Баррикады на Пресне. Повесть о Зиновии Литвине-Седом [Франц Николаевич Таурин] (fb2) читать постранично

Франц Таурин БАРРИКАДЫ НА ПРЕСНЕ Повесть о Зиновии Литвине-Седом

«…Среди рабочих выделяются настоящие герои, которые — …несмотря на отупляющую каторжную работу на фабрике, — находят в себе столько характера и силы воли, чтобы учиться, учиться и учиться и вырабатывать из себя сознательных социал-демократов, «рабочую интеллигенцию».

«Подвиг пресненских рабочих не пропал даром. Их жертвы были не напрасны».

В И. ЛЕНИН

Глава первая КОМНАТУШКА НА БАЛКАНАХ

1

Обычный день к вечеру обернулся праздником. Сегодня мать кухарила на богатой свадьбе. Женил сына и наследника купец второй гильдии Матвей Елизарыч Новожилов. Немалого достатка человек: лавки и лабазы на Большой Спасской и доходный дом в Грохольском переулке.

По счастливой случайности удостоилась мать быть позванной в богатый купеческий дом: недели за две до свадьбы обедал купец у своего стряпчего в Астраханском переулке и очень по вкусу пришлась ему кулебяка с севрюжьей начинкой. Узнав, что изготовила ее приходящая стряпуха, Матвей Елизарыч тут же распорядился своей супружнице, чтобы такая же кулебяка была на свадебном столе. Послушная супруга сразу разузнала, что стряпуха эта — солдатская жена и живет она неподалеку, здесь же, на Балканах.

Сегодня мать вернулась домой гораздо позже обычного. Ее ждала вся семья. Не было только отца. Он служил в Бутырках на парфюмерной фабрике Ралле ночным сторожем. Добираться туда было далеко и хлопотно: сперва надо выйти по Первому Коптельскому переулку на Большую Сухаревскую площадь и сесть там на конку до Садово-Триумфальной, а там пересесть на конку, идущую по Долгоруковской улице в Бутырки. Тратиться каждый день на четыре конца было накладно, и отец, не щадя простреленную на Крымской войне ногу, ходил на фабрику и обратно пешком. И потому выбирался из дому часа за два, а то и за три до срока, чтобы не спешить и не опоздать. Потому и сегодня не дождался матери.

Но остальные ждали. И не напрасно. Мать пришла с полной кошелкой. И кулебякой, и другими сготовленными ею блюдами она угодила и хозяевам и гостям, и подобревшая хозяйка сама сказала искусной стряпухе, чтобы та не позабыла захватить гостинцев для своих детишек.

«А то бы я забыла! — подумала мать. — За эти объедки и торчала два дня у печи. Не за копейки же, что отвалите за труды…» Но так подумала только, а сама кланялась в пояс и благодарила.

К кошелке мать никого не допускала. Сама разобрала, выкладывая съестное на кривоногий столик, приткнувшийся у единственного подслеповатого окошка.

В одну грудку сложила то, что скорее всего может испортиться, — куски рыбы и птицы; в другую — куски вареного и жареного мяса; в третью — куски и обломки пирогов и кулебяк. Сытные куски, лакомые, только не резаные, а ломаные, а то и надкусанные…

Печеное мать завернула в чисто выстиранную холстинку и положила на полку. Туда же поставила мясо в глиняной миске. Из оставшегося на столе отложила в сторону два куска покрупнее — отцу на завтрак; отыскала две почти не тронутых куриных ножки и протянула маленьким. Потом сказала старшим:

— Садитесь, ешьте…

Отрезала от ковриги каждому по толстому ломтю и положила на стол рядом с лакомыми объедками.

Ели молча и проворно. Управились быстро. Посмотрели еще не сытыми глазами на полку, и самый старший, а потому и самый смелый сказал матери:

— Еще бы кусочек пирога…

— Завтра, сынок, тоже день будет. Но не каждый день у Новожиловых свадьба…

Мать знала, что говорила. За два с лишним года, что минули с того дня, как выгрузились они всей семьей из теплушки не доезжая Рязанского вокзала, не доводилось еще ей стряпать на такой богатой свадьбе.

Звали в прошлом году два раза на семейные праздники к консисторскому чиновнику на Большую Переяславку да еще как-то к врачу железнодорожной больницы в Живарев переулок. Тоже зажиточно люди живут, и застолье было отменное. Но с Новожиловым им не равняться. Таких тузов-богатеев, поди, и по всей Москве-матушке не так уж много.

Куда чаще приходилось кухарить у людей небогатых, а то и вовсе бедных, можно сказать, у своей ровни. В такие семьи звали не какие-нибудь там особые разносолы стряпать, а тогда лишь, когда своей хозяйки на тот час в доме не было: больна, либо стара и немощна, либо что еще. Мать никогда не отказывалась, хотя иной раз вовсе невелика была корысть. Да и то не стряпать, так стирать или полы мыть, — все равно в люди идти, а стряпать мать любила. И когда это узналось в округе, то редкое семейное празднество обходилось без солдатки Литвиной.

Так уж получилось, что в последние годы на ее женские плечи легла, считай, вся забота о семье.

Кормилец семьи, супруг ее любимый, за которого вышла замуж убегом, без родительского благословения, не глядя что голова у него седая — старше ее был — и что нога прострелена,