Сага о Думаковаце [Ристо Трифкович] (fb2) читать постранично

САГА О ДУМАКОВАЦЕ (Еще одна старая история)

«Эх, мне бы мои молодые годочки, уж я бы маху не дал».

И еще:

«Мне бы хоть разок еще Думаковац увидеть, а там хоть помирай! С богом!»

Таков постоянный рефрен сентиментальных излияний и сетований престарелого учителя Галиба У., когда он хватит лишнего. С годами он все чаще возвращается к этой мысли: поехать в Думаковац. Жизнь его замкнулась прискучившим кругом: школа, дом, закусочная на углу, гипертония, жена, дети, заботы, ну и вот стопочку иной раз пропустить и под нее потолковать. Вроде как сейчас. Ехать, надо ехать. И будь что будет. Пусть хоть назад не вернется. Чего он тут забыл? Жалеть ему не о чем. Если приглянется ему там да подфартит, так он и насовсем осядет. Будет слоняться по улицам, как бывало, таких же старых сморчков, как он сам, навещать, минувшие времена вспоминать, потягивая водочку и закусывая чем бог послал. Раскинешься себе поудобнее и сумерничаешь. Чего лучше? Уносишься мыслями вдаль. Да и что суетиться напрасно — чему суждено быть, то и без тебя свершится. По крайней мере, вовремя с дороги уберешься. Только и всего. Душе передышку дашь, пусть хоть перед смертью порадуется. Отдохнешь. Благодатью и свободой насладишься. Упьешься красотой. Земной, нашей. Загробной еще по горло будешь сыт! Воздухом надышишься. Напьешься им, как парным молоком. По росе босым походишь. Проветришь легкие, отравленные выхлопными газами, гарью и прочим разным смрадом. Ощутишь биение земли, услышишь, как оно отдается у тебя в крови. По крайней мере, свет какой-то перед глазами забрезжит, надежда на что-то прекрасное, пусть и несбыточное, все равно. Кажется, заново бы родился, а точнее, как говорится, переродился. Печальные, хмельные мечты. Но все равно — пусть каждый знает, что Думаковац — неповторимый и единственный на свете. В увале стоит, сливы побелены, в цвету, яблони сгибаются под тяжестью плодов. Ветви клейкие. Бездонная высь неба, сверкающая и голубая. Глаза болят от ее беспредельных просторов. Легкий ветерок в ветвях. Прислушаешься. Птица поет. Зелень, подобно чайному настою, источает горький аромат. Природа ластится ко тебе, склоняется, предлагает себя. Возьми меня. Приляг, зовет земля, трава, вытянись, расслабься. На свете живешь только раз. И садовые деревья как будто бы зовут селиться с ними, сплестись. Или это только кажется? Словно бы они подмигивают лукаво. Быть той былинкой, которую ты грызешь, тем деревом, к которому ты прислонился, тем небом, прозрачным и безграничным, в котором ты растворяешься, быть свободным, принадлежать себе и никому больше, есть ли — спрашиваешь ты себя,— есть ли что-нибудь на земле сладостнее и благороднее этого? Если есть,— чему ты не веришь, — пусть тебе назовут, что это такое, пусть тебе укажут пальцем. В городе и ракия мутная, ненатуральная, разведенная. «Лучше думаковацкой нет в мире ракии, это я вам говорю. Нет, такой вы не пробовали во веки веков! Это я вам точно заявляю. Я. Учитель Галиб. Насквозь продирает, а голова чистая».

(Знакомые воспоминания молодости. Еще одна не новая сентиментальная история. Мы пропускаем ее мимо ушей. А почему? По какой причине? Пусть сказываются старые истории, пока есть еще старые люди, которые их помнят, убогие старики и древние села, когда-то породившие нас. Ведь эти истории рассказывает сама жизнь.)

С Думаковацем его связывали воспоминания, молодость, первые радости, лучшие годы: вступление в самостоятельную жизнь, начало работы учителем. Едва отгромыхала война, как он уже с наскоро собранной котомкой за плечами новоиспеченным учителем входил в Думаковац, под вечер, на исходе дня, безбородый, с головой, набитой идеями о том, как он двинется в народ и совершится чудо. Чуда, как и следовало ожидать, не совершилось. Думаковац пленил его своей размереннойосновательностью, по-крестьянски медлительный и обтекаемый, кряжистый, корявый, исконный, недоступный пониманию, чужой и вместе с тем близкий и неповторимый. Во всяком случае, сердце его осталось там, с теми людьми. Он оказался среди своих. Как в родном доме. Куда бы ни занесла его потом судьба, где бы ни пришлось ему плутать, Думаковац всегда оставался для него родным домом, пристанищем, в которое он рано или поздно возвратится. Чтобы обрести покой. Пчел разводить. Жениться. Когда выдохнется, устанет. Перестанет гнаться за успехом в этой дурацкой чехарде, называемой жизнью. Один только Думаковац стоит от всего в стороне, ни к чему не причастный, обособленный. Несбывшаяся, прекрасная мечта.

«Нет, дай только через годок-другой на пенсию выйду,— сотрясал он воздух угрозами, входя во вторую фазу своего невинного и простодушного фантазирования, — получу первую пенсию — и сразу же в Думаковец налажусь, сам господь бог меня не остановит, уж это я вам говорю!»

«Езжай, пожалуйста, кто тебя держит, — с вымученной покорностью отзывается его жена, сытая по горло его праздной болтовней, которой он словно бы мстил ей за их долгую, безрадостную, убогую жизнь, — отправляйся,