Заяц [Кристиан Бэд] (fb2) читать постранично

Кристиан Бэд Заяц

От автора

Может, и не случалось этого никогда. Только плечо у меня до сих пор болит и ноет к непогоде. И перед глазами стоит: как шли мы тогда болотом да гатью^[1], как бились там с чернолицыми, и стрелы их были чёрные.

В год тот далёкий, люди, даже иначе одетых — за ровню себе не считали. Нет положенных оберегов — значит, нелюдь ты, в человека обёрнутый. А коли лицом другой да статью — то и просто зверь. Оно ведь и сейчас не всем ведомо, что у непохожих лицом — так же болит. Что тот, кто телом странен, душою — и сильнее, и тоньше может уродиться.

А если без присказок (ведь кому-то читать их трудно), то приснилось мне однажды, как ранили меня в спину стрелой. Не враги ранили, а те, кого грудью своей прикрывал. И так и не узнал я во сне, кто стрелял, а главное — за что? Не было за спиной мною обиженных.

Долго я не хотел вспоминать эту историю про Зайца. Уже написал «Путями истины», где Заяц под своим, родовым именем от раны мучается, возвратившись из дальнего похода. А про стрелу — не мог. Не любил я тогда предательства, да и сейчас не люблю.

Вот только под лопаткой ноет с тех пор как приснилось. Хоть наконечник стрелы и вышел — память осталась. Словно ждёт, что встречу того, кто стрелял. Ударю ли?

* * *

— Тю, Заяц!

Вой вынужден был оборотиться. Здесь его прозвали Зайцем. (А настоящее имя, данное родичами, по чужим землям не треплют. Негоже.)

Зайцем стал он не за осторожность совсем, а за быстрое жилистое тело, да за привычку лесную. Разворотлив, в комок сжат, следы путал, не без того. Вот тебе и Заяц. Да и орла, что твой заяц — тоже порвать мог.

— Ты бы кольчужку-то поновил? Не ровён час…

И тут же говорун получил по белобрысому затылку. Чего Мару-то кликать? Сама придёт.

К ней и шли.

Блошка сверкнул зубами, глядя, как досталось непутёвому Сове от Татарника. Блошка считал — молодых только так учить надо. Хоть, вроде, и не зол был.

А Телич всё тянул через правило наготовленные древки для стрел, и только искоса так поглядывал.

Он и сам был сухой, что древко, да черноглазый — не по Руси. Бабы сказали бы полянские, что глаз дурной у него, вороний. Да не было тут баб. Вои одне.

По числу если считать — два сорока воев было, по уму — Телич да Татарник. Да Заяц вот, хоть и пришлый.

Ещё Зайцем пришлый за то стал, что подумали — кривич*, мол (кривень — тотемное название зайца). С ихней стороны шёл. А по оберегам ведь — и тем чужой. Знавал кривичей Телич, да смолчал.

И цеплял его Заяц, и отталкивал. Надсада с такими знаться. Не от этого мира, от чуров идут да от закона верхнего. А кому он на земле нужен, закон этот?

На земле закон свой: сколько соболя убил — столько и шкурок возьми. А такой, как Заяц покосится вдруг, как на лишнее. Брось, мол, будет тебе на припас — и хватит, а то лихо лесное возьмёт. Забьёт глаза зело. Ничего и видеть, кроме шкурок тех, не будешь.

Чужой, одним словом. Что ему — эти шкурки? Волк ему брат, не заяц: голову вкось поворачивает, любой шаг слышит. Поди, в одёжде где, — запрятана и голова резная волчья. Волк, не заяц…

Однако, Татарник — главный. Татарник смекнул — кривич, ну и пусть тешится.

Ведь и умён Заяц. И говорит складно. А главное — тропу на болоте выбирать умеет.

Был у них проводник, Бошар, да как провалился на второй раз, да на силу вытянули, Заяц и пошёл вперёд. Да так и идёт себе. Свои у него дела за болотом. Не говорит, подался куда.

Прибился Заяц ещё пожилому, где не побоялись чужого взять, тут не взяли бы, да поздно. А ну, как поворотится волком?

Заяц видел, что на тылу кольчужной рубашки и впрямь образовалась вызвездь. Так то же на тылу, не спереди. Подождёт, поди.

Татарник свистнул подниматься. Телич собрал недоделанные стрелы в мешок.

Заяц опять пошёл вперёд, ловко перескакивая с кочки на кочку. И остальные потянулись за ним. Чёрные сосенки кривились, не давая тени, солнце жарило спину, набитые мешки — тянули вниз.

Вдруг Заяц поднял руку, и кто видел — встали.

Сзади напирали.

Телич ступил чуть в сторону, и под ногами хлюпнуло.

Татарник протиснулся вперёд, и Телич тоже полез. Не оступиться бы.

— Машешь чего? — строго спросил, вглядываясь в редколесье, Татарник.

— Твёрдая земля пойдёт. Повыпрямились сосны. Надо бы вперёд человека послать.

Татарник задумался. Вернее бы всего и послать того же Зайца, да чужак ведь.

— Бошка! — негромко окликнул Татарник.

Бошар подошёл от заду.

— Возьми кого, да до твёрдой земли идите. Как бы нам стрел не наловить.

Оставшиеся на болоте доставали пока из мешков у кого что было — тулица ли клёпаная, кожан ли, а то и кольчужка. Но то — редко.

А Бошка ушёл себе. Солнце к зениту, а его всё нет.

Татарник загоревал. Злость стала дёргать его да ярить. Зайца ругает…

А тот и не слышит вроде. Задумался. Глаза равнодушные, мутные, нездешние стали.

А потом и говорит вдруг:

— Засада там. Вроде, как