Говорят ли нам правду об СССР наши московские корреспонденты? \\ Дальний Восток вблизи [Борис Крумов] (fb2) читать онлайн

Издательство «Прогресс» выпускает на иностранных языках книги серии «Свидетельства об СССР», которые адресованы зарубежному читателю. Авторы книг этой серии — посетившие СССР прогрессивные журналисты, писатели, общественные и политические деятели из различных стран — рассказывают, что они видели в нашей стране, о своих встречах с советскими людьми, о различных сторонах жизни общества развитого социализма.

В сборниках «По Советскому Союзу» книги этой серии в переводе на русский язык в сокращенном виде предлагаются вниманию советского читателя. Сокращения сделаны в основном за счет приводимых авторами общих сведений об СССР, фактических данных по истории, политике, экономике, культуре, которые, несомненно, интересны для зарубежного читателя, но хорошо известны каждому советскому человеку. Хотя в этих книгах, возможно, много общеизвестного, тем не менее наш читатель с интересом прочтет о личных, непосредственных впечатлениях иностранных авторов о Советском Союзе, о том, какой они видят и как воспринимают советскую действительность.

ПО СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ

© Перевод на русский язык «Прогресс», 1982

ПРЕДИСЛОВИЕ

Интересное начинание издательства «Прогресс» — выпуск сборников «По Советскому Союзу», авторами которых выступают зарубежные писатели, — стало доброй традицией. И вот почему.

Прежде всего отнюдь не безынтересно посмотреть на себя со стороны, тем более что взгляд этот — дружески объективный. Авторы сборников отмечают не только достижения советских людей, но и обращают внимание на наши еще не решенные проблемы. К тому же благодаря этим книгам читатель знакомится с зачастую необычным, новым подходом писателя к той или иной волнующей нас проблеме, а значит, получает о ней более широкое представление.

Эта своего рода обратная связь характерна для всех вышедших в свет сборников «По Советскому Союзу». Она становится все прочнее по мере расширения географии поездок зарубежных авторов по СССР и тематики публикуемых произведений.

На этот раз издательство «Прогресс» знакомит нас с работами двух авторов — американца Филлипа Боноски и болгарина Бориса Крумова. На первый взгляд тематика их книг слишком далека друг от друга, чтобы «ужиться» в одном сборнике.

Филлип Боноски повествует о стараниях американских корреспондентов в Москве показать в извращенном свете советскую действительность и выполнить тем самым социальный заказ хозяев, а Борис Крумов рассказывает о своем путешествии на Чукотку, в суровый край, где после Великого Октября произошли огромные перемены. Эти столь разные произведения невидимыми нитями связывает стремление авторов объективно отразить созидательную жизнь советских людей, строящих коммунистическое общество.

Автор книги «Говорят ли нам правду об СССР наши московские корреспонденты?» Филлип Боноски хорошо известен советским читателям по публикациям в периодической печати, а также по вышедшим в русском переводе романам «Долина в огне», «Волшебный папоротник» и критико-публицистической книге «Две культуры». Филлип Боноски — человек интересной и нелегкой судьбы. Он начал литературную деятельность в 1942 году, опубликовав в журнале «Стори мэгэзин» свой первый рассказ. Сын сталевара, проведшего полжизни у доменной печи, Филлип Боноски сам несколько лет проработал на металлургическом заводе. Активно вступив в борьбу за права трудящихся, он стал одним из руководителей американского профсоюзного движения. В 30-е годы, во времена «великой депрессии», будущий писатель возглавил в Вашингтоне один из профсоюзов — Рабочий альянс.

Но тяга к литературному труду оказалась сильнее, и коммунист Филлип Боноски становится редактором марксистского ежемесячного журнала «Мейнстрим», а с 1968 по 1974 год заведует отделом культуры «Дейли уорлд», газеты американских коммунистов. В 1978 году газета посылает его корреспондентом в Москву. Многочисленные поездки по СССР, встречи с советскими людьми позволили писателю глубже проникнуть в жизнь советского общества, уловить ее напряженный ритм.

Не случайно книгу Филлипа Боноски отличает полемический задор и глубокая убежденность автора в правильности своих мыслей и выводов.

Эпиграфом к своему труду писатель избрал слова Джоша Биллингса: «Беда людей не в том, что они не знают, а в том, что многие из полученных ими сведений не соответствуют действительности». Знакомясь с книгой, понимаешь, что эти слова автор относит к американским читателям, которые находятся под постоянным воздействием антисоветской пропаганды и, что греха таить, часто подпадают под ее влияние. Ибо, как пишет Филлип Боноски, «если ежедневно вы получаете по почте анонимные письма, в которых говорится, что ваш сосед бьет свою жену, или что он бездельник, или что он мошенник, то в конце концов вас можно извинить, если вы поверите чему-либо из всего этого, решив: „Нет дыма без огня!“

Что касается дыма, то американские корреспонденты, аккредитованные в Москве, его не жалеют. Филлип Боноски на конкретных примерах показывает, какие „материалы“ они передают в свои газеты. В статьях и репортажах из Москвы они бездоказательно обвиняют советских людей в расизме и антисемитизме, но разве нужны какие-либо доказательства владельцам „Нью-Йорк таймс“? Боссам западной прессы требуются такие московские корреспонденции, которые соответствовали бы их взглядам. И журналисты лезут из кожи вон, стремясь представить кучку диссидентов борцами за свободу, раздобыть новые „доказательства“ растущей „советской угрозы“, оклеветать советский образ жизни. Ведь ложь о Советском Союзе — ходовой товар на буржуазном пропагандистском рынке. Обширна не только „тематика“ дезинформации, поставляемой американскими буржуазными корреспондентами. Изощренны и методы ее подачи. Западная пропаганда подсовывает свой товар в яркой, привычной упаковке, и американский читатель зачастую автоматически проглатывает содержимое, не обращая внимания на вкус.

В Соединенных Штатах находится немало людей, которые попадаются на ловко замаскированный пропагандистский крючок. Многие неискушенные в политике американцы верят такой „информации“ просто потому, что она напечатана на бумаге.

Несколько лет назад один из моих друзей, принимавших участие во встрече американской и советской молодежи в Москве, рассказал такой эпизод. В перерыве между заседаниями он разговорился с молодой женщиной из Нью-Йорка, впервые посетившей Советский Союз. Гостья призналась, что до визита в Москву крайне неприязненно относилась к СССР и приехала лишь для того, чтобы еще более укрепиться в своих взглядах. Но против всех ожиданий, она встретила здесь не покорных роботов, слепо выполняющих приказы „верховной“ власти, а симпатичных образованных людей, которые откровенно делились с ней своими радостями и заботами и внешне мало отличались от американцев. Все это настолько плохо увязывалось с ее прежними представлениями, что поначалу она была просто ошеломлена. Вряд ли можно сомневаться, что прежние представления нью-йоркской девушки об СССР были результатом „промывки мозгов“, о которой пишет Филлип Боноски.

Хотелось бы обратить внимание читателя еще на одну особенность книги Филлипа Боноски. Рассказывая об Америке, автор заставляет нас по-новому взглянуть на советскую действительность. Мы нечасто задумываемся над тем, какие преимущества предоставляют бесплатное медицинское обслуживание, образование, гарантированная работа. Советские люди не думают о том, что завтра они могут оказаться за воротами своего предприятия или учреждения; они со спокойной душой отдыхают на море, в санаториях, не беспокоясь о том, что нечем будет платить за квартиру. Для нас все завоевания социализма — нечто обычное, раз и навсегда установленное. А ведь это немалая часть нашего материального и „морального“ бюджета, которую мы порой забываем учитывать и о которой очень многим постоянно приходится помнить в тех же Соединенных Штатах, да и в других странах Запада.

Однако наши достижения отнюдь не заслоняют проблем. Да и было бы странно, если бы последние полностью отсутствовали. К сожалению, буржуазные журналисты, как правило, беззастенчиво раздувают проблемы нашего общества, искусно дополняя свои писания неприкрытой ложью и клеветой. Это мешает взаимопониманию между американским и советским народами, способствует созданию обстановки вражды и недоверия в мире. Вот почему, отмечает автор, обращаясь к читателям, нельзя допустить, чтобы продажные писаки „заставили вас платить за их чернила вашей кровью“.

Мир необходим всем, и только он позволит решить проблемы, стоящие перед человечеством, — таков постоянный рефрен книги американского автора.

Другому автору сборника, Борису Крумову, нет нужды специально упоминать о любви советских людей к миру. Об этом говорит все его произведение. Писатель рассказывает, казалось бы, о самом будничном — работе, которой заняты люди, об их повседневных заботах и отдыхе, о мечтах и стремлениях. Но в масштабе огромной страны созидательный труд возможен лишь в условиях мира. Созидание немыслимо во время войны.

Борис Крумов принадлежит к тому поколению людей, которому война знакома не только понаслышке. Будучи еще совсем молодым, он участвовал в подпольной борьбе с фашизмом. Болгарская молодежь знакомится с событиями тех лет и по нескольким остросюжетным книгам писателя. Всего Борис Крумов создал около двадцати романов и повестей.

Несколько лет назад болгарский писатель впервые посетил советский Дальний Восток и, как он сам говорит, „заболел“ этим краем. Последовали новые поездки — на Сахалин, на Чукотку. Потом родилась книга „Дальний Восток вблизи“, последняя глава которой „Путешествие на Чукотку“ переведена на русский язык и включена в настоящий сборник.

Не так уж много времени прошло с тех пор, когда Чукотку называли краем, забытым богом и людьми. Борис Крумов приводит в своей книге слова полицейского офицера, который так напутствовал ссыльного революционера: „О Средне-Колымске нам ничего не известно, кроме того, что там невозможно жить. Поэтому мы вас туда и отправляем“.

Это время безвозвратно ушло. Ушли и те времена, когда первыми задачами Советской власти здесь была борьба с массовыми болезнями и вековой отсталостью. Огонь жирника, обогревавшего в яранге многие поколения оленеводов, сменился теплом и светом Билибинской атомной электростанции. На теперешней Чукотке обычными стали многоэтажные дома и современные кинотеатры. Гигантские авиалайнеры связывают отдаленный край с центром страны.

Все это впечатляющие, сразу бросающиеся в глаза черты нового. Изменяя жизнь вокруг себя, менялся и сам человек. Те, кто читал произведения Юрия Рытхэу или замечательный роман Олега Куваева „Территория“, несомненно, согласятся с нами. Советский Север вообще и Чукотка в частности интересны прежде всего с социальной точки зрения.

Люди, приехавшие сюда на два-три года, зачастую остаются в этих краях на двадцать лет, а то и навсегда. Дело здесь не только в высокой зарплате. Север любит сильных, отважных людей, которых там большинство. Их объединяет своеобразный, неписаный кодекс чести, помогающий отбросить случайных попутчиков и по достоинству оценить истинные способности людей, их человеческие качества.

Не рассматривая подробно эти особенности жизни в условиях сурового Севера, Борис Крумов тем не менее подметил их и отразил в потретах нескольких героев своей книги. Писателю удались образы коренных жителей полуострова — чукчей и эскимосов. Советская власть принесла этим в прошлом отсталым народностям не только блага современной цивилизации, но и предоставила возможность национального самовыражения. Традиционные занятия местного населения — оленеводство и морской промысел — отнюдь не отмерли, а поднялись на новую высоту. Как никогда, расцвела национальная культура. Всему этому есть подтверждения в книге Бориса Крумова.

В своих поездках по этому необычайно своеобразному краю автору довелось увидеть много интересного. Эскимосы села Сиреники взяли его с собой на охоту в море. Ее описание, пожалуй, составило самые лучшие страницы книги. Вместе с автором читатель словно воочию видит суровые лица охотников, слышит крикливые голоса птиц и гром выстрелов, ощущает то непередаваемое на словах состояние, которое предшествует погоне за зверем. Охота ведется здесь не ради забавы, она дает коренным жителям традиционные продукты питания и материал для местных промыслов.

В заключение хотелось бы отметить одну важную особенность книги Бориса Крумова. Она пропагандирует реальный социализм, которому чукотская земля обязана своим возрождением.

Остается лишь пожелать читателям нового сборника „По Советскому Союзу“ интересной и приятной встречи с творчеством Филлипа Боноски и Бориса Крумова, на этот раз пишущих о нас и о нашей стране.

Александр Литвинов

ФИЛЛИП БОНОСКИ ГОВОРЯТ ЛИ НАМ ПРАВДУ ОБ СССР НАШИ МОСКОВСКИЕ КОРРЕСПОНДЕНТЫ?

Phillip Bonosky

Are Our Moscow Reporters Giving Us the Facts About the USSR?

Progress Publishers, Moscow, 1981

Перевод с английского И. Тумаджанова

ЧАСТЬ I

Беда людей не в том, что они не знают, а в том, что многие из полученных ими сведений не соответствуют действительности.

Джош Биллингс, "Энциклопедия знаний и мудрости"

ФАКТ

Что такое факт?

Как указывает словарь "Американского наследия английского языка" (1969 год), факт — это: "1. Что-либо достоверно известное. 2. Что-либо достоверно утверждаемое. 3. Что-либо объективно проверенное. 4. Что-либо реально, доказуемо существующее".

В седьмом издании нового словаря Мерриама — Вебстера слово "факт" определяется, как: "1. Что-либо сделанное (совершенное). 2. (арх.) Исполнение, действие. 3. Качество действительного, действительность. 4. Что-либо активно существующее, действительное происшествие, случай. 5. Информация, представленная в виде объективной реальности".

Другие американские словари незначительно отходят от этих определений.

А теперь давайте посмотрим, какую трактовку слову "факт", английское и русское произношения которого очень похожи, дает словарь русского языка.

"Факт — 1. Действительное событие, явление, то, что произошло в действительности.

2. Данное, являющееся материалом для какого-нибудь заключения, вывода или служащее проверкой предположения, теории.

3. Утвердительная частица. Употребляется в значении "конечно", "непременно", "действительно" (простонародное)".

(Д. Н. Ушаков. Толковый словарь русского языка. М., 1940.)

"Факт: 1. Действительное, вполне реальное событие, явление; то, что действительно произошло. 2. Частица утвердительная и вводное слово. Да, действительно, так и есть (простонародное)".

(С. И. Ожегов. Словарь русского языка. М., 1978.)

С первого взгляда становится очевидным, что между определениями слова "факт" в американских и русских словарях существует весьма незначительная разница.

Почему же тогда возникает столько недоразумений по поводу употребления одного и того же слова?

Если обе стороны теоретически согласны в отношении того, что такое "факт", откуда берутся расхождения?

"МОЙЩИКИ ОКОН"

Что такое "новости"?

В современном мире существуют два почти полностью противоположных толкования этого понятия.

Если собака укусит человека, пресса капиталистических стран, которая предпочитает величать себя "свободной прессой свободного мира", не воспримет это как новость. Интерес может вызвать лишь обратное — если человек укусит собаку.

Поэтому для западных журналистов прошло незамеченным, когда в 1965–1966 годах в Нью-Йорке было зарегистрировано 30 тысяч случаев укусов людей собаками, причем половину жертв составляли дети и каждый третий из десяти человек был укушен в лицо. Точно так же для буржуазной прессы не новость, если в Гарлеме крыса кусает ребенка.

В 1971 году в негритянском квартале Нью-Йорка от этого пострадало более 200 детей. Но в "газетной ночи", серии статей, рассказывающих о мрачных сторонах жизни капиталистического мира, не нашлось места этому факту.

Социалистическая пресса не набрасывается с жадностью на сенсации типа "человек укусил собаку". Такие события, эксцентричные поступки отдельных лиц, скандальные происшествия, как правило, не находят отражения на ее страницах. Основополагающий курс, которого следует придерживаться журналистам социалистических стран, был определен Генеральным секретарем ЦК КПСС, Председателем Президиума Верховного Совета СССР Л. Брежневым в его Обращении к журналистам на встрече в Ташкенте (1979): "Первоочередная задача каждого честного журналиста состоит в том, чтобы употребить свое перо для дела мира и прогресса народов, для окончания гонки вооружений и уничтожения идеологии милитаризма, колониализма и расизма".

Но этот курс социалистической печати отнюдь не распространяется на западную прессу. Вероятно, определений западной прессы столь же много, сколько самих буржуазных газет. Можно, однако, согласиться со следующей более или менее типичной характеристикой. Она содержится в статье Морта Розенблюма, редактора "Интернэшнл геральд трибюн", напечатанной в его газете 14 ноября 1979 года:

"Западная печать вряд ли совершенна. Мы ставим себе целью сообщить факт, не высказывая о нем своего мнения, но в то же время должны проанализировать его и подать на фоне реальных событий. Этот несколько субъективный подход к объективной действительности не защищен от человеческих просчетов.

Но у нас есть ясная цель. Рассказывая о случившемся, мы пытаемся собирать факты и выслушивать как можно больше сторон и мнений. Хорошие мы или плохие журналисты, решает то, насколько нам удается воздерживаться от суждений. При такой системе читатели могут по крайней мере утешиться тем, что журналисты сознают свой долг перед ними и если иногда ошибаются, то ненамеренно. При всех своих ошибках и просчетах только западная система репортажа гарантирует защиту граждан от искажения истины официальными и частными лицами".

Что касается западных репортеров в СССР, продолжает господин Розенблюм, то "до сих пор большинство журналистов, пишущих из Москвы, были закаленными наблюдателями, вполне отдающими себе отчет в тех ловушках, которые ставит перед ними "промывание окон" — освещение событий, происходящих в социалистических странах. Они научились тому, как передавать в понятных выражениях скользкую информацию в рамках системы, которая выступает против их журналистского стиля".

Господину Розенблюму есть что рассказать о своей профессии в книге "Перевороты и землетрясения" (1979). Ее название связано с традиционным американским отношением к выбору новостей из-за рубежа, ставшим руководством для многих поколений редакторов: "Все, что интересует читателя, — это перевороты и землетрясения".

Но вернемся к газетному кредо господина Розенблюма: "Рассказывая о случившемся, мы пытаемся собирать факты и выслушивать как можно больше сторон и мнений". Пытаясь понять, как оно воплощается в жизнь, Олаф Стэнфорд просмотрел месячную подшивку "Интернэшнл геральд трибюн" с 11 сентября по 8 октября 1978 года. Он обнаружил, что за это время в газете, которая издается в Париже, появилось более ста тридцати репортажей, статей и информационных сообщений о социалистическом мире, и особенно об СССР^[1].

Стэнфорд сообщает, что из 50 публикаций, посвященных общественно-политической жизни в социалистических странах, в 30 рассказывалось о "диссидентах". В других 20 читателям "Геральд трибюн" — по собственному признанию газеты, в основном служащим американских корпораций в Европе — говорилось, что все за "железным занавесом" сходят с ума по джинсам и делают (анонимно) исключительно критические заявления о коммунизме, коммунистах, коммунистических лидерах и т. д.

По словам Стэнфорда, почти в 30 публикациях, напечатанных в "Интернэшнл геральд трибюн" за четыре недели, авторы высказывают чрезмерное беспокойство по поводу мнимого увеличения численности войск Варшавского Договора, дополняя, уточняя и повторяя друг друга. То, что их информация противоречива, не имеет значения. Очевидно, как это представляют себе редакторы газеты, важны не факты (их неоткуда взять), а постоянно повторяемая мысль о том, что русские вооружаются, что русские представляют угрозу.

Стэнфорд считает, что такое положение дел типично не только для одного этого месяца, то же самое было и раньше и, скорее всего, останется в будущем.

Другими словами, что-то здесь не так.

Я спросил Виталия Корионова, политического обозревателя ведущей советской газеты "Правда", как он понимает слово "новости". Он ответил: "Каждый владелец журнала или газеты в США подходит к новостям с позиций того класса, интересы которого он представляет".

Если бы эти слова услышал господин Розенблюм, он, без сомнения, стал бы отрицать то, что в США существуют классы — "только группы давления", — с неменьшим усердием, чем то, что его газета представляет чьи-либо интересы. "Нью-Йорк таймс", — продолжал Корионов, — не публикует всех новостей. Она подходит к ним выборочно. Эта газета выбирает новости по своему вкусу".

Я напомнил ему, что девиз "Нью-Йорк таймс": "Все новости, что годятся в печать".

Он ответил: "Нью-Йорк таймс" не публикует всех новостей. Она выбирает. Подбор материалов объясняется ее классовыми интересами. Даже девиз газеты — "все новости, что годятся в печать" — подразумевает отбор, оценку, предвзятость. Естественно, что при таком подходе материалы о Советском Союзе, публикуемые западной прессой, обходят стороной все положительное, что было достигнуто в нашей стране. Советский народ занят мирным, созидательным трудом. Он хочет жить в мире. Но ваши буржуазные газеты об этом, как правило, умалчивают. В них нет правдивой информации о том, как наш народ трудится, ибо такие сообщения говорят не в пользу капиталистического мира. Вместо этого печатаются байки о "советской угрозе" или "советской опасности". Однако доказательств, подтверждающих миф о "советской угрозе", не существует. Что же делают западные журналисты? Они вынуждены изобретать факты. В итоге получается не информация, а дезинформация. Мы, конечно, совсем по-другому рассказываем о жизни нашей страны. Мы изо всех сил стараемся правдиво показать мир, в котором живут советские люди. Это созидательный мир, мир труда — вот о чем красноречиво свидетельствует любой выпуск нашей газеты".

В. Корионов показал мне ряд номеров "Правды". В то время (декабрь 1979 года) в газете печатались статьи о рекордных урожаях хлопка в Узбекистане и Таджикистане. В более ранних номерах сообщалось о небывалом урожае зерна в Казахстане, хотя в целом тот год выдался неурожайным. "Сегодня, 7 декабря, — сказал он, — первая страница посвящена сборщикам хлопка в Таджикистане. Товарищ Л. Брежнев послал им свои поздравления. В статье говорится о том, что таджикский народ собрал 888 тысяч тонн хлопка, очень высокий для Таджикистана урожай. Вот новость номер один. "Нью-Йорк таймс" не отдала бы ей своей первой страницы. А для нас такое сообщение подобно прекрасной песне".

Он просмотрел недельную подшивку "Правды" и подвел итог: "Итак, какие международные новости напечатала "Правда" за эту неделю (2–9 декабря 1979 года)? Продолжается борьба против планов США разместить в Западной Европе новые американские ядерные ракеты средней дальности. Мы не только рассказываем читателям о том, как проходит эта борьба, мы стараемся глубоко и всесторонне разъяснить ее содержание. Эта статья должна помочь людям объединиться и выступить против американской угрозы".

Господин Розенблюм не согласился бы с такой точкой зрения.

"Мы не печатаем зловещих историй вроде тех, что публикуются в буржуазной прессе. Мы не делаем грабителя или убийцу героями новостей. Почему буржуазная пресса помещает такие материалы? Она хочет увести людей в сторону от ключевых проблем их жизни. И вот ограбление, насилие, убийство — все для того, чтобы отвлечь внимание читателей.

Имеются ли у нас отрицательные явления? Да, конечно. Выступаем ли мы против них? Да! Но каким образом? Мы не печатаем отдельных сенсационных материалов, мы боремся с отрицательными явлениями в целом.

Мы обращаем внимание на пренебрежительное бюрократическое отношение к людям со стороны отдельных руководителей. Или: вдруг вы не можете купить в магазине какой-нибудь товар, мы напишем об этом. Да, мы сообщим о таком факте, назовем имена, укажем должности и места работы виновных. Буржуазная пресса утверждает, что советская печать не критикует членов правительства. Это неправда. Вы читали речь товарища Брежнева на Пленуме? Он упомянул более десяти членов правительства, и я могу сообщить вам, что пресса еще значительно смягчила содержание его выступления. Товарищ Брежнев не постеснялся открыто назвать фамилии многих министров.

Мы боремся против бюрократии, взяток, пьянства. Но мы не хотим делать из этого сенсацию, мы подчеркиваем политическую сторону каждой проблемы. Наши статьи призваны мобилизовать людей бороться против таких явлений.

Да, мы знаем, иногда на Западе говорят, что американский рабочий может критиковать Картера^[2], а у нас якобы нельзя критиковать Брежнева. Но что хорошего приносит рабочему критика Картера? Это все равно, что ораторствовать в лондонском Гайд-парке. Вы выплескиваете ваши заботы в пустоту, и — никаких результатов.

В нашей стране каждый коммунист независимо от того, какое положение он занимает, да и все советские граждане на собраниях могут критиковать любого министра, партийного работника, секретаря первичной или любой другой партийной организации. "Правда" также печатает критические письма читателей. В них называются имена нерадивых работников, перечисляются их недостатки, указывается, где произошло то или иное событие, в каком городе, на каком заводе. Мы получаем около 500 тысяч писем в год. Американец может критиковать Картера, но от этого ничего не изменится. "Правда" напечатает критическое письмо, и, поверьте мне, оно не останется без ответа".

Да простит меня господин Уитни за то, что мне так рано, в самом начале книги приходится обратиться к его имени. В 1976 году во время разоблачений ЦРУ выяснилось, что Джон Гай Уитни, владелец "Интернэшнл геральд трибюн", числился одновременно директором службы новостей под названием "Форум уорлд фитчез", зарегистрированной в штате Делавэр (США), но действующей в Лондоне. К несчастью господина Уитни, было обнаружено, что на самом деле фирмы "Форум уорлд фитчез" не существовало. Служба новостей полностью находилась на содержании у ЦРУ, откуда и направлялись ее действия. Она снабжала газеты, включая и "Геральд трибюн", целым "ворохом новостей" — от "самых грязных" до "вполне безобидных" и даже "чистых", когда эти "чистые" новости были "на руку" покровителям господина Уитни. Сам же он так и не дал объяснений по поводу своих связей с ЦРУ. А молчание его в данном случае можно расценить как признание вины.

Вернемся теперь к "Правде". Что нам известно о том, кто ее поддерживает и финансирует? "Правда" — это газета, которая публикуется в Советском Союзе и финансируется советскими деньгами. Она служит интересам социализма внутри страны и за рубежом. Служит открыто, верно и преданно. Она не притворяется "независимой", "объективной" или "непредвзятой".

Однако открытым остается еще один вопрос. Господин Розенблюм утверждал, что при всех своих просчетах западная пресса с ее подходом к новостям имеет тем не менее больше возможностей сообщить читателям правду. С другой стороны, В. Корионов глубоко убежден, что гораздо ближе к истине сообщения журналистов социалистических стран, которые совсем по-другому относятся к выбору новостей. Что же такое "истина"?

ИМПОРТ "ЖЕЛТОЙ ОПАСНОСТИ"

Давайте начнем с человека, который более не работает в Москве, — с американского журналиста Робина Найта. Разбор писаний этого господина займет в книге немало места, но я обещаю читателям не очень их утомлять, хотя определенная сухость и даже скука неизбежны при описании карьеры типичного западного корреспондента в Москве. В данном случае я могу только утешить читателя тем, что, если он осилит самые невеселые страницы, в конце его ожидает награда. Потому что прежде, чем окончательно расстаться с господином Найтом, мы встретимся со шпионами, с их плащами и шпагами; с наркотиком, подсыпанным в узбекский чай; с изнасилованием, которое произошло (или не произошло?) в ташкентской чайхане; с загадочной фотографией и другими "пикантными штучками", возбуждающими "аппетит" читателей. Но конечная, главная, хотя и не слишком выигрышная цель этой книги — дать вам отведать "настоящего ржаного хлеба" подлинной истины.

До своего отъезда из Советского Союза в июле 1979 года господин Найт представлял "Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт", респектабельный еженедельник, отражающий крайне реакционные политические взгляды, связанный с Пентагоном, ФБР, ЦРУ и близкий к избранным кругам республиканской партии.

"Сага" господина Найта содержит в разных пропорциях элементы комедии, дешевого шпионского романа, мелодрамы и самого настоящего невежества. Как мы убедимся, он виновен в нарушении первой заповеди людей его профессии — не публиковать не соответствующих действительности материалов, ошибочность которых легко доказать, обратившись к другим источникам.

Мы начнем со статьи, напечатанной в представляемом им журнале 11 сентября 1978 года и озаглавленной "Расизм в России: прежние страхи и ненависть сохраняются".

Эта статья на поверку оказывается любопытным примером того, как не надо писать. Тем не менее она важна для нас, потому что являет собой классический образец репортажей, типичных для всех западных корреспондентов в Москве, хотя некоторые из них поступают хитрее, более ловко аргументируя свои писания.

В рассматриваемой статье Робин Найт категорически утверждает, что расизм — "вековая антипатия, которую большинство русских питает к азиатам, особенно китайцам, а также к евреям и неграм".

Это огульное обвинение в расизме распространяется автором не только на сегодняшний день, но и на всю историю русского народа. Поскольку оно брошено в лицо советской политике, да и марксизму вообще, мы вправе ожидать от господина Найта, что он подкрепит свои слова основательными фактами. В таком серьезном вопросе одних личных впечатлений недостаточно.

Подводит ли господин Найт своего читателя к выводу о расизме русских? Можем ли мы потрогать то, что он нам показывает, взвесить, увидеть, измерить по тем стандартам, которые считаются более или менее научными? Указывает ли он хоть один факт, за который мы могли бы зацепиться в поисках ответа? Ни одного! Ни одного!

Прежде всего проблема заключается в том, что фактов, которыми господин Найт мог бы подкрепить свое обвинение, нет. Они просто не существуют. Но так как в его задачу входит доказать недоказуемое, он может прибегнуть лишь к одному средству — к магии.

Первым досадным затруднением, с которым сталкивается господин Найт, служит тот факт (а это действительно факт!), что ни в одной советской газете, книге или журнале, теле- или радиопередаче, ни в одном официальном выступлении вы никогда не прочтете и не услышите заявления или намека, которые хотя бы отдаленно напоминали расистские высказывания. Странно, но господин Найт и не отрицает этого: "Ни советские официальные лица в своих выступлениях, ни пресса не употребляют расистской терминологии".

Однако такое молчание кажется господину Найту заговором, потому что "простые" русские говорят о "желтой опасности".

Так вот в чем оказывается дело. Все средства массовой информации, все официальные лица, ораторы не употребляют "расистской терминологии", ею пользуются лишь "простые русские"!

Ну, а где же доказательства? Их нет, налицо — голословное утверждение. По крайней мере для журнала господина Найта оно вполне безопасно, потому что его никак нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить без опроса всего населения.

Это — фальшивка номер один. Вторая фальшивка, которую господин Найт фабрикует в той же статье, — миф о "желтой опасности".

На нем стоит остановиться подробнее, потому что здесь мы сталкиваемся с приемом, который часто используется и другими западными корреспондентами. Этот трюк представляет собой нечто вроде обычного "передергивания карт", перенесенного в область журналистики.

Начинается он с вроде бы невинного желания корреспондента помочь читателям понять новое, незнакомое явление путем сравнения его с чем-то хорошо известным; так сказать, разобраться в новом с помощью старого.

Но этим приемом можно и злоупотреблять. Будучи уверенными, что американские читатели мало знают советскую действительность, американские журналисты в Москве стараются якобы приблизить их к ней, делая вид, что она ничем не отличается от американской.

Так, например, они подходят к вопросу о "желтой опасности".

Эта проблема уходит своими корнями в американскую историю, когда после Гражданской войны в Америке, особенно на Западе, вспыхнула злобная антикитайская кампания. В 1882 году был принят "Закон о запрещении въезда в США лицам китайской национальности". Тогдашний лидер Федерации профсоюзов Самуэль Гомперс смиренно встретил его, заявив, что эта мера необходима для защиты интересов белых рабочих, коренных американцев. Вплоть до середины 30-х годов лишь 800 китайцам официально разрешалось ежегодно въезжать в страну, но Джордж Мини^[3]выступал даже против этой ничтожно малой цифры якобы во имя "защиты" все тех же "американских рабочих".

С китайскими рабочими в Америке всегда обращались поразительно жестоко, безжалостно их эксплуатируя. Им недоплачивали, их плохо кормили и загоняли на работу любыми средствами, вплоть до бича. Китайцев использовали в основном при строительстве железных дорог на американском Западе. Дискриминация их носила открытый характер; их часто линчевали, политики создавали себе хорошую репутацию, выступая с антикитайскими лозунгами. Многие китайцы, проживавшие в стране нелегально, легко становились жертвами негодяев "всех мастей", которым нечего было бояться закона или ответных действий. Китайцев (а позже японцев и филиппинцев) ненавидели так сильно, что они жили в страхе и одиночестве, постоянно всеми преследуемые. Для китайских детей не строили школ, а общественная жизнь их родителей ограничивалась рамками гетто. Те организации, которые создавали китайцы, включая печально известные "тонги"^[4], стали свидетельствами их отличий от европейцев, их таинственности, абсолютно непостижимой для разума "белого человека"; доказательством того, что в расовом отношении они находятся ниже белых. Таким образом, как это обычно бывает в Америке, китайцы неизбежно становились жертвами преследований, культурного и социального остракизма.

Как и для других национальных меньшинств в Америке, для китайцев (а также японцев, негров, итальянцев, венгров, индейцев и т. п.) возник целый словарь унизительных и оскорбительных выражений, которые в ходу и по сей день. Более того, китайцы по-прежнему живут в гетто, по-прежнему находятся на периферии американского общества. Им, как и раньше, дают понять, что они не истинные американцы и никогда ими не станут.

Газеты, в особенности пресса Херста, изобрели термин "желтая опасность" для того, чтобы китайские кули продолжали выполнять тяжелую и грязную работу, оставаясь в стороне от общественной жизни Америки. Но "желтая опасность" была выдумана и для того, чтобы сохранять иммиграционные барьеры для лиц восточного происхождения. Призрак "желтой опасности", людей с Востока, поглощающих и "портящих" американскую "расу", служил орудием, которое долгое время играло отвратительную роль в американской политике. Большинство китайцев, проживавших в США, могли быть депортированы практически без всяких оснований. Однако они упорно работали, и весь мир знает, что американские железные дороги построены "на костях" китайцев.

Таким образом, переносить термин "желтая опасность", пропитанный расизмом, типичным для Америки, на советскую действительность, притворяясь, что он как-то объясняет или проясняет одну из ее сторон, — истинное мошенничество.

Однако такое "контрабандное" использование американских стереотипов социальных недугов для описания жизни советской страны — обычный прием американских журналистов в Москве.

Я не говорю, что в Советском Союзе нет отдельных социальных недостатков. Имеется в виду лишь то, что они — специфически советские, а не американские, а это, как мы убедимся, не просто отличие, а большая разница.

На самом деле русские не испытывают "вековой антипатии" к китайцам. Я не хочу идеализировать или прославлять прошлое, однако даже человека, не очень разбирающегося в русско-китайских отношениях, поражает то, как удивительно мало серьезных конфликтов возникало между этими двумя народами. И еще меньше свидетельств тому, что между ними существовала "вековая вражда", вызванная расовым антагонизмом, как небрежно утверждает господин Найт.

В Советском Союзе опубликованы обширные материалы по истории русского и китайского народов. В 1978 году вышла книга "Русско-китайские отношения в XVIII веке. Материалы и документы, том I, 1700–1725". Газета "Известия", откликнувшаяся на ее издание, писала, что исторические факты, подтвержденные документами, неопровержимо свидетельствуют о наличии давних добрососедских отношений между русским и китайским народами^[5].

Вот что следует опровергать тому, кто рассчитывает на серьезное внимание читателей, утверждая, что русские всегда ненавидели китайцев из расистских соображений.

Еще в 1857 году не кто иной, как Карл Маркс, писал:

"У России совершенно особые отношения с Китайской империей… Поскольку русские не вели морской торговли с Китаем, они никогда не были заинтересованы в спорах по этому вопросу, никогда не вмешивались в них в прошлом и не вмешиваются теперь; на русских не распространяется поэтому та антипатия, с какой китайцы с незапамятных времен относились ко всем иностранцам, вторгавшимся в их страну с моря…"^[6]. То есть прежде всего к Англии, а позже — к США.

Та враждебность в русско-китайских отношениях, которая существует сегодня, вытекает из современной политической обстановки. Возникшее недоверие объясняется особыми политическими причинами, вызванными самими китайскими лидерами, а не тем, что русские ненавидят китайцев на почве расизма, рассматривая их как "желтую опасность", по определению Уильяма Херста-старшего.

Советский Союз населяет много восточных наций и народностей. После революции русские люди вписали одну из самых замечательных страниц в историю человечества — они спасли миллионы азиатов от уничтожения, способствовали их развитию, помогли им стать процветающими, культурными и развитыми народами современного мира. Посмотрите на узбеков, таджиков, казахов (я называю лишь некоторых из них).

Уместно напомнить и еще об одном поразительном примере добрососедства — советских отношениях с Монголией. Монголы, безусловно, представители "желтой" расы. Сегодня китайцы претендуют на обширные районы их территории. Однако отношения Советского Союза с Монголией, начало которым положила помощь Страны Советов Монгольской народной революции в 1921 году, всегда были теплыми и дружественными, как его отношения и с другими "желтыми" народами, например с вьетнамским.

Именно большевики оказали решительную помощь Китайской коммунистической партии, проявили теоретическое и практическое понимание проблем китайской революции, которое помогло проложить путь к ее окончательной победе.

После того как гоминьдановцы во главе с Чан Кайши были изгнаны из страны, Советский Союз предоставил Китаю не только продовольствие, но и деньги, специалистов, огромное количество научно-технической документации и оборудования — все, в чем он сам тогда остро нуждался. Большая часть поставок была бесплатной. Советский Союз помог построить более 250 ключевых промышленных предприятий, которые в буквальном смысле слова стали ядром индустриального развития Китая. Тысячи китайцев получили образование в Советском Союзе, как сегодня приезжают туда учиться тысячи студентов из развивающихся стран. Помогли Китаю и другие социалистические страны, построив ряд важнейших промышленных предприятий, без которых не могло быть и речи о его индустриализации.

В те дни китайцы не делали секрета из того, что они получали столь необходимую помощь. Когда в 1959 году я посетил город Чангса в Маньчжурии, директор местного автомобильного завода, работавший в свое время на предприятиях Форда в Детройте, с радостью заявил, вернее, похвастался, что именно Советский Союз — старший брат Китая — построил этот завод: прислал несколько грузовиков с чертежами и не только помог со строительством, но и подготовил руководящие и рабочие кадры. Все это дало возможность Китаю изготовлять свои собственные грузовики, легковые автомашины и тракторы, в которых он остро нуждался.

Поэтому рассуждения о том, что русский народ ненавидит китайцев за их расовые отличия, что он боится "желтой опасности", — сущая клевета. Неприязнь вызывает не цвет кожи китайцев, а то, что их руководство предало свое коммунистическое прошлое и объединилось с бывшим "бумажным тигром", американским империализмом, в погоне за мировым господством любыми средствами, вплоть до войны. Единственным доказательством, которое господин Найт использовал в своих голословных заявлениях о советском расизме, была цитата из "Литературной газеты". Найт писал: "… В недавнем выпуске "Литературной газеты" (он дает русское название в надежде заслужить большее доверие читателей) китайские лидеры описаны следующим образом: "Отсутствие у них политических принципов, их двуличие и цинизм известны всему миру. Им опасно доверять. Предательские удары в спину — вот их методы".

Все это, к сожалению, звучит для нас и тех, кто хоть немного знаком с историей советско-китайских отношений, начиная по крайней мере с 1960 года, как сравнительно мягкое изложение фактов. Китайские лидеры не только предали свои революционные принципы и историю, они избрали курс на развязывание конфликтов в международных отношениях. Онии не пытаются скрыть, что стремятся к войне (конечно, между Советским Союзом и США), и хвастливо заявляют, что будут сидеть на холме, наблюдая, как "тигры рвут друг друга на части в долине". Когда же "оба тигра падут замертво или обессилеют", китайцы, как беззастенчиво заявляют их лидеры, намерены взять будущее мира в свои руки.

Ничего не доказав своими обвинениями, кроме собственной беспринципности, господин Найт в той же статье продолжает: "Именно этот широко распространенный страх перед китайцами, а также едва скрываемая неприязнь к неграм и евреям, объясняют, почему многие на Западе (Многие? Какие опросы общественного мнения или статистические данные подтверждают это? Где факты? — Ф. Б.) согласны с заявлением президента Картера, сделанным в мае прошлого года, о расизме в Советском Союзе. Картер сказал, что попытки Кремля завоевать ведущее положение в Черной Африке в конце концов обречены на провал, потому что в Советском Союзе существует врожденная расовая неприязнь к неграм". Как обычно, не приведено никаких доказательств и фактов, которые, очевидно, и не нужны Картеру, чье собственное благосостояние держится на эксплуатации низкооплачиваемых рабочих-негров с Юга страны, живущих на территории штата Джорджия, где они на протяжении более чем ста лет были лишены не только избирательных прав, но и вообще каких бы то ни было прав, защищающих их от произвола белых.

Никогда в Советском Союзе не лишали людей работы и возможности приобрести профессию из-за их расовой принадлежности. Истина в другом: начиная с 1917 года все препятствия к получению хорошей работы были полностью устранены законом. Миллионы людей, не имеющих "белого цвета кожи", которые во времена царизма жили в невежестве, бедности и нищете, после революции получили не только права, но и безграничные возможности для получения образования и приобретения квалификации, необходимых для выбранной ими профессии. В Советском Союзе нет безработицы, что лучше всего свидетельствует об отсутствии дискриминации в этой стране.

КАКОВО ПОЛОЖЕНИЕ "ЧЕРНЫХ" В СССР?

Если уж вопрос зашел о такой болезненной для американцев проблеме, как негритянская, давайте посмотрим, что пишет по этому поводу Робин Найт в "Ю.С. ньюс энд Уорлд рипорт". Конечно, американские негры, за некоторым исключением, не живут в Советском Союзе. Найт имеет в виду африканских негров. Он сообщает: "Некоторые африканские студенты жалуются, что уже давно являются здесь жертвами расовых предрассудков".

Но уже в следующем предложении "некоторые" перерастают во "многие": "Многие говорят, что сталкиваются с враждебностью, когда встречаются с русскими девушками".

Статья, в которой появилось это утверждение, сопровождалась фотографией двух негров, смотрящих на белую девушку. Кто они такие — не сказано; не сообщается и о том, где была сделана фотография, лишь на заднем плане виднеется несколько русских слов, а под ними, вероятно, те же слова, написанные, должно быть, на одном из африканских языков (на самом деле последняя надпись сделана на эстонском языке). Подпись под фотографией гласит: "Африканские студенты в России получают бесплатное образование и хорошие стипендии, но жалуются на расовую нетерпимость, с которой они сталкиваются, в особенности когда встречаются с русскими девушками".

Кто такие эти негры, кто эта "русская девушка", где именно была сделана фотография? В каком году или хотя бы в каком городе? Обо всем этом не сказано ни слова. Читателю, однако, дают понять, что именно этим молодым людям, которые в то же время выражают взгляды "всех негров", принадлежат слова, приведенные под фотографией.

Но с таким же успехом молодым африканцам можно было бы приписать и любое иное высказывание. А фотография могла быть сделана в Киеве, в Ленинграде и в любом другом городе Советского Союза, где учатся негры.

Если проявить милосердие к автору, что мы пока и делаем, данный случай представляет собой безответственную журналистику, граничащую с подделкой.

Тем не менее давайте посмотрим, каким же материалом пичкает господин Найт своего читателя.

Ему удастся собрать некоторое количество сведений, которые совершенно не дают ответа на вопросы: — кто, что, где, когда, почему? Он по-прежнему цепляется за свое недоказанное и недоказуемое утверждение о расовой враждебности русских людей, ссылаясь на еще один анонимный источник, который также нельзя проверить, но без чьих услуг не обходится ни один западный репортер. Речь идет о постоянно цитируемом, всегда остроумном, язвительном и безликом "западном дипломате".

Очень кстати возникает он и сейчас: "Конечно, они расисты, — говорит этот неизвестный "западный дипломат" о советских людях, — они против негров, евреев и азиатов".

Так как нам еще не раз придется встретиться с этим анонимным персонажем в статьях западных корреспондентов, давайте остановимся и познакомимся с ним поближе, посмотрим, что же он представляет собой, как он выглядит "без маски".

Вот газетная заметка об одном американском дипломате.

"Вашингтон, ЮПИ, 29 января 1980 года. Посол Икс, уроженец американского Среднего Запада, вопрошающе взглянул на своих сотрудников из посольства США в одной из стран Юго-Восточной Азии. "Так вы говорите, что есть две разные Кореи? — спросил он. — Как это понимать?"

Немалое удивление у сотрудников вызвала и другая реплика посла: "Вы хотите сказать, что между Индией и Пакистаном была война?"

О после Икс рассказывается в статье в журнале "Форин сервис джорнэл" в доказательство того, что президент Картер не выполнил обещаний, данных им в ходе предвыборной кампании 1976 года, когда уверял, что не станет оплачивать свои политические долги с помощью дипломатических назначений.

ЮПИ удалось выяснить имя посла. Это Ричард Нейл, бывший губернатор Южной Дакоты, а ныне посол США в Сингапуре. Из источников государственного департамента стало известно, что автором статьи является Эдвард Ингрэн, уважаемый профессиональный дипломат, который сейчас временно работает в одном из университетов Среднего Запада.

В статье говорится, что посол Икс никогда и слыхом не слыхал про Ганди, Неру, Сукарно, канцлера Шмидта и Чан Кайши.

Эдвард Ингрэн резко критикует Картера за то, что его администрация вопреки ожиданиям не изменила прежней практики предоставления дипломатических постов в качестве оплаты политических долгов. Несмотря на то что в настоящее время из 150 послов 70 процентов являются профессиональными дипломатами, автор считает, что некоторые из тех, кто назначен по политическим соображениям, "удивительно не подходят для своей миссии".

Итак, на чем мы остановились? "Конечно, они расисты…" — говорит о советских людях в статье Робина Найта некий "западный дипломат". А вот слова истинного представителя этой профессии: "Подождите минуту, я спрошу у своего секретаря, кто такой этот парень Неру, о котором вы упомянули, и жив ли он".

Однако вернемся к высказыванию, якобы принадлежащему одному африканцу: "Некоторые африканские студенты жалуются, что уже давно являются здесь жертвами расовых предрассудков".

Что бы это могло означать? То, что "некоторые африканские студенты" были жертвами расовых предрассудков на протяжении длительного времени?

Жертвами? Но почему? Они "получают бесплатное образование и хорошие стипендии". Очевидно, что в этом отношении они вовсе не жертвы. Так в чем же все-таки дело? А вот в чем: "Многие говорят, что сталкиваются с враждебностью, когда встречаются с русскими девушками".

Давайте забудем про "многих". Господин Найт не проводил опроса общественного мнения среди всех африканских студентов, а их в Москве тысячи. Пишущая машинка заменила ему этот опрос. Но хочется все-таки поинтересоваться: как "свидания" негров с русскими девушками могут стать доказательством расизма в СССР? Ведь речь-то все же идет о "русских девушках".

Но тут господин Найт исподволь подводит своих читателей к мысли, которую последние с готовностью должны подхватить. Он имеет в виду, что русские мужчины возражают против свиданий русских девушек с неграми. Ну, что же. Для коренного американца, воспитанного в стране, где негров линчевали и по-прежнему могут подвергнуть расправе, стоит им хотя бы взглянуть на белую женщину, подобный намек имеет смысл. Тут американский читатель ощущает себя как дома, такая картина ему знакома.

Но знакома ему Америка, а не Россия. Он имеет дело с "контрабандой", тайком завезенной в СССР, где расизм стоит вне закона. Он запрещен здесь официально и осуждается всеми здравомыслящими людьми.

Без тени смущения господин Найт приводит еще одно "свидетельство" того, что он называет "расовым предрассудком": "Один студент так оценивает жизнь африканца в Москве: "Здесь нам нелегко. Не знаю, объясняется ли это расовыми предрассудками русских людей или общей враждебностью к иностранцам. (Если безымянный студент сам не может решить, где он сталкивается с расовым предрассудком, а где — нет, как это может сделать господин Найт? — Ф. Б.) Я редко сталкиваюсь с расовыми предрассудками в магазинах или на улицах. Но меня часто не пропускают в ресторан. Хотя иногда так поступают и с русскими". Если так поступают и с русскими, то о каких расовых предрассудках может идти речь? Однако к чему обращать внимание на подобные мелочи?

Итак, вот вам доказательство "расовой нетерпимости": молодого африканца иногда "не пускали" в ресторан. Но так поступали и с русскими (и со мной тоже).

Любой, кто хоть немного знаком с жизнью в СССР, скажет вам, что русские люди любят ходить в рестораны не для того, чтобы в спешке чего-нибудь перехватить. Для них это скорее всего развлечение, возможность провести вечер, а зачастую и половину дня за теплой беседой с друзьями. Поэтому не удивительно, что иногда трудно получить столик в кафе или ресторане.

Приводить подобный факт (один из немногих, преподносимых нам господином Найтом) в доказательство "расовой нетерпимости" — чистое злопыхательство. Он свидетельствует лишь о нехватке мест в ресторанах.

К чему же мы пришли? Существование расизма в России доказывается тем, что ни негры, ни русские не могут получить в ресторане столик, как только этого пожелают. "И второе, если африканец встречается с русской девушкой, это тоже свидетельствует о расизме. А если бы он с ней не встречался вовсе? О чем бы оставалось тогда писать господину Найту?

Что касается ресторанов, то, если анонимный студент господина Найта еще не покинул Москву, он обнаружит, что проблема постепенно решается. Ежегодно строится много новых ресторанов, кафе, закусочных и кафетериев, что позволит одновременно обслуживать гораздо больше людей.

А что касается русских девушек, то удастся вам назначить им свидание или нет, зависит лишь от вашего обаяния.

УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ ПАТРИСА ЛУМУМБЫ

Какова же на самом деле жизнь африканских студентов в Москве?

Господин Найт в своей статье писал, что в Советском Союзе учится 15 тысяч африканских студентов; из них 6500 человек посещает Университет имени Патриса Лумумбы, открывшийся в Москве в 1960 году^[7].

Господину Найту следовало бы прикусить язык, прежде чем произносить имя Патриса Лумумбы. Как известно, этот выдающийся африканский борец за свободу был убит в 1960 году агентами американского ЦРУ. В 1961 году Советский Союз присвоил его имя Университету Дружбы народов, который за 20 лет закончили тысячи африканцев из развивающихся стран.

Студенты, обучающиеся в Университете имени Патриса Лумумбы, живут и трудятся в совершенно иных условиях, нежели, скажем, родезийские студенты Университета Карнеги Меллона в США. Московские студенты активно участвуют в общественной жизни Университета, активно реагируют на политические события, особенно те, которые происходят в Африке. Вот один из типичных примеров. 10 октября 1978 г. студенты из 99 стран провели встречу в Университете имени Патриса Лумумбы и приняли резолюцию в поддержку Международного дня солидарности с политическими заключенными в ЮАР, которая до сих пор является союзником США и, что так же не случайно, Израиля и Китая.

Студентов в Университете имени Лумумбы не готовят к тому, чтобы они вернулись в родные страны и стали там "марионетками". Наоборот, возвратившись на родину, они активно участвуют в освобождении своих народов; а если их страны уже достигли политической независимости, они способствуют развитию их культуры и экономики, подорванных в результате существовавших веками колониального гнета и эксплуатации.

Господин Найт соглашается (а как тут не согласиться?) с тем, что на протяжении четырех или пяти лет учебы в Советском Союзе все африканские студенты получают "бесплатное образование и хорошие стипендии"^[8]. Но это еще не все. Студентам, приезжающим в СССР из стран с жарким климатом, а большинство приезжает как раз из таких стран, выдается бесплатная зимняя одежда. Каникулы они проводят на курортах СССР, оборудованных по последнему слову техники, или совершают оплачиваемые поездки на родину.

Однако не надо забывать, что иностранные студенты сталкиваются в СССР с непривычными для них обычаями, языком, культурой и даже климатом. Некоторые африканцы приезжают из стран с племенным укладом жизни; другие — из стран с такой социальной системой, при которой женщинам пока еще не предоставлено равноправие (эти студенты зачастую не одобряют того равноправия, которым пользуются женщины в социалистических странах и во многих странах Запада). Отдельным студентам так и не удается приспособиться к переменам в жизни, к жесткой учебной дисциплине, и они возвращаются домой. Часть из них не желает искренне назвать причины отъезда. Но большинство африканцев хотят серьезно служить своему народу, остаются и включаются в необходимую и трудную работу.

Кстати говоря, отбор студентов, которые приезжают в Москву, не обязательно осуществляется Советским Союзом. Обычно правительства стран Африки или Азии сами определяют, кого послать на учебу в Советский Союз. Не исключено, что некоторые молодые люди стоят на антикоммунистических позициях, но не отказываются от возможности поехать в СССР, так как это позволяет им получить специальность и знания, ценные не только на их родине, но и повсюду.

Однако большинство студентов настроено против империализма и искренне преданы делу свободы и развития своих стран. Политика Советского Союза предполагает помощь всем угнетенным народам во имя интернационализма, борьбы за всеобщую свободу и независимость. Свободная и независимая Африка не представляет угрозы для Советского Союза! Она скорее пугает американских империалистов.

Советской программе обучения студентов из Африки и других развивающихся стран Соединенные Штаты противопоставляют свою программу подготовки иностранных студентов. Вот вам один из примеров, о котором поведала газета "Нью-Йорк таймс".

"Питтсбург, 26 сентября 1977 года. После возвращения в Родезию Лоренс со временем надеется стать членом правительства, которое обеспечит правление большинства африканскому народу. 23-летний выпускник Родезийского университета Лоренс является одним из 25 родезийских студентов, отобранных для годичного обучения в высшем учебном заведении городских проблем и общественных отношений Карнеги Меллона. Лоренс, сын советника по общественным делам в министерстве внутренних дел Родезии, покинул свой дом до мая следующего года для того, чтобы продолжать занятия по экономике, индустриальной психологии и родезийскому законодательству.

Идея создания учебной программы в Университете Карнеги Меллона принадлежит И. Ф. Эндрюсу, вице-президенту "Эллегени лэндлем индастриз инк." в Питтсбурге, где производство нержавеющей стали в значительной степени зависит от родезийского хрома.

В июле декан Дэвис, заместитель декана Джонсон и господин Эндрюс встретились в Родезии с членами правительства Яна Смита и представителями других партий этой страны, после чего начался процесс отбора 25 студентов".

Необычная деятельность этой "частной" сталелитейной корпорации объясняется тем, что "правительство не могло выделить денег из-за финансовых санкций против Родезии".

Но правой руке не обязательно знать о том, что творит левая. Этим и объясняется грандиозный план "частных" компаний, одобренный Яном Смитом, по подготовке в США "родезийцев", которые, вернувшись на родину, как и предполагалось, займут соответствующую позицию в вопросе о продаже хрома сталелитейным компаниям США.

Однако все оказалось не так просто. Даже студенты, "отобранные" с такой большой тщательностью, прошедшие через проверку, которая должна была выявить и исключить любое проявление сочувствия интересам народа Зимбабве, не выдержали уже первых месяцев "обучения".

В ноябре 1977 года 19 африканцев, то есть все африканцы из 25 родезийцев (в группе находились также студенты азиатского происхождения, метисы и белые), опубликовали следующее заявление:

"Цель данной программы — создание ядра прозападных "марионеток", призванных помешать справедливому курсу народной революции в Зимбабве. Мы безоговорочно отказываемся от того, чтобы нас использовали для защиты злокозненных иностранных интересов в нашей стране. Это ни в коей мере не отвечает ни нашим интересам, ни интересам народа Зимбабве"^[9].

Обратите внимание, что в заявлении нет ни слова о таких мелочах, как свидания с американскими девушками или ожидание мест в ресторанах!

Что же говорят сами студенты из развивающихся стран о том, как они проводят время в московском Университете имени Патриса Лумумбы?

На встрече в московском Доме дружбы (в 1978 году) африканские студенты высказали немало слов благодарности в адрес советского народа за его щедрость. Вот что, в частности, заявил Абду Мухаммед Хумед, студент из Республики Джибути, два года проучившийся на инженерном факультете Университета имени Патриса Лумумбы: "Моя республика, которая в этом году отмечает первую годовщину со дня своего образования, особенно нуждается в специалистах по геологии. Я горд, что Советский Союз дает нам знания, необходимые для развития национальной экономики нашей страны. Я навсегда запомню годы, проведенные в СССР".

Так говорят тысячи. К 1980 году Университет имени Патриса Лумумбы подготовил более 8500 специалистов из 110 стран. "Университет готовит специалистов с широким культурным кругозором, активных участников общественной жизни, интернационалистов, истинных патриотов. Мы гордимся, что наши выпускники уже многие годы успешно трудятся в родных странах, помогая своим народам строить новое общество", — сказал Владимир Станис, ректор Университета имени Патриса Лумумбы на встрече руководителей Союза советских обществ дружбы с представителями стран тропической Африки, которая проходила в сентябре 1979 года.

Лучший ответ на то, как сами русские относятся к расовому вопросу, дают статистические данные. Последняя перепись населения показала, что каждый седьмой брак в СССР — смешанный. А в некоторых советских республиках среднее число таких смешанных браков даже выше.

Миллионы русских женаты или замужем за теми, кого даже в недалеком прошлом — во времена царизма — считали париями, "неприкасаемыми". Однако все это было изменено революцией. Сегодня для советских граждан не существует расовых барьеров ни при заключении браков, ни в любой другой сфере деятельности.

В конечном счете именно советские люди не только разбили гитлеровские "орды", но и уничтожили "философию расизма", к которой призывал и которую осуществлял на деле фашизм. Ни для кого не секрет, что конец фашизма и организованного расизма в Европе открыл дорогу в будущее для "цветных" народов Азии и Африки.

Чтобы покончить с этим вопросом, добавим также, что дедом великого русского национального поэта Александра Пушкина был обрусевший африканец, а одна из самых высоких гор на юге России названа именем Поля Робсона.

В то же время в США палата представителей конгресса отвергла предложение о том, чтобы сделать 15 января, день рождения Мартина Лютера Кинга-младшего, национальным праздником. Почему? Потому что это "обойдется слишком дорого".

ФАЛЬСИФИЦИРОВАНИЕ В. И. ЛЕНИНА

А теперь давайте обратимся к старой избитой "басне" о советском антисемитизме и попытаемся разобраться в этом вопросе.

Рассуждение Робина Найта о "советском антисемитизме" — классический пример того, на что может толкнуть отчаяние журналиста, который получил задание и не может собрать фактический материал. Однако "заказчикам" нужно получить хоть что-нибудь. Они проявляют настойчивость. Им не требуется "звезд с неба" (пока не требуется), всего лишь несколько статей о "советском антисемитизме", который обязан существовать хотя бы потому, что они так считают.

Что делать? Найт предпринимает единственно возможное в данной ситуации: он выдумывает. Создавая миф о "советском антисемитизме", он тем самым раскрывает стоящие за этим политические соображения.

А именно. После подзаголовка "Наследие Ленина" Робин Найт пишет:

"В основе своей советский антисемитизм восходит непосредственно к Ленину и, таким образом, является ключевым пунктом коммунистической ортодоксии. Ленин выразил свои взгляды в статье "Вопрос национальностей", которую он написал вскоре после революции. По Ленину, "Еврейская национальная культура — лозунг раввинов и буржуа… Любой, кто провозглашает это, является врагом пролетариата…"

Очень убедительно, не правда ли? Слова, принадлежащие самому великому революционеру — Ленину, уличают его самого и каждого, кто верит в его учение, в антисемитизме! Это настолько уместно, очевидно и убедительно, что поражает, почему это никому не приходило в голову раньше. Поражает до тех пор, пока вы сами не разберетесь в этом вопросе.

Потому что на самом деле в приведенной выше "цитате" нет ни единого слова правды. Она полностью сфабрикована. Начнем с того, что статья, о которой идет речь, принадлежит к серии целого ряда работ В. И. Ленина по национальному вопросу. Она называется не "Вопрос национальностей", а "Критические заметки по национальному вопросу". Статья была написана и опубликована в конце 1913 года, то есть за четыре года до революции, а не после нее. Если это не известно господину Найту, то известно многим другим, включая советских школьников.

Пока мы только имеем дело с недоброкачественным исследованием. Но дальше хуже. Если рассматривать данный вопрос в целом, становится очевидным, что статья была направлена не против евреев, а против тех членов еврейского Бунда, которые в то время (до революции) присоединились к Росссийской социал-демократической рабочей партии. Ленин полемизировал с ними, так как их позиция по основным проблемам революционной теории была ошибочной. Она наносила вред еврейскому рабочему классу и революции в целом.

В чем заключалось главное разногласие? Ф. Либман, в то время один из руководителей еврейского Бунда, призывал к созданию еврейской национальной культуры на бесклассовой основе. Но Ленин считал этот лозунг, по существу отстаивающий буржуазную, а в данном случае — сионистскую культуру, ошибочным не только для еврейских марксистов, но и для марксистов других национальностей. Ленин полемизировал с евреями, которые причисляли себя к революционерам-марксистам. Это был вопрос теоретический.

Что же на самом деле писал Ленин?

"Может великорусский марксист принять лозунг национальной, великорусской культуры? Нет. Такого человека надо поместить среди националистов, а не марксистов. Наше дело — бороться с господствующей, черносотенной и буржуазной национальной культурой великороссов, развивая исключительно в интернациональном духе и в теснейшем союзе с рабочими иных стран те зачатки, которые имеются и в нашей истории демократического и рабочего движения. Бороться со своими великорусскими помещиками и буржуа, против его "культуры", во имя интернационализма… — вот твоя задача, а не проповедовать, не допускать лозунга национальной культуры"^[10].

Итак, изложив суть понятия демократической, революционной культуры, Ленин, этот русский, доказывает свою точку зрения, яростно нападая на "свою собственную", русскую, а на самом деле великорусскую культуру, обвиняя ее в том, что она является культурой помещиков, буржуазии и… антисемитов.

Этот абзац непосредственно предваряет слова, которые берется цитировать Робин Найт (выступая в роли эксперта). Но даже из них он опускает вводное предложение: "То же самое относится к наиболее угнетенной и затравленной нации, еврейской"^[11]. То есть критика русских рабочих за их отношение к великорусской применима также и к рабочим-евреям за их отношение к буржуазной еврейской культуре.

Удивительные слова для антисемита! Но не удивительно, что именно они опущены новоиспеченным защитником евреев.

Господин Найт начинает свою цитату со следующего предложения: "Еврейская национальная культура — лозунг раввинов и буржуа…" Здесь он ставит многоточие, не считая нужным, чтобы читатель знал, о чем еще говорил Ленин, и заканчивает предложение словами:

"Любой, кто провозглашает это, является врагом пролетариата…" И опять многоточие.

В окончательном виде "шедевр" Робина Найта выглядит следующим образом: "Еврейская национальная культура — лозунг раввинов и буржуа… Любой, кто провозглашает это, является врагом пролетариата…"

Однако что же на самом деле писал Ленин?

На месте первого многоточия у Ленина написано: "..лозунг наших врагов". Таким образом, в законченном виде надо читать так: "Еврейская национальная культура — лозунг раввинов и буржуа, лозунг наших врагов"^[12]. Слово "наших" относится к рабочему классу, революционерам, включая и еврейских.

Далее Ленин говорит: "Но есть другие элементы в еврейской культуре и во всей истории еврейства. Из 10¹/₂ миллионов евреев на всем свете немного более половины живет в Галиции и России, отсталых, полудиких странах, держащих евреев насилием в положении касты. Другая половина живет в цивилизованном мире, и там нет кастовой обособленности евреев. Там сказались ясно великие всемирно-прогрессивные черты в еврейской культуре: ее интернационализм, ее отзывчивость на передовые движения эпохи (процент евреев в демократических и пролетарских движениях везде выше процента евреев в населении вообще)"^[13].

Совсем другая картина!

В завершенном виде ленинская мысль звучит так: "Кто прямо или косвенно ставит лозунг еврейской "национальной культуры", тот (каковы бы ни были его благие намерения) — враг пролетариата, сторонник старого и кастового в еврействе, пособник раввинов и буржуа"^[14].

Итак, то, что на самом деле писал Ленин, доказывает, насколько далек он был от антисемитизма! В действительности Ленин боролся с ним своими теоретическими статьями, которые вскрывали корни антисемитизма и его роль в буржуазной политике.

Зачем же господину Найту и журналу "Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт" нужно было фабриковать эту полностью лживую цитату, если обман так легко раскрывается?

Потому что журнал настолько неуважительно относится к своим читателям, что полагает, будто ему сойдет с рук любой обман, если его снабдить ярлыком антисоветизма. Кто среди читателей журнала — управляющих корпорациями, твердокаменных республиканцев, глупцов из Пентагона и т. п. — почувствует необходимость обратиться к оригиналу и проверить цитату господина Найта? Прочитать Ленина?

Вот вам пример того, как человек может лгать с помощью многоточий. Читателю следует помнить о проделках господина Найта, когда мы вновь встретимся с ним, и он подвергнется "ужасному испытанию". Это поможет нам отделить "зерна от плевел", чай от водки.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОЙ ЖЕ "ТЕМЫ"

Однако тем, о чем мы уже рассказали, предмет не исчерпывается, как неисчерпаем и сам господин Найт. В той же статье он продолжает создавать миф об антисемитизме в СССР, прибегая к другим, не менее сомнительным средствам.

Здесь нам следует остановиться и выслушать свидетеля по данному вопросу, от которого менее всего можно ожидать просоветской позиции, — премьер-министра Израиля Менахема Бегина.

В своей автобиографии "Восстание" Бегин весьма неохотно констатирует: "Я не могу забыть, и ни один еврей не должен забывать два существенных факта. Во-первых, благодаря Советскому Союзу сотни тысяч евреев были спасены от нацистов.

Во-вторых, когда Советский Союз пришел к выводу, хотя и временному, что наша борьба за независимость евреев в Палестине отнюдь не комедия, продиктованная британским империализмом, а носит очень серьезный характер, он помог нам достичь первой ступени независимости…"

Уверяю вас, что в данном случае многоточие служит не для того, чтобы исказить смысл слов Бегина, а опустить фразы, не имеющие отношения к делу.

Американские сионисты (и те евреи, не говоря уж об американских журналистах в Москве, которые отказываются от своей принадлежности к ним и тем не менее поддерживают их цели) не настолько правдивы, как этот бывший террорист и заклятый враг Советского Союза, обязанный своей жизнью русским "антисемитам". Бегин находился в числе "сотен тысяч евреев, спасенных от нацистов" русскими^[15]. Отбивая смертельные атаки врага, советские люди предприняли специальные меры, чтобы эвакуировать евреев в безопасное место — за Урал. Среди эвакуированных были и тысячи польских евреев.

Эти действия Советского Союза остаются одной из невоспетых страниц военных лет, хотя евреи и в то время, и позже публично признавали свой долг перед СССР. Например, Альберт Эйнштейн в речи по поводу образования ООН 10 декабря 1945 года подчеркнул, что в 1939 году Советский Союз открыл границы для десятков тысяч евреев и спас их от нацистов. СССР и потом не раз выручал европейских евреев. В этой же речи Эйнштейн отметил, как мало сделали для евреев англичане и американцы.

Сколько же лет прошло с той поры, как Бегин был спасен от нацистов Советским Союзом, до того дня, когда он предстал перед телекамерами в обнимку с Анваром Садатом, человеком, публично выразившим свое восхищение Гитлером? "Мне не хватает слов, — пишет в своих мемуарах Садат, — чтобы выразить восхищение гитлеризмом. Гитлер произвел на меня большое впечатление, и я был сильно поражен германским военным духом… Когда Роммель начал свое выступление в западной пустыне, он захватил мое воображение и вдохновил меня…"

Как в наше время доказать, что вы не антисемит? Поддерживая политику аннексий украденных арабских земель, истребление народа Палестины?

По этим стандартам "антисемитским" можно назвать не только Советский Союз, но и подавляющее большинство человечества, которое неоднократно через ООН и другие организации выражало официальный протест против нынешней политики Израиля.

Мы сталкиваемся здесь с элементом психоза, разобраться в котором не помогает никакая логика.

Чтобы обосновать свое обвинение СССР в антисемитизме, господин Найт буквально выворачивается наизнанку. Едва успев порадоваться по поводу удачно сфабрикованной цитаты из Ленина, он продолжает: "Спустя шестьдесят лет советские евреи, которых, как полагают, насчитывается от двух с половиной до трех миллионов^[16], лишены прав, которые даны таким национальным меньшинствам, как латыши или армяне".

Здесь стоит остановиться и отметить довольно обычный прием, используемый антисоветчиками. В своем стремлении оклеветать один аспект жизни в СССР они зачастую ненароком высказывают правду о других ее сторонах. В статьях Р. Найта, непосредственно посвященных "национальным меньшинствам", те "права", которые он признает за ними здесь, чтобы доказать "бесправие евреев", стремительно исчезают.

Найт продолжает: "Еврейских газет или журналов не существует". Не существует, и точка! Что же тогда такое "Советиш геймланд", как не еврейский литературный журнал (и притом весьма популярный)? Его господин Найт мог купить в газетном киоске у своего дома. А газета "Биробиджанер штерн", выходящая в Еврейской автономной области, в городе Биробиджане? Она издается на идише, распространенном среди евреев СССР, но не Израиля, где официальным языком является иврит, а идиш до самого последнего времени не поощрялся. (То же самое происходит и в США, где издания на вдише закрываются одно за другим. Последняя, "самая старая газета на вдише в США" — "Фрайе арбайтер штимме", — закончила свое почти девяностолетнее существование в ноябре 1977 года, так как ей удалось собрать всего 6 тысяч долларов из 25 тысяч, необходимых для продолжения издания.)

Если бы господин Найт удосужился взглянуть на советские газеты, он мог бы увидеть в них сообщение о том, что:

"В Биробиджане состоялась церемония открытия еврейского музыкального театра… После нее новая труппа показала премьеру оперы Юрия Шерлинга "Черная уздечка белой кобылице"… Это первая в мире опера на идише. Заместитель министра культуры РСФСР, композитор Александр Флярковский, который присутствовал на премьере, сказал: "Создание нового, национального театра является большим событием в культурной жизни Еврейской автономной области, всей нашей многонациональной Советской родины. Это качественно новый еврейский театр — музыкальный. В настоящее время труппа работает над четырьмя постановками… Главная тема репертуара — борьба против фашизма, за интернационализм, за дружбу народов, за мир"^[17].

Правда, это сообщение было напечатано после появления статьи господина Найта. Но у нас есть основания предполагать, что американский журналист вряд ли его бы заметил, а если бы и заметил, то едва ли поведал бы о нем своим читателям, ибо советский еврейский театр — это совсем не то, что нужно господину Найту. Это — театр антифашистский, он участвует в борьбе за мир и дружбу, а значит, и за дружбу с арабским народом, что по стандартам "холодной войны" ставит такой театр, будь он еврейским или нет, "вне закона".

Почему господин Найт безапелляционно утверждает, что в СССР нет еврейских журналов, газет (театра, книг, оперы…)? Очевидно, потому, что он установил закон, возвел стены для нового гетто — "если еврей коммунист, то он больше не еврей"! "Еврей" по нынешним прокрустовым требованиям — это тот, кто ненавидит СССР и коммунистов. Если он сочувствует социализму, выступает против фашизма и империализма, то по новым стандартам Робина Найта, он не еврей. Что же это, как не разновидность антисемитизма?

"В средних школах иврит не преподается…", — продолжает сетовать господин Найт. Однако он забывает о том, что еврейское образование в США также переживает острый кризис. Евреи просто не хотят изучать идиш, не говоря уже об иврите. С 1967 по 1971 год число учащихся, поступивших во все типы еврейских школ в США, сократилось на 18 процентов. С 1971 по 1974 год оно уменьшилось "только" на 11 процентов, однако общее число поступающих продолжало падать.

Почему же евреи в Советском Союзе должны охотнее изучать идиш или иврит, чем евреи в США?

Найт выдвигает обвинение, что в Советском Союзе "действует менее ста синагог". Он не учитывает и то, что среди евреев, как и среди всех советских людей, значительно снизилась посещаемость храмов и церквей, народ стал менее религиозным. Это явление наблюдается во всем мире, так как отпала необходимость вступать в религиозные организации для того, чтобы быть "принятым в обществе" или получить работу. Зачем же требовать от советских евреев большей приверженности к религии, чем от американских? В Советском Союзе храмы и церкви закрываются так же, как и в Америке, ибо их становится некому посещать.

В Советском Союзе нет антагонизма между религиозными и политическими силами. Наоборот, сегодня религиозные лидеры в СССР настолько хорошо вписываются в систему, что ведущие деятели всех церквей и вероисповеданий твердо поддерживают советский строй и вносят значительный вклад в борьбу за мир. "Модус вивенди" между церковью и государством был установлен революцией, и, хотя в первое время существовали трудности, сегодня они полностью устранены.

В новой Советской Конституции, принятой в 1977 году, по вопросу о религиозной свободе сказано следующее: "Статья 52. Гражданам СССР гарантируется свобода совести, то есть право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается.

Церковь в СССР отделена от государства и школа — от церкви".

В Статье 36 говорится: "Граждане СССР различных рас и национальностей имеют равные права…

Какое бы то ни было прямое или косвенное ограничение прав, установление прямых или косвенных преимуществ граждан по расовым и национальным признакам, равно как и всякая проповедь расовой или национальной исключительности, вражды или пренебрежения — наказываются по закону".

Вот что сказал В. Фуров, заместитель председателя Совета по делам религии при Совете Министров СССР: "В Советском Союзе имеется около 20 тысяч религиозных общин, которые представляют более сорока религиозных объединений…

Советское законодательство считает уголовно наказуемыми отказ принимать на работу или в школу, увольнение с работы или исключение из школы, а также иные ограничения основных прав и лишения любых привилегий, гарантируемых законом, по причине религиозных убеждений граждан"^[18].

Словно отдавая себе отчет в том, что он занимается чепухой, перечисляя "преследования и предрассудки" по отношению к евреям в СССР, Робин Найт, мягко говоря, очень странно завершает свою статью:

"Однако, несмотря на все предрассудки, социальная активность евреев в советском обществе далеко не идет на спад. Большинство советских евреев имеют хорошее образование и играют непропорционально большую роль в медицине, образовании, промышленности и в исполнительских видах искусства".

Вот это да! Такое не часто услышишь из уст профессионального антисоветчика. Ведь эти слова подтверждают, что заявления В. Фурова и статьи Советской Конституции полностью отвечают реальному положению дел.

Однако логика здесь ни при чем. Между прочим, выражение "непропорционально большая роль", которую играют евреи в ключевых областях советской жизни, явно почерпнуто господином Найтом из словаря антисемитов. Почему "непропорционально"? Какая "пропорция" и в каких областях является "правильной"? В Советском Союзе "пропорции" участия евреев в общественной жизни не установлены. Но, очевидно, Найту это кажется упущением. Другими словами, он требует установления квот: поскольку евреи в Советском Союзе составляют менее одного процента населения, то, согласно Найту, было бы "пропорциональным" разрешить только менее одному проценту евреев быть научными сотрудниками, когда на самом деле их 5,7 процента. Евреи составляют и 5,7 процента среди работников культуры, 6,5 процента среди писателей и журналистов, 3,4 процента среди медработников и 6,7 процента среди юристов. В 1978/79 учебном году в Советском Союзе на каждые 10 тысяч человек приходилось в среднем 196 студентов высших учебных заведений, а среди евреев их насчитывалось на каждые 10 тысяч 329 человек. Это значит, что из всех национальностей СССР на евреев приходится самый большой процент лиц, получающих высшее образование. О каких же "предрассудках" может идти речь?

Но это еще не все. В действительности революция, возглавленная В. И. Лениным, освободила евреев из "гетто" царской России. При царизме евреям разрешались лишь некоторые профессии, закон запрещал им владеть землей. После революции они не только получили возможность бесплатно овладевать всеми профессиями, но и стали земледельцами, большинство из них — впервые почти за две тысячи лет.

Учитывая те обвинения, которые Найт выдвинул против Ленина, было бы не лишним напомнить читателю, что именно по ленинской инициативе евреям была дана полная свобода в революционной России.

Меры против антисемитизма, принятые по инициативе Ленина, находились в числе первых революционных акций 1917 года. Антисемитизм наряду с дискриминацией был объявлен вне закона.

Позже, в 1919 году, в одной из своих речей Ленин сказал: "Только совсем темные, совсем забитые люди могут верить лжи и клевете, распространяемой против евреев… Капиталисты стараются посеять и разжечь вражду между рабочими разной веры, разной нации, разной расы… Позор тем, кто сеет вражду к евреям, кто сеет ненависть к другим нациям"^[19].

Ленин сделал много таких заявлений, которые вышли за рамки обычных слов. Ленинские тезисы по национальному вопросу оказались исторически настолько верны, что позволили более чем ста национальностям жить в согласии и мире там, где столетиями существовали лишь ненависть и вражда. Они были приняты большевистской партией за основу национальной политики, которая позже стала законом Советского Союза, действующим и поныне.

Более того, ленинскую национальную политику проводит каждая коммунистическая партия мира. Дискриминация против личности на религиозной или национальной почве, на основе разделения полов и рас или по любой иной причине осуждается всеми коммунистическими партиями мира, а там, где эти партии стоят у власти, ленинские принципы национальной политики стали законом. Если бы в Израиле произошла революция, антагонизму между арабами и евреями вскоре пришел бы конец.

Все, что до сих пор было сказано Робином Найтом и автором этой книги, доказывает, если следовать законам логики, что евреям в Советском Союзе живется совсем неплохо. Они располагают возможностями профессионального роста, получают хорошее образование и пользуются такими же правами, как и все советские граждане, а также национальными правами, если того пожелают. Многие евреи, судя по переписи населения, ассимилировались с населением страны благодаря смешанным бракам.

Итак, все перечисленные факты свидетельствуют о том, что положение евреев в Советском Союзе никоим образом (разве только по злобе) нельзя назвать второсортным или неравноправным. Однако господин Найт, явно забывая о том, что уже признавал в своей же статье, делает следующее заключение:

"Но для многих евреев (Скольких? Где цифры? — Ф. Б.) эти положительные стороны омрачены широко распространенной дискриминацией и враждебностью, с которыми они ежедневно сталкиваются. Евреи здесь — как истолетия назад — по-прежнему являются мишенью грубейших надругательств…" Примеры при этом не приводятся, даже такие "липовые", как случай с "африканским студентом", которому пришлось ждать, пока освободится столик в ресторане!

Ни одна страна не может предложить своим гражданам лучшей жизни, чем они сами заслужили работой или талантом. По этим стандартам евреи в Советском Союзе живут не просто хорошо, а даже очень хорошо. Почему же в американской прессе продолжается кампания, "доказывающая", что антисемитизм — норма жизни в СССР?

Можно было бы ожидать, что профессионалы из еврейских организаций, наподобие Б’най Б’рит, которые так ревниво следят за жизнью своих соплеменников во всем мире, будут приветствовать хорошие условия, созданные для евреев в Советском Союзе, широко пропагандировать их, одобряя во всеуслышание образ жизни, способствовавший их возникновению.

Но ничего такого не происходит.

Правда о жизни евреев в СССР не отвечает интересам сионизма и политики США на Ближнем Востоке. Вот кому требуется антисемитизм в Советском Союзе! А там, где антисемитизма нет, его нужно любыми путями выдумать. Если нельзя доказать, что он насаждается официально, легко намекнуть, что он существует в частном порядке. Если представляется длинный перечень достижений евреев и хороших рабочих мест, на которых они заняты, от нею следует с презрением отвернуться, ибо требуются доказательства преследований евреев; без них ни сионизм, ни правящие круги США не будут удовлетворены. Антисемитизм в СССР нужен им как хлеб. А если на самом деле его нет, нужно его создать!

Однако неизбежно встает вопрос: если евреям в Советском Союзе живется так хорошо, почему они все-таки покидают эту страну?

Напрашивается ответ, что их привлекают деньги. Но это не единственная причина. Миф о процветании на Западе очень живуч. Среди евреев по всему миру по-прежнему широко распространено мнение, что стоит вам зимой в Нью-Йорке открыть лавочку по продаже шнурков и бритвенных лезвий в Лоуер Ист-Сайде, как через год вы уже станете владельцем "Джимбил" или "Мейси"^[20] и будете торговать цветными телевизорами или радиосистемами.

Американские, а также израильские евреи организовали целые кампании по отправке писем в СССР. Эти письма, которые часто адресуются незнакомым советским евреям, представляют собой удивительные шедевры по части вымысла. Они описывают жизнь в Америке (а реже в Израиле, миф о процветании которого постепенно развеивается) как сияющий рай, доступный лишь избранным, где награды сами по себе плывут к вам в руки и почти нет никаких недостатков.

Они приводят цифры американских доходов, которые в переводе на советские рубли кажутся фантастическими, забывая упомянуть о том, что у американского доллара гораздо больше "забот", чем у советского рубля. Из этих денег американцы оплачивают квартирные счета, астрономические не только по советским, но и по американским стандартам. Они идут на оплату медицинского обслуживания, бесплатного в СССР. Если вы скажете советскому человеку, что день пребывания в больнице будет стоит ему 200 долларов, он посмотрит на вас с удивлением, поскольку это с трудом укладывается у него в голове. В Америке грандиозно все, вплоть до ее проблем, которые трудно представить себе и понять. По виду большие заработки расходуются на отпуска, невероятно дорогостоящую мебель и еще на тысячу других целей, о которых советские граждане никогда и не слышали. Это — траты, порожденные американским образом жизни и нигде больше не существующие. Американцы выкладывают деньги на пищу, которая по сравнению с советской безвкусна, непитательна и, возможно, канцерогенна.

Авторы писем не говорят своим советским друзьям о том, что хваленая американская свобода существует лишь на бумаге. Не пишут они и о том, что даже днем не стоит гулять по Центральному парку Нью-Йорка или другому городскому парку Америки без свирепого пса. Авторы писем не делятся со своими советскими адресатами и тем, что они переживают, когда их маленькие дети приносят домой свои первые порнографические журналы и книжки, или приходят однажды с тошнотворно-сладковатым запахом во рту, незнакомым советским детям, и говорят, что это — всего-навсего марихуана, совсем безобидный наркотик. Не хотите попробовать?

Когда американские евреи идут в ближайший газетный киоск и видят газету "Уайт ситизен", призывающую убивать евреев, или смотрят на грозные шествия куклуксклановцев, призывающих к тому же, никто не предупреждает их, что они наблюдают не новый поход фашистов, а всего лишь проявление американской демократии в действии.

А как себя поведут евреи в Америке, когда сыновья и дочери в один прекрасный день упрекнут их за то, что они чересчур уж медленно превращаются в настоящих американцев — привыкают правильно говорить и носить соответствующую одежду, — или заявят, что решили вступить в секту "Вновь рожденных баптистов", где парни и девушки живут, как в муравейнике, все спят со всеми и никто толком не знает отцов народившихся детей.

И когда однажды, а это неизбежно случается, вас остановят на улице, приставив к горлу нож, и свистящим шепотом потребуют: "Кошелек или жизнь?", вот тогда-то вы наконец и узнаете, что значит быть американцем. Потому что для него кошелек — это и есть жизнь. Когда много лет назад радиокомик, воспроизводя эту сцену, ответил на подобный вопрос долгим, долгим молчанием, вся страна разразилась горьким смехом, сразу представив себе в нависшей тишине одну из самых наболевших проблем Америки.

Но некоторые евреи в СССР слишком "умны", чтобы позволить себя "обманывать", они "не клюют" на статьи в советских газетах, рассказывающие о жизни в США; ведь это так естественно, когда одна страна умаляет достоинства другой. Они признают только цифры. И если средний недельный заработок американского рабочего — 200 долларов, а советского — всего около 50 рублей, о каких нехватках в Америке можно тут говорить?

"Хорошо, пусть жизнь в США дороже, чем в СССР, — рассуждают они, — но насколько, в конце концов, все может быть дороже?" Им трудно представить себе действительные расходы американцев. Ведь в СССР квартирная плата составляет около трех процентов дохода семьи, расходы на отопление мизерны, отпуска в значительной мере оплачиваются профсоюзами, обеды на работе дешевые, врач приходит по первому вызову и вся плата ему за услуги — коробка конфет, если вы хотите как-то особо его отблагодарить.

— Такое возможно только в Советском Союзе, — говорите вы этим людям. Они пожимают плечами.

— О, да, мы забыли. Пусть так, но в США с доходом в 10 тысяч рублей в год…

— Не рублей, а долларов.

— Тем лучше. Как бы все ни было дорого, при таком доходе должно оставаться еще и на "королевскую" жизнь.

И потом они не собираются гулять в Центральном парке не только по вечерам, но даже днем, ведь должны же там быть и другие парки…

Итак, слишком "умные", чтобы позволять "обманывать" себя другим, они обманывают себя сами. Конечно, этот самообман начинается с того мгновения, как они начинают сознавать, что располагают очень нужным кое-кому товаром, способным превращать "мусор в золото", — антисоветизмом. Конечно, они понимают, что драгоценная возможность поехать в Америку не дается им просто так, за нее надо чем-то платить. Но чем? Своей честью.

До сих пор они не знали, что она подлежит продаже, что на нее существует спрос и высокая цена. Теперь, убедившись в этом, они спокойно заключают сделку с американцами и со своей совестью, придумывая на то всяческие причины. ("Я еду в Америку, чтобы стать лучше!"). Но в глубине души они знают, что продают антисоветизм, который покупают американцы.

Когда советские евреи приезжают в Америку, без шума покинув родину и так же тихо водворившись в новой стране, где их не встречают с оркестром, они протягивают руку и говорят: "Платите!".

"Платить?" — Но за что?

Они все еще не могут выразить это словами, назвать цену. В конце концов, сколько стоит измена родине, социализму, памяти миллионов людей, сложивших головы в годы войны. Во что это все оценить? Тем не менее. "Платите!" — настойчиво требуют они у своих новых хозяев.

Американцев это несколько обескураживает. В своей пропаганде они исходят из того, что евреи хотят уехать в США "ради свободы", ради "прав человека", ради каких-то идеалов. Не ради же денег!

Но если даже евреи, приехавшие из СССР, сразу не просят денег, то они претендуют на "хорошую работу", другое средство все той же добычи денег. Ведь они приезжают в Америку не для того, чтобы гнуть спину в шахтах Западной Виргинии.

Так возникает первое непонимание и с той и с другой стороны.

А впереди еще много таких испытаний. Самое тяжкое из них наступает тогда, когда иммигрант, впервые вступив на американскую землю, поймет, насколько пропитан он всем советским. Но будет уже поздно. Очень тяжело быть советским в стране, посвятившей себя уничтожению всего того, во что вы верили и чем жили прежде.

Так начинается новая жизнь евреев из СССР — жизнь "заложников" в политике "холодной войны". Продажа родины и социализма за доллары стала в конце концов не более чем денежным обменом, как это банально ни звучит! А сами люди превратились в моральных банкротов. После того, как они продали свою честь, у них больше ничего не осталось! А если вам нечего продавать в Америке, то не на что и покупать.

ЗА БОГАТСТВОМ В АМЕРИКУ

"Двадцатичетырехлетний выпускник Нью-Йоркского университета был вчера рано утром застрелен за рулем такси. Это произошло всего через два дня после того, как он приступил к работе, чтобы помочь своим родителям-инвалидам…

Господин (Брюс) Шер, окончивший в январе колледж Герберта Лемена, стал работать шофером такси, потому что не мог найти другой работы… По словам родственников, семья уехала из Советского Союза в Польшу в 1959 году, а затем в 1964 году — в Соединенные Штаты.

Отец Шера некоторое время работал портным, но после нескольких инфарктов вынужден был оставить работу.

Полиция заявила, что мотивом убийства, вероятно, послужило ограбление, но подозреваемых нет.

Коллеги Шера из гаража фирмы "Эдамс сервис корпорейшн", куда Шер поступил за два дня до смерти, заявили, что не успели познакомиться с ним поближе, но он рассказывал им о бегстве своей семьи из СССР.

— Шер был хороший малый, — сказал один из сослуживцев. — Он думал, что приехал в страну больших возможностей, а на самом деле попал в джунгли"^[21].

"Десять евреев-беженцев, приехавших из России, заявляют, что администрация отеля в Ист-Сайдс (Нью-Йорк) развязала против них кампанию оскорблений, угроз и — в двух случаях — нападений.

— 48 лет я прожил в антисемитской России, и никто меня там и пальцем не тронул, — заявил Давид Кауфман, бывший узник Освенцима, который два года назад эмигрировал из Советского Союза…

Он и девять других евреев-беженцев были направлены нью-йоркским еврейским агентством на жительство в отель "Уинслоу", некогда шикарное, а теперь полупустое и захудалое заведение в Нью-Йорке. Эти евреи отказались выселяться оттуда, когда хозяин потребовал, чтобы "они переехали в еще более худший, по их мнению, отель".

Тогда хозяин почти удвоил плату (со 117 до 195 долларов в месяц, как это было с Кауфманом) на том основании, что вначале принял их лишь потому, что хотел временно "обеспечить жильем вновь приехавших русских евреев".

Кауфман работал санитаром в госпитале и техником в рентгеновском кабинете. Он сказал, что один из беженцев работает электриком, другой — механиком, остальные находятся на социальном обеспечении.

— Кац схватил меня за пальто и начал трясти, — рассказывал на ломаном английском языке Кауфман. — Он здоровый. Может убить пятерых вроде меня. Будь я гражданином США, я набил бы ему морду. — Кауфман яростным жестом изобразил удар…

— Нам некуда идти, — сказал Кауфман. — Сейчас зима. Почему он выбрасывает нас на улицу? Почему?

Кац, здоровяк почти двухметрового роста, отказался отвечать на вопросы репортеров.

Ночной портье заявил: "Пусть скажут спасибо за то, что их вообще впустили в отель. Израиль их не принимает, он не может позволить себе такой роскоши, этим старикам не найти здесь работы. Мне их жаль, но мы ничем не можем им помочь. Они ждут подаяния".

Другой молодой человек, по-видимому сын Каца, стоявший за конторкой отеля, сказал: "Они (беженцы) сидят в холле и портят нам все дело. Чтобы выгнать их оттуда, пришлось убрать мебель. Эти люди — животные, — сердито добавил он. — При капитализме не платят за безделье"^[22].

Советские евреи, ожидавшие, что американская еврейская община встретит их с распростертыми объятиями, попав в Нью-Йорк, вскоре расстаются со своими надеждами. Некоторые члены еврейской общины презирают их, заявляя: "Они эмигрировали в Израиль, почему же они попали сюда?"

И действительно, почему они приезжают в США? На этот вопрос одни отвечают шуткой: "Я приехал сюда не просто жить, а жить лучше. Я приехал не за обыкновенной машиной, а за машиной с более мощным двигателем"^[23].

Другие настроены мрачно. "Услышав наш вопрос, один еврей вздрогнул, словно его ударили по лицу"^[24].

Часть людей отвечает молчанием: "…многие скрывают причину приезда в США даже друг от друга… Преподаватель алгебры ответил, что он "забыл", зачем приехал"^[25].

Кое-кто оставил свою страну в поисках развлечений: "Еврей-саксофонист заявил: "В Москве очень скучно жить"^[26].

Но какую бы причину отъезда из СССР ни называли еврейские иммигранты, никто не говорит, что они страдали там от притеснений.

"Доктор Герберт Бернстайн, директор Нью-Йоркской ассоциации новых американцев (НИАНА), хорошо знаком с потрясениями, которые часто испытывают евреи-иммигранты вскоре после приезда в Америку… Привыкнув не верить тому, что им говорили в России, они никак не могут свыкнуться с тем, что улицы в США не вымощены золотом, а матрасы не набиты долларовыми ассигнациями… И если вы говорите профессору-иммигранту, что с 1970 года пятьдесят американских колледжей прекратили свое существование или что столько же медицинских клиник закрылись в Нью-Йорке, он соглашается, но в глубине души думает, что вы его обманываете. Если вы сообщаете, что за последние три-четыре года наши иммигрантские квоты закрылись для всех специальностей, кроме врачей, инженеров, да еще плотников, он понимает, но до конца не верит…"

Иммигранты не только "понимают, но до конца не верят", они протестуют. Они предъявляют обвинения: "Вновь и вновь иммигранты спрашивают, как американское правительство могло "пригласить" их сюда, не обеспечив работой…"

"Пригласить" их? А кто их сюда приглашал?

Вновь прибывшие, как правило, не идут на первую предложенную им работу… Во многих случаях то, что предлагает биржа труда, и в сравнение не идет с тем, чем евреи-иммигранты занимались в Советском Союзе. Получение рабочего места стало такой проблемой, что, по словам Герберта Бернстайна, "согласно новому постановлению, семья теряет право на временную помощь, если она отвергает два предложения о работе"^[27].

"Более того, советские иммигранты обижаются на нашу загадочную для них систему оплаты труда. Надбавка за стаж работы кажется им оскорбительной дискриминацией. Почему они должны делать то же самое, что их коллеги, а получать меньше? Почему штрафуют за опоздания на работу? Как можно увольнять за прогулы? И почему надо платить за медицинское обслуживание?"^[28].

Таким образом: "Высококвалифицированные профессора бесцельно слоняются по Нью-Йорку. Чемпион по шахматам лежит в нью-йоркской больнице, обманувшись в своих надеждах. Звезда настольного тенниса не может найти работу в Майами. Бывший морской капитан работает портовым грузчиком в Бостоне, другой — охранником в отеле "Хилтон". Скульптор режет могильные камни в Джорджии. Некоторые иммигранты существуют на социальное обеспечение, хотя это не позволяет им подать заявление с просьбой о предоставлении права на постоянное местожительство (а куда им тогда деваться?). Были случаи самоубийств"^[29].

Попав в Америку, многие иммигранты резко меняют свои политические взгляды. Они становятся даже правее большей части жителей этой страны, дабы доказать, в каких полноценных американцев они превратились, насколько они "правоверны" в политическом отношении.

"Валерий (ученый) обеспокоен тем, что многие его друзья иммигранты в Израиле, Италии и США стали реакционерами в вопросах политики.

— Хорошим человеком считается каждый, кто выступает против советской системы, — сказала его жена"^[30].

Но есть и другая причина такой гипертрофированной реакционности. Идеологические взгляды иммигрантов, приехавших из коммунистической страны и еще не ставших американскими гражданами, вызывают подозрение властей. За этими людьми следят ФБР и ЦРУ. Желая доказать, что они не привезли с собой и "крупицы" коммунизма, иммигранты занимают крайнюю позицию, противоположную их прежним политическим взглядам.

Они знают, что не могут стать гражданами США (в лучшем случае они получат гражданство только через пять лет), пока не докажут, что отреклись от прежних своих убеждений, даже если таковых у них совсем не было. В любом случае они должны теперь проявить себя как заклятые враги коммунизма. Им надо будет доказывать это каждый день, даже после того как они станут законными гражданами США, ибо их в любое время могут лишить гражданства, если окажется, что оно было получено путем обмана.

Еврейские иммигранты должны доказать, что полностью порвали с коммунистами, а это в Америке сделать совсем нелегко. Кто такой коммунист? Это не обязательно тот, кто принадлежит к коммунистической партии. Коммунист — это человек, имеющий убеждения. Но какие?

В Америке не существует ответа на данный вопрос, который бы равно устроил полицейского, любопытного соседа, членов комиссий по расследованиям при конгрессе, местного банкира, куклуксклановца и главу "Лиги защиты евреев"; того, кто сжигает книги, и того, кто их читает. Иммигранты, которым кажется, что окружающие видят в них тайных или даже бессознательных коммунистов, стараются немедленно доказать обратное. Они не могут позволить себе прослыть либералами или даже демократами, ибо и либералов, и демократов также обвиняют в принадлежности к коммунистам. Поэтому иммигранты стараются как можно дальше уйти от своего прошлого. Вступив на американскую землю, они постоянно находятся под страхом того, что предыдущая жизнь оставила на них невидимые следы, которые тем не менее заметны для других. Не "коммунист" ли вы, если ратуете за бесплатную медицинскую помощь?

Вновь прибывшего иммигранта преследует не только политический страх. Он становится жертвой воров и вымогателей, в том числе еврейских, которые часто прикрываются вполне респектабельной внешностью.

Ни для кого не секрет, что преступность в Америке является составной частью социальной жизни страны. Мафия представляет собой такой же поистине американский продукт, как и пицца. Умение найти свое место в таком обществе и выжить в нем с минимальным для себя риском — искусство, которому не учат в школах для новых американцев. Оно дается медленно и с трудом, и те, кому повезет, смогут в итоге заявить, что им удалось счастливо избежать тюрьмы.

Разочарованный, обкраденный, получивший низкооплачиваемую работу и осознавший, что он совершил ужасную ошибку, советский еврей-иммигрант, потерявший все пути к отступлению, утешает себя тем, что он наконец в Америке и может вести теперь счастливую "еврейскую" жизнь.

Может ли? Нет, если послушать Комитет по еврейскому образованию в Нью-Йорке, обратившийся несколько лет назад к американским евреям с горячим призывом:

"Когда ваши дети вырастут, они заведут собственные семьи. Некоторые повесят на своей двери мезурух — символ иудаизма… Однако так поступят не все. Американское еврейство приходит в упадок. Смешанные браки составляют 31,7 процента. Обращение к другим религиям, ассимиляция и отчуждение от иудаизма достигают пугающих размеров. А это значит, что со временем от американского еврейства не останется и следа".

Иммигрантов не оставляют в покое и еврейские религиозные фанатики. Неверующие советские евреи столкнулись в Америке с неприятной проблемой — преследованиями со стороны евреев-ортодоксов, считающих их вероотступниками и сомневающихся в том, что они искренне отказались от коммунизма.

Но и верующим евреям в Америке тоже приходится нелегко. Чтобы стать настоящими членами еврейской общины, им надо пройти процедуру обрезания (что весьма непросто для взрослого человека!). Кроме того, им приходится сталкиваться и с рядом других неприятных проблем.

Приехав в Америку (или Израиль), советские евреи, по крайней мере некоторые из них, воочию убедились в том, что страна, с которой они связывали свои радужные планы или хотя бы надежды на приличную работу, оказалась для них сущим адом. Валерий Кувейт уехал в Израиль в 1972 году, перебрался оттуда в США, а затем оказался среди немногих счастливцев, которым было разрешено вернуться в СССР. Он пишет: "Очутившись в Израиле, вы сразу начинаете понимать, что вы и ваша семья нужны здесь для обработки оккупированных арабских земель. Когда мы приехали в эту страну, меня пригласили выступить в радиопередаче "Голос Израиля" и рассказать о тяжелой участи евреев в СССР. Я заявил им, что в Советском Союзе евреи живут хорошо… Мне обещали большие деньги, если я настрою западное общественное мнение выступить в поддержку облегчения выезда евреев из СССР…. Когда я вновь отказался, меня стали преследовать. Мне угрожали смертью моих детей… Они продолжали терроризировать меня и в Соединенных Штатах…"

Валерий вернулся в СССР.

Исаак Каплан уехал в Израиль в 1971 году. Ему также удалось возвратиться в Советский Союз. Он пишет:

"Я жил в Москве более сорока лет. У нас была хорошая квартира со всеми удобствами. Сын учился в техникуме. Хорошую специальность получила и дочь. Каждый год наша семья ездила отдыхать на Кавказ, в Крым или в Подмосковье. Тем не менее мы уехали в Израиль…

В поисках работы мы оказались на бирже труда. Без ее помощи устроиться в Израиле невозможно. Мы получили работу: я — чернорабочего, жена — уборщицы. Когда мы пошли по указанным адресам, нам ответили, что "помощи не требуется". Это были для нас тяжкие времена. Чтобы добыть денег на еду, пришлось продать личные вещи. Со слезами на глазах мы вспоминали о жизни в Советском Союзе. В Израиле мы стали рабами…"

Это далеко не единичные случаи. Позвольте мне закончить рассказом еще об одном происшествии. Речь идет об одной советской гражданке, ветеране войны. Она была в числе тех московских студентов, которые оставили учебные аудитории, чтобы остановить фашистские войска на Волоколамском шоссе. Неоднократно раненная, она все-таки выжила. Эта женщина — еврейка. Американские друзья пригласили ее в гости в США, где она провела несколько недель: ездила по американским городам, посещала дома своих друзей; что-то ей в США нравилось больше, чем в СССР, что-то меньше. Однажды она обедала у своего друга. За столом оказались две еврейские школьницы. Неожиданно они начали плакать.

Почему?

Она только что сказала хозяевам, что, конечно, вернется в Москву. Ведь там — ее дом. И вдруг девочки разрыдались.

— Вас там побьют, — сказали они.

— Побьют меня? За что?

— Потому что вы еврейка, а в школе нам говорили, что в Москве евреев бьют.

— Я живу в Москве, и я еврейка. Разве похоже, чтобы меня били?

— Вы здесь уже две недели, — сказали девочки. — Следы побоев прошли^[31].

СИЛЬНОДЕЙСТВУЮЩИЙ ЧАЙ

Однако вернемся к господину Найту. Мы о нем помним. Да и он не забыл о нас. Содержание его творений отнюдь не исчерпывается перечнем искаженных цитат.

Господин Найт совершил большую ошибку, решив потягаться с "Литературной газетой". Процитировав ее, он не знал, что сделал первый шаг к чему-то вроде самоубийства.

Речь вновь пойдет о статье, которую американский журналист озаглавил "Расизм в России: прежние страхи и ненависть сохраняются". Он пытался в ней доказать, что расизм, незаметный с первого взгляда в советской жизни, на самом деле очень живуч в СССР. Господин Найт по большей части не отступал в ней от основного правила, которым пользуются многие репортеры, пишущие о советской жизни: никогда во всеуслышание не утверждать ничего такого, что не соответствует действительности и может быть проверено из других источников.

Но он все же оплошал и нарушил это святое правило не один, а несколько раз. Отсюда мы и поведем свое расследование.

На фотографии, которая сопровождала статью господина Найта в "Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт", были сняты, как уже сообщалось ранее, два африканца, повернувшиеся к белой девушке, скорее всего русской. Об африканцах, названных студентами, больше ничего не было сказано. Не указывалось даже, где и когда была сделана фотография.

Я привел этот факт как пример того, с чем вы сталкиваетесь, когда знаете, что человек лжет, но не можете привести доказательств.

Однако их нашла "Литературная газета", выступившая со статьей, которая полностью поясняла содержание и историю фотографии. Снимок был сделан 5 августа 1976 года на Седьмом международном летнем студенческом семинаре в Ноорусе, Эстония. Сообщались также обстоятельства проведения семинара и имена двух африканских студентов.

В статье под заглавием "Что произошло с Ибрагимом, когда он встретил русскую девушку" (27 декабря 1978 года) "Литературная газета" рассказала, что один студент, изображенный на фотографии, приехал из Сомали, а другой — из Эфиопии. За время, прошедшее с опубликования статьи господина Найта, сомалийский студент успел вернуться домой. Однако эфиопский студент Ибрагим Ахмер Умер ответил и за него и за себя. Он сказал о статье господина Найта: "Это грязная ложь".

Когда я встретился с Ибрагимом, ему было тридцать лет. Он учился на пятом курсе инженерного факультета Университета имени Патриса Лумумбы (сейчас он вернулся в Эфиопию). Шел последний год занятий в Университете. Я попросил его написать, какова же на самом деле история фотографии. Вот его письмо:

"Я студент из Эфиопии и учусь на пятом курсе инженерного факультета Университета имени Патриса Лумумбы. До того как приехать в СССР, я закончил политехнический институт (в Эфиопии. — Ф. Б.), который Советский Союз построил в подарок нашей стране. Там меня обучали советские специалисты. Скоро я закончу Университет имени Патриса Лумумбы. В Москве я не тратил времени даром. Я приобрел очень важную для моей страны профессию инженера по турбинам. Когда я вернусь на родину, я смогу применить свои знания для работы на одном из наших авиационно-ремонтных заводов.

Говоря об учебе в Университете имени Патриса Лумумбы, я хотел бы поблагодарить советских преподавателей.

Во-первых, они очень опытные наставники. Преподаватели Университета не только великолепные специалисты, они умеют найти подход к молодежи из развивающихся стран Африки, Азии и Латинской Америки. Им знакомы проблемы этих стран, их интересы, психология молодых людей.

Во-вторых, мы, студенты, получаем не только теоретический, но и практический опыт. В конце каждого академического года мы работаем на советских предприятиях, где можем применить на практике свои теоретические знания.

Я посетил много городов, девять раз бывал в Ленинграде. Но больше всего мне понравился Ташкент, который стал символом братства между народами. Тем, что я там увидел, я обязательно поделюсь со своими соотечественниками.

Университет имени Патриса Лумумбы имеет интернациональный клуб, которым руководят сами студенты. Мы проводим там свободное время, организуем концерты, встречи со студентами из других стран и специальные вечера для выпускников Университета.

Таким образом, в процессе обучения создается новая, многонациональная семья. Мы становимся настолько близки друг другу, что, завершая учебу, нам трудно расстаться.

Нам очень нравятся каникулы, мы проводим их интересно. Каждый год для нас устраиваются бесплатные экскурсии по советским городам, мы можем поехать в дом отдыха на юге СССР. Мы, эфиопы, понимаем, что Советский Союз не только помогает готовить специалистов для нашей страны, но и помогает нашему народу в его борьбе против империализма, феодализма, реакции, за мир и социализм.

Мы, студенты из Эфиопии, как и тысячи других иностранных студентов, работаем, учимся и получаем медицинское обслуживание на равных правах с советскими студентами. У нас общие интересы и общая жизнь.

Я был очень возмущен (а вот и о главном! — Ф. Б.), когда в американском журнале "Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт" от 11 сентября 1978 года увидел свою фотографию, приложенную к статье под заголовком "Расизм в России". На этом снимке я сфотографирован вместе со студентом из Сомали и советской комсомолкой. Фотография была сделана в августе 1976 года в Эстонии во время нашего пребывания в международном лагере, где проходил Седьмой международный семинар студентов под девизом "Молодежь — за мир и прогресс".

На нем присутствовали представители 90 стран мира. Если вы посмотрите внимательней, то увидите над нашими головами надпись на русском языке "Добро пожаловать!". И это правда. Ни фотография, ни место не имеют ничего общего с расизмом. Американским корреспондентам не следует путать слово "расизм" с нашей интернациональной жизнью. Пусть они пишут о расизме в ЮАР или в самих США.

Напрашивается вывод, что автор этой статьи — враг нашей революции, нашей страны, противник дружбы между народами, мирового социализма".

Написанное по-русски, это письмо не только разоблачает Робина Найта как лжеца, но и свидетельствует о том, с какой тщательностью иностранные студенты обучаются в Москве. Ведь письмо написано очень грамотно, на хорошем русском языке.

На этом, кажется, можно было бы и покончить с господином Найтом. Но нет, у него больше литературных жизней, чем у пресловутого кота в поговорке. Многое еще впереди. Наконец-то читатель получит награду за свое терпение — секретных агентов, шпионов, чай с наркотиками или водку без таковых, попытку изнасилования или подозрение на попытку и т. д. и т. п. В общем, вполне достаточно, чтобы нашпиговать целую серию дешевых шпионских романов, в духе которых написана приведенная ниже история.

Мы опять встречаемся с господином Найтом 17 апреля 1979 года. На этот раз в столице Узбекистана — Ташкенте.

Узбеки — очень гордые люди, славящиеся своим гостеприимством и в особенности отличным чаем. Конечно, они угощают и водкой. Боюсь, что происшествие в ташкентской чайхане сильно уязвило достоинство узбеков, которые вряд ли скоро забудут некоего Робина Найта.

По всей видимости, американский журналист относится к водке не слишком умеренно, но с большой любовью. Водка — очень популярный напиток, он пользуется большим успехом в США, а также и в других частях света. В Советском Союзе можно попробовать настоящей водки, что и сделал господин Найт.

Он принял столько этого бодрящего напитка, что стал — как бы это выразиться? — пьян. Причем пьян "в стельку". Одни, подвыпив, отправляются спать, в других, к сожалению, просыпается воинственный дух. Господин Найт принадлежит к последним. Дело было перед его отъездом из СССР, и вот все, что он ненавидел в этой стране, все, что накопилось в нем за годы пребывания в ней, бурно вырвалось наружу. Американский журналист принялся срывать свою злобу на официантах и готов был разнести заведение "на куски".

Господин Найт и его коллеги смакуют материалы о советском алкоголизме, но вряд ли сообщают читателям, что в своем рвении проверить факты из первоисточников часто становятся жертвами своих слишком тщательных исследований. Ну, что же, коли так уж произошло, ступайте хорошенько проспитесь. Но кидать стакан в официанта категорически запрещается.

Господина Найта доставили в гостиницу в таком виде, в котором лучше никому не показываться на глаза. Там он отказался от помощи врача, и его убедили лечь спать. Протрезвев на следующее утро, он понял, в какую попал переделку. Нехорошо получится, если узнают, что, путешествуя по СССР как корреспондент, он вел себя как обычный пропойца.

Вот здесь и начинаются обещанные мной детективные приключения, но, к сожалению, не лучшего качества.

Господин Найт прочел на досуге слишком много дешевых шпионских романов. Его рассказ о пребывании в Ташкенте, должно быть, заставил содрогнуться от ужаса каждую американскую домохозяйку, придерживающуюся республиканских взглядов.

Утром, страдая с похмелья, господин Найт сразу понял, что против него организован заговор. Невинные гиды из "Интуриста" превратились у него в секретных агентов. В этом легко было убедиться, спросив, где они работают. Ответ — в "Интуристе" — выдавал их с головой.

А чай! В чем провинился прекрасный узбекский чай? В том, что слишком невинный по виду гид подсыпал в него наркотик. Кроме того, падая под стол, Найт успел заметить, что гид соблазняет его жену.

Однако американскому журналисту каким-то образом удалось спасти жену на пороге адюльтера, как раз в тот момент, когда супружеской верности мог быть нанесен непоправимый ущерб. Всего этого — наркотика в чае (клянусь, не в водке!) и заигрывания невинного с виду секретного агента с женой господина Найта — с лихвой хватило бы по крайней мере для первой главы нового шпионского романа если и не совсем на уровне Джеймса Бонда, то вполне в духе древней традиции махрового антисоветизма, что наверняка гарантировало бы ему почетное место в книжных киосках всех международных аэропортов.

Господин Найт послал рассказ в свой журнал, который оказался в затруднительном положении. Что делать?

Журнал поступил "героически", он напечатал лживый опус американского журналиста. В конце концов, ведь человек утверждает, что кто-то пытался изнасиловать его жену. Что остается делать настоящему другу? Сделать вид, что он этому верит.

Так и поступили различные "голоса" ЦРУ, которые распускают подобные истории по всему миру, используя ни в чем не повинные радиоволны. Робин Найт обнаружил в чае наркотик, что и привело к поведанным здесь ужасным последствиям. "Я не расскажу, почему и как я стала в шестнадцать лет любовницей графа Крейвена", — так начинаются знаменитые "Мемуары" Гариетты Уильсон.

Вот и Робин Найт никогда не признается в том, что же все-таки произошло в узбекской чайхане.

А я все же верю милицейскому протоколу. Почему? Потому что уже хорошо знаю господина Найта. Знаю, как он подделал цитату из Ленина, приписав великому русскому революционеру слова, прямо противоположные тому, что было сказано им на самом деле. Я видел, что он сделал с фотографией двух африканцев и советской девушки, и, наконец, я читал его статьи об СССР, которые имел возможность сам сопоставить с реальной действительностью.

И я не ошибусь, если скажу, что в том чае не было наркотиков.

ЗАМКНУТЫЙ, МОЛЧАЛИВЫЙ И… РАБОТАЮЩИЙ НА ЦРУ

Все же сознательно ли американские буржуазные корреспонденты в Москве лгут о Советском Союзе? (Я буду называть их "буржуазными корреспондентами", хотя они предпочли бы, чтобы на них смотрели как на людей независимых, разъезжающих по свету в поисках правды и только правды, подобно Диогену с его маленьким фонарем; однако они служат буржуазным газетам и поэтому являются корреспондентами буржуазными.) Возможно, они больше похожи на семерых слепых, которые ухватились за хобот слона и радостно объявили, что слон "очень похож на веревку"? Или, может быть, их подход к основным политическим и философским вопросам настолько отличается от взглядов советских людей, что неизбежным становится искреннее непонимание? Кто, однако, скажет, какое из этих предположений больше соответствует истине?

Правда ли, например, что два западных репортера — Крейг Уитни из "Нью-Йорк таймс" и Гарольд Пайпер из "Балтимор сан" — не более чем трудолюбивые, честные журналисты, добросовестно старающиеся "трезво и объективно" рассказать о Советском Союзе? Или, может быть, увидев в жизни советских людей что-нибудь положительное, они спешат к телексам сообщить об этом в свои газеты к общей радости редактора и читателей?

Конечно, искреннее непонимание между советскими и западными людьми не только возможно, но и неизбежно. Однако существует огромная разница между истинными разногласиями, острой критикой и откровенной ложью. Возникает вопрос: если упреки западных журналистов справедливы, почему они вынуждены прибегать к фальшивкам, как поступили Уитни и Пайпер?

Что же случилось?

Советский суд в июле 1978 года предъявил этим американским корреспондентам обвинение в клевете. Они написали в свои газеты статьи, где утверждали, что признание одного из грузинских диссидентов — 3. Гамсахурдиа, — в котором он отрекся от своей прошлой антисоветской деятельности, было подстроено. Другими словами, советское телевидение показало миру сфабрикованную кинопленку — фальшивку. Содержание статей стало известно в Советском Союзе.

Соответствовало ли заявление западных журналистов истине?

Нет. Телефильм, в котором Гамсахурдиа публично отрекся от своего прошлого, был показан в зале суда. Бывшего диссидента пригласили на просмотр и спросили, правильно ли в фильме изложены события.

"Да", — последовал ответ.

Я присутствовал на процессе и могу это подтвердить. Ответ Гамсахурдиа достаточно ясно доказывает, что фильм не отошел от правды, а вот россказни двух корреспондентов оказались полностью лживыми. Но на этом дело не кончилось. Гамсахурдиа обвинил также западных журналистов, с которыми встречался и по глупости (или из тщеславия) разговаривал, в том, что они приписали ему высказывания, которых он на самом деле не делал.

Гамсахурдиа имел в виду рассуждения Пайпера и Уитни о том, что он якобы призывал к вооруженной иностранной интервенции против СССР, дабы "освободить" его родину — Грузию. Это была ложь. (Вызывает сомнение порядочность репортеров, которые подбивают на подобные заявления людей типа Гамсахурдиа в тот момент, когда те по каким-то причинам сильно возбуждены — с кем-то поссорились, были кем-то оскорблены или отвергнуты — и боль от случившегося еще не утихла. Западные корреспонденты печатают подобные высказывания, чаще всего фальшивые, прекрасно зная, что за них в любом государстве полагается наказание, как за измену родине. Цель таких публикации — создать вокруг человека ореол мученика, отправив его в тюрьму.)

Оба обвиняемых журналиста не стали оспаривать свидетельства Гамсахурдиа в суде, обвиняющие их во лжи. Суд признал их виновными. При таких уликах иного приговора и не следовало ожидать. Суд приговорил каждого репортера к штрафу в размере 1114 рублей и потребовал извинений.

Журналисты Уитни и Пайпер обратились в суд с письмом, утверждавшим, что их версия была "трезвой и объективной" и в любом случае Советский Союз не имел юридического права судить их за то, что они писали, так как они не работали в газете, издающейся в СССР. Штраф, однако, был заплачен. Когда американских журналистов спросили, откуда они взяли сведения о том, что признание Гамсахурдиа по телевидению было подстроено, они заявили, что материалы эти были получены от "друга семьи" Гамсахурдиа. Однако последний от всего отказался.

Американские журналисты заплатили штраф, но не извинились. Получилось что-то вроде "ничьей". Их могли объявить "персонами нон грата" и выслать из страны, как поступали с другими репортерами, явно пойманными "на месте преступления". Однако, как мне кажется, в СССР хотели не столько наказать этих корреспондентов, сколько показать им, что их врожденный, обыденный, очевидный антикоммунизм, естественный для них, как цвет глаз, здесь, в социалистической стране, не вызывает одобрения и не дает привилегий.

К сожалению, большинство американских корреспондентов приезжают в Москву не как обычные репортеры, собирающие информацию об СССР. Они приезжают в лучшем случае как сознательные и целеустремленные оппоненты, а в худшем — как враги. Они не могут и не желают видеть ничего положительного в СССР. И когда они лгут, то делают это по принципу, что "ложь, используемая против врага, — святая ложь"!

Они убеждены в том, что Америка ведет борьбу "не на жизнь, а на смерть" с Советским Союзом, а в такой борьбе хороши любые методы, пусть даже самые низкие. Благородная цель оправдывает грязные средства.

"Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше", — сказал в свое время Шалтай-Болтай. И когда бедная Алиса, последняя из разумных существ в этом безумном мире, закричала, что "нельзя поверить в невозможное", Королева ответила: "Просто у тебя мало опыта".

Вы сможете поверить в невозможное, если у вас есть немного опыта! Иногда кажется, что западные журналисты, приехавшие в Москву, попали сюда из Зазеркалья, поэтому все у них шиворот-навыворот; и вскоре они заставляют своих читателей поверить в "шесть невозможных вещей до завтрака" и, я думаю, по меньшей мере в еще шесть — до обеда.

Безумный антисоветизм, наполовину провокационный, наполовину злонамеренный, становится вторым "я" западных журналистов в Москве, в особенности американских.

"Большинство западных журналистов, — признает Малком У. Браун (которого самого обвиняли в том, что он был одним из корреспондентов в Сайгоне, работавших на ЦРУ), — прибывают в европейские коммунистические столицы, имея целью, кроме всего прочего, вести беседы с диссидентами, выискивать "трещины" в руководящих органах коммунистической партии и изучать политическую, социальную и экономическую жизнь страны так, как если бы это было открытое общество"^[32].

Следуя подобному рецепту, Эмиль Свейлис, корреспондент ЮПИ в Ленинграде, напишет: "Через три месяца после приезда в Ленинград я поставил свою машину недалеко от охраняемой милицией гостиницы "Астория", чтобы встретиться с диссидентом…"

От него, по всей видимости, Эмиль Свейлис получит сведения о чудесной заботе, которую проявляют повсюду в СССР о детях? Из того же "секретного" источника, без сомнения, поступит информация о том, что образование в СССР от детского сада до аспирантуры бесплатно? "По секрету" диссидент сообщит, что в Лениграде, в Москве и других городах на востоке, западе, юге исевере страны можно спокойно ходить, не тревожась за свой бумажник и свою жизнь?

Но для всего этого совсем не нужно пробираться тайком в темноте на встречу с каким-то подозрительным субъектом, который за пачку американских сигарет или бутылку американского виски наговорит такого, что волосы встанут дыбом!

Подобные действия американского репортера как две капли воды похожи на работу ЦРУ с его отвратительными методами. Поэтому не следует особенно удивляться, когда советские государственные органы подозрительно относятся к таким, с позволения сказать, репортерам. Неудивительно также и то, что подобные журналисты находят жизнь, например, в Ленинграде скучной, несмотря на то, что в этом городе есть один из лучших в мире балетов, замечательная опера и Эрмитаж — сокровищница искусства. По нему можно бродить лет девять, так полностью и не познав всех его богатств. "Годы, проведенные во втором по величине городе Советского Союза, — жалуется господин Свейлис, — сделали нас замкнутыми, молчаливыми и холодными…"^[33].

Если так ведут себя в СССР настоящие корреспонденты, то в чем, интересно, их отличие от агентов ЦРУ?

Никто серьезно не возражает, что последних немало среди корреспондентов в Москве (и в других столицах социалистических стран). Их количество во всех странах, включая и США, по сведениям различных источников колеблется от четырехсот, по опубликованным в журнале "Роллинг стоун" данным Карла Бернштейна — бывшего корреспондента газеты "Вашингтон пост", сыгравшего видную роль в разоблачении Уотергейтского дела, — до всего "тридцати шести", по признанию самого ЦРУ.

Как определить, кто работает на ЦРУ, а кто нет? Сделать это нелегко.

Какова бы ни была истинная цифра, несомненно, что некоторые американские корреспонденты в Москве находятся на службе ЦРУ. Но поскольку все они пишут примерно одно и то же, трудно сказать, кто именно.

Необходимо отметить, что подобные корреспонденты вредят не только СССР, и даже не в первую очередь СССР. Поскольку они пишут для американского народа, прежде всего они обманывают его. Они обманывают американский народ в вопросах политики, и их писания приносят свои плоды. Сенатор-демократ Джексон и конгрессмен-республиканец Вэник не рискнули бы выступить со своими предложениями по ограничению торговли с Советским Союзом, связав этот вопрос с эмиграцией евреев из СССР, если бы общественное мнение в США не было подготовлено заранее бесчисленными статьями из Москвы американских корреспондентов о "репрессиях против евреев в Советском Союзе"!

Не забота об открытии "закрытого общества" вдохновляет буржуазных журналистов на особого рода деятельность (сколачивание горстки людей, находящихся в оппозиции к правительству страны, гостями которой они являются) и разжигает их непомерное любопытство в отношении высказываний незрелых личностей антисоветского толка. Если бы подобными делами занимались в Америке корреспонденты ТАСС, правительство США давно бы выпроводило их из страны.

Даже будь Советский Союз столь "открыт", как открытая книга, это не изменило бы взглядов западных журналистов и стиля их работы. Чили при президенте Альенде была настолько "открыта", насколько только можно себе представить. Несмотря на то что основная газета "Меркурио", выступавшая против правительства, открыто финансировалась ЦРУ, правительство Альенде не приняло против нее никаких мер. Наградой за такое великодушие стал поток лжи, на смену которому пришел поток пуль.

"Открыто" или "закрыто" общество — это меньше всего волнует буржуазных корреспондентов, им нужен материал, который сделает необъективную и создающую предвзятое мнение картину, нарисованную в их репортажах, как можно более правдоподобной.

Эти журналисты — живущие нереальной жизнью, "замкнутые и молчаливые", психологически далекие от советской действительности, хотя физически и находящиеся в СССР, считающие эту страну "вражеской", безразличные к ее заслугам, скептически воспринимающие ее достижения — преследуют цель настроить вас, дорогие читатели, против Советского Союза, чтобы, когда в конце концов вам предложат послать на смерть сына, если он еще жив после Кореи и Вьетнама, или призовут вас самих, вы охотно пошли бы на это, полагая, что жертвуете сыном или собой из благих побуждений.

ПОЛИТИКА ГОЛОДА

С самого начала существования Советского Союза "Нью-Йорк таймс" проявляла патологический антисоветизм. Ее ненависть к СССР и чудовищное искажение советской революции получили в конце концов скандальную известность среди журналистов. Это натолкнуло Уолтера Липпмана и Чарли Мерца на мысль провести исследование репортажей "Таймс". Результаты этой работы, опубликованные в августе 1920 года в "Нью рипаблик", стали классическим примером в истории журналистики. Авторы пришли к следующему выводу: "С точки зрения профессионального журналиста, освещение в печати русской революции не выдерживает никакой критики".

Изменилось ли что-нибудь с тех пор?

Вместе со мной в Москве находились два ведущих репортера "Нью-Йорк таймс" — Крейг Уитни и Дэвид Шиплер. Как я уже писал, Крейг Уитни был "схвачен за руку", когда пытался сфабриковать неуклюжую антисоветскую фальшивку. Дэвид Шиплер проявил большую осторожность.

Каждый из них заслуживает особого разговора. Давайте начнем с Крейга Уитни.

Самое удивительное, что прежде всего поражает в его статьях, — это не стиль, который не представляет собой ничего особенного, а "проницательность" автора. Господин Уитни замечательно прозорлив.

14 апреля 1978 года этот журналист, находясь в Москве, ухитрился проникнуть своим острым взором в Африку. Его статья была одним из тех вдохновенных произведений, цель которых — заранее обеспечить алиби для уже запланированных действий, что-то вроде трюка "держи вора".

Уитни, ссылаясь на "западных дипломатов" и "американскую разведку" — эти "надежные" и "правдивые" источники информации, — утверждал, что Советский Союз планирует "оказать поддержку черным партизанам Родезии". Господин Уитни писал: "Особенно сильное беспокойство по поводу советско-африканских отношений у местных западных наблюдателей ("западных дипломатов" и "американской разведки". — Ф. Б.) вызывает то, что русские и кубинцы могут предпринять крупное военное вторжение в Родезию, если Соединенные Штаты и Великобритания не сумеют помешать развертыванию там военных действий".

Это попурри из "могут", "западные наблюдатели считают", "страхов" и "неясностей" было озаглавлено: "Русские, кажется, подогревают "кубинский котел" в Африке". Статья была написана в апреле 1978 года.

А ровно через два года события в Зимбабве нанесли сокрушительный удар по всем этим "может быть" и "возможно". Но зачем вообще был пущен в ход "пробный шар" в виде статьи господина Уитни? Что это — первый шаг в заговоре, который впоследствии провалился, — заговоре, предусматривавшем ввод американских войск в Родезию под предлогом того, что это собираются сделать "кубинцы"?

Известный нечестный прием. Сперва обвинения в прессе — "Русские планируют использование химического оружия", или "Русские планируют направить кубинцев", или "Русские сосредоточивают войска на границе с Ираном", — а затем американские империалисты предпринимают "контрмеры" против акций русских, сфабрикованных ими же самими.

Готовность господина Уитни служить рупором такого рода необоснованных обвинений — явно провокационных и запланированных заранее — потребует еще своего объяснения.

Однако господин Уитни не только обладал феноменальным зрением. Он становился то специалистом по сельскому хозяйству, то другом преследуемых писателей, по старым приятелем Китая, то суровым моралистом, то скрытым коммунистом и т. д. У него открылись широкий кругозор и поразительные навыки.

В октябре 1978 года Уитни ухитрился с помощью своего магического пера превратить талантливого советского писателя в "диссидента", проявив к нему сочувствие, в котором тот не нуждался. Господин Уитни так перефразировал мысли и идеи Юрия Трифонова, что перед нами предстал не критик некоторых сторон советской действительности, а враг своей родины.

Господин Уитни перечисляет некоторые рассказы Юрия Трифонова, в которых писатель критикует отдельные отрицательные черты жизни в СССР с целью исправить их или искоренить. Однако у американского журналиста получается, что рассказы эти написаны в контрреволюционном духе и направлены против социализма. Если таковы "друзья", каковы же враги?

Согласно примитивному катехизису господина Уитни, критически мыслящего писателя в социалистической стране вдохновляет… что бы вы думали?.. — "любовь к капитализму"! По мнению господина Уитни, всех писателей — и социалистических, и буржуазных — обуревает одно желание: вернуться к системе, при которой высшим мерилом и непреходящей ценностью человека удачливого, будь то мелкий лавочник или художник, служит лозунг: "Купи подешевле, продай подороже".

Одобрение журналиста из капиталистического мира — "поцелуй Иуды" для любого социалистического писателя. Если последний замечает, что его поднимает "на щит" буржуазная пресса, ему стоит задуматься: "В чем я ошибся? Где же я поступил неправильно?"

Для "Нью-Йорк таймс" (и других буржуазных органов печати) вопрос о независимости и свободе писателя решается тем, насколько он последовательный антикоммунист или может быть таковым представлен. Не удивительно, что такая тактика требует известной ловкости. И вот создается образ художника, который якобы больше других граждан любит лесть и не способен смотреть на жизнь, оценивать происходящие в мире политические события с классовых позиций. Похвалите поэта за его стихи — и он выплеснет на вас море благодарности и последует за вами, куда бы вы его ни повели. Вот основное содержание неуклюжей писанины господина Уитни, обнаруживающей в нем весьма посредственного литературного критика.

Но американский журналист выступает не только литературным критиком, он еще и специалист по советскому сельскому хозяйству. Удивительно, с какой легкостью буржуазные журналисты рассуждают о вопросах, на изучение которых у других людей уходит целая жизнь. Они так умело справляются с решением сложных проблем, что такое не по плечу и опытному специалисту, проштудировавшему горы книг. Но это не смущает прыткого репортера, который почерпнул все сведения о сельском хозяйстве, путешествуя по деревням во время летнего отпуска!

До революции в России не было развитого животноводства. Широкое разведение скота, возможное лишь при наличии кормовой базы, началось в Советском Союзе сравнительно недавно. Но своих кормов все равно не хватало, и СССР вынужден был покупать зерно в других странах, так же как американцы покупают сахар, кофе и бананы. Это — торговля, и она существует с незапамятных времен.

СССР платил за зерно долларами, что вполне устраивало американских фермеров, хотя в периодической печати без конца мелькали сообщения о том, что продажа зерна СССР — одна из причин инфляции в США.

Означает ли, что, покупая американское зерно, Советский Союз, обладая равноценными сельскохозяйственными мощностями, не Сумел наладить свое производство? Значит ли это, что СССР как бы допускает превосходство капиталистического сельского хозяйства над социалистическим?

Ни в коей мере. Большая часть территории Советского Союза находится к северу от оптимальной зоны выращивания зерновых культур. Поэтому СССР гораздо труднее создать свою кормовую базу, чем США, где испокон веков в условиях умеренного климата существовали огромные невспаханные прерии, удобрявшиеся миллионами бизонов (в настоящее время полностью истребленных). Но даже такие благоприятные климатические и природные условия не спасли страну от неурожаев 30-х годов.

В СССР более суровая и капризная погода, чаще бывают засухи. Тем не менее впечатляет постоянный рост урожайности в этой стране, включая даже плохие годы. Хороши перспективы и на будущее. В 1913 году, последнем мирном году существования царской России, общий урожай зерновых составил 86 миллионов тонн. Первая мировая война, гражданская война и иностранная военная интервенция вызвали сокращение производства. В 1931 году оно упало до 60,5 миллиона тонн, оставаясь на этом уровне несколько лет. Однако в 1940 году оно поднялось до 95,6 миллиона тонн. Но тут началась вторая мировая война, и огромные площади, где выращивалось зерно, особенно на Украине, были опустошены фашистами. В 1945 году производство зерна упало до 47,3 миллиона тонн. После войны, несмотря на ужасающую нехватку рабочей силы, разрушение промышленности и сельского хозяйства, уже к 1952 году советскому народу героическими усилиями удалось поднять производство зерна до 92,2 миллиона тонн. В 1971–1975 годах в стране ежегодно выращивалось в среднем 181,6 миллиона тонн зерна, что позволило в 1976–1980 годах поднять его производство до 205 миллионов тонн в год.

Уитни пишет: "История советского сельского хозяйства полна неудач, порождаемых самими людьми или стихийными бедствиями…" И нигде не говорится об успехах, достигнутых благодаря героическому труду народа или каким-либо другим причинам.

В 1965 году потребление мяса на душу населения в СССР составляло 41 килограмм. В 1979 году оно возросло до 58 килограммов. За этот период цена на мясо на Западе подскочила в три раза (и по-прежнему продолжает расти). В Советском Союзе в 1965 году килограмм мяса стоил 2 рубля. Эта цена не изменилась и в 1980 году, хотя заработная плата за это время возросла. Между прочим, средние цифры в СССР ближе к своим математическим эквивалентам, так как в стране нет, как это имеет место в США, большой разницы между доходами людей, которую пришлось бы сглаживать с помощью статистических средств.

Долгосрочная цель советского сельского хозяйства — полностью исключить зависимость от неблагоприятных погодных условий, которые угрожают ему все время. Планируется, что эта задача будет решена в ближайшие 10–15 лет. Ее можно будет осуществить с помощью введения системы более полного орошения, внедрения интенсивных сельскохозяйственных методов, широкого применения удобрений, более активного использования морозо- и засухоустойчивых сортов зерновых, увеличения посевных площадей за счет целинных земель и освоения земель, занятых болотами и пустынями.

После войны советское сельское хозяйство переживало и поражения, и удачи. Но если судить по статьям господина Уитни, плохие урожаи всегда объяснялись недостатками социалистической системы хозяйствования, а не неблагоприятными погодными условиями (как, например, неурожай 1975 года, когда из-за самой тяжелой за последние 100 лет засухи было собрано всего 140 миллионов тонн зерна). "Нью-Йорк таймс" откликнулась на неурожай 1975 года статьями под весьма броскими заголовками, обвиняющими СССР в бесхозяйственности.

Однако в 1978 году в Советском Союзе был собран рекордный урожай зерна — более 235 миллионов тонн. Рассуждая логически, если урожай 1975 года служил доказательством недостатков социалистической системы, то урожай 1978 года должен был бы свидетельствовать о ее преимуществах. Статья Уитни от 5 ноября 1978 года действительно сообщала о высоком урожае в СССР, но была, как он сам выразился по другому поводу, "значительно смягчена".

Что можно сказать о людях, спекулирующих на нехватке пищевых продуктов и с нетерпением ожидающих, когда другие начнут голодать?

Тем временем злые ветры недавней вспышки "холодной войны" еще более усложнили отношения между СССР и США.

В декабре 1979 года Картер в одностороннем порядке расторг контракты на поставку зерна, которые много лет существовали между американскими фермерами и СССР. Печать США откликнулась на акцию президента злобным шипением, что теперь-де Советскому Союзу придется "вести себя хорошо". В противном случае мы (американцы) заставим советских людей умереть с голоду или по крайней мере настолько ухудшим положение с продуктами в СССР, что народ не выдержит и начнутся политические выступления против правительства. Те, кто каждый день манипулирует умами американских масс, направляя их по своему усмотрению в ту или иную сторону, подвержены иллюзии, что стоит им сказать нужные слова — нечто вроде "покупайте сигареты вместо конфет" (что, кстати говоря, подтолкнуло в 20-е годы к курению миллионы женщин, расплатившихся за это впоследствии раком легких) или "сегодня кинофильмы в Америке интереснее, чем когда бы то ни было", — и советские люди превратятся в безмозглых зомби.

Сколько злорадства содержится в выступлениях американских политических обозревателей. А статья господина Уитни так и пропитана ядом. Почти не скрывая ликования, он пишет в одной из них, что прекращение хлебных поставок в СССР не приведет к голоду, на что, по мнению советских поэтов, надеются американцы, но "вызовет к концу года двадцатипроцентное сокращение производства мяса, самое крупное в послевоенные годы"^[34].

Спекуляция на голоде по степени варварства напоминает геноцид или деяния полпотовцев, пытавшихся задушить кхмерский народ.

Однако палка оказалась "о двух концах". Попытка оставить без кормов свиней и крупный рогатый скот в СССР обошлась американским фермерам и американской экономике, по подсчетам сенатора Дж. Макговерна, почти в 5 миллиардов долларов! Согласно докладу министерства сельского хозяйства США, отмена поставок зерна в СССР будет означать для американских фермеров потерю 25 процентов прибыли. А федеральная "компенсация" за убытки попала, как обычно, не в руки фермеров, а в руки поставщиков, банков, т. е. целой армии паразитов, отделяющих производителя от потребителя.

Уитни наряду с другими западными репортерами создал такое представление о советском сельском хозяйстве, "полном неудач, порожденных нерадивыми хозяевами", что американцы были уверены: именно здесь СССР уязвим в политическом отношении. Статьи западных журналистов как бы дополняли аналогичные доклады ЦРУ, поэтому не удивительно, что в конце концов такое "единодушие" потребовало расплаты. Господин Уитни сослужил недобрую службу американцам, которым пришлось, можно сказать, потом и кровью платить за его мазню. Человек, который был обвинен в фальсификации, ничего не забыл, ничему не научился!

Мало того, что господин Уитни выступил экспертом по сельскому хозяйству, литературе, политике; он без колебаний становится и "комментатором новостей". Конечно же, "комментирует" он те самые "новости", которые сам фабрикует.

Например, он, не задумываясь, выступает в качестве специалиста по отношениям между СССР и Китаем. В статье от 17 августа 1978 года Уитни вещает, словно медиум на спиритическом сеансе, который вот-вот в третий раз постучит о стол: "Сейчас, когда лидеры Китая проводят глобальное антисоветское наступление на задворках Москвы (как можно уместить "глобальное наступление" на "задворках" — это одна из неразрешимых тайн. — Ф. Б.), имеются растущие признаки того, что Кремль всерьез напуган возможным изменением стратегического политического баланса не в его пользу".

Предложив своим читателям этот "лакомый кусок" (пустой внутри), господин Уитни начиняет его всеми возможными видами антисоветизма, на которые только способна китайская сторона, завершая все это предсказанием того, что конец разрядки не за горами. Хотя он и приписывает этот прогноз "некоторым советским политическим аналитикам", ни один "советский политический аналитик" в 1978 году не предсказывал конца разрядки, с учетом или без учета "китайской карты", никто из них не делает этого и теперь, в 1980 году, после событий в Афганистане.

Рассуждения господина Уитни не "анализ", а попытка выдать желаемое за действительное. Анализ строится на более надежном материале. В нем признаются трудности и сложности, присущие нынешнему положению, которые оцениваются трезво и объективно, с учетом того, что международные события — это не игра в карты, речь идет о судьбе человечества. Международные события нельзя рассматривать просто как "борьбу за власть", как конкуренцию соперничающих группировок. "Кремля", который "боится", на самом деле не существует. Все это полная чепуха, словоблудие, за которым ничего не стоит. Эта болтовня выдается за серьезные размышления, и, поскольку она совпадает с такой же болтовней дюжины других корреспондентов и "аналитиков", заставляющих "Кремль" то "бояться", то "сомневаться", то "хитрить", то "изворачиваться" и т. д., она неизбежно навязывает американским читателям ту гротескную картину, полную предрассудков, страхов и невежества, которая повергает в ужас половину человечества.

Подобное выдается за "анализ" не только "Нью-Йорк таймс", но буквально всеми буржуазными газетами и журналами, рассуждающими о советской политике. Это все, чем они занимаются, так как ни одно из этих изданий не имеет доверительных источников среди советских деятелей, которые снабжали бы их информацией. Но так ли уж необходимы "доверительные источники" для того, чтобы объяснить советскую политику? Нет, можно обойтись и без них. Между публичными политическими заявлениями и личными целями тех, кто "действительно управляет" страной, противоречий нет. Когда Леонид Брежнев как руководитель страны и партии утверждает, что Советский Союз хочет мира, это совпадает и с его личными желаниями как любого семьянина.

По каким же еще вопросам выступает "экспертом" господин Уитни? Он сталкивается с серьезной проблемой: с одной стороны, ему хочется оклеветать советскую действительность, с другой — как-то неудобно допустить, что большая часть негативной информации поступает к нему из самой советской прессы. Ведь миф о том, что советская пресса "контролируется правительством" и является лишь марионеткой в руках властей, весьма прочен. Он слишком дорог буржуазной пропаганде, чтобы подвергать его опасности разоблачения. Он основан на том, что в советской печати якобы никогда не появляется критика в адрес государственных деятелей. Но что же делать, если это совсем не так?

И Уитни решает пожертвовать пешкой, лишь бы защитить королеву. Он допускает, что в Советском Союзе существуют "журналистские расследования", желая использовать те статьи в советской прессе, которые вскрывают отдельные отрицательные черты жизни в СССР. Но он спасает королеву, утверждая, что пресса никогда не критикует коммунистическую партию, и в этом, по его мнению, заключается самое главное?

Следует заметить, что господин Уитни указывает на этот печальный факт скорее с тоской, чем с гневом. Как не по-коммунистически поступают коммунисты! Возникает впечатление, что, если бы коммунисты жили согласно своим идеалам, господин Уитни открыто встал бы на их сторону.

"ПУТЬ НАВЕРХ" В СТИЛЕ "НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС"

Дэвид Шиплер (когда он еще работал в СССР) именовался "главой Московского отделения "Нью-Йорк таймс". Он трудился бок о бок с Крейгом Уитни, который, как мы уже видели, был осужден за клевету. Шиплер освещал советскую действительность так, словно никогда не бывал в Москве. Несмотря на то что под его статьями указывался этот город, ни он, ни господин Уитни на самом деле и понятия о нем не имели. Там обитали их тела, но не души.

Итак, проживая в Москве, они ее не знали. Они видели нечто, что называли "Москвой", чей образ был задуман и скроен еще в Нью-Йорке или, что более вероятно, в некоем здании в Лэнгли^[35], где мастера своего дела изображают мир в таком виде, в каком его не увидеть ни вам, ни мне. Когда же это удалось сделать министру обороны Джеймсу Форрестолу, он пришел в такой ужас, что выпрыгнул из окна больницы с криком: "Красные идут!"

То, что видят американские журналисты, — это не живой, реальный Советский Союз, а гротескный "Франкенштейн", порожденный не действительностью, а страхом, завистью и отчаянием. Поэтому им трудно работать в Москве. Их предшественникам было гораздо легче. Отсиживаясь в Риге, столице капиталистической в ту пору Латвии, такой пионер антисоветизма просто-напросто выдумывал истории о молодом революционном государстве, создавал их из ничего и посылал в американские газеты, прежде всего в "Нью-Йорк таймс", утверждая, что эти басни в духе барона Мюнхгаузена, от которых волосы встают дыбом, и есть святая правда, а не выдумка, рассчитанная на запугивание.

Так обстояли дела в 20-е годы. Нынче журналистам приходится потруднее. Тем не менее с тех пор почти ничего не изменилось; в каждом корреспонденте "Нью-Йорк таймс" по-прежнему сидит "научный фантаст", которому не терпится проявить себя.

Вот как, например, работает Дэвид Шиплер. Он публикует статью "Путь наверх в русском стиле".

Обман начинается уже с заголовка. "Путь наверх", как и "желтая опасность" — понятия чисто американские.

Норман Подгорец, редактор ультрареакционного еврейского журнала "Комментари", полностью объяснил значение этой фразы в своей автобиографии, которую именно так и назвал^[36].

"Путь наверх" означает стремление пробиться наверх в специфически американской атмосфере отчаянной и беспринципной конкуренции, где праведники по заслугам всегда остаются внизу, а наградой служат деньги и власть; и хотя платить за успех приходится потерей человечности и своего "я", колеблются лишь немногие. Деньги и власть — это высшие блага, которых может достичь американец, и здесь для него не существует запрещенных приемов. Любые грязные средства хороши. Если ты "победил", никто не задаст тебе вопросов. В этой игре только одно правило — не попасться с поличным.

Вот что такое "путь наверх в американском стиле". "Путь" этот изобретен в Америке и несет на себе ее клеймо. Безошибочно американский, он хорош лишь для этой страны и не может быть перенесен в другое место, не потеряв при этом своих уникальных черт. Нигде в мире, даже в других капиталистических странах, не существует примеров, хотя бы отдаленно напоминающих всю глубину интеллектуального падения американцев, особенно тех, кто "попал наверх".

Именно поэтому Шиплер и решил незаметно протащить это понятие в советскую действительность, как Робин Найт поступил в свое время с "желтой опасностью". Он рассчитывал, что обман не раскроется и ему удастся одним выстрелом убить двух зайцев. Во-первых, оклеветать Советский Союз, произвольно приписав ему чисто американский грех, а во-вторых, обвинив в этом грехе и СССР, доказать тем самым, что американцы не так уж плохи!

Не пытаясь опровергать факты, которые надежно упрятаны, давайте приглядимся поближе к тому, что же преподносит нам Шиплер?

Вся его статья строится так, что ни одно из его утверждений не поддается объективной проверке — вроде россказней о дьяволах и ведьмах. В его намерения не входит убедить вас в чем-то, приводя неопровержимые и реальные факты при свете ясного дня; скорее, он пытается воздействовать на ваше воображение. Он создает образ с помощью вымысла, а вымысел подразумевает готовность поверить в него, иначе вы ни за что не поверите в гориллу, которая сбивает лапой самолеты, находясь на крыше "Эмпайр стейт билдинг"!^[37]

Шиплер начинает статью, выставляя кандидатами для "пути наверх" двух типичных подростков — русского и американского, типичных, по словам журналиста, с точки зрения мифов об их возможностях, созданных в СССР и в США.

"Типичный" шестнадцатилетний американец Шиплера начинает жизнь, "представляя свое будущее как широкое поле неограниченных возможностей, которые он сможет реализовать с помощью таланта и упорного труда, поле нетронутое, на котором он оставит четкие следы".

Шиплер любовно именует этот образ будущего "мифом". Тем не менее, несмотря на всю кажущуюся иронию, скрытую в наименовании, стоит приглядеться поближе, и вы заметите, что это весьма благожелательный миф, выставляющий породившее его общество в весьма положительном свете.

Шиплер утверждает, что такая картина реализации возможностей типична для "шестнадцатилетних американцев". Он не говорит для "некоторых". Он заявляет, что она типична для всех шестнадцатилетних американцев. А как же быть с другими "шестнадцатилетними американцами" (пусть годом-двумя старше или моложе) или они не американцы? "Глаза у них тусклые, некоторые слоняются по улице, говоря с напускной бравадой. Другие околачиваются по углам и серьезно бурчат что-то себе под нос, подражая, по их мнению, взрослым. Большинство едва умеют читать и писать. Им не хватает хороших трудовых навыков, которым их должны были бы обучить в школе. Им от 17 до 22 лет. Большинство из этих подростков принадлежат к национальным меньшинствам. Они — потерянное поколение"^[38].

А что вы скажете вот об этом американце?

Аллен Уайт, 14 лет, однажды вернулся домой, ворча, что "они" хотели его "укокошить" за то, что он подсыпал наркотик в содовые напитки трех других ребят в 52-й средней школе, расположенной в районе Инвуд Верхнего Манхэттена (эту школу посещала моя дочь, так что сведения получены из первых рук). Всем ребятам, выпившим отравленные напитки, стало плохо, и их срочно отвезли в больницу "Бэт — Израэль".

"Кто-то донес на Аллена", — сказал (как пишет "Нью-Йорк пост") один из его друзей. "Повсюду распространились слухи, что Аллен продавал наркотики. Он говорил мне, что несколько ребят грозились его убить, если кто-нибудь из попавших в больницу умрет", — приводились слова другого школьника.

Одуревший от снотворного, Аллен, возвращаясь домой, сказал друзьям: "Меня преследует директор школы, допрашивает полиция, завуч изводит, а некоторые из ребят хотят меня "укокошить".

Дома он лёг на кушетку и начал глотать пригоршни снотворного (которое всегда под рукой у любого ребенка, желающего их попробовать). Друзья пытались остановить его, но каким-то образом ему все же удалось проглотить 52 таблетки. Когда явилась полиция, он был мертв.

Это случилось в 1970 году. Годом раньше в одном только Нью-Йорке 224 подростка (причем 55 из них в возрасте до 16 лет) погибли от чрезмерной дозы героина. По словам Сэдфорда Горелика, в то время занимавшего пост начальника городской полиции, тысячи новорожденных в этом году родились от матерей, принимавших наркотики, и еще до рождения стали наркоманами. В первые дни своей жизни им пришлось лечиться от токсикоза, что стоило некоторым жизни. Комиссия по контролю за наркотиками Нью-Йорка сообщила, что в 1969 году от 30 до 40 процентов детей в возрасте 13–16 лет употребляли различные наркотики, причем 19 процентов из них — героин.

Для Аллена Уайта, а также сотен тысяч других подростков Нью-Йорка и любого иного крупного или среднего американского города будущее, даже мифическое, не расстилается в виде "широкого поля неограниченных возможностей".

Его и их будущее было прискорбно коротким. Общество в союзе со всесильными преступниками вложило наркотики в руки четырнадцатилетних и, таким образом, погубило все мечты о "пути наверх". Никто из этого поколения, то есть поколения 60-х годов, ни на минуту не верит в миф Шиплера, который показался бы этим ребятам откровенной насмешкой.

На самом деле "миф" Шиплера, в который якобы повсеместно верит американская молодежь, рассчитан на определенные круги читателей, в подавляющем большинстве — белых, принадлежащих к средним социальным слоям общества и воспитанных в духе расизма.

Американская молодежь, которой посчастливилось на деле воплотить в жизнь "миф" Шиплера, — это белые представители средних социальных слоев, да и то не нашего времени, а начала века, что со всей очевидностью доказано поколением 60-х годов. Недаром его представители во всеуслышание заявили: "Мы не такие, какими нас хотели бы видеть наши родители!". Поэтому "миф" Шиплера — это миф настоящий.

А в какой миф верят шестнадцатилетние в СССР (конечно, по мнению Шиплера, авторитет которого в вопросах, касающихся советской молодежи, весьма сомнителен)?

Это — "будущее, богатое перспективами, каждая из которых представляет собой четко намеченный путь к материальному благополучию и комфорту, каждая из которых является благородным вкладом в дело строительства нового общества". На первый взгляд кажется, что миф этот так же наивен, как и американский.

Но миф ли это на самом деле (даже если мы согласимся с определением Шиплера, что мы, разумеется, делать не собираемся)?

От читателя "Нью-Йорк таймс" ожидается, что при словах "четко намеченный путь" он с усмешкой кивнет головой. Ведь разве не имеется здесь в виду, как вскоре и поспешит отметить Шиплер, что советскую молодежь просто-напросто ожидает узкая, заранее намеченная "дорожка", по которой она и устремится наподобие муравьев в будущее, неумолимо и безжалостно запрограммированное для нее обществом; что ее ожидает судьба, лишенная какого бы то ни было реального содержания, кроме банального "благополучия и комфорта", а под конец достойный финал — кресло и телевизор?

Да, конечно. А что касается "благородного вклада в дело строительства нового общества", при этих наивных словах любой читатель "Таймс" снисходительно улыбнется. А если не улыбнется, что ж, значит упорный труд поколений московских репортеров этой газеты выброшен коту под хвост.

Вот как обстоят дела. Ну, что ж, давайте попробуем в них разобраться.

Правда ли, что советская молодежь только и мечтает, что о "символах престижа", "модной одежде", "автомобилях", "лучших вузах", поступить в которые можно лишь с помощью взяток и кумовства, о "приятных отпусках", которых опять же можно добиться только через личное влияние, и даже о таких продуктах, как "мясо и овощи"? Правда ли, что все это приводит к "определенному брожению", контрреволюционными перспективами которого так и бредит Шиплер (и ЦРУ)?

А поскольку деньги в СССР, как считает Шиплер (и иже с ним), "не играют роли", советский карьерист (а других в СССР и не водится), чтобы получить все это (к чему же ему еще стремиться?), должен научиться, как "занять такую стратегическую позицию" в обществе, где бы он имел оптимальный доступ к влиянию, особенно источникам власти и коррупции, и… вот он уже и "наверху" в "русском" стиле!

Просто, если взяться умеючи.

Неужели и впрямь Советский Союз — это "огромное сборище" искателей выгоды, мастеров "закулисных махинаций", людей, пользующихся своим высоким служебным положением в личных целях, лицемеров и циников, эгоистов и карьеристов, оппортунистов, мечтающих об "американской роскоши" (кажется, Шиплер никого не упустил?), среди которых лишь иногда попадается беспомощная, одинокая, эксцентричная, честная "душа"?

Разве Маркс, Энгельс и Ленин готовили свое "детище" — революцию — лишь для того, чтобы появился "новый, советский человек", ничем не отличающийся от старого американского мошенника, кроме разве того, что последнему есть для чего потрудиться, в то время как возможности советского жулика весьма ограниченны?

Не выдает ли автора излишняя горячность, с которой он выдвигает свои шаткие аргументы, пытаясь доказать недоказуемое?

Или, другими словами, вот вам самая настоящая "колода крапленых карт"!

Но даже в этом случае, когда партнер вызывает у нас явные подозрения, давайте все же возьмем эти, пусть и крапленые карты и посмотрим, что с ними можно сделать.

Конечно же, нет ничего плохого, аморального или антикоммунистического в желании иметь хорошую одежду, удобную квартиру, машину, вкусную еду и т. д. Нет ничего плохого и в стремлении подняться выше по служебной лестнице, оно отнюдь не делает из человека оппортуниста.

Господин Шиплер пытается исказить все эти нормальные житейские факты и с помощью нечестных математических приемов сложить их так, чтобы они дали в социалистическом обществе тот же аморальный результат, что и в капиталистическом мире.

Но это бесчестно. И не потому, что в СССР больше поря-дочных людей, если брать каждого по отдельности, чем в капиталистической Америке. Дело в социалистической системе. Возможности зла, преступности и оппортунизма в Советском Союзе решительно ограничены самой природой этой системы.

К примеру, можно до скончания веков плести интриги, чтобы получить во владение сеть доходных домов, в СССР у вас из этого все равно ничего не выйдет. Можно лгать и воровать, но, сколько бы вы этим ни занимались, все равно вам не стать владельцем фабрики или завода. То же самое можно сказать и обо всем остальном — от содержания публичных домов до покупки и продажи президентского кресла.

Практические возможности для алчности, оппортунизма, подкупа, зла ограничены самой природой социализма. То, что остается, это пустяки, если подходить к ним с капиталистическими мерками преступности. Да и многое из того, что в СССР считается преступным, в США не удостоилось бы даже полицейского протокола!

"Преступления", которые имеют место в социалистическом обществе, легко объяснимы, и их можно предотвратить. До тех пор пока сохраняется дефицит некоторых товаров, определенное число людей будет с готовностью переплачивать за них, не задавая лишних вопросов, а значит, будут появляться и те, кто извлекает из этого выгоду. Как только нужные товары появятся в достаточном количестве в открытой продаже, спрос на них упадет, а следовательно, исчезнут и преступные личности, наживающиеся на дефиците.

Очевидно, что предотвращение такого рода преступности по силам обществу. Другие преступления, которые один социолог в беседе со мной назвал "немотивированными", связаны с индивидуальными недостатками — пьянством и т. д. Но они носят, как уже было сказано, индивидуальный характер. И хотя общество также несет ответственность за то, как, когда и почему они возникают, их можно отнести к социальным проблемам лишь в косвенном отношении.

Многое из того, что осуждается в Советском Союзе, в США никого бы даже не удивило. "Что вы считаете самым тяжким проступком для ваших трудных подростков?" — спрашивал я у советских учителей. "Курение в туалете", — отвечали они.

До сих пор мы старались доказать, что господин Шиплер не прав, приписывая СССР социальные беды Америки. Давайте же теперь обратимся к позитивному, к тому, что на самом деле существует в Советском Союзе, что реально отражает моральный облик его молодежи.

Мистер Шиплер отправился на БАМ. Там он видел тысячи, десятки тысяч в основном молодых советских парней и девушек, которые приехали в эти (по его мнению) богом забытые незаселенные края Сибири из своих обжитых домов в западной части Советского Союза, чтобы жить в палатках и примитивных хижинах, где температура зимой часто падает до -45°. Работа здесь тяжелая и неприятная. Тысячи приехавших сюда ребят могли бы при желании вернуться обратно. И все же подавляющее большинство остается. Почему? Кто они? Что они собой представляют?

Шиплер не может дать ответа на эти вопросы, хотя и стремится убедить нас в обратном. Изучению состава занятых на БАМе рабочих было посвящено исследование советского демографа Виктора Переведенцева, опубликованное в "Советской культуре" 30 января, 3 и 6 февраля 1979 года. Вот некоторые из его данных.

"От половины до трех четвертей общей численности рабочих в поселках Западного участка БАМа составляют молодые люди в возрасте до 29 лет включительно… Структура контингента характеризуется подавляющим преобладанием мужчин: от 75 до 98 процентов в зависимости от поселка… Уровень образования очень высок: доля строителей со средним образованием достигает 78 процентов, а лиц со средним специальным и высшим — от 19 до 38 процентов, в зависимости от поселка.

…Таково население БАМа: молодо, высокообразованно, относительно малоквалифицированно, по "происхождению" городское, с резкими диспропорциями в составе".

Почему же поехали туда эти ребята? Переведенцев поясняет, что существует несколько основных причин:

"— важность этой работы для страны;

— желание лучше узнать страну, ознакомиться с новыми местами;

— узнать полнее жизнь, проверить себя;

— необходимость поправить материальное положение;

— в силу семейных обстоятельств и т. д.".

Разумеется, многих влекут выгоды и материальные блага. Но так или иначе, как отмечает Переведенцев, после разговора со строителями становится ясно, что вопросы заработка часто не самое главное, что привлекает молодых неженатых людей на стройку.

Но почему же они все-таки уезжают оттуда?

"Из тех строителей… у которых закончились сроки трехлетних договоров, уехало около половины домой… Причины, которыми люди объясняют свой отъезд с БАМа, главным образом: неудовлетворенность жилищными условиями, снабжением, культурно-бытовыми условиями".

При существующих там условиях удивительно, что после трех лет лишений и нужды вообще кто-нибудь остается. Но тем не менее половина людей остается.

В ноябрьском номере "Советской России" за 1979 год мы находим другое исследование доктора философских наук Л. Когана, касающееся рабочих Среднеуральского медеплавильного завода в Ревде и завода медицинских препаратов в Свердловске. Оба предприятия удалены от центра, и полученные там данные типичны для подавляющего большинства рабочих, кроме тех, кто проживает в главных городах — в Москве или в Ленинграде.

Вот некоторые результаты исследования. Сколько рабочих трудились без желания, просто чувствовали себя обязанными что-то делать? "…Лишь 2,6 процента трудящихся завода медицинских препаратов и 3,4 процента на медеплавильном заводе", тогда как "подавляющее большинство тружеников — 89,2 и 90,9 процента — отвечали, что они любят свою работу и понимают ее социальное значение".

Значит ли это, что они удовлетворены своей работой? Нет, не обязательно. На заводе медицинских препаратов 43,4 процента работающих заявили, что в настоящее время довольны своей работой, а на медеплавильном заводе эта цифра составила 42,5 процента. О чем говорят эти результаты? О том, что остальные, "недовольные", хотели бы найти работу получше — и это вполне естественно.

Рабочих часто упоминают и критикуют в местной прессе и в стенгазетах. Имеет ли это для них значение?

Только 3,4 процента работающих на заводе медицинских препаратов и 6,9 процента на медеплавильном заводе заявили, что им "безразлично", как относятся к ним и их труду окружающие.

В местной прессе поднимаются вопросы о прогулах, опозданиях, пьянстве, некачественной работе, нарушении трудовой дисциплины и т. д. Большинство рабочих достаточно чувствительно к своим слабостям, выставленным на всеобщее обозрение. Общественное порицание является главной социальной силой воздействия на рабочих (и других трудящихся) в условиях социалистической действительности, тогда как при капитализме рабочими движет страх потерять работу. Всоциалистической стране рабочие не боятся увольнений с заводов и фабрик, поэтому должен существовать какой-то другой сдерживающий фактор, каким и является социалистическая критика.

В общих чертах характеристика рабочих с обоих заводов сводится к следующему.

"Исследование показало, что большинство трудящихся с пользой для общества и для себя проводит свое свободное время. Каждый десятый из тех, кто имеет полное среднее образование, продолжает учиться без отрыва от производства в институте или техникуме. Значительное время уделяется книгам. На медеплавильном заводе в течение месяца, предшествовавшего исследованию, художественную литературу читали 66,1 процента трудящихся, общественно-политическую — 33,0, научно-популярную — 47,2, техническую — 49,9 процента. Людей, которые вообще не читают или читают крайне редко, здесь всего 3,8 процента. Личные библиотеки имеют 63,6 процента, а на заводе медпрепара-тов — 72,0 процента опрошенных. За год, предшествовавший исследованию, среди трудящихся завода медпрепаратов побывали в театре оперы и балета 23,3 процента всех членов коллектива, в театре музыкальной комедии — 40,9, в драматическом — 40,6, на симфонических, камерных, литературно-драматических концертах и вечерах хорового искусства в филармонии — 23,7, на эстрадных концертах — 45,6 процента.

Искусство прочно вошло в советский образ жизни. Для сравнения приведу такие цифры: во Франции, например, более половины населения (58 процентов) вообще не читает книг, 87 процентов никогда не ходят в театр, среди посетителей театральных спектаклей рабочие составляют всего лишь один процент. Советские люди втрое чаще ходят в кино, чем в США, в шесть раз чаще, чем в Англии и Франции, в десять раз чаще, чем в ФРГ.

…Ныне почти каждая семья имеет телевизор и радиоприемник, выписывает местные и центральные газеты. Именно средства массовой информации для 88 процентов опрошенных на заводе медицинских препаратов и 90 процентов на медеплавильном являются основным средством получения новостей международной и внутренней жизни".

Такова общая характеристика советской молодежи и советских рабочих по советским источникам, подкрепленным статистическими данными; она должна совпадать с впечатлениями любого беспристрастного наблюдателя, которые он собрал бы, посещая заводы и фабрики, а также просто общаясь с людьми. Эта характеристика свидетельствует о том, что рабочий класс в СССР имеет высокий культурный уровень (значительно более высокий, чем в любой капиталистической стране), образован, сознает свою роль в социалистическом обществе и поддерживает это общество. Советский рабочий все заметнее превращается в "нового человека", что неизбежно при условиях глубокой интеграции в советской действительности.

Советские труженики никоим образом не похожи на тех, кого изображает Шиплер (и другие клеветники): на кучку корыстных людей, жаждущих приобретения импортной одежды и считающих, что американская грампластинка поможет им выделиться из общей среды. Такие люди не поедут на работу в Сибирь, на БАМ, на медеплавильные или автозаводы. Они больше смахивают на социальных отщепенцев, околачивающихся возле гостиниц и в других местах, где можно встретиться с иностранцами; там за сигареты или, скорее всего, за бутылку виски они готовы выдать суждения, которые хотели бы услышать западные журналисты.

Но кто восхищается ими? Над ними смеются и надеются, что со временем они выйдут из возраста слепого увлечения американскими безделушками и превратятся в полезных для общества людей. Кстати, с большинством из них так и случается.

Но где же ответ — настоящий, правдивый ответ — на вопрос "почему"? Почему тысячи советских людей едут работать в тяжелых условиях? Почему, спасая Родину, они закрывают телами амбразуру пулеметного дзота? Почему отдают свой дневной заработок, чтобы помочь вьетнамцам, кампучийцам или афганцам? Ради чего они рисковали, не бросив Кубу в час тяжелого для этой страны испытания? Почему они делились с китайцами всем, что имели? Почему народы, расправившие плечи после долгих лет угнетения, в надежде найти помощь обращают свои взоры к СССР и находят поддержку в Москве, а не в Нью-Йорке, Лондоне, Париже или Пекине? Ради чего так поступают советские люди? Ради приобретения могущества? Власти? Денег? Афганистан не прибавит могущества СССР. В Эфиопии нечего взять.

Вот кому помогает советский народ, а взамен получает не прибыли, а нечто совсем иное.

Революционное и национально-освободительное движение во всем мире — борьба рабочего класса в капиталистических странах, становление и укрепление социалистических основ в развивающихся странах — все это опирается на добрые и могучие плечи трудящихся СССР, оказывающих бескорыстную помощь братским народам.

Почему же советские люди бесконечно жертвуют собой и возлагают на себя тяжелое, как страдания всего мира, бремя?

Потому что каждый советский человек — Наташа и Иван, работающие в Москве или на Урале, в Голодной степи или в бескрайних холодных краях Камчатки, — желает "внести свой благородный вклад в дело строительства нового общества".

Но господину Шиплеру и всем остальным шиплерам рангом пониже, проповедникам антикоммунизма, этого не понять.

ДРУГИЕ ОБЪЯСНЕНИЯ ВИЗУАЛЬНЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

"У лжи ноги коротки" — говорится в пословице. Однако разоблачить обман не так просто, на это требуется долгое время. Нужно собрать материал, провести интервью со свидетелями, исследовать записи и т. д.

И все-таки очень важно дать ответ господину Шиплеру, поскольку в данном случае мы имеем дело не с одним человеком и не с одной крапленой колодой карт. Шиплер представляет собой политику, за которой стоят орудийные стволы. Ее цель — превратить американцев, из которых с помощью соответствующей обработки делают невежественных, но одновременно предубежденных против СССР людей, в мишени на стрельбище. Их уверяют, что орудия нацелены на "врага" (будто пули рикошетом не ударят по ним же самим), им вдалбливают в голову, что "враг" существует и надо его ненавидеть. Но чтобы "врага" ненавидеть, необходимо его соответствующим образом представить. Вот этим-то и занимается господин Шиплер.

Люди, которые, возможно, не солгали бы жене, детям или сборщику налогов, прибегают к любому обману, если он направлен против "врага". Ведь эта ложь — святая для них и для дела, которому они служат. По такому пути вел немецкий народ Гитлер — от одной лжи к другой прямо к смерти.

Всему миру известно, что в то время, когда молодежь на Западе кипела и неистовствовала в гневе, маршировала на демонстрациях, сжигала здания и взрывала банки, советские молодые люди спокойно занимались своим делом: работой, учебой, самообразованием, уезжали в Сибирь, на БАМ, создавали семьи и т. д.

Это довольное, деловое, прилежное и серьезное поколение молодежи Страны Советов резко отличалось от разочарованных озлобленных юношей и девушек Запада и создавало досадную проблему для апологетов западного образа жизни.

Они не могли смириться с тем, что советская молодежь на самом деле довольна своим положением при существующем, действующем социализме — а точнее, при советском социалистическом строе — и принялись "растолковывать" причины американцам, точнее сказать, "растолковывать" по-своему.

Некоторые говорили, что советская молодежь настолько поглощена карьерой, что безразлична ко всему остальному. Другие — что она так "обработана", что уже не может думать самостоятельно (видимо, поэтому так "сочувствует" ей "Голос Америки") и принимает ту версию жизни, которую навязывают ей власти.

Получалось противоречие: советская жизнь, такая "подавленная", "скучная", "тоталитарная", "замурованная" в "ошеломляющий цинизм" и т. д. — здесь собрано все, что можно, — вполне устраивает советских юношей и девушек (напрашивается вопрос: если жизнь эта так уж плоха, почему же они не восстают против нее?). Этому надо придумать какое-то объяснение. Хотя на Западе сопротивление молодежи угнетению подавлялось полицейскими дубинками, тюрьмой, а в некоторых случаях и смертью, с другой стороны, когда на первый план выступали интересы пропаганды, именно эта ее деятельность представлялась в доказательство того, что она мыслит самостоятельно и не боится проявлять своего недовольства. Как говорится в пословице, "орел — выигрываю я, решка — проигрываешь ты".

Господин Шиплер в свою очередь тоже считает делом чести сказать свое слово. Конечно, он берет на вооружение версию о "придавленности" молодежи в СССР. Он пишет: "Это общество (имеется в виду советское общество) обладает удивительной способностью сохранять иллюзии. Поэтому крушение советской мечты не может вызвать такого гневного и горького разочарования, как крушение мечты американской. В худшем случае (не ждите, у господина Шиплера "лучшего случая" не последует) люди довольствуются там работой, с которой не выгоняют, но на которой и не продвигаются и превращаются в отвратительных циников". Но вы уже слышали эту песню.

Между прочим, злобная писанина Шиплера о Советском Союзе очень напоминает мне старый водевиль.

Знаете, как там говорится: "Я женился вчера". — "О, это хорошо". — "Нет, это плохо. Моя теща будет жить с нами". — "О, это плохо". — "Нет, это хорошо. Она очень богата, стара и больна". — "О, это хорошо". — "Нет, это плохо. Она оставляет деньги своей кошке". — "О, это плохо". — "Нет, это хорошо. Кошка в моих руках…" и т. д.

Теперь послушаем Шиплера: "В Советском Союзе никого не увольняют с работы". Вы: "О, это хорошо!" Он: "Нет, это плохо. Рабочие удовлетворены и чувствуют себя уверенными". — "О, да, это плохо". — "Нет, это хорошо. Они не могут производить столько, сколько наши рабочие на конвейерной линии…"

Или что угодно другое. Для него стакан всегда наполовину пуст.

А теперь шутки в сторону и давайте бегло рассмотрим худшие обвинения, которые выдвигает Шиплер.

В социологии существует теория, хотя ее и не приводят в учебниках, согласно которой можно воссоздать природу чего угодно путем анализа кухонных отбросов.

Эта теория утверждает, что по шелухе, коркам, костям и кофейной гуще, извлеченным из мусорного ведра семьи, можно определить, какие люди живут в этом доме и даже как они проголосуют на ноябрьских выборах. ФБР, как известно, благоговейно изучало кухонные отбросы подозреваемых американцев и на основе того, что извлекало из мусора, решало, к какой категории их отнести: к коммунистам, республиканцам или просто любителям собак и кошек.

Это и есть излюбленные теория и методы, предпочитаемые профессиональными антисоветчиками. Они утверждают, что путем анализа кучки недовольных, оппортунистов, мелких жуликов, ветреных, ленивых и несведущих людей из 264 миллионов жителей страны можно воссоздать картину всего общества.

Факты и цифры если и играют, то слишком незначительную роль в этой теории. Главное, чтобы что-то установить, нужно…

Но давайте обратимся к самому господину Шиплеру, который угощает нас рассказом, полным, мягко говоря, художественного вымысла. Он пишет, что встретил в самолете девушку по имени Наташа, "не назвавшую, однако, своей фамилии". Почему? Господин Шиплер не объясняет, но подразумевается, что люди не доверяют друг другу в этом подозрительном обществе — почему бы не убить двух зайцев сразу?

Наташа, как описывает ее Шиплер, — "обыкновенная, относительно счастливая, молодая девушка, которая любит свое общество". Вспомните слова из водевиля: "Это хорошо". Но подождите! Когда вы принесете пакет домой и развернете его, то окажется, что его содержимое не соответствует рекламе и эта "обыкновенная, относительно счастливая" советская девушка (иными словами, большинство молодых людей) "на самом деле хочет" после окончания института (кстати, училась бесплатно, но не ждите, что автор напомнит вам об этом) не присоединиться к десяткам тысяч своих сверстников на БАМе, а сесть в первый же самолет, который летит в Москву, и наесться в столице досыта!

Эта неизвестная "типичная", "счастливая", "патриотически настроенная" советская девушка, "любящая свою Родину", на деле оказывается эгоистичной, помешанной на тряпках, алчной "патриоткой", которая стремится лишь к "лучшему питанию… одежде… жилью…" (для чего нужны деньги!) и сделает все, чтобы добиться всего этого, лишь бы не работать!

Шиплер утверждает (как всегда бездоказательно), что в СССР всех преследует одна всепоглощающая страсть — "добраться до Москвы" и ради этого своего бешеного желания (в конце концов, непонятно, что же так тянет людей в столицу?) они не останавливаются ни перед чем. Они (большинство образованных молодых людей) — в противоположность наивным, верящим во всякие "мифы" глупцам, которые едут на БАМ в поисках "романтики и приключений" на съедение комарам и в непроходимую грязь, — больше похожи на девушку в самолете. Они цепляются за свои университетские дипломы, которые "скорее представляют собой не пропуск в светлое будущее, а щит, укрывающий их от ручного труда или лакейской работы".

Итак, делает вывод господин Шиплер, "высшее образование в СССР нужно людям лишь для того, чтобы не стоять у станка и не мыть полы!"

Так или иначе, фальсификаторы, наподобие господина Шиплера, рискуют переступать границы дозволенного, но в то же время они достаточно хитры, чтобы вставить в свои творения один-два действительных факта. Все остальное лишь описание их собственных впечатлений. Они напоминают вот тех же семерых слепцов из известной притчи: один ухватился за ту часть слона, которая "ужасно напоминала ему змею", для другого слон представился в виде ствола дерева, а Шиплеру он, наверное, напомнил гуся, летящего вверх тормашками.

Американский журналист даже берется обсуждать Ленина; по нашему мнению, весьма рискованная затея. Но он все-таки пробует. "Благодаря абсурдному лозунгу Ленина: "Коммунизм равняется советской власти плюс электрификация всей страны", — даже самые отдаленные населенные пункты в СССР электрифицированы". "Это хорошо!" — "Не будьте наивны — это плохо!", поскольку… "их магазины пусты…" Господин Шиплер подводит читателя к выводу о том, что Ленин сумел добиться лишь одного — осветить магазины в "самых отдаленных населенных пунктах", дабы люди смогли рассмотреть, что в них ничего нет!

Тут мы имеем дело с критикой ленинского плана электрификации всей страны, принятого в 1920 году. Хотя эта критика и запоздала, но почему не попробовать?

Мы не будем придираться к неточности формулировки цитаты, которая фактически выглядит так: "Коммунизм — это есть Советская власть плюс электрификация всей страны".

Но что "абсурдного" видит г-н Шиплер в самой идее?

Ленин не занимался сочинениями афоризмов, и вы не смогли бы составить маленькую "красную книгу" из его "высказываний", но это его заявление подытожило план, осуществление которого вывело бы отсталую Россию в первые ряды индустриально развитых держав. Этот план вырвал бы страну из мрака не в переносном, а в прямом смысле этого слова, так как "если Россия покроется густою сетью электрических станций и мощных технических оборудований, то наше коммунистическое хозяйственное строительство станет образцом для грядущей социалистической Европы и Азии"^[39].

Конечно, сегодня Советский Союз полностью электрифицирован и по своей индустриальной мощи (опирающейся на различные виды энергии, но большей частью на электрическую) занимает второе место в мире после США.

Ну что говорить о писаке, невежество которого так велико, что может сравниться только с его злобой, и он еще смеет называть Ленина "абсурдным" и претендует на серьезное к себе отношение!

Этого самого "абсурдного" Ленина газета "Нью-Йорк таймс" ниспровергала 90 раз, и вот спустя шестьдесят лет за это берется господин Шиплер.

Ленинские идеи до сих пор освещают путь человечеству. Когда народы Азии, Африки и Латинской Америки поднимают головы после кабалы, в которой их держали веками, они прежде всего видят красную звезду Ленина, горящую на Кремле. Его слова, вдохновившие много лет назад русских революционеров на перестройку мира, все еще воодушевляют народы всей земли в их борьбе за свою свободу. И какой вечный позор для Америки, что чаще всего сражаться им приходится против ее танков и пушек!

Еще немного, и мы покончим с Шиплером — надеюсь, навсегда.

Остальная часть его статьи в "Нью-Йорк таймс" — это нагромождение чепухи, противоречивых "кажется" и "оказывается", слов типа "хитрый", "продажный" и "привилегированный", измышлений антисоветского толка.

Шиплер старается ничего не упустить в своем раунде злостной клеветы на советский социалистический строй, и понадобилась бы целая книга, чтобы опровергнуть все его злобные ядовитые выпады.

Например, он утверждает (и опять без указания фактов или пояснений кто? что? где? когда? почему?): для того, чтобы продвинуться, "пробиться наверх" в советском обществе, необходимо быть членом партии (члены партии составляют примерно 7 процентов всего населения, и надо предполагать, что остальные люди целыми днями заняты работой в навозе); чтобы получить квартиру, надо дать взятку кому-то (в период с 1971 по 1980 год в СССР более 106 миллионов человек получили новые квартиры или улучшили жилищные условия — не слишком ли много взяточничества!). Короче, чтобы выжить в СССР, надо обманывать, хитрить, брать взятки и руководствоваться только низменными мотивами для достижения конечной отвратительной цели.

По мнению Шиплера, социалистические нравственные принципы ничуть не выше капиталистических, только советским людям не хватает развлечений Лас-Вегаса, порнографических магазинов и выстрелов в Далласе.

Правда лишь то, что Шиплер контрабандным путем протаскивает в советскую жизнь идеи и образы, типичные для Америки. Этот журналист пользуется полным незнанием американцами советской действительности, чему долгие годы способствовали он сам и его предшественники.

И все же Шиплер панически боится фактов. Он упорно придерживается "толкований", "впечатлений", т. е. вымысла.

Так, он утверждает, что рабочему классу в этой стране трудящихся "живется плохо", на него смотрят с пренебрежением, рабочие в массовом порядке бегут с заводов и фабрик и стараются устроиться на теплые, спокойные работы интеллектуального "среднего класса".

Разумеется, это сущая чепуха. Быть рабочим в СССР — не беда и не позор. Это — честь. Здесь в типичной манере Шиплер играет на предрассудках американских средних слоев, которые неистовствуют, когда дело касается рабочего класса. Президент Картер выразил их общее настроение, когда на пресс-конференции 11 мая 1977 года назвал рабочих Америки "представляющей особый интерес группой" наподобие военных или лоббистов. Рабочий класс США, хотя и создает все богатства страны, получает за это одни тычки.

В Советском Союзе рабочий класс не является "группой особого интереса". Он руководит страной, он правит. Именно рабочие люди определяют направление советского образа жизни и его содержание, из их среды общество выдвигает обычно своих законодателей и руководящие кадры.

Многим рабочим платят больше, чем людям умственного труда или служащим, больше, чем врачам, юристам или зубным техникам!

Чтобы убедиться, какое чудо свершила Октябрьская революция, достаточно в любой день недели отправиться в Большой театр и взглянуть на состав зрителей: среди них — рабочие, колхозники… американские туристы. Если раньше танцоры и певцы услаждали здесь царя и знать, то теперь удивительно талантливые актеры с большим мастерством выступают перед трудящимися, сидящими в тех же золоченых креслах, которые прежде занимали их хозяева!

Поэтому притворяться, как это делает Шиплер, что рабочий класс в СССР чувствует себя жалким, забитым и опекаемым, не что иное, как бесстыдная ложь в стиле его коллеги Крейга Уитни. Последний очень умело подделывается под эдакого среднего американца, пробивного малого, который презирает рабочих, ибо труд на заводе или шахте равносилен для него смертному приговору.

И наконец, почти каждый из западных корреспондентов, кто предпринимает попытку нарисовать советского человека, изображает его по своему образу и подобию. Зло находит зло. Вор находит вора. Циничный ум из Нью-Йорка, несомненно, найдет своего двойника — циничный ум в Москве. Ренегат из США, несомненно, нюхом отыщет своего коллегу ренегата в СССР, даже если ему придется вынюхивать его за Уральским хребтом.

Изображая Советский Союз в том виде, в котором ему хочется, господин Шиплер умудрился нарисовать не советского человека, а типичного американца из числа тех, кто стремится "пробиться наверх", "вырваться вперед" и т. д.

А как убедиться американцу в том, что он впереди? Оглянуться назад и увидеть отпечаток своей ноги на лице человека, которого он обошел!

Вы знаете, где находится Бурятская автономная республика? Знаете ли вы, кто такой бурят? Что такое "автономная республика"?

Господин Шиплер не знает этого, но он говорит, что бывал в Бурятии и даже общался с бурятами, хотя и не смог "смешаться" с ними.

Бурятская Автономная Советская Социалистическая Республика находится в Сибири, у озера Байкал — самого большого пресноводного озера в мире. До Октябрьской революции 1917 года буряты, как и многие национальные меньшинства Сибири, не только страдали от естественных трудностей окружающей их природы и тяжелых жизненных условий, но подвергались еще угнетению со стороны царской России.

У них не было письменности. Если бы не революция, непосильный труд и болезни привели бы этот народ к полному уничтожению. То же самое можно сказать о многих национальных меньшинствах в СССР.

После революции численность бурят увеличилась, улучшились их условия жизни, они создали свою письменность и начали издавать книги на родном языке.

Сегодня каждый четвертый бурят учится (как дети, так и взрослые). У них есть Дворцы пионеров, музыкальные школы, интернаты, библиотеки, спортивные клубы и т. д.

Они гордятся этим и с удовольствием рассказывают о своих успехах гостям, которые, как они надеются, разделят их радость. Однажды зимой к ним пожаловал и господин Шиплер.

Что же он увидел?

Конечно, Шиплер не заметил, что буряты читают книги, которых до сих пор у них вообще не было, или что их численность неуклонно растет, хотя еще вчера они находились на грани полного вымирания и могли оказаться в числе забытых историей народностей. Зато американский журналист "на основе одних только визуальных наблюдений" сделал вывод, что, хотя буряты и русские общаются друг с другом в домах, где живут бок о бок, или в школах, где их дети сидят рядом, они редко "смешиваются".

Ну а где доказательство? Вот оно: "оказывается, браки между бурятами и русскими очень редки". Статья господина Шиплера вышла под заголовком "Буряты общаются, но редко смешиваются", который больше подошел бы к рецепту для приготовления салата.

Доказать Шиплеру, что буряты все-таки "смешиваются" с русскими, можно, лишь установив квоту смешанных браков, а взаимное доверие и терпимость, по его мнению, должны измеряться масштабом увеличения или сокращения числа таких браков.

А тем временем господин Уитни написал статью о положении престарелых в СССР ("Пожилые люди в условиях советской пенсионной системы", 18 ноября 1978 г.), где утверждал, что "миллионы старых людей умирают в Советском Союзе "с голоду" или зарабатывают себе на жизнь воровством", — миллионы старых людей, "которые ничего не получают", т. е. не получают пенсии.

Каждый знает или должен знать, что социальное обеспечение в СССР касается всех, кто работает или прикован к постели с младенчества и до самой старости. Поэтому господин Уитни, чувствуя себя неловко из-за нелепости своих обвинений, увяз в "объяснениях", почему "миллионы" людей в СССР не умирают на улицах, хотя, по его сведениям, должны были бы давно умереть.

Итак, прочитав творения Шиплера и Уитни, написанные "на основе одних только визуальных наблюдений" и "допускающих другие объяснения", я пришел к следующему выводу: "на основе одних только визуальных наблюдении" и "даже допуская другие объяснения" мне кажется, что репортеры "Нью-Йорк таймс" не говорили правду о жизни в СССР.

Вот и все, что касается господина Уитни с его "всевидящими" глазами и господина Шиплера с его необыкновенной "визуальной наблюдательностью". Те, кто смотрит на мир социализма через призму кривого зеркала, увидят только отражение их собственных недостатков, а величие строительства коммунизма полностью обойдет их стороной!

ВЗГЛЯД СКВОЗЬ МУТНОЕ СТЕКЛО

Возможно ли, чтобы капиталистическая газета "честно" сообщала о событиях в социалистическом мире, если каждый успех социализма звучит в ее ушах как похоронный звон колокола? Или уж лучше ей никого не посылать в СССР, чтобы не знать, "по ком звонит колокол"?

Новости о Советском Союзе, которые передают в Соединенные Штаты американские корреспонденты, содержат всю гамму клеветы — от совсем безумной ("Перебежчик говорит, что советские летчики имеют приказ о самоубийстве"^[40] — это заголовок к статье, в которой утверждается, что летчики не должны "катапультироваться в чрезвычайных военных обстоятельствах") до просто злобной ("Русские, кажется, подогревают "кубинский котел" в Африке"^[41]).

Я без разбора просматривал статьи американских корреспондентов, каждая из которых перепевала десять других точно такого же типа.

Кевин Клоус из "Вашингтон пост" в статье от 4 июля 1978 года пишет, что не выносит толпу в СССР — откровение, более подходящее для его врача, чем для газеты. Другой репортер жалуется, что в ленинградском аэропорту недостаточно хорошо говорят по-английски и это представляет страшную угрозу для него, как воздушного пассажира.

Кто-то из ЮПИ (из осторожности не называя свою фамилию) сетует, что не может достать в московских киосках свою любимую американскую газету со всеми ее антисоветскими материалами.

Дуглас Стенглин обеспокоен тем, как в СССР одинокие мужчины и женщины (особенно последние) решают вопросы секса, поскольку в Москве не так легко найти комнату для случайных встреч, как, например, в районе Таймс-сквер в Нью-Йорке.

У Дана Фишера проблема увеличения зарплаты советских рабочих перерастает в предлог для нападок на социалистическую систему. Он использует весь существующий арсенал клеветнических измышлений в адрес советских профсоюзов и жизни рабочих в советском обществе, но забывает упомянуть о том, что рабочие в СССР — хозяева своих заводов и фабрик, что их решения относительно заработной платы и условий труда приобретают силу закона, который устанавливают они сами.

Виктор Зорза, работающий в Париже, что для него совсем не помеха, тоже с некоторым удивлением замечает (имея в виду повышение заработной платы в СССР): "Как это все было сделано? Без забастовок, без единого резкого слова между рабочими и правлением…"

Он и впрямь не знает, как это было сделано, хотя у него и есть некоторые соображения, которыми ему не терпится поделиться с первым встречным. Главная мысль заключается в том, что советский рабочий доволен своим доходом лишь потому, что не знает, как хорошо живут на Западе. Хотя Зорза надеется, что "производственная смута начинает приобретать очертания", но видит он эти очертания, как видел Полоний верблюда в облаках. Между прочим, всем западным журналистам, пишущим о Советском Союзе, свойственно начинать предложение с одного утверждения и заканчивать его другим, совершенно противоположным (как, например, у Зорзы в начале "без единого резкого слова", а в конце — "производственная смута"). На самом деле это очень легко объяснимо. Ибо враждебно настроенные люди, пишущие о Советском Союзе, часто приводят противоречивые утверждения и факты, в результате чего их произведения напоминают "соленый сухой крендель". Но давайте закончим с Зорзой: "Советский рабочий класс высказывает мало интереса к движению диссидентов частично потому, что его жизненный уровень постоянно растет"^[42]. Вот это да! Такое не часто встретишь у антисоветчика.

Другие комментаторы отрицают, что в СССР налицо какое-либо повышение жизненного уровня, но, щадя читателей, они, как правило, не утомляют их надоедливыми фактами в поддержку своих утверждений.

Не назвавший себя корреспондент Ассошиэйтед Пресс заявляет, что советских солдат плохо кормят, в доказательство чего приводит слова какого-то "аналитика" из… армии США. Этот американский армейский "аналитик" очень напоминает своего коллегу из германского вермахта, который предсказывал Гитлеру, что немецкая армия будет в Москве через шесть недель^[43].

Вы еще не устали? Давайте посмотрим дальше. "Диссидент заявляет, что 28 осужденных умирают в вагоне товарного поезда"^[44]. Этот рассказ из серии "истории ужасов" настолько наивен (хотя автор и ссылается на заключенного "диссидента"), что его следовало выбросить в мусорную корзину, а не извлекать оттуда на свет божий и печатать в газете. Хотя в данном случае через несколько дней все-таки появилось опровержение.

Дан Фишер находит, что "коррупция пропитала жизнь должностных лиц в советском городе"^[45]. Он использует отдельные случаи в Баку, о чем сообщалось в советской прессе, и выдвигает необоснованные обвинения против целого народа, который, естественно, не поблагодарит его за это.

Роберт Тот, ранее выдворенный из Советского Союза как агент ЦРУ, орудовавший под маской журналиста, остается верен своим привычкам и в Вашингтоне. Он написал статью "Использование принудительного труда при подготовке к Олимпийским играм". В своих рассуждениях Тот опирается на заявления своего коллеги по шпионажу: "Николай Шарыгин, который провел десять лет в тюрьме якобы за шпионаж…" — говорит он, гримасничая^[46].

Американские журналисты обсуждают, много ли в СССР нефти, каковы прогнозы относительно урожая, почему не бастуют советские рабочие и т. д. и т. п.

Россказни американских журналистов бурным потоком низвергаются на рядового американца. Если это не Крейг Уитни, то Уолтер Кронкайт. Если не "Лос-Анджелес таймс", то "Вашингтон пост". Если не "Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт", то "Тайм". Если не НБС, то АВС. Выключи радио и телевизор, закрой газету, заткни уши ватой — все равно от них никуда не денешься. Информация просачивается через окна, проникает через щели, падает с потолка — от нее нет избавления. Негде укрыться и некуда бежать. Поток слов беспощаден, от шума раскалывается голова, нескончаемая бомбардировка сводит с ума.

Журналисты, приезжающие в Советский Союз, надо отдать им должное, обычно не обучены и не подготовлены к тому, чтобы отражать то, что они здесь видят. В СССР совсем другие законы. И другая пресса. Здесь не в моде сенсации типа убийств или выпрыгиваний из окон зданий. Здесь министр не созывает пресс-конференцию, чтобы осудить другого министра. Ненадежный политический деятель не заявляет прессе, что он не будет лгать народу (Картер) или что он не мошенник (Никсон). В СССР публикуются новости иного характера, и, с точки зрения западных журналистов, они утомительны. Они касаются планирования — сколько продукции выпустила промышленность в этом году, каков урожай, как проходит борьба за мир, какие планы в связи с детскими каникулами на нынешний год, сколько еще построено школ и что нет изменений в ценах на основные товары, квартплате и стоимости других коммунальных услуг — все это скучный материал. Где же сообщения о скандалах? Где материал о человеке, убивающем людей по приказу собаки? Не ищите, вы не найдете всего этого; нет газетных материалов, позорящих и хулящих, провоцирующих или подстрекающих. По мнению Кевина Клоуса, который проходил подготовку как полицейский репортер в Вашингтоне, в Москве нет ничего приличного и писать там не о чем. А если так, выдумывайте сами! Кто вас остановит?

Все американские буржуазные репортеры искажают или неправильно представляют советскую действительность; некоторые — по невежеству, которому у антисоветчиков неизбежно сопутствует злоба. Но все же искуснее и ядовитее всех остаются репортеры "Нью-Йорк таймс".

Гедрик Смит, предшественник нынешнего поколения американских журналистов, написал книгу, использовав в качестве материала свои наблюдения, которые накопил, работая московским корреспондентом газеты "Нью-Йорк таймс". Эта книга стала бестселлером — мне даже говорили, что госдепартамент рекомендует прочитать ее туристам, прежде чем отправляться в страшное царство за "железным занавесом". Во всяком случае, книге была присуждена Пулитцеровская премия.

Если за антисоветчину получают такие награды, не стоит ожидать, что репортеры нынешнего поколения будут честно писать о Советском Союзе. Они просто побоятся испортить себе карьеру — ведь за правдивые репортажи из СССР их никто не похвалит.

Возьмите того же Шиплера. Он написал статью, озаглавленную: "Растущая преступность среди несовершеннолетних становится главной проблемой Советов"^[47].

Обман начинается с самого заголовка, ибо "преступность среди несовершеннолетних" не увеличивается и не составляет "главной проблемы" в СССР; к тому же у Шиплера нет доказательств, помимо улик сороки, которыми он размахивает. Почему сороки? Да потому что так же, как сорока строит свое гнездо из любых отбросов, попавшихся ей на глаза — от обрывков газеты до дедовской старой рухляди, — так и Шиплер берет кусочек отсюда, кусочек оттуда и строит свои умозаключения, которые рассыпаются при первом же дуновении ветра, наполняя воздух смрадом отбросов.

Он приводит ряд примеров преступлений, которые крохами выбирает из советских газет (но когда настанет время оклеветать эти газеты, американский журналист будет утверждать, что они не критикуют отрицательные явления в СССР). Следуя священной традиции американских газетных издателей, изнывающих от летней жары и безделья и жаждущих чего-нибудь остренького, чтобы обеспечить успех газеты, он берет случаи, происшедшие в разное время и в разных городах — Нижнекамске, Петрозаводске и в других местах, отдаленных на тысячи миль друг от друга, и искусственно создает "волну преступности". В статье "о преступности" Шиплер, как и в других своих материалах, использует уже знакомые нам приемы: цитирует неизвестные советские источники, без всяких объяснений переносит сугубо американские явления на советскую почву, использует "доказательства", опирающиеся на субъективные, обычно злобные, впечатления, проявляет осторожность, никогда не упоминая мест событий, статистических данных, имен и фактов, которые можно легко проверить. Нет нужды говорить о том, что Шиплер не приводит цифры, не ссылается на авторитеты — хотя время от времени упоминает какое-нибудь "авторитетное" лицо, клевещущее с помощью цифр на Советский Союз, тогда как сам журналист обходится без скучной статистики.

На самом деле преступность среди несовершеннолетних, то есть ее советская разновидность, не увеличивается, а по американским стандартам вообще не считается таковой. Ни один человек, с кем мне довелось беседовать и кто разбирается лучше в этих вопросах, не согласен с Шиплером. Даже случайный гость в Советском Союзе ошеломлен, насколько упорядоченная жизнь ведется здесь, насколько безопасно чувствует себя человек в городах и как мало доказательств преступности, как среди взрослых, так и среди несовершеннолетних. Советские люди не боятся ночью выйти на улицу. Они могут гулять где угодно, в любое время дня или ночи, не опасаясь пострадать от наркоманов или бандитов.

Однажды я провел вечер в Вильнюсе (Литва) с группой городских добровольцев-дружинников, которые наблюдают за порядком в местах, где собирается молодежь. Какие же "преступления" были объектом их наблюдения? Молодые люди на танцах начинали "выяснять отношения", или пили принесенную с собой водку, или же приставали к девушкам, с которыми были другие ребята. Но все это даже отдаленно, не напоминало тех страшных преступлений, которыми славятся Соединенные Штаты.

В своей статье господин Шиплер вскользь замечает, что "в отделениях милиции имеются комнаты для несовершеннолетних. Педагогические советы, профсоюзы, работники милиции и партийные деятели часто рассматривают дела несовершеннолетних за пределами залов суда".

Вот и все, что он говорит. А между тем как раз на этом американскому журналисту и следовало бы остановиться; рассказать, что воспитанием подростков в СССР занимается широкая сеть государственных и общественных учреждений. Все они преследуют цель — прежде всего предотвратить совершение преступления, а оступившихся юношей или девушек вновь направить по правильному пути.

Суть общественного воспитания состоит в том, чтобы найти подход к каждому провинившемуся человеку. Не изгонять его из общества, не спешить изолировать, а помочь исправиться, найти свое место в жизни. На предприятиях и в учреждениях товарищи по работе "берут на поруки" оступившегося члена их коллектива.

Несколько лет назад у меня был очень интересный разговор с писателем Григорием Медынским. Он написал книгу о преступниках. Она называется "Честь". Многие бывшие преступники увидели себя в героях Г. Медынского и написали ему письма. Я вспоминаю строки, которыми заканчивалось одно из них: "Кого я грабил, когда грабил? Я грабил самого себя!"

До появления статей Шиплера всему миру было известно о том, какую безграничную заботу проявляют в СССР о детях. Советские люди с гордостью заявляют, что дети — единственный привилегированный класс в их стране. И, пользуясь одним из любимых выражений Шиплера "на основе одних только визуальных наблюдений", легко установить, что это действительно так. Все, кто приезжали в СССР, как бы критически они ни относились к этой стране, повсюду встречали опрятных, прекрасно одетых, здоровых, сытых и хорошо воспитанных детей. Советские дети вежливы. Они уважают родителей и учителей. Их никогда не оскорбляют в школе. Физическое наказание в СССР — в отличие от школ Англии, США и других стран — запрещено законом. Как заметил Л. И. Брежнев в своей речи на торжественном собрании, посвященном Международному году ребенка: "Мы стремимся научить детей добру, дружбе, научить их жить по-добрососедски со всеми людьми любой национальности и цвета кожи, научить их уважать труд и уметь трудиться на благо всех людей".

Они не только ходят в школу, для них предусмотрены еще и широкие внешкольные мероприятия. Например, в СССР существует около 90 тысяч внешкольных учреждений, среди них более 4700 домов и дворцов пионеров и школьников, около 1200 станций юных техников, 730 станций юных натуралистов и более 200 клубов по туризму и путешествиям.

Летом более чем в 53 тысячах пионерских лагерей за очень маленькую плату или бесплатно отдыхают миллионы мальчиков и девочек.

Кроме того, в СССР работает более 7 тысяч музыкальных, художественных и танцевальных школ.

Для детей постоянно устраиваются очень интересные встречи — Неделя детской книги, Неделя музыки, кино, театра, зимой организуются веселые детские праздники.

Они доступны для всех детей, отвечают самым разнообразным вкусам и потребностям, так что детям в СССР скучать некогда. Надо быть полностью лишенным всякого дарования, чтобы не найти применения своим силам. Если и есть такие дети, они составляют очень редкое исключение.

Мальчикам и девочкам в СССР некогда заниматься обдумыванием преступлений. Они учатся, полезно отдыхают, занимаются спортом. Зачем же им лишать себя стольких истинных удовольствий, становясь на скользкую дорогу правонарушителей?

Понятие "преступности" в СССР и в США совершенно разное. И неправильно равнозначно применять его к обеим странам.

Начнем с того, что в Соединенных Штатах на "хулиганство", столь осуждаемое в СССР, никто бы и внимания не обратил. Там бы это сочли за бурное веселье резвящейся молодежи. Более серьезные преступления, которые все-таки совершаются в СССР, не порождены социальной системой, а составляют редкое исключение из общего правила.

Один юрист говорил мне, что преступления, совершаемые в СССР, по большей части импульсивны, то есть вызваны не внешними, а внутренними побудительными мотивами. Человек совершает их в момент аффекта, под воздействием стрессовой ситуации. Причинами могут быть алкоголь, гнев, ревность и т. д. Такие преступления не планируются, редко повторяются, и, хотя могут нанести ущерб людям или имуществу, их скорее можно определить как "провалы характера". В Советском Союзе нет трущоб, гетто, проституции, игорных домов, организованных синдикатов преступности, мафии, порнографических кружков, наркомании, незаконного изготовления оружия, нет ощущения того, что тень чьей-то мощной силы неотступно преследует вас всю жизнь, временами действуя параллельно, а иногда и просто сливаясь с законной властью в лице конгресса, Верховного суда и Белого дома — учреждений, где важные господа типа Спиро Агню не стесняются брать взятки.

В США фактически не проводят различия между преступлением и непреступлением, преступлением и восстанием, преступлением и выражением отчуждения, оппозиции и т. д. Там можно купить себе облик порядочного человека, как это сделал Никсон. Там все труднее и труднее провести грань между законной и преступной коммерческой деятельностью. В СССР все совсем по-другому. Там существует четкое разграничение между законом и преступлением.

Господин Шиплер нигде не встретит в СССР такой картины, как в США: "На сегодняшний день число учеников, исключенных из школы, систематически пропускавших уроки и прогулявших 25 и более занятий в год, составило 110 000 человек… Совет отметил также, что во время учебных занятий было украдено имущества на сумму 162 миллиона долларов. Если сюда прибавить стоимость ущерба, нанесенного преступностью среди молодежи, расходы на осуществление мер безопасности и проведение различных законов в жизнь, то общая сумма достигнет 511 миллионов долларов"^[48].

В 1975 году в Нью-Йорке было совершено 1500 убийств. Среди арестованных преступников, которых, как правило, меньше числа убийств, так как десяти процентам из них удается уйти от закона, было 54 ребенка в возрасте до 15 лет. Несовершеннолетними было совершено 5276 ограблений, 1230 преступных нападений, 173 изнасилования.

"Нападения, грабежи, вандализм и войны между бандами неистовствуют в американских школах — таковы результаты исследования, финансированного федеральнымправительством"^[49].

Улучшилось ли положение к 1979 году? Нет, не улучшилось. Результаты исследования, проведенного газетой "Нью-Йорк дейли ньюс" в 950 школах, показали, что преступность среди школьников выросла в шесть раз. По всей стране школьники ежегодно совершают 120 убийств, 13 тысяч вооруженных ограблений, 9 тысяч изнасилований, 210 тысяч нападений на учителей и взрослых, 208 тысяч краж и наносят ущерб школам в размере 600 миллионов долларов.

Ежегодно приблизительно 415 детей получают увечья от дешевых игрушек, которые изготовлены неумело или же подсовываются детям без предохранительных приспособлений в сумасшедшей гонке за прибылями. В январе 1977 года услугами детей пользовались по крайней мере 264 порнографических журнала. Кроме того, было выпущено множество порнографических фильмов, фотографий и книг, которые также использовали детей в своих целях. Каждый год приблизительно 5 тысяч подростков совершают самоубийство — вдвое больше, чем десять лет назад (1968–1978 годы).

Это печальная статистика. Я ее привожу не для того, чтобы "набрать побольше очков" в полемике — мне это претит. Я просто хочу доказать то, что Шиплер и его коллеги всячески стараются скрыть: преступность вовсе не обязательное явление и ни один народ не должен мириться с ней как с неизлечимой болезнью. Преступность — явление социальное. Социализм предлагает ключи к ее сдерживанию, а впоследствии и к полному искоренению из жизни общества. Скрывать этот факт — само по себе преступление.

И еще об одном лживом доводе господина Шиплера. Перечисляя причины "роста" преступности среди несовершеннолетних в СССР, он вскользь роняет слова о "приверженности к наркотикам", хотя прекрасно знает, что наркомания — явление чуждое и советским школам, и широким слоям населения СССР. "Невинно" напомнив американцам об их собственной больной социальной проблеме, Шиплер совершает подлог злостнейшего характера. Цель тут одна — постараться подсунуть американскому читателю очень знакомую ему самому болячку, о которой ему каждый день напоминает утренняя газета.

"Все больше учащихся старших классов курят марихуану, и примерно 10 процентов из 17 тысячи учеников, опрошенных Мичиганским университетом, заявили, что курят марихуану каждый день.

Это исследование, о котором сообщалось в октябрьском номере журнала "Психология сегодня", указывает на то, что употребление марихуаны учащимися 12-х классов на протяжении последних нескольких лет неуклонно росло, достигнув в 1977 году 56 процентов, что на 9 процентов больше, чем в предыдущем году…"^[50]

Наркомания — явление совершенно чуждое СССР, и серьезно писать о ней как о проблеме может только господин Шиплер. Это — клевета вполне в духе уже известного нам Робина Найта, искусно сумевшего переврать самого великого Ленина.

Преступность как образ жизни, как философия, как законное выражение общественного бунта органически присуща Америке. Это — язва на теле капиталистического общества, и избавиться от нее можно, лишь уничтожив само это общество, то есть построить общество социалистическое.

* * *

После отъезда из СССР Шиплер опубликовал серию статей, ничем особенно не отличавшихся от того, что было написано ранее. В них он подытожил свои впечатления об СССР и советских людях с помощью такого количества противоречивых фактов и утверждений, что, кажется, его правая рука не ведала того, что творила левая.

Он признает, что надежды, которые возлагало ЦРУ на подрыв социалистического строя изнутри за счет расширения советско-американских связей, не оправдались. Но объясняет он это не убежденностью советских людей, не преданностью их социализму, а ищет причины в "культурных традициях, уходящих корнями в дореволюционный период". Бойко оседлав этого неустойчивого конька, Шиплер радостно заявляет, что даже "досоветские времена" по каким-то не ведомым никому причинам были уже "просоветскими".

Почему советский народ так объединен вокруг своих руководителей? Шиплер пишет: "Глубоко укоренившиеся традиции, преобладавшие еще во времена царизма, питают мистическое уважение к централизованной власти…" Однако никакие традиции не помешали русскому народу подняться и покончить с царем и с "мистическим уважением" к централизованной власти!

В результате советское общество обладает "повышенным иммунитетом к инфекции (выбор слова правилен — к инфекции. — Ф. Б.), какой являются для него принципы индивидуализма и личной свободы… Старые надежды на то, что контакты с открытыми (читайте, капиталистическими) странами откроют (по Шиплеру, "подорвут изнутри") Советский Союз, не оправдались".

"Диссиденты, — с тоской продолжает Шиплер, — отчаянно идущие на риск в борьбе за права человека… редко требуют гражданских свобод".

Свою статью американский корреспондент завершает трогательным эпизодом. "Некая советская женщина, несколько лет назад посетившая Нью-Йорк, упорно повторяла: "У нас лучше…" Затем хозяйка дома, где она остановилась, пригласила ее в супермаркет. Тут, среди множества лотков со свежими овощами, ярко-красным мясом и морожеными фруктами налет показного оптимизма спал, и русская женщина… разрыдалась".

Но кто же эта неизвестная "советская женщина"? Хорошо, что я тоже побывал в супермаркете, о котором рассказывает Шиплер, а то бы вы так и не узнали, что это… все та же Наташа! Та самая Наташа, без фамилии, с которой Шиплер встретился в самолете. Мы узнаем ее немедленно, потому что она "патриотичная", "обыкновенная", "счастливая" и т. д. — налицо все несомненные признаки Наташи, которая, прямо не выходя из того самого самолета, приземлилась, к своему удивлению, в Нью-Йоркском аэропорту имени Кеннеди и зашла в супермаркет, где не выдержала и разрыдалась. Вот так "винегрет"!

Итак, господин Шиплер снова вернулся к "американской мечте", хотя и не столь привлекательной, как прежде, но все же приправленной такими соблазнительными яствами, что просто невозможно не прослезиться! Оказывается, журналист кривил душой, говоря, что "американская мечта" — всего лишь иллюзия. Ведь последнее можно отнести только к "мечте советской".

Но это еще не все. Когда Наташа смахнула слезу, я взял ее за руку и подвел к мясному прилавку.

— Видишь этот красный замечательный фарш? — спросил я ее. — Ты думаешь, он такой уж хороший? Увы, нет. Это не бог весть какое мясо, обработанное хорошим красителем.

— Красителем? — в ужасе переспросила она.

— Ну да, красителем. Его используют, чтобы старое мясо казалось свежим. А когда ты принесешь свою покупку домой, там, по всей вероятности, окажется 80–90 процентов жира, хотя по закону не положено более 30 процентов. Когда же ты пожаришь такой фарш, от него вообще мало что останется.

— Нет! — воскликнула Наташа. — Это невозможно в Америке.

Поскольку — буду откровенен — у меня уже выработалась неприязнь к Наташе, я не стал ее щадить.

— Видишь эти отбивные? Тебе только и остается на них смотреть. Ты заметила, сколько они стоят? Тебе, Наташенька, не хватит денег даже для того, чтобы их понюхать. Попробуй лучше этот салат — смелее, возьми немного. Вон, видишь, телевизионные камеры? Они нацелены прямо на тебя. Они отметят каждое твое движение, так что давай уж лучше я тебя загорожу. Ладно?

— Этот салат пресный, как бумага.

— А может, это и впрямь бумага. Только мы все равно его не купим, потому что я не хочу быть штрейкбрехером. Видишь ли, калифорнийские сельскохозяйственные рабочие хотят создать профессиональные союзы во главе с Цезарем Чавезом, чтобы добиваться лучших условий труда. Чиканос^[51] — некоторые приехали нелегально, живут без документов — за гроши день и ночь гнут спину на крупных фермеров. Они еле сводят концы с концами, и им не по карману салат, который они собирают. Их дети тоже работают на полях. Им часто не более десяти лет, но они не ходят в школу, а кочуют с одного поля на другое, собирая фрукты и овощи, пропитанные химическими веществами, которые, как признают правительственные чиновники, способствуют раковым заболеваниям. Рак обнаружится только лет через двадцать, а пока живите себе спокойно. Только Цезарь Чавез просил нас — тебя и меня — не покупать салат, виноград и другие фрукты и овощи, собранные руками штрейкбрехеров. Скажи мне, Наташа, а ты не штрейкбрехер?

— Что? — удивленно воскликнула бедная женщина. — Я даже не знаю, что это такое!

— Что ж, теперь ты в Америке, и для тебя же будет лучше, если ты узнаешь быстрее. Взгляни на людей у касс. Ты заметила, что они не платят денег?

— Не платят денег! Неужели в вашем супермаркете уже коммунизм?

— Увы, нет, дорогая Наташа. Ты просто не знаешь нашей жизни. Эти люди расплачиваются с кассиром марками; это новый вид денег. Это — деньги для бедняков. Десяткам миллионов американцев не хватает средств на существование, и наше щедрое правительство, служащее тем, кто владеет промышленностью и обирает рабочих, которые не могут свести концы с концами, решило использовать деньги налогоплательщиков для искусственного увеличения доходов рабочих. Вместо каждого заработанного доллара последние могут получить марки, покупательная способность которых гораздо выше. Вот каким образом американским рабочим удается прокормить свои семьи. Как и самые большие богачи, они расплачиваются особыми деньгами, своей разновидностью "кредитных карточек". Ты знала об этом, Наташа?

— Я не знала, что "американская мечта" предполагает особые "деньги для бедняков".

— Да, Шиплер тебе не сказал об этом, что, в общем, вполне понятно. Ведь ему была неизвестна твоя фамилия, и он тебе не доверял. Но давай пойдем дальше.

— А разве это еще не все?

— Нет, в Америке еще очень много интересного. Извини, Наташа, но, поскольку ты расстроилась и зарыдала при виде гастрономического изобилия, ты заслуживаешь полного раунда. А теперь, поскольку не следует покупать этот фарш, если ты не хочешь слечь в постель с отравлением, давай выберем что-нибудь более надежное. Может быть, это? Давай прочитаем, что это такое. Хлеб. Читай дальше.

— Я не вижу, чтобы здесь была указана мука, — вздыхает Наташа, пока читает перечень компонентов. — Кажется, здесь одни химикаты.

— Ты совершенно права, и они сожрут твои внутренности. Неужели ты в самом деле думаешь, моя дорогая, маленькая, наивная, слезливая Наташенька, что во всех странах пекут только свежий, полезный хлеб? Ты не знаешь, что значит погоня за прибылью?

Она знает, она слышала об этом и давным-давно. Но не думала, что монстр еще жив.

— Ну что ж, раз мы пришли сюда, давай что-нибудь купим. Например, вот эту мороженую землянику. Не читай, благодаря каким химикалиям она выглядит красной и свежей. Если мы и дальше будем вдаваться в такие подробности, то погибнем голодной смертью, потому что никогда не найдем такой пищи, которая бы не была обработана химическими веществами и не угрожала нашему здоровью. Успокой себя тем, что рак откроется лишь через 20 лет.

Я веду ее к кассе, и вдруг мы оказываемся перед дулом пистолета. По ту сторону прилавка — молодой нервный парень, который только что шагнул к нам из "американской мечты", требует у кассирши денег. Смертельно перепуганная молодая девушка собирает их в коричневый бумажный пакет и вручает ему.

— Что делает этот симпатичный, хорошо одетый молодой человек? — весело спрашивает Наташа. — И почему эта девушка отдает ему все деньги? Какая она добрая, а?

— Тише! — Я толкаю ее локтем в бок. — Молчи! И делай так же, как поступают другие!

Покупатели в магазине, как будто раньше уже репетировавшие эту сцену, вежливо стоят в выжидательных позах, пока не заканчивается небольшой инцидент у прилавка, — они знают, что им делать, будто проходили через это тысячу раз.

Наконец мешочек с деньгами передан, и хорошо одетый молодой человек убегает.

— Что случилось? — спрашивает Наташа.

— Это было ограбление, — объяснил я. — А инструмент с маленьким отверстием на конце, нацеленный прямо на тебя, — это пистолет. Ты знаешь, что такое пистолет?

Но ответа не последовало.

Наташа потеряла сознание^[52].

"ИНАКОМЫСЛЯЩИЕ" И ПРОБЛЕМЫ МИРА

Летом 1978 года в Москве состоялся судебный процесс. Разбиралось дело человека по имени Щаранский. В Советском Союзе его мало кто знал. Зато его имя было хорошо известно в сионистских кругах и в ЦРУ. Он был также хорошо известен некоторым американским корреспондентам в Москве, которых снабжал "информацией" о советской жизни, предназначенной дать сенаторам и членам палаты представителей "доказательства", необходимые им для раздувания пламени "холодной войны".

Сказки о том, что Советский Союз "преследует" евреев и не разрешает им эмигрировать, много лет, как из рога изобилия, лились из американских средств массовой информации. Они явились поводом для того, чтобы сенатор Джексон протащил в конгрессе законодательство, нанесшее ущерб американо-советской торговле.

Так что россказни американских журналистов, цитирующих "диссидентов", были не пустой болтовней. Они имели практические последствия. Их статьи не простые словесные упражнения. Они были "бумажными пулями", за которыми должны были последовать пули свинцовые.

Аналогичные россказни были использованы и противниками Договора об ОСВ-2, культурного и научного обмена и разрядки. Советский Союз представлялся "аморальным", попирающим "права человека" и т. д.

Как говорят в СССР: "Собака лает, а караван идет". Но на этот раз дело было не совсем так. Собаки не только лаяли, они готовы были вцепиться в горло. Кампания против Советского Союза о "правах человека", достигшая своей вершины в 1978 году, особенно в связи с "делом Щаранского", почти незаметно переросла в другую — посыпались заявления, что Советский Союз представляет собой "военную угрозу".

Ни для одного из этих обвинений не было никаких оснований. Но прошло немногим больше года, и Америка — быстро избавившись от искусственного возмущения ущемлением "прав человека" в Советском Союзе — сумела превратить Западную Европу в огромный арсенал атомного оружия, который находится под полным её контролем. К тому времени, когда подкатила "афганская проблема", все уже было на своих местах. Оставалось только посильнее нажать кнопку истерии и поднять такой шум — любыми имеющимися в распоряжении средствами, — чтобы буквально невозможно было здраво судить под тяжестью надрывающейся от истеричного воя пропагандистской машины!

Люди, снисходительно оглядывающиеся на времена наших дедушек и бабушек и удивляющиеся, как это могли их предки быть такими наивными, что разрешили вести себя на бойню, поверив россказням Джорджа Крифа о бельгийском ребенке, которому фрицы отрубили руки, сами с верой внимали теперь словам Картера о намерениях Советского Союза в Афганистане (и во всем мире), будто для них опыт уже ничего не значил, а был лишь тенью вчерашнего дня без связи с сегодняшним. Да, они не находили связи между прошлым и настоящим. Они не понимали, что каждое поколение обманывают иллюзиями, которыми оно живет, а непрерывная связь между прошлым и настоящим заключается в том, что интересы империализма всегда противостоят интересам народа. Меняются слова, но музыка остается прежней.

Какую роль играли в этой зловещей мелодраме Щаранский и "диссиденты"? Были ли они невинными борцами за гражданские права, за право русских иметь возможность голосовать за республиканцев или демократов? Может быть, они и вовсе не контрреволюционеры, как их обвиняли, а истинные чистосердечные "социалисты", заинтересованные лишь в том, чтобы очистить лицо социализма от всех пятен, уродующих его красоту? А сделав свое дело, они бы угомонились и начали разводить кур?

Какую тут роль сыграли "московские корреспонденты"? Может быть, они были безобидными наблюдателями и хотели лишь одного — получить желаемый газетный материал?

По мере того, как развертывались события, мало-помалу начал вырисовываться типичный портрет советского "диссидента" на мировой сцене, и, к удивлению, уж не говоря к огорчению, американских либералов, было что-то смущающе-карикатурное в том, что они увидели. Солженицын одним из первых сел позировать для своего исторического портрета. И портрет этот получился совершенно не таким, как ожидали.

"Диссидент", согласно либеральной легенде, как одинокий Давид, бросающий вызов всемогущему Голиафу-государству, должен быть первым делом демократом. Но Солженицын им не был. Он ратовал за монархию. Он желал видеть Россию черносотенной, темной, невежественной, возглавляемой кучкой землевладельцев и духовенства. Солженицын ненавидел демократию, не хотел ее и заявлял об этом во всеуслышание. Дай ему волю, он бы всех американских либералов побросал за решетку.

Это шокировало либеральные круги в Америке, которые требуют от своих героев по крайней мере приличного внешнего фасада. Солженицын же продолжал раздражать либералов, так что даже Картеру пришлось отправить свою жену, не очень удачливого Горация, заделать брешь, образовавшуюся вокруг этого человека, который, подобно выпущенному из пушки снаряду, сметал все "либеральное и демократическое", что стояло у него на пути. Он хотел войны — и чем она молниеносней, всеохватывающей и опустошительней, тем лучше.

Его портрет занавесили.

А что же другие, менее известные?

"Диссиденты, — горюет Дэвид Шиплер (а кому, как не ему, знать эту публику, ведь он был для них больше, чем братом), — отчаянно рискующие в борьбе за права человека и рассчитывающие на рекламу и поддержку со стороны Запада, редко оказываются борцами за гражданские свободы…"^[53] Как может кто-то, "борющийся за права человека", не быть "борцом за гражданские свободы"? Шиплер этого не объясняет.

Этот диссонанс разочарования и смятения будет звучать снова и снова. Почему советские "диссиденты" оказались плохими людьми? Почему, приехав в Америку, они превратились в более рьяных католиков, чем папа Римский, в больших реакционеров, чем Голдуотер? Ответ был прост, но простые ответы не устраивали западных журналистов.

Стивен С. Розенфельд в своей статье, опубликованной в августе 1978 года, частично выпустил кота из мешка. Он сам был выдворен из Советского Союза, поскольку переусердствовал — как это видится ему самому — в "охоте за новостями". "Диссиденты? Да, они (западные корреспонденты. — Ф. Б.) имеют право рассказывать о диссидентах, но, возможно, и советские власти имеют причину жаловаться, что сотрудники американской прессы слишком рьяно раздували этот вопрос"^[54].

Только лишь раздували? Кажется, они делали гораздо больше. После того, как Крейг Уитни и Гарольд Пайпер были обвинены в подтасовке фактов и осуждены советским судом, в американской печати появилось сообщение, что "…формально — это активная работа, но неофициально прессе предъявляются обвинения в раздувании вопроса о диссидентах, в переходе журналистов от роли наблюдателей к роли соучастников, в содействии ухудшению советско-американских отношений^[55].

Удивительное откровение! Фактически это молчаливое признание того, что осужденные журналисты были действительно виновны и предъявленные им обвинения обоснованны; к тому же эти слова еще раз подтверждают, что американские журналисты в Советском Союзе являются не просто "репортерами", призванными всего лишь играть роль наблюдателей. Они — активные антисоветчики, провоцирующие столкновения и инциденты, соучастники описываемых ими выступлений. Спровоцировав ситуацию, они затем ведут "репортаж" об этом!

Разумеется, такие действия повсюду считаются незаконными. Ни одному иностранцу в любой стране, кем бы он ни был, не разрешается принимать активное участие в ее внутренних делах. И меньше всего им разрешается заниматься подрывной деятельностью! Но именно в этом и состоит работа американских (и других) буржуазных журналистов в СССР, которые с большой надменностью и крайней враждебностью относятся к своему назначению в Москву, а любая надежда, что из-под их пера выйдут "правдивые и уравновешенные" рассказы, заранее обречена на провал.

Разумеется, они вносят свой вклад в дело "ухудшения советско-американских отношений". Часто это и есть, очевидно, основная цель их пребывания в Москве.

"Герои" и "мученики" изготовляются по волшебству средств массовой информации — так Никсон с помощью телевидения был превращен из продавца подержанных автомобилей во всемирно известного государственного деятеля.

По волшебству пишущих машинок третьестепенные советские писатели становились великими, а разного рода недовольные — высоко интеллектуальными "диссидентами".

Остановимся еще на одной стороне вопроса о советских "диссидентах", все более отчетливо проявлявшейся по мере того, как рассеивался пропагандистский туман. Эти люди были бизнесменами. Они владели товаром, который хотели повыгоднее продать.

Антисоветизм — не пустое занятие или хобби, которое приносит лишь моральное удовлетворение. Это также и большой бизнес. На нем зарабатывают деньги. На антисоветизме была сделана не одна карьера — никчемные личности быстро оказывались в центре внимания и получали свои доходы.

Это же относится и к русским "диссидентам". Когда они высаживаются из самолета в аэропорту имени Кеннеди, там их уже ожидают литературные агенты. Они вручают им "их книгу", которая была своевременно написана, опубликована и снабжена солидной рецензией Джека Леонарда из "Нью-Йорк таймс". Затем они получают "свое" заявление представителям прессы, отксероксированное в нужном количестве экземпляров, и вдруг открывают для себя, что причина их выезда из Советского Союза не презренный металл, а "артистическая свобода".

У некоего Буковского, тоже русского "диссидента", безусловно психически не вполне вменяемого (как мог убедиться каждый, кто смотрел его выступление в программе Майкла Уоллеса "60 минут", когда он заявил, что все в СССР сумасшедшие, кроме него), тем не менее хватило ума затребовать за это выступление заранее 3000 долларов.

Они — "диссиденты" — приезжают в Америку с протянутой рукой, как с гримасой, заметил один комментатор. Они знают себе цену. Они почуяли, что состряпанный моральный соус, подаваемый теперь как "поход за гражданские права", пахнет золотом, и начали торговаться.

Сколько стоит обычный, родившийся в СССР антисоветчик? Это тоже зависит от таланта. Однако большинство из них, будучи людьми неискушенными в изысканных приемах либеральной риторики и морального ханжества, часто спотыкаются, не успевая заучивать заготовленные для них речи, или говорят не то, что нужно. Разве можно назвать демократами этих участников кампании "за права человека"? Они бизнесмены. За свою антисоветскую похлебку они получат с вас все до последнего цента!

Но вернемся к Щаранскому. Он — сионист, и сионизм легко толкнул его на стезю преступления. То же самое произошло и с многими другими евреями, которые в конечном счете стали преступниками под влиянием сионизма, стремящегося использовать антисемитизм для обоснования необходимости проведения политики объединения всей еврейской нации. Начав с идей, Щаранский перешел к действиям. Его моральной посылкой было то, что он служит евреям, и, таким образом, преступление в понимании фанатика превратилось из преступления в добродетель. Но преступление есть преступление. И вот за свои действия, а именно за передачу военной информации агентам ЦРУ, выступающим под видом журналистов, он предстал перед советским судом и был признан виновным.

После этого, казалось, можно было бы закрыть "дело". Но американские реакционные силы во главе с Картером, который преследовал определенную цель, решили его раздуть.

Как выяснилось позднее, они хотели подготовить общественное мнение США к новому обвинению против СССР: от нарушения "прав человека" легко было перекинуть мост к новой волне нагнетания мифа о "советской угрозе". Вот для чего понадобилось "дело" Щаранского, сыгравшее тут свою немаловажную роль. Однако, если бы не "случай" с Щаранским, представился бы другой такой случай, как, например, Афганистан, что, собственно, и произошло.

Я был свидетелем политической подоплеки всего этого "дела", которая была настолько чудовищной, что у меня вызывает отвращение одно только то, что я, хотя бы и пассивно, оказался к нему причастен. Я наблюдал за западными корреспондентами — их набралось около 300 человек — в переполненном небольшом зале народного суда одного из районов Москвы. Это происходило 10 июля 1978 года. И я спросил себя: "Зачем я сюда пришел?"

"Дело" Щаранского было раздуто американской прессой по указке ЦРУ (хотя, если "быть откровенным", многие журналисты и не нуждаются в таких "подсказках"), и оно стало орудием в заговоре, основные детали которого прояснятся в последующие месяцы.

В течение нескольких лет газеты "Нью-Йорк таймс", "Вашингтон пост" и другие искусственно раздували вопрос о "правах человека" в Советском Союзе. В многочисленных статьях, теле- и радиопередачах подробно рассказывалось о судебных процессах и "страданиях" советских "диссидентов". Очевидно, что вся эта пропаганда проводилась с целью убедить своих читателей и слушателей в том, что Советский Союз охвачен "диссидентским" движением и что даже незначительная помощь со стороны их друзей приведет к взрыву контрреволюции.

Защита "диссидентства" подобна политике свержения социализма. Но не потому, что сами "диссиденты" могли бы это сделать, а потому, что их "дело" могло бы сыграть важную роль в главной стратегии подготовки Американского Сознания, находящегося во власти иллюзии, что "диссиденты" защищают "демократию". А отсюда недалеко и до одобрения политики милитаризма, получившей новый импульс в империалистических странах, что обнаружилось очень скоро после "дела" Щаранского.

Существует еще одно обстоятельство, объясняющее причину того, почему Советский Союз и другие социалистические страны так "упорно" не позволяют горстке недовольных разглагольствовать о том, что им вздумается. Эти "недовольные" действительно составляют незначительное меньшинство и в одиночку не способны принести особого вреда. Но дело в том, что они поддерживают идеологию класса, который история устранила из советского общества, и действительно, в советской жизни этого класса нет — но… Вот тут-то и появляются американцы. Советские "диссиденты" поддерживаются извне американским империализмом. А это не просто группа университетских профессоров, которые любят поговорить о высших материях. У американского империализма есть бомбы.

Речь идет об исключительно важном деле. Оно заключается в том, что Америке не дадут "права" сколачивать легальную оппозицию в Советском Союзе. Пожертвовав миллионами жизней ради того, чтобы отказать Гитлеру в этом "праве", советские люди абсолютно не намерены дарить его американцам под вывесками "демократия", "права человека" и т. д. Американскому империализму придется общаться с советскими гражданами только через "Голос Америки", а не через доморощенных советских лиц, которые выдают себя за представителей своего отечества, в то время как всего лишь являются рупором для абсолютно чуждых Советскому Союзу идей.

Пропагандистская шумиха, поднятая вокруг "дела" Щаранского, как мне вскоре стало совершенно ясно, была нацелена на американский народ. Я чувствовал себя обязанным перед людьми и перед своей совестью довести до сведения всех, кто мог услышать мой наполовину приглушенный голос, что я не участвовал в этом заговоре.

В чем же заключался в данном случае мой долг перед самим собой, моей газетой и моими читателями? Должен ли был я придерживаться существующих традиций и принять участие в представлении, в котором мне отвели роль "корреспондента" или, может быть, кого-то еще?

С тяжелым сердцем покинул я зал суда, где остались 300 иностранных корреспондентов. Я направился на сессию Комитета защиты мира, где послушал выступление Ромеша Чандра, который заявил, что развитие международной обстановки дошло до "момента, когда совершается опасный поворот в международных отношениях…", потому что "враги мира и разрядки пытаются создать такие условия, при которых мир утратил бы все достигнутое в результате разрядки".

Он перечислил все мероприятия администрации Картера за последнее время (лето 1978 года), направленные против разрядки. Самым важным из них было "качественное улучшение новых видов оружия массового уничтожения". Весь мир, и особенно народ Соединенных Штатов, должен быть встревожен чудовищным смыслом этого заявления, чтобы вовремя принять необходимые контрмеры. Это должно беспокоить американцев гораздо больше, чем то, виновен ли в явных преступлениях несчастный сионистский агент, который играет свою определенную роль в международном заговоре, направленном на отравление международной атмосферы разрядки.

Не существует более высокой моральной ответственности работников печати перед людьми, чем защита мира. Для этого они должны отыскивать любые пути и средства, разоблачать тех, кто подрывает устои мира, и, наоборот, поддерживать тех, кто выступает в его защиту.

ЧАСТЬ II

Скажи правду и пристыди дьявола.

Народная пословица

СОВЕТСКАЯ МАЛИНОВКА

У американских читателей, поглощающих газетные материалы, которыми их снабжают "московские корреспонденты", создается иллюзия, будто советских людей волнуют те же проблемы, что и их.

Однако на самом деле это совсем не так.

Снова и снова, иногда с раздражением, иногда словно оправдываясь, американские корреспонденты замечают, что в СССР никого, кроме них, не волнует проблема "диссидентов". Они сварливо сетуют на то, что в СССР мало кого интересует "еврейский вопрос", хотя им очень хотелось бы представить дело так, будто это — колесо, вокруг которого крутится вся жизнь в Советском Союзе. Почему, жалуются американские корреспонденты, кампания "за права человека" не нашла отклика в СССР?

Корреспондент газеты "Нью-Йорк таймс" Дэвид Шиплер едва ли в состоянии скрыть свое раздражение за фразой: "Это — общество, которое обладает удивительной способностью сохранять иллюзии о себе…"

Другими словами: я не знаю почему!

Я стою у ленинградского театра оперы и балета.

Небо затянуто тучами. С запада надвигается гроза. Мы (я и переводчик) укрылись под навесом, поджидая троллейбус. За нами — две женщины. Одна из них, та, что повыше ростом, выговаривает другой: "Неужели ты испугалась? Ты, пережившая бомбежку, боишься какой-то грозы?"

Маленькая пожилая женщина стояла рядом, прячась от дождевых капель и с опаской посматривая на небо.

Разве не замечательно, что эта женщина, которая в военные годы день и ночь слышала взрывы падающих бомб, испугалась теперь грозы? Это был мирный страх — страх детей, страх счастья.

Читая сообщения "московских корреспондентов", я никогда не встречал ничего подобного. А ведь они приводят множество высказываний "людей из толпы". Их "герои" всегда остроумны, говорят эпиграммами и ненавидят социализм. Никогда американский журналист не заметит, например, такого случая. Действие происходит в метро. Мужчина читает книгу. Рядом садится девушка. Не поднимая головы, он протягивает ей книгу и говорит: "Послушайте, прочитайте вот это". Девушка незнакома с этим мужчиной, но покорно берет книгу. Это — поэзия. "Правда, хорошо?" — нетерпеливо спрашивает мужчина. "Да, — отвечает девушка, — это прекрасно. Извините, мне здесь выходить". И она выходит из вагона. Незнакомцы. Это вам не шиплеровская Наташа.

Почему Кевин Клоус, Дэвид Шиплер, Крейг Уитни, Робин Найт — никто из них при всей своей напористости никогда не видел и не слышал ничего подобного? Ведь у них, как и у меня, тоже есть глаза и уши. Некоторые из них говорят по-русски лучше, чем я. Но их уши настроены на клевету, и ее они только и "слышат".

Дальше я буду писать о том, что видел, слышал и чему сам был непосредственным свидетелем. Конечно, я не могу рассказать обо всем. То, о чем я написал, — всего лишь частичка советской действительности, которую мне удалось узнать. И если я вижу малиновку на дереве, я не стану говорить, что это канюк в Кремле, только потому, что малиновка — советская!

ГОРОД ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЕЙ

Собственно говоря, мой первый приезд в Советский Союз вообще не был связан с репортерской работой. Я был приглашен как кинокритик выступить с речью на торжественном собрании, посвященном 75-летию со дня рождения Сергея Эйзенштейна. Этот форум, на который приехали специалисты из многих стран, изучающие творчество Эйзенштейна, проходил в его родном городе Риге.

Вернувшись из Риги в Москву, я вместе с несколькими другими корреспондентами вылетел на самолете в Сибирь.

Стояла зима, и ехать туда в такую пору казалось мне сумасшествием. Тем не менее мы отправились.

Снег. Холод. В этом не было ничего необычного. Однако я очень был удивлен, когда нам сообщили, что Новосибирск — это город с населением в один миллион 300 тысяч жителей.

Ленин однажды был здесь во время ссылки. Тогда, оглядывая эти заброшенные, одинокие места, где повсюду царствовал безжалостный, бесконечный снег, он уже видел их будущее, наш сегодняшний день.

Большинство сибиряков не коренные жители. Они приехали сюда с разных концов страны — вы встретите здесь русских, грузин, украинцев и т. д. Удивительно, что, ступив на эту холодную землю, они так на ней приживаются, что кажется, будто их корни прорастают сквозь мерзлую почву на самую глубину; они тотчас забывают, откуда приехали, и все вместе составляют дружную семью советских людей, которых называют сибиряками.

Немцы их хорошо знают и вовек не забудут. Когда в июне 1941 года нацисты пересекли западные границы Украины, Белоруссии, прибалтийских республик и вторглись в СССР, перед ними открылась дорога на Сибирь. Однако ни один немец (кроме пленных) туда не добрался. Зато сибиряки встречали их под Москвой, Ленинградом и вместе с другими советскими людьми дошли до Берлина.

Война дорого стоила сибирякам. На окраине Новосибирска есть мемориал. Там у вечного огня в почетном карауле стоят молодые воины. В лютый мороз, дождь и жару несут они свою почетную вахту возле неугасающего огня, согревающего бетонные плиты громадного обелиска, на котором высечены имена 33 тысяч погибших. Они погибли такими же молодыми, как те, кто сейчас охраняет их память. Многие из них сложили головы вдали от дома — под Прагой, Белградом или Берлином. Они оставили тысячи несчастных женщин — несбывшихся невест, матерей и вдов, тысячи сирот и тысячи детей, которым так и не суждено было родиться.

Деды сибиряков, погибших во время Великой Отечественной войны ("Неизвестной войны", как ее называют в Америке), в свое время тоже заплатили жизнью за счастье будущих поколений. В центре Новосибирска, недалеко от театра оперы и балета, находится мемориальный памятник 104 сибирякам, которые были зверски убиты белогвардейцами, когда революционный Новосибирск, тогда еще Новониколаевск, был захвачен контрреволюционерами в мае 1918 года.

Я слушаю рассказ о мужестве и смерти революционеров, среди которых были и женщины, — я стою молча в знак уважения к их далекому мученическому подвигу, память о котором эхом отдается в холодном сибирском воздухе. У буржуазных корреспондентов каменные, ничего не выражающие лица.

Совхоз "Чикский", расположенный в нескольких километрах от Новосибирска, снабжает город мясом и картофелем. Кроме того, он выращивает пшеницу, овес, рожь, ячмень, поставляет молоко, свинину, баранину и 150 миллионов (попробуйте сосчитать) яиц в год.

Как этого добиваются на земле, которая раньше считалась непригодной для выращивания зерновых, в условиях, когда лето такое короткое, а зима долгая и холодная?

Все руководители совхоза — высококвалифицированные специалисты, имеют высшее образование. Они очень гордятся своими достижениями. Собрав 24 журналиста в маленькой, похожей на классную комнате они надеются, что их выслушают с таким же желанием, с каким они готовы рассказать о своих успехах.

Но напрасно рассчитывают работники совхоза найти понимание у всех журналистов, промерзших с непривычки на сибирском морозце. Среди нас шесть представителей буржуазной прессы: газет "Нью-Йорк таймс", "Вашингтон пост", "Крисчен сайенс монитор", информационных агентств Рейтер, Франс Пресс, а также шведская журналистка, которым глубоко безразличны все эти рассказы.

Они усаживаются в этой комнате со скучающим видом. Равнодушно скользят взглядом по лицам на стенах — это фотографии совхозных передовиков. Чем они отличились? Увеличив надои молока? До этого западным журналистам нет никакого дела.

Им здесь неинтересно. Сообщаемые статистические данные проплывут мимо их ушей. Сведения о достижениях, переходящее Красное знамя, полученное совхозом, — все это их ничуть не трогает.

Не за этим они сюда ехали. Им, а тем более их редакторам, нет дела до людей, отдавших жизни за Советскую власть. Они не желают слышать об успехах. Они хотят услышать о неудачах.

Они присутствуют здесь "как соглядатаи, чтобы увидеть землю обнаженной". Такие люди известны еще с библейских времен. Поэтому рассказы о яйцах, о том, сколько масла было произведено в прошлом году, сколько построено новых домов, их не интересуют.

Репортеры из социалистических стран — другие. Они приехали из Польши, Чехословакии, Болгарии, Венгрии, Кубы, и проблемы, о которых рассказывают работники совхоза, их интересуют. Эти журналисты, так же как их читатели, хотят знать факты, поскольку это поможет им решать такие же или сходные задачи в своих странах.

Итак, кто из буржуазных корреспондентов хочет слышать о социалистических хозяйствах? Им нужны только примеры неудач, которые вселили бы радость в сердцах тех, кто контролирует "империи агробизнеса".

Тем не менее директор совхоза Николай Кузнецов продолжает рассказывать о достижениях своего хозяйства. Он указывает, сколько здесь ежегодно выращивается зерновых, добавляя при этом, что в прошлом году была засуха (трудно поверить, что в Сибири, кроме снега, бывает еще и засуха). Он перечисляет, сколько в совхозе голов крупного рогатого скота, свиней, овец. Цифры "убивают" буржуазных журналистов. Затем разговор заходит о племенных лошадях. Тут некоторые из западных репортеров вскидывают головы. По-видимому, среди нас есть любители лошадей. Не все еще потеряно.

Прежде чем пойти посмотреть племенных лошадей, мы узнаем, что общие доходы хозяйства в прошлом году составили 4,5 миллиона рублей, из них 1,2 миллиона чистой прибыли.

Прибыль в коммунистической Сибири? Есть простаки, которые думают, что социалистическая страна не имеет дела с прибылью (по-видимому, только с убытками).

Вопрос в том, куда идет эта прибыль.

В Америке ответ прост. Сельскохозяйственные бароны прикарманивают ее, а что с ней происходит потом, не ваше дело! Если вы будете доискиваться ответа, то вас нарекут коммунистом. Но здесь, в далекой Сибири, коммунистов много. И прибыль, которую получают советские совхозы, идет на благо трудящихся!

Заработки здесь хорошие. Средняя заработная плата рабочего в 1978 году (а с тех пор она возросла) составляла 178 рублей в месяц. Кроме того, за хорошую работу он получает премии, а также пользуется средствами из общественных фондов потребления. Если он хочет, то может иметь свой участок, где выращивает все, что желает, а затем употребляет это для своих нужд или продает.

Но как это все оценить?

Тут не поможет перевод рублей в доллары, как любят делать буржуазные журналисты. Ибо, кроме рубля, у советского человека есть другие ценности. Для американца деньги — это все. Ради них он живет и умирает. Они определяют, кто он, что собой представляет, какое место занимает в обществе.

С рублем дело обстоит иначе. Рубль — это текучая денежная единица, то, что американцы называют "растрачиваемый доход". Нет нужды что-либо из него откладывать. Можно при желании истратить всю зарплату на еду, одежду или удовольствия, оставив лишь незначительную часть для оплаты квартиры и коммунальных услуг. Нет необходимости откладывать сбережения на "черный день", как при капиталистическом строе, где у человека есть лишь одно средство защиты от жизненных невзгод — падающая в цене долларовая бумажка. Разумеется, в СССР люди тоже откладывают деньги для путешествий, для крупных покупок, таких, как автомашины, цветные телевизоры, собственные дома или квартиры, лучшая одежда, пианино и т. д.

Следовательно, у рубля меньше забот, чем у американского доллара, ибо многое в советской жизни осуществляется за счет "общественных фондов потребления": образование, медицинское обслуживание, пенсии по старости и другие льготы — все это здесь "бесплатно". Советскому гражданину не приходится беспокоиться о том, где ему жить. Право на жилье, узаконенное в Советском Союзе, — совершенно новое историческое явление. Оно говорит о большой заботе о человеке. Мы, американцы, можем об этом только мечтать, не высказываясь вслух, чтобы нас не обвинили в подрывной деятельности.

Но все это утомительно для буржуазных журналистов.

"Как вы отдыхаете? — спросил один из них. — Не надоедает ли молодежи однообразная жизнь в совхозе? Не бежит ли она в город (который в свое время тоже назовут "скучным". — Ф. Б.)?

Вряд ли директору совхоза понравились эти вопросы. Но он вежливо согласился, что молодежь действительно тянется в город. Однако он указал, что в совхозе разработана целая программа, по которой каждому молодому человеку дается возможность расти и развивать свои способности, а руководство совхоза в свою очередь всячески способствует тому, чтобы молодежь обучалась сельскохозяйственной науке. Юношей и девушек посылают учиться в институты и университеты. Что касается общественной жизни в совхозе, то тут есть кинотеатр, кружки художественной самодеятельности, хоровые группы и т. д.

Эти ответы не произвели никакого впечатления на буржуазных журналистов. Однако они оживились, когда директор заметил, что, хотя почти у всех взрослых людей в совхозе имеются мотоциклы, рабочие ежегодно покупают всего 10 новых автомобилей.

В обществе, где машина — высший критерий оценки человеческой личности, это может служить доказательством более низкой цивилизации. Вот это уже новости, которых они ждали.

Ручки быстро забегали по бумаге. Дома какой-нибудь Джон Джонс, заложивший последнюю сорочку, чтобы выплатить долг за машину или заплатить за бензин, прочтет ихстатью и скажет: "О, у русских меньше машин, чем у нас".

Но этим дело не кончилось. С автомобилей буржуазные корреспонденты перешли на другую тему, которую берегли про запас. Один из них спросил: "Если вы производите здесь столько мяса, почему же его нет в магазинах Новосибирска?"

Мне показалось странным, почему эти репортеры, которых абсолютно не волновала судьба миллионов престарелых у себя дома, питающихся отбросами (как сообщалось недавно в печати), были так обеспокоены тем, получат ли сибиряки в далеком северном городе на обед свой шницель (кстати, в США шницель недоступен миллионам американцев, многие из которых не имеют даже свежего хлеба на завтрак).

Но, с другой стороны, поведение буржуазных корреспондентов не должно было меня удивлять. Они для того сюда и приехали — свести на нет достижения социализма. И я уже четко видел, о чем они будут писать — заброшенные сельские поселки, из которых бежит молодежь, редкие автомобили на дорогах, пустые мясные прилавки в-сибирских городах.

Буржуазные корреспонденты получили то, за чем приехали, и кто-то там, дома, уже готовит для них Пулитцеровскую премию.

СИБИРЬ

Центральная часть Новосибирска. Государственный академический театр оперы и балета

Новосибирск. Памятник борцам за установление Советской власти в Сибири

9 мая, в день Победы, к Монументу славы воинам-сибирякам, павшим в боях с фашизмом в Великой Отечественной войне, стекаются тысячи горожан

Академгородок. На переднем плане здание вычислительного центра

Обширны поля совхоза Чикский Новосибирской области

МЕТАЛЛУРГИ ЛИПЕЦКА

Горновые доменной печи

Новолипецкий металлургический комбинат

Дворец спорта липецких металлургов

Новый жилой район металлургов

Ребята пионерского лагеря "Прометей" Новолипецкого металлургического завода на привале во время похода

Дом отдыха Новолипецкого металлургического завода "Су-хоборье", расположенный в сосновом бору

Итак, мы идем смотреть чистокровных породистых лошадей. Когда вывели этих благородных животных, умолкли даже буржуазные корреспонденты. Что бы такое написать о лошадях в антисоветском духе? Тут западные журналисты заходят в тупик, и им остается только смотреть и восхищаться.

Тем временем за конюшней подростки — девочки и мальчики — объезжали других лошадей. Было очень холодно, но уходить все равно не хотелось. Я с восхищением наблюдал за детьми. У меня на родине скачки — спорт для богатых. А здесь обыкновенные дети из совхоза, где жизнь так "убийственно однообразна", скакали на прекрасных лошадях вокруг загона, легко преодолевая препятствия. Щеки у них разрумянились, они были горды и счастливы. В детстве я бы за это отдал половину жизни!

Затем неожиданно — как в сказке — появились сани в упряжке, и в них один за другим взобрались буржуазные корреспонденты, чтобы прокатиться вокруг конюшни (да, да — конюшни). Завернувшись в одеяла, они вспоминали давнюю детскую песенку:

Но не все буржуазные корреспонденты приняли участие в веселом катании на санях. Журналист из "Нью-Йорк таймс", гарвардский парень до мозга костей, не поехал с ними на прогулку. Он бочком направился к проходившему мимо рабочему и, изображая из себя обычного любопытного, задал ему несколько вроде бы невинных вопросов. О, эти журналистские методы сбора информации! Американским корреспондентам везде мерещится Уотергейт. Что он мог узнать от этого рабочего, который никогда не слышал о "Нью-Йорк таймс", а тем более о "Крисчен сайенс монитор"? О том, что директор избивает свою жену? Или кто-то неправильно подсчитал яйца? Или о том, что на обед нам вместо мяса подадут передовицу из "Нью-Йорк таймс"?

Наконец мы сели обедать. Гости оживленно беседовали с радушными хозяевами и пили водку — этот чистый, безобидный напиток, который в умеренных дозах согревает и радует душу. Звучали тосты за мир, взаимопонимание. Вместе со всеми в наступающих зимних сумерках буржуазные журналисты приносили присягу на верность всеобщему миру. Но, присмотревшись поближе, вы бы заметили у них за спинами два скрещенных пальца.

"ЧТО ТАКОЕ "ДИССИДЕНТ"?"

Ежегодно США расходуют буквально миллионы долларов (только в 1979 году на финансирование различных американских радиостанций, работающих на СССР, был израсходован 481 миллион долларов), чтобы убедить этих двух людей — Анатолия и Тамару Сороко из белорусского колхоза "Ясный путь", которых я посетил, — что они несчастны, угнетаемы и что их друзья "диссиденты" постоянно о них заботятся.

Как же расходуются деньги американских налогоплательщиков? Какова эффективность?

Давайте посмотрим.

С первого взгляда Анатолий и Тамара — самые обыкновенные люди. Анатолию 30 лет, он — шофер грузового автомобиля. Его жена Тамара, которой 28 лет, преподает математику детям колхозников. У них растут близнецы.

До сих пор вроде бы ничего особенного. Ан нет. Особенное в них то, что весь капиталистический мир думает об их благосостоянии днем и ночью. В каждой радиопередаче на русском языке, чтобы легче было понять, им твердят о том, что они несчастны, что им следует восстать, одеть балетные туфельки и, проделывая пируэты и па-де-де, мчаться к границе и т. д.

Итак, я решил их навестить, чтобы посмотреть, почему же они все-таки не убегают. Живут они в колхозе в только что выстроенном доме. У них шесть комнат — от которых и я бы не отказался, есть огород, они разводят кур и держат свинью. В Америке за такой дом нужно было бы заплатить (кто может точно определить при скачущей инфляции?), ну, скажем, 100 тысяч долларов. Но они вдвоем зарабатывают не более 280 рублей в месяц, и вы можете убедиться, переведя эти деньги в доллары, что, по американским понятиям, они не имеют права на дом стоимостью 100 тысяч долларов.

Но поскольку они не живут в Америке, у них это право все-таки есть.

Как они его получили? Взяли ссуду в колхозе, чтобы внести первый взнос за дом, и теперь выплачивают его стоимость в рассрочку. Через десять лет они станут его полноправными владельцами.

На колхозной улице вы увидите десятки таких домов. И люди, живущие в них, имеют такой же достаток, как Анатолий и Тамара. По американским понятиям, они живут как богачи.

А теперь — самое интересное.

Я сижу в гостиной семьи Сороко, пью вкусное вино, пробую колбасу из мяса прошлогодней свиньи (у Сороко коптильня позади дома) и спрашиваю Анатолия и Тамару об их самом сокровенном желании. Они задумались. Потом Анатолий сказал:

— Мы хотели бы купить автомашину.

— И это все? — спросил я.

Других желаний у них пока не было. Тогда обратился к Тамаре.

— Где сейчас ваши дети?

— В детском саду.

— А где этот сад?

— Тут же, на нашей улице. Я иногда забегаю туда днем взглянуть на детей.

— Прекрасно. Скажите, они болеют?

— Иногда.

— Что вы в таком случае делаете?

— Как что я делаю? — Она смотрит на меня с удивлением, затем поворачивается к мужу, чтобы убедиться, расслышал ли он вопрос. — Я вызываю врача.

— И он оказывает помощь вашим близнецам?

— Да. Конечно.

— А сколько это стоит?

— Как это сколько? — неуверенно переспрашивает молодая женщина.

— Меня интересует, сколько вы платите врачу за визит? Он обслужил вас. Вы должны ему заплатить. Это же вполне естественно.

— Я ему ничего не плачу. Иногда подарю коробку конфет или цветы. Больше ничего.

— Как? И никаких денег?

— Разумеется, нет!

— И вы думаете, в этом нет ничего особенного?

— Конечно, нет.

Да нет, это очень странно. Это совсем необычно для жителей большинства стран мира — вызвать врача, воспользоваться его услугами и ничего не заплатить, только сказать спасибо. Нет, это ненормально.

— Считаете ли вы, что бесплатное медицинское обслуживание — это право человека?

Анатолий с Тамарой просто не поняли моего вопроса. Я повторил:

— Считаете ли вы, что люди имеют право на бесплатное медицинское обслуживание только потому, что они люди?

Они ничего другого себе не представляли.

— Хорошо, — сказал я. — Предположим, ваши дети заболели и вам пришлось бы немедленно вызвать врача, но у вас нет денег, чтобы ему заплатить. Как бы вы поступили?

Я посмотрел на Анатолия. Он беспомощно уставился на меня. Я перевел взгляд на его жену.

— Но у нас не платят врачам.

— Знаю. Но предположим — просто предположим, — если бы все было по-другому и вам пришлось бы платить, но у вас нет денег. Как бы вы поступили?

Тамара беспомощно улыбнулась и покачала головой.

— Просто постарайтесь, — упрашивал я. — Очень постарайтесь представить ситуацию, в которой ваши дети больны — или ушиблись — и вам нужен врач, но вы не в состоянии ему заплатить.

— Но это варварство! — вырвалось у нее.

Разве? А в цивилизованной Америке в таком положении миллионы людей, здесь же вы считаете это варварством. Как же это объяснит радиостанция "Свобода"?

Вот оно как получилось: в далекой Белоруссии я встретил двух людей, которые полагают, что в Америке "варварская" жизнь. Они даже огромным усилием воображения не могли представить себе ситуацию, в которой оказываются миллионы американцев со дня рождения.

Я грустно сказал Анатолию:

— Как вы думаете, правильно ли так называемые "диссиденты" критикуют отдельные стороны вашей жизни?

— А что такое "диссидент"? — спросил Анатолий.

Мне показалось, что я не расслышал его.

— Что вы сказали?

— Что такое "диссидент"?

— Вы не знаете что такое "диссидент"?

Он пожал плечами.

— Вы хотите сказать, что, израсходовав миллионы долларов на то, чтобы научить вас по крайней мере одному этому слову, Америка так и не растолковала вам, что такое "диссидент"?

Я рассмеялся. Такого я не ожидал. Я готов был услышать осуждение, презрение, все, что угодно, но полного неведения я не ожидал. Я перевел разговор на другую тему. "Вы коммунист?" Да, он коммунист — ничего особенного в этом не было. Здесь. Но в США Гэс Холл был отправлен на восемь лет в тюрьму за такой же ответ на подобный вопрос. Однако в СССР в этом нет ничего особенного. В конце концов, еще более 17 миллионов человек здесь могли бы ответить так же.

Я спросил Анатолия, будто читая передовицу из "Нью-Йорк таймс", считает ли он Коммунистическую партию Советского Союза диктаторской и непредставительной? Считает ли он, что она угнетает народ, присваивает себе все хорошее: должности, жилье, вещи и т. д.? Короче говоря, чувствует ли он необходимость в других партиях — республиканской или демократической, — необходимость в двухпартийной системе?

Наконец меня вдруг осенило, что я оказался в смешной ситуации.

Что бы я ни говорил, как бы ни старался провести параллель между двумя мирами, я не мог найти точек соприкосновения. Все выглядело странным и непонятным.

Этот шофер, в библиотеку которого я заглянул, так же как его жена, читает Льва Толстого, Чехова, Виктора Гюго, Шолохова. По всем ходячим штампам он должен был бы читать не классиков, а какую-нибудь развлекательную белиберду с множеством убийств и полуголыми блондинками на блестящей обложке.

Будто по волшебству вы попадаете из мира сумасшедшего в мир разумный, где люди ведут себя нормально, любят своих детей, а вы, даже вы настолько запрограммированы тем, другим миром, который оставили позади, что не можете сразу поверить в реальность этого, боясь в любой момент увидеть знакомые исторические черты, которые много лет держали в напряжении ваши нервы. Но передо мной не мираж. Двое молодых людей из колхоза "Ясный путь" — название, которое бы покоробило любого критика с Мэдисон-авеню, — дают разумные ответы на мои сумасшедшие вопросы.

Я собрался уходить. Воцарилась вежливая тишина. Хозяева были немного смущены. В конце концов, до сих пор им никто не задавал подобных вопросов. Прощались мы уже добрыми друзьями. "Послушайте, — проговорил Анатолий, будто забыл сказать мне самое важное, — приезжайте к нам осенью. Сходим на рыбалку и за грибами. Рыбалка здесь отличная, да и грибов хватает".

И никаких "диссидентов".

РОК-Н-РОЛЛ И КАРАТЭ

Каждый журналист знает: чтобы сделать хороший материал, надо взять интервью у свидетелей, очевидцев и специалистов. Но лучше всего пережить описываемые события самому. Или, как это было со мной, сделать операцию в советской больнице.

Сразу поясню. Я попал в больницу не из журналистского любопытства и не по служебной необходимости, а по настоянию врачей.

Я побывал во многих больницах в Соединенных Штатах и предпочел бы не иметь прямого знакомства с советскими больницами. Мое первое двухнедельное пребывание в американской больнице, куда я попал еще ребенком, обошлось моему отцу — простому поденному рабочему на сталелитейном заводе — дороже его трехмесячного заработка, и, собрав деньги для того, чтобы оплатить счет, наша семья была почти доведена до разорения. Последующие визиты к врачам также сопровождались огромными денежными затруднениями. В последний раз я был в нью-йоркской больнице за несколько месяцев до отъезда в Москву. И там не обошлось без денег, несмотря на фонды "Голубого Креста", который имеет свои годовые лимиты. Ко времени отлета в Москву мы ежегодно выплачивали этой организации страховой взнос в размере 2 тысяч долларов. Таким образом за три года мы обеспечивали себе оплату недельного пребывания в больнице. Сейчас она стала еще выше.

Первое, что вы видите, когда приходите в себя после операции, — это счет, который анестезиолог тут же кладет на носилки, выходя из операционной. Болезнь в Америке не только угрожает жизни человека, но и бьет по карману, что, впрочем, одно и то же. Те, кто не испытал унижения, когда вам говорят, что не помогут избавиться от боли до тех пор, пока вы не заплатите врачу, не знают ничего об Америке.

Миллионы американцев вообще никогда не обращались к врачам, а если кому-то и оказывалась бесплатная медицинская помощь, то этих людей глубоко презирало общество, для которого деньги дороже любых других ценностей. Обещания о введении некоего федерального медицинского обеспечения — этого рая небесного для простого американца — в действительности рассчитаны на подкормку медицинской мафии, этих торговцев пилюлями, а отнюдь не на введение системы подлинной медицинской помощи.

Однако хватит перечислять всем известные истины.

А как же обстоит дело в Советском Союзе? Сейчас весь мир уже знает, что любая медицинская помощь — от удаления миндалин до длительного ухода за больными, связанного с лечением хронических заболеваний, — осуществляется в СССР бесплатно. Конечно, теперь всем известно, что в Советском Союзе больной, страдающий гемофилией, может бесплатно получить кровь; бесплатно осуществляются пересадка почек, операции на сердце, стоматологическое лечение.

Для того, чтобы лечь в больницу, не обязательно страдать серьезным заболеванием. Советских людей часто направляют туда для профилактического лечения или на обследование. (В США никто не может этого позволить себе, кроме очень богатых людей.)

В больнице, куда меня положили, ²/₃ из 100 работающих врачей — женщины. Американки и не мечтают о таком, для них — это сплошная утопия. Моим лечащим врачом была Зинаида Николаевна; спустя два дня после того, как я поступил в больницу, она сделала мне операцию (удалила незначительную опухоль). Когда я взглянул на своего врача, лежа на операционном столе, я не испытал никакого страха, что она — женщина, да еще совсем незнакомая мне. Во время операции она переговаривалась с другим врачом, а когда закончила, дала оценку своей собственной работе, сказав — "хорошо". "И быстро", — добавил я.

Все восемь дней, пока я лежал в советской больнице из-за операции, которую в Нью-Йорке "провернули" бы за один день, меня окружали постоянным вниманием и заботой. Мне делали всевозможные анализы, и каждый раз выполняла это женщина-лаборантка. Мне казалось, что меня просто не хотели отпускать.

Позже, снова став репортером, я спросил у своего доктора, что бы она мне ответила на вопрос, сколько я ей должен. Или, если бы я сразу сказал, что не в состоянии заплатить названную ею сумму, посоветовала бы она мне обратиться куда-нибудь в другое место, например в благотворительную организацию?

Зинаида Николаевна была искренне удивлена. Она так и не поняла, что значит "благотворительная организация", сколько я ни пытался ей разъяснить (дело в том, что в СССР нет подобных организаций). "Уже шестьдесят лет в нашей стране не задают таких вопросов, — отчасти назидательно, отчасти с упреком сказала женщина. — А так как мне еще нет шестидесяти, вы — первый, кто завел со мной разговор о деньгах. В СССР медицинская помощь бесплатная. Просто невероятно, что можно так унизить человека, посоветовав ему обратиться в благотворительную организацию. Нам это трудно понять, хотя мы вынуждены верить тому, что вы говорите. Нам бесплатное медицинское обслуживание кажется само собой разумеющимся. Оно для нас естественно, как воздух, которым мы дышим. Мы и не представляем себе иначе".

Во время своего последнего пребывания в больнице я воочию убедился в справедливости ее слов.

Когда сестра провела меня в палату, я увидел там еще две пустые кровати. Мне было интересно, кто же окажется моими соседями. Они не заставили себя долго ждать.

Двое подростков ворвались в палату и устремились к своему портативному радиоприемнику. Через минуту я услышал американский рок-н-ролл. Я подумал, неужели мне пришлось преодолеть 5 тысяч миль для того, чтобы здесь, в советской больнице, услышать знакомую музыку! Я уткнулся в парижское издание "Геральд трибюн" и подумал, до каких же пор это будет продолжаться.

Через минуту я услышал вопль, грохот падения, какие-то гортанные звуки и с тревогой взглянул — кто кого убивает? Сцепившись, ребята наносили друг другу удары, сопровождаемые странными криками, наконец, толкая друг друга, они скатились на пол, и один из них, увидев мое испуганное лицо, рявкнул: "Каратэ". И снова с воплями продолжали возню.

Она прекратилась с появлением медсестры; ребята послушно взобрались на свои кровати и легли на животы. Наполовину приспустив пижамные брюки, они оголили свои бледные ягодицы. Прицелившись, сестра каждому из них вонзила иглу. Ребята с тоской посмотрели в мою сторону.

Так я познакомился с Борисом и Алексеем — обоим по 16 лет, оба перешли в десятый класс, оба изучают английский язык; до больницы они не были знакомы друг с другом. У обоих было что-то неладно с носами. Но они выглядели так, как и подобает ребятам их возраста — полными юношеской энергии.

Их, должно быть, заинтересовало то, что они оказались в одной палате с американским журналистом. Несмотря на их слабые знания английского языка, которые они получают по программе средней школы, и мои хилые познания в русском, нам удалось обменяться мнениями по различным вопросам.

Прежде всего они объяснили мне, что на самом деле не собирались друг друга убивать — просто они недавно начали заниматься каратэ и еще не получили "пояс", но не теряют на это надежды. Хоть они и издавали страшные вопли, заметил ли я (нет, не заметил), что удары на самом деле не наносились? Этот вид спорта — чистая техника. Алексей показал мне журнал, посвященный каратэ. Что касается радио и рок-н-ролла, который они слушали, так это была советская коротковолновая программа, транслируемая на весь мир. Нравится ли им рок-н-ролл? Они признались, что да, очень. Они коллекционируют пластинки: американские, английские, французские, советские, различные рок-н-роллы.

Чувствовали ли они, слушая рок-н-ролл, что поддаются разлагающему влиянию американской культуры?

Нет, почему, каким образом? Они любят разную музыку. Им нравятся американские записи, и они не видят никакой взаимосвязи между пристрастием к музыке и возможностью стать молодым контрреволюционером, так же как увлечение каратэ не означает, что они подвержены японскому влиянию.

Они хотели, чтобы я рассказал им о США. На первый взгляд это вроде бы совсем несложно — рассказать о небоскребах Нью-Йорка, о машинах, роскоши, "безумстве", о кинофильмах и телевидении, о рок-н-ролле, Элвисе Пресли, Джейн Фонда, Питере Сигере… Но это оказалось не так-то просто. Когда вы переходите от рекламной Америки к Америке настоящей, вот тут-то и начинаются трудности. Образ жизни и эмоциональный настрой советских людей и американцев — очень разные. Мне было также трудно нарисовать для советских школьников портрет современной Америки, как растолковать советскому врачу, что такое благотворительные организации, ибо их не с чем сравнивать в СССР. Создавалось впечатление, будто я имею дело с пористым веществом, сквозь которое без остатка просачиваются мои слова, ничуть не задевая его основы.

В настоящее время социалистический образ жизни вошел в сознание миллионов людей на земном шаре, а в СССР при нем родились и воспитывались уже целые поколения советских людей. Если простой американец предполагает, что мир — это джунгли без всякого смысла и надежды на будущее, то для советского человека мир — это загадка, ответ на которую дает марксизм, и проблемы будущего для него не только разрешимы, но и имеют свои специфические особенности.

Принципы, на которых основывается социализм, соответствуют восприятию жизни, сложившемуся у советских юношей. Если бы это было не так, тогда у Бжезинского оставался бы шанс. В общем, мне было совсем нелегко объяснить советским школьникам причины таких явлений, как безработица, инфляция, милитаризм, расизм, почему вы голосуете за кандидата демократической или республиканской партии и во имя каких святых вам это нужно; что такое детская наркомания, несметные богатства и невероятная нищета, разного рода культы, взвинчивание цен на газ до стоимости золота и т. д., а также тот факт, что подростку в Америке, страдающему полипами, для того, чтобы лечь в больницу, необходимо выплать страховые взносы в "Голубой Крест" или иметь наличные.

Все это для ребят непостижимо, как манипуляции фокусника, когда вы не можете проследить, откуда вылетела птичка или куда подевался слон. Для советских школьников мои слова — плод воображения, иллюзия из потустороннего мира.

Безработица. Они даже не знают, что это такое — абстрактно — да, на самом деле — нет. Они никогда не слышали, что значит не иметь работы. Что же такое безработица? Пытаюсь объяснить. Безработица возникает, когда производится больше, намного больше товаров, чем продается. Слишком много товаров? Это непонятно. Зачем же много производить при низком уровне потребления? Людям нужны вещи? Да. Но они не могут их купить? Да, не могут. Почему? Потому, что у них нет денег, они не работают. Почему же им не пойти на работу? Потому, что система не позволяет. Но ведь каждый имеет право работать!

Нет, ребята, не каждый. Однажды, давным-давно, существовала страна — Россия, где люди тоже теряли работу и становились безработными. Спросите об этом у своей бабушки. Хотя она, возможно, слишком стара и забыла то очень давнее время…

Давайте перейдем от непостижимого к более доступному, к будущему моих новых друзей. Какое оно у них? Борис хочет стать журналистом, а Алексей, по-видимому, инженером. Через год они закончат среднюю школу и смогут сдавать экзамены в институт; если в первый раз они провалятся, то будут пытаться на следующий год. Если они не попадут в институт, то существует много других учебных заведений, где они могут приобрести какую-нибудь специальность, а позже, если у них будет желание, снова попытаются поступить в институт.

Мне кажется, эти двое юношей достаточно способны, чтобы выдержать экзамены в институт. Борис, который так сильно увлечен рок-н-роллом, добавил, что намерение стать журналистом — пока еще "мечта", а сейчас ему нужно закончить изучение курса истории КПСС. Позже он скажет мне, что пришел к решению заниматься экономикой, специализируясь по Америке.

Сочетается ли все это с пристрастием к рок-н-роллу? Да. И с увлечением каратэ, и с танцами в школе, и со свиданиями, а также с глубокими размышлениями. Тут нет места сравнениям с бредовыми западными идеями, которые звучат в мрачных россказнях инакомыслящих. Все выглядит по-другому — ребят совсем не затронуло социальное разложение, вопреки утверждениям буржуазной печати они не имеют ничего общего с неистовыми, обезумевшими, одурманенными фанатиками рок-н-ролла, столь обычными для западной действительности. Их, слава богу, не коснулась политика "свободного потока", целью которой является не развитие и умелое направление здоровых инстинктов молодежи, а ее растление.

В газете "Геральд трибюн" целая страница посвящена биржевым курсам. Бориса заинтересовал этот вопрос. Но мне трудно было объяснить, что такое биржа, этому юноше, выросшему в стране, где этот буржуазный институт умер еще задолго до его рождения, ибо необходимость в нем навсегда отпала. Борис мог лишь читать о бирже в учебнике по истории. Как мне было объяснять ему, что такое скупка и продажа акций, "фьючерсные сделки", продажа ценных бумаг на срок без покрытия? Что такое игра на повышение или понижение? Что такое "акции"? Почему их продают? Что понимают под словом "продажа" на бирже? Что такое крах биржи? Каким образом этот крах оставляет миллионы людей без работы, а некоторых лишает имущества, сбережений?

Потом я подумал: "А стоило ли все это объяснять?" Может быть, пройдет немного времени, и биржа прекратит свое существование. Значение этого слова, так же как и многих других, вышедших из употребления, ребята смогут найти только в своих словарях с пометкой "анахронизм".

Затем я показал Борису и Алексею сообщение в газете "Геральд трибюн" о резком скачке цен на жилище и медицинское обслуживание в Соединенных Штатах. Я пожурил юношей за то, что они недооценивают тех благ, которые дарит им социалистическое общество, и принимают их как должное, словно маленькие принцы. "А знаете ли вы, что в Америке ни один из вас не мог бы себе позволить столько времени пролежать в больнице (Борис собирался выписываться только через три недели), да к тому же из-за такого пустяка, как полипы в носу? А если бы вы и пошли на это, то лечение обошлось бы вам в довольно кругленькую сумму. Миллионы американцев вообще не могут позволить себе лечь в больницу. А как бы вы себя чувствовали, зная, что можете получить медицинскую помощь, а кто-то другой — нет, потому что у него не хватает денег?"

Это — моральный вопрос, который юношам никогда не приходилось решать. Им трудно все это себе представить. Их с детства учили тому, что в их обществе привилегии распределяются не по степени материального благосостояния и классовой принадлежности. (Существующие классы не являются антагонистическими.) Различия есть, одни люди получают больше, другие меньше, но эти различия не ведут к образованию касты. Привилегии не передаются по наследству или от привилегированных к привилегированным. Они создаются в результате работы, учебы, образования. А потом даже эти различия будут стираться по мере роста процветания общества.

Основные черты, которые составляют суть личностей моих новых знакомых, по своему характеру социалистические, хотя сами юноши этого не сознают. Советская молодежь отличается от западной более высоким уровнем интеллектуального и морального развития. Если молодежь Запада приходит к пониманию прогрессивных идей в борьбе с присущими ей буржуазными предрассудками, то советские юноши получают эти идеи уже ясно выраженными и претворенными в жизнь. И это характерно не только для студентов и людей умственного труда, но и для всей молодежи. О советских иммигрантах, прибывающих в Америку, пишут, что они испытывают "культурный шок". Но эта бойкая фраза не имеет никакого отношения к тому, что происходит на самом деле. Дело в том, что в мозгу типичного советского человека отложился богатый исторический опыт, который формирует его подсознание, совершенно отличающееся от подсознания типичного представителя буржуазной страны. И когда советский иммигрант осознает, что не похож на тех людей, с которыми собирается жить, вся душа его содрогается в безмолвном стоне. И дело не в языке и "обычаях", которые абсолютно разные. Борьба миллионов его предшественников, дважды отстаивавших свою свободу и независимость, пролила свет на тайные пружины истории, и жизнь раз и навсегда полностью изменила психологию каждого советского гражданина. Вот почему советские иммигранты страдают от душевной болезни, еще не получившей названия, и, когда они суммируют то, что получили, оставив свою страну, результат приводит их в отчаяние.

ОБЫДЕННОСТЬ И ПОЭЗИЯ В СТАЛИ

Давайте вместе со мной отправимся в Липецк — город металлургов, расположенный южнее Москвы, и немного познакомимся с жизнью его 400 тысяч жителей, которая, насколько я мог заметить, вполне безмятежна.

Позвольте пояснить. Да, конечно, у советских металлургов есть свои проблемы. Но они и в сравнение не идут с проблемами американцев. Я имею в виду рабочих-сталелитейщиков из Балтимора, Янгстауна, Гэри, Западной Пенсильвании…

Выбросьте из головы все, что вы когда-либо слышали о Советском Союзе, и давайте заглянем на один из типичных металлургических заводов в одном типичном советском городе металлургов.

Многое из того, что вы услышите, покажется вам знакомым, так как есть вещи, одинаковые во всем мире. Но существует и много такого, о чем вы не знаете. Вы можете мне не поверить. Но все, о чем я пишу, — истинная правда. Я это видел, слышал, испытал. Более того, я с уверенностью говорю, что это — правда, так как хорошо знаком с производством. Мой отец всю жизнь проработал на сталелитейном заводе, там же некоторое время трудились я сам и четверо моих братьев; даже сестра во время второй мировой войны работала на сталелитейном заводе в Калифорнии. Вся наша жизнь была связана с металлом. Но мы, и в особенности отец, который начал трудиться в более тяжкие времена (тогда рабочий день продолжался 12 часов, а зарплата составляла 25 центов в час), едва зарабатывали себе на существование.

Со своим первым вопросом я обратился к генеральному директору Новолипецкого металлургического завода Ивану Франценюку:

— Недавно вы внедрили новую технику, включая сооружение двух доменных печей. Сколько же рабочих вы уволили?

— Что вы имеете в виду?

— Сколько рабочих потеряли свои места, ведь эти печи повышают производительность. Теперь не требуется столько рабочих рук!

— Мы никого не уволили.

— Но разве машины и новая технология не заменяют рабочих?

— Заменяют, но мы их не увольняем.

— Что же вы делаете?

— Мы их обучаем другим специальностям, причем за наш счет. Мы не избавляемся от рабочих. Они нам всегда нужны, ведь нам не хватает рабочих рук.

На самом деле некоторых рабочих, как мы говорим в Америке, "выгоняют с работы". Даже на небесах, откуда спустился к нам ангел Люцифер, не так уж все безупречно. Бывают случаи, когда по разным причинам отдельные рабочие плохо или небрежно выполняют свои обязанности, подвергая опасности или калеча свою жизнь и жизни других людей. Администрация завода делает выговоры таким рабочим, и, если они не исправляются, их увольняют.

Большинство же рабочих трудятся и живут хорошо. Намного лучше, чем вы. Не потому, что у них в доме больше всяких вещей — может быть, чего-то у них и меньше, — а потому, что у них есть система охраны здоровья и уверенность в завтрашнем дне, в том, что их не уволят, о чем вы, если вы типичный американский рабочий, можете только мечтать.

Я долго беседовал с генеральным директором Новолипецкого завода и его заместителями, задавая им разного рода вопросы; не на все из них я мог получить ответ. Откровенно говоря, представлять капиталистическую Америку в СССР — это все равно, что быть пришельцем с Марса, так как некоторые проблемы, столь типичные для Америки, здесь не находят отклика.

Возьмем, например, безработицу.

Конечно же, абстрактно советские люди знают, что это такое. Но у них нет безработицы, они никогда с ней не сталкивались в своей жизни.

Это приводит к непониманию. Потому что, когда советских людей спрашивают, есть ли у них пособие по безработице, они отвечают отрицательно. Какая находка для буржуазных корреспондентов: в Советском Союзе нет пособия по безработице! И это истинная правда. Но они наверняка "забыли" бы объяснить, что в Советском Союзе не платят пособий по безработице, потому что нет безработицы!

Итак, безработицы нет. И никого не "выгоняют с работы". Я с недоверием отнесся к этим словам, так как меня самого несколько раз увольняли со сталелитейного завода в связи со свертыванием производства.

Каким же образом удается заставить людей работать, если над ними не висит угроза увольнения? Если они знают, что останутся на своих местах? Позже я спросил у заводского рабочего: "Если вы знаете, что потеряете работу только в случае крайней безответственности, почему вы добросовестно выполняете дневную норму?"

Этим рабочим был Станислав Поляков. Женат, имеет ребенка, трудовую деятельность начал в 1966 году.

Он мне ответил: "Меня учили трудиться честно".

Вот в чем дело. У него есть классовое сознание. Он знает, что работает не на хозяина, не на американскую сталелитейную корпорацию или на тех, кто стрижет купоны, а на себя и на благо всего народа. Доказательством этому служит сама жизнь.

Я побывал в гостях у другого рабочего, Анатолия Гагарина (он пояснил, что не имеет родственных отношений с первым в мире летчиком-космонавтом). Его скромная, но довольно приятная и уютная квартира состоит из трех комнат. Там есть сравнительно большая, со всеми удобствами кухня, где можно готовить и есть, гостиная с цветным телевизором, спальня с хорошим гарнитуром и комната 18-летнего сына, который во время моего посещения служил в армии. Оказалось, что жена Анатолия тоже работает на заводе — крановщицей. Между прочим, в США на такую квартиру, если бы вы ее снимали или даже платили по закладной, вам пришлось бы тратить 25–35 процентов месячного дохода, однако семье Гагариных она обходится в 17 рублей, что составляет всего 3 процента от их месячного заработка.

Мы беседуем. Гагарины расспрашивают меня об Америке, и, пытаясь нарисовать им картину своей страны, я обнаруживаю то же самое непонимание, которое возникло при разговоре с двумя юношами в больнице, мы разговариваем на разных языках, и не потому, что они по-русски, а я — по-английски.

Рассказы о преступлениях совершенно не доходят до их сознания. Им трудно представить себе, о чем вы говорите, хотя они и понимают смысл ваших слов. Когда рассказываешь им о ценах, о неуверенности в завтрашнем дне, о страхе выходить ночью на улицы города, все это кажется им невероятным. Они понимают, когда говоришь о красивой одежде, машинах, об обилии продуктов и т. д., потому что все это они имеют или скоро будут иметь.

Когда я рассказал Гагарину, что рабочие Балтимора боятся быть уволенными из-за модернизации оборудования сталелитейных заводов, он только покачал головой и сказал: "Сочувствую".

Проблемы? Конечно же, они есть. Их нет только на кладбище. Но они совершенно отличны от тех проблем, с которыми приходится сталкиваться американцам. Советским рабочим не нужно думать о том, как получить медицинскую помощь. Она гарантирована всем. Они стремятся лишь улучшать медицинское обслуживание. Советские рабочие не беспокоятся о том, чтобы сохранить за собой место на производстве. Оно для них обеспечено. Перед ними стоит задача повышения производительности труда. Советские рабочие не заботятся о том, как получить работу, они стремятся совершенствовать процесс производства. Не существует пока 100-процентной уверенности в том, что каждый рабочий ежедневно будет выполнять свои обязанности должным образом. Например, в прошлом году было зарегистрировано 699 случаев прогулов, в основном по одному дню. Этим наносится огромный ущерб производству.

Наряду с совершенствованием производства большое внимание на заводе уделяется организации досуга рабочих и их семей. Для этого имеются различные культурно-оздоровительные учреждения. Побывав в двух из них, я понял, почему в Липецке такой низкий уровень детской преступности.

Завод располагает спортивным комплексом, где имеются баскетбольная и волейбольная площадки, бассейн, комнаты для игры в шахматы, зал для тяжелоатлетов, тир, футбольное поле и беговые дорожки. В центре города у них есть свой первоклассный Дворец спорта с искусственным льдом. Когда я приехал туда, там играли две молодежные хоккейные команды. Ежедневно во Дворце занимаются различными видами спорта около тысячи детей. Причем бесплатно. Имеется приблизительно 60 различных групп, в которых дети учатся кататься на коньках, занимаются фигурным катанием или скоростным бегом. Там же проходят балетные и цирковые программы. Взрослые также пользуются этими спортивными сооружениями, на строительство которых ушло 3 миллиона рублей, а каждый день эксплуатации обходится в 1,5 тысячи рублей. Когда я смотрел, как подростки гоняли шайбу, я не мог представить себе их слоняющимися без дела по улицам. Они были слишком заняты и слишком увлечены, чтобы у них еще оставалось время на хулиганство. Эти дети уверены, что, когда вырастут, могут пойти работать на завод, что, собственно, не так уж плохо, или продолжат учиться. Ну, конечно, не всегда все бывает гладко, некоторые ребята попадают в неприятные ситуации, но это всего лишь отдельные незначительные эпизоды, а не бунт, не отчужденность или какие-либо другие душевные заболевания, которые поражают молодежь на Западе.

Наибольшее впечатление произвела на меня поездка в пионерский лагерь "Прометей". Он расположен в сосновом бору в получасе езды от Липецка и служит одновременно домом отдыха, санаторием и оздоровительным центром. Он работает круглый год, но в летнее время там в основном размещается пионерский лагерь для детей. Я приехал в "Прометей" в начале мая. Почему же там уже находились дети?

Ребята бегали повсюду, играли в разные игры, их привезли сюда, преследуя одну гуманную цель: уберечь от серьезных заболеваний. В это время года здесь функционирует детский санаторий. Дети укрепляют в санатории свое здоровье — улучшается сопротивляемость организма, их держат на специальной диете, они соблюдают предписанный врачом особый, необходимый для них режим. Одновременно с лечением они там же ходят в школу, спят по мере возможности на открытом воздухе, который сам по себе в сосновом бору оказывает целебное действие, а когда они восстанавливают силы, их отправляют домой. Возможность поехать в санаторий имеют все дети, нуждающиеся в таком лечении. Путевка недорогая, так как основную часть стоимости оплачивает профсоюз.

В Америке только миллионеры могут позволить себе профилактическое лечение. В Советском Союзе оно доступно каждому ребенку, родители которого работают на сталелитейном или других заводах. Меня удивило, что такие огромные средства расходуются только на то, чтобы предохранить детей от заболеваний. Но руководители завода не поняли моего недоумения.

— Ведь это же делается для детей! — как о само собой разумеющемся сказали они.

И я вполне согласился с ними.

Давайте вернемся теперь в Липецк или в любой другой город Советского Союза и попытаемся, используя знаменитый принцип Дэвида Шиплера — и на основе одних только визуальных наблюдений, — по внешнему виду домов определить, где живут "богатые", где "бедные", "средняя буржуазия", люди, существующие на пожертвования, и различные национальные меньшинства — советский эквивалент "черных", "чиканос", "пуэрториканцев". Давайте попытаемся установить, где "опасные" районы, а где "безопасные". Это не удастся. Ни в одном советском городе нет "кварталов бедняков", "опасных" и "безопасных" районов, нет категории людей, существующих на пожертвования, хотя и есть национальные меньшинства. Только это не недостаток, не преступление и не несчастье. Эти люди не жмутся "вдоль дорог", не ютятся в "вонючих дырах" или трущобах. Доктор может жить по соседству с дворником, а дворник или его сын может стать доктором. Нет необходимости объяснять почему.

Некоторые туристы из капиталистических стран, приезжая в Советский Союз, обычно все вынюхивают, выискивают, разглядывают, пытаясь обнаружить признаки социального недовольства и разочарования. И это происходит оттого, что они привыкли к этому у себя на родине, привыкли к тому, что нищета тщательно маскируется. Хотя здесь тоже существуют свои проблемы, но они связаны с неизменным ростом благосостояния народа и постепенно решаются, а на их месте возникают новые. В первый год стояла проблема — получить квартиру; на следующий — получить квартиру получше, а через год — еще лучше. Вот так обстоят дела в СССР.

А почему бы и нет?

Никто на Западе не догадается задать подобный вопрос. Если людям никто не мешает, почему бы им не сделать все возможное для самих себя.

Люди на Западе, живущие при капитализме, тоже стараются получить для себя все самое лучшее, но ими руководят лишь собственнические побуждения. Они стараются только для себя, а слабых бросают на произвол судьбы. В этом и состоит их главное отличие от советских людей.

При социализме добиваться лучшей доли для себя — значит добиваться ее для всех.

Как-то одна пожилая женщина мне сказала: когда твоя рука подносит пищу ко рту — это значит, что ты недалеко ушел от животного. Когда же твоя рука ставит пищу и перед товарищем — это говорит о том, что ты уже человек.

Вот таков закон социализма.

Я ИДУ В ШКОЛУ…

1 сентября 1978 года; сегодня я отправился в школу вместе с 45 миллионами советской детворы. Это — десятилетняя школа Свердловского района. Она стоит неподалеку от моего дома, скрываясь за густыми кронами окружающих ее деревьев. 506 детей в возрасте от 7 до 17 лет собрались без четверти девять на школьном дворе послушать приветственную речь директора.Первоклассники держат в руках цветы. Их лица сияют, синие шерстяные костюмчики мальчиков, белые фартучки девочек сверкают новизной. У девочек задорно торчат косички, и у каждой на голове бантик. Большинство школьников — пионеры, их красные галстуки развеваются на ветру.

Послышались звуки пионерского горна, затем загремел духовой оркестр, произносились речи; потом первоклассники, держась за руки старших ребят — юношей и девушек из десятых классов, — торжественно вошли в школу, в которую через 10 лет точно так же поведут они новых первоклассников.

Это — поистине торжественное событие. Начало учебного года. Вся страна в этот день думает о школьниках. О них говорят по радио и по телевидению. Дню первого сентября посвящаются газетные статьи, включая и редакционные. Дома папы и мамы тоже возбуждены, а старшие дети, глядя на младших сестренок и братишек, впервые начинают задумываться над тем, что годы летят быстро. Они уже старые. Ведь кто-то моложе их! И это делает их серьезнее.

Родители тоже приходят в школу посмотреть на своих детей, начинающих учебный год. Многие ребята провели лето в пионерских лагерях, дети постарше работали в колхозах или на стройках. Во время жарких летних месяцев в Москве было удивительно тихо. Сейчас ребята вернулись загорелые, повзрослевшие, окрепшие — без сомнения, — самые здоровые на всем земном шаре дети, как в физическом, так в умственном и духовном плане.

Если бы вы смогли отправиться в путешествие, пересекая все временные пояса СССР, следуя за солнцем из Владивостока на запад, к примеру в Вильнюс, то этот день был бы похож на развевающийся шлейф из цветов. Пока дети на западе страны еще спят, на востоке они уже шагают в школу с букетами роз и гвоздик, гладиолусов и астр. Миновав одну временную зону, мы попадаем в другую — еще больше ребят с сияющими в лучах утреннего солнца лицами, с букетами цветов идут в школу. К тому времени, когда дети на западе Советского Союза пробуждаются, ребята во Владивостоке уже успевают закончить свой первый учебный день.

Все события этого дня сопряжены с торжественным ритуалом — посвящением в мир знаний. Знания даются детям в их связи с реальной жизнью. Только советские школьники (как и школьники других социалистических стран) впервые за всю историю человечества изучают реальный мир и законы его существования на исключительно научной основе.

Через десять лет сегодняшние первоклассники закончат школу; они выйдут оттуда свободными от предрассудков, мистицизма и неуверенности в себе. Они будут со всех точек зрения более образованными, раскрепощенными, чем вся остальная молодежь планеты. Знания, полученные ими в школе, будут подтверждаться самой жизнью. Советские школьники являются первыми за всю историю человечества детьми, которым преподают истинную правду.

Татьяне Петраковой всего 25 лет. Она работает директором школы первый год и выглядит так же молодо и привлекательно, как девушки-десятиклассницы. На встрече также присутствовала и бывший директор школы. Ей исполнилось 55 лет, и она только что ушла на пенсию, но, очевидно, не прекратила своей деятельности. В это утро она пришла сюда вместе с шефами с завода "Коммунар", представителями общественности, родителями, ветеранами Великой Отечественной войны, на груди которых поблескивают боевые награды.

Родители и представители общественности несут огромную ответственность за детей. Я чувствовал их заинтересованность, когда беседовал с ними. Но больше всего меня радовало то, что этим мужчинам и женщинам были чужды проблемы, которые я перед ними ставил, и вопросы, которые я им задавал. Это были вопросы и проблемы моей страны.

Два мира живут бок о бок на одной планете, но отличаются друг от друга, как день и ночь!

Например, я спросил у директора, с какими нарушениями дисциплины она сталкивается. (До этого она была завучем.) Есть ли у нее такие школьники, которые выпивают, употребляют, продают или покупают наркотики, носят ножи или пистолеты, тайком притаскивают в класс порнографические книги? Совершают ли учащиеся этой школы покушения на учителей и других учеников? Когда я, сидя вместе с остальными гостями в кабинете директора, перечислил все эти вопросы, столь обычные для американской школы, воцарилась напряженная тишина. Затем все присутствующие, как один, ответили: нет, они никогда не слышали ничего подобного, не говоря уж о том, что никогда не сталкивались с такими проблемами ни в одной из советских школ. Они даже подумали, что я решил слегка подшутить над ними.

Потом я спросил, с каким типичным нарушением дисциплины сталкиваются учителя школы, и директор, как бы извиняясь, ответила за всех: "Курение в туалетах".

"Курение в туалетах? И все?" Не только она, но и все подтвердили это немного смущенно, как будто сожалея о том, что не могут привести примеры посущественней. По сравнению с американскими в советских школах, конечно же, "скучно".

Что же касается наркотиков, порнографии, огнестрельного оружия, ножей — все это принадлежности иного мира, совершенно чуждого советским учителям. Поэтому им трудно представить себе, с какими проблемами приходится сталкиваться их американским коллегам, и понять, почему профессия учителя в США считается очень опасной.

Я сказал директору: "В Америке ваши школы называют тоталитарными, ортодоксальными, подавляющими всякое инакомыслие. Что вы на это скажете?"

Позже я прочел репортаж корреспондента газеты "Вашингтон пост" Кевина Клоуса о начале учебного года в Москве. В школе, которую он описывает, учатся (как хвастается папа) совсем неплохо трое его детей. Он уверен, что по дороге в школу и обратно их не ограбят, не изнасилуют, не задержат "симпатичные молодые люди" и не потребуют у них денег (как это бывало с американскими школьниками, учившимися вместе с моей дочерью, которые по счастливой случайности избежали расправы и не остались калеками), однако Клоус, которого терпят в СССР, несмотря на то что он постоянно искажает советскую действительность, все же скатывается на позиции защитников капитализма.

Конечно, поскольку он и другие его единомышленники стыдятся открыто признать, что они верят в капитализм (даже советники Картера призывали заменить лозунг "свободного предпринимательства", к которому большинство людей стало испытывать отвращение), то они используют расплывчатый язык "поборников свободы", отличный от языка республиканцев или демократов. Клоусу праздник советских детей не напомнил "развевающегося шлейфа из цветов", для него это был обычный день, когда "одинаковые церемонии повторяются во всех мрачных промышленных городах" СССР от границы до границы.

Я сам побывал во многих промышленных городах этой страны и, несмотря на возможную разницу во вкусах, считаю, что их никак не назовешь "мрачными". Что из того, что там живут рабочие? Вид рабочих, которых можно встретить в любом городе, являет собой "унылое" зрелище для снобов средней буржуазии, "сладкая" жизнь которых обеспечивается за счет труда этих самых людей в "мрачных" городах. Подобные снобы — буржуа — так и пропитаны духом шовинизма, они ненавидят любого представителя национальных меньшинств, среди которых всегда много рабочих, и, конечно же, они — противники демократии. Встать в позу судей того, что люди создали потом и кровью, — это высокомерная позиция, которая становится все более и более типичной для некоторых категорий американцев послевоенного времени, никогда близко не сталкивавшихся с реальной жизнью.

Липецк, например, промышленный советский город; однако летом он весь утопает в зелени, и вы можете купаться и ловить рыбу в его реке.

Но Клоус продолжает распространять клевету даже на систему школьного образования, которой он в то же время доверил своих детей. Он умудряется находить предосудительное во всем, что для нормального человека кажется приличным и здоровым. В своем намерении "запачкать" все, даже тени на стенах, он совершает хорошо знакомую ошибку передергивания фактов, которая стала чисто "американской".

Почему многие ученики хорошо знают английский язык? Вы можете подумать, что люди изучают его, чтобы получить доступ к английской литературе и культуре.

Но у господина Клоуса другое мнение! В своей статье он дает ясный ответ на то, почему Советский Союз тратит огромные суммы денег, подготавливает огромную армию учителей и отводит много специальных кабинетов для изучения английского (и других языков): "Школа № 5 специализируется на обучении английскому языку, начиная со второго класса (в США об этом и не мечтают. — Ф. Б.), так как знание английского языка может означать в дальнейшем более широкие перспективы для учащихся там детей. Вот почему московская элита пытается устроить своих детей в спецшколы, и вот почему родители следят за их учебой с педантичностью, которая многим американцам покажется необычной, если даже не противоестественной".

В одном или двух своих пасквилях господин Клоус, которому не нравятся промышленные города (и толпы), умудрился превратить то, что веками люди повсюду считали совершенно необходимым для получения отличного образования, в нечто совсем иное — в несправедливую систему, предоставляющую группе людей, так называемой "элите", возможность получения "более широких перспектив!".

Если придерживаться такого идиотского подхода, можно нарисовать себе такую картину: дети занимаются по ночам, родители подгоняют их дубинками и кнутами, а на рассвете тс же безжалостные родители вытаскивают своих чад из постелей и читают им наставления.

Господину Клоусу следовало бы оставаться дома и писать о вашингтонских проститутках!

Однако вернемся к директору школы, которую я посетил первого сентября. Вот что она ответила на мой последний вопрос: "В 12 лет ребята начинают изучать английский язык. Мы учим их тому, что в основном американцы — это дружелюбно настроенные люди, которые тоже хотят мира, и мы знакомим детей с лучшими произведениями американской литературы: с творчеством Хемингуэя, Джека Лондона, Теодора Драйзера и других. Мы не учим их ненависти к народу, а что касается наших целей в области образования, то они заключаются в том, чтобы подготовить всесторонне развитого ребенка, который мог бы активно участвовать в жизни советского общества и продолжить образование в высшем учебном заведении или самостоятельно после окончания школы".

В школе детей кормят завтраками и обедами (все стоит копейки). Для ребят, у которых родители находятся на работе, после занятий организуются группы продленного дня. В первом классе изучают русский язык, арифметику, чтение, правописание; у них есть также урок труда. Кому-то это может не понравиться, но СССР — страна рабочего класса, где каждый гражданин обязан трудиться. Здесь детей не учат жизни в обществе, где одни люди имеют преимущества перед другими, не учат тому, что одни рождены для того, чтобы принимать на работу и увольнять, а другие должны покорно мириться с судьбой, при которой они будут игрушками в руках власть имущих.

Итак, после этой замечательной и незабываемой встречи с советскими детьми и учителями школы, которая практически находится во дворе моего дома, я каждый день встречаю этих ребят и все больше понимаю, что передо мной — совсем иной мир. И самое замечательное в нем то, что все блага, которые он дает, воспринимаются как должное. Так обычно ведут себя люди, когда они действительно свободны.

Но вернемся к США. Вот выдержка из американского журнала: "Родителям, собирающимся переводить своих детей из небезопасных государственных школ в частные учебные заведения, необходимо тщательно все взвесить".

Что это такое? Автор перечисляет, что надо делать, чего нельзя, учитывая все плюсы и минусы, а затем пишет: "Другой вопрос заключается в том, сколько вы можете заплатить. В этом году, по последним данным Национальной ассоциации независимых школ, стоимость годового обучения в начальных классах составит от 1250 до 2500 долларов. Для классов, охватывающих возраст с 10 до 12 лет, плата в дневных школах колеблется от 1500 до 3500 долларов в год. Плата за обучение в школе-интернате, включая обеспечение жильем и питанием, колеблется от 3500 до 6000 долларов и выше"^[56].

В КАБУЛЕ СРЕДИ ЗНАКОМЫХ ЛИЦ

По дороге в Кабул, вечером 8 января 1980 года, я прочел в газете "Интернэшнл геральд трибюн", что по прибытии в Кабул, в котором "имели место бои между советскими и афганскими солдатами", я не увижу ни одного вооруженного афганского солдата. Советские войска, сообщала газета, разоружили всех афганцев.

Первое, что я увидел, выходя из только что приземлившегося в кабульском аэропорту самолета, был стоявший у трапа по стойке "смирно" афганский солдат, а в руках у него — винтовка с примкнутым штыком. Второе, что я увидел, входя в зал ожидания, был еще один афганский солдат, на этот раз с автоматом.

И так было все восемь дней, которые я провел в Кабуле: словесная война была единственной "войной", свидетелем которой я был. В Кабуле царила тишина, порядок, и все шло своим чередом. Но атмосфера вокруг города была насыщена Би-би-си, "Голосом Америки" и многими другими голосами. "Война" шла в Нью-Йорке, Лондоне и Исламабаде. И там шла "война" за войну. Здесь же, в Кабуле, шла "война" за мир.

Чуть ли не весь контингент московских буржуазных корреспондентов (наряду с почти двумястами других "западных" репортеров) налетел на афганскую столицу, как только стало известно, что визы будут выданы всем журналистам, желающим посетить Афганистан. Здесь, в далеком Кабуле, меня окружали знакомые лица. В течение всех этих восьми дней я был непосредственным свидетелем беспрецедентной попытки оклеветать не одного какого-нибудь человека, а целый народ, целую революцию.

В Кабуле события развивались с исключительной быстротой.

Заседала Организация Объединенных Наций. Картер обвинил Советский Союз в незаконной военной оккупации Афганистана, и ему позарез нужны были "свидетельства" корреспондентов, чтобы ему хотя бы немного поверили, для чего приехавшие в Кабул репортеры должны были поддержать выдвинутое им обвинение! Время было дорого. "Намерены ли вы его повесить в любом случае, а судить позднее?" — вопрошал один из героев Марка Твена. А как же!

Столкнувшись с необходимостью выдать без промедления столь необходимый для Картера материал с целью оказания влияния на мировое общественное мнение и голосование в ООН, нахлынувшие в Кабул в те памятные январские дни газетные репортеры не имели ни времени, ни намерения скрываться за обычными "защитными устройствами", которые оберегали их от полного разоблачения в Москве, и предстали перед всеми в своем истинном виде. Они нахлынули на Кабул как журналисты-головорезы. В конце концов Афганистан был вынужден выдворить их из страны, как бывает вынуждено тело избавиться от инородной, ядовитой пищи. Но прежде, чем это произошло, они успели по-садистски отомстить этому народу, отчаянно борющемуся с отсталостью и бедностью, единственной виной которого было то, что он пытается сбросить со своих плеч вековое бремя нищеты и угнетения!

Желать сегодня освободиться от прошлого — значит вызвать на себя гнев американского империализма, а желать в этом деле помощи советской социалистической страны — значит совершать тягчайшее преступление, за которое нет прощения.

В течение восьми дней своего пребывания в Кабуле я наблюдал за событиями и писал свои репортажи. Единственные репортажи, честные и правдивые, поступившие из Кабула в США на протяжении той долгой недели, были — и я говорю об этом не с гордостью, а с печалью — мои репортажи. И единственной газетой во всех Соединенных Штатах, печатавшей правду об Афганистане, была газета "Дейли уорлд".

Вся остальная информация, которую читали из этой страны в те дни американцы, была — и я вновь говорю об этом с сожалением — лживой. Ложь. Чистейшая ложь, ложь, ложь!

И я это докажу.

Американские буржуазные корреспонденты из Москвы прибыли в Афганистан как хищники. Они не удосужились оглянуться вокруг себя и сразу же бросились в атаку — агрессивную, оскорбительную, наглую. Они вели себя так, как будто попали в какую-нибудь "банановую республику". Они ринулись в заранее спланированное наступление, имеющее целью поставить "факты", доказывающие, что советские войска являются оккупационной силой, встречающей сопротивление местного населения, а если такие факты отсутствовали — а так и было в действительности, — их обязанностью было найти такие "факты" любым способом. И они "находили". Они находили их в своем воображении.

Все это вышло наружу бурно, разоблачающе, а для тех, кто там был, и незабываемо, на первой пресс-конференции, состоявшейся в Челстунском дворце 10 января. Сегодня, в ретроспективе, кажутся наивными те предпосылки, исходя из которых правительство Бабрака Кармаля предоставило визы западным журналистам — оно хотело продемонстрировать всему миру, что ему нечего скрывать, и, если в этом убедятся приехавшие представители прессы, они соответствующим образом проинформируют мир. Что же касается ООН, то те ее члены, которые напуганы призраком "интервенции", убедятся тогда, что существует огромная разница между интервенцией и помощью.

Советский Союз был приглашен законным правительством оказать помощь. И он пришел на помощь. Он направил ограниченный контингент войск и объявил заранее, что этот контингент будет использоваться лишь для отражения агрессии против Демократической Республики Афганистан извне (которая осуществлялась фактически в течение многих месяцев до этого) и не будет вмешиваться во внутренние дела. Помощь есть помощь, а интервенция есть интервенция. Конечно, люди, против которых осуществлена "интервенция", должны были бы знать о том, что их страна явилась объектом интервенции! Я спрашивал всех, кого только мог спросить, как они относятся к пребыванию советских войск в их стране, и, зная, что я являюсь американским журналистом, чьи политические взгляды, как они предполагали, им известны, эти люди говорили мне, как они действительно относятся к пребыванию советских войск в их стране. А говорили они мне, что они рады тому, что советские войска находятся здесь. Вот так-то!

ПРАВО НА ОБРАЗОВАНИЕ, ОХРАНУ ЗДОРОВЬЯ, ОТДЫХ…

Перед началом учебного года

Первый раз — в первый класс

В читальном зале Государственной республиканской детской библиотеки Украины в Киеве

Учитель и ученики — одна семья

Клинический корпус Всесоюзного кардиологического центра накануне пуска

Профилактический медосмотр в детском саду

Всесоюзный пионерский лагерь Артек расположен в одном из живописных уголков Крыма

Пансионат "Нева" — новостройка десятой пятилетки

СОЧИ — ВСЕСОЮЗНАЯ ЗДРАВНИЦА

Отдыхающие пансионата "Белые ночи" — рабочие ленинградского Кировского завода занимаются зарядкой на берегу моря

На пляже всегда многолюдно

Генеральный секретарь ЦК Народно-демократической партии Афганистана, Председатель Революционного Совета и премьер-министр ДРА Бабрак Кармаль отвечает на вопросы афганских и иностранных журналистов

Зорко стоят на страже апрельской революции Народные вооруженные силы Афганистана. На переднем плане — герой афганской революции командир 15-й отдельной танковой бригады Гулям Фурук

В АФГАНИСТАНЕ

С искренним радушием и глубокой благодарностью относятся все честные афганцы к советским воинам, временно находящимся в этой дружественной стране по приглашению правительства ДРА

Бойцы отряда защиты революции вернулись в Мазари-Шариф после успешной операции по ликвидации контрреволюционной банды

В читальном зале библиотеки в Мазари-Шарифе сегодня можно встретить студента и рабочего, служащего и крестьянина

На улицах афганской столицы спокойно

Шумный вой, поднятый всеми органами западной пропаганды вокруг "афганского вопроса", имел четко очерченные причины и четко очерченные цели. Иногда забывают, что шум, который, как кажется, охватывает весь мир, производится искусственно и является результатом сознательной воли не более чем нескольких тысяч индивидов (движимых в большинстве своем сугубо меркантильными интересами).

Но борьба за общественное мнение в Америке набрала скорость. Все еще испытывая боль от своего практически полного морального поражения после десятилетия политических катастроф, увенчанного грязной войной во Вьетнаме, убийством президента и глубоким экономическим кризисом, что сам Картер публично признал в своей речи, когда заявил об "утрате доверия" к американским институтам, Америка, под все усиливающимся контролем со стороны монополий, переживала опасное для себя время. Что же делать?

Вполне очевидно, что политический курс, в котором Афганистану отведена роль повода, был определен задолго до событий в этой стране. Но было трудно заставить людей сделать неожиданный поворот на 180 градусов. Американцы приветствовали разрядку, точно так же как они приняли политику сотрудничества с Советским Союзом в военные годы, и это представляло собой существенное препятствие. И вновь американский народ надо было "напугать до чертиков". Это срабатывало в прошлом, должно сработать и сейчас. "Советская угроза" была вытащена на белый свет из пропахших нафталином "гардеробов", и ей дали имя "Афганистан".

Репортеры, заполонившие Кабул в ту январскую неделю, знали, для чего они находятся тут, — жертва была избрана, их задача заключалась в том, чтобы найти доказательства для ее осуждения! "Намерены ли вы его повесить в любом случае?.."

Итак, в Афганистане создалась революционная ситуация при наличии острой опасности контрреволюции. Революции предполагают насилие, а когда им противостоит контрреволюция, возглавляемая некогда пользовавшимися доверием лидерами, мастерами обмана и двуличия, революции становятся еще более насильственными. Но данная революция, само восстание, произошла буквально мгновенно, менее чем за три часа, и армия, на которую рассчитывал Амин, не только не выступила на его защиту, но и возглавила движение против него. В конечном итоге оказалось, что никто не хочет выступить на его стороне. Попытка Амина организовать контрреволюцию была сорвана революционными силами. Эта революция была спасена афганскими патриотами, а советские войска вступили в страну с целью не допустить, чтобы то, что безуспешно пытался сделать ставленник империализма в самой стране, было бы сделано империалистическими силами извне. Это явилось, как было провозглашено Советским Союзом позднее, его "интернациональным долгом".

Но буржуазным репортерам, приехавшим из Москвы и других европейских столиц, не было никакого дела до "спасения революции". Им во что бы то ни стало надо было доказать, что советские войска вторглись в Афганистан, ступая по телам протестующего народа, и установили военную оккупацию страны. Такова была общая схема, которую им предстояло расцветить "убедительными" подробностями.

В любом случае им не было никакого дела до истории Афганистана и его проблем. Чего желал народ, как он страдал, какая программа у Народно-демократической партии — антифеодальная, антиимпериалистическая, демократическая — все это для них не имело значения. Не имело для них значения и то, что речь шла о народе, неграмотном на 80–90 процентов, что ростовщичество невероятно деспотического характера подчинило буквально миллионы крестьян воле эксплуатирующего класса ростовщиков, что женщины, скрывающиеся за кашмаками (паранджой), так практически и не продвинулись к своему освобождению за тысячу лет, что в стране широко использовался детский труд, что по-прежнему практиковались браки среди детей и так далее — феодализм почти в той же форме, в какой он существовал веками!

Неприятности для них начались немедленно. В Кабуле было спокойно. Положение в городе можно было охарактеризовать лишь одним словом — "нормальное". Советских войск нигде не было видно. Единственные воинские части, которые можно было увидеть в Кабуле, были неизменно афганскими, охранявшими стратегически важные общественные здания.

Все то время, которое я находился в Кабуле, в городе не было перестрелки, хотя сообщения о "перестрелке" в городе появлялись тогда и позднее в печати неоднократно. И было по меньшей мере странно услышать в передачах Би-би-си в один из самых спокойных дней, что в городе имели место "общественные беспорядки". Но где?

Я взял такси и вместе с моим афганским переводчиком, 19-летним студентом-медиком, который в то время готовился к выпускным экзаменам в Кабульском университете, в течение нескольких часов колесил по городу.

Накануне в городе выпал снег. Даже охрана у общественных зданий спряталась в помещениях. Мальчишки бросались снежками друг в друга. В одном месте я увидел двух верблюдов, следовавших по снегу за своим хозяином, и эта удивительная картина — верблюды на снегу, а не на песке — запечатлелась в моей памяти как типичный образ Кабула в разгар "военных действий", о которых никто не слышал, которые никто не видел и которых не было, кроме как на страницах американских газет и в передачах американского, английского, израильского, пекинского и пакистанского "радиоголосов".

Но какая война бушевала на страницах газет! "Русские наносят удары по партизанам", — возвещал заголовок в "Геральд трибюн" от 4 января над сообщением, присланным из… Нью-Дели. Сообщение об этом "сражении" типично для всех последующих репортажей, поступавших с пишущих машинок репортеров и являвшихся плодом их собственного воображения: "Согласно сообщениям, полученным из Афганистана, русские встретили упорное сопротивление в провинциальном городе Джалалабаде, находящемся в 60 милях от границы с Пакистаном.

Дипломаты подтвердили, что в Джалалабаде ведутся бои, но, по их словам, они не располагают сведениями о масштабах военных действий. Афганские беженцы, прибывшие в Нью-Дели, заявили, однако, что бои носят ожесточенный характер. "В Джалалабаде много убитых, но русские еще не контролируют город", — заявил один афганец. Согласно ранее поступившим сообщениям, город был оккупирован советскими войсками.

Выходящая в Пакистане ежедневная газета "Джанг" сообщила, что в северо-западной провинции Афганистана Бадахшан выброшен десант из 5 тысяч советских парашютистов для оказания помощи советским войскам, столкнувшимся с сильным сопротивлением повстанцев. Проверить сообщения газеты не представилось возможным…

Афганские беженцы заявили, что советские войска сломили сопротивление афганской армии на военной базе Балахасар в Кабуле, но еще не овладели Карагом, находящимся в 10 милях от столицы".

"Источниками информации" были "дипломаты", "афганские беженцы", пакистанская газета "Джанг", чьи сообщения не представлялось возможным проверить.

Встав на путь клеветы, газеты уже не останавливались. Попросту невозможно одному человеку проанализировать каждый слух, каждую ложь, каждое сообщение "дипломата". В Кабуле, однако, многое было возможно… и невозможно. Имелась возможность проверить слухи о самом городе, невозможно было проверить слухи, касающиеся других городов. Но если западные радиостанции убеждали вас, живущего в этом городе, что бои идут под окнами вашего отеля, а вы, выглянув в окно, видели лишь проходившую внизу женщину в кашмаке, то можно было со всеми на то основаниями заключить, исходя из собственного опыта, что сообщения того же радио о "тяжелых боях", идущих на перевале Хайбер или где-либо в других местах, были вымыслом.

Но почему же так беззастенчиво лгали буржуазные журналисты?

Время. Недостаток времени был основным фактором. Картеру спешно нужны были "инкриминирующие материалы" из самого Афганистана, чтобы протащить в ООН резолюцию по "афганскому вопросу", прежде чем мировая, и особенно американская, общественность поймет, что совершается колоссальный обман. Он надеялся провести через конгресс серию (заранее тщательно подготовленных) мер, сводившихся к подрыву разрядки и подготовке почвы для ввода в действие нового варианта старой "холодной войны". Он намеревался объявить, что американские интересы требуют ныне вмешательства Америки, с использованием "сил быстрого развертывания" и других средств, в любой ситуации, в любой точке земного шара, где, по ее мнению, они окажутся под угрозой. Не в меньшей степени, конечно, "афганская история" требовалась ему, чтобы выиграть в предвыборной борьбе с Эдвардом Кеннеди и победить на выборах республиканского кандидата.

Это было повторением эпизода с крейсером "Мэйн" из истории американского империализма. "Вы обеспечиваете фотографии, — телеграфировал Уильям Рэндольф Херст своим "репортерам" на Кубе в 1897 году, — я обеспечиваю войну!"

Задача, стоявшая перед американскими репортерами в Афганистане, была точно такой же: "Обеспечьте фотографии, и я организую войну".

И они пытались изо всех сил "обеспечить фотографии".

Белый дом разрабатывал ужасный заговор, в первую очередь против американского народа. Американцев неожиданно поставили перед лицом свершившегося переворота в политике. Он их застал врасплох, так же как и всю Европу. Западная Европа попала в мышеловку, будучи вынужденной согласиться на размещение натовских ракет на ее территории, потому что ее лидеры, обычно не столь наивные, поверили Картеру, когда он заверил их в том, что конгресс ратифицирует Договор об ОСВ-2. А теперь Картер объявил, что Договор об ОСВ-2 положен под сукно и даже не будет обсуждаться. И с высокой степенью драматизма, на которую он только был способен, Картер дал, таким образом, понять Западной Европе, что сам он и его сторонники считают, что Западной Европой можно пожертвовать, что она представляет собой лишь "карту", которую можно разыграть — и которой можно пожертвовать — в случае необходимости.

Спеша получить "достоверные доказательства", американские корреспонденты не имели времени — и, как позднее выяснилось, намерения — ни замести свои следы, ни представить более убедительную информацию.

Содержание их сообщений диктовалось злым умыслом. Существовал приказ представить СССР в качестве оккупационной державы, жестоко подавляющей сопротивление народа, уничтожающей религию и расстреливающей любую оппозицию.

Однако ничего подобного — абсолютно ничего подобного — не происходило в действительности.

То, что мы видели в Афганистане, было преступлением — преступлением американской журналистики, американских журналистов, от которого им никогда не удастся откреститься и которое подорвало доверие к ним как к "свободным журналистам". Они "не свободны" с тех пор, как Америка стала проводить активную империалистическую политику. Они являются прислужниками монополий и агентами империализма. Время от времени они могут выражать недовольство по поводу неприглядности поставленных перед ними задач и возмущаться — совсем недолго — тем, о чем их заставляют писать. Но это быстро проходит.

Все "новости" из Афганистана обрушились на головы совершенно не подготовленных людей, которые в сложившихся условиях вынуждены были поверить такому массированному шквалу "информации" — должна же была в ней содержаться хоть доля истины.

Однако вся информация была лживой. Все было сфабриковано, выдумано, вырвано из контекста. Сообщения о боях — не из первых рук, не от очевидцев, а от мятежников в Исламабаде! Сообщения о "беспорядках" в Кабуле — из недр лондонского Би-би-си! Сообщения о "зверствах" и "казнях" — из уст безымянного вашингтонского чиновника!

Но все эти сообщения делались с определенным расчетом. Преследовалась цель изобразить советских людей такими жестокими, неразумными, непоследовательными, что простому американцу нечего было и пытаться их понять. Средствами массовой информации — в телевизионных передачах, шпионских романах, детских "комиксах" — создавался карикатурный образ советского человека, что, по замыслу американской реакции, должно было воздействовать на умы простых американцев. Советский гражданин изображался таким образом, что нормальный средний американец не мог найти в нем ничего человеческого.

В случае успеха карикатура на Советский Союз как на страну, руководимую неразумными людьми, позволила бы обрушить на это государство еще более серьезные обвинения и предпринять против него еще более резкие действия.

К 17 января, когда я стал готовиться к отъезду из Кабула в Москву, терпение афганского правительства по отношению к американским репортерам иссякло. Американским корреспондентам было приказано покинуть страну — Афганистан был сыт по горло ими и их репортажами. Такого рода репортажи могли быть написаны и в Нью-Йорке, и в Лондоне, и в Париже. (Мне предстояло уехать в тот же день, так уж совпало.)

Дожидаясь в кабульском аэропорту посадки в самолет, отправка которого задерживалась примерно на час, я должен был бы стать свидетелем боя с применением артиллерии, авиации и танков, но я ничего не видел и не слышал! Моя старая знакомая — газета "Геральд трибюн" — сообщит мне по моем возвращении в Москву, что, "согласно сообщениям, полученным дипломатами в Пакистане — я невольно подчеркиваю страну, — сегодня разразилось сражение около аэропорта города Кабул между советскими войсками и афганскими воинскими частями. Неподтвержденные — ага, неподтвержденные! — данные говорят, что бои имели место и вблизи крепости Бала Хассар… Дипломаты сообщили, что они слышали шум самолетов над головами и звуки выстрелов, которые, по их мнению, доносились с самолетов, но они не уверены в этом".

Пока все это происходило, я покупал орехи в том самом аэропорту!

В Москве я прочел, что корреспондент "Правды" спросил министра национальной обороны Афганистана Мухаммеда Рафи, которому положено знать о происходящих военных действиях, как он расценивает "сообщение" о боях близ аэропорта города Кабул.

Ответ: Что за чушь! Империалисты ведут против нас пропагандистскую войну, так как мы составляем один из отрядов прогрессивных сил. Им не нравятся перемены в Афганистане и наша дружба с Советским Союзом. Но мы рады, что Советский Союз в это критическое время находится на нашей стороне. Афганские офицеры и солдаты по-братски относятся к своим советским товарищам"^[57].

Позднее действительно имели место беспорядки, учиненные контрреволюционерами (как, например, поджог магазинов в Кабуле в феврале). Но афганское правительство этого и не отрицало! В этом суть. Так же как не отрицало оно случая выступления небольшой группы студентов университета.

Но буржуазная пресса, сообщая об этих официально признанных случаях контрреволюционной деятельности и раздувая их, придумывает еще и массу новых.

Конечно, несколько десятков маоистов и небольшие группы "восставших" студентов не отражали настроения всей университетской молодежи. Тысячи студентов собрались на митинг, осудивший "восставших", но ни слова об этом в буржуазной прессе не было сказано. Не было сказано и о том, что с каждым днем все большее количество людей из различных племен, покинувших ранее страну, возвращаются обратно, что силы, не поддерживавшие Амина, теперь заявляют о своем доверии правительству Бабрака Кармаля, что крестьяне, которые получили землю, обрабатывают ее, что по всей стране создаются классы по ликвидации неграмотности!

Никто не отрицает, что в Афганистане идет борьба. Но главным образом это борьба с силами контрреволюции, которые направляются в Афганистан из Пакистана американскими, китайскими и другими "советниками".

Политика, проводимая правительством Афганистана, отвечает интересам народа, время подтвердит ее правоту, и она обязательно восторжествует.

Но в том-то и суть, что враги Афганистана и вообще враги мира не хотят дать афганскому народу время. И часть их тактики состоит в том, чтобы ежедневно со страниц газет сходили тревожные новости.

Принимая далеко ведущие меры, в результате которых американцам, не знающим подлинных фактов, навязывается политика, несущая угрозу для них самих и для миллионов других людей, администрация Картера не раз опиралась на ею же спровоцированную дезинформацию своих репортеров.

Кампания травли Советского Союза, ведущаяся из года в год, набрала прямо-таки бешеный темп в те памятные восемь дней, когда американская пресса обосновалась в Кабуле, и весь мир увидел — вернее те, кто пожелал увидеть, — каким жутким чудовищем может обернуться эта пресса и какую опасность представляет такого рода политический курс.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Итак, что вы скажете о фактах?

В начале этой книги было показано, что американские и советские словари дают одинаковое определение тому, что такое факт.

Однако, читая в течение трех лет, что я находился в Москве, сообщения американских корреспондентов и сравнивая их впечатления со своими, часто о тех же самых событиях, местах, людях, я спрашивал себя: возможно ли, что мы видели то же самое, посещали те же места, беседовали с теми же людьми?

Вопреки утверждениям господина Розенблюма, западные корреспонденты при освещении советской действительности не придерживаются строгого правила "сообщать факты, не высказывая о них своего мнения". Напротив, все их факты насквозь пропитаны комментариями точно таким же образом, как рыба пропитывается маринадом. Можно определить, что это рыба, но ни одна выловленная непосредственно из водоема рыба никогда не имеет такого вкуса!

Но ведь должен же быть предел "интерпретации"? Когда факты искажены до неузнаваемости или даже представлены в их противоположном значении — это уже слишком!

Те или иные события могут интерпретироваться по-разному, но они не должны фальсифицироваться, как мы уже отмечали. Имеются объективные, установленные нормы, на основании которых даются оценки. Считается, например, что общество, которое жестоко обращается с кем-либо из своих детей, является нездоровым обществом. Считается также, что общественная система, в рамках которой женщины, национальные меньшинства, рабочие и т. д. угнетаются, не может рассматриваться как вполне цивилизованная. Считается также, что неспровоцированное нападение одного государства на другое является преступлением. Ложь, распространение сплетен считается презренным занятием. Короче, считается, что имеются объективные нормы человеческого и общественного поведения, на основании которых может быть вынесено суждение, хорошее или плохое.

И вместе с тем имеются проблемы. Никакие правдивые сообщения, никакая точная интерпретация фактов не убедит, например, нью-йоркского домовладельца, что низкая квартирная плата для всех — это хорошо. Почему он должен радоваться тому факту, что квартирная плата в СССР до смешного низкая и что каждый, в соответствии с законом, имеет право на крышу над головой? С его точки зрения, это самая настоящая тирания — грубое нарушение его прав — устанавливать минимальную квартирную плату и гарантировать каждому, в соответствии с законом, жилище, из которого он не может быть выселен, кроме как за совершенное преступление.

То же самое относится к медицинскому обслуживанию. Хочет ли бизнесмен в халате доктора, чтобы открыто говорили, что где-то в мире существует система медицинской помощи, которая пациенту ничего не стоит? Он предпочел бы услышать, что такая система неэффективна, что она должна рухнуть, — и он с превеликой радостью читает в прессе сообщения, в которых утверждается это.

И так далее. Список советских достижений — не просто устремлений, не просто идеалов, к которым "стремятся", а прочных, уже закрепленных достижений, которые являются фактами, — длинный и впечатляющий. В целом эти достижения служат отличительной чертой советского социалистического общества и показывают, что — если судить по тому, какая социальная система делает больше для большинства, — победит советский общественный строй. И этот процесс перманентный. Направление всегда только вперед и по восходящей — сегодня хорошо, завтра будет лучше. И каждый может видеть, оценить, познакомиться и почувствовать это движение.

В таком случае почему не сказать об этом?

Если чьей-то целью является установление фактов, без боязни и без предпочтения, то действительно он поспешит сказать об этом! Всему человечеству важно знать, что какая-то его часть сумела разрешить некоторые из наиболее трудных и всегда настоятельных мировых проблем!

Но как мы видели, на Западе имеется много людей, для которых правда о Советском Союзе — с его недостатками и реальными достижениями, но, включая и то и другое, — просто бесполезна. Что дает домовладельцу правда о низкой квартирной плате в СССР?

В этом состоит проблема.

Когда правда для кого-то не представляет ценности, когда правда угрожает или может представлять угрозу его интересам, тогда, такова человеческая натура, такой человек — или класс — будет отвергать ее. Что пользы в ней для меня?

Только необходимо учитывать и другое: почему квартиросъемщик вынужден принимать точку зрения домовладельца по жилищному вопросу? Или больной точку зрения медицинского учреждения? Или гражданские точку зрения военных? Или простой рабочий точку зрения босса-миллионера?

Советские люди и американцы, если брать советского мужчину и американского мужчину, советскую женщину и американскую женщину, считают, что они могут жить друг с другом очень хорошо при условии, если в это никто не вмешивается. Со времени встречи на Эльбе, когда советские и американские солдаты обменялись рукопожатием, наблюдается устойчивое, правда иногда скрытое, но тем не менее постоянное, расположение простых американцев к удивительно привлекательным русским людям с их вихревыми плясками, неистовыми аккордеонами, по-медвежьи крепкими объятиями исердечными поцелуями. И каждый раз, когда ансамбль танца под управлением Моисеева, Большой театр или ансамбль "Березка" выступают на американской сцене, их всегда тепло встречают — будь это в Нью-Йорке, Сан-Франциско или каком-либо другом городе.

То же самое происходит, когда американские труппы выступают в СССР.

И как показывает опыт, в таком же духе проходят встречи советских и американских врачей, ученых, художников, писателей.

Советские люди и американцы нравятся друг другу — это факт! Но если ежедневно вы получаете по почте анонимные письма, в которых говорится, что ваш сосед бьет свою жену, или что он бездельник, или что он мошенник, в конце концов, вас можно извинить, если вы поверите чему-либо из всего этого, решив: "Нет дыма без огня!"

Такова, по существу, роль большинства американских корреспондентов в Москве — как и в других социалистических странах, — роль авторов анонимных писем. Вы читаете их на свой страх и риск.

Каково же тогда решение проблемы?

Решение проблемы заключается в том, что даже домовладелец, чтобы получать арендную плату, должен сохранить свой дом в целости. Он не может сдавать в аренду груду развалин. Не может многого сделать и "коммерческий" доктор для миллионов жертв радиоактивного заражения — включая и самого себя. То же относится к редакторам газет — если не будет газет, не будет и редакторов!

Решение проблемы — мир! Каждый заинтересован в мире!

Нельзя допустить, чтобы газетные писаки, чьи души запроданы Большому Дядюшке, независимо от того, зовут его Херстом или Гитлером, заставили вас платить за их чернила вашей кровью.

И это самый важный факт из всех, и ему не может быть путаной "интерпретации".

БОРИС КРУМОВ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК ВБЛИЗИ

Борис Крумов

Далечният Изток отблизо

Издательство "Прогресс", Москва, и издательство "Наука и изкуство", София, 1981

Перевод с болгарского Т. Прокопьевой

ОТ АВТОРА

Дорогие советские друзья! Я рад представить вам в этом сборнике свою новую работу — книгу "Дальний Восток вблизи". Полностью она вышла в издательстве "Прогресс" в прошлом году и предназначена болгарским читателям. Книга написана под впечатлением неоднократных поездок в эти полюбившиеся мне края и встреч со многими интересными, замечательными людьми. Советский Дальний Восток стал для меня близким, и мне захотелось, чтобы он стал ближе и моим соотечественникам.

Об этом обширном регионе написано уже много, но интерес к нему не уменьшается. Я мог бы пойти по стопам многих авторов и рассказать о гигантских стройках и несметных природных богатствах, к которым советские люди настойчиво и успешно подбирают ключи, рассказать о массовом энтузиазме, которым сопровождаются здесь все великие начинания, наконец, описать суровую экзотику местной природы…

Но все это было прекрасно описано и до меня, и я рисковал повториться. Поэтому мне представилось заманчивым показать повседневную жизнь этих отдаленных от центров мест, нарисовать как можно больше живых портретов встреченных мною во время путешествия людей и, конечно, принимавших меня повсюду гостеприимных хозяев. Насколько это мне удалось, судить вам. Я хотел лишь одного — чтобы вы полюбили этих людей, как полюбил их я, и прониклись их высоким моральным духом.

Именно поэтому для издания на русском языке я отобрал из своей книги главу, в которой рассказывается о Чукотке. Этот северо-восточный край осваивался позже других советских восточных земель и сохранил еще, несмотря на всю его сегодняшнюю современность, романтический ореол недавнего прошлого, которым он обязан мужеству и стойкости первопроходцев. Романтика эта не выдумана, она была порождена жизнью и осталась жить, неброско, но зримо проявляясь в характерах и отношениях людей этой земли. Прочтите замечательный роман Олега Куваева "Территория", и вы убедитесь в этом. Читая его, невольно вспоминаешь северный цикл Джека Лондона и напрашивается сравнение — золото Клондайка и золото Чукотки. Оно разной пробы, это золото, если можно так выразиться — прямо противоположной. Одно — синоним стяжательства и ожесточенного соперничества, другое — символ единения и общего блага. Эта забота об общем благе ощущается во всем, с чем встречаешься на Чукотке. Ибо, посетив этот край, убеждаешься, что у всех достижений, которых здесь добились за исторически очень короткий промежуток времени, есть одно общее имя: социализм и Советская власть.

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЧУКОТКУ

ПОД ВЕТРАМИ ДВУХ ОКЕАНОВ

Когда-то на путешествие в эти далекие от Европы места уходили целые месяцы. Сейчас до Чукотки — восточной оконечности Евроазиатского континента — можно добраться всего за одни сутки. Но прежде следует остановиться в Магадане. После перелета из Москвы в одиннадцать тысяч километров, не обладая выучкой космонавта, вы испытаете непреодолимое желание почувствовать под ногами землю.

Магадан — это областной центр, численность его населения менее чем за сорок лет перевалила за сто тысяч жителей. Своей молодостью город напоминает семнадцатилетнюю хорошенькую девушку, которая только что вышла из переходного возраста и, не сожалея о прошедших годах, думает лишь о завтрашнем дне.

Наверное, в мире найдется мало таких городов, как Магадан, который с первого взгляда пленяет своей молодостью, — повсюду совсем новые дома, еще пахнущие известью и цементом, открытые молодые лица. Въезжая в город, поражаешься характерной для русских масштабностью и размахом в планировке и строительстве новых населенных пунктов. Улицы Магадана просторны, и, даже не будучи специалистом, сразу можно понять, что они спокойно вместят неоскудевающие потоки автомобилей, автобусов и троллейбусов.

Когда-то американская газета "Нью-Йорк таймс" посвятила этому городу целую страницу под заголовком "Русские строят мертвый город. Магадан ожидает участь Даусона". Даусон — это канадский город, на границе с Аляской, разросшийся в начале века во времена "золотой лихорадки". Впоследствии оказалось, что золотые прииски около него не оправдали себя, и город быстро опустел.

По дороге в гостиницу наш шофер с любезностью экскурсовода объясняет:

— Мы едем по самой длинной в мире улице.

Его тон и выражение лица слишком серьезны, чтобы можно было принять его слова за шутку или бесцеремонное хвастовство.

— Это не мания величия, — поясняют сопровождающие меня товарищи, — центральная улица города действительно служит началом Колымской автомобильной трассы, которая проходит через всю область с юга на север.

Позже, рассматривая карту этого района, я увидел, что "с юга на север" значит от Тихого до Ледовитого океана, а километраж обозначен четырехзначными числами. Трасса минует три географические зоны — тайгу, лесотундру и тундру, а территория Магаданской области больше Франции и Испании, вместе взятых.

Я приехал сюда в начале июня из Москвы, где в разгаре было лето, но в Магадане еще не растаял снег. На улицах сажали деревья — лиственницы высотой в два-три метра, привезенные прямо из тайги. Магадан расположен примерно на той же широте, что Ленинград, Хельсинки, Таллин. Но в эти города давно уже пришла весна, а в Магадане люди все еще ходили в зимних пальто, цветы и деревья на улицах и в парках не распустились.

Мой сопровождающий, Николай, московский журналист, знакомый с холодом северных широт, сказал мне, что постоянно чувствует влечение к Дальнему Востоку. Он уже путешествовал по Хабаровскому краю и Сахалину.

— Кажется, мы слишком легко оделись, — говорит Николай, потирая замерзшие руки. — Надо было взять перчатки. Насколько я понимаю, ветер здесь одинаково холодный, что с юга, что с севера.

Город расположен на берегу Охотского моря, а как известно из географии, оно не теплее морей Ледовитого океана, которые омывают берега Магаданской области. Так что "южные ветры" здесь совсем не обязательно теплые.

Магаданская, область — одна из самых молодых в Советском Союзе, она создана в 1953 году, но человек пришел сюда еще в доисторические времена. На территории области найдены следы людей, проживавших здесь десятки тысяч лет назад. В сегодняшних ледяных пустынях северо-востока когда-то росли леса, и в них обитали древние животные. Время от времени газеты публикуют сообщения о найденных здесь костях мамонта или бизона. В условиях вечной мерзлоты возможны и такие находки, как полностью сохранившийся экземпляр мамонта. Такое и вправду случилось несколько лет назад, когда был найден знаменитый мамонтенок Дима, представший перед глазами ученых в удивительном состоянии консервации.

В краеведческом музее Магадана представлены следы обитателей этих земель 15—20-тысячелетней давности. Огромный интерес для любителей старины представляют наскальные рисунки на берегах реки Пегтымель, протекающей вблизи от Ледовитого океана, на которых изображены силуэты оленей и сцены из жизни охотников на китов времен позднего неолита.

При Северо-восточном научно-исследовательском институте есть музей с исключительно редкими экспонатами, которым позавидовал бы и Британский музей в Лондоне. Кроме следов первых обитателей Крайнего Севера, здесь представлены и богатства этой вечно мерзлой земли: самоцветы, различные руды металлов, золотоносные скальные породы и найденные в разное время великолепные слитки самородного золота (правда, в муляжах, но очень похожих на настоящие).

В газете "Правда" я прочел как-то статью одного известного академика, который назвал Магаданскую область "валютным цехом страны". Тогда это сравнение показалось мне напыщенным журналистским приемом. Однако даже после поверхностного знакомства с деятельностью Северо-восточного научно-исследовательского института и его музеем я понял, что выражение "валютный цех" весьма скромно и недостаточно полно определяет возможности этого края.

В Анадыре долгие годы работает учитель Иван Поломошнов, который объездил всю Чукотку, собирая сказки, легенды и народные предания. Он рассказал мне, как чукчи объясняют залежи золота в своих землях.

В далекие времена на Чукотке было так тепло, что люди никогда не носили меховую одежду и обувь (кухлянки и торбаса). Здесь росли буйные леса и высокие травы, в которых скрывался золотой олень. Где бы он ни прошел, люди жили богаче, в их глазах светилась радость, звучал смех. Ни у кого и в мыслях не было убить оленя, который приносит счастье. Но, как обычно случается, боги рассердились на людей и решили наказать их за мелкие слабости и грехи. Они пригнали в эти места холодные ветры. Холод поразил все живое, замерзли травы и деревья. Спасаясь, золотой олень укрылся в недрах земли, но она замерзла, и он остался в ней навсегда. Олень был таким огромным, что его голова оказалась на Аляске, туловище и передние ноги — на Чукотке, а задние ноги — на Колыме.

Во второй половине прошлого века "золотая лихорадка" перекинулась через Тихий океан и огромной волной захлестнула русские дальневосточные земли, где в нескольких местах были открыты золотые россыпи. В последующие десятилетия русское правительство и некоторые акционерные общества при участии русских, американцев и англичан снаряжали геологические экспедиции на территорию нынешней Магаданской области. Особенно разыгралась "золотая лихорадка" в первое десятилетие нашего века. В банки Аляски от золотоискателей Колымы и Чукотки поступило следующее количество золота: в 1906 году — 27 кг, в 1907 году — 28 кг, в 1908 году — 102 кг.

Золотоискатели проникали все глубже в тайгу и тундру. Многие не вернулись оттуда, как, например, некий Бориска, решивший из алчности действовать в одиночку. По рассказам, через два года оленеводы наткнулись на его труп, под которым нашли золото.

В то время один предприниматель из Сан-Франциско, торговавший на Чукотке, писал:

"Я живу в каменном веке. Эта страна больше похожа на образ, созданный мечтаниями обезумевшего фантаста, чем на реальный кусок нашей старой планеты. Склоны горных хребтов на сотни миль покрывают черные голые камни… Я уверен, что бог сотворил эту землю в припадке мрачной ипохондрии, а потом забыл о ней, и хозяином ее стал сам дьявол. Чем, как не дьявольской шуткой, можно объяснить тот факт, что именно из этого ужасного края мы получаем белоснежные шкурки, украшающие плечи наших дам, и что именно здесь, должно быть, скрывается "золотой теленок"".

Золото на Чукотке было. Старатели намывали его во все больших и больших количествах. Но крупных залежей, имевших промышленное значение, до революции так и не нашли.

Первым золотоискателям пришлось нелегко. Им мешали передвигаться необъятные просторы тайги, болота, бездорожье, полное отсутствие техники. Однако, несмотря на огромные трудности, геологи мужественно делали свое дело. Они проходили огромные расстояния зимой, когда от мороза трещали камни, и летом, когда даже через два слоя одежды нещадно кусали комары и гнус.

В 1928 году Советское правительство снарядило одну из первых экспедиций для изыскания залежей золота на территории теперешней Магаданской области. Экспедицию возглавил двадцативосьмилетний ученый Юрий Билибин. В течение нескольких лет он руководил геологическими исследованиями на Колыме и создал целую школу талантливых геологов, которые позднее подтвердили его блестящие предположения и прогнозы относительно добычи золота. Его именем назван районный центр, где сегодня работает атомная электростанция.

В Северо-восточном научно-исследовательском институте, да и вообще в городе Магадане, можно встретить людей, знавших Билибина и работавших вместе с ним, и услышать любопытные истории о пионерах золотых разработок на Колыме. Кроме института, хозяева города показали мне высшие и средние учебные заведения, где учится молодежь северных народностей. Я побывал на ряде предприятий, которых здесь теперь довольно много.

Как и в каждом советском городе, в Магадане есть свой Дворец культуры — большое красивое здание, всегда переполненное людьми. В одном из его залов устроен ботанический сад, где два раза в год ревностные любители цветов организуют свои выставки. В миниатюрном саду цветут лимоны и зеленеют пальмы, благоухают распустившиеся цветы, поют птицы южных широт. И все это происходит в холодном, заснеженном Магадане!

Когда я впервые оказался в этом саду, то увидел здесь лавки, как в обычном городском парке, на которых сидели молодые и пожилые люди. Я подсел к одному пенсионеру.

Пытаясь завязать разговор, я сказал:

— Здесь очень хорошо.

Он согласно кивнул головой.

— Чувствуешь себя, как в Одессе или Кишиневе.

Он снова кивнул, но ничего не ответил. Ему явно не хотелось разговаривать, а меня разбирало любопытство.

— Или словно в Киеве либо Донецке, — не успокаивался я.

Он повернулся ко мне, и я едва расслышал его слова:

— Да, и там такая же зелень.

— Вы, наверно, с Украины?

— Я родился в Краснодаре.

— И давно в этих краях?

— Давно. Дожил здесь до пенсии.

— А почему не вернулись в Краснодар?

Он посмотрел на меня со скрытой усмешкой в глазах.

— Вы, наверное, недавно сюда приехали?

Теперь я согласно кивнул головой.

— Тому, кто прижился в этих краях, трудно с ними расстаться. Я привык к Северу и буду чувствовать себя в Краснодаре не на своем месте.

Признаться, и на Сахалине, и здесь я с первых же дней столкнулся с людьми, очень привязанными к Северу.

— Как можно покинуть этот город, — продолжал пенсионер, — когда начал жить здесь в землянке или деревянном бараке, когда каждый дом и каждая улица напоминают о том, что в них есть частица твоего труда и души. Поживите здесь — убедитесь сами.

Но я был всего лишь гостем в этих местах и спешил в Анадырь, центр Чукотского автономного округа.

ОТКУДА ЕСТЬ ПОШЛА ЧУКОТСКАЯ ЗЕМЛЯ

В истории открытий новых земель особенно прославился XVIII век. Однако открытие и освоение Чукотки — несмотря на ее суровые природные условия — началось столетием раньше. Причем флот царской России значительно уступал в то время флотам таких сильных морских держав, как Португалия, Испания и Англия.

Многие русские государственные деятели мечтали тогда открыть путь в Индию и Америку по морям бассейна Ледовитого океана. Первого значительного успеха в освоении Чукотки достиг казак Семен Дежнев, который на небольшом суденышке прошел через устье реки Колымы в океан и отправился на восток. Снаряжение экспедиции Дежнева было самым примитивным: вместо якоря он использовал камень, вместо паруса — шкуры диких животных. Его поход в 1647 году закончился неудачей — Дежнев не мог пробиться сквозь льды. На следующий год он обошел Чукотский полуостров и остановился на его южном берегу. Поскольку в то время еще не существовало карт этих районов, вряд ли он имел представление о том, какое открытие сделал. По крайней мере об этом свидетельствуют его рапорты. С южного берега полуострова Дежнев пешком отправился на север.

"И носила меня, Семейко, — пишет он в своих рапортах, — неволя по разным морям после Покрова богородицы, и выбросило меня на берег в начале Онодыря реки… и шли мы все по горам, не зная дороги, голодные и холодные, голые и босые. И шел я, несчастный Семейко, с товарищами своими до Онодыря реки точно десять недель, и вышли мы на Онодырь реку около моря…" Там Семен Дежнев с небольшим своим отрядом основал первый населенный пункт — оплот российской власти.

Фактически Дежневу принадлежит открытие судоходного в летнее время пролива между Азией и Америкой, который впоследствии получил название Берингова. Однако это не было убедительно доказано. Имя Дежнева носит крайняя северо-восточная точка Чукотского полуострова.

В 1725 году Петр I подписывает указ о создании I Камчатской экспедиции, целью которой было решить вопрос о наличии перешейка или пролива между Азией и Америкой. Руководство экспедицией поручили офицеру русского флота, выходцу из Дании Витусу Берингу, его помощником был назначен Алексей Чириков. В 1728 году два корабля отправились с Камчатки на север и прошли мимо Аляски, не подозревая, что это — берег Американского континента.

В 1741 году Беринг и Чириков предпринимают новое путешествие, им удается исследовать некоторые самые северные берега Американского континента. Будучи уже тяжело больным, Беринг остается на зимовку на одном из Командорских островов, где он и скончался 8 декабря 1741 года. Этот остров теперь носит его имя.

Оставшиеся члены экипажа, измученные усталостью и лишениями во время зимовки в этом пустынном месте, смогли кое-как построить небольшое парусное судно из остатков корабля и вернуться на нем на Камчатку.

Дежнев, Беринг, Чириков и еще несколько русских мореплавателей в XVII и XVIII веках исследовали обширные районы на севере Дальнего Востока, установили контакты с местным населением. Но этнографы и историки лишь значительно позже уточнили, что за люди живут на побережье и в глубине материка.

Когда в 1778 году Джеймс Кук предпринял свое путешествие к Ледовитому океану, он уже был знаком с открытиями Беринга и в своем дневнике писал о нем с большим уважением. В Беринговом проливе — Кук не указал точного места — он останавливался на азиатском берегу и встречался с чукчами. Чукчи, по его словам, не пытались стрелять в него, но держались Настороженно и на расстоянии. Некоторые даже исполняли танцы, сопровождая их песнями.

Кое-какие предметы быта чукчей, писал Кук, например их одежда, свидетельствовали об очень высокой степени изобретательности, которую трудно было предположить у этого северного народа. Кроме этого преимущества перед жителями противоположного берега, бросались в глаза и некоторые другие отличия. Все люди с Американского континента, указывал Кук, были маленького роста, с круглыми лицами и выдающимися скулами. Здешние жители имели продолговатые лица и отличались крепким телосложением… Кук не заметил у них особых меток на теле, только лицо одного старика пересекала черта. У всех были проколоты уши, и многие носили монисто. Больших украшений путешественники не встречали, и губы у чукчей проколоты не были. Это также отличало их от жителей Северной Америки.

На обратном пути Кук останавливался на некоторых островах в проливе и встречался там с русскими купцами. Русские, писал он, обитают на всех более или менее больших островах между Уналашкой и Камчаткой. Главным образом они занимаются торговлей мехами, и в особенности мехом бобра и ондатры…

Туземцы произвели на Кука впечатление людей самых безобидных и миролюбивых, каких он только когда-либо встречал. Их честность могла служить примером для цивилизованных людей. На всех островах они сохранили собственных вождей и могли пользоваться свободой, которую за ними сохранили.

И сейчас не прекращаются споры ученых по поводу прошлого народов Крайнего Севера.

"В этнографическом отношении, — пишет в книге "Моя Чукотка" Юрий Рытхэу, — чукчи принадлежат к народности, не связанной с большими этническими группами, как, например, якуты, которые относятся к тюркским народам, или эвенки, принадлежащие к тунгусско-маньчжурской группе. Чукотский язык близок к корякскому, языку народа, населяющего Камчатку и Северную Камчатскую область, а также к мертвому ительменскому языку, на котором говорили коренные жители Камчатского полуострова.

До сих пор ученые спорят о происхождении чукчей. Одни утверждают, что чукчи имеют общее происхождение с американскими индейцами, другие связывают наш народ с древними тихоокеанскими цивилизациями, третьи предполагают, что чукчи — одна из ветвей существовавшего некогда единого прасибирского, праазиатского народа, который впоследствии распался на мелкие племена и народности. Свидетельства южного происхождения чукчей фольклористы находят в древних сказаниях. Однако бесспорным остается факт, что чукчи давно проживают на Севере, и доказательством этому служит удивительная материальная культура, которая идеально приспособлена таким образом, что человек не только выживает в этих суровых условиях, но и чувствует себя достаточно удобно".

В XVII веке на Чукотке жили юкагиры, чуванцы, чукчи, коряки, эвены, эскимосы. Основным занятием населения в тундре было оленеводство, а на побережье — рыбная ловля. Из-за равнинного характера северных приморских земель и малого количества болот в районах Ледовитого океана — в сравнении, например, с западными области-ми — Чукотка всегда была и остается местом наиболее благоприятных условий для развития оленеводства. Олени давали и пищу, и одежду, и жилье обитателям этих земель.

Аналогичным источником пропитания для берегового населения были моржи. Их мясо — калорийное, вкусное, хорошо сохраняется в течение длительного времени; шкурой моржа чукчи и эскимосы накрывали свои жилища, обтягивали лодки, его жиром обогревались, из бивней делали копья и гарпуны. Такое же значение имели и другие морские животные, обитающие в прибрежных водах Чукотки и Аляски, — киты, нерпы, лахтаки.

Приход русских первооткрывателей и купцов на Чукотку способствовал развитию аборигенов, которые в то время находились на уровне первобытнообщинного строя. В домах оленеводов и охотников появились железные предметы и другие промышленные изделия, тысячелетний уклад жизни туземцев изменился за несколько десятилетий.

После путешествия Беринга на Аляску и Чукотку устремились не только русские, но и американские и японские купцы. Во многих книгах описана так называемая "немая" торговля в XIX — начале XX веков. На небольшом парусном судне торговец причаливал к бергу, оставлял там иглы для шитья, гарпуны, порох, табак, водку, патроны, ткани, ружья и опять уходил в море. Тогда к товарам приходили местные жители и возле каждого интересующего их предмета оставляли шкуры морских и тундровых животных или моржовые клыки, в зависимости от того, как они оценивали предложенные товары, и тоже уходили. Купец возвращался, и, если ему нравились шкуры и клыки, он их забирал, если же нет, уносил свой товар и ехал дальше по берегу, предлагая его другим чукчам или эскимосам.

В музее в Анадыре историк Наталья Отке показала мне карабин американского производства с очень длинным стволом. Чем длиннее было ружье, тем больше шкур должны были дать взамен покупатели при "немой" торговле.

Осенью 1910 года в Берингов пролив приходят из Владивостока ледоколы "Таймыр", "Вайгач" и торговое судно "Аргун". Спустя десятки лет после похода Беринга начинается регулярная — раз в год — доставка грузов на Чукотку. Врач с "Таймыра" Л. М. Старокадомскии писал в своих воспоминаниях о том, что иностранные торговцы, большей частью американские, которым местное население часто вынуждено было продавать свои товары, с помощью спиртных напитков и обмана создали у аборигенов совершенно превратное представление о действительной ценности вещей. Больше всего жители Чукотки пристрастились к спирту. Один эскимос просил за великолепную шкуру белого медведя бутылку спирта. Мы, писал врач, категорически воспротивились такому обмену. Владелец шкуры очень расстроился.

В Анадырском музее я видел документы, подтверждающие, что чукчи были единственным — или одним из немногих! — в Российской империи народов, не облагавшихся ясаком — натуральным налогом, который нужно было выплачивать властям. В 1779 году Екатерина II приказала "не брать с чукчей никакого налога при условии, что они будут жить в мире с коряками". В законодательстве того времени чукчи фигурировали как народ, "порабощенный не полностью", они должны были платить дань, "когда сами пожелают и в каком хотят количестве". Не случайно они держались с некоторой надменностью. "Чукча" в переводе означает "настоящий человек", яранга — "настоящее жилище" и т. п.

Чукчи жили как беззаботные дети природы, они не страдали от крепостничества и всю жизнь сохраняли свободолюбие. Но как случалось и с другими неразвитыми народами, белый человек пришел к ним со своими неумолимыми законами торговли промышленными товарами. Сопротивлявшиеся самым суровым природным условиям, они не смогли устоять перед предложениями русских, американских и японских купцов.

Холод, нищета, беспросветность, крайняя затрудненность жизни в условиях Крайнего Севера, отсутствие постоянных связей с центральными районами континента — все это натолкнуло царское правительство на мысль превратить Колыму и Чукотку, эти "забытые богом и людьми края", в районы каторги. В 1912 году царское правительство в официальном документе о положении северных народов констатировало: "Туземцы, люди без истории, обречены и должны погибнуть".

Как на Сахалине, так и здесь первыми в защиту этих народов выступили политические заключенные.

Сегодня в любом чукотском селе можно услышать имя Владимира Тан-Богораза. Он был членом группы "Народная воля". В 1886 году его арестовали, и он провел три года в Петропавловской крепости, после чего был выслан на Колыму. Полицейский, сообщивший ему приговор, добавил: "О Средне-Колымске нам ничего неизвестно, кроме того, что там жить невозможно. Поэтому мы вас туда и отправляем". Путешествие Богораза продолжалось — ни больше ни меньше — целый год.

Богораз начал изучать язык и обычаи местного населения, путешествуя на санях, запряженных собаками, от одного оленеводческого поселения к другому. Он наблюдал обычаи и жизнь людей, записывал их имена и родословные, предания и легенды. Ему не хватало чернил, и он пользовался оленьей кровью. Сначала чукчи не понимали его, но через некоторое время полюбили и дали прозвище "пишущий человек". Ему даже предложили стать старейшиной оленеводов, "чукотским королем" и взять в придачу два оленьих стада и трех молодых жен — имущество, которое, по их представлениям, полагалось королю.

Вскоре в некоторых центральных органах печати появились первые рассказы и очерки Богораза о жизни чукчей. Насколько быстро это произошло, можно судить по тогдашним средствам связи: почта с Колымы приходила три раза в год. В 1899 году Чехов писал одному из своих друзей: "Скажите Тану, чтобы он прислал мне свою книгу. Я о ней слышал много интересного, но никак не могу ее достать, да и неудобно покупать книги земляка".

Этнографическая, просветительская, историко-исследовательская, литературная работа — таковы различные направления многогранной деятельности Богораза. Его дело позже продолжили ученики и последователи — Скорик, Вдовин, Меновщиков, Семушкин и другие. Самоотверженная деятельность этих людей способствовала духовному развитию народов Крайнего Севера и популяризации их древней культуры.

В декабре 1919 года в Анадыре был образован первый Революционный комитет Чукотки — орган Советской власти. Полтора месяца спустя остатки колчаковцев произвели контрреволюционный переворот и расстреляли членов ревкома. В июле 1920 года колчаковцы были разбиты, Советская власть восстановлена. На берегу Анадырского лимана сейчас возвышается величественный памятник героям, отдавшим жизнь за установление Советской власти на Чукотке.

Но практическое осуществление революционных преобразований в этом районе было делом нелегким: неграмотное и суеверное местное население в основном кочевало по тундре, связь с ним затрудняли полярные снега и морозы, сказывались отсутствие дорог, промышленных предприятий с сильным рабочим классом, удаленность от центральных морских артерий.

Благодаря специальным заботам Советского правительства о развитии северных народов начали действовать постоянные авиалинии и морские коммуникации, открылись школы и культурно-просветительские учреждения, районы обеспечены продуктами питания и промышленными товарами. В Москву, Ленинград, Хабаровск посылают учиться местную молодежь. В 1930 году был образован Чукотский национальный (с 1977 года — автономный) округ, который сейчас входит в состав Магаданской области. Он занимает площадь в 737000 кв. км и имеет население 135000 жителей.

Анадырь — центр Чукотского автономного округа — расположен в устье реки с тем же названием. Это новый город, застроенный четырех- и пятиэтажными домами.

Чукотка находится в районе вечной мерзлоты. В Анадыре не растут деревья, около домов редко можно встретить какой-нибудь кустик. Почва оттаивает только на два-три летних месяца, и то, в зависимости от района, не более чем на метр.

Когда здесь и в некоторых других районах Чукотки начали строительство монолитных зданий, земля под ними оттаивала, они давали трещины и наклонялись. Сейчас дома строят на железобетонных сваях, вбитых в землю. Между зданиями и поверхностью земли образуется воздушное пространство около полуметра высотой, тепло по сваям в почву не передается, и она все время остается замерзшей, а значит, стабильной.

НАШЕ ОТКРЫТИЕ ЧУКОТКИ

В первый вечер в Анадыре мы с моим спутником Николаем вернулись в гостиницу уставшие от долгой дороги и обилия впечатлений, но и не подумали лечь спать. Хотелось посмотреть на закат солнца. А оно опустилось к горизонту и не торопилось уйти на покой. Часы показывали двадцать три часа по местному времени. Мы находились в зоне светлых полярных ночей.

На следующий день мы полетели на вертолете в деревню Канчалан. Нас сопровождал Борис Иванович Плакин — один из руководителей округа, чукча, очень интеллигентный и приятный мужчина; в его присутствии неудобно было выругаться или сказать грубое слово. В вертолете он познакомил нас с одним молодым человеком, по виду украинцем или русским. Тот оказался зоотехником-оленеводом из районного центра. Прежде он работал в Канчалане, и его жена с детьми все еще оставались там; он ехал повидаться с семьей и вез с собой много разных пакетов и рюкзаков. Не годилось приезжать в дом без подарков, тем более что надо было справлять день рождения старшего сына.

Я вспомнил об этом случайном попутчике, потому что по рассеянности он оставил под сиденьем один из своих пакетов.

Через месяц мне пришлось лететь на этом же вертолете, и его командир, молодой, пышущий здоровьем человек, рассказал мне следующую историю.

— После того как я оставил вас на стойбище в бригаде Аренто, мне пришлось лететь еще в несколько мест — кого привезу, кого отвезу. Если вы заметили, вертолеты в тундре выполняют ту же роль, что автобусы в городе, один пассажир садится, другой выходит, и некогда, да и незачем, вникать, кто куда едет. Следишь только за маршрутом и стараешься выполнить свое дело. На следующий день после полета с вами мы увидели под сиденьем забытый пакет. Простая авоська, а в ней конфеты, чай, сахар. Обычные продукты, которые можно купить в любом магазине. Делая остановки на стойбищах, я показывал сетку, пытаясь найти хозяина. Никто не признавался. Спросил раз, другой, третий. Черт с ней, подумал я, чего беспокоиться из-за такой мелочи, и решил оставить ее на одной из остановок. Даже не оставил, а прямо-таки бросил в какую-то машину. "Возьмите, — говорю, — не могу найти хозяина, некогда мне ею заниматься". Летчика, проработавшего здесь два-три года, знают все оленеводы, как горожане знают шофера автобуса, который возит их на работу. Бригадир, которому я отдал сетку, даже не пошевелился — он посасывал свою погасшую трубку, на левой руке у него — не знаю почему — не хватало пальцев.

— Парамон Никитич, — сказал он, — напрасно ты ее оставляешь, не могу я ее взять.

Я махнул рукой и ничего не ответил — пусть делают что хотят, подумаешь, всего-то на пять рублей имущества. Через две недели на производственном совещании начальник сказал мне, что ему сообщили из того пункта по рации о забытом пакете, назвали хозяина и просили доставить пропавшую вещь по назначению. Я прилетел туда через день, тот же самый бригадир с изуродованной рукой подал мне сетку.

— Парамон Никитич, — говорит, — передайте ее зоотехнику… — и называет мне его имя.

— А как вы догадались, что это его вещь?

— Птицы рассказали, наши курьеры.

— Бросьте ваши шутки.

— Парамон Никитич, — говорит бригадир, — вы уже три года живете на Чукотке, а еще через три, вероятно, поймете, что тундра велика, конца-края не видно, но и у нас люди все узнают друг от друга. Мы не держим у себя чужого добра, так что я вас попрошу отвезти пропавшую вещь зоотехнику.

Я отвез сетку ее владельцу в Анадырь, а он заявляет:

— Я уж с ней распрощался.

— Распрощался, — говорю, — а не подумал, сколько хлопот доставил и экипажу, и оленеводам — кому нужно твое добро?

— Вы бы ее выбросили!

— Видимо, так и надо было поступить, а не разыскивать тебя по всей Чукотке.

Итак, мы летим в Канчалан — поселок оленеводческого совхоза на берегу маленькой речки. Домики в нем одноэтажные, деревянные, земля на участках разрыхлена, и заботливые хозяева уже посадили овощи. В совхозе тринадцать бригад, в каждой — около трех тысяч оленей.

Сделав краткую остановку в Канчалане, направляемся дальше — в бригаду одного из самых популярных людей на Чукотке, Героя Социалистического Труда Ивана Петровича Аренто. Вертолет летит на высоте четырехсот-пятисот метров. Я сел у окна и прижался лицом к стеклу. Мне все кажется, что я могу пропустить что-нибудь интересное. Напрасно я всматриваюсь. Подо мной только ржаво-зеленая равнина, пересекаемая паутиной рек и ручьев. Иногда промелькнут зеркальца озер, белые пятна снега, но не видно никаких домов, людей или животных — голо, пусто. Это тундра. По крайней мере в этом районе у нее такой вид.

Вертолет делает круг над тремя ярангами и приземляется метрах в пятидесяти от них. Кругом холмистая равнина, поросшая невысокой густой травой, деревьев и кустарника нет. В низинах поблескивают маленькие озера, в оврагах сверкает снег, в местах, где он начинает таять, виднеется красноватая вода. Как объяснили летчики, на цвет воды влияют некоторые травы.

Нас встречает Аренто. Обычно чукчи ростом ниже среднего европейца. Среди своих товарищей Иван Петрович считается высоким. Он одет в брюки, пиджак и плащ. Его окружают жители поселка в национальной одежде, по которой можно сразу отличить мужчин и женщин. В теплую погоду и те, и другие высовывают одну руку из рукава и спускают одежду так, что видны плечи и грудь, но на это никто не обращает внимания.

Мы здороваемся со всеми по очереди, и Аренто показывает нам свое хозяйство — три яранги, возле которых аккуратно сложены нарты и дрова, привезенные, как здесь говорят, с "материка". Рычат и лают около дюжины посаженных на цепь собак.

Стойбище в прошлом было основным местом жительства оленеводов — кочующих обитателей тундры; здесь находились их семейства и все имущество. Теперь этот древний обычай исчезает. Совхоз обеспечивает оленеводов современным жильем в деревнях и на центральных базах. Там обычно находятся старики, дети, а также молодые матери, которым врачи не разрешают жить в стойбищах, пока ребенку не исполнится год. Яранги ставят лишь пастухи-оленеводы.

В летнюю пору теперь все чаще на смену исконным жилищам чукчей приходят брезентовые палатки и передвижные деревянные фургоны; у каждой бригады есть вездеход. К вездеходу привыкают все, труднее свыкаются с палатками и фургонами.

Чукчи тысячелетиями жили в ярангах, и до сих пор этот вид жилья остается самым пригодным для тундры. Каркас яранги сделан из дерева и может быстро разбираться, сверху его покрывают оленьими или моржовыми шкурами. Раньше чукчи и эскимосы с побережья использовали для каркаса ребра китов. Поскольку они вели оседлый образ жизни, они делали жилье и в земле — полуземлянки, — но всегда покрывали их шатром из шкур. Оленеводы в тундре обычно два раза в году — зимой и летом — перемещают свое жилище в связи с переменой пастбищ.

Аренто показал нам свою ярангу. В ней сумрачно проглядывают задымленные стойки каркаса, в центре горит огонь, на котором в большом ведре что-то кипит. У стен расставлены сундуки, лежат мешки, одеяла, оленьи кожи; между очагом и входом в ярангу разложена скатерть. На ней расставлены хрустальные рюмки; с двух сторон этот "стол" окружен оленьими шкурами.

Аренто приглашает нас сесть, а Борис Иванович, взяв меня за руку, объясняет, что передняя часть яранги называется чотагин.

— А теперь взгляните сюда.

В глубине яранги небольшое место огорожено шкурами. Внутри темно, пахнет кожей и дымом.

— Эта часть называется полог, здесь семья спит. Как ни странно, зимой здесь тепло. Полог согревается и освещается жирником.

Борис показывает мне глиняный сосуд величиной с глубокую тарелку, наполненный жиром морских животных; в нем, как в лампаде, зажжен фитиль.

— Здесь я родился.

Я недоуменно смотрю на него, поскольку раньше не слышал, чтобы он имел родственные связи с Аренто.

— Да нет, не в этой яранге, но в таком же пологе.

Знакомясь с биографиями того или иного чукчи — врача, инженера, летчика, конструктора, научного работника, писателя, партийного или государственного деятеля, — я убедился, что почти все они родились и выросли в ярангах.

Мы возвращаемся к столу, и я спрашиваю у Аренто, как сочетаются современные хрустальные рюмки с древним жилищем.

— Красивые вещи, почему бы их не покупать? Вы думаете, мы продолжаем жить в ярангах только из любви к старине или чтобы показывать их гостям? Мы живем в них потому, что никто еще не изобрел более подходящего легкого жилища для тундры. Когда мы отправляемся в Анадырь, женщины дают нам сто поручений — что мы должны привезти им из магазинов. Денег у нас много, и иной раз просто голову ломаем, что купить. Один из пастухов нашей бригады попросил меня недавно в Анадыре пойти с ним в универмаг. Жена сказала ему, чтобы не возвращался без хрустального набора рюмок и трех чайных фаянсовых сервизов. Еще велела купить два зонтика — от солнца и от дождя. Что было делать, я пошел с ним в магазин. Между делом он купил не два, а четыре зонтика. Ну ладно, присаживайтесь, а то от разговоров горло пересохло.

Мы садимся на оленьи шкуры по обе стороны скатерти. Три женщины подносят нам на деревянном блюде вареные оленьи ребра, они только что вытащены из котла и еще дымятся.

Перед нами ставят соль. Чукчи почти не употребляют ее в пищу, и, несмотря на это, у них нет тех заболеваний, которые встречаются у других народов при недостатке соли. Они не употребляют и хлеба или едят его в небольших количествах. Речь идет о пожилых людях, молодежь обычно быстро привыкает к современной пище. Каждому из нас дают нож, не фабричный, а самодельный. Одной рукой держишь кость, другой — ножом отрезаешь вкусное оленье мясо. В другом месте мне представилась возможность попробовать все деликатесы из оленя.

С первой же встречи Аренто произвел на меня впечатление прямого, простодушного и сердечного человека. Хотя мы только из-за него сюда и приехали, он совсем не старался придать себе парадный, торжественный вид, который часто напускают на себя другие прославившиеся люди при встречах с иностранцами.

Аренто вырос в тундре, всю жизнь он занимается оленеводством, пастухи его очень любят, и он тоже ими доволен. Ему не нравится, что в последнее время его часто посещают журналисты, фоторепортеры и постоянно расспрашивают о тайнах его успехов. А какие тут могут быть тайны, когда тысячам людей известно, как ухаживать за оленями. Человек должен чаще прислушиваться к советам старших, отцов и дедов, любить свою работу и проявлять постоянство по отношению к ней. Разве это так трудно? Это всем известно, говорит Аренто.

— Несколько лет тому назад проходило окружное совещание оленеводов. Меня предупредили, чтобы я подготовил речь — точнее, я должен был рассказать о своем опыте. Хорошо, говорю, но вы услышите всем известные истины. Я поднялся на трибуну и начал: "Успех ждет того, кто будет воспитывать оленят, как детей". Слышу, все шумят, кто-то даже пробормотал — известная песня. Ничего, говорю, песня-то известная, но оленята должны расти выносливыми и закаленными. Самое страшное время для них начнется не с глубоким снегом и метелями, а с комарами и слепнями. Мы все знаем, что это такое. Не приученные к жаре, комарам и слепням, оленята разбегаются, и от годичного приплода может ничего не остаться. Чтобы этого не случилось, нужно с первых же дней приучать их везде следовать за матерями и не отходить от них. Если мы их так воспитаем, им не страшны ни жара, ни комары, ни слепни. Другими словами, человек должен честно относиться к своей работе и любить ее. Вот о чем я говорил, какой же тут секрет. Об этом знает каждый оленевод. Тогда почему думают, что у меня есть какие-то свои тайны, постоянно приглашают на собрания, совещания и заставляют выступать?

— Люди хотят знать твое мнение, хотят услышать оттебя какой-нибудь совет, — прерывает его мой сосед.

— А я предпочитаю чаще бывать в бригаде и реже в президиуме на конференции, потому что, если я буду все время отсутствовать, я развалю работу и тогда меня выгонят отовсюду. Вот сейчас, повторяю одно и то же, все уже описано в газетах и книгах, можно писать о моей бригаде и моем методе, вообще нас не посещая.

Он обращается ко мне и будто бы хочет извиниться:

— Мне трудно говорить…

Я прошу, чтобы кто-нибудь переводил, потому что Аренто с трудом говорит по-русски, но он машет рукой.

— Вы меня не поняли. Мне легче работать, чем объяснять, как я организую работу и руковожу бригадой в совхозе.

Специалист-оленевод совхоза Александр Гарков — общительный человек, обладающий врожденной интеллигентностью. Не знаю точно, сколько у него детей, во всяком случае, не один и не два. У него есть сын, который в этом году будет поступать в художественное училище, второй его сын, Родион, учится в каком-то институте в Новосибирске, третий, Герасим, в десятом классе, дочь Лариса этим летом заканчивает медицинский институт в Хабаровске и скоро приедет на каникулы.

Я смотрю вокруг — здесь нет детей, я не видел их и когда мы выходили из вертолета. Слова Александра позже повторяли и другие чукчи и эскимосы — один сын в таком-то институте, другой заканчивает то-то, третий… четвертый… Всегда есть третий и четвертый.

Все ученики живут в школах-интернатах на полном государственном обеспечении, их родители ничего не платят. После окончания школы они могут продолжать образование в зависимости от желания и наклонностей. Три четверти выпускников педагогического института в Анадыре — чукчи, эскимосы, эвенки, юкагиры, чуванцы. Основной преподавательский состав из местных народностей для чукотских школ готовится в Ленинградском педагогическом институте имени А. И. Герцена и в Хабаровском педагогическом институте.

Я говорю Александру, что они хорошо живут: едят деликатесы из оленьего мяса, свежую рыбу.

— Оленей много, но мы не можем закалывать их ежедневно, как хозяйка не забивает каждый день кур. Знаете, иногда оленеводы едят оленину только раз в день.

Я киваю головой, это мне уже известно из рассказов Юрия Рытхэу.

— Наши деды и даже отцы кочевали по тундре, собирали ягоды и грибы, а иногда питались только корнями трав и кустов. Чукотская земля не очень щедра к людям, а сейчас смотрите, — Александр показывает на сундуки и мешки с продуктами около нас: — Прилетает вертолет, привозит все, что нам надо; если погода нелетная, посылают вездеход.

— А как снабжают людей, которые находятся при стаде?

— Когда они далеко, скажем за 50—100 километров, летом им ставят палатку или фургон. Это хуже яранги, но молодые предпочитают современное походное жилье. Пастухи меняются каждые два-три дня, иногда раз в неделю, они берут с собой продукты, а когда находятся вблизи от стойбища, вообще нет никаких проблем.

— И что они делают весь день, лежат?

Он смеется, качает головой.

— Извините, но вы, кажется, не имеете никакого представления о нашей работе. Знаете, иногда в тундре наступает страшная жара, градусов 20–25. Для вас это ничто, но для чукчей — просто ужас. В тундре нет деревьев, нет тени, где можно было бы укрыться от солнца. Ну, а когда зимой начинается пурга? Куда от нее спрячешься? Пурга продолжается день, другой, третий… Стоишь на ногах — ветер тебя сносит, ляжешь — тебя занесет снегом. Вот, например, в последние недели самки оленей начали телиться. Пастух, который разбирается в своей работе, знает, какая олениха, когда и где должна отелиться, и следит за маленьким олененком, пыжиком, как мы его называем, чтобы он не остался в какой-нибудь луже или сугробе. В тундре нет загона, нет соломы или сена, как в Узбекистане или Казахстане. Везде только снег, а температура в это время обычно ниже нуля. Иван Петрович абсолютно прав, пыжика с первых же дней его жизни нужно воспитывать, как ребенка, приучать его не отставать от матери, а эта простая на первый взгляд работа постоянно требует от пастуха неусыпного внимания.

И только ли это! Когда выпадает много снега — а здесь он покрывает землю почти на метр, — знаете, как трудно оленям добывать себе пищу? Они разрывают снег до тех пор, пока не доберутся до лишайника или мха, и так закапываются в сугроб, что видна только их задняя часть. Хороший пастух должен прекрасно ориентироваться на местности, чтобы животным легче было отыскать себе пищу. Иногда хищники и слепни могут разогнать стадо. Ты должен иметь голову, чтобы догадаться, куда убежали олени, и ноги — чтобы их догнать. Иначе другие звери быстро сведут с ними счеты. А когда начинается гололед? Идет снег, потом дождь, образуется ледяная корка, которая ранит оленям ноги. Они не могут пробить копытами лед, чтобы добраться до мха и лишайника. Гололедица для нас — стихийное бедствие, вроде града в районах, где выращивают хлеб, или наводнения при разливах больших рек. Тяжело смотреть, как на твоих глазах олень падает, обессилев от голода, а ты ничем не можешь ему помочь. Раненые, измученные и истощенные животные отстают от стада, тогда на них нападают волки, росомахи. В этом отношении прошлая зима была очень трудной на Чукотке. Но в бригаде Ивана Петровича было сравнительно мало потерь. Вот в этом и состоит его мастерство — выбрать такой район для пастбищ и так организовать людей, чтобы сдать государству много мяса и обеспечить пастухов большими заработками.

Александр умолкает, снова улыбается и качает головой.

— Так, значит, пастухи лежат… Я был пастухом. Налетела пурга, плохое, дьявольское время. Я загнал стадо к одной впадине, там не так метет. А пурга все больше усиливалась — ветер, снег, олени разбежались. У меня тогда были хорошие собаки, одна из них понимала каждое мое слово, каждый крик — только услышит, бежит собирать стадо. Это было ночью, темно, ничего не видно, только по стуку копыт я понимал, что происходит. Прошел час, другой, я потерял представление о времени. Вдруг слышу вой волков, ружья у меня не было, только ракетница. Спасли меня собаки, они дружно и злобно стали лаять на волков и прогнали их. Я шел с трудом, понимал, что уже должно светать, но ничего не было видно.

Как случилось — не знаю, но я заблудился и вышел к реке. В тундре болот, озер, рек сколько хочешь, но мы никогда в них не купаемся, потому что вода очень холодная и мы не умеем плавать. Честно говоря, боимся воды. Я бросил аркан через реку, зацепил его за скалу и перебрался на другой берег. До стойбища добрался только вечером следующего дня. В двух километрах от яранги упал. Меня нашли и привезли на нартах. Один из наших пытался меня лечить, но я попросил, чтобы меня отправили к врачу в Анадырь. Там живет один грузин, Гвагвалия, может, вы о нем слышали, он меня и спас. А теперь, смотрите — в яранге есть радиостанция. Расчихается какой-нибудь парень и сразу требует, чтобы ему на вертолете лекарства доставили, а если можно, и молодую сестру или врача — может быть, потому, что пастухи сейчас более образованные люди. Только за последний год к нам в бригаду поступили на работу семь человек, у всех среднее образование.

Я спрашиваю Александра, ездил ли он по стране.

— И я, и другие, мы все много ездим. Регулярно дают путевки на отдых в Крым, но нам там плохо.

— Почему?

— Слишком жарко, мы с трудом переносим тамошний климат и всегда спешим вернуться в тундру. Когда я впервые приехал на юг, у меня просто глаза на лоб полезли. Не от жары, от другого. Смотрю — на пляже женщины в одних трусиках, лежат, как моржи на наших лежбищах. Здесь, сам видишь, как мы одеваемся. Вот Вера надела кухлянку прямо на голое тело, но это нормально, мы даже не замечаем, а там — мама родная! Я стыдился смотреть на голых женщин.

Кто-то шутя спросил его, не потому ли он оттуда сбежал.

— Да нет, — улыбаясь говорит Александр, — пришлось сидеть до конца. А то как же иначе, тебе путевку дали в Крым, а ты, выходит, не ценишь доброго отношения. Только что правда, то правда — гораздо приятнее смотреть на южные лежбища, чем на северные.

КРЫЛАТАЯ МЕДИЦИНА

Еще в Болгарии у меня заболел зуб, но я побоялся идти к врачу, так и поехал в командировку. Здесь боль стала нестерпимой и после возвращения из Канчалана — хочешь не хочешь — пришлось сесть в стоматологическое кресло.

В странах, где медицинское обслуживание бесплатное, в больницах и поликлиниках обычно большие очереди. Мы вошли в стоматологическую поликлинику, и в длинном коридоре я не увидел ни души, только две женщины в белых халатах вышли из одной комнаты и скрылись в другой.

— Мы попали в обеденное время? — спросил я своего сопровождающего. Тот взглянул на часы.

— Не может быть.

— А что, сегодня выходной?

Сопровождающий удивленно посмотрел на меня, он не понял, что я хочу сказать, ведь сегодня вторник, как же может быть нерабочий день.

— Я не вижу больных.

— А так и должно быть. Каждый пациент назначен на определенное время, в которое он и приходит. И потом, здесь достаточно кабинетов и врачей, чтобы обойтись без больших скоплений народа.

Теперь настал мой черед удивляться — не часто встретишь такую поликлинику, без толчеи и шума, что-то вроде научного института! Или у здешних людей не болят зубы?

Сопровождающий провел меня в комнату, где за обычным столом сидела женщина, по виду русская, в белом халате и шапочке. Ей было не больше тридцати лет. Она показалась мне очень интересной, и я смутился из-за того, что рассматривал ее чересчур долго. У окна стоял мужчина, скорее всего грузин. Оказалось, что это главный врач округа Михаил Гвагвалия, о котором с благодарностью рассказывал оленевод Александр Гарков.

Мы сказали, зачем пришли, и доктор Гвагвалия пригласил нас сесть.

— Вы как будто волнуетесь? — спросил он.

— Ну что вы, с какой стати мне волноваться, — поспешил я с ответом, чем как раз и выдал себя. — А впрочем, кто не нервничает перед тем, как сесть в стоматологическое кресло?

Михаил Гвагвалия пропустил мои слова мимо ушей и начал расспрашивать о путешествии — где я был, какие места намерен посетить. Я разговорился и немного успокоился — может быть, мне и не придется удалять зуб, положат какое-нибудь лекарство, и боль утихнет…

Доктор Гвагвалия работает на Чукотке двадцать два года. Большинство врачей трудятся здесь по десять — пятнадцать лет. На этой территории, где когда-то было только три или, как говорят некоторые, два фельдшера, сейчас работают триста пятьдесят врачей и в три раза больше среднего медицинского персонала. Треть медицинских работников — представители местных народностей. Женщины рожают только в родильных домах. В округе есть тридцать семь детских молочных кухонь, а несколько десятилетий назад народы Севера не знали вкуса молока. Сейчас все население, даже в самых отдаленных районах тундры, два раза в год проходит медицинский осмотр. Зная, что стойбища оленеводов разбросаны по тайге и отдалены друг от друга десятками и сотнями километров, можно себе представить, какие для этого необходимы средства, техника, сколько медицинского персонала.

— Вы слышали о наших летающих отрядах?

Я кивнул головой и рассказал об эпизоде, который наблюдал несколько дней назад в селе Канчалан. Когда мы вошли в канцелярию совхоза, нас встретил молодой человек, чукча. По его нахмуренному лицу было видно, что он чем-то обеспокоен. Кажется, предстоящий разговор не предназначался для посторонних, тем более для иностранца… Сердитый мужчина обратился не к директору совхоза, а прямо к окружному начальству.

— Борис Иванович, через час в нашу бригаду отправляется вертолет, завтра начинается моя смена, а меня не пускают.

— Почему?

— Врачи не дают мне справку. Я, видите ли, не был у них. Но я здоров, зачем мне ходить по врачам?

— Пройти медосмотр должны и больные и здоровые, и это тебе хорошо известно, правда? Прибыла "Аннушка", и ты должен пойти на осмотр. Иначе не полетишь в бригаду.

Рассерженный мужчина махнул рукой и еще больше раздосадованный куда-то зашагал, остервенело шлепая по грязи резиновыми сапогами.

— Кто это "Аннушка"? — спросил я у Бориса Ивановича.

— Это наши самолеты санитарной авиации "АН-2". На них врачей доставляют во все пункты тундры. Три дня назад сюда прилетел один из постоянно действующих медицинских отрядов. Периодически они проводят полный осмотр населения. Пастух, который не показался врачам и не получил справку о состоянии здоровья, не имеет права отправиться на работу в тундру. А этот товарищ посчитал, что может обойтись без осмотра.

— Да, — подтвердил доктор Гвагвалия, — наши летающие отряды проводят не только регулярные профилактические осмотры, но и всегда могут в экстренных случаях вылететь в самые глухие районы тундры для оказания медицинской помощи.

Медицинского персонала, средств и техники в пересчете на душу населения на Чукотке почти в два раза больше, чем в центральных районах Советского Союза, и не потому, что здесь наблюдаются какие-то массовые заболевания. Чукотка уже давно забыла время эпидемий и шаманов. Это — результат осуществления ленинской национальной политики по отношению к маленьким народам в многонациональном Советском государстве.

— Мы занимаемся одним вопросом, который имеет отношение не только к медицине и касается всех северных народов. Иногда люди, проработавшие на Чукотке, например, двадцать лет, решают, выйдя на пенсию, вернуться на юг, но там начинают болеть. Они страдают ностальгией по северу и другими недугами, потому что их организм уже привык к здешним условиям.

— Елена Ивановна, — обратился Гвагвалия к женщине за столом, — проводите нашего гостя в кабинет, а потом у нас еще будет время побеседовать.

Видимо, он решил, что получасовой разговор в канцелярии сыграл роль обезболивающего средства и теперь я смогу уверенным шагом направиться к стоматологу…

И снова длинный, пустой коридор… Вероятно, когда есть много докторов и кабинетов, можно обойтись без очередей…

Несколько дней спустя мы ездили ловить рыбу на одно из озер и на обратном пути миновали летную площадку для вертолетов. Аэродром в Анадыре находится на противоположном берегу лимана, и пассажиры доставляются туда на катерах или вертолетах. Перед диспетчерским пунктом столпились люди с чемоданами, рюкзаками, сумками и сетками. Борис Иванович, который возил нас на озеро, попросил шофера остановить машину.

Перед входом в диспетчерский пункт — маленькую деревянную постройку — стоял мужчина с поседевшей головой, в форме летчика гражданской авиации. Его голос заглушали многочисленные голоса людей, ожидающих полетов.

— Не волнуйтесь, товарищи, выслушайте меня. Посмотрите на сообщение на доске. Из-за плохой погоды все рейсы отменяются.

Его прервали несколько голосов:

— Но ведь этот вертолет летит!

— Он отправится в Краснено, чтобы забрать тяжелобольного человека, которому необходима операция. Пилот берет на себя ответственность, чтобы спасти больного. Если кому-нибудь из вас нужно в Краснено, можем захватить.

Послышались проклятия в адрес погоды, ветров и тумана. Через некоторое время к вертолету направился экипаж. Первым шел низенький человек, вероятно, чукча, и я потом пожалел о том, что не записал имени этого летчика, который, несмотря на плохие метеорологические условия, решился лететь.

Мы поехали дальше, и Борис Иванович объяснил, что в такую погоду никто не имеет права заставить экипаж подняться в воздух. Летчики добровольно идут на риск во имя здоровья и жизни людей в тундре.

В ГОСТЯХ У ПОГРАНИЧНИКОВ

Я лежал в гостинице и читал новую повесть одного из талантливых магаданских писателей — Альберта Мифтахуддинова. В комнату влетел Николай и выкрикнул, как древний гонец:

— Нашел! Вставай, пошли!

Мы вроде бы ничего не искали, никого не ждали…

— Что ты нашел?

— Как что? Самую лучшую на Чукотке баню!

— Но ведь самая лучшая была в Магадане?

— Та была лучшей в области, а эта — на Чукотке. Она находится в пограничной зоне. Я договорился о встрече с пограничниками, чтобы никто не подумал, что меня интересует парилка.

Мой приятель Николай — один из самых страстных поклонников сибирской бани. Душ, ванна в гостинице — для него пустяки, не заслуживающие внимания. Все равно что, когда ты голоден, попытаться наесться вафлями или сахарной ватой. Он даже подумывает о том, что, несмотря на свой "преклонный" возраст, когда-нибудь напишет серьезную и обстоятельную книгу о сибирской бане. Ее лейтмотивом будет следующая мысль: сибирская баня — наивысшее удовольствие для человека, особенно жителя холодных районов, из нее он выходит обновленным не только физически, но и морально, нужно только знать, как пользоваться этим божьим даром. По последнему пункту будут даны различные рекомендации и советы, как в книге о лечении травами.

Когда мы были в Магадане, я не заметил, чтобы Николаи с кем-нибудь разговаривал — у него там не было никаких знакомых, — но в первый же день он узнал, что самая лучшая баня находится не в первоклассной гостинице, где мы жили, а в двадцати трех километрах от города; пришлось туда ехать.

Баня у пограничников пришлась по вкусу моему другу. Здесь были: раздевалка, помещение для чая, зал с душами и, самое главное, парилка, где температура достигала чуть ли не ста градусов. Я с трудом выдержал все эти удовольствия и предпочел провести большую часть времени — ерунда, всего каких-нибудь два часа! — в помещении для чая, где, естественно, человек утоляет жажду не только этим напитком.

Обычно страстный болельщик какой-нибудь футбольной команды с первого взгляда распознает в другом человеке своего собрата. Аналогичным чутьем обладают и любители русской бани. Мы еще не разделись, а Николай уже почувствовал родные души среди наших хозяев. Вероятно, он закончил бы свои священнодействия в парильне не раньше, чем через три-четыре часа, если бы нам не надо было спешить на встречу с пограничниками.

Ни одна пограничная служба не объявляет во всеуслышание, как охраняются границы. О ее деятельности судят по результатам. Так что я и не надеялся услышать обстоятельных объяснений, напротив, я ожидал лишь официальных приветствий и торжественных речей. Однако вышло совсем по-другому. Как выяснилось, двое из офицеров когда-то отдыхали в Международном молодежном лагере у нас в "Приморско", они начали рассказывать о своем путешествии по Болгарии и знакомстве с нашей страной. Оказалось, что отец одного пограничника работает в Болгарии на атомной электростанции в Козлодуе, а брат другого — геолог и принимал участие в экспедиции в наших горах. Пограничник забыл название гор, но его брат говорил, что на одних торжествах люди разводили большие костры, оставляли раскаленные угли, и какие-то женщины на них танцевали. Он спросил, действительно ли возможны такие танцы или это жульничество. Третий солдат поделился тем, что он еще с седьмого класса стал переписываться с девочкой из Старой Заторы. Каждый год они посылали друг другу фотокарточки, видели, как оба растут и прощаются с детством, стали писать друг другу чаще, одним словом, сделались близкими друзьями, несмотря на то, что никогда не видели друг друга. Но вот уже целый год от девушки нет писем. Возможно, она вышла замуж; если наш гость не имеет ничего против, может, он узнает, что с ней стало.

Завязался нормальный дружеский разговор. Хозяева рассказали мне о своей службе. Я попытался рассказать о жизни и службе наших пограничников. Я говорил, что наши заставы находятся на расстоянии пятнадцати-шестнадцати километров от населенных пунктов и, несмотря на то, что жизнь пограничников хорошо организована, каждую неделю их посещают гости с шефских предприятий, кооперативных хозяйств и других учреждений; все же приятно завести знакомства с девушками из соседних сел или городов и пригласить их на танцы. Когда я говорил об этом, в зале послышался смех. Он прозвучал естественно, поскольку солдаты, слушая меня, сравнивали наши условия с теми, в которых сами несут службу при крайне редкой населенности Чукотского побережья.

Потом хозяева показали нам свои спальные помещения, комсомольский клуб, кабинеты для занятий, которым — как мне кажется — могут позавидовать и некоторые высшие учебные заведения.

Через две недели состоялась вторая встреча с пограничниками в одном из районных центров округа. На следующий день нам предстояло путешествие на вездеходе по тундре в одно село. По нашей просьбе шофер изменил маршрут — мы поехали по побережью, чтобы половить рыбу в устье маленькой речки. На берегу моря мы сварили уху и едва начали есть, как над нашими головами затарахтел вертолет и приземлился недалеко от нас. Из него вышел лейтенант с двумя солдатами. Как положено пограничному отряду, все трое были вооружены.

— Оказывается, это наши гости, — сказал лейтенант, — а мы вас увидели и удивились: что за вездеход остановился на берегу, ведь сюда не приезжают ни рыбаки, ни оленеводы!

— А откуда вы нас увидели?

— С заставы, конечно.

Застава находилась в десятках километров, за горным хребтом… Наверное, те, кто наблюдает оттуда, имеют прекрасное зрение… Но нам неудобно было расспрашивать пограничников, и вместо этого мы пригласили их выпить чаю.

"ОВОЩНЫМ" РЕЙСОМ — В ПРОВИДЕНИЯ

Нам нужно было попасть в районный центр, расположенный в бухте Провидения, но дули сильные ветры, и самолеты не вылетали из Анадырского аэропорта.

Бухта Провидения заброшена так далеко на восток, что находится в западном полушарии.

— По вашему маршруту, — сказали нам в диспетчерской, — полетит грузовой самолет.

— Почему же грузовому можно, а пассажирские вы не пускаете?

— Потому что мы не имеем права рисковать жизнью людей.

— А как же экипаж грузового самолета?

— Не забывайте, что мы — арктическая авиация, у наших пилотов особая подготовка и закалка. И знаете, почему мы, например, сегодня рискуем? Вчера из Казахстана доставили свежие овощи. Наше население в них очень нуждается. Летчики знают, как обрадуются в деревнях помидорам, перцу, капусте. Так что решайте сами, если хотите, можете лететь этим самолетом, но без всяких удобств.

Ладно, проживем два часа и без стюардессы.

Мы с Николаем разместились у мешков с капустой и ящиков с помидорами. Было холодно, из-за ветра самолет раскачивало, как лодку в бурном море. Командир экипажа Сельбаков, худой человек лет тридцати с небольшим, пригласил нас в свою кабину.

Район, куда мы летели, находится в обширной бухте на юго-восточном берегу Чукотского полуострова. Выйдя из самолета, мы увидели, что взлетная полоса вместо бетона покрыта железными решетками.

Город Анадырь — центр Чукотского автономного округа

Билибино. Здесь построена и действует атомная электростанция

Первыми на любую стройку приходят геодезисты

Станция системы "Орбита" в Анадыре

Анадырь. В фойе нового кинотеатра "Полярный"

Так выглядит вечная мерзлота. Река, подмывая берега, обнажила ископаемые льды

На берегу Анадырского залива установлен памятник первому председателю ревкома Чукотки

Золотодобывающая драга в одном из районов Чукотки

Чукотское побережье облюбовано моржами

Бухта Провидения

Оленеводство — основная отрасль сельского хозяйства Чукотского автономного округа

В школе-интернате села Сиреники

Изделия из моржового клыка, выполненные уэленскими мастерами

В одной из серий киноэпопеи "Великая Отечественная" показано, как через Чукотку проходил путь, по которому Соединенные Штаты доставляли Советской Армии самолеты, снаряжение и продукты питания. Тогда пришлось очень быстро построить аэродром, а это можно было сделать только одним способом — положить железные решетки на хорошо выровненную землю.

Нас встретили секретарь районного комитета партии Галина Тегрет и чукотский писатель Юрий Рытхэу. Я читал некоторые книги Рытхэу, теперь нам предстояло провести вместе десять дней, и я был очень рад этой встрече. В сущности говоря, я готовился к ней еще в столице. В Союзе писателей в Москве я узнал, что Рытхэу летом обычно живет среди земляков на Чукотке, а в Магадане мне сказали, что у него есть квартира в поселке Провидения, где он сейчас и находится.

Поселок Провидения, если смотреть на него из бухты, кажется настоящим городом. На темных горных склонах белеют четырех- и пятиэтажные дома, которые проглядывают сквозь сеть портовых кранов. На причалах и в бухте виднеются огромные корпуса трансокеанских судов, около них снуют катера и маленькие баржи.

Это самый северный порт советского дальневосточного побережья, где суда, прежде чем выйти из Берингова пролива в северные моря, в последний раз запасаются топливом и продуктами. Именно в этой бухте в 1910 году бросили якорь три судна, положившие начало регулярному снабжению Чукотки продуктами и промышленными товарами. Тогда перед моряками экспедиции лежали лишь крутые и пустынные скалистые берега. Справа у воды ютились около десяти эскимосских яранг и стояли три постройки европейского типа. С тех времен сохранился колокол при входе в бухту, который долгое время служил для моряков сигнальным маяком.

Мы прибыли в поселок двадцатого июня. Навигация до бухты Провидения началась полтора месяца назад, но стоявшие там корабли не могли продолжить свой путь в северные моря и ждали благоприятной погоды. В сущности, по здешним понятиям она была не такой уж плохой. Часто опускался тяжелый и влажный туман, температура колебалась между десятью и пятнадцатью градусами выше нуля. Препятствием для кораблей, да и для самолетов, служили сильные северные и восточные ветры, которые гнали ледяные глыбы и забивали ими морской путь.

Наши первые встречи были с руководителями порта — опытными моряками, которые живут здесь уже по пятнадцать — двадцать лет и, как они шутят, останутся здесь до пенсии, если хорошо выполнят свой долг. Обеспечение прибрежных деревень Чукотки топливом, промышленными товарами, продуктами, строительными материалами осуществляется судами, идущими с юга — из Владивостока. Остановка в бухте Провидения неизбежна. Это требует постоянной заботы о содержании порта — расширения его площади, роста механизации. Поэтому некоторое время назад здесь была создана первая на Чукотке тепловая электростанция. В бухте построены также молочная ферма и оранжерея. На первый взгляд, эта строительная деятельность никак не связана с плаванием судов, но такое впечатление обманчиво. Ферма обеспечивает молоком целый район. Если учесть, что здешние коровы питаются травой на пастбищах всего два — три месяца в году, а остальное время кормятся на ферме, можно представить себе, какого труда стоит портовому руководству обеспечить район свежим молоком и молочными продуктами.

Вереницу кораблей в бухте возглавляют два ледокола. Мы посетили один из них — "Москву". Ледоколу двадцать лет, он "дожил" до такого возраста здесь, у Чукотского побережья. Его капитан получил сообщение о том, что в районе Северного морского пути льдов еще очень много и ледокол не сможет разбить их и освободить путь для грузовых кораблей. Все на "Москве" — салоны, каюты, залы, библиотеки и читальни — значительно просторнее и уютнее, чем на первоклассном пассажирском лайнере.

— А как же иначе? — говорит капитан. — Мы работаем на Севере и всегда должны иметь отличные бытовые условия для экипажа.

Он объясняет, что они идут в Певек — там и наш конечный пункт, — и, если мы хотим, можем плыть с ними на ледоколе. Но когда они прибудут к месту назначения, сказать трудно. Этим летом в открытом море немного льда, но северный ветер пригнал к побережью огромные льдины, и суда не могут причалить и разгрузиться.

— Два дня назад, — рассказывает капитан, — нас вызвали в один порт на южном берегу. Там остановился транспорт, который должен был разгрузить уголь и нефть. Ветер дул в направлении берега, и судно оказалось скованным такими глыбами льда, что они могли раздавить его, как спичечный коробок. Мы отправились и…

— Вытащили его?

— Нет. Пробили ему путь к берегу. Как можно вытаскивать судно, если оно еще не выгрузило свои товары. В деревнях несколько сотен людей ждут от нас продукты, одежду, топливо, стройматериалы. К тому же на берегу начали строить школу. А строителям на Чукотке дорог каждый день короткого лета. Таких случаев сколько угодно. Стоит только нам задержаться, и мы подведем людей. Особенно в первые дни после начала навигации. Иногда приходится поднимать якорь ради выполнения таких задач, которые далеки от наших основных обязанностей. В прошлом году, пока мы освобождали изо льдов сухогруз, нам сообщили, что в одном из эскимосских рыбачьих поселков тяжело заболел мальчик. Дул такой ветер, что ни один катер не мог подойти к берегу, не говоря уж о самолетах. Мы отправились туда, но как возьмешь человека с берега, когда нельзя спустить на воду катер. Волна высокая. Чтобы спасти одного больного, иногда подвергаешь риску жизни десяти человек экипажа. Вылетел наш вертолет. Вопреки всяким правилам, командир один отправился на задание. Ветер так мотал машину, что в любой момент она могла оказаться на прибрежных скалах, как раздавленный комар. А скалами, если вы заметили, бог нас не обидел. Все закончилось благополучно, пилот вернулся на ледокол и привез мальчика. Оказалось, что у него аппендицит, требовалась срочная операция. Не было времени и возможности отправить его в больницу. Наш врач — не хирург, но он сделал операцию, и все кончилось хорошо. Мальчик выздоровел и не захотел возвращаться домой — уговаривал нас оставить его на ледоколе работать. Из эскимосов обычно получаются отличные моряки. Я просто не знал, что делать.

— И что вы решили?

— Посоветовались с родителями и послали его учиться в мореходное училище. Закончит — будет у нас работать.

БОГАТСТВО ЧУКОТКИ — ЕЕ ЛЮДИ

Когда мы посещали различные предприятия в поселке Провидения и знакомились с людьми, нас сопровождала Галина Тегрет. По национальности она — чукчанка, выросла в семье оленеводов и охотников, закончила Ленинградский педагогический институт имени А. И. Герцена, некоторое время работала учительницей. Теперь она — один из руководителей района. Трудно определить ее возраст, во всяком случае, на вид ей не больше тридцати пяти лет.

Мы собрались посетить обувной цех на местной фабрике; Галина обещала познакомить нас там с Людмилой Гоимисиной, эскимоской, опытной работницей и, между прочим, красивой женщиной. Но встреча не состоялась. За три дня до нашего приезда Людмила уехала на курорт в Сочи.

— Ничего, — сказала Галина, — я вас познакомлю с другой эскимоской, Ниной Александровной; она тоже интересная женщина, между прочим, замужем за русским. Но и Нину Александровну мы не застали. Она уехала на курорт в Кисловодск.

— Но ведь эскимосы и чукчи тяжело переносят южный климат?

— Привыкают, да еще как! Особенно молодые.

Галина расстроилась из-за наших несостоявшихся встреч и отвела нас в цех, который производит изделия из шкур оленя и нерпы. Она познакомила нас с несколькими работницами; я видел, что они не русские и не украинки, но не мог определить, кто из них чукчанки, а кто эскимоски. Оказалось, что среди них были также юкагирки, эвенкийки, корячки. Все говорили на хорошем русском языке, с первого взгляда можно было понять, что их связывают теплые приятельские отношения. В Чукотском автономном округе живут и работают представители восьмидесяти двух народов и народностей, и на каждом шагу замечаешь, что их дружба — это не газетный лозунг, а повседневная реальность.

— Вы не очень-то наблюдательны, — укоряет меня Галина, — эскимоски красивее других женщин, по крайней мере так считают наши мужчины.

Я попытался реабилитировать себя тем, что мне еще предстоит поездка по эскимосским селам и там, наверное, у меня сложится более правильное впечатление.

— И потом, советую вам обратить внимание на походку.

Позже, когда я встречался и знакомился ближе с оленеводами, я заметил, что у чукчей походка особая. Тело слегка покачивается, и создается впечатление, будто они хромают на обе ноги. Вероятно, такая манера ходить выработалась при постоянных передвижениях по камням и льдам тундры, где всегда, прежде чем ступить, надо выбрать место, чтобы не подвернуть ногу. Однако оставим этот вопрос этнографам и антропологам.

Галина — милая и любезная женщина, внимательный и отзывчивый руководитель. Случается, на улице или на предприятии к ней подходят люди, здороваются и продолжают разговор, начатый еще вчера: сегодня этим людям пришли в голову новые мысли, и они спешат поделиться ими с Галиной.

У нее есть ребенок, а кроме того, она усыновила двух сирот. Иван Петрович Аренто тоже усыновил двух детей. Чукчи часто употребляют несколько иное выражение — "взял воспитывать". Галина объясняет, что это у них не редкость, так как в суровых северных условиях особенно дорог каждый ребенок, а это заставляет местных жителей исключительно заботливо относиться к тем, кто продолжит их род. Эскимосы и чукчи не берут с собой на охоту мужчину, жена которого ждет малыша. Они делятся с этим человеком всем, что добывают, оберегая беременную женщину от беспокойства за мужа, поскольку охота всегда опасна.

С заботой о потомстве связано и древнее поверье — нельзя смотреть на ребенка недобрым глазом.

Обычно женщины развивающихся стран или отставших от современной цивилизации народов очень медленно подключаются к общественной жизни, отдаваясь целиком заботам о доме. У чукчей наблюдается обратное: женщины на производстве, женщины в порту и в полярной авиации, женщины — врачи и инженеры, женщины в комитетах партии и в Советах. Мне кажется, ясно без объяснений, что основная предпосылка этому — социалистическая действительность, которая открывает перед женщиной широкие возможности для всестороннего развития.

Еще до знакомства с Галиной Тегрет я встречался с Линой Григорьевной Тенель. Тенель тоже родилась в семье оленеводов, закончила ленинградский пединститут, работала методистом в школах, редактором в издательстве, и вот уже десять лет она — председатель исполкома Чукотского окружного Совета народных депутатов, избиралась депутатом Верховного Совета СССР.

Во время наших встреч в Анадыре у нас не было времени для продолжительных бесед, но и из коротких разговоров у меня сложилось о ней вполне определенное впечатление. Как и Аренто, ей были свойственны откровенность, сердечность и простота, черты характера, которые еще два века назад отмечал у северных народов Джеймс Кук и которые теперь бросаются в глаза каждому иностранцу.

Десять лет — время, достаточное для того, чтобы руководитель не только достиг определенных успехов, но и успел претерпеть неудачи, устать, потерять боевой задор. Однако, когда Тенель с волнением рассказывает о проблемах, которые решают Советы народных депутатов, планирует улучшение бытовых условий оленеводов в тундре, введение обязательного среднего образования, кажется, что беседуешь с молодым руководителем, только что выбранным на эту должность и наконец занявшимся осуществлением заветных планов. Руководителем с реальным и неисчерпаемым оптимизмом.

До Тенель семь лет Чукотский окружной Совет народных депутатов возглавляла тоже женщина — Анна Нутетегрин. Мне не удалось познакомиться с ней. Сейчас она — первый секретарь комитета партии в одном из районов Севера. Об этой женщине написано много очерков, рассказы о ее делах передаются из уст в уста, как легенда.

Юрий Рытхэу рассказывал, как он под впечатлением от ее первого путешествия за пределы тундры написал рассказ "Тыгрена летит в Хабаровск". Он напомнил известные случаи, когда в Канаде на "Экспо-67" известный канадский писатель Фарли Моуэт среди многочисленных посетителей упорно искал "президента Чукотки", как тот же "президент", ни разу не промахнувшись, едва не разорил хозяина одного парижского тира. Француз решил, что перед ним чемпионка мира по стрельбе, и был страшно озадачен, когда узнал, что эта дама — дочь охотника с совсем незнакомой ему Чукотки.

Когда делегация Верховного Совета СССР посетила Японию, журналисты писали, что в ее состав входили "две очаровательные русские", хотя они и были "не совсем русскими" — грузинская актриса Медея Джапаридзе и чукчанка Анна Нутетегрин. На пресс-конференции Нутетегрин задали вопрос, как удалось ей, дочери простого охотника, сделать такую блестящую карьеру и стать "губернатором Чукотки".

— Блестящую карьеру? — переспросила она. — Мне создали ее мои земляки, жители Крайнего Севера, которых я имею честь представлять в Верховном Совете СССР.

Часто женщины, которые долгое время находятся на руководящей работе, теряют свою привлекательность. Но если вы встретите на улице Тенель или Валю Баум, с которой я познакомился в следующем районе, не зная, кто они, вы никогда не подумаете, что перед вами руководящие работники, хотя в отличие от других женщин они могут уделить себе очень мало времени. Им часто приходится садиться на вездеход и ездить по предприятиям и совхозам, на рудники и стойбища, присутствовать на заседаниях и собраниях, где иногда они должны спорить, притом с мужчинами, из уст которых не всегда можно услышать только любезности.

Богатство Чукотки — не золото, богатство этой холодной земли — ее люди, и прежде всего женщины, их теплота, сердечность, неисчерпаемая энергия.

МОРСКИЕ ОХОТНИКИ

Мы отправились охотиться на моржей в далекое эскимосское село Сиреники на гидрографическом судне "Вега". Как шутили моряки, их "корыто" уже поседело, но все еще прочно держится на высоких волнах, только бы удержаться им самим. Наша компания была небольшой — Юрий Рытхэу, Николай, учитель Иван Поломошнов — прекрасный знаток фольклора чукчей. Возглавлял группу бывший москвич Сергей Чупринов, который попал на Чукотку после окончания института и прожил здесь уже четырнадцать лет. Объяснение у сотен таких, как он, одно:

— Приезжаешь сюда и говоришь себе: "Проживу год-два, а там посмотрим". Проходит два года, и устанавливаешь себе новый срок: "Проживу десять лет, тогда подумаю". И так до старости.

Мы плыли у самых берегов. Стелился такой туман, что в трехстах метрах уже ничего не было видно. Дул резкий, колючий ветер. Иногда туман рассеивался, и мы с ужасом обнаруживали, что находимся у подножия скал. Трудно было понять, насколько они высоки, так как их вершины скрывал все тот же туман.

Мы бросили якорь у села Сиреники. Здесь живут потомственные охотники на морских животных. Недалеко от берега виднелась сотня невысоких домишек, главным образом деревянных. На берегу, не успев сделать и десяти шагов, я споткнулся об огромные кости, похожие на лодочные весла. Это были ребра кита. В прошлом их использовали при строительстве яранг-землянок и ям, в которых хранили мясо убитых животных. Перескочив через ребра, я наткнулся на другие кости — позвоночник кита. Меня позвал Рытхэу: "Иди скорее, нас уже ждут". Я пошел, но снова остановился. На песке валялась голова какого-то животного. Не дай бог увидеть такое ночью — закрытые глаза, косматая морда, вместо волос — какие-то иглы, наподобие тех, которыми женщины в деревнях когда-то вязали носки; толстые, как у коровы, губы. Это была голова моржа.

Как я узнал позже, сюда охотники приносили свою добычу и здесь производили разделку туш. Полностью закопать останки животных в мерзлую землю очень трудно. Охотники пытались выбрасывать их в море, но волны все равно приносили их обратно на песок маленького залива.

В Сирениках есть оленеводческий совхоз, ферма, где выращивают песцов, и бригады охотников на морских животных.

Несколько месяцев назад Юрий Рытхэу вернулся из поездки на Аляску. В селе ждали его приезда, и поэтому первые вопросы были обращены к нему.

— Будет собрание?

— Не только собрание, но и еще кое-что.

Он многозначительно подмигнул любопытным и объяснил нам, что народы с обоих берегов Берингова пролива испытывают друг к другу большой интерес.

Вечером в кинозале Рытхэу показывал фильмы, которые привез с Аляски. Перед нами проходили сцены, словно специально предназначенные для рекламных проспектов: эскимосы улыбались из своих лодок и вельботов, охотились на кита, а их близкие дома беспокоились за них и с нетерпением ждали их возвращения.

По окончании фильма мне предложили выйти на трибуну: в эту деревню впервые приехал иностранец, почему бы не послушать его, по крайней мере на каком языке он говорит. Сколько раз я уже наблюдал, как непосредственны и естественны подобные встречи с советскими людьми. Еще раз я убедился в этом и здесь, в самом отдаленном районе Советского Союза. Без какой-либо специальной подготовки со стороны руководства деревни собравшиеся в зале люди расспрашивали меня о том, что действительно их волнует. Между делом поинтересовались, какого черта я ищу здесь, на краю света, и какое у меня было раньше представление о Чукотке.

Откровенные вопросы требуют искренних ответов. Я признался, что ожидал увидеть отсталый край, но мои представления не оправдались. Рассказал, что в их деревне, кроме руководства совхоза, я познакомился с учительницей, которая преподает в школе эскимосский язык.

Несколько голосов подсказали мне — с Верой Александровной. Вера Александровна, продолжал я, пригласила нас к себе домой на чай, так как мы замерзли в пути, и, пока мы были у нее, успели посмотреть по телевизору московскую программу. Я и не думал, что здесь, на краю света, они смотрят передачи из Москвы, а потом по дороге в клуб Вера Александровна показала нам строительство одного большого здания…

Снова несколько голосов прервали меня и объяснили, что это больница, там будет три врача и двенадцать коек, она должна быть готова к началу зимы, но жители деревни не были уверены, что строители уложатся в сроки, и готовились воздать за этодолжное и им, и председателю Совета.

Я познакомился, продолжал я, с некоторыми людьми из рода Рахтуге.

И опять меня прервали голоса — старика нет, но около вас сидит его внук.

Старый Рахтуге — потомственный охотник, известный на побережье как "хозяин Берингова моря". На своей маленькой лодке в море он воевал со льдами и морскими зверями, а на суше — с шаманами. Один из его сыновей — капитан рыболовного траулера, другой — начальник строительной бригады; один внук — на руководящей работе в деревне, другой — штурман океанского корабля.

Утром на рассвете мы собрались на морском берегу, одетые в ватники и резиновые сапоги.

В этой деревне все еще делают байдары — лодки с деревянным каркасом, обшитые шкурами моржа. Трех шкур достаточно для одной лодки, в которой помещаются четыре-пять человек. Бывают байдары и поменьше, их можно переносить на плечах, но такие скорее встретишь в музеях Чукотки, чем в прибрежных селах.

Мне хотелось поехать на байдаре, но я не посмел высказать свое пожелание, и нас с Чуприновым пригласили на вельбот. Это современная деревянная моторная лодка, рассчитанная на пять-шесть охотников. И на вельботе, и на байдаре установлены бензиновые моторы. Охотники, уходя в море, никогда не знают, когда вернутся, поэтому на всякий случай берут с собой по три резервуара с бензином. Не так страшно, если у них кончится хлеб, гораздо опаснее остаться без горючего — неизвестно, куда занесет лодку ветер.

Командовал на вельботе Сергей, смуглый человек лет сорока с небольшим, узкоглазый, с широким лицом. Место стрелка в звене занимал Саша, его сын.

Охотники были в обычной рабочей одежде, которую надевают каждый день для выхода в море, — ватники и стеганые штаны, резиновые сапоги. За поясом у каждого из них в чехле из кожи лахтака висел нож, а у некоторых и по два — большой и маленький.

Все заняли свои места без особого приглашения. Сергей встал на корме, его сын устроился на носу, моторист включил мотор, около него смущенно суетился пятнадцатилетний парнишка, школьник — будущий гарпунер, как представил его Сергей.

Шесть вельботов и байдара поехали в разных направлениях.

Пока мы плыли, я увидел спину какого-то животного, похожую на перевернутую лодку, и прицелился. Наш стрелок сказал:

— Оставьте его, это кит. Пуля лишь пощекочет ему бока.

Черная спина скрылась под водой, а на поверхности показался маленький фонтан.

Мы продолжали плыть вдоль берега, примерно еще с милю. Я увидел в воде скалу величиной с огромное дерево, по крайней мере раза в два выше тополя, и, как тополь в июне, белую от сидевших на ней чаек. Мы оказались среди тонких льдин. Дул ветер, но море было сравнительно спокойным. Лед препятствует образованию высоких волн. Выключили мотор. Мы молчали, дрожа от холода, смотрели в бинокль на ледяные глыбы, но не видели никаких моржей.

В это время — в конце июня — эти животные чаще всего плавают в Беринговом море. Обычно они заходят в Анадырский залив, на территории которого уместилась бы треть Болгарии, разрывают бивнями морское дно в поисках улиток и мидий. Ныряют на глубину до 50 метров и более. Устав или наевшись, они появляются на поверхности и отдыхают на льдинах.

Пока я слушал объяснения Сергея и осматривался вокруг, послышался далекий выстрел. В его сторону направились сразу три лодки. Выстрелили во второй, в третий раз, и Сергей, стоявший во весь рост на корме, приказал:

— Давай вправо. Гарпунировали моржей.

Я не понял, что произошло, но не стал расспрашивать. Все равно целый день проведем в море, и я смогу увидеть своими глазами все перипетии морской охоты.

Снова заглушили мотор, мы продолжали молчать, хотя, даже если б и разговаривали, вряд ли вспугнули бы животных, которых искали, — их просто не было поблизости.

Вдруг в воде показалась маленькая черная головка, я подумал, что это птица. Пока я гадал, что бы это могло быть, Саша выстрелил.

— Нерпа, — сказал он. — Я промахнулся. Далековато было.

Пока Чупринов мне рассказывал, как эскимосы и чукчи зимой ловят нерп, Саша снова прицелился. В 40–50 метрах от нас я увидел две головы, похожие на горбы верблюда. Едва я понял, кто это, вельбот сделал крутой поворот. Саша — один из самых опытных стрелков в совхозе. Он стоял на носу и чуть не упал в воду. Его пуля просвистела где-то высоко.

Эскимосы и чукчи очень кроткие люди, настолько вежливые друг к другу, что даже в языке у них нет ругательств. Самое обидное для них оскорбление — "ты плохой человек", на языке чукчей — "меркычгыргин", по-эскимосски — "сюхлюрал", что у других народов равнозначно слову "подлец".

Между отцом и сыном разгорелся спор. Наблюдая за их лицами, я понял, что их взаимные упреки отнюдь не безобидны. Они говорили по-эскимосски, и я ничего не понял. Во всяком случае, я не слышал, чтобы кто-то из них употребил слово "сюхлюрал". Только вечером в деревне Сергей объяснил нам, что случилось. Он увидел самку моржа — моржиху — с детенышем на спине (поэтому мне показалось, что я вижу два верблюжьих горба). Сергей посмотрел на моржиху, потом — на сына. Саша перехватил взгляд отца, увидел моржиху и взял ее на прицел. В этот момент отец резко изменил направление лодки, и выстрел молодого стрелка не достиг цели. Сергей подумал, что моржонок был болен или ранен, потому что мать делала круги около него, даже один раз нырнула, подбросила его в воздухе и оставила у себя на спине. Через пятнадцать минут с другой байдары выстрелили. Тогда Саша снова начал препираться с отцом.

— Вот видишь, убили ее, это все та же моржиха, я заметил, куда она поплыла.

— Ну и что из этого, найдем другую, — возразил отец.

— Но почему нельзя стрелять, когда детеныш может прожить и без матери? Ты что, в первый раз на охоте?

— Я поступил так ради твоей мамы. Вспомнил, что она больна, и мне не захотелось убивать это животное.

— Вот чудак! Как раз маме я и хотел отнести моржовую печень, чтобы она поскорее выздоровела!

— Найдем какого-нибудь самца, без добычи не вернемся.

Веками охота на моржей была основным источником пропитания для населения побережий Чукотки и Аляски. Там находятся самые большие стада этих морских животных. Когда мы приехали в Сиреники, я заметил, что перед некоторыми домами сушилось мясо моржа (то же самое я наблюдал и в других прибрежных селах). В этих районах нет мух, поэтому мясо в таком состоянии можно хранить неделями и месяцами. Накануне зимы его кладут в ямы — увераны (нечто вроде склада с запасами замороженного мяса на зиму).

Рытхэу рассказывал, что в печати некоторых стран охоту на морских животных — китов, моржей, нерп, лахтаков — называли зверством. Так могли писать только люди, не имевшие никакого представления о жизни народов Севера. Целые институты изучали этот вопрос и пришли к выводу, что, если эти народы лишить их традиционной пищи, они погибнут. Морские животные — не только источник питания. Даже и сейчас, при производстве самой современной синтетики, ничто не может заменить охотникам канатов, сделанных из шкуры моржей. Так же как еще не придумали более удобных для охоты лодок, чем байдары, а их изготовляют из моржовых шкур. Источником пропитания для местного населения служат и бивни моржа, которые не уступают по своей стоимости слоновой кости. По сообщениям американских газет, на Аляске ежегодно добывают бивни на сумму около 150 000 долларов.

В некоторых районах мира до войны действительно наблюдалось хищническое истребление моржей. В 1956 году правительство РСФСР приняло постановление о мерах по защите фауны Арктики, в котором запрещалось истребление моржей в промышленных целях, отстрел этих животных был разрешен только местному населению. В 1972 году между СССР и США подписано соглашение по охране окружающей среды, в котором есть специальные пункты, регулирующие отстрел морских животных, созданы несколько специальных совместных групп, наблюдающих за выполнением пунктов соглашения и два раза в год отчитывающихся на совместных заседаниях.

На Чукотском побережье отстрел моржей разрешается только в том случае, если животное находится в воде — в море. Обычно в конце лета моржи собираются на своих лежбищах на островах или песчаных косах. Там охота на них запрещена. Во время путешествия по побережью мне не удалось вблизи увидеть такие лежбища. Около них запрещается плаванье кораблей, к ним не разрешают подлетать самолетам.

Подошло время обеда. Сергей велел сыну наблюдать за морем, пока мы поедим. Он достал из мешка куски того самого мяса, которое сушится перед домами. Оно напоминает бастурму, но без соли. Тот, кто никогда не пробовал мяса моржа, испугается его вида, но, раз отведав его, захочет еще.

Саша указал отцу на что-то слева от нас. Механик не стал ждать приказа и включил мотор. Мы прервали обед. Над водой показался морж и тут же скрылся. Саша дал мне знак, чтобы я приготовился стрелять. Морж снова всплыл, он был от нас в сорока — пятидесяти метрах. Я выстрелил, он исчез под водой, на поверхности показалось красное пятно. Саша махнул рукой. Если бы я не был гостем, мне пришлось бы выслушать ряд упреков, хотя и безобидных. Я их заслужил.

— Теперь он пойдет ко дну, — объяснил Сергей. — Жалко. Первый раз надо стрелять прямо над головой.

— Но именно это я и хотел сделать!

— Когда пуля пролетает над ушами животного, оно глохнет, теряется и не может долго пробыть под водой.

Две лодки устремились было к нам, но, узнав, что случилось, повернули обратно.

И снова все замолчали. После промаха я стеснялся начать разговор.

Вечером я сказал Рытхэу, что люди, с которыми я был на охоте, очень неразговорчивы и скрытны, вероятно, их смущало наше с Чуприновым присутствие.

— Когда вы пили чай, они молчали? — спросил он.

— Нет.

— А в море они находятся на работе и тогда понимают друг друга по одному взгляду или только жесту.

Ветер усиливался, мы удалялись от берега. Несмотря на теплую одежду, мне было холодно.

Я вздрогнул от выстрела. Из Сашиного карабина шел дымок. Мотор захрипел, я смотрел на воду перед носом вельбота. Заработали моторы и на соседних лодках, все направились к нам. За эти несколько секунд никто из охотников не проронил ни слова, они работали удивительно дружно и слаженно. Старший знал, куда направить вельбот, механик — на какой скорости плыть, стрелок — на какой участок воды обратить внимание.

В ста метрах от нас показался морж. Саша снова выстрелил. Кажется, морж был ранен, потому что он не прятался долго под водой. Его настигла байдара, оказавшаяся перед нами, и стрелок бросил оттуда гарпун. Наш и еще два вельбота сразу свернули в стороны. Я посмотрел на старшего, он рукой дал знак подождать. Когда мы отплыли подальше и выключили мотор, Сергей объяснил, что независимо от того, чья лодка выследила моржа, все могут стрелять в него, а морж достается тому, кто первый его гарпуни-рует.

Охота на моржей требует дружных усилий и мужества. Не случайно ее участников называют зверобоями. По одному животному могут стрелять и три, и тридцать человек, но оно достается той лодке, откуда был удачно брошен гарпун, а когда зверя вытаскивают на берег, его делят между всеми, кто нуждается в мясе.

И у жителей тундры, и у прибрежных охотников Чукотки точная стрельба всегда считалась самым высоким мастерством. У чукчей и эскимосов наблюдается культ физической силы, они соревнуются в борьбе, поднятии тяжестей, метании копья, забрасывании гарпуна и аркана (лассо). Это вполне естественно: чтобы жить в суровых условиях Севера, надо быть здоровым и умело владеть оружием.

При следующем заходе добыча досталась нам. Стреляли с соседнего вельбота, но Сергей первым настиг животное, и Саша после двух выстрелов бросил гарпун. Я не знал, как сделаны гарпуны, видел только, что древко осталось в воде, и заволновался. Сергей улыбнулся и велел мне смотреть вперед. Гарпун сделан таким образом, что после броска он зацепляется за шкуру животного, как большой крюк, а древко отделяется и падает в воду, потом его легко находят. Гарпун привязан ремнями из моржовой кожи к лодке и к надутому мешку из шкуры нерпы — пыхпыху, который похож на гайду и служит в качестве буя. Даже если животное ранено только слегка, оно не может нырнуть глубоко. Тащит за собой лодку, пока хватит сил.

Погоня продолжалась недолго, морж остановился. Тогда четверо охотников ловко и быстро вытащили его из воды и привязали к правому борту лодки. Это был красивый самец с превосходными бивнями длиной около семидесяти сантиметров. По мнению Сергея, наша добыча весила не меньше восьмисот килограммов.

— Вам повезло, — сказал он. — Один бивень ваш, хоть вы и не стреляли.

Мы остановились у одной льдины и выгрузили на нее моржа. Охотники заработали ножами всех размеров, и через двадцать минут разделанное мясо побросали в вельбот.

— Все части моржа можно есть сырыми, — сказал Сергей, — все, кроме почек.

Он завернул печень в шкуру и подал ее сыну, сказав что-то по-эскимосски.

Над нами кружились чайки. Мы с Чуприновым щелкали фотоаппаратами, хотя вряд ли нужно было снимать эту работу мясников.

— Теперь можно возвращаться, — сказал Сергей. — Мяса хватит всем.

Саша зажег примус, вода в чайнике закипела. Пока мы пили чай, Сергей сказал, что, по его мнению, охота была удачной. На каждой лодке кое-что имеется, а что именно, увидим на берегу.

Я поинтересовался, случались ли у них какие-нибудь происшествия на охоте.

— А как же! Не забывайте, что мы имеем дело с моржами. Вот что приключилось с нами неделю назад. Мы вышли на байдаре в море, остановились на отдых, и все четверо пили чай. Не оставили дежурного. Что-то прицепилось ко дну лодки. Сами видели, что это за лодки — рыба ударит о борт, и то чувствуется. Мы подумали, что это кусок льда. Через минуту в пятнадцати метрах от нас показался морж и устремился к нам. Просто напал, как хищник. Над водой была не только его голова, но и половина туловища. На суше эти животные очень неуклюжие, но в море — исключительно ловкие. Бывали случаи, когда они пробивали байдару или переворачивали ее бивнями вверх дном. Мы с Сашей схватились за ружья. Выстрелили. Зверь по Инерции — уже убитый — ударился об лодку, и мы с трудом удержались на местах. Мы еще не успели прийти в себя, как вдруг показался маленький моржонок, наивный и неосторожный, как любое дитя. Скорее всего, это он оказался под лодкой. Из-за него моржиха готова была разнести ее в щепки. В море моржи нападают на людей только в таких случаях. Из всех морских животных они больше всего привязаны к своим детенышам и всегда готовы пожертвовать собой ради них.

Похоже, этот разговор не нравился Сергею, и он без всякого повода спросил:

— Слушайте, когда вы были в Анадыре, никто не говорил, собирается сюда "Эргерон"?

"Эргерон" — это чукотский народный ансамбль. В бухте Провидения меня спрашивали о нем на трех предприятиях, а прошлым вечером тот же вопрос задали на собрании Чупринову. Но мы оба не знали, где сейчас "Эргерон".

— Пока его нет, — сказал Сергей, — посмотрите наш "Киубяк". У нас тоже хорошие певцы и танцоры.

САМАЯ БОЛЬШАЯ ДОБРОДЕТЕЛЬ — ТЕРПЕЛИВОСТЬ

Второй день мы ждем в бухте Провидения самолет, чтобы отправиться в северо-восточный район Чукотки. Его центр — Лаврентия — не принимает ни пассажирские, ни грузовые самолеты. Туман, сильный ветер — ничего себе погодка. А ведь конец июня. В Болгарии сейчас каждый ищет тень и, если не может из-за туристов достать холодного пива, сам охлаждает себе ракию, а я здесь мерзну от одного только вида снега на холмах, на которые смотрю из окна. Гостиница расположена прямо на берегу моря, и я безнадежно вглядываюсь в туман над бухтой. Около меня стоит Николай, он ни с того ни с сего вдруг дергает меня за руку и кричит:

— Смотри, моржи! Вот бы сейчас ружье!

Плохо, когда охотничья страсть одолевает человека, который, не успев научиться бить мелких зверьков и птиц, сразу начинает стрелять по морским гигантам. Такие люди просто заболевают неизлечимой болезнью и даже во сне, наверное, охотятся на тигров и слонов.

И в самом деле, два моржа, как дельфины, играли в воде, не боясь близости лодок, катеров и огромных кораблей. Нам сказали, что они постоянно живут в бухте, не уходят в открытое море.

Мы решили вернуться в Анадырь. Там аэропорт принимает самолеты. Все же это окружной центр, и оттуда легче будет улететь в Лаврентия, хотя и придется проделать лишний путь.

Но и в Анадыре нам не повезло. И оттуда не летели самолеты в Лаврентия. Пришлось нам ждать не в городе, а в аэропорту. Все могло случиться, погода на Севере меняется быстро, и, пока мы переезжали бы из города через лиман, могли упустить первый самолет.

Только теперь я понимаю, что значит авиация для Чукотки. Все! Она заменяет поезда, междугородные пассажирские автобусы и автомобили всех видов. Технический и культурный прогресс в Магаданской области — и не только в ней — прибывает прежде всего на крыльях Аэрофлота.

В Москву, Хабаровск и Магадан почти в любую погоду летят самолеты, но местные линии, обслуживаемые небольшими машинами, часто бывают закрыты. В аэропорту собралось, наверное, столько народу, сколько можно увидеть в столице. Большинство так же, как и мы, предпочитает ждать летной погоды здесь, а не в городе. В аэропорту есть гостиница на 250 мест, которая в хорошую погоду, конечно, пустует, а сейчас не может вместить всех желающих. Для женщин, матерей с детьми и стариков всегда найдется место, а остальные ночуют в зале ожидания. Аэропорт в Анадыре, конечно, не столь комфортабелен, как Внуково или Шереметьево, но ресторан и буфет работают круглосуточно.

Похоже, что только мы с Николаем беспокоимся, да еще у нескольких ожидающих взволнованные, нетерпеливые лица! Во всяком случае, я не слышал никакой ругани по поводу того, что приходится ждать. Здесь чаще, чем в других дальневосточных районах, звучат ободряющие слова: "Что ты нервничаешь, все будет в порядке".

Самая большая добродетель на Чукотке — и особенно у людей из тундры — терпеливость. Здесь не любят южную горячность. Нервный человек пропадет в пургу. Нетерпеливый утонет в байдаре и погубит других. Представления о времени, масштабы здесь несколько иные. Сто километров — не расстояние, сто рублей — не деньги, сто граммов — не выпивка. Когда зубной врач в Анадыре лечила мне зуб, она сказала:

— Это займет совсем немного времени, и будет почти не больно.

Я спросил, сколько же она будет меня лечить.

— Не больше часа.

Ничего себе, немного времени, подумал я, вот бы ее саму посадить на час в это кресло.

Когда весь день сидишь на чемоданах и тебе нечего делать, пропадает всякое желание заглядывать в блокнот с записями, и каждая книга кажется скучной. Знакомства с новыми людьми неизбежны, и ноги часто сами ведут в ресторан. Оказалось, что несколько корреспондентов магаданских и московских газет тоже ждут вылета. Один из них пообещал познакомить меня с интересным человеком, точнее, интересной была история, в которую он попал. Хотя об этом уже был написан очерк, мне все равно полезно было ее послушать. Через час корреспондент привел, точнее, втолкнул в мою комнату одного мужчину.

— Сидор, рассказывай все по порядку. Я все равно проверю. Ничего не скрывай.

Сидор — крупный, тридцатилетний мужчина с истощенным, как у язвенника, лицом.

— Говори всю правду! Как на духу!

Корреспондент обнял гостя за плечи и усадил его на стул.

Сидор сидел, опустив голову и перебирая руками, словно ученик, который не подготовил урок.

— Да зачем… — бормотал он, — это старая история, давно было. Не надо об этом писать за границей. Зачем показывать нас такими, когда мы… Мне хватит и того, что обо мне наши газеты писали.

Я не знал, как успокоить этого человека, и предложил ему водку и сигарету.

Вот что он рассказал.

— Я был шофером грузовика. После… после того случая я бросил это занятие. Сейчас работаю на строительстве в соседнем районе, бригадиром. А тогда ездил по Колымской трассе. Наверное, вы слышали о ней — магистраль через лесотундру и тундру. Я не прожил и года в Магаданской области, когда произошла та история. На трассе есть столовые, мы возле них останавливаемся, обедаем, заправляемся горючим. В тот рейс я поехал один. Мой помощник выдавал замуж дочь и не мог отправиться со мной. А я должен был отвезти продукты в один совхоз. Стоял воскресный день, машин на дороге было мало. Я остановился у столовой, вышел из кабины, ко мне приблизились пятеро чукчей. Один из них заговорил со мной, в его голосе было что-то начальственное, сказал, что он бригадир, и попросил подвезти до первого села их товарища Омрыгыргынтумгыкэя, у которого тяжело заболел родственник. Это имя трудно выговорить и запомнить, но потом оно звучало у меня в мозгу даже во сне. Омрыгыргынтумгыкэй был молодым человеком (моего возраста), он показался мне пугливым — смотрел на грузовик, словно ребенок, который впервые видит реактивный самолет… Пока бригадир беседовал со мной, он успел заглянуть ко мне в кабину, дверь которой я оставил открытой. Он жил в ста-двухстах километрах от трассы и, вероятно, никогда не ездил на таком чуде или же был чересчур любопытным. Хорошо, говорю, я его захвачу с собой, только я поеду через час, хочу немного поразмяться, поскольку у меня от долгой дороги затекли руки и ноги.

Я пошел к ближайшим кустам, сделал свои дела, потом пособирал ягоды, съел в столовой два борща и две порции жареной оленины. Здоровый был, много ел тогда. Да и дорога там была такая, что не знаешь, через сколько времени сможешь снова перекусить, потому и наедался про запас. Когда я вернулся к машине, пятеро чукчей ждали меня. Я позвал Омрыгыргына — так легче выговорить, — сел за руль, вижу, нет моего бумажника с документами и деньгами. А денег было много, зарплата за два месяца. "Это ты взял?" — спрашиваю Омрыгыргына. Он улыбается воровато… по крайней мере мне так показалось. "Вылезай, говорю, так тебя! Вор, а еще хочет ехать на государственной машине". Я кричу "вор" и размахиваю рукояткой, а он что-то бормочет на своем языке и отступает назад. Откуда-то прибежали остальные чукчи, подняли шум, а я, честно говоря, выругался и сел за руль. Зачем, думаю, напрасно терять время. Вернусь в районный центр, пойду в милицию, найдут вора.

На следующий день я возвратился и снова остановился перед столовой. Вижу, те же чукчи стоят. На этот раз их только четверо, без Омрыгыргына. Бригадир держит мой бумажник. Мы его нашли, говорят, там, где ты ел ягоды, если хочешь, можем все твои следы показать. Мы оленеводы и охотники, всю жизнь в тундре и можем найти любой след человека и животного. Ты забыл свою сумку, никто ее не крал. Не может быть, говорю и открываю сумку — внутри все так, как было. Может, может, говорит бригадир, мы все проверили, после того как Омрыгыргын повесился.

— Что?

— Омрыгыргынтумгыкэй по-русски значит мужественный, честный и уважаемый человек. Чукча никогда не возьмет чужого. После твоего отъезда мы расспрашивали Омрыгыргына. Мы знаем его хорошо — он только в одном случае мог говорить неправду. Вернется с охоты и скажет, что убил медведя и двух росомах; ну, мы знали, что на его счету медведь и одна росомаха, а вторую он выдумал. Омрыгыргын лгал, только когда хотел показать себя большим охотником. А ты кричал, что он вор. Чукча не может вынести такого оскорбления, и поэтому Омрыгыргын повесился. Не заметили мы, когда он это сделал, нашли его уже холодным. Поняли, почему он так поступил, и обошли весь район, шаг за шагом, и нашли твою сумку. Если хочешь, можем показать место. А ты плохой человек, лживый и недоверчивый, поэтому и сейчас проверил, все ли на месте или чего нет.

Тут я вспомнил, что отправился за ягодами с сумкой и оставил ее, когда делал свои дела. Тогда я прихватил ее с собой, потому что… потому что недавно жил в этом районе и боялся, чтобы ее кто-нибудь не украл, ведь дверь кабины можно открыть и куском проволоки.

Я не мог больше стоять на ногах и сел. Я молчал, и они молчали.

— До свидания, — сказал бригадир. — Прости, шофер, но ты меркычгыргин.

На их языке это все равно что тебя назовут подлецом, мошенником, мерзавцем или что-то в этом роде. Подождите, говорю, братцы, давайте разберемся. Не заводите дело, сколько попросите, я вам заплачу.

Бригадир не сразу понял, о чем идет речь, потом махнул рукой, как будто отмахнулся от комара, пробормотал что-то и зашагал прочь, а за ним пошли и трое остальных.

Я ждал месяц, другой, но не получил никакой повестки к следователю. Не мог я больше молчать, пошел к директору автобазы и во всем признался.

— Да, — сказал он, — чукчи очень чувствительны к незаслуженному оскорблению. Но раз до сих пор тебя не вызвали, значит, вряд ли заведут дело. Не знаю, по какому параграфу кодекса могут тебя обвинить. Придется нашему руководству с тобой заняться.

Я подумал, занимайтесь, сколько хотите, от этого мне не станет легче. Говорили со мной, наказывали, разносили по всем статьям, писали в стенгазетах. Прошел месяц, и я попросился в отпуск. Нашел бригаду Омрыгыргына. Виноват, говорю, скажите, что делать. У Омрыгыргына двое детей, я не женат и готов их усыновить. Нет, качает головой бригадир, Омрыгыргын сказал, что ты келе… Это значит дьявол, злой дух, который всегда опасен для людей и их детей. Ты, говорит бригадир, обидел честного человека, значит, не можешь воспитывать его детей.

Раздавили меня эти люди, не коснувшись руками. Признаюсь, если бы я был на их месте, я бы схватился за нож, а они словами меня зарезали.

Расхотелось мне ездить по Колымской трассе, и я оставил автобазу. Переехал в другой район, поступил на стройку. В первый же год сколотил бригаду и взял в нее шестерых чукчей. Это были молодые люди, которые никогда не держали в руках мастерок или тесло и не умели забить гвоздь. Я научил их, теперь моя бригада на первом месте в районе. Я решил каждый месяц посылать детям Омрыгыргына деньги, но подумал, что, если пошлю их его жене, она посоветуется с бригадиром, и тот велит ей вернуть их назад. Тогда я послал деньги директору совхоза и написал ему письмо. Он не возвратил их обратно, ответил на письмо. С тех пор, уже шесть лет, я регулярно посылаю деньги и буду делать это, пока дети не станут совершеннолетними.

Вот и вся история.

Я слушал рассказ шофера и снова против воли вспоминал впечатления Джеймса Кука о коренном населении Чукотки.

Казалось, трудности с самолетами остались теперь позади. Объявили посадку на наш рейс в Лаврентия. В таких случаях человек стучит по дереву, надеясь, что больше не будет терять времени в гостинице и зале ожидания. Увы, на Чукотке можно предусмотреть все, кроме безветрия и солнечной погоды. Чем тщательнее обдумываешь планы на день, тем меньше вероятность их осуществления. Если после постоянных неудач человек не становится суеверным, то по крайней мере понимает, как и почему родилась столь часто повторяемая на Чукотке фраза: "Куда спешить, все устроится!" На этот раз она верна, и мы благополучно вылетаем. Наше возвращение в Анадырь тоже было нелегким, но… об этом я расскажу позже.

ДОРОГИ ТУНДРЫ

Районный центр Лаврентия — населенный пункт с массивными современными зданиями, расположенными на берегу моря в начале залива, который врезается в сушу, как бухта, на десятки километров. Коллеги из местной газеты посоветовали нам посетить две деревни, и мы, не долго думая, отправились в одну из них — Лорино. Когда находишься в здешних краях, тебя не покидает одна мысль: скорее сделать свою работу, пока погода хорошая и самолеты могут летать, а то…

Мы едем на вездеходе, тундровом такси. Наш шофер Гена Зайченко — крупный, представительный мужчина, красавец, уже восемь лет водит самые старые и разболтанные машины.

— Пусть молодняк учится на новых.

Иногда Гена месяцами ездит по тундре. Не раз вьюга заносила его снегом. Он сидит со своими пассажирами в машине, угощает их чаем и своим неисчерпаемым оптимизмом.

Я спрашиваю его, не заносит ли пурга дорогу.

— В тундре нет дороги для того, кто впервые попадает туда, но для опытного водителя есть знаки, известные только ему.

Гена — не из стеснительных. На первый взгляд он своим важным видом и манерой говорить производит впечатление чересчур самоуверенного человека, но позже понимаешь, что все это только внешне. Все-таки он в первый раз везет иностранца, для него это почетно и хочется показать себя гостю.

Иногда зимой на каникулы к родителям из Лаврентия в Лорино, не желая ждать благоприятной погоды и вездеходов, отправляются нетерпеливые школьники; они часто сбиваются с пути. Матери и отцы, как правило, с опозданием узнают о выходе своих детей в тундру и тогда звонят Зайченко. Так, мол, и так, Гена, помоги нам, найди. Гена ругает ребят и про себя, и вслух, но все-таки садится в вездеход. За час, два, три он находит беглецов и, забрав их в машину, первым делом читает нотации — которые, вероятно, каждый ребенок уже не раз слышал от своих родителей, — когда и как можно путешествовать по тундре.

— Ну, бывало, надеру кому-нибудь уши, — говорит Гена, — чтобы лучше запомнили урок, который пытаюсь им вдолбить. Этой зимой мне пришлось разыскивать мальчиков, отправившихся в Лорино. Туда-сюда, нигде их не видно. Наконец разыскал под одной скалой, замерзли, жмутся друг к другу и думают, что чем больше трясутся, тем скорее согреются. Я отнес их в машину, растер снегом руки и ноги, зажег бензиновую лампу, хотел еще уши надрать, но раздумал. Ограничился только словесным уроком. А сейчас, говорю, отвезу вас в милицию, там вам объяснят что к чему.

— Дядя Гена, не надо, мы больше не будем…

— Не слышу, — говорю.

— В другой раз мы не пойдем одни!

— Сейчас я вам поверю, — смягчаюсь я, — но если это еще раз повторится…

А они все трое хором кричат:

— Не повторится, дядя Гена!

Однажды исчез и семилетний сын самого Геннадия. Мать сказала малышу, что отец отправился на "Горячие источники", о которых паренек слышал много интересного; не долго думая, мальчик решил отправиться туда, посмотреть на ключи и искупаться. Стояло лето, но все-таки тундра была голая и пустынная, без дорог и людей; мальчик знал следы отцовского вездехода, мог их отличить среди многих других и шел по ним. Но на первых же километрах следы отцовской машины затерялись в болотистой почве. У вездехода всегда есть радиосвязь с районным центром. Гене сообщили, что его сын пропал, и он поехал за ним. Нашел его у большой лужи, ребенок сидел и плакал.

Гена не признался — обнимал он его тогда, ругал ли, видно было только, как увлажнились его глаза.

— Когда я спросил сына, зачем он пошел один, мальчик ответил: "Хочу стать тундровиком". После этих слов я уже не мог его ругать!

И Гена пропадал в тундре, но не по незнанию дороги. Эта беда случалась с ним не раз. Вместо того, чтобы вернуться в Лаврентия через неделю, он попадал туда через две. Вездеход заносило снегом, и в таком случае никто и ничем не мог помочь водителю. Беда, если машина и радиостанция окажутся в неисправности. Однажды долго искали Гену, а от него все не было никаких вестей. Кончилась пурга, но он не возвращался. Отыскали его вертолеты.

Сижу в кабине и под оглушительный грохот мотора слушаю Геннадия Зайченко. Рассказывая о том, что значит в тундре оказаться занесенным снегом и без провизии, он так резко затормозил, что я ударился лбом о стекло. Гена вылез из кабины, через минуту я услышал звук его голоса, похоже было, что он успокаивал ребенка. Я тоже выбрался из вездехода, словно из люка танка, что не очень-то просто для неопытного пассажира. На дороге в старой борозде трактора прятались три маленьких суслика, похожие на потерянные детские варежки. Здесь их называют евражками. Это — мелкие тундровые зверьки с длинной пушистой шерстью. Гена поднял сусликов и отнес их в сторону.

— Евражка — товарищ в тундре. Едешь по ней, а он встанет на задние лапы и в этой безлюдной пустыне отдает тебе честь, желает успешного возвращения. Я охотник, но никогда в них не стреляю.

Через полчаса Гена снова остановился, теперь не столь резко. В этом месте снег растаял три-четыре недели тому назад, появилась трава, зазеленели поляны, расцвела беложелтая пушица, вырос полярный мак, засинели незабудки. Как и в средней полосе, в тундре можно встретить много полевых и лесных цветов, но здесь они значительно мельче и растут во мху. В тридцати-сорока шагах от нас, как солдаты-стражники, стояли на задних лапах евражки и наблюдали за нами. Любопытные, доверчивые и непугливые зверьки. Позже я видел их и на северных берегах Чукотки, около Ледовитого океана, но там они меньше.

Мы снова трогаемся. Едем по грязному и болотистому пути. Мне кажется, что мы сейчас завязнем в трясине.

— Ничего страшного, — успокаивает Гена. — Земля под трясиной никогда не оттаивает.

Пока он объясняет мне, что такое вечная мерзлота, машина делает резкий поворот, я ударяюсь головой о рамку дверцы и никак не могу понять, что же произошло, а Гена самым цветистым образом благословляет кого-то. Мы все выходим из вездехода. Правая гусеница разорвалась.

— Повезло, — бодро говорит водитель, лицо его сияет.

Я не могу понять, в чем же нам повезло, когда мы по колено в грязи. Этот человек действительно неисправимый оптимист.

— Хорошо, что не разорвалась в реке. Тогда пришлось бы ждать другую машину, чтобы она нас вытащила, и не обошлось бы без купания в холодной воде.

Оказалось, что Гена увидел в колее только что вылупившихся птенцов, которые жались к земле, испугавшись грохота машины. Он решил их объехать, но гусеница не выдержала резкого поворота. Гена занялся ремонтом гусеницы; несмотря на грязную работу, оптимизм его не иссякал. Он стучал инструментами, кряхтел и объяснял, что летом, всего лишь через месяц, здесь будет полно грибов. Сейчас мы бы могли пособирать дикий лук и, может быть, нашли бы какие-нибудь прошлогодние ягоды, но лучше всего сварить чаю.

В каждом вездеходе и зимой, и летом есть ящик с запасом продуктов. Мы зажгли паяльную лампу и на специально сделанную железную подставку, похожую на наш саджак, поставили чайник.

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА В ЛОРИНО

В конторе совхоза в Лорино собрались мужчины, как это обычно бывает, когда ждут вездеход или вертолет. Гену здесь хорошо знают, и кое-кто по-свойски спрашивает его: случайно, эти товарищи не из "Эргерона"?

Гена большой шутник и нарочно медлит с ответом.

— Спокойно, земляки, все узнаете, разве от вас что скроешь. Если захотите, можем и беседу устроить.

— Ну тебя с твоими беседами, скажи лучше, приедет "Эргерон" или нет?

Гена укоризненно качает головой — давайте не срамиться перед гостями. Сперва они поговорят с директором, тогда все станет ясно.

В Лорино проживает тысяча пятьсот жителей, по здешним масштабам деревня считается большой. Здесь есть богатый оленеводческий совхоз, шесть бригад морских охотников, мехообрабатывающий цех, больница на двадцать пять коек и пять врачей. Есть и кое-что еще, незначительное на первый взгляд, но очень важное для этого места: восемьдесят коров, которые обеспечивают молоком даже районный центр. Совхоз ежегодно получает от зверофермы и охотников восемь тысяч шкурок песца. Как говорят здесь, это "белое золото" Чукотки.

В селе много машин — сельскохозяйственных, строительных, грузовых, — и большинство механизаторов — из местных. В школе-десятилетке занятия идут на чукотском и эскимосском языках. Молодежь обычно после окончания городского техникума или института возвращается в Лорино и поступает работать на звероводческую ферму, в меховой цех или оленеводческие бригады.

Не знаю кто — думаю, Гена — шепнул кому-то, что я специалист по народным ансамблям. Мы еще не закончили разговора с директором совхоза, а в правление вошел какой-то мужчина и доложил по-военному:

— Мы готовы, просим вас.

Увидев, что мы ничего не понимаем, он объяснил нам, в чем дело. Тогда я вспомнил, что по дороге Гена несколько раз повторил:

— Вот увидите, здесь есть прекрасный танцевальный ансамбль!

Танцоры Лоринского ансамбля песни и пляски действительно превосходные. Их руководитель — Виктор, чукча, бывший матрос китобойного судна — я не записал его фамилию, — человек редкого таланта, мастер пантомимы. Он продемонстрировал свои танцы "Охота на кита", "Северное сияние" и "Охота на нерпу". Музыкальное сопровождение не произвело на меня впечатления, мелодии однообразны, с маленьким диапазоном, но пластика танцоров, и особенно Виктора, удивительна. А ведь они — простые оленеводы, охотники, рыбаки, рабочие мехового цеха, медицинские сестры, люди без специального музыкального или хореографического образования.

Программа ансамбля могла бы продолжаться часами, но нам сообщили, что китобойное судно "Звездный" привезло богатый улов. Мне было жалко покидать танцоров, но нужно было спешить на берег моря.

Два трактора вытаскивали из воды кита. Трудно сразу определить размеры и вес такой громады. Четверо работников специальными ножами на длинных деревянных ручках с легкостью, будто это не кит, а хлеб, стали разрезать тушу на большие квадратные куски, примерно по двадцать килограммов каждый. Другие мужчины подхватывали их руками или железными крюками и откладывали в сторону, выдавая по куску каждому, кто пришел.

Через полтора часа морской берег опустел, на гальке, где лежал кит, осталось только темное пятно, несколько собак толклись у мелких кусочков мяса, валявшихся на камнях.

Меня пригласили в гости, в одну молодую семью. Муж работает радистом в совхозе, жена — специалист по обработке шкур диких животных. Вежливые, симпатичные и гостеприимные люди, по русскому обычаю они сразу же на скорую руку накрыли стол. Хозяин сообщил, что его родственник сегодня утром заколол теленка, и он угостит нас шницелями из свежего мяса и жареной печенью. Мы с аппетитом съели мясо, запивая его кто водкой, кто белым вином, затем хозяин подал какой-то знак жене. Молодая женщина принесла нам в тарелках что-то, похожее на свиную кожу с тонким слоем сала, но кожа была черной и более толстой, чем у свиньи.

— Ну, вы угадали, чем я вас угощаю? — спросил хозяин.

Если бы не последнее блюдо, у нас вряд ли появились бы какие-нибудь сомнения по поводу съеденного мяса, но сейчас нам все стало ясно: шницель и печень были не телячьими, а китовыми, из того самого кита, которого мы видели на берегу. Несмотря на то что мы съели угощение с большим аппетитом, к последнему блюду мы приступили уже без прежнего энтузиазма. Но и оно оказалось вкусным. Чукчи называют его итхипхен и считают большим лакомством.

Весь день нас сопровождала одна полная пожилая женщина, она постоянно улыбалась, будто наконец дождалась долго отсутствовавшего близкого человека. В самом начале она представилась как заместитель секретаря партийного комитета совхоза; как обычно бывает при подобных знакомствах, я не запомнил ее фамилию, только имя — Тамара. На ужине она сидела за столом рядом со мной и, когда мы кончили есть, тихо сказала:

— А ведь я болгарка.

Я никак не ожидал встретить своего соплеменника на другом конце земли, которая лежит вдали от маршрутов туристов и свадебных путешествий.

— Да, я болгарка, — повторила Тамара и рассказала свою историю.

Оказалось, что ее отец родился в селе Средец под Бургасом, принимал участие в Сентябрьском восстании 1923 года, после разгрома которого бежал в Советский Союз, здесь он учился и стал офицером Красной Армии. Тамара родилась в Советском Союзе. Ей известно, что у нее есть в Болгарии брат, несколько лет назад они вместе с мужем ездили искать его в Бургас. Похоже, что работники адресного бюро не оказали ей большой помощи, Тамара не нашла брата и ничего о нем не узнала. Об отце ей тоже было известно совсем мало. В начале войны он был подполковником, но дальнейшие его следы потерялись. В тяжелые военные годы судьба забросила Тамару на Чукотку, и вот теперь через несколько месяцев она уже выйдет здесь на пенсию.

По возвращении в Болгарию я послал запрос в Бургас, в газету "Черноморский фронт", и сразу после опубликования заметки брат Тамары позвонил в редакцию — он жив и здоров, сейчас уже на пенсии, принимал активное участие в борьбе против фашизма в Болгарии. Естественно, его адрес тут же сообщили Тамаре.

ВБЛИЗИ ОТ АМЕРИКАНСКОГО КОНТИНЕНТА

Поездка в Лорино и обратно оказалась более удачной, чем мы предполагали. У нас даже было время заехать на "Горячие источники". В узкой котловине среди невысоких холмов есть горячий минеральный ключ, в котором можно купаться и зимой, и летом. У самого бассейна лежали четырех-пятиметровые снежные сугробы — несмотря на близость горячей воды, снег не таял. Вблизи источника построена оранжерея, а также пионерский лагерь, в котором каждое лето по двадцать дней отдыхают дети из района.

Вылет на вертолете в Уэлен произошел также по намеченному плану — без суеты, без опоздания и без потери времени. Вообще все шло так гладко, что мы даже начали беспокоиться. Может быть, потому, что человеку свойственно ожидать неприятностей и неудач, когда ему чересчур везет.

Уэлен — это последнее, самое восточное чукотское село на мысе Дежнева, оно стоит прямо на берегу Берингова пролива. Здесь кончается территория СССР, и отсюда начинается длинный день страны. Берег завален льдинами, пригнанными ветром и напоминающими горные вершины. Мы вынуждены были взбираться на них, как альпинисты, чтобы увидеть тесный пролив, который соединяет Тихий и Ледовитый океаны и отделяет Азию от Америки. Перед нами лежал бесконечный лед, который сливался с горизонтом, как молочная масса. Ни одного корабля, ни одной лодки. Старые морские штурманы пишут в своих воспоминаниях, что в Беринговом проливе очень трудно управлять кораблем, здесь он делается неустойчивым и неподвластным, словно плот в горной реке.

Когда стоишь на этом берегу, действительно кажется — о чем не раз писали журналисты, — будто находишься на краю света. Для меня эта иллюзия была непродолжительной, хотя потом я неоднократно говорил знакомым и незнакомым: так, мол, и так, был на "хвосте" географической карты, разве многим улыбнулось такое счастье?

Через три часа после того, как мы наблюдали льды Берингова пролива, директор совхоза позвонил по телефону своему родственнику в Москву и сообщил, чтобы завтра он ждал гостя. Почему не сейчас, а завтра, спросил москвич. Не могу сейчас, ответил директор, я еще на рабочем месте. Оставь свои шутки, слышится голос москвича, как будто я не знаю, что ты звонишь из какой-нибудь телефонной будки. Какая там будка, крикнул директор, слушай внимательно, что я тебе скажу. На завтрашний вечер любой ценой достань билеты в Большой театр, не вкакой-нибудь, а именно в Большой, подчеркивает директор. Ясно, постараюсь, морж ты этакий, отвечает московский голос.

Я тоже позвонил друзьям в Москву, потом разговаривал с женой в Софии и… перестал думать о том, что нахожусь на краю света.

Дома в деревне расположены вдоль одной улицы на морской песчаной косе. С древних времен чукчи и эскимосы основывали свои поселения в начале такой косы, с одной стороны — море, с другой — лагуна. Какой бы ни дул ветер, по одну сторону вода всегда тихая, можно ловить рыбу, а байдару легко перенести на плечах через косу, которая чаще всего не шире ста-двухсот метров.

Погода была теплая и солнечная, перед домами сидели старики, на коленях у некоторых из них лежали бинокли. В Уэлене уже не строят байдар, покупают вельботы. Все лодки были вытащены на берег, их красили. В этот день никто не думал об охоте, но, несмотря на это, старики часто поднимали бинокли: вдруг на дрейфующей льдине окажется морж, нужно будет его рассмотреть, поспорить, самец это или самка, сколько килограммов весит. Ничего, что красят лодки и нельзя выйти в море, будет повод для разговоров на несколько часов. Кто знает, может быть, старики держали бинокли в руках просто по привычке.

На главной улице я встретил двух старушек с цветной татуировкой на щеках и подбородке. И в других прибрежных деревнях мне попадались старые женщины с такими украшениями, но я нигде не видел молодых девушек с разрисованными лицами. Вероятно, этот обычай уже исчезает.

Несколько мужчин расчищали площадку около заброшенной стройки. Оказалось, что это служащие полярной станции вышли на субботник. Начальник станции Зиновий Разик — высокий худощавый человек лет пятидесяти — пригласил нас к себе в кабинет поговорить и попробовать свежего гольца.

Арктический голец — разновидность лосося. Недалеко от Сиреников, в лимане реки Курупка, рыбаки угощали нас этой рыбой, по семь-восемь килограммов каждая. В Уэлене она была мельче, мясо у нее розовое и нежное, как у форели. По мнению специалистов, это самая вкусная рыба из семейства лососевых. Мы с Николаем можем это подтвердить.

Полярная станция основана еще до войны и помещается в солидном двухэтажном доме. В те годы такие станции играли роль и культурно-просветительных учреждений — здесь обучалось неграмотное население, механизаторы. Тут же узнавали и главные новости. Сейчас станция занимается научно-исследовательской работой и каждый день передает информацию метеорологического и гидрометеорологического характера.

В Уэлене мы увидели также самобытный ансамбль народного танца. Как и в художественных коллективах в Лорино и Сирениках, песни — обычно без заранее подготовленного текста — служат сопровождением танца. Главное в этом искусстве не пение, а танец — сочетание хореографии и пантомимы, — который должен выразить то, что артист хочет донести до зрителя. Танец почти всегда состоит из двух частей — серии одних и тех же движений, но при повторах ритм делается более динамичным. Здесь есть превосходный танцор Эмутейн, бывший строитель. И он, и его коллеги почти не двигаются по сцене. Обычно они стоят на одном месте, но в танце участвуют все части тела. И особенно активно — лицо, что удивляет в искусстве народов, развитие которых принято считать отставшим от европейской цивилизации. Несмотря на кажущуюся статичность, получается исключительно темпераментный танец, он сопровождается ударами ярара, по-русски бубна. Сделан этот инструмент из деревянного обруча с натянутой тонкой кожей желудка моржа.

Фольклорные ансамбли — и здесь, и в других прибрежных селах, которые мне удалось посетить, — привлекают большое число местных жителей, поэтому в них не так легко попасть. Гордость здешнего ансамбля — шестидесятилетняя женщина с дочкой и внучкой.

Я не в силах объяснить, откуда у этих северных народов — при такой долгой и суровой зиме, при нескончаемых полярных ночах, при разбросанности людей в тундре — такое чувство ритма в танце.

Географы знают Уэлен как крайнюю точку материка, но среди любителей искусства эта далекая деревенька славится еще своей резьбой по кости.

Вырезанием фигур из бивней моржа или китовых челюстей занимаются здесь с древних времен, наверное, с тех пор, как существуют чукчи и эскимосы, но только после Октябрьской революции это самодеятельное творчество превратилось в искусство, произведения которого находят ценителей во всем мире.

"Говорит Анадырь!" Девушки из тундры слушают радиопередачи на родном языке

Эскимосский самодеятельный ансамбль "Северное сияние"

Вертолет стал в тундре таким же привычным, как вездеход или оленья упряжка

Автор (в центре) в гостях у оленеводов

В дозоре

На Чукотке живут люди более двадцати национальностей. Их дети растут вместе в большой единой семье

Мастер уэленской мастерской художественной резьбы по кости Иван Сейгутегин

Уэлен — самое дальнее селение на северо-востоке нашей страны

Моря Чукотки богаты рыбой

Писатель Юрий Рытхэу

Северо-восточный край советской земли

Первооткрывателями в этой области стали бывшие морские охотники без всякого специального образования, большинство из которых учились мастерству у своих отцов и дедов. Хухутан, один из самых известных резчиков, — эскимос, в молодости был морским охотником. Охотниками были и братья Вуквол и Тункай, унаследовавшие мастерство резьбы по кости от своего отца, который еще в начале века при тусклом свете жирника в яранге самыми примитивными инструментами мастерил фигурки мужественных охотников на моржей и белых медведей.

Чукотско-эскимосское искусство резьбы по кости развивается главным образом в двух направлениях: вырезание скульптурных фигур из бивней моржа, которые по своим качествам похожи на слоновьи, и цветная гравировка на целом бивне. Обычно изображаются сцены из прошлого северных народов или же их современная жизнь.

Миниатюрные скульптуры-сувениры легко можно сделать из глины, гипса или металла, но для того, чтобы создать скульптуру из моржовой кости, требуются глаз, рука и сердце художника.

Еще до войны резчики Уэлена организовали в просторном бараке свою мастерскую. Сейчас в их распоряжении большое двухэтажное здание, где работают десять человек — члены Союза художников, семеро из которых удостоены высоких правительственных наград за свое мастерство.

Многие лучшие образцы их искусства находятся в Москве, Ленинграде, Киеве и часто путешествуют по всему свету. В местном музее при мастерской сейчас имеется более трехсот экспонатов, сделанных руками всех поколений художников.

Достойным продолжателем традиций старых мастеров считается Иван Сейгутегин. Это на редкость молчаливый и застенчивый человек, несмотря на то, что имеет много наград и часто ездил по всему миру. Мы с Иваном долго рассматривали экспонаты музея, гуляли по берегу моря, но о его собственных высоких достижениях в резьбе по кости я слышал не от самого художника, а от его коллег.

Сейгутегин вырос в тундре, служил пограничником на Чукотском побережье и был превосходным каюром. Видимо, поэтому среди его скульптур чаще всего встречаются олени, оленеводы, пограничники и каюры. Говорят, он бывает разговорчив только со своими учениками. Все с вос-торгом отзываются о нем не только как о художнике, но и педагоге.

В мастерской Сейгутегин обучает учеников пятых и шестых классов, которые потом поступают в училище художественно-прикладного искусства и в институты изобразительного искусства.

И СНОВА В ПУТЬ

Двадцать три часа. Солнце еще не зашло. Я прогуливаюсь возле гостиницы. Пограничники играют в волейбол во дворе своей части. Рядом стоят девушки, следят за игрой и ведут себя так же, как все спортивные болельщики во всем мире. Деревня маленькая, а девушек здесь много.

Я уже целый месяц на Чукотке, но все еще не акклиматизировался. Постоянно принимаю снотворные таблетки. И желудок трудно привыкает к здешней пище, так что и его я периодически поддерживаю соответствующими лекарствами.

Возвращаемся в Лаврентия на вертолете, пилот делает круг над мысом Дежнева — последней точкой суши, — где стоит памятник первооткрывателю пролива между двумя континентами. С высоты видна и Аляска. Создается впечатление, что она близко, а до нее восемьдесят километров. В ясную погоду представление о расстояниях здесь довольно обманчиво.

Как потом выяснилось, сразу после нашего отлета над Уэленом опустился туман, и если бы мы не поспешили, вероятно, задержались бы самое малое на неделю. Погода испортилась и в Лаврентия. Сразу после посадки в аэропорту нам сообщили, что никакие самолеты летать не будут.

На следующий день у Николая должен был быть день рождения, но мы решили начать праздновать его пораньше. Хозяева объяснили нам, что скоро мы самолета не дождемся, придет гидрографическое судно "Вега", чтобы доставить нас в Провидения. День, другой от "Веги" не было никаких известий, и мы продолжали отмечать некруглую дату Николая. Лишний раз я убедился в том, что на Чукотке вообще нет климата. Здесь есть только летная и нелетная погода. И еще кое-что я понял. Путешествия по Чукотке прежде всего связаны с ожиданием. Ожидание солнечной и безветренной погоды, ожидание транспорта или приятеля, который обещал тебя навестить, но по той или иной причине не пришел, и снова приходит на память фраза: "Куда спешить, все устроится".

Наконец пришла "Вега". Обычно судно проходит расстояние от Лаврентия до Провидения за десять часов. Но на этот раз потребовалось шестнадцать. Около Алеутских островов бушуют циклоны, волны разбиваются о юго-восточные берега Чукотки, мимо которых мы плывем. Наше судно мужественно сопротивляется, но волны так его раскачивают, что мы с Николаем можем находиться только в горизонтальном положении. Есть не хочется. В таких случаях и самый любимый деликатес не лезет в горло. А в кают-компании свободные от дежурства матросы спокойно играют в шахматы, посматривают в иллюминаторы и время от времени замечают:

— Кажется, ветерок усиливается.

— Ничего себе погодка.

— Ерунда.

Интересно, что эти люди всегда говорят о подобных вещах в уменьшительной форме… Стихия, обрушивающаяся на палубу, для них всегда лишь прохладный ветерок.

В порту бухты Провидения нас встретил старый знакомый Чупринов. Он вместе с капитаном корабля вытащил нас, словно тюки, из каюты и усадил на сиденье машины.

Вторые сутки мы ничего не можем есть. Сидим перед телевизором, смотрим московские передачи и пытаемся подбодрить себя мрачными шутками.

— Мы недолго ждем самолет — всего двое суток.

И в сотый раз повторяем:

— Сто километров — не расстояние… — и так далее.

Все же на третий день мы прилетели в Анадырь. Но и здесь, как и раньше, ожиданиям не было видно конца — погода нелетная. Дули то одни, то другие ветры. Шутники утверждали, что у служащих, разъезжающих по районам округа, к пенсии набегают сотни дней ожидания самолетов.

Мы хотели поехать в Билибино, посмотреть самую северную атомную электростанцию, но вычеркнули ее из нашего плана — некогда. Заедем только в Певек, и там завершится наше путешествие. Певек находится на берегу Восточно-Сибирского моря. Это уже не Тихий, а Северный Ледовитый океан. В Певек самолеты еще не летали. Были открыты только линии на Магадан, Хабаровск, Москву и Владивосток.

Мы ждали погоды в гостинице, гуляли по городу, хотя все здесь нам было уже известно.

Потом мы устроились на берегу лимана и стали разглядывать белух. Это большие морские животные, которые показывают над водой свои белые спины и, ныряя, пускают маленькие фонтаны. В реках стали появляться лососевые рыбы, любимое лакомство белух. Близко к берегу, прямо около порта, поставлены сети. Мы увидели нерпу, которая осторожно подплыла к сети, ловко перепрыгнула через нее, а через десять минут выскочила из-за заграждения. Убедившись, что нет никакой опасности, она снова перепрыгнула сеть, чтобы закончить свое богатое угощение.

Вечером мы сидели у телевизора. В информационной программе московского телевидения сообщили, что на Чукотке открыт новый источник газа и нефти. Недра этой земли, подчеркнул диктор, все больше открывают свои богатства для блага людей. Мы с Николаем заговорщически подмигиваем друг другу — ведь мы узнали об этом раньше миллионов других телезрителей.

Мы смотрим телевизор, но наши мысли далеко. Строим планы, когда полетим, кого встретим в пути, что увидим. В таком состоянии неопределенности человека всегда начинает грызть старая знакомая тоска по родине. Путешествие близится к концу, и уже начинаешь жить ожиданием и надеждой окунуться в знакомую, привычную обстановку, обнять родных. Но вместе с тем и колеблешься — что для тебя милее? Сидеть в до смерти надоевшей тебе комнате или путешествовать по незнакомым землям, встречаться с новыми людьми?

Ни одно путешествие — даже самое желанное и приятное, когда на каждом шагу встречаешь добрых и гостеприимных людей, — не сопровождается только розовым фейерверком.

Оказалось, что в Певек отправится грузовой самолет, на котором мы уже раз летели. Теперь уже он вез не капусту и помидоры, а только два трансформатора. У экипажа сегодня был маленький праздник. Двадцать пять лет проработал в авиации на Чукотке бортмеханик Александр Карпов. Для этого нужно быть очень мужественным человеком. Приехав на Чукотку, Александр Карпов, как и многие другие, сказал: "Поживу здесь год-два, а там посмотрим". После двух лет решил остаться еще на десять, а проработал полные двадцать пять. Как обычно бывает в таких случаях, в аэропорту устроили торжество, Карпову вручили почетную грамоту и преподнесли подарок.

Мы должны были сделать посадку на мысе Шмидта — на берегу Ледовитого океана, — чтобы сгрузить один трансформатор. На рейде перед поселком виднелись пять судов, из них два — ледоколы. Они не могли отплыть в Певек. Северные ветры гнали льды, как обрывки бумаги, и забивали ими побережье. Иногда льдины покрывали десятки километров суши и наползали одна на другую, образуя удивительно живописные хребты.

НА БЕРЕГУ ЛЕДОВИТОГО ОКЕАНА

Чаунский район считается небольшим, он занимает площадь всего… в 580 000 квадратных километров. Я это говорю, исходя из чукотских масштабов. Районный центр — Певек, город современного типа на Ледовитом океане. Он расположен на восточном берегу залива протяженностью сто километров.

С кем бы мы ни разговаривали о Певеке, все рассказывали нам о Пугачеве.

В 1933 году Наум Пугачев был послан из Хабаровска в Чаунский район как партийный организатор. В своих воспоминаниях он писал, что на месте современного Певека стояло тогда всего три дома и одна землянка, в которых проживало человек десять. Их связь с центральными властями и миром осуществлялась только по морю — от одной навигации до другой.

Современники описывают Пугачева как исключительно внимательного, общительного, обаятельного человека. Эти качества помогли ему быстро сблизиться с местными оленеводами и охотниками, выучить за несколько месяцев их язык и завоевать их уважение. На территории района имелась радиостанция, но она находилась в 500 километрах к востоку от Певека. Действительно, далековато, писал Пугачев, но время от времени мы все равно будем ездить туда на нартах — сообщить в Хабаровск, что живы и здоровы.

Но со временем нарты должны были уступить место авиации. Один из известных арктических авиаторов, Михаил Каминский, писал, что в 1937 году на Чукотке было всего три самолета и трое летчиков. Предстояли выборы, и их организаторам оставалось надеяться только на малочисленную авиацию. Каминский должен был лететь в Певек. Прямо у города стояли высокие холмы. Иногда с них дул ураганный ветер — известный Певекский южак. Между прочим, он изображен на сувенирной эмблеме города как всесильная стихия. Обычно его сравнивают с новороссийским.

Каминский посадил самолет на ледяную поверхность озера недалеко от бывшего маленького селения. Не успел самолет приземлиться, как ветер сдул его, словно муху. Жители города бросились к самолету, обступили его и едва удержали, привязав веревками к ближайшим столбам.

Чукчи сначала называли самолеты "летающими нартами", а когда на них прилетали какие-нибудь докладчики, местные жители объявляли, что будет "праздник разговоров"… Вообще этот северный народ обладает удивительно точным и образным мышлением.

За весь 1946 год летчики Певека пробыли в воздухе столько часов, сколько их коллеги проводят сейчас за одни сутки. Певек находится за полярным кругом, но здесь солнечных дней больше, чем в южных районах Чукотки. В среднем каждый день местная линия обслуживает 500–600 человек, грузовые самолеты перевозят машины, продукты, промышленные товары, оленье мясо, шкуры диких животных и т. п.

Когда мы с Николаем планировали наше путешествие, мы решили, что Певек будет последним пунктом. Из него почти в любую погоду летят прямые самолеты в Москву.

Мы прилетели в Певек, и начальник авиационного отряда Николай Перевалов пригласил нас в свой кабинет. После обычных расспросов о том, как мы добрались, он начал разговор о Пугачеве.

Перевалов — человек пожилой, поэтому я спросил, не знал ли он Пугачева.

— Нет, я недавно в Певеке.

— Сколько?

— Двенадцать лет.

Снова чукотские масштабы…

И в первую и в последующие встречи Перевалов произвел на меня впечатление человека, полностью лишенного начальственной важности, хотя на самом деле он долгие годы руководил маленькими и большими авиаотрядами. Сейчас он член районного и окружного комитетов партии, депутат районного Совета… Приятно разговаривать с людьми, которых не искушают соблазны власти.

В Певеке нас повсюду сопровождал Владимир Михайлович Етылен, с которым мы быстро подружились и перешли на "ты". По национальности он чукча, хотя, как утверждает его жена, не чистокровный, потому что его дед был орочем. Родился он в Билибинской тундре в неизвестном стойбище. Как он сам любит шутить, его принесли в Певек ветры.

— Видите, я маленький человек, и мне трудно сопротивляться нашей северной стихии.

Жена Володи — врач, юкагирка, хотя он и отрицает чистоту ее юкагирской крови, поскольку ее отец — коряк.

Вообще смешанные браки, сейчас отнюдь не редкость и ни для кого не составляют проблемы. Сам по себе этот факт положительно характеризует общество и государственную политику. Иногда при встречах с оленеводами, охотниками или шахтерами я интересовался, кто из них к какой народности принадлежит. Все отвечали на мой вопрос с недоумением — разве это имеет какое-нибудь значение!

Чаунский район — преимущественно промышленный, но мы начали наши встречи с оленеводов.

Деревня Янранай расположена в начале восточного берега Чаунского залива, в ней проживают триста жителей и тринадцать тысяч оленей. Такое соотношение значительно превышает среднее для Чукотки, где совхозных оленей в пять раз больше, чем людей, а сколько диких — вряд ли кто-нибудь может подсчитать.

Дома в поселке новые, массивные, везде есть центральное отопление. Как и в Певеке, один дом здесь сохранен с довоенных лет. Он построен из камня (половина его находится в земле), покрыт досками и моржовыми шкурами. Пусть дети и внуки видят, в каких развалинах жили их предки.

Директор совхоза Щетинкин, разговорчивый, деловой и энергичный человек, пригласил нас в свой кабинет, чтобы показать планы, отчеты, схемы… Мы объяснили, что приехали отнюдь не для того, чтобы контролировать его работу, и хотим сразу пойти к оленеводам.

— До них не добраться на газике, а у меня нет вертолета, — говорит Щетинкин.

— Но у тебя ведь имеется вездеход.

— И не один.

Пока мы едем, он объясняет, что в совхозе есть ферма, где разводят песцов и бригада охотников на морских животных. Шкурки песцов поставляют и многие охотники. Некоторые, как, например, Иван Кошкарев, ежегодно сдают государству по 150–200 шкурок. Такие, как он, осенью и зимой большую часть времени проводят в сопках. Тундра здесь — преимущественно холмистая местность, самая высокая сопка здесь 1100 метров.

Как обычно, стада оленей летом перемещаются к берегу моря, от поселка до них часа два езды на вездеходе.

Мы находим стадо в долине. По словам Щетинкина, в нем около трех тысяч оленей. Дежурят два пастуха. Один из них — Омрылкот — только что закончил девятый класс и сразу пришел в бригаду. Мы приближаемся к стаду, олени разбегаются от нас, словно от волчьей стаи.

— Они боятся не нас, — объясняет Щетинкин, — появились слепни. Вот, зараза!..

Щетинкин — русский и ругает "заразу" довольно цветистыми выражениями, которых нет в языке чукчей.

Слепни — это бедствие для всех животных в тундре. Они откладывают яйца у оленей под кожей, там развиваются личинки, из-за которых животные болеют и, ослабев, не могут выдержать зиму. Ветеринары делают каждому оленю уколы с противослепневой вакциной, но все равно слепни не дают покоя животным; олени разбегаются в разные стороны, как только услышат жужжание. В таких случаях пастуху необходимы быстрые ноги.

— Вообще, — улыбается Щетинкин, — умные головы и быстрые ноги пастухов обеспечивают совхоз мясом.

К нам подбегает запыхавшийся смуглый мужчина и представляется — бригадир Чейгутегын. Он очень ловко собирает засохшую траву, прутики от мелких кустиков и разводит огонь. Как только появляется дым, стадо начинает собираться.

— Олени убегают от комаров и приходят к огню, не знают, что их здесь ждет, — говорит Щетинкин.

Каждый пастух, кроме ножа, держит за поясом аркан — длинный ремешок из моржовой кожи. Володя берет у пастуха аркан, приближается к оленям шагов на двадцать и готовится его забросить, но Чейгутегын кричит:

— Не надо, это молодой самец, мы хотим его оставить!

Володя направляется к другому оленю, но бригадир снова его останавливает.

— Не трогайте его, вчера ему сделали укол.

— Черт возьми, — бормочет Володя, — здесь их три тысячи, как ты их различаешь.

— Различаю, — уверенно отвечает Чейгутегын. — Будьте любезны, дайте аркан, я знаю, чья сейчас очередь.

…Мы сидим у огня, пробуем вареные оленьи ребра и языки. Щетинкин кладет на угли почки — не печет их, а только разогревает. За свою долголетнюю охотничью практику я пробовал почки различных животных, но никогда не ел ничего вкуснее почек северного оленя.

Чейгутегын держит в руках голень оленя и спрашивает о чем-то Володю на чукотском языке. Оказывается, он хотел предложить мне мозг берцовой кости в сыром виде… Я неуверенно беру в рот студенистую мякоть, стараюсь не показывать отвращения — как можно есть сырой мозг!

Пробую и не верю себе. Пробую второй, третий раз. Это действительно деликатес, только не надо предвзято к нему относиться.

Позже, возвращаясь в Певек, Володя сказал, что бригадир беспокоится. В своем стремлении отведать все лакомства я съел слишком много недоваренного, недопеченного и совсем сырого мяса, и Чейгутегын боится, как бы я не угодил в больницу.

В последнее время я часто поглощал таблетки для желудка, чтобы не допустить того, о чем не принято говорить вслух. Но после этого обеда из оленьих деликатесов они не понадобились. Мясо северных оленей отличается от мяса их собратьев в средних и южных широтах Евразийского континента — оно исключительно вкусное, легко переваривается и очень питательное.

Я спрашиваю Чейгутегына, бывал ли он в других районах страны. Он предпочитает Владивосток и обычно ездит туда. Был и в Москве, Ленинграде. Когда он вышел в Москве из гостиницы, то испугался, что потеряется среди такого обилия людей и заблудится. Но не стал читать названия улиц, а разглядывал деревья на тротуарах. Они показались ему очень интересными, такого чуда нет в тундре. Для человека, который видит их впервые, они одинаковые, словно олени в стаде, но в то же время отличаются друг от друга, по этим различиям он и ориентировался, когда возвращался в гостиницу. На второй день ему уже было легче гулять одному. Он не хотел просить чужой помощи, самостоятельно ориентировался, рассчитывал на себя, как привык в тундре.

— Ой, сколько народу на улицах в больших городах! — говорит Чейгутегын. — Наверное, больше, чем оленей на Чукотке, а здесь нам не хватает пастухов.

Пока мы разговаривали, около нас подняли шум трое мальчишек. Самый старший из них — Миша — сын бригадира, осенью пойдет в шестой класс. Он вбил в землю кол и учился бросать лассо. Каждый раз петля попадала на кол. Другие двое ребят подбрасывали в воздух пустые консервные банки, а Миша их ловил. Наконец в петлю попала голова водителя вездехода, и бригадир погрозил мальчику рейкой — разве можно при гостях так безобразничать.

— Беда с ними, "лезут повсюду, как мошкара, — покачал головой Щетинкин. — Еще не закончили школу, а уже толпятся перед правлением совхоза.

"— Дядя Евгений, просим тебя, мы не хотим сидеть в поселке, пусти нас в тундру.

— А что вы там будете делать? — спрашиваю я их.

— Будем помогать пастухам.

— Но вы еще маленькие! — говорю.

— Кто, мы — маленькие? Дай нам поручение.

Я даю им всегда одно и то же задание — почистить совхозный двор, собрать металлолом в мастерской. Больше им нечего делать. Хоть тресни, а они все равно без моего разрешения прибегут в бригаду. Вот и Омрылкот. Он вернулся из Певека во вторник, принес мне свой дневник с хорошими оценками и в среду приехал в бригаду".

— Дядя Евгений, — кричит Миша, — смотрите туда! — и указывает на вершину сопки.

На ней виднеется что-то вроде куста, но кусты не растут в здешних краях, может быть, камень… Щетинкин смотрит в бинокль и говорит:

— Медведица с медвежонком… Два-три медведя живут в этих местах, они безвредные. Ну и глаза у мальчишки!

— И в кого он такой? — бросает один из пастухов.

Я смотрю на бригадира — он опустил глаза, но видно, что его лицо сияет от отцовской гордости…

От оленеводов мы приехали поздно вечером. Мы не стали возвращаться в гостиницу, а решили осмотреть одну из достопримечательностей Певека — банный комплекс. Современная парильня, душ Шарко, плавательные бассейны с морской водой для детей и взрослых. Естественно, мы не удовлетворились одним лишь осмотром этого богатства на берегу Ледовитого океана.

Кому-то может показаться слишком сильным слово "достопримечательность", когда речь идет о бане — такой элементарной принадлежности быта любого цивилизованного общества, но, как давно известно, все относительно. Еще тридцать-сорок лет назад в этих местах местные жители и геологи восемь месяцев в году топили лед, чтобы обеспечить себя питьевой водой. О современных банях и плавательных бассейнах тогда и не помышляли даже самые заядлые оптимисты, а сегодня они прочно вошли в быт народов Севера.

И сейчас водоснабжение Чукотки проблема нелегкая. Воды много, но все же… В районах вечной мерзлоты делать подземные водопроводы — непрактично, поэтому их прокладывают на поверхности земли. Несмотря на их изоляцию, всегда есть опасность замерзания. Чтобы этого не случилось, воду подогревают, что, впрочем, не влияет на ее вкусовые качества. Водой обеспечен каждый поселок.

Мы посетили также теплицу, которая находится в десяти километрах от Певека, прямо на берегу залива и занимает площадь около тысячи квадратных метров. Круглый год она поставляет населению свежие овощи. Поблизости строится еще одна такая теплица.

Мы ехали на газике часа три. Пересекали равнины с буйной травой, поднимались на голые и черные сопки, на которых обычно не видно ни кустов, ни людей, ни животных. Мы встречали только грузовые машины.

Многие годы подряд геологи исследовали эту землю, когда здесь еще не было газиков, вездеходов и вертолетов. Весь свой багаж — одежду, продукты, инструменты, образцы пород — тащили на своих плечах эти мужественные исследователи арктической земли. Без их предварительного труда невозможно было бы появление в тундре машин.

Мы приехали в долину, разрытую бульдозерами и скреперами. Кругом лежали холмы песка и переработанной породы. Наша машина лавировала между этими миниатюрными сопками, пока не подъехала к четырехпалубному океанскому кораблю, окруженному лужами и пирамидами из песка. Таково первое впечатление от золотодобывающей драги. Она напоминает плавучую фабрику с капитанским мостиком, где заполняется вахтенный дневник; в разговорах с рабочими часто слышатся морские термины.

Путь в пятнадцать километров, который мы проехали между песчаными холмами, драга проходит за десять лет, черпая ковш за ковшом и отсеивая по крупинкам золото — килограмм за килограммом.

Обычно зимой бульдозеры снимают двухметровый торфяной слой в этой долине, которая представляет собой русло старой, давно высохшей реки, и вскрывают породу и песок, принесенные сюда буйными водами тысячи лет назад. В почву вбивают трубы, по ним пускают горячую воду, чтобы разморозить землю на глубину нескольких метров. Ковши драги ежедневно черпают до тысячи кубических метров размороженной породы, которую конвейерные ленты пропускают через барабан и сито, а мощные струи воды промывают. Грохот, треск, шум, которые без привычки трудно выдержать.

После осмотра наш руководитель сказал:

— Вот это и есть золото, которое мы добываем.

Я где-то читал, а теперь лишний раз убедился в том, что золото в таком виде и в таких количествах не впечатляет. Остался я равнодушным и к большим самородкам в несколько килограммов, которые видел в музеях Магадана и Певека; разочаровал меня здесь и желто-матовый песок и мелкие зерна, оставшиеся после промывания породы. Золото тут лишена того блеска, каким его наделяли авторы сказок или романов. Я смотрел на него и не помню, подумал ли или произнес вслух:

— Так это и есть золото?

Тысячи людей добывают благородный металл в тяжелых условиях, где нет места ленивым или слабым.

Михаил Лисецкий — один из самых старых и опытных бригадиров драги. После демобилизации из армии он начал работать в южных районах Колымы. Когда его пригласили в этот северный край, он долгое время скучал по растительности лесотундры и с трудом привыкал к голым каменистым обрывам сопок. В то время не хватало специалистов по размораживанию почвы, и драга не работала на полную мощность.

— Нам неоткуда было ждать помощи, — сказал Лисецкий, — нужно было самим подготовить кадры, и притом довольно быстро, иначе пропал бы труд десятков и сотен опытных людей.

Лисецкий — крупный добродушный мужчина с медленной размеренной походкой. Есть люди, голос и походка которых с первого взгляда выдают в них начальство. Лисецкий — популярный золотодобытчик, о нем неоднократно писали в газетах и журналах, у него несколько правительственных наград, но по нему никогда не скажешь, что он давно занимает руководящие посты. Такое же впечатление произвели на меня и другие известные на Чукотке люди, с которыми мне довелось встречаться, — Аренто, Тенель, Чейгутегын, Перевалов… Им свойственны те же искренность, сердечность и простота, которые отмечал у народов Севера один из его первооткрывателей — Джеймс Кук.

Когда я начал свое путешествие по районам Дальнего Востока, поездка на Чукотку представлялась мне чем-то очень сложным — вроде полета на Луну. Завтра мне предстояло покинуть Певек — наш последний пункт, и я чувствовал себя совершенно разбитым, все вокруг меня раздражало; что бы ни сказали, я начинал оспаривать, что бы ни сделали — мне не нравилось. Знакомая тоска в конце всякого путешествия. Мы оба с Николаем страшно устали. Тридцать семь часов находились в воздухе, девятнадцать раз взлетали и приземлялись, двадцать два часа провели на борту корабля, шестнадцать — в газиках и вездеходах… Я был крайне измотан, но тем не менее готов начать свое путешествие по Чукотке заново. Я уже знал, что мне надо еще посмотреть, где остановиться, с кем поговорить, кто пригласит меня к себе и угостит деликатесами из моржового и оленьего мяса с гостеприимством, свойственным только чукчам и эскимосам. Но путешествие подошло к концу, и на душе у меня было очень грустно — не хотелось расставаться с полюбившимися мне людьми сурового края. Меня утешало одно: хотя я не мог, как Юрий Рытхэу, сказать "моя Чукотка", хотелось верить, что в сердце моем останутся навсегда и будут согревать меня эти слова.

ИБ№ 10385

Редакторы А. К. Орлов, Н. С. Бардовских, Л. И. Огульчанская

Художественный редактор А. Д. Суима

Технические редакторы В. А. Павлова, Д. Я. Белиловская

Корректор И. М. Лебедева

Сдано в набор 29.07.81. Подписано в печать 25.03.82. Формат 84х108 1/32. Бумага офсетная. Гарнитура "тайме". Печать офсетная. Условн. печ. л. 14,28+ 1,68 печ. л. вклеек. Уч. — изд. л. 15,18. Тираж 100 000 экз. Заказ № 487. Цена 90 коп. Изд. № 34051.

Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Прогресс" Государственного комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва 119021, Зубовский бульвар, 17.

Ордена Трудового Красного Знамени Калининский полиграфический комбинат Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, г. Калинин, пр. Ленина, 5.

Известный американский прозаик и публицист Филлип Боноски родился в 1916 году. Писатель прошел суровую школу жизни: работал литейщиком, участвовал в движении безработных в период "великой депрессии" 30-х годов. После окончания второй мировой войны Ф. Боноски начинает публиковаться в прогрессивных органах американской печати; первый роман писателя вышел в 1952 году. Он работал редактором марксистского ежемесячного журнала "Мейнстрим", заведующим отделом культуры газеты "Дейли уорлд", а с 1978 по 1981 год был корреспондентом этой газеты в Москве. Его книги и статьи переведены на многие языки. В русском переводе выходили его романы "Долина в огне", "Волшебный папоротник", критико-публицистическая книга "Две культуры", отрывки из книги путевых очерков "За пределами мифа. От Вильнюса до Ханоя".

Известный болгарский писатель Борис Крумов родился в 1923 году в селе Остров на Дунае, в семье крестьянина. С юных лет принимал активное участие в подпольной революционной деятельности, за что в 1942 году был брошен реакционными властями в тюрьму. Освобождение принесла победа социалистической революции в Болгарии в сентябре 1944 года.

Борис Крумов — член Союза болгарских писателей, автор почти двадцати романов, повестей, сборников рассказов. Многочисленные поездки в Советский Союз позволили ему близко познакомиться с жизнью нашей страны и ее людей. Часть повестей и рассказов Бориса Крумова переведена на русский язык и получила хорошие отклики советских читателей.

Примечания

1

Опубликовано в феврале 1979 г. в "Уорлд марксист ревью".

(обратно)

2

Ф. Боноски писал книгу в 1980 году, когда президентом США являлся Картер. При новой администрации Рейгана произошло дальнейшее обострение международной обстановки, произошел еще больший сдвиг вправо. Пропаганда антисоветизма и антикоммунизма продолжается и даже резко усилилась, средства массовой информации США еще яростнее обрушиваются на Советский Союз. В этом общем хоре антисоветской, антикоммунистической пропаганды, как и прежде, важное место занимают американские буржуазные корреспонденты, аккредитованные в Москве. — Прим. ред.

(обратно)

3

Джордж Мини (1894–1980) — лидер правого направления в профсоюзном движении США. С 1955 по осень 1979 года являлся председателем американского профобъединения АФТ — КПП. — Прим. ред.

(обратно)

4

"Тонги" — тайные общества, часто носившие преступный характер. — Прим. ред.

(обратно)

5

"Известия", 20 ноября 1979 г.

(обратно)

6

Маркс К. иЭнгельс Ф. Собр. соч., т. 12, с. 157–158.

(обратно)

7

Фактически в 1980 году примерно в 300 учебных заведениях Советского Союза обучалось около 30 тысяч человек более чем из 100 стран мира. Университет Дружбы народов посещало 6700 человек, включая 1003 студентов из 45 африканских стран. — Прим. ред.

(обратно)

8

Студенты университета обычно год занимаются на подготовительном факультете, а затем, в зависимости от выбранной специальности, от четырех с половиной до шести лет — на основном. — Прим, ред.

(обратно)

9

"Нью-Йорк таймс", 7 ноября 1977 г.

(обратно)

10

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 24, с. 122.

(обратно)

11

Там же.

(обратно)

12

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 24, с. 122.

(обратно)

13

Там же, с. 122–123.

(обратно)

14

Там же, с. 123.

(обратно)

15

Здесь, как и во многих других местах, автор употребляет слово "русские", имея в виду советских людей вообще, так же как, употребляя слово "Россия", он часто имеет в виду весь Советский Союз, а не только Российскую Федерацию. — Прим. ред.

(обратно)

16

По переписи 1979 года в СССР насчитывалось 1811 тысяч евреев, что составляет около 0,7 процента всего населения страны. — Прим. ред.

(обратно)

17

ТАСС, 13 ноября 1978 г.

(обратно)

18

Ответы на вопросы журналиста, опубликованные Агентством печати Новости 25 сентября 1978 г.

(обратно)

19

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 242, 243.

(обратно)

20

Крупнейшие универмаги Нью-Йорка. — Прим. ред.

(обратно)

21

"Нью-Йорк таймс", 9 августа 1976 г.

(обратно)

22

"Нью-Йорк пост", 30 сентября 1977 г.

(обратно)

23

"Нью-Йорк таймс", 26 сентября 1976 г.

(обратно)

24

Там же.

(обратно)

25

Там же.

(обратно)

26

Там же.

(обратно)

27

"Нью-Йорк таймс", 29 ноября 1978 г.

(обратно)

28

Там же.

(обратно)

29

"Нью-Йорк таймс", 26 сентября 1976 г.

(обратно)

30

Там же.

(обратно)

31

Описывается случай, происшедший с Беллой Цукерман. В настоящее время она работает в газете "Москоу ньюс". — Прим. ред.

(обратно)

32

"Нью-Йорк таймс", 20 октября 1975 г.

(обратно)

33

ЮПИ, 24 июля 1978 г.

(обратно)

34

"Нью-Йорк таймс", 7 февраля 1980 г.

(обратно)

35

Штаб-квартира Центрального разведывательного управления в пригороде Вашингтона. — Прим. ред.

(обратно)

36

Издательство "Рэндом хаус", Нью-Йорк, 1971 г.

(обратно)

37

Имеется в виду нашумевший американский фильм "Кинг-Конг". — Прим. ред.

(обратно)

38

"Нью-Йорк таймс", 7 февраля 1977 г.

(обратно)

39

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 42, с. 161.

(обратно)

40

"Нью-Йорк таймс", 7 января 1977 г.

(обратно)

41

"Нью-Йорк таймс", 14 апреля 1978 г.

(обратно)

42

"Интернэшнл геральд трибюн", 28 октября 1977 г.

(обратно)

43

АП, 6 апреля 1978 г.

(обратно)

44

АП, 16 сентября 1979 г.

(обратно)

45

"Лос-Анджелес таймс", 8 июня 1979 г.

(обратно)

46

"Лос-Анджелес таймс", 28 сентября 1979 г.

(обратно)

47

"Нью-Йорк таймс", 19 марта 1978 г.

(обратно)

48

"Нью-Йорк таймс", 3 октября 1977 г.

(обратно)

49

ЮПИ, 18 марта 1976 г.

(обратно)

50

"Нью-Йорк таймс", 11 октября 1978 г.

(обратно)

51

Проживающие в США лица мексиканского происхождения. — Прим. ред.

(обратно)

52

В отличие от сотрудников "Нью-Йорк таймс" автор этой статьи не погрешил против истины. Описанный случай произошел на самом деле, только девушку звали не Наташа. — Прим. авт.

(обратно)

53

"Геральд трибюн", 16 июня 1979 г.

(обратно) name="n_54">

54

"Интернэшнл геральд трибюн", 14 августа 1978 г.

(обратно)

55

Там же.

(обратно)

56

"Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт", 24 декабря 1979 г.

(обратно)

57

"Правда", 28 января 1980 г.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ФИЛЛИП БОНОСКИ ГОВОРЯТ ЛИ НАМ ПРАВДУ ОБ СССР НАШИ МОСКОВСКИЕ КОРРЕСПОНДЕНТЫ?

  ЧАСТЬ I

  ЧАСТЬ II

  ПОСЛЕСЛОВИЕ

БОРИС КРУМОВ ДАЛЬНИЙ ВОСТОК ВБЛИЗИ

  ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЧУКОТКУ

*** Примечания ***