Беги, детка, беги (ЛП) [Мария О'Хара] (fb2) читать онлайн

Дон Бот, Мария О'Хара Беги, детка, беги

Предисловие

ОСТОРОЖНО!

Если ты ждешь безумно влюбленного плохого мальчика, то зря ждешь. Я не плохой и не мальчик.

Я — Тьма.

Я не делаю ничего, что делает хороший мужчина.

Я не хороший мужчина.

У меня нет души.

И если ты не можешь справиться с жестоким дерьмом, отложи книгу в сторону. Сейчас же!

Потому что если ты думаешь, что сможешь узнать меня здесь, увидеть насквозь, оценить и предугадать, что я буду делать дальше…

Я разочарую тебя, детка.

Во мне нет ничего очевидного, предсказуемого или определенного.

Я — Мейсон Раш.

Я — монстр.

Не говори, что я тебя не предупреждал.

Мейсон К. Раш

1. Я ненавижу сюрпризы, Эмилия

Мейсон

На тебе туфли от Лабутена, или как они там называются. У мамы тоже есть такие. И мне бы очень хотелось знать, на какие деньги ты их купила. На его? Это было бы похоже на тебя.

Еще вчера ты сосала мой член, маленькая шлюшка. Как ты посмела сидеть с нами за этим столом и делать вид, что все так и должно быть? Я точно знаю: один мой взгляд и ты подожмешь хвост. Это единственное, что меня успокаивает, потому что он положил руку на твое колено, Эмилия.

Что эта рука там делает? Я вчера неясно выразился? Ты неделю не должна с ним трахаться, но именно сейчас похоже на то, что уже сегодня вечером ты раздвинешь для него ноги.

Я ненавижу его.

— Кто-нибудь хочет еще картофель? — спрашивает моя мать, и я, скучая, смотрю на нее.

— Ох, мам, никто не хочет твой картофель. Он никогда не пропечен, и только мой отец может есть его не скривившись, и то только потому, что он не хочет жаловаться на твою стряпню.

— Подожди-ка! — вмешивается мой отец. — Я люблю стряпню твоей матери! — она улыбается и кладет ему на тарелку еще три картофелины. Надо отдать ему должное: он — профессионал и никогда не кривится.

Мы сидим за столом, Райли заехал в гости, Эмилия. Почему ты каждый раз приезжаешь вместе с ним? Ты хочешь, чтобы я видел вас вместе? Или ищешь встречи со мной и как в последний раз потрахаться в моем подвале, пока он будет разговаривать с нашими родителями?

Ты такая маленькая шлюшка, Эмилия, но я это достаточно часто говорил, в то время как шлепал тебя по заднице, и тебе это нравилось. Я прекрасно знаю, что мой брат за человек. Идеальный Райли Раш. Отличник во всем, адвокат по делам защиты природы, высшее образование закончено с отличием, тридцать лет, и добился того, чего мой отец добился только в тридцать пять. Мы все это знаем. И я знаю, как он трахается, Эмилия. Он выключает свет, ложится на тебя сверху и делает это, пока сам не кончит. Из-за его протеза он вундеркинд. Он такой особенный, так часто повторяет моя мать, и мой отец боготворит его, даже несмотря на то, что он вылез не из его яиц, а из яиц какого-то неудачника. Папа усыновил Райли.

Ты сидишь напротив. И вообще, почему ты всегда сидишь напротив меня?

И не отрываешь от меня глаз — я приказал тебе всегда смотреть на меня — и ты знаешь, что произойдет, если ослушаешься, Эмилия.

Твои длинные, до пояса, черные волосы, которые я с удовольствием наматываю на кулак, спадают на плечи легкими локонами. Это твоя прическа невестки. Я уже ее знаю. Таким образом ты хочешь понравиться моим родителям, особенно моему бессердечному отцу. Это не так просто, Эмилия. Некоторые уже пытались это сделать, но потерпели неудачу. Уже двенадцать месяцев ты не можешь найти к нему подход, и я знаю почему. Как и я, он прекрасно видит, кто ты есть на самом деле. Он не доверяет тебе, и возможно знает, что ты принадлежишь мне. Твои полные губы, которые сегодня, как обычно, не накрашены в шлюховато-красный цвет, смыкаются вокруг вилки, и я вспоминаю, как они недавно ощущались на моем члене.

Хммм, я люблю, когда ты мне сосешь, Эмилия.

Ты смотришь на меня своими бирюзовыми глазами, и я снова спрашиваю себя, как мой старший брат может быть настолько слепым. Ты же трахаешь меня взглядом. Ты не можешь дождаться, чтобы остаться со мной наедине.

Ты такая шлюха, и мне так это нравится.

Совесть я давным-давно потерял. Если честно, даже не знаю, была ли она у меня когда-либо. Но ты это уже заметила, Эмилия.

Твое маленькое чистое лицо едва накрашено, кроме больших темных глаз, которые всегда на меня так невинно смотрят, когда ты стоишь передо мной на коленях. На тебе красное летнее платье, и, в качестве исключения, бюстгальтер, но никаких трусиков. Ты всегда должна приходить так, чтобы у меня был немедленный доступ к тому, что принадлежит мне.

— Мейсон! — рявкает мой отец. Только ему удается сделать так, чтобы я вздрогнул, больше никому. Быстро поворачиваю голову, разрывая с тобой зрительный контакт, и смотрю в точно такие же глаза, как и мои. Моя мама всегда говорит, что мы до ужаса похожи, и не только внешне.

— Да? — скучающим тоном спрашиваю я. Какого хрена ему от меня нужно? Я как раз размышлял о том, что сделаю с тобой позже. И как! Задница, рот, киска или твои большие сиськи — вот в чем вопрос.

— Твоя мать спросила, как тебе нравится прохождение стажировки у меня. — Он пристально смотрит на меня, и, Эмилия, он что-то знает. Я еще никогда не мог ничего скрыть от него, даже мою первую дрочку.

Я стойко выдерживаю его взгляд. Мне уже двадцать три, и я уже давно не тот четырнадцатилетний сопляк. Он должен прекратить это, Эмилия. В конце концов, он больше не может меня запугать. Уже не может. Отец не всегда дружелюбен и особенно не сочувствующий. Возможно, он был таким с Райли, но меня он держит в ежовых рукавицах. Он должен был это делать, потому что я не так уж прост. Да, я признаю это, Эмилия, и ты можешь спеть песню о том, что я рассказываю тебе здесь.

Я поворачиваюсь к матери:

— Супер! — и ем дальше.

Она вздыхает и говорит:

— Мейсон, ты можешь хотя бы снять куртку? Мы сидим за столом, а ты выглядишь так, будто готов в любую секунду подпрыгнуть и сбежать.

Я раздраженно стону.

— Мне нужно будет уйти, я жду гостей.

— Но мы ведь только что пришли! — говорит мой брат, как будто я не вижу его каждый день. Он выглядит так опрятно, не то что я в порванных джинсах. Его светлые волосы аккуратно зачесаны назад, карие глаза ясные, а не такие укуренные, как мои. И лицо гладко выбрито, а не покрыто щетиной, как мое. Я знаю, что наши родители — не имеет значения, что они утверждают — постоянно нас сравнивают, и мне ясно, что Райли в свои двадцать три был совершенно другим, чем я. Он раздражает меня даже тем, что сейчас сидит здесь.

Я был так рад, когда он съехал, но не знал, что этот маменькин сынок будет приезжать каждые два дня на обед. Тебя это не бесит, Эмилия?

— Подожди. Прежде, чем ты уйдешь, мы должны кое-что сказать! — говорит Райли и берет твою руку, что лежит на столе, Эмилия. И что мне теперь делать с вами двумя, как себя вести и как наказать тебя за это? Никакого телесного контакта! Я думал, что ясно выразился. Ты сразу же опускаешь взгляд, когда видишь, как я пялюсь на ваши руки.

— Неееет! — возбужденно вскрикивает мама. — Правда? — она садится ровнее. Ее зеленые глаза сверкают в ожидании. Но у меня очень нехорошее предчувствие, Эмилия. Я смотрю на отца, потому что хочу знать, что он думает по этому поводу. Он напряжен, Эмилия, он не любит тебя.

Однако Райли до сих пор этого не заметил; он такой добропорядочный, глупый человек, и не важно, на кого он там учился. Иначе он бы не был с тобой. Он сияет во все лицо, демонстрируя эти ямочки солнечного мальчика. Они бесят меня.

— Мы переезжаем в Нью-Йорк и женимся! — объявляет он, и я застываю, Эмилия. Я не могу сдержаться, как бы ни старался. Ты, маленькая сука, серьезно? Ты хочешь переехать в Нью-Йорк? Я думал, ты ненавидишь Нью-Йорк! И ты ни разу не открыла свой рот для того, чтобы сообщить об этом. Я, серьезно, должен узнать об этом именно так?

Тебе это доставляет удовольствие?

Ты хочешь меня выбесить?

Поиграть с огнем?

Серьезно?

Моя мать рассыпается в радостном дерьме и обнимает вас обоих, но твои глаза прикованы ко мне, и ты оцепенела.

Мой отец молча встает — очень нехороший знак, Эмилия.

И мне стоит всех моих сил, чтобы не перепрыгнуть через стол и разбить об него лицо Райли.

В этот момент раздается звонок в дверь. Он спасает этого маленького ублюдка.

— Это, должно быть, Дженни! — объявляю я и встаю, ни разу не взглянув на тебя, но чувствую твой взгляд на себе. — Ах, да! Мои поздравления! — говорю я скучающим тоном и вразвалочку ухожу прочь.

— Мейсон! — шипит моя мать, но я просто иду дальше и открываю входную дверь. Передо мной стоит Дженни. Голубоглазая блондинка, ничего особенного, но достаточно, чтобы ты закипела. Сегодня я специально заставлю ее кричать погромче, Эмилия, и дверь в подвал будет открыта, пока ты будешь сидеть здесь и обедать. Надеюсь, тебя стошнит. Потому что я знаю, что все, что происходит между нами, для тебя нечто большее, нежели то, чем я тебя удерживаю. Ты любишь подчиняться мне, ты любишь приходить ко мне. Тебе нравится не играть идеальную невесту передо мной. Тебе нравится быть самой собой в моем присутствии. Мне бы хотелось, чтобы ты была моей единственной. К сожалению, этого никогда не произойдет, но я буду единственным для тебя.

И я задолбался делиться с дряблым членом моего брата, Эмилия.

Это изменится прямо сейчас, потому что я ни за что не позволю тебе уйти.

И ты это знаешь.

2. Я не могу дышать, когда ты так поступаешь, Мейсон

Эмилия

Ты единственный, Мейсон Раш, кому удается в течение нескольких секунд до такой степени сбить меня с толку, что я ставлю под вопрос всю свою жизнь.

Ты только что ушел. С какой-то дебильной коровой в свой выстроенный супер-подвал, и я чувствую себя долбаной предательницей. Но тебе нравится заставлять меня так себя чувствовать, правда?

Моя рука, которую до сих пор крепко сжимает Райли, дрожит. Сейчас я как никогда рада, что он держит ее. Я ненавижу сюда приходить. Каждый раз одно и то же, каждый раз ты наказываешь меня за что-то. Каждый раз придумываешь какой-то гнусный способ, как заставить меня страдать. Потому что ты дьявол во плоти. И мне бы хотелось никогда тебя не встречать.

Твоя мама, сияя, начинает складывать тарелки друг на друга. Она такой же милый человек, как и Райли. Как она могла родить такого демона, как ты? Иногда мне кажется, что тебя усыновили, и ты вообще никак не относишься к этой семье, при том, что Райли — сын твоей мамы, но был усыновлен твоим отцом.

— И? Вы уже говорили о том, когда хотите пожениться? — спрашивает твоя мать, когда я поднимаюсь, чтобы помочь. Я знаю, как важна для Райли ваша мама. Она для него все, поэтому ему нравится, когда я веду себя как хорошая невестка. Иногда я чувствую, что уступаю ему, но не так, как уступаю тебе. Рядом с ним, с нашей разницей в возрасте, я иногда ощущаю себя маленькой глупышкой, которой еще так многому предстоит научиться.

Он смеется. Райли так часто смеется, Мейсон. Он как лучик солнца, а ты — шторм, грозовой ураган посреди темной зимней ночи.

— Ах, мы пока еще не думали об этом. Возможно, в мае следующего года, — говорит он, и я вижу любовь в глазах твоей матери. Этот «я еще вчера тебя пеленала» взгляд, и мне бы хотелось, чтобы у меня тоже была такая мама. Только из-за нее я хочу выйти замуж за Райли и принадлежать этой семье. Я чувствую себя здесь так уютно, даже несмотря на то, что твой отец странный и немного жуткий. Как и ты. Но у тебя это должно быть откуда-то. Ты пугающе похож на своего отца. Да, ты чертовски привлекаешь всех своими глазами неопределенного цвета, этими точеными чертами лица и пронизывающим взглядом. Но также ты умудряешься заставить человека чувствовать себя никчемным, так что у него тут же возникает желание, чтобы он никогда не рождался.

Мне бы хотелось никогда не входить в твой темный подвал.

— Как он сделал тебе предложение? — нетерпеливо спрашивает твоя мать, как только мы заходим на кухню. Райли следует за нами, целует меня и говорит маме, что он лучше пойдет поищет мистера Раша.

Я ополаскиваю тарелки, чтобы потом поставить их в посудомойку. У вас все так современно, все это мне незнакомо, и поначалу я изо всех сил старалась скрыть свое изумление. Для Райли во всем этом нет ничего особенного, все привычно. Он просто жизнелюбив, несмотря на то, что приходится жить с увечьем. Я всегда восхищалась им, все так делают. Уверена, ты это знаешь, Мейсон. Только не ты. Ты его ненавидишь, так же, как и меня. Солнечная душа Райли пленила меня в тот момент, когда я встретила его в Нью-Йорке на станции метро, упав прямо в его сильные объятия. Я не могла устоять перед ним. Ему и его положительной сияющей ауре. Он идеальный мужчина из книжки с картинками. С ним я чувствую себя в безопасности и знаю, что никогда ни в чем не буду нуждаться.

— Мы снова ездили на выходных в Нью-Йорк. Вы же знаете, как Райли любит этот город.

— Да, он влюбился в него еще в семилетнем возрасте. Он всегда был таким зрелым и умным. Еще тогда он знал, что в рано или поздно переедет туда. А ты ведь знаешь, какой он. Если вобьет себе что-то в голову, обязательно сделает это. — Совершенная противоположность тебе, Мейсон.

— Я знаю. — Через силу улыбаюсь, чувствуя себя дерьмово. Как всегда, когда ты рядом. У тебя есть этот дар, уничтожить меня одним своим взглядом, яростно стреляющим в мою сторону через обеденный стол, словно стрелами. Ты ненавидишь меня, я это знаю, и тебе нравится заставлять меня это чувствовать.

И я ненавижу себя за то, что не могу уйти от тебя. Потому что мы задеваем чувства человека, у которого такая чистая душа.

Господи, он не должен об этом узнать, и я буду препятствовать этому любыми способами.

И ты об этом знаешь.

— И что потом? — допытывается твоя мать. Она так возбуждена, будто это она получила второе предложение руки и сердца от твоего отца. Конечно же, не так мило, как это сделал Райли. Твой отец не милый. Он симпатичный и внушающий страх, но не милый. Ни в коем случае.

— Он сделал мне предложение на пароме. Перед всеми людьми. Это было так мило. — Правда в том, Мейсон, что я ненавижу внимание, и у меня не было другого выбора, кроме как сказать «да». Я ненавижу быть в центре внимания, если это не твое внимание.

— Это так романтично, — говорит Оливия Раш и включает посудомойку.

— Не знала, что вам нравится романтика, миссис Раш. Я имею в виду... — это вырывается из меня прежде, чем я могу остановиться. Черта, которую я проявляю у тебя как можно реже, потому что ты терпеть ее не можешь. С сомнением смотрю в сторону гостиной, где сейчас сидит Райли с отцом. — «Романтика» не было бы первым словом, которое пришло бы мне в голову, глядя на вашего мужа.

Проклятье, Мейсон. Почему я постоянно это делаю?

Она смотрит на меня так, будто у меня не все дома, и словно хочет крикнуть мне в лицо, что ее муж самый романтичный на свете.

— О, Господи, мне так жаль, миссис Раш, я совершенно не подумала. Дело в том, что у меня не всегда получается контролировать свой язык так же, как ничего не получается контролировать в своей жизни, — нервно запинаюсь я.

И вдруг — именно поэтому я и люблю твою семью — твоя мама начинает так искренне смеяться, хватаясь за живот, и золотисто-русые волосы падают ей на лицо. Она смеется так сильно, что морщинки вокруг ее ярко-зеленых глаз углубляются, когда она зажмуривается. Слава богу, это вырвалось у меня перед ней, а не перед твоим отцом. Тот еще дьявол!

Успокоившись, она качает головой и ставит вариться кофе. Она готовит его для твоего отца. Она всегда так делает после еды. Она такой тип женщины, как ты предпочитаешь, Мейсон: смиренна для своего мужа и борется за своего мужа. В ней есть огонь и уверенность в себе, и она чертовски впечатляет. Мне кажется, что твоя мама была примером для тебя, или вернее, что твой отец был твоим примером, и вот почему ты такой, какой есть... Но почему Райли не такой?

— Ах, — она вздыхает. — Ты такая же, как была я в твоем возрасте. Разница в том, что тогда у меня уже был трехлетний сын. Это сделало меня сильной и заставило повзрослеть за один день, — улыбнувшись, она смотрит на Райли, который, не замечая ее, тихо разговаривает с отцом. Вы построили себе красивый, просторный и современный дом, Мейсон. У твоих родителей есть вкус. Все то время, пока мы находимся на кухне, твой отец не отрывает взгляда от твоей матери. Почти так же, как ты смотришь на меня — проникновенно, забираясь прямо под кожу. Подобного я никогда не чувствовала, и, вообще-то, никогда не хотела чувствовать... Но это так.

— Оооох, бл*дь, Мейсон! — вдруг разносится по всему дому пронзительный крик — как от умирающей свиньи. Он доносится снизу, из твоего супер-пупер выстроенного подвала.

Все, кроме твоего отца, чью спину я могу видеть отсюда, вздрагивают.

— О, нет, — ругается Оливия. — Только не снова. Почему у этого мальчика нет манер?

Райли качает головой и поворачивается ко мне:

— Прости, детка, что тебе постоянно приходится это слышать. Это так неприлично. Мне кажется, он делает это нарочно. — Мне тоже кажется, что ты специально это делаешь, Мейсон. Я даже знаю это наверняка.

Единственный, кто вообще никак не реагирует — твой отец.

— Я выйду на свежий воздух, — быстро говорю я, желая убраться отсюда. Я не могу дышать, когда ты так поступаешь, Мейсон. Зачем ты это делаешь? Мой желудок сжимается, а сердце пускается вскачь.

— Мне пойти с тобой? — заботливо спрашивает Райли, потому что думает, что мне неудобно от того, что ты там внизу занимаешься сексом. Громко.

— Нет, все в порядке. Мне все равно нужно позвонить Клэр. — Клэр — моя подруга, но такие подробности из моей жизни тебя не интересуют, Мейсон. Ты не спрашиваешь. Тебя ничего не интересует, кроме того, куда ты его засунешь в следующий раз.

Я бегу босиком по прохладному черному мрамору, выложенному по всему дому, мимо свадебных фотографий родителей и твоих детских фотографий, когда ты был еще милым и невинным. Вместе с Райли или один, или с маленькой рыжеволосой девочкой. Из рассказов я знаю, что она дочь Эмбер, очень близкого друга семьи и делового партнера твоих родителей. И мне кажется, что уже тогда у тебя был какой-то странный взгляд, для такого маленького мальчика. Наверное, с тобой с самого начала что-то было не так.

Я открываю тяжелую входную дверь и выхожу на веранду, обставленную с любовью. Повсюду расставлены вазоны с сиреневыми цветами. Я располагаюсь на качелях, и они качаются назад и вперед в тени огромной плакучей ивы, что растет перед домом в палисаднике. Вы живете в прекрасном пригороде Винди-Сити. Единственное, что у вас не идеально — это ты. Ты — бельмо на глазу семьи, и, похоже, тебя это не волнует. Ты — бунтарь, который вообще против всего. Ты тот, кого ученики в старших классах предпочитали избегать. Ты тот, с кем никто не спорит в баре, даже если ты пялишься на его девушку. Ты тот парень, который в двадцать три года живет в подвале своих родителей только для того, чтобы провоцировать, а не потому что не может позволить себе собственного жилья или просто маменькин сынок. Ты тот парень, который изучает криминалистику и проходит стажировку у своего отца в ФБР, но сам нарушает столько правил, что это почти иронично. Ты тот парень, который входит в комнату и подавляет все и всех своей аурой.

Я закрываю глаза, когда легкий бриз овевает мое лицо. Я люблю лето, люблю тепло. И ненавижу холод, коим ты и являешься.

Переезд в Нью-Йорк кажется мне правильным. Тогда я, наконец, буду свободна от тебя и смогу начать все сначала с Райли. Он заслужил, чтобы на его стороне был кто-то, кто верен ему на сто процентов. Даже если я ненавижу город за то, что он кишит крысами — говорю по опыту, потому что оттуда родом — я хочу сделать это для него. И для себя. Для нас.

Я чувствую, что на меня падает тень, и медленно открываю глаза. Твой запах попадает в нос, и мой взгляд устремляется на твои черные кроссовки. Я не хочу этого, не хочу с тобой сталкиваться. Кроме того, нас можно увидеть из гостиной. Почему ты всегда играешь с огнем, Мейсон?

И почему мне нравится, когда ты меня обжигаешь?

3. От тебя воняет сексом, Мейсон

Эмилия

Мой взгляд медленно скользит дальше вверх по твоим черным, порванным на коленях джинсам, по ремню, который ты только сейчас застегиваешь, а потом по косым мышцам живота. Конечно же, ты без рубашки, Мейсон, зачем она тебе? Ты знаешь, как сейчас выглядишь, и хочешь, чтобы все сразу заметили, чем ты только что занимался. Особенно я. Независимо от времени года, твоя кожа всегда загоревшая. Это нечестно. Мы знакомы уже достаточно давно, даже если я и узнала твое тело по-настоящему всего несколько месяцев назад. Твой живот плоский, с рельефными кубиками. Грудные мышцы хорошо натренированы и четко выражены. Видно, что ты много занимаешься боевыми искусствами. Твои ключицы выделяются, а руки — мечта каждой женщины. Мускулистые, крепкие, как и плечи. Ты без проблем можешь поднять меня и часами трахать, прижав к стене. Твои предплечья жилистые, и от левой груди по всей руке до запястья тянется черная татуировка. Боже мой, ты как дьявол в ангельском обличии. О, да.

Я едва решаюсь, потому что не могу иначе, и смотрю вверх, на твое лицо. Твое идеальное лицо. Если кто-то думает, что твое тело лучшее в тебе, он ошибается.

На твоем лице, как обычно, трехдневная щетина, и только на похоронах твоей бабушки я видела тебя гладковыбритым. Это был день, когда я впервые тебя увидела. Обычно проявлять чувства не в твоем стиле. Губы, глаза и нос ты унаследовал от своего отца. Совершенно симметричны, идеально расположены на лице, как будто тебя нарисовали. Твои темные волосы переливаются под сияющим солнцем. Как обычно по бокам коротко подстрижены, а на макушке длиннее, так что они постоянно падают тебе на лоб, и я всегда могу вцепиться в них. Ты достиг совершенства в том, чтобы твой внешний вид выглядел растрепанным, но я знаю в том, что касается волос, ты очень щепетильный.

Ты не выглядишь счастливым, но и не бываешь таким. Мне кажется, ты появился на свет с раздражённым выражением лица. Всегда скучающий, пренебрежительный, взбешен или высокомерен. Ты никогда не улыбаешься, Мейсон. Это не нормально!

Скрестив руки на груди, ты опираешься на деревянную балку, выкрашенную в белый цвет.

— Нью-Йорк? Серьезно, Эмилия? — сухо спрашиваешь ты.

Я пытаюсь смело выдержать твой взгляд, но ничего не получается.

— Да, Мейсон. Нью-Йорк. — Вау, я всегда так горжусь собой, что в твоем присутствии могу сказать несколько слов, не запнувшись. Ты на всех так действуешь. Будь ты проклят, Мейсон К. Раш.

— Забудь о Нью-Йорке, Эмилия, — говоришь ты. Я сижу, и мои глаза находятся на высоте твоего пупка и того, что ты совсем недавно запихивал в Дженни. — Ты знаешь условия сделки. — Мейсон, я задаюсь вопросом, имеешь ли ты в виду сделку, где говорится о том, что ты можешь трахать все, что движется, а я не имею права прикасаться к моему жениху целую неделю?

Я не отвечаю, и ты грубо хватаешь меня за подбородок, вынуждая посмотреть на тебя. Как и я, ты прекрасно знаешь, что за моей спиной находится окно гостиной, но, как всегда, ты за всем следишь и все прекрасно видишь. К сожалению. Иногда ты кажешься сталкером. Как будто знаешь все мои самые страшные тайны, о которых я и сама не имею представления, и постоянно их используешь против меня.

Ты изучающе смотришь на меня. Ты зол. Я чувствую это по твоей крепкой хватке.

— Ты трахала его? — рычишь ты. Мой живот стягивает в узел.

Крепко сжав губы, я мотаю головой. Ты запретил мне это, и я все сделала для того, чтобы не спать с Райли. Всю неделю. Вместо этого мы посетили с ним почти каждый ресторан в городе и пошли на ту дурацкую футбольную игру. Я даже гуляла с ним часами напролет только для того, чтобы он был слишком уставшим, чтобы касаться меня.

Он не был слишком уставшим, Мейсон. Поэтому я притворялась, что у меня мигрень. И знаешь что? Вообще-то я должна была это сделать, а тебе соврать. Но это то, что я хочу сказать. Ты так меня запугал, что я не решаюсь врать тебе или противостоять.

Сначала ты изучающе смотришь в мои глаза, проверяя, вру ли я. Каким-то образом у тебя это получается. Удостоверившись, что это правда, ты проводишь пальцем по моей нижней губе. Небольшое вознаграждение за то, что ты только что узнал.

Ты открываешь рот, желая что-то сказать, но позади тебя рывком открывается дверь. Ты быстро отпускаешь меня, как будто обжегшись.

Твой отец выходит на улицу и смотрит на тебя. Он такой же чертовски устрашающий, как и ты, и находиться между вами двумя все равно, что сидеть на краю извергающегося вулкана.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он тебя. Тон его голоса в точности, как и твой. Скучающий, надменный и почти постоянно раздраженный.

— Курю. Это запрещено? — спрашиваешь ты и достаешь помятую пачку сигарет из заднего кармана. Потом засовываешь одну сигарету в уголок рта и начинаешь раскачиваться со мной на качелях. От тебя воняет сексом, Мейсон.

После того, как ты закурил, дым тянет в мою сторону (как обычно), и как будто этого было недостаточно, ты кладешь руку на спинку качели за моей спиной и вытягиваешь ноги, скрестив их в лодыжках. Чистая провокация. Таков ты есть, и не можешь по-другому.

Абсолютно расслабленно ты раскачиваешь качели. Кажется, меня сейчас стошнит. Проклятье, Мейсон, от тебя воняет сексом!

— Мейсон, мать хочет поговорить с тобой, — настойчиво говорит твой отец и предупреждающе смотрит на тебя. Я становлюсь маленькой, насколько это возможно, под его взглядом, даже несмотря на то, что он смотрит не на меня. Но ты остаешься непроницаем, как обычно.

— Моя мать может подождать, пап! Мне здесь нужно кое-что обсудить. — Только ты можешь так свободно спорить с отцом. Тебе тоже жить надоело, Мейсон.

Я пытаюсь встать, желая избежать этой ситуации. Мне сложно справляться с подобным, я начинаю нервничать и паниковать.

— Я должна... — начинаю я и указываю пальцем на входную дверь, перед которой стоит твой отец, как лев перед пещерой. Господи, что здесь происходит, Мейсон?

В следующий момент я чувствую твою железную хватку на плече. Ты так сильно сдавливаешь мою руку, что не могу сдержаться и вскрикиваю:

— Ай!

Ты тащишь меня обратно на качели и далеко не тихо рычишь:

— Ты уйдешь тогда, когда я скажу.

Потом поверх моей головы, вызывающе смотришь на своего отца. Его лицо остается непроницаемым.

— Будь через пять минут в моем кабинете! — с этим он уходит.

— Ты можешь, пожалуйста, меня отпустить? — с нотками нетерпения в голосе, спрашиваю я.

Ты наклоняешь голову набок, сверля меня взглядом, и абсолютно неуважительно выдыхаешь сигаретный дым прямо мне в лицо так, что я зажмуриваюсь.

— Я делаю тебе больно? — грубо спрашиваешь ты.

Я думаю: да, еще как, но ничего не отвечаю.

— Мейсон, ты понимаешь, что твой отец что-то знает? — спрашиваю тебя, и мое сердцебиение учащается, когда я это представляю. О, Господи, я умру, он убьет нас.

— Конечно, мой отец все знает, — недолго думая, говоришь ты и ослабляешь хватку на моей руке, проводя кончиками пальцев по коже.

— Ты придешь ко мне сегодня ночью. Ровно в два, как обычно.

Я вздыхаю и слабо отвожу руку. Ты до сих пор касаешься меня, и это чертовски отвлекает.

— Мейсон, я не могу, — делаю попытку увильнуть. — Райли замечает, что я постоянно исчезаю. У него чуткий сон.

Ты остаешься непроницаем.

— До сих пор у тебя это прекрасно получалось.

— Я не хочу снова делать ему больно.

Ты закатываешь глаза.

— Пока он не знает... — начинаешь ты. — Или ты хочешь, чтобы он узнал, Эмилия? Нет ничего проще, чем сделать это!

Меня тут же сковывает паника, и я распахиваю глаза.

— Мейсон, пожалуйста, прекрати меня шантажировать.

— Господи, как часто у нас был этот разговор? Эмилия, он меня утомляет. А что ты никогда не должна делать?

Я пялюсь на деревянный пол и почти автоматически отвечаю:

— Тебя утомлять. — Ты буквально вытрахал во мне эти правила. Дословно. Тебе, Мейсон, нравится устанавливать правила, а еще больше ты любишь, когда я их нарушаю, потому что тогда ты можешь меня наказать. Но я не доставляю тебе подобного удовольствия. Я придерживаюсь твоих правил, потому что ты слишком непредсказуем в своих наказаниях.

— Хорошая девочка, — говоришь ты. Против воли, мне становится жарко. Почему я так хочу поцеловать эти губы, которые говорят мне такие грязные вещи? Почему твой запах не отталкивает меня после всего этого? Почему мое сердце трепещет только потому, что я сижу рядом с тобой? Почему я вообще все это делаю? Еще с новогодней ночи, когда ты впервые поцеловал меня.

4. Повернись и наклонись над стиральной машиной, Эмилия

Мейсон

Мой отец может выглядеть весьма угрожающе, сидя за массивным письменным столом, особенно когда он сложил свои пальцы и сверлит меня взглядом. Он всегда на меня так смотрит, когда я делаю всякую хрень, а я наделал достаточно разного дерьма в жизни.

— Что бы ты ни делал, прекрати немедленно, — без предисловий, в лоб, говорит он. Он никогда не разговаривает о пустяках и не бывает лишней вежливости. Мой отец переходит сразу к сути.

Я сажусь напротив и закидываю ноги на его стол, который выглядит стерильно — ни фотографий, ни декораций, ничего. Он ненавидит, когда я так себя веду, поэтому я так и делаю.

— Не понимаю о чем ты, пап.

Он пристально смотрит на мои ноги, и я опускаю их. Он единственный, перед кем я сьеживаюсь.

— О том, что ты трахаешь невесту своего брата. — Я знал, что он знает, Эмилия, поэтому правда не шокирует меня. Как ты уже возможно заметила, мой отец любит грубо выражаться. Он не говорит ничего красивого.

— Почему это? — я спрашиваю с таким же скучающим видом, как и у него. Даже наши головы наклонены в одну сторону. Я хрущу пальцами и вздыхаю. Это просто потеря времени, я все равно не прекращу это делать.

— Потому что иначе я выгоню тебя, — спокойно говорит он. Ладно, такого я не ожидал. Мой отец как всегда полон сюрпризов. Какое бы дерьмо я не делал до сих пор, таких угроз еще не было. Господи, видимо он действительно так любит Райли. Все они любят, особенно ты, Эмилия, правда?

Я знаю, что отец слов на ветер не бросает, и начинаю переживать, потому что мне здесь комфортно. Почему он напрягается? Его же все равно все время нет. Я думаю о своей матери, которая действительно крутая. Она стирает мои вещи, готовит еду и делает мою жизнь замечательной. Ты должна бы чему-то поучиться у нее, и не ради этого слабака, а для меня.

— Ох, — вздыхаю я. — Иначе маленький милый Райли будет плакать? Ты должен спасти его, папочка?

— Можешь и дальше шутить, Мейсон. Но если я еще раз увижу, что ты ее трахаешь, твоя мелкая задница окажется на улице. — На этом он поворачивается к компьютеру. Райли сын моей матери, а я их общий. С ним он бережно обращается, а со мной — наоборот.

Эмилия, я даже не думаю о том, чтобы больше не трахать тебя. На данный момент это единственное, что помогает оставаться в здравом рассудке. Я просто буду более осторожным и не буду выступать на публике, как сейчас на террасе. Я был зол. Слава Богу, сразу после секса я выпроводил шлюху Джениффер через еще одну дверь в подвал. Я терпеть не могу, когда женщины задерживаются надолго и еще хотят пообниматься. А если их сразу же не выгнать, они начинают липнуть. Кроме тебя, ты всегда бежишь как можно быстрее. Но я все равно догоню тебя, детка.

Я спускаюсь вниз. У моего отца свой кабинет на чердаке на третьем этаже. Он иногда работает здесь, а в основном наверняка смотрит порно. Потому что он такой же никчемный ублюдок, как и я. Все мы такие, семейка Раш. И я достаточно всего наслушался в этом доме с этими родителями, когда моя комната была еще здесь, наверху. Я так рад, что смог перестроить подвал в квартиру и сделать стены звукоизолироваными.

Ты все еще здесь, Эмилия. И твое красное платье плотно прилегает к изгибам. Я сразу вспоминаю, как позавчера шлепал твою задницу, и мне становится интересно, видны ли там мои отпечатки, и как бы ты их объяснила кому-то другому. Я бы с удовольствием просто поднял ткань и посмотрел.

Ты сидишь в гостиной с моей матерью и Райли. Вы пьете кофе, и это, как всегда говорит моя мама, образ идеальной семьи из сахарной ваты. Моя мама любит это. Семейная идиллия. Воскресные прогулки. Вечера игр. Семейные экскурсии. Все эти мучительные, ужасные мероприятия, которые мой отец выдерживает абсолютно стоически. Он, должно быть, очень любит маму.

Но это не для тебя, Эмилия. Другие думают, что ты маленькая, идеальная невестка. Ты, наверное, тоже так думаешь, но я вижу, как тебе неудобно. Знаешь, когда тебе удобно, Эмилия? Когда мой член в тебе. Когда ты стонешь и даешь волю похоти. Когда под моими руками в тебе просыпается другая сущность. Когда я целую тебя и чувствую, как твое дыхание останавливается, и когда ты стоишь передо мной, и я приказываю тебе раздеться. Когда ты видишь желание в моих глазах, и это заводит тебя, детка.

Дерьмо, я хочу тебя.

Сейчас.

Мой отец только что предъявил мне ультиматум, что делает все это еще более восхитительным. Прости, папочка. Я стою в коридоре. Отсюда только ты можешь видеть меня, потому что сидишь в кресле. Райли и мама уселись на диван. Райли всегда сидел рядом с мамой, еще когда мы были моложе. Он всегда боялся, что может потерять ее.

Ты сразу же видишь меня, как всегда. Ты чувствуешь меня. Постоянно. Я выдрессировал тебя. Успешно.

Кивком головы приказываю тебе следовать за мной. Ты неуверенно смотришь на Райли, а потом незаметно качаешь головой.

Я поднимаю брови. Это, как минимум, десять ударов, Эмилия.

Равнодушно остаюсь стоять на месте и смотрю на тебя. Я знаю, что ты не можешь долго выдержать моего взгляда.

— О чем опять разговаривают эти мужчины в бункере Китона? — мама спрашивает Райли. — В этом доме постоянно какие-то тайны.

Этот придурок смеется. Я ненавижу, когда он смеется, Эмилия.

Разворачиваюсь и иду в гостевой туалет на первом этаже, потому что знаю, ты придешь.

Уборная достаточно большая, чтобы мы поместились там вдвоем. Я опираюсь об одну из двух раковин и скрещиваю ноги в лодыжках. Про себя считаю от десяти, и, как всегда, ты приходишь на двух. Отлично.

Ты закрываешь за собой дверь и поворачиваешься ко мне.

— Так не пойдет, Мейсон, — возмущенно говоришь ты и вскидываешь свои обнаженные худые руки в воздух.

— Повернись и наклонись над стиральной машиной, Эмилия, — безэмоционально отвечаю я.

Кровь медленно отливает от твоего лица, и ты перестаешь дышать. Ты задумываешься над тем, чтобы отказать мне и получить еще больше наказания. Последние месяцы были очень поучительны для тебя.

Нерешительными шагами подходишь к стиральной машинке, наклоняешься, опираешься обеими руками и поворачиваешься ко мне. Я всегда хочу видеть твое лицо, детка.

— Подними платье.

Ты повинуешься; на тебе нет трусиков, как я и ожидал. Твое счастье, мое невезение. Сначала подхожу к тебе сзади и прижимаюсь возбужденным членом к твоей попке. Я наматываю твои длинные волосы на кулак, наклоняю голову в сторону и рычу на ухо:

— Ты меня отвергла, поэтому сейчас получишь десять ударов. Считай вслух.

Ты делаешь глубокий вдох и ждешь. Хорошая девочка. Твое дыхание учащается, уже когда я делаю шаг назад и вижу, насколько ты влажная. Ты маленькая испорченная сучка, я так люблю это в тебе.

Включаю кран на раковине, чтобы не было слышно ударов и твоих возможных воплей, даже если бы предпочел иначе.

— Если они услышат твои крики, ты получишь еще десять.

Ты сглатываешь и киваешь.

— Что нужно сказать? — раздраженно спрашиваю я. Меня бесит, что я постоянно должен об этом напоминать. Другие запоминают это со второго раза. Меня нужно называть по имени, чтобы знать, с кем имеешь дело.

— Да, Мейсон. — Смачиваю полотенце водой и крепко скручиваю его. Твои глаза становятся огромными. Когда я приближаюсь к тебе, ты готова убежать.

— Детка, сейчас может быть больно, — говорю я и со всей дури бью тебя по заднице. И да, позавчерашние следы все еще там.

Ты кусаешь тыльную сторону ладони, чтобы не закричать. Тонкая кожа уже прорисована отпечатками зубов, потому что ты часто так делаешь. Но, должен признать, ты стойко выдерживаешь. Не издаешь ни звука, кроме приглушенного: «Один». Ты больше никогда не забудешь считать, об этом я позаботился.

Каждый удар приходится на разные места, пока вся твоя задница не сияет великолепным красным цветом, а в глазах стоят слезы. Но ты не плачешь, что вызывает у меня гордость. Ты гораздо сильнее, чем думаешь, детка, а я вот-вот кончу. Из-за твоих стонов и вздрагивания тела, из-за того, как ты становишься все более мокрой, как влажность смачивает твои бедра, и того, как ты борешься с собой. Ты не хочешь этого. Ненавидишь, что тебе это нравится. А еще ненавидишь, что ничего не можешь с этим поделать. Я держу тебя в руках. Всецело.

— Тебе было бы так легко покончить со всем этим. Но тогда ты потеряешь и его, и меня. Кто для тебя важнее? Иногда мне так хотелось бы заглянуть в твою голову, Эмилия.

Я расстегиваю штаны, как только ты сосчитала десятый удар, и выключаю кран. Возбуждение от того, что они могут нас услышать потрясающее.

Я проникаю в тебя одним толчком. Ты до сих пор не издаешь ни звука, но твои мышцы крепко сжимают меня. Мы идеально подходим друг другу, Эмилия. Разве ты этого не чувствуешь?

Я трахаю тебя медленно и глубоко, и каждый раз, когда мои бедра касаются твоей задницы, ты шипишь. Я мог бы позволить тебе испытать оргазм, я могу заставить любую женщину кончить, но не собираюсь делать это сейчас. Для этого я слишком зол.

Поэтому я трахаю тебя до тех пор, пока сам не взрываюсь, а потом отступаю. Тяжело дыша, ты все еще висишь на стиральной машине, но теперь твои щеки покраснели от удовольствия, а глаза умоляют о большем. Но ты никогда не скажешь этого вслух, поэтому ты так очаровательна.

Я застегиваю ремень и не удостаиваю тебя взглядом.

— Сегодня ночью в два, — напоминаю я и ухожу.

Закрываю за собой дверь, чтобы ты спокойно могла привести себя в порядок, поворачиваюсь и врезаюсь в грудь моего отца.

Бл*дь.

Я смотрю отцу в глаза.

— Ты что-то хотел?

Он говорит:

— Я хотел в туалет. Можно?

— Нет, — сухо отвечаю я и прислоняюсь к дверной раме, преградив рукой ему путь. Ты внутри полуобнаженная и не совсем в презентабельном виде. Такой тебя не должен видеть ни один человек, особенно мой отец. Вообще-то, даже Райли.

Мой отец сдерживает улыбку. В его глазах я вижу то, во что с трудом могу поверить. Он выглядит так, будто гордится мной — каким-то больным образом.

— Как будет подходящая возможность, ты можешь научить этому свою мать, — говорит он. — Я решил, что это худшее наказание, чем выгнать тебя из дому. Надеюсь, она того стоит.

Дверь за моей спиной открывается, и ты со всего размаху врезаешься в меня. Сзади.

Сегодня в доме Раш великий день столкновений?

Я делаю шаг в сторону. В виде исключения. Чтобы ты могла пройти. К нему. Что совершенно мне не подходит.

Но я кончил в тебя, а он нет. Даже только потому, что ему нельзя видеть твою задницу. Я позаботился о том, что ты как минимум два дня не сможешь сидеть. Кроме того, я все равно увижу тебя через девять часов.

— Оу... эмм... мистер Раш, сэр, — запинаешься ты. Почему ты так боишься его, Эмилия? Я же здесь. Ты думаешь, я позволю, чтобы с тобой что-то случилось? Если что, это сделаю я, а не кто-то другой. — Я... эмм... просто хотела в туалет, — продолжаешь запинаться ты и, наконец, убегаешь. Я вижу, что тебе больно ходить. Тебе больно даже от того, что твое платье касается кожи.

Не могу поверить, но у меня снова встал.

5. Беги, пока я тебя не убил, Эмилия

Мейсон

На часах без двух минут два, и я жду тебя, Эмилия.

Отец позволил мне обустроить подвал по своему вкусу, вместо этого мама получила дополнительную комнату для всего, что она здесь хранила. Я вовсе не хочу говорить о тех странных вещах, которые попадались мне на глаза, когда мы собирали весь этот хлам, поэтому скажу так: я такой не без причины.

Подвал разделен, как обычная квартира. У меня есть ванная комната с душем, кухня, которую я почти не использую, за исключением хранения травы, как моя мама обычно хранит специи. На кухне есть небольшой обеденный стол с двумя стульями. Кроме того, у меня есть еще спальня и гостиная. Окна и световые шахты были установлены впоследствии, чтобы дневной свет мог проникать внутрь. Еще у меня есть собственная входная дверь, что крайне необходимо при моем частом общении с женским полом, чтобы постоянно не выслушивать нотации от моей матери. Она хочет, чтобы я относился ко всем женщинам с уважением. Если бы она только знала...

В моей гостиной стоит большой диван, стол из поддонов и телевизор, прикрепленный к стене. Кроме того, плэйстэйшн и любая другая приставка, когда-либо изобретенная в этом мире. Я люблю играть, пока ты отсасываешь мне, Эмилия. Кровать, на которой я лежу, возвышается на пьедестале посреди комнаты. Я построил его сам, тоже из поддонов, с двумя толстыми матрасами на нем. Траходром размером три на три метра. Мечта черного цвета. У другой стены мой шкаф, полностью зеркальный, и тоже черный. К противоположной стене пристроен еще один телевизор поменьше, который в данный момент тихо работает. Еще есть небольшая кладовка за моей кроватью, в которой спрятано кое-что, чего маме лучше не видеть, когда она пылесосит здесь, как сумасшедшая. Я тысячу раз говорил ей, чтобы она этого не делала. Вопреки всему, что можно обо мне подумать, увидев впервые, я чрезвычайно дотошен в отношении своих вещей. Я ненавижу, когда в них копаются, и все должно оставаться на своих местах, по крайней мере, самое важное. Например, ты в моей постели, Эмилия. Мой отец клинически повернут на чистоте. Мама нет. Он — фанатик порядка,она — хаос. Я что-то среднее между ними.

Когда отец уезжает на неделю по делам, она бегает дома в самых грязных шлепанцах и даже не трогает пылесос. Все это время мы питаемся пиццей и макаронами. Я люблю, когда отца нет дома, и мы устраиваем великие дни ничегонеделанья. Мы с мамой празднуем это каждый раз.

Я ненавижу женщин, Эмилия. Они подлые твари. Но я люблю свою мать. И мне не стыдно говорить об этом.

Когда ты заходишь, на часах ровно два. Хорошая девочка. Я, как всегда, оставил дверь открытой и слышу, как ты пугаешься, хотя должна уже это знать. Мисси, как обычно, сидит у двери, как маленький солдат. Конечно же, она слышала, как ты приехала. Она не особо любит тебя. Ты ее конкурентка, и она явно дает об этом знать.

— Привет, детка, у меня есть вкусняшка для тебя, — дрожащим голосом говоришь ты. Потом я слышу, как ты начинаешь бежать и со скрипом захлопываешь за собой дверь. Я улыбаюсь, потому что каждый раз одно и то же. Вообще-то ты не боишься собак, но такая огромная черная овчарка, рычащая на всех, кто входит в комнату, напугала бы даже моего отца. Если бы он ее не обучил, и теперь она слушается с первого слова. По крайней мере, нас и маму, потому что Мисси любит маму.

Ты знаешь, что я жду тебя в спальне, потому что я всегда жду тебя там. Как и каждый раз в течение восьми месяцев.

Ты выглядишь измотанной, такой уставшей.

Сексуальное красное платье ты сменила на белое с короткими рукавами, и более свободное, чтобы не особо касалось твоей задницы. Ты без макияжа, а бесконечно длинные черные волосы собраны в высокий хвост.

Я лежу на спине, одна рука за головой, а ноги скрещены в лодыжках. Движением пальца подзываю тебя к себе.

Ты идешь, потому что всегда подходишь ко мне. Я указываю на свой живот и направляю тебя так, что ты боком лежишь на мне с задранной вверх задницей. Поднимаю платье и оцениваю твою попу.

Она выглядит ужасно, Эмилия. Я действительно был зол.

Прямо возле кровати на прикроватной тумбочке приготовлен арсенал вещей, которые мне нужны, когда ты приходишь ко мне. Я беру мазь с арникой и открываю тюбик. Как можно осторожнее распределяю ее по твоей покрасневшей коже, и ты шипишь. Ты ничего не весишь, Эмилия. Я не чувствую ни грамма твоего веса на себе.

Я осторожно втираю мазь тебе в кожу, и ты хнычешь. Детка, меня заводит то, как ты это делаешь. Я не тороплюсь, стараюсь сильно не сжимать и напоминаю себе, что просто хочу тебя подлечить. Это редкий момент. Я не делаю ничего подобного. Заботиться о других. Быть нежным. Думать о тебе так, как я делаю с тех пор, как узнал, что ты хочешь уйти.

Телевизор мерцает, отражая бело-голубой свет на подтянутой загорелой коже. Я люблю твое тело. У тебя идеальные изгибы в нужных местах и такая нежная кожа, как попка младенца.

Закончив, я оставляю тебя лежать на месте и сильно шлепаю по израненной заднице.

Ты вскрикиваешь:

— Мейсон!

— Что? — огрызаюсь я, потому что все еще злюсь, но ты ничего не отвечаешь, потому что знаешь, что на самом деле мне неинтересно. Как ты смеешь даже думать о том, чтобы уйти? Я могу делать с тобой все, что мне вздумается, Эмилия, и я позволяю тебе чувствовать это снова и снова. — Не двигайся! — говорю я и грубо отталкиваю тебя от себя, потом подхожу к окну и подкуриваю косяк.

Прислоняюсь задницей к комоду, с наслаждением затягиваюсь и наблюдаю, как ты лежишь. На животе, на моей кровати, платье задрано, видно твою красную попку. Ты такая горячая.

— Распусти волосы, Эмилия! — требую я. Ты повинуешься, снимаешь резинку, и твои длинные черные локоны рассыпаются по всей спине. Мне бы хотелось, чтобы Райли увидел, какая ты маленькая шлюшка, где ты сейчас находишься, и что я скоро с тобой сделаю. Какое-то время я смотрю на тебя, пока курю. Ты стараешься сохранять спокойствие и не позволять себе слишком сильно паниковать. Густой дым от моего косяка веет в твое лицо. Ты кашляешь. Мне плевать.

Я уже заставлял тебя курить.

Тогда ты становишься такой смешной, детка.

Я люблю смотреть на тебя часами не потому, что хочу любоваться твоей красотой, как другие чмошники, а потому, что ты становишься напуганной, как маленький олененок. Ты не знаешь, что говорить, можешь ли ты двигаться или будут ли у тебя неприятности. Ты не знаешь, в хорошем я настроении или в плохом, и ты не знаешь, насколько сегодня низок мой предел, прежде чем я начну, взорвусь и накажу тебя за что-нибудь. Я уже кое-что придумал. Я люблю тебя наказывать. Сейчас ты смотришь на меня сквозь свои густые длинные ресницы. Меня несколько удивляет, как долго ты умудряешься выдерживать мой взгляд. Смотреть прямо в глаза. Обычно тебе это не удается, детка, ты делаешь успехи.

Сейчас больше всего мне бы хотелось тебя поцеловать, пока не перестанешь дышать, ухватить зубами твою полную нижнюю губу и кусать ее, пока ты не начнешь вырываться из-за боли; удерживать твою голову, чтобы ты не могла этого сделать, а потом слизать кровь с губы.

Сегодня в твоих голубых глазах цвета океана читается непривычная решительность. Мне не нравится, когда ты думаешь, что можешь делать все, что хочешь, детка. Мне гораздо больше нравится, когда ты смотришь в пол, абсолютно смущенная, и делаешь то, что говорю я.

Ты пытаешься повернуться.

— Не двигайся, — рычу я, стряхивая пепел прямо на пол. Дым снова тянет в твое лицо. Я точно знаю, что ты не любишь наркотики, потому что Райли не любит наркотики. Он такой неудачник.

— Мейсон...

— Заткнись!

— Но я должна с тобой...

— Заткнись! — Господи, Эмилия, спустя сколько времени, ты все еще не поняла. Я слегка шлепаю тебя по заднице, и ты стонешь. Мне нравится, когда ты стонешь, Эмилия. Не имеет значения, по какой причине.

— Ты не поедешь в Нью-Йорк! — я выбрасываю недокуренный косяк из окна во двор. Моя мать снова расстроится по этому поводу, и я, как всегда, проигнорирую это. — Повернись на спину, — призываю я. Твои глаза становятся огромными.

— Пожалуйста, не надо, мне так больно, — хнычешь ты. Неужели ты до сих пор не знаешь, что именно это меня и возбуждает?

— Повернись. На. Спину. Эмилия! — отчетливо выговариваю я. Ты делаешь глубокий вздох, зажмуриваешься и переворачиваешься.

— Раздвинь ноги, — приказываю я, подхожу поближе, сажусь на край кровати и медленно обвожу указательным пальцем твой клитор. — Ты не уедешь, Эмилия! — снова говорю я, и резко проталкиваю в тебя два пальца. Ты стонешь и напрягаешься одновременно. Да, тебе, скорее всего, больно. Вы с Райли за последние несколько дней провели здесь много времени, и я очень разозлился. Вообще-то, я всегда злюсь, когда вижу вас. Сгибаю пальцы внутри тебя. — Чего ты не будешь делать, Эмилия?

— Ммм... — неразборчиво бормочешь ты. Я расстегиваю штаны, нависаю над тобой, поднимая твое колено вверх, и проникаю в тебя.

Бл*дь, это ощущается так хорошо.

— Что. Ты. Не. Будешь. Делать? — при каждом слове я резко вхожу в тебя. Ты откидываешь голову назад так, что она свисает с края кровати, и одной рукой сжимаю твою шею. Ты задыхаешься. Медленно выхожу из тебя, а когда снова толкаюсь, делаю это изо всех сил, до упора.

— О, проклятье! — шепчешь ты, а потом добавляешь: — Я так сильно тебя ненавижу!

Я тихо смеюсь. Засовываю большой палец между твоих губ, и ты кусаешь его. Потому что ты маленькая сучка, которая нуждается именно в этом.

— Так что же ты не будешь делать? — в моем голосе нет страсти, но он становится тверже, как и я в тебе.

— Я уезжаю в Нью-Йорк, Мейсон, и ты ничего не можешь с этим поделать! — ты взрываешься. Несмотря на то, что близился к оргазму, я резко выхожу из тебя.

— Что? — я прячу свой член обратно. Потому что мне это не нужно, Эмилия. Речь идет об импульсе, а не об оргазме.

Ты, тяжело дыша, опираешься на локти, а волосы прилипают к обнаженным рукам.

— Я уеду, Мейсон, — серьезно говоришь ты. Ненавижу то, как решительно ты на меня смотришь. Как будто у тебя есть свобода выбирать, что делать. — Как ты думаешь, Эмилия, кто ты такая, чтобы перечить мне?

Но ты еще не закончила. Ты продолжаешь говорить, и мне это нравится еще меньше.

— Я должна уехать ради Райли, ради его чувств, ради себя. С тобой мне плохо. Мне нужен воздух, чтобы дышать. — Я близок к тому, Эмилия, чтобы забрать у тебя последнюю каплю воздуха. Тебе удается лишь вскрикнуть, когда я бросаюсь на тебя, сажусь сверху и одной рукой сжимаю твою шею.

Бл*дь!

— Ты прекрасно знаешь, что никогда не должна делать меня агрессивным, Эмилия. Я не могу себя контролировать, даже ты это знаешь! Сейчас ты пробуждаешь во мне чудовище. Не я. Зачем ты это делаешь? Неужели ты до сих пор ничему не научилась?

Ты смотришь на меня огромными глазами и не двигаешься, твоя шея такая хрупкая под моей ладонью. Ты лихорадочно хватаешь ртом воздух, и было бы так легко заставить тебя вовсе не дышать.

— Мейсон... ты делаешь мне... больно... — с трудом выговариваешь ты.

— Ну да, конечно. С чего ты взяла, что можешь принять это решение, не спросив меня заранее? — я знаю, что ты видишь в моих глазах, Эмилия. Это чистое безумие. Я знаю, что сейчас я больше тень, чем свет, и что мой голос не похож на собственный. Я знаю, что моя хватка слишком жесткая, и знаю, что ты понимаешь, что я сейчас абсолютно неуправляемый и что теперь тебе нужно быть очень осторожной.

Ты ведь знаешь меня, Эмилия, не так ли?

Поэтому ты поднимаешь дрожащие руки и кладешь их на мои щеки. Смотришь прямо мне в глаза.

— Мейсон, пожалуйста... — судорожно шепчешь ты, и по твоей щеке скатывается слеза. Я глубоко дышу через нос. — Пожалуйста, успокойся! — я закрываю глаза. — Это я. Все еще я. — я сосредотачиваюсь только на твоем голосе. Боже, ты меня ненавидишь. — Отпусти меня! — твои руки опускаются с моего лица, когда моя хватка ослабевает.

— Беги, пока я тебя не убил, Эмилия! — выдавливаю я, прежде чем слезть с тебя и отпустить. Но не знаю, навсегда ли это.

6. Пошла ты, Эмилия

Мейсон

Ты так торопишься, что даже не закрываешь за собой дверь.

Как только ты покидаешь мою квартиру, я кричу:

— Тебе нужен воздух, чтобы дышать? Со мной тебе плохо? Пошла ты, Эмилия! — хватаю бейсбольную биту, лежащую под моей кроватью, и швыряю ее в телевизор, который с грохотом падает. Мисси, как раз собиравшаяся подойти ко мне, скуля, убегает наверх. Даже она знает, когда не стоит нарываться, Эмилия. Затем я разбиваю битой окно, и стекло рассыпается на тысячу звенящих осколков. Я так зол и в то же время так рад, что ты ушла.

Я убью его, Эмилия.

С меня достаточно.

Ты принадлежишь мне.

Ты принадлежала мне с первого дня.

Я не делюсь, особенно с этим маленьким выродком.

С бейсбольной битой в руке я надеваю кроссовки и сваливаю.

Я ненавижу, когда ты меня отвергаешь. Когда предпочитаешь его мне. За последнее время ты очень часто это делала, Эмилия!

Выхожу наверх, а оттуда в сад. Как только хочу подойти к своей машине, меня сбивают с ног.

— Неважно, что ты там запланировал, ты не будешь этого делать, Мейсон! — мое лицо прижато к земле, вкус которой я ощущаю на языке, и твердое колено отца вдавлено мне в спину.

Блин, опять.

Бейсбольная бита выпадает из моей руки.

— Отпусти меня! — рычу я. Сейчас я под таким адреналином, что убил бы и его, потому что он стоит у меня на пути. Вместо того чтобы успокоиться, пытаюсь сбросить его со своей спины.

— Ты неуправляем, — говорит он. — И поэтому никогда не сможешь контролировать ее! — это заставляет меня резко застыть, и я слушаю его, в то время как он все еще держит меня в своей хватке. Он часто так делал, потому что еще с детства у меня регулярно случаются такие вспышки.

— Ты. Должен. Научиться. Контролировать. Себя! Иначе это разрушит тебя! И все, что тебя окружает. Ты хочешь уничтожить ее, Мейсон?

— Сейчас — да! Отпусти меня! Я не нуждаюсь в сраном контроле, я не ты!

— Нет, ты гораздо хуже, и это уже о чем-то говорит. — Я молчу, потому что не знаю, что имеет в виду мой отец. У него ведь с мамой ванильные отношения, и он никогда не повышает голос. Кроме того, он никогда бы не прикоснулся к ней, если бы она того не хотела. Для этого у него слишком маленькие яйца.

— А теперь соберись! — он рывком поднимает меня на ноги и смотрит мне в глаза. Я яростно смотрю на него в ответ.

— Ты до сих пор не успокоился, да? — раздраженно спрашивает он.

— Я в ярости и сейчас убью его! — снова делаю попытку вырваться, но отец быстрее. Прижав предплечье к моей шее, он прижимает меня к стене дома с такой силой, что я задыхаюсь. Теперь я знаю, как ты себя чувствовала, Эмилия. Не очень-то приятно быть задушенным.

— Если я узнаю, что хоть одна волосинка упала с его головы, я убью тебя. И поверь мне: я могу это сделать и сделаю! И поверь мне еще в одном: я узнаю это еще до того, как ты это сделаешь! — он резко отстраняется и делает два шага назад.

— Бл*дь! — рычу я, отойдя от него, вцепившись руками в волосы. Дерьмо, я так зол!

***

Китон

Я знаю, что ты за всем наблюдала из окна, Оливия. Но, к счастью, ты знаешь, что лучше не вмешиваться, когда мы сталкиваемся друг с другом. В этом случае мы как два пса, готовые вцепиться в глотки друг друга...

Я наблюдаю за Мейсоном, который идет к своему старому мустангу. Он с силой захлопывает дверь и его выхлопная труба грохочет, когда он нажимает на газ и слишком быстро скрывается за поворотом.

Я отпускаю его, так будет лучше.

Сейчас он хотя бы пойдет не к Райли, а туда, где он на самом деле сможет остыть. Даже если ты ненавидишь, когда он так делает, Оливия.

Еще двадцать три года назад, когда он родился, я уже знал, что он не будет спокойным, нормальным мальчиком, как Райли. У него мои гены, моя кровь и хватка, когда я чего-то хочу. Я тоже сначала должен был научиться это контролировать, но мне никогда не было так сложно, как ему. Он самый импульсивный человек из всех, что я знаю, Оливия. Он даже тебя переплюнул. Черта, которая у него есть благодаря тебе. Мы с тобой действительно составляем взрывоопасную смесь. Я смотрю наверх и в окне вижу твой силуэт. Ты открываешь окно и так прекрасно выглядишь, детка. До сих пор, после всех этих лет.

— Все в порядке? — спрашиваешь ты. Хотя знаешь, что никогда не бывает в порядке, и неважно, что ты разыгрываешь перед соседями. Они видят, насколько часто Мейсон выходит из себя и терроризирует всю округу. Только благодаря моему положению в ФБР нас до сих пор оставляли в покое.

— Ложись обратно в кровать, я сейчас приду, — говорю я, и ты слушаешься. Ты всегда это делаешь. Не от страха, а потому что слепо доверяешь мне. Мейсон тоже в таком нуждается, но как можно ему доверять? Ты единственная, кто это делает, потому что хорошие матери так и поступают, не имеет значения, насколько плохо поступают их сыновья.

Он всегда был сложным, но с тех пор, как умерла его бабушка, он тикающая бомба. Она была для него святой. Он был ее любимчиком, даже любимей Райли. Что бы он ни делал, она всегда находила в нем хорошее. Правда, она видела его только раз в две недели и не должна была разгребать его дела, как приходилось мне.

Ох, Оливия. Еще тогда, когда раньше тебя узнал, что ты беременна, я так радовался, но с самого начала знал, что будет сложно. Мы с тобой сварены в одной кастрюле и тщательно перемешаны.

Я захожу в дом через заднюю дверь.

Я знаю все, что делает Мейсон. Так же, как и раньше, я везде установил камеры, о которых ты не знаешь, иначе кастрировала бы меня. Мое лучшее порно — наблюдать за тобой в душе. Кроме того, я должен знать, чем занимаются люди, которых я люблю. Я должен знать, чем заняты мои мальчики и все ли у них в порядке. Они должны чувствовать, что их ценят.

Мисси растянулась перед входной дверью, потому что здесь каждую ночь она ждет Мейсона. Я глажу ее по голове, прежде чем двинуться дальше. Он не злой, Оливия. Он просто помешан на контроле, и у него есть несколько странных предпочтений, о которых я не хочу думать, потому что он мой сын. Кроме того, он очень эмоциональный человек, который не знает как обходиться со своей злостью. Он зол на Райли, и понятно, что он думает, что всегда был белой вороной. На самом деле, так и есть, Оливия. Однозначно.

Я иду в спальню, а ты сидишь на кровати в своей синей пижаме с овечками от H&M. Ты так и осталась собой, Оливия. И я боготворю это. Спустя все эти годы, даже после того, как у тебя появились маленькие морщинки, ты для меня по-прежнему самая красивая женщина на Земле.

Ты обеспокоенно смотришь на меня.

— Где он?

Я тихо закрываю за собой дверь, сажусь на край кровати, спиной к тебе, опираюсь локтями на колени и складываю руки, словно молюсь. Моя голова опущена. Иногда я чувствую себя таким чертовски уставшим.

— Не знаю, — говорю я, хотя, конечно, точно знаю где он, но не хочу, чтобы ты волновалась еще больше.

— Что случилось? — ты пытаешься казаться невозмутимой, но я знаю, что он твой маленький любимчик, даже если он сам того не знает. Он думает, что Райли — твой маленький чудо-мальчик. Ты, конечно, любишь их обоих, но больше склоняешься к темноте. Мейсон очаровывает тебя. К тому же ты беспокоишься о нем двадцать четыре часа в сутки, что по отношению к Райли просто излишне.

— Как обычно. — Я слегка поворачиваюсь к тебе. — Оливия, нам нужно поговорить.

— Я ненавижу, когда ты так говоришь, Китон.

Я улыбаюсь.

— Знаю, — небрежно отвечаю я и беру твою маленькую ручку. Целую ладонь, потому что не могу иначе, и палец с обручальным кольцом, прежде чем сказать: — А еще я знаю, что ты желаешь Мейсону лучшего будущего. Приятно представить, что он оканчивает университет и занимает высокое положение в ФБР, как и я, но должен разочаровать тебя, Оливия. Это не для него. Я замечаю это каждый день. Меня всегда привлекала темнота, но он и есть Тьма. — Ты пытаешься вытянуть руку из моей хватки, но я только крепче сжимаю ее. Мне не нравится, когда ты ускользаешь от меня, Оливия. Видимо, у моего сына это от меня.

— Что ты хочешь этим сказать, Китон?

— Я подключу его к работе в клубах. — Твои глаза становятся огромными, а челюсть отвисает. — Он уже не маленький беззащитный мальчик, которому ты целовала попку. Он зрелый мужчина и знает, что такое секс.

— Вообще-то я бы хотела для него лучшего будущего, а не такого, как у нас. Мы такие... — ты замолкаешь.

— Какие? — с весельем спрашиваю я.

— Ненормальные.

— А это плохо? Я все еще должен объяснять тебе, что ненормальными быть хорошо? Я вижу в нем потенциал. Только посмотри, как он выстроил квартиру внизу. У него хорошо складывается с женщинами, ну, по-своему, и он занимается нелегальным дерьмом. У него нет другого выхода.

— Что значит «он занимается нелегальным дерьмом»? — вскакиваешь ты, и я раздражаюсь.

— Оливия. Я просто хотел сообщить тебе, что делаю это, в смысле собираюсь сделать, потому что ты руководишь этими клубами.

Ты кривишься. Я так люблю это.

— Фу, Китон, я должна ходить с собственным сыном в свои секс-клубы?

— Не в твои. Он получит свой собственный. Давай проверим его, Оливия. Потому что если даже это не для него, то его будущее я вижу в тюрьме.

Ты смотришь на одеяло, и я поднимаю рукой твой подбородок.

— Просто доверься мне. Я знаю, что делаю. — Мягко провожу пальцем по твоей щеке. Я люблю, когда ты смотришь на меня, как сейчас, детка. Это никогда не изменится. Но сейчас в твоих глазах читается решимость, и я точно знаю, что это значит. Ты снова превращаешься в мать-тигрицу.

— Нет! — твердо говоришь ты, и я поднимаю одну бровь.

— Что?

— Он и мой сын тоже. И ты не можешь все решать в одиночку! Я верю в Мейсона, даже если с ним сложно. Он найдет свой путь, не утонув при этом во тьме!

Я глубоко вздыхаю, потому что не могу злиться на тебя, детка. Я люблю то, что ты никогда не прекращаешь верить и надеяться на лучшее. Я люблю твое сердце и решаю довериться тебе. Потому что это то, что мы делаем. Мы доверяем друг другу. На сто процентов. Даже спустя столько лет.

— Ладно, — говорю я. А потом мы перестаем разговаривать, потому что я наклоняюсь и целую тебя.

7. Я была потеряна и до сих пор остаюсь такой, Мейсон

Эмилия

Райли крепко спит возле меня. Когда-то его дыхание успокаивало. Когда я не могла спать, я просто подстраивалась под его вдохи. Когда-то. Но сейчас все по-другому.

Я давно тебя знаю, Мейсон. Райли привел меня с собой к вам домой через три месяца после того, как мы впервые встретились. При этом он очень долго откладывал знакомство с семьей, потому что не хотел, чтобы я с тобой встречалась, хотя уже тогда у нас все было серьезно. Он сказал, что ты другой, и я должна остерегаться тебя. Он сказал, что ты опасен. Я засмеялась, зато теперь прекрасно знаю, что он имел в виду. Насколько опасным может быть мужчина, выросший в благополучной семье в уютном пригороде? Но в какой-то момент Райли захотел познакомить меня с вашей матерью. Я помню этот момент до сих пор. Был знойный серый летний день, и царила гнетущая жара. Нельзя было ни стоять, ни сидеть. Когда он привел меня в ваш дом, то испытал такое облегчение, что тебя там не было. Мы сидели на террасе под вашим огромным желтым зонтом, ели пирожные и пили чай со льдом.

Я как раз смеялась над шуткой твоей матери. Господи, она такая веселая, непосредственная и милая. Не стерва, как многие другие.

А потом вошел ты.

На тебе были плавки с низкой посадкой, твоя татуировка блестела на солнце, как и загорелая кожа. Ты прекрасно знаешь, чего хочешь, Мейсон. Несмотря на то, что у тебя на каждой руке висело по женщине, ты смотрел на меня. Я замерла под твоим взглядом, потому что у тебя самые холодные глаза, которые я когда-либо видела. Ты тут же выпрямил спину.

Может быть, ты самая большая или даже лучшая ошибка, которую я когда-либо совершала. Но, во всяком случае, она была неизбежна, уже только потому, что ты не думал, что найдешь девушку брата сексуальной. Я густо покраснела под твоим чувственным, испытующим взглядом. С самого начала мне не удавалось избавиться от этого властного притяжения, которое исходило от тебя. Боже, ты как черная дыра. Твоя мама прогнала тебя и двух твоих девочек, но даже когда ты уже давно отвел свой взгляд от меня, я все еще чувствовала его.

Все мое тело горело так же, как и щеки, даже несмотря на то, что ты не произнес ни слова.

Я изо всех сил пыталась не попадаться тебе на глаза, но ты всегда находился со мной в одной комнате или так тесно прижимался ко мне, проходя мимо, будто мы находимся в крошечном шкафу. Ты постоянно меня касался, так бесцеремонно, без капли стеснения. И никогда не скрывал, чего хочешь. Твои первые слова, обращенные ко мне, были:

— Я трахну тебя, Эмилия.

И я совершенно не знала, что делать, когда одним прекрасным днем стояла на вашей террасе, и ты прорычал мне это сзади на ухо.

Ты так часто давал мне почувствовать, что хочешь меня. Например, осенью, когда я должна была сделать кофе вашему отцу. Я проходила мимо тебя, ты сильно ущипнул меня за задницу, и я должна была сдерживаться, чтобы не вскрикнуть, иначе это все бы заметили.

А потом зимой, я поругалась с Райли и вышла на улицу подышать свежим воздухом. Там сидел ты, в своем разрушительном великолепии, с косяком между пальцев и без футболки, как будто тебе никогда не бывает холодно, потому что сам состоишь изо льда. Ты сразу же заметил мое состояние. Вручив мне косяк, приказал:

      — Затянись! — и я послушалась, потому что с тобой не может быть иначе.

С самой первой секунды ты контролировал меня, и я не знаю, как и почему. Но это так.

Я часто лежала бессонными ночами и тайно думала о твоих глазах неопределенного цвета. Как только я определяла их цвет, казалось, они тут же менялись и сияли по-другому. Иногда зеленые, иногда карие, но в основном черные, как пропасть, в которую ты меня тащишь. Я постоянно думала о твоем голосе и том, как ты на меня смотришь. Это была чудовищная битва, Мейсон. Это было, будто ты видишь меня насквозь и знаешь, в чем именно я нуждаюсь, что пережила и что еще хочу пережить.

Ты можешь вытащить из меня самое лучшее так же, как и самое худшее. Ты пугаешь меня, Мейсон Китон Раш.

Наш первый поцелуй был на Новый год. Твои родители взяли нас на мероприятие, где твой отец должен был обязательно присутствовать. Ты заявился после полуночи в стельку пьяный и чем сильно опозорил своего отца. Райли тоже было очень стыдно. Вы поругались и наговорили друг другу кучу ужасных слов. Потом Райли развернулся и вышел оттуда. Я хотела последовать за ним, но вдруг почувствовала твои пальцы на своей руке. Одним рывком ты затянул меня в гардероб, где мы были спрятаны среди тысячи курток.

— Мне плевать на последствия! — с этими словами ты взял в руки мое лицо и поцеловал.

Я понимала, что должна сопротивляться, но как только почувствовала твои губы на своих, перенеслась в другой мир. Это было так, будто меня поглотила тьма, боль, страсть, желание, злость и ненависть.

Это было так, будто я тебя никогда не искала, но нашла.

Но все равно, Мейсон.

Я ненавижу тебя.

Я ненавижу то, что ты делаешь со мной.

Я совершила ошибку, что связалась с тобой.

Я ненавижу то, что ты пробуждаешь во мне.

Я не могу справиться с твоим темным «я», Мейсон. Ты поглощаешь меня, делаешь мне больно — физически и эмоционально. Такое ощущение, что ты специально делаешь так, чтобы мне постоянно было плохо. Ты хочешь, чтобы я страдала, и я страдаю, несмотря ни на что.

Не знаю, ты хочешь меня ради забавы или потому что так ненавидишь своего брата. Но уверена в том, что ты для меня ничего не значишь, и ты уж точно не влюблен в меня до безумия. Я знаю, что ты не способен кого-то любить. Даже себя.

Господи, как же я тебя ненавижу. Как часто я пыталась держаться от тебя подальше, и как сильно ты все равно меня притягивал? Снова и снова.

Первый раз, признаюсь, это была моя собственная ошибка. Это было в феврале, в День святого Валентина, Райли сказал мне, что нам нужно ехать на похороны. Умерла твоя бабушка. Когда мы приехали, вся твоя семья уже была там, но тебя не было, Мейсон. Твоя бабушка, должно быть, была замечательной женщиной, как и твоя мать, и все ужасно горевали. Только не ты, Мейсон. Дождь лил как из ведра, когда мы стояли на кладбище, а тебя все еще не было. Рядом с Райли я чувствовала себя не в своей тарелке. Это было почти, как если бы я была незнакомкой, которая незаконно вторглась в семейный момент, особенно потому что Райли был так поглощен тем, чтобы утешить свою мать. Твой отец даже не взглянул на меня, но он и так не в восторге от меня. Чтобы уступить место скорбящим, я отошла в сторону, и, в итоге, нашла тебя чуть дальше, за плакучей ивой.

Я чуть не споткнулась о твои вытянутые ноги. Ты был одет во все черное и держал в руке бутылку хереса. Она была почти пуста, что было видно по тебе. Твои волосы были мокрыми и взьерошенными, свисая прядями тебе на лоб. Ты выглядел разрушенным, глаза покраснели. Я знаю, как трудно отпустить того, кого любишь, Мейсон. И я не могла оставить тебя в тот момент одного. Не задумываясь, я просто села рядом с тобой на мокрую землю в своем черном шерстяном платье. Сквозь листья плакучей ивы все еще пробивалось несколько капель дождя. Они капали с твоих ресниц. У тебя действительно длинные ресницы, Мейсон, и очень красивые глаза, хоть они и могут так озлобленно смотреть.

— Что ты хочешь? — опьяневшим голосом спросил ты, и я взяла тебя за руку. Это была моя вина, Мейсон, что бы там дальше не произошло. Ты убрал свою руку и сказал: — Ты должна вернуться к своему солнечному мальчику.

Но я не ушла, а осталась сидеть рядом с тобой.

— Я серьезно, Эмилия! — твой голос становился тверже. — В данный момент я сам не знаю, на что способен. Лучше. Уйди. Прочь.

Ты предупреждал меня, Мейсон, отталкивал от себя. Я должна была позволить себя оттолкнуть, но не могла. Впервые ты не выглядел напыщенным мерзавцем, которым являешься, а был похож на потерянного мальчика. Видеть тебя таким разбивало мне сердце, и я до сегодняшнего дня не знаю, почему меня это так задело.

— Эмилия! — крикнул ты на меня, и я посмотрела в твои глаза. Они были такими темными. — Если ты сейчас не уйдешь, я сделаю что-то, о чем потом пожалеешь! — не думаю, что ты хоть одну женщину предупреждал так много раз, и не могу поверить, что проигнорировала все эти предупреждения.

И что на меня нашло, Мейсон?

Ты.

— Я никуда не уйду! — заверила я тебя. О, Господи, этим я дала тебе обещание, которое не думала, что ты так серьезно воспримешь. Но я знаю, каково это, в один момент остаться совсем одной. Этого не пожелаю даже самому большому врагу. И даже тому мужчине, которого я так боялась, еще до тебя.

— Она всегда пила херес! — заорал ты и пролил немного из бутылки на землю. В честь бабушки. — Иногда, когда я был еще подростком и приезжал к ней в гости, она наливала мне немного в маленький стаканчик и брала с меня обещание ничего не рассказывать отцу.

Я засмеялась, хотя до этого ты никогда меня не смешил. Ты посмотрел на меня, и твой взгляд был другим. Я перестала смеяться, потому что между нами возникло то, чего я не могла понять, и что было настолько могущественным.

Ты посмотрел на мои губы, Мейсон, и у меня перехватило дыхание.

Что я вообще там делала?

Одним нежным касанием, которое я от тебя никогда не ожидала и после этого никогда больше не получала, ты дотронулся до моей нижней губы и медленно стер каплю дождя вместе с губной помадой.

А в следующий момент твои руки были в моих волосах. Ты схватил меня, притянул к себе и грубо поцеловал.

Я была потеряна.

И до сих пор остаюсь такой.

Не знаю, как это произошло, но в следующее мгновение я сидела на тебе под проливным дождем посреди кладбища. Мои губы на твоих, пальцы вцепились в твои волосы, мои колготки были разорваны, а ты был во мне.

Так глубоко.

Мейсон, я никогда бы не подумала, что после этого больше не смогу выбросить тебя из головы.

8. Держи свою шлюху под контролем, Райли

Мейсон

Ты сводишь меня с ума меня, Эмилия, даже не находясь рядом со мной. И для меня нет другого выхода. Когда моя губа лопается от резкого удара, я снова чувствую себя собой. Один удар я уже нанес ему. Тыльной стороной ладони вытираю кровь из уголка рта, усмехаюсь и бросаюсь на него. Костяшки моих пальцев рассекаются, когда под ними ломаются кости и трескаются хрящи. Через мгновение моя грудь уже забрызгана кровью другого мужчины. Чувствую тепло, когда она стекает по мне. Я едва запыхался, в то время как он уже падает на пол.

Это почти так же хорошо, как наш секс, Эмилия. Но это уже давно не удовлетворяет меня по-настоящему. В моих противниках нет ни утонченности, ни силы, они не вызов мне. И плевать, что они высмеивают меня за то, что я никогда ничего не говорю, а просто лезу на ринг в этом грязном гараже и выпускаю своего монстра на свободу.

Такого, какой я есть, никто не сможет полюбить, Эмилия. Когда я заточён в самом себе и что-то темное поглощает меня.

Я подкуриваю сигарету, забираю заработанные деньги у Френки — жирного, скользкого типа, который организовал эти подпольные бои без правил, еще раз сплевываю на пол, рядом с лежащим парнем и, засунув одну руку в карман джинсов, вразвалочку выхожу на улицу.

Две симпатичные блондинки прорываются сквозь толпу и вешаются на меня. Но у меня нет на них настроения, Эмилия, поэтому я отшиваю их. Их сиськи все равно не настоящие, как и улыбки на накачанных губах.

Я ненавижу подделки, Эмилия. И почти все человечество — одна проклятая, огромная, сплошная подделка.

Мое лицо совершенно разбито. Надеюсь, что дома я не встречусь с отцом, как это часто бывает. Или с матерью, что было бы гораздо хуже. Моя мать — единственная женщина, которой удается заставить меня чувствовать стыд. Она, должно быть, слышала мой срыв. Она всегда беспокоится обо мне, но я постоянно возвращаюсь домой с разбитым лицом и рассеченными костяшками. А самое плохое то, что она никогда меня не упрекает.

Я хочу достать немного льда из холодильника, когда Мисси, виляя хвостом, идет мне навстречу и облизывает мои окровавленные пальцы. Прошептав, чтобы она вела себя тихо, я глажу ее. Затем быстро достаю лед из морозилки, и вместе с ней спускаюсь в свою квартиру.

Я ожидал чего угодно, Эмилия, но только не того, что ты будешь сидеть на моей кровати, скрестив ноги по-турецки. Мисси рычит на тебя, и я одним щелчком отправляю ее на собачью лежанку.

Ты сидишь в темноте, и луна освещает твои длинные волосы. Сейчас пять тридцать утра, а это означает, что максимум через полтора часа проснется Райли.

Я стою в дверях, держа в руках пакет со льдом, и мы пялимся друг на друга. Я не знаю, что приводит тебя сюда снова и снова, Эмилия. Независимо от того, что я с тобой делаю. Ты закусываешь нижнюю губу, когда я выхожу из тени в лунный свет. Твои глаза смотрят на мое лицо, нос, который немного кровоточит, на рассеченную бровь, на грудь, измазанную кровью. Я швыряю пакет со льдом на тумбочку.

— Ты бы видела другого, — сухо говорю я.

Ты сглатываешь и встаешь. Растянутая футболка, в которую ты одета, — не моя. Ты приходишь ко мне в его одежде, Эмилия, и я цепенею. Твои волосы волнами падают на плечи, и ты направляешься ко мне. Медленно, словно боишься меня. На самом деле так и есть, правда? Хорошо, бояться меня — это нормально.

Тем не менее ты поднимаешь руку и просто кладешь ее на мою щеку, как будто я не вулкан, который вот-вот извергнется. Именно так я себя чувствую в девяноста девяти процентов времени. Только когда нахожусь в тебе, я на короткий миг обретаю покой и умиротворенность.

Я остаюсь неподвижным, в то время как ты проводишь пальцами по моей щеке.

Ты тянешь меня на край кровати. Я позволяю тебе руководить. Затем ты ненадолго исчезаешь в ванной и возвращаешься с полотенцем и миской с теплой водой. Солнце постепенно восходит, и я до сих пор не понимаю, зачем ты здесь. Мое окно разбито, Эмилия. Телевизор сломан. Я сломан. Потому что я все ломаю. Веришь мне или нет, но я не хочу полностью уничтожить тебя, Эмилия. Но почему ты не убегаешь?

Когда ты наклоняешься и начинаешь медленно смывать кровь с моей брови, я смотрю на тебя. У тебя маленькая ямочка на подбородке. Мой отец говорит, что это знак неверности, Эмилия. Твои ресницы бесконечно длинные, а глаза такие же бирюзовые, как небо. Такие ясные. Не такие убитые, как мои.

Твои пухлые губы приоткрыты, и падающие солнечные лучи не показывают ни одного изъяна на твоем совершенном лице. Этот ублюдок не заслуживает тебя, но и я не заслуживаю. Никто тебя не заслуживает.

— Что ты здесь делаешь? — грубо спрашиваю я, не отводя от тебя взгляда.

Ты смачиваешь полотенце в воде, выжимаешь его и проводишь по моей щеке. Только когда ты касаешься этого места, я понимаю, что там что-то есть.

— Отвечай мне.

Ты не решаешься посмотреть мне в глаза. Ты очень редко это делаешь, а когда все-таки делаешь, это бесит меня. Потому что я всегда вижу в них то, чего не хочу видеть.

— Я... я не знаю, — бормочешь ты.

— Солнце восходит. Ты должна идти.

— Я сама решу, что мне делать, Мейсон. — Теплая вода стекает по моему подбородку на грудь.

Щебечут первые птицы. Я ненавижу пение птиц по утрам. Они всегда объявляют новый день. Ночь прошла, а ночи — это единственное, что у меня есть с тобой, Эмилия.

— Я спрашиваю еще раз, — медленно и отчетливо говорю я. — И спрашиваю последний раз. Что ты здесь делаешь?

Ты снова сглатываешь. Я вижу, как двигается твой кадык, а дыхание учащается. У тебя такое почтение ко мне, детка, и это было не очень трудно вытянуть на свет, потому что у тебя покорная натура. Я еще не совсем понимаю, откуда это взялось, в конце концов, я никогда не утруждал себя тем, чтобы лучше изучить твою историю, но за эти месяцы я запечатлел каждую черту твоего лица. Каждый вдох и учащенное сердцебиение.

А сейчас? Сейчас ты молчишь. Я уже знаю, в чем дело. Но не собираюсь снимать с тебя это бремя. Ты должна пройти через это сама.

— Я не могла так оставить наш последний разговор, — говоришь ты, и я насмешливо фыркаю.

— Какой разговор, Эмилия? Я помню только, что чуть не выбил из тебя дерьмо.

Вспомнив об этом, ты быстро поворачиваешься обратно к миске и освежаешь полотенце. Как только ты снова хочешь прижать его ко мне, я хватаю тебя за запястье и тяну к себе так близко, что кончики наших носов почти соприкасаются.

— Я должен тебя убить, чтобы ты больше сюда не приходила, Эмилия?

Ты перестаешь дышать и смотришь прямо мне в глаза.

— Мейсон, ты постоянно звонишь мне. Не отпускаешь меня. Шантажируешь.

Я почти улыбаюсь тебе.

— А как же все те ночи, когда ты здесь сидела? Ждала меня? Так же, как и сейчас. Те ночи, когда пыталась мне позвонить или написать, потому что снова не могла уснуть?

Ты делаешь глубокий вдох и пытаешься вырваться, но я только еще крепче тяну тебя за руку, и ты оказываешься рядом со мной на матрасе. Твои глаза становятся больше, а волосы разлетаются повсюду, и ты вжимаешься в подушки. Я перекатываюсь на тебя и опираюсь руками слева и справа от твоего тела. Наклонив голову, я смотрю на тебя. На тебя и эти губы, которые он тоже может целовать; глаза, в которые он тоже может смотреть. И эту грудь, к которой он тоже может прикасаться. Ты смотришь на него по-другому, и я едва могу это вынести.

Я знаю, что то, что происходит между нами — это не любовь, Эмилия. Я не могу никого любить. Но что-то здесь есть. Что-то, что затягивает нас и поглощает, когда мы находимся рядом друг с другом.

— Я знаю, — растерянно бормочешь ты, — что самой большой моей ошибкой было заговорить с тобой на похоронах, вместо того чтобы убежать, когда ты сказал, что я должна бежать.

Ты злишь меня, Эмилия. Я хватаю твои предплечья и грубо вдавливаю в одеяло. Придавливаю тебя своим весом, и ты едва можешь дышать.

— Больше никогда не говори, что я ошибка, — рычу я тебе на ухо, и ты дрожишь. Ты так хорошо пахнешь. Не Райли. Ты все еще пахнешь мной.

— Мейсон...

— Ничего не хочу слышать, — перебиваю я. — Уедешь с ним в Нью-Йорк — узнаешь меня настоящего. — Я отклоняю голову назад, чтобы посмотреть на тебя. В твоих глазах стоят слезы. Ты часто плачешь, когда бываешь здесь, Эмилия.

— Мейсон, я не могу. Пожалуйста, не заставляй меня выбирать, потому что это всегда будет он.

Бл*дь.

Бл*дь!

Ты же, бл*дь, меня знаешь. Зачем ты это говоришь? Я ведь только успокоился.

Твоя футболка уже испачкана кровью из-за брызг на моем теле. Твои глаза расширяются. Ты осознаешь, что только что сказала, и у тебя начинает дрожать нижняя губа.

— Проклятье, я не это хотела сказать, Мейсон. Пожалуйста, только не...

Но уже слишком поздно. Во мне столько злости, Эмилия. Я мог бы целый день взрываться, и все равно что-нибудь осталось бы. В любом случае, для тебя.

— Все, что ты только что сказала, было не тем, что я хотел услышать.

Я по-прежнему держу твои руки, а в твоих глазах все еще стоят слезы. Они редко проливаются, ты всегда борешься с ними. Но сейчас ты плачешь, когда говоришь:

      — Я уеду в Нью-Йорк, Мейсон, — и в твоем взгляде плещется боль. — Покажи ему. Покажи ему видео. Уничтожь меня. Но я уеду. И я уеду с Райли. Это единственное, что ты не можешь контролировать, Мейсон Раш.

Я не в настроении для этого дерьма, Эмилия. Я не в том настроении, чтобы даже думать о том, что ты уезжаешь. А если даже уедешь, я верну тебя.

— Так или иначе, Эмилия, — рычу я, — ты от меня не убежишь. — Твои глаза становятся еще больше. Ты не ожидала этого. Ты думала, милая маленькая Эмилия, что карты перетасуются, если скажешь, что я больше не могу шантажировать тебя с помощью видео. — Но я бы никогда не показал это Райли, Эмилия. Потому что я не хочу, чтобы он видел нас такими, тебя такой, какой у него никогда не будет.

Солнце тем временем полностью взошло и светит на нас в окна подвала. Над нами я слышу шаги родителей. Они только что проснулись. Так долго ты еще ни разу не была здесь, и сейчас начинает звонить твой телефон. Конечно, это Райли. Примерной женушки нет дома, и она не готовит завтрак.

Я прижимаю указательный палец к твоим губам.

— Шшш.

Ты только смотришь на меня.

Потом я спокойно встаю и затыкаю разбитое окно подушкой. Звонок телефона прерывается, когда я снимаю джинсы. Ты просто лежишь и наблюдаешь за мной. Потому что знаешь, какие последствия несут твои неправильные слова.

Боксеры я тоже стягиваю вниз и вижу, как твои глаза темнеют, Эмилия. Даже если не хочешь этого, все равно реагируешь на мое тело, а я на твое. Еще с того поцелуя в гардеробе.

Теперь начинает звонить мой телефон, и я поднимаю джинсы, чтобы вытащить его. Я отчетливо вижу, как бьется твое сердце, но остаюсь совершенно спокойным, хоть мне и больно, я устал и абсолютно спятил.

— Охх, — вздыхаю я и подхожу ближе к кровати с телефоном, который все еще звонит. Я отвечаю и позволяю тебе подслушивать. — Что тебе нужно от меня рано утром, Райли? — я произношу его имя, чтобы впитать в себя шок, появившийся на твоем лице. Коленом я раздвигаю твои ноги и встаю между ними.

Ты задумываешься над тем, чтобы остановить меня, но не решаешься.

— Да, с добрым утром, Мейсон. Ты случайно не видел Эмилию? Ее опять нигде нет.

Я провожу двумя пальцами по твоей киске, наблюдая за своим движением, наклонив голову. Я люблю твою киску.

— К сожалению, нет, бро. Откуда мне знать, где ошивается твоя маленькая шлюшка?

Ты хмуришься, но я не могу воспринимать твой гнев всерьез, Эмилия. И ты никогда не выскажешь мне свои претензии.

— Господи, ты постоянно должен быть таким? — спрашивает Райли, и я ухмыляюсь.

— Ну конечно. Следи за своей сучкой.

С этими словами я толкаюсь в тебя и кладу трубку только тогда, когда глубоко нахожусь в твоей киске, и ты едва можешь сдержать стон.

9. Приковать и трахнуть, Эмилия

Мейсон

Меня будят две вещи, Эмилия. Первая — это твои сиськи, прижимающиеся к моему боку, а вторая — Мисси, которая сидит рядом со мной и скулит. Я открываю глаза и понимаю, что ты уснула у меня на груди. Наши ноги переплетены, а твои волосы разбросаны по моему животу и руке. Даже во время сна я крепко прижимаю тебя к себе. Я не сплю с шлюхами, Эмилия, даже с тобой это было в первый раз. Как и много чего, что с тобой было впервые. Я ласково поглаживаю Мисси и говорю ей, чтобы онаподнялась наверх. Она понимает все, что я говорю; она также может открывать и закрывать двери, которые не заперты. Ее раздражает, что я отсылаю ее, и она показывает это коротким фырчанием. Она ведь женщина, Эмилия. Но она меня слушает и уходит наверх к маме. Хотелось бы мне, чтобы ты была такой же храброй, как она. Ты лежишь в моих объятиях, блаженно вздыхаешь и водишь носом по моей груди. Твои веки трепещут, ты вот-вот проснешься. Но я не тот мужчина, который часами будет наблюдать за тобой спящей, Эмилия. Я мужчина, который проникает в тебя, когда ты даже еще не проснулась, а потом грубо трахает. Единственный раз, когда я не трахался грубо — был наш первый раз. В тот момент, когда ты была на мне, я понял, что должен владеть тобой, чего бы это ни стоило, так и получилось. Я всегда добиваюсь того, чего хочу, Эмилия. Я просто не ожидал, что после всех этих месяцев буду все еще хотеть тебя. Это впервые. Опять.

Ты улыбаешься, и я поднимаю одну бровь. Почему, к черту, ты улыбаешься? Тебе снится он? Или твой сон о моем члене? Твое вчерашнее наказание включало в себя остаться здесь и объяснить твоему милому жениху, где ты была всю ночь. Возможно и целый день, посмотрим.

Ты поднимаешь левую руку и кладешь туда, где бьется мое сердце. Твое сраное обручальное кольцо сияет в солнечных лучах, и, если честно, до меня это только сейчас доходит. То, что ты будешь носить мою фамилию, но от неправильного мужчины.

Я хочу сорвать эти долбаные бриллианты с твоего пальца и смыть их в унитаз.

Ты открываешь глаза и сразу же замечаешь мой взбешенный взгляд.

Сначала ты выглядишь сбитой с толку, а потом отчетливо осознаешь, что произошло. Кроме того, ты чувствуешь это. Зашипев, ты поднимаешься. Я знаю, что твоя задница все еще болит после моей порки, но мне плевать. Особенно сейчас.

Я хватаю твою руку, как обычно. На ней проступили синяки, оставленные мной. Одним рывком я укладываю тебя обратно на кровать. Ты испуганно выдыхаешь и смотришь на меня.

— Мейсон, мне срочно нужно домой, — говоришь ты.

— Я решаю, когда ты пойдешь домой.

— Но Райли точно...

— Не умрет, к сожалению, от того, что ты один раз не подашь ему кофе утром, Эмилия.

Ты пытаешься выглядеть раздраженной, но мне смешно от твоей попытки.

— Дай мне свою руку, — грубо командую я. Ты озадаченно смотришь на меня.

— Что? — твой голос все еще хриплый после сна. Волосы в абсолютном хаосе лежат на твоих сиськах.

— Мне нужна твоя долбаная рука, Эмилия. — Я уже задолбался все постоянно повторять, честно.

Ты до сих пор не понимаешь, чего я хочу, и протягиваешь мне руку. Что такое? Ты до такой степени привыкла к кольцу, что забыла, что носишь его?

Я крепко сжимаю твои пальцы и одним быстрым движением срываю кольцо, а затем швыряю его в угол комнаты прямо туда, где лежат вчерашние осколки. Может, мне повезет, и мама все пропылесосит.

Ты шокировано прикрываешь рот рукой и широко открываешь глаза. При этом, Эмилия, выглядишь как Бэмби, чью мать только что застрелили.

— Мейсон!

— Чего ты добивалась, размахивая этим кольцом перед моим носом? —интересуюсь я. При этом совершенно спокоен. Внешне. Всегда только внешне.

Ты лежишь, опираясь на локти и закусив губу.

— Я не подумала, — бормочешь ты. Мне кажется, что ты боишься снова быть наказанной. Как всегда.

— Вставай, — приказываю я, и ты слезаешь с кровати, тяжело дыша. Я поднимаюсь, подхожу к шкафу и достаю наручники, которые незаметно забрал у своего отца. Как ни странно у него их очень много. По всему дому, Эмилия. Да, я не без причины ненормальный.

— Мейсон, я еще даже не была в туалете, — начинаешь ты. — И мне срочно нужно домой. Пожалуйста, не делай этого сейчас. Пожалуйста, пожалуйста! — мне так нравится, когда ты умоляешь. Мой член сразу становится твердым, если не считать утренний стояк, который у меня и так уже есть. Но сейчас ты его не получишь.

— Ты не должна была надевать это кольцо, Эмилия, — говорю тебе, прикрепив оба твоих запястья к балке на потолке. И да, моя комната очень удобно обустроена, так что я могу приковать и трахнуть тебя почти везде. Тебя и всех других, кто был здесь раньше.

— Ты ведь не серьезно сейчас! — с легкой злостью в голосе говоришь ты.

Я разрываю на тебе футболку спереди.

— Как видишь серьезно. — С этими словами, надеваю брюки и поднимаюсь наверх. Мне нужно выпить кофе, прежде чем заняться тобой.

***

Мама работает наверху в офисе, Мисси следует за мной по пятам. Она такая же, как ты, Эмилия. Висит у меня на заднице. Разница в том, что она верна на сто процентов. Я наливаю себе кофе и делаю несколько бутербродов, потому что проголодался — как всегда после ночи с тобой. Конечно, я не принимаю болеутоляющих таблеток, хоть у меня и болит челюсть, потому что парень здорово приложил меня. Но я все равно завалил его, как и всех остальных.

Я ненавижу этот дом, потому что всегда чувствую себя под наблюдением, что бы ни делал. Такое ощущение, что мой отец всегда рядом. Он всевидящий. Сейчас он на работе, что делает ситуацию еще более жуткой. Так было еще с детства, Эмилия. Я спрятал журнал с порнухой под подушкой, а потом, когда хотел достать его, он исчез. И каждый раз исчезал. Я впервые спрятал дома траву, и когда хотел ее выкурить, она тоже исчезла. Здесь просто нет уединения. Всякий раз, когда папа с мамой уезжали на выходные, он вдруг снова оказывался на пороге или посылал кого-нибудь, например тетю Пенни или чертовски горячую тетю Эмбер, чтобы проверить меня. Она МКХТ (прим. пер. — мамочка, которую хочется трахнуть), Эмилия. Бьюсь об заклад, ты тоже будешь так выглядеть, когда тебе будет за сорок. А какая у нее дочь…

С тарелкой бутербродов и чашкой кофе я возвращаюсь в подвал, потому что не хочу встречаться с мамой и не хочу говорить о том, откуда взялась разбитая губа. Вообще-то мне пора на стажировку. Но моя мать такой же маленький долбаный сталкер, как и отец, и спускается в тот момент, когда я достигаю ступенек в подвал.

— Мейсон! Как ты снова выглядишь и что, вообще, здесь делаешь! Час дня! Почему ты не на стажировке?

— Не было настроения. Мы ведь все знаем, что я никогда не буду работать в ФБР, мам, и на учебу мне насрать. Хочешь бутерброд?

Мама берет один и со злостью откусывает. Прожевав, она продолжает.

— Ладно. Но ты все равно должен хотя бы иногда показывать там свою задницу, иначе поставишь своего отца в неловкое положение. А мы оба знаем, насколько невыносимым может быть твой отец, когда ему неловко.

Я закатываю глаза.

— Ага. Ну да. — Я только и жду того, чтобы мой отец взбесился, чтобы выплеснуть на нем злость. Потому что он достойный противник, даже если и не воспринимает меня всерьез. Моя мать бормочет что-то себе под нос, что я не могу разобрать, потому что мы с Мисси уже направляемся в подвал. Она то и дело смотрит на тарелку в моей руке, с надеждой, что бутерброд упадет в ее пасть.

Ты все еще висишь там, Эмилия. Мне нравится, что первое, что я вижу, зайдя в подвал — твоя покрасневшая задница. Не отводя взгляда, ставлю чашку и ложусь на кровать прямо перед тобой, опираясь на локоть. Ты жадно облизываешь губы, когда я со стоном откусываю бутерброд. Футболка клочьями свисает с твоих плеч, волосы падают на лицо. Ты вспотела, потому что солнце светит прямо на тебя через оставшуюся неразбитой часть окна, а температура уже сейчас превысила отметку в 30 градусов. Твоя грудь поднята вверх, потому что руки вытянуты к потолку, и я спокойно смотрю на тебя, пока ем свой завтрак. Ты проголодалась, детка?

— Пожалуйста, отпусти меня, — обессиленно говоришь ты. Твой телефон снова звонит. — Уже очень поздно. — Я безразлично смотрю на телефон и задумываюсь над тем, чтобы ответить и сказать Райли, что ты занята кое-чем другим. Так приятно видеть тебя такой.

— Мейсон, пожалуйста, не надо! — вскрикиваешь ты, и я улыбаюсь. Ты так хорошо меня знаешь. Только для того, чтобы позлить тебя, беру телефон и начинаю листать ваши сообщения.

Отдаю Мисси свой бутерброд и допиваю кофе.

Мне не нравится, как ты ему пишешь.

— «Привет, милый, мне купить что-нибудь на ужин?» — читаю я, исказив голос. — И он ведется на все это? «Детка, мне тебя не хватает» — я фыркаю. — «Где ты, Эмилия? Тебя снова не было всю ночь». — Я улыбаюсь тебе, несмотря на то, что внутри опять закипаю.

— Мейсон, пожалуйста, положи телефон! — ты смотришь на меня с паникой, потому что знаешь, что эти сообщения делают со мной.

— «Помни о том, что сегодня вечеринка в честь дня рождения моего босса. Надень маленькое черное, которое я так люблю». Люблю, Эмилия? — я резко вскидываю на тебя взгляд. Ты сглатываешь, трясешь наручниками и начинаешь заметно нервничать.

— Это всего лишь платье, пожалуйста, прекрати, Мейсон!

— Твоя паника говорит только о том, что я должен читать дальше, детка. — Листаю дальше, и вот оно — фотографии, Эмилия. Которые ты ему отправила, Эмилия. Почему только сейчас, спустя все месяцы, мне пришла идея проверить твой чертов телефон?

Я поднимаю бровь и поворачиваю телефон экраном к тебе.

— Что это такое? — ты бледнеешь. Твой взгляд бегает от моего лица к телефону, туда-сюда, где на фотографии ты лежишь на кровати, на тебе белая ночнушка, которая едва прикрывает твою задницу, Эмилия. Внизу подпись: «Дорогой, когда ты приедешь? Я тебя жду».

Я так зол, что больше не могу читать вслух. Ты начинаешь потеть.

— О, Господи, просто положи телефон. Ты делаешь только хуже, Мейсон!

Что? Есть еще хуже? Что там еще? Сжав зубы, листаю дальше. Я листаю, Эмилия, а тебя поглощает абсолютная паника. На незначимые сообщения я не обращаю внимания, такие как: «Встретимся там...», «Как насчет китайской еды?..», пока не дохожу до главного. Это было не так давно, Эмилия. Я почти в самом конце ваших сообщений. Две недели. Две недели назад.

«Я по тебе скучаю. Знаю, что в последнее время мы часто ссорились, но ты единственный для меня. И я обязательно хочу поехать с тобой в Нью-Йорк, Райли. То, что ты сделал мне предложение, было лучшим, что случилось в моей жизни. Я так рада начать свою жизнь заново с тобой и носить твою фамилию с мая следующего года. Я люблю тебя. Так сильно».

Я люблю тебя? Эмилия? Серьезно?

Две недели назад, в 03:05 ночи?

Тогда ты была у меня!

Насколько я помню, мой брат был тогда в Нью-Йорке по делам. Ты была со мной и писала, что любишь его, скучаешь и хочешь за него замуж?

Ты опускаешь голову, потому что точно знаешь, что я сейчас прочитал, и тихо плачешь.

Не сказав ни слова, я разбиваю телефон о стену, прямо возле тебя. Ты вздрагиваешь, когда он проносится мимо твоей головы. И вот я уже рядом с тобой и сжимаю твою шею.

— Ты его любишь? — грубо спрашиваю я. — Если так, то почему тогда раздвинула передо мной ноги еще на кладбище, до того, как я записал видео?

Ты плачешь.

— Это так сложно...

— Мы не на Фейсбуке, и я не спрашиваю о статусе твоих отношений. — Я сжимаю твою шею сильнее, чем вчера, когда ты задыхалась, там, где все еще видны легкие отпечатки.

— Ты его любишь, Эмилия? — ты мотаешь головой, потому что это то, что я хочу слышать, но я не верю тебе.

— Ты все еще трахаешься с ним, хоть я и запретил тебе? — ты мотаешь головой, но я знаю, что ты врешь.

— Ты врешь мне, Эмилия. Ты никогда не должна врать мне!

А сейчас ты рыдаешь в голос.

— А что еще мне остается делать? Он же начинает подозревать, если я не прикасаюсь к нему.

— Значит, ты трогаешь его, и даже делаешь первый шаг?

— Господи, Мейсон, я не знаю. Я не записываю то, как занимаюсь с ним сексом! — больше всего мне бы сейчас хотелось врезать тебе, Эмилия. Сильно. Но я этого не делаю.

— Ты с нетерпением ждешь, когда переедешь с ним в Нью-Йорк? — я щипаю тебя за сосок, и ты вскрикиваешь. — Тихо, Эмилия. Мое окно разбито, и мама наверху. Ты хочешь, чтобы она тебя услышала и вытащила отсюда?

— Да! Потому что тогда я буду свободна от тебя! — с ненавистью шипишь ты. При этом пугаешь сама себя.

Я прислоняюсь лбом к твоему.

— Ты любишь, когда я тебя трахаю. Тебе нравится, что я владею тобой, и ты всегда возвращаешься, маленькая потаскушка. Ты не хочешь избавиться от меня, ты просто хочешь убежать от того, что чувствуешь, когда находишься рядом со мной, потому что это так отвратительно! Посмотрим, трахал ли он тебя еще и так! — я иду к своей тумбочке, оставив тебя висеть, сопящую и растерянную, и достаю смазку. Твои глаза становятся огромными, когда я снимаю штаны и растираю ее прямо на члене. Ты знаешь, что это значит, Эмилия. Это не входит в число твоих фаворитов. Хотя мы уже столько раз это делали. Одним рывком я разворачиваю тебя и бью по заднице. Ты кричишь, потому что она и так вся израненная. И ты снова кричишь, когда я медленно вхожу в тебя, и не в киску. Тебе нужно всего несколько секунд, чтобы привыкнуть ко мне, детка. Втайне ты балдеешь от этого больного дерьма и почти сразу расслабляешься, потому что знаешь, что иначе будет больно, и потому что я не двигаюсь и массирую твой клитор. Твоя голова опускается на мое плечо, и я отталкиваю тебя. Я не хочу, чтобы ты прикасалась ко мне больше, чем требуется. Ты не должна была писать эти сообщения, Эмилия!

Действительно не стоило.

И ты не должна была надевать это кольцо.

Ты делаешь так много ошибок. До сих пор. Спустя столько времени, Эмилия!

Я наматываю твои волосы на кулак и позволяю тебе смотреть прямо в зеркало шкафа, как ты висишь здесь прикованная и совершенно беззащитная.

— Может быть, нам стоит отправить Райли фотографию? — рычу я и трахаю тебя сильнее. — Чтобы он увидел, на какой шлюхе хочет жениться.

Твои слезы высохли и ты стонешь.

Я кончаю в твою задницу. Ты остаешься без оргазма, потому что мне так хочется.

— Подумай, как это исправить, — шиплю я и отпускаю тебя. Ты падаешь на колени, но я уже направляюсь к своей кровати и поднимаю футболку, которую надевал вчера. Потом швыряю ее тебе в грудь. — А теперь свали отсюда!

10. Какая еще семья из сладкой ваты, Оливия?

Мейсон

Тебя уже нет минут десять, я выхожу из душа, когда Райли звонит в дверь. Мне слышен его голос, потому что дверь осталась открыта после того, как ты сбежала из моей квартиры.

— Привет, мам, — говорит он. Это меня так бесит. — Ты, случайно, не знаешь, где Эмилия? Я не могу до нее дозвониться. Ее телефон выключен, и я целый день не видел ее. — Он звучит обеспокоенно. Я смотрю на обломки, оставшиеся от твоего телефона, Эмилия. Мне срочно нужно здесь убраться, а ты так торопилась, что даже не забрала свое кольцо. И что мне с ним делать?

С полотенцем, обернутым вокруг бедер, поднимаюсь наверх, потому что хочу насладиться шоу, которое устраивает Райли.

Мама как раз успокаивает его и делает чай, потому что Райли не пьет кофе. Он вздрагивает, когда я вхожу. Громко. Так, чтобы меня сразу же все увидели.

— Разве ты не на работе? — это первое, что он спрашивает.

— Разве ты не идиот? — выплевываю я.

— Мейсон! — ругается мама, поставив Райли его сраный чай. Улыбаясь, кладу твое кольцо перед ним на столешницу и наслаждаюсь небольшим шоком на его лице. Он уже давно догадывается, но я так люблю трахать ему мозг, как трахал твою задницу, Эмилия.

— Это кольцо Эмилии? — растерянно спрашивает мама. — Что оно у тебя делает, Мейсон? — я просто смотрю на своего брата, а он на меня. Когда он нерешительно забирает его и прячет, я улыбаюсь.

— Видимо, она его потеряла.

— У тебя в подвале? — подняв бровь, спрашивает мать.

Я просто пожимаю плечами и прохожу на кухню, чтобы сделать себе кофе.

— Ты объяснишь мне сейчас? — спрашивает Райли. — Серьезно? Откуда у тебя кольцо моей невесты?

— Спроси ее, она же твоя невеста! У меня была сложная ночь, я пойду вниз. — Я разворачиваюсь и хочу уйти, но Райли вдруг рычит:

— Кто бы ни врезал тебе по морде, надо было бить сильнее. — Я замираю, ставлю кофе на комод и медленно поворачиваюсь.

— Райли! — с укором восклицает мама. Мы оба игнорируем ее.

— Что, прости? — спрашиваю я.

Он отпивает свой сраный чай.

— Ты все правильно услышал, — самоуверенно говорит он. Я направляюсь к этому говнюку, Эмилия, мой кулак уже сжат.

— Ах ты ж сученок! — рычу я, но моя мать встает между нами. Именно в тот момент, когда мой кулак останавливается в миллиметре от ее лица, я слышу тихий и напряженный голос своего отца.

— Что ты о себе возомнил, маленький говнюк? — его голос пронзает меня до костей. Он так разговаривает, только когда действительно взбешен.

— О, пап, рад тебя видеть, — не двигаясь с места, напряженно говорит Райли.

— Он не твой отец! Ты до сих пор этого не понял, ублюдок? Твой отец какой-то алкаш, сидящий в тюрьме, — рычу я. Мама всхлипывает, а меня хватают за холку, как долбаного щенка и оттягивают от матери.

— Что здесь происходит? — сквозь сжатые зубы спрашивает мой отец.

— Кольцо моей невесты было у твоего сына в подвале, и я никак не могу себе это объяснить. Я без понятия, где она. Поэтому я здесь, а не для того, чтобы возиться с этим. — Райли помешивает чай. Я снова хочу наброситься на него, но отец заламывает мне руку за спину.

— Ох, бл*дь! Отпусти меня! — шиплю я, когда он прижимает меня голым торсом к углу столешницы. У мамы сдают нервы, и она кричит на него.

— Китон, отпусти его!

— Оливия, уйди наверх! — приказывает он голосом, который я еще никогда от него не слышал, и она уходит. Просто разворачивается и поднимается наверх. Это до такой степени отвлекает меня, что на секунду я забываю о происходящем. Что сейчас произошло? С отвисшей челюстью смотрю на отца, и он поднимает бровь.

— Итак? Что кольцо Эмилии делало у тебя? — спрашивает Райли, и я закатываю глаза.

— Пап, можешь, пожалуйста, отпустить меня?

— Нет. Успокойся.

— Я спокоен.

— Твои мышцы подрагивают, Мейсон. Ты хочешь отбросить меня в сторону. Я не дурак.

— Скажи этому придурку, чтобы свалил отсюда, иначе я убью его. А теперь отпусти меня! Ты делаешь меня еще агрессивнее. — Но я замечаю, что успокаиваюсь, когда он так меня держит. Не знаю, как он это делает, но оно действует.

— Какая еще семья из сладкой ваты, Оливия? — бормочет мой отец. Потом обращается к нам. — Райли, уходи. Поищи Эмилию дома. Возможно она уже там. — Я понимаю, что он в курсе, что она уже сто процентов дома.

Райли уходит, но мой отец держит меня до тех пор, пока его машина не уезжает.

— Возьми себя в руки! — говорит он и толкает меня к двери. — А завтра ты просыпаешься в семь утра и едешь со мной на работу! — я придерживаю полотенце на бедрах и ухожу, как провинившаяся собака.

Мисси, поджав хвост, следует за мной.

11. Я тебя заслужила, Мейсон?

Эмилия

Я приняла душ и надела свободную одежду, чтобы Райли не увидел моих рук и израненной задницы, Мейсон. Волосы я оставила распущенными из-за следов на шее. С абсолютной апатией сижу на диване в нашей гостиной и безучастно смотрю на Чикаго. Твой отец предоставил эту квартиру в наше распоряжение. Здесь вы жили до того, как построили дом на окраине города. Когда открывается входная дверь, я вздрагиваю. Шаги Райли громко стучат по мраморному полу, они звучат довольно решительно.

— Эмилия? — зовет он, прежде чем войти в гостиную. Я откидываю волосы вперед, потому что боюсь, что можно что-то увидеть. Ты делаешь это специально, Мейсон, каждый раз подставляя меня.

— Где ты была? — сердито спрашивает Райли, увидев меня. Он не часто сердится и не часто ставит меня в ситуации, когда мне страшно. Но я не боюсь Райли, Мейсон. Ты изменил меня. Райли никогда не кричит, никогда не злится и уважает мои границы. Тем не менее, сейчас мне становится не по себе, и этим я обязана только тебе. Ты перепрограммировал меня, как робота.

Я вздыхаю и смотрю на него. Уже чувствую комок в горле. Почему я раньше не подумала о нормальном объяснении? Потому что могла думать только о том, как проснулась сегодня утром на твоей груди, в твоих объятиях, хоть ты после этого обращался со мной не наилучшим образом. Да, я сошла с ума. Совсем спятила.

— Я плохо себя чувствовала. Вчера был день смерти моего отца, и я решила прогуляться по барам. Мне так жаль, я потеряла мобильный и не могла связаться с тобой.

Это выбивает Райли из колеи при том, что это даже не ложь. Вчера действительно был день смерти моего отца, и именно поэтому я пришла к тебе, Мейсон. Когда становится очень трудно, мой путь всегда ведет меня к тебе.

Райли тут же переключается:

— Дерьмо, мне так жаль, я совершенно забыл об этом. Как ты? — ну, как тебе сказать... физически не очень, но вслух произношу:

— Все нормально, это было давно.

Он тяжело вздыхает и проводит рукой по светлым волосам. На его детских фотографиях я видела, что они были шоколадно-коричневыми. Но с годами становились все ярче, что действительно необычно. Наверное, потому что его внутренний свет прорвался наружу.

— Я так беспокоился о тебе. — Потом он очень долго и испытующе смотрит на меня, и я опускаю взгляд, потому что если ты так долго смотришь на меня, Мейсон, это никогда не означает ничего хорошего.

Мое сердце останавливается, когда Райли кладет мое обручальное кольцо на журнальный столик между нами и спокойно говорит:

— Объясни мне это, Эмилия. — Он звучит почти как ты, Мейсон. В этом отношении заметно, что вы родственники. Я просто сижу и пялюсь на кольцо несколько секунд. Черт, я совсем забыла о нем.

Мой взгляд поднимается к Райли, и я несколько секунд серьезно обдумываю, что бы он сделал, если бы я сказала ему правду.

Твой брат сорвал его с моего пальца, потому что приревновал. Потом он позавтракал передо мной, пока я была подвешена к потолку, читал все наши сообщения и в конечном итоге трахнул меня в задницу, прежде чем выгнать, как последнюю шлюху.

— Ах, вот оно где! — моя радость лишь наполовину искренняя. Быстро надеваю его. — Я ведь помогала твоей маме мыть посуду, когда мы были в гостях, и наверняка забыла снова надеть. Хорошо, что ты нашел его.

— А почему оно было у Мейсона в подвале, Эмилия? — я вздрагиваю только от того, что он назвал твое имя. Я люблю твое имя, Мейсон.

— Он тебя так сильно ненавидит, что, вероятно, забрал его себе только для того, чтобы потом вручить тебе, при этом изрядно поиграв на нервах. — Надеюсь, он не видит, что я вру. Я не умею хорошо врать. Если в детстве я лгала родителям, всегда получала кучу наказаний. Да, я вижу параллели, Мейсон. Если тебе это интересно.

Райли наклоняет голову набок и сверлит меня пристальным взглядом своих темных глаз. Он еще никогда так на меня не смотрел, и мне становится немного страшно.

— Он тебя трахает, Эмилия? Потому что он всегда так странно смотрит на тебя, а я знаю этот взгляд. Кроме того, ты все чаще исчезаешь по ночам. Я знаю, что у тебя проблемы со сном, но куда ты идешь, покидая квартиру? Я замечаю это каждый раз, если ты еще не поняла. — Его голос тихий, в отличие от слов.

Ох, Мейсон, как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас вошел в дверь и спас меня от этой ситуации. Как тех женщин в книгах, которых спасают рыцари в последнюю минуту и уводят в безопасное место. Неважно, что ты потом со мной сделаешь, что-то во мне все равно жаждет, чтобы ты, подобно черному принцу, вытащил из неприятностей свою прекрасную даму.

Я начинаю всхлипывать. Как я могла врать Райли все эти месяцы? Он ведь такой хороший человек.

— Ты сейчас плачешь, потому что это правда? — грубо спрашивает он, и я быстро мотаю головой.

— Я плачу, потому что ты так обо мне думаешь! — я чувствую себя, как последняя шлюха, Мейсон, в которую ты меня превратил, и становится еще хуже, когда он садится возле меня и прижимает к своей груди.

— Просто забудь об этом, было глупо в такое поверить. Мы поженимся, ты сказала «да» и никогда бы мне не изменила. Я знаю это, Эмилия. — Он гладит меня по голове.

Видишь, Мейсон, в этом и есть отличие между вами. Он не законченный бессердечный мерзавец.

Но заслужила ли я такого хорошего мужчину? Или я заслужила тебя?

***

Райли поехал за продуктами, в то время как я лежу в кровати и пытаюсь расслабиться. Все до последней косточки в моем теле болит, и поэтому я не хочу тебя видеть как минимум неделю. И плевать, как сильно ты будешь злиться.

Ты разбил мой телефон. Это не было мило.

Ты подвесил меня к потолку. Я не могу в это поверить.

Ты так часто меня наказывал, и большинство из этого было впервые. Ты меня испортил. Но то, что ты сделал сегодня — было пределом.

Вчера и сегодня ты меня душил. Душил, Мейсон, и не в сексуальном плане. Я задыхалась!

Я замечаю, что ты становишься все более непредсказуем. Возможно, когда-нибудь ты меня убьешь, потому что не хочешь, чтобы я переезжала в Нью-Йорк.

Я лениво играю в старый добрый пасьянс на своем планшете, когда всплывает входящее сообщение. Мое сердце на мгновение останавливается, потому что это ты. Я не слышала ничего от тебя уже пять часов. Потихоньку близится вечер, Мейсон, и ты, как всегда, прикажешь мне прийти к тебе. Но я не послушаюсь. Не в этот раз.

«Все в порядке?» — написал ты, и я скептически закатываю глаза. Такого я не ожидала.

«Если ты имеешь в виду мое тело, потому что снова хочешь трахнуть его, то нет! Абсолютно не в порядке!» — быстро набираю я, и улыбаюсь, когда приходит ответ.

«Тихо. В своих сообщених ты всегда такая храбрая, а передо мной не можешь и рта открыть, Эмилия. Ты это делаешь, только когда отсасываешь мне».

«Ты такой гадкий», — пишу я в ответ.

«Но когда я кончаю в твой рот, ты не считаешь это гадким...»

Я закатываю глаза и краснею.

«А теперь говори, что тебе нужно, Мейсон».

«Я хотел спросить, все ли в порядке».

«С каких пор тебя это интересует?"

«Райли был зол, когда уходил. Я боялся, что он тебе что-то сделает, потому что единственный, кому это позволено — я».

А кто дал тебе право это решать, маленький горячий мерзавец?

«Он был в ярости, но ничего мне не сделал, потому что не является ненормальным психопатом. Кстати, спасибо за это...»

«Ты злишь меня, Эмилия». — Я напрягаюсь, как будто он стоит передо мной и смотрит на меня этим взглядом.

«По поводу кольца. Теперь ты точно не забудешь снять его, прежде чем прийти ко мне. Кстати. Два часа. Без трусиков».

«Хмм... А что насчет «нет» и в трусиках?»

Да, меня уже понесло, но не могу иначе. Когда нахожусь далеко от него, в моей безопасной кроватке, где со мной ничего не может случиться, я могу слегка перегнуть палку.

«ЧТО, ПРОСТИ?»

«Я не могу сегодня прийти, Мейсон. Ты вымотал меня. У меня все болит».

«Будет болеть еще сильнее, если не придешь».

«Если ты еще раз будешь угрожать убить меня, я никогда больше не приду».

«Ох, детка, из всех вещей, которые я с тобой сегодня сделал, ты запомнила именно ЭТО? А остальным наслаждалась, или как это понимать? Значит, я больше не буду так делать»

Я теряю дар речи даже от твоих сообщений.

«Два часа, Эмилия!»

«Я должна заканчивать, Райли уже близко»

«Но не в тебя и не на тебя, Эмилия. Смотри мне»

И даже если это самая сумасшедшая реакция, которая у меня может быть, низ моего живота сводит от желания.

«Мне нужен ответ».

«Ладно».

«Ладно, что?»

«Ладно, я не буду с ним спать, Мейсон!»

«Что насчет сегодняшней ночи, Эмилия?»

«Пока!»

12. Добро пожаловать в мир сраной жабы, папа

Мейсон

Целую неделю, Эмилия. Ты динамила меня каждую ночь, и я позволил тебе это, но только потому, что у меня нет желания ворваться к вам в квартиру, убить брата и перебросить тебя через плечо, как будто я Кинг-Конг. Отец бы взбесился. Он, кстати, всю неделю выматывал меня, поэтому я и не мог побороться за то, чтобы получить тебя обратно. Мы участвовали в каких-то операциях на каких-то болотах, а потом часами сидели перед компьютером. Я ненавижу компьютеры, в отличие от папы.

Сегодня мы снова увидимся, и я сразу узнаю, трахалась ли ты с ним. Тогда у тебя этот виноватый взгляд, а в глазах мелькает страх, потому что ты не знаешь, как я тебя накажу. Всю неделю, каждый день, я велел тебе прийти в два часа ночи, и ты каждый день отвечала «нет».

Нет, Эмилия?

Мы уже на этом этапе?

Ты больше меня не боишься? Думаю, я должен стать пожестче. У меня есть тысяча идей, детка, не волнуйся. Все будет хорошо.

Моя мать целую неделю со мной не разговаривала, потому что я назвал Райли ублюдком и оскорбил его отца. Отец целую неделю, даже на работе, называл меня сраной жабой, независимо от того, были ли в помещении другие сотрудники. Это прозвище следовало при каждом поручении.

Кофе, сраная жаба!

Выключи компьютер, сраная жаба!

Принеси папки, сраная жаба!

Господи, они за*бывают меня со всех сторон. Я должен снова навести порядок во Вселенной, что начну делать уже сегодня.

Во-первых, я должен извиниться перед матерью.

Во-вторых, я знаю, что ты с нетерпением ждешь меня в шесть часов вечера, потому что тогда начнется вечеринка в честь твоей помолвки. Я подумывал наполнить мешок дерьмом Мисси и вручить его вам в подарок. Но это было бы слишком, а я больше не хочу ссориться с папой. Но ясно одно: поскольку ты рассчитываешь, что я приду в шесть, я приду на четыре часа позже. И уж точно не трезвый. Я этого не вытерплю.

В третьих, мой отец срочно должен перестать называть меня жабой. Этого требовала от него моя мама еще вчера, я отчетливо слышал.

Он все еще называл меня так сегодня, Эмилия. Это так унизительно. Я уже понял, как ты себя чувствуешь, когда висишь голая в моей комнате. Вот как я себя чувствую, когда он называет меня жабой перед горячей тетей Эмбер, а она умирает со смеху. Ну, хотя бы, горячей дочки Эмбер Черри сейчас нет в городе и она, по крайней мере, ничего не знает.

Мне необходим допинг. Срочно.

Но сначала я должен извиниться перед мамой. На трезвую голову. Я и так откладывал это целую неделю, но только потому, что она пугает меня, когда не разговаривает со мной. Когда злится, она как папа, но без пениса.

Наконец, мы снова дома, и мой папа совершенно без эмоций говорит:

— Сними обувь, сраная жаба. — Затем он идет наверх, чтобы переодеться. Мама уже дома — как и каждую пятницу, она уезжала по делам — и повсюду вкусно пахнет. Но, скорее всего, я ничего не получу, если она и дальше будет в таком настроении. Я должен был просто заткнуться перед ней, но сдерживаться — это не один из моих талантов. В тот вечер, когда это случилось, она так разозлилась, что мне пришлось самому готовить себе еду, а она ела вкусные блюда в спальне с папой. У меня была яичница, Эмилия. Она не была ни вкусная, ни съедена, потому что сгорела.

Я иду на кухню и расстегиваю дурацкую белую рубашку, которую мне всегда приходится носить в офисе. Я ненавижу рубашки. Мама стоит у плиты. Она готовит папину любимую еду. Я думаю, она хочет что-то сообщить ему или что-то изменить в доме, но не осмеливается сказать ему об этом. Возможно, она снова поцарапала машину. Моя мама не очень хороший водитель.

— Мам, — говорю я. Она вздыхает и поворачивается ко мне, но не отвечает, а вопросительно поднимает бровь.

— Ладно, я все понял. Я дерьмо и жаба...

— Сраная жаба, — скучающим тоном, перебивает папа, зайдя на кухню. Он шлепает маму по заднице. Перед моими глазами.

— Пахнет вкусно, детка.

Детка?

Господи, я хочу рыгать и смеяться одновременно, даже если это сложно представить.

— Мне жаль, что я это сказал, понятно? — говорю я агрессивнее, чем планировал.

— Тон попроще! — рявкает мой отец. О, Господи, он как питбуль, если речь идет о маме — невыносимо.

— Мам, посмотри на меня! — я стону и закатываю глаза. Она такая королева драмы. Райли унаследовал это от нее.

Она смотрит на меня. Раздраженно.

— Да?

— Мне жаль, что я сказал так на прошлой неделе. Поговори со мной, наконец, и приготовь что-нибудь покушать! Пожалуйста.

— О, это, наверное, такой вид извинений от тебя, но в любом случае лучше, чем от твоего отца. — Она пронзительно смотрит на него, и я так рад.

— Добро пожаловать в мир сраной жабы, пап, — улыбаясь, говорю я.

А потом ухожу вниз.

***

В половине одиннадцатого я решаю избавить тебя от мучений и зайти к вам. По припаркованным машинам у двери я вижу, что мои родители еще там.

Ура.

Но все равно это только добавляет кайфа, Эмилия, если я зажму тебя в углу и оттрахаю до потери пульса, несмотря на то, что нас могут поймать в любой момент.

Целую неделю, Эмилия, ты динамила меня.

Целую неделю говорила «нет».

Сейчас я тебе покажу, что означает «нет».

Я сотру это слово из твоего словарного запаса, сравняю с землей, выбью его, чтобы тебе больше никогда не пришло в голову использовать его.

Ты маленькая сучка.

Я злюсь и мне скучно одновременно — если это возможно, — и я накурен. Так сильно накурен.

Надеюсь, у вас был хороший вечер, потому что я пришел, чтобы испортить его.

Улыбаясь, захожу в лифт и еду наверх. Я все еще помню, как жил здесь в детстве. Пентхаус достаточно крутой, даже несмотря на то, что там живет Райли. Но он скоро уедет. С тобой, Эмилия. С той, которая решила последовать за ним.

Когда добираюсь до нужного этажа, слышу множество голосов. Меня это бесит, потому что я надеялся, что твои дебильные друзья ушли еще в девять и теперь лежат в своих постелях. Из колонок доносится музыка. Господи, что это за хрень, Эмилия? Классика или что? Вы такие скучные. Я просто обязан включить немного Мэрилина Мэнсона. Мой брат ненавидит рок. Это делает его агрессивным. Он такой милый, когда пытается быть агрессивным — как плюшевый зайчик.

Засунув руку в карман, и с косяком во рту, я вхожу в пентхаус. Вы сняли блокировку с лифта, так что можно зайти без ключа. Множество родственников и друзей-очкариков с прическами солнечных мальчиков — вы такие скучные — смотрят мне вслед, когда я прохожу мимо вашей гигантской лаунж-зоны на кухню. Я проголодался. Ты же знаешь, как это бывает с травой, Эмилия. После того, как мы вместе накурились, мы ели пиццу с начинкой из макарон и чипсов, а потом еще заедали все бутербродами. Мне не нравится, когда ты пьешь, Эмилия. Если, конечно, я не участвую в этом и не могу тебя контролировать.

В вашем холодильнике для продуктов идеальный порядок. Вот дерьмо, ланч-боксы подписаны, что ли, Эмилия? Господи, вы такие жалкие, но это все мой брат, не ты, потому что в сердце ты шлюха, во всех смыслах этого слова. Я еще даже не успел ничего найти, чтобы перекусить, как меня хватают за плечо и резко разворачивают.

— О, пап, ты все еще здесь.

— Да, я все еще здесь, а ты накурен, — говорит он и вынимает у меня изо рта косяк, чтобы смыть его в раковине.

Он действительно предвзят ко мне, Эмилия.

— Ты вообще думаешь, какие могут быть последствия, если будешь вот так повсюду бегать. Здесь работодатели Райли.

— О, как мило, у Райли есть работодатели. — Я смеюсь сам над собой и кладу два тоста в ваш тостер, потому что я так голоден, Эмилия. Вообще-то, это ты должна приготовить мне что-то, как сучка дома. Правда!

Папа качает головой.

— Я должен оттащить тебя домой за шею и запереть в чертовом подвале. Куда бы ни пришел, ты доставляешь неприятности.

— Я же ничего не делаю! Просто проголодался. — Тосты прыгают вверх, а потом на пол. — Ууупси... — я поднимаю их и откусываю. — А где, собственно, Эмилия? — спрашиваю я и оглядываюсь.

— Ты не будешь с ней разговаривать. Не будешь стоять рядом с ней. Ты не пропадешь с ней ни в каких закоулках и нишах и не будешь пялиться на нее, как психопат.

— Могу и буду! — я вырываюсь и начинаю идти. Успеваю сделать два шага, затем ощущаю его хватку на воротнике моей рубашки. И он тянет меня назад.

— Мейсон, ты остаешься стоять здесь, пока мы с твоей матерью со всеми не попрощаемся. А потом уйдем. Понял?

— Мне уже не пять лет, пап! — говорю я и еще раз кусаю тост. — Мне скоро двадцать четыре.

— Стоять на месте, сраная жаба! — я одинаково ненавижу его и люблю, но когда он уходит, я использую свой шанс.

Я тебя вижу, Эмилия.

Ты стоишь с другой стороны комнаты, и, судя по тому, как покраснели твои щеки, ты тоже увидела меня.

Ты выглядишь горячо.

Это то маленькое черное платье, которое Райли находит таким сексуальным? Тебе действительно идет, но если это так, я должен сорвать его с твоего тела. Твои волосы локонами падают на спину, и сегодня ты нанесла макияж, в виде исключения. Ты стоишь у окна с какими-то женщинами-жабами, они смотрят на твое кольцо и смеются. Одна из них — твоя подруга Клэр. Клэр сексуальная, но совершенно не такая, как ты. Эмилия, я бы хотел с вами тройничок.

У Клэр волосы темно-русого цвета, подстрижены в удлиненный боб. Это ведь так называется? Она одета в «трахни меня платье», с высоко поднятыми «трахни меня сиськами». Ее лучшая подруга обручилась. Она расстроена, а значит, легкая добыча. Наверное, она сейчас задается вопросом, когда найдет принца и что она сделала так чертовски неправильно, что не на твоем месте. Я могу тебе все объяснить, Эмилия. Она — не ты. Ты никогда подобного не добивалась. Если чего-то слишком сильно желаешь, никогда этого не получишь. Нужно просто расслабиться и ждать, когда к тебе это придет, так же, как я иду сейчас к вам. Вразвалочку. С тостом в руке, от которого снова и снова откусываю, и запахом травы, которая витает вокруг меня, потому что мои карманы набиты ею. Сначала ты смотришь в мою сторону, как всегда, потому что сфокусирована на мне. Твои темные накрашенные глаза становятся большими, потому что ты ежедневно отвергала меня на этой неделе. Ты ожидаешь худшего, потому что знаешь, как я отношусь к отказам. Клэр стоит рядом с тобой немного растерянная и действительно пытается порадоваться за тебя. Но женщины ужасны в том, что касается такого, Эмилия. Она явно испытывает облегчение, когда другая телка позади вас начинает с ней разговор, и она может отвернуться.

Твои красные губы приоткрыты, и ты смотришь на меня так, словно я дьявол, несущий апокалипсис. Ты не можешь контролировать это, потому что я контролирую тебя. Одним лишь своим присутствием.

Я бросаю оставшийся тост на какой-то шкаф, который там стоит, и беру себе бокал шампанского. Ненавижу шампанское. Вы действительно наняли людей, которые бегают здесь, как пингвины, и разносят это дерьмо? Знаешь, Эмилия, раньше у мамы были проблемы с деньгами, все это появилось позже, и меня немного тошнит от того, что Райли так выделывается. Он рожден в дерьме и должен сидеть в дерьме. Теперь он делает вид, что один из элиты. Взлетел. Это совсем тебе не идет — вся эта суета — ты человек приземленный. Тебя интересует не то, сколько карат на твоем кольце, а то, с какой любовью оно было выбрано. Черт, неужели я сейчас об этом подумал? Мне нужно меньше курить.

Как только я присоединяюсь к вам, одноногий пират появляется рядом с тобой и обнимает за плечи, как будто ты принадлежишь ему. Ненавижу этого придурка. Это так трагично, что в детстве он потерял ногу, но все достаточно сильно его обожали, чтобы он мог ходить с протезом. За который, кстати, заплатил мой отец. Только кстати. Райли должен быть рад, что папа так любит нашу мать, иначе он задохнулся бы в дерьме, как и заслужил.

Он абсолютный педант. А я ненавижу совершенство, Эмилия. Он действительно одет в костюм, серьезно? Я начинаю смеяться, стоя между тобой и Клэр, которая стоит ко мне спиной и не видит меня. Я не могу остановиться. Он действительно надел костюм на собственную вечеринку? Это жалко. На мне все еще вчерашние джинсы. И его волосы, о боже, волосы прилизаны, как будто корова облизывала его голову. Он такой смазливый. Вот в чем разница, Эмилия. Рядом со мной ты бы выглядела, как королева, а рядом с ним выглядишь, как маленькая придворная дурочка. Его милая, глупая сучка. Но при этом у тебя столько всего в голове.

Боже, я ненавижу траву. Я все еще стою и смеюсь над его костюмом. Глубоко дышу, пытаясь успокоиться, но когда Райли смотрит на меня, я снова взрываюсь и не могу остановиться. Он такое посмешище.

— Мейсон? — нетерпеливо спрашиваешь ты. Я ненавижу это, Эмилия. За это ты получишь пять ударов по твоей сладкой, уже зажившей заднице.

— Да? — я улыбаюсь и вижу, что это с тобой делает. Твои глаза горят.

— Все в порядке? — спрашиваешь ты.

— Эмм... да. Не я же скоро должен жениться. — Я указываю пальцем на своего брата.

Он выглядит как-то не очень счастливым, странно. Это же вечеринка.

— Что ты здесь делаешь, Мейсон? — совсем не весело рычит он.

Я сжимаю губы, чтобы снова не взорваться. Бл*дь, у меня уже лицо болит от смеха. Спорим, ты вспоминаешь тот раз на террасе, Эмилия. Мы так сильно смеялись, и ты даже ненадолго забыла, что встречаешься с этим болваном.

— Господи, ты опять накурен? — раздраженно спрашивает Райли.

— Мой брат празднует помолвку. Я хотел быть веселым.

— Конечно, верю тебе на слово, — бормочет он, и я снова поворачиваюсь к тебе.

— Почему он вообще, со мной разговаривает, Эмилия? Мой отец где-то здесь, и я не могу врезать ему по морде.

Ты предупреждающе смотришь на меня. О, мой Бог. Еще пять, Эмилия. И подожди-ка... что это там в твоих глазах?

Ладно, сейчас я действительно пытаюсь держать себя в руках.

Я смотрю на тебя, ты смотришь на меня, а потом твои глаза слегка расширяются. Ты знаешь, что я ищу, и понимаешь, когда я это нахожу.

Ты его трахнула, или он тебя. Без разницы.

Рука Райли, обнимающая тебя за плечо, перемещается на твою талию, Эмилия. Мне уже не смешно. Я за мгновение почти протрезвел.

— Ты должен что-нибудь выпить, — осторожно говоришь ты. — Ты сам на себя не похож.

Я скоро покажу тебе, насколько я похож на себя.

Недолго думая, отворачиваюсь от тебя — знаю, что твой самый большой страх, если я потеряю к тебе интерес — и поворачиваюсь к твоей подруге Клэр с большими сиськами.

Вот несколько фактов о Клэр, Эмилия:

Она не настоящая подруга. Она тебя ненавидит. И завидует тебе.

Она сразу же трахнется с Райли, если онпоманит пальцем. По крайней мере, так она на него смотрит. Ты разве не замечаешь?

Она думает, что намного красивее и интереснее тебя.

Она завидует тебе и всему, что у тебя есть.

Я сделаю тебе одолжение, оттрахав ее так, что она не захочет иметь ничего общего ни с тобой, ни с твоей будущей родней. Если ты выйдешь замуж за кого-то из моей семьи, ты постоянно будешь переживать такие моменты и терять людей, потому что они будут считать нас больными. На самом деле, так и есть.

— Привет, — говорю я. Ее взгляд, который до этого был обращен на кого-то другого, концентрируется на мне.

— Ты мне? — спрашивает она. Она к такому не привыкла — не тогда, когда ты находишься рядом. Она всегда находится в твоей тени, Эмилия, даже если ты не догадываешься, какой притягательной силой обладаешь.

— Очевидно, — отвечаю я. Ненавижу тупых людей.

— Эмм... привет, — неуверенно говорит она и оценивает меня. Она находит меня горячим. Ну, конечно же. Я не просто так надел обтягивающую футболку, которая показывает мои татуировки.

— Ты, должно быть, Клэр. Я наслышан о тебе. — Ты на меня пялишься, Эмилия. Смотри в другую сторону. Ты вызываешь подозрения.

— Что именно ты слышал обо мне? — кокетливо отвечает Клэр на мой флирт. Сейчас я еще больше отворачиваюсь от тебя и прислоняюсь плечом к стене, но продолжаю держать тебя в поле зрения.

— Я слышал, ты хорошо трахаешься. — Итак, Эмилия, судя по опыту, сейчас может произойти две вещи. Первая — она выплеснет свой напиток мне в лицо и пошлет меня, что, впрочем, случается довольно редко. А вторая — позволит себя оттрахать, а потом обвинит меня в том, что она на самом деле не такая, и ее не так легко заполучить. Это дерьмо утомляет меня сильнее всего.

— Даже так? — задорно спрашивает она, наклонив голову, глядя на меня из-под опущенных ресниц. Я уже практически имею ее в вашей постели, Эмилия. И я кончу на твое одеяло.

Я знаю, что ты слышишь каждое слово, что я говорю, и знаешь, что это твое наказание за то, что ты трахала его. А за то, что ты мне отказывала — я еще кое-что придумаю.

— Но обычно это всего лишь пустые слова, — просто говорю я.

Она вызывающе поднимает бровь:

— Ты не веришь?

— Я никогда не верю слухам. Верю только в то, что сам испытаю, детка. — Замечаешь ли ты, Эмилия, что Райли уже две минуты, как разговаривает с тобой? Ты должна смотреть на него, а не на меня с «трахни меня Клэр».

— Значит, я должна тебе доказать, да? — она буквально запрыгивает на меня. Но в ее оправдание могу сказать, что это не ее вина. Мне хорошо известно, как я должен преподнести себя, каким тоном и что должен говорить. Женщина, уверенная в себе, сейчас бы просто покачала головой, потому что никому ничего не должна доказывать. Но у Клэр проблемы с самоуверенностью, и я бессовестно пользуюсь этим.

— Уж, пожалуйста, — говорю скучающим тоном. Переверни мой мир, — раздраженно думаю я. — Ты знаешь, где здесь спальня? — спрашиваю ее тихо, но так, чтобы ты слышала.

— Конечно, Эмилия моя лучшая подруга. Я часто здесь бываю!

Я мысленно закатываю глаза.

— Ладно, пойдем.

— Подожди! — она выглядит слегка неуверенной. — Ты действительно хочешь сделать это в их кровати? Это как-то неудобно...

Я сухо смеюсь.

— Неудобно только в том случае, если ты встанешь в неудобную позу. Пошли! — я киваю в сторону коридора, и она начинает идти как можно быстрее, хихикая, как долбаная малолетка.

Я смотрю на тебя через плечо. Эмилия. Ты выглядишь сердитой. И я люблю это.

***

Час спустя я покидаю спальню. У вас хорошая кровать, Эмилия. Простыни свежевыстиранные и выглажены. Но мне насрать. Я даже покурил в вашей кровати и сбрасывал пепел на половину Райли.

Правило номер один: на вечеринках всегда закрывай спальню. Эмилия, серьезно. Под моим присмотром с тобой такого бы не случилось.

Я оставил Клэр лежать на месте, ей нужно отдохнуть. Ее мир сейчас стоит вверх ногами. Сначала я заставил ее отсосать мне так, как всегда делаю, а потом трижды довел до оргазма сзади. Сейчас она вымотана и даже не может встать. Я как раз застегнул ремень, и знаю, что по мне видно, что я занимался сексом, и пахну соответственно, но это хорошо. Я даже позволил ей поставить мне несколько засосов и отплатил тем же. Парочка дурацких засосов.

Конечно же, как будто могло быть по-другому, я сразу же врезаюсь в моего отца, который хотел уйти еще час назад.

Он абсолютно не в себе, каким я его никогда не видел. Сначала он хочет оттолкнуть меня в сторону, потому что я стою на пути, а потом понимает, что это я, и останавливается.

— Ты видел свою мать? — рявкает он, и я инстинктивно вздрагиваю.

— Эмм... нет. Было бы странно, если бы я видел ее последний час.

Прищурившись, он сверлит меня взглядом, а потом его глаза расширяются.

— Кто там внутри, Мейсон? — шокировано спрашивает он. Таким я его никогда не видел. Мне кажется, без мамы он сходит с ума.

— Эмм... Клэр. Что ты обо мне думаешь? — спрашиваю я невинно и слегка озадаченно.

— Однозначно ничего хорошего. Ты ведь моя сперма.

— О, это так мило, ничего подобного я сегодня еще не слышал, — говорю я, и вдруг, словно из ниоткуда, мимо меня небрежно прогуливается мама в своих туфлях на высоких каблуках с тетей Пенни. Они смеются.

Я смотрю на отца.

Он смотрит на мать.

А моя мать абсолютно не замечает надвигающегося шторма.

— Оливия! — кричит он через всю комнату, и я опять вздрагиваю, потому что не ожидал этого. Мама так резко поворачивается, что даже у меня голова закружилась, и смотрит на отца.

Он поднимает бровь, и она быстро подходит к нему. Тетя Пенни остается там, где стоит, потому что она не любит папу и меня как-то тоже. Она — абсолютная группа поддержки Райли и настоящая боевая эмансипация.

Когда мама находится в пределах досягаемости, папа хватает ее за руку, как я всегда делаю с тобой, Эмилия. Я смотрю слегка завороженно и провожу некоторые параллели, когда он притягивает ее к себе и что-то шипит ей на ухо.

Я в шоке, Эмилия.

Незаметно отступая назад, я ищу место, где бы скрыться.

Ого, это дерьмо было слегка нездоровым.

13. Ты кончил на мое одеяло, Мейсон

Мейсон

Как и ожидалось, ты видишь меня сразу же, как только я снова вхожу в гостиную. Как долго ты стоишь там, Эмилия, и смотришь на лестницу? Где-то около часа? Мне так жаль.

Ты смеешь выглядеть сердитой, Эмилия. Почему ты сейчас злишься? Ты трахаешься с Райли, выйдешь за него замуж и бросишь меня, чтобы уехать в Нью-Йорк, и все равно злишься? Ты сука, Эмилия. Не могу дождаться, когда ты окажешься в моем подвале, чтобы показать, насколько я зол.

Мои отец с матерью сумели воссоединиться и отпраздновать это, одевшись в свои плащи. Достаточно неуклюже. Мне кажется, когда я подхожу ближе, я слышу что-то вроде:

— И поэтому за тобой требуется наблюдение двадцать четыре часа в сутки, Оливия. Теперь ты понимаешь меня?

Мама выглядит очень виноватой, но и немного веселой. Я знаю, что она любит, когда папа теряет контроль над ситуацией — именно из-за нее. Он тогда паникует, прямо как только что.

Но мой отец выглядит довольным, когда я прохожу мимо него и покидаю пентхаус, даже не удостоив тебя взглядом.

Тебя ломает изнутри, и теперь ты можешь выслушать, как хорошо я трахнул Клэр, потому что она очень нуждается в том, чтобы поделиться этой информацией.

И это твое наказание за «нет», детка.

***

Эмилия

Клэр сидит передо мной, и ее макияж растекся по лицу. Она вспотела. Волосы прилипли к вискам. Она выглядит так, как и все, когда ты заканчиваешь с ними. Я могу спеть песню об этом, Мейсон.

Сейчас я тебя ненавижу.

— А потом... потом он сделал ту штуку своими пальцами... — она все еще не может восстановить дыхание, при том, что уже полчаса как вышла из спальни. Мы сидим на кухне; большинство гостей уже ушли, и она пьет один шот за другим так же, как и я, чтобы выдержать это. О Боже, я точно знаю, что ты сделал своими пальцами, но не могу сказать ей об этом. И я не могу сказать ей, что ты — табу для нее, потому что я с тобой... вернее, ты со мной... ну, ты знаешь. Я никому не могу рассказать.

— И у него действительно большой член! — говорит она. — У Райли тоже такой? они ведь братья…

— Откуда я должна знать? — я в бешенстве, Мейсон.

Конечно же, я знаю, почему ты это сделал.

И да, это сработало. Даже если не имею на это право, все равно чуть не лопаюсь от ревности. Не знаю, почему просто не выгоню ее, но как я могу это обосновать?

— Кстати, у тебя есть его номер? — вдруг спрашивает она, как будто у нее есть божественное благословение, которое она, вероятно, получила от тебя, Мейсон. Ты трахаешься, как Бог, вот в чем проблема.

— Нет! С чего бы? — я выпиваю еще один шот. Все уже вращается.

— Ну... я думала, он твой будущий деверь. Вы же скоро станете одной семьей...

— Я ненавижу его! — рявкаю я и проглатываю следующий шот. Она делает то же самое.

— Почему?

— Потому что он безжалостный, эгоистичный, высокомерный…

— О ком вы говорите, детка? — я слышу голос Райли за спиной и вздрагиваю, как будто это я была с тобой в спальне, а не Клэр.

— О твоем брате, — мечтательно произносит Клэр. Если бы мы были в аниме, в ее глазах танцевали бы сердечки. Мы с Райли издаем звук отвращения.

— Он на самом деле на моей вечеринке в честь помолвки тебя...

— В твоей кровати, — открыто говорит Клэр.

— Боже мой! — Райли так противно. — Я не могу поверить, он такой бессовестный придурок. — Да, Мейсон, это тебе подходит. Бессовестный придурок. Слава богу, что у меня уже так кружится голова, что я даже не могу как следует подумать над тем, какой ты отвратительный.

К счастью, Клэр довольно скоро уходит. Я больше не могу дружить с ней, серьезно. Райли отвозит своего знакомого домой, потому что не любит, когда кто-то остается у нас на ночь. Я пьяна в стельку, Мейсон, потому что вообще-то не переношу алкоголь, но ты и так об этом знаешь. Тогда я была также пьяна и не отдавала себе отчет. Ты воспользовался этим и тем самым разрушил мою жизнь. Как подонок, коим и являешься.

Я плетусь в спальню и останавливаюсь в дверном проеме. Одеяла скомканы, на полу валяется подушка. Мне кажется, я еще могу чувствовать твой запах, смешанный с запахом травы, пота и секса. Как загипнотизированная, подхожу к кровати. Я могла бы лежать там с тобой каждую ночь. Ты хотел, чтобы я узнала, поэтому не заморачивался, когда вытащил его и кончил на мое одеяло — ты маленький паразит.

В один момент становится слишком много всего.

Я должна убраться отсюда.

Это какой-то кошмар.

14. Я испортил тебя, Эмилия

Мейсон

Я сижу за стойкой, оперевшись локтями за спиной, с пивом в руке, и наблюдаю за всем этим фальшивым народом. Я ненавижу людей. Мои родители тоже. Только Райли любит общаться с кем-то. Я предпочитаю собак и тебя, Эмилия. Потому что ты не человек, ты — моя сучка. Такая же, как Мисси, только не такая послушная, и мы оба это знаем.

Я взбешен, Эмилия.

И ничего не могу с этим поделать.

Обычно злость утихает хотя бы на несколько часов, либо когда я трахаюсь, либо когда дерусь. После помолвки я был настолько заведен, что пошел на бой. Я получил два синяка, потому что не мог сосредоточиться и был под кайфом. Опять. Я почти не помню, как чувствовалась твоя подруга Клэр, и в каком положении мы это делали. Обычно я не запоминаю женщин, потому что у меня слишком много секса. Кое-кого можно забыть, но что касается тебя — я помню каждый раз. Как и тот, который изменил все.

Я хочу тебя, Эмилия. Я получил тебя один раз, и ты снова мне нужна. Мне просто нужно преодолеть твою совесть, потому что с того случая на кладбище, под чертовым дождем, ты избегаешь меня. Прошло уже два месяца. Независимо от того, как много занимаюсь сексом, я никогда не удовлетворен. Ты дала мне понять, что это была просто глупость, ошибка. Я не ошибка, Эмилия, сколько раз тебе повторять? Ты хочешь Райли, он так тебе подходит, бла-бла. Я бы с удовольствием показал, как хорошо я могу тебе подходить.

Я могу так отхлестать тебя по заднице, что ты забудешь, как пишется слово «хорошо».

Сегодня суббота, наши родители уехали — в очередной раз — и я организовал дома небольшую вечеринку. Но сначала согласовал ее с отцом, прежде чем снова заявится ненормальная и горячая тетя Эмбер и выгонит всех прочь. Она такая горячая, когда это делает. Вообще-то, она всегда горячая.

Я лежу здесь, на моем члене висит какая-то телка. Она неплохо сосет, но утомляет меня, поэтому я щелкаю пультом от телевизора. Никому не позволено заходить в мой подвал, неважно, вечеринка или нет. Здесь внизу моя зона для траха, вверху они могут блевать и дебоширить. Ты тоже здесь, Эмилия, без Райли, потому что он уехал по делам вместе с нашими родителями. Что ты здесь делаешь, детка?

Возможно, ты тоже не можешь меня забыть? Чем меньше я нахожусь вверху среди паразитов, тем больше ты меня ищешь. Ведь так? Я знаю это, чувствую.

В следующее мгновение ты, спотыкаясь, заваливаешься в подвал. В стельку пьяная. Это судьба, Эмилия.

— Дерьмо! — вскрикиваешь ты и икаешь. Ты такая милая, когда пьяная, детка. Тебе об этом уже говорили? Телка на моем члене хочет приподняться, чтобы посмотреть, кто нас прерывает, но я снова толкаю ее вниз, и ты замечаешь нас.

— О, Господи! — твои глаза расширяются, а потом в них появляется это дерзкое сияние, когда ты говоришь: — Ох, мне так жаль, Мейсон, я понятия не имела, что ты здесь.

В моем подвале, серьезно, Эмилия? Даже моя бабушка могла лучше врать.

— Я лучше пойду! — пьяно бормочешь ты и спотыкаешься на ровном месте.

— Ох, детка, останься! — лениво говорю я, поглаживая телку по голове. У нее так много лака на волосах, что мои пальцы почти склеиваются, и это портит весь эффект.

Эмилия, ты всегда была храброй. Немного помедлив, подходишь к моему дивану и садишься, как долбаная примерная ученица.

— Думаю, мне стоит немного отдохнуть, — бормочешь при этом. Ты такая забавная, Эмилия, тебе ведь просто хочется посмотреть, как эта малышка сосет мой член. Я смотрю тебе в глаза, когда кончаю в ее рот. Ты сглатываешь и беспокойно ерзаешь по дивану, в то время как я отталкиваю от себя другую со словами:

— Свали отсюда!

Эмилия, я не знаю, почему женщины настолько не уважают себя, что после минета их выбрасывают, как мусор. Но пока вы позволяете, я буду пользоваться этим. Всегда виноват мужчина, если с женщиной плохо обращаются, но о том, что сама женщина позволяет так с собой обращаться, никто не говорит. Я ненавижу эмансипацию, Эмилия, серьезно.

Девка сваливает, и мы остаемся одни. Указательным пальцем маню тебя на кровать, и ты следуешь, будто притянута невидимыми нитями, я сжимаю свой член. Ты хочешь этого, Эмилия, не рассказывай мне ничего. Вот почему ты здесь. Не потому, что по-пьяни забрела сюда. Ты садишься рядом со мной и прислоняешься к изголовью, пока я поджигаю косяк и глубоко вдыхаю дым. При этом я опираюсь на один локоть и смотрю на тебя, наклонив голову набок.

— Я снова хочу трахнуть тебя, Эмилия, — констатирую я, как если бы сказал: небо синее. Ты закрываешь глаза и прикусываешь нижнюю губу. Ты снова чувствуешь мой большой палец, как он стирает капли дождя, так же, как и мой член, который скользит в тебя так глубоко, как никто другой. Ты хочешь что-то сказать, но я прижимаю косяк к твоим губам. Твои глаза расширяются, когда ты делаешь затяжку. После этого ты начинаешь кашлять, такое ощущение, что минут двадцать, но все в порядке, Эмилия, вторая затяжка будет лучше.

Открываю еще одну банку пива и протягиваю тебе запить. Ты скоро станешь самой собой, Эмилия, об этом я позабочусь.

— Боже мой, как же дерет в горле! — запинаясь, говоришь ты, все еще кашляя.

Я снова прижимаю косяк к твоим губам.

— Тяни! — ты подчиняешься. На этот раз я выпрямляюсь и провожу губами по твоим, когда ты выдыхаешь дым. Глубоко вдыхаю его. Затем делаю большую затяжку и позволяю тебе вдохнуть дым.

Мы смотрим друг на друга. Ты перестаешь дышать.

Я знаю, что могу тебя сейчас получить.

Затем я снова целую тебя, медленно и чувственно, скользнув рукой под твой топ к груди, детка. Ты стонешь, когда я крепко ее сжимаю.

Ты хочешь всего этого.

Не говоря ни слова, ты буквально просишь об этом, а я сегодня щедрый, Эмилия. Прежде чем возьму у тебя то, что мне нужно. Рывком стягиваю твой топ через голову и говорю:

— Лежи здесь! — ты уже не в себе, дыхание сбилось, и даже не видишь, как я устанавливаю свой телефон на комоде, стоящем напротив и нажимаю на кнопку записи видео.

Ох, я обожаю преимущества современности.

Дьявольски ухмыляясь, поворачиваюсь и небрежно подхожу к тебе.

Я твоя погибель, детка, и ты не можешь меня остановить.

***

Да, я испортил тебя, Эмилия.

Я воспитал тебя и высвободил твою внутреннюю суку. Ты никогда не найдешь никого, кто мог бы также хорошо с ней обращаться.

Это того стоило.

Я пьян, и мое лицо горит, снова. Здесь воняет потом и пролитыми напитками. Вообще-то я хотел поискать кого-нибудь, кто меня отвлечет, так как мой бой ни к чему не привел, и Клэр тоже меня не удовлетворила. Мой телефон вибрирует в моем заднем кармане. Это ты со своего нового номера, который прислала мне сразу же, как только купила телефон. Эмилия, тебе нужна эта связь.

Я не сохранил тебя, как всех других. Тебя зовут не Дженифер-догги, Гемма-минет, Джанет-стоя или Лорен-анал. Тебя зовут просто Эмилия.

И ты единственная, на кого я поставил фотографию, как ты связанная лежишь на моей кровати, покрытая моей спермой.

Не волнуйся, Эмилия, этого никто никогда не увидит. Мой телефон — единственное, за чем я действительно слежу, он никогда не валяется где попало. Я подумываю не брать трубку, но любопытство побеждает. Сейчас четыре часа утра, это наше время. Обычно в этот час ты лежишь подо мной и кричишь, находишься на мне или свисаешь с потолка. Умоляешь, хнычешь, мой член у тебя во рту, и ты кончаешь снова и снова.

Пфф, ты целую неделю говорила «нет», не я.

— Что? — отвечаю я, как только выхожу на улицу. Мимо проезжает трамвай и заглушает твой голос, который звучит не совсем трезво. Меня это раздражает, Эмилия. Выражайся нормально.

— Я лежу здесь, Мейсон, и думаю о тебе, — говоришь пьяным голосом. Опять, Эмилия. Серьезно? Я выбрасываю окурок.

— Где ты лежишь и думаешь обо мне? — раздраженно спрашиваю я, потому что ты снова разрушила мои планы.

— Ну здесь! — говоришь ты, и я чешу лоб. Ты так бесишь, Эмилия. Любую другую я бы уже давно послал к черту.

— Где «здесь», Эмилия? — грубо и громко спрашиваю я. Пара, проходящая мимо, вздрагивает, когда я иду к своей машине.

— На старом вокзале, Мейсон. Где же еще? Это же очевидно... — супер, Эмилия, ты в стельку пьяная, в черном платье на железнодорожном вокзале, где тусуются наркоманы и насильники. Это здорово. Прекрасная идея пойти туда сейчас.

— Ты совсем рехнулась? — кричу я, чувствуя, как мой гнев накаляется до предела. — Тебе жить надоело? Хочешь, чтобы тебя изнасиловали, или может иглу в вене? Чего ты хочешь?

Я уже еду — слишком быстро.

— Я хочу, чтобы ты был добр ко мне и перестал трахать моих подруг. — Я бы рассмеялся, если бы не был так зол.

— Что-то более реалистичное! — рычу и сворачиваю за поворот. — Ты останешься на связи, пока я не приеду. Поняла?

— Ты беспокоишься обо мне? — я слышу усмешку в твоем голосе, Эмилия. Ты не контролируешь себя, Эмилия.

— Если с тобой что-нибудь случится, кому будет не хватать шлюхи?

— Ты такая задница!

— Притормози, Эмилия. Райли будет разрушен, еще сделает с собой что-нибудь. Кстати, это может случиться и тогда, когда он узнает о нас двоих. Не забывай об этом!

— Поэтому я и уезжаю в Нью-Йорк! — вскрикиваешь ты. Если я еще раз услышу про этот сраный Нью-Йорк, ударю что-нибудь маленькое и хрупкое, и если тебе не повезет — это будешь ты.

Я паркуюсь поперек трех парковочных мест и выхожу из машины. Суетливо оглядываюсь вокруг, Эмилия. Но тебя здесь нет.

— Где ты? — ору я и вдалеке слышу твое хихиканье.

О, Господи, Эмилия. Либо я тебя убью, либо ты меня!

Луна ярко светит на тебя. Ты лежишь на спине посреди заброшенных рельс, с бутылкой водки в руке, и смотришь на усыпанное звездами небо. Я прекрасно знаю, что от водки твои трусики слетают, Эмилия, я это знаю — причем с рекордной скоростью — и ты тоже это знаешь.

Со сложенными на бедрах руками я встаю над твоей головой и смотрю на тебя сверху вниз. Ты сияешь, как проклятое солнце. Почему ты так на меня смотришь, Эмилия?

— Привееет! — хихикая, говоришь ты и машешь мне ладошкой.

— Вставай!

— Я не могу, это так тяжело.

— Я скоро покажу тебе, что значит тяжело. Поднимай свою задницу!

— Ты только посмотри на это! Мейсон, ложись рядом и посмотри, какое небо красивое!

Я в бешенстве, Эмилия, а тебе просто насрать!

Мне нужна сигарета.

Простонав, сажусь по-турецки у твоей головы. Ты подползаешь и устраиваешься поудобнее на моих коленях!

Что это с тобой, Эмилия?

Я, что ли, диван, Эмилия?

Подкуриваю сигарету и выдыхаю дым в «ах, какое красивое небо». Ты смотришь вверх.

— Когда я была еще маленькой, и мир был в порядке, бабушка всегда считала со мной звезды. — О нет, Эмилия, происходит то, чего я никогда не хотел. Сейчас ты расскажешь мне свою историю.

Я забираю водку из твоей руки и делаю несколько глотков. Терпеть не могу этот женский треп. Я не хочу знать, что ты делала со своей бабушкой, каким было твое детство и кто трахнул тебя первым.

Факт в том, что сейчас я трахаю тебя.

— Моя бабушка была лучшей женщиной, которую я знала, и когда она умерла, я чувствовала себя так, как ты, когда твоей бабушки не стало. Она была единственным человеком, которому я когда-либо доверяла. У нее всегда были румяные щеки, как будто она слегка подгорела на солнце, а ее седые волосы были вьющимися и мягкими, как у ребенка. Я всегда могла прийти к ней, понимаешь? Она всегда говорила мне, чтобы я нашла себе мужчину, который будет хорошо ко мне относиться.

Я поднимаю бровь.

— Поезд ушел, — сухо говорю я, и ты раздраженно вздыхаешь. Ты обязательно хочешь получить по заднице? Но это будет только, когда ты будешь трезвая и все прочувствуешь.

— Когда моя бабушка умерла, единственный близкий человек, которого я знала и с которым мне было комфортно, ушел. А мне было всего шесть. После этого все как-то просто пошло под откос. Единственное, что удерживало меня в какой-то степени на ногах — моя лучшая подруга Бриджит и ее замечательная мама.

— Почему же все пошло под откос, Эмилия? Тебе не разрешалось смотреть мультики про Спящую красавицу, или Золушку, или что-то в этом роде? — Теперь ты смотришь на меня, Эмилия. Твой взгляд другой. Он такой, каким я его никогда не видел. Даже когда я пытал тебя самым худшим образом. Даже когда я действительно причинял тебе боль, ты никогда не смотрела на меня так — как маленькая девочка, которая может сломаться в любую минуту.

О, Господи, что это, бл*дь, такое?

— Обычно он хорошо ко мне относился, но иногда — нет... — безэмоциональным голосом говоришь ты, как будто перенесясь в другой мир.

— Кто? — спрашиваю я.

— Мой отец, Мейсон... это всегда был мой отец. — Я вовсе не хочу, чтобы ты продолжала говорить. В моем желудке зарождается легкая тошнота. Я не хочу знать, Эмилия, не рассказывай дальше. Но не говорю этого, а только смотрю на тебя. Независимо от того, что скажу сейчас, это будет невежливо. Поэтому, в данный момент, в виде исключения, держу свой рот закрытым.

И вдруг замечаю, что мои пальцы лежат на твоей обнаженной шее, Эмилия. Что за нафиг? С каких пор я глажу тебя там?

И не могу остановиться, даже если бы захотел. А я хочу, поверь.

— Он пил. Вообще-то, я ненавижу алкоголь! — ты снова вырываешь бутылку из моей руки и делаешь глоток. — Пьяные непредсказуемы. Они делают гадкие, мерзкие, ужасные поступки, которые могут навсегда искалечить детскую душу. — Эту фразу я много раз слышал от моего отца, Эмилия. И сейчас, когда смотрю на тебя, понимаю, что он имел в виду. Я бы с удовольствием убил твоего отца, Эмилия. — Он приходил в мою комнату по ночам. Я рассказывала об этом маме, но она, конечно же, мне не верила.

Когда-то я думал, что мне все равно, кто трахнул тебя первым, Эмилия. Сейчас мне больше не все равно.

— Райли об этом знает? — спрашиваю я и снова провожу кончиками пальцев по твоей шее. Напряжение покидает тебя. Я и не думал, что так действую на тебя. Ты такая сломленная, Эмилия.

— Никто об этом не знает, Мейсон. Кто знает о твоем разрушенном детстве? А я знаю, что оно такое. Вижу это в твоем взгляде.

— Но оно не такое, как у тебя, — говорю я. Ты изучающе смотришь на меня своими огромными красивыми глазами.

— Твой отец никогда не бил тебя, как мой, только потому что ты разговаривал не тем тоном? Твоя мать никогда не отводила взгляд, когда отец лапал тебя за задницу? — Эмилия, я скоро взорвусь. Серьезно. Замолчи! Но ты этого не делаешь. Такое ощущение, что тебе сейчас нужно выговориться, иначе оно сожрет тебя. — Это почти неудивительно, что я запала на тебя.

Я замираю, Эмилия. Что это значит?

Что я такой же, как он?

— Вообще-то... — говоришь ты и поднимаешь брови вверх. — Независимо от того, что говорят психологи, я знаю, что всегда сама во всем виновата. Я пыталась замотать свою грудь, когда она выросла, и носила длинные штаны и свитера летом. Но это не помогло. Они вселяют в тебя это чувство, когда наказывают тебя, и я знаю, что мы всегда ищем то, к чему привыкли. Ты такой говнюк, Мейсон Раш. Вообще-то, я тебя ненавижу. — Я тоже тебя ненавижу, Эмилия. За то, что ты рассказала мне все это и не смогла заткнуться. Снова делаю глоток, пока ты продолжаешь размышлять. — Мы всегда ищем то, что знаем из дома, Мейсон. Зачем тебе я? Может быть, что-то пошло не так? Я такая же, как твоя мать? — Ты садишься напротив меня в позу по-турецки, среди рельс, под луной, и забираешь бутылку из моих рук. Ты делаешь большой глоток, а я просто смотрю на тебя несколько мгновений.

— Ты совсем не похожа на мою мать, Эмилия. Моя мать — сильная женщина. Она — львица, которая защищает и борется за то, что любит. Проблема в моем брате. — Пристально смотрю на тебя. — Он всегда был центром внимания. Но он никогда не вел себя по-настоящему дерьмово, а всегда был идеальным сыном, с которого пылинки сдували, потому что у него проблема с ногой. И есть я, который регулярно создает неприятности, добавляет седых волос родителям, принимает наркотики. Я пью, трахаюсь, делаю то, что хочу, но ты это уже знаешь, Эмилия.

Ты наклоняешь голову набок, и твои волосы касаются бедра.

— Что насчет твоего отца? — я закатываю глаза и фыркаю. — Вот видишь, я знала, что где-то есть подвох, — продолжаешь допытываться ты. Это не хорошо для нас обоих. Все это…

— Мой отец — это мой отец, Эмилия. Он тоже часто наказывал меня. Он запирал меня в подвале, когда я взрывался, и уже ничто не могло меня удержать, потому что я был угрозой для всего окружения. Например, когда хотел сжечь наш дом, потому что был так зол на весь мир.

Ты подползаешь поближе, пока твои колени не касаются моих.

— Ты постоянно зол, правда?

— Не тогда, когда нахожусь в тебе, — говорю быстрее, чем успеваю подумать.

Бл*дь.

Я вижу сострадание в твоих глазах и ненавижу это, а ты поднимешь руку и хочешь положить ее на мою щеку. Еще до того, как ты успеваешь прикоснуться ко мне, перехватываю твое запястье в воздухе и предостерегающе смотрю на тебя.

— Не надо, Эмилия. — Опускаю твою руку вниз, и ты опускаешь взгляд. Твои щеки краснеют, и ты задаешься вопросом, что делаешь здесь. Теперь нас уже двое.

— Я одержима тобой, Мейсон, — говоришь ты абсолютно бесстрастно, глядя на меня при этом пустым и отрешенным взглядом. — Ты не самое хорошее для меня.

«А ты лучшее, что когда-либо случалось со мной», — думаю я, глядя на твои пухлые, красивые губы. Мне невыносимо от мысли, что Райли целует их каждый день. Я неотрывно смотрю в твои большие глаза, которые, несмотря на все, что я уже сделал с тобой, излучают уверенность. Ох, детка, не доверяй мне. Я тот, кто уничтожит нас обоих, это моя сущность. А ты та, кто позволит себя уничтожить.

Если бы мы были в кино, можно было подумать, что мы созданы друг для друга, но это не так, потому что ты с ним. И ты уйдешь. А я останусь. И это убивает меня, Эмилия.

***

Я несу тебя, перекинув через плечо, Эмилия, потому что ты больше не можешь идти. Моя рука лежит прямо под твоей задницей, а ты одета в платье. Ты хихикаешь, Эмилия, тиская мою задницу. И я позволяю тебе это, как и многое другое сегодня вечером, Эмилия. Одним рывком бросаю тебя на заднее сиденье, наклоняюсь, крепко хватаю за подбородок и рычу:

— Я убью тебя, если обрыгаешь мою машину.

— Почему ты всегда хочешь меня убить? — спрашиваешь ты, и я отпускаю тебя, качая головой. Сажусь впереди и завожу двигатель.

Всю дорогу ты борешься с содержимым желудка, Эмилия. Ты так боишься меня, что даже сглатываешь свою блевотину назад.

Я везу тебя к себе домой, потому что не думаю, что могу вот так бросить тебя у брата. Он, наверное, снова разбирает город по частям и ищет тебя. Я усмехаюсь при мысли о том, как он обзванивает всех ваших друзей, но никто из них не знает, где ты находишься.

Мисси чертовски радуется, когда я втаскиваю тебя внутрь. Она наверняка думает, что ты мертва, и что наконец-то она сможет полностью завладеть мной. Но после того, как я бросаю тебя на кровать, ты вскакиваешь и, зажав рот рукой, бежишь в ванную. Я зажигаю сигарету и, вздохнув, следую за тобой. О Боже, Эмилия, обычно я так не думаю, но неужели эта ночь никогда не закончится? Пока курю, прислонившись к стене рядом с тобой, держу твои волосы и позволяю тебе блевать. Это так отвратительно, ты звучишь, как свинья, Эмилия. Любая привлекательность исчезает. Ты давишься и рыдаешь, потому что тебе больно блевать, и я не знаю, что с тобой делать. По привычке слишком крепко тяну тебя за волосы.

— Мейсон! — пищишь ты, и я быстро ослабляю хватку, чтобы ты могла продолжать блевать в унитаз. Вся водка выливается из тебя, как вода. Ты такая отвратительная, Эмилия. Любую другую женщину я бы выгнал из своего дома пинком под зад, но с тобой я не могу так поступить, даже при всем желании.

Я терпеть не могу ни рыдающих, ни рыгающих женщин, Эмилия. А ты делаешь и то, и другое.

— О, Господи! — закончив, стонешь ты. Я быстро смываю.

— Промой рот! — командую я, все еще держа тебя за волосы и подталкивая к умывальнику. Ты поступаешь, как велено, без возражений, наверное, брезгуя от самой себя. Потом я веду тебя за волосы из ванной в постель.

Единственное, что я снимаю с тебя — это твои туфли и платье. Раз уж ты лежишь в моей постели, я тоже хочу что-то увидеть.

Ты хватаешь меня за руку, чтобы обнять, но я отхожу назад.

— А теперь спи, Эмилия!

— Ты такой говнюк, Мейсон! — мямлишь ты, обхватываешь мою подушку и тут же засыпаешь. Ты немного похрапываешь, Эмилия, и я решаю оставить кровать тебе сегодня ночью. Ставлю рядом с тобой ведро и ухожу с Мисси спать наверх на родительском диване. Просто он намного больше и уютнее моего.

Пока я лежу и смотрю в потолок, с головой Мисси на моем животе, которую я рассеяно поглаживаю, могу думать только о том, как ты сегодня смотрела на меня.

15. Я думал, твоя задница принадлежит мне, Эмилия

Мейсон

Я вырываюсь из глубокого сна, когда что-то твердое периодически ударяется о мое лицо. Потом слышу милый голос отца, который орет:

— Подъем! Ты, сраная жаба! Что ты делаешь на моем диване?

— Я не на диване, а в аду! — стону, медленно открыв один глаз. А потом один из декоративных камней, которыми он меня забрасывает, попадает мне прямо в нос.

— Ай, пап!

— Ты обутый лежишь на моем диване, Мейсон, — скучая, говорит он. Боже, мои глаза горят. Я еще толком не проснулся, моя щека в слюнях и такое ощущение, что проспал минут пять. Мой отец и раньше бросался в меня предметами. Если я не слушался или поступал не так, как ему хотелось, он постоянно забрасывал меня чем-то. Бумажными шариками, камушками, попкорном, чипсами, подушками или скрепками. Мама всегда ругалась, потому что ей нужно было все убирать, а не из-за того, что он причинял мне боль или потому что это было унизительно. Серьезно. Мой отец такой сержант Дрилль. Больше всего ему хотелось бы, чтобы мы все шарахались за ним, как маленькие утята. Он любит это дисциплинированное дерьмо.

— Эй! — рявкает он. — Что ты здесь делаешь и почему так пялишься на меня? — почему-то мне кажется, что мой отец прекрасно знает, зачем я здесь, ведь он всегда все знает. Он ведь главный псих.

— Папа, просто оставь меня в покое. У меня болит голова! — стону я и отворачиваюсь, желая поудобнее устроиться на диване. Отец срывает с моей ноги ботинок и бросает его мне в голову.

— Подъем! Сейчас суббота, твоя мама готовит завтрак! Слезай с моего дивана! — с очередным стоном я выпрямляюсь и хватаюсь за пульсирующий лоб. Я не только не выспался, у меня еще и похмелье. И, вероятно, все еще немного под кайфом.

Сейчас восемь часов утра или около того. Почему старики всегда так рано просыпаются по выходным? Боже, я ненавижу людей.

— Ой, Мейсон, детка, ты тоже здесь! — зайдя в комнату, мама наклоняется над диваном и целует меня в лоб. — Стол уже накрыт, а я дожариваю бекон. Райли тоже должен приехать с минуты на минуту, — радуется она.

— Что ему снова здесь нужно? — грубо спрашиваю я, убирая пальцы матери, которые гладят меня по волосам. Она может настолько проникнуться любовью, что это почти давит. Я встаю, глажу Мисси, снимаю второй ботинок, который с удовольствием бросил бы в голову отца, сидящего за обеденным столом и уже снова держащего в руке планшет. Он действительно зависим от него, и это в его возрасте. Я плетусь мимо него в сторону ванной, и еще до того, как успеваю выйти, слышу крик этого идиота.

— Где он? — спрашивает он тоном, каким, я надеюсь, не будет разговаривать со мной.

— Ты ведь меня имеешь в виду, не так ли? Я здесь, что тебе надо? — сонно спрашиваю я, и в следующее мгновение меня хватают за воротник и прижимают к стене, Эмилия. Он держит меня у стены, и что делает мой отец, Эмилия? Он ничего не делает. Даже не поднимается с места и не откладывает свой планшет в сторону. Придурок.

— Где она? — рычит он.

— Эммм, Мисси? — спрашиваю я. — Думаю, на кухне.

— Что опять случилось? — раздраженно спрашивает мама. — Я хочу хоть в одно субботнее утро позавтракать как нормальная семья!

— Сядь, Оливия, — говорит папа, не взглянув на нее. Она закатывает глаза и присаживается к нему на колени.

— Пошел ты, Мейсон! — Райли отпускает меня и бежит в подвал.

— Пап! — говорю я, нуждаясь в помощи.

— Да? — отвечает он, не удосужив меня взглядом.

Но я должен пойти за Райли.

Бл*дь.

Мы попали.

Ты попала.

Дверь открыта, Райли уже внутри, и я ожидаю криков. Но ничего не происходит. Войдя, я вижу, что ты уже ушла. Мне аж стало легче, Эмилия. Настолько легче, что я начинаю смеяться.

— А что именно ты ожидал здесь найти, бро? — я кладу руку на его плечо и наслаждаюсь тем, насколько глупо он сейчас себя чувствует.

Он отбрасывает мою руку, поворачивается ко мне и говорит:

— Если я узнаю, что между вами что-то происходит, я убью тебя, Мейсон. Клянусь, я убью тебя. — С этим он поднимается наверх.

Я усмехаюсь и впервые не выхожу из себя, когда думаю о тебе, Эмилия. Потому что ты кое-что мне оставила под подушкой.

Вытащив это, моя усмешка превращается в широкую улыбку, потому что это твои трусики.

***

Сегодня день ничегонеделанья, Эмилия. Я не хочу никого видеть, даже тебя. То, что произошло в пятницу вечером, было просто... странно. Кроме того, я не трахал тебя уже больше недели. Это еще более странно. Сейчас лежу на диване и лениво играю в GTA, в уголке моего рта косяк, но я забыл его зажечь, потому что и так уже под кайфом.

Эмилия, моя жизнь не проста.

Мама зовет, чтобы я поднялся на ужин. Она скорее орет с некоторой агрессией в голосе, потому что точно знает, что я все равно сделаю вид, что не слышу ее. Синяки на моих глазах уже пожелтели. Никто из вас, ублюдков, даже не заглянул посмотреть, все ли в порядке. Потому что вы точно знаете, что со мной никогда не бывает в порядке.

Я голоден, поэтому отбрасываю в сторону джойстик и косяк и направляю мою элитную задницу наверх, вместе с Мисси, чья голова все время лежала на моем колене.

Папа сидит за столом со своим планшетом, как всегда. У меня уже психическая травма от этого вида, Эмилия. За кем он постоянно следит?

Я тяжело падаю на свое место, одет лишь в шорты, несмотря на то, что уже четыре часа вечера, и отпиваю колу, которую мама мне уже поставила. У меня охренительная жизнь. Она целует меня в голову и гладит по волосам, Эмилия.

— От тебя воняет наркотиками, Мейсон. Сходи в душ.

— Позже. Я голоден. — Я отклоняюсь назад, так что ее рука падает, и налетаю на запеканку, которую она ставит передо мной.

— Господи, мы что, в зоопарке? — раздраженно спрашивает мой отец, даже не взглянув на меня, и я начинаю есть немного медленнее. У меня сейчас нет настроения дискутировать об этикете. На данный момент меня интересует только то, что через две недели мне исполняется двадцать четыре. И я отпраздную их по полной.

Я на взводе, Эмилия.

— Они уже приехали? — спрашивает мама, как будто отец все знает.

— Еще два часа назад, — отвечает он и начинает есть. Мама тоже садится за стол, по пути погладив Мисси, которая сидит возле меня и ждет, чтобы в ее рот что-то упало. Всегда что-нибудь падает. Случайно, потому что мой отец против этого.

Мне это не интересно, но я все равно спрашиваю:

— Кто?

Папа смотрит на маму, как будто хочет сказать:

— Заткнись!

Но моя мама это моя мама, и она никогда не держит рот на замке.

— Райли и Эмилия сейчас подписывают контракт на съем жилья в Нью-Йорке, — радостно отвечает она. Моя вилка зависает в воздухе, и я смотрю на нее.

— Что? — тут же спрашиваю я. Мой отец напрягается рядом со мной и кладет свои приборы на стол.

— Ну, они же переезжают через два месяца и должны кое-что решить. Например, найти университет для Эмилии... — университет? — И новая работа твоего брата, и, конечно, квартира. О боже, она такая красивая. Прямо возле Центрального парка, с видом на озеро. Я люблю Нью-Йорк, — тараторит мама, и у меня поднимается блевотина.

Ты действительно не считала нужным сообщить мне об этом, Эмилия?

Я в бешенстве.

Одним рывком отодвигаю стул назад, встаю, разворачиваюсь и молча ухожу.

— Эй, куда ты идешь, Мейсон? — зовет мама.

— Я больше не голоден! — рявкаю я и слышу шаги отца позади. Еще и это. Он должен оставить меня в покое.

— У меня все в порядке! — бросаю через плечо. — Не бойся, я не взорвусь. — Ох, Эмилия, я близок к тому, чтобы сжечь все дотла, включая тебя.

Он хватает меня за плечо и разворачивает, когда мы уже почти дошли до входа в подвал.

— Мейсон, отпусти ее, наконец! — шипит он. — Это становится похожим на одержимость с твоей стороны. Поверь, я знаю. Ты не можешь заставить ее выбрать тебя. Она вместе с твоим братом. Возьми себя в руки, в конце концов! — мое сердце грохочет и я бы с удовольствием врезал ему, чтобы прочувствовать, как он меня избивает.

Мой отец смотрит мне прямо в глаза.

— Даже не думай об этом. — Дерьмо. — Оставь ее в покое! — с этим он отпускает меня, разворачивается и возвращается на кухню.

***

Я так зол, Эмилия. По пути к шкафу, чтобы переодеться, пишу тебе. Не могу по-другому. Быстро натягиваю джинсы и футболку.

Потом набираю тебя, но ты сбрасываешь, Эмилия. Так не пойдет. Разве я тебя не научил, что меня нельзя сбрасывать? Никогда. Ты должна быть всегда на связи. Иначе это как будто ты отбрасываешь мою руку, Эмилия. По пути к машине я еще раз набираю тебя, но ты опять сбрасываешь. Снова и снова.

Крикнув «бл*дь!», бросаю телефон на пассажирское сиденье и жму на газ. Я уже не могу ясно мыслить. Так происходит всегда, когда ты выносишь мне мозг.

На вечеринке в вашей спальне я захватил с собой единственный запасной ключ, который мой брат совершенно изобретательно хранил в верхнем ящике комода.

Не проходит много времени, когда я захожу в вестибюль многоэтажки, где вы живете. Портье на стойке регистрации занят тем, что набирает что-то на своем компьютере или смотрит порно. Я наклоняюсь и пробираюсь мимо стойки, как мелкий преступник, который хочет ограбить бензоколонку. Я так зол, Эмилия, и даже не пытаюсь успокоиться. Потому что то, что произойдет, ты заслужила.

Двери лифта открываются, и я захожу в ваши владения.

Здесь так стерильно и чисто.

В вашей квартире нет души.

Никаких мисок, в которых скапливается недоеденная еда; никакой собачьей шерсти, нет декоративных подушек, которые мама всегда раскладывает на диване у нас дома. Ни крошки на обеденном столе, ни одной чашки на барной стойке, ни пылинки на ваших фоторамках. О боже, вы так отвратительны вместе. Вы были в Гранд-Каньоне, Эмилия. И как два туриста на Эмпайр-стейт-билдинг.

В своих грязных ботинках иду по коридору, осматривая каждую фотографию. Бейсбольная бита в моей руке ощущается просто прекрасно. Вы были в спа-салоне, Эмилия. Зачем тебе спа, Эмилия? Я могу показать тебе мой спа-салон.

Вы катались на лыжах в горах, как два педика, и позировали в Египте перед пирамидами. Мой брат такой идеальный вундеркинд. У него даже нет проблем с тем, чтобы показать свой дерьмовый протез под шортами, потому что тогда все будут с ним разговаривать, и он сможет почувствовать себя важным.

Я ненавижу его, Эмилия.

Кстати, когда это ты успела повесить фотографию, как он делает тебе предложение? И кто, кчерту, это сфотографировал?

Вероятно, это была Клэр или какой-нибудь турист, которого он нанял. Вы такие жалкие.

О, у тебя есть фотография моей семьи. Я тоже там есть, Эмилия. Ты часто на нее мастурбируешь? Когда спускаешься по лестнице и видишь меня, думаешь о том, что я всегда делаю по ночам, прежде чем разыгрывать перед ним идеальную женщину?

Я убью его, Эмилия. Именно этим все и закончится, рано или поздно.

Или тебя.

Или нас.

Или любого, кто будет рядом с тобой.

Все это не может хорошо закончиться.

Замахиваюсь бейсбольной битой и одним движением сбиваю со стен все фотографии, рамки которых со звоном разлетаются по полу. Прекрасно, Эмилия. И только сейчас я пришел в ярость. Крушу ваш телевизор, идеальный стеклянный журнальный столик, вашу кофеварку за две тысячи долларов, как и всю другую кухонную электронику. Я выдергиваю ящики из шкафов и бросаю их о стену, чтобы содержимое разлетелось повсюду. Я пинаю ваши стулья и пробиваю дыры в шкафах кухни и в стенах. Эта кухня стоит здесь уже целую вечность, Эмилия. После меня она больше не будет стоять. Моя следующая цель — ваша спальня, но вместо того, чтобы успокоиться, потому что я уже выпустил большую часть своей агрессии, становится по-настоящему плохо, когда я вижу вашу кровать.

Ты позволяешь себя здесь трахать.

Я срываю матрасы и бросаю решетку через комнату, так что она глухо ударяется о шкаф. Под кроватью находятся небольшие коробочки, Эмилия, с чем-то внутри. Я подтягиваю их поближе и открываю. Ты, маленькая шлюшка.

Не думал, что и с ним ты стерва. Это добивает меня, и если бы ты сейчас была здесь — сделала бы свой последний вздох.

Наручники, всевозможные дилдо и вибраторы, анальные пробки, Эмилия? Я думал, твоя задница принадлежит мне.

Единственное, что я оставляю в порядке и с открытыми крышками стоять на одном из комодов — эти две коробки с игрушками.

Ты поймешь зачем.

Не знаю, стало мне лучше или хуже.

***

Тяжело дыша, сижу в машине, руки на руле и пялюсь в лобовое стекло. Мой телефон начинает звонить.

Ох, принцесса соизволила перезвонить?

— Я убью тебя, Эмилия! — это первое, что я говорю, подняв трубку.

— Хорошо, Мейсон, успокойся. Я знала, что ты так отреагируешь, поэтому не сказала, что лечу в Нью-Йорк.

— Я убью тебя, потому что ты дала ему свою задницу. — С этим бросаю трубку. Сейчас я не хочу тебя ни видеть, ни слышать, а такое бывает крайне редко. Обычно я всегда хочу знать, что ты делаешь, где находишься, с кем переписываешься, с кем разговариваешь или о чем думаешь. Но не сейчас.

Сейчас я еду домой и бью мою боксерскую грушу до тех пор, пока с меня не начинает литься пот, поблескивая в лучах заходящего солнца.

16. Это просто кошмар, Оливия

Китон

Я ненавижу, когда звонят в дверь после десяти часов вечера, Оливия. Это означает только неприятности. День прошел слишком тихо после того, как у Мейсона случился маленький внутренний приступ за обеденным столом, и я думал, что он опрокинет его. Но ты, Оливия, со своим семейством из сахарной ваты, ничего не хочешь замечать. Ты рассказываешь ему, что женщина, которую он любит, но сам даже не подозревает об этом, только что подписала с его братом договор аренды на совместное будущее.

Оливия, я стрельнул в тебя взглядом, лучше-промолчи-взглядом, и ты его видела. Ты смотрела мне в глаза, Оливия. Почему ты все еще должна так поступать после всех этих лет? Противоречить мне. Ты не видишь и не слышишь, что происходит вокруг, потому что хочешь свою идеальную семью так, как нарисовала в своем воображении. Детка, мы не идеальны, и твоя материнская влюбленность в Мейсона действительно не помогает уберечь его от своих ошибок, Оливия. Еще с младенческого возраста, ты постоянно защищаешь его. Я думаю, что он навсегда останется для тебя пятилетним мальчиком, но, Оливия, у твоего пятилетнего мальчика развилась очень больная сексуальная жизнь и болезненная одержимость женщиной, которую он никогда не сможет заполучить.

Я каждый день наблюдаю на планшете за тем, что происходит в этом сумасшедшем доме, и уже почти жалею о том, что установил камеры. Тогда с тобой это было горячо, а сейчас это стресс.

Не проходит ни одного дня, когда бы я не видел, как этот голубоглазый олененок добровольно спускается в преисподнюю дьявола.

Почему, Оливия?

Как можно быть такой чертовски глупой? Мне не нравится эта девочка. Она дурная, Оливия.

Раздается еще один звонок. Ты лежишь рядом со мной на диване, вытянув ноги поверх моих, и уже наполовину спишь. Мы смотрим какую-то американскую, совершенно безмозглую комедию, а-ля Пенни — я все еще терпеть не могу эту фурию и, к сожалению, так и не смог решиться устранить ее, Оливия. Вздохнув, ты смотришь на меня.

— Ты откроешь? — устало спрашиваешь ты.

Я ненавижу, когда ты указываешь что мне делать, Оливия, но из-за того, что твои глаза выглядят устало, и я люблю тебя, встаю, аккуратно переложив твои ноги на подушки.

Подойдя к двери, смотрю на маленький монитор и закатываю глаза, потому что знаю, что скоро произойдет что-то ужасное. Я задолбался, Оливия. И почему у нас родился этот ребенок? Я люблю его, но он такой сложный. Я ненавижу сложности. Он такой упрямый. Не признает никаких правил. Он не дисциплинирован, не контролируем. Он — хаос, и мы знаем, в кого он пошел.

— Кто там? — сонно спрашиваешь ты.

— Райли и Эмилия. И они с чемоданом. — Вообще-то, не страшно, когда к нам приезжает Райли, но в такое время и в данной ситуации я как-то уверен, что это не означает ничего хорошего, Оливия. Особенно из-за его багажа.

— Серьезно? — я слышу, как ты подходишь ближе. — В такое время? С чемоданом? — если бы зависело от меня, я бы их не впустил. Но твои дети всегда для тебя в приоритете. Конечно же.

Я открываю.

Передо мной стоит бледный Райли и Эмилия, которая смотрит в пол. Думаю, так лучше для нее.

Я точно знаю, что это сатанистское отродье там, внизу, в подвале, где ему самое место, имеет к этому какое-то отношение. Господи, почему он все еще здесь, Оливия, и почему мы его не выгнали? Он будет трепать нам нервы до самой смерти, потому что ты сделала его жизнь здесь слишком уютной и до сих пор пудришь его задницу.

— Пап, произошло что-то ужасное! — начинает Райли и протискивается мимо нас.

— Конечно, проходи, — взмахнув рукой в пригласительном жесте, бросаю ему вслед. — Ты, наверное, тоже? — я смотрю на Эмилию, и она бормочет что-то вроде: «Да, сэр, спасибо». Кто ее такому научил? Это какой-то кошмар, Оливия. Я не знаю ни одной такой семьи, как наша. Да и не нужно много таких, как мы.

— О, Боже! Что случилось? — ты снова полностью переключилась в режим матери-наседки и сопровождаешь их в гостиную, в то время как я вычеркиваю из списка секс с тобой, который я мысленно уже нарисовал. Дети такие въедливые, даже когда уже взрослые. Да, вы любите их и все такое, но они бесят, честно говоря. И никто не сможет доказать мне обратное.

Расстроенный Райли сидит на диване, а Эмилия готовит кофе на кухне для всех нас. Я бегло и раздраженно смотрю в ее сторону. Кофе означает длительное посещение. Боже, честное слово, Оливия. Почему? Почему ты никогда не можешь сказать «нет»?

— В общем, мы вернулись домой около часа назад и...

— Как прошло в Нью-Йорке? Вы подписали контракт? — спрашиваешь ты. Оливия, это сейчас важно? Чем раньше все это закончится, тем лучше. Особенно до того, как спящий лев там внизу учует их запах.

— Все прошло прекрасно. — Автомат громко жужжит, перемалывая кофейные зерна. — Но когда мы вернулись... — у меня такое ощущение, что нужно присесть, Оливия, что я и делаю. Сажусь в мое кресло.

— Говори уже, — не выдерживаю я. — Что случилось?

— Наша квартира полностью разрушена! — говорит Райли. — Спасибо, детка. — О, его детка принесла нам кофе. Я демонстративно откидываюсь назад и напряженно изучаю ее своим я-знаю-что-ты-делаешь-взглядом. Просто это так весело, заставлять ее нервничать, Оливия. Она ставит передо мной кофе и съёживается. Мейсон любит робких женщин. Я не знаю, откуда это у него, Оливия.

— Что? — шокировано спрашиваешь ты, и я громко выдыхаю.

— Что-нибудь украли? — спрашиваю я, зная ответ наперед.

— Нет, просто погром, — говорит Райли и обнимает свою невесту, которая устроилась на подлокотнике возле него. Как будто диван недостаточно большой. Неужели ей так необходим физический контакт? Я точно знаю, что Мейсон сейчас придет. Он всегда чувствует ее появление, и если залезть в его голову, ему эта картина не понравится. И кто же тогда должен это уладить, Оливия? Я. Это бесит. Уже давно.

— В смысле? — ты совершенно сбита с толку. — Все сломано?

— Даже наши фотографии. — Райли поднимает бровь, как ты всегда это делаешь, и тут, словно по заклинанию, появляется Мейсон. Конечно, он позволил себе появиться здесь в своих тренировочных шортах и топлесс. Он вспотел. И, вероятно, хочет этим вывести из себя Эмилию и Райли. Его насквозь видно, Оливия. Почему ты этого не видишь? Раньше, когда он уходил во время еды, ты думала, что он ревнует к тому, чего Райли добился. Разве ты его не знаешь? Он срал на успех.

— О! — говорит он. При этом прислоняется к креслу позади меня. От него несет потом и травой.

Я смотрю на него, он смотрит на меня, не отводя взгляд. Это мой сын. Он единственный, кто осмеливается тягаться со мной таким образом, Оливия. Он постоянно должен проверять свои границы, все еще как маленький щенок. Он ставит под сомнение мое доминирование.

— Что вы здесь делаете? Я думал, вы в Нью-Йорке! — ахает он, скрестив руки на груди. Я ненавижу его татуировки. Как он мог так поступить со своим телом и так изуродовать себя? Однако Эмилии нравится то, что она видит, как я прекрасно замечаю, когда она смотрит на бицепсы Мейсона. Короче, я все вижу, Оливия, ты же знаешь.

— Ах, мы здесь только потому, что наша квартира разрушена. — Райли делает глоток кофе, который, на самом деле, не пьет. Немой упрек в адрес Мейсона почти осязаемо повисает в воздухе.

Но Мейсон не был бы Мейсоном, если бы он как-нибудь отреагировал, даже несмотря на то, что задолбаный и под кайфом.

— Хреново, — говорит он. — Вы можете остановиться в гостевой комнате. Или у меня внизу. — При этом он подмигивает Эмилии. Та быстро опускает свои огромные глаза в пол.

— Ты гадкий, Мейсон, — говорит Райли. — Прекрати приставать к моей невесте.

Оливия, ты кривишься. Что случилось? Заметила что-то, что тебе не нравится? Наконец-то?

— Эмм, я не думаю, что Мейсон сделал это специально, — с укором говоришь ты. — Он ведь просто хотел быть приветливым, правда, детка? — спрашиваешь ты, обращаясь к нему. Это то, что я имею в виду, Оливия. Ты никогда не подумаешь о нем ничего плохого.

Я расправляю плечи, позволяя им хрустнуть, намеренно толкая Мейсона в бок. Серьезно, уже хватит.

— Вы вызвали полицию? — спрашиваю я, хотя знаю, что в этом нет необходимости, потому что преступник стоит рядом со мной. И Райли тоже это знает. Все знают, только не ты, Оливия.

— Я не думаю, что это необходимо, — говорит Райли и поднимается. Я встаю между ними только тогда, когда Мейсон агрессивен. Потому что в этих случаях кто-то может серьезно пострадать. Однако в данный момент он выглядит спокойным, что настораживает еще сильнее. Я не знаю, что он замышляет. Ты когда-нибудь догадывалась, что я задумал?

— Не понимаю, о чем ты, — отвечает Мейсон, выпрямляясь перед ним. Его плечи напряглись. Он выглядит точно так же, как я в его возрасте, Оливия. От цвета волос до мизинца на ноге. У меня сильные гены, у тебя не было шансов.

— Думаю, я знаю, кто за этим стоит.

— Райли, как ты можешь говорить такое! Твой брат никогда бы не... я имею в виду, зачем это ему? — ты растерянно переводишь взгляд с одного на другого, Оливия, при этом тоже встаешь. Я должен отодвинуть тебя в сторону. Если все выйдет из-под контроля и тебя кто-нибудь зацепит, мне придется наказать парней. Независимо от того, сколько им лет.

— Я хочу сказать, что думаю, что ты больной кусок дерьма...

— Он был здесь, — я перебиваю Райли, прежде чем он сможет сказать слишком много, что причинит тебе боль. Снова. — Он весь день был дома. — Я знаю, что Мейсон смотрит на меня в полном недоумении, но потом самодовольно кивает, соглашаясь. Он такой говнюк, Оливия.

Это выбивает Райли из колеи.

— Серьезно, пап?

— Да, серьезно. Он был целый день дома и тренировался. По нему видно.

Шумно выдохнув, Райли опускается обратно на свою задницу, в то время как ты скептически смотришь на меня. Да, я солгал, Оливия, но только для того, чтобы защитить твоего маленького золотого мальчика. Потому что я знаю, что это был он, и знаю почему, и если узнаешь ты, это разобьет тебе сердце. Потому что это разрушит твое милое представление о семье из сахарной ваты.

— Итак, раз уж мы со всем разобрались...

— Китон! — ругаешься ты. — Их квартира разрушена! Они остаются здесь! У нас достаточно места, понял? И мы не знаем, были ли это грабители и вернутся ли они снова! — ох, Оливия, ты даже не знаешь, что начинаешь. Ты должна была серьезнее отнестись к моему лучше-промолчи-взгляду.

17. Я знаю, что это больно, Эмилия

Мейсон

Ты здесь, Эмилия, и это официально. Тебя не нужно прятать. Ты в моей пещере. Как быстро день из дерьмового превратился в прекрасный. Я жду, когда наступит поздняя ночь, все время задаваясь вопросом, почему отец помог мне выбраться из дерьма. Он точно знает, что меня не было дома, и абсолютно точно знает, что это я ответственен за случившееся. Он странный, Эмилия. Несмотря на все те годы, что я его знаю, все равно не могу понять, что он задумал, а это уже что-то значит, потому что я хорошо читаю людей.

На часах два ночи, когда я поднимаюсь наверх. Это так удобно, просто подняться по ступенькам два этажа вверх и найти тебя, Эмилия. Я в слепую ориентируюсь в этом доме, поэтому нигде не включаю свет. Это только обратит на себя внимание. Я делаю вещи тихо и тайно.

Ваша спальня находится прямо возле родительской. Это мне нравится, потому что я знаю, насколько Райли трусливый. Он не прикоснется к тебе здесь. Но от вида, как его рука покоится у тебя на животе и как он прижимается к тебе, во мне происходят нехорошие вещи, Эмилия. Ты не спишь, когда я захожу в комнату в кромешной темноте. Только луна освещает мой силуэт, как и ваш. Твои глаза открыты. Ты ненавидишь ночи, когда не можешь уснуть, и теперь я знаю почему. Со всем тем дерьмом, что тебе пришлось пережить, и от одних только воспоминаний мне до сих пор хочется блевать.

Ты вздрагиваешь и крепче прижимаешься к Райли. Я вспоминаю о том, что ты мне рассказала, Эмилия. Что твой отец постоянно приходил в твою комнату по ночам и делал с тобой нехорошие вещи. Впервые после того, как ты стала моей, я чувствую себя гадко. Я не знаю как это, чувствовать себя гадко, и это ненадолго сбивает меня с толку. Но потом я вижу, как тесно ты к нему прижимаешься и как крепко он тебя держит, даже во сне, и мне хочется оттащить тебя от него за волосы.

Я достаю телефон из заднего кармана. Нахмурившись, ты смотришь на меня, пока я включаю без звука видео, как я впервые трахаю тебя в своём подвале. Я показываю тебе экран, показываю, как ты стонала, и насколько наслаждалась этим. Ты сглатываешь, твой взгляд поднимается к моим глазам, и я подзываю тебя к себе движением пальца.

Ты мотаешь головой, Эмилия. Снова.

Я медленно подхожу к Райли и наклоняюсь к нему. Ты знаешь, что я разбужу его, и, в крайнем случае, покажу видео. Ты меня знаешь. Ну, по крайней мере, думаешь, что знаешь. Если бы ты меня на самом деле знала, ты бы понимала, что я это никому не позволю увидеть, даже твоему жениху.

Поэтому ты паникуешь, убираешь с себя его руку и встаешь. Хорошо, Эмилия.

Райли что-то бормочет, но разворачивается и спит дальше. Если бы ты встала ночью из моей кровати, я бы это заметил и притащил тебя обратно.

Я иду вперед, и ты следуешь за мной, как обычно. Тихо по дому, вниз по ступенькам, мимо Мисси, которую я отправляю указом пальца на свое место. Но все равно она глухо рычит на тебя, когда мы проходим мимо, и я закрываю за нами дверь.

— Спальня, — приказываю я, и ты, опустив голову, быстро проходишь мимо меня. На тебе тонкая рубашка Райли, Эмилия, и трусики, которые я замечаю после того, как ты села на кровать.

— Разве я говорил, чтобы ты садилась? — тихо и мрачно спрашиваю я.

Ты сразу же подпрыгиваешь и теперь неуверенно стоишь передо мной, руки сложены на груди, и мнешь свои пальцы.

Ты прекрасно знаешь, что сейчас последует, Эмилия, а я люблю играть с твоими страхами, поэтому прохожу мимо тебя и поджигаю косяк, который всегда лежит готовый на пепельнице.

— Повернись, — говорю я, ложась на кровать и опираясь на локти. Ты поворачиваешься.

— Мейсон...

— Заткнись! — рявкаю я и выдыхаю дым тебе в лицо. — Ты полетела в Нью-Йорк, Эмилия. Ты прятала секс-игрушки под своей кроватью, Эмилия. Ты дала ему свою задницу, Эмилия. И ты достаточно часто отвергала меня в последнее время, Эмилия. Ты хочешь что-нибудь сказать по этому поводу? — возможно, мне стоило стать адвокатом и всех нарушителей вытаскивать из дерьма? Мне нравится эта мысль.

Ты делаешь глубокий вдох.

— У тебя был секс с Клэр, — смеешь сказать ты. Я бы с удовольствием тебе сейчас вмазал. Я так ох*ел, что сначала даже не знал, что ответить. Ты на самом деле сейчас огрызнулась и упрекнула меня?

Наклоняюсь вперед, хватаю за твою рубашку и срываю ее с твоего тела. Пуговицы разлетаются по всему полу. Сейчас на тебе остались одни трусики. Их я тоже срываю.

Ты ахаешь.

— Мейсссооон! — напряженно говоришь ты.

— С каких пор ты мне огрызаешься? — сухо спрашиваю я и затягиваюсь косяком. Ты должна быть счастлива, что я курю это дерьмо. Оно меня слегка успокаивает. Иначе, уверен, ты была бы уже мертва.

— Я только хочу сказать, что это было ужасно, — говоришь ты спокойным, нейтральным тоном, как будто он меня успокоит. Эмилия, что с тобой не так? — Она моя подруга.

— Отлично. Он мой брат.

Онемев, ты смотришь на меня. Правильно. Детка.

— Еще что-нибудь? — настойчиво спрашиваю я.

— Вещи, которые ты нашел, не...

— Заткнись, — снова рявкаю я. — Об этом мы не разговариваем.

— Но...

— Заткнись!

— Но, серьезно, Мейсон! Ты совсем неправильно пон...

Дальше ты не договариваешь, потому что я закрываю тебе рот. Одним рывком прижимаю к моему шкафу и рычу:

— Я же сказал, ты должна заткнуться.

Я толкаю тебя на колени, и ты смотришь на меня. В твоих глазах мерцает борьба. Что она забыла в моей спальне, Эмилия?

— Открой рот, — говорю я, и ты сжимаешь зубы.

Ты умрешь сегодня ночью, Эмилия. Я сделаю с тобой такое, после чего у тебя неделю будет все болеть. И ты все для этого делаешь.

— Ты меня провоцируешь? — спрашиваю я, глядя на тебя вниз.

— Мне еще не надоело жить, — почти цинично отвечаешь ты.

— Ты маленькая шлюшка. — Не знаю что, Эмилия, но что-то не так. — Такое ощущение, что ты специально меня провоцируешь, Эмилия. Это так?

Ты опускаешь глаза и сдерживаешь улыбку?

— Ты хочешь, чтобы было грубо, не так ли?

— Нет, Мейсон. — Ты сейчас улыбаешься, что ли? Что здесь происходит? И почему ты делаешь меня таким твердым?

— Ладно, тогда мы просто сделаем это. — Я пожимаю плечами, тушу косяк и расстегиваю штаны.

— Итак, открой рот! — пытаюсь я еще раз. На этот раз я помогаю, подавшись бедрами вперед и хватая тебя за волосы на макушке. Потом тяну так сильно, что у тебя выступают слезы на глазах. Я не могу и не буду себя контролировать. Глубоко, до упора, вхожу в твой рот и знаю, что он не маленький. Ты давишься и закрываешь глаза, дышишь через нос и сосредотачиваешься на том, чтобы расслабить горло, потому что знаешь, что сейчас произойдет. Я трахаю тебя в твое проклятое горло, Эмилия, и ты при этом смотришь на меня почти с вызовом. Неужели ты хочешь большего, чтобы я был еще грубее? Детка, тебе это не принесет ничего хорошего. Впрочем, ситуация так сильно заводит меня, что я кончаю через каких-то жалких семь минут.

— Глотай! — призываю тебе, зная, что ты ненавидишь это. Ты ненавидишь сперму во рту. Какой женщине это нравится?

Зажмурившись, ты сглатываешь, и я вытаскиваю его из твоего рта, а ты все еще стоишь передо мной на коленях.

Потом хватаю твои запястья и поднимаю их над твоей головой.

— Не двигайся! — я иду в кладовую и нахожу самую грубую веревку, которая у меня есть, и еще несколько вещей, которые нам понадобятся, крепко связываю твои запястья, так что у тебя больше нет места для маневра. Затем дергаю вверх, поднимая тебя, поворачиваюсь и тяну за собой, перебросив веревку через плечо.

Я слышу твой всхлип, когда мы покидаем мой подвал. Ты останавливаешься.

— Ты хотела этого, Эмилия, — говорю я и позволяю тебе верить, что, возможно, мы прямо так пойдем к Райли и представим ему твою израненную душу.

— Что он скажет, если проснется от твоего стона из-за того, что я трахаю тебя в задницу, Эмилия? Прямо возле него? — спрашиваю я и тяну тебя дальше.

Ты больше не осмеливаешься сказать ни одного слова, но я слышу, что твое дыхание учащается. Ты боишься, это хорошо. Больше никогда не еби мне мозг, Эмилия. И не вздумай играть со мной.

Мы заходим в гостиную. Уверен, тебе холодно, несмотря на теплую температуру на улице. Думаю, это потому что мои родители всегда запускают кондиционер. Моя мать может спуститься вниз в любую минуту, чтобы что-нибудь попить, как часто делает по ночам. Или проснется Райли, Эмилия, и найдет тебя в процессе того, что я собираюсь сделать с тобой прямо сейчас. Мне почти хочется, чтобы это произошло.

Или появится мой психопат отец и изобьет меня до полусмерти. В виде исключения. Этого мне хочется меньше.

Рядом с диваном я развязываю веревку на одном из твоих запястий, обвязываю ее вокруг несущей балки, которая там стоит, а затем затягиваю вокруг твоей кожи, которая уже содрана.

— Наклонись над диваном, — грубо приказываю я. Ты слушаешься и выпячиваешь мне свою задницу, когда наклоняешься над спинкой дивана. Не могу устоять и шлепаю тебя по ягодице. Потому что мне нравится увековечивать свои отпечатки пальцев на твоей кремовой коже. Больше всего мне хотелось бы вытатуировать их на ней. Ты всхлипываешь, и я снова бью по тому же месту.

— Тихо, Эмилия, или я приведу его и заставлю смотреть. Все зависит только от тебя. Запомни это. — При этом я наношу немного смазки на анальную пробку, которую прихватил с собой, и проталкиваю ее тебе в задницу. Ты сжимаешь зубы. — Он тоже так делал? — я вытаскиваю ее и снова толкаю обратно. Ты стонешь. — Я знаю, что это больно, Эмилия. Он был более нежен к тебе? Целовал твою спину и шептал на ухо, какая ты красивая? — я снова вытаскиваю пробку. — От меня ты этого не дождешься, Эмилия! Поэтому ты не можешь решить, да? Потому что хочешь всего, маленькая жадная сучка. — Тогда я снова засовываю ее и шлепаю тебя по заднице. — Ты хочешь грубого траха со мной, но не можешь обойтись без нытья неудачника. — Еще раз ударяю тебя, и ты уже почти кричишь. — Ты хочешь меня так же сильно, как и его, Эмилия? Отвечай! — Я дергаю тебя за волосы, поднимая голову вверх, другой рукой методично трахаю твою задницу пробкой.

Ты несвязно бормочешь:

— Что?

Я расстегиваю штаны и одним движением засовываю член в тебя — прямо в твою влажную теплую киску — и вхожу до упора. Это так хорошо, детка.

— Она ощущалась так же, Эмилия. Ее маленькая киска была такой же влажной для меня. Она была такой узкой и выкрикивала мое имя. — Я понимаю, что делаю с тобой своими словами, и слышу, как ты рыдаешь. Я хочу увидеть твое лицо, поэтому снова хватаю за волосы, тяну голову назад и смотрю на тебя, когда говорю: — Потихоньку ты становишься скучной. Хочешь, я променяю тебя на Клэр, Эмилия? — ты зажмуриваешься и качаешь головой. Раздается новый всхлип. Я трахаю тебя так сильно, что должно быть больно каждый раз, когда я в тебя вбиваюсь. Пробка все еще находится в твоей заднице. Затем я обхватываю одной рукой твою грудь и крепко стискиваю сосок, пока ты не сжимаешься вокруг меня. Я почти кончаю, поэтому трахаю тебя только своим кончиком несколько толчков, и ты снова хныкаешь.

— Что ты хочешь от меня, Эмилия? — еще раз щипаю тебя за сосок. — Это твоя возможность. Если ты скажешь, чтобы я остановился, я немедленно отпущу тебя и променяю на нее. А если хочешь, чтобы я продолжил, то никогда больше не будешь трахаться с ним. Это будет тяжело, я знаю, Эмилия. Но меня это не интересует. Я слишком долго делил тебя с братом.

— Мейсон, пожалуйста... — бормочешь ты, и я снова резко толкаюсь в тебя.

— Отвечай!

— Тебя! Я хочу тебя! — почти кричишь ты, и получаешь за это еще один удар по заднице.

— Это было слишком громко, я тебя предупреждал. — Одним движением разворачиваю тебя и ставлю на колени. Ты смотришь на меня своими огромными глазами, и я кончаю на твои идеальные сиськи, которые я не променяю никогда в жизни, детка.

— Не двигайся, пока я не вернусь, — говорю я, застегиваю штаны и ухожу.

Очень и очень надолго.

18. Ох, Мейсон, ты действительно непредсказуем

Эмилия

Я не могу поверить, Мейсон. Как ты можешь так поступать? Честно говоря, это худшее, что ты когда-либо делал, при этом ты уже сделал много плохих вещей, Мейсон Раш. Райли может в любую минуту спуститься сюда и обнаружить меня, с твоей спермой, стекающей по груди. С отпечатками твоих рук на моей заднице. Связанной в вашей гостиной. Обнаженной. Или еще хуже, на самом деле, это намного хуже, чем Райли, твой отец может спуститься, Мейсон! Ты что, совсем об этом не думаешь? Или специально хочешь, чтобы кто-то увидел меня такой? От тебя всего можно ожидать.

Я не смею дышать или делать что-либо еще. Мне холодно, так холодно, что у меня стучат зубы, а соски болезненно твердые. Кожа на руках покрылась мурашками так плотно, что стало больно. Я стою на коленях на мраморном полу, в нескольких метрах от вашего ковра под журнальным столиком. Я бы многое отдала за то, чтобы сидеть сейчас на этом ковре или диване. Кондиционер тихо жужжит на заднем плане, как и посудомоечная машина, которую твоя мама включила перед сном. Я слышу только грохот, когда выпадает таблетка, и машина переключается на следующий режим. Луна светит сквозь большие окна гостиной, подвечивая высокие витрины. У меня болит спина и колени, потому что я едва могу пошевелиться, Мейсон. Конечно, я могла бы подняться и прислониться к дивану, но тогда мне пришлось бы стоять. Так меня сразу увидят, если кто-то спустится вниз.

Снаружи я слышу, как лает собака. Время от времени мимо проезжает машина и отбрасывает свет фар на пол передо мной. Я стою на коленях в тени, и мне кажется, это метафора моей жизни. Ты втянул меня во тьму и больше не отпускаешь.

Где-то вдалеке раздается сирена. Интересно, как надолго ты собираешься оставить меня здесь? О, Мейсон, ты действительно непредсказуем. Признаюсь, в глубине души мне нравится твое грубое отношение. Мне это нужно, и ты это знаешь. Но иногда я действительно задаюсь вопросом, почему всегда возвращаюсь к тебе. Не только из-за видео, мы оба это точно знаем. Я ужасно себя чувствую, что так поступаю с Райли, но утешаю себя мыслью, что скоро уеду, и тогда все прекратится. Конечно, я знаю, что это чудовищно, но я не могу и не хочу рассказывать Райли правду. Он что-то вроде моего якоря, Мейсон, и ловит меня, когда мне плохо, потому что ты снова утопил меня. Я не могу разбить ему сердце, он такой любящий и чувствительный. Вот почему он заслуживает того, чтобы я согласилась на стопроцентно новое начало с ним. Как ни странно, я все же позвонила тебе, когда мне было плохо после того, как ты трахнул Клэр. И рассказала тебе вещи, в которых отчасти даже не могу признаться себе. Я не хочу обременять Райли таким, он бы всегда смотрел на меня этим взглядом. С жалостью в глазах. Он бы не понял. Сейчас он смотрит на меня так, будто я идеальная женщина. Но ты с первого момента понял, что я сломлена. Я не должна винить тебя, потому что ты все равно знаешь правду. Если бы я выбрала тебя в другой жизни или в другое время, мы бы погибли вместе. Мы как две положительно заряженные частицы, Мейсон. Мы отталкиваемся друг от друга.

Конечно, с Райли все по-другому. А секс-игрушки, которые ты нашел? Ничего не было. Я никогда не пробовала их с Райли. Мне хотелось этого, но он ничего не может с собой поделать, не может причинить мне боль и не может быть жестким, безжалостным и пошлым, как ты. Он не может дать мне в постели то, в чем я нуждаюсь. То, что мне нужно, показал ты. И заставил меня понять это.

Но ты никогда не оставляешь мне выбора, Мейсон Раш.

Я все еще помню, как проснулась после той ночи, когда пьяная забрела в твой подвал. Следующее утро было сущим кошмаром. Да, я специально зашла к тебе. Мне просто хотелось ненадолго тебя увидеть, по крайней мере, так я себя убеждала. Вид тебя с той девушкой до такой степени выбил меня из колеи, что я больше не могла двигаться.

Проснувшись на следующее утро, я увидела тебя сидящего на стуле возле меня. Ты выглядел как психопат, Мейсон. Ты улыбался, когда я испуганно вздрогнула, и толкнул назад на кровать, после моей попытки встать.

— Мне срочно нужно к Райли, — сказала я, но ты просто нажал на кнопку телефона и холодно наблюдал, как я осознаю то, что вижу. Ты снял наш секс, Мейсон. Все те вещи, которые я бесстыдно и с готовностью делала с тобой, как бессовестная шлюха.

Я посмотрела на тебя огромными глазами. Ты улыбнулся и сказал:

— Теперь твоя задница принадлежит мне, Эмилия, и, начиная с этого момента, ты будешь делать только то, что я скажу. Иначе это отправится Райли быстрее, чем ты сможешь мне отсосать, поняла?

Я еще как это поняла, Мейсон. Я так много о тебе поняла: что ты подонок, что думаешь только о себе, что тебе на все насрать и что я шлюха. Твоя шлюха.

Я шиплю, пытаясь пошевелить ногами. Совсем ненадолго задерживаюсь и подтягиваюсь на диване, пока не встаю. Я не достаю до сидения, иначе села бы. Но мне хочется хотя бы ненадолго размять ноги. Мои колени хрустят, когда я поднимаюсь и делаю вдох.

Ты, сукин сын, даже не вытащил из меня эту чертову пробку. Это не очень приятно, Мейсон. Но я догадываюсь, что это значит, потому что ты никогда ничего не делаешь без причины. Да, я тоже очень хорошо изучила тебя за последние месяцы.

Когда вдруг слышу над собой шаги, я застываю и снова опускаюсь на колени, прячась за спинку дивана, насколько это возможно. «О, Боже, я ненавижу тебя, Мейсон», — искренне думаю я, когда эти шаги начинают спускаться по лестнице.

Мое сердцебиение ускоряется, а желудок судорожно сжимается. Если это Райли, я не знаю, как это объяснить. Эй, детка, я жду тебя здесь? Со спермой твоего брата на груди?

Ты маленький, гадкий ублюдок, Мейсон. И сейчас я готова тебя убить.

Слышу раздраженный мужской стон и сразу же понимаю, кто это.

Нет, пожалуйста, нет! Лучше уж разговор с Райли. Он, по крайней мере, уже видел меня голой!

Кто-то проходит мимо дивана. Я вижу пару голых мужских ног, довольно больших, идущих в сторону кухни. Открывается холодильник, наливают что-то выпить, за чем следует еще один чертовски раздраженный стон и бормотание о сраной жабе. Затем холодильник с силой захлопывается. Я снова прячусь за диваном, когда он возвращается в гостиную. К счастью, твой отец, который пугает меня до чертиков, не находит меня, Мейсон. Почему он шарахается в темноте? Он даже не включил свет! Ну, вообще-то, это хорошо для меня.

Медленно начинают щебетать первые птицы, Мейсон. Я ужасно устала и знаю, что Райли скоро проснется. Ты тоже это знаешь. У меня все болит.

Когда начинают звонить церковные колокола, ты решаешь меня освободить. Я слышу твои шаги, приближающиеся из подвала, а надо мной кто-то смывает в туалете, Мейсон. Господи, мне так срочно нужно пописать.

Ты само спокойствие, когда стоишь передо мной, одетый в спортивные штаны. И только по твоим глазам с темными кругами видно, что ты не спал. Ты редко это делаешь, как и я.

— Ну как? — усмехнувшись, спрашиваешь ты. — Отдохнула ночью?

Я только стреляю в тебя взглядом, но ничего не говорю, потому что в противном случае что-то вырвется из меня, что повлечет за собой дальнейшие наказания. Я не могу сейчас рисковать!

Ты опускаешься передо мной на корточки, положив руку на колено. Наверху я слышу, как включается душ, Мейсон. Боже мой.

— Ты дерьмово выглядишь, Эмилия, — говоришь ты совершенно спокойно, приподняв при этом мой подбородок. — Наверное, не очень хорошо спала. Чего ты больше никогда не будешь делать, Эмилия?

Я с дрожью выдыхаю, думая о том, что все равно не смогу сдержать обещание, потому что скоро уеду отсюда. И ты не узнаешь, если я нарушу его.

— Спать с Райли.

Ты доволен и развязываешь меня. Мои запястья окровавлены и ободраны, в горле пересохло. Мне так хочется пить. Ты поднимаешь меня на руки, и я пугаюсь, потому что ты никогда этого не делал. Я этого не ожидала, но ты прекрасно понимаешь, что я не смогу идти самостоятельно. Не могу удержаться и прислоняюсь лбом к твоей груди, потому что мне нравится, как ты пахнешь после душа, Мейсон. Твое тихое сердцебиение пульсирует у моего уха, а твои большие теплые руки прижимают меня к туловищу. Ты причиняешь мне самую большую боль, но тем не менее я чувствую себя в безопасности, когда ты держишь меня. Это не нормально, я знаю.

Ты несешь меня вниз и ставишь под душ, но мне трудно стоять, потому что мои ноги подкашиваются. Поэтому я медленно оседаю на пол. Ты стоишь позади меня и держишь душ с теплой водой над моей головой. Твоя большая рука проводит по моей груди, стирая последние следы нашей близости. Я надеялась, что ты вытащишь анальную пробку из моей задницы, но ты — все еще ты, и даже не предпринимаешь попытки ее убрать. Черт возьми, это означает, что я должна ходить с ней, пока ты этого хочешь.

Я медленно расслабляюсь, пока ты моешь мои волосы и делаешь лучший массаж головы в моей жизни. Зачем ты это делаешь, Мейсон? Почему ты всегда даешь мне такие маленькие крошки счастья в обмен на целый фуршетный стол, полный боли? Ты смываешь шампунь с моих волос, берешь меня под руки и ставишь на ноги. Потом берешь большое белое полотенце, вытираешь мое тело, а затем оборачиваешь его вокруг меня. Мои мокрые волосы лежат на плечах, и я чихаю. Черт, кажется, простыла ночью.

Ты просто смотришь на меня, вместо того чтобы пожелать здоровья или что-то в этом роде, и, продолжая молчать, выводишь меня из душа.

— Жди здесь, — говоришь ты и снова исчезаешь. Не знаю, что ты задумал, Мейсон, но я так устала, а твоя постель такая мягкая. Это мечта. Поэтому позволяю себе прилечь на несколько секунд.

Не успев заметить, я засыпаю.

19. Мне нравится невербальное общение, Эмилия

Мейсон

Ты спишь, Эмилия, и это нехорошо, потому что наверху уже все бодрствуют и готовы завтракать. Моя мать снова пытается играть в счастливую семью, Райли ищет тебя, а мой отец ищет свой рассудок. Все как обычно. Все собираются, потому что им нужно куда-то уходить, но ты лежишь здесь и спишь, как основательно оттраханная шлюха. Я тебя разбужу. Ты закуталась в мое одеяло, и твои мокрые волосы прилипли к пододеяльнику, Эмилия. Я ненавижу мокрое постельное белье.

— Подъем! — говорю я, а ты испуганно вскакиваешь и бормочешь:

— Это он виноват, а не я!

Я поднимаю бровь:

— Ты меня имеешь в виду, Эмилия?

Ты переводишь взгляд в мою сторону и сглатываешь.

— Ой, привет... я уснула, прости. — По крайней мере, ты извиняешься. Я бросаю тебе свежую одежду, которую взял из вашей комнаты, пока Райли принимал душ.

— Он ищет тебя, Эмилия, — говорю я. — Одевайся скорее. — Совершенно заспанная, ты встаешь, и я, не касаясь тебя, осматриваю твои запястья. Они выглядят плохо, признаю. Поэтому я и принес тебе кофту с длинными рукавами.

— Спасибо, — говоришь ты и слишком медленно одеваешься. Ты едва можешь стоять на ногах, до такой степени вымотана. Я тем временем надеваю на Мисси ошейник, которая очень рада, потому что знает, что скоро пойдет гулять, а затем вручаю тебе поводок. Ты, наконец, надела джинсы. Они обтягивают твою задницу, в которой до сих пор находится пробка. Я не забыл о ней. Длинный черный свитер прикрывает твое тело. Я знаю, что на улице слишком жарко для этого, но впервые ты упакована так, как мне нравится, чтобы никто не мог видеть твои сиськи, Эмилия. Твои сиськи принадлежат только мне.

Ты держишь Мисси на расстоянии вытянутой руки и смотришь на меня большими испуганными глазами. Мисси, однако, выглядит совершенно расслабленной. Она больше не фокусируется на тебе, потому что для нее имеет значение только прогулка по району.

— Веди себя хорошо, моя девочка! — я обращаюсь к Мисси, а потом к тебе: — Вперед!

— И что мне с ней делать? — растерянно спрашиваешь ты. О, Эмилия, пожалуйста, подумай. Я чувствую себя, как мой отец, когда он имеет дело по работе с каким-то дебилом. Или со мной. — Ты гуляешь с ней, и если кто-то спрашивает, где ты была, то ты рано встала и прогулялась с ней, поняла? Или хочешь, чтобы я это записал? Мне нужно собираться, не надоедай мне. — Я смотрю, как твоя маленькая, израненная, нафаршированная задница покидает мой подвал. О, детка, мне нравится, когда у нас есть секреты, и я вижу твою задницу.

Как только ты уходишь, я собираюсь. Я спал так же мало, как и ты. Если быть точнее — вообще не спал. И мне придется работать так же долго, как и тебе. Слишком долго. И мой босс — это мой отец. Любой, кто знает моего отца, может представить, что мне приходится пережить.

Поскольку все здесь, мама настаивает на совместном завтраке. Ой, мама... И, получается, десять минут спустя я уже сижу наверху за обеденным столом. Боже, эта семья задолбала меня.

Ты еще не вернулась, Эмилия. Надеюсь, Мисси тебя не сожрала и не вернется назад лишь с твоими джинсами.

Мой отец пялится не на планшет, а на меня. Как обычно, он не выглядит довольным. Райли в режиме паники и постоянно звонит тебе на мобильный. А мама подпевает радио и накрывает на стол. Мне плохо, Эмилия.

— Где Мисси? — спрашивает мама.

— Меня больше интересует, где Эмилия? — вмешивается Райли. — По крайней мере, Мисси может сама о себе позаботиться.

— Она пошла гулять с Мисси, — скучающим тоном говорю я, беру клубнику и откусываю. Ты могла бы меня покормить клубникой, обмокнув ее в шоколаде, Эмилия.

— Откуда ты знаешь? — грубо спрашивает Райли.

— Она стояла перед моей дверью и не могла спать. Проклятье, я вручил ей Мисси и выгнал. Как можно будить меня так рано?

Мой отец качает головой, но ничего не говорит.

Когда ты возвращаешься, Эмилия, выглядишь, как покойница, но Мисси слушается тебя, когда ты говоришь:

— Иди к своему папочке.

Меня бросает в жар, когда ты говоришь «папочка», Эмилия. Больше всего я хотел бы сейчас лежать на своей кровати, а ты бы делала мне минет, но жизнь — это не концерт по заявкам, моя маленькая секс-рабыня с анальной пробкой. Как и требовал отец, на мне черная одежда, но когда мама видит тебя в свитере, она ахает.

— О, Господи, тебе не жарко, Эмилия? — На улице уже двадцать семь градусов. — На ней самой свободные белые шорты и голубой топ.

— Ну, с кондиционером здесь может быть очень холодно. — Как по требованию, ты чихаешь, Эмилия. Я смотрю на тебя. Ты заболела, Эмилия? Сейчас мне это действительно не нужно. Я не могу трахать тебя, когда ты больна, Эмилия.

— Детка, где ты была? Ты не можешь всегда просто так уходить. Оставь хотя бы записку или напиши сообщение! Я слишком часто ищу тебя в последнее время! — Райли набрасывается на тебя, как только ты садишься. Он обнимает тебя, Эмилия, а ты целуешь его, Эмилия. Губами, которые еще несколько часов назад обхватывали мой член, пока ты глотала мою сперму. Почему-то я немного злорадствую.

— Мне так жаль, дорогой. Иногда моя голова идет кругом, и мне нужно просто выйти.

— Ты немного странная, Эмилия, но я все равно тебя люблю. — Вы снова целуетесь.

— Ах вы такие милые! — говорит мама. Мой отец прекрасно видит по мне, что я даже близко не нахожу это милым.

— Что? — спрашиваю я его и сердито съедаю еще одну клубнику. Он ничего не говорит, а только поднимает бровь, потом снова смотрит на свой гребаный планшет.

Твой взгляд то и дело падает на меня, Эмилия, потому что ты не можешь иначе. Ты так боишься сделать неправильное движение, неправильный вдох, сказать что-то не то.

Мама закончила приготовления и теперь тоже садится за стол. Она ест яичницу и смотрит в другую сторону на моего отца. Мой отец смотрит на нее секс-взглядом, Эмилия. Это так отвратительно! А теперь он подмигивает, и она становится ярко-красной. О Боже! Меня сейчас вырвет! Она опускает взгляд и слегка качает головой, как бы отгоняя какие-то воспоминания, от которых мне хочется блевать. Мой отец выглядит довольным собой. Это мерзко.

Моя семья больная, Эмилия.

Ты ухмыляешься, когда видишь отвращение на моем лице. Я ловлю тебя за подсматриванием как раз тогда, когда ты ловишь меня. Теперь у нас самих есть такой же маленький момент. Я вспоминаю, как вчера оставил тебя в гостиной. Помню, как ощущались твои губы, когда ты меня так глубоко заглатывала... Теперь мой отец смотрит на нас с отвращением.

Туше.

Ты опускаешь взгляд.

Мне нравится невербальное общение, Эмилия.

— Спасибо, что разрешили нам остаться сегодня ночью, — говорит этот ушлепок, которого я успешно не замечал последние минуты.

Какой сын будет благодарить родителей за то, что ночевал у них? Это же само собой разумеется. Посмотри, сколько я уже здесь живу. Моя мать всегда примет меня, когда я приду. Точка.

— Все в порядке, дорогой, — говорит мама, кладя руку на его предплечье. — Кстати, я считаю, что вам не следует ехать в гостиницу, как сказал папа, а нужно остаться здесь, пока в квартире будет делаться ремонт.

У отца снова этот взгляд. Но мама будто не замечает его, и вместо этого кокетливо ему улыбается. Он моргает, будто все неправильно увидел.

— Ремонт? О чем вы? — раздраженно спрашиваю я.

— Я поручу отремонтировать всю квартиру. Когда они переедут в Нью-Йорк, ты будешь жить там. Вообще-то я хотел заплатить за отель, но твоя мама всегда знает, как будет лучше, поэтому теперь они будут жить здесь. Разве это не здорово, Мейсон? Разветы не рад, что твой брат здесь? На ближайшие два месяца? — когда-нибудь наступит момент, когда я отплачу отцу за все.

Моя улыбка натянута.

— Да, я очень рад.

— А что ты скажешь, детка? — спрашивает тебя этот мудак. Детка...

— Мы могли бы поехать в гостиницу, Райли. Мне не хочется утруждать твоих родителей. — Ох, Эмилия, аккуратнее. Я прекрасно знаю, от чего ты хочешь сбежать, но это только начало.

— В принципе, я думаю, это хорошая идея, — вмешиваюсь я. — Зачем тратить деньги на гостиницу? — все, кроме отца, смотрят на меня, будто на умалишенного.

— Что? Я не могу немного попереживать о брате? Я все равно в подвале и не буду часто видеть ваши вялые рожи.

— Ну, значит, решено! — мама единственная, кто радуется, а я улыбаюсь.

***

День был сумасшедшим, потому что отец относился ко мне, как к дешевой проститутке. Он хочет загонять меня. Вот только зачем?

Но у меня много энергии и все еще достаточно гнева, как ты точно знаешь, Эмилия. Папа прощается и уходит наверх, мамы еще нет дома, как и Райли. Так что остаемся только ты и я, Эмилия. Что ты вообще здесь делаешь? Разве ты не должна быть на работе, Эмилия?

Сейчас ты стоишь на кухне, в белом платье с коротким рукавом, и смотришь, как тарелка в микроволновой печи вращается, и вращается, и вращается. Ты разогреваешь вчерашнюю еду и опираешься локтями о столешницу, при этом выставив свою задницу, Эмилия. Твои колени поочередно качаются вперед и назад. Ты напеваешь Tainted Love, Эмилия. И что мне с этим делать?

Я, как обычно, тихо подхожу поближе. Ты даже не замечаешь этого. В тот момент, когда я поднимаю твое платье, чтобы осмотреть задницу, микроволновка пищит, и ты испуганно вскрикиваешь. Я закрываю твой рот ладонью и засовываю пальцы под трусики, проводя вдоль твоей задницы. Осторожно тяну за пробку. Ты стонешь.

— Хорошая девочка, — шепчу в твою шею и обхватываю киску спереди. Другую руку опускаю к твоему подбородку. — Почему ты здесь? — ты дрожишь в моих руках, твои запястья все еще темно-красные, а ранки покрылись коркой.

— Я отпросилась сегодня и все время спала.

— Значит, у меня есть больше времени для того, чтобы тебя трахнуть! Когда возвращается Райли?

— О, Боже! — шепчешь ты, когда я провожу пальцем по твоей щелке. — Не знаю, в шесть, или семь... или около того. Ты выгибаешься мне навстречу, но при этом еще ни разу не взглянув на меня, Эмилия. Ты хочешь меня! Лишь Господь знает почему.

Но сейчас я не буду тебя трахать, я голоден. Поэтому просто убираю руку и сажусь на диван. Мисси подбегает ко мне, и я глажу ее, приказывая тебе:

— Я голоден, приготовь мне что-нибудь. И кофе. — Откидываю голову назад, потому что так чертовски устал. Вчера я не сомкнул глаз, а сегодня меня загонял отец. Я бы с удовольствием проспал минимум миллион лет, с тобой на моей груди, чтобы этот ублюдок не смог до тебя дотронуться. Я бы мог вдыхать твой запах, поглаживать твою кожу, чувствовать твое дыхание, твою близость...

***

Когда я просыпаюсь, ты сидишь рядом и смотришь на меня, как сова, Эмилия. Почему ты смотришь на меня? И как долго я спал? Почему вообще уснул? Я хотел трахнуть тебя! Наполовину придя в сознание, я оглядываюсь. Все вернулись домой, потому что я слышу их негромкие голоса из кухни. Ты переоделась, Эмилия, снова надела джинсы и кофту с длинными рукавами.

Ты укоризненно смотришь на меня. Я проснулся не в той вселенной или что?

— Я ее вытащила! — это первое, что от тебя слышу, и хмурюсь. Я слишком устал для этого дерьма.

— Что ты имеешь в виду, Эмилия? — грубо спрашиваю я, но в этот момент появляется Райли.

— Пойдем, детка, ужин готов. Мама сделала фаршированные каннеллони.

Я до сих пор пялюсь на тебя. Что ты вытащила? Что ты имеешь в виду? И только когда ты встаешь, и, виляя своей задницей, проходишь мимо меня, до меня доходит. Я сажусь, как солдатик, и сверлю твою спину взглядом, а ты еще смеешь улыбнуться мне через плечо, Эмилия.

***

Господи, Эмилия, ты вообще можешь делать что-нибудь еще, кроме как выносить мне мозг? Ты постоянно делаешь что-то, что, как прекрасно знаешь, делать не должна. Зачем ты вытащила эту чертову штуку? Мне начинает казаться, что ты специально хочешь меня разозлить.

Ты снова сидишь напротив меня. Твои черные волосы падают на плечи. Ты прилагаешь много усилий, чтобы рукава не скользили по запястьям, когда набираешь салат. Твои губы покраснели, от постоянного покусывания, а в глазах неуверенность. Почему?

— Так хорошо, что мы снова собрались всей семьей, — говорит мама. Раздается звон приборов, когда мы все начинаем есть.

— Ох, детка, ты можешь приготовить что-нибудь, кроме макарон? Я — мужчина, мне нужно мясо, Оливия.

Райли улыбается, а ты смущенно смотришь перед собой.

— Что ты имеешь против моих макарон? — возмущается мама, а папа фиксирует ее взглядом, который говорит: «Сейчас я дам тебе свою макаронину».

Я еще толком не притронулся к еде, а она уже возвращается назад. Ты снова улыбаешься, когда видишь мой дискомфорт. А Райли опять ничего не замечает и просто жрет свою еду. Такой самонадеянный ублюдок.

Ненавижу, когда папа так смотрит на маму, и она краснеет. Это никогда не означает ничего хорошего, а подобное происходит слишком часто.

— Супер! — кричу я, только чтобы прервать их зрительный контакт. — Я люблю твои макароны, мама! — все смотрят на меня так, будто я слегка двинулся, только не ты, Эмилия. Ты все понимаешь.

— Я с нетерпением жду, когда мы переедем в Нью-Йорк. Разве квартира не была фантастической? Ты когда-нибудь видела более красивый вид? — начинает Райли. Да, мой член, язвительно думаю я и делаю большой укус. В то же время бью по твоим голым пальцам ноги своей пяткой, обутой в ботинок. Ты испуганно вскрикиваешь и почти вскакиваешь со стула.

— Что с тобой такое? — спрашивает Райли. — Сядь! — мои брови взлетают вверх. Единственный, кто имеет право тобой командовать — это я, Эмилия.

— Опа, у тебя за ночь выросли яйца, или с каких это пор ты так разговариваешь со своей бабой? — ты гневно зыркаешь на меня, потому что я назвал тебя бабой. Я называю тебя, как хочу, Эмилия.

— Заткнись, — бормочет Райли, снова обращаясь к тебе. — Так что ты скажешь насчет квартиры? — и снова я бью пяткой по твоим пальцам. На этот раз ты просто стискиваешь зубы и набиваешь рот едой, чтобы не нужно было отвечать. Хорошая девочка.

Райли смотрит на тебя с легким сомнением, а мама наклоняет голову.

— Все в порядке, Эмилия?

Ты быстро киваешь.

Мне нравится, что ты знаешь, чего я от тебя хочу, даже если не говорю об этом, детка, а я не хочу, чтобы ты разговаривала с ним, когда я рядом.

— Принеси мне воды! — говорю скучающим тоном, сосредоточившись на своей еде. Только когда ты сразу встаешь, я оглядываюсь и замечаю свою ошибку. Бл*дь!

Я не был достаточно внимательным. То, что я так с тобой разговариваю, было немного неестественно, и ты, кажется, тоже это осознала. Ты нервно оборачиваешься.

— Кто-нибудь еще хочет пить?

Мой отец стоноет. Он так часто стонет в последнее время.

— Да, Эмилия, принеси мне воды! — сердито говорит Райли. Ты поворачиваешься и быстро убегаешь на кухню. У меня соблазн пойти следом, прижать тебя к шкафчику на кухне и поцеловать, чтобы все увидели, что ты моя, и этот ублюдок никогда больше не стал бы так разговаривать с тобой. Ты возвращаешься с напитками и сначала наливаешь мне, что снова бросается в глаза. Твоя рука подрагивает, а взгляд устремлен на меня.

— Хватит! — говорю я. Мама наклоняет голову набок.

— Китон! — гремит мама. Отец смотрит на нее пожалуйста-не-сейчас взглядом. — Это все твоя вина! — все равно продолжает она. Думаю, она хочет умереть, как и ты, Эмилия. — Ты подаешь им пример! Они даже не умеют говорить «спасибо» и «пожалуйста»! — ничего себе, у мамы очень хорошо получается игнорировать то, что сейчас происходит между нами, Эмилия. Думаю, за последние несколько лет она особо не утруждала себя наблюдением за окружающим, потому что этим занят папа. Он всегда знает, что, как и где происходит.

— Оливия, ешь свои макароны, — игнорируя ее, говорит папа. Она бормочет что-то вроде: «Ну подожди...» и с остервенением ест дальше.

Райли снова поворачивается к тебе.

— В общем, квартира — мечта! А теперь рассказывай, детка! — и снова я бью тебя пяткой по пальцам, но на этот раз между нами вклинивается еще одна более твердая нога и пинает меня прямо по правой голени.

— Ай, — рычу я и возмущенно смотрю на папу. — Что это было? Почему?

— Просто потому, что ты дышишь, — говорит он, даже не взглянув на меня, и продолжает есть дальше.

— Мило, очень мило. — Я вижу триумф в твоих глазах. Ты чувствуешь себя защищенной именно потому, что вмешался мой отец. Эмилия, я сейчас покажу тебе, что никто не может защитить тебя от меня. Слава богу, у меня еще есть левая нога, до которой он не доберется, и я ею пользуюсь. В случае необходимости я засуну ее Райли в рот, чтобы он заткнулся.

— О, я не очень хорошо себя чувствую, детка! — сквозь боль говоришь ты. — Я сейчас не в том настроении, чтобы говорить о Нью-Йорке. Прости.

— Что с тобой? Тебе постоянно плохо, ты уставшая...

— Ты что, беременна? Это было бы чудесно! — восклицает мама. Мы с папой потрясенно смотрим на нее. Это было бы далеко не чудесно. Мы даже не знаем, кто отец. Господи, это какой-то кошмар, Эмилия!

— Нет, это исключено. — Теперь я понял, почему ты скрывалась от меня целую неделю, у тебя были эти дни, детка. А ты знаешь, что я трахаю тебя и с месячными, и ненавидишь это. — Мне просто нехорошо, — говоришь ты, и я улыбаюсь. Позже тебе будет еще хуже, Эмилия.

20. Мы — Тьма, детка

Мейсон

Знаешь, что хорошего в больной семье, Эмилия? Там никто не задает вопросов. Потому что никто не хочет слышать ответы.

Я лежу в постели и жду, когда наступит наше время. Когда зайдет солнце, и только луна будет давать немного света. Потому что нам двоим не нужен настоящий свет, детка, мы — Тьма. Мы сломлены и внутренне сгнили. Я думаю о красном платье, которое было на тебе, когда вы с Райли пришли на ужин, чтобы объявить о своей помолвке. Я думаю о том, как потом шлепал тебя в ванной до тех пор, пока ты не могла больше сидеть, как следует и твоя задница не приняла цвет твоего платья. Что-то в тебе, Эмилия, забралось под мою кожу. Мне нравится, что ты сломлена. Я люблю этот страх и уязвимость в твоих глазах, когда причиняю тебе боль, а ты так храбро держишь рот закрытым и все терпишь. Ты словно создана для меня и в то же время самое худшее, что могло со мной случиться. Если ты меня не притормозишь, я, в конце концов, уничтожу тебя полностью, пока от тебя ничего не останется. Я человек, который пожирает других, Эмилия, потому что у меня нет совести и сожаления. Иногда я сам себя боюсь.

Это вещи, которые никогда тебе не скажу. Вообще-то я знаю, что тебе было бы лучше без меня. Но я достаточно эгоистичен, чтобы игнорировать это.

Из трех месяцев осталось два, Эмилия. И чем ближе день твоего отъезда, тем больше я чувствую себя загнанным зверем. Беспокойный. Раздраженный. Напряженный до предела. За секунду от взрыва. Я не могу себе представить, чтобы ты жила с ним идеальной жизнью высшего общества Нью-Йорка. Это не подходит тебе так же, как и дорогие туфли и бранчи с какими-то богатыми снобами. Тебе больше подходят прокуренные бары, где ты выпиваешь слишком много, чтобы проснуться в беспамятстве; потерять кошелек и искать телефон, который находится у твоего уха. Тебе подходит сидеть в пять часов утра в подвале какого-то ублюдка и ждать его. Тебе подходит не задавать вопросов, когда он возвращается домой избитым после драки.

Мне немножко понравилось то, что по приходу домой ты была первой, кого я увидел, детка.

Но и об этом ты никогда не узнаешь.

Я ненавижу траву, Эмилия. От нее я начинаю философствовать и копаться в себе. Это не в моем стиле.

Я не зову и не пишу тебе. Вместо этого мне интересно, придешь ли ты сама ко мне, как это часто бывало, хоть ты успешно заявляла, что делаешь все только из-за видео. Мы оба знаем, каково это на самом деле.

И все же, Эмилия, даже если Райли тебе совсем не подходит, он даст тебе то, что ты думаешь, что хочешь. Не будет ни страсти, ни жгучей любви, ни огня. Зато будет безопасность. Уверенность. Дружелюбие. Социальные контакты. Вечеринки. Обеды. А также милые, маленькие детки.

После всего, что сейчас проносится у меня в голове, я подумываю, стоит ли мне отпустить тебя. Мне нравится заниматься с тобой сексом, но ты всегда выберешь его. Хоть прошлой ночью ты и сказала мне, что больше не будешь его трахать, я не верю тебе, Эмилия. Потому что только за ужином я понял, что ты поедешь с ним в Нью-Йорк в любом случае. Нет ни единого шанса, чтобы было по-другому, а я не делюсь тем, что принадлежит мне. Вот почему я предпочитаю отказаться от этого.

Как и ожидалось, ты пришла сюда добровольно. Какая ирония. На тебе белая майка, через которую просвечиваются твои соски — Эмилия, ты маленькая шлюха, — и шорты, которые заканчиваются чуть ниже твоей задницы. В твоих глазах снова появилось это упрямое выражение. Значит, ты снова хочешь знать. Но у меня уже нет желания. Как будто во мне переключился выключатель.

Ты просто стоишь там, твоя кожа переливается в лунном свете, запястья выглядят ужасно, но ты даже не вздрагиваешь. Твои черные длинные локоны рассыпались по обнаженным плечам и груди.

— Ты не написал, — говоришь ты, и я поднимаю бровь вверх.

— А что я должен был написать? — спрашиваю я и затягиваюсь косяком, ноги скрещенные в щиколотках, одна рука за головой, лежу на кровати, как обычно, когда не могу уснуть.

— Чтобы я спустилась? — неуверенно спрашиваешь ты. Ох, Эмилия, ты слишком много хочешь.

Рядом со мной лежит телефон, на котором играет наша песня, детка. Я помню, как она стала ею. Она играла в моем подвале, и ты курила вместе со мной, а потом начала танцевать, хоть я даже не приказывал. Просто так. Ты медленно стаскивала с тела одежду, я наблюдал за тобой. В тебе есть эта сторона, которая может быть очень уверенной и дикой, но сторона, которая хочет услышать, что она должна сделать, намного мощнее, Эмилия.

Ты села ко мне на колени. Я схватил твою задницу и знал, что это дерьмо между нами настоящее. Твои губы были на моих, и ты держала мое лицо так, будто держала в руках свою жизнь. Я никогда не понимал, что ты видишь во мне в такие моменты. Почему твои глаза сверкают благоговением.

Я оставил мою крошку дома одну.

Я больше не люблю ее.

И она никогда об этом не узнает.

Эти долбаные глаза, в которые я смотрю сейчас.

Покажи мне свою задницу.

Смотри, сколько у меня денег!

И я опустошу подчистую свои кредитки.

Теперь я чертовски подсел на это.

Ты узнаешь песню, потому что сама напеваешь ее каждый день под нос, думая о том моменте, когда держала меня в своих руках. Не наоборот. Теперь ты стоишь здесь и смотришь на меня своими большими глазами, и я не знаю, что сказать. Впервые.

Я должен выгнать тебя вон, но вместо этого слышу, как говорю:

— Иди сюда. — Хрен его знает, что руководит мной и что было в моей траве, но я встаю. Ты растерянно смотришь на меня, когда я подхожу к тебе.

Играет середина песни, когда я смотрю на тебя, прямо в глаза цвета моря, которые пожирают меня. И ты смотришь на меня сквозь эти густые ресницы. В них запутались пряди волос, приоткрытые губы влажные. Ты дышишь спокойно, потому что я рядом. С одной стороны, ты меня ужасно боишься, с другой — доверяешь, но не понимаю почему.

— Я недостаточно хорош для тебя, Эмилия, — сухо говорю я, и ты цинично улыбаешься.

— Я знаю.

Мы как-то начинаем двигаться. Я просто пытаюсь не видеть в течение сегодняшней ночи, что ты не моя, и я никогда не буду твоим, потому что не умею делать такое дерьмо. Так же, как и любить. Но ты так отчаянно нуждаешься в том, чтобы тебя любили.

Наши тела соприкасаются, когда мы двигаемся под музыку, как будто так было всегда. Ты нерешительно кладешь пальцы на низ моей футболки. Прежде чем снять ее с меня, ты вопросительно смотришь мне в глаза, и я поднимаю руки. В виде исключения, Эмилия.

После того, как часть одежды падает на пол, ты проводишь указательным пальцем по моей татуировке. По моей груди, плечу и предплечью. Я сжимаю зубы, потому что ненавижу то, что со мной делают эти прикосновения. Одно твое касание, и я внутренне схожу с ума. Как будто трясу прутья решетки, но не могу выйти.

— Я никогда не понимала, — тихо говоришь ты, — что они означают.

— Это я тебе тоже никогда не скажу, — отвечаю я, после чего ты закатываешь глаза. И снова позволяю тебе, потому что это ночь исключений, как я погляжу. Эти татуировки были сделаны на Гавайях много лет назад. Маори-тату. Я увековечил в них свою историю. Ты не часть этого, Эмилия.

Я беру одно из твоих запястий, осторожно, потому что оно изранено. В виде исключения. Ты со смесью очарования и растерянности смотришь на то, как я поднимаю твою руку и кладу себе на правое плечо. Притягиваю тебя к себе. Бог знает почему. Я говорю себе, что делаю это, потому что хочу трахнуть тебя прямо сейчас. Проще всего все спихнуть на секс.

Кончик твоего носа скользит по моей груди, и ты делаешь глубокий вдох. Я позволяю тебе, потому что сейчас так хорошо. Хоть я не поклонник нежностей, типа стоять-в-комнате-и-обниматься-с-женщиной, я не могу отказать тебе прямо сейчас. Наверное, потому что только что понял, что скоро должен отпустить тебя. Ты знаешь, что танцуешь с дьяволом, все равно не отступаешь. Вот что интересно в тебе, Эмилия. Как бы я ни был жесток и что бы ни сделал с тобой, ты никогда не убежишь.

Ты отклоняешь голову назад и смотришь на меня тем взглядом, который я терпеть не могу.

— Прости меня, — говоришь ты. Я не знаю, за что ты снова извиняешься. Но как только отвечаю на твой взгляд — мне становится ясно.

— Значит, не делай этого.

— Я должна, — отвечаешь ты. — Куда это приведет, если я останусь? Ты дашь мне будущее, о котором я мечтаю? Мы поженимся и будем жить вместе, Мейсон? — ты смотришь на меня с сомнением, и я должен согласиться с тобой, детка. Я этого не сделаю. Никогда.

Я молчу, и ты все понимаешь правильно.

И вдруг ты делаешь то, чего я никогда не ожидал, даже несмотря на то, что сегодня уже позволил тебе. Ты прижимаешь свои маленькие ручки к моей груди и больше отталкиваешь себя от меня, чем наоборот.

— Я имею в виду, — начинаешь ты, вскидывая руки в воздух. — Почему, собственно, нет, Мейсон? Вот уже почти три четверти года ты не можешь отпустить меня. Снова и снова звонишь мне. Снова и снова зовешь меня к себе. Это все что может быть? Ночи, когда мы трахаемся?

Ты лишаешь меня дара речи, Эмилия. И нехорошо, когда я теряю дар речи. Ты никогда не говорила со мной так, Эмилия. Откуда это вдруг взялось? С момента помолвки, на которой я трахнул Клэр, ты все чаще позволяешь себе такие вольности.

— Очевидно, — просто продолжаешь говорить и начинаешь бегать туда-сюда по моей комнате. Мисси недоверчиво следит за тобой своим взглядом. Кроме того, она никогда не видела, чтобы женщина так разговаривала со мной. — Очевидно, что ты как-то не можешь без меня, а я как-то не могу без тебя, и да, мы съедаем друг друга, но, возможно, нам стоит искать решение, а не постоянно спорить о том, что я ухожу. Поэтому вот для разнообразия мой ультиматум, Мейсон: решайся быть со мной или без меня!

Я смотрю на тебя, Эмилия, и не знаю, как на это реагировать. Ты не должна предъявлять мне ультиматумы, не ты.

— Что ты себе думаешь, маленькая сучка? Ты трахаешься с моим братом, — сквозь зубы цежу я. — Что ты хочешь от меня, Эмилия? Что я по-твоему здесь делаю? Притворяюсь, что все в порядке, хотя ты раздвигаешь для него ноги, как шлюха, которой за это не платят?

Ты прищуриваешься и сверкаешь на меня глазами с выражением, которому там нечего делать. Ты еще убьешь нас обоих, Эмилия. Возможно, наше время ограничено и сейчас истекает. Ты, маленькая сучка.

— А чего ты от меня хочешь? Что я навсегда соглашусь играть в твое больное дерьмо? Что буду ходить по струнке, как только у тебя плохое настроение? Что никогда не буду говорить то, что думаю, и ты будешь использовать меня, как резиновую куклу?

Бл*дь, я так сильно тебя ненавижу. Хватаю за руку и бросаю на кровать, как резиновую куклу, коей ты для меня и являешься, Эмилия.

Ты смотришь на меня и тяжело дышишь, но твой подбородок вызывающе вздернут. Что тебе от меня надо? Я не могу читать твои мысли.

— Что, Мейсон? Что? Ты снова хочешь меня изнасиловать? — кричишь ты, приподнимаешься и вызывающе наклоняешься в мою сторону. Я сжимаю руки в кулаки, иначе они приземлятся на твое лицо, Эмилия. Но ты не реагируешь на мое напряженное тело и на то, как меня трясет, как сжата моя челюсть и раздуваются ноздри. Ты так хорошо меня знаешь, но несмотря на это не останавливаешься. Ты действительно сейчас назвала меня насильником, Эмилия?

— Заткнись, — рычу я.

— Ты снова хочешь засунуть его мне в задницу, туда, где столько раз был Райли? — провоцируя, спрашиваешь ты.

— Закрой свой рот, — выдавливаю сквозь стиснутые зубы, но ты продолжаешь, Эмилия.

Бл*дь, ты должна прекратить!

— Ты хочешь снова приковать меня к потолку своей комнаты, Мейсон? Снова хочешь трахнуть меня, потому что не можешь сформулировать свои чувства? Неудивительно, что я никогда не полюблю тебя. Тебя никто не может любить, кроме твоей матери. Понятно, что я всегда выбираю Райли, он идеален. Ты — нет. Насильник-извращенец!

Слышится грохот, и я слишком поздно понимаю, что это был я. Моя рука все еще парит в воздухе, ты упала на пол, Эмилия, а я всегда говорил тебе: не буди во мне этого монстра. Не выпускай его. Следи за тем, как разговариваешь со мной. Не провоцируй меня.

Но ты на это и рассчитывала. Снова.

Я чувствую легкую пульсацию в костяшках пальцев там, где они соприкоснулись с твоей скулой. Ты грохнулась с кровати и лежишь рядом с ней, опираясь на руки. Твои волосы упали на лицо, закрывая его. Сейчас я не хочу его видеть.

Слышу, как ты плачешь. Да, теперь ты рыдаешь, но когда не могла закрыть свой рот, хоть и знала, к чему это приведет, ты не рыдала.

— Съебись отсюда. Так далеко, насколько можешь, — говорю я и покидаю подвал с Мисси, оставив тебя на полу.

Иначе я убью тебя.

Пошла ты, Эмилия.

21. Он слегка психопат, Оливия

Китон

Черт возьми, Оливия. Теперь в нашем доме появился тот, кто бьет женщин.

Я лежал рядом с тобой, и твоя маленькая попка прижималась к моему паху. На мгновение я подумал о том, чтобы засунуть его в тебя и разбудить, как это часто бывает, но потом мой планшет подал сигнал тревоги, который срабатывает, когда в доме происходит что-то необычное. Например, если движется кто-то, кто на самом деле должен лежать в постели. В данном случае речь идет об Эмилии Салливан. Незаконно. Зачем я установил в доме эти глупые камеры? Уже несколько месяцев я не сплю как следует, потому что внутренне дрожу от того, что произойдет что-то дурное. Например, как сейчас.

Я взял в руки планшет и бегло глянул, что там происходит. Оливия, вообще-то, я хотел спать дальше, потому что все равно ничего не могу изменить в том, что творит эта жаба. Они должны решить все самостоятельно. Но потом в подвале воцарилась романтика, что сбило меня с толку. Потому что таким его совсем не знаю. Только поэтому я должен был посмотреть на это. Что ж, романтическое настроение продержалось недолго. В следующее мгновение раздался рев, а потом она лежала на полу, Оливия. Я ничего не мог сделать.

Сейчас я сижу в постели, сна ни в одном глазу, при этом на часах всего четыре часа утра. Через три часа мне нужно идти на работу, чтобы зарабатывать деньги. Ты просыпаешься и сонно моргаешь. Быстро захлопываю чехол планшета, чтобы ты не видела, что сейчас происходит.

— Китон, — сонно спрашиваешь ты. — Что случилось?

— Не могу уснуть, — говорю я, несмотря на то, что чертовски вымотан. — Спи.

Улыбаясь, ты прижимаешься ко мне и лезешь под одеяло, Оливия. Твоя рука целенаправленно следует в мои боксеры.

— Может, я сделаю так, чтобы ты устал, — воркуешь ты.

— Я бы с удовольствием, но должен позаботиться о жабе.

Ты тут же вскакиваешь. Ну конечно.

— Что случилось?

— Все хорошо, спи! С ним все хорошо. — С Эмилией не очень, но не говорю это вслух.

— Ну ладно. — Ты обиделась и отворачиваешься. Господи, Оливия, хотел бы я быть тобой.

Встаю с кровати, надеваю первую попавшуюся одежду и покидаю спальню.

Конечно же, я видел, что эта жаба уехала. Пожалуй, так будет лучше. И он забрал с собой собаку. Тоже хорошо.

Я спускаюсь вниз, и в этот момент входит Эмилия. Черт возьми, Оливия. Она выглядит не очень хорошо. Ее щека распухла. Хотя рукой она прикрывает большую часть, но мне прекрасно виден синяк. Под глазом он слегка фиолетовый, и она рыдает. Я ненавижу рыдающих женщин, Оливия. Но не могу сейчас притвориться, что не вижу ее, как вчера, когда она стояла на коленях на полу. Голая, Оливия. Он больной, маленький говнюк. Я мог бы развязать ее и отправить в постель, но тогда она бы умерла от стыда, что я видел ее обнаженной и покрытой различными жидкостями тела. Поэтому я принес тебе воду, сделав вид, что не заметил ее.

Сейчас так не получится, потому что она смотрит на меня. Я смотрю на нее.

— О, Господи, — бормочет она. — Только не это еще.

— Иди за мной, — вздыхаю я и киваю в сторону кухни. Она следует, Оливия. Я заметил, насколько хорошо Мейсон ее натренировал, не только сейчас. Например, как сегодня за ужином, святое дерьмо. До такой степени по струнке даже ты не ходишь, Оливия.

Открываю морозилку и достаю пакетик со льдом, который всегда должен быть в этом доме. После того, как замотал его в полотенце, протягиваю ей.

— Приложи. — Я так устал, Оливия. Но она, хотя бы, уже не ревет.

Она прижимает полотенце к щеке и бормочет:

— Спасибо, мистер Раш. — Тогда она хочет поскорее исчезнуть с моих глаз. По-моему, она меня боится, при этом я просто устал и до смерти раздражен этой сраной жабой.

— Стоять!

Она разворачивается, и ее глаза расширяются.

— Извините, мистер Раш.

Святое дерьмо, Оливия. У нее совершенно нет своего мнения. Этот парень, как танк, который просто проехался по ней.

— Сядь. — Я киваю в сторону стола, и она садится на один из стульев.

Я подхожу к ней и откидываю волосы назад. Она вздрагивает, когда я прикасаюсь к ней. Черт возьми, Оливия, что этот парень сделал с ней?

— Я просто хочу посмотреть на твою щеку, — осторожно говорю я. — Можно? — обычно я не спрашиваю разрешения, Оливия, но она так напугана.

Она слегка кивает, откладывает лед и поворачивает ко мне свою щеку. Черт возьми, он ударил ее наотмашь.

— Заживает. Это просто легкий синяк. Охлаждай дальше. — Она делает то, что велено, а я достаю из шкафа две рюмки и бутылку хорошего коньяка, который ты подарила мне на Рождество в прошлом году. Он предназначен для особых случаев, но эта девушка заслужила, чтобы я пил его с ней. Перед тем как налить, приношу из гостиной шерстяной плед, потому что вижу, что ей неудобно сидеть передо мной в этом тонком топе. Когда я оборачиваю его вокруг нее, она смущенно улыбается, даже немного краснеет.

Наполнив наши рюмки, подталкиваю одну к ней.

— За сраную жабу, над которой ты насмехалась.

Она хмурится, потому что наверняка думает, что я имею в виду Райли. Но она вежлива, Оливия, и пьет только потому что я пью. После этого ставит пустую рюмку и отворачивается. Я усмехаюсь и наливаю еще. С каждым глотком будет легче.

— Вам не нравится Райли, мистер Раш? — спрашивает она и с интересом смотрит на меня.

— Я не Райли имел в виду, Эмилия. — Я опрокидываю свою рюмку, и она быстро опустошает свою. По ней видно, что она в шоке и понятия не имеет, что сказать.

— Вы не спросили, — начинает она, указывая на свою щеку, — откуда это.

— Пожалуйста, — говорю я. — Я знаю обо всем, что происходит в моем доме.

Она смотрит на меня. Ее глаза медленно расширяются, все больше и больше. Потом, осознав это, она резко краснеет и слегка втягивает голову в плечи. О Боже, разве таким не должна заниматься свекровь, Оливия?

Я наливаю еще.

— Не волнуйся, я не знаю все в подробностях, — говорю я, чтобы облегчить ее смущение, и, конечно же, я каждый раз выключаю свой планшет, когда дело доходит до определенных моментов, которые я просто не хочу видеть. Я достаточно насмотрелся на эту жабу, Оливия.

— Вы, должно быть, считаете меня ужасным человеком, — бормочет она, продолжая прижимать лед к своей щеке. Он уже немного подтаял.

— Я знаю, что в нем есть ужасная сторона, и он раскрывает самое ужасное в окружающих его людях. Мейсон может быть очень убедительным, если чего-то хочет. Это у него от меня. Пей.

Она пьет. Я пью. Она вопросительно смотрит на меня.

— Что мне теперь делать? — задает вопрос, как будто я Бог.

— Хоть я и вижу все, но не все знаю, — говорю я. — И, конечно же, у меня нет решения для этого дерьма, которое он творит там, внизу, в своем подвале. — Я решаю использовать более мягкий метод, чем обычно с тобой, Оливия. Она гораздо более хрупкая, чем ты когда-либо была. Раш в подвале сломал тебя не за одну неделю. — Ты любишь Райли или Мейсона? Если ты это знаешь, значит, знаешь, что делать.

— Я люблю Мейсона, — говорит она, будто выстрелив из пистолета. Я не понимаю, что она в нем любит. Сидит здесь передо мной, с синяком под глазом, благодаря ему, и даже не задумывается о своем ответе. Это, должно быть, любовь. Больной вид любви, как у нас когда-то, Оливия. Но я никогда не бил тебя, если ты того не хотела. То, что происходит в спальне — другое дело.

— Быстро же ты ответила. Пей. — Она выпивает и выглядит немного шокированной тем, что только что вылетело из ее рта. Как будто сама только сейчас поняла это.

— Я тоже не знала до сих пор, — вздохнула она. — Просто сидела здесь и подумала, что с ним не может быть по-другому.

— Серьезно? — с сомнением спрашиваю я. — Совсем никак?

— Я должна была давно бросить Райли.

— Так брось его. Пей.

С каждой рюмкой она становится откровеннее. Даже сама с собой.

— Я не могу.

— Почему нет?

— Это уничтожит его. И я хочу быть с ним. Вообще-то, мне казалось, что мы счастливы... пока не увидела этого сломленного мальчика на похоронах. — О Боже, она говорит о похоронах твоей матери? Мы в жопе, Оливия. Собирай чемоданы, мы съезжаем.

Даже я начинаю немного пьянеть, и да, мне скоро нужно на работу. Вместо этого я сижу здесь пью с любовницей Мейсона и невестой Райли.

— Ты должна принять решение! — говорю я серьезно. — Потому что сложившаяся ситуация будет сводить его с ума все больше и больше. И я не знаю, сколько еще ты сможешь вынести.

Она виновато смотрит на стол.

— Я знаю. Мне из-за этого так плохо. Но и так хорошо. — У этой девушки большие проблемы. Это в стиле Мейсона — издеваться над совершенно измученной душой.

Я наливаю нам еще.

— Мейсон всегда был не такой, как все. С самого начала, когда он был еще ребенком. Райли старше его на семь лет. Он всегда все делал правильно. Оценки, друзья... Хотел компенсировать свое увечье, свой порок, всем, что в его силах, хотел быть идеальным. Мейсон, наоборот, с самого начала был демоном. — Она смеется, а я улыбаюсь. Солнце восходит, и я говорю: — Пей. — Мы пьем. Вдвоем.

— Что вы имеете в виду? Приносил домой мертвых животных? Он слегка психопат. — Она хихикает.

— Нет, животным он бы никогда ничего не сделал, Эмилия. Людям наоборот... Он был всегда громким и капризным, ничто не могло остановить его крик. В детском саду он всех терроризировал. В школе тоже. Нервные срывы случались на лету. Оливия отказалась давать ему таблетки. Я бы сделал это, чтобы он успокоился. Он всегда был нашим проблемным ребенком. В пятнадцать начались первые наркотики. В шестнадцать первые заявления. Бесконечные телесные повреждения. У него большая проблема с агрессией и импульсивностью, Эмилия. Ты должна оставить его в покое, когда он в ярости, — говорю я, глядя на ее щеку. — Он сильно причинил тебе боль?

— Больше своими словами, чем с этим, — отвечает она и улыбается. — Это не нормально, что он сделал. Но я сказала ему несколько отвратительных вещей, которые не соответствуют действительности, и он дважды предупреждал меня прекратить. Мне кажется, иногда у меня тоже бывают проблемы с импульсивностью. — Мне нравится, что она не перекладывает всю вину на него, Оливия. Она умная девушка, даже если на первый взгляд такой не выглядит.

— Пей.

Мы пьем.

Когда ты просыпаешься, Оливия, мы уже пьяны. На часах семь утра.

— О Господи, что здесь происходит? — спрашиваешь ты и сонно потираешь глаза. Потом с ужасом ахаешь. — Боже мой, Эмилия, что случилось с твоей щекой и глазом?

— Она врезалась в холодильник, и я услышал это, Оливия, — говорю я, ты смотришь скептически. Это самое глупое объяснение, которое можно было придумать, но я не хочу разбивать твое сердце еще больше, Оливия.

Ты переводишь взгляд с нее на меня и обратно, потом спрашиваешь:

— Где Мейсон, Китон? — бл*дь, ты взяла след.

— Не знаю, его не было здесь всю ночь, — не моргнув глазом, вру я. Больше всего в жизни я ненавижу тебе врать, Оливия.

Но эта жаба не оставляет мне выбора.

22. Кровь гуще воды, пап

Райли

Так было всегда, Эмилия. Он всегда получал внимание, потому что был проблемным ребенком. Сейчас ты лежишь здесь, в моих объятиях, но я знаю, о ком ты думаешь. О нем. Вот уже две недели, как он исчез после того, как избил тебя, Эмилия. Я знаю это, я слышал вас, тебя и моего отца, когда вы разговаривали ночью.

Я не думал, что у тебя так мало самоуважения. После того, что он сделал с тобой, еще и сказать, что любишь его, а не меня. Я бы никогда не ударил тебя, Эмилия.

Нежно играю с твоими волосами и смотрю на тебя.

Я знаю, куда ты исчезаешь по ночам во время своих прогулок.

Иногда я еще чувствую его запах на тебе, Эмилия, когда ты возвращаешься и говоришь, что гуляла.

Кто гуляет с двух часов ночи до пяти утра? И самое плохое, что тебе даже не стыдно, и ты позволяешь ему трахать себя, в то время как мы находимся в одном доме.

Интересно, чего ты от него ожидаешь? Он тоже калека, но совсем по-другому, чем я. Я знаю, что ты не спишь, Эмилия, и когда думаешь, что я сплю, спускаешься вниз, ложишься в его постель и рыдаешь.

Иногда я тебя ненавижу, Эмилия.

Я не раз задумывался о том, чтобы бросить тебя, но в этой семье мы все безумцы, Эмилия. Не только Мейсон. Мы — саморазрушители и ублюдки. Все, кроме мамы. Она делает вид, что все в порядке. Возможно, этим она разрушает себя больше всего. Мама не находит себе места, потому что Мейсон ушел. Он — ее солнышко, и таким был всегда, хотя ничего, кроме неприятностей и тьмы, не приносил. Солнышко, мать его.

Иногда мне хочется его убить.

Мы были идеальной семьей. Китон, мама и я.

Тогда он был только для меня — первый настоящий отец, которого я знаю. Джон.

Я едва могу смотреть на отца, потому что чувствую себя преданным. Он знает, что ты делаешь, Эмилия. Уже давно. Но не останавливает. Никто этого не делает. Когда я познакомился с ним тогда, он был моим союзником. Он был моим таинственным супергероем, который снова дал мне надежду, что жизнь не такая дрянь, как я думал уже в шесть. Мы были так счастливы, Эмилия. Потом появился на свет этот орущий, отвратительный червь. Он постоянно кричал. С этого момента оставалось только гадать: почему Мейсон плачет? Почему Мейсон так печален? Почему он никогда не гуляет с другими? Почему у Мейсона такие плохие оценки?

Я всегда старался как-то привлечь к себе внимание. Был отличником, никогда не принимал наркотики или что-то в этом роде, не прогуливал школу, не лгал, не разбивал мамино сердце. Ни разу, в отличие от него.

Несмотря на это я всегда был в его тени.

И после всего этого я должен узнать, что ты трахаешься с ним еще с похорон моей бабушки, Эмилия. Так давно, Эмилия. Я должен схватить тебя за волосы и выставить за дверь так же, как Мейсон, вероятно, делает с тобой каждый раз после траха. Но я не могу так поступить. Это то, чего тебе со мной не хватает? Насилия?

Насколько ты сломлена, что нуждаешься в подобном?

И насколько я слеп, что только сейчас это вижу?

Но я не могу отпустить тебя, Эмилия, мы помолвлены. Мы планировали жизнь вместе, и я цепляюсь за мысль, что в Нью-Йорке все будет по-другому, что ты, наконец, избавишься от него, как все время пытаешься. Я вижу это. Хорошо, что этот придурок ушел. Где бы он ни был, он должен держаться подальше и уничтожать себя — так, как всегда делал.

Ты притворяешься спящей, Эмилия, поэтому я делаю вид, что не замечаю, что ты в сознании, и встаю.

Я, наконец, должен обо всем узнать, поэтому иду наверх в кабинет отца. Свет все еще горит. С тех пор, как Мейсон ушел, он постоянно поздно ложится. Мне кажется, папа думает, что это его вина, что Мейсон такой ненормальный, но это не так. Он воспитывал нас совершенно одинаково, только Мейсон этого не видит, потому что он такой самовлюбленный, маленький сукин сын. Я стучу и, как всегда, жду, пока отец попросит меня войти.

— Да, — раздраженно говорит он. В последнее время он постоянно такой. Мейсон трахает нас всех по-разному.

Я вхожу, сажусь напротив него. Он выглядит таким усталым, Эмилия, и у него появились морщины. Из-за постоянных переживаний. Может, ему иногда хотелось бы иметь только одного ребенка?

— Что случилось? — спрашивает он, потирая переносицу. У него появились седые волосы, но если бы Мейсон был моим сыном — вся моя голова была бы уже белой. Такое может выдержать только наш отец — у него стальные нервы.

— Почему? — спрашиваю я.

— Что ты имеешь в виду? — отвечает он.

Я просто смотрю на него, он смотрит на меня, потом вздыхает.

— А что я должен был тебе сказать, Райли? Что у твоего брата интрижка с твоей невестой?

— Например! Он трахает ее еще с похорон моей бабушки, я строю с ней планы на будущее, а ты не считаешь нужным сказать мне об этом?

— Тебе тридцать лет, Райли, и ты уже не тот шестилетний маленький мальчик на автобусной остановке, который нуждался в помощи. Ты теперь мужчина. Тогда ты был потерян, маленький, невидимый и искалеченный. Теперь достаточно сильный и уверенный в себе, чтобы самостоятельно решать конфликты.

— Мне не нужно, чтобы ты сражался за меня. Я просто хотел, чтобы ты был честен со мной.

— Что это бы изменило, Райли?

— Я бы не надел ей на палец кольцо.

— Правда?

Я молчу под его суровым, знающим взглядом.

— Иногда незнание — это благословение, Райли. Поверь мне.

— Возможно, ты просто сделал то, что всегда делаешь. Ты и мама. Защищаешь Мейсона. В конце концов, кровь гуще воды, правда? — встаю и ухожу, пока отец переваривает, что я только что сказал.

— Вернись назад! — сдавленно говорит он, но я продолжаю идти и покидаю его кабинет, даже не оглянувшись. Впервые.

23. То, как ты на меня смотришь, Мейсон

Эмилия

Я не видела тебя семь недель, четыре часа и тридцать минут, Мейсон. Не слышала твоего голоса, не чувствовала твоего запаха, не чувствовала тебя. Только сейчас могу себе представить, как плохо будет в Нью-Йорке, когда я больше никогда не смогу тебя увидеть. Это как холодный душ. Без тебя я чувствую себя беспомощной, пустой, обессиленной.

Я никогда не понимала, что ты всегда был причиной, по которой я просыпалась по утрам, и причиной, по которой не могла спать ночами.

Я сижу на ступеньках веранды, лето закончилось, Мейсон. Желтые и красные листья слетают с крон деревьев, а прохладный ветер ерошит мои волосы. Я вздрагиваю и плотнее заворачиваюсь в твою куртку. Даже если кто-нибудь увидит меня здесь, в твоей куртке, мне все равно. Она все, что мне осталось. Твоя квартира внизу в подвале без тебя уже не та. Это разрывает меня каждый раз, когда я вхожу в нее, а ты не ждешь меня там.

В моих ушах наушники, и я слушаю нашу песню. Вспоминаю о той ночи в твоем подвале. Между нами все было так интенсивно, ты сначала наблюдал за мной, а потом рванул меня к себе, позволил оседлать тебя, твои руки были вжаты в мою плоть, а наши губы были повсюду. Это было реально, это были мы.

Не только то, что случилось перед тем, как ты уехал.

Что, вообще, там произошло?

Моя щека зажила. Единственное, что не зажило — мое сердце, Мейсон. Потому что тебя здесь нет.

Почему в тот момент, когда ты покинул меня, я поняла, что люблю тебя? Это кажется таким неправильным. Я не могу быть с тобой, это было бы равно самоубийству и саморазрушению. Как будто подливаешь масла в огонь и надеешься, что оно не начнет гореть. Мы двое похожи на взрывоопасную смесь. Кроме того, я просто не могу разбить Райли сердце. Я знаю, что он не тот самый для меня. Это ты. Но он правильный.

Иногда это то, чего хочешь, а не то, что любишь.

И иногда тот, кого любишь, совсем не тот, кто относится к тебе хорошо.

Это как человек с диабетом ест шоколад.

Беременная, которая курит.

Как парашютист без парашюта. Падение прекрасно, эмоции грандиозные, последствия смертельные.

Я хочу, чтобы ты вернулся, Мейсон.

Хочу еще раз тебя увидеть.

Совсем скоро мы уедем, и, возможно, больше никогда не увидимся. Кроме каких-то дней рождений далеких родственников или нашей свадьбы.

Мое сердце ненавидит решение, которое я приняла. Но голова понимает, что так будет правильно. Мое сердце ненавидит многие вещи, например, те ужасные слова, которые я тебе сказала. С удовольствием забрала бы их и затолкала бы обратно в свой рот.

Мейсон, мне прекрасно известно, когда я переступаю черту, и знаю, когда ты в настроении на дискуссии и когда лучше заткнуться. Также всегда знаю, когда нужно тебя бояться, но в тот день я уже ничего не знала. Такое ощущение, что я просто стояла рядом и смотрела, как бегу навстречу своей погибели. Возможно, я так поступила, потому что не могла перенести расставания, а может именно к этому и вела. Или вдруг я просто искала весомую причину тебя ненавидеть, как ты того заслуживаешь.

Ты меня ударил, Мейсон, по лицу, когда ятого не хотела и это не было частью секс-игр.

И я знала, что ты это сделаешь.

Я видела вспышку в твоих глазах, когда выключатель переключился. С адекватного состояния в безумца. Но все равно я продолжила, все дальше и дальше. Мне хотелось заставить тебя сделать что-нибудь необдуманное, ужасное, чтобы ты, наконец, тоже что-то почувствовал.

А сейчас тебя нет.

Где ты, Мейсон?

Уже несколько недель мы не говорим ни о чем другом, кроме как о том, где ты можешь быть. Твой телефон остался здесь, ты взял с собой только Мисси и кошелек. Вообще-то, ты вообще ничего не оставил после себя. Твой телефон я забрала себе, чтобы у меня было что-то твое, и чтобы посмотреть под каким именем я у тебя записана. Ты не подписал меня так, как других женщин. Там стоит просто мое имя. А еще я взяла телефон, чтобы посмотреть, сколько там есть моих фотографий. Вся память телефона забита моими фото, Мейсон.

Во время сна, как я вишу в твоем подвале обнаженная, я в душе, засмотрелась в телевизор, когда бегу в ваш дом, сижу в саду или плаваю в бассейне. Фотографии, когда я готовлю вместе с твоей матерью или мы вместе пьем кофе на веранде.

Этого больше нет. За последние семь недель она сильно сдала. Я никогда не замечала, что ты так часто меня фотографировал, Мейсон. Что еще я не замечала? У тебя есть огромная папка с моими обнаженными фотографиями. Выглядит так, будто ты одержим.

А еще наше видео.

Я могла бы удалить его — но тогда у тебя больше не будет ничего, чем ты сможешь меня шантажировать — и просто закончить с этим. Вот почему я оставляю его. Кроме того, у тебя наверняка где-то есть его копия. Я смотрю это видео и впервые осознаю, как ты смотришь на меня, когда у нас нет зрительного контакта. Я стою на четвереньках на твоей кровати, а ты стоишь сзади. Ты не трогаешь меня, а только смотришь. Смотришь так, будто думаешь обо мне то же самое, что я всегда думаю о тебе — насколько ты горяч. Как будто хочешь сожрать меня живьем. И как будто уже слишком много ко мне чувствуешь.

Где ты, Мейсон? Мне тебя не хватает.

24. Мне все равно, Эмилия

Мейсон

Похолодало. Наступила осень, и я возвращаюсь с Мисси домой.

Мне стукнуло двадцать четыре, и в тот день я нюхал кокаин с живота какой-то проститутки. За последние недели я убивал себя всеми возможными способами, лишь бы держаться от тебя подальше. Мне хотелось отсутствовать подольше, но не получилось, поэтому я здесь.

Я подъезжаю на своей машине, зная, что вы меня уже слышали. По крайней мере, отец знает звук моей выхлопной трубы. Кажется, я все еще под кайфом после вчерашнего и полностью убит всем остальным дерьмом, которое принял за последнее время. Я просто хочу лечь в свою постель и забыть о тебе, Эмилия. Но прежде мне нужно на секунду увидеть тебя. Дерьмо, я ненавижу свою жизнь.

Выпускаю Мисси из машины. Она так сильно радуется вернуться домой. В отличие от меня. Мама ловит меня на пороге.

— Боже, Мейсон, ты вернулся! — кричит она и обнимает меня. Я почти безразлично приобнимаю ее. Во мне что-то сломалось, Эмилия. Я больше ничего не чувствую. Мне плевать, будешь ли ты с ним трахаться, уедешь или останешься. Мне даже все равно, волновалась ли мама и что сейчас она плачет.

— Господи, где ты был? — всхлипывает она.

— Со мной все в порядке, мам. — Она растерянно смотрит на меня, когда я мягко отодвигаю ее в сторону. Мисси проскальзывает мимо нас в дом, и я слышу, как она лает и прыгает на всех от радости. Даже на тех, кто ей не нравится. На тебя. И на придурка.

Я захожу внутрь, и следующий, кого я вижу — папа.

Он выглядит таким же усталым, как я себя чувствую, Эмилия. Он смотрит на меня, я смотрю на него, и понимаю, что он знает, что семь недель моей жизни улетели в трубу. Все, что я знал, и все, что было для меня важно, сейчас волнует меня так же, как жвачка на подошве. Знаю, что он видит. Я сдался. Ощущается немного хорошо.

Я захожу внутрь. Райли сидит на диване и пренебрежительно смотрит на меня. Ты сидишь рядом с ним со слезами на глазах.

Возьми себя в руки, Эмилия. Прекрати рыдать, нас ничего не объединяет.

— Ты вернулся, — говоришь ты, но я делаю вид, будто тебя не замечаю.

— Мисси, пойдем! — спускаюсь вниз. Все абсолютно сбиты с толку, их взгляды буравят мне спину. Они ожидают, что я сяду рядом и расскажу о моих приключениях. Я купался в дерьме — вот и все приключение.

Здесь, внизу, все пахнет тобой, как будто ты жила здесь, пока меня не было. Раньше я бы разнес здесь все вдребезги, но сейчас мне все равно. Безразлично бросаю куртку на стол и ищу свой телефон. Мне придется все здесь переделать. Твой запах повсюду. Распахиваю окна и замечаю, что папа починил разбитое окно, после того, как я ушел. Уверен, это был мой отец, кто же еще? Затем наливаю Мисси воду и кормлю, и начинаю раздеваться, потому что хочу принять душ. От меня воняет проститутками, кокаином, травой, алкоголем и всем, что я употреблял за последние недели. Чтобы вывести все это из моего организма, потребуется не меньше пяти лет. Ребята, с которыми я столкнулся — безжалостные ублюдки. Некоторые из них живут на улице, Эмилия. В действительно неблагополучных районах. И дрался я не только ради интереса на протяжении последних семи недель.

Сняв футболку, стою в одних джинсах в ванной и смотрю в зеркало на колотую рану на боку. Воспаления нет, но все равно выглядит отвратительно. Люди на улице не дерутся честно, Эмилия. Ты можешь выжить только в том случае, если еще более безжалостен, чем они, и то, насколько безжалостным я стал, видно по моему телу. Появились новые шрамы, а синяки только начали исчезать. Ты думала, я был беспощаден раньше? Теперь я потерял всякую человечность.

— Мейсон! — я пугаюсь, когда слышу твой дрожащий голос позади. Не обязательно ко мне подкрадываться, Эмилия.

— Что? — вздохнув, спрашиваю я и поворачиваюсь к тебе.

Ты делаешь шаг назад, когда я смотрю на тебя. Потом медленно проходишься шокированным взглядом по моему телу, на котором появилось множество новых ранений, прежде чем посмотреть мне в глаза. Ты такая неуверенная, Эмилия, боязливая. Но в этом ничего нового. Ты мне надоела.

— Зачем ты пришла? Прощальный трах или что? — безразлично спрашиваю я. Ты отступаешь еще на шаг. Мне бы так хотелось знать, что ты сейчас видишь в моих глазах, Эмилия. Меня даже не волнует, что ты стоишь передо мной. Меня не волнует смотреть в твои глаза и вдыхать твой запах, Эмилия. Ты стала мне безразлична.

— Где ты был, Мейсон? Что с тобой? — надломленным голосом спрашиваешь ты.

Актерская игра.

Мы уже знаем твое истинное лицо, Эмилия. Как только вспоминаю об этом, мне становится противно, и я хочу, чтобы ты свалила.

— Мой телефон у тебя? — интересуюсь я, не ответив на твой вопрос. Ты сразу же достаешь его из заднего кармана и протягиваешь мне.

Ты даже не выглядишь виноватой, как будто имеешь полное право брать мои вещи. Но правда в том, что ты не имеешь права ни на что в моей жизни, Эмилия. Достаточно услышать твое имя, и я умираю от отвращения.

Я удаляю все файлы, вместе с нашим видео, и твои глаза расширяются, как только ты видишь, что я делаю. Твои пальцы подрагивают, будто ты хочешь остановить меня. Закончив, бросаю тебе телефон.

— Ты свободна. Кстати, у меня новый номер, старый можешь удалить. А теперь свали отсюда, мне нужно в душ.

Я тихо закрываю за собой дверь в ванную и чувствую твою растерянность, потому что ты больше не знаешь, чего от меня ожидать. Потом я становлюсь под теплый душ впервые за семь недель. Еще неделя, Эмилия, и я бы справился. Я был так близок к этому, но потом что-то потянуло меня назад. Что-то, что я не мог уничтожить ни одним наркотиком, каким бы сильным он ни был.

У меня был самый дерьмовый период в жизни — и это что-то значит, потому что я не был примерным мальчиком до этого. Я просто позволил себе упасть, прямо в темноту и вобрал в себя то, что там было. Взял все, что мог получить. Бил все, что попадалось под руку и трахал все, что двигалось. Это было веселое время, Эмилия. Вечеринки, секс и наркотики. И люди, которые ведут себя как животные. Ни разговоров, ни чувств, ни морали, ни порядочности, ни оков общества. Если кто-то раздражал — просто бил его в морду. Если хотел трахаться — просто делал это. И я трахался, Эмилия, так много, как никогда раньше.

При этом раньше иногда за один день у меня бывало по две женщины.

Сейчас я даже не могу их сосчитать.

Все лица перемешались в моей голове, об именах вообще молчу.

***

Осталось шесть дней до твоего отъезда. В гараже скапливаются коробки, которые вы перевезли из квартиры. Все в предвкушении. Кроме тебя, Эмилия. С каждым часом ты становишься все неувереннее. Мне кажется забавным, как растерянно и задумчиво ты наблюдаешь за мной каждый раз, когда думаешь, что я этого не замечаю. Но я все замечаю, это никогда не изменится, Эмилия.

Мы сидим за обеденным столом — в очередной раз. Ты похудела, Эмилия. Если бы ты не была мне безразличной, я бы сказал тебе, что это выглядит дерьмово, но мне все равно. Твои волосы заплетены в косу, ты без макияжа, темные круги портят тонкую кожу под глазами, которые кажутся еще больше, потому что щеки сильно впали. Происходящее между нами не шло нам на пользу, но мое отсутствие, Эмилия, поимело тебя так, как даже я не мог. Мама больше не щебечет. Кажется, она сдалась, Эмилия, и я думаю, в этом виновата ты. Меня это бесит. Немного. Она сидит на большом расстоянии от тебя и обращается с тобой, как с прокаженной. Она знает, Эмилия? А кто еще знает? Я смотрю на брата. Он смотрит на меня так, словно хочет меня убить.

Я насмешливо смотрю на него.

— Что? У меня макаронина прилипла к груди? — я без футболки, Эмилия, считаю, что она лишняя. Так же, как и ты за этим столом.

— Нет, но скоро к твоему лицу прилипнет мой кулак, — совершенно мило говорит Райли. Я не могу воспринимать его всерьез. Хоть он мой старший брат, такое ощущение, что он моложе меня. Мысленно чувствую себя старше него, как минимум, на двадцать лет.

— Передайте, пожалуйста, соль, — вдруг говоришь ты. Меня имеешь в виду, Эмилия?

Я не двигаюсь с места, так же, как и моя мать. Солонка стоит между нами, но мой отец приподнимается и протягивает ее тебе. Ты берешь ее, с дрогнувшей улыбкой. Ух ты, вы подружились? Его ты тоже трахнула? Мой отец снова смотрит на меня как психопат. Сейчас я убрал от тебя руки и снова все делаю неправильно. Что он вообще от меня хочет?

Я выдерживаю его взгляд.

«Не еби мне мозг, пап», — думаю я, и мама вздыхает.

— Ну, так что там было с твоим кулаком на моем лице? — спрашиваю я брата, а ты закатываешь глаза. Эмилия, делай что хочешь, это меня не интересует. Если ты сейчас пытаешься вывести меня из себя или заставить как-то отреагировать — придется долго ждать.

Мне также неинтересно, когда ты говоришь Райли:

— Нам нужно еще что-нибудь для Нью-Йорка? — он смотрит на тебя, мой отец смотрит на меня, а моя мать смотрит на тебя со злостью. Была поднята запретная тема, а мне все равно, поедешь ли ты в Багдад или в Нью-Йорк, Эмилия. Просто уедь.

— Позже подумаем, детка. — Он берет тебя за руку на столе, и мне все равно.

— Мама, было очень вкусно. Спасибо, — говорю я и встаю.

— Куда ты идешь? — спрашивает мама, а потом вскрикивает: — Что это?

— Что именно? — я чертовски устал.

— У тебя огромная рана на боку, Мейсон! Она ужасно выглядит! — мама налетает на меня, как врач неотложной помощи. — Китон, посмотри!

— Я уже видел, Оливия. Он не умрет от этого. — Папа продолжает есть.

— Пока, мам! — говорю я, и просто спускаюсь в подвал. Мисси следует за мной с таким же скучающим видом. Она всегда подстраивается под мое настроение.

25. Ты хороший отец, Китон Раш

Китон

Еще пять дней и воцарит спокойствие. Надеюсь.

Из моего подвала гремит панк-рок. Повсюду в моем дворе пьяные лица, которые блюют в твои клумбы, Оливия!

Я ненавижу современную молодежь, Оливия, и да, я знаю, что звучу, как старый дед, но посмотри, как выглядят твои клумбы! Наверное, кто-то сейчас занимается сексом в нашем бассейне либо же они борются в воде. Думаю, это скорее первый вариант, при том, что осень на дворе, Оливия. Слишком холодно для секса в бассейне!

Или вообще для секса. Или для бассейна в нашем дворе!

Я стою у окна в кабинете, Оливия, и ты врываешься в комнату. Сейчас два часа ночи. Твои волосы взъерошены, детка, это горячо, и ты выглядишь слегка сумасшедшей, так же, как я себя чувствую.

— Китон! — кричишь ты. — Может ты, наконец, что-нибудь скажешь? — у тебя уже совсем сдали нервы, потому что на протяжении двух дней продолжается террор в нашем дворе и в подвале. Что я должен сказать?

— Нет, я ничего не скажу, — отвечаю я и делаю глоток коньяка.

— Ты издеваешься надо мной, Китон? — я слышу, как ты подходишь ближе. — Они блюют в нашем саду, Китон. Они залезли в твой бар, Китон! Я больше не выдержу этого, Китон! — я просто наблюдаю, как один из этих дебилов мочится на нашу старую плакучую иву, Оливия, рисуя забавные змеиные линии своей мочой.

Ха.

Ха.

Мне так смешно.

Ты распахиваешь окно и кричишь:

— Идите домой, раздолбаи! Здесь вам не дискотека! — раздолбаи кричат нам вверх:

— Вы выглядите горячо, миссис Р!

Мейсон отвечает из своего подвала:

— Это моя мать, придурок! — и бросает пивную банку ему в голову.

Да, здесь царит чрезвычайное положение. Но я знал, что будет все хуже и хуже.

— Детка, пожалуйста, возьми беруши и постарайся просто поспать. Ему это сейчас нужно. И если я вмешаюсь, то прогоню его насовсем. — Это наш самый большой страх.

— Господи, — вздыхаешь ты и прислоняешься лбом к моей груди. Я обнимаю тебя и глажу по голове. — Ты хороший отец, Китон. Если бы не ты... — говоришь, встаешь на цыпочки и оставляешь короткий поцелуй на моих губах. Потом возвращаешься в постель, при этом ругаясь под нос.

Да, я знаю, Оливия.

Но в данный момент даже я бессилен.

Я слышу, как Райли и Эмилия спорят между собой, как и каждый вечер с тех пор, как вернулся Мейсон. Райли больше не разговаривает со мной, и я должен сказать, что это чертовски больно. Этого я не хотел и даже иногда сомневаюсь в том, что поступил правильно, не сказав ему о происходящем. Нелегко воспитывать двух людей, которые видят друг в друге конкурента и несут это с собой на протяжении всей жизни. Но, наверное, никогда не перестаешь быть родителем, правда? И, как родитель, вы не можете просто стать на чью-то сторону, а я пробовал, Оливия, ты знаешь об этом. Я люблю их обоих. Но проблема в том, что я узнаю себя в Мейсоне. Когда-то я был такой же, как он, Оливия, пока не научился контролировать себя. Этому ему еще предстоит научиться. Но прежде он должен полностью потерять контроль, чтобы знать, как сохранить его в будущем.

Этому каждый должен научиться сам. На своих собственных ошибках. И я не могу такое сделать за него. Он сейчас это делает сам. Учится. Это нелегко, больно, но именно так оно работает, Оливия. Ты и сама знаешь. Ты тоже должна была научить меня нескольким вещам. Остальное я узнал, став отцом. Как это беспокоиться о ком-то, кто не возвращается домой ночью, придумывать худшие сценарии, не в состоянии отпустить его в первый день школы; проводить бессонные ночи, из-за беспокойства о его будущем; быть обосранным и обрыганным после того, как он напился в первый раз... эта маленькая крошка в твоих руках, и понимание, что теперь ты в ответе за нее. Это меняет тебя, Оливия, хочешь ты того или нет.

И да, возможно, я немного предпочел его, но не потому что люблю больше, а из опасения и страха, потому что знал, что когда-нибудь произойдет именно то, что происходит с ним сейчас. Вот почему я предложил Мейсону подвал, а Райли отправил в пентхаус, потому что знал, что Райли может позаботиться о себе, но Мейсон — нет, Оливия.

Мейсон слишком чувствителен для этого мира. Я больше не могу защищать его от всего, но я, по крайней мере, рядом, в двух шагах, когда он совершает очередные ошибки, чтобы помочь ему.

Это то, что делают хорошие отцы, Оливия.

26. Твое наказание — игнор, Эмилия

Мейсон

Осталось четыре дня до твоего отъезда в Нью-Йорк, Эмилия.

Прошло три дня, в течение которых я игнорировал тебя, когда ты практически не существовала для меня. Тебе приходится справляться с тем, что я не разговариваю с тобой. Приходится привыкать, что я прохожу мимо, не ущипнув тебя за задницу или даже не взглянув на тебя. До этого мой взгляд всегда был прикован к тебе, ты была практически центром моей вселенной. Я это замечаю только сейчас, когда тебя больше нет. Но страница может быстро перевернуться, если тебя называют насильником и психопатом, Эмилия.

Я не избиваю женщин, потому что женщины, как правило, слабее. Конечно, всегда можно шлепнуть девушку по заднице или другим участкам тела, если ее это заводит. Я полностью потерял контроль над собой, Эмилия.

Тебе удалось сделать из меня омерзительного мудака, и я больше никогда не хочу испытать это снова.

Как я только мог наделить тебя такой огромной властью? Я бы извинился перед тобой за то, что причинил тебе боль, но это ты должна извиниться передо мной за то, что причинила боль мне. Но, по-моему, ты даже не осознаешь, что сделала это. Думаю, поэтому разговор и не состоялся. И что мне дадут эти сраные извинения? Слова, которые вылетают, и руки, которые бьют, нельзя забрать обратно. Ты вынесла мне мозг, Эмилия, хуже, чем когда-либо. Такое ощущение, что прошло много лет с тех пор, как я трахал тебя в последний раз. Признаю, что сделал бы это снова. Ты горячая. Даже несмотря на то, что сейчас ты слишком худая, а мне нравятся округлые задницы, а не плоские доски. Но этого больше никогда не произойдет.

Я никогда не подпущу тебя к себе.

Ты яд для меня. Так же, как и я для тебя.

Я сижу в своей полностью разрушенной квартире. Люди смеются, кто-то веселый, а кто-то под кайфом. Я просто под кайфом. Плюхнулся в кресло в гостиной и позволил Шерон, или Шеннон, или Кэрол сделать мне минет. То, что повсюду люди, кажется, ее не заботит. Тогда почему это должно заботить меня?

Я не трогаю ее, Эмилия. Я больше никогда не прикоснусь к женщине, не так. В одной руке держу свое пиво, другая свободно лежит на спинке кресла, и наблюдаю, как она сосет мой член. Но она меня не удовлетворяет. Я просто хочу кончить, потому что это дает мне на несколько секунд то возвышенное чувство, к которому когда-то так пристрастился.

Сейчас ты находишься наверху, с моими родителями, с моей собакой, спишь рядом с моим братом в моей старой комнате, а я здесь внизу. Так будет всегда.

По крайней мере, я так думаю. А потом открывается дверь, Эмилия. Ты одета в пижаму, при том, что здесь вечеринка в самом разгаре. В моей квартире гремит «I miss you», группы Blink-182, и ты кривишься, потому что басы вибрируют в твоих ушах. Тебе никогда не нравилось, когда я громко включал музыку в машине, но я все равно так делал. Бывало, что я приезжал к тебе посреди ночи для быстрого перепиха на заднем сидении. Я насиловал тебя, Эмилия? После этого моя спина так не выглядела, и я не уверен, что во время изнасилования можно два раза кончить. Думаю, нет.

Ты оглядываешься вокруг, протискиваешься мимо смеющихся, накуренных неудачников, мимо шумных пар и танцующих шлюх. Ты цепляешь плечом дурацкую вазу, которую туда поставила мама и которая совсем сюда не подходит, потому что это не долбаная женская квартира. Она позолочена, Эмилия. Золото меня утомляет.

Ваза покачивается слева направо, и ты пытаешься ее удержать.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я. Это отвлекает тебя настолько, что ваза падает на пол и разбивается, но никто из присутствующих этого не замечает. Блондинка возле меня смотрит так, будто я ее имел в виду. — Продолжай, — говорю я, чувствуя ее улыбку на моем члене. Это так отвратительно. Я терпеть не могу женщин, Эмилия, особенно если они смотрят на меня так, как ты сейчас. С такой болью, так шокировано, детка, как будто ты не знала, что я здесь все время делаю.

— Мы можем поговорить? — неуверенно спрашиваешь ты и смотришь на мой пах... а потом снова в глаза.

— Конечно, — говорю я. — Вперед. — Делаю глоток пива.

— Что ты делаешь? — раздраженно спрашиваешь ты. — Ты хочешь сделать мне больно?

— Да, Эмилия, весь мир вращается только вокруг тебя. Я делаю это только для того, чтобы причинить тебе боль. Когда ты, наконец, уедешь, я вернусь к нормальной, цивилизованной жизни. Буду просыпаться в семь утра, питаться со своей женой в дорогих ресторанах, парковать мой мазерати в шикарном гараже и играть со своими двумя детьми, — скучающим тоном говорю я. Ты фыркаешь, Эмилия, и были времена, когда я бы наказал тебя за это пятью ударами. Теперь я наказываю тебя своим игнорированием.

— Еще что-нибудь? Хочешь выпить? — блондинка смотрит вверх.

— Ты прикалываешься надо мной? — спрашивает она.

— Продолжай сосать, — грубо говорю я.

— По крайней мере, он не упал, как только я тебя увидел. Стоит как всегда, Эмилия. Если покажешь свои сиськи, может я, наконец, кончу.

— Ты такой гадкий, Мейсон!

— Ты спускаешься в мою квартиру, чтобы сообщить, что я гадкий? — поднимаю одну бровь.

— Нет, я думала, что можно по-нормальному поговорить с тобой.

— О чем ты хочешь поговорить? Еще недостаточно сказала? И, чтоб ты понимала, это Шерон, Шерол, Кэрол, и она хочет всего этого. Я ее не принуждаю. Правда, Кэрол?

— Меня зовут Шерон!

— И? Ты хочешь сосать мой член, или я принуждаю тебя?

Она закатывает глаза.

— Я хочу этого!

— Хорошо, значит продолжай!

— Дерьмо, Мейсон, ты такой дурак! — тебя толкнул какой-то парень, и ты почти падаешь на меня. Опираешься рукой о мое плечо, Эмилия. Мне это не нравится, Эмилия.

— Не прикасайся ко мне, — тихо, но угрожающе рычу я. Ты отскакиваешь назад, как будто обожглась о мою кожу. Надеюсь, так и было.

Озлобленно и опозоренно ты уходишь. Когда вижу твою задницу, с которой проделывал так много постыдных вещей я, наконец, кончаю. Давно пора.

27. Чего бы то ни стоило, Мейсон

Мейсон

Осталось три дня до твоего отъезда, Эмилия.

Я сплю до пяти часов вечера, потому что лег только в одиннадцать дня. Если нюхаешь кокаин, не спишь вообще, Эмилия. По крайней мере, пока не пройдет действие. В это время я думал о том, что мог бы с тобой сделать. А потом понял, что мне насрать.

Скатываюсь с кровати. Мисси уже ждет, а я сначала выпиваю почти литр воды, потому что такое ощущение, что у меня песок во рту. Я голый, Эмилия. В какой-то момент, прежде чем я заснул, две сучки, которых я трахал, свалили. Я ненавижу, когда они спят здесь. Мне также не нравилось, когда ты здесь спала. Твои длинные волосы были повсюду, даже у меня во рту, и я находил их на моей подушке даже спустя несколько недель. Скорее всего, они все еще там, потому что я знаю, что ты лежала в моей кровати, когда меня не было. Здесь пахнет тобой, Эмилия. Я должен сказать маме, чтобы она поменяла постель.

Я надеваю спортивные штаны на голое тело, быстро чищу зубы и поднимаюсь с Мисси наверх. Она уже подстроилась под мой дневной ритм, мы существуем так уже восемь недель. Мы не спим ночи напролет, а днем отсыпаемся.

Слышу, как работает телевизор. Я заметил, что в этом доме больше никто не ездит на работу, Эмилия. Это из-за того, что меня не было, или потому что вы переезжаете в Нью-Йорк, и все взяли себе отпуск, чтобы помочь вам с этим сраным переездом?

В гостиной никого нет, несмотря на включенный телевизор. Мама суетливо бегает по дому.

— Кто-нибудь видел этот проклятый скотч? — раздраженно спрашивает она. Мама больше не в настроении сахарной ваты. Мне кажется, я сломал ее, как ломаю все остальное. Мне действительно стоит держаться подальше от людей, по крайней мере, от тех, кто мне дорог.

Но ты больше таковой не являешься, Эмилия. Ты как раз спускаешься по лестнице, на тебе комбинезон и белая футболка. Твои волосы собраны в высокий пучок, а джинсы завернуты до лодыжек. Ты в режиме переезда. Никакие метки не украшают твое тело, никаких признаков меня на тебе. Мне все равно. За тобой выбегает Райли. Ты меня еще не увидела.

— Детка, подожди, давай еще раз поговорим, — говорит он и хватает тебя за запястье. Ты вырываешься, а со мной бы так не смогла.

— Нет, Райли, мы достаточно говорили. Оставь меня в покое! Мне нужно успокоиться. — Ты продолжаешь идти и только сейчас замечаешь, что я стою здесь. Потом смотришь на меня, раздраженно вздохнув, и покидаешь дом. Райли со ступенек сверлит меня взглядом, и я поднимаю одну бровь вверх. Что с ним в последнее время?

— Что такое? — в очередной раз спрашиваю я.

— Мейсон, ты, наконец, проснулся? — спрашивает мой отец, как всегда вовремя. Как он постоянно так делает? — Все в порядке?

— Все прекрасно, — безэмоционально говорю я. — Просто проголодался. На меня же никто не обидится, если я не буду помогать с этим переезжающим цирком?

— Чтобы ты, чертов психопат, украл трусики моей невесты?

— О, Господи, никто не хочет твою невесту. Успокойся, придурок!

— Райли, — предупреждает отец.

— Тебе не обязательно со мной разговаривать, носись и дальше со своим исчадием ада.

Папа поднимает брови вверх.

— Что прости? — тихо спрашивает он. Впервые за несколько недель мне становится немного весело и я, ухмыляясь, формирую немую «O» своими губами. Сегодня Райли настроен воинственно, наверное, ему жить надоело. Когда я связываюсь с папой — это одно, но если так делает Райли — совсем другое. Он никогда подобного не делает.

— Я сказал, продолжай дальше носиться со своим исчадием ада! — отчетливо формулирует Райли. Папа выпрямляется. Он закипает, и я на всякий случай отступаю на шаг назад. Как только он хочет что-то ответить Райли, появляется мама и хватает его за плечи. Происходит что-то нездоровое, Эмилия. Она смотрит на него и говорит:

— Китон, не надо! Пожалуйста, скоро все закончится... — он стреляет взглядом в Райли, который слегка побледнел, потом смотрит на маму и обратно на него. Потом снова на нее. Только мама имеет над ним такую власть.

Отец рычит:

— Уйди с моих глаз, Райли. — Это был первый раз, когда папа так с ним разговаривал, но и Райли тоже впервые так разговаривал с отцом.

— Мне кажется, всем будет лучше, если я снова исчезну!

Моя мать не отвечает мне, она до сих пор в зрительном контакте с отцом и успокаивает его глазами. Она только говорит мне взять что-нибудь поесть, что я и делаю, Эмилия. Трах всю ночь напролет вызывает голод, но ты же об этом знаешь.

Я нахожу тебя на крыльце, потому что хочу зайти через задний вход в подвал — я люблю задние входы, Эмилия. Ты сидишь на качелях. Твои босые ноги, для чего сейчас слишком холодно, не касаются пола. Одной рукой держишься за веревку качелей и безучастно смотришь перед собой. Ты слегка покачиваешься вперед и назад. Ветер ерошит твои волосы. Ты красивая, Эмилия, я не могу этого отрицать. И так потерянно здесь сидишь. Меня всегда привлекала твоя внутренняя сломленность. Посмотрев на тебя, сразу знал, что ты сделаешь все, что я от тебя потребую.

Мимо проезжает машина и взмывает в воздух лежащие на земле разноцветные листья. Они летят к тебе, Эмилия, и ты отмахиваешься от них, как от мух.

Даже не замечаю, как мои губы растягиваются в улыбке.

Бл*дь.

Но мне плевать, Эмилия. Мне на тебя плевать.

Ты поворачиваешься ко мне, потому что чувствуешь мое присутствие. Изучающе смотришь на меня. Каждый день ты пытаешься понять, вернулся ли прежний я.

— Если ты пришел позлорадствовать над моими страданиями, значит, просто уйди, Мейсон.

— Твои страдания меня не интересуют, но я живу в этом доме, и мне нужно пройти мимо тебя. Так что прости... — я вразвалочку прохожу мимо, на ходу откусывая от бутерброда, Эмилия, и улыбаюсь, когда ты кричишь мне вслед:

— Ты такой придурок, Мейсон Раш!

Разве ты не боишься, что тебя может кто-нибудь услышать? Или тебе тоже стало на все плевать?

— Ну да, конечно, — с набитым ртом бормочу я.

— Ах, сейчас ты делаешь вид, что ничего не чувствуешь? — ты бежишь за мной, несмотря на то, что босиком. Но мне плевать. Заболей, он позаботится о тебе. С большим удовольствием.

— Несколько недель назад ты так со мной не разговаривала.

— Да, несколько недель назад ты тоже был другим. Теперь я тебя не боюсь, потому что ты больше не открываешь свой рот. — Эмилия, меня постоянно удивляет, что в тебе есть еще эта дерзкая сука, как, например, когда ты назвала меня насильником.

— Люди меняются, Эмилия. Подумай об этом. — Я иду дальше, а ты возмущенно остаешься стоять на месте. Успеваю сделать три шага, когда что-то ударяет меня по затылку. Мне больно, Эмилия, признаю, но я даже не оборачиваюсь, чтобы узнать, что это было. Вместо этого показываю тебе через плечо средний палец и продолжаю свой путь.

Ты пытаешься вывести меня из себя, Эмилия, но ничего не выйдет.

У тебя паника, Эмилия?

Что ты уедешь, и мы больше никогда не увидимся?

Сейчас ты понимаешь, как сильно во мне нуждаешься и как мало я тебя насиловал?

Насколько хорошо тебе было открывать мне все свои темные тайны?

Что я был единственным, на кого ты всегда рассчитывала?

Ты хочешь монстра обратно, чтобы хоть кто-нибудь был рядом с тобой?

Эмилия, ты больна. Обратись за помощью, но не ко мне.

***

Эмилия

Я смотрю, как ты исчезаешь вниз по ступенькам. Отвертка, которой я бросила в тебя, лежит на земле, отблескивая красным и оранжевым на солнце.

Почему ты не наказываешь меня, Мейсон?

Или это и есть твое наказание?

Почему ты не смотришь на меня, что бы я ни делала?

Я действительно стала тебе безразлична?

Я всегда думала, что не буду делать это добровольно, всегда убеждала себя ненавидеть тебя, чтобы не ненавидеть саму себя. Потому что нуждалась в этом. Ты позволил мне почувствовать, кто я есть на самом деле.

И теперь я потеряла себя так же, как потеряла тебя. Я знаю, что это совершенно неправильно, мне стоит просто забыть тебя и уехать с Райли в Нью-Йорк. И я поеду с ним и забуду тебя. Но я не перенесу это расставание, когда между нами царит вражда. Ты так близко, и так далеко. И знаешь, Мейсон, мне казалось, это просто секс, но я скучаю по всему. По твоей постели, когда мы проводили ночи вместе, как ты иногда смотрел на меня, как иногда я смотрела на тебя, как засыпала на твоей груди, чувствуя твои пальцы в своих волосах. Когда лежала на рельсах и открывала тебе свою душу, как ты смотрел на меня там, прикасался ко мне. Я никогда не хотела, чтобы это было правдой, но там было гораздо больше, чем мы могли себе признаться. Или это не взаимно, Мейсон? Я не могу понять это, уже нет, и я не знаю, чувствовал ли ты ко мне что-нибудь больше, чем просто похоть.

Это убивает меня.

Ты убиваешь меня, даже не желая того.

Знаю, что это глупо, но я сделаю все, чтобы добиться от тебя хоть какой-нибудь реакции, прежде чем уеду.

Чего бы то ни стоило, Мейсон.

28. Значит, ты хочешь дерьмового отношения, Эмилия?

Эмилия

Осталось два дня до моего отьезда, Мейсон.

У меня есть еще два дня, чтобы вернуть тебя прежнего. Но то, что происходит сегодня, застает меня врасплох. Я стою у окна и вижу, как вы с Мисси выходите из дома. В последнее время вы очень долго гуляете по озеру Мичиган, потому что она настоящая любительница воды. Когда-то я ходила с тобой. Мы так много всего делали друг с другом, как будто мы пара. По крайней мере, это было тогда, когда у меня была свобода, и я могла найти оправдание.

Я стою у окна в комнате для гостей и смотрю на тебя, приложив одну руку к стеклу, как будто могу удержать тебя таким образом. Ты никогда не был так далеко от меня. Мне не хватает того, как мои ногти царапали твою широкую мускулистую спину, Мейсон, и как ощущались твои мягкие, требовательные губы на моих, когда ты в очередной раз хотел показать мне, кому я принадлежу. Я скучаю по тому, как ты проводил большим пальцем по моей нижней губе, и по тому, что твоя рука при этом всегда слегка пахла травой. Мне не хватает того, как ты смотрел на меня, когда я приходила к тебе или когда мы все вместе сидели за обеденным столом. Я скучаю по тому, как ты всегда заставлял меня нервничать. И даже скучаю по твоим приказам, что я должна надеть или делать в течение дня. Я скучаю по тому, как ты иногда гладил меня по волосам, сам того не замечая. Хоть это были маленькие моменты, но они означали для меня все, потому что я так редко получала их от тебя.

И сейчас я чувствую себя, будто потеряла что-то очень ценное.

Что произошло, Мейсон?

Как мы до этого докатились?

***

Райли

Ты стоишь и наблюдаешь за ним, Эмилия, а я наблюдаю за тобой. Я стою в дверном проеме, а ты у окна, прижав руку к стеклу, с такой тоской. С такой грустью. Я знаю, на кого ты смотришь. На секунду задумываюсь, стоит ли мне что-нибудь сказать или нет. Вообще-то через два дня все закончится — но с меня хватит. Ты лежишь со мной в одной постели, в одной комнате, в то время как в голове у тебя крутится другой мужчина. Ты вообще заметила, что ведешь себя, как последняя потаскуха, и что о тебе должны думать мои родители? Что с тобой случилось? Тебе хоть на минуту пришло в голову, что ты подлая шлюха?

— Может мне стоит попросить его подняться и засадить тебе по-быстрому? — раздраженно спрашиваю я, и ты вздрагиваешь. — Я могу выйти на час и оставить комнату в вашем распоряжении. — Ты, в одно мгновение побледнев, смотришь на меня, твои глаза становятся огромными.

— Что?

— Что такое, Эмилия, неужели ты думала, что я ничего не узнаю? Я же не дурак. После его ухода восемь недель назад я знал, что там что-то происходит. Раньше я подозревал. Ты знала, что мой отец прекрасно умеет хранить секреты? — твои глаза становятся еще больше. — О, видимо, ты хорошо с ним поговорила, правда? — я прислоняюсь к дверному косяку и скрещиваю руки на груди. У тебя нет возможности выкрутиться из этой ситуации, Эмилия. — Вы мне так отвратительны. Все такие лицемеры. Все, кроме мамы! И так было всегда. — Ты не знаешь, что сказать, Эмилия. Я и не ожидал, что ты придумаешь правдоподобное оправдание. Этому нет оправдания. — Восемь месяцев, так долго ты его трахаешь. И? Он делает это лучше меня?

— Райли, я не знаю, что сказать, — беспомощно запинаешься ты, сжимая в руках кончик шторы. — Пожалуйста, сначала выслушай меня.

— О, я весь внимание, — говорю я, подняв бровь. — Мне не терпится узнать твое объяснение, Эмилия.

Ты молчишь, потому что ничего не приходит на ум. И что вообще можно сказать? Ты трахала моего брата. Как последняя шлюха. Я никогда бы не подумал, что ты такая.

Ты медлишь, слезы наворачиваются на твои огромные глаза, которые я когда-то так любил. Ох, я до сих пор их люблю, в этом и проблема. Но сейчас я вижу тебя иначе, чем несколько месяцев назад.

— Объяснений не будет? — ради интереса спрашиваю я. — Никаких «Мне жаль?», «Я этого не хотела?», «Дело не в тебе, а во мне?», «Как-то так само получилось?» Ничего?

Ты сглатываешь и смотришь в одну точку на полу.

— Посмотри на меня, — говорю я голосом, больше похожим на голос моего отца, чем на мой собственный. Он не мой биологический отец, но он меня воспитал. — Если собираешься мне соврать, смотри хотя бы на меня, лживая тварь.

Ты судорожно вздыхаешь и смотришь мне в глаза. Ты такая нюня. Даже если бы захотел, я не поведусь на твои крокодильи слезы.

— Я хочу знать. — Ты просто молча моргаешь. — Почему он, Эмилия?

Я ненавижу то, что ты молчишь. Ты не можешь справляться с конфликтами, Эмилия. Потому что любишь быть маленькой жертвой. Это я заметил уже после трех месяцев отношений. Со мной тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Я молчу, вместо того чтобы спорить. И не поднимаю на тебя руку, Эмилия.

— Почему? — настойчиво повторяю я. Ты вздрагиваешь. С чего бы это? Разве я когда-нибудь давал тебе повод бояться меня, Эмилия? Или это страх, который внушил тебе Мейсон? Я знаю, каким он может быть. Он так ведет себя со всеми, Эмилия. Ты не особенная для него. Он похож на пса, который хочет доминировать и властвовать над всем и вся.

— Я не знаю, Райли, — в конце концов, отвечаешь ты. — Я просто...

— Поскользнулась под него? — сухо спрашиваю я. — Или он случайно споткнулся и упал на тебя со спущенными штанами, да? Всякое может случиться.

— Райли, все было не так! Он меня шантажировал! — ты выглядишь так, будто только сейчас об этом вспомнила. Почти выдохнула с облегчением, потому что нашла объяснение своим шлюховатым подвигам.

— Да ладно? И чем же?

— Эм... ну... он меня напоил, а потом... ну, это случилось, и он снял это на видео. Я не хотела приходить к нему. Это была ошибка, но он шантажировал меня. И поэтому я снова и снова возвращалась.

— Ага. — Я киваю. — Значит, ты мне изменяла, потому что мой брат шантажировал тебя видео, на котором ты мне изменяла?

Сейчас ты понимаешь, Эмилия, что это не было хорошим оправданием. Но уже поздно. Ты поджимаешь губы, а я качаю головой. Больше всего мне бы хотелось выставить тебя за дверь прямо сейчас. Мы находимся в доме моих родителей, Эмилия. И я был всего на один этаж выше, пока ты трахалась с Мейсоном.

— Я не знаю, почему так поступила, Райли! — вдруг кричишь ты. — Наверное, я просто глупая, потому что не ценю тебя!

Я пренебрежительно фыркаю.

— Ты влюбилась в этого бесчувственного монстра, Эмилия? — не нужно ничего говорить, твои глаза говорят сами за себя. — Я не понимаю. Он плохо относится к тебе. Я знаю это, потому что он ни к кому не относится хорошо. Даже к себе. Ты для него последняя дрянь, Эмилия. Киска, в которую он может время от времени кончать. — Ты вздрагиваешь, и мне становится противно. Тебе больно верить в то, что Мейсон так думает о тебе. Но это так и есть. Я знаю его лучше, чем ты. К сожалению.

— Мне кажется, что... — ты вытираешь слезы. — Что это было именно так, Райли. Ты всегда был слишком хорош для меня. Ты всегда был слишком добр ко мне. Ты читал мои желания по глазам. Я не знаю, заслуживаю ли я все это. — Я не могу поверить в то, что ты говоришь, Эмилия. Неужели в наши дни так неправильно быть нормальным мужчиной? Обязательно нужно быть ублюдком, который обращается с женщинами, как с дерьмом, чтобы быть каким-то образом признанным? Разве нельзя быть просто самим собой?

— Значит, ты хочешь дерьмового отношения? — спрашиваю я совершенно трезво. — Что, Эмилия? Ты хочешь, чтобы тебя били? Тебе нужны синяки? Нужна боль? Ты ненавидишь себя так же сильно, как Мейсон ненавидит себя?

И вот он, всхлип. Вообще-то я ненавижу, когда ты плачешь. Потому что мне не хочется, чтобы ты страдала. Но сейчас ты это заслужила. Надеюсь, это больно, что Мейсон отвернулся от тебя. И что это всепоглощающая боль.

— Но я ненормальная! — рыдая, кричишь на меня. Ты меня раздражаешь, Эмилия. Бесишь, а я ненавижу злиться. Я люблю тишину и покой.

— Все мы такие, — рычу я. — Абсолютно все, иначе я бы давно тебя бросил! — кажется, я тоже не обладаю чувством собственного достоинства, Эмилия. Потому что стою здесь и разговариваю с тобой, вместо того, чтобы вышвырнуть прочь и послать к черту. К Мейсону.

— Райли, я не хотела делать тебе больно. Я хотела поехать с тобой в Нью-Йорк. И забыть обо всем этом. Мы бы начали заново. Мы бы…

— Ты еще можешь это сделать? — прерываю тебя. — Притвориться, что ничего не случилось, Эмилия? Или ты не можешь перестать думать о нем? Он так сильно привязал тебя к себе, что ты одержима им?

— Да, я могу! — твердо говоришь ты. Подходишь ближе, Эмилия, и я не знаю, хочется ли мне, чтобы бы ты ко мне прикасалась, когда прикладываешь руку к моей груди. Видишь? Вот в чем разница между Мейсоном и мной. Возможно, он гораздо сильнее меня в том, что касается тебя. Может быть, ему намного легче отпустить тебя и просто повернуться спиной. Я наблюдал за вами последние несколько дней. Как он не обращал на тебя внимания, игнорировал, и как тебя ломало от этого. Как сжирало изнутри его равнодушие, Эмилия. Никаких тайных взглядов, подмигиваний и, конечно же, никакого члена.

Должен признать, он силен характером, когда кто-то плохо влияет на него или бесит. И ты ни на кого из нас не влияешь хорошо, Эмилия. Как бы я его ни ненавидел.

— Послушай меня, Райли! — ты смотришь на меня, и это всегда были твои глаза. Они втянули меня в свои чары. — Я знаю, что поступила дерьмово. Знаю, что этому нет оправдания и что у нас с тобой все разрушено. Но я не хочу этого. Я хочу поехать в Нью-Йорк вместе с тобой. Хочу забыть о нем раз и навсегда, и знаю, как много прошу, но ты должен помочь мне в этом, Райли. Я хочу только тебя, и хочу, чтобы мое сердце прояснилось. Мейсон — бездушное чудовище. Да, я спала с ним. Не один раз. Да, я обманывала тебя и лгала, когда говорила, что гуляю или хочу что-то забрать у твоей мамы. Каждый раз я была с ним. И это всегда был просто секс. Мне жаль.

Я закипаю, Эмилия. Зачем ты мне об этом рассказываешь? Ты хочешь меня разозлить или успокоить? Такое ощущение, что твоя цель — меня спровоцировать, Эмилия.

Мои ноздри раздуваются, и я сужаю глаза. Не говорю ни слова, я напряжен, а ты не делаешь лучше.

— Райли, в будущем я вижу только тебя и себя, не Мейсона. И больше никого. Я хочу только тебя. И, должна сказать, познакомившись с ним, независимо от того, что к нему чувствую, я поняла, что он за человек. Он чудовище. И он причинил мне боль, во многих отношениях. Я хочу, чтобы он заплатил за это. Я хочу, чтобы он страдал.

Думаю, я не могу понять, к чему ты клонишь, Эмилия, поэтому скептически смотрю на тебя. Чего ты от меня хочешь? Что ты задумала? Я видел этот взгляд раньше. Тогда, когда мы познакомились. Ты была с парнем, Эмилия. Это было в метро, и вы поссорились. Мы вышли на одной остановке, и ты подошла ко мне, чтобы спросить, который час. И когда я повернулся к тебе, он был там. Этот чертов взгляд. Этот: я хочу тебя и получу тебя, потому что я получаю все, что хочу.

Ты маленькая, избалованная девочка. Даже если ты родом из худшего района Нью-Йорка. Даже если у тебя не было богатых родителей. Ты знаешь, как добиться того, что тебе хочется и нужно. Я знаю, что у тебя доброе сердце, Эмилия. Знаю, что ты не порочна. Но, в сущности, в тебе есть та сторона, которая разрушает все и всех вокруг. Как и у моего брата. Ипоэтому вы не подходите друг другу. Что должно остаться, если вы оба только уничтожаете? Если вы только берете, и никто из вас не исцеляет, не сожалеет и не оглядывается?

— Зачем тебе это нужно? — спрашиваю я. — Какая от этого выгода?

Ты наклоняешь голову и фыркаешь. Слезы, наконец, высохли, потому что я все равно на них не куплюсь. Они фальшивые.

— Я хочу забыть его, а ты хочешь отомстить ему. Я знаю, Райли. Ты ненавидишь его и хочешь, чтобы он поплатился за все, что сделал тебе.

Я молча смотрю в твои глаза. Ты сломлена, Эмилия, но и я тоже. Каждый из нас по-своему. Я знаю, что где-то там должен быть подвох. Но ты права. Я так его ненавижу. И я так хочу, чтобы он заплатил за все то время, что был в центре внимания. За все то дерьмо, через которое протащил меня. И за всех женщин, которых отнял у меня.

— Что ты задумала? — абсолютно безэмоционально спрашиваю я, хотя уже догадываюсь что.

И я в игре.

29. Ты отдала мне свою душу, Эмилия

Мейсон

Я стою в рабочем кабинете моего отца. Вообще-то находиться здесь — это подписать себе смертный приговор. Еще когда я был маленьким засранцем, было неоднократно сказано, что нам здесь нечего искать. Господи, как же нас наказали, когда мы однажды играли здесь в прятки.

Я только что немного прогулялся с Мисси, а затем решил поискать свою траву, которая вдруг исчезла таинственным образом. Проснувшись сегодня утром, я слышал, что в моем подвале кто-то есть. Я хорошо различаю шаги, Эмилия, и этот «кто-то» даже не пытался быть тихим. Это был мой отец. Он назвал меня сраной жабой, Эмилия, а потом ушел. Теперь я знаю, что он там делал. Он забрал мои наркотики, Эмилия. И я уверен, что перед тем, как уйти на работу, он спрятал их здесь. Мамы тоже нет, так что мне не нужно волноваться, что меня поймают. Но вообще-то ты знаешь, что мне нравится этот страх. Дверь, конечно же, была заперта, но я вас прошу. Закатываю глаза. Как будто я не умею взламывать замки. Я научился это делать, еще когда мне было десять. Когда мама заперла там конфеты, я украл их и поделился с Райли. А потом сам понес наказание. Райли тогда было семнадцать, но он просто стоял рядом и молчал. И я не предал его, Эмилия. Он всегда был трусом, а я негодяем, который за все отвечает.

Я понимаю, что задел мышку, когда загорается монитор.

Что я могу сказать. Теперь я понял, что не так с моим отцом. Мне всегда было странно, что он обо всем узнавал первым и появлялся в самые неподходящие моменты. Например, когда я нагнул тебя в ванной. Или когда взбесился и хотел убить Райли бейсбольной битой.

Эмилия, у него есть камера даже в моем подвале. Но, по крайней мере, кровати не видно, только дверь, чтобы знать, кто заходит и выходит. Иначе я должен был бы убить его, потому что он так часто видел тебя голой. В смысле, вообще-то мне уже все равно, Эмилия.

Весь наш дом напичкан камерами. Видно каждый угол, каждую дверь, все, Эмилия.

Поэтому я вижу и слышу все, что вы обсуждаете с Райли. Включаю динамики и осторожно сажусь на папин стул. Во мне все застывает, когда ты говоришь ему, что я был ошибкой, Эмилия. Опять, Эмилия. Что ты хочешь уйти от меня. Что я чудовище. Что причинил тебе боль. Что ты хочешь заставить меня заплатить и заставить меня страдать. Что хочешь забыть меня. Что это был просто секс. Ты не рассказываешь ему, что покорялась и поклонялась мне. Что раскрыла мне свою душу и вложила ее в мои руки. Ты не хотела ее, поэтому отдала мне. Я мог делать с ней все, что хотел. Ты не рассказываешь ему, что я видел тебя такой, какой он никогда не видел.

Вместо этого ты бросаешься на него, Эмилия, причем намеренно. Я вижу, как сверкают твои глаза, этот безумный огонь, который так часто поджигал меня и пожирал нас обоих. Ты говоришь ему, что хочешь будущего с ним и не видишь в нем меня, Эмилия. Я решаю, что будет в твоем будущем.

И мне не все равно.

Бл*дь! Ах ты ж сука!

На протяжении нескольких недель, Эмилия, у меня было чувство уравновешенности. Мне полностью удалось ограничиться и отвлечься от самого себя. Я сумел сделать так, чтобы ты стала мне безразлична.

А сейчас ты берешь его за руку и тянешь за собой.

Куда ты идешь?

Что ты собираешься делать?

Как я вижу, вы покидаете этаж и спускаетесь по ступенькам вниз. Райли следует за тобой, как на автопилоте. Он не в себе, и ты пользуешься этим. Вы идете не в гостиную и не на кухню, а в заднюю часть дома.

Туда, где находится спуск в мой подвал, Эмилия!

Тебе жить надоело? Но не думал, что до такой степени. Ты заходишь в мой подвал, Эмилия. И я следую за вами.

***

Эмилия

Мое сердце стучит, как сумасшедшее. Я не имею понятия, что здесь делаю. Все, что я сказала Райли, мне бы хотелось сказать тебе. Что хочу быть с тобой. Что, скорее, вижу нас с тобой в будущем, чем нас с Райли. С ним мне сложно это представить.

Я люблю его, но как-то по-другому. Но все равно не могу уйти от него, точно так же, как и от тебя. Райли — мой якорь, моя скала. Ты — пропасть, куда я падаю, все глубже и глубже. Дальше во тьму, до тех пор, пока она меня не поглотит и больше ничего не останется.

Твоя любовь разрушает меня. Его — исцеляет. Но, несмотря на это, я все равно не могу оторваться от тебя.

А сейчас? Сейчас я полностью потеряна. Не знаю, зачем все это сказала. На самом деле это была бы прекрасная возможность все закончить. Но где я буду без Райли с тобой? А если одна? Я не могу быть одна, Мейсон. А рядом с тобой я как будто одна.

Что будет с ним, если я уйду? Я знаю, что по неведомым причинам, он безумно влюблен в меня. Даже если иногда у него не получается это правильно показать.

Я тяну его за собой, и несмотря на то, что тебя нет, все равно чувствую на себе твой взгляд. Как будто ты смотришь прямо в мою душу, которая, как и прежде, принадлежит тебе.

Я иду с ним в твой подвал, Мейсон. Да, именно туда. И надеюсь, что ты нас застукаешь, и этой больной игре наступит конец. Что ты выберешься из своего домика, не имеет значения как. Я готова пожертвовать всем, лишь бы ты снова стал самим собой, потому что нуждаюсь в тебе.

Это так эгоистично. И так нездорово. И неправильно.

Но не могу вылезть из кожи.

Я просто влюблена не в того брата.

Но если так сложилось, и я не могу тебя получить, значит, хочу его так, как тебя. И ради этого сделаю все.

30. Он трахает тебя на моей кровати, Эмилия

Мейсон

Ты толкаешь его на мою кровать, Эмилия. Я стою в дверном проеме и не могу пошевелиться. Я вижу вас, но вы меня не видите. Он по-прежнему как будто на автопилоте. Его глаза затуманенные и пустые. Это то, что ты делаешь с людьми, Эмилия. Ты высасываешь из них жизнь, как вампир.

Ты стоишь у края кровати и улыбаешься ему, снимаешь свитер через голову, оставшись только в пуш-ап бюстгальтере. Теперь ты ползешь на кровать, Эмилия, прямо к нему. На мою кровать. Я смотрю на вас. Ненавижу тебя. Так сильно.

Расставив ноги, ты садишься сверху на него. Я имел тебя так только два раза.

Я не могу пошевелиться, иначе вы оба умрете. Мои руки сжаты в кулаки, дыхание учащенное, а мышцы напряжены и подрагивают. Я хочу убить вас, тебя схватить за волосы и ударить о стену. Ты сука.

Чего ты этим добиваешься?

— Я знаю, что ты ненавидишь его, — говоришь хриплым голосом, как никогда не решалась говорить со мной. Он получает то, чего не было у меня. Как это понимать, Эмилия?

Ты снимаешь с него рубашку, и он поднимает голову, помогая тебе. Проводишь руками по его груди, Эмилия.

— Ты можешь выпустить это на мне, — воркуешь ты, и я делаю шаг вперед, но останавливаю себя в последний момент. Закрываю глаза и пытаюсь абстрагироваться или уйти, но ничего не получается, потому что вы целуетесь, и он стонет из-за того, что ты что-то сделала.

Мне бы хотелось, чтобы мой отец сейчас был здесь и мог остановить меня. Мама не переживет, если я дам себе волю и изобью его лицо в кашу, пока он не перестанет дышать.

Ничего не могу поделать и открываю глаза. Ты двигаешься у него на коленях, Эмилия. Его джинсы все еще на нем, твои руки в его волосах. Ваши губы слились. Его руки на моей заднице. Мои худшие кошмары стали явью.

— Хочешь знать, что он делал со мной, Райли? — шепчешь ему на ухо своим сексуальным голосом, но достаточно громко, чтобы я мог это услышать. Ты знаешь, что я здесь, Эмилия? Ты делаешь это, чтобы, наконец, снова обрести контроль надо мной и ситуацией в целом и добиться от меня реакции, или делаешь это потому, что хочешь получить от него то, что только я могу тебе дать? И тебе это удастся только в том случае, если сильно разозлишь его, не так ли, Эмилия?

— В этой кровати? — продолжаешь. — Хочешь знать, как часто я кончала и сколько раз он брал меня сзади? Он очень любит трахать мою маленькую задницу.

Даже мой терпеливый никчемный братец теряет терпение. Это то, чего ты добивалась? Он хватает тебя, резко переворачивает на кровати и всем своим весом вдавливает в матрас.

Ты улыбаешься так, будто сорвала джек-пот. А потом поднимаешь голову.

— Тебе интересно, как часто мы делали это в нашей постели, когда тебя не было дома? — продолжаешь дальше, Эмилия. Ты хочешь всех нас убить?

Хорошо, думаю, это его добило. Он срывает штаны и шипит с такой яростью, какой я никогда не видел у него:

— Заткнись, Эмилия. — После чего отодвигает твои трусики в сторону и вбивается в тебя, Эмилия.

На моей кровати.

Ты громко стонешь. Он удерживает твои запястья над головой и трахает так сильно, как тебе нравится. И ты наслаждаешься этим в полной мере. Откидываешь голову назад. Закрываешь глаза, как будто, наконец, у цели после долгого путешествия, и полностью отдаешься ему. Потом хватаешь его за руку и прижимаешь к своей шее, Эмилия. И сжимаешь вокруг нее, Эмилия!

И он полностью подчиняется, потому что ненавидит тебя до глубины души. Он убьет тебя, Эмилия, с такой яростью смотрит на тебя сейчас. Затрахает до смерти. Постепенно до него доходит, что я делал с тобой. И как часто.

Он сжимает все сильнее, Эмилия. Ты едва можешь дышать, но, похоже, совершенно не возражаешь. Не знал, что ты так слабо держишься за свою жизнь. Его рука такая большая и полностью обхватывает твою хрупкую шею.

Это то, чего ты хочешь? Умереть в моей кровати и притвориться, будто это я тебя убил?

— Боже, как же я тебя ненавижу! — презрительно говорит мой брат, выходит из тебя и переворачивает на живот, Эмилия. Затем он хватает твои бедра и тянет их вверх. Ему действительно повезло, что он не хочет трахать тебя в задницу, потому что она принадлежит только мне.

Он снова вбивается в тебя, и я не знаю, почему стою здесь и смотрю. Но я не могу уйти, не могу пошевелиться. Внутренне содрогаюсь от гнева. Так много ярости, которую я успешно подавлял в последние недели. Сейчас она вернулась еще интенсивнее. Если он не убьет тебя, это сделаю я. Вот почему я не шевелюсь.

Он хватает рукой тебя за шею и вдавливает лицо в подушку. Ты не можешь пошевелиться, точно так же, как и я. Какая ирония.

Потом этот ублюдок кончает и сразу же выходит из тебя, сжав свой член.

Я выхожу из ступора, потому что вдруг стало так тихо, как будто кто-то остановил время. Бл*дь! Прежде чем успеваю моргнуть или осознать, что делаю, я стою рядом с вами, Эмилия. Мой брат сразу же замечает меня.

Я замахиваюсь и смачно бью его по челюсти, отчего он сваливается с кровати. У него идет кровь изо рта, Эмилия. Он вытирает ее, сплевывает на мой пол, ухмыляется, как будто всегда ждал этого момента, и бросается на меня. Я получаю удар в глаз, но только потому, что позволяю это. Он немного заслужил его, я знаю. Но он быстр, Эмилия. И очень много занимается спортом.

Когда мы падаем на комод, я получаю удар по почкам, хватаю его за руку и бью по плечу. Он врезается в меня другим плечом, и мы падаем назад через низкий предмет мебели.

— Мейсон, нет! — кричишь ты, зная, что Райли сейчас умрет. У него нет шансов, потому что я занимаюсь боевыми искусствами. Но, надо признать, правый хук у него хорош, потому что он дерется с накопившейся за двадцать лет ненавистью. Я перекатываю нас, сажусь на него и снова бью. Так приятно чувствовать, как ломаются кости его лица. Годы гнева и разочарования я выбиваю на его роже. Но он еще жив, Эмилия, и рывком поворачивается набок. Я падаю, и он, шатаясь, хромая и задыхаясь, встает на ноги. У него нет шансов, Эмилия. Сейчас он умрет.

Хватаю свою бейсбольную биту, висящую на стене, замахиваюсь и хочу разбить ему последний кусочек, что остался от его лица, но ты бросаешься между нами, сумасшедшая, глупая сука!

В последний момент я останавливаюсь. Бита всего в дюйме от твоей щеки, Эмилия. Если бы я по тебе попал, она бы разлетелась в щепки, а ты была бы мертва. Ты готова умереть за него, Эмилия? Серьезно?

— Мейсон! — говоришь ты дрожащим голосом, поднимаешь руки ладонями вперед и подходишь ко мне вместо того, чтобы убежать. Ты стоишь между мной и ним и не отклоняешься ни на миллиметр в сторону. Это все меняет.

Я бросаю биту, когда ты подходишь ко мне, совершенно бесстрашная, потому что я поклялся себе больше никогда не терять контроль. Не с тобой.

— Мейсон, — говоришь ты на этот раз мягче и протягиваешь ко мне руку, Эмилия.

Я хватаю ее. Мои пальцы дрожат. Мне нужно это выпустить, Эмилия. Зачем ты меня сдерживаешь? Мы такие же, как мои родители. И я теряю рассудок.

Твое запястье лежит в моей твердой хватке, ты смотришь мне в глаза. Клянусь Богом, теперь, когда мои стены опустились, я не могу отвести взгляд. Я чувствую, как мое дыхание замедляется, и знаю, что причиняю тебе боль, но ты не показываешь этого. Ты впитываешь в себя мою боль, как губка воду.

— Отпусти ее! — этот придурок бормочет у нас за спиной, и я тут же становлюсь агрессивным. Ты забыта. Отпускаю тебя, как он сказал, хватаюсь за бейсбольную биту и кричу ему: — Не указывай, что я должен делать, ублюдок. — Снова хочу подойти к нему, и снова ты останавливаешь меня. Ты сжимаешь обеими руками мое плечо, Эмилия. Так что я не могу его убить.

— Мейсон, пожалуйста, пожалуйста, перестань!

Я смотрю на тебя, как ты стоишь здесь в своем черном нижнем белье, свежеоттраханная моим братом. Я понимаю, Эмилия, что ты настоящая причина всего этого здесь, поэтому отшатываюсь от тебя, как от чумы.

Напряженно дыша, сжимаю переносицу.

— Идите вы оба к черту! — рычу я и ухожу.

31. А теперь я зол, Оливия

Китон

Понимаю, что что-то не так, когда смотрю на свой телефон, чтобы проверить наш дом и убедиться, все ли в порядке, Оливия. Но не получаю сигнала. Ни с одной камеры, Оливия. Даже с той, что в подвале. Я схожу с ума, когда не знаю, что происходит дома. Что вы все делаете. Он убил вас всех, Оливия? За то, что я отнял у него эти чертовы наркотики? Надеюсь, что нет, потому что в противном случае мне тоже придется его убить.

Тридцать минут спустя паркуюсь перед домом и как можно быстрее подхожу к двери. Кое-где горит свет. Все выглядит как всегда, но я чувствую некоторое напряжение, что именно — не могу определить, но это определенно было вызвано Мейсоном. Кем же еще? Его машины нет. Опять знак, что что-то случилось. Ведь в последнее время он вообще не вылезал из своего подвала. Даже свою дрянь он заказывал с доставкой на дом.

Захожу внутрь, сейчас только семь часов вечера, но такое ощущение, что уже полночь, Оливия. Меня встречает непривычная тишина. Обычно у нас всегда что-то происходит. Райли зашел в гости, Мейсон сходит с ума или ты готовишь на кухне и разговариваешь по телефону с Пенни, жалуешься на меня, насколько я плохой муж. Я позволяю тебе, иногда ты в этом нуждаешься.

Но сегодня, Оливия, у меня мурашки по коже из-за непривычного спокойствия. Такое ощущение, что это затишье перед бурей.

В гостиной горит только светильник. Он освещает твое лицо, ты сидишь на диване, сложив руки на коленях, и смотришь на стену. Это немножко жутковато. Ты выглядишь как женщина, которая только что узнала, что ее муж ей изменяет. Я не изменял тебе, Оливия. Серьезно, нет. Бл*дь, мои яйца сжимаются, и я снимаю обувь.

— Оливия, что случилось? — сразу же спрашиваю я, и ты многозначительно смотришь мне в глаза, брови подняты вверх, как будто я полный идиот, что спрашиваю это у тебя.

— Не знаю, Китон, — язвишь ты. — Ты мне скажи.

Я ненавижу, когда ты ведешь себя, как я.

Раздраженно сажусь на диван и сверлю тебя взглядом.

— Зависит от того, что ты имеешь в виду.

Ты вздергиваешь подбородок.

— Не знаю. Ты же всегда обо всем знаешь, Китон. Даже о тех грязных вещах, что происходят в нашем подвале, не так ли? — сейчас ты поднимаешь бровь, и это означает опасность. Дерьмо. Я прекрасно могу тебя контролировать, детка, но только тогда, когда ты позволяешь. А сейчас ты этого не позволишь. Твоя львиная натура вырвалась на свободу и разорвет меня на куски.

— Дерьмо, — все, что могу сказать, и опускаю голову. — Ты все знаешь.

— Что ты имеешь в виду, Китон? Есть что-то еще, о чем я должна знать? — спрашиваешь ты. Я ненавижу эту семью. Ненавижу свои камеры и то, как ты сейчас на меня смотришь.

Но я должен быть осторожным, потому что не знаю, есть ли у тебя вся информация. Это как работа под прикрытием или допрос.

— Не знаю... не так уж и много, чего бы ты не знала, Оливия, — увиливаю от ответа.

— Китон! — гремишь ты. — Эмилия и Мейсон — это тебе о чем-то говорит? — ты смотришь на меня так, будто я тупой или умственно отсталый, Оливия. За этот взгляд ты еще будешь наказана позже, но не сейчас. Сейчас мои яйца исчезли.

— А что с ними? — непринужденно спрашиваю я. Блеф — это все, детка.

Ты взлетаешь, словно ракета, размахивая указательным пальцем перед моим лицом. О, Господи. Я попал.

— Они занимаются сексом, Китон! — ты выделяешь каждое слово. — В его подвале. Я о чем-то таком подозревала, но вот что самое ужасное!

— Что же? — спокойно интересуюсь я.

— Это продолжается на протяжении девяти месяцев! И ты знал все это время! Как ты мог так со мной поступить? — ладно, все уже в курсе. Слава Богу, одной тайной меньше. Ты упираешь свои маленькие ручки в бока и сверлишь меня взглядом, полным злости. Меня возбуждает, когда ты злишься, но лучше я не буду говорить это прямо сейчас.

— Что бы изменилось, если бы ты знала?

— Эмм, — тянешь ты и вскидываешь руки в воздух. — Я бы помешала помолвке? Я бы запретила им переезжать в Нью-Йорк!

— Потому что тридцатилетний Райли так много позволяет запрещать, Оливия? Так же, как и Мейсон? Детка, это их дело. Точно так же, как и в документальном фильме «На северном полюсе» о белых медведях. Даже если маленькие, милые медвежата голодают, ты не должна вмешиваться. Это природа!

— Мои дети не медвежата! — кричишь ты. Клянусь, декоративные вазы зашатались. А сейчас становится критично, потому что твои глаза наполняются слезами, а мне это не нравится, Оливия. — И это не фильм, Китон! Речь идет о Райли! Знаешь, как он сейчас себя чувствует?

Кажется, я ослышался, Оливия. Остается только смотреть на тебя, как на сумасшедшую.

— Ты переживаешь о Райли? — спрашиваю я.

— Он сидит в гостевой комнате с окровавленным лицом. Избит до полусмерти своим братом! — значит Мейсон перестал себя контролировать и вырвался из своего мнимого безразличия. Это очень хорошо.

— А где Мейсон, Оливия?

— Не знаю, Китон! Ты мне скажи! — шипишь ты, закипая от злости.

— Значит, ты переживаешь о Райли, потому что он получил несколько ударов? — спрашиваю я. — Он настолько силен духом, а ты волнуешься, что он не переживет измены?

Ты в неверии смотришь на меня.

— Для тебя это мелочи? — угрожающе спрашиваешь ты.

— Нет, то, что сейчас происходит, Оливия, ужасно. Но тебе должно быть жаль Мейсона. Я думал, у тебя с ним особая связь. Разве ты не замечаешь, как он страдает? Разве не понимаешь, что он близок к потере рассудка?

Ты фыркаешь.

— С этим ты хорошо знаком, не так ли, Китон? Вот почему ты так хорошо его понимаешь. И поэтому ты прикрыл его, когда он разрушил квартиру Райли. И поэтому пустил все на самотек и не видишь, что творит Мейсон, Китон. Ты только видишь, как страдает он. А не то, как страдает Райли!

А теперь я зол, Оливия. Ты видишь это в моих глазах, но тебе наплевать.

— Да, я разбираюсь в этом, — рычу я и встаю, чтобы ты не забывала, с кем имеешь дело.

Ты становишься нос к носу ко мне.

— Ты хочешь меня запугать, Китон? Серьезно?

— Я разбираюсь в этом, — шиплю я. — И именно поэтому знаю, что с ним сейчас происходит. Он мой сын, Оливия. Ты должна попытаться понять его и простить. Иначе у нас с тобой будут проблемы.

Ты резко втягиваешь воздух.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что сказал, Оливия.

— Я люблю Мейсона, и ты это знаешь, — говоришь ты, яростно сверкая глазами. — И он всегда был моим особенным ребенком, но ты должен понимать, что мы не можем все спустить ему с рук. Независимо от того, сколько ему лет, или потому, что он сложный, Китон, он поступил гадко. У него были отношения с невестой своего брата, Китон. Неужели ты этого не понимаешь?

— Я понимаю это, Оливия, но я видел, что между ними происходит, и это нельзя сравнить с тем, что у нее с Райли. И это невозможно остановить. Ты же сама знаешь. Ты испытала это.

Твои ноздри раздуваются, и ты сужаешь глаза.

— Нет, прости. Я не могу и не буду его понимать. Так я его не воспитывала, Китон, и ты тоже нет. Да, с братом надо делиться, но только не женщиной.

— Он достаточно перенес, Оливия. За все эти годы. Поверь мне, я наблюдал. Столько всего произошло несправедливо, а ты даже не заметила.

Ты изучающе смотришь на меня несколько секунд. И только тогда я понимаю, какую ошибку совершил.

— Подожди, — говоришь ты. — Откуда ты все это знаешь? Что значит «ты наблюдал», Китон?

Дерьмо. Оливия, я прекрасно помню, как обещал тебе больше никогда этого не делать. Никогда не устанавливать камеры и не вторгаться в личное пространство. Бл*дь.

— Подожди, — еще раз говоришь ты и делаешь шаг назад, округляя глаза. — Неужели ты установил в доме камеры, Китон? И сидишь перед монитором и наблюдаешь за всеми, Китон? — абсолютно спокойно спрашиваешь ты. Я знаю этот голос. Твой взгляд блуждает вокруг, словно сканируя комнату в поисках камер. Она в лампе, детка, неужели ты до сих пор не научилась?

— Китон! Отвечай мне! — мне это не нравится, Оливия. Куда все повернулось. — Китон!

— Что? — восклицаю я и поднимаю плечи. Хаотично соображаю, как выбраться из этого дерьма. — Да, я это сделал! Но зато я всегда присматривал за Райли и Мейсоном, несмотря ни на что! Независимо от того, что вам нужно, я всегда был рядом!

— Ого, это действительно нездорово, — раздается голос за моей спиной. Райли, бл*дь. Он все равно меня сейчас ненавидит.

Ты смотришь мимо меня и вздрагиваешь.

— Райли?

— Я знал, что живу в сумасшедшем доме, — говорит Райли. — Но это затмевает все. Ты установил камеры? Где?

— Ну...

— Насколько я знаю твоего отца — везде! — взбешенно отвечаешь ты. — Если что-то делать, то по полной программе. Да, Китон? Ты знал об этом с самого начала, потому что следил за всем, — теперь ты обвиняешь меня. — Ты мог бы все остановить сразу, как только это началось, Китон. Ты мог бы все это пресечь или, по крайней мере, предотвратить помолвку. Помешать тому…

— Чтобы мне изменили, — перебивает Райли. Ненавижу, когда он перебивает тебя. И вообще, почему именно я сейчас в центре внимания? Я не трогал девушку. Я никого не избивал. Я ничего не делал. Вы оба сверлите меня взглядом, и всякий раз, когда вы это делаете, я вижу ваше сходство.

— Если бы не камеры, Оливия, пять лет назад Мейсон сжег бы наш дом.

— Наверное, передалось по наследству, — язвительно говоришь ты, и я предупреждающе смотрю на тебя. Не перегибай палку, детка. Ты же не хочешь меня разозлить?

Хотя нет, хочешь. Именно это. Я должен оставаться спокойным.

— Если бы я не наблюдал за вами всеми, как вы красиво высказались, Мейсон отпраздновал бы здесь свою первую гэнг-бэнг вечеринку семь лет назад. На твоем диване, Оливия. — Твои глаза расширяются. — Если бы не камеры, на свой восемнадцатый день рождения Райли лишил бы здесь девственности пятнадцатилетнюю девочку. — Твой взгляд возмущенно стреляет в Райли. — Извини, приятель, — говорю я и снова обращаюсь к тебе. — И он солгал бы тебе в лицо, как и все те разы, когда Мейсон получал наказания вместо него, Оливия. Хочешь, я продолжу? — смотрю на Райли.

— Нет, — говорит он. — Не нужно.

Ты смотришь на него, Оливия, и видишь своего солнечного мальчика совершенно другими глазами.

— Не бывает только хорошее или только плохое. Так же и с Мейсоном.

Райли фыркает.

— Мейсон — исчадие ада, и заплатит за это.

Оливия, я чувствую, как температура в доме меняется. Такое ощущение, что становится на сорок градусов прохладнее. Чувствую, как все присутствующие напрягаются, и становится трудно дышать. Я чувствую, что какая-то сила природы приближается и в любую минуту обрушится на нас.

— Привет! — говорит Мейсон позади меня.

Он вернулся, Оливия. И сейчас станет действительно плохо.

32. Ты лучше любого наркотика, Эмилия

Мейсон

Я в стельку пьян, Эмилия, но картинки до сих пор стоят перед глазами. Они будут преследовать меня до конца жизни. Ты и он в моей кровати. Никогда бы не подумал, что ты такая сука. Вся моя семья собралась в гостиной, Эмилия. Насколько я тебя знаю, ты прячешься где-то наверху и подслушиваешь, но не решаешься спуститься, потому что здесь мой отец, а моя мать ненавидит тебя с недавних пор. Она терпит, но не принимает. Уже нет.

— Мейсон — исчадие ада, и заплатит за это! — как раз говорит Райли, когда я, широко улыбаясь, выхожу на сцену.

— Привет! — мама смотрит на меня с ужасом, Райли взбешенно, а папа раздраженно. Я так пьян, что мне все равно, и все это из-за тебя.

Так что я вразвалочку прохожу мимо брата, чье лицо совершенно опухло и выглядит, как бесформенный кусок отбивной. Я забрасываю ему руку на плечи.

— Как дела, бро? — заплетающимся языком языком, говорю я.

Он отталкивает меня от себя.

— От тебя воняет алкоголем.

— А от тебя Эмилиеееей, — отвечаю я. — Должен сказать, бро...

— Не называй меня «бро», — он меня перебивает, Эмилия.

— Как скажешь... должен сказать, бро, ты трахаешься не так уж плохо. Ты оттрахал ее так грубо, как она любит. Если бы ты шлепнул ее по заднице, ее маленькая киска потекла бы по твоим рукам. Ей всегда нравилось, когда я так делал! — все смотрят на меня так, Эмилия, будто не верят, что я только что действительно это сказал, но я это сделал. Я слышу, как ты приближаешься. О, мой голос приманил тебя.

Ты, свежеоттраханое нечто, заходишь в комнату, одета в спортивные штаны и свитер. Твои глаза заплаканы. А я вижу только как он тебя касался.

Хочу сделать шаг к тебе. Не знаю зачем, но мой отец отчетливо говорит:

— Нет!

— Ах, вот и она! — язвительно говорит Райли. — Тебе есть, что сказать, тварь?

— Райли! — ругается мама.

Я поворачиваюсь к нему и смотрю в глаза.

— Назови ее так еще раз, и я вырву твой язык.

Папа просовывается между нами, зануда, и еще раз повторяет более настойчиво.

— Нет, Мейсон!

— Так интересно! — восклицаю я и делаю шаг назад. — Именно я всегда делаю что-то не так! Эта, — показываю пальцем на тебя, Эмилия, — трахается со мной почти год, и никто ничего не говорит! Этот, — показываю на брата, — трахает мой мозг с тех пор, как я появился на свет! Изящным способом. Мама... — слишком сильно уважаю ее, чтобы так с ней говорить. Папа меня бы прибил. Сразу же. Уже такое бывало, потому что я проявлял неуважение. — Мама делает вид, что все сууупееер, и не видит, что все мы конченые. — Пожимаю плечами. — И, папа, насчет тебя. Ты наблюдаешь за нами, как сумасшедший сталкер, и подсматриваешь за нами в душе, пап. Серьезно? Но я поснимал все камеры, если тебе интересно! С этого момента никаких проблем!

Мой отец поднимает бровь.

— Я не подсматриваю за вами в душе.

— Ты в своем репертуаре! — надменно говорит Райли. — Всегда перекладываешь вину на других.

Я смеюсь.

— Эмилия, иди сюда. — Райли предупреждающе смотрит на тебя. Ты не знаешь, что делать. Я бросаю на тебя взгляд, Эмилия, лучше-не-играй-со-мной-взгляд. Ты опускаешь глаза и подходишь. Смотрю на Райли и ухмыляюсь. Он закипает. Его опухшее лицо краснеет.

Все смотрят на меня так, будто я сошел с ума. Наверное, так и есть, Эмилия.

Ты стоишь возле меня, и только мой отец своим взглядом препятствует тому, что я схвачу тебя за руку и притяну к себе. Потому что ты принадлежишь мне. Я вернулся, Эмилия. Ты ведь хотела, чтобы я лишился уравновешенности, где мне было так хорошо. Ты хотела монстра, и вот он здесь. В стельку пьян, но здесь.

— Расскажи им, — говорю я, и у меня даже получается это нормально сказать, между прочим, потому что речь идет о тебе.

Твои глаза расширяются от ужаса и умоляюще смотрят на меня. Я не прекращу, Эмилия. Ты этого хотела. И это твое наказание.

— Расскажи им, кто кого первый трахнул. И кто забрел в чей подвал во второй раз. Случайно.

— Мейсон, пожалуйста. — Тебе хочется сквозь землю провалиться, Эмилия. Но ты должна все обьяснить.

— Мейсон хватит, — серьезно говорит мой отец.

Я качаю головой.

— Не думаю, что хватит. Это только начало.

— Иди сюда, — вмешивается Райли. — Подальше от этого психа.

Я смотрю на тебя, Эмилия. Ты не смеешь сделать ни одно неверное движение. Я снова на грани срыва. Райли хочет схватить тебя за руку, но я уже вижу панику в глазах родителей. Они меня знают. И видят, что сейчас происходит во мне.

Папа повышает голос.

— Райли, не делай этого.

Но он все равно это делает, Эмилия. Он хватает тебя за руку и хочет оттащить от меня, а мне это не нравится, Эмилия. Я оттаскиваю тебя от него, замахиваюсь и слышу мамины крики и звук падающего журнального столика, когда папа прыгает между нами. Но уже слишком поздно. Я врезал Райли. Теперь папа удерживает меня в железной хватке, а мама спешит к Райли и встает на колени рядом с ним, чтобы посмотреть, все ли с ним в порядке. Это идеальное описание нынешней ситуации: мы с отцом на одной стороне. Он едва может меня сдерживать. Райли и моя рыдающая мать с другой стороны, а между нами стоишь ты, Эмилия. Всегда ты. Видишь, что ты сделала с нашей семьей? Я не люблю, когда мама плачет.

— Отпусти меня! — ору я и пытаюсь вырваться. Но папа заломил мне руки за спину и крепко держит. — Я убью его!

А потом снова ты, Эмилия. Стоишь передо мной. На этот раз не боишься до меня дотронуться, потому что мой отец держит меня. Ты протягиваешь руки и кладешь их на мои щеки. Смотришь на меня, и все вокруг застилает пеленой. Я вижу лишь твое лицо.

— Мейсон! — твердо говоришь ты. — Посмотри на меня. — Я это делаю, и лишь одно крутится в моей голове.

— Ты трахалась с ним. Я видел это. Ненавижу тебя.

То, что мои слова причиняют тебе боль, видно только по твоим глазам, ты остаешься стойкой. Я не знаю тебя такой сильной, Эмилия. Такой уверенной и решительной.

— Мейсон, что бы я ни сделала, Райли, твои мама и папа ни при чем. Слышишь?

Я зажмуриваюсь.

— Ты хочешь уехать! — с надрывом говорю я. — В Нью-Йорк!

— Так будет лучше для нас всех. Особенно для твоей семьи.

Я громко выдыхаю и смотрю на тебя. Только на тебя. На твои губы и на твои глаза, и на твои волосы. Не знаю, смогу ли я, Эмилия. Не знаю, смогу ли тебя отпустить. Когда-нибудь.

Не знаю, что это, но чувствую себя привязанным к тебе.

— Все будет хорошо, — успокаивающе говоришь ты и запускаешь руку в мои волосы, проводишь по ним пальцами, и мои веки закрываются. Ты встаешь на цыпочки и прислоняешься лбом к моему. Твое дыхание щекочет мою кожу, твой запах заполняет нос, и вдруг остаемся только ты и я. Ты лучше любого наркотика. Бл*дь, Эмилия.

Спокойствие заполняет меня, потому что ты снова поглотила мой гнев. Только через несколько секунд я понимаю, что папа больше не держит меня, Эмилия, а мои руки лежат на твоей талии, твои — на моей груди.

— Ты должен отпустить меня сейчас, Мейсон, — шепчешь ты. Не знаю, смогу ли так поступить, потому что если сделаю, это навсегда. — Мейсон, пожалуйста! — я слышу слезы в твоем голосе. — Не делай все еще сложнее.

Я собираюсь с силами и одним движением отпускаю тебя. Ты слегка спотыкаешься, а я разворачиваюсь и ухожу.

В коридоре бью кулаком о стену, оставляя в ней глубокую дыру, такую же, как ты оставила во мне.

33. Будь счастлива, Эмилия

Китон

Это то, что я имел в виду, Оливия. Я настойчиво смотрю на тебя и надеюсь, что до тебя дошло, что сейчас произошло. Еще никому не удавалось до такой степени успокоить Мейсона.

Райли уже испарился, когда я отпустил Мейсона, и он обнял Эмилию, потому что больше не мог смотреть на это. Все в порядке, Оливия. Тебе не нужно страдать от угрызений совести. Ему просто нужно время, чтобы успокоиться. Он уже не твой маленький мальчик, он теперь зрелый и взрослый, но Мейсон — нет. Мейсону двадцать четыре, он потерялся в себе и вот-вот задохнется под тяжестью своих чувств, если ему никто не поможет, Оливия.

Разве ты этого не понимаешь?

Я смотрю на тебя. В твоих глазах слезы, когда остались только мы двое и Эмилия. Я протягиваю руку, и что бы ни случилось, ты берешь ее и позволяешь мне притянуть тебя к себе.

Детка, все будет хорошо.

Мейсон

Я сижу в своем подвале в позе по-турецки и слушаю музыку, чтобы расслабиться, Эмилия. Я почти разорвал боксерскую грушу в гостиной в надежде успокоиться. Выпотрошил матрас, потому что не мог смириться с мыслью, что ты трахалась на нем с Райли.

Вместо этого мне больше всего на свете хотелось бы избить и выпотрошить его. Я ненавижу его, Эмилия, за то, что у него есть ты. Он владеет тобой совершенно по-другому, чем я. И он не отпустит тебя. Так же, как и я, Эмилия. Ты как наркотик, вызывающий зависимость. Как яд, который течет по моим венам, и от которого нет противоядия.

Ты трахнула его на моих глазах, Эмилия. Я знаю, почему ты это сделала. Ты хотела разрушить мои стены, потому что знала, что я все еще там. Все это было шоу для меня, и Райли был бедной свиньей, которую нужно было использовать здесь.

Ты не сможешь жить с этим, если я буду тебя игнорировать. Если буду относиться к тебе, как к пустому месту. Но так лучше для нас, детка. Теперь, когда эта уютная стена, которую я воздвиг вокруг себя, была разрушена, назад дороги нет, Эмилия.

Вокруг меня царит абсолютный хаос. Пружины матраса торчат из ткани, внутренности боксерского мешка разбросаны по всей квартире, повсюду осколки. Я порезал себе руку, но это не имеет значения, потому что даже не чувствую боли. Рядом со мной стоит открытая бутылка папиного коньяка. Действие алкоголя, что я пил до этого, ослабевает, а мне нужно напиться или накуриться, Эмилия. Но у меня сейчас ничего нет, иначе я бы уже был в астрале.

Я бы многое хотел тебе сказать, но не могу. Как будто я в ловушке сам в себе. Я никогда не пытался узнать тебя, хотя у нас были какие-то отношения достаточно долго. И все же я знаю, как ты выглядишь утром. Я знаю, как мерцают твои глаза, когда ты плачешь. И я знаю, что ты сломлена, так же, как и я. Меня не интересует твой любимый цвет или то, в какую школу ты ходила. Меня интересует то, что тебя тревожит, и мне интересно, что вдохновляет тебя, твои страхи, мечты и самые тайные желания.

Ты веришь в знаки, Эмилия? Веришь в то, что это была судьба, что ты пришла ко мне в тот день? Тогда, когда я чувствовал себя так дерьмово, как никогда раньше? Веришь, что кто-то подумал: а давайте объединим эти две сломленные души и посмотрим, составят ли они единое целое друг с другом? Правда в том, что мы этого не сделаем, Эмилия. Мы — как ураган. Абсолютный хаос, опустошение. Из-за нас все ломается. Разве ты не замечаешь? Я знаю, что стоит мне сказать лишь одно слово, и ты выберешь меня, потому что всегда был только я. Я вижу, как сверкают твои глаза, когда вхожу в комнату, как они прилипают ко мне, и не потому, что я тебе приказал. Я вижу, как твои губы раскрываются, когда я фиксирую их своим взглядом, и у тебя перехватывает дыхание. Слышу эту тоску в твоем голосе, когда ты произносишь мое имя. При этом я всегда даю тебе столько, сколько считаю нужным, Эмилия. Потому что если бы я отдал тебе всего себя, это разорвало бы тебя на части. Во мне так много дерьма. Я даже не знаю, откуда это взялось. По правде говоря, Эмилия, когда я вижу тебя с ним, я ненавижу себя. Потому что знаю, что он лучшее для тебя, потому что знаю, что он тебе подходит. Потому что мне никогда не стать таким, как он. Но ты не хочешь правильного. Ты не хочешь рассудительности и безопасности, не так ли? Ты хочешь абсолютного хаоса и прыжка без парашюта.

Слышу, как наверху открывается дверь, а потом приближаются твои шаги. Знаю, что это твои, я слышал их много раз. Они осторожны, потому что ты никогда не знаешь, что ждет тебя здесь, внизу, и все же ты всегда возвращаешься.

Я все еще сижу на полу и размышляю, как поступить, когда ты входишь в спальню. Свет выключен, как и всегда. Ты знаешь, что я люблю темноту, так же, как и ты, правда? Луна светит в комнату, прямо на тебя. Ты прекрасна, Эмилия. Мне нравится, когда ты без макияжа. Нравится, когда смотришь на меня так, как сейчас.

Голова наклонена набок, волосы падают на лицо. Мне всегда хочется собрать их в хвост, потому что иначе не могу видеть твое лицо. Я всегда хочу видеть всю тебя. Потому что не боюсь твоих омутов, Эмилия.

Твои огромные глаза покраснели. Мне нравится, когда ты плачешь, детка. После этого они всегда так красиво сияют. Твой взгляд всегда немного удивлен, может, даже завороженный, когда ты видишь меня. Почему? Я так и не понял, что тебя во мне привлекло. Я ненормальный, Эмилия. Такой неправильный.

Эти губы, которые я, наверняка, целовал тысячу раз, покраснели из-за того, что ты искусала их. Ты всегда это делаешь, когда нервничаешь. Наверное, ты сидела наверху в своей комнате и не знала, спускаться сюда или нет. Ты такая же растерянная, как и я. Но на этот раз я не могу сказать тебе, что ты должна сделать.

Ты подходишь ко мне, садишься напротив в позу по-турецки, забираешь бутылку из моей руки и делаешь глоток. Это идеальное подтверждение того, что я тебя испортил, Эмилия. До меня ты не пила. У нас нет шансов вместе, детка. Мы уничтожим друг друга. Ты сожжешь меня, а я потащу тебя за собой в пламя.

Дерьмо, Эмилия. Я и не знал, как много ты для меня значишь.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я. Алкоголь снова ударил мне в голову и язык заплетается.

— Мне нужно было увидеть тебя еще раз. — Ты берешь меня за руку, Эмилия. Я ощущаю твои узкие, маленькие пальчики между моими. Ты переплетаешь их и видишь, как хорошо мы подходим друг другу. Как ярко твоя кожа выглядит на моей. Какой хрупкой ты выглядишь рядом со мной. Но поверь, не только ты сейчас хрупка. Но ты же знаешь, Эмилия, ты знаешь, что и я не всегда силен. Ты видела меня в самый слабый момент и не сбежала.

— Это нехорошо, что ты здесь, — говорю я, не в силах убрать руку, что придает тебе смелости, Эмилия. Я вижу это в твоих глазах, полных надежды. Медленно ты выпрямляешься, смотришь на меня и подползаешь ближе, пока не оказываешь у меня на коленях. Я не могу тебя оттолкнуть, Эмилия. Твое тепло заполняет меня, так же, как и твой аромат. Ты берешь мою руку и кладешь на свое бедро, затем твои пальцы проводят по моим волосам, и я закрываю глаза. Твое тело прижимается к моему обнаженному, между нами только ткань твоего свитера. Черт возьми, Эмилия, я хочу тебя. Я всегда буду хотеть тебя, независимо от того, что ты делаешь.

Это правда.

Ты вздыхаешь, и я чувствую твое дыхание на своей щеке. Твои губы скользят по моей челюсти, и я позволяю этому случиться, когда они приближаются к моим губам. Ты целуешь меня так нежно, как никогда раньше. Так, как тебе нельзя целовать меня. Но между нами нет ничего нормального.

Я так же целую тебя в ответ, Эмилия. Мои руки лежат у тебя на талии, и я сжимаю край твоего свитера. Мы отрываемся ненадолго, когда я стягиваю его через голову. Тогда поцелуй становится более страстным, потому что чувства переполняют нас. Отчаяние, ненависть, страдание и многое другое, что я никогда не смогу выразить словами.

— Когда все закончится, Эмилия, ты должна уйти, — бормочу у твоих губ, расстегивая бюстгальтер одной рукой. Ты вслипываешь и стонешь одновременно, когда я провожу рукой от твоей груди до талии удерживая тебя. У меня такое чувство, что если я тебя отпущу, ты уйдешь. Но сейчас не могу этого допустить. Эмилия, я даже не знаю, смогу ли завтра отпустить тебя. Только подумав о том, как будет, когда больше не смогу видеть тебя, мне становится тошно. За последние несколько месяцев я так привык к тому, что ты рядом. Ты почти принадлежишь этому дому. Как бы я ни ненавидел тебя иногда, мне все равно нравится, что ты рядом, когда я возвращаюсь домой, и что иногда слышу твой смех в своем подвале, несмотря на то, что ты наверху. Что время от времени смотрю в окно, а ты сидишь в саду, потерявшись в мыслях, или на качелях, когда мне нужно вынести мусор. Каждый раз я краду у тебя поцелуй, потому что просто не могу устоять перед тобой. И каждый раз ты сражаешь меня наповал, снова и снова.

Эмилия, это вещи, которые я никогда не скажу тебе, но постараюсь, чтобы ты почувствовала их сегодня ночью, потому что эта ночь — это все, что останется от тебя.

Медленно я обхватываю твое тело и поднимаю тебя. Твои ноги обвиваются вокруг моих бедер, и я несу тебя в гостиную, где медленно укладываю на диван. Останавливаюсь на мгновение, чтобы посмотреть на тебя. Я люблю твое тело. И вижу, где оставил шрамы. Я знаю, что иногда был слишком груб с тобой или забывался. Знаю, что иногда причинял тебе больше боли, чем ты можешь вынести. Но ты никогда ничего не говорила, ни разу.

Становлюсь на колени между твоими ногами и стягиваю трусики с бедер, для чего ты ненадолго приподнимаешь попку, и бросаю их на пол.

Ты смотришь на меня, в то время как я рассматриваю тебя, позволяя своим глазам блуждать по каждому сантиметру твоей кожи. В твоих глазах нет ничего, кроме доверия. Ты не должна смотреть на меня так, Эмилия. Ты должна смотреть так на него.

Я склоняюсь надтобой и уделяю внимание каждому шраму, видимому или нет, который оставил на тебе. Поцелуй в щеку, куда я ударил в припадке неконтролируемой ярости. Поцелуй в шею, вокруг которой я слишком часто и слишком крепко сжимал пальцы. Целую твою левую грудь, потому что сердце, бьющееся под ней, уже слишком часто страдало от меня. Я целую твой живот, твои ноги, поддеваю пальцами трусики и стягиваю их вниз. Целую твои запястья, Эмилия, которые украшают видимые шрамы, от многих раз, когда я слишком крепко связывал тебя.

И когда я снова смотрю на тебя, по твоему лицу бегут немые слезы. Знаю Эмилия, я тоже это чувствую. Но не могу показать это так, как ты. Иногда мне хотелось бы, чтобы я мог.

Прижимаю губы к твоим и одной рукой крепко держу твое лицо. Твое разгоряченное тело прижимается к моему, руки обнимают мои плечи, а кончики пальцев касаются позвоночника. Я не хочу отпускать тебя, Эмилия. И не хочу трахать тебя.

Я просто хочу, чтобы ты была здесь, лежать рядом с тобой, пока все это дерьмо не закончится. Если оно вообще когда-нибудь закончится. Сейчас так не кажется.

Я расстегиваю штаны и просовываю руку между нами, провожу членом по тебе до самого входа. Ты задерживаешь дыхание, когда я медленно толкаюсь в тебя, удерживая твое лицо, положив руку на щеку. Мне действительно нужно сдерживаться, чтобы не начать двигаться быстрее. Мы никогда не делали этого так медленно, и ты ощущаешься невероятно. Ты стонешь мое имя и выгибаешь спину. Мне никогда не будет достаточно слышать свое имя, слетающее с твоих губ. Твоя пятка вонзается в мою задницу, потому что ты хочешь меня глубже, и я исполняю твое желание и полностью вхожу в тебя. Я тоже стону твое имя, и такое происходит впервые, Эмилия.

Ты тянешься ко мне, ищешь мои губы, прижимаешь к ним свои, полные страсти, крепко удерживаешь мое лицо. И ты все еще плачешь, детка, но на этот раз не из-за физической боли. Я тоже целую тебя и пытаюсь как-то показать то, чего не могу сказать, но чего ты заслуживаешь.

Ты чувствуешь это, Эмилия. Я тоже это чувствую.

Ты цепляешься руками за мою спину, лоб прижат к моему, глаза закрыты, ты выдыхаешь:

— Я люблю тебя, Мейсон. Я так тебя люблю! — ты всхлипываешь и сжимаешься вокруг меня. Детка, я стараюсь изо всех сил не кончить сейчас. Потому что не хочу, чтобы это закончилось. Я не хочу, чтобы ты уходила. Не хочу потерять тебя. Не хочу, чтобы это прекратилось.

— Скажи еще раз, — шепчу я. Ты сжимаешь мои волосы. Мои толчки становятся жестче, потому что я больше не могу сдерживаться, когда ты шепчешь у моих губ:

— Я люблю тебя, Мейсон Раш.

Задыхаясь, толкаюсь в тебя и кончаю, зная, что это было в последний раз. Я чувствую это, Эмилия. Мы теперь остались в прошлом, с того момента, как я из тебя выхожу.

Ты не отпускаешь меня, цепляешься изо всех сил, зарывшись лицом в мое плечо, пряди твоих волос повсюду прилипли к моему телу. И я держусь за тебя, как утопающий. Я поворачиваюсь, так, что сижу на диване, а ты снова на мне. Ты так же не хочешь отпускать меня, Эмилия, и все же, когда птицы снаружи начинают щебетать, понимаю, что наше время истекло.

— Тебе пора, — говорю я, но ты не двигаешься. Черт возьми, Эмилия, не усложняй все еще больше.

Я осторожно освобождаюсь от твоих обьятий. Это самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Я могу вынести тысячи ударов, прежде чем упасть, но отпустить тебя — ставит меня на колени.

Ты отклоняешь голову назад, твои глаза такие усталые и заплаканные.

— Ты только скажи, — хрипло говоришь ты, положив руку на мою щеку. Проводишь большим пальцем по нижней губе, как я всегда делаю с тобой.

Я принадлежу тебе, Эмилия, но ты не должна знать об этом.

— Скажи хоть одно слово, и я останусь. Неважно, что будет, и плевать, если ты затащишь меня во тьму. Плевать, если убьешь меня. Я не хочу быть на светлой стороне без тебя. Не хочу существовать без тебя.

Бл*дь.

Я убираю твои руки, которыми ты цепляешься за мое тело. Тебе нельзя ко мне прикасаться, Эмилия. Я теряю свою уверенность, и если все так и дальше пойдет, я схвачу тебя и убегу.

— Уходи, Эмилия.

Ты снова всхлипываешь.

— Мейсон, пожалуйста, позволь мне остаться с тобой.

Я сильнее сжимаю твои руки.

— Ты должна уйти. Сейчас.

А внутри меня кричит голос: Не уходи. Останься. Плевать на все.

Но я не слушаю этот голос, потому что он всегда приводит меня к неприятностям.

— Уходи, прежде чем я потеряю терпение, — сдавленно говорю я. — Эмилия, я не доверяю себе. Ты была права. Я — монстр.

Ты смотришь в мои глаза. Я осознаю, что должен впитать это зрелище глубоко в себя. Ты. Обнаженная. С распахнутыми глазами и растрепанными волосами, с этим отчаянием и тоской во взгляде. Я люблю это, Эмилия.

Убираю волосы с твоего лба и заправляю их за ухо.

— Эмилия, уходи, пожалуйста. — На этот раз ты слушаешься, и это мне совершенно не нравится.

Делаешь дрожащий выдох и встаешь. Я чувствую себя дерьмово. Вывернутым наизнанку, когда смотрю, как ты одеваешься. Мне плохо, Эмилия.

Моя рука дергается. Я близок к тому, чтобы тебя схватить и навсегда где-нибудь приковать. Но остаюсь сидеть на месте. Ради тебя.

— Это твое последнее слово? — спрашиваешь ты, повернувшись к ступенькам.

— Будь счастлива, Эмилия.

34. Без тебя я всего лишь оболочка, Эмилия

Мейсон

Вообще не знаю, когда уснул, но, наверное, сразу после того, как ты ушла, Эмилия. Потому что до сих пор лежу на диване, кровати ведь нет.

За секунду просыпаюсь.

Еще вчера перед дверью стоял спринтер, Эмилия.

Я все еще ощущаю твой запах, чувствую тебя на своем теле и твой вкус на моих губах. Даже слышу твои слова, что ты меня любишь, когда, в конце концов, встаю и плетусь к окну.

Спринтера нет.

— Бл*дь! — громко вскрикиваю я и бегу наверх к родителям. Гостиная пустая. — Бл*дь! Бл*дь! Бл*дь! Бл*дь! — ни чемоданов, ни коробок, ничего. Бегу в гостевую спальню и рывком открываю дверь. Кровать еще не застелена. Чувствую твои духи и слышу, как внизу хлопает входная дверь.

Это ты. Это должна быть ты.

Может быть, ты поняла, что я глупый ублюдок, который несет чушь. Что я не смогу без тебя, и тебе стоит немедленно вернуться. А, может, я просто паникую, потому что больше никогда тебя не увижу, кроме как на твоей свадьбе, когда ты наденешь это чертово белое платье, Эмилия.

Несусь вниз по ступенькам и почти врезаюсь в чью-то грудь, поднимаю глаза и смотрю в лицо моего отца. В этот момент я понимаю. Тебя нет.

Он очень осторожно смотрит на меня, как будто боится, что я взлечу в воздух.

— Где она? — сдавленно спрашиваю я, стоя на ступеньке и опираясь о поручень.

Он просто смотрит на меня и качает головой, как будто кто-то умер.

— Нет... — выдыхаю я. Как будто кто-то ударил меня в живот. Только теперь я понимаю, что значит отпустить тебя, Эмилия. — Нет! — звучит значительно громче. Я хочу броситься мимо отца, но его рука перехватывает меня за живот, как стальная балка, и крепко удерживает меня. — Отпусти меня! — задыхаюсь и пытаюсь вырваться из его хватки.

— Она уехала, Мейсон, отпусти ее.

— Нет! — кричу я и отталкиваюсь ногами от стены передо мной, папа почти этого не замечает и просто держит меня. — Нет! — ору во всю глотку. — У меня не получится, пап! Я не могу! Папа, пожалуйста! Я просто не могу! — мои ноги подкашиваются подо мной, и я падаю на колени, отец опускается вместе со мной на пол. Горячие слезы бегут по моим щекам. — Верни ее, папа! Я люблю ее…

— Я знаю, Мейсон. — Он не отпускает меня, и я прислоняюсь к нему лбом, как ребенок, потому что сейчас я чувствую себя именно так, Эмилия. Как маленький, беспомощный ребенок. Я ничего не могу сделать, это сводит меня с ума. Почему я отпустил тебя?

— Зачем я ее отпустил? — спрашиваю отца.

— Потому что ты ее любишь. Так было правильно.

— Это не кажется правильным. — Я чувствую шершавую руку отца, которую он прикладывает к моей щеке, заставляя меня посмотреть на него. Такое ощущение, что я смотрю в собственные глаза. Его взгляд смягчился. В последний раз такое было, когда я был еще маленьким. И он говорит мне слова, которые всегда говорил, когда я падал. Когда сломал руку или когда ушиб ногу.

— Это не навсегда, Мейсон. Это пройдет. Ты справишься, ты сильный! — новый поток слез льется из моих глаз, потому что я чувствую, что у меня ничего не получается. Не тогда, когда тебя нет, Эмилия. Когда я успел так сильно влюбиться в тебя? Когда?

Теперь ничего не осталось. Меня больше ничто не держит. Я ничто без тебя. И ничего не могу поделать, когда боль захлестывает меня с такой силой, что я уже не могу устоять. С силой, которая разрушает все стены внутри меня, и все чувства, которые я так яростно отталкивал и пинал последние годы, переполняют меня.

Без тебя я всего лишь оболочка, Эмилия.

И я чувствую, как последний кусочек разума растворяется во мне, уступая место абсолютному безумию.

***

Китон

Мейсон лежит на диване в гостиной и спит, Мисси рядом с ним. Она положила голову ему на грудь, как будто охраняя его сон. Ты стоишь возле меня, и мы смотрим на него. Он выглядит таким опустошенным.

— Что только что произошло? — спрашиваешь меня. Ты все это время стояла наверху лестницы и наблюдала за нами, хотя я не хотел, чтобы ты это видела, Оливия. Некоторые вещи мужчины должны делать в одиночку. Ты так много плакала, Оливия, я не хотел этого. Твое сердце разбито, как и его, и, надо признать, мое тоже.

— Он потерял любовь всей его жизни. Я же тебе говорил. Я увидел это прежде, чем он сам понял.

— Дерьмо, — шепчешь ты, когда до тебя, наконец, доходит. Ты берешь меня за руку и все еще смотришь на него. — Прости, что не доверяла тебе. — Я сжимаю твои нежные пальчики и смотрю на сына. Моя плоть и кровь, которую я не смог защитить. Не от этого. Он разрушен, и я вместе с ним.

— Что нам теперь делать, Китон?

Я сухо смеюсь.

— Впервые в жизни не имею понятия, Оливия.

Он спит уже час, как убитый, мы находимся на кухне, когда он резко вскакивает и растерянно оглядывается. Я вижу в его глазах тот момент, когда он снова приходит в себя. Они становятся тусклыми и пустыми, безжизненными. Это нехорошо, Оливия. Он снова скатится, я это знаю, и на этот раз у него не будет ничего, за что можно зацепиться. Что снова вытащит его из темноты. Его взгляд блуждает по комнате и останавливается на мне. Но он не реагирует, а просто встает. Молча проходит мимо нас и исчезает вместе с Мисси в своем подвале. Ты следуешь за ним, и я позволяю тебе, Оливия. Ему это нужно.

***

Мейсон

В моей голове ты стала ею, Эмилия, когда центр моей вселенной сдвинулся.

Я должен был это сделать, потому что иначе любое воспоминание о ней разрушит меня. Я даже не догадывался, что внутренне я такой же мягкий, такой же чертовски хрупкий и нормальный, как и все остальные.

В моем подвале до сих пор пахнет ею. Он всегда будет пахнуть ею, потому что я сохранил ее аромат в своем носу. Мама следует за мной. Я сижу на диване — на том самом диване, на котором она лежала еще несколько часов назад. Мама вздрагивает от здешней обстановки, но я нахожу этот хаос очень подходящим. Мой подвал выглядит так же, как и моя душа. Полностью разрушен. Она просто стоит и смотрит на меня. Я смотрю на нее — на ту единственную женщину, которую любил с самого начала, и всегда буду любить, — и так благодарен, что не совсем одинок и никогда не буду одинок, пока есть она и мой отец. Только теперь я понимаю, как мне повезло с родителями. До меня, наконец-то, доходит. Не каждый бы справился со мной, не выгнав из дома. Вообще-то, никто даже не пытался бы, но мама даже не задумывалась об этом.

— Я все еще чувствую ее, мам. — Черт, я все еще звучу, как потерянный маленький мальчик. Мама подходит ко мне и садится рядом. Потом она притягивает меня в свои объятия и гладит по волосам. Она всегда пахнет одинаково, и обычно я нахожу запах успокаивающим, но сейчас я не могу успокоиться. Как будто кто-то со всей дури ударил меня кулаком прямо в лицо. Я больше не плачу, потому что не осталось ни одной слезинки. Больше ничего не осталось. Я отклоняюсь от нее.

— Больше ничего не имеет значения, мам. Нет никакого смысла.

Встаю и иду в ванную.

35. Ты меня любишь, Мейсон

Эмилия

Мы с Райли едем на машине. Это будет как минимум двенадцатичасовая поездка, Мейсон, и у меня будет очень много времени, чтобы подумать о тебе. Как ты смотрел на меня вчера, как прикасался ко мне и что показывал только своим телом. Даже сейчас я чувствую отголоски этого каждой клеточкой своего существа. Эти чувства были самыми интенсивными, что я когда-либо испытывала, и они выжжены под моей кожей.

Ты меня любишь, Мейсон.

Но никогда этого не скажешь, потому что боишься разрушить меня.

Разве ты не заметил, что я уже разрушена?

Я хотела еще раз тихонько спуститься к тебе сегодня утром и посмотреть на тебя, прежде чем уехать. Сохранить в голове твое мирно спящее лицо, но у меня не получилось, Мейсон. Райли, как ищейка, все время висел у меня на хвосте, с самого утра. Потому что, когда вчера я расстроенная поднялась наверх от тебя, он сидел на краю кровати и ждал меня. Мое сердце чуть не выскочило из груди, когда он безэмоционально спросил:

— Ну как? Прощальный трах был хороший?

С тех пор, как вчера произошла вся эта драма, Мейсон, когда я держала перед ним твое лицо в руках и успокаивала тебя, Райли как будто стал другим человеком. Сейчас он так злобно смотрит сквозь лобовое стекло, я никогда его не видела таким.

Светит солнце, на мне солнцезащитные очки, что тоже хорошо, потому что мои глаза снова и снова наполняются слезами. Все во мне кричит вернуться обратно в твой дом. Я хочу лечь к тебе в постель, Мейсон. Хочу прижаться к твоей груди, хочу вдохнуть твой аромат и зарыться лицом между твоим подбородком и шеей. Я хочу вдохнуть твой запах и хочу, чтобы твои сильные руки обернулись вокруг меня и прижали меня к себе. Я хочу чувствовать тепло твоего тела и слышать твое размеренное дыхание, твое сердцебиение. Хочу поцеловать тебя и хочу, чтобы ты сделал со мной то, что сделал вчера. Я хочу услышать от тебя, что ты любишь меня, и хочу сказать, что люблю тебя. Но я также хочу, чтобы ты ударил меня по заднице, когда толкаешься в меня сзади, чтобы схватил меня за волосы и снова показал мне, кому я принадлежу.

Я знаю, как поступила с тобой, когда ты увидел меня с Райли.

И знаю, как поступила с Райли.

Я была в отчаянии и хотела добиться от тебя хоть какой-нибудь реакции, чтобы ты снова стал самим собой, взорвался, сказал что-нибудь, сделал мне больно, дал бы мне что-то, чтобы я вышла за свои границы.

Мне было невыносимо знать, что ты рядом, и противно от того, что я сказала Райли, и как больно, должно быть, сделала ему. Я могу понять, почему он смотрит на меня только с этим суровым блеском в глазах. Так зачем я с ним еду? Почему мы это делаем? Все те причины, которые я придумала себе, больше не имеют смысла. Но знаешь, как это бывает, Мейсон? Когда что-то вбил себе в голову и теперь должен пройти через это. Ты обручилась, и все об этом знают. Любовь твоей жизни тебя отвергла. А ты стоишь у пропасти и не знаешь, где приземлишься, если прыгнешь. Тебе знакомо это чувство?

Где я окажусь, если останусь одна, Мейсон?

Кем я стану?

— Эмилия! — рявкает Райли, и я подпрыгиваю.

— Что? — растерянно спрашиваю я.

— Я обращаюсь к тебе уже в четвертый раз. Снова думала о его члене? — кричит он, и я краснею, потому что так и есть. — Господи, ты такая мерзкая, — говорит Райли и раздраженно стонет.

Он меня ненавидит, Мейсон. Не знаю, почему он до сих пор меня не бросил и почему я до сих не ушла от него.

— Твой телефон. — Он протягивает руку ладонью вверх, и я хмурю лоб.

— Что?

— Дай мне твой телефон, Эмилия!

— Что? Зачем? — растерянно спрашиваю я.

— Просто дай мне свой чертов телефон, Эмилия! — о, Господи, Мейсон, я сразу же думаю о всех тех фотографиях, что отправила тебе и получила в ответ, и которые сохранила, все до единой. Я не хочу давать ему свой телефон, Мейсон, там все наши сообщения, типа: «Ты уже спишь? Он уже спит? Когда ты придешь? Я хочу трахнуть тебя, Эмилия».

— Я не дам тебе мой телефон, Райли!

— Если ты не отдашь сама, я остановлюсь и заберу его силой, Эмилия. Дай мне свой телефон. Сейчас же! — о, Мейсон, он говорит это тем тоном, который ты усовершенствовал, и знаю, что он серьезен. Накрываю рукой карман штанов и судорожно соображаю, как можно быстро стереть все, что нас связывает. Ничего не выйдет, потому что он продолжает смотреть на меня, когда не смотрит на дорогу, поэтому протягиваю телефон ему.

— Теперь я понимаю, почему Мейсон всегда так грубо разговаривал с тобой. Мне понравилось, Эмилия, наверное, я чаще буду так делать. — С этими словами он кладет телефон в карман, и мои глаза расширяются за солнцезащитными очками. Все идет не по плану, Мейсон.

Райли никогда не был таким. Только со вчерашнего дня в нем что-то щелкнуло, словно у него переключили выключатель. Это психо-выключатель семьи Раш, Мейсон? Я немного боюсь, если честно. Хоть никогда не могла предугадать, что у тебя на уме, я инстинктивно знала, что ты защитишь меня, если дело зайдет слишком далеко. Чего можно сейчас ожидать от Райли - даже не догадываюсь.

***

Квартира действительно очень красивая, Мейсон, но я не могу радоваться. У нас прямой вид на Центральный парк, и, как и в пентхаусе твоего отца, в котором мы жили, здесь окна на всю стену. Озеро сверкает в заходящем вечернем солнце. Типичные желтые такси протискиваются сквозь плотное движение. Я вернулась домой, что не вызывает хороших воспоминаний, Мейсон. Когда мы познакомились на станции метро, Райли вытащил меня отсюда, а теперь снова привез обратно.

Повсюду стоят коробки, мебель собрана только наполовину. В спальне на полу лежит матрас, и я не могу представить, как спать на нем с ним.

Я скучаю по тебе.

Я бы с удовольствием позвонила тебе и сказала, как сильно мне тебя не хватает.

Но не могу.

Ты тоже думаешь обо мне?

Чем ты сейчас занимаешься?

Посреди ванной находится большая ванна, в которую я сразу влюбилась. На улице холодно. Такое ощущение, что скоро пойдет снег, но время еще не пришло. Внутри меня все точно так же. Покрыто льдом. Поэтому, пока Райли съездит за едой, я решаю искупаться. Он почти не разговаривает со мной, Мейсон, но его можно понять. Может быть, нам обоим просто нужно успокоиться, и тогда все будет хорошо. Здорово, наконец-то, снять грязную одежду после долгой поездки и лечь в теплую ванну. Сейчас я смою с себя твои последние касания. Я все еще чувствую тебя во мне, Мейсон, каждой клеточкой, когда залезаю в воду, запрокидываю голову назад, закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Тогда я задерживаю воздух и позволяю воде поглотить меня так же, как ты всегда поглощал. Мне нравится ничего не слышать, ничего не видеть, но чувствовоать так много. Например, то, как мое тело требует кислорода, потому что не могу дышать, а сердце мчится все быстрее и быстрее.

Но все равно пытаюсь расслабиться и больше не думать о тебе, Мейсон. Это слишком больно. Но чем больше я стараюсь, тем больше думаю о тебе. О твоих прекрасных глазах, которые могут так меня смутить, одним только взглядом, как вчера, когда мы стояли в гостиной твоих родителей. Ты сказал, чтобы я подошла к тебе, и я послушалась, как загипнотизированная. Потому что не могу сопротивляться твоему голосу, как и не могу сопротивляться твоему существованию, потому что ты держишь меня на невидимом поводке. Иногда ты делаешь его посвободнее, Мейсон, а иногда держишь так плотно, что я не могу дышать. Но не имеет значения как, это всегда хорошо.

Ты даешь мне ровно столько свободы, сколько мне нужно.

Боже, я не могу думать, Мейсон, и у меня кончается воздух. С глубоким вздохом поднимаюсь наверх и застываю оттого, что кто-то сидит прямо на краю ванны. На секунду мое сердцебиение останавливается, потому что это было бы в твоем стиле, просто сидеть здесь и ждать, когда я вынырну. Но это не ты, Мейсон. Почему это не ты? Это Райли, и он держит в руке мой телефон.

Дерьмо.

Я сразу же хочу вылезти из ванной, но он спокойно говорит:

— Оставайся в воде. — Я откидываюсь назад, скрестив руки на груди и поджав колени. Что со мной, Мейсон? Еще вчера я занималась с ним сексом. Почему вдруг все мои инстинкты кричат мне спрятаться от него и бежать так далеко и быстро, насколько это возможно?

— Опусти руки, Эмилия, ты моя невеста. — Я опускаю руки и стараюсь успокоить дыхание. Нет причин, по которым мое сердце должно биться так быстро. Это Райли. Милый парень, которого я тогда встретила в метро и перед которым не смогла устоять, потому что у него была такая дружелюбная улыбка. Райли, который помогает пожилым людям перейти через дорогу и который останавливается, когда утиное семейство идет в сторону водоема.

Он адвокат по защите природы. Насколько жестоким человеком он может быть? Я его знаю, он ничего мне не сделает. Он добр со мной. Он всегда был ангелом, а ты дьяволом.

— Я хочу знать все, — жестко говорит он. — Каждую позу, каждое слово, все, что он с тобой делал и как часто, когда я был наверху у родителей.

Дерьмо. Это нехорошо.

— Не думаю, что сейчас говорить обо всем этом хорошая идея. Мы же хотели начать сначала.

— Но для этого я должен разобраться со старым, не так ли, Эмилия?

— Ты будешь нервничать. Разозлишься, и это ранит тебя. Зачем нам это делать? Его больше нет, а я здесь. Разве не это имеет значение?

— Не для меня, Эмилия. Я хочу все знать. Сейчас.

— Можешь дать мне полотенце? — прошу его, желая избежать этого разговора.

— Ты остаешься в воде! — рявкает он, и я чувствую, как кровь отливает от лица. Я ничего не хочу ему рассказывать, это принадлежит только нам, Мейсон. Это никого не касается, даже его. Кроме того, я не хочу видеть боль в его глазах, когда он обо всем узнает.

— Ладно, значит, я позвоню ему и сам все узнаю, Эмилия.

— Нет, подожди! — протягиваю руку, чтобы его остановить. При этом немного воды проливается на пол.

— Значит, начинай!

Я делаю глубокий вдох, но не смотрю на него. Он не ты и не требует этого. Он просто хочет услышать, и ему не обязательно видеть, как я себя чувствую, когда начинаю монотонно рассказывать. О похоронах, о многих разах, когда ты снова приставал ко мне, но я отказывалась; о том разе, когда это снова произошло, и ты записал видео…

Здесь он меня останавливает, чтобы спросить, существует ли еще видео. Я сразу же говорю, что нет. Он кивает и спокойно говорит:

— Я все равно чуть позже просмотрю твой телефон и увижу, соврала ты мне или нет.

«Бл*дь», — про себя ругаюсь я, ненавидя всю эту ситуацию.

— Итак, дальше...

Я рассказываю о многих разах, когда убегала ночью. Райли спрашивает меня о том, в каких позах мы это делали, что говорили друг другу, и как я себя чувствовала. Когда дохожу до момента, когда ты приковал меня к своему потолку и читал вслух сообщения от Райли, он останавливает меня.

— Что он сделал?

— Он прочитал наши сообщения вслух и наказал меня за то, что мы переписывались. Райли, просто забудь, вода уже остыла и то, чем мы сейчас занимаемся, ни к чему нас не приведет!

— Ладно, вылезай! — он направляется в спальню. У меня неприятное чувство, что это еще не конец, но я так рада, что могу, для начала, хотя бы, выбраться из этой ванны, высохнуть и замотаться в полотенце. Мне так холодно, зубы стучат. Тот Райли, которого я знаю, сейчас бы обыскал все чемоданы, чтобы найти мои свитера, чтобы я могла одеться, и выкрутил бы все батареи на максимум. Но этот Райли стоит в спальне, прислонившись к подоконнику, и ждет меня с телефоном в руке, Мейсон. И выглядит он тоже по-другому. Его светлые волосы, обычно зачесанные назад, падают ему на лоб. Он небрит — очень непривычное зрелище, — и его довольно мягко очерченное лицо выглядит жестким и мрачным из-за щетины. Под темно-карими глазами залегли глубокие тени. Его тело напряжено под белым свитером и джинсами.

— Убери полотенце и сядь на матрас! — Боже мой, Мейсон, это не хорошо. Не знаю, в какой плохой фильм только что попала. Я переступаю из одного дерьма в другое. Сбросив полотенце, сажусь на матрас и потираю висок. У меня болит голова, Я устала и хочу спать. С тобой.

— «Надеюсь, что ты еще не спишь, Эмилия...» — Райли читает твои сообщения. — Ты подписала его как "Большой М"... серьезно, Эмилия?

Мне бы хотелось сказать, что ты сам себя так подписал, Мейсон, и «большой» совершенно точно тебе подходит, но лучше промолчу.

— «Если ты осмелишься уснуть сейчас, хоть я еще хотел трахнуть твой рот, ты пожалеешь об этом, Эмилия!» — Боже мой, я таю и быстро пытаюсь стереть улыбку с лица. Начало было сногсшибательным. Я скучаю по тебе, Мейсон.

— «Эмилия, прошла уже одна минута после двух. Где, к черту, ты находишься?» В два, да? В это время вы всегда встречались для траха?

— Иногда мы просто гуляли, — язвительно говорю я и мысленно даю себе пощечину. Что со мной, Мейсон? Почему я снова вывожу его из себя? Складывается такое впечатление, что я специально провоцирую окружающих меня людей. Мне хочется быть наказанной? Что со мной не так?

Райли смотрит на меня, как на кусок мусора.

— Ты находишь это смешным, Эмилия?

— Нет, конечно же, нет, — бормочу я. — Все это далеко не смешно, Райли! Мы можем, пожалуйста, прекратить?

— Я только начал. Итак, следующее сообщение: «Помни, Эмилия, я вижу в твоих глазах, когда он трахал тебя, и если это произойдет, получишь десять ударов по заднице». Это первое, что он прислал тебе утром? Что с тобой не так, что ты позволяешь так к себе относиться? Боже, Эмилия, здесь многое изменится. Я буду именно тем мужчиной, который тебе нужен, детка. — Почему-то это звучит очень зловеще.

— «Ты три раза не взяла трубку. За каждый раз я трахну тебя в задницу в том месте, где захочу. И первый раз будет в вашей постели». — Райли опускает телефон и смотрит на меня. — А я думал, что вчера ты просто несла чушь. Ты действительно позволила ему трахнуть себя в нашей кровати?

— У меня не было выбора, Райли.

— Серьезно, Эмилия? Ты должна была его впустить, лечь с ним в кровать и расставить для него ноги? У тебя не было другого выбора? Серьезно? — сама замечаю, насколько глупо это звучит, и не знаю, что сказать.

— Теперь ты снова молчишь, это у тебя получается лучше всего, когда речь идет о том, чтобы отказать Мейсону. Не так ли? Молчание — знак согласия.

— Райли, пожалуйста, прекрати.

Он продолжает читать.

— Ты не часто ему писала, Эмилия. Я ищу сообщение, на которое ты тоже ответила. — Он листает дальше, и я знаю, что в заднице, Мейсон, в полной. — «Пришли мне свою киску!» И ты отправила ему, Эмилия. Свежевыбритая, как я погляжу. Ты прихорашивалась для него? — мне хочется сквозь землю провалиться. — Ах, вот еще и твои сиськи! Очень красиво, Эмилия! — кажется, Райли потихоньку сходит с ума, Мейсон.

— Ах, а что это у нас за видео?.. Что это? — дерьмо, Мейсон! Мне хочется выпрыгнуть из окна, прямо под колеса такси.

— Райли, нет! — я встаю и хочу отобрать у него телефон, но он с силой толкает меня в грудь на матрас. Я удивленно моргаю. Что это было? Он только что толкнул меня? Волосы упали мне на лицо, я быстро убираю их и вижу, как Райли смотрит видео. Мой стон разносится по комнате, в то время как его глаза темнеют. Слышу твои приказы, что я должна молчать, что должна оставаться тихой, а когда не повинуюсь, слышу шлепок, потому что ты ударил меня по заднице.

Закрываю глаза.

Все это время ты шантажировал меня этим видео, и я сделала все, чтобы Райли никогда его не увидел. О том, что однажды я буду сидеть перед ним голая, пока он смотрит его, и мир вокруг полностью рухнет, я никогда не думала.

В этом и разница: воображаешь ли ты что-то или кто-то рассказал, или же видишь своими глазами и слышишь, но сейчас, именно в этот момент, звонит мой телефон.

Дерьмо, Мейсон!

Я ненавижу свою жизнь.

Райли берет трубку, и его глаза становятся жесткими, как камень.

— Ты хотел поговорить со своей шлюхой? Она как раз сидит передо мной голая. — Я слышу, как ты ругаешься, Мейсон, и почти с наслаждением закрываю глаза.

— Дай мне ее! — приказываешь ты, как будто я принадлежу тебе, что так и есть.

— Тсс... — цокает языком Райли. — Если хочешь, можешь послушать, как я трахаю ее, Мейсон. А еще можешь посмотреть, если включишь видеочат. Я тоже только что смотрел ваше грязное видео.

— Я убью тебя, Райли, — хрипло говоришь ты. Твой голос звучит так, будто ты кричал часами, Мейсон. Но Райли бросает мой телефон на матрас, прямо рядом со мной, и в следующее мгновение оказывается передо мной. Он хватает меня за подбородок и рычит:

— Посмотрим, смогу ли я сделать это так, как тебе нравится, Эмилия. Жестко и безжалостно. — Он целует меня, и я отталкиваю его в грудь от себя. Я хочу схватить телефон и положить трубку, чтобы ты не слышал, но не дотягиваюсь. Краем глаза вижу, что соединение еще не прервано.

— Райли, пожалуйста, нет... не надо! — я пытаюсь оттолкнуть его от себя, но он толкает меня назад и ложится на меня. — Что ты делаешь? — спрашиваю я. Его тело прижимает меня к матрасу, и я не могу больше дышать. — Райли, это не ты, прекрати! — но он снова целует меня и прикусывает губу. Я шиплю. — Ай!

— Сейчас же убери от нее свои руки! — орешь ты через динамик.

— Мейсон, положи трубку! — кричу, а потом всхлипываю, потому что Райли щипает меня. Я стараюсь не издавать ни звука, чтобы ты ничего не слышал, и пытаюсь не сопротивляться, чтобы ты не потерял рассудок, как и я сейчас.

Райли переворачивает меня на живот.

— Как он там говорил? Ты должна быть наказана, Эмилия, — рычит он мне на ухо. Я прикусываю нижнюю губу, но не могу сдержаться, Мейсон. Не получается. Я вскрикиваю, когда чувствую его головку у своего входа, как он медленно толкается в меня.

— Райли, немедленно прекрати! — кричу я, пытаясь взглянуть на него через плечо. Он останавливается, Мейсон. На секунду. И я пользуюсь этой секундой. — Если ты сейчас сделаешь этот шаг, Райли, то потеряешь всякую человечность. И это не ты! Ты действительно хочешь стать монстром, Райли?

Он смотрит на меня.

Я смотрю на него.

И знаю, что ты затаил дыхание.

Но потом он восклицает: "Бл*дь!" и выходит из меня.

Дерьмо!

Дрожа, опускаюсь на матрас.

Райли не монстр, Мейсон.

Но я почти сделала его таким.

***

Райли стоит возле меня, напряженный и злой. Его руки дрожат так же, как и мои.

— Это будет ваш последний разговор! Наслаждайтесь! — рычит он и уходит.

Я все еще лежу на матрасе на животе. Горячие слезы бегут по щекам. Все тело дрожит. Что только что произошло? На самом деле ничего! Но почти. И у меня на мгновение перехватило дыхание.

Как будто спасательный круг я хватаю телефон и прижимаю его к уху.

— Мейсон? — если ты положил трубку, я умру. Я в шоке, тело дрожит, адреналин пульсирует по венам.

— Эмилия, — ты почти задыхаешься. Тогда ты просто молчишь, и я не могу перестать плакать. Мне бы так много хотелось тебе сказать, но внутри слишком больно.

Мне бы хотелось вчера остаться с тобой и никуда не уезжать.

Райли почти переступил черту, поэтому я больше никогда не увижу его таким, как прежде. Он почти сделал то, чего ты никогда не сделаешь, Мейсон, хотя я обвинила тебя в этом, потому что хотела причинить боль.

Мне так жаль!

Я рыдаю так сильно, что кажется, моя грудь вот-вот разорвется. Потому что скучаю по тебе. Потому что стою у пропасти. Потому что уничтожила его, а он меня.

Ты ничего не говоришь. Я слышу лишь твое дыхание и почти могу представить, как ты сейчас себя чувствуешь.

Наконец, я слышу твой голос.

— Дыши, Эмилия! — делаю дрожащий вдох. Я даже не заметила, что перед глазами начали плясать черные точки. Боже, мне бы так хотелось поговорить с тобой, но я не могу, просто не могу. Мое горло словно сдавило тисками. В то же время в моей голове так много слов, которые не имеют смысла.

— Я не должен был тебя отпускать, детка. Я никогда в жизни не подумал бы, что он так поступит с тобой.

«Он бы и сам об этом не подумал», — думаю я и переворачиваюсь на спину. В конце концов, он, к счастью, опомнился, но шок глубоко застыл в моих костях.

Я стискиваю зубы, когда новый всхлип пытается прорваться наружу, но не хочу, чтобы ты по-настоящему осознал, насколько мне только что было больно. Как мне дальше быть вместе с Райли? Как еще раз посмотреть на него? Да, конечно, он этого не сделал, но почти переступил черту. Слишком много всего.

Вдруг ты нажимаешь на камеру, и я вижу твое лицо. Это сбивает меня с ног.

— Я должен увидеть тебя, Эмилия, включи камеру! — тихо говоришь ты. Я вижу, как ты бегаешь туда-сюда по своему подвалу, волосы взьерошены, глаза дикие и встревоженные, губы поджаты, а круги под глазами почти черные. Черт возьми, Мейсон, я никогда не видела тебя таким. Быстро заворачиваюсь в полотенце и пытаюсь привести в порядок свои растрепанные волосы. Потом тоже включаю свою камеру, но требуется вечность, чтобы установить связь.

— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спрашиваю я, и ты замираешь.

— Эмилия, серьезно? Ты спрашиваешь все ли у меня в порядке? — отвечаешь ты, и я слабо улыбаюсь. Что бы ни случилось, ты — Тьма, делишься со мной светом. Наконец, включается и моя камера, и ты тоже можешь меня видеть.

Твоя первая реакция — убийственное:

— Бл*дь, Эмилия.

Ты чешешь лоб и делаешь глубой вдох. Потом:

— Я приеду за тобой и мне насрать, что ты скажешь.

— Хорошо, — шепчу я, потому что не хочу с тобой спорить. Все это открыло мне глаза. Я хочу быть только в твоих руках.

— Дай мне шестнадцать часов и держись, детка, — говоришь ты, и мне бы так хотелось прижаться к тебе лбом.

— Я люблю тебя, — выдыхаю я и снова чувствую, как слезы наворачиваются на глаза. Ты просто смотришь на меня, Мейсон, но не обязательно что-то говорить. Я уже знаю ответ на вопрос, который никогда не задам.

— Я знаю, Мейсон. Пока. — Я кладу трубку, потому что снова начинаю рыдать.

36. Пап, нам нужно в Нью-Йорк

Мейсон

Не знаю, есть ли в Чикаго смертная казнь, Эмилия. Ты снова «ты» в моей голове. В любом случае, мне насрать, если я попаду за это на электрический стул. Оно того стоит. Этот ублюдок умрет, Эмилия.

Я мчусь наверх к своим родителям, не обращая внимания на то, который сейчас час и чем они заняты. Папа готов убить (как минимум, мысленно) каждого, кто после десяти часов вечера нарушает его священный покой, но плевать! Уже почти двенадцать, Эмилия, тем не менее, я врываюсь в их спальню. Я чертовски вымотан, но сейчас чувствую прилив сил.

Мой отец схватывается в постели с пистолетом в руке, Эмилия. С тех пор, как камер больше нет, он слегка параноидальный. Вскрикнув, мама натягивает одеяло на свое тело. Кажется, она была голая. Я ослеп, Эмилия.

Как только папа понимает, что это я, вижу в его глазах, как он ненадолго задумывается, опустить ли оружие или пристрелить меня. В итоге опускает пистолет и кладет его на прикроватную тумбочку. Прекрасно. У других людей там стоит лампа, у моего отца Смит&Вессон. Конечно. Почему нет.

— Что? — негодуя, рявкает он.

— Мне все равно, что ты скажешь, пап, я сейчас еду в Нью-Йорк!

— С какой стати, Мейсон? — устало спрашивает мама, сжимая в руках одеяло, в то время как папа падает назад и, простонав, проводит рукой по лицу.

— Я убью его, Оливия, ладно? Мне кажется, уже хватит, правда? — спрашивает он маму, но я не обращаю внимания.

— Райли изнасиловал Эмилию! Я все слышал и отправлю этого ублюдка обратно в ад, пап. Я не спрашиваю разрешения, мне нужно твое оружие! — как только я это говорю, они вскакивают на кровати, сна ни в одном глазу.

— Святое дерьмо! — бормочет папа. — Что произошло? — он включает ночник и трет лоб. Мама смотрит на меня так, будто я перепил. Уверен, именно так она и думает.

— Я позвонил ей, потому что хотел услышать ее голос, но услышал кое-что другое. Пап. Я не вру. Он хотел ей отплатить. Он свихнулся, серьезно! И я не смог положить трубку, даже несмотря на то, что хотел, потому что не мог оставить ее одну в такой момент. Это добило меня, я так зол. Сейчас ей удалось его остановить — к его счастью — но я ему не доверяю! Я не доверяю ее ему! Кто знает, остановится ли он в следующий раз!

Папа вздыхает, но понимает, что я говорю правду.

— Никогда! — говорит мама. — Райли бы никогда так не поступил. Они помолвлены, зачем ему ее насиловать? Или почти насиловать? Господи, Мейсон, она не вернется! Детка, пойми это.

— Мама, — говорю я. — Ты звучишь, как матери, которые не верят своим детям, когда происходит подобное. Прекрати!

— Китон! — мама требует, чтобы папа образумил меня, но он уже встал и вытащил свой чемодан из шкафа. Ее челюсть отвисает.

— Что ты там делаешь, Китон?

— Ты хочешь отпустить его одного? Тогда у тебя останется только один сын.

— Райли никогда бы так не сделал, Мейсон, зачем ты это рассказываешь?

— Мама, Райли больше не твой милый, одноногий, хромающий, маленький мальчик. Он разъяренный, оскорбленный мужчина, которому изменили, чья невеста унизила его и растоптала его гордость. Поверь мне, пожалуйста, ты всегда заступалась за меня, поддержи и сейчас.

— Я всегда поддержу тебя, Мейсон, ты мой сын. Но и Райли тоже, и я не могу тебе поверить. — Папа стреляет в нее взглядом, но она даже не смотрит на него, потому что обернула вокруг себя одеяло и пошла в ванную.

Я чувствую себя дерьмом, когда дверь за ней закрывается.

***

Эмилия

Райли вернулся через два часа и молча забрал у меня телефон, бросив мои вещи. Ему тоже трудно с этим справиться, потому что он — не ты. Он не может издеваться надо мной, а потом спокойно смотреть, как я целый день бегаю перед ним голая. То, что произошло между нами, недавно и в машине, все это терзает его так же, как и меня.

Потом его не было всю ночь, но это тоже хорошо. Пути назад уже никогда не будет, теперь я это знаю. По крайней мере, не для нас двоих. Из-за жажды мести он разрушил свой шанс на новое начало, Мейсон. Я продолжала бы любить тебя, но, возможно, все-таки, смогла бы забыть. Мне бы так этого хотелось.

Лежа на боку на матрасе, натянув на себя одеяло, наблюдаю за восходом солнца. Я пролежала так всю ночь, думая о прошлом.

О том, что пережила, и о том, выбираю ли я мужчин по определенным параметрам или меняю их на таких, какие мне нужны. Бессовестные, безжалостные и жестокие. Таким был мой отец. Моя мать никогда не была шлюхой, но она тоже кое-что позволяла с собой делать, Мейсон. Что-то, что мне тоже пришлось пережить. Когда он умер, моя мать думала, что освободилась, но она больше никогда не будет свободной, Мейсон. Так же, как и я. Пережитое сидит глубоко внутри, и ты всю жизнь таскаешь это с собой повсюду, как тяжелый груз на спине, как огромный чемодан, полный камней, и каждый день добавляется новый балласт, потому что ты постоянно испытываешь что-то новое. Скоро я уже не смогу нести этот груз. Я хочу, наконец, что-то сделать и полюбить кого-то, кто достаточно хорош для меня, но всякий раз, когда кто-то подобный появляется, я либо отвергаю его, либо меняю. Я ненормальная, Мейсон. Сколько бы раз я не говорила себе, что заслужила что-то хорошее, каждый раз слышу этот внутренний голос, утверждающий обратное. Он говорит, что я в ответе за все, что со мной происходит. Я притягиваю это. Я создаю это. Я выбираю это. И я виновата. Так же, как и сейчас.

Райли бы никогда в жизни так не поступил, если бы я его не спровоцировала.

С другой стороны, во мне есть и разумный голос, который говорит обратное. Как ни странно, он звучит как ты: как бы сильно ты не провоцировала кого-то, он не должен даже прикасаться к тебе, Эмилия, без твоего согласия. Нет, Эмилия, значит, нет. Если кто-то когда-то говорил мне «нет», что случалось не часто, я оставлял ее в покое. Всегда. Каким бы беспощадным я ни казался в постели.

Дерьмо, Мейсон, теперь ты стал частью меня, и я уже знаю твои мысли.

Я очень хочу, чтобы ты приехал. Как можно скорее.

37. Как чертова принцесса из сказки, Мейсон

Эмилия

Солнце светит мне в лицо, Мейсон. Невыносимо жарко, хоть окно и приоткрыто на проветривание. С улицы доносится шум проезжающих мимо дома машин. Я к такому не привыкла. Когда мы не спали до утра, Мейсон, все, что можно было услышать — это пение птиц. За последние три месяца я привыкла к тишине.

Мне нужно в туалет уже несколько часов, и я больше не в силах терпеть. Так что поднимаюсь и плетусь в ванную. При этом спотыкаюсь через свои слишком длинные пижамные штаны, которые надела в какой-то момент, и всхлипываю. У меня все болит с тех пор, как мое тело успокоилось, и я больше не под действием адреналина.

Когда снова выхожу из ванной, Райли затаскивает собранный комод в комнату. Сразу же замечаю, что он тоже не спал всю ночь. Но не смотрю на него слишком долго, как и он на меня. Поскольку он сейчас занят в спальне, направляюсь в гостиную. Диван уже стоит там. Беру одеяло и заворачиваюсь в него, как в кокон.

Ты нужен мне, Мейсон. Ты и твои руки.

***

Райли

Теперь я знаю, как он себя чувствовал, когда наблюдал за нами в подвале. Слышать о видео и видеть его — две большие разницы. Видеть, как мой брат трахает мою невесту, и она наслаждается этим по полной программе, намного больше, чем со мной. Это что-то переключило во мне.

Я хотел передать эту боль тебе, Эмилия. Потому что думал, что иначе она меня сожрет. Я так зол на тебя. Больше всего мне бы хотелось отплатить тебе за все, что я чувствовал последние несколько недель. В гостиной перед моими родителями, когда ты унизила меня, подойдя к нему, касалась его на моих глазах, так открыто показывая вашу связь. Потом, когда я проснулся ночью снова один, потому что ты убежала к нему. Ты, маленькая сучка, просто не можешь не предавать меня снова и снова. И опять ты в своей привычной роли жертвы, где чувствуешь себя наиболее комфортно. Мама звонит мне каждый час, начиная со вчерашней ночи, но я не беру трубку. Думаю, Мейсон рассказал ей, что происходит, и теперь она хочет знать, правда ли это. Я не могу отрицать, что чувствую себя дерьмово,Эмилия, потому что не должен был этого делать, не должен был даже пытаться, но и ты не должна была так много чего делать. В этом мы, наверное, квиты.

Играй в свое я-буду-лежать-в-углу-дерьмо так долго, как хочешь. Но потом ты возьмешь себя в руки, чтобы мы могли двигаться дальше.

Я никогда не был таким. Никогда бы не подумал прикасаться к тебе так грубо. Ты сама подтолкнула меня к этому, сама спровоцировала.

Ты меня изменила. Сейчас чувствую себя так, будто никогда не стану прежним. Ты затмила мой свет, плотно закрыла его тучами и тьмой. Я больше ничего не вижу, Эмилия.

Я думал, что смогу простить тебя, но не знаю, получится ли это когда-нибудь. Во мне так много ненависти, что разожгли вы с Мейсоном.

Что бы ни произошло, Эмилия, я готов к этому, и уверен, что что-то случится.

Поскольку Мейсон вчера все слышал, это не останется без последствий. И на этот раз, надеюсь, у меня получится убить его.

***

Эмилия

Когда снова просыпаюсь, чувствую себя немного лучше. Судя по всему, я проспала добрых пять часов. Прошло много времени с тех пор, как у меня получалось спать больше, Мейсон. Открываю глаза и чувствую боль во всем теле из-за всего вчерашнего напряжения. Райли сидит передо мной на журнальном столике.

Я отпрыгиваю назад.

— Уйди отсюда! — шиплю я. — Оставь меня в покое! — мало ли что взбредет ему в голову, и вдруг все зайдет дальше, чем вчера.

В отличие от меня, с каждым часом он выглядит более разрушенным.

— Зачем ты завела меня так далеко, Эмилия? Настолько далеко, что я почти потерял себя? — хрипло говорит он. Во мне закипает горячая злость, но вдруг снова появляется этот голос, который говорит: «Он прав». Но потом я слышу тебя, Мейсон: «Нет, детка, это не твоя вина. Он просто ненормальный и слетел с катушек, этот маленький говнюк. Он хочет сломать тебя, чтобы ты больше никогда так не сделала».

— Ты хочешь сказать, что в том, что ты собирался вчера сделать — виновата я? — он вздрагивает, потому что у Райли все еще есть душа. В отличие от нас двоих, Мейсон.

— Я не должен был так поступать и не должен был так грубо обращаться с тобой. Мне жаль. Я полностью потерял контроль над собой. Это не твоя вина. Твоя вина только в том, что ты сводила меня с ума своими больными играми. Ты провоцировала меня и без конца бросала вызов. Такое ощущение, будто ты хотела, чтобы к тебе плохо относились, а видео просто добавило все остальное. Я просто хотел выплеснуть свой гнев на тебя и заставить тебя чувствовать то, что чувствую я. Это сводит меня с ума так же, как и то, что происходит сейчас. Не только ты и Мейсон затронуты, Эмилия. Не только вы страдаете, вернее ты, потому что тебя оторвали от его члена, но и я тоже. Черт, меня предали, почему, собственно, я должен оправдывать свои чувства, а не вы?

— Я не хочу с тобой разговаривать, Райли, — говорю я, и в этот момент понимаю, что между нами больше никогда ничего не может быть.

Слишком много всего произошло.

— Я хочу обратно мой телефон. Сейчас!

— Ты хочешь к нему, да, Эмилия? Ты хочешь вернуться к нему. Но я не могу этого допустить. Либо ты остаешься со мной, и мы попытаемся начать все с начала, либо...

— Либо что, Райли? Ты хочешь убить меня?

— Наверное, мне стоило бы это сделать, Эмилия... — о, Господи, он заводится.

— Значит, сделай это, Райли, хватит болтать! — о, Господи, я снова его провоцирую. Ну, конечно же. Зачем я каждый раз это делаю? Нормальный человек сейчас держал бы свой рот закрытым, правда? Что не так с моей головой?

На мгновение Райли выглядит так, будто собирается броситься на меня и сжимать горло так долго, пока я не перестану дышать. «Да, ваш отец работает в ФБР и наверняка может сделать это похожим на несчастный случай», — думаю я. Пожалуй, это был бы самый лучший вариант. Если бы меня не стало, ты был бы свободен, Мейсон, от меня и моего больного дерьма. И Райли тоже было бы лучше, не говоря уже о твоих бедных родителях, которые так много страдали из-за нас.

«Эмилия, не думай о глупостях! — снова говорит твой голос. — Я сказал, что приеду, значит приеду, а сейчас постарайся не натворить дерьма, Эмилия. Просто не разговаривай с ним, Эмилия!»

Райли резко дергает меня к себе, так что мы оказываемся нос к носу.

— Зачем ты постоянно провоцируешь меня, Эмилия? Что тебе от меня надо?

— Мне совершенно ничего от тебя не надо! — кричу ему. — Отпусти меня! — твой голос придает мне уверенности в себе, Мейсон, даже если тебя здесь нет. Но пальцы Райли сжимаются еще крепче. Думаю, он хочет увидеть, когда я покажу свою боль. Его веко дергается, Мейсон. Он теряет рассудок, и я надеюсь, что ты скоро приедешь. — Отпусти меня, Райли! — пытаюсь казаться равнодушной, но постепенно снова начинаю бояться. Не знаю, на что он способен в таком состоянии.

Его глаз все еще опухший, и он немного похож на горбуна из Нотр-Дама.

Как только раздается звонок в дверь, он сразу же отпускает меня, и я вздыхаю от облегчения и опускаюсь на подушки, потирая руку. Мое сердце стучит быстрее, потому что я надеюсь, что это ты, Мейсон. Сейчас тринадцать пятнадцать. Ты уже мог бы быть здесь.

Но из коридора я слышу не твой голос, а голос твоего отца, когда Райли нажимает на кнопку домофона.

— Райли, это я... — говорит мистер Раш, и Райли смотрит на меня большими глазами. Я слегка сжимаюсь. Он нажимает на зуммер и подходит ко мне, после того, как приоткрыл дверь.

— Уверен, он здесь, потому что Мейсон не мог сдержать язык за зубами, но ты ничего не расскажешь, Эмилия. Все это было просто игрой его ревнивого воображения! Я не сделал ничего, чего ты не хотела! Я и в самом деле ничего не сделал! Ты это поняла? — вижу голую панику в его глазах и киваю.

— Поняла! — я знаю, что мистер Раш, наверняка, не один, но, видимо, Райли об этом не знает. В следующее мгновение дверь с треском распахивается, ударяясь о стену.

— Мейсон, подожди! — зовет твой отец, но ты не ждешь. Ты врываешься в квартиру, как бешеный, прямо в сторону Райли, который как раз отвернулся от меня. Твои шаги размашистые, руки сжаты в кулаки, ноздри раздуты.

Твое лицо перекошено от злости, но я так рада тебя видеть. При этом никогда не думала, Мейсон, что мы дойдем до этой точки.

Ты молчишь. Худший знак. Когда ты ничего не говоришь, значит, злость переполняет тебя. Ты нокаутируешь Райли одним единственным ударом.

Я никогда не видела тебя таким. Потом ты смотришь на него сверху вниз, хочешь продолжить бить его, но твой отец оттаскивает тебя в сторону и говорит:

— Лежачих не бьют, Мейсон. Кроме того, наверняка теперь тебе стоит позаботиться о чем-то другом.

Ты сразу смотришь на меня, как я сижу здесь на диване с большими глазами, завернутая в одеяло. Твои глаза с беспокойством сканируют меня, и когда ты понимаешь, что у меня нет видимых травм, немного расслабляешься. Мое сердце останавливается, когда ты подходишь ко мне, но не в плохом смысле. Чувствую себя чертовой принцессой из сказки, которую спасают из замка.

— Ты можешь идти? — это первое, что ты меня спрашиваешь. Наверняка могу. В смысле, он же ничего со мной не сделал. В это время твой отец заботится о Райли.

— Мой чемодан — красный, — отвечаю я и встаю. Мне не хочется выглядеть глупо перед мистером Раш. Ты идешь за моими вещами мимо Райли, и, уверена, тебе хотелось бы по пути пнуть его ногой по голове. Я знаю твои мысли почти так же хорошо, как свои собственные. Мы связаны, Мейсон.

Ты возвращаешься с моим красным чемоданом, а я ковыляю к двери. Бл*дь! Вчерашний адреналин так сильно въелся в мои кости, что я с трудом могу передвигаться.

Ты раздраженно вздыхаешь из-за того, что я такая медлительная, и поднимаешь меня. Кстати, на мне все еще пижама, Мейсон, — я просто хотела упомянуть об этом, — но тебе все равно. С чемоданом в руке ты выносишь меня из квартиры.

— Я забронировал вам номер в «Хилтоне»! — кричит нам вслед твой отец.

38. Я всегда буду рядом, когда мой сын во мне нуждается, Райли

Китон

Теперь у нас в семье есть не только тот, кто бьет женщин, а и почти насильник. Мы проделали действительно хорошую работу. Я могу думать об этом только с цинизмом, потому что если когда-нибудь действительно осознаю серьезность ситуации — полетят головы, Оливия. Райли снова пришел в себя после удара, который я обещал Мейсону по дороге сюда. Оливия, ему это было нужно, и Райли тоже. Он сейчас в самой заднице, и мне нужно позаботиться о своем втором сыне, у которого почти случился нервный срыв. Это так важно, что я рядом, потому что видно, что сейчас он уже сожалеет о том, что решил было сделать.

Он не такой безжалостный ублюдок, как я. Райли, несмотря ни на что, сохранил свою чистую душу и лишь ненадолго сбился с пути. Он не преступник, который бродит по улицам и без разбора ищет свои жертвы, которому доставляет удовольствие причинять боль другим, наслаждаясь этим. Совсем наоборот. И теперь речь идет о том, чтобы вернуть ему душу и вытеснить тьму.

Он сидит передо мной на диване. Я сделал ему какао и купил шоколадный пончик. Сейчас он напоминает мне маленького мальчика, который тогда сидел на автобусной остановке.

Мне хочется плакать, Оливия.

Видеть его таким.

Я всегда думал, что Райли сильнее из наших детей, он может все перенести и разобраться в итоге, потому что так много всего пережил. Видимо, я ошибался, Оливия. Но кто смог бы справиться лучше с тем, что ему пришлось пережить? Все намного серьезнее, чем я думал. Ты права. И не имею понятия, что бы делал на месте Райли.

Даже представлять не хочу, каково быть на его месте.

Райли одет в шорты, и мне видно его протез. Вспоминаю, как он был маленьким мальчиком и прыгал по квартире, потому что отказывался пользоваться костылями. Он всегда старался все делать самостоятельно и не хотел ни от кого зависеть.

Вспоминаю, как увидел его на автобусной остановке, когда преследовал тебя. Сначала я только хотел с ним поговорить, потому что он часть тебя, но в какой-то момент эти разговоры стали изюминкой моего дня. Такой юный и такой зрелый, такой невинный и с добрым сердцем.

Он слишком рано стал ответственным, потому что не хотел усложнять твою жизнь еще больше. Он хотел быть мужчиной в доме, потому что рос без отца, и хотел помогать тебе во всем. После того, как смог передать все это мне, он расслабился и расцвел. Мне всегда казалось, что Райли идеально контролирует свою жизнь. Сейчас это так не выглядит, Оливия.

— Райли, — спокойно говорю я, но он не смотрит на меня. — Хватит смотреть в пол. Ты — мужчина, а мужчины смотрят не в пол, а вперед и отвечают за свои поступки.

— Как я вообще могу за это ответить, Джон? — говорит он. Так он называет меня только тогда, когда хочет сбежать от реальности.

— Знаешь, какие вещи я делал с твоей матерью? Ты никогда и не догадывался. Худшее время у нас было, когда ты был в Нью-Йорке из-за своего протеза. — Сейчас он скептически смотрит на меня.

— Я думал, что вы счастливы вместе.

— То же самое я думал и о вас. Видишь?

Райли вздыхает.

— Я такой говнюк.

— Я тоже, — пожимаю плечами. — Хочешь узнать, как я познакомился с твоей матерью, Райли? Об этом никто не знает.

— Да, она работала на тебя.

— Я преследовал ее, Райли, и очень долго, прежде чем она меня заметила. — Это привлекает его внимание, Оливия. Он смотрит на меня совершенно другими глазами. Для него я всегда был Китон Джон Раш, идеальный чистюля и супергерой.

— Что ты сделал? — с сомнением спрашивает он. Я слегка улыбаюсь.

— Я увидел ее один лишь раз и понял что это она. Она принадлежит мне, и я забрал ее. При этом не всегда честными и законными способами. Больше знать тебе не обязательно.

— Кажется, больше знать я не хочу, — говорит он с легким отвращением и делает глоток какао.

— Ты был изюминкой моего дня. Я мог в любую минуту оставить твою мать, лишь бы провести время с тобой, — признаюсь я, и замечаю, как мой голос становится мягче.

Он смотрит на меня еще более скептически.

— Ты был особенным ребенком, Райли, таким интеллигентным и в то же время таким ребяческим в своем воображении. Однажды ты пошел в школу в костюме Супермена, и твоя мать получила от учительницы выговор. Ты видел себя героем, а теперь видишь себя злодеем. Но ты не такой. В каждом человеке есть эти две стороны. Зависит только от тебя, какую из них выбрать. Мейсон иногда не может сделать этот выбор, и ты тоже не смог в определенный момент, но это не делает тебя плохим человеком.

— Я сделал ей больно против ее воли. — Он зажмуривается, как будто желая стереть эти картинки со своей памяти. — Я бы все сделал, лишь бы повернуть время вспять.

— То, что ты сделал, было ужасно, но ты жалеешь об этом и больше никогда так не поступишь. Это то, что имеет значение, Райли. Посмотри на меня! — он делает это. — Ты вовремя остановился. По этому видно, что ты не злодей. У тебя доброе сердце.

Он фыркает.

— А она? Она больше никогда не сможет забыть об этом, и все только потому, что я на мгновение потерял контроль над собой. Черт... почти сделать это ничем не лучше, чем на самом деле сделать это! — он откидывается назад, кладет голову на спинку дивана и закрывает глаза.

— Она не забудет. Это останется в ее голове навсегда, но появится путь, когда она сможет справиться с этим. Всегда есть шансы, для всех. Райли, ты остановился, и это самое главное! — серьезно говорю я, и он снова смотрит мне в глаза.

— Никогда больше не делай этого или чего-нибудь подобного. Иначе мне придется тебя кастрировать, и ты никогда не получишь какао. — Он слабо улыбается.

— Мне жаль, что я тогда сказал, что ты не любишь меня. Я знаю, что ты меня любишь, иначе не был бы сейчас здесь.

— Я всегда буду рядом, когда мой сын во мне нуждается.

39. Мне нравится, как ты ощущаешься, Эмилия

Мейсон

Сейчас вечер, и я натираю твою спину, Эмилия, плотно прижимая мочалку к твоей коже. Я не привык к нежностям, к тому же чертовски зол на этого ублюдка. Если бы не папа, я бы его убил. Но у нас есть сделка: Райли больше никогда не вернется. Он останется в Нью-Йорке, за это я оставлю его в живых. А еще мне было позволено врезать ему один раз. Конечно же, я воспользовался этим шансом и вырубил его одним ударом. Как бы то ни было, я все равно собирался убить его. Но мой отец, к сожалению, был быстрее. Он знал, что я собираюсь делать, впрочем, как и всегда знает.

— Мейсон, ай... пожалуйста... ты можешь тереть где-нибудь в другом месте? — обычно мне нравятся такие возгласы от тебя, Эмилия, но не сейчас. Ты сказала «ай», тебе больно, Эмилия.

Как будто обжегшись, что я делал уже тысячи раз, отбрасываю мочалку в сторону. Ты скептически смотришь на меня через плечо.

Твои мокрые волосы прилипли к лицу.

Я так устал, Эмилия. Прошлой ночью я спал с тобой около часа. С тех пор ни секунды. Плюс поездка на машине с папой, которая длилась вечность. А еще навигация повела нас через какие-то чертовы леса и по дорогам без названий. Вот это была поездка. Я чувствую ее каждой косточкой.

— Мейсон, что с тобой?

— Я не хочу делать тебе больно, — уверенно говорю я. — Однажды я уже ударил тебя по лицу и больше никогда так не поступлю. Нас ожидает одна лишь боль, если ты скажешь «да», детка.

— Да, — сразу же отвечаешь ты, пристально глядя на меня своими голубыми глазами.

— Что? — ты выбиваешь меня из колеи. — Я не могу сейчас, Эмилия. Я так устал. И после всего, что пережила, сначала ты должна отдохнуть.

Ты закатываешь глаза и берешь полотенце, чтобы вылезть из ванны.

— Я всегда буду говорить тебе «да», Мейсон, но сначала мы отдохнем.

Я поднимаю тебя на руки, Эмилия, потому что мне нравится чувствовать твой вес, и несу в спальню, где кладу тебя на кровать. Ты обнаженная, Эмилия, и я быстро говорю себе: «Никакого секса, Мейсон! Только вытирай, а не трахай!» Твои мокрые волосы завернуты в полотенце. Включаю телевизор, висящий на стене. Папа снял нам действительно классный люкс.

Ты с наслаждением потягиваешься и облегченно вздыхаешь. Мне нравится, что ты чувствуешь себя так комфортно со мной после всего, что произошло, а также после того, что мы пережили. Как будто мы находимся в другой реальности. Я сопротивляюсь желанию шлепнуть тебя по заднице, когда ты вытягиваешься. Вместо этого выдавливаю крем на твою распаренную кожу, и ты визжишь, потому что он холодный. Я мог бы перед этим немного согреть его в руке, но даже и не думал об этом, детка. Только потому, что я люблю тебя, не значит, что я когда-либо перестану быть собой.

Ты стонешь, когда я начинаю тебя массировать.

— Это не должно войти в привычку, Эмилия, — говорю я, и ты хихикаешь в подушку.

— Да-да, Мейсон, конечно. — О, мне бы так хотелось отшлепать твою задницу, Эмилия, но я этого не сделаю. Когда думаю о том, что этот ублюдок почти сделал с тобой и как обращался, любая тяга к сексу улетучивается. Потому что знаю, как ты, должно быть, себя чувствовала. Это длилось недолго, Эмилия, и, к счастью, ты смогла его остановить. Я все время был на связи. Может быть, две минуты или три. Я не мог повесить трубку, детка. Наверное, я мазохист, или просто не хотел оставлять тебя одну, хоть это и было только по телефону.

Этот момент, когда я думал, что он разрушит тебя, Эмилия, так разозлил меня. Быть таким бессильным, когда речь идет о тебе, ощущалось ужасно, и я больше никогда не должен это испытать. Я позабочусь об этом.

Я массирую твою спину, задницу, легко и осторожно, а также твои красивые гладкие ноги. Ты продолжаешь смотреть на меня так, словно ждешь, когда я прикоснусь к тебе, но я не буду этого делать, Эмилия. Сегодня ночью ты просто отдохнешь. После того, как крем впитывается, я накрываю тебя одеялом и снимаю полотенце с твоей головы, чтобы волосы могли высохнуть.

Ты снова так смотришь на меня.

— Спасибо, — тихо говоришь ты.

— За что?

— Я ненормальная, Мейсон, но все равно ты это делаешь для меня.

— Детка, мы оба ненормальные. Теперь мы позволим этому случиться. Либо мы уничтожим друг друга, либо нет, но я больше не буду вдали от тебя, Эмилия. Ты принадлежишь мне, а я принадлежу тебе.

Твои глаза немного расширяются.

— Что ты только что сказал? — спрашиваешь ты, улыбаясь. Я выключаю свет на тумбочке и бормочу:

— Спи. — Ты улыбаешься шире и подползаешь к моей груди. Боже мой, именно этого я хотел все это время — тебя рядом со мной и большую мягкую кровать, в которой еще не трахался ни один из тех, кого я знаю.

Наверно, это и есть рай.

***

Впервые с момента нашего знакомства мы спим всю ночь напролет или вообще спим. Мы активны ночью, мы — Тьма. И, должен сказать, мне не нравится рано просыпаться. Еще только восемь утра, а солнце уже так высоко. На дворе октябрь, Эмилия. Как так?

Меня опять все бесит, но как только ты шевелишься в моих руках, немного расслабляюсь. Закинула одну ногу на меня, твоя рука лежит на моем животе, и ты пускаешь слюни на мою грудь, Эмилия. Твой рот слегка приоткрыт, а пальцы дергаются во сне. Что там тебе снится, Эмилия? Твои волосы высохли, дико и беспорядочно вьются вокруг головы. Да, они снова повсюду. Вятаскиваю несколько волосинок изо рта. Я ненавижу твои волосы, Эмилия. С удовольствием побрил бы тебя налысо, но тогда я не смогу держать за них во время траха.

И вдруг ты с размахом разворачиваешься на другую сторону. Святое дерьмо, что ты делаешь? Вся кровать трясется, а ты лежишь по диагонали. Твоя спина обнаженная. Тоже поворачиваюсь набок. Одним пальцем провожу по твоему позвоночнику до крестца... Я хочу тебя, Эмилия. Сейчас! Мне почти больно, так сильно хочу тебя. Я не умею это нежное дерьмо, но обещаю быть осторожным. Ты такая хрупкая в моих глазах, Эмилия. Как маленькая куколка, которую можно сломать, но я не хочу этого. Он почти это сделал.

Я прижимаюсь к тебе и скольжу рукой по твоему бедру, по талии, вперед в сторону груди, которую крепко сжимаю. Носом зарываюсь в твою шею, где ты так чертовски хорошо пахнешь. Полусонная, ты стонешь от наслаждения и прижимаешься ко мне своей попкой. Ты сучка, Эмилия. Я тебе уже это говорил? Но я люблю тебя за это.

Тянешься рукой назад к моему затылку и крепче прижимаешь меня к своей шее. Бл*дь, детка, ты так хорошо пахнешь. Твоя кожа такая нежная, а киска трется о мой член. Эмилия, мне так непривычно, что я не должен связывать тебя, оставить где-нибудь стоять на коленях или проделывать какие-то другие грязные вещи. Но и так хорошо, пока ты рядом.

Ласкаю твою кожу губами, слегка прикусываю и успокаиваю языком. Но не вхожу в тебя, несмотря на то, что чувствую членом, какая ты становишься влажная. Ты хочешь его внутри себя. Поэтому прижимаешься бедрами сильнее и сильнее. Если так дальше пойдет, скоро ты будешь лежать на мне. Помедленнее, детка. Я держу тебя одной рукой за бедро, продолжая ласкать кожу шеи. Слегка надавливаю на плечо и толкаю тебя на спину, чтобы добраться до твоего соска. Когда я повернул тебя, ты в первый раз за этот день открываешь глаза и смотришь прямо в мои. Улыбаешься мне, и я опускаю губы на твою грудь, не отрывая взгляда. Со стоном ты запускаешь пальцы в мои волосы. Эмилия, мне нравится, когда ты это делаешь, и я дам тебе то, что до сих пор давал только одной женщине.

Ты напрягаешься, когда понимаешь, что я скольжу вниз по твоему плоскому животу, пупку, небольшому холмику, туда, где мне больше всего хочется быть, детка. Между твоих ног. Я никогда тебе такое не делал, поэтому ты смотришь на меня слегка испуганно и с любопытством.

— Ляг, — бормочу я между твоих ног, после того, как ты села. Ты сразу же опускаешься на подушки. Языком обвожу твой клитор, и ты громко стонешь. Если бы я знал, как сильно тебе это понравится, уже давно бы это сделал, детка. Я бы привязал твои ноги к чему-то, заставил бы лежать спокойно, и ласкал бы тебя часами.

Сейчас у меня не так много терпения, Эмилия. Скольжу в тебя двумя пальцами. Мне нравится, как ты ощущаешься, Эмилия, как сразу начинаешь изворачиваться и выгибаешь спину. Ты такая ненасытная, детка. Но ты такая только со мной.

Теперь я это знаю.

Продолжая ласкать тебя языком, я снова и снова стимулирую пальцами твою G-точку, пока твои ноги не начинают дрожать справа и слева от меня, а ногти не впиваются в мой скальп. Мне нравится чувствовать своим ртом, как ты кончаешь. Ты кричишь, и я отпускаю тебя. Тебе не нужно быть тихой, детка, не сейчас. Пока ты наслаждаешься своим оргазмом, я поднимаюсь и скольжу в тебя плавным движением, все еще чувствуя твои сокращения. Черт, это, должно быть, и есть рай. Ты впиваешься ногтями в мою спину и царапаешь. Я опираюсь на вытянутые руки, а ты гладишь меня между лопаток. Это безумие, детка. Я трахаю тебя медленнее, потому что чувствую, что сейчас кончу, но еще не хочу этого. Ты обвиваешь ноги вокруг моих бедер, но я снова опускаю их вниз.

— Не надо, Эмилия! — бормочу я у твоих губ. — Раздвинь ноги шире. — Ты это делаешь. — Подними задницу! — шепчу тебе на ухо. Ты слушаешься.

Сжимаю твои бедра и становлюсь на колени; я хочу смотреть на тебя, потому что ты такая горячая, но не могу держать глаза открытыми, потому что это слишком интенсивно. Мои веки закрываются, а голова откидывается назад, затем я хватаю твои колени и тяну тебя ближе, на мой член.

Ты так страстно стонешь, а я так глубоко в тебе.

Бл*дь, Эмилия...

Ты снова кончаешь. Твои мышцы так сильно сжимаются вокруг меня, как никогда прежде. Все, что раньше было между нами, кажется детским садом. Не могу сдержаться и тоже взрываюсь.

В тебя.

Глубоко.

Бл*дь.

Возможно, это ощущается так интенсивно, потому что я, наконец, знаю, что чувствую к тебе. Я люблю тебя, Эмилия.

Эпилог

Мейсон

Папа все время пялится на меня. Как будто ожидая, что взорвется еще одна бомба. Но я только улыбаюсь ему и запихиваю макаронину в рот. Мама лепечет что-то себе под нос. Она снова прежняя, но папа просто не может не смотреть на меня так.

Ты сидишь возле меня, именно там, где и должна. Ты постоянно должна касаться меня. Как только мы приехали домой, я дал тебе ясно это понять. Твое место возле меня. Ты не должна отходить от меня ни на шаг, и я имею в виду именно то, что сказал. Но ты, кажется, не против, потому что льнешь ко мне при любой возможности, целуешь меня или проводишь рукой по волосам. Мне нравится это нежное дерьмо, Эмилия.

— И? — спрашивает папа. — Когда ты снова пойдешь на учебу, сраная жаба?

С наслаждением потягиваюсь. На мне нет даже футболки, несмотря на то, что на улице холодно. У нас в доме никогда не бывает нормальной температуры. Либо мерзнем летом, либо потеем зимой.

— Думаю, вообще никогда, пап, — лениво протягиваю я. Эмилия, время, проведенное с тобой, потрясающее. Я не хочу учиться, это потерянное время, когда мы могли бы трахаться.

Он поднимает брови и складывает руки на столе.

— А я думаю, что скоро, если не хочешь увидеть свою маленькую задницу на улице, Мейсон.

Размашистым жестом руки указываю на тебя, детка.

— Ты сможешь с ней так поступить? — громко спрашиваю я, и ты вздрагиваешь.

— А о ней речи не было, Мейсон.

— Китон, — говорит мама, и я вижу по папиному взгляду, что он сейчас не настроен, чтобы она его перебивала. Он ненавидит, когда его перебивают, и он ненавидит, когда ему мешают. Он смотрит на меня так, будто я одна сплошная помеха. — Дай ему немного времени. В последние недели всего было слишком много. В следующем году он обязательно продолжит учебу. Не так ли, Мейсон? — она с надеждой смотрит на меня. Черт, когда мама смотрит на меня так, я просто не могу ей ничего противопоставить. Черт возьми, Эмилия. И я снова под кайфом. Но тебе нельзя, Эмилия. Ни наркотиков, ни чего-либо еще. Ты не должна делать ничего, что, по моему мнению, может навредить тебе. Больше нельзя. И особенно делать это без меня.

— Даааа, конечно! — я изо всех сил стараюсь держать глаза открытыми и чувствую, как ты вырываешь свою руку, Эмилия. Мне это не нравится. Стреляю в тебя взглядом, но ты просто заправляешь прядь волос за ухо и тут же кладешь ладонь обратно на мое колено.

Папа смотрит на меня. Его щека дергается, Эмилия. Мама искоса поглядывает на него, потому что знает это выражение так же хорошо, как и я. Мне кажется, он воображает, как стреляет в меня. Просто так, здесь, за обеденным столом, потому что я дышу и лгу маме.

Пожав плечами, смотрю на него.

— Я ничего не сделал. Просто хочу поесть, пап. Но когда ты так на меня смотришь, мне кусок в горло не лезет.

— Мейсон, я спрашиваю себя, вырастешь ли ты когда-нибудь, — цедит он. Я ненавижу этот тон, Эмилия. Звучит так, будто он угрожает мне. Не круто.

— Почему? У меня все отлично, — отвечаю я и действительно так считаю, Эмилия. Мы сумасшедшие, но это не имеет значения. Это должно быть так. Потому что такие мы и есть.

***

Я трахал тебя два часа подряд, Эмилия. Мы вспотели, и диван тоже весь мокрый от пота. Да, я знаю, что ты должна была просто сделать мне массаж. Но потом ты решила сделать мне массаж члена, о котором я буду вспоминать даже через десять лет.

Теперь ты лежишь здесь с раскрасневшимся лицом. Твои волосы повсюду. Я ненавижу их. Ты лежишь на диване на спине, повернув голову в сторону, и смотришь на меня. Я сижу в кресле, на котором ты не так давно объезжала меня, и курю косяк. Наклонив голову набок, смотрю на тебя, выдыхая дым сквозь приоткрытые губы. Подбородком опираюсь на кулак, потому что моя голова такая же тяжелая, как и веки.

Смотрю в твои большие, сияющие глаза, окутанные той печалью и болью, которые практически всегда окружают тебя, как одеяло, в которое ты завернула всю свою жизнь. У тебя такой взгляд, Эмилия, как будто ты впитываешь и уничтожаешь все хорошее вокруг себя. Ты сломлена. И никогда больше не станешь единым целым, даже если будешь в безопасности со мной хотя бы наполовину.

Мне интересно, о чем ты думаешь, Эмилия. И о чем думала, когда уехала. Что было в твоих мыслях, когда он так грубо с тобой обращался. Спрашиваю себя, что ты почувствовала, когда увидела меня в вашей квартире.

Ты — тайна для меня, Эмилия.

Сейчас все тихо и спокойно, так умиротворенно, Эмилия. Но мне кажется, что это затишье перед бурей. Потому что это я, и потому что это ты, и потому что мы с тобой — ураган. Не пройдет много времени, прежде чем мы снова взорвемся и уничтожим все вокруг.

— Я тебе не доверяю, — говорю я, не имея понятия, откуда это взялось. Но мне не дает покоя то, что ты трахалась со мной, пока он был наверху. И что ты трахалась здесь с ним, хотя точно знала, что я стою рядом. Я никогда не забуду этой картины. Я люблю тебя, Эмилия. Теперь мне это ясно. Я убью любого, кто попытается даже прикоснуться к тебе. Я сожгу все ради тебя. Но какая-то часть меня бесконечно тебя ненавидит и всегда будет хотеть отомстить.

Твои веки тяжелые. Ты поворачиваешься на бок, натягивая на себя тонкое одеяло, обхватив его одной рукой и закинув на него ногу, и смотришь на меня.

— Я знаю, — тихо говоришь ты. Твой голос хриплый от стонов и криков.

Я не могу отпустить тебя, Эмилия. В тебе есть эта сторона, которая исцеляет меня, так же как и та, что разрушает. Это станет нашей погибелью.

— Думаю, мы убьем друг друга, — трезво говорю я. Дым, который я выдыхаю, окутывает тебя, как плотное облако. Ты прекрасна, Эмилия. Но твоя красота — проклятие.

— Я знаю.

— Тогда почему ты со мной? — спрашиваю я. — Я не оставлю тебе воздуха, чтобы дышать, Эмилия. Я всегда буду поблизости. Ты не проведешь ни секунды без меня. Я всегда хочу знать, чем ты занимаешься, где находишься и о чем думаешь. Потому что я схватил тебя, и теперь ты принадлежишь мне. В противном случае я буду думать, что ты трахаешься с кем-то другим, Эмилия. Я буду контролировать тебя, а ты будешь сводить меня с ума, потому что ты маленькая больная сука, а я безжалостный ублюдок.

Ты все еще смотришь в мои глаза, а потом ползешь ко мне, все ближе и ближе. Как будто слова притягивают тебя, а не отпугивают. Ты обнаженная, Эмилия, забираешься на мои колени, прижимаешься к моей вспотевшей груди и говоришь:

— Я знаю.

Обнимаю тебя за талию и сжимаю бедро.

— Ты должна была убежать, когда я говорил.

Кладешь голову на мое плечо.

— Я знаю, — шепчешь ты.

— Теперь уже поздно, Эмилия. Ты больше не сможешь убежать. Я позабочусь об этом.

— Я знаю.

***КОНЕЦ***

Оглавление

Дон Бот, Мария О'Хара Беги, детка, беги