Резервация. Обжигающая враждебная пустота (ознаком) [Антон Сибиряков] (fb2) читать постранично

Антон Сибиряков РЕЗЕРВАЦИЯ. Обжигающая враждебная пустота

Заляпанный сажей мальчишка лет десяти, худой, как проволочный человечек, спускался по груде битого камня к выбитому окну подвала. В вылинявшей майке и шортах, в сандалиях на босу ногу, он поднимал вокруг себя облачка бетонной пыли, оседавшей на загорелой коже. На улице стоял жаркий летний день — в густом воздухе, будто океанские течения, плыли запахи и звуки квартала. Со стороны птичьего рынка несло куриным пометом, из-за ближайших бараков — вываренным бараньим мясом, а где-то за сгоревшей лавкой булочника лаяла бездомная овчарка Найда — любимица местной детворы. Лаяла непрерывно, заходясь кашлем, так, как она лаяла только на чужих, незнакомых людей.

— Майк! — крикнул мальчишка пустому, выломанному окну, прижимая к груди ржавый гвоздодер. — Майк, ты там?!

Осколки камней заскрипели под ногами, и мальчишка чуть было не покатился вниз, чудом уцепившись за кусок арматуры.

— Майк?! — На секунду в темноте оконного проема мелькнуло мальчишечье лицо — выгоревшие на солнце брови, острые скулы, вздернутый нос. Мелькнуло еще раз, как картинка на допотопных ламповых телевизорах, и наконец, появилось окончательно. — Что ты нашел?

Мальчишки были похожи — одного возраста, загорелые, стриженые под машинку, они бы запросто сошли за близнецов. Как и остальные дети гетто. Чумазые, худые, коротко стриженые во избежание вшей, донашивающие чужие обноски, только к юношеству они начинали обретать отличительные черты в виде шрамов, выбитых зубов и татуировок. Спарта нового времени. Это место было обрывом, с которого бросали слабых.

— Чего она лает? — Майк кивнул в сторону сгоревшей булочной. — Кого-то видел?

— Не знаю… нет, никого… Что ты нашел?!

— Ящики. Там куча ящиков… Лом притащил?

— Вот, — мальчишка протянул ржавый гвоздодер. — Отцовский.

— Сойдет. Пошли.

Здание, в подвале которого Майк нашел деревянные ящики, было тяжелым, как взгляды тех, кто некогда в нем заседал. И глядело оно точно так же — седыми глазами из-под кустистых бровей. Горком с покосившейся глыбой серпа и молота у входа. Памятник пшеничным колосьям, взращенным на человеческой крови.

Внизу воняло чем-то скисшим. Было прохладно и сыро. Грязь на полу напоминала студень из холодильника — забивалась в сандалии и хлюпала. Когда Майк спустился сюда в первый раз, ему показалось, будто он попал в другой мир. В темный желудок кита, ушедшего на глубину. И сейчас он чувствовал вновь, как его переваривает эта тьма. Единственное, что успокаивало — лай овчарки Найды, доносившийся сверху. Он был путеводной нитью. Возможностью вернуться обратно в мир желтого песка и душных улиц.

Когда темнота стала невыносимой, Майк достал из кармана бензиновую зажигалку. Ее он выменял у Салли — беззубой китаянки, живущей через дорогу. Салли-ломбард — так ее звали на улице. Если тебе понадобилось что-то — иди к Салли. Об этом знала вся шпана песчаного квартала.

Зажигалка была потертой. Со звездой и иероглифами. Китайская, но горела исправно.

— Далеко еще?

— Нет, — прошептал Майк, боясь, что кто-нибудь их услышит. — Там, в стене, — он вытянул руку с зажигалкой вперед. Перед ними оголился темный провал в кирпичной кладке.

Эту стену достраивали позже. И наспех. В итоге от вечной сырости раствор поплыл, и часть стены ввалилась внутрь, как рот египетской мумии.

— Что это за место?

— Тайник.

О тайниках в гетто ходили легенды. Рассказывали, что когда-то, еще до песчаных бурь, в тайниках партия прятала золото. Тысячи слитков, вывезенных из хранилищ в ящиках, похожих на гробы. Революция для власти всегда пахнет весной. Предчувствие перемен — анорексия бумажников, затягивание поясов. Они думали ничего не будет — надышатся, перебесятся. И уползут обратно, в свои узенькие квартирки. К ржавым кранам, к засаленным плитам. Доживать. Но все случилось не так. И не стало ничего, кроме песка. А золото в тайниках превратилось в легенду.

— Пойдем, — позвал Майк.

Он шагнул в пролом первым. Пламя зажигалки затрепетало в руке, тьма, царившая внутри, навалилась на свет, сжала его в крохотную трепещущую точку.

Как-то мальчишки видели, как билась в агонии бабочка, облепленная пожиравшими ее муравьями. Она тускнела, как этот свет.

Тайник был подтоплен. Вода стояла по щиколотку — темная холодная бездна под ногами.

— Держи, — Майк отдал зажигалку другу.

Ящики стояли у дальней стены. Сбитый из грубых досок конструктор — в несколько рядов. Нижние — набухшие от воды, с раззявленными ртами, выплеснувшие из себя затхлую рвоту мертвецы. А на них живые — крепкие, на каждую доску по четыре гвоздя. Как те, из горкома — ботинками по головам, лишь бы не промокнуть.

Майк сунул гвоздодер между крепких досок. Навалился так, что заломило плечи. Гвозди вышли туго, со скрипом, а из дыры вместо золота выскользнула белая рука. Тонкая, костлявая, и