мисс Бордмэн! Вы-то мне и нужны!

— Почему же вы не позвонили? Как ваша больная?

— С ней все в порядке — ответил врач, взглянув в глазок — а вот со мной — нет.

— Что-нибудь серьезное?

— Нет, что вы. Это займет минут пять, не больше. Можете вы пожертвовать мне это время? И держать ваш ротик на замке?

— Думаю, что смогу. Если позволите, я воспользуюсь вашим телефоном — скажу своей помощнице, где я.

— Нет! — возразил Браш — Просто заприте за мной дверь и не открывайте, пока я не постучу в нее на мотив «Мы все умеем — стрижем и бреем».

— Хорошо, сэр — произнесла Джил с сомнением в голосе — Вашей больной что-нибудь нужно? Что я могу сделать для нее?

— Нет-нет. Просто посидите и понаблюдайте за ней на экране. Не беспокойте ее.

— А если что-нибудь случится, где вы будете? В комнате отдыха персонала?

— Я буду в мужском туалете. И больше, пожалуйста, ни слова. Это крайне срочно!

Он вышел, и Джил заперла за ним дверь. Потом взглянула в глазок и посмотрела на приборы. Женщина спала, и дисплей показывали наполненный пульс и ровное дыхание. Джил удивилась постоянному врачебному наблюдению. Больная вовсе не собиралась помирать с минуты на минуту.

Потом она решила посмотреть, нет ли в дальней комнате нужной ей кровати. Хотя это и противоречило указаниям доктора Брата, она была уверена, что не побеспокоит больную. Уж она-то знала, как пройти по палате, не разбудив пациента! И, кроме того, она душным давно поняла, что не следует так уж беспрекословно слушаться докторов. Джил открыла дверь и тихонечко вошла.

Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что миссис Бенкерстон забылась в типично старческом сне. Ступая совершенно бесшумно, Джил подошла к смежной комнате. Дверь была заперта, но универсальный ключ легко открыл ее.

Она увидела, что энергетическая кровать стоит на месте. А потом заметила, что палата занята: в кресле, держа на коленях книгу с картинками, сидел Человек с Марса.

Смит поднял глаза и подарил ей лучезарную улыбку обрадованного ребенка.

У Джил закружилась голова. Валентин Майкл Смит — здесь? Этого не могло быть. Его перевели отсюда: она сама видела запись в журнале.

Непонятные события вдруг обрели смысл. Ложный Человек с Марса в стереопрограмме… Старуха, стоящая одной ногой в могиле, прикрывающая тот факт, что в палате есть еще один пациент… Дверь, к которой не подошел универсальный ключ… Мучивший ее ночью кошмар о выезжающем из ворот Бетесды «мясном фургоне» с путевым листом, в котором значилось не два трупа, а один…

Лишь только все это пронеслось в ее голове, она почувствовала страх — страх наказания за проникновение в эту тайну.

Смит неуклюже встал, и радостно воскликнул:

— Брат по воде!

— Здравствуйте… Э… Ну как вы?

— Мне хорошо. Я рад — он добавил еще на странном каркающем языке, запнулся, помнив, что она не понимает его, и, тщательно подбирая, сказал — Ты здесь, мой брат. Тебя не было. Теперь ты здесь, Я пью за тебя.

Джил вдруг остро ощутила два чувства, раздирающие ее душу: одно, от которого таяло ее сердце, и другое — леденящую боязнь быть схваченной. Смит ничего не заметил.

— Видишь? — обрадованно сообщил он — Я хожу! Я немного окреп — он сделал несколько шагов и остановился — восторженный, улыбающийся и задыхающийся.

Она заставила себя улыбнуться.

— У нас прогресс, а? Вы набираетесь сил. Вот это характер! Но мне надо идти — я забежала просто поздороваться…

На его лице моментально появилось отчаяние.

— Не уходи!

— Но мне нужно!

Смит удрученно посмотрел на нее — Я причинил тебе зло — с трагической уверенностью произнес он — Я не знал.

— Зло? Ох, нет же, нет! Но мне нужно уходить… И побыстрей!

На его лице уже не было совершенно никакого выражения.

— Возьми меня с собой, брат мой.

— Что? Нет, я не могу! И мне нужно уходить, прямо сейчас. Знаете, не говорите никому, что я была здесь. Пожалуйста…

— Не говорить, что мой брат по воде был здесь?

— Да. Не говорите никому! М-м… Я еще приду. Вы будете послушным мальчиком — подождете меня и никому не скажете.

Смит переварил это с совершенно безмятежным видом.

— Я буду ждать. Я не скажу.

— Вот и хорошо! — Джил подумала, как ей, интересно, удастся выполнить свое обещание? Теперь она понимала, что «сломанный» замок на самом деле не был сломан. Глаза ее метнулись к двери, и она увидела, почему не смогла открыть ее. К ней была привинчена ручная задвижка. Обычно задвижки на дверях в ванных и других комнатах были устроены так, что отпирались универсальным ключом, чтобы больной не смог сам открыть их. Здесь же замок удерживал Смита взаперти, и задвижка никогда не применявшегося в центре типа не позволяла войти в комнату даже тем, у кого имелся универсальный ключ.

Джил отодвинула задвижку.

— Жди меня. Я приду.

— Я буду ждать.

Она вернулась в первую комнату и тут же услышала: «Ту-тук, ту-тук-тук!» — сигнал, про который говорил ей доктор Браш. Джил поспешила впустить его.

Он резко ворвался в комнату.

— Где вы были, сестра? Я стучал три раза! — и он подозрительно уставился на дверь во внутреннюю комнату.

— Я увидела, что ваша пациентка заворочалась — быстро солгала Джил — я поправила ей подушку.

— Проклятье! Я же велел вам просто сидеть у пульта!

— Джил вдруг поняла, что этот человек испуган. Она мгновенно перешла в атаку:

— Доктор — произнесла она ледяным тоном — Я не отвечаю за вашу пациентку. Но раз уж вы поручили ее моим заботам, я сделала то, что сочла необходимым. И если вы сомневаетесь в моих действиях, то вызовите главврача!

— А… Нет-нет… Забудьте о том, что я вам говорил.

— Нет, сэр. Больным в таком возрасте ничего не стоит захлебнуться в воде… Некоторые сестры сносят все нападки докторов, но только не я. Зовите главврача.

— Да нет, мисс Бордмэн, я выпалил это не подумав. Прошу прощения.

— Очень хорошо, доктор — произнесла она сквозь сжатые зубы — Я вам еще нужна?

— А? Нет, спасибо. Спасибо, что подежурили за меня… Только… Ну, не говорите никому, ладно?

— Не скажу.

«Можешь быть уверен! Но что мне делать теперь? Ох, как бы я хотела, чтобы Бэн был в городе!»

Джил вернулась к себе и притворилась, будто просматривает бумаги. В конце концов она вспомнила об энергетической кровати, которую разыскивала и позвонила на склад. Затем она отослала за ней свою помощницу и стала думать.

Где Бэн? Если бы он был в городе, она бы отпросилась минут на десять, позвонила ему и переложила все заботы на его широкие плечи. Но Бэн, черт бы его побрал, скрылся за горизонтом, предоставив ей вести мяч в одиночку.

Или нет? Червячок, точивший ее подсознание, прогрыз себе ход наружу. Бэн не покинул бы город, не дав ей знать о последствиях своей попытки повидать Человека с Марса. Как сообщница преступника, она имела на это право. А Бэн всегда играл честно. Она словно наяву услышала сказанные им однажды слова: «Если что случится, ты будешь моим козырем в рукаве… Солнышко, если обо мне ничего не будет слышно, вся надежда только на тебя».

Раньше она не думала об этом, поскольку не верила, что с Бэном может что-нибудь случиться. Теперь пришла пора подумать. В жизни каждого человека наступает однажды время, когда он — или она — вынужден рискнуть «жизнью, богатством и честью священной» ради дела с весьма сомнительным исходом. Для Джил Бордмэн это время наступило сегодня, в три часа сорок семь минут пополудни.

Человек с Марса сразу же после ухода Джил опустился в кресло. Он не взял в руки книжку с картинками. Он просто стал терпеливо ждать, хотя слово «терпеливо» не совсем соответствовало Марсианским понятиям. Он неподвижно сидел и тихо радовался тому, что его брат по воде обещал прийти снова. Он готов был ждать вот так, не двигаясь, ничего не делая, столько, сколько понадобится. Пусть даже несколько лет.

Он совершенно не имел понятия о том, сколько времени прошло с той минуты, когда он разделил воду со своим братом. И не только потому, что это место непонятным образом искажалось во времени и в пространстве, что сопровождалось явлениями и звуками, не поддающимися пока грок, но и потому, что самой культурой его гнезда время воспринималось совсем иначе, чем людьми. Разница заключалась не r более продолжительном, если перевести в земные годы, временем жизни, а в самой основе. На Марсе нельзя найти подходящих выражений, чтобы сказать: «Сейчас позднее, чем ты думаешь» или «Скоро не бывает споро», хотя и по разным причинам: первое просто немыслимо, тогда как второе — неписаный закон, упоминать о котором так же ни к чему, как советовать рыбе принять ванну. Но сказать: «Как было в Начале, так есть, и так будет» — будет так по-марсиански, что перевести это гораздо легче, чем: «Два плюс два — четыре», что на Марсе вовсе не является трюизмом.

Смит ждал.

Когда он услышал, как в двери проворачивался ключ, то вспомнил, что слышал этот звук перед последним появлением брата по воде, поэтому он ускорил свой метаболизм на тот случай, если все повторится. Он изумился, увидев, что другая дверь открывается и в нее проскальзывает Джил, поскольку ему не было известно, что это тоже дверь. Но он сразу грок это и переключился на всепоглощающую радость, приходящую только в присутствии птенца из твоего гнезда, твоего брата по воде или (при определенных обстоятельствах) в присутствии Старейшего.

Радость его была слегка испорчена тем, что брат по воде не разделял ее. Он казался более расстроенным, чем тот, который собирался разделиться из-за какой-нибудь постыдной неудачи или травмы. Но Смит уже знал, что эти существа способны выносить отрицательные эмоции, о которых и подумать то страшно, и не умирать. Его брат Махмуд подвергал себя душевным мукам пять раз в день и не только не умирал, но и утверждал, что эти мучения необходимы ему. Его брат капитан ван Тромп был подвержен ужасным непредсказуемым приступам, каждый из которых должен бы, по разумению Смита, привести к немедленному разделению, чтобы избежать конфликта, и тем не менее, этот брат, насколько он знал, жил в добром здравии.

Поэтому он не обратил внимания на состояние Джил.

Она протянула ему узел.

— Вот, наденьте это. Быстрее!

Смит взял узел. Джил посмотрела на него и сказала:

— О, Господи! Ладно, снимайте одежду. Я помогу.

Ей пришлось и раздевать и одевать его. На нем было больничное белье, халат и шлепанцы — не от того, что ему так нравилось, а потому, что ему велели так одеться. Он уже мог управляться со своей одеждой, но не так быстро, как хотелось Джил. Она моментально раздела его. Она была медсестрой, а он никогда не слыхал о действующих между мужчинами и женщинами запретах, так что соблюдение приличий не стало им помехой. Он пришел в восторг от фальшивых кожиц, которые Джил натянула ему на ноги. Она не дала ему времени восхвалить их и быстро пристегнула резинки к чулкам. Одежду медсестры она выпросила у одной из женщин, объяснив, что она нужна ее двоюродной сестре для маскарада. Джил завязала пелерину и подумала, что она скрыла большинство половых отличий — по крайней мере, она надеялась на это. С туфлями была проблема: они немного жали, а Смит находил трудной даже ходьбу босиком. На голову она повязала ему косынку.

— Ваши волосы, пожалуй, коротковаты — сказала она обеспокоенно — но все же не короче, чем носят некоторые девушки. Ладно, сойдет и так — Смит не ответил, поскольку не совсем понял это замечание. Он подумал о том, что надо отрастить волосы, но понял, что на это требуется время.

— Теперь — сказала Джил — слушайте меня внимательно. Что бы не случилось, не говорите ни слова. Вы поняли?

— Не говорить. Я не буду говорить.

— Просто идите за мной… Я возьму вас за руку. Если вы знаете молитвы, то молитесь!

— Молитвы?

— Ладно, забудьте. Просто идите за мной и не разговаривайте — она открыла дверь, огляделась по сторонам и вывела его в коридор.

Смит обнаружил там массу предметов странной конфигурации, чересчур раздражающих глаза. На него навалились расплывчатые изображения, которые он никак не мог разглядеть. Он слепо заковылял, почти полностью отключив зрение и прочие чувства, чтобы спасти себя от этого хаоса.

Джил довела его до конца коридора и ступила на бегущую дорожку, пересекающую его. Смит пошатнулся и упал бы, не успей она его поддержать. Дежурная покосилась на них, а Джил выругалась сквозь зубы, а потом уже более внимательно присматривала за ним.

На крышу они поднялись на лифте: Джил была уверена, что не сможет помочь ему в скоктрубе.

На крыше они столкнулись с проблемой, хотя Смит этого не заметил. Небо привело его в буйный восторг: он не видел его с тех пор, как покинул Марс. Это небо было ярким, красочным и радостным — типичный заурядный вашингтонский день. Джил высматривала такси. Крыша была пуста, как она и надеялась, так как все освободившиеся с дежурства сестры уже разлетелись по домам, исчезли и дневные посетители. Но одновременно исчезли и такси, а она не осмеливалась воспользоваться аэроавтобусом.

Она уже собралась вызвать машину, когда на крышу село такси.

— Джек! — крикнула она служителю — Это такси занято?

— Это то, которое я заказал для доктора Фиппса.

— О, Господи! Джек, вы не сумеете побыстрее заказать еще одно для меня? Это моя двоюродная сестра Мэдж. Она работает в южном крыле… У нее ларингит, и ей вредно стоять на ветру.

Служитель почесал затылок.

— Ну… Уж только для вас, мисс Бордмэн. Берите это. А доктору Фиппсу я вызову другую машину.

— Ох, Джек, вы просто прелесть! Мэдж, ничего не говори, я отблагодарю его… У нее пропал голос — я собираюсь дать ей горячего рому…

— Вот-вот, то, что надо. Старые средства лучше всего — так говорила моя матушка — Джек забрался в такси и по памяти набрал код дома Джил, а потом подал им руку. Джилсела первой и скрыла незнание Смитом этой церемонии.

— Спасибо, Джек! Огромное спасибо!

Такси взмыло в воздух, и Джил глубоко вздохнула.

— Ну вот, можете говорить.

Что я должен сказать?

Все, что заблагорассудится.

Смит обдумал это. Широта предложения требовала ценного ответа, подходящего для братьев. Он подумал о нескольких, отбросил их, поскольку не мог перевести, и остановился на одном, оставляющем даже в этой странной плоской речи достаточно тепла, которому могли бы обрадоваться сближающиеся братья.

— Пусть наши яйца делят одно гнездо.

— Джил изумленно взглянула на него.

— Как? Что вы сказали?

— Смит расстроился из-за неудачной попытки к воспринял это как свою собственную ошибку. Он мрачно подумал, что время от времени доставляет беспокойство этим существам, хотя всего-навсего хочет добиться определенности. Он сделал еще одну попытку, перетряхнув свой небогатый словарь, чтобы выразить мысли по-другому:

— Мое гнездо — твое гнездо.

На этот раз Джил улыбнулась.

— Ух ты, как здорово! Я не уверена, что понимаю вас, но лучше этого предложения мне еще не делали — она помолчала и добавила — Но сейчас у нас по горло забот. Так что давайте повременим, ладно?

Смит понимал Джил с гораздо большим трудом, чем она его. Но он уловил удовольствие брата по воде и его предложение подождать. Ожидание не требовало никаких усилий. Он откинулся на спинку сидения, уверил себя, что все было отлично между ним и его братом по воде и стал наслаждаться расстилающимся внизу видом. Все это он видел впервые и везде, куда ни глянь, было столько вещей, которые было необходимо попытаться грок. Ему пришло на ум, что и эпитеты, применяемые дома, не подходят для великолепного зрелища внизу. Это чуть было не привело его к сравнительному анализу марсианских и человеческих методов, чего не любили Старейшие, но мозг поспешно отбросил эту ересь.

Джил сидела тихо и напряженно думала. Вдруг она обнаружила, что такси уже в двух шагах от ее дома. И до нее дошло, что дом — это последнее место, куда стоит идти, и первое место, куда нагрянут, когда поймут, кто помог Смиту скрыться. Поскольку она ничего не знала о методах полиции, она подумала, что должна была оставить в палате Смита массу отпечатков, но не вспомнила о том, что их видели в коридоре и на крыше. Была также возможность (она об этом слышала), что техники прочтут ленту робота-пилота и скажут, что за полеты он совершал — куда и откуда.

Она нажала на клавиши, стирая свой адрес. Такси повисло и воздухе. Куда лететь? Где спрятать взрослого человека, наполовину идиота, не способного даже самостоятельно одеться? И которого будут теперь разыскивать тщательнее, чем любого преступника? Если бы только рядом был Бэн! Бэн, где же ты?

Она взяла микрофон и безо всякой надежды назвала номер Пэна. Ее сердце подпрыгнуло, когда ей ответил мужской голос… И снова упало, когда она поняла, что это заместитель Бэна.

— О, простите, мистер Килгэллен, это Джил Бордмэн. Я думала, что звоню Бэну домой.

— Так оно и есть. Я переключаю его видео на офис всякий раз, когда он отсутствует больше суток.

— Так его все еще нет?

— Нет. Могу я чем-нибудь помочь?

— М-м… Нет. Мистер Килгэллен, разве не странно, что Бэн исчез? Вас это не беспокоит?

— Нет, что вы! Он же сообщил, что не знает, как долго будет отсутствовать.

— А разве это не странно?

— Только не для работы мистера Кэкстона, мисс Бордмэн.

— Но… Я думаю, что есть нечто очень странное в его отсутствии! Я думаю, вы должны сообщить об этом… Вы должны уведомить об этом всю страну… Весь мир!

Несмотря на отсутствие у аппарата в такси экрана, Джил почувствовала, что Осберт Килгэллен выпрямился.

— Боюсь, мисс Бордмэн, что я буду все-таки выполнять распоряжения моего работодателя. И, э… Только не обижайтесь. Каждый раз, когда мистер Кэкстон отсутствует, ему обязательно названивает какая-нибудь «хорошая знакомая».

Одна из дур, жаждущая надеть на него хомут — перевела про себя Джил. А этот тип решил, будто я — очередная из них. Она выбросила из головы мысль просить помощи у Килгэллена и отключилась.

Куда деваться? В голову пришла неожиданная мысль. Если Бэна нет… и к этому приложили руку деятели администрации… в самую последнюю очередь Смита будут искать в квартире Бэна… Если только не связали ее с Бэном, что было маловероятно.

У двери в квартиру Бэна Джил почти вплотную прижалась губами к шепталке и тихонько потребовала:

— Карфаген должен быть разрушен! Ничего. Проклятье! Беи сменил код.

Джил стояла, ощущая слабость в коленях и пряча лицо от Смита. Потом она снова приблизила губы к шепталке. Одна и та же цепь открывала дверь и докладывала о пришедших. Она решила назвать себя на тот невероятный случай, если Бэн вернулся.

— Бэн, это Джил.

Дверь открылась.

Они вошли, и дверь захлопнулась. Джил сперва подумала, что это Бэн впустил их, но потом поняла, что случайно наткнулась на новый пароль, задуманный, как можно было догадаться, в качестве комплимента. Комплимента, который должен был излечить ее от паники.

Смит спокойно стоял у края зеленой лужайки и внимательно изучал окружающую его обстановку. Это место было настолько новым для него, что не могло поддаться грок за раз, но оно было очень располагающим к себе. Оно было не таким будоражащим, как движущееся место, в котором они только что были, и более тихим и приятным. Смит с интересом поглядел в окно в дальнем конце комнаты, но не воспринял его как окно, приняв за живую картину, похожую на домашние. Его палата в Бетесде была без окон — ему была неведома сама идея окна.

Он с одобрением отметил, как хорошо передана глубина изображения и движение. Ее, наверное, создал какой-нибудь знаменитый художник. До сих пор ему не приходилось видеть ничего, что бы подтверждало знакомство людей с искусством. Его грок сильно вырос с этим новым знанием, и он почувствовал разливающееся внутри тепло.

Его отвлекло какое-то движение. Он обернулся и увидел, что его брат снимает с ног туфли и фальшивые кожицы.

Джил вздохнула и пошевелила пальцами ног в траве.

— Бедные мои ножки! — она подняла голову и увидела, что Смит разглядывает ее с любопытством, нарушившим детскость его лица — Давай сам. Тебе понравится.

Он моргнул.

— Давать что?

— Господи, я все время забываю… Иди сюда. Я помогу — она разула его, отстегнула резинки на чулках и сдернула их — Сюда. Ну разве не прелесть?

Смит пошевелил пальцами ног в траве, помолчал и робко спросил:

— Но ведь это живое?

— Не сомневайся. Это самая настоящая трава. Бэну стоило кучу денег вырастить ее здесь. Знаешь, одно только освещение стоит больше, чем я зарабатываю за месяц. Так что погуляй по ней, пусть твоим ногам будет приятно.

Смит пропустил большую часть сказанного, однако понял, что трава — живые существа, и его приглашают погулять по ним.

— Погулять по живым существам? — в его голосе прозвучал неподдельный ужас.

— Ну, почему бы и нет? Ничего этой траве не сделается: ее специально здесь вырастили вместо паласа.

Смит заставил себя вспомнить, что брат по воде не может подтолкнуть его к неправильным действиям. Он заставил себя рискнуть походить по траве и обнаружил, что живые существа не протестуют. Он до предела обострил все свои чувства. Его брат был прав: эти существа были здесь для того, чтобы по ним ходили. Он решил охватить это и возблагодарить их — это стоило ему такого же усилия, с каким человек простил бы склонность к каннибализму — обычаю, в котором Смит не находил ничего дурного.

У Джил вырвался вздох:

— Пора открывать карты. Я не знаю, долго ли мы будем в безопасности.

— В безопасности?

— Нам нельзя здесь оставаться. Они проследят за всеми, кто покинул сегодня Бетесду — Она задумчиво наморщила лоб. Ее дом не подойдет, это место — тоже… А Бэн намеревался доставить его к Джубалу Харшоу. Но она не была знакома с Харшоу и не знала его адреса. Бэн говорил, что где-то в Поконосе. Ладно, это можно узнать. Все равно больше деваться некуда.

— Почему ты несчастлив, брат мой?

Джил мысленно выругалась и поглядела на Смита. Бедный ребенок даже не подозревал, что что-то не так! Она попробовала посмотреть на происходящее с его точки зрения. У нее ничего не получилось, но до нее, по крайней мере, дошло, что он не имеет ни малейшего понятия о том, что они спасаются… От кого? От копов? Администрации Бетесды? Она не знала толком, что она сделала и какие законы нарушила. Она знала только, что встала поперек дороги Большим Людям, Хозяевам.

Могла ли она рассказать Человеку с Марса кому они противостоят, если сама не знала этого как следует? Есть ли у них там, на Марсе, полицейские? На пятьдесят процентов разговаривать с ним было все равно, что кричать в цистерну с дождевой модой.

Небеса всемогущие, есть ли на Марсе цистерны для дождевой воды? И бывают ли там вообще дожди?

— Не обращай внимания — сказала она спокойно — просто делай, что я скажу.

— Да.

Вечное согласие, вечное «да». Джил вдруг почувствовала, что Смит выпрыгнет в окошко, прикажи она ему. И она была права. Он бы прыгнул с двадцатого этажа и был бы рад все те секунды, которые продолжалось бы падение, и принял бы без удивления и возражения разделение от удара. Он не знал бы даже, что это падение убьет его. Страх смерти был за предела ми его понимания. Если бы брат по воде выбрал бы для него такой странный способ разделения, он бы только возблагодарил его и постарался грок.

— Так, мы пока остаемся здесь. Нам надо поесть. Я дам тебе другую одежду, и мы уйдем. Раздевайся — она пошла взглянуть па гардероб Бэна.

Джил отобрала дорожный костюм, берет, рубашку, нижнее белье, ботинки и вернулась. Смит запутался, словно котенок в клубке. Одной рукой он даже не мог пошевелить, лицо туго обтягивала юбка. Он даже не развязал пелерину перед тем, как начал раздеваться.

— О, Господи! — вздохнула Джил и поспешила на помощь.

Она высвободила его от одежды, скомкала ее и затолкала в вентиляционную отдушину — ей вовсе не хотелось, чтобы копы наткнулись на нее, а Этте Шэр она потом заплатит за нее.

— Знаешь, мой хороший, тебе следует помыться, прежде чем одевать чистую одежду. Тебя совсем запустили. Идем-ка — будучи медсестрой, она привыкла не замечать тяжелых запахов, но будучи медсестрой — фанатично относилась к воде и мылу, а было похоже, что этого больного вообще ни разу не мыли. И хотя от Смита пахло не очень сильно, запах все же был — как от лошади в жару.

Он восторженно глядел, как она наполняет ванну. В К-12 была ванна, но Смит не знал о ее назначении. Сидячие ванны — вот все, с чем он был знаком, да и эти знакомства были не слишком частыми, ведь он то и дело впадал в транс.

Джил потрогала воду.

— Великолепно. Забирайся.

Смит в замешательстве уставился на нее.

— Быстрее! — приказала Джил — Ложись в воду.

Все слова входили в речевой запас Смита, и они потрясли его. Его брат желал, чтобы он целиком погрузил свое тело в воду жизни! Его никогда не удостаивали подобной чести. Насколько он знал, никто вообще никогда не имел такой привилегии. Хотя он уже начинал понимать, что эти другие очень свободно общаются с водой жизни — факт, не поддающийся грок, но могущий быть принятый к сведению.

Он погрузил трепещущую ногу в воду… Погрузил другую… Осторожно присел… И ушел под воду с головой.

— Эй! — завопила Джил и схватила его за волосы. Она держала голову мертвеца. Боже всемогущий! Не мог же он уйти в свой транс в такое время, твердила она себе. Она здорово перепугалась и принялась трясти его — Смит! Проснись! Прекрати сейчас же!

Откуда-то издалека Смит услышал зов своего брата и стал выходить из своего состояния. Глаза его заблестели, сердце обилось быстрее, дыхание восстановилось.

— С тобой все нормально? — встревоженно спросила Джил.

— Со мной все в порядке. Я очень счастлив, брат мой.

— Ты испугал меня. Знаешь, не надо больше опускаться под моду. Просто сиди, как сейчас.

— Да, брат мой — Смит добавил что-то каркающее, непонятое для Джил, зачерпнул ладонями воду с таким видом, словно это была сказочная драгоценность, и поднес ее ко рту. Губы его коснулись воды, затем он протянул сомкнутые ладони Джил.

— Эй, не надо пить воду из ванны. И тем более предлагать ее мне.

— Ты не будешь?

На его лице проступила такая боль, что Джил растерялась, не зная, на что решиться. Она все же наклонилась и коснулась губами воды.

— Спасибо.

— Желаю тебе никогда не испытывать жажды!

— И тебе того же самого. Только не надо больше пить из ванной. Если хочешь, я принесу тебе. Только не пей такую воду.

Смит, казалось, был удовлетворен и сидел спокойно. Но теперь Джил знала, что Смит никогда не мылся в большой ванне, и не знала, чего от него еще можно было ожидать. Без сомнения, она могла научить его мыться, но время было дорого. Ну ладно! В конце концов, это был не буйно помешанный, как в Национальной Психолечебнице. Ее блузка насквозь промокла, когда она вытаскивала Смита. Джил сняла ее и повесила сушиться. На ней была короткая, до колен, плиссированная юбка. Джил в раздумье посмотрела на нее. Хотя складки были обработаны специальным составом, было бы глупо их мочить.

Джил махнула рукой и сняла юбку, оставшись в бюстгальтере и трусиках.

Смит смотрел на нее с любопытством ребенка. Ей пришлось убеждать себя, что сейчас не до приличий… и вдруг вспомнила, как она в первый раз пошла на пляж, где все купались голыми, в пятнадцать лет. Но этот детский взгляд смущал ее. Она решила, что лучше примириться с мокрым нижним бельем, чем отвечать на возможные вопросы.

Она скрыла свое смущение заботой.

— Ну, давай поскребем твою шкуру — она наклонилась над ванной, разбрызгивая из баллончика мыльную пену и взбивая ее свободной рукой.

Смит немедленно коснулся пальцем ее правой груди, Джил отшатнулась.

— Эй! Этого еще не хватало!

У него сделался такой вид, словно она ударила его.

— Нельзя? — спросил он трагично.

— Нельзя — твердо произнесла она, потом увидела его лицо и смягчилась — все в порядке. Только не мешай мне, когда я занята делом.

Джил вытащила пробку, чтобы слить грязную воду, заставила его встать и окатила из душа. Пока он сушился под струей теплого воздуха, она оделась. Теплый воздух сперва напугал Смита, и он задрожал, но Джил велела ему не бояться и держаться за поручень ванны. Затем она помогла ему выбраться на пол.

— Ага, теперь ты пахнешь лучше, да и чувствуешь себя, готова поспорить, тоже лучше.

— Чувствую себя хорошо.

— Вот и ладненько. Давай-ка мы тебя оденем — она провела его в спальню Бэна. Но раньше, чем она успела все объяснить, показать и помочь ему надеть шорты, раздался мужской голое:

— ЭЙ, ВЫ ТАМ! ОТКРЫВАЙТЕ!

Сердце у Джил ушло в пятки, и она выронила шорты. Наверняка ли они знали, что в комнатах кто-то есть? Возможно, ее выдал этот чертов робот-пилот.

Ответить? Или затаиться? В динамике над дверью послышалась какая-то возня. Джил шепнула Смиту:

— Стой здесь! — Она вышла в гостиную — Кто там? — спросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал как обычно.

— Именем закона — откройте!

— Именем какого такого закона? Не будьте дураками. Кто вы такие? Я вызову полицию!

— Мы и есть полиция. Вы Джиллиан Бордмэн?

— Я? — Филлис О’Тул и я жду мистера Кэкстона. Я позвоню в полицию и заявлю о нарушении закона о неприкосновенности жилища!

— Мисс Бордмэн, у нас есть ордер на ваш арест! Откройте, иначе будет хуже!

— Я не мисс Бордмэн, и я вызываю полицию!

Голос не ответил. Джил, дрожа, ждала, что будет дальше. Вскоре она почувствовала у лица теплый поток воздуха. Дверной замок сделался красным, потом белым от жара, что-то треснуло, и дверь отворилась. В проеме стояли два человека. Один шагнул в комнату, усмехнулся и сказал:

— Малыш должен быть здесь! Джонни, найди его!

— Хорошо, мистер Берквист!

Джил встала перед дверью в спальню. Джонни оттолкнул ее и распахнул дверь. Джил срывающимся голосом потребовала:

— Где ваш ордер? Это насилие!

Берквист умиротворяюще ответил:

— Не осложняйте себе жизнь, золотко. Ведите себя хорошо, и к вам, возможно, отнесутся снисходительно.

Джил пнула его в голень. Он поспешно отступил.

— Ай-ай-ай, какая непослушная… Джонни, ты нашел его?

— Здесь он, мистер Берквист! Голый, как страус. Есть три версии, чем они здесь занимались…

— Оставь их на потом. Веди его сюда.

Джонни вошел, ведя Смита с заломленной за спину рукой.

— Он не хотел идти.

— Пойдет!

Джил поднырнула под рукой Берквиста и метнулась к Джонни. Тот отшвырнул ее в сторону.

— Ах ты сучка!

Джонни ударил Джил не так сильно, как колотил свою жену до того, как она ушла от него, и гораздо слабее, чем бил заключенных, не желавших разговаривать.

До этого Смит не выказывал совершенно никаких чувств и не произнес ни слова. Он просто позволил делать с собой все, что угодно. Он ничего не понимал и старался ничего не предпринимать.

Но когда он увидел, что тот другой бьет его брата по воде, он скрючился, освободился от хватки Джонни, протянул к нему руку и…

…И Джонни исчез.

Только стебельки травы распрямились там, где он только что стоял, доказывая, что он все же был здесь. Джил поглядела на по пятно на траве и почувствовала, что вот-вот хлопнется в обморок.

Берквист открыл рот. Потом хрипло пробормотал:

— Что вы с ним сделали? — он обращался к Джил.

— Я? Я ничего не сделала!

— Думаете, я поверю вам? Что там у вас? Потайной люк?

— Куда он делся?

Берквист облизнул губы.

— Не знаю — он вытащил из-под пиджака пистолет — Но не проделывайте эти фокусы со мной. Стойте там… А я возьму его…

Смит возвратился к пассивному ожиданию. Не понимая происходящего, он старался совершать как можно меньше поступков. Но пистолеты ему приходилось видеть (в руках людей на Марсе), а выражение лица Джил, когда на нее направили пистолет, ему не понравилось. Он грок, что это одна из переходных точек в развитии существа, когда пассивное ожидание должно смениться правильным поступком с тем, чтобы развитие продолжалось дальше. Он совершил поступок. Старейшие хорошо учили его. Он шагнул к Берквисту, пистолет уставился на него. Смит протянул руку… И Берквиста не стало.

Джил завизжала.

Лицо Смита побелело. Он осознал, что, возможно, совершил неправильный поступок. Он умоляюще взглянул на Джил и задрожал. Глаза его закатились. Он медленно сжался в комок и застыл без движения.

Истерика Джил мгновенно прошла. Больной нуждался в ее помощи. У нее не было времени на эмоции, не было времени удивляться исчезновению людей. Она опустилась на колени и склонилась над Смитом.

Она не могла уловить ни дыхания, ни пульса. Приложив ухо к его груди, она установила, что и сердечная деятельность прекратилась, но, спустя довольно долгое время, она различила слабое биение через каждые пять-шесть секунд.

Это состояние напоминало шизоидное оцепенение, однако ей никогда не приходилось видеть такого глубокого транса даже во время учебных демонстраций гипноанестезии. Она слышала, что такое состояние иногда наблюдается у факиров и йогов Восточной Индии, но никогда не верила этому.

Случись это в нормальной обстановке, она не стала бы и пытаться вывести больного из подобного состояния, а сразу же вызвала бы врача. Но обстановка не была обычной. Последние события не только не поколебали ее решимости, но даже наоборот — еще более уверили ее в том, что Смиту никак нельзя позволить попасть в лапы администрации. Однако, через десять минут, перепробовав все известные способы, она убедилась, что ничего не может сделать,

В спальне она обнаружила баул — чуть больше чемодана и чуть меньше сундука. Она раскрыла его и увидела там диктофон, туалетные принадлежности, сменное белье — в общем, все, что может понадобиться репортеру в случае срочного вы лета — и даже патентованный аудиоаппарат, чтобы подключаться к видеолинии. Джил машинально отметила, что этот набитый баул свидетельствовал о том, что отсутствие Бэна было вызвано другой причиной, нежели полагал Килгэллен, но у нее не было времени останавливаться на этом. Она вытряхнула из баула все, и поволокла его в гостиную.

Смит весил больше ее, но ее мышцы, привыкшие переворачивать больных вдвое тяжелее ее, без труда справились с этой задачей — она затащила Смита в чемодан. Ей пришлось изменить его позу, чтобы баул закрылся. Мышцы Смита сопротивлялись сильному нажиму, однако с помощью слабого, но постоянного усилия его можно было гнуть как угодно. В углы Джил напихала кое-что из одежды Бэна. Она попыталась проделать отверстия для доступа воздуха, но материал баула оказался слишком твердым. Тогда она решила, что вряд ли стоит беспокоиться, потому что у Смита было такое слабое дыхание и очень низкий уровень метаболизма.

Она смогла поднять баул двумя руками, но нести его оказалась не в состоянии. К счастью, он был снабжен роликами «Вод Кэп». Они оставили слабые следы на травяном ковре, когда Джил катила баул к выходу.

Она не решилась подниматься на крышу. В самую последнюю очередь она рискнула бы теперь взять такси. Через черный ход она вышла в вестибюль. Там не было никого, кроме парня, осматривавшего продукты, доставленные в ресторан. Он отступил в сторону, чтобы она могла выкатить баул на тротуар.

— Ха, сестричка! Что это у тебя в сумочке?

— Труп — огрызнулась Джил.

Парень скорчил унылую гримасу.

Что ж, как аукнется, так и откликнется. Впредь дураку наука…

Часть 2 Его нелепое наследство

9

На третьей от Солнца планете каждый день насчитывается на двести пятьдесят тысяч человек больше, чем вчера. Среди пятнадцати миллиардного населения это совсем незаметно. Королевство Южной Африки, член Федерации, снова предстало перед Верховным Судом за гонения белого меньшинства. Законодатели мод, собравшиеся в Рио, объявили, что платья теперь станут более длинными, а блузки будут прикрывать пупок.

Оборонные установки Федерации парили в небе, грозя смертью всякому, кто посмеет нарушить спокойствие планеты. Коммерческие космические станции нарушали покой, наперебой расхваливая бесчисленные товары. Вдоль Гудзонова залива разместилось на пол миллиона больше передвижных домов, чем в то же время год тому назад. Ассамблея Федерации объявила китайский рисовый пояс зоной недоедания. Синтия Джонс, известная как Самая Богатая Девушка Мира, дала расчет своему шестому мужу.

Преподобный доктор Дэниэль Дигби, архиепископ Церкви нового Откровения (фостеритов) провозгласил, что он избран ангелом Азраилом, чтобы вести сенатора Томаса Буна, и ожидает к вечеру небесного знамения. Агентства новостей тиснули эту новость на первых страницах — в прошлом фостериты не раз громили их офисы. Мистер Гаррисон Кэмпбел Шестой и его жена оставили своего сына и наследника на попечение кормилицы в детской больнице Цинциннати и отправились на отдых в Перу. Доктор Гораций Квакенбуш, профессор Школы Досуга, призвал к возвращению в лоно веры и культивированию духовных ценностей. Скандал со ставками затронул почти половину футбольной команды Вест Пойнта. Трем военным бактериологам вынесен в Торонто условный приговор за эмоциональную неуравновешенность. Они объявили, что просят рассмотреть свое дело в Верховном Суде. Верховный Суд отклонил пересмотр Исполнительным Судом Соединенных Штатов дела «Рейнсберг против штата Миссури», затрагивающего несколько Членов Ассамблеи Федерации.

Его превосходительство, почтеннейший Джозеф Э. Дуглас, Генеральный Секретарь Мировой Федерации Трех Государств, ковырялся в завтраке и удивлялся, почему он не может попросить себе чашку кофе посолидней. Текст утренней газеты, готовящийся ночной сменой ребят из Службы Информации, проплывал перед его глазами по экрану сканера, снабженного обратной связью, с оптимальной скоростью. Слова приходили в движение, стоило ему посмотреть в эту сторону. Туда он и смотрел сейчас — просто для того, чтобы избежать взгляда повелительницы, сидящей напротив. Миссис Дуглас не читала газет, у нее существовали другие способы быть в курсе событий.

— Джозеф…

Он поднял глаза. Текст на экране замер.

— Да, дорогая?

— Тебя что-то гложет.

— А? С чего ты решила, дорогая?

— Джозеф! Я нянчусь с тобой и штопаю твои носки и оберегаю от забот вот уже тридцать пять лет… Я знаю, когда тебя что-нибудь гложет!

— Черт бы ее побрал! — выругался он про себя. Ведь действительно знает. Он глядел на нее и удивлялся тому, что позволил ей когда-то запутать и подписать бессрочный контракт. В добрые старые времена она была его секретаршей, а он был законодателем штата. Их первым контрактом было соглашение о сожительстве сроком на девяносто дней — просто для того, чтобы меньше платить за отель и экономить тем самым фонды компании. Оба согласились, что это делается просто ради выгоды, а сожительство будет означать не более, чем проживание под одной крышей. И даже тогда она не штопала ему носки!

Он постарался припомнить, отчего это вдруг вес пошло по другому? Биография миссис Дуглас «Тень величия: История одной женщины» утверждала, будто он сделал предложение во время подсчета голосов на его первых выборах и его объяснение было так романтично, что за ним не могло последовать ничего, кроме свадьбы и жизни вместе до гробовой доски.

Ладно, нет смысла спорить с официальной версией.

— Джозеф! Ответь мне!

— А? Да ничего, дорогая. Я провел бессонную ночь.

— Я знаю. Когда тебя будят среди ночи, разве я не знаю этого?

Он машинально отметил, что ее апартаменты располагаются в пятидесяти ярдах от него.　

— Откуда ты знаешь.　

— Откуда? Женская интуиция. Так что за новости принес тебе Брэдли?　

— Будь милосердна, дорогая. Я должен покончить с новостями до сбора Совета.　

— Джозеф Эдгертон Дуглас, не пытайтесь водить меня за нос!

Он вздохнул.

— Мы потеряли след этого убогого Смита.　

— Смита? Ты говоришь о Человеке с Марса? Что ты хочешь сказать этим: Потеряли след? Смехотворно!　

— Как ты можешь догадаться, дорогая, он исчез. Пропал вчера из больничной палаты.　

— Абсурд! Как он смог? 　

— Скорее всего, переодевшись санитаром. 　

— Но… Ладно. Он пропал — это главное. У тебя есть какой-нибудь паршивенький планчик как найти его?

— Ну, у нас ведь есть для этого люди. Проверенные люди. Берквист…　

— У него на плечах кочан капусты! Ты можешь приказать любому полицейскому — от офицера Службы Безопасности до последнего патрульного, и ты посылаешь Берквиста!　

— Но, дорогая, ты не понимаешь ситуации. Мы не можем этого сделать! Официально он не исчезал.

— Знаешь, есть ведь… Ну, тот, другой… Э… Официальный Человек с Марса…　О! — она побарабанила пальцами по столу — Говорила же я тебе, когда ты перекупил его…　

— Когда я перекупил его?

— Не перебивай… Что человек, берущий деньги из двух мест, способен брать их и из третьего — она задумалась — Джозеф, за всем этим стоит Восточная Коалиция. Теперь жди вотума недоверия в Ассамблее.

— Что? Не вижу причин для этого. Никто ничего не знает.　

— Господи! Все все узнают: уж Восточная Коалиция позаботится. Теперь помолчи и дай мне подумать.　

Дуглас замолк. Он прочел, что Окружной Совет Лос-Анджелеса направил петицию Франции, прося помощи в борьбе против смога на основании того, что Министерство Здравоохранения не смогло справиться с этой проблемой… Эту кость им, пожалуй, стоило бросить, поскольку для Чарли настали тяжелые времена: Близилось переизбрание и фостериты носились со своим собственным кандидатом. Акции «Лунных предприятий» поднялись на два пункта.

— Джозеф!

— Да, дорогая?　

— Наш Человек с Марса — единственный. Тот, с которым вылезет Восточная Коалиция, подставной. Вот как все должно быть!　

— Но, дорогая, это же не сможет продолжаться вечно!

— Что ты хочешь сказать?

— Это должно продолжаться сколько угодно!　

— Но не сможет… Ученые заметят подставку. Мне и так дьявольски трудно не подпускать их к нему.　

— Ученые?

— Они могут, ты же знаешь.　

— Я в этом не разбираюсь. Ученые, как же! Тоже мне, работа! Наполовину догадки, наполовину какие-то суеверия! Их нужно запереть. Их нужно запретить законом. Джозеф, я постоянно твержу тебе, что единственная настоящая наука — это астрология!　

— Ну, не знаю, дорогая. Я не хочу говорить о ней ничего плохого…　

— Еще чего не хватало! После всего, что она сделала для тебя!　

— Но знаешь, эти профессора ужасно умные. Один говорил мне о звезде, которая весит в шесть тысяч раз больше свинца. Или в шестьдесят тысяч? Дай вспомнить…　

— Боже! Ну откуда им знать подобные вещи? Спокойно, Джозеф. Мы все отрицаем. Их Человек с Марса — ненастоящий. Одновременно мы используем все силы специальных служб и схватим его, если получится, раньше, чем Восточная Коалиция начнет решительные меры и этот тип получит пулю при попытке к бегству, что ж, ему же хуже. Он и так все время только мешал.　

— Агнес! Ты понимаешь, что ты предлагаешь?

— Я ничего не предлагаю. Несчастные случаи происходят каждый день — это должно быть ясно любому. Подумай о наибольшем благе для большинства, как ты сам все время говоришь!　

— Я не хочу, чтобы с парнем плохо обошлись!　

— А кто говорит о плохом обхождении? Ты должен сделать твердый и уверенный шаг — это твой долг, Джозеф. История тебя оправдает. Что важнее — не сворачивать со своего пути во имя пяти миллиардов человек или сентиментально сюсюкать из-за одного человека, который неизвестно еще является ли гражданином Федерации?　

Дуглас не ответил. Миссис Дуглас поднялась.

— Ну как хочешь. Я не могу терять время на разговоры о том, что ты не в силах постичь. Я скажу мадам Везант, чтобы она составила новый гороскоп. Я не стану тратить свои лучшие годы на то, чтобы смотреть, как ты барахтаешься в грязи из-за — собственной бесхребетности. Сотри яйцо с подбородка — и она вышла.　

Глава планеты выпил еще две чашечки кофе, прежде чем почувствовал, что в состоянии идти в Палату Совета. Бедная Агнес! Он был для нее сплошным разочарованием…　

И без сомнения, перемена образа жизни тоже ни к чему бы не привела. Она, по крайней мере, была верна ему. А недостатки есть у всех… Он, наверное, так же портил ей настроение, как и она ему… Ладно, все равно без толку рассуждать об этом!　

Он выпрямился. Одно верно: он не собирался позволять им грубо обходиться со Смитом. Он был помехой, понятно, но вызывал жалость своей беззащитностью и слабоумием. Агнес увидит, как легко он победит его и перестанет вести подобные разговоры. Смит пробудит ее материнский инстинкт.　

Интересно, есть ли у Агнес материнский инстинкт? Когда она раскрывает рот, это трудно понять… К черту, всякая женщина обладает материнским инстинктом — это доказано наукой… Всякая ли?　

Ладно, к черту ее инстинкты. Он не позволит помыкать собой. Она постоянно напоминает ему, что это именно она вытащила его наверх, но ему-то лучше знать… Да и ответственность лежит на нем одном. Он поднялся, расправил плечи и отправился в Совет.　

Весь день он ожидал, что кто-нибудь подкинет ему ехидный вопросик. Но все обошлось. Поневоле пришлось сделать вывод, что факт исчезновения Смита не вышел за пределы его окружения. Неправдоподобно, но похоже на то. Больше всего Генеральному Секретарю хотелось зажмуриться и переждать всю ату кутерьму, но события не позволяли этого сделать. И жена тоже.

Агнес Дуглас не собиралась ждать. Окружение ее мужа выполняло ее приказы с той же готовностью, как и приказы Секретаря… Или даже чуть большей. Она послала за помощником по гражданской информации, как именовались лакеи мистера Дугласа, потом переключилась на более неотложные дела — свежий гороскоп. Существовала тайная линия спецсвязи из ее покоев в студию мадам Везант. Расплывшаяся фигура предсказательницы заполнила экран.　

— Агнес? Что случилось, дорогая? У меня клиент.　

— Ты включила глушилку?　

— Конечно.　

— Отпусти его.　

Мадам Александра Везант не высказала ни малейшего недовольства.　

— Минутку — лицо ее исчезло. На экране засветился сигнал «Занято».　

Вошел человек и остановился за спиной миссис Дуглас. Она обернулась и увидела, что это Джеймс Стэнфорд, заведующий прессой, за которым она посылала.　

— Что — нибудь было от Берквиста? — спросила она.　

— Это не моя птичка. Он в ведении Мак-Крэри. Миссис Дуглас нетерпеливо отмахнулась от этого заявления,　

— Вы должны дискредитировать его раньше, чем он начнет говорить.　

— Вы думаете, Берквист нас предал?　

— Не будьте наивным. Надо было посоветоваться со мной, прежде чем посылать его.　

— Но это не я. Это работа Мак-Крэри.　

— Вам полагается знать обо всем. Я… — в этот момент лицо мадам Везант вновь заполнило экран — Подождите где-нибудь рядом — велела миссис Дуглас Стэнфорту и повернулась к экрану — Элли, дорогая, мне нужен гороскоп для себя и Джозефа!　

— Хорошо — мадам Везант заколебалась — Мне очень поможет, дорогая, если вы расскажете о природе происшедшего.　

Миссис Дуглас побарабанила пальцами по пульту.　

— А ты не знаешь?　

— Конечно нет. Любой, прошедший необходимое тщательное обучение и разбирающийся в звездах, может рассчитать гороскоп, не зная ничего, кроме часа и места рождения человека. Вы могли бы научиться этому, не будь вы так страшно заняты. Но помните: звезды склоняют, но не вынуждают. Если я делаю подробный анализ, чтобы дать вам совет в трудную минуту, я должна знать, какой сектор мне наблюдать. Интересует ли вас больше всего влияние Венеры? Или, возможно, Марса? Или…　

Миссис Дуглас решилась.　

— Марса, перебила она — Элли, мне нужен третий гороскоп.　

— Очень хорошо. Чей?　

— М-м… Могу я тебе доверять, Элли?　

Мадам Везант оскорбилась.　

— Агнес, если вы мне не можете доверять, не нужно консультироваться со мной. Обращайтесь к тем, кто растолкует вам все научно. А я не новичок в этой древней науке, Есть хотя бы профессор Краузмейстер, о нем хорошо отзываются, хотя он и склонен… — она заставила свой голос прерваться.　

— Что ты, что ты! Я даже представить себе не могу, чтобы расчеты делал кто-нибудь другой!.. Теперь слушай. Никто не может подслушать нас с твоей стороны?

— Конечно же нет, дорогая.

— Мне нужен гороскоп для Валентина Майкла Смита.

— Валентина Май… Человека с Марса?!

— Да, да! Элли, его похитили! Мы должны отыскать его!

Двумя часами позже Александра Везант откинулась на спинку кресла и вздохнула. Она велел а секретарю отменить все встречи. Покрытые графиками и всевозможными фигурами листы вкупе с морским календарем с загнутыми страницами помогали ей преодолевать любые затруднения. Александра Везант отличалась от прочих астрологов тем, что пыталась рассчитывать «влияния» небесных тел, используя книгу в бумажной обложке под названием «Таинства Иудейской Астрологии и Ключ к Соломонову Камню», принадлежавшую некогда ее покойному мужу, профессору Саймону Магнусу, ментлисту, эстрадному гипнотизеру, иллюзионисту и ученику древних чародеев.　

Она доверяла книге так же, как доверяла мужу: не было ни одного человека, кто мог бы составить гороскоп так, как Саймон, когда он был трезв… И по большей части он обходился вообще без книги. Она знала, что ей никогда не достичь подобного мастерства и она всегда пользовалась как календарем, так и этим пособием. Ее расчеты временами были неопределенны: Бекки Вэсей (ее настоящее имя) никогда не могла толком за помнить таблицу умножения и была склонна путать семерки с девятками.　

Тем не менее, ее гороскопы были весьма и весьма прозорливы. Миссис Дуглас не была ее единственным клиентом из числа знаменитостей.　

Она чуть не ударилась в панику, когда миссис Дуглас потребовала гороскоп для Человека с Марса — примерно то же она испытала, когда какому-то идиоту из публики вдруг пришло в голову потуже затянуть повязку, закрывавшую ее глаза, когда профессор задавал ей вопросы. Но еще тогда, совсем девчонкой, она обнаружила в себе талант давать правильные ответы. Она подавила панику и продолжила расчеты. Бекки потребовала от Агнес точного часа, дня и места рождения Человека с Марса, что это никому неизвестно.　

Но после некоторой задержки вся информация была получена из бортового журнала «Посланника». К тому времени мадам Везант уже успокоилась и обещала позвонить, когда гороскопы будут готовы.　

Прошло два часа болезненной возни с арифметикой, но, хотя она и закончила гороскопы для мистера и миссис Дуглас, для Смита у нее не было ничего. Препятствие было простым и непреодолимым. Смит родился не на Земле.　

Ее астрологическая библия не содержала даже намека на решение этой проблемы. Анонимный автор скончался задолго до того, как человек впервые полетел на Луну. Мадам Везант попыталась выбраться из этого затруднительного положения, допустив, что принципы астрологии неизменны и можно самой внести поправку, если что-нибудь не совпадет. Но она запуталась почти сразу же: она не была даже уверена, что на Марсе те же самые знаки Зодиака. А что можно сделать без них?　

Примерно с такой же легкостью она извлекала кубический корень, что и заставило ее в свое время бросить школу.　

Мадам Везант достала тоник, который приберегала на крайний случай. Она залпом выпила одну порцию, потом другую и задумалась над тем, что бы стал делать Саймон. И словно наяву услышала его твердый голос: «Выше голову, малышка! Будь напористей и последний горлопан Станет доверять тебе. Ты им это должна!»　

Она почувствовала себя лучше и принялась писать гороскопы Дугласов. Потом оказалось совсем легко написать третий — для Смита. Слова на бумаге убеждали сами по себе — они были так восхитительно правдивы! Она уже заканчивала, когда Агнес Дуглас позвонила снова.　

— Элли! Ты закончила?　

— Как раз заканчиваю — поспешно отозвалась мадам Везант — Вы ведь понимаете, что гороскоп молодого Смита представляет необычную и трудную проблему для науки. Рождение, как в его случае, на другой планете, требует пересчета буквально всех положений. Влияние Солнца ослаблено. Дианы вообще почти незаметно. Юпитер рассматривается в новом, я бы сказала, уникальном свете. Это все требует времени.　

— Элли! Это потом. Ты знаешь ответ?　

— Естественно.　

— О, благодарение небесам! Я думала, ты скажешь, что это слишком трудно.　

Мадам Везант изобразила на лице оскорбленное достоинство.　

— Дорогая, наука не меняется, меняются лишь созвездия. Методы, предсказавшие время и место рождения Христа, поведавшие Юлию Цезарю момент и обстоятельства его смерти — разве могут они подвести? Истина есть истина — она неизменна!　

— Да, да, конечно.　

— Вы готовы?　

— Сейчас, только включу… Давайте.　

— Очень хорошо. Агнес, это наиболее критический период в вашей жизни — никогда еще небеса не соединялись в столь сильном сочетании. Однако, вы должны оставаться спокойной и не волноваться, как следует все обдумать. В целом предзнаменования вам благоприятствуют — предрекают, что вы избежите всего, что может причинить вам вред. Не позволяйте себе впадать в уныние из-за поверхностных проявлений… — она советовала и советовала. Бекки Вэсей всегда давала хорошие советы и давала их убежденно, потому что сама верила в них. Она усвоила от Саймона, что даже если звезды затянуты черной пеленой, всегда найдется какой-нибудь способ смягчить удар, какая-нибудь мелочь, которую можно рассматривать как благо для клиента…　

Напряженное лицо на экране расслаблялось. Миссис Дуглас согласно кивала после каждого слова мадам Везант.　

— Как вы видите — закончила та — отсутствие молодого Смита — необходимость, вызванная взаимным влиянием всех трех гороскопов. Не беспокойтесь, он вернется… Или же вы услышите о нем очень скоро. Главное — не предпринимайте решительных мер. Ведите себя спокойно.　

— Да, понимаю.　

— Еще одно. Положение Венеры наиболее благоприятно и доминирует над Марсом. Венера символизирует, конечно, вас, но Марс — это не столько ваш муж, как молодой Смит — вследствие необычных обстоятельств его рождения. Это заставляет вас нести двойную ношу и вы должны с честью выдержать это испытание. Вам нужно продемонстрировать такие качества, как спокойную мудрость и сдержанность — качества, присущие только женщинам. Вы должны поддержать своего мужа, провести его через этот кризис, утешить его в трудную минуту. Он должен напиться из спокойных колодцев мудрости матери-земли. Это ваш особенный гений… Вы должны призвать его на помощь.　

Миссис Дуглас вздохнула.　

— Элли, вы просто замечательны! Я не знаю, как благодарить вас!　

— Благодарите древних Магистров, чьей недостойной ученицей я являюсь.　

— Я не могу отблагодарить их, поэтому отблагодарю вас… Такое не под силу подмастерью, Элли! Ждите подарка…　

— Что вы, Агнес! Служить людям — мой долг…　

— А мой долг — оценить услугу. Ни слова больше, Элли!

Мадам Везант позволила миссис Дуглас отключиться первой, потом выключила свой видео, испытывая приятное чувство от того, что сумела сделать правдивое (она знала) предсказание. Бедная Агнес! Большая честь спрямлять ее путь, делать ее ношу чуточку легче. Помощь Агнес всегда приводила ее в хорошее настроение.　

Мадам Везант приводило в хорошее настроение также и то обстоятельство, что она общается с женой! Генерального Секретаря, хотя в этом она не признавалась даже сама себе, считала себя выше снобизма. Но юная Бекки Вэсей была такой малозначащей персоной, что член окружной избирательной комиссии никак не мог вспомнить ее фамилии, хотя сразу обратил внимание на ее бюст. Бекки не обиделась на него. Она любила людей. Она любила Агнес Дуглас. Бекки Вэсей любила всех.　

Она посидела, наслаждаясь тоником, пока ее искушенный мозг перебирал все, что нужно сделать. Она позвонила маклеру и велела ему срочно продавать бумаги «Лунных Предприятий».　

— Элли, эта диета сказалась на ваших мозгах!　

— Слушайте меня, Эд. Как только акции упадут на десять пунктов, делайте то, что велено. Затем, когда они поднимутся на три пункта. Покупайте… Потом продавайте, как только они дойдут до сегодняшнего уровня.　

На другом конце провода воцарилосьпродолжительное молчание.　

— Элли, вы что-то знаете. Скажите дядюшке Эду.　

— Звезды говорят мне, Эд.　

Эд счел этот ответ абсолютно невозможным с точки зрения астрономии.　

— Хорошо, не хотите — как хотите. М-м… У меня никогда не хватало здравого смысла отказаться от этой игры. Хотите, чтобы я сыграл на повышение?　

— Вовсе нет, Эд. Просто делайте, что я вам сказала. Потихоньку, не привлекая внимания. Сложилась очень деликатная ситуация: Сатурн находится в равновесии между Девой и Львом.　

— Как скажете, Элли.

Миссис Дуглас окунулась в хлопоты, счастливая, что Элли подтвердила ее соображения. Она отдала приказ о начале кампании по дискредитации исчезнувшего Берквиста и послала за его досье. Она вызвала Твитчела — начальника Отделения Специальной Службы. Тот имел после разговора весьма несчастный вид и для его подчиненных наступили тяжелые времена. Она велела Стэнфорту организовать новую передачу о Человеке с Марса, сопроводив ее слухами «из источников, близких к администрации», что Смит то ли собирается, то ли уже отправился в санаторий высоко в Андах, чтобы пожить в климате, близком к марсианскому. Потом она задумалась над тем, как бы нейтрализовать Пакистан.　

В конце концов, она позвонила мужу и велела ему поддерживать претензии Пакистана на львиную долю кашмирского тория. Поскольку он хотел того же, его не пришлось долго уговаривать, хотя несколько и ошеломило ее утверждение, будто он был против. Когда и это было улажено, единственное, что ей оставалось сделать — это написать речь на тему «Материнство в Новом Свете» для дочерей Второй Революции.　

10

Пока миссис Дуглас распространялась на тему, в которой ничего не смыслила, Джубал Э. Харшоу, бакалавр права, доктор медицинских наук, доктор естественных наук, бонвиван, гурман, сибарит, чрезвычайно популярный писатель и философ-неопессимист сидел у себя дома в Поконосе, около бассейна, почесывая седую поросль на груди и поглядывая на трех своих секретарш, плещущихся в воде. Все три были восхитительно прекрасны и все три были великолепными секретаршами. С точки зрения Харшоу принцип наименьшего действия требовал объединения профессиональных качеств с внешними данными.　

Анна была блондинкой, Мириам — рыжей, а Доркас — брюнеткой. Их комплекция представляла последовательный ряд от приятной полноты до стройной изящности соответственно. Разница в возрасте между ними доходила до пятнадцати лет, но невозможно было сказать кто старше.　

Харшоу работал. Большая его часть разглядывала хорошеньких девушек, вытворяющих разные шутки с солнцем и водой, меньшая, закрытая не пропускавшими ни света, ни шума ставнями, творила. Он всюду провозглашал, что его метод работы состоит в том, чтобы запараллелить гонады со спинным мозгом и отключить головной. Его привычки придавали правдоподобие этой теории.　

Микрофон на столе был подключен к диктописцу, но Харшоу пользовался им исключительно для замечаний. Когда он был готов писать, он прибегал к помощи стенографистки и наблюдал за ее реакцией. Сейчас он был готов.　

— Эй, сюда! — рявкнул он.　

— Очередь Анны! — ответила Доркас — Я позову ее. Вон те круги на воде — это как раз она.　

— Давай: ныряй за ней!　

Брюнетка ушла под воду. Несколько секунд спустя Анна вскарабкалась наверх, набросила халатик и села на стол. Она ничего не сказала и не сделала никаких приготовлений: у нее была абсолютная память.　

Харшоу взял ведерко со льдом, в котором стояла бутылка с бренди, и как следует приложился.　

— Анна, у меня готов душещипательный рассказ… О котенке, который забрел в сочельник в церковь погреться. Кроме того, он был голодным, замершим и одиноким, у него — бог знает, почему — была поранена лапка… Хорошо. Начали: «Снег валил не переставая с самого…»　

— Под каким псевдонимом?　

— М-м… Пусть будет Молли Уодсворт (достаточно сентиментален). Заглавие такое: «Другие ясли».^[7]

Начали…　

Он диктовал, а сам время от времени поглядывал на ее лицо. Когда из закрытых глаз Анны закапали слезы, Харшоу слегка улыбнулся и прищурился. К тому времени, как он закончил, слезы текли в три ручья у обоих — оба омывались слащавым умилением.　

— Конец — объявил он — Вытри нос. Отошли его и, ради Бога, постарайся, чтобы он никогда не попадался мне на глаза.　

— Джубал, вам никогда не бывает стыдно?　

— Никогда.　

— Однажды я не утерплю и пну ногой в ваше жирное пузо за такие вещи!　

— Знаю. Ты лучше прикрой свои ляжки и позаботься о рассказе, пока я не передумал.　

— Слушаюсь, Босс.　

Она чмокнула его в лысину на макушке, проходя мимо. Харшоу завопил:　

— Сюда! — и перед ним вытянулась Мириам. Но тут громкоговоритель на крыше дома неожиданно подал признаки жизни.　

— Босс!　

Харшоу пробормотал что-то энергичное, но малоразборчивое. Мириам фыркнула.

— Да, Лэрри?　

— Тут у ворот дама — ответствовал громкоговоритель — и еще труп.　

Харшоу взвесил услышанное.　

— Хорошенькая?　

— Э-э… Да.　

— Так что ж ты дурью маешься? Впусти ее — Харшоу опустился в кресло — Начали! — скомандовал он Мириам — Монтаж из сцен городской жизни. Камера наплывает, показывая одну из сцен крупным планом. Комната. На стуле с прямой спинкой сидит полицейский. Фуражки нет, воротник расстегнут, лицо покрыто потом. Между зрителями и полицейским видна спина еще одного человека. Он поднимает руку, отводит ее назад, почти за стенки стереовизора и отвешивает полицейскому тяжелую пощечину. Стоп — Харшоу поднял голову и сказал — Отсюда потом и начнем.　

По холму, направляясь к дому, катила машина.　

Джил сидела за рулем. Рядом расположился молодой человек. Едва машина остановилась, юноша выскочил с такой поспешностью, словно не желал иметь с ней ничего общего.　

— Вот она, Джубал.　

— Вижу, вижу. С добрым утром, девочка. Лэрри, где там этот труп?　

— На заднем сидении. Босс. Под одеялом.　

— Но это не труп! — запротестовала Джил — Это… Бэн говорил, что вы… то есть… — она всхлипнула.　

— Ну, ну, дорогая моя — мягко проговорил Харшоу — Не так уж много найдется трупов, достойных слез. Доркас, Мириам, позаботьтесь о ней… Дайте ей выпить и умойте личико.　

Он подошел к заднему сидению и поднял одеяло. Джил отстранила его и торопливо, едва не срываясь на крик, заговорила:　

— Вы должны выслушать меня! Он жив!.. По крайней мере, я надеюсь, что он жив! Он… О, господи! — по ее лицу снова покатились слезы — Я так устала… И так боюсь!　

— Похоже, что это труп — пробормотал Харшоу — Температура тела упала до температуры воздуха… Окоченение, впрочем, не совсем типичное. Когда он умер?　

— Да не умер он! Можем мы привести его в чувство? Мне было так страшно тащить его!　

— Хорошо. Лэрри, помоги мне… Ты что такой зеленый? Перестань! Наблюешь — сам и убирать будешь…

Они взяли Валентина Майкла Смита и опустили его на траву, тело осталось напрягшимся и скрюченным. Доркас принесла стетоскоп, поставила его рядом с Харшоу, включила и повернула верньер усилителя.　

Харшоу воткнул в уши трубки и стал прослушивать предполагаемого мертвеца.　

— Боюсь, вы ошибаетесь — мягко сказал он Джил — Тут я бессилен… Кем он был?　

Джил вздохнула. С ее лица как-то сразу сошла вся краска и она ответила ровным и безжизненным голосом:　

— Он был Человеком с Марса. Я так старалась…　

— Я уверен, что ста… Человеком с Марса?!　

— Да… Бэн… Бэн Кэкстон говорил, что вы тот человек, к которому можно обратиться за помощью.　

— Бэн Кэкстон? Я высоко ценю дове… Тс-с! — Харшоу сделал жест, призывающий к молчанию. Вид у него стал до крайности удивленным — Сердечная деятельность! Я глуп, как старый бабуин!.. Доркас, наверх, в лазарет… Третий ящик в запертой части холодильника, код «Светлые сны». Неси ящик и один кубик гипосульфита!　

— Бегу!　

— Доктор, никаких стимуляторов!　

Харшоу обернулся к Джил.　

— Что?　

— Извините, сэр. Я простая медсестра, но это особый случай… Я знаю.　

— М-м… Теперь это мой пациент. Впрочем, сорок лет назад я обнаружил, что я не Бог, а десятью годами позже открыл, что я даже не Эскулап. Что вы предлагаете?　

— Я хочу попробовать разбудить его… Все, что вы будете делать, лишь ухудшит его состояние.　

— Хм-м… Что ж, валяйте. Только не пользуйтесь топором. А потом испробуем мои методы.　

— Да, сэр — Джил опустилась на колени и попробовала распрямить руки и ноги Смита. Брови Харшоу поползли вверх, когда он увидел, что ей это удалось. Джил положила голову Смита себе на колени — Пожалуйста, проснись — мягко проговорила она — Это я, твой брат по воде!..　

Грудь трупа медленно поднялась. Смит сделал глубокий вдох. Глаза его открылись. Он увидел Джил и улыбнулся своей детской улыбкой, потом обвел глазами присутствующих и улыбка сбежала с его лица.　

— Все в порядке — поспешно объяснила Джил — Это друзья.　

— Друзья?　

— Все они твои друзья. Не беспокойся. И не делай больше так… Все в порядке.

Он спокойно лежал с открытыми глазами и внимательно разглядывал все, что его окружало. Он казался довольным, словно котенок на коленях у хозяйки.　

Двадцать минут спустя прибывшие уже лежал и в постелях. Джил успела рассказать Харшоу, пока таблетка, которую он ей дал, не начала действовать, достаточно, чтобы он сообразил, что ухватил тигра за хвост. Он взглянул на машину, на которой приехала Джил. На ней красовалась надпись «ПРОКАТ РЕДИНГА — Вечный Наземный Транспорт — ОБРАЩАЙТЕСЬ К ДАГМЕНУ!»　

— Лэрри, забор под током?　

— Нет.　

— Включи. Потом сотри все отпечатки пальцев с этого драндулета. Когда стемнеет, перегони его куда-нибудь, где о Дагмене и не слыхали… Лучше всего под Ланкастер… И пусти его под откос. Потом отправляйся в Филадельфию, возьми Скрэнтоповский Шаттл и возвращайся домой.　

— Понятная вещь, Джубал. Скажите… Это действительно Человек с Марса?　

— Лучше думай, что нет. Если это он, и тебя схватят раньше, чем ты избавишься от этой развалины, тебя поджарят на медленном огне.　

— Понимаю. Не грабануть ли мне банк на обратном пути?　

— Пожалуй, это будет самое безопасное из всего, что тебе предстоит.　

— Хорошо, Босс — Лэрри поколебался — Ничего, если я останусь в Филли на ночь?　

— Дело твое. Но, ради бога, что нормальному человеку делать ночью в Филадельфии? — Харшоу повернулся — Сюда!　

Джил проспала до самого обеда и проснулась посвежевшей, но с каким-то тревожным чувством. Она принюхалась к поднимающемуся от небольшой курильницы дымку и поняла, что доктор перебил действие гипнотика стимулятором. Пока она спала, кто-то унес ее грязную, порвавшуюся в нескольких местах одежду и оставил взамен домашнее платье и сандалии. Платье сидело на ней как влитое. Джил пришла к выводу, что оно принадлежало девушке по имени Мириам. Она умылась, подкрасилась, причесалась и сошла вниз, чувствуя себя заново родившейся.　

Доркас свернулась калачиком в кресле, занимаясь вышиванием. Она кивнула Джил так, словно та была членом их семьи и снова вернулась к рукоделию. Харшоу что-то смешивал в большом запотевшем кувшине.　

— Выпьешь? — спросил он.

— Да, спасибо.　

Он до краев наполнил высокие стаканы для коктейля и протянул ей один.　

— Что это? — поинтересовалась Джил.　

— Мой собственный рецепт. Одна треть водки, одна треть соляной кислоты, одна треть воды из радиатора, две щепотки соли и маленький толченый жучок.　

— Возьми лучше хайбол^[8] — посоветовала Доркас.　

— Занимайся своим делом — отрезал Харшоу — Соляная кислота способствует пищеварению. Жучок даст белок и витамины — он поднял свой стакан и торжественно произнес — За благородных людей! Чертовски мало нас осталось! — он осушил свой стакан.　

Джил отпила сначала чуть-чуть, потом сделала глоток побольше. Что бы ни входило в состав этого зелья, это было то, что ей нужно. Джил почувствовала, как от ее желудка по телу разливается приятное тепло. Она отпила до половины и позволила Харшоу опять долить стакан.　

— Видели своего больного? — спросил он.　

— Нет, сэр. Я не знаю, где он.　

— Я осмотрел его несколько минут назад. Спит, как ребенок. Пожалуй, я переименую его в Лазаря. Он не хочет спуститься пообедать?　

Джил задумалась.　

— Не знаю, доктор.　

— Ладно. Если он проснется, я об этом узнаю. Он сможет присоединиться к нам или же ему подадут в постель. У нас Зал Свободы, дорогая — каждый делает то, что ему вздумается… А если он делает то, что не нравится мне, то я вышвыриваю его ко всем чертям. Что касается меня, то я не люблю, когда меня называют «доктор»…　

— Сэр?　

— О, я не обидчив. Но когда начали присуждать докторские степени за сравнение народных танцев или за передовые методы ловли мух, я сделался слишком гордым, чтобы пользоваться своим титулом. Я не имею привычки лить воду в виски и поэтому ничуть не горжусь степенями, которые дают за умение лить воду. Зови меня Джубал.　

— Но в медицине степени дают не за умение лить воду!　

— Не за горами время, когда это будут называть как-нибудь по-другому, чтобы не путать с разными там специалистами в области спортивных игр… девочка, что у тебя за интерес к этому парню?

— Я уже говорила вам, док… Джубал.　

— Ты рассказала мне, что случилось. Но не рассказала, почему. Джил, я видел, как ты говорила с ним. Ты что, влюблена в него?　

Джил покраснела.　

— Это нелепо!　

— Вовсе нет. Ты девушка, он — парень. Превосходное сочетание…　

— Но… Нет, Джубал, это не то. Я… Ну, он был словно заключенный и я думала… то есть, Бэн думал, что он в опасности. Мы просто хотели, чтобы он воспользовался своими правами.　

— М-м… Дорогая, я подозреваю, что интерес был не совсем бескорыстным. С функционированием желез, как я смотрю, у тебя все в порядке, так что либо Бэн, либо этот бедный парень с Марса. Ты как-нибудь на досуге поразмысли о своих мотивах, а потом реши, как поступать дальше. Как бы то ни было, что же должен делать я? 　

Широта вопроса делала трудным ответ на него. Начиная с того мгновения, как она перешла свой Рубикон, Джил не думала ни о чем, кроме побега. У нее не было никаких планов.　

— Я не знаю.　

— Вижу, что не знаешь. Исходя из предположения, что ты не хочешь потерять работу, я взял на себя смелость отправить из Монреаля письмо на имя вашего главы. Ты просишь отпуск по причине болезни близкой родственницы. Хорошо?

Джил испытала неожиданное облегчение. Она старалась не думать о собственном благополучии, но все равно где-то в глубине ее существа покачивался здоровенной глыбой вопрос о трудовом стаже.　

— Ох, спасибо, Джубал! — и добавила — Я не прогуляла сегодняшний день — я отпросилась вчера.　

— Хорошо. Что ты намерена делать дальше?　

— У меня не было времени подумать. Ну, я свяжусь с банком и возьму немного денег… — она умолкла, стараясь припомнить состояние своего счета. Он никогда не был велик и иногда она забывала…　

Джубал не дал ей закончить.　

— И сюда сразу явятся копы. Не лучше ли остаться здесь, пока все не уляжется?　

— Джубал, я не хочу причинять вам беспокойство.　

— Ты его уже причинила. И не переживай, детка. Здесь всегда кто-нибудь да топчется. Никто не беспокоит меня против моей воли, так что успокойся. Теперь о твоем больном… Ты говорила, вы хотите, чтобы он получил свои права. Я могу чем-нибудь помочь?　

— Ну… Бэн говорил… Бэн думал, что вы могли бы…　

— Бэн ничего не говорил мне. Меня мало интересуют так называемые «права» этого юноши. Его претензии на Марс — пустая болтовня адвокатов. Я сам юрист и не испытываю к ним ни малейшего уважения. Что до богатств, якобы ему принадлежащих, то тут все зависит от решения совершенно посторонних людей и наших странных племенных обычаев. Он может ничего не получить. Ему же будет лучше, если его обведут вокруг пальца… И я не стану рыться в газетах, чтобы узнать, чем все это кончилось. Если Бэн ожидал, что я буду бороться за «права» Смита, то вы постучали не в ту дверь.　

— О! — Джил ощутила пустоту и обреченность — Я, пожалуй, подготовлю его к перелету.　

— Не нужно. Если только вам здесь не надоело.　

— Но вы же сказали…　

— Я сказал, что не интересуюсь всеми этими фикциями. Но гость под моей крышей — дело особое. Он может оставаться здесь, сколько хочет. Я просто хотел объяснить, что не собираюсь связываться с политиками только ради того, чтобы удовлетворить романтические устремления — ваши и Бэна Кэкстона. Дорогая моя, я привык думать, что служу человечеству и эта мысль была мне приятна… Потом я обнаружил, что человечество не нуждается в услугах, напротив — оно негодует в ответ на любую попытку служить ему. Поэтому с тех пор я делаю только то, что приятно Джубалу Харшоу — он отвернулся — Время ужина, не так ли? Доркас, кто-нибудь что-нибудь делает'?　

— Мириам — Доркас отложила вышивание и поднялась.　

— Никогда не мог понять, как эти девочки делают все дела?　

— Босс, откуда вам это знать? Вы же никогда ничего не делаете — Доркас ткнула его пальцем в живот — Зато никогда не пропускаете ужин.　

Прозвучал гонг и они отправились в столовую. Если готовила Мириам, она всегда пользовалась полуфабрикатами. Она сидела во главе стола и была холодна и прекрасна. Кроме трех секретарш за столом сидел человек чуть постарше Лэрри, который отнесся к Джил так, словно она всю жизнь прожила здесь. Звали его Дюк. Обслуживание велось неандроидными механизмами, которыми управляла Мириам со своего конца стола. Еда была превосходной и, насколько могла судить Джил — не синтетической.　

Один Харшоу был недоволен. Он жаловался, что нож тупой, а мясо жесткое. Он обвинил Мириам в том, что она сервировала стол вчерашними объедками. Никто, казалось, его не слушал, но Джил начала беспокоиться за Мириам, когда Анна положила свою вилку.　

— Он помнит, как готовила его мать — сказала она.　

— Он опять начинает думать, что он Босс — возразила Доркас.　

— И давно это началось?　

— Дней десять.　

— Да, пожалуй, слишком.

Анна взглянула на Доркас и Мириам. Все трое поднялись из-за стола. Дюк продолжал есть. Харшоу заволновался.　

— Девушки, только не сейчас. Погодите, пока…　

Они двинулись к нему. Машина-официант вильнула в сторону, освобождая дорогу. Анна взялась за ноги, остальные — за руки, застекленная створчатая дверь разошлась в стороны и они с визгом выволокли Харшоу наружу. Послышался тяжелый всплеск и визг прекратился.　

Девушки вернулись. Ни в одежде, ни в прическах их не было ни малейшего беспорядка. Мириам села на место и повернулась к Джил.　

— Еще салата?

Харшоу вернулся в пижаме и халате вместо джемпера. Машина накрыла его тарелку, как будто бы он на минуту отлучился. Теперь она сняла крышку и Харшоу принялся за еду.　

— Как я всегда говорил — провозгласил он — женщина, не умеющая готовить — это сто долларов убытка. Если меня перестанут как следует обслуживать, я обменяю вас на собаку и пристрелю ее. Что на десерт, Мириам?　

— Земляничный пирог.　

— Он больше похож на себя, чем на то, что было раньше… Все свободны до среды.　

После ужина Джил прошла в гостиную, намереваясь поглядеть программу новостей и опасаясь услышать упоминание о себе. Она не смогла найти ни приемника, ни чего-либо, что могло маскировать стереовизор. Она задумалась, но не смогла припомнить, чтобы видела в доме хотя бы один аппарат. И ни единой газеты, хотя кругом было множество книг и журналов.　

Никто не присоединился к ней. Она стала соображать, который теперь час. Свои часы она оставила наверху и потому принялась оглядывать вокруг. Это ни к чему не привело, и, порывшись в памяти, она поняла, что не видела ни часов, ни календаря ни в одной из комнат, где она была. Тогда Джил решила, что лучше всего лечь спать. Одна стена была сплошь заставлена книгами. Джил обнаружила катушку с киплинговскими «Просто сказками» и взяла ее с собой.　

Кровать в ее комнате была последним словом техники — с автомассажером, кофеваркой, пультом микроклимата и так далее, однако будильник отсутствовал. Джил решила, что она вряд ли проспит завтрак, забралась в постель, вставила катушку в читальную машину, легла на спину и стала смотреть на потолок, по которому побежали слова. Вскоре пульт управления вывалился из ее ослабевших пальцев, огни погасли и она уснула.　

Джубалу Харшоу заснуть так легко не удалось — он досадовал сам на себя. Его интерес пропал, наступила реакция. Пол — века тому назад он поклялся страшной клятвой никогда больше не подбирать бездомных котят. И вот теперь — груди Венеры Милосской! — ему привалило счастье подобрать сразу двоих… Нет, трех, если считать Кэкстона.　

То, что он нарушал эту клятву больше раз, чем прошло с того времени, не тревожило его — последовательность никогда не была его отличительной чертой. И не то, чтобы два содержанта могли причинить ему неудобство: дрожать над медяками было не в его характере. За свою бурную жизнь он разорялся много раз, бывал и более богаче, чем сейчас. Он относился и к тому, и к другому как к причудам погоды и не обращал внимания на эти перемены. Но тарарам, который поднимется, когда за этими ребятами явятся сыщики, приводил его в дурное расположение духа. А тарарам будет, да еще какой — в этом он не сомневался. Этот наивный младенец, которого приволокла Джил, наследил за собой, словно трехногая корова!　

Значит, в его убежище ворвутся совершенно незнакомые люди, будут задавать вопросы, предъявлять требования… И ему придется принимать решения и совершать какие-то действия. Он же был убежден, что любые действия суетны сами по себе, поэтому ближайшие перспективы делали его крайне раздражительным.　

Он не ждал от таких созданий, как люди, осмысленных действий. Большинство людей — кандидаты на превентивный арест. Он желал лишь одного: чтобы его оставили в покое все, за исключением тех немногих, кого он выбрал товарищами в своих развлечениях. Он был уверен, что, предоставленный самому себе, сумеет в конце концов достигнуть нирваны — погрузиться в собственный пупок и исчезнуть из виду наподобие этих индийских фокусников. Ну неужели нельзя оставить человека в покое?!　

Около полуночи он загасил двадцать седьмую сигарету и сел в кровати.　

— Сюда! — завопил он в микрофон.　

Появилась Доркас в халате и шлепанцах. Она зевнула и сказала:　

— Да, Босс?　

— Доркас, последние двадцать или тридцать лет я был зловредным паразитом.　

Она опять зевнула.　

— Это всем известно.　

— Никогда не льсти… В жизни каждого человека наступает время, когда он должен перестать быть благоразумным, время расправить плечи и заявить о себе, зажечь огонь во имя свободы, поразить зло…　

— У-а-а-у…

— Прекрати зевать! Это время пришло!　

Она оглядела себя.　

— Тогда, может быть, мне переодеться?　

— Да. И зови сюда остальных. Дел хватит на всех. Вылей на Дюка ведро воды и скажи, чтобы он стер пыль с этого маленького трепача и сделал его работоспособным. Я нуждаюсь в новостях.　

Доркас ошарашено уставилась на него.　

— Вы говорите о стереовизоре?　

— Делай, что говорят! Скажи Дюку, если эта штука будет не в порядке, пусть подыскивает себе другое место. А теперь — брысь! Нам предстоит горячая ночка!　

— Хорошо — согласилась Доркас с сомнением в голосе — Но сперва я должна промерять вам температуру.　

— Молчи, женщина!　

Дюк подключил приемник как раз к тому времени, когда повторяли второе интервью с подставным Человеком с Марса. Комментарий включал в себя слухи о перелете Смита в Анды. Джубал сложил два и два и после этого до утра звонил разным людям. На рассвете Доркас принесла ему завтрак — шесть сырых яиц, вылитых в бренди. Он глотал эту смесь и размышлял о том, что одно из преимуществ долгой жизни то, что человек знаком со всеми мало-мальски известными персонами и может позвонить в случае надобности кому угодно.　

Харшоу смастерил хорошенькую бомбу, но не собирался выдергивать чеку, пока сильные мира сего не вынудят его к этому. Он понимал, что правительство может снова упрятать Смита под замок на основании того, что он по обычным стандартам слабоумен и является психопатом с точки зрения медицины. Его состояние, с одной стороны, было вызвано неземным воспитанием, с другой, тем, что его опять швырнули в другое, совершенно чуждое ему общество людей.　

Но он относился к слабоумию Смита, к его психозу, как к вещам малозначащим. Этот человек сумел основательно и довольно успешно приспособиться к негуманоидному обществу — но это будучи неразумным младенцем. Сможет ли он взрослым, со сложившимися привычками и устоявшимся мышлением, приспособиться еще раз, так же радикально? Ведь для взрослого это во много раз труднее. Доктор Харшоу намеревался узнать это. Впервые за несколько десятков лет он проявил настоящий интерес к медицинской практике.　

Помимо этого его приятно щекотала мысль о предоставившейся возможности сделать что-то наперекор сильным мира сего. Анархичность — это прирожденное качество каждого американца — была доминирующей чертой его характера. Предстоящая схватка с правительством планеты придавала его жизни не изведанную доселе остроту.　

11　

Вокруг невзрачной звезды типа G, на краю средних размеров галактики вращались, как и миллиарды лет назад, планеты, подчиняясь обратному квадратичному закону, упорядочивающему пространство. Четыре из них были достаточно велики, чтобы их можно было заметить, остальные были так, огрызками, то одевающимися в феерические одежды больших, то пропадающими в черноте пространства. Все они, как это обычно бывает, были заражены той странной извращенной формой энтропии, которая зовется жизнью. На третьей и четвертой температура колебалась около точки замерзания одноокиси водорода, вследствие этого на них развилась жизнь, достаточно сложная, чтобы допустить контакт.　

Древнюю расу Марсиан, обитающую на четвертом огрызке, не слишком-то занимал контакт с Землей. Нимфы радостно носились по его поверхности, учась жить, и восемь из десяти погибали во время этого учебного процесса. Взрослые Марсиане, разительно отличающиеся формой тела от нимф, толпились в сказочно прекрасных городах и были так же спокойны, как нимфы — непоседливы, хотя их мозг жил более богатой и насыщенной жизнью.　

Взрослые не были освобождены от работы в человеческом смысле этого слова. Они присматривали за планетой: рощам нужно было говорить, когда и где вырастить нимф; нимф, прошедших ученичество, нужно было собирать в рощах, лелеять, оплодотворять; появившиеся в результате этого яйца нужно было беречь, обеспечивать все условия для их нормального развития; выполнивших свое предназначение нимф нужно было уговаривать бросить свои ребяческие выходки и превратиться во взрослых. Все это нужно было делать — но это было для Марсиан не большим трудом, чем дважды в день прогуливать свою собаку для человека, управляющего в перерывах между прогулками корпорацией общепланетного масштаба (хотя для существ с Арктура-111 эти прогулки могли бы показаться единственной формой работы магната — раба этого пса).　

И Марсиане и люди относились к жизненным формам, обладающим самосознанием, однако они развивались в совершенно различных направлениях. Все человеческие поступки, все человеческие надежды и страхи управлялись прискорбным и странно прекрасным способом репродуцирования и постоянно носили на себе его отпечаток. На Марсе было то же самое, но вывернутое наизнанку. В основе марсианского способа лежала, как и во всей этой Галактике, двуполость, но у Марсиан она имела такое отличие от земной, что понятие «пол» существовало лишь для биолога и начисто отсутствовало для земного психиатра. Марсианские нимфы были женщинами, а взрослые — мужчинами.　

Но и те и другие — лишь функционально, не затрагивая психологию. Разделения на мужчин и женщин, управляющего жизнью людей, на Марсе попросту не существовало. На Марсе не могло быть никакой возможности «вступить в брак». Взрослые были громадны и напоминали первым увидевшим их людей буера под парусами. Они были пассивны физически и активны умственно. Нимфы были пухлыми пушистыми шарами, полными бьющей через край безумной энергии. Между психологическими базисами Земли и Марса не было никаких параллелей. Человеческая двуполость была и связующей силой и движущей энергией для любого проявления человеческой деятельности — от сонетов до уравнений ядерной физики. Если кто-нибудь подумает, что это преувеличение земных психологов, пусть поищет в патентных бюро, библиотеках и картинных галереях то, что создали евнухи.　

Марс, катящийся по своей дороге, обратил мало внимания на «Посланника» и «Победителя». Событие произошло слишком недавно, чтобы их заметить. Если бы Марсиане издавали газеты, каждый их выпуск приходил бы через год, не раньше. Контакт с иной расой ничего нового для Марсиан не представлял: это случалось раньше, случалось и сейчас. Когда новая раса будет полностью грок (спустя земное тысячелетие или около того), тогда наступит время действовать, если будет такая необходимость.　

Текущие события, важные для Марса, были совершенно другого рода. Разделившиеся Старейшие решили (почти между делом) послать человеческого птенца грок, что в его силах, о третьей планете, и вернулись к более насущным делам. Незадолго до этого, примерно во времена земного Цезаря, марсианский писатель создал произведение. Его можно было назвать и поэмой, и музыкальным опусом, и философским трактатом. Это была последовательность эмоций, выраженная трагическими и логическими средствами. Поскольку это произведение могло быть воспринято человеком так же, как слепой от рождения воспринимает описание восхода солнца, не имеет никакого значения, к какой категории его приписывать. Главное заключалось в том, что писатель случайно разделился до того, как закончил работу.　

Вообще, неожиданные разделения на Марсе чрезвычайно редки: Марсианский вкус в этом деле требует, чтобы жизнь была неким завершенным целым с физической смертью, наступающей в подходящий, обоснованно выбранный момент. Этот писатель, однако, настолько погрузился в работу, что забыл перейти с холода в теплое место. Когда его отсутствие было замечено, его мясо уже не годилось для еды. Он же не заметил разделения и продолжал творить.　

Марсианское искусство делится на две категории: то, что создается живыми взрослыми — энергичное, подчас даже радикальное, и то, что создается Старейшими — консервативное, чрезвычайно сложное и обязанное демонстрировать технику, отвечающую более высоким стандартам. Эти две категории всегда рассматриваются порознь.　

Но по каким меркам судить о данном произведении? Оно легло мостом между слиянием и разделением. Его финальная часть принадлежала Старейшему, хотя творец, как творцы всех времен, не заметил изменения состояния и продолжал работать, словно соединенный. Может, это новая категория искусства? Могут ли быть созданы и другие подобные вещи в результате неожиданного разделения автора во время работы? Старейшие обсуждали существующие возможности, неслышно совещались в течение столетий, а все неразделившиеся Марсиане с нетерпением ожидали их вердикта.　

Вопрос представлял большой интерес еще и потому, что речь шла об искусстве религиозном (с земной точки зрения) и крайне эмоциональном, в произведении описывался контакт между Марсианской расой и народом пятой планеты — событие, происшедшее давно, но до сих пор живое в памяти Марсиан ввиду его огромной важности, так же, как одна — единственная смерть на кресте оставалась живой в памяти людей и имела для них огромную важность, хотя с ее момента прошло уже два тысячелетия. Марсиане встретились с народом пятой планеты, полностью грок его и начали действовать. Осколки астероиды были единственным, что осталось от планеты, предоставляя Марсианам возможность восхвалять народ, который они уничтожили. Новая работа была одной из многочисленных попыток грок прекрасное знание в целом во всей его сложности в одном произведении. Но прежде, чем судить о нем, нужно было решить, как о нем судить.　

Это был серьезный вопрос.

Валентин Майкл Смит на третьей планете не интересовался этим пламенным творением. Он никогда не слыхал о нем. Его Марсианский воспитатель и его братья по воде не забивали ему голову вещами, которые он все равно бы не понял. Смит знал о разрушении пятой планеты так же, как любому земному школьнику известна Троя или Плимут Рок — место, где в 1620 году произошла высадка поселенцев с «Мэйфлауэра» — но его не знакомили с теми произведениями искусства, которые он был не в состоянии грок. Его познания были неизмеримо, неимоверно шире познаний остальных птенцов его гнезда, но гораздо уже, чем у взрослых: его воспитатель и советчики из Старейших заинтересовались мимоходом, что и как много может понять этот чужой птенец. В результате этого он знал о человеческой расе больше, чем человечество знало о себе, ибо Смиту приходилось грок готовыми вещи, о которых ни одно земное создание не имело даже представления.　

А сейчас Смит радовался своим успехам. Он нашел в лице Джубала нового брата по воде. Он обрел множество новых друзей, он наслаждался восхитительными новыми познаниями, сыпавшимися такой лавиной, что он даже не имел времени грок их. Ему оставалось только откладывать их в памяти, чтобы потом поразмыслить на досуге.　

Его брат по воде Джубал сказал, что он сумел бы грок это странное и прекрасное место быстрее, если бы научился читать, поэтому он потратил на это весь день или около того. Джил показывала ему слова и говорила, как они произносятся. Это означало быть целый день вне бассейна, что было большой жертвой, поскольку купание (а он твердо усвоил, что купание разрешается) приводило его даже не в восторг, а в почти невыносимый религиозный экстаз. Если бы не Джил и не Джубал, он бы вообще не вылезал из бассейна. Поскольку ночью купаться не разрешалось, он всю ночь читал. Он пролистывал Британскую Энциклопедию и прочитывал медицинские и юридические справочники Джубала на десерт. Его брат Джубал заметил, как он листает одну из книг, остановил его и стал спрашивать о прочитанном. Смит отвечал очень старательно. Это напоминало проверки, которые устраивали ему Старейшие. Его брат, казалось, был расстроен ответами и Смит ощутил потребность в медитации. Он был уверен, что отвечал теми же словами, что и в книге, хотя и не все из них грок.　

Однако, он предпочитал бассейн книгам, особенно когда там плескались, брызгаясь друг в друга Джил, Мириам, Лэрри и остальные. Он не сразу научился плавать, но обнаружил, что может делать то, чего другие не могут. Он опустился на дно и лежал там, погрузившись в блаженство, пока его не вытащили, подняв такую суматоху, что он ушел бы в свое оцепенение, но выяснись, что все беспокоятся исключительно за него.　

Позднее он продемонстрировал это Джубалу, пробыв довольно долго на дне и попробовал обучить этому своего брата Джил. Но она почувствовала себя нехорошо и обучение пришлось прекратить. Это был первый случай, когда он понял, что существуют вещи, которые он способен делать, а его новые друзья — нет. Он очень долго обдумывал случившееся, стараясь грок этот факт во всей его полноте.　

Смит был счастлив. Джубал — нет. Его привычное безделье разнообразилось теперь наблюдением за лабораторным животным. У него не было никакого режима для Смита, никаких запланированных физических тренировок. Вместо этого он позволял Смиту носиться вокруг дома, словно щенку на ранчо. Единственный присмотр за Смитом осуществлялся со стороны Джил и этого было более чем достаточно с точки зрения Джубала. Он довольно скептически относился к мужчинам, которыми руководят женщины.　

Джил делал чуть больше, чем просто обучала его поведению в обществе. Смит теперь ел за столом и одевался самостоятельно (по крайней мере, так думал Джубал. Он отметил про себя, что нужно спросить Джил, помогает ли она ему сейчас), он усвоил неписаные правила поведения в доме и воспроизводил их с тщательностью обезьяны, копирующей хозяина. Когда он первый раз принялся за мясо, он воспользовался одной вилкой и Джил пришлось самой разрезать его кусок. К концу обеда он ел так же как и все остальные. Во время следующего обеда его манеры были точной копией манер Джил, соответствуя им в каждой мелочи.　

Даже открытие, что Смит научился читать со скоростью электронного сканера и безошибочно повторял все, что прочел, не соблазнило Джубала Харшоу составить план исследований, натащив кучу аппаратуры, проводить изменения и чертить кривые прогресса. Харшоу было свойственно высокомерное смирение человека, познавшего так много, что ему известно собственное невежество. Он не видел смысла в измерениях, когда не знаешь толком, что же, собственно, измерять.　

Однако, хотя Харшоу доставляло удовольствие видеть, как уникальное животное становится точной копией человеческого существа, это удовольствие не доставляло ему радости. Подобно Генеральному Секретарю Дугласу он ждал, когда разорвется бомба.　

Обнаружив, что ему ничего не остается, как действовать, чтобы отразить наступление на себя, Харшоу был раздражен теперь тем, что ничего не происходит. Черт бы побрал этих копов, неужели они так глупы, что не могут выследить бесхитростную девчонку, протащившую через всю страну полутруп? Или они все-таки сели ей на хвост? А теперь готовятся разнести его дом? Одна мысль об этом приводила его в бешенство. Ощущать, что правительство может шпионить за его домом, за его крепостью, было так же отвратительно, как оказаться с голыми руками против ножа.　

Они вполне способны на это! Правительство! Три четверти паразитов, а остальные — глупые пустобрехи. О, Харшоу хорошо понимал, что человек, как общественное животное, не может избежать правительства, точно так же, как не может избавиться от своих внутренностей. Но, что толку называть зло добром только потому, что от него невозможно избавиться? Он хотел только одного: чтобы правительство не вмешивалось в его дела! Возможно — даже скорее всего — администрация знала, что Смит скрывается, но предпочитала оставить все, как есть.　

Если так, то сколько времени это может продолжаться? Сколько времени он может держать свою бомбу наготове?　

И — дьявольщина! — куда подевался этот юный идиот Бэн Кэкстон?　

Джил Бордмэн вывела его из задумчивости.　

— Джубал!　

— А, это ты, ясноглазка! Извини, я задумался. Садись. Выпьешь?　

— Нет, спасибо. Джубал, я так расстроена…　

— Не стоит. Ты великолепно ныряешь ласточкой. Ну-ка, давай еще разок!　

Джил закусила губу и сразу постарела лет на двадцать.　

— Джубал! Пожалуйста, выслушайте меня. Я страшно расстроена… — она вздохнула.　

— В таком случае вытрись. Ветерок довольно прохладный. Еще простудишься.　

— Мне не холодно… Джубал, послушайте… Ничего, если я оставлю Смита здесь?　

Харшоу моргнул от неожиданности.　

— Конечно. Девушки присмотрят за ним…Ты уходишь?　

Она опустила глаза, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— Да.

— М-м… Ты вольна остаться здесь. Но вольна и уйти, если тебе этого хочется.　

— Нет, Джубал, мне не хочется!　

— Тогда не уходи.　

— Но я должна!

— Ну-ка, начни сначала. Я ничего не понял.　

— Разве вы не видите? Мне нравится здесь. Вы просто прелесть! Но я не могу тут оставаться… Бэн исчез. Я должна разыскать его!　

Харшоу пробормотал себе под нос нечто весьма энергичное.　

— И как ты собираешься это сделать?　

Она задумалась.　

— Не знаю… Ну, не могу я слоняться здесь, бездельничать и купаться, когда Бэн пропал!　

— Джиллиан, Бэн большой мальчик. Ты ему не мать… и не жена. Ничто не заставляет тебя искать его. Разве нет? Джил помолчала, ковыряя босой ногой землю.　

— Нет — произнесла она — У меня нет никаких прав на Бэна. Просто я знаю — если бы я пропала… Бэн искал бы меня, пока не нашел! Поэтому я должна разыскать его!　

Джубал мысленно проклял всех богов, оберегающих сумасбродов человеческой расы.　

— Хорошо. Давай рассуждать логически. Ты собираешься нанять частных сыщиков?　

Она бросила на него несчастный взгляд.　

— Я думаю, это единственный способ. Только я никогда этого не делала. Это дорого?　

— Довольно-таки.　

Джил проглотила комок в горле.　

— А они не согласятся э… в рассрочку?

— Деньги на бочку — вот их политика. Ну-ка, перестань хмуриться, детка. Я достаточно воспитан, чтобы позаботиться об этом. Я уже нанял лучшего специалиста для розысков Бэна. Тебе нет нужды тратить все свое состояние на второго из лучших.　

— Вы ничего не говорили!　

— Не было нужды.　

— Но… Джубал, что он обнаружил?　

— Ничего — ответил он — Поэтому и не было нужды портить тебе настроение этими разговорами — Джубал нахмурился — Я думал, что нет необходимости так нервничать из-за Бэна… Я считал — как и его помощник Килгэллен — что ему удалось нащупать какой-то след и он появится, как только сделает материал — он вздохнул — Теперь я так не думаю. Этот тугодум Килгэллен…. У него в архиве лежит сообщение, гласящее, что Бэн будет некоторое время отсутствовать. Мой человек видел его, сфотографировал и как следует изучил. Оно было послано.　

Джил озадаченно посмотрела на него.　

— Почему же тогда Бэн не послал еще одно — мне? Это на него так не похоже… Бэн никогда не был забывчивым.　

Джубал сдержал недовольный возглас.　

— Для чего тебе голова, Джиллиан? То, что на пачке написано «сигареты» еще не доказывает, что в ней обязательно сигареты. Ты появилась здесь в пятницу. Данные на штемпеле показывают, что письмо было отправлено из Филадельфии — посадочная площадка Паоли — в половине одиннадцатого предыдущего дня — 10.34 четверга. Оно было отправлено и в тот же день получено. Офис Бэна имеет свой собственный стационарный принтер. Теперь ты скажи мне, зачем Бэну посылать печатное извещение в свой собственный офис и тратить на это часы, вместо того, чтобы позвонить?　

— Ну, не думаю, чтобы Бэн стал так делать. По крайней мере, я бы точно не стала. Видео в таких случаях…　

— Это потому, что ты не Бэн. Я могу придумать дюжину причин, объясняющих этот поступок: чтобы избежать искажения текста, чтобы оставить запись в архивах «Интернейшнл Телеграф энд Телефон» законным путем,чтобы послать извещение с задержкой — куча всяких причин. Килгэллен не увидел в этом ничего странного. Но тот факт, что Бэн потратился на установку стационарного принтера показывает, что он им пользовался. Однако, это послание отправлено Бэном с Паоли в 10.34 в четверг… Джил, его самого там не было.　

— Но…　

— Минуточку. Письма либо пишутся, либо диктуются по видео. Если письмо написано от руки, при передаче воспроизводится почерк и подпись писавшего. Но, если оно продиктовано по видео, его должны сперва напечатать, чтобы потом можно было сфотографировать.　

— Ну да, конечно.　

— Разве это ничего не значит, Джил?　

— Э… Джубал, я так волнуюсь, что не способна думать.　

— Ну, ну, утихомирь свое сердечко. Мне это тоже ни о чем не говорило. Но парень, работающий на меня, удивительный проныра. Он отправился на Паоли с письмом, изготовленным по фотографии, которую он умудрился сделать под самым носом у Килгэллена и с бумагами, утверждающими, будто он и есть Осберт Килгэллен — адресат. А затем его приятнейшие манеры и честное лицо заставили молодую леди рассказать о вещах, о которых она упомянула бы разве что перед судом. Будь это обычный случай, она не запомнила бы одно послание из сотен — они входят в ее уши, слетают с кончиков пальцев и исчезают навеки, оставаясь лишь в микропринтах архива. Но эта леди была одной из почитательниц Бэна. Каждый вечер она читала его колонку — ужасный порок!

Джубал моргнул.　

— Сюда!　

Появилась мокрая Анна.　

— Напомни мне — велел Джубал — написать статью о пристрастии к чтению новостей. Суть ее в том, что большинство неврозов происходит от нездоровой привычки погружаться в несчастья пяти миллиардов совершенно чужих людей. Заголовок: «Бесконечные сплетни»… Нет, лучше так: «Сплетни без намордников». 　

— Босс, у вас нездоровое воображение.　

— Это не у меня. Это у всех остальных. Напомни на той неделе, чтобы я ее написал. А теперь — сгинь! Я занят — он повернулся к Джил — Так вот… Она услышала имя Бэна и это повергло сев трепет, ведь она говорила с одним из своих героев! Однако, к ее досаде, он заплатил за звук, а не за изображение. Но она запомнила… И запомнила, что услуга была оплачена наличными из будки автомата в Вашингтоне.　

— В Вашингтоне? — повторила Джил — Зачем ему понадобилось звонить…　

— Ну, правильно! — раздраженно согласился Джубал — Раз он был в будке автомата в Вашингтоне, связаться со своим помощником по видео было гораздо быстрее, проще и дешевле, чем передавать в Филадельфию текст для того, чтобы его послали назад в Вашингтон за сотни миль. Объяснение может быть только одно: все это сделано с целью замести следы. Бэну так же нравится заметать следы, как невесте целоваться. Он не был бы лучшим специалистом в своем деле, если бы всегда держал карты открытыми. Он же райнчел.

— Бэн не райнчел. Он — липмэн!　

— Извини, в этой области я профан. Возможно, он знает, что за его видео следят, а за принтером — нет. Или подозревает, что следят и за тем, и за другим, и сделал этот крут, чтобы показать, что он уехал и вернется не скоро — Джубал нахмурился — В таком случае мы не доставим ему радости, если разыщем его. Мы можем подвергнуть его опасности.　

— Джубал, нет!　

Джубал, да — ответил он устало — Этот парень катается на коньках у края полыньи. Благодаря этому он и достиг своей известности. Но, Джил, Бэн никогда не ввязывался в более опасное предприятие. Если он исчез по своей воле… Захочешь ли ты привлекать внимание к этому факту? Килгэллен отлично прикрывает его, колонка выходит каждый день — я специально интересовался.　

— Он сделал материал заранее!　

— Конечно. Или же его делает Килгэллен. В любом случае, официально Бэн Кэкстон находится на своем месте. Возможно, он так и планировал, дорогая моя, потому что был в такой опасности, что не рискнул входить в контакт ни с кем, даже с тобой.　

Джил спрятала лицо в ладонях.　

— Джубал! Я не знаю, что делать!　

— Выбрось из головы — посоветовал он грубовато — Худшее, что что ждет — это смерть… А она ждет нас всех через несколько дней, месяцев или лет. Поговори с Майком. «Разделение» пугает его гораздо меньше, чем нагоняй. Знаешь, если я скажу Майку, что мы собираемся зажарить его на вертеле, он только поблагодарит меня, полный признательности.　

— Знаю — тихо согласилась Джил — Но у него другая философская позиция.　

— У меня тоже — бодро объявил Харшоу — Но я начинаю ее понимать. Знаешь, в нем есть нечто притягательное для человека моего возраста. Способность радоваться неизбежному… что ж, я проповедовал это всю жизнь. Но этот ребенок, совсем недавно получивший право голоса, настолько простодушный, что способен идти навстречу мчащейся машине, убедил меня в том, что я едва достиг детсада. Джил, ты спросила, приветят ли здесь Майка. Детка моя, да я хочу, чтобы этот парень оставался у меня до тех пор, пока я не пойму всего, что знает он и не знаю я! Эта штука с «разделением»… Это не фрейдистское «желание смерти»… Ничего похожего на «даже самая усталая река»… Это больше походит на Стивенсона: «Радостно жил я, умру без печали и мир оставляю по воле своей!"^[9]. Я считал, будто Стивенсон напускает на себя веселье или испытывает эйфорию чахотки, но Майк почти заставил меня поверить, что он знал, о чем говорил.　

— Не знаю — тупо отозвалась Джил — Я беспокоюсь за Бэна.　

— Я тоже — согласился Джубал — Джил, я не думаю, что Бэн прячется.　

— Но вы сказали…　

— Прошу прощения. Мои сыщики не ограничились офисом Бэна и Филадельфией. В четверг утром Бэн позвонил в медицинский центр Бетесда. С ним был адвокат и Беспристрастный Свидетель — Джеймс Оливер Кавендиш… Понятно, зачем?　

— Боюсь, что нет.　

— Ладно. То, что Бэн взял Кавендиша, показывает серьезность его намерений. Из пушки по воробьям не стреляют. Он взял их, чтобы встретиться с Человеком с Марса…　

Джил справилась с комком в горле и выдохнула:　

— Это невозможно!　

— Джил, ты споришь с Беспристрастным Свидетелем и не просто Беспристрастным Свидетелем — если Кавендиш говорит, то это неколебимая истина.　

— Да будь он двенадцатью апостолами! Он не был на моем этаже в то утро!　

— Ты не слушаешь. Я не говорил, что они встретились с Майком… Я сказал — они встретились с «Человеком с Марса»… Видимо, подставкой — тем парнем из стерео.　

— О, конечно. И Бэн уличил их!　

Во взгляде Джубала промелькнуло сожаление.　

— Девочка, никого он не уличил. Даже Кавендиш не смог… Так он, по крайней мере, говорит. Ты знаешь, как ведут себя Свидетели.　

— Ну… Нет, не знаю. Я никогда с ними не сталкивалась.　

— Вот как? Анна!　

Анна стояла на доске трамплина. Она повернула голову. Джубал крикнул:　

— Тот дом на холме — ты видишь, в какой цвет он выкрашен?　

Анна взглянула и ответила:　

— С этой стороны он белый.　

Джубал повернулся к Джил.　

— Видишь? Анне и в голову не пришло, что другие стены тоже должны быть белыми. Вся королевская рать не в силах заставить ее чего-нибудь предположить, если только она не обойдет вокруг и не убедится лично… Да и то она не будет уверена, что он остался белым после ее ухода.　

— Анна — Беспристрастный Свидетель?　

— Универсальный бессрочный патент, дающий право свидетельствовать перед Верховным Судом. Спроси ее при случае, почему она оставила практику. Но не думай, что в тот день тебе удастся сделать что-нибудь еще. Она будет излагать тебе правду, и ничего, кроме правды, а это требует времени… Вернемся, однако, к мистеру Кавендишу… Бэн нанял его для открытого свидетельства без каких бы то ни было тайн. Поэтому, если Кавендиша спрашивают об этом деле, он отвечает, вгоняя в тоску подробностями. Интересно то, чего он не говорит. Он ни разу не заявил, что человек, которого они видели, не был Человеком с Марса… Но ни единым словечком не обмолвился и о том, что тот, кого им показывали, действительно Человек с Марса. Если бы ты знала Кавендиша, это бы кое о чем тебе сказало. Если бы Кавендиш видел Майка, он говорил бы с такой определенностью, что и ты и я убедились бы, что он действительно видел Майка. Например, Кавендиш сказал о форме ушей увиденного им человека. У Майка она совершенно другая — что и требовалось доказать. Им показали подставку. Кавендиш знает это, хотя профессия удерживает его от высказывания собственного мнения.　

— Что я говорила! Они не заходили на мой этаж!　

— Но это говорит нам и о большем. До того, как ты вырвала Майка из тюрьмы, оставалось еще несколько часов. Уйма времени. Кавендиш явился на встречу с подставным Человеком с Марса в девять четырнадцать утра, в четверг. Правительство еще держало Майка в своих руках. Они могли показать его. И все же они рискнули выставить подставку перед самым известным в стране Беспристрастным Свидетелем. Почему?　

— Вы спрашиваете меня? — отозвалась Джил — Я не знаю. Бэн говорил, что он собирается спросить у Майкла, не хочет ли он покинуть больницу… И помочь, если он скажет «да».　

— Что он и сделал, только с подставкой.　

— Да? Но, Джубал, если они не знали, что Бэн собирается… И Майк все равно не пошел бы с Бэном…　

— Позднее он пошел с тобой.　

— Да… Но я была его «братом по воде». Как и вы теперь. Это его сумасшедшая идея, что он может доверять всякому, с кем разделил глоток воды… С «братом по воде» он само послушание, а с любым другим он упрямей осла. Беи не смог бы стронуть его с места — она помолчала — По крайней мере, так было на прошлой неделе. Он страшно быстро меняется.　

— Да, верно. Слишком быстро, может быть. Я никогда не видел, чтобы мышцы нарастали с такой скоростью. Впрочем, ладно, вернемся к Бэну. Кавендиш сообщил, что Бэн оставил его и юриста — парня по имени Фрисби — в девять тридцать одну и взял такси. Часом позже Бэн или кто-то, кто назвался Бэном, позвонил в Паоли.　

— Вы думаете, это был не Бэн?　

— Не думаю. Кавендиш назвал номер такси и моя разведка отправилась взглянуть на путевую ленту машины. Если бы Бэн воспользовался кредитной карточкой, на ленте остался бы номер его счета. Даже если бы он бросал в счетчик монеты, лента показала бы, где машина была в тот день.　

— Ну, и?　

Харшоу пожал плечами.　

— Лента показала, что машина была в ремонте и в четверг вообще не входила на линию. Так что либо Беспристрастный Свидетель неверно запомнил номер, либо кто-то подделал запись — он помолчал — Может быть, присяжные решат, что даже Беспристрастный Свидетель может перепутать номер, особенно, если его не просили запомнить его… Но я в это не верю… Тем более, что этот Свидетель — Джеймс Оливер Кавендиш. Он полностью уверен в своих словах, иначе не стал бы упоминать о номере.　

Джубал нахмурился.　

— Джил, ты заставила меня сунуть свой нос куда не нужно… И мне это не по душе! Допустить, что Бэн послал эту записку — еще невероятнее, чем предполагать, будто он подделал запись на машине… Хотя можно поверить, что у него были причины для этого. Бэн куда-то направлялся и кому-то, кто имеет доступ к записям транспорта общественного пользования, позарез было необходимо скрыть его местонахождение… И этот кто-то послал фальшивое известие, чтобы никто не мог догадаться, что Бэн исчез.　

— Исчез? Похищен?　

— Не так резко, Джил. «Похищен» — плохое слово.　

— Зато правильное! Джубал, как вы можете сидеть здесь, когда нужно кричать во…　

— Прекрати, Джил. Бэн, может быть, не похищен, а убит.　

Джил сгорбилась.　

— Да — глухо согласилась она.　

— Но мы будем исходить из того, что он жив, пока не увидим его костей. Джил, какая самая большая опасность при похищении? Лишний шум, потому что напуганный похититель почти всегда убивает жертву. Джил была воплощением горя. Джубал продолжал как можно мягче:　

— Я вынужден сказать, что было бы только к лучшему, если бы Бэн был мертв. Слишком долго о нем ничего не слышно. Но мы уговорились считать, что он жив. И ты настаиваешь на его поисках… Джиллиан, как это сделать? Не увеличивая риска, что Бэн будет тут же убит похитившими его неизвестными?　

— Э… Но мы знаем, кто они!　

— Знаем ли?　

— Ну да! Те же, кто держал Майка взаперти — правительство! Харшоу покачал головой.　

— Это только предположение. Бэн своей колонкой нажил себе кучу врагов и не все они входят в правительство. Однако… — Харшоу задумался — Твое предположение — единственное, от чего можно оттолкнуться. Но оно слишком обширно. Правительство — это несколько миллионов человек. Спроси себя: «На чью мозоль он наступил? На чью конкретно?»　

— Джубал, я уже говорила вам то, что сказал мне Бэн. Это может быть только Генеральный Секретарь.　

— Нет — Джубал покачал головой — Если происходит что-то, связанное с насилием или противозаконными действиями, наверняка можно сказать, что Генеральный Секретарь в этом не участвует, даже если это ему выгодно. Нельзя доказать, что ему даже известно об этом. Вероятнее всего, он никогда и не узнает о подобных вещах… Джил, мы должны разузнать, какой лейтенант из лакеев Генерального Секретаря осуществлял эту операцию. Это не так безнадежно, как кажется. Когда Бэн отправился на встречу с подставным Человеком с Марса, с ним был один из помощников Дугласа — сперва он старался отговорить его, а потом пошел вместе с ним. Теперь оказалось, что этот высокопоставленный лакей тоже исчез из виду в прошлый четверг. Я не думаю, что это совпадение, потому что он, оказывается, принадлежал к тем, кто ухаживал за подставным Человеком с Марса. Если мы отыщем его, мы сможем отыскать и Бэна. Его зовут Гилберт Берквист и у меня есть причины…　

— Берквист?　

— Да. У меня есть причины… Джил, в чем дело? Не падай в обморок или я брошу тебя в бассейн!　

— Джубал… Этот Берквист… Может ли быть еще один Берквист?　

— Что? Таких ублюдков не может быть два! Я имею в виду того, что из администрации. Ты его знаешь?　

— Не знаю. Но если это тот самый… Не думаю, чтобы имело какой-нибудь смысл разыскивать его.　

— М-м-м… Говори, девочка.　

— Джубал… Мне очень жаль… Но я не все тебе рассказала.　

— Люди всегда так делают. Хорошо, выкладывай.　

Запинаясь и заикаясь, Джил рассказала об исчезнувших людях.　

— Это все — закончила она печально — Я завизжала и напугала Майка… И он впал в этот свой транс… Мне было так страшно, когда я шла сюда. Я же говорила вам…　

— М-м-м… Да. Хотел бы я, чтобы ты сразу мне все рассказала.　

Она покраснела.　

— Я думала, что мне никто не поверит. И я так боялась!　

— Джубал, нам что-нибудь будет за это?　

— А? — лицо его изобразило удивление.　

— Тюрьма или что-нибудь в этом роде'?　

— О! Дорогая моя, присутствовать при сотворении чуда — не преступление… Так же, как и творить его. Но тут точек зрения больше, чем шерстинок у кошки. Дай мне подумать.　

Джубал сидел молча минут десять. Потом открыл глаза и сказал:　

— Не вижу проблемы, детка… Он, наверное, опять на дне бассейна?　

— Да.　

— Так нырни и растолкай его. Веди его в студию. Я хочу посмотреть, сможет ли он повторить это. И не нужно посторонних… Впрочем, нет, одна нужна. Скажи Анне, чтобы она надела одежду Свидетельницы — она потребуется сегодня в своей официальной должности. И еще мне нужен Дюк.　

— Да, Босс.　

— У тебя нет права называть меня «Боссом» — за тебя с меня не дерут огромный налог.　

— Да, Джубал.　

— М-м-м… Мне необходимо присутствие человека, который застрахован от ошибок… Да, может Майк проделывать эти штучки с неживыми предметами?　

— Не знаю.　

— Хорошо, увидим. Тащи его ко мне — Джубал моргнул — Но что за способ отделаться… Нет, не соблазнюсь. Я буду наверху, девочка.　

12

Через несколько минут Джил вошла в студию Джубала. Там была Анна в белом платье своей гильдии — она подняла голову, но ничего не сказала. Джил нашла себе стул и молча села, чтобы не мешать Джубалу. Тот продолжал диктовать Доркас, даже не взглянув в ее сторону:　

… Из-под распростертого тела, пропитывая угол ковра и собираясь втемную лужу перед камином, привлекая внимание двух ленивых мух. Мисс Симпсон подняла пальцы к губам. «Дорогой мой!» — воскликнула она в ужасе — «Папочкин любимый ковер!.. И я уверена — папочка тоже!» Конец главы, Доркас, и первой книги. Отошли ее по почте. А теперь брысь.　

Доркас направилась к двери, захватив пишущую машинку и улыбаясь Джил.　

Джубал спросил:　

— Где Майк?　

— Одевается — ответила Джил — Скоро будет.　

— Одевается? — брюзгливо переспросил Джубал — Я не говорил, что прием будет официальным.　

— Но он должен одеться.　

— Зачем? Не имеет значения, одеты ли вы, ребята, в собственную кожу или в пальто. Сходи за ним.　

— Пожалуйста, Джубал! Он же должен учиться.　

— Бр-р-р! Ты прививаешь ему узколобую библейскую мораль среднего класса.　

— Нет. Я просто учу его необходимым вещам.　

— Какая разница? Женщина, здесь милостью Бога и здравого смысла личность не стеснена всякими дурацкими табу, а ты хочешь превратить его в занюханного конформиста, которым и так является каждый второй в этой запуганной стране! Так не останавливайся на полпути! Сунь ему заодно портфельчик!　

— Я не делаю ничего подобного! Я просто пытаюсь предохранить его от ошибок. Для его же собственного блага.

Джубал фыркнул.　

— Это то самое, что говорят коту перед определенной операцией.　

— О! — Джил заставила себя сосчитать до десяти — Это ваш дом, мистер Харшоу и мы живем за ваш счет — сказала она ровным голосом — Я сейчас приведу Майка — она поднялась.　

— Прекрати, Джил.　

— Сэр?　

— Сядь… И перестань быть такой же гадкой, как я. Чего тебе не хватает, так это моих лет практики. Давай кое-что проясним: вы не живете за мой счет. Это невозможно, потому что я никогда не делаю того, чего не хочу. Так делают все, но о себе я знаю наверняка. Поэтому будь добра, не изобретай счета, которого не существует, иначе дальше ты попытаешься вызвать в себе благодарность, а это первый шаг к полной моральной деградации. Грок?　

Джил прикусила губу, но помимо воли улыбнулась.　

— Я не совсем понимаю, что значит «грок».　

— Я тоже. И намерен брать уроки у Майка до тех пор, пока не пойму. Но я говорил серьезно. Благодарность — эвфемизм обиды. На обиды большинства людей мне плевать, но когда обижается хорошенькая девушка, это на редкость неприятно.　

— Джубал, но я не обижаюсь на вас. Это глупо.　

— Надеюсь, что так… Но ты обидишь меня, если не выкинешь из головы эту чепуху насчет векселей, которые тебе нужно оплачивать. У японцев существует пять способов сказать «спасибо» и каждый переводится как различная степень обиды. Хорошо, если бы английский имел такие же честные построения! Так нет же, английский устанавливает сантименты, чуждые нервной системе человека… «Благодарность», например…　

— Джубал, вы старый умник. Я чувствую к вам благодарность и так будет всегда.　

— А ты сентиментальная девчонка. Но и ладно, обменялись комплиментами… Давай-ка проведем уик энд в Атлантик-Сити, устроим оргию. Мы двое — и больше никого.　

— Джубал!　

— Ага! Видишь, насколько велика твоя благодарность?　

— О! Я готова. Когда отправляемся?　

— Хм! Нам следовало бы отправиться лет сорок назад. С другой стороны, ты права: Майк должен обучаться человеческим нормам. Он должен разуваться в мечети, надевать шляпу в синагоге и прикрывать наготу, когда того требует табу, иначе наши шаманы сожгут его за отклонения. Но, детка, заклинаю тебя мириадами воплощений Аримана — не перестарайся. Сделай так, чтобы он относился к этому как можно циничнее.　

— Я не уверена, что у меня получится. Мне кажется, Майк вообще не сможет понять, что такое цинизм.　

— Вот как? Что ж, я приложу к этому руку… Что же он до сих пор не оделся?　

— Я посмотрю.　

— Минутку, Джил. Я объяснял, почему я не слишком-то забочусь о публичном обвинении кого-нибудь в похищении Бэна. Если Бэн задержан противозаконно, мы не должны всей толпой гнаться за человеком, который (чтобы избавиться от доказательств) избавиться от Бэна. Если он жив, дадим ему шанс и дальше оставаться в живых. Но я предпринял и другие шаги в ту ночь, когда ты пришла. Ты хорошо знаешь Библию?　

— Э… Пожалуй, не очень.　

— Она достойна изучения, ибо содержит практические советы почти по любому вопросу… «Ибо любой, кто творит зло, ненавидит свет». Это более или менее Евангелие от Иоанна — обращение Иисуса к Никодиму. Я ожидал попытки вырвать у нас Майка, потому что было маловероятно, что тебе удалось запутать следы. Но это уединенное место и мы не располагаем тяжелой артиллерией. Есть только одно оружие, способное поразить их — свет. Слепящий прожектор гласности. Поэтому я устроил так, чтобы любая шершавинка здесь становилась достоянием публики. Не мелочь, которую можно замять на месте, а крупные плевки. Сразу и на весь мир. Детали не имеют значения — где установлены камеры, что за цепи смонтированы… Но если здесь разгорится драка, она будет показана по трем каналам, а заранее заготовленные письма будут отправлены очень многим государственным деятелям — всем, кому хочется спустить штаны с Его Превосходительства Генерального Секретаря.　

Харшоу поморщился.　

— Но я не могу оставлять все в неопределенности. Когда я все это организовывал, моей единственной заботой было успеть. Я ожидал немедленного нападения. Теперь я думаю, что мы обязаны кое-что предпринять, по-прежнему оставаясь в круге света.　

— Что предпринять, Джубал?　

— Я мучаюсь над этим вот уже три дня. И ты своим рассказом почти натолкнула меня на кое-какую мысль.　

— Мне очень жаль, что я не рассказала вам это раньше, Джубал. Я не думала, что мне кто-нибудь поверит… И то, что вы поверили, немного успокоило меня.　

— Я не говорил, что поверил тебе.　

— Что? Но вы же…　

— Я думаю, ты сказала правду. Но ведь сны — это тоже правда и гипнотическое внушение — тоже. Однако, то, что сейчас произойдет в этой комнате, будет увидено Беспристрастным Свидетелем и камерами, которые — он нажал кнопку — уже работают. Я не думаю, что Анну можно загипнотизировать, когда она при исполнении, а уж в камерах-то я уверен на все его процентов. Мы узнаем, с каким видом правды имеем дело. А после сможем решить, как заставить сильных мира сего сказать «Б»… И, возможно, сообразим, как помочь Бэну. Веди Майка.　

Задержка Майка объяснялась просто. Он привязывал правый шнурок к левому, встал, запутался, грохнулся на пол и безнадежно затянул узлы. Далее он проанализировал причины своей неудачи, неторопливо развязал узел и завязал шнурки как нужно. Его не беспокоило то, что он потратил много времени, только было неудобно, что он не смог проделать правильно то, чему научила его Джил. Он переживал за свою ошибку, несмотря на то, что когда Джил зашла за ним, все уже было в порядке. Она успокоила его, причесала ему волосы и повела за собой.　

Харшоу поднял голову.　

— Привет, сынок. Садись.　

— Привет, Джубал — убито ответил Валентин Майкл Смит и сел.　

— Ну, мальчик, чему ты сегодня научился?　

Смит счастливо улыбнулся и, как всегда с задержкой, ответил:　

— Я научился сегодня делать гейнер в полтора оборота. Это прыжок, чтобы входить в воду…　

— Знаю. Я видел. Держи пальцы плотно, ноги вместе и не сгибай колени.　

Лицо Смита приняло несчастное выражение.　

— Я сделал неправильно?　

— Для первого раза ты сделал все правильно. Наблюдай за Доркас.　

Смит обдумал сказанное.　

— Вода грок Доркас. Она радуется ему.　

— Eй. Доркас — она, а не «он».　

— Ей — поправился Смит — Значит моя речь неверна? Я читал в Новом интернациональном словаре английского языка Вебстера, третье издание, Спрингфилд, Массачусетс, что мужской род в разговорной речи включает в себя женский. В «Законе о контрактах» Хэгуорта, пятое издание, Чикаго, Иллинойс, 1978, на странице 1012 говорится…

— Погоди-ка — перебил его Харшоу — Мужские формы включают женские, когда ты говоришь вообще, но не тогда, когда имеешь в виду определенного человека. Доркас всегда «она» и никогда не «он».　

— Я запомню.　

— Лучше запомни или ты спровоцируешь Доркас доказать тебе, что она действительно женщина — Харшоу вдруг задумался — Джил, этот парень спал с тобой? Или с кем-нибудь из вас?　

Джил поколебалась, потом бесцветным голосом ответила:　

— Насколько я знаю, Майк вообще не спит.　

— Ты не ответила на вопрос.　

— Значит, можете догадаться, что я сделала это нарочно. Как бы то ни было, он не спал со мной.　

— М-м-м… Ну и черт с ним, у меня чисто мужской интерес… Майк, чему ты еще научился?　

— Я научился двум способам завязывать шнурки. Один хорош тогда, когда нужно лечь. Другой — когда идешь гулять. И я выучил склонения. Я иду, ты идешь, он идет, мы идем…　

— Хорошо, хватит. Чему еще?　

Майк восторженно улыбнулся.　

— Вчера я научился водить трактор. Блестяще, блестяще, очень красиво!　

— Э? — Джубал повернулся к Джил — Когда же это он успел?　

— Вчера, пока вы дремали. Ничего страшного — Дюк присматривал, чтобы с ним чего не случилось.　

— Хм-м… Ладно, я верю Дюку. Майк, ты что-нибудь читал?　

— Да, Джубал.　

— Что?　

— Я прочитал — начал Майк — еще три тома энциклопедии. Ты не велел читать много томов сразу и я остановился. Потом я прочитал «Трагедию Ромео и Джульетты» мистера Шекспира из Лондона, потом — «Воспоминания Джакомо Казановы де Сейгиалта», переведенные на английский язык Артуром Мэчемом. Потом я прочитал «Искусство перекрестного допроса» Фрэнсиса Уэллмана. Затем я попытался грок то, что прочитал, пока Джил не сказала, что пора идти завтракать.　

— И ты грок?　

Смит с беспокойством посмотрел на него.　

— Я не знаю, Джубал.　

— Что-то беспокоит тебя?　

— Я не полностью грок то, что прочитал. В истории, написанной мистером Уильямом Шекспиром, я очень обрадовался смерти Ромео. Потом стал читать дальше и понял, что он разделился слишком рано. Почему?　

— Он был вздорным юным идиотом.　

— Прошу прощения?　

— Я не знаю, Майк.　

Смит обдумал эти слова, потом пробормотал что-то на Марсианском и добавил:　

— Я всего лишь яйцо.　

— Э? Ты говоришь так, когда просишь помощи. В чем дело? Смит поколебался. Потом выдавил:　

— Джубал, брат мой, ты не спросишь Ромео, почему он рассоединился? Я не могу спросить его — я всего лишь яйцо. Но ты можешь… И потом ты поможешь мне грок это.　

Джубал понял, что Майк уверен, будто Ромео жил когда-то на самом деле и теперь ожидает, что он призовет дух Ромео и потребует от него объяснений по поводу поведения его плоти. Но объяснить, что Монтекки и Капулетти никогда в действительности не существовали, оказалось нелегким делом. Концепция выдумки была за пределами понимания Майка — Джубалу просто не за что было зацепиться. Его попытки объяснить привели Майка в такое возбуждение, что Джил испугалась, как бы он снова не свернулся в клубок.　

Майк и сам почувствовал, что оказался в опасной близости от столь необходимой ему медитации, а он усвоил, что не должен прятаться в свое убежище в присутствии друзей, потому что (за исключением его брата, доктора Нельсона) это приводит к нарушению их эмоционального равновесия. Он сделал мощное усилие, замедлив сердце, успокоил эмоции и улыбнулся.　

— Я буду ждать, пока грок не придет сам.　

— Хорошо — согласился Джубал — Теперь, прежде чем станешь что-либо читать, спрашивай меня или Джил, выдумка это или нет. Я не хочу, чтобы ты путался.　

— Я буду спрашивать, Джубал.

Майкл решил, что когда он грок эту странную идею, он должен доложить о ней Старейшим… И обнаружил, что раздумывает над тем, известно ли Старейшим о «выдумке». Невероятная мысль, что может существовать нечто, столь же незнакомое Старейшим, как и ему, была настолько непостижимее дикой концепции выдумки, что он отложил ее в сторону, на потом, приберегая для медитации.　

— … Но я позвал тебя — услышал он голос своего брата Джубала — вовсе не для того, чтобы обсуждать литературные формы… Майк, помнишь день, когда Джил вытащила тебя из больницы?　

— Из больницы? — переспросил Майк.　

— Я не уверен, Джубал — перебила Джил — что Майкл знал, что это больница. Давайте, я попробую сама.　

— Попробуй.　

— Майк, помнишь, где ты был, пока я не одела и не увела тебя?　

— Да, Джил.　

— Потом мы пришли в другое место и я раздела тебя и вымыла в ванне.　

Смит улыбнулся.　

— Да. Это было большим счастьем.　

— Потом я вытирала тебя… и вошли двое мужчин… Улыбка исчезла с лица Смита. Он начал дрожать и сжиматься.

— Майк! Прекрати! Попробуй только!　

Майк овладел собой.　

— Да, Джил.　

— Слушай меня, Майк. Я хочу, чтобы ты вспомнил… Но ты не должен волноваться. Там было двое мужчин. Один из них притащил тебя в гостиную…　

— Комнату с растущей травой — подтвердил Майк.　

— Верно. Он притащил тебя в комнату с травяным полом и я попыталась остановить его. Он ударил меня… Потом он пропал. Ты помнишь?　

— Ты не сердишься?　

— Что? Нет, нет, что ты! Первый мужчина исчез, потом второй направил на меня пистолет… И он тоже пропал. Я страшно испугалась… Но я вовсе не сердилась на тебя.　

— И теперь ты не сердишься на меня?　

— Майк, дорогой… Я никогда не сердилась на тебя. Мы с Джубалом просто хотим знать, что случилось. Было двое людей, ты что-то сделал и их не стало… Что ты такое сделал? Можешь ты нам сказать?　

— Я скажу… Человек… большой человек… ударил тебя… и я тоже испугался. Поэтому я… — он закаркал что-то на Марсианском и в замешательстве уставился на Джил — Я не знаю слов…　

Джубал спросил:　

— Майк, ты сможешь объяснить по частям?　

— Я постараюсь, Джубал… что-то находится передо мной. Это плохая вещь и ее не должно быть. Поэтому я протягиваю… — он снова в замешательстве уставился на них — Это очень просто. Завязывать шнурки гораздо труднее. Но нет слов. Мне очень жаль — Он помолчал — Может быть, слова есть дальше в энциклопедии? Я прочитаю их ночью и за завтраком скажу.　

— Может — согласился Джубал — Минутку, Майк — он пересек комнату и вернулся с коробкой из-под брэнди — Можешь ты сделать, чтобы она исчезла?　

— Это плохая вещь?　

— Ну, предположим, что да.　

— Но Джубал… Я должен знать, что это плохая вещь. Это коробка. Я не могу грок, что ее существование причиняет зло.　

— М-м-м… Предположим, что я швырну ее в Джил.　

Майк с мягкой грустью возразил:　

— Джубал, ты не сделаешь этого.　

— Гм… Черт побери, конечно, нет. Джил, будь так добра, запусти в меня этой коробкой. Тяжелая… Как минимум, рваная рана, если Майк не защитит меня.　

— Джубал, мне это не нравится.　

— Не разговаривай! Бросай! Это в интересах науки… и Бэна Кэкстона.　

— Но…

Джил вскочила на ноги, схватила коробку и швырнула ее Джубалу в голову. Джубал хотел встретить ее неподвижно, но рефлексы победили. Он пригнулся.　

— Мимо — объявил он — Черт меня побери, я не смотрел! А нужно было не сводить с нее глаз — Он повернулся к Смиту — Майк, ты… Что случилось, мальчик?　

Человек с Марса весь дрожал и был убит горем. Джил прижала его голову к своей груди.　

— Ну-ну, все хорошо, дорогой. Ты все сделал просто великолепно! Она даже не коснулась Джубала. Она исчезла! Как я и полагал — заявил Джубал, оглядываясь по сторонам и покусывая ноготь большого пальца — Анна, ты смотрела?　

— Да.　

— Что ты видела?　

— Коробка не просто исчезла. Процесс занял какую-то долю секунды. С моего места было видно, что она сжалась, словно исчезая вдали. Но она не вылетела из комнаты. Я видела ее до самого момента исчезновения.　

— Куда она делась?　

— Это все, что я могу сообщить.　

— М-м-м… Ладно, позднее прокрутим пленки… Майк!　

— Да, Джубал?　

— Где коробка?　

— Коробка в… — Смит замолк — Снова нет слов, Джубал. Мне очень жаль.　

— Я сбит с толку. Сынок, ты можешь вернуть ее?　

— Прошу прощения?　

— Ты сделал так, что она исчезла. Теперь сделай так, чтобы она вернулась.　

— Как я могу? Коробки же нет!　

Джубал задумался.　

— Если этот метод станет популярным, то он изменит законы о составе преступления…Майк, на каком расстоянии ты должен стоять?

— Прошу прощения?　

— Если ты будешь в коридоре, а я у окна — это футов тридцать — сможешь ты убрать эту коробку?　

На лице Смита появилось легкое удивление.　

— Да.　

— Хм… Подойди к окну, предположим, мы с Джил стоим на том краю бассейна, а ты — здесь. Сможешь ли ты остановить коробку?　

— Да, Джубал.　

— Ну, предположим, мы с Джил стоим у ворот, в четверти мили отсюда. Это не слишком далеко?　

Смит поколебался.　

— Джубал, дело не в расстоянии. Это не видение. Это знание.　

— Хм… Давай-ка, посмотрим, так ли я грок. Расстояние не играет никакой роли. Тебе даже не нужно видеть. Если ты знаешь, что существует плохая вещь, ты можешь убрать ее. Так?　

Смит, казалось, был в каком-то затруднении.　

— Почти так. Но я совсем недавно из гнезда. Чтобы знать, я должен видеть. Старейшему не нужно глаз, чтобы знать. Он знает. Он грок. Он действует… Мне очень жаль…　

— Не знаю, чего тебе жаль — проворчал Джубал — Верховный министр по делам мира через десять минут объявил бы тебя государственной тайной.

— Прошу прощения?　

— Это я так — Джубал подошел к панели и взял тяжелую пепельницу — Джил, постарайся не целиться в лицо. Майк, стань в коридоре…　

— Джубал… Брат мой!.. Пожалуйста, ненужно!　

— В чем дело? Мне нужна еще одна демонстрация и на этот раз я не стану сводить с этой пепельницы глаз.　

— Джубал…　

— Да, Джил? Я грок, это тревожит Майка. Ну-ка, ну-ка… Мы проделали эксперимент, в котором я едва не покалечила вас этой коробкой. Но мы же его братья по воде и эта попытка привела Майка в сильнейшее расстройство. Я думаю, в этой ситуации есть что-то не марсианское. Харшоу задумался.　

— Пожалуй этим нужно заняться комиссии по не марсианским делам. Я не шучу, Джубал.　

— Я тоже. Хорошо, Джил. Я обыграю это дело по-другому — Харшоу протянул пепельницу Майку — Попробуй, какая она тяжелая, сынок. Посмотри на эти острые углы.

Смит тщательно осмотрел пепельницу. Харшоу продолжал:　

— Я намерен подбросить ее и дать ей ударить меня по голове, когда она упадет.　

Майк уставился на него.　

— Брат мой… Ты сейчас разделишься?　

— А? Нет, нет! Но мне будет больно, если ты не остановишь ее. Итак, начали!

Харшоу швырнул пепельницу вверх, к самому потолку.　

Она достигла высшей точки своего полета и остановилась.　

Харшоу посмотрел. Чувство было такое, словно он попал в кадр киноленты. Он прохрипел:　

— Анна, ты видишь?　

Она бесстрастно ответила:　

— Пепельница в пяти дюймах от потолка. Я не вижу ничего, что ее поддерживает — она помолчала и добавила — Джубал, я думаю, что я это вижу… Но, если камеры не покажут то же самое, я порву свой патент.　

— Хм… Джил?　

— Она плавает…　

Джубал подошел к письменному столу и сел, не сводя глаз с пепельницы.　

— Майк — сказал он — Почему она не исчезла?　

— Но, Джубал, ответил Майк извиняющим тоном — Ты велел остановить ее. Ты говорил, что она должна исчезнуть. Когда я заставил коробку исчезнуть, ты захотел, чтобы она была снова… Я сделал неправильно?　

— О, нет! Ты сделал все точно так, как нужно. Я все забываю, что ты все воспринимаешь буквально.

Харшоу припомнил оскорбления, бывшие в ходу в годы его молодости и запретил себе говорить подобные вещи Майку: если он скажет парню что-нибудь вроде «чтоб ты сдох» или «сделай так, чтобы я тебя не видел», Майк, несомненно, воспримет это слишком буквально.　

— Я рад — ответил Смит рассудительно — Мне жаль, что я не могу заставить коробку быть снова. Мне дважды жаль, что я утерял еду. Но так было нужно. Так я, во всяком случае, грок.　

— Какую еду?　

Джил поспешно вмешалась:　

— Он говорит о тех двух людях, Джубал. О Берквисте и том, кто был с ним.　

— Ах, да — у Джубала мелькнула мысль, что у него совершенно немарсианские понятия о еде — Майк, не переживай за утерю такой «еды». Сомневаюсь, чтобы инспектор мясного отдела допустил ее к продаже. По крайней мере — добавил он, вспомнив о конвенции Федерации относительно «лонг пигс»^[10], - их признали бы негодными для еды. Кроме того, у тебя ведь была необходимость. Ты грок все правильно и поступил, как нужно.

— Мне очень приятно — в голосе Майка прозвучало громадное облегчение — Только Старейший может быть всегда уверен в правильности действий в месте пересечения… А мне нужно много учиться, чтобы выучиться и долго расти, чтобы вырасти, прежде чем я смогу присоединиться к Старейшим… Джубал, можно я перемещу ее? Я устал.　

— Ты хочешь заставить ее исчезнуть? Давай.　

— Нет, этого я не могу.　

— Почему не можешь?　

— Она уже не над твоей головой. Я не могу грок плохого в ее существовании там, где она сейчас.　

— О! Хорошо, делай с ней, что хочешь.

Харшоу не сводил глаз с пепельницы, ожидая, что она переместится так, чтобы оказаться над его головой и станет представлять для него угрозу. Вместо этого она скользнула вниз, повисла чуть выше панели и пошла на посадку.　

— Спасибо, Джубал — сказал Смит.　

— А? Спасибо тебе, сынок! — Джубал взял пепельницу. Она была такой же массивной, как и всегда — Да, спасибо тебе. За самое удивительное событие в моей жизни с того раза, когда юная служанка пригласила меня на чердак — Он поднял голову — Анна, ты обучалась на Рейне?　

— Да.　

— До этого ты видела левитацию?　

Она поколебалась.　

— Я видела то, что называют телекинезом. Перемещали игральные кости. Но я не математик и не могу засвидетельствовать, что это был именно телекинез.　

— Чертовы колокольцы! Ты откажешься засвидетельствовать, что солнце взошло, если день будет пасмурным!　

— Как я могу? Кто-нибудь может засечь искусственный свет выше облачного слоя. Один парень, с которым я училась, кажется, мог заставить летать предметы не тяжелее канцелярской скрепки, но он должен был перед этим раза три выпить. Я не могла изучить это явление поближе, потому что пила вместе с ним.　

— Ты никогда не видела ничего подобного?　

— Нет.　

— М-м-м… Что ж, как Свидетель ты мне больше не нужна. Если хочешь остаться, повесь платье на вешалку и тащи сюда кресло.　

— Спасибо, не откажусь. Однако, в свете лекции о мечетях и синагогах, я переоденусь у себя.　

— Как хочешь. Растолкай! Дюка и скажи, чтобы он занялся камерами.　

— Да, Босс. Ничего не делайте, пока я не вернусь — Анна направилась к двери.　

— Ничего не могу обещать. Майк, садись рядышком. Ты можешь поднять эту пепельницу? Я хочу это видеть.　

— Да, Джубал — Смит протянул руку и взял пепельницу.　

— Нет, нет!　

— Я сделал неправильно?　

— Нет, это была моя ошибка. Я хотел знать, можешь ли ты поднять пепельницу, не прикасаясь к ней?　

— Да, Джубал.　

— Ну?.. Ты устал?　

— Нет, Джубал.　

— Так в чем же дело? Она обязательно должна быть плохой?　

— Нет, Джубал.　

— Джубал — вмешалась Джил — Вы не сказали ему… Вы просто спросили, может ли он!　

— О! — налицо Джубала появилось глуповатое выражение — Майк, не будешь ли ты так любезен поднять эту пепельницу, не дотрагиваясь до нее, на фут от панели!　

— Да, Джубал. Пепельница повисла в футе от панели.

— Ты замеряешь, Джубал? — обеспокоенно спросил Майк — Может быть, передвинуть ее?　

— Все отлично! Ты можешь удержать ее? Если устанешь, скажи мне.　

— Я скажу.　

— Можешь ты поднять еще что-нибудь? Скажем, этот карандаш? Если сможешь, сделай.　

— Да, Джубал — карандаш взмыл к пепельнице.　

По просьбе Харшоу Майк добавлял все новые и новые предметы к уже парящим. Анна вернулась, подтащила поближе кресло и молча принялась наблюдать. Вошел, таща стремянку, Дюк, бросил взгляд на происходящее, присмотрелся внимательнее и молча уселся на стремянку. Майк, наконец, сказал:　

— Я не уверен, Джубал. Я… — он остановился, подыскивая слово — Я идиот в таких делах.　

— Не нужно выкладываться до конца.　

— Я думаю, еще что-то одно. Я надеюсь — Лист бумаги зашевелился, поднялся… И все парящие предметы — штук двенадцать — посыпались на пол. Майк был готов расплакаться.　

— Джубал, мне страшно жаль.　

Харшоу похлопал его по плечу.　

— Ты должен гордиться, сынок. То, что ты сейчас сделал… — Джубал остановился в поисках сравнения, понятного Майку — То, что ты сделал, гораздо труднее, чем завязывать шнурки, более удивительно, чем правильно выполнить гейнер в полтора оборота. Ты проделал это, э… блестяще, очень красиво. Ты грок?　

Майк выглядел удивленным.　

— Я не должен стыдиться?　

— Ты должен гордиться.　

— Да, Джубал — ответил Майк с довольным видом — Я горжусь.　

— Хорошо, Майк. Я не могу поднять даже одну пепельницу, не трогая ее.　

Майк был изумлен.　

— Ты не можешь?　

— Нет. Ты научишь меня?　

— Да, Джубал. Ты… — Смит смущенно запнулся — У меня снова нет слов. Я буду читать, читать и читать, пока не найду слов. Тогда я научу брата.　

— Только особо не рвись.　

— Прошу прощения?　

— Майк, не расстраивайся, если не найдешь слов. Их может и не быть в английском.　

Смит обдумал сказанное.　

— Тогда я научу моего брата языку моего гнезда.　

— Что бы тебе прибыть лет на пятьдесят пораньше!　

— Я поступаю неправильно?　

— Вовсе нет. Ты можешь начать обучать своему языку Джил.　

— У меня распухнет горло — запротестовала Джил.　

— Попробуешь полоскать аспирином — Джубал посмотрел на нее — Это слабая отговорка. Я нанимаю тебя в качестве ассистентки по Марсианской лингвистике… что включает в случае необходимости сверхурочные дежурства. Анна, занеси ее в платежную ведомость. И удостоверься, что она попадет в списки налогового управления.　

— Ей придется делить с нами работу на кухне. Это тоже записать?　

Джубал пожал плечами.　

— Не приставай ко мне с мелочами.　

— Но, Джубал — запротестовала Джил — Я не думаю, что смогу научиться Марсианскому!　

— Ты должна попробовать.　

— Но…　

— Что там насчет «благодарности»? Ты берешься за эту работу?　

Джил закусила губу.　

— Берусь. Да, Босс.　

Смит робко коснулся ее руки.　

— Джил,я научу.　

Джил погладила его руку.　

— Спасибо, Майк — она взглянула на Харшоу — Я буду учить язык назло вам.　

Харшоу, ухмыльнулся.　

— Этот мотив я могу грок. Ты выучишь его. Майк, что ты еще можешь делать такого, чего не можем мы?

Майк в замешательстве посмотрел на него.　

— Я не знаю.　

— Конечно — вмешалась Джил — Откуда ему знать, что мы можем, а чего не можем?　

— Хм… Да. Анна, измени титул на «ассистентку по Марсианской лингвистике, культуре и технике». Джил, изучая язык, ты будешь натыкаться на вещи непонятные — совсем непонятные. Каждый раз говори об этом мне… И, Майк, если ты заметишь какие-нибудь штуки, которые ты делать можешь, а мы — нет, говори мне.　

— Я буду говорить. Джубал, какие это должны быть штуки?　

— Не знаю. Вроде тех, что ты делал сейчас. Или способности лежать на дне бассейна дольше, чем можем мы. Хм… Дюк!　

— Босс, у меня обе руки заняты кассетами.　

— Говорить-то ты можешь! Я заметил, что бассейн грязный.　

— Я брошу на ночь преципитант^[11], а утром все вычищу.　

— Что показывает счетчик?　

— Все хорошо. Воду можно пить, просто она немного взбаламучена.　

— Ладно. Я дам тебе знать, когда захочу его вычистить.　

— Босс, никто не любит купаться в воде из-под грязных тарелок.　

— Ты-то со своей шерстью вообще выходишь сухим из воды. Ладно, прикрой рот. Фильмы готовы?　

— Пять минут, Босс.　

— Хорошо. Майк, ты знаешь, что такое пистолет?　

— Пистолет — стал цитировать тот — это приспособление для выбрасывания метательных снарядов (пуль) посредством силы взрыва, состоящее из трубки или ствола, закрытого с одной стороны, где…　

— Хорошо, хорошо. Ты грок его?　

— Я не совсем уверен.

— Ты когда-нибудь видел пистолет?　

— Я не знаю.　

— Конечно видел — вмешалась Джил — Майк, вспомни, о чем мы только что говорили: комнату с травяным полом… Только не волнуйся. Один человек ударил меня.　

— Да.　

— Другой направил что-то на меня.　

— Он направил на тебя плохую вещь.　

— Это и был пистолет.　

— Я думал о том, что словом для этой плохой вещи может быть «пистолет». «Новый интернациональный словарь английского языка» Вебстера, третье издание, вышедшее…　

— Хорошо, хорошо, сынок — поспешно перебил его Харшоу — Теперь слушай. Если кто-нибудь направит на Джил пистолет, что ты будешь делать?　

Пауза длилась дольше, чем обычно.　

— Вы не рассердитесь за утерю еды?　

— Нет. В подобных обстоятельствах никто не будет на тебя сердиться. Но вот что я хочу знать. Сможешь ты заставить пистолет исчезнуть без того, чтобы исчез человек?　

Смит обдумал вопрос.　

— Сохранить еду?　

— Хм, это не совсем то, что я имел в виду. Можешь ты заставить пистолет исчезнуть, не причиняя вреда его владельцу?　

— Джубал, я не причиню ему вреда. Я сделаю, чтобы пистолет исчез, а человека я просто остановлю. Ему не будет больно. Он просто разделится. Еда останется хорошей.　

Харшоу вздохнул.　

— Что ж, уверен, что все так и будет. Но можешь ты заставить исчезнуть только пистолет? Не «останавливать» человека, не убивать его, а просто оставить его в живых?　

Смит взвесил услышанное.　

— Это будет легче, чем делать и то, и другое. Но, Джубал, если я оставлю, не разделю его, он сможет сделать плохо Джил. Так я это грок.　

Харшоу напомнил себе, что эта детская наивность не была ни детской, ни наивной, а являлась проявлением сложной культуры, которая, как он начинал понемногу понимать, далеко обогнала человеческую, развиваясь какими-то таинственными путями… а эти наивные замечания исходили от супермена. От того, во всяком случае, кто действовал, как супермен. Отвечая Смиту, он так тщательно подбирал слова, словно замыслил опасный эксперимент.　

— Майк… если ты достигнешь «момента», в который ты должен действовать, чтобы защитить Джил, ты будешь действовать?　

— Да, Джубал. Я буду.　

— Не переживай из-за утери еды. Вообще ни из-за чего не переживай. Защищай Джил.　

— Я всегда буду защищать Джил.　

— Хорошо. Но, предположим, человек наводит пистолет или держит его в руке. Предположим, ты не хочешь убивать его… Но тебе нужно, чтобы пистолет исчез. Можешь ты это сделать?　

Пауза Майка была короче обычной.　

— Мне кажется, я грок. Пистолет — плохая вещь. Но человеку бывает нужно остаться соединенным — Он подумал — Я могу это сделать.　

— Хорошо. Майк, я покажу тебе пистолет. Пистолет — плохая вещь.　

— Пистолет — плохая вещь. Я сделаю, чтобы он исчез.　

— Не заставляй его исчезать сразу же, как только увидишь его.　

— Не надо?　

— Не надо. Я подниму руку с пистолетом и стану наводить его на тебя, заставь его исчезнуть. Но не останавливай меня, не причиняй мне боли, не убивай меня, вообще ничего не делай со мной. И как еду меня тоже не теряй.　

— О, я не буду — искренне сказал Майк — Когда ты разделишься, брат мой Джубал. Я надеюсь, что буду приглашен вкусить от тебя, молясь и восхваляя тебя с каждым куском… пока не грок тебя полностью.　

Харшоу сумел справиться со своими рефлексами и мрачно ответствовал:　

— Благодарю тебя, Майк.　

— Нет, это я должен благодарить тебя, брат мой, и если случиться, что меня изберут раньше тебя, я надеюсь, ты найдешь меня ценным для грок. Раздели меня с Джил. Ты разделишь меня с Джил? Пожалуйста!　

Харшоу взглянул на Джил, увидел, что она сохраняет невозмутимое спокойствие, и подумал, что со своими больными она, наверное, неколебимей скалы.　

— Я разделю тебя с Джил — торжественно обещал он — Но, Майк, никто из нас не будет ближайшее время сдой. Я покажу тебе пистолет, а ты жди, пока я не скажу, и будь очень осторожен, потому что мне еще многое нужно успеть, прежде чем я буду готов к разделению.　

— Я буду осторожен, брат мой.　

— Хорошо — Харшоу выдвинул ящик — Гляди сюда, Майк. Видишь пистолет? Я хочу взять его. Но ничего не делай, пока я не скажу — Харшоу потянулся за пистолетом и взял его в руку — Приготовься, Майк… Давай!

Харшоу со всей возможной быстротой прицелился в Майка.　

Его рука была пуста.　

Джубал был потрясен. Рука его застыла в воздухе.　

— Превосходно! — только и смог произнести он — Ты убрал его раньше, чем я смог прицелиться!　

— Я счастлив.　

— Я тоже. Дюк, это попало в камеры?　

— Еще бы!　

— Хорошо — Харшоу вздохнул — Все, ребята. Разбежались.　

Анна попросила:　

— Босс, мне скажут, что вышло на пленке?　

— Посиди здесь, сама увидишь.　

— Э, нет! Мне нельзя — особенно то, что я Свидетельствовала. Но я хочу знать, покажут ли пленки то, что я видела.　

— Хорошо.　

13　

Когда все ушли, Харшоу принялся отдавать приказы Дюку, потом вдруг невольно спросил:　

— Ну, ты чего такой кислый?　

— Босс, когда мы избавимся от этого вурдалака?　

— Вурдалака? Ну ты, однако, деревенщина!　

— Я не обижаюсь, я из Канзаса. В Канзасе никогда не было людоедства. Пока он у нас, я ем на кухне.　

Харшоу холодно произнес:　

— Вот как? Через пять минут Анна подсчитает, сколько я тебе должен. И понадобится не более десяти, чтобы ты уложил свои комиксы и вторую рубашку.　

Дюк перестал возиться с проектором.　

— Я вовсе не собираюсь уходить.　

— Я понял это именно так, сынок.　

— Но… Что за дьявольщина? Я и так почти всегда ем на кухне!　

— Это другое дело. Никто под моей крышей не отказывается есть за моим столом только из-за того, что не хочет есть с другими, сидящими там. И старомодный джентльмен из тех, что к нашим дням почти вымерли, а это значит, что я могу быть распоследним сукиным сыном всякий раз, когда испытываю такую необходимость. Как сейчас, например. И скажите, пожалуйста — невежественный, суеверный, погрязший в предрассудках деревенщина борется указывать мне, кому сидеть за моим столом! Я вкушал с мытарями и грешниками. Я не преломлял хлеба с фарисеями…　

Дюк медленно проговорил:　

— Я бы должен дать вам пощечину… И я бы так и сделал, будь вы моего возраста.　

— Ну, пусть это тебя не останавливает. Я могу оказаться крепче, чем ты думаешь. Если же нет, на шум сбегутся остальные. Как по-твоему, ты справишься с Майком?　

— С ним? Да я пришибу его одной левой!　

— Возможно… если сумеешь до него дотянуться.　

— Чего?　

— Ты видел, как я попробовал навести на него пистолет. Дюк, где этот пистолет? А теперь скажи, по-прежнему ли ты думаешь, что сможешь пришибить Майка одной левой? Но сперва найди пистолет.　

Дюк снова принялся возиться с проектором.　

— Ну, это просто ловкость рук. Фильм это покажет.　

— Дюк, оставь проектор в покое. Сядь. Я сам все сделаю, когда ты уйдешь.　

— Нет, Джубал. Я не хочу, чтобы вы трогали его. После вас в нем всегда оказывается что-нибудь сломано.　

— Сядь, я сказал.　

— Но…　

— Дюк, я могу быть большим мерзавцем, если возникает такая необходимость. Я не принимаю услуг человека, который уволился.　

— Дьявольщина, я же не уволился! На вас вдруг нашло и вы выгнали меня безо всякой причины!　

— Сядь, Дюк — негромко повторил Харшоу — И позволь мне спасти твою жизнь или покинь этот дом как можно быстрее. Даже не укладывай вещи. Ты можешь не прожить так долго.　

— Что вы этим хотите сказать?　

— Только то, что сказал. Дюк, это безразлично, уволился ты пли уволен. Ты лишился работы в то самое мгновение, когда объявил, что не будешь есть за моим столом. Тем не менее, я нахожу дурным вкусом позволить убить тебя в моем доме. Поэтому сядь и я сделаю все возможное, чтобы избежать этого.　

Дюк с ошарашенным видом опустился в кресло, Харшоу продолжал:　

— Вы с Майком братья по воде?　

— Что? Конечно, нет! Я слышал эту болтовню. Если спросят мое мнение, то это чепуха.

— Это не чепуха и никто не собирается тебя спрашивать. Ты недостаточно разбираешься в подобных вещах, чтобы иметь собственное мнение — Харшоу задумался — Дюк, я не хочу увольнять тебя. Но ради твоей безопасности я должен убрать тебя отсюда. А потом посмотреть, кто еще не брат Майка по воде и проследить, чтобы он стал им… или избавил меня от своего присутствия — Джубал пожевал губу — Может быть, будет достаточно получить от Майка обещание не причинять никому вреда без моего приказа. Хм… Нет, слишком много кругом дурачатся, а Майк склонен неправильно интерпретировать происходящее. Скажем, ты или Лэрри — поскольку тебя здесь не будет — схватил Джил и бултыхнул ее в бассейн. Лэрри может сдуть туда же, куда отправился пистолет, раньше, чем я смогу объяснить Майку, что Джил не грозит опасность. Лэрри имеет полное право прожить свою жизнь, не опасаясь, что она укоротиться из-за моей беззаботности. Дюк, я считаю, что каждый вправе искать на свою голову приключений, но нельзя же давать ребенку палочку динамита.　

Дюк медленно проговорил:　

— Босс, по-моему, у кого-то соскочила шестеренка. Майк никому не причинит зла… Черт! Все эти разговоры о людоедстве выводят меня из себя, но не нужно понимать меня неправильно. Он дикарь, он не знает ничего лучшего. Но он кроток, словно ягненок. Он никогда никому не причинит зла.　

— Ты так думаешь?　

— Я уверен.　

— Так. В твоей комнате есть ружья. Я говорю, что он очень опасен. Открывается охота на Марсиан. Возьми ружье, иди к бассейну и убей его. Не беспокойся о законе. Я гарантирую, что ты не предстанешь перед судом. Давай, убей его!　

— Джубал… Вы ведь это не серьезно?　

— Нет. Конечно, нет. Потому что ты не сможешь. Если ты попытаешься, твое ружье отправится туда же, куда попал мой пистолет. А если ты погонишься за Майком, то и сам отправишься туда. Дюк, ты просто не знаешь, с кем имеешь дело! Майк не «кроток, словно ягненок» и не дикарь. Боюсь, что дикари — это мы… Ты когда-нибудь ловил змей?　

— Э… Нет.　

— А я — да, когда был мальчишкой. Однажды я поймал коралловую змею. Видел когда-нибудь?　

— Я не перевариваю змей.　

— Опять предрассудок. В большинстве своем змеи безобидны, полезны и красивы. Коралловая змея просто прекрасна — тут и красный, и черный, и желтый — спокойна и быстро привыкает к человеку. Я думал, эта тоже привяжется ко мне. Я знал, как обращаться со змеями, чтобы не спугнуть и не дать возможность укусить. Укус даже не ядовитой змеи довольно болезнен. Эта была моим трофеем. Я собирался показывать ее людям, держа за затылок и позволяя обвиваться вокруг запястья… Мне посчастливилось показать свою коллекцию серпентологу из зоопарка Тампы. Эту змейку я показал первой. С ним едва не сделалась истерика. Это была королевская коралловая змея, самая ядовитая в Северной Америке. Дюк, ты понял, к чему я клоню?　

— Что ловить змей опасно? Я всегда это говорил.

— Святой Петр! Я имел дело с гремучими и мокасиновыми змеями. В любом случае ядовитые змеи опасны не более, чем заряженное ружье. Только нужно уметь с ними обращаться. Опасной эту змею делало только то, что я не знал, чего от нее ожидать. Если бы я по своему невежеству совершил опрометчивый поступок, она убила бы меня так же беззлобно и ненароком, как царапающий котенок причиняет боль. То же самое я пытаюсь тебе вдолбить и насчет Майка. Он кажется обыкновенным парнем, несколько недоразвитым физически, неуклюжим, глубоко невежественным, но смышленым и настойчивым в учении. Однако, как и моя змея, Майк нечто большее, чем кажется. Если ты вызовешь недоверие Майка, он может оказаться более опасным, чем та королевская коралловая змея. Особенно, если он решит, что ты способен причинить зло одному из его братьев по воде — Джил или мне.　

Харшоу покачал головой.　

— Дюк, если бы ты, дав волю эмоциям, закатил мне пощечину, а Майк стоял бы вон там в коридоре, ты был бы мертв раньше, чем понял бы это — слишком быстро, чтобы я смог вмешаться. Майк бы очень жалел об «утере еды», то есть твоей жирной туши. Но он не чувствовал бы себя виноватым из-за того, что убил тебя. Это было бы навязанной ему необходимостью… не имеющей большой важности даже для тебя. Видишь ли, Майк уверен, что твоя душа бессмертна.　

— Что? Дьявольщина, я тоже в этом уверен! Но…　

— Так ли? — холодно спросил Джубал — Сомневаюсь.　

— Нечего сомневаться! Да, я не слишком часто хожу в церковь, но я получил хорошее воспитание. Я верую.　

— Хорошо. Хотя я никогда не понимал, как это Бог может ждать от своих творений, что они изберут истинную веру… Меня потрясает этот хилый метод управления Вселенной. Впрочем, раз ты веруешь в бессмертие, не стоит беспокоиться из-за того, что твои предрассудки приведут тебя к скорой кончине. Ты предпочитаешь кремацию или нормальные похороны?　

— Ради всего святого, Джубал, перестаньте выматывать мне душу!　

— Ну уж нет. Я не могу гарантировать твоей безопасности, раз ты настаиваешь, что королевская коралловая змея на самом деле безвредная коралловая змейка. Каждая твоя промашка может оказаться последней. Но я обещаю, что не позволю Майку съесть тебя.　

У Дюка отвисла челюсть. Потом он ответил — яростно, нецензурно и непоследовательно. Харшоу выслушал и брюзгливо проворчал:　

— Хорошо, сбавь обороты. Устраивай свои отношения с Майком как хочешь — он нагнулся к проектору — Я хочу посмотреть, что получилось… Проклятье! — выругался он через несколько секунд — Эти железки приводят меня в бешенство!　

— Вы стараетесь взять силой. Дайте-ка — Дюк закончил приготовления, так безуспешно начатые Харшоу и вставил кассету. Вопрос о том, работает или нет он у Джубала, больше не поднимался.　

Проектор представлял собой бак высотой со стол, снабженный адаптером. Он предназначался для просмотра полнометражных озвученных фильмов, снятых на четырех миллиметровую пленку. Вскоре, они уже наблюдали за событиями, приведшими к исчезновению пустой коробки из под бренди.　

Джубал увидел, как коробка летит прямо ему в голову и на полпути бесследно исчезает.　

— Анне было бы приятно узнать, что камеры на ее стороне. Дюк, давай прокрутим еще разок, помедленнее.　

— Хорошо — Дюк перемотал пленку назад — Десять к одному — объявил он.　

Картина была той же, однако замедленный звук был ни к чему. Дюк убрал его. Коробка выплыла из пальцев Джил в сторону Джубала и исчезла. Но при замедленном просмотре можно было увидеть, как она сжимается, становясь все меньше и меньше, потом пропадает совсем.　

— Дюк, можно пустить еще медленнее?　

— Секундочку. Что-то тут неладное со стереоэффектом.　

— Что там такое?　

— Будь я проклят, если знаю! На обычной скорости все нормально. А когда я замедляю, эффект глубины работает в обратную сторону. Эта коробка удаляется от нас и очень быстро, но при этом всегда видится ближе стены. Наложение, конечно. Но я ставил сюда чистую кассету.　

— Не переживай, Дюк. Поставь кассету с другой камеры.

— Э… Понимаю. Это даст нам поворот на девяносто градусов и мы увидим то, что было на самом деле, даже если в первую камеру я поставил отснятую кассету — Дюк переменил пленку.　

— Начало я пропущу. Ставлю сразу конец, так?　

— Давай.　

Картина была той же, за исключением угла съемки. Когда Джил схватила коробку, Дюк замедлил показ и они снова увидели исчезновение.　

Дюк выругался.　

— Во второй тоже какая-то поломка!　

— Так ли?　

— Тут должно было быть видно, что коробка летит в сторону. Вместо этого она опять полетела от нас. Вы же видели!　

— Да — согласился Джубал — Я видел.　

— Но этого не может быть! С двух-то сторон!　

— Что значит «не может быть»? Это было — Харшоу помолчал и добавил — Если бы мы поставили вместо камер доплеровский радар, хотел бы я знать, чтобы он показал?　

— Откуда мне знать? Надо посмотреть, что там с камерами.　

— Не беспокойся за них.　

— Но…　

— С камерами все в порядке. Что находится в девяноста градусах от всего на свете?　

— Я не силен в загадках.　

— Это не загадка. Я мог бы тебя отослать к мистеру из Флатландии^[12], но лучше отвечу сам. Что перпендикулярно всему на свете? Ответ: Два трупа, один пистолет и пустая коробка.　

— Что за чепуха, Босс?　

— Никогда в жизни я не говорил более серьезно. Постарайся поверить фактам вместо того, чтобы настаивать на том, будто камеры могут ошибиться, только потому, что они зафиксировали исто, что ты ожидал. Давай посмотрим остальные ленты. Они не прибавили ничего нового к тому, что Харшоу уже знал. Пепельница, парящая у потолка, вышла из кадра, но ее неторопливый спуск был запечатлен. Изображение пистолета в стереовизоре было мелким, но, насколько можно было различить, он сжался, словно пропадая вдали, оставаясь при этом на месте. Поскольку Харшоу крепко сжимал его рукоятку в момент исчезновения, он был удовлетворен. Если только здесь подходит слово «удовлетворен».　

— Дюк, я хочу иметь со всего этого копии.　

Дюк колебался.　

— Я все еще работаю здесь?

— Что? Дьявольщина! Ты не можешь есть на кухне — это скучно. Постарайся забыть свои предрассудки и выслушай меня.　

— Слушаю.　

— Когда Майк просил о привилегии съесть мои старые жилистые останки, он оказывал мне величайшую по его представлению честь — согласно единственным известным ему законам, которые он, так сказать «впитал с молоком матери». Он сказал мне изысканный комплимент и попросил о милости. Плюнь на то, что говорят в Канзасе. Майк пользуется мерками, к которым его приучили на Марсе.　

— Я буду пользоваться канзасскими мерками.　

— Что ж — согласился Джубал — Я тоже. Однако свободного выбора не существует ни для тебя, ни для меня, ни для Майка. Разрушить то, к чему приучили в детстве, почти невозможно. Дюк, можно ли вбить в твою голову, что если бы ты воспитывался на Марсе, то занимал бы точно такую же позицию по отношению к тому, чтобы есть человечину или быть съеденным самому, как и Майк?　

Дюк покачал головой.　

— Меня на это не купишь, Джубал. Конечно, Майку просто не повезло, что он рос в нецивилизованном обществе. Но это же другое, это инстинкт.　

— Инстинкт? Дерьмо!　

— Да, инстинкт. Я вовсе не «впитывал с молоком матери», что нельзя быть людоедом. Черт, я всегда знал, что это грех! Отвратительный грех! Одна эта мысль выворачивает желудок. Это врожденный инстинкт.　

Джубал тяжело вздохнул.　

— Дюк, как ты мог столько узнать о механике и никогда не интересоваться, как устроен ты сам? Твоя мать никогда не говорила: «Не нужно кушать своих друзей, сынок, это нехорошо», потому что ты впитывал это вместе с нашей культурой, как и я. Анекдоты о людоедах и миссионерах, карикатуры, сказки, рассказы ужасов… несть им числа. Сынок, это не может быть инстинктом. Исторически каннибализм — наиболее распространенный обычай любой ветви человеческой расы. Моих предков, твоих предков — кого угодно.　

— Ваших предков, может быть.　

— Хм. Дюк, не говорил ли ты, что в твоих жилах течет индейская кровь?　

— Что? Да, восьмая часть. И что из этого?　

— Тогда, раз мы оба имеем в своем генеалогическом древе людоедов, есть вероятность, что твои располагаются на много поколений ближе, поскольку…　

— Старый вы лысый…　

— Замолкни! Ритуальный каннибализм был обычен среди коренных культур Америки, с этим следует считаться. Помимо этого, как жители Северной Америки, мы обладаем более чем равными шансами иметь в своих жилах еще и примесь крови негров из Конго, даже не зная этого… Но даже, если бы мы были чистопороднейшими европейцами (а это глупо — незаконнорожденных детей в Европе всегда было хоть пруд пруди), даже и тогда эти предки без особого труда рассказали бы нам, от каких людоедов мы произошли, потому что любая ветвь человеческой расы прошла через каннибализм. Дюк, говорить о бытии, идущим вразрез с инстинктом, глупо, тем более, что ему следует сотни миллионов.　

— Но… Хорошо, впредь мне наука, как спорить с вами — вы ставите все с ног на голову… Предположим, мы произошли от дикарей, которые не знали ничего лучшего… Что с того? Мы теперь Цивилизованны. По крайней мере.　

Джубал осклабился.　

— Намекаешь, что я — нет. Сынок, помимо моего условного рефлекса на хороший прожаренный кусок ну, скажем, твоей ноги, помимо этого привитого суеверия, я уважаю наше табу на людоедство как превосходную идею… по причине нашей нецивилизованности.　

— Что?　

— Если бы мы не имели табу настолько сильного, что ты принимаешь его за инстинкт, я мог бы привести довольно длинный перечень тех, к кому бы я не рискнул повернуться спиной, особенно при теперешних-то ценах на говядину. А?　

Дюк через силу усмехнулся.　

— Не хотел бы я дать такого шанса моей бывшей теще.　

— Кстати, а что ты скажешь о нашем очаровательном соседе с юга, который так небрежен к жизни принадлежащей другим животным во время охотничьего сезона? Держу пари, нам с тобой не хотелось бы оказаться в его холодильнике! Но Майку я доверяю, потому что Майк цивилизован.　

— Что?　

— Майк полностью цивилизован в марсианском стиле. Дюк, я говорил с Майком достаточно много, чтобы понять, что марсиане отнюдь не ведут себя подобно паукам в банке. Они съедают своих умерших вместо того, чтобы хоронить их, сжигать или оставлять на съедение хищникам. Этот обычай официальный и глубоко религиозный. Марсианина никогда не режут, словно теленка, вопреки его воли. Похоже на то, что убийство вообще немарсианское понятие. Марсианин умирает, когда решит, что пришла пора, обсудив это с друзьями и получив согласие его предков на присоединение к ним. Решив умереть, он так и делает, столь же легко, как ты закрываешь глаза. Не от насилия, не от болезней, даже не от чрезмерной дозы снотворного. Вот он жив, а в следующее мгновение он уже дух. Тогда его друзья съедают то, что уже больше ни на что не годно, «грок его», как выразился бы Майк, вознося ему хвалу и не забывая о горчице. Дух присутствует на этом пиршестве. Это вознесение или обряд конфирмации, после которого дух достигает статуса «Старейшего» — престарелого государственного деятеля, как я понимаю.　

Дюк скорчил гримасу.　

— Боже, что за суеверная чепуха!　

— Для Майка это торжественная — и радостная религиозная церемония,　

Дюк фыркнул:　

— Джубал, вы же сами не верите в этих духов. Это просто людоедство, объединенное с мерзкими суевериями.　

— Что ж, частично ты прав. Я нахожу, что этих Старших довольно трудно переварить, хотя Майк говорит о них так же, как о прошлом вторнике. Что же до остального, Дюк, к какой церкви ты принадлежишь?　

Дюк ответил и Джубал продолжал:　

— Так я и думал. В Канзасе все ходят либо в эту, либо в другую, настолько похожую ни нее, что нужно глядеть на эмблему, чтобы заметить разницу, Скажи мне, что ты испытываешь, когда принимаешь участие в символическом каннибализме, который играет такую важную роль в обрядах твоей церкви?　

Дюк вытаращил глаза,　

— Что, вы, черт возьми, имеете в виду?　

Джубал важно и со значением подмигнул ему.　

— Хороший ли ты прихожанин? Или ты просто посещал воскресную школу?　

— Всегда был хорошим, да и сейчас, конечно… Хотя и не так часто, но посещаю церковь регулярно.　

— Я подумал, что тебя, возможно, решили не допускать к службе, Что ж, тогда ты знаешь, о чем я говорю — Джубал поднялся — Я не собираюсь обсуждать различия между двумя формами каннибализма. Я не могу больше тратить время на то, чтобы выбить из тебя эти предрассудки, Ты уходишь? Или ты хочешь остаться? Остаться и есть с нами, людоедами? Дюк подумал.　

— Пожалуй, останусь.

— Тогда я умываю руки. Ты видел фильмы. Я не буду толочь воду в ступе, объясняя тебе, что этот человеко-марсианин может быть опасен.　

Дюк кивнул.　

— Я не так глуп, как вы думаете, Джубал. Но я не позволю Майку выжить меня отсюда — Он помолчал — Вы сказали, что Майк опасен. Что ж, я не собираюсь дразнить его… Мне всегда очень нравились малые дозы наркотика.　

— Хм… Черт, ты все еще недооцениваешь его, Дюк. Если ты испытываешь к нему дружеские чувства, то лучшее, что ты можешь сделать, это предложить ему стакан воды. Стать его братом по воде.　

— Я… Я подумаю.　

— Но, Дюк, все должно быть без обмана. Если Майк примет твое предложение, он будет совершенно серьезен. Он будет полностью доверять тебе, поэтому не делай этого, если не желаешь доверять ему и всегда стоять за него, как бы круто все не повернулось. Либо так, либо никак.　

— Я понимаю. Поэтому и сказал, что подумаю.　

— Хорошо. Только не загружай свой мозг надолго. Я с минуты на минуту ожидаю плохих вестей.　

14

В Лапуте, если верить Лемюэлю Гулливеру, ни одна мало-мальски важная персона не могла ни говорить, ни слушать без помощи «клайменоле» или хлопальщика. Обязанностью этого слуги было похлопывать по губам или по ушам своего хозяина надутым бычьим пузырем всякий раз, когда, по мнению слуги, его хозяину следовало говорить или слушать. Без содействия хлопальщика было невозможно разговаривать ни с одним лапутянином из правящего класса.　

На Марсе такая система была неизвестна. Старшим хлопальщики нужны были меньше, чем змее ботинки. Достигшие слияния Марсиане могли прибегать к услугам хлопальщиков, но не прибегали — эта идея была чужда их образу жизни.　

Марсианин, нуждающийся в нескольких минутах или годах размышлений, имел на них полное право. Если друг желал поговорить с ним, друг должен был ждать. Имея в запасе вечность, не было совершенно никакого резона торопиться. «Торопиться» — такого понятия на Марсе вообще не существовало. Скорость, быстрота, одновременность, ускорение и другие абстрактные частности вечности были частью Марсианской математики, но не Марсианских эмоций.　

И наоборот, неудержимо мчащийся поток человеческого бытия порождался неострой нехваткой времени, а неистовым зудом человеческой двуполости.　

На планете Земля система хлопальщиков развивалась медленно. Было время, когда каждый земной властитель вершил публичный суд и любой простолюдин мог предстать перед ним без посредника. Следы этого обычая можно обнаружить даже после того, как короли стали редкостью. Англичанин мог войти в спальню своей королевы (хотя никогда этого не делал, а наиболее сообразительные городские деятели оставляли двери открытыми для всех посетителей чуть ли не до конца двадцатого столетия. Остатки этого принципа просматриваются в первой и девятой поправках к конституции Соединенных Штатов, потесненной впоследствии Кодексом Мировой Федерации.　

Ко времени возвращения «Победителя» с Марса принцип доступности властителя был фактически мертв независимо от номинальной формы правления и значимость того или иного человека, провозглашаемая адвокатами хлопальщиков, отрезала его от черни. Эти люди были известны под именами исполняющих поручения, личных секретарей, секретарей личных секретарей, секретарей по связям с прессой, секретарей в приемной, встречающих и тому подобное, но все они были «хлопальщиками», поскольку каждый мог наложить вето на общение хозяина с внешним миром.　

Эти тенета, опутавшие высших чиновников, привели к появлению лиц, не занимавших высокой должности, но имеющих возможность хлопать Большого Человека без посредства официального хлопальщика, пользуясь каким-то общественным событием, черным входом или не включенным в справочники телефоном. Эти именовались так: «партнеры по гольфу», «кухонный кабинет», «лоббисты» и так далее. Они плели свои сети, пока достичь их не становилось так же трудно, как и самого Большого Человека и неофициальные лица помельче вылезали на свет и Образовывали вокруг них новые кольца хлопальщиков. Вокруг наиважнейшей персоны неофициальных лиц толпилось не меньше, чем официальных вокруг просто важной.　

Доктор Джубал Харшоу, шут-профессионал, ниспровергатель-любитель и тунеядец по призванию к спешке относился почти по-марсиански. Зная, что отпущенное ему судьбой время более чем коротко, он намеревался прожить каждый драгоценный миг словно вечность — без страха, без надежды и как подобает сибариту. Для подобного конца ему требовалось нечто большее, нежели бочка Диогена, но меньше, чем дворец удовольствий Кубла-Хана. Его скромные владения включали в себя несколько акров, защищенных от непрошеных гостей электрофицированной изгородью и дом из четырнадцати комнат со всякими новомодными устройствами, включая сменных секретарш. Содержа свое гнездо, он старался прилагать к этому по возможности меньше усилий и получать как можно больше выгод, ибо быть богатым легче, чем бедным. Харшоу желал жить в праздной роскоши и делать лишь то, что его занимало.　

Он страшно обиделся, когда обстоятельства взвалили на него тяжкую ношу спешки и больше не позволяли наслаждаться самим собой.　

В это утро ему необходимо было переговорить с Главой Планеты. Он знал, что система хлопальщиков делала такой контакт более чем невозможным. Харшоу претила мысль окружать себя хлопальщиками, подобающими его положению. Он сам отвечал на звонки, если оказывался поблизости от телефона, поскольку телефон обладал тем преимуществом, что Харшоу мог быть грубым с незнакомцем, рискнувшим нарушить его покой без причины — причины в понимании Харшоу. Он знал, что не найдет таких условий в Президентском Дворце. Мистер Генеральный Секретарь не ответит на его звонок, Но Харшоу имел многолетнюю практику изучения человеческих обычаев. Он с радостью окунулся в это дело сразу же после завтрака.　

Его имя медленно прокладывало ему дорогу, раздвигая хлопальщиков. К счастью, он представлял из себя Очень Важную Персону (ОВП) такого калибра, что его не смели не выслушать. Его отсылали от секретаря к секретарю, пока он не застрял на вежливом молодом человеке, желавшем, казалось, бесконечно внимать Харшоу, что бы тот ни говорил, но не желавшем соединять его с почтенным мистером Дугласом.　

Харшоу знал, что он добился бы некоторой активности, если бы объявил, что прячет у себя Человека с Марса, но не думал, что результат устроил бы его. Он подсчитал, что упоминание о Смите уничтожит всякую возможность добраться до Дугласа и при этом вызовет реакцию его окружения. Имея на кону жизнь Кэкстона, Харшоу не мог допустить осечки из-за отсутствия полномочий у секретарей или своей излишней амбиции.　

Однако, этот вежливый вышибала вывел его из себя. В конце концов он взорвался,　

— Молодой человек, если вы не имеете полномочий, дайте мне поговорить с тем, кто их имеет! Соедините меня с мистером Берквистом!　

Улыбка с лица юного лизоблюда мгновенно исчезла и Джубал радостно подумал, что его наконец-то проняло. Он принялся развивать успех.　

— Ну? Не сидите! Вызовите Гила по внутреннему телефону и скажите, что заставляете ждать Джубала Харшоу!　

Молодой человек деревянным голосом ответил:　

— Мистера Берквиста здесь нет.　

— Меня не волнует, где он есть. Вызовите его! Если не знаете мистера Берквиста, спросите своего босса. Мистер Гилберт Берквист, личный помощник мистера Дугласа. Если вы работаете во Дворце, вы встречали мистера Берквиста — пятьдесят пять, шесть футов, его восемьдесят фунтов, песочные волосы, редеющие на макушке, много улыбается и имеет превосходные зубы. Если не смеете тревожить его, предоставьте это своему боссу. Перестаньте грызть ногти и пошевеливайтесь!　

Молодой человек сказал:　

— Пожалуйста, успокойтесь. Я узнаю.　

— Вызовите Гила.　

Изображение сменилось абстрактным рисунком. Голос произнес:　

— Пожалуйста, подождите окончания разговора. Задержка не будет включена в ваш счет. Пожалуйста, сядьте посвободней…　

Зазвучала мягкая музыка. Джубал опустился в кресло и оглянулся по сторонам. Анна читала, расположившись вне поля зрения видеомонитора. С другой стороны, тоже вне зоны видимости, Человек с Марса смотрел стереовизор, воткнув в уши слуховой аппарат.　

В голове у Джубала пронеслось, что этот непотребный трепливый ящик давно бы следовало отнести обратно в подвал.　

— Что там такое, сынок? — спросил он, поворачивая верньер звука на панели.　

Майк отозвался:　

— Я не знаю, Джубал.

Ворвавшийся звук подтвердил то, чего опасался Джубал. Смит слушал службу фостеритов. Шеферд читал церковные наставления:

«…юниоров дух-в-действии продемонстрирует свое мастерство, поэтому приходите пораньше поглядеть, как полетит пух! Наш тренер, брат Хорнсби, просил меня передать вам, ребята, чтобы вы пользовались только нашими перчатками и битами и не слушали всяких грешников. Маленький Херувим всегда окажется под рукой со своим чемоданчиком первой помощи, если вы слишком переусердствуете» — Шеферд сделал паузу и широко улыбнулся: «А теперь приятные новости, дети мои! Послание ангела Рамзая брату Артуру Ренвику и его доброй жене Дороти. Молитвы ваши услышаны и в четверг на рассвете вы взойдете на небеса! Встань, Арт! Встань, Доти! Поклонитесь!»　

Камера откатилась, показывая паству и крупным планом — брата и сестру Ренвик. Гром аплодисментов и выкрики: «Аллилуйя!» Брата Ренвика поздравляли, встряхивая руку, а его жена тем временем краснела, улыбаясь и прикладывая платочек к глазам. Камера снова накатилась на Шеферда, поднявшего руку в жесте, призывающим к молчанию. Он быстро продолжал: «Банкет по поводу Счастливого Отбытия начнется в полночь и двери на время будут заперты, поэтому приходите пораньше и давайте устроим самое счастливое празднество из всех, какие вы видели! Мы все гордимся Артом и Доти. Кремация состоится через тридцать минут после восхода, а потом последует завтрак для тех, кто рано начинает работу». Шеферд неожиданно посерьезнел и камера стала наплывать на него, пока его голова не заполнила весь экран.　

После нашего последнего Счастливого Отбытия пономарь обнаружил пустую пинтовую бутылку в одной из комнат Счастья — брэнди, выгнанное грешниками. Что сделано, то сделано. Оступившийся брат признался и заплатил, что положено — семи кратную стоимость, отказавшись даже от обычной скидки. Я уверен, больше он не оступится. Но давайте поразмыслим, дети мои, стоит ли рисковать вечным блаженством, дабы выгадать несколько пенни на статье о всемирной торговле? Всегда ищите лишь вот это, дающее счастье, запечатанное священной печатью, с улыбающимся лицом епископа Дигби на этикетке. Не позволяйте грешнику подсовывать вам «почти совсем хорошее! Наши спонсоры поддерживают нас. Они жаждут вашей поддержки! Брат Арт, мне жаль, что я вынужден обсуждать такой предмет…　

— Хорошо, Шеферд! Поливай дальше!　

… в этот счастливый день. Но мы никогда не должны забывать, что…　

Джубал выключил звук.　

— Майк, это совсем не то, что тебе нужно.　

— Не то?　

— Э… мальчику все-таки нужно больше знать о таких вещах… Хорошо, слушай дальше. Но попозже мы с тобой поговорим.　

— Да, Джубал.　

Харшоу собрался дать еще один совет, чтобы Майк по своему обыкновению опять не понял все слишком буквально. Но музыка стала стихать и на экране вновь замелькало изображение — человек лет сорока, которого Джубал сразу же про себя окрестил копом.　

Харшоу сразу же ринулся в атаку.　

— Вы не Гил Берквист!　

— Что у вас за дело к Гилберту Берквисту?　

Джубал с терпеливым спокойствием ответил:　

— Я хочу поговорить с ним. Слушайте, хороший мой, вы государственный служащий по приему посетителей.　

Человек поколебался.　

— Да… Вы должны…　

— Я ничего не должен! Я гражданин Федерации и мои налоги помогают платить вам жалование. Я все утро пытаюсь добиться одного единственного видеоразговора, а меня отсылают от одного тупицы с куриными мозгами к другому и каждый, между прочим, кормится из общественного корыта. И вот теперь вы! Назовите мне свое имя, должность и номер. Потом я буду говорить с мистером Берквистом.　

— Вы не ответили на мой вопрос.　

— Давайте, давайте. Я и не должен. Я частное лицо, вы — нет. О том, о чем я вас прошу, может просить любой гражданин любого государственного служащего: О’Келли против штата Калифорния, 1972. Я требую, чтобы вы назвали себя — имя, должность, номер.　

Человек сказал тоном, лишенным всякого выражения:　

— Вы доктор Джубал Харшоу. Вы звоните из…　

— И это заняло у вас столько времени? Глупо, мой адрес можно узнать в любой библиотеке, на почте или в телефонном справочнике. И каждый знает, кто я такой… Каждый, кто умеет читать. Вы, кстати, умеете?　

— Доктор Харшоу, я полицейский офицер и я прошу вашего содействия. По какой причине вы…　

— Фу, сэр! Я юрист! Гражданин должен оказывать содействие полиции лишь в определенных условиях. Например, во время погони, но и в этом случае полицейского офицера все равно могут попросить предъявить удостоверение. Вы за кем-нибудь гонитесь, сэр? Вы сейчас вылезете из экрана, чтобы не терять ни минуты? Второе: гражданина могут попросить оказать содействие в разумных и ограниченных законом пределах в случае полицейского расследования — Это именно расследование.　

— Расследование чего, сэр? До того, как требовать моего содействия, вы должны назвать себя, объявить свою цель и, если я потребую, то назвать шифр и показать, что «резонная необходимость» действительно существует. Вы ничего этого не сделали. Я желаю говорить с мистером Берквистом.

На скулах человека заходили желваки, но он сдержался и ответил:　

— Я капитан Генрих из Федерального Бюро Специальной Службы. Тот факт, что вы попали на меня, звоня в Правительственный Дворец, подтверждает, что я тот, за кого себя выдаю. Тем не менее… — он вытащил книжечку, раскрыл ее и приблизил к самому объективу передатчика. Харшоу взглянул на удостоверение.　

— Очень хорошо, капитан — буркнул он — Теперь-то вы объясните, почему не даете поговорить с Берквистом?　

— Мистера Берквиста сейчас нет.　

— Так что же вы сразу не сказали? Соедините меня с кем-нибудь другим такого же ранга. Я имею в виду тех людей, которые работают с Генеральным Секретарем непосредственно, как Гил. Я не желаю, чтобы меня надули, сведя с кем-нибудь из младших помощников, не имеющих полномочий даже на то, чтобы высморкаться. Если Гила нет, бога ради, соедините меня с кем-нибудь того же ранга!　

— Вы пытаетесь позвонить Генеральному Секретарю?　

— Точно.　

— Очень хорошо. Вы можете объяснить, что у вас за дело к Генеральному Секретарю?　

— Могу и не объяснять, Являетесь ли вы доверенным лицом Генерального Секретаря? Посвящены ли вы в его тайны?　

— Это не играет роли.　

— Это-то как раз и играет. Как полицейский офицер вы знаете это не хуже меня. Я объясню человеку, о котором мне будет известно, что он может прояснить одно деликатное дело и пользуется доверием мистера Дугласа настолько, что можно быть уверенным — Генеральный Секретарь выслушает меня… А мистера Берквиста нельзя разыскать?　

— Нет.　

— Тогда должен быть кто-то еще такого же ранга.　

— Если это такая тайна, вы не стали бы говорить по телефону,　

— Капитан! По-моему, попытки записать мой разговор должно быть достаточно, чтобы понять — мой видео снабжен устройством, гарантирующим безопасность переговоров.

Офицер спецслужбы проигнорировал это заявление,　

— Доктор, я скажу напрямик. До тех пор, пока вы не объясните своего дела, вы никуда не попадете. Если вы позвоните снова, вы увидите меня. Позвоните его раз, звоните целый месяц. Ничего не изменится. Пока вы не пожелаете оказать нам содействие.　

Джубал расплылся в счастливой улыбке.　

— Теперь для этого нет нужды, раз у вас вырвалось — невзначай или намеренно?… То, что нам нужно было узнать прежде, чем начинать действовать… Если потребуется… Теперь я могу задержать их до вечера, но кодовое слово больше не «Берквист».　

— Что за дьявольщина?　

— Ах, мой капитан! Это не через дешифратор… Но вы знаете или должны бы знать, что я глава мозгополоскателей и нахожусь сейчас при исполнении.　

— Повторите-ка.　

— Вам не преподавали амифигорию? Да уж, чему только учат в наши дни в школах! Что ж, возвращайтесь к своему пиноклю^[13], вы мне не нужны.

Джубал выключил видео, поставил его на десятиминутное «Занято», сказал:

— Двинули, ребятки.

И вернулся к своему излюбленному месту у бассейна. Он велел Анне держать под рукой платье Свидетельницы, сказал Майку, чтобы он был пока на виду и дал Мириам распоряжение относительно видео. После этого он позволил себе расслабиться.　

Он не был недоволен. Его разведка обнаружила слабое место в стене, окружающей Генерального Секретаря и он ожидал, что его стычка с капитаном Генрихом вызоветответный звонок сверху.　

Если нет, обмен комплиментами с копом из Спецслужбы стоил кое-чего сам по себе и приятно согревал душу. Харшоу не забывал, что предстоит сделать еще некоторые шаги, чтобы развить успех, добиться победы и свести к минимуму те неприятности, которых можно ожидать от копов. Ему было ясно, что Генрих тоже предпримет определенные шаги.　

Харшоу размышлял над тем, сколько ему еще ждать. Его бомба была не совсем готова — он обещал Джил принять меры к розыску Кэкстона. А тут еще и новое дело: исчез Дюк.　

Его не было уже целый день и к лучшему это или нет, Джубал не знал. Дюк был на ужине, но не явился на завтрак. На хозяйстве Харшоу это никак не отразилось и, похоже, никто не заметил пропажи.　

Джубал посмотрел на вышку, увидел попытку Майка выполнить прыжок так же чисто, как Доркас, и признался себе, что не спрашивал все утро о Дюке намеренно. Правда заключалась в том, что он не хотел спрашивать кошку про мышку. Кошка могла и ответить.　

Что ж, был только один способ внести ясность.　

— Майк! Подойди ко мне!　

— Да, Джубал — Смит выбрался из бассейна и затрусил к нему, словно торопящийся щенок. Харшоу оглядел его, отметив, что весит он теперь фунтов на двадцать больше, чем по прибытии… И все эти фунты за счет мускулов.　

— Майк, ты не знаешь, где Дюк?　

— Нет, Джубал.　

Что ж, все в порядке: мальчик не знает, что такое ложь… Стоп, стоп! Джубал вспомнил о привычке Майка отвечать, словно компьютер, только на тот вопрос, который задан… И Майк до сих пор не смог объяснить, куда подевалась чертова коробка, когда ее не стало.　

— Майк, когда ты видел его в последний раз?　

— Я видел, как Дюк поднимался по лестнице, когда мы с Джил спускались по ней утром перед завтраком — После этого Майк горделиво добавил — Я помогал готовить.　

— И ты больше не видел Дюка?　

— Больше я не видел Дюка, Джубал. Я с гордостью поджаривал тосты.　

— Бьюсь об заклад, что ты с этим справился. Ты станешь хорошим мужем, если не разовьешь в себе осторожность.　

— О, я поджаривал их очень осторожно.　

— Джубал…　

— А? Да, Анна?　

— Дюк перекусил утром до завтрака и отправился в город. Я думала, ты знаешь.　

— Ага — Джубал помолчал, обдумывая услышанное — Я думал, он уйдет после ленча.

Он неожиданно почувствовал тяжесть в желудке. Не то, чтобы Дюк что-нибудь значил для него — конечно, нет! Вот уже много лет он не позволял себе о ком-нибудь волноваться, но теперь он был слегка встревожен. Правда, лишь слегка.　

Можно ли возбудить дело за поворот человека на девяносто градусов относительно всего на свете?　

Это не убийство, поскольку парень проделал это в целях самообороны, точнее, для необходимой обороны другого, то есть Джил. Можно апеллировать к пенсильванским законам относительно колдунов… Но интересно было бы послушать, как будет звучать обвинение.　

Поведение человека штатского бывает иной раз обманчиво… Может ли укрывательство Человека с Марса быть определено как попытка нарушения общественного порядка? Похоже, пришла пора вводить новые законы. Майк уже выбил подпорки из-под физики и медицины, хотя представителям этих наук не было пока известно о грядущем хаосе. Харшоу вспомнил о том, какой трагедией была для многих ученых теория относительности. Будучи не в состоянии переварить ее, они попытались замолчать работы Эйнштейна. Молчание оказалось фатальным — все, что эта закостеневшая старая гвардия смогла сделать, это умереть и позволить взрасти молодым умам.　

Его дед говорил о подобных же вещах в медицине, когда появилась иммунная теория: врачи сходили в могилы, называя Пастера лжецом, дураком или еще хуже, не желая верить доказательствам, говоря, ссылаясь на «здравый смысл», что такого не может быть, потому что не может быть никогда.　

Что ж, нетрудно было догадаться, что Майк способен вызвать большую сумятицу, чем Эйнштейн и Пастер вместе взятые. И это напомнило ему о…　

— Лэрри! Где Лэрри?　

— Здесь, Босс — отозвался громкоговоритель — В мастерской.　

— Кнопка тревоги у тебя с собой?

— Конечно. Ты сказал, чтобы я даже спал с ней.　

— Вылезай оттуда и отдай ее Анне. Анна, надень платье Свидетеля.　

Анна кивнула. Лэрри спросил:

— Что, уже готовиться?　

— Просто отдай ее Анне.

Джубал вдруг увидел, что Смит все еще стоит перед ним подобно статус… Статуе… Джубал порылся в памяти. «Давид» Микеланджело! Да, несмотря на руки и ноги подростка, абсолютно безмятежное лицо и взъерошенные длинные волосы.　

— Все, Майк.　

— Да, Джубал.　

Но он чего-то ждал. Харшоу спросил:　

— Что-то занимает твои мысли, сынок?　

— То, что я видел в этой чертовой грохоталке. Ты сказал: «Но попозже мы с тобой поговорим».　

— О! — Харшоу припомнил программу фостеритов и сморщился — Хорошо, но не называй эту штуку чертовой грохоталкой. Это стереовизор.　

Майк в замешательстве уставился на него.　

— Это не чертова грохоталка? Я неправильно расслышал тебя?　

— Это, конечно, чертова грохоталка. Но ты должен называть ее стереовизором.　

— Я буду называть ее стереовизором. Почему, Джубал? Я не могу грок.　

Харшоу вдохнул. Он уже пытался карабкаться на эту гору. Любой разговоре Майком рано или поздно сворачивал на человеческое поведение, не могущее быть объясненным логически и попытки сделать это были бесполезной тратой времени.　

— Я и сам не могу это грок, Майк — признался он — Но Джил хочет, чтобы ты называл эту штуку именно так.　

— Я буду, Джубал. Джил хочет этого.　

— Теперь рассказывай, что ты услышал и что грок из этого.　

Майк помнил каждое слово и каждое действие, включая рекламу. Поскольку он почти закончил энциклопедию, он прочел статьи «Религия», «Христианство», «Ислам», «Иудаизм», «Конфуцианство», «Индуизм», «Буддизм» и родственные им. Ничего этого он не грок.　

Джубал узнал: а) Майк не знал, что фостериты отправляли религиозную службу, б) Майк помнил все, что читал о религиях, но оставил это для будущей медитации, ничего не поняв, в) Майк имел довольно путаные понятия о том, что такое религия, хотя процитировал девять словарных определений, г) Марсианский язык не содержит ни одного слова, которое Майк мог бы хотя бы соотнести с одним из этих определений, д) обычай, который Джубал описал Дюку как религиозную церемонию, таковым не являлся: для Майка это было делом обычным, как посещение универмага для Джубала, с) в Марсианском языке оказалось невозможным разделить такие понятия, как «религия», «философия» и «наука» и, поскольку Майк думал по-марсиански, то он становился в тупик. Все, что касалось этих предметов, всегда исходило от Старейших. Ни о сомнениях, ни об экспериментальных проверках он никогда не слышал (в Марсианском просто не было подобных слов). Ответы на все вопросы исходили от Старейших, которые были всеведущи и не ведали ошибок, касалось ли дело погоды на завтра или же космической теологии. Майк видел как-то прогноз погоды и полагал, что это было послание земных Старейших тем, кто еще не разделился. То же самое он полагал относительно авторов Британской Энциклопедии.　

Но теперь (и Джубалу это было словно острый нож) Майк грок службу фостеритов как провозглашение намеренного разделения двух людей с целью присоединения к здешним Старейшим, и Майк был страшно возбужден. Он грок все правильно? Майк знал, что его английский несовершенен — он делал ошибки из-за невежества, «Будучи всего лишь яйцом». Но он грок это правильно? Он ждал встречи с земными Старейшими, у него накопилось множество вопросов. Не тот ли это счастливый случай? Или он должен просить о новых уроках, чтобы быть более подготовленным?　

Джубала спас гонг. Появилась Доркас, неся сандвичи и кофе. Джубал ел молча, что соответствовало понятиям Смита, воспитательница которого учила, что еда — время для того, чтобы собраться с мыслями. Джубал тянул время, размышляя и кляня себя за то, что позволил Майку смотреть стерео. Мальчик должен перерасти религии. Но, проклятье, было бы лучше дождаться, пока Майк не приспособится к бестолковости человеческого поведения!　

… И только не фостериты должны быть в качестве первого примера!　

Будучи истинным агностиком, Харшоу равно поносил все религии — от анимизма бушменов до наиболее интеллектуальных верований. Но некоторые он не любил больше остальных и Церковь Нового Откровения всегда заставляла его оскаливаться. Рассчитанные на простаков призывы фостеритов к вознесению прямиком на небо, их высокомерная нетерпимость к другим верованиям, азарт торгашей и футбольных болельщиков на службах — это его угнетало. Если люди должны ходить в церковь, то почему бы не делать это пристойно, как католики, последователи христианской науки или квакеры?　

Если Бог существовал (в этом вопросе Джубал сохранял нейтралитет) и если он хотел поклонения (утверждение, которое Джубал находил неправдоподобным, но тем не менее возможным в свете его собственного невежества), то казалось ужасно маловероятным, чтобы Бог, способный создавать галактики, польстился на мишурную чепуху, предлагаемую фостеритами в качестве «подношений».　

Но в глубине души Харшоу признавал, что фостериты могут обладать Правдой, совершенной Правдой, ничем, кроме Правды. Вселенная — глупейшее место… Но наименее приемлемым ее объяснением было объяснение с помощью случайностей, причудливое предположение, будто «так получилось», что абстрактное нечто стало атомами, «так получилось», что возникли какие-то законы, «так получилось», что атомы объединились в соответствии с этим законом в конфигурации, которые «так получилось», оказались наделенными самосознанием и «так получилось», что две из них стали Человеком с Марса и старым лысым лентяем, внутри которого скрывался Джубал.　

Нет, он не мог принять эти разглагольствования о «так получилось», популярные среди людей, именующих себя учеными. Случайность не является достаточным объяснением Вселенной. Случайность недостаточна даже для того, чтобы объяснить случайность. Норка оказалась пустой.　

И что теперь? «Последние теории» не заслуживали большого уважения. Бритва Оккама не смогла рассечь главную проблему — Природу Божественного Разума (можешь назвать ее и так, старый негодяй. Это англосаксонская односложность, так и не изгнанная четырьмя посланиями и какой это хороший ярлык для всего, чего не понимаешь).　

Существует ли какой-нибудь базис для определения предпочтительности той или иной теории? Когда ты чего-то не понимаешь — нет! Джубал признавал, что долгая жизнь оставила его не понимающим основных проблем Вселенной.　

Фостериты могли оказаться правы.　

Однако, яростно напомнил он себе, оставались две вещи: Его вкус и гордость. Если фостериты владели монополией на Правду, если небеса были открыты лишь для фостеритов, то он, Джубал Харшоу, джентльмен, предпочитал вечное проклятие, обещанное грешникам, отвергающим Новое Откровение. Он не мог увидеть лица Господа… Но его взор был достаточно остер, чтобы видеть свое место среди людей и этим фостеритам еще расти и расти до него!　

И он понимал, на что купился Майк. Фостеритский «уход на небеса» в выбранное время выглядел точно так же, как добровольное «разделение», практикуемое на Марсе. Джубал подозревал, что наилучшим определением для действий фостеритов будет «убийство», но это невозможно было доказать. На это невозможно было даже намекнуть. Фостер был первым, кто отправился на небеса по расписанию, умерев в предсказанный момент. С тех пор это стало знаком особой милости… Пройдет немало лет, прежде чем какой-нибудь полицейский инспектор отважится копаться в этих смертях.　

Джубала это мало заботило. Хороший фостерит — мертвый фостерит.　

Но все это трудно объяснить.　

Нет толку тянуть резину. Еще одна чашечка кофе ничем не поможет.　

— Майк, кто создал мир?　

— Прошу прощения?　

— Оглянись вокруг. Все это. И Марс. И звезды. Все. Тебя и меня и всех остальных. Говорили тебе Старейшие, кто сделал это? Вопрос поставил Майка в затруднительное положение.　

— Нет, Джубал.　

— И ты не задумывался? Откуда взялось Солнце? Кто поместил звезды на небо? Кто все это запустил? Всех и вся — весь мир, всю Вселенную… Чтобы мы с тобой могли здесь разговаривать?

Джубал замолчал, удивляясь сам себе. Он собирался высказать какое-нибудь агностическое суждение… и обнаружил, что подсознательно следует тому, чему его когда-то учили, уйдя вопреки своему обыкновению в защиту, пытаясь поддержать религиозную веру, которой не было у него, но которая была у большинства человеческих существ. Он обнаружил, что волей-неволей сделался защитником ортодоксов человеческой расы, ограждая их… Он не знал толком, от чего… От нечеловеческой точки зрения.　

— Как твои Старейшие отвечают на эти вопросы?　

— Джубал, я не могу грок… Что это — «вопросы». Прошу прощения.　

— Э? Я не грок твой ответ.　

Майк поколебался.　

— Я попробую… Но слова… Они не точны… Не «поместил», не «сделал»… Сделал сущим. Мир есть. Мир был. Мир будет. Сейчас.

— Так было, так есть и так будет. Мир без конца…　

Майк счастливо улыбнулся.　

— Ты грок!　

— Я не грок — проворчал Джубал — Я цитировал то, что сказал э… один Старейший — Он попробовал начать снова. Бог — создатель оказался не тем аспектом божественности, с которого следовало начинать. Майк не ухватил идею творения. Что ж, насчет себя Джубал тоже не был уверен. Когда-то давным-давно он заключил с самим собой пакт, принимая без доказательств сотворенную Вселенную на определенное время и глотающую свой хвост, вечно существующую и никем не созданную на все остальные времена — поскольку каждая гипотеза, полная парадоксов, была лишена парадоксов другой (отводя один день в високосном году на чисто солипсистскую распущенность). Вынося на обсуждение не имеющий ответа вопрос, он не собирался возвращаться к нему раньше, чем через век.　

Харшоу решил объяснить религию в ее широком аспекте и дать понятие божественности и ее проявлений позднее.　

Майк был согласен, что уроки бывают разными — от маленьких, которые в силах грок даже птенец, до грандиозных, которые только Старейший может грок во всей полноте. Однако попытка Джубала провести связь между маленькими уроками и грандиозными в том смысле, что «грандиозные» уроки включают в себя «религиозные вопросы», успеха не имела. Некоторые религиозные вопросы вопросами Майку не казались, такие, как «творение», а другие казались ему незначительными, ответы на которые очевидны даже для птенцов, такие, как жизнь после смерти.　

Джубал прекратил и эту попытку и перешел на множественность человеческих религий. Он объяснил, что люди располагают сотнями способов обучиться «грандиозным урокам», каждый из которых имеет свои ответы и претендует на знание истины.　

— Что такое «истина»? — спросил Майк.　

(«Что такое истина»? — спросил римский судья и умыл руки. Джубалу страшно хотелось сделать тоже самое.)　

— Ответ истинен, когда он правилен, Майк… Сколько у меня рук?　

— Две. Я вижу две — поправился он.　

Анна оторвалась от чтения.　

— Берусь в шесть недель сделать из него свидетеля.　

— Помолчи, Анна. Дело достаточно серьезное… Майк, ты ответил правильно: у меня две руки. Твой ответ истинен. Положим, ты сказал, что у меня семь рук.　

Майк озадаченно взглянул на него.　

— Я не могу грок, зачем мне так говорить.　

— Нет, я так не думаю, что ты так скажешь… Ты ответишь неправильно, если скажешь так. Твой ответ не будет истиной. Но, Майк, слушай меня внимательно. Каждая религия провозглашает, будто она истинная и единственно верная. Хотя их ответы так же различаются, как две руки и семь рук. Фостериты говорят одно, буддисты — второе, мусульмане — третье… Много ответов и все разные.　

Майк с видимым усилием спросил:　

— Все говорят правильно! Джубал, я не могу этого грок.　

— Я тоже.　

Майк некоторое время размышлял, потом лицо его осветилось радостной улыбкой.　

— Я попрошу фостеритов спросить ваших Старейших, и тогда мы будем знать, мой брат. Как нам это сделать?　

Спустя несколько минут Джубал, к стыду своему, поймал себя на том, что обещает Майку разговор с одним из фостеритских болтунов. И он не смог поколебать уверенности Майка в том, что фостериты имеют контакт со здешними Старейшими. Беда Майка была в том, что он не знал, что такое ложь. Определение лжи и фальши отложились у него в голове совершенно не грок. Говорить «неправильно» можно лишь непреднамеренно. Поэтому он принял службу фостеритов за чистую монету.　

Джубал попытался объяснить, что все земные религии провозглашают, будто они тем или иным образом имеют контакт со «Старейшими». Тем не менее, их ответы различаются.　

Майка это попросту ошеломило.　

— Джубал, брат мой, я попробую… Но я не могу грок, как такое может говориться правильно. С моими людьми Старейшие говорят всегда правильно. Твои люди…　

— Нельзя так говорить, Майк.　

— Прошу прощения?　

— Когда ты сказал «мои люди», ты говорил о марсианах. Майк, ты не марсианин, ты — человек.　

— Что такое «человек»?　

Джубал мысленно выругался. Майк мог — он в этом не сомневался — процитировать словарные определения. В прочем, парень никогда не задавал вопросы для того, чтобы поддеть. Он спрашивал тогда, когда хотел что-то узнать… И ожидал, что Джубал способен ответить ему.　

— Я человек, ты человек, Лэрри человек.　

— А Анна — нет?　

— Хм… Анна человек, самка человека. Женщина.　

— Ну спасибо, Джубал!

— Молчи, Анна.

— Ребенок — человек! Я видел на рисунках в чертовой гро… стереовизоре. У ребенка не такая форма, как у Анны… И у Анны не такая, как у тебя… А у тебя не такая, как у меня. Но ребенок, это птенец человека?　

— Хм… Да, ребенок это человек.　

— Джубал… Я думал, я грок, что мои люди — Марсиане — люди. Не формой. Форма — не человек. Человек — это грок. Я правильно говорю?　

Джубал подумал, что пора выходить из Философского Общества и приниматься за вязание. Что такое «грок»? Он пользовался этим словом целую неделю… и не мог грок его. Но что есть «человек”? Двуногое существо без перьев? Образ божий? Удачный результат естественного отбора, согласно общепринятому определению? Невольный наследник смерти и налогов? Марсиане, похоже, отвергали смерть и, похоже, не имели денег, собственности и правительства в человеческом понимании. Откуда же у них было взяться налогам?　

И мальчик был прав: форма также не имела значения для описания человека, как бутылка — для содержащегося в ней вина. Человека можно даже вытащить из бутылки, как того бедного парня, которого русские «спасли», поместив его мозг в сосуд из стекла и опутав его проводами, словно телефонную станцию. Господи, ничего себе шуточки! Осталось у этого бедняги чувство юмора?　

Но чем с точки зрения Марсианина человек отличается от прочих животных? Впечатляет ли расу, которая знакома с левитацией (и бог его знает, с чем еще) возможности нашей техники'? И если да, то Асуанская плотина или тысячекилометровый риф займет первое место? Человеческое самосознание? Явное тщеславие: нет способа доказать, что среди кашалотов или секвой нет философов, превзошедших все человеческие мерила.　

Была только одна область, где человек остался непревзойден: он высказал безграничную гениальность в изобретении все более эффективных способов убийства, порабощения, угнетения всеми путями старался сделать себя противным самому себе. Человек был отвратительнейшей пародией на самого себя. Самой сутью юмора было…　

— Человек — это животное, которое смеется — сказал Джубал.　

Майк обдумал услышанное.　

— Тогда я — не человек.　

— Что?　

— Я не смеюсь. Я слышал смех и он испугал меня. Потом я грок, что это не обидно. Я пробовал научиться… — Майк откинул голову назад и разразился хриплым карканьем.　

Джубал зажал уши.　

— Перестань!

— Ты слышал — печально сказал Майк — Я не могу делать это правильно. Значит, я не человек.　

— Подожди минутку, сынок. Ты просто еще не учился… И не тренировался. Но ты будешь смеяться, обещаю тебе. Если ты останешься с нами, однажды ты увидишь, какие мы смешные. И ты рассмеешься.　

— Рассмеюсь?　

— Конечно. Не торопись, пусть все идет своим чередом. Знаешь, сынок, даже Марсиане не удержатся от смеха, когда грок нас.　

— Я буду ждать — послушно согласился Майк.　

— А пока будешь ждать, не сомневайся, человек ли ты. Ты человек. Человек, рожденный от женщины и рожденный для тягот… И в один день ты грок это полностью и рассмеешься. Потому что человек — животное, смеющееся над собой. Я не знаю насчет твоих Марсианских друзей, но я грок, что они могут оказаться людьми.　

— Да, Джубал.　

Харшоу подумал, что интервью закончено и почувствовал громадное облегчение. Таких затруднений он не испытывал с того давнего дня, когда его отец отвечал на его вопросы о птицах, пчелах и цветах. Очень давно.　

Но Человек с Марса не уходил.　

— Джубал, брат мой, ты спрашивал меня: «Кто создал мир», а я не знал слов, почему и не мог грок, что это действительно вопрос. Я думал о словах.　

— Ну?　

— Ты сказал мне: «Бог создал мир».　

— Нет, нет — перебил Джубал — Я говорил, что хотя религии толкуют о разном, почти все они утверждают: «Бог создал мир». Я сказал, что не могу грок это полностью, но «Бог» — то слово, которое обычно употребляют.　

— Да, Джубал — согласно кивнул Майк — Это слово «бог». Он помолчал и добавил — Ты грок.　

— Должен признаться, что нет.　

— Ты грок — повторил Смит твердо — Я объясняю. Я не знал слова. Ты грок. Анна грок. Я грок. Но мне нужно было слово. Это слово — «бог».　

— Ну-ка, ну-ка.　

Майк с триумфом указал на Джубала.　

— Ты — Бог!　

У Харшоу отвисла челюсть.　

— Иисусе Христе! Что я такого сделал? Знаешь, Майк, не торопись с подобными заявлениями! Ты меня не понял. Я весьма сожалею. Забудь обо всем и через пару деньков мы начнем снова. Но…　

— Ты — Бог — повторил Майк спокойно — Те, кто грок… Анна — Бог. Я — Бог. Счастливые травы — Бог. Джил всегда грок в красоте. Джил — Бог. Все формируют, делают и творят вместе… — он прокаркал на марсианском и улыбнулся.　

— Хорошо, Майк. Но погоди-ка… Анна, ты слышала?　

— Конечно, Босс!　

— Сделай запись. Я с ней поработаю. Не могу я это так оставить. Я должен… — Джубал поднял голову — Господи! Правительственная охрана! Анна! Поставь переключатель на «человек» и, ради бога, не нажимай на кнопку. Возможно, они пролетят мимо — он следил за двумя приближающимися точками — Боюсь, что нет. Майк! Прячься в бассейне! Помни, что я говорил тебе — в самую глубину. Оставайся там и не шевелись, пока я не пришлю Джил.　

— Да, Джубал.　

— Сейчас же! Пошел!　

— Да, Джубал — Майк пробежал через лужайку, прыгнул в воду и скрылся из виду.　

— Джил! — крикнул Джубал — Нырни и сразу же вылезай. Ты тоже Лэрри. Если кто-нибудь сюда смотрел, я хочу сбить его относительно числа нырнувших. Доркас! Живенько вылезай, деточка и ныряй снова. Анна!.. Нет, держи палец на кнопке.　

— Я могу надеть свое платье и подойти к бассейну… Босс, не выключать ли мне пока эту штуку?　

— Давай, секунд на тридцать. Если они приземлятся, надевай платье и держи палец на кнопке. И жди. Если я позову тебя, пусть все горит синим пламенем. Я не собираюсь вопить «Волк!» пока… — он приложил ладонь к глазам — одна собирается опускаться… И она похожа на черный воронок. Проклятье, я полагал, что они пойдут на переговоры!　

Первая машина зависла, потом пошла на посадку над цветником, окружавшим бассейн. Вторая принялась описывать медленные круги. Машины по виду были полицейскими и каждая имела небольшую эмблему: стилизованный глобус Федерации.　

Анна положила радиопередатчик, быстро натянула на себя платье Свидетельницы, снова схватила передатчик и положила палец на кнопку. Дверца первой машины распахнулась и Джубал устремился навстречу с воинственностью китайского мопса. Лишь только из машины показался человек, как Джубал яростно взревел:　

— Уберите свой сволочной металлолом с розовых кустов!　

Человек сказал:　

— Джубал Харшоу?　

— Скажите своим уродам, чтобы они убирали эту галошу! Вон туда, на траву! Анна!　

— Иду, Босс.　

— Джубал Харшоу, я имею ордер…　

— Меня не волнует ваш ордер, даже если он подписан королевой Англии! Уберите свою колымагу с цветов! И потом, я предъявляю вам обвинение в том… — Джубал поглядел на человека, притворяясь, что только сейчас разглядел, кто перед ним — А, так это вы! — проговорил он с глубоким отвращением — Вы глупы от рождения, Генрих, или это приобретенное? Где этого осла в мундире учили летать?　

— Пожалуйста, поглядите на этот ордер — с терпеливым спокойствием произнес капитан Генрих — После…　

— Уберите свою развалюху с цветочной клумбы или я устрою гражданский процесс, который будет стоить вам пенсии!　

Генрих заколебался.　

— Быстрее! — завопил Джубал — И скажите этим мужланам, чтобы глядели под ноги! Этот идиот с лошадиными зубами стоит на призовой «Элизабет М. Хьюит»!　

Генрих повернул голову.

— Эй, ребята, поосторожнее с этими цветами. Раскин, ты стоишь на одном из них. Роджерс! Подними машину и опустись рядом с клумбой — Он повернулся к Харшоу — Это вас удовлетворило?　

— Раз он убрался… Но вы заплатите за ущерб. Дайте мне посмотреть ваше удостоверение… и покажите его Беспристрастному Свидетелю. Скажите громко и отчетливо ваше имя, должность, организацию и номер.　

— Вы знаете, кто я такой. У меня есть ордер…　

— А у меня есть полномочия сделать в вашей голове дырку с помощью пули, если вы не будете действовать законно и по порядку! Я не знаю, кто вы такой. Вы похожи на одно напыщенное ничтожество, которое я видел по видео. Но я не могу быть уверенным. Вы должны назвать себя соответствующим образом — Всемирный Кодекс, параграф 1602, часть вторая — прежде чем показывать ордер. И это относится ко всем вашим обезьянам и питекантропам за рулем.　

— Это полицейские офицеры, действующие по моему приказу.　

— Я этого не знаю. Они могли взять эти клоунские костюмы напрокат у костюмера. Буква закона, сэр! Вы ворвались в мою крепость. Вы говорите, что вы полицейский офицер и утверждаете, будто бы имеете полномочия на это вторжение. Но я буду настаивать, что вы нарушитель закона, до тех пор, пока вы не докажите обратного… что заставляет меня вспомнить о моем суверенном праве применить силу, чтобы выдворить вас… Что я и начну делать через три секунды.　

— Я бы этого не советовал.　

— Почему это вы можете мне советовать? Если мне причинят зло во время моей попытки отстоять свое право, ваши действия могут быть расценены как преднамеренное нападение с применением оружия, если вон те штуки у этих болванов — пистолеты, а именно на них они и похожи. Дело и гражданское и уголовное… Слушайте, да я же упрячу вас за решетку! — Джубал простор руку со сжатым кулаком — Вон из моего дома!　

— Спокойно, доктор. Мы сделаем все по правилам — лицо Генриха побагровело, но голос он держал под строгим контролем. Он вытащил свои документы. Джубал взглянул на них и вернул их Генриху, чтобы тот предъявил их Анне. Затем полицейский назвал свое полное имя, объяснил, что является капитаном Специального Бюро Федеральной Службы и дал свой номер. Один за другим и остальные полицейские, включая водителя, прошли эту церемонию, повинуясь ледяным приказам, которые отдавал им Генрих.　

Когда все было кончено, Джубал облегченно сказал:　

— А теперь, капитан Генрих, чем могу служить?　

Я имею ордер на арест Гила Берквиста и в этом ордере значится ваше владение, его постройки и земли.　

— Покажите его мне, а потом Беспристрастному Свидетелю.　

— Обязательно. У меня есть и другой ордер — на Джиллиан Бордмэн.　

— На кого?　

— На Джиллиан Бордмэн. Она обвиняется в похищении.　

— Господи!　

— И еще один на Гектора К. Джонсона и еще на Валентина Майкла Смита… И еще на вас, Джубал Харшоу.　

— На меня? Что, снова налоги?　

— Нет. Соучастие… Кое-какие вещественные доказательства этого… и я, в свою очередь, обвиняю вас в неуважении к закону, если вы будете вести себя по-прежнему.　

— Валяйте, капитан! Раз вы назвали себя и начали действовать по закону, можете рассчитывать на мое содействие. И в будущем тоже. Конечно, я все же предъявлю вам обвинение и вашему непосредственному начальнику, и правительству — за ваши противозаконные первоначальные действия… и я не забуду о своем праве с большим вниманием относится ко всему, что вы сделаете впоследствии. Хм… Целый список жертв. Вижу, зачем вам понадобилась вторая машина. Однако, дорогой мой, здесь есть нечто странное. Эта, э-э… мисс Бордмэн… Я вижу, что она обвиняется в похищении этого Смита… Однако в другом ордере Смит обвиняется в побеге из-под стражи. Не понимаю.　

— Все равно. Он убежал, а она его похитила.　

— Как-то трудно себе представить, не правда ли? Все это вместе, я хочу сказать. А за что его держали под стражей? В ордере об этом ничего не говорится.　

— Дьявол, откуда мне знать! Он бежал, вот и все. Он беглец!　

— Боже милосердный! Мне думается, я предложу свою помощь им обоим. Интересный случай. Если была допущена ошибка — или ошибки — это может повлечь за собой осложнения.

Генрих холодно усмехнулся.　

— Вряд ли это будет так легко. Вы ведь тоже будете не на свободе.

— О, я уверен, что ненадолго — Джубал повысил голос и повернул голову к дому — Я думаю, если слушание поручат судье Холанду, процесс всеобщей гласности будет для нас наиболее вероятен. И если поблизости окажется машина «Ассошиэйтед пресс», потребуется совсем мало времени, чтобы узнать, кому посылать повестки.　

— Как всегда блефуете, Харшоу?　

— Клевета, мой дорогой. Я даю указания.　

— Ничего хорошего вам это не даст. Мы одни.　

— Одни ли?　

15

Валентин Майкл Смит нырнул во взбаламученную воду в самом глубоком месте под трамплином и опустился на дно. Он не знал, почему его братья по воде велели ему спрятаться. Да он и не знал, что прячется. Джубал велел ему оставаться под водой, пока не придет Джил. Этого было достаточно. Он согнулся, выгоняя воздух из легких, проглотил язык, закатил глаза, замедлил биение сердца и стал практически мертвым, следя, однако, за тем, чтобы не разделиться. Он растягивал свое время до тех пор, пока секунды не стали казаться часами. Ему было о чем подумать.　

Он снова потерпел неудачу, пытаясь достигнуть полнейшего взаимопонимания, обоюдного слияния разумов. Он знал, что это было его ошибкой, она была вызвана неверным использованием странно изменчивого человеческого языка, потому Джубал и расстроился.　

Майк знал, что его братья могут переносить сильные потрясения без вреда для себя, и тем не менее он жалел, что расстроил Джубала. Похоже, что он, наконец-то, грок наиболее непостоянное человеческое слово. Но понять надо было получше, потому что во время первых уроков его брата Махмуда он открыл, что длинные человеческие слова быстро меняют свой смысл, а короткие слова скользят, меняя свое значение совершенно непредсказуемо. Или ему показалось, что он так грок. Говорить короткие слова — вычерпывать море ножом.　

Это слово было очень коротким.　

Смит считал, что он правильно грок слово «Бог». Путаница произошла из-за его ошибки в выборе остальных слов. Концепция была такой простой, такой базовой, такой необходимой, что даже птенец мог объяснить ее на Марсианском. Проблема была в том, чтобы найти человеческие слова, которые позволили бы ему говорить правильно, дали бы уверенность, что он вплотную пригнал их друг к другу, использовал полностью.　

Его смущал тот факт, что это трудно сказать на английском, ибо это была вещь, которую знали все… иначе они не могли бы грок ее живыми. Ему, наверно, было бы лучше спросить у земных Старейших, как сказать это, чем бороться с ускользающими значениями. Если так, он должен ждать, пока Джубал не устроит это, ибо он всего лишь яйцо.　

Майк испытал мимолетное сожаление, что ему не оказали чести присутствовать на разделении брата Арти и брата Доти. После этого он вернулся к обзору Нового Интернационального Словаря английского языка Вебстера, третье издание, Спрингфилд, Массачусетс.　

Из небытия Смита вывело смутное ощущение, что его братья попали в беду. Должен ли он покинуть воду жизни и присоединиться к ним, чтобы грок и разделить их беду? Дома такого вопроса бы не существовало: беда делится всеми, в равной мере.　

Но Джубал велел ему ждать.　

Смит проанализировал слова Джубала, сравнивая их с другими человеческими словами, чтобы быть уверенным, что он их грок. Нет, он грок правильно: нужно ждать, пока не придет Джил.　

Тем не менее, он был так встревожен, что не мог вернуться к своей охоте за словами. Наконец, у него возникла мысль, настолько дерзкая и отчаянная, что он затрепетал бы, будь его тело к этому способно.　

Джубал велел ему поместить тело под воду и оставить его там до прихода Джил. Но говорил ли Джубал, что он сам должен ждать вместе с телом?　

Смит довольно долго обдумывал это, зная, что скользкие английские слова могут привести его к ошибочным действиям. Он заключил, что Джубал не приказывал ему оставаться вместе с телом… и это оставляло лазейку для выхода из той неправильности, которую содержало нахождение в стороне от попавших в беду братьев.　

Поэтому Смит решился выйти наверх.　

Он был изумлен собственной дерзостью, ибо хотя он и делал это раньше, но никогда не был в одиночестве. Всегда с ним был Старейший, присматривающий за ним, заботящийся о том, чтобы с его телом ничего не случилось, оберегающий его от потери ориентировки, остававшийся с ним до возвращения в тело.　

Теперь рядом не было Старейшего, чтобы помочь. Но Смит был уверен, что справится и один, и сделает все так, что его учитель гордился бы им. Поэтому он обследовал каждую частицу своего тела, удостоверился, что ничего не выйдет из строя за время его отсутствия и осторожно выбрался из него, оставив небольшую часть себя в качестве сторожа.　

Он поднялся и встал на краю бассейна, помня о том, что его тело должно оставаться защитой от потери ориентации — от потери бассейна, тела, всего-всего, от скитаний в незнакомых местах, откуда он может не найти пути обратно.　

Смит огляделся.　

Машина только что приземлилась, и существа под ней жаловались на боль и оскорбление. Было ли это той бедой, которую он почувствовал? Травы были для того, чтобы ходить, цветы и кусты — нет. В этом была неправильность.　

Нет, была еще большая неправильность. Из машины вылезал человек и навстречу ему бежал Джубал. Смиту был виден гнев, испытываемый Джубалом к этому человеку, эмоциональный взрыв такой силы, что будь на его месте Марсианин, он немедленно разделился бы.　

Смит отметил это как нечто достойное размышления. Если это окажется точкой пересечения необходимостей, надо решить, чем помочь брату. Он оглядел остальных.　

Доркас выходила из бассейна. Она была встревожена, но не слишком. Смит ощутил ее уверенность в Джубале. Лэрри стоял на краю. Он только что вылез из воды: капли, упавшие с него, все еще висели в воздухе. Лэрри был возбужден и доволен. Его уверенность в Джубале была абсолютной. Анна стояла рядом, одетая в длинное белое платье, которое она весь день носила с собой. Смит не мог полностью грок ее настроения. Он ощущал холодную и непоколебимую уверенность, собранность Старейшего. Это удивило его, так как Анна всегда была мягка, вежлива и дружелюбна.　

Он видел, что она внимательно смотрела на Джубала и была готова прийти к нему на помощь. И Лэрри! И Доркас! И Мириам! Он понял, что все они — братья Джубала по воде, а значит и его тоже, и почувствовал глубокую симпатию к этим людям. Это так потрясло его, что он чуть не потерял свой якорь — свое тело. Успокаивая себя, он перестал восхвалять и превозносить их всех вместе и по отдельности.　

Джил держалась одной рукой за край бассейна и Смит знал, что она была внизу, проверяя его состояние. Он почувствовал, когда она делал это… Но еще он знал, что она беспокоится не только за его безопасность. Джил испытывала и другую, более сильную тревогу — тревогу, которая не ушла после того, как она удостоверилась, что ее питомцу ничего не грозит. Это сильно встревожило Майка и он решил подойти к ней и дать знать, что он рядом и разделит ее беду.　

Он бы так и сделал, не испытай он слабого чувства вины: он не был уверен, что Джубалу хотелось, чтобы он разгуливал, пока его тело покоится в бассейне. Он убаюкивал свою совесть, твердя, что должен делить беду своих братьев и дать им знать, что он рядом, если это понадобится.　

Смит оглядел человека, вылезавшего из машины, почувствовал его эмоции и отпрянул от них. Но он все же принудил себя тщательно изучить его снаружи и изнутри.　

В фигурном кармане, прикрепленном к поясу, у человека был пистолет.　

Смит был почти уверен, что это именно пистолет. Он детально изучил его, сравнивая с уже виденными пистолетами, соотнося с определением в Новом Интернациональном Словаре английского языка Вебстера, третье издание, Спрингфилд, Массачусетс.　

Да, это был пистолет. Не совсем такой по форме, но точно такой же по неправильности, которая исходила от него. Смит осмотрел ствол, понял, как он действует и неправильность взглянула на него в упор.　

Должен ли он свернуть его и заставить не быть, унеся с собой свою неправильность? Смит чувствовал, что должен… и все же Джубал однажды не велел ему делать этого с пистолетом, пока он не скажет.　

Теперь он знал, что произошло пересечение необходимостей… но решил балансировать на самом острие, пока не грок всего, ибо могло оказаться возможным, что Джубал, зная о приближении пересечения, отослал его в воду, удерживая от неправильных действий.　

Он должен ждать, но приглядывать за пистолетом. Зрение его больше не ограничивали глаза — при необходимости он мог видеть все вокруг сразу. Он продолжал наблюдать за пистолетом и человеком, а сам проник в машину.　

Неправильность была больше, чем он себе представлял! Внутри были другие люди. Их мысли пахли как стая кауг, учуявших беззаботных нимф… и у каждого в руках имелись неправильные вещи.

Как он говорил как-то Джубалу, форма не являлась основной детерминантой. Чтобы добраться до сути, чтобы грок, нужно уметь подняться над формой. Его люди проходили через пять основных форм: яйцо, нимфа, птенец, взрослый и Старейший, который не имеет формы. Хотя сущность Старейшего присутствует в яйце.　

То, что было у них в руках, походило на пистолеты. Но Смит не стал делать поспешных выводов. Он очень тщательно изучил один из предметов. Он был больше всех виденных им пистолетов, его форма была другой, конструкция — совершенно новой.　

Это был пистолет.　

Он так же тщательно исследовал остальные. Это были пистолеты.　

Один человек сидел. У него был маленький пистолет.　

В машине были также два необычных пистолета. Плюс другие предметы, которые Смит не мог грок, но в которых он чувствовал неправильность.　

Он решил свернуть машину со всем ее содержимым — пусть ее не станет. Однако, в дополнение к вошедшему в кровь запрету терять еду, он знал, что не грок происходящего. Лучше двигаться не спеша, смотреть получше и помогать разделить беду соблюдением указаний Джубала… И если правильным поведением окажется пассивное ожидание, то нужно будет вернуться в тело, когда критическая ситуация минет, а потом расспросить Джубала.　

Он вышел из машины и стал смотреть, слушать и ждать. Первый человек говорил с Джубалом относительно вещей, которые Смит отложил в памяти, не грок их. Они лежали за пределами его понимания. Второй человек выбрался из машины и потянулся. Смит растянул свое внимание на них обоих. Машина поднялась, отлетела назад и это освободило существ, которые были под ней. Смит грок вместе с ними, стараясь смягчить их боль.　

Первый человек протянул Джубалу бумаги. Потом они были переданы Анне. Смит узнал словесные формы, связанные с человеческими ритуалами исцеления и успокоения, но до сих пор он сталкивался с ними лишь в сводах законов. Он не стал пытаться грок бумаги, тем более, что Джубала они не встревожили. Неправильность была в чем-то ином. Майк с восторгом думал о своем собственном земном имени на двух бумагах. Он всегда испытывал странный трепет, читая его, словно был в двух местах одновременно — вещь, возможная лишь для Старейших.　

Джубал и первый человек подошел к бассейну. Анна последовала за ними. Смит ослабил чувство времени, позволив им двигаться быстрее, сдерживая, однако, его настолько, чтобы наблюдать за всеми присутствующими. Еще двое людей нагнали идущих и пристроились к ним по бокам.　

Первый человек остановился возле друзей Смита, взглянул на них, вынул из кармана картинку, посмотрел на нее, потом на Джил. Смит ощутил пронзивший ее страх и не на шутку встревожился. Джубал сказал ему: «Защищай Джил. Не беспокойся из-за потери еды. Не беспокойся вообще ни из-за чего. Защищай Джил».　

Он защитил бы Джил в любом случае, даже рискуя совершить неправильные действия. Но наставление Джубала оказалось как нельзя более к месту. Оно уберегло его мозг, разрывавшийся надвое.　

Когда человек указал на Джил и двое людей, шедших по бокам, устремились к ней, держа в руках источающие неправильность пистолеты, Смит дотянулся до них и чуть-чуть свернул их.　

Первый человек уставился на то место, где они только что были и потянулся за пистолетом. Он тоже исчез.　

Оставшиеся четверо бросились к Джил. Смит не хотел поворачивать их. Он чувствовал, что Джубалу было бы приятно, если бы он просто остановил их. Но остановка вещи — пусть даже пепельницы — это работа, а у Смита не было его тела. Старейший справился бы с этим, но Смит делал то, что мог, то, что должен был делать.　

Четыре легких прикосновения и все они исчезли.　

Он ощутил напряженную неправильность, исходящую от приземлившейся машины, приблизился к ней и принял быстрое решение. Машина и пилот исчезли.　

Он чуть не проглядел машину прикрытия. Майк уже начал расслабляться, когда почувствовал нарастающую неправильность и взглянул вверх. Вторая машина заходила на посадку.　

Смит до предела растянул время, вошел в машину, тщательно осмотрел ее, грок, что она битком набита неправильностями и отправил ее в никуда. После этого онвернулся к группе у бассейна.　

Его друзья казались возбужденными. Доркас всхлипывала. Джил, прижав ее к себе, успокаивала девушку. Одну Анну не затронуло настроение, царящее вокруг. Но неправильность исчезла, исчезла совершенно, а вместе с ней и тревога, оторвавшая его от размышлений. Встревоженный выражаемыми вокруг эмоциями, опасающийся, что он не всегда действовал правильно в узловой точке — или, что Джубал может так грок — Смит решил, что пришло время возвращаться. Он скользнул в бассейн, нашел свое тело, грок, что все осталось без изменений и скользнул внутрь.　

Он решил обдумать события. Но они были слишком новы. Он не готов был объять их — не был готов восхвалить и оценить людей, которых он вынужден был переместить. Вместо этого он с радостью вернулся к прерванному занятию — словарю Вебстера.　

Но вскоре он почувствовал приближение Джил. Смит вытолкнул свой язык и подготовил себя, зная, что его брат Джил не может долго оставаться под водой без вреда для себя.　

Когда она коснулась его, он взял ее голову в руки и поцеловал. Это была вещь, о которой он узнал совсем недавно и не совсем грок. Было здесь что-то от сближения присущего водной церемонии. Но было и еще что-то… нечто, что он желал грок в совершенной полноте.　

16

Харшоу не стал дожидаться, пока Джил вытащит своего трудного ребенка из бассейна. Он распорядился, чтобы Доркас дали успокоительное и поспешно отправился в студию, оставив Анну объяснять (если сможет) события последних десяти минут.　

— Сюда! — бросил он через плечо.　

За спиной возникла Мириам.　

— Сейчас моя очередь — напряженно проговорила она — Но, Босс, что за…　

— Девушка, ни слова больше!　

— Но, Босс…　

— Заткнись, я сказал. Мириам, через неделю мы сядем кружком и попросим Анну рассказать нам о том, что случилось. Но сейчас нас замучают звонками и репортеры посыплются, словно гусеницы с дерева… А я должен сперва позвонить сам. Та ли ты женщина, которая может не быть занудой, когда требуется? Это напоминает мне… Напомни, что надо удержать с Доркас плату за то время, что она находилась в истерике.　

Мириам на минутку потеряла дар речи.　

— Босс! А что, если мы все однажды уйдем отсюда?　

— Чепуха.　

— Не надо урезать плату Доркас. Я бы сама закатила истерику, если бы не была так измучена — она помолчала — Мне кажется, у меня сейчас будет истерика.　

Харшоу ухмыльнулся.　

— Валяй, благо будет повод отшлепать тебя… Ладно, выпиши Доркас премию за «выполнение служебных обязанностей в опасной ситуации». И всем остальным — тоже. И, главное, мне. Я ее заслужил.　

— Хорошо. Но кто выплатит премию вам?　

— Налогоплательщики. Мы найдем способ урвать… Проклятье!　

Они уже подходили к студии. Видео надрывался, требуя к себе внимания. Джубал опустился в кресло и ударил ладонью по клавише.　

— Харшоу слушает. Кого там еще черт принес?　

— Ладно уж, док — ответила возникшее на экране лицо — Все равно вам меня не испугать. Ну, как делишки?　

Харшоу узнал Томаса Маккензи, главного поставщика программы «Новый мир». Он слегка отмяк.　

— Неплохо, Том. Но я кручусь, как белка…　

— Вы крутитесь? Испробуйте-ка мой сорокавосьмичасовой день. Вы думаете, у вас по-прежнему кое-что для нас есть? Я не об оборудовании, это-то ладно. Но я должен оплачивать три команды, которые только тем и занимаются, что ждут вашего сигнала. Я сделаю для вас все, что смогу. Мы пользуемся вашей писаниной и намерены пользоваться ею и в будущем. Но я не имею понятия, что сказать нашему проверяющему.　

Харшоу уставился на него.　

— Вы думаете, что того, что показали скрытые камеры, недостаточно?　

— А что они показали?　

Вскоре Харшоу узнал, что программа «Новый мир» не видела последних событий в его доме. Он увильнул от расспросов Маккензи, ибо был уверен, что правдивые ответы убедят Маккензи в том, что бедный старина Харшоу сошел с рельс.　

Вместо этого они договорились, что если в течение двадцати четырех часов не произойдет ничего стоящего, «Новый мир» может убрать камеры и технику.　

Лишь только экран погас, Харшоу скомандовал:　

— Лэрри, сюда! И принеси кнопку тревоги — она у Анны.　

Он позвонил еще в два места. Ко времени появления Лэрри Харшоу знал, что ни одна программа стереовидения не видела, как люди из Специальной Службы пытались ворваться в его дом. Не было никакой необходимости справляться насчет приготовленных сообщений: их отправка зависела от того же сигнала, который должен был предупредить ребят со стереокамерами.　

Лэрри протянул ему «кнопку тревоги» — портативный радиопередатчик.　

— Вот она, Босс.　

— Я хотел поиздеваться над ней. Впредь наука, Лэрри: никогда не доверяй механизму, более сложному, чем нож или вилка.　

— Хорошо. Еще что-нибудь?　

— Есть ли способ проверить эту коробку, не поднимая переполоха в трех программах?　

— Конечно. Основной передатчик, который разместили в моей мастерской, имеет для этого специальную кнопку. Щелкаешь выключателем, нажимаешь кнопку тревоги, загорается огонек. Чтобы все проверить, вызываешь их прямо по передатчику и говоришь, что хочешь проверить камеры и связь со станциями.　

— Положим, проверка покажет, что есть неполадки. Ты сумеешь разобраться, где именно?　

— Может быть — сказал Лэрри неуверенно — Если речь идет о простых цепях. Но Дюк — спец по электронике, а я более интеллигентный человек.　

— Знаю, сынок. Я тоже не силен, когда дело касается практической деятельности. Что ж, делай то, что сможешь.　

— Что-нибудь еще, Джубал?　

— Если встретишь человека, который изобрел колесо, веди его сюда.　

Джубал не отвергал возможности того, что Дюк повредил кнопку тревоги, но гнал от себя эту мысль. Он решил пока позволить себе подумать о том, что произошло в саду и как парень умудрился это сделать — из-под десяти футов воды. Он не сомневался, что за всем этим невозможным кавардаком стоял Майк.　

То, что он видел день назад в этой самой комнате так же вызывало смятение чувств, но потрясение было совсем иным. Мышь такое же чудо биологии, как и слон. Однако, есть и разница — слон больше.　

Вид пустой картонки, можно сказать, мусора, исчезающей в воздухе, предполагает, конечно, что военная машина, полная людей, тоже может исчезнуть. Но первое еще как-то можно выдержать. Второе — нет. Что ж, не стоит лить слезы по этим казакам. Джубал допускал, что копы в качестве копов хороши — он встречал и честных копов. Даже распоследний констебль не заслуживает презрения. Береговая охрана — пример того, каким полицейский должен быть и каким он зачастую бывает.　

Но, если человек работает в Спецслужбе, в сердце его поселятся воровство, а в душе — жестокость. Гестаповцы. Штурмовики политического лидера, находящегося у власти. Джубал мечтал о тех днях, когда адвокату достаточно будет цитировать Билль о правах и позабыть о куче последних изобретений Федерации, аннулирующих его.　

Ладно, хватит. Так что же случилось? Люди Генриха наверняка имели радиосвязь со своей базой и, конечно, ее прекращение было замечено. Еще куча полицейских из Спецслужбы прибудут взглянуть, в чем дело… Они уже в пути, если вторая машина замолчала во время донесения о разворачивающихся событиях.　

— Мириам!　

— Да, Босс.　

— Мне нужен Майк, Джил и Анна. Затем найди Лэрри — он, наверное, в мастерской. И оба идите сюда. Заприте все двери и окна нижнего этажа.　

— Опять неприятности?　

— Пошевеливайся и не любопытничай.　

Если эти обезьяны появятся, если их вожак решится ворваться в запертый дом, что ж, мы можем спустить на них Майка. Но эту войну необходимо кончать. А это значило, что Джубалу было необходимо прорваться к Генеральному Секретарю.　

Как? Позвонить во Дворец? Генрих, наверное, был прав, говоря, что новые попытки снова выведут его на Спецслужбу… Ну и что? Их, пожалуй, удивит встреча лицом к лицу с человеком, арестовывать которого отправилась целая команда. Он, пожалуй, сможет проложить себе путь на самый верх к их командующему… как бишь его? Типу с лицом отъевшегося хорька. К Твитчелу. Командующий Спецслужбы может пропустить его к своему боссу.　

Ничего хорошего. Можно до потери пульса убеждать человека, верящего в ружья, что у тебя есть кое-что получше. Твитчел будет бросать новых людей и новые ружья, пока не лишится и того, и другого, но никогда не согласится с тем, что ему не могут привести человека, местонахождение которого известно.　

Что ж, если не можешь зайти с парадного входа, проскользни через черный. Элементарная политика. Проклятье, ему нужен был Бэн Кэкстон. Бэн должен знать, у кого ключи от черного входа!　

Но отсутствие Бэна и было причиной этих осложнений. Поскольку он не мог спросить Бэна, то что же теперь делать?　

Недоумок! Ведь он только что разговаривал с таким человеком! Джубал повернулся к видео и стал дозваниваться до Маккензи, трижды сбиваясь в спешке на номера знакомых адвокатов, когда ему, наконец, удалось правильно набрать номер, вся его команда была в сборе. Они расселись, и Мириам показала ему табличку: «Двери и окна заперты».　

Джубал кивнул и написал ниже: «Лэрри, кнопка тревоги”? — одновременно произнося:　

— Том, простите, что потревожил вас опять.　

— Рад этому, Джубал.　

— Том, если нужно поговорить с Генеральным Секретарем Дугласом, как вы это делаете?　

— А? Я бы позвонил секретарю по прессе Джиму Стэнфорту. Я не стал бы говорить с Генеральным Секретарем. Джим сделал бы все сам.　

— Но, предположим, вам надо поговорить с самим Дугласом.　

— Ну, я попрошу Джима устроить мне это. Однако, быстрее будет сказать Джиму о своем вопросе. Видишь ли, Джубал, стереовидение приносит пользу администрации и она знает это. Но не надо много позволять себе.　

— Том, предположим, вы должны переговорить с Дугласом. В ближайшие десять минут.　

Брови Маккензи поползли вверх.　

— Ну… если я должен, я бы объяснил Джиму, зачем…　

— Нет.　

— Будьте разумны.　

— Этого-то я и не могу. Допустим, вы поймали Стэнфорта на краже магнитофонных кассет и не хотите говорить ему, что у вас за дело. Но вам надо немедленно поговорить с Дугласом.　

Маккензи вздохнул.　

— Я бы сказал Джиму, что должен поговорить с боссом и если он не пропустит меня, то администрация в жизни не дождется поддержки от моей программы.　

— Хорошо, Том. Так и сделай.　

— Что?　

— Вызови Дворец по другому видео и сразу же подключай меня. Мне нужно переговорить с Генеральным Секретарем сейчас же!　

У Маккензи сделалось страдальческое лицо.　

— Джубал, дружище…　

— Хочешь сказать, что не сделаешь?　

— Хочу сказать, что не могу! Вы выдумали гипотетическую ситуацию, в которой — простите меня — главный администратор всемирной программы может переговорить с Генеральным Секретарем. Но я не могу передать право входа кому-то другому. Знаете, Джубал, я уважаю вас. Программе ужасно не хочется терять вас, но мы с сожалением понимаем, что нам не удастся склонить вас к контракту. Но я не могу сделать этого. Человек не может поговорить по видео с главой всего мира, если тот сам этого не захочет.　

— Положим, я подпишу семилетний контракт, дающий вам исключительные права?　

У Маккензи сделался такой вид, словно у него разболелся зуб.　

— И все же я не могу. Я потеряю работу, а тогда можете выкинуть свой контракт.　

Джубал решил было подозвать Майка и представить его. Но именно программа Тома проводила интервью с подставным Человеком с Марса и Маккензи участвовал в этом обмане… или он был честен — Джубалу хотелось в это верить — и был просто обманут.　

— Хорошо, Том. Но ты ведь знаешь и окольные пути. Кто звонит Дугласу, когда хочет? И разговаривает с ним. Я не говорю о Стэнфорде.　

— Никто.　

— Черт, ни один человек не живет в вакууме! Должны же быть люди, которых не задерживает его секретарь.　

— Кто-нибудь из его кабинета, я думаю. Да и то не все.　

— Я не знаю никого из них. Я не говорю о политиках. Кто может позвонить ему потайной линии и пригласить поиграть в покер?　

— Хм… Вы ведь не хотите очень много? Есть такой Джейк Алленбай.　

— Встречал его. Он не любит меня. А я не люблю его. И он это знает.　

— У Дугласа не так уж много друзей. Его жена всех отвадила… Скажите, Джубал, как вам нравится астрология?　

— Никогда не пробовал. Предпочитаю брэнди.　

— Ну, это дело вкуса. Но… Послушайте, Джубал, если вы проболтаетесь, что это я сказал вам, я перережу вам глотку.　

— Понято. Принимается. Занесено в протокол.　

— Так вот. Агнес Дуглас прикладывается к этой дряни… И я знаю, где она ее достает. Ее астролог может звонить миссис Дуглас в любое время и, уж поверьте мне, Агнес способна нашептать мужу все, что угодно. Звоните астрологу… А остальное зависит от вас.　

— Что-то не припомню ни одного астролога среди тех, кому я посылаю рождественские открытки — сказал Джубал с сомнением в голосе — Как его зовут?　

— Ее. Ее зовут мадам Александра Везант. Вашингтонская АТС. ВЕЗАНТ.　

— Ясно — радостно отозвался Джубал — Том, вы сделали меня счастливым человеком!　

— Надеюсь на это. Что-нибудь для моей программы?　

— Погодите — Джубал взглянул на записку, которую Мириам подсунула ему под локоть — Лэрри говорит, передатчик не работает. Он не знает, почему. Скрытые камеры не принесли пользы — сказал он Маккензи — потому что передатчик оказался сломанным.　

— Я пришлю кого-нибудь.　

— Спасибо. Двойное спасибо.　

Джубал выключил видео, потом заказал разговор на междугородней и велел оператору пустить шум, если у абонента есть соответствующее оборудование. Оно было и Джубал не слишком этому удивился. Вскоре экран заполнили величественные черты мадам Везант. Харшоу ухмыльнулся при виде ее и сказал:　

— Эй, деревня!　

Она удивилась, потом присмотрелась получше.　

— Эге, док Харшоу, старый плут! Господь любит вас! Здорово увидеть вас снова! Где это вы прячетесь?　

— Вот именно, Бекки, прячусь. Легавые сели мне на хвост. Бекки Вэсей тут же спросила:　

— Чем я могу помочь? Вам нужны деньги’?　

— У меня их куча, Бекки. У меня более серьезные неприятности и никто не может мне помочь, кроме Генерального Секретаря. Мне нужно поговорить с ним. И немедленно.　

Она заметно смутилась.　

— Это не так-то просто, док.　

— Я знаю, Бекки. Я попытался было прорваться к нему, но не сумел. И не нужно ввязываться в это дело тебе самой! Девочка, подо мной вот-вот рванет. Я хватаюсь за ту возможность, что ты можешь дать мне совет… Может быть, номер, откуда я смогу достать до него. Но я не хочу, чтобы ты ввязывалась в это дело лично. Тебе могут сделать плохо и я никогда не смогу смотреть профессору в глаза… упокой его душу, Господи.　

— Я знаю, чего бы профессор захотел от меня — отрезала она.　

— Не болтайте чепухи, доктор. Профессор всегда клялся, что вы единственный мясник, способный кромсать людей. Он всегда помнил Элктон.　

— Ладно, Бекки, не вытаскивай это старье. Я получил за это деньги.　

— Вы спасли ему жизнь!　

— Ничего подобного. Это все его стремление к борьбе и твоя самоотверженность.　

— Док, мы теряем время. Что, может здорово рвануть?　

— Меня обложили. И каждый, кто окажется рядом, будет раздавлен — Есть ордер — ордер Федерации — и они знают, где я, а я не могу бежать. Счет идет на минуты, а мистер Дуглас — единственный человек, способный остановить дело.　

— С вами ничего не случится. Я гарантирую это.　

— Бекки, я уверен в тебе. Но на это может понадобиться несколько часов. А дело пахнет разговором в задней комнате. Я слишком стар, чтобы вынести подобные беседы.　

— О Господи! Док, может быть, хоть какие-нибудь подробности? Мне нужно составить гороскоп, тогда я буду знать, что делать. Вы, конечно, Меркурий, потому что врач. Но если я буду знать, в каком созвездии искать, это облегчит работу.　

— Девочка, для этого нет времени — Мысли неслись с дикой скоростью. Кому верить? — Бекки, это знание принесет тебе столько же неприятностей, сколько и мне.　

— Расскажите, док. Я никогда не пряталась за чужие спины. И вам это известно.　

— Хорошо. Значит, я — Меркурий. Но неприятности связаны с Марсом.　

Она быстро взглянула на него.　

— Как это?　

— Ты видела новости? Предполагается, что Человек с Марса сейчас в Андах. Так вот: это не так. Это сделано для того, чтобы обмануть простофиль.　

Бекки была удивлена не в такой степени, как ожидал Джубал.　

— Откуда вы это выкопали, док?　

— Бекки, на этой жалкой планете есть целая куча людей, желающих наложить лапу на этого парня. Они хотят использовать его в своих целях, заставить его плясать под свою дудку. Он Moй клиент и я этого не потерплю. Но мой единственный шанс — переговорить с мистером Дугласом.　

— Человек с Марса — ваш клиент? Вы можете его показать?　

— Только мистеру Дугласу. Знаешь, как оно бывает, Бекки. Глава может быть добрым дядюшкой Джо, любящим детей и собак. Но он не знает, что делают его собственные легавые — особенно, если они хватают человека и тащат его в заднюю комнату.　

Она кивнула.　

— Копы!　

— Поэтому мне необходимо поболтать с мистером Дугласом, пока меня не схватили.　

— Все, что вы хотите — это поговорить с ним?　

— Да. Я дам тебе свой номер и буду сидеть тут, надеясь на звонок… пока меня не заграбастают. Если ты не сможешь это провернуть… все равно, спасибо, Бекки. Я буду знать, что ты пыталась.　

— Не отключайтесь!　

— А?　

— Держите связь, док. Если мне повезет, они смогут соединиться с вашим видео. Это сбережет время. Так что ждите.

Мадам Везант подошла к другому видеофону и набрала номер Агнес Дуглас. Она всегда разговаривала со спокойной доверительностью, подчеркивая, что события, предсказанные звездами, следуют точно по расписанию. Теперь настал критический момент, когда Агнес предстояло вести своего мужа, используя свой женский ум и мудрость, чтобы убедиться, что он действует без промедления.　

— Агнес, дорогая, такое сочетание бывает раз в тысячу лет — Марс, Венера и Меркурий образуют правильный треугольник и пока Венера не вошла в меридиан, она доминирует. Поэтому…　

— Эли, что велят мне звезды? Ты же знаешь, я не понимаю научную часть.　

В это нетрудно было поверить, поскольку описанного сочетания не существовало. У мадам Везант не было времени рассчитать гороскоп и она принялась импровизировать. Для нее это не составляло ни малейшего труда. Она говорила «чистейшую правду», советуя и помогая своим друзьям. Возможность помочь двум друзьям сразу делала ее особенно счастливой.　

— Дорогая, вы все поймете, у вас прирожденный талант. Вы — Венера, как всегда, а Марс Усилен, будучи и вашим мужем и этим молодым человеком по имени Смит, Меркурий — доктор Харшоу, чтобы избежать перевеса, вызванного усилением Марса, Венера должна поддерживать Меркурий, пока кризис не минет. Но у вас очень мало времени. Влияние Венеры растет только до вхождения ее в меридиан, то есть еще семь минут, начиная с этого момента, после чего ваше влияние начнет уменьшаться. Вы должны поторопиться.　

— Ты должна была предупредить меня.　

— Дорогая, я весь день сидела у видео, готовясь действовать. Звезды сообщают нам о природе каждого кризиса, но они никогда не говорят о подробностях. Сейчас самое время. Доктор Харшоу сидит у видео. Все, что надо — это свести их лицом к лицу, пока Венера достигает меридиана.　

— Ну, хорошо, Эли. Я должна вытащить Джорджа с этой глупой конференции. Дай мне номер телефона, у которого сидит этот доктор Харшоу, или ты можешь перевести вызов?　

— Я могу перевести его у себя. Только приведите мистера Дугласа. Поторопитесь, дорогая!　

— Обязательно.　

Когда Агнес Дуглас исчезла с экрана, Бекки подошла еще к одному видео. Ее работа требовала разветвленной сети видеофонов, которая влетала ей в копеечку. Довольно мурлыча что-то себе под нос, Бекки набрала номер своего маклера.　

17

Как только Бекки исчезла с экрана, Джубал откинулся на спинку кресла.　

— Сюда! — приказал он.　

— Хорошо, Босс — отозвалась Мириам.　

— Предназначается ребятам из «Случаев из жизни». Отметь — рассказчица должна иметь сексуальное контральто…　

— Может быть, я сама попробую?　

— Ты недостаточно сексуальна. Вытащи-ка тот перечень невыразительных фамилий, присланный Бюро по Переписи Населения, возьми одну из них и подбери к ней наивное, типичное женское имя. Имя девушки, начинающееся и кончающееся на «А».　

— Ха! И ни у кого из нас нет такого имени! Ах вы негодяй!　

— Плоскогрудая горбунья, вот ты кто. «Анджела». Название: «Я женился на марсианке». Начали. Всю мою жизнь я мечтал стать астронавтом. Абзац. Когда я был совсем крохой с веснушками на носу и звездами в глазах, я копил этикетки с коробков, как мои братья, и плакал, если мамочка не позволяла мне ложиться в постель в шлеме кадета космических сил. Абзац. В те радостные детские годы я и подумать не мог, к какой странной, горько-сладкой судьбе приведет меня моя мальчишеская мечта…　

— Босс!　

— Да, Доркас?　

— Сюда летят две машины!　

— Потом продолжим. Мириам, сиди у видео — Джубал подошел к окну и увидел две машины, заходящие на посадку — Лэрри, дверь на засов. Анна платье! Джил, держись рядом с Майком. Майк, делай то, что тебе скажет Джил.　

— Да, Джубал. Сделаю.　

— Джил, не спускай его без нужды. И я бы предпочел, чтобы ты вышибал оружие, а не людей.　

— Да, Джубал.　

— Это беспорядочное уничтожение копов пора прекратить.　

— Видео, Босс!　

— Всем отойти от камеры. Мириам, запомни новое название: «Я женился на землянке». — Джубал поспешно опустился в кресло и сказал — Да?　

На него смотрело вежливое лицо.　

— Доктор Харшоу?　

— Да.　

— С вами будет говорить Генеральный Секретарь.　

— Хорошо.　

На экране появилось изображение Его Превосходительства Джона Эдгертона Дугласа, Генерального Секретаря Всемирной Федерации Свободных Наций… Он выглядел каким-то взъерошенным.　

— Доктор Харшоу? Как я понимаю, вы хотели поговорить со мной?　

— Нет, сэр.　

— Э?　

— Позвольте мне перефразировать сказанное. Вам нужно поговорить со мной.　

Изумление на лице Дугласа сменилось усмешкой.　

— Доктор, у вас есть десять секунд, чтобы доказать это.　

— Очень хорошо, сэр. Я поверенный Человека с Марса.　

Дуглас уже не казался взъерошенным.　

— Повторите.　

— Я поверенный Валентина Майкла Смита. Можно также считать меня послом Марса де фа кто… в духе решения Ларкина.　

— Вы сошли с ума!　

— Пожалуйста, мистер Секретарь, но тем не менее, я действую от лица Человека с Марса. И он готов вести переговоры.　

— Человек с Марса в Эквадоре!　

— Смит — настоящий Валентин Майкл Смит, а не тот, что появлялся в новостях — бежал из медицинского центра Бетесды в прошлый четверг вместе с медсестрой Джиллиан Бордмэн. Он сохранил свою свободу и намерен сохранять ее и в дальнейшем. Если ваши люди доложили вам другое, кто-то из них врет.　

Дуглас глубоко задумался. Кто-то, невидимый на экране, что-то советовал ему. Наконец, Дуглас сказал:　

— Даже если то, что вы сказали, является правдой, доктор, вы не можете говорить от лица Смита. Он находится под опекой государства.　

Джубал покачал головой.　

— Это невозможно. Решение Ларкина.　

— Видите ли, как адвокат, я заверяю вас…　

— Будучи адвокатом сам, я могу иметь собственную точку зрения. И защищать моего клиента.　

— Вы — адвокат? Мне показалось, вы назвали себя скорее поверенным, чем адвокатом.　

— Я и тот, и другой. Я — поверенный, допущенный выступать перед Верховным Судом — Джубал услышал внизу тупой удар и глянул в сторону.　

Лэрри прошептал:　

— Кажется, передняя дверь, Босс. Я взгляну?　

Джубал покачал головой.　

— Мистер Секретарь, время не ждет. Ваши люди — ваши хулиганы из Спецслужбы — ломятся в мой дом. Вы аннулируете эту помеху? Чтобы мы могли договориться? Или мы продолжим эту драку в Верховном Суде, подняв вокруг себя ужасную вонь?　

Генеральный Секретарь опять посоветовался с кем-то вне экрана.　

— Доктор, если Специальная Служба пытается арестовать вас, то это для меня новость. Я…　

— Если Вы прислушаетесь, то услышите, как они топают ножищами, поднимаясь по лестнице, сэр! Майк! Анна! Идите сюда — Джубал отодвинулся вместе со стулом, чтобы экран мог вместить всех — Мистер Генеральный Секретарь — Человек с Марса!　

Он не мог представить Анну, но она и ее белые одежды неподкупности были в поле зрения.　

Дуглас уставился на Смита. Смит взглянул на него и забеспокоился.　

— Джубал…　

— Минутку, Майк. Итак, мистер Секретарь? Ваши люди вломились в мой дом. Я слышу, как они стучат в двери студии — Джубал обернулся — Лэрри, открой дверь.　

Он положил руку на плечо Майка.　

— Не волнуйся, парень.　

— Да, Джубал. Этот человек. Я знаю его.　

— А он знает тебя — Джубал полуобернулся и бросил через плечо — Входите, сержант.　

Сержант Спецслужбы стоял в дверях. Винтовка, применяемая для разгона демонстраций — наготове. Он обернулся и закричал:　

— Майор! Вот они!　

Дуглас сказал:　

— Позвольте мне поговорить с их старшим офицером, доктор.

Джубал с облегчением заметил, что пистолет появившегося майора покоится в кобуре. Майк задрожал сразу же, как только увидел винтовку сержанта. Джубал не испытывал любви к этим солдафонам, однако ему не хотелось, чтобы Смит обнаружил свои способности.　

Майор окинул доктора взглядом.　

— Вы Джубал Харшоу?　

— Да. Идите сюда. Вас хочет видеть ваш босс.　

— Перестаньте. Идемте со мной. И еще я ищу…　

— Идите сюда! Генеральный Секретарь хочет поговорить с вами!　

Майор Спецслужбы, слегка опешив, вошел в студию, взглянул на экран, щелкнул каблуками и отдал честь. Дуглас кивнул.　

— Имя, звание, задание?　

— Сэр, майор К. Д. Блох, Эскадрон Специальной Службы «Чао», Анклав Казармы.　

— Что вы здесь делаете?　

— Сэр, это довольно сложно объяснить. Я…　

— Ничего, давайте по порядку, майор.　

— Слушаюсь, сэр. Я явился сюда, следуя приказу. Видите ли…　

— Не вижу.　

— Ну, сэр, полтора часа назад сюда были посланы две машины, чтобы произвести несколько арестов. Когда мы потеряли с ними связь, я был послан следом отыскать их и оказать поддержку.　

— По чьему приказу?　

— Э… командующего, сэр.　

— И вы обнаружили машины?　

— Нет, сэр. Ни малейшего следа.　

Дуглас поглядел на Харшоу.　

— Советник, вы видели этих людей?　

— В мои обязанности не входит следить за вашими слугами, мистер Секретарь.　

— Это трудно назвать ответом на мой вопрос.　

— Вы правы, сэр. Ведь меня не допрашивают. И не будут, разве что только на открытом процессе. Я действую в интересах клиента. Я не нянька этим э… персонам в полицейской форме. Но из того, что я видел, я могу предположить, что вряд ли стоит искать поросенка в ванне.　

— М-м-м… Возможно. Майор, скомандуйте своим людям: «Кругом!» и возвращайтесь к себе.　

— Слушаюсь, сэр — майор отдал честь.　

— Минуту! — вмешался Харшоу — Эти люди вломились в мой дом. Я требую, чтобы мне был предъявлен ордер.　

— Ах, да. Майор, покажите ему ордер.　

Майор Блох побагровел.　

— Сэр, все ордера были у старшего офицера первой группы.

Взгляд Дугласа застыл.　

— Молодой человек… Вы хотите сказать, что ворвались в частное жилище без ордера?　

— Но… сэр, вы не поняли! Ордера были! Они были у капитана Генриха.　

На лице Дугласа проступило недовольство.　

— Отправляйтесь к себе. Скажите, чтобы вас поместили под арест. Мы еще поговорим.　

— Слушаюсь, сэр.　

— Подождите — потребовал Харшоу — Я осуществляю свое право на арест гражданина Федерации. Я требую его помещения в местную арестантскую камеру. «Вооруженное вторжение в жилище со взломом»…　

Дуглас моргнул.　

— А это необходимо?　

— Я так считаю. Этих ребят, похоже, бывает трудно разыскать… Я не хочу, чтобы он ускользнул от местного правосудия. Помимо того, что это дело уголовное, у меня тогда не будет возможности оценить причиненный ущерб.　

— Я даю вам слово, сэр, что вам полностью возместят все убытки.　

— Благодарю, сэр. Но кто поручится, что еще один шутник в форме не заявится сюда через некоторое время? Ему не понадобится даже ломать дверь. Моя крепость разрушена, она открыта для любого негодяя. Мистер Секретарь, всего несколько секунд, потраченных на запертую дверь, не позволили этому подлецу схватить меня раньше, чем я сумел дозвониться до вас… и вы слышали, что есть еще подобные ему, имеющие, как он говорит, ордера!　

— Доктор, я ничего не знаю ни о каких ордерах.　

— Возможно, более подходящими словами будут: «тайные предписания?»　

— Это серьезное обвинение.　

— Дело тоже серьезное.　

— Доктор, я ничего не знаю об этих ордерах, даже если они существуют. Но я даю вам слово, что я тот час же разберусь в этом деле, узнаю, кем они были подписаны и поступлю так, как велит мне честь… Могу ли я сказать больше?　

— Вы еще о многом можете сказать, сэр. Я могу предположить, как появились эти ордера. Кто-то из вашего окружения, страдающий излишним рвением, заставил слишком уступчивого судью подписать их, имея целью схватить меня и моих гостей с тем, чтобы допросить нас вдали от ваших глаз, вдали от чьих-либо глаз, сэр! Мы обсудим вопрос об ордерах с вами, но мы не хотим разговаривать с этим — Джубал ткнул большим пальцем в сторону майора — в задней комнате без окон! Сэр, я надеюсь на вашу справедливость… Но если эти ордера не аннулируют, если я не получу четкого и недвусмысленного подтверждения, что Человеку с Марса, медсестре Бордмэн и мне не причинят никакого вреда, что мы располагаем свободой передвижения, что ж — Джубал беспомощно пожал плечами — Я вынужден буду искать защитника. И помимо администрации существуют люди и силы, заинтересованные в делах Человека с Марса.　

— Вы угрожаете?　

— Нет, сэр. Я умоляю вас. Мы хотим переговоров! Но мы не можем их вести, пока нас преследуют. Я прошу вас, сэр, отзовите ваших псов!　

Дуглас бросил взгляд в сторону.　

— Эти ордера, если они были, недействительны. Как только я отыщу их, они будут аннулированы.　

— Благодарю вас, сэр.　

Дуглас посмотрел на майора Блоха.　

— Вы настаиваете на его аресте местными органами?　

— Его? Да нет, он же просто дурак, одевший форму. И о причиненном ущербе тоже давайте забудем. Нам с вами надо обсудить более серьезные дела.　

— Вы можете идти, майор — Офицер Спецслужбы отдал честь и быстро вышел. Дуглас продолжал — Советник, то, о чем вы говорите, нельзя уладить по телефону.　

— Я согласен.　

— Вы и ваш э… клиент будете моими гостями во Дворце. Я пошлю свою яхту. Вы будете готовы через час?

Харшоу покачал головой.　

— Благодарю, мистер Секретарь. Мы поспим здесь… И когда придет время, я откопаю собачью упряжку или что-нибудь еще. Нет нужды посылать за нами вашу яхту.　

Дуглас нахмурился.　

— Ну, доктор! Как вы отмстили, переговоры эти квазидипломатические. Предлагая протокол, я уступил вам в этом. Следовательно, мне позволяется проявить официальное гостеприимство.　

— Сэр, моему клиенту уже было оказано столько официального гостеприимства, что он до конца своих дней не забудет этого.　

Лицо Дугласа застыло.　

— Сэр, вы намекаете…　

— Я ни на что не намекаю. Смит страшно измотан и не готов к церемонии на высшем уровне. Здесь он будет спать крепче. И я тоже. Я старый человек, сэр, я предпочитаю собственную кровать. И могу заметить, что разговора может не получиться, и мой клиент вынужден будет отправиться куда-то в другое место, а в этом случае нас будет стеснять положение гостей под вашей крышей.　

Взгляд Генерального Секретаря был мрачен.　

— Снова угрозы. Я-то думал, что вы мне верите, сэр. Я отчетливо слышал, как вы сказали, что хотите переговоров.　

— Я верю вам, сэр. До тех пор, пока у меня есть возможность закатить истерику. И мы хотим переговоров. Но я использовал слово «переговоры» в его изначальном смысле — не в появившемся после значения «перемирие». Тем не менее, будем благоразумны. Однако, мы не можем начать переговоры вот так сразу. Нас смущает одно обстоятельство, поэтому мы должны подождать. Как долго, я не знаю.　

— Что вы имеете в виду?　

— Мы ожидаем, что администрация будет представлена какой-то делегацией по вашему выбору. У нас есть точно такая же привилегия.　

— Конечно. Но мы не будем делать их большими. Я все буду делать сам, с одним или двумя помощниками. Заместитель министра юстиции… наши эксперты в области космического права. Для данного дела требуется маленькая группа. И чем меньше, тем лучше.　

— Совершенно верно. Наша группа будет маленькой. Смит, я, Беспристрастный Свидетель…　

— Так приходите прямо сейчас!　

— Свидетель не проблема. Будут еще один или два человека… Но одного у нас не хватает. Я получил распоряжение, что парень по имени Бэн Кэкстон обязательно должен присутствовать, а мы не можем его найти.　

Джубал, проведший не один час за размышлениями над тем, как бы ему половчее ввернуть эту реплику, ждал. Дуглас пристально взглянул на него.　

— Но вы ведь не имеете в виду этого дешевого писаку?　

— Кэкстон, о котором я говорю, имеет колонку в одном из синдикатов.　

— Об этом не может быть и речи!　

Харшоу покачал головой.　

— Тогда на этом все, мистер Секретарь. Мои инструкции не оставляют иного выхода. Сожалею, что отнял у вас время. Прошу извинить меня — он протянул руку, словно собираясь отключиться.　

— Погодите!　

— Сэр?　

— Я не закончил разговор!　

— Прошу Генерального Секретаря извинить меня. Мы будем ждать, пока он не отпустит нас.　

— Ладно, ладно, не принимайте близко к сердцу. Доктор, вы читаете тот вздор, который выходит в столичных новостях?　

— Небеса всеблагие, конечно нет!　

— Хотел бы и я того же. Просто абсурд говорить в присутствии журналистов. Мы встретимся с ними уже после того, как все будет улажено. Но, если даже нам придется приглашать их, Кэкстона среди них не будет. Эта ядовитая змея… любитель подсматривать в замочные скважины, причем самый наглый и отвратительный!　

— Мистер Секретарь, мы не собираемся отказываться от гласности. Мы даже настаиваем на ней.　

— Абсурд!　

— Возможно. Но я обслуживаю моего клиента так, как считаю нужным. Если мы приходим к соглашению, касающемуся Человека с Марса и планеты, являющейся его домом, я хочу, чтобы каждый землянин знал, как это сделано и о чем мы договорились. И наоборот, если мы потерпим неудачу, люди должны услышать, почему разговор не удался. Никаких Звездных Палат, мистер Секретарь.　

— Черт возьми, я ничего не говорил о Звездной Палате и вы знаете это! Я имел в виду спокойные и упорядоченные переговоры без толкотни.　

— Так допустите прессу, сэр. Камеры и микрофоны… но без толкотни… Да, вспомнил! Мы дадим интервью — мой клиент и я — по всем программам Федерации. Сегодня чуть позже я объявлю, что мы хотим гласных переговоров.　

— Что? Вы не можете давать интервью сейчас! Это же противоречит духу обсуждаемых вопросов.　

— Не вижу причины. Или вы полагаете, что на разговор с прессой нужно ваше разрешение?　

— Нет, конечно. Нет, но…　

— Я боюсь, слишком поздно. Все уже организовано и единственный для вас способ остановить это — посылать все больше машин с головорезами. Я говорю это затем, что нам может захотеться сообщить новость, чтобы опередить события, о том, что Человек с Марса вернулся и отдыхает в Поконосе. Так правительство сможет избежать неприятного сюрприза. Вы следите за моей мыслью?　

— Слежу — Генеральный Секретарь пристально посмотрел на Харшоу — Пожалуйста, подождите, он исчез с экрана.

Харшоу махнул рукой, подзывая Лэрри к себе. Ладонью другой руки он закрыл микрофон.　

— Слушай, сынок — зашептал он — С этим сломанным передатчиком я блефую. Я не знаю, ушел ли он дать отбой или же опять натравить на нас псов. Одна нога здесь, другая там. Вызови Тома Маккензи по другому видео, скажи ему, что если он не сделает свою систему работоспособной, то пропустит важнейшие события со времен падения Трои. И будь осторожен, возвращаясь домой. Там могут быть копы.　

— Как ему звонить?　

— Э… Дуглас снова появился на экране — Спроси Мириам.　

— Доктор Харшоу, я принимаю ваше предложение. Аннулирование ордеров… со всеми обоснованиями — Дуглас простецки улыбнулся — Добавлю, что администрация обсудит межпланетные отношения с Человеком с Марса сразу же, как только он отдохнет после своего путешествия… И сделает это гласно… довольно-таки гласно.

Улыбка сделалась ледяной и он перестал выглядеть добрым старым Джо Дугласом. Харшоу довольно усмехнулся. Что ж, старый плут получил промеж глаз, но сумел обернуть поражение выгодой.　

— Превосходно, мистер Секретарь! Мы отказываемся от всех притязаний!　

— Спасибо. Теперь об этом типе Кэкстоне. Допуск прессы не относится к нему. Он может смотреть все по стереовизору и стряпать свое вранье из того, что увидит. Но он не будет допущен.　

— Тогда не будет переговоров, мистер Секретарь, чтобы вы ни сказали прессе.　

— Я не уверен, что вы поняли меня, Советник. Этот человек неприятен мне. Привилегия положения.　

— Вы правы, сэр. Это именно привилегия положения.　

— Тогда не будем больше об этом говорить.　

— Вы не поняли меня. Это действительно привилегия положения. Но не ваша — Смита.　

— А?　

— Вы обладаете привилегией отбирать советников и вы можете пригласить самого дьявола и мы не будем возражать. Смит обладает привилегией отбирать своих советников и иметь их под рукой. Если Кэкстон не будет присутствовать, мы не пойдем во Дворец. Мы пойдем на конференцию совершенно иного рода. На ту, где вы не будете желанным гостем. Даже если вы говорите на хинди.　

Харшоу считал, что с медицинской точки зрения человек в возрасте Дугласа не может себе позволить впасть в ярость. Наконец, обращаясь к Смиту, Дуглас заговорил:　

— Смит, почему вы настаиваете на этом нелепом условии?　

Харшоу мгновенно отреагировал:　

— Не отвечай, Майк! — потом Дугласу — Ну что вы, мистер Секретарь! Правила! Вы не можете требовать ответа, почему мой клиент дал мне такие инструкции. А Правила нарушены — что дает повод для сильнейшего недовольства, потому что мой клиент совсем недавно выучил английский и не может защищать сам себя. Если вы выучите марсианский, я могу позволить вам задавать вопросы на его языке. Но не сегодня…　

Дуглас нахмурился.　

— Я могу перечислить те Правила, где вы вели нечестную, двойную игру или наоборот дали послабление, но у меня нет времени. Я должен править государством. Я уступаю. Но не ждите, что я пожму руку Кэкстону.　

— Как пожелаете, сэр. Теперь вернемся к началу. Я не могу обнаружить Бэна.　

Дуглас расхохотался.　

— Вы настаиваете на привилегии для человека, которого я нахожу неприятным! Приводите кого хотите, но устраивайте это сами.　

— Резонно, сэр. Но не можете ли вы оказать услугу Человеку с Марса?　

— Э? Какую услугу?　

— Переговоры не начнутся, пока не найдется Кэкстон. Это не предмет для обсуждений. Но я не могу найти его. Я всего лишь частное лицо.　

— Что вы хотите сказать?　

— Я с пренебрежением говорил об отрядах Службы Безопасности… Отнесите это на счет раздражения человека, к которому ломились в дом. Но мне известно, что они могут действовать с удивительной эффективностью и они сотрудничают со всеми полицейскими силами. Мистер Секретарь, если вы позвоните командующему СБ и скажете ему, что хотите сейчас же установить местонахождение человека, сэр, вы за час добьетесь больше, чем я за его лет — Ничего на Земле не может заставить меня тревожить все полицейские силы ради того, чтобы разыскать какого-то любителя сплетен!　

— На Земле — да, сэр. А на Марсе? Я прошу вас оказать эту услугу Человеку с Марса.　

— Что ж… это абсурдно, но я попытаюсь — Дуглас взглянул на Майка — В качестве услуги Смиту. Я ожидаю такого же сотрудничества, когда мы перейдем к делу.　

— Примите мои заверения в том, что это значительно облегчит ситуацию.　

— Что ж, я помогу ни чего обещать. Вы сказали, этот человек потерялся. Он мог попасть под грузовик, он мог умереть.　

Харшоу помрачнел.　

— Давайте надеяться, что этого не произошло. Ради всего, что есть для вас святого.　

— Что вы хотите этим сказать?　

— Я пробовал объяснить подобную возможность своему клиенту… Но он не стал даже слушать — Харшоу вдохнул — Бойня, сэр. Если мы не сможем отыскать Кэкстона, именно это нас и ожидает — бойня.　

— Ну… я попробую. Но не ждите чудес, доктор.　

— Не я, сэр. Мой клиент. У него марсианские взгляды… и он ждет чуда. Помолимся о нем.　

— Вы слышали меня. Это все, что я могу сказать. Харшоу, не вставая с кресла, поклонился.　

— Ваш слуга, сэр.　

Лишь только изображение Дугласа исчезло, Джубал поднялся. И почувствовал на своих плечах руки Джил.　

— О, Джубал, вы были великолепны!　

— Мы еще не вышли из зарослей, детка.　

— Но, если что и могло спасти Бэна, вы уже сделали это — и она поцеловала его.　

— Эй, чтобы больше этого не было! Я дал зарок еще до того, как ты родилась. Зарок любезности, соответствующий моим годам — он нежно и основательно поцеловал ее — Это чтобы избавиться от привкуса Дугласа. То пинать, то лизать его зад — мне это несколько наскучило. Иди, погладь Майка по голове. Он заслуживает этого за то терпение, с которым относился к моему вранью.　

— Да, конечно! — Джил оставила Харшоу и обвила руками шею Смита — Что за прекрасное вранье, Джубал! — и она поцеловала Майка.　

Джубал смотрел, как Майк, проявив инициативу во второй части поцелуя, выполнил все торжественно, но не как нечто новое. Харшоу поставил было ему четверку с минусом, потом подумал и поставил пять — за старание.　

— Сынок — сказал он — ты восхищаешь меня. А я-то ожидал, что ты загнешься в своем обмороке.　

— Я так и сделал — сказал Майк серьезно, не делая попытки освободиться — после первого поцелуя.　

— Однако! Мои поздравления, Джил!　

— Джубал, вы пиявка, но я все равно люблю вас, хотя и непозволю поддевать меня. Майк был однажды слегка расстроен, но больше этого не будет, как видите.　

— Да — согласился Майк — Это благо. Для братьев по воде — это сближение. Я покажу тебе — он отступил от Джил.　

Джубал предостерегающе поднял руку.　

— Нет.　

— Нет?　

— Ты введен в заблуждение, сынок. Это сближение для братьев по воде только в том случае, если они молоденькие и хорошенькие девушки вроде Джил.　

— Брат мой Джубал, ты говоришь правильно?　

— Я говорю очень правильно. Целуй девушек всякий раз, когда тебе заблагорассудится. Это убивает пристрастие к карточным играм.　

— Прошу прощения?　

— Это прекрасный способ сближения… с девушками. Хм-м-м… — Джубал огляделся — Я вот думаю, нельзя ли повторить этот феномен первого раза? Доркас, Я хочу, чтобы ты приняла участие в научном эксперименте.　

— Я не морская свинка! Убирайтесь ко все чертям!　

— Скажи сперва, в какой это стороне. Не будь упрямой, девочка. У Майка нет заразных болезней, иначе я не позволил бы ему купаться в бассейне… Кстати, Мириам, когда вернется Лэрри, скажи ему, чтобы вычистил бассейн — хватит с нас этой грязищи. Итак, Доркас?　

— Откуда ты знаешь, что это будет в первый раз?　

— Хм, верно. Майк, ты целовал Доркас?　

— Нет, Джубал. Только сегодня я узнал, что Доркас — мой брат по воде.　

— Она твой брат?　

— Да. Доркас и Анна, и Мириам, и Лэрри. Они твои братья по воде, Джубал.　

— М-м, да. По сути верно.　

— Да. Это суть, грок, а не разделение воды. Я правильно говорю?　

— Очень правильно, Майк.　

— Они твои братья по воде — Майк замолчал, обдумывая слова.　

— Если идти дальше по цепочке, они и мои братья — Майк поглядел на Доркас — Сближение для братьев — хорошо.　

Джубал осведомился:　

— Итак, Доркас?　

— Небеса всеблагие! На свете нет другой такой язвы! Но Майк не такой. Он очень милый — она подошла к нему, встала на цыпочки и обняла его — Поцелуй меня, Майк!　

Майк подчинился. Какое-то время они «сближались».　

Доркас упала в обморок.　

Джубал подхватил ее и не дал упасть. Джил пришлось сказать Майку несколько слов, чтобы не дать ему уйти в транс. Доркас пришла в себя и заверила Майка, что все в порядке и она с радостью повторит сближение близости, но должна немного отдышаться.　

— Фу-у!　

Мириам стояла с округлившимися глазами.　

— А не рискнуть ли и мне?　

Анна возразила:　

— По старшинству! Босс, я нужна еще как Свидетель?　

— Пока нет.　

— Тогда я снимаю это платье. Хотите пари?　

— Какое?　

— Семь к двум, что я не упаду в обморок. И я не собираюсь проигрывать.　

— Давай!　

— Доллары, не сотни. Майк, дорогой… давай станем близкими-близкими…　

Анна была вынуждена сдаться из-за удушья. Майк с его марсианским воспитанием мог оставаться без кислорода значительно дольше. Анна глубоко вздохнула и сказала:　

— Я не подготовилась как следует. Босс, требуется вторая попытка.　

Она снова подставила лицо, но Мириам тронула ее за плечо.　

— В сторону!　

— Не будь такой нетерпеливой!　

— В сторону, я сказала! Шаг назад, девица.　

— Ладно уж — Анна уступила место. Мириам подошла к Майку и улыбнулась ему. Они сблизились и продолжали сближаться.　

— Сюда! Мириам повернула голову.　

— Босс, вы что не видите? Я занята!　

— Хорошо! Отойди с дороги, я отвечу на звонок сам.　

— Я ничего не слышала. Честно!　

— Очевидно. Но мы обязаны проявить чуточку уважения. Это может быть Генеральный Секретарь.　

Это был Маккензи.　

— Джубал! Что, черт возьми, стряслось?　

— А что такое?　

— Мне позвонил человек, велел мне все бросить и дать рекламу, потому что у вас что-то есть для меня. Я отправил к вам оперативную бригаду…　

— Никого тут не было.　

— Знаю. Они позвонили и сказали, что они взяли оборудование. Наш диспетчер объяснил им дорогу и они будут здесь с минуты на минуту. Я звонил вам, но видео был занят. Что я пропустил?　

— Пока ничего.

Проклятье, нужно было поручить кому-нибудь следить за трепливым ящиком! Уступил ли Дуглас? Или следует ожидать появления новой оравы копов? Джубал, ты маразматик!

— За последний час было какое-нибудь особенное сообщение?　

— Нет… и да. Дворец объявил, что Человеке Марса вернулся и отдыхает в…　

— Джубал! Ты имеешь к этому отношение?　

— Минутку. Майк, иди сюда. Анна, надень платье.　

— Готово, Босс.　

— Мистер Маккензи, позвольте представить вам Человека с Марса!　

У Маккензи отвисла челюсть.　

— Погодите! Дайте навести камеру! Я сниму прямо с экрана!.. И дам по стерео, как только мои шуты гороховые будут у вас, Джубал… Я могу быть уверен? Вы не…　

— Разве я стал бы дурачить вас, имея под боком Беспристрастного Свидетеля? Но я не настаиваю. Мы можем связаться и с «Иргусом» и с «Транс-Планет».　

— Джубал! Вы этого не сделаете!　

— Не сделаю. Соглашение с вами обязывало смотреть на экран по моему сигналу. И использовать камеры, если там будет что-нибудь стоящее. Я не обещал не давать интервью — Джубал помолчал — вы не только предоставили оборудование, но и помогли лично, Том. Не могу даже выразить, как помогли!　

— Вы говорите, э… о том телефонном номере?　

— Точно! Но ни слова об этом, Том. Спросите лучше с глазу на глаз… через год.　

— Ладно, я и думать об этом перестану. Вы держите свой рот на замке, я — свой. Теперь не уходите…　

— Еще одно. Сообщение, которое находится у вас — верните его мне.　

— А? Хорошо. Оно у меня в панели, не беспокойтесь. Джубал, я навел камеру. Начали?　

— Валяйте.　

— Это сделаю я сам! — Маккензи повернул голову — видимо, к камере — Последние новости! Ваш репортер NWNW ведет передачу по свежим следам! Только что нам позвонил Человек с Марса! Он желает поговорить с вам и!.. Стоп. Монитор, вставка — благодарность спонсору. Джубал, что-нибудь особенное надо спросить?　

— Не спрашивайте о Южной Америке. Самый благодатный для вас предмет — плавание. Можете спросить меня о его планах.　

— Конец вставки… Друзья, вы находитесь лицом к лицу с Валентином Майклом Смитом — Человеком с Марса! Как NWNW, всюду поспевающая первой, уже говорила вам, мистер Смит только что вернулся с Анд и мы приветствуем его у нас! Помашите вашим друзьям, мистер Смит…

(— Помаши в видео, сынок. Улыбнись и помаши.)　

— Благодарим вас, Валентин Майкл Смит. Мы рады видеть вас таким здоровым и загорелым. Насколько я знаю, вы набирали силы, обучаясь плавать?　

— Босс! Гости…　

— Стоп после слова «плавать». Что там еще, Джубал?　

— Сейчас погляжу. Джубал, посмотри за Майком. Это может быть Генеральный Штаб.　

Но это была всего-навсего приземлившаяся машина NWNW (и снова досталось розовым кустам), Лэрри, ходивший звонить Маккензи и вернувшийся Дюк. Маккензи решил свернуть видеоинтервью, ибо сейчас уже был уверен в передаче глубины и цвета своей аппаратурой. Его команда, тем временем, ушла проверить оборудование, предоставленное Джубалу. Лэрри и Дюк пошли с ними.　

Интервью прекратилось из-за бессодержательности — Майк никак не мог понять вопросы, предложенные Джубалом. Маккензи дал знак заканчивать передачу, пообещав, что вскоре последует интервью в цвете и объеме.　

— Не переключайтесь на другой канал! — он ждал доклада своих техников, который и сделал их начальник:　

— С полевым оборудованием все в порядке, мистер Маккензи.　

— Так что же случилось?　

Техник оглянулся на Лэрри и Дюка.　

— Нужно было стукнуть по крышке. В прерывателе залип контакт.

Харшоу перестал думать над тем, обманул или нет Дюк Лэрри, когда сказал, что надо заменить прерыватель, если оборудование будет использоваться. Он не утруждал себя объяснениями. Все случившееся лишний раз подтвердило его убеждение, что техника достигла своего пика, создав «Форт-Т» и с той поры начала медленно катиться вниз.　

Они дали интервью в цвете и объеме. Майк послал приветствия своим друзьям с «Победителя», включая одно для доктора Махмуда, посланное на скрежещущем марсианском. Наконец, Джубал поставил видео на двухчасовое «занято», потянулся и ощутил дикую усталость. Уж не стареет ли он?　

— Где ужин? Которой из вас, девушки, полагается сегодня готовить? Черт, домашнее хозяйство совсем пришло в упадок!　

— Сегодня моя очередь — отозвалась Джил — Но…　

— Извинения, вечные извинения!　

— Босс — вмешалась Анна — Как можно ждать, что кто-то что-то сготовит, если нам с обеда не давали передохнуть?　

— Это не причина — непреклонно ответил Джубал — Даже если на этом самом месте разразится Армагеддон, я все равно буду требовать пиши — горячей и вовремя, вплоть до последней трубы. Кроме того…　

— Кроме того — закончила Анна — сейчас без двадцати восемь — куча времени, чтобы поужинать в восемь. Так что прекратите стонать. Расхныкались.　

— Всего двадцать минут до ужина? А кажется, ленч был целую неделю назад! Ты не оставила времени, необходимого цивилизованным людям для выпивки перед ужином.　

— Бедняжка!　

— Кто-нибудь, дайте мне выпить! Пусть все выпьют. Готовьте ужин. Мой живот ввалился, словно палатка под дождем. Анна, как у нас с замороженными брикетами?　

— Завались.　

— Так почему бы не оттаять штук восемнадцать-двадцать и пусть каждый ест, когда захочет. О чем разговор?　

— Конечно — согласилась Джил.　

Анна чмокнула Джубала в лысую макушку.　

— Босс, вот это благородный поступок! Мы накормим вас, напоим и уложим в постельку. Джил, погоди, я помогу.　

— Я тоже могу помочь? — с нажимом спросил Майк.　

— Конечно, Майк. Можешь носить подносы. Босс, ужин у бассейна. Вечер сегодня жаркий — Так что там? — спросил Джубал Дюка, когда все ушли — Где, черт возьми, ты шлялся?　

— Думал.　

— Ни к чему. От этого одно расстройство. И есть результаты?　

— Да, сказал Дюк — Я решил, что это дело Майка, что ему есть…　

— Поздравляю! Желание не соваться в дела других составляет восемьдесят процентов человеческой мудрости.　

— Вы-то суетесь в чужие дела.　

— Кто сказал, что я мудр?　

— Джубал, если я предложу Майку стакан воды, согласится он совершить эту масонскую церемонию?　

— Думаю, согласится. Дюк, единственная человеческая черта Майка — всепоглощающее желание нравиться. Но я хочу быть уверенным, что ты понимаешь, насколько это серьезно. Я предложил Майку братство до того, как это понял и теперь спутан по рукам и ногам ответственностью. Ты сам предлагаешь никогда не обманывать его, оберегать от неправильных действий, следить за ним всюду, где только возможно. Подумай лучше.　

— Я все обдумал. Джубал, есть в Майке что-то, вызывающее желание заботиться о нем…　

— Знаю. Ты, наверное, просто никогда не сталкивался с этим раньше. Невинность. Майк никогда не вкушал плода с дерева Добра и Зла… Поэтому мы не понимаем, что придает ему силы. Что ж, надеюсь, ты не пожалеешь об этом — Джубал поднял голову — Я думал, ты уже разлил.　

— Не нашел штопора.　

— Снова эта механика! Ты найдешь стаканы за «Анатомией Меланхолии».　

— Я знаю, где вы их прячете.　

— … И мы выпьем по маленькой перед тем, как выпить по-настоящему.

Дюк принес стаканы, Джубал наполнил их и поднял свой.

— За братство алкоголиков, более подходящее непрочной человеческой душе, чем любое другое.　

— Твое здоровье.　

— И твое.　

Джубал опрокинул содержимое себе в глотку.　

— А! — выдохнул он радостно и рыгнул — Предложи Майку, Дюк, пусть знает, как хорошо быть человеком! Сразу станет творить. Сюда! Почему их никогда не бывает рядом, когда нужно? Сюда!!　

— Иду — отозвалась Мириам, появляясь в дверях — Но…　Я сказал:»… к какой странной, горько-сладкой судьбе приведет меня моя мальчишеская мечта…»　

— Я дописала этот рассказ, пока ты болтал с Генеральным Секретарем.　

— Тогда ты мне не нужна. Отошли его.　

— Вы не хотите прочитать рассказ? Хотя я все равно переделаю его… Поцелуй Майка сделал меня проницательной.　

Джубал содрогнулся.　

— Прочитать его? Господи! Хватит с меня того, что я его написал! И бросить думать о переделке, достоверность не нуждается в фактах. Детка, настоящий правдивый рассказ не выносит и привкуса правды.　

— Хорошо, Босс. Анна говорит, чтобы все шли к бассейну выпить перед едой.　

— В жизни не было лучшей минуты! Джентльмены, присоединитесь к нам?　

И началась пирушка — с рыбой и прочей скандинавской едой. По предложению Джубала Майк попробовал брэнди. Майк нашел последствия этого выбивающими из равновесия, поэтому он проанализировал причину, добавил кислород к этанолу, восстанавливая продукты ферментации и превратил их в глюкозу и воду.　

Джубал, наблюдавший за воздействием спиртного на Смита, заметил, как он опьянел, потом моментально протрезвел. Он предложил Майку еще брэнди и тот выпил, поскольку предложение исходило от брата по воде. Майк проглотил неимоверное количество алкоголя, прежде чем Джубал понял, что напоить его невозможно.　

С Харшоу дело обстояло по-другому, несмотря на его большую практику. Необходимость не отставать от Майка во время эксперимента притупила его остроумие. Поэтому когда он спросил Майка, как он это делает, тот подумал, что речь идет о налете Спецслужбы, из-за которого он в глубине души чувствовал себя виноватым. Он попробовал объяснить, решив, если это окажется возможным, получить у Джубала прощение.　

Джубал прервал его, когда понял, о чем он говорит.　

— Сынок, я не желаю знать. Ты поступил так, как нужно — и просто великолепно! Однако… — он по-совиному моргнул — не рассказывай мне. И никому не рассказывай.　

— Ненужно?　

— Ненужно. Никогда не видел подобной дьявольщины с тех пор, как мой умник-дядя спросил о серебре, не имеющем обеспечения и опроверг самого себя. От такого объяснения только хуже.　

— Я не грок.　

— Я тоже. Поэтому давай-ка выпьем.　

Начали подходить репортеры. Джубал принимал их со всей возможной учтивостью, приглашая перекусить, выпить и Отдохнуть, но запрещая приставать к нему и Человеку с Марса.　

Тех, кто терял осторожность, сбрасывали в бассейн. Крещение производил Джубал с помощью Лэрри и Дюка. Когда кто-нибудь злился, другие репортеры бросались на помощь лихой троице с энтузиазмом прозелитов — Джубал с трудом удержал их от намерения третий раз макнуть предводителя репортеров из «Нью-Йорк Таймс».　

Было совсем поздно, когда Доркас разыскала Джубала и шепнула:　

— Видео, Босс.　

— Так послушай.　

— Ты должен ответить сам.　

— Я сейчас отвечу! Топором! Давно я собирался избавиться от этого ящика! А сейчас у меня как раз подходящее настроение! Дюк, топор мне!　

— Босс! Это человек, с которым вы разговаривали сегодня днем.　

— Ого! Так что же ты сразу не сказала? — Джубал с грохотом протопал по лестнице, запер дверь на задвижку и подошел к видео. Изображение прислужника Дугласа сменилось изображением самого Дугласа.　

— Вам потребовалось много времени, чтобы добраться до видео.　

— Бывает, мистер Секретарь. Иногда я вообще не отвечаю на звонок.　

— Похоже. Почему вы не сказали, что Кэкстон алкоголик?　

— А разве он алкоголик?　

— Определенно! Он участвовал в попойке. Трезветь ему пришлось в каталажке Соноры.　

— Я рад слышать, что он нашелся. Спасибо, сэр.　

— Его посадили за бродяжничество. Но до приговора дело не дойдет — мы отпускаем его ради вас.　

— Я ваш должник, сэр.　

— О, это еще не все! Я доставлю его таким, каким он был обнаружен — грязным и небритым. В придачу, как я понимаю, от него сейчас несет, как из винной бочки. Я хочу, чтобы вы увидели его, таким, каков он есть.　

— Очень хорошо, сэр. Когда мне его ждать?　

— Курьер только что вылетел из Ногалеса, скоро он будет над вами. Пилот доставит Кэкстона и возьмет расписку.　

— Он получит ее.　

— Теперь, Советник, я умываю руки. Я ожидаю прибытия вас и вашего клиента независимо от того, захватите вы с собой этого пьяного клеветника или нет.　

— Согласен. Когда?　

— Завтра в десять.　

— Чем скорее, тем лучше. Согласен.　

Джубал протопал по ступеням и вышел в сад.　

— Джил! Подойди сюда, девочка.　

— Иду, Джубал — она побежала к нему, за ней следом — репортер.　

Джубал остановил его взмахом руки.　

— Частный разговор — сказал он тоном, не допускающим возражений — Дела семейные.　

— Чьей семьи?　

— Чтоб у тебя кто-нибудь подох! Брысь!　

Репортер ухмыльнулся и повернул обратно. Харшоу наклонился к Джил и тихонько сказал:　

— Он в безопасности.　

— Бэн?　

— Да. Он скоро будет здесь.　

— Ох, Джубал! — она расплакалась.　

Он взял ее за плечи.　

— Перестань! Отправляйся в комнату и сиди там, пока не успокоишься.　

— Да, Босс.　

— Выплачься в подушку, а потом умой личико — Он направился к бассейну — Все тихо! Я хочу сделать объявление. Мы были рады видеть вас здесь, но прием окончен.　

— Кто-то свистнул!　

— В бассейн его! Я старый человек и нуждаюсь в отдыхе. И моя семья тоже. Дюк, закупорь бутылки. Девушки, убирайте закуску.　

Поднялся ропот, но через десять минут репортеры исчезли.　

Через двадцать минут прибыл Кэкстон. Офицер Спецслужбы, командующий машиной, заставил Джубала расписаться, оставить отпечаток пальца на заранее приготовленной бумаге и отбыл, пока Джил всхлипывала на плече у Бэна.　

Джубал оглядел его с ног до головы.　

— Бэн, я слышал, у тебя был недельный запой?　

Бэн выругался, продолжая гладить Джил по спине.　

— Пьян в стельку, но не пил!　

— Что такое?　

— Не знаю. Не знаю!　

Час спустя желудок Бэна был очищен. Джубал сделал ему уколы, чтобы выгнать алкоголь и барбитураты. Он принял ванну, побрился, оделся в одолженную одежду, встретился с Человеком с Марса и выслушал беглый рассказ о последних событиях, жадно поглощая еду и запивая ее молоком.　

Но ввести его в курс дела оказалось трудновато. Для Бэна этой недели просто не существовало — он потерял сознание в Вашингтоне и очнулся уже в Мексике.　

— Конечно, я знаю, что случилось. Они накачали меня наркотиками и держали в темной комнате, чтобы добиться своего. Но я ничего не могу доказать. А тут еще эта деревенщина Джеф и его мадам — плюс, я уверен, еще куча свидетелей — готовые под присягой подтвердить, как этот гринго проводит время. И ничего я не добьюсь.　

— И не надо — посоветовал Джубал — Отдыхай и радуйся.　

— Черта едва! Я вытащу…　

— Ну-ну! Бэн, ты остался живым… что я нахожу очень и очень странным. И Дуглас делает все точно так, как мы хотим… и доволен этим.　

— Об этом-то я и хочу поговорить. Я думаю…　

— Я думаю, тебе пора в постель. А прежде выпей стакан теплого молока с тайным снадобьем старого дока Харшоу — специально для скрытых алкоголиков.　

Вскоре Кэкстон вовсю храпел. Джубал побрел в свою спальню, но наткнулся в холле на Анну. Он устало покачал головой.　

— Ну и денек сегодня выдался, девочка.　

— Да уж. Не хотела бы я пропустить его, но и повторять его еще раз тоже ни к чему. Пора спать, босс.　

— Минутку. Что такого особенного в том, как этот парень целуется?　

Лицо Анны стало мечтательным, потом подернулось рябью, словно поверхность воды.　

— Это надо самому попробовать.　

— Я слишком стар, чтобы меняться. Но я интересуюсь всем, что касается мальчика. Есть какая-то разница?　

Анна задумалась.　

— Да.　

— Какая?　

— Майк все свое внимание полностью уделяет поцелую.　

— Тьфу ты! Я ведь делаю то же самое! Точнее, делал.　

Анна покачала головой.　

— Нет. Меня целовали мужчины, которые четко знали свое дело. Но они никогда не уделяли поцелую всего внимания. Они не могли. Как бы они не старались, часть их мозга была занята чем-то другим. Опозданием на последний автобус… шансами трахнуть девочку… собственной техникой поцелуя… или беспокойством о работе, деньгах, о том, не застукал бы муж, или отец, или соседи. У Майка совершенно нет техники… Но когда Майк целует тебя, он не делает ничего больше. Ты — вся его Вселенная… И миг становится вечностью, потому что у него нет никаких планов, он никуда не торопится. Просто целует тебя — она поежилась — Это затягивает.　

— Хм…　

— Не хмыкайте, старый развратник! Вы не понимаете.　

— Не понимаю. С сожалением должен признать, что и не пойму. Что ж, спокойной ночи… Да, между прочим, я велел Майку запереться.　

Анна скорчила гримасу.　

— Ни себе, ни людям!　

— Он и так достаточно быстро учится. Не надо подгонять его.　

18　

Конференцию отложили на двадцать четыре часа, что дало Кэкстону время восстановить силы, услышать о событиях последней недели, сблизиться с Человеком с Марса, ибо Майк грок, что Джил и Бэн братья по воде, проконсультировался с Джил и торжественно предложил Бэну стакан воды.　

Джил наскоро проинструктировала Бэна, и это заставило того как следует призадуматься, чтобы разобраться в себе. Его тревожило какое-то неопределенное беспокойство: он испытывал досаду из-за близости, существующей между Майком и Джил. Неделя забвения изменила его позицию холостяка. Он снова сделал предложение Джил — сразу же, как только они остались одни.　

Джил отвела взгляд.　

— Пожалуйста, Бэн, не надо.　

— Почему? У меня надежная работа, хорошее здоровье — по крайней мере, будет, как только я избавлюсь от этих наркотиков. Пока они еще во мне, и я испытываю потребность говорить одну лишь правду. Я люблю тебя. Я хочу женится на тебе и растирать твои бедные усталые ножки. Может, я слишком стар? Или ты собираешься за кого-нибудь другого?　

— Нет, что ты! Бэн, дорогой… Бэн, я люблю тебя. Но не проси меня сейчас. У меня появилась ответственность.　

Он не смог поколебать ее. И, наконец, понял:　

Человеке Марса не был ему соперником. Он был пациентом Джил. А человек, собирающийся жениться на медсестре, должен смириться с тем фактом, что медсестры испытывают материнские чувства к своим подопечным — смириться и радоваться этому, потому что, если бы у Джил не было характера, делающего ее хорошей медсестрой, он не влюбился бы в нее. И дело было вовсе не в той восьмерке, которую выписывал ее игривый задик, когда она шла, и не в ослепительном виде спереди — он не подросток, интересующийся исключительно размерами груди! Он любил ее саму.　

И хотя ее профессия отодвигала его на второе место после пациентов, будь он проклят, если собирается ревновать! Майк был хорошим малым — наивным и невинным, как и описала его Джил.　

Он вовсе не предлагал ей ложе из роз: жене газетчика со многим приходится мириться. Он мог временами пропадать на несколько недель, и его рабочий день был ненормированным. Ничего удивительного, если бы Джил завела кого-нибудь на стороне. Но Джил не такая.　

Собрав все воедино, он с чистым сердцем принял от Майка стакан воды.　

День отсрочки был нужен Джубалу для того, чтобы спланировать встречу.　

— Бэн, когда ты свалил все это на меня, я сказал Джил, что палец о палец не ударю, чтобы дать парню его так называемые «права». Я изменил свое мнение. Мы не собираемся позволять правительству владеть награбленным.　

— Уж этой-то администрации определенно!　

— Ни одной. Следующая будет еще хуже. Бэн, ты недооцениваешь Джо Дугласа.　

— Это дешевый политикан с соответствующей моралью!　

— Да. И невежа до шестого знака. Но он к тому же прекрасный и добросовестный правитель — лучший, чем мы заслуживаем. Мне доставило удовольствие сыграть с ним в покер — он не жмется и платит с улыбкой. Да, он сукин сын^[14]. Он довольно сносный миляга.　

— Джубал, будь я проклят, если понимаю вас! Вы говорили, будто были совершенно уверены в том, что Дуглас убил меня… и он был недалек от этого! Вы здорово блефовали, спасая меня, и один бог знает, как я вам за это признателен! Но не думаете же вы, будто я забуду, что за всем этим стоял Дуглас! Нет совершенно никакой его заслуги в том, что я жив. Он предпочел бы, чтобы я умер.　

— Думаю, что так. Но вот что: забудь об этом.　

— Будь я проклят, если забуду!　

— И будешь дураком. Ты ничего не докажешь. А я не буду обращать внимания на твои призывы и не позволю взвалить эту ношу на себя. Я сделал это вовсе не для тебя.　

— А для кого же?　

— Для маленькой девушки, которая собиралась уйти отсюда, хотя на ней висело обвинение в похищении. Уйти и, быть может, убить себя. Я сделал это потому, что она была моей гостьей, а я находился в добром расположении духа. Я сделал это потому, что она была воплощенная воля и отвага, но по глупости бросила вызов старой сове. Но ты, циничный, много погрешивший на своем веку паршивец, все знаешь о старых совах. Если твоя беззаботность толкнула тебя в когти одной из них, то кто я такой, чтобы вмешиваться в твою карму?　

— М-м… Хорошо, Джубал. Можете идти к черту за то, что суетесь в мою карму… Если у меня есть хоть одна.　

— Спорное заявление. Фаталисты и люди со свободной волей расплачиваются в четвертой четверти, как я слышал недавно. Так или иначе, я не желаю тревожить человека, сидящего в сточной канаве. Творить добро — все равно, что лечить гемофилию. Единственная помощь таким больным — дать истечь кровью… пока они не наплодили новых гемофилов.　

— Их можно стерилизовать.　

— Хочешь, чтобы я разыгрывал Бога? Однако, мы отвлеклись от темы разговора. Дуглас не прилагал усилий к тому, чтобы тебя убили.　

— Кто это говорит?　

— Говорит непогрешимый Джубал Харшоу, вещая из центра своего пупка. Если шериф забивает до смерти своего заключенного, можно побиться об заклад, что окружные комиссары не допустили бы этого, знай они заранее. В худшем случае они закроют на это глаза — впоследствии — чтобы не расстраивать чьих-то планов. Убийство никогда не было политикой в нашей стране.　

— Я могу назвать чертову уйму смертей, которые я видел.　

Джубал взмахом руки отмел эту реплику.　

— Я сказал, что это не политика. Да, у нас всегда происходят убийства — от громких, как с Хью Лонгом, до людей, забитых до смерти, имена которых не всегда даже попадают на восьмую страницу. Но это никогда не было политикой, и то, что ты жив, подтверждает, что это не политика Джо Дугласа. Тебя сцапали очень чисто, выжали досуха и избавились так же легко, как бросают дохлую мышь в туалет: Но их босс не любит, когда играют в такие игры, и если он узнает об этом, то могут полететь головы.　

Джубал замолчал, чтобы отхлебнуть из стакана.　

— Эти бандиты — всего лишь орудие. Это не президентская гвардия, которая подняла Цезаря. И кого ты ставишь на роль Цезаря? Чернильную душу Джо, чья идеология соответствует тем временам, когда страна была нацией, а не сатрапией в многоязычной империи. Дуглас, который не переваривает убийства. Или ты хочешь сместить его-мы это можем, устроив ему перекрестный допрос — сместить его и поставить на место Генерального Секретаря человека из страны, где жизнь дешева, а убийство — традиция? Если ты сделаешь это Бэн, что случится со следующим любопытствующим газетчиком, который свернет в темную аллею?　

Кэкстон не ответил.　

— Как я уже сказал, СБ — всего лишь орудие. Люди, отбираемые из тех, кто любит грязную работу, Насколько грязной станет эта работа, если ты лишишь Дугласа главенства?　

— Джубал, вы ведете к тому, что я не должен критиковать администрацию?　

— Ничего подобного. Оводы полезны. Но всегда хорошо взглянуть на нового негодяя, прежде чем дать от ворот поворот старому. Демократия — бедная система. Единственное, что можно сказать в ее защиту, это то, что она в восемь раз лучше всякой другой. Беда ее в том, что лидеры, как в зеркале, отражают своих избирателей — их низкий уровень. Но чего еще ждать? Так взгляни на Дугласа и пойми, что в своем невежестве, глупости, своекорыстии он воплощает всех американцев, пока стоит на одну или две ступеньки выше. Потом взгляни на человека, который заменит его, если правительство рухнет.　

— Есть все же разница.　

— Разница есть всегда! Разница между «плохо» и «еще хуже», и она гораздо острее, чем между «хорошо» и «лучше».　

— Что же вы хотите, чтобы я делал?　

— Ничего — ответил Джубал — Я проведу это шоу сам. Я ожидаю, что ты воздержишься от высказываний, могущих заставить Джо Дугласа принять иное решение по намечающемуся соглашению. Может быть, поблагодарить за «достойную государственного деятеля сдержанность».　

— Да меня сейчас вырвет!　

— Подставь шляпу. Я собираюсь рассказать о том, что буду делать. Если оседлал тигра, первое правило — покрепче держись за уши.　

— Не нужно так пышно. Так что вы собираетесь делать?　

— Не будь таким бестолковым. Слушай. Майк по несчастью является наследником большего богатства, чем могло присниться Крезу, плюс претензии на политическую власть согласно политико-правовому прецеденту, не имеющего себе равных по идиотизму с того времени, когда Генерального Секретаря сняли по обвинению в получении взятки, задачу которой Дулени был оправдан. У меня нет интереса к чепухе типа «настоящий принц». И я не считаю эти богатства его собственностью. Не он их произвел. Даже если он заслужил их, «собственность» — вовсе не та единственная и очевидная концепция, как о ней думает большинство людей.　

— Ну-ка, пояснее.　

— Имущество — запутанная абстракция, сплошная мистика. Один бог знает, как запутали наши теоретики эту тайну. Мне даже и не снилось, какие тут есть тонкости, пока я не приобрел марсианского уклона. Марсиане не владеют ничем, даже собственными телами…　

— Минутку, Джубал. Даже у животных есть собственность.　

А марсиане не животные. Это цивилизация с городами и целой кучей всяких вещей.　

— Да.»Звери лесные имеют норы, и птицы небесные — гнезда». Никто так не понимает «собственность», как сторожевой пес. Но марсиане — другое дело. Если не считать объединенного имущества миллионов или миллиардов наиболее уважаемых граждан — «духов» по-твоему, друг мой — собственностью.　

— Скажите, Джубал, как вы относитесь к этим «Старейшим»?　

— Тебе нужна официальная версия?　

— Нет. Ваше мнение.　

— Я считаю, что это благочестивый вздор, годный разве что для украшения лужаек. Суеверие, вбитое ему в голову в таком раннем возрасте, что он просто не может избавиться от него.　

— Джил говорит так, словно верит в них.　

— Ты услышишь, что я говорю точно так же. Обычная вежливость. Одна из моих наиболее влиятельных подружек верит в астрологию. Я никогда не смущал ее разговорами о том, что я сам думаю по этому поводу. Способность людей верить в то, что кажется мне совершенно невозможным — от столоверчения до исключительности своих детей-не имеет ни конца, ни края. Вера потрясает меня как интеллектуальная леность, но вера Майка в Старейших не более иррациональна, чем утверждение, будто динамика Вселенной может быть потеснена молитвой о дожде.　

— М-м… Джубал, я принимаю допущение, что бессмертие — реальность, но я рад, что дух моего деда не наставляет меня. Он был свихнувшимся старым чертом.　

— Мой тоже. И я сам. Но есть резон в том, что человек лишается своих гражданских привилегий только потому, что он умер? Избирательный округ, в который я вхожу, имеет огромный кладбищенский вотум — почти марсианский. Может оказаться, что наш бедный Майк не может владеть ничем, потому что «Старейшие» уже владеют всем. Поэтому мне было затруднительно объяснить ему, что он владеет более чем миллионным пакетом акций «Лунных Предприятий», плюс Лайл-переход, плюс разнообразные ценные бумаги и недвижимое имущество. То, что первоначальные владельцы всего этого умерли, не имело никакого значения. Это сделало их «Старейшими», а Майк никогда не совал свой нос в дела «Старейших».　

— Э… Проклятье, он просто несведущ в этих делах!　

— Конечно. Он не может управлять собственностью, потому что не верит в эту мистику… еще больше, чем я не верю в духов. Бэн, все, чем владеет Майк, это зубная щетка. И он даже не знает, что владеет ею. Если ты возьмешь ее, он решит, что «Старейшие» позволили тебе сделать это.　

Джубал пожал плечами.　

— Он несведущ. Поэтому я не могу допустить, чтобы его познания в этом подверглись исследованиям. И кто, по-твоему, будет назначен опекуном?　

— Ха! Дуглас или одна из его марионеток!　

— Ты уверен, Бэн? Подумай о лице Верховного Суда. Не может случиться так, что опекуна будут звать Сан Нон Вонг? Или Нади? Или, может быть Ки?　

— Э… Вот тут, возможно, вы и будете правы.　

— В этом случае парень долго не протянет. Или он может дожить до зрелых лет в каком-нибудь прекрасном саду, бежать из которого будет труднее, чем из Бетесды.　

— Что вы собираетесь делать?　

— Власть, которой мальчик номинально располагает, слишком опасна для него. Так отдадим ее.　

— Как, вы собираетесь отдать такое количество денег?　

— Ты не понял. Отдать их — значит нарушить равновесие власти. Любая попытка приведет к тому, что мальчику устроят проверку на дееспособность. Вместо этого мы позволим тигру реветь и метаться, а сами повиснем у него на ушах. Бэн, сейчас я обрисую тебе, что я намерен делать, а ты будешь искать в моем плане слабые места. Но с точки зрения закона, это оставь мне. Я хочу, чтобы ты проверил политическую сторону. Вот, что мы сделаем…　

19

Марсианская дипломатическая делегация отправилась во дворец на следующее утро. Претендент на Марсианский трон (на самом деле не претендующий на него) Майк Смит не интересовался целью путешествия, он просто радовался ему. Они летели на наемном «Летающем Грейхаунде». Майк сидел под куполом, Джил с одной стороны, Доркас — с другой. Они указывали ему на достопримечательности и без умолку щебетали. Сиденье было рассчитано на двоих — отсюда тепло возрастающей близости. Майк сидел, положив руки им на плечи, и смотрел, слушал, пытался грок. Он не мог быть счастливее даже на глубине десяти футов под водой.　

Майк первый раз смотрел на земную цивилизацию. Он ничего не видел, когда его переносили с «Победителя», он провел несколько минут в такси десять дней тому назад, но ничего не грок. Долгого времени мир его был ограничен домом и бассейном, садом, травой и деревьями. Он ни разу не выходил за ворота владений Харшоу.　

Но теперь он был более развит. Он понял окна, понял, что окружающий его пузырь — для того, чтобы смотреть сквозь него, а то, что внизу — город. Он с помощью девушек нашел ту местность, над которой они пролетали, на карте, плывущей по горизонтальному экрану. До недавних пор он не знал, что людям известно о картах. Когда он впервые грок человеческую карту, это вызвало легкую и радостную ностальгию. Карта была статичной и мертвой в сравнении с картами его народа, но это была карта. Даже человеческие карты были Марсианскими по своей сути, и он любил их.　

Майк увидел почти двести миль земной поверхности, по большей части занятой метрополиями мира, и прочувствовал каждый дюйм, стараясь грок все. Он был изумлен размерами земных городов и их суматошной активностью, так отличающихся от тихих, словно монастырские сады, городов его народа. Ему подумалось, что земные города должны однажды не выдержать, задохнувшись происходящим, и только самые сильные «Старейшие» смогут вытерпеть посещение опустевших улиц и грок в неторопливом созерцании событий и эмоций, осевшие на них слой за слоем. Он несколько раз посещал заброшенные города дома, когда представлялась такая удивительная и опасная возможность, а потом его учитель положил этому конец, грок, что он еще недостаточно крепок.　

Вопросы, которые он задавал Джил и Доркас, дали ему возможность грок возраст города: он был основан чуть более двух земных столетий назад. Земное время ничего не значило для Майка, и он обратился к марсианским годам и числам — три полных, плюс три ждущих года (три в четвертой степени, плюс три в кубе равняется ста восьми марсианским годам).　

Пугающе и прекрасно! Эти люди должны быть готовы покинуть город для размышлений, пока он не разлетелся от внутреннего напряжения и не перестал существовать… Хотя по времени этот город был всего лишь яйцом.　

Майк наметил себе на будущее вернуться в Вашингтон лет через его или двести, прогуляться по его опустевшим улицам и постараться ближе срастись с их бесконечной болью и красотой, грок жадно, как пьют воду в жару, пока он не станет Вашингтоном, а Вашингтон не станет им самим — если только он будет достаточно силен к тому времени. У него появилась мысль, что ему придется еще расти и расти, прежде чем он станет способным восхвалить и превознести ужасающую боль города.　

Водитель «Грейхаунда» повернул на восток, вынужденный оставить в стороне идущие неположенным курсом машины (появившиеся, хотя Майку это не было известий, из-за его присутствия) и Майк увидел море.　

Джил пришлось сказать ему, что это вода. Доркас добавила, что это Атлантический океан и провела пальцем по береговой линии на карте. Еще с тех пор, как он был птенцом, Майк знал, что соседняя, ближняя к Солнцу планета, почти полностью покрыта водой жизни, а позднее сумел понять, что эти люди воспринимают свое богатство как должное. Для него трудно было грок общепринятое на Марсе положение, что для водной церемонии необязательно требуется вода. Вода была символом ее сутью — прекрасным, но не незаменимым. Однако, Майк открыл, что абстрактное знание совсем не то, что физическая реальность. Атлантика наполнила его таким благоговением, что Джил пришлось вмешаться.　

— Майк! Не смей!　

Майк справился со своими чувствами, задвинул их вглубь себя. Потом он просто смотрел на воду, тянущуюся до горизонта, и старался ее измерить, пока голова его не загудела от множества троек и супермножеств множеств.　

Как только они приземлились возле дворца, Джубал распорядился:　

— Помните, девушки, вы образуете каре. И не стесняйтесь отдавить ногу или двинуть локтем. Анна, ты будешь в плаще, но это не резон, чтобы не наступать на ноги, если толпа будет напирать. Или резон?　

— Не нужно беспокоится, Босс. Никто не толкнет Свидетеля. И у меня туфли на шпильках, а я вешу гораздо больше, чем вы думаете.　

— Хорошо. Дюк, сразу отсылай Лэрри с автобусом обратно.　

— Грок, Босс. Не надо дергаться.　

— Хочу и дергаюсь. Пошли.

Харшоу, четыре девушки, Майк и Кэкстон вышли из машины, и она тут же поднялась в воздух. Посадочная площадка не была запружена народом, однако была далеко не пуста. Какой-то человек выступил вперед и сердечно произнес:　

— Доктор Харшоу? Я Том Брэдли, главный помощник Генерального Секретаря. Пройдемте в офис мистера Дугласа. Он встретится с вами до начала конференции.　

— Нет.　

Брэдли моргнул.　

— Вы, наверное, не поняли. Это распоряжение Генерального Секретаря. И еще он сказал, что мистеру Смиту хорошо бы пойти вместе с вами.　

— Нет. Мы идем в конференц-зал. Пусть кто-нибудь проводит нас. А вас пока прошу выполнить мое поручение. Мириам, письмо!　

— Но, доктор Харшоу…　

— Я сказал нет! Вы должны вручить письмо мистеру Дугласу немедленно, и принести мне его ответ — Харшоу расписался наискось на конверте, поставил отпечаток большого пальца и протянул конверт Брэдли — Скажите ему, что он должен прочитать его сразу же. До конференции.　

— Но Генеральный Секретарь желает…　

— Секретарь желает увидеть письмо. Молодой человек, я обладаю даром предвидения, и я предрекаю, что если вы опоздаете вручить это письмо, то завтра вас здесь уже не будет.　

Брэдли обернулся:　

— Джим, замени меня.　

Джубал облегченно вздохнул, как только он ушел. Ему пришлось попотеть над этим посланием: он с Анной не спали почти всю ночь, составляя черновики. Джубал собирался достигнуть открытого соглашения, у него не было намерения застигнуть Дугласа врасплох.　

В ответ на распоряжение Брэдли из толпы вышел человек. Джубал сразу же отнес его к тем умным мальчикам на побегушках, которые тяготеют к власть предержащим и делают за них всю черновую работу. Человек улыбнулся и сказал:　

— Меня зовут Джим Сэнфорт, доктор. Я секретарь по связям с прессой. Нечто вроде организатора-устроителя пресс-конференций и так далее. К сожалению, должен сказать, что еще не все готово. В последнюю минуту мы были вынуждены перебраться в большее помещение. Я так думаю, что…　

— А я думаю, что мы пройдем в зал прямо сейчас.　

— Доктор, вы не поняли меня. Там тянут провода, устанавливают аппаратуру. В зале кишат репортеры и…　

— Очень хорошо. Мы с ними поболтаем.　

— Нет, доктор. У меня есть инструкции.　

— Юноша, можете взять свои инструкции, сложить пополам, потом еще и еще, а после спустить их в канализацию. Мы здесь с одной целью — устроить публичную конференцию. Если не все готово, мы увидимся с прессой в конференц-зале.　

— Но…　

— Вы держите Человека с Марса на ветру — Харшоу повысил голос — Есть здесь кто-нибудь достаточно сообразительный, чтобы проводить нас в конференц-зал?　

Сэнфорт глотнул и сказал: 　

— Идемте за мной, доктор.　

По конференц-залу сновали газетчики и техники, однако, там уже были расставлены большой овальный стол, стулья, несколько столиков поменьше. Майка заметили, и протесты Сэнфорта были бессильны удержать толпу. Эскортирующий Майка клин амазонок провел его к большому столу. Джубал усадил его, по бокам посадил Доркас и Джил, а Беспристрастная Свидетельница и Мириам уселись сзади. Далее Джубал не стал делать ни каких попыток ограничить свободу задавать вопросы и делать снимки. Майку было сказано, что люди будут делать странные вещи, и Джубал предупредил, чтобы он не делал ничего необычного (например, исчезновение или обездвиживание людей или предметов), если только Джил не скажет ему.　

Майк воспринял всю эту суету весьма серьезно. Джил держала его за руку, и ее прикосновение придавало ему уверенности. Джубал хотел снимков, и чем больше, тем лучше. Что до вопросов, то он не боялся их. Неделя разговоров с Майком убедила его в том, что ни один репортер ничего не вытянет из Майка без помощи специалиста. Привычка Майка отвечать буквально и с паузами сводила на нет любую попытку выбить из него хоть какие-нибудь сведения.　

На большинство вопросов Майк отвечал:　

— Не знаю — или — Простите?　

Корреспондент из «Рейтер», раздраженный борьбой вокруг статуса Майка как наследника, решил вылезти с собственной проверкой правомочности Майка.　

— Мистер Смит, что вы знаете о законах наследования?　

Майк знал, что потерпел неудачу, пытаясь грок человеческую концепцию собственности и, в частности, идею наследства. Поэтому он воспользовался книгой, в которой Джубал узнал «Законы оставления наследства и наследования», глава первая.　

Майк цитировал то, что он прочитал, с абсолютной точностью и совершенно без выражения, страницу за страницей, пока зал не погрузился в молчание, а репортер не стал хватать ртом воздух.　

Джубал не вмешивался до тех пор, пока каждый репортер не узнал больше, чем ему хотелось, о вдовьей части наследства и наследства вдовца, единокровии и единоутробии, наследовании одним наследником и несколькими. Наконец. Харшоу сказал:　

— Довольно, Майк.　

Майк удивленно посмотрел на него.　

— Там есть еще.　

— Потом. Есть ли у кого-нибудь вопрос на другую тему?　

Репортер из лондонской воскресной газеты выскочил с интимным вопросом.　

— Мистер Смит, как мы понимаем, вам нравятся девушки. Вы когда-нибудь целовали девушку?　

— Да.　

— Вам понравилось?　

— Да.　

— Почему вам это понравилось?　

Майк, похоже, заколебался.　

— Целовать девушек благо — объяснил он — Это убивает азарт к карточным играм.　

Аплодисменты напугали его. Но он почувствовал, что Джил и Доркас не испугались. Поэтому он умерил свой страх и стал ждать.　

Он был спасен от дальнейших вопросов и пожалован великой радостью: в боковой двери он заметил знакомую фигуру.　

— Мой брат доктор Махмуд! — дальше он заговорил на марсианском.　

Семантик «Победителя» помахал рукой, улыбнулся и ответил на том же режущем ухо языке, направляясь к Майку. Они продолжили свой разговор на неземном языке. Майк — нетерпеливо и стремительно, Махмуд — не так быстро. Их речь звучала так, словно носорог пытался протаранить железный гараж.　

Репортеры некоторое время терпели это. Те, кто пользовался магнитофонами, записывали разговор для колорита. Наконец, одни из них вмешался:　

— Доктор Махмуд! О чем вы разговариваете?　

Махмуд ответил с акцентом, выдавшим в нем бывшего студента Оксфорда:　

— По большей части я говорил: «Потише мальчик, пожалуйста».　

— А что ОН говорил?　

— Остальное — личное. Оно не представляет для вас никакого интереса. Приветствия, знаете ли. Старые друзья.

Он опять перешел на марсианский.　

Майк рассказывал брату все, что с ним произошло с тех пор, как они расстались, но соображения Майка о том, что нужно рассказать, были марсианскими, по своей сути они касались, в первую очередь, новых братьев по воде и их достоинств… мягкая вода, которой была Джил… глубина Анны… странный, не полностью еще грок факт, что Джубал казался то яйцом, то Старейшим, но не был ни тем, ни другим… — не поддающаяся грок глубина океана…　

Махмуд говорил меньше, потому что с ним почти ничего не случилось за это время по марсианским меркам — одно лишнее возлияние Дионису, чем он не мог гордиться, да один долгий день, проведенный в молитве в мечети Сулеймана в Вашингтоне, последствия которого он еще не грок и не хотел обсуждать. Ни одного нового брата по воде.　

Вскоре он прервал Майка и протянул руку Джубалу.　

— Вы — доктор Харшоу. Валентин Майкл считает, что представил меня и сделал это по всем правилам.　

Харшоу оглядел его с ног до головы, пока пожимал ему руку.　

Парень выглядел как охотник-стрелок, спортсмен-британец от дорогого твидового костюма до подстриженных рыжих усов… Однако, кожа его была смуглой, а гены для его носа, похоже, доставили откуда-то из Ливана. Харшоу не любил подделок и предпочитал холодную кукурузную лепешку самому великолепному синтетическому филе.　

Но Майк вел себя с ним как с другом, значит, «другом» он и был, пока не доказано противное.　

Для Махмуда Харшоу выглядел выставочным экспонатом под названием «янки» — вульгарный, в несоответствующей обстоятельствам одежде, громогласный, по всей видимости, невежа и почти наверняка провинциал. К тому же, что еще хуже, человек, имеющий профессию. А по мнению Махмуда все американцы были узколобыми недоучками-технарями и не более того. Он держался на почтительном расстоянии от всего американского. Их невероятное нагромождение религий, их кухня (кухня!!!), их манеры, их упадочная архитектура и дышащие на ладан искусства, и их слепая высокомерная вера в собственное превосходство, хотя их солнышко уже давно закатилось. Их женщины. Их женщины, в большинстве своем, напористые, нескромные, с тощими, словно от долгой голодовки, телами, и тем не менее, они волновали его, напоминая о гуриях. Четыре такие женщины были рядом с Валентином Майклом — и это на конференции, где должны находится лишь одни мужчины.　

Но Валентин Майкл представил этих людей — включая и женщин — представил их с гордостью как своих братьев по воде, возлагая тем самым на Махмуда обязательства более крепкие, чем связывают сыновей одного отца. Махмуд видел Марсиан у себя дома, он знал их бедность (по земным меркам), их культурное богатство. И он грок огромную важность, которую Марсиане придают отношениям между собой. Что ж, делать было нечего — он разделил воду с Валентином Майклом и должен был теперь оправдать веру его друзей в него… Он надеялся, что эти янки менее развязны, чем кажутся. Поэтому он тепло улыбнулся.　

— Да. Валентин Майкл объяснил мне — с большой гордостью — что вы все (Махмуд употребил марсианское слово) с ним.　

— А?　

— Братство по воде. Понимаете?　

— Я — грок.　

Махмуд усомнился в этом, но мягко продолжил:　

— Поскольку мы с ним находимся в тех же отношениях, я должен просить о принятии меня в семью. Я знаю ваше имя, доктор, и я полагаю, что это должен быть мистер Кэкстон — я видел ваше лицо над колонкой в газете, мистер Кэкстон. Но давайте выясним, правильно ли я понял имена молодых леди. Это должна быть Анна.　

— Да, но она в плаще.　

— Ах, конечно! Я засвидетельствую ей свое почтение позже.　

Харшоу представил его остальным… и Джил изумила его, обратившись к нему с правильно построенным выражением почтительности к брату по воде, произнеся фразу на три октавы выше любого марсианина, но с царапающей горло чистотой. Это была дюжина слов, которые она могла произносить из сотни выученных, но эту дюжину она произнесла как следует, потому что слышала и употребляла эти слова много раз на дню.　

Глаза доктора Махмуда расширились. Может быть, эти люди не такие уж закоренелые варвары… Их молодой друг обладает могучей интуицией. Махмуд мгновенно ответил Джил почтительной фразой и склонился к ее руке.　

Джил видела, что Майк пришел в восторг: она попробовала прокаркать кратчайшую фразу из девяти форм, ответа брата по воде, хотя еще не грок ее и вряд ли стала бы предлагать (на английском) ближайший биологический эквивалент… тем более человеку, которого видела впервые!　

Махмуд, который это понял, внял символическому значению, а не возможному с человеческой точки зрения буквальному, и произнес нужный ответ. Джил исчерпала свои возможности: она не поняла его слов и не ответила даже на английском.　

Но на нее снизошло вдохновение. По периметру стола стояли графины с водой, окруженные стаканами. Она взяла графин и наполнила один из стаканов. Взглянув Махмуду в глаза, Джил искренне произнесла:　

— Вода. Наше гнездо теперь ваше — она поднесла стакан к губам, потом передала его Махмуду.　

Тот ответил на Марсианском, увидел, что она не понимает, и поревел:　

— Кто разделяет воду, тот разделяет все — он отпил глоток и опять было протянул стакан Джил, но спохватился и передал его Харшоу.　

Джубал сказал:　

— Я не говорю на Марсианском, сынок, но благодарю за воду. Никогда не испытывай жажды — он отпил и протянул стакан Бэну.　

Кэкстон взглянул на Махмуда и негромко произнес:　

— Сблизимся. С водой жизни мы сближаемся — он сделал глоток и передал стакан Доркас.　

В отличие от остальных Доркас заколебалась.　

— Доктор Махмуд, вы понимаете, насколько это серьезно для Майка?　

— Да, мисс.　

— Для нас это также серьезно. Вы понимаете? Вы грок?　

— Я грок во всей полноте. Иначе, я не стал бы пить.　

— Хорошо. Желаю вам всегда пить вволю. Пусть наши яйца разделят гнездо — по щекам ее потекли слезы. Она отпила и торопливо передала стакан Мириам.　

Мириам прошептала:　

— Соберись, девочка — Потом, обращаясь к Майку, сказала — Водой: мы приветствуем брата — и добавила, обращаясь к Махмуду — Гнездо, вода, жизнь — она отпила глоток — Наш брат — и протянула ему стакан.　

Махмуд допил то, что осталось, и сказал по-арабски:　

- И если дела твои сплетают они со своими, то братья они тебе.　

— Аминь — заключил Джубал.　

Доктор Махмуд бросил на него быстрый взгляд, но решил пока не спрашивать у Харшоу, понял ли он смысл происшедшего: здесь было не место говорить о том, что могло приоткрыть его собственные тревоги и сомнения. Тем не менее, на душе у него было тепло, как всегда после водного ритуала, несмотря на то, что он явно отдавал ересью.　

Его мысли прервало появление главного протоколиста.　

— Вы доктор Махмуд? Ваше место в дальней части зала. Следуйте за мной.　

Махмуд улыбнулся.　

— Нет, мое место здесь. Доркас, можно мне сесть между вами и Валентином Майклом?　

— Конечно, доктор. Я подвинусь.　

У главного протоколиста подкосились ноги.　

— Доктор Махмуд, будьте добры! В списке вы в другом конце зала! Генерального Секретаря ждут с минуты на минуту, а зал просто кишит репортерами бог знает кем еще… Просто не знаю, что делать!　

— Так сделай все по-другому, дурачок — вмешался Джубал.　

— Что? Вы кто такой? Вы есть в списке? — протоколист обеспокоенно стал сверяться по листу бумаги.　

— Кто ты такой? — ответил Джубал — Главный официант? А я — Джубал Харшоу. Если моего имени нет в этом списке, можешь порвать его на клочки. Знаешь, малыш, если Человек с Марса желает видеть рядом с собой доктора Махмуда, то это нужно устроить.　Но он не может здесь сидеть! Места за этим столом зарезервированы для верховных министров, глав делегаций, судей Верховного Суда и людей подобного ранга. И я не знаю, как их всех втиснуть, если придет еще кто-нибудь! Да еще и Человека с Марса!　

— Конечно — согласился Джубал.　

— И, конечно, доктор Махмуд должен быть рядом с Генеральным Секретарем — позади него, чтобы быть готовым к разъяснениям. Должен сказать, что ваш совет бесполезен.　

— Я помогу — Джубал вынул лист из его пальцев — М-м… Ну-ка, ну-ка… Человек с Марса сядет напротив Генерального Секретаря — примерно там, где сидит сейчас — Джубал взял карандаш и накинулся на список — Эта половина — отсюда досюда — относится к Человеку с Марса — Джубал поставил кресты против каждого имени и объединил их скобкой — Это наполовину облегчит вашу работу… потому что всех их я посажу на нашу сторону.　

Протоколист был так потрясен, что не мог говорить. Губы его шевелились, но изо рта не вылетало ни звука. Джубал нежно взглянул на него.　

— В чем дело? Ах, да, я забыл все оформить официально! — он нацарапал под исправленным «Дж. Харшоу для В. М. Смита». — Беги к своему начальству и покажи ему это. Скажи, чтобы он посмотрел свод правил об официальных визитах глав дружественных планет.　

Протоколист раскрыл рот и удалился, забыв закрыть его. Вернулся он, наступая на пятки пожилому человеку. Вновь появившийся заговорил не терпящим возражений тоном:　

— Доктор Харшоу, я Ла Рю — Главный протоколист. Вам действительно так необходима половина большого стола? Как я понимаю, ваша делегация довольно мала?　

— Это не имеет значения.　

Ла Рю улыбнулся.　

— Боюсь, что имеет. Я поставлен в тупик тем, что речь идет о космосе. Почти все деятели высшего ранга приглашены на конференцию. Если вы ожидаете еще своих людей — хотя я желал бы, чтобы вы сообщили об этом заранее — я поставлю еще один стол позади этих двух мест, оставленных для мистера Смита и для вас.　

— Нет.　

— Боюсь, что именно так все и должно быть. Мне очень жаль.　

— Мне тоже — вас. Потому что, если половина стола не будет предоставлена Марсу, мы уходим. Скажете Генеральному Секретарю, что вы сорвали его конференцию бестактным обращением с Человеком с Марса.　

— Вы, конечно, шутите?　

— А вы разве не получили мое письмо?　

— Э… Я воспринял его как шутку.　

— Я не могу позволить себе шутить, сынок. Либо Смит глава планеты, наносящий официальный визит главе другой планеты (и в этом случае он имеет право на встречу с каждым встречным и поперечным, который здесь присутствует), либо он простой турист и не получает никаких официальных почестей. Вы не можете считать его и тем, и другим одновременно. Оглянитесь вокруг, пересчитайте деятелей «высшего ранга», как вы их назвали, и сообразите, были бы они здесь, если бы считали Майка простым туристом.　

Ла Рю медленно сказал:　

— Такого прецедента еще не было.　

Джубал фыркнул.　

— Я видел, как сюда входил глава делегации Лунной Республики… Идите и скажите ему, что таких прецедентов не было. И быстро назад! Я слыхал, у него вспыльчивый характер… Но что я, сынок? Я старый человек, я плохо спал, и не мое дело учить человека его работе. Передайте мистеру Дугласу, что мы увидимся в другой раз, когда он будет готов принять нас по правилам… Идем, Майк — Джубал с кряхтением стал подниматься со стула.　

Ла Рю торопливо заговорил:　

— Нет, нет доктор Харшоу! Мы очистим эту сторону стола… Я… Ладно, я что-нибудь придумаю. Она ваша.　

— Вот так-то лучше — однако садиться Харшоу не стал — А где же флаг Марса? И как насчет почестей?　

— Боюсь, что я вас не понял.　

— Никогда мой английский не воспринимался с таким трудом. Смотрите… Видите флажок Федерации позади места Генерального Секретаря? А где флажок Марса?　

Ла Рю моргнул.　

— Должен признаться, вы застали меня врасплох. Я не знал, что Марсиане пользуются флагами.　

— Они ими не пользуются. Но вы просто не сумеете вообразить, чем они пользуются в таких случаях — (я тоже, мальчик, но это не имеет значения) — поэтому мы вас прощаем и даем возможность исправиться. Мириам, лист бумаги! Примерно вот так — Харшоу нарисовал четырехугольник и набросал внутри него традиционный символ Марса — кружок со стрелкой, направленной в правый верхний угол — Сделайте поле белым, а символ Марса — красным. Все бы это хорошо вышить на шелке, ну да ладно. С простыней и краской любой бойскаут сообразит, что делать. Вы были бойскаутом?　

— Хм, давным-давно.　

— Хорошо. Девиз бойскаутов, значит, знаете. Теперь о почестях… Вы собираетесь играть «Хвала суверенному миру», когда войдет Генеральный Секретарь?　

— Да, должны.　

— Тогда следом вам надо будет включать гимн Марса.　

— Не знаю, как я это сделаю. Даже, если у них есть гимн, то у нас нет записи. Доктор Харшоу, будьте благоразумны!　

— Сынок, я и веду себя благоразумно. Мы пришли сюда для маленькой неофициальной встречи. И обнаружили, что вы превратили ее в цирк. Что ж, в любом цирке должны быть слоны. Теперь мы поняли, что вы также можете сыграть Марсианский гимн, как мальчишка со свистком — симфонию. Но вы-то можете исполнить симфонию — «Симфонию девяти планет». Грок? То есть, усекли? Возьмите кусок, где начинается тема Марса, сыграйте его… или хотя бы несколько аккордов, чтобы можно было узнать мелодию.　

Ла Рю задумался.　

— Да, полагаю, мы это сможем. Но, доктор, я не знаю, могу ли я обещать воздаяние почестей даже на такой импровизированной основе. Я… я не думаю, что у меня для этого достаточно полномочий.　

— И духу — горько добавил Харшоу — Что ж, нам не нужен цирк, поэтому скажите мистеру Дугласу, что мы придем, когда он не будет так занят. Было приятно поболтать, сынок. Когда мы придем в следующий раз, приходите встречать… если еще будете здесь работать — он снова начал медленный и мучительный процесс, показывающий как он стар и дряхл, чтобы встать со стула.　

Ла Рю сказал:　

— Доктор Харшоу, пожалуйста, не уходите! Э… Генеральный Секретарь не придет, пока я не скажу, что все готово, поэтому дайте мне подумать, что я могу сделать. Хорошо?　

Харшоу с брюзжанием опустился на место.　

— Делайте, что вам там нужно. Но вот что еще, пока вы здесь. Тут в толпе только что говорили… Я так понял, что сюда хотел прийти кто-то из команды «Победителя». Они друзья Смита, так что впустите их. Помогите нам заполнить эту часть стола — Харшоу тяжело вздохнул и потер то место, где находятся почки.　

— Очень хорошо, сэр — согласился Ла Рю сквозь сжатые зубы и вышел.　

Мириам шепнула:　

— Джубал, уж не растянул ли ты спину вчера вечером, поднимаясь из-за стола?　

— Уймись, девушка, пока я тебя не отшлепал.

Джубал с удовлетворением обозревал зал, продолжающий заполняться высокопоставленными лицами. Он сказал Дугласу, что хочет «маленького и неофициального разговора», зная, что это заявление привлечет облеченных властью и рвущихся к власти, как огонь притягивает мошек. И теперь (он был уверен) эти набобы будут обращаться с Майком, как с повелителем — и это на глазах всего мира! Пусть-ка попробуют после этого оттереть мальчика в сторону!　

Сэнфорт выталкивал газетчиков, а несчастный помощник главного протоколиста трясся, словно нервная няня, пытаясь распределить места, имея так мало стульев и так много знаменитостей. Они продолжали прибывать, из чего Джубал заключил, что Дуглас и не собирался созывать конференцию раньше одиннадцати, о чем все были проинформированы. Час, подаренный Джубалу, предназначался для частной предварительной встречи, которую он отверг. Что ж, задержка устраивала Джубала.　

Вошел лидер Восточной Коалиции. Мистер Канг предпочел на этот раз не быть главой делегации своей страны: в протоколе он значился просто членом Ассамблеи, однако Джубал не удивился, увидев, как помощник главного протоколиста бросил все свои дела и помчался усаживать главного политического противника Дугласа за большой стол, рядом с местом, отведенным для Генерального Секретаря. Это подкрепило мнение Джубала, что Дуглас не дурак.　

Доктор Нельсон, корабельный врач «Победителя», и капитан ван Тромп вошли в зал и были с восторгом встречены Майком. Джубал был доволен, поскольку мальчик хоть что-то делал перед камерами, а не сидел словно манекен. Он посадил Майка напротив стула Генерального Секретаря, а сам занял место слева — чтобы можно было дотронуться до него рукой. Поскольку Майк имел довольно смутное представление о человеческих манерах, Джубал придумал незаметные сигналы — примерно такие же, какие используют для хорошо дрессированной лошади: «встань», «сядь», «поклон», «пожми руку». Впрочем, Майк не был лошадью, и потребовалось пять минут обучения, чтобы было достигнуто полное взаимопонимание.　

Махмуд оторвался от своих корабельных друзей и сказал Джубалу:　

— Доктор, шкипер и врач тоже братья по воде нашего брата. Валентин Майк хотел подкрепить это новым ритуалом для нас всех. Я велел ему подождать. Вы одобряете?　

— А? Да, определенно. Не в такой давке — Проклятье, сколько еще у Майка братьев по воде? — Может быть, вы трое присоединитесь к нам, когда все кончится? Выпьем, поговорим.　

— Почту за честь. Я уверен, остальные тоже не откажутся.　

— Отлично. Доктор Махмуд, известно вам что-нибудь о других братьях нашего юного брата, которые могут дать о себе знать?　

— Нет. На Победителе, во всяком случае, больше никого нет — Махмуд решил не делать пока ответного приглашения.　

— Я скажу Свену и Старику…　

Харшоу увидел, как вошел папский нунций, проследил, как его усаживают за большой стол и внутренне усмехнулся. Если у этого длинноусого дебила Ла Рю и остались какие-то сомнения относительно официальной встречи, то для него лучше забыть о них!　

Какой-то человек похлопал Харшоу по плечу.　

— Это здесь проживает Человек с Марса?　

— Да — ответил Джубал.　

— Я Том Бун, сенатор Бун. У меня для него письмо от Верховного Епископа Дигби — Джубал врубил кору своего головного мозга на максимальную скорость.　

— Я Джубал Харшоу, сенатор… — он просигналил Майку встать и пожать сенатору руку — А это мистер Смит. Майк, это сенатор Бун.　

— Рад с вами познакомиться, сенатор Бун — сказал Майк в превосходной манере лучшей танцевальной школы. Он глядел на Буна с интересом. Он уже выяснил, что слово «сенатор» не означает «Старейший», хотя близко по форме. Тем не менее, разглядывать сенатора было интересно само по себе. Он решил, что не грок этого.　

— Спасибо, мистер Смит. Нс буду отнимать у вас время. Кажется, веселье вот-вот начнется. Мистер Смит, Верховный Епископ Дигби послал меня передать вам персональное приглашение посетить службу в молельне Архангела Фостера.　

— Прошу прощения?　

Джубал пододвинулся поближе.　

— Сенатор, как вы знаете, многие вещи здесь внове Человеку с Марса. Но так случилось, что мистер Смит видел одну из ваших служб по стереовизору…　

— По стереовизору — это совсем не то!　

— Знаю. Он проявил большой интерес к этой службе и задал множество вопросов. На большинство из этих вопросов я не смог ответить.　

Бун бросил на Джубала пронзительный взгляд.　

— Вы не принадлежите к верующим?　

— Должен признаться, что нет.　

— Приходите тоже. Для грешника всегда остается надежда.　

— Спасибо, я приду (Разумеется, приду, дружище! Не пускать же Майка одного в эту западню!).　

— В следующее воскресенье. Я скажу епископу Дигби.　

— В следующее воскресенье, если получится — поправил его Джубал — Мы можем оказаться в тюрьме.　

Бун усмехнулся.　

— От сумы да от тюрьмы — не так ли? Пошлите словечко мне или Верховному Епископу, и вы не задержитесь там надолго — он оглядел зал — Похоже, не хватает стульев. Из-за этого хамья, отпихивающего друг друга локтями, у простого сенатора не так уж много шансов занять более высокое место и найти свободный стул.　

— Может, вы окажете нам честь и сядете с нами, сенатор? — мягко спросил Джубал — За этот стол?　

— А? Благодарю вас, сэр! Я, воспользуюсь вашим любезным предложением и примощусь где-нибудь сбоку.　

— Разумеется — добавил Джубал — если вы не боитесь, что вас увидят сидящим с марсианской делегацией. Мы не хотим ставить вас в затруднительное положение. Бун заметно колебался.　

— Вовсе нет! Вообще-то, между нами говоря, Епископ очень и очень интересуется этим молодым человеком.　

— Прекрасно. Это стул капитана ван Тромпа, вы его знаете?　

— Ван Тромпа? Конечно, конечно, старые друзья, отлично его знаю — встречались на приемах — сенатор Бун кивнул Смиту, тяжело опустился на стул и завозился, устраиваясь поудобнее.　

Все меньше и меньше людей проходило мимо охраны. Джубал со своего места увидел небольшой инцидент, и чем дальше он смотрел, тем больше распалялся. Наконец он понял, что больше не может смотреть на это безобразие. Тогда он переговорил с Майком. Тот, хотя и не понял, зачем это, по крайней мере знал теперь, что Джубал намеревался предпринять.　

— Джубал, я сделаю.　

— Спасибо, сынок — Джубал поднялся и подошел к группе из трех человек: помощнику главного протоколиста, делегату Уругвая и крайне разъяренному человеку.　

Уругваец как раз говорил:　

— … Посадите его, потом найдете места для всех местных глав штатов — восьмидесяти или более того! Это земля Федерации, и ни один глава штата не имеет преимуществ перед другими. Если делать исключения…　

Джубал перебил его, обращаясь к третьему участнику спора:　

— Сэр — Он сделал паузу, достаточно долгую, чтобы привлечь внимание — Человек с Марса просил вас оказать ему честь, сев рядом с ним, если ваше присутствие не необходимо в другом месте.　

Человек замер от неожиданности, потом широко улыбнулся.　

— Конечно, конечно! Вот теперь я удовлетворен. Остальные двое запротестовали. Джубал повернул своего собеседника спиной к ним.　

— Надо торопиться, сэр, у нас мало времени — он увидел процессию, входящую в зал и несущую нечто похожее на крест для рождественской елки и испачканную кровью простыню, что на самом деле было «марсианским флагом». Когда Джубал со своим спутником подошел к столу, Майк поднялся и застыл в ожидании.　

Джубал сказал:　

— Сэр, разрешите мне представить вам Валентина Майкла Смита. Майкл, это — президент Соединенных Штатов.　

Майк отвесил глубокий поклон.　

Времени едва хватило на то, чтобы усадить президента справа от Майка. Тем временем импровизированный флаг был уже установлен. Зазвучала музыка, все встали, и зычный голос провозгласил:　

— ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ!　

20

Джубал решил было, что Майк не должен вставать, пока Дуглас не появится, но потом отбросил эту мысль: его целью было показать не то, что Майк стоит выше Дугласа, что происходит встреча равных. Поэтому он поднялся и сделал Майку знак встать вместе с ним. При первых же звуках «Хвалы суверенному миру» распахнулись огромные двери, и в них появился Дуглас. Он подошел к своему месту и начал опускаться на стул. Джубал поспешно сделал Майку знак садиться, так что Майк и Дуглас сели одновременно. После них, выдержав уважительную паузу, сели остальные.　

Джубал затаил дыхание. Сделал ли Ла Рю что надо? Он прямо не обещал, но…　

Грохочущий набат «Марса» наполнил помещение — тема «Бог Войны», которая потрясала даже тех, кто был готов к этому. Не сводя глазе Дугласа, который, в свою очередь, в упор смотрел на него, Джубал поднялся со стула, щелкнув каблуками, словно новобранец, для того, чтобы привлечь внимание.　

Дуглас встал — не так быстро, но послушно.　

А Майк остался сидеть: Джубал не дал ему сигнала. Он сидел, ни капельки не смущенный тем, что все вокруг встали, лишь только это сделал Генеральный Секретарь. Майк совершенное понимал происходящего и намеревался делать только то, что пожелает брат по воде.　

Джубал попал в затруднительное положение со своим требованием «марсианского гимна». Если его требованию пошли навстречу, что теперь делать Майку? Ответ зависел от того, какую роль он играл в этой комедии.　

Музыка прекратилась. По сигналу Джубала Майк встал, быстро поклонился и сел. Он опустился на стул в то время, когда Генеральный Секретарь и все остальные у же сидел и — все сели гораздо быстрее, чем в предыдущий раз, поскольку заметили, что Майк сидит.　

Джубал облегченно вздохнул. С этим делом покончено. Много лет тому назад он наблюдал, как одна из представительниц исчезнувшего королевского племени (царствующая королева) принимала народ. И он заметил, что царственная леди поклонилась после того, как был исполнен гимн, то есть, вознаградила за честь, оказанную ее владетельной особе.　

Но глава демократического государства встает при национальном гимне как простой гражданин — он не монарх.　

Насколько понимал Джубал, нельзя сесть на два стула сразу. Либо Майк был частным лицом и тогда ему нечего было делать в этом шимхане^[15], либо был монархом во всем своем одиночестве. Джубал почувствовал соблазн предложить Ла Рю щепотку нюхательного табаку. Только до одного дошла суть происходящего: папский нунций сохранял бесстрастное лицо, но глаз у него дергался.　

Дуглас начал:　

— Мистер Смит, мы польщены и счастливы видеть вас своим гостем. Мы надеемся, что вы отнесетесь к Земле, как к своему дому. Так же, как к планете, на которой вы родились — к Марсу… — он продолжал все в тех же обтекаемых, вежливых выражениях. Майка приветствовали, но как туриста, властелина или гражданина Федерации, сказать было невозможно.　

Джубал не спускал глазе Дугласа, ища какого-нибудь знака, который показал бы, как Дуглас воспринял посланное ему письмо. Но Дуглас ни разу не взглянул на него. Он закруглялся, не сказав ничего, но произнеся хорошую речь.　

Джубал сказал:　

— Пора, Майк.　

Смит обратился к Генеральному Секретарю на Марсианском.　

Посреди его речи внезапно прорвалось по-английски:　

— Мистер Генеральный Секретарь Федерации Трех Наций планеты Земля… — далее снова на Марсианском.　

Через некоторое время:　

— … Мы благодарим вас за сегодняшнюю встречу. Мы приветствуем людей Земли от имени Старейшин Марса… — и снова перешел на Марсианский.　

Джубал почувствовал, что со «Старейшинами» он угодил в точку. Слово было удачнее, чем «Старейшие», а Майк не противился. Это была идея Джил — заменить марсианскую версию английской — и Джубал с чувством удовлетворения признал, что ее фокус наполнил смыслом маленькую речь.　

Для Майка это не имело значения. Он мог делать вставки на Марсианском с той же легкостью, с какой запоминал и цитировал английский. Если разговоры доставляли удовольствие братьям по воде, то Майк был счастлив услужить им.　

Кто-то тронул Джубала за плечо, вложил ему в руку конверт и шепнул:　

— От Генерального Секретаря.　

Джубал оглянулся и увидел уходящего Брэдли. Он раскрыл конверт и заглянул в него.　

Записка заключала в себе всего одно слово: «Да» и была подписана «Дж. Э.Д.» знаменитыми зелеными чернилами.　

Джубал поднял голову и встретился взглядом с Дугласом. Харшоу кивнул, и Дуглас отвел глаза. Конференция кончилась. Оставалось только известить об этом мир.　

Майк закончил звучной чепухой. Джубал услышал собственные слова:　

— … становясь ближе, к взаимной выгоде обеих планет… каждая раса в соответствии со своей природой… — после чего Дуглас поблагодарил Человека с Марса — кратко, но тепло.　

Джубал поднялся:　

— Мистер Генеральный Секретарь.　

— Да, доктор Харшоу?　

— У мистера Смита сейчас двойная роль. Подобно любому принцу из истории нашей великой расы, совершающему путешествие через неизвестные земли к далекому королевству, он несет добрые пожелания Старейшин Марса. Но он также и человек, гражданин Федерации и Соединенных Штатов Америки. В качестве такового он имеет права, собственность и обязанности — Джубал покачал головой — И все это ему докучает. Будучи поверенным его как гражданина и человека, я был поставлен в тупик его делами. Я даже не в силах составить полный перечень всего, чем он владеет — гораздо меньшая сумма заставила бы поломать голову сборщиков налогов — Он прочистил горло — Я старый человек, я не могу прожить так долго, чтобы выполнить эту задачу. Вы знаете, что мой клиент не имеет опыта в бизнесе с нашей точки зрения — марсиане делают такие вещи по-другому. Но это очень разумный молодой человек — весь мир знает, что его родители были гениями. И их кровь берет свое. Нет сомнения, что через несколько лет он сможет, если пожелает, прекрасно справиться со своими делами без помощи старого и дряхлого адвоката. Но дела требуют внимания сейчас, бизнес не будет ждать.　

А он больше стремится изучать историю, искусство и пути людей своего второго дома, чем хоронить себя в долговых обязательствах, пакетах акций и королевских привилегиях. И я считаю, что это мудро. Мистер Смит обладает несомненной мудростью, которая продолжает изумлять меня… и изумляет всех, кто встречался с ним. Когда я объяснил ему свои затруднения, он посмотрел на меня ясными глазами и сказал: «Здесь нет проблемы, Джубал. Мы спросим мистера Дугласа». — Джубал помолчал и озабоченно сказал — Остальное дело личное, мистер Секретарь. Не можем ли мы увидеться приватно? И позволить леди и джентльменам разойтись по домам?　

— Продолжайте, доктор Харшоу — ответил Дуглас — Мы обойдемся без протокола. Все, кто желает уйти, могут это сделать.　

Ни один человек не шелохнулся.　

— Хорошо — продолжал Джубал — Я могу сформулировать это одним предложением. Мистер Смит желает назначить вас своим поверенным, облеченным властью вести его дела.　

Дуглас был явно изумлен.　

— Это чрезмерная просьба, доктор!　

— Я знаю, сэр. Я объяснил ему, что вы самый занятый человек на планете, и у вас просто нет времени заниматься его делами — Джубал покачал головой и улыбнулся — Боюсь, я не смог внушить ему этого — кажется, на Марсе, чем больше человек занят, тем большего от него ждут. Мистер Смит просто сказал: «Мы можем спросить его». Поэтому я спрашиваю вас. Конечно, мы не ждем ответа сразу — это еще одна марсианская черта: Марсиане никогда не торопятся. И они не склонны усложнять проблемы. Никакого договора, никакой отчетности и прочей показухи — только записка, подтверждающая ваши полномочия поверенного, если вы захотите этого. Но для него это не так уж важно: он готов сделать это устно и прямо сейчас. Это еще одна марсианская черта: если Марсианин доверяет вам, он доверяет во всем. Да, я должен добавить: мистер Смит обращается не к Генеральному Секретарю. Он просит помощи у Джозефа Эдгертона Дугласа — у вас лично. Если вы устанете от общественной деятельности, это ничего не изменит. Ваш преемник не будет иметь к этому никакого отношения. Смит доверяет именно вам, а вовсе не тому, кому случится занять Десятиугольный! Офис Правительственного Дворца.　

Дуглас кивнул.　

— Независимо от моего ответа я польщен… и испытываю некоторое стеснение.　

— Если вы отклоните просьбу, или не сможете выполнить ее, или возьметесь, а потом откажетесь, или случится еще что-нибудь, у мистера Смита есть второй кандидат — Бэн Кэкстон. Поднимись Бэн, дай на себя посмотреть… А если и он не захочет или не сможет, следующим кандидатом… Впрочем, я умолчу до поры до времени. Скажем просто: имеются достойные кандидаты. А теперь… — Джубал напустил на себя измученный вид — Без привычки трудновато говорить стоя… Мириам, где эта бумага, на которой мы все записали?　

Мириам протянула ему лист. Джубал добавил:　

— Лучше дай заодно и копии.　

Мириам передала тонкую пачку.　

— Это меморандум, который мы подготовили для вас, сэр… или для Кэкстона, если вы откажетесь. Ну-ка, ну-ка… ага, вот.　

Управляющий платит себе столько, сколько, по его мнению, стоит его работа, но не менее… э… определенной суммы — неважно, какой именно. Управляющий обязан положить деньги на заранее выписанный счет для обеспечения жизненных потребностей первой договаривающейся стороны… э… Да, я подумал: может, вы захотите воспользоваться Шанхайским банком в качестве хранилища и, скажем, Ллойдом в качестве агента — или как вы сочтете нужным — просто чтобы защитить свое имя или репутацию. Но мистер Смит ничего не слышал о письменных распоряжениях. Просто неограниченная передача власти, которую может отменить любая сторона. Но не буду читать все целиком — Джубал обвел зал отсутствующим взглядом — Мириам, обойди вот там и вручи эти бумаги Генеральному Секретарю… Вот умница… Эти копии я оставляю здесь. Можете передавать их дальше или взять себе. О, я, пожалуй, дам одну мистеру Кэкстону! Держи, Бэн.　

Джубал подождал немного и добавил:　

— Э… я полагаю, что это все, мистер Секретарь. Вы что-нибудь нам скажете?　

— Одну минутку… Мистер Смит!　

— Да, мистер Дуглас?　

— Это действительно то, чего вы хотите? Хотите ли вы, чтобы я сделал то, что сказано в этой бумаге?　

Джубал затаил дыхание, боясь взглянуть на своего клиента. Майку было сказано, что такого вопроса следует ожидать… Но ничего нельзя было сказать ни о том, в какой форме он будет задан, ни о том, куда может завести Майка его склонность воспринимать все буквально.　

— Да, мистер Дуглас — прозвенел в зале голос Майка (а также в миллиарде комнат планеты).　

— Вы хотите, чтобы я управлял вашими делами?　

— Пожалуйста, мистер Дуглас. Это будет благо. Благодарю вас.　

Дуглас заморгал.　

— Что ж, достаточно ясно. Доктор, я подумаю над своим ответом, но как только я приму решение, вы сразу же узнаете об этом.　

— Благодарю вас, сэр. И от себя, и от имени моего клиента. Дуглас начал вставать с места, когда его настиг голос члена Ассамблеи Канга.　

— Минутку! А как насчет решения Ларкина?　

Джубал отреагировал мгновенно.　

— Ах, да, решение Ларкина! Я слышал кучу чепухи о решении Ларкина — и в большинстве от людей безответственных…　

Так что о решении Ларкина, мистер Канг?　

— Это я спрашиваю вас. Или вашего клиента. Или Генерального Секретаря.　

Джубал мягко сказал:　

— Я отвечу, мистер Секретарь?　

— Пожалуйста.　

— Очень хорошо — Джубал вытащил носовой платок и прочистил нос мощным продолжительным аккордом, тремя октавами выше среднего «до». Он остановил взгляд на Канге и торжественно произнес — Мистер член Ассамблеи, я обращаюсь к вам, поскольку знаю, что нет необходимости обращаться к правительству в лице Генерального Секретаря. Много лет тому назад, когда я был совсем маленьким, мы с моим другом организовали клуб. Надо было придумать правила, и первым правилом, которое у нас прошло единогласно, было: называть отныне наших матерей «родилками». Глупо, конечно, но мы были малы. Мистер Канг, можете вы предположить, чем все это кончилось?　

— Не могу сказать, доктор Харшоу.　

— Я выполнил наше решение только однажды. Одного раза было достаточно, и это спасло моего друга от той же ошибки. Все, что оно мне принесло — это красную полосу от розги на одном месте. И это было концом решения о «родилках».　

Джубал откашлялся.　

— Зная, что кто-нибудь наверняка попытается поднять этот спорный вопрос, я попытался объяснить решение Ларкина моему клиенту. Ему было довольно затруднительно понять, что эта юридическая фикция имеет отношение к Марсу. В конце концов, Марс населен, там живет старая и мудрая раса — много старше вашей, сэр, и, возможно, мудрее. Но когда он понял, то задумался. Больше ничего, сэр — просто задумался, не обидевшись. Один раз — только один! — Я вынудил свою мать проявить силу, чтобы наказать нахала. Этот урок ничего не стоил. Но наша планета не может получить такой же урок в планетном масштабе. До того, как делить не принадлежащие нам земли, нас должно заинтересовать, что за розга лежит на кухне у Марсиан.　

Канга это не убедило.　

— Доктор Харшоу, если решение Ларкина не более чем выдумка глупого мальчишки… Тогда почему мистеру Смиту оказывают королевские почести?　

Джубал пожал плечами.　

— Это вопрос правительству, а не мне. Но я могу сказать, как я это понимаю. Как элементарную вежливость — к Старейшинам Марса.　

— Будьте добры, разъясните.　

— Мистер Канг, эти почести — не пустой отзвук решения Ларкина. Вопреки человеческому разумению мистер Смит является планетой Марс!　

Канг и глазом не повел.　

— Продолжайте.　

— Или, скорее, марсианской расой. В лице Смита нас посещают Старейшины Марса. Почести ему — это почести им. И зло по отношению к нему — зло по отношению к ним. Это справедливо в буквальном, но совершенно нечеловеческом смысле. Нам кажется благоразумным сегодня отдавать почести нашим соседям. Но мудрость лишь разводит руками перед решением Ларкина для необитаемых планет. Рискну сказать, что так будет и дальше — Джубал поднял голову, словно испрашивая помощи у небес — Но, мистер Канг, будьте уверены, что древние законодатели Марса узнают, как обращаются с их послом. Почести, отдаваемые им через его посредство, были проявлением вежливости. Я уверен, что наше правительство высказало этим свою мудрость. Придет время, и вы убедитесь, что это было благоразумным.　

Канг вежливо ответил:　

— Доктор, если вы пытались испугать меня, то вы не преуспели в этом.　

— Я и не собирался. Однако, к счастью для планеты, ваше мнение не учитывается — Джубал повернулся к Дугласу — Мистер Секретарь, это мое самое длинное публичное выступление за много лет, и я устал. Можем ли мы удалиться? Пока дождемся вашего решения?　

21

Был объявлен перерыв. Джубал все внимание сосредоточил на том, чтобы побыстрее увести свою компанию, задерживаемую американским президентом и сенатором Буном. Каждый из них понимал важность возможности продемонстрировать, что они на короткой ноге с Человеком с Марса — они понимали, что глаза всего мира сейчас прикованы к ним.　

Другие жаждущие политики пытались пробиться поближе.　

Джубал быстро проговорил:　

— Мистер президент, сенатор, мы уходим перекусить. Вы присоединитесь к нам? — у него мелькнула мысль, что с двумя в укромном уголке справиться гораздо легче, чем с двумя дюжинами на людях. И он должен был увести Майка, пока не случилось чего-нибудь неожиданного.　

К его облегчению, у обоих оказались дела. Джубал вдруг поймал себя на том, что обещает не только привести Майка на эту бесстыдную службу фостеритов, но в придачу еще и в Белый Дом. Что ж, мальчик при необходимости может заболеть.　

— Девушки, по местам!　

Эскорт доставил Майка на крышу. Толпа расступалась перед Анной — высокий рост, красота валькирии, издали заметный плащ. Джубал, Бэн и офицеры с «Победителя» замыкали шествие. Лэрри с автобусом уже ждал их. Через несколько минут они опустились на крышу «Нью Мэйфлауэр». Мгновенно набежали репортеры, но девушки охраняли Майка всю дорогу до номера, снятого Дюком. Чувствовалось, это доставляет им массу удовольствия. Ногу репортера, вступившего в трехфутовую зону, пригвоздил к полу острый каблук.　

Они обнаружили, что их коридор охраняется Спецслужбой. У дверей номера прохаживался офицер.　

У Джубала зашевелились волосы, но он тут же понял — их присутствие означает, что Дуглас согласился на сделку. Письмо, отправленное Джубалом перед конференцией, включало просьбу к Дугласу воспользоваться своей властью, чтобы обеспечить Майку возможность уединения — дабы несчастный мог вернуться к спокойной жизни. Поэтому Джубал сказал:　

— Джил, держи Майка под контролем. Все хорошо.　

— Слушаюсь, Босс.　

Офицер отдал честь. Джубал взглянул на него.　

— Однако! Приветствую, майор! Сколько еще дверей сломали? Майор Блох покраснел и не ответил. Джубал подумал не было ли это назначение наказанием.　

В номере их ожидал Дюк. Харшоу сказал:　

— Садитесь, джентльмены. Я слушаю, Дюк.　

Дюк пожал плечами.　

— Никто не мог ничего установить пока, я здесь. Однако, Босс, все, что угодно, можно спрятать так, что и не подкопаешься. Любого клопа.　

— Да, да… Но я не об этом. Я хотел сказать: «Как насчет еды?» Я голоден, мальчик, и томим жаждой… И нас на три человека больше.　

— А, это! Разгружалось под моим присмотром. Я сложил все в кладовку… Надо же быть таким мнительным, Босс!　

— Ты тоже таким будешь, если захочешь прожить с мое.　

— Не так уж ижажду.　

— Дело вкуса… В целом все прошло гладко. Сообразите нам по маленькой, девушки. Та, что первой принесет мне стаканчик, освобождается от одного «Сюда!» После гостей, я хочу сказать. Садитесь, джентльмены. Свен, ваше любимое пойло? Аквавит? Лэрри, сбегай, купи пару бутылок. И джина для капитана.　

— Погодите, Джубал — вмешался Нельсон — Я бы выпил скотч.　

— Мне тоже — присоединился ван Тромп.　

— Тащи, чтобы можно было напоить и лошадь! Доктор Махмуд? Если вы предпочитаете слабые напитки, девушки принесут.　

Махмуд погрустнел.　

— Не надо соблазнять меня крепкими напитками.　

Джубал оглядел его с ног до головы.　

— Сынок, у тебя нервное перенапряжение. Не имея под рукой мепробамата, я вынужден прописать вам две унции девяносто процентного этанола. Если не поможет, повторить. Что-нибудь для вкуса?　

Махмуд улыбнулся.　

— Спасибо, доктор, но у меня свои грешки. Джина, пожалуйста, и воды. Или водки. Или чего там найдется.　

— Или медицинского спирта — добавил Нельсон — Не позволяйте ему дурачить вас, Джубал. Он пьет все, что угодно, а потом начинает жалеть.　

— Приходится жалеть — чистосердечно признался Махмуд — Это грешно.　

— Не подкалывайте его, Свен — резко сказал Джубал — Если он смывает с себя грехи раскаянием, то это его дело. Каждому свое. Как насчет закуски? Анна засунула в одну из корзин окорок. Там могут оказаться и другие нечистые куски. Мне проверить?　

Махмуд покачал головой.　

— Я не приверженец традиций, Джубал. Законы создавались давным-давно для нужд времени. А теперь времена другие. Джубал неожиданно погрустнел.　

— Да… Но к лучшему ли? Ладно, не будем об этом. Наши тоже пройдут. Ешь, что хочешь, брат мой — Бог прощает, если есть необходимость.　

— Спасибо. Но я не ем в середине дня.　

— Лучше ешь, а то этанол порядком расслабит тебя. Кроме того, эти детки, что работают на меня, могут неверно писать слова, но кухарки они превосходные.　

Появилась Мириам, неся на подносе стаканы.　

— Босс — перебила она — Можете ли вы письменно подтвердить это?　

— Что? — Джубал стремительно обернулся к ней — Подслушивать? Останься после уроков и напиши тысячу раз: «Я не буду совать свой нос в чужие разговоры»!　

— Да, Босс. Это вам, капитан… и вам, доктор Нельсон… Вам, доктор Махмуд. Воду рядом?　

— Да, Мириам. Спасибо тебе.　

— Обычный сервис Харшоу — неряшливо, но быстро. Это для Босса.　

— Ты налила в него воды!　

— По распоряжению Анны. Вы слишком устали, чтобы пить неразбавленный.　

Во взгляде Джубала засквозило смирение.　

— Видите, что мне приходится терпеть, джентльмены? Никогда не будут они у нас под каблуком! Мириам, напиши это тысячу раз на санскрите.　

— Да, Босс — она погладила его по голове — Ну что, получили, к чему рвались? Совершенно заслуженно. Мы гордимся вами.　

— На кухню, женщина! У всех есть выпивка? Где Бэн?　

— Бэн звонит на работу, но стакан у него под рукой.　

— Очень хорошо. Можешь идти… И позови Майка. Джентльмены! ME KE AIOHA PAU OLE! — он осушил свой стакан, и все последовали его примеру.　

— Майк поможет нам. Я думаю, он станет дворецким, когда вырастет.　

— Я думал, что ты уже ушла! Зови его сюда! Доктор Нельсон хочет обследовать его.　

— Я не спешу — вмешался корабельный врач — Джубал, это великолепный скотч, но что это был за тост?　

— Извините. Полинезийский. «Пусть наша дружба будет вечной». Назовите его приложением к водной церемонии. Между прочим, джентльмены, Лэрри и Дюк тоже братья по воде Майка, но они даже не обмолвились об этом, чтобы не беспокоить вас. Они не умеют готовить, но они из тех, кого хорошо иметь за своей спиной в темной аллее.　

— Если вы ручаетесь за них — заверил его ван Тромп — приглашайте их и закройте дверь. Но сначала выпьем за девушек. Свен, что там у тебя за тост о девушках?　

— Тост за хорошеньких девушек? Выпьем за четырех из них, здесь присутствующих. Скоол! — Они выпили за четырех женщин своих братьев по воде, и Нельсон спросил — Джубал, где вы их находите?　

— Выращиваю в погребе. А потом, когда я их обучу, является какой-нибудь городской красавчик и женится на одной из них. Один убыток.　

— Вижу, как вам трудно — с симпатией отозвался Нельсон.　

— Да уж. Я надеюсь, все вы, джентльмены, женаты? Двое были женаты. Махмуд — нет. Джубал холодно посмотрел на него.　

— Нет ли у вас желания разделиться? После ленча: не хотел бы я, чтобы вы проделали это на пустой желудок.　

— Я не опасен — закоренелый холостяк.　

— Бросьте, сэр! Я видел, как Доркас делала вам глазки… И вы сразу же замурлыкали.　

— Я безопасен, уверяю вас — Махмуд подумал, не сказать ли Джубалу о том, что он никогда не женится на женщине не своей веры, но решил, что язычнику это не понравится — Однако, Джубал, никогда не нужно делать подобных предложений Майку. Он может не грок, что вы шутите, и у вас на руках окажется труп. Я не знаю, может ли Майк заставить себя умереть… Но он попытается.　

— Уверен, что сможет — твердо заявил Нельсон — Доктор — то есть, Джубал — вы не заметили ничего странного в метаболизме Майка?　

— Э… Позвольте мне сказать так: я не заметил в его метаболизме ничего, что не было бы странным.　

— Точно.　

Джубал повернулся к Махмуду.　

— Не переживайте из-за того, что я могу натолкнуть Майка на самоубийство. Я грок, что он не грок шуток — Джубал моргнул — Но я не грок, что такое грок. Махмуд, ты говоришь на Марсианском?　

— Немного.　

— Ты говоришь бегло, я слышал. Ты грок, что такое грок?　

Махмуд задумался.　

— Нет. Грок — наиболее весомое слово в языке. Мне, наверное, потребуются годы, чтобы понять его. Но не думаю, что преуспею в этом. Нужно думать по-марсиански, чтобы грок слово «грок». Возможно, вы заметили, что Майк по-иному смотрит на некоторые вещи?　

— Заметил ли я! У меня голова разламывается!　

— У меня тоже.　

— Еда! — провозгласил Джубал — И почти во-время! Девушки, ставьте все так, чтобы можно было дотянуться. И молчите. Продолжайте, доктор. Или при Майке не стоит?　

— Вовсе нет — Махмуд заговорил с Майком на Марсианском. Майк ответил, лучезарно улыбнувшись, а затем обратился к ленчу, отрешившись от всего — Я сказал ему, что собираюсь делать, и он ответил, что я прав. Это было не мнение, а факт, необходимость. Я надеюсь, если я ошибусь, он поправит меня. Но я сомневаюсь — Майк думает по-марсиански, и это даст ему в руки другую «карту» местности. Следите за мной?　

— Я грок — сказал Джубал — Язык сам по себе формирует базовые идеи человека.　

— Да, но… Доктор, вы говорите по-арабски?　

— А… Плохо — признался Джубал — Нахватался верхушек, пока был военным врачом в Северной Африке. До сих пор читаю, потому что предпочитаю слова пророка в оригинале.　

— Правильно. Коран невозможно перевести. «Карта» меняется, как бы ни старался переводчик. Вы понимаете теперь, насколько трудным я нахожу английский? Дело не только в том, что мой родной язык имеет другие снаряжения — изменена «карта». Английский — величайший человеческий язык, его неоднозначность, многообразие оттенков и иррациональная идиоматическая сложность дает возможность говорить вещи, невозможные ни на одном другом языке. Все это чуть не свело меня с ума, пока я не выучился думать по-английски — и это положило новую «карту» мира поверх той, с которой я вырос. Возможно, более хорошую… И уж определенно, более подробную… Но есть вещи, которые можно сказать по-арабски и не скажешь по-английски.　

Джубал кивнул.　

— Вот поэтому я и продолжаю читать.　

— Да. Но марсианский настолько многообразней английского и настолько резко отличается тем, как абстрагирует картину Вселенной, что английский и арабский могут считаться одним языком. Англичанин и араб могут научиться думать на языке друг друга. Но я не уверен, что мы когда-нибудь сможем думать по-марсиански (разве что таким способом, как выучился этому Майк)… Да, мы можем выучить пиджин-марсиш — тот, на котором говорю я… Возьмем это слово «грок». Его буквальное значение, как я подозреваю, восходит к зарождению Марсианской расы как мыслящих существ, и которое бросает свет на их «карту», в целом просто. «Грок» означает «выпить».　

— Как? — изумился Джубал — Майк никогда не говорит «грок», когда говорит о питье. Он…　

— Минутку — Махмуд переговорил с Майком на Марсианском. Налицо Майка проступило легкое удивление.　

— «Грок» значит «пить».

— Но Майк согласился бы — продолжал Махмуд, если бы я назвал сотню других английских слов — слов, о которых мы думаем как о различных понятиях, даже противоположных по смыслу. «Грок» включает в себя их все! Он значит «страх», он значит «любовь», он значит «ярость» — истинную ярость, ибо согласно Марсианской «карте» ты не можешь ненавидеть что-то, если не грок, не понял до самого конца, чтобы оно поглотилось тобой и поглотило тебя — тогда можешь приходить в ярость. Ненавидя себя самого. Но это также предполагает, что ты любишь это, восхваляешь и не можешь, чтобы было по-другому. Тогда можешь ненавидеть — И мне кажется, что Марсианская ненависть настолько темное дело, что ближайшим земным эквивалентом будет слабая неприязнь.　

Махмуд поскреб подбородок.　

— «Грок» означает «одинаково равный». Наш штамп «мне от этого больнее, чем тебе» имеет марсианский привкус. Марсиане, похоже, инстинктивно знают то, что мы с таким трудом взяли из собственной физики — наблюдатель влияет на объект наблюдения посредством процесса наблюдения. «Грок» означает понять так полно, что наблюдатель становится частью объекта наблюдения — поглощается, смешивается, всасывается, теряет индивидуальность в групповом познании. Он означает почти все, к чему мы пришли с помощью религии, философии и науки — и при этом означает так же мало для нас, как цвет для слепого — Махмуд помолчал — Джубал, если я изрублю вас на куски, которые затем потушу в духовке, то эта тушенка может грок. И когда я съем вас, мы грок вместе, и ничего не пропадет и не будет иметь никакого значения, кто из нас ест.　

— Для меня — будет! — уверенно заявил Джубал.　

— Вы не Марсианин — Махмуд снова переговорил с Майком.　

Майк кивнул.　

— Ты говорил правильно, мой брат доктор Махмуд. Мне говорили так. Ты — Бог.　

Махмуд беспомощно пожал плечами.　

— Видите, как безнадежно? Все, чего я добился — это богохульства. Мы думаем не по-марсиански. Мы не можем.　

— Ты — Бог — согласно подтвердил Майк — Бог грок.　

— Давай-ка сменим тему. Джубал, могу я воспользоваться нашим братством и попросить еще джина?　

— Я принесу — вскочила Доркас.　

Это была семейная вечеринка, чему немало способствовала неофициальность Джубала и тот факт, что вновь прибывшие относились к тому же сорту — образованные, шумные и не испытывающие стремления к соперничеству. Даже доктор Махмуд, крайне редко забывающий о контроле над собой с теми, кто не разделял единственно правильную веру, чувствовал себя свободно. Ему было ужасно приятно, что Джубал читал слова пророка… И теперь, когда он пригляделся повнимательнее, женщины Джубала показались ему полнее, чем он думал раньше. Эта черненькая… Он выбросил эту мысль из головы: он был гостем.　

Но ему было приятно, что эти женщины не трещали без умолку, не встревали в рассудительный разговор мужчин, но поспевали с едой и вином и излучали тепло гостеприимства. Сначала его потрясло неуважение Мириам к своему хозяину, но потом он узнал его: вседозволенность кошек и детей под домашним кровом.　

Джубал объяснил, что они просто ждут решения Генерального Секретаря.　

— Если он решит заняться делом, мы о нем вскоре услышим. Если бы мы остались во дворце, у Дугласа мог появиться соблазн выцыганить у нас еще что-нибудь. А здесь мы просто можем отказать ему.　

— Выцыганить что? — спросил капитан ван Тромп — Вы дали ему все, чего он хотел.　

— Не все. Дуглас скорее предпочел бы, чтобы все оставалось как было… Вместо того, чтобы вести себя паинькой и отдать власть человеку, которого он не переваривает, а именно сукиному сыну с невинной улыбочкой, нашему брату Бэну. Другие тоже попытаются отхватить кусок пожирнее. Этот невозмутимый будда Канг ненавидит меня лютой ненавистью — я выдернул ковер у него из-под ног. Но если он придумает вещь, могущую соблазнить нас, он непременно пустит ее в ход. Поэтому будем держаться подальше от него. И именно по этой причине мы не едим и не пьем ничего, что мы не проверили.　

— Вы считаете, что есть повод для беспокойства? — спросил Нельсон — Я-то полагал, что вы гурман, признающий только собственную кухню! Я не могу представить себя отравленным в таком отеле, как этот!　

Джубал с серьезным видом покачал головой.　

— Свен, никто и не собирается травить вас. Но ваша жена может получить страховку только из-за того, что вы ели из одного блюда с Майком.　

— Вы в самом деле так думаете?　

— Свен, я велю гостиничной прислуге принести все, что вам вздумается, но ни сам ни к чему не прикоснусь, ни Майку не позволю. Они знают, где мы, и располагают двумя часами, чтобы действовать. Поэтому я должен предполагать, что все здешние официанты на содержании у Канга и, возможно, впридачу еще у двух-трех лиц. Моя первейшая забота — сохранить этого парня живым, пока мы нейтрализуем его могущество — Джубал задумался — Представьте себе паука каракурта — «черную вдову». Робкое маленькое существо, самое прелестное из паукообразных, с лаковым блеском и торговой маркой в виде песочных часов. Однако, это прелестное создание имеет несчастье располагать слишком большой мощью для своих размеров. Поэтому всякий его убивает.　

— При чем здесь «черная вдова”? Она просто не может избавиться от своего яйца.　

— С Майком та же проблема. И он не так симпатичен, как «черная вдова»…　

— Джубал! — негодующе перебила Доркас — Что за отвратительные вещи вы говорите! Совершеннейшее вранье!　

— Детка, у меня нет предвзятости, свойственной твоему полу. Симпатичный он или нет, у Майка нет способа избавиться от своих денег. И для него вовсе небезопасно иметь их. Тут не только Канг… Верховный Суд совсем не так аполитичен, как ему полагается быть… Не говоря уже о других заинтересованных партий внутри и за пределами Дворца, которые сейчас вовсю обмозговывают, как повлияет на их благополучие присутствие Майка в качестве главного действующего лица в крематории. Я…　

— Видео, Босс!　

— Анна, ты явно родилась в Порлокс.　

— Нет, в Далласе.　

— Я не буду отвечать на звонок.　

— Велели сказать, что это Бекки.　

— Так что ж ты молчала! — Джубал ринулся вон из комнаты.　

На экране сияло лицо мадам Везант.　

— Бекки! Рад видеть тебя, девочка!　

— Ха, док! Я наблюдала за вашим спектаклем.　

— И как я смотрелся?　

— Никогда не видела чтобы с публикой обращались с таким мастерством. Док, мир потерял великого оратора, когда вы не родились близнецами!　

— Это высшая похвала, Бекки — в голове у Джубала стремительно понеслись мысли — Однако, все это — благодаря тебе. Я собираюсь расплатиться, и как следует. Так что называй гонорар, Бекки.　

Мадам Везант нахмурилась.　

— Вы оскорбляете мои чувства.　

— Бекки! Все могут бить в ладоши и радоваться… Но аплодисменты особенно хороши, когда оказываешься в груде мягких зеленых шелестящих бумажек. Человек с Марса оплачивает этот счет и, поверь мне, он может себе это позволить — Джубал ухмыльнулся — Все, что ты получишь от меня, это поцелуй и объятия, от которых затрещат твои ребра.　

Она успокоен но улыбнулась.　

— Я помню, как вы поглаживали меня пониже спины, уверяя, что профессор идет на поправку — вы всегда умели сделать так, что телу было хорошо.　

— Никогда не делал ничего настолько непрофессионального!　

— Сами знаете, что делали. И ничего отеческого в этом тоже не было.　

— Возможно, это была процедура, в которой ты нуждалась. Ладно, сдаюсь, поглаживал, но в твоем случае я сделал исключение из правил.　

— Так-то лучше…　

— Ты лучше подумай о гонораре. И не забывай нули.　

— Док, существуют и другие способы получения гонорара, кроме ловли на слове. Вы видели сегодняшнюю биржу?　

— Нет, и не надо об этом. Лучше приходи, выпьем.　

— Э… Лучше не стоит. Я обещала одной… ну, высокой особе, что не буду отлучаться.　

— Понимаю. Бекки, не говорят ли звезды, что это дело принесет всем только хорошее, если будет подписано и скреплено печатью сегодня? Может, даже сразу же после закрытия биржи?　

Она задумалась.　

— Я погляжу.　

— Погляди. И приходи навестить нас. Тебе понравится мальчик. Он невинен, но сладок, как украденный поцелуй.　

— Э… Я загляну. Спасибо, док.　

Они попрощались. Джубал обнаружил, что доктор Нельсон увел Майка в спальню, чтобы обследовать его.　

Корабельный врач был сильно ошарашен.　

— Доктор — сказал он — Я видел этого больного всего десять дней тому назад. Скажите мне, откуда у него такие мышцы?　

— Он получил листок из «Рут» — журнала «для настоящих мужчин». Знаете, писульку, где говорится, как девяностофунтовый доходяга может…　

— Доктор, я серьезно.　

— Почему бы не спросить его самого?　

Нельсон так и сделал.　

— Я надумал их — ответил Майк.　

— Точно — согласился Джубал — Он «надумал» их. Когда я подобрал его на той неделе, он был хилый, тонкий, вялый и бледный. Словно вырос в пещере — так я подумал. Поэтому я сказал, чтобы он стал сильнее. Что он и сделал.　

— Упражнения? — с сомнением в голосе спросил Нельсон.　

— Немного плавания.　

— Несколько дней плавания не заставят человека выглядеть так, словно всю жизнь он ворочал железные болванки! — Нельсон призадумался — Я знаю, Майк может управлять так называемыми «непроизвольными» мышцами. Но тому были прецеденты. Это, однако, требует допущения, что…　

— Доктор — мягко перебил его Джубал — почему не признаться, что вы не можете грок?　

Нельсон вздохнул.　

— Должен согласиться с вами. Одевайся, Майк.　

Позже Джубал откровенничал стремя офицерами «Победителя»:　

— Финансовый план был прост: так поместить деньги Майка, чтобы сделать невозможной борьбу за них. Даже в том случае, если он умрет, ибо я сказал Дугласу, что смерть Майка покончите его опекунством, тогда как Канга и других достигли слухи из достоверного источника — от меня — что смерть Майка дает Дугласу неограниченный контроль. Конечно, имей я могущество мага, я избавил бы парня от последнего пенни. Это…　

— Почему, Джубал? — перебил капитан.　

Харшоу уставился на него.　

— Вы состоятельны, шкипер? Я хочу сказать — богаты?　

— Я? — ван Тромп фыркнул — Я имею свое жалование, временами всего-навсего просто пенсию, заложенный дом и двух дочерей в колледже. Хотел бы я быть состоятельным!　

— Вам бы это не понравилось.　

— Ха! Вы бы так не говорили, будь у вас две дочери школьницы.　

— Я выучил четверых и залез в долги по уши. Одна — настоящая звезда в своей специальности… под фамилией мужа, потому что я старая задница, а не почтенный родитель. Остальные помнят мой день рождения и не докучают мне: учеба не причинила им вреда. Я вспомнил о своем потомстве только для того, чтобы доказать, что отцу частенько требуется больше, чем он имеет. Но вы можете уйти в другую фирму, которая будет платить вам в несколько раз больше теперешнего лишь за ваше имя в заголовках писем. У вас были такие предложения?　

— Это не имеет значения — процедил ван Тромп сквозь стиснутые зубы — Я верен своей специальности.　

— Хотите сказать, деньги не могут соблазнить вас оставить командную рубку корабля?

— И то, что я не гоняюсь за деньгами!　

— Ничего хорошего, когда их мало. Дочери могут вытребовать на десять процентов больше, чем человек способен заработать на любой должности. Это закон природы, известный как закон Харшоу. Но, капитан, настоящее состояние, в масштабе, требующем разного рода надувательств, чтобы снизить подоходный налог, вышибает из седла так же уверенно, как отставка.　

— Чепуха! Я бы превратил его в облигации и просто стриг бы купоны!　

— Но только не в том случае, если вы тот человек, который ставит богатство на первое место. Большие деньги нетрудно сделать. Этому всего-навсего нужно посвятить всю свою жизнь. Ни одна балерина не трудится больше. Капитан, это не ваш стиль, вы не хотите делать деньги. Вы просто хотите их тратить.　

— Правильно, сэр! Поэтому я не вижу, почему вы хотите отобрать у Майка его состояние.　

— Потому что большое богатство — проклятие. Если только вы не наслаждаетесь деланием денег ради делания денег. Но даже и тогда, в этом есть серьезные недостатки.　

— А, вздор! Джубал, вы говорите, словно гаремный стражник, расписывающий нормальному человеку преимущества жизни евнуха!　

— Возможно — согласился Джубал — Способность мозга рационализировать собственное недомыслие поистине безгранична. Я — не исключение. Поскольку я, подобно вам, сэр, не имею иного интереса к деньгам, кроме возможности их тратить, для меня невозможно разбогатеть. И наоборот, не нужно опасаться, будто я когда-нибудь буду не в состоянии выцыганить ту скромную сумму, которая нужна мне, чтобы питать мои пороки, поскольку любой, обладающий здравым смыслом не продаваться по мелочам, способен на это. Но большое богатство? Вы видели этот фарс. Должен ли я был переписать его та к, чтобы устроить грабеж… стать его менеджером и — де-факто — его владельцем, высасывая из поступлений столько, сколько мне заблагорассудится и обстряпывая все так, чтобы распоряжаться доходами? Майк доверяет мне. Я его брат по воде. Могу ли я красть его богатство?　

— Хм… Проклятье, Джубал, об этом я и не думал!　

— И зря. Потому что наш Генеральный Секретарь не больший охотник за деньгами, чем вы. Его конек — власть. Барабан, боя которого я не слышу. Гарантируй я, что богатство Смита будет оплотом его администрации, и мне сунут какую угодно взятку.　

Джубал поежился.　

— Я подумывал о том, чтобы так и сделать, чтобы защитить Майка от стервятников — и меня охватил ужас. Капитан, вы не знаете, что такое богатство морского царя. Окружающие рвут его владельца на части, словно нищие в Бомбее, и каждый требует части его состояния. Он становится подозрительным — честную дружбу ему предлагают крайне редко. Те, кто могут стать его друзьями, слишком брезгливы, чтобы отталкивать попрошаек, слишком горды, чтобы допустить, что их примут за одного их них. Что еще хуже — в опасности его семья. Капитан, вашим дочерям никогда не грозило похищение?　

— Что? Благодарение Богу, нет!　

— Если бы вы располагали богатством, свалившимся на Майка, вам пришлось бы охранять их день и ночь — и вы бы тоже не знали покоя, поскольку не доверяли бы охране. Вспомните последнюю сотню похищений и обратите внимание, в скольких из них замешаны доверенные лица… И как мало жертв осталось в живых. Могут ли деньги купить то, что перевесит петли на шейках ваших дочерей?　

Ван Тромп задумался.　

— Лучше я оставлю себе свой заложенный домик.　

— Аминь. Я хочу жить вашей жизнью, спать в своей постели — и чтобы ничто меня не беспокоило! И все же я думаю, меня принудят провести остаток моих дней в офисе, забаррикадированном всяким хламом, изо всех сил вкалывая в качестве поверенного Майка… И тогда у меня возникает такая мысль. Дуглас живет как раз за такими баррикадами, у него соответствующий штат. Поскольку мы слагаем власть, чтобы обеспечить Майку безопасность, пусть у Дугласа и болит голова. Я не опасаюсь, что он займется воровством. Только второразрядные политики падки на деньги, а Дуглас не ничтожество. Перестань хмуриться, Бэн. Будем надеяться, он не взвалит этот груз на тебя… Я взваливаю дела на Дугласа и могу возвращаться в свой садик. Тут все просто, нечего и думать. Решение Ларкина — вот что мучило меня.　

Кэкстон сказал:　

— Я думаю, ты растерял весь свой ум, Джубал. Это глупость — отдавать Майку королевские почести. Тебе бы просто велеть Майку выторговать все выгоды, вытекающие из этой дикой теории Ларкина.　

— Бэн, мальчик мой — очень мягко ответил Джубал — Как репортера тебя еще иногда можно почитать…　

— Ну, спасибо! Еще один мой поклонник!　

— Но твои понятия стратегии находятся на уровне неандертальца.　

Кэкстон вздохнул.　

— Так-то лучше. Я уж подумал было, что ты размяк.　

— Когда это случится, пристрели меня, пожалуйста… Капитан, сколько человек вы оставили на Марсе?　

— Двадцать три.　

— И каков их статус согласно решения Ларкина?　

Ван Тромп нахмурился.　

— Мне не положено говорить.　

— Ну и не надо — сказал Джубал — Мы и сами сообразим.　

Вмешался доктор Нельсон:　

— Шкипер, Стинки и я опять превратились в гражданских.　

Я буду говорить что мне хочется.　

— И я — присоединился Махмуд.　

— Что это за дело затеяло правительство, не велев нам говорить? Эти протиратели штанов не полетят на Марс.　

— Уймись, Свен. Я намерен сказать — это наши братья по воде. Однако, Бэн, мне не хотелось бы видеть это в печати.　

— Капитан, если вам будет от этого легче, я присоединюсь к Майку и девушкам.　

— Не нужно… Правительство позаботилось о колонии. Каждый колонист отказался от своих прав в пользу правительства. Присутствие Майка все смешало. Я не юрист, но я так понимаю: если Майк уступит свои права, администрация встанет у руля, когда дело дойдет до распределения жирных кусков.　

— Каких жирных кусков? — заинтересовался Бэн — Слушайте, шкипер, я не преуменьшаю значения ваших исследований, однако, как я слышал, Марс не такое уж сокровище для человечества. Или все настоящие находки засекречены? «Перед прочтением сжечь»?　

Ван Тромп покачал головой.　

— Нет, все технические сообщения не секретны. Но, Бэн, Луна была бросовым обломком скалы, когда мы высадились на ней.　

— Да уж — признал Кэкстон — Хотел бы я, чтобы мой дед купил «Лунные Предприятия» — Он помолчал — Однако, Марс населен.　

У ван Тромпа сделался несчастный вид.　

— Да, но… Махмуд, скажи ему.　

Махмуд сказал:　

— Бэн, на Марсе куча места для колонистов, и, насколько я сумел понять, марсиане мешать не станут. Мы водрузим свой флаг и провозгласим экстерриториальность хоть сейчас. Но наше положение может оказаться похожим на муравейник под стеклом, какие бывают в школьных классах. Нс знаю, к чему это приведет.　

Джубал кивнул.　

— Я тоже. Ничего не могу сказать о ситуации, кроме того, что правительство рвется получить так называемые права. Поэтому я предположил, что правительство совершенно невежественно, и рванулся вперед — Джубал ухмыльнулся — Когда я учился в колледже, я выиграл спор, цитируя решения Британского Министерства Колониального Флота. Противники были не в состоянии спорить со мной, потому что такого министерства никогда не существовало… Сегодня утром я был так же бесстыден. Администрация жаждала «прав Ларкина», принадлежащих Майку и до жути боялась, что мы можем сговориться с кем-нибудь еще. Поэтому я воспользовался их алчностью и поспешил усилить полнейшую абсурдность их фантастической теории, подтвердить не ведающим ошибок протоколом, будто Майк является повелителем и с ним должны обращаться соответственно! — Джубал самодовольно оглядел присутствующих.　

— Тем самым — сухо сказал Бэн — ставя себя самого на хорошо знакомую дорожку.　

— Бэн, Бэн — осуждающе сказал Джубал — по их же собственной логике они короновали Майка в угол. Нужно ли говорить, что вопреки старой пословице о головах и коронах безопаснее быть признанным королем, чем претендентом в изгнании? Положение Майка стало значительно надежней, благодаря небольшому количеству музыки и старой простыне. Но все не так просто. Майк стал призванным повелителем Марса, согласно решению Ларкина, правомочным раздавать концессии, торговые права и анклавы. Он может либо проделывать все это и подвергаться давлению даже большему, нежели просто алчность любителей наживы, либо должен отречься и передать права Ларкина тем, кто сейчас на Марсе — то есть Дугласу — У Джубала сделалось страдальческое лицо — Мне не по вкусу обе альтернативы. Джентльмены, я не мог допустить, чтобы мой клиент был втянут в подобный фарс. Само решение Ларкина не должно было приниматься во внимание по причине уважения к Марсу — с тем, чтобы не дать Верховному Суду ни единого шанса забрать дело в свои руки — Он ухмыльнулся — Поэтому я нагло врал всем в лицо, создавая свою теорию. Майку были возданы почести как монарху — весь мир видел это. Но подобные почести воздаются и «альтер эго» монарха, его послу. Поэтому я утверждаю, что Майк — ни в коем случае не карточный король на час, а посол великой марсианской нации! — он пожал плечами — Явный блеф. Но я строил его на уверенности в том, что другие — эти Дуглас, и Канг — не более меня располагают фактами — Джубал обвел взглядом присутствующих — Я решился на этот блеф потому, что вы трое были с нами — братья Майка по воде. Если вы не дадите мне отвод, Майка должны будут принять как Марсианского посла — и решение Ларкина тихо умрет.　

— Надеюсь на это — произнес капитан ван Тромп — Но я не воспринял ваши заявления как ложь, Джубал.　

— Э? Я вертел модными словами, импровизировал.　

— Неважно. Я думаю, вы говорили правду — шкипер «Победителя» поколебался — Кроме того, я не назвал бы Майка послом. Силы вторжения — так будет точнее.　

У Кэкстона отвисла челюсть. Харшоу спросил:　

— Каким образом, сэр?　

Ван Тромп ответил:　

— Вернее, я думаю, это разведчик, отправленный марсианами. Нс поймите меня не правильно — я в таком же восторге от мальчика, что и вы все. Но у него нет никаких причин быть лояльным к нам — к Земле, я хочу сказать — Капитан задумался — Каждый полагает, будто человек, найденный на Марсе, запрыгал бы от радости, представься ему возможность вернуться «домой». Но все было не так, а, Свен?　

— Майк пришел в ужас от этой мысли — согласился Нельсон — Мы не смогли сблизиться с ним. Но Марсиане велели ему отправиться с нами… И он повел себя как солдат, исполняющий приказ, который страшит его.　

— Минутку — запротестовал Кэкстон — Капитан, Марс нападает на нас? Марс? Не то ли это самое, что нам атаковать Юпитер? Тяготение у нас в два с половиной раза выше, чем на Марсе, а на Юпитере в два с половиной раза больше нашего. Аналогичные различия в давлении, температуре, составе атмосферы и так далее. Мы не можем жить на Юпитере, и я не вижу, как марсиане смогут выносить наши условия. Разве не так?　

— Почти так — согласился ван Тромп.　

— Для чего же нам нападать на Юпитер? Или — Марсу нападать на нас?　

— Бэн, вы читали положение о плацдарме на Юпитере?　

— Ничего не пошло дальше мечтаний. Практического значения оно не имеет.　

— Несколько лет назад не имели практического значения дальние перелеты. Как подсчитали инженеры, используя все, что дало нам изучение океана, плюс снабдив людей энергетическими скафандрами, можно браться и за Юпитер. Не надо думать, будто Марсиане глупее нас. Поглядели бы вы на их города.　

— Э… — начал Кэкстон — Хорошо. Но я все еще не вижу, из-за чего нам беспокоиться.　

— Капитан!　

— Да, Джубал?　

— Я вижу еще одно возражение. Вы знаете о делении культур на культы Аполлона и Диониса?　

— В общих чертах.　

— Ну, мне кажется, что даже культуру «Зуни» на Марсе назвали бы культурой Диониса. Вы там были, а я разговаривал с Майком — такие культуры неагрессивны.　

— М-м… Не стал бы я на это особенно рассчитывать.　

Махмуд неожиданно вмешался в разговор:　

— Шкипер, есть доказательство, поддерживающее правоту Джубала. Можно проанализировать культуру по ее языку — а в марсианском языке нет слова «война». По крайней мере, насколько я знаю. И слова «оружие»… и «борьба». Если слова нет в языке, то культура не имеет такого явления.　

— А, болтовня! Животные дерутся. Например, муравьи ведут войну. Есть у них для этого слова?　

— Были бы — стоял на своем Махмуд — У любой расы, имеющей язык. Языковая раса имеет слова для каждого понятия и создаст новые слова или новые определения всякий раз, когда появляется новое понятие. Нервная система, способная к словообразованию, не может избежать употребления слов. Если бы марсиане знали, что такое война, у них было бы для этого слово.　

— Есть способ проверить — предложил Джубал — Зовите сюда Майка.　

— Минутку — запротестовал ван Тромп — Много лет тому назад я научился не спорить со специалистами. Но я усвоил также, что история — длинный перечень специалистов, допустивших роковые ошибки. Извини, Махмуд.　

— Вы правы, капитан. Только на этот раз я не ошибаюсь.　

— Все, что Майка может прояснить, это знает ли он определенное слово… Что может быть похоже на задание двухлетнему ребенку дать определение понятию «исчисление». Давайте опираться на факты. Свен? Рассказать об Агню?　

Нельсон ответил:　

— На ваше усмотрение, капитан.　

— Что ж… Между братьями по воде, джентльмены. Лейтенант Агню был младшим офицером медслужбы. Блестящим, как говорил Свен. Но он терпеть не мог марсиан. Я отдал приказ не ходить с оружием, как только выяснилось, что марсиане миролюбивы. Агню не послушал меня. В конце концов, как можно было найти у него в одном из карманов маленький пистолет? Но человек, видевший его живым в последний раз, сказал, что пистолету него был. Но вот что записано в бортовом журнале: «Пропал без вести. Скорее всего погиб»… Два члена экипажа видели, как Агню вошел в проход между двумя большими скалами. Затем они увидели, как тем же путем прошел марсианин. И они заторопились, поскольку странность доктора Агню была хорошо известна… Оба услыхали выстрел. Один говорит, что добежал до прохода как раз в тот момент, чтобы увидеть Агню позади марсианина. А потом он перестал видеть лейтенанта. Второй человек говорит, что когда он добежал, марсианин был все еще возбужден, потом поднял все паруса и двинулся своим путем. Когда он перестал загораживать дорогу, они смогли увидеть пространство между скалами… Оно было совершенно пустым… Это все, джентльмены. Агню мог перепрыгнуть через каменную стену — при слабом тяготении Марса и побуждаемый страхом (однако, как я ни пытался, мне это не удалось). Упомяну и о том, что у ребят были кислородные маски, гипоксия делает человеческие чувства ненадежными. Я не уверен, что у первого было опьянение из-за кислородной недостаточности. Я говорю об этом лишь потому, что в это поверить легче, чем в то, о чем он доложил — будто Агню исчез в мгновение ока. Я высказал предположение, что он испытал кислородное голодание, и посоветовал проверить маску. Я думал, что Агню вскоре появится, и готовился дать ему разгон за ношение оружия… Но его так и не нашли… Мои опасения относительно марсиан берут начало именное этого случая. Они никогда больше не казались мне просто большими, мягкими, безвредными, довольно смешными созданиями, хотя у нас никогда не было затруднений в общении с ними, и они всегда давали нам то, чего мы хотели, с тех пор, как доктор Махмуд понял, как их надо просить. Я замял инцидент — не стоит позволять людям паниковать, когда они за его миллионов миль от дома. Я не мог замять тот факт, что доктор Агню исчез. Были организованы его поиски. Однако, я пресекал любые предположения о чем-то таинственном. Только: Агню заблудился в скалах, у него кончился кислород, он похоронен в песчаном наносе. Я настоял на передвижении только группами, постоянной радиосвязи, проверке масок. Я не приказывал этому человеку держать рот на замке, я просто пустил слух, что его рассказ нелеп, потому что его напарник не подтвердил его. Мне кажется, официальная версия получила большое распространение.　

Махмуд медленно сказал:　

— Капитан, я впервые слышу, что есть какая-то тайна. И я предпочитаю официальную версию. Я несуеверен.　

Ван Тромп кивнул.　

— Чего я и хотел. Только я да Свен слышали эту дикую басню. И все же… — капитан внезапно осунулся — Все же я просыпаюсь по ночам и спрашиваю себя: «Что произошло с Агню?»　

Джубал слушал без комментариев. Говорила ли Джил Бэну о Берквисте и этом втором — Джонсоне? Говорил ли кто-нибудь Бэну о битве у бассейна? Не хотелось бы. Детки знали, официальной версией была следующая: первый патруль вообще не появлялся. Они слышали его телефонный разговор с Дугласом… Проклятье! Оставалось единственное — молчать и продолжать внушать мальчику, что он не должен отправлять в ничто неприятных типов!　

Джубал был спасен от дальнейших раздумий появлением Анны.　

— Босс, мистер Брэдли за дверью — тот, который назвал себя главным помощником Генерального Секретаря.　

— Ты не впустила его?　

— Нет. Мы говорили через селектор. Он говорит, что у него бумаги, которые он должен вручить вам, и что он подождет ответа.　

— Заставь его просунуть их в щель. Это пока еще посольство Марса.　

— Так пусть ждет за дверью?　

— Анна, я знаю, что у тебя хорошее воспитание, но это та ситуация, в которой нужна грубость. Мы не уступим ни пяди, пока не получим того, чего хотим.　

— Да, Босс.　

Пакет был пухлым от содержащихся в нем копий. Документ же всего один. Джубал созвал всех и раздал им копии.　

— Обещаю по леденцу за каждую западню, капкан или двусмысленность.　

Наступило молчание, которое нарушил сам же Джубал.　

— Он честнейший политик — он покупает!　

— Похоже на то — согласился Кэкстон.　

Ни один не потребовал обещанного приза. Дуглас лишь выполняет соглашение. Харшоу соглашался на все.　

— Хорошо — сказал он — Каждый должен засвидетельствовать свою копию. Давай свою печать, Мириам. А, черт! Пусть Брэдли войдет и подпишет все копии, а потом налейте ему. Дюк, скажи, что мы собираемся. Вызывай машину и обеспечь нам отход. Свен, шкипер, Махмуд, мы уходим тем же способом, каким Лот уходил из Содома — не оглядываясь… Почему бы вам не отдохнуть на природе? Куча постелей, домашняя кухня, никаких забот?　

Женатые мужчины попросили воспользоваться приглашением в другой раз, доктор Махмуд согласился сразу же. Подписание заняло довольно много времени, поскольку Майка приводило в восторг собственное имя на бумаге, и он выписывал каждую букву с наслаждением художника. Остатки еды были убраны к тому времени, как все копии были подписаны и заверены печатью. Прибыл счет. Джубал взглянул на жирную надпись на нем: «К платежу — Дж. Харшоу за В. М. Смита» — и протянул счет Брэдли.　

— Это вашему боссу.　

Брэдли непонимающе моргнул:　

— Сэр?　

— О, мистер Дуглас, без сомнения, передаст его главному протоколисту. Я довольно неопытен в подобных вещах. Брэдли принял счет.　

— Да — медленно проговорил он — Ла Рю распишется на нем — я передам счет ему.　

— Спасибо, мистер Брэдли! За все!

Часть 3 Его эксцентричное обучение

22　

В одной из ветвей спиральной Галактики, поблизости от звезды известной некоторым под именем «Сол», другая звезда стала Новой. Ее великолепие было видно на Марсе в течение трижды наполнившихся (729) лет, соответствующих 1370 Земным годам. Старейшие, мельком, заметив ее и, посчитав полезной для обучения молодежи, продолжили, куда более волнующую дискуссию, касающуюся эстетических проблем в новом эпосе, созданном на гибель 5-й Планеты.　

Отбытие «Победителя» прошло без комментариев. Наблюдение продолжалось за странным птенцом, посланным назад на нем, ну, а больше ничего не предпринималось, потому что требовалось ожидать, прежде чем плодотворно грок последствия.　

Оставшиеся на Марсе боролись с окружающей средой, летальной для беззащитных людей, но все же менее трудной, чем в Свободном Государстве Антарктида. Один сеял беспокойство через болезнь, которую иногда называли «тоска по дому». Старейшие позаботились о раннем духе и отправили его туда, куда он принадлежал, для дальнейшего лечения; в остальном Марсиане не вмешивались в дела Землян.　

На Земле взорвавшуюся звезду не заметили, астрономы-люди были ограничены в своих наблюдениях скоростью света. Человеке Марса на короткое время появился в новостях. Представитель меньшинства в Федеральном Сенате, призвал к «новому, трезвому подходу» к проблемам перенаселенности и недоедания в юго-восточной Азии, начиная с увеличения дотаций семьям, в которых было более пяти детей. Миссис Б.С.Соучек, возбудила дело против городских властей Лос-Анджелеса из-за смерти своего любимого пуделя Пиддла^[16], последовавшей в результате пятидневного нарушения обычного порядка. Синтия Дюшесе объявила, что у нее будет Идеальный Ребенок от научно выбранного донора и также тщательно выбранная приемная мать, которая будет его вынашивать. Зачатие произойдет как только эксперты закончат расчеты, гарантирующие чудо-ребенку гениальность в равной степени: в музыке, искусстве и государственных делах — и что она сама (с помощью гормональных процедур) будет кормить своего ребенка.　

В данном ею интервью, она обосновала психологическое преимущество натурального кормления и разрешила, чтобы фотографы донесли до публики, как она щедро наделена всем необходимым для этого.　

Верховный Епископ Дигби разоблачил ее, как Блудницу Вавилонскую и запретил кому-либо выступать в роли как донора, так и суррогатной матери. Приводились слова Элис Дуглас: «хотя я и не знаю миссис Дюшесе, но я не могу не восхищаться ею. Ее смелый поступок должен вдохновить матерей повсюду». Джубал Харшоу увидел в журнале одну из ее фотографий. Он повесил ее в кухне, откуда она быстро исчезла. Заметив это, он издал довольный смешок.　

Он не слишком часто смеялся на этой неделе; окружающий мир слишком давил на его. Ажиотаж в прессе вокруг Майка поутих, когда репортеры поняли, что больше ничего не смогут вытянуть из этой истории. Но тысячи людей не забыли Майка. Дуглас старался, чтобы Майка не беспокоили, солдаты службы безопасности патрулировали вдоль изгороди Харшоу, машина СБ описывала круги над территорией и проверяла всех, кто пытался приземлиться. Харшоу очень не нравилось, что он нуждается в охране.　

Все телефонные звонки Джубал направлял в службу ответов, которой был дан короткий список, с кем он был готов говорить. Поэтому большинство звонков просто не доходило до его дома.　

Но вот его почта в дом попадалавсегда.　

Харшоу сказал Джил, что Майку пора бы стать взрослым, почему бы ему не начать этот процесс с того, что он сам будет заниматься своей почтой. Она может помогать Майку сколько угодно — «Но мне нечего надоедать. Я по горло сыт этой дерьмовой писаниной».　

Джубал не мог игнорировать ее, почты было слишком много и Джил просто не знала, что с ней делать. Только рассортировать ее было настоящей проблемой. Джубал позвонил местному почтмейстеру (что не принесло никаких результатов), потом позвонил Брэдли, что привело к «указанию» прикрутить кран, после этого почта Майка начала приходить рассортированной по четырем классам, а письма для всех остальных доставлялись в отдельном мешке. Второй и третий классы употреблялись для улучшения изоляции в подвале дома. А когда он уж слишком изолировался, Джубал велел Дюку использовать эти письма в борьбе с эрозией оврагов.　

Почта четвертого класса была проблемой. Одна из посылок взорвалась на деревенской почте, уничтожив скопившиеся за несколько лет плакаты — «Разыскивается» и большую рекламную вывеску. По счастью, почтмейстер отлучился выпить кофе, а его помощник и пожилая дама, с расстройством желудка, были в туалетной. Джубал стал подумывать о том, чтобы все посылки проходили через специалистов по бомбам.　

Но необходимость в этом отпала, оказалось, Майк мог определить «неправильность» посылки, не открывая ее. После этого четвертую категорию почты стали просто оставлять у ворот; Майке почтительного расстояния обследовал ее и «вредные» посылки попросту исчезали, остальные Лэрри втаскивал в дом.　

Майк любил открывать посылки, хотя их содержимое не слишком часто могло его заинтересовать. Все, оказавшееся никому ненужным, заканчивало свой путь в овраге; сюда относились все посылки с продуктами, потому что у Джубала не было уверенности, распространяется ли чутье Майка на «неправильность» на яды — Майк однажды уже выпил ядовитый состав, употребляемый в фотографии, который Дюк оставил в холодильнике. Майк мягко заметил, что «чай со льдом» имеет привкус, который не совсем ему нравится.　

Джубал сказал Джил, что оставлять можно все, в том случае, если: а) не нужно было платить, б) подтверждать получение или в) с оплаченным ответом, не важно кто и откуда отправлял. Некоторые из получаемых предметов были подарками; еще больше было товаров, которые никто не заказывал. Во всяком случае, Джубал считал, что непрошеное имущество представляло попытку использовать популярность Человека с Марса, и благодарить за посылки не имеет смысла.　

Исключение составляли посылки с различной живностью, которые Джубал порекомендовал Джил возвращать, если она только не гарантирует ухаживать за животными, кормить их и следить, чтобы некоторые не упали в бассейн.　

Самые большие хлопоты доставляли письма 1-го класса. После просмотра целого мешка, Джубал выделил их в следующие категории:　

Письма с просьбами — борьба с эрозией.　Письма с угрозами — регистрировать — но не отвечать. Последующие письма из этого же источника — передавать в СБ.

C. Деловые «возможности» — к Дугласу.

D. Чокнутые письма — распространять среди окружающих, если есть в каких кайф; остальные — в овраг.

E. Дружеские письма — отвечать, если внутри имелся конверт с маркой и обратным адресом, используя уже отпечатанную форму с подписью Джил. (Джубал заметил, что письма, подписанные самим Человеком с Марса очень ценились, и провоцировали новый поток пустой писанины.)

F. «Пошел-вонные» письма — передавать Джубалу (который побился сам с собой об заклад, что ни одно из них не содержит ничего нового с точки зрения литературы) для размещения, т. е — в овраг.

G. Матримониальные и менее формальные предложения — регистрировать.

H. Письма от научных и учебных учреждений — обращаться так же, как и с F. При ответе, использовать письмо-форму, объясняющее, что Человек с Марса слишком занят и не может уделить им внимания; если Джил считала, что отписка не пройдет, передать Джубалу.

I. Письма от людей, знающих Майка лично, таких как: экипаж «Победителя», Президент Соединенных Штатов и другие — пусть Майк отвечает как ему нравится; упражнения в чистописании принесут ему пользу, а упражнения, чтобы понять отношения между людьми — еще большую (если ему понадобится совет, пусть спрашивает).

Таким образом, необходимость писать ответы сократилась до нескольких для Джил, и, редко, даже до одного для Майка. Джил обнаружила, что для того, чтобы бегло просмотреть и классифицировать почту, ей требовалось всего около часа в день. Первые четыре категории по-прежнему оставались большими; категория «G» — очень большой, особенно после стереофильма из Дворца, потом сократилась. Джубал предупредил Джил, что хотя Майк должен отвечать на письма только от знакомых, но почта на его имя была в его полном распоряжении.

На третье утро после того, как была установлена эта система, Джил принесла одно из тех писем категории «G» к ДЖУБАЛУ. Леди и другие женщины (плюс мужчины со странностями), которые составляли эту категорию, обычно вкладывали в конверт фотографии, предположительно, свои; некоторые из них оставляли очень мало места воображению.

Это письмо содержало фотографию, не оставляющую для воображения вообще ничего, но стимулирующую поток совершенно конкретных образов.

— Взгляните-ка на это, Босс! Что вы скажете?! — Джубал прочитал письмо — Она знает, чего хочет. Что думает об этом Майк?　

— Он не видел этого.　

Джубал бросил взгляд на фотографию.　

— Тип, о котором в дни моей молодости говорили: «все на своем месте». Ее пол и непосредственность вне сомнения. Но зачем это показывать мне? Я видел и лучше.　

— Но мне-то что делать? Письмо само по себе ужасно… но эта отвратительная фотография! Может, мне ее порвать?　

— А что на конверте?　

— Только адреса: наш и обратный.　

— Прочтите, кому адресовано письмо.　

— Что? А… Валентину Майклу Смиту, Человеку с…　

— О! Но это же адресовано не вам.　

— Да, конечно, но…　

— Давайте решим сразу. Вы не мать Майку и не его дуэнья. Если Майк хочет читать все, что адресовано ему, в том числе, и эти дерьмовые письма, он волен это делать.　

— Да он и читает большинство. Но вы же не хотите, чтобы он видел эту грязь! Он невиновен.　

— Да что вы? А скольких людей он убил?　

Вид у Джил был несчастный. Джубал продолжал:　

— Если вы хотите помочь ему, сосредоточьтесь на том, чтобы внушить ему — в этом обществе на убийство смотрят неодобрительно. Иначе он будет неважно выглядеть, когда выйдет в свет.　

— Хм, я не думаю, что он очень хочет «выйти в свет».　

— Я выброшу его из гнезда, как только он научится летать. Я не позволю ему прожить всю жизнь, как спеленутому младенцу. Во-первых, я не могу… Майк переживет меня на много лет. Новы правы: Майк невиновен. Сестра, вы видели стерильную лабораторию в Нотр-Дам?　

— Я читала о ней.　

— Самые здоровые животные в мире — но они не могут покинуть лабораторию. Дитя, Майк должен познакомиться с «грязью» и приобрести иммунитет. Однажды, он встретится с девчонкой, которая написала это, или с одной из ее сестер по духу; он будет встречать их сотнями — черт, с его внешностью и славой, он мог бы до конца жизни скакать из одной постели в другую. Ты не сможешь помешать этому, я не смогу тоже; все зависит от самого Майка. К тому же, я и не хочу мешать этому, хотя это дурацкий способ проводить так свою жизнь — одни и те же упражнения снова и снова, я это хотел сказать. А что вы думаете?　

— Я… — Джил покраснела.　

— Может вы совсем не считаете их монотонными, во всяком случае, это не мое дело. Но если вы не хотите, чтобы почва была выбита из-под ног Майка после того, как он останется наедине с первыми пятью сотнями женщин, тогда перестаньте перехватывать его почту. Письма, подобные этому, может быть, заставят его насторожиться. Просто бросайте их в кучу, отвечайте на его вопросы, и старайтесь не слишком краснеть.　

— Босс, вы доведете меня до бешенства своей логикой!　

— Очень странный способ вести спор.　

— Я разорву эту фотографию после того, как Майк увидит ее!　

— О, пожалуйста, не делайте этого!　

— Что? Она вам нужна?　

— Боже упаси! Дюк собирает такие картинки. Если Майку она не понадобится, отдайте ее Дюку.　

— Дюк собирает такой хлам? Мне он казался хорошим человеком.　

— Так оно и есть.　

— Но… Я не понимаю.　

Джубал вздохнул.　

— Я могу объяснять это весь день и вы все еще не поймете. Дорогая моя, в сексе есть стороны, где невозможна коммуникация между двумя полами рода человеческого. Иногда, благодаря интуиции особо одаренных индивидуальностей, он грок через пропасть, разделяющую нас. Слова бесполезны. Поверьте мне: Дюк — рыцарь, без страха и упрека, и ему понравится эта фотография.　

— Я не стану отдавать это сама, Дюк может меня неправильно понять.　

— Нежности. Что-нибудь стоящее в почте?　

— Нет. Обычное количество желающих, чтобы Майк похвалил присланные вещи, или занялся чепухой, выступая в официальной роли «Человек с Марса». Впрочем, один тип просит о пятилетием, свободном от авторского гонорара, исключительном праве, да еще хочет, чтобы Майк финансировал его.　

— Мне всегда нравились честные воры. Напишите ему, что Майк нуждается в налоговых потерях, поэтому спросите: какой залог ему нужен?　

— Вы серьезно, Босс?　

— Нет, а то ворюга явится сюда со всей семьей. Но вы подали мне неплохую идею для рассказа. Каков наглец!　

Майкла заинтересовала «отвратительная» фотография.　

Он грок (теоретически), что символизировали письмо и фотография, и стал изучать фотографию с удовольствием, с каким он рассматривал каждую бабочку. Он находил бабочек и женщин ужасно интересными; весь грок мир был очаровательным, и он хотел впитать в себя столько, чтобы его собственный грок был совершенен.　

Он понимал, какие механические и биологические процессы предлагались ему в этих письмах; но удивлялся, почему незнакомки желали его помощи в ускорении яиц? Майк знал (без грок), что люди устроили ритуал из этой потребности, «сблизиться» — что-то похожее на водный обряд. Ему не терпелось грок это.　

Но он не спешил; он потерпел неудачу, когда грок спешку. Он был чувствителен к течению времени, но с Марсианским подходом: нужное время достигалось ожиданием. Он заметил, что человеческие братья были лишены его способности ориентироваться во времени, и часто был вынужден ждать быстрее, чем это сделал бы Марсианин; но он не ставил им этого в вину; он научился ждать быстрее, чтобы их недостаток не был заметен — иногда он ждал быстрее так эффективно, что человеку могло показаться — он спешит с такой скоростью, что вот-вот сломает себе шею.　

Он принял эдикт Джил — не отвечать на братские предложения человеческих женщин, но воспринял это, как ожидание, возможно, его лет спустя будет по-другому; сейчас, во всяком случае, было не время. Брат Джил была права. Майк согласился, когда Джил предложила ему отдать фотографию Дюку. Он отдал бы ее и без этого; Майк видел коллекцию Дюка, с интересом рассматривал ее, пытаясь грок, почему Дюк сказал: «Физиономия у нее так себе, но погляди на эти ноги, братец»! Майку было приятно, что его назвал братом один из его вида, но ноги это и есть ноги, за исключением того, что у его народа три ноги, а у людей только две (впрочем, они совсем не калеки, тут же напомнил он себе).　

Что касается лиц, то у Джубала оно было одним из самых прекрасных, какие когда-либо видел Майк, и определенно, свое собственное. Человеческие женщины на фотографиях из коллекции Дюка, можно сказать, едва ли имели индивидуальность. Все молодые человеческие женщины были на одно лицо — да и как могло быть иначе?　

У него никогда не возникало проблем с тем, чтобы узнать лицо Джил; она была первой женщиной, которую он увидел и его первым братом по воде — женщиной. Майк знал каждую пору на ее носу, каждую зарождающуюся морщинку на лице и восхвалял каждую в счастливом созерцании. Но, хотя сейчас он уже и мог отличить Анну от Доркас, и Доркас от Мириам по лицам, вначале было не так. Майк различал их по размеру и окраске, а также и по голосу, потому что голоса никогда не были похожи. Когда, а иногда это случалось, все три женщины одновременно замолкали, хорошо, что Анна была такая большая, Доркас такая маленькая, а Мириам больше, чем Доркас, поменьше, чем Анна. Но Мириам нельзя было спутать ни с кем другим, даже, когда Анна и Доркас отсутствовали, потому что ее волосы называли «красными», хотя этот цвет вовсе не считался «красным», если он относился ко всему остальному, а не к волосам.　

Майк знал, что каждое английское слово содержало больше, чем одно значение. Это было нечто, к чему следовало приспособиться, также как к «одинаковости» лиц девушек… и, после ожидания, они перестали быть одинаковыми. Сейчас, Майк мог представить лицо Анны и сосчитать все поры на ее носу так же легко, как и у Джил. В сущности, даже лицо было неповторимым, отличающимся от всех других лиц, существовавших где-то и когда-то. Так что, у каждой девушки, потенциально, было свое лицо, неважно, со сколь малыми различиями.　

Майк отдал фотографию Дюку и был счастлив, что доставил ему удовольствие. Майк отнюдь не чувствовал себя обделенным, ибо он мог, когда этого желал, легко вызвать ее в своей памяти, даже лицо, освещенное необычным выражением прекрасного страдания.　

Он принял благодарность Дюка и, счастливым, вернулся к своей почте.　

Майк не разделял неудовольствия Джубала потоком почты; он упивался ей — упивался объявлениями страховых компаний и матримониальными предложениями. Путешествие во Дворец открыло ему глаза на неимоверное многообразие этого мира и он так решил грок это все. Это займет столетия; и он должен будет расти, расти и расти, но он не торопился — он грок, что вечность и вечно прекрасные измерения сейчас были идентичны.　

Он решил не перечитывать Британскую Энциклопедию; письма давали ему куда более яркие картины окружающего мира. Он читал их, грок, что мог, и запоминал остальное, чтобы размышлять об этом, пока весь дом спит. Он начал думать, что он грок «бизнес», «купля», «продажа» и тому подобную немарсианскую деятельность. Энциклопедия оставила его неудовлетворенным, поскольку (он сейчас грок) каждая статья предполагала, что он знает что-то, а он ничего не знал.　

По почте, от Генерального Секретаря Джозефа Эдгертона Дугласа пришли чековая книжка и документы; его брат Джубал взял на себя труд объяснить, что такое деньги и как ими пользоваться. Майк так ничего и не понял, хоть Джубал и показал ему, как заполнить чек, дал ему «деньги» в обмен на него, учил его их считать.　

И вдруг, внезапно, с ослепительным грок, вызвавшими дрожь, Майк понял значение денег. Эти симпатичные картинки и яркие медальоны были не «деньгами»; они были символами идеи, распространявшейся через людей по всему их миру. Но деньги были материальны не больше, чем церемония разделения воды и сближение. Деньги были идеей, такой же трудной для понимания, как мысли Старейших — деньги были великим структурным Символом — уравновешивающим, исцеляющим и сближающим.　

Майк был ошеломлен потрясающей красотой денег.　

Течение, изменение и вновь возвращение символов было прекрасным, немного напоминая ему игры, которым обучали птенцов, чтобы они приучились мыслить и, следовательно, расти; но более всего Майка ошеломлял масштаб: весь мир, отражающийся в динамичной символической структуре. Тогда Майк решил, что Старейшие этой расы должны быть действительно очень старыми для того, чтобы придумать и воплотить такую красоту; он смиренно надеялся, что ему позволят встретиться с одним из них.　

Джубал поощрял его тратить деньги и Майк делал это с робким рвением, словно новобрачная, которую укладывают в постель. Джубал предложил ему «сделать подарки друзьям», а Джил помогала, начав с того, что установила ограничения: один подарок на одного друга, а общая сумма не должна превышать трети находящегося на его счету — Майк собирался истратить все.　

Он постигал, как тяжело тратить деньги. Ведь было так много вещей и все они — прекрасны и непостижимы. Обложившись со всех сторон каталогами Маршалл Филд и Гинза, Бомбей и Копенгаген, он чувствовал, что задыхается от изобилия. Даже каталога Сириса и Монтгомери было слишком много.　

Джил помогала.　

— Нет. Дюку не нужен трактор.　

— Но Дюк любит тракторы.　

— У него есть трактор, вернее у Джубала есть, но это одно и тоже. Ему, возможно, понравится один из этих симпатичных маленьких одноколесных велосипедов из Бельгии — он сможет разбирать и собирать его целый день. Но даже велосипед — слишком дорого. Майк, дорогой, нельзя дарить слишком дорогие вещи, если только ты не хочешь, чтобы девушка вышла за тебя замуж, или что-нибудь подобное. Подарок должен показать, что ты считаешься со вкусами этого человека. Что-нибудь, что может ему понравиться, но сам он, вероятнее всего, не купит.　

— Как?　

— В этом вся проблема. Погоди-ка, я припоминаю, что-то подходящее было в утренней почте.　

Она быстро вышла и тут же вернулась.　

— Нашла! Слушай: «Живая Афродита: de Luxe, Альбом Женской красоты в Великолепном Стереоцвете, созданный Самыми Выдающимися Художниками Камеры в Мире. Примечание: Не подлежит пересылке по почте. Заказы не принимаются от адресатов в следующих штатах!» — Хм, Пенсильвания тоже в этом списке… найдем какой-нибудь способ! Если я здорово не ошибаюсь во вкусах Дюка, это как раз то, что ему понравится.　

Альбом был доставлен патрульной машиной СБ. И следующая же реклама хвастливо сообщала: «… был доставлен по специальному заказу Человека с Марса!» Реклама обрадовала Майка и огорчила Джил.　

Выбор подарка для Джубала озадачил Джил. Что дарить человеку, у которого есть возможность позволить себе все, что можно получить за деньги? Предложить ему загадать три желания? Фонтан, который не сумел найти Понс де Леон? Мазь для его древних костей, или, может быть, один день молодости? Джубал уже давно зарекся держать дома животных, потому что пережил их. А теперь (и это было бы еще хуже), вполне возможно, что его любимец пережил бы его, и осиротел.　

Они решили посоветоваться с остальными.　

— Ерунда — отмахнулся Дюк от их проблемы — вы что, не знаете? Босс просто обожает статуи.　

— В самом деле? — удивилась Джил — Я что-то не вижу здесь ни одной.　

— Те, что ему нравятся, в большинстве своем не продаются. Он говорит, что то барахло, которое делают сегодня, выглядит ужасно даже на свалке, потому что любой кретин с паяльной лампой и астигматизмом называет себя скульптором — Анна кивнула — Дюк прав. Мы выясним, что ему нравится, если посмотрим книги в кабинете Джубала.　

Анна выбрала три книги, носящие, как ей показалось, следы частого употребления.　

— Хмм… Боссу, похоже, нравится Роден. Майк, если ты можешь себе позволить купить одну из них, какую ты выберешь? Вот эта прелестна — «Вечная Весна».　

Майк посмотрел репродукцию, начал листать страницы, остановился.　

— Вот эта.　

— Что? — Джил содрогнулась — Майк, это отвратительно! Я надеюсь, что умру намного раньше, чем буду так выглядеть.　

— Это — красиво — сказал Майк твердо.　

— Майк! — протестующе воскликнула Джил — У тебя испорченный вкус! Ты хуже, чем Дюк.　

Обычно, такой упрек, в особенности от Джил, заставил бы Майка замолчать и провести всю ночь в стараниях грок, в чем была его вина. Но в этом случае он был уверен в себе. От репродукции повеяло дыханием дома. Хотя она изображала земную женщину, Майку казалось, что где-то поблизости находился Старейший с Марса, именно он был ответственен за ее создание.　

— Это — красиво — настаивал он — у нее свое лицо, я грок.　

— Джил — медленно произнесла Анна — Майк прав.　

— Что?

— Анна! Неужели тебе это нравится?

— Она пугает меня. Но книга легче всего раскрывается в трех местах; на этой странице ее раскрывали чаще, чем на двух других. Другую репродукцию — «Кариатиду, упавшую под тяжестью своего камня» Джубал тоже рассматривал довольно часто. Но Майк выбрал любимую репродукцию Джубала.　Я покупаю ее — решительно заявил Майк.　

Анна позвонила в Музей Родена в Париже и похоже, лишь Гальская галантность удержала их от того, чтобы не рассмеяться. Продать одну из работ Мастера? Моя дорогая леди, они не только не продаются, но их даже нельзя репродуцировать. Нет, нет, нет. Что за идея!!　

Но для Человека с Марса и невероятное стало возможным. Анна позвонила Брэдли; через два дня раздался ответный звонок. Благодаря любезности французского правительства, Майк получит полномасштабную микроскопически точную бронзовую фотопанораму понравившейся ему скульптуры: «Та, что была Прекрасной Hеaulmierе» (с условием, что подарок никогда не будет экспонироваться).　

Джил помогла выбрать подарки для девушек, но, когда Майк спросил, что купить для нее, она решительно заявила, что ей ничего не нужно.　

Майк начал понимать, что, несмотря на то, что братья по воде говорили правильно, иногда они говорили правильней, чем другие. Он проконсультировался с Анной.　

Она должна была тебе сказать так, дорогой, но ты все равно должен ей что-нибудь подарить. Хм…　

Выбор Анны озадачил его. По его мнению, Джил и сейчас пахла так, как должна была пахнуть Джил.　

Когда подарок прибыл, его размер и очевидная невзрачность усилили его опасения. Когда Анна заставила его понюхать это, прежде чем отдать Джил, сомнения Майка достигли предела. Запах был очень резким и совершенно непохожим на то, как пахла Джил.　

Джил пришла в восторг от духов и настояла на том, чтобы тут же его поцеловать. Целуя ее, он грок, что этот подарок как раз то, что она хотела и это сделало их ближе.　

Когда Джил вышла надушенная к обеду, он открыл, что каким-то непонятным образом это заставило ее пахнуть еще больше и восхитительней Джил, чем когда-либо. Еще более странным было то, что это дало повод Доркас поцеловать его и прошептать — Майк, милый… неглиже просто изумительно, но, может быть, когда-нибудь ты подаришь и мне духи?　

Майк не грок, почему Доркас выразила такое желание, Доркас пахла совсем не так, как Джил, и духи бы ей не подошли… к тому же ему и не хотелось, чтобы Доркас пахла, как Джил; он хотел, чтобы Доркас пахла как Доркас.　

Джубал прервал эту сцену:　

— Хватит прижиматься к парню, дай ему поесть! Доркас, ты и так воняешь, как целый кошатник в Марселе, довольно тебе обхаживать Майка, чтобы заполучить еще больше вони.　

— Босс, занимайтесь своим делом.　

Получилась настоящая головоломка: почему Джил могла пахнуть еще больше, как Доркас… Джубал сказал, что Доркас пахла, как кот. В этом месте был кот (не чей-нибудь, а пользовавшийся местом наравне со всеми), иногда он заходил в дом и снисходил до того, чтобы принять подачку. Кот и Майк грок друг друга; Майк обнаружил, что плотоядные мысли кота ему нравились и были вполне марсианскими. Он также установил, что имя кота (Фридрих Вильгельм Ницше), было совсем не его имя, но об этом он никому не сказал, потому что не смог бы произнести настоящее имя кота, а мог только слышать его в своей голове.　

Кот вовсе не пах, как Доркас.　

Дарить подарки было большим благом и помогло Майку понять подлинную ценность денег… Но он не забыл и о других вещах, которые ему нетерпелось грок. Джубал дважды отделывался от сенатора Буна, не сказав об этом ни слова Майку, а Майк этого и не заметил; его восприятие времени не отметило «следующее воскресенье», как особую дату. Последующее приглашение было адресовано уже непосредственно Майку; Бун находился под давлением Верховного Епископа Дигби и чувствовал, что Харшоу, каким-то образом, задерживает его приглашения.　

Майк показал приглашение Джубалу.　

— Ну? — проворчал тот — Ты хочешь идти? Это необязательно. Мы можем послать их к черту.　

Такси с пилотом-человеком (Харшоу отказался довериться роботу) появилось следующим воскресным утром, чтобы доставить Майка, Джил и Джубала в молельню Архангела Фостера Церкви Нового Откровения.　

23

Всю дорогу до церкви Джубал пытался предостеречь Майка — от чего, Майк не мог уловить. Он слушал, но проплывавшая под ними местность отвлекала его внимание; Майк пришел к компромиссу, откладывая в мозгу все, о чем говорил Джубал, чтобы потом грок это.　

— Послушай-ка парень — предостерегал Джубал — этим Фостеритам нужны твои деньги. Ну и престиж, конечно, от того, что Человек с Марса присоединился к их церкви. Они будут обрабатывать тебя, но ты должен держаться.　

— Извини?　

— Черт, ты совершенно не слушаешь.　

— Прости, Джубал.　

— Ладно… давай посмотрим на это по-другому. Религия — это утешение для многих, и, возможно, где-то, какая-то религия является конечной истиной. Но религиозность — это часто форма тщеславия. Вера, в которой я воспитывался, уверяла меня, что я лучше, чем другие люди; я был «спасен», они — «проклятые», на нас снизошла благодать, а остальные — «язычники». Кстати, под «язычниками» они подразумевали таких, как наш брат Махмуд. Невежественные деревенские болваны, которые редко мылись и сеяли кукурузу при Луне, присвоили себе право утверждать, будто они знают конечные ответы на все вопросы во Вселенной. Это дало им возможность смотреть сверху вниз на всех к ним не принадлежащим. Наши гимны были напичканы высокомерием, самопоздравлением, как уютно мы устроились под боком у Всемогущего, какого Он высокого мнения о нас и какие адовы муки ждут всех остальных в Судный День. Мы торговали в разнос, единственно подлинным сортом виски…　

— Джубал! — запротестовала Джил — Он не грок это.　

— А? Извини. Мои родители хотели сделать из меня проповедника. Похоже, что это заметно.　

— Точно.　

— Нечего насмешничать, девочка. Из меня получился бы отличный проповедник, если бы я не совершил роковой глупости и не ударился в чтение. Чуть больше уверенности — и со щедрой помощью невежества я стал бы знаменитым евангелистом. Черт, место, куда мы направляемся было бы известно, как Молельня Архангела Джубала.　

Джил вздрогнула.　

— Джубал, пожалуйста! Мы же только позавтракали.　

— Я говорил совершенно серьезно. Мошенник знает, что он врет, это ограничивает его размах. Но процветающий шаман верит во все, что он говорит, а вера — вещь заразительная; и нет предела его размаху. Мне не хватало необходимой уверенности в собственной непогрешимости; я никогда бы не смог стать пророком… разве просто критиком, что-то вроде четвероразрядного пророка со всеми иллюзиями своего вида — Джубал нахмурился — Вот это и беспокоит меня, Джил. Фостер и ты — искренни, а Майк прямо жаждет искренности.　

— Как вы думаете, что им нужно?　

— Обратить его. А потом наложить лапу на его состояние.　

— Я думала, вы предприняли меры, чтобы это никому не удалось.　

— Нет, всего лишь, чтобы никто не сумел захватить денежки против его воли. В обычном случае он не сможет расстаться с состоянием, потому что на сцене появится правительство. Иное дело, если Майк отдаст его церкви, пользующейся большим политическим влиянием.　

— Не могу понять в чем тут разница.　

Джубал нахмурился.　

— Дорогая моя, религия — это мертвая зона в юриспруденции. Церковь может делать все что делает другая организация и не сталкиваться ни с какими ограничениями. Она не платит налогов, ей не нужно публиковать отчеты, она имеет эффективный иммунитет от обыска, инспекции или контроля; церковь — это все, что угодно, что называет себя церковью. Предпринимались попытки различить «настоящие» религии, имеющие право на иммунитет, и «культы». Это невозможно сделать, если только не установить государственную религию… Лечение может стать хуже, чем болезнь. По законам, оставшимся от Конституции Соединенных Штатов и по Договору о Федерации, все церкви пользуются равным иммунитетом, особенно, если им удалось заполучить приличное количество голосов избирателей. Если Майка обратят в Фостеризм… и он оставит завещание в пользу своей церкви… тогда он, вполне, может «отправиться на небеса» однажды на рассвете. Это будет, если можно так сказать, «так же законно, как церковь в воскресенье».　

— О, Господи! Я додумала, что теперь он в безопасности.　

— Какая безопасность по эту сторону могилы.　

— Ладно… Что вы собираетесь делать, Джубал?　

— Ничего. Просто волноваться.　

Майк зафиксировал их разговор, не пытаясь грок его. Он определил предмет разговора, как совершенно ясный на своем языке, но удивительно зыбкий и ускользающий на Английском. С тех пор, как он потерпел неудачу в том, чтобы достичь взаимного грок через всеохватывающую Марсианскую Истину: «Ты — Бог», даже со своим братом Махмудом, он ждал. Ожидание приносит плоды в свое время; его брат Джил научится его языку и он объяснит это ей. Они будут грок вместе.　

Сенатор встретил их на посадочной площадке Молельни.　

— Привет, народ! Да благословит вас Господь в это прекрасное Воскресенье. Мистер Смит, я счастлив увидеть вас вновь. Вас также, доктор — Он вынул сигару изо рта и посмотрел на Джил — А эта маленькая леди — не вас ли я видел во Дворце?　

— Да, сенатор. Я Джиллиан Бордмэн.　

— Я так и подумал, дорогая. Вы спасены?　

— Э… думаю нет, сенатор.　

Это никогда не поздно. Мы будем счастливы, если вы примете участие в службе для ищущих веру во Внешней Молельне. Я найду Попечителя и он проводит вас. Мистер Смит и Док пойдут в Святилище.　Сенатор.　Что, Док?　Если мисс Бордмэн не может быть в Святилище, мы лучше примем участие в службе для ищущих веру. Она медицинская сестра и присматривает за Смитом.　

Бун забеспокоился.　

— Он болен?　

Джубал пожал плечами.　

— Как его врач, я предпочел бы, чтобы сестра была с нами. Климат этой планеты непривычен для мистера Смита. Почему бы вам не спросить его? Майк, ты хочешь, чтобы Джил пошла с тобой?　

— Да, Джубал.　

— Но… Очень хорошо, мистер Смит.　

Бун снова вытащил свою сигару и, вложив пальцы в рот, свистнул.　

— Херувим, сюда!　

Мальчик, лет десяти, бросился к ним. Он был одет в короткую, широкую хламиду, трико и тапочки. На спине у него были прикреплены голубиные крылышки. Ослепительную улыбку великолепно дополняло обрамление золотых кудрей.　

Джил подумала, что он привлекателен, как реклама имбирного пива.　

Бун приказал:　

— Лети в Святую канцелярию и скажи дежурному Служителю, что мне нужен еще один знак пилигрима у ворот святилища, сейчас же. Пароль — Марс.　

— Марс — повторил мальчик, отдал Буну скаутский салют и совершил шестидесятифутовый прыжок над толпой. Джил поняла, почему его одежда казалась какой-то раздутой — под ней скрывался аппарат для прыжков.　

— За этими знаками нужен глаз да глаз — заметил Бун — Удивительно, как много грешников желает приобщиться к Благодати Божьей, не очистившись от грехов. Мы быстро осмотрим достопримечательности, пока доставят третий знак.　

Они пробились через толпу и вошли в Молельню, в большой длинный зал. Бун остановился.　

— Прошу вас обратить внимание. Здесь везде заметно умение показать товар лицом, даже в работе на благо Господа. Любой турист, примет ли он участие в службе для ищущих веру или нет (служба идет круглосуточно), должен пройти через это место. Что же он видит? Массу возможностей попытать счастья — Бун махнул рукой в сторону игральных автоматов, стоящих вдоль обеих стен — Бар и возможность быстро перекусить — в дальнем конце. Он даже не сможет выпить, если не пройдет сквозь этот строй. Поверьте мне, лишь исключительный грешник может пройти мимо, упустив свой шанс. Но не думайте, что мы берем его деньги и ничего не даем взамен. Взгляните… — Бун пробрался к машине и похлопал по плечу женщину, играющую на ней — Прошу вас, Дочь моя.　

Женщина подняла глаза и выражение досады на ее лице сменилось улыбкой.　

— Конечно, Епископ.　

— Благослови вас Господь. Заметьте — продолжал Бун, опуская монету в машину — выиграет ли грешник что-нибудь из мирских благ или нет, он все равно будет вознагражден благословением и сувенирным текстом.　

Машина остановилась; в окошке появилась надпись: БОГ СЛЕДИТ ЗА ТОБОЙ.　

— Это оплачивается три к одному — сказал Бун и выгреб выигрыш из приемника — а вот и ваш текст. Он оторвал кусок бумажной ленты, появившейся из машины и протянул Джил — Сохраните это, маленькая леди, и поразмышляйте об этом.　

Джил украдкой взглянула на бумажку, прежде чем положить ее в сумочку: «А чрево Грешника наполнено грязью — Н.О.XXII 17».　

— Вы заметили — продолжал Бун — что выигрыш оплачивается жетонами, а касса выплаты находится за баром… множество возможностей сделать добровольные пожертвования на благотворительность и другие добрые дела. И грешник, скорее всего, вновь опустит их в машину… и всякий раз не уйдет без благословения и нового текста. Общий эффект потрясающий! Пожалуй, кое-кто из наших самых верных овечек обратился прямо в этой комнате.　

— Я не сомневаюсь в этом — согласился Джубал.　

— Особенно, если им выпал самый крупный выигрыш. Вы понимаете, каждая комбинация — это благословение. Но наивысший выигрыш — это три Святых Глаза. Знаете, когда они видят эти глаза, выстроившиеся в ряд в окошечке и пристально глядящие на них, это — словно манна, падающая с Небес. Это заставляет их как следует задуматься. Иногда, они даже падают в обморок. Ну-ка, мистер Смит… — Бун протянул Майку один из жетонов — Пустите-ка это в оборот.　

Майк колебался. Джубал сам взял жетон. Черт побери, ему совсем не улыбалось, чтобы парня подцепил «однорукий бандит».　

— Дайте мне попробовать, сенатор.　

Он сунул жетон в машину.　

Майк немного расширил свое время-чувство и стал прощупывать внутренности машины, пытаясь определить, что она делает. Он слишком робел, чтобы сыграть самому.　

Когда Джубал начал игру, Майк, следивший за вращением цилиндров, заметил глаз, изображенный на каждом и заинтересовался, что же это такое «наивысший выигрыш». Если он не ошибался, выражение могло иметь три значения; ни одно из них, похоже, не подходило. Совсем не желая вызвать волнения, он замедлил и остановил каждое колесико так, чтобы глаза смотрели из окошка.　

Ударил колокол, хор запел осанны, машина вспыхнула разноцветными огнями и начала изрыгать жетоны. Бун был в восторге.　

— Благослови вас Господь! Док, это ваш день! Ну-ка, давайте бросим жетон и попробуем еще раз. Нужно сбить наивысший выигрыш из окошка.　

Он взял жетон из кучи и опять бросил его в автомат.　

Майка интересовало, почему так получилось, и он опять выстроил глаза в ряд. Все повторилось, за исключением того, что поток жетонов превратился в ручеек. Бун смотрел, открыв рот.　

— Здорово! Чтоб меня — Господь благословил! Это не должно случаться два раза подряд. Но я смотрю, за каждый раз вам заплатили.　

Он быстро опустил жетон в машину.　

Майк все еще никак не мог понять, что же такое «наивысший выигрыш». Глаза появились вновь.　

Бун окаменел от изумления. Джил сжала руку Майка и прошептала:　

— Майк… прекрати немедленно!　

— Но, Джил, я просто смотрю…　

— Хватит говорить. Прекрати. Ну, погоди, вернемся домой!　

Бун медленно произнес:　

— Я сомневаюсь, можно ли назвать это чудом. Вероятно, нужно вызвать механика.　

Он закричал:　

— Херувим, сюда! — и, бросив еще один жетон, добавил — Все-таки надо бы убрать наивысший выигрыш.　

Колесики остановились без помощи Майка и объявили:　

— ФОСТЕР — ЛЮБИТ — ТЕБЯ.　

Подбежал Херувим.　

— Добрый день. Вы нуждаетесь в помощи?　

— Три наивысших — сообщил ему Бун.　

— Три?　

— Ты что, послышал музыки? Может быть, ты глухой'? Мы будем в баре; принеси деньги туда. И скажи, чтобы кто-нибудь проверил автомат.　

— Да, Епископ.　

Бун быстро повел их в бар.　

— Я должен увести вас отсюда — сказал он весело — прежде, чем вы разорите Церковь. Док, вы всегда так удачливы?　

— Всегда — серьезно ответил Харшоу. Он убеждал себя, что не знает, имеет ли Майк какое-то отношение к тому, что произошло… но ему очень хотелось, чтобы это испытание осталось позади.　

В баре Бун подвел их к стойке с табличкой «заказано» и спросил:　

— Вам будет удобно здесь или маленькая леди предпочитает сесть?　

— Все в порядке, Сенатор (только посмей еще раз назвать меня «маленькой леди», я попрошу Майка заняться тобой!).　

К стойке подошел бармен.　

— Добрый день. Вам как обычно, Епископ?　

— Двойную. Что вам, Док, мистер Смит? Постесняйтесь, вы гости самого Верховного Епископа.　

— Благодарю вас, бренди и воду.　

— Благодарю вас, бренди — повторил Майк и добавил — мне без воды, пожалуйста.　

Вода не была сутью, тем не менее, он не хотел пить воду здесь.　

— Вот это человек! — с энтузиазмом возгласил Бун — Человек из спирта! Без воды. Поняли? Это шутка.　

Он ткнул Джубала под ребра.　

— А, маленькая леди? Кола? Молоко для румяных щечек? Или стакан настоящего напитка в добрый день с отличными ребятами?　

— Сенатор — подчеркнуто вежливо спросила Джил — простирается ли ваше гостеприимство так далеко, чтобы я могла получить мартини?　

— Само собой! Лучшее мартини в мире — мы не употребляем вермут. Вместо него мы даем свое благословение. Двойное мартини для маленькой леди. Благослови тебя Господь, сын мой, и принеси все это поживее. Как раз осталось время пропустить по рюмочке, прежде чем мы засвидетельствуем наше уважение Архангелу Фостеру, а потом — в Святилище, слушать Верховного Епископа.　

Напитки и выигранные деньги появились одновременно. С благословения Буна они выпили. Потом Бун устроил спор из-за 300 долларов, настаивая, что весь выигрыш принадлежит Джубалу. Джубал разрешил конфликт, опустив их в чашу для пожертвований.　

Бун одобрительно кивнул.　

— Это признак милосердия, Док. Мы еще спасем вас. Еще по одной, народ?　

Джил надеялась, что кто-нибудь скажет «да». Джин был здорово разбавлен, но все же он разжег огонь терпимости у нее внутри. Никто не отозвался, и Бун увел их из бара и повел вверх по лестнице мимо надписи, гласившей: ВХОД КАТЕГОРИЧЕСКИ ВОСПРЕЩЕН ИЩУЩИМ ВЕРУ И ГРЕШНИКАМ — ЭТО ОТНОСИТСЯ К ТЕБЕ!　

В конце лестницы были ворота. Перед ними Бун произнес:　

— Епископ Бун и три пилигрима, гости Верховного Епископа.　

Ворота распахнулись. По изогнутому коридору он провел их в комнату. Она была большой и роскошно обставленной, но стиль обстановки почему-то напомнил Джил похоронное бюро. Комнату наполняла веселая музыка, и Джил вдруг захотелось танцевать.　

Дальняя стена была стеклянной и казалось, что ее вовсе не существует. Бун оживленно произнес:　

— Вот мы и на месте — в Присутствии. Можете не становиться на колени, но если вы чувствуете такую потребность — пожалуйста. Большинство пилигримов так и делает. А вот и он… точно такой же, каким он был, когда его призвали Небеса.　

Бун махнул рукой, в которой держал сигару.　

— Совсем как живой, правда? Сохранился чудом, тело — нетленно. Вот этот стул он использовал, когда писал свои Послания… а это поза, в которой он находился, когда отправлялся на Небеса. Его никогда не трогали. Мы построили Молельню прямо вокруг него, убрав, естественно, старую церковь и сохранив все ее священные камни.　

Из кресла, поразительно напоминавшего трон, с расстояния, примерно в 200 футов, на них смотрел старик. Он казался живым… и поразительно напоминал Джил старого козла с фермы, где в детстве она проводила лето — выпяченная нижняя губа, усы, горящие, замышляющие что-то нехорошее, глаза. У Джил мурашки пошли по коже, в присутствии Архангела Фостера она чувствовала себя неуютно.　

Майк спросил по-марсиански:　

— Брат мой, это Старейший?　

— Я не знаю, Майк. Так они говорят.　

Он ответил:　

— Я не грок Старейшего.　

— Да не знаю, я тебе говорю.　

— Я грок зло.　

— Майк! Помни!　

— Да, Джил.　

Бун спросил:　

— Что он говорит, маленькая леди? У вас вопрос, мистер Смит?　

Джил быстро ответила:　

— Так, пустяки. Сенатор, могу я выйти отсюда? Мне стало дурно.　

Она посмотрела на труп. Над ним были густые облака; луч света пробился сквозь них и нащупал лицо. При изменившемся освещении лицо, казалось, тоже изменилось — глаза стали яркими и живыми.　

Бун успокаивающе сказал:　

— Это может быть, в первый раз. Вам нужно было пройти на галерею, идущую вверх, под нами. Они смотрят вверх и слышат другую музыку. Я полагаю, она напоминает о грехах, которые они совершали. А это — комната Счастливых Мыслей, где предлагаются для созерцания высшие иерархи Церкви. Я прихожу сюда, чтобы выкурить сигару, когда чувствую себя неважно.　

— Пожалуйста, Сенатор!　

— Да, конечно. Подождите снаружи, моя дорогая. Мистер Смит, вы можете оставаться здесь столько, сколько вам нравится.　

В разговор вступил Джубал:　

— Сенатор, может быть, нам лучше принять участие в службе?　

Они ушли. Джил вся дрожала — она до смерти перепугалась, что Майк может сделать что-то с этой неприятной экспозицией — и всех их линчуют.　

Два стража скрестили копья, преградив им путь к воротам Святилища.　

— Ну, ну! — укоризненно произнес Бун — эти пилигримы личные гости Верховного Епископа. Где их знаки?　

Появившиеся знаки стали кодом для того, чтобы двери перед ними распахнулись. Швейцар почтительно сказал:　

— Сюда, Епископ — и по широкой лестнице повел их в центральную ложу прямо напротив сцены.　

Бун задержался и пропустил вперед Джил.　

— Прошу вас, маленькая леди.　

Он хотел сесть рядом с Майком, но Харшоу победил и Майк оказался сидящим между Джубалом и Джил, а Бун — у самого прохода.　

Ложа была роскошной кресла с автоматической регулировкой, пепельницы, откидные столики, если кто-то захочет подкрепиться. Они находились над собранием и менее, чем в ста футах от алтаря. Прямо перед ними молодой священник подогревал толпу, пританцовывая в ритме музыки и потрясая мускулистыми, со сжатыми кулаками руками. Его мощный бас время от времени присоединялся к хору, потом перекрывал его и возносился над ними в призыве:　

— А ну, распрямите спины! Вы что, позволите, чтобы Дьявол застал вас спящим?　

Танцующие извивающейся змеей двигались по правому проходу, проходили перед сценой и по центральному проходу возвращались назад. Они притопывали в ритм с резкими, подстегивающими криками и синкопированным пением хора. Топ, топ, т-о-оп!.. Топ, топ, т-о-оп!Джил почувствовала ритм и с робостью подумала, что было бы забавно присоединиться к этому танцу, как это делало все больше и больше людей, побуждаемых язвительными замечаниями молодого крепыша священника.　

— У парня есть будущее — одобрительно сказал Бун — Я проповедовал вместе с ним и могу подтвердить, что он может сделать с толпой все, что хочет. Преподобный «Джаг"^[17] Джекермэн, он играл левым крайним. Вы, наверняка, видели его.　

— Боюсь, что нет — признался Джубал — Я не увлекаюсь футболом.　

— Вот как? Знаете, во время сезона большинство верных после службы остается на своих местах на ленч и следят за игрой. Стена за алтарем сдвигается и вы видите самый большой стереоэкран из всех существующих. Он доставляет игру прямо вам под нос. К тому же, здесь куда лучший приемник, чем дома, да и эмоций испытываешь куда больше, когда вокруг тебя такая толпа.　

Он свистнул:　

— Херувим! Сюда!　

Прибежал швейцар, который привел их вложу.　

— Да, Епископ?　

— Сынок, ты убежал так быстро, что я даже не успел сделать заказ.　

— Виноват, Епископ.　

— Вина не приведет тебя на Небеса. Не вешай нос, сынок. Взбодрись и живо принеси… Всем то же, что и раньше?　

Он сделал заказ и добавил:　

— Да, принеси немного моих сигар, спросишь у старшего бармена.　

— Благослови тебя Господь, сынок! Погоди-ка…　

Танцующие как раз проходили под ними, Бун перегнулся через барьер, сложил руки рупором и заорал, перекрикивая шум:　

— Доун! Эй, Доун!　

Женщина посмотрела вверх, и он призывно махнул рукой. Она улыбнулась.　

— Добавь лимонный коктейль, к тому что я заказал. Бегом! Женщина появилась столь же быстро, как и напитки. Бун взял стул из заднего ряда и усадил ее.　

— Познакомьтесь — мисс Доун Ардент. Моя дорогая, эта маленькая леди в углу — миссис Бордмэн, рядом со мной — известный Доктор Джубал Харшоу.　

— Правда? Доктор, я считаю, что ваши рассказы просто божественны!　

— Благодарю вас.　

— Нет, в самом деле! Я ставлю одну из ваших лент и они быстро усыпляют меня почти каждую ночь.　

— Это высшая оценка, которую может получить писатель — с ничего не выражающим лицом ответил Джубал.　

— Ну довольно, Доун — вмешался Бун — а молодой человек между ними это… мистер Валентин и Человек с Марса.　

Ее глаза округлились.　

— Господи помилуй!　

Бун захохотал.　

— Благослови тебя Бог, дитя! На этот раз я здорово поддел тебя.　

Она спросила:　

— Вы и в самом деле Человек с Марса?　

— Да, мисс Доун Ардент.　

— О, называйте меня просто Доун. О, Господи!　

Бун похлопал ее по руке.　

— Ты разве не знаешь, что грешно сомневаться в том, что сказал Епископ? Дорогая моя, не хочешь ли ты привести Человека с Марса к свету?　

— О, мне бы очень хотелось!　

(Еще бы тебе не хотелось, ты, холеная сучка! — мысленно заявила Джил.)　

С появлением миссис Ардент у нее все больше и больше портилось настроение. Платье женщины, наглухо застегнутое, с длинными рукавами, темное и непрозрачное — не скрывало ничего. Оно было из вязаной ткани, цвета ее загорелой кожи, и Джил была просто уверена, что кроме кожи под ним ничего не было. Ничего, кроме мисс Ардент, но и этого было вполне достаточно. Платье было подчеркнуто скромным по сравнению с одеждой большинства женщин в собрании; некоторые из них, казалось, вот-вот должны были вытрястись из нее во время танца.　

Джил подумала, что мисс Ардент выглядела так, словно только что выбралась из постели и ей не терпелось туда вернуться. С Майком. Да прекрати же вихлять перед ним своей тушей, ты, дешевая потаскуха!　

Бун сказал:　

— Я поговорю с Верховным Епископом, моя дорогая. А теперь возвращайся и возглавь процессию. Джаг нуждается в тебе.　

— Конечно, Епископ. Приятно было познакомиться, доктор, мисс Брод. Я надеюсь вновь увидеть вас, мистер Смит. Я буду молиться за вас.　

Виляя бедрами, она удалилась.　

— Отличная девушка! — со счастливой улыбкой возгласил Бун — Вы когда-нибудь видели ее выступление, Док?　

— Думаю, нет. А что она делает?　

— Как, вы не знаете?　

— Нет.　

— Вы что, не расслышали ее имени? Это же Доун Ардент — самая высокооплачиваемая исполнительница стриптиза во всей Байя Калифорнии, вот кто! Она работает под радужной оболочкой и к тому времени, когда на ней не останется ничего, кроме туфель, освещается только ее лицо, так что остального вы не можете увидеть. Очень эффектно. Весьма одухотворенно. Сможете ли вы поверить, глядя сейчас на это прелестное свежее личико, что она была очень безнравственной, распутной женщиной?　

— Я в это не верю.　

— Но так оно и было. Спросите ее и она вам расскажет. А еще лучше, если вы придете на очищение для ищущих веру. Я дам вам знать, когда она будет там. Во время исповеди ее признания придают другим женщинам смелость покаяться в своих грехах. Она ничего не скрывает — ей это тоже идет на пользу, я имею в виду «сознание того, что она помогает другим людям». Очень преданна — прилетает каждую субботнюю ночь после своего последнего выступления, чтобы преподавать в Воскресной Школе. Она ведет класс Счастья Молодых Людей и посещаемость утроилась с тех пор, как она стала в нем преподавать.　

— В это я могу поверить — согласился Джубал — Какого возраста эти счастливые «Молодые Люди»?　

Бун засмеялся.　

— Меня не обманешь, старый вы дьявол, кто-то, похоже, открыл вам девиз класса Доун: «Никто так не стар, чтобы не чувствовать себя молодым».　

— Нет, правда.　

— Вы не сможете его посещать, пока не увидите света и не пройдете очищения. Это Подлинная Церковь, Пилигрим, а не эти ловушки Сатаны, эти отвратительные ямы беззакония, куда заманивают неосторожных и склоняют их к идолопоклонничеству и прочим мерзостям. Вы не можете зайти сюда, чтобы провести пару часов, пока идет дождь. Нет, вначале вы должны быть спасены. Фактически — ага, камера предупреждает — огни в углах большого зала замигали — И Джаг хорошенько подогрел их, сейчас вы кое-что увидите!　

Извивающаяся змея втягивала в себя все новых и новых танцоров, а немногие, оставшиеся сидеть, хлопали в ритм и подпрыгивали вверх-вниз. Служители быстро поднимали упавших, некоторые из них, в большинстве своем женщины, корчились, изо рта у них шла пена. Этих сваливали у алтаря и оставляли биться, как рыба на суше. Сигарой Бун указал на, примерно сорокалетнюю, худую, рыжеволосую женщину в разорванной одежде.　

— Видите? Уже год не проходит ни одной службы, чтобы на нее не снизошел Дух Святой. И когда Архангел Фостер ее устами говорит с нами. Когда это случается, требуется четверо крепких служителей, чтобы удержать ее. Она может попасть на Небо в любой момент, она уже готова к этому. Кто-нибудь желает еще выпить? Бар очень медленно обслуживает, когда работают камеры и служба в самом разгаре.　

Майк позволил вновь наполнить свой стакан. Он отнюдь не разделял отвращения Джил к происходящему внизу. Майк был глубоко обеспокоен, когда обнаружил, что Старейший был просто испорченной пищей, но он отложил этот вопрос в сторону и целиком погрузился в происходившее внизу неистовство. Привкус происходящего был настолько марсианским, что он почувствовал одновременно тоску по дому и тепло родного очага. Ни одна деталь не была марсианской, все было совершений другим, однако он грек сближение такое же реальное, как церемония воды, количеством и интенсивностью напоминающей что-то, с чем ему не доводилось сталкиваться за пределами родного гнезда. Он безнадежно желал, чтобы кто-нибудь пригласил его присоединиться к этому подпрыгиванию вверх-вниз. Он весь трепетал, горя желанием слиться с ним.　

Майк нашел мисс Доун Ардент — может быть она пригласит его, Ее не нужно было узнавать по размеру и пропорциям, хотя она была такого же роста, как его брат Джил и с почти такой же фигурой. Но у мисс Доун Ардент было свое лицо, ее стремления, печали, взросления были запечатлены на нем под теплой улыбкой. Он хотел бы знать, захочет ли когда-нибудь мисс Доун Ардент разделить с ним воду. Сенатор-Епископ Бун заставил его быть настороже и он был рад, что Джубал не позволил ему сесть с ним рядом. Но он сожалел, что мисс Доун Ардент отослали вниз.　

Мисс Доун Ардент не посмотрела вверх. Процессия унесла ее прочь.　

Человек на сцене поднял обе руки; в большой пещере сразу стало тише. Вдруг, он опустил руки вниз.　

— Кто счастлив?　

— МЫ СЧАСТЛИВЫ!　

— Почему?　

— Бог… ЛЮБИТ НАС!　

— Откуда вы это знаете?　

— ФОСТЕР СКАЗАЛ НАМ!　

Он упал на колени и поднял руку, сжатую в кулак.　

— Да услышим мы львиный РЫК!　

Они ревели, визжали, вопили, а он использовал кулак, как дирижерскую палочку — усиливая шум, снижая его, уменьшая до почти неслышного рычания и вновь усиливая до крещендо, от которого сотрясался балкон, Майк купался в этом, в экстазе столь мучительном, что начал опасаться своего отхода. Но Джил сказала ему, что этого нельзя делать нигде, кроме как в своей комнате; поэтому он контролировал свое состояние и позволил волнам лишь омыть его.　

Человек встал.　

— Наш первый гимн — заявил он бодро — под спонсорством Манна Бэйкерис^[18], производителей Ангельского хлеба, хлеба любви, с улыбающимся лицом нашего Верховного Епископа на каждой обертке и ценным премиальным купоном, оплачиваемым в ближайшей Церкви Нового Откровения. Братья и Сестры, завтра Манна Бэйкерис по всей стране начинает большую дешевую распродажу. Отправьте своего ребенка в школу с коробкой, набитой печеньем Архангела Фостера. Каждое печенье, которое он отдаст, привело дитя грешника ближе к свету.　

— А теперь, удостоим это сообщение святыми словами нашего старого, любимого: «Вперед, Фостера Дети!» Все вместе:

— Второй стих!

Майк был настолько переполнен восторгом, что даже не пытался грок слова. Он грок, слова не были сутью; самое важное, что это было сближением. Танец возобновился, марширующие изо всех сил пели вместе с хором.　

После гимна были объявления, Божественные сообщения, еще одна коммерческая реклама, розыгрыш лотереи. Спонсором второго гимна — «Счастливые Лица Подняты», были Универсальные магазины Детлабума.　

Спасенные магазины сейчас в Безопасности. С тех пор, как их спасли, товаров, конкурирующих со спонсорскими в них не продавалось. Кроме того, в каждом магазине этой сети — есть Комната Счастья для детей, под руководством Спасенной сестры.　

Священник подошел к самому краю сцены и, приставив руку к уху, сделал вид, что прислушивается.　

— Мы… хотим… Дигби!　

— Кого?　

— Мы — Хотим — ДИГ — БИ!　

— Громче! Пусть он услышит вас!　

— МЫ — ХОТИМ — ДИГ — БИ! — хлоп, хлоп, топ, топ! МЫ — ХОТИМ — ДИГ — БИ! — хлоп, хлоп, топ, топ!　

Это продолжалось и продолжалось, пока здание не стало раскачиваться. Джубал наклонился к Буну.　

— Еще немного, и вы повторите подвиг Самсона.　

— Не волнуйтесь — спокойно ответил Бун, попыхивая сигарой — укреплено, поддерживается верой. Оно построено, чтобы дрожать, так спроектировано. Очень помогает.　

Свет погас, занавес раскрылся, ослепительно яркий луч сосредоточился на появившемся Верховном Епископе, приветствовавшем публику сложенными и поднятыми над головой руками. Его улыбка по ослепительности соперничала с лучом.　

Они ответили львиным рыком, а Епископ посылал им воздушные поцелуи. На пути к кафедре он остановился и поднял одну из одержимых женщин, все еще сотрясаемую слабыми конвульсиями, поцеловал ее и снова бережно опустил на пол. Он пошел, опять остановился, и опустился на колени рядом с худой рыжеволосой женщиной; протянул руку за спину и в нее вложили микрофон.　

Он обнял женщину за плечи и поднес микрофон к ее губам.　

Майк не мог понять, что она говорит. Похоже, думал он, это не по-английски.　

Верховный Епископ переводил, прерываясь, когда новый поток пены извергался изо рта одержимой.　

— Архангел Фостер с нами…　

— Он доволен вами. Поцелуй сестру справа от тебя.　

— Архангел Фостер любит вас. Поцелуй сестру слева.　

— У него сообщение для одного из вас. Женщина вновь заговорила; Дигби колебался.　

— Пожалуйста, громче, умоляю тебя.　

Она что-то пробормотала и закричала.　

Дигби поднял голову и улыбнулся.　

— Его послание к пилигриму с другой планеты — Валентину Майклу Смиту, Человеку с Марса! Где ты, Валентин Майкл? Поднимись!　

Джил хотела остановить его, но Джубал прорычал:　

— Легче, не мешай. Дай ему встать. Пошли им, Майк. Садись.　

Майк делал, что ему говорили, пораженный тем, что сейчас они скандировали: «Человек с Марса!.. Человек с Марса!»　

Церемония, казалось, включила в себя и его, но Майк не мог понять ее. Слова были английскими, но их, похоже, неправильно сложили, и было так много шума, столько аплодисментов, множество выкриков «Аллилуйя!» и «Счастливый День!», что все это совершенно ошеломило его.　

Проповедь продолжалась. Дигби вновь передал ведение службы молодому священнику и исчез, Бун встал.　

— Пойдемте, нам нужно выбраться отсюда, прежде чем хлынет толпа.　

Майк следовал за ним, держа Джил за руку. Сейчас они шли по причудливо изогнутому туннелю. Джубал спросил:　

— Он ведет на стоянку? Я велел своему водителю подождать.　

— А? — откликнулся Бун — Да, прямо вперед. Но сейчас, мы идем к Верховному Епископу.　

— Что? — удивился Джубал — Нет, нам уже пора.　

Бун посмотрел на него с изумлением.　

— Доктор, Верховный Епископ ждет. Вы должны проявить к нему уважение. Вы же его гости.　

Джубал сдался.　

— Хорошо… Не будет ли там слишком много людей? Парню достаточно волнений на сегодня.　

— Только Верховный Епископ.　

Бун провел их к лифту, и несколькими минутами позже они были в гостиной апартаментов Дигби.　

Дверь распахнулась и быстро вошел Верховный Епископ. Он уже снял свое церковное облачение и сейчас был одет в широкое ниспадающее одеяние. Он улыбался.　

— Простите, что заставил вас ждать, но мне нужно было срочно принять душ. Вы не представляете, сколько пота нужно пролить, чтобы изгнать Дьявола. Так это и есть Человек с Марса? Благослови тебя Господь, сын мой. Добро пожаловать в Дом Господень. Фостер хочет, чтобы ты чувствовал себя, как дома. Он следит за собой.　

Майк не ответил. Джубал был удивлен малым ростом Дигби. Он что, ходит по сцене на носках в своих туфлях? Может все зависит от освещения? Если не считать козлиной бородки, которую он носил в подражание Фостеру, он очень напоминал Джубалу и какого-то конкретного человека. Вот оно! «Профессор Саймон Мегус, давно умерший муж Бекки Вэссей». Джубал сразу же стал с куда большей симпатией относиться к служителю церкви. Саймон был самым привлекательным негодяем из всех, которых он когда-либо знал.　

Дигби обратил свое очарование на Джил.　

— Нет, нет, не становитесь на колени, дочь моя, здесь мы просто друзья.　

Он беседовал с ней, удивляя Джил познаниями о ее профессии, а в конце разговора серьезно сказал:　

— Я глубоко уважаю вас, дочь моя. Говоря благословенными словами Архангела Фостера, Господь велит нам помогать телу для того, чтобы душа могла искать свет не тревожимая плотью. Я знаю, вы еще не одна из нас… но ваша служба благословенна Господом. Мы товарищи на пути к Небу.　

Он повернулся к Джубалу.　

— Вы также, Доктор. Архангел Фостер говорит, что Господь велит нам быть счастливыми… и сколько раз, отложив в сторону свой посох, до смерти уставший, я брал в руки книгу, наслаждался одним из ваших произведений… и вставал освеженным, готовым вновь сражаться.　

— Благодарю вас, Епископ.　

— Я говорю это искренне. Я располагаю сведениями о вас, собранными на Небесах — ну, ну, не стоит беспокоиться; и я знаю, что вы неверующий. Даже для Сатаны есть место в Великом Плане Господа. Еще не пришло время вам уверовать. Из вашей печали, душевной боли, страдания — вы прядете счастье для других людей. Это записано на вашей странице Великой Регистрационной Книги. Нет, прошу вас! Я не для того пригласил вас, чтобы начать теологический спор. Мы не будем спорить. Сегодня мы просто хорошо проведем время вместе.　

Джубал вынужден был признать, что этот речистый мошенник был гостеприимным хозяином: кофе, спиртные напитки и еда были великолепны. Майк, похоже, нервничал, особенно, когда Дигби отвел его в сторону и говорил с ним наедине. Но, черт побери, парню пора привыкнуть общаться с людьми.　

Бун показывал Джил реликвии Фостера, находившиеся в застекленном шкафу на другой стороне комнаты, Джубал весело наблюдал за этим, намазывая на тост печеночный паштет. Он услышал, как захлопнулась дверь и обернулся, Дигби и Майка не было.　

— Куда они пошли, Сенатор?　

— А? Что случилось, Доктор?　

— Епископ Дигби и мистер Смит. Где они?　

Бун, казалось, лишь сейчас заметил закрытую дверь.　

— А, они зашли туда на минутку. Это комната для частных аудиенций. Разве вы не были в ней? Когда Верховный Епископ показывал вам апартаменты?　

— Гм, да.　

Это была комната со стулом на возвышении («Троном», с улыбкой, поправил сам себя Джубал) и скамеечкой для коленопреклонения. Джубал хотел бы знать, кто из них воспользуется троном, а кто окажется на скамейке. Если этот мишурный епископ попытается обсуждать с Майком религию, то его ждут большие потрясения.　

— Я надеюсь, они не останутся там слишком долго.　

— Конечно нет. Видимо, мистер Смит хотел поговорить наедине. Послушайте, я велел вашей машине ждать в конце туннеля, где мы садились в лифт. Это личный вход Верховного Епископа. Вы сэкономите добрых десять минут.　

— Очень любезно с вашей стороны.　

— Так что, если у мистера Смита что-то на душе и он желает исповедоваться, нам не следует торопить его. Я выйду и позвоню.　

Бэн вышел.　

Джил сказала:　

— Джубал, мне это все не нравится. Я думаю это подстроено специально, чтобы Дигби мог остаться наедине с Майком.　

— Это совершенно ясно.　

— Он не имеет права делать этого. Я войду туда и скажу Майку, что нам пора уходить.　

— Как знаешь — ответил Джубал — но ты ведешь себя как наседка. Если Дигби попробует обратить Майка, это кончится тем, что Майк обратит его. Представления Майка трудно поколебать.　

— И все же мне это не нравится.　

— Успокойся. Иди поешь.　

— Я не голодна.　

— Если я откажусь от бесплатной жратвы, меня просто выбросят из Писательской Гильдии.　

Он положил ломоть виргинской ветчины на хлеб намазанный маслом, и нагромоздив целый зикурат из других продуктов, с аппетитом начал жевать.　

Прошло десять минут, Бун не возвращался. Джил резко произнесла:　

— Джубал, я хочу вытащить Майка оттуда.　

— Давай, действуй.　

Она быстро подошла к двери.　

— Закрыто!　

— Я так и думал.　

— Как же нам быть? Взломать ее?　

Джубал оценивающе посмотрел на дверь.　

— М-м-м, возможно, с тараном и двадцатью крепкими мужиками я мог бы попробовать. Джил, эта дверь сделает честь и сейфу.　

— Что же нам делать?　

— Постучи, если тебе хочется. Я пойду посмотрю, что задерживает Буна.　

Когда Джубал выглянул в коридор, он увидел — Бун возвращается.　

— Извините — сказал Бун — Херувим искал вашего водителя. Он в Комнате Счастья, ест ленч.　

— Сенатор — сказал Джубал — нам пора уезжать. Не были бы вы так любезны, чтобы сообщить об этом Епископу Дигби?　

Бун выглядел смущенным.　

— Я могу позвонить, если вы настаиваете. Нет я не могу войти туда во время частной аудиенции.　

— Тогда позвоните ему.　

Из неловкого положения Буна выручили звук открываемой двери и появление Майка. Джил посмотрела на его лицо и почти выкрикнула:　

— Майк! С тобой все в порядке?　

— Да, Джил.　

— Я скажу Верховному Епископу, что вы уезжаете — сказал Бун, зашел в маленькую комнату и сразу же возвратился — Он уже ушел. Там есть еще одна дверь — прямо в его кабинет. Верховный Епископ говорит, что прощания счастья не добавляют. Не обижайтесь.　

— Ну, что вы. Благодарю вас за очень интересно проведенное время. Нет, нет, не трудитесь, мы сами найдем дорогу.　

24

Как только они оказались в воздухе, Джубал спросил:　

— Майк, что ты думаешь обо всем этом?　

Майк нахмурился.　

— Я не грок.　

— Не ты один, сынок. Что говорил Епископ?　

Прежде, чем ответить, Майк некоторое время колебался.　

— Брат мой, Джубал, мне необходимо поразмышлять об этом, прежде чем я грок.　

— Давай размышляй, сынок.　

Джил спросила:　

— Джубал, как им удается это?　

— Что это?　

— Все. Это не Церковь — это же сумасшедший дом. 　

— Нет, Джил. Это Церковь… и логичный эклектизм^[19] нашего времени.　

— Что?　

— Новое откровение — это старая штука. Ни Фостер, ни Дигби не придумали ничего оригинального. Они просто собрали вместе старые трюки, подновили их, и — бац! Они в деле. Процветающем деле. Но больше всего мне не нравится, что я еще могу дожить до того времени, когда это станет обязательным для всех.　

— Боже мой, нет.　

— Боже мой, да. Гитлер начинал с меньшего. И все, чем он торговал, была ненависть. Для повторной торговли счастье — куда лучший товар. Я-то знаю. Я же занимаюсь тем же мошенничеством, как любезно напомнил мне Дигби.　

Джубал скорчил гримасу.　

— Мне бы врезать ему. Ан, нет. Мне это понравилось. Вот поэтому я боюсь его, он умен. Он знает, чего хотят люди. Счастья. Мир мучился виной и страхом целое столетие, а теперь Дигби говорит им: «Вам нечего бояться ни в этой жизни, ни в грядущей. Бог велит вам быть счастливыми». Изо дня в день он добавляет им: «Не бойтесь, будьте счастливы».　

— Хорошо, все верно — согласилась Джил — он работает усердно. Но…　

— Вздор! Он играет усердно.　

— Да, нет, у меня создалось впечатление, что он и в самом деле верит в то, что пожертвовал всем.　

— Вздор! Я сказал, Джил, из всей чепухи, которой обманывают мир, концепция «альтруизма» самая худшая. Люди все время делают, что хотят. Если они страдают, делая выбор, если выбор выглядит «жертвой» сих стороны, можешь быть уверена — в этом не больше благородства, чем в беспокойстве, вызванном жадностью… необходимостью выбирать между двумя вещами, которые ты хочешь, но не можешь иметь одновременно. Обычный парень страдает всякий раз, выбирая: истратить доллар на пиво или отложить для своих детишек, вставать, чтобы идти на работу или потерять ее. Но он всегда выбирает то, от чего меньше пострадает и получит больше удовольствия. В конце концов, по большому счету, и негодяй, и святой, делают один и тот же выбор. Как делает Дигби. Святой или негодяй, он не один из этих беспокойных дураков.　

— Кто же он — святой или негодяй, как вы думаете, Джубал?　

— А что, есть разница?　

— Боже мой, Джубал, ваш цинизм не более, чем поза! Конечно, есть разница.　

— М-м-м, да, есть. Надеюсь, что он негодяй… потому что святой способен натворить в десять раз больше бед. Ты приклеила к тому, что я говорил ярлык «цинизм», словно приклеить ярлык значит доказать, что это неверно. Джил, что тебя беспокоит в этой церкви?　

— Ну… все. Не хотите же вы сказать мне, что это богослужение?　

— Ты имеешь в виду, что они проводят его не так, как в маленькой церквушке, куда ты ходила ребенком? Возьми себя в руки, Джил — они делают не так и в церкви святого Петра. Кстати, в Мекке-тоже.　

— Да, но послушайте, нигде так не делают! Танцы… игральные автоматы… даже бар! Это непристойно!　

— Я полагаю, храмовая проституция — это тоже непристойно.　

— Как?　

— Я думаю, зверь о двух спинах выглядит комично не только в церковной службе, но и при любых других обстоятельствах. Что касается танцев, ты когда-нибудь видела службу Шейкеров^[20]? Я тоже не видел; церковь, в которой то и дело происходят половые сношения, долго не продержится. Но у танцев во славу господа давняя история. Они совсем не обязательно должны относиться к искусству — Шейкеры не претендуют на то, чтобы их приняли в Большой Театр. Эти танцы просто полны религиозного восторга и энтузиазма. Ты что, считаешь индейские Танцы Дождя непочтительными?　

— Это совсем другое.　

— Да все другое — чем больше кажущиеся различия, тем меньше все отличается по сути. Теперь о игральных автоматах. Ты когда-нибудь видела как в церкви играют в бинго?^[21]　

— Ну… да. В нашем приходе ее использовали, чтобы собрать на уплату по закладным. Но только в пятницу вечером. Мы никогда не делали ничего подобного во время церковной службы.　

— Ну и что? Это напоминает мне о жене, гордившейся своей добродетелью. Она спала с другими мужчинами только тогда, когда ее муж куда-то уезжал.　

— Джубал, это очень неудачный пример! Он не имеет ничего общего с тем, о чем мы говорим.　

— Возможно. Аналогия — предмет еще более скользкий, чем логика. Но, маленькая леди…　

— По крайней мерс, улыбайтесь, когда вы обращаетесь ко мне так!　

— Это шутка. Джил, что грешно в воскресенье, то грешно и в пятницу. По крайней мере, я грок так, и, возможно, так же грок Человеке Марса. Единственно, в чем я вижу разницу — это то, что Фостеры дают совершенно бесплатно текст из Библии, даже если ты проиграл. Могут ли твои игры в Бинго претендовать на это?　

— Текст из фальшивой Библии! Из Нового Откровения. Босс, вы читали его?　

— Да, читал.　

— Тогда вы все знаете. Оно маскируется Библейским языком. Часть — приторно-сладкая, большая часть — ерунда и чушь… а кое-что просто отвратительно.　

Джубал надолго замолчал. Наконец, он спросил:　

— Джил, ты знакома с индийскими священными писаниями?　

— Боюсь, что нет.　

— С Кораном? С другими священными книгами? Я мог бы проиллюстрировать свою точку зрения примерами из Библии, но не хотел бы оскорблять твоих чувств.　

— Вы меня не обидите.　

— Хорошо, я использую Ветхий Завет. Когда его критикуют, люди не так резко реагируют. Ты знаешь о Содоме и Гоморре? Как Лоту удалось спастись из этих проклятых городов, когда Яхве покарал их?　

— О да, конечно. Его жена обратилась в соляной столб.　

— Мне это всегда казалось чрезмерно строгим наказанием. Но мы говорим о Лоте. Петр изображает его просто как благочестивого, праведного человека, очерненного грязными разговорами нечестивцев. Святой Петр должен быть авторитетом во всем, что касается добродетели, поскольку именно ему были отданы ключи от Рая. Но тяжело понять, почему Лот считался образцом добродетели. По предложению брата он разделил пастбища. Он был взят в плен во время сражения. Он, хромая, выбрался из города, чтобы спасти свою шкуру. Он приютил и накормил двух странников, но все его поведение показывает — он знал, какие это важные особы. Коран (и я тоже) считаем, что гостеприимство ценилось бы куда выше, если бы они были просто нищими. Таким образом, кроме этих сведений и ссылки на его репутацию, у Святого Петра есть только одно место в Библии, по которому мы можем судить о добродетели Лота — добродетели столь великой, что Божественное заступничество спасло ему жизнь. Смотри Бытие XIX, 8.　

— О чем там говорится?　

— Посмотри сама. Я не думаю, чтобы ты мне поверила.　

— Джубал! Еще ни один человек не выводил меня из себя так, как вы.　

— А ты — очень симпатичная девушка, и потому мне не мешает твое невежество. Хорошо, нет позже прочти это сама. Соседи Лота колотили в его дверь и хотели встретиться с парнями, пришедшими в город. Лот не стал спорить, он предложил им сделку. У него были две дочери, девицы (так он говорил), и вот он предложил этому сборищу использовать своих дочерей, как им нравится. Устроить этакую коллективную оргию. Он умолял их, чтобы они делали все, что угодно… только бы перестали колотить в дверь.　

— Джубал, там и в самом деле так написано?　

— Я модернизировал язык, но значение так же однозначно, как подмигивание проститутки. Лот предложил сборищу мужиков («молодых и старых», так говорится в Библии) обеспечить их двумя молодыми девушками, если они перестанут ломать его дверь. Что вы скажете!　

Джубал сиял.　

— Мне стоило попробовать это, когда СБ ломало мою дверь! Может быть это привело бы меня в небо — Он нахмурился — Хотя, нет… по рецепту требуются VIRGINIS INTACTAE^[22] — и я бы не знал, какую из вас предложить.　

— Х-м-м-м… от меня вы ничего не узнаете.　

— Что ж, даже Лот мог ошибаться. Но он обещал — своих дочерей-девиц молодых, нежных и напуганных, побуждал эту банду изнасиловать их… если только они оставят его в покое!　

Джубал фыркнул.　

— Библия называет этого мерзавца «праведным» человеком.　

Джил медленно сказала:　

— Не думаю, чтобы насучили в Воскресной школе смотреть на это именно так.　

— Черт побери, прочти это сама! Это не единственный сюрприз, ожидающий любого, кто будет читать Библию. Возьмем Елисея. Елисей был так адски свят, что одного лишь прикосновения к его костям было достаточно, чтобы воскресить мертвого. Он был лысым стариком, как я. Однажды дети стали насмехаться над его лысиной так же, как это делаете вы, девушки. И Бог послал медведей, которые разорвали на кусочки сорок два ребенка. Так об этом говорится в 4-й книге царств, глава 2.　

— Босс, я никогда не смеялась над вашей лысиной.　

— А кто написал обо мне этим шарлатанам, производящим средство для восстановления волос? Кто это был — только Бог знает, но ей лучше смотреть в оба, опасаясь медведей. Библия напичкана такими вещами. Преступления, вызывающие тошноту, назначались или прощались божественным предписанием, утверждается в ней. И, вместе с тем, в ней присутствуют строгий здравый смысл и вполне применимые правила социального поведения. Я и не думаю пренебрежительно отзываться о Библии. Это не клочок порнографического вздора, который считается священным писанием среди индусов. Или в дюжине других религий. Но я их тоже не осуждаю; вполне возможно, что одна из этих мифологий — действительно слово Божье… что на самом деле Бог, в известной мере, параноик, который разрывает на куски сорок два ребенка за то, что они по-хамски обошлись с Его жрецом. Я считаю, Новое Откровение Фостера — это доброта и свет, как говорится в священном писании. Патрон Епископа Дигби — добрый дядюшка Джо, он хочет, чтобы люди были счастливы. Счастливы на Земле, плюс вечное блаженство на Небесах. Он не ожидает, что ты станешь умерщвлять плоть. Нет! У него готова гигантская экономическая программа. Если тебе нравятся игра, выпивка, танцы и женщины — приходи в церковь и занимайся этим под святым покровительством. Делай это со спокойной совестью. Развлекайся! Прожигай жизнь! Будь счастлив!　

Джубал не выглядел счастливым.　

— Конечно, будут расходы; Бог Дигби ожидает признательности. Любой, кто окажется настолько глуп, чтобы не быть счастливым на Его условиях — грешник, заслуживающий всего того, что с ним может случиться. Но это общее правило для всех богов, не стоит обвинять Фостера и Дигби. Так что их затея вполне ортодоксальна и уважаема во всех отношениях.　

— Босс, вы так говорите, как будто вас уже наполовину обратили.　

— Только не меня! Я не люблю этих танцев, презираю сборища и не позволю всяким тупицам указывать, куда мне ходить по воскресеньям. Я просто хотел возразить тебе в том, что они делают что-то неправильно или плохо. Как литература, Новое Откровение посредственно, да так это и должно быть; оно — плагиат, созданный из кусков других священных писаний. Что касается внутренней логики, светские нормы нельзя применять к святым писаниям, но здесь Новое Откровение можно поставить выше; в нем нет явных несоответствий. Попробуй-ка согласовать Ветхий Завет с Новым, Буддийское учение с Буддийскими апокрифическими книгами. Что касается морали, Фостеризм — это Фрейдистская этика, засахаренная для людей, не воспринимающих психологию напрямую. Хотя я сомневаюсь, что старый развратник, писавший его (прости, вдохновленный, чтобы написать его) — знал это; он не был ученым. Но он соответствовал своему времени, он ухватил Zeitgeist^[23]. Страх, вина и потеря веры… Как он мог промахнуться? А теперь, замолчи. Я хочу поспать.　

— Да, кто говорил?　

— Женщина искусила меня.　

Джубал закрыл глаза.　

По возвращении домой они обнаружили, что на денек прилетели Кэкстон и Махмуд. Бэн был разочарован отсутствием Джил, но сумел справиться с разочарованием в компании Анны, Мириам и Доркас. Махмуд никогда не скрывал, что приезжает встретиться с Майком и Доктором Харшоу; но он тоже проявил стойкость духа, смирившись с тем, что к его услугам только еда, напитки, сад и, развлекавшие его, одалиски Джубала. Мириам массировала его спину, а Доркас голову.　

Джубал посмотрел на него.　

— Можешь не вставать.　

— Я не могу, она сидит на мне. Привет, Майк.　

— Привет, брат мой, Стинки Доктор Махмуд.　

— Майк серьезно поздоровался с Бэном, извинился и сказал, что ему нужно уйти.　

— Иди, сынок — откликнулся Джубал.

— Майк, ты ел? — спросила Анна.　

Он торжественно ответил:　

— Анна, я не голоден. Благодарю тебя — повернулся и ушел в дом.　

Махмуд обеспокоено повернулся, чуть не сбросив Мириам.　

— Джубал? Что с нашим сыном?　

— Да — подтвердил Бэн — Выглядит он неважно.　

— Оставьте его в покое. Просто слишком большая доза религии.　

Джубал описал утренние события.　

Махмуд нахмурился.　

— Была ли необходимость оставлять его наедине с Дигби? Это кажется мне (прости меня, брат мой!) неблагоразумным.　

— Стинки, он должен научится не придавать этому такого большого значения. Ты учил его теологии — он сказал мне. Приведи хоть один довод, почему бы Дигби не воспользоваться своей очередью? Ответь мне как ученый, а не как мусульманин.

— Я был бы неспособен ответить на этот вопрос не как Мусульманин — спокойно сказал Доктор Махмуд.　

— Извини. Я признаю неизбежность этого, хоть и несогласен.　

— Джубал, я употребил слово «Мусульманин в его точном значении, не как один из фанатиков, которых Мариам неправильно называет «Магометанами».　

— Так я и буду называть тебя, пока ты не научишься правильно произносить «Мириам»! Прекрати ерзать.　

— Да. Мариам. Ой! Женщины не должны быть такими сильными. Джубал, как ученый, я считаю Майка находкой для своей карьеры. Как Мусульманин, я нахожу в нем готовность подчиниться воле Господа… и я рад за него, хотя тут есть сложности и он еще не грок, что значит английское слово «Бог», — он пожал плечами — Или арабское — Аллах. Но как человек (и всегда Раб Божий) я люблю этого юношу, нашего приемного сына и брата по воде, и не хотел бы, чтобы он оказался под дурным влиянием. А помимо несогласия с его религиозными убеждениями, мне кажется, что Дигби может оказать на него дурное влияние. Как ты считаешь?　

— Браво! — зааплодировал Бэн — Он скользкий ублюдок, я не разоблачил его жульническую организацию в своей колонке только потому, что Синдикат боится это напечатать. Стинки, если ты будешь продол жать в том же духе, мне придется учить Арабский и покупать коврик для молитв.　

— Надеюсь, так и случится. Коврик — это не обязательно.　

Джубал вздохнул.　

— Согласен с тобой. Я скорее соглашусь, чтобы Майк курил марихуану, чем был обращен Дигби. Но я не думаю, что существует опасность того, что Майк может увлечься этой синкретической смесью^[24]… к тому же, ему нужно научиться противостоять дурным влияниям. Я считаю, ты оказываешь положительное влияние (впрочем, не думаю, что у тебя больше шансов), мальчик исключительно здраво мыслит. Мухаммед может помочь сделать карьеру новому пророку.　

— На все воля Божья — ответил Махмуд.　

— Тут уж не поспоришь — согласился Джубал.　

— Перед вашим приходом мы говорили о религии — тихо сказала Доркас — Босс, вы знали, что у женщины есть душа?　

— А она у нее есть?　

— Стинки говорит, да.　

— Мариам — начал объяснять Махмуд — хотела узнать, почему мы «Магометане» считаем, что душа есть только у мужчин.　

— Мириам, это такое же грубое заблуждение, как бредни о евреях, приносящих в жертву христианских детей. Коран утверждает, что вея семья попадает в Рай — и мужчины и женщины. Например, «Золотые украшения» стих 70, не так ли, Стинки?　

— «Войдите в Сад, вы и жены ваши, и возрадуйтесь». Примерно так можно перевести — согласился Махмуд.　

— Хорошо — сказала Мириам — но я слышала о прекрасных гуриях, с которыми магометанские мужчины развлекаются в Раю. Выходит, для их жен не остается места.　

— Гурии — сказал Джубал — это особые создания, подобные джинам и ангелам. Начнем с того, что они духи и душа им не нужна. Они вечные, не меняющиеся и прекрасные. Есть гурии-мужчины, или что-то подобное. Гуриям не нужно заслуживать вход в Рай, они относятся к его персоналу. Они подают великолепные блюда, разносят напитки, после которых не бывает похмелья и развлекают, когда требуется. Кстати, души жен не работают. Так, Стинки?　

— Довольно близко, если не считать легкомысленного выбора слов. Гурии… — Он сел столь стремительно, что сбросил Мириам — Послушайте, может у вас, девушек, и в самом деле нет души!　

— Ах ты неблагодарная, неверная собака! Возьми свои слова обратно! — с горечью сказала Мириам.　

— Спокойствие, Мириам. Во всяком случае, если у тебя нет души, тогда ты бессмертна. Джубал… возможно ли для человека умереть, и не заметить этого?　

— Не могу сказать. Никогда не пытался.　

— Может быть я умер на Марсе, а сейчас вижу сон, что вернулся домой? Посмотри вокруг! Сад, которому бы позавидовал сам Пророк. Четыре прекрасные гурии, подающие великолепную еду и восхитительные напитки в любое время. Даже их мужские двойники, если у тебя слишком изысканный вкус. Это Рай?　

— Могу гарантировать, что нет — заверил его Джубал — Я плачу за это налоги.　

— И все же, это меня не убеждает.　

— Возьми этих гурий — допустим, что они достаточно красивы, в конце концов, красота — понятие относительное.　

— Они подойдут.　

— А вы заплатите за это, Босс — добавила Мириам.　

— …остается еще одно необходимое для гурий свойство — закончил Джубал.　

— М-м-м-м… — сказал Махмуд — нам не стоит углубляться в это. В Раю это будет не временное физическое состояние, а постоянное духовное свойство. Так?　

— В таком случае, я уверен — это не гурии — категорически заявил Джубал.　

Махмуд вздохнул:　

— Тогда придется переделать одну из них.　

— Почему одну? Здесь достаточно мест, где ты можешь попробовать переделать всех.　

— Нет, брат мой. Как гласят мудрые слова Пророка, хоть Закон разрешает четыре, невозможно обойтись справедливо более чем с одной.　

— Уже легче. Которую?　

— Посмотрим. Мариам, ты не чувствуешь в себе духовности?　

— Иди к черту! «Гурия», в самом деле!　

— Джил?　

— Дай мне шанс — запротестовал Бэн — Я работаю над ней.　

— Позже, Джил. Анна?　

— Извини. У меня свидание.　

— Доркас? Ты мой последний шанс.　

— Стинки — спросила она кротко — насколько духовной я должна себя чувствовать?

Майк поднялся в свою комнату, закрыл дверь и лег на постель. Он принял позу зародыша в утробе, закатил глаза, заглотил язык и замедлил биение сердца. Джил не любила, когда он делал это днем, но не возражала, если это происходило без свидетелей. Было множество вещей, которые нельзя было делать при ком-то, но только этот поступок вызывал ее гнев. Он ждал с тех пор, пока оставил комнату ужасного зла; он крайне нуждался в том, чтобы отойти и постараться грок.　

Он совершил нечто, чего Джил велела ему не делать…　

Он почувствовал совершенно человеческую необходимость сказать себе, что его заставили это сделать, но его марсианское воспитание не позволило, чтобы это стало ему оправданием. Он оказался на перекрестке, нужно было выбрать верный путь, и выбор мог сделать только он сам. Он грок, что выбрал правильно. Но его брат по воде Джил запретила этот выбор…　

Но тогда у него вообще не останется выбора. Здесь было противоречие; перекресток, значит выбор есть. Когда делаешь выбор, дух растет.　

Одобрила бы Джил, если бы он поступил по-другому и не позволил испортиться еде?　

Нет, он грок — приказ Джил относился и к такой возможности.　

В этот момент существо, начало которому дали человеческие гены, сформированное Марсианской Мыслью и не способное стать ни тем, ни другим, закончило одну из стадии своего развития — вылупилось и перестало быть птенцом. Он достиг полного одиночества, предопределенного свободной волей, и вместе с ним обрел Марсианскую ясность и безмятежность, чтобы обнять, лелеять, вкушать его горечь, и принять все его последствия. С трагичной радостью он осознал, что этот перекресток был его, а не Джил. Брат по воде мог учить, советовать, вести, но выбор у перекрестка нельзя было ни с кем разделить. Это было «владение», которое нельзя было продать, подарить или заложить; владелец и владение грок неразделимо. Он вечно был действием, которое он совершал у перекрестка.　

Теперь, когда он стал самим собой, он был волен грок еще ближе к своим братьям, соединяться с ними без разрешения.　

Майк оставался в трансе; ему нужно было так много грок, чтобы распутать головоломку и включить ее в свое взросление — все что он видел и слышал в Молельне Архангела Фостера (не только перекресток, когда он и Дигби оказались одни лицом к лицу)… Почему Епископ-Сенатор Бун заставил его быть настороже, каким образом в мисс Доун Ардент он чувствовал брата по воде, хотя она им не была, признак того, что ему было нужно, который он неполно почувствовал в прыжках вверх и вниз и воплях.　

Монологи Джубала возникали и вновь исчезали — слова Джубала беспокоили его больше всего; он изучал их, сравнивал с тем, чему его учили птенцом, пытался преодолеть пропасть, разделяющую два языка: тот, на котором он думал и тот, на каком он только учился делать это. Слово «церковь», вновь и вновь появлявшееся в словах Джубала, поставило его перед серьезным затруднением; в Марсианском отсутствовало слово, соответствующее ему. Разве чтотолько взять слова «церковь», «поклонение», «Бог», «собрание» и много других слов, слить их в одно, и выразить на языке единственного мира, который он знал вовремя взросления-ожидания… а потом опять перевести понятие на английский, выразив его фразой, которая уже была отвергнута (каждым в отдельности) Джубалом, Махмудом и Дигби.　

«Ты — Бог». Сейчас он уже был ближе к пониманию того, что оно значит по-английски, хотя в нем никогда не будет неизбежности, стоящей за Марсианским понятием. Он мысленно одновременно произнес английскую фразу и Марсианское слово и почувствовал, что грок ближе. Повторяя их, он погрузился в нирвану.　

Незадолго до полуночи он ускорил биение сердца, восстановил дыхание, проверил все ли у него в порядке и, приняв нормальную позу, сел. Он был слаб; сейчас же он чувствовал себя легко и радостно, голова была ясной, ему предстояла большая работа и он был готов выполнить ее.　

Он вдруг почувствовал щенячье желание пообщаться с кем-нибудь, такое же сильное, как и необходимость остаться одному, которую он ощущал раньше. Он вышел в холл и очень обрадовался, встретив брата по воде.　

— Привет!　

— О! Привет, Майк. Выглядишь ты бодро.　

— Я чувствую себя великолепно! Где все?　

— Спят. Бэн и Стинки час назад уехали домой и все стали расходиться.　

— Жаль.　

Майк был разочарован тем, что Махмуд уехал; ему хотелось поделиться своим новым грок.　

— Мне бы тоже надо спать, но я захотела перекусить. Не хочешь составить мне компанию?　

— Конечно, я голоден!　

— Тогда пойдем, остался холодный цыпленок и посмотрим, что там есть еще.　

Они спустились вниз и щедро заполнили поднос всем, что попалось им под руку.　

— Давай поедим на улице. Сейчас очень тепло.　

— Хорошая идея — согласился Майк.　

— Так тепло, что можно купаться. Настоящее бабье лето. Я включу свет.　

— Не беспокойся — ответил Майк — Я понесу поднос.　

Он мог видеть почти в абсолютной темноте. Джубал считал, что Майк хорошо видит в темноте из-за условий, в которых он рос, и Майк грок — так оно и было. Но он грок, что дело было не только в этом; его приемные родители научили его видеть. Ночь действительно была теплой, но Майк не ощутил бы неудобства, даже оказавшись совершенно обнаженным на вершине Эвереста. К сожалению, его братья по воде небыли приспособлены к перепадам температур и давления; узнав об этом, Майк всегда был внимателен к их слабости. Он с нетерпением ожидал снега, желая убедиться сам, что каждый крохотный кристалл воды жизни был единственным в своем роде, как он об этом читал, кроме того, ему хотелось походить по нему босиком, поваляться в нем.　

А пока, он был доволен теплой ночью и еще больше тем, что находился в компании своего брата по воде.　

— Хорошо, бери поднос. Я включу свет в бассейне. Этого вполне хватит, чтобы поесть.　

— Отлично.　

Майк любит смотреть на свет, проходящий сквозь подернутую рябью воду; это было очень красиво. Они устроили пикник у бассейна, потом легли на траву и смотрели на звезды.　

— Майк, вот это Марс. Это ведь Марс, правда? Или Антарес?　

— Это Марс.　

— Майк? А что они делают на Марсе?　

Он колебался; вопрос был слишком широк для скудного английского языка.　

— На стороне по направлению к горизонту (это южное полушарие) — весна; растения учат как расти.　

— Учат расти?　

Он колебался.　

— Лэрри учит растения расти. Я помогал ему. Но мой народ, я говорю о Марсианах (сейчас я грок ты мой народ), учат растения совсем по-другому. В другом полушарии становится холоднее и куколок, переживших лето, переносят в гнезда для ускорения и дальнейшего роста.　

Он задумался.　

— Один из людей, которых мы оставили на экваторе, разделился, и остальные опечалились.　

— Да, я слышала об этом в новостях.　

Майк не слышал этого; он не знал об этом, пока не спросил.　

— Они не должны быть печальны. Мистер Букер Т. В. Джонс, пищетехник 1 — го класса совсем не печален; Старейшие позаботились о нем.　

— Ты знал его?　

— Да. У него было свое лицо, темное и красивое. Но он скучал по дому.

— О, Боже! Майк… ты скучаешь полому? По Марсу?　

— Вначале скучал — ответил он — Я всегда был одинок.　

Он подвинулся и обнял ее.　

— Но сейчас я не одинок. Я грок, что никогда больше не буду одинок.　

— Майк, дорогой…　

Они поцеловались. Их поцелуй затянулся.　

Немного времени спустя его брат по воде прервала поцелуй, чтобы перевести дыхание и прошептала:　

— О, Господи! Это было еще хуже, чем в первый раз.　

— Все ли с тобой в порядке, брат мой?　

— Да. Да, конечно. Поцелуй меня еще.　

Долгое время спустя, по космическим часам, она сказала:　

— Майк? Это, я имею ввиду, ты знаешь…　

— Я знаю. Это для того, чтобы стать ближе. Сейчас мы сближаемся.　

— Хорошо… я уже давно готова, Господи, мы все готовы, но… ладно, это не важно; повернись чуть-чуть. Я помогу.　

Когда они сливались, грок вместе, Майк тихо, торжествующе сказал:　

— Ты — Бог.　

Ее ответ был не в словах. И только, когда их грок сделал их еще ближе и Майк почувствовал, что вот-вот разделится, ее голос вернул его назад:　

— Ох!..О! Ты — Бог!　

— Мы грок Бога.　

25

На Марсе люди строили герметичные купола для мужчин и женщин, которые должны были прибыть на следующем корабле. Благодаря помощи марсиан работа продвигалась скорее графика. Часть сэкономленного времени была использована для проведения предварительных расчетов по перспективному плану, касающемуся высвобождения кислорода из песков Марса, чтобы среда обитания стала более подходящей для будущих поколений человечества.　

Старейшие не помогали, но и не препятствовали этому плану; время еще не пришло. Их размышления приближались к пику интенсивности. От них зависело, какую форму обретет Марсианское искусство на многие миллионы лет. На Земле выборы, а поэт-супер авангардист опубликовал ограниченным тиражом сборник стихов, полностью состоящих из знаков препинания и интервалов между ними; журнал Тайм напечатал рецензию на него, в которой предложил перевести ежедневный отчет о заседаниях Федеральной Ассамблеи в нечто среднее между этим сборником стихов и нынешними публикациями о заседаниях.　

Началась шумная кампания за увеличение продажи семян растений. Цитировались слова миссис Джозеф ("Тень величия») Дуглас: «Я не сяду за стол, на котором нет цветов, так же, как не села бы за него, если бы на нем не было салфеток». Тибетский Свами из Палермо на Сицилии объявил в Беверли Хиллс, что он вновь открыл древнее учение йоги о прерывистом дыхании. Оно увеличивало прану и космическую привлекательность между полами. Его ученицы, завернутые в пеленки ручной вязки, принимали позу мачендра, и пока он громко читал Ригведу, его помощник проверял их сумочки, оставленные в другой комнате. Из них, впрочем, ничего не пропадало; их планы шли куда дальше простого ограбления.　

Президент Соединенных Штатов провозгласил первое воскресенье ноября «Национальным Днем Бабушек» и призвал Америку отметить его цветами. Сети похоронных бюро было предъявлено обвинение в сбивании цен. Епископы Фостеритов после секретного конклава объявили о втором, происшедшем в их Церкви, Большом Чуде: Верховный Епископ Дигби был взят на Небеса во плоти и тут же произведен в Архангелы по рангу, уступающему только Архангелу Фостеру. Чудесную новость задержали, в ожидании решения о Божественном утверждении возвышения Нового Верховного Епископа. Кандидат — Шорт, был принят фракцией Буна только после того, как жребий бросали несколько раз.　

Унита и Хой опубликовали совершенно одинаковые заметки, осуждающие избрание Шорта, Оссерваторе Романо и Кристиан Сайнс Монитор проигнорировали это событие, Таймс оф Индия посмеялась над ним, Манчестерская Гардиан сообщила о нем без комментариев — Фостеритов в Англии было немного, но они были очень воинственны.　

Дигби был совсем не рад своему повышению. Человек с Марса заставил его прервать работу, сделанную лишь наполовину, а теперь этот глупый осел, Шорт, наверняка, все испоганит. Фостер с ангельским терпением слушал Дигби пока тот разряжался, а потом сказал:　

— Послушай, младший, ты теперь ангел, так что забудь об этом. Вечность — не время для взаимных обвинений. Ты тоже был глупым ослом, пока не отравил меня. Зато потом ты все делал вполне прилично. Сейчас, когда Шорт стал Верховным Епископом, он все будет делать правильно, по-другому у него просто не получится. Тоже происходит с Папами. Некоторые из них были обыкновенными прыщами, пока их не повысили. Можешь спросить у них, давай — здесь нет профессиональной ревности.　

Дигби успокоился, но выдвинул еще одно требование.　

Фостер отрицательно покачал своим нимбом.　

— Ты не сможешь тронуть его. Тебе и не следовало делать этого. Да, ты можешь представить на рассмотрение заявку на чудо, если хочешь сделать из себя дурака. Но, я тебя предупреждаю, тебе откажут. Ты еще не знаешь Систему. У Марсиан своя организация, здорово отличающаяся от нашей, и пока он им нужен, мы и пальцем не можем его тронуть. Они заправляют своим способом — во Вселенной хватает разнообразия, что-нибудь найдется для каждого; это факт, о котором вы, полевые агенты, часто забываете.　

— Так вы что же, считаете, этот юнец может отодвинуть меня в сторону, а я должен заткнуться и ничего не предпринимать?　

— Но я ведь ничего не предпринимал, когда со мной это произошло, не так ли? А теперь, разве я не помогаю тебе? Послушай, здесь полно работы. Боссу нужны дела, а не жалобы. Если тебе нужно отдохнуть, успокоиться, двигай-ка на денек в Мусульманский Рай и приводи себя в порядок. Или же, поправь свой нимб, расправь крылья и приступай. Чем скорее ты начнешь вести себя как ангел, тем скорее почувствуешь себя ангельски. Будь Счастлив, младший!　

Дигби издал тяжелый эфирный вздох.　

— Хорошо, я Счастлив. С чего мне начать?

Джубал не слышал об исчезновении Дигби, когда об этом объявили, когда же услышал, у него мелькнуло подозрение, но он отбросил его. Если даже Майк и был в этом замешан, ему удалось выйти сухим из воды, а что происходило с верховными епископами, абсолютно не волновало Джубала, если только им не вздумается надоедать ему.　

Между тем, его домочадцы утратили душевное равновесие. Джубал догадался, что случилось, но не знал с кем, и не хотел спрашивать. Майк был совершеннолетним и вполне мог постоять за себя в обстоятельствах, когда это требовалось. В конце концов, мальчику давно пора потерять невинность.　

Джубал не смог реконструировать преступление, наблюдая за поведением девушек — узоры постоянно менялись, как в детском калейдоскопе: А Б В против Г, потом Б В Г против А… или А Б против В Г, А Г — Б В — в общем, все варианты, когда женщины объединяются друг против друга.　

Все началось со злополучной поездки в церковь и продолжалось большую часть недели. В это время Майк оставался в своей комнате в таком глубоком трансе, что Джубал объявил бы его мертвым, если бы не видел Майка в таком состоянии раньше. Джубала не так бы огорчила создавшаяся ситуация, если бы сервис не развалился на куски. Девушки тратили половину своего времени на то, чтобы, крадучись, пробраться в комнату Майка и посмотреть, всели с ним в порядке. Они были слишком озабочены и не могли варить, еще менее могли выполнять обязанности секретаря. Даже непоколебимая Анна — черт, Анна была хуже всех! Рассеянная, подверженная бесконечным слезам… Джубал готов был поклясться, что если бы Анна присутствовала при Втором Пришествии она бы запомнила дату, время, людей, события и атмосферное давление, не моргнув спокойным, голубым глазом.　

Вечером, в четверг Майк проснулся и внезапно А Б В Г оказались у него на службе, стали, как кто-то писал — меньше, чем пыль под колесами его колесницы. Девушки возобновили обслуживание Джубала, и он, подсчитав все неудобства, решил промолчать… если не считать тайной мысли, что потребуй он раскрыть карты, Майк мог бы увеличить жалование девушек в пять раз, просто послав открытку Дугласу. Но даже если бы он не сделал этого, девушки все равное готовностью поддержали бы Майка.　

Спокойствие в доме было восстановлено и Джубал не возражал, что его королевство управляется дворецким. Еда подавалась вовремя и была лучше, чем когда-либо; если он кричал: «Сюда!", — появлялась девушка с сияющими глазами, счастливая и умело выполняющая, что от нее требовалось. Ну, а раз так — Джубалу было наплевать, что делали мальчики с девочками или наоборот.　

Кроме того, изменения, происшедшие в Майке, были интересны. До этой недели, Майк был так послушен, что Джубал, до некоторой степени, считал это невротическим проявлением. Теперь же, он стал настолько самоуверен, что это могло бы показаться дерзостью, если бы Майк не оставался безупречно вежливым и внимательным.　

Он принимал знаки внимания девушек как должное, казался старше своего возраста, а не младше (как было раньше, его голос стал ниже, говорил он убедительно, а не робко. Словом, Джубал решил: Майк стал полноценным представителем рода человеческого; он мог выписать этого пациента.　

Кроме (напомнил себе Джубал) одного: Майк все еще не смеялся. Он мог улыбнуться шутке и даже, иногда, не просил ее объяснить. Майк был бодр, даже весел, но он никогда не смеялся.　

Джубал решил, что это не важно. Этот пациент разумен, здоров и — человек. Несколькими неделями раньше Джубал был уверен — обстоятельства неблагоприятны для лечения. У него хватило скромности не приписывать себе заслуги в том, что произошло; девушки сделали для этого гораздо больше. Или он должен сказать — девушка?　

С первой же недели пребывания Майка в его доме, Джубал почти каждый день говорил ему: «Ты можешь оставаться здесь столько, сколько пожелаешь… но ты должен покинуть дом и повидать мир как только почувствуешь в себе силы для этого». Поэтому Джубала не должно было удивить, когда за одним из завтраков Майк объявил, что он уезжает. Но, тем не менее, он был удивлен и, к своему еще большему удивлению, обижен.　

Он скрыл это, без всякой необходимости воспользовавшись салфеткой.　

— Вот как? Когда?　

— Мы уезжаем сегодня.　

— Ага. Мы. Что же, Лэрри, Дюк и я должны будем сами маяться со стряпней?　

— Мы говорили об этом — ответил Майк — Мне нужен кто-нибудь, Джубал; я еще не знаю, как вести себя среди людей, могу что-то сделать не так. Лучше, если это будет Джил — она хочет учиться Марсианскому. Но это может быть Дюк или Лэрри, если ты не сможешь обойтись без одной из девушек.　

— У меня есть право голоса?　

— Джубал, решать должен ты. Мы это знаем. (Сынок, вероятно, сейчас ты впервые солгал. Сомневаюсь, сумел бы я удержать хотя бы Дюка, если бы ты захотел взять его с собой.)　

— Думаю, это должна быть Джил. Но, послушайте, дети — это ваш дом.　

— Мы знаем и вернемся. Мы снова разделим воду.　

— Конечно, сынок.　

— Да, Отец.　

— Что?　

— Джубал, в марсианском отсутствует слово «отец». Но в последнее время я грок — ты мой отец. И отец Джил.　

Джубал взглянул на Джил.　

— М-м-м, я грок. Берегите себя.　

— Да, пойдем, Джил.　

Они уехали раньше, чем он встал из-за стола.　

26

Это был обычный карнавал: тележки с пони, сласти, скучные кабачки и игральные павильоны, где простаки расставались со своими долларами. Лекция о сексе, приспособленная к местному мнению на взгляды, высказанные Дарвином, кабаре, где актеры были одеты согласно требований местных законников, балаган, где посетителей ждал фокусник. Здесь не было бородатой женщины, но была полуженщина-полумужчина; отсутствовал шпагоглотатель, зато был пожиратель огня; не было татуированного мужчины, но была татуированная леди, бывшая к тому же заклинательницей змей. Гвоздем программы был момент, когда она появлялась — совершение) обнаженной!.. одетой только в свою кожу, покрытую экзотическими рисунками! Любой, кто сумеет найти хоть один квадратный дюйм, не покрытый татуировкой, ниже ее шеи, выиграет двадцать долларов.　

Приз никто не сумел выиграть. Миссис Пэйвонски позировала в собственной «обнаженной, живой плоти» и, обвившейся вокруг нее четырнадцатифутовой змеей — боа, душителем по имени «Лапушка». Змея заняла на ней такую стратегически верную позицию, что даже у церковного собрания не было повода жаловаться. Дополнительной защитой (для боа) было то, что она стояла в брезентовом резервуаре, содержащим дюжину кобр.　

Кроме того, освещение было слабым.　

Объявление, сделанное перед выходом миссис Пэйвонски, было абсолютной правдой. Пока ее муж не умер, он содержал в Сан-Педро ателье для татуировки; когда дела шли вяло, они декорировали друг друга. В конце концов, художественная работа на ней — от шеи вниз стала настолько полной, что места для второго захода просто не осталось. Она была самой декорированной женщиной в мире, работа выполнена величайшим художником (таково было ее мнение о муже), и она очень гордилась всем этим.　

Патриция Пэйвонски без боязни общалась с мошенниками и грешниками. Она и ее муж были обращены самим Фостером, и где бы она не была, Патриция посещала ближайшую Церковь Нового Откровения. Она с радостью рассталась бы со всем, что закрывало ее во время кульминации программы. Патриция была убеждена — она является религиозным холстом, лучшим, чем в любом музее или кафедральном соборе. Когда она и Джордж увидели свет, в неприкосновенности оставалось, примерно, три квадратных фута Патриции; и прежде чем Джордж умер, она уже носила жизнеописание Фостера в иллюстрациях: от колыбели с ангелами, парящими над ней, до дня славы, когда он занял предназначенное для него место на Небесах.　

К сожалению, большую часть святой истории нужно было закрывать. Но она могла показывать ее на закрытых собраниях Счастья в церквах, которые она посещала, если пастырь хотел этого, а так оно почти всегда и было. Патриция не могла проповедовать, она не могла петь, никогда на нее не снизошло вдохновение пророчествовать, но она была живым свидетелем света. Ее выступление было почти последним: это оставляло время убрать ее фотографии, проскользнуть за кулисы и подготовиться к гвоздю программы. Потом выступал фокусник.　

Доктор Аполлон продемонстрировал стальные кольца и пригласил желающих из публики удостовериться, что они сплошные; после этого он попросил держать кольца заходящими одно за другое и постучал по ним волшебной палочкой. Из звеньев образовалась цепь. Фокусник отложил волшебную палочку и она повисла в воздухе, принял блюдо с яйцами от своей ассистентки, взял шесть из них и стал жонглировать. Это не вызвало большого энтузиазма, публика больше внимания уделяла его ассистентке. Одежды на ней было больше, чем на молодых леди из кабаре; однако, казалось маловероятным, что хоть где-то на ней была татуировка. Простофили едва заметили, как из шести яиц осталось пять, потом четыре… три, два — и, в конце концов, Доктор Аполлон подбрасывал лишь одно яйцо.　

Он сказал:　

— Яиц с каждым годом становится все меньше — и бросил его в толпу.　

Фокусник отвернулся, и никто, казалось, не заметил — яйцо растворилось в воздухе, так и не достигнув цели.　

Доктор Апполон позвал на сцену мальчика.　

— Сынок, я знаю о чем ты думаешь — я не настоящий фокусник. За это ты выигрываешь доллар.　

Он протянул ребенку долларовую бумажку. Она исчезла.　

— Не повезло! Мы дадим тебе еще один шанс. Взял? А теперь — бегом отсюда, тебе давно пора быть дома, в постели.　

Мальчик, зажав доллар в кулаке, умчался. Фокусник нахмурился.　

— Мадам Мерлин, чем мы займемся сейчас?　

Его ассистентка наклонилась к нему и что-то прошептала, он покачал головой:　

— Но не сейчас же? Что, перед всеми людьми?　

Она опять что-то прошептала; он вздохнул.　

— Друзья, мадам Мерлин хочет лечь спать. Кто-нибудь из джентльменов желает ей помочь?　

Увидев взрыв энтузиазма, он подмигнул.　

— О, нет! Вас слишком много. Кто служил в армии?　

Все еще оставалось довольно много добровольцев; Доктор Апполон выбрал двоих и сказал:　

— Здесь, под сценой, армейская раскладушка, поднимите　

брезент… хорошо, а теперь, не будете ли вы так любезны разложить ее на сцене? Мадам Мерлин, повернитесь сюда, пожалуйста.　

Пока мужчины раскладывали кровать, Доктор Апполон делал пассы в воздухе.　

— Спать… спать… вы заснули. Друзья, она в глубоком трансе. А сейчас, джентльменов, готовивших кровать, я прошу положить мадам Мерлин на нее. Осторожно…　

Твердое, негнущееся тело девушки перенесли на раскладушку.　

Благодарю вас, джентльмены.　

Фокусник взял волшебную палочку, висевшую в воздухе, и указал ею на стол, который стоял у края сцены; от кучи реквизита отделилась простыня и подлетела к нему.　

— Закройте ее простыней. Голову прикройте тоже, на леди не должны смотреть, пока она спит. Благодарю вас. Пожалуйста, сойдите вниз. Хорошо! Мадам Мерлин… вы слышите меня?　

— Да, Доктор Апполон.　

— Вы еще не совсем очнулись ото сна. Сейчас вы становитесь легче. Вы спите в облаках. Вы парите…　

Покрытая простыней фигура поднялась на фут.　

— Осторожней! Не делайтесь слишком легкой.　

Какой-то подросток громким шепотом объяснил:　

— Когда ее накрыли простыней, она через люк ушла вниз. Это только проволочный каркас. Он сорвет простыню, каркас сложится и исчезнет. Так каждый может сделать.　

Доктор Апполон не обращал на него внимания.　

— Выше, мадам Мерлин. Выше. Хорошо…　

Фигура, покрытая простыней, парила в шести футах над сценой.　

Юнец опять стал объяснять:　

— Там стальной стержень, вы его просто не видите. Он там, где угол простыни свисает вниз и касается кровати.　

Доктор Апполон попросил добровольцев убрать раскладушку.　

— Она не нужна ей, мадам спит на облаках.　

Он повернулся к фигуре и сделал вид, что прислушивается.　

— Громче, пожалуйста. Что? Она говорит, ей не нужна простыня.　

— Вот сейчас каркас исчезнет.　

Фокусник сорвал простыню; публика и не заметила, как она просто исчезла; все смотрели на мадам Мерлин, спящую в шести футах над сценой. Товарищ мальчика, все знающего о фокусах, спросил:　

— Ну, и где же стержень?　

Подросток ответил:　

— Смотреть нужно совсем не туда, куда он хочет. Фонари светят в глаза, они их специально так поставили.　

— Ну, довольно, спящая красавица. Дайте вашу руку. Проснитесь! — сказал Доктор Апполон.　

Он поставил ее на ноги и помог сойти со сцены.　

— Видел, куда она поставила ногу? Вот туда и ушел стержень. Обычный трюк — с удовлетворением заявил мальчик.　

Фокусник продолжал:　

— А сейчас, друзья, прошу вашего внимания. Перед вами выступит наш уважаемый лектор профессор Тимошенко.　

Ведущий вмешался:　

— Прошу не уходить! Только на этом представлении, по договоренности с Департаментом Безопасности и Советом Университета этого замечательного города, мы предлагаем, просто так, двадцатидолларовый банкнот любому из вас.

Подачка превратилась в гвоздь программы; актеры начали укладываться, готовясь к переезду. Утром они отправятся в другой город. Жилые палатки, где спали актеры, оставались до утра, но театральные рабочие уже начали вынимать колышки, на которых крепились веревки, поддерживающие балаган.　

Ведущий — владелец — менеджер, проведя гвоздь программы и выпроводив задержавшихся зрителей, вернулся в балаган.　

— Смитти, подожди.　

Он протянул фокуснику конверт и сказал:　

— Парень, мне неприятно говорить тебе это, но ты и твоя жена не едете в Пэдуку.　

— Я знаю.　

— Послушай, я ничего не имею против тебя, но мне нужно думать о шоу. Мы приняли пару телепатов. Они проводят сеанс чтения мыслей, она занимается френологией^[25] и гаданием по руке, а он работаете волшебным шаром. Ты же помнишь — я не давал тебе гарантии на весь сезон.　

— Я знаю — согласился фокусник — У меня нет к тебе никаких претензий, Тим.　

— Вот и отлично. Я рад, что ты к этому так относишься — Ведущий, чуть поколебавшись, спросил — Смитти, хочешь совет?　

— Конечно, давай — сразу же ответил фокусник.　

— Хорошо. Смитти, твои трюки хороши. Но трюки еще не делают фокусника. У тебя нет нюха на то, как их использовать. Ты ведешь себя как актер: не лезешь в чужие дела, не пытаешься искать недостатки в чужих номерах и всегда готов помочь. Но ты не актер. Ты не чувствуешь, что делает болвана болваном. Настоящий фокусник заставит дурачье раскрыть рты, вытащив монету прямо из воздуха. Левитация, которую ты показываешь… я никогда не видел, чтобы кто-то делал ее лучше, но зрителей это не волнует. Никакой психологии. Ну, а возьми, к примеру, меня, я даже не могу вытащить монету из воздуха. Но мне это и не нужно, я знаю главное: публику. Я знаю, что ей нужно, когда она сама еще этого не знает. Вот что главное, сынок — умение показать товар лицом, политик ли ты, проповедник, стучащий по кафедре, или… фокусник. Выясни, чего хотят болваны, и ты сможешь оставить половину своего реквизита в чемодане.　

— Ну, что ж, думаю, ты прав.　

— Да, так оно и есть. Публика жаждет секса, крови и денет. Мы не даем ей крови, но оставляем надежду, что пожиратель огня или метатель ножей совершит ошибку. Мы не даем ей денег; мы поощряем ее склонность к воровству, но при этом сами слегка обираем ее. Мы не даем ей секса. А как ты думаешь, почему семь из десяти покупают билет на гвоздь программы? Чтобы увидеть голую бабу. Они не увидят ни одной, но мы все же отправляем их домой счастливыми. Чего же еще желает болван? Чуда! Он хочет думать, что мир — романтическое место, которым он, черт побери, никогда не был. Вот в чем твоя работа… только ты не умеешь этого делать. Черт побери, сынок, простофили знают — твои трюки — фальшивка… но им так хочется, чтоб они были настоящими, и ты просто обязан помочь им. Вот чего тебе не хватает.　

— Что же мне нужно сделать для этого, Тим?　

— Черт, ты сам должен сообразить. Хотя… Хорошо, возьмем хотя бы идею, когда ты в афишах называешь себя «Человеком с Марса». Ты не должен предлагать болвану то, чего он не в состоянии переварить. Они видели Человека с Марса на фотографиях и стерео. Да, точно, ты немного похож на него, но даже если б ты был его двойником, эти кретины знают: они никогда не встретят его в балагане. С тем же успехом можно было рекламировать шпагоглотателя как «Президента Соединенных Штатов». Болван хочет верить, но он никогда не позволит тебе усомниться в его интеллекте. Какие-то мозги у них все же есть.　

— Я это запомню.　

— Наверное, я слишком много болтаю, у ведущего болтовня входит в привычку. Ребята, у вас все в порядке? Как насчет денег? Черт, мне не стоит говорить, но… может быть, вам одолжить?　

— Спасибо, Тим. У нас все в порядке.　

— Хорошо, следите за собой. Пока, Джил.　

Он быстро вышел.　

Через запасной выход вошла, одетая в халат, Патриция Пэйвонски.　

— Ребята, Тим выбросил ваш номер?　

— Мы и так собирались уходить, Пат.　

— Я так разозлилась, что у меня самой появилось желание бросить шоу.　

— Ну что ты, Пат?　

— Оставить его без гвоздя программы. Актеров он, конечно, найдет… но гвоздь программы, который не освищет деревенщина, найти нелегко.　

Пат, Тим прав. Я не могу показать товар лицом,　

— Жаль… Мне будет не хватать вас. О, Господи! Послушайте, мы не сворачиваемся до утра, пойдем ко мне и немного посидим.　

— Патти, поедем лучше к нам. Тебе не хочется залезть в большую ванну с горячей водой?　

Гм… Я принесу бутылку.　Нет — возразил Майк — Я знаю, что ты пьешь, у нас все есть.　Хорошо, вы в «Империале», не так ли? Я только посмотрю, всели в порядке с моими крошками и предупрежу Лапушку, что мне нужно уйти. Я возьму такси и через полчаса буду у вас.　

Они уехали. Майк был за пультом управления. Это был маленький городок без роботизированной системы управления транспортом. Майк вел машину с максимально возможной скоростью, находя в потоке свободные места, которых Джил не замечала, пока они не оставляли их позади. Он делал все без каких-либо усилий. Джил только училась этому. Майк расширял свое время-чувство до тех пор, пока жонглирование яйцами или максимально позволительная скорость в потоке транспорта не становилась пустяком, для него все начинало двигаться, как в замедленной съемке. Джил про себя отметила, что такая способность была довольно необычной для человека, которому несколькими месяцами раньше завязать шнурки на обуви казалось непреодолимым препятствием.　

Они не разговаривали; тяжело вести беседу, когда мозг собеседника работает в другом временном режиме. Вместо этого Джил думала о жизни, которую они оставляли за собой, вызывала в памяти и рассматривала ее в свете Марсианских и Английских понятий. Всю свою жизнь, до тех пор, пока она не встретила Майка, Джил находилась под тиранией часов: девочкой в школе, девушкой, учась на медсестру и, наконец, оказавшись под давлением больничной рутины.　

Жизнь странствующих актеров была совсем не такой. Не считая нескольких раз в день, когда ей нужно было выглядеть как можно лучше и быть рядом с Майком, она ничего не должна была делать в какое-то определенное время. Майка совершенно не интересовало ели они один или шесть раз в день, во всем что касалось домашнего хозяйства, он полагался на Джил. У них была своя палатка; во многих городах они вообще не покидали места стоянки от прибытия до переезда. Карнавал был гнездом, куда не доходили хлопоты и тревоги окружающего мира.　

Конечно, на каждой стоянке было полно публики, нет она научилась смотреть на нее как и все остальные актеры — публика это не люди, а просто некие существа, обязанностью которых было платить.　

Карнавал стал для них счастливым домом. Все было совсем не так, когда они только покинули дом и окунулись в большой мир, где Майк должен был завершить свое образование. Их постоянно узнавали, иногда им стоило большого труда покинуть какое-то место, не только из-за репортеров, но и потому, что множество людей считали себя вправе требовать чего-то от Майка.　

В конце концов, Майк придал своему лицу более зрелый вид и сделал еще кое-какие изменения. Это здорово помогло. Кроме того, они стали выбирать такие места, где по общему мнению, не мог бывать Человек с Марса и, наконец, на них перестали обращать внимание. Примерно в это же время, когда Джил звонила домой и сообщала их новый адрес, Джубал предложил неплохую историю для прикрытия, и несколькими днями позже Джил прочитала, что Человек с Марса удалился в один из Тибетских монастырей.　

Монастырем оказался «Гриль Хенка» в маленьком городке, названия которого Джил не запомнила. Она работала там официанткой, а Майк — мойщиком посуды. Тарелки мгновенно становились чистыми, как только хозяин переставал наблюдать за ним. На этой работе они оставались с неделю, потом переехали в другой городок. Иногда они работали, иногда нет. Когда Майк узнал о существовании публичных библиотек, они стали посещать их почти каждый день. До этого времени он был уверен — библиотека Джубала содержит копии всех книг на Земле. Поняв, что это совсем не так, Майк решил задержаться в Экроне на месяц. Джил почти все время ходила по магазинам — уткнувшийся в книги Майк был неважной компанией.　

Но Объединенные Шоу Бакстера и Забавный Бунт стали самым ярким событием в их кочевой жизни. Джил до сих пор не могла вспоминать без смеха о том, что случилось в… (как же назывался этот городок?), когда девушки, работающие в шоу, были арестованы. Это было свинством; они всегда работали по предварительной договоренности: в бюстгальтерах или без, приглушенный свет или яркий. Как решила местная власть, так оно и было. Тем не менее, шериф потащил девушек к мировому судье, а потом посадил в городскую тюрьму. Стоянку закрыли и артисты пошли на слушание, оказавшись среди местных болванов, сбежавших поглазеть на «бесстыдных женщин». Майк и Джил с трудом сумели найти место у дверей.　

Джил постоянно твердила, что Майк не должен делать ничего необычного, если это могли заметить. Но сейчас Майк грок, положение критическое.　

Шериф как раз расписывал непристойности, творившиеся во время шоу, и получал большое удовольствие от своего вранья, как вдруг, он и судья оказались совершенно голыми.　

Джил и Майк выскользнули во время поднявшейся суматохи; все обвиняемые последовали за ними. Шоу снялось с места и отправилось в более честный городок. Никому не пришло в голову связывать произошедшее чудо с Майком.　

Джил навсегда запомнила выражение лица шерифа. Она мысленно обратилась к Майку, желая напомнить ему, как забавно выглядел провинциальный шериф. Но в Марсианском не было понятия забавный; она не могла этого сказать. Между ними возникла и становилась все крепче телепатическая связь, но только если они говорили на Марсианском.　

«Да, Джил?» — мысленно ответил он.　

«Позже».　

Они приблизились к отелю, и она почувствовала, как мозг Смита замедляет работу и приходит в нормальное, по земным понятиям, состояние. Джил ничего не имела бы против того, чтобы они оставались вместе со всеми на стоянке, если бы не ванна. Душ, конечно, тоже неплохо, но большая ванна, наполненная горячей водой, в которую можно залезть, погрузиться и отмокать — с этим ничто не сравнится. Поэтому, иногда они оставались в отеле и брали машину напрокат. Майк, благодаря воспитанию, не разделял ее неприязни к грязи. И если сейчас он так же следил за чистотой, как и она, то только потому, что Джил перевоспитала его. Он мог быть безукоризненно чистым и без мытья, точно так же, как не нуждался в посещении парикмахера, когда понял, какими Джил хочет видеть его волосы. Но Майк всегда испытывал удовольствие, погружаясь в воду жизни.　

Старый и запущенный «Империал» мог похвалиться большой ванной в «семейном номере». Как только они вошли, Джил подбежала к ней, стала наполнять, и совсем не удивилась, обнаружив, что она уже раздета. Дорогой Майк! Он знал, как она любила покупать новые вещи, поощрял в ней эту слабость, отсылая в никуда любую вещь, которая, как он чувствовал, переставала ей нравиться. Он делал бы так каждый день, но Джил предупредила его, что слишком много новых вещей вызовут подозрение у окружающих.　

— Спасибо, дорогой! — крикнула она — Давай влезать.　

Он или разделся, или заставил исчезнуть свои вещи, наверное все-таки разделся, решила она; для Майка не представляло интереса покупать вещи. Он не видел в них смысла, разве что, как защиту от погоды, но этой слабости он не разделял с остальными людьми. Они оказались в ванне лицом друг к другу; она зачерпнула воду рукой и поднесла к губам, потом поднесла воду ко рту Майка. Ритуал не был необходимостью; ей просто доставляло удовольствие напоминать о том, что не нуждалось в напоминании, даже если бы прошла вечность.　

— Я вспомнила, как забавно выглядел этот проклятый шериф, оказавшись голым — сказала Джил.　

— Он выглядел забавным?　

— Ну, конечно же!　

— Объясни, почему он был забавным. Я не могу понять, в чем тут шутка.　

— Ну… вряд ли у меня это получится. Это было не шутка, во всяком случае не похожая на каламбур или вещи, которые можно объяснить.　

— Я не грок, что он забавен — сказал Майк — И в шерифе, и в судье я грок зло. Если бы я не знал, что это огорчит тебя, я отправил бы их прочь.　

— Дорогой Майк — Джил коснулась его щеки — Хороший Майк. Ты поступил так, как нужно. Они всегда будут об этом помнить, и в городе не будет арестов за непристойный вид, по меньшей мере, еще пятьдесят лет. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Жаль, наш номер провалился. Я старалась как могла, когда писала сценарий, но я тоже не шоумэн.　

— Это моя вина, Джил. Тим правильно сказал — я не грок болванов. Но мне пошла на пользу работа в карнавале… с каждым днем я грок болванов ближе.　

— Ты не должен называть их болванами или простофилями, особенно сейчас, когда мы там уже не работаем. Просто люди, а не «болваны».　

— Я грок, они болваны.　

— Да, дорогой. Но это невежливо.　

— Я запомню.　

— Ты уже решил, куда мы поедем?　

— Нет. Когда придет время, я буду знать.　

Правда, Майк всегда знал. Начиная с первого изменения в нем, от послушания к руководству, его сила и уверенность постоянно росли. Мальчик, которому тяжело было удержать в воздухе пепельницу, теперь мог без усилий держать ее в воздухе, занимаясь при этом другими делами. Он обладал огромной силой. Джил вспомнила, как на одной из стоянок завяз в грязи грузовик. Двадцать человек безуспешно пытались вытащить его, Майк чуть прикоснулся к нему плечом и заднее колесо тут же выскочило из грязи. Теперь он вел себя осторожней и никто ни о чем не догадался.　

Она припомнила, как Майк, наконец, грок, что «зло» или «неправильность», как необходимые условия для того, чтобы отправить прочь нечто, относились только к живым, грок существам, а платью совсем не нужно быть неправильным для его исчезновения. Правила необходимы птенцам; взрослый волен поступать как он грок.　

Оставалось только гадать, какой будет следующая перемена в нем. Джил не беспокоилась; Майк был добрым и мудрым.　

— Майк, вот здорово, если бы здесь оказались Доркас, Анна и Мириам, прямо в ванне, правда? И отец Джубал, и мальчики и… да вся наша семья!　

— Нужна большая ванна.　

— Кому мешает теснота? Майк, когда мы опять побываем дома?　

— Я грок скоро.　

— Марсианское «скоро»? Или земное? Неважно, дорогой, это случится, когда ожидание наполнится. Кстати, это напомнило мне, тетя Патти скоро будет здесь, я имею ввиду земное «скоро». Ты помоешь меня?　

Она встала; мыло выскочило из мыльницы, пропутешествовало по ней и вернулось на место, слой мыла превратился в пену.　

— Ой! Щекотно.　

— Вымыть?　

— Я окунусь.　

Она села в воду, обмылась и встала.　

— Как раз вовремя.　

Кто-то стучал.　

— Дорогуша? К вам можно?　

— Иду, Пат! — крикнула Джил и, выходя из ванны, попросила:　

— Вытри меня, пожалуйста.　

Она сразу же стала сухой и даже не оставляла мокрых следов.　

— Дорогой, ты не забудешь одеться? Патти — леди, в отличие от меня.　

— Я не забуду.　

27

Джил схватила пеньюар и побежала в гостиную.　

— Входи, дорогая. Мы купались; он сейчас выйдет. Я принесу тебе выпить, а потом выпьешь прямо в ванной. Море горячей воды.　

— Я приняла душ после того, как уложила спать Лапушку, но ничего не имею против ванны. Однако, Джил, крошка, я пришла сюда не для того, чтобы воспользоваться вашей ванной; меня очень огорчает ваш отъезд.　

— Мы бы не упустили тебя из виду.　

Джил занялась стаканами.　

— Тим прав. Майку и мне нужно привести в порядок наш номер.　

— С вашим номером все хорошо. Чуть больше юмора и… привет, Смитти.　

Она протянула ему руку в перчатке. Вне стоянки миссис Пэйвонски всегда носила перчатки, платья с высоким воротником и чулки. Она выглядела (да и была такой) респектабельной вдовой средних лет, следившей за фигурой.　

— Я как раз говорила Джил — продолжила она — что у вас отличный номер.　

Майк улыбнулся.　

— Не обманывай нас, Пат. Номер неважный.　

— Нет, это совсем не так, дорогуша. Чуть больше жизни, немного юмора. Или можешь немного облегчить платье Джил. У тебя отличная фигура, дорогая.　

Джил покачал головой.　

— Это не поможет.　

— Когда-то я знала фокусника, одевавшего свою ассистентку в наряд конца XIX века. Когда начиналось выступление, части ее туалета начинали исчезать одна за другой. Дурачью из публики страшно нравились его трюки с одеждой ассистентки. Не пойми меня неправильно, дорогая, ничего неприличного. К концу выступления одежды на ней оставалось не меньше, чем сейчас на тебе.　

— Патти — сказала Джил — я вообще выступала бы голой, если бы шоу сразу не закрыли.　

— Нельзя, милочка. Зрители взбунтуются. Но раз у тебя хорошая фигура, почему не использовать это? Сумела бы я достичь чего-нибудь, как татуированная леди, если бы не сняла все, что мне позволили снять?　

— Кстати, об одежде — вступил в разговор Майк — мне кажется, тебе не очень удобно, Пат. Кондиционер в этом логове скис — жарища страшная.　

Он был одет в легкий халат, одежду вполне достаточную по непринужденным актерским стандартам. Майк почти не страдал от жары; лишь иногда ему нужно было слегка приспособить к ней свой метаболизм. Но Патриция привыкла ходить очень легко одетой, и оделась основательно, желая закрыть татуировки, когда покинула стоянку.　

— Не стесняйся. «Здесь никого нет, кроме нас, цыпляток».　

Это была шутка, которая должна была подчеркнуть — друзья находятся в домашней обстановке (так ему объяснил Джубал). „г- е　

Конечно, Патти — поддержала его Джил — Если на тебе ничего нет внизу, я тебе что-нибудь одолжу.　

— Гм… я одела один из своих костюмов для сцены.　

Отлично, будь как дома. Давай я помогу тебе с молниями.　

— Сначала мне нужно снять туфли и чулки.　

Она поддерживала разговор и одновременно пыталась сообразить, как бы перевести его на религию. Благослови их Господь, дети были готовы стать искателями веры, но она рассчитывала, у нее будет весь сезон, чтобы привести их к свету.　

— Главное в шоу бизнесе, Смитти, понимать публику. Если ты настоящий волшебник, ой, я совсем не хотела сказать, что твои трюки плохи, конечно же, нет.　

Она сняла чулки и засунула их в туфли, Джил расстегнула ей молнию на платье.　

— Я хотела сказать, если бы ты заключил договор с Дьяволом. Но зрители знают — это просто ловкость рук, поэтому номер должен быть веселым. Ты когда-нибудь видел пожирателя огня с красивой ассистенткой? Господи, красивая девушка просто внесет беспорядок в его выступление; зрители надеются, а вдруг он подожжет себя.　

Она сняла платье через голову, Джил повесила его и поцеловала Пат.　

— Совсем другое дело, тетя Патти. Садись и возьми стакан.　

— Секундочку, дорогуша.　

Миссис Пэйвонски попросила Господа о помощи. Что ж, ее картины говорят сами за себя, для этого Джордж и поместил их здесь.　

— Все, что на мне изображено, сделано специально для зрителей. Вы когда-нибудь видели, по-настоящему видели мои картины?　

— Нет — призналась Джил — мы не хотим разглядывать тебя, как пара дураков.　

— Так глядите сейчас, дорогие. Для этого Джордж, благослови господь его душу на Небесах, и поместил их на мне. Чтобы их разглядывали и изучали. Вот здесь, под моимподбородком рождение нашего пророка святого Архангела Фостера, невинного ребенка, не ведающего, что Небо уготовило ему. Но ангелы знали — видите вокруг него? Следующая сцена — его первое чудо. Молодой грешник в деревенской школе подстрелил из рогатки бедную маленькую птичку… он поднял ее, погладил и она невредимой вспорхнула с его руки. Сейчас мне нужно повернуться спиной.　

Она объяснила:　

— У Джорджа не было чистого холста, когда он приступил к созданию великого опуса, но гений вдохновил его переделать «Атаку на Перл Харбор» в «Армагедон», и «Силуэт Нью-Йорка» в «Святой Город».　

— Конечно — призналась она — хоть каждый дюйм покрыт сейчас святыми картинами, Джордж вынужден пропустить кое-что и не смог запечатлеть на живой плоти все вехи земной жизни нашего пророка. Но здесь вы видите как он проповедует на крыльце безбожной семинарии, в которую его не приняли, здесь — его первый арест, начало Гонения. У меня на спине вы видите его разбивающим изображения идолов… рядом — он в тюрьме, озаренной божественным светом. А потом — Верные ворвались в тюрьму.　

(Преподобный Фостер, видимо, понял, что в утверждении религиозной свободы кастеты, дубинки и готовность к стычкам с полицией, перевешивали пассивное сопротивление. Он был представителем воинствующей церкви до мозга костей. Но он был и великолепным тактиком; битвы происходили только когда тяжелая артиллерия была на стороне Бога.)　

— И освободили его, вымазав дегтем и обваляли в перьях^[26] фальшивого судью, пославшего его туда. А впереди — гм… здесь вы ничего не увидите; мой лифчик все закрывает. Жаль.　

«Майк, чего она хочет?»　

«Ты знаешь. Скажи ей».　

— Тетя Патти — мягко произнесла Джил — ты хочешь, чтобы мы увидели все твои картины. Правда?　

— Хм… как говорит Тим, когда злится, Джордж употребил всю мою кожу, чтобы сделать историю полной.　

— Раз Джордж приложил столько усилий и сделал эту работу, ему было бы приятно, если бы мы увидели все картины. Сними свой костюм. Я могла бы выступать в нашем номере совершенно голой, об этом я уже говорила. Но наш номер — просто развлечение. А Твой — предназначение… святое предназначение.　

— Ну… Если вам так хочется.　

В голове у нее зазвучало аллилуйя! Фостер поддержал ее — со святым благословением и картинами Джорджа, они сумели привести этих дорогих детей к свету.　

— Я расстегну тебя.　

«Джил».　

«Нет, Майкл?»　

«Подожди».　

Замерев от изумления, миссис Пэйвонски обнаружила: ее, усыпанные блестками, лифчик и трусики исчезли! Джил совсем не удивило исчезновение ее пеньюара, и лишь немного, когда исчез халат Майка; она приписала это его кошачьим движениям.　

Миссис Пэйвонски стояла с открытым ртом. Джил обняла ее.　

— Успокойся, дорогая! Все в порядке. Майк, скажи ей.　

— Да, Джил. Пат!　

— Что, Смитти?　

Ты сказала, мои трюки — ловкость рук. Ты собиралась снять костюм, и я решил сделать это для тебя.　

— Но как? Где он?　

— В том же месте, где пеньюар Джил и мой халат. Исчез.　

— Не волнуйся, Патти — вмешалась Джил — Мы заменим его. Майк, ты не должен был делать этого.　

— Извини, Джил. Я грок это было правильно.　

— Хорошо… может быть так оно и есть.　

— Тетя Патти не очень расстроилась и никому ничего не расскажет: она актриса.　

Миссис Пэйвонски не беспокоилась из-за двух тряпочек, составлявших ее костюм, ей не мешала нагота — их и своя собственная. Но она была крайне обеспокоена теологической проблемой.　

— Смитти! Это настоящее чудо?　

— Можно и так это назвать — согласился он.　

— Я считаю — это чудо — упрямо заявила она.　

— Называй, как тебе нравится. Но это не ловкость рук.　

— Я знаю.　

Она не испугалась, Патриция Пэйвонски не боялась ничего, ее подкрепляла вера. В ней росла тревога за друзей.　

— Смитти, посмотри мне в глаза. Ты не заключал союза с Дьяволом?　

— Нет, Пат, не заключал.　

Она продолжала смотреть ему в глаза.　

— Если ты не лжешь…　

— Он не умеет лгать, тетя Патти…　

— …значит это чудо. Смитти… ты святой человек!　

— Не знаю, Пат.　

— Архангел Фостер ничего не знал до юношеских лет… хоть он творил чудеса и раньше. Ты — святой человек; я чувствую. Думаю, я почувствовала это, как только встретила тебя.　

— Не знаю, Пат.　

— Может быть ты и права — согласилась Джил — Но он не знает. Майк… мы искали так много, что теперь просто должны обо всем рассказать.　

— Майкл! — повторила Патти, озаренная внезапной мыслью — Архангел Михаил^[27] посланный нам в человеческом обличье.　

— Патти, пожалуйста! Даже если так, он ничего не знает об этом.　

— Ему и не обязательно знать. Господь знает, каким путем творить чудеса.　

— Тетя Патти, пожалуйста, ты позволишь мне сказать?　

Вскоре миссис Пэйвонски узнала — Майк — Человек с Марса. Она согласилась относиться к нему, как к человеку, заявив, однако, что у нее есть собственное мнение о его сущности и цели пребывания на Земле.　

На Земле Фостер был человеком, но при этом всегда оставался и архангелом. Если Джил и Майк настаивают на том, что они не спасены, Патриция будет обращаться с ними так, как они просят — пути Господни неисповедимы.　

— Я думаю, ты можешь называть нас «ищущими веру», — сказал ей Майк.　

— Этого достаточно, дорогие! Я уверена, что вы спасены, но сам Фостер был «ищущим веру» в молодые годы. Я помогу вам.　

Ей выпало счастье участвовать еще в одном чуде. Они сидели на ковре; Джил легла на спину и мысленно обратилась к Майку. Без лишних слов и реквизита Майк поднял ее в воздух. Патриция наблюдала за этим с безмятежным счастьем.　

— Пат, ляг на спину — попросил ее Майк.　

Она подчинилась с такой готовностью, как если бы он был Фостером. Джил повернула голову.　

— Может тебе лучше опустить меня, Майк?　

— Нет, я справлюсь.　

Миссис Пэйвонски почувствовала, как плавно поднимается в воздух.　

Она не испугалась; она ощутила всепоглощающий религиозный экстаз, как тепло молниеносно распространившийся по ее чреслам, глаза ее наполнились слезами. С такой мощью она не сталкивалась с тех пор, как Святой Фостер прикоснулся к ней. Майк приблизил их друг к другу и Джил обняла ее; слезы полились еще сильней, Патриция чуть не зарыдала от счастья.　

Майк опустил их на пол, он не чувствовал себя уставшим.　

Человек с Марса вообще не мог вспомнить, когда он последний раз чувствовал усталость.　

— Майк… нам нужна вода — сказала Джил.　

"????"　

«Да», — ответил ее мозг.　

«И»?　

«Поэлегантней. Как ты думаешь, зачем она пришла сюда?»　

«Я знаю. У меня не было уверенности, что знаешь ты… или одобришь. Брат мой Частица меня».　

«Брат мой».　

Майк послал стакан в ванную, кран открылся, наполнил его и стакан вернулся к Джил. Миссис Пэйвонски с интересом наблюдала за всем этим; удивить ее было уже невозможно. Джил обратилась к ней:　

— Тетя Патти, это похоже на крещение… и на вступление в брак. Так… так поступают Марсиане. Это значит, что ты веришь нам, а мы верим тебе… мы можем говорить тебе обо всем и ты тоже можешь говорить с нами обо всем… с этого момента и навсегда мы — товарищи. Если церемония свершится, ее уже никогда нельзя нарушить. Если ты нарушишь ее, мы умрем сразу. Спасенные или нет. Если мы нарушим ее… Нет, мы никогда не сделаем этого. Если не хочешь, ты не должна разделять воду с нами, мы все равно останемся друзьями. Если это противоречит твоей вере, не делай этого. Мы не принадлежим к твоей церкви. Может никогда не будем к ней принадлежать. «Ищущими веру», это самое большее, кем ты можешь нас считать. Майк?　

— Мы грок — согласился он — Пат, Джил говорит правильно. Как бы мне хотелось объяснить тебе это на марсианском, все стало бы намного понятней. Это то же, что выйти замуж — и намного больше. Мы можем предложить воду… но если твоя религия или твое сердце по какой-нибудь причине не могут принять эту церемонию — не пей ее!　

Патриция Пэйвонски глубоко вздохнула. Один раз ей уже приходилось делать такой выбор… ее муж наблюдал за ней… и она не испугалась. Да кто она такая, чтобы отказывать святому человеку? И его благословенной жене?　

— Я хочу этого — твердо ответила Патриция.　

Джил сделала глоток.　

— Мы становимся все ближе.　

Она передала стакан Майку.　

— Благодарю тебя за воду, брат мой.　

Он сделал глоток.　

— Пат, я даю тебе воду жизни. Пусть ты никогда не испытаешь жажды.　

Майк протянул ей стакан.　

Патриция взяла его.　

— Спасибо. Спасибо вам, дорогие мои! «Вода жизни» — я люблю вас!　

Она жадно стала пить.　

Джил взяла стакан и выпила остаток.　

— Сейчас мы становимся ближе, братья мои.　

«Джил?»　

«Сейчас!»　

Майк поднял своего нового брата, по воздуху перенес ее к постели и мягко опустил.　

Валентин Майкл Смит грок, что физическая любовь людей — очень человеческая и очень физическая — была не просто ускорением яиц, или ритуалом, через который происходило сближение; акт сам был сближением. Он все еще грок его, стараясь при каждой возможности грок его полноту. Он давно перестал уже отбрасывать в сторону сильное подозрение, что даже Старейшие не испытывали такого экстаза. Он грок, его новый народ обладал уникальными духовными глубинами. К счастью, он пытался зондировать их не отягощенный детскими запретами, способными вызвать у него какую-то вину или отвращение.　

Его учителя — люди, добрые и великодушные, оставили неповрежденной невинность Майка, обучая его. Результат был столь же уникален, как он сам.　

Джил обнаружила и не была удивлена, когда Патти приняла как само собой разумеющееся, что разделение воды с Майком в очень древней Марсианской церемонии сразу же привело ее к разделению самого Майка в извечном ритуале Земли. Джил, правда, немного удивило, как спокойно Пат восприняла то, что и здесь Майк оказался способен на чудеса. Джил не знала одного: Патриции довелось и раньше встречаться со святым человеком, и она уже и в этом ожидала чудес от святых людей. Джил была счастлива. Очутившись на перекрестке, они выбрали правильный путь. Потом она пришла в экстаз, сама начав сближаться.　

Когда они отдохнули, Джил попросила Майка перенести Пат в ванную телекинезом. Она взвизгивала и хихикала, когда это делала ее старшая подруга. С самого начала Майк сделал для Джил мытье веселой игрой; это стало семейным обычаем, который, она надеялась, понравится Пат. Джил было весело, когда она смотрела на лицо Патти, которую терли невидимые руки, а потом высушили без помощи полотенца или горячего воздуха.　

Патриция подмигнула.　

— А теперь, неплохо бы выпить.　

— Конечно, дорогая.　

— И я все еще хочу показать вам мои картины.　

Они прошли в гостиную и Патти встала посреди ковра.　

— Сначала посмотрите на меня. На меня, не на мои картины. Что вы видите?　

Майк мысленно убрал ее татуировки и посмотрел на своего нового брата, лишенного украшений. Ему нравились татуировки Пат; это выделяло ее и делало личностью. Они придавали ей легкий Марсианский привкус, в ней не было безликой одинаковости, свойственной большинству людей. Он подумал о том, что было бы неплохо покрыть себя с головы до ног татуировками, как только он грок тему картин. Может быть, жизнь его отца, брата по воде Джубала? Он обдумает это. Джил тоже может захотеть украсить себя татуировкой. Какие рисунки сделают Джил еще красивее?　

То, что он увидел, посмотрев на Пат без татуировок, понравилось ему значительно меньше; она выглядела так, как должна была выглядеть женщина. Майк все еще не мог грок коллекцию фотографий Дюка; они давали ему представление о разнообразии размеров, фигур и цветов, присущих женщинам, показали кое-какую акробатику любви. Но помимо этого он, казалось, не грок ничего, что можно было почерпнуть из столь высокоценимой коллекции Дюка. Воспитание Майка сделало его превосходным наблюдателем, но это же воспитание оставило его нечувствительным к такому удовольствию созерцания эротических сцен. Это не значило, что женщины (включая, в особенности, Патрицию Пэйвонски) сексуально не возбуждали его, но это выражалось не в их разглядывании. Запах и прикосновение были намного важнее — в этом он был получеловеком, полумарсианином; параллельный Марсианский рефлекс (такой же грубый как и чиханье) приводился в действие этими ощущениями, но мог быть активирован только в определенное время года — секс для Марсианина был столь же романтичен, как внутривенное питание.　

С исчезновением рисунков Майк еще отчетливей увидел: у Патриции было свое лицо — лицо, которое ее жизнь отметила красотой. С удивлением Майк заметил: у нее было свое лицо, даже больше, чем у Джил. Это усилило его чувство к Пат — чувство, которое он еще не называл любовью.　

У нее был свой запах и свой голос. Он любил слушать ее чуть хрипловатый голос, хоть и не всегда грок, о чем она говорила; к запаху Пат примешивался резкий мускусный запах от ее контактов со змеями. Майку нравились ее змеи и он умел обращаться с ядовитыми, не только растягивая время, чтобы избежать их выпадов. Они грок вместе с ним; он смаковал их наивно-безжалостные мысли — они напоминали ему дом. Майк был единственным человеком, кроме Пат, контакты с которым доставляли удовольствие боа-душителю Лапушке. Она была настолько апатичной, что контактировать с ней мог любой, но только Майка она приняла как заменителя Пат.　

Майк вернул картинки.　

Джил удивлялась — зачем тетя Патти позволила покрыть себя татуировкой? Она была бы очень симпатичной, если бы не стала живой юмористической страничкой. Но она любила саму Патти, а не то, как она выглядела, кроме того, картинки давали ей средства к существованию… пока она не станет такой старой, что зрители не станут платить, чтобы их увидеть, даже если бы картины создал Рембрандт. Она надеялась, Патти достаточно откладывала в чулок, потом вспомнила, что тетя Патти стала братом по воде и могла пользоваться огромным состоянием Майка. Джил это обрадовало.　

— Ну как? — повторила миссис Пэйвонски — Что ты видишь? Сколько мне лет, Майк?　

— Не знаю.　

— Угадай.　

— Я не могу, Пат.　

— Давай, не стесняйся!　

— Патти — вмешалась Джил — он в самом деле не может. Он не учился определять возраст, ты же знаешь, как мало времени он на Земле. Майк думает в Марсианских годах и Марсианской арифметике. Если что-то связано со временем или цифрами, за него это делаю я.　

— Ну что ж… тогда угадай ты, дорогуша. Только по-честному.　

Джил внимательно посмотрела на нее, оценив великолепную фигуру, но обратив внимание и на руки, шею и глаза и, отбросив пять лет, несмотря на правило говорить брату поводе только правду, ответила:　

— М-м-м, тридцать, может я ошиблась на год в ту или иную сторону.　

Миссис Пэйвонски торжественно засмеялась:　

— Вот вам и первый выигрыш от Истинной Веры, мои дорогие! Джил, дорогуша, мне почти пятьдесят.　

— Никогда бы не подумала!　

— Вот, что делает Счастье, дорогая. После рождения первого ребенка я перестала следить за фигурой. Думаю, слово «толстуха» было придумано специально для меня. У меня было такое пузо, будто я была на шестом месяце, груди обвисли — и я никогда не делала подтяжки. Можете посмотреть сами. Конечно, после хирурга шрамов не остается… но на мне это было бы видно, дорогая; это понаделало бы дырок в двух моих картинах. И тогда я увидела свет! Нет, не физкультура, ни диета (я ела, как свинья). Счастье, дорогая. Идеальное счастье в Господе, с помощью Благословения Фостера.　

— Удивительно — сказала Джил.　

Тетя Патти, наверняка, не сидела на диете и не занималась физкультурой, в то время, когда она была знакома с ней, кроме того, Джил хорошо знала технику подтяжки груди; к этим татуировкам никогда не прикасался нож.　

Майк предполагал, что Пат научилась управлять своим телом, придавая ему оптимальные пропорции, неважно, приписывала она заслугу Фостеру или нет. Он учил такому контролю Джил, но ей нужно было усовершенствовать знание Марсианского, прежде чем контроль стал бы эффективным. Не нужно спешки, описание принесет свои плоды. Пат продолжала:　

— Я хотела, чтобы вы увидели, что может сделать Вера. Но настоящие изменения происходят внутри. Счастье. Добрый Господь знает, я не владею даром красноречия и все же, я постараюсь рассказать вам. Во-первых, вам нужно понять: все другие, так называемые, церкви — ловушки Сатаны. Наш дорогой Иисус проповедовал Истинную Веру, так говорил Фостер и я искренне верю в это. Но в Темные Века его слова извратили и изменили, да так, что сам Иисус не узнал бы их. Итак, Фостер был послан провозгласить Новое Откровение и снова сделать все ясным.　

Патриция Пэйвонски подняла указательный палец и внезапно превратилась в жрицу, одетую в святое вдохновение и мистические символы.　

— Бог хочет видеть нас Счастливыми. ОН наполнил мир вещами, которые должны сделать нас счастливыми. Разве позволил бы Бог виноградному соку стать вином, если бы он не хотел, чтобы мы выпили и возрадовались? Он мог позволить ему остаться виноградным соком… или превратиться в уксус, от которого никто бы и не улыбнулся. Правда? Конечно, он не имел ввиду, что мы должны напиться вдребезги и бить жену, пренебрегать собственными детьми. Он дал нам хорошие вещи, чтобы потреблять, а не злоупотреблять. Если у тебя есть желание пропустить рюмочку и даже не одну, с друзьями, увидевшими свет, а потом тебе за хотелось танцевать и возблагодарить Бога за Его доброту — почему бы и нет? Бог создал алкоголь и Бог же создал ноги. Он создал их, чтобы вы совместили их и были Счастливы!　

Она остановилась.　

— Налей-ка еще, дорогуша; проповедь усиливает жажду, не нужно так разбавлять — уж очень хорошее виски. И это не все. Если бы Бог не хотел, чтобы на женщин смотрели, он сделал бы их уродками — это разумно, не так ли? Бог не обманывает; Он сам начал игру и не станет вести ее так, чтобы подростки не смогли в ней выиграть, как в маленьком городишке, когда рулетка останавливается на заранее известных цифрах. Он не пошлет кого-нибудь в Ад за проигрыш в нечестной игре.　

— Отлично! Бог хочет видеть нас счастливыми и Он сказал нам как это сделать: «Любите друг друга!» Люби змею, если бедняжка нуждается в любви. Люби своего соседа… и не подавай руки только Сатанинским развратителям, которые хотят увлечь тебя с определенной тропы прямо в преисподнюю. А говоря о «любви», Он не подразумевал сентиментальную любовь старой девы, боящейся поднять голову от молитвенника, из-за страха увидеть искушение для плоти.　

Если Бог ненавидел плоть, зачем он создал ее так много? Бог не какая-то неженка. Он создал Большой Каньон и кометы, ходящие по небу, циклоны, жеребцов и землетрясения — может ли Бог, создавший все это, обернуться и фактически обмочить штаны, потому что какая-то маленькая шейла склонилась над малюткой и мужчина увидит ее грудь? Ты же соображаешь, что к чему, дорогуша, и я тоже! Когда Бог велел нам любить, в этом не было никакого подвоха; именно это Он и имел в виду! Люби маленьких детей, которым нужно менять пеленки, люби крепких вонючих мужчин, чтобы стало еще больше детей, которых можно любить, а между тем, люби, потому что так хорошо любить!　

— Конечно, это совсем не значит, что мы должны торговать ею, не больше чем бутылка виски означает, что я должна напиться и избить полицейского. Ты не можешь продавать любовь и не сможешь купить счастье, на них нет ярлычка с ценой… и если ты думаешь ярлычок есть, дорога в Ад открыта перед тобой. Но если даешь с открытым сердцем и получаешь то, что у Бога имеется в неограниченном количестве, Дьявол и прикоснуться к тебе не посмеет. Деньги?

Она посмотрела на Джил.

— Дорогуша, ты же не стала бы проводить разделение воды с кем-нибудь, скажем, за миллион долларов? Нет, даже за десять миллионов, свободных от налогов.　

— Конечно, нет.

«Майк, ты грок это?»　

«Почти полностью, Джил. Оожидание.»　

— Видите, дорогие? Я знаю, в этой воде была любовь. Вы «ищущие веру» и очень близки к свету. Но потому что вы двое, движимые любовью в вас, «разделили воду и сблизились», как говорит Майк, я могу рассказать вам кое-что, чего, обычно, не имею права говорить ищущим веру.　

У Преподобного Фостера, самоосвященного или посвященного Богом, в зависимости оттого, на какой источник ссылаться, было чутье к пульсу своего времени больше, чем у опытнейшего актера, оценивающего зрителя. Культура, известная как «Америка», страдала от расщепления личности на протяжении всей своей истории. Ее законы были пуританскими; ее скрытое поведение склонялось к Раблезианству; главные религии похожи на культ Аполлона; ее пробуждения были почти Дионисийскими. В двадцатом столетии (Земная Христианская Эра) нигде на Земле секс так энергично не подавлялся, и нигде не было такого глубокого интереса к нему.　

У Фостера были две черты, общие для каждого великого религиозного лидера этой планеты: 1. Он был исключительно притягательной личностью; 2. Его сексуальные способности отличались от нормальных человеческих. На Земле великие религиозные лидеры всегда давали обет безбрачия, или… совсем наоборот. Фостер не давал обета безбрачия.　

Так же как его жены и жрицы. Убедительное доказательство к воскрешению по Новому Откровению, включало ритуал исключительно подходящий для сближения.　

В истории Земли многие культы использовали тот же метод, но в Америке, в таком масштабе, до Фостера им не пользовались никогда. Фостера не раз изгоняли из города, прежде чем он усовершенствовал метод, позволивший ему распространить свой козлиный дурно пахнущий культ. Когда он составлял свое Новое Откровение, он понемногу заимствовал у Масонства, Католицизма, Коммунистической партии и шоу с Мэдисон Авеню, точно также, как у более ранних священных писаний. Фостер обильно подсластил все это, замаскировав под раннее Христианство. Он учредил внешнюю церковь, в которую мог ходить каждый. Потом была средняя церковь, по внешнему виду «Церковь Нового Откровения», где счастливо спасенные, уплатив церковную десятину, пользовались всеми выгодами постоянно расширяющегося бизнеса, и восхваляли это в бесконечном карнавале Счастья, Счастья, Счастья! Их грехи были прощены, очень мало оставалось греховного, если они поддерживали свою церковь, честно вели себя со своими братьями Фостеритами, осуждали грешников и были Счастливы. Новое Откровение не особенно поощряло разврат, но в нем хватало таинственности, когда речь шла о сексуальном поведении.　

Средняя церковь поставляла штурмовые отряды. Фостер позаимствовал этот трюк у Вобблеров^[28] начала XX века; если где-нибудь пытались запретить Фостерианское движение, Фостериты обрушивались на этот городок, и ни тюрьмы, ни полиция были не в состоянии управиться с ними — полицейским ломали ребра, тюрьмы разрушали.　

Если прокурор проявлял неосторожность и выносил обвинение, доказать его было невозможно. Фостер (все познав па собственном опыте) принял меры к тому, чтобы обвинение становилось гонением, прикрытым буквой закона; ни один Фостерит не был осужден как Фостерит, даже если обвинение поддерживал Верховный, а потом и Высокий Суд.　

Внутри открытой церкви существовала Внутренняя Церковь-ядро полностью посвященных, состоящее из духовенства, светских лидеров, хранителей ключей и творцов политики. Они были «возрождены», вне греха, уверены в том, что попадут на небо, и единственными священниками (жрецами) внутренних мистерий.　

Фостер отбирал их лично и очень тщательно, пока эта работа не превысила возможностей одного человека. Он искал мужчин, подобных себе и женщин, похожих на своих жен — жриц — энергичных, полностью убежденных, упорных и свободных (или способных освободиться, как только они очистятся от вины и неуверенности) от ревности в ее самом человеческом значении. Все они были потенциальными сатирами и нимфами, поскольку в секретной церкви процветал культ Диониса, которого так не хватало Америке и для которого уже был подготовлен громадный потенциальный рынок.　

Фостер вел себя очень осторожно, если кандидаты были женаты: во внутреннюю церковь должны были проходить оба супруга. От кандидатов холостяков требовались сексуальная привлекательность и агрессивность; он постоянно внушал своим священникам: мужчины должны превышать или быть в равном количестве с женщинами. Неизвестно, изучал ли Фостер похожие, более ранние культуры в Америке, но он знал или чувствовал: большинство их потерпело крах из-за собственнической похотливости жрецов, приводившей к ревности. Фостер не повторил их ошибки; он никогда не оставлял женщин только для себя, даже тех, на которых женился.　

Он не проявлял поспешности в расширении ядра своей группы; средняя церковь предоставляла возможность утолить более умеренные потребности масс. Если возрождение давало две пары, способные на «Небесный Брак», Фостер был удовлетворен. Если не давало ни одной, он ждал, когда семена дадут всходы и посылал прожженных жреца и жрицу выращивать их.　

До тех пор, пока это было возможно, он проверял пары кандидатов сам с помощью одной) из жриц. Учитывая, что такая пара была уже «спасена», насколько это касалось средней церкви, он почти не рисковал. С женщиной вообще не было никакого риска, а мужчину он оценивал, прежде чем позволить жрице действовать.　

Прежде чем ее спасли, Патриция Пэйвонски была молодой, замужней и «очень счастливой». Один ребенок, муж, намного старше ее, которого она уважала и даже восхищалась им. У Джорджа Пэйвонски, благородного, любящего человека, был лишь один недостаток, но этот недостаток частенько оставлял его слишком пьяным в конце долгого дня, для того, чтобы доказать свою любовь. Патти считала себя счастливой женщиной, правда, Джордж иногда проявлял нежность к клиентам женского пола… и это заходило довольно далеко, особенно с утра. Конечно, когда делаешь татуировку, нужно уединение, тем более, если приходила леди. Патти смотрела на это сквозь пальцы; она сама иногда назначала свидания клиентам, особенно после того, как Джордж все больше и больше стал прикладываться к бутылке.　

Но в ее жизни чего-то не доставало даже тогда, когда благодарный клиент подарил ей змею (он нанялся матросом на судно и не мог взять ее с собой). Пат любила животных и не испытывала к змеям отвращения; она устроила пресмыкающееся в их витрине, а Джордж сделал красивый четырехцветный рисунок с надписью: «Не наступи на Меня!» и прикрепил на стекло. Их витрина приобрела популярность.　

Она купила еще несколько змей и они стали ей утешением. Патриция была дочерью ольстерца и девушки из Корка; вооруженное перемирие между родителями оставило ее без религии.　

Она уже была ищущей веру, когда Фостер проповедовал в Сан-Педро; до этого ей удалось привести Джорджа на несколько воскресных проповедей, но он не увидел света.　

Фостер привел их к свету и они покаялись вместе. Когда шесть месяцев спустя Фостер возвратился, Пэйвонски были уже так преданы, что он лично уделил им внимание.　

— С тех пор у меня никогда не было никаких хлопот с Джорджем — рассказывала она Майку и Джил — Конечно, он пил… но только в церкви и не слишком много. Когда наш святой вождь Джордж начал осуществлять Великий Проект. Само собой, мы хотели показать его Фостеру…　

Мисс Пэйвонски замялась.　

— Дети, я не должна об этом рассказывать.　

— И не нужно — решительно заявила Джил — Патти, дорогая, мы хотим, чтобы ты никогда не делала того, чего тебе не хочется делать. «Разделение воды» должно быть свободным.　

— Хм… но я хочу! Только помните — это дела Церкви и вы не должны никому о них рассказывать… так же, как я никому не расскажу о вас.　

Майк кивнул.　

— Здесь на Земле мы называем это «делом брата по воде». На Марсе таких проблем не возникает… Но тут я грок иногда такое случается. О «деле брата по воде» ты не рассказываешь.　

— Я… я «грок». Забавное слово, но я запомню его. Хорошо, дорогие, это «дело брата по воде». Вы знаете, что у всех Фостеритов есть татуировка? Я имею в виду, настоящих членов Церкви, вечно спасенных, как я. То есть, они не татуированы с головы до ног, я не это хотела сказать, а вот здесь, там где сердце — видите? Святой поцелуй Фостера. Джордж сделал его частью картины, чтобы никто не мог догадаться. Но вот его поцелуй — Фостер сам оставил его здесь!　

Выглядела она очень гордой.　

Они стали внимательно рассматривать татуировку.　

— В самом деле, след поцелуя — с удивлением подтвердила Джил — вроде бы кто-то поцеловал тебя и оставил след от помады. Я думала, что это часть заката.　

— Точно, Джордж специально так и сделал. Вы же не станете показывать поцелуй Фостера кому-нибудь, кто сам не отмечен им. До сих пор я никогда этого не делала. Однажды вы оба будете отмечены его поцелуем и тогда я сама хочу татуировать вас.　

— Я не понимаю, Патти. Как он может поцеловать нас? Он же на Небесах — спросила Джил.　

— Да, дорогуша, так оно и есть. Сейчас объясню. Любой жрец или жрица могут передать тебе поцелуй Фостера. Он означает — Бог в твоем сердце, Бог часть тебя… навсегда.　

Майк вдруг весь обратился во внимание.　

— Ты — Бог!　

— Что, Майк? Ну… я никогда не слышала, чтобы так говорили. Впрочем, выражение довольно точное… Бог в тебе, из тебя, с тобой, и Дьявол не в силах до тебя добраться.　

— Да — согласился Майк — Ты грок Бога.　

Объяснения Пат ближе всего подводили к его идее, с радостью думал Майк, гораздо ближе, чем это когда-либо удавалось сделать ему самому. Джил, правда, постигала ее на марсианском. На языке Марса ее нельзя было не понять.

— Вот такая идея, Майк, Бог… грок тебя, ты заключил брак в Святой Любви и Вечном Счастье с Его Церковью. Жрец или жрица целуют тебя, а метка татуируется, чтобы подчеркнуть

— Это навсегда. Ей не обязательно быть большой, моя — точно соответствует размеру и форме благословенных губ Фостера, ее можно поставить где угодно, главное — она должна быть скрыта от глаз грешников. В любом месте, где ее не заметят. Показываешь ты ее только, когда приходишь на собрание Счастья, собрание вечно спасенных.

— Я слышала о встречах Счастья — заметила Джил — только никогда толком не могла понять, что же там происходит.

— Разные бывают встречи Счастья — рассудительно заметила миссис Пэйвонски — Встречи для обычных членов, Спасенных, но все еще способных отпасть от Церкви — очень забавны, с определенным количеством молитв, необходимых для Счастья и множеством шума и буйства, в общем, всем тем, что составляет хорошую вечеринку. Возможно, немного настоящей любви, только нужно быть очень осторожным, ибо ты можешь внести разлад между братьями. Церковь очень строго относится к соблюдению правил приличия.

— А встречи Счастья для вечно спасенных, что ж, тебе не нужно быть осторожным, потому что здесь не будет никого, кто способен согрешить. У всех грехи остались в прошлом, раз и навсегда. Если ты хочешь напиться до потери сознания… хорошо, на все Божья воля, иначе тебе не хотелось бы напиться. Хочешь — падай на колени и молись, хочешь — пой во весь голос или разорви одежду и танцуй; на все Божья воля. Не найдется ни единого человека, который может увидеть в этом что-то плохое.

— Похоже, получается неплохая вечеринка — заметила Джил.

— О, конечно, всегда! И ты полон небесного блаженства. Если утром ты проснешься вместе с одним из вечно спасенных братьев, значит Бог хотел сделать всех благословенно Счастливыми. Все они отмечены поцелуем Фостера — они ваши.

Она задумчиво нахмурилась.

— Немного похоже на «разделение воды». Понимаешь?

— Я грок — согласился Майк.

«Майк?????"

«Жди, Джил. Жди наполнения».

— Только, пожалуйста, не думайте — серьезно сказала Патриция — что кто-нибудь может попасть во Внутренний Храм на встречу Счастья с одной лишь татуировкой. Гостящий брат или сестра… ну, возьмем к примеру меня. Как только я узнаю куда едет карнавал, я пишу в местную церковь и посылаю свои отпечатки пальцев, чтобы они могли их проверить по досье вечно спасенных в Молельне Архангела Фостера. Я сообщаю им свой адрес, посылая афишу. Потом, когда я иду туда, а я всегда хожу на встречи Счастья по воскресеньям и никогда не пропускаю, даже если Тиму приходится выбрасывать из афиши гвоздь программы, отпечатки пальцев сверяют. Они рады видеть меня; я добавляю встречам привлекательности своими уникальными и непревзойденными святыми картинками. Часто, люди весь вечер разглядывают меня… и каждая минута — благословение. Иногда жрец просит принести Лапушку, чтобы изобразить Еву и Змея (тогда, конечно, нужно наносить грим на тело). Кто-то из братьев играет Адама, нас изгоняют из Рая и жрец объясняет подлинный смысл сцены, разоблачая кучу вранья. В конце, мы вновь обретаем нашу благословенную невинность, вот когда вечеринка начинается по-настоящему. Радость!　

Она добавила:　

— Всех интересует мой поцелуй Фостера… прошло уже двадцать лет с тех пор, как он отправился на Небеса и у очень немногих есть поцелуй Фостера, оставленный не по доверенности. Я могу показать документ из Молельни, подтверждающий его подлинность. Об этом я им тоже говорю. И…　

Миссис Пэйвонски после небольшого колебания стала рассказывать им обо всем с такими подробностями, что Джил оставалось только удивляться, куда девалась ее ограниченная способность краснеть? Майк и Патти были похожи — святая невинность, неспособная к греху, чтобы они не делали, грок Джил. Она желала ради блага Патти, чтобы Фостер действительно был святым пророком, спасшим ее для вечного благословения.

— Но Фостер! Раны Господни, ну и пародия!　

Внезапно, благодаря своей значительно улучшившейся памяти Джил снова очутилась в комнате со стеклянной стеной и смотрела в мертвые глаза Фостера. Он казался живым… она почувствовала, что вся дрожит и спросила у себя, как бы она поступила, если бы Фостер одарил ее святым поцелуем и предложил ей свою святость?　

Джил отбросила эту мысль, но не раньше, чем Майк уловил ее. Она почувствовала, как он улыбнулся со всепонимающей невинностью.　

Она встала.　

— Патти, дорогая, когда ты должна быть на стоянке?　

— Господи помилуй! Мне там нужно быть сейчас, в эту благословенную минуту!　

— Почему? Шоу не сворачивается до половины десятого.　

— Знаете… Лапушка скучает. Она ревнует, если меня долго нет.　

А ты не можешь сказать ей, что была на встрече Счастья?　Гм… — женщина обняла Джил — Точно! Так оно и есть!　

— Хорошо. Я иду спать — Джил устала. Когда тебе нужно встать?　

— Если я вернусь к восьми, Сэм как раз успеет свернуть мою палатку и у меня останется время проследить за тем, как будут грузить моих детишек.　

— Завтрак?　

— Я позавтракаю в поезде. Обычно, я только пью кофе, когда встаю.　

Я тебе приготовлю его здесь. Дорогие, можете не ложиться сколько вам хочется; если ты заснешь, я тебе не дам проспать. Майк не спит.　

— Вообще?　

— Никогда. Обычно он лежит и думает, но не спит.　

Миссис Пэйвонски торжественно кивнула:　

— Еще один знак. Я знаю, придет день, и ты, Майкл, тоже поймешь в чем твое предназначение.　

— Возможно — согласилась Джил — Майк, я прямо засыпаю. Отнеси меня в постель, пожалуйста. Хорошо?　

Она поднялась в воздух и поплыла в спальню, одеяло откинулось — она заснула.　

Джил проснулась в семь, выскользнула из постели и заглянула в другую комнату. Свет был погашен, шторы задернуты, но они не спали. Джил услышала, как Майк с мягкой уверенностью произнес:　

— Ты — Бог.　

— Ты — Бог — прошептала Патриция.　

— Да. Джил — Бог.　

— Джил… Бог. Да, Майкл.　

— И ты — Бог.　

— Ты — Бог. Сейчас, Майкл, сейчас!　

Джил тихо закрыла дверь и пошла чистить зубы. Позже, она дала знать Майку, что проснулась, оказалось — он уже знает об этом. Когда Джил вернулась, гостиная была полна солнечного света.　

— Доброе утро, дорогие!　

Она поцеловала их.　

— Ты — Бог — просто ответила Патти.　

— Да, Патти. И ты — Бог. Бог во всех нас.　

Она посмотрела на Патти, и в ярком утреннем свете не заметила на ее лице никаких следов усталости. Ей был хорошо знаком этот эффект — сел и Майку хотелось, чтобы она не спала всю ночь, Джил не испытывала от этого никаких неудобств. Похоже, ее сонливость ночью тоже была идеей Майка… и услышала как Майк мысленно подтверждает ее догадку.　

— Кофе, дорогие. У нас завалялась баночка апельсинового сока.　

Они легко позавтракали, переполненные счастьем. Патти о чем-то задумалась, и Джил спросила:　

— Что случилось, дорогая?　

Гм, не хотелось мне говорить, но жить-то у вас есть на что? У тети Патти набит чулок, и я подумала…　

Джил засмеялась:　

— Ах, дорогая, я не должна смеяться. Человек с Марса богат! Разве ты не знала?　

Вид у миссис Пэйвонски был озадаченный.　

— Ну, думаю, знала. Да, только нельзя же доверять всему, о чем слышишь в новостях.　

— Патти, ты — прелесть. Поверь мне, теперь, став братьями по воде, мы не колебались бы, если б нуждались в деньгах. «Разделить гнездо» — для нас не просто поэзия. И это взаимно. Если тебе когда-нибудь понадобятся деньги, просто скажи. Любая сумма и в любой время. Напиши нам, еще лучше — позвони мне; Майк совершенно не разбирается в деньгах. Кстати, на моем счете сейчас тысяч двести. Тебе ничего не нужно?　

Миссис Пэйвонски была потрясена.　

— Господи, благослови! Мне не нужны деньги.　

Джил пожала плечами.　

— Если понадобятся — только крикни. Хочешь яхту? Майк с удовольствием подарит ее тебе.　

— Конечно, Пат. Я никогда не видел яхты.　

Миссис Пэйвонски отрицательно покачала головой.　

— Не искушай меня, дорогуша, ваша любовь — вот и все, что мне нужно от вас двоих.　

— У тебя она есть — ответила Джил.　

Я не грок «любовь», — сказал Майк — Но Джил всегда говорит правильно. Если у нас это есть, оно твое.　

— И еще мне хотелось бы знать, что вы спасены. Правда, сейчас я уже не беспокоюсь об этом. Майк рассказал мне об ожидании, и объяснил, зачем это нужно. Понимаешь, Джил?　

— Я грок. Сейчас я ни в чем не проявляю нетерпения.　

— У меня есть кое-что для вас двоих.　

Татуированная леди открыла сумочку и вынула из нее книгу.　

— Дорогие мои… вот тот самый экземпляр Нового Откровения, который Благословенный Фостер дал мне… той ночью, когда он оставил на мне свой поцелуй. Я хочу подарить ее вам.　

Глаза Джил наполнились слезами.　

— Тетя Патти. Патти, брат наш! Мы не можем принять ее. Мы купим другой экземпляр.　

— Нет. Это… это вода, которую я хочу разделить с вами. Стать ближе.　

Джил вскочила и захлопала в ладоши.　

— Мы разделим ее. Теперь книга принадлежит всем нам.　

Она поцеловала Пат.　

Майк положил руку ей на плечо.　

— Жадный маленький брат. Сейчас моя очередь.　

— Я всегда буду жадной в этом.　

Вначале Человек с Марса поцеловал своего нового брата в губы, потом в то место, где Фостер оставил свой поцелуй. На мгновение (по земному времени) он задумался, выбрал соответствующее место на другой стороне картины Джорджа, так, чтобы метки образовали пару, и поцеловал ее. Растянув время, он представил это в мельчайших деталях. Нужно было грок капилляры.　

Женщины увидели только, как он на мгновение коснулся губами кожи. Правда Джил уловила что-то от его усилий.　

— Патти! Смотри!　

Миссис Пэйвонски посмотрела вниз. На ней появилась кроваво-красная отметка — след его губ. Она стала терять сознание, но непоколебимая вера пришла ей на помощь.　

— Да. Да! Майк.　

Вскоре, татуированная леди превратилась в неприметную домохозяйку в платье с высоким воротником, длинными рукавами и перчатками на руках.　

28　

— Богохульство!　

Фостер поднял голову.　

— Что-то укусило тебя, Младший?　

Пристройку возводили в спешке и Твари пробирались внутрь — рои почти невидимых бесенят, обычно… безвредных, но их укус оставлял зуд на личности.　

— Кгхм… чтобы поверить, вы должны увидеть, я верну всевидение немного назад.　

Ты будешь удивляться во что я могу поверить, Младший.　

Тем не менее, инспектор, контролирующий Дигби, уделил ему часть своего внимания. Он увидел, как трое временных — люди — мужчина и две женщины рассуждали о вечном. Ничего особенного.　

— Ну и что?　

— Вы слышали, что она сказала! «Архангел Михаил», в самом деле!　

— Ну и что такого?　

— «Что такого?» О, ради бога!　

— Вполне возможно.　

Нимб Дигби задрожал.　

— Фостер, да посмотрите же как следует! Она имеет в виду этого едва переросшего малолетний возраст преступника, оторвавшего меня от паствы. Посмотрите еще.　

Фостер увеличил изображение, убедился в правоте ангела-стажера, заметил еще кое-что и ангельски улыбнулся.　

— А почему ты считаешь, что она не права?　

— Простите?

— Последнее время я не встречал Майка в клубе и его имя вычеркнуто из списка Тысячелетнего Турнира по Солипсизму^[29].　

— Вот тебе и Знак — скорее всего, он находится на независимом дежурстве, Майк один из самых завзятых игроков-солипсистов в нашем секторе.　

— Эта идея непристойна!

— Ты бы удивился, узнав, сколько лучших идей Босса называли «непристойными» в разных местах, впрочем, принимая во внимание характер твоей полевой работы, ты ничему не должен удивляться. Непристойность — несуществующее понятие: оно не имеет теологического значения. «Для непорочного — все непорочно».　

— Но…　

— Я все еще Свидетельствую, Младший. Кроме того факта, что наш брат, Майк, отсутствует в этот микромомент — я не слежу за ним; мы в разных списках Дежурных — татуированная леди, сделавшая это пророческое объявление, вряд ли ошибается; она сама очень святая временная.　

— Кто мог такое сказать?　

— Я сказал. И я знаю.　

Лицо Фостера вновь озарила ангельская улыбка. Малютка Патриция! Немного постаревшая, но все еще по-земному желанная, светившаяся внутренним светом, делавшим ее похожей на витраж. Он отметил без гордыни, присущей временным, что с тех пор, как он последний раз видел Патрицию, Джордж успел закончить свое великое посвящение. Картина, изображавшая его вознесение на Небо, была неплоха, совсем неплоха — в Высшем Смысле. Не забыть бы найти Джорджа и поздравить его с успехом, сказать, что он видел Патрицию… х-м-м, где же ему найти Джорджа? Художник-творец в секциипроектирования вселенной, непосредственно подчиняющийся Архитектору, кажется так, неважно, досье хозяина раскопает его в текущем тысячелетии.　

Какой прелестной была маленькая, пухленькая Патриция, и какое святое неистовство! Чуть больше уверенности в себе, и чуть меньше покорности, и он сделал бы ее жрицей. Но необходимость Патриции принимать Бога сообразно собственной натуре, позволила определить ее только к Лингаятам^[30]… а там в ней не нуждались. Фостер стал подумывать о том, чтобы вернуть изображение назад и посмотреть, какой она была тогда, но передумал, проявив ангельскую сдержанность — его ждала работа.　

— Забудь о всевидении, Младший. Я хочу Слова с тобой.　

Дигби вопросительно посмотрел на него. Фостер теребил свой нимб, раздражающая привычка, проявлявшаяся у него при размышлении.　

— Младший, ты формируешься не слишком ангельски.　

— Весьма сожалею.　

— Сожаление и вечность несовместимы. Правда состоит в том, что ты слишком много внимания уделял этому парню, который может быть или не быть нашим братом Майклом. Подожди — во-первых, не тебе судить об орудии, с помощью которого тебя отозвали от паствы, во-вторых, не досаждать тебе — ты едва его знаешь, тебя беспокоит маленькая брюнетка — твой бывший секретарь. Она заслужила мой Поцелуй значительно раньше, чем тебя призвали. Не так ли?　

— Я все еще испытывал ее.　

— В таком случае, тебе доставит ангельское удовольствие известие о том, что Верховный Епископ Шорт, после тщательного испытания (очень тщательного, могу тебя заверить), проверенного им лично, выдал ей свидетельство об успешной сдаче экзамена. Сейчас она вполне заслуженно наслаждается еще большим Счастьем. Видишь, я был прав — Шорт отлично справляется со своей должностью: «Пастырь, да найдет радость в трудах своих…», но если его повысили в чине, он и в этом должен найти радость. Кстати, есть свободное местечко Опекуна-Стажера в новом, только что открывшемся секторе. Работа, конечно, не соответствует твоему номинальному рангу, но очень хороша для приобретения ангельского опыта. Эта планета — хм, можешь считать ее планетой; видишь ли, она населена существами, имеющими не два, а три пола. От Высоких Авторитетов я узнал, что сам Дон Жуан не смог проявить Земного интереса ник одному из них. Это не предположение, его одолжили специально для пробы. Он кричал и молил, чтобы его вернули в одиночный ад, который он создал для себя.　

— Посылаете меня в какую-то дыру, да? Чтобы я не мешал!　

— Фу-ты ну-ты! Ты не можешь мешать — единственная Невозможность, делающая все остальное возможным; я пытался объяснить это тебе, когда ты только прибыл. Не беспокойся, пробовать ты можешь вечно. В твои инструкции будет включена временная петля, так что ты вернешься сюда почти сразу, не потеряв времени. Теперь — лети и поторапливайся; у меня полно работы.　

Фостер вновь занялся делом, от которого оторвал его Дигби. Ах, да, бедная душа, временно обозначенная как «Элис Дуглас». Быть подстрекательницей — тяжкая участь, и она встречала ее с неослабевающим рвением. Но работа была закончена и сейчас она нуждалась в отдыхе и восстановлении сил. После битвы усталость неизбежна… она будет биться и кричать, пенясь эктоплазмой из всех отверстий.　

Да, после такой тяжелой работы ей необходим экзорцизм! Впрочем, вся работа была тяжелой, она и не могла быть иной. «Элис Дуглас» была абсолютно надежным полевым агентом; она готова была принять любое сомнительное назначение при условии, что оно подойдет непорочной девице. Сожги ее на костре или помести в монастырь — она никогда не подводила.　

Нельзя сказать, чтобы его очень интересовали непорочные девицы. Он их уважал, как любого, кто профессионально выполнял свою работу. Фостер бросил последний взгляд на миссис Пэйвонски. Вот товарищ по работе, которого он мог оценить. Крошка Патриция! Что за блаженное, здоровое благословение.　

29

Когда дверь за Патрицией закрылась, Джил спросила:　

— Что теперь, Майк?　

— Мы уезжаем, Джил, ты кое-что читала по психопатологии.　

— Да. Правда, не так много, как ты.　

— Ты знаешь, что символизирует татуировка? И змеи?　

— Конечно. Я поняла в чем ее проблема, как только увидела Патти. Я надеялась, что ты что-нибудь сумеешь сделать для нее.　

— Ничего нельзя было сделать, пока мы не стали братьями　

по воде. Секс — полезная вещь, но только для того, чтобы разделить и стать ближе. Я грок, если бы все произошло без сближения — даже не знаю, не уверен.　

— Я грок, ты не смог бы ни чего сделать, Майк. Вот причина — одна из многих причин, почему я люблю тебя.　

— Я все еще не грок «любовь», Джил, я не грок «людей». Но мне очень не хочется, чтобы Пат уезжала.　

— Останови ее. Оставь ее с нами.　

«Ожидание, Джил».　

«Я знаю».　

Он добавил:　

— Сомневаюсь, можем ли мы дать ей все, в чем она нуждается. Она хочет отдавать себя всем и все время. Встречи Счастья, змеи и зрители — всего этого недостаточно для Пат. Она всегда готова предлагать себя в жертве всему миру и делать всех счастливыми. Новое Откровение… я грок, другие люди воспринимают его совсем не так. Но для Пат оно символизирует готовность к самопожертвованию.　

— Да, Майк. Дорогой Майк.　

— Нам пора. Выбери одежду и возьми свою сумочку. Я избавлюсь от хлама.　

Джил с сожалением посмотрела на пару вещей, которые хотела бы оставить себе. Майк всегда оставлял себе только одежду, которая была на нем и, казалось, грок, что она предпочитает делать то же.　

— Я одену вот это симпатичное голубое.　

Платье поднялось в воздух и застыло над ней. Джил подняла руки и мгновение спустя оно уже облегало ее фигуру, молния застегнулась. Туфли подошли к ней, и она одела их.　

— Я готова.　

Майк уловил что-то из ее мыслей, но не смог понять их полностью; они были слишком чужды Марсианским понятиям.　

— Джил? Хочешь, мы задержимся и поженимся?　

Она задумалась:　

— Сегодня воскресенье, мы не сможем получить лицензию.　

— Тогда, завтра. Я грок тебе это понравится.　

— Нет, Майк.　

— Почему же, Джил?　

— Это не сделает нас ближе, мы ведь уже разделили воду. Такова правда и на английском, и на марсианском.　

— Да.　

— А причина только на английском. Я не хочу, чтобы Доркас и Анна, Мириам и Патти, думали будто я стараюсь оттеснить их.　

— Джил, ни одной из них такое и в голову не взбредет.　

— И все-таки я не хочу рисковать просто потому, что мне это не нужно. Ты женился на мне очень давно, еще в больничной палате.　

Она колебалась.　

— Но кое-что ты можешь для меня сделать.　

— Что же, Джил?　

— Называй меня ласковыми именами! Так же, как я называю тебя.　

— Да, Джил. Какими именно?　

— Ох! — она быстро поцеловала его — Майк, ты самый милый, самый любимый человек, которого я когда-либо встречала, но на двух планетах не найдется никого, кто мог бы так вывести меня из себя! Ладно, не беспокойся. Просто называй меня «маленьким братом», иногда… когда ты это делаешь у меня внутри все дрожит.　

— Хорошо, Маленький Брат.　

— Вот здорово! Пошли отсюда, прежде чем я опять не затащила тебя в постель. Встретимся внизу; я оплачу счет.　

Она быстро ушла.　

Они сели в первый же попавшийся автобус. Неделю спустя они оказались дома, несколько дней разделяли воду и уехали не попрощавшись. Прощание было единственным человеческим обычаем, который Майк отвергал; он использовал, его только с незнакомыми.　

Вскоре они уже были в Лас-Вегасе и остановились во второразрядном отеле. Майк пробовал играть, а Джил убивала время, работая в шоу. Она не могла петь или танцевать; улыбаясь, появляться на сцене в высокой, совершенно невероятной шляпе и двух лоскутах, усыпанных блестками — такая работа, в этом Вавилоне Запада, вполне устраивала ее. Она предпочитала работать, если Майк был занят и, каким-то образом, ему всегда удавалось устроить ее на ту работу, которую она выбирала. Поскольку казино никогда не закрывалось, Майк почти все время был занят.　

Майк следил за тем, чтобы не выигрывать слишком много и придерживался лимитов, которые Джил установила для него. После того, как он нагрел каждое казино на несколько тысяч, Майк тут же спустил их. Он никогда не позволял себе делать очень крупные ставки. Потом он устроился крупье, позволяя маленькому шарику катиться куда ему вздумается, и наблюдал за людьми, пытаясь грок, зачем они играют. Он грок побуждение, в котором ощущалась интенсивная сексуальность, но ему казалось, он грок в этом зло.　

Джил пришла к выводу, что посетители роскошного театра-ресторана, где она работала, были обычной публикой-болванами и, как с таковыми, с ними можно было не считаться.　

Но, к своему удивлению, она испытывала большое удовольствие, выставляя себя перед ними. С увеличивающейся Марсианской искренностью она исследовала это чувство. Ей всегда нравилось, когда на нее с восхищением смотрели мужчины, мужчины, которых она считала настолько привлекательными, чтобы хотеть прикоснуться к ним. Джил раздражало, что вид ее тела ничего не значил для Майка, хотя он был настолько привязан к ее телу, насколько об этом могла мечтать женщина.　

Если он только не был слишком занят. Впрочем, даже тогда он проявлял благородство; он позволял ей отозвать его из транса, без жалоб приходил в нормальное состояние и был улыбающимся, страстным и любящим.　

Тем не менее, это была одна из его странностей, такая же, как и неспособность смеяться. С тех пор, как она стала работать в шоу, Джил пришла к выводу: ей нравится, когда незнакомцы разглядывают и восхищаются ею. Это было единственным, чего не мог дать ей Майк.　

Ее совершенствующаяся способность к самоанализу и честности скоро отбросила такую теорию. Мужская аудитория была, в основном, слишком старой, толстой и лысой для того, чтобы Джил могла считать ее привлекательной. К тому же, Джил всегда презирала «развратных старых волков», хотя, напомнила она себе, хорошо относилась к старикам. Джубал мог смотреть на нее, даже употребляя грубые слова, но у нее никогда не возникало ощущения, будто он хочет затянуть ее в угол и потискать.　

Но сейчас она обнаружила, что «развратные старые волки» перестали раздражать ее. Когда она почувствовала на себе их восхищенные или откровенно похотливые взгляды, могла определить, откуда они приходили — это не вызывало в ней раздражения. Они согревали ее и доставляли удовольствие, можно сказать, делали ее самодовольной.　

«Эксгибиционизм» был для нее только медицинским термином, слабостью, которую она презирала. Сейчас же, раскопав его в себе и исследуя его, она решила, что любая форма самолюбования была нормальной, или она сама была ненормальной. Но она не чувствовала себя ненормальной; никогда она не была здоровей, чем сейчас. У Джил всегда было отличное здоровье — ее профессия требовала этого. Она не могла припомнить, когда последний раз у нее был насморк или расстройство желудка… да, что и говорить, даже колики.　

Хорошо, если здоровой женщине нравится, когда на нее смотрят, тогда ясно как день, что здоровому мужчине нравится на нее смотреть, иначе, черт подери, какой же смысл во всем этом! На этой стадии своих размышлений она, наконец, умом поняла Дюка и его картинки.　

Джил обсудила это с Майком, он вообще не мог понять, почему Джил когда-то не нравилось, что ее разглядывают. Он мог понять неприязнь к физическому прикосновению; Майк избегал рукопожатий и хотел, чтобы к нему прикасались только братья по воде. Джил не была уверена, как далеко это могло зайти; она объяснила ему, что такое гомосексуализм, после того, как Майк прочитал о нем и не смог грок и научила, как избежать приставаний гомосексуалистов. Она знала — красота Майка несомненно привлечет их внимание. Он последовал ее совету и придал своему лицу более мужественный вид, взамен чуть женственной красоты, которая была присуща ему раньше.　

Но у Джил не было уверенности, отверг бы Майк ухаживания, например, Дюка. К счастью, все мужчины, братья Майка по воде, были мужественны, а женщины — женственны. Джил подозревала, что Джил сумеет грок «неправильность» в беднягах, стоящих между женщинами и Мужчинами и никогда не предложит им воду.　

И еще, Майк не мог понять, почему сейчас ей доставляло удовольствие, когда на нее глазели. Их позиции более или менее совпали только однажды: когда они покинули карнавал, после того как Джил научилась не обращать внимания на слишком откровенное разглядывание. Теперь она поняла, что ее нынешнее самопознание зарождалось именно тогда; ей совсем не были безразличны жадные взгляды мужчин. Под влиянием стрессов, вызванных тем, что ей пришлось приспосабливаться к Человеку с Марса, Джил утратила часть условностей, привитых ей земной культурой и воспитанием, какие-то остатки ханжества, сохранившиеся у медсестры, несмотря на характер ее профессии.　

Джил и не подозревала, что хоть в какой-то степени может быть ханжой, пока полностью не утратила своего ханжества. Наконец, она могла признаться самой себе: в ней жило что-то счастливо-бесстыдное, что-то от кошки во время течки.　

Она старалась объяснить это Майку, развертывая свою теорию дополнительных функций проявления любви к порнографии.　

— Откровенно говоря, Майк, я прямо балдею, когда мужчины пялят на меня глаза… много мужчин и почти любой мужчина. Теперь я понимаю, почему Дюку нравятся фотографии женщин, и чем они сексуальней, тем лучше. Это совсем не значит, что мне хочется лечь с ними в постель. Ничего подобного. Наверное, не больше, чем Дюк хочет оказаться в постели с фотографией. Но когда они смотрят на меня и говорят мне, что я желанна, думают обо мне, я прямо вся трепещу.

Она слегка нахмурилась.

— Мне нужно сфотографироваться по-настоящему в неприличном виде и отослать фотографию Дюку… извиниться перед ним за то, что я не смогла грок его увлечения и считала это его слабостью. Если это слабость, значит я тоже подвержена ей — в девичьем стиле. Если это слабость — я грок это не так.　

— Отлично, мы найдем фотографа.　

Джил покачала головой.　

— Я лучше извинюсь. Нельзя посылать такую фотографию; Дюк никогда не пытался ухаживать за мной и я не хочу, чтобы он неправильно меня понял.　

— Джил, ты не хочешь Дюка?　

Она уловила эхо «брат по воде» в его мозгу.　

— Х-м-м… я никогда не задумывалась над этим. Наверное, я была «верна» тебе. Но я грок ты говоришь правильно; я не отказала бы Дюку — и это доставило бы мне удовольствие! Дорогой, что ты думаешь об этом?　

— Я грок благо — серьезно ответил Майк.　

— Х-м-м… мой галантный Марсианин, иногда для земных женщин ценна хотя бы видимость ревности, но я думаю, ты вряд ли когда-нибудь сумеешь грок «ревность». Дорогой, что ты будешь грок, если один из этих пялящихся болванов начнет приставать ко мне?　

Мимолетная улыбка появилась на лице Майка.　

— Я грок он исчезнет.　

— Я грок так и будет. Но, Майк, послушай, дорогой, ты обещал мне не делать ничего подобного, разве что в крайнем случае. Если ты услышишь мой крик, мысленно свяжешься со мной и поймешь, что я в опасности — тогда совсем другое дело. Но я управлялась с волками, когда ты все еще был на Марсе. В девяти случаях из десяти, если девушку изнасиловали, частично это произошло по ее вине. Так что — не торопись.　

— Я запомню. Мне хочется, чтобы ты послала Дюку неприличную фотографию.　

— Зачем, дорогой? Если я захочу соблазнить Дюка, а теперь, когда ты подал мне такую идею, это может случиться, я просто схвачу его за плечи и скажу: «Дюк, как ты насчет этого? Я с удовольствием». Мне совсем не хочется посылать ему фотографию и быть похожей на тех грязных баб, которые присылали их тебе. Но если ты хочешь, чтобы я это сделала — хорошо.　

Майк нахмурился.　

— Если тебе хочется послать Дюку неприличную фотографию — так и сделай. Не хочешь — не посылай. Просто я надеялся увидеть как делают неприличные фотографии. Джил, что такое неприличная фотография?　

Майка озадачило изменение позиции Джил, добавившейся к вопросу «художественной» коллекции Дюка, давно поставившему его в тупик. Бледный Марсианский процесс, соответствующий буйной человеческой сексуальности, не дал ему основ для того, чтобы грок нарциссизм или порнографию, скромность или нескромную демонстрацию.　

Он добавил:　

— «Неприличие» означает маленькое зло, но я грок — ты имела в виду не зло, а благо.　

— Хм, неприличная фотография может быть и с тем, и с другим. Теперь, когда я отбросила свои предрассудки, я думаю, все зависит от того, для кого ее сделали. Но… Майк, лучше я тебе покажу. Рассказать об этом невозможно. Закрой жалюзи, хорошо?　

Жалюзи опустились.　

— Отлично — сказала она — Вот эта поза немного неприлична, любая девушка в шоу пользуется ею на сцене… а эта — чуть больше, некоторые девушки используют ее. Но вот эта — наверняка неприлична… ну, а эта — совершенно неприлична… а вот эта ужасно неприлична, и я не согласилась бы так позировать, даже закрыв лицо полотенцем, разве что, если бы ты этого хотел.　

— Если твое лицо будет закрыто, зачем она мне нужна?　

— Спроси Дюка. Вот и все, что я могу тебе сказать.　

— Я не грок зла, я не грок добра. Я грок — он употребил Марсианское слово, указывающее на отсутствие эмоций.　

Поскольку он был озадачен, они продолжили обсуждение на Марсианском, возможно, из-за исключительно тонкой способности этого языка различать эмоции и ценности. Иногда они переходили на Английский, когда Марсианский не мог справиться с земными понятиями. Стремясь разгадать загадку, Майк с помощью Джил (проинструктировавшей его как дать взятку метрдотелю) заказал на ночь столик рядом со сценой, где выступала Джил и другие девушки из шоу. Используя находку манекенщицы, в первом же номере появилась Джил. Она улыбнулась зрителям и подмигнула Майку. Она обнаружила, что с присутствием Майка теплое, приятное чувство, которым она наслаждалась каждую ночь, намного усилилось. Джил подозревала, что она будет светиться в темноте.　

Когда девушки образовали живую картину, Майк был в десяти футах от Джил (ее перевели на передний план). Директор сделал это на четвертый день, сказав:　

— Не знаю в чем тут дело, детка. У нас есть девушки с формами в два раза пышнее твоих, но у тебя есть то, что хотят смотреть наши посетители.

Сохраняя позу, она мысленно переговаривалась с Майком.　

«Чувствуешь что-нибудь?»　

«Я грок, но не совсем».　

«Смотри туда, куда смотрю я, брат мой. Вот этот, маленький. Он дрожит. Он жаждет меня».　

«Я грок его жажду».　

«Ты видишь его?»　

Джил пристально посмотрела в глаза посетителю, чтобы усилить его интерес и позволить Майку воспользоваться ее глазами. С тех пор, как она все больше грок Марсианскую мысль, и постепенно все больше сближалась с Майком, они начали использовать это обычное Марсианское удобство. Джил еще не могла как следует пользоваться им; для того, чтобы видеть через ее глаза, Майку достаточно было позвать ее, а Джил могла воспользоваться его глазами, только когда он сосредотачивал свое внимание на этом.　

«Мы грок его вместе» — согласился Майк — «Он очень жаждет Маленького Брата».　

"…!!!!" «Да. Прекрасное страдание».　

Музыка потребовала от Джил возобновить медленное движение. Она двигалась с гордой чувственностью, ощущая, как желание разгорается в ней, отвечая эмоциям Майка и незнакомца. Рутина номера заставляла ее двигаться к возбужденному маленькому незнакомцу; она продолжала смотреть ему в глаза.　

Вдруг, произошло что-то совершенно неожиданное для нее. Майк никогда не объяснял ей, что такое было возможно. Она позволяла себе воспринимать эмоции незнакомого мужчины, соблазняя его глазами и телом передавая свои ощущения Майку, когда внезапно увидела себя глазами незнакомца и ощутила всю примитивную, грубую потребность, с которой он смотрел на нее.　

Она споткнулась и, наверное, упала бы, но Майк подхватил ее, поднял и поддерживал, пока она не смогла идти без его помощи. Ее второе зрение исчезло.　

Парад красоток направился к выходу. За кулисами девушка, шедшая позади нее, спросила:　

— Что случилось, Джил?　

— Каблук за что-то зацепился.　

— Как ты смогла удержаться на ногах, просто невероятно, такого я никогда не видела. Ты выглядела совсем как кукла на веревочках.　

— (Так оно и было, дорогая!) Я скажу режиссеру, чтобы он проверил это место. Похоже, там отошла доска.　

Позаботившись о том, чтобы больше не застать ее врасплох, Майк в течение всего оставшегося времени программы, посылал ей короткие картинки-образы, какой ее видели разные мужчины. Джил была поражена разнообразием обрушившихся на нее образов: один видел только ее ноги, другой был очарован волнообразными движениями ее тела, третий видел только ее великолепную грудь. Потом Майк позволил ей взглянуть на других девушек в живой картине. Она испытала облегчение, обнаружив, что Майк видит их так же, как она, но только ярче и резче.　

Когда Джил смотрела на других девушек глазами Майка, ее возбуждение усиливалось. Это вызывало удивление.　

Майк покинул зал во время финала перед тем, как хлынула толпа. Он отпросился с работы специально, чтобы посмотреть ее шоу, и Джил не ожидала увидеть его этой ночью. Но когда она возвратилась в отель, то почувствовала присутствие Майка раньше, чем вошла в комнату. Дверь открылась и закрылась за ней.　

— Привет, дорогой! — крикнула она — Как хорошо, что ты дома! На его лице появилась добрая улыбка.　

— Теперь я грок неприличные картинки.　

Ее одежда исчезла.　

— Делай неприличные фотографии.　

— Что? Да, дорогой, конечно.　

Она стала принимать разные позы, как уже делала раньше. Майк давал ей возможность видеть себя в каждой позе его глазами. Она смотрела, ощущая его эмоции… и чувствовала, как во взаимном отражении усиливаются ее собственные. Наконец, она приняла такую откровенно непристойную позу, какую только могла вообразить.　

— Неприличные фотографии — большое благо — серьезно заключил Майк.　

— Да! И сейчас я грок их тоже! Чего ты ждешь?　

Они бросили работу и посмотрели ревю во всех роскошных отелях. Джил обнаружила: она «грок неприличные картинки» только через глаза мужчины. Если Майк внимательно следил за сценой, она разделяла его настроение: от чувственного удовольствия до крайнего возбуждения, но если Майка отвлекало что-то, тогда модель, танцовщица или исполнительница стриптиза становилась для Джил просто еще одной женщиной. Она была рада этому; если бы у нее появилась еще и склонность к лесбиянству, это было бы уже слишком.　

И все же здорово — «большое благо» — видеть девушек его глазами, и экстатическое благо знать, наконец, что он так же смотрит и на нее.　

Они перебрались в Пало-Альто, где Майк пытался проглотить все книги Гуверовской Библиотеки. Но сканеры не могли вращаться так быстро, а Майк не мог перелистывать страницы с такой скоростью, чтобы прочесть их все. Наконец, он признался, что принимает информацию быстрее, чем может грок ее, даже проводя все время, пока библиотека была закрыта, в размышлениях. Джил испытала облегчение, когда они переехали в Сан-Франциско и Майк погрузился в систематические исследования.　

Однажды, вернувшись в их квартиру, она нашла его ничего не делающим, окруженным книгами — множеством книг: Талмуд, Кама-Сутра, несколько версий Библии, Книга Мертвых, Книга Мормона, драгоценная копия Нового Откровения, подаренная Патти, различные Апокрифы, Коран, Наука и Здоровье с Ключом к Святым писаниям, святые книги дюжины других религий, главных и второстепенных, даже таких странных, как Книга Закона Кроули.　

— Проблемы, дорогой?　

— Джил, я не грок.　

«Ожидание, Майк. Ожидай наполнения».　

— Не думаю, что ожидание сможет наполнить это. Я знаю в чем тут дело; я не человек, я — Марсианин, Марсианин в чужом теле.　

— Для меня ты — полноценный представитель мужской половины рода человеческого, дорогой, и мне нравится твое тело.　

— Ох, ты грок, о чем я говорю. Я не грок людей. Я не понимаю этого разнообразия религий. А у моего народа…　

— Твоего народа, Майк?　

— Извини. Я должен был сказать у Марсиан, только одна религия, и это не вера, а уверенность. Ты грок. «Ты — Бог!»　

— Да — согласилась она — Я грок… на Марсианском. Но, дорогой, не знаю почему, только на английском это звучит совсем не так.　

— М-м-м… на Марсе, когда нам нужно было что-нибудь узнать, мы спрашивали у Старейших и всегда получали правильный ответ. Джил, может быть у нас, у людей, вообще нет «Старейших»? Я хочу сказать, нет души. Когда мы разделимся — умрем — мы умрем насмерть… умрем совсем и ничего не останется? Мы живем в невежестве, потому что нам все равно? Потому что мы уйдем и не оставим следа в такое короткое время, какое понадобится Марсианину для одного долгого размышления? Ответь мне, Джил. Ты же человек.　

В ее улыбке было рассудительное спокойствие.　

— Ты сам говорил мне. Ты научил меня знанию вечности и не сможешь лишить меня его. Ты не можешь умереть, Майк — ты можешь только разделиться — Обеими руками она указала на себя — Это тело, которое ты научил меня видеть через твои глаза… и которое ты так хорошо любил, уйдет однажды. Но я не уйду… Я, это Я! Ты — Бог и Я — Бог и мы — Бог, вечно. Не могу сказать, где я буду, и буду ли я помнить, что когда-то была Джил Бордмэн радостно выносящей судна и также радостно демонстрирующей почти нагишом свои прелести при ярком свете. Мне нравится это тело.　

С совершенно неожиданным для него жестом нетерпения, Майк испарил ее одежду.　

— Спасибо, дорогой — сказала Джил — Это было прекрасное тело для меня и для тебя — для нас двоих, думавших о нем. Но я не думаю, что мне будет не хватать его, когда я расстанусь с ним. Я надеюсь, ты съешь его, когда я разделюсь.　

— Да, конечно я съем тебя, если только не разделюсь первым.　

— Сомневаюсь. С твоим, куда большим контролем над твоим прекрасным телом, я полагаю, ты можешь жить, по меньшей мере, несколько столетий. Если только не решишь разделиться раньше.　

— Может быть. Но не сейчас. Джил, я пытался понять. Сколько церквей мы посетили?　

— Думаю, все существующие в Сан-Франциско. Я уж и не припомню, сколько раз мы посещали службу для ищущих веру.　

— Только чтобы успокоить Пат. Я больше никогда не пошел бы туда, если бы ты не была уверена, что ей необходимо знать о нашей настойчивости в желании увидеть свет.　

— Так оно и есть. Мы не можем лгать — ты не умеешь, а я не могу, особенно Патти.　

— Правду говоря — признал Майк — у Фостеритов есть много стоящего. Конечно, все искажено и перекручено. Они идут ощупью, так же, как я, когда работал в карнавале. Фостериты никогда не сумеют исправить своих ошибок, потому что большая часть этого — он заставил книгу Патти подняться в воздух — просто чепуха! — Ты прав. Но Патти не замечает этого. Она окутана невинностью. Она — Бог и ведет себя соответственно… только не знает об этом.　

— Ага — согласился Майк — Наша Пат именно такая. Она верит в это только когда я говорю с ней с должной настойчивостью. Понимаешь, Джил, существуют только три места, где я могу искать. Во-первых, наука. Но еще в гнезде я получил больше знаний об устройстве вселенной, чем способны переварить ученые Земли. О слишком многом я не могу говорить с ними, даже о такой элементарной штуке, как левитация. Я не отношусь к ученым с пренебрежением. Они делают то, что должны делать; я грок это полностью. Но то, чего он и стремятся достичь, совсем не то, что нужно мне. Ты не грок пустыню, подсчитывая количество песчинок в ней. Во-вторых, философия. Считается, что она способна решить многие проблемы.　

Так ли? Любой философ с чего начинает, тем и заканчивает. Бег по кругу. Кроме занимающихся самообманом, пытающихся доказать свои предположения своими же заключениями. Вроде Канта. Или других, старающихся поймать собственный хвост. Значит, ответ должен содержаться здесь — Он махнул рукой в сторону кучи книг — Только его нет. Какие-то кусочки грок правильно, но никогда не складываются в узор, а если возникает что-то похожее, от тебя требуют, чтобы ты принял самое непонятное на веру. Вера! Что за неприличное слово. Джил, почему ты не сказала о нем, когда учила меня коротким словам, которые нельзя употреблять в порядочной компании?　

Она улыбнулась.　

— Майк, ты пошутил.　

— Я не говорил этого в шутку… не вижу здесь ничего смешного. Джил, общение со мной и тебе не пошло на пользу, раньше ты смеялась. Я не научился смеяться, а ты забыла, что такое смех. Вместо того, чтобы я стал человеком… ты становишься Марсианином.　

— Я счастлива, дорогой. Наверное, ты просто не замечал, когда я смеялась.　

— Если бы даже ты смеялась внизу на Маркет Стрит, я бы услышал. Я грок с тех пор, как перестал бояться смеха, я всегда замечал его, особенно, когда смеялась ты. Думаю, если бы я грок смех, наверное бы мне удалось грок людей. Тогда я сумел бы помочь таким людям, как Пат… научить ее всему, что знаю сам и узнавать все, что знает она. Мы смогли бы понять друг друга.　

— Майк, единственное, что тебе нужно сделать для Патти — иногда видеться с ней. Почему бы нам не сделать этого, дорогой? Выберемся из этого мрачного тумана. Она сейчас дома; сезон закончился и карнавал закрыт. Давай съездим на юг, повидаемся с ней… я всегда хотела увидеть Байя Калифорния; мы можем отправиться дальше на юг, в более теплый климат и захватить ее с нами, вот было бы здорово!　

— Хорошо.　

Она встала.　

— Я оденусь.　

— Ты хочешь сохранить эти книги? Я могу отослать их к Джубалу.　

Он щелкнул пальцами и все книги, кроме подарка Патти, исчезли.　

— Мы возьмем только одну. Пат заметит. Только, Джил, мне нужно прямо сейчас пойти в зоопарк.　

— Хорошо.　

— Я хочу возвратить плевок и спросить отчего он такой сердитый. Может быть, верблюды «Старейшие» этой планеты… и поэтому здесь все не так, как нужно.　

— Две шутки в один день, Майк.　

— Я и подумал смеяться. Ты тоже. А верблюд тем более. Может быть он грок почему. Это платье подойдет? Тебе нужно белье?　

— Пожалуйста, дорогой. Холодно.　

— Немного вверх — Он поднял ее и она повисла в воздухе в нескольких футах от пола — Трусы. Чулки. Пояс. Туфли. Вниз и подними руки. Лифчик? Тебе он не нужен. Теперь платье — и ты в полном порядке. И красива, несмотря ни на что. Выглядишь ты отлично. Может быть, я сумею устроиться горничной к какой-нибудь леди, если окажусь больше ни на что не годным. Ванны, шампуни, массажи, прически, косметика, одежда на все случаи. Я даже научился делать маникюр так, чтобы он устраивал тебя. Больше ничего не желаете, Мадам?　

— Из тебя получилась бы великолепная горничная для самой привередливой леди, дорогой.　

— Я грок получилась бы. Ты выглядишь так хорошо, что я начинаю подумывать, а не отбросить ли мне это все и не сделать ли тебе массаж. Типа сближения.　

— Да, Майк.　

— Я думал, ты уже научилась ожиданию? Вначале ты должна сводить меня в зоопарк и купить мне арахис.　

В Голден Гэйт Парк было ветрено и холодно, но Майк не чувствовал холода, а Джил научилась контролировать это чувство. И все же было приятно ослабить контроль, когда они зашли в теплый обезьянник. Кроме тепла Джил не находила в этом месте ничего привлекательного. И обезьяны, и обезьянки слишком похожи на людей и это производило на нее тягостное впечатление. Она думала, что навсегда избавилась от ханжества. Джил воспитала в себе и научилась ценить аскетическую, почти Марсианскую радость от всего живого. Публичные копуляции и отправление потребностей приматов не оскорбляли ее; у бедного заключенного народца не было возможности уединиться и, отнюдь, не по своей вине. Она могла следить за ними не испытывая отвращения, ее чувства не были оскорблены. Нет, просто они были слишком похожи на людей — каждый поступок, каждое выражение, каждый озадаченный, обеспокоенный взгляд напоминал ей о том, что нравилось ей меньше всего в роде человеческом.　

Джил предпочитала Львиный Дом. Громадные самцы; высокомерные даже в неволе, безмятежное материнство больших самок, царственная красота бенгальских тигров с джунглями, смотрящими из глаз, маленькие леопарды — быстрые и смертельно опасные, запах мускуса, с которым не мог справиться кондиционер. Майк разделял ее вкусы; они часами могли находиться здесь иди в птичнике, террариуме иди у аквариумов и бассейнов. Однажды он сказал ей, что если бы вылупился на этой планете, для него было бы большим благом стать морским львом.　

Когда он впервые попал в зоопарк, Майк очень расстроился; Джил вынуждена была приказать ему ждать и грок, когда он хотел немедленно освободить зверей. Вскоре он вынужден был признать — большинство зверей не сможет жить там, куда он предлагал их выпустить, в конце концов, зоопарк — своего рода гнездо. Он часами размышлял об этом, когда впадал в транс, и потом никогда больше не угрожал убрать решетки, стекло и сетки. Решетки, как он объяснил Джил, больше нужны для того, чтобы не допустить людей к зверям, а не наоборот, чего он не мог грок вначале. После этого, Майк никогда не упускал случая посетить зоопарк, где бы они не находились.　

Но сегодня, ни мизантропия верблюда, ни проделки обезьян, не могли рассеять плохого настроения Майка. Они стояли перед клеткой с семьей обезьян-капуцинов и наблюдали за тем, как они ели, спали, кормили грудью детенышей, ухаживали, искали паразитов и толкались у решетки, пока Джил бросала им орешки.　

Она бросила арахис одному из самцов; прежде чем он успел съесть его, более крупный и более сильный самец не только отнял у него орешек, но и побил его. Меньший самец и не пытался преследовать своего мучителя; он стучал кулаками по столу и верещал в бессильном гневе. Майк внимательно следил за этим.　

Вдруг, обиженный бросился в другой конец клетки, схватил еще меньшего самца и задал ему трепку, большую, чем получил сам. Маленькая обезьянка, хныкая, отползла прочь. Другие обезьяны не обратили на это никакого внимания.　

Майк откинул голову и засмеялся. Он смеялся и смеялся, согнувшись в приступе безумного хохота. Он ловил воздух, начал дрожать и, все еще смеясь, опустился на пол.　

— Майк, прекрати!　

Он выпрямился, но продолжал хохотать. К ним торопился служитель.　

— Леди, вам нужна помощь?　

— Можете вызвать нам такси? Наземное или аэро, все равно. Мне нужно увести его отсюда. Он плохо себя чувствует.　

— Скорую? Похоже у него припадок.　

— Что угодно!　

Несколькими минутами позже она вела Майка к аэротакси. Она дала их адрес и требовательно сказала:　

— Майк, послушай меня! Успокойся.　

Он немного успокоился, но продолжал хихикать, громко смеяться, опять хихикать. По пути домой она все время вытирала ему глаза. Джил привела его домой, сняла с него одежду и уложила в постель.　

— Все в порядке, дорогой. Если тебе нужно, можешь отойти.　

— Я в порядке. Наконец-то, я в полном порядке.　

— Надеюсь, что так — Она глубоко вздохнула — Ты перепугал меня, Майк.　

— Извини, Маленький Брат. Я тоже был напуган, когда услышал смех в первый раз.　

— Майк, что случилось?　

— Джил… я грок людей!　

— Что?..?..?..?..?　

«Я сказал правильно, Маленький Брат. Я грок» — Теперь я грок людей, Джил… Маленький Брат… дорогая моя, драгоценная… Маленький бесенок с проворными ножками и очаровательным, непристойным, сладострастным, распутным, распущенным половым влечением… прекрасные крики и нахальные ягодицы… мягкий голос и нежные руки. Моя дорогая девочка.　

— Господи, Майкл!　

— Ох, конечно я знаю эти слова; просто я не знал, когда и как их употреблять… или зачем тебе нужно было, чтобы я говорил их тебе. Я люблю тебя, дорогая, сейчас я уже грок и любовь.　

— Ты всегда грок ее. И я люблю тебя… гладенькая обезьяна. Дорогой мой.　

— «Обезьяна», и в самом деле. Иди ко мне обезьянья самка, положи голову мне на плечо и расскажи что-нибудь смешное.　

— И ничего больше?　

— Да, ничего больше, только прижмись ко мне покрепче. Расскажи о чем-нибудь смешном, чего я никогда не слышал, и посмотри — буду ли я смеяться в тех местах, где нужно и скажу тебе, почему это смешно. Джил… я грок людей!　

— Но что произошло, дорогой? Можешь ты рассказать мне? Для этого нужен Марсианский? Или мыслесвязь?　

— Нет, в этом-то и дело. Я грок людей. Я принадлежу к ним… и сейчас я могу говорить обет всем на языке людей. Я узнал почему люди смеются. Они смеются из-за того, что им больно… потому, что смех — единственное средство, способное унять боль.　

Вид у Джил был озадаченный.　

— Может быть я не человек. Я ничего не понимаю.　

— Ах, ты — человек, маленькая обезьянка. Ты грок это совершенно автоматически, не думая об этом. Потому что ты выросла среди людей. А я нет. Я был похож на щенка, который не рос среди собак. Он не мог стать таким же, как его хозяева и никогда не учился быть собакой. Меня нужно было обучить.　

Брат Махмуд учил меня, меня учили многие люди… и ты учила меня больше всех. Сегодня я получил диплом — и засмеялся. Бедный маленький капуцин.　

— Который, дорогой? Думаю, тот большой — просто подлец… а тот, которому я бросила орешек, оказался таким же подлецом. Ничего смешного я в этом не вижу.　

— Джил, Джил, дорогая моя! Я вложил в тебя слишком много Марсианского. Конечно, в этом не было ничего смешного; это было трагично. Вот почему я должен был засмеяться. Я смотрел на клетку полную обезьян и внезапно увидел всю подлость, жестокость, всесовершенно необъяснимые вещи, которые я видел и слышал, о которых читал, когда был со своими братьями по воде, и, вдруг, мне стало так больно, что я засмеялся.　

— Но… Майк, дорогой, люди смеются, когда им весело, хорошо, просто приятно… не тогда, когда происходит что-то ужасное.　

— Так ли? Вспомни Лас-Вегас. Когда на сцену выходили девушки, разве люди смеялись?　

— Ну… нет.　

— Но вы — девушки были самой хорошей и приятной частью шоу. Я сейчас грок, если бы они смеялись, тебе было бы больно. Нет, они смеялись, когда упал, запутавшийся в собственных ногах клоун… или над чем-нибудь еще, что не было хорошим.　

— Но это же не все над чем смеются люди.　

— Вот как? Возможно, я еще не грок это полностью. Любимая, припомни, пожалуйста, что-нибудь — шутку, анекдот, заставившие тебя хохотать, а не просто улыбаться. И мы посмотрим, нет ли там где-нибудь зла или неправильности, и стала бы ты смеяться, если бы их не было — Он задумался — Я не грок, когда обезьяны научатся смеяться, они станут людьми.　

Все еще сомневаясь, но уже начиная принимать сказанное им всерьез, Джил начала копаться в памяти, припоминая шутки и анекдоты, показавшиеся ей очень смешными:　

… - китаец возражает… — сломала ногу… — доставил мне неприятности!.. — это испортило мне всю поездку… — и его теща упала в обморок — … и ты тоже, неловкая скотина!　

Она перестала вспоминать «забавные» истории, решив, что они были плодом чьего-то воображения, и стала вспоминать произошедшее в действительности. Случаи, когда над кем-то подшутили? Все они подтверждали выводы Майка, даже самые безобидные розыгрыши. А если вспомнить, что считалось шуткой у студентов-медиков и молодых врачей… их, вообще, следовало бы запереть в клетки. Что еще? Случай, когда с Эльзы Мэй упали трусы? Вряд ли это показалось забавным самой Эльзе Мэй. Или…　

Она угрюмо заметила:　

— Похоже, падение на задницу — вершина юмора. Не слишком приятная картина рода человеческого.　

— Ох, да ничего подобного!

— Что?　

— Я думал — мне говорили — забавная, веселая вещь-благо. Ничего подобного. Никогда это не будет забавным для того, с кем это случилось. Как с тем шерифом, оказавшемся без штанов. Благо не в смехе. Я грок, оно в храбрости… и в разделении… против боли, страдания и поражения.　

— Но, Майк, нехорошо смеяться над людьми.　

— Нет. Я не смеялся над обезьянкой. Я смеялся над нами — людьми. Вдруг я понял — я отношусь к людям, начал смеяться и не смог остановиться — На минуту он задумался — Это тяжело объяснить, потому что ты никогда не жила с Марсианами, хотя я много рассказывал тебе о них. На Марсе никогда не бывает над чем смеяться. Все, что может показаться смешным для нас, людей, или не может случиться на Марсе, или ему просто не позволят случиться. Любимая, все, что ты называешь «свободой» не существует на Марсе; все планируется Старейшими. А если случается что-нибудь над чем мы смеемся здесь, на Земле, там оно не будет смешным, потому что в нем нет неправильности и зла. Смерть, например.　

— В смерти нет ничего смешного.　

Тогда почему так много шуток и веселых историй, связанных со смертью? Джил, для нас (я имею ввиду людей), смерть так страшна и печальна, что мы просто должны смеяться над ней. Все религии противоречат друг другу почти по каждому пункту, но в каждой из них полно способов как помочь людям стать достаточно храбрыми, чтобы смеяться, даже чувствуя приближение смерти.　

Он остановился, Джил почувствовала, что он почти впал в транс.　

— Джил? Может быть, я исследовал их неправильно? Могут ли все религии быть истинными?　

— Что? Как же такое может быть? Майк, если одна из них истинна, Тогда все остальные ложны.　

— Да. Укажи самое короткое направление во вселенной. Неважно, куда ты указываешь, оно самое короткое… и указываешь ты на себя.　

— Хорошо, и что это доказывает? Ты научил меня правильному ответу, Майк. Ты — Бог.　

— И ты — Бог, моя красавица. Но этот основной факт, не зависящий от веры, может означать: все веры истинны,　

— Хорошо… если все они истинны, тогда прямо сейчас я хочу поклоняться Шиве.　

Решительным поступком Джил переменила тему разговора.　

— Маленькая язычница — с нежностью прошептал он — Тебя выгонят из Сан-Франциско.　

— Но мы отправляемся в Лос-Анджелес… там ничего не заметят. Ох! Ты — Шива!　

— Танцуй, Кали, танцуй!　

Ночью она проснулась и увидела, что он стоит у окна и смотрит на город. «Что беспокоит тебя, брат мой?»　

Он обернулся.　

— Им нет нужды быть такими несчастными.　

— Дорогой мой, любимый! Я лучше отвезу тебя домой. Город плохо действует на тебя.　

— Но я все равно буду знать об этом. Боль и болезни, голод и войны — во всем этом нет необходимости. Это такая же глупость, как то, что мы видели в клетке с обезьянками.　

— Да, любимый. Но в этом нет твоей вины.　

— Неправда, есть!　

— Хорошо… ты прав. На Земле несколько миллиардов людей, а не один этот город. Ты же неможешь помочь им всем.　

— Как сказать.　

Он подошел и сел рядом с ней.　

— Теперь я грок их, я могу говорить с ними. Джил, я уверен, что смогу переделать наш номер и заставить публику смеяться, не переставая.　

— Тогда почему же так и не сделать? Патт будет довольна и я тоже. Мне нравилось работать в карнавале, а сейчас, когда мы разделили воду с Патти, все будет совсем, как дома.　

Он не ответил. Джил мысленно обратилась к нему и почувствовала, как он размышляет, стараясь грок. Она ждала.　

— Джил? Как мне принять духовный сан?　

Часть 4 Его скандальная карьера

30

Первый транспорт с колонистами — мужчинами и женщинами, достиг Марса. Из двадцати трех, прибывших на Марс с предыдущей экспедицией, в живых осталось семнадцать. Шестеро из них возвратились на Землю. Будущие колонисты проходили подготовку в Перу на высоте шестнадцать тысяч футов. Однажды ночью, президент Аргентины сбежал в Монте-видео, прихватив с собой два чемодана. Частная церемония похорон Элис Дуглас состоялась в Национальном Соборе, в ней приняло участие две тысячи человек. Комментаторы восхваляли стойкость, с которой Генеральный Секретарь перенес тяжелую утрату. Трехлетка по кличке Инфляция, несшая 126 фунтов, выиграла Дерби в Кентукки, выигрыш выплачивался пятьдесят четыре к одному. Двое постояльцев Колонии Эйротель, Луисвилл, разделились, один добровольно, другой от инфаркта. Контрабандное издание запрещенной биографии Дьявол и Преподобный Фостер появилось в Соединенных Штатах, к ночи, все копии были сожжены, а печатные формы были уничтожены. При этом был нанесен ущерб движимому и недвижимому имуществу, искалечены, избиты и подверглись оскорблениям люди. Послухам, копией первого издания обладали Британский Музей (что не соответствовало истине) и Библиотека Ватикана (что было правдой, но она была доступна только ученым-теологам).　

Законодательным органом Теннесси был предложен для рассмотрения закон, в котором предлагалось считать число «пи» равным трем. Закон представил комитет по общественному образованию и мерам. Проект благополучно прошел нижнюю палату и тихо умер в верхней. Межцерковная фундаменталистская группа открыла несколько офисов в Ван Бюрене, Арканзас, с целью собрать необходимую сумму и образовать фонд, необходимый для посылки миссионеров к Марсианам. Джубал Харшоу послал им деньги, но сделал это от имени (и дав его адрес) издателя Нового Гуманиста, убежденного атеиста и своего близкого друга.　

Шутка немного развлекла Джубала. Его не радовали новости о Майке. Джубалу доставляло удовольствие, когда Джил и Майк приезжали погостить домой, его очень интересовало развитие Майка, особенно после того, как у Майка появилось чувство юмора. Но сейчас, они редко появлялись дома и Джубал был лишен удовольствия наблюдать за самыми последними этапами его развития.　

Джубала не очень обеспокоило, когда Майка выгнали из Объединенной Теологической Семинарии. Его преследовала толпа разъяренных теологов, часть которых пришла в бешенство от того, что верила в Бога, а часть от того, что не верила. Тем не менее, всех их объединяла ненависть к Человеку с Марса. Что бы не случилось с теологом, кроме, разве что, колесования, было им заслужено. Случившееся пойдет мальчику на пользу; в следующий раз он не станет заниматься чепухой.　

Его не обеспокоило и когда Майк (с помощью Дугласа) записался под вымышленным именем в вооруженные силы Федерации. Он был уверен — ни один сержант не сумеет доставить Майку сколь-нибудь серьезных неприятностей, а что случится с войсками Федерации его совершенно не волновало. Непримиримый старый реакционер, Джубал сжег свое почетное свидетельство об увольнении в запас и все бумаги, относящиеся к его армейской службе, в день, когда перестала существовать армия Соединенных Штатов.　

Джубала удивило, как мало беспорядка создал Майк в роли «рядового Джонса» и как долго (почти три недели) ему удавалось играть ее. Венцом военной карьеры Майка стал день, когда после лекции он захватил все время, отведенное для вопросов, и произнес проповедь о бесполезности армии (с комментариями о желательности каннибализма для уменьшения избыточного населения), потом предложил себя в качестве подопытной свинки при испытании любого оружия, чтобы доказать: армия была бы не только ненужной, но и бессильной, если бы пыталась применить силу против кого-нибудь, владеющего самоконтролем.　

Его предложение не приняли; Майка просто выставили вон.　

Дуглас позволил Джубалу прочитать сверхсекретный (его видели только три человека) рапорт, предупредив его перед этим, что никто, даже Командующий Объединенными Штабами, не знал, что «рядовой Джонс» — Человек с Марса. Джубал просмотрел подробные и, по большей части, противоречивые рапорты о том, что произошло, когда «Джонса» «обучали» обращению с оружием. Самым удивительным для Джубала стала храбрость некоторых свидетелей, под клятвой, осмеливающихся утверждать, будто они видели, как оружие исчезло.　

Последний абзац Джубал прочитал очень внимательно: «Заключение: Означенный субъект обладает врожденными гипнотическими способностями и поэтому мог бы оказаться полезным разведке, но совершенно не подходит для использования в боевых подразделениях. Однако, его низкий коэффициент интеллекта (слабоумный), исключительно низкие результаты тестов и его параноидальные склонности (мания величия), делают нежелательным использование его таланта ученого-идиота. Рекомендации: Демобилизация по несоответствию. Без права на пенсию и льготы».　

Майк здорово позабавился в последний день службы. На параде, когда взвод Майка церемониальным маршем проходил перед командующим парадом генералом и его штабом, офицеры вдруг очутились по пояс в некоем буколическом конечном продукте, еще в незапамятные времена ставшим символом для всех солдат, недавно уже не встречавшемся на парадном плацу. Куча исчезла, оставив после себя стойкий запах и убеждение в массовом гипнозе. Шутка Майка была в дурном вкусе, решил Джубал. Потом, вдруг, вспомнил историю с трупом и Деканом, случившуюся в медицинской школе. Джубал был в резиновых перчатках и результат получился отличным!　

Джубалу доставила удовольствие бесславная военная карьера Майка, потому что Джил все это время провела дома. Когда все закончилось и Майк возвратился домой, он, похоже, совсем не огорчился своей неудачей. Он подчинился желанию Джил и никого не отправил в ничто, хвастался Майк перед Джубалом, разве что несколько неодушевленных предметов… хотя, как он грок, были моменты, когда Земля только бы выиграла, если бы Джил не проявила такой слабости. Джубал не спорил; у него самого лежал длинный список «Если бы они сдохли».　

Необычный путь взросления Майка не беспокоил Джубала, Майк — уникален. Но последняя новость — «Преподобный Доктор Валентин М. Смит, Бакалавр гуманитарных наук, Доктор Богословия, Доктор Философии, основатель и Пастор Церкви Всех Миров, с ограниченной ответственностью» — Господи помилуй! Было уже достаточно плохо, что мальчик решил стать святым, вместо того, чтобы оставить души других людей в покое, как подобает джентльмену. Но все это мошенничество и возня с дипломами и учеными степенями — у Джубала тошнота подступала к горлу. Хуже всего было то, что Майк утверждал будто идея возникла у него под влиянием рассуждений Джубала о роли церкви и ее возможностях. Джубал допускал, что мог сказать нечто подобное, хотя и не помнил этого.　

Майк довольно неопределенно и уклончиво отвечал на вопросы о том, как он получил дипломы и степени — несколько месяцев в очень маленьком и очень бедном сектантском колледже, полученная после экзаменов степень бакалавра, посвящение в духовный сан и «призыв» в ряды священников этой признанной, хотя и глупой секты, докторская диссертация по сравнительной религии, поражающая эрудицией, но уклоняющаяся от каких-либо выводов, «заслуженная» награда за докторскую, совпавшая с пожертвованием (анонимным), сделанным этой очень голодной школе, вторая докторская степень (почетная) за «вклад в межпланетную науку» от университета, которому не следовало бы этого делать. Майк потребовал звание взамен на согласие присутствовать на научной конференции по исследованию солнечной системы. В прошлом Человек с Марса отказывал всем: от Калифорнийского Технологического до Института Кайзера Вильгельма; Гарвард не устоял и проглотил приманку. Что ж, наверное сейчас они такие же багровые, как их флаг, цинично подумал Джубал. Несколько недель Майк пребывал в должности помощника капеллана в своей alma mater для церковных крыс, потом впал в ересь, порвал с сектой и основал свою церковь. Настоящую, легальную, столь же почтенную, как церковь Мартина Лютера — и столь же тошнотворную, как пролежавшие целую неделю отбросы.　

Беспокойный послеобеденный сон Джубала прервала Мириам:　

— Босс! Посетитель!　

Джубал посмотрел вверх и увидел машину, которая готовилась совершить посадку.　

— Лэрри, неси мой дробовик — клянусь, я прикончу болвана, если он опять сядет на кусты роз.　

— Он садится на траву, Босс.　

— Скажи ему пусть попробует еще раз. Мы достанем его во время следующей посадки.　

— Похоже, это Бэн Кэкстон.　

— Точно. Привет, Бэн! Что будешь пить?　

— Ничего. Ты очень профессионально оказываешь на меня плохое влияние. Мне нужно поговорить с тобой, Джубал.　

— Ты уже со мной говоришь. Доркас, принеси Бэну стакан теплого молока, он болен.　

— Только не очень много соды — попросил Бэн — и добавь свою очаровательную улыбку. Джубал, я хочу поговорить с гобой наедине.　

— Хорошо, пойдем ко мне в кабинет. Кстати, если ты суметь скрыть что-нибудь от моих ребят, расскажешь, как тебе это удалось.　

Когда Бэн закончил дружески (а в трех случаях негигиенично) здороваться с членами семьи, они быстро поднялись наверх.　

Оглядевшись, Бэн удивленно спросил:　

— Что за черт? Я заблудился?　

— А… Ты же не видел новой пристройки. Две спальни и еще одна ванная внизу, а здесь — моя галерея.　

— Да тут достаточно статуй, чтобы заполнить все кладбище!　

— Бэн, прошу тебя. «Статуи» — умершие политики. А это — скульптуры. Пожалуйста, говори о них почтительно, а то я приду в ярость. Здесь копии некоторых величайших скульптур, сотворенных в этом порочном мире.　

— Хорошо, эту ужасную вещь я видел раньше… но когда же ты успел собрать остальной хлам?　

Джубал обратился к копии La Belle Heaulmiere.　

— Не слушай его, ma pеlitе chere (моя любимая малышка) — он варвар и не разбирается в искусстве — Он приложил руку к ее прекрасной морщинистой щеке, прикоснулся к пустой сморщенной груди — Я понимаю твои чувства… это не может долго продолжаться. Терпение, красавица моя.　

Он повернулся к Кэкстону и резко сказал:　

— Бэн, тебе следует подождать, пока я научу тебя как рассматривать скульптуру. Ты был груб с леди. Ничего подобного я не потерплю.　

— Да? Не будь смешным, Джубал, ты бываешь груб с леди — причем с живыми — по меньшей мере дюжину раз в день.　

Джубал закричал:　

— Анна! Наверх! Одетой!　

— Ты знаешь, я никогда не был бы груб со старухой, позировавшей для этого. Чего я не могу понять: как у так называемого художника хватило наглости заставлять чью-то прабабушку позировать обнаженной… и твой плохой вкус, если ты держишь ее дома.　

Появилась Анна, в одежде.　

— Анна, я когда-нибудь был груб с тобой? Или с кем-нибудь из девочек?　

— Как посмотреть.　

— Именно об этом я и спрашиваю. Ты не в суде.　

— Вы никогда не были грубы ни с одной из нас.　

— Ты хоть когда-нибудь замечала, что я был груб с леди?　

— Я никогда не видела, чтобы вы намеренно грубили женщине. Я никогда не видела, чтобы вы были грубы следи.　

— Еще одно. Что ты думаешь об этой скульптуре?　

Анна посмотрела на шедевр Родена и, чуть помедлив, ответила:　

— Когда я впервые увидела ее, я решила — она ужасна. Но, в конце концов, я пришла к заключению, что это, может быть, самая прекрасная вещь, которую я когда-либо видела.　

— Спасибо. Ты свободна — Она ушла — Хочешь поспорить, Бэн?　

— Что? Если я начну спорить с Анной, мне тут же придется выбросить белый флаг. Но я не грок этого.　

— Послушай меня, Бэн. Любой способен заметить хорошенькую девушку. Художник способен посмотреть на хорошенькую девушку и увидеть старуху, которой она может стать. Хороший художник способен посмотреть на старуху и увидеть хорошенькую девушку, которой она была когда-то. Великий художник способен взглянуть на старуху, изобразить ее в точности такой, как она есть… и заставить зрителя увидеть хорошенькую девушку, которой она была… более того, он способен заставить любого даже с чувствительностью броненосца увидеть, что это прелестная все еще живет, заключенная внутри своего разрушенного тела. Он заставляет тебя почувствовать безмолвную, бесконечную трагедию, потому что еще не родилась девушка, ощутившая себя старше восемнадцати в своем сердце… чтобы ни сделало с ней безжалостное время. Посмотри на нее, Бэн. Старение не имеет большого значения для тебя и меня, но для них — все совсем не так. Посмотри на нее!　

Бэн посмотрел. Наконец, Джубал сердито сказал:　

— Ну, ладно, высморкайся. Идем сядем.　

— Подожди — ответил Кэкстон — А что ты скажешь об этой? Понятно, что это девушка. Но зачем сгибать ее как крендель?　

Джубал посмотрел на копию «Кариатиды, упавшей под тяжестью своего камня».　

— Я не могу ожидать от тебя понимания того, что массовое восхищение делает ее чем-то много большим «кренделя». Но ты способен оценить замысел Родена. Какие чувства испытывают люди, глядя на распятие?　

— Ты же знаешь, я не хожу в церковь.　

— Все равно, ты должен знать, что изображения распятия, обычно, просто ужасны, а находящиеся в церквах — самые плохие… кровь, похожая на кетчуп и бывший плотник, изображенный гомосексуалистом… а уж им то он наверняка не был. Он был крепким мужчиной, мускулистым и здоровым. Но на большинство людей плохие изображения действуют так же эффективно, как и хорошие. Они не видят недостатков, они видят символ, затрагивающий их самые глубокие чувства, напоминающий им о Муках и Жертве Господа.　

— Джубал, я думал, ты не христианин?　

— Поэтому я должен быть слепым к человеческим чувствам? Хрупкое гипсовое распятие способно пробудить настолько сильные чувства в человеческом сердце, что многие умирали от потрясения. Художественность, с которой сделан такой символ, не имеет значения. А здесь у нас другой эмоциональный символ, но сделанный с изысканной художественностью. Бэн, три тысячи лет архитекторы проектировали здания с колоннами в виде женских фигур. Наконец, Роден показал: эта работа слишком тяжела для девушки. Он не сказал: «Послушайте, вы, подонки, если вам нужна колонна, сделайте мускулистую мужскую фигуру». Нет, он показал это. Бедная маленькая кариатида упала под непосильной тяжестью. Она — хорошая девушка — посмотри на ее лицо. Серьезная, огорченная своим падением, никого не видящая, даже богов… все еще пытающаяся поднять свою ношу, после того, как рухнула под ней.　

— Она — больше, чем хорошее искусство, разоблачающее псевдо искусство; она — символ каждой женщины, когда-либо сгибавшейся под непосильной ношей. И не только для женщины — она — символ мужчины и женщины, всю жизнь, без жалоб, проявляя силу духа, надрывающихся под непосильной ношей, пока она не придавила их. Это мужество, Бэн, и победа.　

— Победа в поражении, что может быть выше. Она не сдалась, Бэн, она все еще пытается поднять камень, придавивший ее. Она — отец, усердно работающий, в то время, как рак съедает его внутренности, чтобы принести немного денег домой. Она — двенадцатилетняя девочка, пытающаяся заменить мать своим братьям и сестрам, потому что Мама ушла на Небо. Она — телефонистка, остающаяся у пульта, когда дым не даст ей дышать, а огонь отрезает пути к отступлению. Она — все не воспетые герои, погибшие, но не — сдавшиеся. Идем. Вырази ей уважение, когда будешь проходить мимо, и пойдем посмотрим мою Русалочку.　

Бэн выполнил его просьбу буквально, Джубал не комментировал.　

— Ну, а эту — сказал он — Майк не дарил мне. Я не объяснял Майку, зачем поставил ее здесь… потому что и так ясно — это одна из самых очаровательных композиций, когда-либо созданных глазами и руками человека.　

— Объяснения здесь не нужны — она прелестна!　

— И это вполне достаточное извинение, так же, как котята и бабочки. Но в ней есть и что-то большее. Она не совсем русалка, видишь? И не человек. Она сидит на берегу, где сама решила остаться… и вечно смотрит в море, всегда тоскующая по миру, который она оставила. Ты знаешь ее историю?　

— Ганс Кристиан Андерсен.　

— Да. Русалочка сидит в гавани Копенгагена — и она — это каждый, кто когда-либо сделал трудный выбор. Она ни о чем не жалеет, но ей нужно платить; за каждый выбор нужно платить. В ее случае плата — бесконечная тоска по дому. Ей никогда не удастся полностью стать человеком; когда она пользуется своими, столь дорогой ценой добытыми ногами, каждый шаг причиняет ей такую боль, словно она идет по ножам. Только не говори ему, что я так сказал.　

— Не скажу. Я лучше посмотрю на нее и стану думать о ножах.　

— Очаровательная малютка, не так ли? Почему бы тебе не уговорить ее лечь в постель? Она будет проворной, как тюлень и такой же скользкой.　

— Вот те на! Ты порочный старик, Джубал.　

— И с каждым годом становлюсь все порочней. Мы не станем больше рассматривать скульптуры. Обычно, я ограничиваю себя одной в день.　

— Годится. Я чувствую себя так, как-будто выпил три стакана виски подряд. Джубал, почему таких вещей не бывает там, где они просто должны попасться человеку на глаза?　

— Потому что мир спятил, а искусство всегда отражает дух своего времени. Роден умер, когда мир только начал сходить с ума. Его преемники заметили удивительные вещи, которые ему удалось сотворить со светом и тенью, с массой и композицией. И они скопировали эту часть. Но им не удалось увидеть, что мастер рассказывал истории, обнажавшие человеческое сердце. Они стали презирать живопись и скульптуру, рассказывающие истории и окрестили их «литературщиной». Все они ударились в абстракцию.　

Джубал пожал плечами.　

— Абстрактные композиции хороши для обоев или линолеума. Но искусство должно пробуждать жалость и вызывать ужас. Современные художники занимаются псевдо интеллектуальной мастурбацией. Творческое искусство — половой акт, в котором художник передает эмоции своей аудитории. Парни, не соизволившие или не сумевшие сделать это — теряют публику. Обычный человек не станет покупать «произведений искусства», оставляющих его равнодушным. Если же он платит, деньги выманивают у него налогами или еще каким-нибудь способом.　

— Джубал, я всегда удивлялся, почему мне наплевать на искусство. Я думал, у меня чего-то недостает.　

— М-м-м, нужно учиться понимать искусство. Но художник должен пользоваться языком, который можно понять. Большинство парней не хотят пользоваться языком, которому ты и я можем научиться; они скорее станут насмехаться, утверждая, будто мы-де «не смогли» понять, что они подразумевают. Если не вообще что-то. Неясность — убежище некомпетентности. Бэн, можешь ли ты назвать меня художником.　

— Что? Ты пишешь вполне прилично.　

— Спасибо. «Художник» — это слово, которого я избегаю по той же причине, по которой не люблю, когда меня величают «Доктор». Но я — художник. Большую часть, написанного мною стоит прочесть один раз… а может и ни одного, если человек знает ту малость, которую я хочу ему рассказать. Но я — честный художник. Написанное мною предназначено для того, чтобы дойти до покупателя и воздействовать на него, если возможно, жалостью и ужасом… или, по крайней мере, развлечь его в часы скуки. Я никогда не прячусь от него, прикрываясь своим особым языком, и не стану искать похвалы других писателей за «технику» и прочий вздор. Я хочу похвалы от покупателя наличными, потому что я добрался до него — или мне ничего не нужно. Поддерживать искусство — merde^[31]! Поддерживаемый правительством художник — бездарная проститутка! Черт побери, ты задел меня за живое. Налей себе и расскажи, что тебя беспокоит.　

— Джубал, я несчастлив.　

— И это новость?　

— У меня целая куча свежих новостей — Бэн нахмурился — Не уверен, хочу ли я говорить о них.　

— Тогда послушай о моих неприятностях.　

— У тебя неприятности? Джубал, я думал, ты единственный человек, способный их избежать.　

— Х-м-м, нужно когда-нибудь рассказать тебе о моей супружеской жизни. У меня неприятности. Дюк ушел — или ты уже знаешь?　

— Знаю.　

— Лэрри хороший садовник, но приспособления, обслуживающие этот вигвам, разваливаются на куски. Хорошие механики попадаются не так уж часто. А подходящих этому семейству почти не существует. Я целиком завишу от мастеров, ремонтников, а каждый их визит — такое беспокойство. Все они так и норовят что-нибудь спереть, а большинство из них не　

может не пораниться, взяв в руки отвертку. Я тоже не умею ей пользоваться, так что я целиком в их власти.　

— Сердце мое болит за тебя, Джубал.　

— Твоя ирония неуместна. Механики и садовники — удобны, секретари — необходимы. Две из моих — беременны, одна выходит замуж.　

Вид у Кэкстона был ошеломленный. Джубал проворчал:　

— Ох, я не собираюсь рассказывать тебе сказки. Они обиделись из-за того, что я привел тебя сюда, не дав им времени похвастаться. Не лишай их удовольствия и удивись, когда они скажут тебе об этом. 　

— Гм, и которая из них выходит замуж?　

— Разве не ясно? Счастливый жених — красноречивый беженец от песчаной бури, наш уважаемый брат по воде, Стинки Махмуд. Я сказал ему, что всякий раз, когда они будут в этой стране, они могут жить здесь. Ублюдок засмеялся и напомнил, что я уже пригласил его, и очень давно — Джубал хмыкнул — Будет совсем неплохо, если он останется. Я смогу подбросить ей какую-нибудь работу.　

— Наверное, сможешь. Она любит работать. Так две другие беременны?　

— Куда уж больше. Я начал освежать свои знания в акушерстве, после того, как они решили рожать дома. Что за неразбериху внесут дети в мою работу! А почему ты решил, что ни один из вздувшихся животиков не принадлежит невесте?　

— Что ж, я полагал, Стинки более традиционен… или более осторожен.　

— Стинки не имеет права голоса. Бэн, за все годы, пока я пытался проследить извилины их маленьких хитрых мозгов, единственное, чему я научился: если девочка забеременела, значит она забеременела. И мужчине остается только смириться с неизбежным.　

— Хорошо, та, которая выходит замуж, беременна… и ты, кажется, считаешь Доркас будущей новобрачной. Арабский учит Мириам.　

— Что?! Ах, я слепой болван!　

— Очевидно.　

— Но Мириам всегда нападала на Стинки.　

— И они еще доверили тебе газетную колонку. Ты когда-нибудь наблюдал за группой шестиклассников?　

— Да, но Доркас разве что только не танцевала перед ним голой.　

— Это естественное поведение Доркас. Только пожалуйста, когда Мириам покажет тебе свое кольцо — размером с яйцо птицы Рух и почти такое же редкое — сделай вид, что ты удивлен. Будь я проклят, если разберу кто из них собирается размножаться. И помни, они довольны… потому я и предупредил тебя, чтобы ты не думал, будто они считают, что «влипли». Ничего подобного. Они довольны собой — Джубал тяжело вздохнул — Я слишком стар, чтобы получать удовольствие от топотания маленьких ножек, но я не хочу из-за этого терять великолепных секретарш и ребят, которых я люблю, если могу убедить их остаться. С тех пор как Джил выбила почву из-под ног Майка, дом все больше приходит в беспорядок. Я вовсе не собираюсь упрекать ее… и ты, я думаю, тоже.　

— Нет, но, Джубал, почему ты считаешь, будто именно Джил вовлекла Майка в эту веселую карусель?　

— Что? — Джубал удивился — Тогда кто же?　

— «Не будь таким любопытным, братишка». Во всяком случае, Джил вывела меня из заблуждения, когда я пришел к такому же выводу. Как я понял, которая из них оказалась первой, решилось более или менее по воле случая.　

— М-м-м… да. В это я могу поверить.　

— Джил думает так. Она считает, Майку повезло, когда ему подвернулась именно та, которую он соблазнил или она его соблазнила. Трудно было бы найти более подходящую для того, чтобы вывести его на правильный путь. Кстати, вот тебе и ключ к тайне, если ты знаешь ход мыслей Джил.　

— Черт, я и в ходе своих не разберусь. Что касается Джил, мне и в голову никогда бы не пришло, что она начнет проповедовать, как бы она не была влюблена. Так что я не знаю хода ее мыслей.　

— Она мало проповедует — об этом мы еще поговорим. Джубал, что ты высчитал по календарю?　

— А?　

— Ты думаешь, и в том и в другом случае — Майк будущий отец, если сроки совпадают с его визитами домой.　

— Бэн, я не сказал ничего такого, что могло бы привести тебя к этой мысли — сдержанно заметил Джубал.　

— Ну, конечно. Ты сказал, что они довольны собой. Я знаю, как этот проклятый супермен действует на женщин.　

— Прекрати, сынок, он — наш брат по воде.　

Бэн спокойно ответил:　

— Я помню об этом и тоже люблю его. И потому я еще лучше понимаю, почему они довольны собой.　

Джубал пристально разглядывал свой стакан.　

— Бэн, мне кажется, скорее твое имя может оказаться в списке будущих отцов.　

— Джубал, ты сошел с ума!　

— Полегче. Хоть я изо всех сил стараюсь не совать свой нос в чужие дела, но у меня нормальные зрение и слух. Если духовой оркестр марширует по моему дому, конечно, я замечу. Ты дюжину раз спал под этой крышей. Ты хоть когда-нибудь спал здесь один?　

— Ах ты, негодяй! Хм, да, я спал один в первую ночь, когда оказался здесь.　

— У Доркас, наверное, не было аппетита. Нет, ты принял снотворное — эта ночь не считается. А какой-нибудь другой ночью?　

— Твой вопрос неуместен, несущественен, и не стоит моего внимания.　

— Вот и ответ. Пожалуйста, заметь: новые спальни так далеко от моих комнат, как только возможно. Звукоизоляция никогда не бывает идеальной.　

— Джубал, а не может ли твое имя стоять в списке выше моего?　

— Что?　

— Не говоря уже о Лэрри и Дюке. Джубал, все считают, что ты содержишь самый роскошный гарем со времен Султана. Пожалуйста, пойми меня правильно — они завидуют тебе. Но думают — ты старый козел.　

Джубал барабанил пальцами по подлокотнику.　

— Бэн, я ничего не имею против, когда младшие по возрасту обращаются со мной непочтительно. Но в этом вопросе я настаиваю, чтобы, учитывая мои годы, со мной обращались с уважением.　

— Извини — холодно произнес Бэн — Я думал, если тебе можно так откровенно говорить о моей сексуальной жизни, ты не станешь возражать, если я буду столь же откровенен.　

— Нет, нет, Бэн! Ты не понял. Я требую от девушек относиться ко мне с уважением — в этом вопросе.　

— О!　

— Я, как ты уже сказал, стар — довольно стар. И, говоря откровенно, я счастлив, что все еще способен испытывать желание. Но я не позволяю распутству руководить собой. Достоинство я предпочитаю развлечениям, которыми, поверь мне, я насладился в полной мере и не нуждаюсь в повторении. Бэн, человек моего возраста, который выглядит, как старая развалина в отвратительных трущобах, может затащить молодую девушку в постель и, возможно, обнюхать ее, кстати, спасибо за комплимент. Это не будет дурно в трех случаях: деньги… или их эквивалент, выраженный в завещании, совместной собственности и тому подобном… и, сейчас я прервусь и задам тебе вопрос. Можешь ли ты представить себе, чтобы хоть одна из наших четырех девушек легла в постель с мужчиной по этим соображениям?　

— Нет. Ни одна из них.　

— Благодарю вас, сэр. Я общаюсь только с леди; мне приятно, что ты это знаешь. Третий побудительный мотив типично женский. Милая девушка иногда берет старую развалину себе в постель, потому что она хорошо относится к нему, жалеет его и хочет доставить ему удовольствие. А это применимо?　

— Хм… Джубал, вполне возможно. К любой из них.　

— Я тоже так думаю. Но мотив, который со чтет достаточным любая из четырех леди недостаточен для меня. У меня есть достоинство, сэр — прошу вас вычеркнуть мое имя из списка.　

Кэкстон ухмыльнулся.　

— Хорошо, старый ты, упрямый глупец. Надеюсь, когда я достигну твоего возраста, меня легче будет соблазнить.　

Джубал улыбнулся.　

— В определенном возрасте лучше сопротивляться, чем разочаровываться. Теперь о Дюке и Лэрри: не знаю и мне наплевать. Когда кто-то приходит жить ко мне в дом, я сразу даю ему понять: здесь не невольничья плантация и не бордель, а дом… и, как таковой, он соединяет в себе анархию и тиранию, без следа демократии, как в любом, хорошо налаженном хозяйстве. То есть, они свободны в своих поступках, кроме тех случаев, когда я отдаю распоряжения. Мои распоряжения обсуждению не подлежат. Но моя тирания не распространяется на их любовные дела. Крошки всегда благоразумно держали свои любовные дела в тайне. По крайней мере — Джубал печально улыбнулся — пока Марсианское влияние не вышло из-под контроля. Возможно, Лэрри и Дюк тащили девчонок за каждый куст. Но криков я никогда не слышал.　

— Значит, ты думаешь, это Майк?　

Джубал нахмурился.　

— Да. Но все в порядке. Я же сказал тебе, девушки довольны собой… и я не разорюсь, а к тому же, я могу выкачать из Майка любую сумму. Их дети не будут нуждаться. И все-таки, Бэн, я беспокоюсь о самом Майке.　

— Я тоже, Джубал.　

— И о Джил.　

— Хм… Джубал, проблема не в Джил, а в Майке.　

— Черт побери, почему бы мальчику не оставить свою непристойную затею? Ему давно пора прекратить долбить с кафедры и вернуться домой.　

— М-м-м… Джубал, это не совсем то, чем он занимается — Бэн помолчал и добавил — я как раз вернулся оттуда.　

— Что? Почему же ты сразу не сказал?　

Бэн вздохнул.　

— Вначале ты говорил об искусстве, жаловался на судьбу, а потом решил посплетничать.　

— Хм… я молчу, можешь говорить.　

— Возвратившись с конференции в Кейптауне, я навестил их. То, что я увидел, меня очень обеспокоило и, заглянув в свою контору, я приехал прямо сюда. Джубал, ты не можешь поговорить с Дугласом, чтобы он прикрыл эту лавочку?　

Джубал покачал головой.　

— Что Майк делает со своей жизнью, его личное дело.　

— Ты не стал бы отказываться, если бы увидел то, что видел я.　

— Только не я. Кроме того, я и не могу. И Дуглас тоже.　

— Джубал, Майк согласится с любым твоим решением, касающимся твоих денег. Скорее всего, он даже ничего не поймет.　

— Да все он поймет! Бэн, недавно Майк составил завещание и прислал мне, чтобы я посмотрел его. Это один из самых умных и практичных документов, какой я когда-либо видел. Он понял, что у него гораздо больше денег, чем смогут истратить его наследники, поэтому он использовал часть своего состояния для защиты основного капитала. Оно защищено не только от претензий его как формальных, так и настоящих родителей (Майк знает, что он незаконнорожденный, хотя я понятия не имею, как ему удалось об этом узнать), но и от членов экипажа ««Посланника»». Он нашел способ, как уладить все разногласия с прямыми наследниками вне суда, и так здорово все сделал, что им пришлось бы свергнуть правительство для того, чтобы завещание признали недействительным. Майк великолепно разбирается в финансовых и юридических вопросах. Его завещание выше всякой критики. (Включая и то — подумал Джубал — как он обеспечил твое будущее, брат мой!) И не нужно говорить мне, будто я могу сделать что-то с его деньгами!　

Бэн помрачнел.　

— Для всех было бы лучше, если бы ты мог.　

— Не могу. Но даже если бы мы могли, ничего бы не изменилось. Майк не снял и доллара со своего счета в течение года. Мне сообщил об этом Дуглас — Майк не отвечал на его письма.　

— Ничего не снимал? Джубал, он много тратит.　

— Вероятно, церковный рэкет приносит неплохой доход. В том-то и странность. Это не настоящая церковь.　

— А что же?　

— Гм, главным образом школа, где изучают язык.　

— Извини, не понял?　

— Там учат Марсианский язык.　

— Что ж, тогда мне хотелось бы, чтобы он не называл ее церковью.　

— Следуя букве закона, может быть это и церковь.　

— Послушай, Бэн, каток — тоже церковь, если какая-то секта утверждает, будто катание на коньках необходимо для служения Богу. Если ты можешь петь во славу Господа, почему бы тебе одновременно не кататься на коньках? В Малайе есть храмы, которые могут показаться постороннему человеку пансионатом для змей… но тот же высокий суд объявит их церквами, чтобы защитить собственные секты.　

— Кстати, Майк тоже разводит змей. Джубал, неужели ничто не запрещено?　

— М-м-м… спорный вопрос. Церковь, обычно, не может брать плату за предсказания судьбы или вызов духов, но она может принимать пожертвования и, фактически, «пожертвования» становятся гонорарами. Человеческие жертвоприношения незаконны, тем не менее, в некоторых местах земного шара они все еще в ходу… возможно, даже здесь, в этой бывшей стране свободы. Способ совершить что-либо, что в ином случае было бы запрещено, совершить это во внутреннем святилище, не допуская туда иноверцев. Что тебя беспокоит, Бэн? То, чем занимается Майк, может привести его в тюрьму?　

— Хм, вероятно, нет.　

— Отлично, и если он будет осторожен… Фостериты подали ему неплохой пример, им все сходите рук. Кое-кого линчевали и за меньшее.　

— Майк многое взял у Фостеритов. Это часть того, что беспокоит меня.　

— А что беспокоит тебя?　

— Гм, Джубал, это «дело брата по воде».　

— Мне нужно держать яд наготове?　

— Хм, его ближайшее окружение (внутренний круг) должно разделиться добровольно — яд не нужен.　

— Я никогда не зайду так далеко, Бэн. На самый крайний случай, у меня есть надежная защита. Давай, выкладывай.　

— Джубал, как я тебе уже говорил, Майк разводит змей. Я имею в виду и в прямом и в переносном смысле. Это место — настоящий сумасшедший дом. Нездоровое. Храм Майка очень большой. Зал для общих собраний, зал поменьше для собраний приглашенных, много других комнат и другие помещения. Джил сообщила мне куда приехать, и меня высадили на тихой улочке у служебного входа. Жилые помещения находятся над залом и изолированы настолько, насколько возможно, когда живешь в городе.　

Джубал утвердительно кивнул.　

— Законны твои поступки или нет, слишком любопытные соседи могут повредить.　

— В данном случае — очень хорошая идея. Наружные двери раскрылись и пропустили меня; наверно меня проверяли, хотя я не заметил никаких приборов. Я прошел еще две автоматических двери и оказался у скоктрубы, Джубал. Она контролируется не пассажиром, а кем-то невидимым. И чувствуешь себя в ней как-то необычно.　

— Никогда ими не пользовался и пользоваться не буду — решительно заявил Джубал.　

— Ты бы не отказался ей воспользоваться. Я плыл вверх плавно, словно перышко.　

— Бэн, я не доверяю машинам. Они кусаются. Во всяком случае, мать Майка была блестящим инженером, а может и чем-то большим. Если Майку удалось усовершенствовать скоктрубу, чтобы ей могли пользоваться люди, мы не должны удивляться.　

— Может быть. Я долетел до верха и мягко приземлился. Мне не нужно было ни за что хвататься, пли рассчитывать на сетки безопасности, по правде говоря, я их не видел. Пройдя еще одни автоматические двери, я оказался в огромной гостиной, странно обставленной и довольно аскетической. Джубал, люди думают, у тебя странный дом.　

— Чушь! Как раз простой и удобный.　

— Что ж, твое хозяйство просто пансион тети Джейн для девиц по сравнению со странностями хозяйства Майка. Нс успел я выйти из трубы, как тут же увидел такое, во что не мог поверить. Малышка, татуированная от подбородка до кончиков пальцев и в чем мать родила. Черт, она была татуирована везде. Фантастика!　

— Ты деревенщина из большого города. Бэн. Когда-то я знал татуированную леди. Очень симпатичная девушка.　

— Хорошо… — признал Бэн — эта девушка тоже симпатичная, когда привыкнешь к ее иллюстрированному приложению и к тому, что она, обычно, носит с собой змею.　

— А я уже думал не та ли это женщина. Полностью татуированные женщины редко встречаются. Но леди, с которой я был знаком тридцать лет назад, панически боялась змей. Как бы то ни было, мне нравятся змеи… я с удовольствием встречусь с твоей приятельницей.　

— Встретишься, когда приедешь к Майку. Она у него вроде дворецкого. Ее имя Патриция, но ее зовут «Пат» или «Патти».

— О, да! Джил очень высокого мнения о ней. Но она никогда не говорила о татуировках.　

— Она, примерно, такого же возраста, как и твоя знакомая. Назвав ее «малышкой», я передал первое впечатление. На вид ей чуть больше двадцати, но она утверждает, будто столько лет ее старшему ребенку. Так или иначе, сияя, она подбегает ко мне, обнимает и целует меня: «— Ты — Бэн. Добро пожаловать, брат! Я даю тебе воду!»　

— Джубал, я не один год работаю в газете, кое-что повидал. Но меня никогда не целовала странная малышка, одетая в татуировки. Я смутился.　

— Бедный Бэн.　

— Черт побери, ты чувствовал бы себя также.　

— Нет. Не забывай, однажды я уже встречался с татуированной леди. В этих татуировках они чувствуют себя одетыми. По крайней мере, так былое моей приятельницей Сэдэко. Она японка. Но японцы относятся к наготе не так, как мы.　

— Ладно — согласился Бэн — Пат не придает значение наготе, а только татуировкам. Когда она умрет, ей хочется, чтобы из нее сделали чучело и выставили обнаженной, как дань любви и восхищения Джорджу.　

— Джорджу?　

— Извини. Ее мужу. Он на небесах, к моему облегчению… хотя она говорит о нем так, как будто он выскочил за пивом. Но, по существу, Пат — леди… и она не позволила мне долго оставаться смущенным.　

31　

Прежде чем он понял, что происходит. Патриция Пэйвонски одарила Бэна Кэкстона крепким братским поцелуем. Она почувствовала его смущение и удивилась. Майк предупредил ее о приезде Бэна и телепатически послал ей изображение его лица. Она знала, что Бэн был братом во всей полноте, относился к Внутреннему Гнезду и был вторым после Майкла, с кем Джил делалась ближе.　

Но в характере Патриции таилось бесконечное желание делать других людей такими же счастливыми, как и она, поэтому Пат решила немного притормозить. Она предложила Бэну раздеться, но не очень настаивала, и только просила его снять обувь — Гнездо было мягким и чистым, каким могли делать вещи, лишь сверхъестественные способности Майкла.　

Она показала ему где повесить одежду, и побежала принести ему выпить. От Джил она знала чему он отдает предпочтение и остановилась на двойном мартини; бедняжка выглядел уставшим. Когда она вернулась со стаканами, на Бене не было туфель и куртки.　

— Брат, пусть ты никогда не испытаешь жажды.　

— Разделим воду — ответил он и выпил — В этом очень мало воды.　

— Достаточно — возразила она — Майкл говорит, что нужно думать о воде; это разделение. Я грок он говорит верно.　

— Я грок. И как раз то, что мне нужно. Спасибо, Патти.　

— Наше — твое, и ты — наш. Мы рады видеть тебя дома. Другие на службе или учебе. Не стоит торопиться; они придут, когда ожидание наполнится. Не хочешь ли осмотреть твое Гнездо?　

Бэн согласился и они отправились на экскурсию. Громадная кухня с баром в углу, библиотека, даже большая, чем у Джубала, просторные и роскошные ванные, спальни (так решил Бэн, хотя в помещениях не было постелей, но полы там были намного мягче, чем в других комнатах): Патти называла их «гнездышками» и показала ему то, в котором она спала обычно.　

Часть комнаты была отведена для ее змей. Бэн сумел справиться с тошнотой, пока шел к кобрам.　

— Все в порядке — успокоила его Пат — Мы отгораживали их стеклом. Но Майк научил их не переползать через эту линию.　

— Я бы скорее доверился стеклу.　

— Хорошо, Бэн.　

Она опустила стекло. Он почувствовал облегчение и даже сумел погладить Лапушку, когда Патриция ему предложила. Потом Пат показала еще одну комнату, очень большую, круглую, с таким же мягким полом, как и в спальнях; почти всю ее занимал круглый плавательный бассейн.　

— Это — сообщила она ему — Сокровенный Храм, здесь мы принимаем новых братьев в Гнездо — Она поболтала ногой в воде — Хочешь разделить воду и стать ближе? Или просто поплавать?　

— Гм, не сейчас.　

— Ожидание — согласилась она.　

Они возвратились в громадную гостиную и Патриция пошла принести еще один мартини. Бэн присел на большую кушетку и почти сразу поднялся. Здесь было тепло, к тому же выпивка заставляла его потеть, а от того, что тело утопало в кушетке, ему становилось еще жарче. Глупо оставаться одетым, как в Вашингтоне, когда на Патти из одежды оставалось только большая змея, обвившаяся вокруг ее плеч, решил он.　

Но раздеться полностью он все же не решился и остался в шортах. Снятую одежду он повесил в фойе. Здесь, у входной двери, Бэн заметил табличку с надписью: «Ты Не Забыл Одеться?”　

В этом доме такое напоминание может оказаться совсем не лишним, подумал он. И тут Бэн заметил что-то, что ускользнуло от его внимания, когда он в первый раз попал в комнату. По обе стороны от двери стояли громадные медные чаши, на-, полненные деньгами. Нет, пожалуй не наполненные, а переполненные — банкноты Федерации различного достоинства вывалились из чаши и рассыпались по полу.　

Он все еще не в силах был оторваться от необычного зрелища, когда возвратилась Патриция.　

— Твой мартини, брат Бэн. Сближайся в Счастии.　

— А, спасибо.　

И он опять уставился на деньги.　

Она проследила за его взглядом.　

— Я плохая хозяйка, Бэн. Майкл так здорово следит за чистотой и всем прочим, что я совсем забыла о них.　

Она подобрала деньги и пристроила их в не такой заполненной чаше.　

— Патти, но зачем они здесь?　

— А… Мы держим их здесь, потому что эта дверь ведет на улицу. Если кто-нибудь из нас выходит из Гнезда, а я сама выхожу почти каждый день за продуктами, нам могут понадобиться деньги. Вот мы и держим их здесь, чтобы не забыть взять с собой.　

— Просто хватаете сколько влезет в руку и идете?　

— Ну, конечно, дорогой. О, я понимая о чем ты. Здесь никогда не бываетпосторонних. Если у нас есть друзья вне Гнезда (а они есть почти у всех), мы принимаем их в комнатах на нижних этажах, в которых нет ничего необычного. А здесь не бывает людей, которых могли бы соблазнить эти деньги.　

— Ну да! Меня-то они могут очень легко соблазнить!　

Она засмеялась.　

— Как же они могут соблазнить тебя, если они твои?　

— Хм…, а воры?　

Он попытался прикинуть сколько денег в чашах. Большинство банкнот, похоже, достоинством были больше единицы. Черт, вон на полу лежит купюра с тремя нолями, Патти не заметила ее.　

— Один забрался сюда на прошлой неделе.　

— Ну? И сколько он украл?　

— Ох, да ничего. Майкл отправил его прочь.　

— Вызвал полицию?　

— Ну, что ты! Майкл никогда не передает кого-нибудь полиции. Майкл просто — она пожала плечами — отправил его прочь. Потом Дюк заделал дыру в крыше оранжереи, я тебе показывала ее? Восхитительное место, с травяным полом, Джил мне сказала, что у тебя травяной пол. Майкл впервые увидел такой в твоей квартире. У тебя везде на полу трава?　

— Только в гостиной.　

— Если я когда-нибудь приеду в Вашингтон, можно мне походить по ней? Полежать на ней? Можно?　

— Конечно, Патти. Хм… она твоя.　

— Я знаю, дорогой. Но так хорошо спросить. Я лягу на нее, почувствую ее под собой и буду наполнена счастьем, находясь в гнездышке моего брата.　

— Я буду рад видеть тебя в моем доме — Он надеялся, Пат не потащит с собой змей! — Когда ты приедешь?　

— Не знаю. Когда ожидание наполнится. Может быть Майкл знает.　

— Что ж, предупреди меня, если возможно, чтобы я был в городе. Ну, а если нет, Джил знает код моей квартиры. Патти, неужели никто не следит за тем, сколько вы тратите денег?　

— Зачем, Бэн?　

— Ну, так принято.　

— У нас нет. Бери сколько тебе нужно, а когда возвратишься домой, положи остаток на место, если не забудешь. Майкл велел мне держать чулок набитым. Если деист становится мало, я беру у него еще.　

Совершенно ошеломленный простотой подхода, Бэн прекратил расспрашивать Пат о деньгах. Он кое-что слышал о безденежном коммунизме Марсианской культуры. Майк, видимо, создал островок Марсианской культуры на Земле, а чаши символизировали переход от Марсианской к Земной экономике. Его интересовало, понимает ли Патти, что все это было фальшивкой, иллюзией… которую поддерживало богатство Майка.　

— Патти, сколько людей в гнезде?　

Он почувствовал легкое беспокойство, но тут же отогнал его — зачем им доить его? За дверью его квартиры не стояли горшки с золотом.　

— Сейчас посчитаю… почти двадцать, включая и учащихся братьев, которые еще не умеют думать на Марсианском и не посвящены.　

— А ты Посвящена, Патти?　

— О, да. В основном, я учу. Я веду классы для начинающих учить Марсианский, помогаю готовящимся стать братьями. Доун, я и Джил — Верховные Жрицы. Доун и я хорошо известны среди Фостеритов, поэтому мы работаем вместе, чтобы показать другим Фостеритам — Церковь Всех Миров не вступает в конфликт с Верой. Ведь никого не беспокоит, когда баптист присоединяется к масонам.　

Она продемонстрировала Бэну поцелуй Фостера, рассказала о нем, а потом показала ему чудесный поцелуй, оставленный Майком.　

— Они знают, что значит поцелуй Фостера и как тяжело заслужить его… и они почти созрели для того, чтобы начать серьезно работать и подняться на более высокий круг.　

— Это тяжело?　

— Конечно, Бэн — для них. Тебя, меня, Джил и нескольких других Майкл призвал прямо в братство. Но других Майкл вначале учит дисциплине — не вере, а способу, как осуществлять веру в работе. Для этого им нужно научиться Марсианскому. Очень тяжелая работа, я все еще несовершенна в нем. Но работать и учиться — Счастье. Ты спрашивал о Гнезде, ну-ка посмотрим: Дюк, Джил и Майкл… два Фостерита, Доун, я… обрезанный еврей, его жена и четверо детей.　

— Дети в Гнезде?　

— О, у нас их много. Но они в гнезде для птенцов, не здесь, кто же может размышлять, когда дети вопят и шалят. Хочешь посмотреть их гнездо?　

— Позже.　

— Пара католиков с маленьким мальчиком, к сожалению, отлученных от церкви — их священник все узнал. Майку пришлось оказать им особую помощь; для них это было ужасным потрясением и совершенно никому не нужным. Каждое воскресенье рано утром они обычно шли к мессе, но ребенок сболтнул лишнее. Еще трое — семья Мормонов новой схизмы и их дети. Остальные — протестанты и один атеист… то есть, он был атеистом, пока Майк не открыл ему глаза. Он пришел сюда посмеяться, а остался учиться… скоро он будет священником. Гм, девятнадцать взрослых, но мы редко одновременно бываем в Гнезде и собираемся только па собственной службе в Сокровенном Храме. Гнездо построено для восьмидесяти одного — «трижды наполненное» — но Майк грок большое ожидание прежде, чем понадобится большее гнездо и тогда мы построим и другие гнезда. Бэн? Хочешь увидеть службу во Внешнем Храме, посмотреть как Майкл ведет ее? Он как раз сейчас проповедует.　

— Да, конечно, если тебя не затруднит.　

— Хорошо. Секундочку, дорогуша, я только оденусь.　

— Джубал, она возвратилась в платье, похожем на Свидетельский наряд Анны, но с рукавами, похожими на крылья ангела, высоким воротником и эмблемой, которую использует Майк — девять концентрических кругов и стилизованное изображение Солнца над сердцем. Этот наряд оказался церковным облачением, Джил и другие жрицы носят такие же, но высокий воротник только у Патти, для того, чтобы закрыть ее татуировки. Она одела чулки и несла сандалии в руках.　

— Наряд совершенно изменил ее. Он придал ей большое достоинство. Теперь я видел, что она старше, чем показалась мне на первый взгляд, хотя и не в том возрасте, на котором она настаивала. У нее великолепный цвет лица, и просто жаль татуировать такую кожу.　

— Я опять оделся. Она попросила меня нести туфли в руках, провела через Гнездо и вывела в коридор. Здесь мы обулись и пет спиральному пандусу спустились на пару этажей. Мы оказались на галерее прямо над главным залом. Майк был на сцене. Никакой кафедры, обычный лекционный зал, с большим символом Всех Миров на стене за спиной у Майка. Рядом с ним стояла жрица, и с такого расстояния мне показалось, будто это Джил, но это была другая верховная жрица — Доун, Доун Ардент.　

— Как, ты говоришь, ее звали?　

— Доун Ардент, урожденная Хиггинс, если тебе интересно.　

— Я встречался с ней.　

— Знаю, лжеотставной ты «козел». Она без ума от тебя.　

Джубал отрицательно покачал головой.　

— С «Доун Ардент», которую я имел ввиду, я едва знаком. Мы встречались один раз, два года назад. Она не может помнить меня.　

— Она помнит тебя. Она собирает все ленты с твоей коммерческой чепухой, под всеми псевдонимами, за которыми может проследить. Она засыпает под них и видит прекрасные сны. Во всяком случае, так она мне сказала. Но они все знают тебя, Джубал. В гостиной, где я был, только одно украшение — голография твоей головы в натуральную величину. Выглядит так, как будто тебя обезглавили, а на твоем лице отвратительная ухмылка. Дюк тайком щелкнул тебя.

— Ах, паршивое отродье!　

— Джил попросила его.

— Двойное отродье!

— Майк подкинул ей эту идею. Соберись с духом, Джубал — ты святой покровитель Церкви Всех Миров.　

Джубал ужаснулся.　

— Они не могут сделать это!　

— Уже сделали. Майк считает создание своего шоу целиком твоей заслугой. Ты все так хорошо объяснил ему, что он понял, как применить Марсианскую теологию к людям.　

Джубал застонал. Бэн продолжал:　

— Вдобавок Доун считает тебя красивым. Если не обращать внимания на эту причуду, она умна… и совершенно очаровательна. Но я отвлекся. Майк заметил нас и крикнул — Привет, Бэн! Увидимся позже! — и продолжал торжествовать.　

— Джубал, тебе нужно было послушать. Он и не думал кого-нибудь поучать не носил церковных одежд, просто элегантный, хорошо сшитый белый костюм. Он говорил точь-в-точь, как чертовски хороший продавец автомобилей. Он отпускал шутки и рассказывал притчи. Суть своего рода была пантеизмом… среди прочих, Майк рассказал старую притчу о червяке, роющем ход в земле и встречающем другого червяка. Первый говорит — Ой, какой ты красивый! Давай поженимся! — и слышит в ответ — Не будь кретином! Я твоя задница.　

— Ты слышал ее?　

— Слышал? Я ее написал!　

— Никогда не думал, что она настолько стара. Майк неплохо использовал ее. Он высказал такую мысль: всякий раз, когда ты встречаешь другое существо, способное грок — мужчину, женщину или бездомную кошку… ты встречаешься с частью «самого себя». Вселенная — вещь, которую мы создали для себя и дружно согласились забыть о своей проделке.　

Джубал помрачнел.　

— Солипсизм и пантеизм^[32]. Вместе они способны объяснить что угодно. Исключи любой неудобный тебе факт, примири все теории, включи любые факты или иллюзии, которые тебе нравятся. Только они похожи на сахарную вату — вкус есть, а во рту пусто. Ничего вещественного и столь же неудовлетворительно как, например, такой конец сказки — и тогда мальчик упал с постели и проснулся.　

— Нечего дуться и критиковать, займешься этим с Майком. Поверь мне, у него все звучало очень убедительно. Однажды он остановился и сказал:　

— Вы, наверное, устали от моей болтовни, я слишком много болтаю — и они в ответ заорали — Нет! — Он по-настоящему заинтересовал их. Но он возразил, что у него сел голос и, вообще, пришло время чудес. Потом Майк продемонстрировал потрясающую ловкость рук — ты знаешь, что он был фокусником в карнавале?　

— Я знал о его работе в карнавале. Но он никогда не говорил мне в чем состоял его позор.　

— Он отличный фокусник; его трюки обманули даже меня. Все было бы не так уж и плохо, если бы он просто использовал детские фокусы, но дело совсем не в них. Людей очаровала именно его болтовня. Наконец, он остановился и сказал — От Человека с Марса ждут необычных вещей… поэтому я показываю кое-какие чудеса во время каждой встречи. Я Человек с Марса и тут уж ничего не поделаешь, что случилось, то случилось. Чудеса могут произойти и с Вами, если вы их захотите. Однако, для чего-то большего, чем пустяковые чудеса, вам нужно войти в Круг. С теми, кто хочет учиться я увижусь позже. Приглашения вам раздадут.　

— Патти мне все объяснила. Эта толпа — просто зрители, дорогой. Люди пришли сюда из любопытства или их затащили сюда члены нашей церкви, достигшие одного из внутренних кругов. Джубал, Майк разделил свое дело на девять кругов, немного похожие на масонские степени, и никому не говорит о существовании следующих кругов, пока они не созреют для продвижения. Пока Майк творит чудеса, сказала мне Пат, а они так же естественны для него, как и дыхание, он прощупывает публику и решает, кто может нам подойти. Поэтому он затягивает службу. Дюк стоит за той решеткой и Майк говорит ему, кто может стать учеником, где он сидит и все остальное. Майкл закончил прощупывать публику… и отбросил тех, кто ему не нужен. Потом, получив от Дюка план зала с обозначением, где сидят нужные Майклу люди, к делу приступает Доун.　

— Как же они все делают? — спросил Харшоу.　

— Я не видел, Джубал. Есть дюжина способов, с помощью которых они могут отделить овечек от стада, если Майк знает, где они сидят и может подать сигнал Дюку. Патти, говорит — Майк ясновидящий, и я не стал бы отбрасывать такую возможность. После службы они проводят сбор денег. Майк и это не делает в церковном стиле — ты знаешь: тихая, приятная музыка и достойные служители. Он говорит, никто не поверит, что это настоящая церковь, если не будет сбора денег. Итак, хочешь верь, хочешь нет, они несут корзинки для сбора, уже наполненные деньгами и Майк говорит им, что эти деньги собрали на прошлой встрече, поэтому не стесняйтесь, если вы разорились, хотите есть или вам просто нужны деньги. Но если вы хотите дать… дайте. Сделайте то или другое — положите что-нибудь или возьмите что-нибудь. Он нашел еще один способ, как избавиться от лишних денег, решил я.　

Джубал задумчиво произнес:　

— Если все как следует преподнести, люди дадут намного больше, чем возьмут. Очень немногие возьмут.　

— Не знаю, Джубал. Как только Майк передал Доун ведение службы, Патти увела меня. Она привела меня в небольшую аудиторию, где начиналась служба для седьмого круга. Здесь собрались люди, какое-то время принадлежащие к церкви и достигшие определенных успехов. Если это вообще можно назвать успехом. Джубал, с одной церемонии мы попали на другую, и приспособиться оказалось совсем не легко. Внешне собрание было гибридом лекции и развлечения, а это — почти колдовским ритуалом. Теперь Майк был в церковных одеждах; он казался выше, аскетичней и собранней, его глаза сверкали. Комната была полутемной, звучала музыка, от которой бросало в дрожь, а мне почему-то хотелось танцевать. Мы с Патти сели на кушетку, чертовски похожую на кровать. В чем была суть службы я не могу сказать. Майк пел на Марсианском и они отвечали ему на том же языке, правда, время от времени они монотонно повторяли — Ты — Бог! Ты — Бог! — а за этим следовало какое-то марсианское слово, от которого болит горло, если попытаться его произнести.　

Джубал издал каркающий звук:　

— Такое?　

— Что? Вроде да. Джубал… они тебя подцепили? Ты водишь меня за нос?　

— Нет, Стинки научил меня. Он сказал, что это самая черная ересь, с которой он когда-либо встречался. С его точки зрения, конечно. Это слово Майк переводит так — Ты — Бог — А Махмуд считает, что такой перевод и близко не передаст его значения. Это вселенная, свидетельствующая о самопознании… или «вина» с полным отсутствием раскаяния… или дюжина других вещей. Стинки ничего не понимает в нем и на Марсианском, за исключением одного — это плохое слово, отвратительное, по его мнению… и ближе к Сатанинскому вызову, чем к Божьему благословению. Но продолжай. Или больше ничего не случилось? Просто компания фанатиков, орущая на Марсианском?　

— Гм… Джубал, они и не думали кричать и совсем не фанатики. Иногда они едва слышно шептали. Потом немного громче. Они следовали какому-то ритму, словно пели кантату… однако повторения не чувствовалось; казалось, все они стали одним человеком, напевающим то, что он чувствовал. Джубал, ты видел, как Фостериты подогревают себя?　

— Лучше бы не видел.　

— Что ж, здесь не было подобного неистовства; все проходило спокойно и легко, ощущение такое, будто ты начинаешь засыпать. Но в то же время чувствовалось напряжение и оно постоянно нарастало, но, Джубал, ты когда-нибудь участвовал в спиритическом сеансе?　

— В чем я только не участвовал.　

— Тогда тебе известно, как может расти напряжение даже, когда никто не говорит ни слова. Происходившее больше походило на спиритический сеанс, чем на возрождение или самую спокойную церковную службу. Нет, мягкости там не было; все было наполнено ужасным напряжением, прямо клокотало.　

— «Аполлонийский» ритуал.　

— Что?　

— Противоположный «Дионисийскому». Люди упрощают, считая «Аполлонийский» «мягким», «спокойным» и «холодным». Но «Аполлонийский» и «Дионисийский» — две стороны одной монеты. Монашка, неподвижно стоящая на коленях в своей келье, может быть в экстазе еще более неистовом, чем любая жрица Пана Приапа, празднующая весеннее равноденствие. Когда экстаз овладевает мозгом, это совсем не то же самое, что упражнение для зарядки — Джубал нахмурился — Еще одна ошибка отождествлять «Аполлонийский» с «хорошим» только потому, что большинство наших самых уважаемых сект «Аполлонийские» в ритуалах и правилах. Явное заблуждение. Продолжай.　

— Хорошо… то, что происходило, не было таким же однообразным, как молитва монашки. Они бродили по комнате, менялись местами, целовались и обнимались — ничего больше, я так думаю. Правда, в комнате было полутемно. Одна девушка хотела присоединиться к нам, но Пат подала ей какой-то знак… она поцеловала нас и ушла — Бэн ухмыльнулся — Кстати, совсем неплохо поцеловала. Я был единственным, на ком не было их одеяния и поэтому чувствовал, что бросаюсь в глаза. Но она, похоже, ничего не заметила.　

— Все происходило как бы случайно… и в то же время так координировано, как мышцы балерины. Майк все время был занят — то перед аудиторией, то расхаживая среди других. Однажды он сжал мое плечо и поцеловал Патти, неторопливо, но коротко. С нами он не говорил. У него за спиной, на том месте, откуда он вел службу, была какая-то штуковина, похожая на большой стереоэкран. Он использовал ее для показа «чудес», только он ни разу не употребил этого слова, по крайней мере, на английском. Джубал, любая церковь обещает чудеса. Но зажала их вчера и зажмет завтра.　

— Есть исключения — прервал его Джубал — Многие из нас снабжают чудесами — exempli gratia^[33] среди многих: последователи Христианской Науки и Римско-католическая Церковь.　

— Католики? Ты говорил о Лурде?　

— Я имел ввиду Чудо Пресуществления.　

— Хм-м — я не могу судить о таком тонком чуде. А что касается последователей Христианской Науки — если я сломаю ногу, я обращусь к хирургу.　

— Ну, так следи, куда ставишь ноги — проворчал Джубал — И не обращайся ко мне.　

— И не подумаю. Мне не нужен одноклассник Вильма Харви.　

— Харви знал как обращаться с переломами.　

— Да, а как насчет его одноклассников? Джубал, те случаи, которые ты привел, может быть и чудеса, ноте, что показывает Майк, очень эффектны. Он или опытный иллюзионист, или удивительный гипнотизер.　

— Или то и другое.　

— Или сделал что-то со стереовизором и, в результате, изображение нельзя отличить от реальности.　

— А почему ты исключаешь настоящие чудеса, Бэн?　

— Мне не нравится такая теория. Что бы он не использовал, это был отличный театр. Однажды, когда зажегся свет, в комнате был лев с черной гривой, полный достоинства, как статуя, охраняющая лестницу в библиотеку. Вокруг него расхаживали крошечные ягнята, а лев только моргал и зевал. Конечно, в Голливуде могут сделать и почище, ноя чувствовал запах льва. Правда, он тоже мог быть фальшивым.　

— Значит, настаиваешь на фальшивке?　

— Черт побери, я стараюсь быть беспристрастным!　

— Тогда не лезь вон из кожи. Старайся подражать Анне.　

— Я не Анна. Тогда я не был беспристрастным, я просто всем наслаждался в теплом свете. Майк продемонстрировал множество великолепных иллюзий. Левитацию, например, и всякое такое. Перед самым концом Патти ушла, шепнув мне, чтобы я оставался. «Майк как раз сказал им, что тот, кто не чувствует себя готовым для следующего круга, должен уйти» — говорит она мне — Я говорю: «Тогда мне лучше уйти». А она говорит: «О, нет, дорогой! Ты же из Девятого Круга. Сиди, я скоро вернусь». И ушла.　

— Не думаю, чтобы кто-нибудь испугался и сбежал. Группа членов Седьмого Круга готова была перейти в следующий Восьмой Круг. Я и не заметил, как вспыхнул свет… и появилась Джил!

— Джубал, это совершенно не было похоже на стереовидение. Джил отыскала меня и улыбнулась. О, конечно, если актер смотрит прямо в камеру, его глаза встретятся с твоими, где бы ты не сидел. Но если Майку удалось так здорово все сделать, он должен взять патент на изобретение. На Джил был диковинный костюм. Майк нараспев, частично по-английски, начал произносить что-то… о Матери Всех, единстве многих и стал называть ее разными именами… и с каждым именем ее костюм менялся.　

Как только появилась Джил, Бэн Кэкстон сразу же узнал ее. Его не обманули ни освещение, ни состояние — это была Джил! Она посмотрела на него и улыбнулась. Краем уха он слушал Майка и, в то же время, думал о своей уверенности в том, что пространство за Человеком с Марса наверняка занимал стереоэкран. Но сейчас Бэн готов был поклясться: он сможет подняться по этим ступенькам и ущипнуть ее.　

Искушен не было велико, но не станет же он своей дурацкой выходкой портить Майку шоу. Нужно подождать, пока Джил освободиться.　

— Кибела!　

Костюм Джил внезапно изменился.　

— Изида!　

— Снова.　

— Фрейя!.. Гея!.. Деви!.. Иштар!.. Мариам!　

— Мать Ева! Mater Deum Magna^[34]! Любящая и Любимая, Жизнь неумирающая.　

Кэкстон перестал слушать. Джил была матерью Евой, одетой сиянием. Свет распространялся и он у видел ее в саду, рядом с деревом, вокруг которого обвилась большая змея.　

Джил улыбнулась, протянула руку, погладила змею по голове, повернулась к залу и раскрыла объятия.　

Кандидаты двинулись вперед, чтобы войти в Сад.　

Возвратившаяся Патти прикоснулась к плечу Кэкстона.　

— Бэн, идем дорогой.　

Кэкстону хотелось остаться и впитать великолепный образ Джил… ему хотелось присоединиться к процессии. Но он поднялся и пошел к выходу. Он оглянулся и увидел, как Майк обнял кандидатку, стоящую первой в очереди… повернулся, чтобы следовать за Патрицией и уже не увидел, как исчезли одежды кандидатки, и Майк поцеловал ее, как Джил поцеловала первого кандидата… и его одежды исчезли.　

— Мы пойдем кругом — объяснила Патти — чтобы дать им время попасть в Храм. О, мы могли бы идти напрямик, но это помешало бы Майклу (ему опять пришлось бы вести их к нужному настроению), а он и так очень тяжело работает.　

— Куда мы идем?　

— Забрать Лапушку. Потом опять в Гнездо. Если только ты не захочешь принять участие в посвящении. Но ты еще не научился Марсианскому и церемония, скорее всего приведет тебя в замешательство.　

— Хорошо… я бы хотел увидеть Джил.　

— А… Она попросила передать, что прибежит наверх после церемонии и придет к тебе. Нам вниз, Бэн.　

Дверь открылась и Бэн оказался в саду. Змея подняла голову, когда они вошли.　

— Вот и я, дорогая! — обратилась к ней Патриция — Иди к маме, хорошая ты девочка!　

Она сняла боа с дерева и уложила в корзину.　

— Дюк принес ее вниз, но я устроила ее на дереве и велела не уползать. Тебе повезло, Бэн, переход в Восьмой случается очень редко.　

Четырнадцати фунтовая змея порядочно весит, решил Бэн, когда нес корзину. Корзина была укреплена стальными скобами. Когда они поднялись наверх, Патриция остановилась.　

— Поставь ее, Бэн — Она сняла одежду и передала ему, потом пристроила змею на плечах — Это награда Лапушке за то, что она была хорошей девочкой, она хотела прижаться к маме. У меня скоро урок, но я буду носить ее до последней минуты. Нехорошо разочаровывать змею; они совсем, как дети и не могут грок полностью.　

Они прошли пятьдесят ярдов и подошли к входу в Гнездо. Бэн разулся и снял с нее сандалии и чулки. Они вошли внутрь и Патти оставалась с ним, пока Бэн раздевался. Он чуть задержался, решая, снимать шорты или нет. Сейчас он уже был совершенно уверен: одежда в Гнезде была так же необычна (а может и неприлична), как подбитые гвоздями сапоги на танцевальной площадке. Предупреждение у выхода, отсутствие окон, утробный уют Гнезда, отсутствие одежды у Патриции плюс ее предложение Бэну поступить также — все свидетельствовало о нудизме в стенах Гнезда.　

Поведение Патриции можно было бы не принимать во внимание, поскольку у татуированной леди могли быть свои причуды относительно одежды, но войдя в гостиную они прошли мимо мужчины, направлявшегося в сторону ванных и «гнездышек» — и одежды на нем было еще меньше, чем на Патриции — на одну змею и множество картинок. Он приветствовал их традиционным: «Ты — Бог», и пошел дальше. Еще одно доказательство в гостиной — обнаженная женщина, лежащая на кушетке.　

Кэкстон знал, что во многих семьях принято расхаживать дома нагишом, а здесь была «семья» — все братья по воде. Но он не мог сделать выбор между вежливостью, требовавшей от него снять свой символический фиговый листок… и уверенностью, что не окажется в идиотском положении, если сюда войдут совершенно одетые незнакомые ему люди. Черт, он начинает краснеть.　

— А как поступил бы ты, Джубал?　

Харшоу удивленно поднял брови.　

— По-твоему, я должен быть шокирован, Бэн? Человеческое тело часто может быть привлекательным, столь же часто оставляет гнетущее впечатление, и никогда не важно perse. Итак, Майк, ведет свое хозяйство с нудистским уклоном. Мне кричать «Ура!» Или плакать?　

— Черт побери, Джубал, легко быть Олимпийцем. Но я никогда не видел, чтобы ты снимал штаны в обществе.　

— И не увидишь. Я грок ты руководствовался совсем не скромностью. Ты страдал от патологического страха оказаться смешным — невроз с длинным, псевдо греческим названием.　

— Чушь! Я не был уверен, что это прилично.　

— Нет, это вы несете чушь, сэр — вы знали, что прилично… вы боялись очутиться в глупом положении… или страшились быть застигнутым в галантном рефлексе. Но я грок у Майка были причины ввести такой обычай — у Майка всегда были причины.　

— О, да. Джил рассказывала мне.　

Бэн стоял в фойе, повернувшись спиной к гостиной. Он держал руки на шортах и не мог заставить себя сделать решительный шаг. Вдруг, чьи-то руки обвили его талию.　

— Бэн, дорогой! Как замечательно!　

И тут же Джил оказалась в его объятиях. Горячие, жадные губы прижались к его губам, и он не мог порадоваться, что не успел раздеться. Она больше не была «Матерью Евой» и одела наряд жрицы. Тем не менее он был счастлив, держа в объятиях живую, теплую, гибкую девушку.　

— Ей-богу! — воскликнула она, прервав поцелуй — Мне не хватает тебя, старая ты зверюга. Ты — Бог.　

— Ты — Бог — согласился он — Джил, ты прелестней, чем когда-либо.　

— Да — признала она — Церемония помогает мне в этом. Я прямо вся затрепетала, поймав твой взгляд во время разрядки!　

— Разрядки?　

— Джил имеет ввиду — вмешалась Патриция — конец службы, когда она приняла вид Матери Всех, Mater Deum Magna, Ребята, я должна бежать.　

— Никогда не голодай, Патти, кисонька.　

— Если будешь шевелиться, не придется торопиться. Бэн, мне пора укладывать Лапушку в постельку, спуститься вниз и начинать урок. Ты поцелуешь меня на ночь?　

Прежде, чем он осознал случившееся, Бэн обнаружил, что целует женщину, вокруг которой обвилась змея. Он старался игнорировать Лапушку и обращаться с Патти, как она того заслуживала.　

Патти поцеловала Джил.　

— Спокойной ночи, дорогие — она не торопясь ушла.　

— Бэн, она сама непосредственность, правда?　

— Верно. Хотя вначале она озадачила меня.　

— Я грок. Патти всех озадачивает, потому что никогда не сомневается. Она инстинктивно делает то, что нужно. Патти во многом похожа на Майка. Она продвинулась в учении дальше всех нас и должна быть верховной жрицей. Но она не хочет, потому что ее татуировки помешают ей выполнять некоторые обязанности — будут отвлекать, а она не хочет убирать их.　

— Как можно убрать столько татуировок? С помощью ножа для освежевания туш? Это убьет ее.　

— Ничего подобного, дорогой. Майк может убрать их, не оставив и следа и не причинив ей боли. Но она не думаете них, как о своей собственности и считает себя просто их хранительницей. Садись. Доун принесет ужин — мне нужно поесть, пока я наверху, потом до утра у меня не будет ни одной свободной минуты. Скажи мне, какие у тебя впечатления? Доун видела тебя на службе для не принадлежащих к кругу.　

— Да.　

— Ну и?　

— Майк — медленно ответил Кэкстон — может продавать змеям обувь.　

— Бэн, я грок тебя беспокоит что-то.　

— Нет — возразил он — Ничего конкретного.　

— Я спрошу тебя через неделю или через две. Не торопись.　

— Я не останусь здесь на неделю.　

— У тебя есть в запасе материал для твоих колонок в газете?　

— Для трех. Но я не должен долго оставаться здесь.　

— Думаю останешься… потом по телефону передашь несколько заметок скорее всего о Церкви. К этому времени ты грок и останешься намного дольше.　

— Не думаю.　

— Ожидание до наполнения. Здесь ведь не церковь, знаешь?　

— Патти мне что-то говорила.　

— Можно сказать, это и не религия. Конечно, в юридическом и нравственном смысле у нас церковь. Но мы не стараемся привести людей к Богу, здесь-то мы и расходимся с церковью, об этом даже нельзя сказать на Марсианском. Мы не пытаемся спасти душу, душу нельзя потерять. Мы не пытаемся дать людям веру, мы предлагаем им не веру, а правду — правду, которую они могут проверить. Правду сегодняшнего дня о нас и нашем мире, правду чистую, как гладильная доска, полезную, как хлеб… такую практичную, что она сможет сделать войну и голод, насилие и ненависть такими же ненужными как… ну скажем, как одежда в Гнезде. Но они должны научиться Марсианскому. В этом-то и загвоздка — найти людей достаточно честных, чтобы поверить в то, что они видят, способных трудиться, ибо языку учиться тяжело и долго. Эту правду нельзя сформулировать по-английски, во всяком случае, не больше, чем Пятую симфонию Бетховена — Она улыбнулась — Но Майк никогда не торопится. Он просматривает тысячи… находит нескольких… и некоторые из них попадают в Гнездо, где он обучает их дальше. Однажды, когда Майк закончит обучать нас, мы сможем основать другие гнезда, а потом произойдет эффект снежного кома. Но торопить не стоит. Ни один из нас еще не прошел курс обучения. Правда, дорогая?　

Услышав последние слова Джил, Бэн посмотрел вверх и был очень удивлен, увидев склонившуюся над ним и предлагавшую ему тарелку с едой женщину, в которой он узнал другую верховную жрицу.　

— Доун, да, кажется так. Она была одета так же, как и Патриция, только без татуировок. И это его несколько ошеломило.　

Доун улыбнулась.　

— Твой ужин, брат мой Бэн. Ты — Бог.　

— Гм, ты — Бог. Спасибо — Она поцеловала его, взяла тарелки для себя и Джил, села рядом с ним и стала есть. Бэн про себя посетовал, что она не села на другое место, где он мог любоваться ею — у нее хватало атрибутов, присущих богине.　

— Нет — согласилась Доун — еще нет, Джил. Но ожидание принесло наполнение.　

— Например, Бэн — продолжила Джил — я сделала перерыв на еду, Майк последний раз ел позавчера… и не будет есть, пока не освободится. Потом он наедается, как поросенок и держится столько, сколько понадобится. Кроме того, Доун и я устаем. Не так ли, милочка?　

— Конечно. Но я совсем не устала, Джиллиан. Позволь мне провести службу, а ты оставайся с Бэном. Дай мне свое платье.　

— Как такая мысль могла родиться в твоей умной головке, моя любовь. Бэн, она на службе почти столько же, сколько и Майк. Мы можем долго обходиться без сна и пищи, но едим, когда проголодаемся и иногда нуждаемся в сне. Кстати, об одежде, Доун, это платье последнее в Седьмом Храме. Я хотела попросить Патти, чтобы она заказала одну или даже две партии.　

— Она уже заказала.　

— Как я могла сомневаться в этом? Платье тесновато — Джил обернулась назад и так изогнулась, что Бэн почувствовал легкое беспокойство — Мы прибавляем в весе?　

— Немного.　

— Хорошо. Мы были слишком худы. Бэн, у Доун и у меня одинаковые фигуры, ты заметил? Рост, бюст, талия, бедра, вес — все, не говоря уже об оттенке кожи. Когда мы только встретились, мы уже были очень похожи… потом, с помощью Майка, стали совершенно одинаковыми. Даже наши лица стали больше похожи, но это от того, что мы думаем об одном и том же. Дорогая, встань и позволь Бэну посмотреть на нас.　

Доун отложила свою тарелку и встала, не только ее фигура, но и поза, напоминали Бэну Джил. И вдруг он вспомнил — такую же позу приняла Джил, изображая Мать Еву.　

— Видишь, Бэн? Это — я — с полным ртом произнесла Джил.　

Доун улыбнулась.　

— С небольшими различиями, Джиллиан.　

— Очень небольшими. Мне почти жаль, что наши лица никогда не станут одинаковыми. Ты знаешь, Бэн, для нас очень удобно быть похожими. Нам нужны две верховные жрицы, чтобы участвовать в церемониях и постоянно ассистировать Майку. Кроме того — добавила она — Доун может покупать одежду, которая подходит и мне. Она избавляет меня от хождения по магазинам.　

— Я, вообще, не был уверен — медленно произнес Бэн — носители вы какую-нибудь одежду, кроме одеяний жриц.　

Джил удивилась.　

— А как бы мы ходили на танцы в этом? Танцы — наше любимое средство от сна. Садись и заканчивай ужинать. Бэн вполне достаточно глазел на нас. Бэн, в переходной группе есть парень, который просто сказочно танцует, в нашем городке полно ночных клубов. Доун и я столько ночей подавали бедняге спать, что нам пришлось помогать ему не заснуть на уроках языка. Но с ним будет все в порядке. Когда ты достигаешь Восьмого Круга, тебе уже не нужно много спать. А почему ты решил, будто мы никогда не одеваемся, дорогой?　

— Ну — и Бэн выложил свою дилемму.　

Джил посмотрела на него широко раскрытыми глазами, захихикала и тут же перестала.　

— Понимаю. Я в одежде, потому что прибежала только перекусить. Мне уже пора возвращаться вниз. Если бы я грок, что именно это беспокоит тебя, я бы сбросила платье, прежде чем поздороваться с тобой. Мы привыкли ходить одетыми или нет в зависимости от обстоятельств. Мне и в голову не пришло, что это может быть невежливо. Любимый, можешь носить шорты или не носить, поступай как тебе удобно　

— Но…　

— Только не волнуйся — Джил улыбнулась и на ее щеках появились очаровательные ямочки — Я вспомнила, как Майк впервые попал на общественный пляж. Помнишь, Доун?　

— Еще бы!　

— Бэн, ты же знаешь Майка. Мне пришлось учить его всему. Он не видел никакого смысла в одежде, пока не грок, к своему большому удивлению, что у нас нет его способности не реагировать на погоду. У Марсиан нет понятия обнаженного тела, просто не может быть. Майк грок одежду, как украшение только после того, как мы начали экспериментировать с костюмированном наших спектаклей.　

— Но, хотя Майк всегда делал то, что я ему говорила, грок он или нет, ты и представить не можешь, как много мелочей делают тебя человеком. Нам понадобилось двадцать лет, чтобы научиться им; Майку пришлось обучиться им буквально за ночь. И в его образовании все еще встречаются пробелы. Мы все учили его — все, кроме Патти. Все, что ни делает Майк — он делает идеально, считает она. Он все еще грок одежду. Майк считает ее помехой, отдаляющей людей друг от друга — она мешает любви сближать их. Необходим барьер между Гнездом и чужими, недавно грок он. Но долгое время Майк одевался, только, когда я говорила ему.　

А однажды, я забыла ему сказать.　

Мы были в Байя Калифорния; именно там мы встретили, вернее, опять встретились с Доун. Майк и я остановились на ночь в отеле, находящемся прямо на пляже и ему не терпелось грок океан. Поэтому, утром он оставил меня спать и спустился вниз на свою первую встречу с морем.　

Бедный Майк! Он вышел на пляж, отбросил халат и пошел к воде… похожий на греческого бога и так же как и он, не подозревающий об условностях. Начался скандал, я проснулась и бросилась вниз, чтобы спасти его от тюрьмы. Взгляд Джил стал отсутствующим.　

— Я ему нужна сейчас. Поцелуй меня на ночь, Бэн. У видимся утром.　

— Ты уходишь на всю ночь?　

— Вероятно. Этот переходный класс довольно большой.　

Она встала, подняла его на ноги и скользнула в его объятия.　

Наконец, она прошептала:　

— Бэн, дорогой, ты брал уроки. Вот так так!　

— Я? Я был полностью верен тебе — на свой лад.　

— Так же, как и я тебе. Я не жалуюсь, просто я думаю, Доркас давала тебе уроки поцелуев.　

— Некоторых, может быть. Ишь любопытная.　

— Класс может подождать, поцелуй меня еще. Я постараюсь быть Доркас.　

— Будь собой.　

— Я и буду, так или иначе. Собой. Майк говорит, что Доркас целуется более тщательно — «грок поцелуй больше, чем кто-либо».　

— Прекрати болтать.　

Она замолчала, потом вздохнула:　

— Я приду в переходный класс, сияя, как светлячок. Позаботься о нем, Доун.　

— Конечно.　

— Поцелуй его сейчас же и ты поймешь, что я имела ввиду!　

— Как раз собираюсь.　

— Бэн, будь хорошим мальчиком, слушайся Доун.

Она ушла не спеша, но бегом.　

Доун медленно приблизилась к нему, подняла руки и прильнула к Бэну всем телом.

Джубал удивленно поднял бровь:　

— Ты хочешь сказать, что именно в этот момент ты и перетрусил?　

— Выбора у меня не было. Я, хм, «смирился с неизбежным».　

Джубал кивнул.　

— Ты попал в ловушку.

— После чего мужчине остается только пытаться вести переговоры о мире и жертвах Майка. Майк очаровал их. Его новая индивидуальность очень сильна. Слишком много дерзости и суперкоммивояжерства, но он совершенно неотразим. На свой лад Доун тоже неотразима — к утру я уже был убежден, что все в порядке. Странно, но восхитительно.

32

Проснувшись, Бэн Кэкстон не мог сообразить где он. Было темно, он лежал на чем-то мягком. Но не на кровати.　

И вдруг он вспомнил. Последнее яркое воспоминание: он лежит на мягком полу Сокровенного Храма, спокойно и интимно беседуя с Доун. Она привела его сюда, они погрузились, разделили воду, сблизились.　

Он стал лихорадочно ощупывать пол вокруг себя и ничего не нашел.　

— Доун!　

Тьма уступила место полутьме.　

— Я здесь, Бэн.　

— Ох! Я думал, ты ушла!　

— Я не хотела будить, тебя — Она была одета в свое жреческое одеяние и, неожиданно для себя, он почувствовал разочарование — Я должна начать службу во Внешнем Храме для Встающих на Рассвете. Джиллиан еще не вернулась. Как ты знаешь, переходный класс довольно большой.　

Услышав ее слова, Бэн вспомнил все, о чем она рассказывала ему ночью… вещи, расстроившие его, несмотря на ее осторожные, тактичные объяснения… она успокаивала его и сумела убедить. Он все еще не грок всего. Да, Джил принимала участие в ритуале как верховная жрица — задание или счастливая обязанность, в которой Доун предлагала заменить ее. Бэн чувствовал, что должен был огорчиться из-за отказа Джил.　

Но огорчения не испытывал.　

— Доун… тебе нужно уходить? — он с трудом поднялся и обнял ее.　

— Я должна, Бэн, дорогой… дорогой Бэн — Она еще крепче прижалась к нему.　

— Прямо сейчас?　

— Никогда не нужно слишком торопиться — нежно прошептала она. Одежда больше не разделяла их. Он был слишком занят, чтобы интересоваться, куда она подевалась.　

Он проснулся второй раз, встал на ноги и в «гнездышке» тут же вспыхнул свет. Бэн потянулся, решил, что чувствует себя прекрасно и осмотрелся, ища свои шорты. Он попытался вспомнить, где он их оставил, но даже не смог припомнить, как снимал их. В воде их на нем не было. Вероятно, рядом с бассейном — он вышел из комнаты и вышел ванную.　

Несколькими минутами позже он, приняв душ и побрившись, освеженный, заглянул в Сокровенный Храм и, не найдя своих шорт и там, подумал, что кто-то отнес их в фойе, где хранилась одежда. Ну и черт с ними, подумал Бэн и ухмыльнулся, вспомнив свои терзания — снимать их или оставить. Здесь, в Гнезде, они нужны ему, как вторая голова.　

Хоть они с Доун порядочно выпили, но голова у него была ясной. Алкоголь, казалось, совершенно не действовал на Доун и, наверное, поэтому он перебрал свою норму. Доун… что за девчонка! Она, похоже, совсем не обиделась, когда в минуту страсти он назвал ее Джил — она, казалось, была польщена.　

В большой комнате никого не было, а он хотел узнать который час. Не то, чтобы его эго очень интересовало, но он здорово проголодался. Он пошел в кухню, решив поглядеть, нельзя ли там чего-нибудь добыть.　

Человек, стоящий у плиты, оглянулся.

— Бэн!　

— Ну и ну! Привет Дюк!　

Дюк по-медвежьи облапил его — Боже, здорово, что ты у нас. Ты — Бог. Как тебе приготовить яйца?　

— Ты — Бог. А ты здесь за повара?　

— По необходимости. В основном, кухней занимается Горн. Ну, и мы понемногу помогаем ему. Даже Майк, если Гони не успевает ему помешать — Майк самый худший повар в мире.　

Дюк продолжал разбивать яйца. Бэн присоединился к нему.　

— Лучше займусь тостами и кофе. У вас есть соевая приправа?　

— Только скажи и Пат принесет все что нужно. Да вот и она — Дюк прибавил — я заглядывал к тебе раньше, но ты храпел. Или я, или ты все время были заняты с того момента, как ты приехал.　

— А чем ты вообще занимаешься, Дюк?　

— Что ж, я — Дьякон. Когда-нибудь стану священником. Я не очень сообразительный и, но здесь это не имеет значения. Учу Марсианский… все учат. Кроме того, чиню, если что-нибудь сломалось, так же, как и у Джубала.　

— Наверное, нужна целая банда, чтобы следить за таким громадным зданием.　

— Бэн, может быть, ты удивишься, но делать приходится очень мало. Тебе бы посмотреть, каким уникальным способом Майк прочищает забитый туалет: мне почти не нужно заниматься обязанностями водопроводчика. Ну, а кроме водопровода, девять десятых наших приспособлении находится в кухне. Как видишь, их намного меньше, чем у Джубала.　

— Я думал, у вас есть какие-то сложные приспособления в　

храмах?　

— Осветительные установки, вот и все. Вообще-то — Дюк ухмыльнулся — моя основная работа — отсутствие работы. Я — пожарный инспектор.　

— Что такое?　

— Я представитель пожарной инспекции, прошедший необходимые экзамены и также представляю здесь сан инспекцию. Мы никогда не пускаем сюда посторонних. Они могут принимать участие в службе во Внешнем Храме, но никогда не пройдут дальше, пока Майк их не проверит.　

Они положили еду на тарелки и сели. Дюк спросил:　

— Ты остаешься, Бэн?　

— Я не могу, Дюк.　

— Ну и что? Я тоже приехал сюда погостить… вернулся домой и целый месяц хандрил, прежде чем сказал Джубалу, что ухожу. Ничего, ты вернешься. Не принимай никаких решений, прежде твоего Разделения Воды сегодня ночью.　

— Разделения Воды?　

— Разве Доун не сказала тебе?　

— Гм… кажется, нет.　

— Тогда, пусть лучше тебе объяснит Майк, хотя нет, люди будут упоминать об этом весь день. Разделение Воды ты грок, ты — Первозванный.　

— Первозванный? Доун использовала это выражение.　

— Так называют тех, кто стал братьями Майка по воде не учась Марсианскому. Другие, обычно, не разделяют воду и не становятся ближе, пока не пройдут Восьмой Круг… к тому времени они начинают думать на Марсианском — черт, кое-кто из них знает Марсианский лучше меня. Это не запрещено — ничего не запрещено — можешь разделить воду и с кем-то, кто не готов для Восьмого Круга. Черт, я могу подобрать какую-нибудь малышку в баре, разделить воду, залезть с ней в постель, а потом привести ее в Храм. Но я ничего подобного не сделаю. В том-то и дело, у меня и желания такого никогда не возникнет. Бэн, я могу наверняка предсказать. Ты переспал со многими классными крошками.　

— Ну… с некоторыми.　

— Так оно и было, я знаю. Но ты больше никогда не залезешь в постель ни с одной из них,если она не будет твоим братом по воде.　

— Хм-м…　

— Через год ты скажешь мне. Иногда Майк может решить, что кто-нибудь готов даже раньше, чем достигнет Седьмого Круга. Одной паре Майк предложил воду, когда они вошли в Третий Крут — и сейчас он священник, а она жрица… Сэм и Рут.　

— Я не встречался с ними.　

— Встретишься. Но Майк единственный, кто может быть уверен так скоро. Очень редко, Доун или Патти могут заменить кого-нибудь… и никогда не выше Третьего Крута, причем они всегда советуются с Майком. Он, конечно, не требует от них этого. Во всяком случае, именно в Восьмом Круге начинаются разделение и сближение. Потом Девятый Круг и само Гнездо. Переходную службу мы и имеем ввиду, когда говорим «Разделение воды», хотя мы разделяем воду весь день. В службе принимает участие все Гнездо и новый брат навсегда становится частью его. Ты уже часть Гнезда… но служба в твою честь не проводилась, поэтому сегодня ночью все дела отложены в сторону, чтобы приветствовать тебя. То же они делали и для меня. Бэн, это самое прекрасное чувство в мире.　

— Я все еще не знаю, что должно произойти, Дюк.　

— Ну… множество событий. Ты когда-нибудь был на гавайской пирушке, только настоящей, которая заканчивается полицейским рейдом и одним или двумя разводами?　

— Вообще-то… да.　

— Братишка, значит ты был только на воскресном школьном пикнике. Это во-первых. Ты когда-нибудь был женат?　

— Нет.　

— Ты — женат. После сегодняшней ночи у тебя не останется никаких сомнений — На лице Дюка появилось задумчиво-счастливое выражение — Бэн, я был женат раньше… вначале все было хорошо, а потом настоящий ад. Сейчас я все время доволен. Мне нравится. Черт, я люблю их — всех моих братьев, и мужчин и женщин. Возьми Патти — Патти заботится о нас, как мать. Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас очень нуждался в этом. Она напоминает мне Джубала… старому ублюдку пора бы появиться здесь и услышать истинное слово! Что я хочу сказать, для нас Патти не просто женщина. О, только не думай будто я гонюсь за любой юбкой.　

— Кто гоняется за юбками? — перебило его чье-то контральто.　

Дюк обернулся.　

— Не я, гибкая ты Левантийская шлюха! Иди сюда, крошка, и поцелуй твоего брата Бэна.　

— В жизни не брала денег за это — возразила женщина, плавно двигаясь к ним — Я предлагала раньше, чем у меня просили.　

Она целовала Бэна долго и основательно.　

— Ты — Бог, брат.　

— Ты — Бог. Разделим воду.　

— Никогда не испытывай жажды. Не обращай внимания на Дюка, он ведет себя как грудной младенец.　

С Дюком она целовалась еще дольше, а он в это время похлопывал ее но обширному заду. Она была небольшого роста пухленькой, смуглой брюнеткой с тяжелой гривой иссиня-черных волос.　

— Дюк, ты не видел Лэдис Хоум Джорнел, когда проснулся? — она взяла ложку и стала есть его омлет — М-м-м… вкусно. Яйца приготовил исты. Дюк.　

— Бэн занимался омлетом. А зачем мне Лэдис Хоум Джорнел?　

— Бэн, взбей еще пару дюжин, я поджарю их порциями. Там есть статья, которую я хочу показать Патти, дорогой.　

— Хорошо — согласился Бэн.　

— Если у тебя возникла идея устроить ремонт в нашем притоне, выбрось ее из головы! И оставь что-нибудь мне! Ты думаешь, мы, мужчины, сможем делать нашу работу, питаясь болтовней!?　

— Тихо, тихо, Дак, дорогуша. Вода разделенная — вода умноженная. Бэн, на жалобы Дюка не стоит обращать внимания. До тех пор, пока у него есть двойная порция женщин и тройной еды, он настоящий ягненок — Она отправила полную ложку в рот Дюка — Прекрати строить рожи, братец, я приготовлю тебе второй завтрак. Или уже третий?　

— Я и до первого не добрался. Ты все съела. Рут, я рассказывал Бэну, как ты и Сэм прыгнули в Девятый. Его тревожит ночное Разделение Воды.　

Она опустошила тарелку Дюка, подошла к плите и стала готовить все необходимое для стряпни.　

— Дюк, я пришлю тебе кое-что посущественней болтовни. Возьми свой кофе и убирайся отсюда. Бэн, я тоже была обеспокоена, но тебе нечего волноваться, дорогой. Майк никогда не делает ошибок. Ты — наш, иначе тебя бы здесь не было. Ты уезжаешь или остаешься?　

— Э, я не могу. Готово для первой порции?　

— Лей. Ты вернешься. И однажды останешься. Дюк прав — Сэм и я прыгнули. Вес произошло слишком быстро для простой и добродетельной домохозяйки средних лет.　

— Средних лет?　

— Бэн, одно из преимуществ дисциплины в том, что она приводит в порядок не только твою душу, но и тело. В этом последователи Христианской Науки правы. Ты заметил хоть один пузырек с лекарствами в ванных?　

— Гм, вроде нет.　

— Там нет ни одного. Сколько людей целовало тебя?　

— Несколько.　

— Как жрица, я целую больше чем «несколько», но в Гнезде никогда не было даже насморка. Я была плаксивой бабой, которая никогда не чувствовала себя хорошо и вечно досаждала всем «женскими жалобами» — она улыбнулась — Сейчас я, действительно, стала женщиной, похудела на двадцать фунтов, помолодела и мне не на что жаловаться — мне нравится быть женщиной. Помнишь, как Дюк польстил мне, назвав «гибкой Левантийской шлюхой». Я сижу в позиции лотоса, когда учу, а раньше с трудом могла нагнуться.　

— Все произошло очень быстро — продолжала Рут — Сэм — профессор, преподавал восточные языки, он начал приходить сюда, потому что только здесь мог учить Марсианский. Чисто профессионально, его не интересовала церковь. Я ходила с ним, не желая оставлять его одного. Я была очень ревнива, намного больше, чем средняя женщина.　

— Так мы попали в Третий Крут, Сэм учился быстрой легко, а я зубрила, не желая упускать его из виду. И вдруг — трах случилось чудо. Мы научились думать на Марсианском, немного… Майкл почувствовал это и однажды ночью оставил нас после службы… Майкл и Джиллиан предложили нам воду. Потом, я знала только, что стала всем тем, что презирала в других женщинах, презирала своего мужа за то, что он позволил мне и ненавидела это за то, что сделал он. И все это по-английски с самыми худшими местами по-еврейски. Итак, я плакала, стонала, отравляла жизнь Сэму… и не могла дождаться, чтобы снова разделить и стать ближе.　

Потом, когда мы проходили круги так быстро, как только возможно, стало легче, правда, ненамного. Майк знал, что мы нуждались в помощи и хотел видеть нас в безопасности Гнезда. Когда подошло время Разделения Воды, я все еще не могла дисциплинировать себя без помощи. Я хотела войти в Гнездо, но не была уверена, смогу ли соединиться с семью другими людьми. Я была насмерть перепугана, даже перед самой церемонией я чуть не стала умолять Сэма повернуться и уйти домой.　

Она подняла голову, пухленький ангел с большой ложкой в руке.　

— Мы вошли в Сокровенный Храм, луч прожектора ударил в меня и наши одежды исчезли… они все были в бассейне и на Марсианском звали нас прийти и разделить воду жизни. Все еще в нерешительности я подошла к бассейну, погрузилась и не вышла до сих пор!　

И не хочу выходить. Не беспокойся, Бэн, ты научишься языку, приобретешь дисциплину и тебе все время будут помогать любящие тебя люди. Сегодня ночью ты прыгнешь в бассейн, я протяну руки и поймаю тебя. Все мы приветствуем тебя дома. Отнеси это Дюку и передай ему, что он поросенок… но очаровательный. А это возьми себе — ого, ты можешь съесть столько! — поцелуй меня и беги, Рутти нужно поработать.　

Бэн поцеловал ее, передал Дюку ее слова и тарелку. Он нашел Джил, по-видимому, спящей на одной из кушеток. Он сел на другую кушетку лицом к ней, наслаждаясь прелестным видом и думая, что Доун и Джил похожи гораздо больше, чем ему удалось осознать в первый раз. Сплошной загар покрывал все тело Джил и был такого же оттенка как у Доун; их пропорции были идентичны, даже черты лица, когда они спали, становились очень похожими.　

Он опять посмотрел на лицо Джил и увидел, что ее глаза открыты и она улыбается.　

— Ты — Бог, дорогой, запах очень соблазнительный.　

— Ты хорошо выглядишь. Я не хотел разбудить тебя.　

Он подошел к кушетке, сел рядом с ней и поднес полную ложку к ее рту.　

— Моя собственная стряпня, с помощью Рут.　

— Очень вкусно. Ты не разбудил меня: я просто нежилась в постели, покаты не пришел. Я не спала всю ночь.　

— Совсем?　

— И глаз не сомкнула. Но чувствую себя великолепно. Только проголодалась. Это намек.　

Он стал кормить ее. Она не пыталась возражать. Через какое-то время Джил спросила:　

— Ты спал ночью?　

— Да, немного.　

— А сколько спала Доун? Часа два?　

— О, нет, больше.　

— Тогда с ней все в порядке. Для нас два часа сна столько же, сколько восемь для других. Я знала, какая прелестная ночь будет у тебя — у вас двоих — но беспокоилась, что ей не удастся отдохнуть.　

— Что ж, это была замечательная ночь — признал Бэн — хотя меня несколько, гм, удивило, каким образом ты мне ее подсунула.　

— Шокировало, ты хотел сказать. Я же знаю тебя, Бэн. Меня саму соблазняла возможность провести ночь с тобой — я очень хотела, дорогой! Но ты приехал переполненный ревностью. Думаю, теперь она ушла. Ведь так?　

— Ты права.　

— Ты — Бог. У меня тоже была великолепная ночь. Я совсем не беспокоилась, потому что оставила тебя в хороших руках. Даже в лучших руках, чем мои.　

— Ничего подобного, Джил!　

— Вот как? Я грок немного ревности все же осталось, но мы избавимся от нее — Она села, коснулась его щеки и спокойно продолжила — Еще до ночи, дорогой. Потому что я не позволю, чтобы Разделение Воды для всех моих любимых братьев, а в особенности для тебя, было менее, чем совершенным.　

— Но… — Бэн остановился,　

— Ожидание — сказала она и потянулась к краю кушетки. Кэкстону показалось, будто пачка сигарет прыгнула к нему в руку.　

Обрадовавшись возможности сменить тему, он заметил:　

— Я вижу, ты тоже приобрела кое-какую ловкость рук.　

Джил улыбнулась.　

— Ничего особенного. «Я только яйцо», как говорит мой учитель.　

— Как же ты это делаешь?　

— Да как тебе сказать, я свистнула ей по-Марсиански. Сначала ты грок вещь, потом ты грок, что ты хочешь, чтобы она… — Майк! — Она помахала рукой — Мы здесь, дорогой!　

— Иду — Человек с Марса подошел прямо к Бэну и поднял его на ноги — Позволь мне взглянуть на тебя, Бэн! Ей богу, здорово видеть тебя!　

— Здорово видеть тебя. И быть здесь.　

— Что это за ерунда насчет трех дней? Три дня в самом деле!　

— Я же работаю, Майк.　

— Посмотрим. Девочки очень взволнованы и готовятся к твоему Приветствию ночью. Мы помогли бы и закрыть Храм, сегодня от них не будет никакого толку.　

— Патти изменила расписание — сообщила Джил Майку — Доун, Рут и Сэм позаботятся обо всем необходимом. Патти отменила дневную службу, так что на сегодня — ты свободен.　

— Отличные новости!　

Майк сел, положил голову Джил себе на колени, усадил Бэна рядом, обнял его и вздохнул. Он был одет в тот же белый костюм, который Бэн видел на нем во Внешнем Храме.　

— Бэн, не проповедуй. Я провел ночь и день, бросаясь от одной работы к другой и объясняя людям, почему они не должны торопиться. Я обязан тебе, Джил и Джубалу больше, чем кому-либо на этой планете, однако, только сейчас я могу поздороваться с тобой. Как у тебя дела? Выглядишь ты хорошо. Доун говорит мне, что ты в порядке.　

Бэн почувствовал, как начинает краснеть.　

— У меня все в норме.　

— Очень хорошо. Сегодня ночью хищники выйдут на охоту. Я буду грок близко и поддерживать тебя. В конце ты будешь свежее, чем в начале — не так ли, Маленький Бра г?　

— Да — согласилась Джил — Бэн. Майк может дать тебе силу — физическую силу, не только моральную поддержке. Я тоже умею немного делать это. Майк умеет делать это по-настоящему.　

— Джил может поддерживать просто замечательно — Майк погладил ее — Маленький Браг — опора для всех. Во всяком случае, прошлой ночью так оно и было.　

Он улыбнулся ей и запел:　

— Правда, Маленький Брат?　

— Фу — ответила Джил, накрывая его руку своей и прижимая к себе. Песня ей явно понравилась — Доун такая же, как и я — и точно также всегда готова.　

— Но Доун внизу беседует с теми, кого она выбрала во время службы в Храме и кто может нам подойти. Она занята, а ты нет. Разница существенная — не так ли, Бэн?　

— Возможно.　

Несмотря на непринужденную атмосферу, Кэкстона все больше и больше смущало поведение этой парочки. Ему хотелось, чтобы они или перестали обниматься и нежничать, или дали ему повод, чтобы уйти. Майк продолжал прижимать к себе Джил, другой рукой обнимая Бэна за талию… и Бэн вынужден был признать, что Джил поощряла его. Майк очень серьезно сказал:　

— Бэн, такая ночь, как прошлая, когда я помогал группе совершить большой прыжок в Восьмой Круг, ужасно взвинчивает меня. Позволь мне рассказать тебе кое-что из уроков для Шестого Круга. У нас, людей, есть нечто, о чем мой бывший народ не может и мечтать. Я должен сказать тебе, как это совершенно… я знаю, как исключительно совершенно, потому что было время, когда я ничего не знал об этом. Благословен побыть мужчиной и женщиной. Мужчина и Женщина, созданные Им — Мы-Кто-Есть-Бог величайшее, когда-либо открытое сокровище. Правда, Джил?　

— Совершенно верно, Майк, и Бэн знает — это Правда.　

Дорогой, спой пожалуйста и о Доун.　

— Хорошо.　

Джил захихикала.　

— Ты ей пел это?　

— Да. Она приветствовала меня, как принято в Бронксе и передала поцелуй для Бэна. Послушай, есть кто-нибудь на кухне? Я как раз вспомнил, что уже пару дней не ел. А может быть и лет.　

— Я думаю, там Рут — сказал Бэн и попытался встать.　

Майк удержал его.　

— Эй, Дюк! Посмотри, нет ли там кого-нибудь, кто приготовил бы кучу пшеничных лепешек высотой с тебя и галлон кленового сиропа.　

— Конечно — откликнулся Дюк — я все сделаю сам.　

— Я не настолько голоден! Найди Тони. Или Рут — Майк притянул Бэна и сказал — Бэн, я грок ты не совсем счастлив?　

— Что? О, я в полном порядке!　

Майк посмотрел ему в глаза.　

— Мне бы хотелось, чтобы ты знал язык, Бэн. Я чувствую твое беспокойство, но не могу видеть твои мысли.　

— Майк… — остановила его Джил.　

Человеке Марса посмотрел на нее, потом опять на Бэна и медленно произнес:　

— Джил сейчас рассказала мне о том, что тебя беспокоит, Бэн. Я никогда не мог полностью грок это.　

Вид у него был встревоженный, и он колебался почти так же долго, как тогда, когда учил английский.　

— Я грок мы не сможем провести твое Разделение Воды сегодня ночью. Ожидание — Майк отрицательно покачал головой — Мне очень жаль. Но ожидание принесет наполнение.　

Джил села.　

— Нет, Майк! Мы не можем позволить Бэну уехать без обряда. Только не Бэну!　

— Я не грок, Маленький Брат — неохотно ответил Майк.　

Последовала долгая пауза, молчание еще более напряженное, чем разговор. Наконец, Майк с сомнением спросил у Джил:　

— Ты точно знаешь?　

— Увидишь! — Джил вскочила, села рядом с Бэном с другой стороны и обняла его — Бэн, поцелуй меня и перестань беспокоиться.　

Она не стала ждать и поцеловала его сама. Бэн перестал беспокоиться, убаюканный чувственным теплом, не оставившим места опасениям. Рука Майка еще сильнее сжала талию Бэна и он с нежностью сказал:　

— Мы грок ближе. Сейчас, Джил?　

— Сейчас! Прямо здесь и сейчас — о, разделите Разделите Воду, дорогие мои!　

Бэн повернул голову и — его эйфория сменилась крайним удивлением. Каким-то образом, Человек с Марса сумел полностью освободиться от одежды.　

33

— Ну? — спросил Джубал — Ты принял их приглашение?　

— Что! Я быстренько смылся! Схватил свою одежду и, не обращая внимания на предупреждение у двери, с полными руками прыгнул в скок трубу.　

— Прыгнул? Думаю, если бы я был Джил, я бы обиделся.　

Кэкстон покраснел.　

— Я должен был уйти, Джубал.　

— Хм-м, а потом?　

— Ну, я оделся, заметил, что забыл сумку и не стал возвращаться. Вообще, я бежал так быстро, что чуть не угробился. Ты же знаешь как работает обычная скоктруба.　

— Не знаю.　

— А? Ну, хорошо, если ты не устанавливаешь ее на подъем, то снижаешься медленно, как холодная патока. Но я не снижался, а падал — шесть этажей. Когда я уже вот-вот должен был шлепнуться, что-то подхватило меня. Не сеть безопасности, а какое-то поле. Ко всему прочему я еще и до смерти перепугался.　

— Нельзя доверять таким приспособлениям. Я остаюсь верен лестницам или, в крайнем случае, лифтам.　

— Да, что-то не в порядке с этим приспособлением. Дюк следит за безопасностью (у него даже есть диплом), но что бы не сказал Майк — Евангелие для Дюка. Майк его загипнотизировал. Черт, он их всех загипнотизировал. И когда придет крах, все будет гораздо хуже, чем неисправная скоктруба. Джубал, что нам делать? Я очень обеспокоен.　

Джубал оттопырил губу.　

— А что именно тебя беспокоит?　

— Что? Все.　

— Да? Судя по твоему рассказу, ты получал удовольствие от своего визита, до того момента, пока не повел себя, как перепуганный кролик.　

— Гм — ты прав. Майк и меня загипнотизировал.　

Вид у Кэкстона был озадаченный.　

— Может быть и мне не удалось бы выскочить, если бы не это странное происшествие в конце. Джубал, Майк сидел рядом со мной и одной рукой обнимал меня — он никак не мог раздеться.　

Джубал пожал плечами.　

— Ты был слишком занят и, вероятно, не заметил бы даже землетрясения.　

— Не неси чепухи! Я не закрываю глаза, как школьница. Как ему удалось сделать это?　

— Не понимаю, почему это тебя так волнует. Или ты, может быть, хочешь сказать, что вид обнаженного Майка тебя шокировал?　

— Конечно, я был шокирован.　

— Когда ты сам сидел с голым задом? Перестаньте, сэр!　

— Нет, нет! Джубал, мне нужно рисовать схему? Просто я терпеть не могу групповых оргий, Я чуть не расстался со своим завтраком — Кэкстона передернуло — Как бы ты себя чувствовал, если бы люди начали вести себя, как обезьяны в клетке посреди твоей гостиной?　

Джубал сцепил пальцы.　

— В том то и дело, Бэн; это была не моя гостиная. Когда приходишь в дом к человеку, принимаешь правила, установленные им. Во всяком случае так поступают все цивилизованные люди.　

— Ты не считаешь такое поведение шокирующим?　

— А ты поднимаешь другой вопрос. Публичные демонстрации полового возбуждения мне неприятны, но это отражает привитый мне еще в юношеском возрасте взгляд на проблему. Большая часть человечества не разделяет моего вкуса; у оргии очень обширная история. Но «шокирующее"? Мой дорогой сэр, меня шокирует только то, что оскорбляет мою нравственность, мои этические взгляды.　

— Выходит, ты считаешь, это просто дело вкуса?　

— И ничего больше. И мой вкус не более свят, чем, очень непохожий на мои, вкус Нерона. Даже менее свят — Нерон был богом: я — нет.　

— Ну и ну, будь я проклят.　

— Возможно — если только проклятие возможно. Но, Бэн, в твоем случае ничего не происходило публично.　

— То есть как?　

— Из твоего рассказа я понял, что у них нечто вроде группового брака — групповая теогамия, если воспользоваться специальной терминологией. Поэтому, то что произошло или почти произошло (по-моему, ты не высказался откровенно) — не было публичным. «Здесь нет никого, кроме нас богов» — так как же кто-нибудь мог быть оскорблен?　

— Я был оскорблен!　

— Твое обожествление было неполным. Ты ввел их в заблуждение. Ты напросился на это.　

— Я? Джубал, ничего подобного я не делал.　

— Вздор! Тебе нужно было уйти, когда ты попал туда: ты сразу же увидел, ч то их обычаи тебе не подходят. Но ты остался — воспользовался расположением богини — вел себя с ней как бог. Ты все знал, и они знали, что ты знаешь, их ошибка в том, что они приняли твое лицемерие за чистую монету. Нет, Бэн, Майк и Джил вели себя пристойно, твое поведение оскорбило их.　

— Черт побери, Джубал, ты все исказил! Я оказался слишком впутанным, но я ушел, когда должен был уйти! Меня чуть не вырвало!　

— Ссылаешься на рефлекс? Любой, чье эмоциональное развитие выше двенадцати лет, сцепил бы зубы и пошел в ванную, откуда возвратился бы с каким-то приемлемым извинением, когда бы все немного успокоилось. Нет, это не рефлекс. По рефлексу ты можешь опорожниться. Но он не способен выбрать, куда идти твоим ногам, не заставить тебя собрать одежду, не проведет через двери и, наконец, не заставит тебя прыгнуть в дыру. Паника, Бэн. Почему ты запаниковал?　

Кэкстон долго не отвечал. Через какое-то время он вздохнул и сказал:　

— Если уж говорить начистоту, я — ханжа.　

Джубал отрицательно покачал головой.　

— Ханжа считает, что его собственные правила пристойности являются нормальными правилами. К тебе это не подходит. Ты можешь приспособиться ко многому, что не совпадает с твоим кодексом пристойности, тогда как настоящий ханжа оскорбил бы очаровательную татуированную леди и выскочил вон. Копай глубже.

— Я знаю только то, что случившееся меня расстроило.　

— Я знаю. Бэн, и мне очень жаль. Давай попробуем задать гипотетический вопрос. Ты говорил о леди по имени Рут. Допустим Джиллиан там не было, предположим, там оказались Майк и Рут и предложили тебе ту же интимную связь: ты был бы шокирован?　

— Что? Да, конечно. Я так думаю, хоть ты и говоришь, что это дело вкуса.　

— Каким образом проявится твой шок? Тошнотой? Паническим бегством?　

Вид у Кэкстона был довольно глупый.　

— Черт тебя подери, Джубал. Хорошо, я бы нашел какой-нибудь предлог, чтобы пойти на кухню или еще куда-нибудь… а потом сбежал бы так быстро, как только возможно.　

— Замечательно. Бэн. Ты раскрыл то, что тебя беспокоило.　

— Я?　

— Какой элемент изменился?　

Теперь вид у Кэкстона стал несчастным. Наконец он сказал:　

— Ты прав, Джубал — все произошло из-за того, что там была Джил. Потому что я люблю ее.　

— Близко, Бэн. Но еще не в яблочко.　

— Как?　

— «Любовь» не то чувство, которое заставило тебя сбежать. Что такое «любовь», Бэн?　

— Что? Перестань! Каждый — от Шекспира до Фрейда замахивался и пытался объяснить, что такое любовь; до сих пор никому не удалось ответить на этот вопрос. Все, что я знаю — она причиняет боль.　

Джубал кивнул.　

— Я дам четкое определение. «Любовь — такое состояние, при котором счастье другого человека является необходимым условием для твоего собственного».　

Бэн, помедлив, ответил:　

— Я согласен… потому что так я отношусь к Джил.　

— Хорошо. Значит ты утверждаешь, что у тебя вызвало тошноту и обратило в паническое бегство стремление сделать Джил счастливой.　

— Эй, минутку! Я не сказал.　

— Так значит, какое-то другое чувство?　

— Я просто сказал — Кэкстон остановился — Хорошо, я ревновал! Но, Джубал, я мог бы поклясться, что не ревную. Я давно уже смирился со своим проигрышем — черт, и Майк из-за этого не стал нравиться мне меньше. Ревность никуда тебя не приведет.　

— Да уж, конечно, не туда, куда тебе хочется. Ревность — болезнь, любовь — здоровое состояние. Незрелый ум часто путает одно с другим, или полагает, чем больше любовь, тем больше ревность, хотя на самом деле, одно чувство не оставляет места для другого. Если оба они возникают одновременно, то могут привести к невыносимому смятению. Я грок в этом-то и было твое затруднение, Бэн. Когда ревность ударила тебе в голову, ты не смог с ней справиться — и сбежал.　

— Все дело в обстоятельствах, Джубал! Эти гаремные объятия дико расстроили меня. Пойми меня правильно, я бы любил Джил даже если бы она была дешевой шлюхой. А это совсем не так. По ее понятиям Джил высоко нравственна.　

Джубал кивнул.

— Я знаю. Джиллиан обладает непобедимой чистотой, делающей для нее невозможным быть аморальной — Он нахмурился — Бэн, я боюсь у тебя, да и у меня тоже, не хватает ангельской чистоты, чтобы применить на практике совершенную мораль, по которой живут эти люди.　

Бэн был очень удивлен.

— Ты считаешь, то чем они занимаются, высоконравственным? Я хотел сказать — Джил не знает, что поступает неправильно (Майк надул ее), а Майк тоже не знает, что это плохо. Он Человек с Марса и многого не знает.　

Джубал нахмурился.

— Да, я думаю, эти люди — все Гнездо, а не только наши дети — поступают высоконравственно. Я еще не вникал в детали, но — да, все их поступки высоконравственны. Вакханалия, бесстыдный обмен сексуальными партнерами, коллективное ведение хозяйства, анархистский кодекс — все.　

— Джубал, ты меня удивляешь. Если ты так считаешь, почему бы тебе к ним не присоединиться? Ты им нужен. Они устроят для тебя празднество — Доун не может дождаться, чтобы поцеловать твои ноги и начать служить тебе. Я не преувеличиваю.　

Джубал вздохнул. 　

— Нет. Пятьдесят лет назад… Но сейчас? Бэн, брат мой, у меня нет больше способности к такой чистоте. Я слишком долго неразрывно связан со своим собственным видом зла и безнадежности, чтобы очиститься в их воде жизни и вновь стать невинным. Если я вообще когда-то был им.　

— Майк считает, что ты обладаешь этой «чистотой» — правда, он называет ее по-другому — сейчас и в полной мере. Доун рассказала мне, говоря ex officio^[36].　

— Тогда я не стану разочаровывать его, Майк видит свое собственное отражение — я зеркало по профессии.　

— Джубал, ты трус.　

— Совершенно верно, сэр! Если ты покрасишь обезьянку в розовый цвет и сунешь ее в клетку с коричневыми обезьянками, они разорвут ее на куски. Эти невинные младенцы нарываются на мученичество.　

— Ты не слишком мелодраматичен. Джубал?　

Джубал свирепо посмотрел на него. 　

— А даже если и так, сэр, разве это делает мои слова менее весомыми? Святые горели на кострах и перед этим — и ты отвергаешь их святую муку, как «мелодраму”?　

— Я не хотел заставить тебя отступить. Я просто имел в виду, что им не грозит такого рода опасность — в конце концов, сейчас не Темные Века.　

Джубал подмигнул.

— В самом деле? Я не заметил перемен. Бэн, такой образец предлагался испорченному миру много раз и мир всегда уничтожал его. Колония Оинида была очень похожа на Гнездо Майка. Она какое-то время существовала в деревне, где у нее было мало соседей. Или возьми ранних Христиан — анархия, коммунизм, групповой брак, даже поцелуй братства — Майк многое позаимствовал у них. Хм-м… если он взял поцелуй братства у них, тогда мужчина должен целовать мужчину.　

Бэн застенчиво признался:　

— Я это утаил от тебя. Но в таких поцелуях нет ничего гомосексуального.　

— Так же считали и ранние Христиане. Ты думаешь, я дурак?　

— Без комментариев.　

— Спасибо. Сегодня я бы никому не советовал предлагать поцелуй братства пастору какой-нибудь бульварной церкви. Примитивное Христианство больше не существует. Снова и снова та же печальная история: план истинного разделения, истинной любви, чудесных надежд и высоких идеалов — затем гонения и провал — Джубал опять вздохнул — Я беспокоился о Майке, теперь я тревожусь о них всех.　

— А как ты думаешь я себя чувствую? Я не могу принять твою теорию чистоты и света. То что они делают — неверно!　

— Просто тебе пришелся не по вкусу последний инцидент.　

— Ну… не совсем так.　

— По большей части. Бэн, этика секса — щекотливая проблема. Каждый из нас вынужден искать объяснение, с которым может жить — перед лицом нелепого, неприменимого и вредного кодекса, так называемой «Морали». Большинство из нас знают, что он неправилен, почти все нарушают его. Но мы платим налог, чувствуя себя виновными и неискренне выражая уважение, поддерживаем его. Волей-неволей, кодекс управляет нами, мертвый и завонявшийся, как дохлая крыса, висящая на шее.　

— Ты тоже, Бэн. Ты воображаешь себя свободным — и ломаешь этот порочный кодекс. Но, оказавшись лицом к лицу с новой для тебя проблемой сексуальной этики, ты подвергаешь ее испытанию по все тому же Иудео-Христианскому кодексу… таким образом, у тебя внутри все тут же автоматически переворачивается… и поэтому ты считаешь, что прав, а они не правы. Фу! Хотя я охотно пользуюсь опытом при тяжелом испытании. Твой живот только отразил предубеждение, вбитое в тебя раньше, чем ты научился мыслить самостоятельно.　

— А как насчет твоего живота?　

— Мой тоже глуп, но я не позволяю ему руководить моим разумом. Я вижу красоту попытки Майка создать идеальную этику и аплодирую его пониманию того, что только отбросив нынешний сексуальный кодекс, можно создать новый. У большинства философов не хватало храбрости для этого. Они проглотили основы нынешнего кодекса — моногамия, модель семьи, воздержание, табу тела, традиционные ограничения, касающиеся полового сношения и так далее. Потом возня с деталями… даже такая чушь, как дискуссия о том, пристоен пли непристоен вид женской груди! Но, главным образом, они заботятся о том, как заставить нас подчиниться этому кодексу, игнорируя очевидное: большинство происходящих вокруг них трагедий коренятся в самом кодексе, а не в неудачных попытках придерживаться его. И вот приходит Человек с Марса, смотрит на Священный кодекс с новой точкой зрения — и отвергает его. Я не знаком в деталях с кодексом Майка, но он совершенно ясно преступает законы всех больших наций и оскорбит «правильно мыслящих» людей всех основных религий — и большинство агностиков и атеистов тоже. Однако этот бедный мальчик…　

— Джубал, он не мальчик, он мужчина.　

— А, он «мужчина"? Этот бедный эрзац марсианин говорит, что секс — способ быть счастливым. Секс должен быть средством для достижения счастья. Бэн, в сексе самое худшее то, что мы используем его, чтобы ранить друг друга. Он никогда не должен ранить, он должен приносить счастье, по крайней мере, наслаждение. Кодекс гласит: «Не возжелай жены ближнего своего». И в результате? Вынужденное воздержание, прелюбодеяние, ревность, горечь и ожесточение, удары и иногда убийство, разбитые семьи и морально искалеченные дети. А еще — тайные маленькие представления, унижающие женщину и мужчину. Разве этой заповеди когда-нибудь подчинялись? Если мужчина поклянется на своей Библии, что он воздерживался и не возжелал жены своего соседа потому что кодекс запрещает это, я буду подозревать самообман и пониженную сексуальность.　

Любой мужчина, достаточно зрелый, чтобы стать отцом, желает многих женщин. Осуществляет ли он свое желание или нет.　

И вот приходит Майк и говорит: «Зачем тебе желать мою жену… люби ее! Нет предела для ее любви, мы можем только выиграть, нам нечего терять, кроме страха и вины, ненависти и ревности».. Невероятное предложение. Если мне не изменяет память, только незнакомые с цивилизацией эскимосы были так наивны. И они были настолько изолированы, что сами могли бы быть «Людьми с Марса». Но мы одарили их нашими «добродетелями» и теперь у них есть воздержание и прелюбодеяние, они уже не отличаются от нас. Бэн, что же они выиграли?　

— Я не хочу быть эскимосом.　

— Я тоже: протухшая рыба раздражает меня.　

— Я имел в виду мыло и воду. Думаю, я слишком избалован.　

— Я тоже, Бэн. Я родился в доме, где не было водопровода, так же как и в иглу^[37]. Я предпочитаю тот, в котором живу сейчас. Однако эскимосов постоянно изображают, как самых счастливых людей на земле. Они никогда не страдают из-за ревности; у них даже нет слова, обозначающего ее. Они одалживают жен для удобства и развлечения и это не делает их несчастливыми. Так кто же сумасшедший? Посмотри на мрачный мир, окружающий тебя и скажи мне: «Последователи Майка показались тебе счастливее или несчастливее других людей?»　

— Я не говорил со всеми, кто живет в Гнезде, Джубал. Но да, они счастливы. Настолько счастливы, что показались мне обалдело счастливыми. Где-то во всем этом есть изъян.　

— Может быть ты и есть изъян.　

— Как?　

— Жаль, что твои вкусы определились в столь молодом возрасте. Даже три дня, проведенных так, как предлагали тебе, станут драгоценными в твоих воспоминаниях, когда ты достигнешь моего возраста. И ты, ты — молодой идиот, позволил ревности выставить тебя вон! В твоем возрасте я бы стал эскимосом, да о чем говорить, я так рассержен на тебя, что единственное мое утешение в горькой уверенности, что ты пожалеешь об этом. Возраст не приносит мудрости, Бэн, но он дает перспективу… и самое печальное, позволяет видеть в своем прошлом искушения, которым ты противился.　

— Я уже сожалею, но мое сожаление ничто по сравнению с тем, которое будет одолевать тебя!　

— Прекрати сыпать мне соль на рану!　

— О, Господи. Да ты мужчина или мышь? Я пытаюсь разозлить тебя; что ты стонешь и жалуешься как старик? Тебе нужно лететь в Гнездо, словно голубку, истосковавшемуся по дому. Черт, если бы я был хоть на двадцать лет моложе, я бы присоединился к церкви Майка.　

— Перестань, Джубал. Что ты на самом деле думаешь о церкви Майка?　

— Ты же сказал, это просто обучение.　

— И да, и нет. Предположительно, она должна быть «Истиной», истиной с большой буквы, такой, какой Майк получил ее от Марсианских «Старейших».　

«Старейших», а? Для меня они — пустая болтовня.　

— Майк верит в них.　

— Бэн, когда-то я был знаком с предпринимателем, верившим в то, что он консультируется слухом Александра Гамильтона^[38]. Тем не мене — черт побери, почему я должен быть адвокатом Дьявола^[39]?　

— Что тебя сейчас беспокоит? Бэн, самый отвратительный грешник из всех — тот, кто при помощи обмана делает религию доходным бизнесом. Но мы должны отдать Дьяволу должное. Майк верит и учит истине так, как видит ее. Что до его «Старейших», я не знаю, существуют они или нет, мне просто тяжело переварить эту идею. А его вероучение Ты — Бог не более, но и не менее правдоподобно, чем любое другое. Придет Судный День, если его вообще станут отмечать, и мы, может быть, еще обнаружим — Мумбо Джумбо, Бог из Конго, все время был Большим Боссом.　

— Ох, ради Бога, Джубал!　

— Из шляпы могут вытащить любое имя, Бэн. Человек так устроен, что не может представить собственную смерть. Это ведет его к бесконечному изобретению религий. И если это убеждение вне всякого доказывает существование бессмертия, в то же время оно порождает исключительно важные вопросы. Природа жизни, как личность цепляется за тело, проблема Самой личности и почему каждая личность считает себя центром вселенной, цель жизни, назначение вселенной — вот первостепенные вопросы, Бэн, они никогда не станут тривиальными. Наука не разрешила их — и кто я такой, чтобы насмехаться над религиями за старание, неважно насколько оно неубедительно для меня? Старый Мумбо Джумбо может еще съесть меня; я не исключаю такой возможности, потому что он не владеет модными соборами. И я не могу исключить отмеченного богом мальчика, руководящего сексуальным культом на роскошном верхнем этаже, он может быть мессией. Единственное религиозное заключение, в котором я уверен: самосознание не просто группа сбившихся вместе аминокислот!　

— Вот так как: Джубал, тебе нужно было стать проповедником.　

— К счастью не стал. Если Майк может указать нам лучший способ как управлять этой испорченной планетой, его сексуальная жизнь не требует оправдания. Гениям позволительно пренебрегать мнениями обычных людей и они всегда равнодушны к сексуальным обычаям племени; они устанавливают Собственные правила. Майк — гений. И он плюет на обычаи и поступает как ему удобно.　

— Но с теологической точки зрения, сексуальное поведение Майка столь же ортодоксально, как Санта Клаус. Он проповедует, что все живые создания — коллективный Бог… и это делает Майка и его последователей единственными, осознающими себя богами на планете… он заслужил профсоюзный билет по всем правилам, подходящим божеству. Эти правила всегда позволяют богам сексуальную свободу, ограниченную только их собственными взглядами.　

— Тебе нужны доказательства? Леда и Лебедь? Европа и Бык? Изида и Гор? Невероятное кровосмешение среди скандинавских богов? Я не стану ссылаться на восточные религии; их боги вытворяли такое, чего не потерпел бы даже человек, разводящий норок. А посмотри на отношения Троицы, самой уважаемой западной религии. Единственный способ примирить религиозные наставления с взаимоотношениями, претендующими на монотеизм^[40], заключить, что правила размножения для божества, не совпадают с правилами, подходящими для смертных. Но большинство людей никогда не думают об этом; они запечатывают его печатью с надписью: «Святое — Не беспокоить».　

— Почему бы не позволить Майку ту же свободу, которую мы даровали другим богам. Один бог может разделиться, по крайней мере на две части и размножиться, не только Иегова — они все могут. Группа богов может размножаться как кролики, не очень считаясь с человеческими приличиями. Как только Майк занялся божественным бизнесом, оргии были так же　

предсказуемы, как восход — поэтому забудь стандарты захолустья и суди их по морали Олимпийцев.　

Джубал сердито посмотрел на него — Бэн, чтобы понять, тебе для начала нужно признать их искренность.　

— О, я признаю! Просто.　

— Признаешь ли? Ты начал с самонадеянного предположения, ибо они неправы и оценивал их с позиции именно того кодекса, который ты отвергаешь. Постарайся вместо этого воспользоваться логикой. Бэн, «сближение» через сексуальное соединение, соединение множества в единство, логически не оставляет места для моногамии. Поскольку сексуальный конгресс разделяй-со-всеми основа этого вероисповедания — факт, ставший кристально ясным после твоего рассказа — как можно ожидать, что это будут скрывать? Скрывают то, чего стыдятся, но они не стыдятся, а гордятся этим. Прятаться за закрытыми дверьми будет взяткой такому кодексу, который они отвергли… или громким криком, что ты посторонний, которого ни в коем случае нельзя было пускать туда.　

— Может быть мне и не следовало там быть.　

— Конечно не следовало. У Майка были отчетливые опасения. Но Джил настаивала? Да?　

— Это делает все еще хуже!　

— Каким образом? Она хотела, чтобы ты стал одним из них «во всей полноте», как говорит Майк. Она любит тебя и не ревнует. Но ты ревнуешь ее и, хотя ты утверждаешь, что любишь ее, твое поведение свидетельствует совсем о другом.　

— Черт побери, я люблю ее!　

— Неужели? Похоже, ты не слишком ясно понимаешь, какую Олимпийскую честь тебе хотели оказать.　

— Наверное не понимаю — угрюмо признался Беи.　

— Я хочу предложить тебе выход. Ты удивляешься, каким образом Майк избавился от одежды. Я тебе расскажу.　

— Как?　

— Чудо.　

— О, рад и Бога!　

— Может быть!.. Готов поспорить на тысячу долларов — это было чудо. Спроси Майка. Попроси его показать тебе. Потом пришли мне деньги.　

— Черт возьми, Джубал, я не хочу твоих денег.　

— Ты их и не получишь. Спорим?　

— Джубал, ты должен понять, как на самом деле обстоят дела. Я не могу возвратиться.　

— Они примут тебя назад с распростертыми объятиями и никогда не спросят, почему ты сбежал. Ставлю еще тысячу на это предсказание. Бэн, ты был там меньше суток. Прежде чем ошарашить читателей статьей о чем-то дурно пахнущем, ты производишь тщательное расследование — ты это сделал у них?　

— Но…　

— Сделал или нет?　

— Нет, но…　

— Ох, ради Бога. Бэн! Ты утверждаешь, будто любишь Джил… однако ты не представил ей того шанса, который даешь нечестному политику. Ты не приложил и десятой доли тех усилий, которые приложила она, чтобы помочь тебе, когда ты очутился в беде. Где бы ты был, если бы она помогала тебе так же, как ты ей? Скорее всего, жарился бы в пекле. Ты скулишь из-за дружеского блуда — знаешь, о чем беспокоюсь я?　

— О чем?　

— Христа распяли за то, что он проповедовал без разрешения полиции. Подумай об этом, вот о чем нужно беспокоиться!　

Кэкстон размышлял и ничего не ответил — потом вдруг поднялся.　

— Я еду.　

— После ленча.　

— Сейчас.

Спустя сутки Бэн телеграфом прислал Джубалу две тысячи долларов. Когда через неделю Джубал не получил от него других известий, он послал запрос в офис Бэна: «Чем ты, черт побери, занимаешься?» Несколько задержавшийся ответ гласил: «Учу Марсианский — твой брат по воде — Бэн».

Часть 5 Его счастливая судьба

34

— Младший!

Фостер оторвался от своей работы.　

— Сэр?　

— Тот юнец, до которою ты хотел добраться, в нашем распоряжении сейчас. Марсиане освободили его.　

Дигби был в недоумении.　

— Извините. Существует какое-то юное создание, перед которым у меня есть обязательства?　

Фостер ангельски улыбнулся. В чудесах никогда не было необходимости — в Истине псевдопонятие «чудо» несло внутреннее противоречие. Но молодые собратья всегда должны были понять это сами.　

— Не беспокойся — успокаивающе ответил он — это незначительное мученичество и я присмотрю за ним сам. Кстати, младший.　

— Сэр?　

— Зови меня «Фос», пожалуйста — церемонии хороши в поле, но не здесь. И напомни мне не называть тебя больше «Младшим» — на своей временной должности ты получил великолепную характеристику. Какое имя тебе больше по вкусу?　

Его ассистент непонимающе мигнул.　

— У меня есть, другое имя?　

— Тысячи. Какое ты предпочитаешь?　

Ну, я, право, не припомню ни одного в этой вечности.　

— Хорошо… почему бы тебе не зваться «Дигби»?　

— Гм, да. Очень красивое имя. Спасибо.　

— Не благодари меня. Ты его заслужил.　

Архангел Фостер возвратился к своей работе, не забывая о незначительной обязанности, которую он возложил на себя. Некоторое время он обдумывал, как избавит малютку Патрицию от этой горькой чаши — затем упрекнул себя за такую непрофессиональную, почти человеческую, мысль.Милосердие невозможно для ангела, ангельское сострадание не оставляло для него места. Марсианские Старейшие пришли к элегантному разрешению испытания своей главной эстетической проблемы и отложили ее в сторону на несколько трижды наполнившихся лет, чтобы позволить ей породить новые проблемы. Примерно в то же время, неторопливо и почти рассеяно, из чужого птенца, отправленного ими в его собственный мир, была извлечена информация, которую он получил от людей. После этого, приласкав, его предоставили самому себе, поскольку он не представлял больше интереса для их целей.　

Они взяли сведения, которые он собрал и, с намерением проверить результаты испытаний, начали работу в направлении рассмотрения вопроса, ведущего к исследованию эстетических параметров, включенных в вероятность художественной необходимости уничтожения Земли. Но будет много ожидания, прежде чем наполнение грок решение.

Дайбутсу на Камакуре вновь был смыт гигантской волной, вызванной землетрясением с эпицентром в 280 километрах от Хонсю. Волна убила 13 000 человек и оставила младенца мужского пола высоко внутри статуи Будды, где его нашли и оказали помощь уцелевшие монахи. Младенец прожил девяносто семь земных лет после катастрофы, уничтожившей всю его семью. Он не оставил потомства и вообще ничего достойного внимания, кроме репутации человека, склонного к продолжительной отрыжке. Синтия Дюшесе поступила в монастырь, пользуясь всеми выгодами современной гласности и ушла из него тремя днями позже — без фанфар. Бывший Генеральный Секретарь Дуглас перенес инсульт и уже не мог в полной мере пользоваться левой рукой, но способность сохранять доверенные ему активы у него сохранилась. Исследовательский корабль «Мэри Джейн Смит», с двигателем Лайла, сел на Плутоне. Фрэйзер, Колорадо, сообщило о самом холодном, феврале с начала ведущихся наблюдений. Епископ Окстон^[41] из Нового Храма на Гранд Авеню, произнес проповедь на текст (Матф. XXIV:24): «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных». Он ясно дал понять, что его обличительная речь не относится к Мормонам, последователям Христианской Науки, Католикам или Фостеритам — в особенности не к Фостеритам — и не к одному из попутчиков, чьи добрые деяния принимаются во внимание больше, чем разница в вере или ритуале… а, исключительно, к выскочкам — еретикам, соблазняющих и уводящих верных жертвователей от веры их отцов. 　

В курортном городке той же страны, трое жалобщиков присягнули на Библии, подтверждая информацию обвиняющую пастора, трех помощников, Джона Доу, Мэри Роу^[42] и прочих в публичной непристойности, а также: в содержании дома терпимости и содействию в развращении малолетних. Окружной прокурор не горел желанием проводить расследование. В его архивах было уже не меньше дюжины подобных дел — жалобщики никогда не появлялись на судебном заседании.　

Он указал на это. Представитель жалобщиков возразил:

— На этот раз вы не будете испытывать недостатка в поддержке.　

Верховный Епископ Шорт настроен очень решительно.

— Этот антихрист больше не должен процветать.　

Прокурора не интересовали антихристы, но самое главное еще только должно было произойти:

— Хорошо, только помните, я не много смогу сделать без поддержки.　

— Вы ее получите.　

Доктор Джубал Харшоу ничего не знал об этом инциденте, но он знал о слишком многих, подобных ему, чтобы иметь все основания для беспокойства. Он уступил самому коварному пороку — новостям. До сих пор он ограничивался услугами фирмы, присылавшей ему вырезки из газет, в которых упоминались «Человек с Марса», «В. М. Смит», «Церковь Всех Миров» и «Бэн Кэкстон». Но любопытство уже крепко держало его в когтях и дважды за последнее время ему приходилось бороться с собой, чтобы не послать Лэрри за бубнящим ящиком.　

Черт побери, почему ребята не могут черкнуть ему письмишко, хотя бы иногда? Почему они позволяют ему беспокоиться?　

— Эй, сюда!　

Вошла Анна, но он продолжал смотреть на падающий снег и пустой бассейн.　

— Анна — наконец сказал он — найми нам тропический атолл и выставь на продажу этот мавзолей.　

— Хорошо, Босс.　

— Но прежде чем возвратить все индейцам, договорись об аренде, я не желаю болтаться по отелям. Когда я последний раз написал что-нибудь за что мне заплатили?　

— Сорок три дня назад.　

— Пусть это станет тебе уроком. Начинай Песнь Смерти Лесного Жеребца».

— Ну вот — и оживленно добавил — подпиши «Луиза М. Элкот^[44]» и отправь в журнал «Единство Душ».　

— Босс, вы считаете за это будут платить?　

— Что? Позже оно, конечно, что-нибудь будет стоить, положи его в архив, мой литературный душеприказчик сможет использовать его, чтобы оплатить мои похороны. Здесь-то и таится зацепка в литературной деятельности; лучшие работы больше всего ценятся, когда создавшему их уже нельзя заплатить. Литературная жизнь — Drеck^[45]! Она заключается в том, чтобы чесать кошку пока она не замурлыкает.　

— Бедный Джубал! Никто его никогда не жалеет, поэтому он жалеет себя сам.　

— Еще и сарказм. Что ж удивляться, что я ничего не пишу.　

— Никакого сарказма. Босс. Только тот, кто носит туфли знает, где они жмут.　

— Прими мои извинения. Хорошо, вот за это заплатят. Название: «На посошок»…　

— Джубал — обеспокоено спросила Анна — у вас расстройство желудка?　

— Постоянно.　

— А? Нет, мы пошлем его в Нью-Йоркер.　

— Они его возвратят.　

— Они купят его. Оно патологическое, они его купят.　

— И кроме того, в нем что-то не в порядке с размером.　

— Конечно! Нужно дать редактору хоть что-нибудь исправить, иначе он расстроится. После того как он туда помочится, вкус улучшится и он его купит. Дорогая моя, я уклонялся от настоящей работы еще до твоего рождения — яйца курицу не учат. А может быть я буду кормить Эбби, а ты займешься стихотворением? Эй! Сейчас ведь нужно кормить Эбигайль! Ты не «Сюда», Доркас «Сюда».　

— С Эбби ничего не случится, если она подождет. Доркас лежит. Утренняя тошнота.　

— Чушь. Анна, я могу определить беременность на две недели раньше, чем сама женщина — и ты об этом знаешь.　

— Джубал, оставьте ее в покое! Она напугана из-за того, что не забеременела… и ей хочется думать будто она беременна так долго, как только возможно. Вы что ничего не знаете о женщинах?　

— М-м-м… по правде говоря — нет. Хорошо, я не буду ее критиковать. Почему ты не принесла нашего ангелочка и не кормишь ее здесь?　

— И хорошо сделала — она могла бы понять, что вы говорите.　

— Выходит я еще и порчу детей, да?　

— Для ваших речей она слишком мала, Босс. Но вы вообще не станете работать, если я принесу ее; вы сразу же начнете играть с ней.　

— Можешь ли ты назвать лучший способ, чтобы обогатить пустые часы?　

— Джубал, я ценю то, что вы без ума от моей дочери, я и сама считаю ее очаровательной. Но вы все время играете с Эбби… или хандрите.　

— Когда нам начнут платить пособие по безработице?　

— Нe в этом дело. Если вы не будете писать, у вас наступит духовный запор. Доркас, Лэрри и я совсем извелись. Когда вы кричите «Сюда!", мы дрожим от облегчения. Вот до чего мы дошли. Но тревога всегда оказывается ложной.　

— Если есть деньги, чтобы оплачивать счета, о чем волноваться?　

— А о чем беспокоитесь вы, Босс?　

Джубал задумался. Может быть рассказать ей? Любые сомнения в том, кто отец Эбигайль были разрешены для него, когда он услышал, как ее назвали. Анна колебалась между «Эбигайль» и «Зенобия» и в итоге наградила младенца обоими. Анна никогда не упоминала значения этих имен… возможно ей и не было известно, что он знает их.　

Анна твердо продолжала:

— Вам никого не удастся обмануть, Джубал. Доркас, Лэрри и я знаем, что Майк способен позаботиться о себе. Но у вас маниакальный интерес к этому.　

— Маньяк! Я?　

— Лэрри установил у себя в комнате стереоэкран и кто-нибудь из нас все время следит за новостями, за каждым выпуском. И не потому, что мы беспокоимся, нет, разве что о вас. Когда Майк появляется в новостях — а он конечно же в них попадает — мы узнаем об этом раньше, чем к вам приходят эти дурацкие вырезки. Мне бы хотелось, чтобы вы перестали их читать.　

— Как ты вообще узнала о вырезках? Я приложил много усилий, чтобы ты о них не узнала.　

— Босс — устало ответила она — кто-то же должен выбрасывать мусор. Вы думаете Лэрри не умеет читать?　

— Ах вот как. Проклятый мусоропровод не работает с тех пор, как ушел Дюк. Черт побери, ничего не работает!　

— Дайте знать Майку — Дюк тут же приедет.　

— Я не могу этого сделать, ты знаешь — То что она сказала, почти наверняка было правдой и это его ошеломило… и тут же ошеломление сменилось горьким подозрением — Анна! Ты все еще здесь, потому что Майк велел тебе?　

Она не колеблясь ответила:

— Я здесь, потому что хочу здесь быть.　

— М-м-м… я не уверен, что это ответ.　

— Джубал, иногда у меня возникает желание, чтобы вы стали маленьким и вас можно было бы отшлепать. Могу я закончить?　

— Говори, пожалуйста — остался бы кто-нибудь из них здесь? Вышла бы Мариам замуж за Стинки и уехала в Бейрут, если бы Майк не одобрил? Имя «Фатима Мишель» могло быть ее признанием принятой вере плюс желанием ее мужа сделать комплимент своему ближайшему другу, или — оно могло быть кодом, таким же ясным, как двойное имя малютки Эбби. Если так, носит ли Стинки рога не ведая этого? Или с безмятежной гордостью, как молва приписывает Иосифу? Хм… пожалуй, можно сделать вывод: Стинки хорошо знает свою гурию, братство по воде не допускает таких важных пропусков. Если это было важно, в чем, как врач и агностик, Джубал сомневался. Ио для них это будет…　

— Вы меня не слушаете.　

— Извини, Витаю в облаках.

Да прекрати же, мерзкий старик… ищешь скрытый смысл в именах, которые матери дают своим детям! Скоро ты займешься нумерологией… потом астрологией… спиритизмом — пока старость не зайдет так далеко, что не останется ничего, кроме как поместить тебя под присмотр в богадельню, больного старика, слишком тупого, чтобы разделиться с достоинством. Иди к запертому ящику № 9 в клинике, шифр «Лета"^[48] и используй два грана^[49], впрочем и одного более чем достаточно…　

— Нет никакой необходимости читать вырезки, потому что мы контролируем новости о Майке… и Бэн дал нам обещание брата по воде сразу же сообщать любые частные новости, какие нам понадобятся. Джубал, Майку невозможно причинить вред. Если бы вы посетили Гнездо, как сделали мы трое, вы бы об этом знали.　

— Меня никогда не приглашали.　

— Нас тоже. Никому не нужно приглашение в собственный дом. Вы ищете себе оправдание. Джубал. Бэн звал вас, Доун и Дюк приглашали вас.　

— Майк не приглашал меня.　

— Босс, Гнездо принадлежит мне и вам точно также, как и Майку. Майк первый среди равных… как вы здесь. Эбби здесь лома?　

— Вообще-то — ответил он — право собственности по наследству переходит к ней… с пожизненной арендой для меня — Джубал изменил свое завещание, зная, что с завещанием Майка отпала необходимость обеспечивать кого-нибудь из братьев Майка по воде. Но не будучи уверен в «водном» статусе этого птенца — за исключением того, что обычно она была мокрой — он сделал изменения в ее пользу и в пользу еще кое-чьих наследников — Я тебе не собирался говорить, но если ты будешь знать, вреда тоже не будет.　

— Джубал… вы заставили меня плакать. И почти заставили меня забыть, о чем я говорила. А я должна сказать. Майк никогда не станет вас торопить, вы же знаете. Я грок он ждет наполнения… и я грок вы тоже.　

— М-м-м… я грок, ты права.　

— Хорошо. Думаю вы особенно мрачны сегодня из-за того, что Майка опять арестовали. Но это случалось много…　

— Арестовали? Я ничего не знал! — он добавил — черт побери, девочка…　

— Джубал, Джубал! Бэн не звонил, это все, что нам нужно знать. Вы же знаете сколько раз Майка арестовывали — в армии, когда он работал в карнавале, в других местах — не меньше полудюжины раз после того, как он стал проповедником. Он никогда никому не вредит: он позволяет им делать это. Им не удастся доказать его виновность и он оказывается на свободе так быстро, как только захочет.　

— И в чем его обвиняют сейчас?　

— О, обычный вздор — публичная непристойность, установленное законом изнасилование, преступный сговор с целью обмана, содержание дома терпимости, содействие в развращении малолетних, сговор с целью уклонения от законов об образовании…　

— Что?　

— Их лицензия, позволяющая работать приходской школе, аннулирована, а дети не ходят в общественную школу. Ничего страшного, Джубал — все это не имеет значения. Если бы вы видели Гнездо, вы бы сразу поняли, что даже Федеральному Департаменту Безопасности не удалось бы незаметно туда проникнуть или подсматривать за ними. Успокойтесь. После хорошей рекламы, обвинения будут сняты — и толпы в Храме будут больше, чем когда-либо.　

— Хм-м! Анна, не сам ли Майк организует эти гонения?　

Она встревожилась.　

— Мне и в голову никогда не приходила такая возможность, Джубал. Майк не умеет лгать, вы же знаете.　

— Разве здесь необходима ложь? Предположим он распускает правдивые слухи? Но такие, которые нельзя доказать в суде?　

— Вы думаете Майк способен на это?　

— Не знаю. Знаю только, что самый ловкий способ лгать — рассказать часть правды и замолчать. Не в первый раз гонений добиваются из-за громких заголовков в газетах. Хорошо, я обо всем забуду, если только не окажется, что он не в состоянии с этим справиться. Ты все еще «Сюда"?　

— Если вы удержитесь и не станете трепать Эбби по подбородку, ворковать, сюсюкать и издавать другие некоммерческие звуки, я принесу ее. Иначе я лучше попрошу подняться сюда Доркас.　

— Приноси Эбби. Я честно постараюсь приложить усилия и буду издавать исключительно коммерческие звуки — совершенно новый сюжет, известный как парень-встречает-девушку.　

— Послушайте, это же великолепный сюжет, Босс! Удивляюсь, почему он никому раньше не приходил в голову? Секундочку — она быстро вышла.　

Джубал сдержался — менее одной минуты некоммерческой деятельности как раз достаточно, чтобы вызвать на лице Эбби божественную улыбку, потом Анна села и начала кормить младенца.　

— Название: — начал он — «Девушки похожи на парней, только еще лучше». Начало. Генри М. Хэвершем Четвертый получил хорошее воспитание. Он был убежден, что существуют две разновидности девушек: находящиеся в его присутствии и все остальные. Он явно отдавал предпочтение последним, особенно, если они таковыми и оставались.　

Он не был представлен молодой леди, упавшей к нему на колени, и не считал стихийное или какое-либо иное бедствие, равным формальному представ… Какого черта тебе надо?　

— Босс — начал Лэрри.　

— Выйди, закрой дверь и…　

— Босс! Сожгли церковь Майка!　

Они в беспорядке помчались в комнату Лэрри. Джубал на повороте отстал от него на пол корпуса, Анна, несшая одиннадцать фунтов, быстро догоняла его. Доркас, задержавшись на старте, преследовала их; шум разбудил ее.　

— … в полночь прошлой ночью. Вы видите, что осталось от главного входа культового храма. Съемки проводились сразу же после взрыва. Здесь ведущий телекомпании Новый Мир с дневным выпуском новостей для вас. Не переключайтесь на другой канал, если вас интересуют дальнейшие новости. А сейчас минута рекламы — Изображение храма исчезло и на экране появилась очаровательная домохозяйка.　

— Черт! Лэрри, отключи эту штуковину и тащи ее ко мне в кабинет. Анна — нет, Доркас. Звони Бэну.　

Анна запротестовала:

— В Храме никогда не было телефона, вы же знаете. Куда ей звонить.　

— Тогда пусть кто-нибудь сбегает и — нет, в Храме никого не будет — хм, позвони тамошнему шефу полиции. Нет, окружному прокурору. Когда ты слушал последний раз, Майк был в тюрьме?　

— Точно.　

— Надеюсь, он еще там — и остальные тоже.　

— Я с вами согласна. Доркас, возьми Эбби. Я все сделаю.　

Когда они возвратились в кабинет, видеотелефон сигналил, требуя включить защиту от подслушивания. Джубал чертыхнулся и включил аппарат, собираясь, кто бы там ни был, побыстрее закончить разговор.　

На экране появился Бэн Кэкстон.　

— Привет, Джубал.　

— Бэн! Черт побери, что у вас происходит?　

— Я вижу ты уже слышал новости. Поэтому я и звоню. Все под контролем.　

— А пожар? Кто нибудь пострадал?　

— Никакого ущерба. Майк просил сказать тебе…　

— Никакого ущерба? Я только что смотрел репортаж; похоже Храм совершенно…　

— Ах, это — Бэн пожал плечами — Джубал, послушай, пожалуйста. Мне необходимо сделать еще несколько звонков. Ты не единственный, кого нужно успокаивать. Но Майк велел позвонить тебе первому.　

— Хм… очень хорошо, сэр.　

— Никто не ранен и даже не обожжен. Пострадала недвижимость. На пару миллионов. Воздух в этом месте был наполнен напряжением. Майкл планировал скоро покинуть его. Да, Храм несгораемый, но что угодно будет горсть с достаточным количеством бензина и динамита.　

— Значит поджог, да?　

— Джубал, пожалуйста. Восемь из нас были арестованы — все, кого они смогли схватить из Девятого Круга. В основном, без каких-либо определенных обвинений, ордера на имя Джона Доу. Через пару часов Майк всех нас освободил под залог. Кроме себя. Он в тюрьме…　

— Я выезжаю прямо сейчас!　

— Легче. Майк говорит, что если ты хочешь — приезжай, но особой необходимости нет. Я с ним согласен. Храм подожгли прошлой ночью, когда он был пуст и все службы отменили из-за арестов — пуст, кроме Гнезда. Все мы, кто был в городе, кроме Майка, были в Сокровенном Храме и проводили Разделение Воды в его честь, когда произошел взрыв и начался пожар. Поэтому мы перебрались в западное Гнездо.　

— Судя по тому, как выглядят развалины, вы могли бы и не выбраться — похоже вам здорово повезло.　

— Мы были отрезаны, Джубал. Мы все мертвы.　

— Что?　

— Мы все считаемся мертвыми или пропавшими без вести. Видишь ли, никто не покидал здания после начала пожара… ни через один из известных выходов.　

— Гм… тайный ход для жрецов?　

— Джубал, у Майка есть методы для подобных случаев и я не собираюсь обсуждать их по телефону.　

— Ты говоришь, он был в тюрьме?　

— Так же как и я, он все еще там.　

— Но…　

— Ну, достаточно. Если ты приедешь, не иди в Храм. С ним кончено. Я не стану говорить тебе где мы… и я звоню не оттуда. Если приедешь, хотя я не вижу в этом смысла — ты все равно не сможешь ничем помочь — приезжай, как будто ничего не случилось. Мы тебя найдем сами.　

— Но…　

— Все. До свидания Анна, Доркас, Лэрри и ты, Джубал, а, еще ребенок. Разделим воду. Ты — Бог.

Экран погас.

Джубал выругался.　

— Так я и знал! Вот, что получается, когда начинают играть в религию. Доркас, вызови мне такси. Анна — нет, заканчивай кормить своего ребенка. Лэрри, упакуй мне чемодан. Анна, мне нужна большая часть наличных денег из неприкосновенного запаса. Лэрри может завтра пойти и пополнить запас.　

— Босс — запротестовал Лэрри — мы все поедем.　

— Конечно, поедем — решительно поддержала его Анна.　

— Успокойся, Анна. Закрой рот, Доркас. Сейчас не то время, когда у женщин может быть право голоса. Через этот город проходит линия огня и всякое может случиться. Лэрри, ты останешься здесь и будешь защищать двух женщин и ребенка. Забудь о том, чтобы идти в банк, тебе не понадобятся наличные, потому что ни один из вас носа отсюда не высунет, пока я не вернусь. Кто-то играет в опасные игры, а между этим домом и той церковью существует достаточно связей, чтобы в эти игры начали играть и здесь. Лэрри, не гаси прожекторы всю ночь, активируй защиту изгороди, если нужно — не колеблясь стреляй. Не медли, если возникнет необходимость отправить всех в подвал — кроватку Эбби поставь туда сейчас же. Теперь уходите, мне нужно переодеться.　

Через полчаса, когда Джубал один был в своей комнате, позвонил Лэрри: — Босс! Такси садится.　

— Спускаюсь — ответил он, и повернулся, чтобы посмотреть на Упавшую Кариатиду. Его глаза наполнились слезами — Ты старалась, правда, девочка? Но этот камень всегда был слишком тяжел… слишком тяжел для кого угодно — нежно сказал он.　

Джубал бережно коснулся рукой согнутой фигуры, повернулся и вышел.　

35

Такси вело себя точно так, как, по мнению Джубала, должна была себя вести машина — барахлило и явно требовало ремонта. Джубал вышел в Нью-Йорке, дальше чем когда-либо от своей цели. Он выяснил, что быстрее окажется на месте, если полетит обычным, а не чартерным рейсом. Он прибыл на несколько часов позже, чем рассчитывал, проведя время в битком набитых незнакомыми людьми помещениях, уставившись на экран стерео.　

Он смотрел выступление Верховного Епископа Шорта, объявляющего святую войну антихристу, то есть Майку и видел много кадров полностью разрушенного здания — Джубал не мог понять, как кто-нибудь мог выбраться оттуда живым. Огастес Гривс с тревогой комментировал случившееся… но указал, что в каждой соседской ссоре один из соседей дает повод для нее. По его, достаточно туманному, заключению виноват был так называемый Человеке Марса.　

Наконец, Джубал очутился на поле муниципального аэродрома, изнемогая от жары в зимней одежде. Он заметил, что пальмы все еще напоминали низкосортные метелочки из перьев для сметания пыли, мрачно рассматривал находящееся за ними море, и думал, какая это грязная, колышущаяся лужа, загаженная кожурой от апельсинов и человеческими экскрементами. Он ломал голову, что ему делать.　

К нему подошел человек в форменной фуражке:

— Такси, сэр?　

— Э, да.

Он мог поехать в отель, собрать пресс-конференцию и, таким образом, сообщить о своем местонахождении.　

— Сюда, сэр.

Таксист подвел его к потрепанной желтой машине. Когда чемодан вслед за Джубалом оказался в такси, водитель тихо сказал:

— Я предлагаю тебе воду.　

— А? Никогда не испытывай жажды.

— Ты — Бог.

Водитель закрыл дверь и сел на свое место.　

Они сели на маленькой служебной посадочной площадке, рассчитанной на четыре машины, находящейся на крыше одного из крыльев большого прибрежного отеля. Большая посадочная площадка находилась на другом крыле. Водитель поставил машину на автоматическое управление, она взлетела и направилась в ангар. Он взял чемодан Джубала и повел его внутрь.　

— Ты не смог бы пройти через вестибюль — объяснил таксист — в холле на этом этаже полно кобр. Если захочешь спуститься на улицу, не забудь попросить кого-нибудь проводить тебя. Меня или еще кого-то — меня зовут Тим.　

— Джубал Харшоу.　

— Я знаю, брат Джубал. Сюда. Осторожно.

Они вошли в роскошные апартаменты и прошли в спальню, находящуюся рядом с ванной.

— Это твой номер — сказал Тим, поставил его чемодан и ушел. На столе Джубал нашел воду, стаканы, лед и бренди — его любимый сорт. Он приготовил себе выпить, отпил глоток, вздохнул и снял зимнюю куртку.　

Вошла женщина с подносом сандвичей. Ее одежду Джубал принял за форму горничной отеля, поскольку она не была похожа на бюстгальтер и шорты, саронг или что-то подобное, больше выставляющее, чем скрывающее, что было характерным для подобного курорта. Она улыбнулась ему и сказала:

— Пей вволю и никогда не испытывай жажды, брат наш — поставила поднос, вошла в ванную и открыла воду, подготавливая для него ванну. Потом проверила всели в порядке в ванной и спальне — Тебе ничего не нужно, Джубал?　

— Мне? О, нет, все великолепно. А Бэн Кэкстон здесь?　

— Да. Он сказал, что ты сначала захочешь принять ванну и устроиться. Если тебе что-нибудь понадобится, сразу скажи. Попроси кого угодно. Или спроси меня. Я — Патти.　

— А! Жизнь Архангела Фостера.　

Она улыбнулась, на ее щеках появились ямочки, и она вдруг стала много моложе тридцати, которые ей сначала давал Джубал.　

— Да.　

— Мне бы очень хотелось посмотреть их. Меня интересует религиозное искусство.　

— Сейчас? Нет, я грок ты хочешь принять ванну. Если только тебе не нужно помочь?　

Джубал вспомнил, что его татуированная японская подруга много раз делала ему то же предложение. Но ему просто хотелось смыть дорожную грязь и переодеться в летнюю одежду.　

— Нет, Патти, спасибо. Но я хочу их посмотреть, когда тебе будет удобно.

— В любое время. Торопиться некуда.　

Она ушла, не торопясь, но двигаясь очень быстро.　

Джубал не стал зря терять времени. Он тут же начал проверять, что Лэрри упаковал в его чемодан и подосадовал, обнаружив, что среди вещей не было летних брюк. Он остановился на сандалиях, шортах и яркой рубашке. Этот наряд сделал его похожим на забрызганного краской эму и подчеркнул его волосатые, тонкие ноги. Впрочем, Джубала это перестало беспокоить несколько десятков лет назад, сойдет, если не нужно будет выходить на улицу… или идти в суд. Интересно, взаимодействует ли здешняя ассоциация судей с Пенсильванией?　

Он нашел большую безликую (что было обычным для большинства отелей) гостиную. Несколько человек сидели у самого большого стереоэкрана, который Джубал видел вне стереотеатра. Один из них, взглянув на него, сказал:

— Привет Джубал — и подошел к нему.　

— Привет, Бэн. Как дела? Майк все еще в тюрьме?　

— О, нет. Он вышел вскоре после того, как я говорил с тобой.　

— Предварительное слушание назначено?　

Бэн улыбнулся.　

— Все совсем не так, Джубал. Майка никто не выпускал, он сбежал.　

Джубал явно был недоволен.　

— Зачем нужно было делать такую глупость. Теперь положение становится в восемь раз сложнее.　

— Джубал, я же тебе говорил — не стоит беспокоиться. Майк исчез, а все остальные считаются погибшими. Все уже не имеет значения — мы покончили с этим городом. Поедем в какое-нибудь другое место.　

— Они его выдадут.　

— Не волнуйся. Не выдадут.　

— Хорошо… где он? Мне нужно с ним поговорить.　

— Он на пару комнат ниже тебя. Но он ушел в созерцание. Майк просил передать тебе, чтобы ты ничего не предпринимал. Если ты настаиваешь, можешь с ним поговорить, при необходимости Джил вызовет его. Но я не рекомендую этого делать. Торопиться некуда.　

Джубалу чертовски не терпелось поговорить с Майком и выругать его за то, что он попал в такую историю. Но беспокоить Майка, когда он находился в трансе, было хуже, чем беспокоить самого Джубала, когда он диктовал рассказ. Мальчик всегда выходил из самогипноза, когда «грок в полноте», но если ему помешать, ему снова придется впадать в транс. Беспокоить его столь же бесцельно, как впавшего в спячку медведя.　

— Хорошо. Но мне необходимо увидеться с ним как только он проснется.　

— Увидишь. Сейчас расслабься и отдохни после поездки.　

Бэн повел его к группе, собравшейся у экрана.　

Анна подняла голову.　

— Привет, Босс — Она подвинулась — Садись.　

Джубал присоединился к ней.　

— Могу я спросить, что, черт возьми, ты здесь делаешь?　

— Тоже, что и вы — ничего. Джубал, пожалуйста, не становитесь деспотичным. Мы принадлежим к Гнезду так же, как и вы. Но вы слишком расстроены, чтобы спорить. Поэтому отдыхайте и слушайте, что они говорят о нас. Шериф заявил, что выгонит всех нас шлюх из города — Она улыбнулась — Меня еще никогда не выгоняли из города. Шлюха едет на поезде? Или я должна идти пешком?　

— По-моему каких-то особых правил не существует. Вы все приехали?　

— Да, но вам нечего беспокоиться. Лэрри и я еще год назад договорились с ребятами Мак Клинтока — просто на всякий случай. Они знают, как работает отопление, где включать, переключать и прочее. Все в порядке.　

— Хм-м! Я начинаю думать, что я просто пансионер в своем собственном доме.　

— Вы же сами хотите, чтобы мы за всем следили и не надоедали вам. Жаль, вы не позволили нам ехать всем вместе. Мы приехали несколько часов назад — у вас, видимо, были трудности.　

— Точно. Анна, дай мне только добраться до дома и я до конца жизни и носа оттуда не высуну… отключу телефон и расколочу кувалдой трепливый ящик.　

— Да, Босс.　

— На этот раз я говорю серьезно — Он посмотрел на громадный говорящий ящик — Что, эта паршивая реклама будет идти вечно? А где моя крестница? И не вздумай сказать мне, что ты оставила ее на дебильных сыновей Мак Клинтока!　

— Конечно, нет. Она здесь. И у нее, слава тебе Господи, даже есть своя няня.　

— Я хочу ее видеть.　

— Патти проводит тебя к ней. Я от нее устала — она омерзительно вела себя всю дорогу. Патти, дорогая! Джубал хочет увидеть Эбби.　

Тут же татуированная женщина неторопливо, но бегом, пересекла комнату и оказалась рядом с ним. Джубала опять удивило, как ей удается совмещать несовместимое — бег и неторопливость.　

— Конечно, Джубал. Я не занята. Сюда, вниз. Дети у меня в комнате — объясняла она, пока Джубал изо всех сил старался　

не отстать — чтобы Лапушка могла присматривать за ними.　

Джубал был слегка заинтригован, желая увидеть, что же имела в виду Патриция. Боа устроилась на кровати, образовав своим телом две петли в виде двойного гнезда. Дно каждого из гнезд, размером с детскую кроватку, было выстлано детским одеяльцем и в каждом лежал ребенок.　

Когда они вошли, няня-змея вопросительно подняла голову. Патти погладила ее и сказала:

— Все в порядке, дорогая. Отец Джубал хочет посмотреть на них.

— Она обратилась к Джубалу:

— Погладь ее и позволь ей грок тебя, чтобы в следующий раз она тебя узнала.　

Джубал ворковал и сюсюкал со своей любимой девушкой, а она агукала и била ножками в ответ. Потом он погладил змею — прекраснейший экземпляр Boidae, лучшего ему не приходилось видеть. По его оценке она была длиннее любой другой боа-душителя, находящейся в неволе. Четкий рисунок на спине, яркие краски хвоста, придавали змее очень эффектный вид. Джубал позавидовал Патти. Ему бы тоже хотелось иметь похожую на голубую ленту любимицу, он сожалел, что у него не будет времени подружиться с ней. Змея, как кошка, потерлась головой о его руку. Патти взяла Эбби на руки и укоризненно спросила:

— Лапушка, почему же ты не сказала? Она сразу говорит мне, когда одна из них запутается или нуждается в помощи — она немногое может сделать, разве что втолкнуть их назад, когда они пытаются выползти. Но Лапушка не грок, что мокрого ребенка нужно переодеть — она не видит в этом ничего плохого. Впрочем, так же, как и Эбби.　

— Я знаю. Мы зовем ее «Старым Правоверным». А чье другое прелестное дитя?　

— Это Фатима Мишель. Я думала ты знаешь.　

— Они здесь? Я думал они в Бейруте!　

— Что ж, они приехали откуда-то из-за границы. Мириам говорила мне, но для меня названия ничего не значат, я никогда нигде не была. Я грок все места похожи — просто люди. Послушай, ты не хочешь подержать Эбигайль, пока я проверю Фатиму?　

Джубал взял Эбби на руки и заверил, что она самая красивая девушка в мире, потом он заверил в том же и Фатиму. Каждый раз он был искренен и девочки верили ему. Джубалу приходилось говорить то же бесчисленное количество раз, еще со своей работы в администрации Хардинга, он всегда говорил искренне и ему всегда верили.　

Погладив Лапушку и сказав ей, что она самая красивая змея в мире, он с сожалением ушел.　

Они столкнулись с матерью Фатимы.　

— Босс, дорогой! — Она поцеловала его и похлопала по животику — Я вижу, они не забывают вас кормить.　

— Кормят понемногу. Я крутил любовь с твоей дочерью. Она прямо ангелочек, Мириам.　

— Прелестный ребенок, правда? Мы продадим ее в Рио.　

— Я думал в Йемене платят больше?　

— Стинки говорит, что нет. Мы должны продать ее — нам нужно освободить место — Она положила его руку на свой живот — Чувствуете? Стинки и я делаем мальчика — у нас нет времени возиться с дочерьми.　

— Мириам — пожурила ее Патриция — Не следует так говорить.　

— Извини, Патти. Я не буду так говорить о твоем ребенке. Тетя Патти леди и грок, что я нет.　

— Я считаю так же, маленькая ты озорница. Но если ты продаешь Фатиму, я даю тебе двойную сумму самого лучшего предложения.　

— Обсудите это с тетей Патти, мне только иногда позволяют ее увидеть.　

— Непохоже, чтобы тебя раздуло, может быть ты еще захочешь оставить ее себе. Дай-ка посмотреть твои глаза. М-м-м… может быть.　

— Точно. Майк грок очень тщательно и говорит Стинки, что мы сделали мальчика.　

— Как Майк может грок это? Я даже не уверен в твоей беременности.　

— О, конечно, она беременна, Джубал — подтвердила Патриция.　

Мириам с невозмутимым видом смотрела на него.　

— Вы все тот же скептик, Босс. Майк все грок, когда мы были еще в Бейруте, прежде чем Стинки и я уверились, что у нас получилось. Майк позвонил нам. Стинки взял в университете годичный отпуск. И вот мы здесь.　

— И чем вы занимаетесь?　

— Работаем. Тяжелее, чем заставляли меня работать вы, Босс. Мой муж настоящий надсмотрщик с плантации.　

— Чем вы занимаетесь?　

— Они составляют Марсианский словарь — ответила ему Патти.　

— Марсианско-Английский? Это должно быть трудно.　

— О, нет! — Мириам выглядела почти шокированной — Марсианский словарь на Марсианском. Его никогда не существовало — Марсиане не нуждаются в подобных вещах. Моя роль чисто канцелярская, я печатаю то, что они делают. Майк и Стинки — в основном Стинки — разработали шрифт, передающий фонетику Марсианского, восемьдесят один знак. Мы переделали IВМ — принтер, используя большие и маленькие буквы. Босс, дорогой, как секретарь, я погибла. Теперь я могу печатать только на Марсианском. Как бы то ни было, вы будете любить меня? Когда вы кричите «Сюда!», а я ни на что не гожусь? Я все еще могу готовить… и мне сказали, что у меня есть и другие способности.　

— Я буду диктовать на Марсианском.　

— Будете, когда Майк и Стинки закончат заниматься вами. Я грок. Да, Патти?　

— Ты верно говоришь, брат мой.　

Они возвратились в гостиную. К ним присоединился Кэкстон и, предложив найти более спокойное место, провел Джубала по коридору в другую гостиную.　

— Похоже, ты занимаешь большую часть этажа.　

— Весь этаж — подтвердил Бэн — Четыре люкса — Министерский, Президентский, Королевский и апартаменты Владельца, соединенные в один. Попасть сюда можно только через нашу посадочную площадку… можно и через фойе, но это небезопасно. Тебя предупредили?　

— Да.　

— Сейчас нам не нужно много комнат… но они могут еще понадобиться, понемногу приезжают люди.　

— Бэн, как вы можете здесь прятаться? Служащие отеля, в конце концов, продадут вас.　

— Обслуживающий персонал сюда не заходит. Видишь ли, отель принадлежит Майку.　

— Тогда, я думаю, все еще хуже.　

— Нет, до тех пор пока наш доблестный шеф полиции на жаловании у мистера Дугласа. Майк все оформил через четырех подставных лиц, а Дуглас не лезет в его дела и не спрашивает почему Майк делает так, а не иначе. Дуглас неплохо относится ко мне с тех пор, как моя колонка перешла к Осу Килгэллену, во всяком случае, я так считаю. Но он не хочет упускать контроля. Неофициальный владелец один из наших братьев, он тайно принадлежит к Девятому Кругу. Итак, владелец снимает весь этаж на сезон и менеджер не спрашивает почему — ему нравится его работа. Это великолепное убежище. Пока Майк грок куда мы поедем.　

— Похоже Майк все предвидел.　

— Я в этом уверен. Две недели назад Майк освободил гнездо птенцов — кроме Мириам и ее ребенка. Мириам нам необходима. Майк отослал родителей с детьми в другие города — я думаю в те, где он планирует открыть храмы — и когда придет время переезжать, нас останется здесь около дюжины, переехать будет несложно. Не беспокойся.　

— Но вы едва не погибли. Вы потеряли все личное имущество?　

— О, все важное было спасено. Например, записи Стинки, принтер, которым пользуется Мириам — даже твое ужасное изображение в стиле Мадам Тюссо. И Майк прихватил кое-какую одежду и деньги.　

— Ты говоришь, Майк захватил? Я думал Майк в это время был в тюрьме'? — возразил Джубал.　

— Его тело было в тюрьме, в той позе, которую оно принимает, когда Майк уходит. Но он был с нами. Понимаешь?　

— Я не грок.　

— Связь. В основном, он находился в мозгу Джил, но мы все были рядом, очень близко. Джубал, я не могу объяснить, это нужно делать. Когда произошел взрыв, он переправил нас сюда. Потом вернулся и спас необходимые вещи.　

Джубал нахмурился. Кэкстон нетерпеливо пояснил:

— Телепортация, конечно. Неужели так тяжело грок, Джубал? Ты же сам говорил мне раскрыть глаза и увидеть чудо, когда оно происходит. Я раскрыл и чудеса произошли. Только это совсем не чудеса, не больше, чем радио. Ты грок радио? Или стереовидение? Или компьютеры?　

— Я? Нет.　

— Я тоже. Но если я посвящу время и усилия, то научусь электронике, ничего чудесного — просто сложно. Телепортация проста, когда научишься языку. Самая сложная штука — язык.　

— Бэн, ты можешь телепортировать вещи?　

— Я? Они не учат этому в детском саду. Я дьякон из любезности, просто потому, что я «Первозванный», но по своему уровню я отношусь к Четвертому Кругу. Я только начинаю контролировать свое тело. Патти единственная из нас регулярно пользуется телепортацией… и я не уверен, делает ли она это без поддержки Майка. О, Майк уверен, что она может обойтись и без него, но Патти удивительно наивна и робка для гения. А она гений, хотя чувствует себя зависимой от Майка. Но в этом нет необходимости. Джубал, вот что я грок: фактически, мы не нуждаемся в Майке. Ты мог бы быть Человеком с Марса. Или я. Майк похож на человека, который первым открыл огонь. Огонь с самого начала был рядом и после того, как он показал людям, как любой может пользоваться им… любой у кого хватает ума, чтобы не обжечься. Понимаешь?　

— Я грок, кое-что.　

— Майк — наш Прометей, но не больше. Майк все время подчеркивает это. Ты — Бог, Я — Бог, Он — Бог — все кто грок. Майк такой же человек, как и все мы. Лучший человек, по общему согласию — человек не столь благородный, обучившись тому, что знают Марсиане, мог бы выдать себя за незначительного божка. Майк выше этого искушения. Прометей… но не больше.　

Джубал задумчиво произнес:

— Прометей заплатил высокую цену за то, что дал людям огонь.　

— Не думай будто Майк не платит! Он платит двадцатью четырьмя часами работы каждый день, семь дней в неделю, стараясь научить нас, как играть со спичками и не обжечься. Джил и Патти ругали его и заставили отдыхать одну ночь в неделю, задолго до того, как я присоединился к ним — Кэкстон улыбнулся — Но разве можно остановить Майка. В городе полно игорных притонов, по большей части мошеннических, потому что они здесь вне закона. Майк проводил свою свободную ночь в притонах, где шла нечестная игра — и выигрывал. Они пытались неожиданно напасть на него, пытались его убить, они пробовали комбинацию из наркотиков и мускулистых парней — он просто заслужил репутацию самого везучего человека в городе… и это привело в его Храм еще больше людей. Тогда они попытались не пускать Майка в игорные дома — большая ошибка. Карты в крапленой колоде намертво прилипали друг к другу, рулетки не вращались, игроки в кости выбрасывали одни шестерки. Наконец, они смирились… и попросили только, чтобы он, взяв несколько крупных выигрышей уходил и не оставался в казино на всю ночь. Майк так и сделал, почему бы и нет, если его вежливо просили.　

Кэкстон добавил:

— Вот и еще один мощный блок, противостоящий нам. Не только Фостериты и другие церкви, но еще и гангстерский синдикат и городские власти. Я думаю в Храме работали профессионалы.　

— Сомневаюсь, что штурмовые отряды Фостеритов участвовали в этом.　

Пока они говорили, люди входили и выходили, собирались в группы. Джубал обнаружил, что эмоциональнаяатмосфера, царившая среди них, была крайне необычной: неторопливое расслабление, бывшее одновременно динамичным напряжением. Никто, казалось, не был взволнован, никто не торопился… однако все, что они делали, казалось целенаправленным, даже такие явно неумышленные действия как встречи друге другом, отмеченные поцелуем или приветствием. Джубалу казалось, будто каждое движение запланирована хореографом.　

Спокойное и всевозрастающее напряжение — или «ожидание», решил он. Напряжение в этих людях не было болезненным и оно что-то напоминало Джубалу. Хирургию? Когда работает мастер, без лишних движений и шума?　

И вдруг он вспомнил. Много лет назад, когда люди только начинали зондировать космическое пространство с помощью ракет на химическом топливе, он наблюдал в блокгаузе за предстартовым отсчетом. Он припомнил те же тихие голоса, расслабленные, очень различные, но координированные действия, то же нарастающее ликующее ожидание. Вне всякого сомнения, они «ждали наполнения». Незачем? Почему они так счастливы? Их храм и все что они построили уничтожено… однако они вели себя, как дети в ночь перед Рождеством.　

Когда Джубал оказался в отеле, он заметил, что нудизм, так обеспокоивший Бэна во время его первого визита, здесь не практикуется, хотя место было достаточно уединенным для этого. Он не обратил внимания, когда увидел обнаженное тело, он так проникся уникальным настроением, свойственным дружной семье, что казалось неважным, одеты или нет ее члены.　

Когда же он заметил, то его внимание привлекла не нагота, а самый густой, самый прекрасный каскад черных волос, который он когда-либо видел, украшающий вошедшую в комнату молодую женщину. Она заговорила с кем-то, послала воздушный поцелуй Бэну, серьезно посмотрела на Джубала и ушла. Джубал проследил за ней взглядом, оценивая струящуюся массу черного как ночь плюмажа. Только после того как она ушла, он понял — на ней не было иной одежды, кроме королевской красоты… присмотревшись, он увидел, что она была не единственной из его братьев, одетой подобным образом.　

Бэн перехватил его взгляд.　

— Это Рут — сказал он — Новая верховная жрица. Она с мужем только что вернулась с другого побережья. Я думаю, они готовили к открытию новое отделение Храма. Я очень рад, что они вернулись. Похоже, вся семья скоро будет дома.　

— Замечательные волосы. Мне бы хотелось, чтобы она осталась.　

— Почему же ты ее не позвал?　

— А?　

— Рут наверняка пришла сюда, чтобы взглянуть на тебя. Они, наверно, только приехали. Разве ты не заметил, что к нам никто не подходит?　

— Вообще-то… да.　

Джубал собирался с духом, готовясь отразить чрезмерную интимность и обнаружил: никто даже не пытается вести себя с ним подобным образом. Его принимали радушно, но это было больше похоже на вежливость кота, чем на назойливое дружелюбие пса.　

— Все они ужасно заинтересованы тем, что ты здесь и им очень хочется увидеть тебя… но ты внушаешь им благоговейный страх.　

— Я?　

— О, я же рассказывал тебе прошлым летом. Ты — миф, не совсем реальный и больший, чем в натуральную величину. Майк сказал им, что ты единственный человек из тех кого он знает, кто способен «грок полностью» не зная Марсианского. Большинство из них подозревает, будто ты читаешь мысли так же совершенно, как сам Майк.　

— Что за вздор! Я надеюсь, ты вывел их из заблуждения?　

— Кто я такой, чтобы уничтожать миф? Если миф создан, ты не допустишь, чтоб его разрушили. Они немного боятся тебя — ты ешь на завтрак детей, а когда рычишь — земля трясется. Любой из них придет в восторг, если ты позовешь его… но они не станут навязываться. Они знают: когда ты говоришь, даже Майк стоит по стойке смирно.　

Джубал отбросил такое представление, употребив крепкое словцо.　

— Несомненно — согласился Бэн — и у Майка есть слабые места. Я же говорил тебе — он человек. Но ты святой покровитель и тебе уже от этого не отделаться.　

— Ладно… вот как раз вошел кто-то, кого я знаю. Джил! Джил! Обернись, дорогая!　

Женщина нерешительно повернулась.　

— Я — Доун. Но я благодарю вас.　

Она подошла к ним и Джубал решил, что она его поцелует. Однако, она опустилась на колено, и поцеловала всего лишь его руку.　

— Отец Джубал. Мы приветствуем тебя и пьем за тебя в волю.　

Джубал отдернул руку.　

— О, ради Бога, дитя! Встань и садись рядом. Разделим воду.　

— Да, Отец Джубал.　

— Что? Называй меня Джубал. Я не желаю, чтобы со мной обращались, как с прокаженным — так всем передай. Я в лоне своей семьи. Надеюсь я прав?　

— Конечно прав… Джубал.　

— Итак, я жду, чтобы меня называли Джубал и обращались со мной, как с братом по воде — ни больше, ни меньше. Первый же, кто будет обращаться со мной с излишней почтительностью, останется после уроков. Грок?　

— Да, Джубал — подтвердила она — я уже сказала им.　

— А?　

— Доун имеет в виду — вмешался Бэн — что она, вероятно, попросила Патти передать всем кто может услышать — внутренним слухом — а они передадут другим, кто все еще немного глуховат, вроде меня.　

— Да — подтвердила Доун — только я сказала Джил — Патти пошла в город, Майку что-то понадобилось. Джубал, ты смотрел стерео? Захватывающее зрелище.　

— А? Нет.　

— Ты имеешь в виду побег из тюрьмы, Доун?　

— Да, Беи.　

— Мы не говорили об этом. Джубал, Майк не просто сбежал из тюрьмы и пришел домой, он совершил чудеса, которые заставят их задуматься. Он испарил все решетки и двери в окружной тюрьме штата, неподалеку отсюда. Кроме того, он разрушил всю полицию. Частично для того, чтобы заставить их как следует поработать… частично потому, что Майку очень не нравится, когда кого-нибудь сажают в тюрьму, по какой бы то ни было причине. Он считает это огромной несправедливостью.　

— Все верно — согласился Джубал — Майк добр. Его ранит, когда кого-нибудь сажают в тюрьму. Я согласен.　

Бэн отрицательно покачал головой.　

— Майк совсем не добр, Джубал. Он способен, не моргнув глазом, убить человека. Но он ужасный анархист — посадить человека большая несправедливость. Личная свобода и полная персональная ответственность за себя. Ты — Бог.　

— И в чем же вы видите противоречие, сэр? Убийство человека может быть необходимостью. Но заключение его в тюрьму — нарушение неприкосновенности его и твоей собственной.　

Бэн посмотрел на него.　

— Майк прав. Ты грок полностью — так же, как и он. Я не совсем… я все еще учусь.　

Он помолчал и спросил:

— И как они это все восприняли, Доун?　

Она хихикнула.　

— Как потревоженное осиное гнездо. Мэр кипит. Он потребовал помощи от штага и от Федерации — и получил ее. Мы видели, как садилось множество транспортных самолетов. Но лишь только солдаты высаживаются, Майк раздевает их — и не только оружие, даже их ботинки. Как только самолет разгружается, он тоже исчезает.　

— Я грок он останется в трансе, пока они не сдадутся. Чтобы уследить за всем, ему нужно будет почти непрерывно находиться в этом состоянии — сказал Бэн.　

Вид у Доун был задумчивый.　

— Я так не думаю, Бэн. Мне бы действительно пришлось непрерывно находится в трансе, чтобы справиться даже с десятой частью того, что делает он. Но я грок Майк мог бы это делать катаясь на велосипеде, стоя на голове.　

— М-м-м… не знаю. Я все еще делаю куличи из песка — Бэн встал — Иногда, вы, чудотворцы, начинаете слегка мне действовать на нервы, прелестное дитя. Я иду смотреть стерео — Он поцеловал ее — Развлекай старого папочку Джубала, он любит маленьких девочек.

Кэкстон ушел, пачка сигарет последовала за ним и влетела в один из его карманов.　

Джубал спросил:

— Это сделала ты? Или Бэн?　

— Бэн. Он вечно забывает свои сигареты и они гоняются за ним по всему Гнезду.　

— Хм-м… неплохие куличи он делает.　

— Бэн продвигается намного быстрее, чем признает. Он очень святой человек.　

— Угу. Доун, ты та самая Доун Ардент, которую я встретил в Молельне Фостера?　

— О, ты помнишь! — Она так обрадовались, словно он дал ей конфету.　

— Конечно. Но ты изменилась. Ты кажешься гораздо красивее.　

— Это потому, что я действительно стала красивей — просто ответила она — Ты принял меня за Джиллиан. И она тоже стала еще красивей.　

— А где же это дитя? Я рассчитывал сразу же встретиться с ней.　

— Она работает — Доун сделала паузу — Но я сказала ей и она уже идет. Я заменю ее, если ты меня отпустишь.　

— Беги, дитя — Она встала и ушла, а на ее место тут же сел доктор Махмуд.　

Джубал мрачно посмотрел на него.　

— Я думал у тебя хватит приличия сообщить мне, что ты приехал в эту страну, вместо того, чтобы позволить мне встретиться со своей крестницей через посредничество змеи.　

— Ох, Джубал, вечно ты торопишься.　

— Сэр, когда кто-то… — продолжить Джубалу помешали чьи-то руки, закрывшие ему глаза. Голос потребовал:　

— Угадай кто?　

— Вельзевул?　

— Попытайся еще.　

— Леди Макбет?　

— Ближе. Попытайся в третий раз или плати штраф.　

— Джиллиан, прекрати. Иди и сядь рядом со мной.　

— Да, Отец — Она подчинилась.　

— И прекрати называть меня. «Отцом», если мы не дома. Сэр, я говорил, когда кто-то в моем возрасте, кое в чем ему просто необходимо торопиться. Каждый восход драгоценен… потому что за ним может никогда не прийти закат.　

Махмуд улыбнулся.　

— Джубал, ты кажется считаешь, что если прекратить чудить, Земля перестанет вращаться?　

— Совершенно верно, сэр — с моей точки зрения.

К ним подошла Мириам и молча села рядом с Джубалом. Он обнял ее за плечи.

— В то время, как я может быть совсем не жажду увидеть твою мерзкую физиономию… или даже чуть более приятную физиономию моей бывшей секретарши…　

Мириам прошептала:

— Босс, вы нарываетесь на пинок в пузо? Я удивительно красива: мне говорил самый большой авторитет в этой области.　

— Спокойно — мои новые крестницы совсем другое дело. Из-за того, что ты не черкнул открытку, я мог бы не увидеть Фатиму Мишель. В таком случае, мой призрак стал бы являться тебе.　

— В таком случае — опять вмешалась Мириам — ты бы мог в то же время посмотреть на Мики… втирающую тертую морковь себе в волосы. Отвратительное зрелище.　

— Я говорил метафорически.　

— А я нет. Она неряшливый едок.　

— Почему вы говорили метафорически, Босс? — спокойно поинтересовалась Джил.　

— А? «Дух» — понятие, в котором я не нуждаюсь иначе, как в риторической фигуре.　

— Он больше, чем это — настаивала Джил.　

— Хм, может и так. Я предпочитаю встречать маленьких девочек во плоти, включая и свою собственную.　

— Но об этом-то я и говорил, Джубал — сказал доктор Махмуд — до твоей смерти далеко. Майк грок тебя. Он говорит, что у тебя еще много лет впереди.　

Джубал отрицательно покачал головой.　

— Много лет назад я установил для себя лимит из трех цифр.　

— Каких трех цифр? — невинно поинтересовалась Мириам — Тех, которые использовал Мафусаил?　

Он потряс ее за плечи — Веди себя пристойно!　

— Стинки говорит, что женщина должна быть непристойной, но не слышной.　

— Твой муж говорит правильно. В тот день, когда часы отсчитают для меня три цифры, я разделюсь — в Марсианском стиле или своими собственными грубыми методами. Уход — самая лучшая часть игры.　

— Я грок ты прав, Джубал — задумчиво сказала Джил — в том, что уход — лучшая часть игры. Но не рассчитывай на него в ближайшее время. Ты еще не достиг полноты. Только на прошлой неделе Элли составила твой гороскоп.　

— Гороскоп? О, Боже мой! Кто такая «Элли"? Как она осмелилась! Подать ее сюда! Господи помоги, я выдам ее агентству «Лучше Займись Делом».　

— К сожалению, ты не сможешь увидеть ее, Джубал — вмешался Махмуд — потому что она сейчас работает над нашим словарем. Ты спрашивал кто она? Ее зовут мадам Александра Везант.　

Джубал пришел в восторг — Бекки? Она тоже в этом сумасшедшем доме?　

— Да, Бекки. Мы зовем ее «Элли», потому что у нас есть еще одна Бекки. Не издевайся над ее гороскопами, Джубал — у нее есть Видение.　

— Ох, вздор, Стинки. Астрология сплошная бессмыслица и ты это знаешь.　

— О, конечно. Даже Элли знает это. Большинство астрологов грубые мошенники. Однако, Элли практикует ее еще усердней, чем раньше, используя Марсианскую арифметику и Марсианскую астрологию (они куда полнее, чем наши). Она ее способ грок. Это может быть хрустальный шар, лужа воды или внутренности цыпленка. Средства не имеют значения. Майк посоветовал ей использовать символы, к которым она привыкла. Основное: у нее есть Видение.　

— Стинки что ты, черт побери, имеешь в виду под «Видением"?　

— Способность грок о вселенной больше, чем только о маленьком кусочке вокруг тебя. К Майку эта способность пришла после многих лет Марсианской дисциплины. Элли была нетренированной полу сведущей. То, что она использовала столь бессмысленный символ, как астрология, не имело значения. Четки тоже бессмысленны — мусульманские четки, я не хочу критиковать конкурентов — Махмуд достал из кармана четки и стал перебирать их — Если ты одеваешь шляпу задом наперед во время игры в покер и тебе это помогает — значит помогает. И не важно, что шляпа не имеет магической силы.　

Джубал посмотрел на исламское средство и рискнул задать вопрос:　

— Ты все еще Верный? Я думал, ты, может быть, полностью перешел в церковь Майка.　

Махмуд спрятал бусинки.　

— И то, и другое.　

— Как? Стинки, это же несовместимо.　

— Только на первый взгляд. Можно сказать, что Мириам приняла мою религию, а я ее. Но, Джубал, любимый брат мой, я все еще раб божий, покорный Его воле… и, тем не менее, могу сказать: Ты — Бог, Я — Бог, все что грок — Бог. Пророк никогда не утверждал, будто он последний из пророков, и не заявлял, будто он сказал все, что можно было сказать. Покорность Божьей воле совсем не означает, что ты должен стать роботом, не способным выбрать и поэтому впадающим в грех. Покорность может включать — и включает — полную ответственность за форму, которую я и каждый из нас придаст вселенной. Только от нас зависит, превратим ли мы ее в райский сад… или расколем и разрушим — Он улыбнулся — «С Божьей помощью, все возможно» — я позволил себе позаимствовать эти слова — за исключением одного невозможного. Бог не может убежать от самого себя, Он не может отречься от Собственной абсолютной ответственности — Он всегда должен оставаться покорным Своей собственной воле. Ислам сохранится — Он не может сваливать ответственность на других. Это Его — мое… твое… Майка.　

Джубал тяжело вздохнул.　

— Стинки, теология всегда расстраивает меня или нагоняет тоску. Где Бекки? За двадцать с лишним лет я видел ее только один раз; это слишком редко.　

— Ты увидишь ее. Но сейчас она не может оторваться, она диктует. Позволь мне объяснить. До сих пор, я проводил часть каждого дня в тесной мысленной связи с Майком — только несколько секунд, хотя я чувствовал себя так, словно отработал восьмичасовую смену. Потом я немедленно начинал диктовать на ленту все, что он перелил в меня. С этих лент другие люди, обученные Марсианской фонетике, все переписывают на бумагу. Мириам перепечатывает записи, пользуясь специальным шрифтом, и с этих точных копий Майк или я — это решает Майк, но у него очень мало времени — правит от руки.　

Но сейчас Майк грок, что ему нужно отослать из Гнезда Мириам и меня, чтобы закончить работу или, вернее, он грок, что мы грок такую необходимость. Поэтому Майк подготавливает ленты на месяцы, нет на годы, чтобы я мог забрать их и перевести в фонетику. Кроме того, у нас есть целая куча лекций Майка — на Марсианском — которые необходимо переписать, когда мы закончим словарь.　

— Я вынужден признаться, что Мириам и я скоро уедем, потому что Майк, несмотря на свою занятость, изменил метод работы. Здесь восемь спален, оборудованных звукозаписывающей аппаратурой. И те, кто может это делать — Патти, Джил, я, Мириам, твоя подруга Элли, некоторые другие — по очереди работают в этих комнатах. Майк погружает нас в транс и переливает в нас язык — определения, идиомы, понятия — за несколько секунд, кажущихся часами… потом мы сразу же диктуем то, что он перелил в нас, чтобы ничего не забыть. Но для такой работы подходят не все. Она требует отчетливого произношения, способности входить в связь в трансе и передачи полученного другим людям. У Сэма, например, есть все, кроме произношения — он умудрился, только Бог знает как, говорить на Марсианском, сохранив акцент жителя Бронкса. И мы не можем использовать его, потому что будут сплошные опечатки. Вот именно этим-то и занимается сейчас Элли — диктует. Она в полутрансе, необходимом для абсолютной памяти, и если ее прервать, она забудет то, что еще не успела записать на пленку.　

— Я грок — подтвердил Джубал — хотя картина с Бекки Вэсей в роли Марсианской сведущей, для меня несколько диковата. Однако, она была одним из лучших телепатов в шоу-бизнесе; она могла до смерти напугать зрителя, когда проводила сеанс чтения мыслей. Стинки, если ты уезжаешь, чтобы найти тишину и покой пока все не распутаешь, почему бы тебе не приехать домой? В новом крыле полно места.　

— Может быть мы так и сделаем. Ожидание.　

— Дорогой, это решение мне нравится — горячо поддержала Джубала Мириам — если Майк вытолкнет нас из Гнезда.　

— Ты имеешь в виду, если мы грок оставить Гнездо.　

— То же самое.　

— Ты верно говоришь, моя дорогая. А когда мы будем есть? Я испытываю совсем не Марсианскую безотлагательную потребность. В Гнезде сервис был лучше.　

— Ты же не можешь ожидать от Патти, чтобы она работала над твоим проклятым словарем, следила чтобы всем было удобно, бегала по поручениям Майка и еще успевала подавать еду на стол, как только ты проголодаешься. Потерпишь, любовь моя. Джубал, Стинки никогда не станет жрецом — он раб своего желудка.　

— Что ж, так же, как и я.　

— Девочки, вы могли бы помочь Патти — предложил ее муж.　

— Очень грубый намек. Ты же знаешь мы делаем все, что она позволяет нам делать, а Тони терпеть не может, когда кто-нибудь заходит в его кухню — Она встала — Идем Джубал, посмотрим, что там с едой. Тони будет польщен, если ты посетишь его кухню.　

Джубал пошел с ней и познакомился с Тони, который хмурился, пока не увидел, кто пришел с Мириам. Потом он, сияя от гордости, показывал им кухню, время от времени разражаясь ругательствами в адрес негодяев, уничтоживших «его» кухню в Гнезде. Между тем, ложка без его помощи присматривала за горшком с соусом для спагетти.　

Вскоре после этого, Джубал отказался сидеть во главе длинного стола, захватив другое место. Патти заняла место в конце стола; место во главе стола оставалось пустым… но у Джубала было чувство, которое он подавил, будто там сидел Человек с Марса и все кроме него могли видеть Майка.　

Напротив него сидел доктор Нельсон.　

Джубал обнаружил, что его удивило бы только отсутствие доктора Нельсона. Он кивнул и сказал — Привет, Свен.　

— Привет, Док. Разделим воду.　

— Никогда не испытывай жажды. А ты здесь кто? Штатный врач?　

Нельсон отрицательно покачал головой.　

— Студент — медик.　

— Вот как. Ты чему-нибудь научился?　

— Я научился тому, что медицина не нужна.　

— Если бы твоя спросил меня, я могла сказать тебя. Ты видел Вана?　

— Он должен приехать поздно ночью или рано утром. Его корабль приземлился сегодня.　

— Он всегда сюда приезжает? — спросил Джубал.　

— Ван — студент-заочник. Он не может проводить здесь много времени.　

— Здорово будет повидаться с ним. Я его не видел целый год.　

Джубал заговорил с мужчиной, сидевшим справа от него, а Нельсон беседовал с сидевшей рядом с ним Доркас. Атмосфера за столом была насыщена тем же трепетным ожиданием, которое он ощущал раньше, но теперь ставшим еще более интенсивным. Он не мог сообразить в чем дело — спокойный семейный обед, мягкая, интимная обстановка. Однажды, вокруг стола стали передавать стакан с водой. Когда стакан попал к Джубалу, он отпил глоток и передал его девушке, сидевшей слева от него. Девушка, с широко раскрытыми глазами, была охвачена таким благоговейным трепетом, что не могла болтать с ним.

Джубал сказал ей: — Я предлагаю тебе воду.　

Ей с трудом удалось ответить:

— Благодарю тебя за воду, Отец — Джубал.　

Это единственное, что ему удалось услышать от нее за весь обед. Когда стакан прошел по кругу, достигнув пустого стула во главе стола, воды в нем оставалось на полдюйма. Стакан сам поднялся вверх, наклонился, и вода исчезла. Потом он мягко опустился на скатерть. Джубал решил, что принимал участие в «Разделении Воды», обычно проходившем в Сокровенном Храме. Церемония видимо проводилась в его честь, хотя она не была похожа на Вакхические празднества, которые, как он думал, сопровождали подобное приветствие. Может быть оно проходило так, потому что они были в необычайной обстановке? Или, может быть, он читал в неясных сообщениях то, что подсознательно хотел там найти?　

Или они смягчили ее из уважения к нему?　

Такая теория казалась наиболее вероятной и это рассердило его. Он убеждал себя, что очень рад из-за того, что его избавили от необходимости отказываться от приглашения участвовать в подобной церемонии. Джубал не желал принимать участия в подобном обряде, от которого он не получил бы удовольствия в любом возрасте — таковы уж его вкусы, и ничего тут не поделаешь.　

Но все равно, черт побери — «Чтобы никто не смел говорить о катании на коньках; Бабуля слишком стара и хила и это будет невежливо. Хильда, ты предложишь домино и мы все поддержим — Бабуля любит домино. Кататься на коньках мы пойдет в другой раз. Хорошо, дети?"　

Джубала возмущал этот план — он почти предпочитал пойти кататься, даже ценой сломанного бедра.　

Он выбросил это из головы с помощью человека, сидевшего справа от него. Джубал выяснил, что его зовут Сэм.　

— Препятствие только кажущееся — заверил его Сэм — Мы готовы были вылупиться из яйца и теперь развернемся. Конечно, у нас будут неприятности, потому что общество не позволит безнаказанно бросать вызов его основам. А мы бросаем вызов всему — от святого права на собственность, до святого брака.　

— И собственности тоже?　

— Собственности в том виде, в каком она существует сегодня. До сих пор Майк настроил против себя только нескольких нечестных игроков. Но что случится, когда появятся тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч и даже больше людей, которых не смогут остановить банковские сейфы и от того, чтобы они не взяли все, что им нужно, их будет удерживать самодисциплина? Правда, эта дисциплина куда крепче, чем любое правовое ограничение, но ни один банкир не сможет грок этого, пока сам не пройдет тернистую дорогу дисциплины… и пройдя ее, он уже не будет банкиром. Что произойдет с рынком, когда эрудиты будут заранее знать повысятся или понизятся акции?　

— А ты знаешь?　

Сэм отрицательно покачал головой — Я этим не интересуюсь. Но Сол, вон там — видишь того здоровенного официанта? — Мой кузен, вместе с Элли грок это. Майк требует, чтобы они вели себя осторожно — никаких слишком больших игр и они пользуются дюжиной подставных счетов, но любой знакомый с дисциплиной, может сделать сколько угодно денег на недвижимости, акциях, скачках, игре, да на чем угодно — когда конкурируют с непроснувшимися. Нет, деньги и собственность не исчезнут — Майк считает оба этих понятия полезными — но они перевернутся с ног на голову и людям придется учиться новым правилам. Хорошенько учиться, так как пришлось учиться нам, иначе они безнадежно отстанут. Что случится с Lunar Enterprises, когда обычным средством транспорта между Землей и Луна Сити станет телепортация?　

— Так мне покупать? Или продавать?　

— Спроси Сола. Он, может быть, использует теперешнее акционерное общество или приведет его к банкротству. Возможно он не станет его трогать столетие или два. Но подумай с позиции любой профессии. Как сможет учительница управиться с ребенком, который знает больше чем она? Что случится с врачами, когда все люди станут здоровыми? Что станет с предприятиями, выпускающими одежду и обувь, когда они перестанут быть необходимыми и женщины не будут так поглощены изысканными одеяниями (полностью они никогда не утратят интереса к ним) и никого не будет волновать застанут его с голым задом или нет? А сельскохозяйственные проблемы? Что произойдет с ними, когда сорняку можно будет приказать не расти, а урожай можно будет убирать без всяких ухищрений? Примеры можно приводить бесконечно; дисциплина все изменит до неузнаваемости. Возьми хотя бы одно изменение, которое подорвет и основы брака — в его теперешней форме — и основы собственности. Джубал, ты знаешь какую сумму в этой стране каждый год расходуют на противозачаточные препараты и приспособления?　

— Кое-что знаю, Сэм. Почти миллиард на оральные контрацептивы… более полумиллиарда на различные, совершенно бесполезные, патентованные средства.　

— Ах, да, ты же медик.　

— Только между делом.　

— Что случится с этой отраслью — и с навязшими в зубах угрозами моралистов — когда женщина сможет зачать только по собственной воле, когда она иммунна к болезням и ее интересует одобрение только таких, как она сама? Когда ее ориентация настолько изменилась, что она желает сношения так горячо, как и не снилось самой Клеопатре, но любой мужчина, который попытается изнасиловать се, умрет так быстро (если она так грок), что даже не успеет понять, что же с ним произошло? Когда женщина свободна от вины и страха, но неуязвима? Черт, фармацевтическая промышленность мелочь, а что будет с другими отраслями промышленности, законами, позициями, предубеждениями? Вся эта бессмыслица должна будет уступить?　

— Я не грок полностью — признался Джубал — Это касается предмета, который меня мало интересует.　

— Один из немногих институтов не пострадает, изменения скорее пойдут ему на пользу. Брак.　

— Неужели?　

— Именно так. Он очистится, укрепится и сделается более терпимым. Терпимым? Экстатическим! Видишь вон там девушку с длинными черными волосами?　

— Да. Я раньше уже восхищался их красотой.　

— Она знает, что они красивы и с тех пор, как мы присоединились к церкви, волосы выросли на полтора фута. Это моя жена. Меньше года назад мы жили с ней словно кошка с собакой. Она была ревнива… я невнимателен. Мне все надоело. Черт, нам обоим надоело и только дети удерживали нас вместе — дети и ее собственническое чувство. Я знал, что она не позволит мне уйти без скандала… к тому же, у меня просто не хватало мужества заводить в моем возрасте новую семью. Итак, когда мне это могло сойти с рук, я урывал на стороне — у профессора всегда достаточно искушений и несколько удобных случаев — а Рут молча злилась и страдала. Иногда и не молча. А потом мы присоединились — Сэм счастливо улыбнулся — И я влюбился в собственную жену. Любимая девушка номер один!　

Сэм говорил только с Джубалом, и его никто не мог слышать, потому что за столом было довольно шумно. Его жена сидела на другом конце стола. Она посмотрела на них и громко сказала:

— Явное преувеличение, Джубал. Я примерно номер шесть.　

— Эй, не лезь в мои мозги, красотка! — ответил ей муж — У нас мужской разговор. Не отвлекайся, уделяй все внимание Лэрри — Он бросил в нее булочкой.　

Она остановила ее на лету и отправила назад.　

— Я уделю Лэрри столько внимания, сколько он захочет… Только, может быть, немного позже. Джубал, эта скотина не дала мне закончить. Шестое место — это же замечательно. Пока мы не присоединились к церкви, меня вообще не было в его списке. Двадцать лет Сэм не считал меня достойной занимать даже шестое место.　

— Суть в том — спокойно продолжал Сэм — что сейчас мы партнеры в большей степени, чем когда-либо были вне церкви. И мы стали ими благодаря обучению и тренировкам, завершившимися разделением и сближением с остальными, прошедшими то же обучение. Мы все закончили партнерством внутри группы — обычно с законными супругами. Иногда нет… и если нет, перегруппировка происходит без сердечной боли и создаст более теплые, лучшие отношения между «разведенной» парой, чем когда-либо. И в постели и вне ее. Никакой потери, чистый выигрыш. Черт, пара совсем не обязательно должна состоять из мужчины и женщины. Доун и Джил, например — они работают вместе, как пара акробатов.　

— Хм-м… я думал, что они жены Майка.　

— Не больше, чем любого из нас, или чем Майк муж всех остальных. Майк слишком занят, чтобы делать что-то большее, чем быть уверенным, что он разделяет себя со всеми — Сэм прибавил: — Если уж, кого-то и можно считать женой Майка, то это Патти, хотя она взвалила на себя столько дел, что их отношения больше духовные, чем физические. Оба — и Майк и Патти, обмануты, когда дело доходит до того, чтобы мять матрас.　

Патти сидела еще дальше от них, чем Рут. Она посмотрела в их сторону и сказала:

— Сэм, дорогой, я не чувствую себя обманутой.　

— А? — Сэм с горечью заявил — Единственное, что мне не нравится в этой церкви: человек совершенно не может уединиться!　

Этим заявлением он вызвал на себя огонь своих братьев — женщин, забросавших его всем, что попадалось им под руку. Он отражал их нападение даже не поднимая рук… пока полная тарелка спагетти, брошенная (Джубал заметил) Доркас, не попала ему прямо в лицо.　

На мгновение Сэм стал похож на жертву аварии. Но тут же его лицо стало чистым и даже соус, забрызгавший рубашку Джубала, исчез.　

— Тони, больше ничего не давай ей. Она испортила еду; пусть остаться голодной.　

— На кухне еще полно — ответил Тони.　

— Сэм, ты хорошо выглядел в спагетти. Отличный соус, правда? — Тарелка Доркас вылетела из комнаты и возвратилась наполненной.　

— Очень хороший соус — согласился Сэм — Я спас немного того, что попало мне в рот. Как он называется? Или я не должен спрашивать?　

— Рубленый полицейский — ответил Тони.　

Никто не засмеялся. Джубала интересовало — была ли эта шутка шуткой. Потом он вспомнил: его братья много улыбались, но редко смеялись, кроме того, полицейский должен был быть хорошей едой.　

Он переменил тему.　

— Что мне больше всего нравится в этой религии…　

— Религии? — прервал его Сэм.　

— Хорошо, зови ее церковью.　

— Да — согласился Сэм — Она выполняет все функции церкви и ее квазитеология согласуется с некоторыми подлинными религиями. Я влез сюда потому, что был стойким атеистом. И вот я — верховный жрец и понятия не имею, что я такое.　

— Если я тебя правильно понял — ты еврей.　

— И происхожу от многих поколений раввинов. Поэтому я стал атеистом. Теперь посмотри, что со мной стало. Но Сол и моя жена Рут — евреи в религиозном смысле. Поговори с Солом, и ты поймешь, что это не помеха. Рут, когда ей удалось сломать барьеры, пошла вперед намного быстрее меня. Она была жрицей задолго до того, как я стал жрецом. Но она духовная особа, она думает своими гонадами^[50], я… что ж, мне пришлось куда тяжелее — я этого добился с помощью того, что у меня между ушами.　

— Дисциплина — повторил Джубал — Вот что мне нравится. Вера, в которой я воспитывался, ни от кого истребовала каких-то знаний. Просто исповедуйся и будь спасен, ты уже в полной безопасности в объятиях Христа. Человек может быть слишком глуп, чтобы сосчитать своих овец… однако считается окончательно спасенным, одним из избранников Божиих, которому гарантировано вечное блаженство. Почему? Да потому что он «новообращенный». Он может даже не знать Библии и уж, конечно, не должен знать чего-то еще. Эта церковь не принимает «Обращения» как я грок его.　

Ты грок верно.　Человек должен начать с желания учиться и после этого следует долгое тяжелое обучение. Я грок оно полезно.　

— Более чем полезно — согласился Сэм — Обязательно. Понятий нельзя представить без языка и дисциплины. Благодаря им ты получаешь настоящий рог изобилия выгод — начиная с того, как жить без борьбы и заканчивая тем, как доставить удовольствие своей жене. Все происходит от умозрительной логики… понимание того кто ты, зачем ты здесь, как ты устроен — и в результате ты ведешь себя соответственно. Счастье действует так, как организован действовать человек… но на английском слова лишь тавтология^[51], пустота. На Марсианском они полные рабочие инструкции. Я тебе говорил, что у меня был рак, когда я пришел сюда?　

— А? Нет.　

— Я и сам этого не знал. Майк грок и послал меня на рентген и так далее, чтобы я был уверен. Потом мы начали над ним работать. Исцеление через «веру» в «чудо». В клинике это называли «спонтанной ремиссией», что как я грок означает «Со мной все стало в порядке».　

Джубал утвердительно кивнул.　

— Профессиональная пустая болтовня. Иногда рак исчезает, а мы понятия не имеем почему.　

— Ну, почему он исчез у меня, я знаю. К тому времени я только начинал контролировать свое тело. С помощью Майка я исправил повреждение. Сейчас я могу это сделать без помощи. Хочешь почувствовать, как останавливается сердце?　

— Спасибо, я уже наблюдал за этим у Майка. Мой уважаемый коллега, Ворчун Нельсон не был бы здесь, если бы то, о чем ты говоришь, было «исцелением через веру». Это сознательный контроль я грок.　

— Извини. Мы все об этом знаем.　

— М-м-м… я не могу назвать Майка лжецом, потому что он им никогда не был. Но в том, что касается меня, у парня явное предубеждение.　

Сэм отрицательно покачал головой.　

— Я весь обед говорю с тобой. Я хотел убедиться сам, несмотря на то, что говорил Майк. Ты грок. Хотел бы я знать, чтобы в тебе открылось, если бы ты побеспокоился выучить язык'?　

— Ничего. Я — старый человек, и от меня будет немного толку.　

— Я остаюсь при своем мнении. Всем другим Первозванным пришлось как следует попотеть над языком, чтобы добиться настоящего прогресса. Даже те трое, которых ты держал при себе, прошли основательную подготовку. В тех нескольких случаях, когда они были с нами, их большую часть времени держали в трансе. Всех, кроме тебя… ты в этом не нуждаешься, если только ты не хочешь вытирать спагетти с лица без помощи полотенца, что я грок тебя не интересует.　

— Только понаблюдать за этим.　

Большинство людей, без всяких формальностей, вставало из-за стола, когда хотело. Рут подошла и остановилась рядом с ними.　

— Вы здесь собираетесь сидеть всю ночь? Или нам убрать вас вместе с тарелками?　

— Жена держит меня под башмаком. Идем, Джубал.　

Сэм остановился и поцеловал жену.　

Они зашли в комнату со стереовизором.　

— Что нового? — спросил Сэм.　

— Окружной прокурор — ответил ему кто-то — ораторствует, что мы приложили руки к сегодняшним неприятностям… не признаваясь, что он понятия не имеет, как это было сделано.　

— Бедный малый. Он укусил деревянную ногу и у него разболелись зубы — Они нашли более спокойную комнату — Как я говорил, этих неприятностей можно было ожидать — сказал Сэм — И будет еще хуже, прежде чем мы сможем настолько контролировать общественное мнение, чтобы нас терпели. Но Майк не торопится. Мы закроем Церковь Всех Миров — она уже закрыта. Ну что ж, переедем в другое место и откроем Конгрегацию Единой веры. Нас опять вышвырнут. Тогда в другом месте мы откроемся, как Храм Великой Пирамиды, и к нам хлынет толпа толстых, глупых женщин. Некоторые из них, в итоге, перестанут быть и толстыми, и глупыми. Когда Медицинская Ассоциация, местный суд, газеты и политики начнут кусать нас за пятки — что ж, мы откроем Братство Баптизма где-нибудь еще. И с каждой церковью мы будем наращивать ядро принявших дисциплину, которым невозможно повредить. Майк начинал меньше двух лет назад и ему помогали только три не обученные жрицы. Сейчас у нас большое сплоченное Гнездо… плюс далеко продвинувшиеся вперед пилигримы, с которыми мы можем связаться позже. И однажды мы станем слишком сильны, чтобы подвергаться гонениям.　

— Верно — согласился Джубал — Иисус наделал довольно много шуму всего с двенадцатью учениками.　

Сэм счастливо улыбнулся.　

— Еврейский парень. Благодарю за то, что ты упомянул Его… Он — самая большая удача моего племени — и мы все это знаем, хотя многие из нас не говорят о Нем. Он был еврейским парнем, делавшим добро и я горжусь Им. Пожалуйста заметь, Иисус не пытался все сделать к среде. Он основал крепкую организацию и позволил ей расти. Майк тоже терпелив. Терпение составляет столь большую часть дисциплины, что перестает быть терпением; это уже машинально. Никогда никакого беспокойства.　

Разумная позиция в любое время.　Не позиция. Действие дисциплины. Джубал? Я грок ты устал. Хочешь, твоя усталость исчезнет? Или лучше пойдешь спать? Если не пойдешь, наши братья могут всю ночь проговорить с тобой. Мы спим очень мало, ты же знаешь.　

Джубал зевнул.　

Я выбираю хорошую, горячую ванну и восемь часов сна.　

Я побеседую с нашими братьями завтра и в другие дни.　

— И во многие другие дни — согласился Сэм.　

Джубал нашел свою комнату и там немедленно появилась Патти. Она приготовила ему ванну и постель (не прикасаясь к ней), поставила поднос с напитками рядом с его постелью, приготовила ему выпить и поставила стакан на полочку у ванны. Джубал не торопился отсылать се; она пришла показать все свои картины. Он достаточно знал о синдроме, который мог привести к полной татуировке, чтобы быть уверенным: если он не попросит посмотреть их — она обидится.　

Да он и не чувствовал беспокойства, которое испытывал при подобных обстоятельствах Бэн. Он разделся, и с какой-то противоречивой гордостью обнаружил, что ему это безразлично, хотя прошло много лет с тех пор, как он позволял кому-то видеть себя обнаженным. Патти, казалось, вообще не обратила на это внимания; она лишь убедилась, что вода в ванне в самый раз, прежде чем позволить ему влезть туда.　

Она осталась в ванной и объяснила ему значение каждой картины и в какой последовательности их рассматривать.　

На Джубала они произвели должное впечатление и он не скупился на комплименты, оставаясь в то же время совершенно беспристрастным художественным критиком. Самое чертовски виртуозное владение иглой, которое он когда-либо видел, решил Джубал. Они делали его японскую подругу похожей на дешевый коврик рядом с роскошным персидским ковром.　

— Они немного меняются — сообщила ему Патти — Взять хотя бы сцену святого рождения вот здесь — задняя стена становится кривой… и кровать стала похожа на операционный стол. Но Джордж не возражает, я уверена. Игла не прикасалась ко мне с тех пор, как он ушел в Небо… и если происходят чудесные изменения, я уверена, что он приложил к ним руку.　

Джубал решил, что Патти чокнутая, но славная… он предпочитал людей, которые были немного чокнутыми; «соль земли» ему надоела. Но не слишком чокнутых, поправил себя он. Нс подходя к ним, Патти подняла его снятые вещи и они полетели в шкаф. Чтобы там ни было, мальчик, видимо, мог обучить выгодам дисциплины кого угодно. И Патти, вероятно, явное доказательство, что для этого совсем не обязательно быть нормальным.　

Он почувствовал, когда она была готова уйти и, попросив ее поцеловать своих крестниц — он забыл к ним зайти — дал ей понять, что пора уходить.　

— Я устал, Патти.　

Она кивнула.　

— А мне пора заниматься словарем — Она наклонилась и поцеловала его, горячо, но быстро — Я передам его нашим детям.　

— И погладь за меня Лапушку.　

— Да, конечно. Она грок тебя, Джубал. Ты любишь змей, она знает.　

— Хорошо. Разделим воду, брат.　

— Ты — Бог, Джубал.　

Она ушла. Джубал поудобнее устроился в ванне и удивился, обнаружив, что он больше не чувствует себя усталым и его кости больше не болят. Патти подействовала на него как тоник… живое счастье. На секунду он пожелал, чтобы у него не было сомнений, но тут же признался сам себе, что не хочет быть никем другим, а только собой! — старым, больным и потакающим своим слабостям.　

Наконец, он намылился, обмылся и решил побриться, чтобы не заниматься этим перед завтраком. Потом он закрыл дверь, выключил верхний свет и залез в постель. Он осмотрелся, ища, что бы ему почитать и к своей досаде ничего не обнаружил. Досаду усиливало то, что этому пороку он предавался больше, чем всем остальным. Вместо чтения он отпил из стакана и погасил лампу у постели.　

Болтовня с Патти, казалось, отогнала от него сон и сняла усталость. Он все еще не спал, когда вошла Доун.　

— Кто здесь? — громко спросил он.　

— Доун, Джубал.　

— Еще не может быть зари^[52], сейчас только… Ой.　

— Да, Джубал. Это я.　

— Черт побери, я же вроде закрывал дверь. Дитя, убирайся из… Эй! Слезь с кровати. Живо!　

— Да, Джубал. Но сначала я хочу тебе что-то сказать.　

— Что?　

— Я уже давно люблю тебя. Почти так же давно, как Джил.　

— Ох, что за… Прекрати нести вздор и виляй своей маленькой задницей за дверью.　

— Я уйду, Джубал — ответила она покорно — Только пожалуйста, сначала выслушай меня. Кое-что о женщинах.　

— Нс сейчас. Расскажешь мне утром.　

— Сейчас, Джубал.　

Он вздохнул.　

— Говори. Не приближайся ко мне. Оставайся на месте.　

— Джубал… любимый брат мой. Для мужчин очень важно, как выглядим мы, женщины. Поэтому мы стараемся быть красивыми и это благо.　

— Я занималась стриптизом, ты знаешь. Я позволяла мужчинам наслаждаться красотой, которой я была для них и это было благом. Знать, что они нуждаются в том, что я даю, было благом для меня.　

— Но Джубал, женщины не похожи на мужчин. Нас интересует, что собой представляет мужчина. Иногда, например, такие глупости как: богат ли он? Или это может быть: Будет ли он заботиться о моих детях и подходит ли он им? А иногда: Хороший ли он? Такой же как ты — ты хороший, Джубал. Но красота, которую мы видим в вас, не похожа на ту, которую вы видите в нас. Ты прекрасен, Джубал.　

— Ради Бога!　

— Я думаю, ты говоришь верно. Ты — Бог и я — Бог, и ты мне нужен. Я предлагаю тебе воду. Позволишь ли ты мне разделить и стать ближе?　

— Гм, послушай, девочка, если я правильно понял твое предложение…　

— Ты грок, Джубал. Разделив все, что есть у нас. Нас. Себя.　

— Я так и думал. Дорогая моя, у тебя есть многое, что можно разделить, но… я — как бы тебе сказать, ты опоздала на много лет. Я искренне сожалею, поверь мне. Спасибо тебе. Большое. А теперь уходи и дай старику поспать.　

— Ты заснешь, когда ожидание наполнится, Джубал… Я могу дать тебе силы. Но я гроксовершенно ясно, что в этом нет необходимости.　

(Черт побери — конечно, в этом не было необходимости!) — Нет, Доун. Спасибо тебе, дорогая.　

Она встала на колени и склонилась над ним.　

— Тогда еще только пару слов. Джил сказала мне — если ты будешь спорить, мне нужно заплакать. Я должна покрыть слезами всю твою грудь? И так разделить воду с тобой?　

— Я отшлепаю Джил!　

— Да, Джубал. Я начинаю плакать.　

Она не издала ни звука, но через секунду, другую большая теплая слеза упала к нему на грудь, за ней последовала еще одна… еще и еще. Она рыдала почти неслышно.　

Джубал выругался, протянул к ней руки… и смирился с неизбежным.　

36

Джубал проснулся бодрым, отдохнувшим и счастливым. Он вдруг сообразил, что прошло уже много лет с тех пор, как он чувствовал себя перед завтраком так великолепно. Долгое, долгое время период между пробуждением и первой чашкой кофе был для него самым тяжелым. «Завтра будет немного легче», — убеждал он себя каждый раз.　

Этим утром он весело насвистывал. Заметив это, он оборвал себя, но тут же забыл, и опять начал насвистывать.　

Он посмотрел в зеркало, криво улыбнулся, потом ухмыльнулся и подмигнул — Ты неисправимый старый козел. В любую минуту за тобой может приехать полиция — Он заметил седой волос у себя на груди, вырвал его и, не став заниматься многими, точно такими же, стал готовиться к выходу в свет.　

Не успев выйти в коридор, он тут же увидел Джил. Случайность? Джубал больше не верил ни в какие «совпадения» в этом доме. Дом работал, как компьютер. Она бросилась в его объятия.　

— Джубал! О, мы так любим тебя! Ты — Бог.　

Джил горячо поцеловала его и он с той же горячностью вернул ей поцелуй, решив, что было бы ханжеством не сделать этого. Поцелуи Джил очень напоминали Доун, но спутать их было невозможно, хотя разница была почти неуловима.　

Через некоторое время, не выпуская ее из объятий, он немного отстранил Джил от себя.　

— Ах ты маленькая Мессалина… ты подставила меня.　

— Джубал, дорогой… ты был великолепен!　

— Гм… как, черт побери, ты узнала, что я способен?　

Она посмотрела на него ясными невинными глазами.　

— Ну, Джубал, я была уверена с тех пор, как мы с Майком оказались в твоем доме. Видишь ли, даже когда Майк спит — в трансе — он может видеть, что делается на порядочном расстоянии вокруг него. Иногда он заглядывал к тебе — хотел задать вопрос или еще что-нибудь — чтобы увидеть спишь ты или нет.　

— Но я спал один! Всегда.　

— Да, дорогой. Я не это имела в виду. Я всегда объясняла ему, если он чего-нибудь не понимал.　

— Кгхм! — Он решил больше не расспрашивать — Все равно, ты не должна была подставлять меня.　

— Я грок в глубине души ты так не считаешь. Ты нужен был нам в Гнезде. Полностью. Мы нуждаемся в тебе. Поскольку ты застенчив и скромен в своей добродетели, мы сделали все необходимое, чтобы приветствовать тебя и ничем не обидеть. И мы не обидели тебя, как ты грок.　

— А что это еще за «мы"?　

— Это было полное Разделение Воды и в нем участвовало все Гнездо, как ты грок — ты был здесь. Майк проснулся, чтобы участвовать в церемонии… грок вместе с тобой и держал нас всех вместе.　

Джубал поспешно оставил и эту тему.　

— Итак, Майк, наконец, проснулся. Поэтому твои глаза сияют.　

— Не только из-за этого. Мы всегда рады, когда Майк не в трансе, это восхитительно… но на самом деле он никогда не уходит. Джубал, я грок ты еще не смог полностью грок наше Разделение Воды. Но ожидание принесет наполнение. Вначале Майк тоже не грок — он думал, что это лишь для ускорения яиц, как на Марсе.　

— Что ж… в этом основная цель. Дети. Что делает глупым поведение человека, а именно меня, не желающего, в таком возрасте, способствовать приросту населения.　

Она отрицательно покачала головой.　

— Дети лишь один из результатов… но не главная цель. Дети придают смысл будущему и это большое благо. Но только три, четыре, пусть даже дюжину раз за всю жизнь женщина чувствует в себе движение плода… из тысячи раз, когда она может разделить себя. Вот в этом-то и есть основное применение тому, что мы можем делать так часто, но должны были бы делать очень редко, если бы пользовались этим только для размножения. Разделение и сближение, беспрестанно и всегда. Джубал, Майк сумел это грок, потому что на Марсе ускорение яиц и разделение-сближение две совершенно разные вещи… и еще он грок, что наш способ лучше. Что за счастье не вылупиться Марсианином, а быть человеком… и женщиной!　

Он пристально посмотрел на нее.　

— Дитя, ты беременна?　

— Да, Джубал. Я грок ожидание закончилось, я свободна и могу иметь ребенка. Большинству Гнезда не нужно было ждать, но Доун и я были слишком заняты. Когда мы грок приход этого момента, я грок ожидание после него — и ты видишь, что так и будет. Майк не отстроит Храм за ночь, поэтому верховная жрица может не торопясь создавать ребенка. Ожидание всегда наполняется.　

Из всей напыщенной мешанины Джубал сумел выделить главное… или веру Джил относительно такой возможности. Что ж, вне сомнения, у нее было множество удобных случаев. Он решил проследить за этим и обязательно отправить ее домой к рождению ребенка. Конечно, суперменские методы Майка очень хороши, но совсем не помешает иметь под рукой и современное оборудование. Он не позволит потерять Джил из-за эклампсии^[53] или какого-нибудь другого несчастья, даже если ему придется быть жестким с детьми.　

Он подумал о такой возможности, но решил не упоминать о ней.　

— Где Доун? И где Майк? Здесь что-то слишком тихо.　

— Поблизости от них никого не было и он не слышал голосов… однако, то же странное ощущение счастливого ожидания было еще сильнее. Он мог бы скорее ожидать ослабления напряжения после церемонии, в которой он, очевидно, участвовал — сам того не ведая — но воздух был наполнен напряжением еще больше, чем раньше. Ему вдруг вспомнилось время, когда он был совсем маленьким мальчиком и, впервые попав в цирк, ждал парада… и кто-то крикнул: — Смотрите! Вон идут слоны!　

Джубал чувствовал себя так, словно будь он хоть немного выше, он смог бы увидеть слонов через головы взволнованной толпы. Но толпы не было.　

— Доун просила передать тебе поцелуй; она будет занята часа три. Майк тоже занят — он опять ушел в транс.　

— А…　

— К чему такое разочарование, он скоро освободится. Майк специально еще больше работает, чтобы скорее освободиться и быть с тобой… всех нас освободить. Дюк всю ночь рыскал по городу в поисках высокоскоростных рекодеров, которые мы используем для словаря. И сейчас всех, кого можно, наполняют Марсианскими фонетическими символами. Потом Майк освободится и тут же придет к тебе. Доун только что начала диктовать. Я закончила сеанс и сбежала, чтобы сказать тебе доброе утро… сейчас я возвращусь и Майк вольет в меня последнюю часть работы, поэтому меня не будет немного дольше, чем Доун. А вот и поцелуй Доун — первый был только от меня.　

Она обняла его за шею и жадно припала к его рту — наконец, оторвалась и сказала: — Силы небесные! Зачем мы так долго ждали? До скорого!　

Когда Джубал вошел в столовую, там было всего несколько человек. Дюк увидел его, улыбнулся, приветственно помахал рукой и с увлечением продолжал уничтожать свой завтрак. Не было похоже, что он не спал всю ночь, да так оно и было — он не спал две ночи.　

Бекки Вэссей обернулась, когда Дюк помахал и радостно приветствовала Джубала: — Привет, старый козел! — схватила его за ухо, притянула к себе и прошептала: —Я всегда это знала, но почему тебя не было рядом, чтобы утешить меня, когда умер профессор? — И уже громко продолжала: — Садись, мы тебе дадим поесть, и за сдой ты расскажешь мне какие шалости замыслил за последнее время.　

— Минуточку, Бекки — Джубал подошел к другому столу — Привет, Шкипер. Как прошло путешествие?　

— Без осложнении. Оно превратилось в самый обычный рейс. Думаю, ты не встречался с миссис ван Тромп. Дорогая моя, основатель этого дела, единственный и неповторимый Джубал Харшоу — двоих таких было бы слишком много.　

Жена Капитана была высокой некрасивой женщиной, со спокойными глазами, привыкшей ждать, жена моряка. Она встала, поцеловала Джубала: — Ты — Бог.　

— Гм, ты — Бог.　

Пора бы перестать испытывать смущение от ритуала — черт, если он это будет повторять достаточно часто, последние сомнения исчезнут и он еще сам в это поверит. К тому же, приятно оказаться в крепком дружеском кольце объятий женушки Шкипера. Она — как там характеризует это Анна? — она уделяет этому все внимание, не отвлекается.　

— Думаю Ван — сказал он — я не должен удивляться, что ты здесь.　

— Что ж — ответил астронавт — человек, совершающий регулярные рейсы на Марс должен уметь болтать с туземцами, ты не думаешь?　

— Просто разговаривать, да?　

— Есть и другие аспекты — Ван Тромп потянулся за тостом и тост проявил готовность к сотрудничеству, тут же оказавшись у него в руке — Хорошая еда, хорошее общество.　

— Гм, да.　

— Джубал — позвала мадам Везант — суп на столе!　

Джубал возвратился на свое место и увидел на столе яйца, апельсиновый сок и другие изысканные блюда. Бекки похлопала его по ляжке — Превосходное молитвенное собрание, братец.　

— Женщина, займись своими гороскопами!　

— Хорошо, что ты мне напомнил, дорогой. Мне нужно точно знать момент твоего рождения.　

— Хм, я рождался три дня подряд. Им пришлось вынимать меня по частям.　

В ответ Бекки выразилась не слишком вежливо: — Я все равно узнаю.　

— Здание суда сгорело дотла, когда мне исполнилось три года. Ничего ты не узнаешь.　

— У меня свои способы. Спорим?　

— Если ты будешь меня донимать, может оказаться, что ты не настолько взрослая, чтобы тебя нельзя было отшлепать. Как поживаешь, девочка?　

— А ты как думаешь? Как я выгляжу?　

— Здоровой. Зад немного разнесло. Ты покрасила волосы.　

— Ничего подобного. Я уж и не помню, когда красилась в последний раз. Поживешь с нами, приятель, и мы живо избавим тебя от этой белой каемочки. Заменим ее лужком.　

— Бекки, я отказываюсь становиться моложе. Я долго и тяжело шел к дряхлости и намереваюсь наслаждаться ею. Прекрати болтать и дай человеку поесть.　

— Слушаюсь, сэр. Ты старый козел.　

Джубал как раз вставал из-за стола, когда вошел Человек с Марса.　

— Отец! О, Джубал! — Майк обнял и поцеловал его.　

Джубал мягко отстранил его.　

— Не будь ребенком, сынок. Садись и завтракай. Я посижу с тобой.　

— Я пришел сюда не завтракать, я искал тебя. Найдем какое-нибудь спокойное место и поговорим.　

— Хорошо.　

Они вошли в пустую гостиную, Майк тащил Джубала за руку, как возбужденный малыш, дождавшийся своего любимого дедушку. Майк усадил Джубала в большое кресло, а сам растянулся на стоящей рядом кушетке. Они были на той же стороне крыла, что и посадочная площадка; высокие французские окна открывались прямо на нее. Джубал встал, желая переместить кресло, чтобы свет не бил ему в глаза. Его немного раздосадовало, когда кресло переместилось само — дистанционный контроль за предметами экономил труд и, вероятно, деньги (на стирку, наверняка! — его забрызганная соусом от спагетти рубашка была такой свежей, что он надел ее опять), и, конечно, был лучше, чем слепая норовистость механических приспособлений. Тем не менее, Джубал не привык к телеконтролю без проводов и волн; он ошеломлял его так же, как экипаж без лошадей действовал на порядочную, уважающую себя лошадь, в те времена, когда Джубал только родился.　

Дюк принес им бренди.　

— Спасибо, Каннибал — сказал Майк — Ты новый дворецкий?　

— Кто-то же должен это делать. Чудовище. Все мозги здесь ты продал в рабство микрофону.　

— Не беспокойся, через пару часов они освободятся и ты сможешь возвратиться к своей обычной развратной лености. Работа закончена, Каннибал. Стоп. Приехали. Конец.　

— Весь проклятый Марсианский язык в один заход? Думаю, мне лучше проверить не сгорели ли у тебя конденсаторы.　

— О, нет! Только основы, которыми я владею — владел, я хочу сказать. Мой мозг похож на пустой мешок. Мудрецы, похожие на Стинки, целое столетие будут летать на Марс, чтобы узнать то, чего я не знал и заполнить пробелы. Но я закончил свою работу — шесть недель субъективного времени с пяти утра или когда там мы завершили разделение — и теперь стойкие, верные люди могут все закончить, пока я бездельничаю — Майк потянулся и зевнул — Приятное чувство. Когда заканчиваешь работу, всегда себя хорошо чувствуешь.　

— И дня не пройдет, как ты опять начнешь надрываться над чем-нибудь еще. Босс, это Марсианское Чудовище не может принять и смириться, если ему что-то не нравится. Сегодня он отдыхает впервые за два месяца. Вам нужно почаще навещать нас. Вы оказываете на него хорошее влияние.　

— Боже упаси, чтобы я когда-нибудь делал такое.　

— Убирайся отсюда, Каннибал, и прекрати врать.　

— Врать, черт возьми, как же. Если я и захочу соврать, то не смогу. Вот в кого ты меня превратил… между прочим, большой недостаток в притонах, где я болтаюсь — Дюк ушел.　

Майк поднял свой стакан.　

— Разделим воду, Отец.　

— Пей вволю, сынок.　

— Ты — Бог.　

— Майк, я смирился с этим, когда общаюсь с остальными. Но ты прекрати играть со мной бога и заниматься чепухой, я знал тебя, когда ты еще был «только яйцом».　

— Хорошо, Джубал.　

— Так-то лучше. С каких пор ты стал пить с утра? Если начинать это делать в твоем возрасте, ты угробишь свой желудок. Ты никогда не станешь счастливым старым пьяницей, вроде меня.　

Майк посмотрел на свой стакан.　

— Я пью, когда это разделение. Алкоголь не оказывает на меня никакого влияния, и на большинство наших тоже, если только мы сами не захотим. Однажды я позволил ему подействовать на меня и напился до потери сознания. Очень странное чувство. Не благо, я грок. Просто способ разделиться на время без разделения. Я могу достичь похожего эффекта, только намного лучшего и без неприятных последствий, если впаду в транс.　

— Экономней.　

— Угу, наш счет за алкогольные напитки очень невелик. Между прочим, на содержание всего Храма уходит значительно меньше, чем у тебя на содержание нашего дома. Кроме первоначальных инвестиций, замены кое-каких реквизитов, кофе и пирожных — мы полностью на самообеспечении. Нам нужно так мало, а денег поступает так много, что я и не знаю, куда их девать.　

— Тогда зачем же ты проводишь сбор денежных пожертвований?　

— Что? У меня просто нет другого выхода, Джубал. Почтеннейшая публика и внимания на нас не обратит, если все будет бесплатно.　

— Я знаю, меня только интересовало, знаешь ли об этом ты.　

— О, да, я грок публику, Джубал. Вначале я проповедовал бесплатно. Не сработало. Нам, людям, нужно еще пройти большой путь, прежде чем мы сможем принять подарок и оценить его. Я никогда ничего не даю им бесплатно до Шестого Круга. К тому времени они уже могут принять… и принимать намного тяжелее, чем давать.　

— Хм-м… сынок, возможно, тебе стоит написать книгу о человеческой психологии.　

— Уже написал. Но на Марсианском. Ленты у Стинки — Майк сделал медленный сибаритский глоток — Мы употребляем немного алкоголя. Нескольким из нас — Солу, мне, Свену, еще кое-кому — он нравится. Я научился тому, чтобы он только чуть-чуть влиял на меня, задерживаю эффект, и получаю сближение очень похожее на транс, но без ухода — Он опять сделал маленький глоток — Это я и делал сегодня утром — позволил себе прийти к легкому оживлению и быть счастливым с тобой.　

Джубал пристально посмотрел на него.　

— Сынок, у тебя что-то на уме.　

— Да.　

— Хочешь об этом поговорить?　

— Да. Отец, быть с тобой всегда большое благо, даже когда меня ничего не беспокоит. Но ты — единственный человек, с которым я могу говорить, зная, что ты грок и не будешь потрясен. Джил… Джил грок всегда, посели это ранит меня, ее ранит еще больше. С Доун то же самое. Патти… что ж, Патти всегда может забрать мою боль, но делает это, оставляя ее себе. Они слишком ранимы, чтобы я мог полностью разделить с ними что-нибудь, чего я не могу грок и оценить, прежде чем разделить его — Майк задумался — Необходима исповедь. Католикам это известно — у них есть целый корпус сильных людей, чтобы принять ее. У Фостеритов исповедь групповая, они разбавляют ее и пускают по кругу. Мне нужно ввести исповедь на раннем очищении. О, она есть у нас, но спонтанная, когда пилигрим больше не нуждается в ней. Нам нужны сильные люди для этого — «грех» редко имеет отношение к подлинному злу, но грех то, что грешник грок как грех — и когда ты грок с ним, это может причинить боль. Я знаю.　

Майк горячо продолжал: — Доброты недостаточно, только доброты никогда не бывает достаточно. Здесь я допустил одну из моих первых ошибок, потому что среди Марсиан доброта и мудрость — идентичны. Но не среди нас. Возьми Джил. Когда я встретил ее, ее доброта была совершенной. И тем не менее внутри у нее все перемешалось и запуталось. Я чуть не погубил ее, да и себя тоже — потому что точно так же запутался — прежде чем мы во всем разобрались, только ее бесконечное терпение (необычное на этой планете) спасло нас… пока я учился быть человеком, а она училась тому, что я знал.　

Но одной доброты никогда недостаточно. Требуется спокойная, твердая мудрость, чтобы совершить добро. Добро без мудрости всегда приводит к злу — И уже совершенно спокойно Майк закончил: — Именно поэтому я нуждаюсь в тебе, Отец, кроме того, что я люблю тебя. Мне необходима твоя мудрость и твоя сила… потому что я должен исповедаться тебе.　

Джубала передернуло от этих слов.　

— О, Ради Бога, Майк, не устраивай представления. Просто расскажи мне, что тебя грызет. Мы найдем какой-нибудь выход.　

— Да, Отец.　

Но Майк не стал продолжать и задумался. Наконец, Джубал спросил:

— Ты себя паршиво чувствуешь из-за разрушения твоего Храма? Я тебя не виню. Но ты не разорен и можешь построить новый.　

— О, нет, это совершенно не имеет значения!　

— А?　

— Храм — дневник с заполненными страницами. Время заводить новый, а не писать поверх заполненных страниц. Огонь неспособен уничтожить опыт… и сточки зрения практичного политика столь эффективное изгнание, в конце концов, принесет больше пользы, чем вреда. Церкви процветают на мученичестве и гонениях; они их лучшая реклама. В действительности, Джубал, последние пару дней были приятным перерывом в до предела заполненной работой рутине. Не произошло ничего страшного — Выражение лица у него изменилось — Отец… недавно я узнал — я был шпионом.　

— О чем ты говоришь, сынок?

— Для Старейших. Они послали меня сюда, шпионить за нашими людьми.　

Джубал задумался. Наконец, он сказал:

— Майк, я знаю — ты выдающийся человек. Ты владеешь силами, которых мне никогда раньше не доводилось видеть. Но можно быть гением и все же заблуждаться.　

— Я знаю. Позволь мне объяснить, а потом решишь, сумасшедший я или нет. Ты конечно же знаешь, как работают разведывательные спутники, которые использует Служба Безопасности.　Нет.　Я не имею в виду детали, которые могли бы заинтересовать Дюка, я говорю об обшей схеме. Они вращаются вокруг планеты, собирают сведения и хранят их. В определенный момент, нажимают клавишу и Небесное Око выкладывает все, что оно видело. Именно это сделали со мной. Мы в Гнезде используем то, что называется телепатией, ты знаешь.　

— Меня заставили в это поверить.　

— Используем. Но наш разговор частный и, кроме того, никто не осмелится читать мои мысли. Я не уверен, что мы можем. Даже ночью связь были через мозг Доун, не через твой.　

— Хорошо, хоть какое-то утешение.　

— Я «только яйцо» в этом искусстве, Старейшие — мастера. Они были соединены со мной, но позволяли мне действовать по собственному усмотрению, не обращая на меня внимания. Потом они привели меня в действие и все что я видел и слышал, делал, чувствовал и грок было извлечено из меня и отправлено в их записи. Я не хочу сказать, что они забрали из моего мозга воспоминания. Нет, они просто, если так можно сказать, включили магнитофон и сделали копию. Но включение я почувствовал — и отключились они раньше, чем я мог помешать записи. Потом они оборвали связь и я даже не мог протестовать.　

— Ну… мне кажется, они подло использовали тебя.　

— Не по их меркам. И я бы не стал возражать — я был бы счастлив предложить свои услуги — если бы я знал об этом прежде, чем оставил Марс. Но они не хотели, чтобы я знал; они не хотели мешать мне грок.　

— Я хотел сказать — продолжил Джубал — если ты, наконец, освободился от проклятого вторжения в твою личность, чем тебе это может повредить? Мне кажется, последние два с половиной года, рядом с тобой все время был Марсианин, но он тебе ничем не повредил, разве что, привлекал к тебе излишнее внимание.　

Вид у Майка был очень серьезный.　

— Джубал, послушай историю. Выслушай ее до конца — Майк рассказал ему о гибели исчезнувшей Пятой Планеты Сол, чьи обломки стали астероидами — Итак, Джубал?　

— Это напоминает мне мифы о Потопе.　

— Нет, Джубал. Ты не знаешь точно был ли Потоп. Ты уверен в гибели Геркуланума и Помпеи?　

— Разумеется. Это установленные факты.　

— Джубал, уничтожение Старейшими Пятой Планеты так же реально, как извержение Везувия и записано во всех деталях. Не миф. Факт.　

— Хм, допустим. Как я понимаю, ты опасаешься, что Старейшие Марса поступят так же и с нашей планетой? Простишь ли ты меня, если я тебе скажу, что мне это тяжело переваривать?　

— Ну, Джубал, для этого совсем не нужно вмешательство Старейших. Здесь достаточно знания физики, строения вещества и того же контроля, которым, как ты видел, я то и дело пользуюсь. Просто вначале необходимо грок, что ты хочешь сделать. Я могу все сделать прямо сейчас. Скажем, кусок недалеко от центра Земли около ста миль в диаметре. Намного больше, чем необходимо, но мы хотим сделать все быстро и безболезненно, хотя бы, чтоб доставить удовольствие Джил. Выясняем его размер и место, тщательно грок как он устроен — его лицо стало отрешенным, глаза начали закатываться.　

— Эй! — прервал его Джубал — Немедленно прекрати! Не знаю, можешь ты или не можешь, но я не хочу даже, чтобы ты пытался!　

Лицо человека с Марса снова приобрело нормальное выражение.　

— Я никогда не сделал бы ничего подобного. Для меня это было бы злом — Я человек.　

— Но не для них?　

— О, нет. Старейшие могли бы посчитать это прекрасным. Я не знаю. О, у меня есть дисциплина, чтобы сделать это… но не желание. Джил тоже может, то есть она может найти подходящий способ, как это сделать. Но она никогда не захочет это сделать. Она человек и Земля ее планета. Сущность дисциплины: во-первых, в самопознании, во-вторых, в самоконтроле. К тому времени, когда человек знает, как уничтожить свою планету подобным методом — вместо таких грубых вещей, как атомная бомба — у него просто не может возникнуть такого желания, я грок полностью. Он разделится. И с его разделением исчезнет угроза, наши Старейшие не так опасны, как Марсианские.　

— М-м-м-м… сынок, если уж мы начали выяснять не чокнулся ли ты немного, разъясни мне еще одну вещь. Ты всегда говоришь об этих Старейших мимоходом, как я о соседской собаке, но мне тяжело переваривать духов. Как выглядит» Старейший»?　

— Ну, просто, как любой другой Марсианин.　

— Тогда откуда же ты знаешь, что это не просто взрослый Марсианин? Он что, проходит сквозь стены, или как?　

— Любой Марсианин может пройти сквозь стену. Я проходил вчера.　

— Хм, тогда Старейший мерцает? Или что?　

— Нет. Ты видишь, слышишь, чувствуешь их — все. Похоже па изображение в стерео, только идеальное и прямо у тебя в мозгу. Но… Послушай, Джубал, расспрашивать об этом на Марсе было бы глупо, но я понимаю, что на Земле совсем другое дело. Если бы ты присутствовал при разделении — смерти — друга, помогал бы съесть его тело… и потом увидел бы его дух, поговорил с ним, прикоснулся бы к нему — тогда ты поверил бы в духов?　

— Что ж, или поверил, или сорвался бы с привязи.　

— Хорошо. Здесь это может быть галлюцинацией… если я правильно грок, что мы обычно не околачиваемся в этом мире, когда разделимся. Но на Марсе, или вся планета подвержена массовым галлюцинациям, или то, чему меня учили с детства и о чем свидетельствует весь мой опыт — правда. Потому что на Марсе «духи» более мощная и самая многочисленная часть населения. Те, кто еще жив, неразделившиеся, обычно дровосеки и добывающие воду, слуги Старейших.　

Джубал кивнул.　

— Хорошо. Меня никогда не останавливает, если что-то нужно отрезать Бритвой Оккама^[54]. Хотя все это противоречит всему моему опыту, правда, он ограничен только нашей планетой, так сказать, провинциален. Итак, сынок, ты боишься, что они нас уничтожат?　

Майк отрицательно покачал головой.　

— Не очень. Я думаю — это не грок, а лишь догадка — они могут сделать одно из двух: либо уничтожить нас… либо попытаться покорить нас при помощи своей культуры, вылепить из нас свое подобие.　

— Но тебя не беспокоит, что нас взорвут? Довольно независимая точка зрения.　

— Нет. О, конечно, они могут решить и так. Видишь ли, по их меркам мы больны и искалечены — то, что мы делаем друге другом, наше неумение понять друг друга, наша почти полная неспособность грок, наши войны и жестокость — все это безумие для них. Я знаю. Поэтому я думаю, они решатся на убийство из жалости. Впрочем, мои рассуждения, не более чем догадка. Я не Старейший. Но, Джубал, если они решат, это случится… — Майк надолго задумался — … не раньше, чем через пятьдесят лет, а скорее всего через пять тысяч. Вряд ли они решат что-нибудь быстрее.　

— Порядочное время для совещания присяжных.　

— Джубал, знаешь в чем самая большая разница между двумя расами? Марсиане никогда не торопятся, а люди — всегда. Они скорее будут обдумывать лишнее столетие или полдюжины столетий, прежде чем будут уверены, что грок полностью.　

— В таком случае, сынок, тебе нечего беспокоится. Если в течение пяти сотен или тысяч лет род человеческий не сможет справиться со своими соседями, мы с тобой ничем не сможем ему помочь. Хотя, я подозреваю, что они справятся.　

— Я тоже грок, но не полностью. Меня не это беспокоит, я же сказал. Меня больше беспокоит другая возможность: если они решат вмешаться и попытаются переделать нас. Джубал, они не смогут. Попытка заставить нас вести себя как Марсиане наверняка убьет нас, но не безболезненно. Это будет большим злом.　

Джубал не сразу ответил.　

— Но, сынок, разве ты делаешь не то же самое?　

Майк выглядел подавленным.　

— Именно это я начал делать. Но это не то, что я пытаюсь делать сейчас. Отец, я знаю ты был разочарован во мне, когда я организовал свою церковь.　

— Твое дело, сынок.　

— Да. Мое. Я сам должен грок каждый ключевой момент. Так же как и ты… и как должен его грок каждый. Ты — Бог.　

— Я не принимаю назначения.　

— Ты не можешь от него отказаться. Ты — Бог, я — Бог и все кто грок — Бог. И я все, чем я когда-то был или видел, чувствовал или испытал. Я все, что грок. Отец, я видел в каком ужасном состоянии находится наша планета и грок, хотя и не полностью, я смогу изменить положение. То чему мне нужно было учить, нельзя было выучить в школе. Я вынужден был это протащить как религию — которой оно не является — и заставить публику попробовать мое учение, обратившись к ее любопытству. Частично это сработало, как я и предполагал; дисциплина стала доступна другим, так же, как и мне, выросшему в Марсианском гнезде. Наши братья ладят — ты видел, ты разделил — живут в мире и счастье без горечи и ревности.　

Одно это уже победа. Разделение на мужчин и женщин — величайший дар, которым мы владеем. Романтичная физическая любовь может быть уникальной и существовать только на нашей планете. И если так, вселенная намного беднее, чем могла бы быть… и я смутно грок, мы-кто-Бог сбережем это драгоценное открытие и распространим его. Соединение тел со слиянием душ в разделенном экстазе, дарение, получение, наслаждение друг в друге — на Марсе ничто не может сравниться с этим. И в этом-то и есть источник всего, я грок полностью, что делает нашу планету столь богатой и замечательной. И, Джубал, пока человек, мужчина или женщина, наслаждается этим сокровищем, купаясь во взаимном блаженстве умов, соединенных так же близко, как тела, он все еще остается девственен и одинок, как если бы никогда не совокуплялся. Но я грок, ты знаешь; само твое нежелание рисковать чем-то меньшим доказывает это… и, как бы то ни было, я знаю точно. Ты грок. Всегда. Не нуждаясь в языке, породившем грок. Доун сказала нам, что в ее мозгу ты был так же глубоко, как и в ее теле.　

— Н-ну… леди преувеличивает.　

— Для Доун невозможно говорить об этом иначе, как правду. И — прости меня — мы там были. В ее мозгу, но не в твоем… и ты был с нами, разделяя.　

Джубал удержался и не сказал, что единственный раз, когда он вообще чувствовал, что может читать мысли был именно тогда… точнее говоря, не мысли, а эмоции. Он просто сожалел, что не был на полстолетия моложе — в таком случае обратен не «мисс» не стояло бы перед именем Доун и он бы смело рискнул вступить в еще один брак, несмотря на свои шрамы. Хотя он не променял бы прошлую ночь на все оставшиеся ему годы. В сущности, Майк прав.　

— Продолжайте, сэр.　

— Вот чем должен быть сексуальный союз. Но чем, как я медленно грок, он редко бывает. Вместо этого — равнодушие и механическое совокупление, насилие и совращение, как игра ничем не лучшая рулетки, но менее честная. Проституция и воздержание — вынужденное и добровольное — страх и вина, ненависть и насилие. Дети, выросшие в убеждении, что секс «плохой», «постыдный», «звериный», его нужно прятать и никогда ему не доверять. Совершенный, восхитительный дар, разделение на мужчин и женщин, перевернут с ног на голову, вывернут наизнанку и превращен в нечто ужасное.　

И каждое из этих ужасных явлений результат «ревности». Джубал, я не могу поверить. Я все еще не полностью грок «ревность», она кажется мне безумием. Когда я впервые познал этот экстаз, моей первой мыслью стало желание сразу же разделить его со всеми моими братьями по воде — прямо с этими женщинами, косвенно — пригласив к еще большему разделению с этими мужчинами. Идея попытаться оставить этот неиссякаемый источник только для себя привела бы меня в ужас, если бы она пришла мне в голову. Но такое было просто невозможно для меня. Идеальным результатом стало: у меня нет ни малейшего желания пробовать это чудо с кем-то, кто не принадлежит к церкви. Нет, только с теми кого я уже ценю и кому доверяю. Джубал, я физически неспособен любить женщину, не разделившую со мной воду. В Гнезде все так думают. Психическая импотенция — пока души не будут сочетаться так же, как и тела.　

Джубал мрачно думал, что такая система очень хороша для ангелов, когда летающая машина начала опускаться на частную посадочную площадку, которая была видна через окно находившееся наискось от него. Он повернул голову, чтобы посмотреть и, как только лыжи коснулись поверхности, машина исчезла.　

— Неприятности? — спросил он.　

— Нет — успокоил его Майк — Они начинают подозревать, что мы здесь — вернее, я здесь; остальных они считают погибшими. Я имею в виду Сокровенный Храм. Другие круги они не трогают… — Он улыбнулся — Мы могли бы немного заработать, если бы сдали наши комнаты, город наполняется штурмовыми группами Епископа Шорта.　

— Нс пришло ли время отправить семью в другое место?　

— Не беспокойся, Джубал. У этой машины не было никаких шансов, они не могли сообщить даже по радио. Я охраняю нас. Теперь, когда Джил избавилась от своих неверных представлений о «неправильности» разделения людей, в которых есть зло, это перестало быть неприятностью. Раньше мне приходилось прибегать к сложным уловкам, чтобы защитить нас. А сейчас Джил знает — я делаю что-то, только полностью грок — На лице Человека с Марса появилась мальчишеская улыбка — Прошлой ночью она помогла мне в грубой, разрушительной работе… и не в первый раз.　

— А что за работа?　

— О, просто последствие бегства из тюрьмы. Нескольких я не мог освободить; они были порочны. Поэтому я избавился от них раньше чем уничтожил решетки и двери. Но уже несколько месяцев я не торопясь грок весь этот город… и довольно много самых худших из его жителей не были в тюрьме. Я составлял список и ждал, чтобы быть совершенно уверенным в каждом случае. Сейчас, когда мы покидаем город — они здесь больше не живут. Они разделены и отправлены назад, в конец очереди — пусть попробуют еще раз. Между прочим, именно этот грок изменил позицию Джил — от щепетильности к полному одобрению. Она, наконец, полностью грок, что невозможно убить человека и наши действия похожи на действия судьи, удаляющего с поля игрока за «умышленную грубость».　

— А ты не боишься играть роль Бога, парень?　

На лице Майка появилась бесстыдная веселая улыбка.　

— Я и есть Бог. Ты — Бог… и любой подонок, которого я убрал, тоже Бог. Джубал, говорится, что Бог замечает каждого упавшего воробья. Конечно же Он его замечает. По-английски это можно приблизительно сказать так: Бог не может не заметить воробья, потому что Воробей тоже Бог. И когда кот подкрадывается к воробью, оба они Бог, воплощающие замыслы Божьи.　

Еще одна летающая машина начала садиться на площадку и тут же исчезла. Джубал воздержался от комментариев.　

— И сколько их ты вывел из игры прошлой ночью?　

— Ну, около четырехсот пятидесяти — я не считал. Это довольно большой город. Но какое-то время он будет необыкновенно приличным. Нс изменившимся, конечно — излечение невозможно, если нет дисциплины — Майк погрустнел — Как раз об этом я и хотел спросить тебя, Отец. Боюсь я ввел в заблуждение наших братьев.　

— Каким образом, Майк?　

— Они слишком оптимистичны. Они видят, как это хорошо сработало для нас, знают, как мы счастливы, сильны и здоровы, и знают, как они глубоко любят друг друга. А сейчас они думают они грок, что только вопрос времени пока весь род человеческий не достигнет подобного блаженства. О, не завтра, конечно — некоторые из них грок две тысячи лет будут только моментом в этой миссии. Но, в конце концов, она увенчается успехом.　

Сначала и я так думал, Джубал. Я привел их к такой мысли. Но я упустил главное, Джубал.　

Люди не Марсиане.　

И я повторял эту ошибку снова и снова — поправлял себя… и все же опять ее совершал. То что подходит Марсианам, совсем не обязательно должно подойти людям. О, схематическая логика, которую можно изложить только на Марсианском, подходит обеим расам. Логика инвариантна… но исходные факты различны. Поэтому и результаты различны.　

Я помогу понять, почему, когда люди голодны, некоторые из них не предлагают, чтобы их убили и, таким образом, остальные могли насытиться. На Марсе это само собой разумеется и считается честью. Не могу понять, почему так ценятся дети. На Марсе двух наших маленьких девочек выбросили бы на улицу, предоставив им возможность выжить или умереть. Девять из десяти личинок умирает в первый же сезон. Моя логика была правильной, но я неправильно истолковал исходные факты: здесь конкурируют не дети, а взрослые; на Марсе взрослые никогда не конкурируют, отбор происходит в детстве. Но так или иначе, конкуренция и отбор есть… или раса деградирует.　

Но прав я был или нет, пытаясь ввести конкуренцию с двух сторон, в последнее время я начал грок, что человечество мне этого не позволит в любом случае.　

В комнату заглянул Дюк.　

— Майк? Ты исследил за улицей? Перед отелем собирается толпа.　

— Я знаю — ответил Майк — Скажи остальным — ожидание еще не наполнилось — Он продолжал разговор с Джубалом — «Ты — Бог». В этом сообщении немного радости и надежды, Джубал. Это вызов — и бесстрашное, беззастенчивое принятие личной ответственности — Вид у него был печальный — Но я редко добивался успеха. Очень немногие, только несколько, из находящихся здесь наших братьев поняли меня и приняли горькое вместе со сладким, встали и выпили его — сумели грок. Другие, сотни и тысячи других или настаивали на том, чтобы рассматривать это как награду, полученную без участия в соревнованиях — «обращение» — или проигнорировали. И, что бы я, не говорил, они пребывали в убеждении, будто Бог это нечто вне их. Нечто жаждущее прижать всякого ленивого идиота к Своей груди и утешить его. Мысль, что они сами должны приложить усилия… и что их неприятности их рук дело… этого они не могли или не хотели принять.　

Человек с Марса покачал головой.　

— Мои неудачи настолько превышают мои успехи, что… интересно, если полный грок покажет: я на неправильном пути и эта раса должна быть расколотой, сражающейся, постоянно несчастной и каждый человек воюет даже сам особой… просто потому, что происходит естественной отбор, который должна пройти любая раса. Ответь мне, Отец? Ты должен мне ответить.　

— Майк, почему, черт побери, ты решил, будто я непогрешим и никогда не ошибаюсь?　

— Может быть и ошибаешься. Но каждый раз, когда мне необходимо что-то узнать, ты всегда способен объяснить мне — и наполнение всегда подтверждает твою правоту.　

— Черт побери, я отказываюсь от подобного прославления! Но я заметил одну вещь, сынок. Ты вечно всех убеждаешь никогда не спешить — «ожидание наполнится», говоришь ты.　

— Правильно.　

— Сейчас ты нарушаешь свое же собственное правило. Ты ждал совсем немного — очень короткое время по Марсианским меркам — и уже хочешь выбросить полотенце. Ты доказал, что твоя система подходит для маленькой, группы — и я рад подтвердить это. Мне никогда не приходилось видеть таких счастливых, здоровых, жизнерадостных людей. Вполне достаточно для того короткого времени, которое ты этому уделил. Возвращайся, когда их число возрастет в тысячу раз, и все они будут работать, станут счастливыми и забудут о ревности. Тогда мы обсудим все снова. Справедливо?　

— Ты прав, Отец.　

— Я еще не закончил. После того, как тебе не удалось подцепить девяносто девять из ста, ты беспокоишься, что раса не сможет обойтись без своих теперешних пороков, потому что они необходимы ей для отбора. Но, черт побери, парень, ты проводил отбор — или, вернее, неудачники проводили его, когда не слышали тебя. Ты собирался уничтожить деньги и собственность?　

— О, нет! Внутри Гнезда мы не нуждаемся в них. но…　

— Как и любая здоровая семья. Но вне Гнезда они нужны вам для общения с другими людьми. Сэм говорил мне, наши братья вместо того, чтобы стать не от мира сего, начали так ловко манипулировать деньгами, как никогда раньше. Верно?　

— О, да. Деньги очень простой трюк, когда ты грок их.　

— Ты просто добавил новое благословение: «Благословен богатый духом, ибо он сделает деньги». Как наши люди проявляют себя в других областях? Лучше или хуже среднего?　

— О, лучше, конечно. Видишь ли, Джубал, это не вера, дисциплина это просто система эффективно действующая где угодно.　

— Ты сам себе ответил, сынок. Если все что ты сказал правда — и я не оцениваю; я спрашиваю, ты отвечаешь — тогда конкуренция далека от уничтожения, она сильней, чем когда-либо. Если одна десятая доля процента людей способна принять новое тогда все что нужно сделать — показать им. И через несколько поколений глупцы вымрут, а принявшие твою дисциплину унаследуют Землю. Когда же это случится — через тысячу или десять тысяч лет — мы тут же начнем беспокоится о каком-то новом барьере, чтобы заставить их прыгать выше. Но не становись малодушным из-за того, что лишь горсточка превратилась в ангелов за ночь. Я вообще никогда не ожидал, что кому-нибудь это удастся. Я думал, ты просто валяешь дурака, воображая себя проповедником.　

Майк вздохнул и улыбнулся.　

— Я уже начал бояться, что я, действительно, дурак и здорово подвел моих братьев. Это меня очень беспокоило.　

— Мне бы все же хотелось, чтобы ты назвал это «Космической Вонью Изо Рта» или чем-то подобным. Но название не имеет значения. Если у тебя есть истина — продемонстрируй се. Разговорами ты ее не докажешь. Покажи людям.　

Майк не ответил. Он закрыл глаза и сидел совершенно неподвижно с лишенным всякого выражения лицом. Джубал беспокойно заерзал в кресле, испугавшись, что сказал слишком много и вынудил мальчика уйти в транс.　

В это время Майк открыл глаза и весело улыбнулся.　

— Ты привел меня в полный порядок, отец. Я готов показать им сейчас — я грок полностью — Человек с Марса встал — Ожидание закончилось.　

37

Джубал и Человек с Марса не торопясь вошли в комнату с большим стереовизором. Перед ним собралось все Гнездо и внимательно наблюдало за экраном. Он показывал плотную беспокойную толпу, несколько сдерживаемую полицейскими. Майк посмотрел на нее и у него на лице появилось безмятежно счастливое выражение.　

— Они пришли. Сейчас пришло наполнение.　

Ощущение все возрастающего экстатического ожидания, которое Джубал почувствовал как только приехал, почти достигло пика. Но никто не пошевелился.　

— Очень много публики, дорогой — согласилась Джил.　

— Готовой к представлению — добавила Патти.　

— Мне лучше одеться для выхода — заметил Майк — Есть у меня какая-то одежда в этом притоне? Патти?　

— Сию минуту, Майк.　

— Сынок, мне не нравится эта толпа — сказал Джубал — Ты уверен, что сейчас подходящее время убеждать их?　

— О, конечно — ответил Майк — Они пришли увидеть меня… поэтому я сейчас спущусь вниз и встречусь с ними — Он замолчал, пока одежда закрывала ему лицо. С совершенно ненужной помощью нескольких женщин, он одевался с головокружительной быстротой — каждая вещь, казалось, знала, где ее место и как себя надеть — В этой работе есть обязательства точно так же как и привилегии — Звезда должна участвовать в шоу… грок меня? Публика ждет этого.　

— Майк знает, что он делает, Босс — вступил в разговор Дюк.　

— Что ж… Я не доверяю толпе. Эта толпа, в основном, состоит из любопытных, они никогда не упускают случая. О, там есть немного Фостеритов и некоторых других, не очень доброжелательно настроенных, но Майк сумеет управиться с любой толпой. Верно, Майк?　

— Пиравильно^[55], Каннибал. Собери публику и покажи ей шоу. Где моя шляпа? Я не могу выйти под такое солнце без шляпы — Дорогая панама со щегольской цветной ленточкой подлетела иустроилась на его голове, он изящно заломил ее набекрень — Ну, вот! Как я выгляжу? — На Майке была его обычная одежда, в которой он проводил службу во Внешнем Храме: великолепно сшитый, отглаженный белый костюм, туфли, соответствующего цвета, белоснежная рубашка и ослепительно роскошный галстук.　

— Не хватает только портфеля — сказал Бэн.　

— Ты грок он мне нужен? Патти, у нас есть портфель'?　

Джил подошла к нему.　

— Бэн пошутил, дорогой Ты выглядишь просто великолепно — Она поцеловала его и поправила ему галстук — Джубалу показалось, будто поцеловали его — Иди поговори с ними.　

— Ага. Время развлекать зрителей. Анна? Дюк?　

— Мы готовы, Майк.　

Анна, в одежде Беспристрастного Свидетеля выглядела весьма достойно. В противоположность ей Дюк был одет очень небрежно, с зажженной сигаретой, висящей в углу рта, в сдвинутой на затылок старой шляпе, за ленту которой была засунута карточка с надписью «ПРЕССА». На нем висело несколько фотоаппаратов и другое репортерское снаряжение.　

Они направились к двери, выходившей в общее для всех четырех фешенебельных апартаментов фойе. За ними пошел только Джубал; все остальные остались у стереовизора. Майк остановился у двери. Там находился небольшой столик, на котором были графин с водой, стаканы, большое блюдо фруктов и нож.　

— Тебе лучше не идти дальше — посоветовал он Джубалу — иначе Патти придется провожать тебя назад, чтобы на тебя не напали ее любимицы.　

Майк налил себе стакан воды и отпил часть.　

— Когда проповедуешь всегда хочется пить — он передал стакан Анне, взял фруктовый нож и отрезал кусок яблока.　

Джубалу показалось, будто Майк отрезал себе палец… но его внимание было отвлечено Дюком, передававшим ему стакан. Крови на руке Майка не было и Джубал уже немного привык к фокусам. Он принял стакан и сделал глоток, обнаружив, что в горле у него пересохло.　

Майк сжал его руку и улыбнулся.　

— Прекрати волноваться. Это займет всего несколько минут. Увидимся позже, Отец.　

Они прошли мимо сторожевых кобр и дверь закрылась. Все еще держа в руке стакан, Джубал возвратился в комнату, где собралось Гнездо. Кто-то забрал у него стакан; он этого не заметил, поглощенный наблюдением за изображением на большом экране.　

Толпа, казалось, стала гуще и волной накатывалась на вход в отель, сдерживаемая полицейскими, вооруженными лишь дубинками. Иногда слышались выкрики, но в основном только гул, характерный для любой толпы.　

Кто-то спросил: — Где они сейчас, Патти?　

— Они спустились вниз. Майк немного впереди. Дюк задержался и ждет Анну. Они входят в вестибюль. Майка заметили и начали фотографировать.　

Толпа исчезла и на экране появились огромные голова и плечи жизнерадостного телекомментатора:

— Камеры NWNW Телесети Нового Мира установлены в центре событий — здесь ваш телекомментатор Хэппи Холлидэй. Только что мы узнали: Фальшивый мессия, известный также, как Человек с Марса, выполз из своего убежища в комнате отеля, здесь в прекрасном Санкт-Петербурге, городе в котором Есть Все Чтобы Заставить Вашу Душу Петь. Очевидно Смит собирается сдаться властям. Он сбежал из тюрьмы вчера, воспользовавшись взрывчаткой, которую ему тайно переправили его фанатичные последователи. Однако, он не смог преодолеть плотные кордоны выставленные вокруг города. Мы еще не знаем — я повторяю, мы еще не знаем — и поэтому не переключайтесь на другой канал и оставайтесь с нами. А сейчас к вам обратится ваш местный спонсор, предоставивший вам возможность поглядеть на происходящее через замочную скважину!　

— Спасибо, Хэппи Холлидэй и все добрые люди смотрящие NWNW! Что такое Рай Цен? Исключительно низких! Приезжайте и, на только что открытых для ограниченной клиентуры Елисейских Полях, вы увидите сами. Земля, у теплых вод великолепного Залива — О-о, позже, друзья — звоните залив девять — два восемь два восемь!　

— Благодарю вас, Джик Моррис и устроители Елисейских Полей! Думаю, что-то происходит! Да, что-то происходит…　

— Они подходят к главному входу — спокойно сообщила Патти — Толпа еще не заметила Майка.　

— Может быть, еще нет… но скоро. Сейчас вы видите главный вход великолепного отеля Сан Суси, Жемчужины Залива, администрацию которого ни в коем случае нельзя считать ответственной за предоставление убежища разыскиваемому беглецу и, по заявлению только что сделанному Шефом Полиции Дэвисом, все время полностью сотрудничавшей с властями. А пока мы ждем развития событий, несколько основных моментов в странной карьере этого монстра, получеловека, выросшего на Марсе.　

Прямую передачу сменили быстро мелькающие кадры съемок прошлых лет: Пламя давнего старта «Посланника», бесшумно и легко поднимающийся «Победитель», оснащенный двигателем Лайла, Марсиане на Марсе, триумфальное возвращение «Победителя», отрывок первого фальшивого интервью с «Человеком с Марса» — «Что вы думаете о девушках на Земле? У — У! Здорово!" — еще меньший отрывок конференции в Правительственном Дворце и широко разрекламированное присуждение доктората в философии — все сопровождалось скорострельными комментариями.　

— Видишь что-нибудь, Патти?　

— Майк стоит на верхней ступеньке, толпа, по меньшей мере, в ста ярдах от него, ее не пускают на территорию отеля. Дюк сделал несколько снимков и Майк ждет, чтобы дать ему возможность сменить объективы. Не к спеху.　

Хэппи Холлидэй не умолкал, а экран панорамировал толпу, потом изображение приблизилось:

— Вы понимаете, друзья, сегодня эта община находится в уникальном положении. Происходит нечто странное и эти люди не намерены шутить. Над их законами поглумились, их силы безопасности оскорбили, они злы — и по праву. Фанатичные последователи мнимого антихриста не останавливаются ни перед чем, чтобы вызвать беспорядки, в тщетном усилии помочь своему лидеру избежать сетей правосудия.　

Комментатор почти кричал:

— Да, сейчас он вышел — он идет к людям!

На экране вновь появилась лужайка перед отелем; Майк шел прямо к телекамере. Анна и Дюк шли за ним, но постепенно все больше отставали — Вот оно! Вот оно! Это решающий момент! Майк неторопливо продолжал идти к толпе, пока его изображение в натуральную величину не заполнило весь экран, словно бы он находился в комнате вместе со своими братьями по воде. Он остановился у края лужайки в нескольких футах от толпы.　

— Вы звали меня?　

Ему ответили рычанием.　

В этот момент солнце вышло из-за разбросанных по небу облаков и луч света осветил его.　

Его одежда исчезла. Он стоял перед ними, золотистый юноша, одетый лишь красотой — красотой, заставившей Джубала почувствовать душевную боль, и подумать, что Микеланджело в старости, спустился бы со своих высоких лесов, чтобы увековечить такую красоту для нерожденных поколений. Майк кротко сказал:

— Посмотрите на меня. Я — сын человеческий.　

Репортаж сменился десятисекундной рекламой и на экране появились смеющиеся канканирующие девушки.　

Репортаж продолжался.

— Будь ты проклят!

Кусок кирпича ударил Майка в грудь. Он повернул лицо в сторону откуда был брошен камень.

— Но вы сами Бог. Вы можете проклинать только себя… и вы никогда не сможете убежать от себя.　

— Богохульник!

Камень рассек ему бровь над левым глазом, брызнула кровь.　

Майк спокойно продолжал:

— Борясь со мной, вы боретесь с собой… потому что Вы — Бог… и Я — Бог… и все кто грок Бог — никакого другого не существует.　

Еще несколько камней попали в него и кровь потекла уже из нескольких ран на его теле.　

— Услышьте Истину. Вам не нужно ненавидеть, вам не нужно сражаться, вам не нужно бояться. Я предлагаю вам воду жизни — внезапно в его руке очутился стакан с водой, сверкающей в солнечном свете — и вы сможете разделить ее всякий раз, когда захотите… и будете идти все вместе в мире, любви и счастья.　

Камень разбил стакан. Другой разбил ему губы.　

Разбитыми, кровоточащими губами Майк улыбнулся им, глядя прямо в камеру с выражением бесконечной нежности на лице. Благодаря оптической иллюзии, вызванной солнечным светом и стерео, вокруг его головы появился золотистый нимб.　

— О, братья мои, я так люблю вас! Пейте вволю. Разделяйте и сближайтесь без конца. Ты — Бог.　

Джубал в ответ прошептал:

— Ты — Бог.　

Репортаж вновь прервали пятисекундной рекламой: Пещера Кахуэнга! Ночной клубе настоящим смогом из Лос-Анджелеса, импортируемым каждый вечер. Шесть экзотических танцовщиц».　

— Линчуйте его! На виселицу ублюдка!

Выстрел с близкого расстояния из охотничьего ружья большого калибра… и правая рука Майка, оторванная у локтя, упала. Она мягко упала и лежала на холодной траве, с ладонью, раскрытой в призыве.　

— А ну-ка, угости его из второго ствола, Шорти — и целься получше!

Толпа смеялась и аплодировала. Кирпич разбил Майку нос, а град камней одел его в кровавый венец.　

— Истина проста, но Путь Человека тяжел. Сначала все должны научиться контролировать себя. Остальное придет. Благословен тот, кто знает себя и владеет собой, ибо весь мир его, и любовь, счастье и мир идут с ним, куда бы он не шел.　

Раздался еще один выстрел, за ним еще два. Пуля из револьвера ударила Майка выше сердца, раздробив шестое ребро у грудины, оставив большую рану. Крупная дробь и еще одна пуля прошли через левую большеберцовую кость пятью дюймами ниже коленной чашечки и оставили малую берцовую кость торчащей под углом, разбитую и белую на фоне желто-красной раны.　

Майк чуть пошатнулся, засмеялся и продолжал говорить. Его слова были ясными и неторопливыми.　

— Ты — Бог. Знай это и Путь открыт.　

— Черт побери — остановите это упоминание Имени Господа всуе! Вперед, люди! Покончим с ним!

Возглавляемая смельчаком с дубинкой, толпа бросилась вперед. Они били его камнями и кулаками, а когда он упал — ногами. Он продолжал говорить, когда они били его по ребрам и превращали в кровавое месиво его золотистое тело, ломали кости и оторвали ухо. Наконец, кто-то крикнул:

— А ну, назад! Мы обольем его бензином!　

Услышав это предупреждение, толпа чуть подалась назад и камера остановилась на его лице и плечах. Человек с Марса улыбнулся своим братьям и еще раз нежно и ясно произнес:

— Я люблю вас.　

Неосторожный кузнечик взлетел и приземлился на траве в нескольких дюймах от его лица. Майк повернул голову и они посмотрели друг на друга.　

— Ты — Бог — радостно сказал он и разделился.　

38

Огонь и поднимающиеся клубы дыма заполнили весь экран.　

— Ей — богу! — благословенно произнесла Патти — Мне никогда не приходилось видеть лучше исполненного гвоздя программы.　

— Да — рассудительно подтвердила Бекки — сам Профессор не мог бы мечтать о лучшем.　

Ван Тромп сказал очень тихо, очевидно, сам себе:

— Со вкусом. Изящно и со вкусом — парень закончил со вкусом.　

Джубал посмотрел на своих братьев. Неужели он был единственным, кто что-то чувствовал? Джил и Доун сидели обнявшись — но они всегда так сидели, когда были вместе, это никого не волновало. Даже Доркас сидела с сухими глазами и казалась совершенно спокойной.　

Ад на экране сменился улыбающимся Хэппи Холлидэем, продолжавшим программу: — А сейчас, ребята, пару минут наших друзей с Елисейских Полей, благодаря любезности которых мы получили возможность… — Патти выключила стереовизор.　

— Анна и Дюк возвращаются — сообщила она — я проведу их через фойе и буду подавать ленч. Она хотела уйти.　

Джубал остановил ее:

— Патти? Ты знала, что собирался сделать Майк?　

Она казалась озадаченной.　

— Что? О, конечно же, нет, Джубал. Нужно было ждать наполнения. Никто из нас не знал.

Она ушла.　

— Джубал… — Джил смотрела на него — Джубал, любимый отец наш… пожалуйста остановись и грок в полноте, Майк не умер. Как он может умереть, когда никого нельзя убить? Мы уже грок его и он никогда не сможет уйти от нас. Ты — Бог.　

— Ты — Бог — тупо повторил он.　

— Так-то лучше. Иди сюда, посиди с Доун и со мной — между нами.　

— Нет. Нет, оставьте меня в покое — машинально, ничего не видя он прошел в свою комнату, закрыл дверь и тяжело, двумя руками оперся на кровать. Мой сын, о, мой сын! Почему я не умер вместо тебя! Ему бы жить и жить… а старый дурак, которого он слишком уважал, своей дурацкой болтовней привод его к ненужному, бесполезному мученичеству. Если бы Майк дал что-то значительное — например, стерео, или бинго — но он дал им Истину. Или часть Истины. А кого интересует Истина? Он рыдал и смеялся одновременно.　

Вскоре он оборвал и горестные рыдания, и горький смех, и пошарил в чемодане. То что ему было нужно Джубал возил с собой, он постоянно держал запас вместе с туалетными принадлежностями с тех пор, как инсульт Джо Дугласа напомнил ему, что всякая плоть — трава.　

И вот пришел его собственный инсульт, которого он не смог перенести. Он взял три таблетки, чтобы все произошло быстро и наверняка, запил их водой и быстро лет на кровать. Вскоре боль ушла.　

С очень большого расстояния чей-то голос достиг его.　

— Джубал!　

— Отдыхаю. Не мешайте мне.　

— Джубал! Пожалуйста, Отец!　

— Э… да, Майк? Что такое?　

— Проснись! Наполнение еще не пришло. Ну-ка, позволь мне помочь тебе.　

Джубал вздохнул:

— Хорошо, Майк — он позволил помочь себе подняться, провести в ванну, подержать голову, пока его рвало, принял стакан воды и прополоскал рот.　

— Все в порядке?　

— Да, сынок. Спасибо.　

— Тогда я пойду, у меня еще есть кое-какие дела. Я люблю тебя, Отец. Ты — Бог.　

— Я люблю тебя. Майк. Ты — Бог.　

Приводя себя в порядок, Джубал на некоторое время задержался в комнате. Он переоделся, выпил немного бренди, желая избавиться от все еще неприятного привкуса во рту и отправился присоединиться к остальным.　

В гостиной с включенным стереовизором была одна Патти. Она подняла голову и спросила:

— Ленч, Джубал?　

— Да, спасибо.　

Патти подошла к нему.　

— Очень хорошо. Боюсь, большинство из них просто поели и сбежали. Но каждый оставил поцелуй для тебя. И вот они в одном — она сумела полностью передать всю любовь, заключенную в доверенном ей общем поцелуе, присоединив к ней свою собственную. Разделив ее безмятежное принятие случившегося, Джубал почувствовал себя сильным и здоровым, в нем не осталось никакой горечи.　

— Пошли в кухню — сказала Патти — Тони уехал, поэтому большинство оставшихся там — хотя еще не было случая, чтобы его ворчание могло оттуда кого-то выгнать — Она остановилась и через плечо попыталась посмотреть на свою спину — Кажется, финальная сцена чуть изменилась? Может быть немного утратила четкость?　

Джубал совершенно серьезно согласился, что действительно, немного утратила. Он не видел ни малейших изменений… но не собирался спорить, если у Патти была такая странность. Она кивнула.　

— Я так и думала. Я хорошо вижу что делается у меня за спиной — кроме самой себя. Мне все еще нужно два зеркала, чтобы рассмотреть свою спину. Майк говорит мое Зрение скоро распространится и на это. Неважно.　

В кухне около дюжины братьев сидели за столом и в других местах. Дюк стоял у плиты, помешивая соус в маленькой кастрюльке.　

— Привет, Босс. Я заказал двадцати местный аэробус. Самый большой, который может приземлиться на нашей маленькой площадке… С нашей коллекцией пеленок и любимицами Патти нам понадобится еще один почти такой же. Хорошо?　

— Конечно. Они все едут домой?　

— Если им не хватит спален, девочки могут поставить кровати в гостиной и еще где-нибудь — все равно эта толпа, видимо, каким-то образом удвоится. Кстати, при здравом размышлении ему, может быть, и самому не позволят спать в одиночестве… он решил не сопротивляться. Здорово, когда на другой постели было теплое тело, даже если активность не входила в твои намерения. Господи, он совершенно забыл, как это здорово. Сближение…　

— Не все. Тим доставит нас, вернет аэробус и на время поедет в Техас. Шкипера, Беатрис и Свена мы высадим в Нью-Джерси.　

Сэм посмотрел на них и сообщил.　

— Рут и я должны вернуться к нашим ребятишкам. Сол едет с нами.　

— А вы не можете сначала завернуть на пару дней домой?　

— Что ж, может быть. Я поговорю с Рут.　

— Босс — вмешался Дюк — когда мы сможем наполнить наш бассейн?　

— Ну, мы никогда не начинали пользоваться им раньше апреля — но я полагаю, с новыми нагревателями мы можем наполнить его в любое время — Джубал добавил — Погода правда еще паршивая — на земле еще вчера лежал снег.　

— Босс, я раскрою тебе секрет. Эта банда может гулять в снегу глубиной жирафу по пояс и ничего не заметить — они все равно захотят поплавать. Кроме того, есть более дешевые способы не дать воде замерзнуть, чем использовать большие нефтяные нагреватели.　

— Джубал!　

— Да, Рут?　

— Мы заедем на денек или больше. Ребята не будут по мне скучать — да и вообще, я не горю желанием принимать на себя материнские обязанности, если рядом нет Патти, дисциплинирующей детей. Джубал, ты никогда по-настоящему не увидишь меня, пока не посмотришь на меня, когда мои волосы плавают около меня в воде — похожей на миссис Поступай-с — Другими- Так — Как- Ты — Хотел- бы — Чтобы- Поступали — с- Тобой^[56].　

— Договорились. Скажи, а где этот дерьмовый Скандинав и Голландец? Беатрис никогда не была дома — не думаю, чтобы они так уж спешили.　

— Я скажу им, Босс.　

— Патти, твоим змеям на время подойдет чистый теплый подвал? Пока мы не найдем что-нибудь получше? Я не имею в виду Лапушку — она человек. Но мне кажется, кобры не должны ползать по дому.　

— Конечно, Джубал.　

— М-м-м — Джубал оглянулся — Доун, ты знаешь стенографию?　

— Она ей не нужна — вмешалась Анна — также как и мне.　

— Мне нужно было бы догадаться самому. А печатать ты умеешь?　

— Я научусь, если ты хочешь — ответила Доун.　

— Считай себя принятой на работу — пока где-нибудь не появится место для верховной жрицы. Джил, мы никого не забыли?　

— Нет, Босс. Но все уехавшие считают совершенно естественным в любое время приехать к тебе. И они приедут.　

— Я так и предполагал. Гнездо номер два, когда и если необходимо — Он подошел к плите и заглянул в кастрюльку, содержимое которой все время помешивал Дюк. В кастрюльке было немного бульона — Хм-м… Майк?　

— Угу! — Дюк зачерпнул ложкой немного и попробовал — Чуть не хватает соли.　

— Да, Майку всегда нужно было немного приправы — Джубал взял ложку и попробовал бульон. Дюк был прав, пресновато на вкус и немного соли не помешало бы — Но будем грок его, как он есть. Кто еще не разделил?　

— Только ты. Тони оставил мне точные инструкции: непрерывно помешивать, добавлять воду по необходимости и ждать тебя. Не дать ему пригореть.　

— Тогда тащи пару чашек. Мы разделим его и грок вместе.　

— Хорошо, Босс — Две чашки плавно опустились рядом с кастрюлькой — Над Майком неплохо подшутили — он всегда клялся, что переживет меня и подаст меня на Благодарение. А может быть подшутили надо мной — потому что мы с ним заключили пари на это, он проиграл, а я не могу забрать выигрыш.　

— Выигрываешь только за отсутствием. Раздели его поровну.　

Они медленно пили бульон, растягивая удовольствие, смакуя его, хваля, оценивая и грок жертвователя. К своему удивлению Джубал обнаружил, что хотя его переполняло чувство, оно было спокойным счастьем, не приносящим слез. Что за странным и неуклюжим щенком был его сын, когда он впервые увидел его… так стремившимся всем угодить, таким наивным в своих маленьких ошибках — и какой гордой великолепной силой он стал, даже не утратив своей ангельской невинности. Наконец-то я грок тебя, сынок — и не изменю курса.　

Подготовленный Патти ленч уже ждал его. Он сел за стол, чувствуя себя так, словно несколько дней не ел и с увлечением принялся уничтожать еду. Сэм сообщил ему:　

— Я как раз говорил Солу, что я грок нет никакой необходимости менять планы. Все идет по-прежнему. Если у тебя есть хороший товар, бизнес растет, даже если основатель умер.　

— Я и не думал этого оспаривать — возразил Сол — ты и Рут учредите другой храм — мы создадим еще несколько. Но нам необходимо время, чтобы накопить капитал. Это не религиозное собрание на углу улицы и не открытие магазина в освободившейся лавочке. Для этого нужна подготовка и оборудование. Значит нам нужны деньги — не говоря уже о таких вещах, как оплата пребывания на Марсе Стинки и Мириам на год или два… и это только основное.　

— Уже хорошо! Кто спорит? Мы ждем наполнения… и двигаемся вперед.　

— Деньги не проблема — вдруг сказал Джубал.　

— Почему, Джубал?　

— Как юрист я бы не должен говорить об этом… но как брат по воде я поступаю так, как я грок. Минутку — Анна.　

— Да, Босс.　

— Купи это место. То где они убили Майка. Еще лучше купи землю в радиусе ста футов вокруг него.　

— Босс, само место общественная стоянка. Сто футовый радиус перережет дорогу и кусок территории отеля.　

— Не спорь.　

— Я не спорю. Я просто сообщаю тебе факты.　

— Извини. Они продадут. Они изменят трассу. Черт побери, если правильно выкрутить им руки, они подарят землю. Думаю, выкручивать им руки нужно через Дугласа. И еще нужно, чтобы Дуглас потребовал из морга то, что осталось от Майка после того как эти вурдалаки покончили с ним, и похоронить его на этом самом месте — скажем, через год… и весь город будет скорбеть, а полицейские, не защитившие его сегодня, будут стоять по стойке смирно. Какой памятник ему поставить? Упавшую Кариатиду? Нет, Майк был достаточно силен, чтобы нести свой камень. Лучше уж Маленькую Русалочку — но этого не поймут. Может быть самого Майка, такого каким он был, когда говорил: — Посмотрите на меня. Я — Сын Человеческий — Если Дюк не сумел сделать снимок, это наверняка сделал Новый Мир. И может быть есть или будет брат с искрой Родена, сумеющий это сделать правильно и не испортить.　

— Мы похороним его здесь — продолжал Джубал — незащищенного, и позволим червям и тихому дождю грок его. Я грок Майку это понравится. Анна, как только мы приедем домой, я хочу говорить с Джо Дугласом.　

— Да, Босс. Мы грок с тобой.　

— Теперь о деньгах — он рассказал им о завещании Майка — Так что вы видите, каждый из вас по меньшей мере миллионер — и насколько больше я в последнее время не подсчитывал… но намного больше, даже после уплаты налогов. Без каких-либо условий и ограничений… но я грок вы можете тратить сколько нужно на храмы и тому подобное. А если захотите, можете покупать яхты, у вас останутся деньги и на них. Да, кстати! Джо Дуглас остается менеджером всех, кого интересует рост капитала, сохраняя свое жалование… но я грок Джо долго не протянет, после чего менеджмент переходит к Бэну Кэкстону. Бэн?　

Кэкстон пожал плечами.　

— Можно и на мое имя. Я грок я найму себе настоящего бизнесмена по имени Сол.　

— Значит все в порядке. Придется немного подождать, но никто не сможет по-настоящему оспорить завещание; Майк об этом позаботился. Увидите. Как скоро мы сможем убраться отсюда? Счет оплачен?　

— Джубал — мягко напомнил ему Бэн — отель принадлежит нам.　

Вскоре, они уже были в воздухе. Полиция не чинила препятствий — после вспышки город сразу же успокоился. Джубал сидел впереди рядом со Стинки Махмудом и наконец расслабился. Он обнаружил, что не устал, не несчастлив и даже не очень стремится возвратиться в свое святилище. Они обсуждали планы Махмуда о полете на Марс, для более глубокого изучения языка… после, к удовольствию Джубала, завершения работы над словарем. По подсчетам Махмуда его часть работы над фонетикой займет около года.　

Похоже никуда мне не деться, и я вынужден буду учить этот паршивый язык, хотя бы для того, чтобы понять болтовню вокруг меня — сварливо заметил Джубал.　

— Как ты грок, брат.　

— Но, черт побери, я не смирюсь с назначенными уроками и постоянными школьными часами! Я буду работать как мне нравится, так как я работал всегда.　

На минутку Махмуд задумался.　

— Джубал, мы использовали классы и расписание в Храме, потому что учили группы. Но некоторым мы уделяли особое внимание.　

— Оно-то мне и понадобится.　

— Например, Анна продвинулась много, много дальше, чем она тебе когда-то призналась. С ее абсолютной памятью, она научилась Марсианскому в мгновение ока, соединенная в мыслесвязи с Майком.　

— Хорошо, но у меня не абсолютная память — и Майка нет под рукой.　

— Правильно, зато есть Анна. Несмотря на твое упрямство Доун может связать тебя с Анной — если ты ей позволишь. А для второго урока Доун тебе уже не понадобится, Анна со всем справится сама. Через несколько дней по календарю ты будешь думать на Марсианском — правда, через куда больший срок по субъективному времени, но кого это волнует? — Махмуд хитро посмотрел на него — Тебе понравятся разминочные упражнения.　

Джубал рассердился.　

— Ты грубый, злой, развратный араб — и, кроме того, ты украл одну из моих лучших секретарш.　

— Поэтому я навсегда у тебя в долгу. Но ты не совсем потерял ее, она тоже будет давать тебе уроки. Она настаивает на этом.　

— Убирайся и найди себе другое место. Мне нужно подумать.　

Немного позже Джубал позвал: 　

— Сюда!　

Доркас прошла вперед и села рядом с ним, готовая стенографировать.　

Прежде чем начать работу, он взглянул на нее.　

— Дитя, ты выглядишь счастливей, чем обычно. Сияющей.　

Доркас мечтательно ответила:

— Я решила назвать его «Деннис».　

Джубал кивнул. Дионисий.

— Подходяще. Очень подходяще — подходящее значение, даже если она не уверена в отцовстве, подумал он — Как ты себя чувствуешь? Ты можешь работать?　

— О, конечно! Я чувствую себя великолепно.　

— Начинай. Стеропьеса. Набросок. Рабочее название: «Марсианин по имени Смит». Начало: вид Марса, используя записи, несколько сцен, потом камера показывает съемочную площадку с макетом, соответствующим подлинному месту посадки «Посланника». Космический корабль со средней дистанции. Живые Марсиане, типичные съемки прошлых лет или специально снятые. Круглый план: помещение внутри космического корабля. Пациентка лежащая на…　

39

В решении, которое могли вынести по третьей планете Сол не было никаких сомнений. Старейшие четвертой планеты не были всеведущими и, в своем роде, были так же провинциальны, как и люди. Грок по их местным ценностям, даже с помощью значительно превосходящей земную логики, они, конечно, со временем почувствуют неизлечимую «неправильность» в беспокойных, нетерпеливых, вздорных и

задиристых существах с третьей планеты. Неправильность требующую искоренения, как только ее грок, оценят и возненавидят.　

Но к тому времени, когда они медленно подойдут к этому, станет весьма маловероятным, почти невозможным, чтобы Старейшие сумели уничтожить эту странную сложную расу. Опасность была настолько мала, что те, кого интересовала третья планета нс собирались на это тратить даже частицы вечности.　

Во всяком случае, Фостер нс собирался этого делать.　

— Дигби!　

Его ассистент поднял голову.　

— Да, Фостер.　

— Я ухожу на особое задание. Несколько вечностей меня не будет. Познакомься со своим новым контролером.

Фостер обернулся и сказал:

— Майк, это Архангел Дигби, твой ассистент. Он знает где что лежит в студии и ты найдешь в нем очень надежного помощника во всех твоих замыслах.　

— О, мы поладим — заверил его Архангел Майк, и спросил у Дигби — Мы не встречались?　

— Не припомню — ответил Дигби — Впрочем, среди стольких когда и где.

Он пожал плечами.　

— Неважно. Ты — Бог.　

— Ты — Бог — ответил Дигби.　

— Без формальностей, пожалуйста — попросил Фостер — Я оставляю вам полно работы и у вас нет всей вечности, чтобы возиться с ней. Конечно «Ты — Бог» — ну, а кто нет?　

Он ушел и Майк, сдвинув нимб на затылок, принялся за работу. Он задумал множество изменений, которые ему хотелось бы ввести.　

Примечания

1

Пригород Вашингтона, где расположен военно-морской госпиталь и онкологический институт. Это библейское название означает «Дом Милосердия» (Здесь и далее примечания переводчика).

(обратно)

2

Создатель системы подготовки кадров младшего и среднего медперсонала в Великобритании.

(обратно)

3

Жаргонное название репортеров различного профиля.

(обратно)

4

Род цикория.

(обратно)

5

Молли (сленг) — любовница гангстера.

(обратно)

6

Человек, незаконно занявший землю.

(обратно)

7

Здесь: «кормушка».

(обратно)

8

Род коктейля.

(обратно)

9

«Реквием»

(обратно)

10

Дословно: «Длинные (большие) свиньи» — так полинезийцы называли людей, которых съедали.

(обратно)

11

Вещество, вызывающее выпадение осадков.

(обратно)

12

Фантастический роман А. Эббарта.

(обратно)

13

Карточная игра.　

(обратно)

14

S-O-B (англ.) — сукин сын; здесь — игра слов SWELL OLD BOY — значит «Великолепный старикан».

(обратно)

15

Шимхан (инд.) — место для проведения спортивных соревнований.

(обратно)

16

Piddle (англ.) — мочиться, заниматься пустяками

(обратно)

17

Jug (англ.) — ловец, тюрьма.

(обратно)

18

Manna Bakeries (англ.) — Пекарни Манны.

(обратно)

19

Эклектизм (от греч. eklektikos — выбирающий) — механическое соединение разнородных, часто противоположных принципов, взглядов, теорий, худ. элементов.

(обратно)

20

Shaker (трясуны) — американская религиозная секта.

(обратно)

21

Бинго — вид азартной игры, напоминающей лото.

(обратно)

22

Virginis intactae (лат.) — девицы нетронутые.

(обратно)

23

Zeitgeist (нем.) — дух времени.　

(обратно)

24

Синкретизм — смешение, неорганическое слияние разнородных элементов различных культов и религий.

(обратно)

25

Френология (от греческого phren — душа, ум и… логия) — антинаучная теория, согласно которой на основании краниометрических данных можно судить о психических особенностях человека.

(обратно)

26

Вымазать в дегте и обвалять в перьях — способ самосуда в США.

(обратно)

27

Майкл (Michael) — англ, форма имени Михаил.

(обратно)

28

Вобблер (Wobbly) — член Iww-industrial worker of the world (индустриальные рабочие мира) — профсоюзная организация в США.

(обратно)

29

Солипсизм (от лат. solus — единственный и ipse — сам): крайняя форма субъективного идеализма, признающая несомненной реальностью только сознающего субъекта и объявляющая все остальное существующим лишь в его сознании;　крайний эгоизм, эгоцентризм.　

(обратно)

30

Лингаяты — приверженцы шиваистской секты Индии. Выступали с требованиями упрощения культа, уравнения каст и пр.　

(обратно)

31

Merde! (франц.) — дерьмо.

(обратно)

32

Пантеизм (от пан… и трем, theos — бог) — религиозное и философское учение, отождествляющее бога и мировое целое.

(обратно)

33

Exempli gratia (лат.) — например.　

(обратно)

34

Mater Deuni Magna! (лат.) — Матерь всех.

(обратно)

35

Доун (Dawn) — значит заря.

(обратно)

36

Ex officio (лат — официально).

(обратно)

37

Иглу — зимнее жилище из снега у канадских эскимосов в виде купола с входом через длинный коридор.　

(обратно)

38

Гамильтон Александр (1755 или 1757–1804), лидер партии федералистов, министр финансов США в правительстве Дж. Вашингтона, его личный секретарь.　

(обратно)

39

Devil’s advocate (адвокат Дьявола) — человек, защищающий неправое дело или неправильное положение.　

(обратно)

40

Монотеизм (от греческого моно… и theos — бог) (единобожие), система религиозных верований, основанная на представлении о едином боге.

(обратно)

41

Oxtongue (англ.) — бычий язык.

(обратно)

42

Джон Доу, Мэри Роу — вымышленные имена, использующиеся в судебных документах, когда неизвестны подлинные имена обвиняемых.

(обратно)

43

Перевод В. Бабко.

(обратно)

44

Луиза М. Элкот — известная американская писательница XIX века.

(обратно)

45

Dreck (нем.) — дерьмо.

(обратно)

46

Полог из мелкоячеистой сетки для защит от насекомых.　

(обратно)

47

Перевод В. Бабко.　

(обратно)

48

Лета — в греч. мифологии река забвения в подземном царстве. Души умерших, отведав воды из нее забывали о своей земной жизни.

(обратно)

49

Гран = 0,0648 г.

(обратно)

50

Гонады (от греч. Gone — порождающие) — то же, что половые железы.

(обратно)

51

Тавтология — сочетание или повторение одних и тех же или близких по смыслу слов.

(обратно)

52

Доун (Dawn) — заря (англ.)

(обратно)

53

Эклампсия — поздний токсикоз беременных. Основной симптом — судороги мышц всего тела с потерей сознания.

(обратно)

54

Бритва Оккама — принцип бритвы Оккама: понятия, несводимые к интуитивному и опытному знанию, должны удаляться из науки.　

(обратно)

55

Пиравильно — авторское искажение слова.

(обратно)

56

"Поступай с другими так как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой» — цитата из Библии (Новый Завет Лука VI.. 31).　

(обратно)

Оглавление

Чужой в чужой земле

  Часть 1 Его запятнанное происхождение

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

  Часть 2 Его нелепое наследство

    9

    10

    11　

    12

    13　

    14

    15

    16

    17

    18　

    19

    20

    21

  Часть 3 Его эксцентричное обучение

    22　

    23

    24

    25

    26

    27

    28　

    29

  Часть 4 Его скандальная карьера

    30

    31　

    32

    33

  Часть 5 Его счастливая судьба

    34

    35

    36

    37

    38

    39

*** Примечания ***