Конни [Бентли Литтл] (fb2) читать онлайн

Бентли Литтл КОННИ

Теперь она хотела быть хиппи.

Это было уже слишком. Эл смирился с ее прежними прихотями и капризами, с ее непродолжительными набегами в мир моды и флиртом с модной жизнью элиты. Но он не собирался позволять этим грязным, вонючим, бородатым, длинноволосым, обутым в сандалии с протекторами уродам наводнить дом только потому, что Конни теперь хотела присоединиться к отбросам человечества, которые по какой-то безбожной причине, казалось, были нынешними культурными законодателями мод нации.

«Народ». Это была ее фраза в данное время. Она хотела быть единой с народом, помочь народу обрести власть, остановить войну, навязанную народу. Народ, народ, народ… Неважно, что она была богатой сукой, живущей в особняке своей мамки и не отработавшей ни одного честного рабочего дня в своей жизни. Она не понимала, что за люди находятся рядом с ней, пока они не сделают ей какую-нибудь гадость. В очередной раз у нее открылись глаза, и она собиралась в этом новом образе сделать себя защитником простого человека, революционером для своего времени, поставляя финансовую поддержку группам и организациям, которые были слишком передовыми и прогрессивными для традиционной Америки, чтобы их признали.

Через полгода она, вероятно, покончит с этим и перейдет к чему-то другому, к следующему тренду, но пока она хиппи, она будет предана этому делу. Она не была бы собой, если бы не посвятила себя этому. Она полностью погружалась в свои новообретенные интересы, какими бы скоротечными ни оказались эти увлечения, и хиппи не стали исключением.

Только на этот раз он не собирался с этим соглашаться.

Дело было не только в том, что он находил детей цветов эстетически отталкивающими (хотя он так и считал), но и в их системе ценностей, против которой он возражал, в их неприятии всего, что ему было дорого. И он не одобрял всей их антивоенной деятельности, их… агитации. Его собственный сын Джимми был там, во Вьетнаме, и он гордился мальчиком. Но в последнее время ему стало стыдно за свои убеждения, за моральную поддержку собственного ребенка — и это ему совсем не нравилось. Только вчера какой-то женоподобный парнишка в рваных джинсах и в чем-то похожем на обрезанное муу-муу^[1] своей мамы затеял с ним скандал, в конце концов заставив Эла признать, что он не знает, почему американские войска постоянно направляются во Вьетнам. Это не имеет значения, пытался он сказать парню. Когда твоя страна просила вас что-то сделать, вы это делали. Вот что значит быть американцем. Но маленькая тайная часть его чувствовала себя неловко из-за того, что что-то — что угодно — из того, что сказал парень имело смысл, и что мальчик действительно смог вырвать признание из него.

Он чувствовал себя предателем по отношению к своему сыну. Каким бы крутым он себя ни считал, даже он был испорчен радикализмом, охватившим страну.

Вот почему внезапное приятие Конни этого образа жизни так сильно задело его за живое. Конни была слаба, притягиваясь, как булавка, к магниту, к любой моде, которая появлялась. Только эта причуда с силой цветов была гораздо опаснее, чем те, что были раньше. Дело было не только во внешнем лоске, но и в самой сути. Она включала в себя модели поведения, образы мышления.

На кухонном столе лежала записка от Конни, и Эл, не глядя, сунул ее в карман пальто. Он вышел в фойе забрать сегодняшнюю почту. Проходя мимо, бросил взгляд на семейные портреты на изогнутой стене.

Ее мать была звездой. Как и ее тетя. Но Конни была знаменита только тем, что была знаменита. Она наслаждалась всеми привилегиями, не обладая ни одним из талантов. Она без особого энтузиазма сходила на несколько прослушиваний — в прошлом году на роль задушевного друга Блофелда в фильме «Живешь только дважды»^[2], а в начале этого года — на небольшие роли в фильмах «Даффи» и «Себастьян»^[3], — но роли ей не достались, да она не очень-то и хотела. Конни не знала, чем ей заниматься, и в этом была вся ее проблема.

Но в тоже время и часть ее очарования.

А Конни умела быть очаровательной.

Вот почему он оставался здесь так долго, вот почему он долгие годы терпел бесцельные подростковые привилегии, бесконечное избегание взрослых обязанностей. С Конни, когда она хотела, было весело, и большую часть времени он искренне любил работать на нее.

Корзина под почтовым ящиком была пуста. По-видимому Мэвис или Кейт забрали почту. Он обнаружил стопку конвертов, сложенных на маленьком столике под портретом Конни.

Он схватил письма, счета и приглашения, и принялся их перебирать…

…и тут раздался звонок в дверь.

Эл замер. Он посмотрел на дверь, но на него что-то нашло, и он тупо стоял, с почтой в руке, не двигаясь, не делая попыток открыть дверь, пока снова не прозвенел звонок.

Он медленно двинулся вперед. Эл не знал, почему решил, что это плохие новости, но именно так он подумал. Это могла быть Велма. Или Хэнк. Или Робби, Одри или Шерил. Это могла быть группа этих грязных хиппи, пришедших перекусить. Но что-то подсказывало ему, что это не так, и, открыв дверь, он увидел человека, протягивающего ему телеграмму «Вестерн Юнион».

— Эл Джонсон?

Его сердце замерло в груди.

Нет, подумал он. Не дай этому случиться.

Он взял телеграмму, закрыл дверь, вскрыл конверт и прочел сообщение, не зная, что и думать, ничего не чувствуя, ошеломленный, но почему-то не удивленный.

Джимми был убит недалеко от Дананга.

Его тело доставят домой в пятницу.

Он чувствовал провал внутри себя, пустоту, как будто из него выскоблили каждый кусочек живой ткани. Единственное, что говорило ему о том, что он жив, — это трепетание телеграммы в его дрожащей руке.

Он перечитал сообщение. Все было просто, по существу, без каких-либо подробностей, но его разум уже заполнял пробелы. Он представил себе последние мысли сына, представил, какая часть его тела была поражена и насколько сильна была боль.

Эл заставил себя прервать эту цепочку мыслей, пока она не зашла слишком далеко. Глубоко вздохнув, он сложил телеграмму и сунул ее в карман пальто. Его пальцы коснулись более тонкой и хрупкой бумаги записки Конни. Он вытащил ее, впервые читая, пытаясь отвлечься на обыденные мелочи повседневной рутины.

Он просмотрел список конкретных и типично подробных инструкций Конни: купить три унции масла пачули, дюжину ароматических палочек сандалового дерева, две песочные свечи, достаточное количество пластиковых бусин, чтобы заменить внутренние двери особняка, кресло-мешок и три подушки для сидения, стробоскопическую лампу, ультрафиолетовую лампу и четыре флюоресцирующих постера: Адам и Ева на вершине горы^[4], любой плакат Питера Макса^[5], Боги в фильме «Касабланка»^[6] и У. К. Филдс в фильме «Моя маленькая синица»^[7]. Купить продукты, но только органические продукты, и не покупать их в «Трифтимарт», он принадлежит праворадикальному стороннику войны…

Эл смял инструкцию и бросил скомканный комок бумаги на пол. Пустота внутри него сменилась гневом. Вместо того, чтобы отвлекать его, работа — потакание каждому легкомысленному капризу Конни — напомнила ему, как много он на самом деле потерял, заставила осознать, чего стоила ему неспособность правильно расставить приоритеты в своей жизни. Он подумал о Конни и представил себе, как она томно лежит на кровати, глядя на залив или вполглаза наблюдая за какой-нибудь жалкой мыльной оперой. Он был переполнен невероятной ненавистью, жгучей раскаленной яростью, не похожей ни на что другое, что он когда-либо испытывал. Он взглянул на портрет Конни и понял, как сильно ненавидит ее лицо. Ее лицо? Он ненавидел все в ней, и, со все еще пылающим от ярости собственным лицом, поднялся по винтовой лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и целеустремленно зашагал по длинному коридору наверху к ее комнате.

Дверь была открыта. Конни, развалившись на кровати, небрежно вылизывала свой хвост. Она улыбнулась ему, когда он вошел, но ничего не сказала, и ее легкомысленное пренебрежительное отношение еще больше разозлило его.

Он подошел прямо к кровати, взял ее на руки и натянуто улыбнулся.

— Миленькая кошечка, — сказал он. — Миленькая кошечка.

А потом свернул ей шею.

Ее мать играла Пайуэкет в «Колокол, книга и свеча»^[8], тетя играла главную роль в диснеевском фильме «Эта дикая кошка»^[9], и обе были милы, добры и великодушны. Но Конни с самого начала была избалованной соплячкой. Интересной, да. Веселой, да. Но в основном она была эгоистичным, эгоцентричным, переросшим ребенком, и даже после того, как гнев прошел, он не чувствовал себя виноватым за то, что сделал.

Она это заслужила.

Он должен был сделать это давным-давно.

Он закопал ее тело на территории сада, в дальнем углу розария, куда никто, кроме садовника, никогда не ходил. Эл прождал почти до полуночи, достаточно долго после того, как дневная прислуга ушла, а остальные обитатели дома заснули. После обеда Конни отчаянно искали — эта кошка никогда не пропускала ужин, — но Эл сказал Мэвис, что она в Хайте^[10] со своими новыми друзьями, и никто не усомнился в этом. Тарелки были вымыты, еда упакована в пластиковую посуду и охлаждена, и Эл удалился в свою комнату, где застывшее тело Конни лежало в коробке в его шкафу.

Не было никаких проблем с тем, чтобы вытащить тело из дома, никаких ложных страхов или опасностей. Он пошел прямо в розарий, где ранее вечером оставил лопату. Само погребение прошло так же гладко. Эл вырыл яму, сбросил тело Конни, сложил коробку, ей же накрыл ее сверху и засыпал яму землей.

Позже, возвращаясь к сараю с инструментами вернуть лопату, он остро ощущал каждый ночной звук, каждый намек на движение в темноте. Эл подготовил себе алиби на случай, если кто-то его заметит, но оно было не слишком правдоподобно, и он не был уверен, насколько хорошо сможет его изложить. К счастью, было не похоже, что ему придется им воспользоваться. Все огни в доме были выключены: на улице не было ни одной машины, а если бы и были, — территория огорожена и не просматривается снаружи. Он был здесь один…

Слева послышался шелест листьев.

Он остановился как вкопанный, затаив дыхание. Возможно ли, что эти сверкающие глаза, которые он увидел под кустами, следили за ним? Ему не хотелось так думать, но, обернувшись, он увидел, что отсюда открывается прекрасный вид на то место, где он закопал труп Конни.

Он бросился к кустам, размахивая лопатой перед собой, производя гораздо больше шума, чем следовало бы, но готовый рискнуть разбудить кого-нибудь в доме, если это поможет выгнать оттуда кого бы то ни было. Он остановился, подождал, прислушался.

Ничего.

Он присел на корточки, проверяя еще раз, просто чтобы убедиться, но если он думал, что увидел что-то в первый раз, то он, по-видимому, вообразил это, потому что под листьями не было ничего, кроме тени.

Эл поспешил обратно к сараю и вернулся в дом.

Оказавшись внутри, он тщательно закрыл и запер дверь, а затем направился по боковому коридору к ближайшей ванной комнате принять душ. Люстры были выключены, и горела только одна настольная лампа, светившая слабым тусклым желтым светом, ясно ничего не освещая, но давая достаточно света, чтобы человек мог пройти мимо. Он тихо прокрался по устланному ковром коридору, мимо закрытой утренней комнаты, мимо бельевого шкафа. Не сводя глаз с темного прямоугольника открытой двери ванной, он прошел мимо лампы на столе и рядом стоящего кресла.

В тишине спящего дома он услышал тихий кошачий шепот:

— Убийца.

Он остановился, повернулся и огляделся кругом. Блестящие глаза смотрели на него из мягкого кресла. Это был Леон, тот самый перс, с которым встречалась Конни, тот самый кисуля-либерал, который втянул ее в эту историю с хиппи.

Сердце Эла бешено колотилось в груди. Что здесь делает Леон? И в такое позднее время? Конечно, перс иногда навещал Конни, иногда проводил у нее ночь, но со вторника его дома не было. Почему сейчас он здесь?

Леон знал.

Убийца.

Эл глубоко вздохнул, стараясь не поддаваться панике. Они молча смотрели друг на друга. Кошачьи морды было так трудно читать. Невозможно было сказать, было ли выражение морды Леона обвиняющим или нет. Особенно при таком освещении.

Он просто вообразил все это. Он не слышал того, что, как ему показалось, он слышал. Он чувствовал себя виноватым, нервничал и…

— Убийца.

Он не мог этого вообразить. Эл без промедления бросился на животное, двигаясь быстро, но Леон проворно спрыгнул с кресла, подправив траекторию прикосновением задних лап к подлокотнику, и побежал по коридору, к фойе и кошачьему входу.

Эл бежал так быстро, как только мог, его тяжелые ноги стучали по ковру, не заботясь о том, сколько шума он производил. Он добрался до прихожей как раз вовремя, чтобы увидеть, как хвост исчезает за маленькой качающейся кошачьей дверцей. Он отпер и распахнул человеческую дверь, побежал вниз по дорожке, через ворота и выскочил на тротуар, но еще на полпути понял, что это бесполезно.

Леон исчез.

На похороны Джимми кошек не пустили.

Прошла неделя.

Месяц.

Оно все еще было с ним, убийство, но память о нем понемногу, с каждым днем, тускнела. Конни была молода, у нее не было завещания, и пока адвокаты разбирались с ее исчезновением, он и другие штатные сотрудники оставались в доме, получая зарплату и работая.

Удивительно, поразительно, но тело Конни до сих пор не нашли. Он предполагал, что садовник найдет его через несколько дней, но розы оказались обрезаны, подрезаны, политы, подкормлены, а земля вокруг разгребена. И все. Не было никаких причин копать землю. Если ему повезет, Конни никогда не найдут.

И Леон исчез, боясь, вероятно, что Эл придет за ним.

Все шло по плану.

Закончив выгружать продукты, он уселся читать газету, ожидая Мэвис на кухне. Рональд Рейган послал войска Национальной гвардии подавить антивоенный мятеж в округе Сан-Франциско, и Эл молча аплодировал шагу губернатора. Он прочел первые абзацы статьи, затем взглянул на прилагаемые фотографии. Слева за своим столом сидел губернатор Рейган, суровый и непреклонный. Справа, держа в руках пикетные таблички и плакаты, шли лидеры демонстрации.

И Леон.

У Эла перехватило дыхание. Он поднес газету поближе к лицу, но это не позволило ему увидеть сцену более отчетливо, только раздробило изображение на пиксельные чернильные кляксы. Это был Леон. В этом он был уверен. Кот сидел на руках у пышногрудой девушки-хиппи и смотрел прямо в камеру.

И вид у него был злобный.

Эл отложил газету, чувствуя холод.

Почему он не устроился работать на человека? Или даже собаку. Может быть, Лесси. Рин Тин Тин^[11]. Собаки — такие глупые существа. Их можно было дрессировать, и человек владел собакой, он был ее хозяином. С кошками все было не так. В отношениях между человеком и кошкой все решали кошки. Они были хозяевами, и именно их человеческие опекуны должны были соблюдать правила. Люди со стороны думают, что домашнее животное — это домашнее животное. Черт возьми, он и сам сначала так думал.

Но все было не так.

Он узнал это от матери Конни.

Мэвис вошла на кухню, и Эл быстро сложил газету, закрыв фотографию, и отодвинул ее от себя по столу. Повар нахмурилась.

— С тобой все в порядке, Эл?

— Все хорошо, — он заставил себя улыбнуться. — Я в порядке.

Леон знал.

Он должен был просто оставить все как есть, но не мог. Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался, что Леон что-то видел. Не само убийство, а сокрытие, захоронение, избавление от тела Конни. Он вспомнил эти сверкающие глаза, видневшиеся из-под листьев кустов, кота, поджидавшего его на кресле в коридоре.

Убийца.

Единственный вопрос: почему Леон ничего не предпринял? Почему он не пошел в полицию — или не попросил своего опекуна пойти в полицию?

Эл не знал. И это его беспокоило. Поэтому он проводил свои свободные дни, свое свободное время, бродя по району Хайт-Эшбери, расхаживая кругами и внимательно наблюдая.

Ища Леона.

В воздухе витает революция, сказала ему Конни в день своей смерти. Тогда он списал это на пропаганду хиппи, но теперь подумал, что она, возможно, была права. Было что-то другое в ощущении города. Он чувствовал это. Враждебность. Гнев. Ярость. Возможность и потенциал насилия.

Он находился в незнакомом квартале на незнакомой улице. Все это чертово место было трущобами, но этот район казался ему особенно угрожающим. Он мельком подумал о том, чтобы отправиться домой, но потребность найти Леона перевесила его сомнения относительно этой части города.

Что он будет делать, если найдет Леона?

Убьет кота. У него не было никаких сомнений в том, что он должен сделать, хотя ему пришло в голову, что если его поймают, то полиция сочтет его каким-нибудь извращенцем, в то время как правительство сочло Джимми героем за то, что он убил десятки людей.

Он выбросил эту мысль из головы. Это был аргумент, который женоподобный паренек использовал против него. Он чувствовал предательство к памяти своего сына даже за то, что помыслил о такой логике.

Он миновал ветхий пансионат в викторианском стиле. Сиамский кот на коленях неряшливого студента, сидевшего на ступеньках крыльца, свирепо смотрел на него, когда он проходил мимо, и было трудно не думать, что кот знал, кто он такой, знал, что он сделал и кем был… наблюдая за ним.

Пройдя мимо, он обернулся и увидел, что животное все еще смотрит на него.

На другой стороне улицы еще две кошки перестали рыться в перевернутом мусорном баке и уставились на него.

Он просто был параноиком. В последнее время он много читал По, и вся эта вина, эти кошки и непродуманное погребение, очевидно, крутились в его подсознании, смешиваясь с реальностью его собственной ситуации и смерти Конни.

Он дошел до угла и повернул направо. Позади себя он услышал громкое пронзительное мяуканье, крик, который подхватили кошки по обе стороны улицы.

Эл ускорил шаг. Он не хотел признаваться в этом, но начинал немного нервничать. Они мяукали, потому что хотели общаться между собой, без человеческого понимания. А ретрансляционный характер повторяющихся звуков указывал на то, что сообщение передавалось от одного животного к другому.

Краем глаза он заметил какое-то движение и посмотрел налево. Через улицу переходил бородатый хиппи — загорелый босоногий парень курил трубку.

И нес кота.

Справа от него, на крыльце ночлежки, склонилась девица со свалявшимися волосами. Она слушала оранжевого перса, смотрела на Эла исподлобья и хмурилась.

Эл пошел быстрее. Теперь они появлялись из боковых дворов и подъездов, из гаражей и навечно припаркованных фургонов. Кошки и их люди. Он побежал трусцой. Эл старался не показывать своего страха, но ему становилось все труднее игнорировать, что здесь происходит что-то странное. Это было не воображение, не паранойя. Это было логически обоснованное странное явление, которое быстро перерастало в непосредственную опасность.

Теперь люди бежали за ним, а кошки выпрыгивали из объятий и бросались к нему своей быстрой звериной походкой. За ним гнались через весь Хайт, но никто, казалось, не замечал этого, никому не было до этого дела. Он молился, чтобы мимо проехала полицейская машина, законная помощь, которую он мог бы остановить, но улица была пуста, за исключением редких проезжающих машин.

Он свернул направо в переулок и почти сразу понял, что совершил ошибку. По инерция Эл проскочил один дом, и к тому времени, когда он увидел людей и кошек в противоположном конце переулка и обернулся, путь, по которому он пришел, был заблокирован.

Слева от него виднелась открытая калитка, ведущая в маленький, заросший сорняками задний дворик. Он бросился в узкий проем и быстро огляделся. Вокруг дома не было прохода. Высокий забор заднего двора соединялся непосредственно с боковыми стенами дома, перекрывая доступ к переднему фасаду. Он был слишком запыхавшимся, чтобы сейчас перелезть или перепрыгнуть через него. Однако задняя дверь дома была открыта, только ржавая ширма перекрывала вход. Эл перепрыгнул через две ступеньки крыльца, рывком распахнул сетчатую дверь и бросился внутрь.

Он успел заметить кошачьи тарелки на полу кухни рядом с холодильником, а затем оказался в гостиной, направляясь к входной двери.

Огромный Ангел Ада^[12] открыл дверь и вошел внутрь. Он захлопнул за собой дверь и стоял, скрестив руки на груди, глядя на Эла.

На плече у него сидела «ситцевая»^[13] кошка.

— Это он, — сказала кошка ясным высоким голосом.

По спине Эла пробежал холодок, распространяясь по его костям. Он огляделся по сторонам. В горшках на подоконнике росла марихуана вместе с густыми пучками кошачьей мяты. В грязной комнате пахло гнилой едой и неубранными туалетными лотками. Откуда-то из задней комнаты доносился кошачье мяуканье, напоминающее смех.

Он понял, что это именно то место, куда они хотели, чтобы он пришел…

Его глаза все еще быстро бегали по сторонам в поисках пути к отступлению, но он уже знал, что это бесполезно. Эл услышал, как в кухне открылась и закрылась сетчатая дверь. Справа в коридоре послышалось какое-то движение, затем звук шагов на лестнице, ведущей на второй этаж.

Он ничего не сказал, даже не попытался убежать. Они окружили его, кошки и их люди, и вскоре он оказался в центре круга посреди комнаты. Ряд расступился, и в просвет шагнул перс.

Леон.

Кот подошел к нему и встал перед ним. Эл испытывал искушение пнуть животное и отправить его в полет через всю комнату, но у него было чувство, что единственный способ выбраться из этой ситуации живым — это вести себя хладнокровно.

— Так вот почему мы здесь? — сказал кто-то. Девочка. — Этот парень?

— Он убил Конни, — холодно сказал Леон. — И пытался убить меня. Кот оглядел собравшиеся вокруг лица. — И он поддерживает войну.

Это резко все изменило. Теперь все они смотрели на него так же, как смотрел на него Леон, — с гневом, с ненавистью, и ему пришло в голову, что он может вообще не выбраться из этой передряги.

Он свирепо посмотрел на Леона, пытаясь запугать кота и заставить его отвернуться, но тот выдержал его взгляд.

— Только коты, — сказал Леон.

Внезапно люди ушли, хиппи развернулись и ретировались также, как и пришли, пока в комнате не остались только он и около тридцати котов. Коты двигались вокруг, меняя места, устраиваясь ровными рядами позади Леона.

В перемещении кошек было что-то официозное и ритуальное, и Эл внезапно понял, что они собираются делать. Перед ним был трибунал единомышленников Конни. Конни рассказывала ему об этом за неделю до своей смерти…

прежде чем он убил ее

…что она и ее чудаковатые новообретенные друзья участвовали именно в таком трибунале, где они заочно судили Линдона Джонсона и Роберта Макнамару^[14] за военные преступления и преступления против американского народа. Конечно, их обоих признали виновными, и Конни была в восторге от результатов этого фарса.

Он не собирался подвергать себя подобной чепухе, и прежде чем Леон успел даже упомянуть о выдвинутых против него обвинениях, Эл сказал:

— Я задушил Конни и рад этому.

— Я даже не сказал, зачем мы здесь, — предостерег его Леон.

— Я знаю, зачем мы здесь. Потому что я убил Конни, а ты видел, как я хоронил ее тело, и ты хочешь, чтобы я был наказан за это, — он жестоко улыбнулся. — Но всем плевать. Она была избалованной богатой соплячкой, и твои друзья-хиппи, вероятно, уже забыли о ее существовании. Кроме того, — он сделал паузу, — она была всего лишь кошкой.

— Я любил ее! — крикнул Леон.

Улыбка Эла стала еще шире.

Леон заставил себя успокоиться, затем оглянулся на других котов и мяукнул один раз. Он снова повернулся и глубоко вздохнул.

— Эл Джонсон, настоящим мы приговариваем вас к смертной казни за убийство Конни.

— Сюрприз, сюрприз.

— Мы не убьем вас, но позволим принести себя в жертву, чтобы вы искупили то, что сделали. Ваша смерть будет способствовать делу мира и поможет антивоенному движению, которому вы так яростно противостоите. Пусть хоть что-то хорошее придет в этот мир из вашей жалкой жизни убийцы.

— Поэтическая справедливость, да?

— Если вам так нравится.

— Я думал, вы, пацифисты, не верите в насилие.

Леон улыбнулся и указал на двери, через которые ушли хиппи.

— Они не верят, — его улыбка стала шире, обнажив клыки. — А мы верим.

Леон кивнул.

А потом на Эла набросились коты.

Он закричал, когда разъяренные кошачьи прыгнули на него, раздирая острыми когтями плоть, крошечными зубами кусая кожу. До него не доходило, что это происходит на самом деле, пока не ударила боль. Он был в панике, когда за ним гнались, но как только его поймали, как только он оказался в доме, ему показалось, что все это какая-то… глупость. Какой-то прикол. У него не было никакого конкретного плана, никаких идей для побега, но он понимал, что где-то в глубине своего сознания он намеревался пробиться к входной двери и выбежать, прорваться сквозь животных и убежать. Но кошки оказались сильнее, чем он ожидал. И их было очень много. Леон остался лежать на полу перед ним, глядя и улыбаясь, но остальные атаковали его со всех сторон, прыгая на спину, цепляясь за руки, карабкаясь по ногам, взбираясь на голову и впиваясь острыми когтями в кожу головы.

Боль была невыносимой. Эл попытался сопротивляться, попытался оттолкнуть животных, но потерял равновесие и опрокинулся назад, сильно ударившись головой о что-то неподвижное и неправильной формы.

А потом потерял сознание.

Он просыпался несколько раз, чувствуя боль в голове, в конечностях, в животе, в спине, ощущая металл под своим телом. Эл не знал, где находится и что происходит, но у него было такое чувство, будто его трясут, будто он находится в кузове фургона.

Когда Эл наконец пришел в себя, он был связан и лежал на земле, окруженный толпой движущихся, перемещающихся, марширующих тел. Он был снаружи, и была ночь, но где-то горел свет, и довольно много людей вокруг него несли факелы. Казалось, все скандировали в унисон, и хотя он не мог разобрать слов, знал, что находится в центре какого-то митинга или демонстрации.

Неужели его только что бросили здесь? Неужели все кончено? Он изо всех сил пытался сесть, а затем услышал голос Леона рядом с ухом.

— Ну что, очнулся?

Эл повернул голову и увидел, как кот проворно заскочил на деревянную платформу, а затем плавно запрыгнул на плечи длинноволосого молодого человека. Леон прошептал что-то на ухо молодому человеку, и они оба поспешили туда, где Эл все еще барахтался на земле.

— Помогите мне подняться! — потребовал он. Его исцарапанному лицу было больно произносить эти слова.

Леон хихикнул.

— Помогите! — закричал Эл во всю глотку. — Помогите!

Но его голос не был слышен из-за скандирования толпы. Длинноволосый парень вытащил из кармана бандану и заткнул ею рот Элу.

— Давай сделаем это, — сказал Леон.

Человек Леона протянул руку за его спиной, и кто-то вручил ему маску. Маску Рональда Рейгана.

Эла приподняли и подержали на весу. В течение нескольких коротких секунд он мог видеть все. Они были в парке Золотые Ворота^[15], на какой-то сцене. Перед ними были тысячи людей, многие из них держали плакаты и транспаранты, осуждающие войну. Он был потрясен, увидев, что не все демонстранты были хиппи. Он увидел несколько взрослых людей средних лет, несколько пожилых пар, несколько мужчин, похожих на него самого.

Затем маска была натянута на его голову, и единственное, что он мог видеть, — ограниченный вид из маленьких глазниц. Его перевернули, понесли и затащили на деревянную платформу, на которую запрыгнул и Леон.

Это был эшафот.

Краем глаза он увидел факелы и внезапно понял, что происходит.

Чучело губернатора Рейгана^[16] собирались сжечь на костре.

И он был этим чучелом.

Веревку привязали к веревкам на его теле. Эла высоко вздернули. Перед собой, на плечах остальных хиппи на сцене, он увидел кошек, десятки кошек с блестящими глазами.

Под ним был разведен костер.

Ирония судьбы, подумал Эл, когда огонь разгорелся вокруг него, когда его штаны вспыхнули и пламя поднялось вверх по его телу. У прабабушки Конни была короткая эпизодическая роль в старом фильме с Рональдом Рейганом «Адские кошки Военно-Морского Флота»^[17].

Адские кошки.

Если бы ему не заткнули рот кляпом, если бы он не испытывал такой сильной боли, он бы рассмеялся.

Ⓒ Connie by Bentley Little, 1999

Ⓒ Игорь Шестак, перевод, 2020

Примечания

1

Длинное свободное платье с гавайским рисунком.

(обратно)

2

«Живёшь только дважды» (You Only Live Twice) (1967) — пятый фильм о британском суперагенте Джеймсе Бонде. Экранизация одноимённого романа Яна Флеминга, написанного в 1964 году.

(обратно)

3

«Даффи» (Duffy) (1968) — британско-американская криминальная комедия. «Себастьян» (Sebastian) (1968) — британский шпионский фильм.

(обратно)

4

Цветная гравюра методом меццо-тинто Adam & Eve (1794), автор неизвестен.

(обратно)

5

Питер Макс (настоящее имя — Петер Финкельштейн) (Peter Max) — современный американский художник поп-арта, иллюстратор и график, известный использованием в своих работах психоделических форм.

(обратно)

6

Боги — прозвище Хамфри Богарта, американского киноактёра. Сыграл одну из главных ролей в фильме «Касабланка» (1942).

(обратно)

7

Уильям Клод Дукенфилд, более известный как У. К. Филдс — американский комик, актер, жонглер и писатель. Сыграл одну из главных ролей в фильме «Моя маленькая синица» (1940).

(обратно)

8

«Колокол, книга и свеча» (Bell Book and Candle) — американская комедийная мелодрама 1958 года. Pyewacket — фамильяр (волшебный дух) ведьмы в форме сиамской кошки из данного фильма.

(обратно)

9

«Эта дикая кошка» (That Darn Cat!) — американская криминальная комедия 1965 года. Одну из главных ролей сыграла сиамская кошка.

(обратно)

10

Хайт-Эшбери (Haight-Ashbury). Район в центральной части г. Сан-Франциско, ставший известным в 60-е гг. как место сборищ хиппи и центр наркокультуры, что отразилось в одном из его прозвищ — «Гашишбери». Центром района считается пересечение улиц Хайт и Эшбери, что и определило его название. Место проведения «Лета любви» (1967) и других эпатажных акций тех лет. Название практически стало синонимом понятия «контркультуры».

(обратно)

11

Рин Тин Тин (Rin Tin Tin) — знаменитая собака породы немецкая овчарка, снявшаяся в двадцати шести фильмах. Рин Тин Тин вёл на радио собственное шоу и заслужил звезду на Аллее славы в Голливуде. Лесси (Lassie) — вымышленная собака породы колли, персонаж многих фильмов, сериалов и книг.

(обратно)

12

Член банды мотоциклистов, зародившейся в США в 1950-х годах, которые обычно одеваются в джинсовую одежду и атрибутику в нацистском стиле и известны своими обрядами инициации, беззаконным поведением и т. д.

(обратно)

13

«Ситцевыми» (calico) называют кошек, имеющих трехцветный черно-бело-рыжий окрас.

(обратно)

14

Министр обороны США при президентах Джоне Кеннеди и Линдоне Джонсоне. Идеолог войны во Вьетнаме — «архитектор вьетнамской войны».

(обратно)

15

Парк «Золотые ворота» (Golden Gate Park) — городской парк, расположенный в Сан-Франциско. В 1967 году в парке прошёл знаменитый «сбор племён» хиппи, ставший прелюдией к «лету любви».

(обратно)

16

Рональд Рейган — в то время губернатор штата Калифорния. Активно участвовал в конфликтах с различными движениями протеста.

(обратно)

17

«Морские ведьмы» (Hellcats of the Navy) — американский фильм 1957 года с Рональдом и Нэнси Рейган в главных ролях.

(обратно)

Оглавление

Бентли Литтл КОННИ

*** Примечания ***