Морская чайка [Юрий Олиферович Збанацкий] (fb2) читать постранично

Юрий ЗБАНАЦКИЙ МОРСКАЯ ЧАЙКА Повесть Перевод с украинского Ф. Кравченко Рисунки А. Лурье

А ЕЩЕ МОРЯЧОК!

Ехали мы долго. Мне уже надоело дома разглядывать, я уже хотел увидеть море, а его все не было. Хотелось спросить бабушку, но куда там! Она как заговорила, так уже ни мама, ни я, ни шофер-морячок не могли и слова вымолвить. Я и не знал, что она такая. Маленькая, совсем не похожая на бабушку, она скорее напоминает старенькую девочку. И какая же разговорчивая! Откуда только у нее слова берутся? Просто не верилось, что это моя бабушка. Мама у меня высокая, чернявая, а бабушка низенькая и белая-белая…

Сначала она рассказала нам, что и когда у нее болит, затем начала сетовать на то, что дедушка страшно прилип к своему морю и даже не нашел времени, чтобы встретить нас на станции. Досталось и морю, поскольку оно на рыбу скупится.

А когда уже выехали на ровную, утопающую в садах улицу, бабушка принялась за маму. Она такой экзамен устроила моей маме, так засыпала ее вопросами, что мама, словно ученик в классе, при всем своем старании не могла ответить на пятерку. Только начнет рассказывать, как мы ехали, а бабушка уже про папу спрашивает; только мама начнет о папе, а бабушка уже нашим городом интересуется.

Тем временем шофер так нажал, что мы, будто ошалелые, выскочили за город. И тут я увидел море. Самое настоящее море! Можете себе представить, как я закричал на всю машину:

— Море! Море! Море! Море!

Да и как тут не закричишь! Ведь оно такое чудесное, такое синее-синее и такое большое, что я и вообразить его таким не мог.

А бабушка, словно только и ждала, когда я закричу, тут же ко мне обратилась:

— Вот это, дитятко, и есть море. Не что-нибудь, а море. Ну, ты еще насмотришься на него и накупаешься. А сейчас лучше скажи, мне: в какой же ты класс перешел?

Я хотел было ответить, что уже в шестом учусь, но бабушка, не дожидаясь ответа, засыпала меня новыми вопросами:

— А как же ты учишься? Не ленишься? А маму слушаешься? А с ребятами на улице не дерешься?

Хотел было сказать, что и не ленюсь, и учусь только на пятерки, и маму слушаюсь, и ни с кем не дерусь на улице, если меня, конечно, не трогают, — но бабушка не дала мне и рта раскрыть.

Она уже о своем говорила:

— Ох, теперь и детки пошли! Не детки, а сплошное искушение. У нас в поселке их целый табун. Как бычки черные, на солнце зажарились. Есть, правда, вежливые, тихие и спокойные, но есть такие разбойники, что и слова им наперекор не скажи…

Море исчезло, мы опять ехали среди садов и низеньких домиков из желтого ракушечника. Ехали до тех пор, пока не выбрались в поле, и тогда уже море все время синело слева, уходя куда-то в неведомую даль и сливаясь с чистым, чуть седоватым небом. Даже удивительно, до чего оно бескрайнее. А может быть, там уже и не море? Может, это небо начинается за буераком? И не очутились ли мы на краю света?

Бабушка подтвердила мою догадку, сказав маме:

— Ох, доченька, живешь ты где-то одна, забыла про нас, заброшенных на самый край света, да и глаз не кажешь. Уже думала, что и умру, не повидавшись с тобой.

Я хотел было сказать, что мы давно — и я, и папа, и мама — собирались у них погостить. Но это нам не удавалось, потому что папа офицер и мы долго жили в демократической Германии. А теперь мы живем в Белоруссии. Папа командует танками. Он тоже хотел отправиться с нами к морю, но ему не дают отпуска. Тут я вспомнил, что хотя бабушка у меня и родная, однако говорить ей о таких вещах нельзя. Я был убежден, что даже бабушкам нельзя разглашать военные тайны.

Но вот уже и Черноморка позади. Мы еще долго ехали полем, наконец добрались до одинокого тополя, и тут бабушка схватила за плечо шофера:

— Поверни, миленький, влево, вон за тот мысок, это близехонько. Так быстренько и прибудем к нашему дворцу…

Случилось, однако, непредвиденное: поглядев в сторону, шофер заглушил мотор.

— Так что в село, мамаша, не будем того… Ни за какие коврижки.

Он сплюнул сквозь зубы и отвернулся.

— Голубчик, — задвигалась на месте бабушка. — Побойся бога! С полверсты осталось, так неужто не довезешь? Я же не даром — десяточку дам… На водочку…

— И за сотню не повезу. Думаете, так уж мне хочется под машиной лежать?

— Зачем лежать? Проедем, миленький.

— Будто наши не ездили? Не выберемся, бабка, из таких ухабов.

Я с жалостью смотрел на полосатую тельняшку шофера. Стало почему-то стыдно за него. Ну и трус! Ухабов боится. А еще матрос…

Пришлось нам сложить свои вещи на обочине дороги. Остановились мы здесь и задумались. Даже моя разговорчивая бабушка не знала, что и оказать. А шофер закурил папиросу, лукаво подмигнул маме и, поднимая пыль, помчался в город.

— Эх ты, а еще морячок! — язвительно бросил я ему вслед, но он, конечно, не слышал.

А ведь папа так хвалил моряков…