Уверенность в обмане [Жан МакДональд] (fb2) читать онлайн

- Уверенность в обмане (пер. Любовные романы ▪ Книги о любви Группа) (а.с. Правда во лжи -2) 816 Кб, 222с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Жан МакДональд

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Жан Макдональд «Уверенность в обмане»



ВНИМАНИЕ!


Текст предназначен только для предварительного и ознакомительного чтения.


Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчика строго запрещена.

Любое коммерческое и иное использование материала кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей.


Оригинальное Название : The Certainty of Deception

(The Truth in Lies Saga #2) by  Jeanne McDonald

Жан Макдональд - «Уверенность в обмане»

Автор перевода: Люба А.

Редактор: Анастасия Т.

Вычитка: Марина К.

Оформление: Алёна Д.

Обложка:Ирина Б.

Перевод группы: https://vk.com/lovelit


Пролог


— Так здорово, что ты, наконец, соизволил ответить на сотовый. Я звоню несколько дней.

— Ну и? — что мой ответ не нравится собеседнику, я не виноват.

— То, что больше я не могу прикрывать тебя. Папа спрашивал, где ты. Мама говорит, что не может дозвониться до тебя. Клиенты жалуются на то, что ты избегаешь их, и пожалуйста, ради Бога, скажи, все это дерьмо, какое Оливия говорит Морган, наглое вранье. Она ведь не беременна? — бушует Гэвин.

— Так и есть, — бормочу я. Мои кишки сворачиваются в тугой комок. Это чертовски тяжело признать, но то, что я хотел, чтобы было ложью, вышло все-таки правдой.

— Черт! — мой брат ругается.

— Упс.

С бутылкой в руке я поднимаюсь с холодного пола в спальне, стараясь удержать равновесие в процессе. Я поворачиваюсь в сторону кровати, пытаясь удержать телефон.

— Черт, — ругаюсь я. Оказывается, в руке может быть либо телефон, либо бутылка. Бутылку я терять не хочу. Она служит мне неплохой отдушиной, даже если не может заглушить отчаяния в моей душе.

— Иисусе, Дрю, ты пьешь?

— Да! — кричу я, нажав на кончик своего носа, как будто Гэвин мог видеть меня.

Комната вращается. Металлический привкус на моем языке вызывает бешеную потребность очистить содержимое желудка. Вместо этого я глотаю остатки из бутылки и швыряю ее на пол, наблюдая, как она разлетается на миллион кусочков. Наполовину стоя, наполовину на корточках я пытаюсь удержаться за угол своей кровати, чтобы обрести подобие равновесия. Когда равновесие более-менее устаканивается, я хватаю ключи с тумбочки возле кровати. Звуки крошащегося стекла раздаются под подошвами ботинок.

— Младший брат, ты не сделаешь этого снова.

Я колеблюсь, боясь потерять равновесие.

— Сделаю что?

— Не потеряешь себя. Я не могу наблюдать, как ты все дальше скатываешься вниз.

— Это не то, что было раньше. У меня все под контролем.

— Что-то не похоже.

Комната продолжает вращаться. Я оперся о дверной косяк, пытаясь удержаться от падения.

— Я... я не могу потерять ее! — я плачу, размазывая слезы по лицу. — Моя вина. Все это моя вина, — поворачиваю дверную ручку, я, шатаясь, выхожу из спальни к лестнице.

— Она уезжает в Техас. Я должен остановить ее.

— Что? Кто уезжает в Техас?

— Микки, — рыдаю я. — Она уезжает, — я тру лицо рукой.

— Я должен остановить ее! Она не может покинуть меня.

— Подруга Оливии? — спрашивает он, явно сомневаясь.

— Да, не «подруга Оливии». Моя девушка. Она моя девушка. Не Оливии, — мой желудок булькает, напоминая, что новая порция ликера сеет хаос в нем.

Гэвин молчит, но я слышу каждый его вдох.

— Ты и Маккензи, — пробормотал он. — Я должен был догадаться. Послушай, Дрю. Мы все исправим. Я помогу тебе, но ты должен все мне рассказать, — убеждает меня Гэвин.

— Нет времени. Должен отговорить ее уезжать, — молю я.

— Ладно. Сделай мне одолжение. Никуда не выходи. Я еду к тебе.

Я дергаюсь вперед, падая лицом на пол.

— Слишком поздно.

— Черт, Дрю! Не смей садиться за руль. Пообещай мне. Либо возьми Вайэта, но пообещай, что сам не сядешь за руль.

— Остановить ее... я должен... — я хочу засмеяться как Йода, но выходит, как у медведя Фоззи.

— Правда? У тебя есть силы подражать Йоде в таком состоянии?

— Только одно усилие.

Гэвин застонал.

— Я уже в пути. Просто оставайся на месте.

Мой смех исчез.

— Нет! — кричу я, пытаясь ползти вниз по лестнице. — Я сказал тебе, что сам остановлю ее. Она нужна мне. Я люблю ее.

Все вокруг меня замирает. Даже сумасшедшее вращение комнаты приходит в полную неподвижность. Мне становится ясно, что я дошел до ручки. Маккензи не может оставить меня. Она так нужна мне. Что толку заботиться о себе, если ее нет рядом. Быть без нее — какой-то ад. По телефону я слышу, как хлопает дверца автомобиля и заводится двигатель. Гэвин действительно едет.

— Дрю, я говорю серьезно, оставайся на месте. Я буду у тебя через несколько минут. Если ты хочешь поехать за Маккензи, я поеду с тобой. Я запрещаю тебе водить машину в таком виде. Мы обязательно сделаем это. Мы вместе поможем тебе.

— Я не нуждаюсь в помощи, — возражаю я. — Я нуждаюсь в ней.

Из телефона доносится рев двигателя, пока я продолжаю спускаться по лестнице.

— Ты любишь ее? — Гэвин шокирован этим фактом. Не то, чтобы я удивлен его реакцией. «Я никогда не полюблю снова», — клянусь я себе. Любовь как взрыв. Это как удар по твоим яйцам, от которого ты сгибаешься. Маккензи и я не должны были встречаться. «Невозможно полюбить вновь, — думаю я, — и уж точно не собирался делать Оливию беременной».

Как могло все настолько ухудшиться? Я даже не помню, когда был последний секс с Оливией. Как по ней, так мы трахались во время нашего последнего свидания, но я не могу точно сказать, правда это, или нет. Все, что удается припомнить за тот день, это что я пошел гулять с Оливией, и мы полностью разодрались. Проведя лишь один день с Маккензи, я уверился, что не могу продолжать свои отношения с Оливией, потому что вспыхнули чувства к Маккензи. К сожалению, я чуть было не отвернулся от Маккензи. Оливия запросто так сделала пару замечаний, что Маккензи спит с Джаредом. Я оставил это. Конечно, у меня не было причины злиться на то, что Маккензи и Джаред проводят ночи вместе, но я безумно ревновал ее, представляя, как Джаред касается ее, ласкает ее тело. Это выело мне мозг. Единственным помощником, о котором я вспомнил, был алкоголь, чтобы заглушить чувства, разъедающие мозг. Так что второй раз за несколько дней я сломал два года трезвого образа жизни, напившись в хлам.

— Я люблю ее, — тихо говорю я, потирая руками лицо.

— Ну, хорошо, младший брат. Мы попытаемся исправить это. Мы поедем к ней.

Моя ступня касается нижней ступеньки лестницы. Я с облегчением выдыхаю. Как мне удалось спуститься по лестнице, не сломав себе шею и любую другую кость, остается загадкой.

Успокоившись от обещания моего брата вернуть ее, я сажусь на нижней ступеньке, стараясь держаться ровно, ведь при каждом движении мой желудок норовит расстаться со своим содержимым.

— Дрю? Ты все еще там?

— Да.

— Я знаю, ты уже отвечал, но Оливия говорит правду, она действительно беременна?

— Да, — выталкиваю я сквозь зубы.

— Ребенок твой?

— Кому еще он может принадлежать?

— Я не знаю. Просто... — Гэвин тушуется. — Просто мне все это кажется не очень правильным.

— О, да ты прав. Только я мог так лажануться.

Гэвин вздыхает. Он ничего не может сказать. Это не единственная моя выходка, и кто может сказать, последняя ли она.

Пока я жду своего брата, опираюсь о лестницу, глядя в потолок. Я недостаточно пьян, не до того состояния, в котором хочу находиться. Если бы я был так пьян, как хотел, я, по крайней мере, мог бы забыть, сколько раздора вошло в мою жизнь, и как много несуразных вещей я делал до этого.

Быстрое дыхание Гэвина и шум мотора успокаивают меня. Одинокая слеза скатывается по щеке. У меня уже нет сил бороться с болью от ухода Маккензи.

— Дрю, вот я и нарисовался у ворот. А ты не смог бы встретить меня у двери?

— Да, — я кое-как поднимаюсь на ноги. Комната плывет перед глазами снова, но я решительно направляюсь к двери. Я должен сделать все, чтоб ее вернуть.

— Ладно, я сделаю это. Я сейчас пойду возвращать свою девушку.

Я направляюсь к входной двери, чтобы открыть ее.

— Черный «эскалейд» Гэвина прибыл, — просто говорит он. Брат опускает стекло в машине. Я знаю, что препаршиво выгляжу, но выражение лица Гэвина без слов говорит мне, что я себе льщу.

— Спасибо, Гэв. Ты всегда меня спасаешь.

Грустная улыбка опускает уголки его губ:

— Ну а для чего еще нужны братья?!


***


— Иисусе, Дрю! Позволь сначала остановить машину, а уж потом ты выпрыгнешь, — орет он, но поздно. Я уже пытаюсь выпрыгнуть и просто грохаюсь. Мои ноги ударяются о землю с последующим приземлением на задницу. Это не останавливает меня. Я чертовски пьян, но все же мне удается подняться и кое-как доковылять до ее квартиры. Свет в комнате горит, так что я понимаю, что она внутри.

Я стучу в дверь, полный решимости. Если только она ответит мне, тогда мы сможем поговорить. Я не люблю Оливию. Я никогда не любил Оливию. И так что, если она носит моего ребенка, я все равно не женюсь на ней. Я просто позабочусь о ребенке. Оливия и ребенок никогда ни в чем не будут нуждаться, но я не позволю Микки бросить меня. Мы были готовы рассказать Оливии все про нас, и мы расскажем. Но Микки придется остаться!

— Микки! — кричу я.

— Уходи, Дрю! — она кричит через дверь.

— Не раньше, чем увижу тебя, — отвечаю я. — Я люблю тебя. Ты не можешь уехать.

Я наклоняюсь над дверью, расположив руки по обеим сторонам двери. Я опускаю голову, потому что кружение в моей башке начинает заваливать меня.

— Дрю, ну не нужно все усложнять, — умоляет она.

Мир вращается вокруг меня. Все плывет у меня под ногами, и я плыву вместе со всем. Я хватаюсь за раму покрепче, надеясь удержать равновесие.

Осматриваю себя и закатываю глаза от досады. Мой внешний вид оставляет желать лучшего. Я обязан был переодеться прежде, чем ехать к любимой женщине. Рубашка мятая, и несколько дырок со спичечную головку красуются на ней. Я сам проделал их, выкручивая нити. Мои джинсы изорванные и грязные. Я выгляжу нищим бродягой, неудивительно, что Гэвин укоризненно смотрел на меня, когда я усаживался в машину.

— Микки, я не заслуживаю твоего прощения. Но я умоляю тебя, не уезжай. Не оставляй меня одного.

Я совершил ужасную ошибку, избегая ее после того, как Оливия вывалила свою бомбу на нас, но это же не означает, что она должна отойти в тень. Мы могли бы работать вместе. Я расскажу ей обо всем. Я даже расскажу о Ребекке и Отэм. Очень мало людей знают о них, но, если она даст мне шанс, я добавлю ее в этот список.

Потерять свою дочь было самым большим горем в моей жизни. И по сей день, я виню себя за то, что случилось с ней. Это была моя вина, что она умерла, и мне до самой смерти нести это бремя.

Слезы наворачиваются на глаза. Я поднимаю лицо вверх, всматриваясь в дверной глазок, как будто что-то могу разглядеть. Потерянный и сломленный. Все, кем я дорожил в этой жизни. И она собирается оставить меня и махнуть в Техас.

— Дрю, пожалуйста, сделай одолжение нам обоим, уходи! Я сделала свой выбор. Ты ничего не сможешь изменить! Прости меня! — ее голос звучит сквозь слезы. Ее слезы разрывают мое сердце.

Теплые руки цепляются за мои плечи.

— Младший брат, она не хочет тебя видеть. Давай убираться отсюда.

Я кладу голову на прохладное дерево двери и закрываю глаза, игнорируя просьбу моего брата. Ночь тихо шелестит вокруг меня. Чем дольше я стою у закрытой двери, тем больше отчаиваюсь. Она не может покинуть меня. И что из того, что я сам уединился на несколько дней? Это ничего не значит. Она просто должна позволить мне войти, и мы все обсудим.

С новой решимостью я грохнул кулаком по двери:

— Черт возьми, Микки! Открой эту чертову дверь. Я не могу жить без тебя! Разве ты не видишь этого?

— Если ты действительно заботишься обо мне, ты просто уйдешь, — плачет она.

— Все, о чем я прошу, это несколько минут. Позволь мне увидеть тебя. Ты так нужна мне, Микки!

— Я не могу, — каждый вдох, что она делает, становится все более неровным.

— Дрю, серьезно. Давай уйдем прежде, чем кто-то вызовет полицию, — Гэвин тянет меня за плечи, пытаясь оттащить меня от двери.

Я отмахиваюсь от него:

— Как бы ты себя чувствовал, если по ту сторону двери стояла Морган?

Гэвин поворачивает ко мне лицо, в освещении коридора казавшееся мертвенно-бледным:

— Я бы боролся за нее, — признается он.

Кивком головы я вновь переключаю свое внимание на дверь, что отделяет меня от любимой. Я снова затарабанил кулаком по двери. Удары не нравятся моим рукам.

— Микки, если ты не откроешь эту чертову дверь сейчас же, я клянусь, я ее вынесу.

— Дрю, ты же слышал ее. Маккензи должна уехать, — авторитетный голос Джареда заменяет голос Микки с другой стороны двери.

Я ошеломленно смотрю на дверь: какого хрена Джаред делает у нее? Ей захотелось поговорить с Джаредом, а меня она просто игнорирует. Этот сукин сын признается ей в своей любви, хотя знает, что она любит меня, и теперь рассиживает в ее квартире как король. О, черт, нет! Теперь нет никакой возможности оттащить меня от ее квартиры. Кровь вскипает, желание ударить Джареда срывает мне крышу с орбиты.

Все вокруг наливается красным. Все, о чем я могу думать, так это о том, что посторонний мужчина заперся с моей девушкой в квартире, и я собираюсь преподать ему урок. Микки моя! Я так толкаю своим телом в дверь, что она трясется и гремит от удара.

— Ну, теперь держись, Джаред, — рычу я.

Тишина.

— Клянусь Богом, если ты не впустишь меня, я выломаю дверь, — пустая угроза. Гэвин фактически висит на мне, не позволяя снова штурмовать дверь. К тому же, мир вращается так быстро, что я совсем не уверен, что смогу просто идти, не то что выломать дверь.

Звук отодвигаемого засова эхом разносится в ночи. Я покачиваюсь на своих ногах, ожидая, пока Джаред откроет дверь. Первым делом я хочу врезать ему в челюсть. В следующей позиции числится возможность проникнуть внутрь квартиры, заключить Микки в свои объятия и никогда не отпускать.

Когда дверь чуть приоткрывается, ярость с новой силой вспыхивает во мне. Этот крысеныш намеривается воспрепятствовать мне войти. Ну, ты еще пожалеешь об этом!

— Уходи отсюда, — говорит Джаред.

— Я должен увидеть ее.

Не так много разницы между мной и Джаредом. Он высок и строен, зато я сильнее. Плюс со мной Гэвин. Наша весовая категория явно перевешивает вес Джареда. Мы легко подвинем его с дороги. Призрак ухмылки блуждает по моим губам. Ах, ты сволочь. Я кладу руки на дверь и толкаю изо всех сил.

— Нет! Она не хочет тебя видеть! — голос Джареда становится напряженным.

— Какого черта ты делаешь? — кричит Гэвин, оттаскивая меня от Джареда.

Я освобождаюсь от рук Гэвина, и я смог протащить свое тело через щель в двери, прежде чем Джаред захлопывает ее. Мои глаза быстро осматривают комнату. Ее присутствие настолько очевидно, что у меня не возникает проблем с ее поисками. Она распласталась по стене позади Джареда.

Свет от торшера ореолом окутывает ее голову и подчеркивает потоки слез, что безостановочно стекают по ее лицу. Ее красивые светлые волосы чем-то заколоты на макушке, и одежда оставляет желать лучшего, впрямь как моя. Ей очень больно, и я причина этой боли. Мне просто необходимо исправить это.

Наши глаза встречаются, и в мгновение ока мой гнев утихает. Мой прекрасный ангел рядом. Даже несмотря на свое бедственное состояние, она абсолютно прекрасна и это ощущение тепла, которое всегда присутствует в моей душе, теперь разливается по венам.

Я протягиваю руку, желая коснуться ее, игнорируя попытки Джареда вытолкнуть меня обратно и дергающего меня Гэвина. Одно касание, вот что мне нужно.

— Пожалуйста, — умоляю ее позволить мне забрать ее боль. — Пожалуйста, Микки! Я не могу представить, что не смогу обнять тебя снова, не смогу любить тебя снова. Пожалуйста.

Она двигается ко мне, протягивая свою руку, собираясь прикоснуться к моей протянутой руке. Ее голубые глаза, покрасневшие и опухшие, и она двигается мне навстречу будто загипнотизированная. Затем, без предупреждения, она качает головой и прижимает свои руки обратно к груди. Гнев, обида и печаль превращают ее лицо в маску эмоций. Она вновь прижимается к стене, яростно качая головой, ее руки поднимаются к лицу и грудь заходится в душераздирающем рыдании.

— Малыш, я тебя умоляю, — шепчу я сквозь свои собственные слезы. — Я так люблю тебя. Позволь мне исправить это. Я могу все исправить.

— Черт победи, Дрю! Разве ты не видишь, что делаешь с ней? Ты должен уйти! — Джаред смотрит сквозь меня на Гэвина. — Убери его отсюда!

Естественно, во мне тут же вскипает желание наподдать Джареду. Как он смеет вставать между мной и Микки, но, видя, как она расстроена, что-то надламывается во мне. Вся злость, которая скопилась во мне, в тот же миг улетает. Я чувствую себя таким беспомощным, но, как ни странно, трезвым.

— Джаред, пожалуйста, — умоляю я. — Мне нужно всего пять минут наедине с ней. Я заставлю ее увидеть, как сильно нуждаюсь в ней, как люблю ее и показать, что ничего не изменилось между нами. Я не могу жить без нее. Я уверен, ты меня понимаешь. Пожалуйста.

Ладно, может, и кажется бессердечным упоминать о его чувствах к ней, но я должен достучаться до него. Ведь только он стоит между мной и моей девушкой.

Джаред выглядит так, словно из него разом выпустили весь воздух. В сущности, я причиняю ему боль. Слезы показываются в уголках его глаз, но он не позволяет им пролиться, и тем более, чтобы мы увидели их.

Я чувствую себя в безопасности из-за своей развитой мускулатуры, но в принципе я знаю, что Джаред хороший парень. В первый раз, когда мы встретились, он обедал с Маккензи, и я подумал, что это Нэйт, но быстро понял, что он был еще одним поклонником прекраснейшей Маккензи Эванс. Моим первым впечатлением о нем стали его большие золотистые глаза, спускающиеся до плеч золотистые локоны и потрепанная внешность. Он считает себя современным рокером. И я был близок в своей оценке. Он был музыкантом, но не рокером.

Его ноздри раздуваются, и он выдыхает.

— Я тебя понимаю, Дрю. Но я также понимаю, что ей нужно немного времени, поэтому ты должен отпустить ее. И ты поступишь правильно, мужик. Просто позволь ей уехать.

Кишки в комок скручиваются в животе. Отпустить ее? Это слишком больно отпустить ее. Я не могу этого сделать. Никогда! Она въелась в мою кровь, она часть меня, и я не могу жить без нее. Несмотря ни на что, я все же дорожил своей жизнью.

— Я не могу, — я настораживаюсь, потому что мой голос мне самому кажется слабым. Правда, я слаб, но негоже показывать этого моему сопернику или брату. Если я не могу жить без нее, как мне быть уверенным, что он может?

— Ты можешь, — Джаред осторожно кладет ладонь на мою грудь.

— Если бы она просто выслушала меня, Джаред, — скулю я. — Я не хочу Оливию. Я хочу ее. Микки. Мне нужна Микки.

— Я знаю.

Моя голова поворачивается на звук закрывшейся за нами двери. Гэвина уже нет позади меня. Джареду как-то удается оттеснить меня за порог и вернуться обратно. Мое сердце кричит мне, что надо оттолкнуть этого человека, но разум говорит и тело чувствует себя побежденными. Микки сделала свой выбор, и ее выбор в том, чтобы оставить меня.

Я прижимаюсь спиной к стене, опираюсь на нее и сползаю на пол. Вся моя уверенность и бодрость будто испарились. Скрещивая руки на коленях, я взвываю в потолок. Ничего больше не осталось для меня. Мои надежды пропали. Она оставила меня!

— Дрю, прекрати это. Ты ведь не только Маккензи причиняешь боль, но и себе тоже. Посмотри на себя. Ты никогда не выглядел так, как сейчас. Я у тебя есть, — бормочет Гэвин, его руки скрещены на груди. Брат на два года старше меня, но и на два дюйма короче. Его светло-каштановые волосы начинают седеть, поэтому он без конца подкрашивает их и стрижется под Цезаря. Он сильный, мудрый и он несет семейную торговую марку: голубые глаза Вайзов, только они у него более темного оттенка, чем мои.

Приглушенный смешок вырывается из моей груди.

— Ты прав, Гэв. Я плохо выгляжу.

Джаред скидывает свою выцветшую бейсболку, чтобы запустить пятерню в свои волосы.

— Возможно, это и так, но, мужик, ты не вернешь ее этим способом.

Мои глаза расширяются, и сердце трепещет в груди.

— То есть ты хочешь сказать, что еще есть надежда для меня? Что у меня есть еще шанс?

Он опускается на колени передо мной и кладет свои руки мне на плечи.

— Конечно, есть. Дрю, она любит тебя. Поверь мне. Я наблюдал за ней, когда она была с Нэйтом. Она никогда не смотрела так на него, как смотрит на тебя, — Джаред опускает голову, пряча от меня глаза. — Да и на меня она так никогда не смотрела.

Чувство гордости распирает мне грудь от его слов. Микки любит меня больше, чем любила своего экс-бойфренда Натаниэля Фуллера. Я ненавидел этого ублюдка за то, что он заставил ее пройти через ад, хотя я даже никогда не встречался с ним. Он не заслуживал любви Маккензи после того, как оставил ее одну переживать потерю ребенка.

Однако какая-то часть меня сочувствует Джареду. Он выглядит почти таким же потерянным, как и я. Меня поражает, что ее решение переехать в Техас причиняет боль не только мне, но и ему тоже. Я облизываю губы, почувствовав соленый привкус слез на своих губах.

— И как же мне вернуть ее?

Джаред хмыкает, потирая затылок.

— Ну... для начала ты пьешь и ведешь себя, как ублюдок. Этим ты только оттолкнешь ее.

— Наконец-то! — восклицает Гэвин. — Пожалуйста, выслушай этого человека.

Я перевожу взгляд с Джареда на Гэвина. Они оба выглядят суровыми, но вместе с тем и заботливыми.

— Протрезвись. Да, я сидел в этом вагоне, прежде чем...

Я хмурю брови и скашиваю глаза на Джареда с вопросительной миной. Но, я лишь отмахиваюсь, не желая вдаваться в подробности того, что он имеет в виду. Он кривит губы и клонит голову, взглянув на моего брата. Гэвин только головой качает, а Джаред пожимает плечами.

— Ты также должен вспомнить и то, что не являешься единственным пострадавшим. Маккензи пришла в голову идея уехать, потому что так ты и Оливия найдете способ наладить ваши отношения и создать счастливую жизнь для ребенка.

— Это абсурд! — выкрикиваю я. — Нет для меня никакого пути с Оливией. Это путь в ад. Микки — мой путь.

— Очень может быть, но, Дрю, ты должен посмотреть на это с ее точки зрения. Хотя мы оба знаем, что Оливия — это порождение Сатаны, — я хихикаю в ответ на эту реплику. — Маккензи считает ее своим близким другом. С тех пор как Оливия дала понять, что ты видишь свое будущее с ней и ее ребенком, Маккензи просто отступила.

Я прикрываю рот. Даже алкоголь, что танцует мамбу в моем животе, не вызывает у меня желание связать свою жизнь с Оливией, что уж говорить о трезвой голове. Я трясу головой. Кто-то явно что-то перепутал. У меня появляется внезапное желание блевать.

— Серьезно? — спрашиваю я.

Джаред кивает.

— Да. Оливия сказала Маккензи, что ты готов работать над отношениями с ней ради ребенка.

— Я никогда... — начинаю я.

Гэвин поднимает руки.

— Она сказала то же самое Морган, младший брат.

— Она солгала! — плачу я, потирая руками лицо. — Я всего лишь сказал, что позабочусь о ней и ребенке, ничего более.

Джаред трет переносицу.

— Это даже не удивляет меня. Оливия ни перед чем не остановится, лишь бы заполучить то, что ей хочется. Она прирожденный манипулятор, и сможет удержать Маккензи там, где ей хочется. Вот почему я, не стесняясь, выражаю свое мнение о ней. Но Маккензи очень упрямая. Ее решение принято сердцем, и оно неверно.

— Что же она делает... — мой желудок крутит все быстрее. Я сглатываю, но металлический привкус на языке лишь усиливает ощущение тошноты.

— Подождем? — Гэвин интересуется. — Вы говорите, что это обычное поведение Оливии?

— Именно это я и сказал, — подтверждает Джаред.

— Тогда, может быть Дрю и прав. Он должен поговорить с Маккензи.

— Это невозможно. Доверьтесь мне. Я знаю, как думает Маккензи.

— Итак, что я должен сделать? — я запускаю пальцы в свои волосы, дергая за спутанные пряди. Я не могу вспомнить, когда расчесывался в последний раз.

Джаред снова кладет руки мне на плечи и слегка сжимает их. Он отклоняет голову назад, переводя взгляд с меня на Гэвина.

— Смотрите. Вот что мы должны сделать. Ты должен отпустить Маккензи в Техас сейчас. Оливия всегда могла манипулировать Маккензи по своей прихоти. Отъезд Маккензи предотвратит эти манипуляции. Да и к тому же, вам обоим нужна передышка.

— Но... — я пытаюсь возразить.

— Послушай его, — поддерживает Гэвин.

— Отлично, — сдаюсь я. — И?

— И, — продолжает Джаред. — Ты выполнишь свое обещание насчет Оливии. Маккензи так переживает, что поступила как последняя тварь по отношению к Оливии. Ей не нужен еще какой-нибудь повод, чтобы терзать себя.

Что-то в глазах Джареда убеждает меня, что он не держит меня за дурака и не играет моими чувствами. Он действительно хочет помочь. Его отношение не становится для меня таким уж сюрпризом. Микки любит этого человека как брата. Если она доверяет ему, то и мне следует сделать то же самое. Языком я облизываю сухие, растрескавшиеся губы.

— Только с одним условием, — юрист во мне поднимает свою уродливую голову. — Переговоры. Это единственный способ решить любые споры.

Посмеиваясь, Джаред балансирует на цыпочках возле меня.

— Дошел до кондиции, приятель?

Ах, так он меня поддел профессией. Хорошо же. Я выпрямляюсь, глядя ему в глаза.

— Я знаю, ты постоянно будешь поддерживать связь с Маккензи. Все, о чем я прошу, так это сообщать мне о ней. Я должен знать, как она поживает. Ну а если нет, тогда первым же рейсом до Амарилло я вылетаю к ней.

Решимость в моем взгляде и голосе, должно быть, убеждают его. Он резко опускается на обе ноги и тогда поднимается. Протянув мне руку, он поднимает и меня с пола. Согласная улыбка играет в уголках его губ, он пожимает мне руку, скрепляя договоренность.

— Договорились. Теперь тащи свою задницу домой и помойся. Ты выглядишь дерьмово.

Гэвин хохочет и протягивает руку Джареду.

— Привет, я Гэвин.

Джаред протягивает свою руку, скрепляя рукопожатие.

— Джаред Кристофер.

— Рад познакомиться, Джаред, — говорит Гэвин. — Хотя хотелось бы, чтобы знакомство случилось при других обстоятельствах.

— И я также.

Мой желудок бунтует теперь уже конкретно, напоминая, сколько алкоголя я выдул.

— Сожалею, но должен покинуть эту приятную вечеринку... — я пулей бегу к каким-то кустам, судорожно выплескивая содержимое своего желудка.

Да, вот это утречко!


Глава 1


— Я люблю тебя, Энди, — ее теплое дыхание приятно щекочет мое ухо.

Мои глаза внезапно распахиваются. Испарина покрывает мой лоб и стекает по спине. Глубоко в груди, сердце гремит, и грохот доносится до моих ушей. Хлопковые простыни облепляют тело. Я сглатываю слезы, заструившиеся по моим щекам. Я чертов ублюдок. Не могу позволить своему сердцу решать за меня.

Я хватаюсь за волосы, как будто хочу снять себе скальп. С тех пор, как она ушла, я все время запускаю руки в волосы. Становится легче, как правило, но такие моменты, как эти, я пропускаю. У меня ничего нет, я нахожусь в полной прострации. Каждый удар моего сердца сопровождается болью утраты. Но все это только сон. Сладкий, восхитительный сон. Видимо, я не заслуживаю этого.

— К черту это дерьмо! — кричу я, молотя кулаками по матрасу. — Это пытка!

Я сижу, скинув ноги с кровати. Одеяло запуталось вокруг моих ног, попытка скинуть его ногой ни к чему не приводит. Наклонившись вперед, я цепляюсь за матрас, балансируя всем весом на краю кровати. Ступни ощущают приятную мягкость ковра. Качаясь, я наклоняю голову в сторону открытой двери балкона. Луна все еще господствует на небе, но уже самым своим кончиком. Мерцающий свет отражается от водной глади, подзывая меня.

По привычке я кидаю взгляд на циферблат часов. Половиной шестого утра отвечает мне мерцающий зеленый. Я поднимаю руки к лицу.

— Будет слишком много для меня, если спросить, хорошо ли я выспался? — я задаю вопрос мистеру Сандману, зная, что ублюдок вновь покинул меня (прим. ред.: «Mr. Sandman» (с англ. — «Мистер Сэндмен») — песня, написанная Пэтом Баллардом и выпущенная в 1954 году группой «The Chordettes». В тексте песни от лица одинокой девушки выражается просьба к мистеру Сэндмену (то есть Песочному человеку) внушить сновидение о привлекательном юноше).

В последний раз, когда я спал всю ночь, я спал рядом с ней. Вспоминать ее имя очень тяжело. Произнести его еще труднее.

Да скажи же, слюнтяй.

— Маккензи. Где ты? Ты счастлива? — спрашиваю я у самого себя.

Как я и сказал, это пытка. Так много пытки в том, что я вынужден отвечать сам себе. Но, по крайней мере, я перестал пить. А это уже большой плюс.

Микки.

Ее имя стало ядом для моих губ, моей души, моего сердца, и что бы я ни делал, я никак не мог найти способ забыть ее. Она оставила меня, она ушла от меня. Но каждый день, да что там, каждый час с тех пор как она ушла, носит ее имя, как шепот в глубине моего сознания. Она становится первой мыслью, с которой я просыпаюсь, и последней, когда засыпаю.

Я глубоко вздыхаю. Нет никакого смысла оставаться в постели. Если только не подрочить, вспоминая о ней. Хотя это тоже не помогает.

Есть только один способ успокоить нервы. Долго и упорно работать. Я отбрасываю одеяло прочь. Обычно я заправляю свою кровать перед уходом, но не сегодня. Руби позаботится об этом.

Я надеваю шорты и майку. Завязывая шнурки на найках, я натягиваю свой любимый солнцезащитный козырек, хватаю iPod, мобильный телефон, и бумажник засовываю в задний карман шорт. Я спускаюсь по лестнице, уже чувствуя себя лучше просто от того, что двигаюсь. В доме тихо и довольно темно, пока я иду через гостиную на кухню, прокладывая себе путь к задней двери в гараж.

Прохладный утренний ветерок обдувает лицо приятной щекоткой, принося с собой запахи морской соленой океанской воды, пока я иду в нескольких метрах от гаража. Наконец решившись, я включаю свет и вижу мои автомобили, полностью готовые к выезду. Уайтт мастер по машинам, и он всегда проверяет их состояние. Я всегда был сторонником самостоятельных поездок. Это нечто незабываемое, ощущение полного контроля над автомобилем, распространяющееся по крови и отдающееся в сердце.

Я закрываю глаза, и ее присутствие вновь окружает меня. Повинуясь импульсу, я достаю ключи из сейфа от моего «Хонды CBR600RR» и взбираюсь на него. Много раз я убеждал себя подобрать модель поновее, но так и смог заставить себя сделать это. Этот мотоцикл стал первой настоящей игрушкой, которую я приобрел для себя. Он занимает особое место в моем сердце. Оранжево-черный цвет корпуса охуенно смотрится, даже если мотоциклом я уже и не пользуюсь. Поворот ключа и двигатель ревет. Я еще прогреваю двигатель некоторое время, пока жду, когда поднимется дверь гаража.

Начало дня знаменуется проглянувшим ярким утренним солнышком, но тяжелые черные тучи уже заглушают его сияние. Я никогда не езжу без шлема, вот и сейчас я, включая фары, натягиваю шлем. Теперь я готов к поездке.

У меня только один пункт назначения. Пляж Сиеста-Кей. Конечно, я живу на пляже, но частная территория чаще затормаживает мой бег. Кроме того, мне нравится мягкость песка на Сиеста-Кей. Пятнадцатиминутная поездка приятно охлаждает мою кожу. Не то, чтобы я возражаю. Через несколько часов солнце будет доминировать на небе и жара станет невыносима в Сарасоте. Лето всегда жаркое. Но только дожди удерживают человека в помещении. Но вода не мешает мне. Если бы я мог жить в воде все лето, я бы жил. Конечно, побережье, где я живу, не предусматривалось для серфинга, но все же иногда я не отказываю себе в удовольствии взять доску и оседлать несколько небольших волн.

Как только я приезжаю на пляж, я быстро освобождаю ноги. Нет времени тратить его впустую. Наушники в ушах, я нахожу мою музыку, которую я слушаю, когда бегу, и делаю погромче, чтобы ничего не слышать вокруг. Это только мое время, и никто не должен помешать мне. Я делаю глубокий вдох и начинаю бег.

Мои ноги касаются мягкого песка пляжа и в мгновение ока все мое тело расслабляется. Тело и без меня знает, что делать. Я начинаю наращивать скорость бега, чтобы разогреть свой пульс. Наконец, я несусь со всей скоростью, на которую способен. Пока я бегу, из головы вылетают все мысли и чувства, с которыми я борюсь в последнее время. Планы, договоренности, распланированная каждая минута, как будто моя жизнь проходит с калькулятором. Я собираюсь сделать смелый шаг, хотя это и выглядит невозможным. Я нуждаюсь в ней и не могу больше ждать. Это утро все расставляет по своим местам. Я уже и так стою на грани потери себя. Это оказывается так просто. Я ошибаюсь, думая, что позволить ей уйти было правильным решением, и, черт возьми, я собираюсь исправить это.

Бежать становится все труднее и труднее. Боль в грудной клетке ничто, по сравнению с болью в мышцах ног. Утреннее солнце начинает свою беспощадную работу с неба, да и луна уже скрылась за горизонтом. Пот течет по лицу, пока я заставляю свое тело двигаться. Когда я не могу больше бежать, я останавливаюсь. Я задыхаюсь, ярость и боль кипят во мне. Два месяца прошло с тех пор, как она ушла, и сколько бы я не пытаюсь возненавидеть ее за это, я не могу.

Мой пульс грохочет в ушах, заглушая звуки песни Мэрилин Мэнсона. Наклонившись, я пытаюсь отдышаться. Я снимаю козырек от солнца с головы и гляжу прямо в центр светила, щурясь на яркий свет, который горит, несмотря на плывущие по небу облачка.

Надо начинать действовать. Ехать в Амарилло это единственный выход. В глубине души я все равно знаю, что она любит меня. Кто поступил бы по-другому, узнав, что мужчина, которого ты любишь, обрюхатил лучшую подружку? Она правильно решила оставаться в стороне от этого, но мне без нее не жить. Она и не представляет, как остро я нуждаюсь в ней. В прошлом я бы не стал заморачиваться насчет людей, что отвернулись от меня, но с ней я не могу допустить такую ошибку. Не с Маккензи. Она важнейший человек для меня, важнее, чем кто-либо вообще в моей жизни.

У самой кромки воды я останавливаюсь, глядя на белую пену волн, накатывающую на мокрый песок. Мое тело горит. Воздух, насыщенный солью воды от брызг волн, наполняет мои легкие, сжигая мою грудь при каждом тяжком вздохе. Но мое самочувствие улучшается. Боль напоминает мне, что я еще жив и могу исправить положение. Я трезв. Я остаюсь трезвым. Она заслуживает это. Я это заслуживаю. И даже если я могу меньше заботиться об Оливии, наш ребенок ни в чем не будет нуждаться.

Спустя несколько мгновений я возвращаю козырек на место и разворачиваюсь, чтобы идти назад к мотоциклу, как замечаю тень, которая движется в мою сторону. Солнце слепит мне глаза, не позволяя рассмотреть, кто идет. Сердце учащенно бьется. Я стою неподвижно, ноги отказываются двигаться. Неужели она вернулась ко мне? Это же не может быть Маккензи? Я напрягаю глаза, пытаясь разглядеть все ближе подходившую ко мне фигуру.

Я понимаю, что это бегунья подходит ко мне, и что она не Маккензи. Неважно, насколько моей душе хочется, чтобы это была Маккензи. Для начала, эта женщина гораздо выше, чем моя Микки. Но и это не все. Я не чувствую того огня, что обычно охватывает меня в ее присутствии. Маккензи поглощает меня. Воздух нагревается, опаляя мои легкие. Пламя желания, потребности в ней, вожделения и любви опаляет меня изнутри даже на расстоянии. Я переживаю все эти чувства, пока женщина приближается ко мне.

Когда она подходит, я могу рассмотреть ее более внимательно. Странно, но ничто в этой женщине даже отдаленно не напоминает мне Микки. Маккензи бегала, одетая в старые футболку и шорты. Она была консервативной, нежной и скромной. Эта женщина хочет, чтобы люди смотрели на нее. Она хочет выделяться, и одета в модные спортивные штаны и спортивный же бюстгальтер. Ничего в этой женщине не привлекает меня. Даже без разговора с ней, я знаю, что она очень высокого о себе мнения и лишь использует мужчин в своих целях.

Я опускаюсь на песок, позволяя бегунье подойти ко мне. Ее глаза оглядывают все вокруг. Она посылает мне взгляд, к которому я привык. Если бы это случилось год или два назад, я бы даже попытался приударить за ней. Но не теперь. И она понимает это довольно быстро, за долю секунды, что я отвожу глаза. Почти разозлившись, она все же продолжает свой путь, наверное, пытаясь разыскать другую одинокую душу.

Моя гостья проскальзывает, словно тень сквозь мое окружение. Небольшой смешок застревает в горле, когда я осознаю, в каком месте остановился. В этом самом месте я впервые увидел Маккензи Эванс. Это случилось здесь. Она украла мое сердце и сделала это, не осознавая сама.

В тот первый день она чем-то привлекла меня, в отличие от других, что были раньше. Мои отношения с Оливией Хамилтон носили скорее поверхностный характер. Скорее это был определенный расчет с моей стороны. Я встречался с ней, а Гэвин стоял за моей спиной как надежное прикрытие от всех женщин, посещающих мой дом. Но, увидев Маккензи в свете раннего утра, сидящую здесь, проникая в мое сердце, я понял, что мертв внутри уже давно.

Я пробежал мимо нее, посылая ей немного фривольный взгляд в надежде соблазнить ее немного. К моему большому удивлению, в ответ она флиртовала со мной. Это было сумасшествием. Я почувствовал огонь. И румянец опалил ее щеки, когда она поняла, что я поймал ее взгляд на своей заднице. Но, в отличие от моей сегодняшней гостьи, она не пыталась последовать за мной. Итак, я сделал вид, что ушел, но на самом деле остался наблюдать за ней. Я обернулся, чтобы послушать ее голос, пока она разговаривала по телефону. Ее голос звучал ангельски. Густой южный акцент только добавлял глубины голубоглазой блондинке передо мной. Даже оттуда, где я стоял, понял всю глубину ее страдания, пока она разговаривала. Эта женщина, такая красивая, такая печальная. Я решил для себя, что как только она закончит разговор, я подойду к ней. Однако прежде, чем я смог осуществить свое намерение, ее телефон зазвонил снова. Я воспринял это как знак и не стал знакомиться с ней. Теперь понимаю, что потерял столько времени впустую.

Но у судьбы есть свои способы исправлять наши ошибки. Позже этим же вечером я столкнулся с ней лицом к лицу в самом неподходящем месте. В квартире Оливии. Оливия говорила мне, что придет какая-то ее подруга. Мое сердце разбилось, когда она указала на Маккензи и рассказала, что та переживает потерю ребенка. Я более чем просто понимал эту трагедию в ее жизни. Это была и моя ноша, что жила со мною каждый день, но, насколько я знал Оливию, я ожидал какую-то малознакомую подругу. Она окружала себя людьми, которые были одержимы властью и богатством. Это вроде как возвышало ее, делало лучше в собственных глазах, и дружба с Морган, моей будущей невесткой, которая стала вишенкой на мороженом Оливии.

Я был готов заученно улыбаться, когда она появилась в дверях. Огонь, горевший внутри нее, нашел отклик в моей душе. И как она взглянула на меня, очаровательно и бесценно. Мне пришлось бороться с внезапным желанием радостно смеяться. Она не имела ничего общего с друзьями Оливии. Эта женщина была настоящей. Она не носила модные бренды, и ее поведение отличалось отсутствием сексуального вызова. Я никогда за всю свою жизнь не встречал никого настолько искреннего.

Как только мы остались одни, мы стали подтрунивать друг над другом, и не могли остановиться. Легкий кокетливый разговор происходил между нами, как будто мы знали друг друга всю жизнь. Маккензи была очаровательна, хотя даже не осознавала этого.

Настроение с игривого поменялось на серьезное этой же ночью. Я сидел здесь же, у Оливии в зале, и наблюдал за этим прекрасным существом, погруженным в муки отчаяния. Как я переживал, поддерживая ее. Каждым фибром своей души я желал прогнать ее печали прочь. Я опустился рядом с ней на колени и слушал, пока она рассказывала. Будучи адвокатом, я частенько выслушивал людей, находясь точно в такой же позе, но с Маккензи все было по-другому. Это как слушать свою собственную историю жизни, рассказанную кем-то другим. Ее потеря, одиночество и ее тоска разрывали меня на части изнутри. Я ненавидел Нэйта за то, что он оставил ее одну в таком горе. Я хотел вспороть ему глотку, чтобы он никого больше не смог заставить пройти через такую боль. Я никак не мог понять, почему так сопереживаю совершенно незнакомому мне человеку, но, возвращаясь мыслями к той ночи, теперь я могу сказать, что Маккензи никогда не была для меня чужой. Она была половинкой моей души.

Я сгребаю ладонью мокрый песок, сжимая комок в руке. Нежная улыбка играет в уголках моих губ. Маккензи изменила мой мир в тот день, но я тогда даже не понял этого.

Отбросив песок, я достаю из кармана джинсов свой смартфон. Я должен кое-что сделать перед тем, как покинуть пляж. Я провожу пальцем по панели телефона. «Ничего не выходит», — ругаюсь я, пытаясь набрать номер.

Телефон звонит. Я сжимаю кулак, меся грязный песок, позволяя ему протиснуться сквозь сжавшиеся пальцы. Он холодный и неприятный, но позволяет успокоить нервы, скрутившие мои кишки в тугой узел.

— «Эванс Бодиворкс», Маккензи говорит, — ее сладкий голос отзывается во мне пением сирены.

Воздух вырывается из моих легких, как будто я испытываю оргазм.

Я просто закрываю глаза и позволяю бальзаму ее голоса пролиться на мою истерзанную душу. В течение последних двух месяцев я звоню в ее офис, только чтобы услышать ее голос. Она поменяла свой номер телефона после того, как уехала в Амарилло, но номер телефона «Эванс Бодиворкс» значится в телефонной книжке. Согласно моей договоренности с Джаредом, я никогда ничего не говорю. Я просто слушаю ее до тех пор, пока она не вешает телефонную трубку.

— Алло? — я вздрагиваю, уловив эти сладкие нотки в ее голосе.

После ее отъезда я каждый понедельник посылаю ей цветы, просто чтобы скрасить ей неделю. Телефонные звонки становятся украшением моей недели.

— Привет? Есть кто-нибудь?

О Боже, этот ее южный выговор. Она всегда утверждает, что говорит, как деревенщина, и из-за этого ненавидит свой говор. Зато я так не думаю. Для меня ее говор как сладчайшая музыка, которую я смог бы слушать часами, если бы у меня была такая возможность.

Капли дождя начали капать на землю. Я гляжу на небо. Выглянувшее солнце проигрывает битву нахождения на небе тяжелым мрачным тучам. Не то, чтобы я не люблю дождь. Дожди принесли мне немало сентиментальности. В дождь я впервые занимался любовью с Маккензи. Дождь все же хорошая вещь. Он дарует жизнь, а в моем случае он подарил мне любовь.

Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить запах ее кожи, смешанной с дождем. Ее тени танцуют в глубинах моейпамяти. Я тяжело сглатываю, думая о том, как ее тело с гладкой кожей прижималось к моему. Каждая мельчайшая подробность с математической точностью запечатлелась в моем сознании. Ее мерцающие голубые глаза, ее очаровательная улыбка и промокшие золотистые волосы, непокорными прядками спадающие на лицо.

— Энди, это ты? — спрашивает она.

Та-там!!!

Мое сердце ёкает, когда я слышу свое имя из ее уст. Энди! Так я разрешил называть себя только ей! Просто потому, что мое имя Эндрю, не значит, что люди могут звать меня Энди. Эндрю или Дрю нормально звучит, но не Энди. Только моя сестра-близнец называет меня так, больше никто.

Я вскакиваю на ноги одним прыжком, оглядывая пляж кругом. Сейчас всё ещё довольно рано. Просто несколько бегунов пробираются к своим машинам из-за начинающегося дождя.

— Я предполагаю, нет, — она запинается.

Печаль, сквозившая в ее голосе, отсекает еще один кусок от моего искалеченного сердца. Она скучает по мне, доказательства слышались в звуке ее голоса. Отлично, то, что рассказывают мне о ней, оказывается правдой, но это был не суд, так что ладно. Она называет меня по имени, надеясь, что именно я на другом конце телефонного провода.

Это то, чего я жду. Я жаждал узнать, что она тоже скучает по мне, что я не одинок в своей любви. Я хочу выдать себя, но боюсь, что ненароком выдам свои планы по возвращению ее. Только один человек знает, что я собираюсь сделать, и то потому, что нужен для моей цели. Все, что нужно было, это рассказать Джареду или Гэвину о своей поездке в Амарилло, но оба они попытаются остановить меня. Поэтому я сижу и молчу, как дурак, слушая ее дыхание, вместо того, чтобы действовать.

Щелчок.

Телефон замолчал.

На несколько секунд я неподвижно замираю. Она говорила со мной. Услышать, как она называет меня по имени, становится ответом на мои молитвы. Это только укрепляет мою решимость подхватить свою задницу и лететь в Техас. Я бы еще подождал, как того требует Джаред и с чем соглашается Гэвин. Два долгих, невыносимо одиноких месяца я ждал. Ни капли спиртного больше не коснулось моих губ с той ночи, неважно, как сильно мне порой хотелось напиться. Я был терпелив, держался на расстоянии, ну а теперь все. В путь! Конечно, я дарил цветы на расстоянии, но она не рассказала Джареду о них по прошествии времени, насколько я знал. Я был уверен, если бы это было, я бы никогда не услышал об окончании всего этого. Ну а так, по мне, это был сигнал приступить к решительным действиям. Просто удача, что ее никто не заинтересовал за все это время. Терпение никогда не было моей добродетелью. Пришло время, когда я просто обязан получить ее назад, вернуть свою девушку.

Я позволяю разуму вывести меня из тюремного заключения, в которое я сам себя обрек, отпускаю с тормозов свое сердце, позволив себе произнести вслух: «Я скучаю по тебе!». Я вдыхаю воздух, борясь со слезами.

Я отнимаю телефон от уха. На экране светится экран об окончании разговора. Я блокирую экран и засовываю телефон обратно в карман. Дождь не на шутку расходится. Тяжелые большие капли ударяют по мне, но я не шевелюсь. Мое сердце бьется сильнее, и напрягаются ноги. Я бросаюсь в сторону своего мотоцикла, готовый встречать новый день. Ну вот, наконец-то настал хороший день, после всего.


Глава 2


По большей части, мой понедельник превращается в праздник после звонка ей. На самом деле это становится традицией, с тех пор, как она ушла. Но то, как Маккензи произнесла мое имя, стало для меня потрясающим открытием.

Прислонив голову к задней стенке лифта, я скрещиваю руки на груди. Большим пальцем я задумчиво потираю тонкую полоску сиреневого жилета. Прошло два месяца с тех пор, как я надевал костюм, подаренный Микки, взамен угробленного во время нашей возни в заливе. Я люблю этот костюм, потому что его выбрала она. Обычно я так не одеваюсь, но это ее подарок, и потому стал самой ценной вещью во всем моем гардеробе. В то же время, поскольку это она мне его подарила, я не мог его носить из-за воспоминаний, связанных с ним. Но сегодня начинается новый этап в моей жизни. Новый день становится лучше предыдущего. Вещи нужно менять, и этот костюм принесет мне удачу.

Двери лифта открываются. Я поворачиваю голову и гляжу в холл. Странно, ведь это не мой этаж. Возле двери стоит Гэвин, глядя на меня изумленно. Он шагает внутрь, смотрит на цифровую панель лифта и нажимает кнопку.

— Мне думается, что у тебя удачно сложится день в суде, — говорит он, когда двери лифта закрываются.

Я хмыкаю, поправляя черную оправу на носу и снова прислоняя голову к стенке.

— Можно сказать и так.

— Можно сказать и так что? — повторяет Гэвин снисходительным тоном.

Моя улыбка становится шире.

— Лишь то, что я сказал.

— Понимаешь ли ты, что я уже знаю, что ты выиграл дело?

— Да понимаю.

— Хмм.

Я склоняю голову в сторону брата. Его глаза обшариваривают меня, анализируя мое состояние, ведь он толковый адвокат.

— Что? — моя улыбка становится намного шире. Я не мог припомнить, когда в последнее время так улыбался.

— Ничего. Вообще ничего. Поздравляю с очередной хорошо проделанной работой.

— Спасибо.

— Мы встретимся еще сегодня?

— Умм? — я захожу в тупик. Я не готов к встрече с новым лучшим другом своего брата. Я не хочу сегодня общаться с Джаредом.

— Ой, да ладно. Оливия вовлекает Морган в какие-то свадебные хлопоты, и я не хочу участвовать во всем этом.

Я смеюсь, протягивая руку, и хлопаю Гэвина по плечу.

— Ну, что ж, ладно. Я приду, но, если Джаред опять возьмется играть на моем телефоне, я ему врежу.

Гэвин закатывает глаза.

— Он же не все время играет на своем телефоне?

— Бычье дерьмо. Последний раз он приехал в домик на пляже и всю ночь эсемесился с Маккензи. Этот пиздюк втирает мне, что он все еще в контакте с ней.

— Ты преувеличиваешь, младший брат.

— Я? — моя улыбка остается неизменной. Не только Джаред, но и любой другой напыщенный осел, не может испортить мое настроение сегодня.

— Ты.

Двери лифта открываются. Я отталкиваюсь от стены, на ходу застегивая свой пиджак, и выхожу из лифта.

Гул аплодисментов останавливает меня в дверях. Я оглядываюсь на Гэвина, который следит за мной через весь этаж. Он покачивает головой, улыбаясь от уха до уха.

— Ты знал обо всем заранее, — обвиняю я его.

Гэвин пожимает плечами и подталкивает меня вперед.

— Ты же знаешь, что любишь такое.

Я смеюсь, когда иду сквозь толпу. Соратники и коллеги, все поздравляют меня с победой, кто, пожимая руку, а кто, похлопывая по спине. Это также и не сюрприз вовсе, что все уже в курсе одержанной мною победы. Перед возвращением в офис, я уже беседовал с репортерами, и один Бог знает, сколько звонков поступит в наш офис с просьбой принять заявление. Наутро мое лицо снова заполонит все газеты, таблоиды и мировые веб-сайты, поскольку моим клиентом оказалась женщина, муж которой сенатор, ее обманывал. Вот что значит быть семейным адвокатом богатых и знаменитых. Только мое первое выигранное дело принесло конторе десять миллионов долларов в новых банкнотах, и сегодняшняя победа только увеличит этот прошлый итог.

— Увидимся вечером, — говорит Гэвин. Я оглядываюсь на его голос, чтобы увидеть, как двери лифта закрываются за ним. Я не могу дождаться, пока поднимусь на тридцатый этаж, где располагаются офисы партнеров. В настоящее время я старший партнер, но, если мои тарифы останутся всё такими же высокими, я знаю, мой отец должен будет предоставить мне место в правлении.

«Вайз и партнеры» стал семейным бизнесом, но важно, что мы, Вайзы, доказали свою состоятельность на деле. Мой отец не примет никого другого, только нас, но не прежде, чем мы докажем действиями свои способности. Пять лет назад мой отец предоставил Гэвину возможность стать директором финансового отдела. Это открыло перед ним массу возможностей, и я хочу также использовать свой шанс.

Я продолжаю ходить между поздравляющими меня единомышленниками. Я принимаю похвалы с улыбкой. Черт, я добился этого. Работа до изнеможения — единственный способ жизни с тех пор, как Маккензи ушла. Или изнуряющий труд, или выпивка. Я предпочел первое.

Кажется, что проходит целая вечность, когда я наконец-то достигаю своего офиса. Не то, чтобы я против, когда преклоняются перед героем, особенно, если этим героем являюсь я, но все же, есть более насущные вопросы, которые необходимо решить, как можно скорее, на мой взгляд.

Перед моим офисом находится офис моего помощника, Итана Монтгомери, который занят, печатая какие-то материалы. Его черные как смоль волосы зачесаны назад в каком-то пафосном стиле. Его очки с толстыми стеклами подчеркивают его темно-карие глаза.

Итан заменил моего бывшего помощника Холли Моррис, после того, как я обнаружил, что она сливает информацию Оливии. Когда я впервые обнаружил это, я пришел в ярость. Моей первой реакцией было уволить ее на месте, но Гэвин напомнил мне об одном конфузе с моим участием, когда мы напились на рождественской вечеринке. Увольнение пришлось отменить, заменив ссылкой в сферу слияний и поглощений, которую все прозвали «административным адом». Но перед этим я хотел отыграться на ней.

Я стал подозревать Холли примерно через месяц после того, как повстречался с Маккензи. Я уже начал отдаляться от Оливии. Не было секретом, что я не оправдывал ее ожидания от отношений со мной. Это потому, что я не любил Оливию и никогда не полюблю.

Случайные встречи начались как вроде бы незначительные. Оливия заявлялась на ланчи с клиентами, удивляясь, если вдруг «обнаруживала» меня там. Потом маленькие совпадения приобрели поистине катастрофические масштабы. Ее появления стали более частыми, и во всё более неподходящих местах, таких, как суды, встречи или мероприятия. Когда я спрашивал, откуда она знает о моем месте нахождения, она отговаривалась тем, что ей сообщил я, но забыл, или сказала Маккензи.

Чтобы подтвердить свои догадки относительно утечки информации через Холли, я однажды написал в своем календаре запись о позднем ужине с Оливией. Когда Холли подошла получить распоряжения, я проинформировал ее о позднем ужине с Оливией, но что это должен был быть сюрприз для нее. Затем я перенес дату, и ждал почти до обеда, продлевая приглашение для Оливии. Маленькая тайна моя была в том, что я также написал сообщение Маккензи с просьбой прийти на ужин. Оливия и я договорились, что я заберу ее по дороге в ресторан после работы, однако она предпочла поступить по-своему. Когда я, наконец, прибыл в офис, я застал ее там, выряженную, как проститутка. Ее наряд никак не подходил для моего офиса. Я дал ей свой пиджак, чтобы прикрыла свои прелести. Она отказалась. Разразился жуткий скандал. Я отказался выйти с ней в таком виде и ушел.

Это оказалось лучшим моим решением. Я провел весь день с Маккензи, окончательно и бесповоротно влюбившись в нее. Пока мы сидели в баре «Умпа Лумпа», какой-то придурок начал клеиться к ней, чем привел меня в страшную ярость. Я хотел встряхнуть его хорошенько, так, чтобы все зубы повылетали.

После того, как я побил этого верзилу, мы провели вместе чудесный день. Он закончился на холодном пляже залива почти поцелуем. Не говоря уже о возвращении домой и мастурбации от одного только воспоминания о ее призывно раскрытых губках, и мокрая одежда прижималась к моему телу во всех нужных местах. Я лелеял это воспоминание, когда моя сладкая девочка полезла купаться, наряду с костюмом.

— Хороший костюм, — заметил Итан, не глядя на меня. У него есть эта особенность подмечать детали. Как это получается, я не могу понять.

— Я знаю, — ответил я высокомерно. Да, я высокомерный мудак. Кто может обвинить меня?

— Есть ли сообщения для меня?

Итан поднимает глаза от компьютера, протягивая мне стопку сообщений.

— Кроме того, твой отец находится на третьей линии.

Я тяжело сглатываю. Весь воздух в комнате как будто выкачали, оставив ее холодной и пустой.

— Может быть, он пьян?

— А должен быть?

— Нет. Я думаю, нет.

Мне тридцать три года, но он все равно заставляет меня чувствовать себя ребенком. Я взглянул на сообщения.

— Что относительно моей поездки?

— Работаю над этим сейчас.

— Фантастика. Дайте мне знать, как только закончите.

— Да, сэр.

Без лишних слов я прохожу в свой кабинет, закрывая за собой дверь. По большей части, мой кабинет — это мой храм. Давным-давно я обнаружил, что чем комфортнее клиенту в кабинете, тем откровеннее клиент с адвокатом. Поэтому дизайнер оформила мой офис под стилизацию дома. Задней стены нет совсем, что открывает потрясающий вид на Мексиканский залив. В центре комнаты располагается гостиная с комфортными диванами и креслами. На противоположной стороне от окна стоит большой стеклянный стол. Я использую всю его ширину, когда мне нужно подумать над проблемой. Мой великолепный письменный стол отрывает меня от дел иногда: если садишься за него спиной к стене, то открывается потрясающий вид на воду залива.

Я опускаюсь в свое кресло и смотрю в окно. Плотные низкие облака висят над заливом. Дождь прекратился, но облака все не исчезают. Приливы пухнут, разбивая свои волны о берег. Я наблюдаю, как ветер раскачивает пальмы, растущие вдоль берега. Мои мысли дрейфуют, отыскивая в памяти день, похожий на этот. Маккензи, насквозь промокшая, ее глаза наполняются желанием, когда я овладел ею в первый раз. Я запускаю пятерню в волосы и улыбаюсь.

Быстрое движение мышкой возвращает мой компьютер к жизни. Я открываю электронную почту и обнаруживаю подтверждение доставки от продавца. Я знаю, что в этот момент десяток гербер уже стоят на ее столе вместе с запиской: «Думаю о тебе».

— Дрю, — голос Итана раздается из телефона. — Твой отец все еще дожидается разговора с тобой.

Я закатываю глаза и беру трубку.

— Дрю, — произношу я.

— Эндрю.

Услышав голос отца, волосы на моем теле встали дыбом.

— Отец.

— Я понимаю, ты провел хороший раунд в суде.

— Да, сэр.

— Необходимо идти в суд? — мой отец имеет строгую политику в отношении пребывания в суде.

— Да, сэр, я ходил.

— Нет никаких сюрпризов? — голос отца наливается раздражением.

— Я только чуть изменил процесс... — конечно, я мог бы воспользоваться подготовленными документами, но тогда мой клиент не получил бы и половины того, что ему отвалилось сегодня.

— Эндрю, — раздражение в голосе отца уменьшает мое эго еще больше. — Если ты собираешься носиться со своими идеями как дитя, тебе необходимо остановиться и подумать, как юрист. Твои игры с клиентами не доведут тебя до добра в один прекрасный день. Удача отвернется от тебя. А ведь настанет тот день, когда ты подойдешь к руководству фирмой.

Бесполезно спорить с отцом. Джонатан Вайз известен в деловом мире, как самый жесткий переговорщик. Я чувствую и почтение к нему, и боязнь перед ним.

— Да, сэр.

— Далее, — продолжает он как будто я ничего не говорил. — Что касается мисс Гамилтон.

Каждый нерв моего тела напрягается. Я уже знаю, что последует дальше.

— А что с ней не так?

— Она еще не согласилась провести тест на отцовство?

— Морган сказала ей, что это безопасно для ребенка, но она еще не согласилась.

— Хмм. Я вижу.

Я прикусываю себе язык. Он разузнал все, чтобы манипулировать мной. Мой отец хочет управлять мной. Эту его тактику я отлично знаю.

— Уверяю вас. Она его сдаст. У вас есть мое слово.

— Твое слово бесполезно, Эндрю. Важны лишь действия, — он молчит. Мой пульс учащается. Этот человек находится за сотни километров от меня, а я чувствую себя нашкодившим сосунком, стоящим напротив него в ожидании карающего вердикта. Также было, когда меня задержали за угон «бентли» в шестнадцать. — Как ты планируешь поступить, если тест на отцовство окажется положительным? Собираешься ли ты поступить правильно и завести семью, женившись на мисс Гамилтон?

Я провожу рукой по лицу. Нет никакой возможности жениться на Оливии. Моей женщиной является Маккензи.

— Я не женюсь на ней. Я планирую составить соглашение об опеке, но я даже слышать не хочу об Оливии. Только о ребенке.

Мой отец не на шутку сердится.

— Как это возможно, что ты мой сын? Этот тип поведения является неприемлемым. Где ваше чувство приличия, а долг, наконец? Ты ни о чем не думаешь, Эндрю! У тебя есть обязанности по отношению к семье. Традиционные семейные ценности. Ты подвел меня семь лет назад, не подведи меня снова.

Тошнота захлестывает меня, как волна. Желчь поднимается в горле. Я сглатываю, пытаясь контролировать дыхание. Мой замечательный день быстро превращается в ужаснейший под действием стихии по имени Джонатан. Только моему отцу приходит в голову использовать мое прошлое, как способ получить желаемое. Но я не позволю ему выиграть, не в этот раз. Меня не волнует выбранная им тактика, я не желаю жениться на Оливии. Мое сердце занято Маккензи, просто и понятно.

— Я позабочусь об Оливии и ребенке, как и обещал.

— Вижу, как ты это делаешь.

Прежде, чем я смог ответить, он вешает трубку, в ярости я опускаю трубку на рычаг.

— Мудак, — ору я, долбя трубкой по телефону снова и снова. Это такое наслаждение, что я кидаю трубку в последний раз с несказанным удовольствием, выговаривая все известные мне непристойности. Возможно, выглядит по-детски, но все же лучше, чем долбить кулаком по столу.

Я могу быть глупым и высокомерным, но мой отец ещё больший высокомерный мудак. Я сглатываю, испытывая всепоглощающую ненависть, что грозит затопить меня. Когда я, наконец, успокаиваюсь, я снова возвращаю компьютер к жизни движением мыши и набираю сообщение для Итана:

Все подготовлено?

Итан входит в мой кабинет без стука.

— Да, — отвечает он, устраиваясь в кресло напротив моего стола, закидывая ногу на ногу. Густые темные брови поднимаются, почти исчезая в зализанных волосах, когда он протягивает мне папку.

— Все, что вам нужно, здесь. Ваш рейс в пятницу утром с короткой остановкой в Далласе. Вы прибудете в Амарилло чуть позже двух.

— И Бостон?

— Также позаботился.

— Превосходно, — я откидываюсь в кресле, наблюдая за движением тяжелых туч. Мой пульс постепенно приходит в норму.

— Ваш отец достал вас? Не так ли?

— Что ты имеешь в виду? — я поворачиваюсь к Итану со всем вниманием. Он наклоняет голову, скрещивая руки на груди.

— Каждый раз, как вы разговариваете с ним, вы нервничаете.

— Я не нервничаю.

Итан кивает головой в сторону моей руки, в которой я держу ручку, нервно постукивая по столешнице.

— Это адреналин после судебного заседания.

— Ну... если вы так говорите, — он наклоняется вперед и поворачивает к себе фотографию в серебряной рамке. На этом снимке мы с Маккензи стоим в обнимку, и мои руки покоятся на ее талии, а голова лежит на ее предплечье, она мой ветер. Ее кожа золотится от смеха. Я люблю смотреть, как солнечные лучики пляшут в ее волосах на снимке.

— Она красивая.

Я улыбаюсь, взяв свою ручку, и начинаю нежно водить ею по столешнице.

— Так и есть.

Губы Итана искривляются в ухмылке, пока он возвращает снимок на место.

— Я бы хотел познакомиться с Маккензи.

— Если все пойдет по плану, познакомишься. У меня нет желания возвращаться без нее.

— Возвращается ее неандерталец, верно?

Ручка выпадает из моих пальцев, когда я вскакиваю со своего места.

— От кого ты услышал об этом? Кто рассказал тебе?

— Рассказал мне что?

— Кто рассказал тебе, что Микки называет меня неандертальцем? — губы Итана дергаются, в темных глазах пляшут искорки.

— Я серьезно, Итан. Кто сказал, Энди? Или это Гэвин рассказал? Кто сказал тебе об этом, блять?

Не в состоянии скрыть своего смеха, Итан лишь крепче прижимает руки к животу, заливаясь хохотом до такой степени, что перехватывает дыхание. Это может показаться смешным, но в течение нескольких секунд я готов был взгреть этого ублюдка.

— Никто ничего не говорил мне, босс, — он хохочет снова. — Вы сказали, что притащите ее с собой. Когда вы говорили это, я представил себе, как вы тащите ее за волосы, ударяя дубинкой. Вот и все, но судя по всему, ваша девушка обладает неплохой интуицией. Она мне уже нравится.

Я действительно думаю так. Но он прав, Микки знает меня лучше, чем кто-либо, лучше, чем я знаю себя сам.

Я опускаюсь в свое кресло, снимаю очки и бросаю их на стол. Сжимаю пальцами переносицу и выдыхаю.

— Извини. Ты прав. Моему отцу удается взбесить меня.

Итан махнул пренебрежительно.

— Не волнуйтесь об этом, — Итан встает, поправляя пиджак. — Вы все еще хотите, чтобы я пришел сегодня вечером.

— Да. Сегодня мы с Гэвином прячемся от Морган и Оливии.

Итан вздрогнул при звуках имени Оливии.

— Боже, какая страшная женщина. Я понимаю.

Я поднимаю руку, останавливая его на полуслове.

— Вы не должны ничего говорить.

— Я знаю, что она красавица, но, мужчина, что заставило вас сунуть в нее ваш член?

Я пожимаю плечами. Я не могу сосчитать, сколько раз я задавал себе тот же самый вопрос: «Как долго ты будешь ее трахать и думать, что она тебе совсем не нужна?».

Итан кивает, соглашаясь.

— Очень много работы, мой друг. Итак, в какое время я должен прибыть?

Я откидываюсь на спинку кресла, закинув руки за голову.

— Около восьми.

— Ну что же, в восемь.

Итан покидает мой кабинет, закрыв за собой дверь. Я тянусь к снимку Маккензи со мной, которая улыбается своими голубыми глазами, лучащимися счастьем. Просто еще четыре дня, и я увижу мою девочку снова. Я могу потерпеть четыре дня. Я терпел гораздо больше времени, четыре дня меня не убьют.


Глава 3


Я бегу вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Дверной звонок звенит снова.

— Иду!

Обычно Руби или Уайатт опережают меня уже у двери, но ввиду моей предстоящей поездки я отпустил их, чтобы они смогли слетать в Бостон и повидаться со своими семьями.

— Сколько же времени вы до нас добирались. Мы чуть с голоду не подохли, — ворчу я, с грохотом приземляясь на нижней ступеньке лестницы. Я распахиваю дверь. За дверью оказывается прыщавый доставщик пиццы, совсем еще мальчишка, озирающийся на мой пляжный домик. Его длинные, светлые волосы заправлены под несуразную бейсболку, похожую на ту, что носит Джаред. Татуировки ползут вверх вдоль его левой руки, исчезая под замызганным рукавом рубашки. Такое чувство, что ее никогда не стирают. В руках у него коробки с пиццей. И он отцепил липучки, когда я открыл дверь.

— Добрый вечер, — его смешной голос убаюкивает. — Я доставил три пиццы: одна с пепперони, одна с сыром и одна с ветчиной, беконом и халапеньо, — декларирует он, выглядывая из-за коробок.

Я киваю, вытаскивая бумажник из заднего кармана. Специальный заказ только для меня. Последнюю пиццу я ел вместе с Маккензи, это она заказывала с холопеньо. Я раньше никогда не горел желанием есть холопеньо, пока она не вошла в мою жизнь, но сейчас, я ел их практически со всем.

— Это все стоит двадцать девять долларов и восемь центов, — говорит он, доставая счет из коробки и протягивая мне. Мы производим обмен: ему деньги, мне — пиццу.

— Сдачу оставь.

Его глаза расширяются при виде стодолларовой купюры. Это единственное выражением, появившееся на его лице.

— Спасибо, мужик. Приятного вечера.

Я улыбаюсь, кивая ему.

— Тебе тоже.

Закрыв дверь, я бросаюсь обратно по лестнице, коробки с горячей пиццей балансируют у меня в руках. К тому времени как я достигаю площадки на четвертом этаже, ладони уже потеют. Их прожигает сквозь коробки.

Гортанные звуки разносятся по лестничному пролету. Слышно, как мужчины смеются и разговаривают, пока я захожу в комнату.

— Чувак, ты бы видел его лицо после его разговора с отцом. У призрака больше красок на лице, чем было у Дрю тогда, — комментирует Итан. Он отхлебывает из янтарной бутылки в руке. Так как алкоголь стал категорически запрещен в моем доме, я держу бутылки с газировкой в холодильнике на мансарде позади бара.

— Ты преувеличиваешь, — возражаю я, бросая коробки посреди стола.

— Я очень сомневаюсь, — отвечает Гэвин, открывая одну из коробок и доставая кусочек пиццы.

Я оглядываю комнату. Джареда не было.

— А куда подевался Джаред?

Итан показывает в сторону балкона.

Когда я появился здесь, я превратил чердак в одну большую комнату для мальчиков. Изготовленный на заказ из алюминия стол для бильярда стоит в углу, еще и подсвеченный, несмотря на освещение комнаты. Угловой столик, подпертый барными стульями, возвышается над биллиардным столом и размещается в углу. Французские двери, такие же как те, что ведут в спальню, открывают вид на балкон, выходящий на залив. На противоположной стене комнаты висит семидесяти двухдюймовый телевизор, окруженный выложенными кожей секциями. Идеальное место для видеоигр или просмотра футбольных матчей.

Джаред облокачивается на перила балкона. Я ожидаю увидеть телефон в его руке, потому что он был в ней, когда я начал стремительный спуск по лестнице, но, к моему великому удивлению, телефона уже нет. Я прохожу к двери, чтобы мой голос был слышен на балконе.

— Джаред, заходи внутрь. Пицца прибыла.

Он оглянулся через плечо, но не выпрямился.

— Я присоединюсь к вам через секунду.

Я выхожу в дверь, прихватив с собой тепло летнего вечера. Тяжелые облака плывут по небу, создавая тени луне. Вода внизу вздувается от прилива, раздавая грохот разбивающихся о берег волн как будто в ответ на притяжение небесного светила, что пытается восстановить контроль на небе. В воздухе чувствуется запах дождя, что еще упадет, оставляя нашу кожу влажной.

— Мы очень нуждаемся в дожде, — говорю я.

Джаред мямлит.

— Да.

В глубине души я всегда знал, что Джаред неплохой парень. Я раздраженно на него реагировал, потому что он имел возможность общаться с моей девушкой, тогда как я не мог присутствовать в ее жизни. Не было возможности так легко признать его другом, когда я так завидовал ему.

Мы стоим в тишине, глядя на воду. Через некоторое время я выпрямляюсь.

— Пицца остывает.

Джаред кивает в ответ, не говоря ни слова. Я хлопаю его по спине и возвращаюсь в комнату.

— Там все нормально? — спрашивает Гэвин полным ртом пиццы.

— Да, — я двигаю к себе мою коробку с пиццей и открываю. Запах расплавленного сыра и начинки наполняет мой рот слюной. Я беру кусочек из коробки и вонзаю зубы в эту смесь.

— Итак, сегодня ты разговаривал с отцом. Почему не сказал мне? — Гэвин потягивается к моей коробке, доставая кусок.

— Эй, не смей есть халапеньо, — восклицаю я.

Гэвин закатывает глаза, вгрызаясь зубами в кусок.

— Отец. Тебе. Звонил. Что случилось? — он выталкивает слова через набитый пиццей рот.

Я пожимаю плечами.

— Все свое обычное дерьмо. Отец звонил. Навесил мне оплеух. От злости я раздолбал рабочий телефон. Конец.

— Все настолько плохо?

— Ужасно.

— Вы, ребята, говорите о своем отце, как будто он форменный злодей, — замечает Джаред, вернувшийся в комнату. Он садится к нам за стол и тянется к моей коробке с пиццей, чтобы достать себе кусок. Со злости я таращу глаза. Я заказывал себе специальную пиццу. В следующий раз закажу побольше.

— Он больше похож на Антихриста, — бормочет Итан, потягивая свое пиво.

— Разве это не одно и то же? — спрашиваю я.

Гэвин глотает свой кусок, не жуя.

— Он не Люцифер, и не Антихрист. Он просто привык делать все идеально и требует от других того же.

— Ну конечно, — Итан протягивает первое слово. — В тот единственный раз, когда я его встретил, я мог бы поклясться, что он пытался сделать более доброжелательное выражение лица. Он ужасный засранец. Я даже не могу представить себе, как можно иметь такого человека в качестве отца, — выражение лица Итана становится отражением лица любого сотрудника, что встречался с моим отцом. Ужас. Абсолютный страх. Но прежде всего уважение.

— Ну, — начинаю я, откусывая кусок пиццы, засовывая остатки в коробку и швыряя ее на стол. — Мы пытались провести обряд экзорцизма, но он не сработал, — я прищелкиваю языком, пробуя на вкус пиво.

— Потом были «Охотники за привидениями», следом шли ребята из «Похождений призрака» и под конец «Винчестеры», но ничто не принесло результата, — я сохраняю невозмутимость, попивая пивко.

Итан хохочет, Джаред кривится в улыбке, один Гэвин не оценивает мои потуги.

— О, мужик! Кажется, я узнал чувака, которого ты описываешь. Аль Пачино сыграл его в «Адвокате дьявола», — хохочет Итан.

Я прикусываю нижнюю губу в глубокой задумчивости.

— Нет, мой отец ничем не напоминает Аль Пачино.

Джаред застывает на месте, виноватое выражение проскальзывает по лицу. Он швыряет недоеденный кусок пиццы в коробку, приподнимается в кресле и достает сотовый из кармана. Я отвожу глаза, делая глубокий вздох, чтобы успокоиться.

— Почему нет? — спрашивает Итан, отвлекая мое внимание от Джареда, направляющегося прочь с телефоном.

— Хмм? — моментально смутившись, я моргаю, прогоняя наваждение. — Нет. Отец не может быть Аль Пачино, потому что это автоматически означает, что я Киану Ривз, — губы растягиваются в озорной ухмылке. — И я гораздо лучше выгляжу в этой роли.

— Эй, — протестует Гэвин. — Я первый сын, поэтому я должен быть Киану.

Джаред бросает телефон на стол, снова принимаясь за недоеденный кусок пиццы.

— Не приставляли ли его к своей сестре или что-то вроде этого?

В комнате раздается дружный взрыв смеха. Гэвин машет руками, судорожно тряся головой.

— О, черт, нет. Это отвратительно!

— Я буду вашей сестрой, — произносит Итан.

Я встаю, направляясь к стене, где находились мои игровые принадлежности.

— Ты можешь трахнуть кого-нибудь. Это пунктик. Сегодня ты трахнул Холли.

— Серьезно? — Гэвин откровенно шокирован.

Итан встал, бросает пустую бутылку в мусорное ведро, прежде чем достать новую из холодильника.

— Что на это скажешь? Я хотел посмотреть, правда ли все, что о ней говорят. Поверьте мне, она вовсе не такая хорошая.

— Ты рассердился, Дрю?

Взяв кубик мела с края игрового стола, я принимаюсь натирать кончик кия.

— Вы спрашиваете не того человека. Я смутно помню, что спал с ней. Все, что я помню, так это что она стонала как кошка в период течки, когда пришла, — я опускаю мел в углубление, задумчиво потирая его по краю большим, указательным и средним пальцами.

Итан хлопает в ладоши и указывает на меня.

— Да! Вот оно! Я не мог подобрать точного определения ее стонам. Это была самая непривлекательная музыка, которую я когда-либо слушал.

— Я уверен, Чеви и Викет любили ее, — произношу я. Я убираю треугольник для шаров подальше от стола, прислонив его к стене. В игре в биллиард я всегда преуспевал. Я наслаждаюсь высчитыванием идеального соотношения ума и тела при каждом ходе. Тело наклонено вперед, левая рука отведена назад с зажатым в ней кием при подготовке удара правой в центр для идеального выстрела. Точность, согласованность и рассчитанная сила — вот постоянные спутники хорошего удара.

Большинство людей напрягается перед выпадом, но я знаю, как лучше. Держа руку на весу, я толкаю кий вперед. Удар кия по шару, и шар летит навстречу другим пятнадцати шарам, создавая эффект домино при столь точном выстреле. Несколько шаров закатываются в лузы, что свидетельствует об определенном навыке с моей стороны.

— Вот это удар! — восклицаю я.

— Где еще кий? — спрашивает Гэвин. Он видит кий на стене и хватает его, пока я обхожу стол и примериваюсь для нанесения следующего удара.

Из своего нового положения я ловлю взгляд Джареда, спокойно сидевшего за столом, уставившись на телефон. Я качаю головой, отчаянно пытаясь утихомирить разошедшуюся некстати ревность. Мое тело висит над столом, примериваясь к следующему удару.

— Они ушли с Руби и Уайттом, — говорю я, не подумав.

Гэвин опирается на свой кий, рассматривая мои баллы в таблице.

— Действительно? Зачем же ты отправил их вперед?

Я вскидываю голову. И цепенею. Так вот почему они притащились сюда. Они забирают кошек, чтобы я не беспокоился о них, пока буду в Амарилло. Никакой другой причины для их совместного появления у меня в квартире я не нахожу. Я раскрываю рот, но требуется немного времени, прежде чем я могу что-то сказать.

— Я, ммм, хотел дать им шанс акклиматизироваться. Это довольно долгое путешествие, — выкручиваюсь я.

Итан выпрямляется в кресле. Джаред перестает писать свое смс и смотрит на реакцию Гэвина.

Потрясенная улыбка играет на его лице.

— Вот так дела!

Я вздыхаю с облегчением. Пронесло. Итан тоже выдыхает, Джаред возвращается к своему телефону, с которым ни на минуту не расстается на протяжении всего вечера.

— Третий мяч, левая угловая луза, — я объявляю свой удар. Рука выпрямляется и посылает кий ударить по шару, который, покатившись, выводит другой шар из мертвой точки. Превосходный удар, как я и планировал.

— Ты знаешь, — начинаю я, двигаясь вокруг стола навстречу своему следующему удару. — Игра начинается здесь. Ты думаешь, что можешь уткнуть свой нос в телефон на целых десять минут, и никто ничего не заметит? — раздражение прорывается в моем голосе.

Светло-карие глаза удивленно отрываются от телефона, и он смотрит на меня:

— Я выйду победителем.

— Как ты собираешься узнать, кто победил, если не обращаешь внимания на игру?

— Дрю! — голос Гэвина звучит предупреждающе.

Я поднимаю руку, направляясь к Джареду.

— Это помогает узнать ходы победителя, чтобы обыграть его.

— Не каждый чувствует необходимость побеждать, Дрю, не то, что ты, — рычит Джаред.

— Я не чувствую необходимости побеждать. Я и есть победитель.

— Это же не возможность померяться пиписьками. Если бы это было так, Итан достал бы уже свой хер.

Итан смеется в знак согласия.

— Я не стыжусь того, чем мать природа так щедро одарила меня.

— Дрю, вернись назад и нанеси еще удар, — просит Гэвин.

— Шестой шар, правый боковой карман, — начинаю я, делая шаг назад к столу. Я не стал отводить глаз от Джареда, потому что знаю, его игра сейчас слишком хороша.

— Серьезно, младший брат. Давай.

— Что за черт, — ругаюсь я, возвращаясь в исходную позицию. К сожалению, мой гнев затапливает мой разум, и удар кием по шару выходит так себе. Шар врезается в спинку и отправляется в противоположном от лузы направлении. — Черт! — снова ругаюсь я, пожимая руку Гэвину для передачи хода. Я отхожу от биллиардного стола, чтобы взять свое пиво, и подхожу к Джареду, который так и сидит в кресле.

Гэвин совершает обход вокруг стола, анализируя каждый удар. Наконец он выбирает наиболее выгодную для себя позицию и встает в стойку.

— Двенадцатый шар, правая угловая луза, — произносит он, за этим следует безупречный удар.

— И чем заняты девчонки сегодня, чего бы ты не хотел, Гэв? — спрашиваю я. Мои глаза смотрят на Джареда, в то время как он строчит смску, пытаясь сделать это незаметно. Как я жалею, что нет очков на моем носу в этот момент.

— Упаковывают рисовые зернышки для птиц или что-нибудь в этом духе, — отвечает Гэвин, готовясь нанести следующий удар.

— Я думал, Морган предпочтет лепестки роз.

— Да на хуй, чтоб ты знал. Я там только как выставка. Никто ничего не спрашивает у меня, что я хочу. Да и плевать. Если она от этого счастлива, пусть делает, я тоже счастлив, пока она счастлива.

— Она тебя уже выдрессировала, — Итан расплывается в улыбке, уткнувшись в свою бутылку.

— Ты просто мне завидуешь, потому что не можешь заарканить какую-нибудь цыпочку, как это сделал я, — гордость просто распирает грудь Гэвина.

Джаред бросает телефон на стол и хитро глядит на меня.

— Я побуду доктором Картером до тех пор, пока не узнаю, кого ты назвал горячей цыпочкой, — ухмыляется он.

— Морган знает, что я ее так зову, — Гэвин приподнимает брови. Широкая улыбка расползается по его лицу.

— Нет в этом никаких сомнений. А чтобы убедиться в ее горячности, я проэкзаменую ее, — шутит Итан.

— Это моя будущая невеста, вот о ком ты говоришь! Кроме того, она гинеколог, больной ублюдок.

— Какая разница, — настаивает Джаред. — Мы знаем, что ты любишь, когда она играет с тобой в доктора.

— Видите? Ты просто доказал мою точку зрения. Я просто сексуальнее вас троих, вместе взятых, — понукает Гэвин.

— Почему это? — я откидываюсь на спинку кресла, наблюдая за Джаредом, который вновь уставился в свой телефон.

— Потому что у меня шикарнейшая женщина, которая собирается выйти за меня замуж. Но она также и займется со мной сексом, как только я попрошу. Все! Достаточно сказал.

Джаред глядя в сторону, притворно закатывает глаза.

Я ставлю бутылку на стол и подхожу к моему брату, обнимая его за плечи.

— Сдавайся, большой брат. Мы оба знаем, что после года брака она не станет заниматься с тобой сексом.

Джаред вскидывает голову, отрываясь от телефона. Его губы складываются в издевку.

— Из-за того, что ты адвокат по разводам, ты не становишься автоматически экспертом в браке.

— Извини, что? — требую я.

— Нет оправданий для тебя, — продолжает Джаред. — Ты ведешь себя как король мира, имея лишь великолепное тело и кубики пресса, но ты не становишься лучше любого другого. Гэвину повезло. Он женится на потрясающей женщине, которая нашла в нем что-то.

Мое сердце останавливается. Джаред ничего не знает обо мне. Не он один эксперт по семье. Мой отец чертовски уверен, что моя ошибка заключается в моем поведении. Я знаю гораздо больше об отношениях внутри семьи, чем кто-либо предполагает. Гораздо больше, чем полагается адвокату по разводам.

Гэвин чувствует мое напряжение. Моя рука поднимается, упираясь в него. Я смотрю на него в полной брезгливости.

— Ты и понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Так просвети меня. Что делает великим Эндрю Вайза, что недоступно простым смертным вроде нас? Может, твое богатство? Идеальный загар и потрясающая улыбка? Расскажи мне, о, великий. Пожалуйста, позволь коснуться твоего величия, — сарказм так и капает с его языка.

— Я знал это, — рычу я, сталкиваясь, нос к носу с Джаредом.

— Знал что? — спрашивает он, подаваясь мне навстречу.

— Ребята, — Итан пытается отвлечь нас.

— Да ладно, эй, вы, двое. В этом нет необходимости, — произносит Гэвин.

— Ты очень обрадовался в тот день, когда Маккензи ушла от меня. Ты говоришь, что нет необходимости быть победителем во всем, но ты хочешь победить, не так ли? Ты ведь ничего не выиграл с тех пор, как я позволил ей уехать. Ты держал ее в своей вытянутой руке, но это тебе не помогло. Ты не смог завоевать ее сердце. И у меня нет никого, кто смог бы конкурировать с ней, — я тыкаю Джареда в грудь. — Ты думал, тебе поможет, если меня не будет рядом с ней. Не помогло тебе? Она скучает по мне. Она любит только меня. И это съедает тебя изнутри.

— Да ты всего лишь высокомерный сукин сын. Твое эго настолько раздуто, что ты не видишь дальше своего собственного носа. Маккензи нуждалась в отдыхе не только от тебя, но и от Оливии тоже. От того, что эта психованная сучка призналась в своей беременности ей в лицо, и ты слетел с катушек. Я знаю, что Маккензи никогда не полюбит меня так, как тебя, но также я знаю и то, что ей нужно быть подальше от вас обоих.

— Джаред. Дрю. Успокойтесь оба, — Гэвин шагает между нами.

Я обхожу Гэвина, чтобы оказаться лицом к лицу с Джаредом.

— И это очень удобно получилось, да, Джаред? Вмешаться и дать себе время?

Джаред открывает рот, чтобы ответить, но тут раздается звук зазвонившего телефона. Четыре пары глаз уставились на телефон, чтобы увидеть загоревшийся экран, а на нем фотографию моей девушки. Мой желудок сжимается при виде ее светлых волос и ослепительной улыбки.

Джаред быстро сжимает телефон в руке. Он сильно ударяет пальцем по индикаторной панели и отходит от нас в сторону балкона.

— Привет.

Я взмахиваю руками в воздухе в сильнейшем раздражении.

— И меня он называет высокомерным. Этот говнюк красуется передо мной, разговаривая с ней, и даже не скрывает этого. Если бы не он...

— То что? — прерывает Гэвин. — Ты и Маккензи были бы счастливы и любили друг друга?

— Да!

— Нет! — Гэвин мотает головой. — Джаред был прав насчет нее. Ей нужно время и пространство, и ты знаешь это. Ты был раздавлен после объявления беременности Оливией, да и изрядно запутался. И мы оба знаем, почему ты сорвался, — он обнимет меня за плечи. Его голубые глаза впиваются в мои. Отэм, моя маленькая девочка, всегда будет в моем сердце. Да и с беременностью Оливии все становится для меня лишь сложнее.

— Я знаю, — шепчу я.

— Тебе тоже нужна передышка. Признай же это.

Я киваю, не желая признаваться вслух.

— Теперь, когда ты протрезвел, я соглашусь с тобой, это продолжается достаточно долго.

Мои брови приподнялись.

— Согласишься со мной?

— Да. Ты всерьез полагаешь, что я не знаю о твоем плане?

Повернувшись на пятках, я зыркаю взглядом в Итана, который размещает на стене кии. Поймав мой взгляд, он обалдевает от моей реакции.

— Я ничего ему не говорил.

Гэвин весело смеется. Я откидываю голову, наблюдая за двумя мужчинами. Я могу только представить, как я выгляжу, но ведь невозможно представить, чтобы Гэвин знал о моих планах, если ни я, ни Итан ему ничего не говорили.

— Я сложил два и два вместе, когда из отдела кадров мне принесли твое заявление на отпуск. Ты можешь быть старшим партнером, Дрю, но я по-прежнему управляю филиалом.

Я опускаюсь в кресло Джареда.

— И ты согласен с моим решением?

— Абсолютно. Но ты не поедешь один.

— Поедешь снова?

— Вот что она сказала, — передает Итан.

— Я клянусь, он — твой близнец, — стонет Гэвин.

— К сожалению, я — один из них.

Гэвин садится в кресло напротив меня. Он опирается на локти, подавшись ко мне, и кивает в сторону Джареда.

— Да, я знаю. Я также знаю, что ты не едешь один в Амарилло. Джаред и я поедем с тобой.

Я засмеялся. Что еще мне было делать? Это хорошая шутка. Но после всего произошедшего я не могу позволить Джареду лететь со мной.

— Я так не думаю. Я отказываю ему, — я указал в сторону Джареда, — лететь со мной.

— Думаю, именно этого ты и хочешь, но мы летим с тобой.

Я тщательно взвешиваю его слова. Гэвин надел на себя профессиональное лицо. Он серьезен.

— Нет. Категорическое нет. Я лечу туда, чтобы вернуть ее, и будь я проклят, если позволю Джареду все испортить.

— Джаред ничего не испортит. Он знает, что Маккензи не любит его. Я верю ему, Дрю, и ты должен поверить.

— Я не вчера родился. У меня нет причин верить ему.

— Почему нет? — спрашивает Гэвин.

Я наклоняю голову вбок. Джаред сует сотовый в карман джинсов, опершись на перила напротив двери.

— Потому что он любит ее.

Джаред оттолкнувшись от перил, возвращается обратно в комнату.

— Это потому, что я люблю ее, я присматриваю за ней. Я не собираюсь занять твое место. Поверь мне, я знаю о ее чувствах ко мне и к тебе. Каждыйпонедельник она звонит мне, и я вынужден слушать ее рассказы о жизни и о том, что некоторые присылают ей цветы и подарки. И насчет сегодня, мне пришлось позвонить ей на работу, чтобы проверить твою реакцию на мои звонки ей. И ты правильно среагировал.

Мой желудок сжимается. Он знает. Все это время Джаред знает мою маленькую тайну.

— Это разбивает мне сердце, видеть, как она страдает. Она должна быть здесь. Она скучает по своему дому. Неважно, что она говорит, будто в Техасе ее корни. Здесь живет ее сердце, и я согласен с Гэвином. Пришло время вернуть ее домой.

— Тогда позволь мне ехать одному.

Джаред качает головой, делая еще один шаг.

— Это плохая идея. Маккензи будет чувствовать себя оккупированной тобой. Она отвернется от тебя. Она снова сбежит. В глубине души ты знаешь, что я прав. Если мы приедем все вместе, она воспримет это как дружеский визит.

— Ну, а я поеду, чтобы подтвердить ваше алиби.

— Алиби? — спрашиваю я. — Зачем нам алиби.

— Потому что некая беременная женщина воспримет это как отдых трех холостяков, — намек на самодовольство чуть подкрашивает суровость его тона.

Я закатываю глаза к потолку и прекращаю сопротивление. Нечего возразить ему. Гэвин и Джаред были силой, с которой стоит считаться. И я буду большим дураком, если попытаюсь возражать.

— Ну и ладно. Если мы сможем купить на вас билеты, тогда летим вместе.

— Уже купил, — Итан поворачивается к нам.

— Вау! — я зажмуриваюсь, отгораживаясь от лучащегося самодовольством Итана.

— Вы ведете себя, как женщины во время ПМС. Я делаю свою работу и всего лишь зарезервировал билеты, — он поворачивает телефон, чтобы мы могли видеть на экране сайт американских авиалиний для бронирования билетов. Джаред и Гэвин официально присоединятся ко мне в Амарилло. И хотя моя интуиция кричит, что взять Джареда с собой — это изначально плохая идея, я ничего не могу поделать сейчас. Приходится согласиться.

Я поднимаю руки, сдаваясь.

— Я думаю, мы едем все вместе.

— Как будто у тебя есть выбор, — произносит Гэвин, похлопав меня по плечу.

Джаред опускается в кресло напротив меня, протягивая мне свой телефон.

— Ты должен прочитать это.

Я гляжу на телефон. Джаред открывает переписку между ним и Микки, предлагая мне прочитать смс.


Маккензи Эванс

Понедельник, шестое декабря две тысячи двенадцатого года.

Девять часов четырнадцать минут. Вечер.

Все время я говорю себе, что поступила правильно, покинув его. Но каждый раз находится какой-нибудь довод в пользу идиотизма моего поступка. Все напоминает мне о нем. Я не могу спать, я не могу есть. Я уговариваю себя, что время и расстояние сгладят наши чувства, но каждый понедельник мне приходят цветы от него и подарки, или какое-нибудь пожелание. И я понимаю, что, только зря обманываю себя.


Джаред Кристофер

Понедельник. Шестое декабря две тысячи двенадцатого года.

Девять часов семнадцать минут. Вечер.

Тогда возвращайся домой. Поговори с ним, исправь все, что произошло между вами. Он скучает по тебе. Мы все скучаем.


Маккензи Эванс

Понедельник. Шестое декабря две тысячи двенадцатого года.

Девять часов двадцать две минуты. Вечер.

Я тоже скучаю по всем вам, но я не могу. Я хотела бы объясниться, но что-то не дает мне сделать этого.


Джаред Кристофер

Понедельник. Шестое декабря две тысячи двенадцатого года.

Девять часов. Двадцать семь минут. Вечер.

Ты не обязана объясняться, но я хочу, чтобы ты передумала. Я знаю все доводы, что привел тебе тогда. Что Дрю недостоин тебя, но я ошибался. Вы созданы друг для друга. Если я это понял, то ты-то должна точно знать. У меня такое чувство, что, если бы вы находились в одной комнате, все недоразумения сами собой разрешились бы. Давай все исправим. Поезжай со мной в Бостон.


Маккензи Эванс

Понедельник. Шестое декабря две тысячи двенадцатого года.

Девять часов тридцать три минуты. Вечер.

Ты до неприличия прав, но я не хочу ставить его перед выбором.

Этого делать не нужно.


Джаред Кристофер

Понедельник. Шестое декабря две тысячи двенадцатого года.

Девять часов тридцать пять минут. Вечер.

Перед каким выбором?


Я гляжу на Джареда совершенно другими глазами, возвращая ему телефон. Я не уверен, что теперь думать. Он защищает меня. Он наставляет ее вернуться ко мне. Хотя после того, как она уехала, я пытаюсь ненавидеть его.

— Она не ответила.

— Она звонила мне позднее.

— И что сказала?

— Не так уж и много. Сказала, что все еще любит тебя, но не может простить.

Я обхватываю лицо ладонями.

— Из-за ребенка.

— Возможно, — пожимает плечами Джаред.

— Все же есть ли у меня шанс вернуть ее?

— Если бы не было, мы с Джаредом не собирались бы с тобой в Амарилло.

— Я даже не знаю, что сказать, — вздыхаю я.

— Зато я знаю, — мы все трое выжидающе смотрим на Итана. — Скажи ей, что хочешь прожить счастливо свою жизнь с ней, и что именно она — твое счастье.

Я потираю руками голову.

— Я верну ее, — соглашаюсь я.

Джаред загребает бутылку со стола и высоко поднимает.

— За настоящую любовь.

— Боже, это радостные слова, — говорю я, салютуя своей бутылкой в ответ.

— Заткнись и пей, — приказывает мне Гэвин. Он салютует собственной бутылкой.

— За настоящую любовь.

— За настоящую любовь, — повторяю я. Четыре бутылки поднимаются вверх, чокаясь, и мы выпиваем.

— Итак, — произносит Итан. — Кто со мной посмотреть немного порнухи?


Глава 4


— Ты, должно быть, шутишь, — орет Оливия в ярости.

К счастью для меня, неделя пролетела мгновенно. Накануне поездки я был сильно занят. Я был настолько занят, что забыл про Оливию, для полноты картины я и не сказал ей ничего по поводу моей поездки на выходные. В этом не было нужды. У нас не настолько близкие отношения.

— И тебе привет, — говорю я, пока она протискивается мимо меня в мою квартиру.

Я отхожу назад, позволяя ей войти, хотя меня раздирает прямо противоположное желание. Хочется вытолкнуть ее обратно и захлопнуть дверь перед ее носом.

— В последний раз, когда я проверял свой ежедневник, в нем не была записана встреча с тобой.

— И какой у тебя план? Выкинуть меня?

— Эта мысль приходила мне в голову.

— Прости, что?

Мои губы дергаются в слабом подобии улыбки.

— Для тебя нет оправдания.

Вглядываясь мне в лицо, она упирает руки в бока, прищурившись. Оливия всегда была красивой, с претензией на великолепность. Она высока и очень стройна. Ее фигуру портит только чуть выдающийся животик, который она всячески подчеркивает. Ее темно-каштановые волосы собраны в хвост на макушке, а из черных глаз сыпятся искры. В ней есть все, что отталкивает меня. По ее позе и ярко-желтому сарафану можно принять ее за резинового утенка.

— Неважно, — фыркает она. — И когда же ты собирался поведать мне об этой небольшой экскурсии, что вы запланировали?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — все отрицать — это лучшая защита человека.

Я закрываю за ней дверь и прохожу мимо нее в гостиную, удивляясь, почему пропустил через первые ворота.

— Не играй со мной в эти игры, Дрю, — черт, она меня раскусила. — Я знаю об этой поездке с Гэвином и Джаредом.

— Ну что ж, — я пожимаю плечами. — Тем лучше для тебя. Это все равно не объясняет твоего визита ко мне.

— Это более чем объясняет причину моего поступка. Я хочу знать, черт возьми, когда ты собирался сказать мне о своей поездке?

Я оборачиваюсь, разозленный, и направляюсь к ней. Я чувствую, как гнев разгорается на моем лице.

— Сейчас. Я говорю тебе об этом сейчас, — я иронизирую. — Я уезжаю со своим братом и другом в путешествие, и тут ничего не поделаешь.

— Друг, — кривится она. — Это шутка, — она выпрямляется во весь свой рост, оказавшись почти на одном уровне со мной. — Кроме того, что ты сошел с ума, ты еще и поглупел? Я беременна. Ты — отец, и в любой момент можешь понадобиться мне.

— И это также не дает тебе права распоряжаться моей жизнью. Я холостяк, и могу уходить и приходить когда захочу. Мне не нужно твое разрешение.

— Тогда скажи мне в лицо, почему нет?

— Сказать в твое лицо что?

Стоя с ней, нос к носу, я ничего не чувствую к этой женщине. Одно время я считал ее другом, но она изменилась. И это не очень-то маленькие изменения. Это было так, как будто в один день ее подменили. Из веселого, интересного человека она превратилась в холодную, расчетливую стерву.

— Что ты один. У тебя всегда найдется возможность напомнить мне, что мы больше не вместе.

Мой рот сжимается в тонкую линию, а зубы скрипят. Я стискиваю кулаки, пытаясь контролировать свой гнев.

— Это потому, что ты не можешь понять этого своей головой.

— Ты показал совершенно ясно, что ты чувствуешь, но это ведь не значит, что ты не передумаешь.

Я взмахиваю руками в воздухе.

— Я сдаюсь. Разговаривать с тобой все равно что с кирпичной стеной. А теперь, если это все, чего ты хотела, будь добра покинуть мой дом. Мне нужно упаковать вещи. Я уезжаю завтра. Да, и когда будешь уходить, убедись, что дверь за тобой закрылась.

Оливия ахает, ее глаза расширяются. Ее руки вмиг оказываются на выпирающем животе, и нежно его поглаживают.

— Как ты смеешь так разговаривать с матерью твоего будущего ребенка?

— Это еще неизвестно, — я хватаюсь за железные перила лестнице и бросаюсь вверх. Я должен упаковать чемодан, а она отнимает слишком много времени.

— Господи, ты не один раз напомнил мне про тест на отцовство. Мы говорили об этом уже. Это может быть опасно для ребенка, — вопит она.

Еще один ее довод. Она клянется, что ребенок мой. И я склонен ей поверить. Насколько я знаю, она была верна мне, как и ее намерения были довольно целеустремленными, но я дал обещание своему отцу провести тест на отцовство. А с моим опытом в области семейного права я склонен согласиться с тем, что это уместный ход.

Я вхожу в спальню и охаю при виде разбросанных вещей. Моя кровать превратилась в полигон разбросанных вещей. Обычно я не обращаю внимания, во что я одет, но теперь особый повод, и я должен продумать свой гардероб до мелочей.

— Ты слушаешь меня, Дрю? — кричит Оливия с лестницы.

Оливия врывается в мою спальню совершенно измотанная. Ее лицо покраснело, а губы сжаты в тонкую линию. Я закатываю глаза и начинаю подбирать себе одежду.

— Что ты хочешь, Оливия? Я думаю, что высказался предельно ясно. Ничего не изменится для тебя. Если тебе нечего больше добавить, я прошу тебя уйти.

— Куда ты поедешь? — спрашивает она.

Какая-то часть меня испытывает настоящее облегчение от того, что ей неизвестно, куда я направляюсь. Моя будущая невестка Морган могла слить ей информацию о моем пункте назначения. Моя будущая невестка единственная, кто может это сделать.

— Не твое дело.

— А что, если ты понадобишься мне?

Она берет футболку с кровати и протягивает ее мне. Я хотел взять эту рубашку с собой, но теперь раздумывал. Неодобрительно глянув на нее, я вырываю рубашку из ее рук и аккуратно складываю в чемодан.

— Позвонишь на мой телефон в офисе. Итан будет более чем счастлив, передать мне твое послание.

— Это полный бред! Я имею право знать, где ты находишься.

— С чего бы это? Кто дал тебе это право? — спрашиваю я, бросая мои «чактэйлоры» в сумку.

Оливия кидается к сумке, выхватывает ботинок и кидает его, целясь мне в голову.

— Я — мать твоего ребенка. Вот что дает мне это право.

Слава Богу, она оказывается плохим стрелком. Ботинок всего лишь просвистел мимо моего уха. Я шагаю к ней, мой пульс ускоряется, самообладание вновь покидает меня. Было ошибкой пропустить ее в мой дом. Я знал это в тот момент, когда открывал ворота. Но какая альтернатива у меня есть? Она не была нормальным, обычным человеком, она всего лишь копила свои обиды. Нет, она заявилась без предупреждения и начала свою войну. И это далеко не первый раз, когда она поступает подобным образом.

Несколько месяцев назад она вот также заявилась без предупреждения. В прошлый раз Маккензи звонила мне. Она была очень расстроена. Прежде, чем я успел выяснить причины расстройства Маккензи, она услышала голос Оливии и сделала совершенно ложные выводы. Ей понадобилось выпустить пар, и она не придумала ничего лучше, чем ночью поплавать в заливе. Это плаванье стоило ей здоровья, поскольку жуткая простуда свалила ее с ног. Я до сих пор виню себя. Я бы лучше послал Оливию подальше в тот вечер и позаботился бы о девушке, которая так необходима мне.

Я поднимаю ботинок с пола и кладу его в сумку снова.

— Никогда больше не смей что-нибудь кидать в меня, — ору я.

Карие глаза Оливии полыхают от злости. Она надувает нижнюю губу, подходит к кровати и хватает мой чемодан.

— Не смей, — предупреждаю я ее.

— А что ты сделаешь? Ударишь меня? Иди же, ударь меня.

Я в ужасе отступил.

— Что, блять, с тобой?

— Ты! — орет она, сбрасывая мой чемодан с кровати. — Черт возьми, Дрю! Я беременна, и ты затрахал меня уже со своим ребенком!

— Да что ты говоришь! — требую я. — Я не ходил на каждый прием к врачу? Я не обеспечивал все твои капризы материально, даже если ты до сих пор не удосужилась пройти тест на отцовство? — самообладание испаряется. Я могу чувствовать, как пульс колотится в висках. Я видел моего отца в моменты гнева много раз, чтобы не понимать, что за этим последует. Мои брови сходятся в глубокую линию, а жилка бешено пульсирует на шее. — Ах, я не бросил все в своей жизни, чтобы быть только с тобой и с ребенком? Я сделал все это, и буду продолжать делать. Но, Оливия, это не дает тебе права врываться в мой дом и вести себя, как ненормальная стерва.

Тишина в ответ на мои слова становится оглушающей, и злой мудак внутри меня только сильнее сжимает кулаки.

— Финансовая помощь, — говорит она. — Да, это все, что ты даешь мне. Но пока ты еще не позволил жить в твоем доме вместе с тобой. Ты даже не приготовил комнату для ребенка.

Я в отчаянии всплескиваю руками.

— Ты хочешь устроить в моем доме детский сад? Отлично! Я займусь этим, когда приеду, если это позволит мне наконец-то отвязаться от тебя.

— Отвязаться от меня? Хрен тебе, Дрю! Мне не нужны твои подачки!

— Да я ни хрена тогда не понимаю! — ору я. — Какого хрена ты тогда хочешь?

— Где твое сострадание?

— Я показываю тебе сострадание каждый чертов день. Я не знаю, что еще я могу сделать, чтобы ты, наконец, была счастлива.

— Ты обращаешься со мной, как будто я инвестиция. Я знаю, на что это похоже, когда действительно о ком-то заботятся, а ты относишься ко мне... Я не желаю начинать, чтобы выразить твое отношение. Ты когда-то любил меня. И после того, как ребенок родится, ты снова полюбишь меня.

Направив палец ей в лицо, я подчеркнул еще раз.

— Я никогда не любил тебя! Я не люблю тебя сейчас! И я никогда не полюблю тебя в будущем!

Оливия подходит, хватает меня за плечи и прижимается к моим губам. Я пытаюсь оттолкнуть ее, но ее губы врезались в мои. Меня накрывает тошнота, когда она языком пытается проникнуть в мой рот. Я рвусь прочь, оставляя между нами, как можно большее расстояния. Моя рука взлетает к губам, инстинктивно оттирая ее вкус с губ. Нет слов, чтобы передать степень отвращения к ней в этот момент.

— Ты не можешь заявить мне, что ничего не чувствовал тогда! — она рыдает, тушь черными потеками размазывается по лицу. — Ты чувствовал ЭТО! Я знаю, ты чувствовал!

— Я ничего не чувствовал! — сплевываю я. — Никогда не делай этого больше!

— Дрю, пожалуйста.

— Пожалуйста, что? Я повторюсь. Мне надоело ходить вокруг да около с тобой. Позволь мне сказать тебе еще раз как можно четче, чтобы до тебя, наконец, дошло. Мы. Не. Пара. Мы никогда ею не станем. Теперь до тебя дошло?

— Хорошо. Но ты можешь хотя бы относиться ко мне, как к матери твоего ребенка, а не как к финансовой ответственности.

— После того, как ты пройдешь тест на отцовство!

— Относись ко мне, как к человеку!

Разочарованный, я сцепил пальцы за головой.

— Я не могу выиграть без потерь здесь, — я направляюсь к французским дверям, распахиваю их и выхожу на балкон. Теплый ветерок с залива врывается в мою комнату, согревая приятным теплом и без того разгоряченную кожу. Дождь уже закончился днем раньше, оставив воздух жарким и душным. Я вздыхаю, глядя на берег. Мягкие волны накатывают на пляж. Безоблачное небо напоминает мне, что дождь закончился до прихода луны, чтобы скрасить ночь.

— Чего же ты хочешь от меня? — спрашиваю я.

— Я хочу, чтобы обращался со мной, как будто ты заботишься обо мне. Не прикасался ко мне. Ты будешь разговаривать со мной, если я заставлю тебя. Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что ты ненавидишь меня и ребенка!

Повернувшись спиной к Оливии, я опускаю голову и вздыхаю. Не то, чтобы я не признавал этого, но о ней я забочусь только из-за ребенка. Она мое проклятие. Я не доверяю ей, и уж конечно, не люблю. У нас общего только и есть, что ребенок и Маккензи, и, на мой взгляд, все должно так и остаться. Но то, что я не чувствую связи с ребенком, рвет мне душу в клочья. Какая сволочь не чувствует связи со своим ребенком? Я люблю ребенка. Я не хочу ничего из того, что происходит, но у меня нет никакого желания оставаться рядом с Оливией каждый раз, как ее тошнит. И я слишком хорошо знаю это чувство тоски. Время и расстояние не убило моей памяти. Алкоголь только отупляет мой мозг. Как я ни пытаюсь найти выход, единственно верным кажется, мне убить эту связь с Оливией.

— Я не ненавижу ребенка.

— Но ты ненавидишь меня.

Я вздыхаю. Я ничего не могу сказать на это. Я ничего не чувствую к ней из того, что она хочет. Соленый ветерок обдувает мое лицо, я закрываю глаза, привалившись к двери.

— Ты ненавидишь меня, — повторяет она. Мои глаза раскрываются, и я оглядываюсь. Плечи Оливии поникли. Она вытирает черные потоки, которые размазались по ее угловатому лицу. Какая-то часть моего сердца разрывается при виде ее слез. Я не такой уж бесчувственный ублюдок, чтобы не переживать при виде ее слез. Даже слез той, что разрушила мою жизнь.

— Вот почему ты продолжаешь твердить об этом проклятом тесте на отцовство!

Переступив через порог и ворох одежды, я усаживаюсь на пол, опершись спиной о кровать.

— Это не потому, что я ненавижу тебя, — оттолкнув груду одежды, я хлопаю по полу, предлагая присесть рядом с собой. Оливия, в конце концов, присаживается. Я складываю руки на ее крошечном животе и говорю:

— Это из-за моей работы. Ты должна понять. Я каждый день такое вижу. Я все лишь пытаюсь защитить нас обоих.

— Но тест может быть опасным для ребенка!

— Морган сказала мне, что тест не является инвазивным. И ты достаточно хорошо себя чувствуешь, так что это не повредит ребенку.

— Почему ты просто не можешь поверить, что я говорю правду? Я настолько ужасна, что ты хочешь избавиться от меня? Даже лучшая подруга бросила меня в такой ситуации, — сопит Оливия, вытирая глаза.

Наклонившись вперед, я размещаю голову на коленях, опираясь на мои руки. Не только от нее одной Маккензи отказалась. Это правда, что я хочу вернуть Микки обратно, это все, о чем я могу думать, но мне очень тяжело. Так же тяжело, как и Оливии. Может быть, даже больше.

— Это не так.

Звуки залива заполняют тишину между нами. Я наклоняю голову, поймав взгляд Оливии, смотрящий сквозь меня.

— Тогда что?

Я сглатываю слюну.

— Ты разговаривала с моими родителями по поводу свадьбы, так что это не должно стать для тебя сюрпризом. Мой отец также будет требовать тест на отцовство.

— Твой отец?

— У нас есть определенная репутация, которую мы стараемся поддерживать. Ты знаешь, что мужчины семейства Вайзов не должны ее испортить. Хотя мы очень много шутим на тему поведения каждого члена семьи в прошлом.

— Но какое отношение развод имеет к нам?

— Речь идет о репутации, Оливия. Как ты думаешь, что мой отец представляет себе, видя меня холостого, но у которого есть женщина, носящая его ребенка?

— Ты взрослый человек, — говорит Оливия.

— Да, с семьей с положением и деньгами. Мой отец — традиционалист. Возраст не имеет значения. Все должно быть правильно.

— Ты говоришь так, как герой одной из глупых книг Кенз, которые она всегда читала.

Я хмыкаю, кивая.

— Да. Мой отец все еще живет в каменном веке, но, как я уже сказал, тест нужен не только ему. Я тоже хочу, чтобы ты сделала тест, по крайней мере, для меня тест станет доказательством того, что я был настолько глуп, чтобы спать с кем-то, когда любил совершенно другую.

Оливия открывает рот и щелкает зубами. Минуту она подбирается к вопросу.

— А если я сделаю этот тест, ты станешь относиться ко мне как к кому-то важному? — спрашивает она, наконец.

Я выпрямляюсь, заняв позицию лицом к ней. Это очень тяжело для меня, пообещать ей такое.

— Я обещаю.

— Хорошо. Мы проведем этот тест, когда ты вернешься из Бостона.

— Спасибо, — выдыхаю я с облегчением.

Небольшая улыбка появляется на губах Оливии.

— Ну а теперь позволь мне помочь тебе уложить вещи. Я не могу смириться с мыслью, что ты возьмешь половину этого дерьма с собой в Лас-Вегас, что носишь здесь.

— Что заставляет тебя думать, что я поеду в Вегас?

Она пожала плечами.

— Это единственное логическое объяснение. Где же еще отдыхать юристу? — Оливия встает, поднимая мой чемодан с пола.

— Я помогу тебе, — говорю я, пытаясь помочь ей. Иногда незнание — это блаженство. И я могу позволить ей оставаться в неведении так долго, как это необходимо.


Глава 5


— Серьезно? — Джаред кладет руку мне на плечо. — Резиновая утка?

— Я серьезно. Она была в ярко-желтом сарафане, когда пришла и переваливалась так, как будто она уже на девятом месяце беременности, — утрирую я.

— Скажи же, ты крякал ее? — ржет Гэвин. Он прислонился к стойке, разминая пальцы. Терпение не относилось к числу добродетелей Гэвина и, пока мы берем машину в аренду, он ворчит, что в лучшем случае мы получим ее к Рождеству.

— Я было хотел, но воздержался. Она приперлась уже раздраженной. Не стоило подливать масла в огонь.

— Вот ваши ключи, мистер Вайз, — говорит молодой клерк. Он бросает ключи мне на ладонь. — Приятного пребывания в Амарилло.

— Спасибо, — я хватаюсь за ручку чемодана, кивая в сторону двери. — Ну, ребята, вы готовы?

— Вроде как, — отвечает Гэвин, рассерженно выдыхая.

Джаред все еще кудахчет насчет моей ночи с Оливией. Ни для кого не секрет, что Джаред и Оливия никогда не любили друг друга. Некоторые люди сказали бы, что у них отношения «любовь-ненависть». Они любят ненавидеть друг друга.

Я разворачиваюсь на каблуках, таща за собой багаж, Джаред и Гэвин следуют за мной. За спиной я слышу, как Джаред что-то пытается втолковать Гэвину, но в ответ раздался лишь хохот.

— Что смешного, — спрашиваю я, толкая стеклянную дверь выхода на стоянку автомобилей.

Гэвин и Джаред выходят следом за мной.

— Джаред просто нарисовал карикатуру на Оливию... О, Боже. Что это за запах? — восклицает он.

Я пытаюсь закрыть нос и рот рукой, чтобы поменьше вдыхать это отвратительное зловоние.

— Я не знаю, но, возможно, кто-то просто насрал на все Амарилло разом.

— Добро пожаловать в американский туалет, — шутит Джаред, внешне спокойно перенося невыносимую вонь.

— Ни хрена! — закипает Гэвин.

— Дерьмо, — добавляет Джаред через носовой платок на лице.

— Здесь всегда так пахнет? — я зажимаю нос и иду за Гэвином и Джаредом к арендованному автомобилю. Первый раз, когда клерк сказал, что фирма разорилась, я не поверил. Мне показалось, они шутят, когда большой автомобиль на стоянке оказался «Бьюиком Ла Кросс». Хотя, что ж это я, это ведь Техас, в конце концов. Где были их монстры «джипы»? Когда до меня дошло, что продавцы серьезны, я нехотя взял машину.

— Я не думаю, что всегда. Если я правильно помню, Маккензи однажды рассказывала мне про Херефорд, купающийся в деньгах.

Гэвин наклоняюсь к Джареду, его брови сходятся на переносице, а нос морщится.

— Что, черт возьми, за Херефорде?

Джаред качает головой.

— Не Херефорде. Херефорд. Как город южнее Амарилло. Я же рассказывал тебе, что это страна крупного рогатого скота. Чем же еще здесь должно пахнуть? Цветами? — сарказм так и капает с языка Джареда.

— Нет. Но все же я не ожидал, что будет вонять лошадиным дерьмом, — возражает Гэвин.

— Это коровье дерьмо, — поправляет Джаред. — И, по мнению этих людей, это запах денег.

— Я знаю, что деньги пахнут. Но что пахнут так дерьмово... — качает головой Гэвин.

Джаред глядит через плечо на меня, улыбаясь немного грустно.

— Теперь ты меня понимаешь...

Даже после всего, что произошло в понедельник, я все еще не доверяю Джареду, но он весьма забавный. Для меня очень тяжело довериться ему, потому что я знаю о его любви к Маккензи. Он может быть благородным, но даже благородные люди спотыкаются и падают.

Сильный порыв ветра кружится вокруг нас, принеся с собой волну жара и тошнотворный запах смрада. Жаркое июньское солнце палит с безоблачного неба, здесь больше солнца, чем я видел за всю свою жизнь. Кажется, оно единственное существо в бледно-голубом небе. Капли пота выступают на моей коже. Я смахиваю их со лба прежде, чем они попадают мне на глаза. Трое мужчин бросаются к машине, борясь с ветром, который, кажется, решает свалить нас на землю.

— Просто тогда я думал, что запах не может быть хуже, — ворчу я, вертя брелок в руках.

Багажник распахивается. Гэвин бежит к багажнику, бросает свой чемодан куда попало, и несется к передней дверце седана, крича, как ребенок, что переднее сиденье займет он.

— Чур, я впереди!

Джаред и я смеемся над выходкой моего брата.

— На самом деле здесь бывает еще жарче, — начинает Джаред, загружая свой чемодан в багажник. — Сейчас не так жарко по сравнению с тем, как было, когда я находился здесь последний раз. Ветер очень сильный на этой территории.

Я снимаю сумки с плеча и размещаю их в багажнике машины. Туда же добавляю чемодан. По пути к водительской дверце, я останавливаюсь и смотрю в сторону шоссе. Ветер продолжает дико дуть, и запах скота затуманивает воздух, я не могу игнорировать запах, но просто очарован этим местом. Это дом Маккензи. Это место, где она выросла. Секреты хранятся в глубинах равнины, суровый край ждет меня, чтобы раскрыть эти тайны. Нечто волшебное есть в Амарилло. Он несет определенную красоту. Или, может быть, это ностальгия. В любом случае, я чувствую магию даже в садистских порывах ветра.

— С тобой все хорошо, Дрю? — уточняет Джаред.

Я прислоняюсь к верхней части седана. Металл горячий и обжигает мне кожу.

— Да. Я пытаюсь представить себе Микки, живущей здесь. Вода, пляж — это все часть ее. Это место плоское и пыльное, и, хотя мой разум говорит мне, что ей это не подходит, мое сердце возражает, что это такая же часть ее, как и белые пески Флориды.

Маленькая улыбка расцветает на губах Джареда.

— Весьма поэтично, дорогой друг, но очень понятно.

Я осторожно открываю дверцу автомобиля, силясь удержать ее открытой под непрекращающимися порывами ветра. Запрыгнув внутрь салона, я еле успеваю втащить ноги, как дверца захлопывается. Сиденье располагается так близко к рулю, что мои колени упираются мне в уши. Сидение просаживается под моим весом, и запах в салоне ничуть не лучше, чем запах снаружи.

Я шарю вокруг, хлопая между рулевым колесом и ногами, пытаясь обнаружить ручку для отката сидения назад, но ничего не обнаруживаю.

— Какого черта? — ворчу я. — Такое чувство, будто последним на этой машине ездил человек самого маленького роста.

Едва сдерживаемое шипение прорывается из глоток сзади и рядом со мной. Я кошу глаза в сторону Гэвина и Джареда, чтобы увидеть, как оба наблюдают за моими попытками. Чертовы придурки! Меня разыграли! И эти двое еще думают, что они очень забавные.

— Какого черта! — кричу я.

Гэвин сгибается в приступе смеха.

— Ты должен посмотреть на себя со стороны сейчас, — гогот Джареда перекрывает хохот Гэвина.

Нащупав, наконец, ручку, я регулирую сиденье под свои ноги.

— Черт бы побрал вас обоих.

Смех раздается сразу с двух сидений. Они еще не в курсе, но они сейчас развязали войну. Это я — мастак прикалываться, и им не одолеть меня.

— Пристегните ремни, — прошу я, вставляя ключ и заводя машину.

— Эй, — возмущается Гэвин. — А куда подевались все ковбои? Я даже не увидел пары орехов, дерьмо собачье, и ковбойские шляпы, ведь я только что вылез из самолета.

Я ловлю взгляд Джареда в зеркале заднего вида. Он все еще робеет.

— Дай ему время. Поверь мне на слово, ты не останешься разочарованным, — он снимает бейсболку с головы, и его косматые светлые волосы свободно рассыпаются. Он прижимается головой к стеклу, во все глаза, рассматривая простирающиеся вокруг холмы Западного Техаса.

Требуются немалые усилия, чтобы удержать машину под порывами ветра. Как и раньше, сухая ровная земля простирается насколько хватает взгляда, иногда разбавленная пятнистыми зданиями. Мы сворачиваем на шоссе номер сорок, и цивилизация появляется перед нами. Отели и предприятия тянутся вдоль всего шоссе. Массивные грузовики проносятся мимо нас. Какая бы ни сопровождала нас необжитая территория, она быстро превращается в процветающий город.

Гэвин указывает направо, и мы видим длинное желтое здание. Напротив, огромная белая вывеска синими буквами кричит: «Большой техасец».

— Вау, мужики! Мы наконец-то приехали.

— Я видел парня, заказавшего семьдесят два стейка на ужин, — бормочет Джаред.

— Нет ничего такого, что я хотел бы повторить, — отвечаю я.

Я слышал о «Большом Техасце» раньше. Его рекламировали по каналу Трэвел или что-то в этом роде. Они запустили рекламу, что, если человек съест семьдесят два стейка с гарниром за час, обед будет бесплатным. Я не могу представить никого, кто бы настолько проголодался.

— Я мог бы сделать это, — хвастается Гэвин.

Я протягиваю руку и глажу его по животу.

— Да, большой брат, что-то спал твой животик. Я бы поставил на тебя.

Гэвин шлепает меня по руке.

— Но-но, очень смешно! Не умничай! — он делает паузу, ожидая от меня ответа. Я могу видеть его лицо краем глаза и знаю, чего он ждет. Но у меня нет никакого желания подыгрывать ему.

Несколько минут спустя я учтиво интересуюсь:

— Что?

— Ой, да ладно! Ты знаешь, чего я жду.

— Чего ты ждешь?

— Ты знаешь!

Я пожимаю правым плечом.

— Понятия не имею, о чем ты толкуешь.

— Да скажи же ты ему уже, тогда он, наконец, заткнется, — молит Джаред.

Я хохочу, запрокидывая голову назад.

— Ну, нет. Это слишком большое удовольствие. Я чуть дольше помучаю его.

— Скажи же это, или я клянусь, что твоя первая встреча с Маккензи станет самой неловкой, — грозит Гэвин.

— Ты не посмеешь!

— Хочешь проверить?

В том-то и проблема. И это означает войну. Я готов принять ставку и либо согласиться с планами Гэвина, чтобы он приоткрыл некоторые нелицеприятные тайны моего прошлого Маккензи, или мне нужно дать ему то, чего он хочет. Выбор был за мной. Я ненавижу проигрывать, особенно Гэвину, но, чтобы сохранить лицо, я решаю пока дать ему то, чего он хочет.

— Отлично, — восклицаю я. — Это лучше, чем быть тупым.

— Наконец-то, — Гэвин скрещивает руки на груди и смотрит в окно. Намек на удовлетворение скользит по его губам.

Дальше мы едем в тишине, и только голос GPRS-навигатора озвучивает путь следования к конторе «Эванс Бодиворкс». Тишина приятная. Она дает мне шанс подумать над тем, что произойдет дальше. Я нахожусь всего в нескольких шагах от Маккензи, но я так и не придумал, что скажу ей при встрече.

— Ты нервничаешь? — спрашивает Гэвин, всякое шутовство исчезает из его голоса.

— Немного, — полное преуменьшение моих чувств.

— Не нервничай, — говорит Джаред на полтона ниже, — как я сказал ей, вы двое созданы друг для друга и судьба должна вновь соединить вас.

Гэвин толкает меня локтем. Я киваю ему, без слов понимая своего брата. Джаред был неплохим парнем. Он просто полюбил ту же девушку, что и я, но только мне она ответила взаимностью.

— Спасибо, Джаред, — отвечаю я, ловя в зеркале заднего вида его встревоженный взгляд.

Мы сворачиваем на парковку возле «Эванс Бодиворкс» и паркуемся прямо напротив здания. Слева от коричневого здания из металла я замечаю припаркованный «Приус» Микки, следующим стоит старый грузовичок «Форд», потом идет дизельный белого цвета «Чеви Дюрамакс». Карликовый грузовичок, экологически чистое транспортное средство Микки с его шести дюймовым люфтом и тридцати пяти дюймовой шиной. Грязь и внутри колес, и кузов весь забрызган. Это выглядит как будто он только что вернулся с полевых работ.

За воротами парковка пустует. Здесь только две машины, припаркованные внутри рабочих отсеков гаража и мужчины в темно-голубой спецовке, обслуживающие их. Я глубоко вздыхаю, выбираясь из машины. Все три дверцы захлопываются одновременно. Ветер тотчас подхватывает меня и несет прямо к двери.

С каждым шагом я чувствую, как все сильнее бьется мое сердце. Просто за этой дверью Маккензи. Сейчас, стоя на этом месте, я теряюсь. Два месяца никаких контактов. Два месяца вдали от нее. Два месяца я люблю ее и тут же ненавижу, я могу сразу и целовать ее, и орать на нее. Эти два месяца вот-вот должны подойти к концу. Я чувствую себя сейчас стоящим на краю пропасти, и я собираюсь шагнуть в нее, хотя разум и сердце ведут непрерывную борьбу. Ведь она та, что ушла от меня. Никак не наоборот.

Я тянусь к металлической ручке двери, и меня останавливает рука, сжимая мое плечо.

Это Джаред. Его лицо серьезное.

— Она этого достойна, — завершает он мою борьбу с самим собой.

Я киваю, тихонько выдыхая.

— Я знаю.

— Младший брат, я наблюдал за тобой, когда ты очаровывал людей в судейских мантиях. У тебя получится и здесь. Она любит тебя. Ты любишь ее. Остальное получится само собой.

Я облизываю пересохшие губы, дегустируя фильм «Техасская грязь» на своей коже.

— Я сделаю это.

— Просто пообещай мне, — лицо Джареда напоминает маску. — Пообещай мне, что ты будешь вести себя по-человечески, чтобы не случилось там.

— Что это значит? — требую я.

— Ты имеешь склонность... ну... — его глаза закатываться к небу, он силится подобрать правильные слова. — Переусердствовать, что ли, когда дело касается ее. Я знаю, ты любишь ее, но прошло уже два месяца. Подходи к делу постепенно. Вот что я хотел сказать.

Моей первой реакцией становится желание врезать Джареду, но потом я прислушиваюсь к его доводам. Итак, я бы взял их с собой, чтобы сдерживать моего Неандертальца под контролем, если бы мог. — Я обещаю.

— Мы здесь, рядом с тобой. Она очень много значит и для нас тоже.

Я хмурюсь, задумавшись.

— Гэвин, ты едва ее знаешь.

Игривый Гэвин исчезает в мгновение ока. Брат, с которым я рос, появляется вновь. Он, тот, кто защищал меня от приступов гнева моего отца, говорит мне:

— Я не знаком с ней. Но я знаком с тобой. Потому что, если она важна для тебя, она важна и для меня.

— Спасибо, — выдыхаю я. Гэвин улыбается, слегка наклонив голову. Он открывает дверь, придержав ее для меня и Джареда. — Здесь ничего нет.


Глава 6


Внутри «Эванс Бодиворкс» вонь от скота разбавляет запах резиновых шин и затхлость. Низкий потолок, потеки, спускающиеся с него на старенький кафель на полу. Полки, выстроившиеся вдоль стен. Напротив главного входа стоит прилавок с сиротливо притулившимся на нем кассовым аппаратом. Это идеальная структура для небольшого магазина «Mom & Pop». Я думаю, что подобное заведение принесет Биллу полмиллиона в год, что для такой дыры не так уж и плохо.

Входя внутрь, я испытываю лишь томительное ожидание. Первой, кого я вижу, оказывается Маккензи, склонившаяся над буфером для обмена денег. Мой взгляд медленно скользит по ее фигуре, впитывая все ее восхитительные округлости. Мои пальцы дергаются, желая прикоснуться к ее мягким, белокурым прядям, рассыпавшимся по плечам. Она трет кончик носа подушечкой большого пальца, привлекая внимание к своим очаровательным губкам и длинной стройной шейке.

Маккензи отбрасывает назад прядь белокурых волос, открывая взору мягкие полушария ее груди, видневшейся в треугольном вырезе ее рубашки. Я облизываюсь, глядя на мягкие полушария, останавливаюсь на изогнутых бедрах. За этим прилавком находится пара самых длинных ножек в мире. У Микки рост около пяти футов, и ножки примерно два из них. Я вспомнил, как они обвивались вокруг меня, когда я двигался внутри нее, приводя нас обоих к новым вершинам наслаждения. Негромкий стон вырывается изо рта. Я поворачиваюсь проследить, не услышали ли чего-нибудь Гэвин и Джаред, но они слишком заняты собственными наблюдениями.

Высокий, с платиновыми светлыми волосами, парень подходит к ней, смазка размазалась по его щеке. Ему вероятно не больше тридцати пяти лет, но его огромные размеры делают его старше. Его бочкообразная грудь выделяется даже сквозь темно-синюю рубашку. Он смотрит поверх ее плеча. Смешинки пляшут в уголках его глаз.

— Ну, что делаешь? — спрашивает он.

Она стоит, чуть сгорбившись вперед, равнодушная к его присутствию.

— Инвентаризация.

Толстые руки спиралью обвиваются вокруг нее, выхватывая буфер обмена.

— Эй, отдай сейчас же, — гневно кричит Маккензи, она бросает ручку на прилавок и подпрыгивает вверх, пытаясь дотянуться до своих вещей.

Этот зверюга смеётся, держа руку на весу, глядя на бесплодные попытки маленькой Маккензи дотянуться до своих вещей. Этот парень просто огромный. Нельзя сказать наверняка, каков его рост. Одно очевидно: он выше и сильнее меня.

Лицо Маккензи краснеет от безуспешных попыток победить его. Он не обращает никакого внимания на ее бессвязные вопли, лишь громче смеётся. Мои внутренности взрываются от красной, горячей ярости. Кровь вскипает под кожей. Я чувствую, как пульсирует жилка на шее, и даже думаю, что похож сейчас на своего отца, когда он напивался. Единственной связной мыслью становится не отключить мой разум, потому что я могу причинить боль этому засранцу.

— Эй, — восклицаю я, наступая на них.

Оба они, Маккензи и этот придурок, поворачиваются на мой оклик. Ее голова вздергивается в мою сторону. Наши глаза встречаются, и она делает три шага назад от зверя, только чтобы оказаться заблокированной в углу.

Ее рука прикрывает лицо.

— Энди, — шепчет она.

— Привет, Микки.

— Мы чем-то можем помочь вам? — рычит верзила. Его лицо вытягивается. Он бросает буфер обмена на прилавок и двигается нам навстречу.

Ни я, ни Маккензи не двигаемся. Время словно застывает вокруг нас. Это настолько реально. Мы оба находимся в одном помещении, дышим одним воздухом. В глубине души я хочу заорать на нее. Я хочу получить ответы на вопросы, возникшие с ее уходом. Боль от ее ухода разрывает мне сердце и скручивает мои кишки в тугой комок каждый день, каждое мгновение. Но что-то в глубине ее глаз останавливает меня. Мое сердце кричит мозгу посмотреть, что произойдет дальше. Моя боль очень глубокая, но, может быть, ее боль еще глубже. И я проглочу свою гордость. Это не то место, где нужно выяснять отношения, да и время неподходящее. Достаточно уже и того, что я рядом с ней, смотрю на нее.

— Сэр, чем мы можем вам помочь? — повторяет он. Голос огромной гориллы звучит раздраженно, когда он движется навстречу мне. Я сосредоточиваю свое внимание на нем. Краем глаза я замечаю, как опускаются плечи Маккензи, как она испускает глубокий вздох.

Чья-то рука опускается на мое плечо. Я отвожу глаза в ту сторону и вижу предупреждающий взгляд Джареда. Я закатываю глаза, разжимая кулаки, и понимаю внезапно, что и не помню, как сжал их.

— Почему, Маккензи Эванс, ты такое загляденье для глаз? — спрашивает Джаред, отпуская мое плечо и делая шаг вперед.

Маккензи выскакивает из-за прилавка.

— Бог мой, Джаред! — визжит она, бросаясь к нему. Она бросается прямо к нему в объятия. Его лицо расплывается в широчайшей ухмылке, когда он подхватывает ее на лету и кружит.

Ревность поднимает свою уродливую голову в моей душе. Комок размером с Техас застревает в горле. Гэвин убедил меня довериться Джареду, но вот он, с моей девочкой на руках. Большое испытание для моей гордости.

Гэвин подходит ближе ко мне, хлопает по плечу. Джаред ставит Маккензи на землю, перестав, наконец, кружить. Взяв ее руки в свои, он отступает от нее. Он оглядывает ее с ног до головы.

— Ты выглядишь фантастически!

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она и, наконец, смотрит на меня. Улыбка украшает ее лицо, но не добирается до ее глаз.

— Мы приехали повидаться с тобой, глупышка! — Джаред отпускает ее руки, чтобы потрепать по щеке.

Этот ходячий шкаф делает по направлению к нам еще один шаг, на бейджике у него на груди я могу разглядеть его имя: Гэйдж. Что за имечко? Кто так называет своего ребенка?

— В чем же дело? Если хочешь, мы можем уйти! — шутит Гэвин.

Маккензи хлопает Джареда по плечу. Она направляется к нам с Гэвином. Ее руки обвиваются вокруг шеи моего брата. Аромат ее духов щекочет мне ноздри. Это взрыв! Мое тело тут же реагирует на ее запах, просто аромат ее кожи дает щелчок всем моим чувствам. Эта женщина имеет огромную власть надо мной.

— Уж лучше нет. Для меня вы явились большим сюрпризом. Лив сказала, что вы отправились в Вегас. Я и предположить не могла, что вы сделаете у нас остановку.

Хмм, значит, Оливия поддерживает отношения с Маккензи. Джаред вскидывает голову, чтобы встретиться со мной взглядом. Мы оба думаем об одном и том же. Оливия играла с нами, рассказывая, что перестала общаться с Маккензи с тех пор, как она уехала. Вот еще одно доказательство, что Оливия общается с Микки. Что за маленькая лгунья.

— Так удивительно, что я хочу видеть тебя? — спрашиваю я.


Маккензи отступает от Гэвина, ее глаза встречаются с моими. Ее блестящая улыбка гаснет. Счастье, печаль, любопытство, боль, злость, шок; эмоции разом смешиваются на ее лице.

— Я думаю, нет, Дрю.

Дрю. Раньше она называла меня Энди. Ну что ж, этот небольшой укольчик не поставит меня на колени. Мое сердце шепчет, что надо сдать назад и взять все в свои руки. Недолго думая, я подхватываю ее на руки и прижимаю к своей груди. Сначала она напрягается в моих объятиях, но потом выдыхает и обвивает руки вокруг моей спины. Я закрываю глаза и позволяю себе насладиться моментом. Моя кожа воспламеняется от ее прикосновений. Мое сердце стучит так громко, что мне кажется, будто она слышит его стук. Желание слиться с ней в поцелуе становится невыносимым.

Опустив голову, я шепчу ей на ухо:

— Для тебя я Энди, милая, не забывай об этом.

Маккензи вздрагивает всем телом. На мгновение она перестает дышать.

— Энди, — шепчет она. Ее руки сжимаются на мне. С силой она пальцами впивается в кожу моей спины, сминая тканьрубашки. Я закрываю глаза, позволяя себе пить жар ее тела, прижатого к моему. Медленно я глажу ее волосы, играя кончиками. Мягкие стоны срывались с ее губ. Мир словно замирает вокруг нас.

Кто-то кашляет, возвращая нас обратно в этот мир.

Она отодвигается от меня, делая шаг назад. Голубоглазый ангел смотрит на меня, и я улыбаюсь ей лучшей из своих улыбок. Она любит ямочки на моих щеках, они появляются, когда я так улыбаюсь.

— Я так рад встрече с тобой, Микки.

— И я.

Гэйдж подходит и встает за ее спиной. Поглощенный Маккензи, я даже не слышу, как он приблизился. Он смотрит на меня, скрестив руки на груди.

— Итак, Кензи, кто у нас в гостях?

Маккензи оборачивается, по-прежнему обнимаясь со мной, но отодвигается от этого бегемота.

— Конечно. Это Гэйдж Лоусон, — кивает она в сторону нашего нарушителя. — А это Джаред Кристофер, Гэвин и Эндрю Вайзы. Они мои друзья из Флориды, — Маккензи указывает на каждого из нас, называя наши имена.

— Ну что же, друг Маккензи, — начинает он, протягивая свою руку мне. Хищный оскал искривляет его губы.

— Ну что же, мой друг, — заканчиваю я, протягивая свою руку. Он сжимает мою руку так крепко, едва не раздавив ее. Я борюсь с желанием отдернуть руку или потереть ее после того, как он выпускает ее. Дикий неандерталец поднимает внутри меня свою уродливую голову. Я хочу сделать из этого придурка кусок бифштекса.

Гэйдж поочередно жмет руки Гэвину и Джареду, но все его внимание сосредотачивается на мне. Я думаю, он видит любовь между Маккензи и мной, а этого ему ох как не хочется. Ну что ж, не повезло.

— Гэйдж работает здесь механиком, — говорит она. — Кстати, не ты ли сейчас должен выполнить срочный заказ? — она шлепает его по руке.

Гэйдж кривит губы, они у него как-то загибаются к носу. Он отрицательно качает головой.

— Нет. Один из моих ребят справится с этим заказом. Я хочу остаться и послушать моих новых друзей.

— Ты знаешь, как ворчит миссис Конрад, если ей приходится слишком долго ждать. Иди, — повторяет она.

Он скрещивает руки на груди, выражая свое неповиновение. Бугры мышц, перекатываясь, напрягают ткань его спецовки. Его подбородок вздергивается, почти умоляя врезать по нему.

— Гэйдж, — ее тон масляный, когда она разговаривает с ним.

— Отлично, — его глаза закатываются к потолку как у капризного ребенка. — Я скоро вернусь, — он поворачивается и двигается прочь.

Когда дверь за ним захлопывается, Маккензи опускает голову, ворча от злости.

— Извините за это.

— Не беспокойся, Микки, — успокаиваю я ее.

— Никто же не пострадал, — вторит Джаред.

— Я не знаю, что все говорят о нем. Я думаю, — Гэвин почесал подбородок, глядя куда-то вдаль. — Этот, как-там-его-зовут, идеальный человек.

— О, да. Восхитительный. Больше похож на мамонта. Ты кормишь его стероидами, Маккензи? Бли-и-ин! Он огромный, — Маккензи отмахивается от Джареда, смеясь.

— Он не такой уж большой, — выговариваю я с намеком на сарказм. Только одна вещь мажет утешить мое разбушевавшееся эго: в большом мужике должен быть маленький член. Просто обязан. Я ведь знаю, чего мне не хватает.

— Ты должен носить очки, младший брат. Твое восприятие должно быть выключено.

Я бью локтем локоть Гэвина.

— О, заткнись. Мне нужны только очки для чтения, — это не совсем правда, поскольку большую часть времени я хожу в контактных линзах. Зрение мое очень плохое.

— Старый черт, — ревет Гэвин. Находясь между нами тремя, я знаю только одного, кто серьезно нуждается в очках. И хотя Гэвин на несколько лет старше меня, он с удовольствием подтрунивает над моим возрастом.

— Еще есть порох в пороховницах, — моя ответная ремарка полна сарказма.

— Подождите! Стойте! Ты носишь очки? — Микки раскрыла рот от удивления. — Как могло так получиться, что я об этом не знаю? При мне ты их не надевал!

— Я больше обеспокоен пердежом. Дрю, ты серьезно не пердишь? — измывается Джаред. Смех рвется сквозь его серьезное лицо.

— Нет. Если я пукну, ты почувствуешь.

— Он не шутит. Он может вонять, как лиса из собственной норы, — комментирует Маккензи. Ее губы подергиваются от веселья.

Гэвин сгибается от смеха.

— Черт, я думаю, вонь извне распространяется лучше, чем ядовитый дым, что источает задница Дрю.

— Какой ядовитый дым! — ее улыбка растягивает рот от уха до уха.

— Ты должен отшутиться, нет никакого способа заставить нас прекратить шутки! — Гэвин топает за нами к двери.

— О, этот запах! — она закатывает глаза. — По крайней мере, вы привыкаете к нему, то дерьмо, что Дрю выстреливает в атмосферу, ничто по сравнению с выбросами биоопасных отходов, загрязняющих окружающую среду.

Гэвин пристраивается к Маккензи, обняв ее рукой за плечи.

— Я знал, что ты мне понравишься! Когда мы были детьми, я часто говорил ему, что дерьмо воняет.

— Как мы вообще вышли на тему моего метеоризма? — поворачиваюсь я.

Беспечно пожав плечами, Гэвин отходит от Маккензи. Она хихикает, наблюдая, как Гэвин смешно закатывает глаза и двигает бровями. Я не могу помочь, но с удовольствием наблюдаю за ними. Когда какая-нибудь женщина появлялась в моей жизни, Гэвин никогда не зарился на них. Он был осторожен и расчетлив в их присутствии. Даже с Оливией, на что уж та была ближайшей подружкой его невесты, и то он держал определенную дистанцию. Но Микки, что-то в ней притягивало. Она волшебство. Чистая магия.

В комнате внезапно становится тихо. Слышны лишь гудение моторов да электроэнергии. Маккензи качается на носках, скрестив руки за спиной. Я не могу оторвать от нее глаз. Здесь, в этот момент, рядом со мной стоит та, о ком я мечтал в течение последних двух месяцев. Все, чего я хотел, это остаться вдвоем и поговорить.

— Итак... — Маккензи опускает глаза на свои ноги. Золотые пряди волос падают, закрывая круги под глазами. Она пытается заправить их обратно за уши. Я шагаю вперед, положив руку ей на плечо, нежно поправляю прядь волос. Ее глаза взглянули навстречу моим. Нежно-розовый румянец окрашивает щеки. Волнение зудит в кончиках моих пальцев и в паху, когда я наблюдаю, как она закусывает нижнюю губу. Мне нравится эта ее нервная привычка.

— Итак, — мягко повторяю я, сохраняя ее интонации. Я провожу по ее спине костяшками пальцев, с удовольствием наблюдая, как румянец становится ярче, ощущая тепло под кожей. Ее ресницы трепещут, а глаза плотно сомкнуты.

— Почему бы тебе не показать нам свой офис? — спрашиваю я.

— Вот это великолепная мысль, — хрюкает Джаред.

Маккензи открывает глаза, прогоняя туман из головы. Я ухмыляюсь, глядя на ее лицо, вспоминая все ночи, что мы провели в объятиях друг друга, только для нее, чтобы оставить на ее лице это застывшее выражение. «О, да. Единая система обмена сообщениями. Точно». Она чешет затылок в тщетной попытке вернуть себе самообладание.

— Сюда, ребята.

Маккензи жестом манит нас за собой. Она проводит нас за прилавок и толкает неприметную дверь позади прилавка. Полы скрипят при каждом нашем шаге. Запах моторного масла и старого здания усиливается в этой части. Дневные огни неоновые, бьющие из замаскированных светильников на потолке, такие тусклые, что едва освещают наш путь. Потрескавшаяся от времени плитка скрипит под нашими ногами. Несколько офисных помещений располагаются по обе стороны коридора. Лишь одна дверь открыта. К ней и приводит нас Маккензи.

Я заглядываю в комнату и вижу женщину с ребенком на руках. Она разговаривает по телефону, одновременно пытаясь укачивать ребенка. Телефонный провод тянется по ее груди и по ребенку. Мой желудок сжимается при виде этой картины. Я быстро отвожу глаза, только затем, чтобы поймать взгляд Гэвина, устремленный внутрь комнаты на женщину и ребенка. Одна и та же мысль посещает обе наши головы. Но находиться рядом с ребенком мне значительно хуже. Есть вещи в моем прошлом, которым лучше так и оставаться в моем прошлом, но некоторые события в жизни заставляют прошлое прорываться в настоящее. Это не то, к чему я готов, чтобы справиться самостоятельно. И хотя только я и Гэвин знаем, что значит для меня увиденная сцена, я боюсь, как бы все присутствующие не прочитали мои эмоции по лицу. И хотя якорем спасения в моей жизни сейчас выступает Джаред, ни он, ни Маккензи не должны знать темные стороны моего прошлого. Маккензи и Джаред не узнают заключенной только что молчаливой сделки с Гэвином.

— Странно, он начал работать таким молодым, — Гэвин тычет в комнату большим пальцем, поддразнивая. Мой старший брат пришел на помощь, как всегда.

Маккензи бросает взгляд в сторону, куда указывает палец Гэвина. Потом хмурится в растерянности.

— Есть такая вещь, как законодательство об использовании детского труда, — продолжает дразниться он.

Ее глаза расширяются, и улыбка скользит по лицу.

— Ох, да это же моя двоюродная сестра Джеки. Она только первую неделю вышла на работу после того, как родила Хонора.

— И она притащила ребенка на работу? — спрашивает Гэвин с сомнением.

Маккензи пожимает плечами.

— Да. А почему бы и нет? Она работает здесь и это позволяет ей быть с ребенком как можно больше.

Джеки видит нас, стоящих по другую сторону ее двери. Она кивает нам, продолжая свой разговор по телефону. Джеки оказывается молодой женщиной за тридцать, приближающимся к сорока. Она в какой-то степени напоминает Маккензи, с короткими, темно-русыми, почти коричневыми волосами. Она чуть потяжелее, чем Маккензи, но это обстоятельство ничуть не умаляет ее красоты. Она светится от счастья, как и любая молодая мать. Ее мягкая, слегка усталая улыбка стучит в дверь моей памяти. Поток эмоций грозит хлынуть наружу. Я машу ей, и пытаюсь искать укрытие подальше, надеясь, что не кажусь слишком грубым.

Я останавливаюсь напротив закрытой двери с противоположной стороны зала. Ощущение прохладного дерева под моей разгоряченной ладонью слегка приводит меня в чувство. Я пытаюсь дышать нормально и останавливаю взгляд на Маккензи, которая стоит у двери рядом с офисом Джеки.

— Вот она! — комментирует Маккензи, поворачивая ручку.

Гэвин и Джаред входят в ее офис, оставив меня одного в зале. Я отталкиваюсь от стены, делая глубокий вдох.

— Он не очень большой, — говорит Маккензи. Я останавливаюсь рядом с ней, совсем близко, грудь к груди. Наши глаза встречаются. Но, даже стоя так близко к ней, я все равно ощущаю расстояние между нами. Я обнимаю ее, чтобы сократить это расстояние, переплетая наши руки, прижимаясь ближе к ней, загораживая собой дверь. Ее грудь поднимается и опускается, наконец, она выдыхает, признавая поражение. Опуская голову вниз, я лишь хочу слиться с ней в поцелуе. Нельзя отрицать того притяжения, что пульсирует между нами. Ничто не может изменить потребность, что я испытываю в ней, так же, как и она испытывает потребность во мне. И я знаю это.

— Кхм-кхм, — кашляет Гэвин.

Именно по этой причине я не хотел, чтобы мой брат и Джаред присоединялись ко мне в этой поездке. Если бы не они, я бы слился с ней в страстном поцелуе.

Маккензи расцепляет наши руки, отдаляясь.

— Извините, — бормочет она, уходя в офис.

Я сжимаю челюсти, мысленно проклиная обоих. Гэвин и Джаред выходят обломщиками мне. Я следую в кабинет за Маккензи. Черные шкафы располагаются вдоль всей стены за ее столом. На дальней стене, напротив двери, располагается большое окно, солнечные лучи бьют прямо в комнату. Я улыбаюсь виду из окна. Восемь недель работы заставляют вазы с цветами искриться в лучах солнца. Они по-прежнему наполнены теми же цветами, что я посылал Маккензи. Одни уже погибли, спускаясь к земле темными поникшими прядями, другие лучатся свежестью и яркостью, полны жизни. Увиденное дает мне надежду.

— Чудесный садик, — я киваю в сторону ваз.

Маккензи глядит в окно. Бессмысленная улыбка расползается по ее губам.

— Вот почему я с таким нетерпением жду понедельника, — она складывает руки за спиной, с тоской глядя в сторону ваз.

— Они — причина, по которой я тоже с нетерпением жду понедельника, — шепчу я, проходя мимо нее к окну. Я наклоняюсь, вдыхая аромат маргариток, которые она приняла на этой неделе. Я улыбаюсь, зная, что букеты с цветами выполнили свою миссию.

Она протягивает руку к креслу, стоявшему перед ее столом.

— Итак, вот где ты проводишь свои дни, — интересуется Джаред. Он и Гэвин падают на два стула перед ее столом, оставляя меня стоять на ногах. — Это гораздо лучше, чем тот маленький туалет, что мы посещали по дороге сюда.

Даже своей спиной я чувствую взгляд Маккензи. Я поворачиваюсь и усаживаюсь на подоконник, встретившись с ней взглядом.

— Я скучаю по нашему маленькому офису, — она поворачивается за столом и садится в свое кресло. — Как остальные поживают?

— Ну, сейчас же летние каникулы, — напоминает Джаред, — но все скучают по тебе. На самом деле, я слышал, твое место все еще вакантно.

— Правда? Я думала, его займут довольно быстро.

Джаред наклоняется вперед, уперев локти в колени.

— Трудно кого-то принять после того, как ушел один из лучших.

Ее глаза метнулись ко мне, и нежный румянец окрашивает ее щеки, потянувшись вниз, на шею, очень длинную шею. Я даже поперхнулся при этом зрелище. Бриллиантовое колье, что я купил для нее у «Тиффани», его не хватает. Я никогда не покупал подобные украшения для Ребекки. И тот факт, что я купил ей колье до того, как мы впервые занялись любовью, говорит о том, что я тогда уже был в нее влюблен.

Я скрещиваю руки на груди, чтобы скрыть волнение, и выдыхаю сквозь стиснутые зубы.

— Как правосудие при рассмотрении нового ребенка? — спрашивает Джаред.

— Довольно хорошо. Коди и Джеки сначала сомневались, что он будет урегулирован, но я знала, чего хотела. Этот ребенок устойчив.

— И где же справедливость? — мой голос напряжен, в результате три пары глаз смотрят на меня.

— Ты в порядке? — спрашивает Гэвин.

— Да, все нормально.

— Ты уверен? — продолжает Джаред.

— Энди?

— Да отлично все, — кричу я.

Маккензи проводит языком по губам. Ее брови хмурятся. Она прищуривается, анализируя меня как любого из своих клиентов при приближении новых переговоров. Маккензи миротворец, черт, которой я восхищаюсь, но это нервирует ее. Когда она поняла, что нет простого решения, чтобы исправить внезапную вспышку моего темперамента, она отвечает с мягким вздохом:

— Он сын Джеки.

— Зачем ему проблемы с ребенком?

Маккензи берет фотографию со стола и протягивает ее мне. Этот снимок изображает Маккензи, которую щекочет какой-то парень. Он почти такого же роста, как и Маккензи. Его улыбка может осветить комнату, но в его огромных карих глазах нет сосредоточенности. «Он аутист», — понимаю я и сам себе удивляюсь. Но с тех пор, как я знаю, чем Маккензи зарабатывает на жизнь, я стараюсь вникнуть в тему.

Я ставлю снимок обратно на стол.

— Да, у него синдром Аспергера, — она наклоняется, обхватив снимок руками, опираясь подбородком.

— Любые перемены трудны для него. Но он хорошо приспособился. Честно говоря, он хорошо заботится о своей младшей сестре, защищает ее. Есть глубокая связь между справедливостью и честью, никто даже не предполагал, насколько.

— Вот это фантастика! — комментирует Джаред.

— Тук-тук, — врывается в комнату грубый голос из прошлого. В дверях стоит Билл Эванс, отец Маккензи. Он среднего роста, чувак где-то в середине пути к пятидесяти. По большей части он здоров, но замечаю, что его здоровье — это результат ежедневного общения с тяжелой техникой, хотя живот все так же торчит над поясом брюк.

— Я слышал, у нас появилась новая компания.

— Билл, — Джаред поднимается и жмет ему руку.

— Рад видеть тебя. Я и не знал, что прибудет сразу столько мужиков, моя маленькая девочка держала ваше появление в тайне.

— Я ничего не знала об их прибытии, пап, — щеки Маккензи окрашиваются в вишневый румянец.

— Ну что, сюрприз получился приятный, — Билл шагает и протягивает руку Гэвину. — Билл Эванс.

Гэвин жмет протянутую руку и представляется.

— Гэвин Вайз.

— Рад встрече.

Его внимание сосредотачивается на мне и у меня возникает дикое желание забиться в угол. Мне приходится напомнить себе, что это не мой отец. Билл хороший джентльмен с юга, который не собирается унижать меня перед всеми.

— Привет, сын, — он говорит так, как мой отец никогда не стал бы.

— Привет, Билл, — я протягиваю ему руку для рукопожатия с широченной улыбкой на лице, чтобы показать, насколько я его уважаю. Несколько месяцев назад Билл дал мне бесценный совет. Он сказал свое слово в отношении Маккензи, после чего я решился продолжить свои ухаживания за ней. До него я предполагал, что она не захочет иметь со мной никаких дел из-за моей связи с Оливией. Оказалось, что я очень ошибался.

Билл принимает мое рукопожатие с улыбкой.

— Итак, как надолго вы приехали?

— Только на выходные, — я гляжу на Маккензи, когда обозначаю временные рамки.

Она поворачивает лицо в сторону, желая скрыть разочарование.

— Так что там насчет Вегаса? Лив сказала... — спрашивает она.

Я прислоняюсь к стене, переводя взгляд с Микки на Билла, которые, кажется, оба потрясены договоренностью.

— Никто никогда не собирался в Вегас, — поправляю я ее.

Маккензи открывает рот, потом закрывает. Четыре пары глаз уставились на нее, пока она переваривает то, что я сказал. Отсвет ламп теряется в ее волосах. Наконец становится понятно, что она усвоила полученную информацию.

— О, я поняла.

— Чудесно, — ухмылка приподнимает уголки губ Билла. — Линдси будет очень рада видеть вас всех. Почему бы вам не приехать к нам сегодня на ужин?

— Спасибо, сэр, но мы не хотим навязываться, — отказывается Гэвин.

— Ерунда. Ужин в семь. Надеюсь, вы все придете.

— Да, сэр, — поддакиваем мы все трое.

Небольшой смешок доносится от Маккензи. Я сосредотачиваю свой взгляд на ней, только чтобы увидеть, что она хоть чуть-чуть наблюдает за мной.

— Я должен быть на работе, — Билл двигается в сторону двери. — Но я буду рад встретиться с вами позже, ребята, — он быстро идет вперед и вылетает из офиса Маккензи.

— Это было неожиданно, — замечает Джаред.

— Вот что я могу сказать. Мой отец думает, что вы ему сыновья.

— Мы? — переспрашивает Гэвин. — Мы ведь только что встретились.

— Это не важно. Ты — брат Энди, — она кивает в мою сторону. — Это все, что он должен знать.

Гэвин хохочет.

— Я полагал, что это как раз и сработает против меня. Если бы я был твоим отцом, я бы преподнес тебе яйца Дрю на блюдечке с голубой каемочкой.

— Кто сказал, что нет, — Маккензи обманывает меня.

Я отталкиваюсь от стены.

— Эй!

Гэвин с Джаредом ржут.

— Я не говорю, что он сделает. Папа мог отправиться в свой грузовик и прямо сейчас доставать свою винтовку.

— Винтовку? — во рту моментально пересыхает, и ладони вдруг потеют. — Он не станет.

— Ты не можешь быть твердо уверен, Дрю, — Джаред откидывается на спинку кресла. — Здесь, на юге, существуют совершенно другие правила, чем те, по которым вы, янки, живете.

— Я живу на юге! — восклицаю я.

Все трое старательно сдерживаются, чтобы не расхохотаться. Я шутливо отмахиваюсь от их слов.

— Вы трое пытаетесь напугать меня. У Билла нет винтовки.

Маккензи, Джаред и Гэвин покатываются со смеху, наслаждаясь моей реакцией.

— Ни один мало-мальски уважающий себя техасец не обходится без оружия.

— Над чем вы все смеетесь? — в дверях стоит Гэйдж. Зеленоглазое пламя полыхает в его глазах.

Маккензи пытается прекратить смеяться, но это ей не особенно удается.

— Мы пытаемся рассказать Дрю об оружии моего отца.

— Об одном?

— Об одном? — я сглатываю, судорожно пытаясь ослабить воротничок.

— Да. У него же целый арсенал. Билл любит охотиться и у него полная коллекция. Он отличный стрелок, — добавляет Гэйдж от себя.

Все хуже и хуже. В голове моей возникает образ Билла, поджидающего меня на стоянке. И когда я выйду... бац! И я приглашен сегодня на ужин. Придется надувать шарики на всех!

— Мик, ты можешь выйти сюда? — раздается голос из зала.

Весь смех прекращается при звуке голоса Джеки.

— Похоже, работа не ждет.

— Мы выпутаемся без твоей помощи, — он встает, хватает ее в свои медвежьи объятия, и что-то шепчет ей на ухо. Она кивает в ответ и отправляется дальше.

Маккензи обходит вокруг Джареда и встречается со мной на своем пути.

— Я действительно рада тебя видеть.

Я протягиваю руку и провожу по ее голой шее. Ее глаза расширяются, и она понимает, чем расстроила меня минуту назад.

— И я тоже. Я скучал по тебе, — я беру ее за руки, ближе прижимая к своей груди. Все мое существо тянется к этой женщине, даже, несмотря на всю ту боль, что она причинила мне своим уходом. Я целую ее в макушку, вдыхая ее сладкий аромат.

— Увидимся вечером.

Маккензи высвобождается из моих объятий. Я тотчас же ощущаю пустоту и холод. В ее глазах собираются слезы, но она не позволяет им пролиться.

— До вечера.

Она быстро поворачивается и выходит из офиса. Проходя мимо Гэйджа, она приостанавливается и отрицательно качает головой, прежде чем исчезнуть из моего поля зрения. Как только она скрывается из виду, Гэйдж поворачивается к нам. Мягкость исчезает из его глаз. Мгновение мы не отрываем глаз друг от друга.

— Я покажу вам дорогу назад, — озвучивает он. Голова кружится при мысли, что мы можем уехать.

Мы втроем покидаем офис. Гэйдж запирает за нами дверь. Джаред и Гэвин идут впереди меня, оставляя меня наедине с этим гориллообразным монстром. Зверь внутри меня опять высовывает свою уродливую голову, чтобы спровоцировать этого монстра.

Мы как раз проходим мимо офиса Джеки, и я заглядываю внутрь. Маккензи сидит перед столом Джеки, закрыв лицо руками. Я не могу сказать наверняка, плачет она или нет.

— Ты это видел? — рычит Гэйдж так, чтобы только я мог его услышать. — Твоих рук дело.

— Я понятия не имею, о чем ты толкуешь.

— Ну конечно, не имеешь. Ты всего лишь самовлюбленный придурок, что просаживает свою жизнь.

Если бы он только знал моего отца, он бы думал по-другому.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

Гэйдж хватает меня за руки.

— Я знаю, что это ты разбил ее сердце. Ты ведь пообещал ей луну с неба, но так и не добыл. И я знаю, что именно ты — причина ее страданий.

Я вырываю свои руки из его хватки.

— Она бросила меня! — Гэвин и Джаред поворачиваются, чтобы прийти мне на помощь, но я жестом останавливаю их.

— Она имела полное право бросить тебя.

— Не то, чтобы я был чем-то тебе обязан, но ты и понятия не имеешь, что произошло между Микки и мной.

— Прекратить называть ее так! Ты не член ее семьи.

Мое лицо напоминает одну сплошную ехидную гримасу. Я шагаю вперед, расправляя плечи. Этот мудак может быть и выше меня, и шире, но мне-то что. Я хочу взять его за задницу.

— Ей нравится, когда я ее так называю. И пока она мне не скажет называть ее как-то по-другому, я буду продолжать звать ее Микки.

— Ты на самом деле мудак. И что она в тебе нашла, мне никогда не понять.

Я пожимаю плечами с видимым равнодушием.

— Тебе и не нужно. Все, что ты должен знать, это что я приехал отвезти ее домой. И я отвезу. Уж будь уверен.

— Она и так уже дома. Этому месту она принадлежит. Ты не мог бы оставить ее в покое? Она наконец-то снова начала смеяться.

Одна из его стрел больно ранит меня, но я не дрогну. Даже если очень хочется. Я ухмыляюсь и приподнимаю брови.

— Это место было ее домом. Но это не твое чертово дело. Я люблю ее. Вот почему я приехал за ней.

— Ты не знаешь ничего о любви, чертов выпендрежник.

— О, ну и что?

— Я знаю гораздо больше об этой женщине, — он кивает в сторону кабинета Джеки. — Чем ты когда-либо узнаешь.

— Мечтай, — парирую я.

Гэйдж тычет в меня своим толстым пальцем.

— Я предупреждаю тебя прямо сейчас, грязный адвокатишка. Если ты только подумаешь причинить ей боль, ты ответишь за это. Я сам вытрясу из тебя душу.

Я отталкиваю его руки от своей груди.

— Ты любишь ее. Я не виню тебя. Ее легко полюбить. Но вбей в свою пустую башку, у тебя нет шансов.

— Как может такой умник быть таким идиотом? — смеется Гэйдж и обходит вокруг меня. — Я серьезно. Если ты еще раз попробуешь разбить ей сердце, будешь иметь дело со мной.

Гэйдж уходит, оставив нас втроем за прилавком.

— Черт, — ругается Джаред. — Он страшный ублюдок.

— Гаргантюа? Нет. Он просто мягкая кошечка, — я ухмыляюсь.

— Гаргантюа? Теперь ты озвучил то, о чем я подумал, — Джаред хлопает меня ладонью по спине. — Еще не все потеряно для тебя.

Я качаю головой, закатив глаза.

— Давайте убираться отсюда.

Мы выходим из здания, садимся в старушку, взятую напрокат, и отправляемся в отель, чтобы подготовиться к ужину. Ужин всей семьей, возможно, не идеал для воссоединения с Маккензи, но я начну с него. Я могу улучить момент сегодня вечером, когда она будет одна, чтобы поговорить с ней. У нас столько всего накопилось, что нужно обсудить, а времени так чертовски мало, чтобы сделать все это правильно. Если ее реакция на мое присутствие хоть как-то укажет на то, что она по-прежнему ко мне небезразлична, у меня есть надежда все исправить. И немного надежды — это все, что мне нужно!


Глава 7


Солнце уже висит в западной части неба, расцвечивая мир вокруг множеством оттенков. Волны жара плавятся в воздухе, видимые даже невооруженным глазом. Уже смелая и красивая луна заслоняет собой горизонт, прогоняя солнце с небес. Изображение достойно самых фантастических фильмов. Два небесных тела, так и просящих отобразить на холсте цвет и тень.

Мое сердце рвется к горлу, когда дверца машины вдруг захлопывается, уступая сильному порыву ветра. Я глубоко вздыхаю, стараясь дышать через нос. Почему я так нервничаю? В суде я справлялся порой с очень неразрешимыми ситуациями, не моргнув глазом, но в отношении семьи у меня нет уверенности. Встреча с семьей нагоняет на меня ужас. Лучше бы я провел день в суде, разбирая жизнь самых непримиримых оппонентов.

Посмотрев на часы, я вздыхаю с облегчением.

— Вовремя!

— Ты гнал, как сумасшедший. Просто удивительно, что мы добрались сюда живыми, — напутствует Гэвин. Ветер никак не дает ему открыть дверь. Наконец он выбирается, и дверь тут же захлопывается под порывами ветра. Гэвин тихо ругается.

Я усмехаюсь, наблюдая мнимое хладнокровие моего брата.

— Кончай ругаться! Я ведь довез вас в целости и сохранности.

Джаред проводит пятерней по непослушным волосам.

— Едва ли, — бормочет он.

Нам представляется редкий случай лицезреть Джареда без бейсболки. Мы все постарались одеться для семейного ужина — хорошие джинсы, оксфордские рубашки, и в моем случае, конверсы.

Я закатываю глаза и двигаюсь в сторону причудливого одноэтажного дома из красного кирпича. Огромный дуб бросает тень на передний двор, а по периметру растут кусты роз, кажущиеся равнодушными к вечернему зною. Очаровательная веранда, и даже качели придают завершенность облику современного южного дома. Я ничем не могу помочь себе, но представляю, как Маккензи в юности качается на качели в теплую ночь, мечтая, что произойдет с ней в жизни.

На крыльце уже горит свет, так же как и во всем доме, приветствуя нас. Гэвин нажимает на кнопку дверного звонка. Звучит, как будто вечеринка началась без нас.

— Сколько людей будет здесь, — размышляю я вслух.

Джаред указывает на голубой «минивен», припаркованный за «Приусом» Маккензи, и немного в стороне большой пикап, который мы видели в бодишоп.

— Я уверен, Джеки, Коди и дети тоже здесь.

Великолепно. Дети. Ребенок. Я выпрямляю спину, борясь с тошнотворным чувством, что угрожает поглотить меня целиком. Но решение находится довольно быстро. Все, что я должен сделать этим вечером, так это сосредоточить свое внимание на Маккензи, и не обращать никакого, ну вообще никакого внимания, на маленькую девочку.

Гэвин снова нажимает кнопку дверного звонка, и мы слышим, как кто-то внутри дома топает в сторону двери.

— Иду! — раздается голос ребенка. — Я иду!

— Юстис, дождись взрослого, — раздается окрик кого-то постарше.

— Я понял, папа! — дверь распахивается и молодой парень, больше похожий на тинейджера, предстает перед нами. Его каштановые волосы, больше похожие на патлы, развеваются весело и беззаботно, блестящая улыбочка играет на веснушчатом личике.

— Привет! Меня зовут Юстис. А вы кто? — приветствует он нас. Его речь звучит по-детски.

Джаред шагает вперед, на свет.

— Юстис, ты помнишь меня?

— Джавад! — кричит Юстис. Мой инстинкты вопят от изумления при виде подросткового возраста мальчишки, который так же высок, как и Маккензи, но ведет себя как четырехлетний ребенок, но мои знания об аутизме помогают мне разобраться в ситуации. Аутизм влияет на способность человека общаться с себе подобными. Из того, что я прочитал, исходит, что многие из детей подвержены жестокой рутине и повторяющимся действиям. Симптомы могут варьироваться в зависимости от степени тяжести болезни, но речь Юстиса поистине удивительна.

— Эй, приятель, — отвечает Джаред с улыбкой. — Как ты?

— Юстис, парень, я же сказал тебе, — высокий, коренастый мужчина подходит к двери. Его волосы такие же темные и неподдающимися прическе, как и у мальчика, и еще сходство обнаруживается в больших карих глазах и крупном носе. Толстые мускулистые руки торчат из рукавов хлопковой футболки Локхорн.

— Извините, — он смотрит, кто стоит по другую сторону двери. Огромная улыбка расплывается на его лице при виде нас.

— Эй, Джаред. Кензи сказала, что ты заглянешь к нам сегодня вечером, — мой желудок сжимается, и зверь внутри меня желает оторвать голову Джареду и отбросить прочь. Он знает о любви Джареда к Маккензи, но я собираюсь развеять его заблуждение, и очень быстро.

— Это здорово, что ты пришел, — он машет рукой Джареду, указывая вовнутрь дома и отступает от двери. — Проходите. Иначе весь холодный воздух выпустим наружу.

Мы следуем за Джаредом внутрь дома, где нас мгновенно обдает холодным арктическим воздухом, который идет от кондиционера. Мужчина быстро закрывает дверь за нами.

— Мне нужно в ванную, пожалуйста, — просит Юстис.

— Ну что ж, парень, двигайся, — отвечает ему отец.

Мальчик срывается с места и исчезает в той стороне доме, где, предположительно, располагается ванная.

— И снова извините за это, — повторяет он, покачивая головой.

Джаред хватает его за плечо, чуть встряхнув.

— Перестань извиняться, Коди, и позволь представить тебе моих друзей, — Джаред указывает на Гэвина.

— Это Гэвин Вайз, — Коди протягивает руку и пожимает протянутую руку Гэвина. — И его брат Дрю.

Коди протягивает руку и мне. Его хватка не столь жесткая, как у Гэйджа, но рукопожатие у него крепкое, а улыбка радостная и искренняя. Можно с уверенностью сказать, что Коди мне нравится.

— Ребята, а перед вами Коди Босворт. Его жена приходится Маккензи двоюродной сестрой. Это Джеки, — информирует Джаред.

— Я очень рад встрече с вами, — говорит Коди. Он прищуривает глаза, явно анализируя меня. Странное выражение скользит по его лицу, тут же сменившись на «аха-ха, посмотрите на этого».

— Вау, так ты печально знаменитый Энди!

Дерьмо! Что она рассказала ему обо мне? При взгляде на его лицо я не могу понять, насколько он проинформирован, но по своему опыту могу сказать, что он в курсе всего.

— Пожалуйста, называй меня Дрю, — прошу я вежливо.

— Можно и Дрю, — Коди кивает головой в сторону. — Идите туда, парни. Все на кухне.

Внутри дома довольно мило, как я и ожидал. Тепло и уютно. Семейные фотографии украшают стены. Я останавливаюсь, разглядывая их, потому что я увидел Маккензи, улыбающуюся во весь рот на многих снимках, но решил для себя, что рассмотрю их позднее. Мы проходим в гостиную, где потертый старый диван располагается напротив развлекательного центра. Старое кресло со следами износа стоит в углу, чтобы удобнее было смотреть телевизор. Мы продолжаем передвижение к задней части дома. Самый вкусный аромат щекочет мои ноздри, щебет людей вторгается в уши.

— Руки прочь от картофеля, — произносит Линдси строгим тоном.

— Но, детка... — скулит Билл.

— Не смей играть со мной в ребенка, Вильям Леви Эванс.

— Блин, пап. Кто-то произнес твое полное имя. По-моему, ты влип, — смех Маккензи разливается в воздухе.

— Да, дайте же человеку немного картошечки, — кричит Коди. Он оглядывается на нас через плечо.

— Просто сумасшедший домик в деревне. Это так, для справки.

Я гляжу на Джареда и Гэвина. Обоих, кажется, ситуация лишь забавляет.

— Я думаю, мы с этим справимся, — наконец произносит Гэвин.

— Вот и увидим, — хихикает Коди.

На кухне не протолкнуться от народа. Джеки сидит за кухонным столом, держа на руках ребенка. Напротив нее сидит пожилая женщина. Ее лицо морщинистое, а серо-голубые волосы обрамляют лицо жесткими завитушками. Сталь голубых глаз, увеличенных толстыми стеклами очков и наполненных мудростью, устремлена прямо на меня. У женщины руки скрещены, и она одобрительно кивает. Я хмыкаю, посылая старухе быстрое подмигивание.

Линдси находится в эпицентре этого бедлама, помешивая картошку. Билл притуливается рядом с ней, склонив голову ей на плечо. Маккензи двигается в толпе, чтобы что-то подправить в печи. С моей точки зрения, мне открывается прекрасный вид на ее профиль. Ее улыбка широкая, а глаза немного дрожат от смеха.

Приготовление пищи одно из многих увлечений Маккензи. Бесчисленное количество раз Оливия нещадно эксплуатировала ее, заставляя готовить что-нибудь вкусненькое, и Микки рада была помочь, но никогда еще я не видел ее столь счастливой, как в этой допотопной кухоньке, окруженной теми, кто искренне заботится о ней. Я завидую ей, что она выросла в таком уютном доме. Он не похож на уютный особняк Гэвина, и на тот, в котором я вырос, хотя он и отличался роскошью, но все, о чем я мечтал, это о любящей меня семье.

— Посмотрите, что я нашел, — Коди кивает в нашу сторону, направляясь к Джеки и ребенку.

— Вы как раз вовремя, ребята. Мы уж было подумали, что вы не придете, — Билл поднимает бутылку пива в руке в качестве приветствия. Он наставляет на меня палец, подмигивает и щелкает. Я напрягся. Руки безвольно опускаются вдоль тела, позвоночник распрямляется. Внутри рождается ужас. Я думаю только об одном — бежать! Как можно быстрее и как можно дальше. Определенно, яйца Дрю станут сегодня главным блюдом в меню ужина. Ну что ж, пусть охота начнется!

— Расслабься, Дрю. Он всего лишь посмеивается над тобой, — шепчет Джаред мне на ухо. С другой стороны, Гэвин имитирует щелчок пальцев хмыканьем.

Мое избавление от чистой паники происходит, когда на губах Линдси появляется широчайшая ухмылка. У Маккензи глаза отца, но она выросла зеркальным отражением своей матери.

— Бог мой, Дрю, Джаред! — Линдси хватает полотенце со стола, вытирает руки и в ту же секунду оказывается в моих объятиях. Женщина обнимает меня как мать, встречавшая своего ребенка. Я крепко обнимаю ее, не в силах сдержать ухмылку. Она пахнет свежими лимонами. Она вертится в моих руках, пытаясь прижать к себе Джареда.

— Я никак не могла поверить, когда они сказали мне, что мои мальчики приедут.

— Ты думаешь, мы бы смогли проехать мимо тебя? — спрашиваю я, запечатлевая нежный поцелуй на ее виске.

Линдси розовеет и хихикает. Я сосредотачиваюсь на Маккензи. Ее голова слегка наклонена, наблюдая за происходящим в комнате.

Пожилая женщина медленно поднимается со стула. Она ковыляет к нам, шурша плотным комбинезоном, в который облачено ее тело. Похоже, комбинезон из тех, что она прикупила еще в восьмидесятых.

— Джаред, мальчик мой, позволь-ка этой старой женщине обнять тебя!

— Бабушка, — Джаред смеется, выскальзывая из объятий Линдси и обнимая старую леди. — Как ты, дорогая?

Она щипает его за щеки.

— Теперь лучше, ведь в этом доме появилось «свежее мясо».

Я не могу не засмеяться. Эта старая женщина оказывается смелой духом.

— М-хм, — бормочет она, разглядывая меня. — Твои фотографии не передали и десятой доли твоего великолепия, дорогой, — ее взгляд скользит по моему телу оценивающе, выражая только восхищение.

— Очень хорошо. У моей внучки безупречный вкус, — она хватает меня за подбородок, притягивая к своему лицу.

Маккензи поворачивается. Ее глаза вспыхивает.

— Бабушка!

Бабушка взмахивает рукой, отметая все возражения.

— Тише, девочка. Я просто наслаждаюсь прекрасным творением человечества в лице этого мужчины.

— Я же говорила вам, что он, потрясающе красив, — комментирует Линдси, отворачиваясь от меня и возвращаясь к своей работе.

— Да, ты говорила. Ни одна женщина не смогла бы устоять перед этими потрясающими голубыми глазами и очаровательными ямочками. Я ведь права, у тебя нет недостатка в женщинах?

Моя улыбка становится шире. Эта женщина потрясающая.

— Ну да, нет.

— Да ты не скромничай.

— Дрю? Скромный? Да он и не узнает ее, даже если она будет сидеть на кончике его носа, — поддакивает Джаред.

Раздается громкий смех, больше похожий на фырканье, из угла, где находится Маккензи. Я перевожу на нее взгляд, чтобы увидеть, как ее руки летят ко рту. Наши глаза встречаются. Искры сыпятся между нами. Она убирает руки от лица, открывая потрясающую улыбку. Самый прекрасный оттенок румянца постепенно заливает ее лицо, спускаясь на шею, заставляя меня до боли желать прикоснуться к ней.

— Вы видите, — начинаю я. — Для моих глаз создана только одна женщина, — я подмигиваю Маккензи. Ее улыбка дергается. Легкий вздох срывается с ее губ, и она отворачивается. Она точно знает, к кому я обращаюсь, и это заставляет ее немного нервничать. Это означает, что я все же волную ее.

— У меня все же есть шарм, сынок, но мы просто встретились. Давай-ка познакомимся поближе до того, как ты сделаешь стойку вокруг меня и скажешь, что твои глаза смотрят только на меня.

Мой рот раскрывается. На одно мгновение я теряю дар речи. Это редкое явление для меня. Никто никогда не был в состоянии раскрыть лучшее во мне. Черт, эта милая старушка поражает меня. Тем не менее, я быстро оправляюсь и блещу первым пришедшим на ум остроумием.

— Милая, ты прекрасная женщина, но ты не для меня. Я боюсь, что разобью твое сердце.

Бабушка отпускает мой подбородок и гладит по щеке.

— Мальчик, ты не представляешь, насколько ты ошибаешься, — она обходит меня и щипает за задницу. — О, форма. Приятно, — я чуть не умираю на месте. Эта женщина не только лишает меня дара речи, она еще и заставляет меня покраснеть. Она бьет все рекорды! Один из которых, я уверен, Гэвин примет как рекомендацию на будущее.

— Мама! — ругается Билл. — Следи за своими манерами. Ты ведь не хочешь запугать мальчика до смерти!

Бабушка склоняет голову набок, глядя на своего сына.

— Это не мальчик, Билли. Стоящий здесь Дрю — настоящий мужчина!

Джаред и Гэвин практически складываются пополам от смеха.

— Как это вы столько знаете обо мне, а я ничего не знаю о вас? — спрашиваю я.

Она гладит мою задницу и улыбается, обнажая негабаритные протезы.

— Мое имя Гленда, — начинает она. — Но все зовут меня бабушкой.

— Может, я буду называть вас Глендой?

Ее язык скользит по зубам.

— Только если ты не будешь орать мое имя.

Маккензи оборачивается, в глазах пляшут смешинки.

— Боже, бабуля! — она закрывает лицо, пряча свое смущение.

— Ты можешь все сделать лучше, чем он, — рычащий голос прерывает наш стеб.

Я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на говорящего, и обнаруживаю Гэйджа в комнате недалеко от кухонного стола. Он открывает холодильник и достает бутылку пива. Он уже закончил работу на сегодня и принарядился в старые потрепанные джинсы и футболку с рукавом-четвертью, обнажающую татуировки на руке. Голос в моей голове требует таранить кулаками его рожу. Высокомерный мудак не должен находиться в этом доме и вести разговоры, так что я обеспокоен.

Никто не отвечает ему, даже Маккензи не глядит на него. Я не возражаю. Он мог бы и раствориться в воздухе, чтобы я обрел спокойствие. Мудак ебучий.

— Что это ты там, спряталась за плитой? — протестует Гленда. — А я вот воспользовалась ситуацией.

— Иди уже, бабуля! — звучит голос Коди сквозь смех, — это о том, что ты переметнулась к кому-то новому.

Маккензи так и застывает, не произнеся ни единого слова. Язык ее тела кричит: «Беги от него!». Она стискивает челюсти и сжимает деревянную ложку в своей руке так, что белеют костяшки пальцев. Это похоже на борьбу молодости и опыта. Молодость все же берет верх.

— Хорошо. Вот он, весь твой, — сдается Гленда. Она толкает меня вперед и поворачивается к Гэвину. — Я тут обнаружила еще один неплохой экземплярчик, — глаза Гэвина расширяются, и краска смущения затапливает лицо.

— Как тебя зовут, милашка?

— Гэ-эвин, — смущается он.

— О, не бойся меня. Я не кусаюсь, — она молчит. — Во-первых, он сядет рядом со мной за столом. Он немного стеснительный, но мне нравится, — она гладит Гэвина по щеке и поворачивается, обводя взглядом всех.

Мой живот крутит от смеха. Гэвин выглядит как олень в свете автомобильных фар. Все было ничего, пока приставали ко мне, но, когда дело касается его самого, он теряется.

— Я помолвлен, — бормочет он.

— Я же не собираюсь за тебя замуж, — Гленда сграбастывает его руку, выворачивая к себе палец с кольцом. — Длинные пальцы. Ты так и будешь веселиться.

— Помогите! — молит Гэвин.

— Извини, приятель, — говорит Джаред. — Ты сейчас свой собственный.

Детский плач разносится по комнате. Стеб вокруг меня переходит в бессмысленный треп. Все, что я могу видеть, это две маленькие ручки, освободившиеся из одеяльца. Кровь застывает у меня в жилах. Я чувствую, как потеют ладони, и холод распространяется по всему моему телу.

— Малыш, — Джеки глядит в сторону мужа. В ее глазах светится любовь. — Можешь подержать ее? — она протягивает ребенка Коди. Грудь щемит при виде маленькой девочки. Я быстро отвожу глаза, только для того, чтобы в итоге наткнуться на внимательный взгляд Джеки. У этой женщины интуиция даже лучше, чем у Маккензи. Мне придется быть настороже рядом с ней.

Джеки подходит к нам, протянув руку для рукопожатия. Она почти такая же высокая, как и Маккензи, но Микки стройнее и меньше, ее тело скульптурно из-за бега. Джеки покоренастее.

— К сожалению, я не смогла поговорить с вами раньше. Первая неделя как я вышла из декрета. Я Джеки, — ее рукопожатие крепкое. По моему мнению, женщине с таким рукопожатием стоит доверять, она заслуживает уважения и восхищения.

— Приятно познакомиться, — отвечаю я с поклоном.

— Пап! — Юстис влетает в комнату, улыбаясь от уха до уха. — Скайландеры Гиганты, — слова звучат как песня.

— Во-вторых, сын, — отвечает Коди.

— Пажавуста!

Маккензи хватает полотенце, вытирая руки, прежде чем отбросить обратно.

— Я помогу настроить его для него.

— Скайлендеры? — переспрашиваю я.

— Это видеоигра, — поясняет Джаред.

— Ты хочешь поиграть? — Юстис смотрит на меня с мольбой в глазах.

— Может быть, после обеда, — отвечает Маккензи за меня.

— То же самое для тебя, Юстис. Ты поиграешь после обеда, — Джеки глядит в сторону Маккензи, которая уже собирается отправиться за ребенком.

— Хмм, — мямлит она.

— Послушай свою маму, сынок. Она сказала, после обеда, — повторяет Коди.

— Как насчет того, чтобы всем сесть за стол. Ужин почти готов, — предлагает Маккензи ребенку. Ее голос был мягок, и она очень нежно обращается с ним. Юстис смотрит на нее, но в тоже время чувствуется, что он смотрит будто сквозь нее. Она проводит костяшками пальцев по его щеке. Он ухмыляется и отскакивает от стола, демонстрируя еще один довод в пользу того, что ему не нравится, что ему сказали «нет». Ребенок просто принимает то, что ему сказали.

— Восхитительно, — шепчу я.

— Она на самом деле вместе с ним, — поясняет Джеки. Я продолжаю глазеть на Маккензи, которая помогает Юстису выдвинуть стул. Она так добра и терпелива. Я балдею от нее. — Вот он, ее резон заниматься тем, чем она занимается, знаешь ли.

— Действительно? — спрашиваю я. Маккензи никогда не упоминала, почему она стала логопедом. Она только приводила мне доводы Джареда.

— Микки была в колледже, когда Юстису диагностировали аутизм. Это очень повлияло на нее, и она сменила профиль с психологии на логопедию. Она поставила себе целью помогать таким детям, как Юстис.

Мое восхищение ею перерастает в поклонение герою.

— Обед готов, — информирует Линдси.

— Время еды. Я умираю с голоду, — Билл целует жену, выхватив у нее из рук тарелку с жареными куриными стейками.

— Кенз, можешь накрыть на стол? — спрашивает Линдси.

— Я могу помочь, — я бросаюсь к Кенз, услышав смешок Гэвина, когда мчусь мимо него.

— Не нужно. Я сам помогу, — Гэйдж отрывается от холодильника. Я почти позабыл о его присутствии в комнате, да и он был ближе к ней, чем я. И он подходит к ней, попутно доставая тарелки из шкафа.

— Что бы ты без меня делала, — подмигивает он.

— Хмм, — она улыбается мне глазами. — Полагаю, что достала бы сама, — Маккензи поворачивается в сторону шкафа, приподнимаясь на цыпочки.

Что-то взрывается во мне. Я хочу разорвать Гэйджа надвое, от пяток до макушки. Последний раз я такое чувствовал, когда Джаред помогал искать квартиру Маккензи. Итак, Гэйдж хочет быть героем. Ну что же, в эту игру можно играть и вдвоем.

Я перемещаюсь к ней за спину, положив руки ей на бедра. Соприкосновение наших тел сквозь хлопок рубашки вызывает взрыв в моем теле. Наклоняясь к ней, я шепчу ей на ухо:

— Скажи мне, чего ты хочешь.

Она тихо ахает, но не вырывается.

— Я...

— Да? — мой голос звучит искушающе.

— Чашки, — выдавливает она. Она двигается напротив меня, ища что-то в шкафу над ее головой.

— Это то, чего ты действительно хочешь? — я прижимаюсь грудью к ее спине, заключая ее в ловушку между собой и столом. Нет никакой возможности вырваться от меня.

Мягкий стон вырывается из ее горла.

— Д-да.

Я протягиваю руку над ее головой, доставая чашки и протягивая ей их.

— Спасибо, — ее слова заглушаются звоном стекла, встретившегося с плиткой.

— Дерьмо! — все поворачивают головы в сторону покрасневшего Гэйджа, пытавшегося поймать оставшиеся тарелки.

— Ой-ой! — кричит Юстис. — Этот дядя сказал плохое слово.

Маккензи отталкивается от меня, опускаясь на колени рядом с Гэйджем, пытающимся собрать тарелки.

— Тебе крупно повезло, что они не разбились, — дразнит она Гэйджа, пихая в руку.

Он кивает, явно расстроенный.

— Да уж, повезло.

— Никакого вреда. Эти тарелки, вероятно, старше, чем мы.

— Не смей распоряжаться моими вещами, Маккензи Пэйдж, — ругается Линдси.

— О, вот кто у нас теперь назван полным именем! — смеется Билл.

— Ты идешь со мной! — Гленда хватает Гэвина за руку и волочет к столу.

— Подождите, миссис Эванс! — сопротивляется он.

— Миссис Эванс была моей свекровью. Не смей называть меня так! Она была той еще сукой.

Мгновение я стою неподвижно, не зная, что предпринять. Я моргаю несколько раз, шум разговора отходит на задний план. Сладкий ангел моей жизни занимается именно тем, что я и ожидаю: она помогает. Маккензи отдает. Она заботится обо всех, даже о тех, кто не заслуживает ее привязанности. Понимая все это, я опускаюсь на колени рядом с ней, положа руку ей на плечо:

— Позволь мне тебе помочь!

Ее улыбка, мягкая и невинная, заставляет пуститься вскачь мое сердце.

— Спасибо, — шепчет она, водружая тарелки поочередно мне на руки.

Гэйдж фыркает, пару раз качается и поднимается во весь свой немаленький рост.

— Я думаю, моя помощь вам не требуется, — он двигается к столу, плюхается на стул и демонстративно складывает руки на груди.

Люди суетятся вокруг нас, как будто нас там нет. Наконец, все тарелки собраны, я поднимаюсь, протягивая руку Маккензи. Она опирается на мою руку, и я тяну ее вверх.

— Идите сюда, эй вы, двое, — зовет нас Коди.

Все собрались вокруг стола. Аромат вкусной домашней еды приятно щекочет ноздри. Маккензи подхватывает чашки, которые я доставал и направляется к столу. Не говоря ни слова, я следую за ней.

К моему удивлению оказывается, что мое место за столом рядом с Маккензи. Гленда подмигивает мне, и я понял, кто заправлял рассадкой гостей.

На заметку. Подарить этой женщине огромный поцелуй!

Я поднимаю вилку, чтобы покопаться в горах всякой вкуснятины, высившейся на тарелке.

— Кто хочет помолиться? — спрашивает Линдси.

Руки всех одновременно взметнулись в молитвенном жесте. Гэвин и я переглядываемся, испытывая небольшую неловкость от происходящего. В мои тридцать три никто никогда не предлагал мне помолиться перед едой. Я быстро кладу вилку. Мои руки опускаются на колени, когда унижение накрывает на меня.

— Я, — Билл протягивает руки в стороны, принимая ладони Гленды и Линдси.

Головы склонены. Глаза закрыты. Даже Юстис молится.

— Спасибо, Господи! — Билл начинает благоговейным тоном. — Эти простые слова исходят из сердец простых людей, что переполнены любовью к тебе и благодарностью. Мы просим сейчас благословить нашу пищу, что мы вкушаем. Пусть она питает наши тела, как Ты питаешь наши души. Спасибо тебе за наших друзей, близких и далеких, спасибо за родных, что вкушают пищу вместе с нами. Мы молимся в Твою честь. Аминь!

Хор «Аминь» разносится над столом.

— Теперь покушаем.


Глава 8


— Итак, — говорит Линдси, передавая мне картошку. — Маккензи говорит, что вы приехали к нам на выходные.

Я любезно беру тарелку и придвигаюсь ближе к Маккензи, так, что наши руки соприкасаются.

— Картошечки? — шепчу я заговорщицки.

— Да, пожалуйста, — я высыпаю горсть картошки ей на тарелку. Но мне везет: когда я прохожу мимо Маккензи и Коди, я нечаянно касаюсь груди Маккензи. Она издала легкий вздох и заерзала в кресле.

— Ох, извини, — извинялся я не слишком искренне. Поддразнивать ее слишком большое удовольствие, но я должен убедиться, что не переступаю границы. Неправильные действия и так привели уже к обескровливанию нас обоих. Я расправляю салфетку на коленях, чтобы прикрыть стояк, что возник благодаря моей маленькой игре.

— Да, мэм, — отвечает Джаред на вопрос Линдси.

— Замечательно. Так что вы можете присоединиться к нам завтра на шестой уличный фестиваль.

— Это отличная идея, — Гленда гладит руку Гэвина, ее негабаритные зубы выдвигаются в ужасный оскал.

— Мы не хотим навязываться, — возражает Гэвин.

— Бред, — отвечает Коди. — Чем больше, тем лучше. Это большой городской праздник. Будет много еды и отличная музыка. Вы должны увидеть праздник.

Я протыкаю вилкой бифштекс, подвинув нож на мясо.

— Спасибо, но неудобно навязываться.

На этот раз Маккензи начинает игру, положив руку мне на бедро, и отстукивает пальцами по моей коленке.

— Действительно, Дрю, ты можешь пойти с нами, — воркует она. — Это не что иное, как барабанный круг, но...

Вкусный стейк у меня во рту, попав в горло, застревает. Я начинаю задыхаться. Линдси хлопает меня по спине и протягивает стакан с таким сладким чаем, который я никогда прежде не пробовал.

— Тебе не нужно глотать все, дорогой.

Маккензи убирает руку с моей ноги, озорная улыбка растягивает губы.

— Тебе лучше? — спрашивает Линдси заботливым тоном матери.

— Да, — прокашлявшись, отвечаю я. — Спасибо.

Вытирая слезы в глазах, я замечаю перешучивания между Гэвином и Джаредом. В мой слезящийся взгляд попадает Маккензи, которая, как ни в чем не бывало, обедает. Она получила точно такую реакцию, которую задумывала.

Игра началась, женщина. Игра началась.

— Итак, ты все же идешь с нами? — Джеки повторяет свой вопрос. Рядом с ней в переноске хныкает младенец, и все мои чувства бунтуют. Я опускаю глаза в свою тарелку, пытаясь скрыть реакцию на это негромкое хныканье. Мои руки и ноги немеют, желудок сжимается в комок. Я закрываю глаза, пытаясь восстановить самообладание.

— Они сказали, что не хотят идти, — усмехается Гэйдж. Звук его голоса вырывает меня из цепких лап панической атаки. Я чувствую, как его взгляд прожигает дыру в моем черепе. — Да не дави ты на них. Я уверен, они нигде больше не встретят музыки кантри, хоть и объедут всю страну.

Я поднимаю голову, вперивая в Гэйджа выразительный взгляд.

— Мы никогда не говорили, что не хотим идти. Мы сказали, что не хотим навязываться.

Гэйдж качает головой, насаживая на вилку спаржевую фасоль.

— Невелика разница.

Я протягиваю руку, расположив ее на спинке стула Маккензи. Склоняясь ближе к Маккензи, так, что наши тела почти соприкасаются, я наблюдаю за Гэйджем.

— Мы хотели бы присоединиться к вам завтра. Маккензи может подтвердить мою любовь к прекрасной музыке. А если еще и еда будет бесподобна... — я машу рукой в центр стола, где на блюдах высятся горы разной еды, — то нам гарантирован фантастический вечер.

— Замечательно. На том и порешили, — восклицает Билл.

Разговоры вновь возобновляются вокруг стола. Я легонько провожу костяшкой пальца по ее плечу, убирая руку со спинки ее стула, она вздрагивает от моего прикосновения. Искры вновь мерцают вокруг нас. Я гляжу на нее и ловлю ее взгляд, направленный на меня. Ее глаза лучатся удовольствием.

— Ты думаешь, это смешно, не так ли?

— Я даже представления не имею, о чем ты говоришь, — она откусывает кусочек, с усилием глотая.

— Ты точно в курсе, о чем я говорю, — я немножко копирую ее акцент.

Ее глаза расширяются, а губы дергаются.

— Ой! — она щелкает пальцами, как будто припоминая. — Ты имеешь в виду барабанный цирк?

— Ну и это тоже.

— Я думаю, это было уморительно. Ты бы видел свое лицо, — Микки шутливо тычет меня в бок.

Я поджимаю губы.

— Это война, милая, — дразню я.

— Признай это, Энди. Я надеру тебе задницу. Это моя земля. Это мой дом. Я здесь на своем месте.

Я откидываю голову назад, сотрясаясь от смеха.

— Тогда ты меньше всего ожидаешь проигрыша... Жди.

— Ответ неудачника, — парирует она.

— Я думал, ты знаешь меня лучше. Я никогда не проигрываю.

Улыбка исчезает из ее глаз. Выражение лица становится серьезным.

— Всегда что-то случается в первый раз.

Такое же чувство и раньше возникало у меня. Что-то происходит в ее голове. Что-то, чего я не понимаю. Она дружелюбная, но каждый раз, стоит нам скатиться к нашему привычному стебу, как она ускользает от меня. Словно мысленно отгораживается. Как если бы на стене появляется трещинка, а она ее все время заделывает.

— Так и есть, — бормочу я, поигрывая вилкой. — Будем надеяться, что не сейчас.

Она поворачивает голову ко мне. Маккензи смотрит на меня самым недоверчивым взглядом. Я возвращаю ей длинный взгляд, полный решимости заставить ее увидеть, что я здесь не по своей прихоти. Я здесь из-за бизнеса. Игривый стеб пропадает. Это просто для нас, запертыми друг в друге.

Она облизывает губы. Горловой спазм заставляет ее глубоко вздохнуть. Она берет чашку с чаем, нарушая наш зрительный контакт.

— Поживем, увидим, — говорит она, делая глубокий глоток.

— Поживем, увидим, — я поворачиваюсь, собираясь поесть спокойно.

Кажется, никто и не замечает, что мы с Маккензи поглощены друг другом. Мы продолжаем есть молча, отвечая только тогда, когда кто-нибудь спрашивает нас. Гэйдж несколько раз пытается втянуть Маккензи в разговор, но она поглощена своими мыслями, как и я. Получается не такой прекрасный вечер, как мне думалось. И я нисколько не приближаюсь к решению проблемы между нами. Наш типичный дружеский стеб превращается в своеобразный вызов. И мы все время на людях, что не позволяет мне толком поговорить с Маккензи.

Задумавшись, я почти не чувствую, как телефон вибрирует в моем кармане.

— Так ты ответишь? — спрашивает меня Маккензи. Выбираясь из транса, я гляжу в самые прекрасные в мире глаза. Ее ресницы дрожат, щеки окрашиваются в румянец гнева. Глаза яростно сверкают.

— Твой телефон, Дрю, — она указывает на мои штаны. — Ответь.

Я моргаю несколько раз, пытаясь привести мысли в порядок. Подвинув ногу, чтобы удобнее было, достаю телефон. Гляжу на экран, и в одно мгновение настроение портится.

— Какого черта ей от меня понадобилось? — бормочу я себе под нос.

Маккензи наклоняется ближе ко мне.

— Ты действительно должен принять это.

Я качаю головой, приподнимая бедро, чтобы положить телефон обратно в карман.

— Не прямо сейчас.

— Энди, — в ее голосе появляется предупреждение. — Ответь на звонок.

Сжимая руку вокруг телефона, я смотрю в глаза, которые повсюду были со мной. Мне тяжело что-то прочесть на ее лице, но я знаю, что пока я не отвечу, Оливия продолжит звонить.

— Хорошо. Я скоро вернусь, — я бросаю салфетку на стол и встаю со своего места.

Маккензи чуть двигается со своим стулом, чтобы я мог отойти от стола.

— Выйди туда, — она указывает на раздвижные двери позади стола.

— Спасибо.

— Не торопись.

Без лишних слов я бросаюсь к двери, чувствуя на себе сосредоточенные взгляды всех.

— Это Эндрю, — отвечаю я после того, как закрыл дверь.

— Привет и тебе.

— Что тебе нужно, Оливия?

Я отхожу от дома, двигаясь в сторону бассейна. Лунный свет танцует на поверхности воды, и подводное освещение создает приятные глазу бледно-голубые акриловые отблески. Для тяжелой пыли, что постоянно переносится в Амарилло по воздуху, бассейн на удивление чист и прозрачен. Большие деревья и экзотические растения создают атмосферу лагуны тропического рая. Глядя на фасад дома, вы бы никогда не подумали, что за домом есть этот потрясающий оазис. Я прогуливаюсь вдоль бассейна. На противоположной стороне обнаруживается гидромассажная ванна. Так и хочется нырнуть в нее, спасаясь от этой удушающей жары.

— Только проверить, чем ты занят. Я волновалась. Я ждала твоего звонка.

Я машу руками в глубочайшем раздражении. Громкий смех разносится от дома, и я начинаю презирать Оливию еще больше за то, что она отрывает меня от этого действа внутри.

— Я думал, мы закрыли эту тему уже. Если ничего не происходит с ребенком, то не нужно звонить мне. Мы не вместе, Оливия. И не случилось ничего, что бы изменило это.

— Я же сказала тебе, Эндрю, что не откажусь от тебя.

— Ты только зря теряешь время.

— Это мое время, хочу — и теряю.

— Ну, хорошо. Тогда ты тратишь мое время. А я не хочу тратить свое время на тебя.

— Дрю, — ее тон резко меняется. — Давай начнем все сначала. Я позвонила не для того, чтобы ссориться с тобой. Я только хотела узнать, все ли у тебя в порядке.

Я потираю рукой лицо.

— Отлично. У меня все хорошо.

— Тебе весело?

Полный раскаяния смешок вырывается у меня.

— Я воспринимаю это как «нет»?

— Мы ужинаем, — выворачиваюсь я. — У меня не было времени, чтобы веселиться.

— Ужин? Сейчас? Там сейчас пять или шесть?

Я гляжу на часы, ловя свет от отблесков в бассейне.

— Без пятнадцати восемь.

— Ты уверен в этом?

— Да. Я перевел свои часы, когда мы приземлились. А что?

— Просто... — она запинается. — Не обращай внимания. Я слегка перепутала часовые пояса.

— Все ждут меня. Мне нужно идти.

— Позвонишь попозже?

Я вздыхаю.

— Для недогоняющих повторяю в последний раз. Ты не моя девушка.

— Хорошая новость. Ты как заезженная пластинка. Я думаю, ты мог бы рассказать мне о том, что происходит за столом. Но нет. Наслаждайся своей мужской компанией.

Я нажимаю кнопку отбоя. Смотря вниз на голубую воду, я ничего не желаю более чем бросить свой телефон в воду. Телефон я кладу обратно в карман, зная, что убийство бедняжки не прекратит ее звонки. Я наклоняю голову назад и вижу самый красивый дисплей, созданный природой.

Серебро сверкает на черно-голубом покрывале неба. Бесчисленное количество ночей я провел на пляже, любуясь звездами, но никогда еще не видел их с такой ясностью, как сейчас. Запах Херефорда, каким я знал его, рассеялся, и теперь я был охвачен свежим ветром Техаса.

Ярко-оранжевое отсвет за спиной привлек мое внимание.

— Все хорошо? — комок образуется в горле при звуке сильного, уверенного голоса Билла. Для всех, я знаю, Билл на взводе, или про него говорили так техасцы. Собрав нервы в кулак, я разворачиваюсь на каблуках, едва не потеряв равновесие. Билл держит в руках сигарету, и я не замечаю признаков наличия какого-нибудь оружия. Я успокаиваюсь при мысли, что все же не искупаюсь в бассейне, и двигаюсь к нему. В мерцающем свете бассейна Билл кажется массивнее и выше ростом, чем он был при свете дня.

— Да, сэр, — мой голос дрожит.

Какого черта? Я же взрослый мужик. Мой голос не ломался с тех пор, как я был подростком.

Я благодарен темноте за то, что скрывает предательский румянец, растекшийся по моему лицу. Собравшись, я выпрямляюсь, оказавшись чуть выше, когда подхожу к нему.

Билл наклоняет пачку сигарет ко мне, выстучав одну из упаковки.

— Закуришь?

При нормальных обстоятельствах я бы отказался от этого предложения. Курение — это отвратительная привычка, но сейчас я не собираюсь отказываться. Я протягиваю руку и вынимаю сигарету из пачки, засунув в рот. Ниточка пламени трепещет, вырываясь из зажигалки, поднесенной к моему лицу. Я наклоняюсь вперед, опуская кончик сигареты в пламя. Яркие угольки табака воспламеняются, и я с наслаждением затягиваюсь, впуская клубы табачного дыма в свои легкие. Горло першит, но я продолжаю затяжку.

— Спасибо, — выдыхаю я, выпуская дым из своих легких. Беру сигарету в другую руку, чувствуя головокружительный эффект табака практически мгновенно.

— Не рассказывай Линдси. Она думает, я бросил давным-давно.

Я киваю.

— Ну что ж, тогда это наш маленький секретик.

Билл прислоняется к деревянной колонне, перекладывая сигарету в другую руку. Чувствуется, курит он как профессионал. Сигарету держит между пальцами, делая глубокую затяжку каждый раз. Сам признается мне, что заядлый курильщик. Зато я не помню, когда брал в руки сигареты, точно, еще в колледже. Хотя сомневаюсь, что это был табак.

Я опираюсь на противоположный столб и смотрю на журчащую воду. Страх, больше похожий на агонию, потрясает меня до глубины души. Я ненавижу саму мысль разочаровать Билла. Он принимает меня в своем доме, зная, что мы с Маккензи поссорились. И мне кажется кощунством выйти из дома, чтобы ответить на звонок Оливии, даже с разрешения Маккензи, и предательским ударом в его спину при такой его щедрости.

— Звонила Оливия? — спрашивает он, стряхивая пепел с кончика сигареты.

— К сожалению.

— Ммм, — он делает еще одну глубокую затяжку. Дым, выдыхаемый нами из легких, кажется, клубится в ночном небе между нами. Я прикладываю сигарету обратно к губам, затягиваясь сильнее на этот раз.

— Это не то, что ты думаешь, Билл.

— И что же я думаю?

Я стучу пальцем по концу сигареты несколько раз, стряхивая пепел.

— Ты думаешь, что я играю чувствами Маккензи.

— Если бы это было так, каким бы образом ты оказался тогда приглашенным в мой дом сегодня, да еще и на праздник завтра, скажи-ка мне.

Он у меня есть.

— Извини, — делая очередную затяжку, я наблюдаю, как серое облако, выдыхаемое из моих легких, растворяется вокруг меня. Никотин бежит по моим венам, заставляя меня чувствовать легкое подташнивание и головокружение.

Билл тушит сигарету и бросает окурок в цветочный горшок.

— Так ответь же мне, сын, как ты намерен исправить это безобразие?

Я не докуриваю сигарету до фильтра, но повторяю действия Билла: тушу окурок и отправляю следом в тот же цветочный горшок. Я сглатываю, пытаясь облегчить боль в животе.

— В том-то и дело, что не знаю. Но вот что я знаю точно, так это что не могу продолжать жить без Микки. Она — мое сердце.

Сняв бейсболку, Билл качает своей лысеющей головой.

— Это только начало. Почему же ты добирался сюда так долго?

— Плохой совет, — иронизирую я.

Билл откидывает голову назад со смехом.

— На самом деле это был хороший совет. Да и цветы твои очень красивы. Их так приятно касаться.

Я хлопаю руками по бедрам.

— Неужели всем известно, что это я присылал ей цветы.

Он похлопает меня по плечу.

— Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять это.

Я вздыхаю, глядя на человека, которым восхищаюсь. Именно в этот момент я понимаю, что он заботится не только о своей дочери, но и обо мне. Он пытается защитить и меня. Человек, отец в нем, пытается помочь нам обоим стать счастливыми.

— И что же мне предпринять? — спрашиваю я.

Билл сжимает мое плечо крепче.

— Я хотел бы кое-что уточнить. Могу я задать вопрос? — я киваю, заранее страшась его вопроса. — Ребенок твой?

— Только если тест не докажет обратное, я отец. Но я должен получить согласие на этот тест, — я запускаю пятерню в волосы, видя, как челюсть Билла вытягивается.

— И когда это произойдет?

— Черт меня дери, если б я знал! — упс. Я не хотел ругаться при Билле. Я зажимаю себе рот ладонью, ища, как бы исправить сказанное. Здесь я пытаюсь быть открытым и честным, и даже пытаюсь произвести на Билла приятное впечатление, но вырвавшееся из моего рта, должно быть, сравнимо разве что с разрывом атомной бомбы.

Превосходно, Вайз! Просто прекрасно!

Билл ведет себя так, будто я не выдал ничего необычного.

— Я вижу!

— Нет, не видите, сэр! — заявляю я, повернувшись к нему. — У меня нет оснований не верить Оливии и мне не нужно подтверждение, что этот ребенок может быть моим. Но если я не смогу заставить ее пройти тест до рождения ребенка... — мои слова затихают. Нет простого способа сказать, что мой отец не доверяет никому и что он просит меня о тесте, что сродни приказу. Что я паршивая овца в семье. Быть рядом с Оливией, проходя сонограмму, и посещение вместе с ней всех врачей повергает меня в сильнейшую нервную дрожь.

Я глубоко вздыхаю, чувствуя легкое жжение в легких после выкуренной сигареты.

— Не важно, что покажет тест. Важно, как я отношусь к Микки. Я люблю ее с тех пор, как впервые увидел. Я даже не знал ее имени, но уже любил, сэр. Но за что-то же я расплачиваюсь. Не так ли? — тревожные нотки прорываются в моем голосе.

Билл кладет обе руки на мои плечи. Его глаза анализируют меня.

— Это произойдет, но знаешь, одной любви недостаточно.

— Нет. Я не верю в это. Мы были вместе. Были счастливы. Если бы Оливия первой не сбросила свою бомбу про беременность, мы бы сказали ей. Мы будем счастливы вместе.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что Маккензи не могла быть счастлива полностью, обманывая Оливию. Мы назначили встречу с ней на вечер в ресторане, чтобы рассказать о нас, чтобы быть честными с ней.

Глаза Билла сужаются.

— Ты говоришь, что Маккензи собиралась стать счастливой с тобой, даже если бы это навредило Оливии? Ты ничего не перепутал?

Я засовываю руки в карманы, пожав плечами.

— Я положительный.

Билл поджимает губы. Он покачивает головой в раздумьях, но так ничего и не произносит.

— Я знаю, как тяжело будет Маккензи причинить боль Оливии, но мы заслужили право быть счастливыми, даже если Оливии будет больно. Мы не сделали ничего плохого. Я никогда не любил Оливию, и мы расстались задолго до того, как я начал встречаться с Маккензи. Я знаю, что это походит на обман. Но это неважно, что я чувствую к Оливии. Я бы никогда не поступил так ни с кем, даже если это Оливия.

Я бы никогда не признался в этом за пределами моей семьи. Из-за двух трагедий в нашем прошлом. Первая трагедия касается потери моей дочери. И она худшая из двух. Ни один родитель никогда не должен становиться свидетелем смерти ребенка. Это жестокий урок природы. Второй был в том, что я надолго задержался возле матери моей дочери. Надолго после того, как эти отношения перестали существовать. Я познал предательство, измену. И как трудно после всего этого открываться кому-то вновь. Именно поэтому я не ухаживал за Маккензи, пока не порвал с Оливией.

— Это весьма похвально, сын, но каков твой план на эти выходные, чтобы Маккензи приняла тебя обратно. Что делать теперь? Что предпринять следующим? Никуда не денешься, Оливия по-прежнему беременна, и Маккензи находится в очень трудной ситуации.

— В трудной ситуации мы оба. Я люблю твою дочь, Билл. Этого не изменишь. Но если ребенок в самом деле мой, тогда я сделаю доброе дело и стану самым лучшим отцом.

Горделивая улыбка расплывается по лицу Билла.

— Твой отец хорошо тебя воспитал.

Я смеюсь. Ничего не могу с собой поделать. Если бы он только узнал моего отца, он бы подумал по-другому.

— Мой отец не согласится с тобой. Он надеется на мое исправление, и что я женюсь на Оливии.

— Это немного старомодно, но я вижу, тут он смотрит вперед.

— Нет. Я отказываюсь. Это не было бы справедливо. Да и не будет правильным, для тех, кто вовлечен.

Билл хлопает меня по спине.

— Я и не говорил, что ты должен. Я просто сказал, что понимаю его намерения.

Я могу верить ему. Нет ничего предосудительного в его тоне. Он просто говорит, как есть.

— Дрю. Меня мучает еще один вопрос. Что ты будешь делать, если Маккензи не согласится? Если не захочет быть с тобой? Что тогда?

Я замираю. Леденею внутри. Такая простая мысль просто не приходит мне в голову. Я-то собираюсь стать для нее рыцарем в сверкающих доспехах, прискакавшем за ней на белом коне. А оказывается, сказка затмила мой разум. Я сглатываю противный металлический привкус с языка. Засовывая руки в карманы, я гляжу Биллу в глаза.

— Тогда я позволю ей уйти.

— Просто так? Никакой борьбы? Просто позволишь уйти и все?

— Билл, мой приезд сюда — это борьба за нее. Если она захочет расстаться со мной, я уйду. Но уходить я буду с высоко поднятой головой, зная, что сделал все возможное для примирения.

Билл пристально наблюдает за мной. Его глаза приобретают странный голубой оттенок в лунном свете, но за ними скрывается истина, и этим я восхищаюсь.

— Ну, тогда это все, о чем мне нужно было знать. Я не говорю тебе, что будет легко. Моя дочь упряма, прямо как ее мать. Особенно когда ей больно. Но если ты сможешь растопить эту атмосферу отчуждения, возникшую между вами, считай, у тебя есть мое благословение. Бог тебе в помощь, сынок. Именно Его помощь тебе и понадобится, — он хлопает меня по плечу, посмеиваясь.

— В самом деле? Ты даешь мне свое благословение? — мысль кажется мне абсурдной. Если бы моя дочь сбежала от парня, причинившего ей боль, я бы оторвал ему яйца и скормил бы их ему.

«Мне всерьез нужно перестать перекидывать мячик», — размышляю я про себя.

— Ты уверен, что не хочешь пристрелить меня? — уточняю я.

Лоб Билла и уголки губ прорезают глубокие морщины, когда он хохочет.

— Дрю, если бы я хотел пристрелить тебя, пристрелил бы еще в магазине.

Раздвижные стеклянные двери разъезжаются. Свет льется из кухни, освещая остановившуюся в дверях Маккензи.

— У вас все в порядке? — глубокий южный акцент появляется в ее голосе, посылая восхитительные волны желания бежать по моим жилам. Я могу поклясться, что ее акцент стал еще тягучее по возвращении домой в Техас, и я еще больше люблю ее.

— Да, Мик, все хорошо. Я просто показывал Дрю работу, которую проделал во дворе.

— Мхм, — бормочет она. Ее глаза скользят между нами, пока она закрывает двери за своей спиной. — Если я проверю цветочный горшок, я не рискую найти в нем окурки?

Билл смеется, обнимая ее за плечи, и целует в висок. Мягкий румянец расцветает на ее щеках, заметный даже в бледном свете. Я завидую близости Микки с отцом. Я никогда не знал, что это такое. Все что я могу сказать об отношениях между мной и отцом, это то, что я его боюсь.

Такое чувство, что я просто гость на чужом празднике жизни. Я увеличиваю расстояние от них, двигаясь в сторону входа в бассейн. Эти двое мягко смеются чему-то своему, раздвижные двери открываются и снова закрываются. Я остаюсь один.

Или я так думаю.

— Хорошая ночь, — произносит Маккензи, приблизившись. Эту близость, тепло ее кожи окутывает теплота вечера. Моя голова плохо соображает. Может, виной всему оказывается выкуренная сигарета, но я думаю, я в растерянности от ее близости. Ничего дельного не приходит мне в голову. Это похоже на сон.

Я переношу свой вес с одной ноги на другую, поднимая голову вверх.

— Красиво. Никогда не думал, что существует подобная красота и звезды светят так ярко.

— Этот Техас для тебя.

— Я скучаю по пляжу.

— Я тоже, — отвечает она.

— Это все, по чему ты соскучилась? — я хочу знать. Она сказала по телефону, что скучает обо мне, но здесь, в этом месте, в этот момент, я хочу смотреть на нее и видеть выражение ее лица в тот момент, когда она скажет, что скучала по мне.

Она оборачивает пальцы вокруг моего запястья.

— Пляж — лишь одна из вещей, по которой я скучаю, находясь дома.

Я разворачиваю ее лицом к себе. Мы оба находимся в опасной близости от бассейна и один неверный шаг, и мы плюхнемся в него. Она опускает глаза, отказываясь встречаться со мной взглядом. Это работает против меня. Я хочу заглянуть в ее душу. Я размещаю большой и указательный палец на ее подбородок, приподнимая ее голову вверх и заставляя заглянуть мне в глаза. Ее дыхание учащается, что происходит всякий раз, как мы оказываемся в непосредственной близости друг друга, как сейчас. Легкий ветерок ерошит ее волосы. Пряди закрывают лицо. Обеими руками я убираю волосы с ее лица, отбрасывая их, чтобы без помех заглянуть в ее прекрасные глаза.

Как в замедленной съемке мое лицо движется навстречу ее лицу. Как будто два магнита притягиваются друг к другу. Ее язычок скользит меж губ, облизывая их. Сантиметр за сантиметром я приближаюсь к ней, собираясь поцеловать ее. Мой рот едва не встречается с ее, как Маккензи отстраняется.

— Энди, нет, — говорит она резко, отталкивая меня рукой в грудь.

Сердце сжимается в моей груди. Застыв на месте, я чувствую, как растерянная и обиженная, она снова удаляется от меня.

— Почему нет?

Она неподвижно застывает, пытаясь обдумать свой ответ.

— Потому что... потому что... — повторяет она.

Мои глаза расширяются, когда я подаюсь навстречу ее ответу.

— Да? — напоминаю я ей.

— Потому что... — она сгибает пальцы в районе груди. Внезапно озорная ухмылка искривляет ее губы. — Вот почему, — и она толкает меня.


Глава 9


Со дна бассейна я могу видеть, как Маккензи нависает над краем. Вода струится вокруг меня, искажая ее черты. Я всплываю на поверхность, глотая воздух. Хлорка жжет мне глаза.

— Вот что получает тот, кто смеется над моим акцентом, — хохочет она.

Я сильно бью по лицу и голове, сплевывая остатки воды изо рта.

— Я не смеялся над тобой!

Она склоняется немного ниже над водой с самодовольным выражением лица, уперев руки в бока.

— Ты обманул меня, — отвечает она саркастически. — И я говорила тебе: это мой дом. Не смей шутить надо мной!

Я кидаюсь к краю бассейна, где стоит Микки. Тени танцуют на ее стройной фигуре. Мои глаза дрейфуют по ее холеной фигуре, от ног к талии.

— Эй, Микки.

Она склоняет голову на бок, фиксируя меня неустойчивым взглядом.

— Да?

— Ты ведь помнишь, что случилось последний раз, когда один из нас оказался сброшенным в воду? — опираясь на руки вокруг камня, окружающего устье бассейна, я приподнимаю себя из воды как раз достаточно, чтобы схватить ее. Я отталкиваюсь ногами от бортика бассейна, опрокидывая ее в воду вместе со мной.

— Ааа! — ее крик прерывается в бульканье под плеск воды, грохочущей над нами.

Я плыву обратно на поверхность, смеясь. Микки выныривает из воды, отчаянно размахивая руками. Она убирает с лица намокшие пряди волос.

— Энди!

— Ты начала это, — оправдываюсь я, изображая невинность.

— Э, нет. Это ты начал, — сложив руки чашечкой, она зачерпывает воды и плескает мне в лицо.

— О! Да это начало войны! — кричу я. Мои руки шлепают по воде, создавая волну, которую я направляю в нее.

Маккензи охотно подыгрывает мне, шлепая руками по воде в мою сторону, визжа и хохоча в процессе. Сколько воды мы расплескали, одному Богу известно, но меня это волнует очень мало. Нам весело, и ничто не может удержать меня от этого.

Мои глаза все залиты водой, дыхание перехватывает, но я двигаюсь в ее сторону. Хватаю ее за талию, прижимаю к себе. Она вырывается, крутясь и извиваясь, но это мало ей помогает.

— Так ты сдаешься?

— Конечно нет!

Я подхватываю ее под коленки, приподнимая над водой. Она брыкается и кричит, мешая мне поднимать ее.

— Энди, нет! — вырывается у нее прежде, чем я кидаю ее в воду.

Она приближается, запыхавшись, и тычет мне в грудь.

— Я поверить не могу, что ты сделал это! — я хватаю ее за запястья, притягивая ее вплотную к своему телу. Вода струится вокруг нас, толкая нас ближе друг к другу. Я могу чувствовать тепло ее тела сквозь промокшую одежду. Игривый стеб заканчивается. Кончается время смешков и улыбок. Возникает сексуальное напряжение между нами; оно всегда возникает, когда мы вот так близко. Голодный по прикосновениям к ее коже, я опускаю руки под воду, сжимая ее бедра, проводя большим пальцем по подолу ее рубашки. Она тихо стонет, ее глаза светятся, когда она обнимает меня за шею. Она прикусывает свою нижнюю губу, всасывая ее глубоко в рот. Наше дыхание учащается, играет прекрасная симфония желания, стирая все разногласия между нами.

Чувство дежавю охватывает меня, история повторяется, как будто судьба вознамерилась исправить несправедливость, возникшую между нами. Ее гладкие влажные губы приближаются к моим для поцелуя. Тепло ее дыхания на моем лице... И никакой борьбы между нами.

— Микки, — выдыхаю я.

— Какого черта здесь происходит? — гнусавый голос раздается от дома.

У меня вырывается стон, мысленно проклинаю ту сволочь, что прерывает нас в такой момент. Мы были так близки.

Маккензи обхватывает меня за шею, на лице выражение крайней степени ужаса. Я стискиваю зубы и поворачиваю голову, достаточно для того, чтобы увидеть Гэйджа, стоявшего в проеме задней двери в окружении остальных членов семьи. Отвращение и гнев полыхают на его лице. Его руки сжимаются в кулаки, когда он видит нас в нашем нынешнем положении.

Внезапно Маккензи вырывается из моих рук. Я закрываю глаза, впиваясь ногтями в кожу головы, благодарный за спасительную воду. Я уверен, что мои мокрые джинсы слишком явно указывают на кое-что в данный момент.

— Это не займет много времени, — острит Билл. Линдси тычет его локтем в бок, вызывая сдавленный хрип. Гленда усмехается рядом с Гэвином. Она держит свою руку в его, положив голову на его выдающийся бицепс. Его негабаритные зубы сверкают в бледном свете луны. Я чуть не смеюсь вслух, когда она подмигивает Маккензи и мне.

— Людоед! — верещит Юстис. Маленький мальчик бежит прямиком от дома на нас.

Вся семья, включая Маккензи, кричит ему, прося остановиться, но уже поздно. Его стройное тело входит в воду с экстремальной силой, посылая волну брызг, летящих над нашими головами. Потоки воды обрушиваются вниз. Я хохочу, как маленький ребенок, отплевываясь и ухмыляясь от уха до уха.

Убрав воду с лица, недоверчиво смотрю на Маккензи.

— Он сказал «людоед»? — спрашиваю я, посмеиваясь над гордым выражением веснушек на лице Юстиса.

— Все это сказано для меня, — отвечает Маккензи. Она захватывает затылок Юстиса и трет костяшками пальцев по макушке.

— Это пушечное ядро, глупый мальчик.

— Я сказал «людоед», — напутствует Юстис, уворачиваясь от нее.

— Юстис Вильям! — кричит Джеки. Она грудью проталкивается сквозь толпу. Волны отчаяния исходят от нее. — У меня нет с собой сухой одежды для тебя.

— Я сожалею, мама, — Юстис опускает голову от стыда.

Коди шагает за Джеки, кладя руку ей на плечо. Она глядит снизу вверх на своего мужа. Молчаливый разговор завязывается между ними и вдруг ее напряжение ослабевает. Вся злость Джеки исчезает с ее лица. Она снова глядит на нас и улыбается своему сыну.

— Да ладно, ничего, малыш. Я уверена, бабуля подберет что-нибудь для тебя по погоде.

— Конечно, что-нибудь найдем, — подтверждает Линдси.

Я гляжу на Линдси с кривой ухмылкой, что залегает меж бровей.

— И для меня что-нибудь сыщешь по погоде, бабуля?

Линдси со смешком отмахивается.

— Уверена, что-нибудь да сыщется, мистер Красавчик.

Я выпячиваю грудь.

— Я — мистер Красавчик. Не забывайте об этом!

— Нарциссист, — комментирует Гэйдж. Моя голова дергается в сторону раздраженного человека, который продолжает мутить воду.

— Эй, Дрю! — кричит Джеки, останавливая меня, уже почти выбравшегося из бассейна, по ходу дела придумывающего планы мести этой негабаритной горилле. Легким кивком головы Джеки указывает на Юстиса, который отчаянно пытается удержаться на плаву, изо всех сил загребая воду руками и отталкиваясь ногами. Я перевожу взгляд на Джеки, показывая, что понял ее. Не теряя времени, бросаюсь выполнять свою миссию. Я подплываю к нему, обхватываю поперек талии и ног, приподнимая его из воды. Юстис визжит и молотит руками и ногами по воде так, что я выпускаю его из рук. Когда он выныривает, он кричит:

— Еще! Хочу так еще!

Взрыв смеха раздается сверху. Я смотрю на наших зрителей. Гэвина, казалось, ситуация забавляет. Однако появившийся Джаред несет знак мира и примирения на своих плечах. Мягкая, чуть грустная улыбка скользит по его губам. Я не дурак. И знаю, что Джаред все еще «несет факел» для Маккензи, даже если и отказывается это признавать.

Юстис теребит мою рубашку.

— Еще, Дрю, еще!

Кто я такой, чтобы отказать ребенку? Я поднимаю его над головой и бросаю в воду. Его смех наполняет воздух, когда он выныривает. Толпа хлопает, кричит, подбадривает его. Я гляжу на Маккензи, которая потихоньку отплывает на спине, чтобы не мешать моим играм с мальчиком. Она кажется спокойной и расслабленной. Ее руки скрещиваются на груди, и простая улыбка освещает ее сладкие губы. Я подмигиваю ей и немедленно вознаграждаюсь горячим румянцем, растекшимся по щекам.

— Я ухожу отсюда, — рычит Гэйдж. Он двигается в сторону Линдси и Билла, которые расположились в шезлонгах, стоящих вдоль бассейна.

— Билл, Линдси, спасибо за ужин. Как всегда, все было просто чудесно.

Линдси встает и обнимает его.

— Еще очень рано. Останься немного подольше.

Он чмокает ее в щеку.

— Я не могу. Как-нибудь в другой раз.

— Тогда увидимся завтра, — Билл встает с шезлонга и пожимает ему руку.

Он опускает голову и направляется в сторону раздвижной двери.

— Гэйдж, — зовет Маккензи.

Гэйдж разворачивается на звук ее голоса. Она плывет к центру бассейна. Ее глаза мечутся между ним и мной. Он стоит там, ждет, что она скажет хоть что-нибудь. Может быть, он хочет, чтобы она попросила его остаться. Может, хочет, чтобы попросила уйти. По правде говоря, мне хочется услышать именно это. Есть что-то такое между ними, за что я не могу поручиться.

Некоторое время она силится что-то произнести, открывая и закрывая рот. Но все же произносит лишь:

— Спокойной ночи.

Уголок его рта дергается.

— Да. И тебе тоже, — он поворачивается в сторону двери и исчезает в глубине дома.

Никто не говорит ни слова. Никто не двигается; по крайней мере, до тех пор, пока не слышат визг шин на парковке. Громкий грохот двигателя мощного автомобиля раздается от дороги, заставляя покачиваться забор и пригибаться деревья.

— Я должен был знать, — бормочу я сквозь дыхание.

— Знать что?

Я смотрю снова на Микки, которая возвращается вновь в бассейн.

— Ничего.

— Нет, Дрю. Скажи мне.

Я пожимаю плечами.

— Что Гэйдж водит машину, которая взбадривает Чеви.

— Что газует как кусок хлама? Он один со времен высшей школы.

— Высшая школа, правда? — я ухмыляюсь, передвигаясь поближе к ней. Вот вопрос, мучающий меня. Что на самом деле происходит между ней и Гэйджем? Становится очевидно, что между ними нечто большее, чем приятельские отношения. Но в то же время, я знаю, между ними не было и романтических отношений. Билл бы предупредил меня, если бы они были. Кроме того, Маккензи не станет вступать в новую связь, если не закончена старая.

Прежде, чем я смог получить ответы на свои вопросы, Коди подходит к бассейну и протягивает руку сыну.

— Ну ладно, Юстис. Давай заканчивай купание.

— Ну, еще пять минуф, — клянчит Юстис.

Коди манит Юстиса пальцами, зовя его из воды.

— Сейчас, сынок. Мы нужны маме и сестренке дома.

— Ой! — он встречает отца у лестницы, ведущей к выходу из бассейна.

Гленда появляется у бассейна с полотенцем.

— Давай-ка тебя вытрем, маленький мужчина.

— Фу-у-у, бабуфка, моя одежда вся липкая. Убери ее, — он пытается стянуть ее, цепляясь за рубашку, но бабушка останавливает его.

— Мы все исправим, как только ты вернешься домой. Ну, а пока дай я помогу тебе немного обсохнуть, — напутствует она ребенка. Бабушка оборачивает кусок хлопка вокруг его плеч и трет его хилые ручки вверх-вниз своими руками. Он скрючивается и хнычет, но следует ее совету.

Маккензи отталкивается от стены и плывет к лестнице.

— Мы должны выйти, — просит она, тяжело поднимаясь по ступенькам. Я кладу руки на ее бедра, помогая выбраться из бассейна. Ее джинсовая юбка висит низковато на талии, выставляя сладкое местечко с татуировкой на спине. Я слежу рисунок феникса пальцами, вызывая дрожь от моего прикосновения. Маккензи оборачивается через плечо, глядя вниз на меня, зажимая зубами нижнюю губу.

— Спасибо.

Я выдергиваюсь из воды и встаю рядом с ней, глядя ей в лицо.

— Все для тебя, — ее глаза закрываются, и нежный румянец окрашивает ее кожу розоватым оттенком, подчеркивая мимолетную улыбку. Я чуть поворачиваю ее лицо к себе и провожу пальцем по губам.

— Мы должны поменять одежду на сухую, — предлагает она.

Я отвечаю кривой усмешкой.

— Эта идея заслуживает внимания, — ее румянец становится ярче.

— Готов поспорить, если вызайдете в дом, вы сможете переодеться, — заверяет меня Билл.

Линдси протягивает нам с Микки по полотенцу. Маккензи отступает, принимая одежду из рук своей матери. Она начинает вытираться.

— Спасибо, сэр, но я думаю, что мы обсушимся здесь, — я принимаю полотенце, протянутое Линдси, начав просушивать волосы.

Маккензи вздергивает голову вверх, встречая мой взгляд. Я снова проникаюсь желанием обладать способностью читать ее мысли, потому что те эмоции, что сейчас написаны на ее лице, волнуют и смущают меня.

— Я провожу тебя, — говорит она.

Юстис обращается к нам, проталкиваясь между мной и Маккензи. Полотенце висит на его плечах, и его непослушные волосы становятся теперь практически неуправляемыми. Я гляжу на Юстиса и говорю:

— Было очень приятно познакомиться с вами, молодой человек. Вы настоящий подарок для своих родителей.

— Да, — полотенце падает на землю. Мальчик бросается ко мне и крепко обхватывает за талию. Никогда в моей жизни никто не обнимал меня так крепко. В мальчике заложена сила двух мужчин!

— Пока-пока, Длю.

Меня поражает его любовь ко мне. Я оглядываю остальных членов семьи. У них была такая же реакция, как и у меня. Я поворачиваюсь к Джареду. Он дает мне сигнал обнять мальчика в ответ, чему я с удовольствием подчиняюсь. Довольный взаимным объятием, Юстис бежит к своим родителям. Коди ерошит ему волосы, кладет руку на плечо и ведет в дом.

— Я никогда не видела, чтобы он сходился с кем-нибудь так легко, — восклицает Линдси в восторге.

— Я тоже, — соглашается Джеки. Она подходит ко мне, прижимая ребенка к груди. Я тяжело сглатываю, желание бежать без оглядки становится все ощутимее. — Спасибо, что играл с ним сегодня. Большинство людей видят его отличие, но ты видел в нем ребенка сегодня. Я не могу выразить, как много это значит для нас.

Я моргаю несколько раз, стараясь прислушиваться к ее словам, а не обращать внимания на спящего ребенка, которого она держит.

— Он замечательный ребенок, — бормочу я, слушая биение пульса у себя в ушах. Снаружи же я ощущаю, как будто мир рушится вокруг меня. Видеть Хонор так близко кидает меня в панику. Мое горло давит до такой степени, что я не могу дышать. Сейчас я хочу или уехать подальше, или найти бутылку рома и напиться.

Ощутив мой дискомфорт, Джеки пристально глядит на меня. Ее глаза сужаются до маленьких щелочек, и она переводит взгляд на ребенка. Она тихонько напевает дочери, чуть увеличивая расстояние между нами. Напряжение чуть ослабляет свои смертельные тиски.

— Ну, ребята ждут нас. Увидимся завтра.

— На это можете смело рассчитывать, — отвечаю я, пытаясь обрести утраченное спокойствие.

— Бабушка, — поворачивается Джеки к Гленде. — Ты готова?

Старуха бесцеремонно хлопает Гэвина по заднице. Гэвин подскакивает от неожиданности, его глаза округляются от подобного сюрприза.

— Спаси меня, ведь завтра танцы, — инструктирует моего брата бабушка.

— Я... — Гэвин сует дрожащие пальцы в идеально уложенную прическу. Спасибо лаку для волос и техасской жаре, волосы сохранили прическу даже на воздухе. Я едва сдерживаю рвущийся наружу смешок. Это помогает до тех пор, пока я не гляжу в сторону Джареда. Я вижу его, содрогающимся от неизданного смеха.

Гленда передвигается от своего потенциального партнера Гэвина в мою сторону. Она щипает меня за щеку своими хрупкими пальчиками.

— Хорошая работа, мальчик.

Я смотрю на пожилую женщину. В ее глазах отражается сегодняшняя Микки.

— Вы этого ожидали от меня?

— Нет. Я не ожидала, но внучка — да, — она трепет меня по спине и семенит вслед за Джеки. — Увидимся завтра, — кричит она и машет нам рукой, пока они не скрываются в доме.

— Тебе повезло, — говорит Билл Гэвину.

— Я... э-э-э, нет, сэр, — Гэвин краснеет как рак, отправляя нас в очередной приступ смеха.

— Да не волнуйся ты так, сынок. В первый раз, когда она увидела Коди, она собрала все свое барахло и спросила его, плодовитый ли он.

Гэвин смотрит на Билла обалдевшими глазами.

— Да не может быть!

Линдси лихорадочно кивает головой.

— Было так, было! Я удивилась, что она не... — Линдси закрывает рот прежде, чем заканчивает фразу. Я знаю, о чем она собирается обратиться ко мне с вопросом, пригоден ли я к размножению. Но с беременностью Оливии вопрос о моем детопроизводстве отпадает сам собой.

Неловкая пауза разливается в воздухе. Я аккуратно сворачиваю полотенце и кладу на стол. Линдси хватает меня за руку.

— Мне так жаль, — шепчет она.

Я приподнимаю ее лицо за подбородок и запечатлеваю нежный поцелуй на ее лбу.

— Да не жалейте вы. Ничего страшного, — но я лгу. Все, что с таким трудом удалось восстановить между мной и Маккензи, опять разрушилось. Она заново отстраивает защитные бастионы в своей душе, но я готов сломаться. Кажется, что весь прогресс в наших отношениях летит в тартарары.

Я жму руку Билла, поблагодарив за приглашение, и направляюсь в сторону дома. Когда я вхожу, я слышу голос Джареда в сторону Эванс:

— Это был превосходный ужин, — вещает он. — Спасибо за то, что пригласили нас.

Раздвижная дверь закрывается за мной. Поток холодного воздуха от кондиционера пробирает меня до костей.

— Энди?

Я разворачиваюсь и обнаруживаю Маккензи, прислонившуюся спиной к раздвижной двери, прижимающая свои ладони к стеклу.

— Да?

Небольшие лужицы воды скопились возле ее ног. Она отталкивается от двери, так много эмоций бушует внутри нее. Как я хочу облегчить ее боль! Но ничего не могу сделать. Оливия беременна и, если тест не докажет обратного, тогда я стану отцом.

— Хмм, а что, есть у тебя планы на завтра? — кажется, она борется с собой.

Я улыбаюсь, шагнув к ней.

— Появится сейчас.

Она улыбается, стараясь не встречаться со мной взглядом.

— Я позвоню, чтобы уточнить твои планы.

Я хлопаю себя по карману джинсов. Мои глаза расширяются от осознания того факта, что телефон находился в кармане все время, пока мы плескались в бассейне. Вот так ирония: я так хотел швырнуть телефон в бассейн, чтобы избавиться от звонков Оливии. Оказывается, у судьбы созвучные со мной планы, и она немного помогла мне в этом вопросе. Я достаю телефон и пытаюсь включить. Телефон мокрый и мертвый бесповоротно.

— О, нет! — восклицает Маккензи, сокращая дистанцию между нами. Ее руки ложатся поверх моих, поворачивая телефон к ней. Тепло ее рук прекрасно ощущается кожей, даже, несмотря на прохладу дома.

— Мне так жаль! Я подумала о телефоне.

Я смеюсь.

— Не беспокойся об этом! Зато у меня было немного спокойного времени, да и сейчас тихо.

Спокойствие ее голубых глаз меня тяготит.

— Тебе нужен новый телефон.

Я наклоняю голову в сторону, думая, что за этим последует. В последний раз, когда мы оказались в воде, мой костюм был безнадежно испорчен, и она купила мне новый. Не хотелось бы, чтобы это же произошло и с телефоном.

— Даже не думай покупать мне новый телефон!

Ее ответ звучит автоматически.

— Но это же моя вина!

— Нам было весело, Микки. Это всего лишь телефон. Я завтра же куплю себе новый.

— Но, я...

Я кладу палец на ее губы, призывая к молчанию.

— Лучше скажи мне, где мы встретимся утром.

Она нежно сжимает мои пальцы, убирая от своих губ.

— Энди, пожалуйста, позволь мне все исправить.

— Да не нужно. А теперь скажи мне, где ты хочешь встретиться.

Она выпускает мою руку со вздохом.

— Встретимся около моей квартиры. Пойдем оттуда, — она записывает мне адрес на клочке бумаги, висевшей на холодильнике, и протягивает мне. — Я сделаю для тебя кое-что.

Я смотрю на бумажку.

— Ты просто будь.

— Этого недостаточно, — шепчет она так тихо, что я почти не слышу ее.

— Для меня достаточно, — отвечаю я, аккуратно заправляя влажную прядь волос ей за ухо. Она закрывает глаза и прикасается к моей руке. Все меняется сразу. Холодный воздух перестает быть холодным, искры трещат вокруг нас. Я обхватываю ее лицо руками, проводя вдоль скулы. Я хочу поцеловать ее. Я хочу этого больше всего, но чутье подсказывает мне сдержать себя.

Это становится верным решением, прислушаться к себе. Потому что в следующую минуту дверь открывается. Маккензи распахивает глаза, эти огромные голубые глаза. Казалось, вспышка гнева мелькает в их глубине. Я выпускаю ее, шокированный тем, что увидел.

Джаред резко тормозит. Сзади Гэвин врезается в него. Джаред бормочет ртом извинение, готовый вытолкнуть Гэвина обратно за дверь, когда я качаю головой, давая понять, что они ничего не испортили.

— Мы увидимся утром, — говорю я Маккензи, показывая Гэвину и Джареду, что пора уходить.

— Я же сказала, что провожу тебя, — отвечает она.

— Тогда иди, переоденься, Микки. Я не хочу, чтобы ты заболела.

Я наклоняюсь и запечатлеваю нежный поцелуй на ее щеке, затем поворачиваюсь и покидаю дом.


Глава 10


Возвращаясь в отель, я чувствую себя счастливым от того, что сейчас останусь в одиночестве. Всем троим достались отдельные номера. Джаред и Гэвин начали разговор о событиях этой ночи еще по пути в отель. Я, напротив, хочу провести время в одиночестве и не обговаривать детали моей нелепой ситуации с этими двумя.

Как только я остаюсь в номере один, я раздеваюсь, чтобы принять долгий холодный душ. Я убираю из глаз контактные линзы. Хлорка и линзы несовместимы. Подставляя спину под струи воды, я пытаюсь скрыть разочарование. Я потерялся в голубых глазах Маккензи Эванс. Обычно я был дерьмом, но сегодня я кое-что разглядел в ней, что приводит меня в замешательство. И это меня пугает. Что это было? Грусть? Неприязнь? Может быть, гнев? Не дай Бог, если это ненависть. Как бы то ни было, это застревает во мне. Я не могу отделаться от ощущения, что пропускаю нечто важное.

Я выскакиваю из душа, вытираюсь по-быстренькому, облачаюсь в удобные трусы. Мой разум прокручивает события этой ночи, каждый раз предполагая, что могло бы быть. Этого вполне достаточно, чтобы свести меня с ума, и, позвольте сказать, путь к сумасшествию оказывается очень короткий. Женщины слишком сложные и запутанные создания для меня. Есть только один способ успокоить мой озадаченный мозг. Мне нужна женская точка зрения.

Я плюхаюсь на кровать, готовый рвать на себе волосы. Есть только один человек, способный помочь мне в этой ситуации. На циферблате телефона в собственном номере я набираю номер сестры. Энди единственная женщина в мире, которая может мне помочь, заодно и приструнит.

— Алло? — звук голоса Энди быстро возвращает мои бостонские корни. Ее неподражаемый северный выговор почти также хорош, как тягучий южный акцент Маккензи.

— Привет, сестренка, — отвечаю я, откидываясь назад, упираясь головой в изголовье кровати, вытягивая ноги и скрещивая их. Хлопковое постельное белье шуршит при каждом сделанном мною движении.

— Сестренка? В последний раз, когда я проверяла, ты был моим младшим братишкой.

Я закрываю глаза, уложив руку между головой и изголовьем кровати. Идеальный образ моей сестры-близняшки возникает между сомкнутых век. В это время ночи Энди, скорее всего, уже заканчивает выступление. Сейчас она уже заперлась в гримерке, спустившись туда с огромной высокой сцены, что она всегда и делает после завершения шоу. Я представляю себе, как она сидит за туалетным столиком, разминая ноги, как она часто делает после спектакля. Ее мягкие каштановые волосы висят в завитках вокруг ее лица сердечком. Они убраны в пучок, когда она танцует. Может быть, она берет салфетку, чтобы очистить грим с лица, постепенно удаляя косметику, обнажая свои глубокие голубые глаза и пухлые надутые губы. Энди легко описать как высокую, стройную, живую, и, скорее всего, очень красивую. И в то время, как она мечтает найти свою настоящую любовь, жизнь делает ее циничной. Не то, чтобы я виню ее. Ее любовный опыт оставляет желать лучшего и почти такой же плохой, как и у меня. Может быть, и еще хуже.

— На пятнадцать минут. Кроме того, я считаю, что это не тема для женщины, поднимать вопрос о возрасте. Я думаю только о тебе и не хочу ранить твои нежные чувства, напоминая, какая ты уже старая.

— Ха! — вопит Энди. — На самом деле чувства учитываются только при привлечении внимания противоположного пола. Ты, мой дорогой брат, не в этой весовой категории. Поэтому ни к чему поминать мой преклонный возраст, как ты выразился. Не то, чтобы я сильно переживала по этому поводу. На самом деле это восхищение, и оно просто это дает мне шанс надрать твою тощую задницу.

Моя голова откидывается от очередного приступа смеха.

— Я всегда говорил, что тебе следовало стать адвокатом.

Энди присоединяется к моему смеху.

— Ты прав.

— Ой, да ладно, — дразню я, вытягивая руку от спинки кровати. Моя кожа горит от трения с кожей изголовья. Я кладу трубку на плечо и тру руку. — Папа бы тобой гордился. Ты бы была бы первой женщиной Вайз, которая стала адвокатом.

Энди всегда было легче по сравнению со мной. Отец всегда ненавидел меня, казалось, с самого моего появления на свет. Для него я едва ли мог сделать что-либо правильно. Энди, маленькая девочка, вся в оборочках, танцевала вокруг дома и наряжалась. С ней все нянчились, что сводило ее с ума. Когда пришло время поступать в колледж, она сразу же решила пойти в искусство. Нет, она вполне могла бы стать юристом, и отец носился бы с ней как с принцессой из офиса. Я же, с другой стороны, был вынужден продолжить семейную традицию.

— Все это фуфло, Нова. Но мы оба знаем, что он бы хотел, чтобы я вышла замуж за адвоката, а не стала одной из них.

Я протягиваю руку и дергаю за резинку трусов.

— Ты когда-нибудь собираешься прекратить бросать мне вызовы? — ворчу я.

Не одни и те же претензии предъявлялись к подростку и его сестре. Это просто жестоко. В то время как я и Энди посещали разные школы, мы все равно присутствовали на смешанных собраниях, таких, как выпускной, или весенние вечера. Как раз в одно из таких мероприятий и появилась эта дурацкая кличка.

Еще в высшей школе я имел репутацию дамского угодника. Согласен, не на много все изменилось, но в то время у меня было только две школьных подруги. Ни одна из них не была вовлечена в слухи. Согласно легенде, у меня было свидание с капитаном команды по лакроссу, девушкой, во время весенних каникул. Упоминал ли я, что она была старшеклассницей, а я — всего лишь на втором курсе.

Слухи были неправдой. Не то, чтобы я возражал сходить с ней на свидание, но измены уже тогда не привлекали меня. Но ущерб уже был нанесен, и я унаследовал жуткое прозвище Казанова после этого свидания, мне подбил губу и расквасил нос парень капитанши, который посчитал меня инициатором распространения слухов. Энди как-то пронюхала про это прозвище и вовсю потешалась. Она укоротила его до Новы и демонстрировала его каждой девушке, с кем вступала в контакт. К моему ужасу, оно прочно осело ей на язык, а что еще хуже так это то, что многие из моих школьных приятелей последовали со мной в Гарвард, прозывая меня так же. Это окончилось, только когда я переехал в Сарасоту. Ну а для Энди все осталось по-прежнему.

— Неа. Этого никогда не случится, — я провожу ладонью по лицу, чувствуя, как пульсирует жилка на лбу. Перед тем, как я успел ответить, она спрашивает:

— Так что там Вегас?

Я подскакиваю прямо в постели, чуть не выронив телефонную трубку.

— Кто тебе сказал, что я в Вегасе?

Энди смеется, ее голос звучит нудно.

— Кто же еще?

Оливия!

— Какого хрена она тебе звонит?

— Если бы я знала! Хотела бы узнать, кто дал этой сучке мой номер.

— Только не я, — задумавшись на мгновение. — Я уверен, мы могли бы поблагодарить за это моего бывшего секретаря.

— Мне никогда не нравилась эта ведьма, — Энди стонет. — Никогда не могла понять, что заставило тебя спать с ней.

Я всплескиваю руками в воздухе, как будто она могла видеть меня.

— Да я был пьян!

— Упс. Вот так отмазка! — она слегка усмехается. Я знаю, это надоедает ей, что она страдает алкоголизмом, как и я. В глубине души, я думаю, она боится, что может легко попасться в ту же ловушку, что и наша мать, которую мы частенько вытаскивали из туалета пьяной. Я никогда не сомневался, что она позволит задать ей некоторые вопросы. Энди сильная. Сильнее, чем каждый из нас. Не то, чтобы я когда-нибудь даже заикнулся об этом. Она никогда не позволит мне услышать окончание всего этого.

— Позвольте мне представить доказательства! — начинаю я моим лучшим адвокатским тоном.

— Пожалуйста, не начинай. Что меня действительно заботит, так это почему ты звонишь так поздно. Разве ты не должен валиться под тяжестью выигранных денег, или засовывающим деньги стриптизерше в стринги, или сидеть за игральным столом?

— Ты можешь себе представить Гэвина в стрип-клубе? — я взбиваю подушки и падаю головой в невесомое облако.

— Это может оказаться прикольным, наблюдать за сменой оттенков красного на его физиономии.

— Миллион оттенков красного — это сильное преуменьшение... Я помню, последний раз мы ходили в... — я останавливаюсь в раздумье. Прошло уже более десяти лет с того последнего раза, когда я сопровождал Гэвина в клуб джентльменов. Я был выпускником Гарварда и мечтал начать новую жизнь с женщиной, которую любил. Я крепко зажмурился, сдерживая боль и гнев, охватившие меня при этом воспоминании. Я ненавидел признавать, что мой отец прав не во всем, но он оказался прав насчет Ребекки. Факт, что он продолжает держать меня на коротком поводке и по сей день.

Энди вздыхает.

— Я помню, — проходит некоторое время, а мы не произносим ни слова. — Поскольку я уверена, что ты не в Лас-Вегасе, — Энди шутит, пытаясь разрядить атмосферу, — и ты звонишь мне с телефона, который явно не твой, так поздно ночью, — она делает глубокий вздох, — что-то не так. Так почему бы тебе не перейти к делу. Дрю?

Холодок пробегает по моей спине. Я тру подбородок, почесав щетину пальцами.

— Не может что ли брат позвонить сестре без каких-либо поводов?

— Уверена, что может. Но я знаю тебя. Расскажи, что происходит, младший брат.

Я понижаю голос, прикрыв рукой рот и начинаю тяжело дышать.

— Я обнаружил ваше маловерие, — начинаю я голосом Дарта Вейдера.

— Достаточно глупостей, Вейдер! — Энди возвращает подначку голосом лорда Таркина.

— Я не могу поверить, что ты это помнишь.

— Как мне забыть об этом? Вы с Гэвином заставили меня смотреть «Новую Надежду» на протяжении всего лета, каждый день. А теперь хватит юлить, расскажи, зачем позвонил.

Я поднимаю голову с подушки и бросаю ее обратно в большом раздражении. Назовем это двойной интуицией или сестринским чутьем, но Энди поимела меня.

— Ты права. Мы не в Лас-Вегасе. Мы в Амарилло, штат Техас, — надуваюсь я.

— Мы? Ты и Гэвин?

— И Джаред?

— А, да. Знаменитый Джаред Кристофер. Я надеюсь, что не получится встретиться с ним, в последнее время я в Сарасоте. Гэвин толковал что-то о нем, можно подумать, что он ангел среди людей.

Первую неделю после ухода Маккензи Энди прилетела ко мне в Сарасоту. Она оставалась со мной. Похмелье никогда не было особенно удачным, но удача в наличии двух родных сестры и брата, которые заботятся о моем благополучии. Гэвин держал в тайне от отца мое пьянство, а Энди удерживала меня от падения на дно. Единственным недостатком было ее постоянное присутствие рядом со мной. Это помешало ей встретиться с Оливией и Джаредом, но не помешало мне изливать ей душу все время ее присутствия рядом со мной.

— Хочешь добавить еще одну зарубку на старой кровати? — рычу я.

— Хватит придуриваться, Нова. Скажи мне, кой черт понес тебя в Амарилло? — она делает короткую пауза. — О, не стоит. Я уже знаю. Наша дорогая Маккензи.

Я хлопаю по носу.

— Бинго.

— Так ты, наконец, решился оторвать свою задницу и вернуть ее?

— Эй, поосторожнее. Кто согласился с Гэвином и просил дать ей время?

— Семантика. Итак, ваши планы не реализованы. Что, она не бросилась в твои объятия с заверениями в вечной любви, да, братец?

— Я, может быть, и романтик, Энди, но далеко не дурак. Я знал, что она так не сделает. Я просто надеялся, — я вздыхаю, — честно говоря, не знаю, о чем я думал.

— Ты думал, что приедешь туда, чтобы найти ее тоскующей по тебе. А вместо этого ты обнаружил стены, выстроенные высоко и надежно, преодолеть которые твоя тощая задница пока что не в состоянии. Да и сломать их, судя по всему, ты не додумался.

Что я могу на это ответить. Энди попала в яблочко.

— Да.

— И теперь ты хотел бы понять, что тебе делать дальше.

— Ну да.

— И тебе нужна моя помощь.

— Спасибо, капитан Очевидность, — вскочив с кровати, я начал мерить шагами то небольшое пространство, которое позволяет длина телефонного провода.

— Расскажи мне, что произошло, — просит она.

Шлюзы моей души распахиваются и события этого дня нескончаемым потоком льются из меня. Все, что я хотел сказать, изливается из меня словесным поносом в самом худшем смысле. В одном месте я чувствую, как что-то внутри меня надламывается, и я готов заплакать. Я не то, чтобы хотел с кем-то подраться, но вполне могу. Я даже мог бы подраться с Гэйджем, хотя при звуках его имени слюна горечи наполняет мой рот и скручивается в тугой ком внутренности. Когда я, наконец, останавливаюсь, Энди отвечает, что я вижу вопрос, но как могу быть таким слепошарым? В груди тяжелеет, и я грохаюсь обратно на кровать.

— Что же я пропускаю? — спрашиваю я с горечью.

— Как такой умный человек, как ты, как может быть таким глупым? — задает вопрос сестра.

— В последнее время мне часто говорят об этом, и я начинаю верить, что это так, — отвечаю я с обидой.

— Перестань ныть и включи мозги. Что я пытаюсь сказать тебе, так это что ты слишком много думаешь об этом дерьме и не видишь очевидного. Подумай над этим. Ты и Маккензи начали это безумное путешествие просто чтобы быть вместе.

— Да. И что? — мой нос дергается и губы кривятся, когда я пытаюсь сдержаться.

— Итак, зачем ты позвонил мне?

Я прикрываю рукой глаза. Это становится бесплодной попыткой провести время. Я мог бы быть оскорблен в другом месте. Я не очень хочу получить все это сейчас.

— Ну... Я подумал, что ты поможешь мне, — бормочу я очевидное.

— Это не то, что я имею в виду, Эндрю, — парирует она. — Однажды ты признался, будто ты очутился рядом с ней, благодаря магнетическому притяжению между вами. Это все еще так?

Мой ответ быстр и точен.

— Да.

— Тогда что ты делаешь, разговаривая по телефону со мной? — повторяет она медленно. — Тебе нужен был ее ответ. Ты его получил. Разве она не пригласила тебя на завтрак? Она открыта к диалогу с тобой, просто она боится, поэтому путь следования предоставляет тебе. И она имеет полное право.

— Она боится? Боится чего? Она ведь ушла от меня, — я сажусь, поставив ноги на пол. — Ты думаешь, мне нужно прямо сейчас пойти к ней? Уже поздно. Она, наверное, уже спит.

— Ну, вот и спросишь ее об этом, — Энди усмехается. — И, поверь мне, она спит не больше, чем ты сейчас. Я бы поставила на то, что она сейчас пытается осмыслить происходящее и придумать какой-нибудь выход. Ты должен идти к ней. Сейчас!

— Но что, если она не хочет меня видеть?

— Да прекрати же думать об этом. Черт. Мне начинает казаться, что у тебя вместо пениса выросла вагина. Прекрати лавировать и топай к ней. Просто поверь мне.

— И что я скажу?

— Ничего. Все. Прекрати думать и двигайся.

Я смеюсь, почему-то зная, что она права. Когда Маккензи жила в Сарасоте, я частенько приходил к ней, без звонка, без предупреждения. Просто чтобы побыть рядом. Это ведь не трудно. У меня есть ее адрес. Можно просто показать, что она мне нужна. Никакого вреда ведь нет.

— Ладно. Я пойду, — тяжесть в груди отпускает. Это верный курс следования. — Спасибо тебе, Энди. Ты — моя спасительница, ты знаешь об этом?

— Да, знаю. Иди, давай.

Я улыбаюсь, представляя себе, что она улыбается широко и с гордостью.

— Спасибо тебе, младшенькая сестренка.

Мягкий смех был ответом на другом конце провода.

— Я тоже люблю тебя, младший брат, — и тут связь обрывается. Таким способом Энди подталкивает меня к действию. Я бросаю трубку на телефон и кидаюсь к чемодану, пытаясь отыскать в нем футболку Йода и шорты цвета хаки. Не желая тратить время на линзы, я надеваю очки, сую ноги в кеды, хватаю ключи и бумажник, и выскакиваю за дверь. У меня намечается свидание с судьбой, и я не хочу опоздать!


Глава 11


Амарилло очень тихий городишко. По дорогам не ездят путешествующие машины с неугомонными туристами, лишь изредка большегрузы сворачивают сюда, чтобы сэкономить пару-тройку часов при перевозке груза. Скорость, которую я развиваю в попытке преодолеть пятнадцатиминутное расстояние до квартиры Маккензи, создает вокруг машины ветреные завихрения. Низко в небе висит луна, окутанная дрейфующими облаками. Одеяло из звезд сверкает и переливается на фоне полуночи. Я поражаюсь красоте и яркости, которые исходят от звезд на этом забытом участке мира.

Я приезжаю к ее квартире и паркую машину максимально близко. Выйдя из машины, я тру вспотевшие ладони о шорты и сглатываю неприятный комок, образовавшийся в горле. Я делал так и раньше, несколько месяцев назад, когда она переезжала в собственную квартиру в Сарасоте. Повторилось все, когда я встретил ее родителей. Не стоит упоминать о громаднейшем обломе, случившемся в тот момент. Мне пришлось скрыть стояк, который сопровождал меня постоянно в тот день. Просто представьте, какая это не такая уж и простая задачка.

Возле двери ее очаровательной квартирки печаль сожаления захлестывает меня. Эта квартира явно старше той, что осталась в Сарасоте. Отсутствует великолепный вид на залив и деревенский стиль, но почему-то я предполагаю, что это все, что она может позволить себе на ее нынешнюю зарплату.

Я слегка стучу костяшками пальцев по двери, практически затаив дыхание в ожидании.

— Клянусь Богом, — рявкает Маккензи с другой стороны двери. — Если это ты, я так сильно врежу тебе по яйцам, что у тебя не будет детей.

Две мысли одновременно посещают мою голову: кому, черт возьми, она сейчас это сказала и одна ли она была.

Я опираюсь обеими руками о дверной косяк, прислонив голову к двери.

— Микки? — ворчу я.

— О, Боже! — следующее, что я слышу это приглушенное ругательство и поиски в комнате. Раздается громкий хлопок, затем более громкое ругательство.

— Ты там, в порядке? — зову я от двери.

— Секундочку! — хрипит она. Ее слова прерываются другим громким стуком. Я толкаю очки на нос, смеясь над кутерьмой происходящего в ее квартире. Тут раздается лай собаки и на мгновение мне кажется, что она лает позади меня. Двери под углом одна от другой делают лай животного гораздо ближе, чем есть на самом деле. Я оглядываюсь на дверь справа и успокаиваю собаку, представляя, насколько большой она может быть.

— Впусти меня! — прошу я. Меня немного нервирует лай собаки.

— Подожди!

Я опускаю голову на дверь. Металл приятно холодит кожу. Мои глаза расширяются при мысли, что, возможно, она там не одета.

— Эй, Мик, ты голая? Потому что, знаешь, я не прочь увидеть тебя без одежды. По сути...

— Нет, я не голая! — она визжит, как будто ее режут. — Щас! Буду я! — ее измотанный голос предполагает, что я застал ее за чем-то неприличным, что только разжигает мое любопытство.

— Хмм. Не голая. Очень плохо для меня, — дразню я. — Может быть, ты сейчас с вибратором. Ты знаешь, ты не должна стесняться. Я даже мог бы помочь тебе рукой, или двумя, — усмехаюсь я. Мысль сама скользит мне в голову. Микки, обнаженная передо мной. Я проглатываю стон, родившийся в моей груди из-за полета моей фантазии, вызывающие столь прекрасные образы. — Просто открой дверь!

— Иисусе, Дрю! Не мог бы ты сбавить тон, — ее голос затихает в тишине, когда она рывком распахивает дверь. Я наблюдаю, как она пытается отдышаться. Маленькие капли пота покрывают ее лоб, что кажется странным, ведь кондиционер дует в полную силу. Она собирает волосы в хвост, который сбивается на макушку. Очки в черной оправе сидят на переносице. Ее твердые соски просвечивают сквозь белую майку, а те короткие шортики, что одеты на ней, привлекают мое внимание прямо к ее промежности. Я тру шею сзади, заставляя себя отвести взгляд от этой благословенной земли обетованной. Прочистив горло, мы встречаемся взглядами друг с другом.

— Ну, ты собираешься впустить меня внутрь? — ворчу я.

Маккензи прищурившись, окидывает меня взглядом с ног до головы. Ее язык мелькает меж нежных губ. Мой пульс мчится, как болид, а желание поцеловать ее жжет меня изнутри. Подобие улыбки появляется в уголках ее рта. Она прислоняется к двери, скрестив лодыжки. Но даже чертов пес, лай которого еще изредка доносится от соседней двери, не может испортить мне желание целовать ее. Искра, которая всегда зажигается во мне в ее присутствии, превращается в неутоленное бушующее пламя.

— Смотря зачем, — намекает она. Девушка делает шаг назад, отойдя от дверной рамы, пропуская меня в ее квартиру. — Ну, ты, блин, нетерпеливый янки. Не заставляй меня ждать.

Едва я вхожу в ее дом, как в лицо мне ударяет облако воздуха лавандового освежителя. Даже мои очки не могут уберечь меня от дымки цветочного смога, который висит в воздухе. Мои глаза горят, слезы бегут по щекам. Я быстро моргаю, пытаясь остановить слезы, но мне приходится вытереть их. Очки соскакивают с носа. Вкус воздуха оседает на моем языке. Когда я пытаюсь дышать через удушающий запах, я учуял другой запах, который был мне знаком со времен колледжа. Хихиканье застревает у меня в горле от осознания того, что я застукал ее. Она не была голой и не играла с вибратором, как я надеялся, но улики все на лицо в буквальном смысле.

Горение не собирается спадать в ближайшее время, так что я поправляю очки и оглядываюсь вокруг в восьмиугольной комнате. Гостиная зона соединена с мини-кухней, разделявшиеся лишь небольшим баром-зоной. Стены грязно-желтого цвета, и по всей поверхности расползаются трещины. Вся мебель, что раньше была в ее сарасотской квартире, находится здесь, в этой маленькой обители. Здесь чисто, но очень тесно. В квартирке этой хорошо проживать одному человеку, для двоих будет тесновато.

Маккензи закрывает дверь и запирает ее. Она громко сглатывает. Я слышу ее, поворачиваюсь к ней лицом, уставившись в ее прекрасные пронзительные глаза.

— Мне нравятся очки, — говорит она. Она скрещивает руки за спиной и ее грудь приподнимается под майкой навстречу мне. Мною делается все возможное, чтобы смотреть на нее, а не на ее грудь.

Я толкаю очки на нос и улыбаюсь.

— Спасибо. Хорошенькое местечко у тебя здесь.

Ух, ты. Какая содержательная беседа. Ненавижу вести с ней светские беседы.

— Не слишком большая. Зато это дом.

Я шагаю в сторону Маккензи. Мне нужно быть ближе к ней. Направляясь к ней, я слышу из ниоткуда шипенье кошки и брызганье слюной. Прежде, чем я понимаю, что происходит, я чувствую своей спиной уколы маленьких когтей.

— Иисусе, бл*ть! — ору я, поворачиваясь на одном месте, пытаясь скинуть нападавшего. Но так и не могу зацепиться за него. Кошка намертво вцепилась в мою спину. Ее когти только глубже погружаются в мою спину с каждым движением, что я совершаю. Меня раньше, конечно, царапали кошки, но эти царапины отличаются от всех других, которые я когда-либо получал. Это чистое мучение.

— Да сними ты ее!

— Держись! — распоряжается Маккензи. Она хватает меня за руки. Жгучая боль пронзает меня. Маленькие коготки ощущаются как бритвы, которые впиваются в мою кожу. Маккензи просовывает пальцы между моей рубашкой и преступником, пытаясь отцепить его.

— Отпусти его, Макки! — уговаривает она успокаивающим тоном. Животное отцепляется от спины, но жжение остается. — Плохая киса! — ругает она котенка, не очень-то и сердясь.

Я поворачиваюсь, чтобы обнаружить Маккензи, держащую маленького черного котенка с белыми пятнами вокруг глаз. Животное настолько крошечное, что легко может поместиться в ладони. Оно яростно размахивает хвостом, уставившись на меня своими потрясающими зелеными глазищами. Чувство гордости охватывает за поведение котенка. Если бы я не знал Маккензи лучше, то мог бы подумать, что они действовали хорошо слаженной командой.

— Макки? — переспрашиваю я, потирая рукой оцарапанное место на спине.

Блин, как жжет спину!

— Макгонагал! — отвечает она, почесывая котенка за ушками. Он такой милый. Немудрено, что Маккензи назвала его в честь кошки из «Гарри Поттера», когда все другие называют своих питомцев персонажами из «Звездных войн». Мы действительно с ней две горошины в стручке. Если бы мне не было так больно и, если бы расцарапанное место не кровоточило, я бы, вероятно, попытался погладить котенка, но в данном случае решаю все же сохранить дистанцию. С моей удачей при попытке прикоснуться к нему я бы мог быть расцарапан на куски.

— Прошу прощения за котенка. Она была на взводе, бегая вокруг меня, как курица с яйцом, — она ставит котенка на пол, и он тут же дефилирует в другую комнату, смешно покачивая задницей и задрав свой пушистый хвост.

— Мы не ожидали тебя сегодня.

— Ты уверена в этом? Не ты ли пару минут назад пыталась въехать мне по яйцам?

Микки хлопает ладонью по лицу и стонет.

— Я же не знала, что это ты! Я думала, за дверью кто-то еще, — она опускается на диван, укладывая ноги на кофейный столик. Девушка опускает голову на спинку дивана, устремляя взгляд к потолку.

— Я вижу, — бормочу я, присаживаясь рядом с ней на диване. Странный аромат все еще витает в воздухе. С ним не может справиться даже освежитель воздуха. — Итак, ты ждала Гэйджа, — начинаю я.

Глубокий вздох вырывается из ее груди, когда она поднимает голову.

— Я никого не ждала. Он позвонил некоторое время назад, предложил прийти, но я сказала «нет». Я подумала, что вдруг он не послушал и заявился.

— Ну, хорошо, — бормочу я скептически.

— Послушай, это не то, о чем ты подумал, — в ее голосе сквозит отчаяние.

— И о чем же я подумал? — спрашиваю я насмешливо. Любопытно послушать ее догадки.

Она поворачивает голову ко мне.

— Ты думаешь, что между нами что-то есть. Я видела это в твоем взгляде, но ты ошибаешься. Мы дружили в старшей школе, но между нами ничего нет сейчас, — слова вылетают так быстро, что я не успеваю за ходом ее рассуждений. — По сути...

— Ладно, — я поднимаю руку, обрывая ее. Вся злость, скопившаяся во мне, готова выплеснуться на поверхность. Я заставляю себя дышать размеренно, опасаясь вспышки. — Хорошо, — шепчу я. Сжимая губы, поправляю очки на переносице. — Ладно, — повторяю я, понизив голос.

— Если бы ты только дал мне закончить, — возмущается Маккензи.

Я качаю головой. Если я услышу еще хоть одно слово об этом огромном бегемоте по имени Гэйдж, я прошибу стену кулаком.

Мы сидим в тишине, пока гнев разрывает мои внутренности. Она поворачивается ко мне лицом. Я не могу смотреть на нее. Это слишком неприятно. Все внутри меня убеждает меня встать и уйти, и только сердце меня останавливает.

— Но ты должен знать также, что Гэйдж был моим первым любовником.

Я выпрямляюсь, впиваясь в ее лицо взглядом, чуть не давясь слюной.

— Что? — хриплю я.

— Ты прекрасно расслышал меня, Энди. Он — мой первый любовник. Но я не думаю так о нем сейчас. Он просто мой друг и все.

Я сглатываю и пытаюсь сдержать чувства, что угрожают затопить меня. Этот ублюдок прикасался к ней. Нет, не это. Он был ее первым! Я и раньше недолюбливал его, теперь же я его просто ненавижу. Но я ничего не могу сказать по этому поводу. Мы оба взрослые люди. У нас у обоих были другие партнеры до встречи друг с другом. Черт, ну почему именно этот ублюдок стал ее первым?!

— Скажи что-нибудь, — просит Маккензи.

— Да мне нечего сказать, — отвечаю я.

Она застонала в отчаянии, всплеснув руками в воздухе.

— Я сдаюсь, — вырывается у нее. Ее кулаки стукаются об обивку сиденья, когда она вскакивает и несется в сторону кухни. Открывается холодильник, и я слышу, как звякает стекло, извлекаемое из коробки. Она захлопывает дверцу холодильника и открывает пиво. Как она может его пить, я не знаю. Я никогда не пил пиво. Конечно, я мог выпить бутылочку этой на вкус напоминающей мочу жидкости, но пить я предпочитаю ром или водку, никак не пиво.

Она делает большой глоток прямо из горлышка.

— А-ахм, — выдыхает, протягивая бутылку мне, и спрашивает:

— Хочешь?

— Нет, спасибо. Я не выпил и капли с тех пор, как... — мои слова замирают на губах.

Маккензи облизывает губы. Ее глаза закрываются на мгновение, пока она делает еще один глоток из бутылки.

— Молодец ты! Повезло Оливии. Я думаю, это делает ее счастливой.

— Я делаю это не для нее, — я наблюдаю, как она стискивает челюсти.

Она ставит пиво на столик и прижимается плечом к стене.

— Пусть так. Я уверена, она счастлива. Итак, могу я предложить что-нибудь? Содовой?

Я приподнимаю брови вверх в притворном изумлении.

— Да. Как насчет того, чтобы перестать прятать от меня дымок? Я же знаю, что ты курила.

Хорошо, что в данный момент Маккензи не глотает пиво. Потому что, я уверен, оно бы все разлетелось по комнате в виде брызг.

— Я... я не понимаю, что ты имеешь в виду, — она отрицательно качает головой при каждом слове.

Я встаю и с хрустом разминаю мышцы перед тем, как направиться к ней.

— Не играй со мной, Эванс. Я знаю, что у тебя есть заначка. Чувствую это.

— Подожди! Что? Нет! Это невозможно. Я, хм, я брызгала освежителем воздуха, — ее руки беспокойно бегают вокруг нее, пока она пыталась придумать что-нибудь, чтобы прикрыть свою ложь.

— Роковая ошибка номер раз, — комментирую я, останавливаясь прямо рядом с ней. Моя улыбка становится все шире.

— Как? Это невозможно, — повторила она.

— Ну, не тогда, когда перед вами спец, женщина. Как ты думаешь, я только и делал, что учился в юридической школе? — я заправляю прядь волос ей за ухо, скользя пальцем по ее лицу.

Она наклоняет голову, прижимаясь щекой к моей ладони. Мягкий вздох вырывается из ее груди, когда она расслабляется от моего касания.

— Приятно слышать.

— Ты можешь многому у меня научиться, мой юный Падаван.

Маккензи поднимает глаза, чтобы встретиться со мной взглядом и смеется.

— Я уверена, что могла бы. Но никто еще не раскусил меня.

— Хочешь поспорить?

— Я ведь не Гэвин. Ты не можешь окунуть меня в дерьмо.

Я наклоняюсь, слегка очерчивая путь губами до ее уха и шепчу:

— Сначала скажи, где она у тебя, а потом посмотрим.

Она моргает в замешательстве, ее брови изумленно приподнимаются, когда она подыгрывает мне.

—Хмм, кладовая. Вторая полка рядом со специями, — я обнимаю ее за плечи, подмигивая.

— Рядом со специями? Хмм. Занятно, — я обхожу ее, хлопнув по заднице. Она подпрыгивает и пищит, обернувшись, чтобы следить за мной глазами. Я усмехаюсь, зная, что она никак не прокомментирует такое поведение четырнадцатилетнего увальня.

— Какая бутылка? — спрашиваю я, переставляя специи.

— В бутылке орегано с затемненной буквой «О». Бумагу найдешь в коробке из-под печенья Гарфилда.

Я нахожу бутылку и коробку с печеньем и усаживаюсь там, где мне удобнее завернуть косячок. Ножом для масла я мну уже мелко нарезанный гашиш и располагаю его по центру тонкой бумаги. Завернув самокрутку, я стараюсь сделать ее как можно толще. Довольный проделанной работой, я потягиваюсь за зажигалкой, сунув косяк в рот, поджигаю его и глубоко затягиваюсь. Задерживаю вдох на несколько секунд, позволяя наркотику всосаться в ткани легких. Почти мгновенно я чувствую, что успокаиваюсь. Все мысли о Гэйдже и Маккензи исчезают. Я прислоняюсь спиной к печке, выдыхаю дым и наблюдаю, как он постепенно окутывает меня призрачным облаком.

— Ну, как, полегчало? — Маккензи спрашивает, ее пальцы забирают косяк из моей руки, легонько касаясь.

Я смотрю, как она пробует. Я не могу вспомнить последний раз, когда курил травку, но легко бы привык к эффекту расслабления.

— Слушай, а почему это я не в курсе, что ты куришь?

Она усмехается, еще раз затягиваясь, прежде чем передать косяк мне.

— Ты еще много чего обо мне не знаешь, Энди.

Я вздергиваю брови на ее ответ, глубоко затягиваясь от косяка.

— Правда? — я давлюсь и кашляю, выдыхая дым из своих легких.

Она забирает его из моих пальцев, поднося к своим губам.

— Да.

Макки отделяет от нас стойка бара. Она перескакивает ее, выгибая спину, готовая вновь наброситься на меня.

— Эй, сейчас, — я грожу пальцем в сторону злющей кошки. — У меня двое потрясающих мальчишек, которые явно не принимают в расчет то, что ты значишь для меня, — Макки демонстрирует полный игнор моему взгляду и целится на меня вновь.

Маккензи фыркает, выдыхая дым через нос. Я смеюсь, наблюдая, как дым окутывает ее.

— Ты выглядишь как дракон, — хриплю я сквозь дым.

Маккензи ревет, цепляясь за воздух. Она предпринимает попытку встать, но лишь ближе прислоняется ко мне. Мой взгляд смещается вниз на ее тело, принимая то, как она выглядит, сидящая прижатой ко мне. Девушка кажется настолько уютной и спокойной сейчас. Полностью отличается от той, что была еще минуту назад. Она протягивает косяк мне, закрывая глаза и выдыхая дым в атмосферу.

— Вы, семейство Эвансов, на меня плохо влияете, — комментирую я. — Сначала твой отец, потом ты. Откуда ты раскопала эту идею спрятать травку в бутылку из-под соуса? Это довольно изобретательно.

Она хихикает.

— Я случайно узнала от Джеки.

— Случайно?

— Да. Я готовила ужин у нее. Мне понадобился орегано. Я заметила две бутылки, но не придала значения, — я прикрываю рот от смеха. Мне уже понятно, как она удивилась тогда. — Словом, мудро, — бурчит она, указывая на меня. — Понял? Вайз.

Я закатываю глаза, подталкивая ее.

— Да. Понял я, понял, глупая женщина.

Она взмахивает рукой перед своим лицом, слезы смеха катятся по щекам.

— Дурь не кладут в спагетти. Вопреки распространенному мнению, ты не во все можешь засунуть ее, — Маккензи рычит и вздрагивает.

Запрокинув голову, я содрогаюсь от смеха. Внезапная боль обрывает смех, причем боль в том месте на спине, куда ранее впились коготки маленькой кошечки.

— Ау! — ору я, просовывая руку себе за спину

— О, дай посмотреть, что случилось.

Я поворачиваюсь к ней спиной, дрожа, пока она задирает мне рубашку. Ее пальцы прощупывает борозды на моей спине.

— Ого. Тебе досталось. Надо, наверное, что-нибудь приложить к ранам.

Я качаю головой, пытаясь одернуть рубашку.

— Нет, — сглатываю я и задерживаю дым в легких. Я чувствую себя очень умиротворенно, но в то же время, будто потоки чистой энергии пронизывают все мое тело. Царапины жжет, но боль притупляется на мгновение, когда Маккензи прикасается пальцами к моей голой коже.

— Что это? — спрашивает Маккензи, поднимая мою рубашку чуть выше. Она ласкает мою левую лопатку. Я выдыхаю, выпуская дым из легких.

— Когда ты это сделал?

Ее пальцыдвигаются вдоль темной линии татуировки. Эта татуировка дань уважения к двум очень значимым людям в моей жизни. На моем плече поселилось разбитое кровоточащее сердце, расположенное между крыльями ангелов. Одно крыло длинное и струящееся, элегантное в своей красоте. Другое крыло короче, больше похожее на крыло херувима. Это крыло маленькой девочки, как если бы она могла взлететь. Крылья представляют двух моих девочек, Маккензи и Отэм, и мое разбитое сердце.

— Месяц назад или около того, — отвечаю я.

— Это прекрасно, — теплота ее дыхания на моей коже. Я содрогаюсь. Ее прикосновение к моей коже невыносимо. Эта боль, что поселилась внутри меня с момента ее отъезда. Это почти тоже самое, как снова и снова слышать одну и ту же песню в своей голове, пытаясь напевать ее и, наконец, в один прекрасный день она заканчивается, и вы теряете ее. Вы становитесь свободны. Я чувствую себя свободным. Нет никакой боли. Все как и должно быть. Это кажется таким правильным.

— Спасибо.

Что-то неуловимо меняется между нами. Она кладет руки мне на бедра, поворачивая меня лицом к себе. Мы встречаемся взглядами. Я знаю этот взгляд. О, Боже, как же я знаю это выражение ее лица. Оно преследовало меня во снах, и я порою не знал, сплю я или бодрствую. Ее пальцы пробираются на мою обнаженную кожу, медленно двигаясь под рубашкой. Она водит кончиками пальцев мне по соскам, посылая сладостную дрожь по всему позвоночнику.

— Черт, как же я соскучился по тебе, — бормочу я.

Уголок ее рта дергается, кончик языка скользит меж ее губ.

— Насколько же ты соскучился по мне? — она не дает мне шанса ответить, положив руку на мою ширинку. Я ахаю в ответ.

— Ммм, действительно соскучился.

— О, да, — раздается мой гортанный ответ.

Маккензи наклоняется вперед. Ее горячий язычок очерчивает мочку моего уха.

— Кто-нибудь был здесь после меня?

Я сглатываю, качая головой. Если бы она только знала, насколько она поглощает меня.

— Нет, — едва могу ответить я.

— Хорошо, — она обхватывает мое запястье свободной рукой, очерчивая моей рукой свои губы, другой рукой плавно скользя по моей эрекции. У меня вырывается стон, наблюдая за сменой эмоций на ее лице. — Закончи это, — приказывает она, позволяя дыму из легких окутать нас легким облачком.

— А как же ты? — мямлю я, потому что весь мой разум сосредотачивается на чувствах, которые вызывает ее рука, поглаживающая мой пенис.

— Мой рот нужен в другом месте.

Я прижимаю свободную руку к губам, наблюдая, как моя девушка грациозно опускается на колени. Она спускает с меня шорты, сохраняя зрительный контакт, стаскивая следом и боксеры. Я сглатываю, пытаясь успокоиться, но тут ее губы обхватывают мой член. Улетая в небытие, я закрываю глаза и стараюсь расслабиться.


Глава 12


Нежные солнечные лучики танцуют по спальне Маккензи, отбрасывая мягкий отсвет на ее теплую шелковистую кожу. В отличие от того времени, когда я только что приехал, Маккензи выглядит расслабленной. Почти умиротворенной. Великолепный оттенок красного красит ее пухлые губы. Золотые ресницы веером лежат на щеках. Ее обычно нахмуренный лоб теперь разглажен.

Я опираюсь на локоть, любуясь красотой, что тихо посапывала рядом. Вчерашний вечер прошел совсем не так, как я ожидал. Хотя спать с Маккензи, безусловно, наисчастливейшее обстоятельство. Сначала я был немного удивлен и сбит с толку. Как она обращалась со мной... Я почти физически ощущал, что она использует меня. Не то, чтобы я очень и возражал, конечно. Какой мужик сможет отказать такой горячей женщине, использующей его для секса? Итак, образно говоря, я держал рот на замке и просто повиновался ее командам. Если этот способ поможет разрушить построенные ею стены, то что же, пусть она и дальше использует меня.

И мое терпение окупилось. Когда стены, наконец, рухнули, моя золотая девочка вновь захотела подчинить меня. Мы провели много часов, занимаясь любовью. Вся боль, что я испытывал, словно растворилась в ее криках наслаждения. Я чувствую себя обновленным. Но больше всего меня трогает ее маленькая просьба остаться. Мое сердце вспыхивает радостью и трепещет одновременно. Одно маленькое слово «остаться» эхом откликается в моем мозге, пока я спал. Так много силы в таком маленьком слове.

Маккензи испускает маленький стон и поворачивается ко мне. Волосы падают на ее глаза. Я мягко убираю их, осторожно, чтобы не разбудить ее и раздуваю их по подушке. Она так красива той редкостной красотой, что похожа на сказочную фею. И тот факт, что она не понимает этого, делал ее еще прекраснее.

«Моя принцесса», — думаю я про себя, слегка очерчивая линию ее губ своим пальцем. В каждой сказке принцесса спасает своего принца от проклятия? В сказках, которые помню я, все обстоит как раз наоборот. Так что Маккензи не может принцессой. Нет. Вместо этого она должна стать ангелом. Моим ангелом.

Мой прекрасный ангел.

До этого момента я не сознавал последствий, когда крыло ангела стало моим представлением о Маккензи в моей татуировке, но теперь не представляю на ее месте кого-то другого. Комок образуется в горле и сердце в груди сладко замирает. Всю свою жизнь я искал кого-то, похожего на Маккензи. Кого-то, кто бы понял меня, принял меня всего и заботился бы обо мне безо всяких обязательств. Кто бы увидел, что у меня есть что предложить, есть свои потребности, желания и нужды. Я тосковал по такой любви. Одно время я думал, что нашел такую любовь с Ребеккой, но только Богу известно, как жестоко я ошибался.

Мысль о Ребекке заставила меня вспомнить, почему еще я оказался в квартире Маккензи прошлой ночью. Она была одной из многих тем, что мне хотелось обсудить наедине с Маккензи. Мне так много нужно ей сказать, но в этот предрассветный час все, чего я хочу, это любить ее. У нас впереди есть время. Она выслушает меня. Больше никаких секретов. Сердце и разум в этом случае действуют единодушно. Я расскажу ей все. Даже если это означало, что мой отец отречется от меня.

Пока я любуюсь моим спящим ангелом, немного меняю положение предплечья. Так оно дольше не будет затекать. Пушистая голова показывается в ногах, зашипев в ответ на мои шевеления. Ярко-зеленые глаза Макки ругают меня за то, что я тревожу ее сон. Этот взгляд мне слишком хорошо знаком. Она открывает свою пасть в широком зевке, опершись передними лапами о мои лодыжки. Большую часть ночи ее не было видно. К счастью для меня, нападать на меня ночью она тоже не стала.

Макки поднимается на все четыре лапы и до хруста тянется. Ее стройная спинка низко прогибается, и прекрасная темная шерстка распрямляется. Она царапает одеяло когтями, напоминая мне, на чьем месте я сплю. Я хочу ненавидеть эту кошку, но ее характер такой необычный, что-то в ней напоминает мне Маккензи, да, признаться, я всегда любил животных. Макки защищает Маккензи, и я уважаю ее за это. Даже если она оцарапала меня до чертиков.

Я провожу пальцами вдоль челюсти Маккензи. Ее длинные пушистые ресницы вспархивают, открывая чудесные глазки, милая улыбка играет на лице. Она потягивается под одеялом, как всего минуту назад Макки, извиваясь всем телом. Котенок тут же подскакивает к ней, тыкаясь в руки, мурлыча свое доброе утро на кошачьем языке.

— Доброе утро, — шепчет девушка. — Как поживает моя маленькая девочка?

Маккензи чешет Макки за ушами. На мордочке этой строптивицы появляется самодовольное выражение. Я усмехаюсь, глядя на то, как этот маленький комок шерсти мстит мне. Маленькая Дива. Нужно признаться, что все же мне нравится эта кошка.

Я протягиваю руку и нежно очерчиваю линию подбородка Маккензи. Она мурлыкает, как недавно ее кошка.

— Доброе утро, красавица.

Появившаяся нежная улыбка освещает ее глаза.

— И тебе доброе утро. Ты остался, — она почти удивлена, что весьма приятно.

— Я же сказал тебе, что никуда не собираюсь.

— Я знаю, — ее улыбка незаметно проявляется.

Желая успокоить ее и показать, что я никуда не тороплюсь, я обрисовываю пальцем контур ее губ, притягивая ее к себе. Ее пальцы путаются в моих волосах на затылке. Сладкий, нежный поцелуй перерастает в огненно-страстный в считанные секунды. Она осторожно исследует кончиком языка мою нижнюю губу, придвигаясь ближе ко мне. Мое сердце бьется быстрее, когда я приоткрываю рот, приглашая ее в игру.

Маккензи не стесняется. Ее мягкий язык скользит меж моих губ. Мои руки тоже путаются в ее золотистых волосах, когда рот набрасывается на ее губы. Я притягиваю ее еще ближе, когда голод по ней вспыхивает внутри меня. Если бы я мог выразить словами то, что она делает для меня. Как одно прикосновение ее губ заставляет меня потерять контроль.

Наши тела двигаются друг к другу, как будто гравитация притягивает нас. Она прижимается грудью к моей груди, мои руки двигаются вниз по ее спине, обхватывая ее ягодицы. Уголком глаза я мельком вижу разгневанную Макки, которой существенно уменьшают простор в кровати наши переплетенные ноги. Поделом ей за отвергнутую любовь с моей стороны.

Мои пальцы пускаются в путешествие по телу Маккензи, скользя по бедру. Я сдвигаю одеяло в сторону от ее тела, как будто разворачиваю прекрасный подарок, предназначенный специально для меня. Она толкает меня в грудь, заставив опрокинуться на спину. Ее губы прочерчивают дорожку поцелуев вниз по шее, пока сама она взбирается на меня сверху. Нет ничего прекраснее в мире, чем обнаженная Маккензи. Все, чего я хочу в данный момент, коснуться ее. Медленно я исследую великолепные изгибы, смакуя ощущения вжимающегося в меня тела. Она берет в ладони мое лицо, притягивая к своему для поцелуя.

— Мой прекрасный ангел, — шепчу я между поцелуями.

Она слегка отодвигается, пристально вглядываясь в мое лицо. Неясная мысль, больше похожая на ощущение, мелькает в голове, она умоляет меня действовать с осторожностью. Она пытается восстановить стены. Но я не могу ей этого позволить. Притянув ее обратно к своему телу, я вкладываю в поцелуи и ласки столько любви и страсти, сколько собралось в моей изголодавшейся душе. Она тает у меня на груди. Что бы ни беспокоило ее, оно уходит. Взяв мое лицо в ладони снова, она отвечает на мои поцелуи с не меньшим пылом. Но по закону вселенской подлости, как только я собираюсь соединиться с ней, кто-то начинает барабанить в дверь.

Маккензи отрывается от меня. Досада ясно читается на ее лице.

— Сколько времени? — спрашивает она в панике.

Я гляжу на будильник, стоявший на тумбочке.

— Немного после девяти.

— Черт! — Маккензи сбрасывает с меня ноги, соскочив на пол.

Еще один стук раздается от двери.

— Мик, открой, я уже опаздываю, — это кричит Джеки, барабаня в дверь.

— Вот черт! — шипит Микки. — Где, черт побери, носит нашу одежду?

Я скатываюсь с кровати, подхожу к ней и кладу руки ей на плечи.

— Успокойся. Мы оставили ее ночью на кухне. Мы же там раздевались.

Маккензи выдергивается из моих рук, устремляясь на кухню.

— Секундочку! — кричит она. Я двигаюсь следом за ней, чтобы получить прилетевшую мне в лицо одежду. — Оставайся в комнате и не выходи, пока я не позову тебя.

Внезапно я чувствую себя подростком, застуканным за первым сексом. Поспешно натягиваю трусы, наблюдая, как Маккензи натягивает свою одежду.

— Мик, давай скорее. Я не могу торчать тут весь день, — последовал нетерпеливый призыв Джеки.

— Еще секундочку! — откликается Микки.

Девушка оборачивается ко мне в тот момент, когда я пытаюсь натянуть майку через голову.

— В комнату. Сейчас! — приказывает она, указывая в сторону спальни.

— Да в чем проблема? — я сую ноги в шорты.

— Они не должны знать мои дела, — шипит она.

Я поднимаю руки в защитном жесте, делая шаг в сторону спальни.

— Все в порядке. Сожалею. Я не знал, что у этого всего такой огромный секрет.

Мои слова тормозят ее на месте. Она вздыхает и заканчивает заплетать волосы в хвост, прежде чем подойти ко мне.

— Извини. Просто не... — останавливается она и кладет руку мне на щеку. — Просто не обращай внимания. Доверься мне. Будет лучше для нас обоих, если она не узнает, что мы провели ночь вместе.

Я наклоняюсь, чмокая ее в кончик носа.

— Ну что же, если ты этого хочешь, я исчезну.

— Спасибо, — мои очки она выуживает из воздуха, водружая их мне на нос. — А ты мне нравишься в очках. В них ты делаешься похожим на...

— Жаркое, — заканчиваю я за нее.

Она усмехается, покачав головой.

— Сложное.

— И горячее, — добавляю, ущипнув ее за нос.

Микки хихикает, отмахиваясь от моей руки.

— И горячее, — соглашается она.

— Маккензи, да ладно. Наверное, пена уже лезет у тебя из ушей, — кричит между тем Джеки.

— Лучше открыть ей, — я оставляю легкий поцелуй на ее губах, исчезая в спальне и закрывая за собой дверь.

В середине кровати восседает никто иная, как Ее Высочество Дива Макки. Она вытягивает лапы вперед, растягивая свое маленькое тельце на полную длину. Я хмыкаю и усаживаюсь на край кровати. Она топчется по мне, проталкивая свою головенку под мою руку.

— О, теперь ты хочешь подружиться, — я наблюдаю, как котенок выпрашивает ласку. Я чешу ее за ушами. Когда ей это надоедает, она отталкивает мою руку, ткнувшись мокрым носом, и соскакивает с кровати. — Я чувствую себя отвергнутым, — объявляю я Макки. Она фыркает на меня, поднимает хвост трубой и гордо удаляется.

За пределами комнаты, я слышу приглушенный разговор Джеки и Маккензи. Я прислушиваюсь, изо всех сил пытаясь разобрать, о чем идет речь, и не могу. Становится скучно, и я начал делать то, что делает любой здравомыслящий парень в такой ситуации. Я тайком начинаю осматривать её вещи.

В каждом ящике ее комода находятся трусы, лифчики, носки, и все те вещички, что все женщины используют, чтобы подчеркнуть свое отличие от нас, диких мужчин. Я не нахожу ничего интересного, пока не попадаю в тумбочку около кровати. Маккензи не врала, у нее не было вибратора. Это действительно было так, однако у нее был дилдо. Массивный, телесного цвета, который заставил бы любого человека чувствовать себя так, будто у него микропенис. Для сравнения. Я вытаскиваю его из полки, фырча и хрипя. В общем, прилагая немаленькие усилия для того, чтобы откровенно не расхохотаться.

— Черт, Микки, я знаю, что ты испорченная девчонка, но это... — я потряс его сильнее, наблюдая, как он колеблется туда и обратно. — Это превзошло все мои ожидания.

Я не могу устоять перед возможностью сделать снимок. Похлопав по карманам шорт, я убеждаюсь, что сотовый телефон отсутствует. Все, что я нащупываю это ключи. Тогда я вспоминаю, что угробил свой телефон. Недовольный, я кладу дилдо обратно в ящик тумбочки и продолжаю свою работу по изучению личной жизни Маккензи. Она убьет меня, если узнает, что я рылся в ее вещах, но слишком весело мне здесь и сейчас, чтобы беспокоиться о собственной кастрации в будущем.

Глубоко просовывая в ящики руки, я ищу другие тайны, которые, возможно, у нее есть. Я ничего не нахожу, зато мне весело. Но вот мои пальцы натыкаются на что-то прямоугольной формы, на ощупь довольно жесткое. Я это вытаскиваю, в некотором шоке определив это как коробочку «Тиффани и К», ювелирную. Мое сердце рвется в горло и начинает биться быстро-быстро. Сняв верхнюю крышку, я обнаруживаю бриллиантовое ожерелье внутри.

Я пячусь назад, опускаясь на кровать. Ожерелье, лежащее внутри футляра, служит мне напоминанием о том, что между нами не все гладко. Даже если прошлой ночью случился прорыв, нам все же о многом нужно поговорить. Было много чего над чем стоит поработать, и единственная ночь страсти мало что может изменить. Надо многое обсудить, в том числе и то, почему все же она оставляет меня на первом месте. Да и не только это. Пришло время Маккензи узнать о моем прошлом. Если она выбирает меня, чтобы быть вместе, и если прошлая ночь это задел на будущее, тогда стоит рассказать ей все обо мне. Она должна знать всю правду. Начиная с того чудовища, каким я все-таки был.

Пока я сижу, завороженно смотря на ожерелье и предаваясь своим грустным мыслям, дверь в спальню распахивается и влетает Юстис.

— Макки! — кричит он. — Здесь Макки.

— Нет, Юстис, — Маккензи зовет его обратно.

Мальчик видит меня и отпрыгивает назад. Его глаза расширяются, когда он узнает меня.

— Дрю!

Я вскакиваю с постели, испугавшись внезапного вторжения. Засунув ожерелье под подушку, я приветливо улыбаюсь мальчику.

— Привет, Юстис!

Маккензи вбегает в комнату следом за Джеки, которая крепко прижимает к груди девочку. Так много вещей проносится в моей голове сразу, но в непосредственной близости от ребенка все они теряются. Я пячусь, заставляя себя дышать. Пот струится вниз от шеи по позвоночнику, и я ощущаю себя так, будто весь превратился в желе. Комната начинает вращаться, горький привкус катится по горлу. Нигде нет места, чтобы скрыться. Я никак не могу скрыть охватившие меня чувства. Джеки стоит прямо там, на пути к моему спасению. Прямо в дверном проеме. И все, что я могу поделать, это стоять и ощущать себя полностью беспомощным.

— Ну, здравствуй, — приветствует меня Джеки. Ее любопытный взгляд проходится по всему моему телу.

Я машу.

— Я, хмм, ммм, привет, — я чувствую, что начинаю задыхаться. Мои легкие готовы разорваться от недополученного глотка чистого воздуха.

— Ты в порядке, Энди? — спрашивает Маккензи, вопросительно приподняв брови. Морщинки образуются на ее лбу. Мне очень хочется, чтобы незваные гости удалились, и поцеловать каждую складочку на ее лбу.

— Да. В порядке, — хриплю я.

— Ты мне нлавишься, Двю, — Юстис указывает на мою грудь. — Крутой Йода.

Я гляжу вниз на свою рубашку и усмехаюсь.

— Да, Йода — это круто.

Джеки протягивает ребенка Маккензи.

— Я бы с удовольствием осталась и поболтала с вами, но мне нужно выполнить сегодняшнюю норму. Еще раз огромное спасибо, что присмотрите за детьми. Линдси сказала, что приедет через тридцать-сорок минут, чтобы забрать ребятню из твоих рук.

— Ребятню? — хриплю я.

— Да. Так как у мамы сегодня как раз ее еженедельные молитвенные собрания для дам, я сказала Джеки, что присмотрю за детьми, пока она не закончит с приготовлениями, Маккензи покачивает ребенка на руках и на мгновение давление на мою грудь исчезает. Она выглядит великолепно, прижимая драгоценный сверток к груди. В своем сердце я представлял ее матерью своих детей. Это то, что она заслуживает. Однако мучительные мысли не покидают меня. Смогу ли я стать отцом ее ребенка? Смогу ли я преодолеть свой страх и дать нам то единственное, о чем мы оба мечтаем: семью?

Разум не соглашается с сердцем. Вместо этого мучительные картинки всплывают из прошлого: вот я держу на руках безжизненное тельце, а Ребекка орет на меня, вся в слезах. Я закрываю глаза, стараясь отогнать призраков прошлого, и делаю глубокий вздох.

— Норма прошлой ночью позвонила мне, после того, как мы вернулись домой, умоляя меня помочь сегодня. Все было обговорено в последнюю минуту. Вы уверены, что все в порядке, Дрю? — объясняет Джеки.

Я открываю глаза и обнаруживаю себя прижавшимся к тумбочке.

— Да... Я в порядке.

Юстис хватает меня за руку, глядя на меня преданными глазенками.

— Ты же поиглаешь со мной, Двю?

Я улыбаюсь в ответ и сжимаю его ручонку. Мне не нравится моя реакция на его слова. При других обстоятельствах я бы с удовольствием поиграл с ним. Но здесь и сейчас мне хочется уйти. Не время и не место для посвящения Маккензи в мою тайну.

— Я бы с радостью, дружище, но мне нужно отлучиться.

— Что? — восклицает Маккензи. — Прямо сейчас? — в ее глаза мечутся молнии гнева.

Я ссутуливаюсь и отворачиваюсь.

— Да. Знаешь, я забыл, что Итан назначил мне встречу, чтобы отдать мне мой новый телефон, — я выпускаю руку Юстиса и направляюсь к двери.

— Нужно назначить встречу, чтобы получить телефон? — голос Джеки звучит саркастически.

— Да, — я стараюсь говорить убедительно, придавая голосу уверенность, которой не чувствую. — Нужно осмотреть его, вставить симку, все перенести. Для этого и назначили встречу, — сотовый телефон был самым неподходящим предлогом, но это единственное, что я могу придумать. — Это корпоративный телефон.

— Да. Я вижу, — кивает Джеки, но видно, что не верит.

Я обхожу вокруг, приблизившись к Маккензи, целую ее в щеку. Быть так близко к младенцу выворачивает мой желудок наизнанку. Мне приходится быстро ретироваться с этого замкнутого пространства.

— Я вернусь после того, как заберу свой телефон.

— Да не торопись, — гнев и боль сочатся в каждом ее слове.

— Нет. Я так хочу, — возражаю я. Мне просто нужно справиться с одной маленькой вещью, и я вернусь.

Маккензи поднимает глаза, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Мы увидимся на празднике.

Это ее последние слова. Я не желанный гость. Если бы она только могла знать, как она ошибается, она поняла бы мою реакцию. Я ее понимаю. Я опять причиняю ей боль.

Я вздыхаю, потирая щетину на подбородке.

— Хорошо. Увидимся на празднике.

Просматривая нашу жизнь, я не могу понять, почему Маккензи так расстроена. Когда я покидаю комнату, я ловлю взгляд Джеки, брошенный на меня. Она явно пытается передать мне какое-то сообщение. Но вот какое? Чего я не знаю о жизни Маккензи? Я в очередной раз что-то пропустил. Только что? Чего я не вижу? В любом случае, утром у нас все было в порядке. Стены Маккензи рухнули утром, а сейчас она опять понастроила Сталебетонные барьеры. Билл прав. Вернуть Маккензи не легкое дело. Моим единственным спасением может стать то, что Маккензи все-таки хочет увидеть меня на празднике. Это мой последний шанс. Это все же не вариант, но я готов подождать.


Глава 13


Темные облака плывут по небу, отражая настроение, в котором я пребываю. Даже без обычного палящего техасского солнца ветер и тепло доминируют на земле.

Я останавливаюсь в начале Шестой улицы и Джорджии, уставившись вниз на длинную, несколько извилистую дорогу, наполненную толпами людей. Улица полностью перекрыта для торжества, но все магазины, лавочки, бары, рестораны и кафешки открыты. Музыка гремит из распахнутых дверей всех заведений, создавая какофонию звуков, но, кажется, никто не обращает на это внимания. Вкусные ароматы барбекю и южной жареной пищи плывут по воздуху, наполняя мой рот слюной.

Весь день груз забот тяготит мои плечи. Я не могу придумать, как исправить мои отношения с Маккензи. После того, как я вставил симку в новый телефон, мне пришлось разбирать целый ворох звонков, принятых текстовых и голосовых сообщений. Большинство из которых были от крайне разозленной Оливии, которая требовала, чтобы я перезвонил ей, как только куплю новый телефон. Она даже перезванивала Гэвину с просьбой вразумить меня. Когда он сказал ей, что я потерял свой телефон, она потребовала, чтобы он назвал ей отель, в котором мы остановились. Ну, конечно же, он отказался. По его словам, она была не очень довольна. Тогда она поперлась к Морган, в попытке выудить эту информацию.

— Здравствуйте, — пожилой джентльмен приветствует нас. Он одет в комбинезон, который висит на нем, как занавес на тонкой рамке. Он подталкивает свои седые волосы под замызганную бейсболку. Большая масса волос торчит под его нижней губой, что делает затруднительным держать рот закрытым. — Вы, ребята, откуда? — он сплевывает комок коричневой жидкости прямо на землю.

Гэвин закрывает рот после такой вопиющей наглости.

— Да нет, сэр. Мы из Флориды, — отвечает он.

— Флорида, да. А что привело вас в эти края?

— Мы прибыли в гости к семье Эванс, — поясняет Джаред.

После этих слов я теряю интерес к стоящему рядом со мной человеку. Все свое внимание я сосредотачиваю на поиске Маккензи. Я перевожу взгляд с одного лица на другое, ища единственного человека, который мне дорог в этой людской толпе. Я испытываю настоящее облегчение, когда вижу её.

Она одета в бледно-голубую рубашку с перламутровыми пуговицами, короткую джинсовую юбку и ковбойские сапоги. Микки выглядит так, будто она сошла с обложки журнала в стиле кантри. Маленькие солнечные лучики, выглянувшие из-за туч, кажется, сосредотачиваются прямо на ней. Свет озаряет золотистые пряди ее волос, которые ниспадают на ее плечи крупными локонами. Маленькая девочка вцепилась в палец Маккензи и пританцовывает вокруг нее. Это мне напоминает о том, что из Маккензи выйдет великолепная мать.

На протяжении всего дня я боролся с желанием позвонить ей. Она сказала совершенно ясно, что до праздника не хочет видеть меня. Ее слова задели меня за живое и не смогли прервать непрерывный поток мыслей о ней. Время на исходе. Я должен уехать завтра, а к ее завоеванию я не приблизился ни на шаг. Похоже, с чем приехал, с тем и уеду. Как же заставить ее понять, что мое сердце принадлежит только ей. Как объяснить ей, что не нужно больше убегать от меня?!

Поправив очки на носу, я продолжаю наблюдение за Маккензи издалека. Она кажется счастливой и беззаботной. Девушка, с которой я познакомился еще во Флориде, присутствует на празднике в этот момент. Люди, проходившие мимо, останавливаются, чтобы поздороваться с ней и с ее партнершей по танцам.

Гэвин наклоняется ко мне и шепчет:

— Она выглядит прекрасно.

— Так и есть, — отвечаю я.

— Ну и чего же ты ждешь?

Я пожимаю плечами.

— Ты знаешь.

— Нет, не знаю.

— Нет, ты знаешь, — я не собираюсь рассказывать ему, что недавно произошло. Этого оказалось бы достаточно, чтобы он и Джаред замучили меня вопросами, выпытывая подробности вчерашнего моего конфуза. Я, вероятно, был единственным парнем в мире, считающим, что не стоит одновременно заниматься любовью и разговаривать.

— Просто потому, что она попросила тебя не возвращаться? Она ведь была расстроена. Она же сказала тебе, что вы увидитесь сегодня, разве нет?

Я снова пожимаю плечами.

— Она так и сказала.

— И когда она пригласила тебя на завтрак, она ведь не поясняла, чем именно вы будете заниматься в этот знаменательный день? Так ведь?

Я закатываю глаза:

— Нет, советник, не пояснила.

— Ну, тогда, вполне возможно, что у нее появились какие-то другие дела, которые она должна сделать сегодня. Поэтому она предлагает тебе вернуться, просто потому, что не может быть там.

Возможно, моя сестра права, и я всего лишь тряпка безвольная. Может быть, я даже и киска. Может быть, я мыслю не так, как всегда, но что касается Маккензи, тут я выполняю все. Но я не могу позволить Гэвину злорадствовать. Уголком глаза я вижу его ухмылку. Но я не собираюсь признавать поражение.

— Такое возможно, — отвечаю я.

— Тогда перестань быть таким слабаком. Ты ведешь себя, как Энди, когда у нее ПМС, — он качает головой, взмахнув перед собой рукой.

Я смеюсь и тычу его в плечо.

— О, заткнись.

Гэвин тычет меня в ответ.

— Я это просто так сказал, младший брат.

Джаред склоняется к Гэвину, шепча ему:

— Спасай меня, — я оглядываюсь, и смех умирает у меня на губах; старик все еще разговаривает с Джаредом.

Гэвин и я смотрим друг другу в глаза и киваем. Не говоря ни слова, мы расходимся в разные стороны, оставляя Джареда на «съедение» этому старикашке.

Я сую руки в карманы и направляюсь в сторону Маккензи. Ее крошечный партнер отходит в сторонку, оставив ее одну, чтобы попить. Она поднимает глаза от стакана в мою сторону. Я уверен, что она меня замечает. Прищелкнув пальцами от нетерпения, я ускоряю шаги в ее сторону.

Я слегка сбавляю шаг, когда вижу, как к Маккензи шагает Гэйдж, легко приподнимает ее и кружит. Маккензи смеётся, обнимая его в ответ. Она слегка бьёт его в грудь, и он ставит ее обратно на землю. Я чувствую себя плохо. Меня может вырвать прямо здесь и сейчас. Образы, как я растерзываю ублюдка, пиная его ногами, проносятся в моей голове, как кадры из плохо снятого фильма. Приходится стиснуть кулаки, заставляя себя дышать. Нельзя терять самоконтроль. Я не позволю этому довлеть надо мной. Маккензи ясно дала мне понять, что между ними ничего нет. Она была честна со мной, рассказав, кем для нее был Гэйдж. И я должен ей доверять. Здесь нет ничего предосудительного. Даже видя, как он трогает ее кожу.

Я шагаю назад, сжимая кулаки, и сталкиваюсь с кем-то, готовый впиться в горло этого первого встречного. Выдыхаю сквозь зубы.

— Я сожалею, — извиняюсь и поворачиваюсь лицом к своей жертве.

Знакомые карие глаза и лохматые светлые брови приходят в движение.

— Все в порядке, чувак. Куда направляешься?

Я снова гляжу в сторону Маккензи, весело смеющуюся над чем-то, сказанным Гэйджем. Увиденное прошибает меня волной холодной ненависти.

Соберись же, Вайз. Он — всего лишь друг.

Джаред крутит головой, пытаясь понять причину моей злости.

— А... Я вижу.

В ужасной попытке казаться крутым парнем я пожимаю плечами и смеюсь. Но даже для меня смех звучит поддельно.

— Ничего такого, о чем стоило бы переживать. Они просто старые друзья, которые работают вместе.

Джаред смотрит на меня в недоумении, но не пытается опровергнуть мои слова. Уже хорошо.

— Ну что же, раз ты так говоришь... Как насчет того, чтобы найти Гэвина?

Я заставляю себя улыбнуться и киваю.

— Конечно. Я думаю, он пошел в эту сторону, — я указываю в направлении, где последний раз видел старшего брата. Когда мы направляемся в указанную мною сторону, я борюсь с желанием взглянуть в сторону происходящего между Маккензи и Гэйджем. Не мое это дело, в конце концов, да и гляделки на них особо делу не помогут. — Эй, Джаред, как ты смог оторваться от того старика? — спрашиваю я первое, что пришло мне в голову. Что-нибудь, что отвлечет меня от мыслей об этой сладкой парочке.

— Я всерьез намереваюсь разделаться с тобой и Гэвином за то, что вы оставили меня наедине с ним. Если бы ему срочно не потребовалось пиво, черт знает, сколько бы мне пришлось проторчать еще около него.

Я смеюсь.

— Я бы не хотел застрять рядом с ним.

— Дрю! Джаред! — мы оглядываемся вокруг в поисках человека, выкрикивавшего наши имена.

— Вон там! — Джаред указывает в сторону Линдси, которая восседает за столом вместе с Биллом, Глендой и Гэвином, и машет нам рукой.

Гленда захватывает руку Гэвина в плен так, чтобы он не вырывался, и, судя по всему, находит новые способы потешаться над ним. Когда мы направляемся в их сторону, я жалею про себя, что Энди сейчас нет с нами. Она бы с наслаждением понаблюдала, как потешаются над Гэвином, но, что еще достовернее, она бы с наслаждением наблюдала за самой настоящей семьей. При всех деньгах моего отца и открывающихся за счет них возможностей нам не хватает единства, этой сплоченности.

— Вы как раз вовремя, — воркует Гленда, похлопывая рукой по соседнему стулу.

— Вы просто хотите сэндвич из Вайзов, — говорю я, скользнув на стул рядом с ней.

Она цепляет мою руку в свою.

— Чертов скиппи. Я здесь самая везучая леди. Я подцепила двоих красавчиков на обе свои руки. Называйте меня теперь королевой бала.

Гэвин стонет, прикрывая лицо рукой.

— Ну, один-то парень просто классный, — я тычу себя в грудь, — а другой так себе красавчик, — и я указываю в сторону Гэвина.

Гленда вытаскивает свою руку из моей, поворачиваясь в сторону Гэвина. Она сжимает его щеки пальцами.

— Я не знаю, о чем он говорит этот мальчишка Дрю! У Гэвина такие потрясающие губки, ну просто созданные для поцелуев.

Глаза Гэвина расширяются.

— Что!? — вскрикивает он.

Над столом проносится дружный взрыв смеха.

Пока все отвлекаются на Гэвина, слабость одолевает меня. Я не могу побороть искушения взглянуть в ту сторону, где оставались Маккензи и Гэйдж. Из того, что я вижу, сейчас между ними оказывается приличное расстояние. Они присоединяются к другим и оживленно беседуют. Маккензи сгибается пополам от смеха, придерживая себя за плечо дамы, стоявшей рядом с ней, которая также заливисто смеётся.

— На что это ты уставился? — спрашивает Гленда, проследив за моим взглядом. — О! Наша девочка смеется. Это хорошо. Давно мы не слышали ее заливистого смеха.

— Ма! — вскрикивает Билл. — Это не наше дело!

— Да тьфу на тебя! — Гленда взмахивает рукой в сторону Билла, как бы отстраняясь от него. — Я — старая женщина. Все — мое дело. К тому же, я говорю только правду.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, мое любопытство задето.

Гленда наклоняется вперед, уперев морщинистые локти в стол. Билл посылает ей предупреждающий взгляд, который она попросту игнорирует.

— Да! Я имею в виду именно то, что сказала. Это так здорово — увидеть ее снова смеющейся. Когда она вернулась домой два месяца назад, она была на себя непохожа. Блеск в ее глазах исчез. Она не смеялась. Она едва-едва улыбалась, и то только тогда, когда была вынуждена. Единственный момент напоминал нам о прежней Маккензи, когда по понедельникам приходил тот букет цветов, возвращающий ее к жизни.

Я снимаю очки и бросаю их на стол. Нет необходимости надевать их: облачность настолько густая, как будто солнце перекочевало с неба. Так приятно сознавать, что это я вызывал ее улыбку, и в то же время больно от того, что опять же я стал причиной ее горя.

— А что изменилось сейчас?

Гленда улыбается, положив руку поверх моей.

— А как насчет прошлой ночи?

Мой взгляд опускается на ее морщинистую руку, нежно сжимая ее и поднося к губам.

— Спасибо, бабушка. Мне необходимо было услышать это.

— Услышать что? — голос Маккензи раздается за моей спиной. У меня кружится голова при взгляде в ее глаза.

— Что он — самый сногсшибательный парень на свете, — отвечает Гленда, не пропуская ни одной детали.

Я отвечаю беспечным пожатием плеч.

— Кто может спорить с подобной мудростью?

Медленная улыбка расцветает на лице Маккензи.

— Хм, господин Вайз, встретил ты, наконец, свою судьбу?

Я наклоняю голову в сторону, поглядывая поочередно то на Гленду, то на Маккензи.

— Я встретил свою судьбу, когда встретился с тобой.

— Хромой! — стонет Гэвин сквозь фальшивый кашель.

— Серьезно, чувак. Ты мог бы придумать что-нибудь и получше, чем это, — замечает Джаред.

— Ты что, не уважаешь мою дочь? — дразнит Билл.

— А ну, вы все, оставьте его в покое, — защищает меня Линдси.

Голова Маккензи склоняется от смеха. Я машу руками, останавливая этот сыр-бор.

— Да, я согласен, это не лучшее мое высказывание.

— Так давай же, вдарь по ней, Дрю, мальчик мой, — произносит Гленда, ее голубые глаза азартно поблескивают.

Я постукиваю пальцами по подбородку, как будто обдумывая, что сказать дальше.

— М-да. Ну что же, давайте проверим, на что я способен.

Гленда тычет меня в бок, чуть не столкнув со скамейки.

— Пригласи ее на танец.

— Да, Дрю. Пригласи ее на танец, — верещит Линдси, радостно хлопая в ладоши.

— Да вы не серьезно, — открещивается Маккензи.

Кстати, она сказала, что не сядет рядом со мной. Итак, я встаю со своего места и предлагаю ей руку,

— Могу ли я пригласить тебя на этот танец?

Гевин фыркает.

— На это должно быть весело будет посмотреть.

Джаред подпирает кулаком подбородок, странная ухмылка блуждает на его лице, как будто он что-то знает и не рассказывает.

— Почему ты так говоришь? — произносит он.

Я мечу грозные взгляды Гэвину и Джареду, из разряда «идите к черту!». Всем, кто меня знает, известно, что я ненавижу танцевать. Не то, чтобы я не умею или не могу. Мне известны все виды танцев, известные человеку, ну и станцевать я могу любой из них. Без конца наблюдать за танцующей сестрой-близнецом, которая начала танцевать в возрасте трех лет, ну и время от времени быть ее партнером. Может быть, поэтому я так сильно ненавижу танцы. Обычно, если люди спрашивают меня, я отвечаю, что не знаю как. Это было именно то, что я ответил Оливии, когда она захотела пойти на танцы. Это сработало снова, но, подозреваю, моя выходка приобрела подобие сплетни.

Маккензи глядит на меня с любопытством:

— Я думала, ты не умеешь танцевать.

Я наклоняюсь и шепчу ей на ухо:

— А я думал, ты любишь танцевать?

Красивый оттенок красного опаливает ее щеки:

— Я люблю, — отвечает она.

— Ну... Тогда... Пойдем, потанцуем?!

Маккензи сначала глядит на меня, потом на мою руку. Она обводит взглядом стол и свою семью, которая подталкивает ее идти танцевать.

— Хорошо. Пойдем, потанцуем, — она качает головой, тихо посмеиваясь, и берёт меня за руку.

Я поворачиваюсь к своей обожаемой аудитории:

— Полегчало?

— Значительно полегчало, — поет Гэвин.

— Тогда вперед, — вмешивается в разговор Джаред.

— Удачи! — поддерживает Гленда.

Я провожу Маккензи в центр Шестой улицы, где создан импровизированный танцпол. Живые музыканты наигрывают быструю мелодию, и мы идем в такт музыке. Как только мы встаем в центр площадки, музыка сменяется.

Мужчина средних лет в очень узких джинсах, с бородой и в черной ковбойской шляпе начинает петь грустную песню. В его хриплом голосе сменяются поочередно звуки сожаления и печали. Слова песни рождают чувство ностальгии. Как если бы песня подобрана специально для меня. Он пел о том, как был счастлив, но не знал, что счастье быстро закончится, а если бы знал, ни за что бы не прекратил танцевать.

Я стараюсь не обращать внимания на текст. Маккензи поворачивается лицом ко мне, обхватывает меня за шею руками. Я обхватываю ладонями ее тонкую талию, привлекая ее ближе ко мне. Мы медленно покачиваемся в такт музыке. Чем дальше льётся песня, тем более странно я себя чувствую.

— Итак, — бормочу я, нарушая тишину.

— Итак, — повторяет она.

Неловкое молчание воцаряется между нами. Внезапно я чувствую, что если я что-нибудь не придумаю в данный момент, то потеряю ее навсегда. Я поднимаю голову к небу, ища подсказки у небес. Ничего лучше не приходит мне в голову.

— Ты очень красива сегодня.

Гениально! Просто блестяще! Я мысленно хлопнул себя по лбу. Да что же это я?

Она прячет улыбку, стараясь не встречаться со мной взглядом:

— Спасибо.

Ноги медленно скользят по танцполу. Большинство женщин предпочитают вести в танце, но не Маккензи. Она сочетается со мной шаг за шагом. Я кручу ее, ухмыляясь в ответ на ее крайнее удивление, когда после подкрутки она возвращается точно к моей груди.

— Я думала, ты сказал, что не умеешь танцевать, — говорит она с оттенком сарказма.

— А я думал, ты лучше меня знаешь, — медленно я отпускаю ее обратно.

Притянув ее назад, ее руки располагаются на моей груди. Я думаю, она слышит мое бешено бьющееся сердце. Я сверкаю улыбкой и подмигиваю ей:

— Разве это не ты танцевала со мной раньше, если ты помнишь?

Яркий румянец опаляет ее щеки, но в глазах отражается сожаление:

— Да. Это была я.

Наш танец на пляже не таил в себе ничего подобного. В том танце как будто встретились две души и соединились в единое целое. Он был полон огня и страсти. Мгновения того первого танца отпечатались в памяти навсегда. Этот танец нес с собою боль и сожаление. В нем не было страсти, только печаль. Я не мог отделаться от ощущения, что мы прощаемся.

Масса противоречивых эмоций мелькает на ее лице. Злость, гнев, обида, желание, страсть, любовь. Все это было. Еще была ли часть ее в выигрыше, я не могу сказать. Она кладет голову мне на грудь и мир словно растворяется. В моих объятиях, ничто другое не имеет значения. Всю боль, что мы причинили друг другу, ее бегство, моя ложь, наше прошлое, все это не имеет никакого значения. Мы должны исправить это. Вот зачем я приехал сюда. Чтобы исправить ошибки, начать все сначала.

Я запутался пальцами в ее волосах, вдыхая ее неповторимый запах. Желание держать ее в объятиях переполняет меня.

— Стоп!

Маккензи глядит на меня, одинокая слезинка катится по ее щеке. Я осторожно вытер слезу подушечкой большого пальца.

— Что случилось? — бормочу я.

Она жмурится, дрожа в моих руках.

— Ничего, — бормочет в ответ.

Это не приемлемый ответ для меня. Она уже отталкивает меня одним только словом. Я обхватываю ее лицо ладонями, заставляя взглянуть мне в глаза. Эти стены, темные и тяжелые, смотря на меня.

— Как это ничего! Микки, поговори со мной.

Она покачает головой, поднимая свои слезящиеся глаза в небо.

— Да это уже и неважно, Энди.

— Это важно для меня, — умоляю я. Мелодия заканчивается. Люди вокруг нас останавливаются и аплодируют друг другу. Маккензи отходит от меня, скрестив руки под грудью. — Микки, пожалуйста, расскажи мне все.

Как будто не в силах бороться с собой, она нежно потирает подушечкой большого пальца по моим губам. Намек на улыбку таится в уголках ее губ, но не отражается в ее глазах.

— Ты ведь понял, что это за песня. Даже если бы я знала тогда, что произойдет, я бы не изменила всего произошедшего. Потому что, если бы изменила, я бы пропустила нечто удивительное, — невыплаканные слезы прячутся в уголках моих глаз. — Спасибо за танец, — продолжает она. Она сильнее прижимает кончики пальцев к моим губам, нежно целуя меня в щеку. Ее рука задерживается на шее чуть дольше, чем это было необходимо. Затем, с тяжелым вздохом она отстраняется от меня и уходит, оставив меня одного посреди танцпола.

Я стою там, наблюдая, как она исчезает в толпе. Что случилось? Ничего из происходящего не имеет смысла. Я сжимаю в ладонях голову, злость закипает внутри меня. На этом бы надо было остановиться.

— Микки! Подожди! — окликаю я. Сгибая руки в локтях, начинаю пробираться сквозь толпы людей. Когда я выбираюсь из толпы, она уже исчезает.


Глава 14


Дождь идет темным, тяжелым потоком. С неба резкие яркие полосы молний направляются к земле. День уже давно истек, уступив место ночи. Мурашки бегут по моей коже от холода, выдуваемого через кондиционер в машине. Или, может быть, от постоянного потока эмоций, что перегружают мою нервную систему. В любом случае мое тело дрожит. Я прислоняю голову к прохладному окну. Мои пальцы прослеживают путь дождевых капель, стекающих по стеклу по заданному созданным нашей поездкой ветром направлению.

Ни слезинки не роняю. За нас обоих это делает небо, источающее потоки дождя. На фестивале я держался так долго, как только мог, после ухода Маккензи. Она не вернулась. Никто, даже ее родители, не знал, куда она ушла. Многие пытались до нее дозвониться, но она не ответила. И я был вынужден терпеть все тревожные взгляды, что бросали на меня окружающие меня люди. Не будь все это таким грустным, я бы рассмеялся. Можно подумать, кто-то умер.

— Ты уверен, что с ним все в порядке? — Джаред интересуется у Гэвина. Как будто я не знаю, что они говорят обо мне. Я мысленно закатываю глаза, но от комментариев воздерживаюсь.

Я передал ключи Гэвину, чтобы он отвез нас обратно в отель. Он подумал, что я шучу, но я поперся на заднее сиденье и ему пришлось признать, что я очень серьезен. Вождение выглядит малопривлекательным для меня в данный момент. Сейчас бы лежать и ни о чем не думать. Поскорее бы вернуться в отель и утонуть в своих мыслях, и, может быть, в бутылке рома.

Выпить. Вот что мне нужно. Что-то, чтобыубить боль. Кто бы остается трезвым в данной ситуации? Я же не Маккензи. Зачем оставаться трезвым для себя? Окружающая действительность кажется намного лучше, если ты пьян. Вопрос в том, как мне избавиться от этих двух негодяев и где мне раздобыть бутылку? После всего того, что произошло, это единственное, что поможет мне пережить эту ночь.

Рядом со мной на сиденье валяется мой сотовый телефон. Никто, ни Гэвин, ни уж тем более Джаред, не знает, что я сделал единственную невообразимо трудную для меня вещь: я отправил Маккензи прощальное смс. Текст этой смс будет преследовать меня, наверное, до конца моей жизни.

Если уж она смогла расстаться со мной, то и я смогу. Это единственное, чем я утешаюсь.

Мой самый большой страх воплощается в жизнь. Маккензи ушла и никакая правда или любовь с моей стороны не вернут ее. Она взрослая девочка, ну а мне стоит научиться жить с этим. Я сделал свою лучшую попытку в жизни, но, видимо, лучшая попытка не оказалась действительно хорошей. И я не собираюсь умолять ее принять меня. Если она хочет уйти, что ж, пусть уходит, это ее право. Я бросался просить прощения в погоню за ней один раз, и она отвергла меня. Отвергла, так отвергла. Попрощаться навсегда — это мой единственный выход.

Она мне не отвечает, поэтому я воспринимаю ее молчание за ответ. Она позволяет мне уйти.

— Я не знаю, — нотки беспокойства в голосе моего брата с головой выдают его.

— В конце концов, может, не такая уж и хорошая идея пришла нам в головы.

Да ты просто гений! Да с чего ты взял? А... видимо, с того, что Маккензи снова оставила меня.

— Но ты же утверждал, что она готова к примирению? — нажимает Гэвин.

Джаред снимает шляпу и запускает пятерню в свои растрепанные волосы.

— Но так и было, Гэвин! Все, о чем она могла говорить в последнее время, так это как она соскучилась по нему и хотела его увидеть. Я не понимаю. Я помню время, когда она была с Нэйтом. Она почти угробила тогда свою жизнь. В этом нет никакого смысла.

Конечно, она зависла на Нэйте. Он не был таким идиотом, чтобы обрюхатить ее лучшую подругу. Я был большим дураком, что поверил, что мы можем преодолеть наше прошлое. Что наша любовь преодолеет все преграды.

Гэвин глядит на меня через плечо. Я остаюсь недвижим. Мои глаза пристально наблюдают за струйками воды, сбегающими по стеклу. Каждая капля начинается наполненной водой, но, когда скорость ветра соприкасается с ними, они становятся просто жалкими тенями себя прежних. Многим это нравится, как я чувствую.

— Может, произошло что-то такое, о чем мы не знаем. Дрю славится своим молчанием.

Да. Обвинить меня в том, что она ушла — замечательная мысль. Как будто я контролирую ее действия.

— Возможно, — заминается Джаред. — Я просто не знаю, что и думать.

Эти двое тут же замолкают, оставляя только шум мотора и звуки дождя, заполняющие эту странную тишину.

— Гэв? — начинает Джаред.

— Хм?

— Ключ от шкафчика в твоей комнате все еще у тебя?

О, да! Мой старый добрый друг алкоголь. Ну, теперь давайте заберем мое утешение куда подальше. Неужели они действительно думают, что захоти я напиться, они смогут остановить меня?

— Да, у меня. Но он ему не нужен, — отвечает Гэвин.

— Ты уверен?

Глубокий вздох вырывается у моего брата.

— Нет.

Джаред поворачивает голову, глядя в окно. Ни один из них не произносит ни слова, пока мы не добираемся до отеля.

Гэвин паркует машину рядом с отелем и выключает зажигание. Молодая пара идет к отелю перед бампером автомобиля. Мужская рука обвивается вокруг плеча женщины. Она прижимает голову к его груди, позволяя ему вести ее. Наблюдения за этой парой окончательно ломают меня. Весь мой контроль разлетается на миллион кусочков. Каждый нерв в моем теле наэлектризован от ярости и отчаяния. Вся эта поездка оказывается пустой тратой времени. Я приперся сюда за тридевять земель, а что в итоге? Она снова кидает меня.

Я изо всех сил стараюсь дышать. Крыша автомобиля давит на меня, как будто она свод пещеры. Нос мой раздувается от каждого вздоха. Я чувствую, как пульсируют жилки на шее и лбу.

— Черт! — кричу я, стараясь справиться со своими чувствами, бросаю машину с распахнутой дверцей и выскакиваю из нее.

— Дрю? — Гэвин пытается отстегнуть ремень безопасности. Он выскакивает почти следом за мной. — Дрю?! — зовёт он. — Поговори с нами, младший брат.

Дождь превращается всего лишь в морось. Я наклоняю голову назад, позволяя каплям влаги растекаться по своей коже. Я чувствую себя лучше, только промок. Тело ноет от желания выпить. Я почти ощущаю вкус рома на языке и в горле, как будто я уже сделал глоток этой живительной влаги, позволяя разогревать свои внутренности. Мне срочно нужно опалить язык, чтобы заглушить ярость и боль.

— Здесь не о чем говорить, — рычу я.

— Ерунда, — Джаред следом выскакивает из машины. — Ты держал все в тайне эти выходные, потому что нуждался в уединении, и мы с твоим братом подыгрывали тебе. Но это просто смешно. Так что произошло?

Я роняю голову на скрещенные руки, опершись на крышу машины над дверным проемом.

— Вы хотите знать, что произошло? Так я расскажу вам, — я глубоко вздыхаю. — Маккензи дала мне отставку. Она отказалась от меня два месяца назад, когда я так нуждался в ее поддержке, и сегодня она сделала то же самое. Вот что случилось!

— Дрю, это далеко не так. Поверь мне. Она просто расстроена, — говорит Джаред, захлопывая дверцу машины. — Дай ей время, тогда вы двое сможете поговорить.

Я хлопаю дверь, оглянувшись на Джареда.

— Время? — ору я. — Я давал ей время. Я устал давать ей время. Она вполне ясно озвучила свою позицию по этому вопросу, и я не собираюсь и дальше преследовать ее, — тошнотворная улыбка кривит мои губы.

— Ты должен быть счастлив, — сплёвываю я. — Ведь сейчас ты можешь вмешаться и спасти день. Этого ведь ты хотел, не так ли? Быть для нее героем?

Джаред шагает вперед, сжав челюсти.

— Эту реплику я спущу на тормозах, потому что ты расстроен.

Темное, какое-то извращенное хихиканье поднимается из глубины меня.

— Правда. Ты ведь знаешь, что хочешь рассчитаться со мной со времен нашей встречи. Не думаешь же ты, что я никогда не замечал твоих сжатых кулаков, стоило мне зайти на твою территорию. Ты хочешь ее и ненавидишь меня за то, что я ее получил.

— Дрю! Прекрати ты это, — Гэвин быстро подходит к задней части машины, готовый раскидать нас в разные стороны, если потребуется.

Лицом к лицу с Джаредом мы застываем напротив друг друга.

— Держись подальше от всего этого, Гэвин, — информирую я моего брата, засучивая рукава рубашки и собираясь надрать задницу этому дебилу.

Визг шин заставляет мои кулаки повременить со знакомством с челюстью Джареда. Все трое поворачиваются и обнаруживают серебристый «Приус», следующий через автостоянку прямым курсом к нам. Если бы я не был так зол, я бы рассмеялся. Кто бы мог подумать, что шины «Приуса» могут издавать такие звуки?! Из всего этого я могу подумать, что он едет вопреки законам физики.

Автомобиль влетает на соседнее место. Нам с Джаредом приходится потесниться. Водитель так бьет по тормозам, что машина замирает на месте. Едва только она останавливается, Маккензи вылетает из машины, громыхнув дверцей.

Маккензи последняя, кого я ожидал увидеть сегодня вечером. Но вопреки всему она стоит здесь, облитая призрачным лунным светом. Ее гнев прорывается наружу и некогда счастливое лицо прорезают гримасы ярости. Исчез восхитительный наряд, в котором она была на фестивале. Его место заменяют джинсовые шортики и белая майка. В руке она что-то крепко сжимает. Что, я не могу разглядеть.

Она поочередно оглядывает нас, потом снова Гэвина и Джареда. Поставив руки на бедра, говорит:

— Гэвин, Джаред, немедленно уйдите отсюда. Идите в отель.

Джаред шагает вперед с вытянутыми руками:

— Маккензи, подожди. Ты расстроена. Сначала успокойся.

Маккензи тычет указательным пальцем в грудь Джареда:

— Не смей говорить мне успокоиться. Это касается только меня и Дрю. Иди внутрь.

Я стою там, разинув рот от изумления. Это женщина не моя Маккензи. Женщина, которую я знаю, всегда старается сохранять спокойствие. Эта же скорее напоминает фурию, злобную, дикую и вышедшую из-под контроля. Яд попадает ей на язык, огонь расцветает в глазах. Короче говоря, она в бешенстве.

Подожди-ка! С чего это ей злиться? Единственным, кто имеет право злиться, это я. Она ведь оставляет меня снова. Мой гнев прорывается наружу, сильнее и гораздо яростнее, чем раньше. У нее нет повода реагировать подобным образом. Это правда, что я причинил ей боль беременностью Оливии, но ведь это не я оставляю ее. Я приложил массу усилий, посылая ей эти чертовы вазы с цветами, да еще и прилетел сюда, как последний дурак, в надежде на примирение. И она имела наглость разозлиться на меня? Не в этот раз. Сегодня я этого не потерплю!

Гэвин отступает назад, хватая Джареда за руку:

— Да ладно, Джаред. Давай оставим их одних, — сколько иронии скользит в его голосе.

Джаред мнется. Я кладу руку на его плечо, сильно сжимая:

— Иди наверх с Гэвином. Я справлюсь с этим.

Джаред склоняет голову, плотно сжав брови:

— Если мы вам понадобимся...

— Так теперь вы друзья, — Маккензи права: всего несколько минут назад я порывался выбить дерьмо из Джареда. А теперь он предлагает свою помощь.

— Я знаю, — заверяю я его.

Джаред напяливает шляпу и поворачивается к Маккензи.

— То же касается и тебя, — повторяет он.

— Да иди уже! — кричит она, кивая в сторону отеля. Джаред вздыхает и отправляется следом за Гэвином.

Как только они скрываются из виду, Маккензи влепляет мне пощечину. Треск от удара ее руки по моему лицу разносится по всей округе. Звучит как раскат грома. Странная дрожь пробегает вдоль позвоночника, когда ее ладонь соприкасается с моим лицом. Никогда еще столько эмоций разом не захлестывали меня. Злость на нее переплелась с обидой и яростью. Я ненавижу эти чувства и ее за то, что она заставляет меня испытывать их. Между тем уйти сейчас однозначно означает перестать дышать.

Ее тело исторгает волны гнева. Мои глаза пробегаются по всей ее фигуре, останавливаясь на кулаке. В нем было что-то, но из-за темноты я не видел, что именно.

— Какого черта с тобой случилось? — орет она.

Я отшатываюсь и прижимаю руку к лицу. Ощущение жгучей боли, распространяющееся по моему лицу: я уверен, что на щеке остался отпечаток ее кулака. Я растираю щеку ладонью, медленно подвигав челюстью в разные стороны.

— Со мной что не так? Это что, блять, случилось с тобой?

Молнии прорезают почерневшее небо. Огромные капли дождя устремляются вниз, к земле. Маккензи моргает несколько раз, пытаясь сбросить капли воды с ресниц. В другое время я бы смог расценить ситуацию как очень эротичную. Ведь намокшая одежда Маккензи плотно облепляет ее тело. Особенно мокрая футболка. Но сейчас я так не могу сказать.

— Всё потому что ты, тупой ублюдок, — вновь орет она, бросая мне темный предмет. Я едва успеваю перехватить его, бросившись в сторону. — Забери его! Он мне не нужен, — мой взгляд падает на предмет, мгновенно распознав черную бархатную коробочку из-под ожерелья из ее тумбочки.

Я смотрю на коробку с тревогой.

— Отлично, — отвечаю я, пихая ее в карман. — Это все, чего ты хочешь?

Маккензи вытирает воду с глаз.

— Да! Это все.

Она могла бы ударить меня снова. Мне стало бы легче. Потому что боль, которую причиняют три таких коротких, маленьких слова оказывается непереносимой. Я хочу крикнуть ей, чтобы она снова вдарила мне, для облегчения моей боли, но не произношу ни слова. Потому что все между нами становится кончено.

В этот момент я счастлив, что дождь скрывает слезы, стекающие по моему лицу, которые я не могу уже контролировать.

— Ладно, — отзываюсь я.

— Ладно, — повторяет она.

Я потираю рукой лицо, стирая воду с глаз. Боль никуда не уходит, но эта боль — ничто, по сравнению с агонией моего разбившегося сердца. Вот и настает время отпустить все. Я выпячиваю грудь так прямо, как будто кол застрял в моей спине, и произношу два таких коротких слова, которые рушат мой мир:

— Прощай, Маккензи!

Вкус горечи разливается по моему языку. Не успеваю я произнести эти слова, как мне тут же хочется взять их обратно. Но что сделано, то сделано. Ничего уже не вернуть. Я поворачиваюсь и направляюсь к тротуару, двигаясь по направлению к отелю.

— Так это все? Все, что ты хочешь мне сказать после отправки того поросячьего сообщения? Прощай?

Я останавливаюсь и стою к ней спиной. Нет сил сейчас смотреть ей в лицо. Не сейчас, когда я внутри разваливаюсь на части. Я пожимаю одним плечом:

— А ты что-то еще хотела услышать?

Она фыркает:

— Ничего. Уже ничего.

Я поднимаюсь на тротуар. Каждый шаг дается мне с трудом. Такое чувство, что моя обувь весит центнер.

— Да знаешь, что. Просто уходи. Это у тебя лучше всего получается, — заявляет она.

Я останавливаюсь как вкопанный, застыв на месте. Вся боль, которую она причиняет, гнев, что отказывается утихать, глубокое отчаяние от чувства неимоверного одиночества вдали от нее выливается в приступ неконтролируемой ярости. Я поворачиваюсь на пятке, вдавив каблук в асфальт. Отталкиваясь от тротуара, я подхожу к ней, сокращая расстояние между нами. Наклонившись вперед, я показываю ей свое истинное лицо в данную минуту. Глядя ей в глаза, я хочу ненавидеть ее. Я должен возненавидеть ее, но, глядя в ее глаза так близко, любовь затапливает меня. Но все же гнев сейчас более сильная эмоция, испытываемая мной:

— Да как ты смеешь? — выплевываю я. — Я никогда не убегал от нас, Маккензи Эванс! Никогда! Ты, единственная, кто это сделал. Ты боишься любить меня. Ну а я устал бегать за тобой. Я не могу так больше! Ты хочешь вычеркнуть меня из своей жизни, ну так, пожалуйста.

Она прижимает ладонь ко рту:

— Я оставила тебя? — переспрашивает она. — Так ты думаешь, это я виновата?

Я провожу рукой вокруг, показывая на огромный пустырь, находящийся в Амарилло, штат Техас:

— Мы здесь, не так ли? И это явно не Флорида.

— Скажи мне кое-что, Дрю, — едва слышно шепчет она.

— Что? — рычу я, ударяя руками по бедрам.

Её большие голубые глаза поднимаются, чтобы встретиться со мной взглядом. Буря вокруг нас такая же, что бушует сейчас в ее глазах.

— Ответь мне на один вопрос: зачем ты вообще сюда приехал?

— Я думал, это и так очевидно. Я приехал, чтобы вернуть тебя назад.

Она качает головой.

— Другими словами, ты не мог допустить и мысли о потере. Великий Эндрю Вайз не может проиграть!

Я делаю шаг назад, слишком ошеломленный ее отповедью. Так вот каким она видит меня. Мне становится дурно.

— Я... хм... вау! — вздрогнув, я запускаю пятерню в свою и без того растрепанную шевелюру. — Так вот во что ты в действительности веришь? Что ты какой-то приз для меня?

— А разве нет?

— Абсолютно нет, — мой ответ следует быстро и точно.

— Во что же я должна верить, Энди? Ты обвиняешь меня в попытке бегства, когда ты сам бросаешь меня.

— Извини, что ты сказала? — но это невозможно. Я никогда не бросал ее. Она это всё, в чем я нуждаюсь. Что заставляет её думать, что я оставил ее? Я закрываю глаза, пытаясь осмыслить ее слова. — Когда это я оставил тебя? — она качает головой, как если бы я поглупел настолько, чтобы перестать понимать происходящее.

— Так скажи мне, Маккензи? — прошу я. — Когда это я оставил тебя? — в моем голосе прорывается злость.

Маккензи прикусывает нижнюю губу, покачивая головой терпеливо.

— Это больше не имеет значения.

— Но это важно для меня.

Маккензи вонзает пальцы во влажные волосы, отодвигая их с лица.

— Ты помнишь тот вечер, когда Лив рассказала нам о ребенке? Ты оставил меня там, Энди, одну. Я была вынуждена утешать ее, пока она горевала посреди ресторана. Мне приходилось выслушивать ее, когда весь мой мир рушился вокруг меня. Но я делала это для тебя. Потом в течение целой недели я пыталась дозвониться до тебя и отправляла тебе сообщения. Я подумала, что тебе нужно время и свободное пространство, но, когда ты назвал меня Лив, я поняла, что ты прощаешься со мной. Пришлось отправить тебе прощальное смс. Лишь оно заставило тебя ко мне примчаться.

Как это ни странно, я могу ее понять. Мне ведь понадобилось написать ей прощальное смс, чтобы она пришла ко мне сегодня. Я не знаю, что на это ответить. Ничего нельзя возразить. Извинений недостаточно. Все это время я думал, что она оставила меня, потому что залетела Оливия. Но мне, ни единого разу не пришло в голову, что мои действия она расценит как попытка оставить ее. Чего она не понимает, так это то, что я никогда ее не оставлю. Из-за новости о ребенке я вернулся к своим старым привычкам. Как мне заставить ее понять последствия от новости Оливии? Она ведь не просто разрушила мои планы на Маккензи, она еще и отправила меня обратно в пучину отчаяния, из которой я с таким трудом карабкался столько лет.

— Все не так, как ты думаешь, — отвечаю я.

— Нет? Тогда ты почему смылся сегодня утром? Ведь ты пообещал мне остаться. И тут я обнаруживаю, что тебя и след простыл. Это ведь не Джеки открыла мне, что я так боялась сегодняшнего утра. Это было ее знакомство с нами. И тут — бац! — декламирует она. — Я знала, что будет большой ошибкой спать с тобой прошлой ночью. Но я не знала, насколько. Просто, я подумала, если мы проведем время вместе, мы все выясним. Это была откровенная глупость с моей стороны.

Она двигается к дверце автомобиля, положив руку на ручку:

— Возможно, ты и прав. Все мы когда-нибудь причиняем друг другу боль. Наверное, мы просто не подходим друг другу.

— Ты неправильно думаешь, — тупо повторяю я снова.

Есть несколько вещей, о которых я знаю и в которых полностью уверен в этой жизни. Первое: правда всегда тяжела. Второе, ложь неизменно выплывает наружу. И третье, как бы быстро человек не убегал от своего прошлого, оно все равно настигает. Мое прошлое, наконец, настигло меня.

— Я собираюсь уйти, Дрю. Безопасного тебе полета до Бостона, — она протягивает руку.

Мое сердце застревает где-то в горле. Горе мое такое огромное, что может целиком затопить меня.

— Ты не понимаешь. Я ушел не от тебя. Я ушел от нее. Мне пришлось уйти от нее, — слезы градом текут из глаз. Это как раз тот момент, которого я ожидал с таким ужасом. Я ведь знал, что он неизбежно настанет. Но я никак не ожидал, что он будет таким.

Маккензи наклоняет голову вбок. Решимость уйти от меня ясно читается на ее лице:

— Уйти от кого? От Оливии?

Я прикрываю лицо руками. Рыдания прорываются из груди. Я ненавижу плакать, но держаться больше нет сил.

Маккензи берется за мои запястья, отстраняя руки подальше от лица:

— Что ты скрываешь от меня, Энди?

Слова вырываются прежде, чем я успеваю их обдумать.

— Я не тот, кем ты меня считаешь. Я сделал кое-что ужасное в своей жизни, и, боюсь, если ты узнаешь об этом, ты меня возненавидишь.

Маккензи несколько раз моргает в замешательстве.

— Да что ты натворил?

Дрожащие нотки сквозят в моем голосе, пока я говорю:

— Я убил свою дочь.

Всполошившись, Маккензи выпускает мои руки и отходит от меня.

— Ты — что? — переспрашивает она. Страх заменяет злость в ее глазах. Впервые она видит перед собой меня, реального, монстра, каким я являюсь. — Ты ведь ничем не навредил Оливии? О, Боже. Я знаю, что ты не очень обрадовался беременности Оливии, но никогда не думала...

Я хватаю Маккензи за руку. Она делает судорожные, безуспешные попытки освободиться.

— Нет. С Оливией и ее ребенком все в порядке. Я говорю о другом.

Маккензи расслабляется и прекращает безуспешные попытки вырваться.

— Ох. Ну, тогда ладно. Хотя не понимаю, о чем ты говоришь, — ее замешательство отчетливо сквозит в голосе.

Я глубоко вздыхаю и отпускаю ее.

— Не можем ли мы зайти внутрь? Это довольно долгая история и я хочу рассказать ее тебе наедине.

Она оглядывается вокруг и видит детей, выходящих из клуба «Пятница». Мои страдальческие глаза встречаются с ее. Я вижу, как она обдумывает сказанные мною слова. Миллион мыслей сразу проходит через ее голову. Мне думается, что она сомневается, ослышалась ли она, когда я говорил о ребенке. Нужно все же закончить разговор.

Пока мы ссорились и выясняли отношения, дождь заканчивается. Теперь под порывами ветра только капельки влаги падают с листвы деревьев. Мы молча стоим в прохладной ночи, пока Маккензи принимает решение, дать ли мне еще один шанс. Это не займет много времени. Она осторожно прижимает пальцы к уголкам моих глаз. Что бы она ни собиралась найти в них, я уверен: она находит это. Она выпускает мое лицо и говорит:

— Ладно. Пойдем внутрь.


Глава 15


Внутри гостиничного номера я снимаю очки вместе с рубашкой, бросив их на комод. Зайдя в ванную, хватаю два полотенца для нас обоих. Когда я возвращаюсь, она все еще стоит возле закрытой двери, мокрая и дрожащая. Она прижимает руки к себе, осматриваясь в комнате.

— Ты можешь пройти, — вежливо приглашаю я, протягивая ей полотенце.

— О, спасибо, — она берет протянутое полотенце и начинает промокать лицо, руки, грудь. Даже оттуда, где я стою, я наблюдаю, как ее кожа в вытертых местах покрывается пупырышками. Мои глаза следуют за полотенцем, которым она вытирает грудь. Понимая, куда я смотрю, я стараюсь побыстрее отвести взгляд. — Нам нужно тебя переодеть, — добавляю я.

Ее неподвижные голубые глаза тщательно изучают меня.

— Прошу прощения?

Вытирая полотенцем голову, я останавливаюсь, вытаращив глаза.

— Да не то, что ты подумала, Микки. Я имею в виду, что тебе нужно переодеться, пока ты не простыла. Блин. Да за кого же ты меня принимаешь? За неандертальца, что ли?

Ее губы дергаются в злобной ухмылке.

— Да.

—Да ладно, — стону я, указывая пальцем в сторону ванной. — На стойке найдешь футболку и старые фланелевые штаны, которые ты дала мне в прошлый раз. Надень их и повесь мокрую одежду на карниз, чтобы просохла.

— Не подглядывай, — дразнит она, проходя мимо меня.

Мое тело выпрямляется. Я салютую тремя пальцами в воздухе.

— Честное скаутское.

— Никогда бы не подумала, что ты был скаутом, — она передергивает плечиками. — Скоро вернусь.

Дверь в ванную захлопывается, оставляя меня одного в гостиничном номере.

— Не торопись, — шепчу я в пустоту комнаты.

Пока Маккензи переодевается, я скидываю с себя мокрую одежду. Перед этим я тщательно проверяю карманы и вытаскиваю на тумбочку все их содержимое. Содержимым оказывается новый сотовый телефон. Слава Богу, он оказывается исправен. Гэвин навряд ли понял бы меня, если бы компании в течение сорока восьми часов пришлось бы покупать мне новый сотовый снова. Тем не менее коробка из-под «Тиффани и К» промокла. Вздохнув, я кладу ее на туалетный столик. Отбросив свою промокшую одежду в сторону, я быстро обтираюсь и натягиваю на себя футболку и пижамные штаны.

В тишине комнаты я слышу, как Маккензи моется в ванной. Я усаживаюсь на кровать, скрещивая ноги и прислоняюсь спиной к спинке кровати. Закрыв глаза, я начинаю размышлять, что буду делать тогда, когда приоткрою завесу семейной тайны и как буду оправдываться перед отцом, когда он все это обнаружит.

Задумавшись, я и не замечаю, что прекратился шум воды, и дверь в ванную открывается.

— Энди?

Я распахиваю глаза и поднимаюсь с кровати. Микки стоит в комнате в одежде, которую я оставил на стойке в ванной после вчерашнего. Одежда висит на ее стройной фигуре и видеть Маккензи в том, что еще вчера носил я сам, вызывает приятные воспоминания о том времени, когда мы были вместе. Мы были так счастливы. Как могло произойти, что все пошло наперекосяк? У нас ведь была мечта, и эта мечта обернулась кошмаром. Кошмаром, из объятий которого я не могу выбраться. Тем кошмаром, который цепляет за собой все мои другие кошмары, поднимая их на поверхность, заставляя переживать их снова и снова, когда я так стараюсь забыть обо всем.

— Ну и долго ты будешь стоять там? — спрашиваю я, поглаживая пустое место рядом с собой на кровати.

Маккензи колеблется. Она пришла ни за чем, даже ее руки скрещиваются на груди. Ее глаза мечутся к двери, потом обратно на меня, как будто борясь с ее решением остаться. Я почти ожидаю, что она попытается спастись бегством.

— Совсем недолго, — отвечает она, плюхаясь на кровать. Правда, на изрядном расстоянии от меня. Я не виню ее за ее волнение. Я, наверное, давно бы сбежал через дверь, если бы был в ее положении.

— Вот и хорошо, — бормочу я.

Она кладет руку в пустое пространство между нами, слегка подвигая ее в сторону меня. Я протягиваюсь через пропасть и беру ее за руку. Это очень милый и теплый жест. Я сплетаю наши пальцы, держа ее крепко. Часть меня надеется, что это удержит ее от побега, когда через несколько мгновений она узнает всю правду. Я бы скрыл от нее эту правду. Честным будет признаться, что и себе-то я не говорю всей правды. Вот чем является бутылка для меня. Она удерживает меня от воспоминаний, каким чудовищем я был когда-то.

Я поворачиваю голову, чтобы прочесть выражение ее лица. Странно, никакого злорадства. Только беспокойство, немного страха и растерянности.

— Пора начать, наверное, — я решаю прервать молчание.

Она сжимает мою руку, потом отпускает.

— Поговори со мной, Энди. Расскажи мне, что ты имел в виду там, внизу?

Тяжело вдыхая воздух, я пытаюсь остановить слезы, обжигающие уголки моих глаз. Маккензи чуть наклоняется и прижимает ладонь к моей щеке. Я трусь об нее, закрыв глаза, позволяя воспоминаниям всплывать в памяти. Грудь саднит боль моего прошлого. Все эмоции, которые я так старательно пытался прятать от себя последние семь лет, хлынули из меня неудержимым потоком.

— Не знаю даже, с чего начать?!

Маккензи опускает руку и подвигается немного ближе ко мне.

— Лучшее место, чтобы начать, как правило, вначале, — говорит она со смешком.

— Да... Наверное, ты права, — вздыхаю я, ища в себе силы открыть неприглядную правду. — Это началось около десяти лет назад. Я учился на последнем курсе в Гарварде. Мы с соседом по комнате, Эйденом Райтом, делали все возможное, чтобы избежать рождественских вечеринок, которые устраивали наши родители каждый год. Они так надеялись, что мы сойдемся с кем-нибудь из девчонок, поэтому нас каждый раз осаждали просто толпы родственников и друзей.

— В любом случае, — я вздыхаю и продолжаю, — Эйден и я тусовались в нашей комнате с его тогдашней пассией. Мне нужно было уйти, потому что им хотелось побыть вдвоем. Мне нужно было уйти. У меня был абонемент с некоторых пор, и мне хотелось посмотреть на игры «Патриотов».

— Футбол, — зарычала Маккензи.

— Как могло получиться, что ты из Техаса и вдруг не любишь футбол?

— Потому что футбол — сплошная скука. У них постоянно какие-то остановки, задержки, и зачастую все решено еще до начала игры. То ли дело хоккей. Игра настоящих мужчин, с брызгами крови на стене или где парня вполне могут избить хоккейной клюшкой.

— Футбол все же не так скучен, милая.

Она гладит мою щеку и пересаживается на середину кровати, подтянув колени к груди. Я откидываюсь назад и удобно располагаюсь на спинке кровати. Одна нога свисает вниз, а другая аккуратно себе отдыхает, вытянутая вдоль всей кровати.

— Да. Да. Так что ты хотел рассказать? — она кладет подбородок себе на колени.

Я стучу по губам, делая вид, что задумываюсь.

— А... Да, — говорю, щелкая пальцами. — Игры «Патриотов». Итак, в любом случае, мне нужно было попасть на стадион в тот день. Я никогда не забуду тот день. Он весь был пропитан духом Рождества. Свежая пороша рассыпалась по земле и почти у каждой двери была рождественская елка. Было очень холодно, в перерыве я просто замерзал. Я отправился в бар, чтобы выпить кофе, и как раз собирался сделать заказ, когда услышал женский плач и выкрикивание чьего-то имени. Она была красива и расстроена. Видеть ее расстроенной было ударом по моему сердцу.

— Всегда герой, — бормочет Маккензи.

— Не всегда, — признаюсь я, а потом продолжаю. — Я спросил ее, что случилось. Она сказал мне, что потеряла своего маленького племянника, Джека. Он сбежал, когда они остановились, чтобы заказать какао. Ему на тот момент было всего четыре. Я успокоил ее, говоря, что мы быстро его отыщем, и предупредил офицера полиции о сложившейся ситуации. Она показала нам фотографию мальчика и начался безумный поиск. Примерно через десять минут я обнаружил его стоящим перед продавцом футболок и увлеченно разглядывающим одну из них.

— О, это так мило, — воркует Маккензи.

— Я никогда не забуду облегчения, отразившегося в ее глазах, когда я вернул мальчика ей. Она поблагодарила меня за помощь и представилась. Ее именем было Ребекка Слоун. Я был поражен.

При мысли о Ребекке и том дне меня тошнит. Такая сладкая память вскоре будет испорчена другими воспоминаниями, более болезненными. При мысли об этом мне хочется выпить, но Маккензи своей чудесной улыбкой поощряет меня рассказывать дальше.

— Толпа начала расходиться. Перерыв закончился. Не знаю, что меня дернуло спросить ее, не сходит ли она со мной куда-нибудь. Я думал, что выиграл в лотерею, когда она согласилась, и стал искать ручку. Я обыскивал свое пальто, как сумасшедший. Я ведь был студентом, и эта письменная принадлежность всегда была у меня в неограниченном количестве. Когда, наконец, нашел, она протянула перчатку. Я повертел ее в ладони и записал ее номер.

Я прикасаюсь к своей левой руке, где много лет назад Ребекка написала свое имя и адрес.

— После того, как она и Джек вернулись на свои места, я возвратился и купил майку, которой любовался Джек. Я не мог сопротивляться. Он был милым парнишкой с пропеллером в одном месте. Беспроигрышно для малыша. Плюс ко всему у него имелась весьма горячая тетушка. Точка кипения для меня.

Маккензи откидывается на спинку, вытягивает ноги и, поболтав ими в воздухе, смеется:

— Отличный ход, Вайз.

Я хватаю ее за ногу, предотвращая от падения назад. Она вытягивает ноги на меня и улыбается.

— Что я могу сказать? Мне нравится баловать милых дам, — мои глаза остановились на комоде, где лежала шкатулка Маккензи. В зеркале я поймал взгляд Маккензи, смотрящую в том же направлении.

Печальная улыбка играет на ее лице, когда девушка касается меня кончиками пальцев.

— Я так понимаю, ты позвонил ей?

— Лучше, — хмыкаю, — я нашел, где она обитала.

Маккензи открывает рот и ахает в девичьем хихиканье:

— Да ни в жизнь!?

Я двигаю бровями вверх-вниз, придавая ими комизма:

— Так и есть. Это было не очень легко, но у меня была миссия. Я решил, что она должна быть поблизости от того места, где я сидел. Итак, я отправился вверх и вниз по проходам и, в конце концов, обнаружил ее. Джек забился под одеяло в трех рядах от меня. Когда я позвал его по имени, он уставился на меня карими глазами и тупейшей ухмылкой. Он скинул одеяло, соскочил с колен Ребекки и прицепился ко мне. Мне удалось отвертеться от его объятий, но шапочка из джерси слетела с его головы. Шапка была ему не по размеру, но он был к ней очень привязан, — я делаю паузу, чтобы передохнуть. Рассказывая эту историю, я презираю себя. Наши отношения с Ребеккой начинались так невинно. Кто мог предположить тогда, чем все закончится.

— Так что же произошло дальше? — подгоняет Маккензи. Она откидывается на локти назад.

Я принимаюсь теребить уголок одеяла, вытягивая нитки.

— Ребекка подошла ко мне и еще раз поблагодарила меня. Она рассказала, что они с Джеком прячутся от семейных разборок, когда между нами продолжился разговор. Она думала, что и я делаю нечто подобное. Ненамного позже я узнал, что родители Джека были в состоянии развода. И наше знакомство пришлось как раз на момент боевых действий в семье Слоун.

Маккензи хмурит брови, ее губы сжимаются. Она скрещивает лодыжки с моими бедрами.

— Это ужасно.

— Но так и было. Но в ту ночь мы не досмотрели игру до конца. Я позвал их с Джеком на ужин, потому что стало ужасно холодно. Мы отыскали одно теплое местечко. Если честно, в тот вечер для меня возник более интересный повод, чем игра.

В моем желудке начинает подниматься желчь. Я сглатываю металлический привкус во рту. Сейчас так спокойно сидеть рядом с Маккензи. Она не пытается убежать от меня. Не хочу снова потерять ее. Но, обманывая, ты всегда знаешь, что правда все равно откроется. Рано или позже.

Я заставляю себя продолжить:

— Влюбиться в нее было довольно несложно. Никогда в своей жизни я не чувствовал себя подобным образом с другим человеком. Вскоре мы стали жить вместе, что выводило из себя моего отца, но, видимо, не достаточно сильно, как тогда, когда мы объявили, что помолвлены.

— Вау! Постой! — Маккензи плещет руками. — Так вы поженились?

Я скрещиваю пальцы, опустив взгляд на них.

— Мы поженились вскоре после того, как я окончил Гарвард. Отец был в ярости. Он даже грозился отказать мне в трудоустройстве на фирме Вайзов и оповестить Ассоциацию. Конечно, мы оба знали, что он так не поступит. Фирма его детище и наше наследие. Он никогда не сделает ничего, чтобы запятнать наследие.

Маккензи качает головой в изумлении.

— Я не могу поверить, что ты был женат и ничего не рассказал мне, — она садится, выпрямившись, притягивая ноги к груди. Хмурится, размышляя над тем, что я ей рассказываю. — Итак, — начинает она, предлагая мне продолжить. — Как все это связано с твоим уходом и с тем, что ты сказал мне на стоянке?

Я сажусь, повернувшись к ней корпусом, поджав ноги в индийском стиле.

— Это все дальше. Ты ведь хотела услышать все с самого начала.

Уголки ее губ дергаются в слабом подобии улыбки.

— И правда. Извини, что прервала.

— Да ладно, — шепчу я, откинувшись назад и вытянув руки. Я продолжаю:

— Сначала мы были очень счастливы. Ровно до тех пор, пока не узнали, что она беременна, — приходится подавить рыдание, готовое обогнать мои слова. Все равно я не могу избавиться от того, что сделал, и неважно, насколько сильно отец прикрыл меня.

Приходится вытереть слезы, стекающие по моему лицу. Стыдно. Я закрываю лицо. Когда сталкиваешься с демонами прошлого, всегда непросто. Маккензи подается вперед и убирает мои руки от лица.

— Что произошло, Энди? — зовет она.

Ссутулив плечи, я отворачиваюсь. Слезы текут более свободно. Теперь я уже не пытаюсь их сдерживать. Плотина в моей душе прорвалась и нет никаких сил остановить поток. Слова бессвязно льются изо рта в потоке признаний.

— Это произошло в конце февраля. Ребекка перехаживала два дня и чувствовала себя совершенно несчастной. Я допоздна засиживался в офисе, пытаясь наверстать время, так как я хотел взять отпуск после рождения ребенка. Отец подарил мне папку для старшего юриста. Я никому не говорил, что совершенно не готов взять на себя такую нагрузку. Я пытался бороться с этим.

Гордость взяла верх. Я положил слишком много времени на дела и в связи с этим мой брак затрещал по швам. Мой отец должен был лучше подумать, прежде чем назначать меня старшим юристом. Но, видимо, он хотел заставить меня бороться. Сейчас я это понимаю. Назначая меня, он наказывал меня за неповиновение. Чего он не мог предугадать, так это моего желания доказать, что он ошибался, ему и всем остальным, кто еще сомневался. Я должен был доказать, что столь же хорош и достоин имени, которое ношу.

Я никогда не забуду ту ночь. Никогда за всю свою жизнь. Я был вдали много дней, разгребая те дела, и на сон мне оставалось лишь часа три. Отношения между мной и Ребеккой становились все более напряженными. Я бы предположил, что это случилось из-за моего столь долгого отсутствия. Мы пришли на день рождения Гэвина в дом моих родителей. Между тем мой отец был в редкой форме недовольства качеством моей работы. Такое чувство, что я стоял перед выбором между Эйденом и Ребеккой всю ту ночь. И я выпил. Ну, может, стаканчика два, — холодный смех вырывается сквозь поток слез. — Тогда еще я мог справиться со своим пристрастием к алкоголю. По крайней мере, я так думал.

Слова плавно льются. Неважно, как сильно я пытаюсь остановить рыдания, они становятся все безудержнее.

— К концу ночи я был таким измотанным и расстроенным, — я молчу. Всхлипы сотрясают мое тело, как и все, что почти в течение семи лет я пытаюсь скрыть. — Я не должен был садиться за руль в ту ночь, — закрываю глаза. Ужасно как их жгло непролитыми слезами. В своей голове мне все виделось настолько ясно, как будто произошло только вчера. — Пока мы ехали домой, я сказал Ребекке, что опять оставлю ее одну и поеду в офис. Было очень поздно, но столько дел нужно было еще переделать. Она взорвалась. Она обвинила меня в измене. Она кричала, что больше неинтересна мне, потому что толстая и беременна. Я пытался объяснить ей, какое сейчас на меня оказывается давление, но она не хотела меня слушать.

Каждый волосок на моем теле топорщится из-за воспоминаний и той боли, которую они причиняют. Я наклоняю голову к груди, сглатывая слезы, бегущие по губам. Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но получаются лишь короткие всхлипы. И я утешаю себя тем, что вообще могу дышать, хотя боль так велика, что лучше бы и не дышать вовсе.

— Я помню, как орал на нее, говорил, что никогда не изменю ей, что все, что я делаю, это для нее и ребенка. В ее словах было столько яда. Мы дрались раньше, но она никогда не пыталась унизить меня до глубины души. Когда я убедил ее, что у меня нет ни с кем романа, она заявила, что спала с Эйденом последние восемь месяцев.

Ее слова эхом проносятся у меня в голове.

— Она сказала, что, раз меня все время не было дома, она нашла отличного парня, чтобы потрахаться. Этим парнем оказался Эйден и секс с ним вышел отличным.

Маккензи прижимает обе руки ко рту, сдерживая всхлипы:

— О, Боже, нет!

Я киваю, закусив нижнюю губу. Как же тяжко. Боль сильнее по сравнению с разрывающим грудную клетку надрывом. Я закрываю глаза, вновь переживая тот вечер:

— Мы так орали друг на друга, отбросив всяческие приличия, что я и не заметил, когда нас вынесло на встречную полосу. Асфальт был совершенно скользким после дождя. Очнулся я только когда раздался гудок грузовика, летящего на встречу.

Образы той ночи с ужасающей реалистичностью проносятся перед глазами. Визг шин. Крики Ребекки. А потом — чернота.

— Меня занесло, — восклицаю я, — и я потерял контроль. Это последнее, что я помню до того, как пришел в себя. Огни вспыхивали вокруг меня. Ужасный надсадный рев сирены пронзил мои уши. Врач пыталась разговаривать со мной, но я ничего не слышал. Все, что меня волновало на тот момент, это Ребекка и ребенок. Я повернул голову и увидел ее рядом в кресле без сознания. Я орал на врачей, чтобы забыли обо мне и сосредоточили все внимание на ней, — я начинаю раскачиваться взад и вперед. Воспоминания не дают спокойно усидеть на месте.

Маккензи сидит словно парализованная. В шоке после моих слов, если я верно вижу через свои залитые слезами глаза.

— Дальше нас отвезли в травмпункт, где моя милая маленькая девочка вошла в этот мир. Но вместо того, чтобы радоваться ее рождению, мне пришлось скорбеть о ней из-за ее смерти.

Каждое произнесенное слово, словно ножом разрезает грудь, бередя старые раны. Я пытаюсь стереть тыльной стороной ладони слезы с лица. Достоинство кончилось напрочь. Я не могу смотреть на Маккензи. Даже если бы и смог, то не разгляжу её за потоком льющихся слез. Мое тело сотрясают рыдания, рвущиеся из моей груди. Моя сладкая девочка ушла из-за меня. Маккензи кладет руку мне на ладонь. Я поворачиваю ладонь вверх, переплетая наши пальцы. Ее прикосновение должно было успокоить меня, но в том состоянии горя и отчаяния, в котором я сейчас нахожусь, успокоиться крайне сложно.

— Они вручили мне ее бездыханное тельце. Она была завернута в какое-то розовое одеяльце. Она была такой крошечной. Такой красивой. Я помню, как держал ее на руках в первый и в последний раз. Она была настолько беленькой, что даже видны были залысины. Ее маленькие глазки были закрыты. Казалось, она просто спит, — я задыхаюсь от горя при воспоминании образа моей девочки у себя в голове. — Она была маленьким ангелом, посланным специально для меня, с такими совершенными ручками и ножками. И я убил ее.

— Это все твоя вина! Ты убил ее! Меня тошнит от тебя! Я ненавижу тебя! Ты убил нашего ребенка, ублюдок! Ты ничем не лучше своего отца! — слова Ребекки сворачивают кровь до сих пор.

— Я не видел ничего вокруг, кроме маленькой девочки у себя на руках. Мир обезумел вокруг меня, но это не имело никакого значения. Там были только я и Отэм. Я смутно помню, но, кажется, Ребекка орала медсестре, чтобы она забрала у меня ребенка, что я не заслуживаю даже прикасаться к ней, не то, что держать. Когда, наконец, медсестра забрала ее из моих рук, я рассыпался по полу лужей слез. Все мои надежды и мечты рухнули вместе с той маленькой девочкой и некого было винить, кроме себя.

Горе застревает в горле, душа меня, мешая мне дышать.

— Это должен был быть я, Микки, — хриплю я, почти свернувшись в кокон в агонии. Кулаки врезаются в матрас. Ненависть к себе обрушивается на меня. — Я должен был умереть в ту ночь, не она. Это я был тем, кто выпил и не обращал внимания на дорогу. Я проведу остаток своей жалкой жизни, пытаясь сделать что-то хорошее, но правда в том, что я почти ничего не могу сделать. Ничего не могу, чтобы вернуть мою девочку к жизни, — я останавливаюсь. Легкие растягиваются под глубокий всхлип и становится нечем дышать.

Маккензи порывисто обнимает меня, утягивая в свои теплые объятия.

— Ты не можешь винить себя за это, Энди, — я хочу успокоить ее, но не могу позволить. Она должна возненавидеть меня. Я заслуживаю ее ненависть. Я и сам ненавижу то чудовище, которым я был.

Я вскакиваю с кровати, стараясь держаться подальше от нее.

— Разве ты не видишь? — я машу руками в воздухе, переходя на крик. — Я не заслуживаю твоей симпатии. Я убил свою дочь. И если бы не мой отец, я бы сейчас, наверное, сидел в тюрьме, — ногтями я скреб себе кожу.

— Тюрьма? — переспрашивает она. — Это был несчастный случай.

— Это не то, во что верит великий граф Саффолк. Он звонил в пару мест и ему сделали одолжение, обвинение сняли. Если бы не он, меня бы обвинили в убийстве, — я всхлипываю в очередной раз, стараясь все высказать до того, как она снова меня покинет. Теперь уже навсегда. Никакого другого выхода я не вижу. Особенно после того, как она узнала, что я был убийцей. — Вот почему я начал пить запоем и вот почему ушел, едва Оливия объявила, что беременна. И почему мне пришлось почти бежать из этой квартиры сегодня утром. — Мечась по маленькой комнатушке отеля, я чувствую себя, словно зверь в клетке. Тот, кто вкусил свободы, знает, сколько счастья она приносит, особенно когда он застревает в клетке. Мое прошлое становится моей клеткой, моим адом, и я заслуживаю, чтобы оставаться в ней. — Быть рядом с ребенком для меня настоящий кошмар. Все воспоминанияоб Отэм разом просыпаются во мне. Я вижу, кем могла бы быть моя девочка и это большее, с чем я могу справиться.

Маккензи соскакивает с кровати. Оказавшись рядом со мной, она хватает мое лицо в ладони и заставляет взглянуть на нее. Я дергаюсь, и ее хватка на мне усиливается.

— Эндрю Джонатан Вайз, послушай меня. И послушай очень внимательно, — сурово требует она. Ее руки крепче сжимают мое лицо. — Ты не убивал свою дочь, — губы сжимаются в тонкую линию. — Ты меня слышишь? Ты не убивал ее. Это был несчастный случай. Почему Бог решил забрать её, я не знаю. Но одно я знаю точно: она сейчас на небесах вместе с Эваном и они наблюдают за нами. И я точно знаю, она бы ни за что не хотела, чтобы ты жил под бременем такой вины.

— Я знаю, — плачу я. — Я знаю, но продолжаю чувствовать свою вину. Каждый день. Я подвел ее. Единственный человек, который должен был заботиться о ней, так подвел ее.

Ладонями своих рук Маккензи отирает мои щеки от слез, осушая их.

— Один мудрый человек в свое время сказал мне, что я не неудачница. Я выжившая.

Я категорично хмыкаю:

— Какой пассаж?

— Может быть, есть немного. Но сейчас я говорю правду. Энди, ты не неудачник. Ты выживший.

Она проводит по моим волосам, лаская меня так, как ей больше всего нравилось. Я жду, что она развернется и с криками ринется от меня, но, вместо этого, она стоит рядом и любит меня. Возможна, она права. Все это время я винил ее, что она сбежала, оставив меня, но я был единственным, кто оставил ее. Прежде, чем она ушла бы навсегда, я должен был проверить, но потом забыл с ней связаться. Я оставил ее одну в темноте. Вместо того, чтобы рассказать ей все несколько месяцев назад, я нашел утешение на дне бутылки.

— Ты не ненавидишь меня? — спрашиваю я голосом калеки.

— Я никогда не ненавидела тебя. Мне было больно. Все это время я думала, что ты оставил меня из-за беременности Оливии. Что ты решил, что для меня нет места в твоей жизни. И я согласилась с тобой. Не потому, что не любила. А потому, что хотела, чтобы ты был счастлив. И, имея в своем прошлом некий несчастливый опыт, я решила для себя, что тебе лучше быть отцом ребенка Оливии, — она делает паузу, выдыхая. — Теперь я просто понимаю. Если бы вдруг роли поменялись, я не могу сказать, как бы я отреагировала. — Она целует меня в уголок рта. — Прости. Я так ошибалась.

— Это все моя вина. Если бы я только сказал тебе правду с самого начала.

— Энди, мы ведь только познакомились. Не было никаких оснований так откровенничать со мной.

— Но если бы я...

Она прижимает пальцы к моим губам.

— Найдется миллион причин, почему мы не сделали то или это. Что стало бы, если бы ты сказал мне все с самого начала? Что бы произошло, если бы я не убежала, не оставляя тебе шанса все объяснить? Нет правильного ответа. Есть только одно: мы оба виноваты, — признается она.

— Да, — рыдания прорываются всхлипами из моей груди. Я целую кончики ее пальцев, стискивая, прижимая к своей груди так, чтобы она слилась со мной. Все внутри меня кричит о том, чтобы не отпускать ее. И я не отпущу.

Плача и прося друг у друга прощения, мы постепенно двигаемся в сторону кровати. Маккензи и я падаем на кровать. Я кладу голову ей на живот, и она нежно перебирает мои волосы. Мои глаза трепещут, уже закрытые. Виски ломит, веки становятся тяжелыми от количества слез, что я пролил.

— Пожалуйста, не оставляй меня, — шепчу я, подавляя зевок. Но зевок побеждает.

— Я никогда не оставлю тебя, — ее ногти слегка царапают мне кожу головы.

— Обещаешь? — переспрашиваю я, чувствуя, как быстро приближается сон.

— Я обещаю, Энди, — она целует два своих пальца и прикладывает их к своим губам. — А теперь давай поспим.

— Поспать прозвучит прекрасно, — бормочу я бессвязно.

Она натягивает одеяло над нами и выключает свет. В темноте комнаты я ощущаю, как покой окутывает меня. Надежно укутанный ее руками, я блаженно погружаюсь в сон. Вес моей вины и вся ложь постепенно уходят из моей груди, оставляя мне возможность облегченно вздохнуть, впервые за семь лет. Как сломанная кость, сросшаяся неправильно, так и груз моей вины, что неправильно подавался кем-то, разбивал мое сердце раз за разом. Только теперь произошло правильное лечение, как я подозреваю. Маккензи и мне остается по-прежнему много работы для устройства нашего счастья, но мы становимся на правильный путь, и это только начало.


Глава 16


— Энди, — мягкий шепот щекочет мне ухо.

— Умм? — я заворачиваюсь в одеяло. Моя голова пульсирует не хуже, чем после похмелья. Голова раскалывается. Давит на глаза, и я чувствую себя опухшим. Да, теперь я точно знаю, что ночь откровений и слезы могут сделать с человеком.

Маккензи трогает меня за плечо.

— Просыпайся, соня, — она стягивает с меня одеяло.

Я скрючиваюсь и стону, пытаясь поймать ускользающее одеяло.

— Еще пять минут.

Маккензи соскакивает с кровати и обегает ее, направляясь к моим ногам. Я мгновенно вскакиваю, хватая ее за руку и возвращаю обратно в постель.

— Эй, куда это ты собралась?

Она высвобождает руку из хватки, опуская ноги к краю постели.

— В ванную комнату. Мне надо пописать, — с тупой ухмылкой на лице поднимает ноги вверх и шевелит пальцами.

Я даю ей пренебрежительную отмашку.

— Ну, иди же, женщина.

Она откидывается назад и целует меня в щеку.

— Никуда не уходи.

Я прикладываю руку к сердцу, задыхаясь в притворном ужасе.

— Теперь я знаю степень вашего гнева, я даже и не мечтал о таком, — я массирую щеку, куда чмокнула меня Маккензи.

Меня пронзает шокированный взгляд, и она отскакивает от кровати.

— Я даже подумать не могу, о чем ты тут толкуешь.

Я падаю на спину, скрестив руки за головой, наблюдая, как она крадется по постели. Где-то в глубине своего сознания я все еще ожидаю ее реакции. И хотя прошлой ночью мы пообещали друг другу остаться вместе, я все еще не вижу причин, почему. Она повторяла мне снова и снова, что я должен простить себя. Что потеря Отэм не была моей виною. В глубине души я знаю, что она права, но путь к самоисцелению долгий и трудный, особенно когда ты сам должен простить себя. Я презирал себя долгое время. Семь лет! Семь лет ненависти и презрения к себе не могут исчезнуть в мгновение ока, но открыться Маккензи дает надежду на исцеление. В глубине души я знаю это.

— И правда, — я противненько хихикаю. — Я не хотел говорить тебе, но ты такая страшная, когда злишься.

Маккензи останавливается в изножье кровати, скрещивает руки на груди, игриво поглядывая на меня. Ее волосы взъерошены, макияж расплылся, а одежда представляет собой жалкое зрелище. Тем не менее я не могу представить себе, когда я видел ее более прекрасной, чем сейчас. Она ангел небесный.

— И вовсе я не страшная.

— Я думал, что ты взорвешься прошлой ночью, — я потираю подбородок. Блин, мне нужно побриться. — Ты фактически бросила вызов законам природы.

— Действительно? И как же? — она упирает руки в бедра.

— Ты сумела затормозить с покрышками «Приуса». Я поражен до глубины души.

Маккензи закатывает глаза, покачав головой.

— Почему-то я уверена, что люди делают это все время.

Я выпрямляюсь, всплеснув руками в воздухе.

— Нет! Вы только взгляните! Это же «Приус»! У него нет такой мощности.

— У моего авто есть мощность, — она скрещивает ноги, слегка покачиваясь.

— Нет, милая. Это не так.

— Иногда ты должен сбрасывать маску всезнайки. И, кроме того, вовсе я не страшная.

— Маску всезнайки? — я выпрямляюсь. Ложусь обратно на кровать, подогнув колени и плюхнувшись плашмя. — Но ты ревела покрышками, как рыба фугу делает.

— Рыба фугу? — она переносит свой вес с одной ноги на другую.

— Да. Рыба фугу. Это такая милая, маленькая рыбка в океане. Но когда она бесится, она взрывается. Вчера я даже подумал, что ты оторвешь мне голову.

Маккензи протягивает руку и слегка шлепает по верхней части ноги костяшками.

— Ты преувеличиваешь.

— Ты так думаешь? Спроси Джареда. Этот человек, наверное, до сих пор дрожит от страха.

Легкий вздох вырывается у нее. Она закрывает свой прелестный ротик и спрашивает меня с расширившимися глазами:

— Нет!? Я настолько плоха?

— Позволь мне просто заметить, что я научился не пасовать перед трудностями в своей жизни, — она раскачивается из стороны в сторону, чуть ли не пританцовывая на кровати.

— Извини, — наконец вымолвила она.

— Будет не очень симпатично для тебя, если ты написаешь на пол, — я киваю в сторону ванной.

— О, Боже мой! Спасибо, — она убегает прочь, исчезая за углом. Я не могу помочь, но смеюсь, наблюдая, как она, исчезая в ванной, придерживает свои огромные штаны, что перевернулись на ее талии за ночь. Дверь в ванную захлопывается и закрывается, оставляя меня одного в комнате. Я вскакиваю с кровати и направляюсь к шкафу, куда положил свой телефон на ночь.

Неудивительно, что накопилось столько пропущенных вызовов. В том числе и около полутора десятков от Оливии. Я стону, опускаясь в изножье кровати. Не открывая никому своей любви между мной и Маккензи, мы пообещали друг другу, что будем пытаться исправить все повреждения, что нанесли взаимно. Я полон решимости сделать все, что потребуется, чтобы исправить ошибки и загладить вину по отношению к ней. Нет для меня оправдания, что я вел себя как слепец. Она имела полное право оставить меня тогда, и она имеет такое же право уйти сейчас. Тем не менее, она осталась. Это нечто!

Я нажимаю кнопку чтения сообщений и проверяю почту от Итана, который напоминал мне о дате вылета.


Эндрю Вайзу

От Итона Монтгомери.

Дата: семнадцатое июня две тысячи двенадцатого года. Двенадцать часов тридцать четыре минуты пополудни.

Тема: Ваш удивительный помощник хотел бы напомнить вам...

Да, вы читаете правильно. Этот удивительный помощник напоминает вам, что вместо того, чтобы субботним вечером пойти и переспать со всеми горячими красотками, он повторяет вам — не пропустите свой вылет завтра.

Так как я был вполне уверен, что вы будете вполне успешны в налаживании отношений с прекрасной Маккензи Эванс, я взял на себя смелость заказать билет для нее на самолет до Бостона. Не волнуйтесь, я убедился, что использование вашей личной кредитной картой не оглашалось, в чем ваш бывший помощник был не очень хорош, так как ее грязные руки выдавали информацию на сторону. Да, и, кстати, я тоже купил себе билеты на женский бокс в следующем месяце с вашей карты. Это самое меньшее, что вы можете сделать для человека, который с таким трудом отбивался от вашей беременной дамы, пока у вас не наладился телефон. Эта женщина почти свела меня с ума! Кстати, мне нужны подробности вашей истории. Гэвин не очень разговорчив.

В любом случае ваш и Маккензи самолет один и тот же. Я так же написал об этом Джареду и Гэвину.

П.С.: подтвердите же, что я удивительный.

Хорошей поездки. Не могу дождаться, так хочется познакомиться с женщиной, из-за которой вы создали столько проблем. Она должна быть кем-то особенным!

Итан.


Женский бокс! Надо же. Оставить кредитную карту Итану, чтобы он придумал такую банальщину. Он мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее. Выбрать турнир по вольной борьбе женщин — лилипутов, например. Не то, чтобы я был поборником подобных зрелищ.

Тысячи маленьких бабочек принялись порхать в моем животе после прочтения этой смски. Он купил билет для Маккензи! Это была самая легкая часть и она выполнена! Теперь предстояло дело поважнее: убедить ее лететь вместе со мной. Хотя это может оказаться гораздо легче, чем я думаю, из-за произошедшего вчера ночью разговора. Может быть, стоит допустить хоть на минутку, что она будет настолько добра ко мне, чтобы улететь вместе со мной назад, в Бостон.

— Чего это ты улыбаешься? — спрашивает Маккензи. Господи, эта женщина явно скрытница. Я даже не услышал, когда она успела подойти.

Телефон выпадаетна колени, и я смотрю на полностью одетую Маккензи. Она просушивает волосы полотенцем и вытирает лицо. Даже без макияжа, она непередаваемо прекрасна. Она усаживается рядом со мной, складывая руки на коленях.

— Я просто только что прочитал смски от своего секретаря, — я беру телефон, продемонстрировав ей сообщение и кидаю его обратно.

Она прищуривается, проводя язычком по губам, интересуясь:

— Итан, верно?

— Да. Он напомнил мне день отлета.

— А, да, я вижу, — говорит она, опуская голову на свои руки.

Сейчас представляется хорошая возможность спросить ее. Итак, я пробую сглотнуть волнение и унять порхающих бабочек в животе.

— Я знаю, это покажется странным, учитывая произошедшие недавно события, но все же я хотел бы спросить тебя, — я нервно усмехаюсь, потирая шею, — или в течение последних нескольких месяцев, — я глубоко вздыхаю: — но не хотела бы ты вернуться вместе со мной в Бостон?

Маккензи вскидывает голову и приоткрывает рот от удивления:

— Я... ух... ну... я даже не знаю, что сказать на это.

Ее неуверенность заставляет меня почувствовать себя открытым и по-детски наивным. Я отвечаю ей беспечным пожатием плеч.

— Скажи «да».

Проходит, кажется, целая вечность, прежде, чем я дожидаюсь от нее ответа. Маккензи встает с кровати, подходит к комоду и останавливается. Я смотрю на ее отражение в зеркале. Буря бушует в ее глазах:

— Могу я подумать об этом некоторое время?

Я отталкиваюсь от кровати, потягиваюсь всеми мышцами и подхожу к ней сзади. Положив руки на ее плечи, я гляжу на наше отражение в зеркале. На нас обоих заметны признаки бессонной ночи, проведенной в разговорах и слезах.

— Самолет улетает в три. Так что у тебя не так уж много времени.

Она поворачивается лицом ко мне, предоставляя мне прекрасную возможность рассмотреть в зеркале татуировку на ее спине. Я обнимаю ее, скользя большими пальцами рук по ее коже в месте татуировки.

— Спасибо за понимание, — шепчет она.

Я выдавливаю улыбку, вновь ощущая себя не очень уверенно смотрящим в будущее. Маккензи берет мое лицо в ладони, наблюдая за уголками моих глаз:

— Я всегда любила, как ты прищуриваешься, когда улыбаешься, — ее пальцы скользят по моим щекам. — У тебя еще и ямочки появляются.

Искры желания растекаются вдоль всего позвоночника. Быть так близко рядом с ней рождает огонь в моей душе. Я наклоняюсь и нежно прижимаюсь губами к ее губам. Она отвечает на мой поцелуй с не меньшим пылом, просовывая язык в мой рот. Я крепко сжимаю ее в объятиях, стараясь вложить в этот поцелуй все свои чувства.

Вот это правильно. Это всегда легко возникает между нами и должно повторяться снова. Все стены, что она понастроила между нами, рушатся на моих глазах. Я могу поклясться, что ее любовь ко мне воистину чудо. День, когда она призналась мне в любви стал величайшим днем в моей жизни, но даже это не сравнится со всем спектром чувств, что присутствует сейчас внутри меня. Она прощает меня. И я бы простил себя. Если это случится, значит, возможно все.

Такой накал чувств кружит вдруг между нами. Все внутри меня жаждет ее, нуждается в ней, но она отстраняется, задыхаясь и улыбаясь мне.

— Мне нужно уйти на некоторое время, — шепчет она, целуя меня в шею.

Я откидываю голову, подставляя шею ее чудесным поцелуям, наслаждаясь ощущениями прикосновений ее рта к моей коже.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

— Мне тоже не хочется, — теплота ее дыхания греет кожу горла. — Мои родители беспокоятся. Я оставила телефон в машине и ни разу не перезвонила им за прошлую ночь.

Ее руки поднимаются вверх по рубашке, касаясь живота, а губы продолжают триумфальное шествие по коже горла. Я люблю эту сильную женщину, которая стоит сейчас рядом со мной. За последние несколько месяцев она изменилась больше, чем я могу себе представить, и, будучи честным человеком, должен признать, изменения эти стали в лучшую сторону. Я подхватываю ее и усаживаю на комод. Она обвивается ногами вокруг меня, притягивая меня ближе к себе.

— Возьми мой телефон, позвони им и никуда не уходи.

— Это не отменяет того факта, что я должна уйти. Мне нужно быть дома прямо сейчас.

Спускаясь поцелуями вниз по ее шее, я изучаю ее спину в зеркале, вдавливая себя глубже в нее.

— Но почему сейчас?

Ее глаза остаются закрытыми, пока она скользит кончиками пальцев по коже моей спины. Ощущения от ее прикосновений одновременно и холодными, и обжигающе горячими. Такая смесь удовольствия просто неописуема:

— Потому что сегодня воскресенье, а по воскресеньям мы всей семьей ходим в церковь.

Шокированный ее заявлением, я слегка отстраняюсь, продолжая удерживать ее. Она глядит на меня с удивлением, но не ослабляет свою хватку на мне.

— Церковь? — я восклицаю. — Я и не знал, что ты посещаешь церковь.

— Я не посещала церковь во Флориде, но не потому, что я не пыталась. Просто я не могла найти подходящую. Знаешь, что? — премилая улыбка расползается по ее лицу. — Ты должен пойти со мной.

Я моргаю:

— Что? Подожди. Я? В церковь? — мямлю я. Последний раз я был в церкви, когда хоронил свою дочь. Легче сказать, что между мной и Богом нет общих тем для беседы будет явным преуменьшением. С моей-то удачей что-нибудь обязательно произойдет, как только я окажусь внутри.

— Да. Отличная идея. Вы все трое должны прийти, — подытоживает она.

Я отступаю в сторону кровати, оставляя Маккензи сидеть на комоде. Икрами я упираюсь в матрас, предотвративший мое дальнейшее отступление. Я начинаю покачиваться взад и вперед, вытягивая руки перед собой. Идея пойти в церковь звучит для меня как некое богохульство, как произнесение имя Господне всуе, что недопустимо.

— Ты же в действительности не хочешь, чтобы я пошел в церковь вместе с тобой?

— Конечно, хочу! — она спрыгивает с комода. — Это позволит мне провести побольше времени с тобой перед отъездом, да и даст возможность моей семье попрощаться с тобой.

Попрощаться со мной перед отъездом. То есть она не собирается лететь со мной в Бостон. Мое сердце сжимается от боли. Она могла бы сказать мне «нет», но ее присутствие мне просто необходимо. Когда я вернусь, на меня насядут сразу двое: Оливия и мой отец и мне нужен кто-то, кто будет на моей стороне. Она мое единственное спасение.

План быстро оформляется в моей голове. Я могу проработать идею с церковью в свою пользу. Я ухмыляюсь.

— Я, конечно, могу пойти с тобой, но при одном условии...

Она скрещивает руки на груди, насмешливо приподнимая брови.

— И что же это за условие, советник?

— Я иду с тобой в церковь, а ты летишь со мной в Бостон.

Она опускает руки и с волнением смотрит мне в лицо:

— Я ведь попросила тебя дать мне время подумать об этом. Энди, пожалуйста, — умоляет она. Девушка прижимает руки к животу и закрывает глаза.

Я провожу рукой по лицу, потерев подбородок. Я не могу смотреть, как она молит меня.

— Хорошо. Хорошо, — стону я. — Я дам тебе время подумать.

— И...

— Я пойду с тобой в церковь, — сдаюсь я. Она визжит, подпрыгивая на месте, и хлопает в ладоши. — Я не могу поверить, что ты согласился на это!

— Ты полюбишь это. Обещаю, — Маккензи закидывает руки мне на шею, целуя меня.

Я смеюсь, притягивая ее в свои объятия. Даже несмотря на то, что все ее защитные бастионы рухнули, один она все же продолжала удерживать. Ну что же. Может быть ей поможет то, что я схожу с ней в церковь. Она увидит, что я настроен серьезно, тогда переменит свое мнение и полетит со мной в Бостон.

— Это мы еще посмотрим.

— Пригласи Гэвина и Джареда пойти с тобой, ладно?

Я прижимаюсь поцелуями к ее губам, улыбаясь при мысли, что они заявятся туда. Страдание любит компанию, и мне будет не так больно в церкви, если кто-то составит мне компанию в этом сподвижничестве.

Улыбка, расцветшая на губах Маккензи, заставляет мое сердце биться быстрее. Это первая улыбка, предназначавшаяся только мне с тех пор, как я приехал к ней. Это улыбка ангела. Моего ангела.

— Превосходно. Ну а теперь мне действительно нужно идти, пока родители не объявили меня в федеральный розыск.

Я обхватываю ее лицо руками, целуя нежно в губы.

— Одна последняя вещь, прежде чем я позволю тебе уйти.

Я обхожу вокруг Маккензи, пробираясь к комоду. На нем лежит коробка «Тиффани и К». Я открываю ее и достаю ювелирное украшение, лежащее в коробке. Наружная упаковка защитила коробку внутри. Дождевая вода не добралась до внутренней подкладки. Я взламываю упаковку и беру бриллиантовое колье, лежащее на мягкой атласной подушке. Ожерелье свисает с моих пальцев, когда я поворачиваюсь к Маккензи. Слеза катится по ее щеке, но ее улыбка говорит мне, что она счастлива.

Маккензи хлопает рукой по лицу и приближается ко мне. Она поворачивается, отчего волосы, собранные в хвост, подпрыгивают. Я оборачиваю ожерелье вокруг ее шеи и застегиваю. Ожерелье ложится точно, мягко приземляясь в ложбинке ее груди.

— Превосходно, — восклицаю я.

Она прикасается пальцами к камням, наклоняя голову, чтобы взглянуть на него.

— Оно находится там, где и должно быть, — шепчет она.

Спустя несколько мгновений уходит, а я начинаю суетливо собираться в церковь. Джаред и Гэвин, оба, кажется, заинтригованы идеей посещения церкви, оба словно сговорились и пытаются выяснить, что же произошло прошлой ночью. Я говорю Гэвину, что открыл Маккензи всю правду. Гэвин волнуется за меня. Успокаивается, когда узнает, что Маккензи знает минимум информации. Джаред и вовсе не подслушивает. Он, кажется, догадывался о содержании, видя, что дела явно идут на поправку.

Одевшись для посещения церкви, мы упаковываем наш багаж в чемоданы и выезжаем из отеля. Амарилло остается позади, а впереди маячит новая цель — Бостон. Я сделал все, что нужно, чтобы убедить Маккензи отправиться со мной в Бостон. Я считаю себя мастером по убеждению. Если кто-то и мог на что-то ее уговорить, мне хочется думать, что это я. По крайней мере, мне хочется надеяться на это.


Глава 17


— Добро пожаловать в Первую семейную церковь, — пожилая женщина встречает нас, сунув в руки брошюру. Ее серые волосы собраны в безобразный пучок, почему-то занимавший всю голову. Она одета в цветочное платье, белые чулки и сандалии. Очки с бутылочными стеклами свисают с ее носа. Она улыбается и кажется, что помадой намалеваны зубы вместо губ.

— Спасибо, — отвечаю я, озираясь вокруг. Я пытаюсь отыскать глазами Маккензи и ее семью, поскольку они попросили нас встретиться непосредственно в церкви из-за вчерашних гуляний. Я знаю, на что они намекают. Кажется, нет никаких секретов между членами семьи Эванс: каждый прекрасно осведомлен, где вчера Маккензи проводила ночь. Если бы они только знали, что происходило на самом деле между нами.

Уголком глаза я ловлю отчаянно размахивающего руками человека, пытавшегося привлечь мое внимание. Я поворачиваюсь и вижу Маккензи, машущую мне.

— Энди! — зовет она. Лучезарная улыбка украшает ее лицо. Вернув ей улыбку, я машу в ответ.

В это воскресное утро она самое прекрасное видение. Девушка одета в темно-синее платье с узким рукавом, расклешенной юбкой чуть выше колена. Лиф только подчеркивает ее грудь. Если я правильно вспомнил, женщины ссылаются на то, что такой фасон немного увеличивает талию, но кто я такой, чтобы судить о фасоне. Все, что я знаю об этом фасоне сейчас, так это то, что он дает мне прекрасную возможность любоваться ее открытыми ногами и прекрасно очерченной грудью на протяжении всей службы. О, Боже, спасибо тебе...

Хммм, наверное, нужно притормозить с такими идеями. Богу, скорее всего, не понравится, что я отдаю предпочтение не ему в его же собственном доме. Небольшой смешок вырывается из моего горла в ответ на эту крамольную мысль. Уголком глаза я вижу поворачивающего в мою сторону голову Джареда в ответ на мой смешок.

Когда Джаред вышел из номера отеля в костюме, я не мог поверить своим глазам. Мы все взяли с собой в эту поездку по костюму, просто так, на всякий случай, и я бы предположил, что у всех у нас костюм был один. Но видеть Джареда в костюме, вместо его вечных винтажных футболок и старой крысиной бейсболки, было чем-то сродни чуду. Он выглядел солидно. Черт, да он еще и причесался! Действительно, чудо из чудес!

— Я так рада, что вы пришли! — восклицает Маккензи, когда подходит к нам троим. Она обвивает руками шею Джареда, отклонив его немного назад. — Я очень сожалею о том, как вела себя прошлым вечером. Сможешь ли ты простить меня?

Джаред закрывает глаза, ласково сжимая руки вокруг нее.

— Конечно, я прощаю тебя, — успокаивает он.

Мою улыбку я не могу сдерживать. Все, кажется, правильно особенно решение приехать в этот богом забытый городишко. Джаред и Маккензи очень близкие друзья. Большинство людей мечтают о таких отношениях, хоть я и ненавижу это чувство между ними.

Маккензи целует его в щеку и отступает от него.

— Спасибо. Я не знаю, что бы я делала без тебя.

— У тебя не будет возможности выяснить это, — бормочет он.

Взглянув в сторону Гэвина, я могу увидеть всполохи радости при виде Маккензи.

— Ну, вот и ты, Гетто Смурф, — она подходит к Гэвину, тепло обняв его.

— Гетто Смурф? — переспрашивает Гэвин, приобнимая ее в ответ.

Появляется озорная улыбка, она тянется и трепет Гэвина по бороде, которой он очень гордился. Я чуть не умер от смеха, когда он вышел из номера отеля с новой формой своей бородки. Это было настолько плохо, что я спросил его буквально: может, его бритва испортилась и мне сходить за своей? Нам троим было лень бриться во время этой поездки, но Гэвин пообещал Морган удивить ее на свадьбе своей бородой. Плохой ход. Женщина собиралась смешать его с грязью за это. Мне повезло, у меня места в первом ряду, и я получу истинное удовольствие от созерцания всего этого!

— Голубой костюмчик. Новая, невероятно тонкая линия бороды. И еще тебе необходим золотой зуб, чтобы уж навечно прослыть показушником.

Люди начинают оглядываться на нас, когда мы с Джаредом сгибаемся в приступе хохота. Нам все равно. Наша Маккензи вернулась.

— И не очень-то я похож на Смурфика, — оправдывается Гэвин.

Маккензи берет его за подбородок двумя пальцами, поворачивая голову Гэвина, как будто пытается что-то разглядеть.

— А ты знаешь, ты прав. Это не борода. Ты просто забыл умыться сегодня утром. И я могу помочь, — она слюнявит палец и принимается тереть им кожу подбородка Гэвина. От этих ее действий меня сгибает пополам от хохота. Сзади, держась за мое плечо в попытке удержать равновесие, смеется Джаред.

Гэвин отмахивается от нее, глядя на Джареда и меня:

— Да заткнитесь же, оба...

— Ну не в доме Господнем ругаться, — Маккензи обрывает его прежде, чем он смог закончить фразу. Она трепет его по щеке и подходит ко мне. Джаред может наконец-то выпрямиться, но не смог сдержаться от очередного смешка, толкнув Гэвина в руку.

— Эй, красавчик, — Маккензи обращается ко мне с несвойственной ей скромностью.

— И тебе привет, красавица, — это прозвище возвращается снова. Перед тем, как она ушла, это было моим любимым обращением к ней.

— Хороший костюмчик, — она кивает в сторону костюма на мне. Я не стал рассматривать костюм, который она приобрела для меня, и отправил его в Бостон, решив прийти в строгом сером костюме. — Хотя тебе идет этот цвет.

— Согласен с тобой, и спасибо. Цвет военно-морской формы и лавандовый очень идут мне, — подтверждаю я, подмигивая ей.

— Это верно. Но этот цвет подчеркивает глубину твоих глаз, — ее пальчик пробирается за отворот пиджака.

— Я рад, что ты одобряешь, — я нежно целую ее в щеку, помня о том, где я нахожусь в настоящий момент.

Маккензи улыбается:

— Как насчет того, чтобы проводить девушку на ее место? — она берет меня за руку и ведет через весь зал. И если я произношу «весь зал», то это так и есть. Здесь много народу. Я ожидал увидеть витражи и кресты везде, а нахожу только полированное дерево, обитые скамьи и мониторы высокой четкости, свисающие с потолка, и музыкальные инструменты, не восходящие к Эпохе Возрождения. Это место больше походит на концертный зал, чем на церковь.

Я поднимаю глаза к потолку, ожидая увидеть обрушение свода или молнии. Такому грешнику, как я, находиться в доме Бога само по себе кощунство.

— Ты нервничаешь, — шепчет Маккензи, наклоняясь ко мне, пока мы идем к нашим местам.

— Просто жду, что Бог поразит меня, — шучу я.

Ее голова падает к моему плечу, лукавая улыбка играет на губах:

— Бог всепрощающ, Энди.

Я целую ее в макушку. Она так приятно пахнет: как гранаты и лимоны.

— Ты ведь не собираешься представить меня всем святошам этой церкви?

Небольшой смешок вырывается из ее уст.

— Нет. И ты должен знать меня лучше, чтобы предполагать такое. Все, о чем я говорю, так это, если Бог простит тебя и, если я смогу тебя простить, так может быть и ты сам простишь себя.

— Может быть, — мямлю я. Мы подходим к скамье, на которой сидит вся ее семья. Билл восседает на противоположном от того места, где мы стоим, в конце скамьи, рядом с подлокотником, следом чинно восседают Линдси, Гленда, Коди, Юстис и Джеки, которая держит на руках Хонор. На скамье еще достаточно места, чтобы устроиться всем нам четверым.

Гленда встает и машет старческой рукой Гэвину. Он смеется, мотнув головой:

— Моя старая подружка зовет меня.

— Ты понимаешь, что я собираюсь поведать Морган о том, что у тебя здесь завязался роман с женщиной постарше, — поддеваю я Гэвина.

— О, я знаю об этом. Но если ты начнешь это повествование, то я расскажу Маккензи о том, как ты потерял плавки в бассейне на вечеринке в честь дня рождения Скайлера Макгиллиса, — возражает Гэвин.

— Вай! Вот об этой истории я хочу услышать! — поет Маккензи. Ее брови приподнимаются от любопытства. — Только не говори мне, что эта история произошла, когда тебе было шесть лет. Держу пари, ты был очаровашкой.

— Попробуй поставить шестнадцать вместо шести, — поддакивает Гэвин.

— Отлично! — я поднимаю руки в примиряющем жесте. — Я не скажу ни слова!

— Так я и думал, — Гэвин обходит нас с Маккензи, проталкиваясь к Гленде. Он обнимает ее и пожимает руку Биллу, прежде чем занять место рядом с ней. Двумя днями ранее эта старая женщина напугала бы его до смерти. Теперь она стала добрым другом. Удивительно, как быстро люди меняются в лучшую сторону, как только ты прикладываешь совсем немного усилий, чтобы подружиться с ними. Может, мне так повезет с Маккензи, и она отправиться со мной в Бостон.

— Думаю, присоединиться к ним, — бормочет Джаред, протискиваясь мимо нас и усаживаясь между Глендой и Линдси. Все, кажется, рады нас видеть и не испытывают никаких затруднений, рассаживая нас между собой.

— Мы приземлимся? — спрашивает Маккензи, протягивая руку на сиденье рядом с Джеки. Мое тело напрягается при виде ребенка. Маккензи, почувствовав мои опасения, берет меня за руку, крепко сжимая.

— Мы можем сесть где-нибудь еще, если это заставит тебя чувствовать себя более комфортно.

Я делаю глубокий вздох, выдохнув через нос. Если я ожидаю от Маккензи прекращения побегов, то и сам должен сделать шаг навстречу.

— Мы можем сесть здесь.

— Ты уверен? Я не настаиваю.

Я улыбаюсь, положив руку ей на спину, и подтолкнул на освободившееся место. Маккензи протискивается между скамьями, садясь рядом со своим двоюродным братом. Я иду к ней, ожидая, когда приступ паники захлестнет меня. Пот катится градом по моей спине, пальцы начинают неметь. И это лучшее предупреждение. Но вдруг все прекращается. Маккензи сует руку в мою и спокойно шепчет мне на ухо:

— Все будет хорошо. Если нам нужно уйти, мы уйдем. Никаких вопросов. Я счастлива и от того, что мужчина, которого я люблю, присутствует здесь рядом со мной сегодня.

Каждый мускул моего напряженного тела расслабляется. Моя нервозность рассеивается. Я сжимаю ее руку и запечатлеваю быстрый поцелуй на ее виске.

— Спасибо тебе. Я чувствую себя хорошо, — я дышу на ее кожу. — Я тоже люблю тебя.

Нежная улыбка озаряет лицо Маккензи, когда она наклоняется ко мне. Я кладу руку на ее плечо, притягивая ее ближе к себе.

Джеки подается вперед, прижимая к себе ребенка.

— Рада тебя видеть, Дрю.

— Я тебя тоже, — отвечаю я, посылая улыбку в ответ. Она сидит рядом, покачивая ребенка на руках и выглядит умиротворенно.

Теплый гул голосов дрейфует по залу. В воздухе витает напряжение, что напоминает мне об ожидании рок-концерта или футбольного матча. Люди взволнованы, собираясь вместе. Друг с другом. Семья с семьей. Я осматриваю комнату, узнавая лица людей, которых я встречал на фестивале.

Мой взгляд упал на мускулистого блондина, сидящего в переднем ряду справа от нас. Гейдж наклоняется к женщине, сидящей рядом с ним. Она довольно молодая с прямыми каштановыми волосами, ниспадающими на плечи. Издалека я не могу разглядеть ее черты, но от того, что я вижу, она кажется довольно привлекательной. Я даже припоминаю, что она и Маккензи выступали на фестивале. Они с Гейджем сидят почти так же, как и мы с Маккензи. Его рука лежит на драпированной спинке скамьи у нее за спиной. Она опирается о подлокотник, глядя на него с обожанием. Мой рот открывается от удивления. Я хлопаю Маккензи по руке.

— Кто это? — спрашиваю я, указывая в сторону Гейджа и женщины.

Маккензи подается вперед, чтобы посмотреть в указанном мной направлении.

— О, это Блэр.

— Они кажутся довольно милыми.

— Ну, так и должно быть. Они встречаются, — Маккензи произносит все это безразличным тоном так, словно мне это должно быть уже известно.

— Он с ней встречается? Я думал, он ухаживает за тобой.

Маккензи медленно качает головой, посылая мне недоверчивый взгляд.

— Я же уже рассказывала тебе о нем в ту ночь, но ты, видимо, не слушал. Между нами нет ничего, все в прошлом. Мы друзья. Это все.

— Но он всегда выступал в роли Невероятного Халка, стоило мне оказаться рядом с тобой. Да и то, как он вел себя за ужином...

— Энди, он пытался защитить меня от боли. Он думал, что, если будет флиртовать со мной, это заставит тебя отступить. О, у меня было большое желание пристукнуть его, когда он рассказал мне о своем плане, — опустив голову, она смотрит на свои судорожно сжатые пальцы.

Потрясенная улыбка расплывается по моему лицу. Эта женщина завораживает меня. Сирена для мужчин. Каждый мужчина хочет спасти ее, даже если она и не нужна ему в качестве спутницы жизни.

— Я вижу. Так ты думаешь, что у них все серьезно.

— Да. А ты, случайно, не сошел с ума?

— Этот горилла заставил меня страдать от ревности в эти выходные больше, чем за всю мою жизнь. Нет. Не в этот раз.

Маккензи наклоняется. Ее теплые губы слегка прижимаются к моему уху.

— Мой Неандерталец.

Начинает играть музыка, оборвав наш разговор. Я обнаруживаю себя еще более удивленным тем, что место больше всего походит на рок-концертный зал, чем на церковь. Группа вокалистов начинает петь песни о поклонении и хвалу. Они звучат не как гимны, с которыми я был знаком. Это словно запоминающиеся мелодии, находящие отражение в жизни. Прихожане встают, хлопают и подпевают. Я становлюсь горячим из-за волнения, почти забытого, посещавшего меня во время службы, когда подходит священник, здоровается со всеми и предлагает сесть.

Священник моложе, чем я ожидал. Я думал увидеть старого священника, который прочтет нам длинную проповедь о том, что все мы грешники и попадем прямиком в ад. Вместо этого перед моими глазами находится мужик лет сорока с черными, как смоль волосами. Он скачет по всей сцене, почти кричит, в то время, как проповедует. Это довольно трудно, идти с ним в ногу, но он знает наверняка, как привлечь толпы.

Пока он говорит, я вытаскиваю ручку из своего нагрудного кармана. Это мой шанс узнать, поедет ли Маккензи вместе со мной. Она ведь не может возражать мне вслух, пока мы находимся в церкви. На брошюрке, переданной мне, я пишу: «Ты поедешь со мной?»

Я слегка толкаю Маккензи, которая, кажется, с головой погрузилась в проповеди священника. Она глядит вниз на брошюру, глаза расширяются при прочтении. Ее улыбка дрожит, когда она берет ручку из моих рук и быстро пишет: «Мне еще нужно время».

Я устал ждать. Это может показаться эгоистичным с моей стороны, ну и пусть, но я боялся, что, если она не присоединится ко мне сейчас, все те успехи, которых мы достигли, сойдут на нет. Я забираю ручку и пишу: «Я действительно хочу быть с тобой!»

Джеки подалась вперед, глядя между нами. И хотя голос священника достиг небывалой высоте, я все же слышу, как она тихо хихикает над нашей перепиской.

Маккензи вытаскивает ручку из моих пальцев и строчит: «Я тоже хочу быть с тобой, но...»

Я протягиваю руку, останавливая ее от написания. Она поднимает глаза, наполненные слезами. Я качаю головой и забираю ручку из ее пальцев. Быстро пишу: «Поговорим после церкви».

Маккензи кивает, вкладывая свою руку в мою. Для всех присутствующих мы сидим рядом, взявшись за руки и чинно слушаем священника, проповедующего о любви и милосердии. Я думаю, что Маккензи рассказала ему о произошедшем со мной, и поэтому он выбрал подобную тему для проповеди. Но в глубине души я считаю, что был прав, наказывая себя столько лет, да и Бог наверху хотел видеть мои страдания, которые привели к очищению.

— Прощение — это всего лишь вопрос принятия того, что есть вещи, которые мы не можем контролировать, — голос священника звучит громче. Какие правильные слова! — Бог никогда не возложит на вас больше, чем вы можете вынести.

Я сижу, погрузившись в раздумья после этих слов. Кажется, он обращается непосредственно ко мне. Когда проповедь заканчивается, священник просит нас склонить головы в молитве. Мы опускаем головы в знак почтения. Маккензи крепче сжимает мою руку, переплетя наши пальцы. Искра решимости зажигается внутри меня. Она должна поехать со мной! Но ведь она и хочет быть со мной. Итак, я не отступаю без боя!

Проповедь заканчивается. Аминь. Я гляжу на женщину, льнущую ко мне так, словно она часть меня. Эмоции кружатся на ее красивом лице. Она наклоняется к Джеки и шепчет ей потихоньку несколько слов, после чего мы все встаем, готовые покинуть церковь.

Прихожане начинают расходиться из зала. Я жду, когда выйдут Маккензи и ее семья, но вместо этого она крепче сжимает мою руку и выталкивает за скамью. Она тащит меня к алтарю так быстро, как может, подальше от всех, прежде чем нас остановят. Я пытаюсь спросить, что происходит, но она шикает на меня. Мы поднимаемся по длинной лестнице, и она начинает дергать дверные ручки, пока не находит дверь, которая открыта. Девушка вталкивает меня в помещение, которое оказывается воскресным классом, захлопнув дверь за нами.

Я тянусь, чтобы найти выключатель и зажечь свет, но наталкиваюсь на руки моего ангела. Она прижимается своим ртом к моему. Я чувствую вкус ее слез на губах, но это не останавливает меня. Я целую ее также неистово, как она нуждается во мне, лаская ее спину и прижимая чуть ближе к себе. Если бы мы были в другом месте, а не в церкви, я бы не удержался от соблазна и взял ее. Когда она отстраняется, я шепчу:

— Что это было?

— Я не могу поехать с тобой, — говорит она.

Темнота окутывает ее, не давая мне возможности разглядеть выражение ее лица.

— Почему? — спрашиваю я, растерявшись. Она откликается так, будто внутри нее разыгрывается неистовая буря. Зачем бороться с тем, чего она действительно хочет?

— Потому что, — ее голос дрожит от раскаяния.

Я обхватываю ее лицо руками.

— Этого недостаточно для меня, Микки. Я должен знать — почему?

Она берет мою руку в свою ладонь, убирая от лица, и целует мое запястье.

— Потому что это было бы неправильно.

— Но почему? — получить столь категоричный ответ ничуть не лучше, чем попасть в пасть льву. Это невозможно.

Маккензи отодвигается от меня, скрещивая руки на груди.

— Оливия навряд ли обрадуется, когда мы расскажем ей о нас. Она будет очень расстроена. А я знаю, что она делает, когда расстроена. Мне бы не хотелось, чтобы хоть что-то испортило свадьбу Морган и Гэвина.

— Да кого заботят расстройства Оливии? Это касается лишь тебя и меня!

— Это гораздо больше, чем просто я и ты. Ребенок ведь тоже есть.

Я всплескиваю руками в воздухе, с удивлением понимая, что чувствую себя бревном беспомощным.

— Я это все прекрасно понимаю. Но я знаю многих людей, у которых дети. И все это не дает Оливии право распоряжаться моей жизнью. Я делаю все, что должен, даже если она отказывается от теста на отцовство. Для того, чтобы быть хорошим отцом, не обязательно жить с матерью. Разве мы оба не заслуживаем счастья?

— Ты попросил провести тест на отцовство? — ахает она в недоумении. — Она никогда не говорила мне об этом.

Я следую на звук ее голоса, настигая ее в самом углу. К этому моменту я диаметрально противоположно становлюсь настроен, придя в тихое бешенство.

— Я неоднократно просил ее провести тест, но она постоянно откладывает.

— Но почему ты попросил ее об этом?

— Потому что, — восклицаю я. — Я не помню, когда в последний раз спал с ней. Когда я влюбился в тебя, я перестал заниматься сексом с ней. Сначала это был неосознанный выбор, но позднее я размышлял об этом и пришел к выводу, что поступаю правильно. Когда мы были вместе я заикался о том, что не могу быть ни с кем, кроме тебя. И даже пьяный я не могу вообразить себя занимающимся сексом с ней.

— О, — выдохнула она.

— Все, чего я хочу, это быть вместе с тобой, и я готов столкнуться со всеми препятствиями, возникающими на моем пути, пока у меня есть ты и ты тоже на моей стороне. Даже если это означает разделение родительских обязанностей с Оливией, если будет доказано, что ребенок действительно мой.

Руки Маккензи обвиваются вокруг моей шеи. Я утыкаюсь носом в ее волосы, вдыхая аромат, присущий ей одной.

— Я не хочу сказать, что мы не можем быть вместе, Энди. Наоборот. Я просто чувствую, что нужно подождать, пока Морган и Гэвин отыграют свадьбу. Они заслуживают радость в этот день. Ты согласишься со мной?

Я вздыхаю. Главное, она со мной.

— И ты знаешь, Лив очень расстроят новости о нас, — Маккензи продолжает. — Все, что я прошу тебя сделать, это подождать неделю после того, как ты вернешься домой.

— Что, если ты понадобишься мне в Бостоне? — одна мысль об общении с Оливией вводит меня в депрессию, но больше я боюсь встречи с отцом. Согласно «Аду» Данте, пятым кругом считаются злость и гнев. Я нисколько не сомневаюсь в том, что мой отец будет использовать свадьбу Гэвина как предлог, чтобы помучить меня. Он уже подталкивал меня жениться на Оливии. В его глазах я уже достаточно запятнал фамилию Вайзов, чтобы сейчас поступить правильно и взять ответственность за свое безрассудное поведение. Терпеть его насмешки целую неделю для меня сродни закупорке одного в бутылке.

— Ты будешь звонить мне все время в течение недели. Сразу, как я только тебе понадоблюсь. Я буду паковать чемодан, но останусь доступна для твоих звонков.

Паковать? — переспрашиваю я.

— Я думаю, что если ты и я собираемся проделать эту работу, то мне все же стоит находиться поблизости.

Одна часть меня рада услышать об этом, а вот другая — злится. Я нуждаюсь в ней и снова она отвергает меня. Но что меня бесит больше всего, так это то, что она права. Оливия может устроить безобразную сцену, да и мой отец вполне может.

Я отвожу очи к небу и вздыхаю, сдаваясь.

— Ладно, — говорю я. — Буду рад встречать тебя во Флориде, но, если ты передумаешь, то есть билет в Бостон на твое имя.

Маккензи тянет мое лицо к себе, целуя глубоко и страстно. Я стону, позабыв на мгновение, что мы в церкви. Ее язык хозяйничает в моем рту, посылая огненные всполохи по всему организму. Я шагаю вперед, притискивая ее к стене. Девушка стонет, ее пальцы скрещены на моей шее, удерживая меня и продлевая поцелуй. Как бы я не хочу взять ее сейчас, мое чувство приличия играют свою роль. Я отступаю.

Я отстраняюсь, задыхаясь, стараясь глотнуть побольше воздуха. Мой ангел проходит между мной и стеной, щелкая выключателем и освещая комнату. Ее волосы растрепаны, лицо красное, но она улыбается.

— Нам лучше вернуться к остальным. Не хочу, чтобы у них сложилось неверное представление о том, чем мы тут занимаемся.

— Пародия, — шучу я, подмигивая ей.

Маккензи смеется, поправляя платье и приглаживая волосы. Она тянется поправить мой галстук.

— Я люблю тебя, ты знаешь об этом, — признается она.

— Неизменно?

— И навсегда.


Глава 18


Рука об руку, Маккензи и я выходим из церкви. Она сделала окончательное решение не присоединяться ко мне в Бостоне, война, кажется, еще бушует внутри нее. Она возвращается к ней снова. Если бы у меня была возможность читать ее мысли, может быть, я был бы в состоянии ослабить эту борьбу немного.

Вибрация, вызванная массовым оттоком покровителей, покидающих церковь барабанит вокруг нас, но мы молчим. У нас уже все сказано. Она говорит «нет». Это одно маленькое слово жалит прямо в душу. Это не секрет, что я не согласен с ней. Я хочу, на самом деле, я нуждаюсь в ней на моей стороне, но она делает правильный аргумент. Один, который я не могу опровергнуть независимо от того, это как бы сильно я ни постараюсь.

Вне здания, поздно утром солнце поднимается высоко в безоблачном небе. Я несколько раз моргаю, привыкая глазами к свету. Шквальный ветер дует через открытые равнины. Коричневая, плоская земля дрожит на моем пути. Я отпускаю руку Маккензи и кладу свою ладонь на ее спину, направляя девушку в сторону, где стоят наши семьи и друзья.

С каждым шагом, я понимаю, все больше и больше, что она будет чувствовать себя, как человек в камере смертников, когда соберется сказать свой приговор. Мы стоим в нескольких шагах от попрощавшихся еще раз, и сейчас я знаю, что на этот раз я не один, но и это не навсегда, и я, конечно, чувствую, это. Но мысль играет снова и снова, что там должно быть что-то, что-нибудь, что я мог бы сказать, что-то сделать, что могло бы изменить её мнение, но ничего не было.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь отогнать печаль. Если это будет прощание, я хочу, чтобы это произошло быстрее; в противном случае я не могу обещать, что смогу уйти.

— Ты знаешь, — говорю я, нарушив неловкое молчание, — когда я вернусь домой из Бостона, мы могли бы совершить нашу собственною поездку. Есть ли место где ты бы хотела побывать, там, где ты никогда не была раньше?

Маккензи повернула голову вверх, встречаясь с моими глазами.

— Ты серьезно?

Я пожимаю плечами, кивая головой.

— Да. Везде, где ты хочешь побывать. Только небо — это предел.

Она кусает свои губы. Ее глаза покосятся в глубоком раздумье перед тем, как улыбка появляется на ее прекрасном лице.

— Я всегда хотела поехать за границу в какое-то место, как Лондон.

Я тру подбородок, делая вид, что раздумываю.

— Лондон, говоришь. Хмм.

— Если тебе не нравится Лондон, мы можем поехать куда-нибудь еще.

Я смеюсь.

— Маккензи Эванс, Лондон — это то место, куда вы хотите, Лондон, это то место, куда я возьму тебя. Я бы тебя до конца мира завёз, если это то, что ты хотела бы.

— Там они! — судья кричит, указывая на нас.

Все замирают при виде нас. Маккензи делает несколько шагов передо мной, отжимая судью от меня.

— Эй, приятель, — говорит она надтреснутым голосом.

— Все в порядке? — спрашивает Линдси, протягивая руку ко мне. Я беру ее за руку, используя это, чтобы притянуть ее в мою сторону. Она улыбается и оборачивает руку вокруг моей талии.

— Все в порядке, мама, — говорит Маккензи тихо, вполголоса. Она машет своей рукой на судью который отходит подальше от нее.

— Так, когда же состоится вылет? — спрашивает Билл, взглянув на часы. — Я уверен, что Микки потребуется время для того чтобы собраться.

— Я не собираюсь, — шепчет она, держа глаза опущенными.

Линдси напрягается рядом со мной.

— Не собираешься? Это нелепо. Я был уверен, что ты присоединишься к ним.

— Это не самое подходящее время, — хныкает Маккензи.

— Я не понимаю, — подталкивает Гленда. — Как это не подходящее время?

— Ма, — Билл застонал.

— Что? — старушка отходит от моего брата, берёт лицо Маккензи в свои руки. — Послушай меня, юная леди, нет такой вещи, как подходящее время. Это не ты делаешь свое время. Не думаю. Так что действуй.

— Ты не понимаешь, бабушка. Это не так просто, — утверждает Маккензи.

— Что непонятного? Ты его любишь? — спрашивает Гленда.

Мои пальцы сжимают плечи Линдси. Части меня страшно услышать ответ Маккензи, хоть она заявляла об этом много раз за последние несколько часов. Но говорить что-то в частном разговоре, это одно. Признав свои слова в толпе людей, которые знают и любят вас это совсем другое. Линдси хлопает меня по спине, подбадривая. Я смотрю вниз, встречаясь с её глазами. Материнская нежность там чуть не сбивает меня с толку

Гленда берет Маккензи за руки, встряхивая их.

— Ответьте мне, Микки. Ты его любишь? — настаивает Гленда.

Маккензи глядит на меня, ее губы дергаются в небольшой улыбке, а румяна взрываются в полном расцвете на ее лице и шее.

— Я думаю, да.

— Тогда ты дура, что не собираешься с ним, — говорит Гленда просто.

Видя, как страдания мелькают на лица Маккензи меня разрывает в клочья. Я нежно целую в голову Линдси и шагаю вперед, положив руки на плечи Маккензи. Она кладет ее обратно к моей груди, девушка расслабляется от моего прикосновение.

— Сейчас я отдал бы что угодно тебе, чтобы ты присоединилась ко мне в Бостоне,— я начинаю, — но, понимаю, что поездка, отменяет твои планы. Это глупо с моей стороны ожидать от тебя уйти в любой момент.

— Это смешно, — возражает Гленда. — Она не привязана к чему-либо.

Я поднимаю руку, останавливая старую женщину от завершения ее заявления.

— Это больше, чем узы здесь. У нас также есть Оливия, Гэвин, и Морган.

— Морган и я поддерживаю вас. Вы знаете, это, — объявляет Гэвин. — Почему еще я был бы здесь?

Джаред отталкивается от машины и склоняется в мою сторону.

— Они правы, Гэв.

Гэвин мотает головой около Джареда.

— Как ты вообще такое можешь говорить? Мы пришли сюда, чтобы дать им второй шанс, и донести ей, — отмечает он Маккензи, — быть снова с нами. Если она не согласиться, эта поездка была напрасной.

— Это было не зря, — заступается Маккензи. — Я люблю твоего брата. То, что было нарушено между нами идет на поправку.

— Да, но, — Гэвин пытается бороться.

— Там нет, но, Гэв, — я останавливаю его. — Мы уезжаем, а она остаётся. Но с другой стороны, она возвращается к Флориде.

Лицо Джареда расплывается в широкой улыбке.

— Действительно! — восклицает он.

— На самом деле, — Маккензи визжит. Джаред притягивает ее в свои объятия, обнимая ее крепко.

— По какому поводу волнения? — хриплый голос прорывает визг смеха.

Злоумышленник застает меня врасплох. Я осматриваюсь вокруг, встречаясь нос к носу с Гейджем. Его сильные руки напряжены в материале из хлопка Оксфордской рубашки. Его платиново-светлые волосы зачесаны назад, создавая впечатление, что Маккензи заставила его смотреть «Гарри Поттер» слишком много раз. Каждый волос на моем теле встает дыбом. Даже после этого изучения мне не было понятно, что происходит между ним и моей девушкой.

— Маккензи возвращается во Флориду, чтобы быть со мной, — я усмехаюсь. Чувство самодовольства окрашивает мои слова.

Гейдж скрещивает руки на широкой груди, давая ему понять про свое присутствие здесь. Я задаюсь вопросом, был ли этот «Гарри Поттер» таким большим и громоздким в средней школе. Он не был похож на ее тип до меня. Из того, что я знал о Нейте, то тогда конечно, она предпочитала худых парней. Не Халка.

— Правда ли это? — он бросает вызов, направляя свой вопрос Маккензи.

Маккензи встает прямо, обернув руку вокруг моей талии. Я тяну ее в свою сторону, держа девушку близко возле себя. Мой кулак сжимается на моем бедре.

— Это правда, — отвечает она.

— Ты уверена, что это то, что ты хочешь? — спрашивает ее Гейдж.

— Я говорила тебе раньше, Гейдж. Я люблю его. Это не изменилось, — я смотрю вниз на своего прекрасного ангела, чтобы увидеть, как она накручивает цепочку от ожерелья вокруг своего пальца.

Гейдж испускает торжественную улыбку.

— Я знаю. Я просто не хочу, чтобы ты снова получила травму. Я беспокоюсь за тебя.

— Перестань беспокоиться. Со мной все будет в порядке.

Гейдж смотрит на Билла и Линдси.

— И ты в порядке, несмотря на это? — он кивает головой на Маккензи и меня.

— Конечно. Мы ожидали этого с момента, когда она зашла в дом, — говорит Билл.

Гейджу нужна была минута, чтобы обдумать это заявление. Медленная улыбка расцветает на его лице, когда он возвращает свое внимание на меня. Он опускает руки, выпустив глубокий вдох.

— Ну, тогда все в порядке.

Я смотрю вокруг, чтобы найти всех. Все они поддерживают это решение в некоторой степени. Это хорошо. Хоть я и не получил свое согласие от Маккензи присоединиться ко мне в Бостон, но тот факт, что все согласились, что ей нужно приехать домой со мной говорит о многом, так как я не имел доверия в семье Ребекки. Для них я был дьяволом. На самом деле, для них я до сих пор дьявол.

— Ну, все в порядке, — повторяет Билл облегченно.

Гейдж поворачивается ко мне.

— Мне очень жаль, что я был таким ослом. Ведь Микки занимает особое место в моем сердце, и я не доброжелательно отношусь к людям, которые причиняют ей боль.

— Я не хотел причинить ей боль, — я смотрю вниз на Маккензи, проводя пальцами по ее шелковистым волосам. — Все, что я хочу сделать, это чтобы она стала счастлива.

— Лучше бы тебе так и сделать, или я подстрелю твою богатенькую задницу, как оленя. Ясно?

— О, новый вид спорта, — шутит Джаред. — Дрю под прицелом. Я играю.

— Тише ты, — я усмехаюсь в глаза Джареду.

Гейдж протягивает руку ко мне.

— Мы договорились?

Я принимаю его рукопожатие.

— Договорились.

— Я лучше к Блэр домой. Она делает жаркое на ужин.

Гейдж разводит руки. Маккензи входит в его объятия. Его огромные руки практически поглощают ее целиком.

— Спасибо.

— Всё для тебя, Мик, — шепчет он. Волна ярости кипит во мне, но её удается контролировать. Парень собирается к своей девушке, а я уже со своей.

— Писсинг конкурс, — я слышу, как пробормотала Гленда.

— Это в порядке вещей с Дрю, — возвращается Маккензи, и я беру ее за руку, притягивая обратно пока она кудахчет.

Гейдж прощается с остальной частью семьи и мчится в противоположном направлении. Я собираюсь призвать Гэвина и его умный рот, но чувствую короткий рывок на моем пиджаке.

— Дрю? — племянник Микки по-прежнему дёргает мой пиджак, пока я не смотрю на него.

— Да, большой парень?

— Если Кензи не поедет с тобой, могу ли я?

Я улыбаюсь, положив руку на его плечо.

— Не в этот раз, приятель.

— Ну-у-у, — ноет он. — Пожалуйста.

Я поднимаю голову и вижу Коди, которые изрекает извинения мне. Там нет никаких оснований для этого. Это большая честь, что парнишка хочет провести время со мной. Эта мысль приходит мне в голову; что это должно быть большим шагом для него. Это запрос, который я не могу полностью отрицать. Компромисс формирует моем уме, то что я чувствую, может принести пользу всем нам.

— Как насчет заключить сделку? Если ваши мама и папа согласятся, что это хорошая идея, то тетя Микки и я будем рады принимать вас и вашу семью в моём домике на пляже этим летом. Что вы скажете по этому поводу?

Он смотрит на своих родителей и Маккензи.

— Мы едем на пляж в дом Дрю?

— Ты уверен? — Маккензи шепчет, так чтобы только я мог услышать ее.

Я знаю, что она обеспокоена. Для того, чтобы доказать, насколько мои слова серьезны, я глажу по голове Юстиса и двигаюсь к Джеки, которая продолжает держать ребёнка близко к своей груди. Я открываю мои объятия. Мое мужество превращается немного в панику, у меня начинает выделяться пот на моем лбу, но я заставляю себя успокоиться. Пришло время, чтобы это закончилось. Семь лет пыток достаточно долго, и Маккензи права, что это не может продлиться до наступления старости.

— Могу ли я?

Маккензи и Гэвин ахают в унисон. Я попадаюсь на глаза маленькой девочки, которая шевелится в руках у матери. Джеки, кажется, колеблется сначала, но кивает.

— Конечно, — она кладёт её в мои руки, девочка прижимается ко мне, а я держу первый раз живого ребенка. Я рядом, и мой драгоценный маленький ангел принимает меня.

Каждый нерв в моем теле выстреливает одновременно. Земля, кажется, уходит из-под ног, но я стою на месте, слившись с крошечным комочком в моих руках. На мгновение я не могу дышать, не говоря уже про то, чтобы что-то мыслить. Ритм моего сердца меняется, кровь течет по моим венам по наиболее неустойчивому руслу. Пот бисером по моему лбу стекает на мою рубашку. Я чувствую онемение и головокружение. Мои мышцы напряжены, сгибаются под давлением моего огромного страха. Я хочу бежать, но я знаю, что если я смогу управлять собой, чтобы остаться, то все будет в порядке.

Легкий ветерок обдувает одеяло. Я ловлю сладкий аромат невинного ребенка в моих руках. До меня доходит, что я вспоминаю запах Отэм. Даже если на картинке в моей голове мой маленький ангел был нетронутым и совершенным, правда была в том, что она все еще была запутана в пуповине, когда только родилась. Все там было в запахе крови, но это не останавливает мои мысли, что кожа её пахла совершенством.

Я пропускаю момент, когда ее маленькие ручки выскальзывают из-под одеялка. Спазм сжимает мое сердце. Я никогда не слышал голоса Отэм, ее плач. Я не видел ее движений. Все, что я помню, так это ее неподвижное тельце.

Маленькие пальчики сжимаются и разжимаются, словно стремясь постичь нечто. Я трясусь в ужасе, но движение прекращается лишь когда мой палец оказывается между ее маленьких пальчиков. Она сжимает ручонки, и я почти плачу. Пусть бы мой ангел тогда пошевелился. Только один раз. Но ее движений никогда не было. Она не дала возможности ощутить хоть одно ее движение. И хотя это было случайностью, это всегда будет моей виной.

Я смотрю на сладкую крошку в моих руках, на то, как крепко я сжимаю ее в своих объятиях. Как нужно держать ребенка? Я реально не знал этого, но награда в том, что я делаю это хорошо. Я прикусываю губу, пряча слезы, угрожающие разоблачить мой страх, когда я держу ее, и, в конце концов, успокаиваюсь.

Если бы я только мог держать ее так всё время. Слышать ее плач, узнать ее сияние, аромат ее кожи. Но ничему из этого не суждено сбыться. Если бы все сложилось тогда с Ребеккой, я никогда бы не встретил настоящую любовь моей жизни. Пока я думал о Ребекке, я ошибался. Я не знал настоящей любви, пока не встретил Маккензи, которая доказала мне, что все произошедшее имеет свои причины.

Пока я стою там, удерживая идеальный маленький кусочек рая, все обсуждают наше путешествие во Флориду, только мы стоим неподвижно. Я слышу часть разговора о ребенке, который так уютно устроился в моих объятиях. Из этого я понимаю, что Маккензи хочет ребенка по возвращении. Чего она не осознает, так это моего желания быть вместе с ней. Но об этом можно поговорить позже.

И пока я могу сказать что, удерживая малышку как профессионал, в моей жизни происходит поворот в пользу труднейших из вещей, которые я непременно сделаю. Не вопрос, насколько я боюсь таких перемен. Но некоторые старые раны могут исцелиться, и я на пути к выздоровлению.

— Вау, — восклицает Гэвин, взглянув на часы. В этот момент церковь уже пуста. Тут и там остается ещё несколько отставших живых душ.

— Я ненавижу расставаться, но мы должны поехать в аэропорт. Наш вылет через пару часов.

Пелена грусти окутывает нас.

— Я прощаюсь с вами, — говорит Гэвин. Он поворачивается к Гленде, сжимая ее в объятия.

— Веди себя прилично.

Гленда смеется, хлопнув Гэвина пониже спины.

— Уверена, что буду.

Мы начинаем прощаться, но ни один не готов нас отпустить. Джеки забирает малышку, но Юстис подается в мою сторону.

Маккензи поворачивается ко мне, ее лицо опущено, и она шепчет:

— Это только на одну неделю. После этого мы разберемся во всем.

— Обещаешь? — я умоляю ее.

— Обещаю. У нас остался смех, еще сделаем много снимков. Если у них мальчишник, то я хочу разоблачить их.

Я смеюсь, сминая ее губы своими.

— Вот что я могу, — молчание воцаряется между нами.

— Ты уверена, что не хочешь вернуться?

Маккензи дотрагивается до моей щеки, обрисовывая мои губы большим пальцем.

— Я уверена.

— Хорошо, — целуя, я дую на подушечку большого пальца. — Я позвоню тебе, когда мы приземлимся.

— Ты лучший.

Наклонившись, я целую ее ещё раз. Мне наплевать, кто смотрит на нас и где мы целуемся. Я озабочен прощанием с ней:

— Увидимся, — вдыхая аромат ее губ, говорю я девушке всей моей жизни.

— Я буду ждать тебя, — повторяет она.

Неохотно я отпускаю ее и смотрю, как она уходит. Я вздыхаю, когда она исчезает в ярком солнечном свете. Я двигаюсь к машине к водительскому месту. Гэвин и Джаред уже сидят в машине.

— Энди, — я поворачиваюсь и вскидываю руку к глазам, заслоняясь от полуденного солнца. Маккензи стоит, опираясь на дверь её машины и улыбается.

— Я люблю тебя, — кричит она. — Не забывай об этом.

— И я люблю тебя, — отвечаю я. — Увидимся через неделю.

— Одна неделя.

После отъезда Маккензи остается лишь отражением в зеркале заднего вида машины. Этот уикенд стал не таким, как я хотел. Если бы Маккензи только поехала со мной. Я не рад ехать в Бостон один, но я думаю обо всем хорошем, что ждет впереди.

Я сажусь в самолет, сую наушники в уши. Мое лицо прикасается к стеклу иллюминатора, выходящего на площадку перед ангаром. Первый класс в МД-80 не такой же как в Боинг 777, который я получил из ДФВ в корпорации Логан, но это лучше, чем ехать в поезде. Сиденье рядом остается свободным и служит напоминанием, что Маккензи не летит. Впереди неделя без нее. Я надеюсь, что смогу пережить эту неделю.

Тоска навалилась на меня, едва мы покинули церковь. Мы прилетаем на три часа раньше расписания и зависаем в международном аэропорту имени Рика Хэсбэнда, успев посетить несколько лавочек и кафе. Некоторые из нас бегут в уличные киоски после прохождения таможни. Джаред и Гэвин окунаются в сумасшедший поиск безделушки для Морган из Техаса. Я усаживаюсь в зону ожидания и начинаю переписываться с Маккензи.

Я улыбаюсь ее готовности посмотреть квартиру. Слишком рано упоминать о совместной жизни, у меня нет возражений, если, вернувшись, она останется со мной. Она побьет меня за эту идею, но мне хочется жить вместе, даже если она найдет себе квартиру. Все становится на свои места, даже если я буду один на свадьбе собственного брата.

Кто-то касается моего плеча. Я вытаскиваю наушник и вижу знакомую стюардессу.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить перед вылетом?

— Апельсиновый сок, пожалуйста, — отвечаю я. Она наливает мне сок и подает вместе с бумажной салфеткой.

— Добро пожаловать снова,— она толкает тележку к ряду передо мной, предлагая Гэвину и Джареду напитки.

Я сую наушники обратно слушать десятый Этюд Шопена. Фортепьянная музыка — это часть меня. Я хмыкаю: возможно, есть нечто, что я могу дать Маккензи. Моя мама твердо знала, что ее мальчики должны быть артистично развиты: Гэвин скрипач, а я выбрал фортепиано. Шопен мой любимый композитор. Наверное, есть и другой повод, возмущавший меня в Джареде, но то, что он пользовался моим инструментом... Хотя... Моя неприязнь исподволь затухает. Парень вырос симпатичным малым.

Я потягиваю сок, слушая Шопена. Насколько легко затеряться в его ритме. Это убаюкивает мое раздражение. Я опускаю стакан на откидной столик и прижимаюсь затылком к стеклу иллюминатора. Музыка играет на повторе. Я закрываю глаза и отдаюсь чарующим вальсам в моей голове, позволяя себе забыть, что соседнее сиденье пустует.

Время идет. Мой стакан вскоре пустеет, и стюардесса забирает его.

— Мы могли бы позже пообщаться, — предлагает она. Я улыбаюсь, с трудом понимая ее сквозь музыку в наушниках. Музыка играет, унося меня туда, где я могу быть свободным, и ничто не может отвлечь меня.

Пассажиры продолжают занимать свои места, но я смотрю на рабочих, суетящихся возле самолета. Как всегда, багаж загружается в последнюю минуту. Я усмехаюсь, подумав, что с моим везением мой багаж вообще загрузят последним. Но все же я счастливчик, потому что у меня своя квартира в Бостоне, полностью обставленная. Я не очень представляю, что в ней есть, но, если что, могу легко докупить недостающее.

Перевозимые животные загружаются под самолет, а я улыбаюсь и думаю о своих мальчишках. Чеви и Викет сходят с ума в такие моменты. Мы будем порознь целую неделю. Я очень скучаю по ним и не могу дождаться новой встречи. Они — самые надежные товарищи. Никто не может заменить их.

Мягкое касание возвращает меня из мира фантазий. Я смотрю, ожидая увидеть стюардессу, но обнаруживаю Маккензи, которая улыбается мне. Я выдергиваю наушники из ушей и смотрю на нее в полнейшем шоке. Я был расслаблен из-за музыки и не сразу соображаю, что это не может быть она.

— Это кресло занято? — мурлычет она. Пока она говорит, до меня дошло, что это действительно Маккензи и что она рядом со мной.

— Ну, я покупал билет для кое-кого, но этот кто-то решил не лететь.

Она притворно удивляется.

— Некоторые женщины до вас сказали бы, что я глупец.

— Соглашусь с ними, — поддразнивает она меня. Я встал осторожно, чтобы не удариться головой о воздушный отсек, сжимая Маккензи в объятиях.

— Ты сказала, что это плохая идея.

— Я знаю, — она дует на мою шею.

— Тогда почему ты здесь?

Она чуть высвобождается, глядя мне прямо в глаза. Слезы собираются в уголках глаз, рискуя пролиться. Я сжимаю ее лицо в ладонях. Мое сердце выпрыгивает из груди. Я знаю, что весь первый класс наблюдает за нами, но не обращаю внимания. Она здесь!

Микки улыбается и беззаботно пожимает плечом.

— Я не могу ждать неделю.

Это все, чего я хочу. Мой рот обрушивается на нее, целуя ее жестко и глубоко. Гэвин и Джаред вскидываются и орут. Кажется, звучит сигнал к отправлению, но я не останавливаюсь. Маккензи обвивается вокруг меня, ее руки скользят вниз по моей рубашке, а наши языки, сплетаются, как будто изучают рты друг друга.

— Снимите комнату, — хохочет Гэвин.

— Так мы не будем свидетелями всего, что между вами происходит, — добавляет Джаред.

— Сэр, мадам. Просим вас занять свои места, — инструктирует стюардесса. Я скалюсь, дернув Маккензи вниз в кресло рядом со мной. Мы падаем в кресла, быстренько пристегиваемся, и я сплетаю свои пальцы с ее, боясь, что, если не буду за нее держаться, она опять исчезнет.

Джаред и Гэвин возвращаются на свои места, откинувшись на подголовники.

— Эй, там. Рад, что вы смогли сделать это, — напевает Джаред.

— Мы тоже.

— Теперь мы развлечемся, — острит Джаред, потирая руки в предвкушении.

— Я не могу дождаться, чтобы посмотреть на лицо Оливии, когда она увидит тебя.

Маккензи сжимает мою руку. Я потираю большим пальцем сжатую в кулак руку.

— Все будет хорошо, — заверяю я ее. — Не волнуйся ни о чем.

— Да, — поддакивает Гэвин. — Это моя свадьба, и я бы не хотел, чтобы она устроила сцену.

— Я тоже этого не хочу, ребята, — заявляет Маккензи. — Она все еще моя подруга.

— Пф, — шипит Джаред. — Женщины никогда не дружат.

— Я знаю, что ты думаешь, Джар, но я считаю ее другом, — Маккензи поворачивается, чтобы взглянуть на меня. Ее лицо искажается от боли.

— Пообещай мне, что мы решим эту трудность с ней сразу же, не создавая еще большую. Она возненавидит меня за то, что я с тобой.

— Я не собираюсь скрывать наши чувства от нее, Микки, — восклицаю я. Я хочу прокричать о своих чувствах с высоты, что Микки моя, и что она принадлежит мне. У меня с Оливией ничего нет и быть не может, но если мой отец заговорит об этом, то может разрушить мое счастье.

— Я не должна хотеть тебя.

— Тогда что же ты предлагаешь сделать?

— Мужчины, пожалуйста, повернитесь и пристегнитесь, — стюардесса, проходя мимо, напоминает Джареду и Гэвину. Они корчат недовольные гримасы и поворачиваются в своих креслах. Самолет начинает движение по взлетной полосе, набирая скорость.

Маккензи касается рукой моей щеки.

— Я не вмешиваюсь. Я просто с тобой.

— Ты непредсказуемая женщина, Маккензи Эванс, но я люблю тебя.

Самолет отталкивается, отрываясь от земли и взлетая. И мы оказываемся вдавлены в наши кресла после толчка.

— Я тоже люблю тебя, Эндрю Вайз.

Я наклоняюсь над подлокотником, запечатлевая нежный поцелуй на ее губах. Начинается новая глава в наших отношениях. Я знаю, наш путь не будет легким, но вместе с ней мы справимся со всем, что выпадет нам.



Оглавление

  • Жан Макдональд «Уверенность в обмане»
  • Пролог