Конец закрытого города [Кристиан Бэд] (fb2) читать постранично

- Конец закрытого города (а.с. Рассказы) 102 Кб, 12с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Кристиан Бэд

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Кристиан Бэд Конец закрытого города

— Кто там, в углу за ширмою?
— Пилат,
От радиации он отмывает руки.
Иван Драч. Чернобыльская Мадонна
Колючка:

— Какое сегодня число?

Каблук:

— Тридцать второе. Завтра будет минус первое.

Лев Устинов. Бочка мёда
Старушонка с узлом заговорилась было, маяча кому-то в окно, но вдруг прыснула в подворотню. В соседнем проеме задернулась штора, и в дыре, пальцем проделанной в выцветшем ситце, появился любопытный зрачок, полный ужаса, отвращения и любопытства. По улице шел киевец.

Его почти человеческое туловище венчала угловатая, скошенная к затылку голова, смуглое до черноты лицо обрамляла жёсткая непокорная шерсть, ноздри были вывернуты, а уродливый синегубый рот кривился в зверином оскале.

Красные глаза киевца метнулись к шторе, и зрачок пропал.

Шустрая бабка вынырнула из другой подворотни, оглянулась, позвонила в железную дверь подъезда и прошмыгнула внутрь.

Шел третий час дня. Улица была пуста. Лишь изредка, держась середины, пробегали, озираясь, люди.

* * *
49-й жевал молча. Всё его внимание было поглощено кусками еды на тарелке.

Лариса, казалось, сосредоточилась на вязании, но из-под ресниц следила за ним. Теперь, когда 49-й стал совсем взрослым, ее не покидал страх. Раз за разом она невольно выхватывала взглядом его ослепительно-белые под темными губами клыки — два сверху и два снизу, почти такие же, как у людей, только гораздо длиннее.

49-й наелся, его потянуло в сон. Он подошел к дивану, неуклюже завалился и сунул уродливую голову Ларисе на колени. У нее ёкнуло что-то внутри, но она только выше подняла руки с вязанием.

49-го Лариса называла Лёшенькой. Когда она рожала, было уже сорок восемь таких, и она не знала, что родит сорок девятого.

Первого мальчика-мутанта мать встретила младенческим криком. Его смуглое тельце было нормальным, только лицо… У Ларисы помутилось в глазах, когда она увидела своего Лёшеньку. Но она стиснула зубы и сделала всё, что смогла. По крайней мере, 49-й не уходит из дома туда, где живёт большинство киевцев, — в подземный город дренажных и канализационных туннелей. И потому он почти не агрессивен. Правда, Лариса всё равно его боится.

Мутантами рождались только мальчики, хотя ещё неизвестно, кого приносят теперь в мир их сверстницы. Ведь 49-му идет семнадцатый год. И разве кто-то знает наверняка, что происходит ПОД городом?

Лариса думает и вяжет, вяжет. Главное, не раздражать его. Если их не раздражать, то на людей они не бросаются.

Когда стало ясно, что появление на свет Первого не случайность, рожать, конечно, запретили. Но три года успело пройти. Время тогда было такое, что не любили выносить сор из избы. И диагностику наладили не враз. И причин не нашли. Хотя чего там было искать, если город работал на оборонку?

Их города на карте нет. Если бы одна из здешних мамочек не родила в Киеве, молчание наелось бы досыта. А может, и вообще никто за пределами города и не узнал бы, что за болезнь такая — рудиментарное расщепление второй хромосомы.

Лариса выучила эти слова наизусть. Но означали они всего лишь то, что лекарства не будет. Да и не было никакой болезни. Просто природа вдруг сделала шаг назад. Передумала. И у Лёшеньки стало сорок восемь хромосом вместо сорока шести. Сорок восемь. Как у шимпанзе. Когда-то две обезьяньи хромосомы по мановению эволюции слились вдруг в одну, и получился человек. Теперь хромосомы разделились. Может, бог захотел продемонстрировать людям, что будет с ними дальше?

«…Рудиментарное расщепление второй хромосомы с утерей части интеллекта…»

Лариса думала, что с первыми поступили жестоко. Так, как могут поступать только люди, озабоченные соблюдением государственного гуманизма.

Она была одной из немногих, решившихся взять своего ребенка домой. Очень немногих среди сотен тех, кто не взял.

Киевцы росли агрессивными, и в интернатах эти качества развивались быстрее, а без того слабое умственное развитие — затормаживалось. Через два-три года мутантов стало невозможно содержать вместе с обычными детьми.

Только опять слишком долго делали вид, что никакой проблемы нет.

Ничего нет. Ничего не было. Ничего.

Судорога стянула горло Ларисы. Она задыхалась, стараясь подавить рыдания. Крупные слезы стекали за белый, галстуком, ворот блузки.

Потом диагностика шагнула вперед, и проблему решили на перинатальном уровне. А в их городе открыли сеть специнтернатов. И на долгие годы упоминания о мутантах растворились в панегирическом вое прессы. Ведь болезнь была остановлена.

Навидавшаяся журналистов Лариса представляла их с лицами киевцев: недоверчивыми, озлобленными, ищущими подвох в каждой дрожи тела.

Какое им дело, любила она своего или нет?