Месяц ковша [Анатолий Иванович Горло] (fb2) читать постранично

«Молдова-фильм» АНАТОЛИЙ ГОРЛО МЕСЯЦ КОВША

Бахус любит холмы, гласит латинская пословица. Не удивительно, что он издавна облюбовал наш край. Виноградная лоза, а вместе с ней и первые виноградари — виеры — появились на склонах молдавских холмов во втором тысячелетии до новой эры. И с тех пор не покидали их никогда…

Осень сорокового года.

Посреди крестьянского двора с длинной цепью в руках стоял жилистый мужик лет пятидесяти и с каким-то недобрым прищуром глядел, как мимо его забора идут стайки нарядно одетых девушек, шествуют не по годам степенные парни. Реже проходили односельчане и постарше. Один из них, худой, смуглолицый, приостановился, крикнул через забор:

— Норок, Тома! К месяцу Ковша готовишься? Может, передых сделаешь? Айда на агитконцерт!

Тома Виеру поднял руку, потрясая цепью:

— Солнце еще сон где, какой, к черту, концерт?!

— Не-е, Тома, это мы на господина Казимира потели от зари до зари, а теперь наша власть — восемь часов, и баста!

— Дурак, — сказал Тома Виеру. — Сейчас-то самое время и попотеть, раз на себя работаешь, а не на Казимира.

— А мне много не надо! — осклабился смуглолицый. — Мне… — неожиданно он подхватил под руки проходивших девушек, — мне бы пару молодок!

Девушки прыснули, стали вырываться, увлекая за собой смуглолицего.

— Хету-вэ! — сказал Тома Виеру, вложив в это непереводимое восклицание всю гамму обуревавших его чувств.

Он подошел к бочке и стал опускать в отверстие, из которого валил пар, длинную цепь.

— Фросико! — позвал он.

Окно, выходившее в сторону виноградника, приоткрылось, показались загорелые девичьи ноги и повисли в поисках опоры.

— Фросико! — донесся отцовский голос. — Нагрей воды!

Ноги коснулись земли. Девушка оправила юбку и скрылась в глубине виноградника.

А Тома Виеру стал раскачивать бочку: туда-сюда, туда-сюда… Побагровело его лицо, вздулись вены на шее и на руках. Гулко гремела цепь, обдирая с днища и боков бочки накипь прошлогоднего вина. И громыхание цепи странно попадало в такт доносившейся с холма музыке…

Во дворе бывшей усадьбы помещика Казимира шел агитконцерт. Сельские парни исполняли танец «Скурсул винулуй»— «Давка вина». Рты у всех были завязаны платками. За спинами танцоров прогуливался «хозяин», подгоняя их плетью.

На сцену вскочил парень в кожанке. Это был Константин Гангур. Сделав знак музыкантам, чтобы играли потише, он закричал:

— Граждане аграрные пролетарии! Кем вы были у господина Казимира? Рабочим скотом! Батрачили, не разгибая спин, а прокормить себя не могли! Что оставили вам оккупанты, буржуи и помещики? Самую высокую смертность в Европе! Почти поголовную безграмотность! Беспросветную нищету! Но мироеды не смогли увезти с собой вашу землю! Ваши руки! Ваше солнце! Все это осталось у вас! И все это, помноженное на справедливость Советской власти, которая наконец-то пришла и на правый берег Днестра, даст вам новую жизнь, в которой никто не будет обделен счастьем и благополучием, в которой не будет рабов и хозяев!

Константин Гангур вырвал плеть из рук «хозяина» и взмахнул ею. Грянули музыканты. Танцующие «рабы» сорвали с лиц платки и связали смешно дергающегося «хозяина». Образовав крут, они стали лихо отплясывать вокруг него. И хотя мелодия была та же — «скурсул винулуй», — это был уже другой танец, танец освобождения…

Вместе со всеми танцевал и Константин Гангур, не очень умело, но старательно. Однако восемнадцатилетней Фросике, которая стояла среди зрителей, казалось, что он танцует лучше всех…

Мелькают голые ноги, обагренные красным суслом: крестьяне давят виноград. Весело и ритмично перебирают ногами, словно это не труд, а танец, древний ритуальный танец «скурсул винулуй». Есть что-то вакхическое в этом занятии, венчающем месяц Ковша — винодельческий сезон, — словно пьянящая сила будущего вина уже дает о себе знать, наполняет крестьянские души, изгоняя дьявола повседневных забот…

Еще не просохшая вывеска на воротах свидетельствует о том, что двор бывшей помещичьей усадьбы превращен в «Цех первичной обработки». Крестьяне стащили сюда все, что нашлось в их дворах для обработки винограда: старые ручные прессы, дробилки, корыта, бочки, чаны, ведра, корзины.

Закатав штанины, Константин Гангур тоже давит виноград, что, однако, не мешает ему произносить пламенную речь:

— Свободные аграрные пролетарии, отныне вы сами себе хозяева! Мы верим в несокрушимую силу социализма, в крепкий, как гранит, союз рабочих и крестьян!

Мимо него проходит Фросика с корзиной винограда на плече.

— Фросико, — окликнул он, — придешь на жок?

Девушка с готовностью кивнула, хотела что-то сказать, но Константин Гангур уже повернулся к ней спиной, продолжая прерванную речь:

— Наш совхоз, товарищи, это прообраз будущего коммунистического коллектива, где больше не будет разделения на классы! Вы крестьяне, но вы и