Берри Бон [Екатерина Годвер Ink Visitor] (fb2) читать постранично

Екатерина Годвер Берри Бон

Йолман начала века — Йолман моего детства — считался хорошим городом для путешественников и лентяев. Жизнь в Йолмане вихляла змеиным хвостом в траве небрежно подстриженных газонов; то замирала, греясь на полуденном солнце, то показывала клыки… В Йолмане вы могли надеяться за три медяка снять койку на ночь, а, постучавшись в двери в обеденный час, получить кусок хлеба с кухни — если, конечно, вам хватало ума держаться подальше от тех, кто давал серебряную марку за крепкий человеческий череп, и еще столько же — за остальной скелет.

Дом Берри Бона втиснулся между особняком Хеджисов и гостиницей: низкий, узкий, с выкрашенным грязно-розовой краской фасадом, химерами на крыше и добротной кирпичной трубой. Он не был смешон или уродлив, но вид имел такой, словно ему изрядно пришлось поработать локтями, чтобы пробраться в переулок Нашептников.

Таков был и сам Берри Бон.

Старина Берри, Жженый Берри, Чудак Берри. Когда мы с приятелями приходили к нему — смотреть и слушать — он, обыкновенно, накидывал неизношенный, но узкий ему сюртук поверх груботканой рубахи и принимался расхаживать перед нами, всякий раз исхитряясь повернуться так, чтобы тень скрывала ожог на лице. Хитрость эта часто стоила ему опрокинутых подсвечников и книжных стопок: старине Берри было тесно в уютной гостиной, точь-в-точь как его жилищу — в переулке Нашептников. Хотя не прошло и года, как переулок уже невозможно стало представить без них обоих, без Берри Бона и его карликового домишки.

Назвать Берри убийцей было бы слишком грубо. Убийствами в ту пору на жизнь зарабатывал — весьма неплохо, прошу заметить! — мой папаша: убивал он, по большей части, именно таких жутковатых типов, как Берри Бон, и скармливал их останки червям или рыбам. Иногда тела находили, что оборачивалось для отца потерей пары десятков монет… Тогда как со стариной Берри таких недоразумений не случалось. Те, на кого вел охоту Берри Бон, исчезали. Не оставалось ни тела, ни крови, ни клочка одежды — ничего. Даже память о них будто бы блекла со временем…

Попадали в его руки, преимущественно, именно такие отчаянные ребята, как мой отец — но между обитателями переулка Нашептников в те годы неукоснительно соблюдалось перемирие. Так что папаша и старина Берри при встрече раскланивались с неизменной любезностью — однако, пожалуй, они и в самом деле друг другу нравились. Ни тот, ни другой не возражали, если мы с приятелями просиживали свободные вечера в гостиной старины Берри — хотя отца, насколько могу судить, несколько удивляло это наше пристрастие.

* * *

Нас в ту пору было четверо желторотых птенцов-неразлучников: мой забияка-кузен, его болезненный и пугливый молочный братец, я — не умнее и не краше прочих — и златокудрое чудо по имени Джессика, явленное нам в лице дочери аптекаря и травницы.

Для пытливого ума находилось немало занятий в переулке Нашептников — по правде говоря, там куда проще было протянуть ноги, чем заскучать. Из лаборатории глухого алхимика можно было утянуть реактивов для бомбы-вонючки и подбросить ее в окно старухи Шамы, крикливой гадалки, или хорошенько напугать раззяву-звездочета. Можно было заглянуть к господину Яргжинсу, ведуну, и до икоты надышаться дурманными травами, наблюдая, как он что-то шепчет над медным котлом и стучит по стенкам колотушкой; или послушать рассказы старого чародея Кивы Кела о запретных пещерах и Танце стихий; или сделать что-нибудь еще… Что угодно! И все же нас неизменно тянуло к старине Берри. К Чудаку Берри, Берри Чокнутому — как его еще называли. Только в полумраке его гостиной мы, напичканные мудростью отцов и наставников, пресытившиеся волшбой и знаниями, ясно чувствовали биение жизни; вместе с запахом хвойных масел и безумием Берри Бона мы ощущали дуновение Неведомого…

Берри Бон уводил свои жертвы в Хмарь. «В Хмарь, сколько раз повторять? Хмарь — она и есть Хмарь…» — говорил он и пожимал плечами. Он был совсем не красноречив, старина Берри. Но мы любили его не за красноречие. Никто из нас не знал, что Берри Бон называет Хмарью, однако никому из нас, даже моему неугомонному кузену, не хотелось там побывать: воображение подсказывало все, о чем умалчивал старина Берри, и даже больше. «Там всякого хватает, всяких…» — негромко говорил Берри Бон и принимался расхаживать перед нами, посасывая трубку. — «Те, кого ищут, но найти не могут. Те, кого некому искать — те тоже там. Надо ж им где-то быть — смекаете, малые?» — спрашивал Берри, и кузен с натужной ухмылкой кивал, а его молочный братец икал от страха: конечно, всем надо было где-то быть, однако кое-чему лучше было бы не быть вовсе. Джессика, наша прелестная, храбрая Джесс смотрела на нас с укоризной. Ей нравился Берри Бон, но не нравились убийства и всё, с ними связанное — а уж наш к ним интерес она и вовсе находила предосудительным.

* * *

В минуты задумчивости Берри Бон имел привычку касаться ожога, который поначалу