Бросок костей [Ананд Неелакантан] (fb2) читать онлайн

- Бросок костей (пер. Юрий Фридрихович Седов) (а.с. Аджайя (История клана Кауравов) -1) 2.19 Мб, 459с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Ананд Неелакантан

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]


Ананд Неелакантан БРОСОК КОСТЕЙ



ОТ АВТОРА

Много лет назад я стал свидетелем зрелища, о котором многие читатели и не слышали, не говоря уж о том, чтобы видели его. То был день грандиозного празднования. Дух торжества не могло ослабить даже жаркое тропические солнце, палящее сверху. Полюбоваться процессией и почтить главное божество храма собралось более ста тысяч человек. В числе преданных присутствовали представители всех каст и всех вероисповеданий. Их пыл завораживал. Как ни странно, величественное празднество устроили в честь человека, у которого, как я был уверен, должно быть весьма мало поклонников, если они вообще были. Храм Маланада (деревня Поруважи в штате Керала) посвящен не кому иному, как самому ненавистному злодею индийской мифологии — Дурьйодхане. Если верить его почитателям, то традиция праздника уходит корнями в глубь веков, к временам событий Махабхараты.

С храмом связана любопытная история. Однажды в деревне появился Дурьйодхана, который разыскивал находящихся в изгнании Пандавов. Испытывая жажду, он попросил воды у одной старухи. Та, не задумываясь, дала ему попить напиток из сбродившего пальмового сока, который как раз несла. Царевич с удовольствием выпил его. Только тогда женщина догадалась, что перед ней воин-кшатрий, сама же она принадлежала к касте неприкасаемых. Она пришла в ужас. Ведь взявший из ее рук напиток кшатрий мог лишиться своего положения. За это он вполне мог убить ее. Однако, женщина не убоялась смерти, и все честно рассказала человеку, просившему у нее помощи. Ожидающую жестокой кары старуху поразила реакция Дурьйодханы.

«Мать!» — сказал он. — «Не существует касты голодных или страдающих от жажды! Блаженна ты, ставящая интересы жаждущего выше своей безопасности!»

Жители деревни поспешили посмотреть на этого знатного человека, так отличающегося от надменных людей из высших каст, которые обращаются с простым народом, как с червями, и от которых бедняки не получают ничего, кроме наказаний. Царевич Хастинапура объявил местным жителям, что построит в их деревне храм, но в нем не будет изваяния бога. Жрецами же храма станут неприкасаемые. По сей день потомки той старухи служат в этом храме. Вместо какого-либо бога, в храме почитают Дурьйодхану. Как младшим божествам там поклоняются жене царевича Бханумати, его матери Гандхари и его другу Карне. Считается, что в этом месте пребывает дух Дурьйодханы, защищающий слабых и бедных. Он отвечает на молитвы обездоленных, нищих, страждущих от болезней и преследуемых сильными мира сего. Дурьйодхана здесь — божество, защищающее угнетенных.

Сперва эта история вызвала у меня недоверие. Хастинапур расположен на севере страны, деревня Поруважи — на южной оконечности Индии, между ними три тысячи километров. Как и зачем тысячи дет назад здесь оказался царевич Дурьйодхана? Ответ на мой вопрос был ошеломляющий, как пощечина. Крестьянин спросил меня, почему Ади Шанкарачарья столько раз за свою короткую, в 32 года, жизнь, путешествовал из Керала в Кедарнатх или в Бадринатх. Это заставило меня, вернувшись домой, обратиться к Махабхарате, эпосу, вдохновляющему многочисленных писателей на протяжении веков. Как только я взглянул на царевича Каурава глазами жителей деревни Поруважи, передо мной появился другой Дурьйодхана, не похожий на интригана, коварного, высокомерного злодея, каким он показан в экранизациях и популярных пересказах эпоса. Вместо этого я увидел предельно честного, отважного, упрямого человека, готового сражаться за все, во что он верил. Дурьйодхана никогда не считал, что у его кузенов Пандавов божественное происхождение. Их необычные заявления на этот счет для современных людей пугающе схожи с политической пропагандой, призванной обмануть доверчивую публику.

Личность Дурьйодханы особо ярко проявляется в случае, когда он в решающий момент делает царем Анги Карну, которого все оскорбляют и унижают из-за происхождения. Царевич Каурав бросает вызов ортодоксальным представлениям о жизни, возводя в царское достоинство суту. Его отношение к Экалавье, нежелание затевать драку из-за Субхадры, храбрость в борьбе с Пандавами и непоколебимая вера в друзей делает Дурьйодхану героем, а не подлым злодеем. Он никогда не оправдывается за свое обращение с Драупади. Но его недостатки и делают царевича человечным и правдоподобным, в отличие от главных персонажей эпоса, которые оправдывают все свои поступки, прикрываясь дхармой, чудесами и божественным вмешательством.

О деяниях Пандавов и Кришны написаны целые хвалебные фолианты. Существует немало известных произведений о Карне и Драупади. Об Арджуне, Бхиме и Кунти есть настоящие шедевры на местных языках. Однако, помимо «Урубханги», пьесы Бхасы на классическом санскрите, посвященной последним моментам жизни Дурьйодханы, и «Гадаюдхи» средневекового поэта Ранны, писавшего на каннада, никто из авторов не выказывал симпатий к наследному царевичу Хастинапура.

«Аджая» — это попытка взглянуть на Махабхарату от лица проигравших в войне. Одно из значений имени Дурьйодхана — «тот, кого трудно победить», так и слово «аджая» можно перевести как «непобедимый». Но в действительности царевича звали Суйодхана. Пандавы использовали унизительное слово «дур», клевеща на своего противника, называя его «тем, кто не умеет владеть оружием».

История Дурьйодханы объединяет в себе истории Карны, Ашваттхамы, Экалавьи, Бхишмы, Дроны, Шакуни и многих других. Эта книга и написана о других. О тех, кого победили, растоптали, оскорбили, о тех, кто сражался, не надеясь на божественное вмешательство, о тех, кто верил в справедливость своего дела. Книга «Аджая» — мой запоздалый ответ тому крестьянину, поставившему меня в тупик своим простым вопросом в тот день, когда процессия, чествующая Суйодхану, двигалась по зеленым полям Поруважи. Ведь если их божество был злым человеком, почему же великие люди, такие как Бхишма, Дрона, Крипа, да еще и вся армия Кришны, сражались на его стороне?

ПРОЛОГ ГАНДХАРА

Хлестал сильный ливень, когда воевода вошел во дворец. Внутри, если не считать звука падающих струй воды, стояла тишина. Воевода, с замершим от тревожного предчувствия сердцем замер у деревянной лестницы. Лужицы воды у его ног образовали причудливые узоры, окрашенные в красноватые оттенки и хорошо видные на холодной белизне мраморного пола. Поправив доспехи, воевода скривился от пронзившей его острой боли. Он истекал кровью, но стоял прямо, даже гордо. Многочисленные раны не смогли согнуть его высокое могучее тело. Ворвавшийся через окно холодный ветер, дующий со стороны далеких заснеженных вершин, взъерошил длинную темную бороду воина и, как будто, вонзил в него тысячи ледяных осколков. Сын протяженной долины священной Ганги, он не привык к труднодоступным горным районам и вечно покрытым снегом перевалам. Холод проникал до самых его костей. Рука воеводы сжимала меч, за последнюю мухурту лишивший жизни десятки людей.

Его люди почтительно стояли в нескольких шагах от него. Дождь утратил свою ярость, он уже просто моросил. Но потоки воды все еще стекали с крыши, сливаясь местами в бурные водовороты, чтобы затем устремиться вниз по склону, и, где, минуя пыльную равнину, присоединиться к водам, питающим собой море. С собой дождевая воды уносила кровь безымянных воинов, защищавших город в горах. Тех, кто не спас Гандхару.

Сверху донеслись приглушенные рыдания. Стоявший неподвижно воевода нахмурился. Где-то прокукарекал петух, разбудив всех немедленно закудахтавших кур. Из-за крепостных стен донесся голос уличного торговца, перечисляющего свои товары, мимо проехала повозка, запряженная волами. Колокольчики на шеях животных позвенели и вскоре стихли вдали.

Едва поставив ногу на первую ступень лестницы, воевода остановился. Что-то привлекло его внимание. Он с трудом наклонился и поднял вещицу с пола. Игрушка, маленькая деревянная повозка со сломанным колесом и уже засохшим пятном крови сбоку. Вздохнув, воевода начал подъем. Ступени досадливо застонали и, как по сигналу, рыдания прекратились.

Длинная веранда тянулась далеко и исчезала во тьме. Пошел снег, белые хлопья упали на скамьи, стоящие в коридоре, придавая им необычные формы. Воевода медленно шагал, стараясь не наступить лежащие повсюду тела. В левой руке он держал сломанную детскую игрушку, в правой — меч с изогнутым клинком. Снег был ненавистен ему, как и холод, характерный для горной местности, он жаждал вернуться в залитые солнечным зноем равнины своей родины. Скорей бы покончить с этим делом и оказаться на берегу Ганги!

Воевода остановился, чтобы прислушаться. Послышался шорох одежды. Похоже, его кто-то поджидает. Покрытое ранами тело напряглось, игрушка в руке показалась отлитой из тяжелого металла.

«Зачем я ее поднял?» — недоуменно подумал воин, но выбрасывать игрушку не стал.

Кончиком меча воевода толкнул приоткрытую дверь и вошел внутрь. Глаза быстро привыкли к темноте, и он увидел ее, пытающуюся скрыться в тенях, царивших в комнате. Она сидела, обхватив руками колени и опустив глаза. Усталая и покорная судьбе. Напряженные мускулы воеводы немного расслабились, он устало вздохнул.

«Хвала богам, на сегодня кровопролитие окончено!»

Масляная лампада не столько разгоняла тьму, сколько усиливала ее за пределами досягаемости тусклого света от дрожащего фитилька. Воевода поднял лампаду, и золотистый свет упал на девушку, наделенную изысканной красотой.

«Моя судьба — нести несчастье таким прекрасным творениям богов», — с неожиданным гневом проговорил он про себя.

Суровый воин проклял тот день, когда поддавшись порыву, принял обет безбрачия ради того, чтобы отец его утолил свою страсть. Поступок этот сделал многих женщин несчастными, некоторым буквально разбил жизнь.

«И сегодня к ним добавится еще одна…», — мелькнула полная отчаяния мысль.

Затем он печально усмехнулся, думая о превратностях судьбы. Ему, давшему клятву никогда не жениться, приходится охотиться за женщинами и проливать из-за них кровь.

Отбросив мрачные мысли, мужчина изящно поклонился красавице, сидящей перед ним.

— Я Гангадатта Деваврата, регент Хастинапура! Возможно, ты знаешь меня под именем Бхишма. Я пришел сюда, чтобы отвезти тебя к моему племяннику Дхритараштре, наследнику трона, и выдать за него замуж!

Тишина была ему ответом. Бхимше пришлось отвести свой взор от пары прекрасных серых глаз, пылающих, как огонь. Долгие годы ему будут вспоминаться эти горящие глаза, даже когда они будут сокрыты от всего мира. Девушка так жалостливо всхлипнула, что сердце закаленного в сражениях воина сжалось. Взяв себя в руки, она встала перед Бхишмой и, подняв голову, с достоинством ответила:

— О, великий Бхишма, надеюсь, ты встретил в Гандхаре достойный прием. Прости, что отец мой не смог тебя поприветствовать. Я, Гандхари, царевна Гандхары, приветствую тебя от его имени, регент Хастинапура!

Бхишма застыл, ошарашенный пронзительным холодом ее голоса. У него возникло несвойственное ему желание признаться ей во всем, оправдаться, извиниться за свои действия, совершенные в интересах царства. Он чувствовал себя маленьким и ничтожным перед этой девушкой, державшей себя с таким гордым видом, с такой хладнокровностью не смотря на разыгравшуюся вокруг нее трагедию. Он чувствовал себя негодяем. Ему хотелось вернуть боевой запал, гнев, схватить красотку за узкую талию, вскочить на коня и, подобно героям легенд, быстрее ветра помчаться в Хастинапур. Но он не мог так сделать, он воин старой закалки, благородный кшатрий.

— Выбора у меня нет? Не так ли, о мой господин? Когда регент Хастинапура решает похитить девицу для своего племянника, есть ли выбор у жительниц дальних окраин великой Бхараты? Не волнуйся, мой господин. Мы потерпели поражение, Гандхара пала, как ты и хотел. Я твоя пленница и покорно пойду с тобой и стану невестой твоего слепого племянника.

К удивлению своему Бхишма не смог ничего сказать в ответ. Он направил свой взор куда-то вдаль, к покрытым снегом вершинам гор, и подумал, что вот сейчас удобный случай для девушки вонзить в него кинжал. И все же он не мог заставить себя смотреть на нее, на ее лицо, в ее серые глаза. Быть заколотым такой женщиной — прекрасный способ положить конец его жизни, затянувшейся и опостылевшей. Это в любом случае лучше, чем жить и знать, что на свете существуют такие прекрасные женщины, а ты только можешь похищать их от имени своих недалеких и бессильных родственников, сидящих на троне в Хастинапуре. Его жизнь — это череда битв, предательств, интриг, государственных дел. Он давно уже устал от своего основного, пропитанного кровью, занятия — быть защитником страны, отца, братьев, племянников. Он много сделал для других, но ничего для себя.

Бхишма устал от такой жизни. Но разве найдется во всей Бхарате такой воин, царь, царевич, кто-либо, готовый бросить ему вызов? Он повернулся и направился к двери, каждый миг ожидая ощутить в спине холод клинка. Его даже постигло разочарование, когда этого не произошло, а Гандхари покорно проследовала за ним.

Когда они вышли на веранду, в лицо Бхишме ударил порыв ледяного ветра, заставив его вздрогнуть. Обернувшись, воевода увидел, что Гандхари смотрит на деревянную игрушку, все еще зажатую в его руке. Ее взгляд вызвал у Бхишмы смущение и желание выбросить безделушку, или хотя бы скрыть ее от девушки. Затем он услышал плач. Нет, это плакала не красавица, стоящая рядом с ним. Звук донесся из глубины той комнаты, которую они только что покинули. Гандхари поняла, что он слышал этот плач, и лицо ее не смогло скрыть ни страх, ни ненависть. Бхишма сделал шаг в сторону комнаты, девушка вцепилась в его руку, пытаясь остановить. Внезапно гнев, сдерживаемый долгие годы, вскипел в Бхмшме, и он с яростью оттолкнул от себя Гандхари. Упав, она тут же вскочила, но ее попытки остановить этого невероятно сильного человека не увенчались успехом. Он вошел в комнату.

Рыдания раздавались из-под кровати. Бхишма наклонился, держа перед собой меч, чтобы в случае неожиданного нападения защитить свое лицо. Маленькая ручка протянулась к игрушечной повозке и тут же отдернулась обратно, но Бхимша успел ее поймать и потянуть к себе. Оказалось, что там прятался мальчик лет пяти. Взяв его на руки, воин вынес ребенка на веранду. Весь перемазанный кровью мальчик был почти невредим, лишь небольшая ранка виднелась на левой ноге. Его большие глаза глядели на воина со звериной злобой, с ненавистью, нехарактерной для его юного возраста. Именно в такие моменты Бхишма ненавидел себя. Сравнятся ли тысячи стрел, летящие в него на поле боя, с глазами этого ребенка, пронзившими его доспехи и поразившими в самое сердце. Щадить жизнь мальчишки не было смысла. Бхишму так учили, что покоряя страну, разумнее всего вырезать всех мужчин и увести с собой женщин. Такая мера предотвратит в будущем различные неприятности, такие, как месть. Бхишма буквально слышал голос своего отца, советующий немедленно пронзить мечом крошечное сердце ребенка.

Медленно, очень медленно Бхишма опустил мальчика на пол. Тот сразу же упал, не в силах удержаться на раненой ноге.

— Кто он такой? — спросил у Гандхари Бхишма.

— Это Шакуни, царевич Гандхары. Я знаю, ты убьешь его. Дхарма кшатрия, не так ли? Я наслышана о воинских законах. Но прошу тебя, не делай этого у меня на глазах! — затем Гандхари взмолилась. — Это мой младший брат! Пощади его!

Бхишма стоял в растерянности, переводя взгляд со страдающей, но высокомерной царевны на стонущего у его ног мальчика. Меч в его руке подрагивал. Опустившись на колено перед ребенком, он положил игрушку рядом с ребенком. Юный Шакуни тут же схватил ее и прижал к себе. Бхишма почувствовал, как слезы наворачиваются у него на глазах. Собственная слабость разозлила его, заставив раздраженно оттолкнуть мальчика. Шукуни взвыл от боли.

— Я не буду убивать его! Я вижу, как сильно ты его любишь. Возьми брата с собой в Хастинапур, он вырастет там, среди Кауравов, — произнес Бхишма, презирающий самого себя за то, что уступил мольбам.

Убедившись, что жизнь брата вне опасности, Гандхари облегченно вздохнула. Бхишма стоял и смотрел на них. Ветер усилился, и воевода задрожал от холода. Девушка взяла младшего брата на руки и пошла, запинаясь на каждом шагу. Бхимша протянул руку и отнял у нее мальчика. Когда регент Хастинапура поднял его, Шакуни со всей накопившейся ненавистью плюнул воину в лицо. Бхишма тыльной стороной ладони вытер слюну и пошел вперед, лицо его казалось высеченным из камня.

* * *
По пыльной долине Ганги они возвращались в вечный город слонов, в древнюю столицу всей Бхараты, в Хастинапур. Всю дорогу Шакуни безвольно лежал на седле могучего воина, сестра его скакала на лошади и держалась немного позади. На протяжении всего пути думы Бхишмы были посвящены поискам невесты для другого своего племянника Панду, родившегося альбиносом. Усталость, или мысли о продолжении династии Куру ослабили внимание опытного воина, но он не заметил горящей ненависти в глазах мальчика, брата Гандхари. Это была самая страшная ошибка, совершенная регентом Хастинапура за всю его долгую жизнь.

ГЛАВА 1 НАСЛЕДНИК ПРЕСТОЛА

— Я найду тебя, Суйодхана, и вытащу из любой крысиной норы, в которую ты забился! Ты трус! Выходи! Я ведь не слепой, как твой отец, я все равно найду тебя и всыплю тебе как следует!

Маленький мальчик спрятался под массивной деревянной кроватью. Он дрожал от страха. Пустая, похожая на пещеру комната, угнетала его. Укрывшись под кроватью отца, в затхлой темноте, мальчик надеялся, что здесь мучитель не обнаружит его. Он чувствовал витавший в комнате мускусный запах благовоний, которыми пользовался его отец. Скорее бы он вернулся!

Каждый день последние полгода происходило одно и то же — двоюродный брат преследовал его, он прятался под кровать и с бешено колотящимся сердцем ждал, когда враг его потеряет к нему интерес. Хотя Бхима был на год моложе, но почти на голову превосходил ростом бледного и худощавого Суйодхану. Бхиме доставляло удовольствие быть жестоким с теми, кто имел несчастье оказаться слабее его. И видом и повадками он походил на деревенщину. Нехватку ума он с лихвой заменял силой и молодецкой удалью.

Суйодхана знал, что толстый кузен будет бродить по дворцовым коридорам в поисках его или его брата.

— Хоть бы он не добрался до Сушасаны! — молился мальчик.

Сушасана был очень проворным и мог взобраться на любое дерево. Все, что мог сделать сильный, но неуклюжий толстяк, так это стоять внизу и бросаться камнями в ловкого брата Суйодханы, корчившего Бхиме рожицы. Меткость Бхимы оставляла желать лучшего, поэтому он не раз разбивал окна, получая за это нагоняи от их сурового деда Бхишмы.

Зная, что Суйодхана очень любит свою сестру Сушалу, Бхима с особым удовольствием обижал ее и заставлял плакать. Суйодхана и Сушасана неизменно бросались по этому поводу в драку со своим толстым кузеном. Если поблизости не оказывалось ни кого из взрослых, стычка превращалось в побоище с пролитой кровью, особенно когда на шум прибегали четверо братьев Бхимы.

Но не драчуна Бхиму Суйодхана ненавидел больше всех. Из пяти своих двоюродных братьев Пандавов, сыновей его скончавшегося дяди Панду, он сильнее других опасался Юдхиштхиры, старшего их них. Шакуни, дядя по матери, не раз говорил с ним об этом благочестивом подростке. Шикуни также много говорил о правах на наследство и государственной политике, но Суйодхана не очень-то его понимал. Зато он откровенно ненавидел явное лицемерие своего самого старшего двоюродного брата, которому было десять лет, почти столько же, сколько и самому Суйодхане. Юдхиштхира вел себя на людях так, что выглядел самым послушным, богобоязненным и невинным мальчиком на свете, но в драке его удары, зачастую наносимые исподтишка, были самыми злобными. Суйодхана мог еще понять любовь Бхимы к дракам, но жестокость его старшего брата была для него необъяснима. В присутствии старших родичей Юдхиштхира был сама любезность по отношении к двоюродным братьям, поэтому его мерзкое поведение, когда они оставались наедине, сбивало с толку детей.

Сколько раз на глазах у своей матери Кунти и тети Гандхари Юдхиштхира нежно обнимал и целовал Суйодхану и Сушасану. Не то, чтобы Гандхари могла это видеть… Она решила, что раз ее супруг слеп, то и ей негоже пользоваться зрением, и надела на глаза повязку. Это, как раз была еще одна вещь, недоступная для понимания Суйодханы. Как можно отказаться от возможности взирать на этот прекрасный мир? Дядя Шакуни как-то сказал ему, что сделала она это, желая досадить и обвинить нашего великого деда Бхишмы, который заставил ее выйти замуж за слепого. Это объяснение еще больше смутило юного Суйодхану. Это значит, что мама, оказывается, не любила его отца, царя Дхритараштру? Однажды он набрался храбрости и спросил мать, правду ли сказал дядя Шакуни про то, отчего она выбрала вечную тьму. Но она в ответ только рассмеялась и ласково потрепала его волосы. Гандхари не ответила ему, но мальчик увидел, как увлажнилась белая шелковая ткань, которой были завязаны ее глаза. Она плакала?

Иногда Суйодхана мечтал, что он родился не царским сыном, а ребенком простых людей. А тут еще Шакуни поведал ему, что матерью дяди Видуры была дворцовая служанка, а отцом — тот же человек, что и у Дхритараштры и Панду.

— Ну и что? — озадаченно спросил маленький мальчик.

Дядя Шакуни ответил, что он поймет, когда вырастет.

— Когда я вырасту…, - разочарованно вздохнул Суйодхана.

Возможно, что тогда у него будет достаточно сил, чтобы дать отпор своему мучителю. А пока он был один, прячущийся в темноте и молящийся о том, чтобы большой и сильный кузен не нашел его.

* * *
— Я знаю, что ты прячешься под кроватью отца, сын слепого дурака! Я иду пнуть по твоей тупой голове…

— О Шива! Он нашел меня и сейчас схватит! — сердце Суйодханы было готово выпрыгнуть из груди.

Огромная фигура Бхимы отбрасывала в лучах заходящего солнца длинную тень на противоположную стену. Суйодхана видел только его ноги, но и это было довольно страшно. Ему хотелось закричать, но он знал — на помощь никто не придет. Он почувствовал себя таким одиноким в этом жестоком мире, где все сговорились против него. Еще одна тень упала на стену. Это младший брат Бхимы, Арждуна, решил принять участие в травле родственника? Суйодхана еще сильнее сжался во тьме под кроватью.

— Бхима, что ты здесь делаешь? — раздался голос взрослого человека.

Суйодхана осторожно выглянул. Кто это мог быть? Лучи заката окрасили все за дверным проемом в золотой и красный цвет, и был виден только тёмный силуэт этого человека.

Голова Бхимы удивленно повернулась. Суйодхана даже сумел заметить вспышку гнева в глазах своего двоюродного брата.

— Почему ты всегда ходишь за мной? Я расскажу маме!

Хотя Бхима и повысил голос, в нем слышалось сомнение. Суйодхана начал выползать из своего укрытия.

— Я вижу, что ты постоянно преследуешь царского сына и хочешь его обидеть. Поэтому я и пришел сюда вслед за тобой!

— Да мы просто играем…

— Я бы не назвал это игрой.

— Дядя Видура! А как ты вообще здесь оказался? — у Бхимы вдруг добавилось уверенности. — Таким как ты сюда нельзя заходить!

Атаковать лучше, чем защищаться, решил Бхима. Он прекрасно понимал, как его насмешливые слова обидят дядю. И действительно, Суйодхана увидел, как опустились дядины плечи.

«Не пора ли мне вернуться под кровать?»

Оглянувшись и убедившись, что рядом больше никого нет, Видура решительно приблизился к Бхиме, который даже попятился назад.

— Давай спросим об этом господина Бхишму!

— Прости меня, дядя! Мне очень жаль, я сейчас уйду! — бросив полный ненависти взгляд на Суйодхану, Бхима выскользнул из комнаты, стараясь не прикоснуться к Видуре.

Суйодхана почувствовал огромную благодарность к дяде. Он подбежал и обнял его. На мгновение Видура опешил, затем от осторожно отстранил племянника. Тот посмотрел на дядю с явной обидой во взоре.

— О Суйодхана, господин мой! Ты же знаешь, что не должен касаться меня, особенно после омовений, когда готовишься к вечерним молитвам и обрядам.

— Но ты же мой дядя! — воскликнул молодой царевич.

Ему хотелось еще добавить, что Видура только что спас его от заклятого врага.

— Тем не менее, ты не должен этого делать, — слова были простые, но от них мальчик чувствовал боль.

— Но почему!

— Все, достаточно! Я и, правда, не должен быть здесь, — Видура хотел удалиться.

Суйодхана поспешил за ним и вцепился ему в руку. Дядя попытался отстраниться.

— Нет! Скажи мне — почему?

— Сейчас ты этого не поймешь, Суйодхана. Но когда станешь постарше, тебе все станет ясно. А теперь позволь мне уйти, — Видура обернулся и быстрым шагом пошел по длинному коридору.

Суйодхана смотрел, как уходит его дядя, печаль и растерянность наполняли его разум и сердце.

Солнце зашло, и тьма опустилась на Хастинапур. Мальчик стоял так же и дрожал от всего пережитого. Ему хотелось побыстрее повзрослеть и найти ответы на вопросы, будоражащие его ум, от которых уклонялись все взрослые. Он также припомнил боль, увиденную в глазах дяди. Возможно, быть взрослым не так уж и хорошо.

* * *
У Суйодханы возникла острая необходимость поговорить со своим дядей Шакуни о Бхиме. Возможно, он был в сабхе, в зале собраний.

Как Суйодхана ненавидел своих кузенов! Дядя Панду умер шесть месяцев назад, но сыновья его все еще получали соболезнования и утешения. Это делало их еще несноснее. У Пандавов появились новые, необоснованные привилегии, а их мать получила большую, чем прежде, власть. Вторая жена дяди Панду совершила обряд сати, взошла в погребальный костер супруга, после чего тетя Кунти прибыла во дворец с тремя своими сыновьями и двумя сыновьями-близнецами тети Мадры.

Мысль идти в сабху Суйодхане не понравилась. Он молился, чтобы там сейчас не происходило жарких споров, подобных тем двум, что случились только за последний месяц. Первый произошел, когда великий патриарх их рода, Бхишма, решил провозгласить Видуру Первым советником царя. Суйодхана тоже был там и сидел рядом с Шакуни.

— Сегодня особенный день для Хастинапура! — громко объявил Бхишма. — С позволения нашего возлюбленного царя Дхритараштры я назначаю мудрого, сведущего в многих науках Видуру Первым советником!

Все собрание мгновенно наполнилось шумом и криками.

— Но разве так можно? — поднялся Дхаумья, молодой брахман. — Он же шудра, сын служанки!

Суйодхана бросил взгляд на Шакуни. Дядя сидел с самодовольной улыбкой.

Бхишма поднял руки, и воцарилась полная тишина.

— О Шри Дхаумья, надо ли тебе напомнить, что по закону, подобно настоящему царю Дхритараштре и покойному царю Панду, Видура приходится внуком моему отцу царю Шантану?

— Но мой господин…

— Может быть мне напомнить, что бабушка царя, почтенная Сатьявати, была родом из рыбацкой деревни и вышла замуж за чистокровного кшатрия, моего отца? Давай те я напомню, что когда ее сын Вичитравирья умер, не оставив наследника, эта самая дочь рыбака, отвергнув предрассудки людей, подобных тебе, призвала другого своего сына, мудреца Вьясу, для того, чтобы он по древнему обычаю нийога, зачал наследников престола у овдовевших цариц!

— О господин, обычай нийога…

— Дхаумья, будь добр, держи свои проповеди при себе. Лучше ответь, кто такой Кришна Двайпаяна Вьяса?

Брахман скривился от этого вопроса.

— Тебе стыдно сказать произнести правду? Вьяса — это внебрачный сын Сатьявати, моей мачехи, зачатый ею от мудреца Парашары до брака с моим отцом! Таким образом, Вьяса, сын рыбачки, является отцом Дхритараштры, Панду и Видуры. Так к какой варне принадлежит, в итоге, Видура? — на обычно строгом лице Бхишмы мелькнула озорная улыбка.

— Бхишма ловко провел этого брахмана, — шепнул на ухо Суйодхане Шакуни.

Суйодхана посмотрел на дядю, не совсем понимая, что тот имел в виду. Тогда Шакуни растолковал мальчику, что великий Бхишма красиво обратил возражения Дхаумьи против него самого. Если молодой брахман заявляет, что Видура — шудра из-за низкого рождения своей матери, то и все последние поколения Кауравов также следует считать шудрами. Ставить под сомнение право Видуры быть высоким сановником царства было равнозначно тому, что оспаривать право Дхритараштры занимать трон в Хастинапуре.

Дхаумья понял, что спор им проигран. Суйодхана заметил, с каким недовольным видом брахман вернулся на свое место. Тем временем новый Первый советник дал торжественную клятву честно служить царству до конца своих дней. И хотя Шакуни очень радушно его поздравлял, Суйодхана понял, что друзьями они не являются, и не любят друг друга.

Суйодхана также хорошо помнил второй спор, произошедший на совете в сабхе. Все началось с того, что тетя Кунти попросила у Бхишмы позволения присутствовать в зале собраний. Когда патриарх рода Куру дал свое разрешение, тут же раздалось сердитое замечание Дхаумья, дескать, присутствие женщины на совете недопустимо. Брахман до мозга костей, он принялся наизусть цитировать те строки из смрити, где говорилось, что вдовам то вообще на людях появляться не положено, не говоря уже об их участии в управлении государством.

Бхишма поручил Видуре ответить так враждебно настроенному брахману. Первый советник, познания которого в священных писаниях были ничуть не меньше, чем у любого из брахманов, пристыдил Дхаумью и всех, кто был с ним согласен. Красноречивый Видура привел множество ярких примеров, когда женщины, и вдовы в том числе, играли видную роль в делах царства. Но его доводы не убедили закосневших в своих традициях брахманов, а так как возразить по существу было нечего, они просто обругали Видуру, припомнив ему даже мать-служаку. Их главным аргументом было то, что подобные Видуре вообще не имеют права изучать Веды, поэтому и слова его не стоит принимать всерьез.

В этот момент Суйодхане стало очень жалко дядю Видуру, он почувствовал, как тому сейчас больно.

К счастью для попавшего в трудное положение Первого советника, в этот момент в зал собраний вошел знаменитый странник-аскет, величайший из ныне живущих мудрец, сам Кришна Двайпаяна Вьяса. Все присутствующие, включая Бхишму и слепого царя Дхритараштру, встали, чтобы припасть к его стопам. Когда же Бхишма обратился к нему с просьбой помочь разрешить так взволновавший всех вопрос, Вьяса, с присущим ему остроумием, успокоил спорящие стороны. Этот считавшийся непререкаемым авторитетом среди знатоков священных писаний мудрец объявил, что Видура был прав.

— О гуру, имеет ли шудра право толковать священные писания? — спросил Дхаумья и лукаво ухмыльнулся своим сторонникам. — Может быть, ты признаешь его правоту из-за ваших с ним особых отношений?

Когда Суйодхана спросил дядю, что брахман хотел сказать этим своим вопросом, но Шакуни жестом попросил его помолчать. В воздухе чувствовалось напряжение. Шакуни внимательно следил за происходящим.

На едкое замечание Дхаумьи Вьяса, с весёлой улыбкой ответил:

— Да скажи уже прямо, молодой человек, что я шудра! Более того, я еще и родился вне законного брака! Я — незаконнорождённый ребёнок темнокожей женщины-рыбачки и мудреца брахмана Парашары, который даже не задумался о моей варне, когда передавал мне знания священных Вед!

Слова Вьясы заставили сторонников Дхаумьи испытать неловкость.

— К мудрости, полученной от отца, я добавил знания, полученные мной в моих странствиях и беседах со святыми отшельниками и учеными по всему свету. Никто из моих собеседников и учителей не задавал мне вопроса о моей варне. Я прошел всю Бхарату, от океана до Гималаев, посетил священные города, встречался с многими людьми, и нигде, никогда меня не спрашивали о моей варне, никого не интересовало, кем я был дома и на каком языке там разговаривал. Они сами происходили из разных народов и варн, поклонялись разным богам, у них были разные мысли и идеи, но все они общались на едином языке всеобщей любви ко всем людям. Ради тишины и спокойствия они покинули города, и ушли в безмятежные леса. Они не стремились к власти или превосходству над кем-нибудь по причине лучшего рождения. Некоторые из них не читали смрити, другие не верят в них. Вы же здесь кичитесь своей ученостью и начитанностью, и разделяете людей по варнам, верам и языкам. В то время как по настоящему великие люди стремятся к улучшению этого мира. Молитесь, что бы боги даровали вам познать Истину! Если таких, как Парашурама, будет большинство, то нашу любимую Бхарату охватит неслыханная война, и мы утонем в крови!

В сабхе стояло молчание. Суйодхана поморщился от боли, когда рука Шакуни крепко сжала его плечо. Он попытался освободиться, но когда посмотрел на лицо дяди, то обомлел от страха. Шакуни взирал на мудреца с нескрываемой враждебностью. Переведя взгляд на племянника, он подобрел лицом и ослабил хватку.

— Кунти может присутствовать на совете! — заключил Бхишма.

Неожиданно со своего места встал Шакуни и, приняв величественную позу, сказал:

— О почтеннейший Бхишма! Но ведь это решение справедливо и для моей сестры Гандхари? Она тоже может принимать участие в совете?

Бхишма долго смотрел на Шакуни, прежде чем ответить. Наконец он произнес:

— Почему бы и нет? Для нас всех это будет хорошим шагом вперед. Пусть Кунти и Гандхари, подобно женщинам древности, несут свет своей мудрости в наш совет!

Шакуни сел на свое место и подмигнул племяннику. Мудрец Вьяса, покачивая головой, удалился. Этот день не принес радости Суйодхане. Ведь теперь у его матери будет еще меньше времени на своих детей, так как она будет находиться в совете, и, видимо, противодействовать там Кунти. Царский дворец Хастинапура начинал потрескивать от интриг двух женщин, борющихся за счастливое будущее своих отпрысков. Даже десятилетний Суйодхана явственно ощущал повисшее вокруг напряжение. Однако мужчины, члены царской семьи и их приближенные, казалось, не замечали этого противостояния двух цариц.

— Обрати внимание, что брахманы внимают больше словам царицы Кунти, чем словам твоей матери, — заметил как-то Шакуни. — И это те самые брахманы, которые были против ее присутствия в совете!

Видя замешательство Суйодханы, Шакуни засмеялся.

— Твоя тетя нашла общий язык с этими приверженцами традиций. На этот счет она тверже в своих взглядах, чем, даже, этот Дхаумья. Будь внимателен, парень, иначе в один прекрасный день они выкинут на улицу тебя вместе с твоими родителями, не говоря уж об братьях и сестре!

— Но дядя…, - мальчик глядел невинными глазами на лицо Шакуни, искаженное кривой циничной улыбкой.

— Не волнуйся, сынок, твой дядя всегда будет рядом с тобой, и он позаботится о тебе, — сказал Шакуни, ласково обнимая Суйодхану.

Вот и теперь, после того, как избежал очередного издевательства от Бхимы, Суйодхана искал утешения у своего дяди, так любящего его. Мальчик шел по длинным коридорам дворца. Дворца царя Хастинапура, его отца. Слуги возжигали масляные лампады, висевшие на стенах. Из зала собраний доносились громкие голоса. Он вошел в хорошо освещенную сабху, сопровождаемый поклонами стоящих у входа стражников.

Царь Хастинапура, Дхритараштра, восседал на высоком, украшенном самоцветами, троне. Его драгоценная корона отражала сияние хрустальных люстр, свисавших с резного потолка. Рядом с ним, на кресле, не менее великолепном, чем царский трон, сидел Бхишма, великий патриарх рода Куру. Шакуни же нигде не было видно.

Суйодхана смотрел на своего деда Бхишму, поглощенного чтением какого-то свитка и отрывающегося от него только когда собрание нуждалось в его совете. Первый советник Видура находился рядом с ним, время от времени делая заметки на листе пальмовой бумаги. Суйодхана любил дядю Видуру и искренне не понимал, отчего вся его родня относится к нему с некоторым презрением. Мальчик пытался привлечь внимание своей матери Гандхари, но первым его заметил Бхишма и позвал сесть к себе не колени. Суйодхана считал себя уже слишком большим, чтобы сидеть у кого-то на коленях, но отказать Бхишме он не мог. Он немного посидел, дождался от деда поцелуя в щеку, вскочил и убежал под снисходительный смех собравшихся в зале, смех, который обидно резанул его по ушам. Больше всего на свете он хотел сейчас увидеть своего дядюшку Шакуни.

ГЛАВА 2 ПОЯВЛЕНИЕ НАСТАВНИКА

Суйодхана наблюдал, как три темных силуэта на горизонте постепенно увеличивались, приближаясь к Хастинапуру. Было рано, он расположился на поскрипывающей ветке мангового дерева. Сушасана, его брат, залез еще выше и кидал вниз спелые плоды. Их сестра Сушала бегала под деревом и собирала манго в подол своего платья. Все это происходило под сердитое верещание белок, недовольных вторжением людей на их территорию.

Утро еще успело перейти в день, но воздух уже наполнился жарой и пылью. Как и большинство детей, два брата и сестра не страдали от зноя, да и аромат спелых плодов манго подстрекал бросить вызов палящим солнечным лучам. Кроме того, скоро начнутся занятия у почтенного Крипачарьи, и тогда будет не до побегов в манговые рощи за пределы городских стен. Это дерево, стоящее на обрыве, они обнаружили накануне вечером. Обычно прожорливый Бхима опустошал фруктовые деревья, не пренебрегая и незрелыми плодами. Когда он заставал в садах или лесу Суйодхану с братьями, то избивал их. Дворцовые стражники в такие моменты предпочитали смотреть в другую сторону, так как умели выбирать сильную сторону, которой стоило угождать.

Увидев пятерых кузенов, стоящих внизу, у подножия обрыва, Суйодхана почувствовал облегчение. На время они в безопасности от братца-головореза. Он хорошо разглядел их со своей удобной ветки. Старший, Юдхиштхира, сидел, скрестив ноги. Он медитировал, или делал вид, но был при этом не по годам серьезным. Бхима гонялся за какой-то собакой-дворняжкой. Арджуна как всегда практиковался в стрельбе из лука, и как всегда, поражал своей сосредоточенностью на цели. Царевич Каурав вздрогнул, когда рассмотрел, куда целится юный лучник. Он хотел поразить стрелой гнездо, где птица кормила своих птенцов. Суйодхана собрался крикнуть, остановить его, но опоздал. Арджуна спустил тетиву. К счастью, на этот раз Пандав промахнулся, отчего гневно топнул ногой. Младшие Пандавы, близнецы Накула и Сахадева, не обращая внимания на остальных братьев, играли тряпичным мячом.

Три фигуры, заинтересовавшие Суйодхану, оказались брахманом, его супругой и сыном восьми лет, судя по его виду. Высокий светловолосый, но с темной развевающейся бородой, брахман приблизился к Арджуне. Изможденная, готовая упасть в обморок, хрупкая супруга брахмана остановилась поодаль. Их сын выглядывал из-за спины матери, большие черные глаза его выражали неподдельное удивление.

Бхима, сделав свирепое лицо, угрожающее двинулся к незнакомому мальчику. Отец разговаривал с Арджуной и ничего не видел. Мальчик испуганно приник к материнской руке, а задира Бхима усмехнулся, показывая на него пальцем. Суйодхане очень хотелось сбежать вниз по склону и вступить в драку с ненавистным ему Пандавом. Возможно, он не победит, скорее всего, Бхима одолеет и его, и брата. Но этот неизвестно откуда прибывший мальчик сует избежать побоев и унижения.

Сушасана так же, как и брат, наблюдал за Бхимой. В его руке лежало здоровенное манго, готовое в любой миг полететь в голову их давнего врага. Суйодхана задорно улыбнулся, когда представил, как сок манго стекает по полному лицу Бхимы.

Тут в происходящее вмешались близнецы. Они бежали и громко кричали. Даже на таком расстоянии Суйодхана понял, что они уронили свой тряпичный мяч в колодец. Бхима утратил весь интерес к сыну брахмана и поспешил на помощь братьям. На то место, где он только что был, упал с неба плод манго и покатился к кусту.

— Бхай! Братик! Ты выкинул наше лучшее манго, — захныкала маленькая Сушала.

— Лучше помалкивай, — прошипел раздосадованный промахом Сушасана.

Суйодхана же, наоборот, улыбнулся огорченной сестренке и снова обратил свой взор вниз, к подножью обрыва.

Юдхиштхира уже прекратил свою медитацию, поднялся и почтительно беседовал с брахманом, кланялся ему, касался пальцами его стоп. То есть вел себя чересчур вежливо и подобострастно, за что Суйодхана его терпеть не мог. Бхима же в это время склонился над колодцем, а близнецы указывали пальцами куда-то вглубь. Должно быть, мяч было не так просто достать.

— Вот бы сейчас толкнуть этого толстяка! Как тебе мысль, Суйодхана? — мечтательно проговорил Сушасана и его брат чуть не разразился громким смехом.

Юдхиштхира подвел брахмана к колодцу, с луком в руках к ним подошел Арджуна. Женщина с сыном медленно направилась к мужу. У охранявших городские ворота стражников на лицах отражалась великая скука. Брахман заглянул в колодец, затем снял с плеча длинный сверток и развернул его, там, в накидку-ангавастрам был завернут лук с колчаном. Брахман взял стрелу, привязал к ней веревку, которой был обмотан сверток. Затем он осторожно перегнулся через стенку колодца, прицелился и послал стрелу в темную глубину. По радостным крикам Пандавов Суйодхана понял, выстрел был успешным.

Братья Кауравы удивленно переглянулись. Выстрел действительно был ведающийся! Брахман достал мяч, освободил из него стрелу, и отдал игрушку в руку Сахадеве, самому младшему из братьев Пандавов. Арджуна припал к ногам брахмана, но был поднят им с нежностью, граничащей с благоговением.

Суйодхана видел, что брахман вступил в беседу с Пандавами. Юдхиштхира что-то взволновано объяснял ему и показывал пальцем на дворец. Все остальные слушали, только Бхима вертел по сторонам головой, явно не понимая, зачем он все это слушает. Взгляд Суйодханы остановился на маленьком сыне брахмана, стоящем в нескольких шагах позади родителей. Мальчик как раз оглянулся и заметил лежащий на земле спелый плод манго, блестевший в солнечных лучах. Он некоторое время смотрел на фрукт, затем не выдержал и бросился к нему. Но мальчик не успел даже прикоснуться к манго, как из кустов выскочил кто-то невысокого роста, схватила манго и, перепрыгнув через юного брахмана, побежала прочь. Удирая, похититель манго не заметил Бхиму, пересекающего ему дорогу. Только в последний момент ему удалось увидеть огромного Пандаву, уже стоящего в боевой стойке. Как только они оказались рядом, кулак Бхимы устремился к голове похитителя, оказавшегосянезнакомым для всех мальчишкой. Все говорило о том, что удар получится смертельным. В последний миг мальчик сумел пригнуться, и, не сбавляя бега, влетел под ноги Бхиме, сильно дернул его за лодыжки и повалил наземь. Бхима рухнул лицом вниз.

Суйодхана и Сушасана больше не могли сдерживаться, схватившись за животы, они во весь голос рассмеялись. К ним присоединилась и Сушала, она подпрыгивала и хлопала в ладоши.

Брахман обернулся посмотреть на причину переполоха. Среди царевичей стоял держащий в руке плод манго подросток весьма дикого вида. Сын брахмана громко кричал для привлечения большего внимания. Пятеро царевичей во главе с высоким брахманом обступили незнакомца.

— Стража! — прокричал брахман воинам, скучающим у городских ворот.

С недовольным видом стражники покинули свои места. Солнце уже нестерпимо палило, и воины мысленно проклинали незнакомца, из-за которого их вынудили покинуть место в тени. Под сердитыми взглядами окруживших его людей мальчишка дрожал от страха. В глазах Бхимы ясно читалось желание убить виновника его позорного падения. Сменивший направление ветер донес до Суйодханы и его брата обрывки разговора.

Бхима надвигался на испуганного мальчика, но брахман остановил его.

— Не трогай его! Ты можешь осквернить себя прикосновением!

Смутившись, Бхима шагнул назад, а брахман спросил мальчика:

— Какого ты рода?

Мальчик не сразу понял, что вопрос относился к нему. Потом он опустил голову, недоумевая, почему первым делом интересуются не его именем, а происхождением. Его ответ не донесся до сидящих на дереве Кауравов.

— Что? Нишадец оказался у самых врат Хастинапура? Неприкасаемый свободно ходит по дороге, ведущей в столицу! Как же царь правит вашей страной? Хотя, чего ждать от слепого правителя… Немудрено, что повсюду не соблюдают дхарму! — Брахман обернулся к старшему из Пандавов. — Какое наказание полагается в стране Куру за такое преступление?

Браться смущенно переглянулись, ответа они не знали.

— Я могу свернуть ему шею! — вызвался Бхима, желающий не столько поддержать правосудие, сколько отомстить стыд, испытанный им при падении.

— Нет! — отрезал брахман и снова обратился к Юдхиштхире. — Ты будешь следующим царем. Скажи нам, как поступить с этим негодником, а я заодно узнаю, чему вас всех научил мой шурин Крипа.

Юдхиштхира напрягся, пытаясь сообразить, что ему сказать в ответ.

«Шурин учителя Крипы? Значит, он — Дрона? Тот прославленный гуру, которого мы ждем?»

Тем временем, Суйодхана, сопровождаемый братом и сестрой, несся вниз по склону обрыва. Разум его был поражен словами Дроны.

«Следующий царь? Как Юдхиштхира может стать следующим царем Хастинапура? Я ведь старший сын Дхритараштры, правящего царя!» — изумленно думал царевич. — «Дядя Панду правил от имени моего отца, из-за его слепоты. Но это не значит, что сын Панду должен сесть на престол! Да! Это именно тот заговор, о котором меня предупреждал Шакуни!»

Увидев бегущих Кауравов, худощавый и светловолосый сын брахмана прижался к матери. Суйодхана успел заметить четкие черты лица мальчика, падающие на плечи длинные вьющиеся волосы и орлиный нос. Все это говорило о внутренней чистоте и красоте подростка. Царевич, проходя мимо, послал ему улыбку.

— Ашваттхама! Подойди ко мне!

Мальчик опасливо направился к отцу.

— Какое наказание ты бы придумал для этого плута?

Прежде чем Ашваттхама успел хоть что-нибудь сказать, смуглый мальчик, судьба которого здесь обсуждалась, высоко подпрыгнул, перемахнул через невысокого сына брахмана, обронил манго и пустился наутек в сторону леса. Ашваттхама подбежал к упавшему плоду и наклонился, желая поднять, но его остановил крик отца.

— Догоните этого сорванца!

Никто не пошевелился. Суйодхана смотрел вслед смуглому мальчишке, исчезающему в зарослях. Лишь стражники, без особого рвения, направились в погоню за нишадцем, осквернившим царскую дорогу и осмелившимся что-то присвоить себе в царских владениях. Суйодхана знал, что городская стража чаще всего смотрит сквозь пальцы на подобные мелкие прегрешения. Лишь когда следовала царская процессия разгоняли всех нищих, неприкасаемых и прочий сброд. Сейчас же, в такую жару, в преследовании негодного мальчишки воины не видели никакого смысла. Они делали вид, что увлечены поисками, при этом молясь о том, чтобы брахман поскорее ушел восвояси, и они смогли вернуться к прерванной игре в кости. Однако Дрона имел другие намерения. Он стоял под палящим солнцем и ждал, пока нерадивые стражники Хастинапура не поймают провинившегося мальчишку.

— Какой сюрприз! — раздался голос Крипы, наставника царевичей.

Все его ученики тут же поклонились своему гуру. Крипа посмотрел на них и сказал:

— Вам больше нечем заняться, кроме как играть на солнцепеке? А задания, которые я вам дал вчера, все выполнены?

— Да, гуруджи, мы все сделали! — воскликнул Арджуна.

Суйодхана же молча корил себя за то, что совсем забыл про эти задания.

— Все равно, ступайте и повторите вчерашние уроки. Я же провожу своего зятя к Бхишме, — сказал Крипа и повернулся к Дроне. — Надеюсь, путешествие прошло удачно? О, Ашваттхама! Как ты вырос! Скоро догонишь меня!

Крипа протянул руки к мальчику, прячущемуся за своей матерью.

— Не трогай его, Крипа! — предупредил Дрона. — Он прикасался к тому нишадцу.

— Что? Да всё это вздор! — ответил Крипа и подбросил в воздух взвизгнувшего Ашваттхаму.

Крипи, жена Дроны и мать Ашваттхамы, обрадовалась, что явился ее брат и положил конец напряженной ситуации. Дрона еще наблюдал за работой стражников, когда Крипа, усадив племянника на широкие плечи, отправился во дворец. Царевичи-Пандавы и Крипи пошли за ним. Дрона с сожалением повернулся к лесу спиной и тоже направился в город, рассуждая про себя о чересчур вольных нравах в крупнейшем царстве Бхараты. Ему хотелось обсудить с регентом Хастинапура вопиющие нарушения законов варновой системы.

«Неудивительно, что они разгневали самого Индру и уже два года страдают от засухи!» — подумал Дрона.

Когда вся процессия брахманов и царевичей готова была исчезнуть за крепкими городскими воротами, маленький мальчик, сидевший на шее у Крипы, обернулся посмотреть на Суйодхану, пересчитывающего вместе с братом и сестрой добытые манго. Он улыбнулся им, и Суйодхана улыбнулся ему в ответ. Никто из них не подозревал, как переплетутся их жизни и судьбы.

* * *
Мальчишка-нишадец, укрывшийся в кустах от погони, теперь смог вернуться и подобрать забытый всеми плод манго. Он снова был схвачен, на этот раз Сушасаной. Но Суйодхана жестом велел брату отпустить пленника.

«Он наверняка рассчитывает, что я брошусь к его ногам», — подумал нишадец, наблюдая за царевичем Кауравом.

Он изо всех сил пытался сдержать слезы и придать своей фигуре, закутанной в лохмотья, вид, исполненный достоинства.

Суйодхана поднял с земли манго и протянул его нишадцу. Тот был искренне удивлен, но протянул руку и взял плод.

«Что он смотрит на меня? Сынок богатых родителей, знаком ли ему голод?» — такая мысль мелькнула в голове мальчишки, когда он вонзал зубы в сладкую мякоть манго.

Суйодхана подозвал к себе сестру, и, не обращая внимания на ее возмущенные крики, забрал все плоды, лежащие в подоле ее платья, и положил их рядом с нишадцем.

Голод заставил подростка-нишадца забраться в царские владения, чтобы найти еду для себя и своей семьи. Его тетя опасалась, что его схватят стражники. О воровстве в их семье никогда и не подумывали, но, то были лучшие времена. Теперь же бедность довела до того, что грань между дозволенным и запретным заметно стерлась. Тетя с двоюродными братьями мальчика была здесь, неподалеку и вполне следить за происходящим. Они не ели два дня, но когда он рассказал о своих намерениях, тетя их не одобрила. Сейчас он сам уже жалел о своей задумке, уверенный, что скоро окажется в страшных темницах Хастинапура.

— Возьми себе эти манго! — сказал ему молодой царевич.

На мгновение растерявшись, мальчик-нишадец принялся собирать фрукты. Он смог взять в руки лишь часть, тогда Суйодхана приблизился к нему и помог уложить все манго в сложенные у груди руки мальчишки.

— А теперь иди, пока они тебя не заметили, — Суйодхана кивнул в сторону стражников, увлеченных игрой в кости.

Мальчик побежал к своей тете, которая с замиранием сердца поджидала его в зарослях. Когда он уже был готов скрыться за густой листвой, Суйодхана окликнул его. Сердце нишадца сжалось. Неужели царевич передумал и хочет забрать свой подарок? Глаза его наполнились слезами гнева и разочарования. Он остановился и медленно обернулся. Суйодхана улыбался и махал ему рукой:

— Эй! Как тебя зовут?

Нишадец глубоко вздохнул и крикнул:

— Экалавья!

Удивившись своей же храбрости и не дожидаясь, скажет ли еще что-то царевич, он со всех ног припустил в лес.

* * *
Занятия тянулись неимоверно долго, день был жарким. Перед глазами Суйодханы стояло изможденного лицо голодного Экалавьи. Также он размышлял о бедности, заставившей нишадца искать пропитание в царском лесу. Его думам немного мешал громкий голос Арджуны, пытающегося произвести впечатление на нового наставника своими познаниями в священных писаниях.

«Возможно, мне необходимо побольше узнать о не ми о его народе», — подумал царевич.

Его взгляд упал на сидящего рядом с отцом Ашваттхаму. Они обменялись улыбками, негласно соглашаясь с тем, что уроки — это самое скучное времяпрепровождение в мире.

— Суйодхана! Оставь свои мечты и внимательно слушай! — сердитый голос наставника Дроны вернул царевича к действительности, то есть к изучению священных текстов.

Юдхиштхира спорил с Арджуной, чья очередь читать Веды. Суйодхана же старался не заснуть.

Снаружи земля окрашивалась красными лучами заходящего солнца. Далеко от дворца усталая смуглая женщина-нишадха и пятеро ее сыновей спали, утолив свой голод. Рядом с ними сидел еще один мальчик и грыз косточки от манго.

ГЛАВА 3 ДИТЯ ЛЕСА

Экалавья не мог понять, почему царевич Каурав повел себя так. Затея, конечно, была безрассудной — проникнуть в царский лес у самых стен столицы, чтобы украсть там манго. Но голод одолевает любой страх. Он был готов к наказанию, к порке плетьми, если его поймают стражники, но не ожидал странного поведения одетого в богатые шелковые одежды молодого царевича. Был ли в этом какой-либо подвох? Да ни один знатный юноша так не поступит! Лев не станет жевать траву. Экалавья даже спросил тетю, не могут ли манго быть отравленными. Ему было страшно держать в руках плоды, так легко отданные ему царевичем, но его изголодавшиеся двоюродные братья вырвали плоды у него из рук. В борьбе за сочные плоды манго он позабыл о своих опасениях. Вмешалась тетя и выбрала своим детям самые лучшие фрукты, Экалавье пришлось довольствоваться лишь одним, не самым зрелым, манго. Такое случалось и прежде при разделе еды, но все еще причиняло ему боль. Впрочем, плакать из-за этого Экалавья не собирался. Ему десять лет, он почти мужчина! Мужчины же не льют слезы по таким пустякам.

Сколько Экалавья себя помнил, он скитался по всей Бхарате вместе с тетей и ее пятью детьми. Такие люди встречаются повсюду и ни у кого не вызывают удивления. Мать свою Экалавья не помнил, про отца знал только из неправдоподобных рассказов тетки. Она говорила, что мать умерла при родах, а поглощенный горем отец неведомо куда исчез. Тетя иногда намекала, что отец был то ли сыном царя, правящего где-то на востоке, то ли самим царем, и он мог бы спасти их от нищеты. Хотя, чаще всего она проклинала его за то, что он бросил своего сына, а Экалавью при каждом удобном случае называла круглым сиротой.

У нишадца мелькали смутные детские воспоминания о человеке, носившем его на плечах. Кажется, это был его дядя, брат отца. Он остался лежать где-то в джунглях центральной Бхараты. Селяне поймали его на краже яиц и забили до смерти.

Всякий раз, когда они голодали, а случалось это часто, тетя причитала, вспоминая своего мужа, и звала его по имени. Ее послушать, так будь он жив, дети ее жили бы не хуже царей. Экалавья прекрасно понимал, насколько это не соответствует истине.

Он видел так много таких же, как они, живущих в тени великого царства, смиренных и лебезящих перед знатными господами, и жестоких, готовых вырвать кусок из горла у равных им.

Двоюродных братьев Экалавья еще терпел, но их долгое время преследовал один маленький мальчик, еще более дикий, чем они, более грязный. У него были плохие зубы, ноги покрывали кровоточащие язвы. Черная кожа туго обтягивала торчащие ребра, из выпуклого живота торчал напоминающий гриб пупок. Тетя, ее дети и сам Экалавья часто прогоняли его, бросали камни, как в паршивую собаку, но он упорно продолжал идти за ними, выпрашивая еду и собирая объедки. Увернувшись от камней и палок, мальчик пропадал на время, но вскоре объявлялся вновь. Иногда, сжалившись, тетя давала ему что-нибудь из еды, которую он хватал двумя руками и вгрызался в нее, напоминая хищное животное. Но такое случалось редко, у них самих никогда не хватало пищи для утоления собственного голода.

Не смотря ни на что, мальчик этот следовал за ними повсюду. Первый раз они встретились в деревне, где местные жители избили до смерти дядю Экалавьи. Вместе с дядей здесь же погиб еще один человек, также пойманный за воровство. Возле его тела тетя Экалавьи и обнаружила маленького плачущего мальчика. Из жалости она поделилась с сиротой едой, о чем затем не раз успела пожалеть. Мальчик, словно проклятие, принялся их преследовать.

Случалось, удача им сопутствовала, на их пути встречался торговец, желавший умилостивить богов. Ради божьей благодати он кормил бедняков и нищих. Экалавья отметил, что и его тетя тогда становилась щедрой, давая мальчику нормальную еду вместо объедков. Она даже любезно с ним общалась. Именно в один из этих редких разговоров Экалавья узнал имя мальчика. Его звали Джара.

Сейчас, после такой удачи с плодами манго, Экалавья, под голодным взглядом Джары, заканчивал обгладывать косточки фруктов. Когда от мякоти не осталось ни следа, он швырнул косточки маленькому дикарю. Экалавья презирал его, как существо, павшее так низко, что собирает объедки после нишадца. Себя он презирал не меньше за жестокость, которую проявлял к голодному подростку. У Джары полностью отсутствовал боевой дух. Он был как побитая собака. Экалавья с отвращением сплюнул на землю.

«Вся наша жизнь как эти косточки от манго. Их жуют, обгладывают и выплевывают», — с горечью подумал нишадец.

До него донеслось шуршание в траве. Это Джара рылся в поисках косточек. Слезы навернулись у Экалавьи, когда он услышал радостный визг. Джара нашел косточку и теперь грыз ее.

«О боги! Он как крыса!», — где-то в глубине души Экалавьи даже возникло желание убить царевича, который так покровительственно одарил его плодами манго. Ему было невыносимо больно зависеть от щедрости и прихоти знатных и богатых людей. Нишадец посмотрел на свои липкие от сока манго руки.

«Я уже мужчина! Я должен сам обеспечивать свою семью!»

Он родом из нишадцев, и будь кто-нибудь из мужчин его племени рядом, то научил бы его искусству охоты. Но они ушли слишком далеко от гор Виндхья, где проживало их племя. Экалавья посмотрел на лица спящих тети и двоюродных братьев. Волна жалости и беспомощности накатила на него.

В его набедренной повязке было спрятано одно крупное манго. Экалавья собирался его съесть, когда все уснут. Этот плод был одним из лучших, и, если бы тетя его увидела, то непременно забрала для своих сыновей. Но он хотел съесть его один. Глаза Джары светились в предвкушении. Луна поднималась над низкими, покрытыми колючим кустарником, холмами и залива всю округу серебром. Экалавья бросил взгляд на Джару. Отдать ему манго? Но оно ведь такое вкусное! Он вонзил зубы в истекающую соком мякоть. Джара громко сглотнул слюну. Экалавья с отвращением оторвался от манго и бросил недоеденный плод прямо в Джару. Тот на лету поймал плод и с жадностью накинулся на него.

Экалавья подскочил, услышав приближающийся стук копыт. В просветах между зарослями кустарника показались силуэты всадников. Наги! Охваченный ужасом нишадец, замер, как вкопанный. Самое страшное из всех известных ему племен — наги! И они, под покровом темноты, пробираются к столичному городу. Он видел блестящие в лунном свете гривы их лошадей. Тетя заворочалась во сне и вздохнула. Экалавья пристально смотрел на человека, возглавлявшего отряд. Луна освещала его тело, превращая в жуткую серебряную фигуру. Джара все еще шумно грыз косточки манго, и Экалавья опасался, что наги услышат эти звуки.

Но наги не собирались задерживаться из-за каких-то нищих бродяг. Предводитель шепотом отдал приказ и наги бросились к городским воротам. Экалавья побежал следом, а за ним увязался Джара. Это было чистым безумием, но ему очень хотелось посмотреть куда идут, и что будут делать наги. В глубине души нишадец хотел видеть Хастинапур, захваченный нагами. Он относился к знати с таким презрением, с каким знать относилась к неприкасаемым, вроде него. Мечта его, конечна, была несбыточной. Хастинапур слишком силен, и отряд воинов-нагов в грязных одеждах никогда не сможет захватить такой грозный город. Тем не менее, знаменитый вождь нагов Такшака продолжал совершать нападения на многие города Бхараты.

Такшака! До Экалавьи дошло, что именно его он только что видел. Такшака возглавляет ночную атаку на Хастинапур! Нишадец взволновался от пришедшей в его голову догадки. Он помчался вдогонку конному отряду так быстро, как могли бежать его худые ноги. Джара, похожий на щенка, старался не отставать от него.

Ночь стояла настолько тихая, что звук от копыт лошадей был подобен грому воинских барабанов перед битвой. Экалавье казалось глупой затеей устраивать такой шум при нападении на самый могущественный город Бхараты. Нагов двадцать четыре человека, городская стража уничтожит их за считанные мгновения. Даже десятилетнему мальчишке очевидно, насколько безумна такая попытка. Но наги ведь не сошли с ума?

Экалавья искренне желал Такшаке победы. Конечно, в городе погибнет множество невинных людей… Нет! Они не такие уж и невинные. Эти люди относятся к таким как он с презрением, с бесчеловечной жестокостью, в лучшем случае с оскорбительной жалостью. Десять лет жизни неприкасаемого научили нишадца большему, чем многие жители городов, принадлежащие к чистым варнам, постигают за всю свою жизнь.

Презрение и ненависть знати Экалавья вполне понимал. Он точно также ненавидел и презирал их. Он точно также ненавидел и презирал людей вроде Джары, более низших, по его мнению, чем даже нишадцы. Возможно, если нагам удастся захватить власть, все будет по-другому. А может быть, ничего и не изменится. Но наблюдать за падением чего-то величественного и могущественного, что может быть приятнее?

— О Господь Шива! — шептал Экалавья. — Даруй сегодня Такшаке победу!

Лицо царевича Суйодханы тут же всплыло в памяти нишадца. Почему он проявил такую доброту к изгою? Никогда неприкасаемые не ждали от высокорожденных подобной милости. Мысли Экалавьи путались.

«Может быть, он хотел от меня какой-нибудь услуги? Не могут ведь дети правителей быть добры к таким, как я!»

Но что сын царя Хастинапура мог хотеть от мальчишки-нишадца?

«Гореть им в огне в царстве Ямы! Все они одинаковые! Если Такшака победит, я с радостью полюбуюсь на горящий Хастинапур!»

Погрузившись в мечтания, Экалавья не заметил, как Такшака с четырьмя своими воинами отделились от основного отряда. Двадцать всадников вступили в сражение с воинами городской стражи. Над Хастинапуром раздался тревожный набат. Под перезвон колоколов, ржанье лошадей и звон мечей пять незаметных теней двигались вдоль крепостных стен. На помощь хранителям ворот спешили десятки, а то и сотни, столичных воинов. Два десятка нагов жалко смотрелись на фоне превосходящих их в численности защитников города.

Пребывающему в недоумении Экалавье Джара указал на часть городской стены, расположенной слева от ворот. Там сверху свисала веревочная лестница и Такшака со своими людьми уже взбирались по ней. В тот миг, когда они почти поднялись на самый верх, внезапно из-за облаков показалась луна, и нишадец увидел на стене темный силуэт. Этот человек помогал предводителю нагов попасть в город! Глубокий трепет пробрал Экалавью.

«Такшаке нипочем вся мощь Хастинапура!»

Он почувствовал острую необходимость видеть воочию подвиги этого героя. Надо проникнуть в город и быть рядом! Джара догадался о намерениях нишадца и попытался его остановить, но лишь отлетел в сторону от сильного толчка. Это не остановило мальчишку, он потряс головой, пожал плечами и побежал за Экалавьей.

* * *
Лестницу никто не убрал со стены, и Экалавья проворно по ней взобрался наверх. Джара изо всех сил старался не отстать от него. Справа, внизу у ворот шла ожесточенная схватка. Нишадец внимательно смотрел за тем, куда направились наги и помогающий им человек. Они, держась в тени, стремились проникнуть во дворец. Экалавья был готов бежать вслед за ними, но, сзади от него раздался шум. Это Джара никак не мог дотянуться с лестницы до верха стены. Проклиная все на свете, нишадец кинулся ему на помощь.

— Да отстанешь ты когда-нибудь от меня! — зашипел нишадец на Джару, но в ответ получил только глупую улыбку.

Ругаясь. Экалавья побежал обратно, но нагов и след простыл.

«Куда они делись?»

«Кто этот человек, предавший Хастинапур?»

Такими вопросами задавался Экалавья, когда вдруг понял, что вокруг все стихло. Нападение нагов отбито? Конечно, доблесть нагов не совладала с огромным количеством столичных воинов. Они ведали, что идут на смерть, но были готовы отдать свои жизни ради успеха замысла их предводителя. Ради того, чтобы Такшака проник во дворец. Еще недавно испуганный ужасными нагами нишадец, испытывал теперь восхищение от этих неустрашимых бойцов, пошедших в заведомо самоубийственную атаку. Но куда подевался их предводитель?

«Если бы этот недоумок Джара не задержал меня!» — досадливо подумал нишадец.

Он мог бы успеть проследить за Такшакой!

«Брошу здесь этого убогого, некогда о нем заботиться!»

Внезапно наги снова показались. Они покинули безопасное место в темноте и открыто бежали к дворцу. Стражники зажигали все больше и больше факелов, но сторона, с которой приближались наги, все еще оставалась в тени. Им практически удалось достичь цели, когда нападающих остановил какой-то подросток. Такшака хотел смести его с своего пути, но юный воин сдержал натиск предводителя нагов. Он уклонился от режущего удара меча и попытался проткнуть своим клинком тело нага. Сбоку от них открылась дверца, из нее показался пожилой мужчина и, отчаянно размахивая руками, побежал к отважному подростку, призывая его вернуться во дворец. Экалавья зачаровано смотрел на разворачивающиеся перед ним события. Один из нагов ударил старика, и тот рухнул, как подкошенный. Подросток же, несмотря на полученные раны, упорно защищался. В то же время, человек, помогавший нагам проникнуть в город, исчез, скрылся в темноте. Никто, кроме Экалавьи и Джары, не видел, как он покинул своих сообщников, искать его и думать, что случилось, было некогда — со всех сторон сбегались воины Хастинапура.

Храброго юношу оттолкнул в сторону высокий сильный человек и сам вступил в ожесточенную схватку с главным из нагов. Экалавья узнал в нем того самого брахмана, что явился утром в Хастинапур. Нишадец взмолился богам о ниспослании победы Такшаке. Стрелы, выпускаемые защитниками города, уже унесли жизни двух нагов, но когда столичные воины заметили вступившего в сражения брахмана, они прекратили обстрел. Такшака с оставшимися в живых своими людьми отчаянно сопротивлялся натиску одного-единственного брахмана. На помощь к Дроне бросились несколько воинов Куру, но тот лишь презрительно отмахнулся, велев им не вмешиваться. Знаменитый воинский наставник против кучки дикарей! Разве этого не достаточно? Его неподражаемое искусство владения мечом сдерживало трех нагов и нанесло всем им кровоточащие раны. Сам Такшака ничего не мог поделать с клинком брахмана, и вскоре был вынужден сражаться, прижавшись спиной к стене.

На одном из дворцовых балконов появился Бхишма, Великий регент царства Куру, высокий и могучий воитель. Он громким голосом отдавал приказы, и Экалавья увидел, как со всех сторон появились люди в превосходных доспехах, державшие обнаженные и готовые к бою мечи. Услышав весь этот шум, Дрона оглянулся и крикнул, что не нуждается в помощи. Такшака не преминул воспользоваться моментом. Он, пока Дрона отвлекся, метнулся к свисавшей веревке, взобрался по ней и через несколько мгновений оказался по ту сторону городской стены. Брахман взревел в несвойственной людям его варны ярости и попытался схватить Такшаку. Но двое нагов, ценой своих голов, тот час оказавшихся на земле, задержали Дрону. Его меч на пол-локтя не достал до взбиравшегося по веревке Такшаки. Брахман разочарованно выдохнул.

За удирающим нагом наблюдал Экалавья. Он видел, как в Такшаку, ищущего своего коня, летели стрелы со стен города, как пара из них попала в цель, как наг на бегу пытался вырвать стрелы из плеча и бедра. Нишадец также увидел Дрону, бежавшего вдоль городской стены и ловко перепрыгивавшего через тела павших. Брахман преследовал убегающего раненого мятежного нага.

Экалавья горячо желал, чтобы Такшака смог скрыться, но он также с растущим восхищением любовался поразительной доблестью Дроны. Как человек может так сражаться? Какая ловкость, какое изящество! Какая сила, какое воинское искусство!

«Я тоже хочу научиться драться как он!»

От мечтаний Экалавью отвлек громкий крик. Стрела с тяжелым наконечником пронзила левую ногу брахмана и тот, прервав свой стремительный бег, упал на землю. К нему на помощь устремились стражники. Такшака отбежал подальше, огляделся и свистнул. До Экалавьи донесся звук лошадиного ржанья и стук копыт. Умное животное спешило к своему хозяину.

— За ним! Схватите его! — Дрона попытался подняться.

В одной руке он сжимал уже извлеченную из ноги стрелу. Ее окровавленный наконечник блестел в лунном свете.

Когда стражники бросились за Такшакой, он уже успел скрыться за углом городской стены.

— Быстрее! В погоню! Он же уходит, болваны! — надрывался Дрона.

Из ворот выехал крупный отряд всадников и поскакал в ту сторону, куда скрылся наг.

Сильно хромая, Дрона вернулся в город. Лицо его кривилось не столько от боли, сколько от негодования, что все так обернулось. Бхишма стоял с бесстрастным лицом, сложив руки за спиной. Ветер трепал его бороду, в которой поровну перемешались соль и перец. Только морщинки на его лбу выдали чувства регента. Рядом с ним находился смущенный Видура. При виде высокой фигуры регента Дрона на мгновение растерялся. Он бросил взгляд на безжизненные тела, стражников, затем посмотрел на гордое лицо Бхишмы.

— Городская стража ни на что не годна, мой господин! Они плохо обучены, поэтому и упустили главного из нагов, а вместо него, подстрелили меня, — в голосе Дроны звучало обвинение, но Видура понял, что брахман заодно пытается сам оправдаться за упущенного Такшаку.

Бхишма пристально посмотрел на Дрону. Брахману пришлось отвести взгляд. Наконец регент Хастинапура заговорил:

— Будет благоразумнее, если ты станешь делать то, зачем тебя призвали, то есть обучать царевичей. Стражей займутся другие люди. Я в восхищении от твоего мастерства, но не надо больше рисковать и доказывать свой героизм. Видура, проводи наставника в его покои. Ему необходимо отдохнуть.

Гнев и смущение изменили цвет честного лица Дроны. Видура старался избегать его взгляда. Брахман весьма болезненно воспринял унижение. Бхишма оскорбил его, и мало того, оскорбил в присутствии шудры! Дрона хотел было возразить регенту, но испугался последствий. Он нуждался в должности придворного наставника. До этого Дрона вел очень трудную жизнь. Мысль, что придется снова скитаться из деревни в деревню, из одной страны в другую, в поисках пропитания и заработка, заставила его содрогнуться. Он уже прошел через все эти страдания и невзгоды, когда с самого раннего детства его сопровождала постоянная бедность. Теперь у него есть семья, он обязан ее кормить и обеспечивать.

Воин, живший внутри брахмана, порывался бросить высокомерному Бхишме вызов на поединок. Возможно, прославленный воин победил бы Дрону. Регент всегда вселял своим противникам страх и благоговение, пасть от руки почетно. В юности Дрона даже мечтал умереть такой смертью, с честью, с высоко поднятой головой. Остановила брахмана от безрассудства только мысль о сыне. Невинное лицо Ашваттхамы стояло у него перед глазами. Он заслуживает лучшей жизни, чем была у отца.

«Ради него я подавлюсь своей гордостью! Такова судьба всякого любящего отца!»

— Не провожай меня! — обернулся Дрона к Видуре, а затем направился в свою комнату.

Понимая, что творится на душе у Дроны, Видура не сказал ни слова и отошел в сторону. Когда брахман исчез за изгибом коридора советник, низкорожденный брат царя Дхритараштры, опустил плечи и тяжело вздохнул. Великий Бхишма бывал иногда суров, даже жесток.

— Доложите мне, когда поймаете Такшаку, — распорядился Бхимша и вздохнул не менее тяжело, чем Видура. — Хотя это маловероятно…

Регент скрылся в глубинах царского дворца.

Оставшись один, Видура осмотрелся по сторонам и заметил мальчика, тормошащего лежащего без сознания человека. Он подошел и спросил:

— Что с ним? Он ранен?

Мальчик вздрогнул и посмотрел на богато одетого человека:

— Не знаю, мой господин!

— Ведь это ты так отважно вступил в схватку с Такшакой? Как тебя зовут, сын мой?

— Я - Васушена, господин! А это мой отец, колесничий Адиратха. Еще меня называют Карной. О господин, помогите отнести отца к нам в дом, мама уже, наверное, волнуется!

Не говоря ни слова, Видура приподнял лежащего без чувств мужчину под плечи, а Карна взялся за ноги, но сил у мальчика явно не хватало.

— Надо им помочь, — неожиданно сказал Джара Экалавье, и побежал, прежде чем нишадец успел его остановить.

— Дурак! — прошипел ему в след Экалавья. — Нас же поймают и выпорют!

Но выбора не было. Надо успеть схватить безумца и скрыться, пока их никто не увидел. Он погнался за Джарой, стараясь ухватить его за волосы. После недавней стычки стражники были особенно бдительными и заметили бегущих мальчишек. Карна и Видура также увидели двух оборванцев, направляющихся прямо к ним. Не успели они оправиться от удивления, как Джара подбежал и принялся помогать им. Экалавья, тяжело дыша, остановился в паре шагов.

— Господин! Мы хотим помочь вам! — Джара глядел на Видуру широко раскрытыми глазами.

Первый советник царя Дхритараштры разразился смехом, увидел тщедушное тельце Джары. Стражникам, успевшим выкрутить руки Экалавье, он махнул рукой:

— Отпустите…. Это мои племянники. Из деревни.

К удивлению Экалавьи стражники, пусть и неохотно, но освободили его, поклонились Видуре и ушли. Нишадец без долгих раздумий подошел к лежащему без сознания человеку и помог унести его домой, в хижину, стоящую достаточно далеко от дворца, возле конюшен.

У входа их встречала женщина.

— Это моя мама Радха, — сказал Карна.

Они аккуратно положили мужчину на тростниковую кровать, единственное ложе в скудно обставленном жилище. Видура попросил у женщины воды, листьев туласи и что-то из кухонных приправ. Джара и Экалавья замерли в углу хижины, боясь пошевелиться. Им было непонятно, почему такой могущественный человек спас их от стражи. Как он намерен с ними поступить? Нишадец глазами обежал маленькую, чистую, содержащуюся в полном порядке хижину. Эти люди были не намного богаче его, но он испытывал к ним зависть. У них была крыша над головой! Он вспомнил свою тетю и ее детей, спавших под открытым небом, и его сердце заныло.

Женщина суетилась и причитала, пока Видура смачивал сухие губы ее мужа целебным питьем. Наконец, мужичина зашевелился и пришел в себя. Радха улыбнулась сквозь слезы, а Видура поднялся, собираясь уйти. Хозяйка хижины заявила, что не отпустит его, не угостив и не отблагодарив. Ведь он спас жизнь ее мужу! Советник царя пытался втолковать женщине, что никакой угрозы жизни такой пустяк не представлял. Оживший колесничий присоединился к просьбам супруги и умолял Видуру отведать их скромных угощений. Видура не выдержал их натиска и согласился. Отказаться, значит обидеть этих, наверняка, хороших людей. Видура посмотрел на колесничего и восторженно сказал ему:

— Твой сын проявил редкостную отвагу! Если научить его воинскому искусству, то Хастинапур гордился бы таким бойцом!

— О господин! Мы бедные суты! Кто возьмет нашего сына в ученики? Я сам учу его, и Карна непременно станет лучшим в нашем деле. Но наше происхождение и наши скудные средства не позволят сделать его стрелком из лука!

Экалавья заметил, что сын колесничего не отрывает глаз от пола, желая хоть как-то скрыть свой позор.

«Если он может стать воином, то смогу и я!» — твёрдо решил нишадец.

Он обернулся и посмотрел на Джару. Его спутника мало интересовали разговоры, он не мог оторвать голодный взгляд от кипящей в котле похлебки.

Видура надолго задумался.

— Хм…, дай мне время, Адиратха. Не знаю, получится или нет, но я попробую помочь. Дроначарья — хороший человек и превосходный наставник. А твой сын сегодня хорошо показал себя! Его вмешательство не позволило Такшаке выполнить задуманное! Я попрошу его взять твоего мальчика в обучение, но он может и отказать. Я еще замолвлю пару слов перед великим регентом. Может и получится тогда…

Голос Видуры был полон сомнений, но Адиратха радовался как никогда. Как не быть счастливым, когда судьбой твоего сына озаботился сам Первый советник страны Куру!

Зависть сжигала Экалавью. Как у некоторых людей все так легко получается! Он даже хотел спросить Советника, не попросит ли тот и за него. Но нишадец прекрасно понимал, какая пропасть лежит между ним и Карной. Они были похожи бедностью, но разница даже в их происхождении невероятно огромная. Экалавья прикусил губу, давясь от злости на судьбу, по воле которой он появился на свет таким низкорождённым.

«Да кому нужны эти гуру и наставники! Весь мир — мой учитель!» — думал разгоряченный негодованием Экалавья. — «Я сам всему научусь и стану лучшим лучником, чем этот везунчик!»

Ему захотелось сбежать из этой хижины, пронизанной тошнотворным счастьем, но Джара схватил его за пальцы. Раздраженный Экалавья отвесил ему щелчок. Джара невозмутимо показал жестами, что очень голоден. Другие мысли его сейчас не тревожили. Экалавья же наоборот, чувствовал себя тревожно. Ему казалось, что человек, освободивший его от стражников, в любой момент может изменить свое мнение. Тогда им придется туго. Нишадец на ждал ничего хорошего от знатных и высокорождённых людей. Да, царевич Суйодхана проявил к нему доброту, но важный сановник пугал его. Оставалось только молчать, ждать и быть готовым действовать решительно.

На голодные глаза Джары обратила внимание Радха. Она собрала на стол и пригласила всех. Видура отказался, сославшись на то, что уже почти наступило утро, и он не может принимать пищу до совершения положенных обрядов. Напротив, Экалавья готов был немедленно съесть всё, что предлагала ему Радха. Последнее что он ел, было манго. Его мучил сильный голод, но показывать это всем он не хотел. Он принимал угощения медленно и степенно, отказываясь от добавки. Джара не мучился никакими сомнениями и поглотил всё, что ему предложили хозяева дома. Когда трапеза закончилась, он, облизывая пальцы, с сожалением встал из-за стола. Экалавья чувствовал отвращение к опустошению, произведенному Джарой в припасах радушных хозяев. Они вышли во двор, омыть руки. Джара лучился от удовольствия так, что Экалавье захотелось ударить его. Сделать этого он не успел — Видура отправлялся во дворец и звал всех попрощаться.

* * *
— Кто ты такой и как проник в город? — на лице Видуры не было и тени улыбки.

Экалавья содрогнулся. Пришло время, и этот знатный мужчина явил свое истинное лицо. Нишадец даже почувствовал облегчение от того, что не ошибся, высокорожденный не мог вести себя иначе с таким, как он.

— Я из нишадцев. Мы находились в лесу, рядом с городом. Я увидел, как Такшака со своим отрядом направляется сюда, в Хастинапур, — только Экалавья успел так ответить, как понял, что совершил ужасную ошибку.

— Откуда тебе известно, что его звали Такшака? — неподвижное лицо Первого Советника казалось высеченным из камня.

— Да его знают все обитатели лесов, — встрял с ответом Джара. — Он иногда посещал нас, угощал разной едой и говорил, что когда-нибудь перебьет всех вас и подарит царский дворец нишадцам, нагам и киратам.

После слов Джары Экалавья мысленно попрощался со своей головой. Видура молчал так долго и так многозначительно, что ноги нишадца начали дрожать. Наконец Первый советник произнес:

— Если вы выследите Такшаку и доложите об этом мне, я щедро вас вознагражу.

— Мы получим еду? — глаза Джары радостно сверкнули.

— И еду, и многое другое. Пока что держите это, — в сторону мальчишек полетели две медные монеты.

— Что это? — удивился Джара, никогда не то что не державший монет в руках, но и не знавший о деньгах.

— Спроси у брата. Он расскажет, как их превратить в еду. Сообщите мне о Такшаке, получите гораздо больше.

Темные глаза Видуры уставились на Экалавью. Нишадец не смог выдержать взгляда и отвернул голову. Ему очень хотелось заткнуть Джаре рот, но сделать этого не мог.

— Мы видели человека…, похожего на тебя…, в красивой одежде. Он бросил со стены веревку Такшаке, — Джара осекся под взглядом Экалавьи.

— Кто? Кто это был? Скажи мне! — лицо Видуры мгновенно окрасилось гневом.

— Но господин! Мы не знаем его имени! — успел вмешаться Экалавья, прежде чем Джара своим ответом принес бы им новые неприятности, и быстро добавил. — Но обязательно узнаем, как только повстречаем!

«Когда же он нас отпустит?» — задавался вопросом нишадец и призывал себя хранить спокойствие.

— Да? Что ж…, можете идти, — тихо проговорил Видура.

Медлить было нельзя, Экалавья схватил Джару за руку и потянул его к воротам. Видура проводил их взглядом. Стражники остановили мальчишек и поинтересовались, правда ли они родственники Первого Советника. Джара опередил Экалавью, и ответил отрицательно. Убедившись, что Видура не видит, воины городской стражи обыскали его и отобрали зажатую в ладони монету. На слова Джары, что это дар того господина, его изрядно побили. Экалавья не стал дожидаться обыска и избиения, он с презрением швырнул свою монету на землю. На лице нишадца проступила довольная улыбка, когда один из стражей низко склонился к его ногам за добычей. Правда, за насмешку он тут же получил от другого воина удар в лицо.

* * *
Видура не на шутку встревожился. Он мог обойти с мальчиками весь дворец и найти с их помощью предателя, но боялся вспугнуть его раньше времени. Тем более, окажись помощник нагов важным сановником или знатным придворным, обвинение двух неизвестных никому дикарей не сильно его напугает. Нет, торопиться в таком деле не следует, но и тянуть с поимкой предателя нельзя. Он может принести еще много вреда.

На одном из балконов дворца Видура заметил высокого человека. Он стоял лицом на запад, склонив голову как при молитве. Странно, что в стране, где солнце почитается наравне с богами, кто-то утром молится на закатную сторону. Видура задержался, чтобы узнать, кто это мог быть. Человек стоял достаточно долго, и когда, наконец, повернулся, лучи восходящего солнца осветили его лицо. Видура вздрогнул. Шакуни! Царевич Гандхары. Их взгляды встретились, и Видура даже на расстоянии почувствовал темную, злую силу черных глаз Шакуни.

«Теперь я уверен, что обнаружил предателя», — подумал Первый советник. Но никакими доказательствами он не располагал. Нет, торопиться в таком деле не следует.

* * *
Стоящий на балконе Шакуни мысленно повторил клятву, произнесенную им в пятилетнем возрасте, когда Бхишма покорил древние земли Гандхары. Мало того, регент захватил сестру Шакуни как военный трофей, и увез, чтобы выдать замуж за слепого болвана, лишь формально называющегося царем.

С тоской в глазах Шакуни глядел на запад, где лежала его любимая страна. Он склонил голову, и, как делал каждый день, поклялся уничтожить Бхарату. Да, вчерашняя затея не удалась, но он попытается снова. У Бхараты есть слабые стороны, хотя бы крайне запутанное разделение людей по происхождению, но это сильная страна. Вторгнуться в нее и победить — очень трудная задача. Гораздо легче сделать это изнутри, с помощью людей, населявших Бхарату. Такшака был лишь одним броском игры в кости, затеянной Шакуни. Будут и другие. Самая главная фигура его игры находится здесь, во дворце. Улыбнувшись, Шакуни отправился в покои царевича Суйодханы. Пришло время очередного броска.

ГЛАВА 4 СЫН КОЛЕСНИЧЕГО

Однажды Карна рассказал своим родителям, что самое его сокровенное желание — стать лучником. Отец выслушал и ничего не сказал. Долгое время мать Карны пыталась заговорить об этом с отцом, но он только сопел в ответ. Карна не терял надежды и с волнением возносил молитвы Господу Шиве. Как-то Адиратха попросил сына сопроводить его в храм. Им позволили войти на территорию храма, но во внутренне святилище не пустили. Сутам и прочим людям с низким происхождением дозволялось молиться лишь под открытым небом.

Адиратха заметил, что под высоким баньяном сидел на помосте ни кто иной, как Крипа, придворный брахман и наставник. Гуру играл в кости и горячо спорил со своими партнерами по игре. Почтенный брахман был готов ударить одного из своих друзей, когда к нему приблизились отец с сыном. Адиратха скинул с плеч свою накидку-ангавастрам и повязал ее на поясе в знак почтения. Он замер в нескольких шагах от Крипачарьи и опустил глаза к земле. Так и должен был вести себя сута, желающий обратиться к брахману. Карна, немного тревожась, стоял за спиной отца. Крипа прекратил спор и с удивлением посмотрел на Адиратху. Что этому колесничему надо от него?

— О господин, у меня скромная просьба…

— Что ты! Я пуст, как разбитый горшок и не могу одолжить тебе денег. Будь у меня несколько монет, я бы сейчас пошел выпить вина! — Крипа разразился громким смехом.

Юный Карна слышал истории про некогда странствующего, не признающего многие нормы морали, брахмана Крипу,подвязавшегося при дворе Хастинапура. В последнее время ходили слухи, будто бы с приходом гуру Дроны, Крипу, несмотря на все недостатки, мудрого и искусного во владении оружием, отстранили от обучения царевичей.

Наблюдающий за поведением Крипы понимал, этот брахман мало заботится о том, что о нем могут подумать. Утром, когда его собратья по варне предавались молитвам и исполнению обрядов, он предпочитал находиться в питейном заведении, веселясь со своими приятелями. Наиболее замкнутая из всех варн — брахманы, и ее представители искренне опасались, что такой неуправляемый, и одновременно гениальный, человек представляет угрозу их обществу. Крипа действительно мог поспорить своей осведомленностью во всех вопросах с любым, осмелившимся бросить ему вызов. Он и любил спорить, бросать и принимать вызовы. У его оппонентов не находилось ответов на аргументы Крипы касательно священных писаний. Крипа намеренно высмеивал жесткое деление населения Бхараты на варны, все законы и правила связанные с этим. Свои слова он подкреплял стихами и гимнами из Вед и Упанишад.

Карна знал, его отец надеялся на помощь этого эксцентричного человека.

— О мой господин! Я не милостыню у тебя прошу! Будь добр, посмотри. Вот мой сын Карна. Он хочет стать лучником и учиться у тебя воинскому искусству.

— О! Вот кем он хочет быть!

Крипа спрыгнул с помоста, на котором сидел, и бросился к Карне. Он остановился на расстоянии ладони от лица юного суты, пристально смотря ему в глаза. Карна отступил на пару шагов, боясь притронуться к брахману и этим осквернить его. Сын краем глаза видел потрясенное лицо отца. Крипа сам нарушил законы своей варны, так близко приблизившись к низкорожденному. Наблюдающий за ними служитель храма хмурился и неодобрительно качал головой.

Крипа резко толкнул Карну. Мальчик пошатнулся. Тогда брахман схватил его за волосы и одной рукой приподнял над землей. Свободная левая рука Крипы хлестнула сына суты по лицу и сильно ударила в живот. Тело Карны пронзила боль, но глаза его не проронили ни слезинки.

— О господин! Господин мой! Не бейте его…, - взмолился Адиратха.

— Молчи, глупец! Я же не наказываю его. Твой сын смел! При должном обучении из него вышел бы отличный воин! Он умеет терпеть боль, — Крипа отпустил Карну и изящным, ловким движением оказался на своем изначальном месте на помосте.

Он сидел, смотрел на отца с сыном и перебирал пальцами свою черную бороду.

— Ты возьмешь его в ученики, о господин? — Адиратхи едва сдерживал слезы радости.

— Почему бы и нет, — полные губы брахмана сложились в лукавую улыбку.

— Но он сута…, я хочу сказать, о свами, мы шудры…

— Да будь он хоть нишадцем, нагом или млеччхом, меня это мало беспокоит! Главное — из него получится истинный воин! — Крипа посмотрел на сияющего от радости и гордости Карну.

— Когда же ему можно приступить к обучению, о господин? — низко склонившись пред Крипой, спросил отец Карны.

— Сразу, как только ты вручишь мне тысячу золотых монет, — с невозмутимым лицом ответил брахман.

— О господин…, о свами…, - Адиратха не верил собственным ушам.

Тысячу золотых монет ему не заработать и за сто лет верной службы!

— Мы так бедны…

— Мне очень жаль, друг мой, но в этом моей вины нет. Мне все равно, в какой семье родился твой сын. Но я нуждаюсь в деньгах. Вино и другие вещи, делающие жизнь радостнее, весьма дороги. А тут еще игра! Кости я кидаю хуже, чем стреляю из лука. Когда ты сможешь заплатить, немедленно присылай сына ко мне, и я сделаю из него лучшего воина Бхараты! В противном случае, он станет таким же возницей, как и ты!

— Но, господин мой…

— Глупец! Я что, целый день буду повторять тебе одно и то же? Мои друзья скучают и теряют терпение! Приходи с деньгами, тогда поговорим, — Крипа повернулся к ним спиной и возобновил прерванную игру.

Отец и сын стояли в тишине, опешившие оба, не обменявшись ни словом. Солнце поднялось высоко, горячий ветер гонял пыль по двору. Храмовые брахманы услужливо провожали торговца, совершившего щедрые подношения. Карна уставился в одну точку, не смея посмотреть на отца. Щека и живот вдруг заныли от нанесенных Крипой ударов. Лучше бы он сразу отказал учить шудру! Стыд и горечь унижения сжигали Карну.

Адиратха положил руку на плечо сына. Мальчик поднял голову и увидел глаза отца, исполненный непролитых слез. Карна возненавидел себя. Отчего бы ему не быть похожим на своих сверстников, одной с ним варны? Стать воином? Ему, сыны суты? Что за блажь охватила его? Карна здесь же поклялся изучить в совершенстве ремесло, предназначенное ему по рождению. Он станет величайшим возницей. Отец будет им гордиться!

— Не переживай, сынок. Мы что-нибудь придумаем. Хорошо, что он не отказал нам по причине низкого рождения. Дело только в деньгах. У нас есть колесница, хижина тоже чего-то да стоит. Я поищу себе другую работу…, мы что-нибудь да придумаем.

— Я больше не желаю становиться воином, отец! Давай забудем это, как пустой сон.

— Карна! Послушай меня…

— Нет, отец! Не будем говорить об этом. Научи меня управлять колесницей. И не вздумай ничего продавать ради меня, — Карна дрожал от стыда и гнева.

Наверное, он говорил слишком громко. Посетители храма заинтересовано смотрели на него и, даже Крипа обернулся узнать, что там случилось. Сердце Карны замерло. Вдруг наставник всего лишь пошутил про тысячу монет! Сейчас он подзовет Адиратху и скажет, что бы тот привел сына к нему завтра утром.

— Проваливайте отсюда, голодранцы! И хватит шуметь! Клянусь богами, невозможно даже сыграть в кости, не отвлекаясь на всякий кричащий сброд!

Недовольный Крипа добавил еще несколько крепких словечек, показывая, насколько он раздражен.

Под звуки храмового колокола отец с сыном побрели домой. Они шли по пыльным улицам, и в карканье ворон им слышался смех Крипы и его приятелей. Добравшись до дома, Карна молча ушел на задний двор, к колодцу. Он долго разглядывал колеблющееся отражение своего красивого лица. На мгновение он чуть не поддался искушению прыгнуть вниз и покончить со всем. Но представив рыдания матери и убитого горем отца, он стиснул зубы и отогнал наваждение.

«Я должен помогать родителям!»

Но сердце Карны ныло от перспективы всю жизнь быть простым возницей. Только безмерная любовь к родителям не позволила ему в тот день нырнуть в темные колодезные воды.

* * *
Пока не Видура не пообещал обратиться с просьбой к наставнику Дроне, Карна ни разу не говорил с отцом о том случае с Крипой. Сын суты утратил всякую надежду стать воином и смирился с безрадостной жизнью шудры. Но этот неожиданный ночной гость, влиятельный придворный — не милостью ли Господа Шивы он был послан в их скромное жилище?

Проснувшись задолго до рассвета, Карна совершил омовение. Едва сдерживая волнение, он принялся ходить веред-назад по маленькой веранде в ожидании отца. Вороньи крики звучали музыкой для его ушей. Ветер доносил ароматы жасмина и звуки колокола. На улице появились первые люди, идущие к реке. Из хижины вышла Радха и протянула мальчику чашку молока. Карна нетерпеливо выпил, рука его дрогнула, и медный сосуд с лязгом упал на пол. Мать перебирала его волосы, невольно касаясь серег на ушах сына.

— Где же отец? — спросил Карна, мотая головой.

Ему было не до материнской ласки.

Радха радостно улыбалась и с нетерпением ждала пробуждения соседей. Ей натерпелось рассказать о посетившей их дом удаче. Наконец, закончив утреннюю молитву, показался и Адиратха. Карна бросился ему навстречу.

— Какой ты нетерпеливый, сын мой! Ты не забыл помолиться?

Карна сделал все ранним утром, но не спорить же с отцом. Он замер и обратил свой взгляд на восток, где небо становилось шафрановым. Благодатное светило вставало и разгоняло мрак. Карна закрыл глаза, желая запечатлеть в своей памяти великолепное зрелище. Слова молитвы не шли на ум. Душевное волнение, сильное и чистое, заменяло ему строки священных текстов. Он чувствовал себя единым целым с ярким солнцем. Нежное прикосновение теплых лучей успокаивало его, делало радостным и счастливым.

Выйти из такого необычайного состояния Карну заставила рука отца, сжавшая его плечо. Сын улыбнулся и быстрым шагом направился к дворцу. Адиратха оглянулся, посмотрел в полные слез глаза жены и поскорее отвернулся, не желая показывать своих чувств. Карна ушел далеко вперед, и отцу пришлось поднапрячься, чтобы догнать своего бойкого сына.

Они прошли мимо храма, где в тени баньянового дерева Крипа уже метал с друзьями кости. Крипа заметил и окликнул Адиратху, но сута и его сын поспешили пройти мимо. До них донесся смех этого странного брахмана.

Их остановили стражники у внутренних ворот и поинтересовались о цели визита. Десятник с подозрением выслушал объяснения Адиратхи, и только после долгих уговоров послал одного из своих людей во дворец с донесением. Посланник вернулся лишь для того, чтобы сообщить — Видура находится на приеме у господина Бхишмы, и отцу с сыном придется подождать. Они так и остались ждать, стоя у ворот. Солнце пекло все сильнее и сильнее, а спасительная тень становилась все меньше и меньше. Каждый проходящий мимо человек вселял в них мимолетную надежду. Но время шло, и тревога начинала поселяться в их сердцах. Вдруг Первый советник забыл про них и про свое обещание! Когда Карна с отцом совсем пали духом, их позвали. Стражник указал на Видуру, стоявшего у входа в царские сады. Оттуда доносился звон мечей, сопровождаемый зычными указаниями наставника Дроны.

Видура улыбнулся, извиняясь за задержку. Карна не мог решить, лицемерил с ними советник, или действительно был великодушным и скромным человеком. Наконец, Карна и Адиратха оказались в дворцовых садах, среди которых находилась площадка для воинских упражнений. С удивлением Карна увидел в углу площадки стоящих на коленях царевича Суйодхану и его брата Сушасану. Головы их склонились от стыда. Дрона поправлял мишень для Арджуны, среднего из братьев Пандавов.

Маленький мальчик-брахман, похожий лицом на Дрону, собирал выпущенные царевичами стрелы. Подросток, не по годам могучего телосложения, играючи размахивал булавой. Все остальные ученики Дроны наблюдали за натягивающим тетиву Арджуной. Стрела не попала в цель, и наставник сокрушенно покачал головой. Тем не менее, Карна был поражен. Арджуна уже стрелял как взрослый воин, а ведь прошло всего несколько недель, как начались занятия.

«Возможно, и я буду стрелять не хуже», — подумал сын суты.

— Гуру! — с почтением в голосе позвал Дрону Видура.

Наставник выдержал долгую паузу, прежде чем заметить их присутствие. Когда он обернулся, Карна вздрогнул от его выражения лица. Мальчик догадывался, что сейчас произойдет.

— О! Советник Видура! Чем я могу тебе помочь? — жестом Дрона заставил учеником притихнуть.

— Это Карна, — Видура вытащил мальчика, спрятавшегося за отцом. — Сын моего друга Адиратхи.

— Но почтенный советник! Обучение уже в полном разгаре!

— Все так, гуру. Но Карна очень хочет обучиться воинской науке.

В голосе Видуры слышалась неуверенность. Долгое молчание Дроны заставило сердце мальчика бешено биться. Кулаки Карны крепко сжались.

— Мои ученики — сыновья царей, — наконец произнес Дрона.

— Вчера этот мальчик оказал большую услугу нашему царству, я и обещал…

— Повторяю тебе, Первый советник, я занимаюсь только с царевичами! — скрестив руки на груди, Дрона отвернулся.

— Я говорил об этом мальчике с самим регентом Бхишмой! Он сказал, что не видит ничего плохого в том, что ты согласишься взять Карну в ученики. Господин Бхишма добавил, что Хастинапур нуждается во всех воинах, которых он может взрастить.

— Почтенный Первый советник! Я не хотел этого говорить, но ты заставляешь меня. Спроси у мальчика, кем он родился, в какой варне.

— Какое это…

— Мне понятны твои симпатии к подобным людям, о советник Видура! Ты и сам к ним принадлежишь. Мальчик — сута, я — брахман. Неужели ты рассчитываешь, что я буду заниматься с ним?

От замешательства и стыда у Видуры вспыхнуло лицо. Его должность при дворе была намного выше, чем у Дроны. Но у него никогда не хватало решимости противостоять тем, кто превосходил его по варне, по происхождению. Карне не хотелось слушать продолжение их спора, он и так знал, что все кончено. Сдержать слезы уже не хватало сил.

Дрона резко повернулся к Видуре и с вызовом в голосе сказал:

— Думаешь, что можно вот так прийти и заставить меня взять в ученики мальчика-суту? Как Первый советник царя ты можешь выгнать меня отсюда! Только прикажи, и я, с супругой и сыном, тот час покину Хастинапур! И я или умру с голода, или найду себе занятие в другой стране! В такой, где уважают брахманов и не заставляют их против законов варны! Лучше голодать, чем подчиняться шудре. Можете делать все, что угодно, и ты, и регент Бхима, но я не буду учить низкорожденных!

Пользуясь случаем, царевич Суйодхана решил подняться с колен. Его наивная попытка не прошла незамеченной. Дрона громко закричал:

— Ты болван, если так нагло ведешь себя на моих занятиях! Делай то, что тебе приказано!

Суйодхана покорно опустился на колени.

— Дрона! Своими словами ты только что оскорбил царевича Каурава и все царство в его лице! Всему есть предел…, - Видура выхватил меч.

— Что? Мне угрожает оружием низкорожденный человек? Хотя о чем это я! Первый советник — шудра, его царь — слепец, а наследник царя — высокомерный невоспитанный царевич! Неудивительно, что сута возжелал стать воином. Что дальше? Придет нишадец проситься ко мне в ученики?

Карна уже больше переживал за Первого советника, чем за себя. Он мог видеть, как Видура изо всех сил пытается сдержать свой гнев.

— Хорошо, вскоре ты узнаешь, что решил господин Бхишма, — Видура подчёркнуто низко поклонился Дроне.

Такой поклон подействовал на Дрону сильнее, чем пощёчина.

— Ты! Ты…, ты смеешь оскорблять брахмана? Но мы еще посмотрим, прислушиваются ли в Хастинапуре к словам брахмана, или здесь внимают только жалобам шудры! А теперь убирайся отсюда. Это место предназначено для кшатриев. Таким как ты, здесь не место. Не забудь прихватить возницу с его сыном. Далее я буду говорить только лично с великим регентом!

Больше не проронив ни слова, Видура удалился. Карна поспешил уйти вслед за ним. Только Адиратха стоял несколько мгновений, прежде чем с тяжелым сердцем покинул царские сады.

* * *
Дроне была неприятна встреча с бедными сутами. Он знал, мальчик обладает задатками великого воина. На глазах гуру Карна вступил в схватку с нагами Такшаки. Но смелость смелостью, а происхождение никто не отменял. По-человечески Дрона сочувствовал отцу, желающему помочь своему сыну исполнить желание. Но его собственный гуру, знаменитый Парашурама приучил Дрону чтить чистоту и святость варн. В этом Дрона не был похож на своего шурина Крипу, которого и ненавидел и боялся одновременно. Ученостью и владением оружием Крипа мог поспорить с Дроной. При всех своих достоинствах, Крипа был безнадежным эгоистом, находившим удовольствие в осознанном нарушении всевозможных правил и законов. Дрона не мог себе такого позволить.

«У меня есть сын, я должен его вырастить», — подумал Дрона и полными любви глазами посмотрел на Ашваттхаму.

Но сам Ашваттхама смотрел не на отца, а вслед удаляющемуся сыну суты. Брахман с горечью подумал:

«До встречи с этим негодником Суйодханой мой сын был милым ребёнком. Общение с царевичем испортило его».

Но как богато и сыто зажили они в Хастинапуре! Дрона волновался, не отравит ли Видура слух регента наветами, не вышвырнут ли его вместе с семьей за городские ворота. Готов ли он вновь вернуться к нищете? Что будет тогда с его сыном? И всё из-за глупого мальчишки-суты, вбившего себе в голову невесть что!

Царевич Суйодхана во многом напоминал Дроне Крипу, но парень отличался большой силой воли. Он задавал много вопросов и подвергал сомнению ответы на них. Он заставлял Дрону чувствовать себя неполноценным. За это брахман отвечал ему на занятиях так, как обычно отвечают учителя ненавистным ученикам. Дрона буквально дразнил самолюбие царевича, постоянно сравнивая его с Пандавами, всячески превознося достижения последних. Он надеялся таким образом сломить мятежный дух мальчика, смягчить его характер.

Дрона вполне обоснованно полагал, что человек такого нрава, как Суйодхана, обретя силу и власть, приведет себя и других к катастрофе. Не обуздай его сейчас, он навяжет свою волю всему царству, которое сам же в конце и погубит. Будучи наставником, Дрона считал долгом воспитать учеников достойными членами общества. Его наука не была рассчитана на взращивание мятежников, бросающих всем вызов и опрокидывающих принятые устои. История Бхараты показывала, как боги объединялись с людьми и повергали в прах подобных мятежных правителей. Равана, Бали и Махабали, их взлеты и падения, служат прекрасным доказательством этому. Основы мироздания должны быть вечными и неизменными. Желающим нарушить сложившийся порядок препятствовали боги. Обитатели небес воплощались на земле. Аватары богов стирали злоумышленников, посягнувших на извечные устои, в порошок. Так боги, принимая земное рождение, защищали основу основ — Дхарму.

По малейшему подозрению Дрона порол Суйодхану и назначал ему позорное наказание. Когда телесные страдания не помогали образумить упрямого царевича, наставник сравнивал Суйодхану и его братьев с различными злобными асурами из старинных преданий, неспособными отличать добро от зла. Как ни странно, это действовало. Суйодхана мог утихомириться на целый день. Пятеро Пандавов не упускали случая посмеяться над двоюродными братьями. Дрона не сомневался, что не напрасно выбивает из царевича мятежный дух. Он считал, что также подает пример своему сыну Ашваттхаме, возможно, будущему наставнику следующего поколения царевичей. О! Если все получится, то наступит замечательное время, создастся прекрасный мир, в котором люди, подобные Видуре, то есть шудры, будут знать свое место.

Сейчас же, увидев Ашваттхаму беседующего с Суйодханой, Дрона вышел из себя. Он бил сына, пока не заболела рука. Таким образом брахман выместил на тщедушной тельце Ашваттхамы весь свой гнев, накопившийся из-за долгой бедности, подогретый стычкой с Видурой, а также страхи, сомнения и горести. Затем отец подтолкнул ревущего сына к Пандавам, заставив сесть рядом с Арджуной, своим любимым учеником. Арджуну позабавило бедсвтенное положение сына гуру, но он смог спрятать улыбку. Пока гуру продолжал кричать на Суйодхану, Бхима пару раз больно ущипнул Ашваттхаму и обозвал его маменькиным сынком. Мальчик заплакал еще горше, но добился этим только еще одной оплеухи от родителя.

За происходящей драмой из густой листы мангового дерева внимательно наблюдали две пары любопытных глаз. После того, как наставник жестоко наказал собственного сына, Джара спросил Экалавью:

— Ты думаешь, что он возьмет тебя в ученики? Он даже Карну отказался обучать! А ведь нишадец еще ниже суты по рождению.

— Лучше помолчи, дурак! Что-то стал много говорить. Да, я собираюсь учиться у него. Сидя здесь, можно узнать не меньше, чем узнает бедный вечно наказанный Суйодхана. Я буду наблюдать, как наставник учит Арджуну, и повторять все его уроки. Никто, даже сам Дрона не помешает мне так проходить обучение. И однажды я удивлю гуру! Я одолею Арджуну, его любимчика! — Экалавья отвесил тумак рассмеявшемуся над его дерзким замыслом Джаре.

* * *
— Ты снова задержался допоздна, — посетовала Паршави и предложила мужу простой ужин.

Видура лишь улыбнулся в ответ и взялся за еду. Аппетита, правда, у него не было.

— Хватит, — отказался он от следующего блюда и вытер руки полотенцем, поданным ему Паршави. — Мальчики спят?

— Ты спрашиваешь так, будто это нечто необычное. Ты приходишь так поздно, что почти сразу же уходишь. Иногда и вовсе ночуешь во дворце. Неужели у тебя так много дел?

— Ты же знаешь, Паршави, сколько врагов и завистников у Хастинапура. Мне жаль Бхишму. Старик несет на своих плечах слишком тяжелое бремя. Мой долг…

— А перед семьей у тебя нет долга? Должна ли я напоминать тебе о долге перед сыновьями? Ты — Первый советник! Но посмотри, как мы живем. У нас нет собственного дома. Ты не желаешь завести слуг. Ты не пользуешься колесницей, а ходишь пешком, тратя на дорогу то время, которое мог посвятить нам! Ты наслаждаешься своей бедностью! Над нами смеются соседи! Любой писарь живет лучше, чем мы! Ты же брат царя! Разве ты можешь так жить? Бхишма этого не знает?

— Мы уже не раз об том говорили, — отрезал Видура и поспешил пройти в комнату, где спали его сыновья-близнецы.

Он сел рядом с ними и долго наблюдал за их безмятежным сном.

— Мы должны подумать о них. Времена ныне неспокойные. Наши сыновья прилежно учатся, но какая судьба их ждет во взрослой жизни? Кем они станут? Все лучшие места и посты занимают брахманы. Я боюсь за их будущее.

— Доверься богам, Паршави. Мы никому не причиняли зла и у нас нет причин не верить в людскую доброту. Слишком сильное беспокойство о будущем говорит о недостатке веры в богов.

— Тогда отчего и ты и Бхишма так переживаете за будущее страны? Оставьте всё богам!

Паршави пожалела о вырвавшихся у нее словах. Ее муж очень трепетно относился ко всему, что касалось благополучия царства. Видура поднялся и молча удалился в их спальню. Завершив домашние дела, Паршави тоже пришла в спальню. Ее супруг лежал лицом к стене. Они осторожно присела рядом и стала искать слова, способные растопить образовавшийся между ними лед.

Видура вдруг повернулся к ней и сказал:

— Иногда я задаюсь вопросом — не напрасны ли все мои усилия, есть ли польза от моего тяжелого труда.

Паршави взяла мужа за руку.

— Что-то случилось?

— Ничего страшного. Я всего лишь хотел помочь бедному мальчику осуществить мечту, но был оскорблен и опозорен наставником Дроной. Кем ты ни будь, и что ты не делай, в нашей стране все сведется в итоге к твоей варне, к твоему происхождению.

Жена Видуры прекрасно знала, когда лучше промолчать. Они тихо сидела рядом, слушая глубокое дыхание супруга.

Приближался рассвет.

— Ты права. Мы построим хороший собственный дом. Когда нас не станет, у детей должны быть крыша над головой, — голос Видуры был еле слышен.

Снова Паршави ничего не ответила. Про то, что они скоро построят свой дом, она уже не раз слышала от мужа, но и в это раз не стала спорить. Женщина проскользнула под одеяло и положила руку на грудь мужа. Засыпая, она чувствовала, как беспокойно бьется его сердце под ее ладонью.

* * *
Карна сидел в углу своей хижины и смотрел во тьму ночи. Он не мечтал бросить однажды вызов Арджуне. Он размышлял о лучшем способе положить конец жалкой, никчемной жизни суты

ГЛАВА 5 БРАХМАН-ВОЛЬНОДУМЕЦ

Крипа проклял докучающих ему комаров. Он вновь проигрался в пух и прах, и не хотел идти домой. Он также не хотел видеть Крипи. Что ж, ему не впервой провести ночь под баньяном. Сестра будет его ждать, хотя время его возвращения домой с каждым разом становилось все более непредсказуемым.

«Какая нелепая идея — выдать ее замуж за Дрону», — подумал Крипа.

Зятя он не то чтобы ненавидел, но его возмущала привычка строящего из себя всезнайку Дроны давать непрошенные советы.

Ночь стояла жаркая и душная. Беззвездное небо, раскинувшееся над Крипой, напоминало ему мокрый зонт. Цикады, сверчки и подпевающие им лягушки создали невообразимый шум.

«Похоже, что дело идет к дождю».

Если так и будет, Крипе придется идти домой. Мысль эта не могла не огорчать брахмана.

Первые капли дождя упали на землю. Звук, похожий на всплеск, донесся с реки. Неужели какой-то безумец прыгнул в реку и теперь тонул?

«Во имя всех богов! Почему бы этому негодяю не выбрать другое время для смерти? Желательно, когда меня нет поблизости», — мысленно простонал Крипа.

Тем не менее, брахман побежал на берег и оттуда увидел в стремительном потоке чью-то качающуюся вверх-вниз темную голову. Меньше всего на свете сейчас Крипе хотелось бросаться в воду. Да и не спасти этого несчастного! Крипа отлично умел плавать, но не был уверен, что у него хватит сил справиться с бурным течением и вытащить на берег тонущего человека. После короткого раздумья брахман пожал плечами, хлопнул себя по бедрам и нырнул в реку.

Вода оказалась значительно холоднее, чем ожидал Крипа. Течение увлекало его, казалось, что река тянет вглубь тысячью невидимых рук. Дождь превратился в ливень с порывами ветра, бьющими в лицо.

«Проклятье! Где же он? Или она?»

Вот! Вроде мелькнула голова в сотне-другой локтей от него. Скорее всего, человек уже мертв. Выругавшись, Крипа поплыл к утопающему. Только его огромная сила помогла ему в борьбе с волнами. Прошла целая вечность, когда, наконец, он сумел схватить тонущего человека за волосы и направиться обратно к берегу.

На исходе сил Крипа вытащил не подающее признаков жизни тело на берег, в тысяче шагов от храма. Первым желанием брахмана было отругать, и даже ударить, этого человека. Но что толку, если он лежит без сознания.

Крипа склонился над утопленником и принялся нажимать на его живот, изгоняя проглоченную им воду. Делал он это долго и собирался отказаться от надежды оживить его, как вдруг человек пришел в себя.

— Кто ты такой, болван? — Крипа хлестнул человека по мокрому лицу.

— Прости меня, — всхлипнул в ответ тот.

Брахман удивился. Голос принадлежал юному созданию. Подростку, может даже девушке. Это точно не пьяный гуляка, заблудившийся в темноте и рухнувший в реку, как поначалу думал Крипа. Самоубийца? Сколько несчастий или страданий перенес этот юнец за свою короткую жизнь, если решился на такой отчаянный, ужасный шаг?

— Что с тобой случилось, сынок? Неужели ты хотел утопиться? — рука Крипы гладила лицо мальчика.

— О господин! Я жалкий сута, сын возницы! Я хотел учиться, но кто возьмет такого, как я? Кому я нужен?

Сута! Да это же сын того колесничего Адиратхи! Крипа вспомнил, как они приходили к нему и как он обошелся с ними.

«Разве я не пытался загладить свою вину? Разве я не позвал их сегодня, сказать, что исполню просьбу?»

Крипа пытался оправдаться сам перед собой, прекрасно понимая, что лукавит. Он и не отрицал этого. Посмотрев на несчастного мальчика, брахман произнес:

— Я забыл твое имя, но помню, как ты приходил ко мне с отцом. Я — Крипа.

— Наставник Крипа? О господин, почему же ты спас меня? Зачем ты рисковал жизнью ради никому не нужного суты?

— Напомни, как тебя зовут.

— Васушена, о гуру. Мое имя — Васушена, меня также называют Карной.

— Так вот, Карна, ты болван! Выслушай и запомни! Никогда! Слышишь? Никогда не причитай о своем низком происхождении и своей ничтожности! Никто не низок, никто не высок. Если ты сам себя назовешь низким и ненужным, весь остальной мир с радостью признает это.

— Но я сын возницы.

— В первую очередь ты болван! Слушай меня и учись держать рот крепко запертым. Этот урок не раз пригодится тебе в жизни. Повторять не буду, запоминай! За подобные советы мне обычно платят, но я в некотором долгу перед тобой. Тем более, я спал тебе жизнь, и испытываю от этого радость. Самое время дать бесплатный урок. Скажи мне, что заставило тебя прыгнуть в реку?

Дождь немного стих. Карна неподвижно сидел и глядел на полноводную реку.

— Мне понятны твои мысли. Ты винишь меня в том, что с тобой случилось. Меня ты считаешь бессердечным, мир жестоким, себя проклинаешь за то, что родился в бедной семье. Родитель твой простой возница и тебе от этого нестерпимо горько. А когда ты глядишь на вашу скромную хижину, то мечтаешь, как было бы здорово жить в богатом доме.

— Но господин, я не…, - Карна не мог заставить себя посмотреть на брахмана.

Вид реки приносил больше утешения.

— В таких мыслях нет ничего плохого. Они будут заставлять тебя усерднее бороться за лучшую жизнь, за исполнение своих желаний. Ты только должен научиться управлять своими чувствами. Не дай разочарованиям сломить тебя, не позволяй гневу сжигать тебя. Жизнь — игра, как упадут кости тебе не известно. Но вот кости упали, дальше все в твоих руках. Судьба, случайность, что ты не родился кшатрием или брахманом. Но родись ты нагом или нишадцем, то хижина суты показалась бы тебе дворцом! Кости упали, и с ними ничего не поделаешь. Но дальше ты уже сам выбирай, кем тебе быть, брахманом, кшатрием или нишадцем, если угодно.

Смятение Карны вызвало улыбку на лице Крипы.

— Смотри на меня, когда я говорю. Тебя мучает вопрос, как можно стать кем-то другим. Вся наша жизнь приучила глупцов вроде тебя к вере в важность происхождения. В храмах твердят, человек может называться брахманом, только если он родился в семье брахманов. Если твои родители парии, неприкасаемые, то и тебе быть парией, рабом для всех остальных. Как легко ввести в заблуждение народ нашей страны!

— Но… Веды говорят…

— Веды никогда не произносили подобного вздора! А большинство людей никогда не читали Веды. Вот ты мне ответь, кого ты называешь брахманом?

— Ну… тебя…, наставник Крипа…

— По Ведам, брахман — это человек, искавший и нашедший Брахму, тот, кто увидел бога внутри себя, в своих деяниях и мыслях, тот, кто обрел знание. Дрона или я выглядим так, будто нашли бога? Да я порой домой дорогу найти не могу! Предполагается, что кшатрий находит бога, исполняя свой воинский долг. Вайшьей зовется тот, кто находит бога, занимаясь торговлей и накапливая богатства, в свою очередь шудра находит бога в служении высшим варнам. Заметь, ни слова о том, где, как и у кого родился человек. Ты можешь родиться у женщины-шудры от отца-брахмана или наоборот. Какие бы глупости ни внушали людям в храмах, нигде в священных писаниях не говорится, что один из этих путей к богу выше, благородней, чем другой. В них даже не сказано, что на самом деле лучше — искать бога или не делать этого. Изучающий Веды познает тайны творения и величие вселенной, но не говорит голосом абсолютной истины. Веды отражают чувства человека, пораженного удивительным миром, в котором он живет.

— О гуру, все сказанное тобой должно быть правдой! Но как быть с обществом, в котором мы живем?

— Веды достаточно ясно говорят об обществе. Общество находится в гармонии, когда разделено на четыре варны. Знания, мышление, наставление, деяния, сила, правление, богатство, ремесла, искусство, любовь — все перечисленное схоже с органами тела. Вот почему сказано, что четыре варны — это четыре части тела Брахмы. Должно быть ты слышал, как многие брахманы похваляются тем, что они появились из головы Брахмы, кшатрии — из его рук, вайшьи — из бедер бога, — Крипа сделал паузу и улыбнулся Карне. — И…

— И шудры, такие как я, появились из ступней Брахмы, — продолжил Карна, глядя прямо в лицо Крипы.

— Тебя это расстраивает? — засмеялся Крипа, неподражаемо изогнув брови. — Наши священные писания специально прибегли к такому сравнению, показывая одинаковую важность всех варн. Но к чему это привело в наше время! Голова заявляет, что важна только она! Не глупо ли? Без сердца голова умрет. Тело без рук не сможет ничего сделать. Тело соединяется бедрами со ступнями и получает способность передвигаться. Но голова вдруг начинает утверждать, что ноги ей не нужны! Она приказывает сердцу ограничить питание ступней кровью и, следовательно, общество теряет возможность куда-либо идти. Без движения голова начинает загнивать, руки без всякого смысла дерут кожу тела и судорожно бьют друг друга, издавая громкие, но совершенно бессмысленные звуки. Голова порождает некие писания, философские рассуждения, бесполезные ритуалы и обряды. Голова не способна больше сделать ничего полезного для человечества. Бедра перестают получать защиту от занятых взаимной враждой рук, к ним не поступают знания из головы, а стопы не обеспечивают движения. Неподвижные бедра уродливо заплывают жиром и практически совсем перекрывают кровоток ступням. Вот так выглядит наше общество сегодня. Голова, то есть брахманы, уверены, что им не нужны ноги или шудры. Но куда они пойдут, безногие? Они замирают на одном месте и гниют.

— О гуру! Но ведь в нашей стране было столько знаменитых мыслителей, ученых! Если все, что ты сказал, правда, то как…

— Ты говоришь о прошлом, Карна, а как насчет настоящего? Варвары на западе очень быстро развиваются, мы же теряем свое превосходство. Если мы продолжим отрицать пользу обучения большинства наших людей, ссылаясь на ложные слова священных писаний, то однажды обнаружим, что нами правят варвары-чужестранцы. От границ Гандхары и до южного побережья нашу страну наводнят люди, которых мы презрительно зовём млеччхами. Но они обнаружат лишь внешние покровы, кожу, нашего общества. Внутренности уже сгнили. Им останется только дунуть и все рухнет. Тогда они станут править нами, глупцами, одинаково вытирая ноги, что об брахманов, что об шудр. Я уверен, наши зашоренные мудрецы объявят, что все это описано в святых текстах, что идет смена эпох, наступает Кали-юга, или скажут любой другой вздор, — Крипа замолчал, взгляд его застыл на затянутом тучами небе.

— Но свами, ведь только следуя своей дхарме можно достичь освобождения! — воскликнул взволнованный словами наставника Карна.

Мальчик не обращал внимания на непогоду. Взрослые никогда не говорили с ним о таких вещах.

— Еще одно неверное толкование? Что такое освобождение, что такое мокша? Да это просто-напросто обретения счастья в своей жизни! Ни больше, не меньше! Все остальное — домыслы. Тебе надо повидать моего друга Чарваку. Он объяснит лучше меня. Если ты уверен, что только став воином, обретешь истинное счастье, то неуклонно стремись к этому. Не сей в своем разуме ни малейших сомнений. Никакой гуру, никакое писание не должно остановить тебя, полного решимости бороться за свою мечту! — Крипа улыбнулся Карне.

«Способен ли этот мальчик на такое?» — задался вопросом наставник.

— Но все равно, никто не желает меня обучать именно из-за моей варны! — сказал Карна единственную непоколебимую истину, которую знал.

— Ага, Васушена Карна! Уж не меня ли ты имеешь в виду? Но я ведь не отказал тебе, тем более, ссылаясь на твое происхождение? Я назвал размер платы, а у вас с отцом нет столько денег. Дело даже не в деньгах. Мне не много и надо — местечко под баньяном да клочок неба, проглядывающий сквозь его ветви. Но ты должен знать и помнить — всё в нашей жизни имеет свою цену! Приходи ко мне с утра, приноси любую сумму денег, и я сделаю тебя лучшим воином Бхараты!

— Я боюсь, у моего отца вообще нет денег, — сердце Карны бешено стучало у него в груди.

— Принеси то, что есть. Но помни, как и все жизни, твое обучение будет зависеть от размера платы. Так какую цену ты готов заплатить, Карна?

«Вот момент истины!» — подумал Крипа.

— Я могу делать любую работу…

— Ха-ха-ха! Ну что может сделать для меня такой мальчик, как ты? Сдается мне, ты не готов платить какую-либо достойную цену за мою науку! Не подумай, будто я жесток с тобой. Нет, я откровенен, у меня нет скрытых намерений. Есть такие люди, что пообещают тебе золотые горы, ничего не требуя взамен. Бойся таких, ибо именно они заберут у тебя самое ценное в самый неподходящий момент! Когда-нибудь ты поймешь, мое предложение — самое выгодное, не таящее в себе подводных камней. Но такие, как ты не любят учиться у таких, как я. Люди твоего склада начинают учиться только тогда, когда им преподаст урок самый жестокий учитель — сама жизнь. Поскольку у твоего отца и у тебя нет ничего полезного для меня, я дам тебе один урок, возможно также бесполезный. Приходи утром с какой-либо безделицей, и я научу, как вести себя, чтобы походить на брахмана!

— Но я не хочу становиться брахманом! — от возмущения Карна подскочил.

— Выслушай меня, глупец! Известно ли тебе имя самого прославленного из ныне живущих воинов Бхараты? Это не Дрона, и не великий регент Хастинапура, и не я. Далеко отсюда, в южной стороне, живет клан брахманов. Возможно, это всего лишь сказки, но говорят, что тысячи лет назад великий царь асуров Махабали правил огромной страной. Его победил Господь Вишну, принявший облик Ваманы-Карлика, и повелел править в том царстве брахманам. Затем ракшас Равана захватил ту страну и изгнал оттуда всех брахманов. Позже, Равана пал в битве, преданный братом Вибхишаной. Брахманы вновь вернулись. Вибхишана отдал под их власть земли от Гокарны до Каньякумари. Тысячу лет правили они железной рукой в стране асуров, не ставя ни во что местных вождей, навязав им самую жестокую систему варн, какую только можно представить. Твое положение суты кажется тебе отчаянным и безысходным? Видел бы ты, как живут парии в Парашурамакшетре, понял бы, что такое быть обездоленным!

— Парашурама! Но он враг Хастинапура! Как же я…

— Если уж учиться, так у лучшего из учителей! Бхаргава Парашурама из Южных стран — самый грозный воин в Бхарате на сегодняшний день. Парашурамы испокон веков славились как отчаянные бойцы. Они часто нападали на северные царства, пытаясь навязать им свою веру и свои законы. Если бы не Шри Рама, победивших их, все кшатрии долин Ямуны и Ганги были бы уничтожены. Последний набег они совершили под предлогом заставить Бхишму жениться на Амбе, царевне из Каши. Дело закончилось перемирием, но Парашурамы продолжают оставаться постоянной угрозой для многих царств. Для них наша система варн слишком мягкая, а вера — недостаточно чистая. Бхаргава Парашурама обучал Дрону и меня. Он учит воинскому искусству только брахманов и царевичей южных стран, — увидев недоумение на лице мальчика, Крипа усмехнулся.

— А я и не брахман, и не кшатрий, и не южанин…

— Я же сказал, что покажу тебе, как прикинуться брахманом. Тогда ты отправишься на юг, в его земли, и получишь знания у величайшего гуру нашего времени. Хорошая новость для тебя — Парашурама не берет платы, твоему отцу не придется продавать колесницу и коня. Мне вы платить не захотели, ну да ладно. Но я предупреждаю — в конце концов, ты заплатишь ему очень высокую цену, не имеющую ничего общего с деньгами. Но я тут не причем! Я и так сделал для тебя больше, чем ты заслуживаешь.

— Но не будет ли это обманом?

— Обман — это то, что совершает сам Бхаргава. Его толкования священных писаний настолько узки и ограниченны, что моего друга Чарваку хватил бы удар, услышь он их. Сынок, рано или поздно, один из его учеников захватит всю Бхарату и будет править нами. Наше общество настолько пало, что я даже мечтаю об этом. Возможно, будет так, что мы увидим, как сын царя, ужаснувшись бедствиям и страданиям народа, покинет дворец и будет жить в лесу, под деревом, посвятив все свое время поиску пути для просветления. Тогда наш мир на какое-то время будет спасен от саморазрушения. Однако, последователи Браргавы непременно отправятся во все концы Бхараты, кто с мечом воина, кто с посохом аскета. Их целью будет гибель нашего уклада жизни, уничтожение всего, что создаст тот благочестивый царевич.

— О свами! Я-то думал, Такшака — самая страшная угроза царству!

Крипа улыбнулся, восхищенный проницательностью и сообразительностью мальчика.

— Сынок! Такшака и Бхаргава — две стороны одной монеты. Мы, простые люди, вынуждены находиться между такими безумцами. Такие, как Парашурама или Такшака не умирают, они перевоплощаются с иными именами и другими ликами. Когда придет время, для защиты от них Хастинапуру понадобятся все воины, никто не будет рассуждать об их варне и происхождении. Тем, что ты сделаешь для исполнения своей мечты, ты поможешь всем нам! Так что, приходи ко мне на рассвете, и мы начнем разучивать Гаятри-мантру. Мне уже самому не терпится узнать, смогу ли сделать из суты брахмана!

Крипа поднялся и скрылся во тьме, оставив промокшего Карну одного на берегу стремительно бегущей реки.

Карна еще долго оставался там. Противоречивые чувства пронизывали его наравне с порывистым ветром. Когда на востоке забрезжил рассвет, мальчик побежал домой. Ему надо умыться и переодеться. Схватив сухую одежду и полотенце, он бросился обратно к реке, успев обнять мать, уже поливавшую побеги туласи во дворе.

Сегодня он станет брахманом! А через несколько дней — кшатрием! Он будет тем, кем пожелает. Слова Крипачарьи крепко засели в его голове. Теперь весь мир со всем своим разнообразием открыт для юного Карны!

ГЛАВА 6 УГРОЗА ОТ ЕВНУХА

— Что же сегодня натворил этот негодник? — Бхишма спросил Видуру, не сводя сурового взгляда с Суйодханы.

Не успел Видура ответить, как в зал ворвалась Кунти, сопровождаемая Дхаумьей и еще несколькими брахманами. Бхишма не скрывал своего раздражения от такого бесцеремонного вторжения. Видура подумал, что надо было предупредить великого регента, ведь он знал, что эти брахманы собрались у Кунти. Правда, советник не ожидал, что они вместе с царицей явятся сюда.

Дхаумья достал свитки, исписанные жалобами на Крипу. Бхишма выслушал с нарастающим нетерпением и ответил, что они свободные люди, живущие в свободной стране, и любой человек может верить, во что захочет. Если прославленный своей мудростью Вьяса высоко ценит Крипу и Чарваку, то Бхиме ли, со своими скромными научными познаниями, осуждать их. При этом никому не воспрещается прийти к Крипе и попытаться убедить его в своей правоте и развеять его заблуждения.

Короткая речь регента вызвала широкую улыбку на лице Видуры и разозлила Кунти.

— О Питамаха! Люди, которых ты защищаешь, разрушают нашу дхарму!

Бхишма обернулся и пристально посмотрел на Кунти.

— Дочь моя, когда мы говорим про нашу дхарму, то добавляем слово «санатана», «вечная». Ни эти люди, ни любой другой человек не в состоянии разрушить вечную дхарму! Они могут только по-новому толковать ее, в соответствии с настоящим временем. Дхарма и должна изменяться, что бы в различные эпохи удовлетворять потребности людей. Бытует мнение, что именно наши храмовые служители разрушают дхарму своей косностью и ошибочным толкованием древних текстов. Но я не ученый, не Вьяса, не Крипа и даже не Чарвака. Я всего лишь воин. Но мои ограниченные познания, большой жизненный опыт и просто здравый смысл заставляют меня согласиться с Крипой, хотя, возможно, и не с Чарвакой. Это мое личное убеждение и я не навязываю его никому другому. Ты также вольна верить во всё, что пожелаешь. Я никому не позволю попирать наши права. Если Крипа призывает людей не нести пожертвования в храмы только с помощью слов, мне не в чем обвинить его. Ты так же можешь прийти в храм и убеждать людей не слушать Крипу. Но как только мне сообщат, что Крипа силой не пускает людей в храм, то он в тот же день поймет, зачем в Хастинапуре есть стража и тюрьма! И этоотносится ко всем. Если кто-то причинит вред Крипе или Чарваке, то он не избежит наказания.

— Но Питамаха! — возмущено воскликнула Кунти.

Видура, желая скрыть свою улыбку от царицы, принялся суетиться у обеденного стола Бхимшы. Он знал, что произойдет далее.

— Кунти, будь так добра, не трать свое время и не отвлекай меня по таким пустякам. Тебе надо растить пятерых детей. Но если уж ты заинтересовалась политикой, то помоги своему деверю править страной. Это и для зрячего то нелегкое дело!

С видимым гневом Кунти, в окружении брахманов, покинула зал.

Бхишма вновь обратил свое внимание на Суйодхану, стоящего в стороне и пытающегося скрыть злость и стыд.

— Правда всегда торжествует, сын мой. Посмотри мне в глаза.

Видура привел Суйодхану к регенту из-за очередной драки. Бхима, второй по старшинству Пандава, сломал правую руку Викарне, царевичу из Кауравов. Мальчику пришла в голову неудачная мысль назвать Бхиму толстяком. За это он и поплатился. На вопли Викарны примчались Суйодхана и Сушасана. Завязалась потасовка, в ходе которой Бхима избил их обоих. Позже два брата решили поймать Бхиму врасплох, под покровом темноты. Они, скорее всего, прикончили бы давнего соперника, но вмешался Видура и повел всех к Бхишме. По дороге к регенту им повстречалась Кунти и забрала своего сына.

Теперь у Бхишмы появилось время заняться делами своих внучатых племянников.

— Что привело вас всех ко мне?

— Не останови я царевича Суйодхану, нам бы пришлось его судить за убийство другого царевича, Бхимы, — ответил Видура, строго смотря на красного от стыда племянника.

— О Питамаха, мы только играли и не собирались…

— Суйодхана! Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, кто твои друзья, а кто враги. Что это за история с попыткой избить до смерти Бхиму?

Царевич побледнел и всем телом затрясся перед великим регентом.

— Отвечай! — голос Бхишмы не предполагал возражений.

— Питамаха! Мы просто веселились, шутили. Мы разговаривали…, - Суйодхана осекся, не в силах продолжать свою речь под пристальным взглядом Бхишмы.

— Вы собирались ради забавы совершить убийство? Бхима — ваш двоюродный брат! В моих глазах вы все равны! Как юным кшатриям вам полезно иметь дух соперничества, но не гнев, не смертоносную ярость!

— О господин! Они постоянно издеваются над нами и мучают нашу маленькую сестрёнку. Они жестоки со слугами. Они никого не любят и не уважают. Они отца моего называют Андхой! Слепцом!

Бхимша спокойно выслушал пылкие слова царевича.

— Это не причина нападать на кого-то, да еще воспользовавшись темнотой. Если ты кшатрий, то будь им, будь мужчиной и сражайся. Делай все, чтобы стать сильным, как разумом, так и телом.

Суйодхана стоял, опустив от унижения голову. В нем разгоралась обида на Бхишму с Видурой. Неужели ему никак не удастся поквитаться с Бхимой?

— Послушай, Суйодхана, — голос регента заметно смягчился. — Однажды ты сядешь на трон этого царства. У тебя будут друзья, но будут и враги. Ты должен многому научиться, но я постоянно слышу о том, что ты нерадиво относишься к занятиям или вовсе пропускаешь их. Дрона только и говорит о твоем поведении. Тебе необходимо прекратить болтаться по улицам и вести разговоры со всеми подряд. Веди себя как наследник трона! Не стоит появляться в домах изгоев и неприкасаемых. Ты — кшатрий и поступай как кшатрий. Проявляй уважение к брахманам и ученым, но избегай встреч с Крипой и Чарвакой. Некоторые их идеи вредны для будущего царя. Царь должен прислушиваться ко всем, но не впадать в крайности. Советы от Дроны и от Чарваки надо принимать с одинаковым уважением, но действовать ты будешь только в соответствии с тем, что является благом для всей страны и ее людей. Помни, что не все сказанное даже мудрыми людьми — правда. Истина способна меняться. Настоящая мудрость — понять это. Тогда ты станешь хорошим правителем.

— О свами, там, среди простых людей, так много страдания! Тебя называют мудрым правителем, так почему в нашем царстве люди живут хуже, чем свиньи?

У Видуры перехватило дыхание от граничащей с дерзостью смелости царевича. Даже после стольких лет, проведенных вместе с Бхишмой в государственных заботах, Первый советник не посмел бы задать такой вопрос.

Бхишма долго смотрел на Суйодхану и ничего не говорил. Затем его лицо медленно расплылось в улыбке.

— Сын мой, придет время, и от подобных слов ты тоже испытаешь боль! Думаешь, я создал это общество и установил порядки? Оно досталось мне в наследство! Я следую своей карме и долгу кшатрия, то есть справедливо правлю. Но я не строю иллюзий изменить весь мир за один день. Посадив саженец, ты же не рассчитываешь поутру увидеть дерево? Ты много лет будешь поливать его, ухаживать за ним. Угнетать, лишать свободы, добиваться себе почестей — все это старо, как стар наш мир. Система варн сложилась за многие столетия до моего рождения, и я не могу ее отменить в мгновение ока, чтобы не вызвать потрясения основ. Моя забота — не допустить еще больших страданий у бедных и угнетенных. Моя забота — не допустить к власти неподходящих людей. Твой отец сиди на троне, но все бремя власти на протяжении долгого времени лежит на моих старческих плечах. Как думаешь, это легкая ноша? Ни твой отец, ни тетя Кунти не понимают истинного значения слова «править». Они видят только преимущества власти, а вся ответственность лежит на мне.

Регент немного помолчал и продолжил:

— Когда в твоих жилах кипит молодая кровь, голова полна несбыточных мечтаний, в том числе и желание покончить с бедностью и страданиями. Но мечты имеют неприятную особенность — они разбиваются об реальность жизни. В настоящее время ты проходишь обучение у гуру, и ты должен как следует научиться твердо стоять ногами на земле. Не поддавайся влиянию Крипы и Чарваки. Держись подальше от Шакуни. Если кто-то называет тебя сыном слепца, прости его. Такие слова говорят те, кто не в состоянии нанести тебе вред другим способом. Расценивай это как похвалу. А теперь иди и прилежно усваивай все, чему учит Дроначарья.

Бхишма кивнул Суйодхане и отпустил его. Регент прошел к окну и долго смотрел в него. Далеко, за деревнями и зелеными полями угадывались очертания далеких гор. На западе, в окутанной легендами пустыне собиралась песчаная буря.

Видура с беспокойством глядел на глубокие морщины пожилого регента. С каждым годом управление царством давалось им обоим все труднее и труднее. Мелкие споры, ссоры многочисленных родственников, противостояние племянников вселяли в них печаль. Страна Куру разваливалась изнутри.

Бхима обернулся к Первому советнику и неожиданно веселым голосом спросил:

— Видура, сын мой, отчего ты так мрачен?

— О господин мой, меня тревожит, что Шакуни плохо влияет на царевичей. Если не отправить его обратно в Гандхару, он принесет нам беду.

— Ты чересчур переоцениваешь его. Чем может грозить Хастинапуру маленькое, затерянное в горах, царство? Нет, я больше беспокоюсь из-за наших внутренних опасностей. За мир с Парашурамой заплачена большая цена, сейчас я жалею об этом. Тогда у нас не было выбора, не так ли? Либо я нарушил свой обет и женился на дочери царя Каши…, как ее звали?

Взгляд Бхишмы вернулся к виду за окном.

Сейчас лучше промолчать, Видура прекрасно это понимал. Регент часто в разговоре с ним касался событий своей длинной и бурной жизни.

Бхишма завоевал древнее царство Каши и увез трех прекрасных царевен — Амбу, Амбику и Амбалику — в Хастинапур, где собирался их выдать замуж за своего сводного брата Вичитравирью. Однако, старшая из сестер, Амба, была уже помолвлена с царем Шальвой. Узнав это, Бхишма позволил ей вернуться домой. Но жених Амбы, Шальва, сражавшийся с Бхишмой и потерпевший от него поражение, страдал от уязвленной гордости. Он отверг Амбу, явившеюся к нему. Девушка пришла обратно в Хастинаур и потребовала от Бхишмы жениться на ней. Давший ради отца обет безбрачия Бхишма, конечно, отказал ей.

Историю царевны Амбы рассказывали многие, в том числе и сам великий регент. Видуре подчас казалось, что он был участником тех событий, произошедших задолго до его рождения. Он как наяву видел разъяренное лицо голубоглазой царевны из Каши, услышавшей «Нет» из уст непреклонного Бхишмы. Когда ни мольбы, ни проклятия не помогли сломить волю регента Хастинапура, она явилась во дворец своего отца лишь для того, чтобы узнать о расторжении помолвки с Шальвой. Именно тогда ее, обезумевшую от отчаяния, повстречали шпионы из южных земель. Парашурама давно вынашивал планы вторжения на север.

— Мне не следовало заключать перемирие!

Видура потерял счет тому, сколько раз он слышал такие слова от Бхишмы.

— Они ушли, но принесенное зло осталось. Оно проникло во все уголки нашей любимой страны. Мне стыдно, что я не бился до последнего с Парашурамой! Он и его мерзкие приспешники отравили наши земли. Как могут некогда гордые асуры мириться с ним? Как их древнее царство попало под власть брахманов? Асуры — это те же люди, но они когда-то, при Махабали, провозгласили всеобщее равенство. Из их народа вышел Равана! Мне удивительно осознавать, что поражение может сделать с людьми! История — суровый учитель. Даже великий Рама не в состоянии был представить, какие страдания постигнут простых людей после его окончательной победы над Раваной и асурами. Оставив править на юге Вибхишану и род Парашурам, он оказал нам плохую услугу. Если бы Рама сам стал там царем, все было бы иначе. Но всем известно к чему привели там столетия жестоко угнетения!

Первый советник отвел глаза. Ему хотелось сказать, что здесь, в Хастинапуре, дела обстоят ничуть не лучше. Он все еще переживал из-за оскорбления, нанесенного ему Дроной, когда Видура пытался помочь сыну суты.

— Знаю, о чем ты думаешь, — произнес Бхишма, глядя в глаза Видуры. — Здесь так же плохо, как и там. Но ты не знаешь весь мир. Я сожалею о том, что должен сейчас сказать, но придется. Ты — мой племянник, и в то же время ты — шудра, твоя мать была служанкой. Над тобой насмехаются, причем те, кто уступает тебе и талантами и мудростью. Царица Кунти и пригревшиеся у нее брахманы вечно недовольны тобой. И ты считаешь жизнь своею тяжелой и в чем-то несправедливой. Ха! Родись ты в южных странах, где правит Парашурама, то жил бы далеко от столицы, неграмотный, невежественный, неприкасаемый. Твое существование мало чем отличалось бы от жизни свиньи. Так что лучше? Не так уже страшно страдать от жалкого смеха завистников? Если бы я правил не в Хастинапуре, а, скажем, в Музарисе или Мадурае, то сейчас же приказал отмыть весь дворец коровьей мочой и навозом, чтобы очистить его от скверны, принесенной твоими стопами. Парашурама и его окружение негодует. Ведь мы не желаем соглашаться с их толкованием священных писаний, и не навязываем их законов своему населению.

Слова великого регента, напомнившие Видуре о его происхождении, вогнали советника в краску. Разве он усерднейшим образом не изучал священные писания и научные трактаты. Веды, Упанишады, математику, астрологию, даже музыку! Все, что можно прочитать и выучить. Разве не служил он родному царству самоотверженно и преданно? Разве не был предан телом и душой стоявшему перед ним гордому человеку? Но великий регент даровал свою доброту мальчику-шудре как простую благосклонность, одолжение. В расчет не шли умения и знания Видуры. Его присутствие давало Бхишме возможность показать и почувствовать широту взглядов. Видура нередко сравнивал себя с породистым псом. Умный, красивый, но все же — пёс. В такие моменты он ненавидел свое положение при дворе, своего господина, свою судьбу.

— Война с Бхаргавой Парашурамой и южными странами не была вызвана моим отказом взять в жены царевну Каши. Негодяй Парашурама ловко использовал этот случай в своих целях. Рассказами о моей подлости он отвадил многих наших союзников. Сражаться нам пришлось в коварных джунглях Виндхьи. Человеческая жизнь стоила тогда так мало, что и вспоминать страшно. Парашурама устроил в лесах ужасный погром, бойню! Скольких нагов, нишадцев, киратов, ванаров он погубил! Джунгли испокон веков служили приютом париям, неприкасаемым и прочим низкорожденным. Бхаргава грозился уничтожить их всех. Какой у меня был выбор? Мне пришлось принять его условии. Не было у меня тогда никакого выбора…

Где-то в пустыне собиралась песчаная буря.

«Ты мог жениться на Амбе и провозгласить Парашураму лжецом!», — подумал Видура, но не осмелился произнести вслух.

— Для меня было невозможным вступить с брак с той девушкой. Бхишмой меня стали звать после данного мною обета безбрачия. В ином случае я бы носил имя Гангадатта. Нет, у меня не было выбора. Перемирие состоялось, и я позволил учению Парашурамы и его брахманам поникнуть в наше царство. И посмотри на последствия. Все законы и правила, касающиеся варн и происхождения, к тому времени практически исчезнувшие, расцвели заново. Тебе известно, ходили разные слухи и разговоры, когда отец мой женился на рыбачке. Но никто не докучал ей, не показывал на нее пальцем, не ругал ее. Да она была выше всего этого вздора, моя мачеха, невероятно сильная женщина. Для Парашурамы и ему подобных звучит невероятно и безумно, но факт остается фактом — род Куру продолжился через чрево простой рыбачки. Царь взял в жены дочь рыбака! Можно такое представить сегодня? Да, времена изменились в худшую сторону, и в этом есть моя вина. Вот такая мысль огорчает меня каждый день.

Шторы вздрогнули от дуновения сухого ветра, в зал попала пыль из пустыни. Из садов доносились голоса играющих детей.

— Возможно, мне стоило пожертвовать жизнями нишадцев и нагов, и продолжить войну. Но я верил, что должен быть защитой этим бедным людям. Перемирие избавляло от страданий и опасностей племена, обитающие на границе страны. Я был готов на все, лишь бы Бхаргава увел свою армию и оставил нас в покое. Я думал, что спасаю лесных жителей от полного уничтожения. После перемирия Бхаргава, верный своему слову, вернулся в свои земли. Но после него осталось горькое наследие, преследующее нас до сих пор. Оно постоянно порождает зло, такое, как Такшака.

Имя Такшаки заставило Видуру припомнить его недавние наблюдения.

— Нападение Такшаки…, и я подозреваю… Думаю, я знаю, кто помог нагам проникнуть в город в ту ночь.

Бхишма не отреагировал на его слова и продолжал глядеть на далекие горы и протекающую через засеянные поля реку. Солнце клонилось к закату. Как нередко случалось, Видура сегодня пропустил обед. Дел с каждым днем становилось все больше и больше, обязанности, возложенные на него Бхишмой, не давали советнику времени на отдых.

— Я уверен, это царевич Шакуни организовал дерзкое ночное нападение Такшаки.

Бхишма повернулся к советнику:

— Что вселяет в тебя такую уверенность? Шакуни? Я не могу поверить твоим подозрениям.

Весомыми доказательствами Видура не располагал и сейчас проклинал себя за несдержанность.

— Я видел, как он молился, обратившись лицом на запад…

Советник замолчал, вздрогнув от удивленного взгляда регента.

— Ты увидел как Шакуни молится, смотря при этом на запад, и пришел к выводу, что он изменник? По-твоему, тот, кто молится, повернувшись на восток, наш сторонник? А кто во время молитвы смотрит на запад, тот предатель? Я считаю, в нашей стране всяк волен молиться как ему угодно, повернувшись при этом в любую сторону. Я сам видел некоторых садху, возносящих молитвы, стоя на голове. Взять того же Чарваку. Он вообще не молится! Их ты тоже назовешь предателями? Я ожидал от тебя большей проницательности, Видура!

— Дело не только в этом. Я видел, как он помогал упавшему воину-нагу. И мне не понравилось его выражение лица.

Видура понял, что слова его развеселили регента. Как кобра поднимает свою голову, раздувая при этом капюшон, так и неуверенность возрастала внутри советника.

— Я уверен, что именно Шакуни стоит за всеми нашими проблемами!

Бхишма подошел к своему верному сподвижнику и крепко обнял его.

— Видура, сын мой, я думаю, что тебе необходимо отдохнуть. У тебя начались видения. Ты когда-нибудь задумывался, кто такой Такшака и какие цели он преследует?

— Он преступник.

— Он использует преступные методы и наводит ужас в стране, но он не преступник. Восстание, поднятое нагами, является ответом на нашу неспособность помочь бедным и угнетенным. Такшака — плод наших неудач. Долг государства в том, чтобы даровать слабым защиту от угнетения сильными. Если государство не делает этого, слабые восстают. Перемирие заключенное мной с Парашурамой, в некотором смысле подтолкнуло Такшаку к действию. Такшака является зеркальным отражением Парашурамы.

— Но, господин мой, как…

— Что? Не верится? Подумай, Видура. Чего желает Парашурама? Установить владычество брахманов и навязать свое толкование священных текстов. Он хочет абсолютной власти. Род Парашурам тысячу лет ведет войну с другими варнами, с кшатриями в особенности, чтобы создать идеальное царство для брахманов. Когда-то системой варн больше всего возмущались на юге Бхараты. Но именно там разделение варны укоренились в самой жестокой форме. Здесь, на северных равнинах, где, собственно возникло понятие варн, такого нет. Этому способствовало просвещенное правление моего отца Шантану и моей мачехи Сатьявати, а также усилия мудреца Вьясы. Благодаря им наше царство сохранило нормальные человеческие отношения. В это же время на юге, в Дакшинаджанападе, дела обстоят все хуже и хуже. Науки и искусства приходят в упадок, про процветание нет и речи. Парашурама разрушил, разорил южные царства, и теперь их проще сравнить с пустыней или болотом, чем с нашей страной.

— Какое отношение все сказанное тобой имеет к Такшаке?

— А Такшака не кто иной, как Парашурама нагов! Он тоже желает построить идеальное государство, в котором угнетенные станут угнетателями. Все его разговоры о равенстве ведутся лишь для отвода глаз. Если он победит, одним тираном, одним Парашурамой, станет больше. Тогда преследуемыми станут брахманы, кшатрии, вайшьи и, даже, некоторые шудры, недостаточно угнетенные на взгляд нагов. Может получиться страшнее, чем у Парашурамы, поскольку не все брахманы разделяют взгляды Бхаргавы. Крипа, Чарвака и им подобные вполне способны пойти против победившего Парашурамы и умереть мучениками. Но в случае с Такшакой такого противостояния не будет. Его может остановить только мощь Хастинапура. Бедным, голодным нишадцам и нагам, легко внушить любые идеи, предложив им новый дивный мир. Легко заставить таких людей принять смерть за такие идеи. Такшака и выбрал для своих целей этих людей. Тех, что давным-давно брошены нами умирать от голода и нищеты. Мы присвоили их земли, пашни, леса. Не пускаем в свои города, на свои дороги. Куда им идти? Только в объятья предводителя нагов. Ни один из наших брахманов не готов обучать никого, кроме брахманов и кшатриев, а мы получаем армию неграмотных, невежественных людей, готовых лечь костьми за дело Такшаки. Когда наши гуру отказываются учить наших же детей, найдутся другие гуру и дадут детям уроки, которые нам очень не понравятся. Мы сами себе возводим погребальный костер.

Видура молчал, погрузившись в раздумья. Обучение, пройденное им, сейчас невозможно для подавляющего большинства детей шудр. Все изменилось в худшую сторону и в этих землях. Теперь никто из низкорожденных не мог рассчитывать получить маломальское место при дворе, не говоря уже о должности Первого советника Хастинапура. Заслуги больше не имеют значения. Все определяет происхождение, варна.

— Расскажи, Видура, про того отважного мальчика.

Напоминание о Карне разбудило в Видуре гнев и обиду. Боль от оскорблений Дроны была еще сильна.

— Наставник отказался учить его. Он берет к себе только брахманов и кшатриев, но никак не сут.

— Об этом мне известно. Но я слышал, будто мальчика взял в обучение Крипа.

— Да. Но не думаю, что Крипа будет учить его владению оружием.

— Трудно понять, что на уме у этого брахмана. Он дает Карне знания, необходимые только брахманам. Зачем? Царство потеряет великого воина, если мальчик уйдет служить в храм. Да и какой храм примет Карну, узнав о его происхождении. Его даже за ворота не пропустят! Так что же задумал Крипа?

— Если бы ты, о господин, поговорил с Дроначарьей…

— Нет, Видура. У наставника несгибаемый характер. Мне не нужна ситуация, когда он будет вынужден не подчиниться моему приказу. Он великий наставник и воин. В случае неповиновения мне придется выгнать его. В любом враждебном нам царстве ему с радостью предоставят приют. Он — ученик Парашурамы! Его возращение к учителю означает катастрофу для нас. В выборе между опытным воином Дроной и необученным мальчиком Карной, я встаю на сторону Дроны. Бывает, дети проявляют задатки талантов, а затем оказываются никем. Почему из-за Карны мы должны рисковать Дроной? Таков, к сожалению, наш уклад жизни, и в нем нет места таким, как Карна. Но когда жизнь была справедливой?

«Все напрасно. Разговор ни к чему не привел», — подумал Видура. — «Рано или поздно все начинают неукоснительно следовать правилам».

Он, безусловно, уважал Бхишму, но регент с годами стал слишком осторожен. Он не посмел бросить открытый вызов наставнику брахману, опасаясь неподчинения от того. Конечно, в этом есть смысл, время для ссор не самое подходящее. Но все равно, как обидно!

— Что я должен сделать в отношении Шакуни?

— Наблюдай за ним. Под подозрением вообще должен быть каждый, включая меня и тебя. Никогда не знаешь, какие мысли у кого в голове. Следи не только за Шакуни, но за Карной и Крипой. Узнай, замышляет ли этот высокомерный брахман какого-либо злого дела. Иногда мне хочется запереть его в тюрьме вместе с Чарвакой и объявить их обоих сумасшедшими! Ладно, что он учит мальчика-суту Гаятри-мантре. Но он делает это на глазах у всех и вызывает недовольство брахманов и служителей храмов! А мне придется тратить еще больше времени, выслушивая жалобы Кунти и ее подхалимов!

Видура поклонился и уже шел к выходу, когда до его ушей донеслись слова Бхишмы.

— Амба…, я вспомнил ее имя. Амба. Бедная девочка стала жертвой моей клятвы и стремлений Парашурамы. Она укрылась где-то в Панчале и умерла там в страданиях. Печально. Вроде, у нее был сын. Интересно, что он сейчас делает?

Ответа Бхишма не ждал. Видуре стоило большого труда подавить улыбку, полную горькой иронии, когда регент припомнил имя царевны из Каши. Он много раз слышал эту историю и приучился стоять с пустым спокойным лицом, пока Бхишма, закрыв глаза, бродил по закоулкам своих воспоминаний. Видура еще раз поклонился и ушел. Он сильно проголодался, поэтому пошел в свою комнату во дворце, куда с кухни ему отправляли еду. По дороге советник вспомнил, что забыл предупредить регента об очередной угрозе. Видуре донесли вести про сына отвергнутой Амбы, выросшего в грозного воина. Амба в свое время покончила с собой от отчаяния, но успела взрастить в сыне ненависть к Бхишме.

Не встретив понимания у родителей и у жениха, Амба нашла приют во дворце Друпады, царя Панчалы. Там она родила сына. Пока такие великие люди, как Бхишма и Парашурама заключали перемирие и торговались насчет условий, женщина, якобы ставшая причиной войны, была благополучно забыта. Парашурама получил многое из того, что хотел. Бхишма не нарушил своего обета и не женился на царевне. Позже про девушку пошли слухи, будто она забеременела от любовника. Десять лет Амба провела в Панчале, проклиная Бхишму и злую судьбу. Когда она свела счеты с жизнью, перегнувшись через балюстраду лестницы и упав на холодный мраморный пол возле фонтана с радужными струями, сын ее принял решение посвятить себя мести за жизнь и смерть матери.

Первый советник Хастинапура не был уверен, стоит ли добавлять нового врага к длинному списку недоброжелателей Бхишмы. Дело в том, что отпрыска Амбы, усыновленного царем Друпадой, нельзя в полной мере назвать сыном. Шикханди, как его звали, оказался евнухом. И однажды он поклялся погубить Бхишму. Получить вызов от евнуха, что может быть большим оскорблением для прославленного полководца страны Куру? Видура не представлял, как ему сообщить эту новость великому воину Бхишме.

ГЛАВА 7 УРОК

Внутри наблюдающего за Дроной Суйодханы боролись страх и гнев. Он терпеть не мог эти скучные занятия, его тянуло в лес, гулять среди деревьев, наблюдать за птицами и бабочками. Каждый день из последних четырех лет ему казался пыткой. Главное воспоминание, оставшееся от занятий, это конечно, бесконечные оскорбления, полученные от Дроны. Первое время царевич пытался расспрашивать гуру о разных вещах. Крипа, обучавший царских детей до Дроны, всегда был готов ответить на любой вопрос, да еще благожелательно улыбнуться при этом. Все изменилось, когда появился новый наставник.

Самое лучшее время было тогда, когда Крипу навещал странствующий мудрец Чарвака. Вечера, проведенные в их компании, были поистине волшебными. Суйодхана и Ашваттхама внимательно слушали беседы двух остроумных и веселых ученых мужей. Они затевали длинные дружеские споры, сопровождавшиеся взаимным подшучиванием.

Рядом текла река. К концу дня вороны слетались и рассаживались на ветвях баньяна. Мужчины и женщины спешили домой после дневных работ на поле, кто-то из них гнал домашнюю скотину, другие ехали на повозках. Люди стекались в храм, где служители пели гимны и взывали к богам. Нищие толпились у храмовых ворот, прикидываясь более несчастными, чем они были на самом деле. Между собравшимися людьми протискивались торговцы пряностями и сладостями, предлагая всем свои товары. Жизнь бурлила вокруг и не интересовалась вопросами, о которых спорили два мудреца. Жизнь шла своим чередом, независимо от мнения философов, вопреки богам и людским помыслам. Но это ничуть не умаляло удовольствия, получаемого двумя подростками от бесед и споров двух старинных приятелей брахманов.

Суйодхана вместе со своими братьями и друзьями вынесли из подобных чудесных бесед больше, чем из уроков наставника Дроны.

* * *
Подзатыльник грубо вывел Суйодхану из задумчивости. Смех остальных учеников заставил вспыхнуть уши.

— Итак, тупица, каков будет твой ответ? — рявкнул над головой царевича наставник Дрона.

Но Суйодхана и вопроса-то не слышал. Он беспомощно посмотрел на своего друга Ашваттхаму. Но тот не увидел умоляющего взгляда царевича, так как сидел, пристально глядя на землю перед собой. На мгновение Суйодхана подумал, что друг его устыдился поведения своего отца. Но затем он рассмотрел сжатые губы Ашваттхамы, пытающегося сдержать смех. Что он увидел такого смешного?

— Я не расслышал вопрос, о гуру!

Смех только усилился.

— Я знаю, что ты глуп. Ты так же, как отец, слеп к добру и злу. Но теперь выяснилось, что ты еще и глухой! — говорил Дрона с улыбкой на губах, но глаза его пылали злобой.

Снова смех. Ужаленный оскорблением, обиженный несправедливостью, Суйодхана почувствовал себя очень одиноким.

— Ты продолжаешь якшаться с этими брахманами-бездельниками, с Крипой и Чарвакой! Ты вместе с ними смеешься над служителями храма, сидя под баньяном, где свили себе логово эти негодяи! Ты и сына моего втянул в свои нечестивые забавы! Ты бродишь по улицам, совершенно не думая о запретах твоей варны, прикасаешься ко всем, не думая об осквернении, ешь с шудрам и играешь с детьми неприкасаемых. Известно ли тебе, что твой приятель Крипа обучает сына суты брахманским наукам? О Рама! О Рама! Кали-юга, поистине, на пороге. Сута учит Гаятри-мантру! Чарвака и Крипа, люди, которым посчастливилось родиться брахманами, портят себе карму, обучая кого попало читать Веды! Куда катится этот мир? А ты царевич Суйодхана…, нет, я буду звать тебя Дурьйодхана, ибо ты несведущий в науках и неуклюжий в обращении с оружием. Ты позоришь свой древний род и весь Хастинапур!

После гневной тирады гуру воцарилась благоговейная тишина. Общее молчание нарушил Суйодхана. Царевич посмотрел на наставника открытым чистым взглядом и сказал:

— О свами! Мне нечего стыдиться! Все что я делал, я совершал по велению своего сердца!

— Дурьйодхана! Если каждый станет поступать только так, как нравится ему, наш мир рухнет. Вот почему созданы законы и правила! Вот почему существуют запреты! Все наши священные писания говорят об этом! О дхарме!

Сердце Суйодханы упало. Его возмутило упоминание обидного, позорного прозвища, которым некоторые любили называть его. Имена детей Дхритараштры начинались с благоприятного слога «Су», но злые языки меняли его на противоположный по смыслу слог «Ду». Суйодхану за глаза называли Дурьйодханой. Сушасану — Духшасаной. Их сестру Сушалу звали Душалой. Теперь же, после насмешек из уст гуру, прозвища эти намертво прилипнут к ним.

— Должен ли ждать конца света, чтобы получить от тебя ответ не мой вопрос? Кто-нибудь еще может ответить? — Дрона обернулся к Пандавам, нетерпеливо тянущим руки. — Юдхиштхира, сын мой? Ты готов ответить?

К восторгу Дроны, Юдхиштхира с легкостью стал сыпать стихами и гимнами из священный писаний. Суйодхана ничего не слышал. Ему надоело чуть ли не каждый день испытывать на себе огонь гнева наставника. Он хотел находиться в другом месте и слушать Крипу с Чарвакой. Его разбирала тоска по бурной уличной, настоящей, жизни. А от этих древних песнопений и бесполезных обрядов какая может быть польза?

Все ученики Дроны поднялись и пошли в сторону джунглей. Ашваттхама протянул Суйодхане руку, но тот лишь одарил его сердитым взглядом. Царевич не забыл давящегося от смеха сына гуру, когда Дрона осыпал его оскорблениями.

— Пожалуйста, забудь об этом, Суйодхана! Я не хотел тебя обидеть, — Ашваттхама хотел положить руку на плечо царевича, но Суйодхана отмахнулся и пошел дальше.

Дрона быстрым шагом направлялся к лесу. Пандавы не отставали от него.

Суйодхана взглядом искал Сушасану, но не мог найти его среди шумной компании учеников. Повсюду кружилась пыль, солнце палило все жарче и жарче.

Ашваттхама шел вслед за царевичем и говорил ему:

— Мой отец не так уж и плох, как ты считаешь.

— Да мне все равно, — буркнул Суйодхана и ускорил шаг, пытаясь убежать от сына наставника.

Царевич, конечно, понимал, он не будет долго дуться на лучшего друга. Его единственного друга. Суйодхана внезапно остановился.

— Какой урок хочет провести сейчас гуру? — спросил он догнавшего его Ашваттхаму и почувствовал, как тот расслабился.

— Наверное, будет занятие с оружием.

Оба мальчика с тревогой переглянулись. Они не любили таких уроков, ведь наставник постоянно сравнивал их с Пандавами. Арджуна успешно осваивал искусство стрельбы из лука, и все говорило о том, что из него выйдет непревзойденный мастер. Да и сейчас никто их учеников не мечтал приблизиться к его результатам. Скупой на слова похвалы для собственного сына Дрона пребывал в постоянном восторге от достижений Арджуны.

Когда Суйодхана и Ашваттхама дошли до места урока, все ученики уже сидели напротив гуру. Дрона был занят подготовкой. Оскорбления учителя, смех учеников и полуденный зной утомили Суйодхану. Он чувствовал себя истощенным, но не находил никакой возможности удрать с занятий.

Царевич от скуки вертел головой в разные стороны и от его глаз не укрылся некто, скрывающийся в зарослях. Куст на противоположной стороне поляны неестественно трясся, но это точно было не следствие легкого дуновения ветерка. Царевич пристально смотрел, желая увидеть того, кто скрывается в листве. Снова движение! Встревоженные стрекозы взлетели с соседних веток. Не воин ли из нагов устроил там засаду? Ашваттхама шепотом посоветовал Суйодхане следить за тем, что делал гуру. Царевичу пришлось оторвать взгляд от куста.

Дрона стоял внутри небольшого начерченного им круга.

— Тишина! — поднял он руку.

Гул голосов немедленно стих.

— Сегодня я хочу устроить вам нелегкое испытание. Есть желающий пройти его первым?

Никто не вызвался. Все мальчики вдруг нашли землю под ногами крайне интересной и внимательно ее разглядывали.

— Никто…, никто не хочет быть первым. Хорошо, тогда я сам выберу, — наставник обвел взглядом всех воспитанников.

Каждый ученик молился, чтобы выбор не пал на него.

— Ашваттхама!

Сын гуру поднялся под общий вздох облегчения.

— Возьми лук со стрелами и иди сюда. Встань в центре круга.

Суйодхана доброжелательно кивнул другу, когда Ашваттхама медленно поднял лук и колчан и вошел в круг, очерченный его отцом.

— Посмотри туда, — сказал Дрона сыну, указывая пальцем на далекое манговое дерево. — Что ты видишь?

Какой-то подвох? Сердце Ашваттхамы учащенно забилось. Что там можно увидеть, кроме самого мангового дерева?

— Я вижу манговое дерево.

— Действительно, что ты можешь увидеть, дружа с сыном слепого. Ступай на свое место!

Стараясь ни на кого не глядеть, Ашваттхама сел на землю.

Гнев вновь начал жечь Суйодхану. Зачем гуру опять упомянул его слепого отца? Неужели человек повинен в том, что родился незрячим? Не насмехается ли Дрона над волей самого Господа Шивы? На что он указывал сыну? Видел ли наставник шевеление в кустах? Суйодхана тщательно всмотрелся в манговое дерево. Что в нем такого особенного?

— Бхима!

Грузный Пандав прошествовал в центр круга своей обычной слоновьей походкой. Дрона вопросительно поднял бровь.

— Я вижу несколько спелых манго на дереве, — заявил Бхима, вызвав у учеников взрыв смеха.

— Наш малыш-царевич видимо, голоден! — громко сказал Дрона.

Бхишма покраснел, как невинная девица от нескромного предложения.

— Будь добр, сын мой, вернись на свое место.

Суйодхана изо всех сил пытался понять, что же необычного в том дереве приметил гуру. Один за другим его родные братья и кузены подходили к Дроне, внимательно смотрели, но не могли дать гуру удовлетворительного ответа. Пришла очередь и Суйодханы. Он встал и пошел в центр круга. Присмотревшись, он увидел на самой верхней ветке мангового дерева двух попугаев. Была весна и в воздухе витала любовь. Охваченные страстью птицы не ведали о нависшей над ними опасности. С ужасом Суйодхана понял намерения наставника.

— Что ты там видишь?

— Я вижу любовь.

— Что? Ты случайно не поэт? Натяни-ка лук и скажи мне, что ты там видишь!

— О свами, я вижу жизнь. Я вижу две любящие друг друга души. Я вижу в их глазах блаженство, я слышу торжество в их голосах. Над ними я вижу голубое небо, натянутое, как паланкин. Я чувствую ветерок, трепещущий их перья. До меня доносится аромат созревших манго…

Хлоп! Щека Суйодханы вспыхнула болью. Он отшатнулся и чуть не упал. Царевич даже не сразу понял, что Дрона ударил его.

— Ах ты, тупица! Ах ты, негодяй! Решил посмеяться надо мной? Решил, что царевичу дозволено издеваться над бедным брахманом? Я стремлюсь сделать из тебя воина, а ты говоришь как девчонка! Вот отсюда! С глаз моих долой!

Суйодхана побрел с опущенной от стыда головой. Злые слова больно ужалили его. У него и в мыслях не было оскорбить наставника.

— Девчонка! — вслед ему крикнул Бхима, вызвав громкий смех у учеников.

Пока Суйодхана раздумывал, не кинуться ли в драку со здоровяком Пандавом, Дрона позвал следующего мальчика.

— Арджуна!

Средний из братьев Пандавов поднялся и подошел к наставнику. Прежде чем войти в круг, он почтительно коснулся стоп гуру. Дрона улыбнулся своему любимому ученику. Сушасана шепотом произнес обидную шутку про Арджуну, и сидевшие рядом Кауравы рассмеялись. Дрона сердито зыркнул на них, и наступила тишина. Гуру повернулся к Арджуне, державшему уже готовый к стрельбе лук. Солнце, давно перевалившее за полдень, ласкало наконечник стрелы, окрашивая его в кроваво-красный цвет.

— Скажи, что ты видишь, сын мой?

— Я вижу птичий глаз. И это — моя цель!

— Отлично, сын мой! Стреляй!

— Нет…, - вскрикнул Суйодхана.

Но стрела Арджуны уже сорвалась с тетивы и через миг пронзила глаз птицы. Пролетев еще несколько локтей вверх, стрела, вместе со своей добычей, упала на землю.

Пандавы захлопали своему брату, восхищаясь выдающимся выстрелом из лука. Дрона, прослезившись от радости, обнял своего любимого воспитанника. Сверху донеслось хлопанье крыльев и жалобный птичий клекот. Затем вторая птица камнем упала рядом со своим другом. Она жалобно вскрикнула и далее лежала, лишь беззвучно открывая-закрывая свой клюв. Но кроме сына слепого царя никто не увидел страданий птицы. Дрона восхвалял Арджуну за меткость, за усердие в учебе, за способность сразу увидеть цель. Он говорил ученикам, что самые важные качества воина — решимость любой ценой добиться победы и видеть только то, что необходимо. Дхарма же воина заключается в том, чтобы стрелять туда, куда прикажет его господин, и не задавать при этом лишних вопросов.

Царевич Суйодхана не слушал гуру. Он шел к упавшей птице, не обращая внимания на гневные призывы Дроны. Когда мальчик приблизился, птица опасливо посмотрела на него и издала крик. Возможно, это было проклятие. Суйодхана не смог сдержаться и заплакал. Маленькое существо, казалось, почувствовало страдания человека. Птица поняла, подошедший мальчик не несет угрозы, не желает ей вреда. Тогда она проложила оплакивать своего друга, убитого воином, приверженцем дхармы. Сын царя Хастинапура опустился на колени в паре шагов от птицы. На сердце навалилась тяжесть. Ветер трепал перья убитой птицы. Мелькнула надежда. Вдруг она жива! Но нет, смерть не возвращает того, что взяла.

Птица первой осознала окончательную истину и вскоре перестала двигаться. Царевич же, нерадиво изучавший священный писания, не знал, что смерть подобна смене одежды, что душа никогда не умирает. Он сидел и надеялся увидеть, как маленькая птичка, пронзенная стрелой, шевельнется, и он сможет забрать ее домой и попытаться выходить.

Во дворец возвращался ликующий Дрона в окружении своих самых любимых учеников. Урок дхармы был преподан и усвоен. По крайней мере, Пандавами.

Когда Суйодхана протянул руку и едва коснулся перьев, раздался чей-то топот, из кустов выскочили два смуглых мальчика и схватили птицу, лежавшую поверх другой, мертвой.

— Эй! — пытался остановить две удаляющиеся фигуры Суйодхана.

Он выхватил меч, но остался на месте, колеблясь и оглядываясь на своих братьев, идущих домой. Опасно пускаться в погоню за нишадцами. Лес, наверняка, кишел нагами и прочими врагами. Для них будет большой удачей схватить такого заложника, как наследник престола Хастинапура!

Глупо и безрассудно соваться в джунгли! Но тот страдальческий крик птицы над мертвым другом заставлял царевича преследовать похитителей.

— Гори она адским огнем, эта осторожность! — произнес он и ринулся в темные заросли.

* * *
Деревья возвышались над Суйодханой на сотни локтей и почти не пропускали лучи и так заходящего солнца. Жутковатый стрекот сверчков и громкое кваканье жаб не добавляли ему храбрости. Воров-нишадцев нигде не было видно. Их поглотил лабиринт стволов, ветвей и лиан. Через некоторое время царевич признался самому себе, что заблудился и проклял свое безрассудство. Он шел, не совсем понимая куда, сруба мечом тонкие ветви, тянущиеся к нему. Иногда ему удавалось услышать крик скорбящего попугая, но и они вскоре стихли. Когда стало совсем темно, Суйодхана наткнулся на небольшую поляну.

На поляне, вокруг небольшого костра сидели женщина и семеро детей разного возраста. Танцующий огонь отбрасывал причудливые тени на их темные лица. На костре жарилась та самая птица, а дети смотрели на нее голодными глазами. Суйодхану потрясло это зрелище. Целый день жестокость и зверство! Что это за люди? Или демоны?

Царевичу хотелось отвести их в Хастинапур и там предать наказанию. Но прежде чем он успел хоть что-то предпринять, на плечо ему легла рука и удержала его. Сильно вздрогнув, Суйодхана обернулся.

— Ашваттхама!

Старший из мальчиков у костра услышал его и стал всматриваться в лес. Ашваттхама немедленно толкнул друга в кусты и жестом велел ему молчать. Мальчик-нишадец еще немного понаблюдал за лесом, а затем снял с огня птицу и стал ее делить со всеми.

— Экалавья, дай мне кусочек побольше! Это я нашел птицу! — попросил один из мальчиков.

— У тебя слишком большое брюхо, Джара, — проворчал Экалавья, но все же выполнил просьбу.

Джара схватил свою долю и накинулся на нее, как оголодавшая собака.

Суйодхане внушало отвращение то, с каким удовольствием ела семья нишадцев. Доев, они облизали руки, и женщина сказала Экалавье:

— Ты становишься хорошим добытчиком. Птица невелика, но это лучше, чем ничто. Мои дети измучились от голода. Принеси завтра что-нибудь еще.

— Но это же не он…, - крепкая затрещина заставила Джару замолчать.

— Как звери, честное слово, — прошептал Суйодхана в своем укрытии.

— Не осуждай их, царевич. Слышал слова женщины? Они голодают! Голод делает с людьми страшные вещи. Для Арждуны птица — только цель, для тебя — красота и любовь. Для этих нищих это еда, спасение от голода!

Суйодхана не знал, что ответить. Когда семейство нишадцев уснуло, а костре угас, царевич поднялся. Ашваттхама также встал. Им предстояло найти дорогу домой. Теперь, когда они были вдвоем, Суйодхана не чувствовал прежнего беспокойства. Свет луна пробивался сквозь кроны деревьев и пятнами ложился на землю. Два друга шли, стараясь наступать на эти светлые участки тропинки. Суйодхана задумчиво произнес:

— Все эти племена влачат жалкое существование в нашем царстве. Печально, что множество людей голодают. То, как живут неприкасаемые, позор для страны! Отчего в мире так много несправедливости? Почему дядя Бхишма ничего не делает? О, как я ненавижу нелепые варновые правила и глупые запреты!

— Думаешь, что нищета стучится в дверь и, прежде чем войти в дом, интересуется твоей варной? Ты не представляешь, насколько мы были бедны до того, как пришли в Хастинапур! Да я до этого даже молока ни разу не пробовал! Однажды меня обманули, дав напиться воды с размешанной в ней мукой. Я выпил, не сомневаясь, что это и есть молоко. Конечно, положение шудр и неприкасаемых ужасно, но в каждой варне есть бедные и нуждающиеся. Лишь немногие в нашем мире имеют власть, богатство и права. Большинство же страдает.

— Ненавижу все это!

— Так попробуй что-то изменить, друг мой! Тебе суждено стать царем, и я надеюсь, ты сохранишь такие убеждения! Власть со временем меняет людей.

— Я изменю, я все поменяю, как только стану царем! Я… эй, кто это? Ты видишь?

В их сторону шел одинокий человек. Друзья спрятались за деревом. Облака затянули луну, и в темноте нельзя было различить лица незнакомца. Когда он проходил мимо них, оба мальчика с мечами наперевес выскочили и закричали:

— Стой!

В тот же миг неизвестныйвыхватил свой меч. Выглянувшая луна осветила его фигуру.

— Ого! Да ты же сын колесничего!

Такая встреча очень удивила Суйодхану.

— Царевич? Ты прав, я Васушена Карна, и мой отец обязан назначением колесничим доброте твоего отца. Я — сын Адиратхи и Радхи!

— Что привело тебя сюда, в такое позднее время?

— Я…, я…, я решил совершить паломничество по святым местам юга.

— Паломничество? Ты не слишком ли юн для паломничества? И какие места ты хочешь посетить на юге?

— Я думаю попасть в Рамешварам, в Гокурну, Музарис, Мадурай, в Шри Шайлам, в Калахастхи. Мой гуру посоветовал мне совершить это путешествие, — ответил Карна, пристально глядя на царевича.

— Странно, что Крипачарья предложил тебе стать паломником. Но все равно, удачи тебе! Когда вернешься, приходи ко мне, — предложил Карне Суйодхана.

Сын суты поклонился и, не оглядываясь, пошел своим путем. Ему предстояло долгое путешествие. Его цель находилась далеко отсюда. Парашурама жил на юго-западной оконечности Бхараты, и Карне предстояло пересечь и жаркие пустыни, и бурные реки, и горы. Не менее полугода могла занять дорога. На его пути следования обитали опасные и дикие племена якшей, киратов, нишадцев, нагов, гандхарвов и ванаров. Рискованная и невероятно трудная дорога для подростка, да еще идущего в одиночестве. Но увидев его решительную поступь, Суйодхана понял, ничто в мире не способно остановить Карну. Наследник престола Хастинапура и его друг Ашваттхама еще долго в молчании смотрели ему вслед, пока его силуэт не исчез среди деревьев.

— Знаешь, Ашваттхама, я уверен, он вернется. И он не станет прислужником в храме. Видел, какой он гордый и самоуверенный? Это, наверное, самая удачная из шуток Крипы…. Попомни мои слова — Карна вернется, и многое изменится с его возвращением!

— Мечтай, мечтай, друг мой, — смеясь, сказал Ашваттхама. — А теперь давай устроим состязание. Чьи ноги сильнее, кшатрия или брахмана?

Издав громкий клич, распугавший всех лесных птиц в округе, сын Дроны помчался по ночному лесу, в сторону Хастинапура. Крик встревоженных обитателей джунглей Суйодхана поддержал смехом и пустился догонять своего друга.

ГЛАВА 8 РАМА С СОХОЙ

Зимой Карна, прибившись к каравану торговцев, достиг древнего священного города Прабхаса. Знания, полученные от Крипы, сильно помогли сыну суты в дороге. Они волшебным образом открывали перед ним двери не только постоялых дворов, но и храмов. Священный брахманский шнур, свисавший с его плеча, приносил Карне если не святость, то уж точно бесплатную и обильную пищу. Богатые купцы и знатные воины кланялись ему. Двуличность претила ему, и не раз Карну одолевало искушение сообщить всем, что он не благородный брахман, а шудра, всего лишь сын суты. Но где в таком случае он бы брал еду, кто бы дал ему хоть какую-нибудь работу? Его цель — придти в Парашурамакшетру. Разве Крипа не внушал ему — брахман не тот, кто родился в семье брахманов. Это тот, кто стремится к знаниям! Поскольку целью Карны действительно является обретение знаний, то нет ничего плохого в том, что он выдает себя за брахмана. Слова гуру помогали сыну колесничего успокоить свою совесть.

Несколько недель Карна провел в Прабхасе. Все это время он мог наблюдать за племенем кочующих по равнинам Ямуны пастухов. Они называли себя Ядавами и рассказывали, что бежали из Матхуры, своей древней родины, после того, как ее завоевал Джарасандха, могущественный царь Магадхи. Ядавы встали лагерем неподалеку от Прабхасы, возле старинного храма Сомнатх, и ждали благоприятного времени для дальнейшего пути. Вождь Ядавов собирался провести в храме обряды, и вместе с другими брахманами, туда пригласили Карну. Конечно, идти было боязно. Если станет известно, что он самозванец, да еще и сута, смерти ему не миновать. Но вежливого повода отказаться от приглашения Карна не нашел и был вынужден согласиться.

Когда Ядавы принялись омывать ноги брахманам, сыну суты захотелось стать невидимым. Вода после такой церемонии считалась священной, и ей окропили собравшихся здесь людей. Затем брахманом провели в большой зал, где они должны были совершить богослужение. Когда Карна, наравне с сотней брахманов воспевал мантры, он заметил молодого, на несколько лет старше его, человека со смуглой кожей. Павлинье перо в кудрявых волосах, цветочная гирлянда на шее, желтые одежды, бамбуковая флейта за поясом и непринужденные, уверенные манеры выделяли юношу среди других гостей храма. В его присутствии Карна испытывал неловкость. Он чувствовал, от этого человека, источавшего неведомую, необузданную силу, ничего нельзя скрыть. От него исходила неведомая опасность, угроза. Но, как Карна вскоре понял, его одного в зале терзало такое волнение, ведь остальным юноша демонстрировал обаяние, острый ум и добродушие. Люди вслушивались в каждое его слово и смеялись над его шутками.

«Я просто чувствую себя виноватым, скрывая от всех свою тайну», — успокаивал себя Карна.

Он молился, чтобы это испытание скорее закончилось.

— Ты весь вспотел, друг мой, — заметил старый брахман, сидевший рядом.

Он обмахнул Карну полой своей накидки и пощупал его лоб, нет ли озноба.

— Ничего страшного, о свами, — быстро проговорил Карна, испытывая стыд перед добрым стариком.

Его беспокойство усилилось, когда он увидел направляющегося в их сторону смуглого юношу. Сердце сына возницы готово было выпрыгнуть из груди.

Человеку, так взволновавшему мнимого брахмана, оставалось несколько шагов до Карны. В этот момент по залу разнесся громкий возглас:

— Приветствую вас, ученые мужи! Большая честь видеть вас здесь!

Все посмотрели на высокого, широкоплечего мужчину, стоящего у входа. Белые одежды покрывали его могучее тело, прямые волосы, зачесанные в тугой узел, свисали с правой стороны лба. В его облике слились сила, властность и изящество. Но сильнее всего он отличался от собравшихся в храме своей улыбкой. В весело искрящихся глазах этого человека Карна увидел столько доброты и благожелательности, сколько не встречал за всю свою жизнь.

— Кришна, ты же ничем не занят? Иди, помоги мне услужить нашим гостям!

Смуглый юноша повернул к позвавшему его человеку, но при этом он не сводил насмешливого взора с Карны. Брахманам только что подали угощения, но у сына суты пропал весь аппетит. Он поднялся и вышел омыть руки. Обернувшись, Карна увидел стоящего рядом со сложенными на груди руками и улыбкой на губах Кришну. Сперва Карна опешил, но внезапно страх его покинул. Его притворство оказалось раскрытым и он решил встретить с достоинством все последствия.

— Кто ты? Как тебя зовут, брат? — сладким голосом спросил Кришна.

— Я Васушена Карна.

— Хм, а какой ты варны?

Карна не стал ничего отвечать, хотя ему хотелось во весь голос закричать: «А какое это имеет значение?» Он чувствовал, как его охватывает знакомое отчаяние. Все усилия были напрасными. Страдания, усилия, тяжелая работа, все время, которое стоял он дрожащий в холодных водах Ганги, уроки Крипы, посвященные Гаятри-мантре и Ведам, неужели все напрасно? Неужели ему стоит распрощаться с мечтой только потому, что рожден он не в той семье, что все его таланты, умения и желание учиться ничего не стоят?

Карна готов был признаться в том, что он всего лишь сута, как над ухом раздался уже знакомый зычный голос:

— Кришна! Пока ты тут стоишь и разводишь беседы, люди ждут, когда мой дорогой брат сыграет им на флейте! Позволь, я окажу внимание мудрому брахману.

— Но брат мой! Баларама…

— Кришна, мальчик мой, делай, пожалуйста, то, что у тебя хорошо получается, а управление Советом Ядавов оставь мне.

Прежде чем Кришна успел возразить, Баларама подхватил Карну под руку и повел его в сторону.

Карна старался ни на шаг не отстать от неожиданного спасителя.

* * *
Некоторое время Кришна стоял и с улыбкой смотрел, качая головой, как брат его уводит молодого брахмана. Знает ли Баларама, что делает?

«Подобные самозванцы разрушат царства и расколют общество. И многие мужчины и женщины, переполненные эмоциями, ведомые чувствами, а не разумом, приносят беду всему миру. Наше общество находится в равновесии, потому как для каждого отведено свое место в четырех варнах».

Понять, почему такие люди, как Крипа и Чарвака, выступали против самого лучшего устройства общества, Кришна не мог. Когда все разделены на четыре варны, каждый знает свои обязанности и свою дхарму, следовательно, всем известен их жизненный путь. Рожденный сутой человек наилучшим способом изучает ремесло возницы и становится лучшим в этом деле. Ведь он с детства обучается этому. Никто другой, не принадлежащий к сутам, не будет ему помехой в работе. Человек, таким образом, гарантированно обеспечивает себя средствами к существованию. И так же обстоят дела и с другими ремёслами и занятиями, будь то торговля, служение в храмах или лекарство. Людям не приходится тратить годы на получение ненужных, бесполезных знаний. Зато в своем деле они становятся непревзойденными мастерами.

Что предлагается взамен такому жизненному укладу? Все учатся тому, что им нравится, и занимаются тем, чем хотят, во всем соперничая друг с другом, бороться за выживание, уподобившись животным. Такое общество обречено на разрушение! Четыре варны провозглашены самим Хранителем этого мира Господом Вишну!

«Мне часто снится, что мое предназначение — сохранить порядок в нашем мире. Может быть я — аватара Вишну, чье пришествие предсказано мудрецами?» — Кришна улыбнулся от такой мысли.

«Я — Вишну, Хранитель Вселенной!» — приятно звучало внутри. — «Но почему бы и нет! Я живу в этом мире и желаю сохранить в нем дхарму! Как хороша бы была жизнь нашего пастушьего племени, следуй мы безукоризненно своим обязанностям и дхарме! О Радха, любовь моя! Где ты сейчас!»

Последние слова Кришна чуть было не произнес вслух, но сдержался, лишь покачал головой и горько улыбнулся.

«Я становлюсь чересчур чувствительным! Нет! Совершенный человек должен стремиться к цели — оставаться спокойным, невозмутимым и беспристрастным в любых обстоятельствах, в рождении и смерти, в любви, в мире и в войне. Жить так, как существует капля росы на лепестке лотоса, думая только о выполнении своего долга, а не о результате, не беспокоиться об успехе или неудаче. Вот в чем смысл жизни!»

К несчастью, некоторым людям приходится умирать во имя дхармы. Это могут быть очень хорошие люди, но они пребывают в заблуждении. Кришна подумал о наследнике престола Хастинапура. Суйодхана, по его мнению, являлся великодушным глупцом, представляющим угрозу равновесию общества. Повстречавшийся сегодня мнимый брахман также был еще одним примером заблуждающегося молодого человека. Мысль о том, что этому глупому юноше не удалось его обмануть, вызвала у Кришны довольную улыбку. Ведь он понял, что обман его раскрыт. Карне бы довольствоваться тем, что ему суждено было стать великолепным колесничим, но вместо этого он захотел быть кем-то другим. Вот и Бхишма, такой благородный человек, но тоже заблуждается. Если уж он решил бороться с системой, то должен, хотя бы добиваться равенства варн, а не их смешивания. Иначе может образоваться хаос. Да что далеко ходить! Его старший брат Баларама делает все возможное для того, чтобы нарушить устоявшийся порядок, призывая племена ядавов отказываться от разведения скота и заняться выращиванием злаков и торговлей. Это может закончиться катастрофой!

«Единственный выход — это война!» — с сожалением подумал Кришна.

С войной приходят смерть и разрушение, но другого выбора нет.

«Жизнь! Смерть! Две стороны одной монеты. Существует ли вообще смерть? Смертна ли душа? Нет, конечно! Душа вечна, она не имеет ни начала, ни конца. Моя душа-атма — это частица Высшей Души, Параматмы!»

Жизнь есть не что иное, как проявление Высшей Души. Смерть тела — лишь смена облика, душа остается. Форма души меняется, следуя ритму Вселенной. Душа кружится в круговороте, словно в танце, от мёртвого к живому, от жизни к смерти, от смерти к жизни. Вечный цикл! Умрут ли в огромной Вселенной еще несколько человек, либо они будут жить, какое это имеет значение для безначальной бесконечности? Для существующего вечно, не безразлична ли чья-то жизнь или чья-то смерть? Так отчего люди боятся смерти или войны? Вся Вселенная подчинена определенному ритму, следовательно, и общество на земле должно ему следовать. Суйодхана же, и ему подобные, разрушают существующую гармонию. Из-за них погибнут люди. Война, будет всепоглощающая война!

«Это мое бремя», — подумал Кришна. — «Мой долг, моя дхарма. И буду следовать своей дхарме, не беспокоясь о последствиях».

«Куда ты пытаешься убежать, Карна? В конце концов, тебе придется повстречаться со мной!» — подумал и затем рассмеялся Кришна.

— Кришна, тебя ждут в сабхе, в собрании, — тронул его за плечо подошедший старейшина-ядав.

Достав из-за пояса флейту, Кришна направился в сабху. Когда он вошел, все собрание поднялось, хлопая ему в ладоши. Он встал в центре и улыбнулся барабанщикам, постукивающим пальцами по мридангам. Вскоре волшебство его музыки унесло всю сабху в иной мир, исполненный красотой и любовью. В настоящем же мире, казалось, само время замерло в восторженном ожидании.

* * *
Тем временем трепещущий Карна стоял перед предводителем ядавов. Он решил, что будет драться, если могущественный человек, находящийся перед ним, прикажет убить его за самозванство. Да его слуха доносилась музыка, но Карна пытался не отвлекаться на нее.

— Садись, друг мой, — Баларама сделал приглашающий жест.

Доброта в его голосе удивила сына суты.

«Не исключено, что он не такой глазастый, как его брат, и не разгадал моего обмана!»

Все-таки Карна покачал головой, не желая далее притворствовать.

— Господин, я не тот, за кого себя выдаю. Я — ничтожный сута, а не брахман. Даже среди шудр я не занимаю высокого положения. Я ближе к париям, неприкасаемым.

— Вот как? А кто такие суты? Почему они ниже брахманов и выше париев? Я всего лишь невежественный пастух, просвети меня.

В просьбе Баларамы Карне послышалась насмешка. Злость вскипела в нем. Ему не стоило соглашаться на весь этот фарс. Его место в Хастинапуре, возле отца. Более того, жизнь Карны должна была закончиться в водах реки, если бы Крипа не спас его. Скорее всего, все происходящее с ним, представляло очередную шутку Крипы.

— Мой отец — сута, то есть возница, колесничий. А парии это…

Карна испытал невероятное отвращение к тому, что вырвалось из его уст. Выходит, он сам еще не избавился от предрассудков, связанных с варнами и происхождением. Баларама же с наслаждением следил за гордым юношей, корчившимся от ненависти к своим же собственным словам.

— Возможно, ты плохо думал о брахманах, до тех пор, пока не осознал, что сам можешь произносить слова, не нравившиеся тебе у других. Ты совершил путешествие в компании с брахманами. Насколько они неприятны тебе просто как люди?

Карна молчал, стыдясь все сильнее и сильнее. Ему вспомнился пожилой брахман, прошедший с ним большую часть пути. Старик относился к юноше как к сыну. Он вызывал уважение у всех, кого они встречали. Другого такого мудрого и образованного человека Карна не встречал. Когда сын суты слег от болезни, семидесятилетний брахман целую прахару провел в поисках лекаря.

«Сделал бы он то же самое ради суты, а не как ему казалось, для брахмана», — посетила Карну горькая мысль.

— Я уверен, что ты повстречал среди них несколько действительно замечательных людей, нескольких шарлатанов, а большинство брахманов просто следовали куда-то, подобно стаду, не задавая никаких вопросов. Ничего удивительного. В любой другой компании людей будет то же самое. Помни, все они тоже являются жертвами нашего жизненного уклада. Люди, кротко следующие законам варн, на самом деле боятся их нарушать. У них преобладает трусость, а не жестокость. Они заслуживают снисхождения, а не презрения и насмешек. Будущее находится в руках таких как ты, смелых и решительных, готовых к переменам. Наша страна заслуживает лучшей жизни. Ты не выше бедного парии, не ниже любого брахмана, гордого кшатрия или вайшьи. Ты — тот, кем сам себя считаешь. Я надеялся, что Крипа объяснил тебе это.

Услышав имя своего гуру, Карна не смог скрыть удивления. Баларама рассмеялся.

— Что тебя так потрясло? Мы с ним старые друзья. Как только ты покинул Хастинапур, он написал мне о тебе. Кроме того, Крипа позаботился о том, чтобы тебя не разоблачили в пути. Зная, что ты не в совершенстве овладел знаниями об обрядах, он поручил одному опытному брахману опекать тебя. Да, да! Тот старик, что путешествовал с тобой, стал твоим защитником и помощником по просьбе Крипы.

Краска залила лицо Карны, он только что так плохо думал о пожилом брахмане! Выходит, старик всегда знал, что Карна рожден сутой, но не выказал ни отвращения, ни предубеждения по этому поводу. Он не испытывал тех чувств к Карне, с какими сам юноша относился к вышестоящим варнам.

— Запомни, Карна, на всю жизнь одну вещь. Никогда не связывай зло с какой-либо общностью людей. Ты можешь ненавидеть их грехи и недостатки, но не всех людей. Будь щедрым. Продолжай делиться со всем миром, и мир вернет тебе твои дары приумноженными. Я знаю, ты в том возрасте, когда не любят внимать советам старших, поэтому не буду утомлять тебя. Раз ты собираешься посетить Музарис, почему бы тебе не поплыть туда на одном из моих кораблей? Так будет гораздо быстрее, да и для тебя путешествие по морю станет целым приключением. Знаю, что предлагаю нарушить установленный запрет. Но если бы каждый, кто проплыл на корабле по морю, утрачивал свою варну! Лучшего и не придумать. Наши народы породили великих путешественников и моряков. Вот почему я решил построить Двараку, город моей мечты, у моря. Былую славу асуров юга я хочу принести всей Бхарате! Я возведу города-порты на восточном и западном побережье и свяжу их с крупными реками нашей огромной страны.

Баларама возбужденно ходил из стороны в сторону. Карна с восхищением внимал речам загадочного вождя Ядавов, излагавшего свое видение будущего не только своего племени, но и всей Бхараты.

— Я хочу открыть для своих людей весь мир! Они не должны навсегда остаться невежественными скотоводами. Они не должны всю жизнь идти на поводу у корыстных брахманов, закостеневших в своих древних ритуалах. Ты же видел, многие цари и другие кшатрии не расстаются с оружием. У них есть власть причинять боль, калечить, убивать. Они считают, что страх перед мечом есть уважение. Когда я был моложе, так же надеялся добиться уважения при помощи своей палицы. Но по мере того, как мудрость медленно просачивалась в мою голову, я приходил к уверенности, что истинное уважение и почитание необходимо заслужить деяниями! Я отложил свою палицу и всюду ношу с собой соху. Это не просто земледельческое орудие! Я считаю соху символом развития, я желаю процветание земледелия и торговли. Мою мечту разделяют Бхишма и Видура, Крипа и Чарвака. Да, да, не удивляйся. Мы все думаем об одном, но действуем по-разному. Может быть, нам при жизни не удастся увидеть исполнения своих желаний. Не будет побежден голод, многие люди так и не обретут достоинства, отличающего человека от животного. Но я не горюю, когда вижу молодых людей вроде тебя, смелых, готовых пройти всю Бхарату в поисках знаний!

В горле Карны стоял комок, на глаза наворачивались слезы. Ни от кого бедный сута не слышал таких слов, никогда с ним не говорили как с равным. Юноша был впечатлен. Мечта стать великим воином уже не казалась такой несбыточной. Поначалу это было только личным желанием, но теперь из детских грез рождается большая цель. Стать воином не ради избавления от бедности, но совершить путешествие к самопознанию, принять участие в деяниях, несравненно больших, чем мелкие личные устремления. Мечта детства становилась его судьбой.

— Карна, когда ты достигнешь земель Парашурамы, то столкнешься со многими явлениями, которые вызовут у тебя гнев и отвращение. Тебе повстречаются гордые, но живущие как собаки, люди, связанные жесткими варновыми правилами и бессмысленными запретами. Главное, не волнуйся, не показывай свои чувства, и не совершай глупых опрометчивых поступков. Постоянно помни о своей цели! Во всей Бхарате не найти воина, включая Бхишму и Дрону, сравнимого с Парашурамой. Научись у него всему, чему сможешь. Придет время, и эти умения придется использовать ради великих дел. Когда Парашурама спросит тебя о варне, не бойся и не стесняйся сказать ему, что ты брахман.

Последние слова Баларамы вернули Карну к реальности. Действительно, как бы он повел себя, задай ему Парашурама такой страшный вопрос? За свою еще не очень длинную жизнь ему не приходилось говорить слова неправды. Теперь же, ради достижения цели, ему придётся лгать. Разве это не сродни воровству?

— Ты только не смущайся, Карна, когда разговор зайдет о твоей варне. Смотри Парашураме смело в глаза и утверждай, что ты брахман. Он спросит по-своему, в узком значении. Но твой ответ будет истиной, живущей в наших священных книгах. Ты — ищущий знания, то есть брахман в самом высоком и чистом смысле! Сейчас ты даже больше брахман, чем сам Парашурама. Вот когда выучишься воинскому искусству, будешь приходить людям на помощь и защищать их, то станешь называться кшатрием. Отложишь меч и трудом своим принесёшь народу процветание, будешь вайшьей. Можешь назваться шудрой и дарить людям счастье любовью, состраданием и служением. Ты можешь быть из любой варны и из всех сразу. Но ты будь чем-то большим. Будь человеком! Нет звания превыше!

Легкий ветерок принес соленый запах моря и голоса людей, разгружающих судно. Карна склонился перед вождем Ядавов и коснулся его стоп. Баларама прикосновением рук благословил юношу, после чего снял с пояса кошель с золотыми монетами и вручил его Карне.

— Это поможет тебе в пути. Мой первый корабль с товарами готов к отплытию. Я специально решил отправить его из святого города Прабхаса. Пусть с тобой и с кораблем в плавание пребудут сострадательные глаза Господа Сомнатхи! Тебе, Карна, я искренне желаю добиться успеха в жизни. Сейчас я должен заняться последними приготовлениями к отплытию корабля, но однажды мы встретимся в более спокойной обстановке. Уверен, к тому времени, ты, друг мой, прославиться как лучший воин Бхараты! Помни, что с тобой связаны и мои мечты. Когда достигнешь цели, не забывай всех тех, кто тебе помогал. Да благословят тебя милосердные боги!

Баларама отвернулся, скрывая свои чувства, и быстрым шагом ушел, оставив Карну одного. Юный сута пытался восстановить ровное дыхание. Все его сомнения развеялись. То, чего Крипа не смог добиться за десять месяцев обучения, Баларама достиг в течение короткой беседы. Карна больше не считал себя обманщиком, теперь он ясно видел свою судьбу. Никакие запреты отныне не были ему препятствием. Никто не встанет у него на пути!

Но когда он, покинув помещение, где разговаривал с Баларамой, вышел под полуденное солнце, увидел преграждающую ему дорогу темную фигуру Кришны.

— Кто же ты такой?

Карна рассмеялся:

— Я - никто!

— Остроумно. Но дай мне прямой ответ. Кто ты такой?

— Я - всё! — с еще более громким смехом ответил Карна и мягко отстранил брата Баларамы со своего пути.

Кришна было собрался остановить загадочного юношу, но увидел своего старшего брата, стоящего неподалеку и пристально смотрящего на него. Ему ничего больше не оставалось, как молча проводить Карну взглядом.

Когда Карна поднялся на борт корабля, на нем уже поднимали паруса. Капитан показал, где юноша может положить свои скромные пожитки. Заняться ему было нечем, поэтому Карна долгое время разглядывал тянущуюся к небесам башню храма Сомнатх и широко раскинувшийся вдоль берега город Прабхаса. Заходящее солнце окрасило море в шафрановый цвет, крик чаек наполнил воздух. Корабль заскрипел и вздрогнул. Якорь был поднят и ряды гребцов налегли на весла, отправляя корабль в открытое море. Когда паруса поймали ветер и надулись, судно ускорилось так, что Карне пришлось схватиться за борт, чтобы не упасть. Он так и стоял, провожая взглядом сверкающий храм. Море расстилало перед кораблем свою, уже ставшую красной в лучах заката, мантию.

— Южнее! — крикнул капитан, и корабль изменил курс, набирая скорость.

Волосы Карны развевались на ветру. Глядя на загоравшиеся в небе звезды, он испытывал одновременно страх и надежду. У него, вышедшего в море, больше нет варны. От этой мысли юноша испытывал странное возбуждение. Последние лучи солнца коснулись, словно благословляя, его сильного тела, и погрузились в пучину вод. Гребцы затянули песню в такт покачиванию корабля. Молодой человек на крыльях своей судьбы летел в опасную страну древних богов.

ГЛАВА 9 ЗВЕРЬ

Лес не спеша просыпался под щебет птиц. Джара не хотел покидать свое мягкое травяное ложе. Ему так уютно лежалось в тени дерева, наблюдая за клочками тумана, медленно поднимавшимися от земли. Потоки солнечного света пробивались через густой полог леса. На далеких от земли ветвях запрыгали обезьяны, без видимой причины издавая пронзительные крики. Краем глаза Джара заметил Экалавью, проснувшегося и возившегося с луком. Любопытство оказалось сильнее лени. Джара подбежал к Экалавье и схватил стрелу из его колчана.

— Не трогай, болван! — не поднимая головы, рявкнул на него Экалавья.

Нишадец полировал свой лук, и тот уже сверкал в лучах солнца.

— Эй! Ты серьезно решил стать лучником? — спросил Джара, но не получил ответ.

Он потрогал пальцем острие стрелы и подумал:

«Если Экалавья научится хорошо стрелять, у нас будет много еды!»

— Ой! Ай! — завопил от боли Джара.

Камень, брошенный Экалавьей, рассадил ему колено.

— Я же сказал — не трогай! — твердым голосом сказал хныкающему мальчишке Экалавья.

Это не было привычным для Джары подтруниванием. Буквально за ночь Экалавья приобрел невероятную важность и властность. Джара наблюдал как нишадец натягивает тетиву, проверяет ее, дважды натянут и отпустив. Затем он степенно взял стрелу, внимательно осмотрел ее, закрыл один глаз, и, посмотрев в ее наконечник, убедился, что древко достаточно прямое. Только после всех таких церемоний, Экалавья натянул лук и прицелился в большой круг, нацарапанный на коре очень толстого ствола дерева. Джара затаил дыхание и ждал, казалось, целую вечность, прежде чем Экалавья выпустил стрелу. В воздухе раздался свист. Джара посмотрел на огромную смоковницу. Стрелы в стволе не было.

Экалавья не только не попал в круг, но и промахнулся мимо большого дерева! Джара расхохотался, кувыркнулся на траве, увернулся от пинка нишадца и продолжил смеяться. Мальчик понял, он больше не боится Экалавьи, у того больше нет власти над ним. Старший товарищ оказался обычным, ничем не выдающимся подростком.

Джара вприпрыжку помчался искать стрелу. Она лежала шагах в десяти от дерева с мишенью. Джара радостно завопил. Стрела даже не воткнулась в землю. Если бы не наконечник, ее трудно было бы заметить среди других сухих палок и веток, устилавших землю между деревьями.

Зная, что Экалавья сейчас сильно разозлен, Джара не прекратил веселиться. Увернувшись от сильных рук нишадца, мальчишка ринулся в сторону и тут же взобрался на баньяновое дерево. Он уселся на высоко расположенной ветке и, болтая ногами в воздухе, дразнил Экалавью, ничем в этот момент, не отличаясь от вездесущих обезьян. Разозленный нишадец даже пустил вверх несколько стрел. Они, правда, не достигли нужной высоты, но зато еще сильнее развеселили Джару, принявшегося в ответ бросаться ветками в своего мучителя. Некоторые сучья нашли свои цель и привели Экалавью в бешенство. Джара взобрался на поистине головокружительную высоту, он был способен, в крайнем случае, перепрыгнуть на соседнее дерево. Он был уверен, что Экалавья не последует за ним.

Убедившись в бесполезности погони Экалавья махнул рукой и пошел в сторону Хастинапура. Джара немедленно спустился с дерева и последовал за нишадцем.

Прошла треть прахары и они вышли к поляне, где наставник Дрона обучал царевичей. Экалавья укрылся за густым кустарником и стал наблюдать. Проклятье вырвалось из его уст, когда он увидел сидящего в тех же кустах Джару. Негодный мальчишка помахал ему рукой и высунул язык. Джара был только рад возвращению в то место, где вчера им досталась добыча в виде попугая. Вдруг бородатый человек прикажет сегодня одному из своих благородных учеников подстрелить оленя! У мальчика заурчало в животе, это же, почитай неделю, можно не беспокоиться о еде.

Почти полдня Экалавья провел в наблюдении за уроками Дроны, после чего понял, он делал все неправильно. Его стойка, захват тетивы, даже наклон головы во время прицеливания отличались от того, что показывал гуру. Наставник явно выделял из всех царевичей красивого юношу, попавшего накануне птице в глаз. Он действительно обладал поразительной ловкостью и мастерством стрельбы из лука.

«Я буду лучше его!» — поклялся себе Экалавья.

Его подмывало желание выйти из кустов, подойти к гуру и спросить того, не согласится ли он взять нишадца в ученики. Чем грозит ему такая попытка? Ходили слухи, что брахман Крипа занялся обучением мальчика-суты. Само собой, сута занимает куда большее положение, чем лесной скиталец, но попробовать то можно!

«Как я поступлю, если гуру оскорбит меня?»

Сомнения терзали юного нишадца. Его пугал отказ, но честолюбивые помыслы, обжигавшие душу, были слишком сильны, чтобы отказаться от них. Ближе к вечеру он решился рискнуть.

Вечернее солнце готовилось спрятаться за далекой горной цепью, когда Экалавья появился на поляне. Царевичи сидели в несколько рядов. Дрона читал молитву. Ученики без особой охоты повторяли за ним. Экалавья чувствовал, как с каждым следующим шагом тает его первоначальная уверенность. Повернуть бы назад и спрятаться в кустах! Но поздно. А тут еще сзади послышались шаги — это проклятый мальчишка спешил за ним!

Дрона то ли услышал, то ли почувствовал приближение незваных гостей и был весьма удивлен, увидел пару неприкасаемых. Бормотанье учеников прекратилось, все они уставились в безмолвии на нишадца и его спутника. Стоящий со сложенными на груди руками наставник напоминал каменное изваяние, двигались только его глаза, измеряя расстояние, на котором ему не грозило осквернение от этих нечистых дикарей.

Дрожь пробила Экалавью. Ему пришло в голову, что стоит почтительно коснуться стоп учителя, как это делает по нескольку раз на дню царевичи. Нишадец осторожно шагнул вперед.

— Остановись!

Крик Дроны заставил Экалавью застыть на месте.

«Зачем я всё это затеял?» — не покидал его вопрос.

— Что тебе здесь надо?

Дар речи покинул нишадца вместе со смелостью.

— О свами…, гуру…, я хотел бы…. Я хочу стать твоим учеником! — кое-как совладал с собой Экалавья.

— Я раньше где-то видел тебя. Погоди! Ты же тот самый нишадец, укравший манго в день моего прибытия в эту исполненную беззакония страну! — воскликнул гуру.

«Я не должен находиться здесь. Надо бежать!».

Здесь не самое лучшее место для таких отверженных, как он.

Под взглядом наставника царских отпрысков Экалавья стал меньше ростом. Обернувшись к Суйодхане, Дрона произнес полным яда голосом:

— Любуйся! Такое стало возможно только благодаря твоему отцу! С его позволения подобные черви вдруг поднимают голову с земли и осмеливаются напрашиваться в ученики к брахманам! Это царство обречено. Я уверен, все кончится катастрофой! Но великий регент глух к моим словам. Он ставит на пост Первого советника шудру, дает вольности людям, не заслуживающим этого. Отвратительно! Сначала Первый советник приводит ко мне мальчишку-суту и просит принять его в ученики, теперь является какой-то пария и выражает желание стать лучиком! Это Кали-юга стучится в наши дома! Если все так плохо уже сегодня, то, что произойдет, когда ты, царевич, взойдешь на престол? Хотя вряд ли это случится.

Глаза Суйодханы вспыхнули от гнева, но прежде, чем он успел что-нибудь ответить, гуру повернулся обратно к стоящему с поникшей головой нишадцу.

Ехидную усмешку Джары Экалавья чувствовал спиной. Он также увидел, с каким интересом Суйодхана разглядывает этого маленького паршивца. Дрона тоже обратил внимание на жалкую фигуру Джары. Язвы на ступнях, спутанные грязные волосы, тонкие руки и ноги, выпирающий живот и сыпь по всему телу вызвали неописуемое отвращение у требовательного наставника. Экалавью даже передернуло, когда он увидел лицо гуру.

— Как этот грязный ракшас посмел явиться сюда и осквернить место, где воспеваются священные гимны?

Поначалу Экалавья принял слова Дроны на свой счет, но быстро сообразил, что гнев гуру вызван видом стоящего позади и глупо улыбающегося Джары.

«О Шива! Зачем этот урод пошел за мной и все испортил? Не вылезь он из кустов, может быть, гуру не так сильно рассердился!»

Джара пытался стоять спокойно, но на него вдруг напал нестерпимый зуд. Пренебрегая присутствием благочестивого брахмана и благородных царевичей, он принялся чесаться, оставляя по всему телу следы своих ногтей. В это же время он смотрел на всех с заискивающей улыбкой.

— Прочь отсюда! — в гневе закричал Дрона.

Царевичам показался забавным похожий на обезьяну лесной дикарь. Суйодхана, Сушасана и Ашваттхама рассмеялись. Бхима последовал было примеру своих кузенов Кауравов, но встретил осуждающий взгляд своего старшего брата и притих. Он придал лицу серьезное выражение, такое же, как у братьев, и старался выглядеть возмущенным из-за недопустимого поведения двух неприкасаемых.

— Замолчите все! — рявкнул раздраженный Дрона на Кауравов.

Когда веселье в рядах царевичей поутихло, наставник вернулся к прогневавшим его неприкасаемым. Выражение лица наставника не понравилось Джаре и он стал пятиться назад. Дрона приблизился к Экалавье на несколько шагов.

— Послушай меня, мальчик, — голос наставника неожиданно утратил режущую остроту.

Удивленный Экалавья поднял голову. Возможно, Господь Шива внял молитвам и готов осыпать его милостями. Осторожный Джара же отступил еще подальше.

— Я не могу стать твоим учителем. Меня пригласили в эту страну обучать царевичей. Брать нишадцев в ученики мне не позволено. Возвращайся в лес, живи со своим племенем, соблюдай дхарму. Я не могу тебе ничем помочь.

Сердце Экалавьи тоскливо сжалось, глаза неподвижно уставились в землю у ног.

— Но я хочу дать тебе хороший совет, — продолжил говорить Дрона.

Советы вещь недорогая, все любят их давать другим, но, тем не менее, Экалавья поднял голову и посмотрел на гуру. Учитель, в свою очередь, пристально глядел на пятившегося Джару.

— Кто это мальчик с такими злыми глазами?

Бросив полный ненависти и презрения взгляд на Джару, Экалавья ответил:

— Сирота, никто не знает какого он рода. Прибился к нашей семье и живет нахлебником.

— Хм, я так и думал. Он слишком смуглый для нишадцев. Говоришь, происхождение его неизвестно?

Разговор поворачивал в неожиданное русло. Экалавья никогда не задумывался, каково происхождение Джары, принадлежит ли он какой-нибудь варне или нет.

— Да, неизвестно, — пробормотал он в ответ.

— Так кто ты такой?

Вопрос учителя был обращен уже к самому Джаре. Но тот мог лишь часто моргать, пребывая в недоумении. Он не знал своего происхождения, и никто ему не говорил об этом.

— Вот что, мальчик, — Дрона вновь обратился к нишадцу. — Остерегайся этого сироту с сомнительным происхождением. Он несет в себе зло и неудачу для тебя. Избавься от него. Твое происхождение, пусть низкое, но известно. У тебя есть дхарма! У него же ничего нет. Никакие ценности не управляют его жизнью, он способен опуститься до чего угодно. Такие люди ничем не лучше животных. Взгляни, какое злобное лицо у него. Пока этот дикарь рядом с тобой, ты не преуспеешь. А теперь ступай в лес и живи там должным образом. Будь хорошим нишадцев и не исключено, что следующее твое рождение будет более чистым и высоким. Так, жизнь за жизнью, следуя дхарме, когда-нибудь ты станешь брахманом. Эту же жизнь боги определили тебе прожить нишадцем. Прими эту судьбу. Не разрушай свою дхарму общением с такими, как этот дикарь. Ступай! — сказав эти слова, Дрона резко повернулся спиной к Экалавье и направился во дворец.

Царевичи поднялись и пошли вслед за наставником.

Солнце не было видно из-за гор. Сумерки окутали своей мягкой мантией весь мир. Заканчивался очередной день. Экалавья чувствовал на себе взгляд угостившего его манго царевича, но не хотел встречаться с ним глазами. Мир рушился вокруг него.

* * *
Суйодхана смотрел издалека на нишадца и шептал своему другу:

— Да, твой отец поступил с ним, мягко говоря, подло.

Ашваттхама закусил губу, когда лучший друг указал ему на очевидное.

— Я не могу тебе, Суйодхана, объяснить поведение отца. Дома он строг, но я всегда чувствую его любовь. К матери он также относится с нежностью и любовью. Ему известно, что она отдает часть денег, полученных за наставничество, своему брату Крипе. Тот часть денег проигрывает в кости, часть дает Чарваке, который, в свою очередь, помогает бедным в трущобах Хастинапура. Бывает, отец сильно бьет меня, но всякий раз, думая, что я уже сплю, он подходит и нежно целует. Да, он трудный для понимания человек. Отец оставил дом, в котором вырос, покинул всю родню, для того, чтобы найти для нас лучшую жизнь. Его гуру Парашурама предупреждал, общение с кшатриями не принесет ему ничего хорошего, а обучая царевичей Куру воинской науке, он предает всех своих предков-брахманов. Отец разрывается между своими убеждениями и своей врожденной добротой. Я надеюсь, придет время, и все хорошее, что в нем есть, возьмет верх над воззрениями, вложенными в него Бхаргавой Парашурамой.

Сушасана прислушивался к разговору своего брата с сыном гуру. Он с явной издевкой рассмеялся:

— Все твои доводы, брахманский сынок, не изменят нашего отношения к наставнику. Он совершенно спятил от своих изуверских идей! Все, чего он добивается — благосклонность Арджуны! А вся его привязанность к тебе — напускная! Я иной раз не понимаю, кого он считает своим сыном — тебя или этого проклятого Пандава. Врожденная доброта, ну ты и сказал!

— Если ты не закроешь свой уродливый рот, я выбью твои грязные зубы! — Ашваттхама попытался ударить Сушасану по лицу.

Не вмешайся Суйодхана, ему бы это удалось.

— Иди домой! — прокричал издалека сыну Дрона.

Трое подростков неохотно побрели к дворцу. Ашваттхама по пути твердо решил, что дома поговорит с отцом об его отношении к нишадцу, даже рискуя понести суровое наказание.

* * *
Над Хастинапуром раскинулось усыпанное звездами ночное небо. Как его отражение на земле царский дворец светился золотым сиянием множества огней. Пронзительный крик птиц доносился из чащи леса. Когда последние ученики скрылись из вида, Экалавья позволил себе пошевелиться. Сердце его переполняли гнев и ненависть. Во всем виноват этот негодник Джара! Грязная вонючая крыса, предвестник несчастий!

«Гуру прав. Я потерял родителей, когда впервые увидел этого злобного дикаря. Когда он привязался к нам, умер мой дядя, оставив тетю с шестью голодными ртами на произвол судьбы. Из-за него наставник отказал мне! Стоит только посмотреть на его вечно грязное лицо, на немытое тело и покрытые болячками ноги, как станет понятно — это существо приносит одни лишь несчастья!»

К своему несчастью, Джара именно сейчас решил посмеяться над неудачами Экалавьи. Разбитые мечты нишадца заставили его взвыть от смеха громче, чем стая обезьян.

— Ха-ха-ха! Ой, я не могу! Я же говорил тебе! Так тебе и надо! Ты надеялся, твоя уродливая рожа разжалобит учителя? Он даже того мальчика из сут не взял, а его ведь привел очень важный господин. Ха-ха-ха! Смех один!

Когда первый камень ударил ему в нос, Джара закричал скорее от удивления, страх пришел позже. Камни летели один за другим, многие находили свою цель. Зажав разбитый в кровь нос, Джара побежал. Экалавья ринулся за ним и в два прыжка настиг перепуганного грязного дикаря. Нишадец бил и пинал Джару, выплескивая весь свой накопившийся гнев, все свое разочарование, всю свою боль от несбывшихся мечтаний. Он остановился только тогда, когда его собственные конечности нестерпимо заболели. Оставив избитого, истекающего кровью мальчишку умирать, подобно бездомному псу, Экалавья скрылся в темноте джунглей.

Звездное небо затянули облака, и пошел дождь. Мальчик лежал, не подавая признаков жизни. Дождь стучал по земле почти всю ночь, к утру превратившись в слабую морось. Небо посерело на востоке, послышался жалкий всхлип, и Джара, олицетворение невезения, поднялся на четвереньки. В глубине леса завыл какой-то зверь, провожая не принесшую добычи ночь. Ему ответили громким лаем псы с окраин Хастинапура. Джара встал на слабые, дрожащие ноги. Ступни находились в грязной луже, в которой смешались его кровь и дождевая вода. Он оглядел свое избитое тело, и громкий крик отчаяния вырвался из его горла. Джара выл, не уступая хищным обитателям джунглей и городским собакам. В нем сейчас умирал маленький мальчик, но порождался дикий зверь. Только боль и голод, больше ничего не имело значения. Варновые запреты, священные писания, происхождение — ничто из этого не могло встать между ним и его голодом. Ни кто из всего сонма богов не встанет у него на пути к выживанию! Отныне он зверь со всеми присущими животному чувствами.

Джара бросил взгляд на джунгли. Он знал, там затаились отряды нагов, там Такшака собирает силы, готовясь испытать мощь Хастинапура. Он думал о тех людях, что были готовы умереть во имя своего дела. Потом мальчик повернулся к возвышающемуся над всем в округе столичному городу, с его величественными дворцами и мрачными трущобами, где женщины и мужчины, подобные ему, делали все что угодно, лишь бы выжить. Судьба предлагала ему выбор — славную жизнь и геройскую смерть под командованием Такшаки, или борьба за кусок хлеба в грязных переулках Хастинапура.

Первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, птицы запели на все голоса. Джара сделал свой выбор. Жалкое, но существование, а не громкая смерть. Он медленно побрел к пробуждающейся столице страны Куру.

* * *
Утром Экалавья вернулся к поляне, где вчера занимались царевичи. Его мучила вина за то, что он сделал с Джарой. Вот то место, где мальчик остался лежать, как думал нишадец, мертвым. Но тела нигде не видно. Экалавья присел на траву, размышляя, куда подевался этот полоумный. Послышались голоса — это гуру Дрона ведет учеников на поляну. Экалавья поспешил скрыться в лесу. Из своего укрытия онвнимательно наблюдал за уроками наставника, думая, что это, по сути, еще один способ получить желаемые знания.

С этого все и началось. Каждый день нишадец являлся сюда и смотрел. После окончания занятий царевичи шли домой, а Экалавья повторял все, что увидел. Несколько месяцев упорной работы дало ему уверенность в том, что во многих упражнениях он сможет превзойти Арджуну. Пущенная умелыми руками стрела не интересовалась, чьи руки натягивали тетиву, царевича иди лесного изгоя. Цели поражались одна за другой. Вечерние и даже ночные занятия нишадца принесли ему существенное преимущество перед его царственным соперником. Он мог метко стрелять в полной темноте.

Экалавья стал совсем одержимым. Спал он теперь совсем немного, падая от усталости перед самым рассветом.

Дни летели в постоянных занятиях стрельбой из лука. Экалавья подсматривал и повторял, подсматривал и повторял. Первое время его посещала тоска по Джаре, или просто по общению с живой душой. Но вскоре подобные желания отступили. Прошел год и Джара ушел из его воспоминаний. Тем более что судьба готовила ему неожиданный поворот.

Не имея возможности продемонстрировать кому-либо все мастерство, обретенное простым неприкасаемым, не зная, как доказать всем, что не только знатный человек может стать великим воином, Экалавья все свободное время посвящал охоте. Все свои навыки он посвятил добыванию дичи, и его семья больше не испытывала трудностей с пропитанием.

* * *
Пурочана, младший советник, ответственный за чистоту городских улиц, замотал лицо шарфом. Вонь стояла невыносимая. Он покинул дворец, наполненный ароматами ладана, и погрузился в особый мир маленьких, грязных, извивающихся как пиявки, городских улочек. Все и так не великое пространство между домами было заполнено мусором, а сточные канавы забиты нечистотами. Пурочана знал, этот мир далек от того, каким его хотели видеть правители Хастинапура. Другая часть столицы, застроенная богатыми домами, золотыми храмами, лавками, торгующими шелками и самоцветами, как будто существовала на другой планете. В каждом городе Бхараты существовала такая изнанка, в которой проживала большая часть населения, полная противоположность окружающим дворцы богатым кварталам, лживым и фальшивым, как и обещания живших там правителей.

Люди, повозки, лошади, коровы, козы, прочий скот, все толкались, борясь за свободное место, за возможность пройти. Улицы жили своей жизнью, в толчее и в шуме. Здесь стоял особый ритм, особый запах. Пурочана отер пот со лба и, желая отдышаться, прислонился к обломкам колонны, разрушенной за много лет до его рождения. Между ног тут же забегали крысы, и советник в ужасе отшатнулся. Какой-то замарашка рассмеялся, залаяла бродячая собака. Пурочана пошел дальше, уворачиваясь от повозок и отталкивая покрытые язвами руки нищих. Он проклинал навязчивых торговцев, в лицо ему кричавших про свои товары и цены на них, руками и плечами расталкивал людей, пытаясь пробраться сквозь толпу. Глаза бы его не смотрели на всех на них, справляющих нужду у стены дома, на дерущихся за кусок сомнительного происхождения мяса, жаренного на старом прогорклом масле.

Не в первый раз советник ходил по этим улицам, но каждый раз они пугали его. Он не мог себя заставить остановиться и спросить у кого-нибудь дорогу. Сегодняшнее дело было довольно опасным. Куда же надо повернуть? Совершенно вылетело из памяти! Слева раздался звон храмового колокола, и донеслись звуки пения. Нет, ему точно не туда. Пурочана свернул направо и пересек рынок, плотно забитый купцами, торговцами, их слугами, носильщиками, возницами, гончарами, садовниками и многими другими. Все эти люди продавали, покупали, торговались, побеждая или проигрывая в этих ежедневных маленьких войнах.

Грязь, столпотворение, шум здесь существуют для того, был уверен Пурочана, чтобы в центре Хастинапура пролегали чистые ухоженные улицы, стояли роскошные красивые здания, утопающие в прекрасных садах.

Бывало, он попадал на собрания в знатных домах и слышал, как благородные господа осуждают городских служащих за творящийся беспорядок. Отчего бы не снести омерзительные трущобы, оскорбляющие взор? Советник часто слышал такие вопросы из уст богатых женщин, чьи шеи обвивали драгоценные ожерелья. Он часто боролся с искушением прокричать им в ответ:

— А как ты, богатая дура, проживешь без обитающих там людей? Без твоих слуг, возниц и садовников, которым ты платишь сущие гроши? Или ты поселишь их у себя во дворце? Если снести все трущобы, кто будет тебе прислуживать?

Конечно, он не произносил таких слов. Лишь сочувственно кивал в ответ. Спорить с женщинами о государственном устройстве? Правда, многие знатные мужчины были ничем не лучше своих чопорных супруг. Они рассуждали о тех или иных способах устранения всей мерзости с их земель, попутно поражаясь неспособности советников царя мыслить так же здраво, как они, выпившие по два-три кувшина вина. Горькая усмешка всегда появлялась у Пурочаны, когда ему удавалось подслушать разговоры столичной знати, недовольной и Бхишмой, и царем, и даже царицей, явившейся из чужой страны. В то же время они могли с пеной у рта спорить о величии страны и осуждать критику со стороны иноземцев. Их искренне оскорбляли замечания иностранных гостей о соседствующей с ослепительной роскошью крайней нищете, процветавшей на этой древней земле. Для богатых хастинапурцев было невдомек, отчего эти приехавшие боги знают их каких далей варвары, не удовлетворяются созерцанием прекрасных дворцов и подавляющих величием храмов. Нет, конечно, всем известно, иностранцы не знакомы с истинными ценностями, правилами и законами цивилизованных людей. Кроме того, они не следуют дхарме, оттого не чисты. Хастинапур не нуждается в их одобрении или осуждении. Тем не менее, непонимание чужаками культуры, музыки, науки и религии с ее обрядами, раздражало столичную знать. Особенно неприемлемы были разговоры о вонючих трущобах и о шудрах, там в них проживающих. Какое им до этого дело?

В своих мыслях богатые жители Хастинапура не были одиноки. Страны отличались языками и одеждами, но взгляды знати оставались неизменными, будь то в Каши, Канчипуре, Музарисе или Двараке. Чтобы не думали иностранцы, разнообразие Бхараты было чем-то кажущимся. Повсюду сохранялась устойчивая общность идей и дел.

Пурочана вслух рассмеялся.

«Мир на самом деле еще мрачнее!» — подумал советник.

Увидеть его, сродни тому, что поднять в саду камень с земли. Под ним будет кишеть своя жизнь, безразличная к тому, что ее окружает. Этот скрытый мир населен муравьями, червями и жуками, существами, в целом, безобидными, ночью выбирающимися на поиски пищи. Но иногда среди них можно обнаружить скорпиона с ядовитым жалом на конце хвоста.

Распоряжение Шакуни было предельно ясно. Пурочане необходимо встретиться с одним из этих смертельно опасных скорпионов, чье имя в свое время многих повергало в трепет. И на грязных улицах Хастинапура, и в роскошных домах столицы имя Дурджая произносили приглушенным голосом. Когда-то он слыл настоящим царем мира паразитов человечества. Жесткой рукой правил он невидимым, подземным царством нищих, воров и продажных женщин. Он сделал преступлением своим мечом, страх и страдание — щитом. Будучи крайне честолюбивым, Дурджая вскоре заметил, все его незаконные дела принесли ему не так уж и много средств и власти. Он же вожделел большего. Несколько лет назад царская гвардия Хастинапура практически полностью разрушила его преступную империю. На пике своего могущества Дурджая находился во время войны с южными землями. Но после подписания мира с Парашурамой, Бхишма обратил внимание на внутренние проблемы страны, и жизнь таких людей, как Дурджая стала невыносимо тяжкой. Регент лично принял участие в разгроме городских банд, после чего царю воров пришлось затаиться в выжидании подходящего случая.

Задача Пурочаны заключалась в том, чтобы найти скорпиона, вывести наружу и придать новую силу его яду. Вот тот самый дом? Советник медлил. Он поправил тюрбан, придал свой полной фигуре величественную осанку, потрогал кинжал, скрытый в складках одежды. Не хватало еще, если этот разбойник прикончит его! На какой-то миг Пурочану посетило видение собственного мертвого раздутого тела, колышущегося среди камышей у берега Ганги. Помотав головой, он отогнал грустные мысли. Ему надо вести себя хладнокровно. Советник постучал в ветхую дверь. Неохотно, со скрипом, дверь открылась, и на него уставились чьи-то глаза. Невыносимый смрад, раздавшийся из дома, заставил Пурочану дышать ртом.

— Меня зовут Пурочана, я царский советник, — как можно внушительнее заявил он.

Дверь захлопнулась с таким треском, что сотряслась вся хижина. Пурочана в растерянности остался стоять на улице. Он уже собирался повернуться и уйти ни с чем, как дверь снова приоткрылась и скрюченная рука протянула ему пригоршню монет. Он выиграл! Его визит вселил страх и поэтому от него попытались откупиться взяткой. Советник принял деньги с важным видом, как должное, и сказал:

— Передай Дурджае — удача вернулась в его дом. Мне надо повидаться с ним.

Дверь закрылась, но на этот раз Пурочана был уверен, скоро она откроется, чтобы впустить его. Он оказался прав.

Увидев легендарного Дурджаю воочию, советник даже разочаровался. Перед ним, вместо устрашающего головореза, находился невысокого роста мужчина с небольшими усами и прямыми волосами. Упитанный советник чуть ли не с презрением окинул взглядом жалкую обстановку дома. Всюду пыль, паутина, сломанная мебель и дырявые ковры. Затхлый запах пронизывал все внутри хижины. Пурочана улыбнулся — будет легче, чем он думал ранее.

— У меня есть предложения, перед которым ты не сможешь устоять, — напыщенно объявил он хозяину дома.

Дурджая продолжал взирать на гостя с отсутствующим выражением лица. Пурачана стал нервничать. Он совершил ошибку, пристально посмотрев в эти стеклянные глаза. Ему захотелось быстрее покинуть хижину и вернуться к себе. Будь проклят этот царевич из чужой страны и все его замыслы!

— Расскажи, что у тебя за предложение, — тихим голосом произнес скорпион.

Неожиданно Пурочана понял, что совершенно забыл то, что должен сообщить.

— Э-э-э…, ты должен молиться, стоя лицом на запад. Ты и все твои сторонники…, - советник выругался про себя.

Эти слова надо было сказать в самом конце. Глаза Дурджаи удивленно округлились.

«Меня сейчас вышвырнут отсюда!»

Но Пурочане удалось совладать с волнением, он сел, скрестил ноги и положил руки на колени, чтобы они не дрожали.

«Спокойно! Ты пришел сюда не как проситель!» — твердо сказал он сам себе.

— Хочешь обрести былое могущество? Хочешь получить долю от тайной торговли оружием Гандхары с нагами? Хочешь ли ты, Дурджая, снова стать самым страшным человеком столицы? — Пурочана внимательно наблюдал за лицом хозяина дома.

Губы Дурджаи медленно расплывались в улыбке.

— Ты не пьян, случайно? Или сошел с ума? Ты следишь за мусором на улицах города. Как ты можешь делать мне такие предложения? Я передал тебе мзду. Забирай деньги и убирайся! — Дурджая резко поднялся со стула.

Пурочана встал одновременно с ним и, выждав многозначительную паузу, сказал:

— Не слишком ли спешишь, Дурджая? Ты не приходилось слышать о Шакуни?

Слова советника остановили Дурджаю.

— Ты говоришь о царевиче из Гандхары? — удивленно спросил он.

Напряжение покинуло Пурочану. Дурджая приказа подать вина и в комнату вошел мальчик с кувшином. Советник принялся посвящать старого преступника в детали плана. Оба мужчины часто прикладывались к стаканам, мальчику не раз пришлось подносить им вина и закуски.

— Где-то я его видел, — неуверенно сказал Пурочана, показывая пальцем на юного слугу.

— Я даю заработать людям, отвергнутой страной и правителями. Я исполняю мечты! — речь Дурджаи была на удивление ясной. — Вы, жестокие царские служащие, совершенно не заботитесь о таких беднягах! Правосудие мое творится мгновенно, тогда как у вас уходят годы на каждый случай! Детям из бедных семей вы отказываете в обучении, я же не даю им умереть с голоду! Сколько ко мне приходило таких, как этот Джара! Они являются из ниоткуда и надеются вернуться туда же, но уже на золоченой колеснице, в сопровождении вереницы слуг. Им хочется заставить завидовать тех, кто не набрался смелости покинуть свою глушь! Я играю мечтами этих мальчиков!

Дурджая разразился самодовольным смехом.

— А девушки? Как с ними? — спросил с плохо скрываемым интересом Пурочана.

— Ха-ха! Девушки…, с ними по-разному. Мой друг, это город мечты! Люди приезжают сюда за исполнением своей мечты. От нищеты девочки бегут сюда, в Хастинапур, город искусств, танцев и поэзии! Красивая, но несусветная чушь! Самообман. Они приходят и надеются стать нежными наложницами царевичей, полководцев или богатых купцов. Единицам, конечно, это удается. Остальные попадают в разные банды, ко мне, например. Или торгуют собой на улице сами по себе, на свой страх и риск. Постарев, они впадают в полную нищету, голодают, слабеют и умирают. Я играю мечтами и мальчиков, и девочек, Пурочана! Здесь много их всех побывало, очень много. Пока Бхишма, да этот шудра Видура, плотно не взялись за меня.

— Теперь, друг мой, все будет по-другому! — честолюбивый блеск в глазах Дурджаи порадовал советника.

— Да! Ты, по истине, принес мне удачу! Выпьем же за твое здоровье!

Дурджая окончательно опьянел и бормотал что-то невнятное. Пурочана же сидел и задумчиво наблюдал за мальчишкой, услуживавшим им.

ГЛАВА 10 СРЕДИ НАГОВ

В один из дней преследование добычи завело Экалавью в такие места, куда он прежде не рисковал забираться. Тусклый лунный свет отбрасывал от деревьев на землю загадочные тени. Достигнув ручья, Экалавья услышал тихий свист, заставивший его мгновенно насторожиться. Больше всего звук походил на сигнал тревоги. Нишадец спрятался за деревом и прислушался. Но было тихо, и никто не двигался. Не на шутку встревоженный Экалавья природным чутьем ощущал чье-то присутствие. Присутствие, несшее ему опасность. Кто-то или что-то следило за ним, и точно не с добрыми намерениями. Оставалось только ждать, когда тот, кто скрывается во тьме леса, сделает первый шаг.

— Может, я чересчур впечатлительный? — прошептал Экалавья и решил покинуть свое убежище.

Сделав всего два шага вперед, он оказался в западне. Земля вдруг поменялась местами с небом, и нишадец обнаружил себя висящим вниз головой на высоте двух его ростов. Он попытался освободить ноги из петли, но увидел, как внизу собираются люди с горящими факелами.

Мужчина средних лет с темной кожей, хромая, приблизился и посмотрел в глаза Экалавье. Лицо человека покрывали оспины, лоб пересекал уродливый шрам, а один глаз отсутствовал.

— Добро пожаловать в земли нагов! — сказал он с улыбкой, показав широкую щель между передними зубами.

Худое длинное лицо, пристальный взгляд единственного глаза и зубы, больше похожие на клыки, придавали незнакомцу сходство со змеей.

— Опустите его вниз!

Экалавья вздрогнул. Видимо, ему пришел конец. Он весь сжался, ожидая удара мечом. Кто-то из окружавших его людей перерезал веревку и нашадец ничком упал на землю. Под общий смех он попытался подняться на ноги. Все тело пронзила сильная боль, по лицу текла кровь. Чьи-то сильные руки помогли ему устоять.

Факелы мерцали и заставляли танцевать все тени на меленькой поляне. Экалавью подвели к ручью и опустили его в воду. Ледяной холод остудил горящую кожу. Когда его вытащили, то он, без всякой борьбы, пошел среди своих похитителей вверх по крутому склону.

Все шли, не проронив ни слова. Тишина нервировала Экалавью так, что он набрался смелости спросить:

— Кто вы такие?

— Я - царь Хастинапура! — ответил предводитель, вызвав громкий смех у своих людей. — По правде сказать, я наполовину царь, так как слеп только на один глаз.

Страх и неизвестность не помешали Экалавье улыбнуться.

— Меня, сынок, также можно назвать ужасным змеей Калией. Вероятно, ты слышал сказки обо мне и о том, как Кришна одолел меня. Повсюду воспевают его доблесть, его победу над тысячеглавым змеем. Я и есть тот змей!

Некоторое время они еще шли, пока перед ними не открылась очередная поляна. Сердце Экалавьи подпрыгнуло в груди — он увидел там Такшаку в окружении дюжины воинов-нагов. У разожженного костра сидел старик. В отдалении виднелись множество соломенных хижин, между ними сновали женщины и дети, оттуда доносились их крики и плач младенцев. Юноши пели и танцевали, производя впечатление на живущих в деревушке девушек. В очагах что-то варилось и жарилось мясо. Вся обстановка никак не походила на военный лагерь ужасного мятежника Такшаки.

Увидев появившийся из джунглей отряд, Такшака шагнул навстречу. Калия поклонился. Экалавья сомневался, стоит ли ему поклоном приветствовать предводителя нагов. В конце концов, он склонился, и на лице Такшаки сверкнула улыбка.

— Кто это у нас? О Шива! Добро пожаловать, Экалавья, в скромную обитель нагов!

Старик у костра метнул быстрый взгляд на нишадца, затем отвернулся и покачал головой. Такшака подошел к замершему на месте юноше и с улыбкой обнял его.

— Зачем меня привели сюда? — раздражения в голосе Экалавьи было больше, чем страха.

— Затем, что твое место здесь. Добро пожаловать домой, Экалавья!

Новый человек вызвал большой интерес у детей, и они окружили его, с любопытством разглядывая. Самые смелые из них умудрились даже ущипнуть нишадца и посмеяться над его смущением и недовольством.

— Что, Калия, нелегко было его поймать? Сколько дней ты вел преследование? Пятнадцать? Двадцать?

Калия выразительно посмотрел на Экалавью.

— Больше месяца, Такшака! Он прирожденный воин, всегда настороже. Мы с трудом скрывались от него, пару раз он мог нас обнаружить. Стреляет парень очень метко, и очень хорошо чувствует окружающее его пространство. Ему еще подучиться — и великий воин готов!

Старик, сидевший у костра, с любопытством поднял голову.

— Может быть, вы все-таки объясните, зачем притащили меня в эту деревню? — Экалавья начинал выходить из себя, но его резкий тон не произвел впечатления, ни на кого из нагов.

Раздались смешки, кто-то хлопнул его по плечу.

— Всему свое время, друг мой, всему свое время. Наберись терпения. Ты здесь с определенной целью. У нас большие планы относительно тебя. Я видел, как ты обращаешься с луком. Кроме того, ты один из нас. Мы сражаемся за великое и правое дело. Сильные молодые люди, как ты, помогут нам добиться успехов в борьбе! — поймав взгляд старика, Такшака прекратил свою восторженную речь.

— Ашвасена! — позвал он.

Вперед вышел юноша и поклонился.

— Экалавья, это Ашвасена. Он позаботится, чтобы ты устроился здесь, и будет помогать в будущем.

Разговор прервался из-за шума на дальней стороне деревни. Воины тащили каких-то людей, опутанных веревками. Все население сбежалось посмотреть на это зрелище. За исключением одного-двух, выглядевших лучше остальных, все пленники принадлежали к самым низам рабочего люда. Это были самые обычные, ограниченные, трудолюбивые, честные горожане, живущие скучной, однообразной жизнью. В своих скромных жилищах они, бывало, вели себя как тираны, но на людях становились кроткими и покорными. В их глазах стоял сейчас неподдельный ужас. Жители деревни кричали на них, женщины, отталкивая друг друга, пытались ударить их или дернуть за волосы. Дети радостно смеялись и кидались в пленников, чем попало. Общий гвалт усиливали снующие между людьми собаки, громко лающие и щелкающие зубами. Из рук плененной матери сельчане выхватили ребенка и принялись швырять его друг друга. Крики сходящей с ума при виде такого женщины только раззадоривали толпу и приводили ее в неистовство.

Такшака, Ашвасена и многие другие воины бросились туда. Экалавья тоже хотел побежать за ними, но его схватил за руку старик.

— Беги отсюда немедленно! Здесь опасное место. Этот человек безумен, и он лишил разума наших людей! Не уйдешь сейчас, не уйдешь уже никогда. Безумие поглотит тебя.

Экалавья удивленно посмотрел на пожилого мужчину. На голове у того оставалось несколько пучков седых волос, во рту не хватало большей части зубов. Он выглядел слабым, но не от возраста. Он устал от жизни.

— Кто ты, почтенный? Почему хочешь не дать мне присоединиться к Такшаке? — задал вопрос нишадец.

— Не играй с огнем, сын мой. Уходи отсюда, пока разум твой не исполнился ненависти, и пока тебя не ослепил гнев. Наш мир не так уж плох, как уверяет Такшака. Земля не превратится в рай, когда Такшака станет царем. Ты еще молод. Не поддавайся на уговоры торговцев несбыточными мечтами. Убирайся отсюда, пока не поздно!

— Но кто ты то такой? — еще раз попытался узнать Экалавья, но не получил ответа от старика.

Толпу удалось немного усмирить, пленных привели в центр деревни. Такшака уселся на постаменте из бамбука, связанных мужчин и женщин подвели и остановили в нескольких шагах от него. Казалось, что над ними будет вершиться суд. Жители деревни расположились вокруг, сев прямо на землю. Кое-кто, чересчур возбужденный, все еще выкрикивал угрозы и оскорбления пленникам. Ашвасена, молодой наг, назначенный в помощники Экалавье, пробирался сквозь толпу к нишадцу.

Старик снова прошипел:

— У тебя совсем нет ума? Беги быстрее, дурак! Беги, иначе жизнь твоя никогда больше не будет прежней!

Что делать? Экалавья попал в затруднительное положение. Здравый смысл подсказывал следовать советам старика. Но как часто бывало, голос разума оказался бессилен перед любопытством.

Тяжело дышавший от усердия и волнения Ашвасена подбежал к нишадцу.

— Пойдем со мною! Наш повелитель желает, чтобы ты видел суд над предателями.

Пребывая в сомнении, Экалавья еще раз посмотрел на старика. Тот отчаянно качал головой. Решение пришло.

«Не исключено, что этот старик просто сумасшедший!» — так думал Экалавья, следуя за молодым нагом.

— Что это за человек у костра, Ашвасена?

— О, не обращай на него внимания. Он выжил из ума. Его имя — Васуки, когда-то он царил над нагами. Но правил он плохо, разорил страну, потерял власть. С тех пор только и делает, что болтает о мире, доброте и прочих вещах. Он и жив-то только благодаря великодушию нашего вождя. Такшака показывает на Васуки как на пример того, что может стать с нагами, если мы прекратим борьбу. Относись к старику, как к шуту и не обращай внимания на его бредни.

Они достигли места, где начинался суд. Такшака жестом велел Экалавье сесть на бревно. Сидевшие там мужчины подвинулись, освобождая место. Калия стоял, держа обнаженный меч на плече и улыбаясь. Ликование в его глазах заставило нишадца вздрогнуть.

Один деревенский житель выступил вперед, и весь шум внезапно стих. Человек поклонился Такшаке, его воинам и своим односельчанам, после чего сказал:

— Почтенный суд! Случилось так, что объявились у нас предатели, противники нашего великого дела! Мы собрались здесь, чтобы решить, какого наказания они заслуживают. Среди них есть и тот, кто нанес нам наибольший вред! Смотрите, это Шиварама Чарана, брахман-изменник из деревни Сурьянагара, что стоит рядом с Хастинапуром!

Названного человека вытолкали вперед. Высокий и худой старик стоял с гордо поднятой головой. В глазах у него не было страха, наоборот, он с презрением взирал на Такшаку.

— Склонись перед судом и народом! — рявкнул один из воинов, стерегущих пленников.

Не исполнившего его требование пожилого брахмана, стражник ударил рукоятью меча по голове. Старик остался стоять на ногах, он был непреклонен и не шевелился. Он даже не стал вытирать с лица текущую струйку крови.

— Этот человек, презревший законы своей варны, ведет, несмотря на свои шестьдесят лет, грешную жизнь! Ему принадлежит множество полей и угодий, которые обманом забрали у нагов его предки. Слуг и работников своих он подвергал жестокостям и оскорблениям. Люди от него постоянно бежали. Они-то и основали наш первый отряд под началом всеми почитаемого Нахуши. Последние лет пятнадцать, увидев, что сила на нашей стороне, этот негодяй прикидывался самым великодушный человеком в мире. Все должны знать, что он также вступил в сговор с этим нечестивцем Баларамой, одним из вождей Ядавов, и стал в своих деревнях заставлять людей обучаться различным ремеслам, отвлекая их от основных и привычных занятий. Он желает сделать из них торговцев. Мало того, его замыслы понравились правителям страны и ему оказана помощь! Как мы видим, здесь целый заговор против простых людей!

— Этот странный брахман прославился еще и тем, что не придает значения отличию людей по варнам. Хотя, что тут странного для нас, понимающих истинную сущность наших врагов! Поражает перечень людей, противящихся нашему народному делу. Здесь и выдающий себя за святого Баларама, и Бхишма, надменный регент страны Куру, и сумасшедший Крипа, и безбожник Чарвака. И еще много кого можно перечислить! Все деяния нашего пленника осуждены членами его же варны, но он все равно совершал преступления. Это еще раз доказывает отсутствие у наших врагов всяких намеков на мораль, на принципы! Мы хорошо выучим этот урок. Враги наши готовы опуститься до любого уровня, пойдут на любые, самые противоестественные, союзы, только чтобы одолеть нас, простых людей!

Экалавья не сразу заметил, что обвинитель замолчал. Он был совершенно ошеломлен путаными доказательствами вины брахмана. Вокруг же нишадца никто не спешил ни удивляться, ни тем более возмущаться надуманности доводов. Старик же продолжал стоять прямо, с высоко поднятой головой, его будто высеченное из камня лицо лучилось презрением. Среди пленников заскулил тот, который выглядел самым из них состоятельным человеком, его полное тело вздрагивало от рыдания. Остальные, вторя ему, тоже стали причитать и плакать, хотя, вряд ли поняли из обвинительной речи хотя бы половину. Впрочем, Экалавья пребывал в уверенности, что и среди мятежников большинство толком не знает, за какую правду они ведут войну.

Такшака поднялся со своего места и прошелся взад-вперед, ничего не говоря. На него с нетерпением смотрели десятки глаз. Начинался ропот и, когда он готов был перерасти в открытое недовольство, вождь нагов вскинул вверх обе руки. Воцарилась тишина.

— Этот человек — враг нашего народа, враг нашего дела! Одного за другим, мы схватим всех наших врагов и уничтожим их! Мы ведем борьбу, борьбу простого народа против разделения людей по вере, богатству, происхождению, языку и цвету кожи! Вам может показаться, что этот старик хороший человек, ведь он дал образование нескольким беднякам, дал немного денег на лечение бедняков, и обучал этих же бедняков. Но это только из-за того, что вы не понимаете суть многих вещей и явлений!

— Такие враги наносят большой ущерб нашему делу! Знания, которые он давал бедным людям, говорят о варнах, о происхождении человека, о его предназначении. Этот брахман пытался вложить свои идеи в головы наших людей, он хотел оставить их рабами, своими и других брахманов. Да, он лечил людей, но для чего? Чтобы у работников были силы приносить ему еще больше денег! Он обучает людей ремеслам и торговле, но разве не ради того, чтобы еще преувеличить свои богатства? Кто покупал его товары? Вон тот плачущий толстый купец! Кто еще? Баларама! Он потом перепродал их иноземцам за еще большие деньги! Брахманы запрещают плаванье по морю, но Баларама не слушает их. Ради денег он нарушает любые запреты. Что он сейчас делает? Стоит золотой город на морском побережье. Он и его племя будет жить в башнях из слоновой кости, вы же, земледельцы и лесные жители, останетесь прозябать в нищете! Они будут есть сладости с серебряных блюд, мы продолжим питаться сухими корнями деревьев! Их тела покроют тонкие шелка, наши женщины останутся в лохмотьях, едва прикрывающих тело! Спать они лягут в роскошных дворцах, на мягких подушках, а мы так и будем жить в вонючих пещерах, подложив под усталые головы холодные камни!

Такшака замер, наслаждаясь влиянием, которое он оказывал на этих людей. Он ясно видел, как взволнованы его слушатели, но ему хотелось большего. Такщака продолжил:

— Кто же принес богатства всем тем людям? Кто возвел их дворцы и вырастил сады? Кто построил красивые и богатые храмы? А кто вымостил дороги по всей стране, и чьи руки сделали колесницы, ездящие по этим дорогам? Все это сделали люди, подобные нам! Нашим потом и кровью создана вся их роскошь! Мы своими руками укрепляем их могущество и придаем им силы! Помните, ради еще одной монеты, добавленной в сундук, они будут нещадно угнетать вас! Мои братья наги, ванары, якши, киннары, гандхарвы и асуры! Война только начинается!

Слова вождя изрядно завели толпу, Экалавья прекрасно это видел. Такшака выдержал паузу, затем, резко повысив голос, закричал:

— Разве мы позволим этим ублюдкам держать нас за рабов?

— Н-е-е-е-е-т! — множество голосов слились в один вопль.

— Разве должны наши сестры ходить обнаженными? Позволим ли мы голодать нашим детям? Будем ли мы дальше жить в утлых лачугах, когда эти богатые свиньи пухнут от роскоши?

— Н-е-е-е-е-т!

— Что же нам сделать с этими предателями? — тихим, мягким как шелк, голосом, спросил Такшака.

Но в следующий миг он уже прокричал:

— Друзья мои! Что мы сделаем с предателями?

— Убьем! Убьем их всех! — взревела толпа и дальше пела, как песню. — Убьем! Убьем! Убьем их всех!

Такшака повернулся к пожилому брахману:

— Весь наш народ осудил тебя. И воля народа будет исполнена!

Стоны отчаявшихся пленников были едва слышны из-за беснующихся деревенских жителей. Два человека подбежали к брахману, и силой поставили его на колени. Калия поднял меч, старик принялся возносить свою последнюю молитву. Одним взмахом наг обезглавил брахмана. Тело упало, забрызгивая землю кровью. Голова упала, отскочила, словно живая, покатилась и остановилась у ног Экалавьи. Юноша в ужасе отшатнулся. Безжизненные глаза смотрели на него. Этот взгляд будет еще долгое время преследовать нишадца.

Мертвое тело еще билось в конвульсиях, а люди уже принялись его пинать.

— Да восторжествует справедливость! — закричал Калия. — Мы победим в нашей борьбе!

Рев одобрения раздался ему в ответ.

Одного за другим пленников подводили к Калии и его воинам, и они беспощадно рубили им головы. Наконец, в живых остался только толстый купец. Калия сам подтолкнул его к месту казни. Тот молил о пощаде, предлагая за жизнь всё, что у него было. В самый последний момент Такшака остановил меч палача. Толпа в недоумении молчала.

— Друзья мои! Этот купец предлагает отдать нам богатства, обманом отнятые им у бедняков. Так что же мы? Пощадим его и заберем его деньги?

— Н-е-е-е-е-т! — закричала толпа, но слышалась в этом вопле нестройность, звучало сомнение.

Одинокий голос громко произнес:

— Да!

Все обернулись посмотреть на сказавшего это.

— Да? — переспросил Такшака. — Да? Кто желает получить эти грязные деньги? Кто сказал «да»? Подойди ко мне! Мне хочется тебя поздравить!

Люди стояли, онемевшие от страха. Никто не двинулся. Калия пребывал в замешательстве, как поведет себя толпа, он не знал. Тогда вновь заговорил Такшака:

— Наше дело нуждается в оружии, припасах, людях. Кто все это нам обеспечит? Кто же еще, как не те, кто угнетают нас! Пусть сами купцы и прочие богатеи дают деньги на борьбу народа против них! Мы найдем этим деньгам достойное применение! Купца, что стоит перед вами, мы оставим в живых. За право жить он будет нам давать деньги, а как они кончатся, мы решим его судьбу. Все, суд закончен, уведите его!

Такшака спрыгнул с бамбукового помоста. Воины Калии криками и пинками проводили купца в одну из хижин и заперли его там. Проходя мимо Экалавьи, Такшака похлопал его по плечу и улыбнулся. Но ответить вождю нагов улыбкой юноша не смог. Учиненная расправа сильно подействовала на него. Герой его мечтаний Такшака только что умер, вместо него появился демон.

Делать было нечего — Экалавья собрался идти за Такшакой, но хриплый голос остановил его. В нескольких шагах от него стоял, опираясь на посох, старый царь нагов Васуки.

— Теперь, сынок, до тебя дошло? Беги! Здесь ты сам вскоре превратиться в демона. Беги, не медли. Послушай совет старика!

Мальчишка лет двенадцати выбил посох из рук Васуки, и старик упал. Громко смеясь, мальчик побежал дальше. Экалавья помог пожилому человеку подняться на ноги и вручил ему оброненный посох.

— Беги! — снова призвал его старик.

Чей-то крик достиг ушей нишадца.

— Эй! Экалавья! Бросай этого полоумного и иди сюда. Вождь ждет тебя!

«Полоумный? Да он самый здравомыслящий человек в округе!» — подумал Экалавья.

Он медлил пойти на зов. Человек, кричавший ему, стоял спиной и разговаривал с другими нагами. Экалавья оглянулся по сторонам, глубоко вздохнул и пустился бежать.

— Эй, ты…, - донеслось до беглеца.

Жители деревни ринулись в погоню. Экалавья направился в самые дебри леса, он бежал, спотыкался, падал, вставал и бежал дальше. Он бежал изо всех сил, спасая свою жизнь. Стрелы с пронзительным отвратительным звуком вонзались в стволы деревьев, лай собак приближался. Кровь, сочащаяся из сбитых ступней, и слабость в дрожащих от страха ногах не могли замедлить его бег. Нишадец достиг гребня высокого холма, после чего путь его резко пошел вниз. Вскоре он оказался в нескольких шагах от Ганги. В этом месте река, зажатая с обеих сторон скалами, пенилась, ревела и хлестала камни, пытающиеся ее удержать. Времени на выбор практически не оставалось. Позади — верная смерть от воинов-нагов. Впереди — незначительная, но возможность выжить.

Река выглядела опасной. Отовсюду торчали большие камни, подобные изготовившимся к броску пантерам. Экалавья собирался с духом, чтобы прыгнуть в воду.

Над холмами раздались раскаты грома.

Как только Экалавья побежал к краю обрыва, на его пути как из-под земли выросли два свирепых нага. Они медленно направились к юноше, выставив перед собой сверкающие клинки. От их первого выпада нишадец увернулся, но при этом потерял равновесие и упал на землю. Над ним просвистела стрела. Не упади он, она пробила бы его сердце. Другая стрела вонзилась в землю рядом с плечом. Иначе как чудом не объяснить, что направленный в горло Экалавьи меч на полпальца не достал до цели. Это дало нишадцу время откатиться в сторону, схватить камень и метнуть его в лицо нападавшему. Наг, рыча от боли, упал на колени, но и Экалавье не повезло. Стрела больно чиркнула его по плечу и полетела дальше. Юноша вскочил и снова бросился к обрыву. Стрелы пролетали совсем рядом. Небо потемнело от приближающихся грозовых туч. Вспышки молний освещали вечерние джунгли. Впереди ревела река. Оглянувшись, Экалавья увидел уже с десяток приближающихся темных фигур. Погоня была совсем близко.

Внезапно страшная боль пронзила бедро Экалавьи. Это второй наг нанес удар мечом. С криком юноша упал лицом вниз. Перевернувшись, он увидел, как на него с направленным прямо в грудь мечом падает наг, высоко перед этим подпрыгнувший. В отчаянном порыве, нишадец выкинул вверх раненую ногу. Расчет нага основывался на том, что юноша попробует увернуться от удара, станет кататься по земле. Но атаки он не ожидал. Удар ноги пришелся в пах нападавшему. Воин перелетел через Экалавью и скрылся за краем обрыва. Крик ужаса был слышен лишь пару мгновений.

Стрелы не прекращали падать поблизости, шум погони приближался. Превозмогая боль в бедре, Экалавья пытался пройти последние шаги до обрыва. Все! Можно прыгать. Но в последний момент его схватил воин, оправившийся от удара камнем. Они боролись на самой краю скалы. Краем глаза Экалавья заметил, что несколько новых воинов уже в двух шагах от него. Сейчас или никогда! Взревев от боли и страха, нишадец оттолкнулся ногами от утеса и полетел в объятья Ганги. Наг, не успевший ослабить хватку, отправился вниз вместе с ним. Вместе, чуть ли не в обнимку, они упали в воду. Сверху разгневанные преследователи смотрели на барахтающихся в реке двух людей. Судьба благоволила к Экалавье больше, чем к его сопернику. Волной воина-нага ударило головой о камень с такой силой, что перед смертью он не успел даже вскрикнуть. А сына леса священная Ганга благодушно приняла в свое лоно.

* * *
Гроза закончилась, но дождь шел в полную силу, когда продрогшие воины вернулись в деревню и доложили Такшаке о неудачной погоне. На лице предводителя мятежных нагов не дрогнул ни мускул. Удивленный Калия даже осмелился спросить, отчего вождь так спокоен. Он-то так раз настаивал на продолжении преследования, обещал выследить и доставить нишадца в деревню. Такшака загадочно улыбнулся и ответил:

— Экалавья еще молод, он слишком доверчиво относится к этому миру. Когда же он осознает, в каком мире живет, то, ведомый гневом на него, вернется к нам.

Калия не совсем понял слова Такшаки, но покорно пожал плечами. Пусть вождь думает, а Калия предварит в жизнь его замыслы. Он надеялся, что пришедшийся ему по душе юноша выйдет невредимым из бурной реки.

ГЛАВА 11 ОБИТАТЕЛИ ТЕНЕЙ

Полный тревоги, Шакуни стоял у двери в покои царицы. Он ненавидел встречи со своей сестрой, хотя она заменила ему мать и безумно любила с младенческого возраста. В его памяти отчетливо сохранилось путешествие из суровой горной страны Гандхары в пыльные душные равнины Хастинапура. Большую часть пути он провел, лежа поперек седла, Великого регента страны Куру. Бхишма пытался развлекать его, рассказывая разные истории о вспыльчивых аскетах и о чудесных небесных существах. Шакуни благодарил регента улыбками и смехом. Даже в пять лет обман, скрытый под любезной улыбкой, был естественен для него.

Бхишма же был без ума от мальчика и даже начал раскаиваться в разгроме Гандхары. Суровый патриарх привязался к Шакуни, покоренный его изысканными манерами и ловкостью. Регент сам занялся обучением царевича Гандхары и нашел в нем прилежного и подающего надежды ученика. Шакуни быстро завоевал симпатии у всех во дворце, ко всем влез в доверие. Лишь сестра оставалась не подвластной его чарам. И хотя Гандхари носила повязку на глазах из сочувствия к незрячему мужу, брата своего она видела насквозь. Лента темного шелка не скрывала от нее душу Шакуни.

Дверь приоткрылась, оттуда показался слуга, поклонился и сообщил Шакуни, что тот может войти. Войдя в комнату, он чуть было не задохнулся от аромата сандала. Богатое убранство покоев почему-то вызвало все самые неприятные воспоминания детства. Шакуни прочистил горло перед тем, как возвестить о своем прибытии, в сотый или тысячный раз поражаясь тому, что сестра выбрала добровольную слепоту. Злость, упрямство или любовь двигали ей? Могущественный человек принудил ее, несчастную царевну, выйти замуж.

«О, Бхишма! Придет день, и месть моя свершится!» — подумал Шакуни.

Мысленно он перенесся на запад, где нескончаемые равнины все-таки упирались в высокие горы.

«Там лежит моя земля», — мечтательно размышлял Шакуни, произнося эти слова про себя, как молчаливую молитву.

— Присядь, Шакуни.

Шакуни опустился в кресло, не зная, с каких слов начать. Подивившись властности в голосе сестры, он вздохнул. Гандхари можно назвать самой могущественной женщиной во всей Бхарате, реальной силой, стоящей за спиной слепого правителя. С ее решениями даже Великий регент предпочитал не спорить. Пожалуй, сестра была единственным человеком в царстве, кому всесильный Бхишма позволят вступать с собою в спор. Спокойная и самоуверенная. Ее единственная слабость — старший сын, Суйодхана. Ни для кого не было секретом, что Гандхари вела борьбу со своей невесткой Кунти, мечтавшей сделать своего первенца Юдхиштхиру наследником престола.

— Не будем тянуть и сразу поговорим о деле, брат, — заявила Гандхари.

От такого начала Шакуни занервничал. Обращение «брат» всегда сулило неприятности.

— Держись подальше от моих сыновей, Шакуни! — сестра повернулась лицом к брату.

Шакуни встал и подошел к окну. Ему было неуютно сидеть и смотреть на завязанные глаза сестры. В ладони он перебирал игровые кости, с которыми никогда не расставался. Гандхари, услышав знакомый звук трущихся друг об друга костей, вздрогнула.

— Я просто хочу быть для них хорошим дядей, сестра, — возразил Шакуни, глядя в окно на запад.

Заходящее солнце окрасило небо в невообразимые цвета.

«Как приятно и прохладно сейчас в Гандхаре!» — с тоской подумал царевич Шакуни.

Ему хотелось поскорее завершить встречу с сестрой и, пока не поздно, вознести свои ежедневные молитвы.

— Почему бы тебе не вернуться в Гандхару наместником? Великий регент не раз предлагал тебе это. Твоя власть будет мало чем отличаться от царской! Не понимаю, почему ты все еще здесь?

Шакуни долго не отвечал. Вдруг он развернулся и с силой метнул кости на ближайший стол. На обеих костях выпали шестерки. Дюжина! Идеальный бросок! Шакуни самодовольно хмыкнул. В игре он был непревзойденным мастером.

— Выбрось ты свои кости, умоляю тебя! Я чувствую, они принесут погибель! — вскричала Гандхари.

— Выбросить? Ты, наверное, забыла, какие это необычные кости? Они сделаны из бедренной кости нашего убитого отца! К счастью у нас принято хоронить умерших, а сжигать их подобно дровам, как принято в этой дикой, но столь полюбившейся тебе стране! В этих костях пребывает душа нашего отца! Они подчиняются моим желаниям. Смотри! Я говорю «четыре» — и выпадают четверки. Я говорю «восемь» — и готово! А ты хочешь заставить меня их выкинуть. Ты чем-то напугана? Ты все позабыла? А я прекрасно помню, как ты шептала мне, тогда еще юнцу, что желаешь видеть эту проклятую страну разрушенной за то, что она сделала с нашей любимой Гандхарой!

— Но, Шакуни, ведь это было так давно! Да, я тогда очень злилась на весь Хастинапур, но я была так молода! Теперь это моя страна, моя земля и мой народ. Мой муж правит царством, скоро на трон взойдет Суйодхана, мой сын. Пожалуйста, вернись в Гандхару и правь нашей родной землей. И не вреди моим сыновьям!

— Вредить? Как я могу вредить своим племянникам? Ты же знаешь, что Кунти спит и видит, как бы ей посадить Юдхиштхиру на трон! Какая судьба ждет твоих сыновей в таком случае? Какая судьба ждет тебя саму и твоего слепого мужа?

— Ха, Кунти! Что это несчастная вдова может мне сделать? Всем известно — сыновья ее не от Панду! У них нет никаких прав на престол. Панду был бессилен, и Кунти нарожала детей невесть от кого. Кто же допустит незаконнорожденного царевича провозгласить царем страны Куру? Не пытайся играть со мной, брат. Твои грязные уловки не действуют на меня.

Шакуни взял кости со стола и нежно сжал их владони.

— Как ты невинна, сестра. Отчего это Кунти так приблизила к себе брахманов, почему осыпает милостями храмовых служителей? Да еще постоянно водит их к Бхишме и к Видуре с различными просьбами и жалобами. Она ведет опасную игру. Та даже опомниться не успеешь, как она поставит тебе подножку! Это Кунти добилась того, что вместо Крипы наставником назначили твердолобого Дрону. Видела, как новый гуру вьется вокруг Пандавов? Разве тебе не понятно, это рука Парашурамы дергает за ниточки и контролирует события? Что делает при дворе Дхаумья? А почему Пандавы близки с этим хитрым ядавом Кришной? Ты слишком наивная, сестра моя!

Гандхари не перебивала брата. На ее губах играла легкая улыбка. Когда Шакуни закончил, царица медленно приблизилась к нему и сказала:

— Взгляни на меня.

Шакуни неохотно повернулся к ней лицом. Он отвел взгляд от ее повязки и посмотрел вниз.

— Я сама справлюсь с царицей Кунти, не усугубляй ситуацию. Тебе никак не обойтись без своих бесконечных интриг и заговоров? Мой сын будет править страной по праву рождения. Его восшествие на престол не должно быть запятнано домыслами и слухами. Держи свои планы, происки и эти проклятые кости подальше от моих сыновей! Прошлое меня больше не волнует. Я больше беспокоюсь о своих детях и о своем супруге. Эта страна приняла меня как свою собственную дочь. Возвращайся немедленно в Гандхару. Я ясно выразила тебе свое желание, брат? Или мне надо повторить?

Не ответив ничего сестре, Шакуни снова повернулся к окну и посмотрел на заходящее солнце. Гандхари повысила голос:

— Я могу быть уверенной, что ты немедленно уедешь в Гандхару?

— Я поговорю об этом с Бхишмой, затем дам тебе знать.

Гандхари вздохнула.

— Бхишма…, я даже знаю, что он скажет. Он любит тебя и в заблуждении своем переживает, что причинил тебе в детстве боль. Конечно, он предложит тебе оставаться в Хастинапуре сколько угодно.

— В таком случае, сестра, у меня не будет выбора. Желание самого Великого регента это знаешь ли…, - с кривой улыбочкой Шакуни направился к двери.

— Предупреждаю тебя, Шакуни! Держись подальше от моих детей или ты поплатишься за свои козни! — крикнула Гандхари стоящему на пороге брату.

«Я поплачусь? Вся Бхарата умоется слезами от моей мести за Гандхару!» — выходя из покоев сестры, подумал Шакуни.

В коридоре он чуть не столкнулся с Первым советником.

— Дожили! Шудра спокойно может войти в комнаты царицы! Что происходит с этой страной? — усмехнулся Шакуни.

Видура не удостоил его ответом, лишь пристально посмотрел на царевича из Гандхары. Шакуни пришлось отвести взгляд и пойти своей дорогой. Первый советник некоторое время смотрел вслед брату царицы, затем испытав непонятное беспокойство, решительно пошел за ним. Коридоры освещались чадящими факелами, все пространство было словно в тумане. Видура следил, как идущий быстрым шагом Шакуни то исчезал во тьме, то появился в кругах света. Мягкие кожаные туфли царевича не издавали ни звука. Советник проклял свои сандалии на деревянной подошве, издававшие ужасный грохот при каждом шаге. Пришлось ему наклониться и снять неудобную обувь и поспешить вдогонку за царевичем босиком.

Шакуни остановился у двери, ведущей в комнаты Суйодханы, тихонько постучал и, не дожидаясь разрешения, вошел внутрь. Видура прильнул ухом к двери, надеясь услышать, что там происходит. Он молился, чтобы ни слуга, ни стражник не проходили в этот момент по коридору. Разумеется, Первого советника Хастинапура никто бы не спросил, отчего он подслушивает под дверью. Но какие бы ходили по дворцовым сплетникам слухи! Мол, чего еще можно ожидать от этого шудры!

* * *
При виде вошедшего в комнату дяди Суйодхана поднялся. Сидевшие на кровати Сушасана и Сушала, также почтительно встали. Шакуни потрепал Сушалу за румяную щеку, заметив, что она становится красавицей, как и ее мать. Юная девушка покраснела и бросилась бежать прочь из комнаты. Выскочив за дверь, она с удивлением увидела Видуру, но ничего не сказав, ушла к себе. Видура от души проклял свою удачливость.

— Х-м-м, я чувствую в этой комнате печаль и уныние, — тихо сказал Шакуни, садясь в мягкое кресло возле кровати.

— Мы больше не может терпеть Бхиму! Когда-нибудь я убью его! — выпалил Суйодхана.

— Что опять у вас стряслось? У толстяка острый язык, крепкая голова и сильные руки — весьма опасное сочетание, — весело произнес Шакуни.

— Сегодня гуру Дрона снова оскорбил Суйодхану, назвав его идиотом. Мы уже ненавидим его занятия. Язык учитель использует только лишь когда надо похвалить Арджуну и Бхиму за доблесть, Юдхиштхиру — за мудрость, Накулу и Сахадеву — за прилежание. Все остальные у него — идиоты. Мы сыты этим издевательством по горло! — пожаловался дяде Сушасана.

— Неужели только из-за того, что наставник обозвал вас идиотами, вы надулись, как обиженные девушки? — засмеялся Шакуни, уверенный, что такими словами разожжет гнев в Суйодхане.

— Дорогой дядя, вокруг нас и так достаточно людей, обзывающих нас и смеющихся над нашим незрячим родителем. Будь так добр, не присоединяйся к ним!

— Теперь я уверен, что Бхима снова тебя поколотил, — Шакуни еще раз провернул кинжал в ране племянника.

Суйодхана стиснул зубы, но все-таки не сдержался и с размаху ударил рукой по вазе с цветами. По мраморному полу разлетелись разноцветные осколки. Выходка царевича вызвала у Шакуни громкий смех.

— Что, помимо тумаков, он назвал тебя сынком слепца? И издавался над беспомощностью моей сестры и зятя?

Суйодхана промолчал, за старшего брата ответил Сушасана:

— Бхима с братьями делают это постоянно. И гуру Дрона с ними заодно. Всякий раз, стоит нам только забыть строчку из Вед или допустить ошибку, наставник тут же просит своих ненаглядных Пандавов продемонстрировать их глубочайшие познания. После чего учитель во всеуслышание заявляет: «А чего можно ожидать от детей слепого?» Учитель также любит повторять, что единственная надежда на спасение нашей страны — Юдхиштхира на троне Хастинапура.

— Говорил вам кто-нибудь, мои любимые племянники, что Пандавы не могут называться вашими двоюродными братьями?

Суйодхана с расширенными от удивления глазами уставился на дядю:

— Что ты хочешь сказать? Они нам не братья?

Заинтригованный Сушасана подошел поближе, не желая пропустить ни слова.

— Они — незаконные дети Панду! — разразился смехом Шакуни. — Ублюдки! Не смотрите на меня с такими глупыми лицами. Все знают, что ваш дядя Панду был неспособен… э-э-э… по части женщин…. Он позволил жене встречаться с любовниками ради потомства. Помните Мадри, вторую супругу Панду? Ту, что совершила сати в его погребальном костре? Панду и ее заставил зачать детей от другого мужчины, это, как вы поняли, Накула с Сахадевой. Юдхиштхира — сын какого-то брахмана, Арджуна родился от мелкого царька из рода Индры, Бхима так вообще зачат от неизвестного лесного жителя. Теперь понимаете? Ваши кузены — ублюдки!

Шакуни прервался посмотреть, какое впечатление произвели на племянников его откровения. Не удивительно, выглядели они потрясенными, но на лице Сушасаны уже медленно расцветала улыбка. Суйодхана качал головой, словно отказывался принять услышанное.

— Но и это не самое худшее, дорогой Суйодхана. Ходят упорные слухи, что у твоей тети Кунти в юности были любовные отношения с царевичем из рода Сурьяванши, и у нее родился сын. Во избежание позора, ребенка она бросила сразу после родов. Говорят даже, что она убила младенца. Правда, есть такие, кто уверен, что ребенок растет где-то у приемных родителей. На самом деле, я тоже ищу мальчишку, он должен быть старше вас всего на пару лет. Если, конечно, выжил.

— Дядя! Кажется, Суйодхана не слышит тебя! — завопил от радости Сушасана, тряся брата за плечи. — Брат! Братец! Ты, что оглох? Или не понимаешь, что это значит? Юдхиштхира не сможет претендовать на престол Хастинапура! Он не царевич, а всего лишь незаконнорожденный ребенок. Сын, родившийся от внебрачной связи!

Шакуни смеялся, хлопая себя по ногам. Суйодхана молча взирал на обоих.

Видура, стоящий за дверью, в отчаянии покачал головой. Слухи о Кунти не миновали его ушей, но он никогда не осуждал людей с точки зрения своей морали. Нравственность он считал сугубо личным делом, и чем там занимались Панду с супругой, для него значения не имело. Новостью для Первого советника было желание Юдхиштхиры претендовать на престол Хастинапура. Панду был младше Дхритараштры. Суйодхана же старший сын старшего из братьев. Никто не сомневался, что он примет бразды правления от отца. Как гром среди ясного неба поразили Видуру слова Шакуни о том, что из-за сомнительного рождения Юдхиштхира не сможет стать царем. Почему он раньше не заметил этой дворцовой интриги? Как будто без нее у него мало забот и проблем.

Видура, оказывается, совсем не обращал внимания на приближенных к царице Кунти брахманов и знатных придворных, да на того же Дрону. На всех, кто выказывал желание увидеть на троне Хастинапура Юдхиштхиру. Теперь для него вся мозаика сложилась. Разговоры и шептания, слова кое-кого из знати, обращенные в шутливую форму, тщательно продуманная вежливость, проявляемая Юдхиштхирой ко всем брахманам, и многое другое, чему советник ранее не придавал значения. Некто умный и могущественный умело передвигал фигуры на игровой доске. Парашурама? Погруженный в свои думы Видура поздно увидел приближающегося Ашваттхаму, явно идущего в покои царевича. Советник отступил в тень, надеясь, что сын Дроны его не заметил.

Друзья встретили молодого брахмана криками радости и удивления. Один лишь Шакуни нахмурился, увидев сына гуру. Он не рассчитывал на его визит и сейчас бормотал себе под нос проклятия. Времени у него было мало. Выбора вообще не было, поэтому Шакуни, поглядывая на Ашваттхаму, продолжил:

— В следующий раз, Суйодхана, когда Бхима назовет тебя сыном слепца, ты знаешь, какой дать ему ответ!

Суйодхана по-прежнему молчал. Сушасана с широкой улыбкой сказал:

— Дядя, мой брат опасается нечеловеческой силы Бхимы. Он всегда побеждает нас в схватках и причиняет боль.

Глаза Суйодханы вспыхнули от гнева. Шакуни улыбался. Ашваттхама оставался бесстрастным, лишь пристально смотрел на царевича Гандхары.

— Да, сын мой, я знаю, что ты не достаточно силен для схватки с Бхимой. Но есть ведь и другие способы избавиться от него, — Шакуни понизил голос до шепота. — Я же рассказывал тебе несколько лет назад, как Гандхара избавилась от своих врагов. Когда твой противник силен, надо побеждать его не руками, а умом!

Суйодхана с изумлением глядел на дядю.

Услышав эти слова, поняв, что Шакуни плетет заговор, Видура поддался искушению ворваться в покои и разогнать эту компанию. Но ему необходимо было узнать, как отнесется Суйодхана к замыслам своего дяди.

Суйодхана в это время мерил шагами свою комнату, опустив голову и крепко сжав кулаки.

Наконец царевич поднял голову и посмотрел в глаза своему другу. Ашваттхама незаметно для остальных покачал головой. Суйодхана кивнул ему в ответ.

— Дядя Шакуни, я не могу согласиться с тобой. Я — воин, я — кшатрий! Может быть, я не столь искусен во владении оружием, но это только моя вина. Я приложу все силы, и научусь достойно держать меч и лук. Да, неприязнь учителя усложнит мою задачу. Да, я теряю уверенность в себе при виде Бхимы. Мне ненавистно то, как Пандавы относятся ко мне с братьями, или к любому другому, кто слабее их. При всем при этом, я не могу прибегнуть ни к одному бесчестному средсву победить их! Когда-нибудь, пролив реки пота, пройдя все тяготы, я стану лучшим воином, чем Бхима! А до тех пор, при помощи милости Господа Шивы, я вытерплю все издевательства Пандавов и оскорбления наставника. Я уверен, что это Господь вдохновляет меня посредством мучителей на подвиги! Поэтому, пожалуйста, дядя, не предлагай мне отравить Бхиму или еще что-то в этом роде. Каким бы злым и испорченный он ни был, я не поступлю с ним так!

Видура с облегчением выдохнул. Он услышал, что Шакуни вступил в спор с Суйодханой и решил вмешаться. Он вошел в комнату и встал в дверях, сложив руки на груди. Суйодхана и его брат искренне удивились, увидев появившегося на пороге Первого советника. Шакуни и сын Дроны, если и были поражены, то лучше скрывали свои чувства. Ашваттхама приветствовал Видуру поклоном со сложенными у груди ладонями. Шакуни же только слегка улыбнулся. Видура кивнул в знак приветствия и подошел к наследнику престола:

— Могу ли я узнать, по какому поводу вы все здесь собрались?

За царевича Куру неожиданно ответил Шакуни:

— Мы бы обязательно позвали тебя, если бы хотели видеть здесь кого-нибудь из шудр!

— Я обязательно поговорю завтра об этом с господином Бхишмой. Возможно, Великий регент сумеет пролить свет на вопрос, уместно ли шудре находиться среди высокорожденных людей, замышляющих убийство, — парировал Видура, даже не взглянув на Шакуни.

Он пристально смотрел на царского сына, который, в свою очередь, уставился себе под ноги.

— Убирайся отсюда туда, где тебе самое место! Это покои старшего сына царя Хастинапура, не оскверняй их своим присутствием! — проговорил Шакуни, приближаясь к Видуре.

Шакуни бросил взгляд на обоих братьев Кауравов в поисках поддержки, но те отводили глаза в сторону. Тогда гандхарец рассмеялся:

— О, господин Первый советник! Это была шутка! Просто глупая шутка. Не относись к ней так серьезно. Прости нас. Мы ничего такого не замышляли.

Ашваттхама залился громким смехом и остановился только от пристального взора Видуры. Молча, не проронив ни слова, Шакуни покинул комнату царевича. После его ухода в помещении стояла оглушительная тишина. Никто из присутствующих не обратил внимания на то, что Шакуни, уходя, прихватил с собой платок Суйодханы. Молодой царевич любил мягкие шелка и, как всем было известно, носил красивые белые платки и накидки.

Видура почувствовал в сердце своем жалость к наследнику. Он еле сдержался, чтобы не обнять широкие плечи царевича. Насмешка Шакуни о его низком происхождении не дала прикоснуться к сыну царя. Советник также испытывал некоторое раздражение. Ведь никто из этих высокородных подростков не потрудился вступиться за него перед насмехающимся Шакуни.

— Тебе должно быть стыдно…, - начал Видура.

Ашваттхама не дал ему договорить:

— Господин, стыдиться нечего. Суйодхана ответил Шакуни честно и благородно. Он же с чистым сердцем заявил, что не опустится до подлости, несмотря на то, что Пандавы, как всем известно, постоянно причиняют беспокойство всему клану Кауравов. Если кто и должен стыдиться, так это сами братья Пандавы и их приспешники брахманы, готовые ради своих мелких выгод погубить все царство. Даже на улицах города ходят разговоры, что Пандавам не место во дворце. Они здесь такие же чужаки, как или ты. Но ты, господин, находишься на царской службе благодаря своим выдающимся способностям, я же здесь живу по милости царевича, называющего меня своим другом. Но Пандавы своим пребыванием в Хастинапуре обязаны лишь хитрости их матери Кунти и интригам верных ей брахманов.

Видура не ответил. Тишину в комнате нарушал лишь крик ночной птицы, доносившийся из-за окна. Наконец, Видура прервал неловкое молчание:

— Суйодхана, завтра я встречаюсь с Бхишмой. Я не намерен ни в чем тебе обвинять, но уверен, что совет регента нам всем не помешает. Я хотел бы завтра утром видеть вас троих в зале приемов.

Сын Дроны хотел возразить, но Суйодхана остановил его.

— Хорошо, дядя Видура, я буду там, как и эти двое. Я всегда рад выслушать господина Бхишму, — царевич поклонился Первому советнику.

В порыве нежности к царевичу Видура протянул руку и коснулся, благословляя, головы наследника. Заметив удивленный взгляд Ашваттхамы, он покраснел. Скрывая смущение, нарочито суровым голосом, Видура произнес:

— Молодые люди! Уже поздно и вам необходимо как следует выспаться. Спокойной ночи!

Видура вышел из покоев Суйодханы и долгое время стоял в коридоре. Он испытывал страх за царевича. Он боялся, что благородство, проявленное им только что, со временем может исчезнуть. На царевича будут оказывать давление сторонники противоположных взглядов, и кончиться все может большой войной. Загадочный враг, Парашурама, ведет тайную игру и усиливает свою невидимую власть во всей Бхарате.

Неведомая ночная птица запела совсем рядом с дворцом. Поблизости откликнулся ее приятель. Две птицы исполняли песнь страсти, но в голове у Видуры их звуки будили спящие страхи. Он буквально видел затаившееся в темноте зло, готовое броситься на него. Крик же птицы звучал как знамение. Советник вздрогнул и огляделся. Ночь стояла темная и облачная. Создававшие островки тусклого света лампады начали трещать и гаснуть. Тревога не отпускала Видуру. Беспокойство путало все мысли в его голове, он не видел вокруг себя ничего необычного и не слышал никаких подозрительных звуков.

«Может быть, я старею или, как любит говорить Бхишма, груз ответственности расшатал мне нервы», — подумал, тяжело вздыхая, Видура. — «И сегодня заботы не дают мне вернуться домой. Когда я уже смогу вдоволь побыть с семьей? Сыновья ждут меня, но моя судьба — трудиться днем и ночью и винить себя за то, что не могу провести с ними время».

Он еще раз вздохнул, отгоняя образы жены и маленьких сыновей, вставшие перед глазами. Погруженный в думы, Видура повернул налево и пошел по длинному коридору с колоннами, огибавшему дворец. Сверни он в ту ночь не налево, а направо, дальнейшая история всей Бхараты пошла бы по иному руслу.

* * *
Ашваттхама не сразу покинул друга, хотя ему было достаточно долго добираться до дома. Еще дольше задержался у брата Сушасана. Прошло немного времени после того, как он вышел и направился в свою комнату, и от широкой колоны отделилась тень. Попав в круг света, отбрасываемый мерцающим факелом, тень оказалась толстым мужчиной. Он был лыс, для такого грузного тела у него было на удивление худое лицо, испещрённое оспинам. Глаза не меняли хмурого взгляда, казалось, последние лет пятьдесят. Когда он пошел по коридору в сторону, противоположную той, что выбрал Видура, не раздалось ни звука. Мягкие кожаные туфли позволяли ему ступать бесшумно. Человек старался не попадать в свет факелов и не шуметь. Будить дремлющих стражников не входило в его планы. Он принадлежал миру теней.

В западном крыле дворца толстяк остановился возле одной небольшой комнаты. Ждать ему не пришлось. Дверь приоткрылась, и царевич Гандхары выглянул наружу. Коротко кивнув, Шакуни пригласил мужчину зайти. Комнату освещала масляная лампадка, был виден стол с разбросанными по нему письмами. Шакуни взял один из этих пальмовых листов и протянул его гостю.

— Пурочана…, - царевич говорил и так приглушенным голосом, но замолчал, увидев выражение лица толстяка.

Он моментально осознал свою ошибку. В их смертельно опасной игре, полной интриг и предательств, произносить имена запрещено.

«Проклятье! С другой стороны, Пурочана всего лишь служит мне за деньги. Хозяин я!» — подумал Шакуни, но взглянув в холодные глаза Пурочаны, вздрогнул и почувствовал озноб. — «Впредь надо быть осторожнее!»

— Тот мальчик-брахман и Сушасана засиделись допоздна у Суйодханы, — объяснил свою задержку Пурочана, принимая пальмовый лист из рук Шакуни.

Прочитав написанное на листе, вечно угрюмый Пурочана попытался изобразить на лице довольную улыбку. Послание предназначалось для Такшаки и гласило, что товар будет доставлен в ближайшее время.

— Передай ему, пусть строго следует моим указаниям, не жадничает и не выдумает всяких глупостей.

— Он не станет исполнять приказа чужестранца, — ответил Пурочана, тщательно скрывая в своем голосе неприязнь.

— Вот как? Соглашаясь брать мои деньги, он соглашается делать все, что я говорю!

— Будем надеяться на это.

Пурочана отвесил короткий поклон и исчез в привычном для него мире теней. Ему еще предстояло в столь позднее время пробраться мимо охранников у ворот. До восхода солнца Пурочана должен был успеть выбраться из города, найти в лесу Калию, передать ему послание, вернуться, умыться, привести себя в порядок и встретить следующий день младшим советником, следящим за чистотой улиц. Нагам необходимо находиться в состоянии полной готовности и ждать обещанного Шакуни «товара». Заговор готовился несколько месяцев, но с точной датой так и могли договориться. Шакуни всё выжидал благоприятного момента и минувшим днем плод созрел. Драка Суйодханы с Бхимой вышла жестокой и безобразной, Пандав, что неудивительно, без особого труда одолел наследника престола.

Проводив Пурочану, Шакуни запер дверь, подошел к шкафу и достал оттуда запечатанный кувшин с вином. Выдержанное гандхарское вино, столь ценимое здесь, на равнинах, и приберегаемое им для особого случая. Рядом с сосудом находилась небольшая деревянная шкатулка. Ее царевич спрятал в складках своих одеяний. Он выглянул в окно убедиться, что на улице все спокойно. Ничего, кроме стрекота сверчков и отдаленного воя собаки, Шакуни не услышал. Накрывшись белой шалью, похищенной у Суйодханы, брат царицы направился к северному крылу дворца, где, как известно, располагались покои Бхимы. Ему пришлось трижды постучать в дверь, прежде чем она открылась, и из-за нее сверкнули огненно-красные глаза могучего Пандава.

— Клянусь всеми демонами Нараки, я…, - Бхима прервал свою гневную речь, увидев винный кувшин, которым Шакуни тряс у него перед носом.

— Э… ну…, входи…, пожалуйста, — выдавил из себя Бхима, не отрывавший взгляда от сосуда в руке дяди.

— Нет, нет, дорогой племянник! Такое вино не следует пить в душной комнате! Им наслаждаются на свежем воздухе. Пойдем, прогуляемся, сядем на гхатах, на этих священных ступенях, и отведаем гандхарского вина, достойного самих богов.

— Гхаты? Так поздно? — Бхима глянул на окно, за которым стояла тьма.

Да, не самое лучшее время отправиться на берег реки. Все суеверия и страхи ожили в, казалось бы, неустрашимом Пандаве.

— Неужели тебя пугает темнота? — усмехнулся Шакуни, читающий мысли здоровяка как письмена на пальмовом листе.

Пристыженный Бхима начал оправдываться:

— Меня? Темнота? Я не ребенок! Пошли!

Бхима стремительно вышел из своей комнаты.

Улыбающийся Шакуни еле поспевал за ним.

* * *
На следующее утро занятия проходили своим чередом. Суйодхана не заметил Бхимы, но в последнее время его двоюродный брат часто опаздывал или вовсе пропускал уроки. Если Дрона и был недоволен нерадивостью силача-Пандава, то никак этого не показывал. Другое дело, если бы Суйодхана или его братья позволили бы себе такое поведение! Наступил вечер, но Бхима так и не явился. Пандавы начали проявлять беспокойство. Суйодхана громко рассуждал, куда мог подеваться этот кретин. Сушасана высказал предположение, что Бхима валяется где-нибудь, напившись вина или надышавшись дымом дурманящей травы. Ашваттхамана ничего не говорил по этому поводу, но выглядел крайне встревоженным. Чуть позже Суйодхана стал ловить направленные на него странные, подозревающие что-то, взгляды. Поиски пропавшего Пандава приобрели широкий масштаб, воины и городские стражники прочесывали весь город.

Ранним утром следующего дня Суйодхану поднял с постели командующий царской охраны. Он не приветствовал сына царя поклоном, и не смотрел ему в глаза.

— Царевич! Тебя обвиняют в убийстве. Я должен взять тебя под стражу и доставить в зал собрания для суда.

— Убийство? Какое убийство? — в замешательстве переспросил Суйодхана.

Царевич не стал спорить, когда увидел жёсткий взгляд стоящего в дверях Видуры.

Воины личной царской охраны провели наследника по сверкающим коридорам дворца и через благоухающие сады. Сотни глаз взирали из окон на сгорающего от стыда царевича.

«В чем же меня обвиняют?»

Скоро Суйодхане придется узнать, что его будут судить за убийство Бхимы.

ГЛАВА 12 СУД

В зале собраний Суйодхану встретили ропотом негодования. Царь Дхритараштра выглядел бледным и исполненным тревоги. Царица Гандхари сидела с окаменевшим лицом. Их старший сын видел вокруг себя только враждебные взгляды. Суйодхана почувствовал, как внутри него вскипает гнев. Что происходит? Суд из-за убийства? Кого он убил? Внезапно его осенило. Видимо, Бхиму нашли, но мертвого, и по причине их всем известной вражды, царевич Каурав оказался главным подозреваемым.

Суйодхана постарался припомнить их последний разговор с Шакуни. Задумчиво глядя по сторонам, он заметил с какой жгучей ненавистью горели глаза Арджуны.

«Не будь здесь Бхишмы и других старейшин, он бы бросился на меня без лишних раздумий!» — пронеслось в голове Суйодханы.

Поднялась со своего места царица Кунти и с обвинением в голосе произнесла:

— Он убил моего сына! Есть в этом царстве справедливость? Почему бедная вдова не может обрести здесь спокойной жизни? О, мой сын! Ты был таким милым, таким любящим! Царевич Суйодхана никогда не одолел бы моего Бхиму в честном поединке, поэтому и прибег к самому гнусному способу. Мой сын мертв! Моего Бхимы больше нет со мной! Господин Бхишма, разве ты не видишь какая творится несправедливость? Почему Суйодхана…, нет! Почему Дурьйодхана убил его? Он был таким безобидным, мой Бхима…

— Кунти! Мы найдем твоего сына. Он не мертв, он просто куда-то пропал. Нет никаких доказательств того, что он убит. Пожалуйста, успокойся…

Мать Пандавов не дала Бхимше договорить:

— Успокоиться? Когда мой сын убит? О, Питамаха, потерпи мою скорбь и яви нам правосудие! Покарай виновного!

В поддержку Кунти встал молодой брахман Дхаумья:

— Мы не должны отказать вдове в правосудии! Проклятье вдовы считается одним из сильнейших, а она к тому же потеряла сына! Дурьйодхана убил Бхиму. Зная характер и нрав человека, мы не нуждаемся в доказательствах его вины! Отсутствие доказательств не должно стать причиной того, что убийца избежит наказания! Нам достаточно внимательно рассмотреть поступки убийцы в прошлом. Дурьйодхана всегда показывал себя капризным, строптивым и своенравным человеком! Это может подтвердить его гуру!

— Дхаумья! — ледяным голосом сказал Бхима. — То, что здесь идет суд, не лишает тебя обязанности обращаться к царевичу Суйодхане вежливо. Нет никакой необходимости использовать уничижительное прозвище в отношении царского сына!

— Для меня он — Дурьйодхана! — упрямо возразил Дхаумья.

Из рядов сидевших рядом с Кунти ее сторонников раздались голоса, похожие на хоровое пение:

— Позор Дурьйодхане! Позор Дурьйодхане! Позор Дурьйодхане!

Суйодхана стоял посреди зала, сердце его щемило от стыда за то, чего он не совершал. Как он смог вызвать такую ненависть у собравшихся здесь людей? Конечно, он не разделял представления многих из них о чистоте происхождения, но ему и в голову не приходило, что за иную точку зрения его люто возненавидят.

— Царевич еще молод, но уже чересчур высокомерен, не следуют предписаниям священных писаний, якшается с шудрами и неприкасаемыми, несет в царский дворец скверну с улиц! Он спорит со старшими. Он излишне и неоправданно самоуверен. Ему нравится высказывать сомнения в непреложных истинах! Скудный умом, он дерзает спорить с наставниками, брахманами, храмовыми служителями и пандитами! Перед тем, как войти в храм, царевич раздает пищу и деньги грязным нищим, толпящимся там и оскверняющим своим присутствием наши святыни! Мне постоянно из храмов приходят жалобы на него! Служители внушают ему, что грешно помогать всем этим попрошайкам, а царевич смеется им в лицо! Ему недоступна мысль, что вместо кажущегося благодеяния, он вмешивается в законы кармы, что люди бывают богаты или нищи в силу заслуг их прошлых жизней!

— Что ты такое говоришь, Дхаумья? — проговорил Бхишма, сделавшийся с возрастом крайне раздражительным.

— О, господин! Ты должен позволить мне продолжить и доказать мои доводы! — Дхаумья пристально посмотрел на Великого регента.

— Ты не в храме, и мы собрались не проповеди слушать! Проявляй свое красноречие в другом месте. Здесь же идет разбирательство по серьезному обвинению! В убийстве обвиняется наследник престола, и нам требуются неопровержимые доказательства, а не твои жалобы, что Суйодхана не разделяет твои воззрения на мир! Суд же сам решит…

— Но священные писания гласят, что характер…, - испепеляющий взгляд регента заставил замолчать перебившего его брахмана.

— Почтенный Дхаумья! Мы все преклоняемся перед твоей мудростью и твоими знаниями Вед и остальных священных книг! Однако мне придется растолковать тебе две вещи. Во-первых, когда говорю я, ты молчишь! Во-вторых, при всем уважении ко всему, что гласят нам священные писания, суд будет исходить из доказательств вины или из их отсутствия. И только так! Если это грех, то я готов им испортить свою карму, в этой жизни или в любой последующей. Теперь ответь прямо на мой вопрос. Есть ли у тебя доказательства того, что Суйодхана убил Бхиму? Иначе суд собрался преждевременно. Тела Бхимы никто не обнаружил, никто не знает точно, жив он или мертв. Его не видели два дня. Бхима не ребенок, парню скоро исполнится восемнадцать лет! В таком возрасте у молодых людей в голове появляются самые необычные мысли. Он мог просто сбежать, чтобы посмотреть на мир!

Кунти от злости подскочила.

— Господин Бхишма! Как ты можешь такое говорить? Видимо я напрасно пришла сюда в поисках справедливости! Здесь не ценят ни слова священных писаний, ни слова таких мудрых брахманов, как Дхаумья! Даже не знаю, удивлена ли я. Твое сердце, Бхишма, стало подобно твердому камню. Чувства матери тебе не понять. Ты никогда не был женат, и не знаешь, что значат дети для родителей!

В зале собраний воцарилась тишина. Суйодхана видел, как многие женщины, допущенные сюда, вытирали слезы. Почему молчит и не вмешивается дядя Видура? Царевич попытался встретиться с ним взглядом. Но Первый советник не отрываясь глядел на Шакуни.

Слово решил взять Юдхиштхира. Он поклонился всем собравшимся в зале, особенно почтительно Дроне и Дхаумье, после чего попросил позволения говорить. Брахманы благословили его. Только после этого старший Пандав склонился перед царем Дхритараштрой и царицей Гандхари, а затем и перед Бхишмой, уже начинавшим выходить из себя от такого тщательного проявления благочестия.

Юдхиштхира повел свою речь мягким тихим голосом. Так он добился, чтобы его слушали все. Никто в собрании старался не шуметь, желая услышать слова Пандава, представшего смиренным, лишенным личных устремлений, человеком.

— Глубокую печаль испытал я, узнав, что родич мой, Суйодхана, причастен к смерти Бхимы, моего брата. Я всегда любил царевича Суйодхану и считал его достойным человеком. Не будь свидетелей ужасного поступка им совершенного, я никогда не поверил бы, что мой кузен способен на преступление! Но кое-кто всё видел. Позволит ли суд и господин регент призвать свидетеля?

От удивления Суйодхана вздрогнул и поднял голову. Свидетель? Что происходит?

— Если у тебя есть свидетель, так предстать его нам! Зачем было тянуть время разговорами? — сердито сказал Бхишма.

— Свидетель, как бы сказать…., он из неприкасаемых. Разве может он войти в царскую сабху, даже как свидетель в суде? — тихо проговорил Юдхиштхира.

— Царевич Юдхиштхира, ты поражаешь меня! Какое значение имеет его происхождение и положение?

— О, свами! Его присутствие осквернит не только зал собраний, но и весь дворец! Он человек из самых низов, нишадец, кажется. Им запрещено ступать даже на дорогу, ведущую к царскому дворцу! Как же он сможет войти сюда? — громко спросил вновь вставший Дхаумья.

Окружающие его брахманы дружно закивали в знак одобрения.

— Если не представляется возможным представить доказательства, если даже свидетель не может явиться перед судом, то мне не остается ничего другого, как прекратить это разбирательство и объявить царевича Суйодхану невиновным. Я не могу…, - Бхишма прервался, раздраженно глядя на приготовившегося что-то сказать Дхаумью.

— Я обсудил сложившуюся ситуацию с учеными мужами, и мы считаем — в нашем исключительном случае неприкасаемому можно посетить сабху! Своды законов допускают это. Но в дальнейшем царю придется исполнить множество искупительных обрядов. Необходимо накормить тысячу брахманов и одарить их…

— Царь не будет этим заниматься! — голос регента дрожал от гнева. — Предъявите своего свидетеля суду без всяких условий!

Кунти после слов регента резко поднялась и стремительно направилась к выходу.

— Сыновья мои, оставаться здесь нет никакого смысла! В этом собрании нам не добиться правосудия!

Четверо братьев Пандавов послушно последовали за ней.

Готовый обрушить свой гнев на царицу Кунти и ее сыновей Бхишма начал вставать со своего кресла. Но в этот миг раздался тихий голос слепого царя.

— Я согласен совершить покаяние. Я выполню все просьбы брахманов. Пусть восторжествует правосудие! Если мой сын виновен в преступлении, пощады ему не будет!

Устало вздохнув, Бхишма сел и жестом приказал стражникам привести свидетеля. Вскоре они втолкали в зал юношу семнадцати лет. Для своего возраста он был невысоким и очень худым, так, что ребра отчетливо виднелись сквозь кожу. В глаза бросались его кучерявые волосы и толстые губы, но самым приметным был страшный уродливый ожог, покрывавший левую сторону лица и значительную част тела. Кожа, не тронутая огнем, была смуглой. Юноша с ужасом в глазах озирался по сторонам. Его удивляла и подавляла изысканная роскошь зала собраний. Не зная, кто здесь царь, кому и как кланяться, он, зажмурив глаза, упал ниц посреди сабхи.

— Не бойся. Вреда тебе не причинят, — успокоил его Бхишма. — Отвечай на наши вопросы честно и скоро будешь свободен. Как тебя зовут?

— Джара, — прошептал юноша.

Один из стражников ткнул Джару древком копья и велел прикрывать рот ладонью, когда он говорит с благородными господами. Юноша, весь дрожа от страха, поднес руку к толстым губам.

— Хватит этих глупостей, — прорычал Бхишма. — Убери руку, встань прямо и отвечай на вопросы!

Джара тут же спрятал руки за спину и выпрямился. В зале раздались гневные шепотки, вызванные словами Бхишмы, но регент не обращая на них внимания, продолжил:

— Скажи, сынок, что ты видел? Только говори четко и ясно!

— О господин! Две ночи назад я был возле храма, того, что стоит на скале у реки…

Тут же в сабхе поднялся невероятный шум. Одни возмущались тем, что неприкасаемый посмел приблизиться к святому месту, другие возвещали наступления века Кали из-за упадка дхармы. Джара сильно испугался вызванным его словами переполохом.

Бхишма дождался, когда крикуны умолкнут, и обратился к Джаре:

— Не бойся. Ничего плохого ты не сделал. Но скажи, почему ты там оказался?

— Я искал там пищу, о господин. Каждый день в храме кормят множество брахманов. Но они не съедают всего, что им подают. На свалке за храмом можно найти много действительно хорошей и вкусной еды. Я туда хожу почти каждую ночь. Иногда встречаю таких же, как я, голодных людей. Случаются драки за еду, а еще приходится отгонять собак и крыс. Я всегда голоден, поэтому часто хожу туда. В ту ночь, господин, я был один, — Джара сделал паузу и огляделся.

Большинство брахманов отвернулись от него или сидели, закрыв рот руками. Они боялись оскверниться от дыхания парии.

— Как это отвратительно! — не удержался от высказывания Дхаумья.

Джара, мало что понимавший в происходящем, послал брахману улыбку, обнажив свои грязные зубы. Бхишма кивнул юноше, мол, продолжай, не отвлекайся.

— Я заметил в ту ночь человека, сидящего на скале возле храма, недалеко от реки. Он был высокий, широкоплечий. Я не сразу разглядел, что он не один. Да, с ним был кто-то, закутанный в белую то ль накидку, то ли плащ… Потом я понял, они оба пьяны! Тот, первый человек, стал петь громким страшным голосом… Он сидел на самом краю скалы и второй, в белой накидке, столкнул его в реку! Я же так напугался, что пустился бежать оттуда. Ведь мне и не следовало там находиться, да и этот, в белом, мог меня увидеть и убить! Я боялся. Меня схватили ночные стражники. Они думали, что я вор и убегаю, обокрав храм. Они били меня два дня! — закончил, всхлипнув, Джара.

Потрясенный Суйодхана стоял перед всем собранием. Как и в любой другой день, на его плечах лежала белая шелковая шаль. Царь, его отец, сильно побледнел. Царица Гандхари сжала руки. Бхишма подозвал к себе Видуру, желая посоветоваться. Зал собрания разразился жарким спором.

Видура не делал и одного шага, как вскочил Дхаумья и громко обратился к Бхишме:

— Господин регент! Неужели требуются еще доказательства?

Вместо ответа брахману, Бхишма задал вопрос Джаре:

— Ты можешь опознать того человека в белом?

Джара медленно обвел взглядом собрание. Шакуни побледнел от страха. До этого момента все шло по плану, Такшака был готов вернуть «товар». Гандхарец не собирался убивать Бхиму, толкая его в воду. Игра велась более тонкая. Необходимо бесповоротно рассорить детей его сестры с их двоюродными братьями. Похищенная шаль Суйодханы являлась последним штрихом к замыслу Шакуни. Любой стражник, увидевший их ночью, решил бы, что это прогуливаются два кузена, два царевича. Шакуни даже наделялся на такого бдительного стражника, который мог подтвердить, что Бхима и Суйодхана поздно ночью покинули дворец. Не учел он только в своих планах неожиданного свидетеля. Джара мог разрушить все им задуманное, если опознает его.

Глаза Джары остановились на Суйодхане и его любимой белой шали. Собрание замерло в ожидании. Бхишма бросил взгляд на Видуру и тот понятливо кивнул. Все только и думали:

«Что скажет мальчишка? Как будет действовать Бхишма?»

В момент наивысшего напряжения откуда-то из глубины коридора донесся шум. Десятки голов разом повернулись на звук. Стражники пытались воспрепятствовать группе людей пройти в зал собрания. Самое удивительное, над возникшей толчеи возвышалась фигура Бхимы. На его лице играла кривая улыбка.

— Что за…, - Дхаумья прикусил губу, не дав вульгарному ругательству сорваться с его языка.

Кунти растолкав всех, пробралась к сыну и крепко обняла его. Бхима выглядел довольным и смущенным одновременно. Когда суматоха улеглась, Бхишма спросил Пандава, где он пропадал.

На Бхиму глядели с нетерпением, кто-то и со злостью. Он осмотрелся вокруг и поморщился. Переживания последних двух дней были поистине волшебными, правда, он с уверенностью не мог сказать, что было на самом деле, а что только в вызванных опьянением грезах. Бхима принялся рассказывать свою удивительную историю, вызывая у собрания сначала удивление, недоверие, и, наконец, откровенное веселье. Было очевидно, что разум Пандава все еще находился под действием вина или какого-нибудь дурманящего растения. Он вел речь о чудесном мире нагов. Две ночи назад пролетающий над дворцом гандхарва поманил его за собой, привел на берег Ганги, угостил волшебным зельем и столкнул в реку. Но Бхима упал не в воду, а в молоко, смешанное с медом. Наги не дали ему утонуть в сладком душистом нектаре, а спасли и перенесли в свой невероятный мир. Там Бхиму встретил сам царь нагов, оказавшийся радушным хозяином. Пандав восхитительно провел там время, окруженный очаровательными женщинами. Когда Бхишма увлекся описанием своих любовных подвигов в царстве нагов, Великий регент не выдержал и громко хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. Это остановило полет фантазии Бхимы и вернуло его к реальности.

Бхима удивлено мотал головой, не понимая, что он сделал не так. Брахманы смотрели на него враждебно, Юдхиштхира от позора не поднимал головы, остальные братья также избегали смотреть ему в глаза. Сушасаша и Ашваттхама улыбались. На лице Суйодханы смешались облегчение, жалость и презрение. Кунти нервно кусала губы, а Гандхари неожиданно залилась смехом. Уголки губ Бхишмы пару дернулись и, редкое дело, на лице регента расцвела довольная улыбка. Она стада еще шире, когда он увидел красное от гнева и смущения лицо Дхаумьи. Лишь Видура оставался серьёзным, наблюдая за поведением Шакуни. Советнику не понравилось выражение облегчение на лице гандхарского царевича. Видура ни на миг не сомневался, ко всей этой комедии приложена рука этого чужестранца. Рука, несущая смерть и разрушение.

— О Питамаха! — обратилась к регенту Кунти. — Мой сын тяжело переживает происшедшее с ним!

— Согласен с тобой Кунти. С головой у него точно не все в порядке, — ответил Бхишма голосом вроде и заботливым, но полным иронии.

Многие в зале собраний рассмеялись, услышав разговор регента и царицы Кунти. Даже серьезное лицо Видуры осветилось улыбкой.

— О господин! Состояние здоровья Бхимы не повод для смеха. Он, не исключено, был в шаге от смерти. Естественно, что он опасается Дурьйодханы. Думаю, мы узнаем больше, если дадим ему отдохнуть и возобновим суд завтра! — вмешался Дхаумья.

Видура собрал у членов Совета отрезки пальмовых листьев, поставил на каждый царскую печать и передал их Великому регенту. Бхишма не торопился читать. Он положил восемь их них в одну сторону, два в другую. После чего поднял голову и обратился к брахману:

— Почтенный Дхаумья! Необходимо дать Бхиме снадобье или противоядие от того дурмана, которым его опоили. У собрания нет желания выслушивать вызванные опьянением бредни. Завтра суда не будет. Решение вынесу я. Восемь членов Царского Совета высказались за невиновность Суйодханы, два считают наоборот. Таким образом, обвинения с царевича сняты. Завтра Совет займется текущими государственными делами.

— Да будет так! — царь Дхритараштра поднялся.

Слуги бросились помочь незрячей царственной паре спуститься с помоста.

Некоторые из брахманов-сторонников Кунти пытались протестовать против решения регента, но главый из них, Дхаумья, промолчал. Он умело выбирал время, когда можно возмущаться, но и прекрасно знал, когда лучше держать язык за зубами. Дхаумья направился к Пандавам. Большинство брахманов следовали за царем, напоминая об обещанных дарах. Уставший Дхритараштра на ходу отдал распоряжение накормить святых людей и пошел с супругой в свои покои.

* * *
Сушасана и Ашваттхама подбежали к Суйодхане и радостно обняли его. Когда зал собраний опустел, Видура подошел к царевичу, похлопал по плечу и сообщил, что его ждет Великий регент. С замирающим от волнения сердцем Суйодхана последовал за Первым советником, готовясь получить взбучку от двоюродного деда. Войдя в комнаты Бхишмы, наследник обнаружил там, помимо регента, незнакомого человека. На вид ему было около тридцати лет, но он держался с таким достоинством, спокойствием иуверенностью, что выглядел гораздо старше. Видно, что Великий регент относился к нему с большим уважением. Суйодхана понял — он находится в присутствии выдающегося человека.

Широко улыбнувшись, мужчина встал, приветствуя царевича. Бхимша встретил Суйодхану благословляющим жестом руки. Суйодхана поклонился деду и замер в почтительном ожидании. Видура встал по правую руку от регента. Бхишма улыбнулся и сказал:

— Суйодхана, сын мой, познакомься с Баларамой, главой Совета племен ядавов! Он мой близкий друг и человек исключительной мудрости. Я пригласил его сюда с определенной целью.

— О, мой господин, я совсем смущен твоими благосклонными словами, — улыбка Баоарамы осветила все помещение. — Я наслышан о тебе, Суйодхана. У нас, ядавов, нет царей, так что я — простой пастух. Мой народ выбрал меня своим вождём.

Первый порыв, а не холодный расчет, определял отношение царевича к людям. К вождю ядавов он почувствовал мгновенную симпатию и улыбнулся ему со всем радушием.

— Видура сообщил мне, что Баларама посетил Хастинапур по дороге в царство Каши. Я решил помочь его помочь тебе, Суйодхана, — сказал Бхишма. — Твоя неуверенность в себе, твоя привычка попадать в неприятности, твои вечные стычки с кузенами очень беспокоят меня! Еще и Дрона все время мне жалуется на тебя, мол, ты бунтарь, не проявляющий уважения к старшим. Я еще бы стерпел подобные жалобы про Сушасану, но когда речь идет о тебе, о наследнике…. Однажды ты взойдешь на престол страны Куру, и все перечисленные мной недостатки не помогут тебе стать хорошим царем.

Суйодхану покоробило то, что регент говорит о нем такие вещи в присутствии чужого человека. Но Баларама с улыбкой сказал Бхишме:

— Ты слишком суров, мой господин! Впервые я услышал о царевиче Суйодхане когда мой новый город Двараку посетили странствующие певцы. Они восхваляли величие Арджуны, пели о ставшем знаменитом испытании, устроенном наставником Дроной. Все восхищались ответом Арджуны, не видевшим ничего, кроме цели. Радовались, что появился, наконец, великий воин. Мой брат Кришна заявил во всеуслышание, что придет время, и вся Бхарата будет восхищаться Арджуной. Но барды не только воспевали удаль Пандава, они еще и высмеивали слова Суйодханы о любви и его отказ стрелять в птицу. Услышав эту историю, я подумал, что Арджуна является тем воином, которого хочет Бхарата, но Суйодхана это тот человек, который нужен Бхарате!

Суйодхана, глядя на этого замечательного человека, покраснел от удовольствия. Тогда, на поляне, ответ пришел ему сам собой, и он не раз подвергался из-за этого насмешкам ровесников и взрослых. Царевич желал, чтобы тот случай стёрся из памяти людей, хотя был уверен, спроси его вновь, он произнесёт те же слова о любви.

Подавив улыбку, Бхишма продолжил разговор с Баларамой:

— О, друг мой, я и не знаю, как мне с ним поступить. Иногда я вижу в Суйодхане молодого себя. Я восхищаюсь чувствами, проявляемыми им, его симпатиями и его сочувствием к другим. Тем не менее, даже в юности я не позволял сердцу управлять моим разумом. Всегда бедняки будут страдать от угнетения. Никогда они не простят снисходительного отношения богатых людей. Мне тогда уже хватало ума понять, что одной только благотворительностью ничего не исправить. Необходимо долго и много трудиться над изменением всего жизненного уклада, а не в спешке его переворачивать с ног на голову. Мне ненавистна система варн, но я старался взвешенно подходить к этому вопросу. Молодой царевич порывист и неисправим. Он выступает против дурных людей во имя справедливости и тем самым наживает себе могущественных врагов. Я не могу позволить этому продолжаться. Я не могу допустить, чтобы наследник вырос добросердечным болваном. Поэтому, дорогой Баларама, я поручаю царевича тебе. Надеюсь, ты найдешь время выбить из него всякую юношескую дурь и вернуть Суйодхану настоящим мужчиной.

— Позволь мне сказать тебе еще кое-что, — добавил Бхишма. — Если бы Дрона задал тот вопрос мне, я ответил бы словами Суйодханы. Но затем меткой стрелой я положил бы конец страданиям попугая!

Сказав так, регент, в сопровождении верного Видуры, покинул комнату.

Удивленный Баларама качал головой, но по всему было видно, он рад происшедшему. Молчание становилось неловким, но царевич не знал, что сказать новому знакомому.

«Я не болван!», — хотелось воскликнуть ему, но уверенности в истинности такого утверждения сильно поубавилось.

Суйодхана посмотрел в окно, выходящее на центральную улицу города, петлявшую между несколькими шумными рынками. Два стражника погоняли темнокожего человека как вола, а прохожие в ужасе разбегались в стороны. Воины лупили беднягу палками, заставляя его быстрее уйти с главной улицы столицы, а тот рыдал от боли и жалобно причитал:

— Кришна! Помоги мне, Кришна…

К своему ужасу Суйодхана осознал — люди не испытывали сострадания к несчастному человеку, они боялись оскверниться его дыханием, взглядом или самим присутствием. Царевич пригляделся и узнал бедолагу, с которым обращались как с животным. Это был не кто иной, как Джара, дававший показания в суде.

— Это мой брат, — Суйодхана вздрогнул от голоса Баларамы, раздавшегося у него за спиной.

Оказывается, вождь ядавов также смотрел в окно. Суйодхана с непониманием посмотрел на него.

— Нет, нет. Не этот бедняк, — уточнил Баларама. — Он взывает к моему брату Кришне, очаровавшего многих и принявшегося играть роль бога. Люди уверены — он аватара, воплощение бога, о котором говорится в священных писаниях.

— Ты тоже в это веришь? — спросил Суйодхана, обрадованный тем, что лед молчания был сломлен.

— В то, что мой братец — бог? Ха-ха! Я верю, что он любитель шуток и розыгрышей! Бог пребывает в каждом из нас, в это я действительно верю. Поэтому нет лжи в том, чтобы кто-то объявил себя божеством. Но и смысла тоже нет. Кстати, всё рассказанное про тебя Бхишмой — правда?

Прямота вопроса застигла Суйодхану врасплох. Внутренний голос подсказывал довериться этому человеку. Все, что лежало камнем на душе у царевича, хлынуло наружу. Юноша рассказал Балараме, как ему ненавистно насилие, отчего он равнодушен к воинским наукам. Он не видит славы в причинении вреда и боли другим людям. Он терпеть не может грызню за власть, борьбу за лучшее место под солнцем, навязываемую обществом. Царевич страстно заявил о своей ненависти к двоюродным братьям, о том, как не раз желал им смерти. Кажется, Баларама не заметил этого противоречия его словам о ненасилии.

Когда Суйодхана закончил говорить, некоторое время они с Баларамой провели в тишине и молчании.

Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Баларама ответил царевичу:

— Это говорит твой страх, Суйодхана. Ты ошибочно принимаешь его за доброту, за неприятие насилия. Ты боишься превосходства своих кузенов, боишься собственных неудач. У тебя доброе сердце и ты умен, но этого не достаточно, если хочешь выжить и преуспеть в этом мире. Ты поглощен ненавистью к двоюродным братьям. Не стоит относиться к кому-нибудь с ненавистью, как бы ни были отвратительны его поступки. Ненавидь деяния, а не людей. Ты прав, когда говоришь о ненависти к борьбе за власть, к стремлению обогатиться за счет обеднения других, к равнодушию высших варн к бедам низкорождённых людей. Правильно, что у тебя вызывает ненависть разделение людей по происхождению, по месту рождения, по полу, по вере. Надо ненавидеть твердолобость служителей храмов, мздоимство придворных советников, семейственность на государственной службе, угнетение и запугивание народа. Все эти явления необходимо ненавидеть! Но что ты можешь им противопоставить? Ты, и подобные тебе люди, сидят в своих уютных покоях и жалуются на положение дел. Иногда ты для очистки совести посещаешь трущобы и помогаешь беднякам. Но ты никогда громко, во всеуслышание, не заявлял о своей ненависти ко всему творящемуся злу и несправедливости. Ты мог бы убедить себя и множество нуждающихся людей в том, что являешься их защитником и покровителем. Что ты конкретно предпринял для изменения существующего уклада, для искоренения ненавистных тебе вещей?

После горячей тирады Баларамы Суйодхана выглядел еще более смущенным.

— Я окончательно тебя запутал, царевич? Я не оратор и не гуру, но попробую тебе пояснить. У меня есть в жизни цель. Сделать наши земли богатыми и процветающими с помощью торговли и земледелия. Мы утратили традиции асуров, а они были великими мореплавателями. Мы забыли умения нагов, а они были земледельцами, способными из земли извлекать богатства. Я мечтаю увести свой народ от примитивного существования, хочу, чтобы они перестали быть кочевниками-скотоводами и охотниками. Хочу вернуть им утраченную славу. Слепая вера и нелепые запреты сковали нас. Я же стараюсь вырваться на свободу! Ты можешь спросить, как один человек способен совершить такое и верно, в этот вся суть. Я задался грандиозной целью! Я наслаждаюсь каждым моментом пути к этой цели, каждый день, каждый миг я приближаюсь к ней! Я полон страстного желания жить и добиваться исполнения своей мечты! Ты обязательно должен посетить город, который я строю на побережье. Город мечты. Двараку! У тебя есть мечта, друг мой? Мечта, которая больше тебя, которая кажется смешной и неисполнимой?

С ответом Суйодхана замешкался. Он попросту не знал, что сказать. Была ли у него такая мечта? До сих пор помыслы его были расплывчатыми, а действия порывистыми. Он отказывался следовать наставлениям учителей и предписаниям священных книг, не подвергнув их сначала сомнению. Но испытывал ли он всепоглощающую страсть к чему-либо?

Видя замешательство молодого царевича, Баларама не стал ждать ответа и продолжил говорить:

— Ты можешь даже не знать, но мечта у тебя есть. Просто ты еще слишком молод, что бы осознать это. Я научу тебя, как узнать, что за мечта таится в твоем сердце. Что делает тебя страстным, злым, раздражительным, разочарованным, счастливым и грустным одновременно? Иным словом, что побуждает тебя быть живым?

— О свами, все эти чувства я испытал сегодня при виде юного парии в зале собраний, на моем суде. Его жалкое положение рассердило меня, свидетельство против меня разозлило, осчастливило меня то, что он смог увидеть запретное для таких людей, побывать там, где большинство населения царства никогда не побывает. Я также был опечален тем, что этот бедняга служит оружием в чьих-то руках. Целый букет страстных чувств охватывает меня на грязных улицах Хастинапура, от вида людей, живущих в скотских условиях. Меня злит весь наш жизненный уклад, приведший множество людей к животному существованию. А то, что эти люди не желают проснуться и попытаться бороться за лучшую жизнь, меня раздражает. Но стойкость их меня восхищает и поражает. Я восхищен тем, как практически из ничего они добывают средства существования. И, конечно, я очень расстраиваюсь от того, что ничего не могу со всем этим поделать, и опечален плодящейся нищетой в моей стране.

Улыбаясь, Баларама положил руку на плечо Суйодхане.

— Это только начало. Наш разговор не изменит твою жизнь, но лучик света ты уже увидел. Не упусти его. Твоя мечта об обществе, лишенном страдания, грандиозна и нелепа. Но она обозначит твой ориентир, твою цель в жизни. Многие прекрасные люди дерзали и терпели неудачу. В каждой эпохе появляются люди, осмелившиеся мечтать о невозможном. Они не рождаются каким-то особенными, совершенными людьми, тем более они — не воплощения богов. Эти люди — обычные смертные, не побоявшиеся пойти наперекор судьбе, они совершали ошибки и проигрывали, но неудачи не умаляют блеска ими задуманного! Я приучил себя мечтать. Мечтают и Бхишма и Чарвака, прозванный безбожником. Со стороны покажется, что наши пути различны, но цель у нас одна! Да кому ведом истинный путь? Возможно, что мой путь мира, созерцания и веры в высший промысел самый правильный. Не исключено, прав Бхишма, воплощение практичности, считающий, что перемены должны происходить медленно, с применением насилия, если понадобится. Но ведь прав может оказаться и Чарвака, утверждающий, что богов нет, и люди должны без оглядки на небеса жить в сострадании и любви друг с другом и радоваться жизни. Может быть, не правы мы все! Пусть! Главное — мечта!

— Ты говоришь о ненасилии, о мире…. Но мир полон насилия! Мне претит жестокость, но я сталкиваюсь с ней чуть ли не каждый день. Бхима постоянно меня преследует, а я, ненавидящий оружие, даже не могу постоять за себя! — выпалил на одном дыхании Суйодхана и тут же пожалел о своих словах.

То, что он сказал, казалось таким мелким по сравнению с тем, о чем со всей страстью говорил Баларама.

Вождь ядавов дружески улыбнулся царевичу.

— Пойдем отсюда. Найди своего брата Сушасану, да и Ашваттхаму тоже позови. Великий регент просил меня привить тебе любовь к воинским искусствам.

Баларама направился к двери.

Неожиданное завершение их беседы обескуражило Суйодхану. Баларама не ответил на его вопросы. Брат и сын Дроны поджидали за дверью. Суйодхана представил их Балараме, юноши почтительно поклонились ядаву.

— Найди и принеси булавы. Тяжелые, — коротко распорядился Баларама.

Сушасана в большом волнении побежал за оружием. Он, при помощи стражника, принес к месту проведения воинских занятий несколько разных по весу булав, а также мечи, кинжалы и даже луки со стрелами. Баларама осмотрел и попробовал все оружие, нахваливая превосходное мастерство оружейников Хастинапура. Наконец, он выбрал булавы для себя и для Суйодханы. Баларама скинул одежды, оставшись лишь в набедренной повязке и велел царевичу сделать тоже самое. Обнаженный вождь ядавов напоминал быка своими перекатывающимися под кожей могучими мышцами. Трое юношей восхищенно ахнули, когда Баларама, расставив ноги, занял безупречную боевую стойку и поднял булаву. Без всякого предупреждения ядав бросился на сбитого с толку Суйодхану.

— Защищайся, глупец! Отражай удары! Двигайся! — кричал Баларама царевичу.

Суйодхана пытался вспомнить наставления Дроны, но ничего не помогало, Баларама кружил вокруг него подобно смерчу, осыпая со всех сторон ударами. Казалось, бой только начался, а вот уже Суйодхана лежит спиной на земле, а на грудь ему давит сильная нога Баларамы. Ядав насмешливо взмахнул булавой и осторожно опустил ее на голову царевича. Сушасана и Ашваттхама, смеясь, жестами показывали, как голова разлетается на кусочки. Весело не было только извивающемуся под стопой Баларамы сердитому Суйодхане.

Разозленный царевич собирался во весь голос проклясть всех и каждого, как вдруг сердце его чуть не выпрыгнуло из груди. Он не был уверен, наваждение перед ним или то, что он видит, существует в действительности. Он смотрел, не отрываясь, на прекрасную девушку, стоявшую рядом с Ашваттхамой и смеющуюся над его бедственным положением.

Какая неземная красота! Царевич разглядывал ее безупречные зубы, сверкающие глаза, маленький вздернутый носик, румяные щеки и стройное тело. Ему вдруг стало неимоверно обидно. Распластанный на земле, разве мог он произвести впечатление на прелестную незнакомку? Девушка встретилась глазами с Суйодханой, смутилась и застенчиво отвела взгляд.

— Неудивительно, что ты ненавидишь жестокость! Суйодхана! Разговоры про ненасилие — первейшая защита трусов, — сказал Баларама, а остальные рассмеялись. — Знаешь, почему Бхима успешно бьет вас всех каждый раз? Потому что он дерется со всей страстью! Страсть его может происходить от себялюбия, от желания унизить или что-то доказать, но тем не менее это страсть! И он использует ее в драке! Если хочешь одолеть Бхиму, то ты должен биться с ним с еще большей страстью! Слушай, что тебе необходимо делать. Ты рассказал мне о чувствах, испытанных при виде того несчастного неприкасаемого. Всякий раз, делая что-либо, представляй его лицо. Пусть облик обездоленного человека напоминает тебе о несбыточной мечте. Перед любым поступком думай, как он повлияет на этого человека и на всех ему подобных. Драка во имя славы пробуждает невеликую страсть. Сражаясь же за безмолвных, бессильных, невежественных и нищих, ты разожжешь в жилах огонь и придашь телу своему невиданную мощь! И ты больше не будешь одинок! Все мироздание, вся Вселенная придет тебе на помощь! Кто тогда устоит супротив тебя? А теперь вставай и сражайся, как подобает мужчине!

Баларама убрал ногу с груди Суйодханы и помог ему встать на ноги. Раздался смешок. Покрасневший царевич понял, что он исходит от девушки.

— Попробуй-ка отбить! — вождь ядавов снова налетел на царевича.

Суйодхана споткнулся и упал на землю.

Смеялись его брат, его друг, незнакомка. Царевич почувствовал, как от стыда его кровь закипает в венах. От взгляда девушки, брошенного на него, Суйодхану будто охватило всепоглощающее пламя. К всеобщему удивлению следующий удар Баларамы царевич удачно парировал. Ядав улыбнулся и сменил манеру ведения боя. Со страстью, с желанием произвести впечатление на девушку, Суйодхана успешно противостоял атакам Баларамы. Тому понадобилось не в пример больше времени, чтобы в очередной раз прижать наследника престола к земле. Баларама победил, но он тяжело дышал, и пот обильно струился по его точеному телу.

— Теперь гораздо лучше! Хотя я и сомневаюсь, что именно твоя заветная мечта разожгла в тебе страсть. Теперь вставай и познакомься с Субхадрой, моей сестрой. Субхадра! Перед тобой Суйодхана, наследник престола Хастинапура. Он очень устал, поэтому будь добра, избавь бедного царевича от своих выходок, — Баларама нежно погладил своей могучей рукой прекрасные волосы сестры.

«Ну и обстановка для знакомства с самой красивой девушкой на свете!», — сокрушенно подумал Суйодхана, поднимаясь с земли.

Он пытался улыбаться и придать себе приличным вид, насколько это возможно сделать человеку в одной набедренной повязке. Стоять в таком виде перед красавицей было крайне неловко. Дело усугубляли глупые ухмылки Сушасаны и Ашваттхамы. Только сейчас царевич обнаружил на плече кровоточащую рану, потянулся было к ней рукой, но остановился, рассудив, что жест такой лишен мужественности. Он стоял на месте, как вкопанный, чувствуя, что утопает в глубине глаз прекрасной сестры Баларамы. Девушка же приближалась к нему.

Субхадра с нежностью коснулась окровавленного плеча царевича и произнесла:

— Мой брат — грубый и дикий зверь. Посмотри, что ты сделал с бедным наследником!

Краска залила лицо Суйодханы до самых корней волос. В горле моментально пересохло.

— Остерегайся ее, Суйодхана! Сестра способна околдовать, — смеясь, сказал Баларама. — На сегодня хватит. Мне надо повстречаться с Бхишмой. А завтра жду тебя здесь, в это же время. Продолжим обучение. Вы двое тоже можете придти.

Последние слова относились к Сушасане и Ашваттхаме. Вождь ядавов удалился, оставив сестру в компании с тремя молодыми людьми.

Суйодхана неловко переминался с ноги на ногу, не зная, как начать разговор. Застенчивость боролась с сердечными порывами. Менее щепетильный Сушасана взял девушка за руку и воскликнул:

— Какие у тебя красивые браслеты!

— Эй! Не распускай руки! — строго прикрикнула на него Субхадра.

Но от Суйодханы не укрылась ее улыбка, мелькнувшая и тут же спрятанная. Получивший отпор Сушасана быстро пришел в себя. Он пользовался успехом у девушек и не привык к отказам с их стороны. Ашваттхама взял лук со стрелами и целился в дерево. Суйодхана знал, стрела поразит цель с удивительной меткостью. Какая девица сможет остаться равнодушной к такому искусству? Сердце царевича упало. Он не ровня своим соперникам. Проклятье! Сколько времени прошло с момента, как он увидел ее впервые, а уже считает брата и лучшего друга соперниками!

— Надеюсь, Ашваттхама и Сушасана меня простят, но мне необходимо поговорить с Суйодханой наедине, — заявила Субхадра, взяла царевича за руку и увлекла за собой.

Ошеломленный Суйодхана сделал несколько шагов и только тогда сообразил, что на нем ничего нет, кроме набедренной повязки. В полном смущении он замер на месте. Субхадра вопросительно изогнула свои прелестные брови. Царевич с такой тоской глянул на лежащие грудой на земле одежды, что девушка от души рассмеялась. Суйодхана бросился одеваться, но переглянувшиеся между собой Сушасана и Ашваттхама тоже немедленно кинулись к одежде наследника. Но у Суйодханы была цель, придавшая ему сил. В отчаянном рывке он пришел первым и схватил свои наряды. Лишь белая шаль досталась ловкому Ашваттхаме.

— Давай, прощайся с ними и иди ко мне! — поторопила царевича Субхадра, покачивая головой так, что молодой человек почувствовал, что гибнет.

Суйодхана от волнения путался в одежде, не зная, что лучше, смотреть на девушку, или повернуться к своим ухмыляющимся друзьям. Справившись, наконец, и затянув крепко пояс, он открыто посмотрел на Субхадру. Его брат при этом присвистнул, а Ашваттхама закатил глаза. Уже уходя вместе с Субхадрой, Суйодхана услышал слова Ашваттхамы, обращенные к Сушасане.

— Одно мгновение, и он забыл о своих спутниках. Плевать он хотел на нас!

— Не говори ерунды, болван! — раздраженно проговорил Сушасана.

Суйодхана улыбнулся, до него донеслись ревнивые голоса. Он посмотрел на прекрасное лицо Субхадры, затем взгляд его невольно скользнул по ее подобным лотосам грудям, вздымающимся под мягким шелком чоли. Такую красоту раньше он видел только в храмовых скульптурах. О, этот плоский, гладкий живот с совершенным пупком, о, эти мягкие изгибы бедер, длинные ноги, заканчивающиеся красивыми ступнями! Длинные пальцы, державшие царевича за запястье, сводили его с ума. Он не знал, где позволить глазам остановиться, ласкать и наслаждаться. Все, что знал Суйодхана, так это то, что он невероятно счастлив. Ему никогда не приходило в голову, как может первая любовь быть так сладка!

ГЛАВА 13 ДХАРМАВИРА

Воздух был горячим и влажным, но это обстоятельство не умаляло чарующей красоты местности. На востоке величественные голубые горы ласкали небо, а зеленые долины спали в их туманной тени. На узкой полоске земли цвели мириады цветов, будто природа отмечала праздник плодородия. Высокие кокосовые пальмы стояли наподобие стражей вдоль извилистых рек и чарующих заводей. Глубокое море ласкало залитые солнечным светом песчаные берега, а легкий ветерок играл среди ветвей огромных деревьев.

В древнем, широко разросшемся, портовом городе Музарисе стояла праздничная атмосфера. Все великие цари асуров, правящие землями к югу от хребтов Виндхья, собрались в этом славном, но теперь медленно умирающем, городе по знаменательному поводу. Сегодня должно решиться, кто из них получит желанный титул Дхармавиры. Это звание завоевывалось на турнирах и состязаниях, где соискатели демонстрировали воинское искусство во всех его проявлениях. Каждые шесть лет лучшие воины из брахманов и кшатриев приходили на берег реки Пурны и на грандиозной арене определяли величайшего из них. Не смотря на то, что сюда стекались люди со всех концов Бхараты, особой интриги давно уже не было. Каждый раз верх одерживал один из учеников Парашурамы.

Парашурама повелевал землями и царствами, лежащими к югу от гор Виндхья. Он не был царем, он создавал царей. Все правители асуров подчинялись ему и следовали его указаниям, как в вопросах политики, так и в делах веры. Не будет ошибкой сказать, что клан Парашурам несет ответственность за происходящие вокруг несчастья и бедствия. Тысячи лет назад члены этого семейства поставили на колени могущественную империю асуров. Когда пали Махабали и Равана дух некогда гордых асуров был окончательно сломлен. До сего дня правители асуров пресмыкались перед Бхаргавой Парашурамой и его приближенными. Шестьдесят четыре набега на царства всей Бхараты совершил этот жестокий владыка. Многие, не подчинившиеся ему цари, поплатились жизнями за упрямство. Что цари? Целые народы практически исчезли с лица земли. Девы, асуры, наги, гандхарвы и другие племена столкнулись с тиранией Парашурамы. Он, призвав асуров, сверг царя девов Индру, правящего царством в верховьях Ганги. Это был не самый могущественный из царей, но победа над ним явилась символом победы брахманов над кшатриями. Отныне всех бросало в дрожь при упоминании Парашурамы. Не менее важно для Бхаргавы было признание того, что он является лучшим воином и полководцем Бхараты.

Судьбой Бхаргаве суждено было стать первым из клана, кто столкнулся с ослаблением позиций брахманов и с масштабными переменами в обществе. Он гордился своими предками, принесшими на погрязший в грехах юг веру и культуру, давшими местным народам понятие о четырех варнах, даровавшими свет священных писаний. Однако укрепившись на юге, Парашурамы стали утрачивать свое влияние на севере. Происходящее на севере раздражало Бхаргаву. Он ненавидел Бхишму, с которым когда-то вместе проходил обучение и был дружен. Возмутительно, но Бхишма отверг все, чему учил его отец нынешнего Бхаргавы. Он даже осмелился на пост Первого советника Хастинапура назначить Видуру. Шудру!

Регулярно приходящие вести из Хастинапура стоили Парашураме бессонных ночей. Он послал в страну Куру своего лучшего ученика восстановить влияние брахманов. Но Крипа предал его. Парашурама питал надежду, что Дроне удастся воспитать царей, следующих советам брахманов и уважающих веру. Но и Дроне он не доверял всецело. Дхаумья, шпионящий для владыки юга, слал Парашураме письма, все более и более тревожные.

Помимо Хастинапура еще одна северная земля ускользала из рук Парашурамы. Молодой вождь ядавов Баларама оказался нешуточной головной болью для Бхаргавы. Мало того, что Баларама бросил вызов авторитету брахманов, так он еще и возобновил морскую торговлю. Дварака быстрыми темпами становилась основным морским портом Бхараты, вытесняя Музарис и ослабляя тем самым могущество юга.

Связываться с Такшакой и его мятежной армией Парашурама не желал. Более того, он призирал это сборище неприкасаемых, низкорожденных и нищих, которым нечего было терять. Они, конечно, раздражают власти Хастинапура, но лишь до тех пор, пока Бхишма не обрушит на них всю свою мощь.

Братья Пандавы оказались восприимчивыми к словам брахманов, но их права на престол весьма зыбки. Наследник же, царевич Суйодхана, скорее всего, станет вторым Бхишмой, но более безрассудным и непредсказуемым, а, следовательно, опасным. Находясь в одиночестве, Парашурама взывал к богам, вопрошая, отчего они покинули его. Ему вовсе не хотелось прославиться как правитель, растерявший все наследие своих предков, так тяжело ими обретенное. Трагедий было бы отдать свои земли в руки Бхишмы или Баларамы. Плохо и то, что детей у Парашурамы не было. Некому будет продолжить его род. В таких условиях решить все проблемы может захват Хастинапура, силой либо хитростью. Необходим переломный момент в ведомой Парашурамой игре.

Очередной ход Парашурама рассчитывал сделать при помощи красивого молодого человека, стоящего перед ним. Сияющее лицо юноши напоминало восходящее солнце. Парашурама еще раз окинул взглядом статную фигуру, широкие плечи, сверкающие серьги и нагрудный доспех юноши. Воин! Он выглядит настоящим воином! Как такое удалось бедному мальчику-брахману из Хастинапура.

«Возможно, я в молодости выглядел также», — подумалось Парашураме.

Ему довелось обучать Дрону, Крипу, множество других выдающихся воинов, но такого талантливого, страстного, целеустремлённого ученика, как этот молодой человек, у него еще не было. Грудь Парашурамы раздулась от гордости при мысли о том, что только брахманы способны порождать таких выдающихся людей.

«Всем этим безумцам, желающим перемен, неплохо бы посмотреть на это воплощение силы и мужественности! Никто тогда не заявит, будто разделение на варны не имеет смысла».

Да, он мог гордиться результатом восьми лет непрерывных занятий! Парашурама помнил тот день, когда городские стражники привели во дворец никому не известного мальчика, бесцельно бродившего в порту. Узнав, что он брахман, стража сочла за лучшее доставить его владыке. По говору подростка Парашурама сразу понял, что тот прибыл с севера. Мальчик и не скрывал этого, сказав, что ищет учителя и в доказательство протянул письмо от Крипы. Имя Крипы заставило Парашураму нахмуриться, но не в его правилах было отвергать просящего брахмана без испытания. Он лично расспросил мальчика на предмет знания Вед, других священных писаний, мантр, и, к собственному удивлению, был впечатлён глубиной его познаний. Правда, оружием подросток владеть не умел, но храбрости ему было не занимать. Подумав, Парашурама решил дать мальчику шанс и позволил ему посещать занятия, где обучали всем премудростям воинского искусства, от древней борьбы асуров до самых современных способов вести бой с использованием всех видов оружия. Такая подготовка делала воинов юга самыми умелыми и грозными во всей Бхарате.

Новый ученик радовал Парашураму, и не переставал удивлять. Мальчик-брахман из Хастинапура, возможно, и есть тот человек, которого он искал. Он изменит игру в пользу южных земель. Парашурама внушит ему почтение к царевичам Пандавам, которых обучает Дрона. Бхимша стареет, и если Юдхиштхире удастся взойти на трон Хастинапура, этот мальчик станет его опорой. А затем он вернет все, чего Бхаргава лишился стараниями Великого регента. Люди вновь вернутся к своим корням, к исконной вере, вернется уважение к системе варн. Даже на севере!

— Вот ты и готов, Васушена, сын мой! — Парашурама лучезарно улыбнулся Карне, а тот в ответ низко склонился перед учителем.

— Пора идти, — положив руки на широкие плечи Карны, Парашурама прижал его к сердцу.

Затем они прошли мимо кланяющихся стражников навстречу крикам обезумевшей толпы.

От яркого света Карне пришлось зажмуриться. Когда глаза привыкли, он поклонился Сурье, Богу-Солнце, коснулся пальцами земли, поднес их ко лбу. Следующим поклоном Карна почтил собравшихся здесь и ревущих на все голоса людей. Величественная арена в несколько ярусов рукоплескала ему. Барабаны ритмичной дробью только усиливали царившее здесь волнение. Повсюду развевались флаги разных стран. День, когда ученики Парашурамы заканчивали обучение был праздником не только для молодых воинов, но и для всего населения Музариса. Гости из соседних и отдаленных царств стекались сюда ради величественного зрелища.

Возбужденный глашатай изо всех сил пытался перекричать толпу. Он выкрикивал имена царевичей и брахманов, готовившихся явить на арене свое воинское искусство. Карна разволновался, когда при его имени шум, и до того невероятно громкий, усилился еще. Он сел так, что ему хороша была видна вся обширная площадка для состязаний. Вокруг нее скакали воины на чудесных конях из далекой западной страны и поражали народ своим мастерством. Кони скакали по кругу, пересекали площадку, преодолевали препятствия. Наездники успевали на полном скаку обменяться ударами булав или мечей.

Один за другим появлялись правители южных стран в сопровождении целых армий музыкантов. Гордые родители приветствовали своих отпрысков.

Царь Чера, правивший Музарисом и западным побережьем, припал к ногам Парашурамы, прося благословления. За ним по очереди преклонились Пандья из Мадураи, Паллава из Канчипурамы и прочие цари юга. Выказав свое почтение, правители асуров разошлись по местам и приготовились наблюдать за демонстрацией умений своих сыновей. Царицы, блиставшие украшениями из бриллиантов и жемчуга, холодно приветствовали друг друга, мысленно вознося молитвы за успех своих детей.

В конце праздника Парашурама объявит лучшего воина Дхармавирой, Поборником дхармы, Защитником веры, брахманов и коров. Это великая честь, получивший титул Дхармавиры становится весьма влиятельным и уважаемым человеком в южных землях.

Призвав всех к тишине, Парашурама произнес речь о том, как важно и необходимо следовать положениям веры и вековым традициям. Затем он поднес к губам раковину и протяжным звуком возвестил начало состязаний.

Карна приблизился к учителю и поклонился. Получив благословение, молодой воин проверил остроту стрел в колчане, осмотрел тетиву у лука, повесил на пояс меч и кинжал. Довольный вооружением, Карна с легкой изящностью вскочил на своего любимого коня, под рев публики поднял вверх руку с мечом, и направил скакуна к группе таких же учеников, как он. Там уже стоял его самый сильный и опасный соперник, Утхаяна, сын царя Черы. Рядом с ним находился царевич из Калахастхи, непревзойденный боец на булавах. Желудок Карны предательски сжался. Первым из состязаний должны состояться скачки. Карна знал, царевича из Ватапи крайне сложно победить в этой гонке. Опасения вызывал также воин-брахман из Калинги, путь которого к знаниям, как и у сына суты, был очень трудным.

На сигнал Карна среагировал позже всех. И слева, и справа от него уже мчались всадники, когда его конь только начал движение вперед. Воин из Калинги оказался впереди всех, вторым скакал царевич из Ватапи. Кровь стучала в висках Карны от напряжения, мышцы сводило судорогой, но он уверенно обгонял своих соперников. Утхаяна всеми силами пытался помешать ему вырваться вперед, слева отчетливо доносился запах пота лошади царевича из Гокарны. Всего за один круг Карне удалось стать пятым в заезде, четвертым шел Утхаяна.

К последнему кругу воин-брахман из Калинги оторвался далеко от остальных. Четверо всадников, в том числе и Карна, боролись за второе место. Царевича Утхаяну больше интересовало не победить самому, а не допустить, чтобы скачки выиграл Карна. Толпа зрителей походила на будущее море, люди то подскакивали с мест, то опускались обратно. На последнем повороте Карна резко натянул поводья, позволил царевичу из Ватапи опередить себя. Утхаяна думая, что преграждает путь Карне, столкнулся с царевичем из Ватапи. Оба не удержались в седлах. Карна же, перепрыгнув через образовавшийся клубок из людей и лошадей, завершил скачки, придя сразу же за царевичем из Гокарны, чем заслужил сердитый взгляд Утхаяны.

Далее прошел еще ряд состязаний и испытаний, таких как гонки на колесницах, управление слонами, борьба, стрельба из лука, кулачный бой, поединки на кинжалах, булавах, палках и шестах. Зрители пребывали в неописуемом восторге. В каждой дисциплине определились победители, но в целом стало ясно, титул Поборника дхармы достанется либо Утхаяне, сыну царя Черы, либо молодому брахману из Хастинапура. Карна великолепно стрелял из лука, но из рук вон плохо управлял колесницей. Он с сожалением думал, что, будучи сутой, мог явить публике менее жалкое зрелище. Царевич же показал прекрасное владение мечом, его движения рук и ног были безупречны. Зрители разделились на два лагеря, между сторонниками Карны и Утхаяны то здесь, то там вспыхивали ссоры и даже потасовки.

* * *
Стражники остановили брахмана, желавшего попасть на праздник и увидеться с самим Парашурамой. Человек выглядел крайне уставшим. Его потрепанные одежды и голые сбитые в кровь ноги не внушили воинам стражи никакого почтения. Решив, что особа перед ними не слишком важная, они велели брахману ждать снаружи.

Человек проделал долгий путь. Если бы не важные новости из Хастинапура, он с радостью пару дней провел бы на постоялом дворе, отдыхая и отсыпаясь. Брахман нес весть, сравнительную по разрушительной силе с ударом молнии. Дхаумья выяснил, кем является на самом деле любимый ученик Парашурамы.

Не поставив Парашураму в известность, царь Чера написал Дхаумье письмо, в котором просил разузнать, кто такой, этот брахман Васушена. Правителю Музариса задолго до сегодняшних состязаний донесли, единственный соперник, достойный его сына, это явившийся из Хастинапура брахман. Царя Черу терзали сомнения. Мальчик скорее принадлежал к варне кшатриев. Он прирожденный воин, а не брахман! Если удастся раскрыть обман, у Парашурамы не будет иного выхода, как изгнать самозванца. А еще мальчика можно объявить шпионом Бхишмы, тогда жизнь его повиснет на волоске. При удаче, титул Дхармавиры его сыну обеспечен. Но ответ на письмо так и не пришел до начала праздника.

Все сложилось бы иначе, пропусти стражники брахмана на арену. Но им очень хотелось посмотреть на поединок двух претендентов на высокий титул. Заниматься скитальцем им было не с руки, и они отправили его туда, где по царскому указу кормили нуждающихся брахманов. Сами же стражники поспешили к арене. К их радости, последним испытанием выбрали не скучную стрельбу из лука, а бой на мечах. Они знали, Карна — прекрасный лучник, но царевич, их земляк, мастерски владеет мечом. Стражники встали в толпе людей, неистово нахваливающих своего царевича и ругающих Карну. Царя Черу раздражали крики присутствующих брахманов, для которых, само собой, героем был Карна. Но он мудро помалкивал и возносил безмолвные молитвы, моля богов скорее прислать гонца. Тогда он разоблачит Карну и как самозванца, и как шпиона Бхишмы.

Главный распорядитель турнира вывел обоих претендентов в центр арены. Карна сожалел о своем порыве принять вызов царевича помериться силами на мечах. Сын суты и сам незаурядно владел мечом, но не так хорошо, как его соперник. Положение его незавидно, да к тому же он здесь чужак. Его поддерживают только брахманы. Почти все зрители — местные жители, и им больше по нраву сын их царя.

Меч в руке Карны тяжелел с каждым мгновением. Он будто высечен из камня! Утхаяна, напротив, размахивал своим мечом как побегом бамбука. В центре арены противники остановились и поклонились друг другу, опустившись на одно колено. Раздался звон гонга, тут же потонувший в криках, свисте и рукоплесканиях. Оба воина отскочили, приняли боевые стойки и, долго не раздумывая, перешли в атаку.

Зрители получили поистине захватывающее зрелище. Оба бойца сражались великолепно. Мечи ударяли в щиты, щит бил в щит, ноги исполняли неистовый танец, руки ловко искали брешь в обороне противника, порезы сочились кровью.

Бешеный бой барабанов сводил толпу с ума, а бойцов заставлял совершать невероятные прыжки и падения.

* * *
Посланник от Дхаумьи сидел в приюте и наслаждался первой за много дней нормальной пищей. Он слушал безумный рев, доносившийся с арены, и раздумывал, чем он может быть вызван.

* * *
В поединке на обычных мечах победителя определить не удалось, противники оказались равны по силам. Было принято решение испытать бойцов, как они владеют древним оружием асуров уруми. Этот страшный меч Карна так и не освоил должным образом. На лице же Утхаяны играла торжествующая улыбка.

Уруми представлял собой узкую полосу гибкого металла длиной четыре-пять локтей. Носили такой меч как пояс, обернув его вокруг тела. В руках опытного воина уруми становился смертоносным оружием. Казалось, что меч извивается в воздухе по собственной воле, после чего неожиданно обвивает шею или руку противника, как питон обвивает свою жертву. Резкий рывок — и враг оказывался обезглавленным, или лишенным конечности. Научиться приемам ведения боя с таким оружием невероятно трудно, но еще труднее было защищаться от него.

Карна глубоко вздохнул, когда распорядитель вручил ему гибкий клинок. Соперники не стали тянуть время с ритуалами и поклонами, толпа от нетерпения уже выла. Два воина вновь сошлись друг с другом, на этот раз, устроив действительно устрашающе зрелище.

Извивающиеся подобно серебристым змеям мечи со свистом рассекали воздух, ища тело противника. Уруми выглядели как живые, могло показаться, что на арене сражаются не два, а четыре бойца. Дважды Карна чуть не лишился руки. Утхаяна один раз был в шаге от того, чтобы остаться без головы. Состязанием происходящее уже никто не мог назвать. Шел смертельный бой под крики жаждавшей крови толпы.

Царевич нанес ловкий и сильный удар и, если бы не панцирь на теле Карны, поединок закончился бы. Но, по невероятной прихоти судьбы, тонкое лезвие увязло в доспехе. Тех мгновений, пока Утхаяна освобождал свое оружие, хватило Карне. В глазах царевича появился страх, но быстро сменился полным принятием судьбы. В подобной ситуации он без колебаний бы отрубил Карне голову. Сейчас Утхаяна ожидал холодного прикосновения уруми к своей шее. Полнейшая тишина воцарилась на арене. Царь Чера с ужасом взирал на сына. В воздухе со свистом пронеслось уруми Карны, но не коснулось тела царевича, а обвилось вокруг его меча. Сильный рывок обезоружил Утхаяну.

Состязание подошло к концу. Карна стал новым Дхармавирой. Вокруг кричали люди, безумно завывали раковины, ритмично звучали барабаны. Царевич Утхаяна, чья душа горела от стыда, с ненавистью смотрел на хастинапурского воина. Он прошёл долгий путь и в конце проиграл. Теперь о нем все забудут. Забвенье — участь побежденных. Сын хотел встретиться взглядом с отцом, но царь Чера отвернулся. Сын подвел его. Лучше бы Карна сразил Утхаяну в бою. По крайней мере, он умер бы как воин, с высоко поднятой головой, а не был бы обязан жизнью снисходительному брахману. Один из предков царя, после победы в войне, пронзил себя мечом из-за раненой спины. Могли ведь подумать, что он обернулся спиной к врагам. Теперь Утхаяне даровал жизнь какой-то пришелец с севера. Царь усилием отогнал от себя подобные мысли. Хотя ему было обидно за сына, его ждали другие обязанности. Он принимал в своем городе огромное количество гостей, и никто из них не должен усомниться в его радушии. Любое недоразумение может привести к кровопролитию. Асуры очень чувствительны к вопросам чести, реальное или мнимое оскорбление имеет непредсказуемые последствия. Война могла начаться из-за сущего пустяка.

Парашурама обнял своего ученика и объявил его новым Дхармавирой. Тысячи голосов издавали ликующие крики. Радостные брахманы танцевали — высокомерные цари асуров посрамлены! После Крипы и Дроны, много лет назад заслужившие этот почетный титул, никто из брахманов не побеждал в состязании. Сегодня брахманы доказали, что способны не только исполнять обряды и возносить молитвы богам, но и с успехом пользоваться оружием.

* * *
Посланник из Хастинапура сделал еще попытку проникнуть внутрь арены, но стража не пустила его. Он решил снаружи дождаться Парашураму или царя Черу, не зная, что знатные люди покидают арену через особые ворота. Брахман же стоял у входа для простых людей. Прождав очень долго, он снова обратился к стражникам. Те, совершенно про него забывшие, предложили ему искать царя или Парашураму во дворце. И там брахман встретился с отказом. Мол, высокие господа пируют по случаю праздника, и им не какого-то скитающегося брахмана. Чуть ли не силой брахмана отвели в приют для странников, не слушая его протестующие крики. Только на следующее утро царевич Утхаяна узнает о сути судьбоносногопослания.

* * *
Цари и благороднейшие люди южных царств осыпали дарами Дхармавиру. Арена стала медленно пустеть. Ликующие брахманы на руках доставили Парашураму и его прославившегося ученика во дворец, где царь давал пир в честь победителя состязаний. Всю ночь Карна провел во дворце, в окружении высшей местной знати. Царь Чера оказался достаточно милостив, и не показывал своего разочарования итогами турнира. Он также поднес Карне драгоценные дары.

Пребывавший в глубокой печали царевич Утхаяна извинился и покинул гостей еще до полуночи. Пир, однако, длился до самого утра. Когда Карна добрался до жилища учителя, он едва держался на ногах от усталости. Но когда Парашурама выразил желание поспать в саду, под открытым небом, он с радостью согласился ему помочь.

Положив голову на бедро сына суты, Парашурама уснул, весьма довольный тем, что его ученик лучший воин-брахман на свете.

К тому времени, когда солнце окрасило верхушки пальм, ноги Карны затекли и онемели. Но он и думать не смел, нарушить сон своего учителя. У него такое безмятежное лицо! Отчего гуру так ненавидит всех, кто не является брахманом? За проведенные в ученичестве восемь лет Карна научился уважать Парашураму, даже полюбил его. Любовь, проявленная к нему пожилым учителем, поражала. Он показал себя мальчику-чужестранцу добросердечным и щедрым человеком. Парашурама не имел личного богатства, его жизнь больше напоминала бытие аскета. Ему принадлежал по праву наследства дворец, но жил он в небольшой комнате с узкой койкой. В роскошные покои же он приглашал жить любого повстречавшегося на пути бедного брахмана. Не мудрено, что дворец населяли брахманы со всей Бхараты, желавшие учиться у знаменитого наставника.

По сравнению с Хастинапуром, люди в южных странах вели более законопослушную жизнь. Городские служащие и советники работали здесь гораздо лучше, а мздоимство у них практически отсутствовало. В то же время с людьми низкого рождения на юге обращались хуже, чем с животными, им давали пищи ровно столько, сколько надо, чтобы не умереть с голоду. Все важные государственные посты занимались исключительно брахманами, но Парашурама пресек поборы, взятки и кумовство. Женщины были на положении рабов, но даже ночью на улицах никто не опасался преступников. Городская стража должным образом следила за порядком. И так, во всех сферах жизни наблюдалась причудливая смесь дурных и привлекательных проявлений. Первоначальное отвращение ко всему здесь Карны-подростка, только что прибывшего в Музарис, сменилось уважением к одним установленным здесь порядкам и чувством глубокого отчаяния к другим. Сам Парашурама по-прежнему оставался загадкой. Был он и злым, и неистовым верующим, и консервативным, и кровожадным, категоричным, щедрым, образованным, отважным, умелым, добросердечным, принципиальным, преданным и решительным. Все эти качества слились в одном человеке. Даже после восьми лет тесного общения с Парашурамой, Карна был уверен только в одном — гуру любит его, как собственного сына.

Посмотрев на умиротворенное лицо гуру, Карна вздохнул. Ему очень хотелось спать. Подготовка, состязание, пиршество — все это лишило его последних сил. Радостное возбуждение от победы начало покидать Карну, уступая месту страху за свой обман, длившийся восемь лет. Теперь, когда он так прославился, увеличилась вероятность раскрытия его истинного происхождения. Карна подумал, что пришла пора покидать Музарис, да и весь юг в целом. Он не представлял, как отреагирует Парашурама, узнав всю правду о нем.

На деревьях зачирикали первые утренние птицы. Карна искренне желал скорейшего пробуждения учителя. Его раздирало неодолимое желание сразу выпалить гуру всю правду. Сколько можно обманывать человека, относящегося к нему как к сыну. Кроме родителей, никто его так не любил.

«Что произойдет, когда гуру узнает правду?» — думал Карна.

Конечно, он разгневается, но наверняка вскоре успокоится. Так утешал себя сын суты.

«В конце концов, Парашурама любит меня, как человека, а не как брахмана. Изменит ли мое происхождение его отношение ко мне? Тем более, я собираюсь уйти. Нельзя оставлять учителя обманутым!»

Пребывая в смятении разума, Карна не заметил, как в складках его дхоти запуталась оса. Почувствовав легкое щекотание, он продолжил свои раздумья. Когда-же Карна понял, что это оса, он попытался схватить ее и был моментально укушен. Острая боль пронзила бедро, заставив Карну стиснуть зубы. Жжение от укуса распространялось по телу, становясь невыносимым. Низкий стон готов был сорваться с губ Карны, но он зажал ладонью рот и прикусил палец. Потом пришлось прикусывать язык — так было больно! Мышцы ноги непроизвольно дернусь, Карна изо всех старался остаться неподвижным. Он не смел нарушить сон наставника.

Карна смотрел на медленно встающее из-за далеких голубых гор солнце и молил о даровании ему силы. Всей своей силой воли и решимостью он не давал телу пошевелиться. Но остановить слезы оказалось ему неподвластным.

Видимо горячая слеза капнула на лицо Парашурамы. Гуру проснулся. Он сел и приложил руку ко лбу ученика, проверить, не жар ли у того.

— Что с тобой случилось, сын мой?

Карна пошарил рукой в дхоти, достал из складок осу и раздавил ее пальцами. Глазами полными слез он посмотрел на учителя. Где-то в глубине души он чаял надежду, что гуру высоко оценит его жертву, но был крайне потрясен, увидев выражение лица Парашурамы.

— Кто же ты такой? — в голосе учителя сквозила угроза.

В этот момент Карне стало ясно, его же ложь ударила его в лицо.

— Я…, я…, - заикался юноша, не смея вымолвить слова правды.

Тяжесть обмана душила его горло.

— Ты не брахман! Я уверен в этом. Такой боли не выдержит ни одни брахман. Ты, должно быть, кшатрий…, негодяй…, негодяй! Ты обманул меня! Ты наврал насчет своей варны! И украл мои знания! Твоя варна — это мои заклятые враги! Шестьдесят четыре раза моя семья воевала с кшатриями, а теперь какой-то кшатрий обманом получил мои знания!

Голос Парашурамы был подобен раскатам грома в грозу.

Карна упал ниц перед учителем.

— О свами, о гуру! Прости меня, прости! Я не кшатрий, — плакал юноша, хватаясь за ноги Парашурамы.

— Лжец! Ты — не кшатрий? Да кто еще, по-твоему, способен терпеть так долго адскую боль, даже не пошевелившись? Брахман? Хочешь, чтобы я поверил в это? Считаешь меня глупцом? Я проклинаю тебя! — Парашурама оттолкнул тянущиеся к нему руки Карны.

Не смея встать с коленей, Карна умолял:

— О свами! Отец мой! Поверь, я не кшатрий, не проклинай меня!

— Мерзавец! Пытаешься обмануть меня в очередной раз? Я проклинаю тебя — однажды, в тот момент, когда мои знания понадобятся тебе как никогда, ты ничего не сможешь вспомнить из них! Знание, полученное путем обмана, никогда не принесет пользы. Уходи с глаз моих!

— О свами…, я не кшатрий. Я уйду. Но знай, я считал себя твоим сыном. Не проклинай меня, учитель!

— Он говорит правду! Перед тобой не кшатрий!

Парашурама и Карна удивленно обернулись. Царь Чера, его сын Утхаяна и какой-то брахман стояли неподалеку и наблюдали за ними. На губах царевича играла насмешливая улыбка.

Сын возницы зажмурился от отчаяния. Он узнал брахмана. Служитель храма в Хастинапуре, пытавшийся помешать Крипе обучать его священным писаниям. Карна ясно увидел свое ближайшее будущее. Смерть. Он находился в самом сердце южных царств, где правила высшая варна, где людей убивали из-за веры. Он одурачил гордых правителей асуров, завоевав титул Дхармавиры. Сута стал Дхармавирой! Да вся Бхарата будет смеяться над южными царями и Парашурамой!

— Кто же он, если не кшатрий? — упрямо спросил гуру.

Царь Чера самодовольно усмехнулся и жестом руки велел посланнику из Хастинапура говорить. Брахман вышел вперед и поклонился.

— О, мой господин! Я служитель храма в столице Куру, и я знаю этого молодого человека. Меня и послали сюда сообщить тебе, что твой ученик — Васушена Карна, сын Адиратхи и Радхи из Хастинапура.

Брахман сделал паузу для пущего эффекта. Карна опустил от стыда голову, зная, какие слова будут произнесены далее.

Лицо Парашурамы вспыхнуло от негодования.

— И его варна…

— Он сута, мой господин! Его отец — простой колесничий, — брахман увидел нетерпеливый кивок царя Черы. — О свами, он — шудра!

Парашурама какое-то время молчал и не двигался. Внезапно, глаза его закатились, и он упал на землю. Все бросились на помощь гуру.

«На меня объявят охоту. Будут гоняться, как за бешеной собакой!» — уверенно подумал Карна.

Здесь, в Музарисе, сейчас полным-полно воинов. Можно, конечно, героически пасть в бою, но Карна еще молод, да и слова Крипы о здравом смысле не стерлись из памяти.

Карна побежал, спасая свою жизнь.

Никто не заметил убегающего суту. Упавший Парашурама притянул к себе внимание всех присутствующих. Первым спохватился царевич Утхаяна, но Карна к этому времени уже достиг порта. Сын царя кричал на стражников, пугая их карами, если они не вернут беглеца живым или мертвым.

Топот и крики бегущих из дворца воинов заставили Карну поторопиться. Какой-то корабль в гавани разворачивал парус, готовясь к отплытию. Матросы уже убрали сходни. Разбежавшись, Карна совершил прыжок через расширяющуюся щель между причалом и судном. Ему удалось схватиться за ограждения по борту и вскарабкаться на палубу.

— Эй, парень! Ну и кто ты такой? — раздался чей-то голос.

На носу корабля стоял человек совершенно варварской наружности, с бледной, как у мертвеца, кожей и развевающимися грязными русыми волосами.

«Млеччха», — предположил Карна.

Человек говорил на ломаном южном наречии, но Карне показался знакомым его акцент. Так говорят яваны, живущие очень далеко, на берегах моря где-то на западе. Наклонившись к Карне, незнакомец проговорил:

— Ба! Да это же вчерашний победитель! Дхама…., как там дальше?

— Господин! Куда направляется твой корабль? — ответил ему Карна на хорошем яванском.

— Ты говоришь на ионийском? Это моя родина! Но ты не из наших краев, нет. Кожа уж очень тёмная. Я капитан этого корабля, и мы везем перец и прочие пряности, — он отмахнулся от сбежавшихся на шум своих людей.

На берег, в это время, стекались воины Музариса. Царевич Утхаяна расставлял лучников. Устойчивый ветер позволял кораблю стремительно набирать скорость. Карна недоумевал, отчего их не пытаются догнать на лодках. Он знал, в порту есть длинные змееподобные ладьи, очень быстрые, ведь ими управляли по сотне гребцов. Для них было бы детской игрой догнать в гавани тяжелое торговое судно.

Молодой царевич также подумал о погоне на ладьях, но его остановил давний запрет на плаванье по морю, введенный кем-то из Парашурам. Покидая сушу, человек утрачивает свою варну. Ради поимки шудры никому не хотелось становиться неприкасаемым. Единственный человек, который мог бы разрешить воинам-асурам выйти в море, лежал сейчас без сознания. От безысходности, царевич Утхаяна велел лучникам стрелять по удаляющемуся чужестранному кораблю. Карна облегченно выдохнул, увидев, что стрелы уже не могут долететь до цели.

— Проклятье! Что происходит? Почему в нас стреляют? Им нужен ты? — кричал капитан.

Карна протянул капитану одну из золотых цепей, подаренных ему накануне.

— Господин, я их Хастинапура. И там, и здесь я считаюсь низкорожденным. Будь добр, дай мне доплыть до Двараки или до Прабхасы. Оттуда я легко доберусь до дома. Пожалуйста, помоги мне, жизни моей угрожает большая опасность.

Капитан в замешательстве глядел на Карну. Вчера он был героем этого города, его носили на руках, а сегодня готовы убить. Подумав, иониец сказал:

— Я, пожалуй, могу высадить тебя в Двараке. Мы остановимся там, забрать груз хлопка. Ты только расскажи, чем ты прогневал местных людей? Вчера ты был просто великолепен и стал их героем. А сегодня посылают в тебя стрелы.

— Я шудра, низкорожденный. По их законам мне нельзя обучаться воинскому искусству. Вот они и хотят убить меня за то, что я дерзнул учиться!

— Что? Учиться, значит совершать преступление? И в этой стране нас называют варварами?

— Послушай, парень! Я сделаю тебе предложение. Поезжай со мной, в мою страну. Покажешь там половину того, что продемонстрировал вчера, и будущее твое обеспечено! Ты же великий лучник! Ты удостоишься такой чести! Тебя даже могут поставить главой какого-нибудь города! А здесь тебя хотят убить. Право слово, плыви со мной!

Карна оглянулся на очаровательно красивый берег, посмотрел на людей, жаждущих его крови. Ослепленные яростью, находящиеся в плену предрассудков, им хочется отнять его жизнь лишь за то, что он желал получить знания, за то, что он проявил талант и усердие, за то, что победил в их собственной игре, и еще за то, что его рождение, якобы, не очень высокое.

«Это моя земля, моя Бхарата. Но как она обходится с бедным сыном возницы, осмелившимся мечтать!» — с горечью думал Карна, а глаза его наполнялись слезами.

Он только что избежал расправы непримиримых южан, но что ждет его дома? Слухи о его обмане вскоре будут известны Хастинапуре, и вся столица станет потешаться над сутой, возмечтавшем стать кшатрием. Какая польза человеку от знаний и умений, если он родился в недостаточно чистой, высокой семье? Сомнительно, сможет ли он зарабатывать на жизнь возницей. Будущее выглядело чересчур мрачно.

«Моя родная страна считает меня изгоем. Все могущественные цари юга желают моей смерти. А иностранец, считающийся здесь неотесанным варваром, сулит мне такую славную будущность…».

Увидев слезы в глазах Карны, капитан осторожно коснулся его плеча.

— Эй, парень! С тобой все в порядке?

Карна посмотрел на открытое лицо ионийца.

— Спасибо тебе за твое предложение! Но это моя родина, моя земля, здесь поклоняются моим богам. На каждого безумца, стоящего там не берегу, приходятся сотни тысяч добрых, честных людей. Твое предложение очень заманчиво, а моя страна обошлась с миллионами таких как я несправедливо. Но, ни за что в мире я не променяю мою Бхарату на другую землю. Среди множества узко мыслящих царей найдется все-таки один, ценящий в людях прежде всего человеческие качества, а не чистоту их происхождения! Нет, так я умру, как умерли многие, раздавленные жестокостью сложившегося жизненного уклада. Но какой бы ни было цена, Бхарату я не покину! Моя судьба здесь!

Устыдившись текущих по щекам слез, Карна отвернулся и подставил свое красивое лицо лучам солнца. Капитан-иониец покачал головой, дивясь, как в такой отсталой стране могут появляться люди, подобные его неожиданному гостю.

Корабль, выйдя из гавани, взял курс на новый сияющий город, город надежды, созданный болью и мечтами Баларамы. На Двараку.

ГЛАВА 14 ГУРУДАКШИНА. ПЛАТА ЗА УРОК

Выжив после падения в бурную реку, Экалавья почти два месяца залечивал раны. Пленение и счастливый побег из лагеря нагов приучили его не забираться глубоко в чащу леса. Он часто взбирался на дерево возле поляны, на которой наставник Дрона обучал царевичей премудростям воинского мастерства. Как только гуру заканчивал урок и уводил учеников, Экалавья спускался и повторял все, увиденное за день. Воинские навыки его постоянно улучшались, это сказывалось и на успехах в охоте. Голод для его тети и ее сыновей стал чем-то давно забытым.

Этим вечером на ужин был олень и, пока он жарился на огне под усыпанным звездами небом, Экалавья делился с семьей впечатлениями. Его двоюродные братья подрастали, и он потихоньку передавал им некоторые свои знания и умения. Они не раз вспоминали об исчезнувшем мальчике Джаре и задавались вопросом, куда мог подеваться этот болван. Экалавья даже подумывал найти Джару и вернуть его в семью. Они все еще пребывали в бедности, но прокормить еще один рот вполне могли. Плотно набитый олениной живот побуждал к доброте и щедрости.

Благодаря невиданной целеустремленности, нищадец добился такой ловкости в стрельбе из лука, что готов был померяться силами с лучшими стрелками царства. Он потерял покой, услышав о предстоящем состязании царевичей. Вот бы принять в нем участие! Выйти против Арждуны и явить миру свое мастерство! Победив же Арджуну, Экалавья так поразит Дрону, что тот пожалеет о былом отказе. Нишадец видел в своих грезах обнимающего его наставника.

На небольшой поляне, где привык заниматься, Экалавья из палок и глины сваял статую Дроны. День его начинался с поклона изваянию, затем целую прахару нишадец упражнялся, повторяя вчерашние уроки Дроны. Затем он спешил к своему наблюдательному дереву, постигать новые знания. Дрону Экалавья уже почитал не только своим наставником, но и отцом, которого никогда не видел. То, как тогда гуру отнесся к нему, вспоминалось с горечью, но преклонение перед его мудростью и искусством перевешивало любые обиды. Особую зависть вызывал у Экалавьи Арджуна, на которого, казалось, была направлена вся любовь гуру. Да, Дрона осыпал милостями среднего Пандава. Единственным человеком, о ком гуру проявлял заботу, был его сын Ашваттхама. Но из двоих юношей любимцем Дроны был, конечно, Арджуна. Экалавья давно заметил, Ашваттхаме не хватает самоуверенности и высокомерия Арджуны, а отец еще и всячески унижал сына и ставил ему в пример своего ненаглядного Пандава. Ашваттхама больше всего на свете жаждал похвалы от своего отца, но Дрона проявлял в его случае невероятную скупость.

С царевичем Суйодханой Экалавья столкнулся рано утром совершенно случайно. Нишадец явился на поляну в надежде собрать стрелы для собственных занятий. Он удивился, увидев в столь раннее время на поляне высокого мускулистого мужчину, прекрасную девушку, царевича и двух его постоянных спутников. Они прибыли сюда раньше его и уже упражнялись с булавами. Сгорая от любопытства, Экалавья стал приходить еще раньше. Почти месяц он наблюдал, как высокий мужчина учил Суйодхану, Сушасану и Ашваттхаму владеть оружием. Сопровождавшая их девушка была наслаждением для его глаз. Каждый раз, когда она поднимала голову и окидывала взглядом джунгли, сердце нишадца готово было выпрыгнуть из груди. Со временем он узнал, что могучий мужчина — Баларама из Двараки, вождь ядавов, а девушка — его сестра Субхадра.

От глаз Экалавьи не укрылись изменения, произошедшие у Суйодханы, а также у его друга и брата. На занятиях у Дроны они стали успешно противостоять своим соперникам, и Бхиме в том числе. Складывалось впечатления, что эта троица нашла источник силы и мужества, и всякий раз, перед уроками, пила из него. Гуру также был удивлен постоянным улучшением у молодых людей, особенно после того, как Суйодхана впервые одолел Бхиму. Сидящему на дереве Экалавье в тот момент хотелось захлопать в ладоши и громко засвистеть. Достижения Суйодханы вдохновляли и его самого. Было приятно наблюдать за царевичем, которым выглядел вдове меньшим по сравнению с противником, как он орудует булавой в поединке с Бхимой. Суйодхана выглядел воплощением грации и ловкости, Бхима же олицетворял собой грубую силу. Пандав атаковал подобно слону в течке, наследник больше походил на затаившегося тигра. К великому огорчению Пандвавов, число побед Суйодханы росло с каждым днём. Жизнь для пятерых братьев никогда уже не станет прежней.

День, когда царевич Каурав победил Бхиму, глубоко врезался в память Экалавьи. Прошел месяц, и вождь ядавов стал готовиться к отъезду. Экалавья наблюдал за Суйодханой и Субхадрой, укрывшимися в глубине леса, на берегу небольшого ручья. Они сидели, болтали ногами в ледяной воде, разговаривая о всяких пустяках. Ведомый желанием и сгорающий от ревности Экалавья следовал за молодой парой. Он знал, как сделаться невидимым среди лесной листвы. Каждый взгляд на Субхадру вызывал у нишадца вздох. Такая красота не доступна для него. Он пария. Царевич же и девушка принадлежат другому миру. Будет ли у него когда-нибудь возлюбленная, сможет ли он заключить ее в объятья? Экалавья посмотрел на свое смуглое тело, затем на светлое лицо Субхадры. Да, между ними громадная пропасть!

Суйодхана вдруг поднялся.

— Прости, любовь моя! То, что мы делаем, неправильно. Я не могу предать своего учителя Балараму.

Болью и разочарованием наполнился голос Субхадры:

— При чём здесь мой брат?

— Я хочу жениться на тебе, Субхадра! Самое правильное и благородное — просить позволения у твоего брата. Могу ли сделать это, моя дорогая?

Лицо Субхадры вспыхнуло, гнев ее исчез. Она посмотрела на царевича глазами, сияющими как звезды, и крепко обняла его. Суйодхана нежно поцеловал ее в губы.

Затаившемуся в кустах Экалавье стало стыдно. Часто рассказывают истории о царях, похищающих прекрасных девиц, чтобы утолить свою страсть. Но сейчас перед ним находился царевич, желающий защитить честь своей возлюбленной, которая, видимо, этого и не требовала.

Субхадра освободилась из объятий влюбленного цаервича.

— О, Суйодхана, не знаю отчего, но мне страшно. Не исключено, что я пугаюсь собственного счастья. Я так счастлива, и поэтому боюсь за нашу любовь! Я боюсь брата…

— Но почему, дорогая? Не думаю, что Баларама будет против нашего брака!

— Нет, нет! Я не о Балараме! Кришна тоже мой брат, и он ненавидит тебя!

— Ненавидит меня? Да я его никогда не видел! Неужели ненависть Кришны вызвана тем, что я полюбил его прекрасную сестру? — рассмеялся Суйодхана.

— Не знаю. Но я испытываю страх. Кришна говорил мне, что ты само Зло, что ты рожден на погибель Бхараты и нашей веры. Его окружают брахманы, храмовые служители и аскеты, твердящие о тебе только плохое.

— Говорят, какой я злой? Посмотри сюда, Субхадра, видишь растущие на моей голове рога?

— Не смейся, царевич. Ты даже не представляешь, какое о тебе мнение в определенных кругах. Я и сама, когда приехала сюда, ожидала увидеть зловещего человека, чуть не убившего своего двоюродного брата, не признающего священных писаний, и не чтящего брахманов. Можно продолжать и продолжать перечислять твои прегрешения. Честно говоря, меня заинтересовал такой человек, и я уже заранее была влюблена в тебя. Я представляла себе, как очарую и перевоспитаю тебя. Я даже немного огорчилась, когда поняла — ты вовсе не демон, каким тебя пытаются выставить. Ты — глупец, слишком романтичный для этого мира. Ты не скрываешь своих чувств. Ты нарушаешь все правила и заперты, установленными мудрыми людьми. Отчего так происходит, Суйодхана?

Субхадра пристально глядела на царевича. Любовь и страх смешались в ее глазах.

— Я не могу объяснить этого, любимая. Возможно, ты права. Я глупец, дурак. Я не спорю с людьми, может быть, потому что высокомерен, или думаю, что лучше их знаю суть вопроса, или не считаю их достойными спора. Тем более, я не спорю с Бхишмой, с Крипой, с Вьясой или Видурой. Хотя, надо признать, терпеть не могу Дхаумью и всех его приспешников.

— Мне страшно представить, что скажет Кришна о наших с тобой отношениях, — тихо проговорила Субхадра.

Суйодхана не ответил, лишь улыбнулся возлюбленной.

Экалавья насторожился — кто-то приближался к небольшой поляне у ручья. Он увидел Балараму и сопровождавших его Сушасану и Ашваттхаму. Выйдя из зарослей, оба юноши не смогли сдержать смех. Субхадра вскрикнула. Суйодхана вздрогнул и увидел их. Глубоко смущенный, он пытался подобрать слова. Баламара стоял, скрестив руки на груди.

В беспомощности Суйодхана посмотрел на друзей. Они продолжали смеяться.

— Я…, прости…. Баларама, учитель…

Баларама стоял и смотрел прямо на царевича.

— Я… хочу… жениться на твоей сестре!

— Ты так говоришь, будто сожалеешь об этом, — невозмутимо ответил Баларама, вызвав у всех громкий смех. — Мы сегодня отбываем в царство Каши. Когда задуют попутные ветра, оттуда мы отплывем в Двараку. Тогда можешь явиться ко мне со старейшинами Хастинапура и объявить помолвку.

Не поверив своим ушам, Суйодхана оглянулся. Субхадра и друзья счастливо улыбались. Девушка, поражавшая его своей смелостью, теперь изобразила на лице невероятное смущение. Царевичу хотелось подхватить возлюбленную на руки и осыпать ее поцелуями. Эх, если бы остальные могли бы исчезнуть в мгновение ока и оставить их наедине!

— До тех пор, Суйодхана, ты должен усиленно повторять мои уроки! Через несколько месяцев заканчивается твое обучение у Дроны, будут состязания, и мне не хотелось бы знать, что ты опозорился перед всем Хастинапуром. Твоя невеста уезжает со мной в Каши, у тебя не будет причин отвлекаться от учебы. Субхадра! Попрощайся с Суйодханой, мы скоро уезжаем.

Времени на прощание было немного. Субхадра посмотрела на царевича глазами полными слез. Суйодхана, понимая, что плакать в такой ситуации не по-мужски, отчаянно сдерживался. Он не успел сказать ей еще сотни и тысячи слов любви, а время неумолимо убегало. У Субхадры хватило решимости резким движением освободить свои ладони из его рук.

Суйодхана с замиранием сердца смотрел вслед удаляющимся в сторону города брату и сестре.

— Эй, герой-любовник! Нам надо упражняться! — голос Ашваттхамы грубо вернул царевича с небес на землю.

— Это вы привели сюда Балараму? — у Суйодханы чесались руки взять друзей за головы и треснуть их лбами.

— Это была идея одного глупого брахмана, — сквозь смех сказал Сушасана, а Ашваттхама смущенно улыбнулся.

— Дурачье! Вы же могли застать нас…, - царевич прикусил язык, понимая, что чуть не проговорился.

— Застать за чем? — поймал его на слове Ашваттхама, толкая в бок Сушасану.

— За чтением Шива-Пураны, должно быть, — заявил Сушасана и оба юноши буквально покатились по земле от смеха.

Суйодхана также не смог удержаться от улыбки.

— Все-таки ты тупица! — воскликнул Ашваттхама. — Не приведи я сюда Балараму, он с сестрой все равно бы уехал, а ты бы принялся бродить по Хастинапуру и распевать своим ужасным голосом грустные любовные песни, пребывая в вечной тоске. За это время Субхадра успела бы выйти замуж за более решительного царевича. Мне положена награда! Но я не такой высокомерный, как некоторые, поэтому дарую тебе свое благословление. Я даже не буду возражать, если ты сейчас же благодарно облобызаешь мои ступни, — как можно серьезнее и важнее проговорил Ашваттхама.

Подняв кулак для удара, Суйодхана бросился на насмешливого друга. Вскоре три друга смеялись, танцевали, пели и всячески дурачились. Шум, поднятый ими, еще долго эхом отзывался в джунглях. Когда они удалились, Экалавья вышел из укрытия. До сих пор в воздухе находился аромат духов Субхадры. Нишадец всем сердцем сочувствовал Суйодхане и желал ему обрести счастье с прекрасной девушкой из племени ядавов. Но, в то же время, Экалавья взирал на жизнь не столь радужным взглядом, как царевич Каурав. Бесспорно, наследник прекрасный человек, но как редко счастье и реальная жизнь идут бок о бок! Разве хоть один уважающий себя бог допустит, чтобы хороший человек долго наслаждался счастьем? Боги проявляют себя только в несчастьях хороших людей.

Другая мысль возобладала в голове Экалавьи, заставив его позабыть о любовных делах Суйодханы. Баларама что-то говорил о состязаниях после окончания обучения царевичей. Если нишадцу вдруг удастся впечатлить Дрону своими достижениями, жизнь его может измениться в лучшую сторону. Желание, конечно, несбыточное. Кто же допустит его состязаться с благородными сыновьями царей? Из рядов зрителей не выгнали бы, и то хорошо. И все-таки мечтать об участии в турнире было так приятно!

— О, лесные боги! Дайте мне один только шанс, о большем я и не прошу! — закричал Экалавья.

Эхо его мольбы отозвалось со всех сторон. Он повторил свои слова. И лес снова ответил. Когда игра наскучила, нишадец улегся на траву и стал наблюдать за спешащими куда-то вдаль облаками.

«Мой день еще настанет!» — твердил он про себя.

Ветерок ласково обдувал жилистое тело юноши, но тот слышал рев толпы и овации. Он видел себя стоящим перед царем со скромно склоненной головой. Он видел, как сияет от гордости и удовольствия лицо его гуру. Солнце перевалило за полдень, а Экалавья лежал и грезил. Мечты его становились все краше, рукоплескания зрителей все громче. Тени деревьев вытянулись далеко на восток, но он еще и не думал подниматься и разгонять сладостное наваждение. Где же Экалавье знать, что жизнь весьма скоро преподнесет ему не просто шанс, а поставит перед выбором.

Следующий день обещал быть замечательным. Экалавья с легкостью проснулся, чувствуя себя единым с окружающей его природой. Лес ласкал взор оттенками зеленого, слух ублажало пение птиц. Все говорило о том, что нишадца ждет сегодня нечто важное. Он прыгнул в прокладные воды текущего с горы ручья и вдоволь поплавал. Молчать было невмоготу, он запел, затем стал дразнить кукушку, подражая ей и сбивая птицу с толку. После купания Экалавья воздал молитвы статуе гуру, после чего взял лук и колчан со стрелами.

Заняв свое привычное место на дереве, Экалавья наблюдал, как на поляне собираются ученики Дроны. Вскоре они приступили к упражнениям. Навыки царевичей заметно улучшились. Наставник ходил между учениками, давал наставления, одному поправлял стойку, другого ругал. В полдень все расселись по поляне небольшими группами для обеда. Пандавы, как всегда вместе, расположились с одного края поляны, Суйодхана с друзьями заняли место на противоположной стороне. Гуру Дрона отправился отдохнуть в тени. Занятия возобновятся только через половину прахары, не раньше.

С завистью и удивлением Экалавья смотрел на Арджуну. Пандав не стал предаваться безделью, как остальные. Он без устали продолжал натягивать тетиву и пускать стрелы в цель.

«Шанс! Мне необходима одна только возможность, и я докажу, что лучше Арджуны владею луком!»

Экалавья задумчиво посмотрел на свой изготовленный из бамбука лук и тростниковые стрелы.

Исполнение его желание приближалось, а он и подозревал об этом. Не представлял он также, какой катастрофой обернется его мечта.

Со стороны города на поляну для занятий забежал грязный паршивый щенок. Он явно искал хоть какой-нибудь еды, а тощие ноги и выпирающие ребра говорили о том, что поиски его давно не оборачивались удачей. Черная собачонка, покрытая редкой шерстью, сквозь которую виднелись незажившие раны, была оскорблением для глаз благородных царевичей. Щенок давал смелый ответ на жизненный вызов. Все, что стояло между собакой и смертью — это ее решимость выжить. Но скоро ее прав она жизнь будет оспорено.

При виде множества людей щенок остановился, подозрительно осмотрелся и дернул ушами. Все говорило о том, что зверьку необходимо срочно скрыться в джунглях. Но голод был сильнее разума. Щенок сделал первый шаг и замер, выжидая удобный момент, чтобы прорваться сквозь людей.

Арджуна увидел щенка и, натянув тетиву, прицелился ему в правый глаз. Экалавья с нарастающей тревогой наблюдал за происходящим. Щенок находился далеко, и он был уверен, что Пандав промахнется. Но нет. Несмотря на расстояние, стрела пронзила правый глаз собаки. Один долгий миг стояла полнейшая тишина. Затем щенок издал мучительный визг и покатился по земле. Кровь брызгала из выбитого глаза. Всех присутствующих на поляне привлек возникший переполох. Суйодхана с друзьями, находившиеся дальше всех от места происшествия, в замешательстве переглянулись и направились туда, понимая, что произошло неладное.

Экалавья восхитился. Выстрел был идеальным, точно в цель. Довольно улыбающегося Арджуну обступили братья, поздравляя его с удачной демонстрацией своего мастерства. Сияющий Дрона с гордостью взирал на своего любимого воспитанника. Лицо гуру светившееся счастьем подсказало Экалавье, что его время пришло. Он так долго ждал! Арджуна точно попал в щенка с расстояния в семьдесят шагов. Чтобы произвести впечатление на наставника и его учеников, нишадцу надо превзойти Пандава. Щенок от него был в ста шагах, и не стоял на месте, а катался от боли по земле, поднимался и снова падал, тщетно пытаясь избавиться от торчащей из глаза стрелы.

Руки Экалавьи подрагивали, когда он поднимал лук и прицеливался. Он прошептал молитву, восстановив контроль над телом и оружием. Тщательно прицелившись, нишадец выпустил стрелу в агонизирующего щенка. Стрела со свистом пролетела мимо братьев Пандавов, в нескольких пальцах от шеи Арджуны, и с тошнотворным звуком вонзилась в левый глаз несчастного щенка.

Все взоры обратились на вышедшего из укрытия темнокожего нишадца. Щенок лежал в луже крови. Экалавья поклонился Дроне, ожидая от гуру хвалебных слов, которые, он не сомневался, обязательно будут произнесены. Он ждал объятий от учителя, слез радости, признание ошибки, раскаяния Дроны, что отверг тогда такого способного ученика из-за варновых предрассудков. Он также ждал оваций от удивленных царевичей, и надеялся, что великий Арджуна приблизится к нему, прикоснется и назовет своим другом. Экалавья же простит их всех, великодушно примет поздравления и дружбу, и станет первым нишадцем-воином Хастинапура. Так думал Экалавья, уверенный в своем светлом будущем, в своем славном воинском пути.

— О гуру! Этот нишадец нанес мне оскорбление! — воскликнул Арджуна.

Слова Пандава обескуражили Экалавью. Наставник Дрона молчал, погрузившись в свои мысли. Он увидел, как Суйодхана и его сын пытаются помочь бедному щенку, на удивление, все еще живому. Ашваттхама так раз держал собаку, не давая ей двигаться.

«Глупец!» — думал гуру про своего сына. — «Когда же он уяснит, нельзя прикасаться к нечистым существам. Он брахман, и должен знать это и держаться подальше от собак».

— О гуру! Гуру! Ты видишь это беззаконие?

Вопли Арджуны вернули Дрону к действительности. Его, как воина и наставника, поразил великолепный выстрел нишадца. Как он достиг такого мастерства? Кто его обучил?

— Скажи ка мне, сынок, кто твой гуру? — строгость в голосе Дроны не могла скрыть его восхищение мастерством Экалавьи.

От Арджуны не укрылись чувства наставника, и он в гневе прикусил губу.

— Ты мой гуру! Я в долгу перед тобой! — ответил Экалавья.

— Что? — чуть не задохнулся от ярости Арджуна. — Да он лжет! Как такое может быть, о гуру? Ты же обещал моей матери в присутствии Дхаумьи и других брахманов, что я стану лучшим лучником на свете? Неужели ты забыл? Неужели ты вкушал пищу Хастинапура, при этом давая лучшие знания неприкасаемому, а не царевичам страны Куру?

Дрона не мог вымолвить ни слова, до глубины души потрясенный словами любимого ученика.

— Ты не должен так говорить с наставником, Арждуна. Прости его. Возможно, что ему понадобилось больше денег, — спокойным голосом произнес Юдхиштхира.

Эти слова задели гордого Дрону гораздо сильнее, чем возмущение Арджуны. Его честность поставлена под сомнение!

«У меня много недостатков, но еще никто не упрекал меня в нечестности!» — подумал Дрона и закричал на Экалавтью:

— Ах ты, негодяй! Когда же я учил тебя? Ты просто лжец!

— О свами! Ты не учил меня лично! Но наблюдая за занятиями царевичей, я познал всю твою науку! — несмотря на все усилия, слезы градом покатились из глаз Экалавьи.

Гуру смотрел на дрожащего нишадца со смесью гнева и сострадания. В нем бушевали противоречивые чувства. Воин внутри него желал обнять юношу и объявить его лучшим лучником, которого только видел свет. Все человеческие качества учителя призывали его поздравить нишадца с неслыханным для людей его круга достижением. Но все благие порывы души в корне пресекало мировоззрение его варны, оно взывало Дрону ненавидеть этого неприкасаемого, поставившего гуру в неловкое положение.

— Вор! Чего еще можно ожидать от таких, как он, — раздался чей-то голос.

— Он лжет, о гуру! — сказал дрожащий от гнева Арджуна. — Даже кшатрий не приобретет таких навыков, всего лишь наблюдая за чьими-то занятиями! Он хочет заставить нас всех поверить в то, что жалкий нишадец умнее прирожденных воинов?

— Возможно, он даже умнее Ашваттхамы, — произнес Юдхиштхира.

Все противоречия, борющиеся в разуме гуру, мгновенно улетучились. Он тоже не мог поверить, что возможно обучиться стрельбе из лука таким образом. Его сын Ашваттхама был неплох, Арджуна, конечно, еще лучше. Но обоих воспитал лучниками он, гуру! Не может этот грязный лесной житель быть способнее ни его сына, ни, тем более царевича Пандава!

— Послушай, сынок, если ты говоришь правду, то это поистине величайшее достижение! Если это так, я буду гордиться тобой и благословлю тебя, — обратился Дрона к Экалавье.

Со стороны царевичей раздался недоуменный гул. Экалавья не верил своим ушам. Неужели весь его тяжелый труд наконец-то оценен? Время проведение в упражнениях, раннее пробуждение, голод и жажда — все оказалось небессмысленным! Дрожащий от переполнявших его чувств, Экалавья рухнул к ногам учителя. Ему хотелось поцеловать стопы великого человека, но не стал, опасаясь осквернить того своим прикосновением. Вместо стоп Экалавья поцеловал земля перед Дроной, чувствуя себя при этом счастливейшим из всех людей, родившихся на этой благословенной земле.

Поведение нишадца коснулось больного места в сознании гуру. Дрона видел, как его сын ухаживал за щенком. Как Ашваттхама будет жить в этом мире, когда его, Дроны, не станет? Несмотря на все его умения, бедность всегда сопутствовала Дроне, пока он не стал наставником царевичей в Хастинапуре. Доброте царицы Кунти он обязан не только местом, но и возможностью дать сыну образование. Но этот болван выбрал себе в друзья не того царевича!

«Мой долг — следовать желаниям сыновей Кунти».

Дрона проклинал себя за восхищение лежащим у его ног Экалавьей и жалость, к нему проявленную. Перед глазами вдруг встал гневный лик Парашурамы и избавил его от всяческих колебаний. Разум мгновенно просветлел. Нишадец бросил вызов не только его сыну, не только Арджуне, он дерзнул покуситься на основы самой дхармы! С какой стати ему, благородному брахману, выказывать сочувствие этому выскочке?

Наставник глубоко вздохнул, вспоминая тот счастливый день, когда он годы назад завоевал титул Дхармавиры. Разве не дал он в тот день обет защищать дхарму, коров, брахманов и веру? Как мог допустить хоть на миг такую глупую мысль, как восхищение нишадцем?

— Согласно обычаю, ты должен дать мне гурудакшину, плату за обучение.

Экалавья поднялся на ноги, и, опустив голову, промолвил:

— Приказывай, о свами!

Волны торжества заполонили разум Экалавьи. Теперь все по-настоящему — величайший воин Бхараты признает его своим учеником! Мечта сбылась!

«О Шива! О Владыка вселенной! Ты слишком добр к простому нишадцу!»

— Я хочу получить как плату за свои знания большой палей твоей правой руки!

Никто не издал ни звука, все молчали, пораженные как молнией, словами гуру. Даже Арджуну передернуло от услышанного. Лишь недалекий Бхима шепотом спросил у братьев, не сошел ли с ума наставник, что он будет делать с отрезанным пальцем.

Мир вокруг Экалавьи рушился. Тело его онемело, свет в глазах померк. Исполнение мечты повлекло за собой катастрофу. Для него, для левши, большой палец правой руки важен как никакой другой. Он никогда не сможет больше взять в правую руку тяжелый лук. Коварный брахман вмиг покончил с нишадцем, как с лучником. Экалавья распрямил плечи, высоко поднял голову. Он огляделся, всматриваясь в лица окружавших его царевичей. Рожденные в богатстве и роскоши, они были чистыми, румяными, сытыми. Экалавья посмотрел на свои мозолистые, почерневшие руки. В джунглях громко зарычал хищный зверь, словно призывая нишадца вернуться обратно в привычный для него мир.

Арджуна встретился глазами с Экалавьей и, не выдержав, отвел взгляд в сторону.

Экалавья достал из-за пояса острый охотничий нож, еще раз поклонился Дроне, опустился на колени и крепко прижал правую ладонь к земле.

От мысли, какое зрелище ему предстоит увидеть, Юдхиштхира побледнел и отвернулся. Суйодхану, возившегося со щенком, насторожила воцарившаяся тишина. Он удивленно посмотрел на стоявших около гуру царевичей. Почувствовав, что происходит нечто ужасное, он побежал к ним, бросив стрелу, извлеченную из глазницы щенка на землю. За ним побежали и Ашваттхама с Суйодханой.

Наследник увидел сверкающую дугу падающего клинка и закричал. Остро отточенный нож легко отхватил большой палец. Кровь брызнула из открытой раны, попав на белоснежные одежды гуру. Дрона не смотрел вниз, он не отрывал глаз от заходящего солнца. Суйодхана что-то кричал учителю в приступе ярости, но тот никак не реагировал. Цаервича ударил в бок Бхима, и вскоре Кауравы сцепились с Пандавами как бешеные псы. Ни жестокая потасовка, ни распростёртый у его ног юноша-нишадец не отвлекали наставника от его дум. Дрона перебирал в уме все наставления из священных писаний, надеясь услышать оправдание своим действиям. Но ответом ему было лишь молчание.

Гневные слова сына разбили ледяную корку, сковавшую разум Дроны. Солнце скрылось за верхушками деревьев, несколько дуралеев катались по земле, сражаясь за глупые идеалы, вроде разбитой мечты неприкасаемого. Черный, покрытый пылью, палец лежал у ног учителя, надсмехаясь над всей его мудростью и славой.

— О сын мой! Отчего ты так слеп и не видишь любви своего отца? Разве тебе не понятно, я сделал это ради твоего будущего! Ты мог решить, что я действовал в интересах Арджуны, но на самом деле для тебя, Ашваттхама! — слезы гуру, наконец, пробили все препятствия и ручьем потекли по его щекам.

* * *
Сознание медленно вернулось к лежащему перед гуру нишадцу. Он не видел драки наследника с двоюродными братьями, он не слышал слов, полных гнева, которыми молодой брахман осыпал своего великого отца. Он не хотел получить чего-то невозможного. Все, чего хотел Экалавья — возможность совершенствоваться и услышать слова похвалы из уст человека, которым он восхищался. Он заплатил весомую плату за свои разбитые мечты и за знания, полученные украдкой. Экалавья бросился в гостеприимные объятья джунглей, подальше от Хастинапура, от людей, его населявших. Он бежал до тех пор, пока не почувствовал себя в безопасности в приятной тени леса. Потом он рухнул во весь рост на сырую землю. Лес, теплый и влажный, защищал его, подобно материнской утробе. Экалавья не проронил ни слезинки, отсекая себе палец и хороня свои мечты, но теперь, когда только деревья были свидетелями его горя, под серпом смотрящей с неба луны, сын леса разрыдался во весь голос.

Из-за переплетенных ветвей дерева две пары глаз внимательно наблюдали за страданиями нишадца. Юноша от рыданий перешел к отчаянному животному вою. Два нага, последние несколько дней идущие за ним по пятам, бросились сквозь заросли, спеша доставить новости Такшаке. Позже, вечером, вождь нагов сказал своему верному сподвижнику Калие, что время большого мятежа приближается. Отсеченный палец молодого нишадца зажжет пламя огромногокостра.

* * *
Все давно покинули поляну, но гуру продолжал неподвижно стоять там, в полном одиночестве. Темная ночь окутала его своим покрывалом. Он не заметил, как и когда исчез в джунглях Экалавья. Он не земктил Видуру. Привлеченный шумом, Первый советник явился на место воинских занятий, разнял дерущихся царевичей и увел их во дворец.

Дрона стоял, отрешившись от всего. Перед ним лежал отрезанный палец нишадца, а в голове крутилась одна лишь мысль. Что он наделал?

Стоило Дроне обернуться, он бы заметил, как раненый щенок медленно поднялся на ноги и принялся нюхать воздух, решая, довериться городу или пахнущему зверьем лесу. Он все еще верил, люди менее опасны хищников, обитающих в джунглях. Постояв немного, щенок нетвердой походкой отправился в сторону города. Чудо, но его не переехала ни одна повозка. Он налетел на несколько пешеходов, и они оттолкнули его, но щенок продолжал вслепую идти вперед. Отчетливый запах еды остановил его. Человеческая рука поднесла кусок пищи прямо к его морде. Непривычная доброта насторожила щенка, он колебался какое-то мгновение. Голод пересилил все страхи, и он выхватил еду из протянутой смуглой руки.

Дрона вернулся домой только за полночь. По дороге он не обращал внимания ни на кого, тем более не заметил спящего в обнимку с собакой человека. Потрудись гуру посмотреть на обочину, он увидел бы истинное счастье на лице Джары.

ГЛАВА 15 ДХАРМА

Арджуна неожиданно проснулся, обливаясь потом. За окном стояла кромешная тьма. Ни дуновения ветра, ни шелеста листьев, снаружи было темно и тихо. Слышались лишь слабые звуки дыхания матери и братьев. О боги, ну и кошмар ему приснился! Он тихо поднялся, открыл дверь и вышел на балкон. Как ни пытался Арджуна избавиться от наваждения, вызванного видом окровавленного черного пальца, лежащего в пыли. Это видение преследовало Пандава. Как такое могло произойти? Почему гуру совершил этот невероятный поступок?

Арджуна пытался припомнить лицо нишадца, но видел только его отрезанный палец.

— Что ты здесь делаешь в такое время? — голос матери вывел Арджуну из задумчивости. — Почему ты весь в поту? Ты болен?

Обеспокоенная Кунти положила на горящий лоб сына свою прохладную ладонь.

— Мне надо у тебя кое-что спросить, матушка. Неужели так важно, чтобы я каждый раз побеждал? Так ли необходимо мне становиться величайшим лучиком?

— Ты же знаешь, Арджуна, как мы одиноки. Нет никого, кто мог бы нас поддержать, кроме, разве что, Дхаумьи. Я вдова, пытающаяся создать своим детям прекрасное будущее. Ни у кого язык не повернется сказать, что Кунти плохо воспитала тебя.

— Но сегодня, мама, я стал причиной ужасного происшествия! Насколько правильно отказывать человеку в получении знаний только по причине его низкого рождения? Было мгновение, когда я испытал жгучую ненависть к гуру за то, что он совершил! И мне очень стыдно, что всё случилось из-за меня!

— Пусть судьба нишадца не беспокоит тебя, Арджуна. Про случившееся на поляне мне рассказал Юдхиштхира. Хотя я тоже не могу согласиться с решением Дроны, будь милостив и не суди гуру по одному поступку. Он действует в твоих интересах. Кто знает, кем бы стал нишадец. Он мог попасть в армию Такшаки! Всем будет хорошо от того, что сделал Дрона. У каждого человека своя дхарма. Ты — кшатрий, твоя дхарма обязывает тебя быть великим воином. Твоя дхарма поможет Юдхиштхире взойти на трон. Ему необходима твоя поддержка. Да и не только ему…

— Все это известно мне, мама. Но большой палец нищадца не выходит у меня из головы. Он ведь действительно великолепный лучник! Даже лучший, чем я. Меня посещают сомнения в правильности нашего понимания дхармы.

— Путь дхармы и не может быть легким, сын мой. Возможно, завтра тебе придется ради дхармы поднять руку на близкого человека. Награда за следование дхарме — сама дхарма!

— Даже если цена — чьи-то страдания? Даже если цена — чья-то жизнь?

Кунти вздохнула. Как ей объяснить сыну то, что и она-то толком не понимала. Мать подошла к сыну и, взявшись за подбородок, подняла его голову.

— Пообещай мне, Арджуна, что будешь сражаться за своего брата и за свою мать, видевшую столько страданий в жизни! Обещай идти путем кшатрия и победить злобного сына Гандхари!

Арджуна долго молчал, Кунти с тревогой ждала ответа. Наконец он сказал:

— Я ничего не знаю о дхарме. Я даже не уверен, является ли злом мой двоюродный брат Суйодхана. Но если меня просит мать, могу ли я ей отказать? Даже ценой собственного счастья я сделаю все, чтобы брат мой стал царем! Лишь бы руки мои были тверды и полны сил!

Не став дожидаться облегченного вздоха матери, Арджуна покинул балкон. Кунти осталась одна, погруженная в раздумья. Вдали, в каком-то доме горел свет.

«Эх, если бы Панду был старше Дхритараштры! Исчезла бы вся путаница, Юдхиштхира безоговорочно стал бы царем. Не было бы необходимости в противостоянии с Гандхари».

Царица Кунти часто задавалась вопросом, кто из них двоих более несчастлив. Они или Гандхари?

«Я достаточно настрадалась и не успокоюсь, пока мой первенец не взойдет на престол Хастинапура!» — с мрачной решимостью думала мать Пандавов.

Старая боль, от которой не было лекарства, пронзила ее. Первенец! Где же ее первенец? Возможно, все изменится и он объявится! Вопрос старшинства отпал бы сам собой. Ни Суйодхана, ни Юдхиштхира не смогли бы тогда претендовать на престол. В миллионный раз несчастная мать задумалась, жив ли он. Как выглядит, если выжил?

Кунти продолжала стоять, в неподвижной задумчивости. В доме напротив погас свет, и она очутилась в полной темноте.

* * *
Свет погас. Брахмана, лежащего на постели, била лихорадочная дрожь, тело его горело.

— Крипи! Он вернулся?

— Еще нет, — в который раз ответила жена мужу.

Этот вопрос, он задавал ей без конца, с тех пор, как явился домой.

Неожиданно Дрона сел.

— Он пришел. Отвори дверь!

Крипи бросилась к входной двери и открыла ее.

Ашваттхама вошел и, не говоря ни слова, прошел в свою комнату.

— Сынок! Иди, поешь! — позвала Крипи.

Но сын захлопнул за собой дверь, ничего не ответив. Крипи посмотрела на мужа. Тот сидел, уставившись в одну точку. Крипи закрыла входную дверь и осторожно уложила Дрону на кровать. Сев рядом, она снова принялась обтирать его лоб влажной тряпкой.

— Крипи, может быть, нам стоит вернуться…, - прошептал наставник.

Жена промолчала.

— Сегодня я совершил такое…. Ни одни человек не должен так поступать, — Дрона отвернулся от Крипи и еще долго лежал, разглядывая пустую стену.

Крипи собралась встать и уйти, но Дрона схватил ее за руку и заставил сесть рядом с собой. Гуру поведал жене, как он потребовал от нишадца плату за обучение. Темнота скрывала лицо Крипи, но чувствовалось, что она поражена до глубины души.

— Я сделал это для него, Крипи! А он даже не посмотрел на меня. Ашваттхама связался с этим нечестивым царевичем, совсем испортившим нашего сына. Суйодхана — пропащий человек! Он играет с силами, способными поглотить все оберегаемое и лелеемое нами. Я ничего не имею против нишадцев, да и против кого-либо в принципе. Но предки наши установили порядки, преследуя определённые цели. Каждому отведено свое место в жизни. Посмотри, что наделали проповеди твоего брата Крипы! Посмотри, что сделали с нашим обществом странные идеи Бхимшы! Ни в чем теперь нет порядка! Шудра становится Первым советником, нишадцы стремятся превзойти кшатриев! Рушатся все устои!

— Мы — брахманы. Какова наша дхарма? — спросила Крипи.

— Учить, познавать истину, размышлять, направлять, указывать путь…, - Дрона прервал речь и сердито вскинул голову. — Не хочешь ли ты сказать, что я пренебрегаю дхармой нашей варны?

— Спроси сам себя об этом, — осветила Крипи, взяла миску с водой и тряпку, и ушла на кухню.

Растущий серп луны вынырнул из-за облаков и осветил дом. Дрона, гневающийся на жену, встал с постели и отправился в помещение для молитв. Там, в призрачном лунном свете исполнял свой вечный танец Господь Натараджа. В порыве благочестия Дрона упал на колени и начал воспевать сто восемь имен Шивы, приводя в порядок свои чувства и успокаивая взбудораженный разум. Когда ему показалось, что полное умиротворение достигнуто, гуру медленно поднял голову посмотреть на изваяния бога… и издал истошный вопль ужаса.

На крик, опрокидывая посуду, из кухни примчалась Крипи. Из своей комнаты выскочил Ашваттхама, чуть не столкнувшись с матерью.

— Ашваттхама! Смотри, смотри… у Господа на руке четыре пальца! У него нет большого пальца! А лицо? Это лицо нишадца! Да, это он…. Что я наделал, Крипи…

Мать и сын переглянулись в недоумении. Это бронзовое изваяние Шивы было им прекрасно знакомо, ведь они привезли его с собой. Это была замечательная работа мастеров юга.

— Крипи, разве ты не видишь…, я согрешил. Господь явился испытать меня, и я потерпел неудачу. Я жалкий наставник, я жалкий брахман, я жалкий человек! — кричал Дрона в полнейшем отчаянии.

Внезапно раздался стук в дверь. Ашваттхама побежал открывать, а Крипи пыталась утешить супруга.

— У вас что-то случилось? — спросил появившийся на пороге Дхаумья.

Его сопровождали еще несколько брахманов.

— Тебе надо пойти со мной, о свами! — сказал Дхаумья садясь рядом со стоящим на коленях Дроной. — Мы обсудим все произошедшее, чтобы не осталось недомолвок и сомнений. Как ни печально получилось, но ты сделал все, как положено, гуру. Пойдем со мной.

Дрона некоторое время собирался с мыслями, затем согласно кивнул Дхаумье.

— Отцу сейчас не стоит покидать дом! — встал в дверях Ашваттхама, с вызовом глядя в глаза пришедшему брахману.

— Пусть идет. Отпусти его, сын мой, — попросила Крипи.

Неохотно, но Ашваттхама посторонился. Мать и сын провожали Дрону взглядами. Он в сопровождении собратьев по варне пошел к берегу Ганги.

* * *
Джара оказался в опасном мире Дурджаи через несколько месяцев после того, как их пути с Экалавьей трагически разошлись. Очнувшись после избиения и придя в себя, он долго блуждал, пока его не занесло на царскую дорогу, ведущую в столицу. Он мучился от голода и нуждался в отдыхе. Поначалу подозрительные и злобные взгляды прохожих его не беспокоили. Джара в силу своей дремучести не подозревал о священных законах, нарушаемых им. Ему и в голову не приходило, что в некоторых местах, на некоторых улицах и дорогах, таким как он, появляться запрещено. Хорошо еще, что повсюду стояли городские стражники, не имевшие приказа чинить насилие неприкасаемым, иначе горожане расправились бы с бедным юношей. Встречавшиеся брахманы также не переходили к активным действиям, лишь словами выказывали свое недовольство. Явное гонение на низкорожденных могло вызвать гнев самого Великого регента, поэтому все с надеждой ждали, что осквернитель столичный улиц не выдержит и украдет что-нибудь. Тогда его можно будет смело наказывать.

Такая возможность появилась даже раньше, чем ожидали брахманы. Отчаяние голодающего человека ими было недооценено. Для них голод являлся отвлеченным понятием, иллюзией-майей, а не суровой реальностью, как для нищего лесного жителя. Неприкасаемый вошел в храм. Служители онемели от ужаса. Не обратив внимания на широкую улыбку Шивы, Джара потянулся к серебряному блюду с угощеньями, поднесенными богу богов. Резкая боль в спине заставила его отдернуть руки. Настоятель храма стоял рядом и держал кнут. Очередной удар оставил отметину на лице святотатца. Справившись с неожиданностью, голодный юноша не оставил своей цели. Он бросился к алтарю и набил полный рот вкусной пищей, не удосужившись даже утереть кровь с рассеченного лица. Настоятель опрокинул блюдо с подношениями на пол. Эта пищу более не пригодна для бога. Она, от прикосновения нечестивых рук, стала отвратительнее уличной грязи.

Ни сколько не гнушаясь, Джара упал на пол храма и принялся подбирать еду. За это он получил удар ногой в подбородок.

— Грязное животное! — орал на него настоятель, продолжая пинать. — Я только что совершил очистительные омовения, а теперь мне придется их повторять заново!

Остальные служители храма стояли поодаль, не желая, ни оскверняться от прикосновения к парии, ни попадать под горячую руку разбушевавшегося настоятеля. Джара был уверен, что сейчас умрет. Но прежде чем его убьют, он съест как можно больше раскиданной по полу пищи. Когда следующий удар запоздал, Джара даже удивленно поднял голову, успев заметить, как настоятель будто взлетел в воздух, ударился о изваяния Шивы и упал навзничь. Огромный брахман наклонился и вырвал кнут из руки настоятеля храма. От страха Джара зажмурился. Щелкнул кнут, за ним тут же последовал вопль, но кричал не Джара. Открыв глаза, он не поверил в увиденное.

— Ну как тебе, мерзавец? Как ты себя чувствуешь? Избить тощего голодного мальчишку? А? В каких писаниях ты, собака, вычитал такое?

Спасший Джару брахман владел кнутом с завидным искусством. Он раздавал удары храмовым служителям с потрясающей меткостью и силой. Те носились из стороны в сторону, стараясь не попасть под кнут. Оказывается, этот явно сумасшедший брахман запер храм изнутри, создав, таким образом, западню. Зрителями небывалого зрелища были только Джара и улыбающийся Шива.

— Крипа! Ты обрекаешь себя на адские муки! Причинять боль брахманам… грех… а-а-а! — настоятель сыпал проклятиями между мучительными криками боли.

Одежды его начинали пропитываться кровью.

Крипу только рассмешили слова настоятеля, и он продолжил стегать кнутом служителей храма. Избиение прекратилось тогда, когда у жертв уже не осталось сил даже скулить. Удовлетворенный Крипа швырнул кнут настоятелю и обратился к нему:

— Если боги внушат тебя мысль бежать жаловаться этому дураку Дхаумье, или царице Кунти, я вернусь, и мы все повторим! Только вместо кнута я воспользуюсь мечом! Вы все меня хорошо поняли, глупцы, или вам повторить на высоком языке Вед?

Никто не посмел открыть рта. Крипа увидел, как Джара вожделенно смотрит на разбросанную по полу пищу. Брахман поднял юношу, ногой распахнул двери и вышел их храма. Возле своего излюбленного баньяна он опустил Джару на землю.

— Как ты, недоумок, решился взять эти подношение богу? — с удивлением в голосе спросил он лесного дикаря.

— Я был голоден, — с трогательной простотой ответил Джара.

Впервые за долгие годы Крипа почувствовал, как глаза его наполняются слезами.

— Я куплю тебе еду, — только и смог сказать он, после чего встал, и направился к торговцам фруктами и разными сладостями.

Джара поплелся за ним. Дойдя до торговцев, Крипа неожиданно выругался. Денег у него не было. Он всё проиграл накануне. Тогда Крипа окликнул самого богатого из торговцев.

— Эй, разве ты не видишь, что перед тобой стоит брахман? Отчего ты ничего не предлагаешь?

С виноватым видом вайшья полез в кошель и вынул оттуда несколько монет. С поклоном он протянул их сердитому брахману. Крипа в ответ, к большому удовольствию торговца, осыпал его самыми изысканными благословениями.

— Не смотри на меня такими глазами, — Крипа подмигнул Джаре и протянул деньги продавцу сладостей. — Так я не часто делаю. На жизнь я зарабатываю своими собственными трудами. Сегодня мне пришлось пойти на такое. Ты был голоден. Любой принцип нарушится в тот или иной день, но если ради правого дела, то ничего плохого в этом нет. Твой голод служит мне достаточным оправданием. Удивлен? Не волнуйся, просто ешь.

Джара в молчании ел, а Крипа смотрел на него. Брахман был доволен. Он давно мечтал как следует отлупить служителей храма и испытывал к мальчишке чувство благодарности за предоставленную возможность.

Легкость, с которой была добыта пища, поразила Джару. Еду, оказывается, можно выпросить, а можно и обменять на деньги. Ночью, когда Крипа крепко уснул, Джара пошарил в складках его пояса и достал оставшиеся монеты. Со своей добычей, не чувствуя за собой никакой вины, он убежал в бедный район города. Там, на эти деньги Джара смог много дней хорошо питаться. Когда монеты кончились, он принялся просить у людей подаяние, обнаружив при этом, что те не горят желанием ему помогать. Чего-то ему не хватало для убеждения. Крипа пользовался своим авторитетом брахмана, но что делать Джаре? Священного брахманского шнура у него не было, пришлось выбрать нож и угрожать людям. Иногда ему это удавалось, иногда его били. Но лесной дикарь любой исход воспринимал спокойно. Грабежи стали частью его жизни. В округе Джара снискал себе дурную славу. Днем он, подобно лисице, скрывался в укрытии под мостом, ночами же рыскал по городу, рылся в мусоре и охотился. Зверь, появившийся на свет после жестокого избиения Экалавьей, подрос, окреп и приспосабливался к жизни в городских джунглях.

Особенно жестоко Джара поступал с попавшимися ему на пути брахманами. Избиение в храме сильно запало ему в душу. Не удивительно, что вскоре о его подвигах узнал и повелитель теневого мира столицы Дурджая. Он нуждался в таких прытких молодых людях. Джара без всяких споров принял покровительство Дурджаи. Новая жизнь привела его в восторг. Никто не интересовался происхождением бывшего лесного жителя, ни его варной, ни его верой. Здесь Джара встретил людей из разных слоев общества, верящих в разных богов, имеющих разный цвет кожи. Но все они были равны между собой, и даже честны друг с другом. И еще у него теперь было много денег. И много еды!

В трущобах огромного города что ни день, появлялись новые шайки и воевали между собой. Их войны не походили на те, что ведутся в чистом поле. Скорее, это были игры в кошки-мышки в темных переулках. Иногда в игру включалась городская стража. Но все эти шайки были мелочью и временным явлением. Только Дурджая ощущал себя сильным и бессменным главой преступного мира Хастинапура, имея за спиной иноземную поддержку и особое расположение царевича Гандхары. Но он никогда не зарывался, боясь лишиться могущественного покровительства.

Дурджая с одной стороны поощрял чувство соперничества среди своих людей, с другой — старался их беречь. Тем не менее, Джара жил так, что, скорее всего, пополнил бы число неопознанных трупов в сточной канаве. Но тут вмешалась судьба. Он не стал жертвой разбойничьих войн. Боги рассудили иначе. Так легко расстаться с жизнью, а значит, и покончить со страданиями, Джаре не позволили.

Прошло пять лет с того дня, а точнее ночи, как Джара обокрал Крипу. Он стал молодым человеком, полным жизненных сил. В банде подростков, грабящих посреди ночи дома, Джара занимал второе место. Вожака их шайки, двадцатилетнего парня, звали Дайя. Дурджая подговорил одну красивую девушку, и она оказывала знаки внимания и Дайе и Джаре, заставляя обоих жестко соперничать и стремиться к смелым подвигам. Молодые люди желали угодить и своему повелителю, и прелестнице. Их преступления становились все более лихими, отчаянными и жестокими. Казалось, что Дайя всегда опережает соперника, что заставляло Джару сгорать от ревности и злости. Ему хотелось проявить себя.

Несколько дней Джара следил за домом одного брахмана. Дом находился неподалеку от дворца, что добавляло риска и куража. Ограбить дом в непосредственной близости от самого охраняемого места города! Это и весело и почетно! Хозяин дома оказался обладателем прекрасного голоса, и многие знатные люди приезжали в гости насладиться его пением. Брахман не выглядел очень богатым, но, возможно, он тщательно это скрывал. Стольких гостей ведь необходимо чем-то кормить! Бывали дни, к нему приходили целой толпой. Джара не торопился проникнуть в дом, он ждал сезона дождей. В шуме ливня будет гораздо легче, никто не услышит криков жертв.

На десятый день непрерывных дождей Джара раскрыл свою задумку всей шайке. Однако на Дайю его план не произвел впечатления. Главарь шайки знал, настоящие богатства принадлежат не брахманам, и не кшатриям. Искать их стоит в жилищах у вайшьев-купцов. Дайя как раз присмотрел на эту ночь особняк торговца шелком, и слышать не хотел об ограблении какого-то певца. При этих словах девушка, расположения которой добивались два молодых человека, рассмеялась. Джара в гневе швырнул на пол стакан с вином. Он еще покажет всем смеявшимся над ним глупцам!

Глубокой ночью вся шайка отправилась грабить купца, но когда они проходили неподалеку от дома брахмана-певца, Джара отстал. Дайя покачал головой ему вслед и продолжил свой путь.

Насмешливый блеск в глазах соперника заставил Джару стиснуть зубы от ненависти. Дождь припустил сильнее, когда он взобрался на небольшую стену, огораживающую дом брахмана. Где-то взвыла собака, небо ответило ей раскатом грома. Грабитель обошел кругом весь дом, проверяя двери и окна. Всё было крепко заперто. Оставалось одно — взобраться на соломенную крышу и оттуда спрыгнуть внутрь. Руки и ноги скользили, подъем проходил медленно. Дважды во вспышках молнии Джара видел проходящих по крепостной стене дворца стражников. Очутившись над кухней, он проделал в соломе отверстие и заглянул в него. Послышался чей-то шепот, глаза разобрали слабое свечение лампы. Проклятье! Джара рассчитывал, что все в доме будут крепко спать. Дальше ждать, лежа на крыше, не представлялось возможным. Стражники могли увидеть его в любой момент. Джара стал медленно пробираться через дыру в крыше, затем спрыгнул вниз, мягко опустившись на четвереньки.

— О Кришна, ты есть единственная пища, в которой мы нуждаемся! Твоим состраданием наполнен живот голодный мой, им сыты и моя жена, и дети мои! Мы радуемся твоим играм и теряемся в твоих неисповедимых путях, о Ачьюта, о Мадхава!

Что-то в голосе поющего человека заставило Джару на мгновение замереть. Он приготовил нож и стал следить за движением теней в комнате за кухней.

— Довольно молиться! Дети не кормлены со вчерашнего дня! Что проку от твоего Кришны, коли он даже еды нам не может дать? — прозвучал возмущенный женский голос.

Джара вздрогнул. Дети не ели почти два дня? И он пришел грабить этих людей? Мысль эта потрясла незадачливого грабителя. Он не услышал тихих шагов и слишком поздно увидел вошедшего на кухню ребенка четырех лет. Джара напрасно пытался укрыться в тени, ребенок заметил его и захихикал. Что делать в такой ситуации? Джара не знал. Он спрятал нож. Не раздайся слова о голоде в доме брахмана, зверь в нем не испытывая колебаний вонзил бы клинок в мягкое тело маленькой девочки. Но Джара познал голод, знал боль. Он не мог убить того, кто был голоден.

— Бхавани, иди сюда! — позвала женщина и через миг сама появилась на кухне.

Увидев там мужчину, тщетно пытающегося спрятать нож, женщина на какое-то время застыла столбом. Придя в себя, она схватила дочку и испустила вопль ужаса. Снаружи хлестал ливень, яростно стуча в крышу и стены старого дома. Мать с дочерью в руках бросилась бежать к двум своим сыновьям и прижала их к себе. Мальчики-близнецы были младше Бхавани примерно на год. Прикрывая собой детей, женщина сидела в углу комнаты, стуча зубами от лютого страха.

Прервав молитвенные песнопения, в комнате появился брахман. Джара, готовый ко всяким неожиданностям, крепко сжал нож в руке.

— О Кришна! Ты явился! — воскликнул хозяин дома.

В его голосе не было страха, только восторг. Джару это озадачило. Не попал ли в дом, где живет сумасшедший? Брахман танцующим шагом обошел вокруг Джары и припал к его ногам.

— Я знал, что однажды, о мой возлюбленный Господь, ты явишься ко мне! — радостно, нараспев, сказал брахман и, обернувшись к жене, произнес. — Смотри, кто к нам пришел! Принеси дорогому гостю еды на пальмовом листе! Эй, женщина, что ты там делаешь? Ты забыла, как необходимо встречать гостя?

Мысли стоявшего подобно истукану Джары окончательно спутались. Брахман снова прикрикнул на свою жену. Та не сводила глаз с ножа незнакомца. Ненависть в ее глазах смутила Джару, он разжал руку и выронил нож. На губах женщины появился намек на улыбку, а Джару прошиб приступ стыда за то, что он ворвался в это жилище с целью причинения вреда.

Брахман продолжал крутиться вокруг неожиданного гостя, предлагая ему то кружку воды, то удобное кресло. Никогда еще никто не выказывал такой радости при виде Джары. Чаще всего люди били его, ругали, кидались в него камнями и палками. Богом его точно не называли, не всегда считая даже просто человеком. Кто такой Кришна Джара слабо себе представлял. Слышал, что есть такой богочеловек, которому все больше и больше людей поклоняются как чудотворцу и воплощению Господа Вишну. Живущие в трущобах люди нуждались в чем-то волшебном, отвлекающем от повседневной суровой жизни. Кришна и являлся для них тем самым волшебством.

— Я слышал о твоей любви к шуткам, о Кришна! Ты ведешь себя так, будто я не узнал тебя. Будь милостив, прими мое гостеприимство и подношения! — Брахман схватил Джару за руку и усадил его.

В руки Джаре хозяин всучил пальмовый лист с липкой кашей.

— Ешь, мой Господь! — уговаривал его брахман, а затем разразился восторженной песней.

Его мелодичный голос успокаивал пылающий разум Джары. В песне говорилось о сострадании Кришны, о том, как Господь испытывает своих последователей, как он пребывает в душе каждого живого существа, как он проявляется в любви и благих деяниях. Брахман пел о блаженстве, получаемом из ничего, и счастье, находящимся во всём. Некоторых слов Джара не понимал в силу своей неотесанности. Но песня и не имела намерения проникнуть в его разум, она затрагивала само сердце. Джара неожиданно для себя разразился рыданиями.

— Свами! Я не твой Кришна, я — пария, жалкий неприкасаемый! — произнес он всхлипывая.

Джара ожидал, что за признание его могут начать ругать или избивать. Если брахман позволит себе что-то подобное, то зверь, дремавший в сердце лесного дикаря, тут же схватится за нож.

Брахман же мягко сказал:

— Воистину, ты, о Кришна, неприкасаем и неосязаем! Ты — сущий Господь! Ты — Брамха, ты — Вишну, ты — Махешвара! Ты мой отец, моя мать, мой сын и мой брат! Ты явился в мое скромное жилище разделить со мною трапезу. Ты мой гость и мой Господь! Пожалуйста, яви мне свою милость, отведай мое угощение! — брахман подложил на пальмовый лист еще каши.

Слезы застилали глаза, Джара не видел ничего перед собой. Сочащуюся сквозь пальцы кашу он взял на ощупь. Внезапно он почувствовал сильнейший голод и напал на предлагаемую ему пищу, в один момент очистив пальмовый лист.

Безумный брахман затянул следующую песнь. Окончив петь, он низко склонился перед Джарой:

— Я благословлен тобой, о мой Господь! Ты явился предо мной как еда перед голодным человеком, затем ты сам вкусил моей пищи!

Он повернулся к жене и велел подать гостю воды для омовения рук. Положив спящих сыновей на пол, женщина прошла на кухню. Там она открыла дверь, впустив в дом холодный ветер, и вышла на улицу, где и стала ждать гостя с кувшином в руках. Джара посмотрел на близнецов и вздрогнул. Они выглядели бледными и изможденными. Когда он пошел на улицу помыть руки, маленькая Бхавани увязалась за ним. Джара видел, с какой печалью девочка посмотрела на пустой горшок, в котором была каша. До него дошло — он один только что съел весь ужин этой семьи! Женщина смотрела на него со снисходительной усмешкой.

— Прости меня, госпожа…, - Джара не смел посмотреть женщине в глаза.

— Мы уже свыклись с его безумствами, — ответила жена брахмана.

Губы ее скривились от горечи, но одновременно пытались показать улыбку.

— Я думал, вы богато живете. К вам ходит так много знатных людей. Поэтому я…, - он не смог закончить фразу.

— Пришел нас ограбить, — договорила за него женщина. — Тебе следовало просто попросить у мужа все, что желаешь. Он бы дал. Правда, добра то у нас немного…

Маленькая девочка подошла к матери. Женщина взяла ее на руки и чмокнула щеку. Ребенок радостно улыбнулся.

— Ему повсюду мерещится Кришна, — усмехнулась жена брахмана. — Но у него талант, он прекрасно поет. Бываю дни, когда к нам приходит множество людей слушать его пение. Тогда у нас много разной еды, подарков и даже денег. Другой бы на месте мужа разбогател. Но он уверен, что все эти дары принадлежат не ему, а Господу, и мы не имеем на них никаких прав. Практически все, что нам приносят, муж раздает в тот же день. Думать о будущем и откладывать деньги, по его мнению, значит оскорблять Господа. Тот, кто создал нас, даст нам все необходимое. К нашим воротам за своей долей подаяния стекаются нищие и обеспеченные, больные и здоровые, женщины и мужчины, брахманы и кшатрии, просто лентяи и всякие бездельники. В каждом из них муж видит Кришну, не замечая при этом, что семья его голодает. Такова моя судьба — глядеть на своих голодных детей, и видеть, как муж кормит чужих людей…

Она вдруг замолчала.

— Прости меня, госпожа. Я действительно хотел ограбить вас, — Джара видел, как дочь тянет руку к лицу матери, и та целует ее большой палец.

В животе у него заурчало. На полу кухни виднелась лужа, натекшая из дыры в крыше. Из комнаты доносились песнопения брахмана. Взгляды Джары и женщины встретились. Юноше хотелось плакать.

— Сегодня вы не ляжете спать голодными! Я принесу еды, — заявил он, не зная, что еще можно сказать в такой ситуации.

Женщина улыбнулась ему в ответ. Девочка мирно спала у нее на руках.

Немного помедлив, Джара развернулся на пятках и скрылся во влажной тьме ночи. На улицах стояла кромешная тьма, ливень залил все факелы. Тишину нарушали только журчащие ручейки дождевой воды. Где достать еды в это позднее время Джара не представлял. Он не переставал удивляться, насколько бывают сумасшедшими люди, что отдают последнее чужому для них человеку. Раньше, когда он выпрашивал еду у прохожих, ему в основном доставались побои. Со временем он сам стал человеком, способным избить кого угодно. Удары, полученные им от настоятеля храма, все еще причиняли боль, не телу, но разуму. Он так и не мог понять этот мир. Жизнь своими проявлениями смущала ум неграмотного лесного жителя. Как люди могут быть одновременно жестоким и добрыми? Как легче было бы разделить всех на добрых и злых! После порки кнутом в храме Джара ко всем брахманам испытывал жгучую ненависть. Но сегодня безумный брахман поколебал его отношение к людям высшей варны и привел мысли в полное смятение. Джара продолжал бесцельно брести в ночи.

По пути ему попалась мясная лавка. На веранде стояла тахта, на которой храпел мясник. К ножке тахты был привязан баран. Это же еда!

«Я могу вернуть долг этому чокнутому брахману и покончить со всеми нежными чувствами!» — подумал Джара.

Он чувствовал себя обязанным семье брахмана, но и боялся утратить накопленную за годы ненависть и злость, опасался смягчить свой характер. Ему хотелось вернуться в приютивший его темным мир, полный риска, преступлений и приключений. Джара отвязал барана и пошёл обратно. В дом брахмана он вошел бравой походкой через ворота. Он явился одаривать, а не подло красть. Непривычное ощущение полного счастья наполнило его сердце. Он понял, какую радость может принести дарение чего-либо, и брахман, раздающий людям все, что у него есть, уже не казался ему сумасшедшим.

Дверь открыл сам брахман. Темное лицо Джары сияло от радости и гордости. Он притянул за веревку упершегося барана и торжественно произнес:

— О свами! Прими подарок. Ты с семьей сможешь питаться им несколько дней. После я снова принесу тебе еды.

— Кришна! Ты вернулся! Как ты добр ко мне, твои игры восхитительны! Ты снова испытываешь меня! — брахман пребывал в экстатическом состоянии.

Он опустился на колени и погладил барана по морде. Животное замерло, ощутив доброту, исходившую от ласкового прикосновения. Затем брахман встал и скрылся в темноте за домом.

— Госпожа! Может, ты примешь мой подарок? — внутри Джары разгорался гнев.

Он знал — они не примут его дар. Женщина лишь покачала головой, и отвернулась к спящим детям.

— Понятно, вы не можете ничего брать у неприкасаемого! — горько произнес Джара, с трудом сглатывая возникшую во рту горечь.

Он поднял глаза к небу. Смотреть на дом и семью брахмана он не мог.

Неожиданно жена брахмана сказала тихим голосом:

— Нет, сын мой. Причина иная. Муж уверен, что всякое живое существо имеет право на жизнь, пока Господь не заберет его в свою обитель. Он не одобряет убийства животного ради пищи или удовольствия. Поэтому, твой подарок — это еще один голодный рот в нашем доме.

Брахман вернулся с охапкой травы, положил ее перед бараном и принялся наблюдать, как ест животное. Это было невыносимо! Джара чувствовал, что погибает. В это мгновение он возненавидел брахмана. Если не вернуть ему долг, то Джаре никогда не скрыться от вины и ненависти. Он резко развернулся и со всех ног помчался по темной улице.

Вернувшись с украденным мешком, Джара обнаружил, что дом брахмана охвачен огнем. Несколько человек стояли на улице и смотрели на пожар. С диким воплем Джара, бросив мешок на землю, ринулся в огненный ад. Люди были потрясены видом бегущего прямо в бушующее пламя темнокожего человека. Прежде чем они смогли его остановить, Джара нырнул в горящую хижину. В отчаянии он искал брахмана и его семью. Сверху упала балка и чуть его не пришибла. Юноша закричал от ярости и боли, ему пора было выбираться из охваченного огнем дома, одежда на нем горела. Какие-то люди вытащили его на свежий воздух, покатали по земле, сбивая с него пламя, затем облили водой. Убедившись, что юноша вне опасности, они поспешили в горящую хижину.

Джара лежал на земле и скулил. Одно за другим из дома выносили обгоревшие тела. Все они были мертвы — маленькая Бхавани, близнецы, жена брахмана, сам брахман, даже баран. Джару о чем-то спрашивали, но он молчал, не в силах произнести ни слова. Тело плохо слушалось его. Заботливые люди отвели юношу в городскую лечебницу. Там ему смазали ожоги и уложили на койку, но выживет он или умрет, лекарю было безразлично.

Почти полгода ушло на поправку. Лекари не знали имени пострадавшего на пожаре юноши, и звали его Золотистым Мангустом. Темнокожий лесной дикарь был поначалу озадачен таким прозвищем, но однажды нашел на свалке осколок зеркала и разглядел себя. Ожоги к тому времени полностью зажили. Но он поразился, увидел свое отражение. Левая сторона тела сохранила обычный темный цвет и гладкость кожи. Правая же сторона вся сморщилась и окрасилась в грязно-золотистый цвет. Лицо частично пострадало от огня, даже при сжатых губах справа виднелись зубы. Со странным прозвищем все стало понятно. Выглядел он отвратительно. Но плакать Джара не стал, похоже, все его слезы давно высохли. Он вернулся на койку и улегся, освободив голову от ненужных размышлений.

* * *
Как только лекари убедились, что жизни Джары ничего не угрожает, его выгнали из лечебницы. Действительно, что может угрожать жизни изгоя?

Позже Джара разузнал и правду про пожар. Оказалось, Дайя с шайкой, той ночью ворвались в дом брахмана, рассчитывая застать там Джару. Главарь не смог вытерпеть безумия хозяина и убил брахмана. После этого у него не было другого выбора, как убить всех в доме, избавляясь от свидетелей. Уходя, они подожгли хижину. В целом, для их шайки не произошло ничего необычного. Пару дней Дайу посещали сомнения, затем он перестал думать об этом случае. Лишь выпив, он принимался к вящей радости своих подельников передразнивать говор сумасшедшего брахмана. Дурджая через посланника пригласил Джару обратно в шайку, но получил отказ. Зверь, пробудившийся в лесном дикаре от жестоких побоев, сгорел в огне пожара. Он чувствовал себя таким же сумасшедшим, как и мертвый брахман. Не важно, что Господь не пришел на помощь своему столь преданному последователю. Джара стал одержимым, стал новым человеком, человеком, совершенно неподходящим окружающему его миру.

Бродя по городу и попрошайничая, Джара скопил горсть монет. С ними он отправился к Крипе. Для этого юноша выбрал ночное время, когда храм закрыт, и нет вероятности повстречаться с настоятелем. Ему хотелось вымолить у Крипы прощение за то, что украл у него деньги. Добравшись до баньяна, он увидел крепко спящего Крипу. Джара позвал его. Брахман не пошевелился. Джара толкнул его в плечо. С проклятьем на устах Крипа открыл глаза, глянул на изуродованное лицо гостя и в испуге отшатнулся. Но все-таки брахман признал Джару и даже приветливо ему улыбнулся.

— О свами! Несколько лет назад я совершил страшную ошибку. Вот деньги, которые я украл. Прости меня! — сказал Джара, после чего почувствовал неслыханное облегчение.

— Ха-ха-ха! Нет, ты не украл. Сначала я отнял деньги у того болвана, угрожая ему своим брахманским достоинством. У тебя хватило умы стащить эти деньги у меня и убежать. Я, конечно, сперва хотел произнести проклятие, но передумал и порадовался за тебя. Обнаружив пропажу денег, я понял, что ты выживешь, что ты подходишь этому миру. Но теперь я обеспокоен. С чего ты вдруг решил стать блаженным и святым? Как это поможет тебе выжить? Если только наживаться за счет доверчивых и суеверных?

Не понимая смысла его рассуждений, Джара ничего не ответил. Он лишь умолял Крипу взять деньги до тех пор, пока брахман не вышел из себя и отругал Джару за то, что он мешает ему выспаться. Засыпая, Крипа продолжал осыпать ругательствами всех святых и праведников мира.

Той же ночью Джара стал свидетелем того, как Шакуни столкнул Бхиму в реку. Потом он предстал в зале собраний царского дворца, где проходил суд над Суйодханой, подозреваемом в убийстве двоюродного брата. Несмотря на то, что Джара был подавлен величием дворца, напуган царем и, особенно, рявкнувшим на него высоким знатным придворным, он старался стоять ровно и говорить уверенно. И он искренне радовался тому, что способствовал оправданию царевича. Удары, полученные позже от стражников, Джара воспринял как испытание, посланное Господом.

«Всё это игры-лилы Кришны!» — восторженно думал лесной дикарь, в то время как тело его страдало от побоев.

Он часто обращался к людям с вопросом, где ему найти Кришну. Некоторые говорили ему, что Кришна — это ставший воплощением божества вождь ядавов, обретший великую мудрость и способность являть чудеса. Другие утверждали, что всё это сказки, ни к каким чудесам Кришна не способен. Просто это еще один сильный мира сего играющий в грязные политические игры. Последнее мнение крайне злило Джару. Кришне поклонялся мертвый брахман. А он не мог ошибаться! Со страстью, граничащей с безумием, неприкасаемые и отверженные верили в бесконечное сострадание Кришны, в его всемогущество. Каждое мгновение они возносили ему молитвы, каждое действие объявляли подношением своему Господу. Вскоре среди разнообразного шума городских улиц начал послышался новый голос. Суровую жизнь бедняков смягчал сладкий голос Джары, возносивший хвалы Господу Кришне.

В объятьях этого нового Джары и нашел прибежище слепой щенок. Мимо них, спящих, прижавшихся друг к другу, прошел гуру Дрона, погруженный в мысли о другом лесном жителе, у которого только что потребовал отрезать палец руки. Утром пес лизнул Джару и разбудил его. Мягкий язык лизал грязное лицо, это было очень приятно, это было, как благословение жить в этом прекрасном мире! Как всегда, Джара поцеловал землю и поблагодарил Кришну за его милость и доброту. Он воспел мудрость Господа, его майю, его игры, его любовь. Слепая собака с запекшейся кровью в пустых глазницах, виляла хвостом в такт его пению. Несколько прохожих бросили монеты на землю перед Джарой.

К полудню у Джары появилась навязчивая идея дать имя своему новому питомцу. Он перебрал в уме множество слов, но только одно показалось ему самым подходящим. Это слово часто произносили люди, праведники и грешники. Так часто, что оно из священного понятия стало обыденностью. Полного смысла слова неприкасаемый так и не знал, да ему было и не к чему. Кто запретит ему назвать собаку, как он хочет? Джара поднял слепого щенка к солнцу, тот заскулил. Как на наамкаране, обряде наречения имени, Джара положил щенка на колени и трижды прошептал псу на ухо слово:

— Дхарма! Дхарма! Дхарма!

Невежественный неприкасаемый придумал весьма странное имя для щенка, лишенного глаз Арджуной и Экалавьей. Дхарма, слепой уличный пес, радостно вилял хвостом, когда хозяин ласково его гладил. Вокруг них, на улицах Хастинапура, жизнь шла своим чередом.

ГЛАВА 16 ВОЗВРАЩЕНИЕ СУТЫ

Туманным утром корабль прибыл в Двараку. Карна от души поблагодарил капитана-онийца, который еще раз предложил ему посетить свою родину. С палубы отчетливо виднелись золотые купола дворца Баларамы и шпили городского храма. Карна улыбнулся мореходу и покачал головой. Между ними установилась тесная связь. Карна хотел оплатить проезд кое-чем из полученных после состязания даров, но капитан заявил, что на его гордой родине не принято брать мзду с таких великих воинов, как Карна. Несколькими днями ранее, под усыпанным звездами небом, когда корабль казался малозаметной крупинкой вселенной, сута поведал ионийцу историю своей борьбы, своих стремлений, своих поражений и побед, закончившихся проклятьем гуру. По необъяснимой причине его рассказ заставил течь слезы из глаз капитана.

Карна в сопровождении ионийца спустился на причал. Люди с удивлением взирали, как обнимаются светловолосый варвар и их земляк, облаченный в чужеземные одежды. Оба человека знали, что больше никогда не увидятся, это делало их дружбу более крепкой, настоящей. Капитан смотрел, как Карна опустился на колени и поцеловал землю. Разум ионийца наполнялся злостью к родине суты. Не смотря на свои прекрасные храмы и огромные города, Бхарата когда-нибудь будет захвачена завоевателями, если и далее продолжит относиться к своим талантливым сыновьям и дочерям, как к грязи, только по причине их низкого происхождения.

Мечты капитана о завоевании Бхараты прервал подошедший портовый служащий, и они предались более приземленным делам — подсчету товаров и пошлин.

Основное имущество Карны состояло из лука и колчана, меча уруми, повязанного как пояс, и одежды, дарованной ему капитаном. Будущее представлялось неопределённым и пугающим. Сердце влекло в Хастинапур, но не встретиться ли прежде с вождем ядавов, может он предложит какую-нибудь работу. Больше всего Карне хотелось обнять своих родителей и поразить мастерством друзей. Хотелось нырнуть в холодные воды Ганги и плыть против мощного течения. В Музарисе тоже была река, Пурна. И ему нравилось плавать в ней ночами, под пробивающимся сквозь пальмовые листья лунным светом. Но Карна скучал по грубой силе Ганги. Ни одна другая река не сравнится с берущим начало в Гималаях потоком, в котором отражаются огни великолепных храмов и величественных дворцов. Также у Ганги было неоспоримое преимущество — другие реки не доносили до сына суты ароматыдетства. Он жаждал оказаться дома.

Поднеся руку к взволновавшемуся сердцу, Карна пальцами ощутил гладкую поверхность панциря и вызвал тем целый поток воспоминаний. Доспех подарил ему царь Калинги, восхищенный мастерством ученика Парашурамы. Это было произведение искусства лучших оружейников. Семь лет кузнецы ковали шедевр в древнем храме солнечного бога, создав в итоге очень легкий и невероятно прочный панцирь. Брахманы, положив доспех к ногам статуи Сурьи, возносили молитвы богу, желая узнать, кому из праведных воинов, поборников дхармы суждено носить чудесный панцирь. Долгие годы небеса молчали. Видимо такой воин еще не родился на земле.

Бог Сурья, покровитель Калинги, послал царю этой страны знамение о появлении достойного воина. Могущественный владыка, гордый от подобной чести, преклонился перед двадцатидвухлетним юношей. Гуру Парашурама с гордостью взирал на своего лучшего ученика. Наставник сообщил царю Калинги, что бог поистине отнесся к нему благосклонно, ведь Карна не только великий воин, но и выдающийся брахман. Карне было крайне неловко принимать такие почести. Теперь же царь Калинги был его врагом и желал получить голову нечестивого суты. Как можно так быстро сменить глубокое почтение на лютую ненависть к человеку, всего лишь из-за его происхождения? Тем более покровитель царя, сам Сурья, отметил Карну своим выбором. Это больше всего удивляло молодого воина и приводило его в печаль.

Погруженный в мысли, Карна, незаметно для самого себя, дошел до ворот дворца. Тут он проклял себя за то, что не догадался обзавестись подходящей одеждой. На нем все еще были надеты подарки капитана, которые натерли ему тело во многих местах. Стражники разглядывали его с любопытством и некоторой опаской. Судя по лицу — перед ними стоял местный житель, но одежда на нем такая, какую носят одни только млеччхи. Карна потребовал у стражников пальмовый лист, нацарапал на нем «Васушена» и попросил передать его Балараме. Он даже протянул старшему стражнику две монеты, то ли как мзду, то ли в знак благодарности. К удивлению суты, воин рассмеялся и вежливо оттолкнул руку с деньгами.

Карна ожидал, стоя в тени тамариндового дерева, и с интересом рассматривал все в округе. Город за последние годы значительно разросся. Карне не приходилось здесь бывать ранее, но он слышал, какая здесь находилась пустошь, лишенная всякой растительности. Он также вспомнил макет города, виденный в покоях Баларамы, и горящие от страсти глаза вождя ядавов. Эта страсть наделяла созидающей силой всех, находящихся рядом с Баларамой. Сколько сил и усердия потрачено на то, чтобы возвести здесь величественный цветущий город! Карна стал восхищаться Баларамой еще сильнее.

Воздух Двараки был буквально пропитан силой и свежестью. Карна видел дома, наполненные солнечным светом, богатые торговые лавки, широкие улицы, по которым разъезжают колесницы непривычного вида, скачут всадники, под звон множества колокольчиков слоны степенно несут на спине знатный мужчин и женщин. Город совершенно не напоминал собой безумный хаос Хастинапура. Тем более Дварака не походила на совсем необычный Музарис. Город Баларамы еще не стал самым большим городом Бхараты, но у него все было впереди. Двараке еще не хватало культуры и искусств Каши и блеска Матхуры, но жители города рассчитывали затмить все знаменитые города Бхараты. Баларама творил волшебство. Он построил город на ровном месте, доказав, что нет ничего невозможного. Всем гостям города вождь ядавов демонстрировал улицы, лишенные мусора и нечистот, усаженные деревьями аллеи, дорожки для пешеходов вымощенные плиткой.

Стражник своим появлением разогнал думы Карны. Он низко поклонился и предложил следовать за ним. Гостя привели к самым дверям покоев Баларамы. На пороге Карна замешкался, задавшись вопросом, как встретит его вождь ядавов. Глубоко вздохнув, сута вошел. Баларама постарел. Волосы его поредели, обнажив широкий лоб. Он сидел, разбирая охапку свитков, лежащих перед ним на столе. Простые белые одеяния Баларамы поразили Карну. Прославленного вождя ядавов можно было бы легко спутать с любым из его подданных, если бы не исходящая от него невидимая сила. По сравнению с царями южных земель, усыпанных золотом и увешанных драгоценными украшениями, Баларама выглядел практически голым. Карна терпеливо ждал, когда вождь поднимет голову и обратится к нему. Суту вдруг охватило смущение и раздражение, он надеялся, что чувства эти не отразятся у него на лице. Карна ожидал более теплого приема.

Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Баларама оторвал взгляд от свитков, поднял голову и улыбнулся Карне. Сута немного расслабился.

— Во имя Шивы! Ты так вырос и возмужал! Память моя все еще носит образ мальчика, стоящего передо мной и говорящего о своих мечтах. Карна! Как я рад тебя видеть!

Баларама встал из-за стола, подошел к Карне и крепко обнял его.

— Ты так и остался сентиментальным мальчишкой! Я заметил тебя сразу, как только ты вошел, и специально наблюдал за твоим поведением. Мне было интересно, изменился ли ты. И я счастлив видеть, что ты ничуть не изменился. Обычные человеческие чувства переполняют тебя. Ты мог в ходе обучения утратить доброту своего сердца, стать расчетливым, жаждущим власти и славы человеком. Но лицо твое лучится добротой, и это меня очень радует!

Карна мысленно обругал себя. Неужели на его лице видно все, о чем он думает? Баларама предложил Карне сесть на диван. Расположившись рядом, он дотронулся до панциря и восхищенно произнес:

— Великолепно! Какое мастерство! Откуда у тебя такой доспех?

После этих слов сдержанность Карны улетучилась. Он подробно поведал о своей жизни на юге, рассказал о царствах асуров и их гордых царях. Также сута рассказал об ужасной варной системе, стократ более жестокой, чем в том же Хастинапуре, о жалком существовании париев и прочих низкорожденных, о роскошной и блистательной жизни высших слоев общества. Карна описал великолепные храмы, дворцы и другие строения, построенные гениальными зодчими. Он также рассказал о чудесных танцах и чарующей музыке, слышанной им там, о невиданной щедрости южной природы. Но когда Карна упомянул своего таинственного гуру Парашураму, слова застряли комом у него в горле. Он почувствовал себя не великим воином, а юнцом, которого отец наказал за чужие проделки.

Баларама пристально смотрел на Карну во время его повествования. Когда молодой человек закончил говорить, ядав крепко сжал его плечо. Ему были понятны чувства Карны, которые юноша пытался скрыть.

— Что случилось потом? — мягко спросил Баларама. — Тебе удалось произвести на него хорошее впечатление?

— Я… он…, он был для меня отцом, до тех пор, пока…, - Карна замолчал, отвернулся, затем встал и отошел к окну.

Он не хотел показывать Балараме свои слезы.

«Что же я как женщина, слезы лью по любому поводу!» — сердито подумал Карна.

В саду за окном, на скамейке сидела красивая молодая девушка и пела песню. Несколько ее друзей и подруг завороженно слушали, как сладкий голос певицы ласкает цветы и добавляет воздуху особый аромат. Песня чудесным образом внесла умиротворение в разум Карны и принесла ему огромное удовольствие.

— Он узнал, кто ты есть на самом деле?

Карна стремительно обернулся, глаза его снова наполнились болью. Он продолжил свою историю — со дня, как он покинул причал в Прабхасе и до обретения титула Дхармавиры. Про то, как гуру его проклял, Карна рассказывал уже шепотом.

— Теперь я беглец. Все цари южных земель жаждут моей крови. Они с радостью лишат меня головы за то, что я оставил их в дураках. И еще мне не известно, что стало с моим гуру, с Парашурамой. Ведь я действительно его обманул, и, не исключено, заслуживаю наказания.

— Я подозревал, что с тобой случилась крупная неприятность. Мои лазутчики донесли, что Парашурама все еще не пришел в себя и, что какой-то его ученик, выходец с севера, натворил ужасных дел. Я считал тебя мертвым, пока не получил письмо царя Гокарны, — Баларама вернулся к своему столу.

Взяв один из пальмовых свитков, он вручил его Карне. Лицо молодого воина потемнело, когда он прочел написанное на листе.

— Я бы с радостью предложил тебе, Карна, остаться здесь, но в Двараке сейчас не все так хорошо, как может показаться. У меня идет борьба с людьми, ратующими за древние традиции. Мне придется в чем-то с ними согласиться, чтобы предотвратить кровопролитие. Мысль, что мы, ядавы, когда-нибудь можем перебить друг друга и положить конец всем моим начинаниям, не дает мне покоя. Отдохни сегодня, а рано утром отправляйся в Хастинапур. Надеюсь, Бхишма держит город под контролем. Более того, через месяц состоятся состязания учеников Дроны, и ты можешь попасть в свиту царевича Суйодханы. Царевич после этого турнира станет совершеннолетним и обретет определенный вес в государственных делах. Я напишу ему письмо, и он примет тебя. Хотя, разве тебе нужны какие-либо рекомендации? — рассмеялся Баларама.

Карна посмотрел в окно. Девушка ушла. В саду никого, кроме бабочек и птичек, не было. Разум юноши пребывал в смятении. Будущее выглядело мрачным. В письме царя Гокарны ясно говорилось, что Карна — беглый преступник. Всем, кто его обнаружит, необходимо передать его живым или мертвым властям южных стран. Опасность таилась повсюду, а он, глупец, ходил по Двараке, разинув рот от удивления. Будь ты хоть трижды Дхармавирой, но предательская стрела быстро покончит с тобой.

— Приветствую тебя, брат!

Внутри у Карны все похолодело. Он узнал этот голос. Он обернулся и увидел человека, к которому никак не мог испытывать дружеских чувств.

— Кришна? Что, все приготовления к обряду выполнены? — стараясь говорить непринужденно, произнес Баларама.

В желтых шелковых дхоти, с павлиньим пером в волосах, весь увешанный сверкающими украшениями, с флейтой, заткнутой за пояс, и цветочной гирляндой на шее, Кришна выглядел поистине божественно. Большего контраста, чем между его нарядом и белыми одеяниями Баларамы, и быть не могло. Карна не мог не признать, что молодой вождь ядавов необычайно красив.

— Намасте, — с улыбкой сказал Кришна Карне. — Брат! Подскажи, откуда я могу знать этого юношу?

— Это мой давний товарищ, Васушена Карна из Хастинапура. Во всей Бхарате ты не встретишь лучника лучше его! — гордо заявил Баларама, заставив Карну смутиться от такой неожиданной похвалы.

— О! Я, кажется, вспомнил его! Это тот самый мальчик-сута, отправившийся на юг, чтобы стать воином. Он может быть твоим другом, брат, но за ним охотятся все подданные Парашурамы. Что он здесь делает? Ты же не хочешь увидеть, как армии южан стирают в пыль Двараку? И, называя этого молодого человека лучшим в мире лучником, ты не забыл про Арджуну, брат мой? — спросил, улыбаясь, Кришна.

Карна готов был вспыхнуть от гнева и оскорбления. Но он знал, что Кришна только на это и рассчитывал, произнося свою речь. Дай ему повод и вмиг окажешься в темнице, а после — в руках у своих врагов.

Карна молчал и неподвижно стоял.

— Кришна! Почему ты его задираешь? Будь спокоен, я имею достаточное влияние на южных царей. Они не пойдут на нас войной. А хоть бы и так! У нас хватит сил защитить Двараку! Будь добр, оставь нас одних. О подготовке к обряду мы поговорим позже.

Кришна продолжал с улыбкой смотреть на Карну.

— Как пожелаешь, брат. Главное, убедись, что наш город и наши люди защищены от вторжения с юга, — Кришна нарочито церемонно поклонился Балараме.

Сложив ладони, он попрощался с Карной и вышел из комнаты. У Карны еще долго стояла перед глазами застывшая улыбка Кришны.

С нахмуренными бровями Баларама обратился к Карне:

— Тебе нельзя оставаться в Двараке! Отправляйся в Хастинапур и будь предельно осторожен. Держись в тени и постоянно оглядывайся. Вокруг нас слишком много врагов. Нельзя недооценивать силу и влияние Парашурамы, даже если он и лежит без сознания. Покинь Двараку еще до рассвета.

Неприятно и неожиданно было услышать в голосе Балармы усталость. Карна хотел задать еще множество вопросов, но не успел открыть рот, как ядав позвал слугу и приказал тому найти для гостя покои. Карна поклонился и коснулся пальцами ступней вождя. Его разум пребывал в полном смятении. Он не знал, что его ожидает в будущем. Уверен суты был только в одном — на каждом шагу его подстерегает опасность, в любом месте и в любое время он может повстречаться с охотящимися за ним южанами. Дойдя до гостевых покоев, Карна обнаружил стоящего в конце коридора Кришну. Рука суты невольно потрогала скрытый под одеждой меч-уруми. Кришна разгадал намерение Карны и во весь голос расхохотался.

Быстрым шагом Карна вошел в свою комнату и придался спиной к двери, лихорадочно соображая, как ему поступить дальше. Он опустил запор и опустился на диван, стоящий в углу. Долгое время он прислушивался к любым шагам или подозрительный звукам, пока усталость не взяла своё. Карна заснул крепким, без сновидений, сном.

Во дворце стояла пугающая тишина.

Сон Карны прервал мягкий стук в дверь. Было еще темно. Как долго он проспал? Сжимая в руке меч, он плавно приоткрыл дверь. На него смотрело красивое женское лицо. У Карны в груди екнуло сердце. Это та самая девушка, чья песня так очаровала его. Что ему теперь делать? Пригласить войти? Насколько это прилично? Но и держать под дверью тоже нехорошо!

Замешательство Карны развеселило девушку, она улыбнулась, показав подобные жемчугу зубы.

— Я Субхадра, сестра твоего друга! — представилась она, сложив ладони в приветственном жесте.

Карна поклонился в ответ и вышел за дверь.

— Я слышала, ты завтра уезжаешь в Хастинапур. Ты же увидишься там с царевичем, наследником престола? — в ее голосе послышалась застенчивость.

— О Деви! Я простой сута, возница. И я не уверен, что смогу общаться с царевичем. Но то, что я еду в родной город, в Хастинапур, это правда, — ответил, улыбаясь, Карна.

— Ох, а я приняла тебя за одного из царевичей Куру…, но не важно, ты сможешь передать Суйодхане весточку от меня? — Субхадра прикусила губу.

Она допустила ошибку, назвав наследника просто по имени, без всяких титулов. Карна разглядывал лицо девушки, пока она стояла перед ним, потупив взор. Юноша повторил:

— Для таких простолюдинов, как я, нелегко встречаться с царями и их сыновьями.

— О, я верю, что у тебя получится! Просто назови мое имя, и царевич сам захочет с тобой увидеться, — заверила юношу Субхадра. — Передай ему — я буду присутствовать на состязании. И еще скажи…, скажи, что я очень скучаю по нему.

Карна посмотрел на ее мерцающие глаза, на шелковистые волосы, волнами ниспадающие до талии.

«Будь проклят этот везунчик-царевич!» — подумал юноша.

Разум его трепетал, как пойманная бабочка. Кто-то уже имел права на девушку, и Карне стоило забыть о своих мыслях. Вздох сожаления вырвался из его груди. Такова удача некоторых людей — родиться в благородной семье и быть любимым прекрасной девой.

— Хорошо, сестра моя, — сказал Карна и от такого обращения к девушке испытал облегчение. — Я приложу все силы, чтобы передать твое послание!

— Я очень благодарна тебе, — девушка поклонилась юноше и, шурша платьем, под звон браслетов, скрылась во тьме коридора.

Стараясь не шуметь, Карна запер дверь. Немного сладкого аромата ее духов проникло в комнату, и он, усевшись у окна и глядя на улыбающуюся луну, отпустил свои мысли в неведомые выси. Как прекрасна жизнь! Сута размышлял над просьбой Субхадры. Как ему добиться встречи с наследником престола? Как освежающе на него подействовала невинность любви этой девушки! Однажды жизнь наградит и его такой чистой любовью! Затем он вспомнил про отца с матерью и про родной дом. Все эти годы Карна редко думал про родителей, и теперь ему было стыдно за это. Он оставил их и ушел далеко-далеко за своими мечтами. Ему хотелось покорить весь мир и прожить захватывающую жизнь. Только сейчас, находясь в Двараке, Карне стало понятно, как нелегко далось пожилым родителям его столь продолжительное отсутствие. Теперь он лучше их понимал. Старики по сей день живут в доме, где все напоминает об их сыне. Кровать, где он спал, сломанные игрушки, одежда, из которой он вырос. Все это отец с матерью видят каждый день, и каждый день думают о нем. Карна скучал по нежной улыбке отца, по материнской ласке, по ее стряпне, в конце концов. Он тосковал по дому.

Звуки шагов прервали его задумчивость. Любой другой человек не услышал бы их, но не молодой воин, ученик лучшего гуру Бхараты. Еще раньше, чем послышалась чья-то поступь, тело Карны почувствовало приближающуюся опасность. Кто там может быть? Неизвестный надавил на дверь, пробуя ее на прочность, или всего лишь сквозняк? Но на улице не шевелился ни один листок. В этот миг густые облака скрыли луну, и в комнате заметно похолодало.

Карна поднял сверок со своими скудными пожитками, проверил оружие и прислушался.

«Не схожу ли я с ума?» — думал он, приближаясь к окну.

Снаружи было темно из-за набежавших облаков. Большинство факелов, освещавших дворец, погасло. У ворот дремали два стражника. Карна решал, как ему поступить. Здесь ему оставаться опасно, пока не рассвело, необходимо покинуть Двараку. Предстоит нелегкое путешествие. Дварака находится далеко от Хастинапура, и дорога будет пролегать как через пустыни, так и через джунгли. Ему встретятся засушливые равнины и руины древних городов. Сбиться с пути и без вести сгинуть — проще простого. Пешком преодолеть все расстояние между двумя городами не представляется возможным. Ему нужна лошадь. День состязания царевичей не за горами, а Карна еще смутно представлял себе, как произвести впечатление на знатных господ.

Может быть, вождь ядавов дарует ему скакуна.

На этот раз сомнений не осталось. Дверь заскрипела, в щели показался кончик кинжала. Кто-то пытался сдвинуть засов. Сердце Карны бешено колотилось в груди. В коридоре может оказаться слишком много врагов даже для такого умелого воина, как он.

«Остаться и сразиться с ними, или, пока не поздно, убраться отсюда подобру-поздорову?»

Дверь содрогнулась от мощного удара ногой, но устояла. Недолго думая, Карна схватил свои вещи и выпрыгнул в окно. Наверняка, злоумышленники ожидали, что он бросится к воротам или скроется в саду. Карна же, затаив дыхание, прижался к стене прямо под окном.

В оконном проеме появилось чье-то темное лицо. Посыпались ругательства.

— Проклятый сута сбежал!

Говоривший в гневе что-то пнул в комнате, и по всему дворцу разнесся звук разбитого стекла.

— Идиот! Ты хочешь всех здесь разбудить? — крикнул другой человек, после чего наступила тишина.

Они могут обнаружить его в любой момент, думал Карна. Где находятся дворцовые конюшни? Не их ли крыша виднеется у восточной стены? Здесь его непременно схватят. Карна вскочил и помчался через лужайку, ожидая услышать позади звук спущенной тетивы. Он коснулся своего панциря, обещавшего защиту большей части тела. Добравшись до конюшен, Карна отдышался. В саду он разглядел четырех человек, тщательно обыскивающих каждый куст. В мерцавшем свете факела, горевшего у ворот, их длинные тени напоминали чудовищ из сказок. Чувствующие присутствие незнакомого им человека лошади, заволновались в стойлах. Если какая-нибудь из них заржет, то привлечет внимание этой четверки. Тогда выбора не останется. Придется сражаться и убивать, чтобы не быть убитым.

В конюшне стояли сотни прекрасных скакунов. Карна быстро окинул их взглядом и остановился на понравившейся ему черной лошади. Он подошел к ней, молясь, чтобы она не заржала. Спокойным и уверенным голосом Карна поговорил с лошадью, успокоил ее и вывел из конюшни. Стороживший лошадей человек крепко спал на кушетке под открытым небом. Карна отвел свою лошадь как можно подальше, скрываясь в тени толстой крепостной стены. Пройдя значительное расстояние, он сел на лошадь и направил ее к воротам, мысленно приказывая себе оставаться полностью спокойным.

С востока на небе протянулись розовые нити. До рассвета оставалось совсем недолго ждать. Карна следил за своими преследователи, начинавшими волноваться. Внезапно один из них замер на месте и уставился в его сторону. Карна остановился, стараясь не издавать ни звука. Темнота могла бы его спасти, но в этот миг луна вырвалась из под облачного покрывала. Мужчина увидел сидящего верхом на лошади Карну и негромко свистнул, призывая остальных. Они незамедлительно обернулись и тут же бросились к суте. Карна поскакал к воротам. Он еще не имел ни малейшего представления о том, как заставит стражников выпустить его из города. Враги приближались. Не прыгать же через высокую стену? Лошадь, обнаружив препятствие, заржала, разбудив стражников. Проснувшиеся воины увидели перед собой молодого человека, пытавшегося усмирить своего скакуна. Со всех сторон на шум стали сбегаться другие стражники. Карна проклял свою удачу. Он попал в ловушку!

Карну находился в кольце направленных на него мечей и копий. Во всей возникшей шумихе четверка преследователей незаметно исчезла. Очевидно, им не более суты хотелось попасть в руки городской стражи. Но опасность, исходившая от них, конечно, никуда не подевалась. Даже если Карна будет отпущен стражниками, по пути в Хастинапур ему непременно придется повстречаться с теми людьми.

К Карне подошел стражник, судя по поведению и одежде — сотник, не меньше. Он направил на юношу свой меч и рявкнул, приказывая спешиться. Глупо было не повиноваться в таком положении. Слишком много людей, держащих оружие наготове, окружали молодого человека.

— Эй! Не ты ли вчера просил пропустить тебя к господину Балараме? — спросил сотник.

Карна уставился в землю. Как стыдно быть пойманным, подобно обычному воришке! Он ведь украл лошадь из дворцовых конюшен!

— Ты можешь как-то объяснить произошедшее? — достаточно вежливо поинтересовался командир стражи.

Карна молчал, не желая говорить правду, но и не собираясь лгать. Сотник шепнул на ухо своему подчиненному и тот, отвесив поклон, побежал во дворец. Сута желал одного — чтобы земля разверзлась у него под ногами. Гонец спешил за Баларамой.

* * *
— Сотник! Что за вздор мне только что рассказали? — раздался гулкий голос вождя ядавов.

Все стражники немедленно склонились.

— Мой повелитель! Этот человек пытался украсть…, - начал, было, сотник.

— Украсть? — перебил его Баларама. — Да ты знаешь кто он? А лошадь — мой подарок гостю! Получается, ты оскорбил моего друга, сотник. Люди узнают, и буду смеяться над тобой. Что же ты наделал? Где же знаменитое гостеприимство ядавов?

Командир стражи, весь красный от стыда, опустил голову. Карна с удивлением взирал на Балараму.

— Прости, господин, мою дерзость! — сотник поклонился Карне.

У суты не находилось слов для ответа. Ему было ужасно неловко. Только что этот человек умело исполнил свой долг, и вот, он уже сгорает от стыда в присутствии своих подчиненных. Любые слова были бы неуместны.

— Ладно, не переживай, — Баларама похлопал бедолагу по плечу. — Ты все сделал правильно. Виноват я, что не предупредил тебя о раннем отъезде нашего гостя. Вы все отлично служите Двараке!

Лица всех стражников озарились улыбками от похвалы вождя.

— О повелитель, ты так добр к нам! — сотник все еще глядел в землю, но плечи его облегченно опустились.

Коснувшись ступней Баларамы, Карна прошептал, что сожалеет о происшествии.

Первые лучи солнца коснулись земли, пробуждая ее ото сна.

— Будь острожен, Карна! Тебя ждет нелегкий путь. Я не знаю, что тут случилось, что заставило тебя так покидать Двараку. Но знай, опасность будет идти в одном шаге за тобой. Ты осмелился бросить вызов многовековым традициям. Древние предрассудки Бхараты так просто не отступят. Пусть благословение милосердного Махадевы пребудет с тобой! В любых обстоятельствах, помни одно — надо быть благодарным за то, что преподносит нам жизнь, и надо быть щедрым, когда удача и счастье отворачиваются от нас! Доброго тебе пути, Карна! Надеюсь, у Хастинапура достаточно зоркие глаза, и они в первую очередь увидят твои таланты, а не твое происхождение!

Голос, заставивший Карну похолодеть, раздался, когда юноша уселся на лошадь. Повернув голову, он увидел стоящего рядом со своим нахмурившимся братом Кришну, во всей его божественной красе. С улыбкой, никогда не покидавшей его темного красивого лица, Кришна повторил сказанное, только чуть громче:

— Хастинапур далеко, очень далеко, друг мой. Путь до него трудный и опасный. Есть ли в тебе силы преодолеть его, Карна?

От слов Кришны внутри Карны моментально вскипел гнев. Огромным усилием воли ему удалось внешне остаться спокойным. Не произнося ни слова, он сложил почтительно ладони и поклонился. Карна развернул лошадь к восходящему солнцу и прошептал молитву. Мысль о том, что он направляется домой, заставила сердце радостно забиться в груди. Гнев практически исчез.

«Меня ждет Хастинапур!» — подумал он и зажмурил глаза, пытаясь сохранить в памяти миг только что испытанного блаженства.

Об опасностях, подстерегающих его в будущем, он сейчас не задумывался. Разум Карны переполняла благодарность за жизнь. Он покинул столь отличающихся друг от друга братьев ядавов, ведущих между собой тихую войну. Выехав за ворота Двараки, сута направил лошадь на север. Позади остался просыпающийся город, населению которого была безразлична судьба молодого человека. Много дней он проведет, пересекая знойные пески и пересохшие русла рек, влажные джунгли и бурные потоки.

Хастинапур ждал возвращения суты, посмевшего возмечтать.

Четверо воинов покинули Двараку вслед за Карной. Их цель была ясна — захватить суту. Или, в крайнем случае, убить его. Кроме них, в Хастинапур мчался гонец, несущий послание Дхаумье. Даже если Карне удастся попасть в столицу Куру, письмо будет получено брахманов задолго до этого. Кое-кто не желал рисковать. Другие гонцы отправились в столичные города южных стран. Все их сообщения сводились к одному — муха нашлась и летит в паутину.

ГЛАВА 17 БЕГЛЕЦ

Хастинапур готовился к великому событию. Состязания должны были стать кульминацией двенадцатилетнего ученичества царевичей. Сотня сыновей царя Дхритараштры и пятеро сыновей его брата Панду покажут всему миру, каких прекрасных воинов из них вырастил гуру Дрона. Приглашены были правители и знать всех стран — от Гандхары на западе до Камарупы на востоке, от Кашимиры на севере до Ланки на юге. Для многих царей, находившихся в зависимости от страны Куру, приглашение Великого регента звучало как приказ. Владыки же дружественных стран, Двараки, Ванги и других, присутствовали на этом грандиозном празднике по собственной воле.

Перевалило за полночь, когда Бхишма вызвал к себе Видуру.

— Меня беспокоят южные царства. Как бы наша открытая демонстрация воинской доблести не вызвала у них беспокойства! На чем основываются все эти слухи о Парашураме? — регент не сводил глаз с груды исписанных пальмовых листьев перед ним.

— Шпионы доносят, что он так и не пришел в сознание. Но если это неправда, то есть риск вызвать его гнев, — Видура ждал, когда Бхишма оторвет взгляд от писем.

— Видура! Ты же не думаешь, что я боюсь войны с кем-либо? Мне только жалко терять все, достигнутое за два мирных десятка лет! Южные царства далеко, а Кхандава близко. Такшака подчинил себе последнего из династии Индр. В любое время его разношерстная армия, больше похожая на банду разбойников, может напасть на нас, — расправив пальцами один из пальмовых листков, Бхима внимательно прочитал написанное на нем.

— О господин, большей угрозой мне видится ухудшение ситуации с правопорядком в столице. Не пора ли избавиться от этой крысы, от Дурджаи? Свою гнусную деятельность он прикрывает торговлей с Гандхарой. С этим надо давно покончить! — Видура переминался с ноги на ногу, не смея произнести имя царевича Гандхары.

Бхишма опустил письмо, которое он читал, и устало потер глаза.

— Видура, я всегда старался быть одинаково терпимым ко всем народам, верам, варнам. Я не желаю, чтобы наша страна уподобилась южным царствам. Разорвем торговые отношения с Гандхарой — ущемим интересы разных людей, простых и знатных. Дурджая — мелкий жулик, мы в любой момент можем с ним покончить. Сейчас не до него! Займись нагами и следи за Парашурамой!

Видура хотел возразить, что большинство шудр и неприкасаемых не имеют никаких прав не только на юге, но и здесь. Но советник решил промолчать и не вызывать гнева пожилого регента. В некоторой степени, это было бы несправедливое обвинение. На днях Великий регент лично отверг предложение Дхаумьи о том, что в царском совете должны заседать исключительно брахманы.

Стояла глубокая ночь. Видуха мечтал оказаться дома, обнять детей и уснуть крепким сном. Он подошел к окну. Сияющая луна заливала землю серебристым светом. Ночной покой так обманчив!

— Проклятье! А это что такое?

Восклицание Бхимшы отвлекло Видуру от размышлений. Он взял письмо из рук регента и прочитал его, прищуриваясь из-за тусклого света. Лицо советника побледнело.

— О господин! Это может очень плохо кончиться! — дрожащей рукой Видура вернул письмо Бхишме.

— Хм…, впрочем, пока ничего страшного…, но потом вполне может…. Мы должны остановить его.

Бхишма прочитал еще раз письмо от махараджи Ватапи, могущественного южного правителя. Сообщалось, что хастинапурский подросток-шудра обманул и оскорбил все царства юга, получив в состязании титул Дхармавиры. От имени всех царей южных стран Хастинапуру выдвигалось требование схватить и передать им подлого шудру. В противном случае, юг не будет исполнять мирные договоренности с севером. Письмо звучало, как открытое объявление войны.

— Ищи его, но соблюдай осторожность. Пошли надежных, опытных людей. Все пути, ведущие в город, должны быть под наблюдением. Схвати его, во что бы это они стало! — Бхишма поднялся с кресла и принялся ходить взад-вперед.

— Тысячи людей со всей Бхараты стекаются в Хастинапур на торжества. Найти и поймать одного среди них одного человека? Невозможно! Только на главной арене двадцать тысяч мест! А сколько народа будет толпиться рядом! Ничего подобного этим состязаниям не происходила лет двадцать. Все так взволнованы! И в этой суматохе надо искать одного-единственного юношу? Даже не знаю, что сказать.

Руки Первого советника дрожали. Что-бы ни произошло на состязаниях царевичей, ответственность нес он.

— Я все силы бросил на обеспечение безопасности. А тут еще угрозы от нагов! У меня просто нет людей, чтобы охотиться за этим парнем. Городской страже необходимо, кроме прочего, ловить карманников и грабителей из шайки того же Дурджаи. О господин, все и так перегружены работой! А мы, к тому же, не знаем, как выглядит этот беглец!

— Не паникуй, Видура! Где твоя хваленая рассудительность? Не тот ли это мальчишка, которого ты приводил к Дроне несколько лет назад? У него отец возница по имени…, как же его звали? Его сын мечтало стать воином, а наш гуру отказал ему из-за происхождения.

— Васушена Карна, сын Адиратхи? — удивленно воскликнул Видура.

У него сохранились самые теплые воспоминания о смышленом и восторженном сыне возницы, и боль, полученная от оскорблений наставника, тоже никуда не ушла.

— Я уверен, это он и есть. Я восхищен его настойчивостью и решимостью. Но, увы, живем мы в жалком, ничтожном мире. Нам придется пожертвовать молодым человеком, чтобы избежать кровопролития и гибели тысяч людей. Возьми его живым. Пусть кровь этого юноши будет не на наших руках. Вся его вина в том, что родился не в правильной варне. Передашь его южанам, и дело с концом! Не сомневаюсь, ты найдешь способ поймать беглеца. Если мучает совесть, то подумай — он вполне может примкнуть к мятежным нагам! Да, смотри, чтобы он не встретился с безумным Крипой. Нам сейчас не до выходок сумасшедшего брахмана. Ступай спать, сын мой! Продолжим завтра утром, — Великий регент удалился в свои покои, оставив взволнованного Видуру одного.

Стоя в коридоре, в бледном мерцающем свете факелов, Видура заставлял себя рассуждать здраво. Мальчик за это время превратился в молодого мужчину. Кто узнает его среди сотен и тысяч людей, ежедневно проходящих сквозь городские ворота? Погруженный в мысли, Первый советник направился к своему дому. Карна непременно навестит своих родителей. Конечно! Надо посадить соглядатаев у дома Адиратхи. Но если Карна сперва решит посетить состязания? Нет, одного наблюдения за домом колесничего не достаточно. Эх, поймать бы его на подступах к городу и без шума отправить обратно на юг! Регент прав. Парень представляет опасность и из-за претензий юга, и из-за риска встречи с Такшакой.

«Завтра обязательно схожу к Адиратхе и возьму с собой художника. Сын может походить на отца!»

Художник попробует нарисовать потрет колесничего, «омолодив» его, добавив черты, характерные для могучего воина. С копиями рисунка люди советника будут искать юношу по всему городу. Можно даже объявить награду за поимку сына суты. Тысяча или десять тысяч золотых монет многих подвигнут на поиски Карны. С такими мыслями Видура добрался до своего скромного жилища и осторожно открыл дверь.

«Снова моя семья уснула, так и не дождавшись меня!», — с грустью подумал он.

Сон благословил измученного Первого советника Хастинапура лишь когда первые лучи солнца прорезали ночную тьму.

* * *
Бессонница, вызванная тревогами и волнениями, мучила не только Видуру. В дальнем крыле дворца не спал еще один человек.

Пурочана постучал в дверь Шакуни примерно в то же время, как Бхишма достиг своей комнаты. Через какое-то время Пурочана вышел от царевича Гандхары с весьма недовольным видом. Знатный чужестранец не проявил никакого интереса к принесенным им новостям.

— Моей стране безразлично, что южных царей обидел какой-то сута! — заявил царевич Пурочане.

Тем не менее, Шакуни неохотно положил несколько серебряных монет в протянутую руку продажного советника.

Пурочана ушел, проклиная всех правителей Гандхары, бывших и будущих.

Но когда дверь за Пурочаной закрылась, лицо Шакуни расплылось в торжествующей улыбке. Он был готов закричать от радости. Вытащив из пояса заветные кости, царевич метнул их на стол, крикнув:

— Дюжина!

Он радостно потер руки, на костях выпало именно это число. Глядя на игральные кости, вырезанные из бедренной кости своего убитого отца, Шакуни усмехнулся.

— Отец, все идет так, как я задумал! Я вижу кровь! Я чувствую запах смерти! О Бхарата, с тобой будет скоро покончено…, война…. великая война…. Бхишма, ты, негодяй, увидишь, что Гандхара может сделать с твоей страной!

Шакуни зашелся смехом и опустился на колени. В исступлении он снова и снова кланялся в сторону запада. Затем, придя в себя, Шакуни бросился к столу и стал спешно писать послание Дурджае. Хоть бы повелитель теневого мира столицы сумел поймать несчастного суту! Его можно будет держать в плену, пока будет нарастать напряженность между севером и югом. Лучше будет тайно отправить суту в Гандхару, скрыть в горах, в пещере. Тогда вся Бхарата сойдется в кровавой бойне! Надо только распространить слух о том, что Хастинапур взял Карну под свое покровительство. Тогда эти самовлюбленные глупцы с юга точно не смогут сдержать себя.

Невероятно! Дело идет к развязке даже быстрее, чем он предполагал!

* * *
— Я выполнил все просьбы этого проклятого чужестранца! В городе теперь небезопасно, никто больше не может спать спокойно, повсюду грабежи и поджоги. Проклятье, я даже заставил своих людей молиться лицом к западу, в сторону его холодной страны. Чего же ему еще от меня понадобилось? — ворчал Дурджая, свирепо глядя на Пурочану.

— Ты много сделал для царевича, Дурджая, и он доволен тобой! Но теперь надо поработать на более широком поле. В силах ли ты навести смуту в других городах Бхараты, вплоть до южных земель? — Пурочана сделал глоток дорогого вина, принесенного им в подарок царю преступников Хастинапура.

— Хотите, чтобы Бхишма всерьез занялся моей особой? Нет, я и так за сущие гроши столько сделал для твоего царевича!

— Деньги — не проблема! Так ты возьмешься за это, или мне обратиться к кому-то другому?

— Ты, случайно, не угрожаешь мне, Пурочана?

— Разве в моих словах была угроза, друг мой?

Дурджая с отвращением посмотрел на младшего советника, которому положено следить за чистотой на улицах города. Пурочана же отпил еще вина и самодовольно улыбнулся.

— Скажи, хотя бы, чего он хочет, — проговорил сквозь зубы Дурджая.

Пурочана кивнул и принялся объяснять. После долгих переговоров цена беспорядков по всей Бхарате была установлена. Немного помолчав, Пурочана задал вопрос Дурджае:

— Твоей чести не будет урона, если я попрошу тебя поймать одного суту?

— Брось ходить вокруг да около! Что за сута? Какова цена?

Пурочана достал кусок ткани, с которым носились по городу шпионы Видуры. Дурджая всмотрелся в нарисованное лицо.

— Еще чего! За жалкие десять тысяч монет я палец о палец не ударю! Ты хочешь меня оскорбить своими подачками?

— Дурак! — Дурджая сморщился от крика Пурочаны.

Советник же усмехнулся про себя. Как все поменялось с момента их первой встречи!

— Найди его, схвати и надежно запри! Если понадобиться, переправишь суту в Гандхару. Сделай это и будешь так богат, как не смел и мечтать!

— Но кто этот человек? Почему его так разыскивают? — спросил, подозревая грядущие сложности, Дурджая.

— Он тот, кто повернет вспять историю этой страны.

Дурджая долго еще переводил взгляд с портрета на Пурочану, пока, наконец, не произнес:

— Сколько я получу?

* * *
К следующему вечеру весь Хастинапур кишел людьми, занятыми поисками Карны. Шпионы Видуры и карманники Дурджаи бродили по улицам, заглядывая в лицо почти каждому прохожему. Во многих людных местах висели матерчатые портреты человека, походившего на бедного Адиратху в молодости. Щедрая награда за поимку заставила многих позабыть о еде и сне, и присоединиться к поискам беглеца.

Сон Джары нарушали дважды. Только он уснул, его разбудили два городских стражника. Один из них ногой отбросил пса Дхарму в сточную канаву, второй сунул Джаре в лицо тряпку с рисунком. Изображение что-то напоминало Джаре, но он пожал плечами и улыбнулся стражникам, показав свои кривые зубы. Стражники обругали его и велели сообщить им, если он заметит этого человека.

Джара снова улегся, слепая собака подползла к нему под бок. Глубокой ночью он подскочил от сильного удара по ребрам. Люди Дурджаи показывали такой же рисунок, и задавали те же вопросы, что и городские стражники. Джара догадался, в городе происходит нечто серьезное.

Когда его оставили в покое, Джара задумался, и, в конце концов, вспомнил. Он знал этого человека. Колесничий Адиратха, только выглядит он на рисунке гораздо моложе. Когда-то Джара вместе с Экалавьей даже были у суты в доме, в ту ночь, когда Такшака напал на Хастинапур. Жена Адиратхи так сытно их тогда накормила! Многое не задерживалось в памяти Джары, но добрых поступков он никогда не забывал. Их и было то немного в его жизни. Бывший лесной житель считал себя должным семье суты, однажды накормившей его. Джара вдруг догадался, ищут не самого возницу, а его сына! Кто бы назначил такую цену за старика? А вот жизнь его сына явно в опасности, и Джара должен что-то предпринять.

Поднявшись с обочины, на которой рассчитывал проспать всю ночь, Джара направился к постоялому двору на южной окраине города. В Хастинапур вело множество путей, но Джара доверился своему чутью. Он был уверен, что беглец пойдет именно этой дорогой. Джара же дождется его прибытия и предупредит об опасности.

Заметив оборванца, хозяин постоялого двора хотел прогнать его. Но затем позволил ему остаться. Нищий парень так проникновенно пел о славе Господа, что все проходившие и проезжающие мимо, останавливались послушать его. Песни Джары, посвященные сострадательному Кришне, трогали усталых путников до слез. Они и сами заходили на постоялый двор отдохнуть с дороги, и подавали мелкие монеты нищему певцу, который тратил их тут же на еде. Все, особенно хозяин, были довольны.

Джара сидел, пел о своём боге, и высматривал нужного ему человека. Рядом лежала слепая собака по кличке Дхарма.

* * *
Не подозревая о том, что творилось из-за него в Хастинапуре, Карна на полном скаку приближался к столице. Путешествие выдалось не из легких. Встреченный им купец дал хороший совет — ехать по высохшему руслу реки Сарасвати. Эта дорога и впрямь была короче, но следуя вдоль умирающей реки, где осталось воды по щиколотку, Карна не мог не думать о великих городах и странах, процветавших здесь тысячи лет назад. На берегах некогда полноводной реки когда-то стояли грандиозные города асуров. Внушающие трепет истории рассказывают о первом Индре, который разгромил эти города и привел в долины племена девов.

«Я проезжаю земли, где родились Веды!» — восторженно думал Карна. — «Древние мудрецы сидели на берегах Сарасвати и размышляли над тайнами мироздания и смыслом жизни».

Куда же делись герои той эпохи? Рама, Равана, Махабали, Индра, Бали, великие воины и правители асуров, девов, нагов и других племен, населявших эту священную земли. Где они? Почему нет больше людей, подобным им?

«Не слишком ли я суров к современности? Люди любят приукрашивать древность и придавать золотой блеск обыденным вещам. Кто знает, каковы на самом деле были герои легенд. Возможно, мы поклоняемся ужасным тиранам. В легендах и преданиях за сотни и тысячи лет добро и зло могло поменяться местами. Люди, со временем, могут назвать богом того же Балараму, или его брата Кришну».

Последняя мысль развеселила Карну. Кришну уже многие почитали наравне с богами. Он и сам тщательно поддерживал свой образ аватары-воплощения Господа Вишну. Все свои деяния он провозглашал не иначе, как чудом. Особую популярность он снискал у скотоводов, шудр, низкорожденных людей. Все они считали его Господом и возносили молитвы в его честь. Путь служения Кришне не представлялся трудным. Он только просил людей искренне в него верить, и обещал, что его преданных ожидают чудеса. Такая легкая, необременительна вера привлекала новых последователей.

Брат Кришны Баларама чудес никаких не сулил. Не чудом, а трудолюбием призывал он людей улучшать свою жизнь. Небеса после смерти? Нет, райской жизни необходимо добиваться здесь, на земле. Не требовал Баларама и молитв, только просил людей быть уверенными в себе. Мудрый человек, но вождь глупцов.

«Моя Бхарата не заслуживает такого человека!» — такая горькая мысль не выходила из головы Карны.

Всю его задумчивость смахнуло как рукой,когда в панцирь со звоном ударилась стрела. Больше удивленный, чем напуганный, Карна огляделся, пытаясь понять, откуда на него напали. Выбор пал на густые кусты, растущие на левом берегу. Карна направил свою лошадь к ним. Он на ходу поднял лук, между его крепкими пальцами блеснул наконечник стрелы. Молодой воин ждал, когда враг выдаст себя малейшим движением. Тогда он с легкостью поразит его стрелой. Ни один лист не пошевелился, но Карна знал — враги рядом. Он ощущал их присутствие, чувствовал, как их глаза изучает его. Положение его было рискованным, он был открыт, потому — уязвим. Панцирь будет спасать до тех пор, пока враг не догадается пустить стрелу ему в горла и в глаз.

Стрела просвистела у самого уха. И летела она из другого места! Ждать, когда следующая стрела пронзит его шею, было глупо.

Карна развернул лошадь и пустил ее галопом. Целый дождь из стрел полетел ему вслед. Юноша пригибался, заставлял лошадь петлять меж сухих кустов, перепрыгивать через валуны. Быстрее, еще быстрее! Солнце висело огненным шаром прямо над головой, пустыня пылала нестерпимым жаром. Карна мчался по руслу священной реки и молился. Ему необходимо опередить врагов и найти удобное место для отпора, прежде чем его подстрелят. Лошадь перепрыгивала через высокий колючий куст, и Карна, обернувшись назад, смог разглядеть преследователей. За ним гнались четыре воина и нагоняли его. Не замедляя бега лошади, Карна натянул лук и послал стрелу в одного из противников. Тот вовремя пригнулся к шее своего коня и избежал смерти. Еще одна стрела попала в панцирь суты и чуть не пробила его. Положение его было крайне невыгодным — он был один и он бежал. Чтобы ответить врагам, Карне приходилось поворачиваться и тем самым терять драгоценные мгновения. Выбора не осталось — ему придется проявить храбрость, граничащую с безумством.

Резко натянув поводья, Карна остановил лошадь. Он спрыгнул на землю, одновременно выпуская из лука стрелу, через миг вонзившуюся в глаз одного из преследователей. Трое оставшихся воинов проскакали мимо погибшего товарища, даже не замедлив своего бега. Они прошли через множество сражений, и были равнодушны к виду мертвого тела. Карна старался подавить растущее волнение, вызванное их стремительным приближением. Он пустил очередную стрелу. На этот раз молодой воин попал в правую руку всадника. Раненый громко выругался и вырвал стрелу из своей плоти, даже не взглянув на рану. Предводитель преследователей, выстрелив в свою очередь, не попал в Карну, но его стрела поразила лошадь суты в живот. Животное заржало и заметалось от боли.

И Карна, и охотящиеся за ним люди, выпустили друг в друга еще немало стрел, не причинив, впрочем, никому серьезного урона. Когда же они сблизились, на солнце сверкнули мечи. Карна, отбросив лук, потянулся к поясу. На него надвигался главарь, рядом билась раненая лошадь. Сута успел обнажить свой клинок и отбить меч противника, тем самым избегнув верной смерти. Металл встречался с металлом, иногда высекая искры. Карна чувствовал, что задыхается от напряжения.

Воины окружили Карну. Их предводитель улыбнулся юноше. Видавшие виды люди были все-таки поражены отчаянным сопротивлением суты. Они спешились, встали в боевые позиции и медленно, как бы дразня, помахивали мечами. Несколько дней преследования навеяли на них большую скуку. Теперь им требовалась хорошая драка. До Хастинапура осталось не более дня пути, и это безлюдное место было самым удобным для расправы. Далее шли уже густонаселенные районы страны. Покончить с сутой требовалось без свидетелей. Он должен был бесследно исчезнуть. На обратном пути их ждало приятное путешествие с посещением притонов, изобилующих вином и доступными женщинами. Предводитель преследователей жестом приказал своему человеку покончить с беглецом.

Выбранный главарем воин выглядел высокомерным и уверенным в своих силах человеком. Да и что, по его мнению, может сделать юнец, только что переставший называться подростком, с таким опытным рубакой? Ему было невдомек, что перед ним прекрасно подготовленный молодой воин, решивший, во что бы то ни стало, сохранить свою жизнь. Прошло несколько мгновений, и наемник оказался весь в собственной крови, текущей из ран, нанесенных рукой Карны. Преследователи наконец поняли, с кем они столкнулись. Но они сражались не за честь, да и никто не видел схватки трех мужчин с одним юношей. Главарь приказал остальным окружить Карну и напасть одновременно. Хороший удар мечом в спину — и с делом покончено! Далее все пошло не так, как задумал предводитель. Он вдруг, не успев занести свое оружие, оказался лежащим на спине с глубокой раной в ноге.

— Что вам от меня надо? — в гневе кричал Карна. — Что я вам всем сделал? Убирайтесь отсюда, или я вас прикончу!

Его противники удивленно переглянулись. Смерть их не пугала и не беспокоила. Она являлась верным спутником людей их склада. Их больше покоробили последние слова Карны. Их прикончит этот щенок?

— Довольно игр! — прорычал главарь. — Дадим урок ублюдку!

Выкрикивая ругательства и оскорбления, воины бросились на Карну. Шипящее и извивающееся подобно змее оружие в правой руке юноши заставило их прервать атаку. Такое зрелище для них было в новинку.

— Ты что, шут? Или артист с ярмарки? — презрительно бросил главарь. — Взял ленту у своей мамаши?

Сообщники поддержали его громким смехом. Веселье пришлось прервать — уруми обвилось вокруг шеи предводителя. Лицо его вмиг побледнело. Нетрудно догадаться, что могло последовать за этим. Тут же вспомнились рассказы об удивительном оружии асуров, обладающим, казалось, собственным разумом. Главарь чувствовал, как острая боль пронзает его шею.

— Я оставлю тебе жизнь, только и ты дай мне спокойно продолжить путь! — предложил Карна.

Главарь был готов согласиться с юношей, но прежде чем он успел хоть что-то сказать, его обделенные умом спутники с криками бросились на Карну. Крик «Нет!» оборвался на первом звуке. Берега священной реки Сарасвати видели такое количество пролитой крови, что голова наемника казалась сущей безделицей. Его спутники не замедлили присоединиться к своему предводителю. Все закончилось очень быстро.

Дальнейшие события стали бы для невольного наблюдателя полнейшей неожиданностью. Но видеть это могли лишь равнодушные вороны, умирающая река и сухие кусты. Проходи мимо брахман из окружения Дхаумьи или земная аватара бога, происходящее подтвердило бы правоту древних мудрецов, утверждавших, что только кшатрии достойны называться истинными воинами. А как еще объяснить поведение глупого сына суты, продолжительное время сидящего на дне русла пересохшей реки и страдающего от чувства вины за отнятые жизни? Разве настоящий воин проведет два дня в палящей пустыни, ухаживая ща своей раненой лошадью? Нет, он, не моргнув глазом, вонзит меч в сердце животному и тем избавит его от мучений! А когда лошадь умрет, будут ли воин хоронить ее, сам погибая от нестерпимой жары? Пойдет ли кшатрий собирать в безжизненных песках сухие дрова на погребальный костер своих врагов, вместо того, чтобы оставить их тела на растерзание стервятникам? Печально, но сута, некогда выдавший себя за брахмана, не уяснил для себя суть дхармы кшатрия. Долг воина — убивать, не беспокоясь о последствиях. Пока Карна не примет эту простую истину, ему не быть настоящим воином.

Нападение сильно задержало Карну. Лошадь его пала, а кони преследователей ускакали в просторы пустыни. Дальнейший путь сута проделал пешком. Он приближался к Хастинапуру, где ему грозила нешуточная опасность. Город ждал свою добычу — в переулках, на постоялых дворах, в харчевнях, на людных перекрестках, в лавках и везде, где могло собраться более двух человек, говорили об одном. О судьбе дерзкого суты. Люди Видуры, Дурджаи и Дхаумьи с надеждой и тревогой всматривались в лица всех приезжающих в столицу. Привлеченные высокой наградой молодые люди сбились в шайки и бродили ночами по улицам, останавливая каждого прохожего. Все ждали человека, похожего на молодого Адиратху. Большинство пребывало в уверенности, что Карна осмелится проникнуть в город только под покровом ночи.

Накануне состязания, когда помпезная процессия царевичей взбудоражила все улицы Хастинапура, Карна, без всяких затруднений, вошел в столицу. Стоял ранний вечер, под грохот многочисленных барабанов тут и там танцевали толпы горожан. Выбившиеся из сил пьяные мужчины прислонялись к зданиям или падали прямо на дорогу. Никто не мог равнодушно смотреть на уличные торжества. Два раздраженных городских стражника, которые вместо служебных обязанностей предпочли бы присоединиться к гуляющим, остановили Карну для проверки. Никакого сходства с портретом на ткани они не обнаружили, в качестве мзды вытребовали себе по паре мелких монет и отпустили юношу восвояси.

Пройдя через ворота, Карна зашел в харчевню, где слушая городские сплетни, наконец, понял, что за его голову назначена внушительная награда. Его до сих пор никто не узнал, но это лишь вопрос времени. В любой момент он может столкнуться с кем-то, знакомым с детства. Аппетит сразу улетучился, живот свело от страха, голова закружилась. К еде, лежащей перед ним на пальмовом листе, Карна так и не притронулся. Не желая вызвать подозрений, юноша свернул лист с пищей, взял его с собой и покинул заведение.

Необходимо найти место для ночлега. Этой ночью он не должен попасть в руки охотников за наградой, а завра сута проберется на арену и бросит вызов знатным кшатриям. Но позволят ли ему продемонстрировать свои доблесть и умения? Или схватят, может, и убьют, как только он объявится? Что ж, защищая свободу и жизнь, он успеет показать им все, чему обучился у гуру! Вся Бхарата ищет его за то, что он осмелился отвергнуть предрассудки, стоявшие на пути в мечте. Им попраны традиции, считающиеся священными на этой земле. Карна был уверен, что его ждет расплата за такую дерзость.

«О Шива! Позволь мне прожить завтрашний день! Я должен показать всем людям, чего может достигнуть сута, получивший хоть малейший шанс!»

Карна собирался выбросить сверток с едой, но заметил сидящего под деревом нищего. Рядом с оборванцем лежала собака, положив голову ему на колени. Карна подошел и положил еду перед нищим. Тот благодарно улыбнулся. Что-то в его глазах тронуло сердце Карны.

— О господин! Ты так добр, ты даруешь пищу голодному! — нищий сложил почтительно руки у груди и поклонился. — Ты Кришна, явившийся ко мне и утоливший мой голод!

От имени Кришны у Карны все тело пробило дрожью. Страх усилился. Знает ли нищий о поисках негодного суты? Его могут допросить стражники, и он припомнит лицо благодетеля. Надо срочно уходить отсюда!

— Господин мой! Второй раз я буду сыт благодаря тебе. Я узнал тебя, когда ты только вошел в город. Все эти люди ищут тебя, но у них неверное изображение. Я не забыл вкуса еды, которой накормила меня твоя матушка! Я был еще ребенком, когда вместе с другом попал в дом твоих родителей в ночь нападения Такшаки. Ты не помнишь меня?

Действительно, Карна припомнил тот случай, вспомнил и мальчика-неприкасаемого, пришедшего в их дом с Первым советником Видурой.

«Боги! Он знает меня. Это конец!» — подумал Карна.

Десять тысяч монет — настоящее сокровище для любого бедного человека. Карна проклял себя за порыв накормить этого нищего. Он оглянулся. У харчевни несколько стражников проверяли прибывших путников. Что же делать? Бежать? Остаться на месте, теша себя надеждой, что его не узнают?

— Не бойся, мой господин. Господь Кришна хранит тебя! Доверься мне и взберись на это дерево. Там найдешь огромное дупло, в котором может укрыться человек. Поспеши же спрятаться! — настойчиво прошептал Джара.

Карна не стал больше раздумывать, обошел дерево и взобрался на него. Сердце бешено стучало в груди. Не заметили ли его, не бросились ли в погоню? Он залез в дупло и притаился в нем. Залаяла собака. Сквозь листву сута видел, как к нищему подошли стражники и показали ему кусок ткани. Джара что-то невнятно им ответил, и воины стали бить его палками. Крики нищего и лай его собаки привлекли внимание многих зевак. Карна ненавидел себя за то, что не вмешался и не остановил избиение.

«Я должен дожить до завтрашнего дня!» — оправдывался он сам перед собой.

Стражники, нанеся еще несколько ударов Джаре и пнув собаку, ушли. Карна облегченно вздохнул и услышал пение. Это нищий воспевал имя Господа Каришны.

Теперь Карна радовался, что отдал свою еду нищему. Но что побудило Джару отказаться от щедрой награды за голову беглеца? Ему стоило только указать пальцем и Карну бы схватили! Неужели тот рис, полученный им много лет назад от матери Карны принес такие всходы? Усталый разум суты не мог этого понять. Но он чувствовал себя, молодого и могучего воины, ничтожным по сравнению с великодушным нищим.

Надвигающаяся темнота уменьшила количество людей на улицах. Харчевня закрыла свои двери. Небо расцвело мириадами звезд. Джара без устали пел. Собака давно перестала скулить и лежала возле хозяина. Мозолистые руки Джары гладили голову животного. Удивительную тишину нарушила громкая и радостная песня Джары. Приятный ветерок шевелил листву дерева, словно легкий, мягкий туман Карну окутывало умиротворение. Джара пел о милосердии, о сострадании Господа, делающим этот мир таким прекрасным, о доброте людей, благодаря которой жизнь на земле такая же чудесная, как и на небесах. Сута постепенно погружался в глубокий сон, лишенный сновидений.

ГЛАВА 18 СОСТЯЗАНИЕ

Все собравшиеся почтительно встали, приветствуя вошедшего наставника Дрону. Ашваттхама, сопровождавший своего отца, немедленно направился к Суйодхане, отчего гуру преисполнился ярости.

Дрона приблизился к царице Кунти и обменялся с ней приветственными поклонами. Арджуна быстрее остальных своих братьев припал к стопам учителя.

Наставник ласково поднял Арджуну и посмотрел на красивое лицо своего любимого ученика. Чего бы он не пожалел за возможность иметь такого сына! Отчего его собственный сын так слеп и не видит знаки судьбы? Будущее Бхараты принадлежит Пандавам! Разумнее быть на стороне победителей. Даже по тому, как стоят брахманы, видно, на чьей стороне сила. Все брахманы, во главе с Дхаумьей, стояли возле Кунти и ее сыновей. Рядом с Кауравами находился только лишь безумец Крипа, приглашенный сюда Великим регентом. Видимо, Дхаумья прав, заявляя, что Бхишма стал слишком стар. Ведь только старческим слабоумием можно объяснить присутствие Крипы в царском собрании. А как сейчас ведет себя Крипа? Болтает с прислугой, шутит, постоянно берет угощения с подносов, не проявляет ни малейшего уважения к собравшимся здесь благородным и уважаемым людям. Дрона почти видел волны гнева, исходившие от праведных брахманов, окружавших царицу Кунти. Их возмущало вульгарное поведение собрата по варне. Увидев Дрону, Крипа небрежно помахал ему рукой и отвесил полный притворного почтения поклон. Гуру потребовалось все накопленное в долгих аскезах самообладание, чтобы сдержать рвущийся наружу гнев.

— О гуру! Несколько лет назад бедная вдова доверила тебе своих сыновей. И теперь я вижу перед собой отважных воинов и благородных царевичей! — Кунти благодарно поклонилась учителю.

— Деви! Семена отваги и благородства были в их сердцах с самого рождения! Я лишь, подобно дождю, помог взойти этим семенам. Сегодня мы все гордимся твоими сыновьями. Я счастлив был иметь таких учеников!

Дрона притянул к себе за плечи Арджуну и пристально посмотрел на молодого, улыбающегося ему, человека. Струны его сердца дрожали. Если бы его сын походил на этого царевича! Какое смирение, какое мастерство! Арджуна, поистине, был воплощением совершенства! Отчего Ашваттхама постоянно спорит со священными писаниями, пренебрегает советами отца и водит дружбу с таким дурным человеком, как Суйодхана? Арджуна же, наоборот, принимает все, что говорят ему Дхаумья и другие брахманы, не задает им лишних вопросов, обладает мудростью и послушанием, осознает, что священные тексты написаны лучшими из людей, и его долг — следовать их предписаниям.

— Ты обещал мне, о гуру, что Арджуна станет лучшим воином на свете. И ты сдержал свое слово! Сегодня мы увидим, чем увенчались молитвы наши и надежды! Бедная вдова навеки останется пред тобой в долгу, о почтенный Дрона!

— Деви, не сомневайся, сегодня твои сыновья превзойдут всех остальных царевичей! Разве найдется в Бхарате лучник, способный сравниться с Арджуной? Кто лучше Юдхиштхиры управляется с копьем? Бхима покажет всем, как в одном человеке сочетаются сила и ловкость. Твой могучий сын поставит заносчивого Суйодхану на место! Конечно, царевич Каурав мастерски владеет палицей, но куда ему до Бхимы! И, наконец, Накула с Сахадевой — великолепные бойцы на мечах! Даже я дважды подумаю, прежде чем сойтись с кем-нибудь из близнецов в поединке. Боги благословили тебя, о царица, превосходными сыновьями, сегодня ты увидишь, насколько хорошо я выполнил свое обещание! — торжественно произнес Дрона.

Когда Бхишма вошел в зал собраний, сердце его возрадовалось от вида сияющих молодых лиц, смотрящих на него. Сегодня важный день в жизни царевичей. Они являли собой будущее Хастинапура. Справа от регента стояли в сверкающем великолепии Юдхиштхира и его братья. Слева — многочисленные сыновья царя Дхритараштры во главе с наследником престола Суйодханой. Личный помощник и писец царя Санджая описывал происходящее в зале своему невидящему господину и его носящей повязку на глазах супруге. Кунти, Дхаумья и Дрона стояли рядом. Бхишма принял их почтительное приветствие. Посмотрев на Суйодхану, регент улыбнулся. Наследник принял нарочито надменное и безразличное выражение лица.

Гул голосов в помещении стих, все обратили взоры к царю и подошедшему к нему Бхишме. Великий регент окинул взглядом собрание и зычным голосом обратился к царевичам:

— Сыновья мои! В вашей жизни настал очень важный день! Сегодня, оставив позади детство, вы станете мужчинами! Вы закончили обучение у прославленного гуру Дроны, и каждый из вас — пример его мудрости и дань уважения великому учителю! Вы — надежда Хастинапура! Вы — будущее Бхараты! Наше царство постигали испытания и в прошлом, будут они и в грядущие времена, но именно такие молодые люди, как вы, решат, по какому пути пойдет страна! Сердца всех собравшихся здесь переполнены надеждами. Когда-нибудь царевич Суйодхана сменит на троне своего отца, и я уверен, что наставник Дрона привил ему мудрость, достойную великого царя! Остальные же станут наместниками, советниками или полководцами. Я знаю, что все вы находитесь в том возрасте, когда не любят слушать советов. Но простите меня, я пребываю в том возрасте, в котором очень нравиться советовать!

Бхишма прервался, пока все смеялись. Его благородное лицо украсила улыбка.

— Мой первый совет — не думайте, что эти состязания означают конец вашего обучения! Постижение знаний может длиться непрерывно. Гуру Дрона подготовил вас к этому бесконечному путешествию! Учитесь везде, всегда, у всех и у каждого. Каждый момент своей жизни учитесь! Знания! Вот что мы оставляем после себя, когда великий бог, повелитель времени, призывает нас в свою обитель. Выслушайте мой второй совет. Ловушки власти многочисленны и хитроумны. Пусть они не помешают вам принимать верные решения! Когда ваш разум не будет способен понять, как поступить, твердите эту мантру. Она поможет вам определиться, где верное решение, а где неправильное. «Любое ваше решение несет одним людям благо, других оно лишает благ. Правильное решение всегда основано на величайшем всеобщем благе, а не на благе каких-то конкретных личностей».

Взяв паузу, Бхишма посмотрел на Дхаумью. Тот ответил регенту холодным взглядом. Взоры же молодых царевичей были обращены к Бхишме, и старый воин и правитель внезапно почувствовал, как юность возвращается к нему. Выхватив меч и подняв его над головой, Бхишма воскликнул:

— Победы вам, дети мои! Вы — гордость страны Куру! Покажите всему миру, на что способны потомки нашей благородной семьи! Люди с нетерпением ждут вас на арене! Добро пожаловать в настоящую жизнь!

Громкий, глубокий голос Бхишмы привел все собрание в небывалое возбуждение. Заиграли раковины, барабаны, бубны и рога. Царь поднялся, двери зала собраний распахнулись. Молодые царевичи стали выходить навстречу славе.

* * *
По обе стороны царской дороги толпы людей радостно приветствовали процессию сверкающих на солнце колесниц, в которых ехали благородные мужичины и женщины, царские родственники и советники. За ними следовали всадники на прекрасных лошадях и украшенные гирляндами цветов слоны. Всевозможные музыкальные инструменты соревновались друг с другом в громкости и пронзительности. Невиданные шум и суматоха царили на арене и вокруг нее. Но вот показались и сами царевичи, приветственно размахивающие руками всем пришедшим полюбоваться их умениями. Торжественная церемония началась.

Среди многотысячной толпы, в рядах, отведенных для низкорожденных, сидел смуглый бесстрастный юноша. Кажется, он даже не моргал. Люди вокруг него кричали, прыгали, танцевали. Их раздражал подобный каменному изваянию неподвижно сидящий человек, не разделяющий их веселья. Его правая рука скрывалась под складками одежды. Та боль, что он испытал отсекая по приказу гуру большой палец, давно прошла, но рана в душе так и не перестала кровоточить.

У главного входа на арену, среди простолюдинов и нищих, стоял еще один молодой человек, ожидая возможности проникнуть внутрь. Налегке бы он прошел без всяких затруднений, но у него с собой было оружие. Стражники же, обеспечивая безопасность на празднике, отбирали любое оружие, которое было у зрителей. Карна выискивал возможность попасть на арену с луком и колчаном. Ведь это был его последний шанс.

Джара явился вместе с собакой Дхармой. Внутрь его не пустили, но он ничуть не расстроился. Он чувствовал себя везде одинаково хорошо. Здесь толпятся люди, и за ними интересно наблюдать. Там, на арене, такие же люди сражаются ради славы и готовятся к будущим войнам. Карна вздрагивал каждый раз, когда с арены доносились торжествующие крики. Джара хлопал его по спине и призывал довериться Господу. На десятый раз Карна не выдержал и рявкнул на Джару, приказывая ему заткнуться. В ответ Джара улыбнулся терзаемому честолюбием молодому человеку и утешительно похлопал его по спине.

Тем временем на арене ученики Дроны очаровывали публику своим воинским и наездническим искусством. Каждого царевича люди встречали радостными и громкими приветствиями. Гуру же сидел с надменным выражением лица, равнодушный к ликованию толпы. Неужели все эти люди ожидали чего-то другого от учеников Дроны? Он с нетерпением ожидал поединка Бхимы и Суйодханы, а после их схватки Арджуна должен явить свое непревзойденное мастерство владением луком.

Рядом с отцом сидел исполненный отчаяния Ашваттхама. Дрона запретил сыну брать с собой лук и стрелы. Как накануне ни умолял Ашваттхама позволить ему принять участие в состязаниях, наставник был непреклонен. Он даже отругал сына за то, что тот не мог понять — торжества касаются только царевичей. Ашваттхама ответил ему, что отец нарочно губит талант сына. Но Дрона оставался непреклонен. Тогда сын предположил, не боится ли наставник, что его любимчик Арджуна уступит Ашваттхаме? На такое заявление разъяренный Дрона ответил пощечиной. Ашваттхама вылетел из комнаты отца в полном отчаянии, оставив Дрону сгорать от чувства вины за сделанное. Сейчас же Дрона был счастлив, видя сына сидящим рядом с ним, а не находящимся в компании с Суйодханой.

* * *
Удача улыбнулась Карне во время поединка Бхимы и Суйодханы. Стражники разделились в своих симпатиях, одни заняли сторону Пандава, другие сторону наследника. Но все они отвлеклись на небывалое зрелище, полностью позабыв о своих обязанностях. Карна пробрался на арену. Найти свободное место не представлялось возможным, но неожиданно какой-то деревенский житель подвинулся на скамье, предлагая Карне присесть. Увидев лук суты, человек нахмурился. Но Карна старался не обращать внимания на окружающих. Он не отрывал взгляда от центра арены, где сражались два царевича.

Бхима на целую голову возвышался над Суйодханой. В руках огромного и мускулистого Пандава тяжелая палица казалась обычной палкой. Он стоял в боевой стойке, с легкостью помахивая своим оружием, всем своим видом стараясь разозлить Суйодхану. Дхаумья со своими брахманами выкрикивал Бхиме ободряющие слова. Почти все горожане из низких варн хорошо знали наследника, видели его на улицах, принимали в своих домах. Поэтому, они желали победы царевичу Каураву. Но разница в росте и комплекции соперников заставила сторонников Суйодханы неловко молчать. Те же зрители, что явились из соседних городов и деревень, считали Суйодхану высокомерным царским сыном. Здоровяк Бхима им был ближе и понятнее. Правда, знания о придворных делах они получали от бродячих певцов и сказителей, те же пели о том, за что им хорошо заплатили. Истина податлива и продажна.

Суйодхана разглядывал ряды, где сидела знать. Он искал самые прекрасные глаза на свете. Наконец он увидел Субхадру, и сердце его от радости подпрыгнуло в груди. Царевич приветствовал возлюбленную, вскинув вверх руку с палицей. Девушка в ответ помахала ему рукой.

Когда Бхима нанес первый удар, Суйодхана понял, это будет не показательный поединок. Палица Пандава несла смерть. Как бешеный слон накинулся на Суйодхану его огромный противник. Крики зрителей усилились. Даже те, кто изначально был на стороне наследника, присоединились к сторонникам Бхимы. Им стало очевидно, Суйодхана падет. Слишком невыгодными были для него условия схватки. Царевич вдруг почувствовал себя одиноким, тогда как весь мир желал его поражения.

Бхима продолжал атаковать с намерением убить соперника. Никто из старейшин не счел нужным вмешаться. Как будто всех устраивало поражение Каурава. Дхаумья со своими сторонниками был без ума от радости. В любой момент Суйодхана упадет, поверженный могучим Бхимой, и тогда его притязания на престол станут менее вескими. Если, конечно, останется в живых. При таком исходе дела путь к трону для Юдхиштхиры можно считать открытым.

Многие ждали поражения Суйодханы. Многие, на не сам Суйодхана. Он, исполнившись решимости, начал удачно отбивать удары Бхимы. Затем он и вовсе стал теснить Пандава. На ум пришли слова Баларамы о борьбе за нечто большее, чем собственная слава. Удары Суйодханы теперь были не менее смертоносными, чем у его противника.

Вопреки желанию брахманов, сын слепца со всей страстью бился с Бхишмой, который не только превосходил его силой, но и, как было принято считать, являлся божественным отпрыском. Такой поворот событий расстраивал Дхаумью еще и оттого, что с его подачи Суйодхану называли воплощением злых сил. Брахманы попытались искать утешения у Кришны. Но ядав сидел и смотрел на происходящее со своей обычной улыбкой. Ликование одной части зрителей начало стихать, зато простолюдины разразились радостными криками. Дхаумья не верил своим глазам. Все его многолетние усилия по очернению наследника рассыпались в прах. Необходимо что-то срочно предпринять, прежде чем неугодный ему царевич станет народным героем.

С ужасом следил за поединок и наставник Дрона. Он чувствовал, как горит его спина от испепеляющего взгляда Кунти. Он не сдержал своего обещания.

— Надо остановить этот кошмар! — прошипел на ухо Дроне Дхаумья.

Гуру колебался. В надежде получить совет, он посмотрел на Кришну. Затем поднялся и вышел на арену, приказывая остановить схватку. Суйодхана не подчинился гуру и продолжил свой натиск, ведущий его к победе.

— Бхима! — закричал учитель. — Немедленно брось палицу!

Гигант Пандав не сразу сообразил, что от него требуется. Наконец, поняв приказ учителя, он отбросил в сторону свое оружие. Палица Суйодханы замерла на расстоянии ладони от головы Бхимы. Дрона верно оценил наследника престола. Он был уверен, что Суйодхана не нанесет удар безоружному сопернику. Учитель упрекнул царевича, что тот увлекся и забыл — поединок их показательный, часть праздника, а не битва насмерть. Суйодхана ничего не ответил. Спорить и оправдываться не имело смысла. Он просто смотрел на учителя, высоко подняв голову.

Все зрители в молчании наблюдали, как Бхима спешил к своей помрачневшей матери, а Суйодхана в одиночестве медленно покидал арену.

— Позор! — тишину пронзил выкрик из места, где собрались неприкасаемые.

Тысячи глаз уставились на Экалавью. Произошло немыслимое — жалкий пария вслух на людях осудил брахмана. Поднялась целая волна возмущения, к царю и регенту обращались с требованием схватить негодяя и воздать ему за дерзость. Бхишма выслушал крики с каменным лицом, царь Дхритараштра неподвижно сидел на своем месте. Положение беснующихся брахманов усугубил Крипа, закатившийся издевательским смехом. Им необходимо было что-то срочно предпринять, ведь ситуация выходила из-под контроля.

— Арджуна! — воскликнула Кунти.

Брахманы тут же подхватили имя среднего из братьев Пандавов. Надежда осенила их лица. Если кто и мог все изменить, так это прославленный лучник Арджуна.

Дрона поднялся и обратился к публике.

— Жители и гости Хастинапура! Все увиденное вами до сих пор не идет ни в какое сравнение с тем, что вас ждет!

Гуру помолчал и посмотрел по сторонам, после чего громовый голосом объявил:

— Смотрите все! Величайший в мире лучник Арджуна!

На арене появилась золотая колесница и торжественно объехала арену. Арджуна был подобен богу. Красивый и благородный, он носил дорогие шелковые одеяния и драгоценные украшения, и вызывал своим видом у девушек любовь и страсть. Когда колесница проезжала мимо рядов со знатью, Арджуна выпустил множество стрел, которые упали к ногам придворных. Это было впечатляющее приветствие великого лучника. Еще одна стрела, с привязанной к ней цветочной гирляндой, устремилась ввысь, к шпилю с флагом Хастинапура. Стрела пролетела мимо, а гирлянда украсила шпиль. Толпа кричала от восторга и хлопала в ладоши. Арджуна тем временем поразил мишени, расположенные на разном расстоянии и разной высоте. Все его движения были ловкими и изящными. Зрители пребывали в полном восторге. Поединок Суйодханы и Бхимы уже никто не вспоминал.

Гордый собой гуру повернулся к Кунти:

— Деви, я сдержал свое обещание!

Но прежде, чем царица успела поблагодарить наставника, к ногам Дроны упала стрела. Удивленный гуру посмотрел на Арджуну, но любимый ученик стоял неподвижно в своей колеснице. Но перед колесницей Пандава стоял один молодой человек с луком в руках. С поразительной быстротой он выпускал стрелу за стрелой, которые падали к ногам зрителей. С легкостью и граничащим с высокомерием изяществом незнакомец повторил то, что сделал Арджуна.

Уязвленный таким вызовом, Арджуна спрыгнул с колесницы и принялся поражать самый удаленные и трудные мишени. К огорчению благородного царевича, его соперник также стал поражать те же самые цели, при этом даже раньше, чем Арджуна успевал положить стрелу на тетиву. Зрители сначала завороженно следила за единоборством двух лучников, затем начали криками подбадривать незнакомца.

Контраст во внешнем виде стрелков бы невероятно резким.

Кшатрий Арджуна сиял своим великолепным царским одеянием, золотыми украшениями и усыпанной алмазами диадеме. Лук его также блистал позолотой. Царевич Пандав походил на только что сошедшего с небес бога. Бросивший же ему вызов человек, наоборот, выглядел выходцем из трущоб, о чем говорили его потрепанные одежды и босые ноги. Бедняк, уроженец низшей варны!

Среди знати снова возросла тревога. Кунти почувствовала слабость. Брахманов возмутила наглая попытка простолюдина показать свои умения. Они обратили взоры к несчастному звездочету, предсказавшему этот день, как самый благоприятный для проведения состязаний. Но звезды посмеялись над царевичами.

Дрона снова вышел на середину арены. Гуру видел, как дрожат руки его ученика, отчего он совершает ошибку за ошибкой. Шелковые одеяния того, кого считали величайшим лучником в мире, пропитались потом. Таинственный незнакомец же сохранял полнейшее спокойствие и непрерывным потоком посылал стрелы в мишени.

— Остановитесь! — крикнул Дрона.

Оба молодых человека опустили луки и, повернувшись к гуру, почтительно ему поклонились. Дрона обратился к бедно одетому юноше. Каждое его слово напоминало капельку яда.

— Тебе, надеюсь, известно, что здесь проходит праздничное состязание царевичей? Могу ли я узнать, каким из царств Великой Бхараты правит твой отец?

Арджуна облегченно вздохнул. Смех зрителей громом отозвался в ушах незнакомца. Прежде чем он успел ответить гуру, на арену выбежал пожилой человек, радостно кричащий:

— Карна! Сын мой! Ты все-таки вернулся!

Адиратха бросился было обнять сына, но остановился, увидев выражение его лица. С болью старик понял, что Карне неловко от его появления. Сын стыдится отца. Вознице хотелось, чтобы Карна поднял голову и посмотрел на него, подбежал к нему, как это было в детстве. Но Карна стоял, приковав взгляд к земле. Отец, как побитый пес, повернулся и поспешил скрыться в толпе.

— Так ты сута! — вскричал Дрона и зашелся смехом.

Ряды кшатриев и брахманов дрогнули от хохота. Улыбка вернулась и на красивое лицо Арджуны, вытирающего пот со лба.

Дхаумья буквально светился от радости. Это была его стихия. Он спустился на арену и громко произнес:

— Эй, шудра-оборванец! Почему бы тебе не покинуть это место? Отправляйся на конюшни и очисти их от навоза! — он торжествующим взглядом обвел ряды зрителей. — Сын возницы…

Внезапно Дхаумью осенила догадка.

— Сын колесничего? Человек, за которым последние дни охотится вся Бхарата? От судьбы не уйдешь, сута! Ты же не надеялся остаться безнаказанным после того, как нанес оскорбление почтенному гуру Парашураме? С тобой все кончено, шудра!

По рядам зрителей прокатился удивлённый ропот. Сидящий среди самой высшей знати царевич Шакуни шептал проклятия. Возможность стравить южные страны и Хастинапур упущена.

«Будь проклят этот идиот Дурджая! Зачем я трачу на него столько денег?» — с горечью подумал Шакуни.

Теперь суту выдадут южным царям, и отношения между ними и Хастинапуром останутся прежними.

Карна понял, что весь его замысел рухнул в тот момент, когда отец побежал к нему.

«Зачем он сделал это? Я бы обязательно пришел к нему после состязания. После того, как доказал бы всему миру, что я лучше Арджуны владею луком. Теперь я принародно унижен, и в первую очередь, из-за глупой выходки своего отца! Мало того, он и не знает, что подписал мне смертный приговор!»

Сильная рука сжала запястье Карны. Сута поднял глаза — рядом с ним стоял наследник престола. Суйодхана улыбнулся сыну колесничего, после чего достал меч и поднял его к небу. Спокойный и четким голосом царевич обратился к толпе:

— Разве вам кажется уместным спрашивать у воина его происхождение? Какая разница, откуда течет великая река или кем рожден великий воин? Какое имеет для вас значение, что отцом Карны является возница? А может дело в ом, что царевич Арджуна боится уступить лучшему, чем он лучнику?

Суйодхана обернулся к своему двоюродному брату:

— Арджуна! Если ты считаешь себя мужчиной и воином, прими вызов и победи суту, а не прячься за спиной глупых предрассудков!

Дрона прервал Суйодхану:

— Довольно, царевич! Твое высокомерие превзошло все границы! Мне стыдно, что я называл тебя своим учеником!

Суйодхана, которого не тронули слова наставника, продолжал пристально смотреть на Арджуну. У наблюдавшего из толпы Экалавьи перехватило дыхание. Смущенный Арджуна бросил полный отчаяния взгляд на Дхаумью. Брахман так же пребывал в недоумении. Тогда Пандав, взглянув на своего друга Кришну, собрался с духом и высокомерно ответил своему кузену:

— Суйодхана! Я не стану сражаться с низкорожденным сутой! Ведь я — царевич Хастинапура!

— В таком случае, тебе, царевичу, будет не зазорно сразиться с царем! — ответил Суйодхана и, обратив лицо к зрителям, громко сказал. — Люди Бхараты! Сейчас вы станете свидетелями небывалого!

Царевич поклонился Великому регенту и отцу-царю.

— О наш возлюбленный владыка! О всеми уважаемый господин Бхишма! С вашего благословения…

Он повернулся к группе брахманов.

— То, что я собираюсь совершить овеяно возвышенными традициями Вед! Я намерен призвать сюда чистого сердцем и душой брахмана, понимающего первозданные истины священных писаний!

Многие из присутствующих брахманов вскочили ос своих мест и разразились гневными криками, когда к царевичу направился хохочущий Крипа. Дрона не поверил своим глазам, когда увидел следующего за Крипой Ашваттхаму. Объятья Крипы, силой не уступающие медвежьим, чуть не задушили Карну. Ашваттхама улыбнулся Суйодхане и встал рядом с ним, скрестив на широкой груди сильные руки. Дхаумья умолял Великого регента пресечь попытки царевича оскорбить священные писания, но лицо Бхишмы оставалось бесстрастным. Обеспокоенный нараставшим скандалом Видура пытался унять брахманов, но они не обращали на Первого советника ни малейшего внимания. Шакуни потирал вспотевшие от волнения руки. Все снова складывалось в его пользу, даже лучше, чем он сам придумал. О! Шакуни не упустит шанс превратить сложившуюся ситуацию в нечто большее, с более жестоким исходом, чем он мечтал ранее. Царевич Гандхары с улыбкой глядел на святых людей, который так яростно отстаивали свои корыстные интересы, не ставая ни во что интересы большинства людей.

Суйодхана вновь громко заговорил, обращаясь теперь к присутствующим правителям разных стран.

— О могущественные цари Бхараты! Большинство из вас унаследовало трон! Вы все являетесь кшатриями по праву рождения! Но бывают такие люди, которые заслуживают право стать кшатриями, воинами! Будьте милостивы, подойдите ко мне и помогите мне в моем справедливом стремлении!

В ответ воцарилось продолжительное молчание. Суйодхана видел, как окаменели лица приглашенных на состязания царей. Никто не торопился выйти на арену.

Наконец, медленно поднялся один из царей и неторопливой походкой направился к царевичу Каураву. Он поклонился Суйодхане и произнёс:

— Я Джаядратха, царь страны Синдху! Ты поступаешь верно, и можешь рассчитывать на мою поддержку. Для меня будет большой честью, если ты примешь мою дружбу!

Улыбнувшись своему единственному стороннику среди царей, Суйодхана крепко пожал руку Джаядратхи. Все так же стояла тишина, люди ждали, затаив дыхание. Удивлённый не менее других Карна смотрел, как Суйодхана снова обращается к зрителям.

— Люди великой Бхараты! У меня есть мечта! Возможно, что многим она покажется несбыточной, но все равно, это прекрасная мечта! Я вижу, как в ближайшем будущем рухнут все преграды, разделяющие людей, и мы будет жить в свободном и справедливом мире! Я вижу, как в будущем мы перестанем расспрашивать друг друга о варне и происхождении, как все станут равными! Я вижу, как мы освободимся от глупых предрассудков и нелепых суеверий! Я вижу, что наступит день, когда любой человек сможет достичь любых высот, и у него не будет стоять на пути случайность его рождения! Перед вами юноша, доказавший, что талант не зависит от варны. На него, как на дикого зверя, охотятся цари всех южных стран. Но в чем состоит его преступление перед ними? Он хотел получить знания! Теперь подданные Парашурамы хотят, чтобы мы наказали осмелившегося мечтать человека, унизить его за то, что он не родился в высшей варне! По-вашему, это правильно? Справедливо? Задумывался кто-нибудь из вас, что будет с нашей землей, если мы начнем отказывать нашим людям в знаниях? И так большинство людей живет в невежестве и бедности. Лишь немногие решают, кто чист, кто нет, оправдывая это стихами из писаний! Но почему они запрещают всем людям читать и изучать самостоятельно Веды? Боятся, что люди увидят — в священных книгах нет ничего, что могло породить все их бесчеловечные деяния? Куда такие люди заведут нашу страну? Не пришло ли время сказать им — хватит!

Суйодхана прервался. Ему понадобилось сделать глубокий вдох. Все люди на арене замерли в ожидании.

— Как наследник трона Хастинапура я могу дать вам одно обещание. Я не позволю Парашураме и его сподвижникам хозяйничать на земле нашего царства! Более того, я желаю видеть жителей юга свободными от когтей тех людей, что разрушают наш жизненный уклад во имя своих сомнительных идеалов! Сегодня я, закончив пору ученичества, стал совершеннолетним и вправе давать подобные обещание! О люди Бхараты! Всю свою жизнь я буду стремиться к полному искоренению голода, невежества и горя! Мои мечты не противоречат нашим священным писаниям. Господь Махадева! Дай моим рукам силу справиться с задуманным! Эту силу я использую для избавления от страданий всех людей, от холодных гор на севере до жаркого южного побережья. Это моя мечта, мое обещание, моя дхарма!

Зрители, числом более двадцати тысяч человек, молчали. Затем, как по мановению руки, все одновременно встали, и их рукоплескания наверняка оглушили сами небеса, окрашенные солнцем в оттенки шафрана.

У смотрящего на наследника и слушающего его Карны глаза наполнились слезами. Поистине, речь Суйодханы можно назвать исторической.

— Люди Бхараты! Такого не происходило тысячи лет! На ваших глазах человек станет царем лишь благодаря своим заслугам, невзирая на происхождение! Процветающее, подвластное мне, царство Анга на востоке Бхараты я дарую моему другу Карне! Рожденный по случайности сутой, с сегодняшнего дна он будет известен как Ангарадж в знак признания его воинского мастерства!

Последовавшую за этим заявлением тишину разорвало неистовое негодование брахманов из окружения Дхаумьи. Сверкнули на солнце спрятанные в одеждах кинжалы, но Сушасана поспешил на выручку своему брату. Многочисленные сыновья царя Дхритараштры встали вокруг брата как несокрушимая стена щитов. Крики зрителей разделились на восторженные и гневные.

— Начинайте обряд посвящения Карны на царство! — приказал Суйодхана.

* * *
Экалавья наблюдал за происходящим на арене с тяжелым сердцем. Он еле сдерживал слезы, его давно отрезанный палец дергался, вызывая боль в руке. Большой палей его правой руки был принесен в жертву предрассудкам о происхождении. Нишадец проклинал страну, в которой имел несчастье родиться. Его горечь усилилась при виде внезапного поворота в судьбе Карны.

«На месте Карны вполне мог бы и я, но Дрона лишил меня будущего!»

Смотреть, какКарну провозгласят царем Анги, было выше его сил, и Экалавья покинул арену.

Удаляющегося Экалавью заметил и узнал Джара.

— Брат!

Но поглощенный своей печалью Экалавья не услышал выкрика нищего. Он рассеяно бросил пару мелких монет к ногам Джары и продолжил путь. Но по мере того, как стихал шум, доносящийся с арены, надежда с новой силой расцветала в израненной душе Экалавьи.

Царевич осмелился бросить вызов многовековому жизненному укладу. Возможно, будущее принадлежит этому дерзкому молодому человеку. Возможно, земля эта не так уж и плоха, раз смогла родить такого человека, как Суйодхана.

Внезапная, можно сказать судьбоносная мысль, озарила Экалавью.

«Почему я должен отказаться от мечты из-за одного утраченного пальца?»

Он побежал к тому месту, где долгое время пылился спрятанный им лук. Осторожно подняв любимое оружие, Экалавья приступил к, казалось, забытым навсегда занятиям. Почему бы ему не превзойти Арджуну? Разве такая мелочь, как нехватка всего лишь одного пальца может помешать?

* * *
Для брахманов на арене дела обстояли хуже некуда. Плотные облака скрыли солнце, молния окрашивала небо в невероятные узоры. Но ничто не могло остановить ликующие крики двадцати тысяч глоток, сливающиеся в одну бесконечную песню. Дхаумья со своими людьми пребывали в ужасе от действий Крипы и Ашваттхамы, идущими вразрез со всеми вековыми традициями. Суту провозгласили царем, поставили вровень с кшатриями! Случай и так вопиющий! Но ведь Крипа пропел над Карной самую священную из мантр — Гаятри! Мантру, слышать которую могут исключительно брахманы! В писаниях ведь сказано, даже случайно услышавшим эту мантру женщинам и шудрам необходимо залить в уши расплавленный свинец! Что еще смогут совершить в дальнейшем безумный Крипа и глупый сын наставника Дрона, который сейчас распевают священную мантру и призывают толпу подпевать им? Дхаумья буквально извивался на своем месте, когда воздух гремел от звуков Гаятри, которую нараспев повторяли тысячи мужичин и женщин, разных варн, вер и цветов кожи.

Неожиданно для всех, прежде для самого себя, Карна стал царем земли Анга. Многие века с шудрами не происходило ничего подобного. Этим смелым поступком Суйодхана оборвал последние нити, связывавшие его с приверженцами древних традиций. Дхаумья твердо решил для себя любой ценой покончить со злом, воплотившимся на земле в облике царевича Каурава. Брахман уверил себя, что это защитит дхарму и спасет будущность всей Бхараты. Он взглядом искал поддержки и сочувствия у Кришны, но ядав не отводил глаз от Кунти.

Кришна наблюдал, как его тетка при помощи слуг покидает арену. Он покачал головой. Юдхиштхира лишился прекрасной возможности. Суйодхана ловким ходом обвел всех вокруг пальца и сделал суту своим другом. Если бы старший Пандав был прозорливее, то опередил бы Каурава и среди его союзников мог появиться этот грозный воин.

«Как мне вбить в голову этих болванов хоть крупицу здравого смысла?» — мысленно сетовал Кришна. — «И с чего это царица Кунти лишилась чувств?»

Что-то не складывалось в голове ядава. Кришна продолжал с улыбкой наблюдать за коронацией Карны. Игра становилась все интереснее, все запутаннее. Его сестра Субхадра сейчас смотрела отнюдь не на Суйодхану. Ее кроткие, как у лани, и полные слез глаза неотрывно глядели на забытого всеми Арджуну. Мрачный Пандав стоял в сторонке, стараясь не привлекать ничьего внимания. Постепенно в голове Кришны начал вызревать новый план.

— Почему Суйодхана так оскорбил своего двоюродного брата? И зачем он возвысил этого низкорожденного человека? — спросила подошедшая к брату Субхадра.

— Пойдем отсюда, — Кришна взял сестру под руку.

* * *
Подбирая монеты с земли, Джара с грустью думал о том, что Экалавья даже не посмотрел на него. Он увидел удрученного Адиратху, бредущего домой, и окликнул его. Но старый возница не обернулся. Погруженный в собственные заботы, он не расслышал голоса нищего. Как сообщить жене о возвращении сына, вот о чем раздумывал сута. Как сказать матери, что сын ее стал царем, но постыдился посмотреть в лицо отцу? Проводив взглядом согбенную фигуру Адиратхи, Джара воскликнул:

— О Кришна! Зачем ты испытываешь таким образом бедных и смиренных людей?

Со стороны арены донеслись звуки песнопения, какого Джаре не доводилось слышать. Нищий почитатель Кришны вдруг почувствовал сильный голод и отдал одну монетку торговцу едой. Тот передал юноше банановый лист. Неприкасаемому полагалось питаться с листа, положенного в углубление в земле. Джара терпеливо ждал, когда ему дадут поесть. Собака Дхарма сидела рядом, повиливала хвостом, и время от времени облизывала лицо хозяина. Пошел мелкий дождь, но Джару это не расстроило. Наконец, торговец соизволил вывалить на приготовленный лист чашку вареного риса. Джара закрыл глаза и вознес Кришне благодарность за посланную пищу.

Пока он молился, мимо пронеслась колесница, разбрызгивая вокруг грязную воду из-под колес. Открыв глаза, Джара чуть не расплакался. Вся рисовая каша оказалась залита грязью и стала совершенно несъедобной. Он разобрал в удаляющейся колеснице силуэт мужчины с павлиньим пером в волосах и женщину рядом с ним.

— Ты даруешь пищу несчастному нищему, о Господь, и тут же ее отнимаешь! Разве тебе не ведомо милосердие? — взвыл голодный Джара.

С арены повалил народ и Джара с приятным удивлением увидел Карну идущего рядом с Суйодханой. Джара мысленно пожелал сыну суты удачи, как будто на этой земле благословение нищего чего-нибудь стоило.

Посмотрев на свою еду, в надежде, что грязная вода стекла с риса, Джара обнаружил там скопище муравьев. Он сразу испытал чувство вины за неразумную вспышку гнева. Его возлюбленный Господь Кришна прекрасно знал, голод этих маленьких живых существ сильнее голода почитающего его нищего. В сущности, для Господа они равны — Джара и муравьи! И как Джара додумался до того, что Господь хотел с ним жестоко поступить! Это очередная игра-лила Кришны, показывающая нищему, насколько он стал жадным и не заботящимся о своих меньших собратьях. Разве он не обедал днем раньше? А как тяжело маленьким существам добывать пищу, да еще под дождем! Джара с небывалой радостью созерцал, как муравьи уносят его рис.

* * *
В доме Дроны стоял переполох. Во дворе вели беседу о будущем Дхаумья и пятеро братьев Пандавов.

Поспорив и поссорившись с отцом, Ашваттхама покинул дом и отправился к Суйодхане. Там он застал празднующих великое событие Карну, Сушасану и Джаядратху. Суйодхана следил за словами и жестами царя Синдху. Царевич заметил, что неожиданный союзник очарован его сестрой Сушалой. Приходилось быть начеку.

Запершись в своих покоях, Шакуни лежал на кровати. Сон не шел к царевичу Гандхары. Один за другим поносились в его голове разнообразные планы мести.

Прежде чем пойти домой и как следует отдохнуть после безумного дня, Видура поинтересовался у Бхишмы, что он теперь думает о выдаче южным царям беглеца. Бхишма долго смотрел на Первого советника, затем покачал головой, давая понять, что теперь это невозможно. На опасливое замечание Видуры о возможной войне, Великий регент загадочно ответил — некоторые войны вполне стоят того, чтобы их вести. Возвращаясь в свой дом, Видура улыбался. Именно такие моменты службы у Бхишмы доставляли ему огромное удовольствие.

* * *
Преодолевая боль и страх, Экалавья в лесу заново обучался владеть луком…

В своей хижине пожилой возница как мог, утешал обезумевшую жену, шепча ей на ухо, что сын обязательно завтра навестит их. Но сам он не сильно верил собственным словам…

Мужчина направлял свою колесницу в сторону Двараки, пребывая в глубоком раздумье. Рядом находилось его сестра, перед глазами которой все еще стояло угрюмое лицо Арджуны. Их путешествие проходило в полной тишине…

По улицам Хастинапура брел в сопровождении слепой собаки голодный Джара. Величайший город Бхараты медленно погружался в сон под песню, прославляющую Господа Кришну, милостью которого не обделены ни люди, ни самые мелкие живые существа. Ночь прервала еще один день в долгой истории великого древнего города…

ГЛАВА 19 МЕСТЬ БРАХМАНА

Дхритараштра с нетерпением дожидался появления своего старшего сына. Молчание жены его озадачивало.

— Гандхари! Я слышал, как юноша-сута превзошел в стрельбе из лука самого Арджуну! Как же его звали? А наш сын? Он совершил великолепный поступок. Для такого необходимо иметь большое мужество! При поддержке нового друга и Ашваттхамы Суйодхане отныне не страшны Пандавы! Но он опаздывает. Почему? Гандхари, почему ты молчишь? Ты не гордишься собственным сыном? Кто из нас в силах совершить подобное тому, что сделал он сегодня!

— Он пришел, — мягко ответила Гандхари.

Она уверенными движениями рук поправила головной убор и украшения царя, прежде чем сесть рядом с ним.

— О великий царь! Посмотри, кто к тебе пришел! — раздался знакомый голос.

— А, Шакуни! Добро пожаловать! Мои мальчики с тобой? — слепой царь безошибочно повернул голову в сторону гандхарца.

— Сестра! — воскликнул Шакуни с кривой усмешкой. — У тебя очень серьезный вид! Что с тобой?

— Зачем ты пришел, Шакуни?

— Гандхари! Ты так груба со своим братом! Пусть он отпразднует этот день с нами. Но где же этот прославившийся лучник? Где, в конце концов, Суйодхана?

— Я здесь, отец! — Суйодхана появился из-за занавеси в арке.

За ним в царские покои вошли Карна и Ашваттхама.

— А вот и ты! Герой сегодняшнего дня! — царь встал и обнял сына. — А где же твой новый друг?

Дхритараштра протянул руку.

Карна вышел вперед и коснулся стоп царя. Дхритараштра ощупал мускулистые руки Карны и улыбнулся.

— Это поистине руки великого лучника!

— Величайшего, о царь! — вмешался Шакуни. — Лучшего во всем царстве, а может и в мире!

— Суйодхана, сын мой! Я слышал, ты почти разделался с Бхимой! — довольно усмехнулся Дхритараштра. — Теперь ты воин, да еще имеющий поддержку таких друзей, что не покинут тебя в бою! Все свое детство ты боялся своих кузенов, но больше тебе не придется этого делать.

Гандхари сжала царю руку, предостерегая его от чересчур пылких слов, но тот не внял ее предупреждению.

— Гандхари, я искренне желаю, чтобы моим приемником на троне Хастинпура был мой сын, а не человек, в родстве с которым я сильно сомневаюсь! Что, по-твоему, не так?

— Но ведь считается, что Юдхиштхира — сын Ямы, бога смерти, — произнёс Шакуни, наблюдая, как лицо Дхритараштры наливается краской гнева.

Царь сердито стукнул тростью по полу.

— Нет! Он сын безвестного брахмана! Не вмешивайся, Гандхари! Я правитель, и кому, как не мне решать вопрос престолонаследия? Я уже достаточно настрадался. Разве моя вина в том, что я родился слепым? Пока я был молод, ни один воин не мог одолеть меня, слепца, в поединке на булавах! Суйодхана, у меня есть для тебя подарок. Гандхари, позвони в колокольчик!

Трое молодых людей и Шакуни увидели, как четверо слуг, изнемогающих от тяжкой ноши, внесли в комнату металлическую статую. Изваяние изображало воина, державшего в поднятой над головой руке палицу.

— Похоже, это кто-то, кого мы все хорошо знаем! — воскликнул Шакуни, невольно восхищаясь чудесной работой мастера.

— Это сделано специально для тебя, Суйодхана! Бери и упражняйся на этой статуе! — сказал царь.

— Да, да, племянник, поучись проламывать голову Бхиме. Не за горами время, когда придется сделать это по-настоящему, — засмеялся Шакуни.

Гандхари резко встала, руки ее дрожали.

— Шакуни! Пожалуйста, покинь нас. Я же так часто тебя об этом прошу. Уезжай в Гандхару и правь там, это же твои земли! Я не хочу, чтобы ты был здесь!

— Я обязательно поговорю об этом с Великим регентом, и если он позволит…

— Оставь нас хотя бы сейчас! — повысила голос царица. — Мне надо поговорить с сыном!

За Шакуни покои покинули Карна и Ашваттхама, довольные, что можно не присутствовать при семейном разговоре.

Когда они ушли, Гандхари отвела сына в сторону и ощупала его лицо своими пальцами. Как бы ей хотелось увидеть его лицо! Он стал таким высоким, таким взрослым. Мужчина, а не тот маленький мальчик, что прятался под отцовской кроватью!

— Почему ты так поступил, сын мой? — спросила она твердым голосом. — Почему ты провозгласил суту царем, рискуя утратить поддержку знати? Сегодня ты нажил могущественных врагов. Они всеми силами будут мешать тебе сесть на трон. Почему ты так поступил, Суйодхана?

Гандхари ждала, когда сын заговорит, при этом она боялась услышать его ответ.

— Я сделал это, мама, потому что так было правильно!

Мать отвернулась, она не хотела, чтобы сын увидел, как намокла ее глазная повязка. К счастью, в покои вошел стражник и сообщил, что наставник Дрона желал бы увидеться с наследником. Гандхари слышала, как Суйодхана попрощался с отцом, и, не оборачиваясь, кивнула сыну, желая ему удачи. Она осталась стоять у окна, пока шаги царевича не стихли вдали. Царица гордилась таким благородным сыном, но мать боялась за его судьбу. Она очень хорошо знала, добрые поступки редко остаются безнаказанными.

* * *
Войдя в комнаты гуру Дроны, Суйодхага обнаружил там помимо учителя пятерых Пандавов. Они на полуслове оборвали разговор, который вели перед его приходом. Суйодхана поприветствовал Дрону и двоюродных братьев, после чего стал ждать, когда гуру с ним заговорит.

Избегая встречаться взглядом с наследником престола, брахман сказал:

— О царевич! Пришло время отблагодарить своего наставника. Древняя традиция велит ученику подать учителю гурудакшину. Ты, конечно, знаешь, я не нуждаюсь ни в деньгах, ни в землях. Брахман не интересуется такими низменными вещами…. У меня был друг! Близкий друг. Мы оба проходили обучение у Парашурамы. Он — богатый царский сын, я — бедный брахман. Когда мы закончили ученичество, то перед расставанием, он обещал помочь мне в будущем, в случае такой нужды.

— Многие годы, мне не удавалось найти достойной службы, — продолжил Дрона. — Даже несмотря на полученный мной титул Дхармавиры. Бедность и голод — два моих неразлучных спутника на долгое время! Как-то соседские мальчишки напоили моего сына водой с размешанной в ней мукой, сказав ему, что это молоко, которого Ашваттхама ни разу не пробовал. Тогда я решил прибегнуть к помощи, обещанной моим другом. Он к этому времени уже стал царем. Я пришел к нему во дворец с чашей для подаяний. Две! Две недели я ждал приема у него! И вместо помощи он нанес мне оскорбление. Под смех всего царского собрания правитель Панчалы злорадно высмеивал мое незавидное положение. Богатый блистательный царь отнесся ко мне с величайшим презрением. Вдоволь насмеявшись над моим внешним видом, он сказал, что всегда был уверен — я, при всех талантах, никогда ничего не добьюсь! Но помня свое обещание, царь Панчалы предложил мне стать сельским учителем в отдаленной деревне. Смирения и терпения мне не хватило, и я бросил ему вызов на поединок! На что он заявил, что цари не сражаются с нищими.

Дрона посмотрел в глаза царевичу.

— Оскорбленный, убитый горем, я покинул Панчалу в тот же день. Огонь гнева в моем сердце долго еще взывал к мести. Этот царь — Друпада из Панчалы. Приведи ко мне моего обидчика, царевич, и дай мне возможность плюнуть ему в лицо! Это самое меньшее, чем наследник престола Хастинапура может вознаградить своего наставника!

Слова учителя привели Суйодхану в полное недоумение. Заметив его растерянность и нерешительность, Дрона раздраженно произнес:

— Я знал, что тебе не понравиться мое желание. Ты никогда не проявлял уважения к брахманам, старейшинам и учителям. Арджуна, не задумываясь, сделал бы это для меня. Но Юдхиштхира весьма мудро заметил, что с такой просьбой лучше сперва обратиться к наследнику престола!

Пытаясь из всех сил погасить нарастающий гнев, Суйодхана ответил Дроне:

— Панчала дружественное, присягнувшее нам на верность, царство. Без веской причины нельзя начать войну с царем Друпадой. Кроме того, я не могу пойти на это без позволения Великого регента или царя.

— Веская причина? Мальчишка! Оскорбление брахмана не является веской причиной для сына царя Хастинапура? Позволение царя будет получено через половину прахары! Тогда ты исполнишь приказ правителя и просьбу наставника? Если же ты, в чем я не сомневаюсь, потерпишь неудачу, то за дело возьмется Арджуна. Он-то, без всякого сомнения, разорит земли проклятого Друпады! Ступай, царевич, и готовься!

Суйодхана поклонился и покинул покои гуру. В волнении и тревоге он шел к себе. Его ждали Ашваттхама, Сушасана, Джаядратха и только что провозглашенный царь Анги. Карна встал и поклонился вошедшему наследнику. Сын суты еще не освоился в обществе прирожденной знати, все его манеры отличались изрядной неуклюжестью. Он не знал как правильно себя вести. Проявлять ли уместную для шудры вежливость по отношению к кшатриям и брахманам? Или быть сдержанным и хладнокровным, рискую при этом прослыть высокомерным?

Почувствовав его замешательство, Суйодхана сам подошел к другу, заставил его сесть и сам уселся рядом.

— Мы здесь все друзья, Карна. И все равны между собой. Чувствуй себя непринужденно в нашей компании. На самом деле это для нас большая честь иметь такого товарища, как ты! Не думай, я не оказываю тебе услугу и не делаю одолжение. Я сожалею, что не могу сделать большего для такого замечательного человека!

— Я уже объяснял Карне — он единственный среди нас, кто действительно заслужил почет и уважение! Остальным просто повезло родиться в высших варнах! — сказал Джаядратха, царь Синдху.

— О царевич, чем я могу отплатить за твою дружбу? — спросил наследника Карна.

— Прежде всего, начни звать меня по имени. Суйодханой, или, если угодно, Дурьйодханой, как предпочитают приспешники Дхаумьи! — предложил под общий смех царевич.

— Тебе даже идет это прозвище. Ты ведь и вправду дурно обращаешься с оружием! В ином случае, толстый череп Бхимы разлетелся бы на арене от твоей палицы! — своим замечанием Ашваттхама вызвал еще один приступ веселья.

Вдоволь насмеявшись, Суйодхана с удивлением обнаружил, что тревога и напряжения покинули его разум.

— Послушайте! Мы попали в нелегкую ситуацию! Гуру попросил меня напасть на Панчалу, пленить и привести к нему царя Друпаду. Только и всего! Тогда Дрона будет считать гурудакшину уплаченной, — Суйодхана сообщил новость своим друзьям и опасливо глянул на Ашваттхаму.

Но молодой брахман лишь улыбнулся:

— Ничего удивительного! Это обида давно грызет моего старика. Нам до смерти надоел его ежевечерний рассказ обо всех оскорблениях, полученных им от Друпады.

— Ну и прекрасно! Займемся настоящим делом! — Сушасана от восторга вскочил со своего кресла.

— Сядь обратно, глупец! — прикрикнул на младшего Каурава Джаядратха. — Стоит ли развязывать войну в угоду чьей-то мести, Суйодхана? Да я уверен, что ни царь, ни регент не даст позволения напасть на союзника Хастинапура!

— Я так же думаю, Джаядратха. И я, конечно, не стану ничего делать, не получив разрешения от отца или от Бхишмы.

Какое-то время все задумчиво молчали. Тишину нарушил стук в дверь. В комнату вошел один из дворцовых стражей, поклонился и протянул наследнику послание. Суйодхана отпустил стража и прочитал письмо. С посерьезневшим лицом он пересказал друзьям его содержание.

— Проклятье! — воскликнул пораженный Джаядратха. — Как наставнику Дроне это удалось?

Сушасана, не поверив своим ушам, вскочил, выхватил лист из рук брата и прочитал письмо вслух. Собственно, это было распоряжение царя Дхритараштры об объявлении войны Панчале и назначении царевича Суйодханы командующим войсками Хастинапура.

— Но, Суйодхана, это возмутительно! Как царь может одобрить нападение на союзное ему царство? Разве обида учителя — это повод к войне? Я, кстати, тоже царь союзного вам царства! Я давал клятву верности Хастинапуру! Мне теперь не уснуть спокойно, ведь я не буду уверен в том, что воины Куру не хозяйничают в моей Синдху! Разве так обходятся с дружественными странами? — Джаядратха взял у Сушасаны письмо, прочитал его и швырнул на пол.

Все одновременно посмотрели на Ашваттхаму, узнать, как он отреагирует.

— Эй, эй! Не надо так смотреть на меня! Я не отвечаю за замыслы и поступки отца! Я предлагаю отправиться в Кампилью, столицу Панчалы, и там действовать по обстоятельствам. Но знайте, если Суйодхана не исполнит волю гуру, то с этим справится Юдхиштхира. Для нас это — катастрофа! Может нам посчастливится найти решение, удовлетворяющее и моего отца, и не затрагивающее гордыню Друпады!

— В этом есть смысл, — заметил Карна, наблюдая за выражением лица Суйодханы.

Последовала полная тишина. Суйодхана ходил по комнате, из угла в угол, сложив руки за спиной и качая головой. У его друзей нарастала тревога.

— Выбора у нас нет. Мы не можем нарушить приказ царя! — наконец произнес наследник.

С треском хлопнув дверью, покои покинул Джаядратха.

* * *
На столицу Панчалы Кампилью выдвинулись два полка кавалерии и три полка пехоты. Во главе армии стояли Суйодхана, Сушасана, Карна и Ашваттхама. Джаядратха наотрез отказался принять участие в походе и остался в Хастинапуре. Но не только беспокойство о своем царстве заставило его так поступить. И Суйодхана догадывался о причине, царевич считал Джаядратху достойным и благородным человеком. Если его сестра Сушала нашла царя Синдху привлекательным, то Суйодхана был не против скрепить их отношения браком.

Армии Хастинапура понадобились сутки, чтобы добраться до границы Панчалы, где ей было оказано слабое сопротивление. Вскоре полки Куру стояли под стенами Кампильи. Столица царя Друпады готовилась к обороне. К всеобщему удивлению, Суйодхана не распорядился готовиться к штурму, а отправил Друпаде послание, с предложением встретиться. Целую ночь в Кампилье шли жаркие споры о том, как лучше поступить, можно ли доверять царевичу Каураву или нет. Нет ли в предложении предводителя вторгшейся армии коварства? Евнух Шикханди, приемный сын царя, вызвался встретить и проводить к царю странных гостей.

Оставив оружие в лагере, Суйодхана с Карной и Ашваттхамой отправились во дворец панчалийского царя. Сушасане же было поручено штурмовать город в случае, если друзья не вернутся через прахару. У ворот их поджидал человек внушительных размеров. Когда друзья подошли поближе, глаза Ашваттхамы округлились от удивления. Мужчина или женщина перед ними? Ашваттхама толкнул Карну в бок, и тот пояснил ему, что это евнух. Суйодхана обернулся и жестом велел им замолчать. Шикханди поклонился царевичу и пригласил следовать за собой. Все в зале собраний поднялись, приветствуя наследника престола Хастинапура. Царь Друпада выглядел весьма взволнованным. Красивый молодой человек стоял рядом с ним и что-то шептал на ухо. Суйодхана со спутниками стоял в центре сабхи.

Друпада встал со своего трона.

— Приветствую тебя, царевич Суйодхана! Я бы и сам приехал в Хастинапур, позови ты меня. Я же присягал на верность. Наши царства в союзных, дружественных отношениях. Вы даруете нам защиту и покровительство, мы ценим это. Но если Хастинапур стал нашим врагом, где искать спасения Панчале и другим небольшим царствам? Знает ли Великий регент об этом походе, или это твоя личная затея?

Юноша, стоящий возле трона, предостерегающе поднял руку, желая помешать царю сказать что-нибудь дерзкое и тем усугубить их положение.

— Мы пришли сюда не как завоеватели. Мы твои друзья! — ответил Суйодхана. — Мы явились к тебе исполнить волю одного твоего старинного знакомого. Гуру Дрона до сих пор с возмущением вспоминает вашу последнюю встречу.

— Ах, Дрона! — воскликнул Друпада. — Я долгое время сожалел и раскаивался, что в тот день повел себя так недостойно! Я был таким молодым, опьяненным властью, богатством, женщинами! Нищий брахман стал для меня неожиданным и очень нелепым зрелищем! Дрона — человек с великими способностями, но он потратил много сил на страдания и жалость к самому себе, вместо того, чтобы плодотворно применять свои таланты. В тот день я почувствовал невероятное превосходство над ним, и я смеялся над его бедственным положением, над его нищетой! Позже, когда я пришел в себя, было слишком поздно. Мой друг ушел. Я пытался как-то исправить ситуацию, но он был непреклонен. И вот, он посылает своего ученика отомстить своему обидчику!

— О благородный царь Панчалы! Мое искреннее желание — избежать кровопролития, не допустить войны из-за недоразумения между старыми друзьями. Вот этот юноша — сын гуру Дроны и…

Не успел Суйодхана закончить говорить, как Друпада бросился к Ашваттхаме и крепко обнял его.

— Ты выглядишь совсем как твой отец в молодости! Как же я сразу не заметил этого!

— О царь, его зовут Ашваттхама. А это — Карна, царь Анги.

— Твое присутствие в моем дворце — большая честь! — Друпада сложив ладони поклонился Карне.

Суйодхану порадовало такое уважительное обращение Друпады к его другу. Он опасался, что царь Панчалы выкажет высокомерие из-за происхождения Карны. Друпада в свою очередь представил евнуха Шикханди, давно им усыновленного, и молодого человека, стоящего возле трона. Им оказался Дхриштадьюмна, наследник престола Панчалы.

Пришло время заняться причиной, побудившей поход армии Хастинапура к стенам Панчалы. Суйодхана старался в тяжелом разговоре не употреблять слова «поражение» и ему подобных. Друпада согласился возместить затраты на поход. В качестве дара гуру он собирался отправить две телеги, гружеными золотом и драгоценными каменьями, а кроме того табун в полсотни лошадей и сто коров. Собственно, это Суйодхана предложил назвать военную добычу царскими подарками старому другу. Друпада был признателен царевичу. Он мог сохранить свое достоинство. Еще царь Панчалы обязался явиться в Хастинапур и лично принести извинения наставнику Дроне.

Суйодхана согласился с просьбой Друпады погостить в Кампилье лишний день. Панчала собиралась праздновать восемнадцатилетние Драупади, дочери царя. Слава о ее красоте гремела по всей Бхарате, и молодые люди с радостью приняли приглашение царя. Суйодхана гордился тем, как справился со сложной ситуацией. Он пребывал в уверенности, что Великий регент будет доволен его действиями.

Той ночью дворец Друпады светился тысячью масляных лампад. Молодые люди наслаждались торжествами. Суйодхана и Сушасана танцевали под бешеный ритм барабанов, с упоением слушали старинные любовные песни. Они чуть-ли не силой заставили присоединиться к ним застенчивого Карну. Вскоре компанию им составили Ашватттхама и царевич Панчалы Дхриштадьюмна. Во время очередного танца сын Друпады увидел, как движения Карны вдруг стали на редкость неуклюжими. Проследив за взглядом царя Анги, Дхриштадьюмна улыбнулся. Причиной, по которой его новый друг внезапно смутился, оказалась прекрасная царевна Панчалы Драупади. В своем ослепительном наряде и сверкающих украшениях девушка выглядела небесной девой. Драупади внимательно следила своими блестящими черными глазами за Карной, любуясь его сильной точеной фигурой. Ашваттхама также заметил перемену в поведении Карны и не мог не повеселиться по этому поводу. Сушасана тут же принялся изображать любовное томление в такт песне. Суйодхана улыбнулся другу.

Дхриштадьюмна подбежал к сестре и повлек ее к группе молодых людей.

— Знакомься, это Карна — царь Анги! — представив Карну первым.

Затем он назвал имена остальных.

Драупади сдержанно поклонилась, сложив руки в приветственном жесте. Карна посмотрел на ее красивое лицо, темную гладкую кожу, манящие алые губы, жемчужно-белые зубы, и вздохнул. Он не ожидал встретиться с ней так близко и сейчас не знал, как себя вести, что сказать. Сердце его билось так, что заглушало звуки барабанов. Карна чувствовал, как кожа его вспыхивала под взглядом Драупади. Улыбка озарила ее лицо, сделав его еще более божественным. Сил отвести глаза у Карны не нашлось. Он продолжал смотреть на девушку, не зная, что сказать ей, и не реагируя на шутливые замечания своих друзей. Прервав неловкое замешательство, Драупади еще раз поклонилась и вернулась на свое место. Ашваттхама потянул Карну, приглашая его продолжить танцы. Но тот уже не мог веселиться с прежней непосредственностью. При каждом взгляде на Драупади ноги его буквально подкашивались.

— Скоро состоится сваямвара, — прошептал на ухо Карне Дхриштадьюмна, когда они поздней ночью возвращались с праздника. — Я уверен, что ты получишь приглашение. Ты настоящий воин и без труда завоюешь ее руку!

— У него нет шансов, пока я рядом! — заявил, улыбаясь, Ашваттхама.

Сушасана хлопнул его по спине.

— Ты в своем уме, если намереваешься состязаться с Карной?

* * *
Покидая на следующее утро Кампилью, молодые люди чувствовали себя полностью счастливыми. Ашваттхама на пару с Сушасаной распевали озорные песенки, Карна пребывал в чудесном мире, где все было прекрасно, где его происхождение ничего не значило. Мир этот носил имя одной прелестной девицы. Когда они проезжали одну полу-заброшенную деревеньку, Карна попросил остановиться. Его поразило бедственное положение жителей, оставшихся в этом лишенном питьевой воды селении. Он не мог просто проехать мимо. Суйодхана приказал своим людям копать колодец. Четыре дня провели они в этом местечке, но задержку стоила того счастья, которое молодые люди увидели в глазах обитателей деревни. Когда строители закончили, Ашваттама вывел на влажной глине — «Колодец Драупади». Упрекать своего друга Карна не стал, он наоборот, присоединился к всеобщему смеху. Счастье, светившееся в лице Карны, напомнило Суйодхане о его собственной любви. Он скучал по Субхадре. Мысль о ее улыбке вселяла силы в его уставшее тело. В мечтах о возлюбленной наследник не заметил, как въехал в ворота Хастинапура.

По обе стороны дороги стояли люди, приветствующие царевича-победителя. Процессия вступила в город под радостные крики и овации. На верхней ступени ведущей во дворец лестницы стоял Дрона, уперев руки в бока. Рядом с ним находились Пандавы и несколько брахманов, возглавляемых Дхаумьей.

Наследник престола Хастинапура подошел и почтительно поклонился гуру:

— О учитель, как ты и желал, Панчала подчинилась нам! Ты можешь видеть, как прогнулись телеги под дарами царя Друпады! Друпада раскаивается в своей ошибке, в той несправедливости, которую он допустил…

— Где Друпада? — достаточно сдержанно проговорил Дрона.

— Гуру! Он признал свое поражение и прислал тебе богатые дары! Вскоре он явится сюда лично принести тебе извинения!

— Довольно, Дурьйодхана! Дары? Тьфу! Кому нужны его подачки? Разве это подношения брахману? Я же говорил тебе, мне безразличны мирские ценности! Он оскорбил меня, и я хотел видеть его здесь, закованным в цепи, лежащим у моих ног! Глупец! Ты променял честь учителя на пригоршню золотых монет! Может, случилось так, что армия Панчалы одолела тебя, и ты при бегстве успел разграбить несколько деревень? Это объясняет твою задержку в пути!

Дрожа от ярости, Дрона бросился к телегам и опрокинул несколько мешков и кувшинов. Монеты покатились по земле. Наставник обернулся к Суйодхане. Он был невероятно зол на царевича, считая себя преданным.

— И ты еще настаивал, чтобы взять с собой нечестивого суту и глупого моего сына? Чего же после этого можно ожидать? Разве кто-нибудь из вас ведает, с какого конца следует держать оружие? Вы все оскорбили меня! Я покажу вам, как воины должны следовать своей дхарме, вы уведете, как поступают благодарные ученики, почитающие своего гуру! Арджуна!

Царевич Пандав вышел вперед, повинуясь зову учителя.

— Покажи этому трусу, как следует исполнять простое желание учителя! Приведи ко мне моего врага и заставь его пресмыкаться предо мною, подобно жалкому червю!

— Твое желание — закон для меня, о гуру! — Арджуна поклонился, затем поднес к губам раковину и издал пронзительный, торжествующий звук.

Вокруг не успевшего прийти в себя Суйодханы завертелась суматоха. Сотни всадников выстаивались в стройные ряды. Пятеро братьев Пандавов вскочили в седла. Потрясенный Суйодхана и его друзья смотрели, как количество воинов продолжает увеличиваться. Уже не сотни, а тысячи всадников были готовы под командованием Арджуны устремиться к ничего не подозревающей Капмилье.

Люди, только что приветствовавшие возвратившегося Суйодхану, теперь воспевали славу Арджуне. Дхаумья своими речами призывал народ гордиться Хастинапуром и разжигал ненависть к союзному царству. К вечеру, стараниями брахманов, почти вся столица пребывала в уверенности, что армия Панчалы разбила незадачливого Суйодхану, а отомстить и поддержать честь страны Куру отправился Арджуна.

Армия Хастинапура обрушилась на спящую Кампилью. Прежде чем панчалы успели наладить оборону, Арджуна разбил городскую стражу, поджёг город и ворвался в царский дворец. Бхима остался в городе, увлекшись грабежами и поджогами. Сражение длилось недолго. Вскоре Арджуна проник в покои царя и пленил Друпаду. Юдхиштхира в свою очередь схватил Дхриштадьюмну и евнуха Шикханди. Уже в следующий полдень армия Хастинапура выдвинулась обратно. Царя Друпаду приковали к повозке и так и вели, на глазах у всего войска. Подобным образом поступили с его сыном и воспитанником. Победное шествие приближалось к Хастинапуру. Позади осталась разорённая Кампилья с тлеющими домами и дымящимися храмами. На улицах города лежали во множестве мертвые изрубленные тела.

Вечером победоносная армия уже входила в столицу. Люди собрались на царской дороге сгорая от желания поглазеть на униженного царя Друпаду и принять участие в еще большем его унижении. Арджуну и его братьев приветствовали как легендарных воинов, совершивших то, чего не смог сделать наследник престола. Какое прекрасное зрелище — величайший в мире лучник защитил честь царства и ведет на привязи своего плененного врага! Горожане испытывали нешуточную гордость. Они с радостью плевались в пленных панчалов, кидались в них мусором, бросали им оскорбительные слова. Некоторые даже пытались достать их руками и ударить. Процессию сопровождали музыканты и танцоры, а также многочисленные брахманы, во весь голос славящие Арджуну и Юдхиштхиру, истинных приверженцев дхармы.

Дрона ждал у центрального входа во дворец. На ступенях величественной лестницы стояли брахманы, держащие в руках гирлянды цветов и сосуды с ароматной водой. Когда Арджуна с братьями поднялся наверх, их осыпали лепестками цветов. Юдхиштхира припал сначала к стопам гуру, затем склонился пред Дхаумьей.

Учитель, взволнованный так, что долго не мог ничего произнести, крепко обнял Арджуну.

— Разве может гуру желать большего, имея такого ученика! — орошая широкие плечи Арджуны, несколько раз повторил Дрона.

Дхаумья вскинул руки, и наступила тишина. Умолк народ, замолчали музыкальные инструменты, брахманы прервали пение мантр.

— Сегодняшний день — день гордости Хастинапура! Благородные сыновья нашего любимого царства доказали, что мы не потерпим оскорбления брахманов! Царевич Юдхиштхира сделал первый шаг на своем великом пути поддержания вечной дхармы! Он не просто царевич — он воплощение истинной дхармы! Пусть с этого момента его все станут называть Дхармапутра Юдхиштхира! Сын дхармы!

Сатрший Пандав смиренно склонил голову. Дхаумья вновь поднял руки, и пение священных мантр возобновилось. Толпа оживилась и кто-то закричал:

— Джая джая Дхармапутра Юдхиштхира!

Тысячи глоток тут же отозвались эхом. Забили барабаны. Появилась вдовая царица Кунти и под торжествующий рев толпы подошла к сыновьям.

— Где этот нечестивец, посмевший нанести оскорбление нашему прославленному гуру? — вскричал Дхаумья.

Арджуна и Бхима бросились к повозке, к которой был привязан Друпада. Бхима взял пленника за горло и так, следуя за Арджуной, подвел его к Дроне. Следом Накула и Сахадева также, без малейшего уважения, толкали Дхриштадьюмну с Шикханди. Брахманы плевали под ноги проходящим мимо них пленникам. Бхима швырнул царя Панчалы к ногам наставника.

Дрона довольно рассмеялся, хлопнул себя по бедру, после чего посмотрев на человека, с которым когда-то давно проходил обучение, нанес ему удар ногой в лицо. Толпа одобрительно взвыла.

— Ха! Высокомерный кшатрий, кажется, мы поменялись местами с последней нашей встречи? Кто теперь проситель? Кто теперь податель благ? Ты, негодяй, помнишь меня, явившегося к тебе за помощью? Как ты поступил со мной? Пожинай же плоды своего высокомерия, своей гордыни!

Суйодхана и его друзья, наконец, смогли прорваться сквозь ряды брахманов и приблизиться к гуру. В этот момент знакомый сигнал раковины возвестил о прибытии Великого регента. С колесницы сошли Бхишма с Видурой и стали подниматься по лестнице. Все вокруг притихли и расступались перед высшими сановниками царства. Бхишма стремительно поднялся вверх и остановился рядом с царем Панчалы. Друпада лежал, свернувшись в клубок, кое-как защищая лицо от ударов Дроны. Суровое лицо регента и его пылающие глаза заставляли наставника побледнеть.

Бхишма даже не сразу понял, что скрюченный на полу человек — один из вернейших союзников Хастинапура.

— Кто мне объяснит, что здесь происходит? — голос регента был ледяным и полным презрение.

Все присутствующие, причастные и ни в чем не виновные, исполнились страха. Все знали, что с разгневанным Бхишмой лучше не встречаться.

Дрона не проявлял никакого желания объясняться. Дхаумья понял, эта обязанность ложится на его плечи. Он сделал шаг вперед.

— О повелитель! Этот человек оскорбил брахмана, а мы заняты тем, что определяем ему наказание!

— Оскорбил брахмана…. Вы знаете, кто этот человек? Это же царь Панчалы! А вы обращаетесь с ним, как с преступником! Так кого и когда он оскорбил?

Никто не осмелился ему ответить. Бхишма достал меч и перерезал веревки, которыми был опутан Друпада. Регент также приказал освободить сына и воспитанника царя Панчалы. После чего Бхишма повторил свой вопрос:

— Так кого и когда он оскорбил?

— О господин, он оскорбил наставника царевичей, гуру Дрону.

— Когда?

Дхаумья оглянулся на Дрону. Наставник вышел вперед.

— Семнадцать лет назад, о повелитель, этот человек жестоко оскорбил меня, пришедшего к нему за помощью.

— Что? Наставник, это шутка? Он оскорбил тебя, а ты, спустя семнадцать лет, при помощи войск Хастинапура берешь в плен нашего сторонника, разрушая при этом столицу союзного нам царства? Кто позволил без моего ведома напасть на Панчалу, дружественную нам страну? Ты видишь, Дрона, как много вопросов, на которые ты должен ответить?

Несмотря на свое положение, Друпада громко рассмеялся, вызвав очередную вспышку гнева у брахманов.

— Позор! Это против дхармы! Разве честь брахмана — пустой звук в этом городе? Позор Хастинапуру! — хором кричали они, опасливые поодиночке, но обретшие мужество в толпе.

Игнорируя возмущенных представителей высшей варны, Бхишма угрожающее направлялся к Дроне. Гуру обнажил меч и приготовился сразиться с Великим регентом. Стать мучеником во имя дхармы! Что может быть лучшим для брахмана?

Мелькнув, подобно тени, Кунти встала между двумя мужчинами.

— О Питамаха Бхишма! Зачем ты хочешь унизить моих сыновей? Только из-за того, что они совершили большее, чем наследник престола?

Регенту было, что возразить вдовой царице, но он, в первую очередь, был настоящим мужчиной. Кунти, конечно, знала, Бхишма не станет грубо обращаться с женщиной ни на людях, ни наедине. В отчаянии регент потряс головой. Подняв за руку Друпаду, он сказал ему:

— О царь, прими мои извинения за случившееся! Я не могу найти подходящих слов для выражения своего сожаления. Прошу тебя, пойдем со мной в зал собраний. Там мы решим, как Хастинапур сможет возместить принесенный тебе ущерб.

С тяжелым сердцем Бхишма направился к сабхе, залу собраний. За ним потянулись все остальные. Там, в зале, разгорелись нешуточные страсти. Дрона заявил, что готов оставить свой пост. Бхишма сердито ответил ему, что другого он и не заслуживает. Все равно наставника следует выставить вон. Раздражение у многих знатных кшатриев и брахманов вызвал Друпада, открыто насмехавшийся над тем, как ведутся дела в Хастинапуре, городе, определявшем течение жизни во всей Бхарате. Великий регент, заметив Суйодхану, при всех отругал его за то, что царевич без веской причины, забыв о своей царской дхарме, повел полки Хастинапура против дружественной Панчалы. Суйодхана оправдывался тем, что получил приказ от своего отца, царя Дхритараштры. Удивленный регент с недоверием посмотрел на слепого правителя.

— Но ведь существует еще и здравый смысл, царевич! — воскликнул в отчаянии Бхишма. — Ты достаточно взрослый, чтобы не подчиняться приказам, идущим в разрез с добродетелью, с дхармой!

Суйодхана молчал. В глубине сердца он полностью соглашался с регентом. Ему стоило отказаться выполнять пожелание наставника. Царевич признавал, что допустил ошибку.

Вселить страх в Дрону — такое не под силу большинству живых существ. Тем более, брахманы остались на его стороне. Наставник вновь стал гордым и упрямым и наотрез отказался произносить слова сожаления и извинения. Самое большее, что он мог себе позволить, так это заявить — получивший по заслугам Друпада ему не враг, а, как и в далеком прошлом, друг. И вообще, всем лучше забыть произошедшее.

Бхишма вызвал Юдхиштхиру. Пандав спокойно объяснил регенту, что выполнял свой долг и следовал дхарме. Последствия его не очень-то и волновали. Когда регент спросил Арджуну, тот ответил практически словами старшего брата. Он только добавил, что его первейший долг — чтить своего гуру и следовать его желаниям. Слова обоих братьев Пандавов многие в зале встретили рукоплесканиями.

Среди общего шума поднялся царь Друпада и сообщил, что если гуру Дрона не принимает его богатых даров, то он оставляет их здесь, как подношение местным храмам. Такое предложение брахманы встретили радостными возгласами и похвалами щедрости царя. Друпада скрестил руки на груди и поклонился тем, кто еще недавно награждал его плевками. В ответ брахманы пожелали ему долгой жизни.

Тошнота от фальшивости происходящего перед ним представлением подступила к горлу Бхишмы. Он распустил собрание и пошел в свои покои. Регент не видел, как Дрона подошел к Друпаде и обнял его. Он, погруженный в свои мысли, не видел, как сжигающий его взглядом Шикханди с усмешкой провел пальцем по горлу. Этот угрожающий жест, эта ненависть, пылающая в глазах молодого человека, не укрылась отвнимательного взора Видуры. Первый советник непроизвольно вздрогнул. Он с облегчением выдохнул, когда Бхишма миновал воспитанника Друпады.

Уставший от навалившихся горестей Бхишма покинул зал. С поникшей головой он вошел к себе в покои. Видура затворил за ним тяжелые двери.

* * *
В зале собраний царь Панчалы принял предложение Дроны за пиршественным столом уладить все разногласия и возродить былую дружбу. Суйодхана и его друзьями стояли у дверей. Они оживленно обсуждали внезапный поворот событий. Вдруг кто-то постучал по плечу Ашваттхамы. Сын Дроны обернулся и увидел Дхриштадьюмну, уставившегося на него горящими глазами. Со всей яростью, на какую оказался способен, сын Друпады проговорил:

— Ты лживый брахман! Было время, я думал, что ты мой друг. Видишь, как обошлись с моим отцом? Мы доверились вам, засыпали дарами, желая избежать войны, а чем вы нам отплатили? За наше гостеприимство нас протащили как разбойников по улицам города! Запомните, трусы, мои слова! Вы все и ваш учитель Дрона ответите за это злодейство! Посоветуй своему отцу каждое утро трогать себя за шею. Однажды он не обнаружит над ней головы!

Ашваттхама схватил панчалийского царевича за горло и прошипел ему в ответ:

— Еще одно слово о моем отце, и ты — покойник, ублюдок!

Пальцы Дхриштадьюмны также впились в горло молодого брахмана. Каждый старался придушить другого. Суйодхана с Карной бросились их разнимать.

— Прими от нас извинения, друг мой. Пусть прошлое забудется! — сказал Суйодхана панчалийцу.

Дхриштадьюмна не произнес ни слова, лишь плюнул на пол и быстро ушел. Ашваттхама намеревался броситься за ним, он даже обнажил меч, но могучие руки Карны не дали ему совершить непоправимое. Когда сын Друпады исчез из виду, друзья обернулись и увидели Шикханди, с насмешливой улыбкой наблюдавшего за происходящим. Евнух приблизился к наследнику и, сделал женственное движение руки, коснулся Суйодханы.

— Царевич! Моему брату нужен Дрона. Но кто нужен мне? Скажи мне, красавчик. Не знаешь? Прелестница желает твоего деда, она влюблена в самого знаменитого холостяка Бхараты! Вот увидишь, он будет моим! — высокий голос Шикханди был неотличим от женского.

Неожиданно поцеловал Суйодхану и погладив щеку Карны, евнух удалился. Карна вздрогнул от его прикосновения. Суйодхана сокрушенно покачал головой. Круг тех, кто испытывал к нему ненависть, становился все больше и больше.

* * *
В покоях Великого регента двое встревоженных мужчин обсуждали дальнейшие действия. Бхишма выразил желание, чтобы царица Кунти покинула Хастинапур вместе со своими сыновьями. Он был невероятно зол из-за того, что произошло без его ведома, и все попытки Видуры его успокоить потерпели крах. Бхишма сказал, что Видура не понимает, как повезло Хастинапуру. Без Парашурамы Южные царства не проявляли заметной активности, иначе воспользовались бы ссорой двух союзных стран. Но все равно регента печалило растущее влияние брахманов на севере. Надо что-то делать с тем же Дхаумьей, который стал слишком много себе позволять. Вокруг Кунти и ее сыновей, Пандавов, объединяются приверженцы древних традиций, и покончить с этим можно изгнанием этой доставляющей столько беспокойства семьи.

Когда гнев пожилого регента немного утих, Видура осмелился высказать свои соображения. Он предложил не изгонять Пандавов невесть куда, а поселить их в местечке Варанавата, находившимся достаточно далеко от Хастинапура. Подумав, Бхишма принял предложение Первого советника и попросил его заняться этим. Видура напомнил, что деревня та никогда не слыла богатой, и там, конечно, нет подходящего жилища для людей царской крови.

— Конечно, Видура, не жалей средств и построй там дворец в кратчайшие сроки. У Кунти не должно быть повода обвинить меня в том, что я поселил ее в хлеву. У тебя есть, кому поручить это строительство?

— Да, господин. Я знаю одного человека, он умеет работать хорошо и быстро. Но…

— Но что? Немедленно прикажи ему приступать! — нетерпеливо воскликнул Бхишма.

— Он слишком любит деньги. Боюсь, он продажен.

— Ха! Продажен! Кто на этой земле не продажен…. Мы переживем, если к его рукам прилипнет немного денег. Лишь бы он не медлил. Срочно найди его! — Бхишма прищелкнул пальцами.

Видура поклонился и поспешил выполнить приказание Великого регента.

* * *
— Уверяю тебя, Кришна, за всем этим стоит она! — сказала Кунти, протягивая племяннику стакан с пахтой. — Царь не такой злобный. Но ее нашептывания вынудили его приказать нам перебраться в Варанавату. Питамаха Бхишма тоже не причем. Это она со своим братцем мечтают разрушить нашу страну!

— Не надо винить Гандхари во всех своих невзгодах, тетя. Хотя насчет Шакуни я полностью согласен, — Кришна сидел на подоконнике, и его пальцы выстукивали какую-то мелодию.

— Когда ты послала за мной, я примчался из Двараки, ожидая услышать нечто ужасное. Но будет лучше для всех, если ты и твои сыновья на время покинут столицу. Великий регент поступает правильно, отправляя вас в Варанавату.

— Я боюсь, Кришна! Здесь явственно пахнет заговором. Мне не к кому обратиться, кроме тебя. После победы над Панчалой Арджуна впал в немилость у Питамахи Бхишмы. Кто-то отравляет разум регента, скорее всего — Видура.

Кришна улыбнулся Кунти:

— Видура никому не враг, но никому и не друг. Он единственный человек, не ищущий корысти в своем служении царству.

— Тогда почему он не скажет Бхишме, что Арджуна просто выполнял священный долг ученика по отношению к своему гуру?

Сделав глоток, Кришна осторожно поставил стакан на подоконник. Снова улыбнувшись, он сказал:

— Арджуна всегда следует своему долгу. Это-то мне в нем и нравится.

— Я воспитала своих сыновей не так, как сделала это Гандхари. Каким милым ребенком был Суйодхана! А кем он вырос? Не уважает старейшин, не признает священные писания, не чтит традиции! Чего еще ожидать от детей чужестранки?

— Кстати, дорогая тетя, вы совершили большую ошибку, дав возможность Карне сблизиться с Суйодханой! Этого юношу-суту необходимо было или выдать южным царям, или сделать своим другом! Но прежде я успел что-нибудь предпринять, Карна стал царем Анги. Честно, я не ожидал от Суйодханы подобной хитрости и прозорливости. Признаю, он нанес нам ощутимый удар! — Кришна посмотрел в окно и на некоторое время замолчал.

Затем он обернулся к Кунти.

— Ты здорова, тетя? У тебя очень бледное лицо. Все ли в порядке?

— Ничего, ничего…, погода, наверное, меняется, — ответила Кунти, обмахивая теперь уже покрасневшее лицо веером.

— Этот сута в будущем станет источником наших проблем, — Кришна пристально посмотрел на Кунти.

Стараясь избежать взгляда племянника, Кунти потянулась за стаканом.

— Не переживай, тетя! С твоими сыновьями ничего не случится. Я всегда буду рядом. Для меня нет никого дороже Арджуны. Придет время, я направлю его на правильный путь. Судя по поведению Суйодханы, нас всех скоро втянут в большую войну.

— Сама мысль о войне мне ненавистна! Если бы только…

— Война необходима! Я ни в коем случае не поджигатель войны, и представляю себе все ее ужасы. Но Дурьйодхана со своими сторонниками потрясают основы нашего общества! Система варн не идеальна, но она придает нашему обществу силу. Дурьйодхана же повергнет нас в хаос! Люди позабудут свои обязанности, знания, умения и ремесла не будет передаваться от отца к сыну. Каждый будет заниматься, чем захочет, а не тем, к чему его обязывает дхарма. Общество ослабнет, его устои покосятся, оно немногим будет отличаться от собачьей стаи. Я де уверен, что цель моего появления на свет — сохранить сложившийся уклад нашей жизни!

— У меня не хватает мудрости понять твои замыслы, Кришна. Я только прошу тебя об одном. Мои сыновья и я так одиноки в этом мире, а враги наши сильны и многочисленны. Царь и его супруга ненавидят нас. Их сын Дурьйодхана пойдет на любую низость, лишь бы погубить мою семью. Я хочу посадить своего старшего сына на трон Хастинапура! Ты поможешь мне осуществить эту мечту? Я достаточно настрадалась, и пока жива, не хотела бы видеть правящим кого-либо из сыновей Дхритараштры.

Кришна собрался уходить.

— Мне пора, тетя. Я должен увидеться с Великим регентом и рано утром отбыть в Двараку. Будет лучше, если вы примите предложение царя и переедете в Варанавату. Возможность заговора против вас я не исключаю, но мы найдем выход, обещаю! Для борьбы с Дурьйодханой нам понадобятся могущественные друзья. К сожалению, ради учителя Арджуна сделал своим врагом царя Друпаду. Я попробую это исправить, на обратном пути заглянув в Панчалу. Отправляйтесь в Варанавату. Поддержите эту игру. Будьте осторожны, но проявляйте безжалостность в достижении своей цели. Не стесняйтесь в средствах. Ваша цель — остаться живыми, а даже священные писания говорят, что нет греха в момент опасности. Будет ждать, думать и искать выход.

— Будь всегда с нами, Кришна! У нас больше никого нет.

— Конечно, тетя! Я всегда буду с вами. С тобой и твоими сыновьями. До самого конца! — Кришна поклонился, коснулся стоп Кунти и направился к двери.

— О Кришна, я должна сказать…, у меня есть…, нет, нет, ничего особенного…

Кришна еще раз поклонился и вышел. Как бы он не заверял Кунти в своей помощи, успокоить ее взволнованный разум не смог.

* * *
Прошло несколько дней. Сон царевича Гандхары прервал чей-то осторожный стук в дверь. Пробормотав проклятие и приготовив кинжал, Шакуни направился к двери. По пути он взял со стола светильник. За дверью оказался Пурочана.

— Во имя всех богов! Что тебе надо? — грубо спросил Шакуни, решивший, что младший советник снова будет выпрашивать денег.

Пурочана вошел в покои царевича, уселся на его кровать и похлопал по подушкам.

— Славно же у нас живут чужестранцы!

— Шут проклятый! Чего тебе от меня надо? — рассержено произнес Шакуни.

— Ох, будь добр, избавь меня от такого тона. Когда услышишь то, что я пришел сказать, ты обнимешь меня и расцелуешь! Я же хочу получить за новость тысячу золотых монет. И втрое больше, если мне придется участвовать в деле. Как? По рукам?

Такое развязанное поведение советника уверило Шакуни в том, что вести он принес крайне важные. В ином случае этот прохвост не посмел бы ночью вторгнуться в покои царевича.

— Я согласен, — ответил гандхарец.

Он взял с полки пару кошелей с золотом и швырнул их на кровать.

Не торопясь и не особо заботясь о нервах Шакуни, Пурочана тщательно пересчитал деньги. Уверившись, что его не обманули, Пурочана поведал свою новость. Шакуни узнал, что Видура поручил именно Пурочане заняться постройкой дворца для Пандавов в Варанавате. Великий регент выделил на строительство огромную сумму из казны Хастинапура. Самообладание подвело Шакуни, и он радостно вскрикнул. Мысль сверкнула в его голове как молния. Царевич объяснил Пурочане, что тому требуется сделать. Советник возразил — строить дворец, весь пропитанный смолой, весьма опасно. Согласие Пурочаны было получено лишь к рассвету, когда прозвучала сумма в десять тысяч золотых. Довольный собой младший советник поехал в Варанавату. Он так спешил приступить к работе, что не совершил утренних омовений и обрядов. Пурочана был уверен — жизнь его изменилась к лучшему.

Взволнованный Шакуни больше не смог уснуть. Он взял свои кости и с криком «Шесть», бросил их на стол. Они несколько раз перевернулись и остановились на двойных тройках. Царевич радостно рассмеялся. Кости легли как надо! Если и дальше все пойдет в соответствии с его желаниями, то Пандавов ждет ловушка в начиненном смолой дворце. Но Шакуни позаботился о том, чтобы они не пострадали. Гандхарец не хотел их смерти, это было невыгодно для него. Ведь тогда Суйодхана беспрепятственно займет престол, а про несчастных Пандавов через несколько лет все позабудут. Нет! Пятеро братьев должны спастись из пламени и скрыться, пребывая в уверенности, что убить их пытался Суйодхана. Про заговор с целью убийства сыновей Панду должен узнать этот болван Видура. Шакуни не сомневался, добросовестный Первый советник позаботится обо всем остальном.

На востоке небо окрасилось шафраном рассвета. Шакуни повернулся спиной к великолепному зрелищу и встал на колени. Пришло время утренних молитв. Глядя на запад, царевич молился о славе своей родины. Для него, чужестранца, все происходящее в стране Куру выглядело прекрасно.

ГЛАВА 20 СМОЛЯНОЙ ДОМ

Видура очень удивил свою супругу Паршави, когда послал к Бхишме гонца сообщить, что сегодня не явится на службу. Тем более Паршави не поверила своим ушам, услышав, что они пойдут смотреть место под их будущий дом. Сыновья несказанно обрадовались возможности целый день провести с отцом, и скромное жилище Первого советника наполнилось восторженными детскими воплями. Выйдя на улицу, Видура вздрогнул, увидев колесницу Бхишмы, используемую регентом для торжественных выездов.

Возница поспешил поклониться Первому советнику и объяснил свое присутствие:

— О господин! По приказу Великого регента я должен отвезти тебя, куда пожелаешь!

Сперва Видура чуть не отослал возницу назад, ведь поездку его была по личному делу. Но он быстро сообразил, что таким поступком может нанести обиду Бхимше. Паршави с мальчиками поднялась на колесницу, с изумлением рассматривая ее роскошную отделку. Видура еще колебался, но семья его была готова ехать, возница занял свое место, поэтому он не стал больше тянуть и приказал отправляться в путь.

— Не будь таким мрачным, — сказала Паршави мужу. — Великий регент ценит твои заслуги, поэтому предоставил свою колесницу в знак признательности.

Она говорила громко, пытаясь заглушить шум, создаваемый их сыновьями. Когда же они достигли нужного места, Паршави сильно удивилась.

— Ты хочешь построить дом среди этих джунглей? — спросила она супруга.

Мальчишки недолго думая, выскочили из колесницы и через мгновение уже плескались в ручье. Вокруг летали сотни разноцветных бабочек, где-то вверху перекликались кукушки. Даже возбужденные крики сыновей не могли состязаться с пением сверчков и щебетанием птиц. Ароматный ветерок взъерошил волосы Паршави и тут же улетел играть с листьями деревьев.

— Разве тебе не нравится? — спросил Видура.

У Паршави слезы навернулись на глазах. Это дикое место располагалось так далеко от шумных улиц Хастинапура, от базаров и купеческих лавок. Как ей вести домашнее хозяйство в такой глуши? Сюда хорошо приезжать на пару дней, отдохнуть от города, но постоянно жить…

— Я собираюсь построить дом своими руками!

Видура ходил туда-сюда, показывая, где будут находиться спальни, кухня и прочие помещения.

Паршави поддакивала ему, даже изобразила улыбку на лице. Все-таки день выдался на редкость удачным, особенно когда отец привлек сыновей к планированию будущего дома. На обратном пути Видура, не умолкая, говорил о доме своей мечты. Колесница уже неслась по оживленным улицам столицы, а Паршави, не перебивая, слушала супруга.

Видуре редко приходилось видеть, как засыпают его дети.

— Почему бы тебе не поговорить с придворным зодчим и не позвать дворцовых строителей? — спросила Паршави.

— Дорогая, мы собираемся строить свой дом, а не государственное здание. Неправильно использовать царских слуг для своих целей. Кроме того, я действительно хочу построить дом своими руками. Когда я сделаю это, ты сама будешь рада, что мы не обратились ни к каким зодчим.

Не смотря на пылкие слова мужа, Паршави была уверена, что ей не суждено в этой жизни увидеть собственный дом. И сегодня был последний день, когда они смогли провести все вместе, всей семьей.

Видура с тех пор все свободной время пропадал в джунглях и работал над постройкой дома, игнорируя советы умелых строителей, и отказываясь от предлагаемой помощи. Он трудился и в жару и в холод. Несколько раз брал с собой нас ройку сыновей, но им вскоре это наскучило. В сезон дождей все построенное Видурой разрушилось, но он проклинал нехватку времени, а не свои строительные навыки. Несколько дней он провел в печали, после чего снова приступил к постройке дома.

Затянувшееся строительство дома Первого советника вскоре стало в Хастинапуре любимой темой для шуток.

* * *
Настроение у Экалавьи было хуже некуда. Он снова поругался со своей тетей. С тех пор, как он возобновил упражнения с луком, она все больше и больше раздражала его. Конечно, в чем-то тетка не кривила против истины. Экалавья не уделял ни ей, ни ее детям должного внимания. Потеря большого пальца надолго ввергла его в глубокое уныние. Все, что мог сделать увечный нишадец для добычи средств существования, так это устроиться сборщиком мусора. Кроме отвращения, такая работа ему ничего не внушала. Кому понравится целый день чистить отхожие места и сточные канавы, таскать на голове вонючие корзины с отходами и сбрасывать их вдали от главных улиц города, застроенных роскошными зданиями. Экалавья несколько раз за день мылся и купался в реке, но все равно чувствовал себя невероятно грязным. Люди шарахались от него, будто только посмотрев на него, они могли испачкаться.

Никому не было дела до гуляющих по улицам города собак и свиней. Но после Экалавьи, дорогу следовала очистить священным коровьим навозом. Даже его следы были грязными! Нишадец ненавидел свою жизнь, свою судьбу, свою работу. Он уже ненавидел весь этот мир, в котором ему довелось родиться и жить. Но какой выбор оставался у него? Или выполнять грязную работу, или помирать с голода. Он начал смиряться со своей пропахшей нечистотами жизнью, но вдруг стал свидетелем чудесного поворота в судьбе Карны. Снова у нишадца появилась надежда. Для подобных ему людей, упорно идущих к исполнению своей мечты, положивших на достижение цели много сил, может быть уготовано светлое будущее. Тем более, когда существуют такие щедрые и благородные люди, как царевич Суйодхана. С того дня мысль восстановить казалось бы утраченные навыки в стрельбе из лука накрепко засела у него в голове. Главное, не обращать внимания на такие препятствия, как его низкое происхождение и отсутствие большого пальца правой руки. Плодом его решимости стал голод, пришедший в его семью. Но никакая родня уже не могла остановить бросившего вызов судьбе нишадца-мусорщика.

Причиной утренней ссоры стало желание тетки покинуть Хастинапур и поселиться в отдалённой деревне, носящей название Варанавата. Экалавья же хотел остаться в столице. Здесь был шанс попасть на глаза наследнику престола и, возможно, стать такой же важной персоной, как Карна.

— Что я буду делать в том захолустье? В Варанавате? — спросил он тетку.

Сопровождая свои слова рыданиями, тетка стала упрекать племянника в том, что он совершенно перестал заботиться о семье, приносит мало еды ее детям, и все свободное время посвящает стрельбе из лука. Она не может найти никакую, даже самую грязную работу. Как выжить ей и ее детям, если Экалавья одержим своими несбыточными мечтами? Тетка без устали упрекала племянника, для убедительности она хлестала себя по щекам и стучала кулаком в грудь.

На ее обвинения Экалавья с гневом в голосе спросил, не всю ли жизнь она желает провести за его счет. Затем безжалостно добавил, что пока он таскает корзины с навозом богатеев, она и ее толстые ленивые дети бездельничают. Он тут же пожалел о вылетевших словах, но было слишком поздно. Тетка не стала ничего отвечать. Она утерла слезы, потуже затянула небольшой узелок, в который вошли все их пожитки, взяла детей и вышла из хижины. На все извинения и мольбы Экалавьи она не обратила ни малейшего внимания. Нишадец догнал тетку, упал ей в ноги, но она твердо заявила, что идет в Варанавату, где ее ждет лучшая жизнь.

Тем не менее, тетка нежно провела рукой по голове Экалавьи, благословляя его. Она прошептала молитву и сказала:

— Я не сержусь на тебя, Экалавья. Но нам пришла пора расстаться. Ты вырос, значит, я исполнила долг перед братом моего мужа. Мне необходимо взрастить собственных детей, но при этом я не хочу, подобно пиявке, высасывать твою кровь. Я ни на что не рассчитывала, когда растила тебя. И мне нечем помочь тебе сейчас в твоих стремлениях. Я могу только молиться за тебя. Пусть Господь Шива всегда будет рядом с тобой. Пусть мечты твои сбудутся. Если вдруг соскучишься по нам, приезжай в Варанавату. Я слышала, что Великий регент построил там для царевичей Пандавов роскошный дворец и деревня теперь растет и богатеет. Старшего Пандава зовут Дхармапутрой, и он — самый правдивый человек на земле. Все пятеро братьев — лучшие друзья Кришны, а он, как известно, является воплощением Господа Вишну! Я уверена, Варанавата станет для нас лучшим прибежищем, чем Хастинапур. Столица слишком жестокое место, здесь таких как мы не считают даже за червей. Но там, где правит Сын Дхармы, ведомый мудрыми наставлениями Кришны, бедная нишадская женщина с пятью детьми найдет свою счастливую судьбу!

На прощание Экалавья обнялся со своими двоюродными братьями. Старший из них был на несколько лет младше нишадца. Когда же Экалавья обнимал младшего, то не смог сдержать слез. Он недавно начал учить тринадцатилетнего мальчишку стрельбе из лука и у того начало хорошо получаться! Тетка пошла по дороге, и ее дети неохотно последовали за ней. Экалавья снял с пояса небольшой нож и вручил его младшему из братьев. Тот, после недолгих колебаний, взял ножик и побежал догонять свою семью. Экалавья долго смотрел, как единственные его родственники уходят куда-то вдаль, становятся размером с муравья, затем и вовсе исчезают за горизонтом.

* * *
Женщина и пятеро ее сыновей провели в пути много дней, прежде чем добрались до цели своего путешествия, до деревни Варанаваты. Селение уже начинало походить на небольшой город, но все равно, женщина ожидала увидеть нечто большее. Единственным примечательным зданием являлся недавно построенный дворец, огромный и роскошный. «И все это для семьи из шести человек», — подумала женщина, глядя на сиявший в лучах солнца купол. Ей вдруг стало страшно входить в деревню по центральной улице, вдруг их выгонят, как нечистых.

Младший сын потянул мать за руку, он хотел лучше разглядеть дворец.

— Давай пойдем по этой дороге, мама! Почему свернули куда-то? Мне не видно дворца!

— Кем ты себя считаешь, сынок? Брахманом или воином, чтобы идти по центральной улице? Мы неприкасаемые и может осквернить эту дорогу.

Но мальчишка не сдавался:

— Но как они узнают, мама? Мы же не в Хастинапуре, здесь мы ни с кем не знакомы.

— По цвету кожи, сынок.

Мальчик посмотрел на свою темную кожу и замолчал. С этим ничего не поделаешь.

Женщина пребывала в отчаянии и не знала, что ей делать. Их мучил голод. Шесть дней назад им посчастливилось проходить мимо храма. В тот день какой-то богатый купец устроил праздник для брахманов, желая загладить свои прегрешения. На земле тут и там лежали остатки угощения. Пока старший сын отгонял палкой рычащих бродячих собак, мать с остальными деться в спешке собирала объедки. Медлить было нельзя, в любой момент могли появиться храмовые служители и наказать грязных нишадцев за осквернение святого места. Они собрали как можно больше еды, но кое-что оставили и собакам. Мать и ее дети слишком хорошо знали, что такое нестерпимый голод. Собранная у храма пища несколько дней поддерживала их силы, но последние два дня они питались только воздухом.

Нищая семья лесных жителей стороной обошла сверкающий красотой дворец и вышла на берег реки, протекающей за ним. Они вошли в воду, и пили до тех пор, пока животы не раздулись и не заболели от натуги. Между ногами шныряли рыбки разнообразных окрасок, и вскоре о голоде было позабыто. Крики и смех преследующих рыб детей вызвали слезы из глаз матери. На время она позабыла о долгом пути по раскаленной земле, о невзгодах, былых и грядущих.

— Матушка! — раздался незнакомый голос.

Удивленная женщина чуть не подскочила от неожиданности. С ужасом она взирала на незнакомца, явно благородного мужчину, стоящего с почтительно сложенными ладонями. Женщина невольно подалась назад, осознав, что расстояние между ними не соответствует варновым правилам. Сыновья вылезли из воды, младший мчался к ней со всех ног с бледным от испуга лицом.

— Деви! — обратился к женщине, одетой в лохмотья, носящий изысканные шелка незнакомец. — Я Юдхиштхира, старший сын царя Панду. Моя мать, царица Кунти, желает видеть тебя. Ты не откажешься навестить наш дом? Можешь взять сыновей с собой.

— О свами! Мне кажется, ты не разобрался, кто мы такие. Мы самые низкорожденные из всех неприкасаемых. Как можем мы осквернить твой дворец своим присутствием?

— Матушка! — не обращая внимания на удивление женщины, продолжил старший Пандав. — Господь учит нас, служение бедным — величайшее служение из всех! Приди и благослови наше жилище!

Старший сын женщины подал плечами и пошел к дворцу. За ним отправились три его брата. Их переполнял восторг от возможности побывать в настоящем дворце и увидеть настоящих царевичей. Мать переглянулась с младшим сыном, потом пристально посмотрела на честное открытое лицо Пандава и согласно кивнула. Они пошли вслед за Юдхиштхирой. В подобную удачу верилось с трудом. Женщина улыбалась радостной возбужденной болтовне своих детей.

Стоявший неподалеку пастух приблизился к женщине и прошептал ей на ухо:

— Не ходи туда. Это ловушка. Не доверяй высокорожденным!

После чего пастух повернулся и быстро ушел.

Женщина замерла в замешательстве. Сыновья ее продолжали идти. Наконец, она пожала плечами и пошла за Сыном Дхармы. Стоявшие у входа во дворец стражники почтительно склонились перед царевичем, но при виде кучки неприкасаемых, следовавших за Юдхиштхирой, глаза их удивленно расширились. Женщина видела и чувствовала их отношение, она гордо подняла голову. Но когда царевич стал подниматься по ступеням дворца, она вновь засомневалась, стоит ли ей идти за ним. Что если они, сами того не ведая, нарушили запреты, и теперь их предадут суду? Юдхиштхира обернулся и улыбнулся. Женщина увидела позади него прекрасное лицо вдовой царицы Кунти. Она, в окружении своих прославленных сыновей, вышла навстречу им. И Кунти, и царевичи Пандавы, приветствовали неприкасаемых поклоном со сложенными у груди руками.

Не успела женщина-нишадка оправиться от удивления, как Арджуна вышел вперед и взял ее старшего сына за запястье. Она хотела предупредить кшатрия, что ему не след прикасаться к человеку более низкого рождения, но сын ее уверенно улыбнулся величайшему в мире лучнику и побежал за ним по ступеням. Остальные дети также, не испытывая сомнений, поднялись вверх по лестнице, и, не успела она ничего им сказать, как они уже оживленно о чем-то говорили с сыновьями Кунти. Женщина медленно преодолела все ступени и склонилась перед царицей.

— Твое присутствие благословляет наш дом, Деви! Пожалуйста, проходи внутрь. Мы приготовили комнату для тебя и твоих детей, — Кунти привела женщину в покои, превосходившими размерами самую большую хижину, в которой доводилось жить нишадке.

Огромная кровать поражала воображение, всюду стояли красивые вазы с цветами, блюда с фруктами и сладостями, некоторые их которых женщина видела в первый раз. Женщина подумала, как бы голодно им ни было, столько еды не съесть и за год.

— О моя госпожа! Но чем я заслужила такое доброе отношение ко мне? — слезы текли по щекам женщины-нишадки.

На лице Кунти заиграла загадочная улыбка.

— Вы служите великому делу! Ты и твои сыновья служите самой дхарме!

— Что такое дхарма? — спросила мать пятерых неприкасаемых у матери пятерых великих воинов.

— Я как-нибудь объясню тебе. Дхарму нелегко осознать с первого раза. А пока ешьте вдоволь и отдыхайте.

В комнату влетел младший сын женщины. Он на мгновение замер, увидев царицу Кунти, потом бросился к матери. Женщина почувствовала, что сын ее дрожит от страха. Она слабо улыбнулась нахмурившейся царице. Мать не могла понять, отчего ее сын так себя повел. Пока она размышляла, комната наполнилась смехом остальных ее детей. Они вбежали, разбив при этом вазу и опрокинув статую. За ними бежал Бхима, могучий, широкоплечий, огромный. Нишадка с испугом глянула на Кунти и испытала облегчение. Царица наслаждалась весельем и выходками своих детей.

Увидев угощенья, все мальчики принялись с жадностью есть. Улыбающаяся Кунти подозвала своего великана-сына. Бхима больше всего желал присоединиться к трапезе новоявленных приятелей, и очень расстроился из-за зова матери. Но он спрятал в складках одежды несколько лакомых кусочков.

— Надо всем хорошо выспаться. Поговорим завтра, — сказала Кунти, выходя из комнаты.

Бхима с тоской посмотрел на груду вкусностей, истребляемую голодными неприкасаемыми. Тяжело вздохнув, он вышел вслед за матерью.

Кунти поджидала сына за дверью.

— Немедленно выбрось то, что там взял!

— Но мама…, - смущенный Бхишма достал припрятанные сладости.

— Глупец! Ты забыл про сонное зелье во всей пище, что подали этим нищим? Когда ты начнешь думать о чем-либо, кроме еды? — Кунти выбросила в окно вынесенные Бхимой из комнаты угощенья.

* * *
Разговор Кунти с Бхимой не достиг ушей нишадки. Она еле сдерживала себя, пока они не ушил, затем присоединилась к сыновьям и накинулась на еду. Некая горечь присутствовала в пище, но ей было не до вкусовых изысков. Какими только отбросами ей не доводилось утолять голод в своей несчастной жизни! С каждым куском женщина возносила молитву за своих благодетелей, прося Господа даровать Кунти и ее сыновьям долгую счастливую жизнь. Она не услышала тихого щелчка в двери, и не знала, что их заперли в роскошной комнате. Они, считая себя самым удачливыми из неприкасаемых, продолжали наслаждаться едой и не подозревали, что этот рай на земле является для них ловушкой. Их благодетели уже приняли решение в соответствии с дхармой.

* * *
— Брат! Мне кажется, мы делаем что-то неправильное! Они ни в чем не виноваты и…, - Арджуна пытался переубедить своего старшего брата.

Юдхиштхира посмотрел на мать — Кунти в отчаянии покачала головой. Мнением Бхимы никто не интересовался. Здоровяк сидел, закатив глаза, и думал только о еде. Ему не приходилось излишне волноваться и принимать участие в спорах. Он просто делал все, о чем просили мать и братья. Вот и сейчас, рассуждения о дхарме наскучили ему. Но Арджуна, наоборот, не поддавался на уговоры без весомых доводов.

Близнецы сидели в сторонке и беседовали о женщинах и винах. Бхиме их разговор показался гораздо интереснее, и он присоединился к младшим братьям.

— Арджуна, эти неприкасаемые ведут несчастную жизнь. Мы делаем добро, давая им возможность умереть во имя великого дела! Да они в следующей жизни родятся брахманами!

Нелегко сохранить самообладание, убеждая такого упрямого собеседника, как Арджуна. Но Юдхиштхира старался изо всех сил.

— Младшему из них — тринадцать, не больше. Жестоко ловить невинных голодных людей на приманку, как ловят диких зверей в лесу! — не соглашался Арджуна.

— Сын, — усталым голосом произнесла Кунти. — Нам очень повезло заранее узнать о коварном плане Дурьйодханы, который желает сжечь нас заживо! Что бы с нами было, не предупреди нас Видура? Каждое мгновение, пока мы находимся здесь, исполнено опасности! Мы же по совету Видуры проверили стены дворца, и они действительно пропитаны смолой. Все здание сгорит так же быстро, как пучок сухой соломы. Мне всегда казалось, что Видура против нашей семьи, но выходит, мы просто не понимаем неисповедимых путей Господа. По воле небес сюда явились нишадцы, мать и пятеро ее детей! Да, они послужат приманкой, как ты выразился. Приманкой для нашей смерти! Вспомни уроки гуру. Все средства хороши ради спасения. Кто мы такие, чтобы подвергать сомнению волю Господа? Дхаумья ждет нас с лодкой на берегу реки. Если мы не скроемся сегодня, потом может быть поздно! Люди Дурьйодханы хотят поджечь дворец завтра, а мы перехитрим их, и сделаем это сегодня!

Не убежденный словами матери Арджуна покачал головой и обратился к Юдхиштхире:

— Брат! Если за этим стоит Дурьйодхана, давай сразимся с ним, как и положено кшатриям! Победим его честно и достойно!

Юдхиштхира обменялся взглядами с матерью, долгое время молчал, после тихим голосом сказал:

— Нам необходимо переиграть нашего злобного родственника и скрываться до тех пор, пока у нас не появятся могущественные союзники. Просто так явиться в Хастинапур мы не можем — Великий регент не доволен нами. У нас нет другого выбора, Арджуна, кроме как привести наш план в исполнение. Не найдя на пепелище шести обугленных тел, люди Дурьйодханы будут искать нас во всех концах Бхараты. Пусть весь мир, увидев сгоревших нишадцев, какое-то время думает о нас, как о мертвых. Думай только о своем долге, не задумывайся о последствиях. Они умрут за великое дело, брат! Гордись тем, что в твоей руке сияет факел дхармы!

— Братья! — вмешался в разговор Сахадева. — Тел то будет шесть, но младший нишадец слишком мал. Это вызовет подозрения!

— Он прав, — согласилась Кунти, досадуя, что упустили такие мелочи. — Юдхиштхира, сколько у нас стражников?

— Их семь, мама.

— Устройте им хорошее застолье во дворце, — предложила Кунти. — Тел будет столько, что лазутчики Дурьйодханы наверняка запутаются.

Арджуна резко вскочил со своего места.

— Как это отвратительно! Бхишма послал этих людей для нашей защиты!

— Арджуна! — терпение Юдхиштхиры подверглось сегодня небывалому испытанию. — Какова главная обязанность стражников? Защищать нас от опасностей! Когда наши жизни окажутся под угрозой, разве они не пойдут путем истинной дхармы, защитив нас, даже ценой собственных жизней? Что плохого и тем более отвратительного в том, что погибнут, спасая нас? Они исполнят свой долг. Согласно священным писаниям, нет ничего лучшего, чем расстаться с жизнью, исполняя свой долг! Таким людям уготовано место в раю Господа Вишну. По сути, мы лишь помогаем их душам покинуть этот жалкий мир и достичь небесных обителей!

— Но…

— Хватит, Арджуна! — не вытерпела Кунти. — С такими разговорами ты становишься похож на своего двоюродного брата, на Дурьйодхану!

Арджуна признал свое поражение в споре. Что говорить, он воин, а его старший брат очень образованный человек. Юдхиштхира ни когда не произносил слов лжи, и все брахманы почитают его как воплощение добродетели и праведности. Смущенный таким толкованием дхармы, Арджуна покинул комнату. Возможно, придет время, и кто-нибудь доходчиво объяснит ему такие щепетильные для его совести вопросы. Тогда он сможет исполнять свой долг без долгих размышлений.

Из его бывших покоев доносился храп женщины-нишадки. Отгоняя мысли о судьбе доверившейся им бедной семьи неприкасаемых, Арджуна стоял и глядел на реку, текущую вдаль. Как причудливо переплетаются пути добра и зла, думал он. Как трудно в них разобраться. Слова брата и матери не объяснили ему ничего, только породили великую грусть в его разуме.

Солнце медленно опускалось в священные воды Ганги, покрасневшей как застенчивая невеста от первого прикосновения жениха. Когда тьма поглотила Варанавату, а с реки начал подниматься белесый туман, из маленькой лодки, причалившей к берегу, вышел человек. Он посмотрел на единственное освещенное здание в деревне, на дворец Пандавов и зрелище наполнило его гордостью. Дворец казался величественным и незыблемым. Никто бы и не подумал, как много смолы пошло на его строительство. Человек подумал, что выполнив такую работу, можно подумывать и об уходе на покой. Он собирался покинуть Хастинапур и поселиться подальше от столицы. Со своими деньгами он станет в провинции важной персоной. Почему бы не выбрать Хехейю на западном побережье? Да еще бросить жену, старую и некрасивую, и взять себе молодую прелестницу! В одному ему известном месте хранились деньги, получение им от разных сомнительных, а то и вовсе преступных делишек. Человек догадывался, что многие относятся к его особе с подозрением, но он умел не оставлять следов и улик. Множество проверок не выявили каких-то предосудительных мотивов в его деятельности. До сего времени ему приходилось вести скромное существование, не выделяясь на фоне честных царских слуг.

«Неделя! Через неделю я буду свободен от опостылевшей службы, буду жить в окружении красавиц в большом доме с видом на море!», — мечтательно подумал Пурочана.

Он вдруг вспомнил Шакуни.

«Все-таки этот гандхарец очень странный человек».

Царевич Гандхары дал крупную сумму денег на покупку смолы и прочих горючих материалов для дворца в Варанавате. Тиковую древесину, купленную за счет казны, Пурочана ловко продал на стороне, добавив к своим накоплениям внушительное количество золота. Поначалу младший советник предполагал, что Шакуни вынашивает планы покончить с Пандавами, и пребывал в постоянном страхе разоблачения. Когда же гандхарец намекнул через чур честному Первому советнику о опасной постройке, Пурочана испытал приступы ярости и ужаса. Видура, убедившись в наличии заговора, предупредил Пандавов. Имя Пурочаны названо не было, но Шакуни пришлось изрядно потратиться на успокоение нервов продажного советника и приложить много усилий, чтобы уговорить его довести задуманное до конца.

Пурочана несколько раз клялся себе, что в последний раз выполняет грязную работу для проклятого иноземца. Смысла в плане Шакуни он не видел ни малейшего. Гандхарец просил Пурочану запереть двери и ворота дворца снаружи и поджечь здание. На что советник с возмущением заявил, что он хоть кто, только не убийца. Оказалось, якобы он не так понял царевича. Надо в нужное время приоткрыть двери и выпустить Пандавов. Это не убийство, а нечто сродни розыгрышу, говорил Шакуни. Пурочана облегченно вздохнул. В это время у него окончательно оформилась мысль бросить царскую службу. Теперь, когда дело практически сделано, можно и помечтать о роскошной жизни. Да! Надо не забыть убегающим Пандавам сообщить, что идея заговора против них принадлежит Суйодхане, мечтавшему избавиться от ненавистных родичей. И за это Шакуни также отсыпал ему не одну горсть монет. А ведь еще и благодарные Пандавы могут одарить своего спасителя звонким золотом!

Поджечь дворец Пурочна планировал на следующую ночь. Днем он будет скрываться и наблюдать за Пандавами.

Он осторожно начал приближаться к дворцу, стараясь не выходить на освещенные места. Стояла жуткая, пронзительная тишина, приводившая Пурочану в состояние крайнего беспокойства. Все его чувства вопили об опасности. Ему хотелось вернуться в лодку и грести изо всех сил прочь отсюда. Но деньги! Шакуни еще не все заплатил ему. Жажда наживы укрепила его, из ног исчезла дрожь. У входа во дворец он не обнаружил стражников. Довольно странное обстоятельство! Освещение дворца стало гаснуть, и вскоре тьма, как саван, окутала здание. Пурочана чуть не закричал во весь голос, когда мимо его лица пролетела летучая мышь, чуть не задев его крылом.

Отдышавшись, Пурочана продолжил свой путь. Руки подрагивали, советник мысленно проклинал гандхарца, вечно впутывающего его в разные безрассудные дела. Он подошел так близко к зданию, что услышал доносящийся из-за ставен окна разговор. Смысл беседы он понять не мог, говорили что-то о высокопоставленном брахмане из Хастинапура. Ножом Пурочана попытался немного приоткрыть окно, но в этот момент услышал, как открывается дверь. Чрезмерная полнота не помешала ему быстро отойти и скрыться в тени как раз вовремя, чтобы увидеть силуэты женщины и четырех мужчин. Они немного подождали, и к ним вышел пятый мужчина, державший в одной руке светильник, в другой что-то похожее на кувшин. Женщина закрыла дверь и проверила засов, затем с четырьмя спутниками поспешно отошла от дворца. Подождав, пока они отойдут на безопасное расстояние, человек со светильником раскидал по крыльцу какие-то тряпки, расстелил их у стен здания и у колонн. Из принесенного с собой сосуда он полил тряпье маслом. Несколько мгновений он неподвижно, будто молясь, стоял, после чего решительно поднес светильник к пропитанным маслом тряпкам. Повернувшись, он помчался к ожидавшим его людям.

Загадочные события заставили Пурочану на время забыть, что это он сам построил дворец, способный сгореть в мгновение ока. Вырвавшееся с треском пламя отбросило его на несколько шагов назад. Прежде чем он пришел в себя, ревущий огонь охватил все здание. В свете пожара Пурочана узнал Пандавов, бегущих в сторону реки. Проклятье! Они сбежали, перехитрив и опередив его! Жар от пламени становился нестерпимым, советник отошел подальше, раздумывая, как ему лучше поступить. Преследовать Пандавов? Но зачем? Он не должен их убивать! Здравая мысль посетила его — скрыться сейчас, а затем заявить иноземному царевичу, что задача выполнена, получить от гандхарца деньги и срочно уезжать из столицы.

Уже собравшись как можно быстрее убраться от горящего дворца, Пурочана замер на месте. Его остановил пронзительный женский крик. Он увидел мечущихся внутри дворца людей, отчаянно пытающихся спастись.

«Нексчастные», — подумал Пурочана.

Он снова отвернулся от дворца, но замер от раздавшегося детского вопля. Советник был потрясен видом матери, выталкивающей ребенка в окно. Не думая о последствиях, где-то в глубине разума сам удивляясь, Пурочана побежал к охваченному огнем зданию, а не от него.

— Господин! Господин! — кричала ему темнокожая женщина.

Волосы на ее голове горели, обеими руками она отчаянно толкала своего сына в окно. Тот, плача от страха, упирался ногами в подоконник. Женщина похожа на неприкасаемую, но ребенок есть ребенок.

«Надо как-то помочь», — подумал Пурочана.

Не обращая внимания на страшный жар, он побежал к окну.

«Почему я рискую жизнью ради незнакомого мне темнокожего мальчишки?»

Однако что-то внутри него, о чем он даже не подозревал до этого момента, влекло на помощь заживо сгорающим людям.

Расплата за неожиданное сострадание пришла незамедлительно. Как будто огромная рука обрушила пылающую стену прямо на Пурочану, прижав его к земле. Он успел заметить, как огонь охватил женщину и ее сына. Пламя подползло к нему и стало пожирать его толстое тело. С грустью Пурочана подумал, что никто, даже жена его, не знает о спрятанных деньгах.

«Господь! Я впустую потратил свою жизнь, а теперь умираю, совершив бессмысленный поступок!»

Это была последняя мысль Пурочаны.

* * *
Вдали, качаясь на волнах Ганги, стояла на якоре лодка. Дхаумья, пара гребцов, Кунти и четверо ее сыновей наблюдали, как бог огня алчно пожирает дворец. Арджуна сидел, уставившись себе под ноги.

— Я пребываю в ужасе, менятерзают сомнения! Но скажи мне, гуру Дхаумья, был ли у нас иной выбор? — спросила Кунти, не отрывая взора от грандиозного пожара.

Дхаумья повернулся к царице.

— О Деви! Спасая свои оказавшиеся в опасности жизни, вы не совершаете греха! Но теперь вам стоит быть предельно осторожными. Я надеюсь, после пиршества бога Агни тела невозможно будет узнать. Да, моя госпожа, ваша идея с семьей нишадцев великолепна! Доверьте мне сделать остальное. Я распространю слух о гибели Пандавов в огне. Нигде ничем не выдавайте себя, пока не заручитесь поддержкой влиятельных и сильных друзей. Идите в Панчалу. Там скоро проведут сваямвару. Царь отдаст дочь замуж за лучшего лучника. Арджуна с легкостью завоюет прекрасную царевну Драупади.

Слова Дхаумьи не нашли отклика у мрачного Арджуны. Кунти и брахман обменялись взглядами. Юдхиштхира сокрушенно покачал головой. Видимо, ему придется снова объяснять наивному брату запутанные пути дхармы и кармы.

Брахман подсел к Арджуне. Тот сразу же встал, качнув лодку.

— Мы поймали их, как зверей в ловушку!

— Царевич! Тебе не стоит волноваться о них! Считай, что небесные жители спустились из мира Индры на нашу землю. Когда-то они были прокляты великим мудрецом, поэтому родились как неприкасаемые. Но смерть во имя дхармы полностью искупила все их грехи. Люди будут с радостью верить в эту добрую и поучительную историю. Мы станем рассказывать ее во всех храмах, и я уверен, найдутся глупцы, которые пойдут на смерть для подтверждения этой истории.

У всех, кроме Арджуны, слова Дхаумьи вызвали смех.

— Пока мы будем скрываться от всех, за кого нам лучше всего себя выдавать? — спросил Дхаумью Юдхиштхира.

Дхаумья ответил без промедления:

— Назовитесь брахманами! Вы будете получать пищу и почтение, даже когда не будете в этом нуждаться.

С восходом солнца они подняли якорь и поплыли в сторону Панчалы. Им повстречалась по пути большая ладья, перевозящая людей. Пандавы не заметили сидящего на носу темнокожего юношу, плывущего в Варанавату. Но самим братьям не удалось укрыться от зорких глаз нишадца.

ГЛАВА 21 СВАЯМВАРА

Экалавья сошел с ладьи на причал Варанаваты и, как еще несколько путников, смотрел на дымящиеся остатки дворца. Кто-то из местных уже рассказывал прибывшим о ночном пожаре, о сгоревших заживо Пандавах и их матери. Люди взволновано обсуждали происшествие, показывали пальцами на поднимающийся к небу черный дым, высказывали слова жалости. Экалавья направился к пепелищу. Он не узнал брахмана, проплывавшего во встречной лодке, но был уверен, что тот человек со склоненной головой — не кто иной, как Арджуна.

Когда родственники покинули его, Экалавья сильно тосковал по ним. В нем постоянно жило желание бросить все и навесить их. Только упорными занятиями стрельбой помогали ему отгонять подобные мысли. Но задорная улыбка младшего из двоюродных братьев всегда стояла перед его глазами. Наконец, он не смог противиться очередному порыву и направился в Варанавату поглядеть, как хорошо устроилась его семья по соседству с праведными Пандавами.

От дворца ничего не осталось. Экалавья чувствовал среди прочих и запах сгоревшей плоти. Люди прикрывали носы и отгоняли запахи смерти. Несколько стражников пригнали чандалов, которые принялись извлекать останки из-под руин и пепла. Найденные тела грузили на телегу под плач и жалобные крики присутствующих женщин.

Когда чандалы откопали женское тело, все замолчали.

— Раджамата Кунти, — прошептал кто-то из собравшихся людей.

Толпа напирала, у телеги стояла толчея. Все хотели посмотреть на мертвые тела Пандавов. Экалавья смотрел и размышлял. Не слишком ли малы останки? Все-таки Пандавы — воины, сильные, рослые и отлично сложенные молодые люди. С другой стороны, кто знает, на что способен огонь?

— Где же Бхима? — громко спросил стоящий рядом мужчина.

Следующий труп ответил на его вопрос.

— Это Бхима! — вскричала толпа в ужасе, хотя были слышны возгласы с намеком на радость.

Несколько женщин истерично вопили.

Носильщикам пришлось изрядно попотеть при переноске тяжелого тела младшего советника, ответственного за чистоту столичных улиц. Чтобы его труп поместился в телеге, чандалы сдвинули остальные мертвые тела. Именно в этом миг Экалавья увидел, как что-то сверкнула на груди одного мертвеца. Сердце сжалось в груди нишадца, он нахлынувшего горя он онемел и не мог пошевелиться. Верить не хотелось, но ошибка исключена. Кое-как передвигая ноги, он подошел к телеге.

Рядом с мертвым Пурочаны лежало обугленное тело самого младшего двоюродного брата Экалавьи. Даже после смерти мальчик держал нож, подаренный ему братом на прощанье. Слезы хлынули из глаз Экалавьи, когда он увидел, как крепко рука мальчика сжимала ножик. Нишадец попытался вытащить тело из телеги. Чандалы заметили это, заметили они и нож. Они оттолкнули Экалавью. Все имущество, обнаруженное на трупах, принадлежало им, как плата за такое мрачное ремесло. Чандалы и без нишадца злились из-за отсутствия на телах Пандавов чего-либо стоящего. Тем более они не могли позволить темнокожему незнакомцу лишить малейшего заработка.

Экалавья не сдавался, и чандала ударил его длинной палкой. Другие чандалы подбежали и принялись безжалостно бить нишадца. Никакого желания драться Экалавья не испытывал и воспринимал удары как успокоительное снадобье, помогающее унять боль в сердце. Выместив свою злобу, чандалы оттащили бесчувственного нишадца в сторону и бросили его под деревом.

Телега со скрипом покатилась по дороге к месту сожжения трупов. Старший из чандалов завладел ножом и засунул его себе за пояс. Вещица была дешевой, но была надежда обменять ее на кружку крепкой браги.

* * *
В себя Экалавья пришел только поздним вечером. Погребальные костры давно потухли, храмовые служители разошлись после поминального застолья, устроенного старшиной деревни. Боль от побоев не шла ни в какое сравнение с болью, отравляющей душу Экалавья. Он начал вставать и с удивлением обнаружил, что ему помогает пара сильных рук. Человек, похожий на пастуха, радостно ему улабался. Экалавья всмотрелся в смуглое лицо и удивленно произнес:

— Ашвасена…

Юноша из нагов, знакомый нишадцу по лагерю Такшаки, крепко его обнял.

— Я пытался предупредить ее, но она не послушала, — сообщил Ашвасена пораженному Экалавье. — Наши люди снова следят за тобой, с тех пор как ты возобновил занятия стрельбой. Вождь отказался от мысли привлечь тебя к нашему делу, когда ты лишился пальца по воле Дроны. Но твоя решимость произвела на Такшаку такое впечатление, что он приводит тебя всем в пример. Среди молодых нагов ты слывешь героем! Такшака хочет повидаться с тобой. Он не держит на тебя зла из-за того случая и часто повторяет, что ты рано или поздно вернешься, как только поймешь — мы лишены будущего, пока действует жестокая варновая система. Ведь это кошмарное происшествие с твоей семьей не просто случайность! Тысячелетия люди, подобные нам, страдают от несправедливости! Экалавья, пойдем со мной в лес Кхандаву! Это единственный путь для бедных, угнетенных, для тебя и для меня. Вспомни свою погибшую из-за кшатриев семью, вспомни свой палец, утраченный из-за брахмана! Ради всех несчастных людей идем в Кхандавапрастху!

Экалавья посмотрел на Ашвасену.

— Ты научился говорить и убеждать не хуже Такшаки!

— Так ты идешь?

Экалавья поднял перед глазами свою четырехпалую правую руку. Отсутствующий большой палец сильно зудел. В голове мелькнул образ младшего из двоюродных братьев, сжавшего в руке нож. Нишадец всклочил на ноги, игнорируя боль, пронзившую все тело. Он пристально посмотрел в лицо нагу.

— Да!

Радостно вскрикнув, Ашвасена обнял Экалавью. Не теряя времени, наг и нишадец, ставшие друзьями, отправились в путешествие по темным джунглям Кхандавы.

* * *
— Я не уверена, отчего мое сердце так часто бьется! От страха или от счастья?

Гандхари чувствовала, как дрожат холодные пальцы ее супруга. Мир вокруг них был погружен во тьму. Только что ушел Видура. Царь пытался сохранить хладнокровие перед Первым советником, но как только он скрылся за дверью, Дхритараштра повернулся к жене. Она ничего не сказала, да и не хотела говорить. Царица пыталась молиться, но слова утешения ускользали от нее. Тело и разум Гандхари находились в оцепенении.

От нее не укрылось молчаливое облегчение, испытанное Дхритараштрой от новости, принесенной Видурой. Страх обдал холодом все ее тело. Она спрашивала себя, осознал ли ее муж то, на что намекал Первый советник. Видура ушел, но его слова зловеще висели в воздухе.

Дхритараштра задал вопрос Гандари:

— Мог ли Суйодхана действительно сделать нечто подобное?

Царь находился в уверенности, что их первенец не способен совершать недостойные деяния. Гандхари не могла полностью согласиться с супругом. Она отошла от царя и стала искать окно, желая уловить мягкое касание ветерка. Царица хорошо слышала тяжелое дыхание Дхритараштры. Несчастный! Когда много лет назад Бхимша привел ее во дворец, ее потряс вид ее будущего мужа. Неудивительно, почему Бхишма вторгался в чужие страны и силой добывал невест для царевичей Хастинапура! Гандхари помнила и ужас, и дрожь, при первой встрече с Дхритараштрой, при первом взгляде на его невидящие глаза. Крепко обняв Шакуни, она разглядывала окружающее их великолепие. Ей хотелось выглядеть гордой и независимой под взорами любопытных придворных. До нее доносились голоса, обсуждавшие иноземный подарок Великого регента своему слепому племяннику. Кто-то сочувствовал ей, кто-то недобро шутил. В неожиданном порыве, граничащим с безумием, Ганлхари оторвала от шали ленту ткани и завязала себе глаза. С того дня она разделила слепоту своего супруга.

— Зачем ты это сделала, дочка? — спросил ее тогда пораженный Бхишма, и эти его слова она отчетливо слышала до сих пор.

Гандхари испытала даже некоторое удовлетворение от боли и вины в голосе Великого регента. Прошло много лет, но образы того дня все еще были такими же яркими. Одно время Гандхари разделяла мечты брата разрушить царство, укравшее у нее зрение. Но постепенно ее разум успокоился, сухая и пыльная земля страны Куру не вызывала раздражения. Запах специй, музыка храмовых колоколов, и даже вездесущая мелкая пыль, проникающая в поры тела, и даже непривычный летний зной покорили ее сердце. Месть и разрушение давно исчезли из ее мыслей. Ее мужем стал человек, которого она испугалась. Была ли это любовь или сочувствие к беспомощному, неуверенному в себе Дхритараштре? Она боялась задавать себе такой вопрос. Завязав себе глаза и дав клятву всегда носить повязку, она хотела досадить Бхишме. Тогда Гандхари была уверена, что никогда не простит его за отца и за родину. Но за долгие годы ненависть к Бхишме постепенно сменилась в ее сознании на глубокое уважение, и как бы она не старалась, эти два чувства не поменялись обратно местами.

«Однажды меня уже обманом лишили наследства, усадив на трон моего брата Панду. А я стоял рядом с ним, как какой-нибудь слуга!» — стиснув зубы размышлял Дхритараштра. — «Я слепой, передо мной только тьма! Корона на моей голове — подарок брата. Мне вернули право первородства после кончины Панду, будто милостыню подали. Я лишь зовусь царем. На деле правят царством Бхишма и Видура».

Дхритараштра встал. По звуку Гандхари определила, что муж ее взял в руки палицу. Она крепко сжала ладони. Он царь, он правитель огромной страны, она не должна думать о нем, как о слабом, ранимом человеке. Однако он, действительно, был пуглив и излишне осторожен, старался со всеми говорить вежливо и мягко, тщательно взвешивая свои слова. В их личных покоях Дхритараштра становился другим человеком. Раздавшийся звук был ей знаком. Она знала, что сейчас будет. Ее муж станет изливать свои горести и переживания на металлическое изваяние Бхимы. Статую подарили его старшему сыну, но Суйодхана не оценил это произведение искусства. Теперь железная копия Пандава стояла в царских покоях.

Бах! Палица Дхритараштры с большой силой ударила в изваяние.

— Как ты намерен поступить? — с болью в голосе спросила Гандхари.

После непродолжительного молчания царь с новой силой возобновил «избиение» статуи, словно он пытался доказать самому себе, что он обладает властью. По крайней мере, в своей спальне. Гандахари подошла к нему, ничуть не боясь его палицы. Он, почувствовав ее приближение, замер. Она заставила мужа выпустить оружие из рук и сесть на кровать. Дхритараштра в отчаянии уткнулся в плечо супруги. Гандхари провела пальцами по его лицу. Муж показался в этот момент таким уязвимым, что ей захотелось разрыдаться.

«Женщины Гандхары никогда не плачут!» — тут же напомнила себе царица.

Она думала, поглаживая густые волосы мужа, как много унижения пришлось ему вынести.

«Его волосы совсем как у Суйодханы!»

Может голова царя уже подернулась сединой, может, была совсем белой, но пахла и ощущалась пальцами так же, как у сына. В мире незрячих цвет не имеет значения. Матери очень хотелось увидеть, как сейчас выглядит ее первый ребенок.

— Наш сын получит то, что принадлежит ему по праву! Он не слепой, как я, Гандхари! Никому больше я такого сказать не могу, но ты поймешь меня. Узнав о гибели Пандавов, я почувствовал несравненное облегчение! Я искренне надеюсь, что это был несчастный случай, а не заговор Суйодханы! Нет! Я не верю, будто он повинен в их смерти! Суйодхана никогда не был таким жестоким. Но ты? Ты думаешь, что это сделал он?

Отвечать Гандхари не стала. Она хотела верить мужу. Конечно, их сын никогда бы не сделал ничего такого подлого. Но что, если в этом замешан Шакуни? Бедная Кунти! Неужели она погибла? И ее сыновья? Какая ужасная смерть! Но что, если это очередная выходка, хитрость? Гандхари никогда не относилась с уважением к Кунти, можно сказать, презирала ее, но сейчас ей было трудно поверить в смерть вдовой царицы. Кунти жива! Но Видура уверенно говорил про ее смерть и смерть пятерых Пандавов от огня, охватившего дворец. Гандхари охватила волна стыда за свои мысли. Ее тревожила зарождающаяся в ней радость, грозящая вырасти и заполонить собой весь разум. Она покачала головой, словно отгоняя подобные мысли.

Беспокойство царило и в уме Дхритараштры. Он встал, оттолкнул руки жены и стал искать палицу. Комната еще раз наполнилась звуками ударов металла о металл. Гандхари села на кровать, мучительно переживая ненависть, исходившую от палицы царя. Холодный страх проникал в ее тело. Она могла завязать глаза и не видеть внешний мир, могла заткнуть уши, и не слушать слова мужа, исполненные отчаяния. Но как ей справиться с ужасом, пробирающимся по ее венам и жилам? Внезапное озарение принесло ей полную уверенность — сын не виновен, а Видура, вольно или невольно, находится в плену заблуждения. Она твердо знала — Кунти с сыновьями вернется и ввергнет их всех во что-то невообразимое. Гандхари хотела, чтобы Суйодхана был рядом с ней. Увидеть бы его лицо по-настоящему, не пальцами, а глазами! В мире, где живут Шакуни и Кришна, где идет безумная война, ее сын был совсем один. Ей необходимо удержать своего сына, защитить его от враждебного мира!

* * *
Как пожар стремительно распространяется по лесу, так и весть о смерти Пандавов разлетелась по всей Бхарате. Люди Дхаумьи раздували пламя слухов, на каждом углу обвиняя Суйодхану в смерти его двоюродных братьев. Люди на улицах города пылали праведным гневом, чем воспользовался Дурджая и организовал череду беспорядков. Повсюду крушили государственные здания, жгли и грабили. Наследника поносили самыми скверными словами. Первый советник лично поехал в Варанавату, чтобы докопаться до истины. Но едва он достиг несчастной деревни, как Бхишма призвал его вернуться в Хастинапур, бороться с бунтовщиками. О строительстве дома Видуре и вспоминать не приходилось. Публичная казнь нескольких зачинщиков беспорядков вернула утраченное здравомыслие в головы горожан. Первому советнику понадобилась неделя для наведения порядка в столице. Дурджая и его приспешники вернулись в свои потаенные норы до следующего подходящего случая.

Такой поворот событий весьма опечалил Суйодхану. Он привык находиться среди простого народа, посещать самые неожиданные уголки царства, которым ему предстояло править. Всегда и везде народ проявлял к нему любовь и расположение. Все изменилось, как только пошли слухи о смерти Пандавов. Всем было известно о совсем не братских чувствах между наследником и сыновьями умершего царя Панду. Но Суйодхана не мог смириться с тем, что люди поверили в его виновность, поверили в то, что он способен опуститься до коварного убийства. Однажды толпа окружила его на улице и забросала яйцами, явно не собираясь на этом останавливаться. Царевичу грозила расправа, но внезапно появившийся нищий встал со своей собакой между ним и толпой и сдерживал ее, пока не появились стражники и не увели наследника в безопасное место.

Узнав об этом происшествии, Бхишма запретил царевичу покидать дворец. С тех печальных событий прошёл почти год, но Суйодхане все еще было больно их вспоминать. Как забыть толпу, надрывающуюся в крике: «Дурьйодхана, ты убийца!». Прозвище «Дурьйодхана» даже сильнее ранило его, чем обвинение в убийстве.

Суйодхана скучал по своему приятелю Карне, находившемуся сейчас в Анге. Сушасана проводил время с новыми друзьями, и братья виделись все реже и реже. Сестра Сушала обручилась с царем Синдху Джаядратхой и пребывала в своем собственном наполненном счастьем мирке. Единственным, кто мог составить царевичу компанию в его затворничестве, был Ашваттхама. Одиночество обострило чувства наследника к Субхадре, но девушка не ответила ни на одно его письмо со дня состязания учеников Дроны. Суйодхану это сильно беспокоило. Он написал письмо Джаядратхе, ведь царство Синдху находилось гораздо ближе к Двараке, чем Хастинапур. Суйодхана также обратился за советом к своему наставнику, к Балараме, и с нетерпением ждал ответа вождя ядавов.

В покои царевича, умирающего от скуки, постучал стражник. Оказалось, посыльный принес Суйодханы письмо из Панчалы о проведении сваямвары Драупади. Прочитав без всякого интереса, царевич бросил письмо на пол. Мысли его были обращены к Субхадре. Что означает ее молчание? Надо посетить Двараку и увидеть ее! Возможно, он даже сделает ей предложение! Да, так и надо поступить. Она избегает наследника из-за его нерешительности в их отношениях. Возбуждённый собственными мыслями, Суйодхана немедленно бросился к столу и стал писать письмо Балараме, в котором просил позволения вступить в брак с Субхадрой. Отправив послание с преданным слугой, царевич почувствовал себя как никогда счастливым.

Не зная чем себя еще занять, Суйодхана перечитал письмо-приглашение на сваямвару. Претендент на руку дочери царя Друпады должен продемонстрировать великолепное владение луком. Высоко в воздухе, над водоемом, будет подвешена металлическая рыба. Глядя на отражение вращающейся рыбы в воде, лучнику необходимо поразить цель. Царевич улыбнулся. Каких только нелепых способов выдать дочь замуж не придумывают люди! Неужели, Драупади — всего лишь приз, который можно выиграть на состязании? Он вспомнил панчалийскую царевну. Она слишком хороша собой и умна, чтобы стать просто добычей хорошего стрелка. Была ли в ее жизни любовь? Карна! Мгновенно осенило Суйодхану и он хлопнул себя по лбу. Как он, называющий себя другом Карны, мог забыть ту ночь в Кампилье, те полные любви и тоски взгляды, которыми обменивались сын суты и дочь царя.

Стряхнув с себя сонливость, Суйодхана вскочил на ноги и послал за Ашваттхамой и Сушасаной. До их прихода, в растущем волнении, царевич мерил комнату быстрыми шагами. Он вручил пришедшим другу и брату письмо и стал ждать их реакции.

— Плохая новость для одного из наших друзей, — заметил сын Дроны.

— О чем ты говоришь, Ашваттхама? — возразил царевич. — Если Карна примет участие в этом состязании, назови мне имя того, кто сможет с ним сравниться? Единственный, кого знаю я, это ты сам!

— Я не хочу быть побитым Карной. Вопрос в том, получил ли Карна приглашение на сваямвару?

— Почему он не должен получить приглашение? Карна — царь Анги! Или ты хочешь сказать, что панчалы не позовут его из-за варны?

Ашваттхама молча смотрел на своего друга, постепенно закипающего от злости.

— Сушасана! Подготовь отряд воинов. Мы отправляемся на сваямвару Драупади и берем с собой Карну! Пошли к нему гонца, пусть присоединяется к нам по пути. Другого гонца отправь к Джаядратхе. Если кто посмеет оскорбить Карну, мы преподнесём такой урок, который они не скоро забудут.

К вечеру все было готово. Суйодхана и его друзья, в сопровождении крупного воинского отряда, отправились в Панчалу. Как и планировалось, по дороге они встретили Карну и с облегчением обнаружили, что опасения Ашваттхамы не подтвердились. Приглашение Карна получил. Путешествие прошло весело. Друзья скакали на лошадях, угощались вином, посещали отдаленные деревни и храмы, общались с разными людьми. Помимо этого они охотились, а вечером у костра пели песни и танцевали под звездным небом. Карну постоянно поддразнивали, некоторые особо непристойные шутки Ашваттхамы или Сушасаны приводили к дружеским потасовкам.

Каждом утром они находили время для воинских упражнений. Ашваттхама старался превзойти Карну и грозился, что украдет невесту из под носа царя Анги. Джаядратха несколько раз порывался поговорить с Суйодханой о Субхадре, но затем передумал. Они так хорошо проводили время, что он не хотел портить настроение царевичу.

Кампилья встречала гостей праздничным убранством. Здания на центральных улицах еще пахли свежей краской, отовсюду свисали пестрые цветочные гирлянды, грязь и мусор полностью отсутствовали. Жители города носили нарядные одежды. Явившихся на сваямвару женихов и их сопровождающих развлекали многочисленные факиры, артисты, певцы и заклинатели змей. В лавках торговцев можно было найти товары со всей Бхараты и из далеких заморских стран.

Приехавшие в Кампилью цари и их сыновья состязались между собой в убранстве колесниц и хвастались размерами своих слонов. Брахманы воспевали хвалу правителям, рассчитывая на их щедрость.

Праздник обещал быть грандиозным.

У самого дворца Суйодхану обогнала длинная процессия. В беседке на спине огромного слона восседал величественный человек в годах. Он, встретившись взглядом с царевичем, улыбнулся ему. Суйодхана и его друзья почтительно поклонились. Позади слона на прекрасном белом коне ехал крупный темнокожий мужчина средних лет. Он с гордостью держал голову и смотрел прямо перед собой. Едва заметный кивок в сторону наследника престола Хастинапура и человек этот вновь превратился в каменное изваяние.

— Кто это был? — спросил Карна у Суйодханы.

— Джарасандха из Магадхи. Он выдающийся человек, один из лучших правителей. Бхишма очень уважительно о нем отзывается. Он часто говорит, что с Баларамой на западе и с Джарасандхой на востоке Парашурама со всеми южными царями бессилен навязать нам свою волю. Темнокожий человек, следующий за ним, это Хираньядханус, командующий армией Магадхи. Он нишадец, но вместе с тем — один из лучших полководцев Бхараты. Джарасандха бросил вызов всем правилам и традициям, возвысив так низкорожденного человека. Когда его за это упрекнул Парашурама, Джарасандха заявил, что для него важней заслуги людей, чем слова давно устаревших писаний. Само собой, Парашурама пришел в ярость и приказал царю Калинги напасть на Магадху. Полководец-нишадец разбил наголову армию южан, оправдав доверие и взгляды Джарасандхи.

Карна с интересом, новым взглядом, посмотрел на процессию царя Магадхи. Все-таки не он один пошел против варновых ограничений. Кто-то сделал шаг с еще более низкой ступени. И Суйодхана оказался не первым человеком царского звания, бросившим вызов древним традициям. Но упоминания о Парашураме весьма болезненно отозвалось в сердце суты.

— А вы знаете, у полководца-нишадца есть сын, которого он оставил у своего брата, когда отправился в погоне за своими мечтами? — спросил друзей Джаядратха.

— Я что-то слышал об этом! — воскликнул Ашваттхама. — Ходят слухи, что это тот самый юноша, которого мой отец заставил отрезать себе большой палец ради Арджуны. Экалавья…, да, именно так его звали. Меня до сих пор возмущает тот несправедливый поступок отца!

Слова Ашваттхамы смутили друзей.

Наконец, они добрались до огромного зала, где и должна состояться церемония сваямвары. Суйодхана издалека заметил Балараму, разговаривающего с Джарасандхой. Царевич приблизился к своему наставнику и коснулся его стоп, все его друзья также почтили поклонами вождя ядавов. Баларама представил их царю Магадхи и его темнокожему полководцу. Ответив на приветствия, Джарасандха прошел к приготовленному для него месту в зале.

— Я получил твое письмо, Суйодхана и я рад за вас обоих! Объявим помолвку после сезона дождей. Я опасался, что ты так и не решишься сделать предложение моей сестре и оставишь ее с разбитым сердцем. Вскоре я посещу Хастинапур и попрошу разрешения на брак у царя Дхритараштры и у Великого регента, — сказал Баларама пришедшему в восторг Суйодхане.

Ни тот, ни другой не заметили волнения и беспокойных движений Джаядратхи.

— А! Царь Анги! — воскликнул Баларама. — Я горжусь тобой, Карна! Ты доказал — таланту не ведомы преграды.

Вождь ядавов обнял Карну.

Карна проглотил комок в горле и улыбнулся человеку, вдохновившему его на преодоление невероятных трудностей. Он оглянулся и увидел сидящую на возвышении Драупади, ослепительно красивую в праздничных одеяниях и драгоценных украшениях. Глаза их встретились. Сердце в груди суты подпрыгнуло. Когда же девушка улыбнулась ему, Карне показалось, что он сейчас умрет. Он с трудом отвел взгляд и попытался понять то, что ему говорил Баларама.

— Мне кажется пережитком этот старинный способ устроить брак, он оскорбляет достоинство женщины! Я явился сюда убедиться, что никто из ядавов не учувствует в сваямваре. Либо мужчина и женщина влюбляются и женятся, либо старейшины устраивают им подходящий брак!

Внимавшие словам Баларамы Карна и его спутники не видели, как к Драупади подошел Кришна. С ним были Шикханди, царевич Дхриштадьюмна и главный брахман Панчалы. Если бы кто посмотрел в ту сторону, то увидел бы, как Кришна высказывает царевне упреки, а на лице Драупади царит смятение. Кришна что-то говорил ей и указывал на Карну. Брат также нашептывал Драупади на ухо. Девушка отвернулась, пытаясь сдержать слезы. Кришна указал ей на группу брахманов. Драупади подняла голову и увидела, что среди брахманов выделяются ростом и статью пятеро человек. На вид — воины и воины. Один из них пристально смотрел на Драупади, но встретившись с ней взглядами, отвел глаза, словно устыдившись. Царевна не успела ничего сказать Кришне, раздался звук гонга, возвещавший о прибытии ее отца. Все собрание поднялось, когда в зал вошел царь Панчалы Друпада со своей супругой. Все прекратили разговоры, ожидая слов правителя.

— Правители Бхараты! Панчала приветствует вас на своей земле! Когда в семье рождается дочь, родители с трепетом ждут этот знаменательный и благоприятный день. Сегодня моя дочь выберет себе спутник жизни! Все женихи, собравшиеся здесь, являются прекрасными воинами, но нет предела отцовской жадности, когда дело касается счастья дочери! Пусть самый лучший из вас завоюет ее руку, поразив всех присутствующих своим мастерством! Мой советники огласит условия состязания, — царь, со счастливой улыбкой, сел на свое кресло.

Гости также вернулись на свои места и возобновили оживленные разговоры. Вышедший на середину зала советник попросил тишины. Он обратил внимание собравшихся на металлическую рыбу, подвешенную под потолком и быстро вращающуюся. Прямо под рыбой стоял огромная медная чаша, наполненная до краев водой. Вода отражала рыбу. Жениху требовалось поднять лук, лежащий сверху чаши, натянуть его и, глядя только на отражение в воде, попасть стрелой в глаз рыбе. Все это необходимо было выполнить быстро, без промедления.

Задача показалась гостям довольно простой. На других сваямварах женихам приходилось труднее. Кто-то стал громко рассказывать о единоборстве с тигром, победив которого, он обрел супругу. Как с таким подвигом может сравниться выстрел из лука! Карна обвел взором окружавших его людей и улыбнулся. Он верно оценил сложность испытания. При взгляде на Драупади, сердце его учащенно заколотилось. Но почему царевна больше не смотрит на него? Карна отчаянно пытался встретиться с ней взглядом, но Драупади сидела, опустив глаза к полу.

Под сердитый ропот женихов-соперников поднялся Баларама.

— О царь! Прости меня, если слова мои сочтешь дерзкими! Но я уверен, дочь твоя заслуживает лучшего. Она не породистая лошадь, выставленная на торги на ярмарке! Не пришло ли время покончить с изжившим себя обычаем? В древние времена не устраивали на сваямваре воинских турниров, Девушка выбирала своего суженого из числа женихов, просто надев ему на шею гирлянду. Значение имел только выбор женщины! Состязания же в силе и ловкости оскорбляют женщин, так как превращают их в приз, или того хуже, в товар! Пусть царевна Драупади изберет себе мужа без этой непристойной борьбы за ее руку!

— Дорогой Баларама! При всем моем к тебе глубоком уважении, решается судьба моей дочери. Что дурного в том, что я желаю видеть мужем дочери великого воина? Она молода, и может сделать неверный выбор, лишь увидев чье-то красивое лицо. Так часто поступают юные девицы. Драупади достойна всего самого лучшего в мире! Поэтому я хочу, чтобы супругом ее был величайший воин!

Друпада произнес свою речь достаточно вежливо, но от Баларамы не укрылись нотки презрения, прозвучавшие в голосе царя Панчалы.

— Мне, о царь, не безразлична судьба Драупади, как если бы она была моей дочерью. Поэтому говорю — лучший воин не всегда лучший муж! Если у невесты нет свободного выбора, почему обычай называется сваямварой? Но я не буду попусту тратить время почтенного собрания. Мои взгляды на жизнь отличаются от традиционных. Но как вождь ядавов я могу говорить за своих людей. Я против этого обычая и запрещаю всякому ядаву принимать в нем участие!

Баларама сел. Его лицо было словно высеченным из камня. Из рядов молодых ядавов донеслись стоны. Их вождь становился с каждый днем все больше и больше раздражительным.

До Карны не донеслось и половины слов его наставника. Суйодхана пытался ему что-то сказать, но и этого сута не расслышал. У него пересохли губы. Мысленно Карна возносил молитвы. Ему хотелось, чтобы Драупади взглянула на него. Прозвучал гонг, состязание вот-вот должно начаться. Карна отвел взгляд от царевны и увидел смотрящего на него Кришну. Он улыбнулся ядаву и получил улыбку в ответ.

«Возможно, он больше не испытывает ко мне неприязни», — подумал Карна, испытывая облегчение от дружелюбия, проявленного его давним недругом.

Состязание началось и за короткое время несколько царевичей убедились, что задача не так проста, как им показалось. Лук оказался очень тяжёлым, и даже если жених его поднимал, то вызывал этим сильную рябь в чаше. Увидеть цель становилось невозможным. Один за другим претенденты на руку царевны терпели неудачу. Все чаще раздавались возмущенные голоса, твердящие, что лук слишком тяжел, а время на попытку дается слишком мало. Количество мрачных лиц постоянно увеличивалось. Некоторым женихам удалось поднять и натянут лук, но точно прицелиться они не смогли. Стрела правителя Магадхи, попала в рыбу, но не в ее глаз. Но по улыбке Джарасандхи было понятно, что он и не хотел побеждать. Проходя мимо Баларамы, он подмигнул ядаву.

— Ты же годишься невесте в отцы, о царь, — усмехнулся Баларама, когда Джарасандха уселся возле него.

— Я здесь исполняю долг перед царством, а не ищу себе невест, — ответил царь Магадхи.

Настала очередь Карны. Ашваттхама пожелал другу удачи, но тот, кажется, не услышал, лишь почувствовал руку Суйодханы на плече. Карна шел к луку, как во сне.

«Только один ее взгляд, о боги! Один взгляд!» — молился он.

Но Драупади сидела неподвижно, как статуя, склонив голову. Прозвучал гонг, и воин внутри Карны победил влюбленного юношу. Он не спеша обошел лук, оценивая его тяжесть. Затем посмотрел на вращающуюся рыбу. Лук Карна поднял одним движением, не взволновав воду в чаше. В зале воцарилась тревожная тишина, все ожидали, когда царь Анги натянет тетиву.

Карна вложил стрелу и поднял лук над головой, глаза его неотрывно наблюдали за отражением рыбы в воде.

— Я не выйду замуж за суту.

Шепот Драупади прозвучал в погруженном в тишину зале как раскат грома.

Никто не проронил ни слова, а Карна, сосредоточившись на цели, вообще ничего не услышал. Он выпустил стрелу, и она с громким лязгом ударила рыбу в глаз. Рев зрителей наполнил зал. Карна торжествующе посмотрел на Драупади. Но она так и не подняла головы. К Карне подошел Дхриштадьюмна и попросил его вернуться на свое место. Карна выглядел озадаченным? Разве, в конце концов, он не попал в цель?

Главный брахман Панчалы сердито крикнул:

— Ты что, оглох, сута? Царевна ясно сказала — она не выйдет замуж за тебя, низкорожденого! Возвращайся к своим лошадям и повозкам!

Карна смотрел на склонившую голову Драупади, ярость и стыд полыхали в его глазах.

«За что и по какому праву меня здесь оскорбляют? Я прибыл по приглашению и честно победил!»

Он уже собирался прокричать эти слова, когда Драупади подняла голову и посмотрела на него. В темных глазах Карна увидел печаль, более глубокую, чем у него. Рядом с девушкой стоял Кришна, неизменная улыбка играла на его лице. Карна понял, что проиграл.

В центр зала выбежали Суйодхана и Ашваттхама, сверкая обнаженными мечами. Их примеру последовали Джаядратха и Сушасана. Им навстречу ринулись Дхриштадьюмна и Шикханди. Многие из присутствующих царей и царевичей вскочили со своих мест и стали присоединяться к той или иной стороне. Ситуация быстро перерасла в кровавую схватку, старейшины призывали возбужденных молодых людей к благоразумию. Наконец, Баларама, Джарасандха и его полководец Хираньядханус отважно протиснулись в середину драки и разняли сражающихся бойцов. Воины разошлись в разные стороны, оставив на полу несколько раненых человек, а также несколько мертвых. Никто не обратил внимания, как глубоко удрученный Карна покинул зал.

Мир рушился вокруг несчастного сына суты. Карна вскочил в свою колесницу, хлестнул лошадей и помчался по улицам Кампильи, заставляя людей шарахаться в стороны. Лицо юноши было мрачным, сердце пылало от гнева и ненависти.

«Ничего, кроме происхождения, не имеет значения в этом мире!» — с горечью думал он. — «Какими грехами я заслужил такой позор?»

Выехав из столицы Панчалы, Карна направил колесницу в Хастинапур, изливая свой гнев на ни в чем не повинных лошадей.

Как бы быстро не мчалась колесница, Карна успел разглядеть бредущего по дороге нищего, сопровождаемого собакой. Выругавшись, он натянул поводья, остановив лошадей в опасной близости от путника. Но при одном взгляде на лицо бродяги все проклятья исчезли с губ суты. Это был тот самый человек, спасший ему жизнь!

— Господин! Ты помнишь меня? Я ел пищу в твоем доме, когда был маленьким. Джара…, мое имя Джара. Ты вспомнил? Видишь, как Кришна благословил тебя! Теперь ты царь! А добрый царевич Суйодхана твой друг! Я видел, как ты ехал с ним в его колеснице. Ты помнишь, господин?

Посмотрев на счастливое лицо Джары, на его виляющую хвостом собаку, Карна почувствовал, как весь его гнев улетучился. Нищий ни словом не упомянул, как спас сыну суты жизнь. Не вспомнил он и о побоях, которые получил, пока ученик Парашурамы, великий Дхармавира прятался, подобно трусу, в кроне дерева. Нет! Он с благодарностью вспомнил чашку риса, много лет назад поданную ему матерью Карны.

— Ты грустишь, господин? Отчего же? Ты стал царем и, тем не менее, тебе грустно?

— Джара, отведи меня туда, где я мог бы найти твоего бога. Я утратил смысл жизни, — Карна протянул нищему руку.

— Тогда следуй за мной, — просто ответил ему Джара и быстро пошагал по дороге.

Он отказался от предложения Карны сесть к нему в колесницу, так и бежал, таща собаку за собой. Вскоре они оказались в селении, где проживали больные и прокаженные. Карна увидел, как Джара раздает людям, еще более несчастным, чем он сам, то немногое, что смог собрать за день. Чувство вины захлестнуло молодого воина.

«Я простой сута, но друг сделал меня царем. Я обучался у лучшего из гуру. У меня есть все, но мне нестерпимо больно, потому, что меня отвергла женщина, отвергла из-за моего происхождения!»

В порыве раскаяния, Карна принялся раздавать драгоценности и деньги, которые были при нем. Он даже содрал с колесницы позолоченные украшения. Джара сидел на земле и пел о любви к Кришне. Наступили сумерки, но людей, желавших получить милостыню у суты, не становилось меньше.

Наконец, Карну нашли его друзья. Ашваттхама вцепился в него и стал призывать вернуться и сразиться за Драупади. Но Карна даже не пошевелился. Суйодхана понял состояние друга. Царевич жестом приказал Ашваттхаме замолчать и отойти. Сам же он тихо приблизился к сыну суты.

К тому времени у царя Анги остались только панцирь, серьги и одежда. Суйодхана молча начал снимать с себя кольца, браслеты и ожерелья. Все ценные вещи он передал Карне, который, в свою очередь, раздал их нищим. Джара затянул песню, посвященную истории любви Кришны и Радхи. Слова Драупади «Я не выйду замуж за суту!», как многократное горное эхо, звучали в сердце Карны.

* * *
После того, как слуги унесли тела убитых и помогли раненым покинуть зал, поднялся Баларама и обратился к Друпаде:

— О царь, произошедшее у нас на глазах достойно глубочайшего сожаления! В твоем дворце без причины оскорбили царя Анги, доблестного молодого человека! Если причина отказа — происхождение Карны, зачем ты посылал ему приглашение на сваямвару?

Кришна попытался успокоить Балараму:

— Брат! Царь Друпада не произнес ни слова, осуждающего царя Анги или его варну. Царевна сама выразила нежелание выходить замуж за человека его происхождения. Ты же сам только что говорил про свободу выбора у невесты! Почему тогда ты отказываешь в этой свободе царевне Драупади?

Баларама посмотрел на Кришну, в глазах его плескалась ярость. Брат связал Балараму по рукам и ногам его же собственными словами.

Плеча вождя ядавов коснулась рука Джарасандхи. Правитель Магадхи шепнул ему:

— Оставь это, Баларама.

Ядав печально покачал головой. Джарасандха сильнее сжал его плечо и заставил сесть. Кришна улыбнулся Дхриштадьюмне.

Тем временем, выяснилось, что все желавшие принять участие в состязании, сделали это. Никто не добился успеха. Такой результат сваямвары сильно взволновал царя Панчалы. По совету Кришны Драупади отвергла единственного лучника, способного честно выполнить все условия состязания. Но он не вышел варной. Кшатрии же потерпели поражение. Друпада в отчаянии посмотрел на Кришну. Тот, с улыбкой, подал царю знак успокоиться. Когда всем стало ясно, что больше никто не желает испытать свои силы, в центр зала вышел высокий сильный брахман и поклонился царю. Все посмотрели на него достаточно равнодушно, лишь в рядах брахманов раздались одобрительные возгласы. Печальный царь кивнул, разрешая брахману попытать счастья. Молодой брахман, как бы в поисках поддержки, посмотрел на Кришну, который приложил руку к сердцу и кивнул головой.

Брахман подошел к луку, осмотрел его и плавным движением, как не так давно сделал сута, поднял оружие. Разговоры в рядах гостей враз притихли. Несколько человек вскочили на ноги, чтобы лучше видеть. Напряжение и нетерпение воцарилось в зале. Что если этот юноша добьется успеха там, где потерпели неудачу известные всей Бхарате правители? Барабанщик размеренными ударами отсчитывал время, отпущенное лучнику на попытку поразить цель. Зрители замерли. За миг до последнего удара барабана стрела устремилась к вращающейся рыбе и попала точно в глаз цели. От удивления никто даже не произнес ни слова. Брахман совершил невозможное!

Первым к победителю бросился Кришна и крепко его обнял. Он повернулся к царю и провозгласил:

— Это Арджуна, сын царя Панду! Он — единственный, кто достоин быть супругом царевны Драупади!

Слова Кришны ошеломили все собрание. Считалось, что Пандавы погибли при пожаре дворца в Варанавате. К Арджуне, один за другим, подходили братья, обнимали сначала его, затем Кришну. Когда Пандавы собрались все вместе, Кришна обратился к пораженной публике:

— Как вы прекрасно видите, Пандавы не сгинули в огне, к разочарованию злокозненного Дурьйодханы и его сообщников! Да! Они остались живыми и невредимыми. Ведь это не простые смертные люди, а потомки небожителей! Вот перед вами Юдхиштхира, воплощение дхармы и сын бога смерти! Бхима — сын Вайю, Повелителя ветра! Арджуна! Его небесный отец — сам Индра, Царь богов! Накула и Сахадева — сыновья божественных братьев Ашвинов!

Кришна замолчал, наблюдая, какое впечатление произвели его слова. Он старался не встретиться глазами с братом. Кришна знал, несмотря на их разногласия во взглядах на многие вещи, брат любит его. Вождь ядавов был мягкосердечным, временами наивным. Кришна поговорит с ним позже и успокоит его. Сейчас его больше волновали насмешливая улыбка Джарасандхи и пронзительный взор Хираньядхануса. Остальные легко внимали его словам, убедительным и красноречивым.

Кришна продолжил:

— Не доверяйте слухам и вымыслам, распускаемым бесчестными людьми, такими, как братья Кауравы, о том, что Пандавы незаконнорожденные дети царя Панду и не имеют прав на престол Хастинапура. Они обвиняют Панду в мужском бессилии. Не существует лжи, большей, чем эта! Случилось так, что Панду в юношеском возрасте, когда чувства преобладают над разумом, оскорбил святого отшельника. Аскет проклял его, сказав, что Панду умрет в момент близости. Вот это — правда, известная всем здравомыслящим людям. По нашим святым писаниям и по законам, жена, с позволения мужа, может зачать детей от брахмана или от бога! Про жен таких не говорят, что они были неверны супругам. Писания признают их целомудренными. В тех же книгах сказано — рожденные таким образом дети являются детьми мужа, а не бога или брахмана. Дурьйодхана пытается уверить всех в незаконнорожденности Пандавов. Жажда власти сделала его слепым и глухим по отношению к истине. К истине, гласящей — законным наследником престола является Юдхиштхира! Но Дурьйодхана в своем высокомерии отвергаетсаму дхарму!

— Мои братья и сестры! Дхарма увядает от деяний злонамеренных людей. Чего только стоит провозглашение Карны царем Анги! Такого нельзя допускать, такое должно искореняться в зародыше! Разрушение наших традиций приведет к разрушению нашего мира! Сыну возницы несказанно повезло, и стрела его попала в цель. Признаюсь, на миг я испугался. Но слава богам, благоразумие возобладало, и царевна Драупади поставила выскочку на место! Я приветствую ее смелость, ее силу, не позволившую здравому смыслу уступить мимолетным сердечным порывам! Да, Карна способен произвести впечатление! Он хорош собой и, действительно, неплохо владеет оружием. Но знайте, воинские навыки он приобрел путем обмана великого гуру Парашурамы. Гуру полюбил низкорожденного самозванца, как собственного сына и считал его брахманом. Узнав же правду, Парашурама упал без чувств, и до сих пор не может придти в себя. Могущественные цари южных земель ведут поиски суты, обманувшего их владыку.

Кришна улыбнулся, довольный, что смог уничтожить у людей зарождающуюся симпатию к Карне. Прежде чем Джарасандха или Баларама успели что-то сказать в противовес его словам, Кришна быстро приблизился к Драупади, которая сидела с опущенными глазами, растеряв всю присущую ей жизнерадостность и веселость.

— Мы все гордимся тобой, царевна! Лучший из людей смог завоевать твою руку! Да пребудет с тобой навеки счастье! Да родятся у тебя прославленные сыновья!

Джарасандха с усмешкой посмотрел на улыбающегося Кришну и шепнул Балараме:

— Я покидаю Кампилью. Терпеть это шутовское представление больше невозможно.

Попрощавшись с вождем ядавов, правитель Магадхи, сопровождаемый полководцем-нишадцем, вышел из зала. Баларама, подумав мгновение, встал и также ушел. Он догнал Джарасандху, когда тот садился на слона. Пожилой царь сказал ядаву:

— Мне искренне жаль твоего брата, Баларама. Кришна очень умный человек, но, боюсь, он ввергнет Бхарату в ад!

До их слуха долетело пение брахманов. Драупади, в соответствии со всеми брачными обрядами, выходила замуж за Арджуну.

— Он сторонник древних традиций. Ему кажется, люди сошли с пути дхармы. Кришна вбил себе в голову, что его призвание — спасти мир от инакомыслящих. Он говорит, что явился на землю восстановить истинную дхарму! — Балараме хотелось смягчить мнение Джарасандхи о своем брате.

— Ты хочешь мне внушить, что он не станет истово претворять свои идеи в жизнь. Я надеюсь на это. Но, опасаюсь, своими полными страсти словами он разделит людей на враждующие стороны. Если ему не хватит мудрости понять, что нет никакой истинной, высшей дхармы, то можешь быть уверен, Бхарату ждет ужасная война! Война без победителей. Останется горстка брахманов и будет править выжившими людьми, — с грустью произнес Джарасандха.

Он видел любовь Баларамы к своему брату, и не стал говорить более суровые слова по отношению к Кришне.

— Я постараюсь помочь ему понять. Будь острожен. Времена неспокойные, многие верят в то, что ты самый злобный царь на свете. Наги и им подобные бунтовщики будут только рады расправиться с тобой, — сказал Баларама, поглядывая на надменного Хираньядхануса.

— О Баларама! Мне скоро исполнится семьдесят лет, и нельзя сказать, что я их прожил трусом. Уверен, что не Такшака мечтает меня прикончить. Пока у меня есть верные люди, такие как, Хираньядханус, мне не страшны ни шайки нагов, ни сама преисподняя, ни бродящие по нашей бедной земле аватары, воплощения богов, желающие нас всех спасти. Прощай Баларама и знай, ты всегда желанный гость в моем доме! — правитель Магадхи дал знак погонщику, и слон направился вперед.

Полководец-нишадец поклонился Балараме. Вождь ядавов ответил ему почтительным поклоном.

«С таким воином, как этот нишадец, можно чувствовать себя спокойно», — подумал Баларама, наблюдая, как правитель Магадхи покидает столицу Панчалы.

А ведь было время, когда Баларама считал Джарасандху своим злейшим врагом! Тогда Кришна и Баларама убили в Матхуре своего дядю Камсу, а его зять Джарасандха вместе с полководцем-нишадцем осадили город, стремясь отомстить. Противостоять им было нелегко. Молодость и порывистость Баларамы подводили его. Джарасандха семнадцать раз врывался в Матхуру и грабил ее. Кришна искал возможность убить царя Магадхи. Получив приглашение в Паталипутру, столицу Магадхи, на переговоры, Кришна решил, что выпал долгожданный шанс. Убить царя в его же дворце! Младшему брату удалось уговорить старшего примкнуть к заговору. Однако, прибыв в Магадху, Баларама пересмотрел свои взгляды на жизнь. Он явился в Паталипутру, сгорая от ненависти, а покинул город исполненный уважения к царю Джарасандхе. Приказом не убивать царя Баларама привел Кришну в неописуемую ярость. В тот же день вождю пришла мысль увести народ ядавов на западное побережье Бхараты и построить там город мечты. Двараку.

С Джарасандхой с тех пор Баларама находился в дружественных отношениях.

* * *
Безумная для стороннего наблюдателя толпа пронесла паланкин с молодоженами до дома, где поселились Пандавы. По пути люди без устали танцевали и распевали веселые песни.

Баларама успел увидеть лицо Драупади. Очень печальное лицо.

«Дочка, ты даже не знаешь, чего лишилась, отвергнув из-за предрассудков Карну! Хоть бы у Арджуны получилось сделать тебя счастливой!» — молился ядав.

Он еще не ведал, как все обернется, когда свадебная процессия постучится в дом, и как слова Кунти навсегда изменят будущее Бхараты.

ГЛАВА 22 ЖЕНИТЬБА

Потрясенная Кунти замерла за дверью скромного дома, когда услышала шум приближавшейся свадебной процессии. Дом, скорее хижина, стоял на опушке леса, среди таких же жилищ, заселенных брахманами и святыми отшельниками. Братья Пандавы терпеливо ждали, когда их мать отворит дверь. Женским чутьем Драупади почувствовала неладное. Она вышла из паланкина, руки ее подрагивали. Позади нее стояли четыре брата ее супруга. Их взгляды жгли ей спину. Драупади ощущала исходившую от них ревность к успеху брата.

— Матушка! Арджуна сделал тебе такой подарок! — прокричал Юдхиштхира.

Драупади увидела, как из щели в двери сверкнули два глаза, из темноты донесся голос Кунти:

— Арджуна! Что бы ты ни принес, поделись этим с братьями!

Не послышалось ли ей? Драупади повторила про себя: «Поделись этим с братьями! Этим?» Ее лицо вспыхнуло, когда смысл слов свекрови дошел до ее разума. Слова Кунти пронзили ее душу, словно стрелами. В последующие годы она будет часто вспоминать холод этих слов, низменную страсть в глазах Пандавов, дрожь, ее бившую. И беспомощность ее мужа, воина, великого лучника, победившего на сваямваре.

— Матушка, я правильно тебя понял? — голос Арджуны дрожал, как у ребенка, у которого братья отобрали любимую игрушку.

Драупади негодовала. Они обсуждали ее саму, ее будущее, не дав ей сказать ни слова. Про нее говорили, как про вещь без сердца и чувств, которую можно купить, продать или обменять. Одним словом «Это». Драупади сдержала слезы. Она, прежде всего, дочь царя, царевна Панчалы.

— Кришна! — обратилась к ядаву Кунти, появившаяся из-за двери. — Поговори с Арджуной о карме и о дхарме. Отчего он сердится? Разве ему не известно, что одолеть Дурьйодхану они должны все вместе? Я не хочу видеть, как братья перессорятся из-за девушки. Она должна гордиться тем, что будет принадлежать каждому из моих несравненных сыновей! Нечто подобное пришлось в свое время испытать и мне, и Мадри, второй супруге Панду. Так на свет появились все пятеро братьев Пандавов!

— Я тебе не падшая женщина, чтобы делить ложе со всеми твоими сыновьями! — яростно прокричала Драупади.

Она не смогла сдержаться после полученного унижения.

— Почему ты молчишь, Арджуна? Ты победил на сваямваре, я — твоя жена! Или ты хочешь уложить меня на кровати своих братьев? Не молчи! Кшатрий ты или нет?

Вперед вышел Кришна и сказал Кунти:

— Тетя, позволь мне попытаться все уладить.

Он взял Драупади под руку и отвел в сторону. Арджуна пошел за ними.

Юдхиштхира постелил на земле коврик, сел на него и закрыл глаза, обретая внутренний покой. Бхима исчез на кухне в поисках еды. Близнецы издалека разглядывали Драупади. Кунти смотрела на безмятежное лицо старшего сына. Она надеялась на дар убеждения Кришны. Сыновья Гандхари сильны своим единством. Эта же прекрасная девушка могла внести раздор среди детей Кунти, живи она с одним из них, пока остальные будут тайно вожделеть ее.

Кришна вернулся, судя по выражению лица, у него все получилось. Драупади шла с низко опущенной головой, и Кунти не могла решить, то ли это от гнева, то ли девушка смирилась со своей судьбой. Так или иначе, внешне она выглядела так, как и положено добродетельной супруге, то есть смиренной и покорной. Арджуна отвернулся от всех, не желая видеть ни мать, ни братьев, ни жену. Юдхиштхира открыл глаза, когда Кришна похлопал его по плечу.

Обращаясь к Кунти, Кришна произнес:

— Она все осознала. Я объяснил ей все, ссылаясь на священные писания. Она лишь спросила, согласен ли Арджуна. Арджуна же ответил, что будет повиноваться любому моему решению. Я и ему доказал, что все идет верным путем. Так что, все улажено! Один год с Драупади будет жить Юдхиштхира, следующий — Бхима. На третий год — Арджуна, затем еще по году — Накула с Сахадевой. Затем снова, по такому же циклу, с месячным перерывом. Таким образом, Драупади будет супругой пятерых братьев.

Желая скрыть восторг, Юдхиштхира опустил глаза. Он самый старший и будет первым! Затем он посмотрел на мать:

— Сила молитвы и сосредоточения не уступает умению владеть оружием. Завоевал невесту Арджуна, но он, как верный брат, знает, все обретенное нами, мы делим поровну, — он подошел к Драупади. — Тебе не о чем больше беспокоиться. Мы здесь и сейчас исполним свадебные обряды для всех пятерых. С этого момента ты наша, и до самой нашей смерти мы будет заботиться о тебе, и защищать тебя!

— Но мой муж — Арджуна, твой родной брат…, - Драупади умоляюще посмотрела на Арджуну, желая услышать от него утешительные слова.

Но могучий воин не желая даже взглядом встречаться с ней, отвернулся. Его сердце стонало от стыда. Но почему? Разве он не следовал путем дхармы?

Драупади обернулась к Кунти:

— Матушка, я надеюсь, это все твои сыновья?

— Что? Почему ты задала такой вопрос, дочь моя? — обычные уверенность и властность покинули голос Кунти.

Она отвела глаза от стоящей перед ней молодой, гордой царевны.

— Значит, я могу быть уверенной, что однажды утром не проснусь супругой уже полудюжины мужей? Хотя, уверена, и на этой случай найдется объяснение в священных писаниях.

Юдхиштхира не стал дожидаться ответа матери. Он послал Сахадеву искать брахмана, сведущего в брачных ритуалах. Остальные вошли в дом. Только Арджуна остался стоять снаружи. Скрип двери звучал для него как предсмертный стон.

* * *
Позже, когда Драупади лежала на кровати, недвижимая, словно выточенная из дерева, она не думала о великом лучнике Арджуне, завоевавшем ее на сваямваре, не думала она и об Юдхиштхире, спавшем рядом с ней. Перед ее глазами стоял образ человека, покидающего роскошный дворец ее отца, как провинившаяся собака. Ее разу и тело чувствовали себя поруганными, побежденными, застывшими. Ее собственные слова: «Я не выйду замуж за суту» бесконечным криком раздавались в оглушительной тишине.

* * *
Мрачный Арджуна сидел на земле и рассматривал танцующих вокруг него светлячков. В обители святых мудрецов кипела жизнь, готовилось угощение для сотни брахманов, пришедших отпраздновать женитьбу Пандавов. Подошел и присел рядом со своим другом Кришна. Он вынул флейту и заиграл на ней. Вскоре музыка унесла их в сказочный мир, где раненой душе Арджуны заметно полегчало. Из-за темных облаков выглянул лунный серп и пролил на спящую землю живое серебро. Где-то среди колышущихся веток деревьев соловей сладким пением вторил очаровательной мелодии Кришны. Арджуна закрыл глаза и полностью отдал себя музыке.

— Есть та, которая любит тебя и ждет. Если пожелаешь, мы немедленно отбудем в Двараку, — сказал Кришна.

Музыка исчезла, растворившись в подступающем тумане.

Арджуна медленно вернулся на эту полную скорби и суеты землю. Он посмотрел на Кришну, удивленно изогнув бровь.

— Забудь Драупади, Арджуна. Ты женился на ней ради победы твоей семьи. Брак с царевной Панчалы делает Пандавов достаточно сильными, чтобы бросить вызов Дурьйодхане. Теперь пришло время для любви! Поедем со мной в Двараку. Там тебя ждет не дождется одна красавица. Следуй за мной, Арджуна, и рука и сердце прекрасной Субхадры будут твоими!

— Субхадра? Разве она не обручена с Суйодханой? Ты толкаешь меня на бесчестный поступок! — взволнованно проговорил Арджуна.

— Я знаю свою сестру лучше, чем кто-либо другой. Она больше не любит Дурьйодхану. Она мечтает о тебе! Помнишь день состязаний, когда сын Дхритараштры вознес сына суты? Все тогда смотрели на Карну, лишь Субхадра не отрывала глаз от тебя. Она одна сочувствовала тебе. Сута лишил тебя триумфа, но ты приобрел нечто более ценное — любовь моей сестры. Ты же не думаешь, друг мой, что я позволю ей выйти замуж за Дурьйодхану?

— Но все-таки…, моя честь…, - Арджуна посмотрел на улыбающегося Кришну.

Ярость вспыхнула в Пандаве ярче, чем молния в сезон дождей. Будь проклята честь! Родной брат спит сейчас с его невестой во имя дхармы! Если Юдхиштхире позволено сделать такое с Арджуной, что мешает Арджуне поступить так же с Суйодханой?

Арджуна рассмеялся и обхватил друга за плечи.

* * *
Колесница с Арджуной и Кришной летела в Двараку быстрее ветра. По дороге пришлось задержаться у постоялого двора, отдохнуть самим и накормить лошадей. У костра сидело несколько путешественников. Двое друзей собрались было ехать дальше, как вдруг Арджуну привлек красивый голос певца, исполняющего песню, посвященную богу. Он подошел к костру и стал слушать, пока Кришна нетерпеливо ждал его у колесницы. Темное тело ядава сливалось с тенями и делало его почти невидимым.

Нищий с изуродованным лицом танцевал у костра, хлопая руками в такт своей песне. Рядом лежала собака, хвост ее отвечал подергиванием хлопкам певца, невидящие же глаза животного были направлены к покрытому звездами небу. Человек восторженно пел о любви Господа ко всему творению и сокрушался о том, как плохо люди ценят такое благословение, как жизнь. Каждый момент существования — повод для ликования, каждый вдох — радостная музыка, каждое деяние — молитва, а каждая мысль — подношение к божественным стопам Кришны. Арджуна не мог понять, отчего песня нищего так волнует его. Он делает что-то греховное, неправильное, или ему только так кажется? Из кухни вышли молодые люди, несущие блюда с едой, и принялись угощать всех собравшихся. Большинство сидящих у костра путников были неприкасаемыми. Порыв ветра раздул огонь, и одно из лиц Арджуна тотчас же узнал. Это Карна! Пандав также узнал человека, играющего в этот момент с собакой. Ашваттхама! Пищу же бродягам раздавали Суйодхана, Сушасана и Джаядратха.

«Какой позор!» — подумал Арджуна.

Ведь эта была его брачная ночь. Как объяснить его присутствие здесь? Он поспешил назад и взошел на колесницу. Кришна хлестнул коней. Арджуна рассказал другу, что видел.

— Этот нищий пел о тебе. Ты действительно бог, если внушаешь глубокую веру таким несчастным людям?

Кришна улыбался. Колесница уносила вдаль царевича Пандава. Голову Арджуны не покидал мучительный вопрос. Люди, прослывшие как злодеи, проводят время с нищими и кормят их. Его старший брат, воплощение праведности, проводит ночь с его невестой. Ответ мог бы дать только Господь!

Они ехали всю ночь, и всю ночь Арджуна думал о песне нищего и о том, что он увидел у костра.

* * *
Суйодхана с нетерпением ждал прибытия своей невесты в Хастинапур. Он пытался выглядеть внешне спокойным, но его выдавала радость, которой светило лицо. Во дворце стояла невиданная суматоха, ведь до свадьбы наследника престола с Субхадрой из Двараки оставалась всего три дня. Кроме того, в тот же день собирались заключить брак царевны Сушалы и царя Джаядратхи.

Со времени сваямвары в Панчале прошел почти год. Известие о том, что все Пандавы стали мужьями невесты Арджуны, поначалу потрясло Бхарату, но со временем привыкли и лишь иногда шутили по этому поводу. Полгода назад Хастинапур посетил Баларама с целью договориться о свадьбе своей сестры. Кришна в этот раз не сопровождал брата, но Суйодхану больше расстроило отсутствие Субхадры. Джаядратха намекнул царевичу о якобы остывших к нему чувствах Субхадры. Он даже прямо сказал, что девушка заинтересовалась Арджуной. Суйодхана, конечно, отказался в такое поверить. Тем не менее, наследник престола разослал лазутчиков, узнать, где находится и чем занимается Арджуна. От них и стало известно — Арджуна пропал сразу после сваямвары. Драупади все это время была супругой Юдхиштхиры, а Бхима с нетерпением считал дни до своей очереди. Ходили слухи, что Арджуну видели путешествующим в колеснице Кришны в Двараку. Но достоверно известно — в Двараку Кришна прибыл один. Больше про Арджуну ничего не было известно. Суйодхана несколько успокоился от таких вестей.

«Джаядратха что-то напутал», — подумал цаервич.

Как только царь Дхритараштра и Великий регент одобрили брак наследника с Субхадрой, Суйодхана стал договариваться с Баларамой о дне свадьбы.

Беспокойства по поводу слов Джаядратхи царевич не испытывал. Радости царевичу добавлял будущий союз любимой сестры с близким другом. Суйодхана же и придумал провести обе свадьбы в один день. Гости из Синдху уже прибыли в Хастинапур. Царский дворец давно не выглядел таким оживленным.

В покои Суйодханы стремительно вошел Ашваттхама и схватил друга за плечи.

— О царевич! Что ты думаешь о настоящей любви? О той любви, что исходит из самого сердца…, и прочие ля-ля-ля…

Слегка опешивший Суйодхана увидел за спиной озорного брахмана смущенного Карну, и поддержал шутливый тон:

— Что случилось? Неужели Драупади согласилась взять Карну шестым мужем?

Но увидев помрачневшее лицо царя Анги, Суйодхана пожалел о сказанном. Бедный Карна! Он все еще переживает прошлогоднее поражение в Кампилье!

Ашваттхама сквозь смех сказал:

— Нет! До этого еще не дошло, хотя я уверен, наш друг и не отказался бы! Но у меня другая история любви. Герой этой сказки становится святым после предательства своей возлюбленной. Помнишь тот день, когда мы покинули Кампилью и бросились искать отвергнутого Драупади Карну? Помнишь, где мы его отыскали?

— Зачем все это вспоминать? — проворчал Карна. — Меня прилюдно оскорбили. Наверное, жить с пятью мужчинами не так зазорно, как выйти замуж за меня. У меня не осталось к ней никаких чувств, кроме отвращения. А то, где вы меня нашли той ночью, не имеет никого к этому отношения! Меня искренне тронуло бедственное положение тех людей. В конце концов, я мало чем отличаюсь от них.

Последние слова Карна проговорил шепотом, глядя в сторону.

— Да, это было временное помешательство. Мы, несомненно, поверили тебе, — ухмылка Ашваттхамы окончательно привела Карну в бешенство.

Брахман опередил хотевшего что-то сказать в ответ Карну и повернулся к царевичу:

— Вспомнил? Мы нашли его среди нищих бродяг. Он тратил деньги налево и направо, как загулявший пьяница, покупал всевозможную еду и раздавал ее своим новым друзьям. И он отказался возвращаться в дворец царя Панчалы, хотя я предлагал ему ворваться туда и силой захватить Драупади! Вспомнил ту ночь? Нищий парень поет про Кришну. Карна раздает все, что у него есть, кроме панциря и одежды. За бродягами выстраиваются брахманы, желающие вкусить от щедрости царя Анги. А он заставляет нас присоединяться к нему. Скоро я становлюсь не менее нищим, чем все собравшиеся там неприкасаемые! Мы тогда подумали, что Карна просто так расслабляется после безумного дня. Но у этого сумасшедшего такое поведение вошло в привычку!

— Глупцы! Болваны! Сколько раз мне надо вам повторить — это не имеет никакого отношения к произошедшему на сваямваре! Хотя нет! В тот день Драупади открыла мне глаза. Я — сута, притворявшийся кшатрием! Я бы и остался сутой, если бы не великодушие Суйодханы! Отказ царевны Панчалы лишь напомнил, кто я есть на самом деле. Увидев тех нищих, я почувствовал, что был недостаточно благодарен судьбе за свое нынешнее положение. Если царевич ради меня пошел на риск, нажил себе смертельных врагов, то самое малое, что могу сделать я — поделиться своим благополучием с менее удачливыми. Я не могу объяснить, что я испытываю, когда одариваю этих несчастных людей, — сказав так, Карна отвернулся, испугавшись проявления собственных чувств.

— Ашваттхама, он пытается морочить нам голову! — обратился к брахману только что вошедший Сушасана. — Просто скажи Суйодхане то, что мы намеревались сообщить.

— Что ж…, хорошо, — задумчиво проговорил Ашваттхама, а затем выпалил на одном дыхании. — Карна нашел себе новую любовь и собирается объявить об этом после твоей свадьбы!

Суйодхана бросился к Карне и крепко его обнял.

— Скажи, друг мой, какую прекрасную царевну ты смог очаровать? Какое имя у этой счастливицы?

Карна посмотрел в глаза Суйодхане.

— Она не царевна. Ее зовут Вришали, и она тоже из сут. Я повстречал ее во время одной из поездок по Анге. Сама судьба свела нас. Она живет с матерью, отец погиб на войне. Она обращалась ко многим советникам страны, чтобы получить помощь из-за потери кормильца. Но ты же знаешь, всем этим служащим лишь бы погреть руки у казны! Я дал ей денег и наказал несколько совсем уж проворовавшихся советников. Вот так… мы и полюбили друг друга. Не поверишь, но она до сих пор не догадывается, что я царь Анги! Считает меня успешным торговцем лошадьми, имеющим связи при дворе. Я уговаривал ее прийти со мной сюда, но она постеснялась оказаться в обществе наследника престола Хастинапура. Я ей много раз говорил о нашей с тобой дружбе, но она уверена, что я пытаюсь произвести на нее впечатление своими выдумками!

Все в комнате дружно рассмеялись. Больше всех веселился Ашваттхама.

— Карна, друг! Я жду не дождусь встречи с ней! О, я ей такого расскажу…, про колодец Драупади, например! Или про праздник для нищих в честь отвергнувшей тебя царевны! Да и про многие наши пирушки и проделки ей тоже следует узнать! Ой!

Карна налетел на сына наставника и уронил его на пол. Остальные подбежали к молодому брахману и поколотили его. Раздался стук в дверь, друзья поспешно встали и привели себя в порядок. В покои вошел Видура. Его приветствовали почтительными поклонами. Первый советник окинул взглядом беспорядок, царивший в комнате, робких улыбок молодых людей он не заметил. Видура приблизился к Суйодхане и очень серьезным голосом сообщил, что Великий регент желает немедленно видеть наследника.

Интонации в голосе Видиры насторожили Суйодхану. Если дядя сам пришел за ним, значит, повод нельзя назвать незначительным. Не случилось ли чего с кем-то из близких? Суйодхана весь напрягся, но Видура не произнес ни слова по пути в зал собраний. Войдя в сабху, Первый советник крепко сжал плечо наследника и отправился на свое место возле Бхишмы. В зале горело множество светильников, и Суодхана прищурился после темного коридора. Когда же он открыл глаза, то увидел помимо регента и Видуры, своих мать и отца. За ними виднелась чья-то фигура, и Суйодхана не сразу узнал Балараму. Вождь ядавов выглядел то ли смущенным, то ли расстроенным. Он как будто состарился с их последней встречи. Баларама намеревался упасть перед Суйодханой на колени и обнять его ноги, но царевич не дал ему это сделать.

— О свами! Что ты делаешь?

Суйодхана поднял ядава и сам склонился перед ним.

— Прости меня, царевич! Я подвел тебя и нанес обиду всему твоему царству! Я готов понести любое наказание! — чуть ли не плача произнес Баларама.

Суйодхана в замешательстве посмотрел по сторонам. Тишина нарушалась только горестными стонами Баларамы. Сердце царевича грыз червь сомнений. Тревожное молчание прервал Бхишма, и Суйодхана уже догадывался, что скажет ему Великий регент.

— Суйодхана! Баларама прибыл к нам с неожиданной новостью. Его сестра Субхадра вступает в брак с твоим двоюродным братом Арджуной. Несколько месяцев Баларама приезжал сюда договариваться о твоей женитьбе на Субхадре. Зная твои пожелания в этом вопросе, мы дали согласие. Но с тех пор в стране ядавов многое поменялось. Субхадра сбежала из Двараки с Арджуной при содействии Кришны!

— Прости меня, Суйодхана. Я не знал…, - лоб Баларамы покрылся глубокими морщинами.

Наследнику престола показалось, что на него рухнул потолок зала. Или это было само небо? Все тело дрожало от гнева, словно его мучила лихорадка. Как посмел Арджуна, не известно от кого прижитый сын Кунти, позариться на его невесту?

— Для Хастинапура это большое оскорблений. Наше царство самое могущественное в Бхарате. Такого унижения даже цари юга не осмеливались нанести стране Куру! Я не ожидал такого. У тебя, Суйодхана, есть выбор. Можно пойти войной и преподать урок ядавам, разорив их небольшую страну. Либо тебе нужно сразиться с Арджуной и вернуть свою невесту. Мне надо с тобой серьезно поговорить, — сказал Бхишма.

Царевич медленно покачал головой.

Наследник долгое время молчал, не сводя глаз со своего наставника. Вождь ядавов не смог выдержать пристальный взгляд Суйодханы и отвел глаза.

Наконец царевич обратился к Балараме:

— Свами, скажи мне, пожалуйста, кто правил колесницей во время побега. Мой двоюродный брат Арджуна или…

Лицо Баларамы исказилось от боли. Он любил сестру, как отец любит дочь. Но она отплатила ему таким унижением. С трудом Баларама посмотрел в лицо ученику:

— Сын мой, колесницей правил не твой кузен. Поводья держала Субхадра…

Суйодхана поклонился всем в зале собраний и направился к выходу.

Поднялся Бхишма:

— Суйодхана! Дай мне ответ. Если ты намерен отвоевать свою женщину, вся армия Хастинапура в твоем распоряжении! Не убегай от дхармы кшатрия. Сражайся за свою женщину, за свое царство, за свою честь!

Царевич остановился и обернулся.

— О Питамаха! Очевидно, что Субхадра выбрала Арджуну добровольно. Я не хочу воевать из-за нее, и не желаю решать свои личные дела за счет казны и ценою жизней наших воинов.

— Над тобой будут смеяться! Тебя обвинят в трусости! — сурово ответил Бхишма.

— Я желаю счастья своему родственнику и Субхадре! Никто из нас не должен допускать влияния личных дел на дела нашего царства! Мое уважение к гуру Балараме, и без того безмерное, еще больше выросло. Как хорошо, что он приехал сюда и сам все рассказал! Мы не станем разрывать отношения с Дваракой из-за пустяков, — Суйодхана снова направился к выходу, который находился от него сейчас в миллионе шагов.

— Суйодхана! — что-то в голосе Бхишмы заставило Суйодхану резко остановиться и обернуться.

Царевич увидел блеск слез в глазах Великого регента.

— Я горжусь тобой, сын мой! — услышал Суйодхана.

Поклонившись, царевич стремительно покинул зал. Пройдя мимо стражников, стоящих снаружи, он бросился искать укромное и безлюдное место. Там он, прижавшись к прохладному мрамору стены, смог дать свободу переполнявшим его чувствам. Стесняться было некого, и Суйодхана разрыдался. Молодой человек попытался унять свою ненависть к Арджуне, но перед глазами тот час появилось прекрасное лицо Субхадры, потешающейся над его глупостью и наивностью. Он почти слышал, как смеется Арджуна над его нелепым положением. А как обрадуются его горю брахманы из окружения Дхаумьи! Суйодхана ощущал себя старым и никчемным.

«Сын слепых родителей! Да я сам лишен зрения, раз не видел, что Субхадра лишь играет со мной! Слепец — это я!» — безмолвно кричал Суйодхана, ударяясь горящим лбом о твердый камень.

Позже Ашваттхама обнаружил Суйодхану, все еще стоявшего у стены. Царевич долго отказывался объяснять причину своих страданий. Собравшись вместе, друзья разговорили Суйодхану и узнали все об Арджуне и Субхадре. Возмущению их не было предела. Ашваттхама немедленно собрался на поиски коварного Пандава, лишь силой и уговорами Джаядратха с Карной смогли его удержать. Сын Дроны поклялся воздать Арджуне за то, что уже у двоих его друзей он увел невест. Никто не заметил, как Сушасана сначала изрядно выпил вина, а затем покинул друзей. Он нашел Балараму и всячески его обругал. Вождь ядавов смиренно, с поникшей головой, выслушал оскорбления. Прознавший об этом Бхимша приказал запереть Сушасану до самого дня свадьбы его сестры. Видуре пришлось приносить извинения Балараме от имени всего Хастинапура.

* * *
В день свадьбы царевны Сушалы произошли необычайные события. Мудрецы заявили, что такие знамения не предвещают ничего доброго ни Хастинапуру, ни всей Бхарате.

— Боги наказали Дурьйодхану! — перешептывались брахманы. — Что говорить, если двоюродный брат выставил царевича на посмешище, соблазнив его невесту!

Дхаумью вывело из себя желание наследника сыграть свадьбу двух сут, в то же время и там же, где думал жениться сам. Брахманы Дхаумьи наотрез отказались проводить брачные обряды для Карны и Вришали. Тогда Ашваттхама и Крипа сделали все за них. Так, Карна сыграл свою свадьбу в один день с царем Синдху.

Щедрость Карны к простым людям всегда раздражала Дхаумью, но он пришел в бешенство, узнав, что многие из его людей благословили брак суты и приняли от него дары. Как их любимая богами земля носит таких грешных людей, задавался вопросом Дхаумья. Неужели наступает Кали-юга, эпоха, лишенная праведности? В своем доме Дхаумья собрал множество брахманов, и они искренне молились об избавлении от таких злонамеренных людей, как Суйодхана и его друзья. Разве Господь не избавил мир от страшных демонов Раваны и Махабали? Дхаумья призвал брахманов сохранять веру в божественную мудрость Господа. Брахманы же, рассудив, что сами они ничего сделать не смогут, стали ждать, когда боги сами займутся Суйодханой и прочими нечестивцами.

* * *
Экалавья сидел со своим другом Ашвасеной и обсуждал с ним готовящееся нападение Такшаки на Хастинапур. Подобно гигантским стражам, их окружали высокие деревья Кхандавапрастхи. Вот уже год, как Экалавья живет здесь. Такшака встретил его как героя и отдал нишадцу под командование три десятка воинов. Старый царь нагов Васуки был еще жив. Он с первого же дня принялся укорять Экалавью за возвращение и умолять его срочно бежать от безумства, создаваемого Такшакой.

В лесу стояла тишина, слабый ветерок ворошил сухие листья практически беззвучно, птицы редко и неохотно перекрикивались друг с другом. На небе собирались дождевые тучи, лес замер в ожидании избавления от власти палящего солнца.

Майя, молодой зодчий двадцати лет от роду, присоединился к друзьям и коротал время, рисуя на земле грандиозные дворцы и храмы. Майя обучился ремеслу в Великой школе зодчих, что когда-то процветала на юго-восточном побережье Бхараты, в стране асуров. После падения последнего царя асуров Раваны, школа стала приходить в упадок. Традиции великих зодчих, тем не менее, сохранялись и втайне передавались, хотя спрос на их услуги неуклонно падал. Искусство, способное создать непревзойденные дворцы или иные постройки, медленно умирало, а его последователи становились нищими и неприкасаемыми. Этому способствовала растущая слава другого зодчего и строителя, Вишвакармы. Майя не избежал судьбы большинства собратьев по ремеслу и, поскитавшись, оказался в мятежной армии Такшаки.

Тайный лагерь Такшаки в лесу Кхандава кишел отчаявшимися мужчинами и женщинами, нашедшими в этом забытом уголке Бхараты прибежище. Лес скрывал старинный город, тысячи лет назад бывший столицей первых царей из рода Индр. Отсюда Индры правили Бхаратой, но со временем утратили власть, которая перешла в руки брахманов. Сломленный старик, последний Индра, доживал свой век здесь, в развалинах дворца, в дебрях джунглей. Ходили слухи, что отцом Арджуны был именно он. За эту услугу Кунти одарила его горстью медяков, чем пробудила в нем давно уснувшие чувства, такие как гнев и ярость. Старик возжелал восстановить былое величие Индр и сошелся с Такшакой. Вождь нагов воспользовался неожиданным союзом и теперь укрывал в древних руинах свое войско. Для его целей лучше места было не найти. В темных джунглях можно скрыть множество тайн. А с опушки леса Кхандава до Хастинапура два дня пути.

К месту, где сидел Экалавья, подошли Такшака и Калия. Нишадец поднялся на ноги, приветствуя вождя мятежной армии нагов. Такшака имел слабость к громким словам, поэтому часто именовал себя Верховным вождем. Он обнял Экалавью.

— Я знал, ты принесешь нам удачу! Нам отчаянно не хватало могущественного союзника, и кто теперь с нами? Ни кто иной, как сын полководца Хираньядхануса!

— Почему у тебя такой растерянный вид, Экалавья? — пряча улыбку, спросил Калия. — Прославленный полководец Магадхи прислал письмо нашему Верховному вождю. На, прочти!

Дрожащими руками Экалавья принял пальмовый лист у Калии. Известие о том, что отец жив, потрясло его. Он нетерпеливо разглядывал письмо с царской печатью Магадхи. Полководец в письме к Шри Такшаке подтверждал, что Экалавья это его потерянный сын и выражал надежду в скором времени увидеть его в Магадхе.

Увидев, что нишадец дочитал послание, Такшака протянул ему еще один лист. Это было личное письмо отца, просящего прощения у сына, брошенного им в детстве. После смерти жены, Хираньядханус отправился на поиски удачи, оставив маленького сына на попечение брату. Он стал выдающимся воином, затем счастливая судьба свела его с царем, для которого заслуги были важнее варны. Со временем бывший лесной житель принял на себя командование всей армией Магадхи. Все попытки найти Экалавью не увенчались успехом. Полководец узнал об ужасной судьбе его невестки и ее детей, а также до него дошли слухи о сыне, который был жив и находился в лагере нагов. Хираньядханус выражал в письме горячее желание увидеться с Экалавьей и приглашал его в Паталипутру, столицу Магадхи.

С гневом и отвращением Экалавья швырнул письмо в сторону. Где был этот человек, когда он старался изо всех сил выжить? Нахлынули воспоминания о бесконечной борьбе, об усилиях, об унижениях и оскорблениях, о смерти тети… Он бросился в кусты, еле сдерживая рвоту.

«Нет у меня отца. Пусть провалится в преисподнюю этот великий человек», — подумал нишадец и побежал к реке. Казалось, что Ямуна манит его в свои глубокие воды. Внезапное потрясение от новости, что отец его жив, оказалось слишком сильным для израненного разума Экалавьи.

Такшака догнал бедолагу и коснулся его плеча. Экалавья не обернулся, он стоял в опасной близости от бушующего потока, закрыв ладонями темное лицо. Лучше оставить его одного, понял наг. Юноше необходимо разобраться в своем внутреннем, перенесшем столько мучений, мире. Позже все, включая Васуки, уговаривали Экалавью посетить Паталипутру и встретиться со своим могущественным отцом. Мятежная армия нуждалась в таких связях. Нападение на Хастинапур необходимо и неминуемо. Полководец собственными стараниями проложил себе дорогу из нишадского леса до невероятных высот власти, но он должен до сих пор помнить молодость, полную угнетения и несправедливости. Даже если Экалавье не нужен отец, повстанцы нуждаются в опытнейшем воине. Такшака всячески убеждал и даже угрожал Экалавье страшными последствиями, если тот надумает ставить ему препоны на пути к цели. Но нишадец отказывался следовать просьбам вождя. Такшака, в конце концов, сердито отвернулся, бормоча что-то о возмездии предателям.

Растопить замёрзшее сердце Экалавьи смог Васуки. Ему удалось унять гнев нишадца, затем пробудить в нем любопытство и даже разжечь чувство гордости. Экалавья принял решение совершить это, во многом судьбоносное, путешествие и встретиться со своим прославленным отцом. Он отправился в путь в день, когда в Хастинапуре праздновали свадьбу Карны. Экалавья ехал на восток, в царство Магадху, где правитель не обращал внимания на варны и происхождение, где армией страны командовал неприкасаемый. Как пройдёт их встреча с отцом?

Молодой зодчий Майа напрашивался сопровождать Экалавью. Ему очень хотелось увидеть знаменитый город Паталипутру. Но нишадец отказал:

— В следующий раз, Майя.

Как пройдёт их встреча с отцом? Он и сам не знал, поэтому не желал, чтобы кто-нибудь при этом присутствовал.

Майя разочарованно вздохнул, когда сидящий на коне нишадец скрылся из виду. Он много знал, но еще не бывал в крупных городах, с их дворцами и храмами. К тем же зданиям, что он видел, близко его, неприкасаемого, не подпускали. Майя же жаждал осмотреть, изучить, потрогать величественные сооружения, любоваться памятниками и скульптурами, походить по мощеным улицам. В глубине сердца он вынашивал грандиозные планы, они был не просто желаниями, а страстью. Одна мысль не давала ему покоя, один сон снился каждую ночь, и одна молитва срывалась с его губ. Он носил в себе красивую, но невозможную, мечту. Тысячи лет тысячи его предков возводили в Бхарате великие храмы. Их потомок упал на колени и, сложив ладони у груди, стал молиться:

— О Махадева! Прости мою дерзость просить у тебя о невозможном! О сострадательный, даруй мне, недостойному, благо! Позволь мне построить самый прекрасный город в мире! Пусть город мой будет стоять вечно, пусть он будет сердцем нашей святой Бхараты!

Небо ответило на его молитву гневным раскатом грома. Молния ударила в дерево, стоящее неподалеку от коленопреклоненного Майи. Дерево загорелось. Молодой зодчий испуганно глядел на темное небо, на облака, толкающие друг друга, на сверкающие молнии. Казалось, боги там вверху прознали про великую мечту маленького человечка, и теперь гневались и спорили меж собой. Сжимая в руке крошечное изваяние Шивы, Майя побежал к своей хижине. Он сразу закрыл за собой шаткую дверь, надеясь отгородиться ею от буйного ненастья. Прошло много времени, прежде чем гнев небес начал стихать.

ГЛАВА 23 ПОСТУПЬ ЦИВИЛИЗАЦИИ

— Выбора у нас нет, Видура. Подготовь все для передачи Кхандавы под власть Пандавам, — сказал Бхишма Первому советнику.

— Мой господин! Почти вся земля Кхандавы покрыта джунглями. Реки, текущие там, известны своей непредсказуемостью и часто устраивают наводнения. Кроме того, мне донесли — в лесных дебрях стоит лагерем Такшака со своими мятежниками, — Видуру очень беспокоило решение регента.

— Есть предложение получше? Кунти вернулась во дворец со своими сыновьями и невесткой, как только всем стало известно, что они не сгорели в Варанавате. Окружение вдовой царицы усиленно распространяет слухи о царской немилости к матери Пандавов. Мне не нравится и вражда Кунти с Гандхари. Что касается Такшаки…. Если сведения о его пребывании в Кхандаве верны, то мы убедимся, на что способны Пандавы. Не всегда же мы сможем помогать им. Посмотрим, чего стоит молодое поколение! Им нужен опыт в правлении, Пандавы его и получат в Кхандаве. Пусть правят своей частью царства оттуда. Я говорил с Суйодханой, и он полностью со мной согласился. Парень, конечно, еще страдает из-за той истории с Арджуной и Субхадрой, но при этом не переносит свои личные симпатии или неприязнь на государственные дела.

— Я не уверен в искренности Суйодханы. Смоляной дворец в Варанавате…

Бхишма не дал Видуре договорить.

— Чем меньше мы говорим о Варанавате, тем лучше. Ты лично вел расследование и лучше других осведомлен. На заговор указывает единственное обстоятельство — дворец был построен из горючих материалов. Тот, кто руководил стройкой, Пурочана кажется, погиб в том же пожаре. Изначально мы были уверены в гибели Пандавов и их матери, но ты выяснил, что сгорела женщина-нишадка и пять ее ни в чем не повинных сыновей. Кто виноват в их смерти? Суйодхана или Пандавы? Пурочану считали вороватым советником и мздоимцем, а когда пришли в его дом, не увидели признаков достатка. Его вдове назначена небольшая пенсия. Почему этот человек отдал свою жизнь, пытаясь спасти неприкасаемого? Вопросов много, но в одном я уверен — если и был заговор, то организован он никак не Суйодханой! Ты не забыл комедии, разыгранной Кунти, когда она обвинила наследника в убийстве Бхимы?

— Хорошо, мой господин! Я все устрою. Есть еще одна важная новость. Кришна отправился в Магадху, взяв с собой Арджуну и Бхиму. Повод для этой поездки мне не известен, — Видура чувствовал себя неловко после того, как Великий регент высказал свое мнение о Варанавате.

— Да, я тоже слышал, — ответил Бхишма. — Что задумал Кришна? Я не знаю. В прошлый раз он увлек за собой Арджуну и дело кончилось «похищением» Субхадры. Неведомо, чем он нас еще удивит. Кстати, правда, что у Бхимы родился сын от женщины-асуры?

— Да. Женщину зовут Хидимби. Бхима убил ее брата в пьяной драке. Поскольку в то время Драупади была еще с Юдхиштхирой, Кунти разрешила Бхиме жениться на ней. Сына назвали Гхатоткачей.

— Деяния Кунти и ее детей все чаще и чаще смущают меня. Я не знаю, на какие писания они ссылаются, рассуждая о дхарме и морали. Будем надеяться, что визит Кришны и двух Пандавов в Магадху не преподнесет нам неприятных сюрпризов. Передай царю Дхритараштре наше решение по Кхандаве, пусть одобрит. Думаю, все получится, — с усталым вздохом закончил Бхишма.

Как он устал заниматься делами царства! Мысль оставить все и удалиться в Гималаи, где повети остаток жизни в поисках Бога и умиротворения, становилась с каждым днем все более привлекательной.

Видура поклонился и направился к царю Хастинапура.

* * *
— Кхандава? Да даже в аду будет лучше, чем в этой глуши! — кричал в ярости Накула, прочитавший царский приказ. — Матушка, нас снова обманули!

— Там же сплошные леса да болота, кишащие дикими зверями и разбойниками! — поддержал брата-близнеца Сахадева.

— Не волнуйтесь раньше времени! Вернется из Магадхи Кришна, затем решим, как нам быть, — сказал Юдхиштхира и, закрыв глаза, вернулся к медитации.

Три брата, равнодушная жена и взволнованная мать ожидали Арджуну и Бхиму из их поездки в Магадху.

Пандавам предстояло заняться созданием могущественного царства.

* * *
Кришна, Арджуна и Бхима достигли Магадхи. У городских ворот они сообщили о желании увидеться с царем Джарасандхой. Им не пришлось долго ждать. Тёплое гостеприимство царя Магадхи, почитателя Господа Шивы, удивило Кришну. Гостям устроили настоящий пир во дворе громадного храма Махадевы. Кришна огляделся. Для реализации его задумки необходимо происшествие, повод дляссоры. Арджуна вел вежливую беседу с царем. Нет, надо что-то другое! Взгляд Кришны остановился на Хираньядханусе, рядом с которым сидел Бхима. Оба спокойно ели. Нигде больше в Бхарате неприкасаемый не сидел бы как равный за столом с кшатрием. Бхима не обращал внимания ни на то, что рядом с ним сидел выдающийся человек, ни на то, что он был низкорожденным. Могучий Пандав вкушал пищу так, будто голодал не меньше месяца. Кришна долго старался встретиться с ним взглядом. Он скупыми жестами велел Бхиме опрокинуть его бокал с водой на еду полководца. Бхима не понял, зачем ему это делать, но он никогда не задумывался о причинах и не мучил себя сомнениями. Кришна попросил, значит надо выполнить без колебаний. Он ловким, но со стороны, случайным движением руки залил водой еду, стоящую перед полководцем-нишадцем. Хираньядханус быстрым взмахом попытался оттолкнуть текущую к нему воду, при этом несколько капель упали на Бхиму.

— Эй! Это осквернение! — покричал навзрыд Кришна, вскакивая со своего места.

Все удивленно посмотрели в его сторону.

Бхима понял сигнал и с силой ударил кулаком по столу.

— Как ты, неприкасаемый, посмел окатить грязной водой меня, кшатрия?

Никто не смел так разговаривать с полководцем. Рассерженный Джарасандха поднялся из-за стола.

— Царевич Бхима! Будь так добр, извинись перед Хираньядханусом! У моего гостеприимства существуют пределы. Никому не позволено являться в мой дворец и оскорблять моих друзей!

— Ничего страшного не произошло, мой царь, — со спокойным достоинством произнес Хираньядханус, затем он повернулся к Бхиме. — Прости меня, царевич, это была моя вина.

— Ты оскорбил кшатрия и сейчас познаешь гнев воина! Я желаю сразиться с тобой! — Бхишма в гневе топнул по земле так, что зашатались столы.

Слова Пандава привели полководца в замешательство.

— Оставь это, Бхима! Похоже, твой вызов не будет принят, — улыбка не покидала губ Кришны. — Жаль, что царь Джарасандха поставил во главе своей армии такого недостойного человека.

Слова Кришны не оставили полководцу выбора. На него смотрели глаза придворных и воинов Магадхи. Не принять вызов Бхимы, значит утратить их уважение и свою честь. Он считал, что прожил жизнь достойно, верно служил своему господину и умереть хотел с высоко поднятой головой. Хираньядханус прекрасно понимал, ему не сравниться с прославленным своей силой Пандавом, который, к тому, на тридцать лет его младше. Это не помешало полководцу согласиться на поединок, после чего он ушел совершить обряды и омовение. Встав на колени перед небольшим изображением Шивы, он коснулся рукой лба и сердца, затем вознес свою последнюю молитву. Господь был добр к нему. Положение, достигнутое Хираньядханусом, даже и не снилось никому из неприкасаемых. Сожаление вызвала лишь невозможность повидать сына.

— Господь, прояви милость к моему сыну! — прошептал полководец.

Он встал, выпрямился во весь рост и пошел к Джарасандхе.

Хираньядханус смотрел на человека, пошедшего наперекор традициям, возвеличившего его, сделавшего нишадца командующим армией страны. Царь обнял полководца и шепнул ему:

— Нас заманили в ловушку, Хиранья. Но знай, если с тобой случится беда, никто из них не покинет Магадху живым. Я убью их всех!

Полководец кивнул.

— Прощай, мой царь. Сердце мое всегда будет с тобой!

Поединок начался. Бхима рассчитывал быстро покончить с пожилым соперником. Но скоро ему пришлось убедиться, что полководец являлся опытным и сильным бойцом. Отважно и решительно Хираньядханус противостоял атакам Пандава, противопоставляя силе опыт. Прошло больше половины прахары, но два противника все еще сражались. Бхима дважды падал на землю, но полководец благородно дожидался, когда тот поднимется. Но возраст давал знать, Хираньядханус заметно утомился. Бхима, почувствовав его усталость, начал наседать. В конце концов, полководец споткнулся и упал. В отличие от нишадца, Бхиму не учили благородству в бою, он усвоил одно — на пути своей дхармы все средства хороши. Поэтому Пандав бросился к лежащему на земле человеку и одним быстрым движением сломал шею первому в Бхарате нишадцу, ставшему великим полководцем.

Потерявший самообладание Джарасандха с яростным ревом кинулся на Бхиму. Кришна улыбнулся, видя гнев правителя Магадхи. Именно это ядав и ожидал. Он всегда говорил тем, кто слушал его речи, что привязанность является причиной всех бед и несчастий. Бесстрастие, вот добродетель, ведущая к мокше, освобождению! Но неразумный царь потерял рассудок, увидев смерть друга. Джарасандха — невежественный человек, заблудившийся в мире иллюзий. Его привязанность к уже умершему человеку не дает познать мудрость — душа не погибла, а смерть была лишь иллюзией. Царю не понять, что его друг всего лишь сменил одеяния, душа его отправилась в путь, на поиски нового тела для воплощения. Бхима не убивал душу полководца, поэтому Хираньядханус не погиб от рук Пандава. Все произошедшее — майя, иллюзия.

Бхима глянул на тело семидесятилетнего противника и громко рассмеялся. Отбросив труп в сторону, он развернулся к Джарасандхе и попытался схватить его своими мощными руками. Царь ловко увернулся от могучих объятий и обвил левой рукой шею Бхимы. Правой рукой он усилил захват и стал сдавливать горло врага, буквально выжимая из него жизнь. Бхима безрезультатно боролся. Он бросил умоляющий взгляд на Кришну. В глазах ядава Бхима прочел способ своего спасения. Он нанес ногой сильнейший удар в пах царю, от чего тот разжал смертельную хватку. Согнувшись от боли и гнева, Джарасандха плюнул в своего противника, применяющего в бою такие грязные приемы. Даже простые воины, набранные из деревень, не бьют ниже пояса ни в драках, ни на поле боя. Все подобные рассуждения были невероятно далеки от Бхимы. Он действовал по указке Кришны, будто тот и впрямь был Господом. Могучий Пандвав сбил с ног царя, уронил его на землю и прыгнул ему на грудь. В последний момент царю удалось откатиться в сторону. Бхима упал, а Джарасандха неожиданно оказался над ним. Царь попытался сжать горло соперника, но Бхима смог вырваться. Время истекает, понял царь. Если их схватка затянется, то его ждет та же участь, что и полководца.

Кришна с интересом следим за поединком. Верный своему мировоззрению, он не испытывал привязанности к Бхиме, как и к остальным Пандавам, готовым жить и умирать за него. Кришна, по истине, был мудр. Умри Бхима или Арджуна, место их займут сотни других. И все же победа Джарасандхи шла в разрез со всем, во что он верил и чем жил. Бхима даже полезнее задающего много вопросов Арджуны. Здоровяк просто повиновался и всё. Бхима занимал значительное место в планах Кришны, тогда как Джарасандха был лишь помехой, да и то, мелкой. Не рисковать же слоном ради воробья! Достав лист бетеля, Кришна ждал, когда Бхима бросит на него очередной взгляд. Убедившись, что Пандав видит его, Кришна разорвал лист пополам, бросив половинки в разные стороны. Бхима понимающе кивнул.

Когда Джарасандха снова не удержался на ногах и упал, он ожидал, что Бхима броситься к его шее, как было с полководцем. Но Пандав поступил по-другому. Бхима схватил правую ногу царя и прижал его к земле, своей огромной ступней наступив на правую ногу противника. Собрав всю свою невероятную силу, Бхима начал буквально разрывать Джарасандху надвое, от паха. Царь кричал от невыносимой боли. Он семнадцать раз осаждал Матхуру, заставил Балараму с Кришной бежать в Двараку, осмелился бросить вызов древних незыблемым традициям и священным писаниям, возвеличив неприкасаемого, он не смотрел на происхождение людей, а ценил их заслуги. Медленно, в мучениях, искупающих все его грехи, великий Джарасандха принял смерть.

Ударив себя в грудь огромными кулаками, Бхима издал победный клич. Кришна был умнее. Он внимательно разглядывал воинов павшего полководца и подданных убитого царя. Они явно проявляли недовольство. Схватки с разъяренной толпой Кришна не желал. Он быстро побежал в тук стону, где, как ранее узнал, располагаюсь тюрьма. Почувствовав опасность, Бхима поспешил за ним.

Арджуну Кришна попросил задержать, хоть на короткое время, пылающих гневом магадхцев. Его лазутчики, бывшие при царском дворе, должны вот-вот к нему присоединиться. Замысел Кришны состоял в освобождении заключенных в тюрьме правителей разных стран. Много лет назад Джарасандха заточил в темницу девяносто пять противившихся ему царей, не согласных с его воззрениями на устройство мира. Среди них находился и сын Джарасандхи, Судева, попытавшийся устроить переворот, после назначения нишадца на пост главного полководца.

Кришне удалось добраться до тюрьмы, открыть ее и выпустить узников. Они все побежали туда, где Арджуна с кучкой людей пытался успокоить находящуюся на грани бунта толпу. Явление наследника царя Джарасандхи очень им помогло.

Кришна обратился к народу и воинам Магадхи с речью. По его словам, царь и полководец погибли, как и полагается кшатриям, в бою. Смерть достойная и соответствующая дхарме кшатрия, поэтому не стоит сомневаться, что души их обрели освобождение. Красноречие Кришны успокоило людей. Тут же, к вящей радости сторонников традиций, провозгласили царем Магадхи Судеву. Погребальные костры его отца и Хираньядхануса еще не возжигали.

Кришна с братьями Пандавами покинул столицу Магадхи. Еще раньше из города бежали несколько отрядов воинов, преданных старому царю и его полководцу. Они держали путь в царство Чеди, правил которым царь Шишупала, давний друг Джарасандхи. По дороге им встретился сын убитого Бхимой полководца. Экалавья был опустошен, узнав о гибели отца. Он так долго собирался прийти к нему!

О бежавших в Чеди воинах прознал Кришна. Возвращаться было поздно, да и проблема, собственно, не казалась ему большой. Придет время, он решит и этот вопрос. Мастер составлять планы и творить интриги не догадывался, что в этот раз он сильно ошибся.

* * *
— Думай об этом не как о проблеме, а как о возможности, — улыбаясь, сказал Кришна Юдхиштхире.

— Но Кхандава — сплошной непроходимый лес, населенный диким зверьем и дикими же племенами людей! Как я построю город в таком неподходящем месте? Дядя Дхритараштра сделал это специально, назло нам! — оставаться спокойным, когда речь идет о несправедливости, Юдхиштхира не мог.

— Друг мой, почему ты так волнуешься? Ведь я рядом с тобой! Все будет хорошо, просто нам с Арджуной предстоит еще одно путешествие. На этот раз в Кхандаву, — Кришна улыбнулся Арджуне и получил от него улыбку в ответ.

Через неделю во главе целой армии Арджуна с Кришной отправились к лесу Кхандава. По дороге Кришна рассказывал другу историю последнего Индры, которому на самом деле принадлежал лес. Когда показались низкие холмы Кхандавы, Кришна сообщил такое, что Арджуна чуть не выпал из седла.

— Не может быть! Ты подтверждаешь мои худшие подозрения! Выходит, мой кузен Суйодхана прав, называя меня с братьями ублюдками? Мне казалось, история про наших божественных отцов выдумана ради чести Панду. А теперь ты заявляешь, что мой отец жив, и он — последний царь из павшей династии? — Арджуна дрожал от гнева.

Его друг загадочно улыбался.

— Все это не имеет значения. Поговори с матерью. Или с Индрой, если встретим его. Сейчас ты. Арджуна, последний потомок рода Индр. Гордись этим. В твоих жилах течет кровь прославленных предков!

— Но в таком случае, никаких прав на трон Хастинапура у нас нет! Суйодхана унаследует царство! Он — первенец царя, мы — ублюдки! Дядя Дхритараштра старший сын, он законно сидит на троне. А мой… отец, Панду, не стремился взойти на престол. Зачем ты заставляешь нас все это делать, Кришна? Какой в этом смысл?

— Арджуна, друг мой, тебе не стоит беспокоиться о таких пустяках. Твой брат Юдхиштхира — единственный человек, способный вернуть Бхарату на путь истинной дхармы. Дурьйодхана же, став царем, ввергнет нашу святую землю в пучину неправедности. Посмотри на его друзей. Сута Карна, грешный брахман Ашваттхама, безумный Крипа, безбожник Чарвака, и это я еще не всех назвал! Представь, что они сделают с наследием предков? Что станет с традиционным укладом жизни? Первый сын царя, второй сын, сплошные условности. Не волнуйся. Придем время, увидишь, кто был прав. Тебе надо исполнить долг кшатрия! Ты должен думать только об одном. Уничтожить Кхандаву! На ее пепле будет воздвигнут новый город. Новая столица всей Бхараты!

Сомнения, одолевающие Арджуну, не укрылись от Кришны.

— Арджуна! Я объясню тебе всё, но в другое время! Я развею все твои сомнения, расскажу о дхарме и карме. А сейчас, будь милостив, думай о предстоящем деле. Вам, Пандавам, необходимо свое царство, чтобы противостоять Дурьйодхане. Да и женам вашим уже надоело ютиться в жалких хижинах. Разве они не заслуживают лучшего? Сражайся ради них, ради матери, ради братьев!

Такие слова находили отклик в сердце Арджуны. Его братья и мать, действительно, достойны лучшей жизни. Царевна Драупади, завоеванная его искусством стрельбы из лука, и нежно любимая Субхадра, также заслуживали лучшего. Кришна указал ему путь к развитию. В густом лесу, наряду с птицами и зверями, жили немногочисленные дикие племена. Он выведет их к свету! Кришна прав, лес надо опустошить. На его месте возникнет город. Холмы увенчаются высокими башнями. Там, где сейчас стоят деревья, появятся дома и ловки торговцев. Лесные тропы превратятся в улицы, бродящие по чаще тигры — в колесницы, ручьи — в сточные каналы.

Арджуна смотрел на бескрайние зеленые холмы на востоке, на реку Ямуну, петляющую по лесу. Ее темные воды хорошо выделялись на фоне пышной зелени. Издавая пронзительные крики, пролетела большая стая птиц и скрылась в кронах деревьев. В воздухе витали ароматы цветов, всюду летали разноцветные бабочки. Не исключено, что скоро пойдет дождь. Из джунглей донесся плач павлина, ожидающего свою возлюбленную. Приятный ветерок налетел, пошелестел листьями и поиграл одеждой Арджуны, провел мягкой ладонью оп лицу и, со вздохом, скрылся. Где-то над лесом уже начало моросить, виднелась радуга. Тело великого воина обмякло, сильные руки дрожали.

— Кришна…, - простонал Арджуна.

Лицо Кришны оставалось невозмутимым. Когда небо прекратило лить слезы над лесом, человек, считающий себя Господом, сжал руки воина, унял дрожь, и спокойным голосом приказал:

— Жги!

Горящая стрела на миг зависла над макушками деревьев и тут же упала в самое сердце леса. Арджуна и его воины принялись воодушевленно уничтожать Кхандаву. Изголодавшийся Агни с радостью набросился на обильную пищу. Армия окружила лес. Когда первый, спасающийся от огня, олень выскочил на опушку, Кришна указал на него. Стрела Арджуны точно попала зверю в сердце. Умирая, олень глядел стекленеющими глазами на Пандава. Эти нежные, и в тоже время, обвиняющие глаза вселили в воина страх.

— Долг, Арджуна! Ты следуешь своему долгу! Тобой освобождено несчастное животное от бесконечной череды перевоплощений, а значит, и от страданий. Я вижу, как олень достиг мокши! Не сомневайся! Видишь птиц, зверей? Стреляй! — призвал Кришна, и Арджуна продолжить слать стрелы во все живое.

Обитатели леса в панике бежали из пылающего леса, а люди безжалостно их истребляли. Если кого-то они и пропускали, Господь в человеческом облике указывал на него. Люди повиновались и убивали.

— Ни одно живое существо не должно покинуть Кхандаву. Не щадите их! Здесь мы построим великий город, но прежде надо хорошо все вычистить. Убивайте всё, что бежит, летит или ползет! — подбадривал людей Кришна.

Вскоре земля покрылась телами убитых зверей, птиц и гадов. Почувствовав опасность, некоторые обитатели леса бросались обратно, ожидая большей милости от огня, чем от людей. Бог огня радостно приветствовал беглецов и моментально освобождал их от этой никчемной жизни. Воздух наполнился запахом горелого мяса.

В лагере мятежников в Кхандаве находились более двух тысяч человек, в основном — старики, женщины и дети. Почти всех воинов Такшака увел на юг, в Дандакаранью. Там вождь хотел встретиться с предводителями нагов юга. Он не ожидал нападения на Кхандаву, а охрану лагеря доверил Ашвасене.

Зодчий Майя сидел возле своей хижины и любовался радугой, когда первая горящая стрела упала на соломенную крышу. Он с удивлением вскинул голову и увидел множество летящих огненных стрел. Из других хижин стали выбегать испуганные жители лагеря. Их дома уже занимались огнем. Раздались панические крики женщин и плач детей.

— Болваны, что вы уставились в небо? Выводите из хижин женщин и детей, и спасайте их! — своим голосом Васуки перекрыл стоящий в селении шум.

Майя побежал к старику, который уже командовал оставшимися в лагере молодыми нагами. Ашвасена пытался о чем-то поспорить с бывшим царем, но Васуки закричал на него:

— Сейчас не время для споров! Может ты прав, и это царевич их Хастинапура устроил лесной пожар. Мы обсудим это позже. Сейчас же все, кто в силах, должен спасать слабых!

— Ты, старый безумец, разве не видишь, как нас осыпают горящими стрелами? Нет смысла бороться с огнем! Мы должны прорваться через воинов на свободу. Если не спасем коней и оружие, Верховный вождь обеспечит нам ад, более страшный, чем этот пожар! — кричал в ответ Ашвасена.

Рядом рухнула очередная горящая хижина.

Огонь охватывал все больше деревьев, и жара становилась нестерпимой. Первым побуждением Майи было бежать и спасаться самому, но его остановило уверенное, спокойное мужество Васуки. Женщины и дети погибали в пламени, слушать их вопли было невыносимо.

Вокруг бушевало адское пламя, а Васуки и Ашвасена стояли, уставившись друг на друга.

— Хочешь, иди и сражайся! А мой долг — спасти людей, а на мечи и лошадей мне плевать! — Васуки, в подтверждение своих слов, плюнул на землю и отвернулся.

— Ну и сгори здесь, упрямец, — Ашвасена пожал плечами и побежал к конюшням.

Испуганные лошади ржали. Огонь подбирался к ним. Большинство молодых людей покинули Васуки и устремились за Ашвасеной. Майя с ужасом смотрел, как они вошли в горящие конюшни.

— А ты что стоишь, как вкопанный? Беги, спасай своих матерей и сестер! — рявкнул на него Васуки.

Майя помчался к хижинам. Кто-то побежал за ним. Жар стоял очень сильный. Горели хижины, пахло сгоревшими телами. Майя увидел столпившихся людей на южной окраине поляны. Огонь приближался к ним. Молодой зодчий направился к ним, стараясь не угодить в пламя. Если он обгонит огонь, то спасет этих людей. Мимо проскакали всадники. Ашвасена обдал Майю презрительным взглядом и поскакал дальше. С его точки зрения люди, подобные этому строителю, были жалкими трусами, прятавшимися от боев и схваток за своими книгами. Тратить время на тех, кого и мужчинами-то назвать нельзя? Вот еще! Надо суметь отомстить Арджуне и заслужить уважение Верховного вождя!

Всадники исчезли за горящими деревьями, огнем и дымом. Они торопились вступить в бой с Арджуной. Грохот падающего дерева вывел Майю из оцепенения. Люди, к которым он спешил на помощь, тоже провожали взглядами удаляющуюся конницу. Майя призвал их следовать за ним. Он перепрыгнул через огонь и побежал к хижинам, стоящим между людьми и наступающим пожаром. К всеобщему удивлению, Майя принялся поджигать хижины. Многие посчитали, что он лишился рассудка. Не обращая внимания на негодующие крики, Майя продолжал бросать горящие ветки на соломенные крыши. Наконец, до некоторых дошел смысл его действий. Сжигая уцелевшие постройки, он создавал огненную преграду наступающему пожару. Ему пришли на помощь, и вскоре в стене огня образовалась брешь. На время женщины и дети оказались в безопасности. Майе удалось спасти их!

Через медленно угасающий огонь бежал, что было удивительно для его возраста, Васуки. Он разыскал Майю и обнял его. Горестные стенания начали переходить в радостные крики. Тихий и скромный зодчий спас много жизней.

Васуки поднял посох, призывая всех к тишине. И тут все услышали. Услышали, как под ногами рокочет земля. Дети леса, они знали, что значит этот звук. Вопль отчаяния поднялся среди женщин, его подхватили дети, затем он перешел и к мужчинам.

— Всем встать по обе стороны от меня! Немедленно! — во все горло заорал Васуки.

Люди быстро выполнили его требование.

Большую часть жизни Майя прожил на окраинах небольших южных городов, и сейчас он не понимал причин, по которым запаниковали только спасенные от пожара люди. Когда начали дрожать деревья, он стал осознавать грядущую опасность. Затем он почувствовал дрожь земли. Из охваченных пламенем джунглей мчалось стадо слонов. Сбившихся в кучу напуганных людей, стоящих у них на пути, огромные животные не замечали.

Хвала небесам, большинство людей сумело уступить дорогу трубящему хоботами потоку, сметающему все на своем пути, людей, горевшие хижины, обугленные деревья. Обезумевшие звери, подгоняемые пламенем, мчались там, где недавно проскакали наги, под предводительством Ашвасены. По проложенной слонами просеке промчались мимо застывших от страха людей, и буйволы, и носороги, и олени, и тигры со львами.

Указав на животных, Васуки прокричал:

— Идем за ними! Звери выведут нас из горящего леса!

Без лишних разговоров наги присоединились к убегающим животным.

Люди думали, что избежав огненной смерти, они будут спасены. Но на опушке леса их ждал величайший воин Бхараты и его божественный товарищ. Огонь приближался, угрожая спалить и людей и животных. Но когда беглецы приблизились к опушке, на них обрушились стрелы, вызвав панику и столпотворение. Обезумевшие слоны и буйволы начали разворачиваться обратно и налетели на людей. Кто-то успел разбежаться в стороны, кого-то растоптали лесные гиганты. Встретившись со стеной огня, звери вновь изменили направление и снова проложили через людей кровавую дорогу. Несколько крупных животных добрались до воинов Арджуны и, прежде чем их смогли убить, причинили много смертей.

— Стреляй! Стреляй туда! — указывал Кришна, и Арджуна послушно пускал стрелы.

Добравшиеся до края леса были потрясены видом чудовищной бойни. Повсюду лежали тела людей и животных. Майя понял, отряда отважного Ашвасены больше не существует. Они все погибли. А сколько людей из тех, что пошли за ним, нашли смерть в огне или под ногами слонов? Смерть находилась сзади, смерть ждала их впереди. Наги застыли на месте, не зная, как поступить. Майя попрощался с жизнью. Он видел, как Васуки старается успокоить людей и прекратить панику. Старик, смело стоящий среди страшного кровопролития, внушал благоговение.

— Майя! Спасай царя Индру! — закричал Васуки.

Юноша посмотрел, куда указывал старик. Разъяренный слон нападал на Индру. Старый царь древней династии стоял и смиренно смотрел на приближающуюся смерть. Майя, стараясь не думать о летящих стрелах и прочих опасностях, бежал к нему. Слон хоботом сбил Индру с ног и занес над ним переднюю ногу. Рванувшись вперед изо всех сих, Майя схватил старика и они оба, упав, откатились в сторону. Земля содрогнулась — это опустилась слоновья нога. Еще мгновение, и старый царь стал бы не толще пальмового листа. Слон утратил всякий интерес к людям и побежал прочь. Майя помог дрожащему старику подняться на ноги. Сердце юноши подпрыгнуло от радости, когда он увидел благодарное выражение лица Васуки. Майя и не подозревал, что способен на такую отчаянную смелость. Гордость за самого себя позволила на краткий миг забыть, где он находится и что творится кругом.

Крепко сжав руку молодого человека, Индра вывел его из радостного оцепенения. Увидев ужас на лице старика, Майя обернулся посмотреть, чем он вызван. И сам тот час похолодел от страха. Вся храбрость исчезла. К ним несся слон, тот же самый, а может другой, разобрать было невозможно. Старик и юноша замерли, страх сковал их конечности. Они отчетливо слышали Васуки, умоляющего их бежать, но сдвинуться с места не могли. Сквозь поднятое бегущим слоном облако пыли можно было разглядеть яростные глаза животного.

Когда слону осталось до них шагов шесть, Майя и Индра зажмурились, ожидая неизбежного конца. Молодой зодчий ощутил, как жесткая шкура животного ободрала ему бок. Что-то очень большое рухнуло рядом. С опаской открыв глаза, Майя увидел лежащего мертвого слона, из головы которого торчало несколько стрел. Одной из них, удачно попавшей, удалось проникнуть глубже всех и поразить мозг огромного зверя.

Посмотрев в сторону опушки, откуда только и могли лететь стрелы, Майя увидел Арджуну, целящегося в него. Юноша освободил свою руку от хватки Индры и побежал. Стрела просвистела у правого уха. Повинуясь внезапному порыву, Майя развернулся и помчался прямо на Арджуну, подняв вверх руки, в знак того, что он сдается.

— Господин! Господин! — кричал он во все горло, чтобы быть услышанным среди невероятного шума.

Его Крики услышал Кришна и дал знак великому воину сразить бегущего лесного дикаря. Арджуна чуть не спустил тетиву, но что-то в глазах бегущего юноши заставило его задержать выстрел. Майя упал, поднялся и продолжил свой бег. Он встал на колени перед Арджуной и стал умолять оставить жизнь людям его народа.

— Господин! О мой господин! Пощади нас. Мы будем верно служить тебе, мы будет твоими рабами! Там только женщины, дети и старики, господин! Все воины мертвы…. Будь милостив, пощади нас…

Майя не выдержал и разрыдался.

Арджуна посмотрел на своего Господа.

— Что ж, — протянул Кришна. — Возможно, они будут полезны для нас. Спроси его, что он умеет делать.

Рыдания Майи прекратились. Он мечтал стать строителем городов, великим зодчим, а теперь будет рабом. Ему очень не хотелось показывать этим людям свои умения, но, тем не менее, быстро поднялся с колен. Все что требовалось сейчас — немного влажного песка. Он не будет им ничего говорить, им все расскажут его пальцы. Майя нашел то, что искал, и начал лепить. Неважно, что песок был влажным от крови животных и его соплеменников. Он перестал видеть окружающие его трупы, перестал слышать предсмертные стоны. Смерть только что миновала его, но и об этом он больше не думал. Молодой зодчий стал одним целым со своим творением. Он не лепил, его пальцы ласкали липкий красноватый песок. Как по волшебству, из-под рук юноши начал появляться город.

Арджуна с восхищением наблюдал за действиями появившегося из горящих джунглей незнакомца. Он приказал воинам прекратить бойню, и они тоже собрались вокруг юноши посмотреть на невиданное зрелище.

Погибло множество нагов, лишь незначительному количеству животных удалось вырваться на свободу. Деревья полыхали. Лес Кхандава становился историей.

Выжившие наги осмелели и приблизились к толпящимся возле Майи воинам. Юноша не видел творящегося вокруг него, он даже не знал, что вновь спас своих людей. Теперь силой таланта. Его пальцы возводили город, вернее его зародыш. Уже стояли богато украшенные дворцы и храмы, устремившие к небесам свои шпили. На глазах пораженных зрителей появлялись фонтаны, дороги и улицы, сады, рынки, пруды и озера.

Когда Майя закончил, Арджуна, забыв обо всем, крепко обнял неприкасаемого.

— Ты же постоишь все это для нас из камня? — спросил великий воин у юноши.

Вместо ответа, Майя упал на колени и в благодарность поцеловал стопы Арджуны. Наги будут жить, а он, наконец-то, сможет претворить в жизнь свою заветную мечту!

ГЛАВА 24 ПРОКЛЯТЫЙ ГОРОД

Стараясь унять душевную боль, вызванную потерей Субхадры, Суйодхана с головой погрузился в государственные дела. Уроки управления царством ему давал сам Бхишма. Но когда во дворец вернулись Пандавы, царевич стал опасаться встречи с Субхадрой, да еще в сопровождении ее супруга. Он держался подальше от Хастинапура, путешествуя по всей стране Куру, посещая отдаленные селения и приграничные города. Постоянным спутником в поездках был Ашваттхама. Суйодхана любил сопровождать Видуру в его деловых поездках по стране, каждый раз все больше и больше восхищаясь Первым советником. При случае царевич всегда посещал царство Синдху, чтобы повидаться с сестрой Сушалой. Иногда удавалось позвать в гости к Джаядратхе Карну. Если Суйодхана точно знал, что Кришны нет в Двараке, то он отправлялся туда, почтить Балараму, своего наставника.

Кришна в это время почти безвылазно находился в Кхандаве, с Пандвами, принимая участие в постройке нового города. У Субхадры, после свадьбы с Арджуной, испортились отношения с Баларамой, и теперь ей был ближе другой брат, Кришна.

При очередной встрече в Двараке Баларама предложил совершить паломничество в Каши. Идея понравилась Суйодхане и его друзьям. Вождь ядавов незамедлительно начал подготовку к путешествию. Джаядратха и Сушала, узнав, присоединились к ним. Вот уже два года они вместе, но никак не могли родить детей. Молитва в храме Господа Вишванатхи могла помочь в этой проблеме. Карна поспешно уехал в Ангу, забрать свою семью. Он догнал друзей в Каши. Помимо супруги, с ним, гордым отцом, был маленький сын.

По дороге в Каши странников ждал еще один сюрприз. Видура уговорил присоединиться к паломничеству Дхритараштру и Гандхари, он также взял с собой собственную семью. Тут же среди молодых людей стала ходить шутка о том, что Видура специально увез царя из столицы, желая устроить себе отдых от государственных дел. Первый советник категорически не соглашался с подобным предположением, но по лицу было прекрасно видно, как он наслаждается перерывом в работе.

Весть о том, что в Каши скоро прибудут правители Хастинапура, Двараки, Анги и Синдху, опередила на несколько дней паломников. Когда царская процессия вошла в древний город, ее тут же окружили брахманы, храмовые служащие, торговцы и зазывалы. Путешественникам не встретились ни святые мудрецы, ни благообразные ученые и мыслители. Здесь были только мелкие лавочники, продающего своего Господа за деньги. Шудр Видуру и Карну брахманы не пропускали в храм, пока им в ладони не вложили по несколько монет.

Служители храма пели мантры, смысл которых они не понимали, рассказывали ими же выдуманные нелепые истории, приписывая их древним сказаниям пуранам.

Брахманы рассуждали о ритуальной чистоте и о превосходстве своей варны над другими людьми, при этом грязь, мусор, нечистоты заполонили город и реку. Высшая варна, подобно стервятникам, была сыта за счет покойников. Их кормило чувство вины тех, кто утратил родных. Для экономии дров полу сожжённые тела бросали в Гангу. Один из самых священных городов Бхараты кормила смерть. Такого ущерба для реки, святой для миллионов людей от Гималаев до южных морей, какой причинили местные жители, не нанес бы ни один иноземный завоеватель. Но все здесь считали себя благочестивыми, относясь к приезжим с презрением.

Подданный Хастинапура, царь Каши, явился выказать свое почтение Дхритараштре, пригласив его остановиться во дворце.

Паломники наблюдали, как сотни женщин, держащие в руках масляные лампады, спускались по ступеням к реке. Воды Ганги окрасились шафраном заката, и женщины начали петь гимны, столь же древние, как само человечество. Лампадами женщины рисовали золотые круги в воздухе, и зачарованный Суйодхана понял, что видит знаменитый вечерний обряд Ганга-арати. Древняя, давно ушедшая цивилизация, продолжала платить гимнами дань великой реке. Ганга текла тихо, лаская землю своими святыми водами. От ледников Ганготри до теплых морей Ванги река спокойно принимала и молитвы и надругательства. Она принимала смерть и возвращала жизнь.

Молящиеся женщины опустили на воду светильники, создав в сгустившейся тьме крошечные островки света. Затем они стали исполнять последнюю песню, благодарность всем священным рекам Бхараты — Ганге, Синдху, Ямуне, Брахмапутре, Сарасвати, Нармаде и Кавере.

Суйодхана удивился тому, как могут люди одновременно воспевать величие рек и беззастенчиво их загрязнять.

Слуги принесли горящие лампады Суйодхане и его спутникам. Наследник начал медленно спускаться, оберегая огонек от игривого ветра. Он уже собрался войти в воду, когда услышал позади себя тихий голос:

— Нельзя сразу касаться Святой Матери ногами. Это большой грех!

Удивленный Суйодхана быстро обернулся, и его сердце замерло. Он испугался, что если не отведет взгляда, то вновь откроются раны, нанесенные Субхадрой. Поэтому он посмотрел вдаль, на еле заметный изгиб реки, где догорали погребальные костры, где брахман приказывал чандале сбросить мертвое тело в реку. Царевич услышал всплеск, небольшие волны нарушили размеренное плавание горящих лампад.

Не оборачиваясь, Суйодхана сказал:

— О Деви, ты не позволяешь мне коснуться ногами реки, полной трупов и мусора?

Он намерено, с вызовом, произнес такие слова, ожидая, что она возразит или уйдет. Царевич не желал видеть глубину темных глаз, прекрасные губы, лицо, озаренное светом лампады в ее руках. Он так и стоял, отвернувшись и не ожидая ответа.

Шелест ее одежды привлек внимание царевича. Девушка наклонилась к реке и набрала воды в сложенные лодочкой ладони. Выпущенная ей лампада начала свое путешествие по священной реке. Вода сочилась между длинными пальцами незнакомки. Закрыв глаза, она замерла, погрузив свой разум в глубокое созерцание. Суйодхана не мог не смотреть на нее. Неожиданно девушка открыла глаза и поймала его пристальный взгляд. Она рассмеялась, увидев смущение царевича.

Суйодхана опустился на колени рядом с незнакомкой и осторожно положил на воду свой светильник. Он некоторое время смотрел, как его лампада догоняет лампаду девушки.

— Могу ли я узнать твое имя, о Деви? — преодолев робость, смущение и сухость во рту, спросил Суйодхана.

— Бханумати. Я дочь царя Бхагадатты из Прагджьотиши.

— А я — Суйодхана, старший сын царя Дхритараштры.

— Я много наслышана о тебе!

— Надеюсь, много хорошего, — улыбнулся Суйодхана.

— Не только! — озорная улыбка играла на губах девушки.

— Ты бы вышла за меня замуж? — неожиданно для самого себя спросил царевич.

Он тут же проклял свой несдержанный язык.

— Разве можно вот так задавать подобные вопросы? — лицо Бханумати вспыхнуло, и она отвернулась.

Лицо Суйодханы также покраснело. Как выйти из нелепого положения, в которое он сам себя поставил?

«О боги! Есть в мире дурак больший, чем я? Что на меня нашло?»

Сердце царевича бешено колотилось в груди.

— Но мне понравился твой вопрос! — неожиданно сказала девушка. — Мой отец ждет меня в храме.

Она с легкостью побежала вверх по лестнице. Девушка чуть не налетела на Видуру, стоявшего на несколько ступеней выше их. Она произнесла слова извинения и затерялась среди поджидавших ее служанок.

Прошло немало времени, прежде чем до него дошло, что Бханумати приняла его предложение, так невероятно высказанное. Почему он вообще сделал предложение едва знакомой девушке, царевич ответить не мог. А любовь к Субхадре? Так ли она была сильна?

К наследнику приблизился Видура. Глаза его блестели.

— О царевич, желаешь, чтобы я поговорил с ее отцом?

— И сделай это поскорее, пока кое-кто не натворил всяких безрассудств! — донесся голос из темноты.

Суйодхане захотелось разбить голову о каменные ступени лестницы. Он совсем забыл о присутствии его друга Ашваттхамы. Он наверняка все видел, и скоро расскажет остальным приятелям. Негодник не умеет держать язык за зубами!

Ашваттхама подошел к ним.

— Ты бы вышла за меня замуж? — он повторил слова царевича, имитируя его голос и интонации.

Кулак Суйодханы почти попал по лицу насмешливого брахмана. Но тот увернулся и тонким женским голосом продолжил:

— Разве можно вот так задавать подобные вопросы? Но мне понравился твой вопрос!

Не давая больше не произнести ни слова, Суйодхана бросился на Ашваттхаму. Но брахману удалось вывернуться из его объятий и закричать:

— Карна! Карна! Я хочу задать вопрос, который тебе понравится! Ты бы вышел за меня?

Царевич преследовал друга. Ашваттхама пытался скрыться в толпе. Люди непонимающе глядели на молодых людей. Суйодхана понял, что они ведут себя глупо и неподобающе. Пришедшие в это святое место паломники могут воспринять их крики и смех как издевательство и оскорбление. Со всей Бхараты сюда стекаются люди, желающие именно здесь завершить свой жизненный путь. И им не до смеха и не до других жизненных проявлений. К тому же не стоило портить его и так незавидную репутацию. Но первоочередной задачей для Суйодханы было не дать Ашваттхаме рассказать все Карне. Ему не хотелось становиться в ближайшие дни поводом для их насмешек.

— Должен ли я считать, что ты согласен? — крикнул вслед удаляющейся фигуре царевича Видура, но не получил ответа.

* * *
Они поженились в Каши, в храме Вишванатха, через четырнадцать дней после первой встречи. Само бракосочетание и обряды были достаточно скромными. Затем Карна накормил весь город, раздавая подарки всем, невзирая на варну, цвет кожи или язык. Своей щедростью он снискал себе большую славу. Суйодхана радовался, что ему не пришлось выигрывать супругу в нелепых состязаниях, подобно военному трофею.

В Хастинапуре Великий регент собрал всех знатных людей царства, пригласил иноземных гостей и устроил роскошное празднество. Приглашения на торжества послали и во все южные царства. В Каши просто двое влюбленных тихо вступили в брак, но в столице праздновали свадьбу наследника престола. Событие государственного значения требовало размаха, пышности, роскоши.

Счастливую пару явился благословить Кришна. Отпраздновать со своими двоюродными братьями такое событие прибыли и Пандавы. Две могущественные женщины страны, действующая царица и вдовствующая царица, стояли рядом и приветствовали гостей.

Послы южных царств пришли в недоумение, увидев в сборе весь клан Куру. Что же такое? Новость о расколе в величайшей семье Бхараты оказалась не соответствующей действительности? Лазутчики выдавали желаемое за действительное?

— Все вышло не совсем так, как ты хотела, Гандхари? — спросила Кунти, не переставая улыбаться.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — ответила Гандхари.

В голосе матери Пандавов слышалось ликование, и Гандхари молилась, чтобы Дхритараштра не прислушивался к их разговору и не сделал бы едких замечаний.

— Усилия твоего сына оказались тщетными. Мы выжили в Варанавате, и Арджуна победил на сваямваре Драупади!

— Суйодхана здесь не причем! Почему ты постоянно в чем-то подозреваешь моего сына?

— Подозреваю? Да я просто уверена! Спроси его, зачем он построил дворец из смолы? Или это сделал твой муж?

— Вам повезло выжить, Гандхари, не отпугивай удачу своими злыми мыслями. Кто бы ни построил дворец, погибли в нем несчастные нишадцы, а не ты с детьми!

— Ты бы предпочла увидеть нас на их месте? — спросила Кунти, после того, как благословила подошедшего к ней юного царевича одной из восточных стран.

Гандхари не стала отвечать. Он чувствовала себя неловко и тревожно из-за растущей ненависти между родственниками.

— Давай поговорим об этом позже, Кунти. Сегодня такой прекрасный день — женится наследник престола!

— О каком наследнике престола ты говоришь, Гандхари? Юдхиштхира давно женат!

— Ты никак не успокоишься? Суйодхана — первенец правящего царя! Тебе этого мало?

— Важно, кто, в конце концов, окажется на троне! Мы так просто не сдадимся.

— Посмотрим! — ответила Гандхари с убийственной улыбкой на губах. — Суйодхана — законный сын, он будет править этим царством.

Вдовая царица не успела возразить, к ним подошли Пандавы и Драупади.

— Попросите благословения у своих дяди и тети, дети мои, — сказала она совершенно бесстрастным голосом.

Драупади и пятеро ее супругов поклонились Дхритараштре и Гандхари.

Гандхари обняла Драупади, отметив про себя гордую прямую осанку общей жены Пандавов.

«В ней отсутствует всякая застенчивость», — подумала царица.

Как она выглядит? Говорят, Драупади очень красивая. Но как эта гордая красавица согласилась стать супругой сразу пятерых мужчин. Такие вопросы одолевали Гандхари. Позже, когда они сидели рядом за столом, у нее появилась возможность спросить об этом панчалийскую царевну.

— Тетя! Тебе ли задавать подобные вопросы? Почему ты ослепила себя, когда господин Бхишма привез тебя в Хастинапур? — сказала Драупади и, чтобы смягчить сказанные слова, добавила. — Может, моя свекровь боялась, что я вызову ссору между ее сыновьями? Она хочет видеть их едиными во всем.

— Дочь моя, у меня сто сыновей, но для того, что бы быть едиными, им не надо жениться на одной девушке. Неужели Кунти так воспитала сыновей, что они способны передраться из-за супруги одного из них? — задал вопрос подошедший к ним Дхритараштра.

Низком поклоном царю Драупади крыла свое смущение. Гандхари закусила губу, она опасалась, что слова мужа достигнут ушей Кунти. И не напрасно. Через мгновение раздался голос Кунти:

— Что ты здесь делаешь? Юдхиштхира повсюду тебя ищет!

Гандхари услышала удаляющиеся шаги жены Пандавов. Раздалось смущенное покашливание Дхритараштры. Он не знал, что Кунти оказалась рядом. Видура пришел на помощь царю, позвав его встретить новых гостей.

— Ты не упускаешь случая оскорбить моих детей, Гандхари! — прошипела на ухо царице Кунти.

Гандхари не стала ни отвечать, ни тем более извиняться. Она сохраняла надменное молчание, не обращая внимания на Кунти. Дрожа от гнева, Кунти отошла от нее. Гандхари же с грустью размышляла о судьбе бедной девушки, вынужденной удовлетворять страсть пятерых мужей из-за стремления их матери к власти.

«Драупади похожа на меня в этом отношении. Наверное, судьба всех женщин Бхараты — быть орудием для воплощения мужских стремлений».

* * *
То, чего боялся Суйодхана, произошло на следующее утро после великого празднества. Он встретился лицом к лицу с Субхадрой. Жену Арджуны сопровождала Бханумати. Субхадра несла на руках своего маленького сына. Ни слова не говоря, она вложила ребенка в руки Суйодханы. Царевич вздрогнул и отвел глаза, когда ее пальцы коснулись его. Малыш улыбнулся беззубым ртом, забавно охнул, и наследник расслабился, оттаял. Он позволил ребенку играть с ожерельем из жемчуга, свисавшим с его шеи. Женщина, которую он когда-то беззаветно любил, и его супруга, стояли и мило беседовали, как давние подружки.

«Моя любовь хоть что-то значила для Субхадры?» — вопрошал сам себя Суйодхана.

Девушки обратили внимание на него лишь когда ребенок намочил одежду царевича и заплакал. Субхадра взяла сына, разговаривая с ним на языке, понятном только матерям и их младенцам. Ребенок успокоился и снова улыбался.

— Разве он не похож на своего отца? — спросила гордая мать у Суйодханы.

Она возилась с дитем, шептала ему, улыбалась, но не замечала боли на лицецаревича.

Ребенок потянулся к Суйодхане. Царевич взял его на руки и снял с шеи блестящую нить жемчуга. Очарованный невинной улыбкой, он сложил ожерелье вчетверо и надел его на голову младенца.

Появился Арджуна, немного удивленный, увидев их всех вместе. Субхадра забрала сына и подбежала к мужу.

— Смотри, что царевич подарил нашему малышу! — она показала ценный подарок Суйодханы.

Пандав коснулся стоп Бханумати, поклонился он и Суйодхане. Чувства чувствами, но царевич Каурав старше. Некоторое время они поговорили о вчерашних торжествах и об общих знакомых. Когда Арджуна с супругой собрались уходить, Суйодхана спросил:

— Брат, какое имя ты дал сыну?

— Абхиманью! — Субхадра опередила мужа с ответом.

Ночью супруги лежали под балдахином в огромной кровати, подаренной отцом Бханумати. Поцеловав мужа в губы, Бханумати прошептала:

— Субхадра такая счастливая! Как я хочу, чтобы у нас был такой же славный сын, как Абхиманью!

Суйодхана провел рукой по ее волосам, ничего не сказав. Ему очень хотелось любить лежащую в его объятьях женщину с той же страстью, какую он испытывал когда-то к Субхадре.

* * *
Тем временем, на том месте, где стояли непроходимые леса Кхандавы, на покрытых пеплом берегах Ямуны, вырастал величественный город. Эти три года стали лучшими в жизни Майи. Он был очень требовательным строителем, стремящимся к совершенству. Выжившие в пожаре наги стали основной рабочей силой. И в жару, и в дождь и в холод, Майя, вместе с женщинами и детьми, трудился над постройкой прекрасного города для Пандавов. За свою работу наги получали скромный кров над головой и пищу. Под неусыпным взглядом молодого зодчего появлялись дороги, базары, сады, дома. Камень за камнем, Майя создавал город, прекраснее которого не знала Бхарата. Будущая столица Пандавов вобрала в себя все самое лучшее. Майя учел ошибки и неудачи строителей других столичных городов. Дварака, по его мнению, была не достаточно большим городом, Хастинапур не мог похвастаться продуманной планировкой, Хехейя или Музарис представляли собой сущий хаос.

Храмы Майя построил по образцу тех, что были у асуров. Внутреннюю отделку дворцов и храмом он позаимствовал у гандхарвов, которые умели придать своим помещениям чудесную передачу звука. Рынки были сделаны так же, как в Хехейе. Украшали город статуи в гандхарском стиле.

Произведение искусства, создаваемое Майей, должно было воплотить в себе душу Бхараты. До полного завершения работ оставалось немало времени, но слава о чудесном городе уже разнеслась повсюду.

Пандавы наблюдали за строительством из лагеря, разбитого на берегу Ямуны. Грандиозный замысел требовал много денег, а их постоянно не хватало. Братья то поднимали налоги, то совершали грабительские набеги. После чего вновь с удовлетворением любовались тем, как растет их столица, с удовольствием слушали, как воспевают ее, все, кому довелось увидеть это чудо. Боги проявляли к ним благосклонность, которой Пандавы даже не удивлялись. Да и правда, разве они не следовали всегда слову Господа, не шли путем дхармы? Этот город — меньшее из того, что они заслуживают!

Узнав, что строительство подходит к концу, из Хастинапура прибыл, в сопровождении преданных ему брахманов, Дхаумья. Ему требовалось убедиться, что Юдхиштхира по-прежнему стоит на пути праведности.

Васуки покинул Майю вскоре после закладки первого камня в основание нового города. Старый царь нагов взял с собой несколько надежных человек. Он не пытался отговорить Майю от задуманного, прекрасно понимая, что молодой зодчий получил возможность исполнить мечту всей жизни. Но у Васуки было безотлагательное дело. Такшака совершил несколько атак на Хастинапур, желая отомстить за пожар и бойню в Кхандаве. Бхишма безжалостно расправился с мятежниками. Такшака скрылся в неизвестном направлении. Он утратил, помимо людей и лесного лагеря, связь с бедными кварталами Хастинапура после того, как Видура нанес удар по теневому миру Дурджаи. Знакомство с Дурджаей, хоть оно и приносило пользу, вызывало у Такшаки чувство неловкости. Он прекрасно понимал, что этот страшный человек использует его, вождя нагов, в своих интересах.

Весть о смерти полководца Хираньядхануса и царя Джарасандхи дошла до Васуки. Он решил поскорее найти Экалавью, пока нишадец не наделал опрометчивых поступков. Сердце царя нагов раздирало беспокойство о его несчастном народе. Вот если бы вместо высокомерного и властолюбивого Такшаки во главе нагов встал Экалавья, старику стало бы гораздо спокойнее. Обуреваемый такими мыслями, Васуки покинул приступившего к строительству Майю.

С Майей остался другой старик. У него не было ничего общего с нагами, и в союз с ними он вступил под давлением обстоятельств. В другое время он бы сидел на троне и правил Бхаратой, с высоты своего положения не замечая разницы между Бхишмой и Такшакой. Но сейчас последний царь древнего рода, вынужденный кормиться подачками вождя мятежников, нисколько не походил на своего предка, первого Индру, разгромившего могущественных В юности Индра мечтал восстановить былое величие династии, но с возрастом осознал всю несбыточность своих грез. Он стал не великим царем, а озлобленным стариком.

Самым незабываемым, необычным в его жизни стал случай, когда царица Кунти пригласила его разделить с ней ложе. Он покинул руины дворца в Кхандаве и пешком добрался до Хастинапура. Ему пришлось долго, с тревогой в сердце, дожидаться на пороге загородного дома, прежде чем дверь отворила Кунти, на губах которой играла презрительная ухмылка, и впустила его. Помимо царицы, в доме оказался брахман Дхаумья. Судя по всему, это он и уговорил Кунти и ее бессильного супруга пригласить Индру. Пока длились проводимые брахманов обряды, у потомка древней династии было время обдумать свое положение. Он собирается лечь в постель с чужой женой. У нее уже есть два сына, и оба также не от мужа. Индра чувствовал себя племенным быком, которого привели осеменить царственное лоно. О, если бы не эта вечная нужда в деньгах, он бы проклял всех и выскочил бы из дома.

Брахман их оставил наедине в небольшой душной комнате. Презрительная улыбка не покидала губ Кунти и не давала покоя Индре. Он даже решил, что от волнения уподобился Панду. Когда же Индра, наконец, справился со своей задачей, то почувствовал скорее облечение, чем удовольствие. Забирая деньги и подарки, он мысленно сравнил себя с продажной женщиной. Какой странный мир и какая в нем странная мораль, от которой не остается и следа с приходом отчаянной нищеты!

Сейчас Индра проживал в хижине Майи, но сам вид молодого зодчего, осуществляющего свою мечту, его раздражал. Ему, представителю древней династии, быть обязанным юноше, больше похожему на девушку, чем на воина! При каждой возможности старик оскорблял Майю, но молодой человек, пребывавший в собственном мире грез, не обращал, ни на что, кроме растущего города, внимания. Да и виделись они крайне редко, зодчий был очень загружен работой. Чаще всего, когда Майя уходил рано утром или возвращался поздно вечером, Индра спал. Когда же спор между ними все-таки возникал, то Индру сводила с ума веселая улыбка Майи. Однажды, во время одной их таких бурных бесед, Индра в запале выкрикнул, что Арджуна на самом деле его сын. Майе мысль эта показалась настолько нелепой, что он покатился по полу от смеха.

Индра, ругая зодчего в частности и всех неприкасаемых в целом, выскочил из хижины и отправился в лагерь Пандавов. Но когда он подошел ближе, вся бравада куда-то исчезла. Он постоял в стороне и уже собирался вернуться, но его заметил Дхаумья. Брахман шепнул что-то Кришне, приехавшему навесить друзей, и они вместе направились к старику.

Как всегда улыбаясь, Кришна поклонился и сказал:

— О царь! Приветствую тебя в скромной обители Пандавов!

Юдхиштхира приветствовал старого царя глубоким поклоном и коснулся пальцами его стоп. Индру несколько ошарашило такое с ним обращение, такое почтение со стороны старшего Пандава. Прошло много времени с тех пор, как ему выказывались достойные царя знаки внимания. Он поискал на их лицах насмешку или презрение, но ничего подобного не было. Пандавы и Кришна глядели на него так, будто он восседал на троне и правил всей Бхаратой.

— Вот твой сын, о царь! — Кришна вытолкнул вперед смущенного Арджуну.

Разнообразные чувства переполнили Индру. Вид взрослого сына вызвал не самые приятные воспоминания его жизни. Старик никогда не хотел об этом задумываться, но суровая реальность не раз говорила ему — он неудачник, жизнь его прошла впустую. Он поднял за плечи склонившегося перед ним Арджуну и вдруг разразился рыданиями. Утешительная мысль осветила разум старика — на нем не прервется древний род Индр, этот Пандав продолжит его! Он снова ощутил смысл в своем жалком существовании.

— Сын…, мой сын, — говорил он, не переставая плакать.

Руки старого царя ласкали голову могучего воина.

Индру поводили по строящемуся городу, рассказывая по дороге, каким чудесный он будет. Старик чувствовал себя счастливым. Кришна спросил его, понял ли Индра, что именно Арджуна спас его в горящей Кхандаве, убив взбесившегося слона. Отец с гордостью посмотрел на сына. Облегчением было узнать, что жизнью он обязан не мальчишке-строителю. Его спас сын, сын царя, а не низкорожденный лесной житель. Ненависть к Майе моментально улетучилась. Он ничем не обязан юноше! Индра даже в порыве великодушия расхвалил таланты молодого зодчего. Но Пандавы остались весьма равнодушны к словам старика. Кришна пояснил ему, что Майя следует своему долгу, и в его рвении нет ничего необычного. Индра тоже обязан жизнью Арджуне, поэтому он в долгу у сына.

После слов Кришны, старик почел за лучшее помолчать. Нечего спорить с могущественными людьми и разрушать только что обретенное счастье. Желая изменить направление разговора, он спросил у братьев Пандавов, какое имя они выбрали для своего города.

— О царь! Название города принесет тебе славу! — ответил старший Пандав.

Улыбка нарушило вечное спокойствие лица Юдхиштхиры. Сердце Индры замерло.

— Город будет зваться…, - Юдхиштхира оглянулся. — Арджуна! Скажи почтеннейшему царю, какое имя мы выбрали для города!

Арджуна кивнул и сказал, но так тихо, что остальные вынуждены были напрячь слух.

— Индрапрастха. Город Индры.

Потомок древней династии не смог сдержать слез. На закате жизни боги дали знак, что не позабыли о нем. Величайшему городу Бхараты присвоят его имя! Его сын продолжит его род! Да, он жил не напрасно. Гордость распирала его.

— Да, — сказал Кришна. — Когда мы думали над названием города, то образ древнего царя, основателя династии сам встал перед нашими глазами.

Слова ядава вернули старика обратно на землю. Горечь унижение наполнила его сердце. Как жестоко напоминать сломленному неудачами человеку, что все, чем он богат, это слава его предков. Он отвернулся.

— Нет, нет! Господин мой, не обижайся! — воскликнул Юдхиштхира. — Мы все очень гордимся, что по твоей милости в жилах нашего брата течет кровь великого рода Индр!

Но разум Индры снова погружался во тьму. Новый город с его дворцами уже не выглядел прекрасным в его глазах. Ему захотелось быстрее уйти отсюда и скрыться в хижине. Старику претило быть кому-то должным, даже за спасение собственной жизни. Из-за этого он чувствовал себя неуютно, сначала с Майей, теперь с Арджуной.

«Боги свидетели, я верну тебе долг, сын мой!» — поклялся про себя Индра.

Он знал, как это сделать. Слухи о Карне, великом воине, противнике Арджуны, достигли всех уголков Бхараты. Знал Индра и о том, что сута носит замечательный панцирь, непроницаемый для обычных стрел. Но в роду Индр, от отца к сыну, передавался секрет изготовления стрел, способных пробить какой угодно доспех, даже сработанный мастерами-солнцепоклонниками. Первый Индра сделал первую такую стрелу, используя железо и алмазы. Всесокрушающее оружие он так и назвал, ваджрой, то есть алмазом.

Помнить-то о секрете Индра помнил, но сделать стрелу собственными руками не смог бы. Придется поговорить об этом с Майей. Смышленый юноша наверняка поможет ему.

«Я подарю сыну стрелу, которая поможет ему одолеть Карну. Таким образом, я верну долг и стану свободным. До тех пор я не буду встречаться с Арджуной. Зато потом никто во всем мире не скажет, что последний Индра должник и неудачник!»

Старик поспешно распрощался с Пандавами и Кришной. Ему было приятно найти силы отказаться от предложения пожить у них. Но когда Юдхиштхира предложил проводить его, Индра согласился. Вдруг наги, а то и сам Майя, увидят, как он идет с такой свитой.

* * *
Сегодня Майя пришел домой довольно рано. Его озадачило одно происшествие. Он увидел колесницу своего благодетеля и побежал выказать почтение. Майя замер на месте от вида спускающегося с колесницы Индры, лицо которого светилось самодовольной улыбкой. Юдхиштхира призвал зодчего относиться к отцу Арджуны с должным уважением. Пандав объяснил, что Индра — приверженец аскетического образа жизни, и жить он предпочитает в простой хижине, а не во дворце. Майя ничего не сказал, лишь низко поклонился.

Юдхиштхира оставил свихнувшегося старика в хижине неприкасаемого и вернулся к братьям, всю дорогу качая головой от отвращения. Он терпеть не мог посещать смердящее селение нагов. Теперь ему необходимо совершить омовение. Да еще Дхаумья явится поучать о важности поддерживать чистоту тела и души. Окончательно очиститься помогут подарки брахманам, но сундуки царевича пусты. Грандиозный дворец требовал все больше и больше средств. Что же делать? Снова поднять налоги?

На мгновение Юдхиштхира исполнился зависти к кузену Суйодхане, имевшему мужество и силу противостоять влиянию Дхаумьи.

«Дурьйодхана! Почему он всегда старается выставить меня глупцом и слабаком?» — думал старший Пандав.

Путь дхармы труден. Каждый свой шаг он делал так, чтобы не совершить греха, не вызвать гнева брахманов и богов. Оставаясь в одиночестве, Юдхиштхира сбрасывал с себя одежды праведности, мучительно им носимые. В такие моменты он боялся посмотреть в зеркало и увидеть настоящего себя. Вся его жизнь состояла изо лжи. Он жил в страхе. В глубине души Юдхиштхира знал, что не имеет прав на престол Хастинапура. Свои претензии на трон он может обосновать только с помощью неясных строк из священных писаний, истолкованных лишенными моральных принципов брахманами. Но у него не было выбора. Юдхиштхира нуждался в людях, подобных Дхаумье, как и они нуждались в нем.

Юдхиштхира вошел в лагерь и сразу направился к месту для омовений, не обращая внимания на мать и супругу. Он мог вытерпеть все, что угодно, но только не презрительную улыбку Драупади. Самым большим страхом Пандава была не грядущая схватка с Дурьйодханой, не могучий Карна. Нет! Он боялся оставаться наедине с женой в своих покоях. Он подозревал, что жена знает его намного лучше, чем он сам, что она уже разглядела бурлящую тьму, тщательно скрывающуюся под его прославленной праведностью. Он не хотел и не мог смотреть в ее прекрасные глаза и видеть свое отражение в этих темных глубинах.

* * *
С того дня отношения Индры и Майи сильно изменились. Старик стал менее резок и придирчив, а молодой человек проявлял большее уважение к царю давно не имевшей власти династии. Строительство города подходило к концу. Из Хастинапура и других мест ежедневно прибывали новые люди. Майя слышал, что высшие варны не позволяют нагам появляться во многих районах ими же построенного города. Но одержимый своей работой, он не обращал внимания на эти тревожные сигналы.

Вскоре все обернулось к худшему. Однажды, возвращаясь со строительства, он увидел у ворот поселка большое скопление людей. Была уже почти полночь, и большинству из них, особенно женщинам, полагалось находиться дома. У Майи, когда он шел к своей хижине, стал зарождаться неясный страх. Люди смотрели на него обвиняющими взглядами, но на вопросы не отвечали. Некоторые женщины вязали в тюки свои пожитки, как будто готовясь к отъезду. На крыльце их хижины сидел унылый Индра. Майя бросился к нему.

— Приходили важные люди, сказали, что наш поселок снесут. Нас всех они собираются переселить за Ямуну, где и будут обитать все низкорожденные и неприкасаемые. Здесь же разобьют прекрасные сады.

Майя опустился на грязное крыльцо рядом с Индрой и закрыл лицо покрытыми мозолями ладонями. Ему хотелось плакать и гневаться, но, ни слезы, ни злость не приходили. Так он просидел до рассвета. С первыми лучами солнца появились слоны и принялись ломать дома. В полном молчании наги ушли на берег реки, ждать переправы. Город больше не нуждался в них, они вновь стали изгоями. Старый царь и молодой зодчий сидели, не разговаривая друг с другом, пока слон не приблизился к их хижине. Они также в молчании встали и пошли прочь от разрушенного жилища.

Дождь омыл останки поселка нагов. Погонщики увели слонов. На месте, где спасшиеся от огненной смерти люди прожили три года, остались груды обломков. Поселок исчез, людям казалось, что исчезли три года их жизни.

Последний Индра оперся на плечо Майи и задумчиво смотрел на скачущих по берегу реки лягушек. Он тихо произнес:

— Неужели боги не видят такой несправедливости?

Вопрос не требовал ответа, но он вывел Майю из оцепенения.

— Как я мог забыть! — воскликнул он, и, оставив старика в недоумении, помчался к главному храму.

Мучаясь отдышкой, Индра поспешил за ним. Они достигли центральной улицы, по которой двигалась пышная процессия. Обе стороны улицы красовались цветочными гирляндами и флагами, ветерок разносил запах жасмина. В небеса поднималось ритмичное пение мантр, сопровождавшееся благоприятными звуками раковин и медных колокольчиков. Вдали в лучах солнца сверкал шпиль храма. В шествии принимало значительное количество людей, было много поющей и танцующей молодежи. Все ыбли удивлены, увидев бегущего к храму Майю.

— Это неприкасаемый! — закричал кто-то. — Остановите его, пока он не осквернил святое место!

Люди в ужасе шарахались от юноши-нага, как от больного заразной болезнью.

Майя достиг головы колонны, где в медленно ехавшей колеснице находился Юдхиштхира с супругой. Рядом передвигались остальные Пандавы и Кришна. Майя бежал рядом с колесницей и кричал во все горло. Юдхиштхира приказал вознице остановиться. Музыка и пение стихли.

Сошли со своей колесницы, и подошли узнать о причине задержки царица Кунти с Дхаумьей. Брахман, увидев стоящего так близко к царевичу Майю, тут же заорал на него:

— Грязная свинья, ты хочешь всех нас осквернить своим присутствием?

От неожиданности Майя подскочил на месте. Под злобным взглядом брахмана остатки мужество покинули зодчего. Он отвернулся и встретил взгляд Арджуна, в котором увидел искорку сочувствия. Не отводя глаз от воина, три года назад сохранившего ему жизнь, Майя сказал:

— Простите меня! Но их глаза закрыты! Позвольте, я открою их!

Он указал пальцем на внушительное изваяние Господа Шивы и его супруги Парвати. Майя высек из камня замечательные изображение богов, безупречные в каждой своей детали. Только глаза их казались закрытыми, словно боги устали созерцать человеческие деяния. Майя направился к статуям закончить работу.

— Остановись! — завопил Дхаумья.

Два стражника сразу преградили путь зодчему.

Индра только сейчас догнал Майю. Он увидел, как тот пытается пройти мимо стражи. Все происходящее выглядело нелепо и ужасно.

— Позвольте открыть им глаза…, пожалуйста! Разрешите мне сделать это! — умолял Майя.

— Уберите его, пока здесь все не стало грязным! — приказал Дхаумья.

Стражники посмотрели на Юдхиштхиру. Пандав подтвердил приказ. Воины схватили и оттащили извивающегося зодчего от построенного им храма. Они волокли его по ступеням, которые он с любовью полировал. Они не дали ему обхватить и тем осквернить колонну, высеченную его руками.

Храм был освящен. Человек его построивший стал ненужным. У богов появились новые хозяева, а людям, подобным Майе, не место в их обители.

— Брат! Разве можно оставлять статуи богов слепыми? — спросил Арджуна у старшего Пандава.

— Когда ты станешь мудрее, Арджуна, то осознаешь — зрячие люди не нуждаются в храмах, этих подпорках для простого, погруженного в мир иллюзий, народа. И не беспокойся по поводу зодчего. Ты даровал ему жизнь в обмен на его умения. Вы оба исполнили свой долг, вы не сошли с пути дхармы.

Арджуна отвел глаза в сторону и увидел стоящего неподалеку Индру. Он спустился с колесницы и пригласил отца быть его гостем. Индра издал презрительный смешок и, не сказав сыну ни слова, пошел прочь от храма. Старик хотел догнать стражников, уводивших Майю.

— Их глаза! Они закрыты…, - доносились причитания зодчего. — Позвольте мне открыть богам глаза…, боги не могут быть слепы…

Арджуна с ужасом видел и слышал это. Сердце его было не на месте. Он почувствовал чей-то взгляд. Кришна! Друг помог Арджуне взойти на колесницу.

Торжественное шествие продолжалось.

* * *
Стражники бросили Майю на берегу реки и тут же полезли в воду, смыть осквернение от общения с неприкасаемым. Индра сел рядом с юношей и нежно коснулся его головы. У молодого человека был жар, он начинал бредить. Старик намочил тряпку и вытер лоб Майи.

Даже до реки долетали из храма звуки песнопений и ароматы благовоний. Храм находился в величайшем городе Бхараты, тот же, кто его построил, лежал без чувств на берегу, рядом с ним сидел человек, чье имя носила столица Пандавов. Но в самой Индрапрастхе сейчас нет дела ни до одного из них. Брахманы в храме провозгласили появление нового города и предсказали Индрапрастхе стать столицей всей Бхараты. Последний царь древней династии сидел у реки и омывал горячий лоб юноши. Юноши, проходившего обучение у асуров, которых когда-то покорил предок Индры. Старик услышав, как от такой иронии судьбы засмеялись тёмные воды Ямуны. Он рассмеялся вмести с ними. Майе полегчало, он перестать бредить и спокойно уснул, положив голову на бедро Индры. Старый царь сидел, не шевелясь. Пусть юноша хорошо выспится, все остальное может подождать.

Майя пробудился, когда по земле поползли длинные вечерние тени. Его руки стали шарить вокруг в поисках инструмента. Спросонок Майя решил, что проспал и опоздал на строительство, но холодная реальность обрушилась на него, как вода из ведра. Ему больше не позволено смотреть на свое же творение! Он никогда не сможет поверять свои секреты и мечты скульптурам, которые он сам высек из камня. Он никогда не проведет ладонью по гладкому изваянию Шивы. Бог отныне не принадлежал ему! Господа присвоили себе богатые и высокорожденные, пленив его в храме, как в тюрьме, с толстыми брахманами вместо стражи. Да! Ведь самое главное — его бог остался слеп!

С горячность, которую он сам в себе не подозревал, Майя вскочил на ноги и стал смотреть на сверкающий во всей своей красе город. Юноша вдруг плюнул на землю и с невероятной ненавистью проклял свое творение. Индра вздрогнул от его слов. Страшные слова были произнесены самим сердцем человека, утратившего смысл жизни.

«Бремя такого проклятия город будет нести все время, пока существует», — подумал старый царь.

А Майя не унимался и выкрикивал все новые и новые проклятия. Он упал на колени и неистово бил ладонями по земле.

— О слепые боги! Услышьте мои слова! Если в моем искусстве есть хоть доля истины, то и слова мои останутся на веки правдой. Потом и кровью нагов, особенно их женщин, построен город, из которого их изгнали. Отныне ни одна женщина в этом городе не будет чувствовать себя в покое и безопасности! Пусть этим жалким городом всегда правят злобные и жадные цари! Пусть каждого живущего здесь мужчину поглотит похоть, страсть к наживе и к власти. Пусть все они будут сражаться друг с другом за деньги и женщин! Здесь братья будут убивать братьев, и насиловать сестер! Пусть любая женщина, вышедшая за порог жилища, будет дрожать от страха за свою жизнь и честь! Высокорожденные господа будут сидеть в своих дворцах, как в тюрьмах, и трястись от ужаса! Пусть все правители этого города будут ненавистны своим подданным, и пусть они будут бояться своего народа! Пусть город этот прославится своими кладбищами! Пусть его постоянно захватывают и грабят враги! Индрапрастха будет городом бесчестия, лжи, городом гнева и низменных страстей! Пусть в нем прольется кровь святых людей! Пусть река возле этого города превратятся в выгребную яму! Пусть вместо капель дождя на город будет падать змеиный яд! Пусть этот город будет проклят навсегда!

Все силы юноши ушли на выкрикивание проклятий. Он лег на мокрую землю и разрыдался. Немного позже, когда Индре удалось его успокоить, Майя раскаялся в своих столь резких словах. Старик уверял его, что проклятья — это всего лишь слова, и глупо верить в их силу. Майю такие доводы успокоили. Когда же Индра поведал ему о секрете ваджры, он почти забыл о своих невзгодах и заинтересовался возможностью создать оружие из легенд.

И проклятья Майи и его разговор с Индрой слышал один из стражников, следивший за переправой нагов на другой берег. Он, конечно, поспешил рассказать об услышанном Юдхиштхире. Старший Пандав пришел от такой вести в ужас. Глаза его заблестели, руки задрожали от небывалого волнения.

— Почему ты так переживаешь из-за проклятия какого-то человека? — спросил Юдхиштхиру Кришна. — Уверяю тебя, с Индрапрастхой не сравнится никакой другой город Бхараты! Правители города всегда будут жить в роскоши и почете. Благополучие царских слуг будет находиться под надежной охраной городской стражи и армии. Долг правителя — устанавливать законы, а нарушать, при необходимости, свои установления — их привилегия! Кто-то может за глаза проклясть правителя, но на людях все будут их чествовать, бояться, уважать и бояться. Правителей этого же города боги никогда не обделят своими благословениями. Я обещаю тебе это!

Слова Кришны вызвали у Юдхиштхиры вздох облегчения. Но Арджуна, славный умением задавать неудобные вопросы в неподходящие моменты, спросил Кришну:

— Ты говорил о правителях, о царях. Но что будет с простыми людьми? Не принесет ли проклятие несчастья подданным царя?

Кришна не ответил. Он стоял у окна и разглядывал толпу переселенцев у ворот города. Каждый получал от стражников или советников медные жетоны, подтверждающие, что человек стал жителем города. Там же, у ворот, сидел нищий. Рядом с ним была собака. Вокруг нищего собрался народ и слушал его песни. До Кришны доносились отдельные слова и мотивы песен, и он почувствовал непреодолимое желание подыграть певцу. Кришна достал свою флейту и заиграл в такт песне, исполняемой нищим на улице. В общем восхищении божественной музыкой, созданной воплощением Господа на земле и земным бродягой, утонули все сомнения Арджуны. Иные вопросы стоит оставлять без ответов.

ГЛАВА 25 РАДЖАСУЯ

Отряд воинов, не признавших смены власти в Магадхе, встретил Экалавью недалеко от Матхуры. Первоначально нишадца приняли за простого наемника, искавшего места в рядах армии Магадхи. Экалавье сообщили, что после визита Кришны неприкасаемым не стоит искать счастья в царстве погибшего Джарасандхи. Тяжелым известием для нишадца стал рассказ о смерти полководца Хираньядхануса. Он с таким нетерпением ждал встречи с отцом, которого совсем не помнил. Он хотел остаться и быть вместе с человеком, ставшим легендой при жизни. Теперь мечты рассыпались в прах, он никогда не увидит ни отца, ни знаменитого царя Джарасандху. На душе стало невыносимо горько от мысли, что он вновь сирота, что снова ему в одиночестве вести борьбу за выживание.

Увидев, какое страдание вызвали их новости, воины Магадхи спросили Экалавью о причине его горя. Узнав, что перед ними сын полководца Хираньядхануса, они сильно удивились. Воины принялись оживленно обсуждать такое невероятное совпадение. Предводитель отряда подошёл к Экалавье и сказал ему:

— Мы рады видеть сына прославленного полководца! Я — Шальва, правитель подданной Джарасандхе страны. Теперь же я — заклятый враг Кришны! Мы все желаем смерти коварному ядаву. Да и ты, теперь, тоже должен хотеть этого. Кришна — не могущественный царь и не великий воитель, он мастер хитрости и обмана. Он внушил многим доверчивым людям, что является воплощением Господа Вишну, явившемся га землю для защиты дхармы. Его дхармы. Парашурама, также утверждающий, что он автара Вишну, уже превратил жизнь простых людей юга в сущий ад. Вместе с Кришной он всю Бхарату заставит следовать своим убеждениям, противоположным тому, к чему стремился наш царь. Мы должны бороться с этим! Большая часть армии Магадхи прельстилась подачками ставленника Кришны, но, к счастью, мы не одиноки! Цари Дхантавакра и Шишупала готовы поддержать нас в борьбе против Кришны. Мы идем в царство Чеди, где нас ждет Шишупала. Хочешь присоединиться к нам?

Экалавья посмотрел на несколько сотен воинов, в свою очередь, с любопытством разглядывающих его. Нишадец думал пробраться в Индрапрастху или Двараку, чтобы убить ненавистного ему человека. Но предложение Шальвы ему понравилось больше. С помощью этих людей будут легче отомстить и Крише, и Арджуне. Он сделает все возможное, чтобы увидеть их мертвыми!

— О господин! Я с радостью присоединяюсь к твоему отряду! — Экалавья поклонился Шальве под восторженные крики воинов.

* * *
По дороге в Чеди Экалавья много общался с новыми знакомыми. Так он узнал, что Джарасандха назначал на все посты в армии, от десятников до главного полководца, только руководствуясь личными заслугами человека, а не его происхождением, богатством или родственными связами. В отряде были брахманы, нишадцы, млеччхи, чандалы, асуры, наги, вайшьи и кшатрии. Но ни варна, ни племя, из которого они вышли, не имели отношения к занимаемому ими месту. Никого не удивлял простой воин-брахман, исполняющий приказы сотника-нишадца. Шальва объяснил, что такие принципы сделали армию Магадхи сильной и эффективной. Неудивительно, что Джарасандха семнадцать раз брал штурмом Матхуру, вынудив ядавов сбежать в Двараку.

Неожиданностью для Экалавьи было повстречать в Чеди Васуки. Старый царь нагов рассказал о пожаре и бойне, устроенной Арджуной, о новом городе, построенном на пепелище. Его слова подлили масло в огнь общего негодования против Кришны и его друга. Васуки призвал воинов Магадхи соблюдать осторожность и не действовать сгоряча. Без должной подготовки нельзя вступать в схватку с таким могущественным противником.

Царь Шишупала пришел в невероятную ярость, услышав о том, как Кришна подстрекал Бхиму убить Джарасандху. Окончательное решение отложили до прибытия царя Дхантавакра. Тот приехал в Чеди только через месяц и, выслушав всех, согласился с Васуки.

Под руководством Шишупалы, Дхантавакры, Шальвы и Экалавьи армия приступила к подготовке для будущей войны против Кришны и его союзников. Естественно, возникало много споров, у каждого из командующих было свое видение стратегии и тактики.

В Чеди стали прибывать отряды мелких правителей, также недовольных Кришной и его политикой. Брахманы старательно внушали всем мысль о божественности Кришны, пугая небесными карами тех, кто ополчился против него. Им удалось добиться того, что среди простого народа появился настоящий культ поклонения Кришне как воплощению Господа Вишну.

Объединившихся врагов Кришны привело в замешательство присланное из Индрапрастхи приглашение на раджасую Юдхиштхиры. Старший Пандав, объявив о намерении провести великий обряд, поставил царей перед выбором — или они соглашаются с его главенством, или пытаются силой оспорить его притязания. Васуки сразу же заявил, что там их ждет ловушка. Но каждый уважающий себя правитель считал своим долгом посещение раджасуи. Шишупала решил ехать и пригласил с собой в Индрапрастху Экалавью. Все остальные, вместе с армией, будут находиться в окрестностях столицы Пандавов. Шишупале было интересно войти в зал собраний дворца Юдхиштхиры в сопровождении нишадца, и посмотреть, как отреагируют на это Пандавы и преданные им брахманы.

* * *
За год до этих событий у Бханумати родилась двойня, мальчик и девочка. С некоторым удивлением она обнаружила в Суйодхане любящего отца. Он часто играл с младенцами, или, когда дети спали, подолгу с нежностью смотрел на них.

Субхадра часто навещала семью наследника. Ее сыну Абхиманью очень нравилось бывать у своего дяди. Суйодхана тоже привечал племянника, охотно играл с ним и вел беседы. Сын Арджуны не раз спрашивал у дяди, почему тот назвал сына Лакшманакумарой, а дочь — Лакшманой. Но Суйодхана не давал четкого ответа, каждый раз придумывая разные истории, в которых участвовали гандхарвы, апсары, ракшасы и всевозможные звери.

Для Бханумати счастьем было видеть, как подрастающие близнецы улыбаются отцу, и как они пытаются неуверенными шажками, пошатываясь, следовать за Абхиманью.

Супруга Суйодханы подружилась с Субхадрой, хотя и знала, что та была первой любовью ее мужа. Бханумати полностью доверяла Суйодхане и знала, что он ее не бросит. Наследник совершенно не походил на многих царей и их отпрысков, состязающихся друг с другом размерами своих гаремов. Над ним шутили, его не поминали. Ведь немыслимо оставаться верным одной-единственной жене в мире, где героем слыл Кришна, имевший в гареме шестнадцать тысяч женщин. Бханумати очень дорожила своими отношениями с Суйодханой. Она разделяла его любовь к природе, музыке и различным искусствам, ей нравилась его доброта к простым людям. Если Суйодхана любил, то любил всей душой, если кого презирал, то открыто проявлял и такие чувства, если говорил правду, то открыто, в глаза. За все, что делал Суйодхана, Бханумати любила его. Даже его мастерство владения палицей восхищало ее. Но больше всего она любила и уважала мужа за то, какое глубокое доверие он испытывал к своим друзьям.

Конечно, Бханумати понимала, что Суйодхана любил своих друзей сильнее, чем они его. Наследник престола, царевич богатейшей страны, Суйодхана не приобретал никаких выгод от дружбы с сутой или с молодым брахманом. В то время как они многое могли получить от него. Гордясь смелостью своего мужа, особенно в том истории с возведением Карны на царство, и его преданностью друзьям, Бханумати, тем не менее, испытывала чувство, похожее на ревность. Она уважала Карну за его достижения. Для суты стать воином, соперничающим с самим Арджуной, по истине, было великим подвигом. Само собой, Карна в душе благодарен Суйодхане и является его верным другом. В этом Бханумати не сомневалась. Но если ее супруг без колебаний пожертвует своей славой ради благополучия друзей, то поступит ли также Карна? Не выберет ли он славу? Возможно, что подобные мысли поселились в ее голове в связи со случаем, произошедшим после свадьбы.

Однажды, когда Бханумати вынашивала под сердцем близнецов, на нее напала легкая грусть. В этот момент в ее покоях появился Карна. Суйодхана задерживался у Великого регента, поэтому Бханумати предложила Карне скоротать время за игрой в аштападу или в чатурангу. Карна с радостью согласился. Жена наследника была уверена, что с легкостью обыграет суту в игру, в которую играет исключительно высшая знать. Но неожиданно Карна проявил нешуточное мастерство, он оказался таким серьезным игроком, каким был воином. Он играл так, словно пребывал на поле боя.

Проигрывать Бханумати не любила. Игривой улыбкой она отвлекла внимание Карны и ловко похитила с доски одну из его фигур. Но от глаз опытного воина не утаилось ее движение. С улыбкой Карна попросил вернуть фигуру на место. Бханумати же разозлилась и обиделась, она попыталась оттолкнуть доску и выйти из-за стола.

В привычках Карны было доводить всё, в том числе и игры, до конца. Он схватил запястье Бханумати и потянул ее обратно за стол. Она смогла вывернуться и бросилась к двери. Карна попытался задержать ее и руки его случайно оказались на талии Бханумати. В это же время в комнату вошел Суйодхана. Несколько мгновений он в полной тишине смотрел на жену, находившуюся в руках его лучшего друга. Первой пришла в себя Бханумати и стала освобождаться от объятий воина, но ей не удалось совладать с железной хваткой его рук. Он продолжал держать ее за все еще тонкую талию, она продолжала бороться. Опомнившись, Карна разжал руки и резко их отдернул. Этим движением он порвал нитку жемчуга, опоясывавшую жену царевича. Сотни жемчужин, подпрыгивая, упали на пол, нарушив тем стоящую в комнате тишину.

— Чем стоять как вкопанные, лучше бы помогли мне собрать жемчуг, — Суйодхана с улыбкой обратился к жене и другу.

Сам же он опустился на колени и стал собирать жемчужины, норовившие ускользнуть из его рук и закатиться под мебель. Бханумати, заливаясь слезами, упала на кровать. Карна сел на пол рядом с другом и принялся помогать ему.

— О! Не пьяны ли вы, раз оба ползаете по полу? — воскликнул появившийся на пороге Ашваттхама.

Со смехом, он присоединился к сбору жемчужин. Вскоре друзья собрали все рассыпавшиеся по полу жемчужины, нанизали их на нить и покинули покои. Когда их голоса стихли за дверью, Бханумати медленно поднялась с кровати. Она боялась, что вернувшись, Суйодхана примется ее расспрашивать. Целый день она провела в тревоге. Позднее возвращение мужа, Бханумати расценила как наказание за ее нескромное поведение. Суйодхана поцеловал ее в губы и, не говоря ни слова, лег в постель. Напуганная Бханумати прилегла рядом и положила руку на его широкую грудь. Дыхание мужа изменилось. Ей хотелось, чтобы он заговорил с ней об утреннем происшествии, она даже была готова понести наказание. Но Суйодхана молчал и гладил ее волосы. Не выдержав напряжения, Бханумати произнесла:

— Поверь, это было не то, о чем ты мог подумать…

Она прервала свою речь, понимая, как странно звучат ее слова.

— Я ничего такого и не подумал, — прошептал Суйодхана на ухо супруге, и сердце ее забилось от радости.

Бханумати страстно поцеловала мужа. Когда же она отстранилась, чтобы отдышаться, Суйодхана произнес слова, которые Бханумати будет помнить очень долго.

— Я полностью доверяю Карне. Он никогда не совершит бесчестного деяния!

Смысл его слов дошел до Бханумати, и она оцепенела. Лучше бы он промолчал! Выходит, его доверие к Карне больше, чем к ней! Только что вспыхнувшая страсть угасла. Суйодхана сразу же почувствовал холод, исходивший от жены. Он попытался загладить свою вину и прошептал слова любви. Но тщетно.

Позже, когда муж уснул, Бханумати долго лежала, разглядывала его лицо и размышляла о его чрезмерной доверчивости в отношении друзей. Она обняла его, словно защищая от чего-то. Проникший в окно лунный свет озарил красивое лицо Суйодханы. Он счастливо улыбался во сне. Сердце Бханумати растаяло от любви к мужу. Она еще крепче обняла супруга, отгоняя дурные предчувствия, омрачавшие ее разум.

Узнав о приглашении на раджасую, Бханумати пожелала, чтобы Суйодхана не поехал в Индрапрастху. Она боялась Кришны и Юдхиштхиры. Боялась, что для ее мужа готовят западню. Отговорить Суйодхану от поездки не удалось — как наследник престола Хастинапура он не мог отказаться от приглашения на раджасую. Карна и прибывший из Синдху Джаядратха были с ним согласны. Царевич должен ехать. Только Ашваттхама принял сторону Бханумати и говорил друзьям об опасности, подстерегающей Суйодхану в городе Пандавов. Он настаивал на том, что приглашение на раджасую стоит проигнорировать. Сомневающегося Суйодхану окончательно уговорил дядя Шакуни. Гандхарец заявил, что отсутствие царевича на обряде Пандавы сочтут трусостью. Такое поведение недостойно кшатрия. Бханумати возненавидела Шакуни, но ничего не могла поделать. Она сопроводила мужа до храма на берегу Ганги, где Суйодхана совершил очистительные омовения.

Возле храма, на своем излюбленной месте под баньяном сидел Крипа. Суйодхана попросил брахмана благословить его. На прощание Крипа сказал царевичу:

— Изо всех сил старайся не попасться на уловки Пандавов!

Шакуни издал смешок. Суйодхану снова одолели сомнения, а Бханумати вздрогнули от слов Крипы. Она сжала руку мужа. Вокруг стояла тысячная толпа, провожавшая царевича в Индрапрастху. Суйодхане пришлось прийти в себя и улыбнуться собравшимся людям. Под радостные крики горожан, он попрощался с женой и детьми и направился в Индрапрастху.

Оглянувшись, Ашваттхама посмотрел на Бханумати. Сын Дроны кивнул, показывая, что будет всегда рядом с ее мужем. Бханумати с близнецами вернулась к своему паланкину и улеглась в его мягкую роскошь. Она стала играть с детьми, пытаясь унять терзающую ее тревогу. Предупреждение Крипы звучало в ее ушах. Ей также слышались грохочущие звуки отдаленной кровавой битвы. Женщина, дрожа от страха, крепко обняла своих детей.

* * *
Нищий и его собака вызвали у брахманов отвращение и привели их в ярость. Как он посмел своим присутствием осквернить святое место, предназначенное для проведения обряда? Юдхиштхиру охватило беспокойство. Он только закончил одаривать брахманов драгоценностями, богатыми одеждами и коровами, и начал слушать их славословия, как вдруг появился уродливый неприкасаемый и принялся петь. Юдхиштхира был готов приказать убить наглеца, но нищий проникновенный голосом пел о любви к своему Господу. К Кришне. Собственно, негодовали только приспешники Дхаумьи, все остальные испытывали восторг от песен нищего.

«Скорее бы пришли Кришна с Арджуной!», — думал попавший в затруднительное положение Юдхиштхира.

Брахманы требовали изгнать осквернителя, наказать его, а лучше всего — убить.

Юдхиштхира пристально посмотрел на нишего. Одна сторона его лица была черной, другая — грязно-золотистой, зубы торчали изо рта, на коже виднелись следы ожогов. Все своим видом неприкасаемый напоминал мангуста. Его собака все время радостно виляла хвостом в такт восторженной песне хозяина.

Из раздумья Юдхиштхиру вывел яростный рев Дхаумьи:

— О великий царь! Убей немедленно этого негодяя! Разве ты не слышишь, о чем он поет?

Юдхиштхира прислушался к словам песни и лицо его побледнело. Песня нищего оскорбляла самого Пандава, мудрых брахманов, служителей храмов и даже святые Веды, в которых был описан великий обряд, проводимый в Индрапрастхе. Неприкасаемый пел о том, что всякая мудрость бесполезна, если нет любви, что жертвоприношения бессмысленны, если в сердце отсутствует чистота, что дары ничего не стоят, когда их подносят недостойным. С его слов, затеянная Пандавами раджасуя, не что иное, как представление, цель братьев — обретение славы и власти. Истинные же обряды и жертвоприношения исполняются тихо и незаметно.Люди, проводящие их, не ищут ни славы, ни богатств, ни спасения. Они делают это во славу Господа.

Старший из Пандавов задрожал от гнева. Неслыханная дерзость! Какой-то жалкий бродяга поносит и царя, и святые обряды, и святых людей!

— Схватить его! — приказал Юдхиштхира.

Стражники бросились к нищему.

— Что случилось, брат? Почему прекратилась это волшебное пение? Я услышал его издалека и спешил им насладиться!

Обернувшись на голос, Юдхиштхира увидел своего брата Арджуну. Драупади не смогла сдержать смех. Раздраженный Юдхиштхира снова обернулся, теперь к супруге.

— Ты смеешься из-за того, что этот человек оскорбил все наши ценности?

— Ни один человек в здравом уме не придет сюда и не станет оскорблять тебя! Либо он сумасшедший, либо святой! Почему бы нам не спросить его, отчего он поет такие песни? — сказал Арджуна, желая успокоить разгневанного брата.

Драупади одобрительно улыбнулась Арджуне.

— Хорошо! — согласился Юдхиштхира. — Я согласен выслушать его!

Стражники, услышав его слова, обрадовались. Они ещё не успели коснуться нищего певца и не осквернили себя. Из рядов брахманов доносились причитания:

— Какой грех…, какой грех…

Ниший оглянулся по сторонам и понял, что его пока оставили на свободе. Тогда его пение возобновилось. Он запел о том, как однажды вошел в жилище бедного брахмана с целью ограбить его, о том, что он там увидел и как брахман пожертвовал последнюю еду для неприкасаемого вора. Когда тот, у кого ничего нет, жертвует тому, кто является никем, это и называется истинной жертвой. Дом этого брахмана, поистине, святой, в отличие от места, выбранного для раждасуи. Ведь здесь правят алчность и обман. Господь Кришна обитает в простых хижинах, и только там и только с чистым сердцем можно услышать божественную мелодию его флейты. Закончив петь, нищий сказал:

— Чтобы услышать музыку Кришны, о царь, заставь утихнуть квакающих, подобно лягушкам, брахманов. Сожги их книги и избавь себя от исполнения бессмысленных обрядов, забудь нелепые традиции.

Дхаумья и его брахманы разразились гневными криками.

Драупади спросила певца:

— Кто ты такой?

— Я никто! — ответил нищий. — Я прихожу ко всем, нравится им это, или нет. Меня зовут Джара, а это — мой пёс. Он напоминает мне, что я должен испытывать благодарность за данную мне жизнь и ее благословенные дары. Мы живем на улицах, нас не пускают в дома, нас изгоняют из храмов. Но мы счастливы и радуемся благословению, имя которому — Жизнь! Мы ни в чем не нуждаемся, и каждый день благодарим Господа за его благодать!

Арджуне стало не по себе. На него внезапно нахлынули воспоминания о щенке, ставшем мишенью для его стрелы. Да еще отрубленный палец нишадца снова провел глубокую борозду в его совести. Порыв, не поддающийся объяснению, заставил Арджуну поинтересоваться именем ослеплённой им собаки:

— Как зовут твоего пса?

Джара глянул на красные от гнева лица храмовых служителей, посмотрел в глаза Дхаумье. Брахман отвернулся, боясь оскверниться даже от одного взгляда неприкасаемого.

— Дхарма, — ответил нищий.

Собака, услышав свое имя, радостно завиляла хвостом.

Несколько мгновений стояла тишина, сменившаяся яростными криками брахманов.

— Грешник! Грешник!

— Как он мог так назвать собаку?

— Он оскорбил нашу веру! Смерть ему!

— Убейте его!

Их крики стихли, как только Юдхиштхира достал из ножен свой меч.

— Не трогай его! — Драупади остановила руку мужа. — Разве не видишь, он — блаженный!

Заметив колебания Юдхиштхиры, Дхаумья вскричал:

— Не мешай царю следовать своей дхарме! Это великий грех и ты заплатишь за него!

Юдхиштхира посмотрел на Драупади. Все его страхи вновь вернулись. Под взглядом супруги он чувствовал себя обнаженным. Меч его упал на землю.

Опасаясь, что этот негодный нищий избежит наказания, Дхаумья воззвал к Юдхиштхире:

— О царь! Ты попрал свою дхарму! Бойся, судьба отвернется от тебя. Ты поплатишься за то, что позволил неприкасаемому хулить брахманов и святые Веды!

В собрание вошел Кришна и своим присутствием спас Юдхиштхиру из его трудного положения. Увидев своего Господа, стоящего перед ним во плоти, Джара с восторженным крином бросился к его стопам. Собака Дхарма увязалась за ним. Но из обогнала огромная толпа брахманов, которая окружила Кришну и излила на него поток жалоб на наглого нищего, на бездействие Юдхиштхиры, и на непочтительность его супруги. С неизменной улыбкой Кришна сказал им, что время от времени полезно прислушаться к чьему-то мнению, пусть даже полностью противоположному собственному.

Юдхиштхира обрадовался той лёгкости, с которой Кришна отнесся к создавшейся ситуации. Дхаумью, однако, слова Кришны не успокоили, брахман выглядел крайне раздраженным.

Джара ждал, но люди продолжали толпиться вокруг Кришны.

— Его пленили брахманы, — пожаловался нищий своему псу.

Дхарма лизнул ему руку. Джара вздохнул и медленно побрел к выходу. Когда на улице он свернул за угол, мимо него пронесся конный отряд. Это Экалавья и Шишупала прибыли на раджасую Юдхиштхиры.

Шум, вызванный Джарой, уже утих. Шишупала прошел к месту, расположенному ближе всех к жертвенному алтарю и позвал Экалавью сесть рядом с ним. Его действия вызвали волну очередного недовольства у служителей храма. Усадив на такое почетное место нишадца, царь Чеди бросил открытый вызов и Юдхиштхире, и брахманам, и освященным временем традициям. Юдхиштхира встал, возмутившись, но Кришна удержал его.

Шишупала и Экалавья наблюдали за всеми действиями брахманов, проводивших обряд, с нескрываемой враждебностью. Дхаумья громко объявил Кришну почетным гостем церемонии. Кто-то встретил слова брахмана рукоплесканиями, другие недовольным ропотом. Тем не менее, уверенным шагов ядав прошествовал к специально отведенному для него месту.

— Остановись! — Шишаупала стоял с мечом в руке.

Все посмотрели на него.

Шишупала громко заговорил, обращаясь к собравшимся здесь знатным людям Бхараты.

— О цари! Нас оскорбляют! Правитель Индрапрастхи считает самым своим почетным гостем простого пастуха, а не благородного кшатрия! Откуда такая честь вору и негодяю? Истории, которые рассказывают о нем, стыдно повторять в таком почтенном собрании. Найдется ли преступление, еще не совершенное им? А сколько людей он погубил тайком, исподтишка? Он никогда не сражается как положено мужчине! Обманом он погубил своего дядю, а сюда явился после убийства величайшего из царей Бхараты! Кришна боялся Джарасандхи, ненавидел его за то, что сам никогда бы не сравнился с этим выдающимся человеком! Он заманил его в ловушку и руками Бхимы убил своего врага. Врага, который семнадцать раз побеждал Кришну! Он также повинен в смерти знаменитого полководца Хираньядхануса, отца этого молодого человека! — Шишупала прервался, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела его речь.

Брахманы подняли крик, но внимание царей было привлечено. Уверенным голосом царь Чеди продолжил:

— За что этому человеку оказаны такие почести? Если царь Юдхиштхира желает выделить кого-то за преданность дхарме, то почему он не выбрал великого Бхишму? Если почетным гостем должен стать великий воин, пусть им будет Дрона! Можно выбрать Видуру за его несравненную мудрость! Если царю нужен человек, олицетворяющий собой сострадание и праведность, пусть изберет своего двоюродного брата Суйодхану. А ведь есть еще и Крипа с Чарвакой, прославленные своей ученостью. Есть Ашваттхама, образец непоколебимой преданности. Почему бы не стать почетным гостем человеку, который в невероятной борьбе преодолел все препоны на пути к своей мечте? Я говорю о Карне, великодушном царе Анги! Да и сидящий рядом со мной Экалавья подходит под это описание! Пригласите, в конце концов, Веда-Вьясу, ведь он превосходит своими качествами всех собравшихся здесь! Но ради всего святого, о царь, не выбирай почетный гостем этот символ неправедности!

Кришна приблизился к Шишупале и благоговейно склонился перед ним.

— Могу ли я узнать, о лучший из царей, почему ты называешь меня символом неправедности?

В улыбке ядава виднелось неприкрытое издевательство.

Экалавья напрягся, но Шишупала смело смотрел в глаза своему врагу. Некоторое время между ними продолжалась борьба взглядов, затем Шишупала вновь обратился к собранию:

— Я не хотел оглашать перед собранием столь прославенных царей все грешные деяния нашего почетного гостя, но он не оставил мне выбора! Пожалуйста, простите меня за прямоту и резкость, но перед вами самый опасный человек на нашей благословенной земле! Он ведет всю Бхарату путем бедствий к страшной войне! Он желает видеть такой жизненный уклад, в котором есть место только для изобарных, участь же остальных похожа на ад! Неудивительно, что Дхаумья и другие заинтересованные лица провозгласил его воплощением Господа Вишну! Брахманам выгодно говорить о его божественности, но, к сожалению, бедняки начали в это верить!

— Какими же божественными деяниями славен Кришна? Убивать он начал с восьми лет! Он воровал у пастухов, живших с ним в одном селении. Он отнял землю у нагов и изгнал их вождя Калию. Он убил своего дядю. Он крал одежду у купающихся женщин и вынуждал их предстать перед ним в голом виде! Он бросил свою возлюбленную Радху, когда, трепеща от страха перед Джарасандхой, сбежал в Двараку! Мудрые люди ошибались, полагая, что с возрастом он угомонится. Нет, у него не прибавилось ни совести, ни чести! Зато его гарем насчитывает более шестнадцати тысяч девушек! Правда, Радхе в нем не нашлось места. И все же Кришна утверждает, что он не кто иной, как воплощение Господа Вишну! Он также сравнивает себя с великим Рамой, чья любовь к Сите воспета в легендах и песнях. С Рамой, который сражался ради любимой с Раваной, царем демонов! Какая ирония!

— Н-е-е-е-т! — закричал Экалавья, увидев, как царь Чеди падает на землю, а их его горла хлещет кровь.

Рухнувший Шишупала изогнулся в предсмертной судороге.

Кришна наклонился и извлек чакру, небольшой диск с отточенными краями, из горла врага и вытер с нее кровь.

— Подлый убийца! — выкрикнул кто-то.

Несколько царей бросились к Кришне с обнаженными мечами. На защиту друга и наставника встали Пандавы. Место проведения обряда раджасуя превратилось в поле битвы. Сгоряча Экалавья также поспешил к убийце Шишупалы, желая вступить с ним в схватку. Но благоразумие вовремя остановило его. Сторонников Кришны в собрании присутствовало гораздо больше, чем друзей погибшего царя. Пандавы и сам Кришна безжалостно расправлялись со своими недоброжелателями. Если бы быстро добраться до Шальвы и Дхантавакры, стоящих лагерем в окрестностях Индрапрастхи! Тогда положение можно было бы изменить! Экалавья помчался к выходу, расталкивая пытавшихся остановить его стражников. В бой вступало все больше и больше людей, брахманы, наоборот, старались незаметно ускользнуть. В этой суматохе Экалавье удалось раздобыть коня и, пробиваясь сквозь мечущуюся в панике толпу людей, помчаться по улицам Индрапрастхи. Он сбил с ног нищего, да так, что бедолага упал лицом на землю. Собака нищего некоторое время бежала за скачущим нишадцем и громко лаяла на него.

Экалавья проклял и нищего, и собаку, и всех, кто стоял или мог стоять у него на пути.

Когда он достиг лагеря Шальвы и Дхантавакры, то еле дышал от возбуждения и гнева. Кое-как Экалавья смог рассказать про случившееся и призвать царей отомстить за Шишупалу. Все дружно прокляли подлого ядава. Воины и их предводители уже выстроились в боевые порядки и готовились ворваться в город, но их остановил вышедший вперед Васуки. Старый вождь нагов поднял посох и призвал всех к спокойствию. Войско в замешательстве остановилось, лошади, остановленные резко натянутыми поводьями, недовольно заржали.

— Отойди в сторону, старый дурак, или копыта наших коней втопчут тебя в дорожную пыль! — крикнул старику Дхантавакра.

Васуки ответил ему полным презрения взглядом и обратился к Экалавье:

— Индрапрастха слишком сильна для нашей небольшой армии! Кроме того, любое нападение на город Пандавов вызовет гнев Бхишмы, и обрушит на нас всю мощь Хастинапура. Нам нужна сильная армия, много денег на ее содержание, а так же хорошо укрепленный город! Пока Кришна ведет здесь свою игру, в Двараке правит миролюбивый Баларама. Мы захватим Дараку и вышвырнем из нее ядавов! Если Дварака будет нашей, с нами будут считаться и Хастинапур и южные царства. Под наш контроль попадут торговые пути, идущие как по суше, так и по морю. Да, Дварака далеко отсюда, но Экалавья знает дорогу через леса и пустыню. Поспешите же захватить город Кришны! Я отправлюсь к Такшаке, и если Кришна последует за вами, то мы устроим ему засаду! Идите на Двараку! Не медлите!

Свои призывы Васуки сопровождал взмахами посоха.

Экалавья в изумлении переглянулся с Шальвой. Предложение старика таило в себе много риска, но и перспективы, в случае удачи, были блестящими. Баларама не приемлет кровопролития, они могут без боя взять Двараку. Дхантавакра, без лишних разговоров, протрубил в раковину, и вся армия повернула на юго-запад. Всадники шумно пронеслись мимо довольно улыбающегося Васуки. Как только они захватят Двараку, Васуки вернет себе власть над нагами, отобранную у него этим выскочкой Такшакой.

Но, как не относился бы он к Такшаке, все равно отправился его искать. Необходимо устроить надёжную ловушку для Кришны.

* * *
Суйодхана, его друзья и воины охранения приближались к хребту над Ямуной, когда Ашваттхама обратил внимание на поднимающийся столб пыли. Они разглядели, как большой кавалерийский отряд скачет на юго-запад, в сторону пустыни.

— Кто бы это мог быть? — спросил удивленный Суйодхана.

Внезапно с другой стороны появилась еще группа всадников и яростно проскакала мимо. Во главе, с мрачным и встревоженным лицом, мчался Кришна. Сушасана бросился наперерез и схватил лошадь одного из воинов за поводья. Лошадь, испуганно заржав, свернула. Другие всадники, не обращая внимания, быстро ехали дальше. Сушасана сбросил воина с седла и оттащил его в сторону. Когда хвост последней лошади исчез в облаке пыли, Суйодхана и его брат расспросили пленника о причинах бешеной скачки. Тот поведал о том, как был убит Шишупала, а также рассказал, что некий нишадец повел целую армию, желая захватить Двараку и отомстить за сметь друга.

Узнав об отбытии Кришны из Индрапрастхи, Шакуни, бывший в свите племянника, нежно погладил игральные кости, спрятанные в складках одежды. Игра принимала новый оборот.

«Наступает начало конца Великой Бхараты!», — с торжеством подумал гандхарец.

Он не смог удержаться от радостного смеха. Но опытный игрок в кости моментально справился с чувствами, лицо приняло безучастное выражение. Шакуни обдумывал свой следующий ход.

ГЛАВА 26 ПАДЕНИЕ

— Какое захватывающее зрелище! — воскликнул Суйодхана, подъезжая к городским воротам.

Ашваттхама и Карна заворожено взирали на золотые шпили дворца, блистающие в лучах заходящего солнца. Сын Дроны даже удивленно присвистнул, глядя на прекрасные сады:

— Сколько же денег они потратили на это чудо?

Они медленно ехали по улицам Индрапрастхи в сторону дворца, то и дело изумленно вскрикивая и указывая на прекрасный фонтан или на изящную статую.

— Удивительно, но, похоже, что Юдхиштхира решил главнейшую проблему наших городов! На улицах совсем нет бедных! Весь город выглядит богатым и процветающим, — в голосе Суйодханы звучала ревность.

Услышав слова царевича, Карна подъехал к нему.

— Суйодхана! Тебе ничего не кажется странным? Мы повстречали на улицах всего несколько человек довольно важного облика. Где простой народ? Почему здесь так немноголюдно? Город такого размера должен кишеть жителями и гостями, тем более что объявлена раджасуя!

— Да, не похоже, что здесь была битва или бунт, всё выглядит спокойным и мирным. Может быть, все ушли к месту проведения обряда? — Суйодхану также начала беспокоить пугающая тишина улиц Индрапрастхи.

Показавшийся таким прекрасным вначале город, теперь навевал мрачные мысли.

— Эй, что там? — Карна спрыгнул с коня и подбежал к краю улицы.

У закрытой лавки на земле лежала бесформенная куча тряпья, и царь Анги склонился над ней. Внезапно на Карну откуда-то с лаем, злобно щелкая зубами, бросилась собака.

Ворох тряпок зашевелился. Суйодхана крикнул:

— Там живой человек!

Затем царевич спешился и бросился к Карне. Ашваттхама последовал за друзьями. Собака старалась не подпустить их к своему хозяину. Человек в рванине застонал и попросил воды. Карна сделал шаг к нему и еле успел уклониться от прыгнувшего на него пса. Промахнувшись, собака с визгом упала на землю.

— Собака то слепая! — воскликнул Ашваттхама и осторожно положил руку на голову животного.

Когда пес успокоился, он начал ласково гладить его и мягко с ним говорить. Вскоре собака уже облизывала лицо брахмана, а тот с улыбкой принимал от нее эти знаки полного доверия.

«Вот бы отец увидел меня, обнимающегося с уличным псом!» — подумал Ашваттхама.

Когда ему было шесть лет, он привел домой щенка. Дрона тогда чуть не ослеп от ярости. Он бил сына до тех пор, пока не сломалась трость, и все это время повторял, что для брахмана великий грех иметь собаку в качестве домашнего животного. Собаки, по его словам, являлись грязными животными, олицетворением всего, что в мировоззрении брахманов было грехом. Собаки привязывались к своим хозяевам, они охраняли свою территорию и боролись за нее, они были полны чувств и слишком любили жизнь. Собака — это символ привязанности живого существа к нашему иллюзорному миру, в отличие от невозмутимой священной коровы, не имеющей никаких привязанностей. Ашваттхаму же, наоборот, притягивало то, что так ругал его отец.

Сын Дроны прижал к себе слепую собаку. Пес продолжал вылизывать его лицо с любовью, на которую не каждый человек способен.

Тем временем Карна раздвинул изодранные тряпки. Суйодхана в ужасе отвернулся. Лицо человека покрывали ссадины и синяки, одежда вся была в крови. Карна крикнул, прося поднести воды. К нему подбежал воин с кувшином. Нищий жадно проглотил предложенную ему воду и сделал попытку встать на ноги. Но его тело пробила дрожь, и он упал обратно на землю.

Суйодхана помог ему подняться.

— Что с тобой произошло?

— Кто-то торопился достичь обители моего Господа и сбил меня с ног. Позже я оказался на пути моего Господа, и он переехал меня, — загадочно ответил нищий.

— Что он несёт? — спросил Ашваттхама.

— Кажется, сначала его сбили всадники Экалавьи, а затем, только он поднялся, на него налетели воины Кришны, спешащие в погоню, — предположил Суйодхана.

Нищий в этот момент воскликнул:

— О Кришна! Как я счастлив, что тело мое смогло смягчить поступь твоих ног! Ты благословил бедного Джару, не забыв в такой спешке коснуться меня копытами своего коня! Твои деяния бесподобны, твоя любовь неизмерима, о Господь!

— Вот, Суйодхана, и ответ на твой вопрос, — усмехнулся Карна. — Перед тобой бедняк из Индрапрастхи!

А про себя царь Анги подумал:

«Снова ты явился передо мной, Джара, чтобы опять разбить мое сердце».

— Я, кажется, знаю этого человека…

Договорить Суйодхана не успел, Джара перебил его:

— Это ты хотел увидеть городских бедняков? Пойдем со мной! Благословенны бедные, ибо они истинные почитатели моего Господа! Тем, кто искренне любит Господа, Господь многократно воздает своей любовью! Первым делом он отнимает богатства. Он приносит своим преданным несчастья и бедствия, так как знает, что только в страданиях мы вспоминаем о его величии! Когда мы счастливы и богаты, то не думаем о Господе и с головой погружаемся в мирские наслаждения. Тогда Господь награждает нас страданиями, мы начинаем испытывать ненависть к этому иллюзорному миру и, в конце концов, достигаем освобождения! Господь исполнен сострадания! Следуй за мной, и ты увидишь народ моего Господа, людей моего Хари, преданных моего Кришны. Ты увидишь рай!

— Он верит в какого-то неуверенного в себе бога, одержимого воспеваниями и похвалами, — произнес Ашваттхама.

Все, кроме Джары и Суйодханы, рассмеялись.

— Кришна! Кришна! — исступленно восклицая, Джара побежал к реке.

Дхарма вырвался из рук Ашваттхамы и бросился догонять своего хозяина. Суйодхана с друзьями отправились следом. У реки, в месте для омовений, стоял Джара и умолял лодочника переправить их на другой берег. Лодочник раздраженно отказывал нищему, но сменил гнев на милость, когда увидел царевича и его свиту. Он, подобострастно кланяясь, принялся освобождать место в своей лодке.

Оставив своих воинов и слуг, друзья, в сопровождении нищего и его собаки, поплыли на другой берег Ямуны. Пока лодка шла к поселению неприкасаемых, солнце медленно растворялось в пурпурных водах реки. Над водой пролетали стаи птиц. Карканье ворон оплакивало уходящий день. Друзья сидели в лодке, завороженные окружающей их красотой. Они позабыли обо всем, внимая голосу нищего, который пел в такт поднимающимся и опускающимся в воду веслам. Лодка приблизилась к берегу. На мгновение в воде отразился серебряный месяц, затем удар весла разбил его на мириады сверкающих брызг.

Не успели они ступить на землю, как перед ними вырос темнокожий человек. От неожиданности Суйодхана схватился за рукоять своего меча. Но незнакомец сжал его запястье и сказал:

— Ты царевич? Точно, царевич! На тебе богатые одежды. Зачем ты пришел к нам в гости? Здесь живут неприкасаемые. Такие как ты сюда не приходят, боясь оскверниться. Может быть, ты ищешь меня? Тебе нужен зодчий, чтобы построить дворец или целый город? Я могу это сделать, только возьми меня с собой! Я возвел им этот город, а они изгнали меня из него. Если я построю для тебя город, дай нам в нем место. Немного места, где мы могли бы жить. Это все, что нам надо. Немного места, немного внимания, немного сочувствия… Мы тоже люди, и нет нашей вины в том, что у нас темная кожа. Клянусь, я построю тебе великолепный город! Ты видел город Индрапрастху? Я построил его…, мы все построили его. В жару, в дождь, женщины и дети строили этот блистающий золотом город. Я изваял образ бога в храме…, но мне не дали открыть ему глаза. Бог остался слеп. Если я построю для тебя храм, ты пустишь меня смотреть на богов?

Карна стиснул зубы, Ашваттхама отчаянно махнул рукой. Они слышали об искусном зодчем, построившем Индрапрастху. Этот говоривший подобно безумцу человек и был знаменитым Майей. Пандавы изгнали Майю и его племя из нового города, когда они стали не нужны. Бедные люди поселились вдали от Индрапрастхи, на другом берегу Ямуны, в мрачном краю, ставшем прибежищем для обездоленных. Здесь стоял смрад, валящий с ног подобно удару палицы. Друзья разглядели во мраке ряды жалких лачуг. Кое-где виднелся огонек масляных светильников, доносились голоса и крики, в том числе шум пьяных ссор. Здесь было столько страданий, что каждый житель поселка действительно ненавидел свое существование и молился о мокше-освобождении. Сострадание Господа потрясло воображение царевича и его спутников.

— Майя! Что ты тут делаешь?

Из темноты появился старик, взял за руку и попытался увести зодчего. Но вдруг взгляд его упал на Карну. Он внимательно осмотрел панцирь Карны, а когда встретился глазами с воином, сказал:

— Он немного не в себе. Когда у Майи нет работы, то он заговаривается и становится похож на безумца. Но он не сумасшедший. Майя очень одаренный человек.

Майя также разглядел панцирь Карны и воскликнул:

— Отец! А наш доспех такой же прочный? Не стоит ли нам внести изменения?

Старик побледнел и потащил Майю за руку подальше от гостей, прежде чем он успеет сказать еще что-нибудь лишнее, не предназначенное для чужих ушей. Вокруг уже начинали обираться зеваки из числа обитателей селения. Они со смехом обсуждали Майю, ничуть не сомневаясь в его безумии.

Ашваттхама крикнул вслед исчезавшим во тьме Майе и старику:

— Что ты хотел сказать про доспех, Майя?

Зодчий обернулся и сказал в ответ:

— Мы создаем оружие, способное пробить доспехи Карны! Вы слышали про Карну? Он злейший враг Арджуны, а Арджуна — сын моего отца! Мой отец — сам Индра! Он любит меня больше, чем своего настоящего сына Арджуну, поэтому и живет со мной. Арджуне же мы собираемся подарить оружие, которым он убьет Карну! Это доставит удовольствие Пандавам, и они позволят мне открыть глаза Господу Шиве!

Индра тащил Майю прочь и голос зодчего терялся в шуме трущоб. Старый царь боялся, что Карна и его друзья пойдут за ними.

— Странно, этот старик кажется мне знакомым, — задумчиво проговорил Карна.

— Это Индра, последний царь древней династии. Знакомым он тебе показался потому, что приходится Арджуне настоящим отцом, — сказал Суйодхана своему другу.

— Тогда понятно, почему он замышляет что-то против меня, — криво улыбнувшись, ответил Карна.

В разговор вмешался Джара. Он позвал всех пройтись по поселку и посмотреть на людей, живущих здесь. Чем глубже они забирались в ад трущоб, тем более удручающе становилось у них на душе. Лишь Шакуни, молчаливо идущий позади всех, преисполнялся радости. Эти глупые люди с их Господом и другими богами облегчали ему достижение цели. Юдхиштхира предоставил Такшаке прекрасную возможность пополнить свою армию повстанцев.

«Надо известить об этом Дурджаю!» — подумал царевич Гандхары.

Долго ли сможет Бхарата сопротивляться врагам со своей бессердечной системой варн, со своими бесполезными обрядами и ритуалами, с верой, которая отрицает реальный мир и лишь сулит воображаемое счастье?

«О Бхарата! Ты истекаешь кровью из тысячи ран! Твоя гибель неминуема!» — злорадствовал Шакуни.

Война была уже не за горами. Кровавая, всепоглощающая война, в которой сойдутся все царства Бхараты и уничтожат друг друга. Шакуни чувствовал запах крови, чувствовал, как в воздухе витает смерть. Конец близок. В ушах гандхарца оглушительно звучали боевые барабаны.

— Я не могу больше на это смотреть! Что за мир хочет построить Юдхиштхира? Это проклятый город! Пандавы выстроили себе столицу на месте кровавой бойни. Они уничтожили лес Кхандаву и всех его обитателей. Со своим народом они обращаются как с грязными животными, желая угодить кучке брахманов! Давайте отправимся в прекрасный дворец Юдхиштхиры и зададим ему несколько непростых вопросов, — сказал Суйодхана, пораженный всем увиденным в поселке неприкасаемых.

Царевич быстрым шагом пошел к берегу и приказал лодочнику поскорее перевезти их обратно. Джара проводил всех до реки. Наследник престола слыл весьма спокойным человеком, но о его редких вспышках гнева ходили легенды. Сейчас он заговорил голосом, в котором ярость взяла верх над благоразумием.

— Сначала они убили женщину-нишадку и ее пятерых детей в Варанавате. Затем Кришна с Арджуной устроили резню в Кхандаве. После этого они коварно убивают царя Джарасандху и его полководца. Этого им мало, и Кришна подло и хладнокровно убивает Шишупалу! Сколько еще должно погибнуть людей ради их честолюбия? Скольких они еще убьют во имя дхармы? Убийства, поджог, насилие — их прикормленные брахманы оправдывают любые преступления! Такое лицемерие не может не возмущать! Взгляните, как они поступили с Майей! В любом другом царстве он бы стал уважаемым человеком. Здесь же его изгнали из им же построенного города из-за того, что ему не повезло родиться среди неприкасаемых! Подданные Пандавов живут в грязи, как свиньи, а эти ублюдки гордятся своей роскошной столицей! Такое поведение правителей порождает повстанцев, подобных Такшаке! Мне страшно за простых людей, за благородного душой Джару, ослепленного своей верой. Такие люди становятся пищей для непомерного честолюбия властителей, подобных Юдхиштхире!

Друзья царевича терпеливо выслушали его речь. Собственно, он высказал и их мысли. Шакуни, погруженный в глубокие раздумья, одной рукой перебирал игральные кости, другой гладил свою бороду, в которой соль перемешалась с перцем.

Вид сияющего золотом дворца на одном берегу и зловоние, доносившееся из поселка неприкасаемых, еще сильнее усилили гнев Суйодханы.

На крыльях ветра летели над рекой песни Джары. Для него самого пение было благочестивым делом, молитвой. Царевич и его друзья слышали плач сломленных людей, цепляющихся за тонкую соломинку веры, в надежде выжить в этом беспокойном мире.

* * *
Когда Суйодхана и его друзья вошли во дворец, царь Индрапрастхи предавался вечернему отдыху, он слушал музыку и любовался танцорами. В зале собраний было весьма многолюдно, здесь присутствовали цари, признавшие главенство Юдхиштхиры, знатные и богатые люди из разных стран, брахманы, а также артисты, развлекавшие гостей. Многие воины, приехавшие на обряд, погибли в схватке, последовавшей за убийством Шишупалы, но для оставшихся в живых пролитая кровь не омрачила торжеств. Рядом с Юдхиштхирой восседали его братья, Драупади и наиболее преданные ему брахманы.

Вся сабха замолчала и обернулась к дверям, в которых появился Суйодхана. Царевич Хастинапура презрительным взглядом смотрел на непомерную роскошь зала. За Суйодханой стояли Карна, Ашваттхама и Сушасана. Выражение их лиц повторяло презрительную гримасу царевича. Суйодхана пристально посмотрел на Юдхиштхиру.

— Добро пожаловать, Суйодхана! — Юдхиштхира поднялся, приветствуя двоюродного брата.

— Добро пожаловать во дворец, построенный на месте кровавой бойни? Во дворец, где подло убили царя Чеди? Во дворец, строителей которого ты изгнал из города? Юдхиштхира, тебе бы следовало держать голову поникшей от стыда!

— Замолчи, Дурьйодхана! — вскочил на ноги возмущенный Дхаумья. — Это царство — пример для всех, как надо праведно жить по священным законам! Как смеешь ты являться сюда и оскорблять человека, воплотившего в себе дхарму? Что ты знаешь о дхарме? Стыдится должен ты, водящий дружбу с нечестивцами и делающий из сут царей! Ты хочешь разрушить наш традиционный жизненный уклад, но пока я жив, тебе не удастся это сделать!

Брахман прервал свою гневную речь, когда увидел обнаженный меч в руке стремительно приближающегося к нему Суйодханы. Никто из последователей Дхаумьи не спешил встать на его защиту.

— Э…, э…, он же убьет меня! — закричал Дхаумья. — Кто спасет бедного брахмана? Арджуна, Бхима! На помощь!

Пока Пандавы соображали, в чем дело, Суйодхана приближался к группе брахманов. Они побежали от него, как мыши от кота. Дхаумья бросился к Юдхиштхире. Суйодхана следовал за ним, расталкивая всех, кто попадался у него на пути. Друзья попытались остановить наследника престола, но справиться с ним, исполненным гнева, им оказалось не под силу.

Не люди, а случайность, причуда судьбы, спасла Дхаумью. Ослепленный гневом Суйодхана не заметил, что зал собраний пересекает от стены до стены рукотворный пруд, шириной в три шага, и глубиной едва доходившей до колена. Водоем выделялся на полу зала, покрытым плиткой, лишь более темным оттенком, и его было очень трудно разглядеть. Дхаумья, знавший о преграде, перепрыгнул ее, но Суйодхана шагнул прямо в воду и, оступившись, ничком рухнул в пруд. Его рука разжалась, меч с лязгом упал на пол возле ног Юдхиштхиры.

Несколько мгновений стояла полнейшая тишина. К Суйодхане бросились на выручку друзья, но он смог подняться на ноги без посторонней помощи. Его намокшее дхоти соскользнуло с бедер в воду. Десятки потрясенных лиц были обращены на наследника престола Хастинапура. Суйодхана стоял посреди зала, морщась от боли и ярости, практически голый в одной набедренной повязке, осознавая свое нелепое положение. Никто не осмеливался произнести ни слова.

Карна наклонился к пруду, чтобы достать дхоти царевича. Когда он сделал это, в зале раздался первый смех.

— Слепец! Он весь в отца!

Драупади показывала пальцем на обнаженного Суйодхану и громко смеялась.

Смех супруги Пандавов подхватило все собрание. Зал буквально сотрясался от хохота. Только что бежавшие в ужасе от царевича брахманы вернулись и стали осыпать его оскорблениями. Стыд и злость, превосходившие всякое воображение, одолевали Суйодхану. Он отказался взять протянутое Карной дхоти и продолжал стоять по колено в воде, осыпаемый со всех сторон насмешками.

— Воздалось тебе, сын слепца! — кричал царевичу Дхаумья.

Брахман повернулся к гостям Юдхиштхиры.

— О великие цари и могучие кшатрии! Смотрите на него! Это урок для всех! Это кара за оскорбление брахмана! Сам Господь наказал его! Нечестивец расплачивается за провозглашение суты царем! Он расплачивается за поношение наших святых писаний! Злодей расплачивается за свои грехи! Вот он стоит перед нами, обнаженный, как жалкий раб!

— Слепец! Слепец! — стали кричать все брахманы и многие цари.

Только Арджуна молчал. Он стоял с поникшей головой, мрачным лицом и скрещенными на груди руками. Драупади, наоборот, даже не пыталась скрыть свою радость. Ей было очень весело. Лишь встретившись глазами с Карной, человеком, которого она тайно любила, сердце ее исполнилось боли. Ей стало невероятно стыдно за то, что она делит ложе с пятью мужчинами. Желая скрыть свои противоречивые чувства, Драупади со злобой в голосе обратилась к Карне:

— Эй, сута, увези своего друга на колеснице, пока с него не спала и набедренная повязка!

Ладонь Карны легла на рукоять меча, но Ашваттхама крепко сжал запястье друга.

Движение Карны не укрылось от Дхаумьи, тут же разразившегося смехом:

— Не желает ли сута сразиться с Арджуной? Это была бы славная потеха!

Весь зал ответил шумом, хохотом и свистом.

Шакуни мысленно благодарил небеса, смотря на окружающих его глупцов. Они смеялись над наследником престола могущественной державы, только потому, что его ненавидел напыщенный брахман. Они оскорбляли лучшего лучника Бхараты, только потому, что он имел несчастье родиться в низкой варне. Как же хотелось царевичу Гандхары сейчас же упасть на колени, и, обратив лицо к западу, возблагодарить богов за посланную удачу. Но опытный интриган ни лицом, ни жестами не выдал всей переполнявшей его радости.

Убрав упавшие на лицо мокрые волосы, Суйодхана поднял голову. Затем он бросил взгляд на Юдхиштхиру. Правитель Индрапрастхи издал громкий вздох. Тогда Суйодхана посмотрел на Драупади. Ее смех мгновенно стих. Супруга пятерых мужей опустила взор и принялась разглядывать пальцы ног. Суйодхана сделал шаг и вышел из водоема. Дхаумья поторопился скрыться за спинами своих приверженцев. Ашваттхама снова протянул ему дхоти, но царевич отмахнулся. В зале собраний воцарилась тишина. Не пытаясь прикрыть наготу и не произнеся ни слова, царевич Каурав пошел к выходу из зала. Он гордо шел мимо гостей царя Индрапрастхи, и они, испытывая страх и уважение, кланялись ему. Сейчас их одолевал стыд за желание вдоволь посмеяться над попавшим в нелепое положение человеком. Суйодхана ответил на поклоны легким кивком и скрылся в темноте. Его друзья последовали за ним.

В зале собраний дворца Юдхиштхиры стояла пронзительная тишина.

* * *
Карна, Ашваттхама и Сушасана в один голос принялись уговаривать Суйодхану, объявить войну Индрапрастхе.

Стоял полдень. Минуло три для со времени визита в Индрапрастху. Друзья находились в покоях царевича и хором твердили ему, что ни один настоящий мужчина не должен прощать такое оскорбление. Пандавы и их союзники должны заплатить за свое низкое поведение! Несомненно, Великий регент согласится с тем, что наказать этих невежей — дело справедливое. Да и как долго сможет сопротивляться Индрапрастха против всей мощи Хастинапура? Союзник Пандавов Кришна далеко, ему важнее не отдать Двараку нишадцу. В южных царствах, вождь которых, Парашурама, так и лежит без чувств, все еще стоит неразбериха. Самое что ни на есть подходящее время покончить с Пандавами! Покончить с их приспешниками! Установить новые, не ссылающиеся на древние писания, законы и правила! Такие, что человек будет уважаем за свои деяния, а не за веру, происхождение, язык или цвет кожи. Поистине, настал прекрасный момент для того, чтобы спасти Бхарату от тех крайностей, в которые готовы ее погрузить тот же Такшака или приверженцы старых традиций, вроде Дхаумьи или Парашурамы.

Слова друзей волновали Суйодхану. Царевич колебался. В душе он очень хотел сделать так, как советовал Карна и остальные. Проглотить оскорбления и оставить их без возмездия? Так царевич поступить не мог.

«Я кшатрий, а не аскет-богомолец!» — твердил он сам себе.

Но каждый раз, когда Суйодхана думал о войне, перед его глазами вставали те самые трущобы, посещенные им. Он отчетливо видел лицо Джары и морду его слепого пса. Майя, женщины, старики и дети, построившие великолепный город не давали ему сделать шаг в пропасть. Да, его оскорбили, причем жестоко. Но стоит ли оскорбление тех жизней, что прервутся, если он пойдет путем мести? За его честь заплатят многие тысячи простых людей. Такие мысли остужали его гнев. Но и смех Драупади все еще стоял в ушах наследника.

«Как они посмели меня так оскорбить?»

Воспоминания о том, как он стоял посреди сабхи практически голый, заставляли царевича сгорать от стыда. Но нет ли способа заставить Пандавов расплатиться за неслыханное унижение, избежав при этом войны?

За настроением Суйодханы внимательно следил Шакуни. Произошедшее в Индрапрастхе привело гардхарца в восторг. Он с нетерпением ждал начала войны, полагая ее неминуемой. Но прошедшие три дня вынудили его взглянуть на ситуацию по-другому. Он боялся, что вмешается Бхишма, и вместо грандиозной войны произойдет примирение сторон. К тому же, отсутствует Кришна! Ядав не менее гандхарца жаждет развязать войну, но он занят спасением Двараки. На южан в настоящее полагаться не приходится. Решительно, сейчас открытые военные действия никак не устаивают Шакуни. Ему необходим конфликт, в котором сойдутся все царства Бхараты! Прагджьотиша, Анга, Ванга, Дварака, Синдху, Гандхара, Чера и Пандья. Восточные, северные, западные и южные страны. Все должны сгореть в битве, подобной концу света!

Шакуни жаждал полного уничтожения проклятой Бхараты!

— Дорогой племянник! Я знаю, как можно победить и отомстить, не пролив при этом ни капли крови, не выпустив ни одной стрелы! — сообщил Шакуни, разгадавший причину колебаний царевича.

Все с любопытством взглянули на гандхарца.

— Ничего удивительного! Все способы прописаны в ваших…, я хотел сказать, наших священных писаниях. Они гласят, что царь может подчинить себе другое царство либо через брак, либо войной, либо золотом, либо… игрой! Что запрещает нам пригласить Юдхиштхиру на игру в кости? — улыбаясь, сказал Шакуни.

Друзья переглянусь. Ашваттхама с сомнением в голосе произнес:

— Игрой правит случай. Что, если Юдхиштхира выиграет?

Вместо ответа Шакуни достал из складок одежды кости, мысленно, прикрыв глаза, прочитал молитву, и воскликнул:

— Двенадцать!

Суйодхана с тревогой наблюдал за скачущими по столу костями. Они гремели, яростно отталкивались друг от друга, внезапно меняли направление и вращались. Наконец они остановились.

— Двенадцать!

На обеих костях выпали шестерки! Двенадцать!

— Восемь! — произнес Шакуни.

Выпало восемь.

— Шесть! — в третий раз метнул кости Шакуни.

Так он повторял около ста раз, и кости всегда повиновались ему. Не до конца поверив, Карна и Ашваттхама стали сами выкрикивать различные комбинации чисел. Кости не подвели своего хозяина.

Закончив представление, Шакуни поклонился всем присутствующим. Суйодхана вскочил на ноги.

— Да! Бросок костей — это выход! Мы пошлем сыну Дхармы такое приглашение, от которого он не сможет отказаться! Его же собственная дхарма приведет его к нам. Мы тоже можем играть в игры!

В радостном волнении царевич обнялся со своими друзьями. Шакуни получал искреннее наслаждение от происходящего. Он еще раз метнул кости и крикнул:

— Двенадцать!

Это был вызов царевича маленького горного царства, направленный много возомнившим о себе повелителям Бхараты. Население древних царств спорит и сражается за свою веру, за уклад жизни, за варны, за язык под стук скачущих по столу игральных костей.

Но кости никогда не действуют по своей воле. Их всегда направляет чья-то рука.

ГЛАВА 27 БРОСОК КОСТЕЙ

— Я слышала, что ты хочешь пригласить Юдхиштхиру на игру в кости, — Бханумати мягко попыталась завести разговор с угрюмым Суйодханой.

В ответ супруг лишь хмыкнул. Когда же она повторила свой вопрос, царевич молча покинул их покои. Бханумати знала, мужу сейчас больно, но не хотела, чтобы боль переросла в незаживающую рану. Вокруг них и так хватало ненависти и злобы. Супруги в последние дни виделись редко, Суйодхана проводил много времени в компании своего дяди Шакуни. От вида мужа, несущего груз гнева и горечи, у Бханумати ныло сердце. Она сильно хотела, чтобы к мужу вернулись его жизнерадостность и великодушие.

До игры оставалось всего несколько дней. Бхунумати долго ждала возвращения Суйодханы. Когда он, наконец, пришел, дети уже крепко спали. Она тоже притворилась спящей. Суйодхана замешкался у входа, затем проверил, спят ли дети. Он задул лампаду и лег. Когда кровать скрипнула под его весом, Бханумати повернулась на бок и нежно коснулась плеча мужа. Она сразу же почувствовала, как он напрягся. Ей было страшно, но сил оттягивать разговор не осталось:

— Дорогой, не слишком ли ты много значения придаешь всему происшедшему?

Ответа не последовало. Бханумати тихо продолжила:

— Это ведь просто несчастный случай…

— Не вмешивайся, Бхану! — Суйодхана вскочил с постели, опрокинув при этом стул. — Дело не только во мне, и не только в моем двоюродном брате. Речь идет о будущем царства и народа! Ты не видела Индрапрастху. Ты не видела, как живут бедняки в городе Пандавов. Ты не видела…

— Оставь эти рассказы для своих друзей. Все, что ты видел, возможно, и вызвало твой гнев, но предстоящая игр в кости должна сильнее волновать тебя, чем…

— Они не только меня оскорбляли. Они смеялись над Карной. Каким тоном Драупади просила его увезти меня оттуда на колеснице!

— Так ты не о себе печалишься, а своем друге Карне?

— Хватит!

Такой резкости в голосе мужа Бханумати не доводилось слышать. Да, меня все это сильно волнует! Меня оскорбили! Неужели ты думаешь, что я смогу спокойно спать, после такого оскорбления? Я кшатрий! Я внук Бхишмы! Я не могу просто взять и посчитать произошедшее нелепой шуткой! Я не могу молчать, когда с людьми, подобными зодчему Майе, обходятся как с животными!

— Тогда сразись с врагами, а не пытайся их обмануть, — дрожа всем телом, произнеслаБханумати.

— И стать виновником тысяч и тысяч смертей? Начать опустошительную войну, после которой в Бхарате не останется никого? Нет, я хочу избежать кровопролития.

— Ты не тот Суйодхана, что я знаю. Я слышу не своего мужа, а голос Шакуни.

— Ты думаешь, я похож на игральные кости в его руках? Считаешь, я не могу мыслить самостоятельно?

Темнота, стоявшая в комнате, не скрыла от Бханумати блеск безумного гнева и ненависти в глазах Суйодханы. Она испугалась. Дочь заворочалась во сне, и мать быстро подошла к ней и нежно погладила по спине. Бханумати с трудом сдерживала слезы. Не глядя на мужа, она сказала:

— Путь, выбранный тобой, всех нас ведет к катастрофе. Прости Драупади за ее необдуманные слова, прости ее неразумных мужей. У тебя достаточно великодушия, чтобы простить ошибки слабых людей.

Когда она все-таки повернулась, то не увидела мужа. Только занавески на окнах шевелились от ветра. Суйодхана скрылся во тьме. Из сада послышалось зловещее уханье совы. Бханумати обняла детей. В тот же миг жгучая ненависть к Драупади вспыхнула в ее сердце.

* * *
Субхадра приехала в Хастинапур по приглашению Великого регента. Бхишма хотел увидеть ее сына. Сегодня в столицу прибывали ее муж и его братья. Наверное, это об их приезде возвестил громкий звук раковины.

— Я пойду искать ее, — сказала Субхадра, отправляясь на поиски подруги.

Маленький Абхиманью побежал вперед, поприветствовать отца.

— Вот ты где!

Бхунумати сидела в кресле, задумавшись. Она слышала, как по дорожке из гравия проехала колесница Пандавов. Она слышала смех Абхиманью, подкинутого отцом высоко в воздух, слышала, как ее муж приветствует двоюродных братьев. Абхиманью с рук Арджуны быстро перебрался на руки Суйодханы, своего дяди. Арджуна сказал, что его сын больше обожает дядю, чем отца.

Юдхиштхира спросил про нее. Бханумати со страхом смотрела на дверь своей комнаты. Сейчас она откроется, войдут люди, среди них будет та, кого она так ненавидит.

— Бхану! Смотри, кто к тебе пришел! — раздался звонкий голос Субхадры и лицо Бханумати побледнело.

В дверях стояла прекрасная Субхадра. Ее лицо светилось радостной улыбкой. Из-за ее плеча выглядывала улыбающаяся Драупади.

Бханумати собрала всю свою волю, сложила ладони в приветственном жесте и сказала:

— Что же вы стоите в дверях? Проходите!

Драупади стремительно вошла, взяла Бханумати за руки и крепко сжала их. Казалось, что если она их отпустит, то утратит смелость.

— Я должна извиниться перед тобой и твоим мужем! Я поступила неправильно, но у меня не было намерения принести вред. Прости меня, Бханумати! Суйодхана очень похож на моих братьев Дхриштадьюмну и Шикханди. Я привыкла дразнить их, а они всегда спокойно относились к моим словам. Вот поэтому так и получилось…

У Бханумати упало сердце. Не так она представляла эту встречу. Она готовилась ответить на высокомерный тон Драупади резкими и гневными словами. Но супруга Пандавов обезоружила ее своими извинениями.

Драупади продолжила:

— Я уверена, Суйодхана хороший человек! Если происшествие на раджасуе ранило его сердце, разве стал бы он приглашать нас на игру в кости? Выходит, он простил нас. Твой муж знает, что Юдхиштхира обожает играть в кости. Суйодхана простил мою ошибку и это прекрасно!

— Я-то знаю, над кем ты действительно смеялась! — с озорной улыбкой на лице заявила Субхадра. — Он все еще дорог твоему сердцу? Стоило ли его так больно ранить?

Драупади смущенно отвернулась и ответила:

— Я не знаю, Субхадра, о каком суте ты ведешь речь.

— Разве я произнесла слово «сута»? — залилась смехом Субхадра.

Драупади прикусила губу, лицо ее вмиг покраснело. Затем обе женщины рассмеялись. Глядя на них, Бханумати подумала, что надежда еще есть. Если Драупади скажет ее мужу лишь половину из только что сказанного, то все будет хорошо. Хоть бы Суйодхана вошел сейчас в комнату!

Драупади сказала, что неважно себя чувствует из-за месячных очищений, и хотела остаться дома, но Юдхиштхира настоял на ее поездке в Хастинапур. Для него это было важным событием, и жена не может покинуть мужа в такой момент. Окончательно Драупади согласилась поехать, когда подумала о возможности загладить свою вину перед Суйодханой и Бханумати.

* * *
Юдхиштхира обвел всех собравшихся в сабхе царского дворца Хастинапура.

Брат Арджуна советовал ему отклонить приглашение на игру. Кунти, его мать, предостерегала о возможных засадах на пути. Но правитель Индрапрастхи перед окончательным решением, пошёл советоваться к Дхаумье. Брахман и его ученики заверили старшего Пандава, что игра в кости это дхарма кшатрия. Юдхиштхира заметно повеселел, так как игра в кости была его страстью. Ничто более его так не волновало, как азарт игры. Тем более, что Суйодхана обещал поставить в предстоящей игре свое положение наследника престола Хастинапура против Индрапрастхи. Правда, играть против Юдхиштхиры будет не его двоюродный брат, а его дядя Шакуни.

В случае победы Юдхиштхира получит власть над самым могущественным царством Бхараты. А далее…. Далее, при той поддержке, которую ему оказывает варна брахманов, можно будет потребовать у южных царей признать его повелителем всей Бхараты, от гималайских отрогов до океанских берегов.

Дхаумья не сомневался в победе Юдхиштхиры, никогда не отступавшего с пути дхармы. Пандав для большей уверенности обратился к предсказателю. Тот бросил на землю раковины каури, произвел непонятные вычисления, переложил раковины с места на место, после чего уверенным голосом предрек Юдхиштхире победу в игре. Кроме того, служители храма дали царю Индрапрастхи талисман, ношение которого сулило удачу в играх.

Когда Юдхиштхира в сопровождении братьев вошел в зал собраний, там все обсуждали этот чудесный талисман, занимавший видное место среди жемчужных и бриллиантовых украшений Пандава.

* * *
Соперники совершили несколько пробных бросков, в большинстве которых Юдхиштхира уверенно выиграл у Шакуни. После чего они приступили всерьез к игре, основанной на ловких бросках костей и передвижении монет-фишек, требующей не только определенных навыков, но, как и в жизни, еще и удачи.

— О царевич, — обратился Шакуни к Суйодхане. — Мы начинаем играть. Огласи свою ставку.

— Я ставлю свое жемчужное ожерелье! — сказал Суйодхана.

После слов царевича хмыкнул Карна, чем вызвал гневные взгляды Пандавов.

— Отвечу тем же, — Юдхиштхира снял и положил рядом с игральное доской свое ожерелье.

Кости покатились по столу.

* * *
Дхритараштра сидел и узнавал о ходе игры от своего писца Санджаи. Он желал победы своему сыну. Гандхари никогда не одобряла подобные игры, в то время как он, наоборот, поощрял сына, утверждая, что дело это достойно кшатрия. Царь радовался тому, что жена его, отправившаяся в храм подать милостыню бедным, еще не пришла. С ней туда же пошла и Кунти.

«Пусть подольше там и остаются», — подумал, усмехнувшись, слепой царь.

В конце концов, женщинам не место в сабхе! Это место предназначено для мужчин. Если бы не Бхишма со своими идеями…

— О! Я выиграл! — с неприкрытым ликованием воскликнул Шакуни.

Зрители потянулись взглянуть на результат первого броска.

Царь Дхритараштра довольно улыбнулся про себя.

«Ты была против этой игры, Гандхари. Посмотрела бы ты сейчас, как наш сын выдернет ковер из-под ног Юдхиштхиры! А этот Шакуни, поистине, очень удачливый человек!»

Громкие возгласы в зале собраний возвестили об очередном выигрышном броске гандхарца.

Дхритараштра в который раз задумался о том, отчего же его супруга так не любит своего брата. Еще немного, и он, как на блюде, передаст Суйодхане земли Пандавов.

Мужчины рвались к победе, женщины молились в храме. Царь Хастинапура молчал, но мысленно желал удачи игральным костям Шакуни.

* * *
Над укутанными туманов деревьями медленно, будто ленясь, поднималось солнце. Всадник скакал по дороге, ведущей в столицу царства Синдху. В пути он был уже почти двое суток, не прерываясь на отдых. Спина и суставы нестерпимо болели, но послание царю необходимо передать любой ценой. Когда показались городские ворота, гонец перешел на рысь, не желая обращать на себя излишнее внимание. По оживленным улицам он уже передвигался спешенным, ведя коня в поводу. До дворца еще надо дойти! Он вытер лицо свисающим концом тюрбана и с завистью посмотрел на постоялый двор, где на лежащие в тени на кушетках несколько человек пили, кто молоко, а кто и вино. Гонец смертельно устал, и, казалось, уснул бы сейчас не меньше, чем на год. Но послание, которое он нес, не терпело промедлений. Оно могло надолго лишить сна многих знатных людей Бхараты.

У ворот его надолго задержали стражники, задававшие бесконечные вопросы. За их спинами виднелся пустынный двор.

— Мне нужно срочно к царю? Он здесь? — наконец не вытерпел гонец.

Стражники переглянулись.

— Разве ты не знаешь? Царь Джаядратха уехал в Хастинапур!

— В Хастинапур? Проклятье…, - гонец заставил себя замолчать, чтобы ненароком не оскорбить царское величие.

— Я думаю, что не только он отправился в столицу Куру посмотреть на игру Суйодханы и Юдхиштхиры! — сказал один из стражников. — Но если у тебя письмо к царю, оставь у нас, мы позаботимся, чтобы он получил его по возращении.

Но гонец покачал головой и собрался уходить. Стражник еще раз попытался его уговорить оставить послание, но тщетно.

«Глупец! Разве могу я сказать тебе, что в Гандхаре обосновался Дурджая с несколькими сотнями своих людей. Все они только ждут приказа начать сеять смуту в городах Бхараты!» — подумал посланец.

Он сел на коня. Путь его теперь лежал в Хастинапур. Но какова ирония! В их странах вот-вот вспыхнут пожары, но цари собрались поиграть в кости! Ему стало все равно, привлечет он к себе внимание или нет. Гонец ударил вятками коня и поскакал как можно быстрее.

Обезумевший, порытый пеной конь нес на себе усталого, озлобленного человека, спешащего попасть в столицу страны Куру.

* * *
Юдхиштхира потер свой талисман. В пробных бросках гандхарец не показал себя умелым игроком, сейчас же раз за разом выигрывал.

«Возможно, ему везет, как всякому новичку», — подумал Пандав, но беспокойство не покинуло его.

Подняв голову, он объявил:

— Ставлю все свои покрытые золотом колесницы!

Шакуни потер в ладонях кости.

— О царь, ты ставишь все свои золотые колесницы? Но это не совсем справедливо, ведь в Хастинапуре их значительно больше!

— Добавляю своих боевых слонов! — незамедлительно воскликнул Юдхиштхира.

Ничто во внешнем облике старшего Пандава не показывало, что сердце его готово было выпрыгнуть из груди.

Стук костей о дерево стола.

— Увы, увы, о лучший из царей! Отныне твои колесницы и слоны принадлежат Суйодхане! — улыбаясь, произнес Шакуни.

Юдхиштхира тихо выругался. Как такое возможно? Никто еще не обыгрывал его в кости! Арджуна приблизился к брату и шепнул ему, что пора остановиться. Они только что лишились чуть ли половины армии! Но под насмешливыми взглядами Кауравов царь Индрапрастхи растерял остатки своего благоразумия. Он поставил на следующий кон, всех лошадей, все золото и драгоценные каменья, всех коров, все деревни своего царства, а также богатства своих подданных.

Всего этого Юдхиштхира лишился после десятого за игру броска костей.

— Может быть, хватит играть по мелочам, о царь, и ставить то коней, то коров! Сыграем на нечто поистине стоящее. Вот царевич Суйодхана ставит свое положение наследника престола! Если он проиграет, наследником станешь ты, а со временем и царем Хастинапура! Мой племянник уйдет отсюда нищим, если проиграет! Что поставишь ты, о царь?

Слова Шакуни не девали потухнуть огню азарта, пылающему внутри Юдхиштхиры. Он снова коснулся талисмана.

— Я ставлю свой царский дворец в Индрапрастхе!

В одиннадцатый раз кости прокатились по игровому столу.

— Увы! Сегодня боги отвернулись от тебя, о царь! Ты снова проиграл! — в голосе Шакуни звучала тревога, притворная, разумеется.

Арджуна помрачнел. Улыбки давно покинули лица Бхимы, Накулы и Сахадевы. Юдхиштхира сидел бледный и потерянный. В зале никто не кричал, не говорил. Суйодхане вдруг стало жаль своего кузена. Месть свершилась. Пандавов обобрали до нитки. Жить они будут на то, что подаст им он, сын законного царя Хастинапура! Не пролив ни капли крови Суйодхана превратил мятежных двоюродных братьев в малозначительных членов царской семьи. Он поднялся на ноги, показывая, что не намерен далее продолжать игру.

Шакуни почувствовал себя неуютно. Недалекий племянник может сорвать его задумку! Но, к облегчению гандхарца, Юдхиштхира вышел из раздумий, поднял голову и сказал:

— Брат мой, не причиняй мне боль, не останавливая игру! Я уверен, удача не покинула меня.

Юдхиштхира не думал в этот миг ни о чем, только о следующем броске костей. Уверенность, что теперь-то он непременно выиграет, переполняла его.

Не ожидавший от двоюродного брата подобной неразумности Суйодхана вздрогнул. Царевич прекрасно знал, каким бы искусным игроком не был Юдхиштхира, сегодня у Пандавов не будет победы.

Сушасана прошептал на ухо брату:

— Зачем ты хочешь прекратить игру? Мы же выигрываем!

Суйодхана обернулся и понял, что младший брат изрядно пьян. Действительно, он несколько раз покидал зал, и, очевидно, прикладывался к кувшину с вином.

— Ступай к себе и проспись. И не вздумай устраивать здесь скандал! — тихо приказал Суйодхана.

Но Сушасана лишь криво усмехнулся в ответ.

— Я ставлю своего брата Накулу! — голос Юдхиштхиры заметно дрожал.

Стоявшая в зале тишина была разорвана недоуменными криками. Но кости уже со стуком упали на стол. Проигрыш Юдхиштхиры Сушасана встретил громким смехом.

— Неудача, конечно, — посочувствовал Шакуни. — Но один бросок костей и, ты, о царь, сможешь вернуть все обратно. Но осмелишься ли ты?

Арджуна сжал плечо брата.

— Довольно! Уйдем отсюда!

— Нет! Нет! Разве я могу оставить Накулу рабом Суйодханы? Мы должны вернуть его! — теперь Юдхиштхира походил на больного горячкой. — Я ставлю Сахадеву!

Дрожащие руки царя Индрапрастхи метнули кости. Он проиграл еще одного брата.

— Вы все сошли с ума! — вскричал Крипа, до глубины души возмущенный происходящим. — Какой-то чужестранец мечет кости, а вы, цари Бхараты, проигрываете свои царства! Прекратите это безумие!

— Здесь не произошло ничего, идущего вразрез с нашими священными писаниями! Игра в кости — дхарма царей! — Дхаумья не смог удержаться от возражения своему давнему противнику.

Два брахмана смотрели друг на друга.

С горьким смехом Крипа произнес:

— Болваны. Идиоты.

Он продолжал бормотать ругательства, а кости стучали и стучали по столу.

После Арджуны и Бхимы Юдхиштхира проиграл самого себя. Ставить больше было не на что. Братья Пандавы стали рабами Суйодханы.

Шакуни обратился к Дхаумье с вопросом:

— Скажи мне, мудрейший из брахманов, может ли хозяин решать, какие одежды будут носить его рабы? Это ведь не противоречит священным писаниям?

Выбора у попавшего в такое неловкое положение Дхаумьи не было.

— Раб должен одеваться так, как пожелает его хозяин. Но…

— Благодарю тебя, — прервал брахмана царевич Гандхары и бросил на Суйодхану взгляд, призывающий к мести.

Совсем недавно Суйодхана стоял обнаженным посередине зала собраний дворца Пандавов, а над ним потешались гости, прибывшие на раджасую Юдхиштхиры. Колесо судьбы совершило оборот. Пандавы оказались в полной его власти. Он волен поступить с ними, как только захочет.

— Разденьтесь и стойте там! — приказал он пятерым кузенам.

Вся ошеломленная сабха замерла и затихла.

Пандавы колебались, но понимали, что должны повиноваться. Они начали медленно снимать с себя одеяния и украшения. Пристыженные и униженные, они остались в одних только набедренных повязках. В их уши ворвался смех Карны и Ашваттхамы. Удержаться от смеха не смог и Суйодхана. Вслед за ним хохот поразил всех многочисленных братьев Кауравов.

Нервы Шакуни были на пределе. С сына его сестры станется проявить великодушие! Насладившись местью, он вполне может вернуть двоюродным братьям все выигранное. Нельзя терять время!

— Разве у тебя, Юдхиштхира, нечем сделать еще одну, последнюю ставку? — спросил гандхарец.

Старший Пандав обратил внимание, что Шакуни обратился к нему просто по имени. Он стал рабом, и люди могут звать его как им угодно. Предсказатель ошибся? Но ведь он выполнил все предписания служителей храма! И, тем не менее, Суйодхана победил.

— Мне нечего поставить, — голос Юдхиштхиры был полон отчаяния.

— Не может быть! Ты забыл о своем самом ценном имущесвте? — Шакуни удивленно посмотрел на своего соперника по игре. — А ведь ты мог бы отыграть все назад, объяви ее ставкой! Она ведь для тебя как чудесный талисман! Да, до сих пор удача не покидала меня, но теперь одним броском ты можешь обрести обратно все проигранное, да еще и трон Хастинапура выиграть! Никто же не знает, как могут лечь кости в следующий раз!

— Брось, дядя, он не осмелится, — заплетающимся языком проговорил Сушасана, и добавил. — Ведь он просто несчастный раб!

Не в силах более терпеть неслыханное унижение, Юдхиштхира выкрикнул:

— Ставлю на кон свою жену!

Сердце бешено колотилось у него в груди. Он смог сказать! Один бросок! Один бросок решит всё! Боги не могут быть слепы к его храбрости!

Арджуна же вздрогнул от слов брата как от пощечины. Как Юдхиштхира посмел так поступить? Ведь это он, Арджуна, своим искусством лучника завоевал царевну Панчалы! Позже братья последовали желанью матери, обоснованному невнятными строками священных книг. Но старший брат не имел права делать Драупади ставкой в своей опасной игре! Арджуна так и не задал свои вопросы, не произнес жестоких слов. Он промолчал, увидев перед собой сломленного человека. Родного брата.

— Свою жену? Или общую для всех вас? — уточнил Шакуни, медленно посыпая солью раны кровоточащих сердец Пандавов.

Ни один из пятерых братьев не ответил.

Видура не смог смолчать. В отчаянии он воззвал к Великому регенту:

— Мой господин! Прикажите прекратить игру, пока не случилось ничего непоправимого!

Но Бхишма только покачал головой и произнес:

— Даже богам не под силу спасти глупца. Как мы можем доверить власть игроку? Никто не заставлял его играть, и играть до последнего. Азарт и алчность обуяли его, и вот она — расплата! Сама судьба отдаляет от трона недостойных. Не будем вмешиваться!

— О почтенный гуру! — Шакуни снова заговорил с Дхаумьей. — Этот раб желает объявить ставкой в игре свою жену, которая также приходится женой и всем его братьям. Может ли муж так поступить? Что об этот говорят писания?

Больше всего на свете Дхаумья хотел развернуться и бежать из этого проклятого места, но он был обязан ответить.

— Хм…, если мужчина оказался в… бедственном положении, он вправе заложить дом, жену, детей и коров. В таком порядке. По сути, жена не имеет права на свободу, ибо она — собственность мужа. Но…

— Спасибо! — Шакуни поклонился брахману, прежде чем тот успел сказать что-то, способное помочь Юдхиштхире.

На самом деле Дхаумью не сильно волновала судьба Юдхиштхиры. Неудача, конечно, но это временная неприятность. Один царь лишился трона, на его место придет другой. Цари всегда будут послушны воле брахманов, как кукла, висящая на нитях, покорна рукам уличного артиста. Одна кукла пришла в негодность? Не беда! Найдется новая.

Дхаумья продолжил с любопытством следить за разворачивающейся драмой, надеясь, что от него не потребуют объяснений. Молчание для него сейчас наиболее выгодно.

— Мы принимаем твою ставку! — заявил Шакуни.

Раздался смех Крипы.

«Поистине, спасти глупца невозможно!» — мысленно согласился он с Бхишмой.

— Двенадцать! — посчитал свои кости Шакуни.

— Восемь, — едва слышно ответил ему Юдхиштхира.

Как горячо он молился, пока кости катились по столу! Но молитвы не достигли небес. Юдхиштхира полагался на богов, удачу и на чудесный талисман. Шакуни же доверился своему мастерству, отточенному им в течение трех десятков лет. Его усердие сегодня воздалось сторицей.

— Вот и Драупади стала нашей! — торжествующим голосом сказал гандхарец.

Нетерпеливо, слегка пошатываясь, со своего места поднялся Сушасана.

— Скажи мне, о учитель, к какой варне относятся рабы? — Шакуни придал лицу смиренное выражение ищущего знания человека. — В любом случае, они не могут быть выше сут!

Бедный Дхаумья ответил царевичу Гандхары слабым голосом:

— Рабы вообще не относятся ни к одной из варн. Они — неприкасаемые.

— Неужели? — Шакуни сыграл искренне изумление. — О гуру, выходит, все они теперь неприкасаемые? Арджуна — раб? Бхима, носящий такое обширное брюхо, тоже раб? Красавчики близнецы — рабы? И сам Сын Дхармы также стал рабом и неприкасаемым? Посоветуй нам, славный своей мудростью брахман, не стоит ли очистить сабху, а то и весь дворец, коровьим навозом? Надо ли Карне совершать омовения, если он, не приведи Господь, коснется кого-нибудь из Пандавов?

С горечью и болью мужчины, отвергнутого любимой женщиной, Карна произнес:

— Приведите сюда женщину, делящую ложе с пятью мужчинами. Нам надо посмотреть на новую рабыню.

А в голове Карны вновь зазвучали слова Драупади «Я не выйду замуж за суту!» и ее насмешки над обнаженным Суйодханой.

Суйодхана удивлено посмотрел на друга. Царевич всем сердцем сочувствовал Карне. По-видимому, он до сих пор сильно страдает, раз говорит такие нехарактерные для него жестокие слова. Суйодхана перехватил взгляд Ашваттхамы. Сын Дроны качал головой, показывая, что они зашли слишком далеко.

Но Шакуни, видя колебания наследника престола, зашептал ему на ухо:

— Очнись, племянник! Ты забыл ее смех? Забыл, как голым стоял перед ней, а она оскорбляла тебя?

Угасающие гнева в душе Суйодханы вспыхнули от масла, подлитого словами дяди.

— Приведите сюда Драупади! — твёрдым голосом приказал Суйодхана.

Видура снова принялся умолять регента остановить это безумие. Но Бхишма неподвижно сидел и молчал.

* * *
— Что же он делает, Санджая? — Дхритараштра схватил за руку писца.

— Твой сын, о царь, хочет силой привести жену твоих племянников в зал собраний, — ответил Санджая, как всегда, ровным голосом, не выражавшим его отношения к событию.

Его делом было точно описывать слепому царю все, что происходило вокруг, а не давать оценку или высказывать свое мнение.

Мучительные мысли одолевали царя. Куда подевалась Гандхари? Отчего она задержалась в храме, когда так нужна здесь? Почему Суйодхана так поступил? Конечно, это дурное влияние друзей, которых он приблизил к себе! Он делает это ради суты, возможно, и ради мальчишки-брахмана! Надо ли волей правителя остановить вышедшую из границ здравого смысла игру? Тогда его сын потеряет все, выигранное для него Шакуни! Бхишма! Мудрый и всезнающий Бхишма, почему ты молчишь?

Дхритараштра крепче сжал руку Санджаи и продолжил смотреть в зал невидящими глазами.

* * *
— У парня хорошие задатки! Падение Двараки — вопрос времени, — сказал Такшака, провожая глазами столб пыли.

Он стоял на скальном выступе, возвышающемся над джунглями. Калия, как обычно, согласился со своим вождем. Экалавья, Шальва и Дхантавакра вели свое войско к столице ядавов.

Поблизости стол Васуки, опершись на изогнутый посох. Прикрывая ладонью глаза от яркого солнца, он осматривал горизонт. Жара стояла невыносимая. По лицу Васуки текли струйки пота.

— Вот они! — внезапно крикнул он.

Такшака и Калия тут же посмотрели в направлении, указанном Васуки.

— Сегодня для тебя все закончится, Кришна! — рассмеялся Такшака.

Васуки, наоборот, не разделял радости вождя при виде приближающегося сильного отряда конных воинов. Такшака высоко поднял меч. На острие оружия заиграли лучи заходящего солнца. Люди, укрывшиеся в кустах и за камнями, увидев сигнал, насторожились. Уверенный, что его воины приготовились и следят за каждым движением вождя, Такшака так и стоял, с поднятым в руке мечом. Васуки и Калия спускались со скалы.

— Припомним им Кхандаву! — закричал Такшака, указав мечом на несущуюся к ним конницу.

Вождь улыбнулся, зная, какой гнев пробудил в сердцах своих людей упоминанием сожжённого леса. Он вскинул вверх обе руки и воззвал:

— За наше священное дело!

Сотни глоток подхватили его боевой клич. Такшака сбежал со скалы и укрылся за деревьями. Приготовим луки, армия мятежников принялась ждать отряд Кришны.

* * *
Баларама, скрестив ноги, сидел в своей комнате для молитв. Ревати, его супруга стояла за закрытой дверью, не обращая внимания на плач двулетней Валшалы. Где же Кришна? Будь он здесь, проблема выбора не стояла бы так остро. До нее доносился ропот членов Совета ядавов. Они с утра стояли у покоев Баларамы и ждали, когда он примет решение. Ревати представляла, каким мучениям подвергается ее муж. Человека, верящего в ненасилие и любящего своих людей больше всего на свете, ждал трудный выбор.

Ревати взяла на руки маленькую Валшалу и попыталась ее успокоить. В обычный день она поднесла бы дочь к окну и отвлекла ее звуками улицы. Но сегодняшний день не был обычным. Дурные предчувствия и тревога витали в воздухе. Всегда оживлённые улицы опустели. Двараку осаждали враги. Ревати поцеловала дочь и слегка пощекотала ее в надежде рассмешить. Где-то у крепостной стены затрубил слон, ему тут же ответил другой. Валшала стала вырываться из рук матери, ей очень нравились слоны.

«Это погонщики готовят боевых слонов», — подумала Ревати.

От мысли о войне сердце женщины испуганно сжалось.

Дверь молитвенной комнаты внезапно распахнулась, и Ревати не сдержалась от удивленного восклицания. На пороге стоял ее муж, держащий на плече палицу. Проливая слезы, она просилась к Балараме.

— Ты же не приемлешь насилие! Ты обещал больше никогда не брать в руки оружия! Так зачем ты это делаешь?

— Может ли в таком положении быть выбор у человека долга, дорогая? — Баларама отложил палицу и расцеловал Ревати в обе щеки.

Жена счастливо улыбнулась мужу и нежно провела рукой по его голове.

Мать протянула отцу Валшалу. Баларама обнял и прижал дочку к груди. Рыдания ребенка прекратились. Ревати тоже успокоилась. Она знала, сами небеса не смогут остановить ее идущего к цели супруга.

— Они возьмут и разрушат город, если я не стану сражаться. Я не желаю войны, но вождь ядавов не может бросить свой народ на милость армии мятежного нишадца. Отвращение к насилию хорошо, когда ты силен. Оно не должно подобно грязной тряпице прикрывать позор трусости. В переговоры я вступлю только тогда, когда буду уверен в победе! Ненасилие — мое личное предпочтение, оно не должно влиять на судьбу ядавов! Будь спокойна, Ревати, боги будут на нашей стороне!

Сказав такие слова, Баларама решительно пошел к выходу. Валшала побежала за отцом. Он остановился, наклонился и ласково погладил ее лицо.

Сердце Ревати вдруг стало тяжелым, как камень.

— Почему ты не надел доспехи?

— Это ложная защита. Если я достойно правлю своей страной, люблю свой народ, не вызываю гнева людей, то я вернусь живым и здоровым. Ничто не принесет мне вреда!

Слезы вновь наполнили глаза Ревати, слабость охватила все тело женщины.

«Где же ты, Кришна? Почему ты оставил брата именно тогда, когда он нуждается в твоей помощи?»

— Дочь, позаботься о маме и о двух своих непослушных братьях, — услышала Ревати слова Баларамы.

Дочб подбежала к матери, а Баларама в этот момент исчез за дверью. Ревати прошла в молельную комнату, где ее муж провел все утро. Маленькая дочь тут же увидела там обрядовые колокольчики и принялась в них звонить. Снаружи были хорошо слышны восторженные возгласы и боевые кличи. Почему в Двараку пришла война? С тех пор, как они покинули Вриндаван, жизнь здесь, в прибрежном городе была мирной и прекрасной. Да и во Вриндаване им жилось неплохо, но неожиданно ее муж встал во главе ядавов. Ему в голову пришло, что он должен послужить своему народу, привести ядвавов к процветанию и построить для них лучший на земле город! Почему в голову мужчин приходят подобные несбыточные мысли? Почему бы им не искать счастья в собственных семьях? Почему жизнь посвящена опасным затеям, приносящим женщинам одни лишь слезы?

Ревати упала на колени, коснувшись лбом пола. Смотреть на изображения Господа Рамы и его супруги Ситы, ради которой герой со своим братом разрушали города и убивали тысячи людей, было невыносимо. Лицо статуи Рамы сильно походило на лицо Кришны. Почему нишадец напал на их город? Если кто из правителей Бхараты проявлял заботу и сочувствие к нишадцам, так это был Баларама. Он искренне желал им счастья. Но за свою доброту муж ее получил войну. Ревати от всей души прокляла предводителя осаждающей Двараку армии, человека, принесшего к порогу ее дома кровопролитие. Все будет потеряно, если Кришна не придет им на помощь!

Прижавшись щекой к холодному мрамора пола, Ревати слушала скрип открываемых крепостных ворот. Она закрыла глаза.

— Славься, славься, Махадев! — орали тысячи голосов.

Ее дочь невинно звонила в колокольчики и разбрасывала лепестки цветов перед изваяниями богов. Лучшие цветы она, очарованная владыкой обезьян, положила к ногам Ханумана.

Крики воинов достигли пика и начали постепенно стихать…

* * *
Вокруг постели изможденного болезнью старика стояли самые могущественные повелители южных стран. Давний соперник Карны, Утхаяна из наследника стал царем страны Чера. Для обрядов возведения его на престол и собрались в Музарисе владыки юга. Все они бросились к Парашураме, как только лекарь сообщил, что великий гуру очнулся от беспамятства и начал подавать признаки жизни.

С трудом, превозмогая боль, Парашурама открыл глаза. Стоявшие вокруг его ложа люди с облегчением вздохнули. Утхаяна сделал шаг вперед, и все еще мутный взор старика остановился на нем. Гуру попытался что-то произнести, губы его слабо зашевелились. Только что ставший царем Утхаяна приблизился к Парашураме, с радостью в сердце думая:

«Из всех царей повелитель первым заговорил со мной! Счастливое предзнаменование!»

Впрочем, лицо его стало темным, как ночное небо, когда он разобрал шепот старого гуру.

— Карна…, где мой ученик Карна? Я хочу его видеть…

Собравшиеся цари взволновались. Весь цвет правителей южных стран находился здесь, но первый вопрос гуру был про подлого обманщика суту, нанесшего учителю оскорбление и сбежавшего! Проклиная лекарей, своими снадобьями лишившими рассудка великого человека, цари покинули покои Парашурамы.

— Может быть, он хотел увидеть голову Карны? — предположил царь страны Ватапи.

Мысль эта, как молния, поразила остальных. Их гуру требовал мести! Надо вернуть самозванца на юг и показательно его покарать! Старый царь Калинги призывал всех к осторожности и благоразумию, но кровь правителей южных царств была слишком горяча, чтобы прислушиваться к таким советам.

— Неужели кто-то из нас убоится суту, или его друга Дурьйодхану, или этого старика Бхишму? — вскричал Утхаяна.

Незамысловатого призыва хватило, чтобы самолюбие южан взыграло с новой силой. Цари стали совещаться, перемежая слова гневными возгласами.

— Хастинапур очень силен и расположен от нас очень далеко. Хватит ли в наших сундуках золота на такую затею? — спросил царь Калинги.

Осторожность его была понятна. Земли Калинги ближе всех остальных находятся к стране Куру. Если что пойдет не так, он сам и его народ первыми заплатят противнику.

Утхаяна понял колебания царя Калинги и подошел к нему.

— Деньги у нас будут. Народ платит подати. Люди охотно заплатят больше во имя дхармы! Разве мы не обязаны исполнить желание гуру? Это самое малое, что мы можем сделать для великого человека, научившего нас отличать добро от зла! Сута оскорбил всех нас, а мы ничего не сделали! Теперь о мести просит наш гуру! Клянусь Господом Вишну, этот сута поплатится за свои грехи!

Но сомнения так и не покинули царя Калинги. Утхаяна пристально на него посмотрел. Все верно! Старик переживает из-за панциря Карны. Видимо, его мучил вопрос, не ошибся ли бог Солнца, даровав доспех суте. Но времени на долгие раздумья нет! Утхаяна чувствовал, что промедли они, и ему никогда не отомстить низкорожденному выскочке. Пламя мести, зажженное много лет назад Карной, до сих пор бушевало в разуме Утхаяны.

В храм Господа Ваманы послали за священным светильником. Когда слуги вернулись, Утхаяна поставил его в центре зала собраний и зажег в нем огонь. Храмовые служители принялись распевать гимны, посвященные богам. Цари, один за другим, подходили к светильнику и протянув руки к огню давали обет во имя веры и дхармы, клялись захватить проклятого суты и явить его на суд Парашурамы. После торжественного обряда во все царства юга помчались гонцы. Они несли весть — гуру Парашурама приказывает всем правителям предоставить свои силы в распоряжение Совета царей. Предстояло вторгнуться в северные земли, сокрушить мощь Хастинапура, пленить суту Карну и бросить его к ногам божественного гуру.

Объединенное войско юга собиралось у крепостных стен Чера.

«Куда теперь ты попытаешься скрыться, Карна?» — смеялся про себя Утхаяна.

Боевые барабаны громыхали так, что под молодым царем сотрясалась земля.

«Хорошо, что отец не дожил до этого дня. Он бы сомневался и осторжничал, как царь Калинги».

Скоро, скоро грешный сута окажется в их руках! Ничто теперь не остановит Утхаяну!

* * *
Бханумати сидела в своих покоях. Вместе с ней были ее дети, а также Субхадра с Драупади. Жена Суйодханы строила догадки о том, как протекает игра в кости. До ее ушей долетали то радостные возгласы, то крики, полные отчаяния. Разворачмвающаяся внизу, в сабхе, драма, как будто нисколько не волновала Субхадру и Драупади. Они веди оживленную беседу, в которой, к большому удивлению Бханумати, весьма непринужденно обсуждали мужчин. Драупади рассказывала каким скучным оказался Юдхиштхира, насколько несообразителен Бхима, и какие красавцы близнецы Накула и Сахадева. Не забыли они обсудить и Карну, сойдясь в том, что будь он кшатрием, лучше мужчины и представить было бы невозможно. Обоим хватало благоразумия не говорить об Арджуне, их общем супруге. Бханумати же поражало, насколько дружны две женщины, делящие меж собой одного мужчину. Она же до сих пор испытывала учащенное сердцебиение от ревности, когда Суйодхана украдкой бросал взгляд на Субхадру. Даже точно зная, что муж ей все годы совместной жизни был верен.

Отчего вдруг в зале собраний стало так тихо? Почему безумный брахман Крипа громко смеялся? Холодок пробежал по телу Бханумати, услышавшей новый звук. Она с тревогой глянула на Драупади, беззаботно разговаривающую с Субхадрой. Отчетливо слышался скрип ступеней под чей-то поступью. Кто-то приближался и остановился прямо за дверью. Раздался мягкий стук. Неожиданный страх вселился в Бханумати. Сейчас произойдет нечто ужасное! Она зажмурила глаза, удерживая слезы, а стук становился все громче и смелее. В дверь уже не стучали, а колотили. За окном громко и внезапно заржал конь, и супруга наследника престола заплакала.

* * *
Шакуни свысока взирал на безумца, поддавшегося азарту и проигравшего все, даже собственную жену. Гандхарец перевел взгляд на сына Дхритараштры. Суйодхана сидел рядом, побледневший, ушедший в себя. Шакуни посмотрел на Карну, сполна рассчитавшегося за ранее нанесенные ему оскорбления. Он посмотрел на Бхишму. Лицо Великого регента было подобно камню, старик не собирался вмешиваться. Шакуни посмотрел на своего слепого зятя, безмолвно сидящего на троне и считающего себя царем. Шакуни посмотрел на дверь сабхи, ожидая, что вот-вот появится Сушасана и за волосы приволочет упирающуюся Драупади. Царевичу Гандхары хотелось громко рассмеяться при виде пятерых, бессильных что-то сделать, мужчин, неподвижных, как статуи, ожидающих, когда их общую супругу унизят при всех. Шакуни посмотрел на брахманов. Те, как обычно, увлеченно спорили о том, что в происходящем правильно, а что нет.

«Отец мой! Еще немного, и можешь считать себя отомщенным!» — с самодовольной улыбкой подумал Шакуни.

Брошенные им кости еще долго будут подпрыгивать, катиться и стучать по столу! Кости, выточенные из бедра его давно мертвого отца. Шакуни явственно ощущал приближающуюся гибель Бхараты, чувствовал запах крови, слышал шум битвы, видел смерть и разрушение. Великая война близка! Всё будет поглощено ею!

Шакуни радостно потер ладони.

В зале собраний стояла тишина, будто смерть уже побывала здесь. Лишь с улицы доносился вой собаки и пение того отвратительного нищего, явно оплакивающего судьбу царства. Больше ни звука. Царевич Гандхары был доволен. Земля это обречена. Вокруг Шакуни носились тени давно погибших гандхарцев, и он хотел сообщить им радостные вести. Но время громогласного триумфа еще не настало. На пути к цели придется немало потрудиться. Но он добьется своего. Это неизбежно.

Игральные кости были брошены.


Оглавление

  • ОТ АВТОРА
  • ПРОЛОГ ГАНДХАРА
  • ГЛАВА 1 НАСЛЕДНИК ПРЕСТОЛА
  • ГЛАВА 2 ПОЯВЛЕНИЕ НАСТАВНИКА
  • ГЛАВА 3 ДИТЯ ЛЕСА
  • ГЛАВА 4 СЫН КОЛЕСНИЧЕГО
  • ГЛАВА 5 БРАХМАН-ВОЛЬНОДУМЕЦ
  • ГЛАВА 6 УГРОЗА ОТ ЕВНУХА
  • ГЛАВА 7 УРОК
  • ГЛАВА 8 РАМА С СОХОЙ
  • ГЛАВА 9 ЗВЕРЬ
  • ГЛАВА 10 СРЕДИ НАГОВ
  • ГЛАВА 11 ОБИТАТЕЛИ ТЕНЕЙ
  • ГЛАВА 12 СУД
  • ГЛАВА 13 ДХАРМАВИРА
  • ГЛАВА 14 ГУРУДАКШИНА. ПЛАТА ЗА УРОК
  • ГЛАВА 15 ДХАРМА
  • ГЛАВА 16 ВОЗВРАЩЕНИЕ СУТЫ
  • ГЛАВА 17 БЕГЛЕЦ
  • ГЛАВА 18 СОСТЯЗАНИЕ
  • ГЛАВА 19 МЕСТЬ БРАХМАНА
  • ГЛАВА 20 СМОЛЯНОЙ ДОМ
  • ГЛАВА 21 СВАЯМВАРА
  • ГЛАВА 22 ЖЕНИТЬБА
  • ГЛАВА 23 ПОСТУПЬ ЦИВИЛИЗАЦИИ
  • ГЛАВА 24 ПРОКЛЯТЫЙ ГОРОД
  • ГЛАВА 25 РАДЖАСУЯ
  • ГЛАВА 26 ПАДЕНИЕ
  • ГЛАВА 27 БРОСОК КОСТЕЙ