Раз, два, три (СИ) [Deiko] (fb2) читать онлайн

Сережа делает паузу, а затем интересуется:

— Слушай, не против, я почеркаю, пока мы говорим? Мне так как-то проще. Подашь блокнот?

Олег тянется к потрепанному после вчерашнего скетчбуку, из которого он вырвал все перепачканные кровью страницы. Взяв его с прикроватной тумбочки, аккуратно вкладывает в руку. Подает отдельно отложенную ручку. Никаких пеналов, карандашей и уж тем более никаких ножей — он вообще теперь никаких острых предметов в руках Сережи не допустит.

— Поэтому мне всегда казалось, что если кто-то прикоснулся к вещи, то нужно снова по ней провести, убрать след этого человека что ли, — продолжает Разумовский, рисуя своих птиц. — Мысль была настолько абсурдная и навязчивая, что меня не отпускало, пока бы я этого не сделал. Прекрасно понимал, что это ненормально, но ничего не мог поделать.

— Но мне-то ты потом разрешил прикасаться.

— Тебе… да, — кивнул Сережа, делая первые наброски в блокноте. — На самом деле, все же у нас здесь, в голове, — он легонько стучит карандашом по виску. Намотал на кончик прядь волос, задумчиво потянул.

— Говорят же, что клин клином вышибают, поэтому я перекрывал одну мысль другой. Раз мне можно прикасаться к своим вещам, то можно и тебе, потому что ты тоже свой, родной что ли, — Сережа впервые улыбнулся за весь разговор и Олег непроизвольно улыбнулся ему в ответ.

Когда Разумовский перестал несчетное количество раз протирать карандаш, что подал ему Олег, или оттряхивать куртку после прикосновения, то Олег почувствовал что-то, что можно было бы охарактеризовать как… доверие? Понимание? Принятие? Вроде бы не случилось ничего сверхъестественного, хотя для Олега эта маленькая деталь значило очень и очень много: Сережа не позволял подобное никому, кроме него. Хотя с прикосновениями было до сих пор тяжело. К себе Сережа не позволял прикасаться никому.

В школе, в детдоме, на улице — он всегда отряхивался, старался держаться в стороне, обойти. В транспорте или в толпе было особенно тяжело, потому что Сережа то вжимался в стену, пропуская людей, то отодвигался максимально в сторону, иногда обхватывал себя руками, словно желая отгородиться. Такое поведение очень сильно бросалось глаза со стороны, и Олег даже удивился, когда Сережа впервые сам заговорил с ним об этом как-то после школы.

— У тебя такого нет? — произнес он, оттряхивая рукав куртки. Спешащая по делам молодая женщина совершенно случайно задела Сережу, отчего тот ровно три раза провел варежкой, отряхиваясь. — Когда касаются, это мерзко.

— Ну если бы меня толкнули, мне тоже было бы не особо приятно, — согласился Олег, шагая по заснеженной тропинке рядом.

— Ну, разумеется, это неприятно, когда тебя толкают, я не об этом, — Сережа помедлил. — Обычно особенно противно, когда задевают кожу, а мне и от этого тошно, — он дернул головой куда-то назад, в направлении, куда скрылась девушка. — Вот на мне сейчас свитер, толстая куртка, там до тела-то далеко, но знаешь, меня аж пробирает, такое ощущение, что я прямо чувствую прикосновение на том месте под всей одеждой, — поморщившись, он провел варежкой еще три раза. А затем еще. — Только так и отпускает. У тебя такого нет?

— Нет, — честно ответил Олег, пытаясь переварить все то, о чем ему сказал Сережа.

— А, ясно, — как-то потерянно отозвался тот, убирая руки в карманы. А затем попытался перевести тему.

Комментарий к Не специально

Тут намеренно перескакивание с настоящего времени на прошедшее, так как паралельно прописаны две линии

========== Откровения ==========

Олег понял, что пора со всей этой ситуацией надо срочно что-то делать, когда воспитатели вызвали Сережу на разборки из-за того, что тот сломал кран. Разумовский выслушал в свой адрес все, что было можно и нельзя сказать. И что он страдает фигней, и что балуется, и что намеренно портит казенное имущество.

— Отрицать будешь что ли? Да несколько человек видело, как ты этот краник крутил из стороны в сторону, пока эта железяка не отвалилась.

Отвалилась бы железяка, разумеется, в любом случае, рано или поздно, учитывая ее возраст. Но даже Сереже было ясно, что если бы не он, то эта ржавая хрень прослужила бы еще какое-то время.

Оправдываться было бесполезно. В то, что Сережа специально напакостил, поверил бы любой. И никто не стал бы слушать, что Сережа просто не мог остановиться. Никто, кроме Олега.

— Ты ведь понимаешь, что я это не нарочно, — уже ночью спросил Сережа. Когда все заснули, он тихонько разбудил Олега и оба вышли в туалет.

— Ты мне не раз об этом говорил, — также шепотом ответил Олег, стараясь не спалиться.

— Потому что, в отличие от них, ты меня слушаешь, — Сережа стоял, привалившись к стене и обхватив себя руками.

— Я тебя всегда слушаю, другое дело, что ты мне не все говоришь, — поплотнее закрыв дверь, Олег подошел, вставая рядом. Не слишком близко, помня о том, что Сережа не любил, когда к нему подходили вплотную.

— Я говорю достаточно, разве нет? — в помещении было не самое яркое освещение, но даже так было видно, что Сережа хмурится.

Олег покачал головой. Повисла неловкая пауза. Сережа неловко теребил пальцами рукав застиранной футболки, которая из фиолетовой давно стала бледно-сиреневого оттенка. Олег терпеливо ждал.

— На меня находит просто порой, и я не могу затормозить, — неуверенно начал он. — Иногда мне кажется, что я сделал что-то неправильно. Иногда, что нужно повторить действие много раз.

Это Олег заметил, причем давно. Он кивнул, показывая, что внимательно слушает, и лишь затем Сережа продолжил:

— Потому что… потому что кажется, что просто нельзя иначе. Не сделаешь — и как-то все пойдет не так, случится что-то плохое, не знаю, можно заболеть, или кому-то станет плохо. Почти абсурд, но все же, — вид у Сережи был смущенный.

Олег повторил про себя фразу еще раз, упорно не видя взаимосвязи между действием и последствиями. Зато, кажется, для Сережи эта связь была.

— Поэтому ты и вертел сегодня краник?

— Считал и не мог остановиться. Мысли навязчивые, — продолжая теребить рукав, ответил Сережа, глядя куда-то в сторону. Только сейчас Олег обратил внимание, что Сережа дергал за ткань три раза, затем отпускал руку и повторял.

— Как с прикосновениями?

— Вроде того… Да я говорил же.

— Что когда прикасаются, тебя прямо в дрожь бросает, — Олег на автомате повторил жест Сережи, проведя по своему плечу рукой. — С вещами ты вроде справился. Ты ведь не против, когда я что-то передвигаю на твоем столе.

— Ну, это другое, — хмыкнул Сережа. — С людьми, например, куда сложнее.

Разумовский в прямом смысле так и не шел на контакт, причем с годами не было продвижений. В общих мероприятиях не участвовал, на физкультуре нередко притворялся, что болит голова или что ему плохо, если речь шла о контактном спорте или играх, прикасаться к себе не позволял никому, как и в детстве.

— Со всеми? — спросил Олег. Перед глазами встала картинка, как Сережа в самом начале их знакомства вытирает плечо после его прикосновения, как трет ладонь, когда какой-то мальчишка из параллельного класса пожал ему руку, как проводит по волосам с недовольным лицом после того, как учительница погладила его рукой по макушке за хороший рисунок в начальной школе.

— Со всеми, — вполне ожидаемо подтвердил Сережа, кивая.

— И даже со мной?

Олег молча ждал, когда он созреет, не торопил — Сережа редко бывал таким тихим, задумчивым и в то же время абсолютно искренним. Олег знал, что у Сережи нет никого ближе, чем он, но это хотелось услышать. Олег вдруг понял, что волнуется.

Разумовский задумчиво молчал. Он не раз говорил, что Олег был своим. Другом.

Сережа, стоящий до этого боком, повернулся и тыкнул Волкова пальцем, самым кончиком.

— Да вроде нормально, — резюмировал он.

Олег закатил глаза. А следом, сам не зная, зачем, сделал вещь с Сережей вполне рискованную — подался вперед и обнял. Просто обхватил руками плечи, стараясь прижиматься не особо тесно.

Реакция могла быть самой непредсказуемой: Разумовский мог бы дернуться, задрожать, начать ругаться — что угодно.

Вместо этого Сережа застыл на месте, никак не реагируя, Олег лишь почувствовал, как тот в его объятиях напрягся, сдавленно вздохнув. Но не оттолкнул. Не стал возмущаться. Хотя так и не обнял в ответ. Простояв так несколько секунд, Олег наконец все так же шепотом нарушил тишину:

— Нормально?

— Нормально, — неуверенно ответил Сережа. Тому, как решил Олег, ощущать кого-то так близко и так долго наверняка было странно. Тем не менее Сережа смог побороть первое желание оттолкнуть, значит все оказалось вполне сносно.

— Отпускаю?

— Ага.

Олег аккуратно разжал объятия, вновь опираясь на подоконник. Сережа, постояв так еще с пару секунд, последовал его примеру. Это было, как потом он говорил… странно. Не противно как с другими людьми, но при этом все равно не слишком комфортно. Сережа приобнял себя за плечи, легонько проведя ладонями, как делал это обычно, словно стараясь смахнуть ощущения от близкого контакта. Олег заострять внимание на этом не стал.

— Ты же помнишь, что всегда можешь обратиться ко мне?

Торчать по полночи черт знает, где было небезопасно, поэтому, поболтав еще пару минут, Сережа предложил возвращаться. На обратном пути он вновь остановился у раковины и открыл краник, намочив руки, хоть ни к чему и не прикасался. А потом еще раз. И еще. Повернув его в третий раз, Сережа на пару секунд застыл, чтобы не начать повторять действие вновь, а затем как можно быстрее вышел. Олег посмотрел ему в спину, тяжело вздохнув. Сережа был молодец, заставив себя остановиться — это было хорошо. Плохо было то, что у него, кажется, оставалось дофига проблем, которые нужно было срочно решать.

Этой мыслью Олег очень осторожно поделился пару дней спустя. Говорить с Сережей про его «особенности» всегда было рискованно: можно было в ответ получить либо молчание в лучшем случае, либо, в худшем, огрести. Впрочем, попытаться все же стоило: после истории с краном и Сережиных небольших шажков навстречу Олег предположил, что наконец-таки у них намечался хоть какой-то сдвиг. Первый шаг к решению проблемы — признать ее. Сережа в жизни бы не согласился, что с ним что-то не так, но по крайней мере отрицал свое странное поведение уже не так активно. Это было уже что-то.

Попытки договориться шли тяжко. В конце концов Сережа признал, что с повторами надо что-то делать, что, скорее всего, все идет из головы, а значит…

Затащить Сережу к психологу удалось не сразу. Разумовский сначала воспринял идею негативно и лишь после долгих уговоров смягчился.

Олег не торопил.

— Сереж, если ты от этого избавишься, то будешь нормально засыпать. Не будет этих дурацких кругов по дороге в школу, постоянных протираний рук. Разберись с этим раз и навсегда. Психологу же виднее, — продолжал убеждать Олег, пока Сережа сосредоточено катал домашку.

— Мы сами справимся, — отозвался тот, не поднимая головы.

Мы. Не «я», а именно «мы».

— И где ты возьмешь нужную информацию?

— В интернете посмотреть можно, — предложил Сережа, не прерывая своего занятия. — Когда на уроке дают работать с компьютером, можно сделать просто практическую пораньше и в оставшееся время погуглить.

— И что? Удавалось?

— Пару раз, — небрежно отмахнулся тот. — Ничего конкретного.

— Может поэтому и стоит поговорить с кем-то еще?

После долгих споров, что в этом нет ничего постыдного и что обращаются к психологам и с меньшими проблемами, Сережа наконец согласился. Разумовский и так почти не ходил на физкультуру, поэтому как раз решил использовать свободное время с пользой, вместо того, чтобы просто сидеть на скамейке на последнем уроке, ожидая Олега.

Когда тот встретил его у кабинета после занятий, Сережа был угрюмее некуда. Закрыв за собой дверь, Разумовский молча прошел мимо Волкова, который догнал его, поравнявшись. Несколько минут шли в натянутой тишине. Лишь забрав куртки и выйдя на улицу, Олег рискнул поинтересоваться:

— Ну как?

— Никак, — поджав губы, раздраженно отозвался Сережа. — Хреновые у тебя советы.

Олег рассматривал подобную реакцию как возможный исход, даже был готов морально, но все равно было не особо приятно.

— Расскажешь?

— Я на сегодня уже нарассказывался, — все в том же тоне отозвался Сережа, на ходу застегивая куртку. Дернув по привычке замок несколько раз, резко, как когда пытался прервать повторы, выругался, дернул молнию до горла, и небрежно обмотался шарфом. Несмотря на то, что апрель был почти весь солнечным, температура была низкая. — Как ты говорил? «Просто перескажи, что делаешь, а тебе объяснят?» Знаешь, что? Я ведь рассказал, и про руки, и про то, как я могу закрывать двери по несколько раз дверь, бесконечно чиркать до порванных листов, как эту чертову ложку в кружке мне нужно проводить по часовой стрелке три долбанных раза, или как я считаю глотки, когда пью…

Чем эмоциональнее Сережа говорил, тем быстрее он шел, выплескивая и досаду, и раздражение. Олегу пришлось ускорить шаг, чтобы успеть за ним.

— И знаешь, что она мне сказала? Что это я просто не проснулся. Я все время, оказывается, хожу сонный, — Разумовский рассмеялся, проведя устало рукой по лицу. — Мне нужно высыпаться и, подожди, я тебе процитирую: «и тогда мое тело не будет спотыкаться, повторяя одно и то же». Боже мой, Олег, «сонливость». Сонливость, представляешь? Я ни хрена не шарю в этой гребанной психологии, но даже мне понятно, что из-за недостатка сна, люди так не тупят! Толку было от этого похода? Кто из нас тупой, она или я? — на повышенных тонах произнес Сережа, а затем резко остановился, просто закрывая глаза ладонью, и уже куда тише добавил: — Я устал, Олег, очень устал.

Если Разумовский хотел высказаться, то Олег знал, что это надолго и что перебивать его не стоит. А высказаться Сереже после сеанса, кажется, было крайне необходимо.

От школы они шли кварталами. Время раннее, вокруг пусто, поэтому Олег без лишних слов подошел, осторожно приобнимая Разумовского за плечи. Тот замер на пару секунд, а затем нерешительно подался вперед, уткнувшись в плечо, все также пряча лицо.

— Больше мне подобное не предлагай, — произнес он наконец, не поднимая головы.

— Я ведь хотел как лучше, — пробормотал Олег.

«Думал ведь, что полегчает, что получишь совет, инструкции, да что угодно, что это хоть как-то поможет».

— Знаю, — Разумовский оттаял как всегда быстро, а затем отстранился. — В библиотеке можно самим что-нибудь поискать.

Учитывая ограниченное время, в библиотеке приходилось работать урывками. Первые дни вообще не было прогресса, потому что непонятно было даже в каком направлении искать.

В отличие от своих учебников, с библиотечными книгами Сереже было сложнее. Три раза тронув корешок — Олег заметил, что со многими повторами Сережа начал делать своеобразную уловку, старался произвести жест как можно быстрее и незаметнее — он наконец брал ее в руки, протирал ладонью, затем саму ладонь, и лишь после садился читать. Олегу тяжело было видеть, как иногда Сережа подвисал на некоторых страницах, по нескольку раз переворачивая их вперед-назад.

— Если ты ее просто перевернешь, то ничего не случится, — как-то он остановил Разумовского. В голосе не было ни насмешки, ни раздраженности. Сережа поднял голову, заглядывая в эти спокойные глаза. Помедлил. А затем в последний раз перевернул страницу и заставил себя отвести руку в сторону, ухватившись за край стола. Неуверенно кивнул. Первые несколько раз Олегу действительно пришлось тормозить Сережу, жестко контролируя, а затем у того даже пару раз получилось самостоятельно.

Процесс шел бы и еще дольше, если бы не помогал Олег, которому Сережа был мысленно благодарен. Вот только в результате их поисков ничего путного не нашлось, но этого стоило ожидать. Пришлось искать обходные пути.

Поговорив с преподавателем информатики, Сережа все же выпросил разрешения задерживаться после уроков. Убедившись, что все кнопки Разумовский помнит и куда не надо не лезет, Марина Васильевна оставила его в покое, продолжая заниматься своими делами.

Сережа перестраховывался. Каждый раз исправно чистил историю. С интернетом работать оказалось быстрее и проще, чем с библиотекой. Результаты поиска пока только не очень порадовали.

— Не знаю, вроде похоже, — неуверенно произнес Сережа несколько дней спустя, загружая страницу. Старенький комп страшно тормозил, так что Сережа недовольно скривил губы, ожидая. Олег, поставив к столу второй стул, подался вперед, пробегаясь глазами по появившейся наконец-таки странице, и лишь запоздало сообразил, что, возможно, загораживает Сереже обзор, и подвинулся.

— Да не, все нормально. Ты читай, читай, я уже все наизусть по этим ссылкам выучил, — Разумовский откинулся на спинку стула и, сложив руки на груди, уставился в окно.

Волков молча прошелся по тексту, цепляясь за ключевые слова. Мытье рук — можно смело ставить галочку, постоянный счет — да, перфекционизм — определенно, особенно в личных вещах, боязнь прикосновений — еще какая, невозможность остановиться, пока не закончит цепочку — сам видел, навязчивые мысли…

Олег на секунду перевел взгляд на Сережу, который все так же смотрел в окно, думая о чем-то своем. Этот пункт Олег засчитывать пока не стал, но и исключать тоже.

— Заниматься самодиагностикой ведь полная ересь? — подал голос Сережа через пару минут.

— Сидеть, ничего не делая, еще хуже, — ответил Олег, перематывая текст.

— Тоже верно, — согласился Сережа. — Хватит? Или дальше читать будешь?

Олег кивнул. Подаваясь вперед, Сережа забрал мышку, так, чтобы не задеть руку Олега — хотя бы уже как раньше протирать ее не стал, — щелкнул по стрелке обратно, возвращаясь на главную страницу, и перешел по второй ссылке. А затем выкинул деталь, которую раньше Олег не замечал. На месте Сережа прокрутил колесико, отчего страница дернулась три раза вверх-вниз, и лишь потом он перемотал на нужный кусок:

— Вот тут еще.

Это было похоже на то, что Сережа делал с книгами — тот же принцип с текстом, который, как предположил Олег, он просто перенес на экран.

За исключением нескольких дополнительных пунктов, вторая ссылка почти полностью копировала первую. По сути дела, схожая информация шла и дальше.

— Что скажешь? Все плохо? Термин-то какой длинный — Обсессивно-компульсивное расстройство, — хмыкнул Сережа, театрально вскинув брови и цокнув языком.

Олег перевел взгляд в сторону препараторской, куда Марина Васильевна ушла в самом начале.

— Да не услышит она ничего, — Разумовский брезгливо поморщился. — И проверять нас не придет. Ей пофиг. Так что? Будешь ставить мне диагноз или как?

Олег нахмурил брови, вновь пройдясь по тексту. Осознавать, что у Сережи проблемы — это было одно, официально признавать, что у него не первый год прогрессирующее психическое расстройство — другое.

— Ну совсем навязчивых мыслей у тебя вроде нет, как например… — он перемотал вверх. — Страха навредить себе или что кому-то из-за твоих действий станет плохо.

Сережа поднял на Волкова взгляд, укусил себя за щеку, но отвечать ничего не стал.

Реакция Олега не особо порадовала. Чтобы хоть как-то прервать неловкий момент, тот снова уткнулся в монитор.

— Знаешь что, пойдем, — дернул его опять через несколько минут Разумовский. — Я устал.

— Я еще не дочитал.

Олег даже специально сегодня не пошел в секцию по боксу после уроков, чтобы посидеть с Разумовским, а тот его теперь гонит.

— Хрен там что дальше интересное будет, — пошли. — Поднявшись, Сережа одернул толстовку, набросил рюкзак на плечи и демонстративно встал рядом, ожидая.

— Самому не интересно до конца разобраться?

— Да пофиг мне, если честно.

Если Сереже что-то стукнуло в голову, то спорить было бесполезно. Поэтому, дочитав абзац, Олег закрыл вкладку. Пока Разумовский зашел к учительнице поблагодарить за компьютер, Олег почистил историю и все выключил. Он как раз собирал рюкзак, когда Сережа вернулся и проверил, все ли выключено. Убедившись, молча проследовал за Олегом к выходу, а затем остановился у двери:

— Точно все нажал?

— Точно?

— Уверен? — Сережа, не дожидаясь ответа, вернулся к компьютеру, вновь все осмотрел и лишь затем вышел из класса, предварительно еще раз оглянувшись. — Ты же знаешь, как потом она бесится, если кто-то что-то забыл, — пояснил он.

После разговора в классе информатики Разумовский вновь избитую тему не поднимал примерно пару недель. Хотя после уроков оставался, и Олегу не надо было спрашивать, чтобы догадаться, что именно ищет Сережа. А потом Олег заметил кое-что еще — Сережа явно пытался себя контролировать. Людям со стороны разницы не было никакой, но Волкову, который знал Сережины привычки наизусть, было видно, как тот иногда замирал, стараясь удержаться от повторов, что-то резко прерывал или бросал, а еще у него появилась привычка шевелить пальцами. Это действительно выглядело как иллюстрация к фразе «руки чешутся» — Разумовский мог повторно потянуться к той же дверной ручке, замереть, дернуть пальцами пару раз, а затем отступить. К новым привычкам можно было отнести и карандаш в руках — Сережа скетчил постоянно, и даже когда не скетчил, вертел в пальцах карандаш. Руки были чем-то заняты, поэтому тянулся он к другим предметам реже. Получалось у Сережи не всегда, но каждый раз был уже хоть и небольшим, но достижением. В таком режиме прошло где-то полтора месяца, а потом все снова пошло под откос.

Сережа не пользовался особой любовью ни у одноклассников, ни у учителей, но всегда относился к этому пофигистично, точнее, научился с возрастом. Вот только до шестнадцати ему за это крупно не попадало. Когда-то стеснительный Сережа, привыкший к тому, что рядом есть поддержка и помощь в виде Олега, с возрастом стал куда смелее и громче, только любви в глазах окружающих это ему не прибавило. Ситуацию не улучшала и любовь к спорам и язвительным комментариям. Сереже хватило наглости не только поправить на литературе образцового двоечника Макарова, который был выше Сережи на голову и при кулаках, и который считал, что Гамлет написал «Шекспира», но и еще добавить, что Идиот, разумеется, написал Достоевского, а Мертвые Души — Гоголя. Класс гоготал, второгодник злился, а потом, когда Олег по привычке ждал Сережу, задержавшегося в кабинете информатики, у входа в школу, Макаров решил разрулить все литературные вопросы с Разумовским лично. Вышел из здания Сережа на полчаса позже обычного, с разбитой губой и серьезным синяком на скуле.

Когда Олег услышал шаги и обернулся, он даже не сразу сообразил, в чем дело. Сережа медленно спускался по лестнице, прижимая ладонь к щеке, будто это могло хоть что-то скрыть. Первая мысль была, что у Сережи разболелся зуб, но стоило тому подойти чуть ближе, как Волков сразу же изменился в лице.

— Что это? — спросил он слишком резко.

— Синяк, — стараясь не глядеть на Олега, Сережа прошел мимо, явно направляясь через школьный двор к калитке. — Ну, знаешь, скопление крови в закрытых повреждениях тканей.

Проигнорировав язвительность в голосе, Волков кинул рюкзак на землю и резко схватил Сережу за локоть руки, которую тут прижимал к лицу, потянув на себя, открывая обзор на щеку. Разумовский тряхнул головой, волосы упали на лицо, хоть и не особо прикрывали пятно на скуле.

— Откуда? — так же строго поинтересовался Олег. Олег редко злился по-настоящему, но если доводилось, то под руку ему лучше было не попадаться.

Разумовский дернулся. Олег сжал руку сильнее, потянув на себя.

— Упал, — ответил он, поджав губы, отчего вновь почувствовал, как набегает кровь в трещину на разбитой губе.

— Удачно ты упал. На Макарова? — по голосу было слышно, что Олег явно сдерживал злость. Он уже пояснил, что его трогать не надо, как и не надо трогать Разумовского. Пояснил, заплатив за это в свое время и содранными костяшками, и синяками, и разбитым носом, отчего в профиль отчетливо была видна горбинка. Зная, что из Олега отличный спортсмен, который умеет хорошо драться, многие поутихли. Но, особо умным, похоже, нужно все объяснять по два раза.

— Мне больно, вообще-то, — Сережа вновь попытался выдернуть руку, и Олег, запоздало сообразив, что сжимает слишком крепко, разжал пальцы. А затем подхватил Сережу под подбородок, убирая рыжие пряди в сторону.

— Я ему челюсть сломаю, — произнес он, оглядывая лицо Разумовского. — Этот идиот сейчас как всегда на футбольном поле?

Разумовский — его друг. А друзей он трогать не позволит.

— Ты совсем спятил? — Сережа распахнул от ужаса глаза, повышая голос. — Вы же поубиваете друг друга.

— Посмотрим, — кинул Олег в ответ. Отпустив наконец Сережу, он поднял рюкзак и развернулся, направляясь в сторону футбольного поля.

— Олег! — окликнул его Сережа. Тот явно поворачивать назад не собирался. — Олег! — еще раз громко позвал Сережа, опять натыкаясь на полный игнор. — Да твою ж, — выругавшись сквозь плотно сжатые зубы, Разумовский побежал следом, нагоняя, хотя и понимал, что особо смысла в этом не было. Так что он на расстоянии увидел, повернув из-за угла, как Волков подошел к однокласснику. Тот курил, облокотившись о ворота. Олег толкнул его в плечо, а затем, когда тот развернулся, с силой ударил в челюсть.

Через пять минут все, кто был на спортивной площадке, уже сбежались посмотреть, как Макарова и Волкова пытались растащить в стороны под крики толпы.

— Педик, — презрительно бросил Макаров, стиснув зубы и сжимая левой рукой правое запястье, которое, кажется, было сломано.

— Мразь, — процедил в ответ Волков, прижимая ладонь к лицу, чтобы остановить кровь из носа.

К счастью обоих после уроков никого из учителей в школе не было, чтобы устроить всем веселую жизнь. Впрочем, Сережа понимал, что это не минует их завтра. Да и сегодня достанется, — думал он, пока они не особо торопясь шли к детдому.

— Я не знаю, что мне сказать. То ли «спасибо», то ли «ты идиот», — произнес Сережа, поднимая взгляд на Олега. Синяки, кровь, царапины — в отличие от соперника, Олег еще легко отделался.

— Всегда пожалуйста, — ответил тот, поворачиваясь в ответ. — Сильно болит?

— Это я должен тебя спрашивать, — Сережа неловко улыбнулся. А затем искренне добавил: — Я правда ценю. Ты хороший.

Глядя на Разумовского, помятого, уставшего, но так искренне улыбающегося, Олег тоже не сдержал улыбки.

В самом детдоме места улыбкам не было. На обоих орали так, что Олегу казалось, что штукатурка со стен сейчас начнет сыпаться. Олег держался более стойко. По Сереже же было видно, что он еле сдерживает слезы. Директора это не особо останавливало. Выслушав все, местами даже не в самых цензурных выражениях, что и головой их думать не научили, и что родители ничего не успели вложить, обоих буквально вышвырнули из кабинета.

Олег, пропустив Сережу вперед, захлопнул за ними дверь. Разумовский стоял молча, обхватив себя руками и впиваясь в плечи, с видом таким убитым, что Олегу казалось, что стоит его сейчас немного потормошить, как тот в обморок упадет, сорвется или еще что-нибудь выкинет.

— Пойдем, — он легонько положил ладонь Сереже на плечо, слегка подталкивая. От прикосновения Разумовский вздрогнул, и, так ничего и не ответив, побрел в комнату. Пройдя в свой дальний угол под любопытными взглядами, Олег, вместо своей кровати, уселся рядом с Сережей.

— Не слушай их. Ты же знаешь, какую ересь они всегда несут, — негромко произнес он.

Сережа молча кивнул.

— Завтра уже все забудется.

— Я в курсе.

— Может, тебе дать блокнот? — спросил Олег. В плохом настроении Сереже это обычно помогало, тот уходил в сам процесс, хотя бы ненадолго переключаясь.

— Давай, — выдохнул он, заправив прядь за ухо. А затем еще два раза пригладил ее пальцами. Олег приподнялся, достал из прикроватной тумбочки блокнот, протянул Сереже. Сам открыл его портфель, вручил пенал.

Тот благодарно кивнул, взял пенал в руки и сделал то, чего уже давно не было — завис над замком. Дернул из стороны в сторону три раза, потом беззвучно выругался, потом еще три, потом еще. Наконец справившись, Сережа достал карандаш, развернул лист, несколько раз чиркнул длинные линии на полях и из-за волнения надавил так сильно, что грифель сломался.

— Да что ж такое, — резко выдохнул Сережа и вновь схватившись за уже открытый пенал, принялся в нем копаться. Олег ничего не говорил. Да и не нужно было. В глазах было столько понимания и сочувствия, что слова были бы лишние. Когда Сережа был расстроен, злился или на нервах, он зацикливался по ритуалах чаще, увеличивая количество повторов. Как и теперь, тормозил буквально на всем, хотя внешне старался держаться.

— Вообще все это полная хрень, — раздраженно бросил Сережа, продолжая что-то искать. — Знаешь, во всем можно найти плюсы… Где ж второй карандаш, — раздраженно произнес он. — А хрен с ним, — не обнаружив ни запасного, ни точилки, которые у Сережи вечно ломались, Разумовский достал канцелярский ножик. — Так вот, плюсы. Ты напомнил, что можешь всем надавать по морде, значит ни тебя, ни меня не будут трогать, — выдвинув лезвие, он принялся строгать. Раз стружка, два, три, затем пауза, карандаш поворачивается и опять. — В детдоме, пожалуй, тоже, — продолжил он, строгая, когда грифель опять надломился. — Да чтоб тебя, — Сережа принялся резче дергать рукой, отсекая большие куски, чем нужно. — Ну и главное, все завтра свалят на эту дурацкую экскурсию в зоопарк, а мы останемся вдвоем, — еще три резких удара ножом. — Тишина, — продолжил Сережа, размахиваясь сильнее. — Никто не помешает. И вообще…

— Сереж, хватит, — Олег резко прервал его, перехватывая за запястье.

Разумовский испугано замер, смотря на Волкова широко распахнутыми глазами и тяжело дыша. Олег смотрел на него с не менее испуганным видом.

— Господи, ты что творишь, — Олег перевел взгляд с лица Сережи на его руки, в которых он все еще сжимал нож. Тот опустил голову и лишь сейчас заметил капли крови на белом листе блокнота, что положил на колени. А потом уже обратил внимание на то, что три раза успел полоснуть себе ребро ладони левой руки. Сережа медленно разжал пальцы, отчего ножик со стуком упал на пол. Выпустив его запястье, Олег метнулся к ящику и достал платок — Сережа уже давно не пользовался им, чтобы лишний раз протереть руки или что-то из вещей — и прижал к ране, чтобы перевязать.

— Как ты это сделал, Серый? — раздраженно произнес Волков, что совершенно не вязалось с тем, как аккуратно и заботливо он заново перебинтовывал ладонь Сережи — в медпункте бинт затянули слишком туго.

— Не знаю, не мог остановиться, — подавлено произнес он, смирно стоя с протянутой рукой.

Олег выдохнул, заглядывая в голубые глаза, а затем, покончив с перевязкой, притянул Разумовского к себе. Как-то плевать было, если со стороны это смотрелось слишком наивно или… неправильно. Олегу безумно хотелось просто ощутить, что человек, который ему дорог, сейчас рядом, просто почувствовать, что он не один, что есть хоть кто-то, кто от него не отвернется, в какую бы передрягу он ни попал. Олег понятия не имел, чувствовал ли при прикосновении Сережа то же ощущение защищенности, период с отрицательными эмоциями они, вроде бы, прошли, Разумовскому стало явно лучше. Сережа стоял с пару секунд неподвижно, а затем неуверенно обнял Олега за плечи.

Вдруг Олег почувствовал, как намокает рубашка на плече, в которое уткнулся Разумовский, беззвучно трясясь.

В одном Сережа точно оказался прав — утро выдалось действительно спокойное. В виду того, что все уехали на экскурсию к черту на рога, в комнате, кроме Сережи и Олега, не было никого.

— Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, — усмехается Разумовский, лежа на кровати. Поднимает вверх кисть, рассматривая пропитавшийся местами красным бинт.

— Вангую, что доступ в кабинет информатики мне теперь будет закрыт.

— Как ты там любишь говорить? «Да и хрен с ним?» — отзывается Олег, лежа на соседней кровати.

— Да и хрен с ним, — кивает Сережа.

— Ты мне объясни, зачем ты ходил туда так часто, если говоришь, что уже наизусть все зазубрил?

— Иногда попадается что-то новое… Примеры всякие. Плюс смотрю в основном, кто что в таких ситуациях делает. Да и вообще читаю по психологии все, что под руку попадется. Интересно.

— И что думаешь?

Сережа несколько секунд молчит.

— Вроде похоже… Но знаешь, как-то странно вот так раз и поставить себе диагноз — ОКР. Сам себе психиатр.

— Тебе себя лучше знать.

— Пожалуй, — тот дергает плечами.

— Даже если это не оно, а просто набор повторяющихся привычек, ритуалов, действий… Ты помнишь, когда все это началось?

Разумовский обдумывает вопрос Олега с пару секунд, задумчиво закусив губу, а затем честно отвечает:

— Нет. Не помню ни как, ни когда.

А затем они впервые в жизни так долго говорят об этом. Олег озвучивает давно накопившиеся вопросы, стараясь подбирать слова как можно более аккуратно. Сережа иногда реагирует спокойно, иногда злится и пытается огрызаться, но впервые на его памяти отвечает настолько подробно. Олег запоминает все. А информации много.

Про ритуалы он знает уже прилично. Ну или по крайней мере большую часть. Зато, когда Сережа затрагивает тему навязчивых мыслей, Олег цепляется за нее, пытаясь осторожно развить.

— Я думал, что у тебя навязчивые мысли только насчет прикосновений.

— В том числе, — облокотившись о подушки, Сережа скетчит, пытаясь аккуратно придерживать поврежденной рукой блокнот. — Знаешь, я же все понимаю, правда, и прекрасно осознаю, как глупо это прозвучит, как и осознаю, что люди просто повертят пальцем у виска, если я сейчас пойду рассказывать об этом каждому второму встречному. Но ты ведь понимаешь, что я не специально? Как не специально делаю всю эту хрень, так и не специально мысленно возвращаюсь ко всякой ерунде. Тебе ведь можно рассказать, и ты не будешь стебаться?

— Даже бы и не подумал бы, — совершенно искренне отвечает Олег, а затем поворачивается на бок. На автомате подпирает голову рукой, но морщится, когда давит на синяк. Поэтому в конце концов просто следует сережиному примеру: приподнявшись и придвинувшись ближе, усаживается, облокотившись о подушки.

Разумовский смотрит на него долгим, серьезным взглядом, а потом поясняет:

— Мне часто кажется, что если не сделать что-то, то случится нечто плохое. Не знаю, вдруг возникает абсолютно абсурдная мысль, что если сейчас не повернешь краник три раза, то будет что-то очень плохое днем. Или потом. Или я заболею. Или кто-то еще, — откровенничает он, продолжая рисовать. — Видишь взаимосвязь? Нет? Правильно, потому что и нет ее. Но при этом у тебя есть резкая потребность выполнить тот или иной ритуал, и сразу думаешь, что теперь-то все будет хорошо. Знаешь, в какой-то момент я начал убеждать себя в том, что если я ничего не сделаю, то все будет нормально. Например, с замком на рюкзаке так получилось или я перестал перешагивать пороги по нескольку раз. Иногда просто говорил, что мне наплевать, а иногда злился уже настолько, что произносил про себя «хреновый день? Да и какая разница», разжимал пальцы и каких-то повторов даже избегал.

Олег внимательно слушает. Если бы он знал Сережу недавно и не видел, как тот мучается со своими ритуалами, то решил бы, что парень надумывает или выпендривается. Проблема была в том, что Сережа был абсолютно серьезен.

— То есть теоретически ты можешь так перекрыть все мысли?

— Теоретически, — задумчиво произносит Сережа, делая паузу, а затем вновь продолжает рисовать. — Ну или с теми, что полегче. Например, у меня будут проблемы с информатикой, если я не открою учебник три раза. Что, я потом сяду и не выучу? С другим сложнее бывает.

— Например? — спрашивает Олег, даже не предполагая, что у Сережи в голове.

— Например, иногда мне кажется, что если я не выполню какое-то действие, то ты заболеешь. Или умрешь, — рука Разумовского, которая что-то активно вырисовывает на бумаге, замирает. От Олега не укрывается, как тонкие пальцы сжимают карандаш чуть сильнее. И мысль Волкова почему-то не об очередном ритуале, а о том, что такими руками только и рисовать, а не носы разбивать обидчикам. — Глупо, да? Если бы у меня в голове вертелась навязчивая идея, что стоит мне не закрыть дверь, и Пашка из параллельного класса выпадет с окна, сломав хребет, я бы быстро успокоился и оставил эту дверь в покое. А с тобой не могу, — оторвавшись от рисунка, Сережа поворачивает голову к Олегу, который смотрит на него внимательными карими глазами. — Совсем глупо?

Волков понятия не имеет, как реагировать. Это не глупо, это скорее… странно, что ли. Нелогично. Глупо было бы, если бы Сережа свято верил, что между благосостоянием Олега и правильно вымытыми руками есть какая-то взаимосвязь. И все же, как бы странно это не звучало, Олег понимает, что нужно быть последней тварью, чтобы сейчас сказать Сереже в лицо, что ведет он себя как конченный идиот. Судя по тому, как порой пытается все это подавить Разумовский, он и сам так считал. К Волкову пришли за поддержкой, за помощью и это, по меньшей мере, мерзко — оттолкнуть протянутую руку. Олег так с человеком поступить не может. Особенно с Разумовским. Его Разумовским.

— Не глупо, — качает он головой. Если посмотреть на это с другой стороны, то это даже какое-то своеобразное проявление привязанности, что ли. Сережа сам говорил, что знает, что вреда от этого никакого и все равно продолжает выполнять ряд действий, потому что с Олегом не должно ничего случиться. У самого пусть будет и день отвратный, и оценки пусть к черту, и пусть сам заболеет, а вот с Олегом он так не может.

— Если тебе станет легче, то я могу помочь тебе контролировать это. Не знаю, одернуть, за руку взять, да просто подойти и напомнить, что я жив и здоров. Сейчас, конечно, не очень, — он касается ладонью синяка на лице. — Но все же, — Олег улыбается уголками губ, и Сережа не удерживает улыбки в ответ. Разбитая губа вновь отдает болью, поэтому он проводит по ней языком, слизывая капельку крови, а затем впервые соглашается принять помощь:

— Было бы неплохо.

— То есть, ты все это так же пересказал психологу…

— Не так подробно, конечно, — перебивает Сережа.

— Хорошо, не подробно, но передал суть. И она сказала, что это потому что ты ходишь сонный?

— Именно, — резко кивает головой Сережа, отчего прядь опять падает на лицо. Как воспитатели ни боролись с Разумовским, стричься он отказывался.

— Вот ведь дура, — выносит вердикт Олег.

— Конченая, — хмыкает Сережа. — Знаешь, я лучше с тобой поговорю, чем с кем-то еще, — искренне признается он, а затем возвращается к предыдущей теме: — Вообще, меня не только из-за негативных мыслей накрывает. Знаешь, иногда кажется, что я что-то потерял, не выключил, забыл. Муторно и раздражает ужасно.

Это уже звучит более обыденно и приземленно, Олег понимающе кивает.

Сережу, кажется, пробивает на откровения. Тот говорит взахлеб, вспоминая какие-то детали, особые действия или мысли, которые имеют то или иное значение, говорит, параллельно рисуя в блокноте и то и дело сбиваясь рукой в сторону, чтобы лишний раз чиркнуть.

— Не получается прекратить? — Олег кивает на блокнот, когда Сережа проводит очередную жирную линию сбоку.

— А? — не сразу понимая, о чем речь, тот приподнимает голову, а затем, проследив за взглядом, кивает. — А, да. Я помню, что эта привычка у меня появилась раньше других и почему-то от нее сложнее всего избавиться. Ты, когда проводишь ручкой по бумаге, словно что-то фиксируешь, делаешь заметку, ставишь точку или отмеряешь что-то, не знаю. У меня просто есть надобность это повторять, и эта штука сильнее других. Я повторяю, — Сережа вновь чиркает, а затем возвращается к рисованию. Ворона, которую он начал набрасывать в центре, сместилась в процессе в сторону, потому что Сережа пытался увести рисунок, чтобы не запачкать его линиями. — Бумаги много портится. Да и рисунки некоторые жалко, — с досадой произносит он.

— Заведем отдельный блокнот тогда? — предлагает Олег.

— Отдельный?

— А почему бы и нет? Я же правильно понял, в какую сторону у тебя идет мысль — главное, поставить точку. Ведь неважно, где?

— Да, в принципе, — неуверенно соглашается Сережа, которомутакая идея в голову не приходила.

— Давай, сейчас тогда и проверим, — предлагает Волков. Взяв из рук Сережи блокнот, он вырывает последний лист и кладет его на тумбочку по левую руку от Разумовского. — Чиркай на нем, как появится надобность.

— Попробую, — пожимает плечами Сережа, переворачивая страницу. — Что тебе нарисовать?

— Венецию, — просит Олег. — Мне нравится, как ты рисуешь города.

— Пусть будет Венеция, — кивает Сережа. Сделав совсем сырой набросок, он молча принимается накидывать на бумаге контур. Сказано было если не все, то, по крайней мере, очень многое. Олегу пока информации хватит надолго. Пока Олег все обдумывает, Сережа продолжает работу. В какой-то момент замирает и вместо того, чтобы вновь чиркнуть в блокноте, проводит ручкой по рядом лежащему листу. Желания повторить действие рядом с рисунком нет. Лист остается неиспорченным. Похоже, что идея работала.

К «черновику» Сережа притрагивается в процессе часто, сделав приличное число помарок, пока не добивает рисунок с Дворцом Дожей, прежде чем отдает скетч на суд Олегу. Взяв блокнот, тот внимательно рассматривает каждую деталь — Разумовский, у которого определенно был талант, делал большие шаги в рисовании. У него бы в этой области получилось. Да и вообще Сережа всегда был натурой артистичной, творческой, ему бы подобное подошло.

— Талантливо, — кивает Олег, протягивая обратно. Пока Олег рассматривает рисунок, Сережа нервно кусает и без того истерзанный кончик карандаша, ожидая отзыва. — И как всегда красиво.

Сережа благодарно улыбается, забирая работу назад, а затем после секундной заминки спрашивает:

— Точно?

— Мог бы и не сомневаться.

— Уговорил. И еще, — вновь повисает пауза, пока Сережа собирается с мыслями. — Олег, я же здоров? — в голосе Сережи звучат едва-заметные нотки надежды, что даже если бы с Разумовским сейчас работали психологи, а в медицинской карте официально был прописан диагноз, то Волков все равно не смог бы ответить иначе.

— Конечно.

Разумовский никак не реагирует на это, вновь что-то обдумывая про себя, а затем лишь интересуется, что нарисовать еще. Ближайшие два часа оба болтают обо всем на свете, кроме Сережиной проблемы. Волков отлеживается после драки, Сережа добивает блокнот. Под конец на листе, оставленном на тумбочке, живого места нет.

========== Навязчивые мысли ==========

Помощь Волкова не ограничивается обещаниями. Олег и до этого внимательно следил за поведением Сережи, собирая все детали вместе, анализируя. Теперь же к каждой ситуации он пытается помочь найти решение. Стараясь не перегибать палку, разумеется, потому что четкой границы между «да, так и сделаю, спасибо» и «отвали, мудак» не было.

В качестве помощи Олег даже как-то решил попробовать совсем новый подход, предложив Сереже расслабиться.

— Сейчас просто резко вдыхаешь, понял? — инструктирует он его, поднося спичку к сигарете, которую Разумовский держит в зубах. Сигареты Олег начал стрелять у одиннадцатиклассников недавно, наивно думая, что потом не подсядет.

Сережа, кажется, вдыхает слишком резко, отчего давится, закашлявшись, прикрывает рот ладонью, и отворачивается.

— Ну… не настолько резко, — подсказывает запоздало Олег.

— Я догадался, — язвит Разумовский, вытирая слезы и кашляя, стараясь прочистить горло. А потом пытается затянуться еще раз. Дым ударяет в голову, Сережу слегка расслабляет, вот только таскать сигареты каждый раз, чтобы успокоить вечно нервного Разумовского — не вариант.

«Зато новый опыт», отмечает про себя Олег, даже не подозревая, что привычка останется с обоими надолго.

И тем не менее, несмотря на все сложности, Олег мог смело утверждать, что дела пошли в гору. Некоторые ритуалы исчезают совсем, некоторых становится меньше, а те, на которых Сережа намертво застрял, тоже претерпевают изменения — Сережа научился просто делать их менее заметно. Так, например, он уже не сильно стал перематывать страницу на экране вверх-вниз, а лишь слегка и очень быстро, хоть и все те же три раза, дергал мышкой и возвращался к чтению. С замком на портфеле была та же история. Сережа уже не дергает молнии от начала до конца, а лишь проделывает часть ритуала, проводя вперед-назад всего на пару сантиметров. Некоторые касания такого рода удается свести почти на нет, так что со стороны это выглядит как небольшое колебание рук или пауза. Сережа застегивает пуговицы с первого раза, кран открывает не на полную, а слегка, некоторые вещи делает четко один раз, и Олег хвалит его, радуясь про себя, что у Сережи получается.

У Сережи действительно продвижение. Он всего пару раз с тех пор серьезно зависает, так что Олегу приходится тормозить его, прикасаясь. Например, когда он на перемене никак не мог оторваться от учебника. Вместо того, чтобы уже прикасаться как раньше по нескольку раз, делая действие менее заметным, он просто водит по нему пальцем. Когда до Олега доходит, что Сережа не дурака валяет, а опять зациклился, он аккуратно берет его за руку, накрывает его ладонь своей, слегка сжимая. Тот на секунду напрягается, а затем Олег чувствует, как пальцы в его хватке расслабляются.

— Все нормально, — наконец выдыхает Сережа и лишь пару секунд спустя руку Олег убирает, продолжая смотреть на эти красивые пальцы. «Которые рисуют не менее красивые рисунки». Скользит взглядом от самых кончиков к тонкому запястью, зацепившись за три едва заметные царапинки на ребре ладони.

— Болит? — спрашивает он, проходясь пальцами по уже зажившей ране.

— Нет. Ты ведь уже сто раз спрашивал, — отвечает Сережа, опуская взгляд на их руки и чтобы хоть как-то разрядить ситуацию, перехватывает его ладонь и щекоча пробегается по ней пальцами. Рука на фоне смуглой ладони Волкова смотрится совсем хрупкой, бледной. Сережа растопыривает пальцы, прижимает пятерню, рассматривая:

— Совсем разные, — улыбается он, а затем поднимает голову, пересекаясь взглядом с одноклассницей. Лиля, стоя в двух партах от них с подружками, откровенно пялится, а затем, увидев, что ее засекли, резко отворачивается и, склонившись к одной из них, начинает что-то активно шептать на ухо.

— Знаешь, какие слухи про нас ходят? — спрашивает Сережа, убирая руку.

— Какие? Что все из детдома отбитые и лучше не связываться?

— Ой, да ну, это уже старое, — отмахивается Сережа, брезгливо поморщившись. — Что мы с тобой встречаемся.

— Прям все так серьезно? — пытается отшутиться Олег. Откуда вообще это? Он что, слишком часто к Сереже прикасается? Слишком часто так пристально смотрит? Это слишком заметно?

— Серьезнее некуда, — кивает Разумовский, рассмеявшись. А затем, заметив, что Лиля все еще искоса на них смотрит, подается вперед и, задевая своей щекой щеку Олега, намеренно провоцируя окружающих, шепчет ему на ухо: — Как закончим универ, сразу же поженимся, — протягивает он, рассмеявшись.

— Угу, — хмыкает Олег, отворачиваясь, чтобы Сережа не заметил у него румянец на щеках.

Олег думает, что ритуалы постепенно уходят. А потом Разумовский признается, что просто чаще стал считать про себя. Например, если раньше Сережа ровно три раза отдельно подставлял кружку под воду, пока мыл ее, то теперь он держит ее под струей воды пока моет, все равно считает про себя до трех и лишь затем убирает. Так что продвижение было куда меньшим, чем Олег предполагал. Хоть часть ритуалов и ушла, большая часть все еще была на месте, просто приняв новые формы. Сережа продолжает делать те или иные действия, чтобы уменьшить тревогу, разубедить себя в чем-то или успокоить, просто к этому добавляется больше счета про себя. А поскольку часть ритуалов пропадает, а с неприятными ощущениями получается справляться не всегда, к счету про себя добавляется еще и внутреннее проговаривание.

Этот факт Сережа очень долго скрывает. Возможно, Олег бы и не узнал, что Сережа начал про себя не только чаще считать, но и повторять определенные фразы, если бы это не начало внезапно проявляться и на вербальном уровне. Когда на третий раз Олег замечает, что Сережа ни с того, ни с сего начинает выдавать какой-то набор слов, с первого взгляда бессвязный, внезапно прерываясь на полуслове, он снова напрягается.

— Кран, зеркало, вод…- Сережа резко замолкает, поднимая испуганный взгляд. В классе на биологии и без того было шумно, поэтому никто и не обращает внимания, что тихо сидевший до этого Сережа, конспектировавший параграф в тетради, внезапно что-то говорит. Никто, кроме Олега.

Сережа перепугано оглядывается, чтобы убедиться, что никто ничего не заметил, поворачивает голову вправо, пересекаясь с непонимающим взглядом Олега, и вновь утыкается в тетрадь, склонившись ниже.

— Чего? — Олег зависает на какой-то момент, решив, что ему просто послышалось.

— Ничего, — отвечает Сережа, подперев голову рукой, словно стараясь хоть так отгородиться.

— Сереж, я не глухой.

— Поздравляю.

— Что это сейчас было?

— Биология, — Разумовский кивает на учебник, продолжая писать.

Ничего толкового Олег тогда от него так и не добивается. Сережа ничего и не говорит и через пару недель в столовой, когда внезапно, прежде чем прикрыть рот рукой, успевает выдать ряд не связанных друг с другом имен. За столом помимо них двоих обед заканчивает еще пара ребят, которые непонимающе поднимают взгляд на Сережу.

— Какие еще Игорь и кто-то там? — спрашивает Лиля, сидящая по правую руку от Сережи.

— Вспоминаю, кому тетрадь по информатике обещал, — тараторит в ответ Сережа.

— А-а-а, — тянет она, вновь принимаясь водить вилкой по тарелке. — Ты хоть за едой об учебе не думай.

— Не получается, — мрачно отзывается Разумовский, потерявший после этого весь аппетит.

Настроение тоже сходит на нет.

— Ничего мне сказать не хочешь? — спрашивает Олег, когда ребята уходят унести тарелки.

— Я прекрасно знаю, что ты скорее застрелишь кого-нибудь, чем позволишь кому-то прикоснуться к своим вещам.

Ничего не ответив, Сережа молча поднимается, унося недоеденную порцию.

Откуда такой блок, Олег понять не мог. Разумовского стоило прижать к стенке. Кажется, в прямом смысле. Что Олег и делает в коридоре детдома вечером, пока все готовятся ко сну.

Перехватив Сережу за руку, Олег тянет его на себя, вжимая в стену, и встает напротив, упершись руками по обе стороны от головы, чтобы Сережа никуда не делся.

— Друзья всем делятся. Я никому ничего не скажу. Мне можно доверять. Или ты уже забыл эти элементарные вещи? — произносит он, заглядывая Сереже в глаза.

Разумовский отворачивается, стараясь избегать зрительного контакта.

— У меня, конечно, дохуя проблем, но с памятью пока вроде бы все нормально.

— Тогда у нас с тобой всего два варианта. Либо ты мне все рассказываешь, либо мы никуда не уйдем отсюда, — решительно произносит Олег, напирая.

Сережа закатывает глаза.

— Я тебя слушаю.

Похоже, что такая тактика не действует. Олег делает глубокий вдох, прежде чем продолжить.

— Сереж, ты ведь знаешь, что я не предам, мне доверять можно.

Сережа наконец-таки поворачивает к нему лицо, встречаясь взглядом.

— Тебе же лучше было. У тебя случилось что-то? Ты же перестал делать многие ритуалы.

Сережа молчит, принимая решение, а затем выдает.

— Вместо этого я их проговариваю про себя.

Новость вряд ли можно было назвать хорошей.

— То есть… оно на речи стало как-то отражаться?

— Как-то само собой пошло. Я просто перечислял сначала цифры, потом, до чего обычно дотрагивался или проверял, выключил ли, стал проговаривать, если проговорил три раза вместо трех прикосновений, то отпускало. А потом это как-то не туда вывезло, — Сережа оглядывается по сторонам. — Убери руки, пожалуйста. А то сейчас кто-нибудь пройдет мимо и решит, что ты меня зажимаешь по углам. Давай еще поцелуемся для полной картины.

Олег, запоздало поняв, что блокировать Сережу нужды больше нет, отступает на шаг.

— Знаешь, надо, например, дотронуться до тетради. Но если назвать про себя три любых письменных принадлежности, учебник, карандаш, замазка, то действие типа сделано.

— То есть не устранение, а что-то типа подмены, — хмурится Олег.

— Верно. Вместо того, чтобы мыть руки три раза, чтобы с тобой ничего не случилось, назвать просто имена трех общих знакомых и все. Знаешь, первые недели полторы работало круто, я сам заметил, что руками стал махать меньше, все в голове. А потом появилось слишком много таких повторов. На каждый гребанный случай. А потом повторы для повторов, а потом синонимы, меня иногда на антонимах клинит, например, в голову на уроке приходит мысль, что скучно и тут же щелкает уже готовый до этого проговоренный ряд «интересно, познавательно, любопытно». Охуенное упражнение для словарного запаса, но только не когда ты повторяешь это весь день подряд, что уже самого тошнит, — отлипнув от стены, Сережа разворачивается и медленно идет в сторону их комнаты. Олег тут же шагает следом.

«Кому из них тяжелее?» — думает он, сверля взглядом худую спину Сережи. Наверное, все же Разумовскому. Олегу тяжело терпеть Сережины закидоны и истерики, тяжело следить за всем, что он творит, и контролировать. Но Сереже, у которого в голове непонятная чертовщина, который смертельно устал от всего этого, и которому каждый раз признаваться в подобном безумно тяжело и стыдно, должно быть еще хуже.

Олег ускоряет шаг.

— То есть все по-прежнему, просто теперь в голове? — спрашивает он, поравнявшись.

— Ну да, — Сережа пожимает плечами. — И речевой аппарат как-то тяжелее контролировать. Даже сейчас я говорю с тобой, а параллельно, хоть и не так быстро, как когда молчу, повторяю зачем-то не имеющий к делу ряд антонимов. Три пары, потом еще три.

— И это доходит до такого автоматизма, что случайно проговаривается вслух?

— Видишь, как хорошо ты меня знаешь, — беззлобно усмехается Сережа, но уголки губ все равно ползут вниз. — За это и люблю тебя.

Олег хмыкает в ответ:

— Какой ты романтичный.

— Ничего не могу с этим поделать, — негромко смеется Сережа. Дойдя до комнаты, где большая часть подростков уже укладывается спать, оба понижают голос.

— Давай завтра, — Сережа устало потирает переносицу. — Я устал.

Идущий следом за ним Волков кивает, лишь запоздало сообразив, что Сережа этого не видит, и произносит вслух:

— Хорошо.

На следующий день Разумовский, как ни странно, возвращается к разговору сам.

— Что делать с этой фигней будем? — спрашивает он по дороге в школу. — Завуч все время грозится мне рот скотчем заклеить. Может не такая и тупая идея?

— Скотча много уйдет, — беззлобно шутит Олег, но Сережа все равно строит в ответ недовольную рожу.

— Иди к черту, — бросает он, а затем натягивает шарф в ярко-фиолетовую клетку до носа. — Можно так сделать, — гундосит он из-под толстого слоя ткани, отчего Олег вновь улыбается. Похоже, Сережа в отличном настроении, несмотря на вчерашний разговор да и ситуацию в целом.

— А так тебе будет жарко.

— Сам тогда ищи выход, — Разумовский стягивает шарф обратно, задумчиво закусывает губу, что-то прикидывая. «Или опять проваривает про себя», — прикидывает Олег, глядя на задумчивый профиль. Сережа сосредоточенно сдвигает брови, покусывая нижнюю губу, а потом выдает:

— В принципе, так тоже можно.

— Что можно? — не понимая, о чем речь, уточняет Олег.

— Так, — Сережа вновь прикусывает губу. — Если опять начну говорить, то буду делать таким образом, — продолжает он, кусая губы. — Ну, или ты дерни меня.

Идея, как ни странно, приживается быстро. Более того, срабатывает на ура. Олег ловит Сережу всего лишь пару раз после этого на случайных проговариваниях — Сережа обычно первый успевает среагировать, закусывая нижнюю губу.

Затем Сережа признается, что стал использовать тот же трюк, чтобы остановить и внутреннее проговаривание. Начинаешь произносить про себя слова, резко кусаешь губу, заставляя себя затормозить, повторяя про себя «стопстопСТОП» и все. Уловка, которая осталась на долгие годы привычкой.

— В этот раз без утаиваний? Правда получается? — шепотом спрашивает Олег на перемене, пока Сережа, устроившись на подоконнике, повторяет параграф по истории.

— Да, все отлично, — искренне улыбается тот. А затем протягивает руку и хлопает Олега по плечу. Сережа настолько редко инициировал прикосновения, что Олег каждый раз ценил такие моменты. Это было что-то вроде проявления доверия, показывало, насколько Олег ему дорог. К другим Сережа не только не любил притрагиваться, но и откровенно брезговал. Для Сережи эти короткие касания значили очень много. И Олег не успел уловить момент, когда для него в этих мимолетных жестах появилось куда больше смысла, чем раньше.

Олег слышал сто раз про так называемую вспышку, искру, любовь с первого взгляда и прочую чушь. Он понятия не имел, как это работает и не особо в такое верил. Если и был какой-то момент, когда вдруг у человека вспыхивают чувства к другому, то он его явно упустил. Потому что Олег не помнит, когда он вдруг стал откровенно залипать на эти изящные пальцы, которые вечно то вычерчивают какие-то узоры, то играют с карандашом, то скользят по рыжим волосам. Не помнит, когда стал более внимательно разглядывать тонкий профиль, любопытно, изучающе, запоминая красивый контур, запоминая каждую веснушку на бледной коже. Не помнит, когда поймал себя на мысли, что у Сережи очень красивые губы. Правильной формы, аккуратно очерченные и яркие. А из-за того, что у него еще и появилась привычка постоянно их кусать, то контраст алого с белой кожей казался особенно разительным. Олег откровенно залипает, запоздало себя одергивая. Сережа красивый — вот только Олег убеждал себя, что этой красотой надо любоваться со стороны, не прикасаясь. Тот самый случай, когда касаниями можно разрушить действительно все. Олег понимает, что его влечение переходит границы дружбы, которую он очень ценит, поэтому он не стал бы делать ничего, что могло бы ее разрушить. Сережа — единственный близкий ему человек, которого он не может позволить себе потерять. К тому же, как видится самому Олегу, Сережа подобного интереса к нему не проявляет: копается в книгах и вечно рисует, рисует, рисует, уходя в процесс настолько, что, кажется, кроме листа бумаги и карандаша ничего и никому ему больше не надо. Мужская дружба ведь совсем другая — крепкая, грубоватая местами, один за всех и все за одного. Что-то вроде того, что Олег видел на примере одноклассников. «Здарова, Колян», крепкое рукопожатие, пиво за гаражами, обсуждение девчонок с параллели и море пошлых шуток. Если на дворовых мальчишках это смотрелось нормально, то на Сереже бы выглядело похабно, слишком низко. Он был куда более изящным, тонко чувствующим. «Особенным» — цепляется за знакомый эпитет Олег. Вряд ли кто-то из пацанов мог часами сидеть, выслушивая болтовню товарища, гладить его по волосам, когда тот начинает опять нервничать, помогать с кучей бытовых мелочей, просто потому что тот может сорваться и потом понадобится еще большая помощь. И уж тем более вряд ли кто-то из них мысленно возвращается к тому, чтобы резко притянуть друга к себе, скользнуть ладонями вдоль спины, положить руки на тонкую талию и впиться в эти искусанные губы. Сережа не раз разжевывал ему про навязчивые мысли. И, внезапно, мысль о том, чтобы хотя бы лишний раз просто коснуться Разумовского, который шарахается от каждого дуновения ветра и является как назло неприкасаемым, оказалась более чем навязчивой. Но раз Сереже удавалось с навязчивыми идеями справляться, то и Олег дал себе установку справиться с этой.

Это просто привязанность.

Давняя.

С кем не бывает.

Олег переводит взгляд на изящную руку Сережи на его плече, поднимает голову, встречаясь вновь со взглядом невероятных голубых глаз и в очередной раз все обещания и попытки убедить себя в «привязанности» идут к черту.

«Ты безумно красивый, Сереж», — произносит он про себя, а затем заставляет себя отвести взгляд.

========== Дальше ==========

Последний год в школе для обоих выдается самым тяжелым. Выпускной класс для всех — то еще удовольствие, но Олег считает, что вполне справедливо может утверждать, что Разумовскому хуже остальных. И не только из-за учителей и одноклассников, а в первую очередь из-за его ритуалов. В чем-то Сережа добивается прогресса. От чего-то полностью избавляется. Что-то замаскировывает, заменяет или сводит к минимуму. Вот только проблема заключается в том, что появляются новые закидоны. И по отношению к старым вещам, и к новым.

Олег вымотан, так как процесс начинает казаться бесконечным. Это как заполнять бездонную бочку. Или как пытаться отрубить голову гидре: избавляешься от одной, на тебе еще три. Еще более вымотан сам Сережа, нервничающий из-за экзаменов в силу своей эмоциональной натуры больше, чем оно того стоило.

Ритуалы проходят теперь волнообразно и имеют прямую взаимосвязь с самочувствием Разумовского. Все спокойно и тихо — Сережа не зацикливается. Как только волнение и нервы — так сразу дергание за замки и искусанные губы. Последние фазы становятся постепенно и дольше, и чаще.

И тем не менее, несмотря на постоянную тревогу, обострение расстройства и так не вовремя появившуюся бессонницу, Сережа сдает экзамены лучше всех на параллели. Результаты Олега, впрочем, как и всех остальных, сильно отстают, но справляется он все равно более чем хорошо. С выбором университета проблема была побольше. Если Сережа давно выбрал ИТМО, сделав выбор в пользу программирования, то Олегу с выбором университета было сложнее. Класса до восьмого была идея стать военным врачом — что объединяло интересы к медицине, военному делу, а также его успехи в спорте. Впрочем, классу к десятому стало ясно, что биология и анатомия все же не совсем его, так что надо было переориентироваться. По совету Сережи, Олег задумался о полиции. Обществознание для поступления в академию МВД было выучить проще простого, по информатике Разумовский обещал поднатаскать. И Сережа слово держал: честно просиживал с Олегом, объясняя ему материал и решая тесты. До заоблачных успехов Сережи в этой области Олегу было далеко, но на хороший результат он явно мог рассчитывать.

— Ты столько мне помогаешь, я хочу сделать добро в ответ, — повторяет Сережа, который рад, что может в такой форме выразить благодарность.

Когда последний экзамен сдан, Сережа вздыхает свободнее. Еще лучше ему становится, когда он оказывается зачислен на факультет информационных технологий, которым бредил последние годы. Олег такого феерического восторга от поступления не испытывает, но тоже доволен. Обоим становится куда легче и спокойнее, когда они перебираются на съемную квартиру, хоть и поиск ее до ужаса утомительный — ибо цена, которую они могут себе позволить, и требования Сережи к будущему жилищу не особо сочетаются. А требований у него много: начиная с приличного района и заканчивая обстановкой в квартире и уровнем чистоты. После походов, которым, как боится Олег, конца-края не будет, Сережа наконец-таки дает добро на скромную однушку в районе Чернышевской. Бежевые недорогие обои, две кровати напротив друг друга, старый стол у окна, небольшой шкаф из темного дерева. Скромная, полупустая комната, но, главное, чистая — последний критерий для Сережи, который всегда шарахался от грязи, является первостепенным. Тем не менее, несмотря на заверения хозяйки, что квартиру она вычистила до блеска после предыдущих жильцов, Сережа все равно настаивает потом на генеральной уборке, отдраив каждый сантиметр, иногда по нескольку раз. Олег матерится про себя, потому что большая часть работы все же лежит на нем. Но тем не менее, все старания оказываются вознаграждены, потому что на новом месте Сережу отпускает. Новая квартира, новые люди, новые занятия — все происходит настолько шустро, что старые ритуалы отпадают… и не заменяются на новые. Разумеется, не все проходит, но на новом месте Сережа и впрямь начинает чувствовать себя легче. Тысяча и одна раздражающая мелочь вроде ритуального прикосновения к одежде, троекратного проведения ладонью по дверной ручке или бесконечно за-и расшнурование шнурков остаются в прошлом. Постоянная занятость при переезде, уборка, начало учебы в универе и подработка обоих в кафе занимают настолько, что на время для повторов в голове не остается места.

— Я попробовал провернуть вполне простой трюк. Убедил себя, что на новом месте я просто не обязан этого делать, иногда даже работает, — делится своим открытием Сережа по дороге из продуктового. — Кое-что, конечно, дается сложнее, так что не ори на меня, если я сломаю кран.

Пройдя в квартиру после похода за продуктами, Сережа вручает пакет Олегу, первым делом отправляясь в ванную мыть руки, а затем возвращается на кухню. Несмотря на то, что мысль о новом месте перекрывает многие старые, идея о том, что в новой квартире все должно быть чисто, похоже, оказывается не менее сильной. Поэтому после возвращения из магазина Сережа бросается протирать все упаковки с едой, прежде чем распихать их по шкафам и в холодильник. Привычка становится каждодневной. Когда Олег приносит отдельно упаковку печенья и, открыв, кладет ее на стол, Сережа аккуратно отодвигает пакет в сторону, после этого вымывает руки, затем берет печенье, закрывает пакет и снова моет руки. Просить Олега повторять его действия Сережа не требует, но тот сам решает, что куда спокойнее будет протереть все то, что приносится в дом, иначе Разумовский себе руки просто сотрет постоянным мытьем.

Сережа действительно становится куда спокойнее. Говорит о том, что с ним происходит, уже без прежнего нажима, более открыто. Ритуалы продолжает выполнять, на многие навязчивые мысли все еще жалуется, но на новом месте контролировать все куда проще.

Что-то новое в жизни Разумовского каждый раз напоминает игру в русскую рулетку — замки на новой куртке он не трогает, зато, когда у него появляется телефон, он сразу же запускает новый ритуал — по несколько раз прикасается к нему. Хотя его получается быстро свести к минимуму. Но, прежде чем снять пароль, Разумовский три раза включает-выключает экран, и вот от этого уже избавиться сложнее.

— Я знаю, что этого на самом деле нет, но иногда мне кажется, что если я этого не сделаю, то прочту там что-то плохое, получу какое-нибудь неприятное сообщение и так далее, — объясняет Сережа. — Но я пытаюсь. Просто дай мне время.

Олег не торопит. Это выглядит не так странно, как троекратное прикосновение, со стороны вообще почти не заметно, что Сережа что-то там творит, так что Олег не давит.

Хватает и других примеров. Обуваться на новой квартире Сережа начинает без всяких помех, зато, когда у него появляется ноутбук, без сложностей не обходится. Привычка дергать страницу вверх-вниз не уходит, но появляется ритуал куда более противный — Сережа не может нормально печатать слова. Как он потом объяснял, у него и в школе такое было, а тут это приобрело куда большие масштабы. Сережа печатал слово. Потом стирал. Печатал опять. Потом еще раз. Иногда стирал последние три буквы и снова набирал их три раза. Иногда тормозил на букве какой-то конкретной тоже троекратно стирая и печатая заново. Порой такое зацикливание вызывается внешними раздражителями — Сережа мог набирать текст, услышать какой-нибудь шум за окном, прерваться и начать серию повторов. Иногда во время печати в голову приходят очередные неприятные навязчивые мысли, а раз эта буква была набрана с навязчивой мыслью, то ее надо перепечатать.

— Понимаю, что это ненормально, но просто не могу остановиться.

Олег в эти моменты никогда не вмешивается. Он уже уяснил: стоит прервать ритуал, и Сережа может зациклиться. Несколько раз Олег видит, как Сережа доходит чуть ли не до истерик, отчаянно повторяя одно и то же не в силах затормозить, поэтому самому ритуалу старается не мешать, учитывая, что количество повторов начинает идти на спад. Разбирать все это следует уже после.

Самой противной частью остается чирканье по бумаге. Как Сережа не бьется с этим, поделать он ничего не может, хотя и снижает до минимума. «Черновик», который они придумали, остается в прошлом, росчерков в тетради больше нет, но когда Сережа держит в руках карандаш, у него все равно выскакивает время от времени несдерживаемая потребность хотя бы едва заметно, чисто символически коснуться им тетради, книжной обложки, даже просто стола, если рядом не на чем писать. Олег никогда не комментирует и не кидает осуждающих взглядов.

Несмотря на новые заморочки, Сережа ведет себя адекватнее, чем в детдоме. Если лет пять назад любой, глядя на мальчишку, мог бы сказать, что с ним что-то не в порядке, то сейчас со стороны Сережа был как все. Научился прятать свои ритуалы настолько, что, если не приглядываться, то странности были почти незаметны. У Сережи намерение избавиться от этой дряни. У него явно сейчас прогресс. Другое дело, что у Олега прогресса так и нет.

Казалось, что концепт навязчивых мыслей он начинает понимать лучше, потому что такой навязчивой мыслью становится для него теперь Сережа. Вытянувшийся за последний год, стройный, по-своему изящный в своей угловатости, он постоянно приковывает к себе взгляд Олега, снуя туда-сюда по квартире. Олег любит наблюдать за Сережей, несмотря ни на что всегда живым и шумным. С восхищением отмечает, как тот что-то рисует. Рисует достойно, уже на хорошем уровне, с улыбкой. Смотрит, как Сережа пытается что-то готовить, в результате только перепортив все продукты. С уважением следит, как Сережа щелкает что-то заумное в ноутбуке. Эмоциональный, громкий Сережа задевает каждый раз что-то новое в Олеге, беспощадно вытаскивая наружу незнакомые чувства. И ощущения. Например, когда Сережа выходит из ванной после душа лишь с полотенцем на бедрах.

— А моя футболка в стирке что ли? — бросает он на ходу, подходя к шкафу.

— Что? — переспрашивает Олег, так и не расслышав вопроса.

— Фиолетовая, с совой? — не оборачиваясь, Сережа продолжает рыться на полке, нагибаясь еще ниже.

Талия у Сережи узкая. Кожа тонкая, бледная, под ней на спине остро выступают позвонки, по которым хочется скользнуть рукой, пересчитывая. Плечи аккуратные, усыпанные веснушками, которые почему-то Сереже безумно не нравились. Сказал бы ему Олег, что считает это сексуальным, тот бы лишь презрительно хмыкнул. «Не поворачивайся, — произносит про себя Олег, скользя взглядом с плеч на торчащие лопатки, на впадинку на пояснице, а затем еще ниже, — замри». Сережу он видит обнаженным не первый раз: школьные медосмотры, раздевалки, да в конце концов — в одной комнате годами жили. Вот только знакомое тело как начало пару лет назад восприниматься иначе, так ничего с этим поделать и не получается.

Когда Олег залипал на одноклассниц — это казалось полностью нормальным. Такие же ощущения были естественными, когда он листал раздобытый кем-то из мальчишек Плейбой, глядя на зафотошопленных моделей. Вот только вело его так сильно исключительно с Сережи.

Сережа поворачивается.

— Тогда оранжевую возьму, — тянет он с полки одежду, отправляясь обратно в ванную одеваться. — Поможешь мне потом с программированием? Кое-что накидал, хочу тебе показать, — интересуется он, уже стоя в дверном проеме.

— Конечно, — кивает Олег. Как только за Сережей закрывается дверь, он жмурится, устало откидываясь на подушки.

Учеба в университете Разумовскому нравится и дается легко. Сережа учит сверх программы, ставит перед собой новые цели, каждый день прикладывает усилия, чтобы стать лучше. Чтобы идти вперед — необходимо избавиться от старых привычек.

В какой-то момент Сережа принимается опять активно гуглить свои симптомы, благо интернет теперь под рукой двадцать четыре на семь. Идти к психологу — бесполезно, ибо тут по мнению Сережи только два пути: либо он натыкается на очередного дилетанта, либо его закрывают, пичкая таблетками. О последнем Разумовский тоже успел прилично начитаться: медикаментозное лечение, как писали, помогало. Но после прекращения приема лекарств начинался такой откат, что рисковать вряд ли стоило. Вторым вариантом была психотерапия. Поразмыслив, Сережа поделился выводом, что последним можно заняться самому и дома. К тому же у него есть Олег, который его не бросит, который поддерживает и помогает. Оглядываясь назад, Сережа понимает, что без Олега совсем бы загнулся.

И все же, страдая от навязчивых мыслей, постоянных ритуалов и повторов Сережа упорно отказывается признавать, что болен. Предпочитает считать, что это просто временная проблема, нарушение, странность, но что у него проблемы с психическим здоровьем — отрицает. Открещивается от термина обсессивно-компульсивное расстройство и при этом упорно читает про него и ищет все новые подходы к избавлению.

Олег даже как-то находит в Сережином блокноте для рисования соответствующие заметки. Он никогда не лазил по Сережиным вещам: и потому что неприлично, и потому что Сережа помнит, где и как должна лежать каждая вещь, и если она сдвигается хотя бы на гребанный миллиметр, это была трагедия. Поэтому Олег ни к чему не прикасается. Другое дело, что Сережа, не ожидавший, что Олег вернется так скоро, оставляет как-то блокнот в раскрытом виде на своем столе. Олег склоняется, пробегаясь по тексту, написанному идеально ровным почерком. Похоже, что Сережа решил зафиксировать все, на чем зацикливался.

Список был более чем внушительным. Что-то было уже знакомым.

Обязательно вычищаю всю квартиру после прихода гостей — даже если никто и не наследил, и ничего не испачкал, Разумовский мог потом по несколько минут драить чашку, потому что из нее пил кто-то «со стороны». К Олегу он привык, Олег был свой. Волков подозревал, что не будь они так близки, то и после Олега он все так же протирал бы.

Постоянно поворачиваю голову вправо или несколько раз дергаю головой вправо. Эта тоже была давняя привычка, которая в свое время просто убивала обоих. По дороге Сережа мог вдруг резко повернуть голову вправо, потому что его клинило. Почему вправо — черт его знает. Когда он делал это один раз, то все еще было сносно, но когда количество повторов начало зашкаливать, Олег помнил, как им приходилось останавливаться прямо на улице, и Сережа старался пару минут стоять смирно. Закусив губу и сосредоточенно смотря куда-то в сторону, считал про себя, стараясь как-то перекрыть порыв. Избавление от этой привычки давалось почему-то сложнее, чем от многих других, и полностью она не исчезла. Иногда Сережа все еще, хоть и редко, слегка дергает головой в правую сторону, а также признается Олегу, что считает в этот момент, чтобы не делать повторов. Оборачивался всегда Сережа также исключительно через правое плечо.

Не могу работать с открытой дверью. Олег помнил, что даже если Разумовский был дома один, то все двери должны быть закрыты: ванная, туалет, кухня, их комната. Если Олег на автомате забывал об этом, то Сережа злился и мог снова зациклиться на чем-нибудь.

Было немало и того в списке, как и оказалось, о чем Олег не подозревал.

Просыпаясь, перекатываюсь обязательно на правый бок, прежде чем встать.

Не могу смотреть в зеркало, зайдя в ванную.

Могу достать плеер только в квартире или уже в транспорте, не на улице. Несколько раз подряд подключаю наушники. Несколько раз подряд включаю/выключаю музыку. Выключаю ее на определенных остановках.

Не могу ездить в транспорте без перчаток.

В метро обязательно ставлю рюкзак на колени, а руки строго на замок.

После каждого прикосновения открываю рюкзак, протираю руки салфетками.

Не могу пользоваться вещью, если она лежала не на своем месте.

Если бы не знающий Сережу человек увидел бы этот список, то он решил бы, что у того не все дома. С головой, тем не менее, у Разумовского, как ни странно, все в порядке, уж в этом Олег был более чем уверен: тот трезво и логично всегда рассуждает, ведет себя адекватнее многих людей со здоровой психикой, проявляет изобретательность и интересно рассказывает. Навязчивые идеи Сережа держал всегда в себе, стараясь перекрывать их либо другими мыслями, либо ритуалами. Сами же ритуалы он учился контролировать. Многим бы и в голову не пришло, наблюдая за ним, что что-то не так.

Олег пробегается еще раз по листу, а затем аккуратно подцепив кончиками пальцев — потому что не дай бог, что-нибудь сдвинет, и Сережу будет трясти весь вечер — он переворачивает страницу.

Твою ж мать.

Весь следующий разворот был исписан также по пунктам. Следующий тоже.

Начинаю все заново, если что-то прервало процесс.

Несколько раз протираю вещь, если она упала на пол.

Мою посуду и перед едой.

Захожу на сайты только в определенном порядке.

Могу застревать на одной и той же строчке или слове в книге, если в какой-то момент пришла в голову какая-нибудь ассоциация или мысль.

Сережа как-то объяснял ему, как это работает, Олег вроде понял принцип, но все равно не особо себе представлял.

«Например, знаешь, как бывает, — Сережа оглядел тогда комнату, ища какой-нибудь пример. Ближе всех на полке тогда стоял Лукъяненко. — Вот, как с Дозорами. Вроде читаешь, все нормально, представляешь перед собой происходящее, а потом мозг почему-то цепляется за какое-нибудь слово — и резко прыгает перед глазами другая картинка. Например, в тексте попалось слово «ведьма», причем не в первый раз, и, знаешь, сразу так резко и четко всплыл образ этой жуткой бабищи из того фильма, ну блин, — Разумовский защелкал пальцами, пытаясь вспомнить. — Мы еще тогда его с тобой у ребят в общаге его видели.

Само название Олег не помнил, но о чем именно речь идет, понял и кивнул.

— Так вот, и эта навязчивая картинка не уходит, и психика включает защитный режим, или вроде того. Нужно вспомнить другой предмет, что-то нейтральное, найти как можно быстрее определенное слово в тексте, проговорить про себя набор фраз, свернуть эту картинку и как бы мысленно «кинуть» ее в окно. Я знаю, как это звучит, но отпускает. Обычно оно по нескольку раз повторяется и жутко раздражает».

Подборка симптомов у Сережи была такая, что залюбуешься.

Олег перевел взгляд на второй лист. Кажется, по ритуалам Сережа выписал все, что мог, дальше шло по навязчивым идеям.

В метро постоянно думаю о том, что будет, если я шагну вперед на рельсы, или кто-то еще.

Это уже было тревожнее.

Боюсь, что кто-то может из знакомых умереть.

Еще лучше.

Боюсь сойти с ума.

Потрясающе.

А затем Олег слышит, как поворачивается ключ в замке.

Олег как можно аккуратнее переворачивает листы, предварительно отметив, что все на месте, и буквально в два шага оказывается у шкафа, распахнув который, якобы принимается искать что-то в своих вещах. Сережа на пороге комнаты появляется через несколько секунд.

— Привет, — он улыбается Олегу, приглаживая растрепанные после шапки волосы. — Я думал, ты сегодня позже меня заканчиваешь, — стягивая на ходу свитер, он проходит через комнату первым делом к столу и захлопывает блокнот. Бросает тревожный взгляд на стоящего к нему спиной Олега.

— У нас же препод с конца февраля третью неделю болеет, — отзывается Олег. Сделав вид, что-то поправляет на полке, он поворачивается к внимательно смотрящего на него кусающего губы Сережу.

— Чай будешь? — Олег приподнимает уголки губ в улыбке и Сережу, кажется, отпускает.

— Да, конечно, — кивает он, поставив сумку, как всегда, обязательно на стул. — Только руки помою.

Сережа действительно старается покончить со многими привычками. Те, что не мог искоренить, учится обходить. Когда на следующее утро они едут в метро, Олег видит, как Сережа едва заметно перематывает три раза страницу вверх-вниз на каком-то сайте. Или обращает на следующий день внимание, когда они едут в гости к однокурсникам Олега, как Сережа копошится в рюкзаке. Олег считал, что тот обычно что-то ищет, проверят или опять терзает замки. Как выяснилось, действительно протирал руки. Вместо того, чтобы каждый раз, после того, как к чему-то прикоснулся, доставать демонстративно салфетки или гель для рук — а этого добра в рюкзаке Разумовского было не меньше чем у какой-нибудь девушки-чистюли, — Сережа просто открывал рюкзак и успевал шустро вытереть ладони.

— Олеж, мы же успеем вернуться часов до двенадцати? — спрашивает вдруг Сережа, отрываясь от телефона. — Не люблю спать в гостях.

«Я помню, что ты только на своей кровати и можешь лежать», — выдыхает про себя Олег.

— Вернемся, может, даже и раньше, компания, вроде бы, небольшая должна быть. Да и пить мы не особо планировали, — Олег кивает на свой рюкзак, где у него лежит бутылка самого дешевого вина, что нашлась в супермаркете рядом с их домом.

— Хорошо, — одобряет Сережа, прежде чем снова погрузиться в чтение.

Насчет количества людей, как выясняется, Олег ошибается. Насчет спиртного, оказывается, тоже.

В однокомнатной квартире поместилось, включая их вдвоем, девять человек, на которых четыре бутылки вина и три водки,как решил Сережа, многовато. Кроме ребят, что снимали квартиру, Олег ни с кем больше знаком не был.

— Это поправимо, — Витя, сокурсник Олега, пожав им обоим руки, тащит за собой. — Пашку вы знаете, — он кивает в сторону своего соседа по квартире, который, поставив стакан с вином, поднимается, также пожимая руки. Никто кроме Олега не обращает внимания, как после этого Сережа убирает руки за спину — со стороны жест вполне естественный, но Олегу даже не надо заглядывать за плечо Сережи, чтобы знать, что он сейчас вытирает ладони друг о друга.

Дима, Коля и Саша — оказались ребятами с университета Олега. Только на курс старше и с других факультетов.

— Димка и Колян — судебная экспертиза, это вещь, — поясняет Витя Сереже, который далек от всего этого. — А вот Саше зачем-то приспичило ломануться в педагогику и психологию девиантного поведения.

— Угу, скука смертная, — кивает стоящий по правую руку от Разумовского Димка. — В школе ему педагогики не хватило.

— Между прочим, интересная и перспективная отрасль, — произносит с убийственным спокойствием Саша, оправив средним пальцем очки. Волосы прилизаны, рубашка застегнута до последней пуговицы, даже зачем-то на такое мероприятие приперся в галстуке, сама серьезность.

— Хуетрасль, — передразнивает его Димка и по-дружески толкает в плечо. — Да ты не удивляйся, — подмигивает он Сереже. — Нальем ему и на человека похож станет.

— Хороший метод, — кивает Разумовский, по очереди пожимая протянутые к нему три руки. Олег, стоящий все это время молча рядом, принимает эстафету с рукопожатием после него.

Последними подошли две девушки. Свою подругу, Агату, Коля — темненький парень, который скромно улыбался, держась тише остальных — представляет сам. А затем вновь выходит на передний план Витя:

— У нас сегодня «Изабелла» не только в бутылках на столе, — он указывает рукой в сторону одноименных бутылок с вином, а затем на ярко накрашенную блондинку в неприлично короткой мини-юбке.

— Ой, да можно просто Белла, — кокетливо взмахивает та рукой, пересекаясь взглядом с улыбающимся Сережей, приняв это за хороший знак и не подозревая, что тот улыбается анекдоту, который на пьяную голову потом будет рассказывать Олегу по пути домой:

«Короче, знакомится парень с девушкой, спрашивает, как ее зовут. Она ему отвечает «Изабелла». А тот, закатывая глаза «ну что ты как проститутка в сауне, по настоящему-то как зовут?» «А, ну тогда Катя», весело рассмеявшись, Сережа поскользнулся на подмерзшей к ночи дороге, повалившись на Олега и чуть не упав вместе с ним.»

Как выяснилось чуть позже, Белла и «Изабелла» отлично друг другу подходили, наливая себе бокал за бокалом, девушка пьянеет быстрее остальных. Причем чем больше пьянеет, тем активнее пытается привлечь внимание к себе. Особенно внимание Сережи, который все никак не мог сосредоточиться из-за нее на картах, играя в «дурака». После нескольких тостов, часа шуток и студенческого угара, Белла падает на диван рядом с Разумовским вплотную. Сережа вежливо отодвигается чуть в сторону, чтобы между ними было расстояние хотя бы в пару сантиметров.

— Где ты еще раз учишься, Сереж? — та двигается ближе, разворачиваясь к нему боком, так что и без того обтягивающая футболка с глубоким декольте натягивается еще сильнее, и облокачивается одной рукой о спинку дивана.

— Информационные технологии, — отвечает Сережа, улыбнувшись, и отворачивается обратно, вновь заглядывая в свои карты. Все, кроме Беллы и влюбленной парочки, удалившейся на кухню, устраиваются на диване и на полу рядом, уже не первый круг играя в дурака. После выпитого весело, особенно забавно смотреть на Витю, еле ворочающего языком и проигрывающего раунд за раундом.

— И как, интересно? — вновь обращается она к нему, снова двигаясь на пару сантиметров ближе.

— Очень, — отвечает Сережа, отодвигаясь в противоположную сторону.

— Ааа, — не придумав более умного комментария, тянет девушка. Смотрит, как парни под громкий ржач и комментарии делает еще пару ходов, а затем добавляет. — У тебя, наверное, с логикой все хорошо, ты вон как играешь, какой раунд оставляешь их в дураках, особенно часто того белобрысого.

— Эй, тихо там, — возмущается Димка. — А то у кого-то сейчас вино заберу.

Белла смеется, прижимая полупустой бокал к себе и внезапно подается вправо. Завалившись на Сережу и положив ему голову на плечо, она прикрывает глаза, продолжая смеяться, даже не замечая, как тот напрягается.

— Кто-то перебрал, — Сережа просовывает между ними левую руку и мягко отстраняет Беллу от себя. Та берет его за руку, погладив по ладони.

— Чуть-чуть, — заговорщицки подмигивает ему Белла и Сережа вымученно улыбается ей в ответ. В отличие от Беллы Олег, которого это слишком шумная дама тоже начинает напрягать, видит, что улыбается Сережа неискренне.

— Тебе хватит, дорогая, — продолжая натягивать улыбку, он выставляет между ними руку, сохраняя дистанцию, и садится ближе к Олегу, прижимаясь бедром к бедру. Олег на секунду переводит взгляд с карт, на Сережу, скользнув вниз. Он привык, что в отличие от остальных, к нему Сережа со временем начал нормально прикасаться, эта мысль льстила. Напрягала другая: что Сережа прижимается сейчас слишком тесно. Олег берет стоящую на полу кружку с вином и делает пару крупных глотков. Сережа, похоже, даже не обращает внимания на неловкость друга.

— Ты же сейчас на себе прольешь, — обращается он вновь к девушке, стараясь скрыть за заботой неприятные ощущения и напряжение. Чуть поерзав, вновь двигается дальше от нее.

Что она ему отвечает, Сережа не слышит, так как ходят на него и он вновь возвращается к картам. Как оказывается, ненадолго. Белла несколько минут спустя, допив вино, опять нависает над Сережей, заглядывая в его карты.

— Может лучше походить бубновой десяткой? — поднеся ладони ко рту, шепотом спрашивает она, склоняясь вплотную, скользнув по его шее волосами. Сережа прикусывает губу, опять начиная считать про себя. Он не раз рассказывал Олегу, что через одежду прикосновения не переносит, а если дотрагиваются до волос или кожи, то все — пиши пропало. «Такое неприятное ощущение будто на тебе какая-то гадость, что-то противное. Представь, по тебе как будто ползет змея или какое-нибудь насекомое и ощущение не проходит, пока рукой не проведешь». Разумовский вновь аккуратно отстраняет девушку от себя и проводит рукой по своей шее, делая вид, что откидывает рыжие пряди за плечо.

— Я не буду так ходить. По-моему ты просто симпатизируешь Диме, иначе не стала бы давать мне таких провальных советов, — нахмурившись, он выбирает пикового валета.

— Белл, да не мешай ты, правда, — вновь встревает Дима. — Либо играешь, либо сиди тихо.

Та обиженно надувает губы и наконец-таки к облегчению Сережи поднимается и направляется к столу с выпивкой, опять наполняя стакан.

— Слушай, — примерно полчаса спустя, решает она поинтересоваться у Олега, когда они выходят покурить на балкон. — Можно откровенный вопрос?

Окно не сильно приоткрыто, чтобы не замерзнуть. Оба выходят в тапках, накинув на плечи куртки, Белла то и дело вздрагивает от холода. Сделав затяжку, она красиво выпускает струйкой дым и задумчиво вертит замок на куртке.

— Можно, — кивает Олег.

— Сережа гей что ли?

Олег давится дымом.

— Чего?

— Да ему что-то по барабану все. Вон даже педант и праведник Сашка на мои ноги весь вечер пялится. А я на Сережу чуть не легла, а ему не просто пофиг, он отталкивает, — недовольно бурчит она.

— Тогда может надо было ложиться на Сашу? — усмехнувшись, предлагает Олег, сделав еще один затяг.

— Сережа красивее, — Белла цокает языком в ответ и качает головой.

— Ну еще бы, — вырывается у Олега, прежде чем он успевает затормозить и осознать, что ляпнул. Белла, похоже, подвоха не замечает.

— Да приобнял бы хотя бы. Ну или…

— Занят он, — перебивает ее на полуслове Олег.

— Ааа, — опять тянет та. — Ну так сразу бы и сказал. А то мне же обидно, знаешь ли.

— Нормально, — пожимает плечами Олег.

— Да что нормально? Я зря одевалась что ли? Как-то не очень получается.

Олег делает очередную затяжку, стараясь слушать вполуха. Пока Белла продолжала нести чушь, Олег в какой-то момент поворачивается, вглядываясь в темноте в профиль девушки. Нос великоват. Губы тонкие, если бы не помада, то бросалось бы в глаза куда сильнее. Да и курила как-то нервно, дергано, что к образу совершенно не шло. Олег переводит взгляд на наманикюренные пальцы сравнивая эту руку с другой. Пальцы Сережи были длиннее, держали сигарету изящнее, да и курил он иначе — элегантно что ли. Олегу кажется, что сколько бы времени не прошло, он все равно будет залипать на то, как красиво выдыхает дым Сережа, медленно прикрывая глаза, растягивая губы в задумчивой полуулыбке.

— Эй, вот ты так бы клеился к кому-то, а тебя бы игнорировали, тебе было бы приятно? — противный голос тут же рассеивает картинку в голове.

— Вряд ли, — недовольно морщится Олег, то ли от уже действующей на нервы Беллы, то ли от самого вопроса, Он хмурит брови и, затянувшись в последний раз, кидает окурок в окно. Белла следует его примеру, а затем достает пачку и протягивает Олегу.

— Еще будешь? Вообще не могу без сигарет в последнее время, столько стресса, жесть.

— Не хочу, — кратко отвечает Олег. Девушка вновь обиженно вытягивает губы, берет сигарету только для себя.

— Ты всегда такой «разговорчивый»? — спрашивает Белла, чиркая зажигалкой. Олег только пожимает плечами, а затем наконец-таки отклеивается от подоконника, разворачиваясь.

— Эй, — в который раз обращается к нему девушка, заставляя Олега закатить глаза. Остановившись у двери, он разворачивается. — А с кем Сережа встречается?

И то ли никотин вперемешку с алкоголем окончательно ударяют в голову, то ли раздражение играет не последнюю роль, по крайней мере Олег сам не знает, зачем так отвечает:

— Со мной.

Толкнув дверь, Олег возвращается в комнату.

Уже почти полночь, когда они возвращаются домой. Дверь как всегда открывает Олег потому что Сережа может в таком состоянии зациклиться на повторах еще больше, пытаясь правильно повернуть ключ и они простоят в подъезде до утра. Первым делом Олег отправляется на кухню ставить чайник, чтобы привести замерзшего и все еще не совсем трезвого Разумовского в чувство. Раздевшись, Олег проходит на кухню, ставит чайник на плиту, в ожидании пока тот закипит, принимается убирать со стола оставшиеся еще после занятий невымытые кружки и тарелки, пока Сережа не увидел.

Олег напрягается, когда Сережа не выходит из ванной несколько минут спустя.

Подойдя к двери, Олег аккуратно стучит:

— Можно?

После небольшой паузы Сережа отвечает:

— Можно.

Шум воды слышно и за дверью. Разумовский стоит у раковины, держа руки под струей воды. Причем Олег подозревает, что процесс шел по десятому кругу.

— Сереж, — осторожно зовет он. Перебьешь Разумовского или разозлишь, так он начнет все заново, пока сам на себя злиться не начнет.

Сережа не начинает огрызаться или кидать в его сторону раздраженные взгляды, уже хорошо.

Подойдя ближе, Олег медленно подносит руку и перехватывает Сережины запястья. Не сжимая, не дергая, не давя — просто фиксируя на месте. Тот прекращает тереть ладони друг от друга, все также смотря вниз. Олег медленно протягивает руку, чтобы закрыть кран.

Повисает мертвая тишина. Разумовский молча стоит на месте, наверняка опять что-то про себя проговаривая, считая, стараясь прогнать навязчивые картинки или мысли, а потом просто кивает.

Убрав руку, Олег подает ему полотенце, дожидаясь, пока Сережа вытрет ладони, повесит его на место, а затем отходит в сторону, пропуская его вперед. Сережа как можно быстрее переступает порог, направляясь на кухню.

Сам Олег возвращается через пару секунд. Сережа уже достал чистые кружки из шкафа, и теперь ищет оставшиеся в шкафу со вчерашнего дня конфеты.

— Слушай, куда мы их положили? — уже совершенно нормально, словно ничего и не было, спрашивает он. — Хоть убей, не помню.

— Открой соседнюю дверцу, — подсказывает Олег. Пройдя к чайнику, он достает два чайных пакетика и принимается разливать по кружкам кипяток — не дай бог доверить эту работу Сереже: тот вечно все проливает, пачкает или ломает на кухне, потом судорожно убирая. — Если ты такой голодный, то может что-нибудь приготовить?

— Нет, спасибо, — улыбается Сережа, закрывая шкаф, и приподнимает пакет с конфетами. — Просто хочется немного сладкого.

— Твоей даме сердца сегодня тоже хотелось сладкого, а ты бесчувственный чурбан, — подкалывает его по-дружески Олег, приподнимая уголки губ.

— Ой, господи, иди на хрен, Олег, — состроив недовольную рожу, Сережа опускается на стул, закинув ногу на ногу и, берет одну конфету, кидая в рот. — А вообще ты же ей что-то сказал?

— Что блондинки не в твоем вкусе.

— Ну да, не особо, — виновато разведя руками, Сережа берет протянутую кружку. После холодной улицы, чай приятно согревает, голова гудит уже не так сильно. Сделав три глотка, Сережа ставит кружку на стол и тянется за еще одной конфетой. — Знаешь, я не особо умею говорить комплименты, выражать благодарность и хвалить, но мне правда очень хочется сказать тебе спасибо, — заправив прядь волос за ухо, Сережа опирается локтями на стол и подпирает кулаками подбородок, подаваясь вперед. — Ты ведь и без лишних слов знаешь, насколько я тебе благодарен? Правда? Абсолютно искренне и от всей души, Олеж.

— Пьяный ты, — мягко улыбается Олег, смотря на то, как Сережу все еще развозит.

— Само собой, — кивает Сережа. — Но это не отменяет смысла моих слов, напротив, — Сережа наклоняет голову набок. — Без тебя мне было бы гораздо хуже.

Это Олег знает. Как и знает, что как бы Сереже плохо не было и дальше, он его не бросит, у него же в жизни никого роднее не было.

— Без меня ты бы умер с голоду, — сделав вид, что не понял, что имел в виду Сережа, Олег чуть меняет направление разговора, выбирая тему более нейтральную.

— И это тоже, — кивает Сережа, а затем внезапно добавляет: — Люблю я тебя.

Олег усмехается, а в груди внезапно тяжело давит. «Совсем не так, как я тебя». Олег сидит на стуле, крепко сжимая пальцами кружку, думая, что ему самому скоро понадобится помощь психолога, потому что с Сережей он точно чокнется. Чокнется, если так и не поцелует, если так ни разу и не коснется губами этой впадинки меж ключицами, если так и не пройдется руками по этому телу — «Разумовский, ты хоть представляешь, насколько ты красивый? Живой, яркий, господи, больной на всю голову, но такой любимый и свой». Олегу кажется, что он сейчас либо умрет от разрыва сердца, которое стучит как бешеное, либо резко выйдет с кухни, либо подастся вперед, целуя Сережу, вжимая в спинку стула, пусть тот будет его отталкивать и вырываться. Вместо этого несколькими крупными глотками Олег допивает чай, а затем поднимается и, подойдя к Сереже, наклоняется и обнимает, поглаживая по волосам. От Разумовского пахнет дешевым вином, сигаретами и чем-то сладковатым, и Олег делает глубокий вдох, успокаиваясь, а заодно фиксируя в памяти каждую деталь. То, как Сережа, не отрицающий лишь его прикосновения, льнет к нему в ответ, то, как он отчаянно впивался пальцами в его плечи.

— Ложись спать, — мягко произносит Олег. — Я все уберу.

Когда Сережа уходит, Олег еще с пару минут молча стоял, переваривая все, и лишь затем опускает посуду в раковину.

========== F 63.9 ==========

Утром Сережа просыпается кое-как. Долго мычит, натягивает на голову одеяло, ворочается и наотрез отказывается вставать. Так что когда Олег все же распинывает его, то Сереже приходится носиться по квартире с сумасшедшей скоростью, чтобы не опоздать на первую пару.

Самому Олегу ко второй, поэтому он не торопясь пьет кофе и приезжает в универ аж за полчаса до занятия, так что даже остается время покурить на парапете.

— Как голова? — внезапно слышит он из-за спины. Обернувшись, Олег видит направляющегося к нему Сашу — поразительно бодрого. Ни признака вчерашней пьянки, пуговицы опять все до последней, волосы зачесаны, вместо рюкзака в руках дипломат — идеальный студент-зубрила.

— Жить буду.

Когда тот подходит ближе, Олег пожимает руку, протягивает пачку. Саша ставит дипломат на парапет, сняв после рукопожатия перчатки, аккуратно убирает их в карман, сложив пополам, берет одну сигарету, прикуривает и резко выдыхает дым с таким выражением лица, будто ему вообще с этого никакого удовольствия. Впрочем, судя по внешнему виду он вообще с таким понятием как «удовольствие» не особо знаком.

— Как потом посидели?

— Нормально, в три уехал на такси. Допили водку, разбили вазу, Белла уехала с Димой.

— Мне жаль, — Олег делает затяг, стряхивает пепел. Поднимает взгляд на Сашу, вспомная как тот вчера на нее пялился.

— Жить буду, — возвращает он Олегу его же слова.

Какое-то время курят молча.

— Странно, — замечает вдруг Саша. — Ты ведь поступил семь месяцев назад, учимся в одном здании, а до вчерашнего дня так и не пересекались.

— Действительно, я тебя до этого и не видел. Выбираешься куда-нибудь с однокурсниками?

— Не особо. Они скучные. Ты? — речь у Саши монотонная, сухая, Олег куда больше привык слушать более эмоциональную.

— Аналогично. У меня есть компания.

— Сережа? Он интересный, но нервный какой-то, нет?

— Какое-то не очень описание, — недовольные нотки в голосе скрыть не удается.

— Я чисто с профессиональной точки зрения, — сухо пожимает плечами новый знакомый, затягиваясь.

— А, психология девиантного поведения.

— Забавная вещь, столько всего можно накопать.

— И почему решил полезть в это?

— Стало интересно разобраться в своей голове.

— Раскопал что-то?

Саша поворачивает голову к Олегу, смотрит на него своим убийственно-спокойным взглядом, словно что-то прикидывая, а затем ровным тоном выдает:

— Да. Обсессивно-компульсивное расстройство.

Олег замирает, думая сначала, что ему послышалось. Медленно поворачивает голову, удивленно поднимая брови.

— Серьезно?

— Абсолютно. Слышал про такое?

— Кое-что, — отмахивается рукой Олег и только сейчас понимает, что сигарета почти догорела до фильтра. Берет еще одну.

— К специалисту ходил?

— Да нет, как-то само собой было очевидно. Сел разбираться и нашел.

— И так легко рассказываешь об этом мне?

— Я не секретничаю. Ты спросил, я ответил. В документах это нигде не зафиксировано, так что никто ничего без подписей и печатей не докажет. К тому же оно мне не мешает особо, — усмехается Саша, наблюдая за реакцией Олега. Тот молча кивает, хмурит брови и вдыхает дым на секунду прикрывая глаза. — Вот какой мне вред с того, что я сказал? Никакого.

— И давно это?

— Лет с пятнадцати, — Саша докуривает сигарету, подходит к ближайшей урне, тушит бычок о край и выкидывает. Вернувшись, надевает перчатки. — Забавно, до пар десять минут осталось, а мы стоим, тут беседуя о психических расстройствах.

— Ну так не каждый день такое встретишь.

— Согласно статистике, около четырех миллионов жителей нашей страны страдают ОКР. По сути дела, не так уж и мало, но если равномерно поделить, то да, встретишь не особо часто.

— И что ты с этим делал? Таблетки? — Олег старается говорить спокойно, голос даже на удивление ровный, да только все равно внутри как-то вдруг неуютно.

— Нет. Когнитивная психотерапия со специалистом и очень долгая работа над собой. Знаешь, когда нужно контролировать свои действия и…

— Да, каждый раз, чтобы не застревать на ритуале, — перебивает его Олег.

— Именно, — Саша удивленно приподнимает брови. — А люди говорят, что психология — это неинтересно.

Подняв левую руку, Саша бросает взгляд на циферблат наручных часов.

— Осталось семь минут, докуривай скорее, — взяв дипломат, поправляет воротник темно-серого пальто. — Еще увидимся.

Олег так и стоит на месте, словно вкопанный, переваривая всю информацию, а затем вдруг окликает Сашу, успевшего отойти всего на пару шагов. На парапете все равно пусто, поэтому можно даже не понижать голос:

— И ты вылечился?

— Можно только уменьшить симптомы, — удивленно отвечает тот. — Это ведь никогда полностью не проходит.*

Весь оставшийся день настроение у Олега ни к черту из-за разговора. Во-первых, потому что так и не вылавливает Сашу после в универе. Впрочем, что бы он ему сказал? У меня тут у друга проблемы, не подскажешь, что делать? Во-вторых, из-за последних слов, которые так и не отпускают. То есть Сережа будет всю жизнь вот так зацикливаться на чем-то? В лучшем случае просто меньше? Олег понятия не имеет, действительно ли смерть родителей и детдом сделали Сережу таким, понятия не имеет было бы сейчас Сереже легче, если бы он в свое время рассказал бы учителям и его отправили бы на серьезное лечение. Но самая отвратительная мысль в том, что Олег винит себя, что это он что-то упустил или сделал в свое время что-то не так.

— На тебе лица нет, — комментирует Сережа, когда Олег возвращается домой. Пройдя мимо Сережи, устроившегося на своей кровати с ноутбуком, Олег лишь небрежно отмахивается, мол, все нормально. Тот сидит спокойно, щелкая по клавишам, вроде бы даже не терзает одни и те же по несколько раз, перепечатывая.

— Олег, — внезапно зовет Сережа, продолжая что-то щелкать. — Я же вчера ничего странного не говорил?

— Нет, — отзывается тот, разбирая рюкзак. — А что?

— Да нет, просто алкоголь и все такое, — Сережа подергивает плечами, хмыкая. — Приготовишь обед? А вообще без понятия, есть ли хоть что-то съедобное в холодильнике, но ты ведь волшебник, правда?

Деваться некуда. Разобравшись с обедом, Олег заваливается к себе на кровать с телефоном. Когда в последний раз он гуглил насчет Сережиной проблемы не помнил, где-то полгода назад, наверное. Вопросов по этому поводу долгое время не было, да и как-то шло все стабильно и тихо.

Про лечение он уже смотрел не раз: но одно дело было видеть информацию на сайтах, что дело это вполне решаемое и совсем другое слышать от человека в этом разбирающемся и на себе ощутившем, что до конца не пройдет. Станет легче, почти незаметно, но что-то все равно останется, что может в любой момент внезапно бомбануть. Статьи о том, что ОКР — вещь пожизненная, конечно, попадались и до этого, но верить в них, когда у Сережи был очередной сдвиг в лучшую сторону, не хотелось. Впрочем, несмотря на разговор, не хочется и сейчас.

Сережа сводит его с ума. Во всех смыслах.

Сводит с ума своими проблемами и постоянными перепадами настроения. Сводит с ума тем, что так близко и при этом Олег не может себе позволить прикоснуться к нему так, как хотел бы. Хорошо хоть, что Сережа к обычным прикосновениям привык, и на том спасибо.

— Что ты там пялишься в телефон весь вечер? С бабами переписываешься? — Сережа ставит ноутбук на стол, снимает со стула бежевый плед, накидывая на плечи. После чего разворачивается к Олегу и залезает на его кровать, скрестив ноги по-турецки.

— А ты ревнуешь? — интересуется Олег, как можно быстрее все сворачивая и отключая телефон. Вряд ли Сережа обрадуется, если увидит все эти вкладки про ОКР.

— Безумно, — наигранно отвечает он, прижимая руку к груди. — Сердце ты мне разбиваешь, Олежа.

— Каменное оно у тебя, не разобьется, — шутит тот как всегда с серьезным выражением лица, за что получает щелчок по лбу.

— Шутки за триста? — смеется Разумовский, сильнее кутаясь и устраиваясь поудобнее.

— Вроде того, — Олег убирает телефон в сторону, а затем поворачивается к Сереже. — Как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

— Утром голова болела, но таблетки и кофе все исправили.

Олег уже сотню раз твердил ему, что одно с другим не сочетается, но Сережа упорно не хотел слушать. Наверное, надо сказать спасибо, что с абсолютной неприспособленностью Сережи к быту и отсутствием нормального режима, тот вообще живой.

— Завтра выходной, отоспишься.

— Во всех позах, — кивает он, поправляя плед.

— Тебе холодно что ли? — интересуется Олег, глядя, как Сережа плотнее кутается. — Простыл?

С Сережи станется. Одеваться не по погоде — очень в духе Разумовского. Вчера, например, пошел в слишком легкой куртке, удивительно, что еще не чихает и не кашляет.

— Да не, нормально, — отмахивается Сережа.

— Может чаю сделать?

— Нет, спасибо, правда все хорошо, в квартире просто прохладно.

Олегу в комнате вполне комфортно, это Сережа вечно мерзнет чуть какой сквозняк.

— Апрель вообще выдался холодный.

Разумовский согласно кивает.

— Иногда мне надоедает наслаждаться прекрасной питерской погодой и хочется свалить куда-нибудь на время в теплые края.

— С нашей стипендией какая-то слишком нереальная идея.

— Мечтать не вредно. О Венеции, например. Знаешь, если понемногу откладывать, взять еще одну подработку летом, в течение года потом продолжать работать после пар, то вполне ведь можно накопить на билеты, — Сережа задумчиво закусывает губу, рассуждая. Олег залипает. Всего на секунду. А затем поспешно отводит взгляд.

— Теоретически можно, — соглашается он. — Получится не быстро, но должно набраться. Так что будет и искусство, и твоя Уффици…

— Она во Флоренции, это в другой раз, — поправляет его Сережа.

— Ладно, Уффици в другой раз. В этот будем копить на гондолы, Большой канал и долгожданное тепло.

— Пока что мне тепло только здесь. Подвинься, — Сережа легонько толкает Олега в бок. Тот послушно отодвигается в сторону, и Разумовский вместе с пледом ныряет под его одеяло, устроив голову на подушке. — Мешаю?

— Нет, — качает головой Олег, отмечая про себя, что Разумовский лежит не у себя и даже не знает, какой факт удивляет его больше: то что Сережа так близко в «его» кровати или то, что Сережа, который к чужим вещам никогда спокойно прикасаться не мог, сейчас просто лежит рядом. Он может присесть на край, но вот чтобы прилечь — такое впервые.

— Не дискомфортно? — спрашивает Олег.

И Сережа, понимая, о чем он, честно отвечает, не обижаясь.

— Нет, напротив. С тобой всегда уютно. Я полежу так немного? Можем как раз обсудить поездку.

Сережа принимается рассуждать, говорит, как всегда, много, так что Олег в основном слушает, лишь иногда прерывая согласными комментариями. Сережа пересказывает какие экскурсии видел в интернете, что он уже смотрел и куда хотел бы сходить, как ему хотелось бы засесть со скетчбуком где-нибудь на краю Сан-Марко и делать зарисовки. Поначалу бодрый монолог понемногу затухает, Сережа делает паузы, а затем интересуется у Олега, что хотел бы он от поездки.

— Расскажи мне, что бы ты посмотрел, — просит он, поудобнее устроив голову на подушке и закрыв глаза.

— Прокатился бы на катере, — подумав, произносит Олег. Сережа одобрительно что-то мычит, все также не открывая глаз и не отрывая голову от подушки. — Посетил бы Дворец Дожей. Ты столько о нем говорил, что будет преступлением не зайти в него, — Олег перечисляет интересные достопримечательности, вспоминая из того, что рассказывал ему Сережа, мысленно воспроизводя картинки из тех, что Разумовский показывал ему на сайтах. — Да просто бы прогулялся по улочкам, — заканчивает он. Никакой реакции в ответ. Волков переводит взгляд на Сережу, который так и уснул рядом. Дыхание ровное, спокойное, ресницы во сне слегка подрагивают. Олег подносит руку к его лицу, чтобы не разбудить и аккуратно убирает упавшую на лицо рыжую прядь, заправляя за ухо. — Просто бы прогулялся по городу, — уже тише произносит он. А затем не удерживается и скользит кончиками пальцем по скуле и по губам. — Главное, чтобы с тобой.

Разумовский так и спит на его кровати до утра. Причем ворочаясь во сне, помимо своего пледа, стягивает еще и с Олега его одеяло. Тот не будит его, не перелезает через Сережу, чтобы взять с кровати Разумовского его собственное. Чтобы перебраться на Сережину кровать и нормально выспаться и даже мысли не возникает.

Просыпается Разумовский около десяти, потому что солнце сквозь плохо задернутые шторы неприятно светит в глаза. Поморщившись, он неохотно поворачивается на другой бок, проводит рукой по лицу, прогоняя сон, открывает глаза, уставившись на Олега. Тот, просыпается примерно за полчаса до его подъема, и, вместо того, чтобы подняться, опять роется в телефоне в поисках вчерашней темы.

— Утро доброе, — сонно бормочет Сережа, вылезая из-под одеяла. — Я так у тебя и уснул что ли?

— Доброе, — кивает Олег, вновь отключая телефон. — Так и уснул, оставив меня одного помирать с холоду.

— Раз ты возмущаешься, то вроде живой, — Сережа зевает, потягиваясь, а затем приглаживает растрепавшиеся волосы. — У тебя на кровати лучше спится, махнемся?

— С пружинами что-то? Матрас жесткий?

— Кошмары не снятся.

— А тебе часто снятся кошмары?

— Я бы предпочел, чтобы они снились реже, — уклончиво отвечает Сережа.

Выкарабкавшись наконец из-под нескольких слоев ткани, он поворачивается на правый бок, а затем встает с кровати, потягиваясь. Олег успевает даже с пару секунд полюбоваться на оголившуюся в этот момент из-за задравшейся футболки поясницу, а затем Сережа уходит в ванную.

Весь выходной приходится просидеть дома. На улице опять ливень, так что Сережа тоскливо устраивается в углу своей кровати, обмотавшись пледом и рисует, в то время как Олег усаживается напротив с томиком Шерлока Холмса.

— Ты с детства обожаешь эти детективы, не устал? — спрашивает Сережа, не поднимая головы. — Я, конечно, люблю Шерлока, но даже я не знаю его наизусть в отличие от тебя.

— У тебя есть более интересные предложения чем мне заняться? — спросил Олег, также не поднимая взгляд.

— Есть, — Сережа поднимает взгляд, улыбаясь. — Приготовьте мне обед, господин полицейский.

Олег к удовольствию Сережи закатил глаза. Почему-то выбор профессии Олега радовал Сережу так, что тот не упускал возможности его подколоть.

— Просто мы собирались сегодня гулять. Помнишь маршрут? Через Фонтантку к Конюшенной, оттуда на Невский к Площади Восстания, — Сережа чертит линию в воздухе словно ведя по карте. Память у Разумовского фотографическая: попроси его построить любой маршрут в Питере из точки А в точку Б, так он бы справился без интернета за пару секунд. — Так до Чернышевской и выше, вышли бы к Неве как раз напротив Крестов, — выводя линии карандашом, словно дирижируя палочкой, продолжает он. — Немного по Набережной и домой. Вот только мы промокнем до нитки, если выйдем в такую погоду, так что придется развлекать себя дома.

— Точнее мне тебя готовкой?

— Именно, — радостно улыбается Сережа, наклонив голову.

— А в следующий раз мы с тобой обязательно пройдемся, знаешь когда… — отложив карандаш и скетчбук в сторону, Сережа вылезает из-под пледа, тянется в сторону стоящему вплотную к кровати столу, где стоит ноутбук и быстро щелкает. — Можно на следующих выходных, погода должна быть солнечной.

— Шутки про Питер и солнечную погоду еще актуальны?

— Не уверен, — на автомате дернув страницу вверх-вниз три раза, Сережа досматривает прогноз на неделю и садится обратно. — Можно будет заскочить еще за красками, мне нужна новая акварель.

Губа у Разумовского была не дура, всякую ерунду он брать не любил. Если акварель, то ленинградская, и большую упаковку. Стоила та более чем прилично.

— Сереж, — мягко прерывает его Олег. — Не с этой стипендии, зарплаты с кафе итак еле хватает. Нам же еще кран менять надо.

Сережа на секунду хмурится, закусив губу, а затем кивает.

— Ладно, — соглашается он без особого энтузиазма, прекрасно понимая из-за кого, точнее чего, они меняют уже второй кран на этой квартире. Сережа терпеть не может, когда ему напоминают про его зацикливания, впрочем, понятно, что Олег сделал это не со зла. — С тебя обед, — меняет он тему.

Чтобы не затягивать момент, Олег кивает и, поднявшись, идет на кухню.

Сережа оказывается прав: погода на следующей неделе просто отличная. По традиции Олег просыпается на выходных раньше, принимается расталкивать Сережу, как обычно спрятавшегося под одеяло. Сдается тот только после щекотки.

Разобравшись с делами — Сережа с очередной программой, Олег с уборкой — оба наконец ближе к вечеру выходят на улицу.

— С ума сойти, и впрямь тепло, — счастливо улыбается по дороге Сережа, подставляя лицо солнцу и жмурясь от удовольствия. — Уже начинаю жалеть, что накинул куртку.

— К вечеру похолодает, — обещает Олег, засовывая руки в карманы. — Так что не зря.

Сережа кивает, все еще наслаждаясь теплом, а затем лезет в карман за телефоном.

— То есть ты меня всю неделю доставал своим «пойдем на улицу», выбрался, а теперь будешь залипать всю дорогу?

— Не всю дорогу, — отзывается Сережа, что-то набирая. — Минут пять, не больше.

— Я твой телефон либо отберу, либо выкину.

— Отвали, — беззлобно машет в его сторону Сережа, не прекращая строчить. Олег хмурит брови, взглянув на наручные часы.

— Мне засекать?

— Если хочешь.

— Задрот.

— Придурок.

Судя по всему, Разумовский сегодня в отличном настроении. Раз огрызается, значит все хорошо. Недовольство сходит и с Олега, когда Сережа наконец-таки убирает телефон в карман. Не через пять минут, конечно, а через пятнадцать, но за весь вечер его честно больше не достает.

Сережа сначала тащит его в книжный, где они торчат около часа, так ничего и не купив. Заходят в «Лавку Художника», полюбоваться на столь желанные, но безумно дорогие краски. Ведет Олега в торговый центр, чтобы просто побродить по бутикам. Тащит в какой-то дворик, свернув с широкой улицы, чтобы наделать фоток. Резко тормозит на Невском, тыкая пальцем в спину впереди идущей девушки и утверждая, что ему нужен такой же рюкзак с совой. Уговаривает купить по дороге мороженое.

— Мы так никогда не накопим на Венецию, — улыбается Олег, протягивая Сереже его пломбир. Тот аккуратно берет его, протирает упаковку влажной салфеткой, которую заранее достал.

— Вот так копишь, копишь, копишь на мерседес, свой особняк и Венецию, а потом срываешься на мороженное, — усмехнувшись, тот качает головой. Откусив, одобрительно кивает, довольно промычав. — Знаешь, отличный день. Я влюблен в этот город.

Олег поворачивает голову, любуясь таким счастливым, беззаботным и открытым Сережей.

«Я влюблен в тебя».

— Я тоже, — кивает он.

Возвращаться домой совсем не хочется. Дома уборка и капающий кран. Дома недоделанный проект по программированию и непрочтенные статьи. Дома не чувствуешь пульс города, его дыхание, неповторимую питерскую атмосферу. Поэтому в какой-то момент Сережа заявляет, что Олег пусть встает завтра как хочет, но гулять они будут допоздна.

— Сто лет не видел, как разводят мосты, — говорит Сережа и тащит Олега на набережную.

Волков лишь согласно кивает, будто у него есть выбор, а затем они меняют маршрут, поднимаясь в сторону Дворцовой площади. Когда они пробираются сквозь толпу местных и туристов, то в Разумовского влетает внезапно активно жестикулирующая и рассказывающая что-то своему парню девушка с фиолетовыми волосами. Сережа тут же вздрагивает, поежившись.

— Саш, аккуратнее, — ее спутник, взяв девушку под локоть, притягивает ближе к себе.

— Ой, простите, пожалуйста, заносит, — смеясь, бросает она уже через плечо все еще стоящему на месте Разумовскому, в который раз проводящему рукой по плечу. Олег меряет парочку недовольным взглядом, легонько тянет Сережу за локоть ближе.

Эпизод забывается уже пару минут спустя, когда оба громко смеются, обходят прилавки и гидов, предлагающих на каждом углу прогулку на кораблике по ночному Петербургу.

— Мы местные, — поясняет Олег, выставив вперед руку, отгораживая Сережу от особо приставучего гида. Тот, поняв, что экскурсию ему не продать, наконец-таки отлип.

Подходя к воротам, Сережа замечает актера в костюме Чумного Доктора. Тот стоит на возвышении — темно-серый плащ, шляпа-цилиндр, характерная докторская маска и лицо раскрашены той же темной серо-серебристой краской, что и весь костюм. Видя, что его заметили, он кланяется и Сережа, придя в восторг, тут же тянет Олега за собой.

— Давай сделаем селфи, — не спрашивает, а утверждает Сережа. Олег уже привык к такой манере разговора: если Сережа чего-то хочет, то он получает. — Можно ведь? — он улыбается Доктору, тот кивает, улыбнувшись из-под маски в ответ. Разумовский встает так, что актер склоняется над его плечом, оказываясь посередине, почти задевая его клювом. А затем счастливо улыбающийся Сережа делает несколько кадров. Денег у бедных студентов нет, но когда Сережа виновато разводит плечами, то Доктор лишь кивает, подмигивая, а затем переключается на туристов.

— Вы просто чума! — кидает ему вслед Сережа, просматривая на ходу фотографии. Выражение лица Олега как всегда серьезное, хотя уголки губ приподняты в улыбке. Сережа на фото улыбается, запрокинув голову, над плечом у него нависает жутковатая темная фигура, которая из-за освещения на фото выглядит куда более зловещей чем просто в сумеречном свете.

— Прям огонь, — комментирует Сережа, а затем, прежде чем убрать телефон делает еще пару кадров Дворцовой площади, на которой они задерживаются, пока не зажигают огни. Сережа в который раз рассматривает стены Зимнего, любуется каждым завитком, каждым узором из позолоты. Поэтому, когда они наконец-таки доходят до Набережной, то на улице уже совсем темно.

— До развода мостов, — напоминает Сережа, сворачивая налево.

Они делают еще один круг. Идут до Исакия, углубляются в квартала, возвращаются обратно, так что когда они оказываются вновь на Набережной, то до развода мостов остается всего минут пять, поэтому ожидающих туристов немало.

— Не хочу подходить вплотную, — заявляет Сережа, сворачивая немного в сторону. Олег привык, что в самую гущу они из-за Сережиной проблемы стараются не лезть. В конце концов пришли эстетическое наслаждение получать, а не пытаться уклониться от случайных прикосновений. Они находят удобное место у самого Эрмитажа, так, что и вид хороший, и поблизости никого нет.

— Скоро там? — спрашивает Сережа. Олег опускает взгляд на свои часы.

— Сейчас.

Они ждут еще пару минут, а потом все начинается.

Олег знает, что Сережа и впрямь влюблен во все, что связано с этим городом: в его невероятную архитектуру, в потрясающие закаты и неповторимые рассветы, в мосты, которые смотрятся просто невероятно по ночам и вызывают восхищение, только если ты не застрял на другой стороне Невы.

В каждую мелочь.

Разумовский внимательно смотрит своими огромными голубыми глазами, не замечая, как Олег то и дело скашивает взгляд на него.

— Здесь безумно красиво, — с трепетом выдыхает Сережа. А затем закрывает глаза и кладет голову на плечо Олегу. Тот кладет руку ему на плечи, приобнимая. По-дружески. Боже мой, просто по-дружески. Просто выкинуть все мысли из головы. Сережа же как-то с навязчивыми идеями справляется, значит и он должен.

— Разведенные люди стоят у разведенных мостов, — вспоминает чью-то шутку Сережа. Олег поворачивает голову, глядя на Сережу. Тот улыбается, так и не открыв глаза.

— Разведенные люди стоят у сведенных мостов, — подхватывает Олег.

— Сведенные люди стоят у разведенных мостов, — продолжает Сережа, улыбаясь шире.

— Сведенные люди стоят у сведенных мостов.

— Дохрена людей, — смеется Сережа, уткнувшись ему носом в шею, щекоча горячим дыханием кожу, и Олег про себя тихо радуется, что он без шарфа. В отличие от болезного Разумовского не простынет, но момент был бы упущен.

Олег улыбается в ответ, любуясь вместо мостов знакомым профилем. А потом Сережа открывает глаза, встречаясь с ним взглядами. Красивый. Безумно красивый. Особенный.

И Олег понимает, что опять неприлично долго пялится, вот только как Сережа порой зацикливается, так и он не может сейчас отвернуться.

— Ты так и будешь висеть на моем плече? — пробует хоть как-то разрядить обстановку Олег, улыбаясь. Вот только атмосфера шутки, которая царила здесь всего пару секунд назад окончательно рассеивается, когда Разумовский не отвечает улыбкой в ответ, а взгляд его внезапно становится серьезным. Таким сосредоточенным, что Олегу кажется, что он прям чувствует внезапно появившееся в воздухе напряжение. Или что-тоеще. Почти неуловимое.

Сережа смотрит на него еще несколько секунд серьезным взглядом, а затем приподнимается на носки и, подаваясь вперед, внезапно касается его губ.

Олег забывает, как дышать.

Олег замирает. Пальцы руки, что лежала на плече Сережи, резко сжимают ткань. Воздуха вдруг становится мало, а сердце, кажется, пропускает удар.

Сережа касается его губ своими осторожно, словно пробуя, проверяя. Длится это всего несколько секунд, и Олегу кажется, что на эти самые несколько секунд мир вокруг него останавливается.

Разумовский целует его.

Господи.

Хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не очередной сон или фантазия, но, кажется, стоит только шелохнуться и вся магия момента исчезнет.

Целует.

Правда целует.

Всего лишь мягко касается его губ, а Олегу от одного осознания факта уже бьет в голову.

Приходит он в себя, лишь когда Сережа отстраняется, пытливо заглядывая в глаза.

Мир снова оживает.

Вновь разговоры где-то на дальнем плане, шум машин и прохладный ветер, подхватывающий выбившуюся из Сережиного хвоста прядь.

Олег, продолжая смотреть в глаза Сереже, аккуратно эту самую прядь заправляет ему за ухо, ведет пальцем по скуле, скользит рукой на затылок.

А затем тянет на себя, резко впиваясь в губы.

Не осторожничает как обычно, боясь лишний раз надавить, а напирает, не давая отстраниться, словно это его первый и последний раз.

Олег проводит языком по губам, надавливая, проникая внутрь, сталкиваясь языками и Сережа сдавленно стонет в ответ. Но не отталкивает. Лишь приоткрывает губы шире, позволяя Олегу целовать его сильнее, напористее. Чем тот и пользуется.

Олегу кажется, что это все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это куда больше похоже на его очередную фантазию, где такие его поцелуи с Сережей заканчивается постелью. Олега ведет, когда Сережа вновь стонет, сейчас ноги начнут подкашиваться. Поэтому Олег вовремя успевает перехватить его рукой за талию, прижимая к себе.

Сережа не сопротивляется, не дергается, не просит убрать руки. Напротив, льнет, неумело отвечая, судорожно впивается в черную кожанку тонкими пальцами.

Когда Олег наконец-таки отстраняется, делая резкий вдох, голова идет кругом. Сережа стоит, прижимаясь к нему, такой же потерянный, растрепанный, с бледным румянцем на щеках. Оба тяжело дышат.

— Ты даже не представляешь, как давно я хотел это сделать, — признается Олег, кончиками пальцев, оглаживая щеку Сережи.

Тот податливо наклоняет голову, подставляясь под прикосновение, растягивает губы в улыбке, закусив губу.

— Так сделал бы, — произносит он, довольно улыбаясь и тугой узел напряжения где-то в груди Олега наконец развязывается.

Не «пошел ты» или «лапы убери». Давно бы сделал.

Значит Сережа думал об этом.

Думал и был не против.

— Серый, — выдыхает Олег, проводя пятерней по растрепанным рыжим волосам, а затем, игнорируя взгляды проходящих мимо туристов, прижимается лбом ко лбу, счастливо улыбаясь.

— Сведенные люди у разведенных мостов, — повторяет Сережа, улыбаясь в ответ.

Домой они приходят куда позднее чем планировали.

Олег понятия не имеет как по дороге домой он так к Сереже ни разу и не прикоснулся. Понятия не имеет, как он чудом удерживается от того, чтобы опять не наброситься на Разумовского, как только за ними закрывается дверь. Вместо этого вешает их куртки, проходит в комнату, на ходу забивая в телефон будильник.

— Мы завтра не встанем, а сползем с кровати, — зевая, подает голос Сережа, вернувшись из ванной. Пройдя в комнату, стягивает оранжевый свитер с совами, вешает его на спинку стула, чтобы завтра долго не искать.

— За удовольствие надо платить, — зевая в ответ подтверждает Олег. Поставив будильник, смотрит на часы — почти два. Ноги ватные, в голове туман, сил — только упасть на кровать не раздеваясь.

— Разумеется, — кивает Сережа. Стянув брюки и оставшись в боксерах и футболке, он вместо своей кровати подходит к кровати Олега, залезает под одеяло, поудобнее устраиваясь.

— Серьезно? — удивленно выгибает бровь Олег. Положив телефон, стягивает брюки.

— Абсолютно, — Разумовский поворачивается на бок, подпирая щеку рукой. — Я же спал уже с тобой неделю назад. Или я тебе все же мешал?

— Нет, я…

— Или ты рассчитывал на что-то большее? — перебивает его Сережа, вновь кусая губы.

— Это предложение?

— Явно не сейчас, — фыркает Сережа, натягивая одеяло. Дождавшись, пока Олег разденется и уляжется, Разумовский придвигается к нему вплотную, положив голову на грудь.

Рядом. Сережа ни с кем не мог быть так близко, его вечно воротило от прикосновений. Лишь за одним исключением. И Олегу безумно приятно засыпать с мыслью, что подобное можно только ему.

Спит Сережа на новом месте, как и в прошлый раз, на удивление спокойно.

Оглядываясь назад, Олег ловит себя на мысли, что с того вечера все изменилось, но в то же время осталось прежним. Сережа все также тяжело вставал по утрам, также лажал на кухне и с уборкой по дому, оставляя все это на Олега, также продолжал зацикливаться на мытье рук или протирании письменных принадлежностей. Зато в рутину добавились некоторые моменты и касания. Легкое прикосновение к волосам утром, поцелуй перед выходом в универ, едва ощутимое касание пальцев в метро.

Когда Сережа не мог подняться с кровати, Олег уже не тряс его за плечо, а заботливо гладил по спине. Мягко отодвигал, придерживая за талию, в сторону, когда тот снова что-то начинал делать у плиты. Зная талант Разумовского к готовке, помнил, что ему нельзя даже давать разогревать. Помогал обрабатывать царапины, если Сережа опять калечил себя во время уборки — тот мог запросто изрезаться, просто вытирая пыль.

— Ты влюбился, — как-то замечает Саша во время очередного перекура. С того разговора об ОКР они иногда пересекались на парапете или в туалете за сигаретами. Олег задал еще пару особо любопытных вопросов, а потом прекратил, чтобы не вызывать лишних подозрений.

— У меня на лбу это написано? — язвит Олег, отмирая и делая затяжку.

— Практически, — Саша поправляет очки. — Просто узнаю этот отсутствующий взгляд и мечтательное выражение лица.

— Ты теперь специалист по отношениям?

— Не совсем. Хотя любовь была записана всемирной организацией здравоохранения к психическим отклонениям, ты знал? Пункт «Расстройство привычек и личности». Так что я все еще в своей области, — ровным тоном чеканит он.

— Даже так? Все настолько серьезно?

— Более чем, — Саша поправляет по центру и без того идеально сидящий галстук. — Даже шифр присвоили. F 63.9.

Олег уважительно поднимает брови вверх, кивая.

— По признакам где-то даже сравнивают влюбленность с ОКР. Может тебе будет интересно.

— С чего бы?

— Ты же как-то спрашивал, — спокойно отвечает Саша, затягиваясь.

В разговоре с Сашей опять повисает пауза. По началу такие моменты Олега напрягали, а потом он просто привык. Саша не был отличным собеседником, в отличие от того же Разумовского. Роль главного оратора на себя брать не любил и разговор тянуть не умел.

— А ты был влюблен? — спрашивает наконец Олег, выдыхая дым.

— Нет, — удивленно произносит Саша, а затем смахнув невидимые пылинки с плеча, задает вполне логичный вопрос. — Зачем?

«Зачем?» звучит более чем странно. Это самое «зачем» вертится в голове Олега и по дороге домой, и когда он сидит на кухне напротив Сережи, который рисует в блокноте, изредка чиркая на листе, что лежит справа — старая привычка снова вернулась. Сережа кажется таким счастливым и умиротворенным, когда погружается в рисование. Такой увлеченный, сосредоточенный и… «Красивый», — уже в сотый раз повторяет про себя Олег. «Зачем?» в очередной раз проговаривает он, а потом растягивает губы в улыбке, отвечая про себя «Разве могло быть иначе?»

Комментарий к F 63.9

* - Все зависит от источника. Некоторые источники и специалисты утверждают, что при правильно подобранном лечении и нужных условиях можно полностью вылечить ОКР. Другие утверждают, что с ОКР можно добиться лишь временного затишья: можно избавиться от навязчивых ритуалов и мыслей, но после ремиссии (которая может длиться годами) в тяжелой стрессовой ситуации человек снова может начать проявлять признаки ОКР, так что в какой-то степени это вещь пожизненная.

Скорее всего все здесь зависит от конкретного человека, тяжести заболевания, условий проживания, лечения, генетики и множества других факторов.

========== Не трогай меня ==========

Прогресс с Сережей идет медленно. Привыкший к тому, что Олег может спокойно прикасаться, к «новым» прикосновениям Сережа привыкает тяжело.

Спокойно реагирует, когда Олег гладит его по плечам, но дергается или вздрагивает, когда рука скользит под футболку.

Нормально реагирует, когда Олег гладит по талии, но просит притормозить, когда рука идет ниже, скользя по бедру.

— Не неприятно, напротив, просто странно, — поясняет он, виновато кусая губы. — Дай мне время привыкнуть, хорошо?

Олег, все понимая, не торопит. Хочет сдвинуться с мертвой точки следующие несколько недель, но не лезет.

С Сережей было всегда удивительно легко. И удивительно сложно.

Сложно, потому что раньше приходилось сдерживаться, чтобы держать расстояние. Теперь же сложно, потому что Олег еле сдерживается, чтобы не перейти все границы. А потом в голову приходит идея. Дима как-то рассказывал Олегу, как его учили плавать. «Поехали с отцом на озеро, отъехали от берега, тот и скинул с лодки. Пришлось барахтаться, чтоб не утонуть, зато научился». Это напомнило Олегу про принцип резкого погружения в воду: когда заходишь летом в реку, то вода кажется ужасно холодной, зато как только стоит один раз резко окунуться, то сразу же все нормально. Возможно, такой же принцип стоило попробовать и здесь. Может это поможет. Может Сережа легче будет воспринимать физический контакт, черт знает.

Если бы Олег знал, что получится совсем иначе, он был бы осторожнее.

— Оторвись уже от монитора, — бросает Олег из-за плеча, раскладывая вещи в шкафу.

— Ага, — на автомате кивает в ответ сидящий в шаге от него Разумовский, продолжая печатать.

— Сереж, ты весь день так просидел.

— Я в курсе, — отмахивается тот. — Дай пять минут.

Снова щелканье клавиатуры. Тройное залипание по клавише «е», затем отвисание и продолжение печати.

— Заканчивай уже, — Олег закрывает темную дверцу старенького шкафа, подходит, приобнимая сзади за плечи, и целует в висок.

Разумовский улыбается, не прерываясь.

— Момент, — произносит он, добавляя последние штрихи. Олег потирается щекой о щеку, скользит губами по волосам, выдыхая на ухо. — Сейчас, подожди, — дострочив, Сережа щелкает мышкой, все сохраняет, демонстративно поднимает руки вверх, показывая, что он закончил. — Доволен?

— Более чем, — произносит Олег, легко целуя в шею и опуская руки на талию. — Очень доволен.

Сережа не сдерживает довольной улыбки, вновь закусив губу.

— Ну все, хватит, твое желание исполнено, — мягко отстранив от себя Олега, Сережа поднимается, задвигая стул. Закрывает крышку ноутбука. Олег тут же придвигается ближе, вновь перехватывая за талию и притягивая к себе, целуя. — Хотя, похоже, еще одно у тебя осталось, — выдыхает Сережа, когда Олег на секунду все же отрывается от его губ.

— Сереж, — Олег на секунду утыкается в шею, резко выдыхая, прикусил мочку уха. Мягким, но уверенным движением скользнит по спине, а затем, прикусив нижнюю губу, вновь вовлекает в поцелуй. Уверенно, собственнически.

Разумовский отвечает, то перехватывая инициативу, то вновь сдавая позиции. Неловко приобнимает Олега в ответ, сжимает пальцами ткань черной футболки, потянув вниз. Потом еще раз. И еще. Чертово расстройство перекинулось и в эту сферу, что не особо радует Олега, но замечаний он не делает.

— Ты что, настолько сильно по мне соскучился? — сбивчиво произносит Сережа, когда тот вновь на пару секунд прерывает поцелуй, чтобы вдохнуть.

— Безумно, — выдыхает в его губы Олег, вновь скользнув языком. А затем подталкивает Сережу вперед, вжимая в стену. Вжать Разумовского в стол, за которым он так любил работать, было бы отличной идеей, но Сережа прибил бы Олега, если бы тот в процессе случайно был задет его ноутбук.

Разумовский дергается от неожиданности, но не отталкивает.

Олег скользит широкой ладонью по шее, вновь прикасается к губам, пройдясь языком по нижней губе, а затем опять опускает руку. Пройдясь пальцами у самого края джинсов, прижимается теснее, полностью сокращая расстояние между ними, нависая сверху.

— С чего вдруг? — тяжело дыша, выдыхает Сережа. Прижимаясь вплотную, Олег чувствует, как у Сережи колотится сердце, чувствует, как дыхание становится более сбивчивым. Сережа резко впивается пальцами в его плечи, когда Олег наконец-таки прекращает сминать его губы, проходится ртом по шее и оставляет засос на самом видном месте.

Вздрагивает, когда Олег прикусывает кожу, что-то неразборчиво пробормотав.

— Разве нужен повод? — Олег вновь чувственно целует в шею, не сбавляя темпа, ощущая, как Сережа дергается в его руках. Может быть так получится преодолеть этот порог, в конце концов все ведь в голове — возбуждение перекроет тревогу и Сережу отпустит.

Разумовского явно ведет.

Он сильнее кусает губы, запрокидывает голову, когда Волков в очередной раз проходится по шее языком, а затем оставляет еще один засос, заставляя Сережу простонать чуть громче.

Чувственнее.

Господи, да он одними только стонами его с ума свести может. Волкову кажется, что он просто потеряет сейчас голову.

— А разве нет? — сдавленно выдыхает Сережа, томно прикусывая губу. Грудь часто приподнимается, пальцы впиваются сильнее. — Ты сегодня… в ударе.

Олег жадно проводит рукой вдоль его спины, запускает руку под футболку, отчего Сережа автоматически прижимается ближе, заходясь мелкой дрожью в его руках.

— Не надо по коже, — выгибаясь, просит он, прерывисто дыша.

— Сереж, тебе неприятно? — выдыхает ему на ухо Олег, тычась носом в шею. Но руку все же убирает. Перемещает ее выше, уже поверх серой футболки, аккуратно поглаживая спину. Разумовский замирает на секунду, затем отрицательно мотает головой. Все нормально. Продолжай. — Может мы…

— Может мы что? — спрашивает Разумовский, хотя по взгляду, по выражению лица и румянцу видно, что намек он прекрасно понимает.

И нерешительно замирает на месте.

Олег чувствует, как по телу Сережи вновь пробегает дрожь, когда Олег уверенно скользит вдоль его бедра, поглаживая, вдавливая сильнее в стену. Сережа сдавленно стонет, прикрывая глаза.

— У меня голова кружится, — бормочет он, подаваясь назад, словно ища опоры. Похоже, что и ноги подкашиваются.

Разумовский запрокидывает голову, опять прикусив губу. Такой живой, чувственный, отзывчивый — у Олега от зрелища дыхание перехватывает. Желание тугим, тяжелым комом собирается внизу живота, подстегивая, подгоняя. Сережу хочется прям сейчас. Да хоть у этой чертовой стенки. Грубо, резко, чтобы сразу нагнать, прочувствовать, наверстать упущенное за все это время. Вместо этого Олег, видя, что Разумовский начинает тормозить, сам замедляет темп, проводя рукой вдоль спины уже мягче.

— Все нормально? — он вновь целует в губы, уже мягче, ловит очередной глубокий вдох.

Дышит к этому момент Сережа уже тяжело, прерывисто, сердце колотится так, словно вот-вот из груди выпрыгнет. Сережа видит к чему все идет. Сереже явно нравится. А еще Сереже, судя по его виду, страшно. Страшно настолько, что того аж мелко потряхивает в сильных руках.

— Я тебя хочу, — выдыхает Олег в его губы, проводит ладонью по щеке.

Хочет. Безумно хочет. Столько раз представлял, как это будет, бессчетное количество раз прокручивал в голове, что даже не верится, что Разумовский сейчас под ним, живой, трепещущий, загнанно дышащий.

Слишком загнанно.

Олег не сразу обращает внимание на то, что Сереже, кажется, действительно тяжело дышать.

— Сереж, все хорошо? — вновь прерывается он. Убрав рыжие пряди в сторону, Олег берет лицо в обе ладони, наклоняясь. Разумовский буквально хватает ртом воздух, резко вдыхая, часто, что не особо уже похоже на возбуждение.

— Мне плохо, — сглатывает Сережа. Олег замирает, уже мягче проводит ладонями по плечам, успокаивая. Хотя сам он растерян не меньше, если не испуган.

Волков кладет руку на лоб — горячий. Перемещает ладонь на шею, нащупывает пульс — учащенный.

— Что с тобой? — озабоченно спрашивает он, уже не на шутку перепугавшись. Возбуждение как рукой снимает.

Сережа мотает головой, вцепляясь в Олега сильнее, по лбу скатывается капля пота.

— Мне надо прилечь, — бормочет он.

Олег отстраняется, легонько хлопает Сережу по щеке. Тот наконец приоткрывает глаза, встречаясь с встревоженным взглядом Олега. А затем Олег подхватил Сережу на руки — легко, похоже был все же толк от походов на бокс. Аккуратно доносит до кровати, укладывая, убирает волосы с лица.

— Сейчас принесу воды, — быстрым шагом Олег выходит на кухню.

Проблем с сердцем или с давлением у Сережи не было. Иммунитет у него был слабый, простуды и мелкие болячки липли только так, но никаких хронических заболеваний. Кроме психических.

Когда Олег возвращается в комнату, то Сережа уже повернулся на бок, подтянув ноги к груди. Дышит чуть спокойнее, Волков помогает ему сесть, придерживая за талию подал стакан воды.

— На, выпей водички, — Олег вкладывает стакан в руку Сережи, слегка сжимая.

Руки у Сережи дрожат.

Уложив Разумовского обратно, он приносит на всякий случай градусник, вновь проверяет пульс, который понемногу успокаивается. Задает еще несколько вопросов. Убедившись, что температура нормальная, и поверив увещеваниям Сережи, что скорую вызывать не надо, наконец оставляет его в покое. Идет на кухню поискать, что у них осталось в аптечке, а когда возвращается в комнату с несколькими упаковками таблеток, то Сережа уже спит.

Утро оказывается мрачным. И в плане погоды, и в плане настроения.

Сережа просыпается раньше Олега. Когда Олег проходит на кухню, Сережа уже сидит за столом мрачнее некуда: под глазами синяки, волосы собраны в неаккуратный хвост, из-под которого выбилось несколько прядей и из-за чего открывается хороший вид на следы засосов на шее. Сидит с хмурым видом, прихлебывая кофе — точнее жутко горькую бурду, по-другому заваривать Разумовский не умел.

— Как твое самочувствие? — участливо спрашивает Олег, усаживаясь за столом напротив.

— Не особо, — подавлено отвечает Сережа. Устало проводит рукой по бледному лицу, отворачивается в сторону. — Злишься на меня?

— За что? — удивленно спрашивает Олег, непонимающе нахмурив брови.

— Ну ты вроде как трахнуть меня собирался, а меня вот так накрыло, — Разумовский прикусывает губу, все также смотря в сторону.

Повисает неловкая пауза.

— Сереж, — аккуратно начинает Олег, боясь задеть или надавить. — Ты же знаешь, что стоит тебе только сказать и все. Я думал, что все в порядке.

— Я тоже думал, — тот дергает плечами. — Просто как-то внезапно. Мы так далеко не заходили.

— Если тебе было неприятно…

— Было хорошо, — перебивает его Сережа. — Просто неожиданно.

— Что именно?

— Все, черт возьми, — Сережа повышает голос, наконец поворачиваясь. Слишком резко ставит кружку на стол, отчего в тишине кухни звук кажется излишне громким. Затем снова берет ее в руки и ставит обратно. И повторяет еще раз.

— Твою ж мать, — раздраженно цедит сквозь зубы он.

Олег перехватывает его за кисть, отчего Сережа резко дергает рукой.

— Сережа, хватит.

— Не трогай меня.

— А что мне делать? — произнес Олег куда громче, чем хотел бы. — Смотреть как ты опять зациклился?

— Ага, наслаждайся, — огрызается Сережа.

Олег вновь пытается перехватить его за руку, отчего Сережа резко дергается. Кружка с недопитым кофе летит со стола, разбившись.

— Замечательно, блядь, — Сережа резко отодвигает стул, отчего тот жалобно скрипит по полу, резко вскакивает, перешагивая лужицу из кофе и осколки. — Рад теперь?

— Я-то что? — отвечает Олег в тех же тонах, что и Сережа. На Олега внезапно накатывает. — Ты сам дергаешься.

— Я чертовски от этого устал! — выкрикивает Разумовский.

— А я нет?

После криков тишина на кухне кажется оглушающей. Оба молча смотрят друг на друга, пока Сережа не разворачивается резко за тряпкой, чтобы все убрать. Все еще злящийся Олег, с тем же раздраженным видом вырывает тряпку из рук Сережи — с этого идиота станется сейчас еще себе руки изрезать.

— Пошел ты, — сквозь зубы выплевывает Сережа и, обойдя Олега, быстрым шагом выходит из кухни.

Стыдно ставится уже через пару минут. Чертовски стыдно и неловко. Олег ведь пришел извиниться, искренне поинтересоваться как самочувствие, а не срываться по пустякам.

Вытерев пол и собрав осколки, Олег прикрывает глаза и устало проводит ладонью по лицу. Ему сложно. Сереже сложно. Но это не значит, что они имеют право срываться друг на друге. Ладно, Разумовский пусть срывается, хрен с ним. Вечно шумный и эмоциональный Сережа, которому просто необходимо выплескивать на кого-то свои эмоции. Олег ведь другое дело. Он же давал себе слово.

Когда Олег через несколько минут проходит в комнату, то видит, что Сережа перебрался на балкон. На улице теплое июньское утро, чем Сережа и наслаждается — высунулся в окно, рассматривая прохожих с третьего этажа, подставил лицо солнцу, балдея с прикрытыми глазами. Олег проходит на балкон, встает рядом, так, чтобы случайно не задеть. А потом достает сигареты и протягивает пачку Сереже. Тот сначала сверлит Олега пару секунд недовольным взглядом, а потом все же берет одну, хмыкая.

— И что теперь? — спрашивает он, вертя сигарету в руках.

— Прости меня, — произносит Олег. Искренне, стараясь вложить в эти слова раскаяние. — Тяжелая неделя.

Сережа поворачивает голову, заглядывая в глаза. Вид у Олега настолько виноватый, что Сережа в конце концов смягчается.

— Очень, — кивает он после небольшой паузы. — Это все сессия.

— В том числе, — соглашается Олег. Достает зажигалку, закурив.

— А мне? — Сережа берет сигарету в рот, зажимает зубами, подается вперед. Олег протягивает зажигалку, но тот останавливает его жестом.

— Нет, давай от твоей, — приподнявшись на цыпочки, он подносит все также держа свою сигарету к сигарете Олега и делает глубокий вдох. Кончик вспыхивает оранжевым, Сережа повторяет, пока не вдыхает дым. А затем вновь отворачивается к окну, высовываясь. Олег помнил, как первые пару месяцев Разумовский не мог заходить на балкон. Почему-то ему тот казался грязным, хотя Олег при нем драил полы не один раз. В конце концов Сережа себя переборол: стал выходить туда подышать или покурить, перенес туда некоторые лишние вещи, но сидеть там подолгу, что-то рисовать или работать с ноутбуком отказывался, даже если погода была хорошая и на балконе было уютнее чем в комнате.

Это, как он помнил, тоже было из разряда навязчивых мыслей, которые Разумовский так и не переборол. Так как балкон несмотря на все чистки так и остался в его сознании чем-то неприятным и грязным, то значит и рисунки, нарисованные там, Разумовскому не нравились, и то что он программировал там тоже. Сережа неоднократно повторял, что понимает, насколько это странно и глупо, но все равно не мог от этой навязчивой идеи избавиться. Куда спокойнее было сделать что-то в комнате, чем на балконе — никаких потом неприятных ассоциаций. Удивительно, что сейчас вообще облокачивается о подоконник. А не стоит в центре, стараясь не задеть стену или раму.

Какое-то время оба курят молча.

— Если хочешь, то можешь высказаться, — аккуратно предлагает Олег. — Я не знал, что у тебя бывают панические атаки.

— Уже успел погуглить? — фыркает Сережа.

— Нет, читал до этого. Вообще с тобой стал читать много чего интересного.

Разумовский беззлобно усмехается, приподнимая уголки губ в улыбке. Вроде бы уже не злится. Или хорошо держится.

— Рад, что положительно на тебя влияю. Самообразование и все такое. Потом получишь второй диплом психолога.

— Все ради тебя, — кивает Олег, вдыхая дым. — Ты, кстати, кажется, не особо удивлен. Это же с тобой не в первый раз? Просто при мне не накрывало? — предполагает Волков. Вряд ли бы Сережа сейчас так спокойно стоял на балконе, вместо того, чтобы гуглить, что за новая чертовщина с ним происходит.

— Было до этого, — Сережа беззаботно подергивает плечами. Словно они тут обсуждают не его проблемы с психикой, а макароны по акции в Ашане.

— И ты молчал.

— Да ты и так за эти годы от меня наслушался.

— И давно это?

— Около трех лет, — признается Сережа, делая затяг. — Примерно тогда впервые обратил внимание. Может и до этого что-то было, просто не так сильно, поэтому не запомнил. Например, когда сдавали экзамены после девятого класса хорошо прихватило. Помнишь, мы ждали у входа в школы, когда сядем писать информатику, я еще отошел? Меня тогда организатор отвела в медпункт. К экзамену я был готов, не волновался даже, а за полчаса до начала вдруг стал задыхаться, голова закружилась и вокруг все просто поплыло. Ноги подкашивались, сердце стучало как бешеное, грудь сдавило и слабость, сам бы не дошел. Мне дали валерьянку намешанную еще с чем-то успокоительным, вроде полегчало.

— Сдал ты тогда лучше всех.

— Я помню, — улыбается Сережа. — Сам не знаю, с чего такая реакция.

— А потом?

— Потом еще несколько раз было. При поступлении, на зимней сессии, когда переезжали… Знаешь, тут правда все не так плохо, как с ОКР, — Сережа вновь затягивается. — Проспаться и все.

Олег специально отмечает этот момент. На его памяти это был первый раз, когда Разумовский признал, что у него есть расстройство. Обычно отпирался и отрицал до последнего.

— Хотя, может это и не ОКР, неважно, — тут же поправляет себя Сережа и Олег, пока тот не видит, закатывает глаза. — Мне просто дышать становится тяжело, пульс учащается, голова кружится сильно, руки дожат, зато полежишь, выпьешь успокоительное и проходит.

— То есть ты уже нормально себя сегодня чувствуешь?

— Вполне, — Сережа неопределенно шевелит пальцами. — Только спал все равно плохо, не выспался.

Ну еще бы. Сделав последний затяг, Олег потягивается, чтобы взять пепельницу.

Разумовский автоматически подается в сторону, чтобы тот его не задел. «Замечательно», — отмечает про себя Волков. Теперь он и ему не позволит к себе прикасаться. Затушив сигарету, бросает окурок к остальным.

Сережа курит медленнее. Чаще говорит, делает большие паузы, поэтому все еще стоит с сигаретой. А затем вдруг неожиданно выдает.

— Знаешь, есть такая вещь, как цыганский поцелуй, слышал когда-нибудь?

Олег на секунду тормозит, не особо понимая, как Разумовский перескакивает с одной темы на другую, а затем отрицательно мотает головой.

Сережа поворачивается к нему, все еще опираясь одной рукой о подоконник.

— Это когда один делает затяжку, а затем выдыхает струйку дыма в губы другому, — произносит он, скользнув взглядом на губы Олега. Более чем выразительно.

— Почему именно цыганский?

— Не знаю, может потому что украденный или вроде того.

— Вряд ли хорошая идея для людей с золотыми зубами, — пытается пошутить Олег, на что Сережа только закатывает глаза и, сделав затяжку, выдыхает Олегу в лицо.

— Иди нахрен, Олеж.

Тот машет ладонью, разгоняя дым и негромко смеется.

— Я представил себе поцелуй немного по-другому.

— Ты не даешь мне реализовать задуманное.

— Молчу, — примирительно выставляет ладони, Олег замер. Руки уже через секунду приходится опустить вниз, чтобы Сережа мог приблизиться к нему ближе, а затем, затянувшись, выдыхает аккуратную струйку в приоткрытые губы Олега. Тот, потянувшись вперед, делает глубокий вдох. Жаль, думает он, что картинку нельзя увидеть со стороны, наверняка выглядит сексуально. По крайней мере Разумовский с сигаретой выглядит очень даже.

— Ну как? — нарушает тишину Сережа, закусывая губу.

— Не распробовал.

— Какая досада.

Едва заметно улыбнувшись, Сережа делает еще затяг, приближаясь ближе, в этот раз касаясь губ Олега, а затем выдыхает. Горько, безумно хорошо, аж до приятного головокружения. Олег прикрывает глаза, едва касаясь губ Сережи, вдыхая, словно хочет с дымом впитать в себя этот момент, ощущения от прикосновения, запомнить. А затем Разумовский с тихим вдохом отстраняется.

— Всегда хотел попробовать, — произносит он, после чего тушит окурок. — Вроде бы получилось.

— Более чем, — кивает Олег. Хочется податься вперед, сгребая Сережу в охапку, притянуть к себе, впиться, как и раньше в эти губы, наслаждаясь не менее чувственным поцелуем с горьковатым привкусом сигарет, закрепить, растянуть момент. Но Олег не рискует, боясь трогать Разумовского после произошедшего. Пусть придет в себя.

Главное, что Разумовский, похоже, на него не сердился. Все остальное подождет.

========== Шутка ==========

Олег беспокоится, что Сережу после случившегося вновь накроет. И не особо радуется, когда в какой-то степени оказывается прав. Панические атаки больше не повторялись, на Олега Сережа не сердился, но некоторые детали все же выдают состояние Разумовского, особенно связанные с мелкой моторикой — едва заметные троекратные прикосновения к вещам, которые Сережа пытается свести до минимума, вновь «перелистывание» экрана и бесконечное переворачивание страниц, что свидетельствует о том, как уже Олег знал, что Сережу опять мучают навязчивые мысли. Предполагает, после случившегося какие именно, но вслух не озвучивает, боясь только добавить. Повторов с окружающими предметов добавляется, тактильности, напротив, становится меньше. Сережа не избегает его, не смахивает прикосновения рукой, как это было с другими, но прикасается к Олегу реже. Олег не торопит. Ждет, пока Разумовскому полегчает и не настаивает, проявляя инициативу очень аккуратно. Например, когда подсаживается на кровать устроившемуся с книгой к Сереже и аккуратно приобнимает сзади. Тот замирает на пару секунд, напрягаясь, а затем выдыхает и, подавшись назад, кладет голову Олегу на плечо, продолжая читать. Если так пойдет и дальше, то все должно прийти в норму, — убеждает Олег себя. Возможно, Разумовский приходил бы в себя быстрее, если бы не изводил себя по поводу экзаменов. А тот делал это чуть ли не профессионально, загоняясь по каждой мелочи.

— Ты себя изводишь, — замечает как-то Олег. На часах три ночи, когда Олег просыпается и обнаруживает, что Сережа сидит, что-то печатая на ноуте. Ни постукивание клавиш, ни слабое свечение Волкову не мешают, тот бы так спокойно и спал дальше, если бы Сережа случайно — случайно ли или опять из-за своих повторов — не уронил, стоящую на прикроватной тумбочке стопку книг.

— Я работаю, — отзывается Сережа. Переводит взгляд с ноутбука на Олега, затем на разбросанные на полу книги. — Не охота подниматься, потом уберу, — заявляет он, снова утыкаясь в ноутбук. Олег тяжело вздыхает, садится на кровати, поворачиваясь к Разумовскому.

— Сережа, тебе нужно отдыхать, — осторожно начинает он. — Ты опять утром будешь никакой с ярко-фиолетовыми синяками под глазами.

— Я люблю фиолетовый, — хмыкает Сережа, продолжая печатать. Затем зависает на секунду, Олег слышит знакомое троекратное щелканье, и снова продолжает.

Олег поджимает губы. Если Сережа не хочет говорить о чем-то, то подступать к нему бесполезно.

— Как ты утром собираешься вставать?

— Фиолетово.

— Сереж, это же не дело.

Сережа и раньше торчал допоздна, мог просыпаться ночью, занимаясь своими делами, но последние дни был просто перебор. Разумовский засыпал только под утро и ходил никакой.

Сережа прерывается, поворачиваясь к Олегу.

— Потому что я тебе мешаю спать?

— Ты прекрасно знаешь, что не мешаешь, — отвечает он. — Я же за тебя волнуюсь.

Сережа с пару секунд молчит, что-то обдумывая, а затем вдруг согласно кивает.

— Хорошо. Еще пару минут, — просит он, снова поворачиваясь к экрану.

— Сделать тебе пока чай? — предлагает Олег. Даже если Сережа сейчас уберет ноут, то сразу не уснет, все равно будет еще долго ворочаться на кровати.

— Да, пожалуйста, — просит Сережа, уже снова погружаясь в работу.

По пути Олег заходит в ванную, умывается холодной водой. Пройдя на кухню, включает свет, захлопывает окно и ставит чайник. Пока ждет, открыл шкаф, извлекая оттуда любимые сережины конфеты. Сладкое Сережа любил и нередко таскал в процессе, когда засиживался вот так с работой ночи напролет.

В коридоре слышатся тихие шаги.

При свете вид у Сережи действительно уставший. Бледный, с синяками под глазами, взлохмаченный. Спешно пригладив на ходу волосы, Сережа устало потирает ладонями лицо.

— Кофе, конечно, был бы актуальнее, но тогда я и впрямь не сомкну глаз до утра, — произносит он, устало улыбаясь.

— Тебе нужно нормально высыпаться.

— Спать не модно.

— А, ну конечно, сон для слабаков, — фыркает Олег. Сережа пожимает плечами, берет со стола пакет с конфетами, разворачивает и, порывшись, достает одну с орехами, принимаясь возиться с фантиком.

— Такими темпами, ты не дела все свои переделаешь, а просто сгоришь.

— Предложения? — спрашивает Разумовский, жуя и продолжая вертеть фантик в руках.

— Как насчет самого банального — высыпаться? Восстановить режим, нормально есть.

— Ну ты загнул, — присвистывает Сережа, улыбнувшись. — Таких невыполнимых целей я еще перед собой не ставил.

— Серый, я серьезно, — чайник свистит, отвлекая внимание Олега. Выключив, Олег берет две кружки уже с чайными пакетиками, принимается разливать кипяток.

— А я разве нет?

— Нет. Ты как всегда придуриваешься, — Олег подает одну кружку Сереже.

Тот берет ее, аккуратно отхлебывает и разбавляет чай холодной водой.

— Прощу пардону, — хмыкает Сережа. Несколько секунд молча помешивает свой чай без сахара ложкой, таращится в кружку, а затем поле паузы добавляет. — Ладно, понимаю, что нужен перерыв, — устало произносит Сережа, отпивая.

— Сколько у тебя осталось экзаменов?

— Один. Послезавтра.

Хотя бы так. Когда сессия будет закрыта, Олег сможет наконец-таки гнать Сережу в постель — хоть не так, как и хотелось бы — раньше, выбраться с ним куда-нибудь, отвлечь. Может тот вновь станет менее нервным и зацикленным. А то излишние нагрузки слишком сильно отражаются на расстройстве. Время будет, к тому же со своей сессией-то он расквитался еще неделю назад.

— После которого ты мне обещаешь нормально отдохнуть.

— Можно сходить в гости, ребята давно звали.

Дима, к которому они не забегали уже пару месяцев, действительно нередко напоминал об этом Олегу, когда они пересекались в университете, предлагая это исправить.

— Обязательно сходим.

Несмотря на волнение, сдает все Сережа на отлично. Выдыхает, сдает зачетку с своими пятерками в деканат и придя домой заваливается спать до вечера. Олег беспокоится, что тот опять проснется поздно, а потом всю ночь будет ходить по дому, но мимо. Встав вечером, Сережа делает свои дела и к полуночи вновь отключается. Похоже, что истощение как физическое, так и нервное все же в конце концов дает о себе знать.

Весь следующий день Разумовский приходит в себя, в основном читает, поэтому в гости получается выбраться только на следующий день.

У Димы с Пашей как всегда море народу. Даже больше чем обычно, несмотря на сессию.

— Пир во время чумы, — негромко комментирует Сережа, оглядывая студентов, которые, кажется, каким-то чудом поместились в крошечной однушке.

— Если пару дней назад идея выбраться казалась неплохой, то сейчас я уже не уверен, — произносит Сережа, обращаясь к Олегу, и оттряхивает плечо, когда какой-то незнакомый парень, проходя мимо, задевает его. Сережа оборачивается, продолжая оттряхивать футболку и сверлить недовольным взглядом высокого темноволосого парня с дурацкими бровями в виде молнии. Заметив реакцию, Олег тоже оборачивается. Лицо кажется знакомым. Может в универе видел, может где-то просто на улице сталкивались.

— Слишком много народу? — понимающе спрашивает Олег. — Если хочешь, то уйдем.

— Да нет, отступать уже некуда, к тому же я ведь хотел расслабиться, — произносит Сережа сам не особо веря в то, что говорит. А затем переключается на Диму, который подбегает по традиции пожимать руки, которые Сережа тоже по привычке вытирает за спиной.

Из знакомых только хозяева квартиры. Помимо них еще Белла с давней вечеринки, старательно делающая вид, что не узнает ни Сережу, ни Олега. А также Саша, издалека кивающий обоим вместо приветствия и продолжая сидеть в дальнем конце комнаты. После этого Саша вновь утыкается в телефон, лишь изредка отвлекаясь на пиво, которое держит в свободной руке.

Следующие полчаса Сережу с Олегом перетаскивают от одной компании к другой, знакомя, интересуясь, кто и где учится, и подливая. Олег, знающий, что Сережа не особый фанат алкоголя, с удивлением подмечает, как тот прикладывается к стакану с водкой, разбавленной апельсиновым соком. Прикладывается без особого энтузиазма, но активно. С непривычки Сережу развозит довольно быстро, поэтому он спешит присесть.

— Все нормально, — отмахивается он, когда Олег в очередной раз спрашивает, как Сережа себя чувствует. — Просто голова кружится, я там посижу, — кивает он в сторону сидящего на Саши.

— Может пойдем домой?

Уходить так рано нелогично, но и торчать тут невесть сколько в каком состоянии не особо круто.

— Пойдем, только приду в себя, — обещает Сережа и аккуратно двигается сквозь толпу к дивану, присаживаясь ближе к Саше. Тот отвлекается от телефона, принимаясь разговаривать с Сережей, о чем именно, на расстоянии Олег не слышит. Еще с пару секунд просто глазеет на обоих. Такие разные, и внешне и по характеру: яркий Сережа и почти бесцветный Саша, громкий и тихий, нервный и спокойный, и при этом у обоих одно и то же расстройство, которое проявляется совсем по-разному. Олег надеется, что на последнюю тему оба не выйдут. Сережа, хоть и выпил, с головой дружит, вряд ли будет о таком откровенничать. Решив, что стоять и дальше так откровенно пялиться непривычно, Олег наконец-таки разворачивается, чуть ли не врезавшись в снующего туда-сюда Диму.

— Осторожно, — тот вовремя успевает выставить руку вперед, чудом не расплескав пиво в стакане, а затем со смехом хлопает Волкова по плечу. — Я уж думал, что вы там умерли и не придете. Ну Серега вон на грани смерти, вон какой бледный, — шутит он, отхлебывая.

— Заучился, — отвечает Олег. — Ты все сдал?

— Нет, — отмахивается Дима. — У меня две пересдачи в этом семестре.

— Поэтому ты и кутишь во всю?

— Правильно мыслишь, — кивает тот, широко улыбнувшись. — За студентов, — предлагает тост Дима, подняв стакан.

— За студентов, — чокнувшись, Олег немного отпивает, на секунду обернувшись назад, проверяя как там Сережа. Что-то активно рассказывает, пьет, но вроде все нормально.

— Короче, пока все не выпили, надо будет что-нибудь замутить, сейчас карты принесу, может еще что-нибудь или…

С кухни слышится звук разбитой посуды.

— Да чтоб вас, — выругавшись, Дима резко разворачивается и быстрым шагом выходит из комнаты.

Выясняется, что кто-то из гостей угробил второй стакан за вечер, а кто именно угробил — нет. Когда через пару минут все утрясается, Дима возвращается обратно, держа в руках колоду карт. Желающие сразу же отходят в сторону, устраиваясь кругом прямо на полу, буквально перед Сережей и Сашей. Еще пара человек остаются болтаться по комнате. Четверо играют в бутылочку на другом конце. Олег не особо понимает, в чем смысл играть вчетвером, но, похоже, самих игроков такой расклад более чем устраивает. Олег автоматически переводит взгляд на Сережу, которого он не целовал уже… неделю? Больше? Как скоро Разумовский придет в себя было непонятно. Олег надеется, что после экзамена его все же наконец отпустит. Меньше стресса.

— Олег, ты с нами? — зовет вдруг его тотсамый парень, с которым они столкнулись в самом начале и которого им представили чуть позже. Кажется, Игорь. Тот сейчас тасует колоду.

— Нет, спасибо, — Олег облокачивается о стенку. — Пока просто посмотрю.

Игорь пожимает плечами, принимаясь сдавать.

— Играть только просто так не интересно, — замечает Паша. — Давайте на раздевание? — подмигивает он сидящей напротив Женьке.

— Еще чего, — хмыкает та.

— Ну просто так что ли сидеть? — разочарованно тянет Паша.

— На желание играйте, — внезапно встревайте сидящий позади Сережа. Все оборачиваются, Паша активно кивает.

— А это идея, — произносит он. Остальные одобрительно поддакивают. — Ты с нами?

— Нет, я пас, — отмахивается Сережа. — Голова болит.

— Сам придумал игру и сам не участвует, — усмехается Паша. — Ладно, хрен с тобой, — а затем уже кивает Игорю. — Сдавай.

Игра идет хорошо. Женя, проиграв, кукарекает, Колю заставляют встать в круг и рассказать стишок как на утреннике, кто-то даже заботливо притащил табуретку с кухни. Пашу выпивает шот водки, а на следующий Женя заказывает ему стриптиз. Правда, когда тот нехотя уже начинает снимать брюки, все же проявляет милосердие и разрешает одеться обратно.

— Зато с такими желаниями интереснее, — комментирует Игорь, выпивая еще один шот. Игроки замечание решают учесть.

После, проиграв, Женя поцеловалась с Ритой. В засос, как было заказано. Коля обнимает по заказу Игоря Пашу. Все пропускают по еще одной стопке и уже абсолютно никакие, когда Олег решает, что еще пара раундов и народ бросит это дело, а значит можно пока сгонять на кухню — покурить с компанией, выпить немного воды, чтобы начинало отпускать. Аккуратно обойдя игроков, он направляется к коридору. По пути Сережа перехватывает его за руку.

— Мне не очень хорошо. Посидим еще минут пятнадцать и домой, ладно? Но мне надо сначала немного прийти в себя, — по голосу слышно, что Сережа все еще пьян. С непривычки ему хватает совсем немного. — Принесешь мне воды?

Олег аккуратно сжимает его руку.

— Конечно, — кивает он.

Сережа благодарно улыбается, сжимает руку в ответ, всего на секунду, а затем отпускает, ловко скользнув по ребру ладони пальцами.

Когда Олег проходит на кухню, то первым делом пытается найти чистый стакан. После кого-то Сережа в жизни бы пить не стал. Так как задача оказывается не из легких, Олег выбирает из стоящих на столе стаканов относительно чистый — без чужого недопитого алкоголя и следов помады, хорошенько отмывает его, даже два раза проходится содой. Берет одну из заранее приготовленных на столе на утро бутылок минералки и наполняет стакан наполовину, чтобы не расплескать по пути. Перекинувшись парой слов с двумя курящими на кухне парнями, он вновь проходит в комнату, замирая на пороге.

— Что, слабо? — смеется Коля. — Ты заставил нас обниматься, а теперь целуйся.

— Ага, разбежался, — фыркает Игорь. — Это мерзко. К тому же у меня девушка есть.

— Кстати, о девушках. Жене с Ритой было не мерзко, — продолжает Коля и народ пьяно смеется. — Поэтому целуй. Взасос.

— А чего сразу меня-то? — возмущается с дивана Сережа. — Я вообще не играю.

Олег напрягается.

— Играть на желания ты придумал. Игра — твоя идея. А так хоть косвенно поучаствуешь, — усмехается Дима, устраиваясь поудобнее и приготовившись к интересному шоу. — Игорь, ты что, слово не держишь?

Игорь хмурит брови, недовольно поджимает губы, затем берет стоящий на полу заранее готовый шот и выпивает его залпом.

— Хрен с вами, — произносит он под одобрительное гоготание, поднимаясь.

— Я в этой херне не участвую, — заявляет Сережа, спешно поднимаясь. От резкого движения, голова идет кругом, и Разумовский свалился бы обратно на диван, если бы Игорь не успел вовремя подхватить его, придерживая за талию. Дернув на себя, он кладет одну руку ему на затылок, притягивая. А затем впивается в его губы, заставляя приоткрыть рот и толкаясь языком. Толпа одобрительно гудит, хлопая.

Все происходит так быстро, что никто не успевает среагировать. Сережа даже не успевает выставить руки вперед, отталкивая, лишь цепляется за край рубашки, чтобы не упасть и протестующе стонет. Олег, не успевший понять, что происходит и все предотвратить, кидает стакан прям на пол и, преодолев разделяющее их расстояние буквально в несколько шагов, хватает Игоря за ворот рубашки, резко потянув на себя. Игорь тут же отпускает Сережу, который мгновенно падает на ватных ногах назад обратно на диван, отирая тыльной стороной ладони рот. А затем Олег разворачивает Игоря к себе, со всей силы заехав кулаком в челюсть.

Кто-то из девушек испуганно визжит. Парни тут же вскакивают с мест, принимаясь разнимать этих двоих, потому что несмотря на очевидную вину, молча сносить удары Игорь не особо хочет.

В комнате воцаряется хаос. Под шум, Сережа кое-как поднимается и запинаясь, идет в сторону ванной. Драка длится еще пару минут, сопровождаясь руганью, угрозами и визгом. Игорь также оказывается хорошим боксером, поэтому достается обоим. Под конец Олег прижимает руку к плечу, на которое пришелся особо сильный удар, Игорь потирал щеку. Завтра обоих ждет немало синяков. Пока все пытаются успокоиться, Саша поднимается, обходя эту шумиху, идет также в сторону ванной, где скрылся Сережа несколько минут назад и откуда уже должен был вернуться. Вот только возвращается Саша один, уже через несколько секунд, с огромными от ужаса глазами.

— Кто-нибудь вызовите скорую, — выкрикивает он. Олег оборачивается. Он впервые видит Сашу настолько эмоциональным, тот испуганно переводит взгляд с толпы в сторону ванной. Скорую? Зачем? А затем вдруг в голове что-то щелкает: что-то с Сережей. Олег дергается, вырываясь из железной хватки двух парней, которые удерживали его, чтобы тот не полез опять драться. Убедившись, что тот не собирается вновь бросаться на Игоря, а рвется в противоположную сторону, они наконец разжимают руки. Олег рвется вон из комнаты, оттолкнув стоящего на пути Сашу и на секунду замирает на пороге, мгновенно протрезвев. Сережа стоит на коленях на полу, без футболки, перегнувшись через бортик ванной. Не двигается.

И, кажется, не дышит.

Волкову кажется, что сердце пропустило несколько ударов.

Твою ж мать.

Сзади слышится шум, кто-то кричит, кто-то срочно просил телефон. Олег резко подался вперед. Зрелище жуткое: перегнувшись, Сережа опустил голову в таз с водой. Длинные рыжие пряди разошлись по воде, бледные веснушчатые плечи были абсолютно неподвижны, руки безвольно повисли вдоль спины. Олег хватает Сережу за плечи, поднимая. Слышится плеск воды, мокрые волосы тут же прилипают к лицу и шее, но вздоха не слышно. Голова лишь мотнулась на бок. За порогом становится еще более шумно.

— Уже вызвали скорую?

— Да, едут!

Олег отодвигается, разложив Сережу прям на холодном полу, смахивает волосы с лица и первым делом проверяет пульс. Нет. Дыхания тоже нет. Пытаясь вспомнить, как оказывают первую помощь, Олег ставит ладони на грудь Сережи, надавливая в районе сердца, руки предательски дрожали. Как учили оказывать в универе первую помощь?

— Сережа, давай же, ну…

Что там еще, черт возьми, нужно? Пять толчков, перерыв, пять толчков…

— Сережа, пожалуйста.

Олег наклоняется вперед, набрав воздуха, прижимается к губам, выдыхая. Снова давит на грудь, потом снова вдох.

Давай же.

Приди в себя.

Пожалуйста.

Сережа под ним дергается. Кашляет, пытаясь вдохнуть.

— Господи, — выдыхает Олег, которому кажется, что он сам сейчас потеряет сознание. Лицо у него не менее бледное чем у Сережи.

За дверью опять слышится суета, кто-то протискивается с пледом, кто-то орет, что Разумовского вообще нельзя никуда переносить до приезда скорой. Стоящий ближе всех Саша, выхватив плед, подает его Олегу. Тот, помогает Сереже приподняться, заворачивает его, приобнимает, помогая сохранить сидячее положение. «Что ты наделал? Господи, Разумовский, как это вообще случилось?» Хочется то ли с силой встряхнуть Сережу за плечи, проорав, как тот Олега напугал, то ли прижать к себе, уткнувшись лбом в висок. Именно последнее Олег и делает. Разумовского в его руках трясет.

Скорая приезжает через пару минут.

Забрав их вещи и ни с кем не попрощавшись, Олег уезжает вместе с Сережей, который так и не проронил по дороге ни слова. В палату к Сереже Олега не пускают. Поэтому Олег нервно курит у входа, чуть ли не каждые пять минут спрашивая, когда ему можно будет увидеть друга. Ждет он долго, и во время ожидания приходится отчитаться перед врачом: просто выпивали, скорее всего Сережа хотел умыться, слегка остыть или вроде того, поэтому и засунул голову в воду. Это была не попытка самоубийства, нет.

Когда ему наконец-таки разрешают пройти, вид у Сережи все еще никакой. Разумовский, его Разумовский, сидит на кровати бледный, уставший и потрепанный. Олег медленно подходит, осторожно ступая, словно лишний шум может встревожить Сережу, и садится рядом.

Сережа с пару секунду внимательно смотрит на него, а затем подается вперед. Приобняв, утыкается лицом в шею, отчего на Олега накатывают воспоминания: как они стоят в детдоме, после того как их отчитали за драку в кабинете директора, и Сережа прижимается к нему, уткнувшись лицом в плечо, беззвучно рыдая. Сейчас Разумовский не плачет, просто тихо дышит в плечо. Все из-за чертового ОКР.

В палате только они одни. Олег гладит его по спине, прижимая чуть крепче. Хорошо, хоть не отталкивает.

— Ты меня безумно напугал, — наконец произносит Олег, который под утро чувствует себя уже совсем вымотанным и выглядит не лучше. Даже пачка сигарет не особо помогает. — Что произошло?

Сережа молчит пару секунд, а затем наконец отвечает.

— Меня заклинило из-за этого дурацкого розыгрыша, — начинает он. Волков сильнее сжимает пальцы, впиваясь в футболку Сережи. — Хотелось как-то отмыться. Я сначала просто кран открыл, несколько раз протер губы, потом еще, чем дальше, тем противнее, эта дрянь как будто по всему телу прошлась, — Разумовский отстраняется, поморщившись. — А потом я увидел тазик, пустой, чистый. Открыл кран. Пока вода набиралась снял футболку, протер несколько раз руки, где он прикасался, потом наклонился, нырнув в воду, потом еще раз, и еще. Мне показалось, что мало, я нагнулся еще три раза, а потом меня так заклинило. Я несколько раз резко вздохнул и меня начало вырубать… Дальше не помню.

Олег прикрывает глаза, сжав зубы. Будь этот Игорь сейчас рядом, Олег бы собственноручно утопил его в ванной.

По сути, не Игорь был инициатором шутки, да и во всем виновато это гребанное расстройство, но начистить рожу тому мудаку все равно хочется не меньше.

— Сережа, ты меня с ума сведешь, — выдыхает он, погладив Разумовского по голове.

— Это было не самоубийство.

— Я знаю.

— Не попытка…

— И в мыслях не было.

— Врачи все равно прикопаются.

— Ты же рассказал им как все было?

— В любом случае просто вряд ли отпустят, уже что-то начеркали в карточке, — закусив губу, Сережа поднимает глаза на Волкова. — Я контролирую это, — произносит он. Пояснять, что именно не требует. — Просто перебрал.

— Я дурак, что позволил тебе пить.

— Я ведь сам хотел расслабиться, глупая была идея.

«Тебе вообще нельзя пить. А еще тебе нужна помощь», — думает Олег, заглядывая в эти знакомые глаза. Проводит рукой по лбу, убирая рыжие пряди.

— Я хочу домой, — внезапно выдает Сережа. — Здесь все грязное.

Олег помнит, что с больниц Разумовского всегда воротило. Вроде бы место, где все должно быть стерильно, а тот вечно потом чуть ли не до мозолей стирал руки после походов к врачам и подолгу отмывался в душе.

— Я думаю, долго держать не будут. В конце концов не суицид, а несчастный случай.

— Все равно звучит не очень. Чуть не задохнулся на студенческой вечеринке, напившись до потери сознания. Умереть, не встать. Надеюсь, что обойдется без последствий, — устало выдыхает Сережа.

— Давай я уточню у врача, когда можно будет ехать домой? — предлагает Олег.

— Спасибо, — благодарно кивает Сережа и приобнимает себя за плечи, словно в помещении холодно. А затем, когда Волков поднимается, окликает его уже в дверях.

— Олег, — зовет Разумовский, чуть подаваясь вперед.

— Да? — тот оборачивается, внимательно слушая.

— Я тебя люблю, — негромко произносит Сережа. Но так искренне, с такой теплотой, что сцена отпечатывается в памяти Волкова надолго. Его Сережа, уставший, измотанный, тянущий на себе столько всего и уже прогибающийся под грузом своих проблем, учебы, здоровья. Его Сережа, который всегда был рядом, который всегда понимал, приободрял и поддерживал. Его Сережа, которого он тоже никогда не бросит.

— Я тоже люблю тебя, — произносит Олег, едва улыбаясь уголками губ.

========== Доктор ==========

Без последствий не обходится. После произошедшего Сережу, кажется, переклинивает еще сильнее. Когда они приезжают домой, Сережа, несмотря на жуткую усталость, с полчаса стоит в душе, отмываясь. Олег все это время стоит под дверью, прислушиваясь, на всякий случай, если опять что случится.

На утро Сережа еще несколько раз моет руки, зацикливается с зубной щеткой, положив ее на место лишь в девятый раз. Про вчерашний день не говорит, лишь спрашивает, как отреагировали остальные. Убедившись в том, что всех жутко напугал, тему закрывает. Даже не отвечает на звонки, когда ребята спрашивают по телефону про самочувствие. Просто просит передать через Олега, что он в порядке.

А потом Сережа устраивает генеральную уборку, в которой Олег вынужден принимать участие. Вся квартира вычищена до блеска, посуда сияет, вещи, в которых Сережа был в больнице, да и многие другие перестираны. Причем Разумовский их с таким удовольствием швыряет в ванную, что Олегу кажется, что тот вообще с радостью сжег бы все, что имело отношение к больнице и тому дню. Уборка — это, конечно, как рассуждает Олег, хорошо. Но та маниакальность, с которой Сережа за нее берется, пугает.

Несмотря на то, что квартира чуть ли не стерильна, Сережа опять зацикливается на кранах, причем начинает мыть руки после прикосновения ко всему. Абсолютно. Проходит на кухню, моет руки. Берет кружку — моет руки. Наливает чай — моет руки. Открывает печенье и тоже моет руки. Доедает и снова. Все то время, усилия и старания, которые ушли на то, чтобы ритуалы спрятать, свести к минимуму или скрыть, оказываются опять бесполезны. Как только появляется новый раздражитель, то Сережу снова уносит. При Олеге он старается сократить действия, мыть руки быстрее, или просто прикасается по-быстрому к крану, надеясь, что тот не заметит. Олег замечает. И прекрасно осознает, что нужно что-то делать. В какой-то степени «помощь» даже появляется. Сереже в течение месяца сказали понаблюдаться у психолога, что, как боялся Разумовский, наверняка фиксировалось в карточке. С одной стороны, направлением к врачу можно было воспользоваться. Психолог мог помочь с терапией, с другой стороны — диагноз мог быть зафиксирован на бумаге, а это могло плохо отразиться на учебе Разумовского, а затем и работе. Но Олег настаивает.

После первого сеанса Сережа приходит не в особо радужном настроении. То, что Сережа не в духе чувствуется еще по голосу, когда они говорили с Олегом по телефону по пути домой. Поэтому Олег и предлагает немного развеяться и выбраться в кафе.

— Я так понимаю, что все прошло не очень? — интересуется Олег. В небольшой кофейне несмотря на то, что вечер в самом разгаре, народу немного. Олег выбирает самое дальнее место у окна, где их никто бы не услышал.

— Мне этот психиатр не нравится. Ладно бы это действительно был суицид. А так, какого хера ему от меня надо? — Сережа сердито мешает ложкой кофе по часовой стрелке. Ровно три раза. Перерыв. Еще три раза. Перерыв. А затем делает ровно три глотка и, поймав себя на этом, поджимает губы и с шумом ставит массивную зеленую кружку на стол, чудом не расплескав по потертой клетчатой клеенке кофе. Отпустив кружку, потирает ладони друг о друга, словно пытаясь очистить их таким образом. — Повсюду грязь, — произносит он, закусив губу.

Судя по всему, помня прошлый опыт общения с психологами, идти навстречу Сережа не собирался. Один раз уже поделился проблемами и выяснил, что просто не высыпается. Хватит.

— Что он хотя бы спрашивал? — уточняет Олег.

— Стандартные вопросы о себе, плюс куча тестов.

— Есть ли у тебя суицидальные наклонности, что ты из себя представляешь и так далее?

— Вроде того. Пытается подкопаться со всех сторон. Все-то ему надо прокомментировать, пояснить. Про детство много спрашивает. У всех же детдомовских куча психологических травм, — наигранно произносит Сережа, состроив недовольную гримасу. — Придирается ко всему.

— Не верит, что прикол на вечеринке просто зашел слишком далеко?

— Не знаю, — устало пожимает плечами Разумовский, принимаясь очерчивать пальцем красно-белые выцветшие квадраты на клеенке. — Он не соизволил поделиться со мной этим предположением.

С минуту оба молчат. Первым заговаривает Олег.

— Может он заметил что-то еще?

— Вряд ли. Я вроде никаких ритуалов при нем не делал. С замком на рюкзаке справился быстро, руки не протирал, вроде ничего больше сильно в глаза не бросается.

«Не бросается, как же» — скептически отмечает про себя Олег.

— У этого Рубиновича…

— Рубинштейна.

— Рубинштейна, — поправляется Олег. — Глаз наметан, вдруг что увидит.

Сережа пожимает плечами.

— Ну раз увидит, то значит хороший специалист, пусть выпишут ему премию.

— Тебе обязательно все всегда превращать в шутку?

— А что мне еще делать?

— Нормально начать лечиться?

— Олееег, — устало тянет Сережа. — Я же работаю над этим.

— Сереж, — отставив свою кружу, Олег кладет руки на стол, наклоняясь вперед. — Я не вижу прогресса.

— Пардон, что? — Сережа удивленно поднимает брови вверх, возмущенно выдыхая.

— Нет, все уже не так… как лет пять назад, ты со многим справился, — поспешно поясняет Олег, стараясь смягчить высказывание. Но Сережа уже успевает состроить оскорбленное выражение лица и недовольно поджимает губы. — Но я все равно не вижу положительной динамики. Ты просто меняешь одно на другое.

— Я работаю над этим.

— Я знаю, — кивает Олег. — И ты молодец. Сереж, правда, я же вижу, как ты стараешься и как тебе сложно. Но правильное лечение, это когда еще дополняют терапией, и лекарствами…

— Ты сам читал, что после некоторых лекарств бывает такой откат, что потом еще хуже становится.

— Поэтому и нужно их правильно выбрать, проконсультировавшись у психиатра.

Сережа роняет голову на стол, устало простонав, и показывает Олегу средний палец.

Некоторые посетители из тех, кто сидит поближе, поворачиваются в их сторону.

— Я устал от этих разговоров, — бормочет Сережа. Олег аккуратно трогает его плечо. Разумовский вздрагивает, вновь приподнимая голову.

— Ты в прошлый раз из-за этого чуть не умер, — тише произносит Олег.

Сережа хмурится.

— Сереж, ты ведь понимаешь, что мы будем возвращаться к этой теме раз за разом, пока проблема не исчезнет?

— ОКР не лечится, можно лишь на неопределенное время запихнуть симптомы поглубже до следующего нервного срыва, — произносит Разумовский и отворачивается, уставившись в окно.

Сережа, как и всегда, не собирается сдаваться без боя. Выслушивает все аргументы, а потом отпирается, скандалит, ворчит, даже не разговаривает с Олегом пару дней. Про то, что между ними намечалось что-то вроде отношений даже и думать забывает. Навстречу идет примерно лишь неделю спустя, после очередного сеанса. Доктор Рубинштейн сам выходит на тему ОКР, то ли потому что Сережа спалился где-то с ритуалами, то ли потому что где-то проговорился.

— Думаешь, правда имеет смысл ему рассказать?

Олег кивает.

Разумовский всегда был верен только себе, не прислушиваясь больше ни к кому. Олег был исключением, хотя его предложения он тоже в большинстве случаев игнорировал. В конце концов Сережа соглашается, предварительно прочитав Волкову монолог о том, что если ему опять скажут, что он «не высыпается» и доведут до нервного срыва, то он Олега прибьет.

Тот уже на все согласен, лишь бы Сереже полегчало. Не может же это продолжаться вечно. Хотя бы сейчас должно сработать. Ну пожалуйста.

Как выясняется, рассказывает психиатру Сережа не все. Самую малость, показывает лишь верхушку айсберга: достаточно, чтобы обозначить проблему, но слишком мало, чтобы по-настоящему копнуть. Зато Рубинштейн перестает перебирать все варианты, принимаясь работать над одним.

Сережа после сеансов всегда приходит в подавленном настроении. Олег встречает объятиями, кружкой чая и пледом, и слушает, слушает, слушает, пока Сережа выговаривается. Рубинштейн пытается найти отправную точку, поэтому ворошит память, вытаскивая одно воспоминание за другим. Детство Сережа терпеть не мог вспоминать, поэтому злится и расстраивается, когда его заставляют в очередной раз рассказать про тот или иной случай, который он давно похоронил в своей памяти.

— Это похоже на ведение дневника, — как-то замечает Олег. — Ты мне сам однажды зачитывал, что при ОКР стоит подробно записывать про все зацикливания и навязчивые мысли. Что это помогает структурировать, понять, как это работает и поставить точку.

— Ты сам знаешь, что точки ставить я никогда не умел, — грустно усмехается Сережа, вспоминая как в детстве не мог нормально писать, постоянно обводя буквы и знаки препинания, пока просто на странице не оставалось живого места от синего, а сама бумага не была уже порвана.

— Никогда не поздно снова попробовать, — отвечает Олег, накрывая Сережу пледом. Оба устраиваются на Олеговской кровати. Сережа после той дурацкой истории с поцелуем долго приходит в себя, не позволяя Олегу прикасаться к нему как раньше. Тот терпит. И мечтает врезать Грому еще пару раз. За все время это первый случай, когда Сережа вновь проявляет инициативу. Тот сейчас аккуратно прижимает его к себе и гладит по волосам, давая Сереже поудобнее устроиться у него на плече. — К тому же, как пишут, тяжело только в начале терапии. Потом становится легче.

— Посмотрим, — кивает Сережа. — Он вроде бы обещал мне выписать таблетки.

Таблетки Рубинштейн выписывает. Сережа просит что-нибудь подешевле, но тем не менее антидепрессанты оказываются не самыми бюджетными. Да и должны были подействовать не сразу. А побочные эффекты… как объяснил Рубинштейн, это редкость. Главное, правильно принимать лекарства, держать режим и не пить. На последнем он делает особый акцент, после чего Сережа злится на врача еще весь день. То ли это совпадение и истерзанные нервы, то ли препарат действует слишком медленно, но на третий день Сережа жалуется, что ему опять плохо спится. А потом ему вновь начинают сниться кошмары. Причем страдает от них не только Сережа, который ворочается во сне и стонет, но и Олег, спящий с ним на одной кровати. Ночь опять выдается тяжелая.

Сережа, переволновавшись, спит просто отвратительно. Дергается, перетягивает опять одеяло на себя, не давая Олегу окончательно провалиться в сон. Но окончательно будит его, когда резко вскакивает посреди ночи с криком, перепугав Олега до смерти.

Вид у Сережи испуганный. Глаза распахнуты, мокрые от пота пряди прилипают ко лбу, пальцы судорожно впиваются в край одеяла. Разумовский опять задыхается.

Олег моментально садится рядом на кровати, подаваясь вперед.

— Сереж, — зовет он. — Сереж, — на этот раз громче, пока Разумовский наконец не поворачивает голову в его сторону. Проводит рукой, убирая волосы с лица, скользит по щеке, легонько пару раз встряхивает за плечи, стараясь привести в чувство.

— Принеси мне воды, пожалуйста, — сдавленно просит Сережа. Дважды повторять не нужно. Олег тут же скрывается на минуту на кухне. Вернувшись со стаканом воды, включает свет. Вид у Разумовского бледный и потерянный. Пальцами нервно сжимает край одеяла.

Разжимает руки лишь, когда Олег подсаживается рядом и начинает мягко поглаживать по пальцам.

— Опять кошмары спать не дают? На, выпей водички, — Олег помнит, как Сережа мучился от подобной дряни в подростковом возрасте. Со временем кошмары стали сниться ему реже, после переезда почти не появлялись. То ли нервы сказываются в последнее время, то ли от таблеток действительно оказывается куда меньше пользы.

Разумовский молча кивает, устало проведя рукой по лицу. Через пять минут в комнате уже горит свет, в руках кружка с чаем и лекарства. После инцидента доктор Рубинштейн прописывает Сереже снотворное. А потом еще и нейролептики.

— Не уверен, что стоит принимать всю эту дрянь, — задумчиво тянет Сережа, стоя посередине комнаты. В одной руке стакан воды, во второй горсть таблеток, которую он внимательно рассматривает. «Как Гамлет в той сцене с черепом», — фыркает про себя Олег и тут Разумовский добивает его, выдав: — Пить или не пить?

— Пить, — кивает Олег. — Раз выписали, значит не просто так.

— Ты прекрасно знаешь, что порой врачи советуют всякую дрянь, — замечает Сережа, продолжая перебирать в ладони таблетки.

— Знаю, — кивает Олег, откладывая книгу. — Давай сделаем хотя бы так. Ты пропьешь их оставшиеся две недели, как раз до конца терапии. Если тебе начнет становиться лучше, то продолжишь, если нет, то бросишь.

— Идет, — кивает Разумовский, а затем, все же убрав несколько таблеток, выпивает. Олег непроизвольно морщится. Почему-то вид Сережи, принимающего лекарства, вызывает какой-то… дискомфорт. Как-то это неправильно, тяжело смотреть, как Сережа давится этой химией, от которой пока нет толку. Остается только надеяться, что все это лечение во благо, а не во вред.

Допив до дна, Сережа ставит пустой стакан на стол и подсаживается на кровать к читающему Олегу, кладет голову на плечо. Заглядывает в книгу, пробегается по нескольким строчкам Конан Дойля, а затем, чтобы не мешать, достает телефон, уставившись в экран. Олег на секунду прерывается, повернувшись к Сереже и целует того в висок. Тот улыбается.

Пару месяцев назад у них было все хорошо. Олег помнит, как они гуляли по Невскому. Как, забыв обо всем и всех на свете, целовались на Набережной. Помнит, как между ними понемногу начали стираться границы, когда Сережа начал все чаще и интимнее позволять прикасаться к себе. Помнит, как сделал ужасную ошибку, доведя его до панической атаки.

А потом все пошло под откос.

Олег столько раз представлял, как это будет.

Олег толкает полуобнаженного Разумовского на кровать, сжимает за запястья, горячо целует, оставляя следы на шее, заставляя Сережу извиваться под ним. Торопливо стаскивает одежду, закидывает его ноги себе на плечи и входит, вжимая в матрас, отчего Разумовский льнет, ерзает, прижимается теснее.

Олег вжимает его в стол, отрывая Сережу от работы. Грубо толкается в него, глубоко, пока Сережа томно стонет, царапая ногтями лакированную поверхность стола, дергается, рискуя случайно задеть стоящий рядом ноутбук.

Олег нагибает его прям на кухонном столе. Представить, как Разумовский готовит на кухне, он никак не может. А вот как трахается — запросто.

Олег не раз думал о том, что хотел бы его в ванной, прямо под душем. Или прижать к двери, как только тот вернулся с универа и целовать, целовать, целовать, пока тот не попросит о большем. Зажать в парадной. Впиться поцелуем в эти любимые, искусанные губы на улице, где-нибудь вечером под аркой, чтобы их никто не видел. А, впрочем, пусть и видят, наплевать.

Олег думал об этом бессчетное количество раз. И почему-то в его воображении Сережа всегда был громким. Отзывчивым. Чувственным и эмоциональным. Таким же, каким он был и по жизни.

Олег понимает, что перечитывает одну и ту же строчку, уже в сотый раз, потому что сосредоточиться, пока Сережа настолько близко просто невозможно. Олег тяжело вздыхает, убирает книгу в сторону, переводит взгляд на Разумовского. Он бы прям сейчас завалил его на кровати, вот только это чревато очередным приступом, истерикой или осложнением.

Поэтому вместо того, чтобы поцеловать еще раз, Олег просто склоняется чуть ниже, заглядывая в экран. Разумовский перебирает фотографии и удаляет все старое и ненужное.

— Не хватает памяти?

— Накопилось всего, надо навести порядок. — кивает Сережа, продолжая листать. А потом тыкает на очередную иконку и на весь экран высветилось фото двухмесячной давности с их прогулки: Дворцовая площадь, как всегда серьезный Олег, счастливо улыбающийся Сережа, а мрачная фигура чумного доктора на заднем плане.

— Он мне снился, — внезапно произносит Сережа, задумчиво разглядывая фото.

— В том кошмаре, когда ты проснулся? — догадывается Олег.

— Да, — кивает Сережа. — Не конкретно этот, — он кивает на фото. — А просто чумной доктор. Образ. Весь в черном, с жуткой маской и почему-то с черными крыльями, — Разумовский хмурится. Олег внимательно следит за его лицом.

— И что он в этом сне делал?

— Он появился не сразу. Я помню, что во сне был на какой-то площади, где повсюду были грязь, мусор, я зачем-то начал все это расчищать, чтобы хотя бы там, где я стою, было чисто. А мусора под ногами становилось все больше, как и людей, — Сережа морщится. — Все, как один, неопрятные, мерзкие и каждый обязательно задевает. Я отступил назад, уперся в фонтан, наклонился, чтобы вымыть руки, а потом увидел в отражении воды пламя сзади.

Сережа прерывается, чуть наклонив голову, внимательно разглядывая фотографию. Олег терпеливо ждет.

— Когда я обернулся, то все было в огне: дома, мусор, люди, а в двух шагах от меня стоял Он… — Разумовский закусывает губу. По выражению лица видно, что вспоминать ему не особо приятно. — Знаешь, бывают такие сны, когда ты чувствуешь все, как наяву? Вкусы, запахи, ощущения?

Олег кивает.

— Мне тогда казалось, что я правда чувствую жар от огня так близко и этот жуткий запах гари, и боль, когда он схватил меня за горло, — Сережа рефлекторно подносит руку к шее, поглаживая. — У него почему-то руки были не как у обычного человека, а с когтями, что-то вроде птичьей лапы или вроде того, и когда прям до боли впились в шею. Во второй руке Он держал факел, я думал, что Он меня бросит в огонь или сейчас этим самым факелом подожжет, а вместо этого он резко развернул меня к себе спиной, толкнул вперед и, надавив на затылок, сунул мою голову прям в фонтан. Я резко распахнул рот, резко глотнув ледяной воды, начал задыхаться, а потом резко проснулся.

Когда Сережа договаривает, то экран уже потухает. Разумовский кладет телефон рядом на кровать, при этом как можно быстрее почти незаметно касается его три раза, а затем скрещивает руки. Эту фишку Олег знает — когда Сережа пытался прервать ритуал, он скрещивал руки, мог начинать разминать запястья, вцепиться во что-нибудь, чтобы отвлечься.

— Ты часто вспоминаешь тот случай? — спрашивает Олег, поглаживая Сережу по волосам.

— Я его почти и не помню. Не помню ни как наглотался воды, ни как отключился, да и вообще стараюсь об этом не думать, глупо вышло. Зато, похоже, на подсознательном уровне все осталось.

— Когда информация обработается, то неприятные воспоминания будут вытеснены.

— Хорошо бы, — соглашается Сережа и, повернув голову, целует Олега в уголок губ, улыбаясь. — Знаешь, я тут где-то относительно недавно вычитал, что «Олег» переводится как «святой». Наверное, ты и впрямь святой, раз меня терпишь.

— Наверное, — беззлобно усмехается Волков. А потом подается вперед и вновь касается губ Сережи. Сначала осторожно, словно пробуя. Разумовский секунду медлит, не отталкивая. А затем наконец отвечает на поцелуй.

О несчастном случае оба больше не заговаривают, хотя тема все равно вскоре всплывает. Только в другом разговоре.

— Как дела у Сережи? — спрашивает Саша, деловито поправляя очки. Выглядит все это скорее не как дружеский вопрос, а как допрос детектива или беседа с психологом — вид у Саши как всегда серьезный. Обсудив вкратце свои дела, планы на лето и на новый семестр, Олег не замечает, как разговор вдруг выходит на Разумовского.

— Сейчас все хорошо, — кивает Олег и делает несколько глотков кофе. — С самочувствием все в порядке.

На каникулах он не особо ожидал встретить товарища по университету да и не горел желанием созваниваться и организовывать встречи. И тем не менее, когда случайно пересекатся с Сашей на Невском, отправившись в «Дом Книги» за скетчбуком, который заказал Сережа, он сам не замечает, как выдает предложение зайти куда-нибудь и выпить кофе. Место долго не выбирают, они просто сворачивают к ближайшей кофейне, устроившись на летней веранде. Погода на удивление теплая и солнечная, грех не воспользоваться.

— Это хорошо, — одобрительно кивает Саша. — А в психологическом плане?

— То есть?

— Ну знаешь, некоторые, чуть не погибнув, иногда реагируют… несколько эмоционально.

— Нет, — мотает головой Олег. — Ничего такого. К тому же это ведь был не суицид.

— Да, я помню, несчастный случай.

Когда Олег отвечал после инцидента на многочисленные звонки, самое сложное было объяснить, зачем вообще Сережа полез в тазик с головой. Да, после выпивки отрубился — это звучало вполне естественно. Что касается тазика… Олег тогда сказал первое, что пришло в голову: на коленях был, потому что казалось, что вот-вот стошнит, а тазик с водой, потому что ему было жутко душно, голова кружилась, нужно было срочно умыться холодной водой. Звучало не особо убедительно, но почему-то никто не усомнился и не полез с дальнейшими расспросами.

— Что сказали в больнице? — внезапно интересуется Саша.

— Здоровью ничего не угрожает.

— Я со своей профессиональной точки зрения, — поправляет его тот. — Готов поспорить, что его послали к психиатру. Или хотя бы пригрозили.

— А, ты об этом, — тянет Олег, в первый раз сделав вид, что не понял вопрос. Нужно что-то отвечать, что-нибудь нейтральное, чтобы не затянуть паузу и не скомпрометировать. — Так чисто для галочки пару раз сказали показаться.

Саша что-то прикидывает в голове.

— Не к Рубинштейну?

— А ты откуда знаешь? — напрягается Олег. Они что, знакомы?

— Просто помню адрес больницы, куда увезли Сережу. И помню, кто там работает из нашего цеха. Он у нас на курсе иногда читает лекции.

— Мир тесен, — мрачно отвечает Олег. Вроде бы ничего такого, но новость почему-то не особо порадовала.

— Да, — кивает Саша. Разговор опять подвисает.

— И как он?

— Такое, — Саша делает неопределенный жест рукой, пошевелив пальцами. — Своеобразный. Позадает Сереже вопросы, покидает тестов, выпишет лекарств при ОКР и отстанет.

Олег так и замирает, не донеся кружку до губ.

— Что? — Олег поднимает на Сашу широко распахнутые от удивления глаза. Можно прикинуться, что он не понимает, превратить все в шутку или еще как-нибудь обыграть. Вот только Олег выдал уже себя с головой.

— Может просто выпишет антидепрессанты, нейролептики какие-нибудь и отпустит, вряд ли будет где-то это официально фиксировать, у него и без Разумовского работы много, а случай не смертельный, — произносит Саша таким убийственно спокойным тоном, словно они обсуждают это каждый день и такие разговоры между ними в порядке вещей.

Олег с несколько секунд смотрит на него со смесью удивления и непонимания. Саша абсолютно спокойно смотрит в ответ, застыв как каменное изваяние, даже не шелохнувшись. Сейчас вопрос «о чем это ты?» прозвучит совсем неуместно.

— Но как…

— Доктор Рубинштейн мне ничего не рассказывал, — прикинув ход мыслей Олега, поясняет Саша. — Я его знаю только издалека, а даже и если бы и был коллегой и другом, то все равно такие вещи не распространяются. Врачебная этика, — и Саша снова замолкает.

— И что? Мне теперь играть в угадайку? — раздраженно спрашивает Олег.

— А, откуда я узнал? — Саша подносит кружку ко рту, сделал аккуратный глоток кофе, после чего поставил кружку ровно в центр блюдца, берет салфетку, промакивает губы и ею же протирает и без того чистые руки. А затем, то ли потому что ему так надо было, то продолжая издеваться, аккуратно складывает ее ровно пополам и кладет слева от кружки. Олег все это время терпеливо ждет, нахмурив брови. — Я же будущий психолог, я люблю наблюдать за людьми и подмечать что-нибудь интересное. К тому же у меня ведь такая же проблема, поэтому я и заметил.

— Когда?

— Давно, — неопределенно кивает Саша. — Сережа старается никого не задевать и ни к кому не прикасаться, он часто протирает руки, иногда по несколько раз дотрагивается до предметов, стараясь сделать это как можно незаметнее… Плюс ты столько раз спрашивал меня про ОКР. Если бы тебе было просто любопытно, ты бы попросил просто в открытую все изложить и задал бы нужные вопросы. Но ты всегда говорил уклончиво и урывками, из чего я сделал выводы, что это нечто личное. Так как в твоем поведении не было и намека на подобное, то я начал присматриваться к твоему ближайшему другу. И бинго. Просто дедукция.

— Охренеть ты Шерлок Холмс, — мрачно отвечает Олег, отпивая из кружки уже остывший кофе.

Саша следует его примеру. Аккуратно взяв чашку, он делает несколько глотков. Олег вдруг ловит себя на мысли — «интересно, Саша тоже считает глотки?» Поставив кружку строго на место, Саша выдерживает паузу и только затем продолжает.

— А если серьезно, то я тебя подловил. Повелся?

— Что? — Волков уже начинает злиться. Нет, Саша определенно издевается. Не со злобы, а просто подкалывает. — Ты прикалываешься что ли?

— Немного, — кивает Саша, едва заметно растягивая губы в улыбке. — На самом деле мне Сережа все сам выболтал по пьяни.

Если бы Олег сейчас пил, то точно бы поперхнулся.

— Ладно, все, больше без шуток, — Саша примирительно высталяет руки вперед. Похоже, лицо у Олега было совсем сердитое.

— Он и впрямь тебе все сам рассказал?

— Да, — уже серьезно кивает Саша. — На той вечеринке. Вспомни, как его тогда повело.

Перед глазами Олега вновь возникает картинка: Сережа во время вечеринки сидит на диване рядом с Сашей и, активно жестикулируя, что-то рассказывает. А почти трезвый Саша его очень внимательно слушает, не перебивая. Вот же мудак. Последнюю мысль Олег озвучивает. А потом добавляет еще пару нецензурных выражений.

— Ну не затыкать же мне его было, — пожимает плечами Саша.

— Вообще-то именно это и стоило тогда сделать, — гневно продолжает Олег. — Ты же видел в каком он состоянии и прекрасно понимал, что он несет. Выглядит так, будто тебе просто хотелось послушать охуенную историю, и ты воспользовался ситуацией.

— Я ничем не воспользовался и не собираюсь, — перебивает его Саша. — Я в этом не вижу ничего смертельного. Никаких жутких тайн мне не выведали, и я тем более никому ничего не собираюсь рассказывать, чего ты завелся?

Волков глубоко вдыхает и сжимает зубы.

— Потому что он мой друг. И я за него переживаю.

— Понимаю, — кивает Саша, поправив очки. — Ладно, я признаю, что шутка про дедукцию была неуместной и стоило просто сказать, что Сережа проговорился. Извини.

Олег ничего не отвечает, продолжая сверлить хмурым взглядом.

— Я правда не считаю, что данное заболевание — что-то страшное, сверхъестественное, поэтому я и отнесся к этому куда проще. Да, у Сережи есть проблема, да он про нее сказал. Я не прервал его, не потому, что мне было пиздец как любопытно, что будет дальше, — Олег впервые за год слышит, как Саша ругается. Звучит это почему-то настолько странно, что Олег непроизвольно усмехается. — А потому что мне и в голову не пришло, что нужно. Я услышал вполне обычную вещь. Ладно, не самую обычную. Но не что-то таинственное, постыдное или секретное, отчего Разумовскому нужно было срочно залепить рот скотчем и вытолкать за дверь. И я уже сказал, что никому не расскажу. Врачебная этика, — напоминает Саша.

— Ладно, — кивает Олег. Сделав еще глоток, лезет за сигаретами в карман. Вдруг ужасно хочется курить. Саша опережает его, достав пачку из кармана пиджака, он протягивает ее Олегу. Олег взял сигарету, зажигает, чиркнув зажигалкой, делает пару затяжек, чтобы успокоиться. В принципе, Саша прав. Пожалуй, Саша действительно не сделал ничего плохого и не собирался. Он просто молча выслушал, не подстрекал и не лез с вопросами. Сережа же сам начал.

— Что именно он тебе рассказал? — наконец вновь заговаривает Олег.

— Да почти ничего, — отвечает Саша, тоже закурив. — Он просто говорил обо всем подряд, в основном жаловался на универ, хотел какие-то фотки показать, полез зателефоном и тут его заклинило. Он три раза нажал на кнопку, потом открыл фотки, закрыл, повторил три раза, выругался и выдал «заебало это гребанное ОКР».

— И все? — удивленно переспрашивает Олег.

— И все. Потом он до фоток все же добрался, просто я стал следить за ним внимательнее. Он расслабился и несколько раз просто спалился по мелочам, три раза выключил телефон, едва заметно, но все равно больше одного раза прикоснулся к пластиковому стаканчику с выпивкой, прежде чем вновь взять его в руки. Ну плюс я правда вспомнил как он не особо любит прикосновения, вспомнил твои расспросы и сделал выводы. Так что ты, желая помочь ему и разузнать как можно больше, даже спалил Сережу больше чем он сам.

— Я уверен, что он не помнит, что ляпнул про расстройство.

— Я тоже более чем уверен, — кивает Саша. За столиком вновь на пару минут повисает тишина.

— Если вдруг у него будут какие-то проблемы, то я могу помочь. Я же доктор.

— Дофига у него проблем… — Олег выдыхает дым, переводит взгляд на Сашу. Спокойный, собранный, сидит напротив как статуя, не мечется и не дергается, как Сережа. — Как ты добился такого результата? Я имею в виду, что по тебе не скажешь, что у тебя есть расстройство психики.

— Самоконтроль.

— Сережа тоже пытается себя контролировать.

— Он очень эмоциональный, ему сложнее, у каждого своя нервная система и особенности. Тут только практика. Кстати, об этом… У него не случилось обострения после того вечера?

— Случилось, — Олег решает, что раз уж на то пошло, то отпираться смысла уже нет. — После больницы у него опять начался бзик с чистотой.

— Таблетки не помогают?

— Да черт их знает. Три недели пропьет, а там посмотрим.

— Иногда бывают аллергические реакции, иногда лучше становится, иногда хуже. Особенно после прекращения приема, все индивидуально. Здесь надо очень плавно.

— Знаю, — кивает Олег. Пододвинув пепельницу, тушит окурок и залпом допивает кофе, оглядываясь. Странная ситуация: сидит в центре города в самом разгаре дня, обсуждает проблемы с психикой друга со знакомым, причем так легко и просто. Да, он давал Сереже слово, что никому никогда ничего не расскажет. Но он ведь и не рассказал. А если Саша будет болтать, то он, как и Игорь, получит по морде. И не раз. — Давай об этом в другой раз. Сколько я должен за кофе?

Все, что можно было сказать, было сказано. Да и Сережа наверняка его заждался.

Разумовский действительно недовольно хмурит брови, когда Олег возвращается с опозданием. Чисто для проформы, но все же. Оттаивает только после нового блокнота. Взяв блокнот в руки, первым делом отправляется в ванную, протирает его, моет руки и только потом тащится на кухню, и принимается рисовать, параллельно болтая с Олегом.

Комментарий к Доктор

Фанфик собирает большое количество просмотров, растет число тех, кто ждет продолжения, лайки ставятся, а отзывов на такое количество глав нет - дайте знать, что вы думаете в комментариях

========== Маска ==========

Сережа свое слово держит. Регулярно принимает таблетки и некоторое время спустя становится видно, что некоторые действия опять идут на спад. Многие повторы сокращаются, разве что моет руки Сережа также часто, хотя уже в большинстве случаев может затормозить. Вау-эффекта нет, но кое-какие продвижения вперед все же заметны, хотя Сереже идея с химией все равно жутко не нравится, о чем он постоянно напоминает и жалуется. Олег подозревает, что это может быть связано с Сережиной идеей о чистоте, но не спрашивает лишнего. По совету Олега Сережа рассказывает о прогрессе доктору Рубинштейну. Вот только вопреки ожиданиям, тот прописывает еще несколько сеансов. Боле того, Рубинштейн добавляет таблетки. Покупать ничего не приходится, на этот доктор сам вручает Сереже баночку с таблетками, сказав, что лекарство новое, поэтому пока еще нигде не продается, и что Сережа счастливчик, что получает лекарства «без очереди».

— Если есть прогресс, то может дальше я сам? — предлагает Сережа уже дома. — У меня же получается справляться. Плюс кто знает, что напихали в эти таблетки, — он задумчиво крутит в руках банку. — Ты же знаешь, как это работает с таблетками: одно лечат, другое — калечат. Не хватало, чтобы под конец курса я совсем крышей поехал.

— Одно дело сдерживать и другое дело избавляться полностью, — возражает Олег. — Раз выписали, я думаю, что стоит долечиться.

— Просто это все химия и дрянь, хрен знает, как оно потом скажется.

— Пока что оно сказывается вроде как положительно.

— Да хрен его знает, — пожимает плечами Сережа.

— Я буду внимательно следить за твоим самочувствием. Если ты поймешь, что что-то не так, ты же мне скажешь?

Сережа, помолчав, кивает.

Первое время Олег все же следит за тем, чтобы Сережа ничего не путал, но потом Сережа все же настаивает, что будет принимать лекарства сам. Сережа жалуется, что травится всякой ерундой и что справился бы и без лечения, но все принимает. Следующие несколько недель проходят спокойно. А потом к концу сентября все постепенно снова идет на спад.

Вот только на этот раз Сережу не просто сильнее начинает клинить именно на идее, что вокруг не должно быть никакой грязи, Олега начинает напрягать непонятная скрытность, когда Сережа зависает сам с собой. Или американские горки в плане настроения и эмоций. Олег надеется, что с лечением все в порядке, винит ухудшившуюся погоду, осеннюю хандру и университет, который вновь принес Сереже стресс и бессонницу.

Безумно любящего осень Сережу на этот раз начало сезона жутко раздражает: слякоть, грязь, брызги — постоянно приходится все зачищать и отмывать. Единственной радостью для него является то, что с холодами можно снова носить перчатки. Особенно после того, как поднимаясь по лестнице в парадной Сережа вляпывается рукой на перилах в какую-то вязкую жидкость. До квартиры он проносит руку на весу, держа пакет с продуктами в левой руке. Первым пройдя за порог, кое-как одной рукой расшнуровывает кеды и сразу же бросается в ванную, оттирать ладонь. С тех пор с перчатками Сережа не расстается.

— Это только стереотип, что в Питере чисто, — как-то мрачно заявляет он Олегу, когда они курят на кухне. — Никто не следит за тем, чтобы дороги были в нормальном состоянии, чтобы не было нужды отмываться, если задел перепачканную стену какого-нибудь старого дома. Чтобы город был чистый — на это надо выделять деньги, а наши чиновники этого не делают. Знаешь, Олеж, — Сережа подносит ближе тлеющий кончик сигареты, внимательно рассматривая. — В людях тоже хватает грязи. Этому городу вообще нужна хорошая зачистка.

Олег внимательно слушает, следит за каждым Сережиным движением. Раньше тот никогда не критиковал пространство вне дома и университета, Сережа приводил в порядок свою «среду обитания», после города и больниц просто мыл руки, но ни разу так радикально не предлагал все зачистить.

— У нас не та страна, чтобы кто-то этими зачистками занимался.

— Но так ведь оно оставаться не может, — тянет Сережа. — Иначе все так и будет под слоем грязи. Представляешь, я вчера вечером после похода к психологу хотел срезать дорогу, пошел дворами, а там у арки, перевернутый мусорный бак, и тут мне под ноги выбегает крыса… — Разумовский морщится. — Они же ужасные разносчики грязи и заразы.

— В наши дни это просто разносчики блох, — пожимает плечами Олег. — Мы же не в Средневековье живем. Ну пробежала и пробежала, никакой чумы она с собой не несет.

Сережа молча смотрит на Олега с несколько секунд.

Слишком внимательно.

Неуютно.

— В городе уже грязь и чума, Олеж, — убийственно серьезно произносит он, а затем внезапно улыбается. Медленно и жутко, что Олегу становится на какой-то момент не по себе. Вроде это все еще Сережа, но эта жуткая улыбка выглядит словно маска, под которой скрывается настоящее лицо.

Исчезает она так же быстро, как и появилась.

— Ладно, — Сережа затягивается, тушит в пепельнице окурок, и устало тянется. — Может спать?

Олег удивленно моргает. Сережа улыбается вновь тепло и мягко. Снова его домашний, уставший Сережа, что на какой-то момент Олег думает, что этот разговор и чужая жестокая улыбка ему почудились. Сережа с детства жаловался на то, что все нужно приводить в порядок, подчищая: от обычной грязи в детдоме и на улице и до никчемных психологов, никаких учителей и бездарных чиновников.

Но никогда это не выглядело как-то… странно.

Сережа несмотря на лечение продолжает сильнее зацикливаться. По несколько раз прикасается к дверным ручкам, опять понемногу чиркает в тетрадях, причем чем дальше, тем больше. Снова мучается с кухонной утварью и канцелярскими принадлежностями. Вновь тяжелее засыпает. Если бы Сережа спал на своей кровати, а не под боком Олега, то тот не так скоро бы заметил, что тот снова начал вертеться в определенной последовательности. В очередной раз Олег просто сгребает Сережу в охапку, притягивая.

Положив руку на Сережину талию, прижимается вплотную к его спине, утыкается лицом в затылок, устало выдыхая.

— Второй час ночи, Сереж, — бормочет Олег. Разумовский несколько секунд напряженно лежит, после чего наконец расслабляется.

— Не отпускай меня, — просит Разумовский. Если бы Сереже было неприятно, то он бы его давно оттолкнул, но раз он сам просит не отпускать, то, значит, ему и впрямь так легче.

— Не отпущу, — обещает Олег и едва касается губами шеи.

Олег не понимает с чего идет такой резкий откат, таблетки вроде же как начинали действовать. Может и впрямь Сереже они не подошли, или во всем виновата осенняя хандра. Возможно, стоит увеличить дозу. Что он и предлагает сделать пару дней спустя:

— Я итак не в восторге от того, что травлю себя этой дрянью, мне неприятно.

— Из-за химии?

— И из-за химии, и из-за того, что раз мне навязали таблетки, то считают, что я не могу справиться сам, — пока они поднимаются на этаж, Сережа на ходу оттряхивает прям в перчатках и без того чистое пальто. — Боже мой, — произносит он, вытянув руки вперед. — Я сегодня ими же смахнул грязь с ботинок, — он брезгливо морщится. Затем переводит взгляд на пальто, оглядев себя сверху вниз и недовольно кривит губы. — Можно попросить тебя дома оттряхнуть его еще раз? И постирать перчатки? Пожалуйста.

— Постираю, — устало кивает Олег, открывая перед Разумовским дверь. Самому сделать куда проще и быстрее. А то в прошлый раз Сережа опять завис с ключами на несколько минут, чего давно уже не было.

Пропустив Сережу вперед — тот сразу же закрывается в ванной на несколько минут — Олег, как уже привык делать, раскладывает все продукты, предварительно их протерев. Как только слышит, что Разумовский прекращает вертеть кран, то берет его перчатки и идет в ванную. Намылив, подносит перчатки под струю, стирая, а заодно и рассматривая есть ли на фиолетовом какие-то пятна. Разумеется, никаких не обнаруживается.

С чего произошли такие резкие перемены?

Может у Сережи что-то случилось, а он не признается?

Почему именно сейчас?

Разумовского накрывает сразу по всем фронтам. С порядком и чистотой, количеством прикосновений к предметам, одеждой. Единственное, что на его отношениях с Олегом это не отражается: Сережа все также продолжает спокойно прикасаться к нему, все также спит рядом, позволяет прикасаться в ответ. Хотя Волков все время беспокоится, что если вдруг они опять поссорятся как в прошлый раз, то он опять несколько дней и близко подойти не сможет. Но пока хотя бы в этом плане все спокойно. Сережа как обычно ложится рядом, ворочается какое-то время, пока Олег наконец-таки не прижимает его к себе. Чтобы Сережа заснул, тот взял привычку гладить его по волосам. Сереже, кажется, нравилось. Сережа говорит, что это успокаивает. Олег надеется, что это действительно так, потому что срываться, переживать и нервничать Сережа стал чаще.

Поведение Сережи настораживает все больше и больше.

Что-то уходит. Что-то появляется. Что-то начинает проявляться иначе. Сережа и до этого не особо любил смотреться подолгу в зеркала, но только сейчас Олег заметил, что иногда Сережа стал от них слишком резко отворачиваться. Или Сережа вновь начал говорить сам с собой. Вот только не как раньше, когда он случайно произносил вслух отдельные слова, поговаривая про себя ряд синонимов и антонимов.

Сережа теперь действительно говорит с собой вслух и не всегда это замечает.

Олег так и не признается Сереже, что тот как-то раз его очень напугал, когда бормотал ночью. Сережа случайно толкает его в кровати локтем. Олег уже собирается отреагировать, открыть глаза, проверить спит ли Сережа, как вдруг слышит шепот:

— Что тебе от меня нужно? Я не хочу тебе помогать.

Олег сначала думает, что Сережа говорит во сне. Пока шепот не повторяется.

— И причинять им вред я тоже не хочу.

Вновь тишина на несколько секунд.

— Что значит «очистить»?

Олег напрягается.

— Это плохая идея, я…

Олег не выдерживает, трясет легонько Сережу за плечо, разворачивая его лицом к себе. И очень удивляется, увидев, что разбудил его.

— Что такое? — сонно бормочет Сережа, тыкаясь носом в шею.

— Ты говорил во сне, — неуверенно произносит сбитый с толку Олег.

— Да? — искренне переспрашивает Сережа. — Может снилось что-то.

На утро Сережа честно клянется, что ничего не помнит. Настолько искренне, что Олег не может не поверить.

Несколько дней спустя, Олег ловит Сережу на еще более странном. В последнее время Сережа особенно жалуется на кошмары. Следуя совету Рубинштейна, он решает вести дневник, где подробно фиксирует сны. Вот только делает он это не в форме текста, а в форме рисунков. Иногда Олег краем глаза видит, как Сережа рисует один и тот же силуэт с крыльями и узнает в нем чумного доктора, про которого Сережа ему рассказывал. Но удивляют Олега не рисунки. Удивляет то, как одним вечером, Сережа молча проходит на кухню, достает зажигалку и сжигает в раковине вырванные из дневника страницы. А затем так же молча выходит.

Нахлынувшие Сережины повторы и новые странности напрягают настолько, что Олег все же обращается за консультацией к Саше. В квартире у того царит идеальный порядок, такой, что Олег боится, чего-то там коснуться или просто сесть на диван — настолько все казалось стерильным.

— Может просто не его препарат? — предполагает Саша, выслушав отчет. — В конце концов, медики нередко ошибаются, выписывая лекарства.

— Возможно.

— Он регулярно принимает таблетки?

— Говорит, что да. Просил не контролировать его. Ему не нравится, когда им командуют.

— Зря, — качает головой Саша. Олег непонимающе выгибает бровь. — В смысле не зря, что «не нравится», а зря, что доверил это ему. Может он что напутал.

— Я ему все объяснил.

— Может он вообще бросил их пить?

— С чего бы? — почему-то такая мысль Олегу в голову даже не приходит.

— Я не так хорошо знаю Сережу, как тебя, да и то больше по твоим словам, но, как я понял, он слишком гордый и всегда считает, что обязан со всем справляться сам, так что вполне может воспринимать прием лекарства как слабость.

— Я об этом не думал.

— Ну или как грязь, — предполагает Саша. — В них же столько вредной химии, а приходится глотать. В принципе, я эту логику понимаю. И вообще, я бы на твоем месте следил за ним повнимательнее, особенно если у него начались такие скачки. И новые странности. У него в конце концов коморбидное расстройство.

— Коморбидное?

— Значит, что редко в комплекте идет только одна болезнь. ОКР нередко соседствует с другими расстройствами, например, часто с биполярным расстройством. Или что если вдруг он внезапно впадет в депрессию, например, или что-то еще натворит?

Уходит Олег не в самом радужном настроении.

Когда Олег проходит домой, то первым делом слышит, как Разумовский вновь дергает кран в ванной.

— Сереж, все в порядке? — бросает он с порога.

— Да, — отзывается Разумовский. Но выходить не спешит. Разувшись, Олег проходит в комнату. Сережа терпеть не мог, когда прикасались к его вещам, так что затея вполне рискованная и может закончиться скандалом. Но проверить все же стоит. К тому долго же копаться не придется — Олег помнит, что Сережа убрал таблетки в верхний ящик своего стола. Стоит только слегка приоткрыть его, аккуратно, бесшумно. Он ничего не собирается трогать. Так что это даже не нарушение обещания. Он лишь убедится, что упаковки вскрыты, а количество таблеток за это время заметно уменьшилось. Судя по звукам, Сережа еще возится с краном, поэтому Олег, подойдя к столу и мысленно извинившись перед Сережей, аккуратно, словно сапер, работающий с миной, тянет ручку на себя. В шкафу обнаруживаются тетради, рисунки, многочисленные ручки, карандаши и маркеры. Таблетки тоже.

Слишком много таблеток.

Олег, чтобы не выдать того, что лазил по чужим вещам, и к чему не прикасался, быстро сканирует взглядом упаковки, названия которых видит впервые. Сережа как-то говорил, что доктор Рубинштейн после того, как выдал Сереже пробную банку со своими лекарствами добавил кое-что еще. Вот только Олег не подозревал, что тут теперь целый склад.

Аккуратно задвинув шкафчик на место, Олег устало проводит ладонями по лицу, глубоко вдыхая. Для чего столько? Какого черта происходит с Сережей теперь? Почему он ничего не сказал? Голова идет кругом, ноги подкашиваются, так что Олег делает пару шагов назад, устало падая на кровать.

— Привет, — Сережа выглядывает в дверном проеме, улыбаясь, а затем обеспокоенно интересуется, увидев, в каком состоянии Олег лежит на кровати: — Что-то случилось?

— Просто устал, — честно признается Олег, после паузы добавляет. — Я отойду минут на пятнадцать на балкон покурить.

— Хорошо, — кивает Сережа, проводив его долгим взглядом.

Олег поднимается, порывшись в карманах, достает сигареты, зажигалку, проходит на балкон, закрыв за собой дверь. Облокотившись о раму, закуривает, только сейчас осознавая, всю степень усталости.

Устал от того, сколько ему приходится на себе тянуть.

Устал от того, что заботится приходится не только о себе, но и полностью о Сереже.

Устал от Сережиных выходок и сложного характера.

Слишком тяжело.

И в то же время, Олег прекрасно понимает, что если бы Разумовский исчез внезапно из его жизни, то все бы стало еще хуже. Потому что без Сережи ничто не имеет смысла. С Сережей безумно сложно. Но только с Сережей ему всегда так безумно хорошо, спокойно и уютно. Когда от Олега все отворачивались, Разумовский всегда протягивал руку. Когда ему было одиноко, Сережа всегда был рядом. Когда Олегу была нужна поддержка, Сережа, у которого дохрена проблем и больше, всегда поддерживал и помогал найти выход. Каким бы проблемным Разумовский ни был, это был его Разумовский, у которого положительных качеств было куда больше, чем отрицательных. Сережа был яркий. Эмоциональный, живой и отзывчивый.

— Особенный, — негромко произносит вслух Олег, вспоминая свое первое впечатление о рыжем мальчишке, который, впервые увидев его, долго смотрел своими огромными внимательными глазами, стесняясь подойти. Он тогда и предположить не мог, что этот нервный мальчик, который до ужаса боялся задеть, когда показывал свои рисунки, и который ужасно стеснялся своих странностей, станет для него всем. Другом, товарищем, соседом. Любимым человеком. Зависимостью, такой же какой была болезнь для Сережи. Разумовский постепенно вливался в его жизнь, заполняя собой, стал настолько близким, что если он исчезнет, то это будет как оторвать кусок от сердца. Если бы не поддержка, помощь и близость Сережи тогда, то Олег бы не справился. А Сережа не справится сейчас без него. ОКР или еще какая хрень, они же столько прошли вместе, а значит должны и дальше справиться. Просто обязаны.

Олег вновь проводит рукой по лицу, убирая упавшие на лоб пряди. Он устал. Но это не значит, что он сдался. Или что сдался Сережа. Даже если с ним и лекарствами начинает твориться какая-то новая чертовщина. Нужно просто переждать, сделать перерыв, а там уже откроется второе дыхание.

Потушив сигарету, Олег еще немного любуется на огненно-рыжий закат за окном, прежде чем возвращается в комнату. Сережа сидит на кровати и что-то активно строчит в телефоне.

— Твоя любимая футболка с «Арией» на стуле, если будешь сейчас переодеваться, — Сережа кивает в сторону кучи вещей, брошенных на спинку одного из стульев, стоящих у двери. — Кстати, я думал сегодня в вещах прибраться, поможешь?

— Куда же я денусь.

— Спасибо, — широко улыбается Сережа. — Тебе по традицию кухню? Я пока бы пыль протер в комнате.

Олег кивает. Переодевшись, проходит на кухню, где уже ждет гора грязной посуды. Разобравшись с ней, протирает стол, смахивает пыль с полок. Пока Олег протирает поверхности, он видит, как Сережа то и дело бегает через коридор в ванную, чтобы вымыть руки. Похоже, что помощь Олега в комнате все же нужнее. Окинув кухню взглядом — вроде никакой грязи — он проходит в спальню.

Сережа успевает к этому моменту все протереть, передвинув кучу вещей в процессе. А еще успевает покопаться в шкафу, раскидав по разным кучам те вещи, которые надо погладить и те, которые в стирку. То, что нужно закинуть обратно в шкаф, тоже убрать не успел. Волков принимается складывать вещи в стопки, раскладывая по полкам. Это — его, это — Сережино. Это вообще здесь лежать не должно.

— В принципе я почти закончил, — выдает с порога Сережа, проходя в комнату. И замирает, когда видит, что Олег что-то раскладывает в шкафу.

— Ты просил постирать твой свитер с совами, — напоминает Олег, не оборачиваясь, продолжил перебирать вещи Сережи, не увидев, что Сережа испуганно замер позади него. — Он здесь? Давай помогу тут покопаться.

— Да, — отзывается Сережа. А потом, словно опомнившись, быстро подходит. — Я сам потом уберу, — как-то слишком резко проговаривает он. Опомнившись, тут же смягчается. — Потом постирается, — уже добавляет спокойнее.

Олег зависает. Сережа ведь всегда позволял стирать его одежду. Что теперь изменилось?

— Мне несложно, — пожимает плечами Олег, запуская руку в стопку Сережиных вещей.

— Да ну зачем, — отмахивается Сережа, подходя ближе. — Сейчас опять все переворошишь.

— Да я просто в ванную закину, — произносит Олег, продолжая искать. Отодвигает в сторону стопку футболок, лезет рукой дальше. Может Разумовский убрал свитер на верхнюю полку?

— Давай на потом. Я хочу отдохнуть, — произносит из-за спины Сережа и внезапно прижимается, обвив руками Олега за талию. Тот наконец-таки замирает, оборачиваясь.

Сережа прижимается теснее, кладет голову Олегу на шею.

— Те две стопки кинем в стирку, что я отложил и хватит.

Олег удивленно выгибает бровь, не отвечая — чтобы Разумовский внезапно прерывал уборку, это было что-то новое. Сережа легонько ведет носом по его шее. А затем скользит рукой по талии, выше, по руке Олега, которая все еще покоится на стопке вещей в шкафу. Проводит пальцем вдоль запястья, поглаживая.

— Обними меня, — вдруг просит Сережа. Подобные просьбы звучали от Разумовского настолько редко, что хоть в календаре даты красным карандашом отмечай. Олег наконец-таки убирает руку, задев стопку рубашек. Та кренится в сторону, открывая вид на какой-то белый предмет за ними. Может одежда, может какие-то бумаги, может еще что-то… То, что это белая маска с клювом Олег так и не видит. Не успевает рассмотреть даже приблизительно, потому что Разумовский в этот момент приподнимается на цыпочки и, второй рукой перехватив Олега за подбородок, разворачивает его голову к себе, целуя в губы. В отличие от Сережи, который всегда цепенел на пару секунд в такие моменты, прежде чем ответить, Олег реагирует мгновенно. Повернувшись, впивается в губы, приобнимая за талию, заставляя Сережу тихо простонать в поцелуй. Тот кладет руки Олегу на бедра, поглаживая. Точнее, поглаживает одной рукой, второй он скользит к двери шкафа, аккуратно ее прикрыв. На эту деталь Олег даже не обращает внимания.

Только некоторое время спустя он вспомнит, что тревожные намеки начались еще давно. Только потом уже будет осознавать, что Сережу нужно было контролировать сильнее, особенно когда он начал принимать новые таблетки. Сейчас Олег думает не о том, что нужно разобраться с новыми лекарствами. Не о том, что нужно закончить уборку или о том, что с Сережей стоит поговорить. Олег думает лишь о том, что Сережа сам его целует, сам проявляет инициативу и не отталкивает. Сережа не прерывается ни на секунду. И остальное сейчас неважно.

Разумовский целует в ответ, подставляется, тяжело дышит — не так, как в прошлый раз, испуганно и загнанно. Томно. Послушно выгибает шею, когда Олег скользит губами ниже. Негромко, но чувственно стонет, закусив губу, когда Олег оставляет на бледной коже засос. Впивается пальцами в край футболки и тянет ее на себя, когда Олег настойчиво проводит рукой по его бедру. А затем и сам скользит рукой под его майку, проводя холодными тонкими пальцами по разгоряченной коже. Легонько потянув на себя, делает шаг назад, упираясь в кровать.

— Можно? — осторожно спрашивает Олег, оторвавшись наконец от шеи Сережи и проводит ладонью по щеке. Щеки у Разумовского пылают. Глаза от лихорадочного блеска кажутся еще ярче обычного. В свете заката Олегу даже на секунду кажется, что глаза у Сережи янтарные.

— Можно, — выдыхает Сережа, позволяя подхватить себя за талию и опустить на кровать.

========== Созависимость ==========

Олег просыпается от звонка будильника. Он как можно быстрее тянется за телефоном на прикроватной тумбочке, нажимает на кнопку уже после второго сигнала, отключая. Олег привык, что если Сережа проснулся раньше, то самому можно лежать под будильник хоть пять минут и не дергаться. Но если Сережа все еще спал, а Олег вставал первый, то он всегда старался отключить звук как можно скорее. Потому что если Сережа просыпался, то как бы он потом не хотел спать, отключиться обратно у него не получалось.

Проблема заключалась в том, что ни одному вставать в выходной рано не нужно было, но оба, увлекшись вчера, все забыли отключить.

Олег кладет телефон на место, поворачивает голову к Сереже, проверяя, проснулся ли он. Тот все еще спит, и Олег облегченно выдыхает, а затем скользит по Сереже медленным взглядом, внимательно рассматривая. Искусанные губы, растрепанные волосы, угловатые, покрытые веснушками плечи. Олег привык, что Сережа спит с ним, но Сережа спящий с ним обнаженным — новый опыт.

У Сережи ушло несколько лет на то, чтобы просто спать с Олегом рядом. Еще несколько месяцев сверху, чтобы заняться с ним сексом. Олег вытягивает руку, аккуратно и мягко, чтобы не разбудить, касается костяшками пальцев сережиной скулы, а затем и волос. Безумно красивый. И совершенно больной на голову. Олег тяжело вздыхает, вспоминая вчерашнее. Нет, все было здорово, не считая пары моментов. Впрочем, Олег бы соврал, если бы сказал, что не ожидал, что расстройство Сережи не перекинется и на эту сферу. Олег находит взглядом несколько засосов на шее Сережи, вспоминая, как тот вчера в процессе сказал, что ему неприятны любые отметины на его теле. Вспоминает, как Сережа впивался пальцами в его плечи, пока Олег втрахивал его в кровать. Причем не просто впивался, а, кажется, считал про себя. Олег слишком четко ощутил, как пальцы трижды сжимались сильнее, наступала пауза и заново.

Рука Олега скользит чуть ниже, касаясь шеи, почти невесомо, и тут Сережа, не открывая глаза, выдыхает сонное:

— Щекотно.

— Извини, — убирает руку Олег, мягко приобнимая Сережу за плечи. — Разбудил?

— Нет, — вяло мотает головой Сережа, недовольно промычав себе что-то под нос. — Будильник. Который час?

— Девять.

— Почему мы встаем в выходной в девять?

— Не выключил вчера, был занят тем, что трахал тебя, — хмыкает Олег, продолжая широко водить ладонью по спине.

Сережа хмыкает в ответ, подаваясь ближе, утыкается носом в шею.

— Раз я проснулся, то я хочу в душ.

— Полежишь со мной хоть немного?

— Максимум пять минут.

Олег тяжело вздыхает. Нет, он особым романтизмом никогда не отличался, не надеялся утром на страстные поцелуи или завтрак в постель, но все равно хотелось насладиться моментом чуть дольше в обнимку с Сережей.

Его Сережей.

— Тебе тоже бы в душ надо, — сонно произносит Разумовский, добавляя сверху к и без того смешанным ощущениям Олега.

— Через пять минут? — предлагает Олег, надеясь, что Сережа все же разнежится в кровати и никуда не встанет в ближайшие полчаса. Но тот поднимается как по будильнику, встает, предлагая Олегу пойти с ним.

Когда Олег начинает целовать Сережу под струями воды, вжимая в прохладный кафель, выясняется, что его действительно позвали исключительно на душ. Нет, Сережа ему ничего не обещал, но все равно на душе остается странный осадок. Олег быстро ополаскивается, оставляя Сережу отмываться. Вытирается, наспех подсушив волосы полотенцем. Натягивает домашние спортивные штаны и выцветшую черную футболку. Проходит на кухню, распахивая окно, берет пачку сигарет, закуривает на ходу. Открыв холодильник достает помидоры, яйца, а затем специи из шкафа.

Олег вспоминает вчерашний вечер. Да, может все прошло и неидеально, но Сереже ведь было хорошо. Олегу по крайней мере точно. Он не ждет, что Сережа сейчас набросится на него с клятвами в любви и внезапно легкими объятиями, но от ощущения отстраненности сложно было избавиться.

Сереже все же не понравилось? Его где-то опять заклинило?

У Олега складывалось впечатление, что загадку под названием «Сергей Разумовский» ему не решить никогда.

Он нарезает помидоры, когда слышит, что вода в ванной больше не льется. В тишине отчетливо можно различить, как Сережа дергает три раза кран, пока все не замолкает.

Проходит еще пара минут.

Когда Олег вываливает все на еще вчера отдраенную Сережей сковородку, он слышит, как открывается дверь и уже через несколько секунд на кухне появляется Сережа, уже более свежий. По-домашнему уютный в спортивных штанах и старом растянутом свитере.

— Если ты не сделаешь мне кофе, то я умру, — тянет он, подходит к окну, высовываясь, наслаждаясь прохладным воздухом. Подставляет лицо утреннему солнцу, прикрывая довольно глаза, поэтому не видит, как его рассматривают. Олег скользит по его профилю, по веснушкам на бледной коже и ловит себя на мысли, что каким бы ебанутым Сережа ни был, то Олег просто не мог не влюбиться.

Отклеившись наконец от окна, Сережа подходит ближе, заглядывая к Олегу через плечо.

— Выглядит аппетитно, — кивает он, а затем отходит к столу, разваливаясь на стуле, утыкаясь молча в телефон.

Пока яичница жарится, Олег отрывается, чтобы поставить чайник, набирает воду, зажигает газ, поглядывая на молча сидящего Сережу. Вроде никакого напряжения нет, ничего не произошло, но, учитывая контекст ситуации, ощущение было странным.

— Ты в порядке? — наконец-таки спрашивает Олег, заставляя Сережу оторваться от телефона.

— Да, — кивает Сережа, непонимающе хмурится. — Руки-ноги целы, задница тоже. Ну, относительно, — хмыкает он.

— Ты знаешь, о чем я, — Олег облокачивается о раковину, сложив руки на груди, смотря внимательным долгим взглядом. Он уверен, что Сережа прекрасно его понимает, но зачем-то тянет время, удивленно выгибая брови и кидая непонимающие взгляды.

— А, ты об этом, — наконец отвечает. — Да, в полном.

Разговор как-то резко повисает в воздухе, но Олег решает не дожимать. Оба только что проснулись, а тема никуда не убежит. К тому же Сережа вновь настойчиво требует кофе и завтрак, переключая внимания Олега на другие вещи.

До вечера.

Тема всплывает вновь, когда они целуются на кровати, и Олег запускает руку под свитер Сережи, поглаживая настойчиво и откровенно по груди, отчего Сережа стонет, но в то же время моментально напрягается и Олег чувствует, как трижды сжимаются пальцы на его плече.

— Сереж, — он резко прерывается, выдыхая в губы. — Надо поговорить.

— Прям сейчас?

— Прям сейчас.

Сережа тяжело вздыхает, закатывая глаза, выпутывается из объятий Олега, садится на кровати, поправляя волосы и смотрит на Олега внимательными глазами. Лицо спокойное, но Олег все равно замечает чуть более выраженные скулы и слегка поджатые губы.

— Тебе было вчера хорошо? — Олег усаживается рядом.

— Я стонал на всю квартиру, как мне хорошо.

— Неприятно?

— Нет, — слишком быстро отвечает Сережа, а затем подумав, добавляет. — Скорее, немного странно. Знаешь, пальцы касаются кожи и это такое безумно странное ощущение. Оно как будто потом все еще чувствуется следом сверху. Причем очень долго, — уверенность понемногу сходит с лица Сережи, уступая место замешательству и по нему слишком видно, что говорить ему об этом тяжело, но он все еще пытается объяснить. — Я не знаю, как будто чем-то испачкался… Кстати, про испачкался — наличие всяких жидкостей меня тоже напрягает, — морщится он, и Олег хмурится в ответ, вспоминая, как Сережа чуть ли не моментально потянулся за салфетками на прикроватном столике, когда Олег кончил ему на живот.

— Ты принимаешь таблетки?

— Да, исправно жру эту гадость, — кивает он.

— Ты не пропускал Рубинштейна?

— Нет, — мотает головой Сережа. — Хотя был такой соблазн.

— С этим нужно что-то делать, иначе однажды у тебя окончательно поедет крыша и ты натворишь какой-нибудь херни, а мне придется тебя вытаскивать из психушки или тюрьмы, учитывая все твои наклонности и загоны.

— Думаешь мне со всем этим комфортно? — Сережа отвечает слишком резко и эмоционально, а затем отворачивается, делая глубокий вдох. Олег внимательно вглядывается в это лицо: Сережа старается держаться, недовольно поджимает губы, но Олег уже слишком хорошо знает этот потерянный взгляд. Сережа пытается прятаться как обычно под маской раздражения и пофигизма, но на этот раз получается не очень. И тем не менее вместо того, чтобы смягчиться и пойти навстречу, он включает психологическую защиту, закрываясь. — Олег, если тебе так тяжело, может тебе сходить к психологу?

— Ты меня доведешь, что я пойду, — в голосе Олега проскальзывают тяжелые нотки, и Сережа сжимает зубы сильнее. Олег видит, как сильно напрягаются и без того острые скулы.

Несколько секунд оба молчат, но Сережа, который выглядит слишком напряженным, не выдерживает первый.

— Говорят, что режим дня помогает с нервами. А если нервы в порядке, то нет тревоги, нет тревоги — значит и меньше компульсий, — наконец произносит он, пытаясь как-то разрядить и без того тяжелую обстановку.

— Значит режим, — кивает Олег, выдыхая, стараясь успокоиться. Сереже, судя по всему, безумно сейчас дискомфортно. И раз он делает шаг навстречу, то Олег отвечает тем же. — Я могу помочь чем-то еще?

Напряжение с лица Сережи понемногу спадает, зато он начинает активно кусать губы, пока не решается продолжить разговор.

— Ты слышал до этого про когнитивную терапию?

— Нет, — мотает головой Олег. — Только сам термин. Это же ты у нас ходячая энциклопедия, а не я.

Сережа подкол игнорирует, садится удобнее, сложив ноги по-турецки.

— Я много читал про нее еще давно, да и Рубинштейн поднимал эту тему, — Сережа заправляет прядь за ухо. Затем касается волос еще раз. И как можно быстрее в третий, а затем быстро убирает руку на колено. — Если кратко и человеческим языком, то суть состоит в том, что нужно откорректировать свое мышление. Например, если человек стоит в метро на желтой линии и у него непроизвольно проскальзывает мысль «прыгни», то обычный человек скорее всего эту мысль просто отбросит, в то время как у… — Сережа зависает, подбирая нейтральное слово. — У человека с ОКР, — наконец продолжает он. — Эта мысль не уходит, повторяясь, лишь нагнетая тревогу. Или как с ножом…

— Каким ножом? — перебивает Олег, напрягаясь. Не хватало еще, чтобы Сережа зацикливался и где-то резанул себя, как это было уже в детдоме. После того как Сережа чуть не захлебнулся, Олег стал с большой осторожностью относиться к моментам, когда Сережа что-то резал, убирал осколки разбитой кружки или взаимодействовал с огнем, да хотя бы зажигал сигареты, потому что черт знает, чем это может закончиться.

Сережа делает глубокий вдох, а затем с все еще проскальзывающим раздражением, которым пытается перекрыть смущение, признается:

— Каждый раз, когда я держу в руках нож, я боюсь выколоть себе глаза — так понятно?

— Ты никогда не говорил.

— Если я все буду тебе пересказывать, тебе придется слушать меня без перерыва несколько дней подряд, запоминая каждое мое гребанное действие, и ты окончательно от всего охуеешь, — прячется за недовольством Сережа, но не может заставить себя посмотреть Олегу в глаза. — Так вот, обычному человеку мысль придет в голову и отпустит, а меня — нет. Я боюсь это сделать каждый раз, когда у меня в руках нож или другой острый предмет. Суть когнитивной терапии в том, чтобы изменить способ мышления, замереть и подумать. Какова вероятность того, что я реально это сделаю? Я ведь не сделал это до сих пор, я не причинял до этого вреда ни себе, ни людям, значит я могу себе доверять. Человек обращается к предыдущему опыту, взывает к логике, и таким образом суть навязчивых мыслей должна меняться. Знаешь, самое интересное, что люди с ОКР хоть и представляют все это, но никогда не делают, какая бы херня ни творилась в их головах.

— Знаю, — кивает Олег, мотая головой, пытаясь разобраться. Из своего опыта Олег убедился, что вел Сережа себя действительно адекватно, не считая бардака в его голове и повторов. — Подожди. То есть тебе нужно всего переосмыслить ситуацию и осознать, что ты не собираешься вгонять себе нож в глаз?

— Да, и тут есть огромная проблема, которая состоит в том, что я знаю, что я этого не сделаю. ОКР проявляется у всех по-разному, и оно бывает разной тяжести. Есть люди, которые реально верят, что если сейчас перед сном не повернутся трижды на кровати, то их родители умрут. Это уже тяжелый случай, когда человек искренне считает, что между действием и мыслью есть тесная взаимосвязь, и здесь я хорошо вижу, как когнитивная терапия может сработать. Другое дело, что я не понимаю, как мне применить ее к себе. Я знаю, что если я лягу и просто усну, то с тобой ничего не случится, — Сережа продолжает, но Олег цепляется за это «с тобой», вспоминая слова Сережи о том, что на Олега его клинит сильнее всего и он делает кучу действий, чтобы с Олегом «ничего не произошло». — Но тревога продолжает нарастать и мысль ходит по кругу, что я должен сначала лечь на правый бок, потом на живот, потом на левый, и только тогда все будет хорошо. Я знаю, что это бесполезно, мне не нужно менять паттерн мышления, разрывая связь, но меня выносит, если я не сделаю этого, — эмоционально заканчивает Сережа, выдыхая. — Тебе все еще нормально это слушать?

— Нормально, — кивает Олег. А затем аккуратно тянется рукой к Сережиным волосам, заправляя ему за ухо опять выбившуюся прядь. — Может, тогда ты можешь попробовать что-нибудь другое?

— Тут есть еще пара фишек, — кивает Сережа, подаваясь вперед, касаясь лбом лба Олега, оказываясь совсем близко от его лица. — Тут может сработать погружение. Опять же объясняя простым языком: если я взял нож заточить карандаши и у меня проскальзывает мысль всадить его себе в глаз, то нужно усилить это ощущение, нагнав тревогу максимально, представлять это в течение пары минут во все красках и ощущениях, наколяя до максимума, а затем уровень тревоги должен упасть.

— Пробовал? — уточняет Олег, обнимая за шею, поглаживая кончиками пальцев.

— Пробовал, — кивает Сережа. — Очень сложно, противно, страшно. Тревога подскакивает до такой степени, что проблематично довести до конца. Психика каждый раз сопротивляется, и не всегда получается довести это до конца, — Сережа кладет руку на щеку Олегу, поглаживая, все еще не отрываясь.

— Как насчет попробовать это сейчас? — Олег аккуратно скользит рукой по плечу.

— А я что делаю? Думаешь, мне легко вот так прижавшись лбом и касаясь щеки говорить?

Нет, мне нравится касаться тебя и мне правда очень приятно. Просто мне безумно тревожно, когда я прикасаюсь к другим и когда прикасаются ко мне, в голове полный кавардак. Но я работаю над этим, — Сережа замирает, делая глубокий вдох. А затем касается губ Олега, сначала мягко, а затем целуя все более глубоко и уверенно. — Я это и начал к тому, что, может, попробуем это с сексом? — Сережа вновь мягко целует, проводит языком по губам. — Медленно, с паузами. Я думаю, что если я смогу проделать этот фокус в процессе, то высока вероятность, что моя тревога уменьшится, и я смогу с тобой спокойно трахаться.

— То есть ты не против, если я сейчас продолжу? — шепчет в его губы Олег, скользя рукой ниже по спине.Сережа слишком близко. Слишком красивый, соблазнительный и изящный даже в домашнем свитере и Олег понимает, что совсем не хочет упускать шанс получить больше. Напротив, готов попробовать, что угодно. — Значит, когда я тебя раздеваю, ты хочешь взять небольшую паузу, чтобы утрировать эту тревогу, вызванную прикосновениями, позволить себе это чувство утрировать, пропустить это напряжение через себя и прожить по полной? — он на секунду скользит теплой ладонью под свитер по прохладной спине, а затем обратно.

— В идеале это должно расслабить, и ты сможешь меня спокойно дотрахать, — выдыхает Сережа, понемногу включаясь в процесс, чуть прогибаясь в пояснице.

Олег обдумывает эту мысль, а затем аккуратно кладет Сереже руку на бедро, сначала замирая, а потом начиная медленно поглаживать.

— Вот так?

Он видит, как Сережа напрягается, чувствует это пальцами, видит по сосредоточенному лицу, двигаясь медленно, аккуратно, ожидая. А затем Сережа кивает, разводя ноги чуть шире:

— Продолжай.

В этот раз все проходит чуть более успешно, чем в предыдущий, но занимает и больше времени. Впрочем, Олегу плевать, лишь бы помогало.

Режим откладывается на следующий день, потому что засыпают они только после громких Сережиных стонов до трех ночи.

Несмотря на удачность эксперимента, Олег внезапно решает воспользоваться брошенным сгоряча советом Сережи и через пару дней сидит у психолога сам. Потому что как бы он ни был влюблен и, как бы не был влюблен в него Сережа, Олегу иногда кажется, что он первый из них двоих поедет крышей, если и дальше будет продолжаться в таком же духе.

Он намеренно не идет к Саше, потому что Саша знает их обоих и может получиться предвзято. Он идет к совершенно незнакомому специалисту, морально готовый к тому, что может наткнуться на такого же отвратительного делитанта, вроде тех, на которых натыкался Сережа, и скорее всего придется обойти не одного врача. Но, кажется, Олегу везет. Он начинает свой рассказ на приеме осторожно, проверяя, как далеко может зайти, с того, что у него есть друг с определенными особенностями, аккуратно намекая, что этот самый друг для него, возможно, значит немного больше. Но убедившись, что его понимают, принимают и не гонят к черту, Олег принимается вываливать все. Все подробности сережиных загонов, их отношений, своих чувств, ощущая буквально, как груз падает с плеч и понемногу отпускает. Уходит Олег с явным чувство облегчения, что деньги потрачены не зря, а так как с подработки в кафе осталось еще немного свободных средств, то решает для себя, что еще вернется, чтобы получить более детальную инструкцию к действиям. Вот только чувство легкости после приема не полное: то, что копилось в душе годами, наконец-таки нашло выход, но сменилось новой тяжестью, стоило разобрать все с психологической точки зрения.

Разговор действительно помогает больше понять Сережу. А так же понять, что у него самого есть проблема, которую, судя по всему, Сережа с ним разделяет.

— Тебе не кажется, что у нас созависимые отношения? — спрашивает он внезапно тем же вечером, озвучивая вердикт психолога. Олег лежит в обнимку с Сережей после секса, заглядывает ему в лицо, отслеживая реакцию на вопрос.

Тот не выглядит удивленным или озадаченным.

— Кажется, — кивает он. И Олег даже не удивлен, что Сережа знает не только термин и, судя по всему суть подобных отношений, но и соглашается с ним со спокойным лицом. Олег тяжело вздыхает, понимая, что оба, кажется, увязли в этом слишком глубоко.

А затем что-то надрывается.

Эту тему они больше не поднимает, но фоново она так и не отпускает Олега.

Сережа весь октябрь продолжает ходить к Рубинштейну, и то дела идут хорошо, то Сережу срывает непонятно из-за чего.

Сам Олег еще дважды посещает психолога, понимая, что его самому есть над чем поработать и что к себе у него вопросов не меньше, чем к Сереже.

Олег всегда считал себя автономным, сильным, полагая, что его чувства к Сереже продиктованы в первую очередь давней привязанностью, интересом, любовью, его натурой, но никогда не рассматривал это как созависимость, как полное погружение в партнера, без которого он уже не представляет своей жизни. Точнее, то, что он полностью погружен в Сережу он понимал, но считал это глубокими чувствами, а теперь выясняется, что почва у его любви отнюдь нездоровая.

Кажется, всего месяц работы над собой, а все резко перевернулось. Сережа никогда не просил его ни о чем, но Олег всегда стремился сделать еще, сделать больше порадовать, вызывая у Сережи ответную реакцию. Сережа не просил его спасать, но Олег упорно искал способы ему помочь. Вот только уже с психологом он увидел, что это был не совсем правильный паттерн. Олег каждый раз пытался вытащить, не замечая, что Сережа непроизвольно втягивается в это, слишком полагаясь, привыкая, разделяя ответственность на двоих.

Особенно новой была информация о том, о которой Олег даже не догадывался. Подозревал, но не видел это так глубоко до психолога и именно с этой стороны.

Олег никогда не предполагал, что все это время Сережа чувствовал себя виноватым.

Даже не так. Олег подозревал, что Сережа нередко испытывал вину из-за своего расстройства и поведения, но он не видел, как цепочка шла дальше, лишь когда психолог разжевал ему все со стороны. Олег бежал помогать и спасать, Сережа эту помощь принимал, чувствуя себя должным и виноватым, пытался помочь Олегу в ответ. Вот только в отличие от здоровой взаимопомощи, оба действовали слишком утрированно. И, самое плохое, продолжали вваливаться в свои роли.

— Вы никогда не думали, почему у него до сих пор нет прогресса в лечении? — уточняет терапевт, мужчина средних лет в сером костюме, сидящий в кресле напротив Олега.

— Я только об этом и думаю, — хмуро отвечает Олег, подаваясь вперед, сложив руки на коленях в замок.

— Потому что вы подпитываете друг друга. Посмотрите на это с психологической точки зрения. Вы все время рядом, вы тащите вашего друга, когда вас об этом не просят, вы предлагаете помощь, вовлекая его в эту игру, заставляя чувствовать себя должным, привязывая его к себе сильнее. Я понимаю, что вы делаете это неосознанно, но вы даете на уровне подсознания Сергею сигнал, что он без вас не справится. Вы не обрываете ваш контакт и помощь, давая ему шанс справиться самому. Вы пытаетесь помочь, но при этом выходит так, что вы поддерживает все условия, чтобы ОКР не только оставалось на месте, но и продолжало развиваться. Это звучит несколько парадоксально, но, грубо говоря, вы заставляете его продолжать болеть.

— Я никогда не сделал бы такого для Сережи, — перебивает Олег, не совсем понимая, как реагировать. Когда ему пришла в голову идея пойти к терапевту, чтобы покопаться в своей голове, он явно не рассчитывал, что выйдет на подобное, и что они будут поднимать настолько глубокие темы.

— Я понимаю, — кивает терапевт. — Это неосознанные подсознательные процессы. Проще говоря, ваша схема работает так. Вы помогаете Сереже, демонстрируя ему, что вы готовы ради него на все и будете рядом, пока он болен. Сережа же это тоже неосознанно ловит и поэтому застревает в своих компульсиях и обсессиях, потому что видит, что только такой он вам и нужен.

— Это неправда, — вновь перебивает Олег. — Он нужен мне любой. Разумеется, я желаю ему всего самого лучшего и хочу, чтобы он поправился, но я принимаю его и таким.

— Я понимаю, вы оба действуете ненамеренно, — спокойно повторяет терапевт, поправляя очки. — Неосознанные процессы, их очень сложно увидеть самому. Но по сути дела вы даете ему понять: пока ты болен, я буду рядом и буду заботиться.

— У меня к нему искренние взаимные чувства, — Олег тяжело выдыхает, потому что все это в голове не укладывается. Он же старался искренне. Он не видел никакого злого умысла в своих отношениях.

— Это не отменяет ваших чувств друг к другу, — мягко возражает терапевт. — Можно очень сильно любить и при этом затягивать партнера в подобную созависимость. К тому же всегда при таких отношениях есть вторичная выгода. Разумеется, неосознанная, как я уже говорил. Вам понятен термин «вторичная выгода» или мне пояснить?

— Нет, я думаю, что понятно, — отвечает после паузы Олег, устало проводит ладонями по лицу. Он был рядом и делал все ради Сережи, о чем вообще речь? — Какая здесь может быть вторичная выгода?

— Судя по вашему рассказу, я предполагаю, что у вас обоих она разная. Сергей скорее всего подсознательно привык к тому, что получает любовь и поддержку, лишь когда болен. Вы же мне говорили, что его не особо любят окружающие?

— Мягко говоря, — грустно усмехается Олег. Сережа действительно не только не умел находить друзей, но и умудрялся бесить просто посторонних людей. Иногда яркой внешностью и умом. Иногда слишком эмоциональным поведением и острым языком. Но обычно тем, что включал очередную психологическую защиту, предпочитая нападать первым, прежде чем нападут на него — слишком много доставалось в детстве, пока он не пришел к этой схеме.

— Значит, я правильно понял, что он получает любовь только от вас. В то время как вы бессознательно, сами того не желая, поощряете его заболевание. Вы помогаете ему со стиркой, уборкой, его распорядком, играете по его правилам, раскладываете все тем образом, как ему нужно, терпеливо ждете каждый раз, когда его отпустит. А когда его срывает, вы не даете ему справиться самому. Что было в последний раз, когда он не мог перестать мыть чашку? Расскажите подробнее.

— Я подошел сзади, — Олег хмурится, вспоминая. — Аккуратно обнял его. Подождал. Потом взял так же медленно за руки. Забрал чашку. Вымыл сам. Поставил ее на стол. Выключил кран, — медленно вспоминает он.

— Вот именно. Вы даете ему позитивное подкрепление: чем больше ты застреваешь, тем больше я о тебе забочусь. И как бы странно это все ни звучало, это можно свести к формуле: чем тебе хуже, тем больше я тебя люблю.

— Это не так, — Олег мотает головой.

— Я понимаю, — терпеливо кивает психолог.

— И что же мне тогда стоило сделать в этой ситуации?

— Не участвовать. Отпустить. Но и не давить, и не критиковать ни в коем случае.

Олег чувствует как все напрягается внутри, пока психолог продолжает:

— Вы, безусловно, не хотели вреда для Сергея и хотели помочь. Как и Сергей, я уверен, тоже не хотел втягиваться в это. Как следует из вашего рассказа, он действительно испытывает очень высокий градус тревоги, постоянную вину и, в принципе, огромный дискомфорт в виду его расстройства и делает все, чтобы от этого избавиться. Я правильно помню?

— Правильно, — кивает Олег. Сережа действительно делал все, что мог. Искал новую информацию, пил таблетки, ходил к специалисту, читал про способы лечения, медитировал, учился правильно дышать, чтобы успокоиться, пробовал сокращать свои компульсии и даже пытался в когнтитивную терапию. Проблема в том, что он, несмотря на все свои усилия, он систематически не мог из своего состояния вылезти.

— Таким образом, вы друг друга любите, но оба страдаете, что вам дискомфортно. Вам больно, что вы не можете его спасти. Ему, что он застрял и обременяет вас. И тем не менее при такой нездоровой схеме, вы чувствуете себя нужным, а Сергей любимым.

Олег тяжело вздыхает, прикрывая глаза и откидываясь на спинку кресла.

Кажется, проблем у них куда больше, чем он видел до этой осени.

— Олег, — выдергивает его из размышлений терапевт. — Таким образом, опекая его, вы не живете своей жизнью.

— Меня моя жизнь устраивает, — пожимает плечами Олег. Он с любимым человеком, в любимом городе, в хорошем университете. Что еще нужно? Да, их, отношения неидеальные, но они же умеют договариваться и справляться.

— Когда вы делали что-то для себя в последний раз?

Олег задумывается, пытаясь ответить, перебирает свои воспоминания и понимает после паузы, что сказать ему нечего.

— Возьмите хотя бы университет. Вы не уверены, что учитесь там, где нужно, но при этом боитесь взять перерыв или попробовать что-то еще. Потому что тогда вам придется отпустить. И будет больно. Вам было бы больно, если бы Сергей исчез из вашей жизни?

Олегу даже не нужно обдумывать этот вопрос, он незамедлительно кивает.

— Уверен, ему было бы тоже. Но подумайте о том, как ваша созависимость ограничивает не только ваши отношения, но и его жизнь. Если бы Сергей был здоров, только подумайте, насколько бы легче ему жилось?

— К чему вы ведете? — хрипло спрашивает Олег. — Что мне делать? Вы предлагаете расстаться?

— Нет. Но вам нужно эту созависимость проработать. Или взять перерыв. Вы всегда боялись отпустить Сережу и так за все это время не нашли в себе сил признаться ему, что хотели бы поменять свою жизнь и вместо университета пройти службу в армии, сделав перерыв. Вы не смогли сказать ему, но смогли спокойно сказать об этом мне. Как вам такой вариант? Вам никто не предлагает принимать судьбоносных решений и кого-то навечно бросать, но как насчет паузы?

Олег переваривает эту мысль три дня.

Сколько они так будут жить? Отношения слишком долгое время несмотря на все проблемы казались идеальными, потому что всегда было взаимопонимание, и теперь биться о подводные камни оказывается слишком больно. Смогут ли они к чему-то так прийти? Не застрянут ли сильнее, порушив свои жизни окончательно?

Может Сереже будет легче без него?

Он пьет таблетки, выполняет все предписания терапевта. Да, его отбрасывает с некоторыми вещами, но с другой стороны, Сережа делает прогресс в других… Проблема в том, что именно эта схема была всегда и они бесконечно ходят по кругу. Олег понимает, что его терапевт прав: Сережа не излечивается, иногда лишь чувствует себя лучше, а когда на него накатывает, то просто заменяет одни компульсии и обсессии другими. И это бесконечный процесс, который, кажется, пора отпустить.

Олег еще пару дней думает над всем этим.

Ему нужно научиться жить самому.

Как и Сереже.

— Может быть тогда мы сможем начать строить наши отношения с нуля, не как созависимые люди, а уже как два самостоятельных партнера, — излагает он Сереже все свои размышления. Олег пересказывает подробно свои беседы с терапевтом, свои мысли, а затем произносит то, что боится говорить больше всего на свете. — Поэтому я решил, что ухожу в армию.

Лицо Сережи застывает, а затем глаза удивленно расширяются.

— Что? — непонимающе переспрашивает он, будто не понял.

— Нам нужен перерыв. Ради тебя, ради меня, ради нас, — говорить Олегу безумно тяжело и голос дрожит, но он понимает, что раз принял решение, то нужно довести разговор до конца. — Мне нужен год, чтобы определиться, что я хочу. Тебе год, чтобы прийти в себя. Я боюсь, что если я останусь, то ты никогда не вылезешь из этого.

— Олег, ты совсем рехнулся? — выдыхает Сережа, мотая головой. — Нет, это какое-то безумие, ты реально хочешь оставить меня? — Сережа начинает дышать тяжело, словно у него ком в горле, а голос вот-вот готов сорваться.

— Я не оставляю, нам просто пора принять серьезные меры.

— Нахер твои серьезные меры, — вскрикивает Сережа, словно по щелчку пальцев переключаясь со спокойствия на гнев. — Твою мать, мы почти пятнадцать лет вместе, всегда рядом, и теперь ты меня бросаешь, потому что какой-то психолог наплел тебе хрен знает что?

— Сережа, я не бросаю тебя, — пытается перебить его Олег, но Сережа переходит на крик, резко вставая со стула.

— А как ты, блядь, это представляешь? Черт возьми, мы всегда друг другу помогали. Мы всегда были рядом. Как я должен теперь быть без тебя? Мы на двоих снимаем чертову квартиру, оба подрабатываем и оба платим за еду, мне теперь умереть с голоду? — переходит в наступление он. — С кем мне теперь нормально поговорить по душам?

— Сережа, — Олег поднимается, обходя стол, подходя ближе, но Сережа его отталкивает, хоть выходит и совсем несильно.

— С кем мне теперь трахаться? Олег, у тебя охуенные повороты.

— Сережа, — вновь пытается перебить Олег, который чувствует, как больно внутри.

— Иди нахер, Олег, — по Сереже видно, что его трясет от эмоций. — Мы оба в этих гребанных отношениях, а ты решил за нас двоих и теперь тупо ставишь меня перед фактом? Ты мог сразу все сообщить, ты мог сказать заранее, что оно копилось, ты мог поделиться планами. Я, блять, тоже в этих отношениях, на меня твое ебанное решение тоже влияет, ты это понимаешь? — он взмахивает руками, сжимая виски, пытаясь успокоиться, втягивая через плотно сжатые зубы воздух, что абсолютно сейчас бесполезно.

— Сережа, я прошу тебя, — на лице Олега слишком явно написано, что ему больно от этой ситуации. От сережиной реакции. А еще от того, что Сережа прав. Он принял это решение один за двоих. А теперь должен принимать последствия.

— Черт возьми, — продолжает кричать Сережа. — Я тебе доверял. Я тебе открыл всего себя. Я ни с кем не был так близок, а теперь ты сваливаешь?

— Это на время, это для нас обоих, — мотает головой Олег.

— Хрена с два для нас обоих, — вновь перебивает Сережа. — Ты делаешь это в первую очередь для себя, хренов ты эгоист. Хуево ты слушал своего психолога, раз думаешь, что ты делаешь что-то на самом деле ради кого-то. Вот твоя блядская вторичная выгода. Ты сваливаешь в первую очередь для себя, Олег. Что там было про то, что ты не хочешь больше учиться, а теперь я просто как причина, чтобы свалить? Или тебя просто достали мои заебы настолько?

Олег думает возразить, но в какой-то момент ловит себя на мысли, что Сережа прав. Он ведь изначально пришел к психологу, потому что не вывозит. Не только Сережино расстройство, но и тяжесть их отношений. Вот только отношения оказались проблемными не из-за сережиной болезни, а из-за обоюдных проблем, из-за того, чтобы оба не сглаживали углы друг друга, а наоборот.

Олег ничего отвечает, и Сережа резко замолкает, сжимая зубы со всей силы, еле сдерживаясь.

А затем начинает рыдать.

Так же громко как кричал до этого, давая выход эмоциям, не сдерживаясь, пытаясь выплакать навзрыд все нервы, всю накопившуюся боль, ощущения вины, тяжести, предательства, непонимания и одиночества.

Олег осторожно делает шаг вперед. Еще один.

А затем аккуратно обнимает Сережу за плечи, облокачивая на себя.

Тот не сопротивляется, падает на Олега, крепко прижимая, утыкаясь в плечо, рыдая в голос, и Олег чувствует, как мгновенно намокает его футболка.

— Я же люблю тебя, — произносит сквозь слезы Сережа. — Черт возьми, я тебя очень люблю, — повторяет он, задыхаясь между всхлипами, впиваясь пальцами до боли, натягивая футболки. — Мне больно.

Олег закрывает глаза, стискивает зубы, чувствуя, как набегают слезы на глаза.

— Я тоже безумно люблю тебя Сережа, — произносит он, прижимая к себе, понимая, что они подвели невидимую черту.

После этой сцены Сережа не разговаривает с Олегом еще неделю, пока тот решает свои вопросы. Давно висевшее, но не озвученное решение с армией не занимает дополнительной проработки. Олегу не приходится метаться, решая, хочет он уходить или нет. Он выполняет весь план по пунктам, готовясь к зиме, пытаясь общаться с Сережей, но тщетно.

Поэтому в расписание Олега появляется еще пара визитов к психологу.

— Думаете, я правильно поступил?

— Нет правильных или неправильных решений, Олег, — качает головой мужчина. — Есть только наши действия и последствия, которые мы должны уметь грамотно просчитывать. Вы сделали действие, какие последствия вы видите?

— Я вижу полный пиздец, и множество сомнений по поводу того стоило оно или нет, — мрачно отвечает Олег.

— Это сейчас. А потом? Через полгода, год? Какова была ваша изначальная цель?

— Разобраться в себе. Дать Сереже время разобраться с собой. Обоим определиться, — Олег задумчиво хмурится. — Дать Сереже возможность шанс вылечиться.

— Результат, который вы хотите получить, стоит потраченных усилий?

Олег думает пару секунд, а затем уверенно кивает.

Разумовский приходит в себя только где-то к середине ноября. И после долгой паузы общение строится очень тяжело. Кажется, что оба пытаются как-то наладить контакт, но теперь мешает невидимая стена, и оба больше погружаются в себя и свои дела.

Олег все сворачивает перед отъездом, закрывая последние долги.

Сережа с головой уходит в учебу, а также начинает заниматься спортом.

— С чего это ты вдруг? — как-то спрашивает Олег, когда Сережа однажды возвращается из зала. Получается совсем не к месту вне контекста и на то, что должно было звучать легко, скорее как шутка, прилетает аналогичный ответ.

— Прочел, что занятия спортом помогают сбить тревогу, а значит и снизить проявления ОКР. Ты ведь уезжаешь, мне же надо что-то делать со своей жизнью? — произносит Сережа на глядя, хватая полотенце по дороге в душ.

Олегу каждый день несмотря на общение с психологом кажется, что он принял не то решение.

Может оно к черту? Созависимость и созависимость, главное, что их загоны находят идеально друг на друга и они ладят. Они же всегда умели договариваться и находить компромисс. Может эта пауза вообще зря?

Вот только к отъезду почти уже все готово, а то, что поломалось между ними за последний месяц слишком тяжело и долго исправлять.

— Как мы до этого дошли? — Сережа как-то вечером садится к Олегу на кровать, залезая с ногами. После ссоры они вновь начали спать раздельно, и только несколько дней назад Сережа перебрался обратно. Разумеется, без секса.

— Я не знаю, — мотает головой Олег, поднимаясь с подушки, усаживается рядом. — Мы оба старались как могли, а вышло, что вышло.

— Может мы друг другу не подходим? — Сережа пожимает плечами. Уставший со своей учебой и тренировками, он похудел за последний месяц. Хотя Олегу кажется, что это все же по большей части стресс. Он проводит костяшками пальцев по щеке Сереже, ведет чуть выше по совсем заострившимся скулам.

— Я так не думаю, — произносит он, а затем тянется ближе, замирая. Стоит рисковать или нет? Сережа не будет против? Это не вызовет лишней реакции?

Олег прикрывает глаза, мягко касаясь губ Сережи, боясь смотреть. Но уже через секунду чувствует, как тот ему отвечает. На губах Сережа все еще чувствуется запах сигарет и хоть Олег не подловил Сережу, он знает, что тот начал больше курить. Потому что пачка стала исчезать за пачкой, а одежда стала стираться чаще, чтобы не пропахнуть.

Олег целует еще с несколько секунд, мягко отстраняется, заглядывая в глаза.

— Нет, я думаю, что мы друг другу подходим идеально.

— Тогда зачем все это? — Сережа закусывает губу. Кладет ладонь поверх руки Олега на своей щеке, мягко сжимая пальцы. — Разве мы не можем справиться и дальше? Вместе?

— Можем, — кивает Олег. — Но я думаю, что нам стоит попробовать.

— Попробовать пострадать?

— Попробовать построить все заново, грамотно, — отвечает Олег, обнимая Сереуа за шею. — У меня иногда ощущение, что мы с тобой просто ударяемся, падаем, вновь ударяемся и подаем дальше. Я думаю, что нам нужен перерыв, чтобы разобраться с собой.

— Что если после перерыва мы не захотим разбираться друг с другом? Олег, — Сережа сжимает руку Олега крепче, убирает ее от лица, кладет себе на колени. — Я боюсь тебя потерять.

— Не потеряешь, — серьезно обещает Олег, заглядывая в глаза. — Это не расставание. Это лишь небольшой перерыв.

— Почему именно сейчас? — Сережа опускает взгляд, перебирая пальцы Олега, поглаживая, внезапно выдает. — У тебя даже зимой руки более загорелые чем у меня, — а затем трижды дергает пальцами, едва-заметно сжимая.

— Мне нравится твоя кожа, — Олег мягко подносит кисть Сережи к губам, целует тыльную сторону ладони обратно, а затем кладет их сплетенные руки на колени. — Сейчас, потому что на мой взгляд ты контролируешь свое расстройство лучше, чем я когда-либо видел.

Олег видит, как Сережа морщится, а затем все же поднимает взгляд.

— Все-таки это потому, что я психически нездоров?

— Нет, — мотает головой Олег. — Потому что я хочу взаимодействовать с тобой правильно. И не толкать тебя в это.

Сережа делает глубокий вздох.

— Иногда мне кажется, что прогресса у меня никакого нет, и мне становится только хуже.

— Тебе хуже? — спрашивает Олег, подцепив за подбородок пальцами, заставляя чуть приподнять голову, заглядывая в глаза.

Сережа молчит еще с пару секунд. И только несколько лет спустя Олег узнает, что Сережа ему соврал. И что с ОКР легче не стало, и что Саша оказался прав, и коморбидное расстройство поползло дальше, приплетая все новые проблемы. И что таблетки совсем не помогали, наоборот.

— Нет, все в порядке, — мотает головой Сережа, слишком умело натягивая улыбку.

Олег прижимает его мягко к себе, надеясь, что Сережа не врет, и что все таблетки в ящике действительно во благо.

Олегу кажется, что перед отъездом время начинает бежать быстрее и это убивает. Хочется оттянуть момент, побыть с Сережей еще. «Еще день и станет лучше, еще один разговор и все наладится», — ловит себя на мысли Олег, но, кажется, оба слишком запутались. Общение немного выравнивается, но в воздухе остается некоторая недосказанность, которую оба не знают как выразить.

Это чувствуется в том, как Сережа смотрит на Олега.

В том, как Олег касается Сережи.

В неловком молчании за завтраками.

В объятиях под одеялом.

В слишком густом запахе табака на кухне.

Будучи еще здесь, оба уходят частично в себя. Если раньше открытость была полная, то теперь кажется, что внутри у каждого есть какой-то закоулок в душе, который принадлежит только ему, и никто другой так глубоко больше не допускается.

Оба все еще плотно взаимодействуют друг с другом, куда лучше, чем после ссоры, но Олега не покидает ощущение, что оба все равно что-то не высказали. Что обоих все равно гложет какая-то неясная обида, разъедающая изнутри, проявляющаяся в слишком долгом молчании Олега. Или слишком частых искусственных улыбках Сережи, когда растягиваются только губы, а глаза остаются серьезными. Не как раньше, когда при улыбке менялось все подвижное лицо, а вокруг глаз появлялись едва заметные морщинки.

Все так же. Но при этом все не то.

Когда в следующий раз Сережа застревает в ванной, вновь поворачивая кран, Олег приходит на звук, мягко касается рук, чувствуя, как Сережа под ним вздрагивает.

— Не надо, — мотает Сережа головой.

Олег, понимая все без лишних объяснений, молча выходит, прикрывая за собой дверь.

Они все те же и отношения между ними такие же, но что-то все равно перемыкает.

Олег все так же готовит им еду на двоих и тратится на продукты даже больше чем раньше, стараясь хоть чем-то порадовать перед отъездом.

Сережа помогает сложить вещи Олега до возвращения. И Олегу кажется, что никогда в жизни его одежда еще никогда не была сложена так ровно, словно по линейке.

Они снова учатся вновь друг к другу прикасаться и занимаются сексом только в последнюю неделю перед отъездом. Олег видит, как Сережа вновь определенное количество раз дергается, повторяет жесты, сжимает пальцы, но на этот раз не его пытается остановить. Его здесь не будет через пару дней, Сережа должен справиться с этим сам. Испытывал ли Сережа чувства стыда или вины, за свои бзики, которые выскакивали, когда они трахались, Олег не знал. Но будучи знакомым с Сережей не первый год, предполагал, что испытывает, просто не говорит, вместо этого пытаясь затормозить.

Олегу кажется, что он никогда не забудет их последнюю перед отъездом ночь.

— Хорошо поебались, — тянет Сережа, положив Олегу голову на грудь, поглаживая по животу.

— Отлично, — кивает Олег, не произнося вслух, что так оно бы и было, если бы Сережа не зацикливался, то цепляясь за что-то, то считая все подряд.

— Мне будет тебя безумно не хватать, — выдыхает Разумовский, ведет губами по шее, мягко целуя.

— Мы с тобой скоро увидимся, — Олег прижимает его за плечи, а затем целует в макушку. Волосы у Сережи мягкие, пахнут мятным шампунем, и Олег ловит себя на том, что будет безумно скучать по таким мелочам. Что будет не хватать чужого тепла по утру. Гладкой кожи под его ладонями. Веснушек. И самой красивой улыбки на свете. Он цепляет пальцами подбородок Сережи, приподнимая его голову, желая эту самую улыбку поймать, но натыкается вдруг на хмурое выражение лица и застывшие в глазах слезы. — Иди ко мне, — Олег осторожно касается губ, выдыхая. — Это же не навечно, к тому же я все время на связи. И ты можешь всегда приехать.

— Хрен знает, что без тебя случится, — Сережа быстро смахивает набежавшие слезы тыльной стороной ладони, отворачиваясь.

— Самое страшное, что может случиться, это то, что ты найдешь другого, — шутит Олег, для которого в этой шутке есть доля правды. Его не будет год, а Сережа слишком хорош собой. И хоть он понимает, что никогда не признается в этом вслух, в душе он беспокоится, что Сережа найдет себе кого-то еще. Кто не будет втягивать его в эту созависимость. С кем он будет свободнее и здоровее.

— Не найду. Кажется, я не способен трахаться ни с кем кроме тебя, — тянет Сережа, прикрывая глаза и обратно устраиваясь удобнее на груди.

— Приеду и проверю, — Олег медленно поглаживает Сережу по плечу, пальцем вычерчивает узор по веснушкам на коже.

— Почему они тебе так не нравятся?

— Кто?

— Твои веснушки. По-моему очень даже сексуально, — улыбается Олег, на что Сережа только хмыкает.

— Не нравятся и все.

— Это как-то связано с тем, что тебя напрягают любые следы на коже? — внезапно осеняет Олега и он хмурится от своей догадки.

— Не знаю. Может быть. Не думал об этом, — Сережа пожимает плечами.

— Слушай, Сереж, — Олег поворачивает голову, заглядывая Сереже в лицо. — Я бы не оставил тебя, если бы не видел твой прогресс. Психолог, таблетки, спорт, твоя работа — ты справляешься.

Сережа молчит, поджав губы.

— Сереж, — вновь зовет его Олег, после напряженной паузы. — Ты же напишешь мне, если что-то будет не так?

Сережа медлит, а затем кивает.

— Знаешь, мне плевать, что мы не выспимся. У тебя поезд, там и подрыхнешь. Раз это наш последний разговор до твоего отьезда, я хочу говорить с тобой до утра.

И Олегу плевать на самочувствие. Он болтает с Сережей до рассвета, лишь за три часа до поезда отправляясь в душ.

На вокзале и около него очень много народу. Несмотря на декабрь, погода вполне теплая, так что провожающих море.

— Терпеть не могу толпу, — возмущается Сережа. Кто-то из прохожих задевает его, толкая, и Сережа нервно оттряхивает рукав три раза. Потом еще три. И еще. Как когда-то в детстве, когда впервые признался Олегу, как реагирует на подобное. И Олег отмечает с тяжестью, что привычки Сережи действительно ходят по кругу.

Он замечает этот тревожный сигнал, но молчит, не комментируя, пока они идут мимо Площади Восстания.

— Иногда мне кажется, что для того, чтобы разогнать всех отсюда, нужно устроить тут какой-нибудь теракт, — хмурится Сережа, шагая дальше.

— Надеюсь, ты не этим собрался заниматься в мое отсутствие? — пытается шутить Олег, хотя голос из-за нервов деревянный.

— Я подумаю, — Сережа произносит это с такой убийственной серьезностью, что если бы Олег был уверен, что Сережа не шутит, он предположил бы, что тот действительно вынес это предложение на обсуждение.

Они обходят толпу, проходят внутрь, а затем наступает самое неприятное.

До отправки поезда двадцать минут.

Олег, кажется, волнуется больше, чем Сережа. Старается держать лицо, но из-за нервов отвечает невпопад и чувствует, как все тело напрягается.

Сережа, судя по внешнему виду, справляется лучше. Или как всегда делает вид. В чем Сережа всегда был особенно хорош, так это в похерфейсе, умея отыгрывать нужные эмоции, где и с кем нужно. Потом правда по три раза мыл кружки, бесконечное количество раз застегивал рюкзак, застревал, включая и выключая экран телефона и творил прочую херню, потому что сдерживал себя настоящего. Подавленные эмоции и чувства перерастали в тревогу. Тревога в ОКР. И по кругу.

— Будешь писать? — спрашивает неловко Олег.

— Конечно, мы же договорились, — кивает Сережа.

— Да, верно, — Олег неловко поправляет рюкзак на спине. Кажется, все самое важное уже было сказано, добавить что-то сложно. И, как назло, слова тяжело идут в напряженный момент.

— Слушай, у меня для тебя кое-что есть, — Сережа лезет в карман, а затем достает оттуда кулак, протягивает его вперед, разжимая ладонь, демонстрируя Олегу кулон с волчьим клыком. — Думал отдать тебе по возвращении, но решил, что лучше сейчас.

Олег поднимает на Сережу благодарный взгляд, чувствуя, как сжимается что-то в груди. Протягивает руку, забирая кулон, рассматривая:

— Спасибо, — искренне выдыхает он, даже не зная, что его сейчас радует больше. Что Сережа подумал о нем. Или сережина улыбка. — Это настоящий клык?

— Давай ты сделаешь вид, что настоящий? — усмехается Сережа, оборачиваясь, когда проводница кричит, что поезд отходит через десять минут. — Тебе пора.

И Олегу почему-то в этой фразе слышится слишком много.

Кажется, пора не только уходить. Пора разбираться в том, что хочет он. Пора дать Сереже его пространство и возможность развиваться. Хотя в его случае наверняка бы правильнее было сказать «пробиваться» или «бороться».

— Ты справишься, — серьезно кивает Олег.

— Я знаю, — закусывает губу Сережа. — Я не один, у меня есть доктор.

Фраза, которую Волков будет вспоминать потом не раз — все началось уже тогда или просто совпадение?

Олег подается вперед, прижимая к себе Сережу со всей силой, выдыхая ему в шею.

— Я тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя, — незамедлительно произносит Сережа. А затем Олег чувствует, как его сжимают крепче. Раз, два, три. После чего объятия расслабляются. — Если не хочешь, чтобы я рыдал прилюдно на вокзале, то вали уже в свой вагон, — Сережа усмехается, но улыбка выходит какой-то грустной.

— До встречи, Сереж, — Олег в последний раз скользит по плечу.

— До встречи, Олежа, — произносит Сережа, Сережа касается его руки. А затем делает шаг назад.

Отпустив.

Олег поправляет рюкзак, разворачиваясь, идет к вагону.

Олег заходит в поезд, проходит до нужного места. Кидает рюкзак на полку, прилипая к окну, за которым стоит Сережа. Его яркий, любимый и больной на всю голову Разумовский. С разбитым сердцем по его же словам. И сейчас со слишком выразительными глазами, в которых читается слишком много тоски, особенно на контрасте с его улыбкой.

Олег кладет руку на стекло. Сережа делает шаг навстречу, кладет ладонь с другой стороны, повторяя положение пальцев Олега. Кажется, так проходит минута. Еще одна. А затем поезд трогается.

Олег заправляет постельное белье, снимает куртку, кидает свои вещи в угол, падает на свою нижнюю полку, закрывая глаза.

Стук колес поезда убаюкивает и без того сонного Олега, не спавшего из-за Сережи почти двое суток, поэтому совсем скоро он проваливается в сон.

И, засыпая, перед глазами Олега все еще образ Сережи на перроне. Грустный взгляд, искусственная улыбка, нервно закушенная губа. Постепенно отдаляющийся силуэт. Одинокий, выделяющийся из толпы Сережа своими ярко рыжими волосами и фиолетовыми пальто. Не машущий ему вслед, а ритмично пытающийся оттереть руку после стекла, прежде чем надеть перчатки.

Комментарий к Созависимость

Мне всегда приятно видеть ваши отзывы ♥️

========== Эпилог ==========

Олега будит шум воды. Он жмурится сквозь сон, выдыхает, тянется на кровати с довольным стоном и лишь затем открывает глаза. Он откидывает правую руку в сторону, где обычно спит Сережа — постель остыла, а значит Сережа торчит в ванной не пять минут. О том, что он завис там уже давно, говорит и бесконечное дергание крана, которое слышит Олег сквозь дверь — раз, два, три.

Раз, два, три.

Сережа открывает и закрывает кран быстро три раза, потом повторяет процедуру, и Олегу остается только гадать, в который раз Сережа это делает. Такими темпами через пару месяцев придется опять менять на новый. Благо теперь на подобные вещи денег более чем достаточно, не то что в студенческие годы.

Олег довольно жмурится спросонок, тянется еще раз, усаживаясь на кровати и поправляет растрепанные волосы. Проводит рукой ниже по груди, едва ощутимо касаясь шрамов от пяти пуль, которые давно уже не болят и за которые уже не больно и не обидно, хотя они все еще вызывают много смешанных эмоций.

Олег встает с кровати, шлепает по прохладному полу босыми ногами к ванной, мягко открывает дверь, когда Сережа в очередной раз дергает кран.

— Опять плохо спал? — спрашивает он хрипло, стоя у порога. Голос у Олега теперь куда тише, с легкой хрипотцой, но он уже привык.

Сережа при его появлении вздрагивает, тут же еще более резко чем до этого, без пауз, дергает кран три раза подряд туда обратно — уже более отрывисто, но менее заметными движениями, словно стесняясь, что Олег видит и медленно убирает руки, опуская их на раковину.

— Да, не очень, — кивает он, поворачиваясь к Олегу и едва улыбается уголками губ. — Ты как? — спрашивает он, поправляя ворот белоснежного халата, который более чем органично смотрится в идеально белой ванной.

— Нормально, — кивает Олег, подходя сзади, обнимая за талию, прижимает к себе, утыкаясь носом в шею, прикрывая глаза и вздыхая знакомый аромат кожи, а еще запах сережиного геля для душа. Разумеется, успел с утра намыться, как же иначе. Сереже в этом году тридцать и, кажется, к его одержимости чистотой и прочим обсессиям и компульсиям уже давно было можно привыкнуть, но это все равно непросто. Ситуация Сережи заметно улучшилась за время, но определенные моменты все еще остались.

— Хочешь полежать еще? — спрашивает Сережа, понемногу расслабляясь в объятиях, когда Олег скользит руками по груди, плечам. Заметив, что Сережа слишком сильно сжимает пальцами раковину — разумеется, такую же белоснежно начищенную — Олег ведет вниз по рукам и аккуратно проводит по кистям, накрывая их своим ладонями — мягко, без давления, пока Сережа не ослабляет хватку, медленно выдыхая, подаваясь назад и облокачиваясь на Олега.

— Не разбудил, — мотает головой Олег. — Все равно собирался в это время вставать. Пустишь меня в душ? — продолжает он размеренно говорить — Сережа столько раз говорил, что голос Олега его успокаивает — поглаживая мягко по рукам.

— Да, конечно, я почти закончил. Я оденусь и буду ждать тебя на кухне, — ловко высвобождаясь из объятий, Сережа поворачивается к Олегу лицом, улыбаясь уже более уверенно, заглядывает в глаза, проводит по щеке. Олег смотрит на Сережу, отвечая своей едва заметной улыбкой. Потому что невозможно не улыбаться в ответ, когда Сережа так искренне улыбается, когда в знакомых голубых глазах не те жуткие янтарные отблески, а привычное доверие и понимание. Никакого безумия, только спокойствие. После Венеции Олег думал, что никогда не сможет доверять Сереже. Не сможет доверять никому. Но тем не менее вот он стоит здесь, обнимая Разумовского в их доме, давая их отношениям еще один шанс. После бесчисленных разговоров, сомнений, объяснений, эмоций с обеих сторон, оба приходят к выводу, что разобраться во всем и оставить неприятное в прошлом легче, продолжая бороться вместе, чем страдать порознь. Главное, без созависимости. Впрочем, с последней был явно прогресс: Сережа научился жить самостоятельно, да и сам Олег встал на ноги, так что теперь куда проще было идти по жизни рядом, а не тащить друг друга.

Олег чувствует себя гораздо лучше, чем год назад, и, зная причины действий Сережи, наконец-таки отпускает боль и обиду. Потому что это уже не тот сумасшедший Разумовский, с которым он говорил в Венеции. Это его Сережа, которого он знает с детства: разумный, адекватный, хоть и зацикленный на своих повторах. Это Сережа, с которым он готов вновь строить их «вместе». И на данный момент Олег не видит причин ему не доверять. Он уже один раз обжегся в Венеции, поэтому он внимательно следил за Сережей, пока тот был заперт в подвале, узнавал детали, нашел всю информацию на Разумовского и его болезнь, которая только была доступна. Выпустив, он все еще присматривался, пока не убедился. Это Разумовский. Его невозможный, но такой родной Разумовский, а не кто-то Другой.

Сереже можно было доверять.

Сережа чуть приподнимается на цыпочках, положив Олегу руки на плечи, мягко и не торопясь целует в губы, а затем отстраняется и выходит, закрывая за собой дверь. С первой попытки.

Двадцать три года повторов, срывов, ссор, примирений, эмоций, встреч и расставаний. И все же они снова рядом. Кажется, Сережа — это его обсессия, от которой ему невозможно избавиться. Впрочем, Олегрешает, что и не стоит. «Не самая ужасная навязчивость», — думает он, поправляя раздерганный кран, с которого капает.

Когда Олег выходит из ванной, в спальне пусто. Накинув черную футболку и натянув черные спортивные штаны, Олег спускается на кухню, где Сережа под музыку колдует над завтраком. На Сереже такие же спортивные домашние серые штаны, красная толстовка с закатанными рукавами. Волосы собраны в хвост, глядя на который Олег вспоминает, что был период в универе, когда Сережа идеально зачесывал волосы в хвост и если хоть прядь выпадала, то его просто выносило. Или в школе, когда он не мог собирать волосы вообще — потому что у него случился бзик, что если собрать их резинкой, то все что скажешь, подумаешь или сделаешь будет неправильно, испортится, хер знает как обернется и придется исправлять. Поэтому тот факт, что Сережа стоит с хвостом, собранным криво на скорую руку, да еще и с выбившейся прядью — огромное достижение.

Сережа, замечая, что его рассматривают, ухмыляется:

— Честно говоря, я устал от длинных волос.

Олег удивленно присвистывает:

— Тебя же всю жизнь невозможно было заставить подстричься.

— А вот теперь захотелось разнообразия. Плюс ко всему, если я что-то поменяю во внешности, тем больше вероятность, что меня не узнают, когда мы вернемся в Питер, — говорит он, пока мечется между тостером, холодильником и раковиной, ставит чистые чашки на деревянный стол в центре. — И, кстати, ты сам виноват, что я добрался до кухни первый, поэтому вместо лазаньи у нас на завтрак будут тосты.

Олег хмыкает.

— Меня всегда поражало, что, прожив столько лет один, ты так и не научился готовить ничего сложнее кроме дошика и тостов.

— Вся вкусная еда ушла вместе с тобой в армию, — фыркает в ответ Сережа, доставая из шкафа тарелки. Быстро ополаскивает, протирает их бумажным полотенцем, ставит тарелки на стол, тут же выкидывая смятые салфетки в мусор. — После того, как ты все же свалил от меня, я был весь в учебе и мне было некогда. Потом я встречался с теми, кто умел готовить. А потом у меня появились деньги на доставку и рестораны, — пожимает он плечами, подходит к тостеру, доставая два поджаренных ломтика хлеба, и отправляя еще два готовиться. — Тебя никто не заставлял уходить.

— Не заставлял, но я не представлял, как можно было иначе. К третьему курсу я осознал, что поступил не туда, куда хотел, что хочу заниматься другим, а ты на какой-то момент так хорошо отыгрывал, что у тебя больше не едет крыша, что я подумал грешным делом, что тебя можно ненадолго оставить. Поналаживаю свою жизнь и вернусь. К тому же мы оба сошлись на том, что были на тот момент нездорово зависимы друг от друга.

— Не помню ни одного дня в своей жизни, когда крыша у меня не ехала, — хмыкает Сережа. По лицу Сережи видно, что он понимает, что сказал лишнего, поэтому он тут же закусывает губу и продолжает: — Впрочем, насчет созависимости ты прав. Я реально почувствовал себя после твоего ухода… самостоятельнее? Спокойнее? И тем не менее, я был рад, когда ты вернулся из армии на пятом курсе и первым делом приехал ко мне. Я по тебе скучал, — добавляет он, чтобы не завалиться в неловкость.

— Я тоже, — хрипловато отвечает Олег, кивая. Берет полотенце, проходясь по столу. — Кажется, мы с тобой потрахались уже пару минут спустя, как я к тебе пришел, прямо у двери.

— По-моему мы с тобой каждый раз начинаем трахаться после очередного возвращения, до того, как успеем поговорить, — смеется Сережа, поправляя выбившуюся из хвоста прядь. — Сейчас даже не верится, что тогда у меня случилось с тобой из-за этого паническая атака в общаге.

— С паническими атаками ты все же справился.

— С ними да, — Сережа закусывает губу. — Джем далеко?

— Какой именно? Твой любимый клубничный? — уточняет Олег, поняв намек, что надо бы сменить тему. Сережа кивает и Олег, порывшись на полке, достает нужную банку. — Что-нибудь еще?

— Арахисовую пасту. И бананы же еще остались? — Сережа берет чашки, подходит к кофемашине, наполняя обе кружки, а затем закидывает готовые тосты на тарелку и загружает в тостер новые, пока Олег достает все то, что попросили.

— Иногда мне кажется, что у тебя все еще слишком много вопросов. Да, мы сто раз обо всем говорили за полгода здесь и ты столько всего спрашивал, но иногда я думаю, что ты все равно не озвучил большую часть. Есть что-то, что ты хотел бы спросить?

Олег задумывается. Да, Сережа прав, даже после всех разговоров и встреч с Сережей, в голове еще миллион вопросов. Он понял, кто такой Чумной Доктор и откуда. Понял, что он раз и навсегда исчез как и панические атаки Сережи. Понял, что происходило до Венеции, во время и после. Понял, что Сереже намного лучше. И все же то, что творится в голове Сережи — знает только сам Разумовский.

— Может быть, — отвечает он, подумав.

— Так спрашивай, — Сережа закидывает последние тосты на тарелку, поворачивается. — У нас с тобой неплохо наладилось общение. Я рассказал тебе про Него все, что знаю, его больше нет и…

— Я вижу, что его нет, — Олег усаживается за стол, берет свою кружку с кофе, пододвигает вторую Сереже, ставит на середину тарелку с тостами и берет один, намазывая джемом. — Но…

— Ты все никак не можешь выучить как правильно, — перебивает Сережа, улыбаясь. — Одного джема мало. Сначала нужно арахисовую пасту, потом джем и сверху бананы.

— Слишком извращенно для меня, — мотает головой Олег, наблюдая, как Сережа собирает свой тост по озвученной инструкции. — Так вот, я вижу, что раздвоения личности больше нет. Панических атак нет. Галлюцинаций тоже. И все же я не вижу, чтобы ты был полностью ментально здоров.

Сережа пожимает плечами, ровными рядами выкладывая нарезанный банан на свой тост.

— Ты почти ничего не говорил о своей самой давней проблеме.

— Ну какая это проблема? Так, скорее неприятность.

— Не переводи все в шутку, как обычно.

— Я не перевожу, — отпивает кофе Сережа. — Я настолько привык к бесконечным повторам, прокручиваниям и мешанине в моей голове, что это слишком сливается с моей рутиной, что я уже не вижу это как что-то огромное и тяжелое. Хотя, если слушать со стороны, может так и покажется. Но все не так плохо, наверное, я еще никогда в жизни не был так близко к отметке «я в порядке».

— Я помню, что с тобой творилось в подростковом возрасте, тогда была жесть. Помню, как тебя срывало и клинило с каждой мелочи. Да взять хотя бы тот случай, когда ты случайно изрезал себе руки. Как ты постоянно что-то чистил или убирал. Как я обнимал тебя, когда ты рыдал после кабинета директора и сломанного крана…

— О, это было очень мило с твоей стороны, — перебивает его Сережа, отпивая кофе, надеясь сбить с мысли.

— Или как я вез тебя домой из больницы после того, как ты чуть не умер.

Сережа хмурится, чуть сильнее сжимая кружку.

— Ладно, признаю, тогда было тяжело. Может не будем перебирать все случаи подряд? Это в прошлом. Вытаскивать меня с того света больше надобности нет, я правда в порядке, — Сережа задумчиво делает еще глоток. — Вся эта тирада к тому, что ты до их сих пор переживаешь и сомневаешься?

Ладонь Олега касается пальцев, напряженно сжимающих кружку и Сережа явно расслабляется, видя, что его понимают и не отталкивают.

— Я просто хочу знать, что у тебя сейчас в голове. Насколько ты справился с ОКР. Например, твое генерализованное тревожное расстройство тоже не прошло.

— Да и хер с ГТР, все настолько улеглось, что я могу с этим спокойно жить, — отмахивается Сережа, понемногу приходя в себя. Берет тост, откусывая и довольно стонет, вновь стараясь переключить внимание. — Ужасно вкусно, много теряешь.

Олег на переключение темы не ведется, откусывает от своего тоста и продолжает:

— Я до сих пор замечаю слишком много деталей, — произносит он. Олег не планирует давить, если Сережа скажет ему сейчас пойти нахер, то он заткнется. Но пока что прямого посыла не следует, а Олегу хочется наконец-таки разобраться и поставить для себя точку в простом вопросе — как ты?

— О, я смотрю, у тебя уже глаз наметан. Наверное, так и бывает, когда полжизни прожил с ОКРщиком. И что же ты сейчас замечаешь?

— Я все еще вижу, как ты дергаешь кран. Я вижу, как ты продолжаешь считать или прикасаться к чему-то, поправлять определенное количество раз. Вижу, как тебя выносит иногда с грязи. Это уже не та откровенная жесть, что была пятнадцать лет назад. Это даже не так плохо по сравнению с тем, что я видел каждый раз, когда после универа навещал тебя в Питере в перерывах между миссиями. Сереж, — он медленно оглядывает Разумовского. — Что происходит с тобой сейчас?

— Ничего нового, — пожимает плечами Сережа. — В смысле, есть какие-то новые заебы, но принцип все тот же. Ты хочешь, чтобы я тебе кратко обрисовал картину на сегодняшний день? Тогда ты успокоишься и отстанешь от меня?

Олег кивает, отпивая.

— Хорошо, — тянет Сережа, задумчиво хмурится, выбирая с чего начать. — Я думаю, что ты итак видишь куда больше, чем назвал, просто уже свыкся и не замечаешь. Что мне добавить к твоему списку? Список, кстати, прилично сократился. Да, я все еще мою руки и отбегаю к раковине, когда я дотрагиваюсь до чего-то неприятного или когда я просто волнуюсь, и мне срочно нужно засунуть их под воду. Я все еще дергаю по несколько раз страницы в браузере, ворде и так далее, перематывая их туда-сюда. Я торможу, когда что-то печатаю, если мне приходит в голову «неправильная» мысль и делаю паузу, перепечатываю слово или подбираю синоним или переделываю предложение. Это так тупо на самом деле, я все это знаю. Я дохуя умный, но я застреваю в разных паттернах слишком часто. Видишь у нас заканчивается у входа на кухню ламинат и начинает сразу ковер в гостиной? — кивает Сережа в сторону входа. — Так вот, мне нужно перешагнуть на ковер, если я что-то обдумываю, пишу или говорю, иначе случится что-то плохое. Нет, тут нет логики и взаимосвязи, я знаю. Меня просто накрывает беспричинной тревогой и по голове кувалдой бьет мысль, что если я подумал, что должен завтра с тобой выбраться в магазин, то что-то пойдет не так. Надо перешагнуть порог и повторить уже там и тогда все будет нормально. Или если подумал о чем-то, стоя на кухне, а не в гостиной, то надо срочно произнести в голове «все хорошо». Или ты просто стоишь на кухне и тебя заклинивает «все плохо, все плохо, все плохо», раз, два, три и нужно встать за эту черту и тогда уже само в голову приходит со вздохом облегчения «все хорошо, выдыхай, теперь все в порядке».

— В голове не укладывается, как ты все это придумываешь…

— Не придумываю, в том-то и дело, — разводит Сережа руками. — Это не так работает. Я, приехав сюда, не ходил по дому, прикидывая «так, это хорошая зона, это плохая, теперь буду-ка я повторять определенные слова в каждом месте». Нет. Ты приходишь на новое место, где все ровно и хорошо, но потом случайно, без твоего желания и абсолютно неосознанно тебе просто ударяет в голову в конкретный момент или конкретном месте «плохо». Это как тот принцип в детстве, когда идешь по плитке и нельзя наступать на стыки между ними, помнишь? Я не знаю, почему меня так переклинило в данном случае с кухней. Может, я тут с тобой повздорил или порезался как-то, не помню, может пришло какое-то воспоминание неприятное или «плохая» мысль и все. Как в общаге, берешь рубашку, а мозг тебе подкидывает совершенно рандомную картинку со школы, как тебя избили после уроков и все, рубашка теперь «плохая», не надевается на важные события. Если надеваешь, то прикоснуться к ней надо три раза или определенным образом. А потом она перестает надеваться вообще.

— «Придумываешь» не самое подходящее слово, я не так выразился. Я помню, как у тебя это работает, — понимающе кивает Олег. Доев первый тост, он берет второй, намазывая арахисовую пасту. — Раньше ты об этом говорил куда тяжелее.

— Привык уже, — жует со спокойным видом Сережа, говорит определенно без меньшего стеснения и пауз на эту тему, чем раньше. — Наверное, поменял отношение свое к этому. Теперь напоминаю себе, что я не «конченный на всю голову, стыдно таким быть, скрывай, критикуй себя и помни, что ты неизлечимо болен» на установку «это просто болезнь, как простуда, просто со своими симптомами, что поделать, ты родился с такой нервной системой и воспитывался в неадекватных условиях, поэтому оно и сошлось, что вышло, то вышло, ничего страшного, ты справляешься». Олег, — Сережа смотрит ему серьезно в глаза. — Тебе правда не о чем волноваться. Я понимаю, что это звучит странно, возможно, как большой напряг со стороны, но тебе нет в моей голове. Я думаю, что у меня сейчас более чем адекватное отношение к ситуации и со мной все в порядке.

— Где это адекватное отношение было десять лет назад? — беззлобно усмехается Олег.

— Десять лет назад слишком трясло, чтобы додуматься до такого, — Сережа так же берется за второй тост. — Я думаю, что мне сейчас полегче, потому что я живу спокойно. Из людей, с которыми я поддерживаю контакт, только ты. А с тобой мне хорошо, — улыбается Сережа. — Плюс тишина, уют — тут спасибо тебе — свой дом на самой окраине. Другая страна, где нас никто не найдет — это вполне способствует тому, чтобы перестать дергать все вещи по три раза. Хотя местами у меня это все еще встречается. А еще цифры пять и восемь иногда. Я, кстати говорил, что цифра три у меня прочно связалась с тобой?

— Нет. Почему три?

— Ты мне как-то этот вопрос уже задавал, сидя на койке в детдоме, когда я неудачно точил карандаш. Самый честный ответ — все еще не знаю. И да, ты никогда не обращал внимание, что я почти всегда привожу по три примера или прилагательных, когда пишу или перечисляю?

— Я замечал, что ты много всего пихаешь, вместо того, чтобы сказать кратко.

— Где-то это манера речи, а где-то я действительно считаю. Три глагола, три примера, три прилагательных, — Сережа зависает. — Вот как сейчас. А еще не знаю, пропалил ли ты раньше, но я почти всегда считаю слова, когда пишу. Если короткое предложение, то стараюсь составить его из трех или пяти слов — это происходит очень быстро и на автомате, мне не приходится останавливаться и считать. Ты просто говоришь мысль, а в ней определенное количество слов. Или если же пишешь предложение длинное, то я то же самое проделываю с каждой частью от запятой до запятой.

— Как сложно тобой быть, — качает головой Олег, отпивая кофе.

— На самом деле нет. Это происходит настолько быстро и на автомате, что даже не замечаешь. Замечаешь лишь тогда, когда у тебя появилось тревожность, а ты прошел мимо нужного числа, написал четыре слова вместо трех, и не исправил. Отправляешь потом сообщение с дискомфортом. Ну ладно, это я больше универские случаи вспомнил, сейчас же я с тобой говорю все же устно, только если не пишу тебе, когда ты куда-то поехал по делам. Хотя оно все еще есть, — Сережа берет третий тост, вновь намазывая все слоями — паста, джем, бананы — последний тост твой, доедай. Тебе дискомфортно? — он чуть подается вперед и замирает, внимательно смотря на Олега. Утренний разговор выходит странным. Тема ментального здоровья Сережи давно не поднималась и теперь, когда они начали обсуждать, то как всегда закопались глубоко. Впрочем, Сережа уже знал, если Олег получит ответы на все свои вопросы, то успокоится надолго.

— Нет, мне было бы дискомфортно, если бы ты сидел сейчас напротив с желтыми линзами, — Олег видит, как Сережа неприятно морщится, но тут же делает глоток, успокаиваясь.

— У меня до сих пор в голове не укладывается, как ты провернул всю эту схему. Если бы в меня выстрелили пять раз, я бы точно не стал разбираться, что человека к этому побудило и не выяснял бы, спятил он или нет, только… — задумчиво кусает губу Сережа. — Пожалуй, только если бы речь не шла о тебе.

— Именно, Сережа. Речь шла о тебе, — негромко продолжает Олег. — К тому же, я всегда знал, что у тебя проблемы с головой, просто до последнего момента не представлял насколько. Ты так хорошо скрывал, а я был слеп, потому что просто не мог или не хотел в это окончательно поверить. Поэтому, когда поправился, еще какое-то время приходил в себя, затаившись в Питере. Гонял мысли по кругу на хуже тебя, а потом понял, что с ума сойду, если не распутаю это. Оказалось очень удачно, что я знаю Сашу.

— Да, мы с ним пару раз пересекались случайно после универа. Он такой странный, весь такой замкнутый педант.

— Я тоже с ним редко виделся после учебы, наверное, чаще все же, чем ты, но контакт держал, он действительно хороший психолог. Он, кстати, помог разгрести мне свои проблемы…

— Да, я помню про ПТСР, мне правда безумно жаль, — искренне говорит он, кусая губы сильнее.

— Это был не ты, мы уже в этом разобрались. И ты не один, кто чувствует сейчас себя гораздо лучше, — серьезно произносит Олег и Сережа, который уже выспросил все у Олега по этому поводу и приложил все усилия, чтобы вытащить Олега из этого состояния, благодарно кивает:

— Так, а потом?

— А потом он помог покопаться в проблемах твоих, — продолжает быстро Олег, пока Сережа вновь не завис на этой мысли. — Он, как любитель сложных задачек, изучил подробности твоего дела, пока ты был в тюрьме. Говорил, что даже как-то хотел поработать с тобой, но не пустили из-за Рубинштейна. Кстати, как раз-таки Саша и подкинул мне справки, где его найти. Я бы сам справился, но так вышло быстрее. Я потом показал ему дело, которое я забрал от Рубинтейна. Саша сказал, что тебя пичкали редкостной дрянью под предлогом лечения.

— Страшно вспомнить, как долго это продолжалось. У меня в голове творилось такое, что я уже не понимал, что делаю только хуже.

— Понимаю. Твое дело все еще у меня. Если захочешь, то можешь как-нибудь почитать.

— Я подумаю над этим, — Сережа задумчиво ведет пальцем по столу, вычерчивая какой-то узор, прежде чем спросить. — Я сравнительно недавно узнал о том, что ты навещал Рубинштейна и выкрал дело, но все хотел спросить… Что ты сделал с этим подонком?

— Убил. Но сначала вспомнил про самые интересные пытки, с которыми сталкивался в своей работе, — произносит Олег с равнодушным лицом, откидываясь на спинку стула.

Сережа допивает свой кофе, удовлетворенно ставит кружку на стол, а затем довольно и жутковато ухмыляется:

— Я рад. Спасибо.

Пару минут спустя Сережа убирает все со стола, пока Олег моет посуду. Как только он заканчивает, вытирает руки и поворачивается, то он тут же натыкается на стоящего позади него Сережу.

— Мы с тобой давно не трахались на кухне, — произносит он, положив Олегу руки на бедра и сжимая. — Сколько ты будешь меня динамить?

— А ты не привык, что тебя со школы так динамят? — хрипло смеется он, получая легкий толчок в бок от Сережи.

— Иди к черту. И дай мне уже повод протереть этот стол, вместо того, чтобы я просто в очередной раз впустую проходился по нему тряпкой.

— Выебать тебя сегодня? Представить, как ты готовишь на кухне — не могу, а вот как трахаешься — да. Но вообще удивительно, как ты вообще занимаешься сексом на кухне, учитывая твою мысль про «плохо», — ухмыляется Олег, поглаживая Сережу по плечам, груди, скользя руками ниже и проникая под толстовку.

— Трахаюсь с огромной тревожностью, — смеется Сережа, но уже через секунду выгибается и стонет с довольной ухмылкой. — Но ее быстро отрубает, когда ты нагибаешь меня.

— Видимо, мне стоит делать это почаще, — ухмыляется Олег, настойчиво проводя руками по прохладной коже, намеренно касаясь сосков, скользя ниже прям по краю брюк.

— Да, было бы неплохо, — протяжно стонет Сережа, запрокидывая голову, пока Олег, прижимая, ведет по шее губами. — Как насчет потрахаться сегодня вечером?

— А что сейчас? — прикусывает кожу Олег, оставляя свежий засос на шее Сережи, рядом с теми, что уже почти сошли. У Разумовского несколько лет ушло на то, чтобы привыкнуть к следам.

— А сейчас я хочу курить, да и заодно кое-что тебе показать. Пойдем на крыльцо.

Олег хмыкает в шею, целует еще пару раз, прикусывает бледную кожу, оттягивая, отчего Сережа вздрагивает, прижимаясь бедрами плотнее. Проводит языком по месту укуса, а затем отпускает, разворачивая и шлепает по заднице.

Пару минут спустя, оба сидят в тени навеса на ступеньках перед домом.

— Ты мне в школе говорил, что, если эксперимент с сигаретами не понравится, всегда можно бросить, — Сережа затягивается, довольно жмурясь и слегка запрокидывая голову.

— Из того делаю вывод, что тебе нравится, — усмехается Олег, тоже делая затяг. — Признайся, тебе вообще много что со мной нравится.

— Поэтому я здесь, а не где-либо еще.

Олег, едва-заметно улыбаясь, переводит взгляд на Сережу. Вглядываясь в такой знакомый не изменившийся на годы веснушчатый профиль. Скользит взглядом по длинной шее, острому подбородку, тонким ярким губам, сжимающим сигарету, прямому носу, высокому лбу. Сережа отлично смотрится на этом крыльце, особенно на фоне рыжеватой кирпичной кладки. Олег тянется рукой, проводя по выступающей скуле, поглаживая загрубевшими костяшками пальцев:

— О чем задумался? Опять что-то вертишь в голове?

— Я всегда верчу. Мы с тобой так не дообсудили список, продолжить?

— Давай весь, — кивает Олег, убирая руку, опирается ею на верхнюю ступеньку, чуть подаваясь назад, и внимательно слушает.

— Список, — тянет Сережа. — Там не так уж много и осталось. Я говорил тебе, что больше с возрастом переключился на обсессии, чем комульсии. Действий тоже хватает, но их стало меньше. А вот обсессии… Я все еще подбираю ряды синонимом и антонимов. Повторяю конкретные слова и фразы по несколько раз в определенном порядке. Или образы. Иногда нужно вспомнить определенные сцены или набор картинок в нужной последовательности. Наверное, это самое раздражающее. Я поймал себя впервые на таком лет в пятнадцать. Иногда почти доходило до слез и близкого к истерике состояния, потому что я должен был представлять последовательность образов в голове один за другим и я не мог часами уснуть. Это выматывало.

— И сейчас выматывает?

— Не так сильно. Хотя занимает иногда приличную часть времени. Если волнуешься или что-то происходит, надо вызвать в памяти этот образ. Потом другой на какую-то другую ситуацию определенное количество раз. Иногда это адски бесит, но это легче контролировать, чем раньше. В первую очередь, потому что это только в моей голове, и никто это не видит. А я это делаю практически постоянно. Иногда мне кажется, что я веду параллельно два действия: в реальности и в голове. Иногда образ должен быть противоположным мысли, иногда схожим, иногда я должен представить как мысль распадается, смять ее или выкинуть в окно, стереть, иногда с конкретным человеком…

— На меня это тоже работает?

— Да, — спокойно кивает Сережа, продолжая курить как ни в чем не бывало. Зажав сигарету зубами, вытягивает ноги, потягиваясь. — Очень много. Я должен вспомнить разные куски твоей квартиры в Питере, если пролетела негативная мысль, связанная с тобой, чтобы все было хорошо. Или Банковский мост. Вот почему Банковский мост? — пожимает плечами Сережа. — Мне уже надоело за тридцать лет копать причины и следствия.

— Может помнишь, как мы там гуляли, поэтому вспоминается?

— Может быть, — кивает Сережа. Докурив, тушит окурок о стеклянную квадратную пепельницу, стоящую между ними. Берет вторую сигарету, подносит зажигалку, раскуривая, поправляет толстовку, оттягивая от шеи.

— Тебе в толстовке не жарко? Все же субтропики.

— Нет, нормально, сейчас все равно сейчас обратно под кондиционер. Так вот, — Сережа облизывает пересохшие губы. — Самое бесячее в этих образах, когда ты с ними вынужден что-то делать. Например, представлять с трех ракурсов. Мысленно их открывать и закрывать. Или мысленно их обводить. Знаю, звучит странно, это все вообще жутко странно. Помнишь, как мы шли по двору от детдома, обходили пятиэтажку и выходили на широкую улицу? Ты не представляешь сколько раз я мысленно должен был проводить «линию», заворачивая за этот угол. Это… как смотреть на 3D модель в твоей голове, простраивая маршрут линией как в гугл картах. Пожалуй, самое близкое описание, что я могу подобрать, чтобы ты понял.

Олег кивает. Он понимает. Может быть не так, как Сережа. Но понимает и принимает, без осуждения. Он уже смирился с мыслью, что с ОКР Сереже справляться сложно. Может быть он не справится никогда. Но это не делает его хуже и не меняет отношение Олега к нему.

— Я понимаю принцип. В какой-то степени… есть своя логика, — произносит медленно он, стараясь выражаться аккуратнее. Докурив свою сигарету, он также тушит окурок, ожидая, пока докурит Сережа, смотрит как тот подносит сигарету к губам, затягивается, а затем странно сжимает пальцы правой руки, едва-заметно дергая ими. — К слову, о компульсиях. Я уже лет десять вижу тот жест, но ни разу не спросил — что ты делаешь с рукой?

— Это? — Сережа чуть сильнее сжимает в правой руке сигарету тремя пальцами и почти незаметно слегка двигает ими пару раз.

— Да, — кивает Олег. — Я сначала думал, что ты волнуешься, поэтому дергаешь рукой. — А сейчас предположил, что это больше похоже на компульсию как с краном.

— Это, наверное, самое странное из всего, что я делаю.

— Сережа, ты всегда и без ОКР был странный, — хмыкает Олег.

— Ладно, только конкретно это реально ебануто. Помнишь у меня в общаге впервые был сонный параллич? Когда я проснулся как по шаблону с криком и в холодном поту? Я еще после этого с месяц не мог нормально спать в темноте. Так вот, я был настолько напуган той дрянью — да, я слишком отчетливо это помню, и да эти картинки у меня рандомно до сих пор вылезают перед глазами и придумываю к ним противоположные или кидаю в окно — я был настолько напуган, что поделился не только с тобой, но с первым попавшимся человеком. С нами тогда сидела Рима на лекциях по истории, вспоминаешь? Та самая верующая фанатичка. Так вот, она сказала, что если перекреститься, то демоны меня отпустят. Я покрутил ей пальцем у виска, потому что не верю в это дерьмо. И тем не менее начал компульсивно креститься следующие несколько месяцев. Как видишь, не избавился, просто редуцировал этот жест.

— Я бы и эту Риму пристрелил за ее светлые идеи, — выдыхает Олег.

— Ничего не имею против, — Сережа пожимает плечами, тушит сигарету, встает, вновь потягиваясь, оглядывая пейзаж перед домом. — Знаешь, я люблю Питер, но совершенно не скучаю по его климату. Солнце, жара и местные пальмы мне нравятся больше.

— Кто бы мог подумать, что Сергей Разумовский приживется не в Нью-Йорке, а в фермерской Джорджии, — смеется Олег, вставая и обнимая за плечи.

— А что тебе не нравится? Тепло, океан относительно близко, а еще тут шикарные персики. Ну и здесь, особенно на отшибе в нашей «деревне» меня никто не будет искать, так что я готов пожить тут какое-то время. И никто не увидит здесь, что я могу свободно делать так, — поворачивается он к Олегу, подцепив пальцами подбородок и целуя в губы.

Олегу до сих пор сложно поверить, что Сережа наконец-таки нормально к нему прикасается.

В течение дня Разумовский еще несколько раз прижимает его, валяется в обнимку на диване, копаясь в своем ноутбуке. Целует, останавливаясь на лестнице по пути в спальню. Куда Олег и тащит Сережу, схватив в охапку, под его довольный смех.

Олег открывает дверь с ноги, потому что руки заняты Разумовским. Подталкивает Сережу в комнату, подхватив под задницу, сжимая. Не выпуская из объятий, идет к кровати, продолжая целовать на ходу. Олег толкает, нависая сверху, подхватывает край толстовки, стягивая, отчего собранные в свободный хвост волосы тут же путаются еще больше. Олег уже знает этот момент — трахаться в одежде Сережа не любит до сих пор. «Слишком грязно». Но это почти единственная мелочь, которая остается с тех времен. Сережу больше не клинит с сексом, не случается панических атак, он не застревает на действиях: здесь, Олег готов признать, прогресс был значительный. И он очень хотел поверить Сереже, что когда-нибудь тот также продвинется и со всем остальным.

Олег склоняется ниже, прижимаясь, утыкаясь носом в шею и вдыхая такой знакомый запах сережиного шампуня и геля для душа. Касается шеи губами сначала мягко, потом более настойчиво, прикусывает, оставляя след от зубов, а затем втягивает кожу в рот, зная, что на месте потом будет еще один фиолетовый синяк, благо Сережа перестал возражать насчет следов. И судя по сережиному стону, тот действия Олега очень даже одобряет.

— Ты в курсе, что ты моя обсессия, Олег? Слишком приятно, — кусает губы Сережа, обнимая Олега за плечи, выворачиваясь, чтобы поцеловать в губы.

Олег лишь хмыкает, быстро отвечая на поцелуй, скользит губами ниже по подбородку, проходится по ключице. Довольно стонет в ответ, чувствуя под футболкой сережины прохладные ладони, вздрагивает от контраста прикосновения ледяных рук с его разгоряченной кожей. Выгибается, когда Сережа снимает его футболку, кидая на пол. Подается ближе, помогая стянуть сережины брюки с бельем. А затем ловит аккуратные запястья, крепко сжав, заводит их над головой. Олег тянется к прикроватной тумбочке, доставая длинную веревку, затягивает на тонких запястьях, привязывая к изголовью кровати. Сережа несильно дергает руками, проверяя: веревки не впиваются, но держат крепко. Изначально идея была в том, что если хотя бы частично зафиксировать Сережу, то тот будет меньше дергаться из-за компусльсий. Но в результате все переросло у обоих в интересный кинк.

Олег подхватывает пальцами подбородок, заставляя приподняться, посмотреть в глаза, и вновь целует, уже более глубоко и резко, толкаясь языком, вылизывая. Сжимает пальцами скулы сильнее, заставляя раскрыть рот шире и не давая сомкнуть губы. Трахает языком, наслаждаясь, как Сережа отвечает и громко стонет в поцелуй, выгибаясь, подаваясь при каждом толчке бедрами.

Лишь когда становится нечем дышать, Олег отстраняется, проводит широко языком по губам еще раз. Скользит ниже, едва ощутимо касаясь следов на шее, целуя. Ведет руками по груди, животу, настойчиво, слегка задевая кожу ногтями, а затем касается и языком, то прикусывая кожу, то облизывая, уже зная, где у Сережи чувствительные точки, и где ему особенно нравится. Широко скользнув ладонями обратно вверх, Олег сжимает меж пальцев соски, слегка оттягивая, вырывая у Сережи довольный стон:

— Господи, Олеж, — протяжно и громко стонет Сережа. — Ты ведь знаешь, что ты однажды точно сведешь меня с ума?

— Знаю, — кивает Олег, оттягивая еще раз, а затем чувственно поглаживает пальцами, заставляя Сережу громко простонать. — Но куда уж больше? К тому же это ведь безумно приятно, не правда ли?

Сережа быстро кивает, облизывая сухие губы, выгибаясь, словно прося всем телом еще.

— Слишком хорошо, — возбужденно шепчет он, разводя ноги шире, и Олегу не нужно дополнительных намеков, чтобы спуститься чуть ниже. Он сжимает бедра Сережи, проходится по внутренней стороне, настойчиво, заставляя еще больше выгнуться. Ведет пальцами между ног, сжимая сквозь плотную ткань уже твердый член под довольные стоны Разумовского. Быстрым движением расстегивает свои джинсы, приспуская их вместе с бельем, также откидывая их в сторону. Обхватывает член Сережи пальцами, медленно проводя до основания.

— Охуенно, — протяжно стонет Сережа, нетерпеливо толкаясь в ладонь. — Раньше шло гораздо тяжелее.

— Ты вообще много чего полюбил за эти десять лет, я смотрю, — Олег подается ближе, опускаясь, проводит языком по головке, наблюдая как лицо Сережи искажается от удовольствия, и он натягивает веревку сильнее, дергаясь, отчего та несильно впивается в запястья.

— Распробовал, — сбивчиво дыша, кивает Сережа, закусывая губу. Вид у Разумовского сейчас довольный и расслабленный: волосы окончательно растрепались, на щеках яркий румянец, губы искусаны, глаза заволокло поволокой от удовольствия, а грудь часто ходит вверх-вниз. У Сережи немало времени ушло, чтобы начать полноценно расслабляться в постели, сосредотачиваясь лишь на ощущениях.

— Что не может не радовать, — быстро отвечает Олег, плотно обхватывая губами головку и опускается ниже, взяв в рот почти до основания, заставляя Сережу выгнуться дугой. Олегу нравится делать приятное, нравится, как реагирует Сережа, что в эти моменты он думает только о нем. Приподнявшись, Олег вновь берет пару раз, заглатывая глубже, не прекращая движений, скользит рукой по внутренней стороне бедра и ведет дальше, поглаживая меж ягодиц. — Мне нравится, когда ты такой, — тянет он, вынимая член изо рта, быстро облизнув губы.

— Ничего не соображающий? — эхом отдается Сережа. — Я думал ты меня еще в гостиной трахнешь… слишком долго, — сбиваясь почти на каждом слове, произносит Разумовский. — Не то, чтобы я был против…

— В следующий раз трахну тебя и в гостиной, — кивает Олег, облизывая пальцы.

— Договори… — Сережа обрывается, закусывает губу, сдерживая тихий стон. Дергается, когда Олег проникает в него сразу двумя пальцами, медленно расстрахивая, растягивая чувствительные стенки изнутри, заставляя сжиматься сильнее.

— Тише, — выдыхает Олег, накрывая аккуратно губы Сережи ладонью и целует сквозь пальцы. — Расслабься. У тебя прекрасно получается, — кивает Олег, приподнимаясь на локте, продолжая растягивать Сережу, добавляя третий палец, наблюдая за реакцией.

Сережа кивает и напряженное тело под Олегом понемногу смягчается, стоны из-под ладони становятся все громче, пока Олег не убирает руку.

Сережа всегда был шумный, яркий, эмоциональный. В университете Олег представлял себе Сережу в сексе именно таким, и несмотря на первые трудности много лет назад, именно таким Сережа для него со временем в постели и раскрывается: сексуальным, жадным до большего и громким. То ли дело было в том, что Сережа действительно переборол часть своих проблем хотя бы здесь, то ли в том, что Олег вытрахивал из него каждый раз последние мозги, что на повторах и грязи зацикливаться Сережа уже не мог.

— Безумно хочу тебя, — томно тянет Сережа, подаваясь бедрами ближе, насаживаясь на пальцы.

— Взаимно, — Олег убирает пальцы, нависает сверху над Сережей, таким растрепанным и распаленным, которому нет дела сейчас ни до зацикливаний, ни до чего на свете. Сереже, в глазах которого так отчетливо светятся желание, обожание и удовольствие, что Олег понимает — за этим взглядом, за эти веснушками на бледном лице, за искусанными губами он готов хоть на край света. Потому что какое бы дерьмо в их жизни не происходило, как бы их не кидала жизнь и как бы сами они не менялись, Сережа для него все еще тот особенный мальчишка с голубыми глазами, который так отчаянно пытался подружиться с ним в детдоме. Тот угловатый подросток, сжимающий свои рисунки и карандаши перебинтованными руками. Студент, что не спал ночами, печатая свои бесконечные доклады, залипая трижды на определенных клавишах. Молодой и успешный предприниматель на пике славы, за улыбчивую маску которого позволялось заглянуть лишь Олегу. Отчаявшийся заключенный. Вечный пациент. Самый близкий человек, друг, партнер. Сережа для него самый странный и неадекватный коктейль в его жизни. Проблема в том, что годы показали, что другого Олегу не надо.

Олег наклоняется чуть ниже, кладет Сереже ладонь на щеку, поглаживая. Откровенно любуется этим румянцем, наслаждается тем, что он причина сережиного сбитого дыхания и затуманенного взгляда. Что только ему так позволено прикасаться к Сереже. Только с ним Сережа так выгибается и стонет, несдержанно и увлеченно, отдаваясь процессу. Только с ним после секса Сережа целуется в душе или мягко смеется под пледом, обнимая на полу возле камина. Только ему Сережа в течение всех этих лет, после бесконечных разлук и воссоединений повторяет: я люблю тебя.

Олег наклоняется ниже, целуя, сначала мягко, а затем все более увлеченно и глубоко, и Сережа отвечает, толкаясь все грубее языком в ответ. Не прекращая поцелуй, Олег прижимается ближе, свободной рукой отводит одну ногу Сережи в сторону, направляя себя и легко входит одним плавным толчком до конца, чувствуя, как Сережа сдавленно стонет в поцелуй. Олег замирает на пару секунд, затем выходит до конца, и вновь резко толкается, заставляя Сережу простонать уже громче.

— Я тебе ни о чем не позволю думать, кроме меня, — выдыхает Олег в его губы. Чуть подается назад, закидывая Сережины ноги себе на плечи, принимаясь ритмично вколачиваться, потому что уже знает, как тот любит — резко и до конца. Наверное, в шутке Сережи о том, что Олег вытрахивает его последние мозги все же есть доля правды. Потому что то, как выгибается Сережа, как стонет, вздрагивает, натягивает веревку на запястьях, явно говорит о том, что в такие моменты у Сережи никаких навязчивых мыслей точно нет.

— Черт, Олег, — стонет Сережа громко с каждым толчком, эхом отдаваясь по всей комнате. — Охуеть, чтоб тебя, — вскрикивает он, хватая ртом воздух, не успевая сжиматься. Растрепанный и распаленный, полностью отдающийся удовольствию, не в состоянии связать и двух слов. Разумовский стонет, переходя на крик, срывая голос, пока Олег глухо рычит, вдалбливаясь в него раз за разом, не аккуратничает как в студенческие годы, когда Сережа тормозил на каждом действии, потому что Сережу заметно отпустило.

Олег наклоняется, продолжая трахать, ловит пальцами за подбородок, впивается жестко и уверенно в губы, трахая еще и языком. — Я твоя единственная мысль, только я, — крепко держит он его челюсть, не давая закусить губу.

— Да, — громко стонет Сережа, сжимаясь внутри. — Черт, ты… — хрипло стонет он, чувствуя, что на грани.

Олег резко толкается до упора, вновь накрывая губы Сережи своими, втрахивая его в матрас, вколачиваясь резко, собственнически, как всегда хотел. Сережа сжимается внутри уже через несколько толчков, кончает себе на живот, сдавленно простонав в поцелуй «Олег». Олег довольно ухмыляется в губы, продолжая двигаться и почти сразу же догоняет, кончая внутрь. Наваливается сверху, придавливая весом своего тела. Замирает на несколько секунд, пытаясь отдышаться, а затем чуть приподнимается, мягко целуя, едва касаясь, наслаждаясь паузой, расслабленностью и теплом, расплывающимися приятной дрожью по всему телу.

Олег еще пару раз касается губ, а после аккуратно выходит и, прежде чем обнять Сережу, он тянется к изголовью кровати, отвязывая. По очереди берет каждое запястье, целует, прикрыв глаза, после чего поворачивается к прикроватной тумбочке, доставая салфетки, подавая одну Сереже. Олег достает одну себе, стирая капли с живота и лишь потом поворачивается к тянущемуся навстречу Сереже. Он обнимает Олега за талию, кладет голову на плечо, пытаясь отдышаться и прийти в себя:

— Ты не представляешь, как я обожаю с тобой трахаться, — довольно тянет Сережа, целуя в шею. — Жаль, что не сразу пошло.

— Зато потом ты разошелся, — усмехается Олег, нежно поглаживая Сережу по волосам. Олег прижимает к себе Сережу бережно и аккуратно, на контрасте с тем как трахал, будто тот может в любой момент рассыпаться. Но Сережа лишь с довольной улыбкой устраивается у него на груди.

— Разве это не хороший показатель того, что я справляюсь? Ну, не считая салфеток, — хмыкает Разумовский, водя задумчиво пальцами по груди Олега, стараясь не задевать следы от шрамов.

— Я думаю, что ты справляешься отлично, — искренне кивает Олег. Учитывая, как сократился список Сережи и как свободнее он стал во многих вещах, включая секс, справлялся он действительно хорошо. Не идеально, но вполне достойно.

— Знаешь, мы с тобой, неплохо друг с другом ладим, — продолжает Сережа, поглаживая. — Наверное, потому что все остальные идиоты.

— Несомненно, — кивает Олег, притягивая Сережу ближе. Ерзает, устраиваясь поудобнее, чувствуя, как наваливается приятная сонливость и усталость. — Я рад, что ты рядом, — добавляет Олег. Каким бы невыносимо сложным и противоречивым ни был Сережа, он никогда от Олега не отворачивался. Был рядом, поддерживал, вытаскивал его в разных ситуациях. Единственная его навязчивая мысль, от который не особо и хотелось избавляться.

— И я рад, — кивает Сережа. — А то торчал бы сейчас либо в психушке, либо в тюрьме, — голос Сережи тоже становится тише и размереннее, потому что его тоже явно начинает клонить в сон.

— Если ты там окажешься, то я снова тебя вытащу.

Сережа усмехается, счастливо улыбаясь.

Олег видит эту искреннюю улыбку и улыбается в ответ. Ради таких улыбок, крепких объятий, бесконечного понимания он готов мириться с любыми повторами. Сережа справляется понемногу и Олег в который раз ловит себя на мысли, что надеется, что Сережа однажды вылечится полностью. И что они справятся. Вместе.

— Отдыхай, — Олег наклоняется, целуя Сережу в лоб.

— У нас с тобой большие планы, набирайся сил, — Сережа улыбается, прикрывает глаза, слегка сжав пальцы на правой руке еле заметно дергает ими — раз, два, три. Устраивается удобнее на груди Олега и, счастливо улыбаясь, проваливается в спокойный сон без кошмаров.

Комментарий к Эпилог

Работа над фанфиком длилась три года с переменным успехом. Шло тяжело, потому что фик автобиографическй и практически все примеры взяты из жизни, кроме совсем тяжелых моментов, например, с порезами или сценой в ванной. Эта работа изначально задумывалась как терапиядля себя, поэтому проработав многие психологические вопросы во время написания, я с облегчением ставлю точку.

Изначально, я планировала закончить на “Маске”, но, поговорив с друзьями и почитав комментарии, пришла к выводу, что лучше сделать более позитивную концовку - так появился эпилог, намекающий на “Чумного доктора”. Хотя я все еще за открытый финал.

Глава про созависимость так же не планировалась, но она совпала с моим выходом из токсичных отношений и я посчитала, что хорошо подойдет. Я благодарна бывшей за то, что она ушла: мой уровень тревоги заметно снизился, как и многие проявление ОКР, и я чувствую себя гораздо лучше.

Девять психологов, 20 лет непонимания, таблетки, а также особо активная работа в течение последнего года помогли взять себя в руки, поправить ситуацию и выложить эту работу. Прописывать все в деталях и выкладывать каждую главу было невероятно сложно, но это хорошая работа над собой.