Всего лишь сон [Татьяна Филатова] (fb2) читать онлайн

- Всего лишь сон 2.66 Мб, 284с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - Татьяна Филатова

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Никто не может жить одновременно в двух духовных мирах: дневном и сновидческом. (Мирче Элиаде)

Сновидение обманчиво; оно ведет к путанице в представлениях; оно иллюзорно. Однако оно не ошибочно. (Поль Мишель Фуко)

Глава 1

Это сон. Всего лишь мой сон. Мне восемь лет. Я играю со своей собакой в новый мяч, который мне только вчера купили родители. Собака породы боксер: рыжая морда с черными щеками и висячими ушами, на груди у нее белый «галстук», а на лапы словно надеты белые носочки. Мы во дворе нашего дома. Мне очень весело: я бросаю мяч собаке, а она приносит мне его в зубах. Все бы ничего, если бы не тот факт, что эта собака умерла два года назад.

Казалось бы – присниться может что угодно, вот только после этого сна утром моя мама обнаружила тот самый новый мяч во дворе. Он был прокусан и весь измазан в собачьей слюне.


Меня зовут Меган. Мне тридцать лет, и я преподаю психологию в университете. Для меня это не просто работа или хобби, это еще и попытка разобраться в самой себе, понять, кто я. С медицинской точки зрения я абсолютно здорова, с психической – тоже. В научной терминологии нет названия моему феномену. И никто раньше не сталкивался ни с чем подобным. Во всяком случае тому нет документальных подтверждений. Даже слухов о подобном нет. Чем больше я изучала науку, тем больше убеждалась: это что-то ненаучное, сверхъестественное, то ли дар, то ли проклятие. Именно поэтому я и решила углубиться в познания психологии человека – в надежде найти разумное объяснение моим нереально реальным снам.

Все началось очень давно. Я была совсем маленькой, когда моя мама стала замечать странные вещи. Например, однажды в детском магазине я устроила истерику из-за понравившихся мне игрушек, которые мне не купили. На следующее утро мама обнаружила в моей комнате те самые игрушки. Сейчас, конечно, я уже не вспомню, что снилось мне той ночью, но, судя по всему, тогда во сне я каким-то образом заполучила их. И так было со всем.

Как-то раз в своем сне я разбила вазу, что стояла у нас в гостиной. В тот же миг вся семья проснулась от шума. Да, нас разбудила разбитая ваза. Мама винила в этом кота. Она еще долго отказывалась верить, что подобные вещи происходят из-за моих «странностей». Но позже ей все-таки пришлось признать, что со мной что-то не так.

Мне было около десяти лет. Во сне я дралась со своим старшим братом Эриком, что частенько случалось и наяву. Я сильно ударила его по руке чуть ниже плеча игрушечным роботом, за что он в ответ толкнул меня на пол. Почему-то мое подсознание не подстелило мне мягкого одеяла, а совсем даже наоборот – рассыпало множество мелких гвоздей, один из которых проткнул кожу и впился мне в ладонь. Я тут же проснулась и закричала от боли. Родители прибежали в детскую комнату и увидели в ней настоящий погром. Кругом были разбросаны игрушки и гвозди из папиного гаража, а моя ладонь была вся в крови – из нее торчал гвоздь.

– Эрик, что здесь произошло? – строго спросил отец.

– Я ничего не знаю, я спал, – сонно пробормотал брат.

Мама взяла меня за здоровую руку и повела в ванную, чтобы обработать рану. Эрик, которого отец обвинил в краже гвоздей, догнал нас.

– Мама, у меня сильно болит рука, вот здесь, чуть выше локтя, – он показал ровно то место, куда я его стукнула во сне. Мама отмахнулась от него:

– Ты, наверное, просто отлежал руку. Сейчас пройдет.

– Это я его по руке ударила. Роботом, – виновато сказала я.

– Но зачем? – крикнул на меня отец.

– Я не нарочно, мне все это приснилось. На самом деле я этого не делала.

– Так делала или не делала? Что здесь происходит? – отцу явно все это не нравилось. Ему хватало от нас хлопот и в светлое время суток. Возможно, он мне не верил, а возможно, боялся осознать, что я не такая, как все. Сейчас я его не виню за это.

Мама молчала.

– Ненормальная, – прошептал Эрик.

– Эрик, ложись спать! – раздраженно сказал отец. – Я сейчас уберу все гвозди, но вы оба будете наказаны на всю неделю!

– Но папа! – вскочил с постели брат. – Я ни в чем не виноват! Это все эта… – он указал на меня пальцем той руки, в которую я его ударила. Ему стало очень больно, и он отвернулся от всех, укрывшись с головой одеялом.

– Пойдем, – мама взяла меня на руки, хотя я уже и не была малышкой. Мне было безумно приятно. Она редко была со мной ласкова, и я не виню ее в том. Нельзя заставить человека быть таким, каким он не является.

– Мамочка, – прошептала я ей на ухо, – прости меня. Я правда не хотела. Это все было во сне. Честно, поверь мне!

– Я верю, верю, – мама прослезилась, потому что не верила мне. Взрослые – такие странные люди: детям они верят редко, причисляя тех к категории не столько лгунов, сколько выдумщиков, но почему-то охотно верят другим взрослым лгунам и выдумщикам из экранов своих телевизоров, чьи слова звучат не более реалистично, чем рассказ ребенка о том, что он видел во сне.

Утром все увидели на припухшей руке Эрика огромный синяк.


Шли годы. Я менялась, менялись и мои сны. В тринадцать лет я влюбилась в одноклассника: он выглядел старше остальных и был именно тем симпатягой, которого все девчонки обсуждали в туалете на переменах. Конечно же он не обращал на меня никакого внимания. Понимая, что большая половина его ровесниц «сохнут» по нему, он позволял себе флиртовать абсолютно с любой девчонкой. Но не со мной. Поэтому вел он себя престранно, после того, как мне приснился сон, в котором он поцеловал меня. Тогда еще я не знала: видел ли он сон с моим участием, снилось ли ему тоже самое, что и мне, или он решил, что ему привиделось, как я ночью пришла в его комнату, чтобы поцеловать, но в моем присутствии краска с его лица еще долго не сходила, он стыдливо прятал глаза и избегал общения со мной. Впрочем, последнее он делал и до этого сна.

Как любой подросток, я однажды посмотрела свой первый фильм ужасов. Первый и последний. Уже тогда я осознавала, как может повлиять на мое подсознание увиденная картина, но мне безумно хотелось посмотреть тот фильм. Мне очень повезло, что от кошмарного сна я проснулась посреди ночи в холодном поту до того, как досмотрела его до конца. Хотя откуда нам знать, где у сна конец? И, кто знает, быть может, досмотрев его, я и не проснулась бы… С тех пор фильмы ужасов я не смотрела, но пыталась учиться хоть немного контролировать сны, чтобы успеть вовремя проснуться в случае опасности. Уже зная мои особенности, хотя и подшучивая над ними, не воспринимая всерьез, Эрик как-то сказал, что мне ни в коем случае нельзя смотреть фильм «Кошмар на улице Вязов». Прочитав аннотацию к фильму, я поняла, почему.

Каждый человек хотя бы раз в своей жизни, засыпая, просыпался от того, что у него резко дернулась нога или рука, когда во сне ему привиделось, что он вот-вот упадет. Тут мне повезло меньше. У меня не дергается нога во сне – я падаю во сне. Вот только ушибы от падений в итоге нахожу вполне реальные. До завершения школы у меня дважды случался вывих плечевого сустава, были легкое сотрясение мозга, десятки синяков и один выбитый зуб, к счастью, еще молочный. «Упала с кровати», – так объясняли родители эти случаи в больнице. По этой причине в детской комнате не было двухъярусной кровати.

Иногда моя семья замечала странности, что происходили в доме, но по моей просьбе вопрос моих реальных снов больше не обсуждался. Уже никто не удивлялся, заметив утром перестановку или новые вещи, которые никто не покупал. Против этого никто не возражал.

Я хорошо училась в школе. У меня были свои хитрости. Заметив, что чаще всего сниться может то, что обсуждалось непосредственно перед сном, я читала вечером изучаемый материал, затем мое «второе я» вспоминало о нем ночью, когда тело спало. На утро я заданную тему знала так, словно сама написала прочитанные книги. В свободное время я одну за другой читала работы известных психологов и психиатров, интересовалась неврологией – совсем не тем, чем увлекались девушки моего возраста. У меня была одна цель – найти определение того, что со мной происходит. Я ни дня не сомневалась в выборе профессии, давно решив, что буду учиться на психолога. Но чем больше я познавала науку, тем больше я убеждалась в том, что мой дар и он же – мое проклятие – в медицине доныне незнакомое явление.

Почти смирившись, я стала учиться контролировать свои сны. Нет, я не могла предвидеть начальную точку своего появлении в «измерении М» – так я стала называть их, сократив свое имя до первой буквы. Также я не могла повлиять на предметы и людей, которые меня там окружали, но со временем мне стало удаваться контролировать ту себя: свои действия, поступки и передвижения. Люди воспринимают сон, как фильм, который наш мозг смотрит в то время, когда тело отдыхает. Я же стремилась стать не только актером в этом фильме, но сценаристом, режиссером и, по возможности, декоратором. И иногда у меня это выходило.

Когда я училась в университете, других студентов я сторонилась не меньше, чем избегала детей в школе. Я боялась входить в чью-то жизнь, чтобы потом никого не шокировать проделками своего внутреннего полтергейста. У меня была всего одна подруга, Люси. Она всегда была милой и скромной настолько, что боялась сказать абсолютно любому парню простое «привет» – она тут же краснела. Может именно поэтому я дружила лишь с ней: мы были словно две затворницы, отвергнутые этим миром. Хотя правильнее будет выразиться, что это мы отвергли этот мир.

Разница между мной и Люси была в том, что окружающие сами сторонились ее, я же избегала их вполне добровольно. Это уже была не школа. Я не отличалась особой скромностью и всегда говорила то, что думала. Я не была уверена, что из Люси получится хороший психолог, но к окончанию учебы она стала на себе применять полученные ею знания и навыки, а сейчас уже имеет свой кабинет и немало довольных клиентов.

Но даже Люси я не рассказывала о том, что происходящее в моих снах можно отследить в нашей реальной жизни. Лишь намекая на возможное существование такой способности, я много беседовала со старым профессором, проработавшим на кафедре более сорока лет. Многие считали его чокнутым из-за полноценной отдачи своей профессии, и поэтому я обратилась именно к нему. Он уверял меня, что все это лишь миф, сказка о сверхъестественном, пища для ума писателей-фантастов. Я пыталась донести до него, что с подобной проблемой столкнулась одна моя знакомая, но, видя его скептицизм, не стала его переубеждать.

Однажды я доверила ему провести со мной сеанс гипноза, который был отснят на видеокамеру, якобы ради научного интереса с моей стороны. Увы, это мне ничего не дало. Под гипнозом я не попала в свое «измерение М», а всего лишь покорно отвечала на все вопросы, какие он мне задавал. Результатов не было, но я и не знала, что именно тогда хотела узнать или увидеть. Я все также засыпала лишь с одной мыслью: хоть бы мой очередной сон не был кошмаром.

Один раз произошло нечто весьма для меня интересное, это было началом эволюции моих сновидений. Я приехала на выходные в гости к родителям, и мы с мамой до поздней ночи просидели на кухне. Должно быть, она сильно по мне соскучилась, потому что раньше мы так не делали. Мы пили чай и обсуждали их с отцом планы на проведение летнего отпуска. Мама говорила, что хотела бы отправиться в плавание на яхте – она всю жизнь об этом мечтала. Когда мы легли спать, мне приснилась именно яхта. На ее палубе были мы с мамой.

– Вот видишь, – сказала я ей, – вот и яхта!

– Да, – ответила мама, – как я и хотела.

– Жаль, что это лишь сон… мой сон. Утром запах океана из нас буду помнить лишь я.

– Если это и сон, – рассмеялась мама, – то уж точно не твой!

Я улыбнулась в ответ, не став разбивать иллюзии матери, пусть даже этот ее образ существовал лишь у меня во сне. Такие сны, в которых не происходило никаких явных событий, мне нравились больше остальных. Они никак не сказывались на моей повседневной жизни.

Когда утром мы собрались за завтраком, мама оживленно рассказывала ее сон, в котором я ей доказывала, что сон вовсе не ее, а мой, и в том сне мы с ней стояли на палубе яхты. Я лишь улыбалась, но ничего говорить не стала. Родители думали, что мои детские «ночные странности» остались в детстве. Я долго обдумывала эти два сна и пришла к выводу, что, если по чудесному совпадению я попадаю в сон другого человека, то, если нам снится одно и тоже, утром мы оба будем помнить одинаковые сновидения. Кто знает, случалось ли подобное у меня с другими людьми, которых я видела в своих снах, но с которыми потом это не обсуждала. Может тогда, в тринадцать лет, моему однокласснику все же снилось, что он меня поцеловал… Бедняга, представляю, как он стеснялся этого.


Для чего я все это записываю? Я не могу дать конкретный ответ на этот вопрос. На тридцатилетие Люси подарила мне блокнот в красной обложке. Дневник. Такой, в какой старомодные дамы ежедневно вносили записи своих скучных и однообразных жизней. Я же, быть может, буду записывать сюда то, что происходит в моих снах. Если мне не будет лень…

М.

Глава 2

Обычный день. Она провела два занятия, после которых чувствовала себя безумно уставшей. Голова раскалывалась, и Меган пошла в комнату отдыха. Выпив стакан воды (хотя организм отчаянно требовал кофе), она присела на диван и незаметно для самой себя заснула. Это было нарушением ее собственных правил: спать днем и спать вне своей квартиры, ведь нельзя знать заранее, где именно во сне окажется ее «второе я».

Но, к счастью, Меган из «измерения М» очутилась в совершенно незнакомом ей кафе.

– Латте без сахара и шоколадный кекс, – сказала она подошедшей к ней официантке. «А вот и кофе», – промелькнула мысль.

Официантка записала заказ и ушла. В углу кафе за столиком сидел симпатичный светловолосый парень лет двадцати, других посетителей не было. Он привлек внимание Меган, возможно потому, что был здесь единственным, кроме нее самой и официантки, человеком. Декорация ее сна. Она встала из-за своего столика и подсела к нему, не сказав ни слова. В конце концов это ее сон, и она это осознавала. В обычный жизни она бы ни за что так не поступила, здесь же все иначе. Это ее мир.

Парень пил латте, рядом на блюдце лежал шоколадный кекс. Все в точности так же, как было и в ее заказе, который уже принесли. Они одновременно сделали глоток кофе, потянув горьковатый напиток через трубочку.

«Выпью кофе и можно просыпаться», – подумала про себя Меган.

– Без сахара? – спросил ее молодой человек.

– Без сахара, – с улыбкой ответила она.

– У вас красивые волосы.

– Спасибо, – смутилась и сама же этому удивилась Меган, – но ничего обычного. Обычный светло-русый оттенок.

– Да, но это ведь ваш естественный цвет волос, я прав? – спросил парень. – Сейчас редко можно встретить девушку, которая не красит волосы.

– Предпочитаю натуральную красоту до тех пор, пока не проступит седина, – ответила Меган. – Мы знакомы?

– Я бы запомнил.

– Увы, мне пора, – допивая кофе, сказала она, – у меня еще много работы, а я сплю…

– Мы еще увидимся?

– Не думаю… Сны редко повторяются…

– Что, простите?

– Я с удовольствием бы встретилась с тобой, но это не всегда зависит от меня, – сказала Меган.

– Я буду ждать в этом кафе, – ответил парень, – я часто здесь бываю. У них очень вкусный кофе.

– Если будет возможность, я обязательно зайду, – улыбнулась она.

В этот момент у Меган зазвонил телефон. Она потянулась за ним рукой в карман и проснулась от того, что коснулась рукой действительно вибрирующего в кармане телефона. Меган посмотрела на экран. Звонила Люси.

– Привет, Люси, – ответила она, почувствовав во рту привкус горького кофе с молоком.

– У тебя сонный голос, – прозвучало в трубке, – ты что же это – спишь на работе?

– Нет, тебе показалось. Просто устала. Что стряслось?

– Как это – что стряслось? Сегодня пятница, и мы договаривались сходить в кино! Или ты уже забыла?

Меган прикрыла глаза. Да – она забыла.

– Нет, не забыла, – продолжала оправдываться, – просто заработалась.

– Будем считать, я тебе поверила, – весело ответила подруга. – В шесть вечера встречаемся в кинотеатре.

– Хорошо, я буду. Спасибо, что напомнила. До встречи.

– До встречи! И выпей кофе, а то у тебя ужасно вялый голос, – сказала Люси.

– Я уже, – улыбнулась Меган и положила трубку.

Она достала из сумки красный блокнот, который ей подарила Люси. Теперь – ее дневник. Открыла его и сделала небольшую запись:

Уснула днем на работе. Кафе. Милый молодой человек со вкусом таким же, как у меня. Не припомню, где могла видеть его в реальной жизни. Но, как правило, все образы, что приходят к нам во сне – это лица тех, кого мы когда-то встречали наяву, даже мимолетно. На вид он моложе меня, но он меня не узнал, значит, скорее всего, он не один из студентов. Мы выпили кофе, и я была бы не прочь повторить. Пока не могу для себя объяснить, чем он меня так заинтересовал. Одно понятно – он тоже иногда спит днем.

Звонила Люси. Поход в кино… За что? Целый день я была на работе. С людьми. Кто вообще придумал по пятницам «отдыхать» не дома? Я работала пять дней! Я каждый из этих пяти дней говорила с людьми. Много говорила. Добровольно и в то же время против своей воли, стоит заметить. А теперь, когда я вздрагиваю от одной только мысли, что мне еще нужно провести пару часов на работе, я должна идти в самый центр скопления людского шума: в торговый центр, в кинотеатр, в многолюдный ресторанный двор.

Кошмар. Наверное, я все-таки люблю Люси, раз соглашаюсь ради встречи с ней идти на такие жертвы. Хотя, нет. Это исключительно акт эгоизма: ведь если сегодня не приду к ней я, завтра не придет ко мне она. А любой интроверт рано или поздно нуждается в человеке, что будет просто рядом.

М.

– Приятный монолог, – сказала себе под нос Меган и, улыбнувшись, вышла из комнаты.


Люси уже ждала у кинотеатра.

– Я купила билеты! – радостно сказала она.

– И что же мы смотрим?

– Было три варианта на выбор: мультфильм, но мы с тобой уже переступили через порог невозврата в детство, были ужасы…

– Я не смотрю ужасы!

– Да, – довольно улыбнулась Люси, – и я это отлично помню. Хотя, как по мне, иногда полезно пощекотать свои нервишки. Так закаляется характер. Остался третий вариант: фильм об ограблении банка. Стандартный сюжет, каких тысячи…

– Мне это подходит, спасибо. Идем, – мило сказала Меган. Они купили каждая по большому ведру попкорна и отправились в зал.

Меган не сразу осознала, что всматривается в каждого парня, который проходит рядом. Она хотела увидеть того самого. Во время просмотра фильма она лишь смотрела на экран, но осознанно не вникала в сюжет (подсознание же в ее голове, забросив ногу на ногу, похрустывало попкорном и впитывало в себя каждую секунду фильма). Мысли ее были в том кафе. Почему? Нельзя жить во снах, и она это знала больше, чем кто-либо другой.

Ограбления и погони завершились, и Меган не успела оглянуться, как они с Люси уже сидели в кафе первого этажа торгового центра, потягивая через трубочку латте без сахара.

Еще не дежавю, но ощущения были схожи.

– Что с тобой происходит? – спросила Люси.

– А что со мной происходит? – переспросила Меган.

– Ну, не знаю. Ты весь вечер сама не своя. Подруга, неужели ты влюблена?

Меган округлила глаза, искренне удивляясь словам Люси. А вдруг та права? Но никто не влюбляется во время десятиминутного дневного сна, да еще и в человека, который лет на десять моложе.

– Просто устала, – ответила она.

– Ты и правда выглядишь вяло, – согласилась та. – Завтра выходной, иди домой и выспись хорошенько.

– Соглашусь и покорно исполню ваши предписания, доктор. Сон – именно то, что мне сейчас нужно.

Какое-то время девушки еще сидели в кафе и даже о чем-то беседовали, но в себя Меган пришла лишь тогда, когда об ее ноги терся голодный пушистый белый кот. Покормив Джеймса Блонда (так звали огромного котяру) и приняв душ, она легла в постель и мгновенно заснула, стараясь думать «о нем».


Я бегу по коридору осознавая, что меня догоняют. В руке у меня большой черный мусорный пакет, достаточно тяжелый. Не совсем здраво я осознаю, что в нем деньги, а я сама нахожусь в банке. Что за чертовщина… Мне в кинотеатр уже совсем нельзя ходить?!

Что это за банк? Какой город? Сердце учащает свой ритм, выгоняя из себя бешеный напор крови, знатно сдобренной адреналином, и ноги бегут все быстрее.

– Не дайте ему уйти! – слышу я из-за спины.

Впереди я вижу открытое окно, и у меня в голове возникает безумная мысль.

«Спасибо за открытые окна в банке», – сказала я сама себе и выпрыгнула из него. Сценарий был ко мне благосклонен, поэтому я приземлилась вполне удачно: ноги не сломала – уже удача. Я оказалась на темной улице. За мной был уже не банк, а обычный жилой многоэтажный дом. Асфальт был мокрым, повсюду мелкие лужицы транслировали множество маленьких лун, отражая всего одну большую луну на ясном в небе. Тот факт, что банка не было рядом не исключает возможность погони. В конце концов это не та реальность, где действует логика (тем более о какой логике можно говорить, пребывая в МОЕЙ голове?). Я снова побежала. Пакет я все так же крепко держала в руке, отпускать мне его совершенно не хотелось. Я бежала домой. Я это осознавала, хотя местность была мне незнакомой. Больше я ничего не помню из этого сна. Да, так тоже иногда случается – я не помню свои сны.

Утро принесло неожиданное открытие. Как же мне теперь поступить? Не идти же в полицию…

М.


– Люси, надо было вчера смотреть мультфильм, – пробормотала Меган, выдыхая в телефонную трубку не совсем приятный запах своих еще не чищенных зубов и сонно потирая глаза. Люси разбудила ее звонком, чтобы поинтересоваться, смогла ли Меган отдохнуть и выспаться.

Человек может вставать рано утром намеренно даже в выходной день, чтобы заняться любимым делом, чаще – любимым творчеством. Но горе тому, кто покусится на это время или, что хуже – разбудит эту творческую личность. Чтобы выжить после этого, тому человеку нужно быть слишком любимым тем, кого он разбудил. Быть может, несчастному спасет жизнь невозможность избавиться от тела у той самой творческой личности, но лучше это не проверять на личном опыте.

В своих снах Меган уже и раньше встречалась с опасностями, однако полиция за ней гналась впервые. Меган побрела в ванную, где громко вскрикнула от испуга. В душевой кабинке лежал черный непрозрачный мусорный пакет. Она уже знала, что в нем.

– Но это не мое, – сказала она своему отражению в зеркале над раковиной, повернув голову вправо.

Дрожащей рукой она потянулась к пакету и приоткрыла его. Внутри были связанные стопки долларов различным номиналом.

– Сдаться полиции? – продолжила Меган размышлять вслух. – И что я им скажу? Мое астральное отражение ограбило неизвестный мне банк после увлекательного просмотра блокбастера! Так нельзя… меня либо посадят в тюрьму, либо сперва сочтут безумной, а потом все равно посадят в тюрьму. Кофе… пожалуй, начну с кофе…

Заварив себе крепкий кофе без сахара, добавив в него немного сливок и накормив мистера Блонда (Джеймса, Джеймса Блонда), Меган открыла ноутбук и принялась читать сводки новостей за прошедшую ночь. Почти сразу она нашла то, что искала. Совсем недавно была опубликована статья о том, что из одного из банков города пропала крупная сумма денег, при этом нет ни записей с камер наблюдений, ни свидетелей, которые могли бы хоть как-то пролить свет на это событие.

– Очень хорошо, – сказала Меган, – конечно, все очень плохо, но хорошо, что я не оставила там никаких следов… я надеюсь.

Она снова пошла в ванную и встала у душевой кабины. Максимально долго оттягивая неизбежное, все же Меган приступила к пересчету денег. В пакете было больше трехсот тысяч. Казалось, что даже волосы на голове шевелились от испытываемого шока.

– Банки обманывают вкладчиков, увеличивая проценты, – объясняла Меган Блонду, что сидел с ней в гостиной на диване бежевого цвета, вокруг которого на полу были разложены стопки с купюрами, – ни один простой человек не пострадает, если я не верну деньги в банк, а для тех, кто владеет им, эта утрата будет сродни капле в море.

Пушистый кот лишь мурчал в ответ, глядя на хозяйку своими голубыми глазами. Для него эти зеленые бумажки не представляли никакой ценности. Разложив деньги на три равные части, две из них Меган убрала в большую коробку и спрятала в шкаф среди старых вещей, а третью сложила в коробку поменьше, и лишь несколько купюр она убрала в свой кошелек.


Во дворе на зеленой лужайке рядом с качелями играли дети. Меган стояла за забором, но смогла дозваться до одной из девочек.

– Подойди ко мне, – сказала ей Меган.

– Но я вас не знаю, – ответила девочка лет семи, – а мне не разрешено разговаривать с незнакомыми.

– И ты абсолютно права, но сейчас, прошу, возьми эту коробку и отнеси ее старшим, хорошо?

Девочка недоверчиво смотрела на Меган.

– А что в ней? – спросила она.

– Подарок для вас, – улыбнулась Меган. – Я знаю, что вам нельзя ничего брать у чужих людей, но, поверь, это очень-очень важно!

– Хорошо, – сказала девочка и потянула ручки вверх. Меган аккуратно передала ребенку тяжелую коробку через забор, надеясь, что ее никто не видит со стороны.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Софи, – ответила девочка.

– Очень красивое имя, Софи! А теперь отнеси скорее это кому-то из взрослых.

– Вы красивая, – сказала в ответ Софи.

– Спасибо тебе. Но, знаешь, с твоей красотой мне не тягаться! Беги скорее!

Во двор вышла женщина средних лет, и девочка с коробкой подбежала к ней. Женщина отругала ребенка за то, что та разговаривала с незнакомкой, которой уже и след простыл, но когда она открыла коробку, то от удивления обняла Софи и села вместе с ней на землю, вытирая слезы, стекающие из округленных глаз. В коробке были деньги, а поверх них записка: «Сто тысяч для ангелов». Никто никогда не жертвовал в их приют такую сумму.


Зайдя в супермаркет перед возвращением домой, чтобы купить себе ванильное мороженое для вечернего домашнего киносеанса, а также консервы для кота, Меган совершенно случайно обратила внимание на полку, на которую раньше даже не смотрела: полку с огромным выбором красок для волос. «Сейчас редко можно встретить девушку, которая не красит волосы», – вспомнилось ей. Насыщенный день после столь же насыщенного сна принес много хлопот, из-за всего этого Меган и не вспомнила о парне, с которым сутки назад пила кофе в ее собственном «измерении М».

Чем-то этот сон отличался ото всех предыдущих. Определенный процент реальности присутствовал в каждом, но этот казался более живым. Меган не могла понять, почему.

То ли для того, чтобы заглушить совесть и эмоции подсознания, оставшиеся после истории с банком, то ли, не совсем осознанно, чтобы вернуться во сне в то кафе, Меган решила вечером посмотреть романтический фильм, что ей было совершенно не свойственно. Таявшее мороженое незаметно исчезло к концу фильма, а позднее время суток взяло верх над уставшей Меган. Завтра – воскресенье, и значит необязательно ползти в душ, а после расстилать постель. Выключив телевизор и отодвинув пустое ведерко из-под мороженого на журнальном столике, Меган заснула на диване вместе с белым котом.


То же кафе, тот же столик, та же официантка, но я не вижу ее лица.

– Латте без сахара? – спрашивает она меня.

– Да, будьте добры.

– Шоколадный кекс?

– Нет, спасибо, я только что съела ведро мороженого. Только кофе, пожалуйста, – отвечаю я, а сама всматриваюсь в сторону столика, что стоит в углу. Он там. Некое смущение одолело мной. Но, не успев понять, что произошло, я увидела, что он уже садится напротив меня.

– Добрый день, – сказал тот самый молодой человек, улыбаясь мне.

– Скорее, ночь, – ответила я. Зачем я это сказала?

– Прошлый раз вы спешили.

– Ты, – сказала я, – я люблю общаться на «ты». Иначе я чувствую себя учителем.

– А ты – учитель?

– Да, в некотором роде… – А ты?

– Учитель ли я? – он рассмеялся. – Я программист.

– Да? – удивилась я. – Сколько же тебе лет?

– Тридцать два.

Я искренне удивилась:

– Я бы сказала, что выглядишь ты не старше двадцати лет.

– Во сне можно выглядеть как угодно, – улыбнулся он.

– Ты знаешь, что это сон?

– Кажется, я это осознаю. Честно признаться, я очень хотел, чтобы ты снова мне приснилась.

Я с трудом проглотила сделанный перед этими словами глоток кофе, едва не подавившись им.

– Я тебе снюсь? – спросила я.

– В прошлый раз после бессонной ночи, проведенной за компьютером, я проспал почти весь день. Ты мне приснилась, и я долго вспоминал тот сон. Я очень хотел, чтобы он повторился…

«Неужели он такой же, как и я?» – подумала я.

– И часто тебе снятся такие сны?

– Которые повторяются? Это впервые.

– Слава Богу, – с облегчением вздохнула я. Лишь сейчас, когда я записываю это, я не понимаю, почему в тот момент ощутила облегчение. Ведь, наверное, было бы неплохо найти человека такого же странного, как я. Но ведь нам просто может сниться один и тот же сон. А то и вовсе это может происходить лишь в МОЕЙ голове.

– Ты бывала здесь раньше? – спросил он меня.

– Кажется, нет. Возможно, проходила рядом или видела по телевизору.

– Почему ты мне снишься? – диалог становился все живее и напоминал обоюдный допрос, но этот вопрос застал меня врасплох. Я не знала ответа на него, к тому же была уверена, что в первую очередь это он мне снится.

– Скорее всего, – начала я, – что мы однажды где-то виделись. Наши подсознания оставили воспоминание о той встрече в памяти, а теперь сны каким-то образом объединились.

Он рассмеялся.

– Что в этом смешного? – спросила я.

– Это очень иронично – видеть человека в своем сне и не иметь возможности воплотить эту встречу наяву.

– Ты… – помедлила я, – ты прав. Шутка сознания. Я привыкла.

– Твой кофе, – сказал он, – он закончился.

– Значит пора просыпаться.

– Надеюсь, еще не пора. Я бы хотел выспаться, поэтому, пожалуй, повторю заказ, – улыбнулся он. – Ты мне приснишься еще?

– Возможно, – сказала я. – Я постараюсь.


У Меган затекла рука: все-таки на диване спать было неудобно. Она пошла в туалет, потом зашла на кухню выпить воды, посмотрела на часы: было 03:04. Мистер Блонд остался лежать на диване, лениво следя за передвижениями хозяйки по квартире.

– Я постараюсь… – пробормотала Меган. – Кто же ты такой?

Она взяла свой блокнот и записала сон под слабым свечением ночника на кухне. Сделать пару шагов к выключателю и добавить больше света ей попросту было лень. Непривычное для Меган волнение отдавало вибрацией где-то в области гортани. Новое для нее чувство.

– Почему он выглядит так молодо? – снова сказала она вслух. Джеймс Блонд повел ухом, посмотрел на хозяйку, намекая взглядом, что ей пора вернуться на диван. Но Меган, закончив писать, взяла кота и направилась с ним в спальню. Остаток ночи она хотела провести в своей постели, где, к слову, тот парень из кафе еще ни разу ей не снился.

Почти четыре часа то ли ночи, то ли утра. Меган, поглаживая мурчащую, мягкую, белую субстанцию, повернула голову в сторону шкафа, где она спрятала деньги. Деньги нужны всем, особенно тем, кто уверяет, что они – не главное в жизни. Но афишировать, что она вдруг разбогатела, Меган не собиралась.

Надо спать. Иначе утро будет тяжелым, несмотря на выходной. Где она сейчас окажется? Кафе? Банк? Или просто прогулка по улице, которая не влечет за собой никаких последствий?

Меган заснула. Какие-то воспоминания из школьной жизни, уроки, перемена… При этом она понимала, что находится в своем теле взрослой женщины. Ничего интересного. На утро, быть может, несколько ее одноклассников вдруг подумают о странной девчонке, с которой учились вместе почти пятнадцать лет назад. Но вряд ли даже вспомнят ее имя.

Глава 3

Утро выходного дня: что может быть прекраснее? Кофе не спеша, кусочек черного шоколада, кот, сидящий рядом. Без спешки. Наслаждение от каждой минуты. Такой медленной, утренней минуты. Если есть хотя бы одно утро в неделе, когда человек может в тишине не торопясь выпить кофе, то он может считать себя счастливчиком.

Вкус кофе отличался от того, что она пила ночью. Меган разбиралась в кофе, потому ощущала это. Но ничего. Кофе – не главное. Нет, конечно же чаще всего кофе – это важнейший ингредиент любой встречи. Но в этом конкретном случае кофе не был главным. А что было?

Она достала свои выпускные альбомы: школьный и из колледжа. Ни на одной фотографии не было его, хотя она и так это знала. Ему тридцать два (хоть и выглядит на двадцать), значит, он старше. Конечно же его не могло быть в этих альбомах!

Она допила кофе, взяла в руки телефон и увидела сообщение. Это была Люси. Она желала доброго утра и интересовалась, как Меган спалось.

«Спасибо, все отлично. Как у тебя дела?» – ответила Меган и мысленно поблагодарила подругу за то, что та ограничилась сообщением, а не стала звонить.

Люси тут же что-то написала, Меган нехотя снова стала набирать ответ. Она искренне любила подругу, но той было слишком «много», а Меган ценила уединение. Ей, в отличии от Люси, вполне хватало бы короткого чаепития один раз в неделю, а то и в две, подруга же требовала к себе куда больше ее внимания.

«Выпьем кофе?» – написала Люси.

«У меня дома, – ответила Меган. – У меня сегодня строгий горизонтальный режим. Не планирую сегодня покидать квартиру».

«Ок, жди меня. Что-нибудь купить?»

«Купи себе тур в другую страну на месяц», – подумала Меган, и ей тут же стало стыдно за такие мысли. «Что-нибудь на свой вкус», – написала она.

– До чего же я злая стерва, – с отвращением к самой себе пробормотала Меган, набирая текст.

Вообще-то она любила подругу, не так сильно, как любила ее Люси, но любила. Однако личное пространство – это личное пространство. Никто, даже единственная подруга не смела на него посягать. Меган, как человек, знающий психологию человека, считала себя личностью состоявшейся и самодостаточной, не нуждающейся столь часто в чужой компании. Люси в свою очередь, будучи таким же психологом, как и сама Меган, считала ту глубоко несчастной женщиной, страдающей от одиночества и непременно нуждающейся в поддержке и частом контакте с подругой, то бишь с ней. Психологам принято доверять и доверяться. Так какой же из этих двоих был прав?


Люси болтала без умолку.

Меган ожидала чего-то вроде мороженого или шоколада, но подруга привезла множество контейнеров из японского ресторана с роллами. Не то, что хотела Меган, но это лучше, чем ее полупустой холодильник – готовить Меган не любила, к тому же готовить для одной себя ей было попросту лень. А Джеймс Блонд даже выпросил у гостьи пару кусочков рыбки, пока хозяйка не видела.

– Ты все же какая-то не такая, как обычно, – эту фразу, в отличии от многих других, сказанных в тот день Люси, Меган отчетливо разобрала.

– Почему?

– Ты молчишь еще тише, чем всегда, – ответила Люси.

– Да нет, просто…

– У тебя кто-то есть? – заулыбалась девушка.

– С чего ты взяла? – удивилась Меган.

– Я еще в прошлую нашу встречу заметила, что ты не такая, как всегда, – повторилась и улыбнулась подруга.

– Я дам тебе знать, если в моей жизни появится мужчина, который будет мне дороже, чем мистер Блонд, – тоже улыбнулась Меган. – И все же я сомневаюсь, что кто-то сможет выдержать конкуренцию рядом с ним.

Белый котяра сидел рядом, глядя на хозяйку глазами, полными обожания. И он не считал, что поступил плохо, выпросив у гостьи рыбку.

– Конечно, насчет Блонда я не сомневаюсь, – хихикнула Люси. – Но…

– Люси, – перебила ее Меган. – У меня никого нет. Точка. Будет – скажу. Ты же знаешь меня, знаешь, что я не стану обманывать или говорить намеками. Я скажу тебе все, когда будет о чем говорить. А пока говорить не о чем. – Меган сделала небольшую паузу, а после продолжила: – А что у тебя на «личном фронте»?

– Ну, мы уже трижды ходили на ужин в ресторан, – улыбнулась Люси.

Меган округлила глаза. Когда она задала вопрос подруге о ее личных делах, она не ожидала что-то услышать в ответ, потому что «личного фронта» у Люси, как такового, никогда не было. Как же подруга утаила это от нее? В тихом омуте…

– Что? – спросила Меган. – С кем ты ходила в ресторан? Почему я ничего не знаю?

– Ты меня ни о чем не спрашивала, я ничего и не говорила, – ответила девушка и отпила зеленый чай из чашки. С кофе в тот день уже было покончено.

«Неужели я такая плохая подруга? Что могло быть проще, чем поддерживать дружбу с Люси?! Я решила, что ее, как и меня, не стоит расспрашивать ни о чем личном, но ведь мы с ней такие разные. Всего-то надо было хотя бы раз в месяц интересоваться: не появился ли у нее кто. И я даже с этой ролью не справилась. А если при следующей встрече я узнаю, что ее ребенок уже идет в детский сад?».

Все эти мысли пролетели в сознании Меган всего за пару мгновений. Ей стало стыдно, и Люси это заметила.

– Ничего страшного, – сказала она, – я сама не хотела ничего говорить, пока не буду уверена, что это нечто большее, чем просто интрижка.

– А это большее?

Она поняла, что сделала: этим вопросом она хотела переложить на Люси вину в своей неосведомленности. Неосознанно, разумеется. Но подруге этого хватило. Она мило улыбнулась и поставила чашку на стол.

– Я пойду, хорошо? – Люси продолжала улыбаться.

– Уже? Ты спешишь? – Меган старалась сделать максимально виноватый вид.

– Ну… возможно, немного, – она пожала плечами.

Ей было не по себе. Меган и прежде наверняка обижала Люси, но так совестно ей еще ни разу не было. Разумеется, она провела ее и попросила держать в курсе интересных событий в ее жизни.

«Да что же со мной и в самом деле происходит?! – позже думала она. – Серьезно? Я так и сказала: интересных событий?! Но я же ее подруга! По крайней мере, она так считает. Я обязана быть в курсе ВСЕХ событий в ее жизни, и все они для меня должны казаться серьезными и важными. И я окажусь последней сволочью, если не я буду свидетелем на ее свадьбе, которая когда-нибудь состоится, возможно раньше, чем я думала. Хотя кого я обманываю? – я никогда не думала об этом».

Перед сном Меган много размышляла и переживала. Совесть – странная штука. Считается, что люди, в ком она не дремлет – пример для многих, но им чертовски трудно быть довольными собой. А человек, который не пользуется такой своей встроенной функцией, как совесть, может бессовестно думать только о себе. Как обычно Меган и делала.

Переживания и размышления на сон грядущий сказались на ней. Самым плохим образом.


Незнакомая местность. Кажется, это лес. Я не уверена, потому что здесь тоже ночь. Темно. Совсем темно. Звезды? Если бы. Непозволительная роскошь в несуществующем мире, словно на реквизит и декорации было выделено слишком мало средств, или же вымышленный нечестный чиновник в моем измерении прикарманил себе все небесные светила.

Неважно. Но было темно. Оказавшись во сне, я уже никак не могла повлиять на ход событий. Осознание того, что это сон, иногда было половинчатым: все-таки я спала. Наверное, любой человек, видя сон, какой-то частью своего естества понимает, что все происходящее – нереально, а вторая его часть уверена, что все, что он видит – взаправду.

Все же лес. Определенно это был лес. Густой лес, а я находилась на тропе внутри него, словно тромб в узкой артерии. Я слышала голос, и он звал меня.

– Люси? – спросила я. – Это ты?

Я шла на голос, пробираясь сквозь ветви, что нависали над тропинкой. Голос то звал меня, то затихал. Шорохи со всех сторон пугали меня, но я старалась сконцентрироваться только на том, кто меня звал.

– Люси? – снова крикнула я. Ответа не последовало. Колючая ветка ударила меня по лицу своими иссохшими сучьями. Я вскрикнула, коснулась скулы и поняла, что та была в крови.

Пытаясь вслушаться в голос, который звал меня, я чуть было не упустила звук дыхания, что раздавался за моей спиной. Хотя, вполне вероятно, что я сперва заметила не звук, а вонь, исходящую от этого дыхания. Это был запах разложения.

– Кто здесь?

Серьезно? Я так сказала? Стыдно признаться, но да. Самоконтроль был утрачен.

Я не видела, что именно за мной двигалось, мне хватило этого мерзкого запаха: запаха тления. Помню, однажды у наших соседей исчезла кошка, а нашли ее по запаху спустя неделю в нашем подвале. В нашем. Не в соседском. Что она там делала? Мы так и не узнали. Но мы знаем, что она там сделала – умерла. Почему именно в нашем? Быть может, именно в нашем доме водились мыши, и поэтому она к нам пришла…

Неважно. Но запах был примерно таким же. Нет, не запах. Вонь.

Я ускорила шаг, оно тоже стало двигаться быстрее.

– Меган, – и снова голос Люси.

Я не стала звать ее в ответ. Я побежала.

Оно тоже побежало.

Кажется, я слышала злобный смех. Неживой смех. Я это знала. Ветки продолжали бить меня по лицу. А затем я упала.


Каждый человек хотя бы раз в своей жизни переживал во сне ощущение падения: когда тебе снится, что ты падаешь (не важно, на ровном месте или в пропасть): нога дергается, страх пробегает электрическим разрядом по всему телу, выброс адреналина заставляет поры извергать микроскопические капельки пота, человек просыпается. С Меган все обстояло куда страшнее.

Ей приснилась пропасть, не пойми, откуда взявшаяся в лесу. В лесу, которого, скорее всего, даже не существует в реальной жизни, а если и существует, то после этой ночи некоторые ветки деревьев в нем окажутся обломанными. Ее нога не просто дернулась. Она выгнулась под странным углом и, если Меган в тот момент стояла бы, а не лежала в постели, она наверняка бы вывихнула ее.

Да, постель была мокрая от пота, подушка же была испачкана в крови от оцарапанной щеки, к тому же она безумно провоняла. От нее несло дохлой кошкой. Меган, окончательно придя в себя, поползла в ванную к зеркалу, оставляя за собой грязные следы от ног. Скула была в крови, царапин было несколько.

– Твою ж мать, – выругалась девушка и открыла кран с холодной водой. Руки запекло: они тоже были побиты ветками.

– Выспалась, – высказала Меган недовольство своему отражению в зеркале, затем ополоснула ноги под душем, сев на край ванны, вытерла их полотенцем и пошла на кухню.

Мистер Блонд не спеша вышел из спальни, недоумевая, отчего хозяйке не спится. На часах было немногим больше трех часов ночи. Меган жадно выпила полный стакан воды, подняла с пола кота и снова направилась в спальню. Она положила Джеймса Блонда на постель, предварительно стянув на пол простынь, вымазанную ногами, кот же брезгливо обнюхал подушку и спрыгнул на пол.

– Прекрасно, – сказала Меган и снова пошла на кухню, чтобы взять мусорный пакет и завернуть в него эту подушку. От той несло дохлятиной.


Она была в том прекрасном возрасте, когда нравиласьне только ровесникам, но и парням, что были лет на десять ее старше или на десять лет моложе. Женатые коллеги то и дело норовили пригласить на ужин или хотя бы угостить кофе, молодые студенты пытались добиться ее расположения и внимания, а холостые коллеги-мужчины, как правило обладатели (с высокомерной точки зрения Меган) «ущербной внешности», даже не рисковали смотреть в сторону неприступной и горделивой девушки. Но никто из вышеперечисленных так и не удостоился ничего большего, чем стандартная любезность. И даже она давалась Меган с трудом.

Один из преподавателей даже убедил себя в том, что, если не упоминать на работе о жене и тринадцатилетней дочери, то их существование и вовсе окажется спорным фактом, а потому можно без зазрения совести флиртовать с коллегой. Буквально после двух его попыток флирта Меган дала ему понять, что он очень сильно заблуждается.

Принято считать, что педагог непременно стоит на несколько моральных ступеней выше своих учеников, но, если присмотреться, оказывается, что это такой же человек, подверженный искушению похоти.

Даже на факультете психологии.

В этот день тоже не обошлось без флирта и неоднозначных намеков. На этот раз это был молодой преподаватель, который работал в университете только второй год. Возможно, другая девушка на месте Меган с радостью ответила бы взаимностью, уже не говоря о студентках, которые через одну были влюблены в молодого учителя. Но Меган пресекла все попытки коллеги закрутить между ними роман. Ей это было не нужно.

Ей нужен был сон. Именно сон. Не сновидения, а здоровый, человеческий сон.

Ссадины на лице она, насколько смогла, загримировала, но все же их было видно.

– Это вышло случайно, – мило отвечала она, когда кто-то интересовался, откуда появились царапины. И она не обманывала – это вышло случайно.

«Привет, как дела? – написала она Люси, сама удивившись от такого не присущего ей обращения. – Я, возможно, сегодня буду «недоступна». Плохо себя чувствую, хочу вечером отключить все сигналы и лечь спать раньше».

«Привет, у меня все отлично. Поняла, не буду тебя тревожить, к тому же на вечер у меня запланирован поход к стоматологу. Отдыхай. Целую».

– Как это, оказывается, легко, – прошептала Меган, читая сообщение подруги, – всего лишь нужно начинать разговор с того, что спрашивать о ее делах.

Рабочий день подошел к концу, но Меган его даже не успела ощутить. Бывают такие дни, когда кажется, что они проходят сквозь тебя, а бывает, когда кажется, что мимо. Ты участвуешь в событиях этого дня, или даже пускай всего на всего наблюдаешь за ними со стороны, но не ощущаешь в них себя. Ты словно спишь.

Она просто хотела попасть домой.

Кот настойчиво требовал внимания, но получил его совсем немного. Обиделся. Лег на диван и уткнулся носом в подушку. В другой день Меган принялась бы извиняться перед мистером Блондом, но сегодня белый кот не удостоился тесного общения с хозяйкой.

Меган включила теплый душ, облокотилась рукой о стену и старалась отключить сознание. Она вспомнила то кафе. И кофе. Кофе. Да, ей хотелось кофе. Несмотря на позднее время.

Тонко нарезав несколько ломтиков твердого сыра, она заварила некрепкий кофе, добавила молока и присела на диван рядом с котом. Тот все еще обижался.

Мозг был расслаблен, мысли практически отсутствовали. Нужно было ложиться спать, ведь завтра утром на работу. Меган думала о том, что хочет отдохнуть и не прочь провести ночь в уютной кафешке.


Я открыла глаза. Это моя квартира, мой диван. Джеймс Блонд ушел с него – я не увидела кота.

Мне безумно хотелось пить. Я пыталась вспомнить, что я съела вечером, что могло вызвать такую сильную жажду, но это было и не важно. Пить хотелось настолько сильно, что я готова была, казалось, напиться и из унитаза. К счастью, вода была и в кране. Я наполнила стакан, поднесла его ко рту, сделала глоток и буквально замычала от боли. Отодвинув от себя стакан, я увидела на нем кровь. Я снова поднесла его к губам, сплюнула в воду. Это была не слюна, а густой кровавый сгусток. Меня начала охватывать паника. Любой другой на моем месте, осознавая, что спит, стал бы постепенно успокаиваться. Мною же овладевал ужас.

Боль усилилась, я снова сплюнула, и на дно стакана опустился булькнувший в воду зуб. Я заплакала. Это был мой зуб. Обычный, здоровый, даже ни разу не пломбированный зуб. Я опять сплюнула кровь. Подошла к раковине и рефлекторно плюнула в нее все, что мешало языку. В густой кровавой слюне был еще один зуб, который звонко ударился о металлическую поверхность.

Сквозь боль я закричала и принялась бить себя по щекам, за которыми адски болели дёсны.

– Просыпайся, – сквозь боль кричала я. – Просыпайся!

Я не хотела сейчас вот так вот распрощаться со своими зубами. Я еще молодая, они должны мне еще послужить!

Боль не унималась. К ней добавилось чувство щекотки. О, да, я безумно боюсь щекотку, потому я непроизвольно дернула ногой.


Белый пушистый кот еще больше обиделся на Меган: он, забыв о том, что весь вечер она не обращала на него никакого внимания, пришел к ней ночью в кровать и принялся укладываться спать у ее ног, щекоча их, когда она безжалостно столкнула его на пол ногой. Он снова ушел, обдумывая месть.

Подушка была в крови. Десны ныли и пульсировали, отдавая болью где-то в области затылка, из глаз текли слезы. Боль была настолько сильной, что Меган громко заплакала. Она побрела в кухню, прикрывая окровавленные губы руками. В раковине лежало два зуба. Меган взяла их и с облегчением (насколько возможным в той ситуации) отметила, что это были не передние зубы, а жевательные, потому что неосознанно уже обдумала немного привлекательную вероятность того, что в ближайшие недели разговаривать при людях не сможет.

Открыть рот, чтобы найти, откуда именно выпали зубы? Нет, слишком больно. Она принялась перебирать свою домашнюю аптечку в поисках мощного обезболивающего и чего-то, чем можно было бы обработать кровоточащие раны в деснах.

Несколько раз прополоскав рот, Меган выпила две таблетки обезболивающего. Слезы продолжали стекать по щекам. Нет, это не было даром. Это было ее проклятием.

Она вспомнила, что Люси вскользь упоминала о том, что собирается посетить стоматолога. В какие игры играет с нами сознание? Мимолетная фраза, написанная в сообщении, на которую Меган тогда даже не обратила внимания. А вот в подсознании эта фраза отложилась. Причем роковым образом.

Час ночи. Меган написала сообщение в университет, что завтра не выйдет на работу. «Мне нужно срочно к врачу», – дополнила она. Когда шок и боль стали понемногу проходить, Меган, еще раз прополоскав рот, решилась посмотреть в зеркало с открытым ртом. Выпавшие зубы прежде росли на левой стороне нижней челюсти. Это были крайние, «седьмой и восьмой», как на следующий день объяснит ей стоматолог. Вот только он не смог найти объяснения такому весьма странному происшествию.

До похода к врачу Меган все же смогла еще раз заснуть. Как она не старалась, мысли ее занимали только зубы, потому она отчаянно надеялась, что до утра их число во рту снова не сократится.


Я не могла поверить. Я снова была там. Неописуемая радость. Хотя, чему я радуюсь? Я не знаю это кафе, я не знаю этого человека. Я даже не знаю его имени. Но он здесь.

– Я тебя ждал, – улыбнулся он и приподнялся, пока я усаживалась на стул.

– Правда? – улыбнулась я, удивляясь собственной любезности. Я знаю себя достаточно неплохо, и это мне было несвойственно.

– Не привык обманывать. Ждал.

В отличии от двух предыдущих снов в этом заведении, сегодня здесь было очень людно. Заиграла музыка. Я закрыла глаза, не осознавая, что делаю. Я знаю эту песню. Клавиши. Бог мой. Что со мной? Боль в пустых лунках из-под зубов, в которых запеклись сгустки крови, ушла. Запах кофе, звук клавиш и женское сопрано, и еще – присутствие кого-то близкого.

– «My immortal».

– Что? – я открыла глаза.

Это Evanescence, композиция «My immortal». Красивая, старая песня.

– Да.

«Да?!» – я больше ничего не сказала. Просто «да»?

– Что с тобой случилось? – спросил он. Девушка-официант уже поставила передо мной латте. Откуда он знает, что со мной что-то случилось? Я хотела уже было соврать, что все в порядке, но не смогла. Все же нам редко выпадает возможность контролировать сны. И, кажется, этот я контролировала.

– До того, как оказаться здесь, – начала я, сдерживая слезы, – я распрощалась с двумя зубами… Не уверена, можно ли мне сейчас пить кофе. Но боль уже ушла.

– Пускай не возвращается, – улыбнулся он. – Что случилось?

– Не хочу об этом… Как часто ты здесь бываешь?

– Не знаю. Возможно, каждый день, когда жду тебя.

Я еще никогда не была в такой неловкой ситуации. Осознание того, что все это лишь сон, на меня не могло подействовать так, как на остальных. И большие жевательные зубы с загнутыми корнями, лежавшие сейчас в моей раковине, тому подтверждение.

– Я тоже хотела сюда попасть.

– Приятно это слышать, – сказал он. – Ты назовешь свое имя?

– Я… я не знаю, – замялась я. – Давай пока оставим имена в стороне. Здесь они не имеют никакого значения, правда?

– А что имеет?

Через трубочку я втянула кофе с молоком, задумалась.

– Вкус, – сказала я. – Имеет значение вкус. Привкус этого мгновения. Знаешь, ведь я крайне редко с кем-то вот так вот просто могу выпить кофе, тем более не зная имени человека, и при этом чувствуя себя, словно сижу в компании хорошего знакомого. Кофе – это что-то интимное. Его стоит пить либо в полном одиночестве, либо с очень близким человеком.

– Ты случайно не писатель? – улыбнулся он. – По-писательски сказано.

Он рассмеялся, я тоже.

– Слишком много сказано, как для меня… Вообще-то это мне не свойственно. Я – убежденный интроверт. Сейчас стало модным так себя называть.

Что-то мне подсказывало, что не стоит говорить о том, что я преподаю в университете, ведь тогда меня можно будет легко найти. А я еще не определилась: хочу я, чтобы он меня нашел или нет.

– Это так, соглашусь, – он сделал глоток. – Ты не будешь против, если я о себе расскажу в следующий раз?

– Следующий раз? Ты уверен, что мы снова встретимся?

– Конечно, – он был крайне убедительным. И мне хотелось ему верить.

– Знаешь, как странно это выглядит со стороны? Сейчас я сплю и вижу сон, в котором пью кофе, несмотря на две огромные, кровоточащие дыры в десне. Я чувствую вкус кофе, более того, на утро мои оставшиеся зубы и язык будут в свежем кофейном налете. Неприятно, я уже знаю это. Наша встреча – ее нет наяву, но для меня она вполне реальна. А ты… Ты проснешься утром и будешь просто помнить сон.

– Тебе звонят.

– Что?

– Твой телефон. Он звонит.


Она отключила будильник. Челюсть противно заныла. На подушке остались следы крови. Меган привыкла к тому, что после ее реальных снов подушки часто приходят в негодность, потому в шкафу, в том самом, где теперь лежат деньги, всегда хранились запасные подушки. Но эту еще можно было спасти: испачкана была только наволочка.

Джеймс Блонд в очередной раз простил нерадивую хозяйку и пришел поздравить ее с пробуждением, а также напомнить ей, что, несмотря на все ее внутренние проблемы, у него отменный аппетит, который разгулялся не на штуку.

Меган поднялась на ноги. Во рту, как она и предполагала, был неприятный привкус прогорклого кофе, слегка застоявшегося молока и соленой запекшейся крови. Но как же почистить зубы, когда во рту такое?

Осторожно, чтобы не задеть все еще воспаленную десну, она все же вычистила зубы, прополоскала рот и побрела на кухню. Кот был накормлен, кофе заварен. Несмотря на ночной прием кофеина, Меган была не против повторить свой ежедневный ритуал на кухне: чашка кофе утром – обязательный атрибут современного человека, накрепко погрязшего в рутине двадцать первого века.


Дантист был весьма удивлен.

– Выпали сами? – переспросил он.

– Угу, – Меган утвердительно закивала.

– И не шатались раньше?

Меган вопросительно пожала плечами.

Стоматолог – мужчина лет пятидесяти, невысокий и слегка полноватый, проверил состояние лунок, в которых еще вчера росли два здоровых зуба Меган, сделал ей рентген, чтобы удостовериться, что в мягких тканях не осталось осколков зубов или кусочков раздробленной кости (ведь не могут без причины, без травмы вот так взять и выпасть два зуба!), назначил обезболивающие, местный антисептик и отпустил домой.

Меган позвонила на работу, извинилась за ночное сообщение и сказала, что берет на пару дней больничный, а после, пока действовало обезболивающее, решила немного прогуляться, чтобы развеять свои мысли. Да, именно развеять, потому что они как-то слишком застоялись, выдавая в ночной эфир совершенно неправильную картинку. Этого не должно было случиться. Надо быть внимательнее к той информации, которая независимо от нее поступала в ее мозг, снова научиться фильтровать ее и усваивать только ту, какая не сможет нанести вред во сне. Как это сделать? Она не знала. Иногда это получалось само, но ни в этот раз. В бодрствующем состоянии абстрагироваться от мира и его постоянных негативных событий Меган удавалось почти всегда успешно. Почти.


Каждая девушка нервничает перед своим выпускным вечером в школе. Это также нормально, как и нормально то, что каждый парень перед своим выпускным надеется если не на продвижение уже имеющихся отношений, то на удачное начало новых.

Красное платье, плотно облегающее талию и расходившееся в широкую юбку на уровне колен, было расшито красными сверкающими камнями в области декольте. Глубокий вырез на спине – юная девушка, чья грудь лишь пару лет назад «набрала сок», еще могла вполне обойтись без бюстгальтера, потому Меган выбрала платье с открытой спиной. У кровати стояли красные «бархатные» туфли на высокой платформе и высоком каблуке (на пальцах одной руки можно было пересчитать всю обувь Меган, у какой был хоть какой-то каблук) и, конечно же, с красной, еще чистой, подошвой. У зеркала висел набор: жемчужные колье и браслет, безусловно – бижутерия, но наивысшего качества. Школьный выпускной бывает один раз в жизни. И Меган подобрала наряд совершенно противоречащий ее вкусу, чтобы этот день действительно отличался от остальных и запомнился ей. Какая-то часть внутри нее визжала от удовольствия, что наденет это платье, но другая часть – тихоня в кроссовках – еще не совсем свыклась с этой мыслью.

Она долго не могла заснуть. Всегда спокойная и тихая скромница, Меган готовилась завтра выйти из своего дома уверенной в себе повзрослевшей красоткой, словно гадкий утенок, который предстал перед теми, кто его недооценивал, в образе прекрасного лебедя. Она не знала, кто такая Кэрри Уайт, потому что уже тогда старалась избегать художественной литературы, но, знай она это имя, то, возможно, поняла, что определенное сходство между ними было. Однако было неплохо, что перед своим выпускным она не читала историю этой девушки из книги. Неизвестно, что бы тогда ей приснилось…

Она нервничала. Дрема то находила на нее, то отступала, сердце пыталось выровнять свой ритм, но подобное чувство тревоги тяжелым камнем напало на него впервые, потому насос с бешенной скоростью перекачивал кровь по юному телу, которое словно мчалось по стадиону, все не собираясь финишировать.

«Вдох, выдох», – проговорила Меган и попыталась самостоятельно справиться с неполадками в дыхательном ритме. У нее ненадолго это получилось. «Главное – заснуть, а там сердце само успокоится», – провела самоанализ девушка. И она все же заснула.

Джо – одноклассница Меган, которую она всегда недолюбливала. Это было взаимно. И именно Джо Меган увидела, когда закрыла глаза.

В школьном спортзале кроме них двоих больше никого не было.

– Пришло время разобраться, – сказала Джо как всегда напыщенно и самовлюбленно. Она знала, что среди старших классов давно прослыла самой крутой девчонкой, ровни ей нет, да никто и не претендует бросить ей вызов. Но эта тихоня… Ее особое обаяние (хотя, о каком обаянии может идти речь, если она даже ни разу не попыталась перекрасить свой мышиный цвет волос?) последние полгода привлекало к себе внимание главного красавчика школы, хотя взаимности он и не получал. Джо он не был нужен, но ее задевало то, что кто-то из парней школы может обращать внимание на кого-то, кроме нее. Да еще на кого – на ЭТУ?

Потому она очень обрадовалась, когда оказалась в спортзале школы один на один с Меган. За окнами было темно, а в самом зале горел всего один большой прожектор. Никто не знал, что они здесь.

Но они здесь были. И Меган, как никто, это знала.

– Что тебе от меня нужно, Джо? – спросила она.

– Я хочу, чтобы на выпускном вечере ты опозорилась, чтобы была хуже всех, чтобы вся школа высмеивала тебя, а ты бы умерла со стыда.

– Предельно подробные требования. Зачем тебе это?

– Мне? – Джо задумалась, но на самом деле у нее не было ответа на этот вопрос. Она просто так хотела. Из злости, из вредности.

– Если бы сейчас ты загадала одно желание, – спокойно сказала Меган, – зная, что оно сбудется… Какое бы ты выбрала?

В свои семнадцать лет она еще не умела в совершенстве владеть своей речью, находясь в своем особом измерении, потому не знала, почему задала такой странный вопрос девушке, которая ее недолюбливала. Воспоминания из будущего, из будущей профессии, которой она в скором времени овладеет?

Джо задумалась. Ее бабушка была при смерти, безуспешно боровшись полтора года с раком, ее родители были на грани развода, и сейчас сдерживало их только то, что их единственная дочь заслуживала спокойно отпраздновать окончание обучения в школе. Неделю назад она узнала, что ее парень изменил ей с ее лучшей подругой, и, возможно, не единожды. Полгода назад ее любимого кота сбила машина, а оценки по математике лишают ее возможности поступить на финансовый факультет, как ей того хотелось. Она бы с удовольствием загадала, чтобы хотя бы одна из этих проблем разрешилась в положительную для нее сторону, но, вместо этого, она сказала:

– Я хочу уничтожить тебя, как личность.

Она набросилась на Меган. Неизвестно откуда, в ее руке оказались большие ножницы. Довольно часто в наших снах появляются неожиданные предметы в самых неожиданных местах. К примеру, человеку может приснится его нынешнее место работы, куда он принес любимое одеяло его бабушки, которым он укрывался последний раз не менее тридцати лет назад и думать уже о нем забыл. Но подсознание зачем-то выдало его во сне. Зачем?

Также было и с Джо. Сон снился Меган, это происходило в ее голове, хотя выглядело все до невозможности реалистично. Именно до невозможности. Ведь невозможно, чтобы Джо ухватила Меган за волосы одной рукой, а второй, что держала ножницы, обрезала ей ее длинный, ни разу не крашенный хвост мышиного цвета? Меган, конечно же, пыталась вырваться, но эффект неожиданности сыграл против нее.

Она подскочила на кровати, истошно закричав, а после – протяжно зарыдав, поднимая с подушки свои остриженные волосы.

Родители прибежали в ее комнату. Эрик, старший брат, приехавший в гости по случаю выпускного сестры, выбежал из гостиной и побежал к ней. Меган сидела на своей постели, держала в руках хвост, который все еще сдерживала зеленая резинка для волос, и плакала. Слезы лились ручьями.

– Что случилось? – спросила мама.

Меган не ответила ничего, лишь обняла маму, присевшую рядом и принялась рыдать с новой силой. Брат, покачав головой, вышел из комнаты. Отец последовал за ним.

– Что произошло? – повторилась мама.

– Мне приснилось… – Меган говорила сквозь слезы. – Мне приснилось, что Джо обстригла мне волосы. И вот… – она протянула хвост маме.

– Ты думаешь, это смешно? – строго спросила мать. Меган оттолкнула ее от себя, выпрямила спину, вытерла щеки и нос.

– Ты мне не веришь? – голос переменился. Стал серьезным и необычно взрослым для Меган. – Ты мне не веришь, – повторила она теперь утвердительным тоном.

– Я не знаю, что мне делать и во что верить. Как в такое можно верить? – честно призналась мама.

– Ты думала, что все прошло? Что я стала «обычной»? – Меган начинала злиться. Короткие волосы торчали во все стороны.

– Для меня ты никогда не была обычным ребенком, потому что ты – моя дочь. Все дети кажутся особенными в глазах своих родителей.

– Не увиливай, – девушка переняла управление диалогом, – ты всегда знала, что у меня есть «странность». Да? Так вы это называли?

– Меган…

– Не надо. Спасибо, что пришла на помощь. Извини, что разбудила вас. Но я не хочу быть уродом, посмешищем.

– Ты что, не пойдешь завтра на выпускной?! – казалось, мама обрадовалась бы сейчас, услышав в ответ «да».

– Что? Нет! – удивилась Меган, утирая еще влажные щеки и сглатывая комок в горле. – Я говорю о нашей семье. Я не хочу быть уродом в нашей семье. Я ничем не хуже Эрика. Я знаю, вы любите меня, но все же презираете мою «странность». Но, мама, так уж вышло, что меня нет без этой странности. К сожалению, мы с ней едины. Прости. Доброй ночи. Еще раз извини, что разбудила. Передай папе и Эрику мои извинения.

– Ты уверена?..

– Да, – строгим, уверенным и таким взрослым голосом сказала Меган. Она не дала матери договорить. – Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, дорогая…

Мама вышла из комнаты дочери. Меган положила свои волосы на прикроватную тумбочку, хотела еще минуту оплакивать их, но не стала. «Я ничего уже не могу исправить, не могу вернуть, – подумала она, – так зачем же теперь убиваться из-за того, чего уже не изменить?».

Она снова заснула. Ничего не приснилось, и Меган была этому только рада. На утро она отправилась в ближайший салон красоты, где ее теперь короткие волосы преобразили в стильную стрижку, сделали профессиональную укладку и крепко закрепили ее лаком для волос.

Платье сидело на ней идеально, туфли словно стали продолжением ее ног. Но мама заметила еще что-то новое в своей дочери: ее глаза стали другими. В них появилась нехорошая искра, даже злая, если позволите. Ее дочь повзрослела, перепрыгнув, казалось, несколько этапов взросления подростков.

Весь вечер Меган не сводила глаз с Джо. Знала ли та, что Меган придет без своих длинных волос? Вполне вероятно. Но прической были поражены все присутствующие, даже те, кто никогда с Меган не общался. Нет, она не стала мстить, как Кэрри. Она всего лишь танцевала (до этого Меган никогда не танцевала на школьных мероприятиях) рядом с Джо с тем самым красавчиком, которого привлекала простушка с мышиным хвостом. Джо это раздражало, но в настоящее бешенство она пришла, когда под конец праздника Меган исчезла вместе с тем самым парнем.

Тот вечер во многом повлиял на ее будущую жизнь. Меган получила удовольствие от того, как на нее смотрели Джо и остальные одноклассники, но она вовсе не получила удовольствие от своего поведения. Просто теперь она знала, на что способна и что, если представится такой случай, она воспользуется этой своей обратной стороной, «без мышиного хвоста».


Волосы тогда отросли, с тех пор прошло много лет. А вот зубы уже не вырастут. Меган пообещала дантисту, что через два дня придет на повторный прием, на котором будет решаться вопрос о том, что дальше делать с зияющими пустотами. А пока она гуляла по парку, вспоминая свои обстриженные волосы и ту самую Джо, бабушка которой умерла через неделю после выпускного, еще через три месяца ее родители развелись, а сама она, так и не поступив на финансовый, родила в восемнадцать лет и теперь, насколько известно Меган, ведет не совсем здоровый и не совсем социальный образ жизни.

А волосы отрасли.

Глава 4

Девушка, работавшая официанткой, испытала странное чувство дежавю, когда принесла молодому мужчине кофе и шоколадный кекс.

– Вы частенько у нас бываете, не так ли? – мило спросила она. Нет, она вовсе не собиралась заводить с ним знакомство, в ней взыграло простое человеческое любопытство. К тому же она еще не до конца для себя определилась (возраст и правила современного мира позволяли ей эту вольность), увлекают ее парни или все-таки девушки.

Но этот молодой мужчина чем-то ее заинтересовал.

– Не так уже и часто, – улыбнулся тот, – но иногда захаживаю. У вас вкусный кофе.

– Но вы бывали здесь с девушкой…

– Да? – переспросил мужчина.

– Да? – удивленно повторила его вопрос официантка извиняющимся тоном.

– Может быть, вы меня с кем-то путаете?

– Вероятно… – девушка растерянно принялась расправлять несуществующую юбку поверх гладких черных брюк. – Извините, Бога ради. Я скорее всего перепутала вас с кем-то другим.

– Ничего страшного, – снова улыбнулся тот. – Спасибо за кофе!

В переполненном кафе все столики были заняты парами или небольшими компаниями из трех-четырех человек, и только за его столиком сидел один он. Несмотря на ответ, какой он дал официантке, его, как и ее, посетило необычное чувство дежавю. Он смотрел на пустое место за столиком напротив себя и определенно ожидал там кого-то увидеть.

Девушку с натуральным, мышиным цветом волос.


***

Мыши. Кругом были мыши. Сперва одна, затем две, затем… я уже сбилась со счету. Это было мерзко. О, Господи, почему именно мыши? Почему не бабочки или котята. Почему мыши?

Мистер Блонд лежал на полу, когда по нему пробежалось несколько этих мерзких созданий. Нет, я не расист в мире животных, но общепринятые человеческие вкусы совпадают с моими. Мой несчастный кот, который знал мышей лишь на генетическом подсознании, заложенном в его ДНК предками котами-мышеловами, был, мягко сказать, в недоумении.

Я не могла понять, откуда мыши все прибывали в моей квартире, но чувствовали они себя в ней, как дома: не боялись ни меня, ни ошарашенного Блонда. Мне было настолько мерзко, что я проснулась. И тут мне стало еще противнее.


Меган закричала. Несколько грызунов ползали прямо у ее стоп. Судорожно подпрыгивая на кровати, она пыталась сбросить с себя даже тех мышей, которых на ней никогда и не было, однако ей казалось, что несколько серых вредителей бегают под ее шелковой ночной рубашкой. Кот сидел у кровати, то и дело шевеля ушами: грызуны бегали не только в спальной.

Меган боялась наступить на мышей, потому осторожно, но очень быстро на носках выбежала из комнаты, прихватив с собой телефон. В полной уверенности, что по экрану телефона эти твари тоже прошлись, она не стала прижимать его к щеке, а включила громкую связь, когда набрала номер домоправителя.

– Сначала зубы, а теперь это! – закричала она после того, как объяснила ситуацию женщине «на другом конце провода» и уже положила трубку. – Какого черта?! Что со мной происходит?

Джеймс Блонд, на которого смотрела Меган, вопрошая к справедливости мира сего, недоумевал не только по поводу ее личных проблем, но и по поводу вездесущих мышей. Наконец инстинкты хищника взяли верх над неграмотностью беззаботного домашнего кота, и Блонд принялся «ловить» мышей лапой, лишь подгоняя тех вперед. Он, пока еще не выпуская когтей, с особым интересом и азартом подталкивал грызунов, когда те пробегали мимо, придавая им ускорение.

– А если бы мне приснился аллигатор? – продолжила размышлять вслух Меган, стоя на диване в своей гостиной. – Или корова? Или лев? Раньше такого не было, я хоть как-то могла контролировать то, что происходило вокруг. Да, раньше мне снились и крысы, но во сне они виделись мне не здесь, не в моей квартире, не в моей постели!

Кот взглянул на хозяйку, в его глазах она прочитала: «Если бы я мог, я бы пожал плечами, но их у меня нет. Потому советую подстраиваться под ситуацию, как это делаю я».

Спустя 73 минуты (Меган засекла время), пришли те, кто специализировался на отлове грызунов и обработке домов от их появления.

– Вам и вашему коту стоит на какое-то время съехать из квартиры, – сказал высокий мужчина лет сорока в белом костюме.

– Исключено, – ответила Меган.

«Неизвестно, какой следующий катаклизм я допущу, нельзя, чтобы это было чужое жилье», – подумала она.

– Расставьте ловушки, обойдемся без ядовитых веществ, – добавила она вслух. – Дезинфекцию я проведу сама.

– Вы уверены?

– Более чем, – ответила Меган.

Нет, конечно же, она не была уверена. Она все это время провела на диване: хоть и сидя, но ноги на пол поставить не рискнула.

Ловушки были расставлены по всей квартире. Белый пушистый кот недоверчиво оценивал работу людей в белых костюмах.

Боль в челюсти иногда давала о себе знать.

Весьма престранный день.

Часть грызунов все же была поймана и вывезена сразу – настолько их было много. Меган абсолютно не волновала их дальнейшая судьба, касательно этих низших существ у нее не было ни то, чтобы гуманных чувств: ни один защитник животных не смог бы ей доказать, что эта стая обезумевших Микки Маусов имеет право на жизнь.

В какую бы комнату она не пошла, она везде брала с собой Джеймса Блонда. Сперва коту это нравилось, особенно, когда хозяйка решила принять душ перед тем, как уйти из дома, он остался крайне недоволен и то и дело мяукал, прося, чтобы его выпустили из этой адской комнаты. Но Меган видела в своем коте защитника, хотя и понимала, что именно данный экземпляр семейства кошачьих не был создан для охоты на мышей.

Мышеловок по всей квартире было расставлено не менее двух десятков, и Меган периодически слышала жуткий звук захлопывающейся крышки.

– Минус один, – проговаривала она.

Уже одевшись для выхода из дома (находилась она в своей спальне вместе с котом, закрыв двери, потому что надеялась, что здесь грызунов уже нет), она присела на голый матрас (ведь все постельное белье уже было в стирке после того, как мыши побывали в нем), взяла дневник, подаренный Люси, и написала там несколько строчек.

Я не знаю, что со мной не так. Раньше подобного не было. Ну… да, пускай и было, но не в таких масштабах и не так часто. Мне стоит провести самоанализ и заглянуть в свою же черепную коробку? А принесет ли это результат? Как правило тот, кто чему-то страстно учит остальных, сам совсем не преуспевает в этом деле. Поэтому и берется научить: самореализовать себя и скрыть свои недостатки. Про меня ли это? Или то, что я пишу эти строки, и является моим самоанализом? Или самокопанием? Ведь это принципиально разные вещи. Самоанализ – это попытка посмотреть на себя и свои проблемы со стороны, а самокопание – это признание тех самых проблем и поиск их решения.

Кажется, я увлеклась и принялась готовить очередную лекцию.

И все же: что со мной? Что с моей головой, моим подсознанием? Нет, я не о всей своей жизни. Я говорю именно о том, что происходит теперь. Откуда такой реалистичный внутренний мир?

Неужели это все из-за тех встреч? Ведь такое было со мной впервые: я снова и снова возвращаюсь в то место, более того: я хочу туда вернуться, к тому же он… тот парень тоже знает, что все, там с нами происходящее – всего лишь сон.

Так что же происходит, мать твою?!


Ей хотелось поехать дальше от дома, чтобы уволить себя от встреч с продавцами или просто соседями в своем районе. Иногда даже обычное пожелание доброго дня, услышанное не в то время, может вывести из себя. Особенно, когда ты и без того уже стоишь на пороге «себя», приготовившись к выходу.

Автобус? Почему бы и нет.

День стоял ясный, на улице было много гуляющих людей: счастливчиков, не обремененных работой в такую прекрасную погоду. Причины, по каким Меган и сама не была на работе, были настолько ужасны и неприятны, что вместо всего того, что с ней сегодня произошло, она бы с радостью провела этот день на работе.

Ей хотелось пройтись. Выйдя из автобуса наугад, она поняла, что раньше здесь не бывала. А еще она чувствовала, как от нее пахнет мышами (даже если это было не так), потому ей лучше проветриться во всех смыслах этого слова.

Она прошла мимо милого кафе: витрина была отделана деревом, покрашенным в цвет кофе с молоком, над входом и столиками, что стояли на улице, нависал тканевый козырек в бело-коричневые полосы. Атмосфера однозначно была приветливой и располагала к тому, чтобы зайти и выпить чашечку ароматного кофе. Но Меган все же хотела пройтись. Потому, отметив всю привлекательность данного заведения, она прошла мимо, свернув в парк, где она планировала купить мороженое и присесть с ним на первую попавшуюся свободную скамейку.


Он допил свой кофе, положил под чашку чаевые, посмотрел на часы: обеденный перерыв вот-вот закончится. Выйдя из кафе, он мимолетно бросил взгляд в сторону парка, напротив которого и располагалась кофейня. На секунду ему подумалось, что там его кто-то ждет, но здравый смысл был куда сильнее всяких там предчувствий, потому ноги сами зашагали в другую сторону.


«Представляешь, я лишилась двух зубов, а еще у меня в квартире завелись мыши. Много мышей. О-очень много мышей», – Меган написала сообщение подруге после того, как сперва поинтересовалась состоянием ее дел. Люси тут же набрала Меган, но та сбросила вызов, написав в ответ: «Не могу сейчас говорить».

Конечно же, она могла, но не хотела. Хотела она чего-то совсем иного, хотя и не понимала, чего именно. Люси, разумеется, тут же начала активную переписку, сочувствуя Меган и выпрашивая, почему и из-за чего все это произошло.

Меган не знала, что ей ответить. Почему с ней это происходит? Она сама бы не прочь задать этот вопрос тому, кто сможет дать на него ответ. Мимо прошла старушка с несколькими тоненькими шнурками, идущими от ее левой руки. Меган бросила ей вслед короткий взгляд и разглядела, что шнурков было три, и были это вовсе не шнурки, а поводки, которые крепились к миниатюрным шлейкам трех собачонок какой-то карманной породы. Меган скупо улыбнулась.


Домой она возвращалась под светом фонарей. Не спеша. Она знала, что сейчас в квартире ее ждут десятки мышеловок, которые, Меган надеялась, уже выполнили свое предназначение. Но вдруг не все грызуны попались? На утро тот высокий мужчина в белом костюме должен проверить состояние этих ловушек и поставить новые. Но если мыши снова будут ползать у ног Меган, залезут под ее одеяло? Она изо всех сил старалась не думать об этом, но у нее ничего не выходило. Дурные мысли надо отбросить в сторону, ведь скоро ей нужно будет уснуть, и неизвестно, что ее поджидает во сне.

Джеймс Блонд довольно замяукал, когда хозяйка закрыла за собой дверь. Запах от грызунов никуда не делся, да и не мог: Меган так и не вымыла квартиру. Она попросту сбежала из нее.


«Да, безусловно, – напишет она на следующий день, – бывали случаи, когда я не запоминала то, что мне снилось, но на утро все равно обнаруживала следы активности моего измерения М.

Но это…

Я проснулась оттого, что услышала шоркающие звуки за своей дверью. Я готова была к звукам, что издавали грызуны, что остались непойманными, но, если бы это исходило от грызуна, то я бы не хотела с ним встретиться. Ловушек такого размера у меня не было. Хотя я и вовсе ни с кем в своей квартире не хотела встречаться в ночное время суток. Здесь должны быть двое: я и мой кот, который тоже навострил уши в сторону двери. Мы были не одни.

Блонд зашипел, прижал уши. Я тщательно ощупала себя и осмотрела комнату – нет, я уже не спала. Но что-то снова проникло в мою реальность. Что мне только что снилось? О чем был сон? – я не могла вспомнить. Хотя понимала, что, вероятнее всего, мне снилось то, что сейчас шоркало у меня за дверью.

Я подошла к двери, вооружившись настольной лампой (ну и глупость!). Шаг – шорканье, шаг – шорканье, шаг – шорканье. Там кто-то ходил и что-то за собой тащил. Вызвать полицию? Но вдруг за этой дверью ходит древний ящер, который тащит за собой свой хвост, или прокаженный, за которым волочится его почти полностью отпавшая рука. Квартира закрыта изнутри, то есть, по мнению полиции, что бы там ни было, это что-то могла впустить только я.

Я волновалась не столько за себя, сколько за кота. Что будет с ним, если то существо, которое сейчас бродило по моей квартире, убьет меня? Найдет ли оно Блонда? Если нет, что станется с котом после моей смерти? Его заберет Люси? Или, что еще хуже – моя мать?

А если существо убьет и его?

И тут я поймала себя на мысли, что о благоприятном исходе для себя я уже и не думаю. Я была уверена в провале.

В карман наспех накинутого халата я положила телефон, дождалась, когда шорканье немного отдалится от двери, ведущей в мою спальню, и тихо вышла, закрыв кота в комнате.

То, что я увидела, я уже мельком видела несколькими часами ранее. В парке. Только теперь все выглядело куда хуже. Мой извращенный, больной мозг, мое повернутое подсознание на славу поиздевалось и надругалось над ними и изрыгнуло в реальный мир.

Запах разложения ударил мне в нос, когда я, закрыв спальню (в надежде так обезопасить мистера Блонда), насколько возможно бесшумно побежала в сторону входной двери. А на моей кухне бессмысленно бродила старушка с тремя поводками. Нет. Это не могла быть она. Не более двенадцатью часами назад я видела ее собачонок живыми и здоровыми, а сейчас от их обезображенных маленьких телец по моей квартире везде остались смердящие, гнилостные разводы. Да, определенно, эти карманные собачки были мертвы уже очень давно. Это внушило мне надежду, что я не навредила старушке из парка, а создала новую, выгуливающую в моей квартире трех своих дохлых мини-псов.

Проблема с мышами тут же ушла на второй план. И даже дальше.

Видимо, двигалась я не достаточно тихо, потому что пожилая, седая женщина с дохлятиной вместо карманных собак, резко повернула голову в мою сторону.

Я едва не потеряла сознание от страха. Глаза ее были белыми. Сперва я решила, что они были неживыми, но позже поняла, что женщина была слепа. Она открыла рот, чтобы что-то мне сказать, но не смогла, потому что на месте ее языка шевелился едва заметный обрубок. Она протянула в мою сторону правую руку, левую же не смогла поднять из-за тяжести вонючего гнилья, висевшего на трех шлейках. Я судорожно принялась открывать входную дверь, и, как это принято, дрожащим пальцам замок поддался не сразу.

Старушенция что-то мычала, направляясь в мою сторону.

Сейчас я не могу передать тех эмоций, того первобытного страха, того ужаса, какой я испытала в тот момент. Я боялась, что умру от разрыва сердца.

Захлопнув за собой дверь и провернув ключ трижды, я, стоя в коридоре, вслушивалась в бессвязное мычание старой женщины с мертвыми собаками. И тут я посмотрела на ситуацию ее глазами. Ее белыми, невидящими глазами: она никогда не существовала, ее никогда не было, она подобна новорожденному, который впервые увидел свет, но и его она не видит. Я представила, если бы ожила любая дорогостоящая картина Пабло Пикассо: что бы тот персонаж сказал своему создателю? Поблагодарил бы? Едва ли.

А если, все же, это та самая старушка из парка? Тогда все обстоит еще хуже.

Как бы там ни было, у меня не было выбора. Я вызвала полицию.


Они решили, что старуха выжила из ума и сбежала из дома, прихватив с собой (или украв их) трех собачонок, которых собственноручно убила, не снимая с них шлеек. Судя по увечьям (отрезанный язык), над ней когда-то жестоко издевались. В целом типичная (не совсем, но все же типичная) картина: старики сходят с ума, уходят из дома, могут забрести в чужие дома, могут нанести другим вред, могут пораниться сами.

Лучше бы мыши.

Я схожу с ума. Что потом? Джек-Потрошитель? Серийный убийца, что сидит в ближайшей тюрьме? Более древние персонажи или вовсе: выдуманные?

О, Бог мой, зачем я об этом думаю? Ведь вчера, в парке, я даже не видела лица той старухи. Но ночью…

В такой ситуации лоботомия не выглядит чем-то бесчеловечным.

Глава 5

Фотографии неизвестной старухи постоянно мелькали на местных телеканалах. Никто не отзывался. Ни один человек, который мог знать ее. Потому, что ее никто и не знал. Она сама себя не знала. Она не существовала в этом мире ранее, ее никогда не было до той ночи, пока она не очутилась в квартире молодой тридцатилетней женщины со странной особенностью: оживлять свои сны, даже если она их и не помнит. Она – зачатый непорочным зачатием плод больного сознания этой молодой женщины, изо всех сил пытающейся не казаться сумасшедшей. Не казаться и не быть ею. Такой страшный, хотя и не подтвержденный диагноз сама себе и поставила Меган.

Вонь и грязь от дохлых собак были вымыты, все мыши выловлены. Парочку даже поймал Джеймс Блонд, следуя заложенным в его в пушистой оболочке голову внутренним инстинктам. Результаты своей охоты он, как и положено, принес хозяйке на подушку.

Запасные подушки у Меган заканчивались.


Она снова вышла на работу. Все сочувствовали ей в связи с потрясением, которое она получила, обнаружив в своей квартире престранную старуху. О нашествии грызунов и двух выпавших зубах Меган старалась никому не рассказывать. Спала она мало, урывками. Каждые сорок пять минут в период с одиннадцати вечера до семи утра звонил будильник: пятнадцать минут были отведены на процесс засыпания и тридцать на то, чтобы погрузиться в сон. Лишь погрузиться, не успев никого оттуда извлечь в этот мир. В такие короткие промежутки Меган даже не мечтала встретить его, того самого молодого человека из кафе. Хотя и думала об этой возможности. Желала ее. Отчаянно желала. Пускай даже потому, что она устала от тех сюрпризов, что преподносили ей ее сновидения.


«Пускай это будет последняя запись в этом дневнике. Я не знаю, в чем причина, но я больше не буду ничего здесь записывать. Возможно, когда я описываю свой сон на бумаге, то погружаюсь в него повторно, даже глубже, потому сознание и отбрасывает меня на нижний уровень.

С меня хватит.»

Она поставила точку, закрыла дневник и легла спать.

После она откроет его лишь единожды, чтобы записать свой последний сон.


– Рад видеть, – сказал он, – я скучал.

Меган удивленно оглянулась, затем впервые за долгое время на ее лице расплылась улыбка.

– Наконец-то, – сказала она. – Я, наверное, тоже скучала… Я не знаю.

Но она знала. И он знал.

– Как дела? – спросил он, попутно улыбнувшись официантке, которая принесла два стакана с кофе.

– Паршиво, – призналась Меган. – Просто невообразимо плохо.

– Что случилось?

– Ты знаешь, почему мы видимся здесь? – она пристально посмотрела на него.

– Мы снимся друг другу? – риторически спросил молодой человек.

– Да, пожалуй, снимся, – Меган перевела взгляд в несуществующий предмет в центре стола.

– Так все же, в чем дело?

– Хочешь, я расскажу тебе секрет? – она отодвинула кофе и проигнорировала десерт, который поднесла официантка. – Я никогда этого никому на прямую не говорила. Родителям – да, но они не желали этого признавать и понимать. Потому я всю жизнь это держу в себе.

– Ты – лесбиянка? – он еле заметно хихикнул.

– Нет! – возмутилась Меган. Но потом рассмеялась.

– Вот, ты улыбаешься!

– Да, улыбаюсь, –она наклонила голову вниз. – Знаешь, будь я всего-навсего лесбиянкой, в моей жизни было бы гораздо меньше негативных событий. Нет, я не лесбиянка. Просто… – она набрала полную грудь воздуха. Несуществующего воздуха в несуществующем мире снов. – Просто мои сны воплощаются в реальность. – Она нарочно замолчала, ожидая, что эта пауза породит расспросы. Расспросов не было, и она продолжила. – Обычно то, что я вижу во сне, так или иначе влияет на мою реальную жизнь. И далеко не всегда положительно.

– Значит, все-таки наши встречи несут в себе определенную степень реальности?

– Да, – сказала Меган. – Я знаю наверняка, что ты – реальный. И это место, скорее всего, тоже реально.

– Так может мы встретимся в нем в настоящей жизни, когда проснемся?

Меган задумалась. Особый романтизм от этих встреч по другую сторону жизни ее вполне устраивал, к тому же она не любила подпускать к себе близко людей. Даже с Люси она держала определенную дистанцию. Но он хотел большего. Он хотел войти в ее жизнь новым, реальным другом. Он. Кто – он?

– Вернемся к знакомству? Как твое имя? – спросила она.

– А это важно?

– Нет, если задуматься. Нет, – сказала Меган. – Но все же я хочу его знать. Судя по тому, что мне ты видишься парнем, которому не может быть больше двадцати лет, встречала я тебя давненько. И мимолетно.

– А откуда ты знаешь, какой ты видишься мне? – он ухмыльнулся и сделал глоток кофе.

И действительно. Меган думала только о том, как эту ситуацию воспринимает она, и даже на мгновение не задумалась о том, какой видит ее собеседник. Вечный, неконтролируемый человеческий эгоизм, вынуждающий смотреть на мир только своими глазами. А что, если перед ним сейчас сидит восемнадцатилетняя девушка? Какая она? Человеку всегда сложно вспомнить свое отражение в зеркале, он не знает, как выглядит. Что уж там говорить о своей внешности двенадцать лет назад?

– При следующей встрече мы познакомимся, договорились? – прервал он ее размышления.

– Ты это уже говорил, хотя я не против очередной отсрочки. Но почему не сегодня?

– А что это изменит?

– Если по существу, – сказала Меган, – то ничего.

– Зато так мы будем еще больше ждать следующей встречи.

Я и так ждала! Предыдущие сны меня чуть было в лепешку не размазали!

– Возможно, – ответила она.

– Ты боишься показать эмоции и чувства, верно? Ты боишься признать вслух то, о чем думаешь.

– А ты – нет?

– Здесь? А зачем? Мы же даже не разговариваем на самом деле! Чего стесняться?

Меган задумалась. Кто из них был психологом? Она точно не училась с ним на одном факультете?

– О, нет, – сказала она, прикрывая руками уши, – будильник…

– Уже?

– Долго объяснять. Прости. Спасибо за кофе…


Спасибо за кофе?! – подумала она, открыв глаза. – Не могла придумать что-то более оригинальное? Он ведь даже не платил за него.

Впервые за длительный промежуток времени она улыбалась, проснувшись ночью.

До финального пробуждения ей оставалось немногим больше трех часов. Сделав пару глотков воды, Меган снова легла в постель. Кот лежал рядом. Заснуть она не могла. Время, отведенное ею самой на процесс засыпания, уже вышло, приближая звонок следующего будильника. Волнение странным комком сжималась в груди, заставляя сердце биться чаще.

– Тахикардия, – шепнула она сама себе. Но потом, секунду подумав, добавила: – Или мне слишком сильно нравится этот парень.

Так до конца и не признав, что новые чувства, которые она испытывала, сильнее простой симпатии, она все же заснула после очередного сигнала.


Было темно. На ней была ее шелковая пижама цвета слоновой кости. Босые ноги неприятно вдавливали влажную, холодную почву, мелкие камешки и обломки веток впивались в кожу. И запах. Эта всепроникающая вонь. За ее спиной кто-то был. Нет, не непосредственно за спиной, но там, в чаще, в метрах двухстах от ее продрогшего тела притаилось нечто, явно неизлучающее доброжелательность.

– О нет, снова… – подумала Меган.

За ней был лес: мрачный, темный. Он словно кричал ей: «Шагни назад. Можешь даже не оборачиваться. Шагни назад, и я поглощу тебя навсегда. Зачем тебе просыпаться? Оставайся со мной. Ты это заслужила. Ты не такая, как остальные».

Меган бросилась бежать вперед. Нечто преследовало ее, уменьшая расстояние между ними. Грязь становилась все жиже, ноги проваливались в нее по самую щиколотку. Это не могло не пугать.

«Все же тахикардия», – не без ироничной улыбки отметила для себя Меган и упала в воду. Она упала так, как падает ребенок, который слишком быстро куда-то бежал: вытянутые вперед руки плашмя ударились о грязную, холодную, казалось, сгущенную жидкость, ноги задрались вверх, а лицо полностью погрузилось в темноту воды, которая тут же заполнила все открытые отверстия. Пытаясь принять вертикальное положение, Меган никак не могла нащупать дно. Барахтаясь, она коснулась рукой чего-то скользкого и мягкого. Паника все же овладела ею.

Откуда-то доносилась мелодия. Знакомая до боли. Трель. Но в воде звуков с поверхности почти не было слышно, к тому же из-за хаотичного движения Меган отчетливо могла слышать только свое сердцебиение. Однако трель не смолкала. Настойчивая мелодия, которую по утрам ненавидит все человечество. Она все звучала и звучала, а Меган все не могла сделать вдох. Она все еще была под водой. Открыв широко глаза и уставившись ними в мрачную глубину, она на мгновение возобладала своим телом и, так и не найдя безопасной опоры, оттолкнулась от воды, выровняв свое тело вертикально. Как только ее голова оказалась над водой, а легкие наполнились несуществующим воздухом, она четко услышала звук будильника.

Во рту был противный вкус болотной тины, с волос капала вода на голые грязные ноги, которые Меган свесила с кровати на пол, шелковая пижама приобрела грязный коричнево-зеленый оттенок. Белоснежный кот брезгливо принюхивался к хозяйке на расстоянии, не желая близко подходить к ней.

Склонившись над раковиной, Меган высморкалась зеленой, вонючей жидкостью. Не снимая пижамы, она забралась в душ, включила воду, села и заплакала. Подобное раньше с ней не происходило, а если и были единичные случаи, то они были скорее исключением из правил. Она стянула шорты, затем спустила поочередно бретели топа и тоже сняла его через ноги. Волосы ей пришлось мыть трижды, чтобы избавиться от запаха.

Она стояла под душем, пока не зазвонил следующий будильник. Плакать Меган больше не могла. Мокрыми ногами она ступила на пол, когда вышла из душевой, оставив на мягком коврике глубокие и чистые отпечатки своих ног рядом с грязными отпечатками пальцев (ведь пробиралась она в душ на носочках). Замотавшись полотенцем, она пошла в спальную и отключила сигнал. Постель была безнадежно испачкана. А подушка… Пора все же пополнить запас подушек.

Меган села на чистый край кровати. Теперь к ней смело подошел мистер Блонд.

– Я схожу с ума, так ведь, Блонди? – она погладила кота. – Раньше такого со мной не было. Что это? Что-то происходит с моей головой, что-то неладное. И все после того… свидания? Я чокнулась. Да, я знаю, что все чувства и эмоции – это химия, происходящая внутри нас. Эта химия повлияла на мои сны? Если подобное случалось бы и раньше, я не дожила бы и до двадцати лет, не то, чтобы до тридцати. Да? Что ты молчишь?

Но Джеймс Блонд не молчал. Он довольно мурчал и делал вид, что внимательно слушает, что ему говорит хозяйка.

– Ладно, здоровяк, – сказала, поднимаясь, Меган, – идем, поспим оставшиеся пару будильников в гостиной. Не уверена, что это хорошая идея, но другой у меня нет.

Она взяла кота и вышла из спальной, продолжая рассказывать ему о том, что та мерзкая штука, которая пряталась за ее спиной во сне, ее немало напугала, и что он, ее белый, пушистый защитник, должен сейчас непременно оберегать хозяйку и будить ее, если почует беду.

Но мистер Блонд не мог знать всего, хотя, определенно, видел и знал куда больше обычного человека, впрочем, как и все остальные коты.

Глава 6

Меган хотела с головой погрузиться в работу, но усталость от недосыпа брала над ней верх. Когда ты работаешь один, пускай даже сидя в офисе, и процесс работы выполняется тобой в одиночку, ты можешь сконцентрироваться или же наоборот на секунду позволить себе отвлечься и углубиться в свои размышления о жизни. Но когда твоя работа – это люди, к тому же люди, которых ты должен чему-то обучить, уйти в себя незаметно от остальных не получится. Взять отпуск? И что же написать в заявлении? Примерно следующее: «У меня едет крыша, потому что, кажется, я испытываю некие чувства к молодому парню из моих снов, который на самом деле не такой уж и молодой. В связи с этим моя психика не выдерживает, а подсознание то и дело погружает меня в кошмары, которые я неведомым мне образом материализую в наш мир, а это уже, знаете ли, чревато всевозможными негативными последствиями…»

Нет, так она сказать не могла. Поэтому, улыбаясь, она максимально задействовала весь свой интеллект, чтобы не допустить ошибок в лекции. Обычно, работая, Меган всецело погружалась в тему, о которой говорила, и для нее кроме ее студентов в тот момент ничего и никого больше не существовало. Теперь ей постоянно казалось, что за ее спиной смердящим дыханием дышит то нечто, которое желает погрузить ее в сон навсегда, но на ряду с этим ощущением она не могла не думать и о «нем».

Странные и новые для нее чувства.

Покупая кофе в картонном стаканчике, Меган тут же вспомнила о том кафе и о кофе в стеклянном стакане. Как бы она не старалась, у нее не получалось не думать о сне, который она хотела бы воплотить в реальность. Хотела, но не признавала этого. Боялась. Сидя на диванчике, она обдумывала, что бы выбрала, представься ей такой выбор: встретить «его» в реальной жизни или навсегда избавиться от своего дара, от своего проклятия. Спроси ее об этом еще пару месяцев назад – она бы отдала все за то, чтобы спать спокойно. Но теперь, несмотря на все свои кошмары, Меган не была в этом уверена. По крайней мере, пока.

От Люси пришло сообщение с предложением сходить в кино. «Ни фильмов, ни книг… Ничего, – прошептала Меган, набирая сообщение с совершенно иным текстом, – хватит с меня и того, что придумывает мой воспаленный мозг. Чужие фантазии мне уж точно ни к чему». В ответ Меган предложила Люси сходить в кафе после работы. «Я знаю отличное место, – написала подруга. – Я заеду за тобой в шесть часов, подъеду к университету».

Меган взглянула на часы: четверть второго. Ждать встречи с Люси предстояло несколько часов. Ей нужна была эта встреча, хотя Меган и не хотела ее. Лишь бы Люси снова накануне не посещала докторов или хотя бы не рассказывала об этом, как было в прошлый раз с дантистом.


Люси приехала за пятнадцать минут до назначенного времени, Меган уже ждала ее на стоянке при университете. Сама она за руль в последнее время садиться не хотела.

– И что это за место? – спросила она, сперва поцеловав подругу в щеку (странный ритуал, который приходилось соблюдать ради Люси вне зависимости от собственного желания).

– Уютное и милое кафе, тихое, спокойное место, – сказала Люси, – тебе наверняка понравится.

– Я не бывала там раньше?

– Со мной точно нет, – девушка рассмеялась, – а без меня, как мне кажется, ты никуда и не выходишь.

Меган хотела было возразить, но передумала: Люси была права. Вот она – основная черта, объединяющая всех интровертов: они не любят бывать в людных местах, а выбираются туда крайне редко и исключительно в узкой компании, зачастую одной и той же. Меган могла обвинить свою неординарную способность в том, что ей приходилось вести такой затворнический образ жизни (за исключением работы, разумеется), но это была бы ложь. Она получала удовольствие от того, что после работы ехала домой и проводила вечера в обществе, состоявшем исключительно из белого, пушистого, толстого кота и ее собственных мыслей.

– Я без тебя действительно редко где-то бываю, – сказала Меган. – Разве что с коллегами на празднованиях их дней рождений. Признаться, без особого удовольствия.

– Можешь не объяснять, я тебя знаю, – рассмеялась Люси.

«Знаешь? – подумала Меган. – Едва ли. Я и сама себя не знаю. Со стороны, может быть, и виднее, но по обложке книгу не читают, особенно если у этой книги нет названия».

– Ты меня знаешь, как никто, – улыбнулась в ответ Меган. – Да, тихое место – именно то, что мне сейчас нужно.

– Людно там бывает, но в основном в обеденное время. Вечером кофе пьют либо дома, либо на работе, засидевшись дольше положенного. Но большинство предпочитает пиво. А там его нет.

– Тут ты права, но это ведь не про нас, – сказала Меган.

Алкоголь она не пила совсем, а пробовала его лишь единожды. Было это на одной из студенческих вечеринок, на которую Меган пошла вместе с Люси исключительно для того, чтобы поддержать подругу. Там были абсолютно все, кто только мог прийти, ведь не прийти означало добровольно записать себя в лузеры. Меган такая перспектива ни капли не смущала, но она хотела учиться и учиться хорошо, а для этого следует изучить, кто будет находиться в твоем окружении ближайшие годы, и от кого стоит держаться подальше.

В тот вечер она так и не узнала, кто из ее многочисленных недоброжелателей вручил ей стакан с коктейлем, в который был добавлен алкоголь. До того Меган спиртные напитки не пила ни разу, и, поверив на слово, что коктейль «чистый», сделала несколько глотков, решив, что немного горечи придает концентрированный сок, смешанный с чем-то еще.

Нет, она не опьянела. Мимолетное помутнение перед глазами прошло достаточно быстро, потому что желудок Меган не был пустым, да и в тех двух глотках коктейля алкоголя было слишком мало. Но этого хватило, чтобы настоящее опьянение пришло к ней позже во сне.

Вечеринка продолжилась тогда, когда многие из тех, кто приходил на нее в настоящей жизни, уже крепко спали. На утро их ожидало сильное похмелье. Для кого-то оно было первым, а кто-то и вовсе полночи преклонял колени перед унитазом. А для Меган вечеринка продолжалась. И она пила. Много пила. Куда больше, чем выпила на самом деле. Но ведь для нее все, происходящее во сне и есть на самом деле.

Ее никто не заставлял. Вечеринка проходила так, как того хотела тайная, темная сторона Меган, только без реальных зрителей: она веселилась, пела, танцевала, сбрасывала с себя майку на тонких бретелях. И много пила. Настолько много, что ее вырвало прямо в постели, из-за чего она чуть было на захлебнулась собственной рвотной массой. Люси, которая жила с ней в одной комнате, пришла в ужас, когда увидела и услышала, что происходило с Меган.

– Ты же совсем не пила, – сказала она потом, помогая Меган с бледно-зеленым цветом лица поменять постельное белье и вымыть пол.

– Да, не пила…

– Но здесь, прости… Это запах алкоголя! Ты уж извини, но…

– Я отравилась, – сказала Меган. – Я не знала, что в составе того коктейля было спиртное. Видимо, у меня на него аллергия. Вот и всего. Прости, что из-за меня ты вынуждена… делать это… Прости, правда.

– Да ничего, это не самое страшное, – улыбнулась Люси, хотя Меган прекрасно понимала, насколько это должно быть противно: убирать чужую блевотину. Люси ей подобных неудобств не доставляла, а потому Меган теперь чувствовала себя перед ней в долгу. А еще накатило чувство стыда. Огромного, палящего стыда.

Проанализировав происходящее, она пришла к выводу, что еще достаточно легко отделалась, ведь ее пьяное подсознание могло забросить ее куда угодно, ее мог посетить любой кошмар, из которого потом было бы сложно выбраться. Пьяным людям и в этом мире все кажется не таким, какое оно есть в действительности, что уже говорить о мире нереальном, о внутреннем мире Меган, который существует лишь в ее сознании. Но ведь он существует.

С тех пор она решила для себя, что алкоголь она не употребляет совсем. Для слишком настойчивых звучал ответ, что у нее на него аллергия. Все вопросы тут же отпадали сами по себе и сменялись сочувствием. Странные люди.


– Ты знаешь, а я недавно здесь была, – удивилась Меган.

– Ты же говорила…

– Нет, – перебила Меган подругу, – я была рядом. Проходила мимо. Гуляла.

– Ты? Гуляла? – удивилась Люси. – Наш интроверт выбирается в люди?

– Я была одна, – улыбнулась Меган. – Да, иногда я гуляю. Одна.

– Это после того страшного случая?..

– Давай не будем к этому возвращаться?

Люси одобрительно кивнула. Конечно же она поддерживала подругу в тот странный период, когда в ее доме оказалась неизвестная никому пожилая женщина. Вот только Люси не знала, что без ее помощи Меган не только могла легко обойтись, но и вовсе не желала ее.

Войдя внутрь кафе, Меган замерла. Это было то самое место. Вне сомнений. Конечно, в ее снах здесь царила немного другая атмосфера, да и резкость зрения сейчас была наведена куда лучше, чем резкость по ту сторону ее сознания. Людей было немного, но в ее снах они здесь вообще бывали не всегда. Кроме него и, конечно же, неизменной официантки.

– Что ты будешь? – спросила Люси, присаживаясь за стол. – Меган, прием!

– Извини, – словно отряхнувшись от воспоминаний, ответила Меган. – Кофе. Я буду черный кофе. Без сахара. Американо.

Говоря это, она жадно впивалась взглядом в девушку, записывающую заказ. Но это была не она. Ничего удивительного.

– Что с тобой? – спросила Люси. – Вернее будет спросить, что с тобой на этот раз?

– Ничего особенного. Дежавю, – улыбнулась Меган, продолжая, как ей казалось, осторожно, оглядываться. Со стороны это выглядело, будто она опасается слежки за собой.

Люси о чем-то болтала, Меган иногда поддакивала и даже что-то отвечала, не особо вникая в суть разговора. Она догадывалась, что подруга рассказывает ей о своем молодом человеке, об их отношениях, но Меган находилась где-то не здесь. Хотя нет же, здесь. Она и хотела находиться здесь. И неважно, в какой реальности это будет происходить. Только спустя несколько неконтролируемых глотков кофе она поняла, что ищет глазами его. Но с чего бы ему быть здесь именно сейчас? Это уже было неважно. Теперь она знает место, где они встречались. И даже если они больше не увидятся во сне, она будет ждать его здесь до тех пор, пока он не придет.

Ждать? Вот странности… Зачем?..

– С тем же успехом я могла пообщаться и со стеной, – немного обидным голосом сказала Люси. – Я своих самых скучных клиентов внимательнее слушаю, чем ты меня.

– Извини, правда, извини, – Меган, неожиданно для самой себя, протянула руку и взяла руку подруги. – Хочешь, я скажу тебе правду?

Люси от удивления выпучила глаза и как-то очень больно сглотнула кофе, хотя планировала задержать его во рту еще на пару секунд.

– Меня повысили в звании и удостоили допуском к секретным материалам? – она хихикнула.

«И когда она обучилась сарказму? – спросила сама у себя Меган. – Все же стоит познакомится с этим ее… как его зовут?»

– Мне кажется, – Меган перешла на шепот, – представь, Люси, мне кажется, что мне нравится один молодой человек… Представляешь? – мне!

Ей стало неловко от своих слов. Человеку, который должен обучать других стойкости и уверенности в себе, сейчас стало неловко перед лучше подругой за такое простое признание. Перед единственной подругой.

– И всего-то? – спросила Люси. – Я уже давно об этом догадывалась и даже говорила тебе, а ты все отнекивалась.

Меган не ожидала такой реакции, но она ее вполне устроила. Можно снова врать.

– Прости. Мы встречались несколько раз, – сказала она, – но я даже не знаю его имени. Не перебивай, – остановила Меган Люси, заметив, что та хочет что-то сказать, – пожалуйста, не надо. Даже не обязательно комментировать мои слова. Правда. Мне это дается нелегко. Я еще до конца не понимаю, что происходит. И да, я, как психолог, сама осознаю необходимость выговориться тебе. Совета не прошу, потому что ситуация сложная и запутанная…

– Он женат? – все же перебила ее Люси.

– Что? Нет! Я… я не знаю! – Меган была растеряна и даже, наверное, немного зла. Только не знала, на кого или на что она злится.

– Ты что, влюбилась в человека, которого просто встретила на улице?

– И да, и нет. Я правда не знаю! И нет, я не влюбилась. Я… Это сложно. Мне нужно разобраться. Я только знаю, что он бывает здесь.

– Здесь? – удивленно спросила Люси. – В этом кафе? Но откуда ты знаешь, если сама зашла в него впервые?

– Прошу, не задавай вопросов. У меня не будет на них ответов, а те, что я смогу подобрать, тебе не понравятся.

– Вот теперь я действительно тебя не узнаю.

Меган так ласково посмотрела на подругу, как не смотрела на нее никогда в жизни.

– Спасибо. Правда, спасибо тебе за все, – сказала она. – Особенно спасибо за этот вечер. Прости, что бываю груба и эгоистична. Надеюсь, ты понимаешь, что я не нарочно. Но пока тебе лучше не знать всего.

– Я знала, что что-то здесь не так. Давно знала. И спрашивала у тебя. Но ты… Хорошо. Как скажешь. Дашь знать, когда понадоблюсь.

– Расскажи больше о себе, – Меган улыбнулась. Люси поняла, что подруга ничего не слушала, сделала последний глоток кофе, выдохнула и принялась рассказывать свои последние новости заново.


Меган отключила все будильники, кроме основного. Впервые за последнее время она ложилась спать в приподнятом настроении. Сейчас она была уверена, что ночью встретит его. Ее не волновало, что будет дальше, стоит ли ему рассказать о том, что она рассекретила место их встречи. Странно, ведь она там не бывала раньше, но ей снилось то кафе вот уже несколько раз.

– Нет, не странно! – выкрикнула Меган, сидя на своей кровати. Кот был удивлен, но в силу плохо развитого речевого аппарата никак не прокомментировал выходку своей хозяйки. Он чувствовал, что ей нужна поддержка, потому лег рядом с ней и принялся мурчать.


Она стояла на безлюдной площади. Тротуары, аккуратно подстриженные деревья, скамейки. Людей нет. Даже голуби не летают. Воздух… а есть ли он здесь?

– Ну, уже хорошо, что не лес, – сказала Меган и пошла прямо. Она не особо думала о том, в какую сторону ей свернуть, но решила, что, раз в любом направлении ее ждет неизвестность, то можно просто идти прямо.

Площадь сменилась на улицу: дома, дороги, пешеходные переходы, магазины с безжизненными витринами, которым некого и незачем зазывать внутрь. Солнца не было, но не было и темноты. Хотя к такому Меган давно привыкла: в ее снах правил не существовало.

– Буду просто идти, – негромко сказала она сама себе, – пока не проснусь. – С чего я вообще взяла, что увижусь с ним сегодня? Просто из-за того, что я нашла то кафе? А вдруг он сейчас даже не спит? Тогда его столик пустует, а мне одной нет смысла там быть. О, как такое возможно? Ну признайся уже себе, что ты просто ищешь встречи с ним? Да, тебе еще непонятно, что именно ты к нему испытываешь, но ты пытаешься сделать все, чтобы только состоялась очередная встреча. Да?

Диалог, вернее даже монолог с собой – это то, в чем она нуждалась больше, чем в беседе с Люси. Для таких людей, как Меган, рефлексия – полезное и более плодотворное занятие, чем диалог с другом или психологом. Или и тем, и тем по совместительству. Во сне границ нет. Можно высказать что угодно и кому угодно, даже себе.

Вонь. Снова эта вонь.

– Но я же в черте города, – с разочарованием в голосе сказала Меган, хотя прекрасно понимала, что это ничего не значит.

На ней были надеты невысокие сапоги, плиссированная юбка до колена (с чего бы? у меня никогда такой не было!) и белая блузка. Меган ускорила шаг. Шума не было, но была эта всеобъемлющая вонь, и она усиливалась. Осторожно обернувшись, Меган увидела большую тень, которая двигалась за ней на пока что недосягаемом расстоянии. Тень? Но откуда ей взяться, если солнца нет?

«Она здесь была всегда, – пришел ответ из глубины сознания, – это монстр, который жил все эти годы на подкорке моего головного мозга. Это как раз то, что я пыталась все это время разгадать. Это и есть мое проклятие, мое личный демон, который живет во мне уж никак не фигурально. И теперь я новыми чувствами выпустила его на свободу, и он опасается, что я смогу вытеснить его из себя. А смогу ли?»

Бестелесное, дурно пахнущее нечто надвигалось на Меган. Она побежала. Сердце снова стало биться быстрее.

– Мистер Блонд, – взмолилась Меган, – ну разбуди же меня! Укуси или пощекочи, оближи на худой конец.

Но кот не будил хозяйку. Он лишь удивленно наблюдал за двигающимися глазными яблоками под ее веками.

Улица стала сужаться. Точнее сужалась не улица, а плоскость, на которой она находилась. Деформировались дома, от сжимания лопались стекла в окнах и звонко падали на асфальт, бордюры вырывались из земли, оголяя арматуры, как кости скелета. Меган стало не по себе. Демон (или что оно такое?) был все же определенно не бестелесным, потому что к омерзительной трупной вони добавился и шум: то ли рычание, то ли шорканье от передвижения. Это не имело значения, а значение имела только возможность сбежать от него.

Возможности пока Меган не видела.

Она старалась убежать от давления, которое ощущала со всех сторон (и даже сверху), но у нее это плохо выходило. Наконец, свернув за один из домов, она вдалеке увидела то самое кафе. Да, это было оно: двухцветные навесы, приятный глазу мягкий контраст. Меган побежала. Оно бежало следом.

Страх овладел ею. В памяти промелькнули эпизоды с мышами, болотом, старухой… Она остановилась. Тут же прекратилось и сужение текстур сна. Меган резко обернулась.

– Хватит! – закричала она.

Чудовища не было. Никого не было. Но запах указывал на то, что оно никуда не делось. И не могло деться.

– Хватит! – повторила она. – Это моя голова, слышишь? МОЯ! И мне плевать на то, что кроится в подсознании. Сейчас я полностью в сознании! Никакие подкорки меня не волнуют. Я иду туда, – она указала пальцем в сторону кафе. – Одна. Ты меня не получишь. Не сегодня. А если надумаешь обмануть… Тогда я сделаю так, что мне больше не придется спать… – она задумалась. – Я смогу.

Меган развернулась и пошла в сторону кафе. Вонь преследовала ее до самого порога, но ни движений, ни звука, ни сужения улицы больше не было.

На этот раз она взяла верх.

Осторожно коснувшись дверной ручки, Меган толкнула дверь, та открылась.

Аромат кофе тут же перебил запах разложения, что остался снаружи. Музыка… играла музыка. Все та же? Неважно. Она увидела его. И больше никого.

– Я уже выпил вторую чашку кофе, – услышала Меган, когда присаживалась за столик.

– Я спешила, – ответила она, пытаясь выровнять дыхание, – очень спешила, правда. Меня… задержали.

– Меня зовут Николас.

– Я – Меган.

После секундной паузы, они оба рассмеялись.

– Вот так вот просто, – сказала Меган, – почему мы не сделали этого раньше?

– Для каждого действия наступает свой собственный, подходящий как нельзя лучше, момент, – сказал Николас. – Как знать, может в другой раз получилось бы менее… пафосно?

Меган снова рассмеялась. Она смеялась, хотя еще минуту назад ей было очень страшно. Щеки ее чуть ли не впервые стали образовывать небольшие мимические морщины, которым раньше было не от чего появиться.

– Я нашла… – она задумалась.

– Что ты нашла?

– Я боюсь, что, если мы встретимся в настоящей жизни, ты больше не будешь сниться мне, – сказала она. – Но сегодня, возможно, наша встреча спасла мне жизнь.

– От чего или от кого? – снова спросил Николас.

– От того, кто преследует меня в моих снах, – сказала Меган. – Он гонится за мной, он хочет меня поглотить…

– Бугимен? – с легкой улыбкой на губах спросил он.

– Возможно, – вполне серьезно ответила Меган, – но только мой собственный бугимен, который живет в моей голове. Знаешь, я очень редко так откровенно могу разговаривать. Наверное, раньше я совсем такого не делала. И я не знаю, влияет на это тот факт, что все же какую-то часть себя сейчас я не могу контролировать, или же это все из-за твоего присутствия.

– Буду надеяться, что виной тому все же я, – снова улыбнулся Николас.

«И не только этому», – подумала Меган.

– Что бы там ни было, – снова сказал он, – ты это оставила за дверью. Верно? А здесь только мы.

– А девушка-официант?

– Знаешь, когда я здесь оказался, кофе уже стоял на столе, – ответил он. – При чем на моей стороне было две чашки, то есть этому кафе было известно, что я буду ожидать даму какое-то время, – он привстал, аккуратно взял руку Меган и поцеловал ее. – Прекрасно выглядишь.

– Спасибо. Это все необычно для меня, – смутилась она. – Я не про одежду… Хотя, да, у меня нет таких вещей. Сон выступил сегодня моим дизайнером. Но я говорю о том, что с нами происходит. Для меня это ново.

– Для меня тоже. Неудивительно, что судьба познакомила меня с тобой именно во сне, потому что в светлое время суток мне абсолютно некогда заводить знакомства.

– Значит ты не женат?

– Что? Нет, конечно, нет, – он рассмеялся. – Я женат на своей работе! Я…

– Не стоит, – перебила она его. – Давай снова оставим место недосказанности.

– Согласен… так о чем поговорим сейчас?

Меган подняла глаза, посмотрела в его.

– Ни о чем, – улыбнулась она. – Я просто хочу посмотреть на тебя. И помолчать. Моя работа – говорить. Но на самом деле я люблю молчать.

– Меган, – сказал Николас, – ты говорила, что твои сны бывают более реальными, чем у других людей…

– Угу, – кивнула она.

– Со мной раньше такого не было. Никогда, – продолжил он. – Но я чувствую, что сны, в которых я вижу тебя, отличаются от остальных.

– Это нормально, – согласилась Меган. – Ненормально то, что прежде мы не были знакомы.

– Химия, возникающая между людьми – уже ненормально, – сказал Николас.

– Химия? – улыбнулась она. – То есть ты веришь, что между нами что-то есть? Прости за прямоту, я сейчас не особо контролирую свои слова. Говорить во сне – это, пожалуй, то же самое, что говорить, приняв сыворотку правду.

– И это замечательно, – сказал он, – Да, я думаю, что между нами что-то есть. Прости за прямоту, – теперь и он улыбался. – И, знаешь, мне нравится такая сыворотка правды. В таких отношениях не будет места лжи.

– В таких отношениях нет места отношениям, – улыбка сошла с ее лица. – Что бы мы здесь друг другу не говорили, это – всего лишь сон. И проснемся мы каждый в своей постели.

«И не всегда в чистой: порой перепачканной болотной грязью или, скажем, кровью…»

– Но встречаться в реальной жизни нам пока рано, ты так считаешь?

– Боюсь, что мы будем разочарованы, – сказала Меган, – каждый по-своему. Ты разочаруешься в моей необычной способности, благодаря которой мы и познакомились, потому что пить кофе с тобой – это одно, а просыпаться в квартире, что кишит мышами, которые привиделись во сне (который я даже не запомнила!) – это совершенно другое.

– А ты боишься разочароваться в моей… внешности? – спросил Николас. – Ведь, если ничего не изменилось, ты все так же видишь меня молодым? Верно?

– Верно, но я не боюсь разочароваться. Скорее, я боюсь быть отвергнутой.

– Сыворотка правды?

– Угу, – улыбнулась Меган. – Так долго мы еще не были вместе, правда?

– Я все же надеюсь, что рано или поздно мы встретимся, – он оставил ее без ответа.

– Пообещай, что не будешь искать встречи со мной, пока я не попрошу об этом, – сказала она.

– Обещаю. Все равно найти тебя, зная лишь имя, будет сложно. Даже если искать тебя в интернете, что я напишу в поисковике: «Девушка Меган из моих снов»? – они оба рассмеялись. – У меня даже нет твоего фото. Фотографироваться во сне – вот еще одно безумие.

– Да, выглядело бы это глупо, – согласилась она, – потому и не стоит. Мне нужно время. И этот…

– Бугимен?

– Бугимен… Я не знаю, кто он, но знаю наверняка, что он для меня опасен. И сейчас он за этой стеной.

– Я тебе верю. Если бы мне это рассказали в обычной жизни, я бы рассмеялся. Но, убедившись, что встречи наши имеют какой-то особый характер, к тому же, что все это происходит не только в моей голове, я тебе верю.

– Спасибо, – улыбнулась Меган.

– Мне пора, – сказал Николас.

– Почему?

– Признаться честно? – спросил он. – Кажется, я хочу в туалет, – он рассмеялся, и Меган подхватила его смех. – Сыворотка правды! – он развел руками.

– Находясь во сне, сопряженном с моим, я не советую тебе воспользоваться местной уборной. Это может плохо кончиться.

– Я уже догадался, – он продолжал смеяться. – До встречи, Меган.

– До встречи, Николас, – улыбнулась она.

Он исчез. Вот так просто взял и исчез, как и, наверное, появился здесь до нее.

– Интересно, – сказала она сама себе вслух, неспешно допивая свой кофе, – когда исчезну и я, это место растворится? Или будет снова нас ждать?

Какое-то время она еще сидела за столиком, но все никак не просыпалась. В туалет ей не хотелось, до будильника еще было много времени. Она обошла кафе, села на высокий стул у барной стойки. Посетители, бариста, официанты, кассиры – не было никого. Только она. Глядя в зеркальную витрину, на которой стояли всевозможные бутылки с сиропами и банками с зернами кофе, Меган снова заговорила сама с собой:

– Кто ты? Та, что я вижу в зеркале – кто ты? Почему за твои приключения на этой стороне страдаю я, настоящая? Ведь тебя даже нет. Ты – моя тень, мое зеркальное отражение. Белый кролик из норы. Почему ты вершишь мою судьбу? Ты навлекаешь на меня монстров, посылаешь в мою квартиру всякую мерзость? Ты влюбила меня в человека, которого я, возможно, никогда не встречала и не встречу? А если и встречала, то видела его не больше одной секунды. Ни я, а ты, – она указала пальцем на свое отражение, – это ты его запомнила! Ты. Чего ты хочешь? Поглотить меня? Не выйдет. Убить? Не станет меня – не будет и тебя. Я выйду за эту дверь и увижу новый сон. И ты не посмеешь снова подослать ко мне ту тварь.

Меган встала со стула и подошла к двери. Она не видела, что в зеркальной витрине ей в спину продолжает улыбаться ее же отражение: той жуткой улыбкой, какой в кошмарных снах улыбаются монстры.

Она решилась открыть дверь и, когда сделала это, не увидела ничего того, что видела до входа в кафе.

Это была совершенно иная улица, возможно, иной город и даже страна. Двухэтажные дома, в которых, по всей видимости, расположилось несколько квартир, несуразные дворики. Светило солнце. Играли дети.

– Скорей, скорей! Сюда, за мной!

К Меган подбежала девчушка лет восьми в летнем легком платьице, которая стала дергать ее за рукав и тянуть куда-то в сторону.

– Быстрее, они там! – кричала девочка.

– Кто – они? – спросила Меган.

– Ну как же? – дети! – ответила та взволнованным голосом.

Меган только тогда заметила, что одета она уже была иначе: на ней были коричневые брюки, широкий свитер и потертые ботинки.

– Какие дети? – снова спросила она, уже невольно двигаясь за девочкой.

– Которые умерли, – ответила та.

– Как – умерли?..

«Это все сон, – твердила она в голове, – это неправда. Да кого я обманываю? Надо проснуться!»

Но она не просыпалась. Девочка ухватила ее за руку и они куда-то бежали. Такое во сне случается часто: картинки и события меняются, и ты уже не отдаешь себе отчета в том, продолжается это все еще в первой сцене твоего сна, или же это начался новый акт и новые действия. Одно неизменно: ты – главной герой во всем этом длинном, нескончаемом сериале.

Солнце уже не светило: появились тучи и туман. Какой-то дом из кирпича. В нем еще кто-то живет? – не похоже на то. Они пробежали мимо. Дороги уже не было: они бежали по траве. Меган не сопротивлялась: бесполезно. Она расслабилась. Снова болото? Кажется, да. Но оно отличалось от болота, грязь с которого Меган не так давно отмывала в своей ванной.

– Они там! – крикнула девочка и указала пальчиком в сторону темной кирпичной постройки, издалека напоминающей невысокий, затопленный болотными водами туннель.

– Стой! – скомандовала Меган и остановилась. – Я не пойду туда. Не тяни меня.

– Ну как же? – возмутилась девочка. – Ты должна им помочь!

– Ты же сама сказала, что они умерли, а значит им уже не помочь.

– Но они умерли, когда были здесь, во сне, – ребенок выглядел очень убедительным, – они навсегда остались здесь. Им страшно и одиноко.

– Я не помогу им, – Меган продолжала стоять, несмотря на то, что девочка изо всех сил старалась тащить ее за руку.

– Ты должна остаться, Меган! – девочка продолжала повышать голос. – Это и твой дом тоже.

– Я не умерла, – она замотала головой, – и уж тем более я не хочу умирать во сне. Нет-нет-нет… Пусть лучше меня собьет машина или я подавлюсь соленым орешком, но я не хочу умирать во сне. Я не хочу доставаться ему.

– Тогда бежим! – девочка дернула, что было сил, и в тот момент Меган почувствовала запах разложения, который усиливался за ее спиной. Выхода не было – они побежали в сторону кирпичных катакомб.

Меган на ходу изо всех сил щипала себя за щеку, зная, что проснется потом с маленькими синяками. Если проснется. Но она все никак не просыпалась.

Поднырнув под затопленный невысокий арочный вход, они оказались в большой темной комнате. Запах разложения сменился запахом сырости, но воды под ногами больше не было: во сне текстуры меняются непредвиденно и незаметно для глаза. Комната напоминала старый, заброшенный подвал, стены были отделаны темным кирпичом. На одной из них висело множество фотографий. Детских фотографий.

– Кто все эти дети? – спросила Меган, разглядывая изображения.

– Это все, кто здесь… обитает, – девочка произнесла эти слова немного невнятно.

– Ты хотела сказать «живут»?

Девочка закивала в ответ.

– Они сами не смогут выбраться. Они там, – она указала пальцем в темноту, куда, уходил коридор или туннель из этого подвала.

– Ну уж нет, – замахала руками Меган, наконец высвободивши одну из рук из холодной ладони девочки, – я туда не пойду. Мне и так предстоит проснуться с мокрыми ногами и колотящимся сердцем. И я не собираюсь оставаться здесь.

– Ну как же дети?.. – девочка готова была расплакаться.

– Как тебя зовут? – спросила ее Меган.

– Анна, – сказала та.

– Ты одна из них?

– Я… я не знаю. Но здесь нет моей фотографии.

– Ты спишь? Или ты умерла? Или тебя никогда не было?

Анна задумалась.

– Я была, – неуверенно сказала она, – была. Но это неважно. Я знаю, что там – дети, и они ждут тебя, ждут, чтобы ты поиграла с ними, чтобы ты помогла им освободиться. Они лежат. Понимаешь, Меган? Они лежат!

– Я не пой-ду к ним, – сказала Меган грубым голосом, произнося по слогам.

– Но они не смогут сами… Их закопали! – девочка зарыдала.

– Да потому что они мертвы! – закричала Меган. – Я не поднимаю мертвых, я не могу повлиять на загробную жизнь! Мне очень жаль, что твоих друзей нет среди живых, что они застряли здесь, умерев во сне, но я ничего не могу с этим поделать!

– Посмотри на них, – Анна подошла к фотографиям на стене, – этот мальчик уснул от чадного дыма и не проснулся, эта девочка спала в детском автокресле, когда их машина попала в страшную аварию, а эта – болела… Ты не можешь их оставить.

– Могу. И оставлю. Мне надо проснуться, – уверенно сказала Меган.

– Знаешь, мне кажется, – снова заговорила Анна, о чем-то задумавшись, – у меня завтра в школе четыре урока. А сейчас мне очень страшно. Я хочу плакать. И я хочу к маме. Это же кошмар, правда, Меган? Мне снится кошмар?

– Да, дорогая, кошмар, – Меган обняла девочку и только тогда поняла, что ладошка у той была холодная от того, что в этой комнате сыро и холодно, а вовсе не от того, что малышка мертва.

– Что это? – спросила Анна, услышав шум в том самом темной углу.

– Я не знаю, – сказала Меган.

– Это те самые дети! О, нет, Меган! Что я наделала? Зачем я сюда пришла? Что за глупый сон? Они все-таки могут вставать! Им не нужна помощь! Они меня обманули! Почему все так странно? Почему во сне так странно?

– Потому что все это – неправда, этого нет на самом деле, – пыталась успокоить ребенка Меган, хотя приближающийся шум пугал не на шутку и ее саму. Казалось, это бегут огромные крысы, шкрябая стены и даже потолок туннеля своими мерзкими мокрыми лапками. – Послушай, Анна, – Меган присела рядом с девочкой, – ты должна проснуться. Немедленно. Ты простишь меня, если я тебя не сильно ударю?

– Я от этого смогу проснуться? – спросила та.

– Да, сможешь, а когда проснешься, что есть силы зови маму! Хорошо?

Девочка одобрительно закивала головой. Меган какое-то время потерла ладонь об ладонь, все не решаясь ударить ребенка, а потом «одарила» девочку громкой пощечиной. «Она же не проснется с синяком на щеке, для нее это лишь кошмарный сон», – решила для себя Меган.

– Ай! – вскрикнула Анна и стала растворятся в воздухе. – Больно! Прощай, Меган! МАМА!!!

– Прощай, – шепнула Меган, но вместо девочки перед ней уже была каменная сырая стена. Звуки приближались. Теперь уже было похоже, что кто-то ползет на четвереньках по мокрому полу, то и дело хлюпая руками по воде.

– Просыпайся, просыпайся, – твердила себе Меган, – ну же, давай. Еще не хватало увидеть то, что оттуда приближается. Давай-давай, просыпайся!

Она щипала себя, била по щекам, как била девочку. Но все не просыпалась. Она повернулась лицом ко множеству фото детей на стене.

– Меган… – послышался хриплый, картавый голос из-за спины.

Ей хотелось расплакаться, но она сдерживала себя из последних сил. Вена на лбу набухла, кулаки то сжимались, то разжимались, зубы стучали без умолку.

– Убирайся вон, – проговорила Меган, не оборачиваясь.

– Останься с нами, – повторил голос, – здесь твое место, здесь твой дом.

– Нет, нет, нет! – Меган замотала головой.

Шум все приближался.


Однажды ей пришлось иметь дело с сумасшедшим человеком. С женщиной. Еще пару столетий назад ей был бы поставлен диагноз «истерия», была проведена лоботомия, и больная доживала свой век, сидя на больничной койке со стекающей слюной и с лишенным всяких эмоций взглядом, неизменно направленном в одну и ту же стену. Но в наше время у пациентки стоял вполне обычный для психиатрии диагноз: шизофрения. Женщина была уверена, что ежедневно убивала нехороших людей, тем самым очищая от них мир. Она вела дневник, записывая туда свои «действия», находясь на самом деле в одиночной палате психиатрической клиники. Доктора, наблюдавшие ее, единогласно сошлись во мнении, что данную пациентку ни при каких условиях нельзя допускать в общество. И хотя доказательств реальных убийств, совершенных ею, не было, ее изощренная фантазия – яркое доказательство того, что этот человек способен на все.

Меган училась не на психиатра, а на психолога, но воочию увидеть психически больного человека она была должна. Находясь под успокоительными препаратами, пациентка вела дневник, свято веря, что описывает в нем события минувшего дня. Когда же действия препаратов заканчивали свое действие, женщина хваталась руками за голову, словно испытывала сильную боль. Доктора уверяли, что это не так, что ее поведение – просто неумение организма здорово функционировать без сторонней помощи. Он не справляется и начинает саморазрушение, а именно: крики, биение головой о стены,вырывание волос из головы.

И Меган видела это. И это было страшно. Поведение той несчастной очень впечатлило ее. Ей стало искренне жаль ту женщину.

– Ей не помочь, – сказал лечащий врач, заметив сожаление в глазах юной студентки, – все, что мы можем сделать для нее – это обеспечивать ее блокнотами и карандашами для записей своих фантазий. Страшных фантазий. И делать это следует весьма осторожно, потому что в своих мемуарах она уже «убивала» людей ручкой.

Психолог может «вправить мозги», но психиатр излечивает душу. И чаще – неудачно.


Подобно той сумасшедшей, Меган, находясь в своем, ином от обычного, мире, держала себя руками за голову и раскачивала ею из стороны в сторону.

– Меган…

– МАМА! – она закричала, как пару минут назад кричала Анна.


Неизвестно, слышали ли ее крик соседи, но кот чуть было не подскочил на месте. Его глаза тут же округлились, пытаясь навести резкость и в темноте разглядеть беспричинно орущую хозяйку, уши он отвел назад.

– Мама, – повторила Меган тихим голосом.

Она осмотрелась по сторонам, словно не веря, что находится в своей постели.

– Мистер Блонд, иди ко мне, – она потащила кота ближе к лицу, – я думала, что уже не увижу тебя.

На всякий случай Меган заглянула под одеяло: шелковая пижама: майка и шорты, цвета слоновой кости, белые хлопчатобумажные носки. Никакой грязи, никакой вони.

– Это был всего лишь сон, – устало улыбнулась она коту и снова легла на подушку.

До утра она больше не спала.

Глава 7

Николас.

Его звали Николас. Ник. Так проще. Так ближе. Ведь они уже хорошие знакомые. Верно?


Меган не хотела обдумывать очередной плохой сон, к тому же он еще неплохо закончился: она не получила травм, сердце быстро вернулось в здоровый ритм, постель чистая, гости из несуществующего мира ее квартиру не посетили. Все не так мрачно, как могло бы быть. А еще она там встретила девочку. Живую девочку. Наверняка такую же живую, как и Ник. И это хорошо, потому что она, кажется, смогла защитить малышку от их совместного кошмара. Она помогла ей проснуться. Меган искренне надеялась, что маленькая Анна не обладает такой же способностью, как и она сама, и на утро не обнаружит на своей щеке синяк от пощечины. Но на самом деле не синяк был причиной такой надежды, просто Меган никому не желала владеть этим «даром».

Кот поглощал паштет из тунца, который почему-то стоит дороже свежего мяса этой рыбы. За утренним кофе Меган снова проводила анализ своих ночных приключений, обдумывала, чем они могли быть вызваны, в очередной раз безуспешно пыталась найти рациональное и научное объяснение своему феномену. Не находила. Ник – первый случай в ее жизни, когда человек, который присутствует в ее сне, сознательно общается с ней, зная, что все это – сон. Анна – второй такой случай. Меган была уверена, что Анна не просто приснилась ей. Да, у них был совместный сон. Но после встречи с Николасом это вряд ли могло быть совпадением.

– Странности да и только, – сказала Меган довольному завтраком, облизывающемуся коту.

В последующие пару дней ничего опасного, страшного или же наоборот, приятного, Меган не снилось. Обрывки недосмотренных снов, не несущих в себе никакого смысла, никакой опасности. Чтобы так и продолжалось, Меган хотела прописать себе успокоительные, чтобы негативные мысли не проникали в ее сны, но большинство из них оказывали такой для нее нежелательный седативный эффект. Однако пока не было кошмаров, не было и свиданий в том уютном кафе. Меган колебалась: не поехать ли в то место снова, только без Люси? Вдруг там будет Ник? Но у нее было слишком много работы, и ее это радовало: встретиться с ним, кажется, она еще не была готова.


На какое-то время работа поглотила ее. Меган вспомнила, что она всегда была хорошим преподавателем, что ее ценят и уважают ее студенты. Работа помогла. Нет, о призрачном кафе и его неизменном посетителе – Николасе, а также о неведомом чудовище, бугимене, от которого исходил тот омерзительный запах разложения, Меган не забыла. Но работы накопилось столько, что по вечерам она чувствовала сильную усталость, под влиянием которой практически моментально засыпала. Отключившись, она погружалась в так называемую фазу быстрого сна, где успевала увидеть короткий, весьма неинтересный фрагмент (зачастую это была повторяющаяся сцена, которую Меган проживала днем). Все, что было позже – она не запоминала. Но ночь проходила гладко, и девушку это устраивало. Да, она давно не «виделась» с Николасом, но теперь она не переживала, что может потерять его навсегда: место их встреч было реально в реальном мире, а потому, при желании, она могла бы пить там кофе дни напролет, пока не встретила бы его. Настоящего его.

Но сейчас для нее на первом месте стояла работа, ведь она была реальной и требовала полной отдачи.

Довольные вдохновляющей лекцией, что провела их внезапно похорошевшая преподавательница, студенты, улыбаясь ей, покидали аудиторию. Меган и вправду выглядела лучше. Да, ее сияющий внешний вид указывал на то, что она, вероятно, влюблена. Но ни коллеги, ни ученики не замечали никаких факторов, указывающих на это, кроме ее улыбки, ранее так редко появляющейся на этом весьма милом лице. Меган не вела бесконечных переписок, не поглядывала постоянно в телефон, ожидая увидеть там пропущенный звонок или сообщение, она не спешила домой (наоборот, стала задерживаться на работе), ее никто не встречал вечером около учебного заведения, а утром она всегда приезжала из своего дома: переодетая, отдохнувшая и неизменно в приподнятом настроении.

– Ты живешь на работе? – спросила Люси, заехав к подруге в университет.

– Сейчас мне это необходимо, – улыбнулась Меган. – Как у тебя дела?

Люси не ожидала услышать этот вопрос, но не подала виду, а поделилась с подругой новостями из своей личной жизни, которой до недавнего времени практически не было. Ее молодой человек сейчас бросает курить, а Люси в этом ему всячески помогает, но не только, как психолог: она похвасталась Меган, что выбросила все спички и зажигалки, которые имелись в доме ее возлюбленного. Меган решила, что подобное посягательство на личные вещи – излишне, но комментировать поступок подруги не стала. С ней делились личным, ее задачей было слушать и улыбаться.

Люси предложила прогуляться, но Меган, ссылаясь на накопившуюся «бумажную» работу, вежливо отказала. Она не лукавила: конец семестра, экзамены: работы и правда было много, а потому подруга уехала одна.

В здании людей осталось немного: еще пара-тройка трудоголиков, которые прятались в своих кабинетах, проверяя бесконечные труды не всегда умных студентов. И не всегда педагогический опыт и собственное психологическое образование спасало от раздражительных всплесков из-за чей-то очевидно нелепой работы.

Она сбилась со счету кофейных стаканов, заполнивших мусорную урну. Кофеин уже не бодрил, только вызывал головную боль. Оценивая свое состояние, Меган на всякий случай завела таймер на тридцать минут.

Бумаг не уменьшалось, казалось, стало даже больше. За окном уже стемнело. Глаза слипались, но она старалась держаться. Заданный ею самой же себе объем работы на сегодня должен быть выполнен.

За дверью раздалось мяуканье. Меган приподняла голову, замерла, затаила дыхание, чтобы не упустить ни звука. Снова жалобное «мяу». Знакомое «мяу». Слишком знакомое. Она отложила в сторону карандаш, подошла к двери, открыла ее. Запах гари тут же ударил в нос. «Мяу» повторилось.

– Блонди? – вопросительно крикнула Меган в заполняющийся дымом коридор. – Мистер Блонд?

Меган медленно шагала навстречу дыму, не сразу осознав, что на ее пути ей совсем не попадались двери: коридор был длинным и в своих стенах совсем не имел дверных проемов.

– О, нет, – сказала Меган, – я заснула…

Мяуканье стало доноситься до нее громче, голос был жалостливым. Осознав, что находится во сне, она уже не сомневалась: мяукал Джеймс Блонд.

– Блонди! – отчаянно позвала кота Меган. – Иди скорее к мамочке!

За пеленой дыма стали появляться ярко-оранжевые вспышки огня, разгоревшегося в здании университета. Определенно, этот архитектурный вариант отличался от оригинала, но факт оставался фактом: университет горит и, вполне вероятно, сон Меган в этот самый момент материализуется в реальной жизни.

– Джеймс Блонд! Где же ты?! Скорее!!! – Меган заметно нервничала.

Вприпрыжку, округлив свои и без того огромные голубые глаза, белый кот, задрав хвост, бежал к хозяйке и жалобно мяукал. Он был весь перепачканный сажей.

– Что же ты здесь делаешь, дружочек? – ласково спросила хозяйка у испуганного животного и прижала его к себе. – Давай выбираться отсюда. Как только окажемся дома, нужно будет искупать тебя…

Меган побежала обратно в свой кабинет, дым и приближающееся пламя преследовали ее. Теперь коридор ей казался знакомым: двери находятся на своих местах, рядом висят вывески с фамилиями преподавателей. Но это был другой этаж.

Она бросилась к лестнице. Кот не вырывался, но незнакомое место его пугало: еще совсем недавно он сладко спал на диване, дожидаясь свою весьма престранную, но любимую хозяйку, а теперь он проснулся в задымленном помещении, в котором никогда не был до этого дня. Возможно, он знал запах этого места – наверняка молекулы, парящие в этом здании, хозяйка приносила «на себе» домой. Но запах гари перебивал все запахи. Меган бежала вниз по ступенькам. Вот нужный третий этаж, но, вбежав в коридор, она поняла, что и он отличается от того коридора, в котором на самом деле была расположена дверь, рядом с которой висела вывеска с ее именем.

Двери не было. Не только двери кабинета Меган, но и никакой другой двери. Это был бесконечный лабиринт коридоров. Дым шел отовсюду и одновременно ниоткуда: здесь огня Меган не видела, лишь запах гари. Прижав к себе мистера Блонда, она решила продолжить поиски своего кабинета. Почему? Почему бы ей не спуститься тремя этажами ниже и не выйти вместе со своим котом во двор? Эти вопросы она задавала себе на следующий день, но так и не нашла на них рационального ответа, однако оправдала себя вероятностью того, что, даже найди она выход внизу, не было никакой гарантии, что за ним окажется университетский двор, а не, например, болото с погребенными в нем умершими во сне детьми.

Потому она искала свой кабинет на третьем этаже. Подсознание всегда нас подталкивает искать убежище в привычном месте, там, где мы проводили много времени, и не важно, что никаких гарантий безопасностей это место нам не дает. Даже умереть человеку хочется именно там, где он и жил.

Раздался звук сигнала оповещения: сработал таймер. Звук шел откуда-то издалека, но Меган не могла разобрать, с какой именно стороны. Кот уткнулся носом хозяйке в подмышку, не вырывался: пребывал в шоковом состоянии. Она свернула налево – тупик, вернулась назад, свернула направо и попала в очередное бессмысленное разветвление коридора. Не обдумывая свои движения, она снова свернула направо. Казалось, звук таймера стал ближе, но и дыма становилось все больше. По примеру кота, Меган тоже уткнулась носом: в его длинную, грязную шерсть. Она искала дверь.

С ужасом отметив, что за спиной разрастается пламя, Меган почти полностью закрыла глаза и продолжала идти вперед.

– Держись, Блонди, – шептала она коту, осознавая, что так хочет подбодрить себя, а не его.

Звук становился все отчетливее: телефон был где-то поблизости, но вибросигнал был отключен, а громкость выставлена на минимальное значение.

– Надо только отключить таймер, – сказала она, начиная кашлять от дыма, – всего лишь провести пальцем по экрану. Это даже ты сможешь сделать своей лапой.

Но коту не было дела до ее болтовни – кот стал осознавать всю плачевность их положения. Хвост нервно задергался, Джеймс Блонд стал протяжно завывать.

– Дверь! – крикнула Меган. Нет, дверь не была на своем месте, она была прямо перед ними в конце коридора, а из-под низу виднелось играющее там пламя.

Это ее не остановило. Меган ухватилась рукой за раскаленную ручку, скривилась от боли и одновременно растянула странную улыбку, потому что вспомнила подобный эпизод из комедии «Один дома». Только сейчас она была одна не дома, а в пылающей проекции университета, в котором работала, а на ее руках сидел испуганный кот.

Дверь открылась. Огонь хозяйничал в кабинете Меган, но она отчетливо увидела на столе свой мобильный телефон, который продолжал тихо пищать, оповещая об окончании отведенного таймером времени. Рядом с телефоном, положив голову на свои руки, лежавшие на столе, мирно спало ее тело, лишенное в тот момент сознания и не способное без его участия пробудиться.

Она провела пальцем по экрану.


– Какого черта ты притащила кота на работу?! И как можно было заснуть, когда вокруг все в огне?!

– Не все, – ответила подруге Меган, – мой кабинет же не успел загореться.

– Но выгорел почти весь этаж! – не унималась Люси, сидевшая на скамейке у университета с кошачьей переноской на коленях. Мистер Блонд находился внутри, чем был крайне недоволен. Он вообще был недоволен и возмущен необъяснимыми поворотами его кошачьей судьбы этим днем. То, что проснувшись, Меган обнаружила перепуганного и перепачканного кота в своем кабинете, ее и саму немало напугало.

– Чего ты ругаешься? Разве я в чем-то виновата?

«Да, я виновата, – подумала Меган, – мне приснилось, что университет горит, и он действительно стал гореть, мне приснилось, что весь мой этаж был охвачен дымом, и я чуть не угорела от дыма в собственном кабинете. Как я выжила?! – я не знаю».

– Нет, прости, – сказала виновато Люси, – конечно же ты не виновата. Я просто очень нервничаю и переживаю за тебя.

– Спасибо, я и сама за себя переживаю… А мистер Блонд… не знаю. Я просто его взяла с собой.

– Но мы виделись сегодня днем! Ты ничего не сказала о нем! И где его переноска?

– Извини, Люси, но я очень плохо соображаю, – ответила Меган, – все же я надышалась дымом. Такое чувство, словно я пьяная, только от меня воняет не перегаром, а гарью.

– Прости, прости…

– Сколько я тебе должна за кошачью переноску? – попыталась улыбнуться Меган.

– Выспись хорошенько, вот и все, – ответила улыбкой Люси. – поехали, отвезу вас домой. Погорельцы… Я как раз вчера вымыла салон, обновите запах…


Возгорание произошло в одной из аудиторий, которая в итоге полностью выгорела. Огонь затронул несколько других кабинетов, но значительного урона не допустила сработавшая в коридорах противопожарная сигнализация. Однако пожарные отметили, что стоит провести экспертизу, так как до того, как вода стала поливать кабинеты и коридоры учебного заведения, огонь распространился дальше, чем должен был, а дым и вовсе полностью поглотил один этаж. Чудом в этом дыму не угорела молодая женщина-преподаватель, имеющая странную привычку брать на работу своего кота. Сопоставив время, позже выяснилось, что примерно тогда же, когда она вышла из своего задымленного кабинета, сработала противопожарная система и знатно облила холодной водой ее, ее кота и весь коридор, по которому она бежала вниз. Других людей на том этаже в тот момент не находилось, так как уже было нерабочее время.

Пожарные не узнали только, что тот, который преследует ту самую молодую женину-преподавателя в ее кошмарах, не желает допустить ее смерти наяву. Он хочет оставить ее себе, в его стране грез. В ее стране.

Глава 8

Она боялась ложиться спать. Да и не хотелось совсем. Какое-то время Люси побыла в ее квартире, но потом все же оставила подругу наедине с грязным, наконец успокоившимся котом. Джеймсу Блонду предстояла неприятная процедура купания, и он был тому не рад. В отличии от своей хозяйки. Меган хотела занять себя всевозможными домашними делами, чтобы отвлечься от воспоминаний об очередном страшном сне, который мог ее погубить.

Всего единожды кот выпустил когти, а вот его рот не умолкал во время всего процесса купания. Мистер Блонд жалобно и настойчиво напоминал хозяйке, что этот день и без того принес ему немало стресса, и ему абсолютно все равно, как выглядит его главное достояние – длинная белая шерсть. Он просто хочет улечься на свой любимый диван и заснуть.

Но хозяйка его спать не хотела. Один раз кот все же оцарапал ей руку, но в целом вел себя пристойно: в душе он был уже не впервые и знал, что сия экзекуция не вечна. Хотя внутриутробный вой контролировать Блонду не удавалось.


На часах было почти четыре часа утра. Бодрость постепенно сходила на нет. Ночные дозы кофеина уже не спасали. Тело отчаянно требовало сна. Душа отчаянно протестовала.

Захватив с собой уже высушенного кота, она все же направилась в спальню.

– Что еще может со мной произойти? – шепнула она коту, когда легла вместе с ним на кровать. – Я тонула, я чуть не сгорела, меня могли утащить… мертвые дети? – Меган сама удивилась своим словам и иронично хихикнула. – Да я даже «породила» нового человека! И кого? – чокнутую старуху, у которой, наверняка, и души нет. Какой бред…

С этими словами она тут же заснула.

– Ну наконец! – сказал Ник.

Меган осмотрелась: она снова сидела в том самом кафе на том самом месте, что и раньше. А напротив был он – Николас.

– Я… здесь? – неуверенно спросила она, словно боясь развеять этот сон.

– Да! – подтвердил Николас. – И я, между прочем, давно жду тебя. Кофе? – он придвинул к ней латте с высоким слоем молочной пенки.

– Нет, спасибо, я слишком много выпила кофе в эту ночь. Ник… я так рада, что оказалась здесь…

Он улыбнулся.

– Тяжелый день? – спросил он.

– Скорее тяжелая ночь, – ответила Меган. – Много тяжелых ночей. Я так устала…

– Что я могу сделать для тебя?

Меган вдруг подумалось о том, что ее всегда тихая и скромная подруга вероятно спит сейчас в объятиях человека, который может ее утешить, решить навалившиеся вдруг на нее проблемы и сказать ей: «Что я могу сделать для тебя?». Но сейчас такой вопрос был задан ей – Меган. И она не знала, что на него ответить, потому что раньше ее никто о подобном не спрашивал, либо спрашивал исключительно из «правильной» любезности, надеясь получить отрицательный ответ. Она привыкла рассчитывать только на себя в любых вопросах.

– Я хочу встретиться с тобой, – сказала вдруг она. Неожиданно даже для самой себя.

– Прогуляемся? – ответил парень.

– Сейчас?

– Почему бы и нет. Кофе ты все равно не пьешь.

– А вдруг там за дверью… – Меган осторожно обернулась к выходу и с удивлением отметила, насколько оживленным выглядело заведение: все столики были заняты, люди, сидевшие за ними, о чем-то увлеченно беседовали, не осознавая, что они – лишь часть сновидения двоих. – Ты ведь тоже их видишь? – спросила Меган.

– Людей? Да, – ответил Ник.

– Я так долго изучала идею возникновения вариаций снов… Люди, которые нам снятся, – она продолжала смотреть на посетителей кафе, – в большинстве своем однажды встречались нам в реальной жизни. Но как может быть такое, что всех этих людей мы оба когда-то видели?

– Мы, судя по всему, живем недалеко друг от друга. – улыбнулся Николас. – Прохожие, люди из супермаркета… Сейчас все они спят и снятся нам. Я исхожу из твоего логического заключения. Мое предложение все еще в силе – прогуляемся?

– Да, – неуверенно улыбнулась Меган и почувствовала себя в тот момент маленькой девочкой, которой не обязательно быть всегда уверенной в себе, стойкой и серьезной: за нее все решат, ее всем обеспечат. О ней позаботятся. И, как ни странно, она была согласна принять эту заботу.

Они встали из-за стола. Ник был выше. Ненамного, но все же выше Меган – девушки среднего роста. Она улыбнулась и мелкие, едва заметные морщинки тут же нарисовались под уголками ее глаз. Николас улыбнулся в ответ: идеально гладкое, молодое лицо. Меган знала, что на самом деле он старше (она верила в это), оттого ее не смущала его юная внешность. «Пускай так, – подумала она, – я словно вернулась в молодость с мозгами взрослого человека. Это так приятно. Как во сне…»

Ник протянул ей свою руку, и она вложила в его ладонь свою. Вибрацию от этого касания почувствовал даже мистер Блонд, который мирно спал в ногах своей спящей хозяйки. Он приподнял голову, слегка приоткрыл свои заспанные, голубые глаза, убедился, что ни с ним, ни с его человеком не происходит ничего опасного, и снова погрузился в свой кошачий, беззаботный сон. А Меган улыбалась: ее тело, лежавшее в постели, ощущало прикосновение Николаса, губы медленно растянулись в милой улыбке, а левая рука сжималась, словно держит что-то. И она держала. Только не здесь.

Они вышли на улицу. Светило солнце, воздух был теплым и свежим. Да, это было то самое место, где располагалось кафе в настоящей жизни. Возможно, незначительные детали подсознание и изменило, но в целом все выглядело так же, как выглядело в реальности. Напротив кафе был расположен парк, и Николас повел Меган в сторону аллеи, на которой не так давно Меган встретила пожилую женщину, выгуливавшую своих миниатюрных собачек. Старушки не было, но Меган все же осторожно осматривалась по сторонам, опасаясь ее встретить. Ее или кого-то похуже.

– Ты кого-то ищешь? – спросил ее Ник.

– Нет, просто иногда в моих снах появляются настоящие монстры. И это не шутка. Этих монстров я переношу в свою жизнь…

– Здесь только я, – улыбнулся парень, – но я – не монстр! Честное слово. И не забывай, что мы с тобой пришли к выводу, что сны, когда мы рядом, они – наши общие, а значит в этих снах твоих монстров быть не может. Я ведь их не знаю. Как они могут попасть и в мой сон тоже?

– А ты прав, – задумалась Меган. – Если разобраться, мой личный бугимен – он живет только в моих снах, в моем подсознании. Будем надеяться, что он не сможет из моей головы перебраться в твою.

– Мы говорим, как сумасшедшие, – улыбнулся Николас.

– А я и так сумасшедшая. Только я научилась разбираться в моем сумасшествии и преобразовывать его в философию.

– И что – получается?

– Достаточно неплохо, – ответила Меган. – Но полностью постичь свое подсознание мне пока не удалось. Возможно именно из-за этого бугимена, или как его… который накрепко укоренился во мне. А с твоим появлением…

– Все стало хуже?

– Да. Не обижайся, но – да.

– Я не в обиде. Какие обиды? Мы снимся друг другу, верно? – он улыбнулся. – Со мной такое впервые! Я редко запоминаю сны, да и реалистичными их не назовешь. А сны с тобой…

– Ты еще не понял? – перебила его Меган. – Это не просто сны. Мое проклятие – делать сны реальностью. И не всегда в реальность из них пробирается что-то хорошее.

– Видишь эту скамейку? – сменил тему Ник. – У тебя случайно нет с собой ножа?

– Ножа? – удивилась Меган и незаметно для самой себя потянулась рукой к карману брюк (только сейчас она с удивлением отметила, что на ней надеты деловые коричневые брюки широкого покроя под тонким пояском и белая строгая блузка – эти вещи в ее гардеробе имелись). Там лежал складной нож. – Впервые вижу его, – с улыбкой сказала она.

– Но это же сон, – тоже улыбнулся Ник и взял нож у Меган. – То, что сейчас происходит, запомним только мы, верно?

– Верно.

– Так почему бы нам не подурачиться, словно нам по шестнадцать лет?

– Ты о чем? – она рассмеялась.

– О, брось! Мне так давно не было шестнадцать! Я соскучился по тому возрасту! Смотри, – ответил Николас и присел у скамейки. Ножом он выцарапал заглавные буквы «М» и «Н».

– Но так нельзя! – рассмеялась Меган.

– А кто узнает? Это всего лишь сон. К тому же вдруг он окажется обычным сном, никак не влияющим на реальность?

– Ты мне не веришь?

– Я тебе верю. Я не верю себе.

Он выцарапал их инициалы и довольный своей работой сел на эту скамейку.

– Знаешь, – сказал Ник, – в обычной жизни я не такой разговорчивый, как здесь, поэтому эмоции могут выйти из-под контроля, – он улыбался. – Нет, я не социопат, но в жизни предпочитаю чаще бывать один. Каждый вечер я нуждаюсь в одиночестве, чтобы мой внутренний человек – не тот, которого видят люди, а судя по всему тот, которого ты видишь сейчас, отдохнул от шума и напитался энергией.

– А откуда он берет эту энергию – этот внутренний человек?

– Из самого себя. И теперь, судя по всему, от общения с тобой.

– Я тебя понимаю. Прекрасно понимаю. Ты не социопат, ты – интроверт. Как и я. Это нормально. Хотя порой странно.

– Да, интроверт. Я забыл это слово, – Николас улыбнулся. – Не социопат, а интроверт. Спасибо, что сняла с меня один ярлык и повесила другой, – он рассмеялся.

– Моя подруга так меня называет. И, знаешь, она права. Но у меня есть кот. А у тебя есть домашние животные?

– Меня часто нет дома. Эгоистично с моей стороны заводить существо, наделенное разумом. У меня есть аквариум с автоматической подачей корма…

Меган рассмеялась. Она присела рядом.

– То, что нужно для любителя тишины и покоя, – сказала она. – Мой мистер Блонд тоже тихий парень.

– Мистер Блонд?

– Да, мой кот. Он весь белый, поэтому я назвала его Джеймсом Блондом.

– Весьма оригинально, – рассмеялся Ник.

Меган резко обернулась: за спиной она услышала какой-то шум.

– Там что-то есть, – сказала она, всматриваясь в аккуратно подстриженные кусты. – Нам лучше вернуться или даже проснуться.

– А что там может быть? – спросил Николас.

– Что угодно, – ответила девушка, – и это «что угодно» утром может оказаться в моей квартире.

– Но я еще ни разу там не оказался, – немного претензионно пошутил Ник.

– Наше общение отличается от уже привычного мне формата моих снов. С тобой все иначе. Ты первый, кто осознанно бываешь… здесь, – она коснулась указательным пальцем правой руки своего виска.

– А другие? Были другие случаи?

Шум в кустах повторился, Меган схватила Николаса за руку и повела его по направлению к кафе.

– Обычно, – продолжила она на ходу, – происходит следующее: я вижу сон с кем-то из реально существующих людей, вполне вероятно – моих знакомых, но человеку это может и не снится, а если он видит тот же сон, что и я – он и предположить не может, что это происходит вовсе не в его голове, а в моей. Каким-то образом в этом измерении, в измерении сна я могу повлиять на того человека, а он – на меня. Я всю свою жизнь пытаюсь найти объяснения этому и не нахожу их.

– А нужны ли они тебе? – спросил Ник.

– Не поняла…

– Что тебе дадут объяснения того, что с тобой происходит по ночам? Ты сможешь это контролировать – не думаю, это прекратит происходить – тоже нет. Зачем тратить время и силы на то, что, даже если ты и узнаешь, никак не сможет изменить твою жизнь?

– Оно приближается, – сказала Меган.

Ник обернулся: да, там действительно кто-то был. Или что-то. Он ничего не увидел, но однозначно что-то почувствовал.

– Внутри нам будет безопаснее, – сказала Меган и открыла дверь, ведущую в кафе.


Она открыла глаза. Это была ее комната, ее спальня, а Николас исчез. Ни на это она рассчитывала, открывая дверь. Однако она была в своей постели.

За окном было темно, белый кот мирно спал у ног хозяйки. Это был ее дом. Однако что-то здесь было не так.

Голова не сразу смогла ясно соображать, но через несколько мгновений Меган поняла, что именно не так с ее комнатой: все предметы в ней находились точно на своих местах, только в зеркальном отражении.

– Что за чертовщина? – пробормотала Меган, вставая с кровати.

Окно находилось на той стороне, где должна быть дверь, а дверь, соответственно, на стороне, где должно располагаться окно. Меган повернула ручку, открыла дверь и снова оказалась в зеркальном отражении своей спальни. Она обернулась – за спиной та же комната, а на кровати спит Джеймс Блонд. Снова посмотрела вперед: та же картина: постель расстелена, на ней лежит белый кот. Она перешагнула порог, дверь захлопнулась. Напротив – окно, за которым солнце еще не встало.

Меган не паниковала, старалась не паниковать. Это еще один сон. Сон во сне. Такое уже случалось: в детстве, когда ей было не больше пяти лет, ей снился сон, в котором она играла на детской площадке. Маленькая девочка уже тогда догадывалась, что спит, потому, когда ей захотелось в туалет, она приложила все свои ментальные способности, чтобы проснуться. И она проснулась: увидела спящего брата, их комнату. Что-то показалось ей не обычным, но тогда она этого не заметила, или заметила, но не поняла, в чем дело. Меган спрыгнула с постели и быстро-быстро затопала в туалет, а когда села унитаз и принялась за дело, поняла вдруг, что ей очень мокро и некомфортно, к тому же держатель для туалетной бумаги висел с другой стороны. Она начала ерзать на сиденье унитаза и хныкать, пока ее не разбудил брат и, хотя знал, что это не красиво, высмеял ее за то, что она во сне «сходила под себя». Меган расплакалась, а маме пришлось ее забрать в свою постель, сперва, разумеется, переодев девочку.

Поэтому паники не было. Зачатки паники – да, но до того чувства, когда от панической атаки сдавливает грудь, не давая сделать глубокий вдох – еще не дошло.

Перед ней – ее комната «наоборот», за спиной – дверь с такой же комнатой. Замкнутый круг. «Надо проснуться,– подумала Меган, – снова». Она несильно нанесла сама себе пощечину, но ничего не изменилось. Даже кот не шевелился – он мирно спал.

Вдруг за спиной в дверь, ведущую в никуда, постучали. Блонд пошевелил ухом, но не проснулся. Меган осторожно повернулась, прислонилась к двери, и тут паника все же стала ею завладевать. Стук повторился.

– Кто там? – неуверенно спросила Меган. Только сейчас она заметила, что стоит в ночной рубашке до колен цвета темного шоколада на тонких бретелях, на ногах не было даже носков. «Если снова грязь или болото, – подумала она, – я этого не вынесу».

– Кто там? – повторила она.

Ручка зашевелилась. Меган сделала два шага назад, готовая увидеть что угодно, но не то, что она увидела, когда открылась дверь. Перед ней стояла она же – в «шоколадной» ночной рубашке с босыми ногами, а за спиной – все та же комната.

Было ощущение, что она подходит к зеркалу: каждое движение, каждый шаг их совпадал. Две одинаковые девушки с напуганными глазами и распущенными волосами подходили друг ко другу, копируя каждый жест. Комнаты вокруг них начали сглаживаться и исчезать, вместе с кроватями, на которых спали два одинаковых белых кота. Меган подняла правую руку, а вторая Меган синхронно повторила за ней. «Мое сознание разделилось», – подумала каждая из них перед тем, как их ладони соприкоснулись, и Меган проснулась.

Снова.

Она открыла глаза. Перед ней были ее руки, лежащие на руле ее автомобиля, которым Меган давно не пользовалась. Она не любила водить машину, и хотя считала себя достаточно уверенной в себе личностью с серьезным подходом к жизни, все же боялась, что однажды ей не хватит быстроты реакции для своевременного реагирования на дороге в экстренной ситуации.

Но она сидела за рулем. «Еще один сон», – обозлившись, подумала она. На ней был кожаный пиджак бардового, почти к коричневого, цвета, черные брюки и ботинки. Двигатель работал. Меган стала выглядывать из окон машины, чтобы понять, где она находится, но это место не было ей знакомым. Заглушив двигатель, она вытащила ключ и вышла из машины, ощутив чувство приятной ностальгии и успев подумать: «Когда проснусь, обязательно заберу машину со стоянки».

Это был въезд на небольшой мост, проходящий над широкой железнодорожной развилкой. Было темно. Внизу бесконечное переплетение металлических артерий железной дороги вызывали головокружение, стоило только посмотреть на них с высоты. Меган чувствовала, что впереди кто-то есть, но ей было не страшно: вся паника и страх остались в прошлом полусне, а на этом этапе пока еще никакие другие чувства, кроме любопытства, ею не овладели. Опасности не было – она знала. Но она знала, что и в безопасности быть уверенной никогда нельзя, особенно, если под тобой железная дорога.

Там стояла женщина. Она облокотилась на ограждения, смотрела вниз и тихо хлюпала носом.

– Вам помочь? – спросила Меган.

Женщина испуганно обернулась: она явно не ожидала кого-то здесь увидеть.

– Я просто…

– Что произошло? – спросила Меган.

– С чего вы взяли что у меня что-то произошло? – переспросила женщина. Меган удалось ее немного разглядеть: ей было до сорока лет, светлые волосы, небрежно собранные в хвост, опухший от слез красный нос, который то и дело хлюпал, не давая соплям, смешанным со слезами, вытечь на верхнюю губу.

– Даже не знаю, – улыбнулась Меган, – может, я сделала вывод, исходя из вашего состояния?

– Я просто прогуливаюсь.

– Хорошо, хорошо. Я поняла, – сказала Меган, уже продумывая дальнейшую речь, как и подобает хорошему психологу, но потом решила послать куда подальше все свои психологические знания и «включить» в себе обычный, человеческий режим. – Послушайте, мы незнакомы. И мне должно быть абсолютно плевать, что у вас случилось, но так оказалось, что я сейчас здесь и скорее всего, я действительно здесь, – Меган оглянулась по сторонам. – Так что давайте, выкладывайте, что вас заставило прийти сюда в такое время ночи. Уж точно не любоваться этим серым пейзажем загородной грязи. Я даже не знаю, где мы находимся, но я хочу помочь, хотя бы потому, что время у меня есть, а чем еще заняться в этом месте – я пока не придумала.

Женщина удивленно слушала незнакомку. Часть ее хотела послать ко всем чертям эту нахалку, но часть все же отчаянно желала найти в ней близкую подругу-утешительницу, которой можно залить слезами все плечо.

– Моя дочь, – сказала наконец она, – ушла.

– Всего-то? – Меган приподняла от удивления левую бровь, облокотилась на капот своей машины и сложила руки в замок.

– Я воспитываю ее одна, – поток изливающейся исповеди наконец набирал силу, чтобы обрушиться на Меган. Она не была против. – Я все для нее делала, – продолжила женщина, отойдя на пару шагов от ограждения, – я допоздна работаю, отказываю себе во всем, чтобы обеспечить ее. Ей всего двенадцать… Она всегда выглядит аккуратно и опрятно, у нее лучшая одежда, я слежу за ее питанием и здоровьем. У нее есть все. Но неделю назад она ушла жить к моей матери, которая не только ее поддерживает в этом решении, но и настраивает против меня. Я выждала два дня, но, когда я приехала к ним, дочь, стоя за спиной своей бабушки, кричала, глядя мне в глаза, что она меня ненавидит, что я испортила ей всю жизнь, что она больше не хочет жить со мной, потому что не любит меня. Она называла меня такими злыми и грубыми словами, которые, словно нож, впивались мне в сердце. Только не со стороны груди, а в спину, потому что такое предательство от самых близких мне людей я расцениваю не иначе, как удар ножом в спину. Мне было очень больно. Я пыталась отвлечься, успокоиться, но ничего не выходило. Силой забирать я ее не хочу, да и не смогу. Надеяться и ждать, что она поумнеет и вернется… А если нет? Я прощу ее, безусловно, я прощу. Но забуду ли? Это так больно… У вас есть дети?

– Нет, – тихо ответила Меган.

Но сказать она хотела совсем другое. Как психолог, она должна объяснить этой женщине, что подростковый возраст, в который вступает ее дочь – это сложный этап, к тому же, вероятнее всего, здесь присутствует психологическая зависимость самой этой молодой женщины от ее матери, которая, в свою очередь, теряя контроль над взрослой дочерью решила взяться за свою внучку, еще не осознающую, что бабушкина чрезмерная забота – вовсе не забота, а самореализация своих лидерских желаний и не растраченная материнская энергия, отсутствие уверенности в себе и своей значимости, ведь стремление к тотальному контролю своих близких чаще всего возникает у тех, кто сам себя не реализовал в этой жизни, ничего не добился, кроме как умение держать в страхе неподчинения родных. Меган могла бы объяснить, что, скорее всего, девочка-подросток, ходячий закипающий гормональный гейзер, который вот-вот вырвется наружу, скоро не просто сама порвет отношения с властной бабушкой, но еще и устроит ей скандал похлеще, чем устроила матери, ведь манеру командовать она теперь начнет списывать со своей сердобольной бабули, после чего вернется к маме.

Меган бы могла, но не стала.

– Я вас понимаю, – сказала она, – хорошо понимаю. Правда, детей у меня нет. Но, поверьте, я немного знаю о том, как устроена психология подростков. К тому же я тоже была девочкой-подростком. Нет, из дома я не уходила. Но все еще можно обернуть в лучшую для вас сторону. Поймите, она ждет. Она ждет, когда вы придете к ней и начнете умолять ее вернуться домой, говорить, как вам плохо без нее, как не можете спать, как давит грудь в области сердца (Меган вспомнила свои приступы тревоги). Но тогда она победит. Нет, не ваша дочь. Ваша мать одержит победу. Она будет с довольной ухмылкой снова стоять за спиной вашей дочери, потешая свое самолюбие за то, что у нее в очередной раз получилось установить свои правила над вами обоими. О, да, общество учит нас ценить семью, превозносить семейные отношения поверх своих личных потребностей. Бла-бла-бла… Знаете, что? – Да пошло оно все! Наша жизнь – это не сон, это куда хуже. Монстры во сне хотят нас поглотить, монстры в жизни хотят получить над нами контроль. О, да, простите, но я имею наглость назвать вашу мать монстром. Дочка – глупая девчонка, которая решила поиграть с вашими чувствами в силу недопонимания, к каким последствиям это может привести. Но вот ваша мать, которая не просто потакает капризному подростку, а является ее куратором – вот настоящий монстр. И вы не совершите преступления, если оборвете с ней связь. Перережьте, наконец эту сорокалетнюю пуповину, которая болтается за вами на километры. От нее уже несет гнилью!

Женщина внимательно слушала Меган, которая давно уже не говорила тихо и спокойно.

– Дочка вернется. Сама. Я уверена. Не падайте ей в ноги, радуясь, что она снизошла к вам. Вы – мать. Она – ребенок. Она должна уметь уважать мать. Любовь, поцелуи перед сном и бантики в детском саду – это все ерунда. Она должна именно уважать. А для этого научитесь уважать себя. Возьмите отпуск, купите себе кучу новых, дорогих шмоток. Себе, не дочке, как бы не хотелось! Найдите номер телефона старой подруги, сходите в клуб, оторвитесь там на полную. Когда дочь увидит, что мама занята не только тем, что подтирает ей зад, а еще любит и уважает себя, она будет вынуждена признать, что ее мама – крутая тетка. Намного круче мам одноклассниц и уже куда влиятельнее, чем бабушка. Уяснила?

– Кажется, да, – ошарашенная, но уже с побледневшим носом женщина закивала головой.

– Мне пора просыпаться, – сказала Меган. – Завтра с утра придется впаривать грамотную, психологическую чушь своим студентам. Но мы то знаем, что на самом деле нужно поступать не так, как учат книжки, верно?

– Спасибо, – ответила та.

– Не бойся матери. А для дочери это будет уроком. Люби себя, правда! – Меган мило улыбнулась. Ей захотелось обнять эту женщину, которая под конец длинного монолога стала ей словно родной, но она умело сдержала в себе проявление чувств. Как и всегда. Она-то и Люси редко обнимала. С чего ей обниматься с незнакомой ей дурочкой, которая не может завоевать доверие собственного ребенка? Но, садясь в машину, Меган попыталась поставить на ее место себя. Нет, ей не понять, что чувствовало материнское сердце в момент, когда родной ребенок говорил в лицо матери гадости, но она понимала и чувствовала, что этой женщине очень больно. А Меган ей помогла. Она надеялась, что помогла, а не навредила. По крайней мере, подходить слишком близко к изгороди моста той уже не хотелось.

– Хороший сон, – сказала Меган, глядя на свое отражение в зеркале заднего вида, завела машину, надавила на газ и проснулась. По-настоящему проснулась – прозвенел будильник.

Глава 9

Инициалы были нацарапаны на скамейке. Меган улыбнулась, осмотрелась вокруг: словно прохожие могли знать, что она к этому причастна, и сейчас станут ей высказывать свое недовольство по поводу порчи городского имущества. Но никто не знал этого кроме двух человек.

Она вспомнила ту женщину с моста. Почему она ей приснилась? Почему ей снилась маленькая девочка, которую зовут Анна и которую Меган приходилось будить от их общего кошмара? Почему ей снятся незнакомые ей люди, на которых она может хорошо или плохо повлиять?

Николас предложил не копаться в себе, а смириться со своими способностями. Меган решила, что он прав. Она еще не знала, почему так доверяла ему, но все же доверяла. И это казалось ей странным: Николас во сне всегда представал перед ней молодым парнем, не старше ее студентов, но она-то знала, что, если верить его словам, на самом деле он был старше, однако его юная внешность не вызывала в ней некие материнские чувства, как это бывает в парах, в которых женщина старше своего партнера. Совсем наоборот. Ей хотелось слушать его, ей хотелось доверять ему, прислушиваться к его советам. Ей хотелось быть рядом.

Меган пугали такие чувства, но они и поглощали ее, и с этим она ничего не могла поделать. Даже закрадывалось сомнение: сильная ли она личность, раз, хоть и впервые, хочет от кого-то зависеть.


Ночных сеансов «ужасов» не было, транслировались рядовые, скучные, второсортные и бессюжетные «фильмы». Бугимен, как решила называть монстра из своих снов Меган, пока не приходил к ней, но и Николас тоже. Она хотела не видеть взаимосвязи между этим, но не могла. За предстоящее удовольствие от встречи с Ником ей почти всегда приходилось платить страхом перед неведомым ей чудовищем.

Дважды Меган приходила к той скамейке, чтобы удостовериться, что это был не просто сон, а сплетение двух измерений: измерения привычного всем людям и ее личного измерения, измерения М.

На третий раз она, убедившись, что ее никто не видит, нацарапала заранее принесенным с собой карманным ножом знак вопроса рядом с инициалами.

В ту ночь ей приснилось, что ее мама заболела. Утром Меган сразу же после пробуждения позвонила ей, и конечно же мама пожаловалась на легкое недомогание. «Ничего серьезного», – сказала она Меган, и та постаралась поверить.

Это был выходной день, так что после того, как мать положила трубку, Меган набрала Люси, предложив ей встретиться в «том уютном кафе в парке», и Люси без раздумий согласилась. Находясь в кафе, Меган снова постоянно оборачивалась, но Люси старалась не обращать на это внимания.

– Знаешь, – сказала она, – ты мне недавно снилась.

На эти слова Меган отреагировала достаточно резко: в момент все ее внимание приковала к себе подруга, что сидела напротив.

– Да? – Меган безуспешно старалась не выдавать повышенного интереса. – И что было в этом сне?

– Не поверишь, но мне приснилось, что у тебя родилась дочь, – ответила Люси.

– Ого, ничего себе, – Меган нервно сделала глоток кофе, – приснится же такое…

Про себя она отметила, как хорошо то, что этот сон приснился Люси в одностороннем порядке: Меган такого сна не припоминала. И наверняка приснись ей такое, она уж точно заметила бы последствия. И скорее всего с ними сейчас рядом была бы маленькаядевочка.

По телу пробежали мурашки.

– Необычный сон, – сказала Люси, – никогда не представляла тебя в роли матери.

– Правда? – Меган улыбнулась. На самом деле она тоже не видела себя в этой роли, но знала свой не большой секрет о том, что на одном из глубинных уровней ее необычного подсознания в комнате под большим, ржавым замком сидит маленькая женщина в цветастом платье, у которой волосы намотаны на огромные бигуди, которая мечтает об уютном загородном доме, любящем муже и парочке детишек, которые будут похожи на своих родителей. Но замок от той двери, за которой ждет своего несбыточного часа маленькая женщина, Меган не просто не хранила, она думала, что уничтожила его навсегда. И лишь слабый стук из-за той двери ей иногда напоминал о том, чего требует женская генетическая память.

– Не обижайся, но я же знаю, что ты любишь быть одна. Вернее, ты не любишь быть рядом с кем-то. Даже, насколько я понимаю, наши встречи не всегда приносят тебе удовольствие.

– Не говори так, – ответила Меган.

– Все нормально, – продолжила Люси, – я тебя не виню. Это же естественные вещи. Ты не виновата в том, что тебе комфортно лишь тогда, когда никого нет рядом. Я, как твоя подруга и твой психолог, не могу принуждать тебя делать то, что негативно скажется на твоем психическом здоровье, поэтому, если ты нуждаешься в одиночестве и стараешься чаще бывать одна, это хорошо. Пускай так и будет.

– Но почему, зная это, ты продолжаешь общение со мной? – Меган мило улыбнулась подруге, показывая, что благодарна ей за понимание.

– А это уже забота о моем психическом здоровье, – с улыбкой ответила Люси, – потому что я, в отличии от тебя, заряжаюсь энергией от посещений людных мест и подобных встреч с тобой.

– Кстати, о людных местах, – ответила Меган, – не хочешь прогуляться по парку?

И тут у нее была конкретная цель. Конечно же она спешила к скамейке, чтобы увидеть то, что ожидала увидеть: восклицательный знак возле недавно выцарапанного ею знака вопроса. И да, знак «!» был нацарапан. Меган улыбнулась.

– Что тебя так развеселило? – спросила Люси.

– Задумалась о твоем сне про меня, – ответила Меган. И она не обманула: почему-то, увидев восклицательный знак, она подумала именно о том, что приснилось ее подруге.

– Как насчет загадочного бойфренда? Есть что рассказать?

– Пока нет, – Меган продолжала улыбаться, – но я работаю над этим.

– Это уже что-то, – ответила Люси. – Мне нравится твоя улыбка. Правда, мы так погрязли во взрослой жизни, что даже не улыбаемся друг другу. Неужели для этого мы взрослели, получали образование, искали престижную работу: чтобы потом даже не улыбаться?

– Ты сейчас говоришь, как психолог?

– Нет! – Люси буквально светилась от счастья. – Забудь! Психология – это работа, а работу следует оставлять на работе. Водитель автобуса по своему дому ходит пешком, так зачем нам вне рабочего места продолжать работать?

– Ох, Лу, – Меган взяла подругу за руки, – спасибо тебе за то, что ты есть!


Она думала о той скамье, она хотела «проснуться» там, когда заснет. Страха не было, лишь надежда. Меган жалела, что свое проклятие не могла обернуть в дар: научиться управлять своими сновидениями, контролировать и выбирать их. Но она осознавала то, что присутствие собственного здравого разума в ее «измерении» – уже подарок судьбы, если вообще ко всему происходящему была каким-то образом причастна судьба. Больше все это напоминало недоброе пожелание злой крестной феи в сказке о спящей красавице. И, кто знает, может Меган еще не достигла своих «шестнадцати лет», и ее веретено все еще ее дожидается.


Нет. Это было не кафе. И даже не скамейка в парке. Это снова был тот лес. Да, определенно Меган уже бывала здесь, но тогда была ночь. Сейчас же над ней светило солнце, и общая картина не вызывала бы чувства враждебности, если бы не этот гнилостный, смертельный запах, чьи зловонные пары тут же пропитали кожу и одежду Меган. На ней снова была лишь ночная рубашка: шелковое платьице цвета слоновой кости на тонких бретелях, немного не доходившее до колен. Хотя она и жила одна, она все же предпочитала ложиться в постель в красивом нижнем белье. Исключительно ради собственного эстетического удовольствия.

Мысли наполнили спящую голову: как далека опасность? где на этот раз окажется «выход»? удастся ли его найти? в какую сторону стоит направиться? имеется ли вообще здесь выбор направления, или же в каждой стороне ее ждет один и тот же пейзаж? как далеко текстуры этого измерения расписали карту данной местности?

Ждет ли ее Николас?

Своего личного монстра, бугимена, который обитал в этой части ее сознания, Меган не слышала. Лишь чуяла его вонь. Шелестели листья высоких деревьев, среди которых щебетали птицы. «Интересно, – подумала Меган, – эти птицы реальны? Или они существуют только в моем сне? А если на самом деле они сейчас мирно спят, сидя на электропроводе где-то на другом конце света? А может быть, они жили тысячи лет назад?»

Хихикнув со своих глупых предположений, Меган зашагала вперед. Если бы не вездесущее зловоние, эту прогулку можно было бы назвать приятной. Земля была сухой, грязи не было, босые ноги иногда кололи высохшие травинки. Меган просто шла. Если вдруг сейчас ее встретил бы случайный прохожий, каковых, разумеется, в лесу не найти, она бы сказала ему, что направляется в кафе на свидание. «Любезный, вы не подскажете дорогу? Что-то я заплутала в лабиринте своего сознания. Что вы говорите? Свидание следует проводить не здесь, а в реальной жизни? Ах, да, вы правы, но, видите ли, я немного нелюдима, и общаюсь с людьми только по принуждению или во сне. Принудить к реальному свиданию себя я пока не решилась, а во сне слегка ошиблась с маршрутом. Ну, что ж, спасибо уже на том, что не крутите пальцем у виска. Жаль, что вы не существуете на самом деле, а если и существуете, то мы не знакомы. Или не жаль… Только прошу вас ограничиться этой встречей, не стоит на утро оказываться в моей квартире. Спасибо за понимание, извините, что украла у вас время. Топайте дальше. Это же лес – здесь может бродить, кто захочет. Всего доброго».

Меган очнулась, когда поняла, что все эти слова бормотала себе под нос, при этом жестикулируя и пристально следя за своими босыми ступнями, которые продолжали топать по сухой земле, пока не наступили на гравий. «Вот я и сошла с ума», – подумала она и подняла голову: перед ней стоял небольшой одноэтажный домик с пристроенным чердаком, который вполне мог сойти за второй этаж. Дом был выкрашен в розовую краску, которая давно облупилась и потеряла свою яркость.

– Не пряничный домик – уже хорошо, – сказала Меган и шагнула на крыльцо.

За спиной послышалось рычание. Меган обернулась, но никого не увидела. Она готова была поспорить, что слышала, как рычит собака. Но собаки поблизости не было видно, что, конечно, не отрицало возможности того, что пес прячется в кустах. Инстинктивно Меган шагнула к двери и взялась за облезлую старую деревянную ручку. За спиной снова кто-то зарычал. Быстрым движением она открыла дверь и перешагнула порог, не думая о последствиях. Пока Меган пыталась сориентироваться в темной комнате, полумрак, создаваемый пробравшимися в открытую дверь вслед за ней лучами солнца, исчез, как только дверь захлопнулась.

Меган никогда раньше не бывала в комнатах страха, она избегала всевозможные «квест-комнаты», в которые ее друзья ходили в подростковом возрасте. Уже тогда она боялась спроецировать увиденное и пережитое там в свои сны, а значит и в свою странную реальность. Однажды, когда ей было двенадцать лет, ее брат вернулся после празднования дня рождения друга и за семейным ужином эмоционально рассказывал о незабываемых эмоциях, полученных им как раз в такой «квест-комнате». Был разыгран сюжет о преследовании маньяком. Весьма необычный коктейль из восторга, паники и настоящего ужаса обеспечили подростку недетскую порцию адреналина, выброшенного в кровь. Один из ребят, проходивших испытание, покинул его после первого же этапа. Брат Меган прошел до конца. Он с гордостью рассказывал, как легко преодолевал сложные препятствия, не боялся осматривать силиконовый «труп», ища необходимые для победы подсказки. Несомненно, весь путь был пройден им уверенно и бесстрашно.

Мама периодически тяжело вздыхала, отец пытался высмеять детские шалости, втайне мечтая и самому оказаться в тот момент на месте своего сына, и только Меган слушала рассказ, испытывая настоящий страх. И не напрасно.

Еще до полуночи она оказалась в темной комнате. Нет, комната не была совсем темной. Меган все видела, но в том же время находилась в кромешной тьме. Она не могла этого объяснить. Возможно сейчас – да, но не тогда, будучи двенадцатилетней девчонкой, которой снятся слишком реальные сны. И не всегда хорошие. Меган ничего не слышала, но ей казалось, что в комнате было слишком громко. Возможно, давление густой темноты сдавливало ее голову и барабанные перепонки, создавая шум в голове. Девочка стала бежать, не осознавая, куда и зачем бежит: от темноты или навстречу ей.

Вдруг эта темнота стала двигаться. Казалось, она обретает некие очертания, принимает какую-то физическую форму. Словно из пустоты, подобно Адаму, за пределами видимости Меган создавалось подобие человека: образовалась костная ткань, быстро выстроившаяся в скелет, в черепе появились, казалось, непропорционально большие глаза, которые всего-на-всего еще не прятали от внешней среды мышцы и веки, за глазами появился гигантский серо-розовый грецкий орех, слишком мягкий для ореха и слишком твердый для желе. От огромного ореха поросли бесконечные тоненькие нити: сперва к выпученным глазам (Меган думалось – непременно карим), затем ниже, разветвляясь как посеченный волос или старая, подранная метла. Между ребрами появилась странная пульсация, которую Меган ощущала всем своим телом: у неживой темноты зарождалось вполне живое сердце. Вмиг по еще недостроенному телу сына темноты, словно обвисшие провода, стали появляться вены и артерии, а затем и другие мелкие кровеносные сосуды. Поток хлынул. Два больших розовых мешка, крепко сдерживающих между собой только что включившийся насос, раздулись, расширяя еще виднеющиеся белые ребра, а затем сузились в исходное положение, чтобы через секунду снова наполниться не кислородом, но окружающей темнотой. Ниже плотно упаковался кишечник и Меган ощущала, казалось, каждой клеткой своего тела, как виток за витком крепкой внутриутробной кожи укладывается в строго правильном порядке. «Интересно, – неконтролируемо подумала девочка, – а его кишки уже полные? И если ответ «да», то что же именно в них есть? Ведь, будь они пусты, они бы слиплись между собой, и он бы умер». «Но ведь то, что не живет, не может умереть», – ответил другой голос внутри головы Меган. Этот голос, казалось, принадлежит ей, но какой-то он слишком взрослый. Кто знает, может Меган из будущего тоже обитает в мире снов? Пока девочка размышляла о том, что наполняло кишечник странного «нечто», рождающегося из темноты в ее присутствии, на костях того самого «нечто» уже порастали мышцы, которые спешно покрывались бледной кожей.

– Это маньяк, – шепнула Меган, – маньяк, от какого убегают в той дурацкой комнате.

– Ты правда в это веришь? – снова сказал в ответ взрослый голос в голове Меган, но девочке показалось, что она произнесла это вслух. – Не будь глупышкой. Тот маньяк остался в той комнате, а этот сейчас здесь, с тобой. Тот маньяк получает зарплату за то, что пугает глупых мальчишек, а этот питается твоим страхом.

Меган задрожала. Она чувствовала, как темное «нечто», творение темноты, свидетелем чьего рождения она только что стала, уже буквально дышит ей в спину, спокойно наблюдая за девочкой и выжидая, как же она себя поведет. Они дышали одним воздухом, который и воздухом даже не был. Существо было соткано из темноты, которую вдыхала и выдыхала девочка. И да, она участвовала в появлении существа хотя бы потому, что все это происходило в ее голове.

– Кто здесь? – испуганно спросила она. Она хотела, чтобы взрослая Меган ответила ей, подсказала, ободрила, ведь они играют за одну команду, но старший игрок был удален с поля за несвоевременный вход в игру, получив первое предупреждение. – Проснись, проснись, проснись, – стала бормотать девочка, зажав кулачки и зажмурив газа. Но она все никак не просыпалась, а существо, рожденное ее сознанием, кружило вокруг нее в темноте, даже не создавая никакого движения в воздухе, потому что, как известно, воздуха там не было.

Оно улыбалось.

Когда Меган перестала повторять слово «проснись» и испуганно всмотрелась в темноту, над ее левым ухом склонилась уродливая голова и бесшумно прошептала своими распухшими губами:

– Беги.

В тот момент Меган с криком подпрыгнула на своей кровати, отчего и проснулась. Отчего, к слову, проснулась и вся ее семья, кроме брата, который и так не спал, а разглядывал весьма неприличные фотографии в мониторе своего компьютера.

«Это та же темнота, – подумала уже взрослая Меган, стоявшая в заброшенном домике в лесу, в одной из локаций ее особого мира, ее собственного измерения, – я вернулась в один из своих кошмаров».

Дверь за ее спиной захлопнулась, лишив дом, который, как оказалось, вовсе и не был домом, единственного источника света. По телу пробежали мурашки. «В таком ночном белье мурашки по телу должны бегать не из-за страха, дорогуша, а от возбуждения,» – пронеслась мысль в голове Меган. Мысль, ей не принадлежавшая и продуманная не ее голосом. Это был тот самый голос, который она слышала в кошмарном сне, когда и зародилось то страшное нечто. Маньяк, напугавший тогда двенадцатилетнюю девочку, сейчас наверняка здесь. Он вернулся. Нет, это она вернулась к нему. Но здесь должен быть и голос, принадлежавший, как когда-то думала Меган, ей самой. Может, так оно и было, может, это был голос той женщины, которая уже тогда пряталась за маской одиночки, ожидая, когда ее наконец вызовут на поле и она вступит в игру.

Гнилостного запаха в доме не было, и Меган знала почему: здесь нет ничего кроме темноты, а темнота не пахнет, если в ней нет воздуха. То существо все эти годы было заточено в этой комнате, и вот она, Меган, спустя столько лет после того, как оставила его здесь, самолично вернулась, чтобы составить ему компанию. Ей снова, как и тогда в детстве, захотелось поинтересоваться тем, кто здесь находится, но теперь, молниеносно обдумав такую затею взрослыми мозгами, она отбросила эту мысль и задала другой, более рациональный, на ее взгляд, вопрос:

– Кто ты?

– Здравствуй, Меган, – ответил голос из темноты. Меган подумала о том, что в условиях столь необычной атмосферы, голос, скорее всего, транслирует свои слова напрямую ей в голову. Это было вполне логично в ее нелогичном мире таких реальных снов. – Нам тебя не хватало.

– Нам? – спросила Меган. – Что это значит?

– О, дорогая, это совсем неважно.

Голоса не было и одновременно он был везде. Слова явно произносились сквозь растянутую до ушей довольную улыбку, скорее даже ухмылку: зловещую и не сулившую ничего доброго.

– Сколько вас? – Меган очень старалась не выказывать своим голосом страха, но знала, что бесполезно это делать там, где голос звучит только в голове, к тому же это нечто, это существо находится сейчас внутри ее сознания, потому, вероятнее всего, оно знает, что Меган его боится.

– Не все ли равно, дорогая, – где-то в темноте ухмыльнулись пухлые губы.

– Но ты, – она помешкала, – вы – не то существо, которое меня преследовало последнее время. Я знаю. Вы были закрыты здесь все эти двадцать лет. Верно?

– Тебе виднее, – послышалось в голове.

– Мне не может быть виднее. Даже буквально. Здесь темно. Выйди ко мне.

– Для чего? Нам тебя прекрасно видно. Эта ночная рубашка… Дорогая, ты выглядишь в ней безупречно. Идеальная женщина. Идеальные данные в идеальном теле. Нам повезло осесть именно в твоей прихорошенькой головке хотя бы потому, что имеем возможность видеть тебя в таком сексуальном наряде.

– Ты – больной ублюдок.

Она сказала это столь эмоционально, что даже слюна вылетела из-за ее зубов и приземлилась в темной неизвестности. Меган не стала тратить время на то, чтобы обдумать саму возможность полета слюны в этом лишенном кислорода месте.

– Я ублюдок ровно настолько, насколько ты позволяешь мне им быть. Нам им быть, – голос словно продолжал играть с Меган.

Ей вдруг вспомнилось, как в прошлый раз это существо, или эти существа, находящиеся в едином теле, напугали ее всего одним словом. Но в прошлый раз ей это помогло проснуться. С тех пор ее психика окрепла, и конечно же от одного слова «беги» она не закричит, но проснуться именно сейчас ей очень хотелось.

– Нам тебя не хватало, – снова сказало существо, – оставайся с нами.

– Поверьте, мне есть чем заняться, – сказала Меган, понимая, что из ее уст звуки не исходят, хотя она говорила, казалось, вслух, – нет ни малейшего желания развлекать тебя или вас в этой темноте.

– О, нет, дорогая, – снова сказало существо, – совсем наоборот. Это мы тебя будем развлекать. Игры – это так весело. В прошлый раз ты слишком быстро нас покинула, мы даже не успели начать игру.

– Ты мне сам сказал бежать, – возразила Меган.

– Да, – согласилось нечто, – но не бежать отсюда совсем, а лишь убегать от нас. Мы очень любим догонять, но мы любим, когда с нами играют честно.

«Только сам-то ни хрена ты честно не играешь», – раздался голос другой Меган в голове. Меган услышала это, но проигнорировала.

– Что за игра? – спросила она.

– Смотри, – по голосу она поняла, что улыбка становилась все шире а существо, говорившее с ней, было теперь весьма довольным.

Перед Меган загорелось три лампочки, больно «ужалив» глаза, словно в них попало мыло. Несколько раз моргнув и прикрыв немного глаза руками, Меган все же смогла посмотреть вперед и увидеть перед собой три черных деревянных двери, над которыми и горели лампочки: по одной над дверью.

– А вот теперь, – произнес довольный, но весьма страшный голос, – беги…

Присутствие кого-то чужого больше не ощущалось, но теперь телом Меган стала овладевать паника. Именно телом, потому что, пока ее сознание смотрело на три черных двери, ее спящее тело, на котором была надета сексапильная ночная рубашка на тонких бретелях, содрогалось от легких импульсов, посылаемых по нему мозгом, сигнализируя об опасности. Несмотря на то, что двери Меган видела лишь во сне, она знала, что если коснется ручки одной из этих дверей, и та, к примеру, окажется накаленной и оставит ожог, то ожог проявится на ее руке в том, настоящем мире. Хотя для нее давно уже не было разницы между настоящим и ненастоящим мирами, существующим в ее сознании, в ее снах.

Нет, она не побежала, но все же пошла в сторону дверей. Подойдя к первой, она осторожно склонилась к ней головой, едва-едва не касаясь ухом дерева, выкрашенного в черный цвет. Тишина. За дверью было тихо. Она оглянулась, бросив короткий взгляд на две другие двери, словно хотела убедиться, что они стоят на месте и не собираются исчезать. Между дверьми была стена, которая за переделами крайних дверных косяков уходила в темноту.

– Почему я должна играть по его правилам? – спросила Меган у самой себя. Вслух это было сказано или нет – значения не имело, потому что темнота поглощала каждый звук. Но в том и преимущество разговора с самим собой: ты услышишь и поймешь услышанное в любом случае.

– Верно, – прозвучал голос, который спал так много лет, – он сам ведет нечестную игру, а обвиняет в этом тебя. Ты можешь ничего не предпринимать, а просто дождаться, пока тебя не разбудит будильник!

– Но я не знаю, сколько сейчас времени, – ответила Меган, – может до будильника мне еще несколько часов. К тому же здесь время идет совсем иначе. Я не буду сидеть сложа руки.

Она взялась за ручку, надавила на нее, щелкнул засов, и дверь стала открываться.

Меган почувствовала движение воздуха. Да, определенно, из двери «№1» веяло воздухом: обычным кислородом, который спешил насытить кровь в теле, находящимся внутри сознания. Для чего-то эта мысль промелькнула в голове у Меган, а потом исчезла, словно ее и не было.

Она ничего не видела. Темнота была и за порогом, но темнота «живая» – в ней была жизнь. Меган решила не спешить переступать порог, ведь она не знала, какая именно жизнь царила за дверью. Может, это жизнь, несущая смерть?

Как бы там ни было, перешагивать из одной темноты в другую Меган не хотелось. Она оставила дверь открытой и подошла ко второй. Взявшись за ручку, ей вдруг привиделась зеленая поляна летним днем под открытым небом. «Хоть бы так оно и было» – подумала она и приоткрыла дверь.

Нет, освещенной солнцем поляны там не было, но не было и всепоглощающей темноты. Меган все еще не решалась открыть дверь полностью, потому что знала, что «жизнь» присутствует и за ней, и она стала подглядывать в приоткрытую щель. Она видела туман, наполнявший место за дверью «№2», в тумане она могла разглядеть очертания домов и фонарных столбов, кажется, ей даже виднелся свет в окнах зданий, укутанных густым серым туманом, но она не видела несколько пар худых, костлявых, почерневших рук, чьи пальцы обхватили край двери и дверного проема над ее головой. Кто-то подсматривал за туманным миром вместе с ней, пока не выдавая своего присутствия.

Вдруг в нос ударил уже знакомый, гнилостный запах. Меган услышала какой-то странный звук – впервые звук раздался не в ее голове. Это был цокот, похожий на тот, который слышится из-под маленьких собачьих лапок, бегающих по ламинатному настилу. Меган медленно подняла голову вверх и прикрыла рукой рот, чтобы не закричать от страха: она увидела неестественно длинные, черные пальцы с длинными ногтями на них, которые то и дело постукивали по двери, словно пытаясь открыть ее шире.

Отступить назад – значит упереться спиной в того, кому принадлежат эти пальцы или, скорее всего, в тех, кому они принадлежат, потому что Меган видела над своей головой не одну пару рук. Шагнуть в туман она тоже не решалась, ведь оттуда шел гнилостный запах, а она знала, что он скорее всего исходит от ее личного «карманного» демона, ее собственного бугимена, кем бы он ни был на самом деле. Слезы проступали, ноги стали дрожать.

– Они не у тебя за спиной, а над тобой, – раздался голос другой Меган, – эти твари сидят наверху. Прекращай их бояться, потому что они здесь только для того, чтобы ввергнуть тебя в страх и панику. Они не тронут. Они ему нужны, чтобы вынудить тебя шагнуть в тот туман, где он сам тебя ждет. Закрой наконец эту чертову дверь.

– Лучше шагнуть в неизвестность, в темноту, чем туда, где я наверняка знаю, что меня ожидает. Или кто.

Она резко захлопнула дверь, и от хлопка остатки тумана, попавшие в темноту, расползлись вдоль дверного проема. Сердце бешено стучало. «Тахикардия», – подумала Меган. «Ты же чуть не обделалась от страха», – подсказала та, другая Меган, которую не особо волновали приличные манеры.

Она сделала пару шагов назад, в темноту и неохотно посмотрела в сторону третьей двери, затем медленно обернулась, чтобы убедиться в очередной раз, что не представляется возможности ничего вокруг рассмотреть.

– Дорогая, – вернулся тот обольстительный и одновременно омерзительный голос, – что с тобой не так? Тебе не нравится моя игра?

Его голос витал вокруг, как голос Чеширского кота, и Меган все ожидала увидеть в темноте его довольно растянувшуюся улыбку, хотя и боялась этого. Она понимала, что слышит этот голос у себя в голове, к тому же и без того находясь в голове себя настоящей, но тем не менее она отчетливо ощущала присутствие здесь этого существа. Маньяка? Демона? Неважно. Чем бы оно не было, оно было недобрым. Быть может это существо не может нанести Меган вред, но оно может свести с ума или же подтолкнуть на встречу тому монстру, от которого так воняет гнильем и смертью.

– Дорогая, не молчи, – в его словах все еще читались улыбка и угроза. – Давай уже играть!

– Да пошел ты, – сказала Меган.

– Ох, снова на поле запасной игрок?

– Это не игра. Для меня – нет. И все, что я говорю и думаю – это только мои мысли, мои слова. Я – тот человек, который замечательно чувствует себя наедине с самим собой. «Запасной игрок», как ты выражаешься, это – моё собственное Я, и, если ты не против, я бы с удовольствием осталась со своим Я один на один. Что за третьей дверью?

– А так мне нравится даже больше, – голос стал ближе, словно темнота вокруг Меган стала развеиваться и теперь могла пропускать звуки. – Ты злишься, не так ли? О, моя дорогая…

– Заткнись! – перебила Меган невидимое ее глазам существо. – Меня не пугают эти двери. И ты меня не пугаешь. Ты появился здесь двадцать лет назад. Я могла держать тебя под замком все это время, смогу еще.

– Но раньше в моей скромной обители не было дверей, – существо словно шептало слова на ухо Меган, – теперь же я могу выйти, когда пожелаю.

– Я тоже, – ответила Меган и взялась за ручку третьей двери.

Она дернула ручку, а затем снова и снова. Дверь была закрыта.

– Это выход, верно? – спросила она. Ответа не последовало. Меган принялась стучать в дверь, в надежде, что за ней находится кто-то, кто сможет ее освободить. По правде, она надеялась, что за дверью – ее спальная, где она мирно спит на белоснежной постели, а в ее ногах мурчит пушистый белый кот. Она надеялась, что та Меган проснется от стука, и сон оборвется – она найдет выход. Но стук был слышен только в темноте, которая продолжала терять свою плотность, наполняясь воздухом, способным передавать звуки. Звуки и запахи.

Запах.

Меган поняла, в чем дело. Кто-то приоткрыл вторую дверь. Туман постепенно выходил из нее. Темнота, в которой Меган находилась последние несколько минут, хоть и казалась чем-то наверняка зловещим, все еще не причинила ей никакого вреда, а значит подсознание уже считало ее комфортной, относительно безопасной окружающей средой. А теперь эта «безопасная» темнота наполнялась зловонным туманом, несущим в себе нечто смертоносное. Нечто мертвое.

Из-за второй двери снова показались длинные черные пальцы. Теперь их обладатели находились по ту сторону двери и не спеша открывали ее. Сердце снова бешено заколотилось. Меган вспомнила слова своего внутреннего Я и поняла, что в такой момент обделаться от страха – это наименьшая опасность, какая ее может постигнуть. Но даже при наличии столь прямолинейного внутреннего голоса, Меган оставалась взрослой, здравомыслящей женщиной, на которой была надета сексапильная ночная рубашка цвета слоновой кости на тонких бретелях. И она не единожды мастерски решала сложные задачи, которыми судьба регулярно ее обеспечивала. Мотивация – штука хорошая, но, когда мотивации нет, стоит прибегнуть к дисциплине и действовать быстро и здраво.

Она прильнула к третьей двери и принялась стучать в нее еще сильнее.


Поднимаясь с постели, он не заметил, что то была вовсе не его постель, опуская ноги на пол, он не понял, что стопа касается непривычного для нее покрытия. Глаза были прикрыты, сон все еще частично обладал сознанием, к тому же в комнате было темно. Не в его комнате. Но в дверь отчаянно стучали, не давая спать. Он не до конца понимал, почему в дверь его спальни кто-то стучит, но, как это часто бывает, во сне человек уверен, что лежит в комнате, в которой провел уже тысячи ночей, при этом обстановка в ней в данный момент выглядит совсем иначе: окно находится на другой стороне, предметы мебели отличаются от тех, какие на самом деле стоят в комнате, дверь открывается в другую сторону, к тому же в нее стучат. Но кто?

Он взялся за ручку двери и лишь едва надавил на нее, как с другой стороны на него буквально выпала девушка.

Дверь захлопнулась.

Она вся дрожала, но тут же попыталась подняться.

– Ник? – сказала Меган.

Николас оглянулся по сторонам: это была чужая, незнакомая ему комната, а сверху на нем лежала Меган – та самая Меган, с которой он был знаком только во сне. Это знакомство напоминало ему виртуальные отношения: когда ты общаешься с человеком, кажется, что знаешь его и даже испытываешь к нему симпатию, при этом в реальной жизни так ни разу его и не встретив. Но сейчас Меган была здесь, рядом, и не просто рядом – она лежала на нем.

– Как? Как ты здесь… как мы здесь оказались? – спросил ее Николас.

Меган быстро поднялась, чтобы осмотреться.

– Мы все еще спим, – сказала она, – это все еще сон.

– Постой-постой… я не до конца понял. Это снова общий сон? Один на двоих? Так?

– Да. Только теперь мы не в том кафе. Впервые мы оказались вдвоем в другом месте. И ты спас меня.

– От чего?

– Ты открыл двери. Я стучала, я долго стучала. Я ждала, что сама себя высвобожу, как делала это всегда, что я сама услышу стук и проснусь. Но стук услышал ты. Однако же мы не проснулись.

– Где мы? – спросил Ник.

– Это моя комната, – ответила Меган, – вернее, часть моей комнаты. Это – моя кровать, дверь. Больше здесь ничего нет, но на самом деле в моей комнате еще много другой мебели и, как минимум, в ней есть окно. Здесь, как видишь, его нет. Значит мы все еще спим.

– Неужели все это правда? Я видел о таком фильм, но ведь…

– Это не фильм, Николас, – Меган села на кровать. Впервые за этот длинный сон она полностью расслабилась и почувствовала себя в безопасности. – Это моя жизнь. Сколько я себя помню, для меня существовало две реальности: та, где я живу и та, где я выживаю. Я тебе уже говорила об этом. И если сейчас, несмотря на все это, ты уверен, что видишь обычный сон, то ты глубоко заблуждаешься. Обычные вещи не для меня, а ты по своей воле или нет стал частью одной из моих реальностей.

– И что дальше? – спросил парень.

– Надеюсь, что ничего, – ответила Меган, – надеюсь, что мы просто дождемся, когда проснемся. Подходить к двери я не хочу. Хватит с меня на сегодня дверей. Странно, но сейчас я чувствую себя в безопасности. Рядом с тобой.

Она откинулась спиной на кровать, запрокинув руки назад. Ей не хотелось думать о том, как она выглядит, грязные ли у нее ноги и растрепались ли волосы. В конце концов она снова пережила кошмар наяву, если так можно выразиться, что давало ей некое право расслабиться и забыть о своем внешнем виде.

Николас же стоял рядом и изучал ее. Он не обращал внимания на ее перепачканные стопы, а местами спутавшиеся серые волосы, хаотично покоившиеся на белой постели, только делали Меган еще более привлекательной. И желанной. Сейчас он был уверен наверняка: эта сумасшедшая женщина его самого сводит с ума. И не важно, что сейчас на самом деле они спят, а их тела находятся на неизвестном ему расстоянии друг от друга. Вот она – здесь и сейчас, и он не может равнодушно смотреть на нее.

Он сел рядом, скрестив руки в замок и положив их на ноги, голова была опущена вниз. На нем была надета белая футболка и широкие серые штаны, в каких мужчины ходят по дому до того, пока на смену им в определенном возрасте не приходят бесформенные трусы. У каждого это происходит в разное время, но Ник еще к этому не пришел.

– Почему мне хорошо рядом с тобой? – прямо спросила Меган и села, положив голову ему на плечо. То, что она чувствовала в тот момент, было для нее новым ощущением, но ей нравилось, как тепло, исходящее от тела Николаса, разливалось теперь и по ее телу.

– Может быть потому, что мы здесь, а не там, в настоящем мире? – предположил он.

– Поцелуй меня, – неожиданно и в тоже время столь ожидаемо для самой себя сказала Меган. Она редко говорила и просила о том, чего действительно хотела, но привыкла не сдерживать эмоций в своем личном измерении, существующем в ее сознании.

Она смотрела ему в глаза. Да, он все еще выглядел двадцатилетним парнем, но взгляд все же принадлежал мужчине, который уже немного, но видел жизнь. Еще одна шутка разума, шутка восприятия, но чувство юмора у сознания Меган было весьма своеобразным, и потому то, что Николас казался ей моложе, чем он был на самом деле, было не самым страшным событием в этом нереальном мире.

Он смотрела на нее. Он хотел исполнить ее просьбу, более того – он хотел, чтобы она попросила его об этом. Ему было тяжело решиться, потому что он понимал, что это будет вторжением в ее жизнь, о которой он ровным счетом ничего не знал. Но это было и не важно. Это всего лишь сон. Реальный, необычный, но сон. Конечно, он поцеловал ее и не ограничился этим. С того самого момента, как Меган упала на него, убегая от того, что было за дверью этой комнаты, с того момента, когда он непроизвольно удержал ее, не дав упасть на пол и обхватил за талию, а его рука скользнула по гладкой ткани ее пеньюара цвета слоновой кости на тонких бретелях, он понял, что он хочет эту женщину. Вот так просто, без ненужных отступлений и наигранного романтизма: он знал, что он ее хочет. Поэтому, увидев перед собой зеленый свет, решил больше не сдерживать себя. А Меган расслабилась и доверилась ему. Она устала убегать, она устала чувствовать себя в небезопасности. Ей хотелось стать слабой и беззащитной, вручив себя сильному мужчине, способному защитить ее от всех монстров, пугающих ее.

Да, она верила, что он может ее защитить. Ей хотелось в это верить. У нее просто не оставалось выбора.


Под дверью пребывало нечто: огромное и страшное, бесформенное и зловонное, несуществующее и настолько реальное нечто, что оно было способно поглотить Меган изнутри. Оно насмехалось над ней, зная, что теперь она станет еще более уязвимой, что теперь она будет думать, что ее безопасность зависит не только от нее самой. Ее главная ошибка. «Всегда рассчитывай только на себя, дорогая, – пронеслась мысль в несуществующем, разлагающемся мозге, если это можно было назвать мыслью, – но, чем больше ответственности ты будешь перекладывать на этого парня, тем больше я буду завладевать тобой».

Меган могла прислушаться и услышать эти слова, если бы захотела, ведь они говорились ее собственным демоном, личным карманным издохшим щеночком из другого измерения, ее персональным бугименом в ее собственной голове, но она была слишком занята: она отдавала себя Николасу и получала его взамен, и в тот момент ей было абсолютно плевать, что их тела были даже не рядом.

Глава 10

Она проснулась в своей постели с улыбкой на губах. Впервые за долгое время. Белоснежное постельное белье, смятая ночная рубашка на тонких бретелях. Был еще запах. Его запах. Меган повернулась на бок, уткнулась носом в подушку и втянула в себя приятную смесь мужского дезодоранта или шампуня с легкими, совсем не раздражающими остатками запаха мужского пота. Эту подушку, подумала она, уж точно не постигнет участь тех, на которых отпечатывались следы ночных снов. Эта подушка впитала в себя запах мужчины, который впервые за столько лет взрослой жизни смог растопить огромную глыбу льда в груди у хрупкой женщины, вынужденной не только казаться и быть сильной, но уверять себя в том, что это необходимо, и по-другому просто не бывает. Ей по-прежнему нравилось осознавать, что она одна, однако вот уже вторую минуту нос продолжал втягивать в себя запах того, кого на самом деле в этой комнате никогда и не было. И который все же провел здесь ночь. Пускай не всю, но самую яркую и незабываемую ее часть. Меган не вспоминала о страшном доме, на который набрела в своем сне, о сущности, возродившейся из ее детских кошмаров, о длинных черных пальцах, что тянулись к ней из мертвой пустоты. Она думала только о Николасе, чей запах остался в ее постели.

Но они так и не виделись в настоящей жизни. Ничего, кроме своих имен, они друг о друге не знали. Не станет же она с этой подушкой ходить по городу, определяя по запаху, в какой стороне находится Николас, ведь он – не Золушка, а она – не принц. И это всего-навсего подушка и, Меган, подумала она, если ты не прекратишь ее нюхать, ты или сойдешь с ума окончательно, или задохнешься, как задыхаются, оказываясь придавленными под подушками.

Неважно. Все было неважно. В тот момент она была счастлива. По-юношески счастлива, как радуется молоденькая девчонка, придя домой и закрывшись одна в комнате после, непременно, самого важного события в ее еще короткой жизни: парень ее мечты впервые ее поцеловал. Наедине с собой она бесшумно визжит и прыгает от счастья, ее щеки горят румянцем, а глаза безумной радостью. И неважно, что спустя три месяца или, что еще хуже, три года, этот самый парень разобьет ей сердце. Сейчас она неприлично счастлива.

Меган задалась вопросом о том, что сейчас думает Николас, как эта ночь скажется на его жизни. Она прекрасно понимала, что с физиологической стороны не заметить того, что между ними произошло, хотя этот процесс и нельзя считать обычным, невозможно. Она заснула там, во сне, лежа на груди у Ника. Душ, конечно же, в несуществующей комнате принять было нельзя. Ее стопы все еще были грязными, и даже местами виднелись занозы после «прогулки» по лесу в том странном мире, и, конечно же, ей не мешало бы незамедлительно смыть с себя все, что оставалось напоминанием о том нежном и трепетном событии, в каком участвовали они двое. До этой ночи Меган ни с кем в своих странных снах сексом не занималась, она даже в настоящей жизни избегала отношений, не желая ни к кому привязываться. Не желая или опасаясь? Ей было все равно. Все неважно.

Все так неважно, когда ты счастлив. Даже неважен факт, что счастье это существует только в другой реальности.


***

Эрик был юристом в большой компании: образцовый сотрудник в строгом костюме и десятками галстуков, которые занимали почетное место в его безупречном порядке в шкафу. Его жена, Моника, зная трепетное отношения мужа к своему гардеробу, следила за тем, чтобы вещи всегда были в надлежащем виде. Миссия эта ее нисколько не угнетала, потому что еще в первый год семейной жизни она весьма осознанно взвалила на себя все заботы семейного быта. Эрик настоял на том, чтобы она не работала, и она не возражала, воспринимая это, как заботу о ней. Она с радостью готовила ему завтраки, обеды и ужины, собирала ему еду с собой, когда он уезжал в командировки, без малейшего недовольства вставала, если требуется, в три часа ночи, чтобы провести его на самолет и сварить ему перед дорогой чашечку кофе. Она считала, что в их доме совсем нечего есть, если в холодильнике будет меньше трех блюд, ею приготовленных, и даже пиццу в этой семье никогда не заказывали: она с удовольствием готовила ее сама. Детей после школы она развозила на всевозможные кружки, была в курсе событий школьной жизни каждого: и дочери, и сына, а в дополнении ко всему еще и помогала соседке – старушке, которую ее многочисленные родственники не будут вспоминать до тех пор, пока не придется делить оставленное ею наследство.

Жена у Эрика была образцовой хозяйкой, всецело посвятившая себя семье. Потому Меган и считала ее дурой. Потому Меган и не была желанным гостем в доме своего брата.

Несмотря на взаимную неприязнь между примерной матерью и женой в лице Моники и Меган, которая предпочитала жить одна и исключительно ради себя (ну и ради мистера Блонда, разумеется), на день рождения племянника тетушка Меган приехать была обязана. Ее не обременяло общение с детьми своего брата, но вот осуждающие взгляды мамаш, которые привели на праздник своих обожаемых чад и заполонили весь задний двор дома, ей было крайне неприятно на себе ощущать.

Меган вот уже сорок минут держала в руках стакан апельсинового сока, не имея ни малейшего желания его пить. Дорога к брату заняла у нее три часа. Она не часто пользовалась машиной, и уж тем более не ездила на длинные расстояния, потому дорога в другой город утомила ее. Судя по состоянию, возможно ее даже укачало, хотя, как психолог и человек, имеющий пускай минимальный, но все же водительский стаж, она знала, что человека, который управляет автомобилем, укачать может крайне редко. И все же ее тошнило, а голова то и дело хотела предательски кружиться вокруг своей воображаемой оси.

Она присела на один из пластиковых стульев, который, как ей того и хотелось, стоял немного в стороне от остальных, словно кто-то заранее побеспокоился о том, чтобы Меган могла присутствовать на празднике без особого в нем участия. Это не осталось без внимания семерых молодых мамочек, которые без умолку хвалились достижениями своих отпрысков, весело резвящихся с детьми Моники и Эрика. Сама же Моника не отходила от детей, а Эрик практически все время разговаривал по телефону, активно жестикулируя и изображая на лице попеременно то недовольство, то злость, то недоумение.

– У вас нет детей? – прозвучало где-то на другом полушарии.

– Что, простите? – удивленно переспросила Меган.

– Я спросила: есть ли у вас дети? – повторила вопрос брюнетка с длинными волосами и слишком ярким, как для детского праздника, макияжем.

«Сколько же и чего ты закачала в свои губы, милая?» – подумала Меган.

– Нет, – улыбнулась она, – детей у меня нет.

Про себя же Меган отметила, что эти представительницы рода человеческого наверняка должны знать, кто она такая, и что у нее нет детей.

Глядя в никуда, она думала о Николасе, которого «видела» последний раз месяц назад, причем свидание то имело весьма интимный характер. С тех пор Ник ей не снился.

– Зато у вас чудесные племянники, – не унималась брюнетка.

– Да, благодарю, я знаю, – попыталась быть любезной Меган и автоматически сделала глоток апельсинового сока. Тошнота усилилась. Отвращение от общения с решительно настроенной на контакт мамочкой только усугубило головокружение.

– Моника – просто молодец, она – мой идеал в уходе за детьми, – снова продолжила свой треп мадам «накаченные губы». Меган изо всех сил натягивала на себя свою дежурную улыбку, с которой она обычно старалась не обидеть человека в первые минуты общения и избежать продолжительного диалога.

– Да, Моника молодец, – согласилась Меган, – но и Эрик… Он обеспечивает семью, делает все для того, чтобы они ни в чем не нуждались.

– Пройдет немного времени, и дети не вспомнят того, что подарил им отец, они вспомнят заботу матери, которая всегда была рядом, выручала их, помогала с домашним заданием, проживала с ними каждый важный момент их детства.

Меган продолжала улыбаться, но внутри нее уже закипал котелок под названием «тызаделамоюсемью». Ей почему-то с теплом вспомнился эпизод, когда они с отцом купили вертолет с пультом управления и запускали его из окна, тут же на память ей пришли ненавистные уроки в музыкальной школе, на которые ее пять лет таскала мать, пока Меган не устроила грандиозный скандал. Нет, Меган и Эрик никогда не были особо близки, к тому же брат считал ее чокнутой из-за ее ночных «припадков» в детстве, но унижать или оскорблять его могла только она сама. Возможно, право на это есть еще и у Моники, но уж точно не у этой «крашеной курицы с надутыми и раскрашенными фиолетовой помадой губами». Моника сама взвалила на себя заботу обо всех, она самолично посвятила себя в рыцари своей же кухни, она убедила мужа, что ответственность за сытые желудки и чистые трусы в ихдоме лежит целиком и полностью на ней. И пускай она это делала только в начале их отношений, когда ей хотелось окружить любовью своего молодого супруга (а на иные проявления любви у нее фантазии не хватило), Эрик уже привык к такому укладу, и теперь, если бы Моника не приготовила ему чай по первой просьбе, или же он обнаружил бы в корзине с грязным бельем больше двух пар нестиранных носков, он бы сделал жене замечание. Поэтому, даже если Моника и жалела о том, что приучила мужа к своей всеохватывающей опеке, изменить что-либо она уже не могла.

Но все это не волновало Меган. Ей было плевать на Монику и на то, страдает она или же получает извращенное удовольствие от добровольного рабства, но говорить о том, что Эрик – хреновый муж и отец… Тут уж извини, сестренка, ты переступаешь черту.

– Пройдет немного времени, – сказала Меган улыбающейся брюнетке с белоснежными зубами, – и дети скажут своей мамочке, что она их достала своей паталогической любовью. Когда дети вырастут и захотят самостоятельности, когда они создадут свои семьи, а их мамаша, которая ничего, кроме как подтирать им зад и водить за ручку на уроки игры на фортепиано, которые им никогда в жизни не пригодятся, не умеет, придет к ним домой или позвонит поздно вечером, когда молодая пара захочет насладиться друг другом в своей уже собственной постели, и спросит: «Как у вас дела? Что вы кушали? Куда ходили? Вымыли ли вы руки? Не покупали ли еду быстрого приготовления? Если да, то больше так не делайте, я завтра же приеду и приготовлю вам свой фирменный супчик. Часиков так в семь утра, подойдет? Ой, а что у тебя такой голос недовольный? Я что, вас от чего-то отвлекаю?..» И вот тогда, – продолжила Меган, перейдя на шепот и приблизившись к брюнетке, – вот тогда эти самые детки пошлют свою мамашу куда подальше, потому что она мешает им жить той жизнью, какой они хотят. А если не пошлют, то мамочка будет контролировать их до тех пор, пока их вторым половинкам это не надоест и они не подадут на развод. А мама будет утешать: «Я всегда говорила, что он/она тебя не достойны!». Но отец… отец… Эрик. Он так и останется папой в тени, который всегда улыбнется, согласится, поддержит, возможно даже потому, что не вникнет в суть вопроса, потому что занят, но он и не будет вмешиваться в их личную жизнь. Он, как и прежде, будет участвовать в их жизни материально, дарить подарки, занимать на покупку дома. А мамаша, Моника… Если дети отвергнут ее чрезмерную опеку, которая по сути тогда уже будет являться прямым вторжением в их собственную взрослую жизнь, начнет постепенно сходить с ума, потому что вся ее жизнь состояла лишь из постоянного контроля жизней своих детей. И она не будет знать, что делать с собой, на что потратить кучу своего свободного времени, она начнет чувствовать себя ненужной, брошенной и обиженной. Уйдет в депрессию. Может – в запой. По большому счету, мне плевать. Дети – это соседи, как бы грубо и цинично это не звучало. Да, очень родные и близкие, но соседи. Временные люди в жизни родителей. Пара, решившая родить детей, была создана до их появления на свет, и остаться друг у друга они должны после того, как дети вырастут и съедут от родителей. Нужно уметь жить для себя, а не лишь для отпрысков, и тогда у всех будут гармоничные отношения. И дети должны понимать, что они – не центр вселенной, а всего лишь временные сожители своих родителей, которых обучат летать и выпустят в небо, подобно летчикам, окончившим летное училище. Летчики. Свободный полет. Понимаете? Не существование ползком на расстоянии натянутой пуповины между матерью и ее чадом, а свободный полет в открытом небе.

Брюнетка и другие мамочки, что сидели рядом с ней, молча слушали, как Меган изливала на них накипевшее содержимое своего внутреннего котелка, а потом она…

А потом ее вырвало. Апельсиновым соком и скудным завтраком, состоявшим из овсянки, съеденной много часов назад. Вырвало прямо под ноги брюнетки, которая тут же брезгливо вскинула руки вверх и принялась верещать, словно на обувь ей попало не содержимое чьего-то желудка, а соляная кислота, способная разжечь туфли на высоком каблуке и даже, наверное, добраться до сухожилий и костей.

– С тобой все в порядке? – послышался голос Эрика, который, как и немногим раньше голос брюнетки с огромными губами, звучал где-то на другом конце света.

– Нет, мне не хорошо, – ответила Меган и стала сползать с пластикового стула на зеленый газон.

Перед ней мелькали расплывчатые фигуры людей, вокруг бегали дети в ярких нарядах. Одна девочка в черном и, кажется, грязном платье, остановилась совсем рядом с Меган, словно призывая ее поднять голову и посмотреть на нее. Перед глазами все плыло, Меган прищурилась, пытаясь навести резкость, а потом прошептала:

– Анна? Анна, это правда ты? Так значит это…

– …всего лишь сон, – ответила девочка и одарила Меган громкой пощечиной.


Голова кружилась, тошнота подступала, и привкус блевотины во рту только способствовал этому. Кажется, в зубах застряли кусочки полупереваренной овсянки и лохмотья апельсина, что плавали в стакане с соком. Меган посмотрела в окно: солнце уже встало, посмотрела на кровать: кота рядом не было, он уже ушел на утренние процедуры. Посидев еще пару минут на кровати и отчаянно боровшись все это время с тошнотой, Меган все же побежала в ванную, чтобы снова вырвать.

Видимо, время, проведенное в дороге, пускай даже во сне, утомило ее организм.

Разочарованная началом утра, выйдя из ванны, она снова вернулась в постель. Она ощущала слабость и догадывалась, что ее лицо имело теперь зеленоватый оттенок. Тошнота отступала, но слабость была еще слишком ощутима. Меган принялась обдумывать свой сон. Такое с ней случалось редко: она была практически уверена, что все происходило на самом деле. Обычно она сразу же распознает, где находится: в реальности или в своем особом измерении М.

Но в этот раз ее внутренние приборы дали сбой. Она не думала о том, что некая брюнетка с увеличенными губами, подруга Моники – жены брата Меган, проснулась в это утро с весьма необычными для нее мыслями о том, как она воспитывает своего пятилетнего сына. Ей вдруг представилось, что ее мальчик вырос, стал мускулистым красавцем (каким, к слову, никогда не был его папаша), женился, а она подглядывает за сыном и его молодой женой в замочную скважину в двери их спальни. И неважно, что уже давно она не встречала межкомнатые двери с замочной скважиной, важно то, что она подсматривала за своим сыном. Своим взрослым сыном! Ей вдруг стало очень стыдно.

Меган тем временем решила постепенно возвращаться в реальность, ведь работу пока еще никто не отменял, к тому уже у нее на утро был запланирован поход к врачу. Мозг требовал кофе, а вывернутый наизнанку организм не спеша обдумывал эту просьбу, пока руки автоматически засыпали зерна в кофемашину. Мистер Блонд терся у ног, неоднозначно намекая на пустующую белую мисочку, словно недоумевая, почему он вынужден вместо корма видеть абсолютно не волнующий его рисунок рыбок на дне.

– Овсянка? – спросила Меган у самой себя вслух. – Серьезно?

Она не понимала, что происходит, и где сейчас находится ее сознание, но помимо кофе, ее руки автономно от мозга уже успели приготовить тарелку овсянки. И дело не в том, хотела она ее есть или не хотела, дело в том, что совсем недавно такой же овсянкой ее вырвало на газон своего брата. Во сне, разумеется. Но разве есть гарантии того, что утром он или Моника не обнаружат блевотину на своем заднем дворе и не спишут эту находку на бродягу, который околачивался у их дома? Может быть Эрик даже решит усилить безопасность территории…

Снова ненужные мысли. Овсянка. Тошнота. Рвота. Но ведь сейчас ей не предстоит трехчасовая поездка?

Голова шла кругом. Меган насыпала Джеймсу Блонду корм, села за стол, свела брови над переносицей и легонько ущипнула себя за щеку – не спит. Ей вспомнился Николас и тот сон, который, пожалуй, был лучшим в ее многочисленном каталоге живых снов. С тех пор прошел месяц, и все эти тридцать ночей Меган видела сны: плохие и хорошие сны, но без него.

Самым впечатляющим для нее оказался сон, который забросил ее в океан. Когда она стала его вспоминать, дрожь прошла по всему телу, пальцы на ногах сжались, а ладони вспотели. В ту ночь сперва ей приснилось, что она наполняла ванну. Это было через пару ночей после той, что она провела с Николасом. Наполнив ванну, Меган сняла с себя шелковый черный халат, под которым ничего не было, осторожно ступила в воду сперва левой, затем правой ногой и полностью легла в ванну. Вода была теплой, мышцы расслабились. Меган закрыла глаза и погрузилась в воду с головой, как любила делать еще в детстве. Внезапно расслабленные мышцы сжались, кожа почувствовала стремительный перепад температуры, от чего кровеносные сосуды под ней сузились. Меган резко подала тело вверх, чтобы вынырнуть из наполненной ванны, но с ужасом для себя отметила, что там, где уже бы должен быть теплый воздух, продолжалась вода. Она открыла глаза и поняла, что над ней не просто вода в ванной, а толща темно-синей воды, над которой где-то вдалеке виднелось маленькое пятнышко света. Лампа? Софиты в ванной комнате? «Твою ж мать, – пронеслось в голове, – это же солнце! Это гребаное солнце! А я в гребаном океане!»

Вокруг была вода. И только вода. Вода и больше ничего. Меган посмотрела вниз – дна не видно. Не исключено, что его здесь просто нет. Неизвестно, был это просто океан или последняя ловушка, из которой ей уже не выбраться. Она оттолкнулась ногами от толщи воды и устремилась наверх. Кислорода не хватало, но Меган уже обходилась без него в комнате, состоящей из темноты, потому решила, что должна продержаться и здесь. Должна.

Пятно света становилось все шире, однако синий цвет воды светлее от этого не стал. Меган не знала, сколько времени у нее занял подъем, но наконец она громко втянула в свои легкие воздух через широко открытый рот. Ей хотелось «напиться» воздухом. Она жадно хватала его ртом, пытаясь при этом осмотреться вокруг. Была ночь. Светлым пятном, которое Меган видела из-под воды, на самом деле была луна – большая, полная и такая близкая луна, как никогда ярко отражавшая собой желтый солнечный свет. На мгновение Меган показалось, что рядом было еще светило, но решила, что из-за капель воды, что стекали на глаза со лба, у нее двоится то, на что она смотрит. Насытившись кислородом, Меган сосредоточилась на ориентации на местности. Однако ориентироваться было не на чем: со всех сторон ее окружала только вода. Паника подступала. Меган подумала о том, что до того момента, пока она проснется в своей комнате, ее тело может устать от напряжения держать себя на плаву, или же конечности перестанут двигаться из-за переохлаждения. Нужно было искать выход, иначе она захлебнется холодной, соленой водой, лежа в собственной постели. А ей не хотелось морочить голову следователям своей странной кончиной.

Когда она прищуривалась и всматривалась вдаль, капли соленой воды, что лежали на ресницах, попадали в глаза, все еще не давая «навести фокус». Наконец ей удалось разглядеть какие-то возвышения над гладью воды и, решив, что это определенно должна быть земля, Меган поплыла в ту сторону. Она подумала о том, что ее совсем не волновало, что за земля там окажется и что будет на ней: лишь бы это что-то не угрожало жизни и дало возможность провести остаток сна не в воде.

В темноте суша, к которой плыла Меган, напоминала огромную темно-зеленую черепаху, покрытую густым мхом. Меган надеялась, что это ей лишь кажется, потому что знала, что во сне могут происходить самые странные, глупые и необъяснимые вещи, как в книгах писателей-фантастов. Знала она и то, что ее сны могут не только испугать, но и, вероятно, убить. До этой ночи ей удавалось избегать опасности, которые ее поджидали во снах, пускай даже и спасаясь в последний момент. Как было пару ночей назад, когда в итоге она оказалась в одной постели с Николасом.

Ноги почувствовали под собой опору, и в кровь тут же была выброшена доза адреналина, позволившая Меган собрать остаток сил и ускориться. Она не знала, сколько времени у нее ушло на то, чтобы добраться до берега: одна минута или полчаса, но тот факт, что она смогла доплыть до мифической огромной черепахи ее обрадовал и ободрил. Ей вдруг подумалось, а не та ли эта черепаха, на которой держится мир? Что ж, ее нынешний мир уж точно держался на ней.

Меган выползла на берег.

Нет, это была не черепаха, а всего лишь суша – холмистая местность, покрытая густой растительностью, издали похожей на мох. Меган на четвереньках отползла дальше от воды, легла голой спиной на влажный песок, посмотрела на черное небо и необычно большую желтую луну и рассмеялась: рядом действительно была еще одна луна меньшим размером. Она смеялась долго и громко, осознавая, что смех ее перерастает в истерику. Она вспомнила, как ложилась в теплую воду в своей ванной, уже не будучи до конца уверенной, что это было во сне. Тогда ее телу было тепло и приятно, сейчас же оно покрылось упругими мурашками и становилось все бледнее. Меган подумала о том, что будь Николас рядом, в этой ситуации у них бы ничего не вышло, потому что от холодной океанской воды (а она не сомневалась, что это был именно океан, к тому же, судя по всему, в совершенно незнакомом ей мире) и не менее холодного песка на берегу, не имея на теле одежды, все его мужское хозяйство непременно бы спряталось, ища тепла внутри своего собственного тела, а не ее. От таких пошлых мыслей смех стал только громче, истерика нарастала. В этом и есть главная особенность самодостаточных людей: они не стесняются своих мыслей, потому что внутренний собеседник всегда поддержит, что бы ты не подумал, потому что внутренний собеседник – это и есть ты сам, вернее та твоя часть, которую ты не хочешь знакомить с окружающими, а бережешь исключительно для себя. Ты не стесняешься предстать «голым» перед собой, обнажить свои эмоции, свои чувства и свои желания. Диалог между тобой и тобой налажен, и уже нет нужды нагружать других людей своими суждениями, которые им абсолютно неинтересны. Если человек не состоит в гармонии со своим внутренним собеседником, не заботится о себе изнутри, не утверждает себя, как самостоятельную личность, все мысли, возникающие у него в голове, он неконтролируемым потоком выливает в общество, его окружающее, отчего может прослыть глупым, грубым, пошлым, злым – в зависимости от того, какие именно мысли он будет излагать. Однозначно, такой человек будет считаться балаболом и пустословом. А все оттого, что он не может вести внутренний диалог с самим собой.

Но Меган могла.

Смех постепенно перешел в слезы, и вот она уже истерически рыдает, катаясь с одного бока на другой. Продолжалось это недолго: Меган сумела взять себя в руки, хотя происходящее в ее снах ей редко удавалось контролировать. Она легла на правый бок, обняла холодными руками свои ноги, прижав колени к груди. Мокрые волосы прилипли к шее и спине, и от их влаги было еще холоднее. Нет, ночь в этом странном месте была теплой, но когда ты погружаешься в теплую ванну, а выныриваешь уже в холодном глубоком океане – вернуть тепло телу нелегко.

На той планете, на том острове, на той огромной черепахе, покрытой мхом, не было никого, кроме нее. Никто ее не преследовал, никто ничем не угрожал. Она лежала одна: обнаженная и прекрасная. Ей даже казалось, что суша под ней двигается. «Черепаха», – подумала про себя Меган и слабо улыбнулась. Окажись она здесь наяву, да к тому же в дневное время суток, ей бы определенно здесь понравилось больше: это как раз то, о чем тайно мечтает каждый человек, который ценит тишину и уединение. И, разумеется, было бы неплохо иметь при себе хотя бы один комплект одежды. Но это, решила для себя Меган, вовсе не обязательный атрибут на необитаемом острове-черепахе необитаемой планеты.


Вспоминая холодный океан и остров-черепаху, Меган не заметила, как доела овсянку. Кофе остывал. Меган сделала глоток: кофе с молоком, как обычно. Не латте – капучино, но она снова подумала о Николасе и о том, что стоит посетить то самое кафе – вдруг она его там встретит… Но мысли снова возвращались к кофе. Чего-то не хватало. Меган встала из-за стола, открыла маленькую дверцу кухонного шкафа, за которой хранились пряности, нашла молотую корицу и присыпала ею молочную пену. Сделала глоток. Решила, что вкуса все еще мало. Вернулась к полочке с приправами, достала оттуда молотый имбирь, с помощью ножа извлекла не больше грамма желтоватой пряности и высыпала его поверх корицы в чашку с кофе. Довольная тем, как обновила вкус любимого напитка, Меган вдруг собрала в голове паззл, о существовании которого даже не догадывалась: ее тошнота на заднем дворе своего брата (она понимала, что тошнило ее как во сне, так и наяву после пробуждения), смесь имбиря, корицы и кофе без сахара в одной чашке, где даже молочная пенка не смогла перебить этот пряный, почти горький вкус напитка, приготовленного в столь извращенной форме, и самая главная деталь головоломки: это сегодняшняя запись к доктору, на которой настояла Люси, переживая за подругу, опасаясь, что у нее могла развиться киста или другая неприятная проблема женского организма. Все из-за того, что три дня назад Меган пожаловалась своей единственной подруге на то, что у нее вот уже две недели, как была задержка. И когда эта деталь дополнила паззл, вырисовав весьма интересную и занятную картину, Меган поперхнулась пряной горечью кофе.

Глава 11

В школе Эрик дружил с Марком, с которым они познакомились еще в раннем детстве, и продолжали поддерживать дружеские отношения, даже когда у одного из них появилась седина, а у второго и вовсе – лысина. После окончании школы они выбрали один колледж, хотя и различные факультеты, но Марк не совсем серьезно отнесся к планированию своей будущей жизни и уже в девятнадцать лет узнал, что скоро станет отцом. Его родители и родители его девушки настояли на свадьбе и рождении ребенка.

Кандидатура Эрика на роль шафера не обсуждалась, а потому Меган, как его младшая сестра, была приглашена на праздник. Ей было семнадцать, ее брату двадцать. Юная, скромная, тихая, но весьма уверенная в себе девушка старалась провести этот день как можно более незаметно для окружающих: она никого не знала и узнавать не планировала, лишние эмоции могли неудачно отразиться на ее снах, к тому же вид полноватой невесты с выпирающим животом в открытом платье, в котором было трудно не заметить внушительный объем ее уже увеличившейся из-за беременности груди и пухлых рук, удручающе действовал на Меган. Глядя на счастливую невесту, Меган думала о том, что, даже если когда-нибудь она и решится выйти замуж, то беременность непременно должна наступить после заключения брака, чтобы на свадебных фотографиях она была стройной и красивой. Но подсознание подсказывало, что такого дня в жизни Меган не будет, поэтому по такому мелочному поводу, как буквально вываливающаяся грудь из свадебного платья, ей даже не стоит переживать.

Свадьба для приглашенных на нее гостей – это оплачиваемый аттракцион: после оплаты за вход (вступительный взнос, если угодно) подарком молодоженам, ты получаешь возможность не только насладиться шоу, но и самому принять в нем участие, будь то танцы на столе, пение под аккомпанемент музыкантов, драка или секс в туалете с человеком, которого видишь впервые в жизни и, вероятно, на утро не вспомнишь.

Меган избегала их всех, и удавалось ей это очень легко, более того, она даже извлекла для себя некий психологический опыт, наблюдая за другими гостями. За соседним столиком сидела молодая пара: мужчина и женщина не старше тридцати пяти лет. На первый взгляд они казались идеальной супружеской четой, которые то и дело бросали друг на друга влюбленные взгляды, вдохновляясь сказанными кем-то романтичными высказываниями. Однако Меган пару раз заметила, что мужчина сильно сжимал кисть своей жены, явно причиняя ей боль и заставляя ее с гримасой страха в чем-то перед ним извиняться. Потом он обнимал ее ладонью за шею и целовал в лоб. А один раз, когда девушка хотела встать, он незаметно для других, но не для Меган, резко дернул ее за распущенные рыжие локоны, после чего она тут же передумала покидать свое место. Муж при этом широко улыбался, будучи, видимо, довольным собой. Меган уже тогда различала этот тип: тиран, который вынуждает близких слушаться его безоговорочно, мотивируя это своей любовью и заботой.

Напротив этой пары сидела еще одна. Эти пришли с сыном лет десяти, и не заметить их было сложно: необъятных размеров мамочка колоритно смотрелась рядом с тощими мужем и сыном. Ориентируясь, видимо, на свое безграничное чувство голода, и руководствуясь безмерной любовью и заботой к своим близким, женщина то и дело наполняла тарелки своих мужчин всем, что ей попадалось под руку. Она периодически радостно взвизгивала, хлопая в ладоши, словно маленькая девочка, которой подарили воздушный шарик. Поочередно подставляя свои пухлые щеки для того, чтобы муж и сын ее поцеловали, она, видимо, таким образом заряжалась уверенностью в том, что ее мальчики в ней нуждаются, потому что, решила Меган, уверенной в себе она отнюдь не была. Равно также, как и муж-тиран в другой паре, эта дама «высасывала» жизненные силы из своих близких. Иными были только методы.

С другой стороны от столика Меган сидел молодой, высокий мужчина лет сорока. Он был один, но одновременно был со всеми присутствующими. Именно от его шуточек иногда взвизгивала полная, чрезмерно заботливая дама. «Убежденный холостяк», – подумала Меган. Мужчину уже к середине праздника окружали все подружки невесты, несмотря на разницу в возрасте. Шутки у него зачастую были пошлыми, и всех это устраивало. Меган не сомневалась, что домой вечером он поедет не один, а может и не с одной девушкой, но даже в том юном возрасте Меган понимала, что такой тип не пригоден ни для близких отношений, ни тем более для создания семьи. Большинство же девушек, очарованных его харизмой, уже мысленно подбирали свадебные платья и выбирали имена будущим детям. Меган улыбалась, глядя на их старания, но ей было искренне их жаль.

Контрастно рядом с таким весельчаком за тем же столиком смотрелась еще одна семья: на вид им еще не было сорока лет, но вокруг пары бегало четверо детишек и, судя по выпирающему животу их мамы, количество их в скором времени должно было возрасти. Пока отец семейства кормил пластиковой ложечкой годовалую малышку, мама отбирала у мальчика, лет пяти, женскую туфлю, даже примерно не догадываясь, где ее сын мог ее достать. Двое детей постарше: мальчик и девочка лет десяти-двенадцати постоянно толкали друг друга, воюя то за более удобное место за столом, то за более красиво оформленную, на их взгляд, тарелку с блюдом, то за то, кто будет нянчить младшую сестру, пока родителям приходится искать хозяйку принесенной братом туфли. Меган их отношения напомнили ее отношения с Эриком, она знала, что доля соперничества сохранится навсегда. Но ее поразила эта семья в целом: на лице отца она читала некое равнодушие к происходящему. Наверняка он устал от бесконечного балагана, в котором ему приходилось жить. Мать выглядела очень уставшей и замученной женщиной: слишком глубокие морщины, как для женщины ее возраста, синяки под глазами, отечность, наверняка вызванная беременностью. Меган было искренне ее жаль, но она понимала, что такую жизнь та женщина выбрала себе сама. Пожилая соседка по столику шепнула девушке на ухо, когда заметила, как та наблюдает за большим семейством, что это – двоюродная сестра невесты, очень набожная женщина, которая считает, что рожать детей нужно столько, на сколько хватит сил и времени ее организму. Меган, которая была еще слишком далека от того возраста, когда ей хотелось бы думать о детях (она была уверена, что вовсе не захочет о них думать), размышляла примерно так: даже если эта женщина настолько сильно уверена, что каждый ребенок – это Божий им дар, при этом она так сильно устает, что ничего не выказывает в ней испытываемой радости материнства, то неужели до нее не может дойти, что помимо детородных органов тот же Бог, что дает ей детей, дал ей еще и мозги, которыми было бы неплохо думать о том, как можно было бы избегать столь частых беременностей, не прибегая ко греху и не делая аборты.

Потом, осмотрев еще раз внимательно всех этих людей, ее окружавших, Меган подумала о том, что их жизнь – это не ее дело, и она не имеет права осуждать их и делать для себя выводы об их судьбах. Но она подумала и о том, что не хотела бы жить, как любой из них.

– И верно, – послышался голос рядом.

– Что, простите? – удивленно переспросила Меган у старушки, которая сидела рядом с ней.

– Верно, говорю, – сказала пожилая женщина, – что нас с тобой усадили за один стол. Мне уже не с кем ходить по подобным мероприятиям, а тебе еще не с кем…

– Да, да… – Меган почувствовала себя неловко.

– Ты кем приходишься молодым, дорогуша?

– Меган, – улыбнулась девушка, – меня зовут Меган. Мой брат – шафер Марка, а мама настояла на том, чтобы я пошла с братом. С приглашением проблем не возникло: была приглашена вся наша семья, но у родителей на эти дни была давно запланирована поездка. А так как все решилось меньше, чем за месяц…

– …они уже не смогли отменить свои планы, – договорила за Меган старушка. – Верно я говорю?

– Да, верно, – Меган мило улыбнулась в ответ.

– А я ни с одним из них не состою в кровном родстве, – женщина хитро хихикнула. – Мой покойный муж был дядей отцу невесты, то есть ей он приходился двоюродным дедом. Вот такая вот запутанная родословная… Детей Бог нам не дал, – она печально улыбнулась и посмотрела в сторону стола, где сидело многодетное семейство, которое как раз установило, кому принадлежала туфля, принесенная пятилетним проказником, – и муж мой всегда старался участвовать в жизни своего племянника, а после – и в жизни его дочери. Слава Богу, что он не видит сегодня, с каким огромным животом она выходит замуж… Его нет уже пять лет.

– Соболезную…

– Ох, не стоит, – улыбнулась старушка, – спасибо, но не стоит. Жизнь идет своим чередом. Мне семьдесят пять, ему было столько же, когда он умер. Сердце. Это было быстро и безболезненно, за что я благодарна Богу. Я уж давно оплакала его и просто ожидаю своего часа. Хотя, – женщина хихикнула, – мой доктор говорит, что мужу моему придется еще долго меня ждать.

Меган улыбнулась. Ей нравилась женщина, что сидела рядом с ней, она буквально чувствовала бесконечную энергию, исходящую от нее.

– То ли из-за уважения к моему покойному мужу, то ли потому, что знали, что после его смерти у меня остались кое-какие сбережения, и я могу щедро поздравить молодоженов, но я была приглашена. И вот я здесь, за столом для одиноких девушек, – она подмигнула Меган, – бесконтрольно потребляя крепкий алкоголь, не думая о своих сосудах, беседую с юной девицей. Что ж, ради этого я согласна вложить круглую сумму в копилку этих юнцов, успевших обрюхатиться до того, как научились самостоятельно зарабатывать.

– Вы здесь совсем одна? – хихикая, спросила Меган.

– Нет, дорогуша, – ответила женщина, – я тоже, знаешь ли, не пальцем была сделана…

Тут Меган от смущения покраснела, но видя озорную улыбку со вставной челюстью, не сдержалась и громко рассмеялась.

– Я настояла на том, что мне нужен присмотр, ведь я старуха! А вдруг я упаду, вдруг меня прихватит удар! А вдруг я напьюсь до неприличного состояния и совращу жениха, пока его невеста будет блевать в туалете от токсикоза? Здесь со мной мой племянник. Сказать тебе по секрету? – она придвинулась к Меган. – Я бы хотела, чтобы мой мальчик развлекся и нашел себе здесь девушку. Ты хороша, без сомнений. Но, боюсь, с тобой знакомить его не стоит – закон будет не на его стороне. – Меган снова покраснела. – А вот внучатая племянница моего мужа собрала целую армию подружек невесты. И знаешь, мне кажется, моему малышу Николасу они пришлись по душе.

Старушка указала покрученным артритом пальцем в сторону скопления девушек в сиреневых платьях, которые сидели рядом с молодым человеком. Заметив, что его пожилая тетушка стала махать ему костлявой рукой, он помахал ей в ответ, на что старушка отправила ему воздушный поцелуй. Меган посмотрела в ту сторону без особого интереса. Куда большего внимания по ее мнению заслуживала эта веселая старушенция. «Вот такой я и буду, – подумала Меган, – если доживу до ее возраста».

Она весь вечер просидела за столом, а поздно ночью заталкивала в такси своего пьяного брата, насильно разлучая его с «любовью всей его жизни». Наутро он этого не вспомнил, а потому и не злился на сестру за то, что упустил, возможно, свою судьбу. (К тому же с Моникой он уже был знаком, да только не догадывался, какие у нее на его счет планы). Меган помогла Эрику добрести до дивана в гостиной, где ему и было суждено провести ночь. Комната какое-то время кружилась перед ним, а потом стало слишком темно. Он отключился.

Меган улыбалась во сне. Она танцевала всю ночь. Та же свадьба, та же музыка, только теперь она никого не стеснялась, не боялась выглядеть глупо. Она танцевала, а старушка за столом подсвистывала ей. Это все, что Меган запомнила после того дня. Та жизнерадостная немолодая женщина оказала на нее куда большее влияние, чем все гости, вместе взятые. И уж тем более ее не впечатлила невеста, которая под конец «лучшего дня в ее жизни» выглядела настолько уставшей, что, глядя на нее, пропадало всякое ощущение праздника.

Но ночь… Та ночь всецело принадлежала Меган. Ее сознание отметило для себя интересную личность в облике старушенции, которая тоже в той ночью улыбалась во сне, но подсознание оказалось куда более внимательным к деталям свадьбы Марка, который, к слову, уже через два года оказался разведенным студентом, вынужденным работать на двух работах, чтобы иметь возможность выплачивать алименты.

Глава 12

– Вы уверены? – спросила Меган.

– Признаюсь, в моей практике была одна ошибочно диагностированная беременность, правда, еще до осмотра, – сказал доктор, симпатичный мужчина средних лет, – когда та женщина только вошла в мой кабинет, я предположил, что она беременна, причем уже давно и как минимум двойней. К сожалению, предположение это я произнес вслух, за что потом на меня чуть было не подали в суд. Оказалось, она просто была настолько толстой в области живота, что беременность приписывал ей не только я. Ну да ладно, не будем об этом. В вашем случае, Меган, я уверен на все сто процентов: вы беременны. Срок очень маленький, потому, если вы решите, что…

– Я подумаю, – резко сказала Меган, не дав договорить врачу. – Я поняла, к чему вы клоните, но позвольте мне все обдумать.

– Понимаю, – ответил доктор, – вы – молодая, здоровая женщина. Я не вижу никаких противопоказаний к тому, чтобы вы стали молодой, здоровой матерью, кроме ваших личных сомнений, если таковые имеются. В любом случае…

– Я все поняла, – снова перебила его Меган. – Можете не продолжать, – довольно грубо сказала она. – Пожалуйста… извините меня за резкость.

– Эмоции и гормоны. Это нормально, – улыбнулся доктор. – Я обязан все зафиксировать.

– Делайте все, что необходимо. Мне скрывать не от кого. От себя не скроешь.

– Меган, – он посмотрел ей прямо в глаза, – я вижу в ваших глазах растерянность. Все нормально. Миллионы женщин каждый день узнают о своей беременности. К сожалению, не все сохраняют ее. Но это дело лично каждой из этих женщин. Ваше дело. Я не в праве ни на чем настаивать, но, если пожелаете, я подгадаю смену через восемь месяцев, чтобы первым лично познакомиться с человеком, который там поселился, – он указал пальцем на живот Меган и улыбнулся.

– Спасибо, доктор Фокс, – улыбнулась Меган. – Я…

Она хотела бы соврать, что обсудит все с отцом будущего ребенка, но не стала.

– Я сообщу о своем решении как можно скорее, – сказала Меган.

Она знала, каким будет ее решение еще до того, как приехала в больницу. Она знала, что решит делать до момента, когда доктор Фокс сообщил ей, что она в положении. Она знала. И она все решила. Но ей нужно было время, чтобы понять, как такое могло с ней произойти. Ей как никогда была нужна тишина, возможность побыть одной, чтобы принять произошедшее. А еще она остро нуждалась в имбирном мороженом, и только покупая его, поняла, почему. А поняв, решила взять две упаковки вместо одной.

Она шла домой, чтобы обдумать, осознать и принять самый нелепый, странный и чудесный факт в ее жизни: она забеременела от мужчины, с которым у нее был секс во сне.

– Во сне, – прошептала она уже дома, смотря невидящим взглядом в пол, когда рука бесконтрольно наполняла рот мороженым. А потом Меган вырвало.


Несколько дней ей ничего не снилось. Она пошла на работу, где коллеги, глядя на ее зеленое лицо, диагностировали у нее отравление и переутомление, вынудив взять пару дней отдыха за свой счет. Меган не возражала. Новость о беременности была настолько объемной для нее, что осознать ее полностью за один день не вышло. Она хотела, чтобы ей приснился Николас. Нет, она в этом нуждалась. Остро нуждалась. И совсем не из-за теплых чувств к нему.

– У меня, мать твою, ребенок! – крикнула она, сидя над тарелкой спагетти с сыром, которые так хотела полчаса назад, и на которые теперь не могла смотреть. Джеймс Блонд, прижав уши, взглянул на хозяйку, удивленный ее странным поведением. Меган расплакалась.

Ей было плевать на то, что скажут коллеги, плевать, что подумают о ней родители и Эрик с Моникой, плевать, что Люси потребует объяснений, которые, конечно же, не получит. Плевать на всех. Но Николас – он должен знать.

Минутой позже Меган вдруг подумала, что все это время он мог ее обманывать, что у него могла быть семья, жена, трое детей. В конце концов – ему действительно могло быть около двадцати лет – столько, на сколько он выглядел во сне. И все это даже не считалось бы обманом, ведь она ему снилась. Просто снилась. Всего лишь сон и ничего больше. Дурацкий сон, после которого он наверняка проснулся с перепачканными трусами. С кем не бывает? Пожалуй, каждому мужчине хотя бы раз в жизни снился секс, и если под боком нет жены, с которой можно тут же сон воплотить в реальность, ночные фантазии отпечатывались на нижнем белье. Это нормально. И Меган доказывала себе, что так и есть, но все равно понимала, что все вышло из-под контроля. В ней теперь, мать его, ребенок! Зачатый самым странным и невозможным образом. «Необычнее этого было только зачатие Христа», – подумала Меган перед сном.

«Вы посмотрели демо-версию, для полного просмотра, будьте добры, живите реальной жизнью».


Это был очень странный сон. Конечно же все ее сны были странными, но здесь было что-то другое. Похоже на сон во сне, но только без зеркального отражения, потому что отражать было нечего: снова темнота. Но теперь казалось, что за этой темнотой Меган наблюдала со стороны, словно смотрела трансляцию каких-то радиоволн в своей голове. Да-да, именно смотрела, потому что она видела то, что видеть в принципе нельзя. Однако она видела. Вот только что это было? Она была зрителем, но зрителем чего? Чье это шоу? Чье безмолвное темное представление?

А затем все исчезло. Меган ощутила падение в пустоту, от чего ее тело содрогнулось, лежа в постели. Она не упала, она просто перенеслась в другое место – теперь уж наверняка это был ее сон. Здесь было много людей. Меган не до конца понимала, где находится, кроме того, что она во сне, но ей здесь определенно не нравилось. Место это напоминало небольшую площадь, на которую вышли люди. Они что-то требовали или против чего-то протестовали. Меган обратила внимание на то, как они выглядели: одежда их однозначно принадлежала к другой эпохе. В горле тут же образовался ком. Прошлое ей уже снилось, но недалекое и связанное исключительно с ее личной жизнью. Ей иногда снилась ее собака, которая давно умерла, ей снилась школа, снились друзья детства, но чужое прошлое – впервые. Все это напоминало черно-белый фильм, который нельзя было бы отнести к комедийным: серые костюмы и пальто, хмурые, безрадостные лица, внимательный, подозрительный взгляд. Меган стала прислушиваться к тому, о чем кричала толпа. Кто-то требовал для кого-то свободы, кто-то настаивал на чьей-то смерти, а кто-то поддакивал и тем, и другим. Было страшно, потому что неконтролируемая толпа ничего доброго не сулила тому, кто к ней не принадлежит. Меган не видела, к кому были обращены требования. Вдруг одна женщина, на которой было надето грязное длинное платье, вскочила на импровизированный помост из досок и крикнула:

– Это она!

Толпа притихла. Женщина изобразила на своем морщинистом, но наверняка совсем не старом лице страшную ухмылку и подняла правую руку, указывая пальцем на Меган, стоявшую вне толпы. Десятки человек молча повернулись к ней. Тут она заметила, что на ней были джинсы и черная футболка, и эта одежда слишком отличалась от той, в какую были одеты эти люди.

– Твою ж мать, – выругалась она и стала пятиться.

Толпа медленно наступала: мужчины, женщины и дети злобно улыбались, надвигаясь на Меган. Она быстро оглянулась: кругом были серые невысокие дома с узкими проулками между ними. Меган не стала ждать. Она побежала.

Сердце бешено колотилось. Снова бега, снова опасность, снова страх.

– Что здесь вообще происходит?! – кричала Меган на бегу, спрашивая у неизвестности.

Толпа что-то скандировала, а быть может просто кричала – было не разобрать. Но все бежали за Меган. Дома были похожи друг на друга, улицы были незнакомыми, к тому же явно не из современного мира. Как знать – может и вовсе не из привычного мира.

– Сюда! – послышалось откуда-то. Голос, как решила Меган, не принадлежал взрослому человеку. Она продолжила бежать, пытаясь понять, откуда и куда ее звали.

– Сюда! – снова услышала Меган, на этот раз ближе и отчетливее. Она подняла голову вверх: в следующем доме из окна выглядывала Анна, та самая девочка, которую Меган уже дважды видела в своих снах. И вот снова она, зовет ее, чтобы помочь. Или чтобы заманить в ловушку?

Времени на размышления не было. Меган забежала в старый деревянный дом и ощутила себя героиней вестерна.

– Скорее, Меган, они идут! – откуда-то сверху кричала Анна.

Меган увидела деревянную грязную лестницу и побежала по ней вверх, переступая сразу через две ступени. Попав на второй этаж, который больше напоминал заброшенный чердак, она увидела Анну.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она девочку.

– Я не знаю, – ответила та, – я проснулась в этой грязной комнате и услышала крики, выглянула в окно и увидела тебя и тех людей, которые за тобой гнались.

– И все еще гонятся, – перебила Анну Меган, – надо выбираться отсюда.

– Я знаю, где выход, – сказала девочка, взяла Меган за руку и повела к маленькой дверце в дальнем углу чердака.

– Откуда? – спросила ее Меган.

Девочка так серьезно посмотрела на нее и сказала:

– А разве имеет значение, откуда я это знаю? Я знаю. И все. Откуда знаю – не знаю, но я думаю, что это и не важно. За тобой ведь гонятся?

Логика в словах ребенка присутствовала, но разве Меган могла знать наверняка, что это – та самая девочка? Что, если это бугимен принял облик малышки? Меган отбросила эту мысль: демон не стеснялся представать перед ней в своем обличии. «Нет же! – пронеслась мысль. – Я ни разу не видела, как он выглядит. Может быть Анна – это и есть он? Но я не чувствую той вони».

– Ты идешь? – нервно спросила девочка.

– Да, иду, – ответила Меган, слыша, как приближается разъяренная толпа. Она не понимала, в чем виновата перед этими людьми, но знала, что любой толпой управляет хаос. Все, сказанное одним из участников этого хаоса, автоматически становилось неоспоримой правдой. Так было всегда и так будет. Поэтому Меган пошла за маленькой девочкой, которая открыла перед ней старую деревянную дверь, и они обе шагнули в неизвестность.


Как человек меняется? Как он меняется с течением лет? Меняется внешность? – определенно, да. Меняется его восприятие мира? – спорный вопрос. Меняются ли его цели? – да, если только он их ставит перед собой. Если человек плывет по течению, он уверен, что его цель – это спокойное плавание. Вот только это не цель и даже не средство достижения настоящей цели. Плыть может и кусок дерева, а сделать рывок и пойти против течения, чтобы в итоге добраться до берега, выбраться на него, построить на нем дом, из которого потом можно наблюдать за тем, как остальные продолжают плыть по течению бездумным бревном – это уже цель. И осознать ее необходимость – это полдела, решиться на ее достижение – вторая половина дела, достичь цели – это первая ступень к выходу на новый уровень: становление следующей, более значимой цели. И все заново. И все по кругу.

Тогда мы и меняемся. И внешность здесь уже не имеет никакого значения.

До недавнего времени перед Меган не было никакой цели. Она плыла по течению: работала, кормила кота, изредка виделась с подругой, по праздникам звонила родителям. Теперь она постоянно твердила себе каким-то новым для нее внутренним голосом: «Во мне ребенок, мать твою!». И это вынуждало ее ставить перед собой цели, пускай пока только в своем подсознании.

В тот конкретный момент цель была ясна: выжить.

Фильмы ужасов учат нас не доверять маленьким незнакомым девочкам, но ведь Анна – уже не незнакомый ребенок? И все же она просто ребенок, который почему-то связан с Меган тонкими переплетениями их снов. За дверью оказался парк, тот самый, в котором Меган однажды увидела пожилую женщину с собачками, в том самом, где на скамье они с Ником, как школьники, нацарапали свои инициалы, в том самом парке, где находилось то кафе, в котором они познакомились.

– Анна? – позвала она девочку, но той уже не было рядом. Возможно, место, в которое она шагнула, держа за руку Меган, было совершенно другим, возможно, это был парк, в котором она гуляла с родителями или и вовсе ее комната, а быть может она проснулась. Меган все еще держала левую руку так, словно та удерживает в своей ладони детский кулачок, но его там не было.

Она зашагала в сторону кафе. Был солнечный день, гуляли люди, на скамейке с выцарапанными инициалами сидела пара подростков. Меган шагала, а ноги ее дрожали. Вдруг он там? Но ни этого ли она как раз хотела?

– Если бы хотела, ждала бы его тут каждый день днем, не во сне, – вслух ответила она сама себе.

Сказав это, Меган осознала, что на самом деле боится встречи с Николасом. Что она ему скажет? Как это будет звучать? «Оу, привет, Ник! Помнишь, не так давно у тебя был весьма своеобразный сон эротического характера с моим участием? Так вот, видишь ли, мы немного увлеклись, и теперь во мне, мать твою, ребенок! Настоящий такой, не из снов, а из плоти и крови, из-за которого меня постоянно тошнит, ведь мое тело пребывает в искреннем недоумении от того, что с ним происходит. Но ты не переживай. Я как-нибудь сама разрулю эту ситуацию. Тебе не о чем волноваться.Мы ведь с тобой даже ни разу не встречались в реальной жизни. Что ты говоришь? Кофе? Конечно буду. И шоколадный кекс, будьте так любезны…»

Последние слова Меган произнесла вслух: она не заметила, как уже сидела за столиком кафе и делала заказ. Николаса не было. Она вздохнула с облегчением, но мысленно осудила себя за это и отметила, какая насыщенная у нее выдалась ночь: уже третья локация в мире, по которому ни один картограф бы не составил карту. Этот лабиринт сознания то и дело перестраивал свои стены, менял расположение входов и выходов, каждый раз добавляя в свои спутанные коридоры все новые и новые лица, порой слишком не доброжелательные.

Принесли заказ: кофе и шоколадный кекс. Меган еще не успела привыкнуть к своему странному положению, поэтому, не думая о возможных последствиях, откусила кусочек от кекса и сделала три глотка латте. Тошнота не заставила себя долго ждать. Биологические часы подсказали, что близится утро – время, когда токсикоз проявляется чаще всего. Кофе и кусочек кекса настойчиво просились обратно.


Она зажала рот руками и побежала в туалет. Успела. Пока желудок извергал свое содержимое, смогла подумать о том, что женщины, добровольно идущие на это, должно быть отъявленные мазохисты, особенно те, кто решается на вторую и последующие беременности.

Меган умылась, почистила зубы и замерла, глядя на свое отражение в зеркале. Руки сами опустились к низу живота и приподняли майку, в которой она спала.

– Серьезно? Ребенок? У меня?

Она только сейчас до конца осознала: внутри нее зародилась жизнь. Погладила ладонью живот. Улыбнулась.

– Ну хорошо, – сказала Меган, теперь глядя на свой все еще плоский живот, – будем пытаться ужиться вместе. Давай договоримся? Я тебя не трону, а ты дашь мне возможность жить, как я жила до этого. Хотя бы, что касается нюансов с едой. Я была бы тебе очень признательна, если бы еда, которую я ем, покидала мой организм немного позже и другим путем. Ты не против?

Она рассмеялась. Забылась странная история с людьми на площади, про девочку Анну Меган тоже не вспоминала. Но вспомнила о Николасе. Он должен узнать. Неважно, что он скажет на это, но Меган понимала, что обязана поставить его в известность.

Глава 13

Доктор Фокс остался доволен. Он назначил Меган витамины и даже предложил какое-то время провести в больнице, чтобы медикаментозно облегчить ее не на шутку разыгравшийся токсикоз, но она отказалась.

Каникулы в университете, где работала Меган, пришлись, как нельзя кстати. С Люси Меган виделась пару раз, но ничего ей не говорила о беременности, потому что ей было необходимо самой свыкнуться с этой новостью. Она решила, что сообщит подруге только тогда, когда скрывать уже не получится. Конечно, Люси обидится, но сейчас Меган не была готова к бесконечным расспросам и советам. Ей тошно было от токсикоза, и если причиной усталости и тошноты станет еще и единственная близкая подруга, то Меган будет иметь все шансы ее лишиться.

Последний раз Николаса она видела во сне восемь недель назад. Той самой ночью.


Перед выездом она проверила несколько раз: до синяков нащипала тыльную сторону левой ладони, проверила в интернете точную дату и прогноз погоды, включила канал новостей, чтобы увидеть реальный мир (хотя знала, что то, что показывает телевидение в новостных программах не всегда является реальным и заслуживает людского доверия). Затем она заехала на заправку, где, залив бензин в бак своей машины, сверила дату на чеке. Все верно. Теперь она действительно едет к своему брату на день рождения племянника. Меган знала, что там будут ее родители, поэтому она планировала найти удобный момент, чтобы сказать им и Эрику о том, что ждет ребенка. Присутствие гостей, при которых мать не станет закатывать истерику или падать в обморок – вот, на что рассчитывала Меган. Реши она сообщить эту новость родителям за тихим, семейным ужином, скандала ей было не избежать. Несомненно, она – взрослая женщина, вправе сама строить себе судьбу, выбирать партнера, от которого потом решить родить ребенка, или же становиться матерью-одиночкой с ребенком, зачатым от неизвестного донора. В конце концов, она могла быть лесбиянкой – ей не требовалось на то разрешение ее родных. Но только не на фоне идеального Эрика с его идеальным семейством.

Меган оглядывалась по сторонам, чтобы убедиться, что здесь нет той дамочки с огромными губами, с которой ей пришлось вести дискуссию «на прошлом праздновании», которое проходило в другом измерении Меган. К ее сожалению та была здесь, более того, она пыталась незаметно ото всех рассмотреть Меган и понять, что же за эмоции и воспоминания у нее вызывает сестра Эрика. Этому должно было быть объяснение: наверняка они встречались на других мероприятиях в семье Моники и Эрика, просто тогда она не предала этому значения. Но только Меган знала, что это ее сновидение наложило отпечаток на память каждой из них.

Родители были рады увидеть дочь, но видеть Монику, казалось, им было куда приятнее. Она рассказывала о достижении детей, хвасталась их успехами во всех многочисленных кружках, не забывая упомянуть о том, что все держится исключительно на ее хрупких плечах. Моника стеснительно улыбалась, когда свекровь хвалила ее за идеальное домоводство, уход за детьми и их воспитание. Меган тошнило при виде этой наигранной улыбки, и причиной тошноты наверняка был не токсикоз.

Но, хотелось ей того или нет, Моника была частью ее семьи, потому Меган попросила родителей и брата со своей женой найти пару минут и собраться исключительно в семейном кругу, чтобы обсудить один семейный вопрос. Конечно, она их заинтриговала. Отец надеялся услышать новость о том, что его дочь наконец выходит замуж, мать же боялась узнать, что Меган больна раком или другой неизлечимой болезнью. Эрик не сразу понял, что инициатором уединения семьи была его сестра: он весь праздник говорил по телефону, и лишь Моника догадывалась об истинной причине сбора: она заметила, что за весь праздник Меган не выпила ничего, кроме половины стакана апельсинового сока, который Меган все еще держала в руках.

– У меня для вас новость, – сказала наконец Меган, когда все собрались на кухне в доме Эрика и Моники. Дети и гости остались на заднем дворе. – Я не знаю, кто как отнесется к тому, что я сейчас скажу, но я очень прошу вас воздержаться от комментариев и вопросов до тех пор, пока вы полностью это не осознаете и не примите. Лично мне понадобилось кое-какое время.

– О Боже, ты беременна?! – воскликнула Моника и радостно захлопала в ладоши. Меган насилу улыбнулась, пытаясь выпустить на свободу все свое самообладание. На самом же деле ей хотелось в ту минуту придушить Монику.

– Я… – начала она, но мать ее перебила:

– Что? Ты беременна? Почему ты ничего мне не сказала? Кто отец?!

– Так вот же я и говорю, – пыталась улыбаться Меган. – Я прошу, мама, я отвечу на все вопросы, только…

– Что я пропустила? – за спиной Меган услышала старческий голос. Она медленно поворачивала голову назад, когда голос заговорил снова: – Мне сказали, что вся семья собралась на кухне, чтобы поговорить о каких-то семейных делах, так почему же нас с дедушкой не позвали?

Меган полностью повернулась. Ее глаза округлились, а правая рука неустанно щипала левую. В кухню вошла улыбающаяся бабушка – мама матери Меган, а за ней уже поспевал дед: высокий, лысый мужчина с широкими плечами и очень бледным лицом. Мертвенно-бледным.

– Меган, ты беременна? Это правда? – улыбаясь спросила бабушка.

– Бабуля? – на глаза наворачивались слезы. – Дедушка?

– Меган, что с тобой? – спросила ее мать. – Ты будто призраков увидела.

Но она и увидела призраков. Бабушка Меган умерла пятнадцать лет назад, после ее смерти дедушка прожил еще семь лет и умер в возрасте восьмидесяти лет. И сейчас они оба стоят перед ней в доме Эрика и Моники.

– Нет, это же был не сон… – бормотала Меган. Слезы стекали по щекам. – Это не может быть сном!

– Это не сон, дорогая, – улыбнулся дедушка. Меган видела его желтые зубы и, как ей показалось, гниющий язык. – Это больше, чем просто сон. Здесь все так, как я хочу. Я, не ты.

Улыбка дедушки буквально расползалась по лицу: Меган видела, как его губы покрывались гниющими язвами, в щеках образовывались дыры, веки исчезали, а из глазниц стала вытекать густая жидкость серого цвета с примесью гноя. Она перевела взгляд на бабушку и увидела такую же картину на ее лице.

Руки Меган задрожали и инстинктивно прижались к животу.

– Нет, нет, нет… – прошептала она. – Я проверяла: это не было сном. Я же все проверила…

– Дорогая моя, – сказал дедушка, хотя Меган догадывалась, что это был вовсе не ее дедуля, пускай тот в гробу сейчас наверняка выглядел примерно так же, – не в твоей власти выбирать то, что тебе снится.

– А в чьей? – Меган заговорила так, словно готова была убить того, кто говорил с ней в разлагающемся обличии ее деда. – Что ты такое, что можешь решать за меня? Ты даже не можешь существовать вне моего разума! Ты – пустышка! Паразит, неспособный жить без меня!

Родители Меган, ее брат и его жена замерли, как истуканы, глядя на нее. С лиц бабушки и дедушки гниющая кожа капала на пол, словно растопленный воск. Меган увидела оголившиеся скулы, заметила, как одежда на мертвых стариках стала покрываться жирными пятнами от гниющих под нею тел, от которых до нее уже доходила тошнотворная вонь. Знакомый для нее запах.

Вдруг Меган стало невыносимо одиноко: она одна здесь, до конца не понимая, «здесь» – это где именно, в окружении равнодушных к ней родственников. Демон, который на какое-то время оставил ее в покое, теперь снова пришел к ней в жутком кошмаре. Благодаря заложенному в нее материнскому инстинкту, о наличии в себе которого она еще не догадывалась, Меган поняла, что должна оградить от этих кошмаров ребенка, который сейчас был внутри нее. Оградить его от этого страшного и ужасного бугимена, который приходит к детям во сне или же утаскивает их под кровать.

Но она одна. Рядом не было никого, кто мог бы защитить ее. Впервые Меган ощутила минус своего одиночества, впервые она нуждалась в ком-то больше, чем кто-то нуждался в ней самой, впервые ей было страшно одной. По-настоящему страшно. И она знала, почему: ей было страшно не за себя.

Меган выбежала из кухни через другой вход. Оказавшись в гостиной, она обернулась и увидела, что все ее родственники, которые определенно не были настоящими, повернули к ней свои головы и продолжали смотреть на нее невидящим, пустым и до жути страшным взглядом, даже бабушка и дедушка, которым уже и вовсе было нечем смотреть: глазницы окончательно опустели.

– Где же ты, Ник? – прошептала она. – Почему я должна одна отдуваться? Почему мужчины всегда оказываются не при делах?

Она сама оценила абсурдность своих же мыслей, понимая, что напрямую Николас не имеет к происходящему никакого отношения. И уже тем более он не имеет никакого отношения к ее родне. Частично мертвой.

Она выбежала во двор. Все дети, мгновение назад веселившиеся с приглашенным для них клоуном, замерли в тот же миг. Они повернулись к Меган и уставились на нее таким же лишенным всяких эмоций взглядом, каким за ней теперь из окна кухни наблюдали родители и Эрик с Моникой. Родители детей, в том числе и та самая дама с увеличенными губами, тоже уставились на Меган. И клоун – персонаж, которого боятся многие дети, а после романа Стивена Кинга – и взрослые – замер, держа в руках связку шариков. Он улыбался Меган, и по ее телу побежали мурашки. Эта милая улыбка казалась ей куда более жуткой, чем те, какими улыбались гниющие губы ее давно почивших бабули и дедули.

– Я слежу за тобой, дорогая моя, – улыбаясь, сказал клоун.

Меган уже хотела побежать, но решила, что это рискованно, потому быстрой походкой зашагала по газону вокруг дома, не сводя глаз с клоуна и остальных, которые продолжали безмолвно следить за ней взглядом. Она лишь хотела добраться до своей машины, а дальше действовать по ситуации. Она уже запуталась, что реально, а что нет. Ей просто хотелось уйти от пристального слежения.

Не дойдя совсем немного до лужайки перед крыльцом дома, она замерла от удивления: перед ней стоял плетеный садовый стул, на котором сидя спала… она сама.

– Проснись! – крикнула Меган и принялась трясти свое же тело. – Проснись, Меган! Прошу тебя! Ну же! Вставай! Просыпайся!

Она обернулась: теперь на совсем близком расстоянии за ней стояли все гости, радостно махающий рукой клоун, дети Эрика и Моники, сами Эрик и Моника, родители Меган и даже уже почти полностью разложившиеся останки тел дедушки и бабушки. Стало очень страшно.

– Меган! Немедленно просыпайся! – закричала она сама себе и влепила пощечину спящему телу.

Меган вздрогнула и проснулась.

– С тобой все в порядке? – спросила мимо проходившая мама, неся в руках поднос с угощениями. Наверняка, детям.

– Да, мам, спасибо, я просто задремала, – ответила Меган. – Видимо, утомилась в дороге.

– Ты о чем-то хотела поговорить? Я освобожусь через пару минут.

– Это не так важно. Поговорим в другой раз. Сегодня – детский праздник, – Меган махнула рукой, устало улыбнулась, немного наигранно зевнула и потянулась, все еще сидя в плетеном кресле.

– Ты уверена? – переспросила мама. Меган, все еще улыбаясь, кивнула в ответ.

– Кстати, мама, – сказала она, – я вдруг вспомнила… Бабушка… сколько лет прошло?

– Прошло после чего? – спросила мама.

– Ну, ты понимаешь, о чем я…

– После ее смерти?

– Да, – облегченно выдохнула Меган, – после ее смерти.

– Твоя бабушка умерла пятнадцать лет назад, – сказала мама. – Почему ты спрашиваешь?

– Понимаешь… Она мне приснилась.

– Ох, – мама озабоченно посмотрела на дочь, – да, это тяжело – видеть умерших родственников в своих снах.

«Ты не представляешь, насколько, мамочка… Особенно когда эти родственнички в твоем сне предстают перед тобой примерно такими же, какие они сейчас лежат в гробу».

– Ты уверена, что все хорошо?

– Да, мам, спасибо, – Меган поднялась и поцеловала ее в щеку.

– Возьмешь шоколадный кекс? – она протянула Меган поднос.

– О, нет, спасибо, – Меган улыбнулась, – в последнее время я ела их слишком часто…


Вечер подходил к концу. Соблюдая меры приличия, Меган было предложено остаться на ночь, но она от предложения конечно же отказалась. Она любила брата, любила племянницу и племянника, однако не собиралась давать очередную возможность невестке продемонстрировать свои супер-способности, как хозяйки, подготавливая комнату для гостьи и обеспечивая ее всем необходимым на ночь.

– Звони чаще, – сказала мама, провожая Меган к машине.

– Хорошо, мам, обязательно, – соврала та.

Она не любила водить машину. Никогда не любила. Но сейчас ее радовало то, что у нее будет не меньше трех часов для того, чтобы полностью отключить сознание, при этом не опасаясь, что в это время им завладеет тот самый бугимен. Тот демон, которому нравилось издеваться над ней. Нет, конечно же она будет сконцентрирована на дороге, но долгое время думать о чем-то серьезном в то время, когда управляешь машиной, просто невозможно – начнет болеть голова, сосредоточенность на управлении сменится сосредоточенностью на обдумывании проблемы. Пассажир может расслабиться и всю дорогу думать о вечном, Меган же, будучи водителем, всегда серьезно относилась к вождению. А ее единственный пассажир пока еще слишком мал, чтобы думать, чем занять себя в трехчасовой поездке. Поэтому она нашла радиостанцию рок-музыки и, подпевая весьма символическому припеву в песне: «When you gonna wake up and fight… for yourself?» (Когда ты проснешься и начнешь бороться… за себя?), выехала на трассу.


Меган заехала в придорожное кафе. Ей вдруг безумно захотелось яичницы, и она поняла, что бороться с этим желанием бесполезно: этого требовал пассажир. «Пассажир», – подумала она про себя и улыбнулась.

Молодая девушка-официант принесла Меган тарелку с двумя поджаренными яйцами, большую чашку кофе со сливками и бутерброд с арахисовой пастой. «Это больше напоминает завтрак, чем поздний ужин», – подумала Меган. Но ее пассажир требовал сейчас именно этого.

В дальнем углу сидела молода пара, обоим не было и восемнадцати. Меган с интересом наблюдала за ними, не боясь быть замеченной: парень и девушка были полностью увлечены друг другом. Она смотрела на них и улыбалась. В тот момент жалеть она могла только об одном: о времени. Сейчас эта беззаботная парочка ни о чем другом, кроме как о своих отношениях, может и не думать: родители обеспечат их жильем, одеждой и питанием, родители помогут собрать пакет документов для поступления в колледж, отведут к нужному врачу, если возникнут проблемы со здоровьем. Наверняка, хотя бы одна из их матерей в этот момент загружает в стиральную машину грязные вещи своего взрослого ребенка, который ушел на свидание, а другая готовит вкусный ужин или планирует завтрашнее меню. Об этих детях заботятся даже тогда, когда они этого не замечают. Поэтому у них есть время на себя. Лучшее время.

Меган вспомнила себя в их годы: тихая и скрытная, не любящая шумные компании. Она ни с кем не встречалась, а все попытки завести отношения заканчивались тем, что ей просто становилось скучно с парнями, которые обращали на нее внимание. А таких было немного. Сейчас она поняла, что была неправа. Нет, Меган не отрекалась от своей натуры интроверта: она была одиночкой, и этого не изменить: ей нравилось тогда, нравится и сейчас быть одной и тратить время только на саморазвитие или на отдых. Но сейчас она видела две пары юных глаз, которые с обожанием смотрели друг на друга, забывая о существовании остального мира. Конечно же, мало вероятно, что они сохранят отношения и во взрослой жизни, но наверняка будут с теплотой вспоминать эти нежные моменты.

У Меган таких воспоминаний не было. Зато у нее был «пассажир». Она хихикнула: подумала о том, что формулировка «пассажир» звучит куда лучше, чем «у меня, твою мать, ребенок!». Если так пойдет, решила Меган, то вскоре она даст пассажиру имя и начнет с ним разговаривать.

– Кого я обманываю, – шепнула она, – глядя в чашку с остывшим кофе, – я просто боюсь возвращаться домой. Боюсь заснуть и оказаться снова там.

Никто в кафе не обратил внимания на молодую женщину. Она допила кофе, оставила чаевые. Тошноты не было: пассажир остался доволен.

Позади была половина пути. Долив в бак бензин, Меган снова села за руль, но тронулась не сразу. Она вспомнила о Николасе, отдавая себе отчет в том, что и не забывала о нем. За последний месяц она проверила все социальные сети, зная, что ищет призрака – ни фамилии, ни даты рождения, ни адреса. Она не знала о нем ничего, кроме его имени. Однако у нее от него был «пассажир, мать твою!». Она рассмеялась, завела машину и тронулась.

Слезы скатились по скулам.

Глава 14

Она словно находилась в какой-то капсуле. Было темно, но эта темнота, в отличии от той, опасной темноты, имела цвет. И звук. И было тепло. Казалось, рядом расположена канализационная труба, в которую ежесекундно сливают воду. А может эти странные звуки издает водопад? Или небольшая река? Но вокруг было темно. И темнота имела границы: Меган чувствовала это. От стенок капсулы шла теплая пульсация. Ничего не было видно, но Меган откуда-то знала, что за темнотой скрывается красный цвет.

Она шагнула вперед, понимая, что не идет, а буквально плывет, при этом не касаясь дна, не тонув. Она стояла, но плыла. Но ведь это ее сны – она уже была готова ко всему, и ничто не могло удивить ее. Вытянув руку вперед, Меган коснулась стенки капсулы (то, что это не было комнатой, она тоже не сомневалась). Поверхность была мягкой, теплой и шершавой, и от нее шла не просто пульсация, а ритмичные толчки.

– Это стучит мое сердце, – сказала Меган. – Я внутри самой себя.

Она улыбнулась. Ей стало тепло и приятно. Впервые за последнее время она чувствовала себя уютно в темноте.

– Это… это не мой сон. Нет, я вижу то, что видит она. Она?..

Меган осмотрелась. Нет, она не могла ничего видеть, но она все чувствовала. Она знала, что это «сон во сне», но ей снилось то, что снилось ее ребенку, ее пассажиру. И она решила, что это «она», а не «мать твою, ребенок!». Ей открылся тот микрокосмос, который царил внутри нее, способный создать жизнь и напитать ее живительной силой.

Она открыла глаза. Медленно, осознанно, улыбаясь, зная наверняка, что проснулась, а не попала в очередную ловушку демона, паразитирующего ее подсознание. Положила руки на все еще плоский живот, мечтательно закрыла глаза и… побежала в туалет, чтобы знатно проблеваться.


***

Наташа выгуливала своего пса, при этом без умолку разговаривая с кем-то по телефону. Она много жестикулировала, сердито хмурила брови, раздраженно закатывала глаза, беззвучно, лишь шевеля губами, произносила ругательства и то и дело почесывала крыло носа или уголок глаза, натягивая при этом поводок: вот уже месяц она пыталась бросить курить.

– Нет, мама, нет, – сказала она в трубку и снова закатила глаза, слушая то, что ей говорила мать, – я прекрасно тебя слышу. Нет, я не кричу. Кричишь ты. Мама, послушай. Мне уже идет четвертый десяток. Я – взрослая, самодостаточная женщина. Я сама вправе решать, как мне поступать.

Пауза, Кивки. Раздражение. Натянутый поводок.

Она отодвинула телефон от уха, взглянула на экран, затем снова поднесла его к щеке.

– Мне звонят.

Реакции не последовало. Женщина на другом конце линии продолжала что-то доказывать своей дочери.

– Мам! – буквально закричала раздраженным голосом Наташа. – Мама! Мне звонят. Все, пока. Целую.

Она отключила разговор с мамой и ответила на другой звонок.

– Да, доктор, – сказала она. – Да, я поняла. Хорошо, спасибо вам. Я скоро приеду.

Она убрала телефон в карман черных брюк, поторопила собаку, не заметив, что пес давно «сделал свои дела» и уже не прочь бы пойти домой.


По дороге в больницу Наташа размышляла о том, что ей говорила ее мать. Стоит отметить, что тему эту они обсуждают уже больше месяца, и Наташа знала все доводы матери. Знала она и то, что по большому счету мать ее была права, но упорство и желание обрести счастье именно в том формате, в каком она его себе представляла, брали верх над здравым смыслом. Стоя на светофоре, она взглянула на свое отражение в зеркале заднего вида: молодая красивая женщина с прямыми длинными волосами, которые она с пятнадцати лет красит в насыщенный черный цвет, ровный макияж, красивая улыбка с безупречно отреставрированными белыми зубами, дорогой костюм, серьги с бриллиантом. Это его подарок, который он сделал ей очень давно: два года назад он подарил ей эти серьги на ее тридцатый день рождения, а спустя полгода они расстались. За эти пару лет у нее было несколько интрижек, как, вероятно, и у него. Но все это время она хотела вернуться к нему, ждала удобного случая. И случай представился.

– Рита! – Наташа улыбнулась и протянула руки, чтобы обнять женщину, которая ждала ее в на первом этаже больницы. – Рада тебя видеть.

– И я очень рада видеть тебя, Наташа, – ответила женщина. – прекрасно выглядишь. Как и всегда.

– Спасибо большое, – ответила девушка, – ты тоже хороша.

Наташа улыбнулась, но ей никогда не нравилось то, как выглядит Рита. Безусловно, Рита была красивой женщиной, но ее серые волосы… Мышиный цвет и без того выглядел угнетающе и невесело, а седина, которая к пятидесяти пяти годам жизни Риты уже изрядно покрыла ее голову, и вовсе указывала на то, что женщина не особо следит за собой. По крайней мере, она не любит красить волосы.

– Доктор уже ждет нас, – сказала Рита, – но я без тебя не стала подниматься, как мы и условились.

– Спасибо огромное, Рита, я очень признательна…

– Наташа, – перебила ее женщина, – я делаю это исключительно ради своего сына. Я надеюсь, что ему будет лучше, если ты будешь рядом. Если я ошиблась, и он не захочет этого, тогда…

– Я все понимаю, – улыбнулась Наташа, хотя в тот момент она ненавидела Риту, – я исчезну. Я понимаю. Но, Рита, поверь мне, все будет замечательно. Я постараюсь. Даю слово.

Они пошли к лифту и, когда двери уже стали закрываться, услышали:

– Придержите, прошу вас!

Наташа коснулась дверей, и те послушно вернулись в свою тайную плоскую комнату, находящуюся вдоль стены.

– Фух, спасибо большое, – сказала Меган, мило улыбнувшись двум женщинам, – я так сильно хочу в туалет, – шепотом добавила она, – что просто не дождалась бы следующего лифта. А в туалете на первом этаже я ни разу не была. Не хотелось тратить время на его поиски. Еще раз спасибо вам.

– Пустяки, – улыбнулась Наташа со скрытым недовольством. Ей было неинтересно, куда и зачем спешит эта женщина.

Выяснив, кому до какого этажа ехать, Рита сказала:

– Прошу прощения за нескромный вопрос, вы, видимо, в положении? – она ласково улыбнулась Меган.

– Как вы догадались? Еще ведь ничего не видно, – ответила та.

– Видно, – ответила женщина, – по вашим глазам. Ну и, конечно, по тому, какой этаж вы выбрали.

Они обе хихикнули.

– Какой срок? – снова задала вопрос Рита. – Если не секрет, конечно.

– Ох, нет, не секрет, – ответила Меган. – Если быть точной, то девять недель.

– Совсем еще юный молодой человек, – мечтательно посмотрела Рита на плоский живот Меган.

– Это девочка, – не задумываясь, – ответила та. – Мой этаж. Приятно было поговорить.

Рита и Наташа кивнули Меган, и двери лифта закрылись за ее спиной.

– А когда у меня будут внуки? – загадочно спросила Рита у Наташи.

– Это в первую очередь стоит спросить у твоего сына, – улыбнулась девушка.

Не скажет же она будущей, возможно, свекрови, что детей рожать не хочет, а сделает это, если потребуется, только ради того, чтобы удержать ее сына при себе.


Доктор еще раз рассказал им то, что они уже знали. Две операции на костях таза прошли успешно, восстановление идет хорошо. Постепенно можно начинать ходить, но только с опорой и с помощью другого человека. Если его прогнозы верны, а он заметил, что редко ошибается, то уже через два месяца Николас сможет ходить сам. С сегодняшнего дня обезболивающие отменены полностью, потому ему придется терпеть периодичные, весьма сильные боли, а им – тем, кто будет о нем заботиться дома, предстоит стойко за этим наблюдать.

– Мы справимся, – насилу улыбнулась Рита, – спасибо вам, доктор, за все.

Последние два месяца для нее были пожалуй самыми тяжелыми в ее жизни: после того, как ее сын попал в страшную аварию, в которой ему раздробило кости таза, сломало несколько ребер и берцовую кость правой ноги, она впервые почувствовала, что жизнь налаживается. Николас пошел на поправку, да и Наташа заботится о нем, словно и не было в их отношениях двухлетнего разрыва. Конечно, Рита заметила, что ее сын холоден с девушкой, несмотря на все ее старания, но сейчас он был не в том положении, чтобы диктовать свои правила.

Николасу долгое время вкалывали сильные болеутоляющие препараты, из-за которых он много спал, но совсем не видел сны. Разве что короткие отрывки, в основном – моменты из пережитой им аварии.

На восемьдесят девятом году жизни скончалась его любимая тетушка. Старушка ни при каких уговорах не соглашалась переехать жить в дом престарелых, мотивируя это тем, что она будет жива, пока сможет двигаться, а там она будет вынуждена «сложить лапки и склеить ласты, наблюдая за бескрасочной, однообразной жизнью увядающих, вонючих старикашек». С каждым годом она двигалась все меньше, и жизнь, повинуясь ее же логике, тихо покидала ее. Когда восьмидесятилетняя соседка (которую покойница часто называла малолеткой) по обычаю зашла утром проведать старую подругу, она нашла дверь открытой, а хозяйку жилища сидящей в кресле уже мертвой. Губы были накрашены розовой помады, на щеках – румяна такого же оттенка, в ушах тяжелые золотые серьги – безумно старомодные. Рядом на столе стоял бокал красного вина с отпечатком помады на нем. «Пригубила лишь раз», – потом скажут в полиции. Розовые губы застыли в легкой улыбке, голова лежала на боку. Когда тело забрали, то в кресле нашли журнал, который, видимо, лежал между телом старушки и спинкой кресла: на глянцевых страницах преобладали фотографии молодых, мускулистых мужских тел.

– А старушка была не промах, – улыбнулся санитар, обнаруживший журнал. – Всем бы такую смерть…

– Ты тоже хочешь, чтобы последним, что ты увидишь в своей жизни, были голые мужики? – высмеял его коллега.

Журнал был оставлен на кресле. Через пару недель Рита выбросит его в мусор, даже не раскрыв. Ее движения будут автоматическими и быстрыми. Ей надо спешить: ее сын, прикованный к больничной постели, нуждается в ее поддержке. Она должна быть рядом.

В тот роковой день Николас спешил в дом своей старой тетки, узнав о ее кончине. Разница в возрасте у двух сестер была огромная: больше тридцати лет, все потому, что их отец, овдовев в пятьдесят, женился второй раз на матери Риты – тридцатилетней молодой женщине, у которой в то время за душой не было ни гроша, и только этот брак мог спасти ее бедственное положение.

Машину Николаса занесло под кузов огромного грузовика после того, как выпивший лихач «подрезал» его, спровоцировав аварию, в которой в итоге участвовало почти с десяток автомобилей. Сам виновник происшествия погиб, спрашивать было не с кого. Страховые компании выполнили свой долг, а Николас, чью машину вместе с ним буквально зажевало под грузовик, был обречен на длительное лечение практически в обездвиженном положении.

Неизвестно, кому сложнее дался этот период: Николасу, перенесшему столько боли и лишенному на какое-то время возможности ходить, или его матери, которая, едва узнав о смерти своей пожилой сестры, тут же получила страшное известие о том, что ее сын чуть было не погиб в жуткой аварии, а за его спасение теперь борется бригада врачей.

Похороны старой тетки Николаса прошли быстро, на них почти никто не явился. Бывшая жена Марка, которая в девятнадцать лет вышла за него замуж исключительно «по залету», даже не отправила открытку с соболезнованиями Рите, когда та оповестила ее о смерти вдовы ее двоюродного деда. «Дальние родственники» – слишком удобное выражение, позволяющее игнорировать столь малозначимые события, как похороны стариков. В равной степени, как и их дни рождения.

Тогда и появилась Наташа. Узнав о том, что Николас попал в аварию, остался жив, но при этом получил тяжелые травмы, она решила во что бы то ни стало воспользоваться этой ситуацией и возобновить их отношения. Два года назад они расстались из-за ее короткой интрижки на работе, после чего Ник решил для себя оборвать с ней любые связи. Он прекратил дружбу с их общими знакомыми, чтобы не видеться с ней на общих праздниках, мягко, но кратко отвечал на все ее сообщения, извинения, просьбы простить ее. Нет, он «сохранил лицо» и не стал чинить самосуд, в конце концов они не были женаты и еще ничего друг другу не обещали. Но видеть ее Николасу больше не хотелось.

Находясь в больнице, выбора он не имел. Против его воли она приходила к нему чуть ли не каждый день, сидела с ним, пока он был без сознания, ухаживала за ним и была в курсе всего процесса его лечения. Николаса это изрядно раздражало, но он деликатно соглашался на принятие помощи, видя, что она значительно облегчает жизнь его матери. Поэтому он терпел присутствие Наташи и ее чрезмерную опеку, однако пытался донести до нее, что, несмотря на все, вместе они уже не будут. Она делала вид, что печалится из-за этого и сожалеет обо всем, однако для себя твердо решила, что не отступится, и они будут вместе.

Нет, она не любила Николаса. Определенно какие-то чувства она испытывала к нему, но отнюдь это не было любовью. Просто Ник был удобным мужчиной, надежным и верным, добрым и заботливым. Она была согласна сейчас подтирать ему зад, чтобы потом всю оставшуюся жизнь быть уверенной в том, что он сможет разрешить любую жизненную ситуацию, не создав при этом новых проблем, как зачастую это делают слабохарактерные мужчины.


Когда он проснулся в то утро, то чувствовал ее запах, ощущал ее тепло в своих руках. Глупо верить в сказки. Ему уже не десять лет. И даже не семнадцать, когда юношам еще свойственен нежный романтизм, отличный от того, каким пытаются сразить женщин взрослые, опытные мужчины. Но он чувствовал этот запах, и это не было галлюцинацией. Во всем, происходящем с ним во снах до этой ночи, можно было усомниться. Но не в этом. Все утро он нервничал и размышлял, пил много кофе, почти не ел. В конце концов решил для себя, что, несмотря на то, что он – взрослый, самостоятельный, образованный и весьма успешный человек, он не имеет иного другого времени в своей жизни, чтобы верить в подобные сверхъестественные вещи, как его свидания с Меган, кроме времени, отведенного ему для жизни. Ведь вся наша жизнь – это лишь череда лет, меняющихся с такой скоростью, что порой мы не успеваем вести им счет. Так почему бы не расслабиться хоть раз и не поверить, что реальность порой выходит за границы того, что мы привыкли считать реальностью? Кто, в конце концов, научно опроверг саму возможность видеться и общаться с другим человеком во сне? Ни для того ли родители читают своим детям сказки, чтобы те научились верить в них, принимать что-то, что невозможно объяснить словами и законами природы? Кто вообще эти законы узаконил и вогнал их в рамки столь ограниченной реальности?

Николас решил для себя, что Меган не менее реальна, чем его телефон, который уже десятый раз подряд беззвучно оповещает своего владельца о входящих на него вызовах. Но все вызовы остаются без ответа. Николас решил во что бы то ни стало встретиться с Меган в реальной жизни, не во сне.

Когда одиннадцатый входящий вызов на телефон был удостоен «снятием трубки», Николас услышал от своей матери, что его старая тетка сегодня была найдена мертвой.

– Выезжаю, – ответил он матери.


Медсестра помогла ему сесть в инвалидное кресло, чтобы транспортировать его на первый этаж, Рита собирала вещи, а Наташа с видом благопристойной супруги выслушивала наставления доктора. В это же самое время двумя этажами ниже Меган улыбалась, чувствуя, как в ней просыпается ее женское начало: она смотрела на экран монитора, где доктор Фокс при помощи ультразвука показывал ей еще бесформенное нечто, уже являющееся не пассажиром, а растущей девочкой. И хотя пол ребенка при помощи ультразвука еще нельзя было определить, в том, что это именно девочка, Меган не сомневалась.


– Это же та самая девушка, – сказала Рита, помахав рукой Меган, которая уже садилась в свою машину. Николас повернул голову в ту сторону и, без того малоподвижный, замер.

– Меган? – удивленно произнес он.

Меган заметила махавшую ей женщину и, улыбнувшись, кивнула ей в ответ, уже глядя на нее сквозь лобовое стекло. Рядом все так же стояла эффектная брюнетка, которая толкала перед собой инвалидную коляску. Меган словно током ударило, когда она поняла, кто в ней сидел: это был Николас, тот самый, ее Николас, только, как и полагалось – старше.

– Ты что, знаком с ней? – удивленно спросила Наташа.

– Да… – замялся Николас. – Виделись несколько раз…

Улыбка сошла с лица Меган. Она не могла понять, какие именно эмоции начинают овладевать ею, но здравый смысл явно отсутствовал в том букете чувств. Глаза округлились, сердце часто-часто забилось, в верхнем грудном отделе образовался странный ком, мешающий дышать. Она завела двигатель, включала заднюю передачу и резко сдала назад. Переключая передачу с задней на первую, она почему-то взглянула на Наташу и увидела на ее лице странную ухмылку. Или ей только показалось?

Как доехала домой, Меган не помнила. Все движения были автономными, мозг, видимо, успешно активировал функцию автопилота. Она даже ни разу не напомнила себе по дороге, что не любит водить. В себя Меган пришла уже тогда, когда закончила выкладывать в белое блюдце содержимое банки с кошачьими консервами – в мисочке с нарисованными на дне рыбками был насыпан сухой кошачий корм. Она взяла телефон, пролистала телефонную книгу, нашла номер, на который давно не звонила, набрала его. Через десять секунд она произнесла:

– Мам, привет. Только прошу: выслушай и не перебивай. Я беременна. Я имею право на то, чтобы ничего не рассказывать тебе об отце ребенка. Я так решила, это мой выбор. И это мой ребенок (пассажир?). Прошу, пойми меня правильно и прими это, как уже свершившийся факт. Молчи, прошу. Не стоит мне задавать вопросы, ответы которые тебя не устроят и лишь рассорят нас. Не вынуждай меня врать, я все равно не умею этого делать. Я буду благодарна, если ты отнесешься к этой новости благосклонно, в противном случае лучше нам ее и вовсе не обсуждать. Прости, на этом пока все. Если решишь расспросить меня о моем состоянии и планах на будущее, позвони завтра. А сегодня, прошу, прими эту новость и проживи с ней сутки. Люблю тебя. Пока.

Она положила трубку, так и не дав матери сказать после слов приветствия больше ни слова, села на диван со стаканом воды в руках. Жадно выпив воду, Меган поставила пустой стакан на столик около дивана, облокотилась локтями на свои колени и закрыла лицо руками.

Глава 15

Они увидели друг друга.

Николас был рад: он не сошел с ума, она есть. Она есть!

– Мы ехали с ней в лифте, когда поднимались к тебе, – сказала Наташа. – Эта девушка сказала, что она в положении. Ты знал?

– Что? – Николас не слушал Наташу и действительно не расслышал ничего из того, что она ему только что сказала, к тому же сидела она на пассажирском сиденье около водительского места. Его мысли о Меган полностью затмили эту реальность.

– Я сказала…

– Наташа, это все неважно, – перебила ее Рита, которая была за рулем. – Дорогой, тебе удобно? Я стараюсь ехать медленнее, чтобы не создавать лишних вибраций.

– Все в порядке, мама, спасибо, – улыбнулся Ник, хотя и испытывал боль. Он уже мог сидеть в положении «полусидя», гипс был снят, а ортез не создавал больших неудобств. Но все это не имело абсолютно никакого значения. Мысленно он уже прокручивал картину, как набирает номер телефона больницы, из которой только что уехал, узнает, не работает или не лечится у них некая Меган, подробно описывая ее внешний вид, выслушивая, что администрация больницы подобную информацию не разглашает, потом он начинает придумывать легенду, которая будет выглядеть правдоподобно, путается в своих словах, ему не верят, пугают полицией, бросают трубку…

Нет.

Для начала нужно избавиться от общества Наташи, а уж мать даст ему побыть одному, когда он попросит, в этом Николас не сомневался.

– Можешь жить у меня, сколько понадобится, – сказала Рита, отвлекши Ника от его планов и размышлений.

– Спасибо, но я надеюсь, что уже скоро смогу во всем обходиться без сторонней помощи. Ты не подумай, я очень благодарен тебе… вам, – он посмотрел на Наташу, – за все, что вы для меня делаете, но я очень скучаю по своему дому. Почти два месяца я жил, как экспонат на выставке. Слава Богу, выставка уже окончена. Я согласен вернуться в свою пыльную коробку.

– Ты не сойдешь с ума один дома? – спросила, обернувшись, Наташа.

– Не думаю, – ответил Николас. – Я же не сошел с ума в больнице, – он улыбнулся настолько мило, насколько у него это получалось.

Наташе было очень сложно перебороть свою импульсивную натуру и терпеть неприкрытые намеки Николаса о том, что она здесь лишняя. Если бы это был кто-то другой, то он уже давно был послан ею в какое-нибудь очень неприличное место, но добиться расположения Николаса она хотела любой ценой. Потом, конечно же, она не позволит пренебрегать ею, но, чтобы достичь своего, она была готова какое-то время даже терпеть унижения. Ведь сейчас он буквально не сможет от нее уйти – нормально ходить он будет не раньше, чем через месяц или два, да и то наверняка с тростью. О полном восстановлении можно говорить в лучшем случае через девять месяцев после аварии, то есть у нее в запасе было еще около полугода на то, чтобы доказать Николасу, что она – лучшее, что он встречал в своей жизни.


Неохотно, но Наташа все же ушла вечером. Она вызвала такси, ведь машина ее осталась на стоянке больницы: она знала, что отвозить Ника домой они будут на машине Риты, которая была намного просторнее и удобнее для человека, который перенес такие сложные травмы.

Рита была умной женщиной. Она видела, что ее сын не проявлял особого интереса к Наташе, более того – девушка его в определенной степени раздражала. Но Николас всегда был культурным и воспитанным мальчиком, потому нагрубить или просто выгнать Наташу он не мог. Рита решила дать ему время и не вмешиваться, чтобы он сам решил, что для него будет лучше: оставить все, как было до аварии или все же сблизиться с Наташей. Что же касается самой Риты: ей никогда эта девушка не нравилась, но мудрая мать лишь подскажет верное решение, а не станет его навязывать и настаивать на нем, иначе сын может увидеть в ее лице врага, который мешает его счастью.

Было больно, но с лекарствами покончено. Он устал. День был тяжелым. После двух месяцев необходимой изоляции было приятно пускай не полностью обрести свободу, но хотя бы сменить место своего «заточения», выбрав домашнюю обстановку. Конечно же, Николаса могли выписать домой и раньше, но их общим с матерью решением было остаться в больнице на более длительный срок, чтобы не приходилось часто выезжать из дома в больницу на необходимые для восстановления процедуры.

Все это было уже неважно. В тот день важным было только то, что он встретил Меган.

И больше ничего.


– Что это? – спросила она у Джеймса Блонда, который сладко спал на ее рабочем столе. Под ним что-то лежало. Меган потревожила кота и достала из-под него красный блокнот. – Мои сны, – сказала она и улыбнулась.

С каждой прочитанной строчкой улыбка сходила с ее лица. Наконец она дошла до последней записи:

«Пускай это будет последняя запись в этом дневнике. Я не знаю, в чем причина, но я больше не буду ничего здесь записывать. Возможно, когда я описываю свой сон на бумаге, то погружаюсь в него повторно, даже глубже, потому сознание и отбрасывает меня на нижний уровень.

С меня хватит.»

– С меня хватит, – сказала она недовольному коту, поднимая его вытянутое тело со стола. – Пойдем со мной в комнату, а, мистер Блонд? Как говорила одна великая, хоть и выдуманная, женщина: «Я подумаю об этом завтра».


Берег реки. За спиной лес. Она знала это, но еще не оборачивалась. Кажется, здесь она уже бывала раньше, но нельзя быть уверенной наверняка. Ни в чем. Никогда. Нигде. И уж тем более – здесь.

– Здесь – это где? – озвучила Меган свои собственные мысли и иронично хихикнула. Нет, весело ей не было. Отнюдь. Ей было страшно. Привычка подавлять тревоги смехом может здорово выручить, но, даже смеясь, стоит быть начеку и не игнорировать опасность.

Она обернулась и увидела очень интересную картину: вся плоскость перед ней делилась ровно пополам: справа действительно был лес, но слева был обыкновенныйгород, состоящий из улочек, напоминающих мелкие кровеносные сосуды, и высоких домов. Между этими двумя цивилизациями пролегла артерия: асфальтированная дорога с разделительной прерывистой полосой в центре. Меган повернулась назад: река уже исчезла. Теперь она стояла по середине дороги, с одной стороны которой расположился мертвый, безлюдный город, с другой – не сулящий ничего доброго лес.

Она знала, что тот, кто пытается ее запугать, скорее всего в равной степени может хозяйничать в каждой из двух предложенных им локациях. На ней были надеты кроссовки, черные лосины и черная майка, волосы были собраны в конский хвост на затылке. Меган отметила, что в такой облегающей одежде ее обычно плоский живот как-то непривычно выпирает. Будучи человеком прагматичным и, несмотря на все привычные ей сверхъестественные странности, научно образованным, она понимала, что увеличенный живот – это еще не следствие того, что ребенок в нем так вырос. Однако Меган знала, что даже здесь, во сне, в ней присутствует другая жизнь, поэтому ей стоило быть предельно осторожной.

То, что было по левую сторону от нее, напоминало кадры из пост-апокалиптических фильмов: между немыми домами мелькали пустые улицы, не было никакого транспорта. Если бы Меган на мгновение остановила свой взгляд на окнах домов, то она бы увидела, что из каждого окна за ней кто-то следил. Нет, она этого не увидела, но явно чувствовала на себе. Она знала, что за ней следит «он» – кем бы он ни был на самом деле.

– Зачем я тебе нужна? – закричала она громко, раскинув руки в сторону и продолжая идти. – Какой с меня тебе прок? Просто так? Из-за злости?

– О нет, я не зол на тебя, – прозвучал голос, который был везде и одновременно лишь в мыслях Меган. Казалось, что на каждом доме заброшенного города, на каждом дереве леса, что был по правую сторону от Меган, висели огромные громкоговорители, подобно тем, через какие в военное время предупреждали людей об опасности. – Я абсолютно не злой. Нет.

– Кто ты? – уверенно спросила Меган.

– Ну вот опять… – отовсюду прозвучал голос. – «Кто ты? Что ты? Что тебе нужно?». Бла-бла-бла! Неверные вопросы, дорогуша.

– Не называй меня так.

– Как захочу, так и буду называть, – интонация в голосе стала более агрессивной. – Да, сон – твой. Он всецело принадлежит тебе. Ты – главная героиня, моя прима. А я всего лишь скромный сценарист и декоратор.

– А кто режиссер? – выкрикнула Меган. Ответа не было. – Что молчишь? Кто режиссирует этот цирк?

– Цирк?! – голос вернулся. Разнесся громкий, грубый смех. – Цирк, говоришь? То есть все наши с тобой встречи тебе кажутся смешными?

– Я никогда не считала цирк смешным. Давай поговорим, как взрослые люди? Пока все твои выходки мне напоминают капризы обиженного ребенка с целым перечнем внутренних комплексов. Ну так как?

– Со мной такое не пройдет. Ты не понимаешь суть игры, дорогуша. Потому что никакой игры нет. Что бы здесь не происходило – я все равно выйду победителем. У тебя нет шансов.

– Почему?

– Потому что ты уже моя, – голос стал лукавым. – Я выбрал тебя очень давно и не отступлю, пока ты не останешься здесь со мной. Я не тороплюсь. У нас еще есть время, не так ли, Меган?..

Из двух сторон, что невозможно в обычном мире, подул сильный ветер. Со стороны города на дорогу, по которой все это время не спеша шагала Меган, ветром понесло газеты, грязные кофейные стаканчики, обертки из-под конфет и прочих продуктов, даже прикатились пустые жестяные банки. С другой стороны на Меган летели оборванные ветром листья и мелкие сучья.

Скорость ветра росла, и Меган уже было тяжело идти, ведь как раз там, где встречалось два противоположных потока, и была расположена дорога, по которой она шла. Бежать в одну из сторон было бы полным безумием, поэтому Меган продолжала идти вперед. Ветер приносил не только мусор, но и вонь: ту самую, которая уже не раз преследовала ее во снах. Вдыхать воздух было тяжело, руки снова инстинктивно обняли живот, словно оберегая того, кто там находился. За ее спиной два потока ветра стали образовывать воронку, которая достаточно быстро росла как вширь, так и в высоту, собирая в себе весь мусор.

– Я – режиссер, – бормотала себе под нос Меган. – Декорации, может быть, и твои, но расставлять их буду я.

Она зажмурила глаза, опустила голову вниз, словно пробивая ею путь сквозь потоки воздуха. Что-то или кто-то изнутри ей подсказывал, где искать помощи. Ветер усиливался. Меган думала, вспоминала, искала в своем сознании пути спасения и в один момент поняла, что надеется лишь на одно.

Она открыла глаза: вдалеке перед ней среди бушующих ветров стояло уютное кафе и, казалось, даже навесы над столиками на летней площадке ни разу не шелохнулись от этого ветра. За спиной смерч все увеличивался, желая поглотить единственную в округе жертву. Невидящие глаза с помощью какой-то силы – страшной и злой – все еще следили за ней изо всех окон. Лес, казалось, так и дышит опасностью, и запах разложения, который исходил, наверное, даже от земли, на которой росла трава, был тому подтверждением. Казалось, что сейчас верхний слой почвы поднимется вместе с травой, и оттуда выйдут все мертвецы, которые были погребены в этой земле и, судя по вони, закопаны они были совсем неглубоко. Меган не знала, верить ли тому монстру, который так и не показал ей свое лицо. Она прекрасно понимала, что его так интересует в ней именно сейчас. Кто интересует. Она не хотела об этом думать. Она попыталась идти быстрее, но каждый шаг давался с большим трудом, из-за ветра смотреть вперед не получалось.

Она не видела, сколько ей осталось дойти до ее спасения. И спасение ли там? Она заставляла себя думать, что да.

– Пойдем, скорее, – услышала она и попыталась приподнять голову, когда ее кто-то крепко обнял и помог идти вперед, – давай, еще совсем немного.

Смерч вырос и вот-вот поглотил бы ее. Она подняла глаза: это был Николас. Это был он. Он, настоящий, взрослый. Он.

– Ник? – спросила она.

– Потом, Меган, потом, – сказал он, буквально прорезая своим и ее телом все не успокаивающийся ветер.

У Меган пронеслась мысль о том, что прошлым днем около больницы она отчетливо видела его сидящим в инвалидной коляске, а сейчас он стоит на ногах, к тому же достаточно крепко.

– Я все объясню, потерпи минуту, – сказал он взволнованным голосом. Меган не поняла, почему он это сказал, но ею овладело желание расслабиться и довериться ему. Она так долго этого хотела и, возможно, сейчас был не лучший момент, но она уткнулась лицом ему в грудь и просто помогала ему ее вести, стараясь шагать как можно быстро.

Вдруг все стихло. За ними захлопнулась дверь. Исчез ветер, пропала мертвая вонь.

– Можно открыть глаза, – тихо сказал Николас, и в его словах слышалось, что он улыбался.

– Вам как обычно? – послышался другой голос. Меган отпрянула от груди Николаса и увидела рядом с ними всю ту же улыбающуюся официантку.

– Кофе, – ответил ей Николас.

– Без кофеина, – добавила Меган и посмотрела на него.

Она ждала этой встречи так долго, что стала бояться ее. Они снова рядом. Ей нужно столько ему сказать и так о многом расспросить, но страх сковал эти желания.

– Пойдем присядем, – предложил Николас.

В кафе были и другие посетители, насколько реальные – ни Меган, ни Николас не знали, да это и не имело сейчас никакого значения. Запах кофе, корицы и свежей выпечки привели в чувства, помогая забыть о том, что происходило или все еще происходит за стенами этого здания, которое в реальной жизни не выстояло бы при таких ветрах и уж тем более при смерче. Но это всего лишь сон. Чувства и ощущения в нем меняются с той же скоростью, что и декорации.

– Твое лицо… и…твои ноги… – сказала Меган, когда садилась на стул.

– Ты заметила, да?

– Ты был в инвалидном кресле… Ты не ходишь?

– Длинная история. Меня только выписали из больницы. Авария. Я расскажу тебе, обязательно. Но я думаю, что сейчас это не самая важная тема для разговора. Там… – он указал большим пальцем себе за плечо, – там происходит нечто нехорошее. И оно могло тебя убить.

– Тебя так долго не было, – сказала Меган. – но пока мне не снился ты, не снился и он.

– Он?

– Тот монстр. Демон. Бугимен. Называй его как хочешь. Помнишь о нем?

– Да. Помню. Прости, я лежал в больнице. Принимал гребаную кучу лекарств, постоянно спал. Но сны… Это был искусственный сон. Я верю тебе, я верил и до того, как попал туда. А когда я увидел тебя…

– Ты теперь выглядишь правильно, – улыбнулась Меган, – так же старо, как и я.

Они рассмеялись. Принесли кофе.

– Почему без кофеина? – спросил Николас.

– Чтобы спать крепче, – ответила Меган и отвела взгляд в сторону. – Во сне с твоими ногами все в порядке…

– Меган, – перебил ее Ник, – у меня какое-то странное чувство. Вполне вероятно, что это боль, – он коснулся ноги в том месте, где был перелом, – но я пока не до конца понял, как она может проявляться здесь. Я не хочу сейчас исчезнуть отсюда и потерять тебя снова. Все это настолько нелогично и иррационально, что мне хочется верить во все это еще больше.

Он отпил кофе, скорчил гримасу боли.

– Что не так?

– Нам нужно увидиться. Нам просто необходимо связаться в нашей настоящей жизни.

Она молчала.

– Тебе что-то мешает? – спросил он. Меган отрицательно кивнула. – Та ночь… ты помнишь ее? Она была? Я о том, что было между нами. Мне же это не приснилось? – улыбнулся он, но было видно, что он испытывает боль, которая все нарастала.

– Приснилось, – сказала Меган, – но да, это было по-настоящему.

– Я думал о той ночи все это время.

Он склонился над столом.

– Больно?

– Скажи мне свой номер телефона. Или адрес. Что угодно, чтобы я нашел тебя. Пожалуйста.

Меган позвала официантку.

– У вас есть ручка? Обычная авторучка, не карандаш? – спросила она.

– У вас есть, – улыбнулась девушка и отошла от столика.

Меган осмотрела себя – на ней все еще были надеты черные леггинсы и майка. Карманов не было. Но это же ее сон. Она – режиссер.

– Проверь карманы брюк, – сказала она Николасу, – у тебя в кармане должна лежать ручка. В левом, я полагаю.

Ник послушно запустил руку в левый карман понимая, что, просунь он руку в правый, новый разряд боли снова сковал бы его.

– Откуда ты…

– Неважно, – ответила Меган. – Ты в любой момент можешь проснуться от боли. А я хочу, проснувшись, увидеть на экране телефона сообщение от незнакомого номера.

Она взяла его ладонь и на ее тыльной стороне написала свой номер мобильного.

– Я буду ждать, – сказала она исчезающему силуэту.

Николас стонал и крутил головой на подушке. Пытаясь двигать во сне ногами, он, не до конца того осознавая, испытывал сильную боль. Он понимал, что начинает просыпаться, но, не желая выходить из сна, пару раз снова в него погружался. Погружения эти были неглубокими, поэтому он не исчез перед Меган моментально, а делала это постепенно, словно растворяясь в воздухе.

Когда последняя молекула проекции его тела в их общем сне испарилась, Меган все еще сидела в том кафе. Девушка официант подошла к ней с подносом в руке.

– Это попросили передать вам, – сказала девушка и положила на стол перед Меган запечатанный конверт.

– От кого? – спросила Меган, но девушка исчезла, как исчезли и все посетители заведения. Вдруг стало совершенно тихо. Она оглянулась: кафе было пустым, за исключением самой Меган. Более того, оно теперь выглядело заброшенным: некоторые стулья были перевернуты и положены сиденьем на столы, некоторые просто лежали на пыльном, грязном полу. Картина заброшенности была весьма четкой: все говорило о том, что здесь давно не было людей.

Вдоль дальней стены пробежала жирная крыса. Тем, что логика порой подчиняется весьма нелогичным вещам, уже никого не удивить. Вот и сейчас: Меган решила, что это очередной трюк, который направлен на то, чтобы запугать ее. И письмо. В руках она держала конверт.

Меган перевернула его: бумага была грязной, местами потертой. Имени адресанта не было, не было марок, но их Меган и не ожидала увидеть: по центру красивым курсивом местами выцветшими чернилами было написано ее имя. Она осторожно, чтобы не порвать содержимое конверта, вскрыла его, достала оттуда сложенные пожелтевшие листки и еще раз оглянулась вокруг: тишина, вид полного упадка, разбитые лампы под потолком и грязные окна, сквозь которые едва-едва пробивались слабые лучики света. Лучики солнца? – Меган не была уверена. В подобных ее снах солнце редко всходило, да и откуда в ее подсознании взяться этой палящей звезде? В лучшем случае – проекция, не более.

Островком цивилизации среди этой разрухи был столик, за которым сидела Меган, ведь на его чистой столешнице все еще стояли два стакана остывшего, недопитого кофе.

Она развернула листки. Текст в них был написан тем же красивым почерком, каким и было выведено имя. Скорее всего, решила Меган, написано было старыми чернилами: местами можно было увидеть кляксы. Не задумываясь, что ее может кто-то услышать (она решила, что если это будет «он» – он и так наверняка знает, что здесь написано), она принялась читать письмо вслух:


Так было и с нами. Ты боишься? Нам тоже было страшно. Не все среди тех, кто здесь, до конца понимали, что с ними происходит. Не все умели «жить в снах», но многие. Те же, кто не умел, были вовлечены теми, кто мог это делать.

Есть нечто. Нечто страшное. Демон, который поселяется во снах людей один раз, и он уже не уйдет оттуда до той поры, пока не заберет себе не только разум этого несчастного, но и его душу, его тело. Не поглотит его целиком.

Он начинает с того, что ищет уязвимые места. У кого-то это их дети, у кого – муж или жена. Когда в их снах присутствовал тот, из-за кого они могли быть более расслабленными и уязвимыми, он приходил и забирал сразу всех. Порой хватало одного человека, который живет в снах, чтобы он смог забрать целое поселение. И никто и никогда их больше после того не видел. Они просто исчезали, словно их никогда и не было.

Сперва он запугивает. Ищет страхи жертвы, наслаждается тем ужасом, который наводит на человека. Чаще всего все заканчивается слишком быстро: раз за разом, просыпаясь от ночного кошмара весь в поту, тот, кому приснился кошмар, делится им со своей семьей, которая в следующий раз оказывается заложниками его сновидений. Оттуда уже никто не выбирается. Постели их пустеют, одеяла опадают, и, когда из-под них исчезает тело, тепло медленно покидает то место, где еще остается вдавленный след от головы. Он забирает их. Забирает нас. Заберет и тебя.

Боятся все. Страх – это нормально. Страх – это болезнь, которая в этих местах не лечится. Он – избавитель. Ужасный, жестокий избавитель. Но когда ты сильно болен, методы лечения не важны. Важен результат. Тот страх, что мы испытывали ночь за ночью, был кошмарным. И рано или поздно ты взмолишь его о прекращении кошмаров любой ценой.

И тогда Он тебя заберет. Он умеет забирать полностью, не оставляя ничего.

Но если ты будешь противиться, тогда ты умрешь. Нет, умрешь не так, как мы. Он нас забрал. Это другое. Ты умрешь там, где жила. И бестелесным сознанием будешь скитаться между мирами, будучи прикованной к своему бренному телу. Сперва ты будешь рядом с ним. Будешь видеть, как твои мягкие руки твердеют оттого, что кровь в них больше не бежит, видеть, как бледнеют твои губы, приоткрываются веки, обнажая мутные глаза. Если тебя какое-то время не хватятся, ты будешь следить за тем, как твое тело раздувается, из отверстий начинает вытекать гниющая, зловонная смесь твоей загустевшей, протухшей крови и разлагающихся тканей. Ты будешь задаваться вопросом, откуда в твоем теле, все еще лежащем на до этого чистой постели, могли взяться черви, которые уже приступили к медленному пожиранию твоей плоти, и у тебя будет очень много времени, чтобы хорошенько обдумать этот вопрос. Но ответ ты так и не найдешь.

И твое сознание все это время будет рядом. Ты будешь рядом. Ты, та, которая сейчас это читает, сидя в грязном, заброшенном кафе, будешь рядом с той, которая сейчас спит в черной майке и в черных шортах на серебристой простыне рядом с белым котом. Ах, да. Кот. Ты же любишь его? Ты отрицаешь любовь к живым созданиям, именно поэтому я утверждаю, что ты любишь этого кота. Человек, который не боится, что его уличат в некой слабости, не станет рьяно опровергать, что имеет ее. И напротив: тот, кто слаб, будет всех уверять, что это не так. И твой кот, невинное создание, презирая само человеческое существование, сходя с ума от голода, будет сперва облизывать окоченевшую плоть, но потом инстинкт все же возьмет вверх, и он вонзит в нее свои зубы.

А потом тебя закопают. Твой дух будет покорно следовать за своей бесполезной, обезображенной обратными процессами оболочкой, как верный пес следует за умершим хозяином на кладбище. И ты будешь прикована к месту, где будет погребено твое тело, даже тогда, когда более беспощадный демон сотрет все следы твоего существования на земле. И имя ему – время.

Ты будешь незримым стражем. Ты будешь наблюдать за людской болью каждый день. Ты будешь видеть, как живые отрывают от своего сердца умерших и хоронят их, погребая с ними часть своей души. Смерть будет твоим союзником. Единственным собеседником, который останется непреклонен и не сжалится над тобой. Даже когда твои кости истлеют, ты все еще будешь подле их праха. Ты не забудешь, почему ты там, и это будет мучить тебя.

Это проклятие.

Я – как ты. Он приходил ко мне. Много раз. Убежать не получится. У меня было много попыток. Все неудачные. Ты же находишься в своей голове. Оттуда не сбежишь. Он проник внутрь, как паразит, как вирус. Но он – и лекарство от вируса.

Сейчас все изменилось, верно? Теперь все иначе. Ты должна успеть, пока не стало слишком поздно. Иначе ты увидишь в своем разлагающемся теле другое мертвое тело. Неужели ты хочешь этого? Неужели ты хочешь, чтобы однажды, когда в твоем сне будет уже не Анна, а твоя собственная дочь, которую ты вовлечешь в этот кошмар, она осталась здесь с тобой, все понимая и осознавая? Не лучше ли сделать это еще до ее рождения?

Да. Я знаю о тебе многое. Я знаю о тебе все. Кто я? Неважно. Ведь это всего лишь сон. Разве имеет значение, кто с тобой делится знаниями, в которых ты нуждаешься? Друг, враг или такой же несчастный, как и ты, человек? Разница между мной и тобой в том, что мне уже открылась истина, а ты все еще противишься ей.

Теперь кошмары будут тревожить тебя все чаще. Это неизбежно. Это твоя судьба. Ты родилась с этим проклятием. И от него не уйти.

Кажется, сегодня ты должна быть на работе. Так? Тогда просыпайся.

До скорого…

Глава 16

«Доброе утро, Меган».

Сообщение от неизвестного номера пришло в 03:04. Прочитала его она в 07:01.

– Сколько же всего сразу свалилось, да, мистер Блонд? – спросила она мурчащего кота, погладив его вспотевшей рукой, к которой тут же прилипли белые шерстинки. «Пора навесить грумера», – подумала Меган.

Она улыбнулась.

На ней был надет пижамный комплект: черные майка и шорты, атласное постельное белье имело серебристый цвет, а тошнота уже подступала к горлу, но с меньшим напором, чем это было весь предыдущий месяц. Тот, кто написал то письмо в конверте, знал все это.

– Ну конечно же знал, – размышляла Меган вслух, – это же было у меня в голове. Провалами в памяти я пока не страдаю, а значит прекрасно помнила, в чем ложилась спать.

Но тот факт, что кто-то или что-то могло считывать воспоминания или знания Меган в ее голове, пугали, пожалуй не меньше, чем возможные приступы амнезии. Письмо было жутким, но имело смысл. Все в этой жизни все, способное повлиять на ее течение, так или иначе имеет смысл.

Николас.

Меган разложила в своей голове цели и задачи на самое ближайшее будущее в порядке важности выполнения в линчую картотеку сознания, надеясь, что в бодрствующем состоянии в ее голове бугимен или кто-либо еще туда подсмотреть не сможет: придумать, что ответить Николасу, написать ответ, найти в себе силы не стереть текст и отправить сообщение, посетить уборную, надеясь, что пустой желудок не вывернет наизнанку, накормить мистера Блонда, сделать завтрак, заварить кофе (для себя Меган отметила, что с того времени, как в ней поселился пассажир… ребенок… нет. дочь. кажется, дочь. да. этот процесс она сдвинула на последний пункт своего списка утренних задач). Без кофеина. «Собственно, почему без кофеина?» – подумала она про себя и решила сегодня непременно проконсультироваться с врачом или, на худой конец, со всемирной сетью и уяснить для себя, можно ли пить кофеин, когда транспортируешь в себе столь необычного и важного пассажира.

Она просто хотела меньше спать. И сон не обязательно должен быть крепким.

«Привет, Николас. Мне нужно ненадолго уехать на работу. Позвони мне вечером. И… я рада, что ты нашел меня. Рада, что ты настоящий. Спасибо, что верил мне. Меган.»


Она не любила водить машину и сегодня в очередной раз решила обойтись без нее. Сидя у окна автобуса, Меган вспомнила, что вот уже второй день ответа от нее дожидаются два сообщения от Люси. Первой в списке сообщений стояла переписка с неавторизованным номером – Меган еще не внесла в список контактов номер Николаса. Дальше шли сообщения от матери, в которых та сухо интересуется состоянием здоровья дочери, соблюдая по ее просьбе безопасную для их отношений нравственную дистанцию и не затрагивая вопрос отцовства. Под воздействием обновлений своего гормонального фона, Меган, что было удивительно для нее самой, отвечала матери весьма приветливо и даже по-детски мило.

Дальше была переписка с Люси. Единственную подругу Меган в очередной раз проигнорировала. Она осознавала, что поступала неправильно, но ничего не могла с собой поделать. В момент, когда пришли сообщения от Люси, Меган просто не хотела отвечать. Она не искала оправданий этому. Ведь простое «нет» или «не хочу» – это уже вполне весомые аргументы для отказа. Кто и с чего решили, что этого недостаточно? Конечно, это не должно касаться работы или того случая, когда ты дал слово. Но Меган не давала слова отвечать незамедлительно, не приносила клятвы, не ставила своей подписи под таким обещанием. В конце концов это был ее телефон, и ей решать, какие действия на нем совершать. А немедленные ответы на сообщения не входили в ее список срочных дел.

Меган написала Люси короткое сообщение, в котором извинилась за несвоевременность. Она не оправдывалась, лишь извинилась. Предложила завтра вместе позавтракать, для места встречи выбрала кафе в парке, в котором они уже бывали вместе. Дождалась ответа: в отличии от самой Меган, Люси прислала короткое «ОК» уже через пару минут.

Студентов не было. Бумажная работа, отчеты.

– Теперь эти кошмары тревожат нас все чаще, – услышала Меган и встрепенулась, сидя за своим столом. Она повернула голову в сторону двери, где стояла ее коллега: полноватая женщина лет сорока, на ней были надеты очки в круглой оправе с толстыми стеклами, а волосы, которые, видимо, последний раз подвергались воздействию шампуня дня три назад, были собраны в небрежный тонкий хвост. Коричневый брючный костюм довершал образ, который буквально взывал о помощи какого-нибудь стилиста из ток-шоу, на каких подобным дамам прививались вкус и чувство стиля.

– Что ты сказала? – переспросила Меган. Она старалась не выказать голосом, что эта фраза ее напугала, а вот блузка на спине и подмышками тут же намокла от пота.

– Я говорю, что эти отчеты… Это же кошмар! – ответила толстушка. – Раньше всю эту писанину делал секретарь! С чего вдруг нас так загрузили! Я хочу в отпуск. Меган, у тебя есть планы на отпуск? Поедешь куда-то?

– Нет, думаю, что нет, – улыбнулась Меган. Она успокоилась, но сердце все еще бешено билось, продолжая провоцировать выработку адреналина. Места, где блузка намокла от пота, неприятно охлаждали тело, отчего по нему пошли мурашки. – А отчеты… ну что ж. Это наша работа. Выполним ее и будем свободны. Стоит всего немного потерпеть. Не вижу смысла расстраиваться из-за того, что мы не можем изменить, но мы можем приложить больше усилий и справиться с задачей быстрее, тем самым получить возможность раньше освободиться от этих задач.

– Ох, Меган, завидую твоему оптимизму. Знаешь, я даже не уверена, чего больше хочу: покончить с отчетами и вернуться домой к своей чокнутой семейке или подольше здесь зависнуть и под предлогом загруженности и усталости, прийти домой поздно, чтобы меньше их видеть…

– Ты не любишь бывать со своей семьей?

– Нет, не то, что бы… Я люблю свою семью… Но порой я так устаю от них. Кого я обманываю… я всегда от них устаю. Я понимаю, что они скучают по мне, но, когда я прихожу уставшая, голодная, злая, а дети буквально запрыгивают мне на шею, я не могу заставить себя включить добрую мамочку. Представляешь, я кричу на собственных детей за то, что они хотят меня обнять, хотят провести со мной время! Скажи, Меган, – на глазах женщины уже появились слезы и, будь те накрашены, косметика уже наверняка бы стала растекаться, – что со мной стало? Я ведь люблю своих детей. Люблю мужа. И я осознаю, что самолично отталкиваю их, но ничего не могу с собой поделать, – слезы все же потекли по щекам и уже капали на безвкусный, коричневый брючный костюм.

– О, Холли, – ответила Меган тем же ласковым тоном, с каким проговаривала в своей голове сообщения, которые прошлым днем писала матери, – ты вовсе не плохая жена и мать. Ты устала. Устала нести за всех ответственность, устала душить в себе обиды, когда таковые были, устала копить в себе негатив, который на протяжении всего учебного года и, пожалуй, не одного, ты принимала на себя от студентов. Да и от коллег тоже… Возможно, ты слишком много взвалила на себя. Ты же трудяга? В ущерб себе ты содержишь свой дом в идеальной чистоте, на которую всем наплевать. Твоему мужу не нужны чистые полы на кухне, ему нужна жена рядом, когда он захочет почувствовать возле себя тепло близкого человека, твоим детям не нужны знания, полученные ими от многочисленных и порой бесполезных кружков, им куда полезнее провести это время рядом с любимой мамой и научиться жизненному опыту именно от нее, а не от чужих родителей, которые, как и ты сама стали преподавателями и учат теперь других. Чем ты занимаешься, когда приходишь домой? Почему тебя раздражают твои собственные дети? Действительно ли потому, что ты устала, или потому, что в твоих планах на вечер: приготовление ужина, уборка дома, проверка ненавистных тебе уроков, и ты хочешь поскорее со всем этим справиться, чтобы принять горизонтальное положение? Плюнь на все это. Хотя бы раз. Рискни. Не готовь десять блюд, а закажи раз в неделю еду на дом, махни рукой на грязь – идеальная чистота, в отличии от объятий, не способствует выработке серотонина. Не изводи детей уроками. Не делай их с ними совсем! Дай детям свободу! Скажи, если ты будешь все решать за них, лишая их права и возможности на ошибки, как они подготовят себя к нашей взрослой, сумасшедшей жизни? Оглянись. Мир неидеален. Мы неидеальны. И не надо стремиться быть идеальными. Перфекционизм сгубил не одну женщину. Ты добиваешься идеального порядка в доме физическом за счет дома духовного. Холли, милая… заканчивай эти гребаные отчеты, езжай в ближайший торгово-развлекательный центр. Начни с парикмахера и косметолога. Зайди в такой магазин одежды, в какой не зашла бы никогда в жизни. Но зайди в него. Скажи консультанту, что ты отдаешься в его распоряжение на тридцать минут, пока не проснулась Холли, которая вечно экономит на себе. Потрать неприличную сумму денег на себя. Поверь, если ты придешь домой без сладостей детям, но на тебе будет новый наряд, стильная прическа и красиво нанесенный макияж, они и не вспомнят о том, что у них выработана привычка получать от матери очередные откупные безделушки. Они просто обалдеют от того, как ты будешь выглядеть. Они придут в восторг от своей матери! Не ругай детей за плохие оценки. Никогда. Учеба закончится, а испорченные отношения останутся. Так ты вырастишь несамостоятельных неврастеников с низкой самооценкой и неизлечимым чувством вины перед матерью, которая ради них жертвовала всем.

– Ого, – Холли улыбалась, стирая пухлой рукой слезы с лица.

– И, без обид, – с улыбкой добавила Меган, – запишись в спортзал и найди толкового диетолога. Правда.

– Спасибо, Меган, – ответила женщина, – правда, спасибо. Прости, что загрузила тебя своими проблемами…

– Все нормально, – ответила Меган с улыбкой, – я бы стянула с тебя оплату за консультацию психолога, но я не предоставила тебе ни мягкий диван, ни чашку чая, поэтому обойдемся обычным «спасибо».

Холли рассмеялась и уже собралась уходить, как воскликнула:

– Ой, Меган, прости, я совсем забыла, зачем приходила! Меня в канцелярии попросили занести тебе это.

– Что там? – удивилась Меган.

– Не знаю, какой-то конверт. На нем написаны твои имя и фамилия. Я просто шла в эту сторону и согласилась передать тебе.

– Спасибо.

Блузка снова намокла.

– До встречи, Меган. Спасибо тебе еще раз. И знаешь, что… пожалуй, отчеты я завершу завтра. У меня появилась стойкая уверенность, что где-то меня очень ждет один консультант в неприлично дорогом бутике.

Меган улыбнулась вслед Холли, только что получившей заряд мотивации, но на этот раз улыбка ее была искусственно натянута. В руках она держала белый конверт без марок, в центре которого печатной машинкой были отпечатаны, как и сказала Холли, ее имя и фамилия. Дрожащими руками Меган взяла канцелярский нож, вскрыла конверт. Внутри лежал всего один лист. Она раскрыла его и прочитала текст, также отпечатанный печатной машинкой:

«Теперь кошмары будут тревожить тебя все чаще. Это неизбежно. Это твоя судьба. Ты родилась с этим проклятием. И от него не уйти.

До скорого…»


Ей нужен был план. Меган прекрасно понимала, что в данной ситуации, никак не подчиняющейся логике, любой план скорее всего будет бесполезен, но само его наличие должно действовать успокаивающе. Бумажной работы еще было много. Отсутствие свободного времени – значит отсутствие времени на лишние и ненужные переживания, которые ни к чему, кроме как к депрессивному состоянию, обычно не приводят. Она откладывала мысли о письме на вечер – время, когда она будет одна, но они все равно пробирались в ее голову. «Потому что там, в моей голове, это письмо было создано изначально», – сказала Меган сама себе.

Она убрала конверт в сумку и занялась работой. Было сложно сосредоточиться. Еще и разговор с Николасом, запланированный на вечер… завтрашняя встреча с Люси… угрозы потустороннего монстра…

Меган тяжело вздохнула. Она вспомнила о совсем недавнем времени, когда ее самым сложным выбором был выбор между консервами с тунцом или индейкой для своего кота. Тогда она знала, что ее сны могут иметь нехорошие последствия, но реальной угрозы жизни еще не было. Не говоря уже о проклятиях. Встречи с Люси были такими же нечастыми, но на них не приходилось обдумывать каждое слово, чтобы случайно не взболтнуть лишнего. И самое главное – грудь Меган не увеличивалась, соски на ней не темнели, по утрам не было тошноты, а живот не готовился к предстоящему растяжению.

На какое-то мгновение сожаление обо всем этом промелькнуло в голове, и Меган тут же задушила его полным погружением в работу с документами. На этот раз получилось.

По дороге домой в автобусе она снова сидела у окна. Мысли были заняты и тем письмом, которое лежало в ее сумке, и тем, которое она держала в руках накануне ночью в своем сне. Действительно ли адресовано оно было ей тем, кто так же, как и она, умел «жить в своих снах», или же это было подброшено демоном? Она иронично хихикнула. Это заметил безучастный пассажир – молодой парень, который уже через две секунды забыл об этой улыбке.

Выходя на своей остановке, Меган пожалела, что не живет в другом городе и ей не нужно ехать в автобусе еще пару часов. Она боялась возвращаться домой к той ответственности, которая ее ожидала этим вечером. Она, чье призвание было мотивировать к действиям других, не могла направить свою же мотивацию на себя. Она не смогла ничего рассказать Николасу ночью, и понимала, что вряд ли сможет заставить себя рассказать ему все по телефону теперь. Но она прекрасно понимала, что правда и причина ее страха в том, что она не хотела ему ничего рассказывать о ребенке. Это еще одна необъяснимая человеческая черта – не желаемое действие переносить на максимально поздние возможные сроки. Мы прекрасно понимаем, что это бессмысленно, что в любом случае придется сделать это, но мы упорно становимся последними в очереди на прививку, лишь откладывая неизбежное. Отчего-то человеческому мозгу взбрело думать, что мероприятие пройдет менее болезненно, если как следует «настоится» в его мыслях, и только когда все же подходит момент «Х», разум вдруг осознает, что всем этим дополнительным ожиданием он еще больше запугал сам себя, а совсем не успокоил.

Обдумывая эти мысли, Меган не заметила, как уже подошла к двери своей квартиры. Переступив порог и поздоровавшись с приветствующим ее котом, она ощутила огромную силу притяжения, исходившую от дивана в гостиной. Расслабившись, она поддалась этой силе, и уже через мгновение мурчащий мистер Блонд мял своими лапами серые брюки хозяйки, которой в тот момент было абсолютно плевать на появляющиеся от когтей затяжки.

Меган взглянула на свой телефон, что лежал рядом. Промелькнула мысль отключить его и забыть обо всем, как о страшном сне. Но проблема была в том, что ни один свой страшный сон она забыть не могла. К тому же несколькими минутами раньше она ясно дала сама себе понять, что не стоит избегать ответственности или даже откладывать ее. Необходимо решать проблемы здесь и сейчас.

Телефон зазвонил. Меган не помнила, как вносила номер Николаса в телефонную книгу, но на экране отобразилось его имя. Выдохнув, она сняла трубку.


Рита не могла узнать сына: он словно проснулся другим человеком. Несмотря на испытываемую боль, он однозначно был в приподнятом настроении. Ей хотелось думать, что причиной тому была выписка из больницы, но она понимала, что на самом деле здесь что-то другое. Возможно, Наташа, которая с самого утра суетилась на ее кухне? Как знать, решила Рита.

Потом, когда Наташа наконец уехала к себе домой, Николас попросил мать оставить его на какое-то время одного, чтобы он мог совершить важный телефонный звонок. Рита понимала, что ее мальчик уже давно стал взрослым, самостоятельным мужчиной, который лишь временно нуждается в заботе, поэтому она не побеспокоила его ни разу за весь вечер.

В тот вечер Николас узнал многое. Его воспоминания о снах вместе с Меган были еще свежи в памяти, но ее рассказ внес ясность в происходящее с ними. Она попросила его не перебивать, как делала это практически в любом телефонном разговоре, и начала с рассказа про сон о девочке-подростке и маньяке в квест-комнате.

Рассказ был долгим. Ник понимал, как тяжело Меган давалось каждое слово. Он догадывался, что, вероятно, он – первый человек, с кем она делится этим. Это было что-то невозможно фантастическое, напоминающее книгу, написанную человеком с плохим чувством юмора. Николас понял, что он все же немного, но сомневался даже после того, как увидел прошлым днем Меган возле больницы, и даже сон этой ночью окончательно не развеял все сомнения.

Доля скептицизма есть в каждом человеке. И это неплохо. Это наше тайное оружие против впадения в заблуждение, своего рода прививка от обмана. Но порой излишние сомнения и недоверие мешают расширить границы своего сознания, принять некие события, не поддающиеся логике – даже убедившись воочию в их реальности, «здравый смысл» отвергает их признание. Так взрослые люди разучились верить в сказки. Нет, предания в этих сказках не изменились, изменилось наше отношение к ним. Мы назвали те события фантастикой и запретили себе верить в нее, считая, что это иррационально и слишком невероятно.

А что, если мы ошиблись?

Когда Меган закончила, Николас спросил ее, почему, по ее мнению, именно он стал постоянным посетителем ее снов, если так можно было его назвать.

– Среди всего необъяснимого, – ответила Меган, – этот вопрос волнует меня меньше всего. Значит, так было необходимо. У всего есть своя цель. Мы можем повлиять на свою жизнь, лишь делая выбор между тем, что нам предлагает судьба независимо от наших желаний. В тот момент она мне предложила… тебя. И разве теперь важно знать, почему? Я считаю, что нет. Я даже не хочу тратить время на обдумывание этого.

– Знаешь, – сказал Николас, – я не встречал человека, мудрее тебя.

– У меня было много времени, проведенного наедине с собой, и я старалась его потратить на изучение возможностей своего мышления, своего сознания. Я хотела разобраться и понять, что со мной происходило с самого детства и происходит до сих пор, я хотела найти рациональное объяснение, которого на самом деле не было. Я искала причину в психологии, в психиатрии, в физических отклонениях или наоборот – более совершенных способностях моего мозга, я углублялась в философию, я штудировала работы ученых в области нейропсихологии. А оказалось, что следовало читать легенды и предания, – Меган устало улыбнулась, и Ник услышал это настроение в ее голосе. – Демоны? Злые духи? Ты веришь это?

– Теперь верю, – ответил он.

– Наверное, все это время, я знала, что же это было на самом деле. Но я отказывалась это принимать, поэтому продолжала поиски несуществующего объяснения.

– Меган, – сказал Ник, – я чувствую себя ничтожеством из-за того, что не могу сейчас просто взять и приехать к тебе. Просить тебя о том, чтобы ты приехала ко мне и увидела меня таким…

– У нас есть сны, – она не дала ему договорить, – я буду ждать тебя там. Я бы добавила фразу: «если ты, конечно, этого захочешь», но боюсь, ни у меня, ни у тебя нет выбора. А ты скоро поправишься. Нужно время. Мне тоже нужно время…

Меган аккуратно коснулась живота. «Еще не время говорить ему», – решила она для себя, осознавая, что все же просто боится рассказывать. Она испытывала странное ощущение, похожее на то, когда ребенок, заметив в доме что-то сломанное или разбитое, боится сказать об этом родителям, опасаясь, что его могут отругать, даже если тот предмет был испорчен не им. Она – психолог, она – сильная личность, и прекрасно понимает, что осознанная поддержка этой мысли – это поступок незрелого человека, но даже она ничего не могла с этим поделать.

– Прости, – сказала Меган, – я очень устала. Был тяжелый день.

– Как думаешь, сегодня ночью…

– Вполне вероятно, – улыбнулась она, – часто события, что происходили со мной накануне, так или иначе влияют на мои сны.

– Тогда до встречи… во сне? – Ник рассмеялся, не веря, что произносит такие слова.

– Думаю, да, – ответила Меган и положила трубку.

Разные мысли так и просились завладеть ее и без того усталым разумом, но она выстроила ментальную стену, подавляя несвойственные ей слезы, улыбнулась той улыбкой, какой, пожалуй, улыбались настоящие ведьмы перед тем, как их в средневековье сжигали на кострах (а теперь у Меган не было поводов не верить в их существование), надела беспроводные наушники, полистала плейлист в телефоне и немного смутила Джеймса Блонда, начав громко подпевать Бону Скотту в песне «She’s got balls».

Глава 17

«Проснувшись» по другую сторону, Меган поняла, что находится в больнице. Это не был кабинет доктора Фокса, это не было смотровой комнатой, и она не бывала здесь раньше, но это определенно была больница. Сидя на ровно застеленной больничной кровати, Меган обдумывала возможные опасности, какие могут ее здесь поджидать. Странно, но место, которое должно вызывать мысли, связанные со здоровьем человека и улучшением его состояния, у Меган порождало множество ассоциаций со случаями весьма опасными для жизни.

В коридоре было безлюдно, играла музыка. Что-то знакомое, но за стуком сердца она не могла разобрать, что именно. Меган осмотрелась и решила, что это все же та больница, в которой она наблюдается. Это было неплохо, ведь она уже знала, где находится выход, хотя прекрасно помнила, что в случае с пожаром в университете, где она работает, это знание особо ей не помогло. Ты – главная героиня, моя прима. А я всего лишь скромный сценарист и декоратор.

– А я – режиссер.

Сказав это, Меган только теперь увидела, что она была одета в больничную ночную рубашку, волосы ее были распущены и выглядели не ухоженно, а на ногах были надеты мягкие больничные тапочки. Она зашагала к лифту и уже хотела нажать на кнопку вызова, когда решила, что с ее везением лучше избегать замкнутых пространств, к тому же движущихся. Дальше по коридору должен был быть выход на лестничную площадку, но коридор все не заканчивался, а лестницы так и не было. Обернувшись, Меган увидела за собой три пары дверей, расположенных друг напротив друга и лифт, хотя она могла поклясться, что прошла мимо не меньше десятка пар дверей больничных палат.

– Я в игре, – сказала Меган и продолжила идти дальше.

Ее рука случайно коснулась единственного кармана, вшитого в ночную рубашку, ощутив в нем что-то твердое. Запустив туда руку, Меган достала свои наушники. «Может быть, я заснула в наушниках?» – предположила она. Вставив их в уши и включив, она услышала ту же музыку, что играла в коридоре, только теперь отчетливо и громко. Меган на секунду прикрыла глаза и коварно улыбнулась: она не просто вошла в игру, она выводила на поле ту другую часть себя, которую в детстве считала своей взрослой версией.

– О да, я – твоя сладкая конфетка, ублюдок, о которую ты сломаешь все свои вонючие желтые зубы, – сказала она, кивая головой в такт песни. На этот раз это был Брайан Джонс: сквозь пространство и сознание в ее наушники транслировалась песня «Sweet Candy».

Ответ не заставил себя долго ждать: ближайшая слева дверь открылась, словно приглашая Меган войти внутрь. Если бы в тот момент Меган полностью могла себя контролировать, она бы не вошла туда, но сейчас у руля была та ее часть, которую она подавляла всю жизнь: дерзкая, резкая, смелая, справедливая.

В комнате ее ждала первая «декорация»: на хирургическом столе лежал человек, накрытый простыней. Здравый смысл умолял скорее выйти из этой палаты, но Брайан Джонс говорил иначе: «There she goes, yeah. Back on the beat – Sweet candy…»

И она подошла к столу. Руки не слушались взывающего к ним голоса разума и взялись за простынь. Приподняв ее, Меган увидела перед собой голое женское тело, у которого не было лица. Картина была жуткой: снята была не только кожа, отсутствовали глаза, нос, волосы. Меган прикрыла свои нос и рот, потому что от трупа исходил уже знакомый ей гнилостный запах, но помимо отвращения она испытала и облегчение: будь у этого мертвеца лицо, она бы, что вполне вероятно, узнала бы в нем кого-то близкого, что означало бы смерть этого человека. Или, что еще хуже, она могла бы узнать в этом лице себя.

– И что тогда? «Конецфильма. Режиссер – Меган, лежащая на столе».

Брайан Джонс «сменил пластинку», и заиграла песня, которая вернула Меган в реальность. Пускай, это была не та реальность, в которой существует весь остальной мир, но ее мир полностью зависел от событий этой реальности.

I'm the boogie man, the boogie man…

Меган вздрогнула всем телом от мурашек, что пробежали по ней от этих слов. Выходя из палаты, она уже не увидела, как безликое тело сперва село на столе, а потом и вовсе свесило ноги, чтобы встать на пол. Баритон Джонса заглушил звуки шуршания простыни и скрипа голого, холодного тела по металлическому столу.

В коридоре все было по-прежнему. Меган прошла дальше мимо двух пар дверей, обернулась: за спиной снова шесть дверей, одна из которых все еще была приоткрыта, и лифт.

Еще одна дверь открылась, издав противный скрип старых, не смазанных петель. Наушники снова оградили слух от этих звуков. Меган лишь толкнула дверь на себя, но входить пока не собиралась. Хирургического стола там не было, а комната больше напоминала большой кабинет, в каком Меган раньше никогда не бывала. У стены стоял большой диван, на котором сидели мужчина и женщина. Мужчина сидел лицом к двери, в проеме которой стояла Меган, но не обращал на нее никакого внимания. Женщина – эффектная блондинка – сидела за его спиной и, казалось, что-то выискивала в его густых черных волосах. Меган не могла понять, что все это значит, как друг увидела, что довольно улыбающаяся жутко растянутой улыбкой блондинка извлекла из затылка ничего не подозревающего мужчины его еще пульсирующий головной мозг. Меган захлопнула дверь.

– Надеюсь, из-за того, что я здесь увидела, этому мужчине в реально жизни не грозит такое сумасшествие, – сказала Меган.

В коридоре усилился запах гниения, его запах. Она знала, что ее будут стараться запугать, потому держалась изо всех сил, чтобы не поддаться панике. Она обратила внимание на то, что дверь, за которой на столе лежало женское мертвое тело с открытой раной вместо лица, теперь закрыта. Идти по бесконечному коридору и просматривать все припрятанные для нее в нем декорации Меган больше не хотела. Она все-таки вернулась к идее с лифтом и нажала на кнопку вызова, указывающую стрелкой вниз. Брайан Джонс продолжал что-то петь под бас-гитару, но Меган уже не обращала внимания на музыку. И она все еще не слышала, что происходило вокруг нее. Наблюдая за странной парой на диване в кабинете, она не услышала, что лифт за ее спиной сперва открылся, чтобы принять пассажиров, а затем закрылся.

Она не знала.

Когда двери раскрылись, Меган увидела ту самую женщину, что лежала на столе, только теперь она была не одна: еще не менее пяти таких же голых, мертвенно-бледных женских тел с кровавым месивом вместо лиц смотрели на нее своими пустующими глазницами, а рядом с ними стоял тот самый железный стол. По его форме Меган поняла, что это был не хирургический стол, а стол с углублением для транспортировки трупов.

Вскрикнув, она попыталась попятиться назад, но из коридора в спину ее подтолкнула холодная пара рук еще одной мертвой дамочки аккурат в лифт в объятия остальных.

– Сучка! – закричала Меган. – Уберите от меня свои руки! Нежить! Дохлые сучки! Уберите руки!

Дверь лифта закрылась, погас свет. Меган противно ощущала на себе каждое холодное прикосновение, каждый до омерзения противный холодный палец, вдавливающийся в ее теплую, мягкую плоть. Обвисшие груди хлюпали по ней, как холодное, слишком твердое желе. Отвращение и чувство брезгливости переполняли ее, но они ничем не могли помочь в данной ситуации. Они понимала, что ее укладывают на железный стол и привязывают к нему руки и ноги. На тело капала вонючая густая слизь с гниющей плоти, которая должна была быть прикрыта кожей лица.

– У вас хреновый косметолог, сучки, требуйте компенсацию за свои испорченные рожи, – отозвалась бестактная Меган и наугад плюнула в темноту, надеясь, что попала в одну из «дохлых сучек».

Лифт остановился, раздался короткий звонок, загорелся свет. Меган, привязанная к столу, посмотрела назад за свою голову: за столом-каталкой стояла всего одна «голая, дохлая, смердящая сучка». Дверь открылась, и безликий труп выкатил стол в слабо освещенный коридор. Меган оглянулась и поняла, что находится на нижнем этаже, и для нее не было секретом, что обычно в больницах располагается здесь.

Безликая дохлая сучка заговорила, шевеля ничем не прикрытой челюстью, с которой капала вонючая жидкость:

– Боятся все. Страх – это нормально. Страх – это болезнь, которая в этих местах не лечится. Он – избавитель. Ужасный, жестокий избавитель. Но когда ты сильно болен, методы лечения не важны. Важен результат. Тот страх, что мы испытывали ночь за ночью, был кошмарным. И рано или поздно ты взмолишь его о прекращении кошмаров любой ценой.

Меган помнила эти слова. Дословно. Каждую фразу. На какое-то мгновение страх действительно стал ею овладевать, какая-то ее слабая часть, возможно та, которая руководила ее телом в детстве, была готова сдаться и закричать: «Я согласна! Я подпишу любой отказ от себя, я заключу сделку с дьяволом! С бугименом! С кем угодно! Только прекратите этот кошмар! Не везите меня в морг! Я ведь живая! ЖИ-ВА-Я!»

Но взрослая Меган прекратила истерику.

– Да, дура, ты живая, вот именно, – произнесла Меган вслух, – ты еще живая, а значит рано сдаваться. Да, черт возьми, даже если и ты будешь мертвая – то не здесь. Ему ты не должна достаться. Ни ты, ни наш ребенок.

Дохлая сучка не обращала внимания на диалог «пациентки» с собой же, она молча продолжала везти каталку, похлопывая своей закоченевшей грудью по холодному телу.

– Думай, Меган, думай! – твердила Меган сама себе.

Вдруг ее посетила безумная мысль: всю свою жизнь она полагалась только на себя, она прививала в себе привычку не надеяться на других людей, а рассчитывать лишь на собственные силы. Но теперь ответственность на ней лежит не только за свою жизнь, но и за жизнь ее ребенка, у которого, помимо нее, еще есть и отец. И неважно, что он даже не догадывается об этом, важно то, что он может помочь. Если повезет.

– Николас! – закричала, что было сил, Меган. – Ты слышишь меня? Ник! Я здесь! Скорее! Я в морге!

Поступь у трупа была весьма специфическая: затвердевшие стопы не могли плавно пружинить от бетонного пола, поэтому каталка ехала рывками. Меган увидела, как металлический стол на колесах напором открывает мягкие двери, ведущие в большую комнату, полную металлических дверок. Она знала, что за ними, она понимала, для чего ее сюда привезли. Сучка открыла одну из дверок, необычно большую, хотя, подумала Меган, до этого она не проводила каждые выходные на экскурсиях в городских моргах, потому не могла судить о здешних стандартах. Мертвые руки вытащили из рефрижератора длинную и очень широкую металлическую полку. Меган решила, что ни за что не поддастся, не даст уложить себя в холодильник, но ее руки и ноги были привязаны к столу, и сучка и не собиралась ее перекладывать: она подвезла каталку к полке, ножки стола сложились так же, как складываются носилки в машинах скорой помощи, затолкала полку в рефрижератор под протестующие крики Меган и закрыла за ней большую дверцу. Затем она открыла соседнюю, размером поменьше, вытащила полку, легла в нее, обезображенной головой ближе к дверце, упершись руками в края, смогла затолкать полку внутрь и даже закрыть за собой дверь.


Он очнулся в своей палате. Все было так же, как и тогда, когда он лежал на лечении, за исключением его ног: они были здоровы. Сперва Николас решил, что это его обычный сон, и безучастно наблюдал за «жизнью» больницы. Он вспомнил, что Наташа говорила, что они встретились с Меган в лифте, поэтому решил проверить, удастся ли ему увидеть ее там. Он несколько раз нажимал на кнопку лифта, но тот все не приезжал.

– Лифт закрыт для особого мероприятия, – сказала мимо проходившая медсестра. Николас поблагодарил ее за пояснение и немного удивился, увидев ее лицо: оно напоминало натянутую маску из кожи, словно кто-то только что надел ее на череп.

Он решил воспользоваться лестницей. Не зная, на каком этаже искать Меган, действовал он интуитивно. В конце концов ее и вовсе здесь могло не быть – это может быть его обычный сон, никак не связанный с ней.

Спускаясь по лестнице и проходя мимо каждого этажа, он на секунду задерживался у дверей выхода: слушал, подскажет ли ему что-либо его внутреннее чутье. Особо и не рассчитывая на успех, он спускался дальше. Один лестничный проем его заинтересовал: там, где должна была быть дверь, ведущая на очередной этаж больницы, была просто стена. Казалось, проем кто-то заложил. Николас коснулся его, и по телу пробежал холод. В этот момент он отчетливо услышал, как его зовет Меган. Но это было не здесь. Это было в его голове? – возможно. А возможно где-то внизу. Он не был уверен, но ноги сами понесли его вниз по лестнице. В голове только успела промелькнуть мысль о том, как давно он с такой легкостью не бежал вниз по ступеням.


Она начала задыхаться, отчаяние овладевало ею, а силы покидали: она не знала, сколько времени била связанными ногами в дверь холодильника, сколько минут звала на помощь, сколько энергии потратила на то, чтобы сохранить остатки тепла в своем теле. Наушники разрядились и выпали из ушей. Сил у Меган хватало только на слабый стон, когда щеколда громко щелкнула, и дверца распахнулась. Он пришел за ней.

– Меган! – крикнул Николас и как можно быстрее вытащил ее из холодильника. Она была привязана и дрожала. Ник вспомнил прошлую ночь и то, как ручка оказалась в кармане его брюк. Сейчас на нем были джинсы, но он постарался убедить себя в том, что в кармане лежит перочинный нож, и, когда он запустил туда руку, то действительно обнаружил его там. Обрезав веревки, он взял дрожащую Меган на руки и поспешил с ней из морга.

– Только не на лифте, – с трудом произнесла она.

Николас вернулся к лестнице и стал подниматься вверх.

– Мне нужно скорее проснуться, – сказала Меган.

– Как это сделать? Как разбудить тебя?

– Телефон, – сказала она, – позвони мне. Я не уверена, сработает ли, но стоит попробовать. Я чувствую, как холодно моему телу. Настоящему телу.

Николас поднялся с ней на нулевой этаж и поспешил к стойке регистрации. Людей не было. Он не хотел оставлять дрожащую Меган даже на секунду, потому, продолжая держать ее, сел на пустующее место на посту и снял телефонную трубку. Шли гудки. На его руке все еще был написан ее номер, и он быстро набрал его. Голова Меган лежала на его плече, руки держались за шею, и он чувствовал, какие они ледяные.

– Я не оставлю тебя здесь одного, – сказала она, – мне тоже придется тебя разбудить.

Она исчезла.

Через три минуты в комнате Николаса раздался телефонный звонок. Рита взглянула на часы: 03:04

– Должно быть, Наташа, – сонно буркнула она, повернулась на другой бок и снова заснула. Ей снился эпизод из ее молодости, и она не хотела его просмотреть.


Утром санитар, работающий в морге, нашел на полу пару беспроводных наушников. Он спрашивал у коллег, кому те могли принадлежать, но все сошлись в одном мнении: не лучшая идея работать в морге в наушниках.

Время до утра Меган провела в теплой ванне, время от времени обновляя остывающую воду. Она долго не могла согреться. Не прерываясь, она разговаривала с Николасом по телефону.

Они обсуждали возможность обезопасить Меган и пришли к выводу, что ее попросту нет.

– Я не могу не спать вечность, – отчаявшись, сказала Меган.

Нет, она не винила Николаса в том, что ее кошмары вышли из-под ее слабого контроля. Нет, он не был виновен. Демон четко дал понять, что уже давно присмотрел Меган для себя. Но сейчас все было иначе. Она решила снова заводить будильник, на всякий случай несколько сразу: ночью каждые тридцать минут срабатывал сигнал будильника на телефоне, вибрировал смарт-браслет, и с задержкой в две минуты должен был срабатывать контрольный сигнал – достаточно громкие электронные часы, которые Меган специально поставила рядом с кроватью. Она надеялась, что до их сигнала дело доходить не будет: она должна будет просыпаться раньше и отключать будильник. Но в ее случае дополнительная страховка лишней не была.


На следующее утро Наташа приехала проведать Николаса. Рита заварила чай и поинтересовалась у несостоявшейся невестки, что за срочность была звонить Николасу в такое позднее время этой ночью.

– Но я не звонила ему, – удивилась Наташа. – Я бы ни за что не стала беспокоить его ночью. Зачем мне это?

– Но кто-то же ему звонил, – ответила Рита, – при чем разговаривал он достаточно долго. Я не следила за временем на часах, но, мне кажется, солнце уже светало, а из его комнаты все еще доносилась монотонная болтовня.

В Наташе постепенно закипала злость. Почему-то она была уверена, что разговаривал он непременно с женщиной. Она прекрасно понимала, что о жизни Николаса в промежутке от их расставания до аварии было ей мало что известно, но со слов Риты у него никого не было, к тому же она – Наташа – буквально жила в больнице после того, как Ник туда попал. Она бы заметила соперницу. Она была уверена, что такую женщину, как она сама, не любить невозможно, тем более, если ее с Николасом уже связывало совместное прошлое. Наблюдая за ее поведением, Меган бы пришла к выводу, что у Наташи начальная стадия эротомании, и даже если это было бы не так, сложно не заметить ее попыток привязать к себе Николаса.


– Выглядишь ужасно, – сказала Люси.

– Чувствую себя еще хуже, – ответила Меган.

– Плохо спишь?

– Слишком хорошо, чтобы хорошо выглядеть.

– Я тебя не поняла, – улыбнулась Люси, – ну да ладно. Я рада, что ты мне вчера написала. Признаться, у меня на это утро были запланированы встречи с пациентами, но я их с радостью перенесла. Выслушивать чужие проблемы за деньги может каждый, а вот послушать их бесплатно – это уже вызов.

– Ты изменилась, – Меган нежно улыбнулась подруге, – ты стала… сильнее?

– Это все благодаря тому, что теперь я не одна. Как бы ты не был умен и самодостаточен, одна фраза верна во все времена: «Человеку нужен человек».

– Человеку нужен человек… – задумчиво произнесла Меган. – Да, пожалуй, ты права.

– Что у тебя стряслось? Или снова не расскажешь?

– Снова не расскажу, – печально улыбнулась Меган. – Не хочу злоупотреблять твоим профессиональным умением слушать чужие проблемы.

Девушки рассмеялись.

– Я просто хочу, чтобы ты побыла рядом. Можешь?

– Сколько попросишь, – улыбнулась Люси.

Меган бросила взгляд на дальнюю стену – крысы не было. Что и не удивительно – в этом мире, в отличии от мира ее собственного, вредителей истребляют.

Глава 18

За две недели дома Николас значительно пошел на поправку. Подвижность восстанавливалась с каждым днем. Меган тем временем находила множество причин для переноса встречи, прекрасно понимая, что ее не избежать.

Наташа в очередной раз приехала в дом Риты и застала Николаса за телефонным разговором с Меган. Эти разговоры уже стали для него чем-то необходимым, но для нее – той, которая все это время была рядом, это было сродни удару ножом в спину. Николас был на заднем дворе дома, когда Наташа услышала, как он произнес имя Меган. Она терпеливо выждала, пока он, медленно ходивший по кругу, опираясь на палку, заметит ее, и когда это произошло, улыбка, которой сопровождалась его беседа, сошла с лица.

– Я перезвоню, – сказал он, – у меня гости.

– Наташа, – снова улыбнулся он, кивая ей в знак приветствия.

– Кто такая Меган? – властно и в то же время максимально равнодушно спросила Наташа.

– Что, прости? – переспросил Ник.

– Я спросила тебя: кто такая эта Меган?

– Я вопрос прекрасно расслышал. Я поинтересовался, почему ты об этом спрашиваешь?

– Не делай из меня дуру, Ник.

– И не собирался. Прости, Нат, но если тебе понадобится, ты и сама неплохо с этим справишься.

Вулкан закипал, готовый вот-вот выпустить наружу раскаленный вселенский гнев.

– Как ты…

– Давай я немного поясню, – перебил ее Николас, – я – взрослый, свободный человек и имею право общаться с тем, с кем захочу, и я не обязан об этом отчитываться даже своей матери.

– Это та самая Меган, которую мы встретили у больницы? – не успокаивалась Наташа.

– Та самая.

– И как она себя чувствует?

– Ты о чем?

– Ну, девушки в положении часто испытывают слабость, недомогание. Как она?

– Все прекрасно, Нат, – ответил Николас. – С Меган все хорошо.

– Рада за нее. Было рада увидеть тебя… прогуливающимся на улице. Мне пора.

– До скорого, Нат, спасибо, что заехала.

У Наташи не было желания задерживаться ни на минуту. Ей хотелось все разузнать и обдумать, но для начала было необходимо остудить то, что в ней пробуждалось.

Николас же старался не подать виду, что он не понимает, о чем толковала ему Наташа, но, когда она ушла, его переполнили всевозможные мысли, и ни одна из них не помогла бы ему понять и разобраться в том, что произошло. В конце концов это же была Наташа – от нее можно было ожидать чего угодно.

Он решил ничего не говорить Меган по телефону, а дождаться ночи. План Меган по избеганию больших проблем во сне – просыпаться каждые полчаса – действовал, но далеко не в каждом из этих коротких отрывков сновидений им удавалось увидеться. Если эта ночь пройдет без встреч, то уже завра Николас будет настаивать на очной встрече. Место этой встречи можно было даже не обсуждать.


Он долго не мог заснуть. Он пожелал Меган «спокойной ночи» почти два часа назад. По его подсчетам, она должна была уже трижды проснуться.

Такие короткие погружения в сон изматывали ее, она была уставшей, готовой потом заснуть даже стоя, поэтому после каждого сигнала будильника она делала глоток воды и тут же снова легко погружалась в сон. Бывали особо счастливые случаи, когда ей не снилось ничего, бывали совсем безобидные сны. Но случались и кошмары, для прерывания которых у Меган и срабатывали ее будильники.


– Давно ждешь? – послышался голос изо спины. Меган обернулась, улыбнулась.

– Целую вечность, – сказала она.

– Вам как обычно? – спросила официантка.

– Конечно, – приветливо ответил Николас, присаживаясь за столик. – Без кофеина? – уточнил он у Меган.

– Если можно, то – да, мне без кофеина.

– Почему?

Официантка ушла. В кафе было полно посетителей, все, как и тогда, когда они впервые здесь встретились, встретились в ее снах.

– Я хочу выспаться, насколько это возможно в моей ситуации, – ответила Меган достаточно резко, давая понять, уже объясняла это ранее.

– Меган, – спокойно сказал Николас, – я не хочу, чтобы между нами были тайны. Да ведь я знаю о тебе такое, что, расскажи кому, определят в психушку! И никому не доказать, что это происходит на самом деле. Но я не об этом. Меган, – он взял ее за руки, официантка принесла шоколадные кексы и кофе, – ты ничего не хочешь мне сказать?

Меган подняла глаза и посмотрела на него умоляющим взглядом.

– Хочу, – сказала она, – очень хочу, но ты не представляешь, как это тяжело.

– Давай я помогу тебе. Помнишь день нашей встречи? Нет, не здесь, а в реальном мире. Рядом с больницей. Тогда, конечно, вид у меня был еще тот… без слез не взглянешь, – он улыбнулся, – я все еще сожалею, что ты видела меня таким. Но вернемся к теме разговора. Тогда я был вместе со своей мамой и с Наташей – я тебе о ней рассказывал. Она очень сложный человек. Я не дурак и не вчера родился, чтобы не понимать, с чего вдруг от нее исходит такая забота. Это меня абсолютно не волнует. Но сегодня она мне рассказала кое-что о дне моей выписки. Я спросил у матери, и она сказала, что за час до того, как ты увидела нас, они говорили с тобой в лифте…

Он мог не продолжать. Он видел лицо Меган: его выражение говорило о многом. Слезы вот-вот выйдут из берегов, а ладонь в его руке вспотела и уже начинала дрожать.

– Это правда, – сумела она выдавить из себя слова, – я беременна. Это сложно объяснить. Я сама не могла долго поверить и свыкнуться с этой мыслью… О, нет… Как же громко…

Она исчезла. Ее ладонь испарилась, оставив пустой ладонь Ника на столе рядом с кофе, которого Меган не успела сделать и глоток. Его рука еще не обсохла от капелек ее пота.

–Ну, хотя бы ее «система безопасности» работает, как положено, – сказал он сам себе и поднес чашку кофе, когда вдруг у него в голове заиграла музыка. Чашка упала на стол, разбившись и выпачкав белую скатерть.

Официантка, увидев, что ей придется убирать за этой странной парой постоянных посетителей, тяжело вздохнула, а затем исчезла вместе с кафе и его клиентами.


– Я не хочу, чтобы ты неправильно меня понял, – сказала в трубку Меган. – Я знаю, это звучит, как безумство. Но ты просто обязан мне поверить, Ник! – она была готова расплакаться, но глубоко вздохнула, постаралась взять себя в руки и продолжила говорить намного спокойнее. – Та ночь. У меня долгое время никого до нее не было и уж тем более не было после нее. Я не знаю, как так вышло, но, раз «по ту сторону» ты смог услышать гудки в телефонной трубке, а я слушала AC/DC через беспроводные наушники, то, значит, и это тоже возможно.

– Ты хочешь сказать, что тогда мы с тобой сделали… ребенка?

Николас не верил тому, что говорит. Но еще больше не верила этому Рита, которая, в очередной раз проснувшаяся от того, что зазвонил его телефон, пошла в его комнату, чтобы попросить сына включать на ночь беззвучный режим, и не успела она туда войти, как он произнес слова, перевернувшие все у нее внутри. Рита решила, что стоять под дверью комнаты взрослого сына и подслушивать – крайне некрасивый и низкий поступок, поэтому она вернулась в свою комнату, легла в постель и нашла глазами в потолке самую привлекательную, на ее взгляд, точку, уставилась в нее и принялась обдумывать то, что только что услышала. Неконтролируемая ухмылка появилась на ее губах, когда она вспомнила о Наташе.

– Почему ты не сказала мне раньше? – спросил Николас после того, как Меган утвердительно ему ответила.

– Я боялась, – призналась Меган, – я не знала, как это сделать. Я сама с трудом в это поверила и понимала, что тебе эта новость дастся еще труднее, чем мне. Если захочешь, мы можем провести любые тесты.

– Это многое меняет и объясняет, – сказал Ник, словно не слыша последних слов Меган. – Я говорю о бугимене. Возможно, именно поэтому он так агрессивен к тебе? Может быть, все дело в…

– В ребенке, – договорила за него Меган. – Да, я знаю это. Кстати, это девочка.

– Ты уверена? А сроки…

– Я знаю и без обследования. Не спрашивай, откуда я это знаю. Все равно почти во всех моих словах совершенно нет логики.

– И это неплохо, верно?

– Это замечательно, – она рассмеялась.

– Ты – самое нелогичное, что происходило со мной в жизни, а потому – лучшее.


***

Мистер Фредди, хозяин небольшого магазинчика, расположенного в здании, стоящем рядом с домом Меган, как раз закрывал свой магазин. Суховатый мужчина лет шестидесяти, который настаивал на том, чтобы все к нему обращались только по имени, всегда был очень мил и приветлив с покупателями, угощал детей конфетами, а молодым девушкам, вроде Меган, делал изысканные, совсем не пошлые комплименты.

В ту ночь мистер Фредди не заподозрил ничего странного и не вспомнил, что сегодня уже закрывал магазин. Да и мыслил он не в полную силу, ведь происходило это не совсем в его голове.

Он услышал какой-то шум и, как ему показалось, крики о помощи. Кого-то звали, но он не мог разобрать, кого. Затем был отчетливый звук захлопывания двери автомобиля. Мужчина поспешил за угол и увидел, как голая женщина (а со спины это была определенно женская фигура) захлопнула багажник старого легкового автомобиля без номеров и уже садилась за руль.

– Эй, дамочка! – окрикнул ее Фредди. – Что там у вас, можно поинтересоваться?

Услышав его голос, в багажнике кто-то стал биться и мычать, пытаясь что-то выкрикнуть. Фредди понял, что у того, кто был закрыт в багажнике, скорее всего завязан рот. Голая фигура повернулась к нему, и он побелел от страха: у этой женщины буквально не было лица, да что там лица – не было даже глаз!

– Да что же это здесь происходит? – возмутился мужчина и поспешил к багажнику, надеясь, что тот не закрыт на ключ.

Безликая голая женщина (конечно же, мертвая, холодная, но не до конца окоченевшая, чтобы члены ее могли быть хоть немного подвижными, однако мистер Фредди этого знать не мог) «взглянула» на него и, сев в машину, захлопнула за собой дверцу и завела двигатель. Фред открыл багажник и был очень удивлен, когда увидел в нем знакомую ему молодую женщину: Меган, которая каждую неделю покупала у него кофейные зерна (в последнее время, почему-то, без кофеина).

– Что ты здесь…

Но он не договорил. Связанная девушка мычала и извивалась, как змея, всем своим телом умоляя спасти ее. Мистер Фредди наклонился, чтобы помочь ей выбраться из багажника, и он уже смог развязать узел на веревке, что сдерживала руки Меган, как кто-то сзади ударил его по затылку. Фред рухнул рядом с Меган, а дохлая сучка своей «деревянной» походкой снова пошла к водительской двери.

Освободившимися руками Меган смогла распутать веревку, связывающую ее ноги. Мистер Фредди лежал рядом: он был без сознания, но дышал. Машина тем временем медленно, но набирала скорость. Выбираясь из багажника сама, Меган пыталась вытащить и тело старика, но тот был слишком высоким, и она никак не могла справиться с ним.

Запахло гарью. Меган выглянула из-за крышки багажника и увидела, что в салоне уже хозяйничает огонь.

– Фредди, миленький, – принялась она трясти мужчину, – пожалуйста, очнись. Мы же погибнем. Ну же, давай! Просыпайся!

Огонь уже полыхал из открытых окон, а Фред все никак не хотел приходить в себя. Меган ничего не оставалось, как на ходу буквально выпасть из багажника машины, иначе она рисковала вместе с ней взлететь на воздух, когда огонь доберется до бензобака. Она надеялась, что вот-вот сработает будильник и этот кошмар закончится. Но потом поняла, что будильник срабатывал в то время, когда она рассказывала Николасу по телефону о ребенке. Тогда она «отложила» сработавший вовремя сигнал на телефоне и браслете, а запасной сигнал на стационарных часах отключила совсем.

Она больно ударилась всем телом, упав на дорогу. Больше пострадало плечо, но об этом она не думала. Было больно, но не настолько, чтобы пробудиться.

– О нет, – произнесла Меган, глядя вслед пылающей машине.

«Дохлая сучка», как называла ее Меган, вдавила в пол своей окоченевшей правой стопой педаль газа. Меган видела, как машина на всей скорости врезалась в столб. Произошел взрыв, который ее и разбудил.

Меган бросилась к окну: там была шумиха, люди выходили из домов, выглядывали, как и она, в окна. Послышалась сирена пожарной машины.

– Нет, нет, нет, – затараторила Меган, наспех набрасывая шелковый халат поверх ночной рубашки на тонких бретелях цвета слоновой кости, которая теперь облегала слегка округлившийся живот и заметно увеличившуюся грудь. – Не может этого быть…

Но она знала, что может. Она слышала, что люди говорят о горящем автомобиле, однако знала это и без их слов: она знала, что это за машина и кого в ней обнаружат. Слезы, отчаяние, чувство вины – все это нахлынуло на ее неустойчивый гормональный фон.

Завибрировали на руке часы, еще больше накалив обстановку, а спустя две минуты в ее спальне сработал сигнал будильника на стационарных часах, из-за чего сонный мистер Блонд раздраженно зашевелил ушами.

– Слишком поздно, – сквозь слезы сказала Меган, глядя на все растущую толпу зевак на ночной улице. Она продрогла от ночной прохлады.


Ночь выдалась слишком насыщенной событиями, и это не могло не отобразиться на состоянии Меган. Она больше не смогла заснуть. Пакет кофе без кофеина, купленный у мистера Фредди пару дней назад, она отодвинула, достав пакет с крепким кофе. Заваривая уже вторую чашку, она читала обзор утренних новостей, где рассказывалось о ночном происшествии, в котором сгорел легковой автомобиль, в котором, по предварительным данным, было найдено два обгоревших трупа: на водительском сиденье и в багажнике. Разумеется, было возбуждено уголовное дело, но это Меган уже нисколько не волновало. Она и так знала, что тело водителя, той самой дохлой суки без лица, так и останется неопознанным, потому что ее, скорее всего, в этой реальности никогда не существовало, как и той слепой старушки с мертвыми псинами. А вот тело в багажнике… Скоро полиция объявит, что тело принадлежало пожилому мужчине, а миссис Фредди (кажется, ее звали Рут) в свою очередь заявит в полицию о пропаже своего мужа, который еще вечером засыпал рядом с ней, а утром пропал, исчез, испарился. Спустя какое-то время по стоматологической карте Фреда опознают и начнется разбирательство: кто и зачем мог похитить добродушного мужчину. Будет развиваться, скорее всего, две версии: связь с женщиной, которая и сгорела вместе с ним заживо в той машине, и дела бизнеса, возможно, конкуренция, хотя жена будет уверять, что у ее мужа никогда не было проблем с другими, более крупными предпринимателями в их районе, ведь он вот уже тридцать лет держал свой маленький магазинчик, и ни разу за все это время не был ввязан в конфликты. Причина не важна – человека больше нет. И Меган знала, кто в этом виноват на самом деле.

Обдумывая всю будущую цепочку развития событий, она не заметила, как уже допивала вторую чашку крепкого кофе, сидя в той же одежде, в какой ночью выбегала на улицу. Токсикоз уже отступил, но кислота от кофе, выпитая натощак этим утром, все же вызвала тошноту. Меган подумала, что было бы неплохо позавтракать. В этот момент она ощутила что-то странное внутри себя. И снова. И снова.

Это были первые, слабые толчки нового человека.

– Жизнь продолжается, – улыбнулась Меган, вытерла слезу и принялась готовить завтрак. Впереди ее ждал важный день.


– Сегодня я хочу встретиться с одним человеком, – сказал Николас матери за завтраком. – И еще, мама, ты не обижайся, но я хочу вернуться к себе домой. Через неделю я выхожу на работу, буду пытаться вернуться к самостоятельной жизни. Ведь не всю жизнь я буду работать из дома. Конечно, идея удаленной работы хороша, но не на такой длительный период времени. Я надеюсь, в мире не случится ничего такого, что вынудит людей самоизолироваться и работать дома. Я на себе ощутил, как это глупо: сидеть перед камерой в рубашке, ниже которой нет ничего, кроме любимых, просторных трусов, – и Ник, и его мама рассмеялись. – Я очень тебе благодарен за все, но все же…

– Тебе у меня плохо? – спросила Рита, отставив в сторону чашку травяного чая.

– Дело не в этом. Здесь я дома, ты ухаживаешь за мной, и это приятно. Но я не мальчик, мама. Причем уже очень давно, – он улыбнулся. – А еще Наташа… Она чувствует себя здесь, как дома. Я ничего ей не говорил, потому что знал, что она тебе помогала, когда я был… беспомощным. Да. Беспомощным. Это правильное слово. Но, мама, пойми, я не хочу связывать свою жизнь с Наташей. И, наверное, не хотел никогда.

– Ты хочешь мне что-то сказать?

– Возможно, но чуть позже, – согласился Николас, – пока я прошу тебя помочь мне в переезде. И, кстати, необязательно вводить в курс дела Наташу.

– Я понимаю, о чем ты, – спокойно сказала Рита, – и конечно же я помогу тебе. Я тебе доверяю и верю, что ты оправдаешь мое доверие. Как и всегда.

– Ты лучшая, – улыбнулся Николас. – И еще… я ведь остался без машины… пока я не купил новую, могу я…

– Конечно, бери, – сказала Рита, – только я была уверена, что после случившегося ты за руль сесть больше не захочешь.

– Еще чего! Я с тринадцати лет за рулем! – он рассмеялся. – Конечно, тогда ноги еще плохо доставали до педалей, но отец уже тогда научил меня, и я прекрасно помню, как мечтал скорее получить права и сесть за руль своей собственной машины. Я очень люблю вождение, а все это время… оно словно выпало из жизни.

– Только не гони, хорошо? И учти, что второго шанса судьба может и не дать.

– Не волнуйся, я буду в черте города, а в такое время здесь очень сложно разогнаться.


Сегодня был не лучший день, чтобы заниматься не любимым делом, поэтому Меган взяла на такси, а не села за руль своей машины. Ей очень хотелось нервничать и переживать из-за предстоящей встречи, но она заставила себя отбросить все эти мысли. Волнения по поводу неизбежного – пустая трата энергии. А энергии в то утро у нее и без того было мало.

Она выбирала, что ей надеть. Меган всегда считала, что у нее хороший вкус, но никогда не покупала одежду, руководствуясь исключительно влиянию текущих трендов. Она имела наглость осознавать, что эффектно выглядит в новом вечернем платье и не менее эффектно в спортивном костюме, который был куплен пять лет назад. Самодостаточность и гармония с собой позволяли ей в любом наряде выглядеть выигрышно: тогда, как другие женщины из кожи вон лезли, чтобы сразить своим внешним видом окружающих, а потому выглядели неестественно и зажато, ее волновали только ее собственные ощущения в момент, когда она смотрела в зеркало. Да, определенно успех у нее был, но она им не пользовалась. Опять же по причине того, что человеку, довольному собой, попросту незачем доказывать свою успешность.

Реальность отличалась от снов: их столик был занят. Меган озадаченно осмотрелась вокруг, и, нигде не заметив Николаса, – за долю секунды обдумала всю абсурдность ситуации, в какой она оказалась.

– Привет, – услышала она.

Николас стоял за ее спиной, опираясь на трость. На нем были джинсы и белая рубашка, точно так же, как и на Меган.

– Привет, – тихо ответила она и улыбнулась. – Наш столик занят.

– Мне кажется, что теперь это не имеет никакого значения.

Они прошли к свободному столику. Меган видела, как Николасу тяжело даются шаги, особенно правой ногой.

– Еще пара месяцев, и буду, как новенький, – отшутился он.

Официантка была другая, но это тоже было неважно. Важно было лишь то, что они наконец рядом.

– Как обычно? – спросил Ник.

– Да, как обычно, – согласилась Меган, – только без кофеина, пожалуйста. Сегодня его во мне уже слишком много…

Николас заказал два кофе и шоколадные кексы и, понимая, что неловко было им обоим, решил принять удар на себя и заговорил первым:

– Как говорила моя ныне покойная тетушка: «Ты что же это, разве уже заварил нам кофе? Если нет, то чего открываешь рот? Ни одна хорошая беседа не начнется, как подобает, если на столе не стоит ароматная чашечка кофе. На худой конец – чашка чая. Все остальное – пустая, бесчувственная болтовня ни о чем», – они оба рассмеялись. – Веселая была старушка, тебе бы она непременно понравилась, – снова неловкая пауза. – Чувствую себя Беном Хэнскомом рядом с Беверли Марш, – улыбнулся он.

– Не понимаю, о ком ты, – смутилась Меган.

– Ох, прости, я забыл, что ты не читаешь книги и не смотришь фильмы. Правда, извини…

– Все нормально, не извиняйся, – ответила она, – я думаю, нам обоим не по себе. И надеюсь, что уже через десять минут все будет так, как должно быть. Верно? Давай расслабимся. Мы уже слишком давно знаем друг друга, чтобы контролировать каждое слово в разговоре.

– Ты права… Ты как всегда права.

– Сегодня ночью произошло что-то очень страшное, – сказала Меган.

– Ты о нашем разговоре?

– Нет, это было после. Это было страшнее всего, что со мной происходило во сне.

Она пересказала Николасу свой сон с участием мистера Фредди, рассказала о том, что было потом. Затем им принесли заказ, после чего Меган продолжила говорить, теперь уже не только о прошлой ночи, но и обо всем остальном, что было до. В чем-то она повторялась, но рассказ был связным и даже в какой-то степени логичным – логичным, как для фантастического рассказа или фильма. Она говорила много. Рассказывала и рассказывала. Чувство было такое, словно из нее выходит токсин, который долгое время отравлял ее, и с каждым сказанным ею словом эта интоксикация становилась все меньше. Она не заметила, как Николас взял ее за руку, как она сжала ее. Время летело быстро.

Когда она дошла до той ночи, она вдруг замолчала.

– Дальше можешь не пересказывать, – сказал Николас, – я знаю, что было потом. И я верю тебе. Каждому слову.

– Я не знаю, как быть дальше, – мрачно добавила Меган. – Впервые в жизни я чувствую себя беспомощной, особенно после того, что случилось этой ночью.

– Когда я попал в аварию, – сказал Ник, – я тоже ощутил, что такое беспомощность. Я, как и ты, привык к самостоятельности. На работе я всегда старался быть душой компании, даже зачастую – инициатором каких-то мероприятий, но потом после этого мне было необходимо уединение для восстановления энергии. После того, как меня буквально всего поломало, я не мог обойтись без помощи. Иногда жизнь нас ломает, чтобы мы поняли, что быть одному – не самое выгодное положение. Для того и нужны близкие люди. Для меня самым близким человеком, конечно же, оказалась моя мама. Я ей очень благодарен за это. Наташа… она была рядом, но она преследовала свои цели. Я слишком хорошо ее знаю, чтобы поверить в искренность ее намерений.

– Я добровольно отказалась от помощи близких, – сказала Меган. – К сожалению, не все матери такие, как твоя. Когда я в детстве болела, мать винила меня в том, что я не надела шапку или пила холодную воду, когда болела она – виной тому был ее слабый иммунитет, когда у меня были плохие оценки в школе или колледже – я была виновата, потому что плохо подготовилась, когда у нее были проблемы на работе – виноваты были ее начальник и дураки-коллеги. К тому же мой брат всегда был успешнее меня, даже если на самом деле это было не так. В детстве и в юности я говорила ей о своих снах. По началу она пыталась меня оградить и убедить в том, что это просто кошмары, не более того. Когда же я рассказывала ей о том, что мне приснилось болото, полное противных и скольких лягушек – кажется, накануне мы с братом смотрели познавательную передачу о земноводных и пресмыкающихся, а после моих слов она обнаружила в душевой пару дюжин огромных жаб, мне показалось, что она меня возненавидела. Я могла просто замкнуться в себе. Но уже тогда я понимала, что с моей странностью мне придется жить всю жизнь, а потому у меня два пути: сдаться и сойти с ума или стать сильной и в одиночку переживать все те «сюрпризы» из моего личного, такого загадочного «измерения М», как я тогда его называла. Поэтому на мать я положиться не могу, как ни печально это не звучит. Брат… У него своя семья. Его «святая Моника» была при жизни причислена к лику святых моей собственной матерью. Видимо такой безупречной женой и матерью она всегда хотела видеть меня, но я имела наглость все эти годы жить для себя, а не становиться «миссис всемогущей домохозяйкой» с чистыми полами, но грязной головой. Люси, моя подруга. Она всегда была добра ко мне. Наверное, именно поэтому я не втянула ее во все это. Рассказывая человеку против его воли что-то такое, что он знать, возможно, и не захотел бы, тем самым взваливая на него ответственность за осмысление этой информации, вынуждая его нести эту ношу вместе с тобой… это эгоистично. Даже для такой эгоистичной личности, как я. Нет никаких гарантий, что мне бы стало легче от того, что Люси была бы в курсе моих приключений в своей голове, а вот ее бы это однозначно удручало. К тому же, как бы я ей что-то смогла доказать? Вдруг она бы мне не поверила? Ты – это другое… ты сам все видел. Ты там был.

– Теперь я стал частью этого, не так ли? – улыбнулся Николас.

– Да, – согласилась Меган, – хорошо это или плохо, но – да. Что же касается того, что произошло… я не могу контролировать эти ощущения, но я до сих пор чувствую себя виноватой, до сих пор боюсь навязывать тебе ответственность, до сих пор боюсь, что твое отцовство выглядит совсем неправдоподобным. Боюсь казаться обманщицей и вымогателем.

– Это черты хорошего человека, – он сжал своими руками ее ладонь. – Тебе не надо мне что-то доказывать, я сам со всем согласен. Более того, я настаиваю на том, чтобы стать полноправным участником твоей жизни не только по ту сторону реальности, но здесь и сейчас. Если, конечно же, ты не против.

Она молчала. Так много говорила до этих слов, а теперь просто молчала.

– Что скажешь? – спросил Николас.

– Так будет правильно? – вопросом на вопрос ответила Меган.

– Ты боишься, – сказал он. – В своем сознании ты сталкиваешься с жуткими вещами, умеешь не реагировать на ужасы, от которых у другого человека кровь в жилах бы застыла, а простого, человеческого отношения к себе ты боишься. Судьба жестоко обошлась с тобой, сделав тебя такой сильной. Позволь просто быть рядом и помочь тебе хоть иногда поддаваться искушению казаться слабой. Может, тогда все само собой образуется?

– Каждому мозгоправу нужен тот, кто время от времени ему самому будет вправлять мозги. Ты это хотел сказать? – они рассмеялись.

– Можно и так выразиться. Знаешь, я абсолютно убежден, что каждый человек, с которым мы имеем дело дольше пяти минут, появился в нашей жизни не случайно. Он может повлиять на наше настроение в момент встречи, может помочь советом или наоборот – нанести определенный ущерб, что нам послужит уроком, если мы правильно к этому отнесемся и сделаем нужные выводы. Кого-то развеселим мы, кто-то – нас, кого-то обидим мы, а кто-то – нас, чтобы мы на своей шкуре прочувствовали, какого это, когда тебе причиняют боль. Чье-то влияние будет совсем коротким и незначительным, а какой-то человек настолько крепко наложит свой отпечаток на нашу судьбу, что благодаря ему мы изменимся до узнаваемости: поменяем мышление, круг общения, привычки, возможно даже, начнем меняться внешне. И тут самое главное: этот человек своим огромным влиянием может спровоцировать в нашей жизни перемены к худшему, если суть его личного существования – это саморазрушение, а может помочь нам раскрыть свой внутренний потенциал и совершенную версию себя, если его личная жизнь основана на саморазвитии.

– Не могу поверить, что ты такой же чокнутый философ, как и я, – сказала Меган. – Мне еще никогда не было так легко говорить и слушать.

– Значит ли это, что у меня есть шанс стать тем самым, который сможет повлиять на твою судьбу? – Николас хитро улыбнулся.

– Думаю, да, – с таким же выражением лица ответила ему Меган, – особенно это касается того пункта, в котором говорится о внешнем виде, потому что на мне уже ни одни брюки не сходятся, а на этих джинсах мне пришлось оставить пуговицу не застегнутой и выправить поверх нее рубашку.

– Вот так плавно мы и подошли к главной теме нашей встречи, правда?

Взглядом, каким Ник смотрел на Меган, на нее никто не смотрел раньше. Возможно, так на нее смотрела мама, когда впервые держала на своих руках, но Меган его запомнить не могла (хотя, вполне вероятно, что запомнило ее подсознание и сохранило в самом дальнем углу архива памяти).

– Я настаиваю на том, чтобы после рождения ребенка мы провели тест ДНК, – сказала она.

– Не стоит, – ответил Николас, – это унизительно по отношению к ребенку, тебе некажется?

– Я настаиваю, – резко ответила она, – я хочу этого. И так будет правильно.

– Пускай будет по-твоему, – согласился Ник. – Скажи, ведь ты не хотела этого, но тем не менее, оставила ребенка. Тяжело тебе далось это решение?

– Тяжело ли? – она задумалась. – Скажем так: не легко. Звучит похоже, но разница имеется. Понимаешь, о чем я?

– Кажется, да.

– У меня к тебе будет просьба. Давай не будем спешить. Все должно быть правильно и своевременно. Спешкой можно навредить, к тому же то, что произошло этой ночью…

– В том нет твоей вины.

– Есть. Неосознанно, но его убила я. И я это понимаю. И я понимаю, что это может случиться с любым знакомым мне человеком. Это не может не пугать. Потому я прошу тебя не спешить. Мне нужно сжиться с мыслями обо всем, что сейчас происходит, спокойно обдумать и с холодной головой прийти к решению.

– Что-нибудь еще? – спросила девушка-официант. Николас вопросительно посмотрел на Меган.

– Я бы прогулялась с тобой, – сказала она ему прямо, – но, учитывая обстоятельства, – она указала на трость, – это было бы немного проблематично. Домой я не хочу, а значит мы остаемся здесь, верно? – она улыбнулась и перевела взгляд на девушку, стоявшую рядом с ними. – Принесите, пожалуйста, меню. Внутри меня сидит одна голодная дама, которая уже намекает, что одними кексами она сыта не будет. Я бы не отказалась от большого куска жареного мяса. А ты? – Меган посмотрела на Николаса.

В тот момент он окончательно убедился, что любит эту странную женщину.

Глава 19

Когда, к примеру, полицейский убивает человека и после этого не может нормально спать, руководство направляет его на принудительные сеансы у психотерапевта. Меган же всю жизнь сама была для себя тем самым психотерапевтом. Она признала, что даже мозгоправу нужен мозгоправ, поэтому для того, чтобы не свихнуться от передозировки навалившихся на нее негативных событий, она научилась полностью расслабляться рядом с Николасом, который часть ее эмоционального груза добровольно брал на себя, разгружая ее и без того перегруженное сознание.

Меган нашла в себе силы рассказать о Николасе матери и Люси, опустив подробности их необычного знакомства. Он же в свою очередь познакомил Меган с Ритой, причем Меган сразу приняла приглашение Риты в гости, чем удивила его. Обдумав это, он понял, что ей было интересно увидеть лично: какого это – иметь мудрую мать. Ведь ей самой скоро предстоит стать матерью.

По стечению обстоятельств в тот день в дом Риты заехала Наташа, которая после того, как Николас вернулся к себе домой, почти там не появлялась. Конечно же Рита пригласила ее присоединиться к ним: на заднем дворе дома Николас жарил мясо, пока Меган с его матерью мило беседовали, сидя на подвесном диване-качели. Гордость не позволяла Наташе согласиться, но любопытство взяло верх: она хотела изучить Меган и понять ее мотивы по отношению к Николасу. Она все еще не хотела сдаваться, и даже тот факт, что Меган однозначно была в положении (шестимесячный живот уже не предоставлялось возможности спрятать), ее не останавливал. Наташа отказывалась верить и даже думать, что ее Ник может иметь к этому какое-то отношение.

Меган знала таких, как Наташа: именно такие девушки когда-то давно в студенческие времена в ее сне напоили ее, после чего она сутки пролежала с жутким похмельем. И пусть тот случай произошел во сне, Меган встречала таких людей и в реальной жизни. Просто ей хватало ума, чтобы не связываться с ними и уж тем более не поддерживать близкие отношения. С Наташей она была вежлива, учтива, тактично отвечала на заданные ей банальные вопросы, стараясь говорить таким образом, чтобы своим ответом никого не побудить к продолжению разговора. Общение с этим человеком она хотела свести к минимуму.

Взяв в руки два стакана лимонада: один себе, второй Нику, Наташа оставила Риту и Меган и направилась к тому месту, где он жарил мясо.

– Вот, держи, – сказала она. – Как твои ноги?

– Спасибо, намного лучше, – он отставил стакан в сторону. – Как видишь, обхожусь уже без трости, почти не хромаю.

– Так значит, вот на кого ты променял? – спросила она прямо.

– Я знал, что ты скажешь это. Но давай смотреть правде в глаза: между нами давно ничего нет. Ключевое слово: давно. Я взрослый человек, отчитываться тебе не должен. Я благодарен тебе за помощь, но я не просил тебя о ней. Неужели ты думала, что в благодарность за то, что ты каждый день приезжала ко мне в больницу, я буду с тобой? Отношения строятся на более глубоких чувствах, чем чувство долга.

– А ребенок? – не успокаивалась Наташа. – Он ведь не твой, верно?

– С чего ты это взяла?

– Когда мы увидели ее в тот день… Ты не знал. Я уверена, что ты не знал даже тогда, когда я тебе сказала об этом.

– Ты права, я не знал, – спокойно сказал Николас, переворачивая мясо, жарившееся на решетке. – Я действительно тогда ничего не знал о ребенке, но это не отменяет того факта, что ребенок от меня. Я не собираюсь посвящать тебя в подробности наших с Меган отношений и объяснять, почему не был в курсе ее беременности. Это сугубо личное наше с ней дело. Прости, что так говорю, но это так. И лучше я скажу это тебе сейчас, чтобы потом между нами не было недосказанности. Понимаешь?

– Почему же ее не было рядом, когда ты лежал в больнице? – не успокаивалась Наташа. – Почему она не была там тогда, когда была я?

– Вполне ожидаемые слова. Я уже говорил тебе и повторю снова: прости, но все твои действия были добровольными, и о них тебя никто не просил. Более того, насколько я знаю, моя мать говорила тебе, что между нами ничего нет. Но ты все равно пыталась вызвать у меня чувство долга перед тобой. Нат, прости. Между нами все давно кончено. Я ничего тебе не обещал. Ты сама все придумала.

– Желаю вам удачи, – резко сказала она и, поставив свой стакан рядом со стаканом Николаса, развернулась и направилась к выходу.

– Наташа? – сказала ей вслед Рита. – Ты уже уходишь?

– Аппетит пропал, – ответила та. – Всего вам хорошего.

– Я провожу тебя, – Рита поспешила следом за девушкой, а Меган, взглянув на Николаса, все поняла. Она не стала спрашивать, о чем он говорил с Наташей, она и так все прекрасно знала. Они слишком похоже мыслили.


Николас просил Меган переехать к нему, но она все не соглашалась. Она понимала, что тот, другой, не оставляет попыток «забрать» ее, и что ей было бы намного спокойнее, если бы рядом с ней ночью лежал не только мистер Блонд, но и кто-то покрупнее и, пожалуй, роднее (забавно, но ей было стыдно перед своим котом за такие мысли).

Меган привыкла к коротким, прерывистым снам, у нее выработался четкий график. Нормальной жизнью это нельзя было назвать, но уже любая стабильность лучше хаоса. Гнилостный запах смерти, запах того, кто жаждет ее заполучить, Меган ощущала хотя бы в одном из свои коротких снов каждую ночь. Но бугимену, как она продолжала его называть, все еще не удавалось поставить такую ловушку, какая захлопнулась бы раньше, чем сработали все сигналы будильников Меган.

После встречи с Ритой, у Меган остались самые теплые впечатления об этой женщине, и неоднозначные чувства по отношению к Наташе. Жалость или презрение: она не знала наверняка, слишком они похожи между собой. Перед сном она пыталась не думать ни о Наташе, ни о Рите. И не потому, что ей не хотелось, а потому, что она боялась увидеть их во сне. Но, закрыв глаза, Меган снова оказалась на заднем дворе дома Риты.

– Привет, – сказала ей Наташа.

Меган осмотрелась вокруг: ни Николаса, ни Риты не было. Наташа сидела на том самом диване-качели, на каком несколько часов назад вместе с Ритой сидела сама Меган.

– Привет, Наташа, – ответила Меган. Она стояла неподалеку и все время оборачивалась, надеясь, что вот-вот здесь появится Ник.

– Ты ищешь его? – ухмыльнулась Наташа. – Его здесь нет. Ты же не захотела, чтобы он был рядом, сама же его и оттолкнула. А мужчине что необходимо? – чтобы рядом была женщина: теплая, живая женщина. И желательно без пуза…

– Наташа, – спокойно ответила Меган, – можешь не стараться. Я все равно тебе не поверю. Ты сейчас сидишь в моей голове, поэтому я знаю, что все твои слова – фальшь, хотя вполне вероятно, что ты – это настоящая проекция тебя самой, которую мой сон транслирует в мое подсознание… Это все очень сложно и для тебя абсолютно неважно. Что же касается Николаса… Насколько я знаю, вы расстались с ним задолго до того, как он познакомился со мной, поэтому твои претензии ко мне ничем не обоснованы.

– Почему ты так спокойна? – удивилась Наташа.

– Ты веришь в судьбу? Что ты скажешь на то, что я не собиралась сближаться ни с Ником, ни с кем-бы-то еще, но, до сих пор неизвестным для меня способом, нас свела судьба. Я понимаю, что тебе это неприятно, но тебе же будет лучше, если ты примешь это.

– Ты это чувствуешь? – спросила Наташа.

– Ты о чем?

– Запах… отвратительный запах, – она прикрыла рукой нос.

До Меган тоже дошел запах, который она не спутает ни с чем: так вонял Он.

– Нат…

– Не называй меня так! – взмутилась Наташа.

– Заткнись и слушай, – грубо ответила ей Меган. – Что бы сейчас не произошло, не сиди спокойно и слушайся меня. Если я скажу, что надо бежать, ты побежишь. Поняла?

– Что за бред ты говоришь?

– Просто заткнись и слушай, – повторила Меган. – На это, я надеюсь, хватит твоих куриных мозгов? Да, – добавила она, заметив негодование и злость в выражении лица Наташи, – не стала бы мне перечить, не услышала бы того, что я на самом деле о тебе думаю. То, что источает этот… аромат… это нечто такое, что ты и вообразить себе не можешь.

– Похоже, что просто где-то у дороги под кустами пару дней лежит сбитая машиной кошка. И всего-то оттуда подул ветер…

– О, нет… одна кошка так вонять не будет, – глаза у Меган были безумными, но в то же время они отображали полное самообладание, – сотня кошек – возможно, если перед тем, как сдохнуть, она сожрали каждая по банке консервированных бобов. Нет, Нат, это – моя территория, которую я вынуждена делить с таким чудовищем, что тебе и не снилось. Прости, за каламбур. Теперь снилось, – Меган странно рассмеялась.

– Не вижу ничего смешного, – сказала Наташа, вставая с качели. – Ты определенно сошла с ума. Чокнутая беременная сука.

– Я не забуду, как ты была со мной любезна, а ты, будь добра, не забудь, как я сейчас буду спасать твою шкуру. Ты вообще соображаешь, что я тебе снюсь?! Ладно. Не обращай внимания. Да, я – чокнутая, беременная сука, которая увела у тебя мужика. Довольна? А сейчас нам стоит поторопиться и спрятаться в доме. Ты слышишь этот звук?

– Я слышу только твои крики, – ответила раздраженная Наташа.

– Я не хочу умирать здесь в твоей компании, и я все еще владею ситуацией, поэтому твои обвинения в том, что я кричу, не имеют пока под собой никаких оснований. – сказала Меган, направляясь в дом Риты с надеждой, что самой Риты в нем не окажется. – Это для меня будет еще большим проклятием, чем есть сейчас – провести вечность с тем вонючим монстром и с тобой… Прислушайся. О, нет… Скорее в дом!

Со всех сторон ко двору дома приближались черные тучи пчел. На ходу Меган пыталась вспомнить, где накануне она могла их видеть хотя бы мимолетно, но на память ничего не приходило. Следовательно, это была «посылка» от бугимена. Наташа стояла, как вкопанная, глядя на то, как темнеет вокруг от бессчетного количество жужжащих насекомых. Пришла она в себя, когда Меган резко дернула ее за правую руку, и в то же время одна пчела, опередившая большинство, больно ужалила ее в предплечье левой руки. Наташа закричала от боли.

– И кто из нас теперь чокнутая? – хладнокровно спросила Меган, с усилием тянувшая за собой Наташу. – Да очнись же ты! Мне ведь тяжело! Пойми, если я тебя здесь брошу, наутро в твоей постели найдут мертвое, опухшее от укусов, тело!

Наташа наконец стала бежать за Меган.

– Что все это значит? – кричала она.

– Добро пожаловать в мой мир, – ухмыльнулась Меган, наспех закрывая в доме все окна и двери, – в мир чокнутой, беременной суки. У меня здесь весело. Принести поп-корн? – она повернулась к Наташе и удивила ее своим спокойным и даже веселым выражением лица. – Нам надо продержаться до тех пор, пока не сработает мой будильник, – она взглянула на смарт-браслет, который в этом эпизоде оказался на ней, – а, если время не исказилось, это будет примерно через семь минут.

– Я не поняла… что будет через семь минут?

– Я проснусь, – сказала Меган, – а ты… возможно, ты тоже проснешься, а быть может – погрузишься в свой обычный сон, от просмотра которого не будет никаких последствий. Но, признаться, я удивлена, почему ты все еще здесь.

– Я тебя не понимаю.

– Сумасшедших не понять, я знаю, – Меган улыбнулась. – Не обращай внимания, Нат. Я так шучу. Я пытаюсь скрасить оставшиеся… шесть минут. Но я действительно не понимаю, как ты не проснулась от такой боли, – она коснулась левой руки Наташи.

– Ай! – вскрикнула та и невольно повернула голову к окнам: в доме потемнело оттого, что все они были облеплены непрестанно жужжащими пчелами.

– А теперь слушай меня очень внимательно, – Меган неуклюже села на кресло в гостиной Риты, – когда ты проснешься в своей постели и поймешь, что твоя рука изнывает от боли, ты вспомнишь обо мне и обо всем, что я говорила тебе по поводу Николаса и меня. И ты поймешь, что тебе стоит навсегда забыть о нем и обо мне тоже. Беременной сукой я буду не вечно, а вот чокнутой останусь навсегда. Это, будь так добра, прими, как факт. Считай, что я простила тебя за все оскорбления и за то, что ты вмешиваешься в мою жизнь, а Ник отныне – моя жизнь: он и наша будущая дочь. Я этого не просила, но так случилось, и уж теперь, поверь, я буду делать все возможное, чтобы было так, как задумано судьбой. Без вмешательства третьих лиц. Видишь этих милых пчелок? – Меган указала рукой на окна. – Это было предупреждением.

Наташа нервно сжимала руку чуть ниже места укуса и безумными глазами смотрела на Меган. Ощущение того, что все это – лишь сон, ее не покидало, но Меган была слишком реальной. А еще эти пчелы и боль в руке…

Меган взглянула на браслет.

– Осталось меньше двух минут, – сказала она. – надеюсь, мы проведем их молча?


Когда Меган открыла глаза и отключила сигнал будильника, на часах было ровно три часа ночи. Она решила не ждать утра и написать сообщение Николасу уже сейчас:

Виделась с Наташей. Больше она тебя не побеспокоит. С ней все в порядке, может немного напугана. Ну, еще ее укусила пчела… Но это все. p.s. и как ты мог встречаться с такой стервой?!

Сообщение было отправлено. Меган сходила в туалет (увеличившаяся матка все больше и больше давила на мочевой пузырь), восполнила потерянную жидкость, выпив стакан воды и снова легла в постель. Перед тем, как заснуть, она проверила телефон. Там уже был ответ от Николаса:

Завтра жду подробностей вашей встречи. p.s. я сам часто спрашиваю себя об этом. Приятных снов.

Сообщение пришло в 03:04.


Его пожелание сбылось. Меган снова видела чужой сон, ей снова выпала возможность почувствовать своего ребенка не только внутри себя, но и себя внутри нее.

Меган видела ее глазами: видела черно-красную, мягкую комнату, символизирующую тепло, любовь и дом, слышала бурлящий поток своей кровеносной системы, окутывающей этот дом, ощущала толчки и бульканье перестальтики своего собственного кишечника. Вдруг стало темнеть: что-то накрыло слабый источник света, хотя Меган прекрасно понимала, что свет не мог попадать за стенки матки сквозь ее живот. Но это – сон, и кому, как не ей знать, что во сне возможно все.

От предмета, который закрыл свет, исходило странное, пульсирующее тепло. Приятное покалывание прошлось по мягкой комнате, сделав ее еще уютнее. По-новому ощущались такие чувства, как радость, волнение, наслаждение, любовь. Все они необычным сплетением отозвались где-то в груди у Меган. Она понимала, что это одновременный выброс дофамина, серотонина и эндорфинов, вот только, возможно, не у нее. Она пыталась понять, что же так возбуждающе радостно повлияло на ее ребенка, который в своей жизни еще даже не сделал ни единого вдоха кислорода. И тогда она услышала его голос… Это был Николас. Она не могла расслышать, что именно он говорил: мешали звуки, шедшие от артерий и кишечника, но это определенно был голос Ника. Меган была повергнута в шок: ее еще не рожденная дочь так остро и так радостно реагировала на прикосновения и голос своего отца, что даже видела их во сне, а кому, как не Меган знать, что снится человеку чаще всего то, о чем он думает перед сном. Не потому ли она избегала просмотров фильмов ужасов или чтения книг?

– О Боже, – сказала она, – она думает о нем. Она уже может думать о нем. Она видит сны о нем, и они ей нравятся. Она испытывает счастье, когда он кладет руку на живот и говорит рядом с ним. Как такое возможно?

Прозвенел будильник, завибрировал браслет. Меган проснулась разочарованная оттого, что действительно приятный сон пролетел намного быстрее, чем очередной кошмар, навеянный демоном.

Она положила руки на живот. На ней был надет короткий топ для беременных и обычные трусы – свои шелковые ночные рубашки и костюмы она спрятала в шкаф. Пупок заметно выпирал вперед, темная полоска от него уходила в сторону лобка, пара едва заметных растяжек появились на левом боку.

– Тебе нравится, когда он рядом? – спросила Меган. Ответа в виде толчка не последовало, но она не расстроилась: она знала, что ее дочь сейчас спит и видит хороший сон. – Ты будешь счастлива, если он будет говорить рядом с тобой чаще? Чаще класть руку на живот?

Она знала, что ответ был бы утвердительным. Меган казалось, что она говорит со взрослым, здравомыслящим человеком, к тому же обладающим тем же даром, что и она сама. И в этот момент ей вдруг стало страшно.

– Не даром, – сказала она, – а проклятием.

Глава 20

– Ты уверена? – спросил Николас.

Он уже допивал кофе, сидя на работе, когда Меган сообщила ему, что хочет, чтобы он переехал к ней.

– Но мой дом больше, – сказал он. – Хорошо, я понял… Да, ты права… Вечером все обсудим, хорошо?

Она положила трубку. Совместное проживание, решила она, возможно только на ее территории: слишком опасно для нее и ребенка сейчас менять обстановку. Что может измениться потом – она не знала и думать об этом пока не хотела, придерживаясь совета Скарлетт О'Хара.


На работе она проводила не более трех часов в день, с нетерпением дожидаясь того времени, когда на законных основаниях сможет туда не ходить и вовсе. Николас был рад, что Меган наконец согласилась жить вместе. О большем он просить пока не решался – понимал, что ей сейчас не до этого.

Вечерами они говорили о жизни, наслаждаясь размышлениями друг друга. Духовная и психологическая близость была для них куда интимнее, чем близость физическая: прикосновения к телу вызывают кратковременное возбуждение, прикосновения к душе оставляют след надолго, чаще – навсегда.

Как Меган и ожидала – рядом с Николасом ей было намного спокойнее. Чувство тревоги ушло, поэтому ее сны все чаще напоминали сны обычного человека. Но все-таки, пребывая по ту сторону границы реальности, Меган чувствовала его: плохого, чужого, злого. Она ощущала его злость, понимала, что он пребывает в бешенстве от того, что не может заполучить ее, оттого, что она бессовестно счастлива и довольна собой.

Николас уже практически перестал хромать. Все изменения в его жизни, произошедшие после столь необычного знакомства с этой безумно-странной, безумно-восхитительной женщиной, неожиданным счастьем свалились на его голову. Он, как и Меган, не знал, почему судьба выбрала именно его, но он был благодарен ей за такое решение.

Рита была рада за сына, а Наташа, как Меган и говорила, больше их не беспокоила. Она не могла понять, что с ней произошло в ту ночь. На утро в больнице подтвердили, что на ее предплечье был именно укус пчелы, и заметили, что ей повезло, что у нее нет аллергии на укусы пчел. Наташа решила, что случайно попавшая в квартиру пчела могла запутаться в ее одеяле и, не найдя выхода, в панике ужалила. Однако, перебрав постельное белье, насекомого она не нашла. Как бы там ни было, сон оставил неизгладимое впечатление весьма негативного характера. Конечно, она не верила, что Меган в ее сне была реальной, но к предупреждающим знакам судьбы она решила отнестись осторожно.

По настоянию Николаса, Меган все же решилась пригласить к себе родных, чтобы познакомить их с отцом своего будущего ребенка. И хотя ее мать изначально была настроена недружелюбно к потенциальному зятю, Ник определенно оставил о себе только положительное впечатление. По завершению встречи Меган сказала ему, что у него есть все шансы разделить нишу маминых любимчиков с идеальной Моникой. А, наблюдая за тем, как Николас общался с ее племянниками, Меган в очередной раз поблагодарила судьбу, что это был именно он.

Недовольным от таких кардинальных перемен остался только мистер Блонд, который в жизни своей хозяйки перешел на второй план, даже не догадываясь, что в дальнейшем для его персоны грядут лишь нерадостные перспективы.


Меган сидела в своем кабинете одна, когда зазвонил ее телефон. Она взглянула на экран: номер не определен. Сняв трубку и сказав «алло», она ничего не услышала. Отодвинув телефон от уха, она проверила, активен ли разговор. Время шло, но в трубке по-прежнему было тихо.

– Алло, – повторила Меган, – кто это?

– Привет, дорогая моя…

По телу пробежала дрожь. Это был тот самый голос, который она не раз слышала в своих снах, голос существа, которое, наверняка является одной из масок демона, ее бугимена.

– Я скучаю, – повторил голос, и Меган слышала в нем злую ухмылку, – почему ты избегаешь меня?

Резкими, неточными движениями она стала нажимать на кнопку завершения вызова, но ничего не получалось: секунды все шли. Она нажала на кнопку выключения телефона. Экран не потух, голос из динамика продолжал звать ее, вводя в панику. Засыпая, она знала, что может ожидать ее «там», но здесь, на этой территории она была не готова к подобным фокусам.

– Я же не сплю, – бормотала она себе под нос, – не сплю! Здесь у тебя нет власти!

– Ошибаешься, – слышался приглушенный голос из динамика.

Меган постаралась взять себя в руки. Она знала, что демон только и ждет, когда она запаникует и начнет действовать безрассудно. Да, он застал ее врасплох, но пора брать ситуацию под свой контроль. Она закрыла глаза, сосчитала до трех (считать до десяти просто не было времени) и приложила телефон к уху.

– Ты блефуешь, – спокойно сказала она, – если бы ты мог, ты бы давно подстерег меня в моем мире, но ты лишь жалкое ничтожество, прихвостень дьявола, которому выделено ограниченное рабочее место. Думаешь, что напугал меня? Как по мне, это ты боишься меня, потому что даже не решаешься назвать мне свое имя.

– Ибо имен у меня много, – сказал голос.

Как психолог, проанализировав этот ответ, Меган подтвердила свои догадки: существо, демон – блефовал, к тому же, пускай он ее и не боялся, но оценивал, как сильного противника, иначе бы он не сказал ничего о своем имени, а продолжил бы угрожать. Но на этой территории его угрозы были пустышками. По крайней мере, Меган надеялась на это.

– Ты же понимаешь, что не получишь меня? – спросила Меган. – Я тебе не по зубам. Оставь меня в покое.

– О, милая… У меня очень много зубов, я справлюсь. У меня много времени, я никуда не спешу. Жить в твоих снах – одно удовольствие. Это так увлекательно: ждать тебя и каждый раз по запаху, по твоему чудному запаху отыскивать место, в котором ты появилась…

– Прости, не могу сказать того же об аромате, что исходит от тебя, – ответила она.

– Ты же понимаешь, – продолжил голос, – что все, чего ты боишься, оказываясь во сне – это я. Я могу наслать на тебя кошмар в любом облике, но это все – я.

– Прости, но мне на это плевать, – ответила Меган. – Мне абсолютно плевать, кто ты и как выглядишь. Я склоняюсь к тому, что у тебя и вовсе нет обличия, иначе ты бы давно мне показался. Ты бы не удержался от такого искушения. Но ты бестелесный дух, который даже не имеет своего сознания, а вынужден существовать в чужих, как паразит. Верно: ты – паразит! Я угадала?

– Кто-то другой бы уже поплатился за такие слова…

– Но не я? Ты это хотел сказать? Да брось… Ты просто ничего не можешь мне сделать, пока я не сплю. Ведь так? У тебя даже напугать меня как следует не вышло. Скажи, а за что тебя сослали? Ты же демон? Ты уж прости, я тебя зову бугименом. Так за что тебя сослали из преисподней прямо в мою голову? А, бугимен?

– Бугимен? Забавно… так меня многие звали. И подобных мне. И, дорогая, ты ошибаешься. Ты слишком себя недооцениваешь. Я с превеликим удовольствием лакомлюсь твоими страхами, твоими желаниями, твоими фантазиями.

– И вкусно тебе? Я давно тебя не боюсь, ты знаешь это. Я уверена.

– У каждого человека есть страхи. Ты не боишься глазами, верно, тебя сложно испугать, но это не значит, что ты совсем не испытываешь страха. Страх и испуг – не одно и тоже.

– Слушай, может тебе там и нечем заняться, но у меня полно работы. Меня утомила наша бессмысленная болтовня. И смени оператора – от твоего разит дохлятиной.

Что-то подсказывало Меган, что, сними она со своего телефона батарею, разговор не оборвался бы (не потому ли, дорогая моя, что он проходит в твоей хорошенькой головке?), потому она убрала телефон в самый дальний внутренний карман своей сумки и вышла из кабинета.

Походка была не такой, как прежде, но все же Меган выглядела хорошо и весьма симпатично.

– Уже отработала? – улыбнулся приветливый охранник, мужчина лет шестидесяти, на выходе.

– Еще пару дней, – ответила Меган, – а потом вы меня не скоро увидите.

– Повезло ему, – ухмыльнулся он.

– С моим характером… я не была бы так уверена, – хихикнула Меган.

– Что ему до твоего характера, – сказал охранник, – «там» он не имеет никакого значения.

– Что, простите?

– Я говорю, вот записка, оставили для тебя, – мужчина протянул Меган сложенный листок бумаги.

– Кто оставил?

– Не могу знать. Я пришел – она уже лежала на моем столе. На ней ясно написано имя, кому следует передать. Ты не волнуйся, я не читал.

– Спасибо большое…

Меган взяла записку, на которой уже знакомым ей почерком было написано ее имя, положила в карман, поблагодарила еще раз охранника и попрощалась с ним. Что бы там не было написано, она не планировала читать, пока не окажется дома. Рядом с Ником.

В автобусе ей сразу уступили место. Николас настаивал на том, чтобы она брала такси или ждала его, если уж сама не хочет садиться за руль, но у Меган опция послушания и принятия во внимание настоятельных советов в свой адрес была развита слабо либо отвергнута совсем, причем давно и весьма ею осознанно.

– У вас что-то выпало, – сказала Меган мужчине, который перед ней сидел на месте, на которое теперь присаживалась она.

– Нет, это не мое, – вежливо улыбнулся тот и уставился в свой телефон.

Меган взяла в руки то, что лежало на сиденье: это был сложенный лист бумаги, такой же, какой ей несколько минут назад передал охранник в университете. Она с опаской перевернула листок, уже зная, что увидит на обратной стороне. Свободная рука проверила карман: записка, переданная охранником, лежала там, где ее положили. Туда же Меган отправила и второе послание.

«Я в игре», – подумала она голосом, которому не часто давала волю, но которому была рада.

По дороге домой Меган зашла в супермаркет. Еще не так давно она бы сперва посетила магазинчик мистера Фредди, но его обгоревший труп вот уже несколько месяцев покоился в земле. Жена оплакивала мужа и была не в состоянии вести дела магазина, взрослые дети не видели в нем никакого интереса, поэтому дело всей жизни старика, погибшего странной и страшной смертью при крайне загадочных обстоятельствах, которые никто и никогда не раскроет, постепенно сходило на нет, а неделю назад вдова мистера Фредди и вовсе выставила магазин на продажу. И лишь Меган знала, что формально мужчина умер во сне, даже не мучаясь.

Зайдя в супермаркет, Меган оставила в камере хранения свою увесистую сумку: в ней лежали папки с некоторыми бумагами с работы. После того, как Николас переехал к ней, количество закупаемых ею продуктов резко возросло. Это была одна из причин, по которой до встречи с Николасом Меган категорически не хотела заводить серьезные отношения. Ник старался не обременять Меган лишней работой, поэтому приготовление еды полностью взял на себя, за что Меган была ему очень признательна: она терпеть не могла готовить, у него же это получалось изумительно.

Много она старалась не покупать, потому что носить сумки ей с каждым днем становилось все тяжелее. Она знала, что Николас в любом случае побеспокоится об ужине, поэтому взяла лишь кофе: ему крепкий, себе без кофеина, сливки и, разумеется, консервы для мистера Блонда, который жутко ревновал свою хозяйку к новому обитателю их жилища.

Перед выходом из магазина Меган открыла камеру хранения, в которой лежала ее сумка. Злость и раздражение овладели ею, когда в камере, помимо сумки, она увидела еще один – третий – сложенный листок, на котором все тем же каллиграфическим почерком было выведено одно единственное слово: Меган.

Такая же записка ждала ее и в почтовом ящике среди вороха бесплатных газет. Четыре записки, четыре послания от бугимена. Меган переступила порог своей квартиры, закрыла за собой дверь. Ей безумно хотелось зашвырнуть ключи в гостиную, да так сильно, чтобы непременно что-нибудь разбить, ей хотелось закричать и ударить кулаком в стену, ей хотелось «выпустить пар» и тем самым дать слабину. Но она молча повесила ключи на ключницу у двери, сняла обувь, поставила на пол сумку и пакет из супермаркета, погладила встречающего ее Джеймса Блонда.

– Не дождешься, ублюдок, – улыбаясь и продолжая гладить кота, сказала она, – не с той ты связался.

Меган разложила на столик перед диваном все четыре аккуратно сложенных листа, по форме напоминающие конверты, в том порядке, в каком они попали к ней, взглянула на часы: Николас должен вернуться через два часа. Телефон все еще лежал в сумке, и Меган надеялась, что та тварь, говорившая с ней из динамика, уже заткнулась.

Она закрыла глаза. Искушение было слишком велико, на то оно и искушение.


Ник спешил домой – он не мог дозвониться к Меган: линия все время была занята. Когда он зашел в квартиру, то обнаружил в коридоре ее сумку и пакет из магазина. Это было не похоже на нее: она всегда сразу убирала свои вещи.

– Меган? – настороженно позвал он.

– Я здесь, – последовал негромкий ответ неуверенным в себе голосом.

Николас вошел в гостиную и увидел Меган, которая сидела на диване, рядом лежал мистер Блонд и презренно смотрел на Николаса, словно говоря ему: смотри, неудачник, я рядом с ней! Перед Меган на журнальном столике были разложены развернутые листы бумаги, и даже на расстоянии было заметно, что на каждом из них было написано много текста.

– Что с твоим телефоном? – спросил Ник.

– Он транслирует не то, что мне хотелось бы, – ответила Меган.

– То есть?..

– То есть сегодня по нему мне позвонил он. Понимаешь, Ник – он. А потом, когда я не захотела продолжать с ним беседу по телефону, он стал писать мне письма, – Меган иронично улыбнулась, но Николас видел, что она очень расстроена и… напугана? – Одно письмо было оставлено для меня в университете, другое – ты не поверишь – в автобусе, третье было подброшено в камеру хранения в супермакете. С четвертым он обошелся более банально: я нашла его в почтовом ящике.

– Кто мог их тебе подбросить?

– А разве это имеет значение?

– И что в них?

– Прочитай сам. Я не хочу перечитывать. Я вообще не понимаю, зачем я их прочла. Здесь выдержки из книг, рассказов или учебников по истории: не могу сказать, так как ты знаешь, что я избегаю чтения книг. Фантазия может сыграть со мной злую шутку, и он решил этим воспользоваться, нашел мое слабое место. Мои сны за последнее время показались ему слишком спокойными и скучными, и он решил разбавить их такими красочными историями… Я думаю, что что-то здесь вымышлено, что-то взято из истории. Это уже не имеет никакого значения. Прочитав каждую из этих коротких записок, я представила описанные события в голове, фантазия доработала то, что ей показалось, было слабо приукрашено, и теперь можно ожидать постановки всех этих сцен в моих снах. Не зря он называл себя сценаристом и декоратором. Не сомневаюсь, что сейчас эти декорации учат свои роли и готовятся к встрече со мной.

– Но ты же сама говорила, помнишь? – спросил Николас. – Неважно, что делает он, ты – режиссер.

– Проблема в том, – улыбнулась Меган, – что сценарий пишется заранее, а мне, как режиссеру, будет отведено слишком мало времени, чтобы в нем что-то изменить. И, кстати, я не удивлюсь, если сейчас в холодильнике или в банке с кофе мы найдем еще одну записку. Я в душ, а ты можешь пока все это перечитать…

Письмо №1

Разумеется, ей это доставляло удовольствие. Если бы это было не так, стала бы она выделять для них столько места? Что обычно рабу причитается: угол в общей, кишащей крысами, комнате. А для этих рабов был отведен весь чердак, чего они, однако, не ценили.

Ей снились такие яркие, красочные сны, после которых хотелось творить, создавать, преображать, воплощать свои идеи в жизнь. У нее для этого было все: живые холсты для работы, инструменты для создания правильного образа и нескончаемое вдохновение.

Иногда попадались бездарные пустышки, которые ни на что не годились: они ломались сразу же после того, как к ним прикасалось искусство, они не могли выдержать на себе кисти художника. Это ее огорчало, безусловно. Но затем она ложилась спать, и Великий Вдохновитель обучал ее новым приемам в искусстве.

С материалом для работы проблем не возникало: искусство требовало жертв, поэтому она платила любые деньги. Для художника важнее всего наличие двух вещей – это возможность творить и иметь неиссякаемый источник вдохновения. И то, и другое у Дельфины имелось.

Однажды Вдохновитель показал ей, как легко можно своими руками создать картину с изображением омара или краба. Дельфине эта идея пришлась по душе, и, проснувшись, она немедленно отправилась на чердак. Стоит заметить, что огрехи у картины были, но автор был доволен результатом: она видела прекрасного омара, извивающегося на полу, словно его только что выловили со дна океана. Омар не издавал ни звука, как и подобает морским жителям.

Так видела Дельфина – Великий Художник, познававший искусство благодаря Великому Вдохновителю, который приходил к ней ночью и учил ее творить.

Другие обитатели чердака видели эту картину иначе: черная девушка с зашитым ртом, которой в нескольких местах сломали руки и ноги, чтобы те напоминали конечности членистоногого животного, извивалась от адской боли, то теряя от нее сознание, то на время снова приходя в него. Мысли ее путались, но в те краткие моменты, когда они были ясными, она молила у жизни смерти.

Глупая рабыня не разбиралась в искусстве, потому, когда Дельфина преображала ее тело, противилась, насколько хватало наглости. Или, быть может, сил. Стоит отметить, что омар, которым художница восхищалась, просуществовал достаточно долго. Куда дольше, чем голова-котелок, в которой Дельфина решила равномерно перемешать содержимое, или «многоножка», к которой Художница пришила дополнительные конечности – неблагодарная мразь даже не удосужилась обучиться новому умению, которым Художница ее наградила. Не каждому Творец предлагает такой дар, а эта падаль, вместо того, чтобы благодарить Дельфину за возможность стать первым творением с пятью руками, сгинула и сама, и испоганила такой материал…

Но ничего. Дельфина знала, что наступит ночь, что ночью придет Он – тот, который знает, как творить искусство. И его запах… его запах напоминал работы Дельфины: ее лучшие, хотя и недолговечные работы, которые она хранила на чердаке рядом с заготовками.

Все прекратил случай. Огонь. Она не хотела, чтобы ее работы, ее искусство, ее картины сгорели, но она не могла позволить, чтобы кто-то еще их увидел. Ведь лишь она – Великий Художник – могла восхищаться своим творением. Но злые люди проникли в ее сокровищницу, они отобрали у нее ее картины, ее творение, ее любовь. Они преследовали ее. Они – бесчувственные, неспособные постичь всю глубину искусства.

Он больше не приходил к ней, и Дельфина больше не могла творить. Она молила, но Он ее не слышал. Без искусства художник умирает. Так случилось и с Дельфиной Лалори.

Письмо №2

«Если это не ад, то что же?»

Так думал каждый, кто попадал сюда. Те, кто ранее отрицал существование ада, тут же раскаивались в этом, но убеждение в том, что нет рая, там крепло с каждой прожитой минутой. Нет, не прожитой. Вынесенной там минутой. Ибо то была не жизнь, то было лечение от жизни, изучение всех ранее неизвестных людям способов, как исцелить землю от ее разрастающейся раковой опухоли – от человечества.

Генерал-лейтенант – личность важная, уважаемая и значимая. Его гениальный ум и высокий профессионализм в области хирургии помогли ему достичь неслыханных высот. И, как многие великие мастера своего дела, вдохновение и идеи доктор Ишии черпал, когда отдыхал и восстанавливал потраченные силы. Он знал, что многим великим их открытия пришли во сне. Пример тому – периодическая таблица, которой он руководствовался при создании того, что было принято считать биологическим оружием. Сам же Широ Ишии называл это вовсе не оружием, а лекарством для мира, избавлением человечества от бесполезного биомусора.

Странное вдохновение посещало маэстро по утрам. Он был полон идей и готов к самым немыслимым экспериментам. Начинал он с весьма безобидной вивисекции, что практически не приносило никакого удовлетворения мастеру. «Все не то, не то», – твердил про себя доктор Ишии. Во сне все было куда проще. Но, когда угроза войны стала слишком велика, и его страна нуждалась в его гениальном и извращенном уме, то ему предоставили полную свободу действий с неограниченным материалом для работы.

Было увлекательно сравнивать последствия обморожения и переохлаждения: столь разное влияние на организм и столь схожие полученные результаты. Но разве результаты были важны для мастера? Настоящий художник наслаждается не только результатом, но и процессом своей работы. Это – пища для него, его воздух. Вставляя клещи в беременную женщину, извлекая из нее «биоматериал», которым она и была беременна – что может быть более вдохновляющим для такого гения, как Широ Ишии?

Но все это было предсказуемо. Даже ребенок знает, что от прикосновения кожи к острому предмету появится разрез, из которого струйкой будет вытекать кровь, разница лишь в преследуемой цели, соответственно и в толщине лезвия этого острого предмета, и в длине полученного разреза: чем длиннее и шире разрез, тем больше струя. Это все уже было неинтересно и скучно. Ишии не мог спать: его терзали мысли о том, что его гений теряет сноровку, теряет вкус к жизни.

Тогда он стал испытывать на имеющихся у него биоматериалах настоящее лекарство. В отчетах Широ указывал: «Биологическое оружие», но он – доктор, а посему это было лекарством. И безусловно, оно лечило. Ох, как оно умело исцелять. Он изобретал прививки для планеты. Получая вакцину, сперва приходилось вытерпеть последствия: биоматериал корчился от мучений, у кого-то отсыхали конечности, у кого-то разъедало внутренние органы до тех пор, пока кислота, их прожигающая, не выходила наружу через кожу, тела других покрывались язвами, кто-то опухал настолько, что задыхался от расширившихся до ненормальных размеров стенок гортани, из-за чего воздух не мог попасть в легкие. А затем биоматериал умирал, а значит планета вакцину приняла и переболела ею. Больше вакцины – меньше болезней. Все просто.

Доктора ценили по заслугам. Его руководство было менее сентиментальным, потому его труды формально значились так: испытания микроорганизмов на военнопленных врагах, создание биологического оружия, хирургические опыты, эксперименты по воссозданию искусственным путем природных болезней. Большие успехи. Много жертв. Неоценимая заслуга перед своей страной.


***

– И зачем ты все это прочитала?..– пробормотал вслух Николас, откладывая второй лист и переходя к третьему.

Письмо №3

Это была великая женщина. В последствии у нее было много подражателей, но так искусно, так по-королевски изящно и эротично забирать жизни, вкладывая в это всю вселенскую страсть, как это делала она, никому после не удавалось.

У нее была цель, выше которой, пожалуй, не сыскать: она отнимала чужие жизни ради величайшего творения на земле – ради себя.

Молодость дается каждому человеку лишь раз. Но не для нее. Она была выше такого понятия, как старение и уж тем более выше понятия смерти. Она сама – смерть, она – жизнь, она решает, кто отдаст ей свою молодость, она решает, кто будет достоин этой чести.

– Эржебет, как ты прекрасна, – пел ей голос в ее снах, – твоя красота не сравнится ни с кем ни в твоих землях, ни в чужих странах. Но дорогая, дорогая Эржебет… Нет ничего прекраснее красоты, но и нет ничего более мимолетного, чем она. Твоя кожа обвиснет, станет сохнуть и съёживаться, вокруг твоих сочных, полных желания губ, старость нарисует множество бороздок, при виде которых ты будешь думать лишь о том, что ты увядаешь, что твой цветок сохнет и умирает. Но не печалься, Эржебет, я знаю, как тебе избежать позора стать старухой. Этот секрет так прост, но глупцы не могут догадаться и познать его тайну. Почему из человека уходит его красота, его молодость? Ведь просто он ею не насыщается. Что может быть проще? Дорогая Эржебет, моя обожаемая, моя единственная и желанная графиня Эржебет. Все, что тебе нужно – это молодость. Так бери ее! Пей ее, ешь ее, сходи с ума от нее. Умывайся молодостью, пьяней от нее, насыщайся ею. Этой пищей нельзя пресытиться, это самое недолговечное вино. Моя милая Эржебет… Ты – моя любовь, моя единственная, мое прекрасное творение. Если ты будешь наполнять свои сосуды молодостью, то молодость будет твоим спутником вечность, и ты не узнаешь смерти. А я буду рядом. Я буду приходить к тебе в твоих снах, буду любить тебя, а ты будешь моей. Твой муж, твои любовники – ничто рядом со мной. Они не дадут тебе того, что дам тебе я, они не знают тех тайн, которые знаю я. Мы будем править вместе: ты – днем, я – ночью, моя графиня. Ты будешь пить молодость, а я буду пить тебя, ты будешь брать ее так, как захочешь, а взамен я буду брать тебя так, как захочу того я. Но я клянусь, моя дорогая, что тебе это будет нравится. Ты будешь просить у меня этого снова и снова, а я буду тебе подчиняться. Нам будут принадлежать сны. Видишь, как все просто? Я буду любить тебя, моя графиня, моя дорогая Эржебет, и любовь моя сделает тебя всемогущей, а вино юности сохранит твоюкрасоту. Для тебя и для меня.

И Эржебет пила это вино. Ох, да, она упивалась им. Ее тайный любовник, который приходил к ней в ее снах, рассказал ей, где течет это вино: в жилах юных дев, чья молодость лишь расцветала, которые не знали мужа и были чисты и невинны.

Голос из снов не обманул: она пила вино юности и была свежа и прекрасна. Он приходил к ней, он любил ее страстно, а она не могла насытиться им.

Графиня получала истинное удовольствие, купаясь в чане, наполненном вином. Неверных слуг смущал запах, что исходил от вина, к тому же они не всегда могли его отмыть, за что Эржебет наказывала их.

Юных дев привозили в замок чаще, чем перепелов и фазанов из деревни. Батори «пила» их, как и завещал ей ее тайный любовник, но иногда ей было так вкусно, что простого бокала было недостаточно. Тогда она могла поцеловать девицу, да так сильно, что порой откусывала ее плоть и с жадностью поглощала. Перечить никто бы не посмел, ведь для молодости графини сии девы и были созданы и привезены. Или украдены. А каждый в ее замке знал: графиня – превыше всего.

Порой голос, который Эржебет так любила, долгое время не посещал ее, и тогда она сильно скучала и злилась. Она знала, что ему понравится: она приковывала сосуды с драгоценным вином к стене, она медленно колола и резала их, растягивала удовольствие, медленно забирая их молодость. И он снова приходил. Он не мог не любить ее такую: по изящному телу текла густая, темная кровь, которую он аккуратно слизывал с гладкой кожи. Она не видела его, но ей и не нужно было. Ей было важно, что он любил ее – молодую, прекрасную, свежую. Вино, в котором было обмазано все ее тело, он выпивал, как нектар, и они пьянели вместе.


Когда ее предали, когда ее уличили и обвинили в том, что она желала быть молодой и прекрасной, он перестал к ней приходить. Она знала причину и не винила его: без вина, без юных дев она снова стала увядать, снова стала смертной графиней Батори, которую вся округа возненавидела и признала вампиром и кровопийцей, душегубицей и ведьмой. Не понимая, что Эржебет, великая Елизавета Батори, была всего-на-всего женщиной, которая не могла смириться с несовершенством человека, как творения.

Письмо №4

Сухая, холодная, арийская расчетливость. Ничего лишнего, никаких отклонений от нормы. Все только по делу. Факты, факты, факты.

Сама смерть ее мало прельщала, ей были больше по душе мучения, которые обычно предшествовали смерти в концлагерях. Это особое наслаждение было практически ни с чем не сравнить, разве что с теми моментами, когда Некто (Великий Некто) обучал ее, как можно получить максимальное удовлетворение от ее любимого увлечения.

Но потом он научил ее искусству… У Ильзы был отменный вкус, которому не мог угодить ни один художник, ни один мастер. И тогда она сама принялась за дело.

Она любила кожу. Она была страстной поклонницей кожаных изделий, но низкосортная кожа свиней или крупного скота… О, нет. Это не для такой женщины, как Ильза Кох.

«Для чего эти смертники делали себе татуировки? – размышляла она. – Они умрут, сгниют, их кожу съедят черви вместе с тем, что они изобразили на ней. Или, что вероятнее всего, сгорят в печи. В моей печи. И тогда даже червям не достанется хотя бы обрывок прекрасного. Но искусство должно быть вечным! Его непременно стоит сохранить!»

И она сохраняла. Обложки для книг, сумки и кошельки… Нижнее белье из особой, цыганской кожи, возбуждало ее больше, чем что-либо. Но абажур – ее главное достояние: такая тонкая кожа, такая искусная работа… Гладкости этого абажура позавидовала бы даже великая графиня, для которой гладкость кожи была главным в жизни.

Когда объект не представлял никакого интереса с точки зрения искусства, Ильза наказывала его, спуская псов. Те не были ценителями, они грызли и рвали, радуя свою хозяйку.

Ильза жила в свое время: время, когда убийства были нормой, когда за поклонение столь великому искусству не каралось законом.

Но и этому времени пришел конец. Попав в заключение, она хотела сойти с ума, но Некто не позволял ей этого. Он продолжал приходить к ней, медленно высасывая из нее жизнь тех, кого она умертвила во имя искусства. Он медленно кормился ею, медленно, ибо любил. А когда он покончил с ней, она покончила с собой.

Ирония. Не более того. Из ее кожи не сделали обложку для книги, из ее кожи не вытянули абажур и не сшили сумку. Она сгнила и была съедена червями.

Холодный пересказ о строгой женщине. О несчастной женщине. О бухинвальдской суке с самым изящным и искусным абажуром во все времена.


***

Как ребенку не избавиться от странных, плохих мыслей, что прокрались в его детскую головку после того, как он застал своих родителей за тем процессом, в результате которого он в свое время и появился на свет, так и Меган еще долго будет под впечатлением от того, что она прочла. Николас понимал это. Для обычного человека информация, которая содержалась в этих записках, была лишь информацией. Возможно, чтение подобных текстов у кого-то бы и вызвало отвращение, а у кого-то не пробудило бы совершенно никаких эмоций.

Но не она. Всю жизнь избегая чтения негативной литературы, она попалась в такую глупую ловушку для разума. Причем четыре раза подряд. Николас не хотел думать об этом. Он понимал, что теперь нужно оберегать Меган еще больше, ведь то, что могло прийти к ней этой ночью, могло погубить ее. И забрать.

Она вышла из душа. Он ни о чем не спрашивал. Письма спрятал. Она молчала. Николас приготовил ужин.

– Нам стоит посмотреть этим вечером фильм, – сказал он во время еды, – комедию. Ты не против?

– Я полностью с тобой согласна, – ответила Меган. – Максимально глупую и бессмысленную.

– Но наполненную положительными эмоциями, – улыбнулся Николас. Меган ответила улыбкой.

Они оба прекрасно понимали всю серьезность ситуации. И всю ее абсурдность тоже. Заметив во время просмотра фильма, что Меган смотрит «сквозь» экран, Николас сказал:

– Сегодня я не буду спать.

– Что? – переспросила Меган. – Почему?

– Ты знаешь. Я буду оберегать тебя. Вас.

– Думаешь, что сможешь?

– Если что-то пойдет не так, я увижу по тебе, – сказал Николас. – я надеюсь на это.

– А если я никак не выкажу того, что может происходить во сне?

– Я прочел весь тот ужас. Если подобное увидел бы во сне я, я думаю, что как минимум, я бы дрыгал ногами, имитируя бег.

Они рассмеялись.

– Я думаю, ты понимаешь, что нет смысла это обсуждать, – добавил Ник.

– Понимаю, – сказала Меган. – Кстати фильм дерьмовый. Даже не знаю, какой сценарий хуже: тот, что написал для меня бугимен или сценарий, написанный к этому фильму.

Глава 21

Эпизод первый. Наблюдение


Меган попросила Николаса выйти из комнаты, чтобы ей было проще заснуть. Но даже это не подействовало сразу. Будильник уже дважды срабатывал. Наконец она заснула, а Николас взял книгу, налил в термос кофе, чтобы бодрящий и одновременно пьянящий аромат не мешал Меган, и сел в кресло в ее комнате, которое заранее перенес из гостиной. К его удивлению, Джеймс Блонд запрыгнул к нему на колени и лег, при этом дав понять своим взглядом, что он скорее делает Николасу одолжение, чем дает слабину. Мистер Блонд взглянул на спящую хозяйку, затем на Ника, словно намекая: «Ей этого знать не обязательно, пусть все остается между нами. В противном случае я буду вынужден провести ночь на твоих черных брюках, что лежат в шкафу. О да, я знаю о них. Это моя гарантия».

Николас посмотрел на часы: прошло десять минут. Меган сладко посапывает. На ней лишь майка и хлопчатобумажные трусики. Он не выбирал ее, ровно, как и она не выбирала его. Но в этот момент, когда она лежала на боку, зажав между ногами большую белую подушку, чтобы увеличившийся живот не мешал ей во время сна, она выглядела для него самым родным, что у него когда-либо было. Роднее матери? Возможно. И Рита бы простила ему такие мысли, ибо была мудрой женщиной.

Что он видел? Он видел спящую женщину. ЕГО спящую женщину. Без легкой улыбки смотреть не получалось.

– Правда она прекрасна? – шепотом спросил он у Блонда. Тот в ответ замурчал – впервые под рукой Николаса. – Буду считать это согласием.

Ник решил взглянуть на себя со стороны: вот он, взрослый мужчина, сидящий в мягком кресле с книгой в руках, рядом стоит стакан горячего кофе объемом не менее полулитра, а на коленях мурчит огромный пушистый кот.

– Вот так вот, мистер Блонд, – шепнул Николас, – еще год назад жил под девизом: секс, наркотики и рок-н-ролл, а теперь установлена версия для престарелых: кот, книга и кофеин. Много кофеина.

Меган пошевелила рукой, чем сразу привлекла внимание кота и Николаса. Ее мышцы были расслаблены, ничего не выказывало опасения. До будильника оставалось десять минут.

Когда сработал сигнал, Николас уже был рядом. Меган сказала, что все в порядке, что ей ничего не снилось, и это было прекрасно. Она сходила с полуприкрытыми глазами в туалет, а потом тут же легла в постель и заснула. Джеймс Блонд решил, что на сегодня его раздача внимания окончена, пора снова соблюдать дистанцию. Видя, что Николас не ложится рядом с хозяйкой, он с удовольствием занял свое прежнее место: у ее ног.

Николас сделал глоток кофе, взглянул на часы: скоро час ночи. Пока все было хорошо. Вот только читать ему совершенно не хотелось. Он вспомнил о том, что прочитал в тех письмах. Они были написаны, чтобы пробудить страх. Но что есть страх? Страх перед чем? В чем его сила?

Он задумался. Ночь, пожалуй, создана для трех вещей: для любви, для долгих бесед или для размышлений. Кто-то скажет, что для сна, но сон – это лишь побочное явление ночи и самой жизни, обязательство перед уставшим телом, которое только ворует у нас время, как раз предназначенное для любви, долгих бесед и размышлений. Тот, кто умеет ценить время, кто стремится каждую минуту своей жизни потратить с пользой, он мыслит шире. Время – это его бесценная валюта. Мудрый человек делает вклад из этой валюты, депозит времени: каждую минуту он создает что-то, что приносит ему прибыль не материальную, но моральную, доставляющую удовольствие. И для такого человека сон – это наказание, которого ему не избежать.

– Днем человек работает, чтобы жить, – прошептал он себе под нос, – а ночью спит, чтобы жить. Только когда будет это «жить»? Меган живет во сне. Она может побывать в любом уголке мира. Но ведь это не то. А просто: «жить»?..

Осталось десять минут и половина термоса. Меган не шевелилась, в отличии от ее живота, внутри которого кто-то, похоже, устроил тренировку по футболу. Николаса это не могло не умилять, но он перевел взгляд на глаза Меган: под веками «забегали» глазные яблоки, и это насторожило его. Он отложил кофе, подошел к кровати и присел рядом с Меган. Ее тело потело, дрогнула левая нога.

До будильника оставалось семь минут.

– Меган, – сказал Николас, – проснись. Слышишь? Давай, проснись.

Он легонько потряс ее за плечи, она застонала, но не проснулась. Он потряс сильнее. Глаза открылись.

– Ник… – вяло пробормотала она и положила голову ему на грудь. – Напомни мне, почему ты со мной?

– Потому что такой чокнутой больше не найти во всем мире, – ответил он.

– Ах, да, точно, – шепнула Меган улыбнулась, закрыла глаза и положила голову на подушку. – Сколько минут я не доспала? – спросила она.

– Семь, – ответил он.

– Отмени ближайший сигнал…

Говоря это, она уже засыпала. Николас отключал все будильники, отчет пошел заново. У Меган было больше сорока минут на то, чтобы поспать беспробудным сном и, если повезет, отдохнуть за это время. Сейчас он намеренно не спрашивал ее о том, что ей снилось. Не стоит тратить на это время ночью. Ей необходим отдых.

«Любовь, беседы, размышления», – снова подумал Николас, сел в кресло и отпил кофе из термоса.

Он смотрел на нее и понимал, что то, что происходит с ней – ненормально. С ними. Но что есть нормальность? Кто нормальный, а кто нет? Все ли люди, проходящие курс лечения у психиатра – психически больны, и все ли люди, ни разу не бывавшие на его приеме – здоровы? Есть ли гарантии того, что и сам психиатр здоров психически?

Принято считать, что человек нормальный, если он выглядит свежим, ухоженным, он приветлив, мыслит рационально (по общепринятым стандартам рациональности). Вся его жизнь стремится к идеалу, сам он – идеал, а в идеальном мире нет места для сомнений и погрешностей. Но, когда в его идеальной жизни появляется нечто такое, что его может смутить… что тогда? Депрессия? Ах, да, нормальным людям свойственно иногда впадать в депрессию. Депрессия время от времени – это норма, нормальнее всех норм мира.

Но человек, который не всегда радостно разговаривает со своими знакомыми, а иногда и вовсе избегает встреч с ними, позволяет себе вольность в мыслях, в фантазиях, выход за границы рациональных взглядов на жизнь – он умеет анализировать свой внутренний мир, умеет сосредоточиться на себе, умеет вовремя обеспечить своего внутреннего человека покоем и отдыхом, чтобы избежать той самой «нормальной» депрессии. Да, такие люди обществом воспринимаются, как психи, но на самом деле – они самые психически здоровые люди. Они всегда пребывают немного за гранью общепринятой нормальности, потому в их жизни нет перепадов от штиля к шторму: их лодка все-таки немного сотрясается, но это они ее раскачивают, пританцовывая в ней. И улыбаются. Бессовестно по-сумасшедшему улыбаются.

Он взглянул на часы – прошло двадцать минут. Меган спит. Николас надеялся, что она видит хорошие сны. Или хотя бы не плохие. Любой из тех страшных личностей, какие были описаны в посланиях, представляли для Меган огромную опасность. Их давно нет в живых, но тот демон, что обосновался у нее в голове, умеет принимать любой образ, полностью копируя все их привычки и зверства. Как знать, может это действительно духи, которых бугимен призывает на службу, к тому же они и при жизни творили лишь зло.

Значения это не имело. Их появления во снах у Меган не сулило ничего доброго.

Она застонала и пошевелилась. Николас взглянул на часы: до будильника осталось тринадцать минут, но в этот раз она ведь спала дольше.

Стон перешел в плач, и Николас принялся незамедлительно будить Меган. Вышло это не сразу, но, открыв глаза, она тут же расплакалась. Ему было непривычно видеть ее такой, оттого больнее вдвойне.

– Это было жутко, – сказала она, – неописуемо жутко.

– Все потом, – Николас обнял ее и прижал к себе, – не думай сейчас об этом. Все хорошо, ты дома, а я рядом с тобой. Все позади.

– Как вылечится от сна? – спросила Меган, немного успокоившись. – Я не хочу больше спать. Но я не смогу не спать вечность.

– Этого он от тебя и добивается. Не сдавайся. Борись.

– Для чего? – она подняла глаза на Николаса. – И что значит – не сдаваться и бороться? Продолжать спать урывками по тридцать-сорок минут, а ты при этом будешь меня сторожить? А когда будешь спать ты? И откуда такая уверенность, что потом станет легче? Мы не можем всю жизнь ждать это мифическое «потом», жить ведь хочется сейчас!

– Меган, прошу, успокойся, – он обнял ее еще крепче, – ты прекрасно понимаешь, что истерика ни к чему хорошему не приведет. Ты мудрый человек, и сейчас ты возьмешь себя в руки, подумаешь о хорошем и… расслабишься. Ты знаешь, что должна спать. Я понимаю, что тяжело и обидно принимать его условия, но на данном этапе у нас нет выбора. Ни у тебя, понимаешь, а у нас. Ты не одна. И это главное.

– Мы – это главное.

– Самое главное, – он положил руку на «неспокойный» живот. Все было по-семейному правильно, по-семейному красиво.

– Семья, – шепнула Меган и прикрыла глаза.

Обнявшись, они пролежали почти все время, что было отведено на очередную фазу сна. За несколько минут до очередного будильника Николас заметил, что Меган уснула, и он снова отключил ближайшие сигналы.

Ее голова лежала на его груди, между ног все еще была зажата подушка. Кот перелег на освободившееся кресло. Плечо Николаса затекло, но он не хотел шевелиться, чтобы не потревожить сон Меган. Он не мог увидеть, как неестественным способом сжимаются ее глаза и губы, но почувствовал, как мелкой дрожью содрогается ее тело, прикрытое тонким одеялом.

Слабый стон с трудом прорезался сквозь зажатые губы. Николас отбросил одеяло, чтобы снова будить Меган, когда заметил пятнышки крови на майке.

– Меган! – громко крикнул он и слишком резко дернул из-под нее свое затекшее плечо. Он подскочила, издав пронзительный долгий крик, продлившийся не менее двух секунд. Затем она ухватилась руками за свой живот и громко зарыдала.

– Больно! Жжет! – кричала она.

Николас помог поднять ей майку и увидел на растянутой коже живота в промежутке между выпяченным пупком и резинкой трусиков вырезанную линию, тонкий разрез, из которого сочилась кровь.

– О Боже, Ник, – рыдала Меган, – как же больно!

– Я сейчас обработаю, не волнуйся, – ответил Ник, хотя понимал, что волноваться она будет. И еще как! Его самого трясло так, словно он держался одной рукой за оголенный провод под напряжением.

Наспех оценив опасность пореза, Николас поспешил на кухню за аптечкой. Боковым зрением он заметил время, которое показывал дисплей на микроволновой печи: 03:04. «Совершенно бесполезная информация», – успел подумать он.

– Порез не глубокий, – успокаивал он Меган, протирая раны, – повреждена только кожа. Я уверен, что ребенку ничего не угрожает. Не нервничай.

– Ты сам понимаешь, что просишь о невозможном? – взмолилась Меган.

– Прекрасно понимаю, Мег, но я же должен был попытаться, – он насилу улыбнулся.

Лоб блестел от пота, руки, казалось, дрожали. Наклеивая пластырь Ник подумал о том, что растущий живот не будет давать порезу быстро срастаться. И наверняка останется шрам. К тому же, что Меган скажет на осмотре в больнице? Столько вопросов, на которые нет ответов, нет рациональных объяснений. Ох уже эта нормальность… Вынуждает выдумывать «правильную» ложь и отрекаться от «неправильной» правды.

– За что нам все это? – тихим голосом спросила Меган, когда Николас закончил заклеивать рану.

– Можно я буду честным? – ответил тот. – Не буду больше говорить о том, что все это – испытание, или временные трудности, или наказание за некий кармический долг. Чушь это все. Это гребаный демон, который выбрал тебя, выбрал нас не потому, что мы в чем-то провинились в этом мире, а потому, что он буквально является исчадием ада, по непонятным для нас причинам избравший тебя в качестве своего места обитания. В качестве объекта, из которого можно высасывать жизнь. В том нет никакой твоей вины. Когда кто-то идет вечером по неосвещенному переулку, и его подрезают с целью обокрасть, тот человек не виноват. Он просто шел в темноте. Нет его вины в том, что именно в том месте ему было необходимо пройти.

– Остановись, – попросила Меган, – прости, но хватит. Не говори, прошу. Давай помолчим. Очень болит голова и бешено колотится сердце. Я скажу только одно: если я найду способ, как убить эту мразь, отравляющую нашу жизнь, то я с радостью сделаю это.

– Один вопрос, всего один, можно?

Она кивнула.

– Это те письма, да?

Она снова кивнула.

Они лежали в постели несколько минут в полной тишине. В комнате горел свет, что явно не устраивало мистера Блонда, который был вынужден провести остаток ночи на диване в гостиной.

Меган знала, что там, во сне, в ее особом, странном измерении М ее ждет он. Не знала, в чьем облике на этот раз, но знала, что он ждет. Она это чувствовала. Но выброс адреналина был настолько мощным, что ни ей, ни Николасу, который все это время с нежностью гладил ее волосы, спать не хотелось.

– К черту все, – наконец сказала она, – именно к нему. Пусть бугимен отправляется к черту. Надоел страх. Ник, – она улыбнулась, – пригласи меня на кофе.

– Что? Сейчас? – удивился Николас.

– Да, сейчас. Свари нам кофе, пожалуйста. Такой, какой мы пили в нашу первую встречу. Помнишь?

– Латте, – ответил он, – с молочной пенкой.

– Да. Я думаю, получится романтично: мы будем пить кофе у окна, встречая рассвет. А потом заснем. И, как знать, может проснемся в нашем кафе, за нашим столиком.

– Было бы неплохо. Но что, если…

– Нет, – перебила она его. – Нет смысла бояться. Ты прав. Я не виновата, что должна пройти по темному переулку. Мне очень страшно. Обосраться, как страшно…

Они рассмеялись. Очень громко рассмеялись. Николас не слышал раньше, чтобы Меган так ругалась, он не знал, что внутри у нее припрятана особая ее сторона, которая согласна намеренно ходить по темному переулку, зажав в одной руке едва заметный перочинный нож, а в другой – огромный топор.

– …но я все равно живу, – продолжила она. – Буду учиться выживать в страхе, попутно изучая его и выискивая способы избавиться от него. Выбора у меня нет. Ты верно говоришь. А теперь сделай нам кофе, – она поцеловала его в небритую щеку, – а я посещу туалет – излюбленную комнату таких колобков, как я.

Они пили кофе, ели печенье, Николас достал из морозильной камеры фисташковое мороженое. Они выглядели расслабленными, хотя ни один не расслабился по-настоящему. Да и как тут расслабишься, когда под пластырем на животе у Меган сочится кровь?

– Мы самая странная пара, – стараясь не думать о боли, улыбнулась Меган, – мы даже страннее тех, кто знакомится в интернете.

– Зато и самая необычная пара, – улыбнулся Николас. – Может, кому-то и снилась его «судьба», но уж точно не так, как это приснилось нам.

– Ты думал о том, как бы мы сейчас жили, если бы не наши сны?

– А зачем? Ты же сама знаешь, что это пустая трата времени и своих внутренних ресурсов. Ну, допустим, мы бы стали это обдумывать. И что? Сожалеть мне не о чем, а если бы и было… какой прок? Все произошло так, как произошло. И произошло, я хочу сказать, весьма неплохо. А этот демон… Ты сама говоришь, что он давно уже там. Просто именно сейчас он решил активизироваться. Я очень сожалею, если это мое появление спровоцировало это, но я уверен, что рано или поздно он бы проявил себя.

– Ты не в чем не виноват, и ты это знаешь. А вместе мы это переживем, верно?

– Верно.

Эпизод второй. Движущиеся картинки


Уже светало. На полу вокруг дивана в гостиной, с которой давно ушел кот, продолжив поиски спокойного места для ночного сна, стояли пустые ведерки из-под мороженого, грязные чашки из-под кофе, были разбросаны пустые пакеты от печенья, а на самом диване спали двое: он – сидя, откинув голову назад, она – лежа, поджав свои ноги, а на его положив свою голову.

Они спали.


Было темно, а воздух имел соленый привкус. Именно привкус, а не запах. Слабое свечение исходило от нескольких свечей, что висели на стенах, а их пламя играло красными переливами. Здесь было холодно и сыро, но странное тепло исходило от того, что находилось ниже свечей.

Меган присела, чтобы рассмотреть лучше, но уже знала, что увидит там: скрученные обнаженные тела девушек, прикованные цепями к стенам, на которых было множество засохших пятен крови. Не просто пятен, а высохших потоков крови.

Кто-то стонал, кто-то был без сознания, а от некоторых тел тепло уже не исходило – они были высушены – обескровлены.

Меган знала, что Елизавета Батори, она же графиня Эржебет, предпочитала именно кровь девственниц. «Мерзкая сука», – пришло мысленное послание от ее собственной «темной стороны Луны». Меган понимала, что этих девушек уже не спасти, они мертвы вот уже половину тысячелетия, причем смерть их была ужасной и мучительной. Она знала, что перед ней лишь проекции тех, чей прах истлел задолго до ее рождения, но, глядя на их мучения, ей хотелось им помочь, освободить, не дать стать жертвой кровавой графини. Она надеялась, что все девушки, заточенные в этом подвале или, скорее, подземелье графского замка, учитывая время и место, когда и где они жили – это лишь бездушные куклы, «движущиеся картинки», которые бугимен представляет ей в качестве декораций, она надеялась, что души несчастных упокоены и пребывает в ином, лучшем мире, а не играют «на разогреве» у демона в ее личных кошмарах, надеялась, что с кровью этих девушек графиня и демон, владевший ею, не поглотили их душу.

Где-то скрипнули ржавые петли тяжелых дверей, и Меган поняла, что ей впору волноваться не о давно умерших, а о себе, о живой. Жаль, что отправляясь в свое странное царство снов, нельзя обвязаться веревкой, как это делают дайверы или те, кто погружается в глубокие колодцы или расщелины, и, почуяв опасность или отыскав искомое, просто дернуть за веревку, чтобы тебя вытащили те, кто находится наверху. Но «наверху» сейчас находился Николас, который скорее всего тоже спал.

«Ничего, – подумала Меган, – рано или поздно завибрирует браслет. Но лучше бы рано…»

Послышались шаги. Меган прижалась к стене, куда не попадал свет от свечей, вот только переживала, что ее выпирающий живот может выдать ее нахождение здесь.

Они говорили между собой. Было два голоса: мужской и женский, и по простой манере общения между собой Меган догадалась, что скорее всего это была прислуга. Наречие было непонятным для нее, но она припоминала, что Батори была графиней то ли в Венгрии, то ли в Польше. Меган намеренно избегала изучения подобных личностей: она знала, что таковые были в истории, но никогда не занималась самообразованием в этом направлении. Да и ей было плевать, на каком языке шел разговор, ее беспокоило, сколько времени еще пройдет, прежде чем ее разбудит сигнал будильника. Или ее убьют.

Она снова почувствовала тепло где-то совсем рядом. Понимая, что тело человека не может быть такой температуры, чтобы буквально излучать жар, она решила, что это тепло символизирует жизнь, которую Эржебет и «выпивала» из несчастных девушек. Меган посмотрела влево и разглядела девчонку лет четырнадцати: светлые растрепанные волосы, едва заметные реснички и брови, запачканная кожа, которая несомненно была очень бледной. Чем больше Меган смотрела на нее, тем больше могла ее разглядеть, словно на девушку кто-то направил луч фонарика. Зеленые глаза, наполненные страхом, жадно впивались взглядом в ровные, такие взрослые черты лица Меган. Засохшие потрескавшиеся губы дрожали и бесшумно шептали то ли молитву Богу, то ли мольбу о помощи у этой странной женщины. Меган приложила указательный палец к своим губам, показывая той, что сама боится и просит не издавать звуков, потом она опустила палец ниже и показала на свой живот. Язык страха и язык смерти не требуют перевода, на всех языках мира они звучат одинаково.

Шаги все приближались, но шли эти двое слишком медленно. Меган догадалась что они выбирали «ужин» для своей госпожи, останавливаясь около каждой пленницы и, судя по всему, расценивая ее шансы прожить еще несколько дней. Некоторые девушки стонали от боли, так как им уже были нанесены увечья, некоторые были обескровлены, но не полностью: жизнь еще теплилась в их слабых обнаженных телах, согревая холодный камень, на котором они бессильно лежали, свернувшись клубком.

Пара крепких рук подхватила девчушку, что сидела возле Меган. Та болезненно застонала, но была слишком слаба для оказания сопротивления или даже простого крика. Мужчина, что удерживал ее подмышками, что-то грубо говорил ей, а дородная женщина в грязном платье лапала худое, не до конца сформированное тело подростка своими грязными ручищами. Безжизненный, обреченный взгляд в последний раз посмотрел на фигуру в темноте, одетую в странную одежду. Все уже не имело никакого значения.

Когда ее увели, Меган, услышав, как снова скрипнули ржавые петли и опустился массивный засов, вышла из тени и прошла по коридору, по которому только что повели на смерть юную девочку. Ребенка.

У стен сидели такие же девочки и девушки: юные, напуганные, обессилившие. Некоторые были заперты в подвесных клетках и больше напоминали мертвых, чем живых. Но все же они еще были живы. У некоторых были сломаны пальцы, у кого-то даже руки или ноги, на телах других были порезы: глубокие и не очень, рваные и ровные. Синяки были практически у всех, кроме тех, кто попал сюда, видимо, совсем недавно и еще не был представлен перед госпожой.

Одна девушка, заметив Меган – странную незнакомку, которая так странно выглядела, протянула к ней свои худые руки, что-то бессвязно мыча. На ее щеке «красовалась» огромная рваная рана, голая шея и обнаженная грудь были перепачканы высохшей кровью, а когда девушка приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, Меган увидела, что вместо языка во рту шевелится лишь короткий его кусок. «…она могла поцеловать девицу, да так сильно, что порой откусывала ее плоть и с жадностью поглощала» – вспомнилось Меган.

Она не могла удержаться. Возможно, в ней взыграла человечность, возможно, гормоны, пробуждающие тот самый прославленный материнский инстинкт, но Меган протянула свою руку в ответ девушке. Когда она коснулась руки, от которой, как она была уверена, так явно исходило тепло, то ощутила холод и смерть, словно коснулась трупа.

– Но ведь ты и есть труп, – с сочувствием сказала Меган девушке. Та непонимающе уставилась на нее. Из приоткрытого рта и дыры в щеке сочились кровь и слюна, а рука все крепче сжимала кисть Меган, пока та не почувствовала в ней странную вибрацию.

– Прекрати, – строго сказала Меган, – прекрати это.

Уже через мгновение она поняла, что вибрация была вызвана будильником в браслете. Меган оглянулась: лучи солнца пробивались в окно, освещая тот беспорядок, который они с Николасом оставили в гостиной после этой ночи, сам Ник из-за неправильного положения головы забавно похрапывал, сидя на диване, а на его серых пижамных штанах остался мокрый след от слюны Меган, которая натекла на них, пока та спала на его ногах. Все закончилось благополучно. Было мерзко, было страшно, но не настолько, чтобы прервать слюноотделение, которое обычно у людей почему-то ассоциируется со «сладкими снами». Меган только что развеяла этот миф: «пускать слюни» можно даже наблюдая за предсмертными человеческими мучениями.


Она тихо поднялась с дивана, стараясь не разбудить Николаса: в отличии от нее он спит впервые за эту ночь, которая уже – утро. Она захотела укрыть его, но решила, что так уж точно разбудит, а потому тихо прошла в кухню.

Мистер Блонд уже наплевательски относился к тому, что время было слишком ранним, потому что вся прошедшая ночь была для него сплошным испытанием. Присутствие хозяйки одной, да еще и на кухне подействовало на него успокаивающе: хоть что-то нормальное и привычное, пускай и в такую рань. Меган даже позволила запрыгнуть ему на столешницу, чего не разрешала после того, как к ним переехал Николас. Кот довольно мурчал, подставляя руке хозяйке свою белую голову.

– Ты знаешь, мистер Блонд, – шепотом сказала ему Меган, – что твоя жизнь лучше жизни многих людей в этом мире? А в прошлые времена… – она задумалась. – В прошлые времена тебя бы съели, причем по упитанности ты бы сошел за небольшую свинку, – она потрепала его за холку, доставив ему тем самым неописуемое удовольствие, – а из твоей белой шкурки сшили бы шапку. Или воротник. Но тебе несказанно повезло родиться в наше время, к тому же не от беспородной кошки в водостоке, чьи котята редко доживают до того возраста, когда могут питаться самостоятельно, а от элитной мамаши, хозяева которой тебя продали, скажем так, не дешево…

Джеймс Блонд мурчал. К словам хозяйки он тоже относился наплевательски. Она его гладила и даже чесала за ушком – хорошо, позволила запрыгнуть на столешницу – отлично, потянулась рукой к банке с консервами – что может быть лучше?

Какое ему за дело до безродных котят в водостоке?


Под пластырем болело. Ночь прошла, Меган выстояла, пережила ее. Пережила достойно. Но под пластырем болело… 1:3 в ее пользу – лишь в одном из четырех этих ужасных кошмаров бугимен добрался до нее руками воссозданных им монстров, которые когда-то были людьми. И это самое страшное во всей ситуации: эти люди, точнее – нелюди, были реальными личностями, они действительно убивали, творили жуткие вещи, унижали других людей, ставя себя превыше их.

На какое-то время Меган словно вернулась в недалекое прошлое: она сидела у себя на кухне, в большой чашке было еще теплое какао, рядом – кот, который долгое время был единственным мужчиной, с которым она тесно общалась. Тишина. Если не думать о том, что из-под майки выпирает беременный живот, на который к тому же еще и наложен пластырь, то можно захлебнуться нахлынувшей ностальгией. Она любила быть одна, она ценила свое уединение (не одиночество!), ей было хорошо, зная, что она принадлежит только себе.

Но тут со спины тихо подошел Николас, положил свои руки на ее хрупкие плечи, поцеловал в макушку и поинтересовался тем, как она себя чувствует. В тот момент она поняла, что ей хорошо, зная, что она принадлежит только ему.

– Давно не спишь? – спросил он. – Извини, я отключился…

– Все нормально, – ответила Меган, – а не сплю уже примерно… – она взглянула на часы, – один пролет между будильниками.

– У нас теперь своя единица измерения, – улыбнулся Ник. – Я сообщу на работу, что сегодня неважно себя чувствую. Скажу, что из-за плохой погоды сильно болят места переломов.

– Но ведь небо ясное, – Меган улыбнулась.

– Ничего не знаю, – серьезно ответил Николас, – у каждого свое понятие «плохой погоды». Может для меня хорошая – это когда идет ливень и сверкает молния, а вот солнце я не переношу.

– Ты не спал всю ночь.

– Попробую поспать днем. А ночью снова буду твоим сторожем.

– Не надо, правда. Не мучай себя. Я уменьшу время между сигналами будильника.

– Посмотри на это, – он коснулся ее майки, где был наложен пластырь, – нет, я буду твоим сторожем. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы я тебя тогда не разбудил.

– Сейчас я видела сон, – сказала Меган, – когда мы заснули на диване…

И она пересказала ему свой последний сон, отметив, что ей повезло, что, оказавшись «там», она была именно в подземелье замка Батори, а не удостоилась аудиенции печально известной графини.

– А что с остальными снами? – спросил Николас. – Все четыре письма отозвались в твоем подсознании? И кто это сделал… – он указал на ее живот. – Конечно, если тебе тяжело, то не рассказывай.

– Я уже прошла через это, что мне теперь стоит просто рассказать?

И она рассказала ему, но прежде он заварил себе кофе, чтобы темные круги под глазами – следствие бессонной ночи – насытились искусственной бодростью и стали еще темнее.

Да, все четыре письма отпечатались в ее памяти, чтобы ночью предстать уже не текстом на бумаге, а движущимися картинками, которые оживали в ее удивительно странных снах.

Первым ей приснился японец. Меган рассказала Николасу, как видела людей в камерах: там были и японцы, и китайцы, и люди европейской внешности. Большинство из них лежали на кушетках, та или иная часть тела была перебинтована, часто – отсутствовали конечности. Один человек не имел лица, и Меган тут же вспомнились «дохлые сучки» – вот, откуда бугимен взял их образ, подумала она. Этот же человек еще был жив, но, судя по его состоянию – ненадолго. У одного человека, сидевшего, кажется, в стеклянной комнате, все лицо было усеяно красными волдырями и гниющими ранами. Он поднял безумные глаза на Меган и отвратительно улыбнулся ей: губы лохмотьями свисали вниз, обнажая воспалившиеся десна. Меган подумала, что так выглядит смертник, который уже знает, что не проживет и пару дней. Его безумие – оно было его способом принятия неизбежности.

А затем ее обнаружили. Несколько японцев в венной форме преследовали ее, а за ними она видела спокойного, улыбающегося человека в очках. «Широ», – пронеслось в голове. Он смотрел на нее, как коллекционер смотрит на интересную для него вещицу, предвкушая, что вот-вот приобретет ее на аукционе. И какого же было его удивление, когда эта странная белая женщина, к тому же еще и беременная, что пробуждало к ней еще больший интерес, просто исчезла. А потом было суждено исчезнуть и ему вместе с его солдатами и многочисленными живыми экспериментами. «Возвращайся в ад», – успела подумать Меган перед тем, как открыть глаза и попросить Ника напомнить ей, почему он с ней. Услышав его и успокоившись, она снова заснула.


Заснула, чтобы проснуться в прекрасном доме: старинная мебель, картины в золоченых рамах, искусной работы подсвечники, и все это в сочетании с блеском и идеальной чистотой. Меган уже догадалась, кому мог принадлежать этот дом, но надеялась, что ошибается. Послышались приближающиеся разговоры, на это раз она понимала язык, но не могла вслушаться в то, о чем говорили голоса. Ей хватило уже того, что они становились все громче, а значит эти люди подходили все ближе.

Меган, пригнувшись, стала подниматься вверх по лестнице, стараясь прятаться за резной деревянной балюстрадой. Ей было страшно, но и не менее интересно: окажись она в этом доме при других обстоятельствах и в полной уверенности, что ей ничего не грозит, Меган с удовольствием изучила бы все, что в нем находилось и принадлежало ушедшей эпохе.

Но не сейчас. Она поднималась медленно, но выше тоже были слышны голоса. Ее внимание привлекла маленькая лестница, и Меган, миновав второй этаж, решила подняться выше. Она знала, что нельзя. Но не она была сценаристом.

Дверь на чердак была прикрыта, раскрытый замок висел на петли. Меган заглянула – тишина. Ничего не видно и не слышно. Бесшумно она вошла в небольшую комнату чердака, напрочь утратив чувство страха и инстинкт самосохранения. Она двигалась, словно ее движениями управлял кто-то другой, при этом пробуждая в ней интерес к тому, что происходит за дверью.

Она врезалась во что-то, но, к счастью, беззвучно. Когда Меган присмотрелась, то чуть было не закричала, вовремя прикрыв рукой рот – этот вскрик выдался наружу в реальном мире в виде стона, который насторожил Николаса. У ног Меган стоял небольшой ящик, в котором было… тело. Тело, которое шевелилось. Кажется, это была женщина. Меган даже побоялась предположить, в скольких местах нужно было сломать кости несчастной, чтобы буквально утрамбовать ее в такой небольшой ящик.

Ужасы, которые ей открывались дальше, просто поражали своей изощренностью: у одной негритянки не было ни рук, ни ног. И она была живой! Голое тело было перепачкано собственными испражнениями. Открытые глаза… таких глаз Меган еще не видела: зрачки бегали, но взгляд был мертвым. Вспомнив из истории психиатрии то, чему ее учили о лоботомии, Меган предположила, что взгляд после этой операции должен быть примерно таким. «Джек Николсон, – подумала Меган, – это взгляд Джека Николсона перед тем, как на его лицо положили подушку». Фильм этот она смотрела еще в детстве с братом, поэтому не помнила, как звали героя Николсона, но взгляд у негритянки без конечностей был такой же мертвенно-пустой. Меган понадеялась, что девушка все же сошла с ума от пережитой ею боли, а не пребывает в постоянном осмыслении своего ужаснейшего положения, своей безысходной ситуации.

В соседней клетке сидел прикованный к стене обнаженный чернокожий мужчина, который мужчину напоминал лишь своим небритым лицом: кожа на его груди в области сосков была, по всей видимости, срезана, а на ее место пришита женская грудь, принадлежавшая одной из рабынь, так как тоже была коричневого цвета. Конечно же, «протезы» не прижились, побледнев и сморщившись, спровоцировав обширный абсцесс на груди мужчины. Эта боль его, казалось, не занимала, так как его ноги то и дело подрагивали от другой, не менее обширной раны: у раба были вырезаны все мужские гениталии, а не так давно зашитая на их месте рана, сильно кровоточила. Совсем рядом – в соседней клетке – не двигаясь, на спине лежала девушка ее руки и ноги были привязаны к четырем углам клетки, словно «распиная» изувеченное тело: грудей ее не было, и было не сложно догадаться, куда они подевались, а между ног побледневшим, безжизненным, но пришитым куском мяса лежало то, что что еще недавно делало мужчину рядом мужчиной. Женщина была мертва. И это было для нее благом, решила Меган.

– Меган! – услышала она свое имя и посмотрела вправо. Там стояла невысокая стройная женщина, которая в одной руке держала хирургическую пилу времен начала девятнадцатого столетия, а во второй – бокал вина. Или там было не вино? Лицо женщины было перепачкано кровью. И она звала Меган по имени. Снова.

Открыв глаза, она поняла, что звала ее не мадам Дельфина Лалори, а ее Николас.

– Это было жутко, – сказала она, – неописуемо жутко.


Третий сон был самым коротким, но самым опасным для Меган. Она оказалась в немецком концентрационном лагере, при чем в отличии от двух предыдущих – ей не удалось скрыть своего присутствия там.

Охрана тут же ее задержала и отвела к коменданту, в кабинете которого читала книжку его жена. Увидев напуганную беременную женщину, присутствие в закрытом лагере которой было само по себе странным, Ильза тут же заинтересовалась ею.

Она приказала солдатам выйти из кабинета и, когда те ушли, оставив Меган со связанными руками стоять посреди комнаты, сообщила мужу, что хочет заполучить эту уже натянутую кожу во что бы то ни стало. Меган не понимала языка, но, начитавшись о жутких увлечениях Ильзы Кох, поняла, о чем шла речь. Не долго думая, комендант вышел из-за стола, обошел вокруг Меган и схватил ее за руки, которые и без того были за спиной. Ильза с глазами сумасшедшего ученого достала из кожаной сумочки, на которой был изображен странный рисунок птицы (татуировка на человеческой коже – решила Меган), набор скальпелей и, приподняв майку на животе незнакомки, легко и аккуратно провела лезвием над ее трусиками.

Меган заорала от боли, и Николас разбудил ее.

Глава 22

Следующие несколько недель сны Меган по большей части были лишены всякого смысла, но она знала, что это и не ее сны вовсе, а той, которая в ней – ее маленькой дочери, которую она ни разу не видела, но знала ее так, как никому и никогда не будет суждено узнать: она видела ее мысли, ее сны, ее первые мечты и фантазии.

С каждым разом качество снов становилось все ярче, они все более наполнялись смыслом. Меган поняла, что сны ее еще не рожденной дочери – такое же сверхъестественное явление, как и ее собственные, когда она в них увидела себя. Это выглядело уже совсем иначе, чем раньше: не было ни «мягкой» комнаты, ни шума от бурлящих потоков кровеносной системы Меган, ни «барабанного боя», каким изнутри ей слышался процесс работы ее собственного кишечника. Мозг ее ребенка рос, совершенствовался, наполнялся сознанием, потому Меган видела уже цветные сны, которые снились девочке, в которых узнавала себя и Николаса. Она выглядела немного иначе, но все равно очень похоже, как и Ник. Откуда их ребенок мог знать, как они выглядят на самом деле? Не оттого ли, что зачат он был совсем не так, как обычные дети, не так и не там?

Сознание девочки было таким сильным, что заглушало «сигнал» собственных снов Меган, охраняя их обоих от незваного гостя.

Зарождение произошло не в этом мире, но что будет, если и родится ребенок там же?Об этом Меган думать не хотела и всячески отбрасывала эти мысли от себя.

Однажды, когда до предполагаемого срока родов оставалось не больше трех недель, Меган приснился сон, который она снова смотрела не своими глазами. Ей нравилось это: это было похоже на просмотр фильма в кинотеатре, а их она себе позволяла крайне редко. Сперва во сне она решила, что к ней подходит какая-то девочка лет двенадцати-тринадцати, но, чем ближе та приближалась, тем отчетливее Меган видела рамы вокруг нее – девочка отражалась в высоком зеркале. И тогда она поняла, что глазами дочери смотрит на ее отражение. В тот момент из закрытых глаз Меган на подушку потекли слезы, а губы растянулись в небольшой улыбке. Находясь во сне и понимая, что не видит своего тела, Меган все же дала сигнал мозгу поднять руку. Девочка коснулась ладонью своего отражения в зеркале, с удивлением рассматривая свое лицо. Меган глазами дочери смотрела на нее и не могла оторвать взгляд: длинные русые, почти серые волосы, цвет чем-то напоминал мышиный, были собраны под тонким ободком, карие глаза, совсем непохожие на глаза Меган, аккуратный, маленький, острый носик, пухлые губки правильной очерченной формы, а в мочках ушей блестели камушки сережек-гвоздиков, дополняя миловидный образ девочки.

Но что-то пошло не так. Девочка стала оборачиваться по сторонам, словно слыша какие-то звуки, затем она снова посмотрела в свое отражение, и Меган смогла прочитать по губам беззвучное «Не уходи». Их прервал будильник. Меган взглянула на спящего Николаса рядом, который даже не дрогнул во сне: он спал не больше Меган последние пару месяцев, только в отличии от нее, он еще и ходил днем на работу, поэтому она старалась не тревожить его сон. Ей хотелось расстроиться из-за предательского сигнала, но она улыбнулась, вспомнив о том, какой красивой будет их дочь. Она еще не знала, что ей не суждено увидеть ее, она была счастлива здесь и сейчас. Пролежав какое-то время в тишине, разглядывая запечатленное в памяти лицо дочери, Меган посмотрела на браслет: 03:04. Она закрыла глаза и спокойно проспала до следующего сигнала.

Глава 23

Меган очень любила читать, но с тех пор, как осознала, что в ее случае чтение может нанести больший вред, чем пользу, она избегала этого невероятно важного для развития человека занятия. Детские сказки, которые ей читала мама, преимущественно были добрыми и имели счастливый конец. Но совсем недавно, уже покупая детские книжки для еще не родившейся дочери, ей в руки попалась книга Шарля Перро о Красной шапочке, и в памяти всплыли картинки из детства: Меган вспомнился страшный сон, который она видела, пожалуй, лет в пять, в котором огромный волк, похожий на оборотня из тех фильмов, что смотрел ее брат, целиком проглотил старушку. Меган ужаснулась: а что, если уже тогда из-за ее кошмаров могли страдать люди? А что, если чья-то бабушка в ту ночь бесследно исчезла?

Она поставила книжку обратно на полку в магазине, пересмотрела те книги, какие лежали у нее в корзине и выложила еще две. В отличии от своей матери, Меган подойдет основательно к вопросу необычных снов девочки и будет оберегать ее, а не ругать за них.

Николас любил детективы и психологические триллеры. Меган завидовала ему и мечтала «выздороветь», как она говорила, чтобы иметь возможность перечитать всю его библиотеку. Нет, он не перевез все свои книги в ее квартиру, в надежде на то, что, когда родится ребенок, они переедут в его дом. Меган восхитила его библиотека, хотя он признался, что прочитал только треть из имеющихся у него книг.

– Чтение – это болезнь, – говорил он, – а человек, который ее подхватывает, больше не может равнодушно смотреть на книжки. Он думает, что они его вылечат, но процесс лечения затягивается, и больной начинает получать от него удовольствие. Болезнь эта поражает головной мозг: от нее он становится слишком восприимчив ко всякого рода глупостям, особо болезненно воспринимается визуализация происходящего в мире через средства массовой информации. Больному каждый день становится все хуже, и он ждет принятия лекарства, чтобы облегчить свои страдания: открыв книжку, ему сразу становится легче, но, приближаясь к ее завершению, симптомы вновь возвращаются, у некоторых даже наблюдается нервозность. Отличительной чертой заболевания является постоянное желание говорить о нем, при этом заражая окружающих, но истинное облегчение и даже наслаждение приходят тогда, когда зараженный встречает человека, болеющего такой же болезнью. Эти двое говорят о ней, обсуждают и сравнивают лекарства, которые принимают, иногда обмениваются ими. А после встречи, лежа на диване со сложенными под головой руками, с улыбкой сумасшедшего смотрят в потолок и вспоминают те неповторимые ощущения, когда приходит осознание того, что он такой не один.

– Это же описание зависимости? – спросила тогда Меган.

– Разумеется, – с умным взглядом ответил Николас и рассмеялся.

Находясь в книжном магазине, она не могла не купить что-то и ему. Она не знала всех книг, какие хранятся в его библиотеке, но предположила, что все они вышли из-под пера известных писателей, поэтому выбрала небольшую книгу неизвестного ей автора – ее заинтриговало название: «Не один дома». Самолично пролистывать и проверять содержимое Меган не рискнула: жанр был указан, как психологический триллер, ужасы – все то, что ей было категорически противопоказано к прочтению.

Для себя она взяла книгу о детях от рождения до года.

– Пора учиться быть матерью, – прокомментировала она свой выбор кассиру, оплачивая книжки.


Придя домой, она выложила купленные книги на полку рядом с детской кроваткой: все было готово, все ожидало нового жителя. Джеймс Блонд был другого мнения: он был уверен, что нежно-розовая кроватка предназначалась для него, и Меган пока не возражала.

Она села в кресло, в котором еще недавно охранял ее сон (или от сна?) Николас, который сейчас был на работе. Садиться и вставать ей давалось уже очень нелегко. Она взяла купленную сегодня книгу о новорожденных детях и стала читать о том, что уже, наверное, и так знала благодаря растущему с каждым днем материнскому инстинкту. Кормление, обработка пупочной ранки, смена подгузника, чистка носика и ушек, купание…

Меган не заметила, как заснула.


На ней были надеты черные брюки для беременных, белая майка и клетчатая красная рубашка, на ногах были черные балетки: Меган их терпеть не могла, но, когда огромный живот не дает тебе возможности наклониться, чтобы завязать шнурки, выбирать не приходится. Она смотрела, как под балетками ломаются пересушенные желтые листья, издавая характерный хруст. Под листьями открывалась тропа из давно потрескавшихся каменных плит. Меган прошагала несколько метров, прежде чем задалась вопросом: что, твою мать, здесь происходит?! И здесь – это где?!!

Она с ужасом осознала, что заснула. И заснула днем, когда до ближайшего сигнала будильника несколько часов. Нет никаких гарантий, что ей может позвонить, разбудив ее, Николас, а родители или Люси и раньше звонили крайне редко, а теперь, когда она жила с Ником – еще реже. Надежда была лишь на то, что дневной сон обычно не бывает крепким и не долгим, но Меган знала, что организм устал от постоянных недосыпов, к тому же она находилась на девятом месяце беременности, и ее тело просто молило об отдыхе.

Меган подняла голову: перед ней были ворота, ведущие во двор старинного дома. Кованные, местами погнутые, они крепились к двум кирпичным колоннам, от которых далее шел каменный забор, ограждающий территорию. На воротах поросли и засохли ветки, напоминающие лозу винограда. Мрачности добавляло серое небо, чьи тучи низко нависли над особняком.

– Вот тебе и «Не один дома», – сказала Меган, – хватило названия….

Приоткрытые ворота словно приглашали Меган войти, и она не собиралась отказываться от приглашения. За ее спиной был холодный, осенний лес в котором мог обитать кто угодно. Дом, безусловно, наводил ужас куда больше, чем лес, но Меган хотела войти в него. Она была полна уверенности, что так нужно, что ей суждено там встретится с ним. Необъяснимо даже для самой себя, она желала этой встречи. Возможно, нарастающее присутствие сознания ее дочери влияло так на нее, но Меган уверенно вошла во двор.

Если бы ей были позволены такие роскоши, как чтение готических книг или просмотр фильмов похожей стилистики, она бы поняла, откуда к ней пришли эти образы, но образ этого дома был навеян ей тем, кто на нее охотился. Двор порос травой, скрыв давно утраченные тропинки и дорожки, сухие ветки, которые занесло сюда ветром, спутались с разросшимися кустарниками, выполнявшими когда-то декоративную функцию, а ныне были окутаны вездесущей лозой, которая, как удав, обвивала свои жертвы и сдавливала их. Пробираясь через всю эту растительность, Меган пару раз оцарапала кожу рук и ног и даже порвала край длинной рубашки, которая зацепилась за сухую ветку.

Меган подняла взгляд на дом, и управление тут же переняла та ее часть, которая так долго молчала:

– Теряешь сноровку, дорогуша, – сказала она, рассматривая особняк, – декорации, надо заметить, так себе… И на какой свалке истории ты отыскал это старье? Ты бы еще передо мной представил египетские пирамиды в период расцвета тех, для кого они строились.

Зашумел ветер, зашелестела пожелтевшая трава, где-то об стену дома застучала ставня, что держалась всего на одной петле, привлекши внимание Меган. У дома было два или три этажа – с улицы было не разобрать, так как под очень высокой крышей мог располагаться как массивный чердак (дай Бог без чернокожих изувеченных рабов), чьи маленькие окна выглядывали над высокими рамами окон второго этажа, так и третий этаж с невысокими потолками и небольшими комнатами, построенными, скорее всего, для прислуги. Окна первого и второго этажей местами были разбиты, но увидеть, что в них не представлялось возможным: внутри было темно, а подойти ближе не позволяли густые заросли кустарников. Над широкими двойными дверями, выполненными в виде арки, располагалось два небольших окна с ромбовидными решетками на них. Некогда светлая краска на облицовке дома осыпалась, оголяя каменный скелет старого особняка, черепица на крыше потрескалась и кое-где уже отпала.

Дом умирал. В нем давно уже не теплилась жизнь. И тем не менее, он не хотел умирать в одиночестве.

Меган ступила на каменное крыльцо, усыпанное листьями, и ее ноги обдул ветер. Странно, но ветер дул со стороны массивный дверей.

– Ты еще дышишь? – ехидно спросила Меган и потянула на себя ручку двери.

Запах затхлости ударил в нос, но уже знакомого Меган запаха смерти – его запаха – она не почувствовала. Это и обрадовало ее, и разочаровало. Она вошла вовнутрь.

Перед ней открылась большая, пустая, пыльная площадка с лестницей, ведущей наверх. Влево и вправо вели коридоры, с изучения которых Меган и решила приступить. Слева располагалась столовая, в которой уже давно никто не собирался. Большой стол был покрыт таким толстым слоем пыли, что, если бы на нем лежали вилки или ложки, их, пожалуй, было бы не разглядеть. В этой комнате, как ни странно, стекла в окнах были целы, но из других комнат, в которых оконные рамы пустовали, сюда все же принесло сухие листья. И не за один год.

Меган уже выходила из этой комнаты, когда увидела у стенки мертвое животное: то ли енота, то ли небольшую собаку – уже было не разобрать. Трупик высох и превратился в мумию, а о том, что это был зверек, напоминали только торчащие из-под шерсти на тонких лапах когти и оскалившиеся на морде желтые зубы. Меган решила, что несчастное животное, возможно, болело или было ранено, забралось в дом много лет назад и тихо умерло. Но потом Меган вспомнила, что все хоть и выглядело до невозможности реальным, все же происходило лишь в ее голове. И зверек этот, выходит, издох в ее сознании.

– Когда это уже прекратится, – пробормотала она себе под нос, понимая, как устала от постоянного и уже неконтролируемого осмысления того, что с ней происходит.

Она прошла в коридор, что был напротив. Гостиная с камином, книжным шкафом, двумя небольшими столиками, диваном и многочисленными стульями искусной работы. Только все портил вид ужасного запустения и заброшенности: ободранные стены, грязь и листья на вздувшемся полу, дыры в потолке, обнажающие старые деревянные перекрытия; полки в книжном шкафу и серванте, что стоял рядом, долгое время впитывающие в себя влагу, проникающую в дом в сырую погоду, набухли и деформировались настолько, что книжки и посуда, стоявшие на них, упали, став частью инсталляции тотального разрушения.

Меган подошла ближе к одному из трех высоких окон в гостиной, на две трети лишенному стекла, и выглянула в него. Она не знала, как жутко ее собственная фигура выглядит со стороны: посмотри кто в этот момент, стоя около ворот, в сторону этого мрачного особняка, от страха задрожал бы всем телом: готический, заброшенный дом, в разбитом окне которого стоит фигура женщины, смотрящая вдаль, словно призрак, охраняющий свои кошмарные владения. Свои кошмары.

– Кошмары, – шепнула Меган, еще раз окинув взглядом старую гостиную, – этот дом – это мои кошмары. Не один кошмар, а все сразу, их начало, их колыбель…

Над головой у Меган послышались шаги: ровные и четкие. Кто-то прошел по комнате, что была над ней, от окна, по всей видимости, к двери. Меган подошла к камину, в котором уже давно не было огня, взяла тяжелый серебряный подсвечник для трех свечей, что стоял на нем, смахнула с него паутину и пыль и направилась к лестнице. Бежать ей было некуда, да и Николас ее не спасет: он сейчас не спит, а сидит на работе, смотрит в монитор компьютера, медленно попивая кофе из автомата и мысленно выбирая имя дочери, ведь этим вечером ими было решено принять окончательное решение по этому поводу. Меган понимала, что против демона с подсвечником она не пойдет, но вот очередную «декорацию», им подосланную, остановить этой занятной и тяжелой вещицей можно. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она подумала, что было бы неплохо проснуться в этот момент, держа серебряный подсвечник в руке: он бы неплохо смотрелся в доме Николаса, когда они туда переедут…

Но это потом. А сейчас она шла по скрипучим старым ступеням, оставляя следы на слое пыли, что покрывала каждый сантиметр как ступеней, так и перил, а это значило, что до Меган здесь никто уже очень давно не проходил. Однако на втором этаже кто-то был, и в этом у нее сомнений не было.

Поднявшись, Меган оказалась в центре узкого, длинного коридора, с каждой стороны которого были расположены двери комнат. В коридоре был полумрак, ведь окон было всего два: в торцах дома с каждой стороны. Меган свернула влево и на мгновение пожалела о том, что ее подсвечник служит ей только оружием для защиты, а не выполняет свою прямую функцию: от хотя бы пары зажженных свечей она бы сейчас не отказалась.

Она медленно передвигалась по коридору, прислушиваясь к каждой двери, и обратила внимание, что почти во всех замочных скважинах торчат ключи. От одной двери вдруг повеяло теплом, почти так же, как это было в том страшном сне в подземелье замка Елизаветы Батори. Только на этот раз тепло было куда сильнее, и оно словно тянуло Меган к себе. Она уже хотела открыть дверь, когда решила сперва вытащить ключ, опасаясь, чтобы ее не закрыли, пока она будет внутри.

Уже выйдя из этой комнаты и закрыв ее на ключ, она спрятала его в карман брюк. Тепло все еще шло от двери. Дверь напротив показалась Меган знакомой, к тому же она отличалась от остальных по стилистике: она была состарена, но явно принадлежала ни к этой эпохе. Это была дверь, ведущая в ее комнату. Ключа с замочной скважине не было, потому что не было самой скважины: Меган долгое время жила одна, и ей не за чем было ставить замки в межкомнатных дверях. Поэтому она просто открыла дверь.

Да, определенно, это была ее комната, но выглядела она так, словно в ней не жили… сколько лет этому дому? Триста? Четыреста? Полвека? Потемневшие стены, с которых местами обсыпалась штукатурка, грязь на полу, с потолка свисали гирлянды из толстой паутины, занавеска на окне превратилась в дряхлую грязную тряпку, которая едва держалась на карнизе. Меган подошла к окну, но сквозь грязное, мутное стекло было совсем невозможно что-то увидеть. Неприятнее всего было смотреть на свою постель: грязь, пятна, рваные дыры в одеяле.

Меган поняла, для чего в этом доме находится эта комната: он приготовил ее для нее самой, ведь он уверен, что Меган уже отсюда никуда не денется. Но надо всего лишь проснуться…

И ведь никто не позвонит, потому что привыкли без особо веского повода не беспокоить Меган, которая всегда так ценит уединение и личное пространство.

– Теперь с личным пространство проблем не будет, – иронично сказала она сама себе. Но лишь в шутку. Она не собиралась здесь оставаться. – А что тут у нас?

Под кроватью что-то лежало, что-то из реального мира: без пыли и серости. Это был ее красный блокнот, который ей когда-то подарила Люси, и он был слишком яркий, чтобы быть ненастоящим. Меган пролистала его: да, это были ее записи. Не оставлять же его здесь! Для чего-то он оказался в этой комнате. Все в жизни имеет смысл.

Меган вышла в коридор, бросила короткий взгляд на дверь, от которой шло тепло, направилась дальше. Комнаты пустовали и были похожи на гостиную, что располагалась на первом этаже, но уступали ей в размерах. В противоположном крыле Меган попала в небольшую комнату, которая наверняка служила кабинетом: несколько книжных шкафов, пара некогда удобных кресел, наверняка кожаных (надеюсь, это не дело рук Ильзы? – промелькнула мысль), массивный стол и высокий стул на своем месте. Меган подошла к столу ближе: ее заинтересовали разбросанные листы бумаги и чернила, стоявшие рядом. Что-то ей подсказывало, что именно здесь и были написаны все те письма, которые она получала. Хотелось сжечь это место, но была вероятность и самой сгореть здесь заживо. К тому же спичек у нее с собой не было. Меган обошла стол и встала за стулом, на котором сидел тот, кто писал это, несмотря на толстый слой пыли на нем. Она не ошиблась: возле чернильницы лежало еще несколько заклеенных листов, на которых значилось одно единственное имя – ее имя. Она решила, что эти послания навсегда останутся непрочитанными.

Она отодвинула тяжелый стул, оставив бороздки в пыли от его ножек, села за стол, смахнула рукой пыль, насколько у нее это вышло, положила красный блокнот и открыла его. В блокноте был небольшой отдел для хранения ручки или карандаша, и Меган когда-то положила туда механический карандаш. От последней записи она отступила одну страницу и решила написать все, что здесь увидела и что с ней здесь произошло. Хотя на самом деле еще ничего и не случилось… за ней просто наблюдали. Любовались, если позволите, предвкушая момент полного овладения ею.

Но сейчас она должна была написать… Это было необъяснимое чувство: в один момент она ничего не ощущала, но через мгновение в голове родилось явное осознание того, что ей нужно писать. Так ли приходит вдохновение? Или здесь было что-то большее? Что-то, что подтолкнуло ее, отбросив всякий страх, войти в этот умирающий дом, изучать его разлагающиеся «внутренности», покрытые вековой пылью, что-то заставило ее войти в «теплую» комнату и, выходя из нее, положить ключ в карман (описывая подробно эти события, Меган проверила наличие ключа в кармане). Что? Или кто?

«…

…Эта комната, – писала Меган, – этот кабинет… Я бы не отказалась увидеть его в дни, когда он жил, когда здесь читались книги, изучались документы, подписывались важные бумаги, а по вечерам из глубоких бокалов распивалось элитное выдержанное вино. Но я ведь не люблю вино? Здесь это неважно. Атмосфера, которая наверняка здесь царила раньше, способствовала тому, чтобы восхищаться изысканным видом наполненных хрустальных бокалов. В этом кабинете я даже мыслю иначе, словно я погрузилась в прошлое, стала одной из тех, кто любил здесь собираться. Или кабинет принадлежал одиночке, такому, как я? О, это было бы прекрасно. Если это так, то тот человек был здесь счастлив. Тогда не было бокалов, был один бокал, и он всегда был наполнен. Сколько мыслей родилось в этой комнате, сколько открытий в познании себя свершилось под лучами солнца, которое когда-то светило в это огромное окно? А сейчас здесь я.

Вполне вероятно, что этот дом существует на самом деле, быть может, в нем любят собираться бездомные, наркоманы или любители готической старины. Но они не чувствуют того, что чувствую я. Я бы не рекомендовала им бывать здесь. Да, здесь живут призраки. И я это знаю. Здесь обитают те, кого он «забрал». И теперь здесь приготовлена комната для меня. Если я проиграю и останусь здесь, в мою комнату в этом доме лучше никому не входить. Я слишком ценю уединение, чтобы становиться добрым приведением»

Меган нарисовала смайлик, улыбнулась, а затем, прислушавшись, посмотрела на дверь кабинета.

«Я что-то слышу за дверью это кабинета, – продолжила она писать. – Шаги? Может быть, но не уверена. Я слышу какой-то цокот… Когти? Ну, что ж, у меня есть подсвечник… и я им воспользуюсь. Но, если серьезно, пожалуйста, разбудите меня. Я пишу правой рукой, а левая в это время безостановочно ее щипает. Страшно ли мне? Мне было бы не страшно, если бы в этот пыльный и грязный стол не упирался мой живот, в котором…

Ключ я кладу в блокнот туда, где должен лежать карандаш. Он важнее карандаша.

Я не останусь здесь. Нет, я не достанусь ему. И уже тем более он не получит ее…»


Блокнот Меган затолкала в брюки за спиной, прикрыв его своей длинной клетчатой рубашкой, механический карандаш – в карман, где еще недавно лежал ключ. Она взяла подсвечник и подошла к двери.

Сперва она решила, что в коридоре никого не было, но затем всмотрелась вдаль и увидела у окна, того самого, которое располагалось в торце дома, человеческую фигуру, рядом с которой, кажется, сидела собака. Было темно, поэтому ничего, кроме их очертаний, Меган не могла разобрать.

– Это ты, или снова прислал кого-то выполнять всю грязную работу? – наглым голосом спросила Меган, все же понимая, что у нее трясутся лодыжки. Коридор стал наполнятся уже знакомой ей вонью.

– Это всегда был я, дорогая, – Меган показался этот голос знакомым. – Я знал, что ты оценишь мой кабинет. Да, я тоже люблю бывать там. Видишь дверь напротив него? Открой ее. Смелее, там сюрприз для тебя.

– С чего мне верить тебе? – Меган посмотрела на дверцу, что была напротив двери кабинета. Ключ был в замочной скважине.

– Ни с чего… И все же я не обманываю.

Меган повернула ручку, дверь со скрипом открылась и Меган увидела комнату, чем-то напоминающую ее собственную спальню, однако эта больше подверглась процессу разрушения временем: и на стенах, и в потолке, и в полу были большие дыры, из которых торчали гнилые доски, поросшие паутиной. На высокой кровати лежало толстое одеяло, сплошь усеянное дырами и коричневыми пятнами. В воздухе стоял запах сырости и плесени. Но все это не имело никакого значения, важно было лишь одно: на кровати, лицом к грязному окну, сидела маленькая девочка.

– Тебе ее уже не спасти, – послышался голос из коридора, и часть сознания Меган автоматически переключилась на новое задание: найти в картотеке памяти файлы, в которых хранилась запись о том, кому именно принадлежал этот голос. – Я забрал ее так же, как заберу и тебя.

– Анна? – с опаской спросила Меган. – Это ты?

Девочка медленно повернулась. Ее лицо было бледным, а глаза безжизненными. Она была живой, но не жила. Меган подошла ближе: на девочке была надета детская пижама, голые бледные ножки, на которых даже не было носков, свисали с кровати, не доставая до грязного пола.

– Оставайся со мной, Меган, – сказала она.

– Но я не могу. Мне так жаль, Анна… Мне очень жаль.

– Не стоит, правда. – лицо девочки не изображало никаких эмоций, – мне здесь хорошо.

– А как же твои мама и папа? Ты не скучаешь по ним?

– Зачем? – спросила Анна. – У меня здесь есть все, что мне нужно. С ними мне было бы неинтересно. А с тобой мы похожи. Оставайся.

Девочка потянулась бледной ручкой к животу Меган, и та резко отпрянула от нее.

– Я же сказал, что ты ничего уже не сделаешь, – снова послышался голос из коридора, на этот раз он стал ближе.

Меган вышла и увидела перед собой своего покойного деда. Она знала, что это не может быть он, но точно так им не мог быть тот, кто притворился ее дедом во сне, когда она была в доме своего брата.

– Ты останешься здесь, Меган, – сказал ее дед.

Лицо стало меняться. И вот теперь перед ней стоит не ее дед, а уже ее отец, еще мгновение – и это уже старушка, которая бродила по ее квартире с дохлыми собачонками, через секунду старушка немного видоизменилась, став похожей на бабушку Меган, потом – Моника.

– Ты же неудачница, Меган, – сказала Моника, – твоя мать никогда не любила тебя. Зачем тебе возвращаться туда? Здесь тебя наконец-то будут уважать.

Со лба Моники потекла кровь, пачкая лицо, и вот уже это не ее лицо, а мадам Лалори, которую Меган видела в одном из своих кошмаров.

– Я бы тебя выпотрошила, чтобы увидеть, что растет внутри тебя, но ты нужна ему вся, – сказала та жуткая женщина, чье лицо так и осталось перепачканное кровью, – ты нужна мне.

Кровь на ее лице словно вскипела, разъедая кожу, платье стало рассыпаться, будто его триста лет неустанно ела моль. И вот теперь перед Меган предстала «дохлая голая сука без лица». Она ничего не говорила, лишь забавно крутила головой.

– Покажи свое настоящее лицо, – не выдержала Меган. – Ты видел меня без макияжа, что же сам боишься показаться, как есть?

Собака, что все это время сидела рядом с то и дело меняющимся телом, встала и зашагала навстречу Меган. Это был ее пес, тот самый из детства, с которым уже после его смерти она не раз играла во сне: рыжий пес породы боксер, с черной мордой и висячими ушами, с «галстуком» на груди и в белых «носочках» на лапах. Вот только теперь было видно, что собака это умерла давно: одного глаза не было, второй был слишком мутным, чтобы быть похожим на «живой», уши почти полностью сгнили, с остатков щек капала желтая слизь, были видны некоторые ребра, оголенные после того, как кожа на них сгнила почти полностью.

– Так это твои когти цокали по полу, Джек… – понимающе сказала Меган.

– Это мой тебе подарок.

Меган посмотрела на того, кто стоял рядом с Джеком: это уже не была голая сука. Это был мужчина, одетый в строгий черный костюм с галстуком, с ровно стриженными черными волосами, а глаза… Они были красными.

– Неужели? – сказала Меган. – Бугимен собственной персоной!

– Я никому, кроме тебя, никогда раньше не прощал такой дерзости, – ответил тот.

– Отчего же я удостоилась такой чести?

– Ты умеешь бороться, – сказал мужчина, – за столько времени, что я коллекционировал таких, как ты, мне стало скучно с ними. Ты – первая, кто решила противиться моему зову. Разумеется, у тебя ничего не вышло, но я получил истинное удовольствие от этой игры.

– Почему ты не показывался мне раньше? – спросила Меган. – Как для такого отвратительного запаха, ты весьма недурно выглядишь.

Мужчина в костюме растянул на лице обольстительную улыбку.

– Ох, я поняла, – сказала Меган, – кажется этого красавчика я уже где-то встречала… Ведь так? Да, кажется это – бариста в одном из кафе, куда мы когда-то ходили с Люси… я узнала эту улыбку. Он тогда пытался заигрывать со мной, просил мой номер. Но, дорогой, он не был в моем вкусе. Ты выбрал не тот образ из моей памяти. Хотя, надо отдать должное, красные глаза – это уже что-то.

– За это ты мне и нравишься, – ответил тот. – Но, если ты хочешь, я могу…

И перед Меган снова оказалась ее покойная бабушка.

– Нет, нет, – закричала Меган, – если уж я могу выбирать, то пускай будет красавчик-бариста.

Она тянула эту бессмысленную болтовню, как только могла, в надежде, что вот-вот проснется. Тревога нарастала. Никогда еще демон так тесно не общался с ней. Она чувствовала, что сегодня он хочет завладеть ею раз и навсегда.

– Я должна умереть здесь, да?

– Ты должна заснуть здесь, у меня на руках. Но да, в твоем понимании это значит смерть. Я не хочу тебя обманывать. Нет, только не тебя.

– И эта девочка, Анна… она заснула на твоих руках?

– Я был весьма убедителен.

Красные глаза смотрели на нее из-под густых черных ресниц.

– Твое собственное тело давно сгнило, ведь так? – спросила она. – Более того: оно гниет постоянно. Поэтому ты вынужден скрываться под чужими оболочками.

– Тебя не проведешь, и все же я попытаюсь.

– Твои уловки могут подействовать на ребенка, – Меган печально посмотрела в сторону комнаты Анны, – но не на меня.

– Ты слишком умна, я ценю это, – он склонил голову, – но не всегда побеждает разум. Иногда выигрывает тот, кто сильнее и хитрее. Соглашусь, что это нечестно и несправедливо, однако это так. Прости, но у меня в этом преимущество.

– А любовь? – спросила Меган. – Эту силу ты не учел?

– Любовь? – он рассмеялся. – О, прошу, не разочаровывай меня. Ты слишком прагматичный человек, чтобы верить в силу любви. Это все сказки.

– Бугимен, или кто ты там… Для большинства тоже – лишь сказка, которой пугают детей.

– Но ведь ты убедилась, что я – настоящий.

– И я убедилась, что любовь – настоящая, – Меган положила руку на живот, – отчасти благодаря тебе. Я не просила любви, я не искала ее, ты прав – мне было хорошо одной, и потому я еще больше теперь верю в нее, раз она смогла подчинить себе такого черствого и самовлюбленного эгоиста, как я.

Между Меган и демоном, стоявшими в узком коридоре второго этажа особняка, был тот самый открытый участок, на который выходила широкая лестница, что вела вниз. Меган бросилась к нему.

– За ней, – скомандовал мужчина в костюме собаке, чей хвост от каждого движения рассыпался на мелкие, высохшие сегменты позвоночника.

Джек прыгнул на Меган, как часто делал это в ее детстве, чтобы повалить на землю, только тогда, оказавшись сверху над девочкой, он радостно облизывал ее своим слюнявым языком. Сейчас его целью было лишь свалить ее, чтобы она не смогла бежать дальше, и, даже если бы он, руководствуясь старой памятью, решил ее облизать, ему бы было нечем это сделать, так как его язык давно сгнил. Меган вытащила из кармана свой механический карандаш и успела вонзить его в оставшийся белый глаз некогда своей любимой собаки.

– Я – кошатница! – крикнула она.

Пес взвыл, но от его прыжка Меган увернуться не удалось. Она лишь изменила траекторию и вместо того, чтобы упасть под телом полумертвой собаки на истлевший трехсотлетний ковер, она вместе с Джеком покатилась по лестнице вниз.

Она надеялась, что проснется от ударов и ушибов, но травмы оказались настолько серьезными, что ее тело не хотело просыпаться, а вновь отключало сознание, защищая его от нестерпимой боли. Способность организма выключаться, активируя болевой шок, играло против нее. Перед глазами все плыло. Меган понимала, что находится между двух реальностей, но ему хватило бы и этого, и она видела, как он уже спускался к ней. Болело все: кажется, была сломана нога, а локоть правой руки был выгнут так, что теперь она бы легко смогла достать до него языком. Но ее волновало другое: кажется, брюки стали мокрыми.

Она лежала на небольшом лестничном пролете между первым и вторым этажами заброшенного особняка, рядом лежал тяжелый серебряный подсвечник и давно дохлый пес, который, кажется, умер еще раз. Меган видела, как из белого глаза торчал ее механический карандаш, но возвращать его ей не хотелось. Левой рукой она ухватилась за перила и, что было силы, оттолкнулась ногой, чтобы скатиться на первый этаж, на каменный пол, усыпанный сухими, желтыми листьями. Кажется, она услышала, как много знакомых голосов за ее спиной хором прокричали слово «нет».


Сил хватило на то, чтобы набрать номер службы спасения и сказать им, что у нее закружилась голова, когда она была в подъезде собственного дома. Она упала со ступеней и сильно пострадала. И, кажется, у нее начинаются роды. Положив трубку и дрожащей от боли правой рукой затолкав телефон в карман, в котором еще недавно лежал механический карандаш, Меган поползла из своей комнаты к входной двери, чтобы открыть ее. Крича и плача от боли и отчаяния, она думала лишь о том, чувствует ли она ребенка, шевелится ли ее дочь, которая пережила весь этот ужас вместе с ней. От боли, которая распространялась по всему телу из сломанной в двух местах ноги, вывихнутой правой руки и сломанной левой кисти, ушибленной в нескольких местах головы, а еще от преждевременно начавшихся схваток, тело Меган просто умоляло об отключении, но она задействовала всю, имеющуюся у нее внутри силу воли, чтобы добраться до двери. Когда она сделала это, то почувствовала несказанное облегчение от того, что выполнила часть плана, за что заслужила небольшой отдых. Она села, прислонившись спиной к стене. Впервые после того, как проснулась, она осмотрела свои повреждения: нога распухала, но брюки сдавливали ее, кисть левой руки безжизненно болталась, синея и увеличиваясь в размерах, голова и лицо болели, и Меган, немного наклонившись влево, смогла рассмотреть свое лицо в зеркале, что висело напротив: вид был такой, словно ее избили. На оценку своего состояния она потратила не более тридцати секунд, а потом она резко почувствовала тепло между ног: отошли воды и, кажется, открылось кровотечение. Меган испуганно положила дрожащую сломанную руку на непривычно твердый живот и, несмотря на перелом, почувствовала настолько сильный толчок, что ей показалось, будто по ладони снизу ударили молотком. Она разразилась истерическим смехом, а затем стала выталкивать тело здоровой ногой как можно выше, сопровождая это страшным криком боли.

Джеймс Блонд, прижав уши, наблюдал за происходящим из гостиной, не решаясь выйти.

Всего лишь маленькая защелка, повернуть которую обычно не составляло никакого труда. Она делала это многие тысячи раз за те годы, что прожила в этой квартире. Но сейчас ей эта задача казалась практически невыполнимой, ведь защелка находилась на уровне ее груди, если встать, а встать Меган не могла. Правая рука потянулась вверх, превозмогая боль. В голове пронеслась мысль, которая заняла не более сотой доли секунды у ее внимания: хорошо, что я не пользуюсь дверной цепочкой. Пальцы скользнули по защелке, раздался щелчок, и Меган уже хотела улыбнуться, когда практически рухнула на пол, скривившись и скорчившись от боли.

Перед глазами все плыло. Пальцы правой руки, выполнив одну миссию, поползли в карман, вытащили телефон. Меган хотела воспользоваться голосовым набором номера, но поняла, что у нее не осталось сил говорить. Телефон лежал на ее ногах, она так и сидела у стены, а лужа крови, смешанной с околоплодными водами под ней, становилась все шире. С трудом она нажала на трубку, изображенную возле имени Николаса. Раздались гудки. Ее зрачки – единственное, чем она еще могла шевелить. Она посмотрела в сторону своей спальни, откуда проделала сюда этот нелегкий путь. Белый кот уже сидел в коридоре рядом с выпавшим красным блокнотом, в котором лежал ключ, и подозрительно обнюхивал его.

– Блокнот, – прошептала она, едва шевеля губами, в надежде, что зовущий ее в трубку Ник услышит ее, – блокнот…

Глава 24


Когда сотрудники скорой помощи, приехавшие на вызов, открыли дверь квартиры, то обнаружили у порога сидевшую на полу молодую беременную женщину без сознания, чье тело выглядело так, словно она попала под машину. В квартире кроме нее никого не было.

Женщина была немедленно доставлена в ближайшую больницу, где было решено незамедлительно провести операцию кесарева сечения. К сожалению, от полученных травм и от потери большого количества крови до поступления в больницу, женщина скончалась во время операции. Ребенка удалось спасти.


Такую короткую заметку Люси прочитала утром, листая за завтраком ленту новостей. А уже спустя пару часов ей позвонил Николас и спросил, придет ли она завтра на похороны Меган.


***

Подъезжая к дому, он видел, как отъезжала машина скорой помощи. Сердце подсказывало, что стоит ехать следом за ней, но все же он остановился у дома.

Квартира была открыта, у порога – лужа крови, из гостиной выглядывал напуганный мистер Блонд. Николас дважды окликнул Меган, уже зная, что она не ответит.

Его телефон зазвонил: это был ее номер.

– Меган! – закричал Николас.

На другом конце была не Меган, а медсестра скорой помощи, которая сообщила, что она набрала последний номер в списке вызовов пострадавшей, к тому же от этого номера значилось более десяти пропущенных вызовов. Девушка рассказала, куда доставили больную, но ничего не сказала ни о ее состоянии, ни о состоянии ребенка.

– Приезжайте, – сказала медсестра, – сейчас я ничего не могу вам сказать. Ее увезли в операционную.

Дальше все было, словно во сне. В кошмарном сне, подобно тем, какие видела Меган. Только теперь без Меган.

Когда ему сообщили о том, что его:

– Жена? – уточнила одна из медработников.

– Да… Нет… – путался Николас. – Мы живем вместе.

– Соболезную вам…

…о том, что его «не жена» скончалась, Николас сперва и забыл спросить о ребенке. Звуки вокруг него перестали существовать, люди словно растворились в пространстве, а всеобъемлющая боль внутри разрывала голову на части.

Когда, как позже оказалось, доктор, поняла, что Николас не слышит ее, поняла, что он не осознает происходящее вокруг него, она дернула его за рукав и сказала:

– Вы слышите меня?

Николас посмотрел на нее глазами умственно отсталого.

– Вам нужно прийти в себя, – сказала доктор, – соболезную, ваша… жена скончалась. Но ваша дочь… С ней все хорошо.

– Моя дочь? – удивленно спросил Николас. Казалось, он только сейчас узнал, что должен стать отцом. На самом же деле, узнав о смерти Меган, он решил, что ребенок погиб вместе с ней.

– Да, ваша дочь, – доктор пыталась улыбаться, понимая, что это не совсем уместно. – Она совсем немного не доношена, но в целом с ней все хорошо.

– Могу я увидеть ее?

– Разумеется…

Его отвели в комнату для новорожденных, где через стекло он мог посмотреть на свою дочку.

– У нее есть имя? – спросила доктор, теперь имея все основания улыбаться при разговоре с Николасом.

– Что? – переспросил он, еще не до конца придя в себя.

– Имя? – повторила доктор. – Как зовут девочку?

– Имя? – Николас посмотрел сквозь стекло на ребенка. – Меган. Ее зовут Меган.


В тот вечер, придя в пустую квартиру и закрыв входную дверь на маленькую защелку, ему хотелось выпустить все свои эмоции: боль, злость, страх, отчаяние, безысходность. Выпустить в любом возможном проявлении, да только Николас знал, что они все равно никуда не денутся: эмоции, отпущенные «на коротком поводке» могут наделать еще больше беды вокруг человека, а потом снова вернуться к нему. Он понимал, что нет смысла заглушать эту боль, ведь она все равно останется, потому что причина… Причина боли непоправима.

Еще будучи в больнице, он позвонил родителям Меган. Он не хотел этого делать, он даже хотел сперва оповестить Эрика, ее брата, но решил, что трусость ему не поможет. Он догадывался, что ее мать будет во всем обвинять его, даже не зная, что произошло с ее дочерью.

А он знает?! Нет. Он не знает. Ему сказали, что она упала с лестницы, но так ли это?

Она звонила ему. Он так хотел услышать ее голос, что слишком громко и часто звал ее по имени. А ведь она что-то пыталась ему сказать. Вот только что?

Николас сидел в гостиной на диване, том самом, где не так давно они заснули после съеденных двух ведерок мороженого и несколько пакетов с печеньем. Собравшись с силами, он сбросил с себя верхнюю одежду, отнес ее в стирку, взял тряпку и ведро, чтобы отмыть уже засохшую лужу крови в коридоре. Ее крови.

Отмыв пол и уже возвращаясь с полным красной, пенной воды ведром в туалет, Николас заметил на полу какую-то книжку. Рядом сидел Джеймс Блонд, глядя на Николаса огромными, голубыми глазами, полными боли и отчаяния – еще один сирота, лишившийся любимой хозяйки. Николас решил, что уберет книжку, когда вымоет ведро и примет душ, вот только с душем не задалось: включив воду, к горлу подступил огромный ком, готовый вот-вот вырваться наружу в виде потоков слез из глаз. Но Николас, который только-только пришел в себя (насколько это вообще было возможно в его страшной ситуации), хотел во что бы то ни стало удержать себя в руках. Ему требовался ясный ум, потому что впереди предстояло решить много разных вопросов, требующих всего его внимания: от организации похорон до выписки маленькой Меган из детского отделения для новорожденных.

Из душа Николас вышел уже через две минуты после того, как зашел туда. Он надел чистые трусы и футболку и пошел в спальную. В ее спальную. По дороге он поднял ту самую красную книжку.

– Блокнот, – произнес он, – ты сказала мне: блокнот.

Он хотел сесть в кресло, в котором Меган и заснула тем днем, в котором ее сонное тело ломалось, получая травмы от падения с высокой лестницы старого, готического особняка, но на кресле было высохшее пятно. Оно было меньше того, что осталось в коридоре, но все же сиденье было испорчено. Николас сел на пол, облокотившись спиной на кресло. Рядом с ним лежало две книжки: одна книга была написана о детях возрастом от нуля до двенадцати месяцев, вторая называлась «Не один дома» и, судя по обложке, предназначалась ему. Теперь ему предстояло прочитать обе эти книги…

Джеймс Блонд неожиданно для Николаса запрыгнул к нему на колени, скрутился в клубок и замурчал.

– Ты скучаешь, правда? – спросил у кота Николас. – Ты все понимаешь…

Он открыл блокнот с первой страницы. Его внимание сразу привлек ключ, который лежал в отделе для карандаша. Ключ выглядел необычно и очень старо.

Это был ее почерк. Он знал его. Она писала небрежно, часто меняла направление букв, красивым ее письмо назвать было сложно. Николас улыбнулся. Меган говорила как-то, что психологами доказано, что неаккуратный почерк принадлежит тем людям, кто мыслит слишком много и быстро: их рука не поспевает записывать рождающиеся идеи. Тело слабее разума, слабее духа.

Николас читал и то тревожился, понимая, что ей приходилось пережить, то смеялся, узнавая в написанных словах ее чувство юмора и особо развитый, так полюбившийся ему сарказм, то улыбался, когда видел, как она описывала их первые встречи. Но все это время из его глаз все-таки текли слезы. Он больше не мог их сдерживать.

На отдельной странице было написано:

«Пускай это будет последняя запись в этом дневнике. Я не знаю, в чем причина, но я больше не буду ничего здесь записывать. Возможно, когда я описываю свой сон на бумаге, то погружаюсь в него повторно, даже глубже, потому сознание и отбрасывает меня на нижний уровень.

С меня хватит.»

Однако на обороте страницы продолжался текст. Николас перевернул страницу, откуда-тозная, что там его ждет нечто страшное и одновременно важное.

Он не ошибся. Меган подробно описала дом, рядом с которым оказалась. Читая его описание, у Николаса по телу бегали мурашки. Он прочитал о дохлом зверьке у стены в столовой, о подсвечнике, который мог послужить ей оружием (из-за которого она и вывихнула правую руку, и который в последствии остался лежать на лестничном пролете между первым и вторым этажом старого заброшенного особняка), о шагах над головой, о спальне, которая выглядит точь-в-точь как ее собственная, в которой он сейчас находился, только в ужасно заброшенном состоянии, и о комнате, ключ от двери которой она положила в карман.

«Когда я вошла в эту комнату, я поняла, что уже бывала в ней раньше, – прочел Николас, – только в прошлый раз я смотрела на нее не своими глазами. Её. Моей маленькой девочки. Такой красивой девочки. Не каждой матери выпадет шанс увидеть своего еще не рожденного ребенка таким, каким он будет, когда подрастет. Да что там – не каждой… Никому. Никому, кроме меня. Я не знаю, чем я заслужила такой подарок, но я второй раз вижу ее.

Когда я впервые видела ее во сне, это происходило так, что она смотрела в зеркало своими карими, совсем, как у Ника, глазами. Сегодня же все было иначе. Это была ее комната. Возможно, эту комнату для нее приготовил Он. Бугимен. Демон. Все равно, как его назвать. Но она еще не родилась, и видеть ее могу пока только я. Потому в той комнате не было ничего, кроме большого зеркала в старинной позолоченной раме. Я видела ее в полный рост, и это уже не было ее отражением – это была она. Наша девочка.

Я снова подняла руку и только тогда, когда я это сделала, она посмотрела на свою ладонь и тоже подняла ее. Я касалась зеркала, но чувствовала ее тепло. Одна моя рука лежала на животе, вторая – на зеркале. То чувство, что я пережила в тот момент сможет, пожалуй, сравниться только с тем моментом, когда я впервые возьму ее в руки по-настоящему.

Конечно, если это мне суждено.

Я понимаю, что я – лакомый кусочек для него. Мы с ребенком вместе представляем для него интерес. Я не знаю, чем все это закончится, но я попробую ее спрятать от него. Закрыть ее сознание там, где доступ к нему будем иметь только мы с ней. Это зеркало будет нашим тайным местом, и даже когда мы не будем рядом в реальном мире, мы всегда сможем встретиться здесь – в нашем собственном измерении, в наших снах.

Я закрою комнату, а ключ заберу с собой и буду хранить его столько, сколько смогу. Здесь, в этом мире между мирами, в мире снов тоже действуют свои правила и законы. Я не знаю, откуда, но я это знаю. В моей комнате в этом доме нет замка, он входил в нее всегда, когда ему хотелось. Ее комната отныне будет под замком. Я не знаю, как, но я перенесу этот ключ в свой мир, я сделаю это, чего бы это мне ни стоило. Нужно только обыграть демона. Делов-то…»

Дальше она описывала кабинет, в котором сидела, пока делала заметки в блокноте, в своем дневнике. В конце написала, куда спрячет ключ. Судя по тому, что ключ этот теперь он держал в своей руке, Николас понял, что Меган сделала именно то, о чем писала: защитила их дочь от демона и сама не стала его добычей. Вот только стоило ей это слишком дорого.


***

Библиотека Николаса долгое время не пополнялась: молодому отцу-одиночке совсем не оставалось времени на чтение. Родители Меган часто навещали внучку, но мать Николаса все же больше помогала сыну. Рита лишь смахивала пыль с его книг, когда занималась уборкой в доме сына и внучки. Однажды она собрала в коробку игрушки, которыми Меган давно не играла: в основном это были развивающие погремушки для детей до года, и решила спрятать коробку в шкафу в комнате сына. Ее внимание привлекла другая коробка, которая там хранилась, с надписью, сделанной рукой не Николаса: «Нашей дочери». Рита предположила, что в ней уже могли храниться игрушки, но она была очень удивлена, когда открыла ее.

– Это я нашел в комнате Меган, когда собирал ее вещи, – услышала Рита за спиной голос сына, – не этой, Меган… моей Меган.

– Я поняла тебя. Но откуда? – спросила она. – Откуда столько денег?

– Она не говорила мне о них. И я думаю, что сейчас это уже неважно. Я думал о том, чтобы отнести их в банк и положить на счет Меган. Но все откладывал. Спасибо, что напомнила. Завтра так и сделаю…


Молодой мужчина с коляской, в которой капризный ребенок слишком требовательно настаивал на покупке всех имеющихся игрушек в детском отделе супермаркета, не мог не привлекать внимания окружающих. Он пытался объяснить полуторогодовалой дочери: девочке с карими глазами и короткими русыми волосами, что он не может купить все, да и к тому же: что они будут делать с таким количеством игрушек? Девочка не хотела слушать и продолжала настаивать на своем. Притихла она только тогда, когда отец дал ей игрушечного белого кота.

– Смотри, – сказал Николас, – почти как мистер Блонд.

Девочка обрадовалась выбору отца, но это не значило, что она не повторит свои требования в следующий раз.

Вечером перед сном он читал ей сказки, к выбору которых решил подойти со всей серьезностью. Девочка быстро заснула, обнимая плюшевого мистера Блонда. Сам же Джеймс Блонд лежал, свернувшись клубком, в ногах у маленькой Меган.

Перед тем, как выключить свет в детской и оставить ночник, Николас услышал, как его дочка сказала непривычное для нее слово: «мама». Он посмотрел на малышку: девочка улыбалась, крепче прижимая к себе игрушку. Николас с трудом сдержал слезы: он знал, что у его девочки есть маленький секрет, спрятанный в маленькой комнате, которая находится в ее детской головке. Там, в той таинственной комнате, в зеркале живет ее мама, которая приходит к ней во сне. Комната та закрыта на ключ, а ключ Николас носит на шее, никогда не снимая, чтобы никто, кроме его девочек, не мог туда войти.


Утром Николас проснулся от криков, которые шли из комнаты дочери.

– Меган! – в испуге закричал он и побежал туда.

Но войти в комнату он не смог, потому что та была буквально забита всеми игрушками, какие они с дочерью накануне видели в супермаркете. Радостная Меган кричала и визжала от восторга, барахтаясь в этом море разноцветного плюша. Мистер Блонд стоял рядом у ног Николаса, с недоумением глядя на происходящее безумство.

– Меган, – ласково, но так озадаченно сказал Николас, пробираясь к дочери и наступая на вопящих игрушечных животных, – прости, но боюсь в зоопарк мы с тобой пойдем очень и очень не скоро…


Для обложки было использовано личное фото автора https://www.instagram.com/p/CBAQmfNprr9/?igshid=fo0ri29qn7cj


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  •   Письмо №1
  •   Письмо №2
  •   Письмо №3
  •   Письмо №4
  • Глава 21
  •   Эпизод первый. Наблюдение
  •   Эпизод второй. Движущиеся картинки
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24