Лучше один раз увидеть [Джон Диксон Карр] (fb2) читать онлайн

Картер Диксон Лучше один раз увидеть

Глава 1

Однажды летней ночью в Челтнеме, Глостершир, Артур Фэйн убил девятнадцатилетнюю девушку по имени Полли Аллен. Это был признанный факт.

Девушка была лишь случайным эпизодом в жизни Артура; но она влюбилась в него и угрожала неприятностями с женой. И даже заводила речь о браке. В Челтнеме важно быть респектабельным. Артур Фэйн, как глава компании семейных адвокатов "Фэйн, Фэйн и Рэндалл", должен был быть особенно респектабельным.

Так что, однажды ночью, пользуясь отсутствием Вики Фэйн, дядюшки Хьюберта и обеих служанок, он пригласил эту девушку к себе домой. Она пришла туда тайно, ожидая приятно провести вечер, и была задушена собственным шарфом из искусственного шёлка. В самое тёмное время ночи Артур Фэйн положил её тело в машину, доехал до Лекхемптон Хилл и закопал рядом со старым карьером.

Полли Аллен была девицей сомнительного происхождения, дрейфовавшей из города в город, умеренно порядочной, но без семьи или каких-то явных друзей; непохоже было, что кто-нибудь будет о ней спрашивать. И, фактически, так и оказалось. Её убийство осталось недоказанным и даже нынче не вызывающим подозрений.

Но двое всё-таки узнали об этом - Хьюберт Фэйн, дядя Артура (непосредственно во время убийства), и Вики Фэйн, жена Артура (чуть позже).

К Вики понимание пришло одновременно с постепенно нарастающим ужасом. Она была привлекательной приятной девушкой двадцати пяти лет, на тринадцать лет младше Артура. Она вышла замуж два года назад и уже начинала тихо, но сильно недолюбливать мужа ещё до того, как всё случилось.

Осознание приходило постепенно. На следующий день после убийства Вики нашла носовой платок Полли Аллен с вышитым на нём именем, запрятанный подальше от людских глаз за подушку мягкого кресла в гостиной. Она сожгла платок, чтобы его не нашли слуги. Несколько позже, ненавязчиво расспрашивая, она выяснила, что Полли, похоже, покинула город. Что, конечно, означало всего лишь случайную интрижку. Но потом, жаркими ночами при свете луны, Артур Фэйн стал разговаривать во сне.

Вики слушала, бледнея во тьме. Она должна была знать. И понимала, что кое-кому, чьё положение в доме резко изменилось после той ночи пятнадцатого июля, тоже всё известно.

Хьюберту Фэйну.

Дядюшка Хьюберт Фэйн приехал погостить у них в апреле. "Всего лишь небольшой визит, мой мальчик, пока я тут осмотрюсь". Он каким-то образом вернулся в Англию из "колоний". У него должны были водиться деньги, и Артур встретил его с большим гостеприимством. Но и к концу мая Хьюберт никуда не уехал, не подавал признаков того, что ищет себе жильё и даже не заплатил за их совместную выпивку в отеле "Плуг".

Наоборот, он стал занимать один-два фунта по любому поводу, "пока я не смогу обналичить счёт, дорогой мой мальчик". К июню терпение Артура истощилось. К июлю он был практически готов грубо вышвырнуть дядюшку Хьюберта из дома, пока ночь на пятнадцатое июля всё не изменила.

Дядюшка Хьюберт переселился в более светлую комнату с видом на лужайку перед домом. Он стал просить в долг ещё чаще. Если он в разговоре с Артуром высказывал свои пожелания по поводу обеденного меню, Вики кратко говорилось, чтобы она обеспечила всё.

Может показаться, что Хьюберт был обычным шантажистом, но это не так. Он нравился Вики, он нравился всем. Хьюберт Фэйн, где-то около пятидесяти лет, был худым человеком с седовато-белыми волосами и запоминающейся внешностью. Вики воспринимала его как старого жулика, но как скромного, непритязательного, практически добросердечного жулика. Он всегда хорошо одевался в костюмы серых оттенков; повидал мир, был начитанным и обладал безукоризненными манерами. И хотя он выражался сложными, витиеватыми фразами, его речь была занимательна и даже немного остроумна.

Даже отслужившие своё армейские офицеры Челтнема симпатизировали ему. К ним он относился с серьёзным почтением: как, к примеру, младший офицер к своему полковнику. Без упоминания своего звания или полка он умудрился создать впечатление, что он тоже имел некоторый опыт в сражениях — конечно же, не такой большой, как у его собеседников — но достаточный, чтобы слушать их истории с пониманием. "Неплохой парень", оценивали его, "очень даже неплохой".

Так что дядюшка Хьюберт знал и, под давлением Вики, признал это, хотя и не таким образом, который мог бы его скомпрометировать.

Вики не могла забыть тот день, когда всё вышло наружу. Это случилось в жаркий день ближе к концу августа, когда все окна были открыты, но воздух оставался абсолютно неподвижен. Она сидела с Хьюбертом в задней гостиной (той самой, где была задушена Полли Аллен), глядя на сад алых роз.

Дядюшка Хьюберт сел напротив неё, под большим носом играла приятная улыбка.

— Но — убийство! — прошептала Вики.

— Ш-ш-ш! — прервал её дядюшка Хьюберт, сам явно встревоженный по этому поводу. — Неблагоразумно. Не могу отделаться от мысли, что это было неблагоразумно. Тем не менее, это случилось. Бывает.

Вики беспомощно посмотрела на него.

Голубоглазая шатенка, с крепким телом и пристрастием к упражнениям на свежем воздухе, она была обычной молодой женой состоятельного мужчины. Хорошей женой, успешно управляющейся с домашними делами и находящей общий язык со слугами. Всё казалось нормальным, не считая этой ложки дёгтя.

Дядюшка Хьюберт прочистил горло.

— Я уверен, — продолжил он, — что если ты ненавязчиво обсудишь этот вопрос с Артуром...

— Обсудить? Я к нему даже близко не подойду с этой историей!

Дядюшка Хьюберт встревоженно посмотрел на неё.

— В таком случае я надеюсь, моя дорогая, что ты не намереваешься совершить какой-либо опрометчивый шаг наподобие — хм — обращения в полицию? Не стоит забывать о фамильной чести.

— Фамильная честь! — сказала Вики. Мрачная ярость ослепила её. — Фамильная честь! Всё, о чём вы думаете — как бы не потерять такой источник доходов. Вы шантажируете Артура, не отрицайте.

Дядюшка Хьюберт выглядел искренне удивлённым и оскорблённым. Действительно, его страдания были настолько очевидны, что в другой ситуации Вики стала бы его утешать.

— А вот сейчас, моя дорогая, — отметил он, — ты несправедлива ко мне. Ты очень несправедлива ко мне. Искренность моя побуждает меня признать, что я уже говорил с Артуром на подобную тему и выразил ему сочувствие по поводу затруднительного положения, в котором он очутился. Ничего более. Ни о каких сделках грязного денежного характера, даю тебе моё слово, никто из нас не говорил.

— Нет, — сказала Вики задумчиво, — вам и не надо было ничего говорить. Ни одному из вас.

— Благодарю тебя, моя дорогая. Если мне и почудилась в твоём голосе скрытая ирония, я достаточно благовоспитан, чтоб не обратить на неё внимания. Спасибо.

— Как вы обо всём узнали?

— Всего лишь любопытство. То, что Артур послал тебя на всю ночь с визитом к матери, было достаточно приемлемо. То, что он дал слугам выходной на всю ночь — правдоподобно. Но то, что он обеспечил меня билетом на концерт Джильи, который пел в Колстон Холле в Бристоле, а также предложил оплатить мне и дорожные расходы, и проживание в отеле — просто невероятно.

Также мне не понравилось особое упоминание о том, что он задержится допоздна в конторе. При всей моей природной наивности я почувствовал, что что-то должно произойти. Таким образом, я не поехал в Бристоль. Я вернулся сюда, чувствуя, что должен приглядеть за ним ради тебя.

— И вы увидели..?

— Ну...

— Но вы не вмешались?

По крайней мере, старый негодяй несколько стушевался. Но его тон остался убедительным.

— Моя дорогая, что я мог сделать? Я не представлял, что было у Артура на уме. Я ожидал увидеть нечто не более чем вульгарное и, должен признаться, с немалым интересом. Трагедия произошла, когда никто уже не мог помешать. Это случилось на диване, здесь, где ты сейчас сидишь...

Вики вскочила с дивана, почувствовав, будто кто-то сжал её сердце.

— В конце концов, я едва ли смог бы смутить мальчика, раскрыв своё присутствие. Есть такое понятие, как благопристойность, моя дорогая.

Этого не может быть, сказала себе Вики.

Она обхватила себя руками, как будто замёрзла, и принялась расхаживать по комнате.

Это была всё та же приятная комната с мягкими креслами, обитыми белым кретоном, с покрытым коврами полированным паркетом, который потрескался в некоторых местах и теперь скрипел рядом с окнами. Вики окинула взглядом стены кремового цвета; камин из красного кирпича, вычищенный от пыли; цветы на рояле. Всё было как обычно, и в то же время всё изменилось.

Потому что Артур, Артур задушил здесь девушку. Странно. Именно такой была её первая мысль: это странно. Хотя, может, и нет? Она подумала об Артуре: коренастая фигура, тёмный цвет лица, редко улыбающийся рот. Довольно приятен, если не вытаскивать его из глубинных размышлений. Откровенно опрятен, но немного скуп.

Она не могла ужиться с ним как с любовником. Он был одновременно яростным и неумелым. И это вызывало опасные мысли. За два года брака у Вики достаточно раскрылись глаза, чтобы понять некоторые вещи. Она поняла, что могла бы гораздо лучше устроиться с...

Фрэнком Шарплессом, к примеру.

Всего одно слово полиции...

Вики прогнала эту мысль прочь. Она ненавидела себя за вероломство подобных мыслей. Артур был её мужем. Невозможно делить одну и ту же жизнь, один и тот же дом, комнату с человеком в течение двух лет, двадцати четырёх месяцев, бог его знает скольких часов без зарождения какого-то терпеливого расположения к нему. Ты должна защищать его, что бы ни случилось.

Она совсем не могла вспомнить, зачем вышла за него замуж. Это было в нереальном, давно ушедшем прошлом. В то время он казался довольно привлекательной, байронического типа личностью; а, как заметила её мать, девушке нужно выйти замуж. Опасные мысли опять пронеслись в её голове, будто сатиры.

Хьюберт Фэйн вновь прочистил горло.

— Моя дорогая, — сказал он заботливо, — тебе нехорошо. Здесь слишком жарко.

Вики остановилась у камина и начала истерически смеяться. Хьюберт утихомирил её.

— Однако, раз уж мы затронули эту тему, не возражаешь ли ты, если я коснусь одного деликатного вопроса?

— Вы знаете какой-то более деликатный вопрос, — спросила Вики, — чем тот, о котором мы сейчас говорим?

— Я не вижу ни единой причины, — ответил Хьюберт, — почему эта прискорбная история должна омрачить наши жизни...

— Когда каждый звонок в дверь может означать?..

Хьюберт немного подумал.

— Нет, я так не думаю. Мальчик спланировал всё с обычными вниманием и тщательностью. Но как я говорил, чем старше становишься, моя дорогая, тем более начинаешь понимать, что секрет успешной жизни заключается в компромиссе.

— Если бы ещё так думала полиция.

Хьюберт остался непоколебим.

— Что ж, Артур это ценит, — произнёс он не без удовольствия. — И это ведёт меня к тому, о чём я хотел сказать. Я, как твой дядя по мужу, не мог не заметить, что твоя семейная жизнь с Артуром, внешне счастливая и имеющая хорошую репутацию у соседей, не обходится без трудностей.

Вики не ответила.

— Как молодая женщина, ты, безусловно, ценишь мужское общество. — Он остановился. — Общество капитана Шарплесса, к примеру.

Вики застыла. Она стояла спиной к нему и была этому рада — ведь он не мог заметить цвет её изменившегося лица. Причиной была не вина; скорее, огорчение от того, что старый негодяй всё замечает. Но вместе с этим она напряжённо думала. Он что, теперь пытается шантажировать её?

— И то же самое, относительно противоположного пола, — продолжил Хьюберт, — применимо и к самому Артуру. Заметила ли ты, что он находит весьма привлекательной мисс Энн Браунинг?

Вики опять не ответила.

— Что ж, — сказал Хьюберт, подмигивая, будто добродушное божество, — как говорится, живи и дай жить другим. Рассуждая благоразумно, я не вижу ни единой причины, почему ты не можешь быть счастливой и не забивать себе голову Полли Аллен: это дело, по-хорошему, уже относится к богословской епархии. Что сделано, то сделано. Переживать по этому поводу сейчас и нездорово, и невыгодно. Вообще-то, я уверен, что даже смогу привести цитату из Библии на этот счёт.

Вики почувствовала себя нехорошо.

— Вы можете найти цитату из Библии на любой счёт, — вспыхнула она, резко развернувшись и держась за край каминной полки, — вы, шант..!

— Моя дорогая, — прервал Хьюберт, неподдельно обеспокоенный, — не стоит так расстраиваться. Это может тебе повредить. А нужно, несмотря ни на что, выглядеть как можно лучше и продолжать жить, как будто ничего не случилось. Капитан Шарплесс и мисс Браунинг придут сегодня к ужину, если я не ошибаюсь. — Внезапно он остановился, раздумывая. — Кстати, мне только что припомнилось, что я взял на себя смелость пригласить ещё одного гостя.

— Господи!

— Да-да. Это доктор. Психиатр, чьё мнение могло бы тебя заинтересовать. Его имя доктор Рич, Ричард Рич. Я знал его много лет назад, а сегодня утром столкнулся с ним у барной стойки в таверне "Руно". Он никогда особенно не преуспевал в этой жизни. И я подумал, что хороший ужин мог бы его подбодрить. — Взгляд Хьюберта был встревоженным, как у хорошо выдрессированной собаки. — Ты не против?

Вики подумала, что она уже не против ничего.

Она подошла к двум окнам у задней стороны комнаты, остановившись у одного из них, и принялась стучать пальцами по подоконнику, глядя в жаркий, яркий сад. Пол громко скрипел под её ногами, напоминая о том, что его надо починить; но как такие вещи чинятся?

Голова была забита всякими пустяками. Дополнительный гость к ужину означал, что нужно будет переставить мебель, а ещё Артур оказался убийцей, и в любой момент к ним в дом может постучаться огромный полисмен. Крепкая, с хорошей фигурой, в коричневом джемпере, чёрной юбке, жёлто-коричневых носках и туфлях, Вики стояла у залитого светом окна, опустив голову и коря себя за опасные мысли. Её разум превратился в мерцающую пустоту из сомнений и мучений.

— Дядюшка Хьюберт, — сказала она резко, — какой она была?

— Кто, моя дорогая?

— Эта девушка. Полли Аллен.

— Однако, моя дорогая, я должен повторить, что тебе не следует...

— Какой она была?

— По правде говоря, — ответил Хьюберт, немного поколебавшись, — она немного напомнила мне Энн Браунинг. Не общественным положением, конечно; на несколько лет моложе, где-то восемнадцать-девятнадцать; тёмные волосы вместо белокурых. Но чем-то похожая на Энн. Должен сказать, хорошенькая; хотя, когда я её видел в последний раз, хорошенькой она уже не была.

Вики сжала кулаки. Её мысли метались взад и вперёд с тем же царапающим звуком, как заевшая игла фонографа.

Что за положение! Что за положение! Что за положение!

Глава 2

Утром следующего дня — в среду, двадцать третьего августа — мистер Филип Кортни вышел из отеля "Плуг" на залитую солнцем Риджент-стрит.

Филип Кортни находился в гармонии со всем миром.

Было одиннадцать часов. Он поздно позавтракал, курил первую, самую приятную, трубку за день и лениво просматривал газеты. До вечера у него не было никаких занятий, да и вечером предстояла несложная работа.

Челтнем предстал перед ним таким же приятным городом, как и любой в Англии. Филипу нравились его окрашенное в белый цвет, утопающее в геранях благородство; его просторные, тенистые улицы; он напоминал Бат, только без узких грязных аллей. Филип собирался на прогулку перед ланчем.

Он приостановился на солнечном тротуаре и тут услышал голос позади себя.

— Фил Кортни! Старый хрыч!

Кортни развернулся.

— Фрэнк Шарплесс! — сказал он.

Вид военной формы ещё не был тогда, в 1938 году, так же привычен в Челтнеме, как в наши дни. Фрэнк Шарплесс, капитан сапёрного полка, блестел всеми пуговицами.

— Ты, старый хрыч! - повторил он. — Что ты здесь делаешь? Работа?

— Да. А ты?

— Уже ухожу. Я навещал отца; он здесь живёт.

Фрэнк гостеприимно махнул рукой в направлении отеля.

— Зайдём, пропустим по одной?

— С удовольствием.

В Американском баре наверху, за столиком у окна, разделённые кружками пива, они смотрели друг на друга с удовольствием.

— Фил, — сказал Шарплесс, — я собираюсь в командно-штабной колледж.

Кортни задумался.

— Это хорошо, я полагаю?

— Хорошо? — отозвался его собеседник с иронией в голосе. — Это величайшая честь, которой можно добиться, чтоб ты знал! Я отправляюсь туда в следующем году. Шесть месяцев, а дальше может произойти что угодно. Я, наверное, наконец стану полковником. Ты можешь представить меня полковником?

Он повернулся, чтобы посмотреть на свои три нашивки на погоне, будто стараясь представить, как бы они выглядели.

Фрэнк Шарплесс был приятным стройным брюнетом с отличным чувством юмора, что обеспечивало ему успех в любой компании. А также обладал первоклассным математическим мышлением. Однако не очень хорошо умел выражать свои чувства. Хотя этим утром он находился в приподнятом настроении, его ум явно что-то тревожило.

— Тысяча поздравлений, — сказал Кортни, — и всех мирских благ. Твоё здоровье!

— Твоё здоровье!

— Представляю себе, как доволен твой отец.

— О, рад несказанно! Слушай, Фил... — отхлебнув из кружки, Фрэнк резко поставил её. Но, похоже, он опять передумал и перевёл разговор на другую тему. — Всё ещё рабствуешь?

Когда люди говорили, что Фил Кортни был рабом, настоящим королём среди рабов, это означало всего лишь, что он был литературным рабом.

Если коротко, он писал автобиографии и воспоминания известных людей, выдающихся, знаменитых или просто печально известных; именно за подписями этих персон труды и выходили в свет. Фил Кортни был к тому же добросовестным ремесленником, искренне любившим свою работу.

Он был приверженцем реализма. Он старался заставить автобиографию великой блудницы звучать так, как если бы её написала сама великая блудница, немного — совсем немного — наделенная культурой и воображением. Он старался заставить воспоминания пэра-спортсмена звучать так, как если бы их на самом деле написал сам пэр-спортсмен, немного — совсем чуть-чуть — прибавивший в уме. И это всех устраивало.

Его самого создаваемые книги полностью удовлетворяли. Они представляли множество героев, которых он сотворил, множество персонажей, частью которых он был; но преимуществом являлось то, что и герои, и персонажи были реальны. Их можно было найти в телефонной книге или (в случае, если их поведение раздражало) дать пинка под зад.

Вплоть до этого дня Фил Кортни, несмотря на незначительные возмущения его клиентов, был счастливым человеком.

— Всё ещё рабствую, — признал он.

— Кто на этот раз?

— Говорят, большая шишка. Парень из военного министерства, кстати говоря.

— Ого! Как его зовут?

— Мерривейл. Сэр Генри Мерривейл.

Фрэнк Шарплесс, опять поднёсший кружку к губам, медленно поставил её обратно, даже не отпив.

— Ты, — произнёс он медленно, будто пытался выразиться абсолютно точно, — ты собираешься записывать воспоминания сэра Генри Мерривейла?

— Да. Он сказал издателю, что у него нет времени записывать их самому, но он не против их надиктовать. Конечно, так все говорят, и как правило, это ничего не значит. Мне нужно будет внести правки...

— Внести правки? — взревел Шарплесс. — Тебе придётся их сжечь.

— В смысле? Мне говорили, что он играл важную роль во время войны, а также, что он был задействован во многих известных делах об убийствах.

— И ни облачко, — сказал Шарплесс, разглядывая приятное, довольно симпатичное лицо Кортни с настоящим любопытством, — ни тучка не затмевает твой ясный день. И никакой голос не шепчет тебе на ухо: "Убирайся отсюда и держись подальше, пока ты всё ещё в своём уме". Что ж, это продлится недолго.

— Эй! Ой! Ты о чём вообще?

— Послушай, старик. — сказал Шарплесс, глубоко вздохнув и взявшись пальцами за край стола. — Я не хочу тебя отговаривать. Поэтому просто скажу. Ты не напишешь воспоминания сэра Генри Мерривейла. Ты думаешь, что напишешь, но это не так.

— Почему нет? — улыбнулся Кортни с уверенностью человека, покорившего своим тактом известную актрису и русского великого князя. — Я думаю, что могу обещать...

— О неугомонная молодёжь! — мрачно взглянул на собеседника Шарплесс, качая головой. — Господи! Были ли и мы такими неугомонными?

Он нахмурился.

— Я и не знал, что старик живёт где-то поблизости. Где он остановился?

Из кармана Кортни достал трубку, кисет и адресную книжку. Он зажёг трубку и пролистал книжку.

— Вот оно. У майора Адамса, Фитцхерберт Авеню 6, Олд-Бат-роуд, Лекхемптон, Челтнем. Мне говорили, что он сначала заехал в Глостер, повидаться с начальником полиции по поводу каких-то преступлений, а затем приехал сюда отдохнуть.

Он остановился, заметив выражение лица Шарплесса. То самое выражение лица, как и несколько минут назад. Шарплесс провёл рукой по своим тёмным прямым волосам. Затем он сжал кулак, и, казалось, хотел стукнуть им по столу. Вместо этого он огляделся, чтобы удостовериться, что залитая солнцем комната была пуста, не считая бармена, наклонился через стол и прошептал:

— Слушай, Фил.

— Да?

— Этот адрес. Он наводит на мысль о моих знакомых, Фэйнах. Они живут там неподалёку.

— И?

— Фил, я влюбился в замужнюю женщину.

Он не получил в ответ ни слова.

— Нет! — чтоб я ослеп! — сказал Шарплесс, поднимая правую руку, будто желая дать клятву, и немного отодвигаясь. — Я сказал то, что думаю. Всё серьёзно. На самом деле.

Его голос по-прежнему оставался яростным шёпотом. На лбу проступили горизонтальные морщины.

— Но это означает... — начал Кортни — Командно-штабной колледж, — предостерегающе добавил он.

— Да! Это всё разрушит! Думаешь, я этого не знаю? Но я ничего не могу с этим поделать, и всё!

— Кто она?

— Её зовут Виктория Фэйн. Вики. Они тоже живут на Фитцхерберт Авеню. Большой квадратный белый дом далеко от дороги, его не пропустишь, если проходить мимо. Её муж — свинья, надувающая людей под видом солиситора. Господи, Фил, она чудесная. Я не хочу докучать тебе всем этим...

— Ты не докучаешь. И тебе это отлично известно. Продолжай.

Шарплесс глубоко вдохнул.

— Вчера вечером я был у них на ужине. Сегодня вечером иду опять.

— Ужин два вечера подряд?

— Ну, уважительная причина есть. Вчера, видишь ли, нас было шестеро. Вики, эта свинья Фэйн — я знаю, что не должен так говорить о хозяине дома, но он свинья и всё тут — дальше дядя Фэйна, ещё бледная девчонка по имени Энн Браунинг, доктор и я. Доктор из тех (как они там называются), которые рассказывают тебе о твоих заскоках.

— Психиатр?

— Точно! Психиатр. Его зовут Рич! Доктор Рич. В общем, этот доктор, гениальный старый трюкач истинно английского типа, такой весь серьёзный, стал говорить о своей работе. И, в частности, заявил, что часто использовал гипноз.

— Использовал что?

— Гипноз. — объяснил Шарплесс, делая руками гипнотические жесты в воздухе.

— Правда?

— В общем, я заинтересовался. Всегда думал, что это полное надувательство. Справедливости ради, я видел что-то такое на сцене, когда вызывают кого-то из зала и заставляют его крякать уткой. Но оно всегда казалось мне чем-то очень-очень липовым.

— В этом нет ничего липового, Фрэнк.

— Похоже, что нет. Именно так Рич и сказал мне, а все остальные только подтвердили. Кажется, я тогда переборщил с аргументацией. Я сказал, что не утверждаю, что это невозможно провернуть; я сказал, что хочу увидеть это собственными глазами, в условиях, исключающих возможность фальсификации.

Дальше я сказал: "Предположим, вы можете подвергнуть человека гипнотическому влиянию так, что он или она будет целиком под контролем вашей воли, будет ли этот человек делать всё, что вы прикажете?" Видишь ли, я обдумывал опасные стороны. Я сказал: "К примеру, можете ли вы заставить девушку повести себя определённым образом?"

Фрэнк сделал паузу.

Он задумчиво, хотя и не без некоторого блеска в глазах, потёр край челюсти. Он обладал обаянием наивности, позволявшим ему оставаться незапятнанным и в более неловких ситуациях.

— Признаю, вопрос был не самым тактичным, — сказал он.

— Учитывая обстоятельства, — ответил Кортни, — явно не был. Так и что же?

— Ну, доктор Рич сразу помрачнел. Он сказал: да, это возможно, если девушка была предрасположена так поступить; и в этом-то одна из опасностей гипноза в руках беспринципных людей. Я понял, что поступил весьма бестактно, и попытался смягчить, сказав, что имел в виду только одно: можно ли заставить её совершить преступление? Я сказал: "Если жертва и в самом деле под контролем гипнотизёра, не возникнет ли куча проблем, при попытке заставить её ограбить кого-то или убить?"

Кортни сделал затяжку.

— И что доктор Рич ответил на это?

— Он всё объяснил. Объяснение, я готов это признать, довольно разумное.

— И какое же?

— Что под гипнозом ты будешь делать только то, на что ты способен не под гипнозом. Например! Допустим, Вики Фэйн входит сейчас в эту комнату. Мы гипнотизируем её и говорим: "Подойди к бару и выпей бутылку виски". Вики много не пьёт, но иногда даёт себе волю. Так что она идёт и выдувает бутылку, как солдат. Пока всё понятно?

— Да.

— Но, допустим, перед тобой истинный, честный, фанатичный сторонник трезвости; какой-нибудь член Группы Надежды^[1]; кто-то типа леди Астор^[2], к примеру. Ты её гипнотизируешь...

— Отличная идея.

— Заткнись. Ты её гипнотизируешь, ставишь перед ней полбокала виски и говоришь: "Ну давай, выдуй его". Но она этого не сделает. Она не может. Она будет страдать, потому что воля гипнотизёра — закон. Может быть даже возьмёт стакан. Но не выпьет. А если бы выпила, это бы означало, что с её принципами трезвости что-то не так.

Наконец, доктор Рич сказал, что он, к сожалению, не захватил с собой сегодня кое-какие вещи, иначе бы он показал мне интересный эксперимент, который, по его мнению, убедил бы меня окончательно. Это снова вызвало мои подозрения, и я спросил, почему бы ему не продемонстрировать эксперимент сейчас. Он ответил, что нуждается в паре реквизитов.

Тогда дядя Фэйна — приятный старичок — предложил нам всем встретиться за ужином на следующий день, чтобы доктор Рич смог продемонстрировать свой эксперимент. Фэйн, эта язва, не был доволен таким предложением. Но я так понимаю, что дядюшка Хьюберт — богатый родственник, с которым Фэйн хочет сохранять хорошие отношения, так что он смог выдавить из себя приглашение. И вот сегодня вечером я снова ужинаю там.

Шарплесс снова сделал паузу, на этот раз с заметным беспокойством.

— Что за эксперимент, Фрэнк?

— Я не знаю, — признал Шарплесс. Его голос понизился от волнения. — Смотри, Фил. Ты бы назвал меня ... как там его? Как эти типы зовутся? Провидцем?

Кортни открыто засмеялся.

— Хорошо. Смейся. Скоро и тебя настигнет рука судьбы. Но я тебе говорю, — Шарплесс медленно опустил кулак на стол, — я тебе говорю, в этом доме происходит что-то интересное. Тайна, покрытая мраком.

Кортни был прямолинеен.

— Ты имеешь в виду, что муж подозревает о твоих намерениях?

Шарплесс заколебался, так что Кортни спросил снова.

— Как далеко у вас всё зашло?

— Ещё ничто никуда не зашло. Успокойся, у меня даже нет причин считать, что ей до меня есть хоть какое-то дело! — Шарплесс задумался. — И тем не менее, я в этом уверен. Это было на прошлой неделе. На том чёртовом концерте на Променаде. Там играли "До дна очами пей меня"... если засмеёшься, я тебя убью!

Кортни не выказывал никакого намерения засмеяться. Пристально осмотрев собеседника с вызывающим смущением, Шарплесс уставился в содержимое своего бокала и пробормотал.

— Она не любит свинью Фэйна. В этом я уверен. Не то, чтобы они это как-то плохо скрывали! Доктор Рич может быть известнейшим психологом, но он не в состоянии разглядеть психологию под собственным носом. Прошлой ночью я проехал часть пути домой с ним на автобусе. И он всё время говорил, какие эти Фэйны идеальная пара, и как приятно видеть такое в наш век расставаний, пока я сам с ним не расстался.

— Гм.

— Но когда я говорю, что у них происходит что-то странное, я не это имею в виду. Я имею в виду нечто другое, непонятное. И я не так уже жду сегодняшнего вечера. Вот если бы ты пошёл со мной.

— Я бы рад. Но у меня в девять часов назначена встреча с сэром Генри Мерривейлом.

Шарплесс пожал плечами.

— Ну? — сказал он. — Теперь ты всё слышал. Что посоветуешь?

— Мой совет таков: будь осторожен.

— Это, конечно, замечательно: сидеть здесь и советовать такое, Фил. Но я не могу быть осторожным.

— Хорошо, чего ты хочешь? Развода?

— Развод, даже если бы Фэйн согласился, — сказал Шарплесс, — означал бы прощание с командно-штабным колледжем. Но я уже начинаю думать...

— Ты начинаешь думать: ну и плевать на колледж. К чёрту колледж. Ты всё равно туда не очень-то хотел. Всё так?

— Нет, не совсем так. Хотя, что-то похожее. И, в любом случае, хватит здесь сидеть, пыхтя трубкой, и строить из себя мудреца. Это серьёзно. Мне нужен совет, а не сарказм. Ты можешь собраться и посоветовать что-то дельное?

Кортни передёрнуло. Хотя он был всего на шесть лет старше двадцатисемилетнего Шарплесса, но чувствовал себя гораздо старше, однако в то же время менее опытным.

— Послушай, Фрэнк. Я не могу решать за тебя твои проблемы, как не сможет никто. Только ты сам должен найти выход из положения.

— О господи!

— Это правда. Если ты любишь эту девушку, а она тебя, и ты видишь решение, не приводящее к большому скандалу, я бы сказал: дерзай! Пускай и девушка, и колледж будут твоими. Только ради бога, убедись, что ты знаешь, что делаешь.

Шарплесс не ответил.

Его плечи ссутулились, а взгляд устремился через окно на улицу. Его глаза, обычно серые, были сейчас почти чёрными; брови над ними сошлись вместе.

— Ну тогда всё, — он отвернулся от окна, как человек, принявший решение, и заговорил другим голосом. — Отец с радостью повидался бы с тобой. Хочешь прогуляться со мной домой пообедать?

— С удовольствием. Но если...

— Нет. Давай забудем об этом. — Шарплесс опустошил свой бокал и поднялся. — Но как бы я хотел, чтобы сегодня вечером всё разрешилось. Господи, как бы я этого хотел!

Может, это было предчувствие, но это точно было пророчество. К этому времени незаметно для других замысел завершился. Стрела была установлена, тетива — натянута, лук — полностью согнут. Оставалось только ждать выстрела и попадания стрелы в цель.

Глава 3

— Если все готовы, — предложил доктор Рич, — не начать ли наш эксперимент?

Было почти девять часов. Большая просторная задняя гостиная освещалась только стоявшим за диваном небольшим торшером оттенка белого пергамента.

Артур Фэйн всегда относился педантично к церемонии подбора одежды к ужину. Но в этот вечер, будто уступив жаре, он опустился до того, чтобы надеть мягкую рубашку под обеденный пиджак. Так же поступили и все остальные мужчины, за исключением Фрэнка Шарплесса, чья чёрно-красная форменная куртка идеально сочеталась с обычной жёсткой рубашкой и чёрным галстуком-бабочкой. Вики Фэйн оделась в тёмно-фиолетовое платье с пышной юбкой и рукавами. Энн Браунинг была в белом. Всё это выглядело очень живо, даже в тени, на фоне стены кремового цвета.

Окна в дальнем конце комнаты были распахнуты. Но шторы — практически закрыты, так что только последние лучи дневного света проникали в комнату, когда доктор Рич занял позицию спиной к камину из красного кирпича.

Доктор Рич был невысоким, коренастым, приятным на вид человеком в неопрятном обеденном пиджаке. Его руки были засунуты в карманы. Он был лысым, за исключением неожиданной пряди волос, чёрных с седой полосой, начинавшейся где-то внизу черепа и завивавшейся вокруг воротника — единственный слегка театральный штрих в портрете плотной, заурядной персоны. Его круглое лицо слегка покраснело от жары или от бренди, которое он выпил после ужина. Он улыбался.

— И как только мы начнём, — продолжил он мягким низким голосом, — я думаю, капитан Шарплесс поймёт, почему я не мог приняться за дело прошлым вечером.

Шарплесс пропустил намёк мимо ушей.

— Хорошо. Но в чём же именно состоит этот эксперимент?

— Это как раз то, что хотел бы знать и я, — довольно резко согласился Артур Фэйн. — Что вы собираетесь делать?

Доктор Рич улыбнулся, раздражающе таинственно.

— С вашего позволения, — сказал он, — я прежде всего предложу загипнотизировать одного из вас.

— Вы не будете гипнотизировать меня, — ответил Артур, — и делать из меня дурака перед зрителями. Кроме того, я во всё это не верю. Это ... это отвратительно!

— Вас бы всё равно не получилось хорошо загипнотизировать, — улыбнулся доктор Рич. — Нет. Человеком, которого я предлагаю для эксперимента, будет миссис Фэйн, если она не против.

Почему-то это вызвало небольшой фурор.

Вики сидела, выпрямив спину и сложив руки на коленях, на стуле недалеко от камина. Она удивлённо повернула голову.

— Я? — спросила она. — Но почему? В смысле, почему я?

— Во-первых, миссис Фэйн, потому, что из присутствующих здесь легче всего загипнотизировать вас. Во-вторых... ну, вы поймёте вторую причину, когда мы закончим.

— Но я думала...

Вики не завершила предложения. Судя по направлению её взгляда, она явно имела в виду, что лучшим объектом для гипноза оказалась бы мисс Энн Браунинг.

Энн Браунинг сидела в тени на одном из мягких кресел. Она увлечённо наклонилась вперёд, проявляя неподдельный и нетерпеливый интерес. Хотя ей было примерно столько же лет, сколько и Вики, но явно не хватало такой же оживлённой практичности. Она была меньше, чем Вики, и стройней. Её волосы, золотившиеся там, где на них попадал редкий свет, вились косой вокруг головы. Её кожа на фоне белого платья выглядела слабо светящейся, контрастируя со слабым загаром Вики.

Проницательные маленькие глаза доктора Рича заметили этот взгляд.

— Вы неправы, миссис Фэйн, — сказал он.

— Неправа?

— Полагаю, вы разделяете распространённую точку зрения, что проще всего загипнотизировать чувствительного или крайне напряжённого человека? Это, как вам объяснит любой доктор, прямая противоположность истине.

Артур Фэйн приподнялся.

— Вы только что назвали меня чувствительным или крайне напряжённым человеком? — недоверчиво спросил он.

— Нет, мистер Фэйн. Вы просто упрямы. И будете сопротивляться внушению. Сомневаюсь, что вас вообще можно загипнотизировать.

— Клянусь, тут вы правы, — выдохнул Артур. Он был польщён и доволен; и, как обычно, когда он был доволен, редко появлявшаяся, приятная улыбка осветила тёмное лицо. Он дважды затянулся докуренной сигарой. — Но почему это должен быть кто-то из нас? Почему мы не можем позвать одну из горничных и провести эксперимент на ней?

— Артур, они будут болтать! — сказала Вики с предостережением в голосе.

Её муж осознал справедливость замечания и притих. Но он не выглядел довольным. Он то и дело кидал взгляды, довольно голодные взгляды, в направлении Энн Браунинг. Вики также заметила эти взгляды.

— Так что же, миссис Фэйн? — продолжил Рич.

Вики коротко засмеялась.

— Я не против стать жертвой, правда. Но Артур всё правильно сказал. Я не хочу выглядеть дурой перед зрителями. Тут... тут же должно высвобождаться подсознание, не так ли?

— Только в каком-то смысле. Вы окажетесь под контролем моей воли и должны будете слушаться моих приказов.

— Да, это я и имею в виду, — почти тут же ответила Вики. — В смысле, я не хочу, чтоб меня заставляли крякать, как утка, или пойти поцеловать кого-то, или ещё что-то в этом роде.

Во время этого диалога дядюшка Хьюберт Фэйн, с удовольствием куривший одну из лучших сигар Артура, несколько раз впадал в задумчивость. Можно было даже сказать, что он выглядел напуганным. В тот момент, когда упомянули подсознание, он прочистил горло, как будто собираясь вмешаться.

Но доктор Рич опередил его.

— Миссис Фэйн, — сказал он серьёзно, — пожалуйста, осознайте, что это не аттракцион и не выставка уличной магии. Это серьёзный научный эксперимент. Я даже не уверен, что всё получится, как я того хочу. И даю слово, что вам не придётся делать ничего того, что может смутить или вызвать смех.

— Давай, Вики! Где же твой спортивный дух? — подбодрила её Энн Браунинг своим мягким, привлекательным голосом.

— Вы обещаете? — спросила Вики у Рича.

— Я обещаю.

— Хорошо, — сказала Вики, пожимая плечами и улыбаясь кривой улыбкой. — Давайте начнём грязную работу. Что от меня требуется?

В длинной комнате повисла тишина.

Рич повернулся к каминной полке. Он достал оттуда лежавшую сразу за часами картонную коробку из-под обуви, которую положил туда раньше, в процессе подготовки.

— Значит так, миссис Фэйн! Прежде всего, я должен сказать другим то, что вам слышать нельзя. Вы не могли бы выйти в прихожую ненадолго, пока я вас не позову?

— Что это всё означает? — поинтересовался Шарплесс после паузы. — Что за фарс?

Рич развернулся к нему.

— Капитан Шарплесс, если вы помолчите и согласитесь понаблюдать за экспериментом, который сами заставили меня провести, то, думаю, за несколько минут всё поймёте.

— Прошу прощения. Не хотел никого обидеть. Но...

— Вы не возражаете, миссис Фэйн?

— Нет, ничуть.

Рич снял крышку с коробки. Вики, встав и пройдя мимо него, не могла не заглянуть туда хотя бы на миг. Рич быстро снова закрыл коробку. Засунув её под мышку, он двинулся, чтобы открыть дверь для Вики.

Дверь гаходилась в той же стене, что и камин: той самой длинной стене под прямым углом к окнам, но далеко от окон, на другом конце комнаты.

Рич открыл дверь для Вики, подождал, пока она выйдет, а затем закрыл дверь. Это была хорошая, тяжёлая дверь, но закрыли её не до конца, и замок не сработал. Когда Рич вернулся к остальным, дверь осталась приоткрыта на дюйм или два.

Шарплесс уже хотел обратить его внимание на это, когда он встретился взглядом с доктором.

— В этой коробке, — сказал он своим низким мягким голосом, — у меня два экспоната. Экспонат А — резиновый кинжал.

— Послушайте! — начал Артур Фэйн.

— Что? — подхватила Энн Браунинг.

Рич вынул игрушечный кинжал. Лезвие окрасили в серебристо-серый цвет в неудачной попытке придать ему вид металлического; ручка была чёрной. Без всякой задней мысли Рич согнул и разогнул мягкую резину.

— Купил этим утром у Вулворта, — объяснил он. — Резиновый кинжал за шесть пенни, который вряд ли можно назвать опасным. Это экспонат А. Но экспонат Б совсем другой.

Он положил кинжал обратно в коробку и достал оттуда второй предмет. Когда все увидели его, в комнате раздалось нечто похожее на вздох ужаса.

— Экспонат Б, — сказал Рич. — Настоящий револьвер, заряженный настоящими пулями.

Повисла тишина.

От револьвера исходило какое-то злое очарование. Это был "Уэбли" 38 калибра из чёрного отполированного металла, за исключением рукоятки из слоновой кости. Рич раскрыл его, вытащил патрон из барабана, подбросил его в воздух и поймал.

— Безусловно, не игрушка, — заметил он, ставя патрон на место и закрывая магазин с резким щелчком. — Напротив, оружие настолько смертельное, насколько можно найти. Так что... да? В чём дело?

Он прервался, хмуро посмотрев на Шарплесса.

Тот с исключительным упорством показывал пантомиму. Скорчив гримасу и жестикулируя, чтобы завладеть вниманием Рича, Шарплесс тыкал пальцем в направлении частично открытой двери.

Рич, будто всё поняв, издал возглас. Он поторопился к двери и плотно закрыл её.

— Она слышала вас! — сказал Шарплесс шёпотом. — Она не могла не услышать!

Рич улыбнулся.

— Я искренне на это надеюсь, — ответил он хладнокровно. — В противном случае в эксперименте нет смысла.

— Что?

Рич бросил пистолет Шарплессу, тот автоматически его поймал.

— Осмотрите револьвер, — предложил Рич. — А точнее, осмотрите пули.

Пули были поддельными.

Каждая пустая медная гильза заканчивалась деревянным цилиндром, раскрашенным в серый цвет для сходства с пулей. Шарплесс взял каждую из них по очереди и тщательно осмотрел, прежде чем положить обратно на место.

— Кажется, я начинаю понимать, — пробормотал он, — что за грязный трюк у вас на уме. Пушка совсем неопасна. Но...

— Именно так, — согласился Рич. — Это не более смертельное оружие, чем кинжал. Но миссис Фэйн об этом не знает.

Дядюшка Хьюберт Фэйн, чьё опасение, возникшее поначалу по поводу револьвера, полностью рассеялось, так быстро и яростно затягивался своей сигарой, что его голова казалась окутанной дымом.

— Всё понятно? — спросил Рич. — У нас два предмета. Один из них, кинжал, подсознание миссис Фэйн знает, как безопасный. Второй кажется ей настоящим. Так вот. Я загипнотизирую миссис Фэйн. И затем прикажу ей...

— Кого-то убить, — выдохнула Энн Браунинг.

— Именно так, — подтвердил Рич.

Тьма уже сгустилась, лишь бледно-пергаментный торшер за диваном отбрасывал белый свет. Лёгкий прохладный ветерок трепал шторы у окна.

— Имейте в виду! — добавил Рич, яростно потирая рукой лысый череп. — Я не утверждаю, что у меня это получится. Я могу не добиться необходимого уровня влияния. Но если смогу...

— Если вы сможете?.. — повторила Энн.

— Если я смогу, — улыбнулся Рич, — тогда точно предскажу, что случится. Под гипнозом, понимаете, у пациента не существует никаких своих намерений или желаний. Это машина. Зомби. Ходячий труп, подчиняющийся мне. Но...

— Что?

— Когда она получит приказ взять револьвер и застрелить кого-то, кого она любит, она будет сопротивляться. И даже испытывая страдания, не сможет выполнить этот приказ. Хотя моё влияние и будет велико, однако оно не в силах преодолеть барьер в её подсознании. Но когда я ей прикажу взять кинжал и заколоть кого-нибудь, она нанесёт удар без малейшего колебания. Потому что её подсознанию известно: это притворство.

Снова повисла тишина.

— Ну что, капитан Шарплесс? — сказал Рич. — если я преуспею, вы признаете себя убеждённым?

— Мне это не нравится! — вскочив, отрезал молодой человек.

— Вам не нравится, капитан Шарплесс? Но именно вы это всё и предложили.

— Да, но яне знал, что вы собираетесь делать. Я не знал, что вы собираетесь устроить именно это.

— По-моему, самая жуткая вещь, которую я когда-либо слышала, — заявила Энн Браунинг.

— Кого, — спросил Шарплесс, — вы собираетесь приказать ей убить?

Рич выглядел удивлённым.

— Её мужа, естественно. Кого же ещё?

Фрэнк Шарплесс обернулся. Но если он и надеялся на какую-либо поддержку со стороны Фэйна, то не получил её.

По какой бы то ни было причине Артур, похоже, изменил своё мнение. Он абсолютно спокойно сидел в кресле, коренастая фигура среднего роста балансировала на краю сидения, а глаза рассматривали начищенные ботинки. Между его пальцами была выкуренная сигара. Он раздвинул каблуки в сторону, а затем со стуком соединил их. И поднял взгляд, сохраняя невозмутимое выражение тёмного лица.

— Мне это не нравится. Тем не менее... это каким-то образом не повредит моей жене?

— Нет-нет. Потом она может чувствовать усталость. Но, если миссис Фэйн такая здоровая женщина без комплексов, какой я её считаю, это никак на неё не повлияет.

— Она будет понимать, что происходит?

— Нет.

— А помнить потом?

— Нет.

— Правда? — задумался Артур. Он почесал край носа ногтем на руке, державшей сигару. Внимательно посмотрел на Рича. Необычная улыбка снова озарила его лицо.

— Предположим (просто предположим, согласны?), что моя жена не против подсознательно... нанести мне удар?

Рич был ошеломлён.

— Мой дорогой сэр, — начал он, заливаясь краской, — я никогда не думал... в смысле, это так очевидно! Мистер Хьюберт Фэйн уверял меня...

— Что вы, это просто предположение! — заверил его Артур. Теперь он на самом деле улыбался. Неприкрытое самодовольство в его голосе можно было почувствовать везде, даже в его клубе. — Согласитесь, не мне говорить о моём браке. Но я не против заявить, что такую счастливую пару, как мы с Викторией, надо ещё поискать. Очень хорошо поискать.

Он сделал паузу.

— Кто-то, — добавил он, — может назвать мою жизнь скучной...

— Дорогой мальчик, — вмешался дядюшка Хьюберт, косясь на торшер, — я абсолютно убеждён, что никто не совершит подобную несправедливость, зная тебя так же хорошо, как знаю я.

— Но я бы не назвал её скучной. — подытожил Артур, бросив взгляд на него. — Продолжайте ваш эксперимент.

Фрэнк Шарплесс прошёл несколько шагов туда-сюда по полу из твёрдой древесины, местами покрытому яркими коврами. Его чёрная куртка с алыми отворотами и облегающие чёрные штаны с алыми полосами по бокам придавали ему худобу и мефистофельский облик, что контрастировало с наивным молодым лицом. Ботинки грохотали по полу. Хотя он и сделал протестующий жест, но больше не произнёс ни слова.

— Так что, мы все согласны? — удостоверился Рич. — Замечательно!

Он закрыл коробку с револьвером и резиновым кинжалом. Эту коробку он отдал Артуру.

— Подержите пока оба наших экспоната, мистер Фэйн, пока я не скажу вам, что с ними делать.

Затем Рич подошёл к двери и открыл её.

— Заходите, миссис Фэйн, — пригласил он.

Глава 4

Вики нерешительно остановилась в проходе.

Это выглядело так, будто она всего лишь играла в угадайку и раздумывала, какой бы вопрос задать первым. Все её действия указывали на это. Однако на чистом загорелом лице, где, казалось, живыми остались только голубые глаза, отражалось другое потаённое чувство. Страх. И Шарплесс знал об этом.

— Да? — неуверенно протянула она.

Рич взял её за руку.

— Проходите, миссис Фэйн, и садитесь на диван. Устраивайтесь так, чтобы вам было удобно.

Вики резко остановилась.

— Если можно, я бы не хотела садиться на диван, — сказала она.

Снова короткое, смутное чувство беспокойства пронеслось по комнате.

— Ну хорошо, — согласился Рич после небольшой паузы. — Давайте попробуем найти другое место, чтоб вам было удобно.

Он оглядел комнату. Он пошёл в направлении окна, но скрипучие половицы явно его раздражали. После пары пробных шагов по полу он развернулся и посмотрел в совершенно противоположный конец комнаты. Там сидел Артур Фэйн с обувной коробкой на коленях.

— Можно взять ваше кресло, мистер Фэйн?

Артур поднялся.

У торшера был очень длинный провод. Рич вытащил его из-за дивана, который был отодвинут от длинной стены напротив камина. Он пронёс торшер к белому креслу, на котором только что сидел Артур, и направил его свет прямо на сидение. Потом он придвинул кресло спинкой вплотную к стене.

— Так подойдёт, миссис Фэйн?

— Да, всё в порядке, — сказала Вики. Она последовала за ним и села.

— Замечательно. Теперь расслабьтесь. Всех остальных я попросил бы сесть поближе, но не слишком. Переместите свои кресла боком к ней, чтобы она вас не видела. Замечательно.

Центр комнаты был теперь абсолютно пуст; Вики, сидевшая спиной к стене, могла видеть окна на противоположной, на расстоянии двадцати пяти футов. Рич задёрнул шторы на этих окнах. В одном углу он нашёл круглый телефонный столик из полированного красного дерева. Убрав с него телефон, адресную книгу и портсигар, он переставил этот столик в середину комнаты.

— Так! — сказал Рич и вернулся к Вики.

— Миссис Фэйн, — продолжил он, — я хочу, чтобы вы на меня положились. Я хочу, чтобы вы мне доверяли. Вы же мне доверяете?

— Я думаю, что да.

— Очень хорошо.

Его голос уже стал чарующим. В мягком басу слышались музыкальные колебания. Рич снова повернул торшер, на этот раз так, что тот освещал его собственное лицо. Из кармана он достал монету, новую и полированную, светящуюся ярким серебром.

— Миссис Фэйн, я буду держать её немного выше уровня ваших глаз. Вам нужно только смотреть на неё. Смотрите на неё пристально. Вот и всё. Будет несложно. Вам понятно?

— Да.

— Все остальные, соблюдайте тишину. Полную тишину.

Впоследствии Фрэнк Шарплесс даже не мог точно вспомнить, как всё происходило.

Комната будто наполнилась мягким голосом, почти шёпотом. Он продолжался бесконечно. Казалось, он вёл их сквозь барьер в другой мир. Шарплесс не мог вспомнить точные слова — нечто про сон, дурманящий сон, сон с видениями, окутывающий всю жизнь. Это почувствовали даже те, кто не смотрел сквозь ярко сиявшую монету в глаза Рича.

Часы не тикали, деревья за окном не шумели от ветра; чувство времени исчезло.

— Теперь спите, — бормотал голос. — Спите спокойно. Спите глубоко. Спите.

И Рич сделал шаг назад.

Фрэнк Шарплесс почувствовал холод, как от прикосновения льда.

Вики Фэйн тихо откинулась, расслабив каждую частичку тела, на белом мягком кресле. Когда Рич перевёл на неё свет, все увидели, что её глаза были закрыты. Она не двигалась, только медленно поднималась и опускалась грудь, где высвечивалось углубление в гладкой коже над корсажем фиолетового платья.

Лицо, обрамлённое короткими коричневыми волосами, было тихим и безмятежным, веки были похожи на воск, рот замер в лёгкой тоске.

Шарплесс, Артур, Хьюберт, Энн Браунинг пытались стряхнуть с себя наваждение, как завесу, препятствующую перешагнуть через порог. Энн заговорила, инстинктивно шепча.

— Она нас слышит?

— Нет, — ответил Рич своим обычным голосом. Перемена звучала пугающе. Он вытер влажный лоб платком.

— Она правда..?

— О, да. Она сейчас далеко. А сейчас, мистер Фэйн, не могли бы вы взять револьвер и кинжал и положить их на круглый столик, который я поставил в центр комнаты?

Артур заколебался, впервые проявив беспокойство. Вынув оба предмета из коробки, он проверил их. Согнул резиновый кинжал туда-обратно. Затем резким движением раскрыл магазин револьвера, вынул и тщательно изучил каждую фальшивую пулю, прежде чем вернуть магазин на место.

И лишь тогда, будто посмеиваясь над собой, тронулся с места и положил револьвер с кинжалом на столик.

Он уже подходил к своему креслу, громко топоча, но тут происходящее неожиданно прервали. Дверь в прихожую открылась. Дэйзи, горничная, просунула голову в щель.

— Будьте добры, сэр... — начала она.

Артур развернулся к ней.

— О чём вы думали, заявляясь сюда? — зло спросил он. Его обычный голос звучал громко, резко и грубо на фоне всё ещё окутывающей тишины. — Я же говорил вам...

Дэйзи шарахнулась назад, но не исчезла.

— Я ничего не могла сделать, сэр! Там снаружи стоит мужчина, спрашивает мистера Хьюберта и не хочет уходить. Он говорит, что его зовут Дональд Макдональд. Он говорит...

Артур повернулся к Хьюберту.

— Это... — Артур сглотнул, но был вынужден закончить предложение. — Это опять ваш букмекер?

— Сожалею, мой дорогой мальчик, — признал Хьюберт, — что сие является неоспоримым фактом. Несомненно, в лучшем мире Дональду Макдональду будут отпущены его грехи (включая, будем надеяться, и алчность), однако в настоящий момент, боюсь, он вульгарен настолько, что хочет денег. Небольшой просчёт с моей стороны, хотя информация была получена прямо из конюшен...

— Тогда идите и заплатите ему. Я не потерплю подобных людей в моём доме, слышите?

— К несчастью, мой мальчик, я только что вспомнил, что потерпел неудачу, пытаясь сегодня заглянуть в банк. Сумма довольно незначительна: пять фунтов. Если бы ты был так добр, чтоб занять мне их до завтрашнего утра?..

Артур тяжело выдохнул, раздувая ноздри. После паузы он залез в карман, достал оттуда бумажник, отсчитал пять фунтов и вручил их Хьюберту.

— До завтра, мой мальчик, — обещал Хьюберт. — Я вернусь через мгновение. Умоляю, продолжайте эксперимент!

Дверь закрылась за ним.

Наваждение должно было исчезнуть, но не исчезло. Маловероятно, что вообще кто-то, кроме Артура, заметил это отклонение от сценария. Шарплесс, Энн Браунинг, даже сам Рич столпились вокруг Вики, смотря на неё с чувствами, не нуждавшимися в описании. Артур Фэйн тихо произнёс:

— И что дальше?

— Дальше, — ответил Рич, ещё раз вытирая лоб, прежде чем убрать платок, — предстоит самая сложная часть. У нас только что была передышка. Теперь рассаживайтесь. Не двигайтесь, и не говорите, пока я не разрешу. Это может быть опасно. Понятно?

— Но...

— Прошу сделать то, что я сказал.

С каждой стороны Вики кресла Вики появилось по два стула, немного спереди от неё. Шарплесс и Энн Браунинг сели с одной стороны, Артур сел с другой рядом с пустым стулом, на котором раньше сидел Хьюберт. Доктор Рич встал в середину этого полукруга лицом к Вики. Он позволил тишине продлиться ещё немного, прежде чем заговорил.

— Виктория Фэйн, — сказал он мягко. Всё тот же сверхъестественный голос сковал их снова. — Вы слышите меня. Вы слышите меня, но пока не просыпаетесь.

Он сделал паузу.

— Виктория Фэйн. Я ваш хозяин. Моя воля — ваш закон. Теперь говорите. Повторяйте за мной: "Вы мой хозяин, и ваша воля — мой закон".

Голосу будто бы требовалось преодолеть длинный путь. Примерно три секунды спустя безжизненная фигура в кресле встрепенулась. Дрожь пробежала по телу Вики. Её голова немного съехала в сторону. Её губы задвигались.

— Вы...

Все подпрыгнули, когда она заговорила. Это был шёпот, даже не голос Вики; это было какое-то нелепое эхо голоса, которое начало влезать в её душу.

— Вы мой хозяин, — прошептало оно, — и ваша воля — мой закон.

— Что бы мне ни приказали делать, я сделаю это без вопросов. Для моего же собственного блага.

Фигура в кресле забилась и обмякла.

— Что бы мне ни приказали делать, — сказала она безучастно, — я сделаю это. Для моего же собственного блага.

— Без вопросов!

— Без вопросов.

Рич сделал глубокий вдох.

— Сейчас вы проснётесь, — сказал он. — Откройте глаза. Сядьте прямо. Осторожно.

— Господи! — вырвалось у Шарплесса.

Яростный жест Рича заглушил его, а короткий взгляд через плечо заставил полностью замолчать.

Девушка, сидевшая в кресле, была не Вики Фэйн. По крайней мере — не той Вики Фэйн, которую все знали. Из глаз, из всего её лица исчезли все те качества, по которым можно узнать человека — ум, воля, характер. Она дышала и была тёплой, но оставалась всего лишь телом. Даже её красота, казалось, куда-то исчезла из-за вопиющего отсутствия разума.

Вики сидела тихо и безучастно и смотрела на лампу, не мигая.

— Я предупреждал вас, — пробормотал Рич, облизывая губы. — Теперь смотрите.

Он заговорил со своей жертвой.

— На полу около окна, там, где я их положил, когда переставлял телефонный столик, — сказал он, — вы найдёте портсигар и спичечный коробок. Принесите мне сигарету и спичку.

Артур Фэйн попытался сказать: "Там нет спичечного...", но очередной взгляд Рича вновь заставил его замолчать.

Животное поднялось из кресла.

Она двинулась вперёд. Прошла мимо столика, где лежали револьвер и кинжал, не обращая внимания на него.

В той части комнаты было темновато. Дойдя до окон, она нагнулась. Было похоже, что она всматривается и нащупывает что-то в поиске. Она наткнулась на серебряный портсигар, вынула из него сигарету и отложила в сторону. Далее принялась за поиски спичечного коробка; высокие каблуки её домашних туфель непрестанно скрипели и трещали на старом полу, пока она искала. Секунды тянулись одна за другой. У Вики Фэйн внезапно вырвался тихий рыдающий плач.

— Как видите, она не может её найти, — сказал Рич.

— Это банальная жестокость, — сказал Шарплесс побелевшими губами. — Я не могу это больше вынести.

— Не можете вынести, капитан Шарплесс? — поинтересовался Артур.

— Забудьте о спичках. Вам не нужно приносить мне спичку, — сказал Рич. Его голос был умиротворяющим. Он мягко проносился по комнате, будто бы накрывая плечи стоявшей и дрожавшей Вики тёплым одеялом.

— Лучше принесите мне сигарету.

Вики так и сделала.

Рич посмотрел на рояль, стоящий в углу под окнами.

— Она умеет играть на нём? — спросил он Артура.

— Да, но...

— Сядьте за рояль, — мягко приказал Рич. — Вы счастливы, моя дорогая. Очень счастливы. Сыграйте что-нибудь. Спойте, как вы обычно это делаете, когда вы счастливы.

Что-то опять пошло не так. Пальцы Вики легли на клавиши рояля. Рояль стоял во мраке; Вики находилась на небольшом расстоянии от зрителей и сидела к ним спиной. Тем не менее, она будто боролась с собой.

— Я приказываю вам, моя дорогая. Сыграйте что угодно. Любую...

Рояль зазвучал, и руки мягко забежали по клавишам.

— До дна очами пей меня,

Как я тебя — до дна.

Иль поцелуй бокал, чтоб я

Не возжелал вина.

Мечтаю...^[3]

Голос, пытавшийся бойко напевать, прервался всхлипом.

— Достаточно, — быстро произнёс Рич.

Его выражение лица изменилось. Теперь оно было очень серьёзным. Глаза Рича, ставшие острыми, проницательными и подозрительными, оглядели группу. Он провёл рукой по лысому черепу, вниз к пряди чёрно-седых волос над воротником. Он снова стал человеком, и очень беспокойным.

— Господа, — сказал он, — господа, я чувствую, что был в шаге от фатальной ошибки. Я не должен был давать согласие на это без ... дополнительной информации. У миссис Фэйн есть какие-то ассоциации с этой песней?

— Ничего такого, что мне было бы известно, — ответил Артур с мрачным удивлением. — Разве что, возможно, капитан Шарплесс нас просветит?

Рич посмотрел Шарплессу в лицо.

— Мне кажется, лучше завершить эксперимент.

— А мне так не кажется, — сказал Артур Фэйн.

— Вы настаиваете на этом, сэр?

— Вы, сэр, пообещали нам кое-что показать. И всё ещё этого не сделали.

— Как вам угодно, — выдохнул Рич. — Тогда садитесь обратно.

Он подождал, пока все три зрителя последуют его распоряжению.

— Виктория Фэйн, пройдите к столику в центре комнаты. На этом столике вы найдёте заряженный револьвер. Возьмите его.

В компании будто бы никто не решался вдохнуть. Энн Браунинг безмолвно наклонилась вперёд, скрестив колени и обхватив их тонкими руками. Свет отражался от её золотистых волос. Румянец на щеках, ясное сияние бледно-голубых глаз резко контрастировали с жалким заплаканным лицом автомата.

— Идите вперёд, пока я не скажу вам... всё! Остановитесь! Теперь немного повернитесь направо — лицом к вашему мужу.

Артур Фэйн облизал губы.

— Отойдите на несколько шагов назад... достаточно. Капитан Шарплесс, если вы даже случайно коснётесь миссис Фэйн, то можете причинить ей непоправимый вред.

Шарплесс отшатнулся.

— Виктория Фэйн, вы ненавидите мужчину, сидящего напротив вас. Он совершил нечто непростительное с вашей точки зрения. Вы ненавидите его всеми фибрами души. Вы желаете ему смерти.

Вики не пошевелилась.

— У вас в руках заряженный револьвер. С места, где вы стоите, будет легко выстрелить ему в сердце. Смотрите.

Из внутреннего кармана Рич достал карандаш со стержнем из мягкого, тёмного свинца с грязноватым оттенком. Он подошёл к Артуру и прежде, чем тот смог возразить, нарисовал на рубашке крестик на левой половине груди.

— Вот его сердце. Выше, чем вы думали. Вы хотите, чтобы он умер. Я приказываю вам его убить. Я досчитаю до трёх, и вы спустите курок. Один... два...

Даже когда из пистолета вылетает поддельный патрон, раздаётся резкий щелчок. Все напряглись в ожидании щелчка.

Палец Вики, дрожавший, как и её рука, плечо, всё тело, не согнулся. Он разжался и отошёл от курка. Револьвер упал с грохотом и покатился по паркету.

Она не смогла этого сделать.

Доктор Ричард Рич медленно выдохнул и закрыл глаза с облегчением. Прошла секунда или две, прежде чем он оказался в состоянии улыбнуться.

Хотя Артур Фэйн и оставался внешне бесстрастным, он не смог удержаться от промелькнувшей самодовольной ухмылки. Он старался выглядеть спокойным и беззаботным, но этому мешало другое выражение лица, рождавшееся из глубин тщеславия.

— Ага! — улыбнулся Рич. — Значит, вы отказываетесь использовать револьвер. Но, наверное, он вам не подходит. Возможно, у вас выйдет пересилить себя и использовать кинжал. Кинжал — оружие женщины. Вот он, на столе. Возьмите его.

Нетвёрдой походкой Вики направилась к столу.

— Хорошо. Возьмите его. Крепче держите рукоять. Теперь возвращайтесь и... стойте.

Он прикрыл глаза рукой.

— Ваша ненависть к человеку, сидящему перед вами, возросла. Оружие, которое вы держите, настолько же смертоносно, как и револьвер. Вот его сердце. Разите.

Без колебаний Вики опустила руку и ударила, как змея.

Величественно, как удовлетворённый фокусник, доктор Ричард Рич повернулся на каблуках, чтобы посмотреть на Шарплесса и Энн Браунинг. Он улыбался. Его рука была вытянута, ладонь поднята вверх, будто он хотел сказать: "Ну как?"

Но ничего не сказал.

Позади него открылась дверь в прихожую. Хьюберт Фэйн, светившийся от радости и довольный собой, открыл дверь, и внезапно остановился. Рич увидел выражение его лица, когда Хьюберт, не обращая внимания на Шарплесса и Энн Браунинг, уставился на Артура.

И тогда Рич обернулся сам.

Артур Фэйн издал только один кашляющий звук. Чёрная ручка, похожая на резиновую, но явно не резиновая, торчала из белой рубашки Артура — как раз в том месте, где Рич нарисовал крестик. Но рубашка больше не была белой. Расплывающееся пятно тускло-красного цвета расширялось и углублялось вокруг ручки, его края проступали сквозь тонкую ткань.

Артур, упираясь локтями в ручки кресла, попытался двинуться вперёд. Его колени подкосились. Губы свело от боли, но мучительная агония длилась недолго. Затем он рухнул ничком.

Глава 5

Никто не пошевельнулся. Казалось едва ли возможным, что кто-то вообще в состоянии пошевелиться. Случившееся прежде всего требовалось осознать.

Секунды пролетали одна за другой: десять, двадцать, тридцать. Артур Фэйн по-прежнему лежал ничком, слегка повернувшись на бок и тоже не шевелясь. Свет торшера отражался в панелях полированного паркета.

Наконец доктор Рич опустился на одно колено рядом с Артуром. Он перевернул Артура на спину. Сначала он попытался нащупать пульс на запястье; затем достал из кармана часы и почти полностью прижал их стекло к губам Артура. Ни единый вздох не затуманил стекло. Сверившись с часами, Рич вернул их в карман.

— Как ни невероятно, но этот человек мёртв.

— Мёртв? — эхом отозвался Шарплесс.

— Мёртв. Заколот ударом в сердце.

— О нет, — сказал Хьюберт Фэйн. — Нет, нет, нет, нет, нет!

Тон дядюшки Хьюберта в тот момент был исполнен некоего испуганного недоверия. Его поведение свидетельствовало, что мир не мог сыграть с ним такую грязную шутку.

— Нет, ну в самом деле! — запротестовал он, будто намереваясь прекратить этот вздор раз и навсегда. — Это уже слишком. Я не согласен. Вставай, мой дорогой мальчик! Вставай и...

— Он вас не слышит, — сказал Рич, когда Хьюберт принялся тереть запястье Артура. — Говорю вам, он мёртв.

Затем Рич протянул руку и дотронулся до чёрной рукояти, торчавшей из груди Артура. Он зажал её между двумя пальцами.

— Я вам ещё кое-что скажу, — добавил он, возвысив голос. — Это не тот кинжал, который я принёс сюда.

— На вашем месте я бы его не трогал, — предупредил Шарплесс. — Полиция всегда устраивает скандал, когда запутывают улики. По крайней мере, так происходит в книгах. Не трогайте его!

— Но почему нет? — спросила Энн Браунинг. — В конце концов, мы ведь знаем, кто заколол его, не так ли?

Впервые все оказались потрясены до глубины души.

Вики Фэйн тихо стояла в нескольких футах от человека, которого только что убила. Руки свисали по бокам. Она не смотрела ни на него, ни на что-либо другое. Вид этого безмозглого существа, чей рассудок исчез, а глаза выглядели безжизненными, будто синий фарфор, вместо когда-то живой, смеющейся, привлекательной девушки, был почти невыносим для Фрэнка Шарплесса. Грязные полосы слёз всё ещё не высохли на её щеках, хотя в тот момент она не выражала ни малейших чувств.

— Доктор Рич, — сказал Шарплесс, — прославленный доктор Франкенштейн — ничто по сравнению с вами.

Рич положил руки на лоб.

— Не будите её! — рявкнул Шарплесс, неправильно истолковав жест. — Во имя всего святого, не будите её!

— Я и не собирался её будить, молодой человек.

— Она нас слышит?

— Нет.

— Но даже если вы не собираетесь её будить, — Шарплесс сглотнул, — не могли бы вы что-нибудь сделать?

— Да. Одну минуту. — Рич повернулся к Вики. Его голос был медленным и тяжёлым. — Виктория Фэйн, подойдите к дивану. Положите подушку под голову. Ложитесь.

Мгновенно повиновавшись, Вики подошла к дивану. Коснувшись его, она сильно вздрогнула, и Рич сразу же оказался рядом с ней. Он положил пальцы на её виски; дрожь исчезла, и Вики легла.

— Теперь спите, — прошептал Рич тем самым голосом, который так воздействовал на всех. — Вы снова стали собой, Виктория Фэйн. Но спите. Вы не проснётесь, пока я вам не скажу. Когда вы проснётесь, вы забудете всё, что здесь случилось. Теперь спите. Спите...

Шарплесс поспешил к ней. И секунду-другую спустя выдохнул нечто вроде приглушённой молитвы.

Как будто мутное изображение начало фокусироваться, а холодная глина — отогреваться человечностью. Что-то (разум? сердце? душа?), казалось, вошло в неё, меняя даже черты лица. Там, где раньше валялась кукла, сейчас лежала Вики Фэйн с размытыми следами слёз, нелепо выглядевшими на её щеках.

Вернулись цвет кожи, здоровый бледный загар, знакомая форма губ. Дыхание было медленным и лёгким, и она улыбалась во сне.

— Слава... богу. Если кто-нибудь сделает с ней такое ещё раз...

Рич повернулся.

— Капитан Шарплесс, имелись ли у миссис Фэйн неприятные сознательные ассоциации с этим диваном?

— Клянусь, я не знаю.

— Мистер Хьюберт Фэйн, были ли у неё неприятные сознательные ассоциации с этим диваном?

— Мой дорогой доктор, не спрашивайте меня, — несмотря на всю его элегантность и уравновешенность, лицо Хьюберта было грязно-серым под седыми белыми волосами. — Я едва ли могу представить, что неодушевлённый предмет мебели так на кого-то повлияет. Знает... знает ли девочка, что произошло?

— Нет, — отрезал Рич. — А вы?

— Я начинаю думать, что да, — ответил Шарплесс.

— Да. И я тоже, — согласился Рич. — Кто-то подменил кинжалы. Смотрите.

Он снова склонился над телом Артура. Не без труда, игнорируя инстинктивные протесты окружающих, он вытащил оружие из раны. Так как сердце уже перестало биться, вытекло лишь немного крови.

Это был нож из очень лёгкой и тонкой стали, с лезвием длиной где-то в четыре дюйма. Когда Рич очистил его платком, все увидели, что лезвие окрашено в грязный серебристо-серый цвет. Покрытие из мягкой чёрной резины облегало явно очень тонкую ручку.

В полутьме он выглядел очень похоже на уже знакомый им резиновый кинжал.

— Так я и думал, — сказал Рич. — Толстый слой резины вокруг ручки. А у столика довольно темно. Когда миссис Фэйн взяла кинжал, то почувствовала резину, и её подсознание сказало ей, что это тот самый игрушечный кинжал, о котором ей было известно. Потому она и не протестовала против исполнения приказа.

Он повертел нож в руке.

— Даже вес не подсказал бы ей разницу. Кому-то придётся за многое ответить.

— Вы имеете в виду...

— Я имею в виду, — сказал Рич, кладя нож на пол и поднимаясь, — что я не могу быть привлечён к ответственности. Не в этот раз. Кто-то подменил безвредный кинжал настоящим и заставил миссис Фэйн убить своего мужа, не осознавая, что она делает.

Он прижал руку к своему розовому лбу.

— Это странно. Это чертовски странно. Мы знаем убийцу. Но мы не знаем виновного.

Никто не ответил.

— Но как кто-то мог подменить кинжалы? — поинтересовалась Энн Браунинг. — А?

— Я сказала, — повторила Энн тихим, но чётким голосом, — как кто-то мог подменить кинжалы?

Все повернулись к ней.

Впервые за долгое время они восприняли её как личность, потому что во время всех этих событий она (как помнилось) не закричала, не заплакала, не упала в обморок — вообще не сделала чего-то подобного, ожидавшегося от неё.

Она была довольно бледна, а её кресло было отодвинуто подальше от тела Артура, не более того. Её тонкие пальцы постукивали по ручкам кресла.

— Понимаете, — она остановилась, будто в замешательстве, но продолжила. — Последним, кто трогал кинжал, был сам мистер Фэйн. Ведь так?

Опять воцарилась тишина.

— Так, — резко сказал Шарплесс.

— Он сидел здесь, — продолжила Энн, наморщив лоб, — с револьвером и кинжалом в руках. Тогда это был резиновый кинжал. Потому что я помню, как он его сгибал и разгибал.

Память присутствующих отправилась в прошлое, воссоздавая изображения.

— Верно, — признал Рич с той же резкостью. — Я тоже видел это своими глазами.

— Потом вы, — Энн посмотрела на Рича, — сказали ему положить револьвер и кинжал на тот столик. Он поднялся, подошёл к столику, положил их и вернулся сюда. Но никто из нас с тех пор даже не приблизился к этому столику.

Воспоминание было настолько чётким, а факт настолько неоспорим, что не ответил никто. Все повернулись и взглянули на столик, который стоял в центре комнаты как минимум в двенадцати футах от сбитой с толку группы, окружавшей кресло.

Энн, колеблясь, облизала розовые губы.

— Пожалуйста. Я не хочу, чтобы вы думали, что я вмешиваюсь или говорю, когда лучше помолчать. Но судите сами. Никто из нас не покидал полукруг, стояли мы или сидели. Все оставались на своём месте, даже когда Вики сама выходила из круга и шла в другой конец комнаты. Доктор Рич не следовал за ней; он тоже оставался здесь. Мы все видели друг друга всё время. Никто не проходил мимо этого столика. Никто из нас не мог подменить кинжалы.

И снова растянулась длинная пауза...

— Это правда! — взорвался Шарплесс. — Это так же верно, как святое писание!

Рич выдавил улыбку, тяжёлую, кривую улыбку.

— А вы, однако, детектив, мисс Браунинг, — заметил он, и краска залила её лицо. — Не могу не согласиться. Всё верно. И в таком случае...

Энн нахмурилась.

— Ну, видите ли, это означает, что кто-то, кого не было в комнате, пробрался внутрь и...

Она остановилась. Её глаза повернулись и остановились на Хьюберте Фэйне; выражение лица стало испуганным.

— Вот как, — задумчиво произнёс доктор Рич.

Хьюберт Фэйн стоял, опёршись одной рукой на спинку кресла. Он выглядел, как человек, с которым рок проворачивает грязные фокусы быстрее и невероятнее, чем заслуживает любое человеческое существо.

— Прошу вас, только не подумайте!.. — начала Энн.

Хьюберт прочистил горло.

— Ваша деликатность, мисс Браунинг, — сказал он, — приводит меня в восхищение. Но в то же время я в состоянии ответить. Мадам, я не убивал своего племянника. Я думаю, что могу торжественно заявить: он — последний человек в мире, которого я хотел бы видеть мёртвым. Это правда, что я был вынужден покинуть комнату. Но не считая того факта, что я разговаривал с алчным букмекером по имени...

— Подождите! — резко сказала Энн.

Она поднесла кончики пальцев ко лбу.

— Вы не возражаете? — спросила она Хьюберта.

Хьюберт продемонстрировал вежливое согласие человека, который, не будь рядом свидетелей, с радостью перекинул бы её через колено и отшлёпал.

— Вы не могли подменить эти кинжалы до того, как покинули комнату, — продолжила Энн. — Потому что всё то, что относится к нам, относится и к вам. Вы вообще не проходили мимо этого столика. Когда вас вызвали из комнаты, я помню, что смотрела на вас. Вы не покидали полукруг, пока не вышли из комнаты вслед за Дэйзи.

— И это, — согласился Шарплесс, — тоже правда.

— Сэр. Мадам. Я благодарю вас. Но...

— Но, — не умолкала Энн, — я не понимаю, как вы — о, простите! — вы или кто-то другой мог пробраться сюда, чтобы подменить кинжалы, позже. Или сделать это хоть когда бы то ни было, если на то пошло.

Доктор Ричард Рич явно был ошеломлён напором, с которым эта тихая девушка взяла процесс в свои руки.

— Никто не мог сделать это хоть когда бы то ни было? Я не понимаю.

— Ну... к примеру, возьмём дверь.

— Да?

— Она практически перед нами, — сказала Энн. — Она жутко скрипит, как бы аккуратно вы ни старались её открыть. Мог ли кто-либо войти сюда, пройти под прямым светом, падающим на стол, по голому паркету, подменить кинжалы и выйти так, чтобы мы его не увидели?

Слушавшие попытались представить это.

— Нет, — сказал Шарплесс. — Невозможно. Кроме того, я поклянусь, что никто и не поступал так.

Рич помассировал голову.

— Как насчёт окон? — предложил он.

— Этот пол! — закричала Энн. — И задёрнутые шторы! И...

Щёлкнув языком, как будто всё поняв, Шарплесс побежал к окнам. Как только он оказался рядом с окнами, скрип и треск заставили его остановиться.

Он посмотрел на белые шторы, плотно задёрнутые и нетронутые. Отдёрнул их на одном окне и высунул голову.

— Это окно, — сообщил он, — находится на высоте восьми футов от земли. У кого-нибудь есть электрический фонарь?

Хьюберт Фэйн достал фонарь с полки телефонного столика. Шарплесс включил его и провёл лучом за стеной.

— Восемь футов над землёй, — сказал он, — а внизу нетронутая клумба. Никто бы не смог подняться сюда, да ещё не задев шторы, забраться внутрь, пройти двенадцать-пятнадцать футов по чертовски скрипящему полу к столику — чтобы его не увидели или не услышали. Это просто невозможно. Подойдите и посмотрите сами.

Он выключил фонарь, отвернулся от окна и провёл рукой по волосам. Высокий чёрно-алый дьявол мгновенно превратился в сбитого с толку и встревоженного молодого человека.

— Но мы же этого не делали, — запротестовал он.

— Нет, — голос Рича был твёрд. — Мы можем быть в этом уверены. Никто из нас этого не делал. Мы можем — как это называется? — предоставить друг другу алиби.

— Но кто-то же подменил кинжалы!

— Как? — спросила Энн.

— Вы же не думаете, — заколебался Шарплесс, — вы же не думаете, что Фэйн сделал это сам?

— Если, — уточнил Рич, — он знал, что его ударят этим кинжалом? И, фактически, настоял на этом, когда я хотел остановить эксперимент?

Они посмотрели друг на друга.

Рич расстегнул пуговицу на своём потёртом смокинге и расправил плечи. Хотя он выглядел наиболее обеспокоенным человеком среди всех, но, очевидно, был и самым решительным.

— Боюсь, что мы не в силах ограничиться этим спором, — объявил он. — Нравится нам это или нет, необходимо вызвать полицию. Я предлагаю назначить кого-то из нас, чтобы он позвонил и попытался объяснить, что случилось. Это будет нелегко.

— Я позвоню в полицию, если вы не против, — предложила Энн Браунинг.

Все вновь повернулись и уставились на неё, и она потупила взор.

— Понимаете, — смущённо объяснила она, — я... я живу в Челтнеме. Но работаю в Глостере. Я личная секретарша начальника полиции полковника Рейса. Я немного знаю о таких вещах, потому что полковник Рейс иногда берёт меня с собой. Он говорит, что я умею выуживать информацию у женщин.

Её губы сложились в осуждающую гримасу.

— И я подумала, возможно, если я смогу связаться с самим полковником Рейсом, это могло бы помочь. Но в любом случае, вероятно, лучше, если это сделает мужчина. Как вы считаете?

Рич наградил её возрастающим интересом. Даже Фрэнк Шарплесс навострил уши, как будто он никогда раньше не замечал эту девушку. Лицо Хьюберта Фэйна выражало мягкую гордость.

— Моя дорогая юная леди, — сказал Рич с некоторой горячностью, — дело за вами. Вот телефон. Берите его. Но что, во имя всего святого, вы собираетесь им сказать?

Энн прикусила губу.

— Я не знаю, — признала она. — Всё это может обернуться для нас очень скверно. Особенно, если они подключат Скотленд-Ярд, что они, скорее всего, и сделают, потому что полковник Рейс не пошлёт своих людей расследовать настолько деликатную ситуацию. Но как вам будет угодно. Видите ли, я уверена, что никто из нас этого не делал. Но...

Закончил за неё Фрэнк Шарплесс.

— Но, — сказал он довольно свирепо, — вы можете быть уверены ещё в одном. Равно как и я. У меня есть глаза. У меня есть уши. Я готов поклясться на Библии, поклясться днём моей смерти, что никто не мог забраться сюда ни через окно, ни через дверь!

И, между прочим, он был абсолютно прав.

Глава 6

В библиотеке дома неподалёку сэр Генри Мерривейл начал диктовать свои мемуары.

Это был поистине впечатляющий момент. Г.М., с очками, сдвинутыми на нос, и блестящей лысиной, как-то умостился за столом в комнате со стенами, увешанными старым оружием из коллекции хозяина дома. Г.М. принял положение, которое считал впечатляющим: поставил один локоть на стол и приложил палец к виску, как Виктор Гюго. Он старался не показывать удовольствие этим фактом и в результате выглядел напыщенно.

— Я родился, — начал он с надлежащей напыщенностью, — шестого февраля 1871 года в Крэнли-Корт, около деревни Грейт-Юборо, в Сассексе.

Это, подумал Филип Кортни, будет легко.

Кортни весь день, можно сказать, бездельничал. Он прогулялся по Променаду. Выпил чашку кофе в Кэвендиш-хауз. Он попробовал "воды"^[4] и посетил музей. Ближе к девяти вечера, после позднего ужина, он сел в автобус номер три в центре и был высажен кондуктором в начале Фитцхерберт Авеню.

Тем не менее, ему было неспокойно.

На Авеню находилось всего около полудюжины домов, стоявших поодаль друг от друга за каменными стенами высотой по плечо. Проходя мимо большого белого квадратного дома принадлежавшего, судя по всему, Артуру Фэйну, он остановился и посмотрел на здание.

В окнах было темно. Летний сумрак тепло обволакивал притихшие деревья.

Он задумался о том, как дела у Фрэнка Шарплесса, и как любовные проблемы могут сыграть злую шутку со здравым умом человека. Но времени долго об этом раздумывать не было. В последнем доме на улице, за которым смутно виднелись холмы Котсуолда, он поздоровался с майором Адамсом, который и провёл его в библиотеку.

Там его встретил сэр Генри Мерривейл. Яростно пожав Филипу руку, он взглянул на него с такой неприкрытой злобой, что Кортни срочно стал вспоминать недавние события в поисках чего-то, что могло скомпрометировать его в глазах этого человека. Вскоре он понял, что это, похоже, обычное поведение Г.М. в обществе; он вполне мог сказать, что его наниматель пытался быть приветливым. В конце концов Г.М. уселся за столом, принял свою героическую позу и дал понять, что готов начать.

— Да, сэр?

Г.М. прочистил горло.

— Я родился, — сказал он с надлежащей напыщенностью, — шестого февраля 1871 года в Крэнли-Корт, около деревни Грейт-Юборо, в Сассексе. Моя мать, урождённая Агнес Гонория Гейл, была дочерью преподобного Уильяма Гейла из Грейт-Юборо и его жены. Мой отец — несмотря на клеветнические слухи, ходившие в то время, — был Генри Сент-Джон Мерривейл, восьмой баронет этого имени.

Кортни издал тихий звук.

— Вы всё записали? — поинтересовался Г.М. поверх очков.

— Да, сэр. Но вы уверены, что хотите начать именно таким образом?

Уголки рта Г.М. сползли вниз.

— Что не так? — строго спросил он. — Кто пишет эту книгу, вы или я?

— Я только подумал, что лучше бы...

— Оставьте меня в покое, сынок, — настоял Г.М. тоном, скрывавшим загадочные коварные мысли. — Я знаю, что делаю. У меня есть причины использовать именно эти слова. Сожгите меня заживо, но, пусть я больше ничего не добьюсь этой книгой, однако хочу прояснить несколько старых недоразумений и свести кое-какие старые счёты. Вы будете записывать то, что я говорю, или нет?

— Ладно. Валяйте дальше.

Г.М., взбудораженный, уселся обратно, чтобы продолжить прерванную гимнастику ума.

— Эти слухи, — продолжил он, — сознательно распространялись младшим братом моего отца, Джорджем Байроном Мерривейлом, которого — если быть сдержанным — можно описать как прохвоста и мерзавца. Сейчас я дам моим читателям некоторое представление о характере этого человека.

Его выгнали из клуба "Тёрф" в 1882 году; вышвырнули из клуба "Будлз" за мошенничество в карты год спустя; он женился в девяностых — не помню точно, когда, — на Софи Трелисс, потому что у неё имелись денежки; и умер от цирроза печени в 1904 году, оставив двух сыновей, Роберта Бландфорта Мерривейла и Хьюго Парра Мерривейла, владеющих букмекерской конторой в Сити и почти столь же нечистых на руку, как и их отец.

— Нет, — сказал Кортни, стукнув по краю столика, за которым он сидел и записывал воспоминания великого человека.

— Ох, во имя всего святого, что теперь не так?

— Диффамация.

— Чепуха. Нельзя оклеветать умершего человека.

— Да, но оба его сына всё ещё живы. Или, по крайней мере, вы так говорите.

Г.М. обдумал сказанное.

— Думаете, последняя фраза вышла немного сильной?

— Сильной? Она послужит причиной иска на тысячу фунтов за оскорбление личности, не успеете вы закончить первый абзац!

— Ну... ладно, — снова задумался Г.М. — Да, наверное, получилось немного откровенно. Хорошо. Я скажу вам, что мы напишем. Мы напишем "Роберта Бландфорта Мерривейла и Хьюго Парра Мерривейла, имеющих бизнес в Сити и унаследовавших многие семейные черты". Теперь-то, конечно, всё хорошо?

— Но...

— Я же не сказал "черты их отца". Я сказал "семейные черты". Господи, да сказать, что они унаследовали семейные черты, это практически восхвалить их, ведь так?

Хотя Кортни явно увидел изъян в этом аргументе, но промолчал.

— Теперь я изображу вам дни моего детства, — внезапно продолжил Г.М. — Эти дни были бы весьма приятны, не будь они отравлены вышеупомянутым Джорджем Байроном Мерривейлом.

Этот хорёк всегда первым требовал, чтобы меня отправили к стоматологу или парикмахеру. Он "проверял мои уроки", спрашивая меня о столице Бессарабии, или заставлял меня решать арифметические задачи о действиях полоумного идиота, который вечно шёл в продуктовую лавку и заказывал столько крупы, что ею можно было прокормить обычную семью на протяжении четырнадцати лет.

Если я отвечал неправильно, что происходило весьма часто, он шёл к моему отцу и говорил: "Генри, мальчик плохо воспитан". И тогда меня колотили за то, что я плохо воспитан. Разве это справедливо?

Г.М. произнёс последний вопрос с ораторским подъёмом в голосе и посмотрел на своего слушателя, как будто ожидая ответ.

Затем снова впал в задумчивость.

— Тем не менее, я рад сказать, что жизнь Джорджа Байрона Мерривейла также не была сладка и безоблачна. В восемнадцать месяцев, увидев его впервые, я протяжно взвыл. В три года я почти прокусил ему палец. В пять лет — налил в его шляпу горячую патоку. Но в семь лет я наподдал этому прохвосту с лихвой. И сейчас расскажу своим читателям, как я это сделал.

Выражение тайного ликования разлилось на лице Г.М.

— Вы же всё записываете? — поинтересовался он с тревогой.

— Да.

— Каждое слово?

— Каждое слово. Но вы уверены, что помните себя в восемнадцать месяцев?

— О, я был чем-то вроде вундеркинда, — не без самодовольства отметил Г.М. — Но я собирался рассказать вам о мерах, принятых мной, чтобы поквитаться с дядюшкой Джорджем.

Он снова принял напыщенный вид, означавший начало диктовки.

— Я открутил большое зеркало с туалетного столика моей матери. И затащил его с собой на крышу, туда, где трубы, одним приятным солнечным днём, когда, как мне было известно, Джордж Байрон Мерривейл ехал по дороге прямо в мою ловушку. Я поймал солнечный луч четырёхфутовым зеркалом и направил солнечный зайчик прямо дядюшке в глаза.

(Кортни попытался представить своего хозяина в виде злобного маленького мальчика в огромных очках, сидящего, скрестив ноги, среди труб и держащего зеркало.)

— Мерзавец вынужден был остановиться. Он не мог пошевелиться. Ни вперёд, ни вбок, ни назад - куда бы он ни собирался двинуться, я везде слепил его. Это ему не понравилось. Всегда отличавшийся раскованностью речи, в тот день он превзошёл самого себя. Возмущённый грубостью ублюдка, я сдвинул зеркало и направил луч прямо в глаз лошади.

— Кому?

— Лошади, — сказал Г.М., внезапно потерявший достоинство, но мгновенно обрётший его вновь.

— Это сработало. Благородное животное испугалось и понеслось по дороге со скоростью, сравнимой лишь со скоростью самого Джорджа Мерривейла, убегающего от кредиторов. Джордж Мерривейл, захваченный врасплох, свалился на дорогу.

Он, уверяю моих читателей, совершенно не пострадал. Тем не менее, за эту невинную проделку, которая, несомненно, не могла бы обидеть человека, обладающего чувством юмора, в погоне за мной проделали три кругавокруг конюшен, а затем поколотили так, как никогда не колотили до того дня. Разве это справедливо?

Он сделал паузу.

— Откровенно говоря, — ответил Кортни, так как ответ явно ожидался от него, — я бы сказал "да".

— О? Вы так думаете, а?

— Если вы не возражаете против простонародной речи, то я бы сказал, что вы были самым злобным маленьким головорезом, топтавшим когда-либо эту землю.

— О да, неженкой я не был, — явно удовлетворённо отреагировал Г.М. Он засунул большие пальцы в проймы жилета.

— Сейчас я расскажу о случае, когда подложил крем для бритья в будильник Джорджа Мерривейла, так что когда будильник звенел, часы начинали пениться, как кружка пива. Хотя, возможно, читателям было бы интереснее услышать...

— Простите, сэр. А вы не издевались над кем-либо помимо вашего дядюшки Джорджа?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, я хочу осознать перспективу, вот и всё. Если вы продолжите в том же духе, читатели будут ждать, что вы отравите его в пятнадцать лет.

— По правде говоря, — кивнул Г.М., — я думал об этом. Я не любил эту язву тогда, не люблю и сейчас. Это приносило мне огромное удовольствие, сынок. Ха! Когда я начал...

— С этого времени у вас проснулся интерес к преступлениям?

Г.М. выглядел озадаченно.

— К преступлениям?

— Я говорю о ваших успехах в распутывании детективных дел, как связанных с военным министерством, так и вне его.

— Ох, сынок, — сказал Г.М., уныло качая головой и глядя с жалостью на посетителя. — Ничего такого нет.

— Нет, сэр?

— Нет. Давайте я лучше расскажу вам о реальной жизни. Меня больше не волнуют уголовные дела. Они мне не интересны. Я бы не взялся за них, даже если...

— Вас к телефону, сэр, — прервала худая пожилая горничная, просовывая голову в комнату.

— Кто это?

— Вас вызывает Глостер. Отдел начальника полиции, вот что они говорят.

Г.М. негодующе посмотрел на своего гостя с глубоким, вызывающим подозрением, но Кортни сохранил невинное лицо. Г.М. проклял все телефоны и всех начальников полиции. И всё же побрёл в прихожую, чтобы взять трубку. Кортни слышал, как он ревел в телефон, будто старшина на учебном плацу.

— Послушайте, Рейс. Я же говорил вам, что цианид был в корзинке для вязания, и если вы арестуете эту золовку...

Пауза.

— Что вы имеете в виду под "другим случаем"?..

— Рейс, говорю же, я не могу! Сожгите меня заживо, я прямо сейчас очень занят. Я диктую свои...

— Ну если вы считаете, что положение затруднительно, вызовите Скотленд-Ярд!..

— Ага, так вы уже это сделали! Тогда зачем было беспокоить меня?..

— В каком смысле "очередная невозможная ситуация"?..

На этот раз с другого конца телефона что-то долго говорилось.

— Вот оно как...

— И как зовут этого убитого типа?..

— По буквам. Ага! Фэйн! Артур Фэйн.

Кортни вскочил, как ошпаренный. Трубка, которую он набивал, выпала из рук на стол.

За прошедший час он испытал множество разнообразных эмоций. Сначала — необходимость сохранять серьёзное лицо и удерживаться от смеха по поводу гримас Г.М.

Далее, ему казалось, что человек должен быть мёртв и похоронен, чтобы не восхититься этими мемуарами; конечно, если Кортни не сойдёт с ума в процессе их составления, и если клевету, скандал и оскорбления удастся свести к минимуму.

Но теперь...

Он снова прислушался к ревущему голосу Г.М.

— Хорошо, хорошо, хорошо! Вот что, Рейс. Я берусь при одном условии. Парня, которого вы вызовете из Лондона, зовут Мастерс. Старший инспектор Мастерс...

— Да, именно так. Сначала вы сбросите в этот колодец его, потом туда прыгаю я...

— Я могу на это рассчитывать?..

— Тогда ладно. Да, я направлюсь туда сейчас, если вы так переживаете. Ладно. Угу. Пока.

Трубка с лязгом опустилась на место.

Когда Г.М. вернулся в библиотеку, он выглядел немного виновато, что пытался скрыть, свирепо хмурясь. Его пузо, украшенное огромной золотой цепочкой из-под часов, выглядело свирепо само по себе.

— Надевайте шляпу, сынок, — сказал он. — Вы идёте со мной.

— Куда?

— Немного вверх по улице, — настоял Г.М., со свирепостью, переходившей в сладкое убеждение. — Солиситор по имени Артур Фэйн был укокошен собственной женой...

— Боже всемогущий!

— Но остаются сомнения в том, кто же это сделал.

Внезапно Кортни ощутил на себе взгляд острых маленьких глазок, буравивших его из-под очков, что заставило его чуть ли не подпрыгнуть.

— В чём дело, сынок? — невинно спросил Г.М. — Вам же ничего об этом не известно, не так ли?

— Нет, но эта автобиография...

— Наполеон, — сказал Г.М., — мог делать пять или шесть вещей одновременно. Я вполне в состоянии справиться с двумя. Идите со мной. Я малость осмотрюсь, а в перерывах попытаюсь вам диктовать.

Кортни, осознавая, что это — самая безумная идея, когда-либо исходившая от Г.М. до сих пор, переспросил себя и подумал о Фрэнке Шарплессе. В конце концов, почему бы и нет?

— Но я же не могу туда ворваться!

— Можете, — просто ответил Г.М., — если вы со мной. Полковник Рейс сказал, что там его секретарша. Девчонка по имени Энн Браунинг. Рейс сказал, что у этой девчонки мозги хорошо варят, и она умеет сложить два и два. Безусловно, чепуха. Ещё не было на свете девушки, которая бы хоть как-то справлялась с работой секретаря, не считая мою Лоллипоп, конечно, но это совсем другое дело. Но мне интересно послушать, что эта девчонка скажет.

— Ну...

— Надевайте шляпу, — пробуравил его взглядом Г.М., — и идите со мной.

У Кортни не было шляпы. Но после того, как Г.М. снял с вешалки ужасающе выглядевшую панаму, он последовал за громыхавшей фигурой по коридору в жаркую серебряную лунную ночь.

Проходящие по улице под тенью вязов люди шарахались прочь от голоса, маршировавшего среди вязов. Это был странный горловой самоуверенный голос, как у медитирующего пророка или чревовещателя, говорящего басом.

— Сейчас, — внезапно объявил он, — я дам своим читателям представление о политических событиях, происходивших между 1870 и 1880 годам, а также о пристальном внимании, с которым я следил за ними ещё тогда.

Глава 7

— Сюда, — сказал Фрэнк Шарплесс, показывая на кровать, — клади её сюда.

Какие бы ни были у него мысли о том, чем он будет заниматься в пол-одиннадцатого этой ночью, Кортни понятия не имел, что ему придётся нести женщину без сознания вверх по лестнице странного дома, пока внизу шастает полиция.

Но именно это он и делал.

Когда они с Г.М. прибыли в белый квадратный дом, чьё несчастливое имя, "Гнездо", было выковано железом на воротах, то увидели открытую парадную дверь и свет, горевший в прихожей.

Шарплесс, державший на руках безвольную фигуру в пышном фиолетовом платье с длинными рукавами, стоял в прихожей, споря с инспектором полиции из отделения графства Глостершир.

— Она не в состоянии убежать, — настаивал Шарплесс. — Дайте мне хотя бы отнести её наверх и удобно уложить.

Инспектор колебался.

— Как скажете, сэр. Но сразу после этого спускайтесь вниз, понимаете?

Он повернулся к только что прибывшим.

— Вы сэр Генри Мерривейл, без сомнения?

После кивка Г.М. он отдал честь.

— Инспектор Агнью, к вашим услугам. Полковник Рейс приказал мне дождаться вас. Проходите сюда, сэр.

План дома был простым. Первый этаж состоял из двух больших комнат по бокам прихожей: передней и задней гостиных с левой стороны и кухни, построенной в задней части дома. Жест инспектора Агнью указывал в сторону библиотеки. Из задней гостиной доносился невнятный гул голосов.

— Я, — твёрдо сказал Г.М., — не собираюсь никого допрашивать этой ночью. Это может подождать до завтра, когда здесь будет Мастерс. Но я бы с радостью немного послушал об этом вас, сынок. Начинайте.

— Фил, — быстро сказал Шарплесс, — побудь со мной минутку.

Г.М., дав на это разрешение кивком и острым взглядом, последовал за инспектором Агнью в библиотеку. Кортни остался с Шарплессом и его ношей. Если Шарплесс и удивился, увидев здесь своего друга, то не подал виду.

— Возьми Вики, — велел он. — Я покажу дорогу.

Она привлекательна, думал Кортни. Чертовски привлекательна. Неуклюже, с некоторым замешательством, он нёс её вверх по лестнице, пока Шарплесс шествовал впереди, включая свет.

Верхний этаж, построенный почти по тому же плану, что и нижний, состоял из шести спален и двух ванных комнат. Шарплесс стал открывать комнату за комнатой и включать свет, пока не нашёл ту, которая явно принадлежала Артуру и Вики Фэйнам — просторное помещение в переднем правом углу этажа.

Это была приятная комната, хотя в ней ожесточённо воевали мужской и женский вкусы. Маленький белый каменный балкон выходил на лужайку перед домом. Мебель была сделана из клёна, ковёр, покрывавший весь пол, был коричневым, а шторы — старинного розового цвета.

— Сюда, — сказал Фрэнк Шарплесс, — клади её сюда.

Пока Кортни выполнял его просьбу, он закрыл дверь, и они посмотрели друг на друга.

— Фрэнк, — начал Кортни, — во имя!..

— Ш-ш-ш!

— Да, но что тут творится? Что она сделала? Если она в обмороке, давай плеснём на неё водой и приведём её в порядок?

Шарплесс рассказал ему. Часы тикали на столике рядом с кроватью; ночник, светившийся через какой-то розоватый стеклянный абажур на зеркальной основе, ронял приглушённый свет на лицо Вики Фэйн, лишённое каких бы то ни было эмоций; лёгкий ветерок трепал деревья на передней лужайке, задевая шторы. Шарплесс не опустил ни одной детали истории, пока его собеседник внимательно слушал.

— Слушай, Фрэнк, вы что там, все с ума посходили?

— Нет.

— Вы все уверяете, что никто не мог подменить резиновый кинжал настоящим?

— Именно так.

— Кроме того, вы знаете, что никто не мог проникнуть извне и сделать это.

— Тоже верно. Я сам это доказал.

— Тогда, — объявил Кортни, — всё, что я могу сказать — тебе лучше начать опровергать свои слова, и побыстрее бы.

— А? Почему?

— Господи, человече, послушай! Выветри туман из мозгов и подумай! Ты всё ещё любишь эту девушку?

Чтобы ответить достойно на этот вопрос, как оказалось, понадобилось бы столько пылких слов, что Шарплесс решил даже не пытаться. Он подошёл к кровати и крепко сжал руку Вики.

— Отлично, — сказал Кортни. — И она теперь твоя, ты это уже понял? Её муж мёртв. Это мотив. М-о-т-и-в, мотив. Если ты докажешь, что кто-то мог пробраться извне, то всё нормально. Вы в целости и сохранности. Но как только полиция осознает, что это мог быть кто-то из самой комнаты...

Шарплесс отпустил руку Вики и медленно повернулся.

— Тогда — да поможет нам бог, — объявил он, ударив кулаком правой руки по ладони левой. — Я вообще об этом не подумал.

— Тогда самое время начать об этом думать.

— Но почему? Будь оно всё проклято, они не могут подозревать меня, — или Рича, или эту девицу Браунинг, если уже на то пошло. У нас алиби размером с каменный дом.

— Ты в этом уверен?

— Определённо.

— Ну, посмотрим, как ты убедишь в этом полицию, вот и всё. Смотри сюда. Сугубо между нами, ты же не?..

Загадочная улыбка появилась на лице Шарплесса, придав ему не менее загадочный более взрослый вид.

— Нет, — ответил он. — И кроме того, каким образом я бы мог это сделать? Я не призрак и не гений, что бы там ни думало моё начальство из инженерных войск.

Он посмотрел на наручные часы.

— Фил, мне надо возвращаться вниз, иначе инспектор будет рвать и метать. Ты останешься с ней?

Волосы на консервативном скальпе Кортни поднялись.

— Я не могу тут остаться!

— Можешь. И останешься.

Шарплесс стал отчаянно серьёзен.

— Послушай меня. Сегодня утром ты всласть похихикал над моим психическим состоянием. Но действительно происходило нечто странное и скрытое, и оно продолжается и сейчас. Я чувствую это. И пока я это чувствую, не хочу, чтобы Вики находилась без присмотра кого-то, кому я могу доверять.

— Абсурд! Ты же не думаешь, что кто-нибудь попытается её...

— Я был прав один раз и могу быть прав снова. Во имя всего святого, не спорь. Я прошу тебя не так уж много, согласись. Просто остаться здесь, пока я не вернусь. Так не мог бы ты побыть нормальным парнем и оказать мне эту услугу?

— Ладно, ладно.

— Спасибо. А теперь, — сказал Шарплесс, поправляя галстук, — вернёмся к следствию. Я постараюсь долго не задерживаться. Чувствуй себя как дома.

Лучшие умы этого мира до сих пор не придумали способ чувствовать себя как дома при подобных обстоятельствах.

Кортни, когда за его собеседником закрылась дверь, угрюмо осмотрел комнату. Он увидел парчовое кресло, но не захотел в него сесть. Он попытался убить время, разглядывая две-три картины на стене, но пол в этой комнате тоже скрипел, и ходить по нему было всё равно, что признаться во вторжении.

Он слышал тиканье часов и мягкое, глубокое дыхание Вики Фэйн. Она была привлекательна, как раз то, что надо, но он думал, что предпочтёт повеситься, нежели позволит какой-либо женщине знакомиться с ним в подобном беспорядке.

Между окнами стоял письменный стол, заваленный вещами Артура Фэйна. Банковская книжка была аккуратно открыта, её страницы твёрдо прижаты линейкой. Кортни заметил, что текущий счёт Артура Фэйна в Банке Столицы и Округов содержал круглую сумму в две тысячи двести фунтов, и быстро отвёл глаза. Удивляясь, почему кто бы то ни было будет держать такую сумму на текущем счету, когда её можно положить под проценты, он вышел на балкон.

Две минуты спустя дверь в спальню мягко открылась.

Кортни, затерявшись в тёплой, пахнущей травой, ночи, мог и не услышать этого, если бы не чрезмерная скрытность, с которой это было проделано — попытка избежать скрипа привела только к его появлению.

Он повернулся.

Молодая женщина с бледно-золотистыми волосами и с типом лица, который так ценили прерафаэлиты, мягко вошла в комнату.

После быстрого взгляда в коридор она закрыла дверь.

Мозг Филипа Кортни (тридцать три года, сердце свободно) осознал две вещи. Первая — судя по описаниям, это, очевидно, Энн Браунинг, которую Шарплесс как-то назвал "бледной", но о которой её начальник говорил, что она "умеет сложить два и два". Вторая — она была самым желанным объектом, который Филип Кортни встречал за те же тридцать три года.

Он стоял, и смотрел, и вновь смотрел.

Её белое платье, простое и короткое, подчёркивало одновременно её хрупкость и желанность. Она быстро огляделась вокруг, чтобы убедиться, что комната пуста. Обойдя кровать, повёрнутую изголовьем к противоположной окнам стене, она подошла к туалетному столику, стоявшему наискось в левом углу у той же самой стены.

Кортни, прикусив язык, но готовый издать взрывной кашель, остался на месте.

Над туалетным столиком висело большое круглое зеркало. Свет ночника касался его, смутно отражая румяные щёки и увлечённый, вороватый взгляд Энн. За её спиной было не видно, чем она занималась за туалтным столиком, хотя явно рылась в туалетных принадлежностях. Кортни слышал звон стекла и звук, как будто кто-то роется среди шпилек для волос.

Тут дверь в коридор снова открылась.

— Ой! — сказала Энн и выпрямилась.

Вошедший мужчина выглядел таким же испуганным, как и она.

Он убрал руку с дверной ручки под тиканье часов. Опять, судя по описанию, — типичный англичанин с забавным клоком волос — Кортни определил его как доктора Рича.

— Надеюсь, я не помешал? — поинтересовался он мягким басом.

— О, нет! — улыбнулась Энн. Кортни в зеркале видел её профиль, поднятый подбородок и тонкую гибкую шею. — Я думала, что оставила здесь сумочку. Но, похоже, её тут нет.

— Знаете, — улыбнулся Рич с той же медитативной вежливостью, — я часто думал о том, что сумочка — это лучшее оправдание, предоставленное прекрасной половине человечества. У нас, мужчин, нет ничего настолько подходящего.

Его тон изменился.

— Мисс Браунинг, вы действительно сомневаетесь, что миссис Фэйн под гипнозом?

— Я не понимаю, о чём вы.

— Дайте мне шпильку, пожалуйста, — сказал Рич, вытягивая руку.

— Шпильку?

— Шпильку, которую вы держите в руке.

Когда Энн подняла брови, он подошёл к ней и аккуратно вынул шпильку из её пальцев. Смутное выражение облегчения осветило её лицо, когда он отвернулся.

Рич склонился над женщиной в кровати. Отстегнув две маленькие кнопки на запястье, он закатал рукав платья почти до плеча. Кортни видел отражение длинной шпильки, повёрнутой против света.

— Смотрите! — приказал Рич.

Взяв безвольную левую руку Вики, он туго натянул кожу своей левой рукой. Правой рукой он надавил на шпильку. Затем большим пальцем он вогнал шпильку полностью до головки в руку Вики.

Кортни казалось, что Энн сейчас заплачет. Своеобразная атмосфера зла, казалось, нависала над всей этой сценой, хотя её источник, похоже, начинал рассеиваться. Но ни слова, ни всхлипа, ни движения не донеслось от Вики, продолжавшей посапывать во сне. Аккуратно, ловкими пальцами, Рич вынул булавку так, что не показалось ни капельки крови.

— Двести лет назад, — прокомментировал он, — её бы повесили за это как ведьму. Хвала небесам, мы менее суеверны. Или не менее?

Он повернулся, улыбаясь.

— Вам лучше спуститься, мисс Браунинг. Я собираюсь разбудить миссис Фэйн. Мне не нравится перспектива, но...

Энн пошла к двери.

— Я на самом деле пришла сюда за сумочкой, — заверила она его и вышла.

Если бы не следующее действие доктора Рича, Кортни прекратил бы испытывать сильный дискомфорт и вышел бы с балкона. Но тут он остановился. Доктор Рич закрыл дверь на замок.

Резкий щелчок ключа прозвучал знамением. Рич, с выступившей на лбу красной полосой, прошёл пару шагов туда-сюда по комнате. Казалось, он что-то бормочет про себя.

Затем, сделав глубокий вдох, он опять подошёл к кровати со стороны туалетного столика и склонился над Вики.

— Виктория Фэйн.

Ни малейшего отклика не последовало.

— Виктория Фэйн.

Мягкий голос, шепча, вибрировал; он простирался далеко и звал даже через двери.

— Вы слышите меня, Виктория Фэйн. Вы не просыпаетесь, но вы меня слышите. Ваш ум ясен. Вы помните всё прошлое до сегодняшнего вечера. Я хочу кое-что у вас спросить. Вы ответите мне. Вы не скажете ничего, кроме правды. Вы понимаете?

Фигура в постели простонала.

Звук, хотя и отчётливый, больше напоминал тихий выдох через губы. Рич подождал, пока тиканье часов не затерялось в вечности.

— Виктория Фэйн, вы ненавидите своего мужа?

— Да. Нет. Да.

Глаза оставались закрытыми, губы по-прежнему едва двигались, но напряжение вернулось.

— Почему вы ненавидите своего мужа?

— Потому что он убил человека.

Рич, оставаясь неподвижным, наклонился, опираясь рукой на стёганое покрывало на кровати. Его пальцы сжались в кулак.

— Кого он убил?

— Девушку, Полли Аллен. Здесь.

Услышав это имя, Рич сжал пальцы сильнее, затем успокоился.

— Здесь? В этой комнате?

— Нет. Внизу.

— Где внизу? В задней гостиной, не так ли?

— Да!

— Как он убил её?

— Задушил.

— Он задушил её на диване?

— Да!

Вновь глубоко вздохнув, Рич выпрямился. Он кивнул себе, будто что-то осознав.

Кортни, надо признаться, испытывал нечто вроде припадка холодной дрожи. Обычная богатая спальня, похожая на десятки тысяч других спален по всей Англии, стала выглядеть более жутко: как уродливая картина, созданная кистью уважаемого художника.

— Эта песня, "До дна очами пей меня", — продолжил Рич, — эта песня ассоциируется с тем, что он сделал?

— Нет!

— С чем же она ассоциируется?

Ответа не последовало.

— Вы должны ответить мне. С чем же она ассоциируется?

— С Фрэнком Шарплессом.

— Вы любите Фрэнка Шарплесса?

— Да. Да. Да.

Рич положил свои маленькие короткопалые руки на лицо, прижимая их к глазам. Затем снова кивнул сам себе. Клок волос на затылке взволнованно задвигался, закрутился и обвил воротник.

— Кто-то, кроме вас, знает, что Артур Фэйн сделал с Полли Аллен?

— Да, его...

Кто-то попробовал открыть дверь снаружи, а затем раздался громкий стук.

Рич, издав нечёткое восклицание, поспешил к двери и открыл её. Снаружи стояли сэр Генри Мерривейл, инспектор Агнью и Фрэнк Шарплесс. Рич приветствовал их спокойным серьёзным тоном.

— Заходите, джентльмены. Я как раз собирался будить миссис Фэйн. Хотя, наверное, наличие свидетеля не повредит. Хотя, инспектор, я не думаю, что ваша униформа принесёт больше пользы, чем вреда.

Инспектор Агнью посмотрел на него с подозрением.

— Всё в порядке, сэр. Я уже ухожу. Сэр Генри хотел перекинуться с вами парой слов внизу, если это удобно. О, да. И капитан Шарплесс думает, что он может... ну, донести события до миссис Фэйн лучше, чем кто-либо из нас.

Шарплессу это не понравилось.

— Я не говорил этого, — запротестовал он. — Всё, что я сказал — пусть лучше ей всё объяснит друг, нежели незнакомец.

Протолкнувшись между инспектором и Г.М., он зашёл в комнату. Он остановился недалеко от кровати и осмотрелся.

— Эй! Куда подевался Фил Кортни?

— Кто, сэр?

— Фил Кортни. Парень, которого я оставил здесь пятнадцать минут назад.

И тут Кортни сделал то, что, по его мнению, было необходимо. Это выглядело необоснованно, это выглядело неоправданно, это выглядело даже смешно. Но до того, как кто-то успел его найти или просто обнаружить его присутствие, он опёрся на балконные перила и мягко спрыгнул вниз на лужайку.

Глава 8

Впоследствии Кортни понял, что поступил правильно. Для этого имелись веские причины. Но в тот момент ни одна из них ему даже в голову не пришла.

Он просто ощутил необходимость скрыться и дать себе время подумать перед тем, как столкнуться с последствиями того, что только что услышал.

Он приземлился на цветочную клумбу с лёгким ударом и почти без звука. Но его старомодная душа была потрясена до самых глубин. Если подвести итоги вечера — он увидел девушку, заставившую его сердце неспокойно биться, а сразу после этого спрыгнул с балкона с прытью скрывающегося грабителя или обнаруженного Ромео.

Никто не заметил его, за что следовало испытывать благодарность судьбе. Он прошёл через открытую парадную дверь в прихожую так непринуждённо, как только мог.

Прихожая была пуста.

Так, что же он только что узнал? Бесспорно, ничего порочащего Вики Фэйн или Фрэнка Шарплесса. Артур Фэйн, солидный мужчина, владелец солидного дома, задушил девушку по имени Полли Аллен, и, предположительно, избавился от её тела. Его жена об этом знала. Но если она, зная, хотела убрать Фэйна с дороги, чтобы выйти замуж за Шарплесса, зачем заставлять Шарплесса убивать Фэйна? Никакой необходимости. Ей с Шарплессом просто следовало обо всём рассказать полиции, а дальше общественный палач спокойно устранил бы это препятствие.

Он предавался размышлениям, когда по лестнице спустились Г.М., инспектор Агнью и доктор Рич. Тон последнего был раздражительным.

— Миссис Фэйн истощена, говорю вам, — возражал он. — Она слаба, гораздо слабее, чем я от неё ожидал. И едва осознаёт, где находится. Вы уверены, что у вашего молодого человека хватит такта, чтобы обращаться с ней?

— Ну, сэр, сейчас она проснулась, — заметил Агнью. — И, в любом случае, сэр Генри хотел бы с вами переговорить, пока не ушёл домой.

— Как ни странно, — ответил Рич, шлёпая по рукавам куртки, — я бы сам с радостью с ним поговорил.

Он прервался, когда они заметили Кортни.

— Ага, — проворчал Г.М., выглядывая из-под очков, — и где же вы были?

— Я вышел подышать свежим воздухом. За миссис Фэйн не нужно было особо приглядывать. Надеюсь, с ней уже всё в порядке.

— Нет, — кратко ответил Г.М. — С ней всё совсем не в порядке. С ней всё настолько плохо, как только может быть после эдаких обезьяньих трюков. Впрочем, неважно. Что это за комната?

Он кивнул в направлении закрытой двери в дальнем конце прихожей, находившейся по правую сторону, если смотреть сзади, — как раз напротив задней гостиной.

— Столовая, сэр, — ответил Агнью.

— Мы можем туда зайти?

— Не вижу причин, почему нет.

Агнью открыл дверь и включил свет, открывая миру не более чем скромный вид дядюшки Хьюберта Фэйна, стоявшего у буфета с бутылкой, поднесённой к губам, и явно пользовавшегося возможностью приложиться в темноте к отборному ликёру на основе бренди из коллекции своего племянника.

Хьюберт ничуть не смутился. Он отставил бутылку, закрыл пробку, вытер рот платком и, одарив вошедших чем-то средним между кивком и формальным поклоном, вышел из комнаты с таким самообладанием, что никто не сказал ему ни слова.

— Во имя всего святого, — сказал Г.М., сдвигая очки так, чтоб смотреть через них, — кто это был?

— Мистер Хьюберт Фэйн, сэр. Дядя мистера Фэйна.

— Дядя, да? — сказал Г.М. Его взгляд проследовал к блокноту, торчавшему из кармана Кортни, после чего сэром Генри явно овладели сильные эмоции. — Так это его дядя, да? Так-так-так! Как невероятно интересно. Его-то, думаю, никогда не выгоняли из клуба "Тёрф", не так ли?

Агнью обратил на себя внимание.

— Не знаю, почему вы это говорите, сэр Генри. Но так вышло, что человек, который пришёл к мистеру Хьюберту Фэйну сегодня вечером, был букмекером.

— Что, правда? — заметил Г.М., задумавшись. Загадочно коварное выражение, казалось, раздуло его лицо, но тут же исчезло.

— Нет, — сказал он. — Нет. Не может быть двух таких мошенников во всём мире. Я должен опираться на свой здравый смысл.

Он развернулся.

— Вы, сэр, вы доктор Рич?

— Это я.

— Не присядете?

Столовая была почти такого же размера, как и задняя гостиная. Набор электрических свечей свисал с потолка. Мебель, подлинный гарнитур времён короля Якова I, отличалась богатой чёрной резьбой, гармонировавшей с кремовыми стенами. Над буфетом, уставленным столовым серебром и корзиной с фруктами, висела картина на деревянной доске, ловившей свет аккуратными трещинами: голова ребёнка, написанная в семнадцатом веке.

Рич выдвинул один из высоких стульев и сел на него.

— Одну минуту, — сказал он, будто готовясь к чему-то. Он положил руки на колени и уставился на них.

— Пока вы не начали задавать мне вопросы, я лучше сам вам кое-что расскажу. Я расскажу вам, — тут он поднял взгляд, — что у меня больше нет законных прав называть себя доктором.

— Да? — безучастно сказал Г.М. — Почему?

— Потому что меня вычеркнули из врачебного реестра восемь лет назад. Вы можете это проверить, конечно.

— За что вас вычеркнули?

Рич заколебался. Он кивнул в сторону Кортни и инспектора Агнью.

— Это ваши коллеги?

— Да.

— То, что я скажу, не пойдёт дальше?.. Подождите! Если оно не понадобится, как улика, конечно.

— Да, сэр, — ответил Агнью. — Я думаю, что мы в любом случае можем вам это обещать.

— Меня обвинили как раз в том, — продолжил Рич, вновь опустив глаза, — о чём упомянул прошлой ночью без всякой задней мысли (надеюсь), капитан Шарплесс. Когда я был практикующим психиатром, меня обвинили в том, что я воспользовался беспомощностью женщины, пока она находилась под гипнозом.

— И, — сказал Г.М., — это было правдой?

— Нет, — с видимым усилием ответил Рич. Его руки тряслись. — Каждого врача подстерегают подобные опасности. Если он не практикует гипноз в присутствии свидетелей, то на редкость глуп. Сейчас объясню. Некоторые стоматологи отказываются давать обезболивающее пациенткам, если рядом нет ассистентов — не только для помощи, но и как свидетелей.

Он поднял глаза.

— Я говорю сугубо медицинских материях. Вы всё понимаете?

— Да, сынок. Очень хорошо.

Рич взмахнул руками.

— Я был счастливо женат, у меня было двое детей. Жена забрала их после развода.

Он остановился и опять взмахнул руками.

— Я даже не понял смысл обвинения. Если бы в этом обвинили Хьюберта Фэйна... но вот так сложилось. Это означало крах. Буквально крах.

— Вас действительно зовут "Ричард Рич"?

— Теперь да. Тогда нет. Это моё сценическое имя.

— Сценическое?

Рич пожал плечами.

— Ну, человеку надо на что-то жить. Это оказался единственный способ использовать собственные навыки и знания. Дешёвый, если вам так угодно, но законный. Я был невероятно предан гипнозу. Это было моё призвание. То, что я сделал сегодня, я делал уже тысячу раз. Я никогда не меняю процедуру, очень редко терплю неудачу. Вот почему у меня есть револьвер с аккуратно приготовленными поддельными пулями.

— Вы давали это представление на сцене?

— Нет. На сцене — редко. На сцене я использовал обычные, более банальные процедуры, иногда с девушкой-помощницей по имени...

Он махнул рукой.

— Не имеет значения. То, что я показывал сегодня, уместнее для частных вечеринок в частных домах: концерты, рождественские развлечения и всё такое. Но не для больших залов. Я согласился продемонстрировать это сегодня по требованию капитана Шарплесса, потому что...

— Потому что?...

Рич снова пожал плечами.

— Ну, потому что мне опять захотелось хорошо поужинать. Дела в последнее время шли не очень-то.

Он поправил рукав и развернул манжет на левом запястье.

— Вот как. Вы не пользовались успехом?

— Идея, — чистосердечно ответил Рич, — да и сама процедура, как по мне, весьма неплохи. Я всё ещё так считаю. Я сам её разработал. И думал, что всё пойдёт, как по маслу. Конечно, с точки зрения зрелищности, она безупречна. Но...

Г.М. поднял брови, побуждая Рича продолжить.

— Но вечеринки с концертами проходят не так уж часто. И я не учёл ещё одну опасность. Один или два раза...

Тень улыбки мелькнула на лице, несмотря на напряжённый взгляд и лоб в красных пятнах.

— Один или два раза, как ни грустно признаться, но любящая жена спускала курок пистолета с поддельными пулями. Результат: на мгновение — бурный восторг. Но вы считаете, что это нравилось жене? Или мужу? Или — что другие люди, когда заходила речь о гипнозе, хотели, чтобы я опробовал ту же процедуру на них? Нет. У моего фокуса был один большой недостаток: он не был фокусом. Он действительно работал.

Переводя дыхание, Рич посмотрел вниз на свою рубашку, хлопнул ладонями по коленям и резко добавил:

— Имел ли я успех? А что, похоже?

Ответа не последовало.

Г.М. сердито повернулся и потопал к окнам в конце комнаты. Снаружи розовый сад серебрился в свете луны. Г.М. уставился на него.

Филип Кортни не мог не почувствовать сильную приязнь к удручённому приземистому маленькому человеку на стуле. Всё, что говорил Рич, отдавало искренностью. Чувствовалось, что он обладал честной и довольно простой натурой.

Он не упомянул определённые факты, услышанные от Вики, когда та находилась под гипнозом. Он не передал эту информацию полиции — по крайней мере, всё ещё не передал. Но сам Кортни тоже этого не сделал. И не исключено, что Рич утаивал эту информацию по причине банальной порядочности.

Г.М. развернулся.

— На самом деле, видите ли, — сказал он Ричу, — ваш рассказ проясняет многое из того, о чём я хотел вас спросить. Я имел в виду ваши умения.

— Я могу продемонстрировать то, что действительно умею. В моём выступлении не было мошенничества, если вы это имеете в виду.

— Нет, — согласился Г.М. — Я тоже так не думаю.

Уголки его рта опустились.

— Кто, вы говорите, настоял на проведении этого эксперимента?

— Капитан Шарплесс.

— Да; но кто пригласил вас сюда?

— Хьюберт Фэйн.

— Вот как? А он не предлагал ничего подобного?

— Нет. Это была простая случайность. Надо отдать Хьюберту должное: как только он основательно позаботится о собственном комфорте, то вполне способен позаботиться о других. Я знал его давно, когда ещё был уважаемым доктором. Он тогда уехал в Кению или что-то в этом роде и, насколько мне известно, порядочно заработал.

Рич скорчил гримасу.

— Как бы я хотел оказаться на его месте.

Г.М. проигнорировал последнее заявление.

— Как давно вы уже выступаете на концертах и вечеринках?

— Ну, три или четыре года. Время от времени.

— Где?

— По всей стране.

— Хорошо. Значит, любой, посетивший одно из ваших представлений, знает, что вы используете, что вы делаете и даже сколько времени это занимает?

— Да, думаю, так.

— Хмм. Так. Вы понимаете, к чему мы пришли. О собравшихся: видели ли вы кого-нибудь из них на своих выступлениях до сего дня?

Рич потёр голову.

— Мой дорогой сэр, на это практически невозможно ответить. Абсолютно невозможно ответить. Насколько я помню — никого из них не видел, если не считать Хьюберта. Вот почему, — в голосе появились капризные нотки, — надеюсь, вы не будете подозревать меня в каком-либо соучастии в убийстве мистера Фэйна. Я точно не стал бы убивать человека, которого ни разу до этого не встречал. Если же говорить о том, присутствовал ли кто-нибудь из других на моих выступлениях, я не помню. Но в то же время...

Дверь в прихожую открылась, и Энн Браунинг проскользнула в неё столь ненавязчиво, что они бы её и не заметили, если бы не белое платье.

Со скромным, но спокойным видом она взяла стул позади инспектора Агнью и уселась послушать.

Г.М. уставился на неё.

— Ух ты! — сказал он со всем возможным отсутствием галантности. — Ух ты!

— Это мисс Браунинг, сэр Генри, я вам о ней говорил, — объяснил Агнью. — Она — личная секретарша полковника Рейса. У неё есть разрешение полковника находиться здесь, чтобы потом представить отчёт ему лично.

Лицо Г.М. приобрело апоплектический оттенок.

— О, имеется разрешение, вот как!

— Я искренне надеюсь, что не помешаю, — сказала Энн с волнением, способным смягчить любого. — И я не буду вмешиваться, правда, не буду. Вы не против, если я тут тихо посижу и послушаю?

— Кроме того, сэр, так как вы сами взяли с собой личного секретаря... — продолжил Агнью, кивая в сторону Кортни с блокнотом в кармане.

— Я не... — прорычал Кортни.

— Заткнитесь, — сухо отрезал Г.М.

Кортни, готовый исправить эту ошибку, сдержался, когда увидел направленный в его сторону взгляд Энн Браунинг, в котором читались оживлённый, дружеский интерес — в широко открытых глазах и губах, тронутых слабой улыбкой — и неподдельная сердечность.

— Значит так, — вознегодовал Г.М., уперев кулаки в бёдра и буравя всех собравшихся взглядом, — если меня перестанут перебивать хотя бы на минуту или две, то я закончу так быстро, как смогу.

Он посмотрел на Рича.

— Вы сказали, что не можете вспомнить, видели ли вы кого-то из них раньше. А потом продолжили: "Но в то же время...". Но в то же время что?

Рич нахмурился.

— Я рад, что мисс Браунинг здесь. Потому что у меня есть невнятное чувство, если можно так выразиться, что я видел её где-то раньше. Или это была сама миссис Фэйн? Не уверен.

— Где вы её видели?

— Не помню.

— На одном из ваших концертов?

— Честное слово, не могу сказать.

Г.М. повернулся к Энн.

— Вы когда-нибудь видели этого парня? — поинтересовался он, указывая огромной рукой.

Энн выглядела удивлённой.

— Нет, я почти уверена, что не видела, — улыбнулась она. — И уверена, что запомнила бы доктора Рича.

— Мисс Браунинг, вообще-то, не из самых доверчивых, — заметил Рич тоном, не дающим возможность обидеться. — Мне кажется, она несколько сомневалась в том, что миссиc Фэйн действительно находилась под гипнозом. Не так давно она пыталась провести стандартный тест: уколоть жертву шпилькой, чтобы убедиться. И я провёл этот тест.

Он упомянул этот случай, как только что случившийся. И больше не добавил ни слова.

— Доктор Рич, это не очень-то красиво с вашей стороны! — обратилась Энн за поддержкой ко всем остальным. — У меня ничего подобного и в мыслях не было. Но хорошо, что об этом стало известно, не так ли?

Г.М. оглядел всю группу.

— Послушайте-ка, — сказал он. — Я не собираюсь выяснять детали ваших биографий. Завтра из Лондона приедет парень, который займётся этим. Скажу только одно. Можете ли вы сказать мне что-нибудь ещё, кроме того, что уже сообщили инспектору? Имеется ли что-то, о чём вы не упомянули?

— Нет, — твёрдо ответил Рич.

— Ничего, — согласилась Энн.

Г.М. шумно вздохнул.

— Ну ладно. . Вы свободны. Я тоже отправлюсь домой, чтобы немного посидеть и подумать во время диктовки.

Пять минут спустя за Кортни и Г.М. закрылась парадная дверь. Последний отогнул край своей панамы вбок. Его спутник думал, что тот пойдёт в направлении ворот. Вместо этого он услышал чирканье спички и увидел маленькое вздымающееся пламя.

Г.М. потопал к краю лужайки. Держа спичку в руке, он наклонился и рассмотрел цветочную клумбу под балконом первого этажа. Крохотное пламя высветило два глубоких и больших следа в почве.

Г.М. повернулся, пламя зловеще поблёскивало в его очках.

— Ага, — сказал он. — Так я и думал. Мне казалось, что я видел, как вы спрыгнули. Теперь вы расскажете мне, что на самом деле произошло в той спальне. Или даже мой биограф замешан в этом подозрительном деле?

Высоко над их головами в лунном свете трепетала тень.

Они не заметили её.

Глава 9

На следующий день в три часа пополудни старший инспектор Хамфри Мастерс открыл ворота, ведущие в дом майора Адамса на Фитцхерберт-Авеню.

Это был невероятно жаркий день, четверг, двадцать четвёртое августа. Тем не менее, Мастерс, всегда восприимчивый к жаре, был в застёгнутом на все пуговицы костюме из синей саржи и традиционном котелке. Прямо за воротами он остановился.

Ибо его взгляду предстала идиллическая сцена на лужайке перед домом.

Сэр Генри Мерривейл в белой рубашке с коротким рукавом и белых же фланелевых брюках был занят игрой в клок-гольф^[5].Рядом с ним в плетёном кресле сидел солидно выглядевший молодой человек лет тридцати, куривший трубку и что-то стенографировавший. Другое кресло было занято светловолосой девушкой в ситцевом платье, прижимавшей обе руки к голове, будто удерживая её от взрыва.

Эта пасторальная непринуждённость навевала дремоту. Лужайку покрывала гладкая, сверкающая зелень, казалось, испещрённая светлыми полосами. С ней контрастировали блестящие белые цифры часов и маленький красный металлический флаг, отмечавший лунку. Низкий остроконечный дом, стоявший в тени вязов, возвышался на фоне сине-зелёной дымки холмов Котсуолд.

Г.М. обращался с клюшкой вполне корректно. Даже его рубашка и брюки не выходили за рамки приличий. Но на голове у него возвышалось нечто, заставившее даже Мастерса содрогнуться в ужасе. Это была широкополая, с высокой тульей, коническая шляпа из свободно плетёной соломы наподобие той, что негры из южных штатов Америки обычно нахлобучивают на своих лошадей.

Кроме этого, раздавался голос.

— Сейчас я расскажу, — вещал он, — о моём первом семестре в школе и о множестве приятных воспоминаний, связанных с ним. Начну с того, как мы с Дигби Дьюксом поменяли местами трубы органа в капелле святого Жюста однажды субботней ночью осенью восемьдесят первого года.

Перестановка была совершена умело и тщательно. Ни одна труба не переместилась далеко от своей изначальной позиции; таким образом, случайный взгляд не мог обнаружить перестановку. Но общий эффект, когда органист сыграл вступительные такты первого гимна в воскресное утро, надо было услышать, чтобы поверить.

Даже при этом всё бы обошлось, если бы органист, старый падре Гроссбауэр, не потерял голову и не попытался сыграть гимн до конца. То, что прозвучало в результате (пока директор не подошёл и не оттащил падре от органа), не будет забыто в капелле до скончания веков. Я могу уподобить это лишь диалогу между Адольфом Гитлером и Бенито Муссолини, каждый из которых подозревает, что другой украл его часы.

Светловолосая девушка ещё сильнее вжалась лицом в руки и принялась раскачиваться взад-вперёд.

Куривший трубку молодой человек сохранял степенность испанского вельможи и продолжал делать заметки.

— "Украл его часы..."? — переспросил он, когда Г.М. остановился. — Да?

Г.М. глубоко задумался перед тем, как продолжить.

И старший инспектор Мастерс прошёл к лужайке, снимая шляпу.

— А, сэр! — сказал он.

— Так это вы, — сказал Г.М., прерываясь и злобно косясь из-под клюшки.

— Да, сэр, это я. И, — угрюмо сказал Мастерс, — вам нет нужды мне говорить. Я знаю. Опять всё то же. Ещё одна невозможная ситуация. И вы намеренно послали за мной.

— Сядьте и замолчите, — строго заявил Г.М. — Мне надо продиктовать ещё одну главу перед тем, как я смогу с вами побеседовать. Я уже?...

Он вопросительно посмотрел на стенографа.

— Надиктовал около двадцати восьми тысяч слов после завтрака, — ответил Кортни, вынимая трубку изо рта. — Не считая десяти тысяч вчера ночью.

— Слышите, Мастерс?

— Но могу ли я поинтересоваться, сэр, что, чёрт побери, вы делаете?

— Я надиктовываю свои воспоминания.

— Свои что?

— Мои мемуа-ары, — сказал Г.М., делая акцент на третьем слоге. — Мою автобиографию.

Мастерс стоял очень спокойно. Вкрадчивый, как карточный шулер, с седеющими волосами, аккуратно зачёсанными, чтобы скрыть лысину, он стоял на солнцепёке, как человек, чьи опасения подтвердились.

— Вот как? То, что называется историей жизни, да?

— Именно так. Вы проницательный парень, Мастерс.

— Я понял. Вы... эм... вы не говорили ничего обо мне, ведь так?

— Нет, ещё нет, — признал Г.М., коротко хохотнув. — Но, лопни мои глаза, какое веселье пойдёт, когда я начну!

— Я предупреждаю вас, сэр...

Молодой человек мягко вмешался.

— На вашем месте, старший инспектор, — посоветовал он, — я бы не волновался. Мы прошли уже около сорока восьми тысяч слов, но описываем только одиннадцатый год. Если у него и есть что-то на вас, я начал бы беспокоиться где-то к следующему Рождеству.

Г.М. ткнул в него клюшкой.

— У меня есть подозрение, — сказал он, — очень сильное подозрение, что этот тип здесь для того, чтобы постоянно меня поддевать. Но он сохраняет непроницаемое лицо. Я серьёзен по поводу этой книги. Ей предстоит стать важным общественным и политическим документом. Вы, — он всмотрелся в Энн Браунинг, — вы смеялись надо мной?

Девушка убрала руки от лица.

— Вы же знаете, я никогда бы так не поступила, — заверила она его с такой невинной искренностью, что тот успокоился. — Но пальцы мистера Кортни, наверное, уже затекли. Почему бы вам не сделать передышку идать возможность старшему инспектору сказать вам то, что он собирался?

Мастерс напрягся.

— Доброе утро, мисс, — уклончиво произнёс он, значительно посмотрев на Г.М. — Доброе утро, сэр.

Г.М. представил их друг другу.

— Эта девчонка, — добавил он, — протеже Рейса. Ей сказали приклеиться ко мне, и с этим ничего не поделаешь.

Мастерс посмотрел на Энн с возрастающим интересом.

— Но это же также (да?) и девушка, присутствовавшая при вчерашнем убийстве? Рад слышать это, мисс! Вы — единственная причастная к делу, с кем я ещё не переговорил.

Г.М. моргнул.

— Так в чём проблема? Это же недолго, не так ли, Мастерс?

— Четыре часа пополудни, сэр. Если вы не возражаете, что я об этом напоминаю.

— Хорошо, хорошо. Поменьше металла в голосе, сынок. Что вы уже успели?

Мастерс сделал глубокий вдох.

— Я говорил с Агнью и читал его записи. Я переговорил с миссис Фэйн, капитаном Шарплессом, мистером Хьюбертом Фэйном, доктором Ричем, горничной и кухаркой. Я также внимательно изучил гостиную, в которой было совершено убийство.

— И?

— Расскажите мне сами, — многозначительно предложил Мастерс.

Г.М. отложил клюшку. Он подошёл к крыльцу и вернулся оттуда с двумя шезлонгами. Потом, немного напоминая Лаокоона, попытался раскрыть их для себя и Мастерса, придав им в процессе ещё более невероятную форму, чем обычно.

— Всё как-то так, — продолжил старший инспектор, кладя шляпу в траву. — Если бы только эти люди не были дьявольски одинаковы в своих историях! Если бы только они не клялись, что всё время видели друг друга! Если бы только...

Он остановился, осознав, что сидит напротив одного из этих людей.

— Тем не менее, это чистая правда! — заверила его Энн.

Мастерс вытянул шею. Его тон стал более доверительным.

— Продолжайте, мисс! Только между нами. Как вы можете быть так уверены в этом?

— Потому что мы вчетвером сидели настолько же близко друг к другу, как мы сидим сейчас. Доктор Рич был в центре, вот так.

Энн достала клюшку и поставила её в центре, представляя Рича.

— Торшер светил прямо на нас. Столик был не менее чем в двенадцати футах...

— Именно в двенадцати футах, — сказал Мастерс. — Я измерил.

— И из круга никто не выходил, — подытожила Энн. — Единственным, кто вообще проходил мимо столика, был сам Артур Фэйн.

— Я что хочу сказать, Мастерс, — вмешался откинувшийся в шезлонге Г.М., его отвратительная шляпа съехала на очки. — А как насчёт предположения, что кто-то прокрался внутрь через дверь или окно?

Мастерс заколебался.

— Давайте, давайте, сынок! Скажите нам.

— Ну, сэр, я скажу так: чертовски уверен, что это невозможно. Дело не только в том, что я поверил людям, находившимся в той комнате, хотя не могу не признать: то, что они мне сказали, весьма разумно. Но — если говорить о двери — у меня есть независимый свидетель.

— Свидетель? Кто?

— Дэйзи Фэнтон, горничная.

Мастерс вынул блокнот.

— Так вот, эта девица, Дэйзи, просто умирала от любопытства, желая узнать, что происходило той ночью. Ей было известно, что намечается какая-то игра в гипноз, но без подробностей. Любая девушка на её месте заинтересовалась бы. Поэтому с того момента, как гости после ужина отправились в заднюю гостиную, и до того момента, как был заколот мистер Фэйн, Дэйзи не покидала прихожую.

— Ого! — сказал Г.М.

Мастерс угрюмо кивнул.

— Именно так, сэр.

— Но...

— Подождите немного. Дэйзи слонялась по коридору. Немного позже она увидела миссис Фэйн, выходящую из гостиной, когда её попросили выйти, как в игре в "угадайку".

Дэйзи отшатнулась к двери столовой, где было темно, и стала ждать. Она сказала, что миссис Фэйн подслушивала под дверью, чего никто не заметил, пока кто-то из комнаты не запер дверь. Затем, несколько минут спустя, доктор Рич открыл её и пригласил миссис Фэйн вернуться. Всё совпадает с тем, что мы уже слышали.

Дэйзи вернулась на свой пост в коридоре. Немного позже зазвенел дверной звонок. Это пришёл букмекер по фамилии Макдональд, желавший увидеть мистера Хьюберта Фэйна. Дэйзи пыталась отослать его, но он заартачился. Так что она пошла в гостиную и позвала мистера Хьюберта Фэйна.

Мастерс сделал паузу, прочистив горло.

Раннее вечернее солнце сверкало у него на лбу. Для Кортни сцена прошлой ночи засияла живыми красками, хотя он и не присутствовал при ней.

— Мистер Хьюберт Фэйн вышел и стал говорить с букмекером на крыльце. Они о чём-то спорили — Дэйзи наблюдала за ними не всё время — а сама Дэйзи оставалась на своём месте, в коридоре, прижав ухо к двери.

На этом месте Г.М., сопевший, будто во сне, закрытый шляпой, приоткрыл один глаз.

— Погодите, сынок! Она не боялась, что старик Хьюберт рассердится, если увидит, как она открыто подслушивает под дверью?

Мастерс покачал головой.

— Нет. Она говорит, будто знала, что он ничего ей не скажет. Она говорит, что он никогда так не поступает. Она говорит, — тон Мастерса стал откровенно подражающим, — она говорит, что он "такой милый старый джентльмен".

— Угу. Давайте дальше.

— Мистер Хьюберт Фэйн завершил разговор с букмекером и вернулся в прихожую. Он вошёл в столовую, отхлебнул бренди из буфета (как мне сказали, он часто так делает), прошёл прямо к гостиной и открыл дверь где-то через десять секунд после того, как мистера Фэйна закололи. Иными словами, у него настолько же твёрдое алиби, как и у всех остальных в той комнате.

Мастерс закрыл блокнот с хлопком.

— Но самое важное (да?) — это свидетельство Дэйзи. Она клянётся, — и убейте меня, сэр, но я не вижу причин ей не верить, — что никто не мог прошмыгнуть мимо неё, пока она там стояла. Вот наш свидетель. Это отметает возможность, что кто-то вошёл через дверь.

— Да. Я боялся этого.

— Вы согласны, сэр Генри, или нет?

Г.М. простонал.

— Ну хорошо, сынок. Я согласен. Что насчёт окон?

— Я хорошо осмотрел эти окна. Под ними находится клумба шириной в четыре фута, которую полили ближе к вечеру, так что на ней бы отразились даже следы чьего-то дыхания. Окна находятся на высоте восьми футов от земли. На их подоконниках лежит нетронутый толстый слой пыли. Что представляет собой пол в комнате, вы уже знаете. Столик находился на расстоянии двенадцати футов от окон. Шторы были задёрнуты, и наши свидетели клянутся, что они даже не шевелились. Великолепно! Ни блокировки окон, ни болтов на внутренней стороне — кто запирает окна августовской ночью? А иначе попасть через окно было бы попросту ещё более невозможно. Это исключает окна так же, как и дверь.

— Да, — признал Г.М. — Исключает.

Филип Кортни осознал, что мысли проносятся у него в голове с бешеной скоростью.

Он надеялся, что вечером произойдёт продуктивное обсуждение или хотя бы выявление каких-то недостатков в показаниях свидетелей. А в результате комната стала выглядеть запечатанной в клейкую бумагу — ещё хуже, чем раньше.

— Но это же невозможно! — сказал он.

Мастерс медленно повернулся и посмотрел на него. как человек, заблудившийся в чужой земле, и вдруг услыхавший знакомый голос.

— Ах, — прошептал инспектор. — Где же я это уже слышал? Правда, где же я это уже слышал? Но посмотрите на сэра Генри! Его это, похоже, вообще не волнует.

Г.М., действительно, безмятежно развалился в шезлонге. Вокруг него летала муха, иногда присаживаясь на шляпу.

— Это дело, — продолжал Мастерс, — нужно рассмотреть с другой стороны. Оно, для начала, какое-то безумное и запутанное. Прежде всего: мы знаем убийцу, но убийца — единственный человек, который не может быть виновным. Мы...

— Хорошо, хорошо, сынок, — успокаивающе произнёс Г.М.

Но Мастерс только разошёлся.

— Нам нужно найти того, кто подменил резиновый кинжал на настоящий, в то время, как свидетельства доказывают, что этого не мог сделать никто. Не имеет смысла спрашивать: "Где вы были в такое-то время?". Мы знаем, где они были. Не имеет смысла спрашивать: "Как вы объясните это подозрительное поведение?". Потому что не было никакого подозрительного поведения. Вообще не было никакого поведения. Гипноз! Резиновые кинжалы! Гррр!

Он вытер лоб рукавом.

— Спокойно, Мастерс, вы выходите из себя!..

— Да, сэр, признаю. Кто бы на моём месте не вышел из себя? Если вы можете предложить хоть какое-нибудь объяснение, каким образом кинжалы были подменены, я с радостью вас выслушаю. Но пока, насколько я понимаю, версий нет.

— Ох, сынок! Конечно, объяснение есть!

— Объяснение, удовлетворяющее всем фактам?

— Объяснение, удовлетворяющее всем фактам.

— И вам оно известно?

— Конечно. Проще простого.

Мастерс привстал с шезлонга, но сел обратно. Г.М. с трудом принял сидячее положение.

— Нет, сынок, я не пытаюсь напустить таинственность. Я на самом деле волнуюсь. И боюсь, что если я изложу вам это объяснение, то вы направите всю мощь правосудия по неверному пути.

— Я верю в свидетельства, сэр Генри.

— Да, я знаю. Это меня и беспокоит. Смотрите, — Г.М. провёл кончиками пальцев по лбу. — Просто формальности ради: верите ли вы показаниям свидетелей — Энн Браунинг, капитана Шарплесса, доктора Рича, Хьюберта Фэйна — что никто из них не подходил к столику за всё прошедшее время?

— Что мне ещё остаётся? Если не предположить, что все четверо сговорились и лгут, что мне ещё остаётся? Я готов принять это.

— Хорошо. Верите ли вы, что никто не мог проникнуть извне?

— Ха! Верю и не откажусь признаться в этом.

Г.М. выглядел взволнованным.

— Так. Тогда, согласно показаниям, есть только одно объяснение, которое может быть правдой. Эдакое странное слепое пятно, которое никто, похоже, до сих пор не заметил.

— Если вы имеете в виду, — парировал Мастерс, награждая его взглядом, полным скептицизма, — что мистер Артур Фэйн сам подменил кинжалы... ну, я могу сказать "ха-ха" и пропустить это мимо ушей. Мистер Артур Фэйн знал, что его ударят этим кинжалом. Он сам на этом настоял. Напротив его сердца нарисовали крестик, так что шансов промахнуться не было. Только не говорите мне, что любой может запланировать самоубийство именно таким образом. Но мистер Фэйн — единственный человек, проходивший мимо этого столика.

Г.М. вздохнул.

— В яблочко, — сказал он.

— В каком смысле?

— То самое слепое пятно. Сожгите меня заживо, но мы уже столько раз повторяли, что никто не проходил мимо столика, что это потеряло всякий смысл.

Мы забываем, что был некто, точно проходивший мимо столика. Не только мимо, но и прямо к нему, у всех на виду. Некто, стоявший спиной к свидетелям, так, что его тело закрывало столик в неосвещённой части комнаты. Некто, одетый в платье с длинными рукавами, зауженными у запястий. И этот некто мог, таким образом, в мгновение ока вынуть настоящий кинжал из рукава, а обратно положить резиновый.

Г.М. всё ещё выглядел угрюмым и рассерженным.

— Короче говоря, — подытожил он, — сама миссис Фэйн.

Глава 10

Энн сидела очень спокойно и медленно дышала. Её каблуки были сведены, взгляд устремлён вниз. Когда она подняла голову, чтобы посмотреть на Г.М., её волосы засверкали золотом на солнце, а в сияющих глазах плескалось недоверие.

— О, это абсурд, — запротестовала Энн. — Вы имеете в виду, что она совсем не находилась под гипнозом? И только притворялась? Не может быть! Кроме того, я хорошо знаю Вики, и она мне очень нравится. Она бы никогда...

— Да ладно! Уж не вы ли та девчушка, — осведомился Г.М., — которая пошла в её спальню, чтобы уколоть её булавкой и выяснить всё, как есть?

Энн стиснула руки.

— Я пошла туда за сумочкой. Честное слово, хотя никто мне не верит!

Впервые за этот день лицо Мастерса озарила неясная удовлетворённая улыбка.

— Так, так, так! — задумчиво произнёс старший инспектор и потёр руки. — Вот это уже похоже на версию, скажу я вам!

Г.М. простонал.

— Сугубо между нами, — продолжил Мастерс, воодушевляясь, — мне никогда не нравились все эти гипнотические штучки, хоть тресни. О, я знаю, что это — научный факт, никто не спорит! Мы сталкивались с гипнозом в деле Мантлинга^[6] несколько лет назад. Но тут — нет, всё выглядело как-то странно. Хотя погодите. Остановимся на минуту.

Он нахмурился, поднося палец ко рту.

— Эта история с булавкой. Миссис Фэйн укололи булавкой, не так ли? И она даже не моргнула?

— Именно так, — твёрдо согласилась Энн. — Я видела это сама.

— Угу, — сказал Г.М. — И вы в этом не одиноки.

Он повернулся к Мастерсу.

— У вас есть с собой булавка, сынок?

— Зачем?

— Неважно зачем. Если у вас есть булавка, — сказал Г.М., то открывая, то закрывая ладонь, — дайте её сюда.

Пристально взглянув на него, Мастерс распахнул отворот своей куртки, открывая виду две приколотые изнутри булавки.

— Видишь булавку — поднимай и удачу ожидай, — шутливо процитировал он. — Моя старая матушка научила меня этому давным-давно, и я никогда не мог устоять...

— Кончайте трёп, — прервал Г.М., — и дайте сюда.

Мастерс протянул булавку.

Сжав её губами, Г.М. полез в карман и достал оттуда коробок спичек. Скосив взгляд, он взял булавку за головку левой рукой и аккуратно провёл по ней пламенем спички от одного конца до другого.

— Надеюсь, наш друг Рич, — проворчал он, — дезинфицировал шпильку до того, как воткнуть в руку миссис Фэйн?

— Насколько я помню, нет, — сказала Энн.

— Правда? Опрометчиво. И порядком опасно. Теперь смотрите внимательно, что вам покажет старик.

Оперевшись локтем на ногу так, что кожа натянулась, Г.М. присмотрелся к верхней части левого предплечья. Он обозначил точку булавкой и быстрым движением вогнал её в руку по самую головку.

Все инстинктивно напряглись в знак протеста. Они почувствовали разительный контраст: вечернее солнце, тихая зелёная лужайка с белыми цифрами для клок-гольфа и сталь, пронзившая плоть.

— Брр! — передёрнула плечами Энн. — Но вы даже не поморщились?

— Нет, моя девочка. Потому что это не больно, я вообще ничего не почувствовал.

Мастерс недоверчиво посмотрел на него.

— Правда, сынок, — заверил его Г.М. — Всего лишь медицинский факт, как и гипноз. Старый фокус, широко известный всяким чародеям и...

Он остановился, моргну. Затем его глаза остекленели, уставившись в пустоту, а дыхание стало шумным. Казалось, в голове с невероятным шумом рождается некая идея. Как во сне, он протянул правую руку, шевеля пальцами, будто что-то прижимая. Но когда вокруг зашумели, он очнулся.

— Нет! — рявкнул он. — Сожгите меня заживо, я не йог. Это может сделать кто угодно. Даже вы сами сами, если найдёте место на руке, где не заденете ни вену, ни артерию, убедитесь, что кожа натянута, и твёрдо воткнёте булавку.

Он вынул булавку, на которой не было ни следа крови.

— Хотите попробовать?

— Нет, спасибо, — содрогнулась Энн.

— Можно мне попробовать? — попросил Кортни.

Он отнюдь не был так спокоен, как хотел казаться. Но на него смотрели глаза Энн, и он старался не колебаться. Оголив левую руку по локоть, он взял булавку (которую Г.М. заставил снова дезинфицировать), приложил к руке, сжал зубы и...

— Ай! — заорал он, подпрыгнув, как от укуса гадюки.

Явное ликование Г.М. тем более его не успокоило.

— Я знал, что рано или поздно сотру это ваше невозмутимое выражение лица, — объявил Г.М. Затем его тон изменился.

— У вас не получилось, — объяснил он терпеливо, — потому что вы инстинктивно боялись себя поранить. Вы едва воткнули её, чтобы проверить, появятся ли ощущения, и они, естественно, появились. Это не так делается, сынок. Ваше подсознание...

— Всё в этом проклятом деле, — перебил Мастерс, — связано с подсознанием. Давайте так, сэр: этот трюк действительно срабатывает?

— Ох, сынок, конечно, срабатывает. Вы же видели, как я это проделал. Но, разумеется, нужны практика и сила духа.

Мастерс смерил его взглядом.

— Вы полны хитростей, не так ли?

— О да, — сказал Кортни, вынимая булавку из ноющей руки. — Если бы вы почитали его мемуары, старший инспектор, вы бы поняли, что он только об этом и думает.

Г.М. выглядел польщённым.

— У меня есть теория, — продолжал Кортни, — объясняющая, как он ловит убийц. Его мозг работает схожим образом.

— Но вся суть в том, — настойчиво сказал Мастерс, возвращаясь к теме разговора, — что эта штука срабатывает и миссис Фэйн могла притворяться. Хотя постойте! Трюк проделал доктор Рич. Значит, он был с ней в сговоре?

— Нет, нет, нет, нет, нет! — прорычал Г.М. — Это не означает, что миссис Фэйн притворялась, и это не означает, что Рич был с ней в сговоре. Рич знал, что она не притворялась...

— Правда? — скептически поинтересовался Мастерс.

— ... иначе он бы не стал задавать ей кое-какие вопросы, пока она пребывала под гипнозом, о чём я расскажу вам через минуту. Но эта девчонка, — он показал на Энн, — сомневалась. И Рич использовал возможность быстро избавиться от неё, провернув фокус. Вот и всё.

Мастерс вынул блокнот. Уравновесил его на колене. Потом отвернул манжеты рубашки, чтобы придать своим словам осторожность и весомость.

— Теперь немного послушайте меня, сэр. Вы лично признали, что миссис Фэйн — единственная, кто могла быть виновной. Не так ли?

— Согласно показаниям свидетелей, да.

— Именно так. И она могла притворяться, что находится под гипнозом, верно?

— Получается, так.

— Настолько искусно, что провела даже доктора Рича? Безусловно! — Мастерс снова распалялся. — Для этого надо быть великолепной актрисой, не спорю. Но таких хороших актрис мы встречали и раньше. Помните Гленду Дартворт^[7]? А Дженет Дервент^[8]? А Хилари Кин^[9]?

Она могла подменить кинжалы, всё верно. Следующий вопрос: что стало потом с резиновым кинжалом? По вашему предположению, она "засунула его в рукав". Но стам его не оказалось. В таком случае, где резиновый кинжал? Агнью сказал мне, что провёл тщательный обыск этой задней гостиной, но не нашёл его.

— Нет, — безутешно промолвил Г.М., — его нашёл я.

— Вы?

Г.М. полез в карман брюк. Оттуда он вынул резиновый кинжал, на солнечном свету выглядевший неубедительно и дёшево, с содранной серебряной краской, из-под которой выглядывали куски тёмной резины. Он согнул его туда-сюда.

— Где вы нашли его, сэр?

— В диване. Он был спрятан между нижней и задней подушками, не на виду. В том самом диване, на который в конце эксперимента положили миссис Фэйн, предположительно под гипнозом.

Последовавшая пауза, в течение которой они представили лежавшую на диване Вики Фэйн, была не столь зловещей, как приятный голос Мастерса.

— И вы только сейчас решили мне это сказать? — осведомился старший инспектор, забирая кинжал у Г.М. и рассматривая его. — И когда же вы его нашли?

— Вчера ночью.

— Вчера ночью? Так почему же, чёрт побери, вы до сих пор и не заикнулись об этом?

Г.М. почесал уголок носа.

— По той же самой причине, по которой до умопомрачения и сейчас не хотел бы этого делать. Мастерс, идея безукоризненна. Признаю. Женщина даёт себя (судя по всему) загипнотизировать. Разделывается со своим мужем. И все думают, что, как вы и говорите, убийца — единственный человек, который не может быть виновным.

— Эта идея, — выдохнула Энн, — одновременно ужасает и захватывает. Довольно жутко, не правда ли, если бы тот, кто, как мы думали, фигурировал в одной роли, на самом деле исполнял прямо противоположную?

Г.М. проявил мимолётный интерес к этой фразе, развернувшись к Энн, между тем он снова обратился к Мастерсу.

— Свидетельства кричаще правдоподобны. Лопни мои глаза, ведь так? Сюжет совершенен. Мотив присутствует. Улики сильны. В этом есть только одна маленькая загвоздка.

— В чём дело?

— Всё было не так, — сказал Г.М.

Мастерс начал терять самообладание.

— К чему эти слова, сэр? После того, как вы сами признали...

— Этот тип, — прервал Г.М., показывая на Кортни, — стоял на балконе комнаты миссис Фэйн с того момента, как Фрэнк Шарплесс принёс её туда, и почти до того момента, как она проснулась. Теперь послушайте, что он скажет, а затем отправляйтесь и съешьте свою шляпу.

Филу Кортни было явно не по себе. Испуганный взгляд Энн встретился с его взглядом; он отвёл глаза, но сохранил воспоминание об этом на протяжении всего своего рассказа.

Он вспомнил, как Г.М. вытянул из него факты прошлой ночью, когда они стояли под луной перед домом Фэйнов, в тени вязов. Это звучало, по его мнению (или, как минимум, должно было звучать для Энн), будто история вора или шпиона. Тем не менее, ради Вики Фэйн, он был рад всё рассказать, с чем довольно быстро и справился.

Мастерс уставился на него.

— Вы не шутите, сэр? — спросил он.

— Нет. Могу поклясться по поводу истинности каждого слова.

Мастерс сохранял недоверие.

— Мистер Фэйн, столь респектабельный тип, убил эту девушку, Полли Аллен, потому что... кхе-кхе?

— Такое уже бывало, знаете ли, — подметил Г.М. — Даже больше скажу, мы оба могли бы назвать пару имён по этому поводу. Раз уж вы занялись перечислением наших дел, вспомните, кто использовал атропин в деле Хея^[10]?

— Одну минуту, сэр! — настаивал Мастерс. — Но что он сделал с девушкой потом, мистер Кортни? Об этом убийстве не докладывали. По крайней мере, Агнью мне ничего не говорил.

Кортни не мог ему помочь.

— Всё, что я могу вам сообщить, — ответил он, — это ответы миссис Фэйн на вопросы доктора Рича.

— Под гипнозом? Или, как минимум, под притворным гипнозом?

— Если вы настаиваете, да. Артур Фэйн задушил эту девушку на диване в задней гостиной. Доктор Рич в своих вопросах дошёл до этого момента, но тут его прервали. Он успел спросить только: "Знает ли об этом кто-то, кроме вас?", и она ответила: "Да" и собиралась сказать, кто именно, когда в дверь постучали, и ему пришлось прекратить.

— Миссис Фэйн не сказала, кто ещё знал об этом?

— Нет.

— Теперь давайте это обдумаем, — вмешался Г.М., сам делая гипнотический жест. — Наш дорогой Фэйн, который, несомненно, был тот ещё дамский угодник...

(При этих словах, как заметил Кортни, Энн вздрогнула.)

— Наш дорогой Фэйн совершил преступление, наказание за которое весьма хорошо известно. Его жена об этом узнала. Допустим. Предположим, ей это очень не понравилось. Предположим, она его терпеть не может. Предположим, она хочет уйти к другому. Зачем ей сознательно убивать мужа таким образом, если достаточно просто намекнуть полиции?

Тишина.

Шах и мат.

На западной стороне Челтнема заходящее солнце освещало белые и красные крыши. И бросало свет на широкое и подозрительно недоверчивое лицо Мастерса.

— Всё это очень хорошо, — признал он. — Если это, конечно, правда, если миссис Фэйн не выдумала эту историю.

— Ну, сынок, проверить легче лёгкого. Это ваша работа. Поговорите с Агнью. Выследите Полли Аллен. Выясните всё. Но если это окажется-таки правдой, на что я готов поставить — Мастерс, у вас будет не больше причин обвинить миссис Фэйн, чем валаамову ослицу.

Мастерс вскочил на ноги.

— Спокойно! — взревел Г.М. — Вы наступите на свою шляпу!

Мастерс выглядел так, будто собирался пнуть злосчастную шляпу. Однако невероятным усилием воли сдержался, но причиной багровой окраски лица была явно не жара.

Г.М. повернулся к Энн.

— Что скажете? — мягко спросил он. — Вы достаточно хорошо знали Фэйна. Мог ли он, по вашему мнению, совершить подобное?

Энн отвернулась от него и уставилась в траву. Снова Кортни увидел чёткий профиль: большой рот с пухлыми губами, нос, немного широкий для полной красоты. Ему казалось, что она хотела что-то рассказать и была почти готова, но колебалась.

— Не так уж хорошо я его и знала, — отрезала она, водя носком туфли по траве.

— Кто такая есть или была эта Полли Аллен? Вы знали её?

Энн выразительно замотала головой.

— Я никогда не слышала этого имени. Она была, наверное... ничего!

— Но вы не ответили на мой вопрос. Мог ли Артур Фэйн, по вашему мнению, совершить подобное?

Она посмотрела в глаза Г.М.

— Да, я думаю, что мог. Судя по тому, что я знаю о его семье. И по другим признакам.

Она заколебалась. Её глаза стали выглядеть пронзительными и умными.

— Но когда была убита эта девушка? — Речь ускорилась. — Это было в середине июля? Четырнадцатого или пятнадцатого?

— Не могу сказать, — ответил Кортни. — Миссис Фэйн ничего не говорила об этом.

— Стоп! — рявкнул Г.М. — Почему эти даты?

— Потому что той ночью я отправилась к ним домой, — ответила Энн.

Слушатели впали в замешательство. Даже Мастерс отвлёкся от созерцания инвентаря клок-гольфа.

— Возможно, это ничего не значит! Пожалуйста! Я всего лишь...

— Тем не менее, — сказал Г.М., — расскажите поподробнее.

Она облизала губы.

— Да ничего особенного. Я пошла к Вики спросить, нельзя ли одолжить у неё шерсти. Я всё равно живу в двух шагах отсюда. Было уже десять вечера с небольшим, но в эти дни в десять всё ещё светло. Было четырнадцатое... нет, пятнадцатое июля! Я это помню, потому что мои французские друзья устраивали вечеринку за день до того, как раз в день взятия Бастилии, четырнадцатого.

— И?

— Я позвонила в дверь, но мне никто не ответил, и в доме было темно. Мне и в голову не приходило, что никого — даже слуг — нет дома. Я позвонила ещё раз — и снова без ответа. Я уже собиралась уходить, но тут Артур открыл дверь.

— Продолжайте.

— Он был в одной рубашке. Это то, что я помню. Я впервые видела его в домашней одежде. Он быстро сказал, что Вики нет дома, и захлопнул дверь перед моим носом. Довольно грубо, подумала я тогда. И ушла.

Энн рассказывала беспристрастно, будничным тоном, но в оценке слушателями её слов не было ничего заурядного.

Кортни снова ощутил дыхание зла, источник которого он не мог отследить, того самого, что коснулось его прошлой ночью. История Энн породила в его разуме неожиданные образы, скрытые за накрахмаленными занавесками: тёмный дом, что-то лежит на диване. Исследовать тайны, которые хранит в себе летняя ночь, не всегда мудро.

— И это всё, что вам известно?

— Абсолютно всё, клянусь!

Мастерс забеспокоился.

— Ну, не так уж и много, мисс, с вашего позволения. Однако мы этим займёмся! Могу вам обещать. Но...

— Что, сынок? — тихо спросил Г.М.

— Всё-таки кто-то убил мистера Фэйна! Сначала вы предъявляете мне огромное безукоризненное дело против миссис Фэйн. Потом сами его и разрушаете, утверждая, что у неё не было мотива, потому что она сильно ненавидела своего мужа. Что у вас в рукаве, сэр? Поскольку я абсолютно уверен: что-то вы там припрятали.

Г.М. повертел большими пальцами.

— Ну... ладно. Я бы не заходил так далеко в предположениях, как вы. Но вот в чём я уверен, Мастерс: вы не уделяете должного внимания мотиву. Вот что невероятно беспокоит меня: мотив.

— С радостью обсужу это с вами, — ответил Мастерс, снова вынимая блокнот жестом дуэлянта, — если вы думаете, что это нас к чему-то приведёт. Чего не случится. Давайте посмотрим на список людей и поймём, что у нас на них есть.

Во-первых, сама миссис Фэйн. О ней мы уже всё сказали.

Во-вторых, капитан Шарплесс. Хм. У него мог быть мотив. У него явно есть виды на миссис Фэйн, у этого молодого джентльмена. Но он непричастен, так как все свидетели в один голос заявляют, что он не мог подменить кинжалы.

В-третьих, мистер Хьюберт Фэйн. Не вижу мотива. Как мне говорили, он богатый старый джентльмен, а если бы и не был, всё равно не наследует ни пенни по завещанию Артура Фэйна. (Кстати говоря, деньги мистера Фэйна полностью отходят его жене, а в случае её смерти — на благотворительность, примите это как факт против её светлости.) Наконец, у мистера Хьюберта Фэйна настолько же хорошее алиби, как и у всех остальных.

В-четвёртых, доктор Рич. Вообще никакого мотива. Ни намёка. И то же самое, что и с капитаном Шарплессом: он не мог этого сделать.

В-пятых и в-последних, мисс Браунинг.

Мастерс прервался и с обманчиво дружелюбной улыбкой обратился к Энн.

— Надеюсь, вы не против того, что вас включили, мисс?

— Нет, нет, конечно, нет!

— Никакого мотива, — сказал Мастерс. — По меньшей мере, никакого известного мотива.

Он подмигнул ей, будто извиняясь.

— И вновь практическая невозможность: она не могла подменить кинжалы.

Мастерс захлопнул блокнот и потряс им в воздухе.

— Вот, сэр! Вот и всё. Разве что вы захотите рассмотреть Дэйзи Фэнтон, горничную, или миссис Проппер, кухарку...

— Погодите, Мастерс, — Г.М. снова провёл пальцами по лбу. — Эта ваша кухарка... Вы брали показания у горничной. Может ли кухарка добавить к ним что-нибудь?

— Миссис Проппер? Нет. Она всегда ложится спать ровно в девять на верхнем этаже дома. И даже не слышала шум прошлой ночью.

Так что, как я уже сказал, вот и всё. Вот список мотивов и возможностей. Теперь скажите, где вы там нашли хоть один мотив или хоть одну возможность?

Кортни, сидевший лицом к дому майора Адамса, внезапно увидел форму цвета хаки и позолоченные пуговицы, мелькнувшие рядом с боковой стороной дома. Фрэнк Шарплесс, чьё выражение лица было видно в свете заходящего солнца даже на таком расстоянии, бежал по направлению к ним.

Кортни вспомнил, что за всеми этими домами параллельно передней улице проходила покрытая вязами и травой улица или аллея. Шарплесс явно срезал по ней путь из дома Фэйнов. Кортни подумал с неловкостью, что являться в этот дом сегодня — чертовски бестактно с его стороны. Сплетни уже покачивались на кончиках некоторых особо длинных языков.

Но он отмёл эту мысль, как только Шарплесс подбежал к ним.

— Сэр Генри, — начал он без предисловий, — вчера ночью вы сказали, что помните меня. Во всяком случае, вам известен мой отец, полковник Шарплесс?

— Да, сынок?

— У вас имеется и медицинское образование, а не только юридическое?

— Да, это так.

— Тогда, — выпалил Шарплесс, оттягивая пальцем воротник рубашки цвета хаки, — во имя всего святого, поспешите и осмотрите Вики! Немедленно!

Летний вечер затих.

— Что с ней не так?

— Я не знаю. Я звонил её личному доктору, но он живёт на другом конце города. И она беспокоит меня всё больше с каждой минутой. Сначала она жаловалась на ощущение затвердения в задней части шеи. Потом странные ощущения боли в челюстях. Затем — она не разрешала мне посылать за доктором, но я настоял — затем...

Все эмоции исчезли с лица Г.М. Он поправил очки и воззрился прямо через них. Тем не менее, Кортни ощутил нахлынувшее волной чувство, столь же явное, как тепло, идущее от тела — чувство страха.

Тон Г.М. стал безжизненным.

— Сколько это уже длится, сынок?

— Около часа.

— Весь день она выглядит нездоровой, верно?

— Да, выглядит.

— Так. Трудно глотать?

Шарплесс подумал.

— Да! Помню, она жаловалась на это за чаем и не смогла выпить много.

Интуиция Шарплесса мгновенно уловила атмосферу вокруг него. Глаза Г.М. быстро — слишком быстро — посмотрели на руку Кортни, по-прежнему державшего и неосознанно сгибавшего булавку, которой он пытался без боли проткнуть свою руку.

Потом Г.М. достал часы, сверился с ними и провёл пальцем по циферблату, будто отсчитывая время.

— Что с ней? — повысил голос Шарплесс. — Вы что-то поняли. Что с ней?

— Спокойно, сынок!

— Вы что-то знаете, но не хотите мне говорить, — закричал Шарплесс. Он подошёл прямо к Г.М. и схватил его за плечо.

— Вы пытаетесь что-то утаить, но, бога ради, вы должны сказать мне. Что с ней? Что?

Г.М. стряхнул руку.

— Если я скажу, чем, по моему мнению, это может быть, вы сохраните достаточное спокойствие, чтобы помогать, а не мешать?

— Да. Ну?

Г.М. посмотрел ему прямо в глаза.

— Заражение крови, — сказал он. — Tetanus. Столбняк. Мерзкий способ умереть.

Глава 11

Где-то далеко городские церковные часы пробили пол-одиннадцатого.

На передней лужайке дома Артура Фэйна тёплый и туманный лунный свет, пробиравшийся сквозь вязы, освещал две фигуры, поглядывавшие время от времени в сторону окон левой спальни. Сами окна были закрыты, а шторы задёрнуты: ведь в случае столбняка даже лёгкий ветерок не должен касаться больного во избежание конвульсий.

Перед домом за воротами виднелись машина доктора Нитсдейла и карета скорой помощи, которая привезла противостолбнячную сыворотку.

Энн Браунинг и Фил Кортни, стоя рядом на лужайке, переговаривались шёпотом.

— Есть ли какие-то шансы? — пробормотала Энн. — Вот что я хочу знать. Есть ли какие-то шансы?

— Не могу сказать. Помнится, я читал: если симптомы проявляются очень быстро, с тобой покончено.

Она положила ладонь, тёплую, мягкую ладонь, на его руку. Потом сжала пальцы и яростно потрясла руку. Он никогда не чувствовал себя ближе к Энн, чем в этой темноте, когда её лицо выглядело мертвенно-бледным, губы — тёмными, а глаза — шире, чем обычно.

— Маленькая булавка? — повторила она. — Как такая маленькая булавка могла стать причиной всего этого?

— Могла и стала. И не забывайте, она вошла по самую головку.

Она затряслась.

— Хвала небесам, я не использовала её. Бедная Вики!

Он сжал её ладонь в своей.

— Я даже не заметила, — сказала она, — что булавка была... ржавой!

— Она не была ржавой, — вспомнил он. — Я помню, как она сверкала на свету. Тут скорее все эти микробы в воздухе, в пыли; всё идёт от пыли. Да от чего угодно.

Она снова вздрогнула. В высоких окнах передней спальни, находившейся с другой стороны коридора, зажёгся свет. Длинная тень, принадлежавшая Хьюберту Фэйну, пересекла окна, всплёскивая руками. Из дома не доносилось ни шума, ни звука.

— Послушайте, — твёрдо сказал Кортни. — Вы так волнуетесь, что доведёте себя до смерти. Вы ничего не сможете сделать — только смотреть на закрытое окно. Пройдите внутрь, сядьте. Если будут новости, Г.М. сообщит их.

— Вы... вы думаете, так будет лучше?

— Безусловно.

— Проблема в том, — вырвалось у неё, — что Вики такая милая. Всегда пытается поступить правильно, всегда выгораживает кого-то. Такое ощущение, что у неё не было ничего, кроме проблем, проблем, проблем, с той позавчерашней ночи, когда мы впервые увидели...

Парадные ворота звякнули.

Доктор Ричард Рич, в несколько театрально выглядевших мягкой чёрной шляпе и тёмно-синем костюме закрыл за собой ворота и неуверенно двинулся вперёд.

— Мисс Браунинг, не так ли? — спросил он, вглядываясь в темноту. — И мистер...

— Кортни.

— Ах, да! Кортни. Секретарь сэра Генри.

Рич потёр щёку.

— Надеюсь, вы простите моё вторжение. Я пришёл узнать, есть ли какой-то прогресс.

— Прогресс! — выдохнула Энн.

— Прошу прощения?

— Доктор Рич, — сказала Энн с жестокой недвусмысленностью. — Я не знаю, сколько человек вы погубили из-за небрежности за время своей профессиональной деятельности. Но вчера ночью вы убили Вики Фэйн. Она умирает, слышите? Умирает.

Рич уставился на них сквозь рассеянный лунный свет.

— Во имя всего святого, о чём вы говорите?

— Спокойно, Энн! — вмешался Кортни. Он плотно обхватил её руками за плечи. Всё её тело, казалось, повисло.

— Доктор, помните, вы демонстрировали, что миссис Фэйн действительно была под гипнозом, вогнав булавку ей в руку?

— Да? Так что?

— Столбняк. Доктора сейчас с ней наверху.

Настала тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Рича. Затем его низкий голос прогремел, будто удар здравого смысла с затаённым страхом.

— Это невозможно!

— Можете не верить мне на слово. Пойдите и удостоверьтесь.

— Я говорю вам, это невозможно! Шпилька была абсолютно чистой. К тому же...

Рич нахлобучил шляпу ещё ниже. После паузы, в течение которой его рот непроизвольно подёргивался, он развернулся и пошёл к дому. Они последовали за ним. Парадная дверь была не заперта, в прихожей горел свет. Когда Рич снял шляпу, показался покрытый пятнами бледный лоб.

— Могу ли я подняться наверх?

— Сомневаюсь, что вас пустят. Там доктора и человек из Скотленд-Ярда.

Рич заколебался. В библиотеке, прямо и налево от них, горел свет. Жестом пригласив остальных следовать за ним, Рич вошёл туда и закрыл дверь.

Библиотекой пользовались явно нечасто. Она источала подобающую весомость: стол на колёсиках, глобус и резное украшение из тяжёлого дерева над камином. Книги, явно купленные на распродаже и непрочитанные, занимали две стены; в контрасте коричневого, красного, синего и чёрного цветов кожи или ткани переплётов, даже в случайном художественном промежутке между полками, чувствовалась рука декоратора. На столе горела бронзовая лампа.

— А теперь, — процедил Рич сквозь зубы. — Прошу вас изложить мне симптомы.

Кортни рассказал ему.

— И когда этим симптомы начали проявляться?

— Как я понимаю, где-то перед чаем.

— Господи всемогущий на небесах! — пробормотал Рич, будто отказываясь верить своим ушам. Он потёр лоб, а затем быстро проверил часы. — Шестнадцать часов! Всего шестнадцать часов! Не могу поверить, что всё стало так плохо всего лишь за...

Его голос стал озадаченным, почти жалобным.

— Я забыл, — добавил он. — Я же не практиковался в медицине восемь лет. Тут от любого знания ничего не останется. Вы...

Его глаза забегали по полкам.

— Не думаю, что тут найдутся медицинские справочники. Стоп. На худой конец, тут есть Британника. Она поможет освежить мою память.

Собрание Энциклопедии Британники, четырнадцатое издание, стояло довольно высоко. Рич встал на цыпочки и вынул двадцать первый том, от "SORD" до "TEXT". Трясущимися руками он положил его на стол под лампу. Но оказалось, что пролистывать книгу в поисках статьи "Tetanus" не было необходимости.

Конверт, использованный в качестве закладки, лежал в книге на странице, содержавшей статью о столбняке.

— Кто-то уже сюда смотрел, — заметил Рич, надавив пальцем на книгу.

— Ничего удивительного, — ответила Энн. — Возможно, кому-то хотелось узнать, насколько он опасен. Он приводит к конвульсиям, верно?

— На последних стадиях — да. Прошу прощения.

— И это сделали вы, — заключила Энн.

— Юная леди, — поднял Рич спокойное измождённое лицо, прекратив вести пальцем по словам в тексте. — Мне в жизни пришлось испытать множество бед. Я не заслуживаю этого.

Дверь отворилась, и внутрь протопал сэр Генри Мерривейл.

Г.М., в тех же белых фланелевых брюках и рубашке, держал сжатые кулаки у бёдер. Его поведение стало ещё более беспокойным. Энн и Кортни вопросительно на него посмотрели.

— Лучше не стало, — прорычал он, — если уже на то пошло, то стало немного хуже. И продолжается в том же духе.

Брови сошлись к переносице.

Знаете, — казалось, он говорил сам с собой, а не с остальными, — я рад, что не несу ответственность за диагностику. Все симптомы на месте, ржавая булавка на туалетном столике... О господи, что не так?

— Сэр Генри! — твёрдо произнёс Рич.

Г.М. очнулся.

— Здрасьте. Вы тоже тут, сынок?

— Как раз вовремя, — Рич с шумом захлопнул книгу, — чтобы узнать: я снова попал в переплёт. Но скажу вам откровенно, я не собираюсь — как там это говорят — быть подставленным во второй раз. Я не верю! Четырнадцать часов! Нет, шестнадцать, но это неважно. Симптомы проявились слишком быстро.

— Я знаю, сынок, — согласился Г.М. с шумным выдохом. — Меня это тоже беспокоит.

Глаза Рича сузились.

— Я и не знал, что вы имеете отношение к медицине, сэр.

— Угу. Да. Немного.

— Что ей ввели?

— Столбнячный антитоксин.

— Сколько?

— Тысячу. Ввели с помощью люмбальной пункции. Морфий от боли. Тишина и темнота. Что ещё они могли сделать? И тем не менее, знаете ли...

Г.М. прошёлся по комнате. Он опустил своё массивное 95-килограммовое тело на резной стул и нахмурился.

— Когда начинаешь об этом думать, — продолжил он, — то понимаешь, что симптомы, самые опасные симптомы, проявились слишком быстро. Разве что, — медленно проговорил он, — эта шпилька изначально была заражена столбнячной палочкой.

В библиотеке стояла такая тишина, что слышались скрипучие шаги, доносившиеся из спальни Вики Фэйн прямо над ними. Леденящее оцепенение, казалось, ожило и схватило их за горло. Рич сделал шаг от стола и ударил правой рукой по глобусу, заставив его кружиться, подобно их мыслям.

— Вы предполагаете, — сказал он, — преднамеренное убийство?

— Я не знаю, сынок. Выглядит маловероятно, не так ли? Но, похоже, это единственное объяснение. Разве что...

Внезапно Г.М. остановился. Его лицо застыло и приобрело отстранённое выражение, рука зависла в воздухе. Из-под очков блеснул недоверчивый взгляд. Г.М. щёлкнул пальцами.

— Извините, — быстро пробормотал он и стащил себя со стула. — Мне надо идти.

Никто не успел проронить ни слова, а его уже не было в комнате, и дверь за ним закрылась. Они слышали его шаги в коридоре.

— Столбнячная палочка, — пробормотала Энн, чей взгляд был взволнованным, недоверчивым и испуганным. — Быть такого не может!

Она обернулась к Ричу.

— Или может?

— Не спрашивайте меня. Я воздержусь, мисс Браунинг, от комментариев...

Явно желая продолжить фразу, Рич, тем не менее, остановился.

— Здесь какой-то подвох, — добавил он.

— Доктор?

— Да?

— Если Вики умрёт, то когда?

— Откуда мне знать? Смерть от столбняка часто наступает в течение двадцати четырёх часов после проявления симптомов.

Энн посмотрела на закрытую дверь.

— Двадцати четырёх часов, — повторила она. — Пять утра. Рассвет. Возможно, время завтрака. О, это ужасно!

Рич больше ничего не сказал. Даже не взглянув на собеседников, он тихо покинул библиотеку.

Минуты тянулись. Из стремления к порядку Энн поставила том энциклопедии на полку.

— Я думаю, что пойду домой, — сказала она бесцветным голосом. — Здесь я ничем не помогу, а завтра утром мне рано вставать. Вы не... вы не проводите меня хотя бы немного?

— Я проведу вас до конца.

— Я пойду домой. Это на Дрейтон-роуд, неподалёку отсюда. Нужно подняться по аллее Вязов за домом и свернуть на Олд-Бат-роуд.

Не предчувствуя того, что с ним случится в следующие полчаса, Кортни открыл перед ней дверь. На цыпочках они прошли по паркету в коридоре в сторону столовой. Наверху в коридоре был слышен приглушённый спор. Два слова "непрерывные судороги" звучали голосом Г.М., в ответ же слышалось яростное шиканье доктора Нитсдейла.

Встоловой было темно, но в выложенной белой плиткой кухне, находившейся дальше по коридору, горел свет. На полке над холодильником уютно тикали часы. Дэйзи Фэнтон с глазами, красными от слёз, сидела на кухонном стуле и периодически вытирала глаза уголком фартука.

У раковины стояла крепкая седовласая женщина, которая, как решил Кортни, была миссис Проппер, кухаркой. Хотя она держалась, как гренадёр, но её напряжённый взгляд выдавал бушевавшие в груди чувства.

Распашная дверь (как ни удивительно, вообще не скрипевшая) впустила Энн и Кортни в эту тёплую домашнюю обстановку.

— Добрый вечер, миссис Проппер, — вежливо сказала Энн.

— Добрый, мисс Энн.

— Так поздно, а вы ещё на ногах.

— Первый раз я не лежу в кровати после девяти часов, — объявила миссис Проппер, держась одной рукой за сушилку, — с той грандиозной вечеринки, когда на сладкое заказали Бом-а-ля-Рейн. (Слушай, Дэйзи, перестань хныкать; будь умницей!) Мисс Энн, кто этот дикий человек?

— Что за дикий человек?

— Мужчина с лысой головой.

— Вы о докторе Риче?

— А, об этом? Нет, не о гипнотизёре. Его-то я знаю. Он прошёл мимо двери всего несколько минут назад, а затем — через заднюю дверь в сад, даже разрешения не спросил. Нет, я о другом мужчине. Большой тучный мужчина в рубашке, если позволите, который заявился сюда до гипнотизёра и задавал уйму вопросов.

— Вы имеете в виду сэра Генри Мерривейла?

Миссис Проппер была ошеломлена.

— Господи! Так у него есть титул? — Г.М. мгновенно вырос в её глазах. — Ну вот кто бы мог подумать? Без обид, надеюсь. Но он вёл себя так, будто с головой у него не всё в порядке. А тут ещё этот капитан Шарплесс. Я вам так скажу — это позор!

— Тётя! — закричала Дэйзи. — Тётя!

— Я вам так скажу: это позор, — подтвердила миссис Проппер, ударяя кулаком по по сушилке. — И уверена, что мисс Энн со мной согласна. Явился на следующий же день, когда тело мистера Фэйна ещё не остыло. И отправился прямо в спальню миссис Фэйн, её спальню, если вам так угодно, в четыре часа пополудни. Сейчас он снова в саду, и я вам так скажу: это позор.

— В самом деле, миссис Проппер!.. — сказала Энн.

Но не желая выказывать горе по поводу смерти или болезни, миссис Проппер пошла другим путём. Слёзы навернулись на её глаза от возмущения.

— Имейте в виду, мисс Энн, я не буду говорить, что мистер Фэйн обладал всеми качествами, которые я ценю в джентльмене. Он проверял мои счета, будто думал, что я могу его обокрасть, и вычёркивал карандашом всякую мелочь. Я люблю, когда джентльмен свободно тратит деньги, а иначе — разве он джентльмен?

— Миссис Проппер, прошу вас!

— Но о мёртвых либо хорошо, либо ничего: так меня всегда учили, и так я всегда говорю. Возьмём, к примеру, мистера Хьюберта. Не то, чтобы он свободно обращался со своими деньгами, но по крайней мере у него всегда наготове доброе слово и "Это же не затруднит вас, миссис Проппер?". Не так уж плохо, — продолжила кухарка, энергично двигая челюстями и проливая слёзы по лицу, — когда вас ценят в этом мире. Но о мёртвых либо хорошо, либо ничего; и, в конце концов, он был её законным мужем...

Эта речь потихоньку начинала действовать и на Энн.

Кортни, невероятно раздражённый, боялся, что это может закончиться массовыми рыданиями всех троих. Кроме того, ему пришла в голову ещё одна мысль.

— Миссис Проппер! — отрезал он таким твёрдым и безапелляционным тоном, что та непроизвольно выпрямилась.

— Да, сэр?

— Вы сказали, что сэр Генри Мерривейл приходил сюда задавать вопросы?

— Да, приходил.

— Что за вопросы?

Это послужило поводом для новых сетований.

— О еде, которую сегодня ела миссис Фэйн, вот о чём.

— Правда?

— Правда. Дэйзи может подтвердить, что сегодня она и крошки в рот не взяла, ни крошки, кроме грейпфрута, который капитан Шарплесс отнёс ей в четыре часа пополудни. Это всё, что она ест, когда плохо себя чувствует (как вам отлично известно, мисс Энн), хотя я говорила ей тысячу раз, что такой пищей не насытить тело и душу.

— Да, конечно, миссис Проппер, но...

— И в любом случае, когда бедная госпожа умирает, как они уверяют, в конвульсиях, то я говорю, какая разница, что она ела или не ела? Вот что я говорю.

Глава 12

Часы громко тикали.

— И не говорите, — вслух сказал Кортни.

В уме шевелились разные догадки, неясные и неоформленные. В тёплом и влажном воздухе кухни преобладал аромат тушёной баранины.

— Вы, конечно, извините нас, — сказал он миссис Проппер, отметая мысли. — Мисс Браунинг нужно домой.

— И я советую: лучше бы ей уйти, — объявила кухарка, распахивая заднюю дверь. — Этой ночью здесь мало у кого получится поспать. Доброй ночи, мисс Энн. Доброй ночи и вам, сэр.

— Доброй ночи, миссис Проппер.

Пройдя два шага и услышав стук захлопнувшейся двери, они были мгновенно ослеплены контрастом между лунным светом и светом из незашторенных окон кухни.

Они оказались на бетонной дорожке, идущей параллельно задней стене дома и заканчивающейся гаражом. Дорожка из гравия, перпендикулярная бетонной, вела прямо в розовый сад. После того, как они миновали сарай рядом с садом и немного прошли по гравиевой дорожке, Энн заговорила.

— Почему Г.М. спрашивал об этом?

Фил встревожился, почувствовав активную работу разума прямо рядом с ним. Вокруг витал запах розового сада, цвет которого не был виден, но имел некий тёплый оттенок.

— Разве в грейпфруте имеется что-то, — продолжила она, — что было бы вредно при... ну, заражении столбняком?

— Не знаю. Грейпфрут содержит кислоты. Или алкалоиды? В любом случае, что-то сильнодействующее.

По ту сторону сада лежала небольшая открытая лужайка, на которой росли яблоки и сливы. Ворота в высокой каменной стене вели на травянистую аллею. Когда он открыл ворота, Энн развернулась.

— Прошу прощения. С вашей стороны исключительно любезно было предложить провести меня до дома. Но, пожалуйста, не нужно.

На него накатилась волна разочарования.

— Не то, чтобы мне этого не хотелось, — быстро добавила она. — Совсем наоборот. Просто есть кое-что, что мне надо обдумать. Сейчас. Кое-что, о чём мне нельзя говорить даже с вами. А после этого я смогу составить вам хорошую компанию. Вы не против?

— Безусловно, нет.

— Тогда доброй ночи, — она протянула руку.

Он взял её.

— Доброй ночи, и постарайтесь сильно не волноваться. Вы уверены, что с вами будет всё хорошо?

— Всё хорошо? — она почти засмеялась ему в лицо, её глаза расширились. — Что со мной может случиться?

— Ничего. Наверное, у меня просто приступ психоза, как бывает у Фрэнка Шарплесса. Не обращайте внимания. Но я очень не хочу, чтобы с вами что-то случилось.

— Вы милый, — сказала Энн после паузы и пожала ему руку.

Затем она покинула его.

Кортни закрыл железную калитку, перегнулся через неё и бросил взгляд на левую часть аллеи. Мягкая, неподстриженная трава заглушала шаги. С одной стороны аллеи, за каменными стенами, сливавшимися в одну, свисали верхушки плодовых деревьев. С другой стороны её обрамляли вязы, под которыми росли кусты и крапива. То тут, то там валялись подгнившие яблоки. Узкая маленькая аллея, днём кишащая осами, а ночью наполненная мрачной гнетущей атмосферой.

Кортни наблюдал, как ситцевое платье удалилось и исчезло.

Он отошёл от ворот и полез в карман за трубкой. Этой ночью было жарко. Удушающе жарко. Раньше он этого не замечал.

Далеко по левую его руку на фоне лунного неба возвышался Лекхемптон Хилл с глиняной грядой карьеров на верхних хребтах. Там начинались холмы Котсуолд, с которых Челтнем выглядел маленьким игрушечным городком в долине. В голове Кортни бессознательно всплыли строки стихотворения, давным-давно прочитанного в каком-то сборнике:

Ноябрьский вечер, сердцу мил,

Что покрывал Лекхемптон Хилл,

Когда ветра на вязах длинных

Играли, как на пианино.^[11]

Что ж, сейчас — не ноябрь. Наоборот, жара. Жарко, как в аду, а маленькая аллея, покрытая травой, проходила под стенами, будто туннель, покрытый перезрелыми фруктами.

Фил Кортни набил и зажёг трубку. Когда он зажёг спичку, маленькая вспышка света испугала его, будто карликовый взрыв. Он развернулся к дому, осознавая: когда пламя спички заставляет тебя подпрыгнуть, с твоими нервами явно что-то не так.

В доме кипела приглушённая деятельность. Это можно было заметить даже на таком расстоянии.

Он подумал о Вики Фэйн, хорошенькой, здоровой Вики: челюстные мышцы тверды, будто загипсованы; кожа натянута в агонии сардонической улыбки; лежит на кровати, которую нельзя ни сдвигать, ни даже прикасаться к ней во избежание конвульсий.

Он прошёл ещё пару шагов и остановился, услыхав отдалённый звук, отчётливо пронёсшийся по неподвижному воздуху на этих неподвижных улицах. Некий символ — предупреждающий звон кареты скорой помощи.

Одновременно где-то с другого конца аллеи раздался женский крик.

Искры и пламя из трубки рассыпались по земле. Он попытался загасить их, но тут же засунул трубку в карман и выбросил её из головы. Подсознательный страх вернулся. Крики, пронзительные и ужасающие, исчезли, будто приглушённые чьей-то рукой. Затем тишина, ещё один крик.

Пальцы настолько не подчинялись ему, что, казалось, прошли минуты, прежде чем он смог открыть ворота. Но сомнений, в какую сторону бежать, не было. Он бросился налево, пнув по дороге гнилое яблоко.

— Энн! — позвал он. — Энн!

Ответа не последовало.

— Энн!

Где-то впереди почудилось какое-то движение; затем пауза осознания, и безумный звук, доносившийся, как будто из кустов или крапивы.

Только лунный свет слабо освещал этот влажный, вязкий туннель. Кортни пробежал уже около сотни ярдов по аллее, когда увидел то ли её, то ли беспорядочную груду в ситцевом платье, стоявшую на четвереньках рядом с левой стеной. Явно услышав его шуршащие в траве шаги, она вскочила и принялась бежать со всех ног в другую сторону.

— Энн! Это я! Фил Кортни!

Фигура заколебалась, споткнулась, пошатнулась и затем застыла. Она стояла к нему спиной, едва узнаваемая в лунном свете, когда он поравнялся с ней.

— Что случилось?

— Ничего. Н-ничего.

Он слышал её тонкое, резкое дыхание, отрывистую и запинающуюся речь с оттенком ужаса. Он зажёг спичку и поднял её вверх.

Сначала Энн отказывалась развернуться и посмотреть ему в лицо. Когда она, наконец, это сделала — после того, как первая спичка погасла и была зажжена вторая — на её лице играла улыбка, но не очень убедительная.

Тонкое платье было частично порвано у левого плеча, открывая белый шёлковый лиф и подчёркивая грудь. На шее под левым ухом виднелся синяк. Густые волосы, обрамлявшие голову, потеряли форму; повсюду торчали шпильки. На подоле платья и измятых тёмных шёлковых чулках виднелись следы от травы. Энн была запачкана, грязна, явно испугана — но старалась держаться так, будто ничего не произошло.

— Не поднимайте шума! — потребовала она. — Я в п-п-полном порядке. Уберите спичку. Нет, не надо. Зажгите ещё одну.

— Но что...

— Тут кто-то был. Мужчина.

— Что за мужчина?

— Н-н-не знаю, — она провела тыльной стороной ладони по лбу. — Он напал на меня сзади и зажал рот. Он... в общем, я вырвалась и закричала. Он зажал мне рот снова. Кажется, я укусила его за руку, но не уверена. Когда он услышал, что вы приближаетесь, то, видимо...

— Куда он побежал?

— В т-ту сторону, скорее всего. В сторону полей. Там открытое пространство. Нет! Не надо! Вернитесь!

Тьма была кромешной, а крапива грозной изгородью оплетала аллею. Он зажёг ещё одну спичку и поднял её высоко над головой. Больше ничего вокруг не было, если не считать неухоженной травы и пары гнилых слив.

— Вы смогли бы узнать его при встрече?

— Нет. Я его даже не видела. Пожалуйста! Не поднимайте суматохи! Отведите меня домой.

Её сотрясала неукротимая дрожь.

Держа руку Энн в своей, Кортни прошёл с ней триста ярдов по аллее, к тому месту, где тусклые белые фонари мерцали на Олд-Бат-роуд.

— Со мной всё будет хорошо, — заверила она его. — Нет, не идите дальше. Я не хочу, чтобы вас увидели мои родители; а ещё я не хочу, чтобы они увидели меня и подумали бог знает что. Доброй ночи. И спасибо.

Не успел он возразить, как она исчезла, легко ступая и придерживая плечо своего порванного платья. Он видел, как она свернула в ворота неподалёку, бросив предварительно взгляд в обе стороны дороги. Затем, встревоженный сильнее, чем когда-либо в жизни, Фил Кортни двинулся обратно.

Приступы психоза, думалось ему, не так уж и бесполезны. Случившееся было настолько мимолётным и быстротечным, что Кортни казалось, будто это — всего лишь сон. Вернувшись на место, где он нашёл Энн (которое он запомнил по деревянной калитке с белым эмалированным знаком "Уличным торговцам и разносчикам газет вход воспрещён"), Кортни зажёг спички, чтобы посмотреть, не осталось ли следов.

И — никаких следов. Никакой удачно обронённой запонки или чего-то похожего. Только стоптанная трава, зловещая аллея, нависающие вязы.

— Я буду... — начал он громко.

Последняя спичка опалила ему пальцы, и он обронил её. Он вернулся в дом Фэйнов и открыл ворота, и тут перед ним выросла тень.

Но это был всего лишь Фрэнк Шарплесс.

— Кто здесь? — спросил голос Шарплесса из тьмы.

— Я.

— Ого. Сколько сейчас времени?

— Не знаю. Должно быть уже одиннадцать с чем-то. Фрэнк, ты не видел, чтобы кто-нибудь тут ошивался?

Прошло какое-то время, прежде чем Шарплесс понял вопрос. Он выглядел потрясённым и настолько страдающим, что волнение Кортни по поводу Энн почти заглушилось жалостью. Он вспомнил, что там, наверху, в душной комнате, умирает от столбняка Вики Фэйн.

— Набросился на Энн? — тупо повторял Шарплесс. — Где? Когда? Почему?

Хотя он и пытался сосредоточиться, у него ничего не выходило.

— Её поранили?

— Нет. Отделалась синяком и порванным платьем.

— Но этот парень старался...

— Не знаю. Старался убить и её тоже, скорее всего.

— Что ты имеешь в виду под "старался убить и её тоже"? — спросил Шарплесс после паузы, будто приводя запутанные мысли в порядок.

— Ничего. Просто вырвалось.

Сильные пальцы Шарплесса сжали его руку.

— Ты думаешь, кто-то пытался убить Вики? Может, ощущаешь это подсознательно?

— Нет, нет, нет!

— Я слышал, ты втрескался в Энн.

— Да, ты прав.

— Удачи тебе, старик. Я был бы ещё более рад, только не в такое время...

В темноте он махнул рукой в направлении дома. Он напрягся. Его тон изменился, голос стал ниже. Всё его сердце было вложено в эту фразу.

— Не дай ей умереть, — произнёс он. — Господи всеблагой, не дай ей умереть!

— Успокойся.

— Но чем, чёрт возьми, они занимаются там наверху? Что-то происходит. Я знаю. Из больницы или ещё откуда-то появились другие люди. Но мне даже не дают зайти. Погоди! Я забыл тебя спросить. Сколько времени?

— Ты уже спрашивал. Я сказал...

Издалека ему ответили церковные часы, начавшие звенеть.

— Всего двенадцать? — поинтересовался Шарплесс недоверчивым тоном. Он начал кружиться на месте после первых трёх ударов. — Всего полночь? Да быть не может. Что-то не так с часами. Сейчас два часа ночи или даже больше. Должно быть.

— Фрэнк, тебе следует держать себя в руках.

— Я говорю тебе, с этими часами что-то не так!

Но с часами всё было так.

Они поняли это задолго до того, как часы отбили четверть часа, полчаса, три четверти часа и снова час.

В подобном душевном смятении, думал Кортни, Шарплесса лучше всего увести подальше от дома на случай, если он закатит истерику. Он усадил Шарплесса на каменную скамейку под деревьями. Дал ему раскурить сигарету. Свет в доме горел тем ярче, чем тише становилось в городе; из комнаты больной наверху по-прежнему не доносилось ни слова.

Звон церковных часов ворвался в их мысли. Они слышали часы, когда те ещё не били, и вздрогнули, когда начался перезвон.

А Шарплесс, не умолкая, говорил. Быстрым монотонным тихим голосом, редко меняя тембр. О себе и Вики Фэйн. О том, какие планы они строили, когда она была здорова. О том, что собирался делать в командно-штабном колледже. Он сказал, что его могли отправить в Индию, а затем долго описывал жизнь в Индии, цитируя при этом отца, дядюшек и деда.

Рассвет, подумал Кортни, уже близко. Он скоро проявится, белый и призрачный, за плодовыми деревьями.

Церковь отбила полтретьего.

Десять минут спустя, когда Шарплесс вспоминал бесконечное детство и игру под названием "Маленькие войны", задняя дверь дома открылась.

— Капитан Шарплесс! — позвал голос миссис Проппер. Её тон сочился кислотой. — Капитан Шарплесс!

Шарплесс побежал, следом за ним Кортни.

— Они считают, что вам лучше войти, — могильным голосом произнесла миссис Проппер.

— Спокойно, Фрэнк!

— Я не могу с этим смириться! — простонал Шарплесс. — Не могу!

— Ты должен. Господи, не превращайся в кисейную барышню! Вперёд.

Шарплесс медленно прошёл через кухню мимо рыдающей Дэйзи. Он споткнулся о стул в столовой и нашёл выход, только когда Кортни включил свет.

В прихожей по лестнице спускалась группа людей, с промежутками, будто никто из них не мог оторвать себя от комнаты наверху. Первым спустился маленький доктор Нитсдейл, затем сэр Генри Мерривейл, а за ними мужчина в белом халате. Но что поразило Кортни как гром среди ясного неба — выражение их лиц.

Мужчина в белом халате улыбался, хотя его лоб был мокрым от пота. Г.М. бросал тяжёлые кислые взгляды облегчения. Даже доктор Нитсдейл, коротышка со свирепой физиономией и панибратскими манерами, которые могли встревожить и Мафусаила, выглядел менее напористым, чем обычно.

Его голос был низким, но пронзительным и резким.

— Имэйтэ в выду, — сказал он, — я нэ буду атрыцат, что это была харошая ыдея! У вас в жилах тычёт шатландцкая кров, нэ самнываюс. Вах, нэ хачу эта атрыцат. Но я также нэ скажу, имэйтэ в выду, что дама в бэзапасносты или как-то так, пока...

Он остановился. Его взгляд упал на Шарплесса, застывшего, как часовой на посту.

— Вах! — резко выпалил доктор Нитсдейл. — Этому парну нэ памышала бы харошая доза. Слюшай, дэржыс пакрэпче. Ты...

— Она умерла?

— Вах! — сказал доктор Нитсдейл с глубоким презрением.

Ответил ему Г.М., успокоив Шарплесса, вцепившегося обеими руками в перила лестницы.

— Всё в порядке, сынок, — мягко сказал Г.М. — Успокойся. Она будет жить.

Глава 13

Прошла пятница, а за ней суббота. Только в воскресенье днём старший инспектор Мастерс, который был очень занят всё это время, снова позвал Г.М. на совещание.

Филип Кортни тоже был занят.

Он записал уже девяносто тысяч слов мемуаров. Из этого количества, если убрать диффамационные, скандальные или просто дурно пахнувшие места, можно было бы опубликовать, по его оценке, где-то пятую часть. Он был весьма доволен. Размер книги оставался приемлемым, а времени для её завершения имелось предостаточно.

Вычёркивать некоторые анекдоты было для Кортни равносильно удару ножом в сердце. Один из них ярко и реалистично описывал первый серьёзный роман Г.М. в возрасте шестнадцати лет. Но так как упомянутая дама теперь была женой члена совета министров, известной всей Англии своим благочестием, убрать этот отрывок представлялось мудрым решением.

Ещё один анекдот повествовал об исключительно жестокой проделке — со временем мастерство Г.М. явно улучшалось — разработанной для посрамления дядюшки Джорджа. Но так как в ней содержался неординарный способ, с каким даже Сатана не использовал бы уборную, Кортни с сожалением отмёл и его.

Диктовка тоже оказалась сложным процессом. Её не удалось прервать дознанием, состоявшимся в субботу и отложенным по запросу полиции сразу после формального опознания тела Артура Хьюбертом.

Однако её прервала внезапная страсть Г.М. к посещению аптек.

Кортни не мог поверить, что в мире, не говоря уже о Челтнеме, так много аптек. Он, безусловно, понимал, что что-то происходит. И если бы Г.М. ходил показывать фотографии для опознания или задавать уместные вопросы о разных людях, он бы это принял. Но Г.М. не делал ничего подобного.

Он входил в магазин, заказывал тот или иной препарат и просто разговаривал ни о чём, слоняясь без дела, пока аптекарь доставал нужные лекарства. Не назывались имена, не задавались вопросы.

В результате Г.М. совершил невероятное количество покупок. Их число и разнообразие могли бы вызвать зависть у любого человека из арифметических задач дядюшки Джорджа. Даже майора Адамса, хозяина дома, где жил Г.М., они заставили рассыпаться в возражениях.

— Чёрт побери, мой дорогой мальчик! — негодовал майор. — В конце концов, хочу я сказать, чёрт побери!

— В чём дело, сынок?

— Ну, если вам уже так необходимо появляться в аптеках, почему бы вам не купить что-то действительно нужное? Мыло для бритья? Острые лезвия? Зубную пасту? На сегодняшний день, — сказал майор, считая, — вы купили четырнадцать микстур от кашля, двенадцать пузырьков успокоительного, девять бутылок с мазью для лошадей, восемь пузырьков...

— Оставьте меня в покое, сынок. Я знаю, что делаю.

И Кортни пришлось предположить, что так оно и есть.

Кортни не видел Энн ни в пятницу, ни в субботу. Она вернулась к своей обычной работе в Глостере, а его вечера были слишком заняты диктовкой, чтобы увидеться с ней.

В воскресенье — тяжёлый удушливый день с надвигавшимся дождём — он снова с расстройством увидел, что Г.М. заводит себя болтовнёй о воспоминаниях. И с радостью отнёсся к перерыву, вызванному приездом старшего инспектора Мастерса вскоре после обеда.

Мастерс нашёл Г.М. в библиотеке, в домашних тапочках, с ногами на столе, погрузившимся в забавный анекдот о братьях Дэвенпорт и используемом ими пантографном захвате в середине восьмидесятых. Глаза его были закрыты, пока он не закончил. Затем на редкость злобно воззрился на Мастерса и, отказавшись от попыток диктовать, спросил:

— Ну? Есть новости?

Лицо Мастерса было очень угрюмым.

— Уйма, — заверил его старший инспектор. — Миссис Фэйн гораздо лучше, она уже в состоянии реагировать на окружающий мир. И это очень хорошо. Потому что я почти готов признать, что в этом деле Полли Аллен что-то есть.

— Ага!

Мастерс, хотя изменившийся цвет лица выдавал его истинные мысли, был осторожен.

— Мы не можем на это полагаться, — предупредил он. — Ещё не можем. Хотя я всё равно вытяну всю правду из миссис Фэйн сегодня или провалиться мне на этом месте. Но мы с Агнью говорили с парой людей, которые знают — или знали — Полли Аллен.

— Хорошо. Она была лакомым кусочком?

Мастерс выложил блокнот на стол.

— Если вы имеете в виду её род занятий, то нет. Ни на грамм!

— Ух ты! Это очень интересно.

— Она болталась по разным барам, это правда. И позволяла кому угодно заказать ей выпивку. Но была очень... разборчива. Тянулась к молоденьким и не задумывалась о деньгах. Выглядит неправдоподобно, но что имеем, то имеем. Такая себе леди в миниатюре.

— Чем она зарабатывала на жизнь?

Мастерс нахмурился.

— Никто толком не знает. У неё не было... тех, кого называют приятелями. Просто пара знакомств в стиле "привет, что за ужасная погода, не так ли?". Она рассказывала, что выступала на сцене...

— На сцене? Где именно?

— Этого она не говорила. Выходит как-то таинственно и загадочно. Мы можем поискать её через театральные агентства, если вы думаете, что это принесёт пользу. У меня есть её снимок.

Из глубин блокнота Мастерс достал небольшую фотографию. Г.М. убрал ноги со стола и посмотрел на неё. Мастерс и Кортни глядели ему через плечо.

Снимок был сделан на пляже. На нём была изображена стройная девушка лет девятнадцати в чрезвычайно открытом купальном костюме в цветочек. Она стояла на людном пляже, улыбаясь, и вскидывала руки вверх, будто собираясь поймать пляжный мяч. Сильное солнце и чёткий фотоаппарат подчёркивали каждую деталь: сверкающие тёмные волосы, пухлые губы, закруглённый нос.

Г.М. резко заговорил.

— Слушайте, Мастерс. Она вам никого не напоминает?

— Не думаю, сэр.

— Кого-то, кого мы недавно видели. Ради бога, подумайте! — настаивал Г.М. Он повернулся к Кортни.

— А вам?

Кортни кивнул. У него были свои эмоциальные причины почувствовать сходство.

— Немного напоминает Энн Браунинг. Другой цвет волос, но манеры и выражение лица...

Мастерс посмотрел с сомнением.

— Так-так. Немного похожа. Ну и что с того? Думаете, в этом что-то есть?

Мысль, пришедшая в голову Кортни одновременно с возвращением всех старых опасений, состояла в том, что случившееся с Полли Аллен в июле могло произойти и с Энн Браунинг в четверг ночью. Он рассказал Г.М. об этом нападении и был вознаграждён многозначительным молчанием, взволновавшим его ещё больше.

Г.М. отодвинул снимок в центр стола. И снова ненадолго замолчал, играя пальцами.

— Хм. Ладно. Продолжайте насчёт Полли Аллен.

— Последний раз её видели живой, — продолжил Мастерс, сверяясь с блокнотом, — около восьми часов вечера пятнадцатого июля.

— Хо! Прямо как предположила эта девчонка Браунинг?

— Да, сэр. Полли Аллен выпивала с двумя подружками в баре Королевского отеля — видимо, самое шикарное место в городе — и сказала, что не может остаться, потому что у неё "серьёзное свидание".

— То есть об этом романе с Артуром Фэйном было широко известно?

— Нет. Похоже, она держала его в секрете. Что вполне естественно. Её подруги сказали, что она явно чему-то радовалась ("жутко весёлая", как они выразились). Она ушла в восемь часов, и с тех пор её никто не видел.

У неё была жилая комната над магазином на Променаде. Её вещи всё ещё там. Но так как она заплатила за жильё до конца месяца и у неё была привычка исчезать, ни с кем не попрощавшись, квартирная хозяйка не переживала.

Цвет лица Мастерса стал ярче.

— Так, имейте в виду! — сказал он. — Это всё не обязательно означает, что она мертва. Но я почти готов признать...

— Да. Именно так.

Некоторое время никто не проронил ни слова. Вопреки тяжёлому, душному дню, случайный луч света упал на коллекцию старого оружия, развешенного по стенам библиотеки. Г.М. сильнее нахмурился.

— Какие ещё свидетельства вы откопали?

Мастерс перевернул страницу.

— Кхм! Продолжаем. После многочисленных проблем, связанных с банком, мы узнали финансовое положение каждого имевшего отношение к этой истории. И не нашли ничего полезного или удивительного.

Завещание Артура Фэйна, как я, кажется, уже вам рассказывал, оставляет всё имущество безоговорочно его жене, а в случае, если с ней что-то произойдёт, определённым благотворительным фондам. Он единственный Фэйн в фирме "Фэйн, Фэйн и Рэндалл"; его отец давно умер, как и его мать в 1929-ом году. Имущество состоит из принадлежащего ему дома на Фитцхерберт авеню, недорогой страховки жизни и, после сведения концов с концами, около двух тысяч наличными. Миссис Фэйн тут нечем поживиться.

Кортни приподнялся.

— Эй! — возразил он.

Оба собеседника перевели взгляд в его сторону.

— В чём дело, сынок?

— Когда я был в этой проклятой спальне той суматошной ночью, — объяснил он, — мне посчастливилось заглянуть в банковскую книжку Фэйна. Там было двадцать две тысячи фунтов только на текущем счету.

Он прояснил детали, но Мастерса это не впечатлило.

— Это почти так, — согласился старший инспектор. — Я говорю сейчас о долгах. Я видел все числа. Большая часть наличности была на текущем счету: возможно, так он мог их легко снять в экстренном случае. Кое-кто по секрету сказал мне, что с фирмой "Фэйн, Фэйн и Рэндалл" совсем не всё чисто. Нам известно, что мистер Фэйн был вынужден продать свою страховку жизни шесть месяцев назад, но потом её вернул.

Кроме того, какие бы деньги он ни был должен вернуть, всё уже погашено. Мистер Фэйн был очень добросовестным типом. Его книги в порядке, всё так же чисто, как острие иглы.

— Вряд ли, — заметил Кортни, — настолько же чисто, как одно острие иглы, о котором я думаю.

— Э?

Всё подавляемое любопытство прошедших трёх дней, все боль и воспоминание о той ночи в саду, когда Вики Фэйн боролась за жизнь, вернулись волной почти маниакального смущения.

— Слушайте, — сказал Кортни, — я не имею отношения к этому делу, если не считать того, что в нём завяз мой друг. Это, наверное, не моё дело. Но можно задать всего один вопрос?

— Конечно, сынок, — разрешил Г.М. — Валяйте.

— Что за странные дела с этим заражением столбняком? Я уверен, что со всем этим делом что-то не то. Я знаю — это не то, что вы ожидали услышать. Но не могу сказать, что или где именно это странное произошло. К примеру. В среду ночью, около одиннадцати часов, доктор Рич вогнал булавку в руку Вики Фэйн в той самой спальне. Всё правильно?

Г.М. и Мастерс обменялись взглядами. После короткого пожимания плечами и почти незаметного кивка старший инспектор явно передал ответственность в руки Г.М. и его благоразумию.

Г.М. фыркнул.

— Вам лучше знать, сынок. Вы видели это.

— Именно так. Я видел это. Где-то спустя шестнадцать часов проявились серьёзные симптомы стремительно развивавшегося столбняка. Верно?

— Верно.

— Вы прибежали в дом, посмотрели на Вики Фэйн и на стеклянном подносе, лежавшем на туалетном столике в спальне, обнаружили ржавую шпильку. По крайней мере, так я вас понял в четверг вечером. Это тоже верно?

— Да.

— Что ж, — продолжил Кортни, сделав глубокий вдох, — я могу засвидетельствовать, что булавка, которую Рич воткнул в руку Вики Фэйн, была красноватой, но не ржавой. Я не знаю, была ли она инфицирована, были ли на ней микробы. Но ржавой она не была; я помню, как она сияла, когда её держали на свету.

И теперь я хочу знать: что это было? В чём подвох? Когда вы бегали, щёлкая пальцами, и спорили с докторами — что это означало?

Г.М. вздохнул.

— Это означало, сынок, что мы были на грани невероятно серьёзной ошибки.

— Ошибки?

— Да. Убийца ожидал от нас именно её. Она была подстроена так аккуратно, как мало что бывает.

Видите ли, убийца знал об эпизоде с уколом булавкой. Для него это оказалось манной небесной. Так что убийца просто подбросил ржавую шпильку на туалетный столик, кое-что предпринял на следующий день и предоставил всё остальное природе.

Любой доктор, услышав предысторию, увидев симптомы и неизбежно столкнувшись со шпилькой, почти гарантированно диагностирует столбняк. Смерть миссис Фэйн явилась бы прискорбным несчастным случаем. Всю ответственность свалили бы на уже опозоренного доктора Рича. Чья небрежность и явилась причиной трагедии. Никакого подозрения, никакого вскрытия. В результате...

Кортни провёл ладонью по лбу.

— Погодите! Во имя всего святого, погодите! Что в таком случае было не так с булавкой, которую Рич воткнул в руку?

— Ничего.

— Ничего?

Г.М., казалось, боролся с невидимой мухой.

— Вы ещё не поняли, сынок? — поинтересовался он. — Миссис Фэйн свалил вовсе не столбняк. Это было отравление стрихнином.

Глава 14

Фил Кортни подскочил.

— Стрихнин... — начал он.

Вынув помятую сигару из кармана, Г.М. откусил кончик, аккуратно выплюнул его в камин и зажёг сигару. Дым обвился вокруг его головы, как маслянистое облако.

— Дело в том, — объяснил он, — что симптомы столбняка абсолютно совпадают с симптомами отравления стрихнином, если не считать того, что воздействие стрихнина проявляется гораздо раньше. Единственная небольшая разница в характере судорог — при столбняке мышцы непрерывно сокращаются — но ничего такого, что могло бы обеспокоить даже самого наблюдательного доктора, уже подумавшего о столбняке.

Г.М. угрюмо выпустил дым.

— Жизнь миссис Фэйн спасли вовсе не мы, сынок, — добавил он. — А всего лишь тот факт, что убийца дал ей слишком большую дозу. Она была настолько огромной, что нейтрализовала сама себя. Когда я послал за желудочным зондом...

Кортни, не следя за собеседником, погрузился в прошлое. Как будто куча неясных картин сливались в одну, чёткую и цельную...

— Какой милый джентльмен или леди этот убийца, — хмуро заметил Мастерс, — Ага! У вас появилась лучшая идея, не так ли, мистер Кортни?

Так оно и было.

— Подождите минутку, — попросил он. — В таком случае, когда ей дали этот стрихнин?

— Как мы понимаем, где-то в четыре часа пополудни в четверг, — ответил Мастерс. — Иными словами, где-то за двадцать минут до начала проявления симптомов. Обычно стрихнин проявляет свой эффект в пределах двадцати минут.

— Я понял. И он проник через рот, не так ли? С грейпфрутом?

Г.М. поднял брови.

— А что? — пробурчал он, всматриваясь через ядовитое облако дыма. — Вы тоже пытаетесь играть в детектива? Но это так. Это, судя по всему, был грейпфрут. Во-первых, кухарка клянётся, что это единственное, что миссис Фэйн ела в четверг. Во-вторых, грейпфрут — один из немногих достаточно горьких продуктов, чтобы скрыть горький вкус стрихнина... чтоб его!

— Чтоб кого?

— Того, кто дурачит нас! — прорычал Г.М. — Именно я сбил всех с толку. Именно я угодил в ловушку, такую удобную и изящную, и начал болтать о столбняке. Меня не стоит благодарить за то, что миссис Фэйн жива. Проклятье!

— Вы нашли этот грейпфрут?

На этот вопрос ему ответил Мастерс.

— Нет, сэр, не нашли. И вряд ли найдём. Тогда нам было о ком думать — о миссис Фэйн. Когда сэр Генри впоследствии спросил кухарку, она сказала, что выкинула грейпфрут в мусорное ведро. Когда мы посмотрели, там ничего не было. Естественно. Кто-то уже вытащил его.

Мастерс нарисовал карандашом узор в углу блокнота. Его воспалённые глаза зловеще поглядывали. Он добавил причудливые завитушки к узору и сказал:

— Маловероятно, что убийца рылся в мусорном ведре при свете дня. Особенно учитывая то, что само ведро стоит рядом с задней дверью сарая у сада. Слишком подозрительно. Так что было бы очень интересно знать, сэр, кто шатался в задней части сада после наступления темноты.

Кортни начал вспоминать.

— Ещё очень полезно было бы знать, — продолжил Мастерс, обводя чёрные линии, — кто шатался там, когда миссис Проппер готовила грейпфрут. И кто его потом взял. И кто отнёс миссис Фэйн.

— Но это же явно не был...

Кортни быстро начал предложение и осёкся. Две пары глаз уставились на него.

— Да, сэр? — вежливо подсказал Мастерс. — Вы что-то говорили?

Он попытался выдавить смешок.

— Я хотел сказать, что это же явно не был Фрэнк Шарплесс. Идея, что он отравил миссис Фэйн, настолько фантастическая, что её вряд ли надо принимать во внимание.

Мастерс ответил уклончиво.

— Именно так. Очевидно. И если этот молодой человек не будет осторожен, ему дадут от ворот поворот. Тем не менее, свидетельство есть свидетельство.

— Более того, — подытожил Кортни, — это не уменьшает количество ваших проблем. Вы окончательно доказали, что в среду ночью никто не мог подменить кинжалы. Если сейчас вы докажете, что в четверг днём никто не мог отравить грейпфрут, вы сядете в ещё большую лужу.

Он не хотел никого обидеть. Но цвет лица Мастерса из красноватого становился фиолетовым. Мастерсу пришлось сдерживаться так долго, что инспектора могло прикончить одно лишь предположение о подобной возможности.

Закрыв блокнот и стянув его резиновой лентой, он глубоко вдохнул и поднялся. Затем принялся прогуливаться туда-сюда под развешанным старым оружием, глядя на него с любовью, будто оно отражало его настроение.

— А теперь выслушайте меня, — твёрдо начал он, — я сыт по горло этими запутанными и подозрительными делами.

— Вот как? — спросил Г. М. — Чёрт побери!

— Повторяю: я сыт по горло этими запутанными и подозрительными делами. Ещё больше мне надоело слово "невозможное"! Я не желаю слышать его снова. Что в этом такого невозможного? Яд в грейпфруте. Ну?

Г.М. успокоил его.

— Спокойно, Мастерс. Держу пари, что на самом деле вы не думаете сейчас о невозможном. Вы думаете сейчас о своём большом красивом деле против миссис Фэйн. Я ведь прав?

— Возможно, сэр.

— Нет, правда? Потому что, сынок, это дело шито белыми нитками. Она бы явно не приняла стрихнин, чтобы имитировать смерть от столбняка. Верно же?

Мастерс ничего не сказал. Но обратил страстный взор на висевший на стене и смертоносно выглядевший малайский крис.

Г.М. задумчиво курил.

— Мне просто интересно. Если мы исключим внезапно передумавшую миссис Фэйн, можем ли мы исключить ещё кого-то?

На это Мастерс дал чёткий ответ:

— Нет, не можем. В делах, которыми занимаетесь вы, я не могу исключить ни Папу Римского, ни Архиепископа Кентерберийского. Всегда виновным оказывается тот, кого вообще в этом не заподозришь. Что вы собирались сказать?

— Есть парень, — возразил Г.М., — на которого уже свалили много всякого, в чём он не виноват. К примеру, этот случай с ржавой булавкой. Бедняга в четверг ночью явно оказался на грани помешательства.

— Ага, — согласился Мастерс. — И никакого мотива.

— И, как пока кажется, никакого мотива. Что думаете, сынок?

— Я думаю, — отрезал Мастерс, надевая шляпу, — что мы уже достаточно поговорили. Я думаю: чем раньше мы закруглимся здесь и повидаемся с миссис Фэйн и кухаркой, тем раньше мы сможем спорить так долго, как захотим. Вы готовы, сэр Генри? А вы, сэр? Тогда чего же мы ждём?

Десять минут спустя, после того, как Г.М. убедили надеть куртку, они уже звонили в парадную дверь дома Фэйнов.

Дверь открыла сияющая Дэйзи, чей курносый нос и веснушчатое лицо блестели, как отполированные. Мастерс поприветствовал её доверительной вкрадчивой улыбкой.

— Добрый день, мисс.

— Добрый день, сэр.

— Как себя чувствует миссис Фэйн сегодня? Лучше, надеюсь?

— Намного лучше, сэр, — улыбнулась Дэйзи. Во взгляде, который она адресовала Г.М., явно читалось благоговение. — Она уже сидит в кровати.

— Как вы думаете, мы можем с ней сейчас повидаться?

— Почему бы и нет, сэр? С ней сейчас мисс Браунинг. Но я должна сначала пойти и спросить. Вы не войдёте?

— Не торопитесь, мисс! Не торопитесь! Вообще-то мы бы с радостью сначала перекинулись словечком с миссис Проппер. Нет, нет! Ничего страшного. Просто одна мелочь, по поводу которой, мы думаем, она могла бы нам помочь.

— Тётя на кухне. Сюда, пожалуйста.

Энн Браунинг была не наверху. Она как раз спускалась по лестнице, одетая в белое саржевое спортивное платье без рукавов и практически без признаков напряжения на лице. Синяк под ухом был, очевидно, припудрен и поэтому не виден.

Мастерс добродушно приветствовал её, когда она спустилась в прихожую.

— Добрый день, мисс Браунинг! Сочувствую по поводу того случая прошлой ночью. Надеюсь, на вас больше не нападали?

Энн резко остановилась.

— Вы им рассказали! — сказала она, укоризненно глядя на Кортни. — Не следовало бы!

— Господи, Энн, это могло быть важно! Вы, кажется, не понимаете всей опасности ситуации, в которой находились.

— Всё в порядке, старший инспектор, — ответила она, не обратив на эту реплику внимания, — Не переживайте, пожалуйста. Не хочу вас затруднять. Я... я полагаю, вы пришли увидеть Вики? Узнали что-то новое?

Мастерс ответил шутливым тоном, который показался Кортни неуместным.

— Немного, мисс. Не считая того, — он понизил голос, — что вы можете возблагодарить судьбу за то, что в четверг днём сидели с нами на лужайке у дома майора Адамса.

— Почему?

— О! Большой секрет, мисс. Очень мрачный. Идёмте, сэр Генри.

Пока Энн растерянно смотрела на них, Мастерс и Г.М. прошли вслед за Дэйзи в столовую. Кортни задержался, чтобы поговорить с ней.

— Вы не звонили, — сказала Энн, уставившись в пол, — и не навещали меня ни в пятницу, ни в субботу. Даже по вечерам. Я немного надеялась на обратное.

День, прежде пасмурный и грозивший дождём, внезапно осветился ярким солнцем.

— Вы правда надеялись?

— Да. Конечно.

— Моя дорогая, — взревел Кортни, — если бы я только подозревал, если бы хоть немного ожидал, что вы... Господи всемогущий, что это?

Раздавшийся шум на самом деле мог заставить кого угодно подскочить. Он был вызван чередой обстоятельств. Полированный паркет в столовой не скрипел, наоборот, он отличался крепкостью и скользкостью. По нему, будто острова, разбросали коврики. Довольно неразумно было быстро переходить на один из таких ковриков, не смотря себе под ноги. Г.М. совершил подобную ошибку.

Просто сказать, что Г.М. упал — не сказать ничего. В таком описании не хватает самого главного.

Его ноги вылетели вперёд, будто под действием электрического тока. Отчаянный рёв не принёс никакой пользы. Описав нечто вроде дуги, его задняя часть столкнулась с полом с грохотом, заставившим люстру дребезжать, и скользнула на шесть футов в сторону буфета с фарфором. Далее последовала пауза. После раздался поток такой громкоголосой брани, такого богохульства и непотребства, который заставил бы покраснеть самого Джорджа Мерривейла в дальних уголках ада.

— Ш-ш-ш! — призывал Мастерс, также взбудораженный. — Нет, нет, нет! Ш-ш-ш!

Кухонная дверь распахнулась, и через неё вбежала миссис Проппер.

— Я не потерплю такие речи...

Она внезапно прервалась. Что-то из благоговения Дэйзи передалось даже миссис Проппер.

— Хвала небесам, — выдохнула она, — это большой доктор.

Ответом ей послужили лишь неясные горловые звуки, так как Мастерс закрыл своей большой рукой рот Г.М.

Он убрал руку, только когда почувствовал безопасность.

— Мадам, — сказал Г.М., переводя дыхание, но всё ещё сидя на полу. — Я не могу не отметить небольшую погрешность, допущенную вами. Я не большой доктор. Но мне нужен большой доктор. Позарез нужен.

— Надеюсь, вы не ушиблись, сэр?

— Ушибся? Я парализован! Я...

— Может, мне стоит растереть вам мазью больное место?

Г.М. посмотрел на неё.

— Вставайте, сэр! — прошипел Мастерс в смущённом отчаянии. Он попытался поднять Г.М., который упрямо, как мул, оставался сидящим, пока его не осенила внезапная идея.

Тогда он самостоятельно и быстро поднялся и закружил по комнате, подсчитывая коврики. Смертельное ранение явно оказалось забыто.

Если в четверг ночью миссис Проппер назвала бы его всего лишь "диким человеком", в тот день она уже не проявляла к этому склонности. Для миссис Проппер, скромнойженщины, он представлял собой некое подобие волшебника, который спас Вики Фэйн от смерти от столбняка.

Мастерс заметил это и решил воспользоваться явным преимуществом.

— Очень интересно, — рычал Г.М., осматривая комнату. — Невероятно!

Внезапно он что-то вспомнил, застонал и запоздало изобразил тяжёлое прихрамывание; но поскольку оно никого не впечатлило — даже встревоженную миссис Проппер — неохотно прекратил его.

— Никакого сочувствия, — сказал он. — Ни к кому никакого сочувствия! Слушайте, мадам. Старший инспектор Мастерс хочет вас спросить...

— Лучше вы, сэр, — мягко предложил Мастерс.

— Уверена: если я могу что-то для вас сделать, сэр, — сказала миссис Проппер, — то сделаю с радостью! Не пройдёте ли на кухню?

Они пошли. Энн и Кортни последовали за ними. Хотя Мастерс явно хотел возразить, взгляд Г.М. заставил его замолчать.

В кухне Г.М. опёрся локтем на холодильник.

— Мадам, — медленно начал он, — Я собираюсь быть с вами предельно честен. Вы умеете хранить тайны?

Глаза миссис Проппер засияли.

Через окна кухни Кортни видел мусорное ведро рядом с сараем у сада. Его металлическая крышка была скошена и исследовалась в тот момент бездомной кошкой.

— Я уверена, что справлюсь, сэр!

— Замечательно. Так вот, мадам, вы думаете, что миссис Фэйн чуть не умерла от столбняка, не так ли?

— Учитывая, что это вы привели её в порядок, сэр...

— Так вот, всё было не так. Её преднамеренно отравили штукой под названием "стрихнин". Эта штука была положена в грейпфрут, в дольку грейпфрута, которую вы приготовили ей где-то в четыре часа дня в четверг. Вспоминаете?

Мертвая тишина, не считая тиканья кухонных часов.

Если бы подобное произнёс кто-то другой из знакомых миссис Проппер, результатом, скорее всего, стали бы ярость или истерика. В данном случае, она просто моргнула. Прошло некоторое время, прежде чем она поняла. Но он не ошибается. Он — Большой Доктор.

Не менее значительное действие это сообщение произвело на Энн Браунинг. Боковым зрением Кортни наблюдал, как напряглись её руки и лицо. Если не считать этих исключений, в кухне царило спокойствие.

— Спаси нас господь, — пробормотала миссис Проппер, переводя дыхание. — Я...

— Успокойтесь! Мы не имеем в виду, что вы в этом замешаны. Мы как раз уверены в обратном. Всё, что мы утверждаем — это то, что кто-то отравил грейпфрут. Этот яд мог принять форму жидкости или белого порошка. Вспоминаете, не так ли?

Миссис Проппер сглотнула.

— Упаси меня господь, сэр, я ничего об этом не знаю! Я всю жизнь была честной женщиной, поверьте, я бы никогда...

— Ну, ну, ну! Я же сказал: мы знаем, что вы тут ни при чём! Сказал? Ну вот. Я всего лишь спрашиваю: вы помните, как готовили грейпфрут?

— Да, конечно, помню. Но...

— Как это было?

Кухарка собралась с мыслями.

— Я вынула грейпфрут из морозильного ящика, разрезала его пополам и положила одну половинку в красивую тарелочку...

— Ага. А до этого?

— До чего? А, я поняла, к чему вы клоните. Не торопите меня, сэр! Пожалуйста, не торопите меня. Миссис Фэйн позвонила в колокольчик, — без слов она показала на доску для вызова прислуги, висевшую на стене, — и Дэйзи поднялась и ответила.

— Да-да?

— Дэйзи вернулась и сказала, что миссис Фэйн хочет хороший грейпфрут. Дэйзи сама вам об этом расскажет. Хотя я столько раз говорила миссис Фэйн, столько раз ей говорила, что он не может насытить тело и душу...

— Продолжайте.

— Я вынула грейпфрут из... — на этот раз она показала на холодильник.

— Это был целый грейпфрут, не так ли? Он не был уже разрезан?

— О, нет, сэр! Я сама его порезала. Ножом, — добавила она, видимо, желая соблюсти точность.

— Кто тогда находился в кухне?

— Только я и Дэйзи.

— Вы в этом абсолютно уверены?

— Только я и Дэйзи, поверьте!

— Хорошо. Что случилось со второй половинкой грейпфрута?

— Я сама её съела.

В кухне было очень тепло. Г.М. огляделся и обменялся взглядами с Мастерсом.

— Продолжайте с этого момента, мадам. Вы разрезали грейпфрут...

— Да. И положила его в стеклянную тарелочку.

Она красноречиво жестикулировала.

— Положила её на красивый поднос, с ложечкой и маленькой сахарницей. И немного посыпала грейпфрут сахаром.

— Так, — пробормотал Г.М. — Вы немного посыпали его сахаром. Просто хочу, чтобы вы это запомнили, мадам. Стрихнин — это белый порошок, сахар. Его могли смешать с сахаром, не так ли?

— Гадость какая! — внезапно и яростно сказала миссис Проппер. — Гадость какая! Нет, сэр, клянусь, не могли!

— Не могли смешать с сахаром? Почему нет?

Она сглотнула.

— Потому что, после того, как я немного посыпала сахаром ту половинку, я обильно посыпала... то есть просто посыпала сахаром из той же сахарницы мой собственный грейпфрут. И съела его. И я здорова, как огурчик.

Г.М. развернулся и обменялся с Мастерсом взглядом, который, казалось, означал "всё плохо". Даже сам Г.М. начинал дрожать. Он поднял руку, поправил очки, прочистил горло и снова посмотрел на неё.

— Вы уверены, что никто — даже Дэйзи — не подходил к грейпфруту, пока вы его готовили?

— Ох, сэр, буду я вам врать?

— Продолжайте! Что случилось потом?

Тут память миссис Проппер пронзило, будто стрелой.

— Потом, как раз потом, открыл дверь капитан Шарплесс. Он был в комнате миссис Фэйн (и занимался кое-чем, что господь всеблагой не потерпит в этом мире, если спросите меня!) И он сказал... он сказал: "Не переживайте, Дэйзи, я сам отнесу его наверх". И я дала ему поднос.

Она сделала красноречивый жест, будто передавая поднос.

— И он ушёл с ним. Так что если кто-то и подложил эту ужасную вещь в грейпфрут... Господи помилуй, это мог быть только сам капитан Шарплесс.

Её голос становился громче, звеня по всей кухне. Со стороны столовой послышались шаги. Фрэнк Шарплесс, толкнув дверь и чуть не ударив Энн в плечо, просунул голову в дверь.

— Всем привет! — дружелюбно произнёс он. — Кто-то здесь упоминал моё имя?

Глава 15

— Дэйзи сказала, что вы тут собрались, — продолжил он. — Что за конференция? Что-то случилось?

Выражение лица миссис Проппер выдавало её каждому, кто посмотрел бы на неё. Она качнулась своим массивным телом, будто собираясь издать приглушённый вопль. Её широко открытые глаза говорили: я всегда знала, что он коварен, но не предполагала, что настолько.

Шарплесс не обращал на неё внимания. Он больше не был подавленным болтуном из сада. Более ясной картины (как сказали бы ученики воскресной школы) молодости, здоровья и невинности было не найти.

Недавно подстриженный и побритый в парикмахерской, с гладко расчёсанными волосами, с широкой добродушной улыбкой и без тени печали в глазах, Шарплесс помахал шляпой в знак приветствия. Его тросточка была сжата в левой руке.

Старший инспектор Мастерс не стал ждать, когда всё сделают за него: он подпрыгнул на месте. Судя по всему, все боялись того, что миссис Проппер подпрыгнет и закричит "Убийца!" или другую абсолютно искреннюю мелодраматичную фразу, взорвав кухню эмоциями.

— Всего лишь проясняем некоторые моменты, сэр, — сказал Мастерс громко, предупреждая кухарку голосом. — Вы случайно не помните, как вы несли... что же это было?.. ах да, грейпфрут! Вы случайно не помните, как несли миссис Фэйн половинку грейпфрута в четверг вечером?

Шарплесс улыбнулся.

— Безусловно, помню! Я помню всё, что случилось в тот день. А в чём дело?

— Ага. То есть это вы понесли его наверх?

— Да, конечно. В чём дело?

— И вы нигде его не оставляли? И не останавливались поговорить с кем-нибудь? Вы просто взяли его и принесли даме? А?

Если Фрэнк притворяется потрясённым, думал Кортни, то он — один из лучших актёров в мире. Казалось, все его мысли были написаны у него на лице.

— Именно так. Можете даже добавить, если хотите, что я остался и смотрел, как она его ела.

Тут на него снизошло озарение.

— А! Я понял! Вам интересно, мог ли грейпфрут оказать усугубляющий эффект — или ослабляющий эффект — на процесс интоксикации?

— Что-то подобное.

— Ну, — глубоко вдохнул Шарплесс, — если он помог, то я рад. А если стало хуже — ну, теперь это неважно, спасибо сэру Генри. Я не смог вас достойно отблагодарить, сэр, за то, что вы сделали той ночью, что бы там ни было. Но Богом клянусь: если я могу оказаться вам полезным — убить там кого-то или ещё что-нибудь в этом роде — обращайтесь ко мне. Я в вашем распоряжении.

— Иии! — завизжала миссис Проппер и взлетела со стула, как ошпаренная.

Г.М. спас ситуацию, незаметно пробравшись за спиной Мастерса и скинув с полки кухонные часы. Ради результата стоило пожертвовать хорошими часами.

— Она расстроилась, бедняжка, — сочувственно заметил Шарплесс, наблюдая, как миссис Проппер пытается скрыть свои чувства, уставившись на разбитые колёсики и пружины. — Я пойду и повидаюсь с Вики. Всего хорошего. Увидимся позже.

Распашная дверь закрылась.

— Мои бедные маленькие часы! — закричала миссис Проппер. — Мои милые маленькие часы!

Энн Браунинг заговорила тихим, ясным, твёрдым голосом.

— Сэр Генри, — сказала она, — этот парень невиновен. Вам это известно не хуже меня.

— Почему этот мужчина носит шляпу в моём доме? — осведомилась миссис Проппер, подбирая часы и указывая на Мастерса. — Я не позволю ему носить шляпу в нашем доме.

Пытаясь держать себя в руках, Мастерс отошёл — практически на цыпочках — к двери, ведущей в сад. Он открыл её, отошёл в сторону и кивнул остальным. Г.М., Энн и Кортни вышли друг за другом. Мастерс последовал за ними и плотно закрыл дверь.

Даже плотный, густой воздух улицы был гораздо приятнее, чем воздух в кухне.

— Старший инспектор, — сказал Кортни, — я не знал, что окажусь пророком. Не хочу никого обидеть. Но, как уже сказала Энн, вы знаете так же твёрдо, как дату собственного рождения, что Фрэнк Шарплесс не мог отравить грейпфрут и дать его Вики Фэйн. А если этого не мог сделать Фрэнк, то не мог сделать никто. Таким образом, никто не отравлял грейпфрут.

Этот подход оказался неудачным.

— Никто, — согласился Мастерс. — А ещё никто не мог подменить кинжалы. Только вот кто-то, чёрт побери, это сделал.

Он раскрыл левую ладонь и со зловещим молчанием ударил по ней правым указательным пальцем.

— Вы что, не видите, что мы вернулись к той же неразберихе? Согласно нашим свидетельствам, единственным человеком, который мог подменить кинжалы, была миссис Фэйн. Но она не делала этого, потому что у неё был сильнейший мотив этого не делать. Единственным человеком, который мог отравить грейпфрут, был капитан Шарплесс. Но он этого не делал, потому что у него был сильнейший мотив этого не делать. О, какая прелесть, поместите меня в приют для умалишённых.

Чёрные тучи, окаймлённые тусклым серебром, закрыли всё ещё яркое солнце.

Г.М. покачал головой в медленном и горьком недоверии. Он подошёл проверить мусорное ведро, снял крышку и с лязгом закрыл её. Затем открыл дверь в сарай и просунул внутрь большую лысую голову. И не обнаружил ничего, кроме газонокосилки, разных грабель и ножниц, короткой лестницы, тачки и пары шезлонгов.

— Нет! — сказал он.

— Что вы имеете в виду под "нет"? — поинтересовался Мастерс.

— Я имею в виду, что это не просто ужасающая извращённость мира в целом. Не на сей раз. Это расчёт.

На гравиевой дорожке, ведущей через розовый сад, послышались шаги. Из сада вышел Хьюберт Фэйн, одетый в серый двубортный костюм, приличествующий чёрный галстук и с белой розой в бутоньерке. На солнечном свету его редкие волосы были похожи на стекловолокно, а небольшие проплешины на висках обрели чёткость. Даже большой нос придавал ему безмятежный и благожелательный вид. В руках у него были садовые ножницы.

— Добрый день, моя дорогая, — сказал он, отечески улыбаясь Энн. — И вам тоже, джентльмены. Старший инспектор Мастерс, я полагаю. Не имел удовольствия быть с вами знакомым, по меньшей мере, официально. Сэр Генри Мерривейл.

— Добрый, — пробурчал Г.М. — Садовничаете.

— Если и есть у меня смертельная слабость, — ответил Хьюберт, бросая ножницы на землю и вытирая руки шёлковым платком, — то это розы. Как и сержант Кафф, и Клик, и другие герои детективного жанра, я...

— Знаете что-нибудь о грейпфруте?

Хьюберт резко остановился.

— Не как садовник. Единственный факт, известный мне о грейпфруте, состоит в том, что я категорически его не переношу, в то время как моя племянница любит его, и мой племянник также отдавал ему должное.

— Вот как? Артур Фэйн тоже любил грейпфрут?

— Да. Почему вы спрашиваете?

— Миссис Фэйн подсунули яд в грейпфруте, — сказал Г.М.

Удивить Хьюберта удавалось редко. Но на этот раз почти получилось. Он застыл на месте, улыбка не до конца сошла с лица.

— Позвольте мне внести ясность в это дело, — попросил он, выждав паузу. — Не намереваетесь ли вы заявить, что моя отважная, хоть и многострадальная племянница была отравлена дважды?

— Нет. Только один раз. В грейпфруте, который капитан Шарплесс отнёс ей в четверг днём, было около трёх гранов стрихнина.

Хьюберт провёл ладонью по гладким волосам.

— В таком случае, мой дорогой сэр, позвольте мне заметить, что вы порете чушь.

— Никакой чуши. Это правда. Свидетели: один желудочный зонд, доктор Нитсдейл, один больничный санитар, я. Вы находились в доме, когда Шарплесс нёс грейпфрут миссис Фэйн?

— Да. Я помню, что разминулся с ним в коридоре. Но...

— О? У вас состоялся разговор?

— Да. Разговор состоял в следующем. Когда я прошёл мимо него, я сказал: "Грейпфрут, вот как?". На что он ответил: "Грейпфрут", и удалился. Наш разговор нельзя отметить ни особой длиной, ни великолепным остроумием.

— О времена, — сказал Г.М. — О нравы! О, ад!

— Цицерон, — подметил Хьюберт, — как мне кажется, менее подходит к случаю, чем римская сивилла. Сэр, вы беспокоите меня. Что всё это значит?

Г.М. не обращал внимания. Он моргал по-совиному в сторону розового сада. Решётки, подпиравшие большую часть роз, были узкими, из очень лёгкого дерева, выложены ромбами и покрашены в белый цвет. Забыв про своё дурное настроение, Г.М. наблюдал за ними с восхищением.

— Полагаю, — подсказал Хьюберт, — вы пришли, чтобы переговорить с Викторией?

— В общем, да.

— Я кровно заинтересован, что и не удивительно, в её благосостоянии. Дорогая девочка сердечно предложила мне остаться здесь, пока я не найду себе небольшое убежище. Могу ли я искренне просить вас не беспокоить её слишком большим количеством вопросов? Ей всё ещё, с моей точки зрения, не стоит никого видеть.

— Согласна, сэр Генри, — быстро сказала Энн. — Она пытается сразу заняться слишком многим. Мы же не хотим, чтобы у неё случился рецидив? Пожалуйста! Вы же не расстроите её, правда?

— О, мы будем осторожны. Только обычные дела, знаете ли, пока она не поправится.

Он выпятил грудь.

— Пошли, Мастерс. Давайте уже с этим разберёмся.

Затем уставился на Кортни и Энн.

— Хотите пойти?

— Нет, спасибо, — ответил первый с некоторой горячностью.

Только Г.М. и Мастерс зашли в дом вместе с последовавшим за ними Хьюбертом, а Энн повернулась к Кортни с искажённым от отчаяния лицом, как их снова прервали.

Кортни поразила перемена во внешнем виде доктора Ричарда Рича. Доктор Рич торопливо прошёл вокруг дома и свернул на бетонную дорожку, проходившую под задними окнами гостиных.

Его лицо было измождённым. Завиток волос, торчавший сзади мягкой чёрной шляпы, не расчёсывался днями. Но на лице читалось настолько явное облегчение, что это трудно было передать.

— Прошу прощения, — сказал Рич, резко останавливаясь и снимая шляпу. — Сэр Генри Мерривейл здесь? Горничная сказала, что он вернулся.

— Он здесь, но я не думаю, что вы сможете сейчас повидаться с ним. Они ушли поговорить с миссис Фэйн. Что-то случилось?

— Я всего лишь хотел поблагодарить его, — просто ответил Рич.

Он вытер лоб.

— Он удостоил меня чести, — продолжил Рич, — и отправил письмо лично мне на съёмную квартиру. В ней нельзя похвастаться наличием телефона. Он написал, что болезнь миссис Фэйн была вызвана не столбняком, а отравлением стрихнином. Ещё он добавил...

Рич остановился. Порывшись в нагрудном кармане пиджака, он достал сложенный листок почтовой бумаги.

— "И ещё", — громко прочитал он, щурясь на солнце, — "У меня есть пара связей тут и там, сынок. Я собираюсь пересмотреть ваше другое дело — вы знаете, о чём я, — перед медицинским советом. Думаю, вас вполне можно восстановить в правах. Выше нос, сынок. Вы ещё не умерли".

Рич резко сложил письмо и засунул его в карман.

— Никогда не думал, что доживу до момента, когда смогу сказать "слава богу", — добавил он, — но я это сделал.

Энн смущённо стояла, опустив глаза.

— Боюсь, что наговорила вам массу неприятных вещей той ночью, доктор Рич, — сказала она ему. — Но я тогда была расстроена. Простите меня, пожалуйста.

Рич улыбнулся.

— Мисс Браунинг! Господи! Это не имеет никакого значения. Пожалуйста, забудьте. Если на то пошло, мы все были расстроены.

Он снова улыбнулся.

— Вы смотрите на мою руку? Ничего страшного. С той ночи четверга меня не оставляла тревога, и я порезался при бритье. Кусок пластыря покроет урон.

Он сменил тему.

— Нет. Что действительно важно, так это новые аспекты дела.

— Стрихнин? — спросил Кортни.

— Да! Стрихнин! Мы можем где-нибудь сесть?

Кортни повёл их через сад по гравиевой дорожке к тенистой лужайке с задней стороны сада. Энн села на каменную скамейку под яблоней. Рич, находившийся не в лучшей форме, тяжело дышал, когда уселся с другого её конца.

— Простите мне моё любопытство, — сказала Энн, — но что имелось в виду в записке под "вашим другим делом"? Что за другое дело?

Глаза Рича сузились.

— Но вы... господи, нет! — он вспомнил прошлое. — Вас не было в комнате, когда я об этом рассказывал. Вы зашли гораздо позже. Я забыл.

Его лицо стало ещё более красным.

— Ничего особенного. Сменим тему?

— Что за другое дело? Пожалуйста!

Какое-то мгновение Рич изучал её.

— Хорошо, — хмуро согласился он. — Вы должны знать, с кем делаете дело. Я жалкий грешник, мисс Браунинг. Меня вычеркнули из врачебного...

— Полегче! — мягко вмешался Кортни. — В этом действительно есть необходимость?

Рич жестом заставил его замолчать.

— ... реестра. Меня обвинили в... Если вежливо, то "соблазнении" одной из моих пациенток, находившейся под гипнозом.

— Ой.

— Клянусь, я был невиновен. Однажды, возможно, скоро, я смогу это доказать. И тогда! Конечно, моё имя будет всё ещё запятнано, если дело касается обычной практики. Но я мог бы занять какой-нибудь официальный пост: скажем, корабельного врача!

Энн смотрела вверх на ветви дерева. Она кивнула, будто следя за речью собеседника.

— Но после такого обвинения — в том, что я был настолько безумен, что вогнал заражённую булавку человеку в руку — со всеми надеждами можно было распрощаться. Спокоен ли я теперь? Господи, да я готов танцевать фанданго!

— Доктор, — тихо спросил Кортни, — можно задать вам один вопрос?

— Конечно. Спрашивайте.

Он наполнил трубку, зажёг её и принялся наблюдать за серым дымом, тяжело повисшим в плотном грозовом воздухе.

Птицы препирались среди виноградных лоз. Каменная стена, выходившая в аллею, была серой и пятнистой. Деревья с зелёными и жёлтыми яблоками и тёмно-синим блеском слив, казалось, излучали тепло, будто внутри палатки. Доносилось глухое жужжание ос.

— Доктор, — продолжил Кортни, вынимая трубку изо рта, — в ту ночь, когда вы демонстрировали фокус с булавкой, я стоял на балконе.

Тишина.

— Вы стояли... где?

— Я подслушивал. Не по своей воле, но так уж вышло. Я видел и слышал всё, что вы делали. В частности, я подслушал вопросы, которые вы задавали миссис Фэйн, пока она по-прежнему находилась под гипнозом.

— В самом деле, — хрипло подтвердил Рич, будто его горло пересохло. Пальцы вцепились в край скамейки.

— И я слышал ответы. Мне интересно, почему вы не рассказали об этом полиции. Г.М. предоставил вам такую возможность в том самом разговоре, упомянутом вами минуту назад. Но вы заявили, что вам нечего добавить.

Снова тишина.

— А полиция, — спросил Рич, обдумав, — знает об этом?

— Да.

— То есть это только вопрос времени, прежде чем они...

— Спросят об этом вас? Да. Странно, что они всё ещё этого не сделали.

Энн тоже смотрела на Рича. Но Кортни видел её только краешком глаза. Гулкая тишина, царившая в саду, усыпляла чувства.

Рич прочистил горло.

— Молодой человек, — сказал он, — вся эта перипетия состоит в том, что я — и только я — попадаю в череду сомнительных ситуаций. Вы совершенно правы. Не буду этого отрицать. Я действительно задавал миссис Фэйн вопросы.

— Спасибо.

— А можно без сарказма, сэр? Я задавал вопросы, потому что мне было любопытно. И ничего более. Я, естественно, догадался, когда проводил миссис Фейн через "процедуру", что у неё имелись сильные эмоциональные ассоциации с диваном, с этой песней, и всем остальным. Мое любопытство было... научным. Я хотел знать, кто, что и почему.

— Понятно.

— Да. Но подождите, — снова Рич заколебался. — Господи, снова проблема! Но рано или поздно об этом придётся рассказать. Когда я расспрашивал миссис Фэйн в спальне, я услышал определённое имя.

— Помню. И помню выражение вашего лица и сжатые кулаки, стоило вам услышать его.

Рич закрыл глаза и снова их открыл.

— Мистер Кортни, год или два назад, когда я выступал на сцене с гипнотическим представлением, у меня была девушка-ассистент. Когда я говорил с сэром Генри Мерривейлом (та самая беседа), то оказался неосторожен: я не следил за речью и едва не упомянул имя этой девушки.

Кортни кивнул.

— Да, — сказал он. — Имя этой девушки — Полли Аллен, не так ли?

Глава 16

Лицо Рича было красным и грустным.

— И я полагаю, полиции и об этом известно?

— Нет. По крайней мере, пока нет. Хотя они явно это выяснят, если поинтересуются в театральных агентствах. Я догадался только потому, что размышлял об этой вашей фразе; кроме того, Полли Аллен выступала на сцене, но никому не говорила, в каком амплуа. Я довольно много думал об этой девушке из-за её сходства с...

Он запнулся.

Энн, подняв подбородок, подарила ему обеспокоенный и недоумевающий взгляд.

— Да, вы абсолютно правы, — признал Рич, сжав кулак. — Этой девушкой была Полли. Видите, в каком я положении?

— Думаю, да. Вы боялись, что ваше признание полиции приведёт к тому, что они заподозрят вас в...

— Мести мистеру Фэйну. Именно так.

— Но вы этого не делали?

Рич издал короткий смешок.

— Нет. Мне недостаточно нравилась Полли для этого. Опять-таки, поймите меня правильно.

Его лицо приняло выражение человека, которого вечно понимают неправильно.

— Я не... интересовался Полли. В смысле, её личной жизнью. Полагаю, Полли предпочитала молодых друзей. Она бы высмеяла любого старше сорока.

Я даже не был уверен в том, что это — та же самая девушка. Но знал, что Полли исчезла в середине июля, оставив все свои вещи. Это был шок. Сильнейший шок. Но я решил держать рот на замке.

— Опять-таки, это легко понять.

— Спасибо. Надеюсь, что полиция с вами согласится. Но, надеюсь, они не считают, что, даже если бы я знал, что Артур Фэйн убил Полли (а я не знал), то отомстил бы ему с помощью кинжала. Я бы просто пошёл в полицию.

Рич потряс головой. Он уставился на траву, росшую перед ним. Вопреки всему, в нём била ключом жилка едкой насмешки, а глаза сверкали. Он был истинным непонятым англичанином.

— Господи, — добавил он, — сколько же женщин я не соблазнил!

Кортни засмеялся. Напряжение спало. Он снова почувствовал прежние уважение и приязнь к доктору Ричу.

— Что ж, — заключил Рич, хлопнув себя по коленям и поднимаясь, — пожалуй, я лучше пойду и признаюсь. Чем больше я держу это при себе, тем хуже сплю по ночам.

— Доктор, сугубо между нами, я не думаю, что вам стоит так уж волноваться.

Рич остановился.

— Не стоит? Почему вы так считаете?

— Давайте взглянем на факты. Вас не было рядом с этим домом в четверг, не так ли? То есть, до самой поздней ночи?

— Нет, абсолютно точно не было. Ах, да! Я понял. Стрихнин! — осознавший этот факт Рич потёр подбородок. — Загруженный личными проблемами, я почти о нём забыл. В записке сэра Генри было сказано, что его могли подложить в грейпфрут.

— Именно так. Так что, если вы не знаете способ введения стрихнина на большом расстоянии, то находитесь вне подозрений. Даже более, чем присутствующая тут мисс Браунинг.

Энн развеселилась.

— Не будьте так уверены, — поддразнила она его. — Я, как вам известно, здесь была.

— Не были. Вы сидели у майора Адамса со мной, Г.М. и Мастерсом.

— О, признаю, не в какой-то значимый момент. И я точно не проходила мимо кухни, даже если бы у меня был хоть один повод причинить вред бедной Вики. Но я заскочила сюда повидать её где-то около двух часов, по пути к дому майора.

За весельем, сиявшим у неё в глазах, она пыталась спрятать глубокие переживания.

— Так что можете придать этому настолько коварный смысл, насколько хотите.

— То есть, — сказал Кортни, — не такой уж и коварный.

— Согласен, — улыбнулся Рич. — Что до меня, я снова чувствую себя свободным человеком.

Он выглядел удивлённым и немного недоверчивым, проводя рукой по лбу.

— Свободный человек. Свободный! Когда я снова увижу Мерривейла...

Этого пришлось ждать недолго. Г.М. как раз шёл по дорожке. В мешковатой спортивной куртке, хлопавшей над белыми фланелевыми брюками, он выглядел полусумасшедшим, который куда-то торопится.

Лицо Рича просветлело.

— Сэр Генри, — начал он, — я хочу поблагодарить...

Поведение Г.М. было весьма суетливым.

— Пожалуйста, сынок, — он махнул рукой, — как-нибудь в другой раз. Хотя нет, подождите. Мастерс хочет с вами переговорить. Он внизу, в кухне, доводит кухарку до истерики. Повидайтесь с ним, хорошо?

— С удовольствием! — объявил Рич и зашагал, будто под музыку.

Хотя Г.М. пытался скрыть выражение лица, Кортни видел, что что-то произошло. Он почувствовал дрожь возможной опасности. Страдая от дневной жары, Г.М. промокнул лоб платком, снял и протёр очки, прежде чем надеть их, будто боевой шлем.

— Вы, — обратился он к Энн, — идите к миссис Фэйн. Она хотела с вами поговорить.

Он посмотрел на Кортни.

— Вам тоже лучше пойти. Нет, сожгите меня заживо, вы не вмешиваетесь в чужие дела. Она выразила особое желание увидеть вас.

Неловкость возросла.

— Но что произошло, сэр?

— Не имеет значения, что произошло. Просто сделайте, как я сказал. Не идите через кухню, там сейчас рвут и мечут. Обойдите дом и зайдите через парадную дверь. Давайте. Живо!

С трудом Г.М. опустился на скамейку. Он явно хотел побыть в одиночестве. Вынув чёрную маслянистую сигару из кармана, он зажёг её и выпустил густые клубы дыма.

Последнее, что видел Кортни, потушивший трубку и следовавший за Энн по дорожке — Г.М., сидящий под развесистой яблоней, в очках, сползающих на нос, и сигарой в уголке рта, злобно и сосредоточенно разглядывющий свои туфли.

Они обошли дом и вошли. Коридор наверху был солнечным, тёплым и пустынным. Энн постучала в дверь спальни.

— Входите, — раздался приятный голос.

Казалось, прошли годы с момента, как Кортни впервые увидел эту спальню. Ничего не изменилось, если не считать того, что следы присутствия Артура Фэйна поблёкли или исчезли.

Там стояла светлая кровать из клёна, накрытая золотым стёганым покрывалом. Круглое зеркало на туалетном столике в дальнем углу. Ночник с зеркальным абажуром. Письменный стол между окнами. Длинные окна, выходившие на балкон, теперь оставались открытыми.

Вики Фэйн полусидела в кровати, опираясь на подушки; оттуда ей через окна были видны деревья, растущие на улице.

Теперь, когда её лицо жило и двигалось, она казалась красивее, чем Кортни её помнил. Она с трудом повернула голову, чтобы поприветствовать их; челюсти и шея выглядели всё ещё болезненными и несколько вздутыми, хотя это почти не было заметно. Загар частично скрывал бледность. На ней было кружевное неглиже поверх ночной сорочки.

Вики улыбнулась им, также с трудом, показав красивые зубы.

— Входите же, — попросила она. Её голос был слегка хриплым. — Комната, боюсь, то ещё зрелище. Но мы отпустили сиделку: я в полном порядке. Я могу сыграть шесть сетов в теннис подряд и не устать.

— Ты же знаешь, что не можешь, — твёрдо сказала Энн.

Вики не обратила на это внимания.

— Вы мистер Кортни, правильно?

— Да, миссис Фэйн. Я, наверное, зря так вмешался...

— Просто Вики. И вы не вмешиваетесь.

Она протянула ему руку, и он взял её.

— Вы большой друг Фрэнка, правильно? Он столько мне о вас рассказывал.

Огромное внутреннее счастье, казалось, поддерживало её и озаряло сиянием. Оно и сила воли. Кортни видел, что она ещё очень больна и держится, только отрицая это.

Он не знал, что сказать. Если бы он сказал: "Я слышал о вас с Фрэнком, мои поздравления", это было бы неуместно. Но фраза: "Я сожалею о смерти вашего мужа" оказалась бы неизмеримо хуже. Поэтому он не вымолвил ни слова, пока Вики погрузилась в мечтания.

— Похоже, — продолжила она, пробуждаясь и улыбаясь, — я доставила вам порядочно беспокойства в четверг ночью.

— Всё в порядке.

— Правильно, всё в порядке, — согласилась Энн, поправляя покрывало. — И, пожалуйста, хватит думать об этом!

— Моя дорогая, кто-то же должен об этом думать, — прагматично подметила Вики. — Также нельзя не признать, что мы в огромной опасности, и мне ещё повезло.

Кортни спросил себя, знает ли она, что случилось с ней на самом деле. Видимо, нет.

Её брови нахмурились.

— Вот я и думаю, — сказала Вики, осторожно трогая горло, — я думаю, не могла бы ты, Энн, оказать мне большую услугу?

— Конечно.

— Ты не могла бы остаться со мной сегодня на ночь? И, может, завтра? Старший инспектор Мастерс сказал, что утрясёт все дела с полковником Рейсом, чтобы тебе не выходить на работу.

За окнами, далеко в темноте, промелькнула вспышка молнии.

Энн неподвижно стояла, держась за спинку кровати.

— Конечно, смогла бы! — она открыла рот, заколебалась, но всё равно продолжила. — Ты же не думаешь, что всё ещё есть... какая-то...

Вики попыталась засмеяться; это явно причиняло ей боль, так что она оставила попытку.

— Нет, нет, нет! — заверила она обоих собеседников. — Ничего подобного. Я всего лишь хочу... компанию. И вряд ли тут подойдут миссис Проппер или Дэйзи.

Она опустила взгляд и сорвала покрывало.

— Понимаешь, Энн, в конце концов я убийца.

— Вики!

— Моя дорогая, это абсолютная правда. Я не собираюсь впадать в истерику или зацикливаться на этом. Но я убила бедного Артура, хотя и не понимала, что происходит. Это нельзя отрицать, так ведь?

— Нет; но тебя в этом винить можно не больше, чем кинжал. Ты была только... только...

— Вещью, — закончила за неё Вики. — Вещью, которая ходит, говорит, двигается и делает то, что ей велят. Но, знаешь ли, я не выношу быть "вещью". Я действительно убила Артура. Я даже видела пометку над его сердцем, тот крестик, нарисованный карандашом, чтобы я не промахнулась. По крайней мере, так мне рассказали. "Нужное место обозначено крестом!". Вот, что происходило всё это время. Всё было нарисовано и обозначено для кого-то.

Энн тихо заговорила.

— Вики, что тебе сказала полиция?

— Ничего. То есть... ничего. Они не расстраивали меня, если ты это имеешь в виду. На самом деле они были невероятно милыми. А сэр Генри Мерривейл оказался именно таким, как я о нём и слышала.

Энн обошла кровать и полуопёрлась, полусела на край туалетного столика. Её щеки горели, в глазах была тревога.

— Вики, я... я хотела спросить тебя. Даже когда я тут сидела, то постоянно удерживалась от того, чтобы задать тебе вопрос. Но что ты помнишь?

Тишина.

— Не очень много. Помню, как со мной говорил доктор Рич, как сияла монетка. Следующее, что я отчётливо помню — как я проснулась в этой кровати, чувствуя себя ужасно уставшей и ослабевшей, и руку Фрэнка, обнимавшую меня.

Я сказала: "Святые небеса, не надо; представь, что нас увидит Артур?". Тогда у него не осталось иного выхода, кроме как всё мне рассказать.

— Хватит, Вики! Достаточно!

— Нет. Всё в порядке. Я не против. Но между этими событиями, понимаешь, какая-то темнота и звуки. Я скажу тебе, на что это похоже. Ты когда-нибудь ходила выпить? И выпивала слишком много? А потом просыпалась следующим утром без малейшего понятия, что с тобой происходило, кошмарно себя чувствовала и воображала ужасные вещи, которые ты могла совершить?

Энн виновато кивнула.

— Я не запойная пьяница, — объяснила Вики, поворачивая свои искренние тёмно-голубые глаза к Кортни и улыбаясь, — но помню один раз на Новый год, когда мы с Артуром только что поженились. Не думаю, что он мне это простил. Его костюмы всё ещё спрятаны в том шкафу. Не подашь воды? Глотать больно, но горло так пересохло, что мне это необходимо.

Энн налила четверть стакана воды из графина, стоявшего на прикроватном столике. Держа стакан обеими руками, Вики выпила его до дна, явно собрав все свои силы, чтобы не демонстрировать слабость.

— Никогда не позволяй себя гипнотизировать, Энн, — посоветовала она, отставляя стакан. — Как минимум, если тебя будут заставлять делать то же, что и меня. Не самые лучшие ощущения.

— И что ты теперь собираешься делать?

— Выйти замуж за Фрэнка, — с подкупающей откровенностью ответила Вики. — Конечно, если это не повредит его карьере. Но если это — скандал, и карьера окажется под угрозой, то просто поселюсь рядом с местом его назначения и буду жить вместе с ним... Вас это не слишком шокирует, Фил Кортни?

Фил снова улыбнулся.

— Ничуть. Хотя думаю, что вы будете более счастливы в браке. Я не против и второго варианта, вот только он редко срабатывает.

Вики сжала кулаки.

— Если бы мы только могли... — она понизила голос. — Если бы мы только смогли найти чудовище, совершившее всё это! Человека, стоящего за кулисами. Жестокое, умное чудовище, заставившее меня убить Артура, а затем попытавшееся избавиться от меня с помощью, как говорят, самого мучительного яда. Вот что я не могу простить. Боль.

— То есть полиция сказала тебе, — выдохнула Энн.

— Ну... да. А я ещё удивлялась странному вкусу грейпфрута.

— Ты уверена, что яд был именно в грейпфруте?

— Да. Они не упоминали об этом. Я сама это предположила; в смысле, сказала полиции. Видишь ли, у меня осталась ложка.

— Ложка?

— Да. Случайно. Ложка, которую подают с грейпфрутом. Она осталась, когда Дэйзи унесла поднос. Я увидела её пару минут спустя и положила на туалетный столик, чтобы отдать Дэйзи, когда она вернётся с чаем. Только потом мне стало плохо, и я об этом забыла. Она лежала здесь всё время. Я только недавно передала её инспектору Мастерсу. Он сказал, что если на ней найдут следы стрихнина...

Кортни не спросил, знает ли она, кто отнёс грейпфрут наверх. Или, если быть более точным, знает ли она имя того единственного человека, который мог подложить в него яд.

И, несомненно, её не осведомили ни Г.М., ни Мастерс.

— Ты слишком разволновалась, Вики, — сказала Энн, — и тебе следует остановиться. Пожалуйста. Ложись. Будь умницей.

Вики расслабилась.

— Да, — неохотно призналась она. — Мне запретили много разговаривать. Доктор, естественно. Но ведь ты всё равно придёшь и останешься на ночь, Энн?

— Конечно, приду. Упакую сумку и сразу же вернусь.

— Я буду ужасно тебе признательна. Понимаешь, бояться нечего. Мне всего лишь нужна компания. А ещё мне снятся... сны.

— Я понимаю. Идёмте, Фил.

Опять приступы психоза?

На западе ещё раз слабо полыхнула молния. Гнетущая атмосфера дня, жара дня, настроение дня — вот что могло породить это чувство. Попрощавшись с Вики, он снова почувствовал то приближение зла, которое ощущал ранее, когда стоял на балконе этой комнаты. Теперь оно было заметно ближе. И непрестанно усиливалось.

Сцена врезалась в память: холодная рука Вики в его руке, серо-розовые занавески, слегка покачивающиеся на ветру, почти незаметное погружение комнаты во тьму... Вики увидела очередную вспышку за окном.

— Зарница, — сказала она.

— Да, — ответила Энн, — зарница. Идёмте, Фил.

Глава 17

Лил дождь.

— Итак, мы все согласились, — произнёс сэр Генри Мерривейл, — что виновным может быть только один человек?

В кабинете Агнью в отделении полиции сам Агнью, Г.М. и Мастерс сидели вплотную за столом инспектора. На этом столе под светом лампы лежала небольшая кучка вещей и бланков. Последними в эту кучку добавили маленькую ложечку вместе с отчётом аналитика, гласившим, что в следах грейпфрутового сока, оставшихся на ложке, была найдена одна пятнадцатая грана C₂₁H₂₂N₂O₂ или стрихнина.

Дождь заливал окна и клокотал в водостоках. Было почти десять часов.

— Мы все согласны с этим? — потребовал ответа Г.М.

— Безусловно, — сказал Агнью.

— Угу, — признал Мастерс, сохраняя осторожность даже в этом случае.

— Хорошо. Тогда что, во имя бобов святого Игнация, вас задерживает? Выпишите ордер и дайте его начальнику на подпись. В этих убийствах нет ничего романтичного. Говорю вам, наш друг слишком опасен, чтобы до сих пор позволять ему гулять на свободе.

Мастерс прикоснулся к подбородку.

— Мы защищаем эту девчушку, — продолжил Г.М., — так надёжно, как только можем, разве что не посылаем полицейского с ней спать...

— Но-но! — прорычал Мастерс, чьё чувство приличия было задето.

— Но это не может продолжаться вечно. Что-то нужно предпринять, и быстро.

Инспектор Агнью поднял ложку и ударил ею по столу.

— Как вы считаете, сэр, — спросил он, — не заметил ли упомянутый человек, что нам всё известно?

Г.М. погрузился в раздумья.

— Не вижу причин, сынок. Мы никогда не поднимали этот вопрос, как минимум, мы с Мастерсом, а наш звёздный свидетель натаскан на случай вопросов. Так, Мастерс, выскажитесь: что вы об этом думаете?

Мастерс продолжал упираться.

— Ну, сэр, вам очень легко так говорить, — пожаловался он. — Но мы не можем сорваться с цепи подобным образом. Я признаю: тот, которого вы назвали виновным, виновен. Феноменально, не могу отрицать! Нас одурачили искуснейшая актёрская игра и невинное лицо самой гнусной подколодной змеи, которую я когда-либо видел.

— Тут вы правы, — согласился Агнью, без малейшего удовольствия вспоминая прошлое.

— Замечательно! — подытожил Мастерс. — Дело продвигается хорошо. Но оно ещё не закрыто.

Он ткнул пальцем в кипу документов.

— У нас есть доказательство мотива: это хорошо. Здесь у нас, — он показал на бланк, — показания аптекаря Льюиса Л. Льюиса, это ещё лучше. Вот результат великолепной работы инспектора Агнью, — продолжил Мастерс, исповедовавший принцип хорошего отношения к местной полиции, — свидетельство о покупке ножа в Глостере. Это вообще замечательно.

Он поднял нож, которым был заколот Артур Фэйн, и который до сих пор на расстоянии напоминал резиновый.

— Торговец готов опознать покупателя этого кинжала. Здесь наш друг сплоховал. Но так всегда случается. Эти умники всегда где-то прокалываются.

Мастерс положил нож и поднял официальный целлофановый конверт, в котором лежало немного беловатой пудры.

— Найти саму эту штуку, да ещё и в том самом месте. Замечательно! Пока что наше лучшее достижение. С моей точки зрения, да и с точки зрения присяжных, это решающая улика. Но, сэр, дело ещё не закрыто. Легко вам говорить "выпишите ордер". Мы не можем этого сделать, а начальник полиции не может его подписать, пока мы не поймём, как именно использовался проклятый нож и как упоминаемый нами человек умудрился подменить им игрушечный на виду у всех остальных свидетелей.

— А, это, — пробормотал Г.М., которому, казалось, было абсолютно всё равно.

Мастерс отодвинул стул от стола. Он снова начал закипать.

— "А, это"? — передразнил он. — Я полагаю, вы не считаете это важным?

— Это важно. Безусловно. Но не сложно.

— Нет? Тогда скажите, как это было проделано, — любой осуществимый способ — и я отправлю нашего друга на виселицу, не успеете вы досчитать до трёх. Что касается яда в грейпфруте, признаю, объяснить легко. Тут всё оказалось именно так, как мы изначально полагали. Но трюк с кинжалом довёл меня до исступления, не буду это скрывать.

— Ох, сынок, подумайте! — явно расстроился Г. М. — Я полагал, до вас уже давно дошло. Особенно учитывая, что происходило в той комнате — вы слышали, но не поняли. И учитывая ещё одно: мнение большинства людей о собственных глазах и чувстве времени настолько странное, что могло бы заинтересовать Дж. У. Данна^[12].

— Вы же не хотите мне сказать, что вся эта чёртова толпа, за исключением одного, ослепла?

— Нет, нет, нет. Послушайте-ка. Я не просто скажу вам, как это было сделано. Я покажу вам, как это было сделано, если вы отправитесь туда сегодня ночью.

— Это мне нравится, сэр! — объявил Мастерс с ноткой глубокого и злобного удовлетворения.

— Я с вами, — сказал Агнью.

— Хорошо. Я вроде как думал, что вам понадобится демонстрация. Так что я попросил шофёра Адамса, чтобы...

Г.М. остановился. Его глаза расширились и сразу сузились.

— Чтоб мне провалиться! — пробормотал он. — Адамс! И молодой Кортни!

— Что с ними?

Г.М. выглядел виновато.

— Я не видел парня с вечера, когда мы послали его и эту девчонку Браунинг навестить миссис Фэйн. Но я сказал ему, что готов диктовать сегодня вечером, как обычно. И распорядился быть в доме Адамса ровно в девять. Он пошёл туда под проливным дождём, а уже больше десяти. Знаете, у меня возникает подозрение, что мне придётся объясняться.

— Ну, вот телефон, — нетерпеливо сказал Мастерс, — позвоните ему и объясните.

Телефон был закреплён на столе с помощью стальных полос, позволявших снимать его и ставить обратно. Г.М. положил руку на трубку, но не смотрел на неё. Он кинул взгляд на вещи, лежавшие на столе Агнью, с гипнотической ясностью освещаемые зелёной лампой — резиновый кинжал, настоящий кинжал, ложка и несколько строчек из цифр ещё одного не менее важногосвидетельства.

— Может, они остались на ночь у Фэйнов, — продолжил Мастерс, снимая плащ с вешалки. — Но говорю вам прямо: если увижу способ засадить кое-кого под замок, то разбужу лично помощника комиссара. Я...

Он не смог закончить фразу.

— Чёёёёрт! — заревел сэр Генри Мерривейл.

Он оттолкнул стул с жутким скрипом, напоминавшим скрип мела по доске и заставившим вздрогнуть его собеседников. Когда они повернулись и взглянули на него, он уставился на стол с выражением человека, увидевшего во время белой горячки очередного паука на стене.

— "Одержимый", — сказал Г.М., — "или Сделка с призраком"^[13]. Мастерс, никогда не желайте оказаться на моём месте.

— Никогда не желал, — ответил Мастерс, — и, клянусь, никогда не буду! Что за глупости вы тут устроили?

— Это не глупости, — искренне заверил его Г.М. — Я одержим. Если бы вы понимали, что тоже одержимы...

— Чем одержимы?

— Неважно, — мрачно отрезал Г.М. Он повернулся к телефону. — Алло! Оператор! Оператор? Соедините меня с Челтнемом, две четвёрки, две четвёрки. Именно так... Ясно. Линия занята.

Он бросил трубку.

— Интересно, чем этот парень сейчас занимается?

Самого Кортни отнюдь не радовал ответ на этот вопрос. То, чем он занимался практически до самого звонка, было сидением в библиотеке майора Адамса под длинную лекцию об Индии.

Лектором был сам майор. А так как это была уже вторая длинная лекция об Индии, которую Кортни слышал за последнее время, ему это несколько надоело.

Он сохранял честерфилдскую вежливость. Если не считать первого визита, Кортни ещё не сталкивался с домохозяином, обычно игравшим в гольф весь день и в бридж — всю ночь. Но в отсутствие Г.М. майор изо всех сил старался соблюсти приличия.

За окном хлестал дождь. Г.М. опаздывал на час и десять минут. Кортни, не захвативший в Челтнем дождевик, по пути худо-бедно укрылся под зонтом, позаимствованным у портье из "Плуга". Туфли и штанины промокли насквозь. Что ещё хуже, с течением времени им всё больше овладевали приступы беспокойства.

— Довольно забавный случай, не так ли? — поинтересовался майор, с удовольствием затягиваясь сигарой. — Но были и позабавнее. В Пуне, в 1909 году...

В прихожей зазвонил телефон.

Кортни вскочил.

— Думаю, это меня, — сказал он. — Вы не против, если я отвечу?

— Мой дорогой мальчик! — сказал майор. — Чёрт побери! Совершенно нет. Отвечайте.

Когда он поднял трубку, в ней раздался женский голос — быстрый, потаённый шёпот, дрожавший от ужаса так, что слова были едва различимы.

— Мне нужно поговорить с доктором.

— Ошиблись номером, — устало проговорил Кортни. — Какой номер вы набираете?

Голос стал немного взбешённым.

— Две четвёрки, две четвёрки. Это разве не две четвёрки, две четвёрки?

— Да, это правильно. Но здесь нет никакого доктора. Какой доктор вам нужен?

— Большой доктор!

Тут его озарило.

— Вы имеете в виду сэра Генри Мерривейла? Это не миссис Проппер говорит?

— Да, да, да! (Ш-ш-ш! Дэйзи, если будешь продолжать, то нам обеим перережут горло!) Господи!

— Миссис Проппер! Слушайте! Это говорит Кортни. Мистер Кортни.

— Его секретарь?

— Ну... да. Что случилось? Что-то не так?

Голос стал ещё мягче.

— Сэр, вам нужно сюда прийти. Кому-то нужно сюда прийти. В доме какой-то мужчина. Грабитель. Я видела, как он влезал через окно.

Ещё одно очко в пользу приступов психоза!

— Слушайте, миссис Проппер! Вы слышите меня? Отлично! Спуститесь и разбудите мистера Фэйна. Мистера Хьюберта Фэйна...

— Я из этой комнаты никуда не сунусь, — со страстью заявил голос, — даже за все деньги из Банка Англии.

— Но откуда вы говорите?

— Я говорю из своей спальни. Сюда проведён телефон. О, сэр, бога ради, пошлите сюда большого доктора. Или придите сами. Я не доверяю гадкой полиции, после того, что они мне сегодня наговорили, даже за все...

— Хорошо. Я приду прямо сейчас. Но кто-то должен будет меня впустить.

Послышался яростный, тихий диалог с ещё более напуганной Дэйзи.

— Когда вы придёте, — пробормотала миссис Проппер, к счастью, оказавшаяся очень сообразительной заговорщицей, — позвоните в дверь три раза — раз, два, три — и мы будем знать, что это вы. Тогда мы побежим вниз и впустим вас.

— Хорошо. До свидания.

Тон, которым он это произнёс, хотя и пытался звучать обыденно, но заставил майора Адамса выбежать из библиотеки.

— Что-то случилось, старина?

— Звонила кухарка Фэйнов. У них в доме грабитель. Я отправляюсь туда немедленно.

Глаза майора заблестели.

— Что, в самом деле? Нужна помощь?

— Нет, спасибо. Я справлюсь.

Майор был опечален. Но он был в достаточной мере спортсменом, чтобы дать возможность другому парню показать себя.

— Возьмите плащ с вешалки. Подождите. Вернусь через секунду. Я знаю, что вам понадобится.

Он помчался вверх и вернулся, любовно держа восьмимиллиметровый экспресс-штуцер, который, по самым скромным ожиданиям, мог свалить прыгающего тигра с пяти сотен ярдов.

— Возьмите, — сказал он. — Всегда интересовался, что одна из таких штук сделает с грабителем. Сейчас уже никто не грабит дома, чёрт побери. Возьмите с собой. Пригодится. Что думаете?

— Но я могу...

— Мой дорогой мальчик, больше ни слова. Дождь ему не повредит. Как-то раз я упал с ним в реку. Если не хотите поджарить гада, можете его этим напугать. Если хотите, могу найти вам парочку кастетов. Тоже пригодятся. Что думаете?

Он уже втискивал Кортни в плащ. Дождевик, на несколько размеров меньший, чем нужно, почти не защищал запястья и грозил треснуть в плечах.

— Я имею в виду, что не могу же я палить из ружей по грабителям в чужих домах! Как минимум, это незаконно. А потом, если я выстрелю в него, его придётся отскребать от стен. Кроме того...

— Вот ваша шляпа, — сказал майор, напяливая её Кортни на голову. — Лучше поторопитесь. Доброй охоты, мой дорогой мальчик. Если я услышу шум, то прибегу помочь.

Дверь за ним закрылась, и он был выгнан в дождь.

Он попытался бежать. Но дорожка была скользкой, ворота — грязными, а тротуар на Фитцхерберт-Авеню напоминал водную горку. Пришлось замедлить темп, чтобы не промокнуть по уши.

Шёл тропический ливень, в котором многие обитатели тропиков могли бы почувствовать себя, как дома. Ни грома, ни молнии — только постоянно льющий дождь, отскакивающий от тротуара до высоты подбородка и заглушающий даже человеческий крик.

Даже фонари едва виднелись. Кортни наклонил голову и направился навстречу ливню. Он чувствовал, как промокают шляпа и воротник, как хлюпают туфли. Но в этом ревущем мраке всё остальное вытесняла лишь одна мысль: взломщик миссис Проппер мог быть не обычным грабителем, как она думала. А Энн Браунинг — одна, не считая настолько же перепуганной Вики Фэйн — заперта в комнате, уже вызывавшей кучу неприятных воспоминаний.

По коже побежали мурашки. Теперь он был рад, что захватил ружьё.

Приблизившись к воротам, он вновь побежал. За передней лужайкой сквозь стену дождя бледно-белесоватым пятном виднелось "Гнездо". В доме было темно.

Кортни бежал по дорожке, слыша, как дыхание хрипло вырывается из лёгких. Чем бы ни занимался этот "грабитель", он вряд ли продолжит свои действия, если услышит кого-то за дверью. Кортни посмотрел на окна спальни Вики. Там было темно, но, похоже, из-за штор.

С глубокой волной благодарности он подошёл к парадной лестнице.

Он подал миссис Проппер сигнал, три коротких звонка в дверь, и стал ждать.

В доме ничего не шевельнулось. Он слышал только шуршащий рёв дождя, поток из водоотвода, стук собственного сердца. Минута сменяла другую, но ничего не происходило. В отчаянии он снова трижды резко позвонил, и лишь тогда понял, в чём дело.

Дверной звонок не работал.

Глава 18

Он отошёл и внимательно посмотрел на дом.

Несомненно, звонок был сломан. Его отчётливый звук обычно раздавался и в коридоре, и на улице.

Итак, "грабитель" выводит из строя дверные звонки...

Он попробовал открыть парадную дверь, но та была заперта на замок. Согласно общепринятым канонам, подходящий способ для привлечения внимания — бросить пригоршню гравия в окно. Но поблизости не было видно гравия. А так как миссис Проппер, как он вспомнил, спала на верхнем этаже дома, шансы произвести какой-то шум гравием под дождём были невероятно малы, даже если бы он знал, в какой именно комнате она спит.

У подножия парадной лестницы Кортни нашёл обломок кирпича. Он взвесил его в руке и задумался. Люди наподобие Г.М. или майора Адамса вполне могли бы объявить своё появление, запустив кирпич в оконное стекло, но воздействие такого поступка на испуганную женщину могло заметно превзойти то, что её ожидало в руках взломщика.

Вот если бы он мог привлечь внимание Энн или Вики...

А позади дома через розовый сад шла гравиевая дорожка.

Он попробовал покричать в окно, но даже его могучие лёгкие были не в силах пробиться сквозь дождь. По крайней мере, ответа не последовало.

Когда он побежал за гравием, мысли метались между слепой паникой и осознанием нелепости положения. Вот он, невероятный идиот с экспресс-штуцером, находящийся рядом с домом, но не имеющий возможности зайти. А в действительности могло ничего и не случиться. И миссис Проппер, и Дэйзи способны заметить грабителей там, где их и в помине не было.

И если подумать, каким образом грабитель мог забраться внутрь? Как сказала миссис Проппер, через окно. Но все окна первого этажа расположены довольно высоко над землёй...

Жизнь редко даёт нам возможность проявить полную раскованность или полный героизм. Разбить окно кирпичом, когда наверху лежит тяжелобольная женщина, и в результате переполошить всех обитателей дома — нет. Так поступают в фильмах. И в рассказах. Но когда ты сталкиваешься с подобной ситуацией в жизни, остаётся только бегать кругами.

Взяв пригоршню гравия с дорожки за домом, Кортни заметил смутно вырисовывающийся контур сарая. Это подало ему другую идею. В сарае, как он видел как раз сегодня, была лестница.

А если грабитель проник в дом через окно (если грабитель вообще был), чем он хуже?

Несмотря на плащ, одежда висела на нём холодной мокрой кучей; намокшая шляпа свисала почти на самые глаза. Он ощупью двинулся в направлении сарая. Мокрые пальцы с трудом открыли засов. Внутри, в покрытом плесенью сарае, по крыше которого барабанил дождь, он наступил на грабли и врезался в газонокосилку (вся суматоха с предметами сопровождалась жужжащим ехидным звуком), пока ему не удалось зажечь спичку.

Лестница, как ему помнилось, была короткой. И достала бы только до окна первого этажа. Кортни вытащил её, попутно свалив с грохотом всё, что на ней стояло.

Пока всё было не так уж трудно. Уперев лестницу в край бетонного въезда за домом, он стал опускать её, пока верхний край не оказался на подоконнике ближайшего окна в задней гостиной.

Окно было не заперто. Он как раз открывал его, когда вспомнил, что оставил дьявольское ружьё майора Адамса на полу сарая.

Да какая разница?

От ружья всё равно не было толку.

Подняв окно кверху, неуклюже скорчившись, как сжатая гармошка, в попытке сесть на подоконник, он вытянул ноги и пробрался в тёмную как смоль комнату.

Много раз, конечно, он слышал описание умопомрачающих скрипа и треска, возникавших на этом полу. Но когда эти скрип и треск неожиданно раздались под его собственными ногами, он чуть ли не выпрыгнул из своей дрожавшей шкуры.

Выпутавшись из штор, он поднялся и прислушался. Ни шума, ни признаков жизни, ни движения в тёмной комнате. Он сделал шаг вперёд, снова пробуждая скрип. Раньше он здесь никогда не бывал. У него не было представления о том, где находится выключатель, кроме того, что ему следует находиться где-то около двери. А дверь должна быть... да. Сначала долгий путь вперёд, затем налево.

Кортни зажёг спичку.

На диване, где задушили Полли Аллен, кто-то сидел и смотрел на него. При этом слабом свете он был похож на белый призрак.

Кортни дал спичке догореть почти до конца, прежде чем бросил её. Последовавшая темнота оказалась ещё хуже: сквозь неё виднелись, словно контур только что выключенного света, отдельные детали, явно принадлежавшие неподвижной фигуре.

— Кто здесь? — громко сказал он. — Отзовитесь! Кто здесь?

Слова с трудом вырвались из его рта. Внезапно он вспомнил, как озарение, плоский темноватый след засохшей крови, идущий от левого виска неподвижной фигуры вниз по щеке.

Кортни вынул ещё одну спичку. И смог зажечь её, хотя к тому времени влажные пальцы наполовину промочили коробок. Туфли хлюпали и скользили по паркету, пока Кортни, баюкая спичку подобно священному пламени, согнув плечи, не осмеливаясь оглянуться, шёл к двери в поисках выключателя.

Рядом с дверью было три выключателя. Он нажал на верхний, и ничего не случилось. Он нажал на тот, что пониже, и белый свет оттенённой пергаментом лампы — торшера — зажёгся рядом с белой ручкой дивана.

Диван был отодвинут ближе к центру комнаты, за ним стояла лампа, поэтому можно было сидеть и читать на диване, а свет падал из-за левого плеча. Толстая обивка мешала телу сползти ниже, чем по плечи, где на спине был порван пиджак.

Хьюберт Фэйн, едва живой после удара по голове, сидел, будто отдыхая. Левая рука покоилась на ручке дивана. На коленях лежал открытый экземпляр журнала "Татлер".

Опрятность его обеденного пиджака и рубашки, аккуратность, с которой были подтянуты брюки во избежание топорщащихся колен, чёрные шёлковые носки и блестящие начищенные туфли — всё это резко контрастировало с полумёртвым лицом и раной в задней части черепа, откуда уже перестала идти кровь.

Кортни заставил себя пройти мимо. Хотя каждая его мышца содрогалась от отвращения, он заставил себя дотронуться до Хьюберта. Хьюберт слабо дышал — не более того. Под белым светом лампы стало всё понятно: уютная комната с цветами на рояле, Хьюберт, читающий "Татлер", и кто-то знакомый ему, открывающий дверь...

Легко подойти к человеку сзади. А потом тихо выйти, выключив за собой свет.

Наверху.

Что происходит наверху?

Потом Филип Кортни осознал: первый взгляд на безжизненную фигуру, так тихо и удобно сидевшую в темноте, настолько поразил его рассудок, что он не мог пошевельнуться, пока ему в голову не пришла мысль об Энн наверху.

На улице лил и барабанил дождь.

Кортни бросился к двери. Поскользнулся на одном из коварных ковриков и спасся, только ударившись о стену. Комната была заражена. Ему хотелось выйти прочь.

Свет из гостиной отбросил яркую дорожку в прихожей. Он увидел лестницу. Нащупал перила и помчался наверх, прыгая через две ступеньки.

Коридор наверху тоже был тёмным, но от порога спальни Вики Фэйн шла светлая линия.

В любое другое время идея ворваться в спальню в такое время ночи, даже не постучав, казалась ему за гранью возможного поведения. Но, повернув ручку и обнаружив, что дверь не заперта, он вошёл.

Прикроватная лампа была включена, освещая вечно занятые часы. Вики Фэйн, укрытая коричневым покрывалом по грудь, спала — или вроде бы спала — в дальнем углу комнаты. Под головой у неё были две подушки, а руки, видневшиеся из белой ночной рубашки без рукавов, лежали на покрывале. Она глубоко дышала, иногда всхлипывая, дёргаясь или дрожа.

Энн Браунинг, в халате в цветочек поверх серой шёлковой пижамы, стояла с другой стороны кровати, полусогнувшись над Вики.

В правой руке Энн держала маленький подкожный шприц с полированным металлическим цилиндром и длинной, похожей на булавку, иглой.

Энн посмотрела на него через кровать. Её глаза расширились, рот открылся.

— Фил Кортни, — вымолвила она, — что, во имя всего святого, вы тут делаете?

— Только не вы, — ответил он. — Господи, только не вы!

Впоследствии он не мог вспомнить, что произнёс эту фразу, хотя ему её часто припоминали.

Тем не менее в мозгу у него отпечаталась каждая деталь комнаты — цвета, контуры, даже падающие тени. Блеск острой иглы. Стеклянный графин с водой и маленькая круглая коробочка с белыми таблетками, стоявшая среди других коробочек на прикроватном столике. Запах комнаты, пропахшей лекарствами, так как окна были заперты. Гипнотический стук дождя. Неясная, ущербная тень, движение губ и сокращение мышц, будто от боли, начинавшие искажать лицо не осознающей этого Вики.

Боль...

Но лучше всего он запомнил испуганное, ужаснувшееся лицо Энн, глядевшее на него.

— Вы же не думаете, — закричала она, — что я?..

Она неуклюже отбросила шприц. Он упал на покрывало и покатился.

Пара вёдер с водой, вылитые на Фила Кортни, не смогли бы намочить его ещё сильнее. Но чувство, что ему в лицо плеснули водой из ведра, мгновенная реакция после пришедшей в голову абсурдной мысли, частично вернули ему возможность здраво рассуждать. Если и не полностью, то из-за стона Вики Фэйн.

— Что здесь происходит? — спросил он. — Вы знаете, что в дом вроде бы пробрался грабитель?

— Я... грабитель? Откуда вы знаете?

— Миссис Проппер позвонила в дом майора. Вы не слышали, как я кричал с улицы?

— Н-нет. Это вы тогда шумели?

— Когда шумел?

— Э... где-то двадцать минут назад. Когда Вики приняла снотворное и уснула, а я тоже п-пыталась. Я испугалась до полусмерти. Такой шум, будто упало что-то тяжёлое. На первом этаже. Я п-пошла вниз посмотреть, но испугалась и убежала обратно.

— Продолжайте. Что было дальше?

Энн плотно прижала руки к горящим щекам, глядя на него с недоверчивым ужасом. Очевидно, её тревожила некая мысль.

— Вы, — медленно сказала она, — думали, что я...

— Я не знаю, о чём я думал, господи! Хьюберт Фэйн сейчас сидит внизу с проломленным затылком. Что-то явно происходит. Подождите! Зря я это сказал. Возможно, рана не серьёзная. Я...

Она схватилась за изножье кровати, чтобы не упасть. Но продолжила, указав на шприц.

— Я... я вернулась наверх. Я знала, что не смогу заснуть. И просто ходила туда-сюда. Наконец, я решила принять одну из таблеток Вики. Вернулась сюда, — она продемонстрировала это, повернувшись к прикроватному столику, — и собиралась взять коробочку, когда увидела на столике этот шприц. Раньше я его не замечала. Может, это доктора оставили его Вики. Наверняка! Вы же не думаете?..

— Как долго вас не было в комнате?

— Минуты две.

Двадцать минут назад. Двадцать минут назад. Двадцать минут назад. Губы Вики дёрнулись. Часы громко тикали.

Кортни пошёл к кровати. С плаща и туфель текло на ковёр, но он не обращал внимания. Он поднял шприц. Затем, порывшись в кармане в поисках платка, аккуратно нажал на поршень. Он довёл его до упора, пока капля чистой воды, или чего-то похожего на чистую воду, не коснулась ткани.

Осторожно он попробовал её языком. Даже в спиртовом растворе и таком маленьком количестве, ему невероятно горько обожгло язык. Он быстро и яростно вытер рот.

— Снова стрихнин, — сказал он.

— Вы уверены?

— Я не врач. Но такое сложно с чем-то спутать. Это стрихнин, введённый прямо в кровоток подкожным шприцом, на этот раз её могут не спасти. Так, спокойно!

Сильная дрожь, будто бы это она ощутила симптомы, пробежала по телу Энн. Время, казалось, летело, пока они смогли её остановить.

— Я в порядке, — спокойно сказала она и запахнула свой халат с уверенным, ясным взглядом. — Что будем делать?

— Вы знаете телефон доктора Нитсдейла?

— Девять-семь-ноль-один. Он наш семейный доктор.

— Я спущусь и позвоню ему. Вы побежите и поднимете миссис Проппер и Дэйзи. Скажите им приготовить... нет, чтоб его, рвотное не поможет, если яд дали не через рот!

Его мозги шевелились.

— Как бы я хотел знать, что делать потом. Я не знаю, что нам нужно делать. В любом случае, поднимите их. Скорей!

— Так я и сделаю, — спокойно сказала Энн. — И больше никогда в жизни не заговорю с вами.

Времени спорить не оставалось. Бормоча "девять-семь-ноль-один, девять-семь-ноль-один", чтобы не забыть номер по пути к телефону, он побежал вниз.

Чёрт побери, где этот телефон? Так, говорили, что он должен находиться в задней гостиной. Ему не улыбалась перспектива вновь встретиться с ужасным телом, так удобно сидевшим, державшим "Татлер" на коленях, и с кровавым пятном от уха до воротника. Но выбора не было.

Телефон стоял на маленьком круглом столике у окон, почти на расстоянии вытянутой руки от Хьюберта. Дрожащим пальцем Кортни набрал номер правильно с первого раза. Гудки в телефоне длились бесконечно, пока он сидел на краю маленького кресла, уставившись на телефон. Они длились целую минуту, показавшуюся Кортни вечностью, пока ему не ответил голос доктора Нитсдейла.

Когда он всё объяснил, голос доктора Нитсдейла приобрёл едкий оттенок.

— А ещё, — добавил Кортни, — будьте готовы осмотреть кое-кого с проломленным затылком, скорее всего...

— Парэн, что за брэд ты нысёш?

— Нет, нет, нет. Сегодня ночью в этом доме орудует сумасшедший. Просто сделайте, как я прошу. И, доктор!

— Да?

— Если стрихнин ввели под кожу, что можно сейчас сделать?

— Нычего. И нэпохоже, что я сам что-то смагу. До свыданыя.

Раздался лязг брошенной трубки.

Кортни обхватил руками пульсировавшую голову. Неподалёку дождь брызгал в открытое окно, и светлые капли ударялись о пол и заливали шторы. Больше ни один звук не нарушал спокойствия дома.

Он повернулся посмотреть на Хьюберта и испытал, судя по всему, самый сильный шок за эту ночь — по крайней мере, в данный момент. Хьюберт, остававшийся в прежней позе, не двигался. Но его глаза были широко открыты и смотрели прямо на Кортни с расстояния, не превышавшего шести футов.

— Добрый вечер, — произнёс Хьюберт приятным, хотя несколько приглушённым и нетвёрдым голосом. — Похоже, я уснул. Весьма необычно. Весьма необычно.

Глава 19

Хьюберт Фэйн всё-таки не находился в полном умственном здравии. Кортни осознал это, увидев выражение его взгляда.

Он вспомнил одного своего друга, получившего сотрясение мозга после удара о дверь железнодорожного вагона. Вначале этот друг упал, затем поднялся, уверяя всех, что с ним всё нормально, и занимался своими делами, пока не потерял сознание несколько часов спустя.

Хьюберт, удивительно аккуратный, если не считать сгустка крови в нижней части лица, моргнул и дотронулся до лба.

— Необычно, — продолжил он тем же удивлённым, благожелательным голосом. "Татлер" соскользнул с его колен на пол. — Вы знаете, я не могу припомнить...

— Спокойно, сэр!

— Могу ли я поинтересоваться, мистер Кортни, как вы сюда попали? И не сделаете ли вы мне эстетическое одолжение, сняв эти неопрятные куртку и шляпу?

— Слушайте...

— Моя голова в самом деле чувствует себя предельно странно. Не больно, но странно. Мне, безусловно, не стоило принимать столько бренди за ужином.

Кортни почувствовал, как в горле пересохло.

— Кто, — сказал он, — был последним в этой комнате с вами, мистер Фэйн?

Выражение лёгкого удивления проступило на лице Хьюберта.

— А это, — ответил он, барабаня пальцами по лбу, — ещё одна удивительная вещь. Я не могу припомнить, как сюда попал. Последнее, что отчётливо помнится — я сидел в библиотеке, читая вечернюю газету. Эта комната не вызывает столь приятных ассоциаций, и я не сидел бы здесь по собственному выбору. Я думаю, для облегчения мне нужны пойти и промыть глаза. Да, я должен пойти и промыть глаза.

— Подождите, мистер Фэйн! — закричал Кортни, когда Хьюберт поднялся и встал, шатаясь на паучьих ногах. — Не вставайте! Оставайтесь на месте! Вы ранены.

— Я что?

— Вы ранены.

— Мой дорогой сэр, что за ерунду вы говорите, — мягко ответил Хьюберт и рухнул ничком.

Кортни оглянулся в отчаянии, думая, что же делать. Как раз тогда он и встретился взглядом с другим человеком.

В открытом окне среди раздувавшихся штор, пронизываемых дождём, показались голова и плечи сэра Генри Мерривейла. Г.М. был завёрнут в прозрачный непромокаемый плащ с капюшоном, закрывавшим его вместе со шляпой, и представлял собой вид не для слабонервных. Он взирал сквозь залитые дождём очки.

— Что тут происходит? — осведомился он. — Кто приставил эту лестницу к окну?

— Это я. Мне нужно было как-то забраться внутрь, — Кортни готов был кричать от облегчения. — Забирайтесь и скажите, что нам нужно сделать.

— Ох, я думал... — Г.М. прервался и принюхался. Он зловеще указал пальцем.

— Что с ним не так?

— Это вы мне скажите.

Хотя это и казалось невозможным, Г.М. удалось протолкнуться в окно. Он пролетел сквозь шторы, чуть не сорвав их с петель. И приземлился на пол с грохотом, сотрясшим потолок. Но ему удалось забраться внутрь. Оставив за собой водный шлейф и волоча плащ, он заковылял к лежащей ничком фигуре и склонился над ней.

— Травма черепа, — сказал он после осмотра. — И серьёзная. Господи!

— Забудьте о нём, — поторопил его Кортни, не очень сочувствуя Хьюберту. — Бегите наверх. На миссис Фэйн снова напали. Убийца ввёл ей ещё одну дозу стрихнина под кожу, и, как говорит доктор Нитсдейл...

За ним послышались удары. Сначала Мастерс, а за ним инспектор Агнью, пролезли через окно в комнату. Когда они отряхивались, поднялся туман. Светлые капли дождя падали и блестели на паркете.

— В этом доме кто-нибудь отвечает на звонки? — раздражённо спросил старший инспектор. — Мы целых десять минут барабанили в парадную дверь. Звонок не работает.

— Вы что, не слышите, что я говорю? — завопил Кортни. — Миссис Фэйн. Снова стрихнин! Я звонил доктору. Кто-то пробрался в комнату, пока там не было Энн, и вколол ей полный шприц этой дряни. Ей сейчас плохо!

— Что, правда? — безучастно сказал Г.М.

Прошло некоторое время, пока этот ответ проник в голову Кортни. Ещё некоторое время понадобилось, чтобы сделать выводы из будничного, незаинтересованного тона Г.М. И даже тогда он не осознал это полностью.

— Г.М., вы сошли с ума? Вы все тут сошли с ума? Почему вы ничего не делаете? Ей, должно быть, вкололи полный шприц стрихнина. Когда я нажал на поршень, там осталась только одна капля. Я попробовал её языком, и она оказалась горькой...

— То есть, — сказал Г.М., всматриваясь через плечо своего мокрого плаща, — вы попробовали её языком?

— Да.

— Угу. И в результате кончик вашего языка онемел?

— Нет.

— Уверены, сынок?

— Да, абсолютно уверен.

— Тогда, — сказал Г.М., отворачиваясь, — это был не стрихнин.

Если не считать проливного дождя, повисла тишина. Мастерс и Агнью неподвижно стояли с безучастным выражением на лице.

Кортни свирепо уставился на них.

— Не мог бы кто-нибудь, — раздался учтивый голос с пола, — быть так добр и помочь мне подняться на ноги? Я более-менее в порядке, но мои... эм... моторные рефлексы оказались не такими моторными в общепринятом смысле этого слова. Это очень угнетает.

— Агнью!

— Сэр?

— Отведите этого парня в его комнату, — сказал Г.М. — Он тяжело ранен. Приступайте.

Пока Агнью спешил исполнить приказ, он сердито посмотрел на Кортни и продолжил:

— Я осмотрю миссис Фэйн на всякий случай.

— Так, — сказал Мастерс. — Что тут происходит? Что случилось, мистер Кортни?

Кортни начал рассказ, а Мастерс прошёл к дивану. Он обошёл его, осматривая. С пола за диваном он поднял тяжёлый грубо обработанный каменный кувшин, на чьей поверхности не остаётся отпечатков пальцев, но весил он десять-двенадцать фунтов и представлял собой смертельное оружие. Мастерс взвесил его в руке.

Кортни, однако, не стал долго рассусоливать. Он поспешил наверх вслед за Г.М.

В коридоре наверху слышались голоса. Миссис Проппер и Дэйзи, завёрнутые в кучу одежды, будто собираясь бежать из горящего дома, взволнованно изливали на Энн историю, из которой ничего нельзя было понять.

— Вот большой доктор! — проревела миссис Проппер, хватаясь за проходившего мимо Г.М. — Скорее туда, сэр! Идите и осмотрите миссис Фэйн!

— Так, так, оставьте меня в покое. Во имя всего святого, оставьте меня в покое. Я...

Г.М. вошёл в переднюю спальню. Сняв плащ, он склонился над Вики Фэйн. Поднял одну её руку и померил пульс. Пробежал пальцами под ушами, по линии челюсти и вокруг шеи. Приподнял одно веко и посмотрел на радужную оболочку. Хотя он выглядел ещё более злобным, чем обычно, Кортни почувствовал, что с его лица уходит тень, а дыхание становится спокойнее.

— Ну? — поинтересовался Кортни. — Что там? Что с ней?

— Ничего.

— Ничего? — закричала Энн.

Они толпились у двери, подглядывая, будто толпа людей с картины Хогарта.

— Вы имеете в виду, совсем ничего?

— Ничего, — ответил Г.М., — кроме хлорала, её снотворных таблеток. Ох, лопни мои глаза, что же вы за сборище паникёров. Теперь так. Что там за шум с грабителем? Когда мы вернулись к Адамсу, он захлёбывался от счастья, отправив вас, — он кивнул в сторону Кортни, — с ружьём на грабителя. Что ещё за грабитель?

Миссис Проппер, в кружевном чепце поверх папильоток, напоминала капусту в ворохе халатов, шалей и шарфов.

— Бог будет мне судьей, — страстно провозгласила она, — но грабитель здесь был. Спросите Дэйзи.

— Как он проник сюда?

— Через окно.

— Что за окно?

— Я вам покажу.

— Так-то лучше. Оставим девочку поспать.

Г.М. погасил прикроватную лампу. Он вышел из комнаты, прогоняя остальных в яркий светлый коридор. Там они встретили перепуганного Фрэнка Шарплесса в промокшей шляпе и резиновом дождевике, быстро поднимавшегося по лестнице.

— Присоединяйтесь, — ухмыльнулся Г.М., делая широкий, но зловещий жест. — Чем нас больше, тем лучше. Продолжаем вечеринку. Кстати, сынок, не думали перевезти сюда свою кровать и здесь поселиться?

Сказать, что миссис Проппер безмолвно застыла — не совсем точно, но общее впечатление было именно таким.

— Я должен увидеть Вики, — выдохнул Шарплесс, вытирая влажное лицо. — С ней всё в порядке?

— В полном порядке.

— Я звонил майору Адамсу, чтобы поговорить с Филом. Майор сказал...

— Угу. Нетрудно догадаться, что он сказал. Нет, не надо. Держитесь подальше от этой двери и дайте девочке поспать.

Он повернулся к миссис Проппер.

— Так, мадам. Где это окно, через которое проник грабитель?

Миссис Проппер стремительно приближалась к состоянию, граничившему с безумием.

— Сэр, вы же не собираетесь дать этому убийце...

— Какому убийце? — поинтересовался Шарплесс.

— Это был он, — сказала миссис Проппер, указывая пальцем на Шарплесса. — Я клянусь. Это он пробрался через окно.

Шарплесс снял шляпу, забрызгав кухарку каплями дождя и заставив забежать за спину Г.М. в поисках защиты. Размахивая шляпой, Шарплесс повернулся к свету лицом, на котором явственно читалось недоверчивое удивление.

Держа Г.М. за руку и таща его за собой, миссис Проппер поспешила к двери чуть дальше по коридору. Она заставила его войти и включила свет.

Комната оказалась пустой, давно не использованной и промозгло выглядящей спальней, оба окна которой выходили на юг. Одно из окон было широко открыто. Промокшие кретоновые шторы в цветочек зашевелились на сквозняке, когда открылась дверь.

— Вот здесь, — закричала миссис Проппер, снова показывая. — У этого окна снаружи железная труба. И Дэйзи сказала мне — мы были наверху, как раз над ним — Дэйзи сказала мне: "Тётя, кто-то стучит по трубе". А я сказала: "Нет", я сказала: "Кто-то ползёт по трубе". И мы попытались выглянуть из окна наверху, но особо многого не увидели, только услышали, как кто-то поднимает окно.

— Тогда откуда вы знаете, что это был капитан Шарплесс?

— Говорю вам, я знаю! Кому и знать, как не мне? Я знаю. Это был этот ваш капитан Шарплесс. Правильно, Дэйзи?

— Ох, тётя, не говорите глупостей, — сказала Дэйзи. Её глаза увлажнились. — Уверена, что капитан Шарплесс никогда бы так не поступил.

— Старушка сошла с ума, — объявил Шарплесс.

Энн пришлось мягко вмешаться.

— Знаете, что я вам скажу, миссис Проппер, — предложила она, обнимая кухарку за плечо. — Почему бы вам с Дэйзи не спуститься и не приготовить нам чай? С вами всё будет в порядке: здесь большой доктор. А мы сможем пойти с вами. Я оденусь, приведу себя в порядок и спущусь вам помочь.

— Это, — произнёс Г.М. после того, как выглянул через окно и его очки снова затуманились, — первая здравая мысль, которую я услышал в этом суматошном доме. Давайте. Выметайтесь, вы все.

Хотя Шарплесс и задержался в коридоре, явно желая увидеть Вики после того, как Энн закончит одеваться, миссис Проппер и Дэйзи заставили спуститься вниз перед Кортни и Г.М. В задней гостиной последние встретились с Мастерсом, ожидавшим их с исключительно угрюмым лицом.

— Ну, сэр?

Г.М. шумно выдохнул.

— С ней всё в порядке. Никакого вреда. Хоть наш друг и пытался.

Мастерс изменился в лице.

— С помощью шприца?

— Да.

Мастерс снял плащ и котелок. С запозданием то же сделал и Фил Кортни, бросив свою мокрую верхнюю одежду на камин.

— Но как, по вашему мнению, сюда ложатся последние события?

— Ох, Мастерс, сынок! Конечно, ложатся. Это было неизбежно. И, возможно, избавило нас от многих проблем.

— Не исключено. Тем не менее, я почти готов признать, что в конце концов вы оказались правы. Необходимо ухватиться за этот шанс. Кстати говоря, вы не думаете, что лучше примириться со всем этим и наконец провести вашу демонстрацию?

— Что за демонстрация? — устало спросил Кортни.

— Сэр Генри собирается показать нам, — угрюмо ответил Мастерс, — как был убит Артур Фэйн.

Настала тишина, перебиваемая нескончаемым дождём.

— Вам это известно? — спросил Кортни.

— О да, сынок. Мы знаем кто, как и почему. Просто наблюдайте за мной.

Кортни не мог поверить, что всё закончилось. Он почувствовал холодок ужаса, но разум по-прежнему оставался затуманенным, и он не мог сформулировать ни малейшей догадки о том, кто, как и почему.

Г.М. деловито занялся подготовкой. Положив плащ на диван, он отодвинул его к стене, освободив центр комнаты. Перенёс торшер за шнур к мягкому креслу, на котором в ночь убийства сидела Вики Фэйн.

Очистив столик из красного дерева, он перенёс его в центр комнаты.

— Нужно убедиться, что именно так всё и стояло, — проворчал он. — Приведите кого-нибудь.

Энн Браунинг, снова в белом спортивном платье, спускалась по лестнице в кухню. Кортни вышел и остановил её.

— Вы там нужны. Они собираются показать, как был убит Артур Фэйн.

— Я же сказала вам, — процедила Энн сквозь сжатые губы, — что больше никогда в жизни не заговорю...

Она прервалась.

— Они собираются что?

— Восстановить убийство, если это так называется. Слушайте, Энн, клянусь, я не имел в виду ничего такого!

— Вы думали, что это была я. Вы знаете, что вы так думали.

— Да не думал я! Я только...

— Быстро сюда, оба! — проревел Г.М.

Лица Г.М. и Мастерса были настолько серьёзными, что Энн с Кортни вошли тихо, почти на цыпочках.

— Нам нужен кто-то, кто был здесь, когда это случилось, — сказал Г.М. — Так. Закройте дверь. Мебель стояла так, а?

— Д-да, — сказала Энн.

— Абажур был на такой же высоте, как сейчас? Если нет, поправьте.

Поколебавшись, Энн подошла к торшеру и опустила абажур на дюйм или два. Теперь кресло было ярко освещено, почти так же хорошо был освещён столик, но вся остальная комната находилась в полутьме.

— Дальше. Остальные кресла и стулья.

Когда Энн дала указания, Кортни подкатил кресло и стул с одной стороны от места Вики — немного впереди, сидением вбок — чтобы отобразить места Артура и Хьюберта Фэйнов. Он подкатил другие кресло и стул — чтобы отобразить места Энн Браунинг и Фрэнка Шарплесса — сидением в противоположную сторону, замыкая полукруг.

— Так, — проворчал Г.М., держа кулаки у бёдер. Его глаза отмеряли расстояние. Невозможно было понять, о чём он думает. — Именно так всё и стояло? Уверены?

— Да.

— Хорошо. Мастерс, положите резиновый кинжал на стол.

Так Мастерс и сделал. Кортни видел, что старший инспектор так же озадачен, как и они с Энн. Мастерс согнул кинжал туда-сюда, будто желая убедиться, что он резиновый и не превратился в стальной на его глазах.

— Продолжим. Мастерс, сядьте туда, где сидел Артур Фэйн.

Мастерс послушно сел на стул.

— Теперь вы, сынок. Встаньте туда, где стоял Рич.

Чувствуя, будто попал в сон, в котором может произойти что угодно, Кортни помотал головой.

— Я не знаю, где стоял Рич. Меня тут не было.

— Эта девчушка вам покажет. Давайте, девочка моя... Так. Вот так, да?.. Хорошо.

Г.М. осмотрел сцену. Он был раздражающе медленным.

— Револьвер пропустим, — продолжил он, засовывая руки в проймы жилета. — Револьвер не участвовал в схеме напрямую, если не считать того, что без револьвера убийца не смог бы проделать этот трюк.

Он потряс головой.

— О господи, как же это просто! Как невыносимо, убийственно просто!

Мастерс потемнел. Его пальцы царапали обивку стула.

— Сэр, — осведомился он, — вы будете продолжать, или мне придётся вас для этого пытать?

— Ну, ну. Держите себя в руках, сынок.

Он посмотрел на оставшихся двоих.

— Сегодня вечером я говорил Мастерсу и Агнью, что попросил шофёра Адамса достать мне маленькую вещицу для моей демонстрации. Смотрите.

Он подошёл к своему плащу, лежавшему на диване. Засунул руку в карман. Две секунды — и секрет бы раскрылся.

Но их прервали.

Откуда-то сверху донёсся сдавленный крик, скорее даже вопль, заставивший кровь застыть в жилах, а сердце — сделать кувырок в груди. За ним последовал звук хлопка, серия глухих ударов и хриплый голос:

— Попался, гадина!

Мастерс уставился на Г.М., кровь отхлынула от его лица. Рука Мастерса застыла в воздухе.

— Господи, — сказал старший инспектор, — этот идиот предпринял новую попытку.

Впоследствии Кортни не мог вспомнить, кто первым добежал до двери. Ему казалось — Г.М., но как могла эта неуклюжая фигура добиться подобного результата? Все столпились у двери, протолкнулись в проём, даже не пытаясь идти по очереди. Затем ринулись по лестнице вслед за Мастерсом.

Затем, за Мастерсом, они все побежали по лестнице.

В верхнем коридоре, на сверкающем паркете, находились три человека. Одним из них был Фрэнк Шарплесс, стоящий у стены и наблюдавший. На полу, брыкаясь и лягаясь, лежал на боку второй, издававший пронзительные жалобные протесты; над ним склонился инспектор Агнью. Кортни взглянул и не смог поверить своим глазам.

Мастерс, добежав по коридору, присоединился к борющейся группе. Потом достал что-то из кармана.

И угрюмо повернул к Энн своё красное лицо.

— Простите за наручники, мисс, — сказал он, защёлкивая замки на запястьях Хьюберта Фэйна. — Но мистер Хьюберт Фэйн — убийца по природе и по необходимости, так что мы решили больше не полагаться на счастливую случайность.

Глава 20

Всего неделю спустя, чудесным мягким вечером третьего сентября, в той самой задней гостиной собралось много людей.

Там была Вики Фэйн, чьё здоровье полностью и блестяще восстановилось. Там был Фрэнк Шарплесс. Там были Энн Браунинг с Кортни, сидевшим на ручке её кресла. В дальнем уголке сидел доктор Ричард Рич. Доктор Нитсдейл, заехавший осмотреть Вики и объявивший, что она — в полном порядке, сидел отнюдь не в дальнем уголке.

Наконец, там был Г.М.

— Видите ли, — сказал Г.М., принявший свою напыщенную позу с пальцем у виска, с гордостью осознавая собственную важность и прихорашиваясь в кресле, — самое важное слово в этом деле было сказано случайно.

Он посмотрел на Энн.

— Его произнесли вы.

— Я?

— Да. Вы сказали: было бы довольно жутко, если бы тот, кто, как мы думали, фигурировал в одной роли, на самом деле исполнял прямо противоположную. Помните?

— Да, но...

Г.М. посмотрел на Вики.

— Вы, мадам, думали, что Артур Фэйн был убийцей, а Хьюберт Фэйн — шантажистом. На самом деле всё происходило как раз наоборот. Убийцей был Хьюберт, а шантажистом — Артур. Хьюберт убил Полли Аллен; а Артур, знавший об этом, изрядно поживился. Вот и вся тайна этого дела — и, насколько мне известно, единственная новость.

Он скрестил ноги.

— Видите ли, мадам, вы знали о том, что ваш муж был убийцей, как о "признанном" факте. Но кто признал этот факт?

Если всё записать и просмотреть, то мы заметим, что обо всех деталях, касающихся Артура, нам сообщал один источник: сам Хьюберт. Вы нашли платок на кресле. Вы слышали, как Артур во сне бормотал что-то об убийстве Полли Аллен. Это действительно занимало его мысли, всё верно; но не в том смысле, в котором вы думали. Вы пришли к выводу — как и практически любая женщина — что он был виновен. Вы пошли к Хьюберту. И Хьюберт рассказал вам свою лучшую страшилку.

Вики кивнула. Тень омрачила её лицо.

Г.М. зажёг одну из своих отвратительных сигар, не извинившись.

— К сожалению, мы — мы с Мастерсом — не знали, что вам известно, или вроде как известно, пока вы не рассказали нам об этом днём в воскресенье. Если бы мы получили эти сведения раньше, то арестовали бы мастера Хьюберта ещё быстрее. Когда мы услышали ваш рассказ, всё стало ясно.

Видите ли, большинство считало Хьюберта богатым человеком. Так считал Шарплесс. Так полагал Рич. Так думал Мастерс. Но вся соль шутки в том, что он действительно был богатым человеком.

С самого начала вас с мужем ввёл в заблуждение один маленький факт. Хьюберт Фэйн был скупым. Обычным, простым, жадным скупердяем. Он был человеком — нам всем известны такие — который не раскошелился бы за выпивку, даже если бы от этого зависела его жизнь; который не имел ничего против паразитирования на родственниках, живя с ними весь год, хотя за это время мог десять раз расплатиться с ними.

Такие люди, как правило, обаятельны. Но я отношу их вместе с собственным покойным дядей в категорию мерзавцев.

Далее, вы думали, что Хьюберт был шантажистом. А мы с Мастерсом ничего не понимали, потому что, сожгите меня заживо, нам были известны факты!

Неделю назад в воскресенье днём Мастерс заявился ко мне с кучей накопившихся фактов. С помощью банка он узнал финансовое положение каждого фигуранта этого дела; и, как он сказал, не нашёл ничего удивительного или полезного. Иными словами, Хьюберт был именно тем, кем казался: богатым человеком.

Но мне совершенно не понравился отчёт о финансовом положении Артура.

Что мы знаем? Шесть месяцев назад Артур находилсяв такой финансовой пропасти и так погряз в долгах, что был вынужден продать свою страховку жизни. Но что произошло дальше? Он выкупил её обратно. А что ещё? Внезапно потоки денег хлынули на счёт Артура — на текущий счёт, с которого он мог расплачиваться с долгами — и к середине августа с его банковскими книжками снова всё было в полном порядке.

Г.М. снова уставился на Вики через очки. Он пожевал конец своей чёрной сигары.

— Потом мы побеседовали с вами. Вы выдали все детали убийства Полли Аллен Артуром (детали, известные только от Хьюберта); и вы сказали нам, что Хьюберт был нищим шантажистом, доившим Артура мягким, джентльменским способом.

И, повторю, это всё прояснило. Я понял, как вся ситуация была вывернута наизнанку. Если бы убийцей оказался Хьюберт, а шантажистом Артур, все детали головоломки бы идеально сошлись. Это дало нам то, что изводило меня до белого каления: мотив.

У Вики между бровями появилась морщинка. Она несколько раз порывалась сказать, прежде чем начала:

— Так Артур, — сказала она, колеблясь, — никогда?..

— Не гулял налево? — сказал Г.М. — Нет. В финансовых делах он был мошенником. Но как муж — предельно честным. Он говорил (и верил в это), что не существует пары счастливее в Англии, чем он и его жена.

Вики закрыла глаза руками.

Г.М. выглядел смущённым.

— Но лучше, — продолжил он, выпуская клубы ядовитого дыма, — мне объяснить по порядку.

Я положил глаз на дядюшку Хьюберта с самого начала. Вероятно, он напомнил мне одного негодяя, которого я знал давным-давно. Но не будем об этом. Чем пристальнее я на него смотрел, тем подозрительнее казалось всё, связанное с ним.

К примеру, он любил играть роль дяди-наставника, отца для своих подруг, "милого старого джентльмена", который мог бы разве что дать наставление юным девушкам. Но он не был стар — разве что вы так молоды, что считаете стариком человека лет пятидесяти. А что мы слышали о нём от доктора Рича, человека, бывшего его доктором и знавшего его?

Г.М. вывернул шею и уставился на Рича, мрачно разглядывавшего пол.

— Помните, как вы сказали, сынок, что очень бы хорошо поняли, если бы в попытке совратить загипнотизированную женщину обвинили Хьюберта Фэйна?

— Помню, — сказал Рич.

— Вы считаете это честной оценкой его характера?

— Считал и считаю.

— Угу. Что ж, всё в Хьюберте Фэйне: его внешний вид, манера одеваться, поведение — всё выдавало в нём настоящего Казанову. Ему нравились молоденькие: чем моложе, тем лучше. Ему нравились нежные и хрупкие. Как Полли Аллен, к примеру. Или...

— Вы имели в виду меня? — поинтересовалась Энн, поскольку Г.М. уставился на неё так прямо и сильно, что она не могла не заметить. Энн покраснела.

— Да, моя девочка, имел. И готов спорить, что Хьюберт Фэйн, как говорится, подкатывал к вам. И вы почти готовы были нам это сказать, пока мы тщетно расспрашивали вас об успехах Артура в этой области. Только не могли заставить себя признаться.

Я помню, как вы изменились в лице тогда, у майора Адамса, в четверг вечером, во время клок-гольфа, когда мы впервые заговорили о Полли Аллен. Вы сказали, особо подчеркнув, что не знаете Артура хорошо, но знакомы с его "семьёй". Вы бы не сказали так о его жене. А другой семьи у него не было: его родители умерли, когда вы ещё ходили пешком под стол. То есть, другой семьи, кроме Хьюберта. Это вы пытались нам сказать?

— Да, — призналась Энн и яростно кивнула.

Её лицо было ярко-красным.

— Уже некоторое время?

— Да, уже некоторое время.

— Что он делал? — поинтересовалась Вики с неподдельным интересом.

— Э нет! — сурово сказал Г.М. — Об этом не будем!

— Что ж, было бы интересно узнать, — подметил Шарплесс, широко и открыто ухмыляясь. — Но, впрочем, неважно. Продолжайте, сэр. Отмывайте нас от грязи.

— Таким образом, наш милый, безвредный Хьюберт заарканил Полли Аллен. То ли она напомнила ему кого-то, то ли нет — оставляю решать вам. Думаю, что на этом не стоит заострять внимание. Но сейчас, тупоголовые вы мои, я хочу обратить ваше внимание на интересную параллель. Слышал ли кто-нибудь из вас о загадке Сэндифорд-Плейс?

— Вах! — с глубоким презрением воскликнул доктор Нитсдейл. — Кито же о нём нэ знаэт?

— Я, к примеру, — сказал Шарплесс.

Маленький доктор уставился на него. Г.М. заставил их замолчать.

— Его можно найти в "Самых громких судебных процессах". Это случилось в Глазго в начале шестидесятых. На Сэндифорд Плейс, рядом с улицей Сокихолл...

— Со-и-олл, — строго поправил доктор Нитсдейл. — Парэн, твоё праызношение англыйского заставыло бы эскымо шататься, как от судорог.

— Хорошо. Улица Со-и-олл, — сказал Г.М., принимая поправку, но не в силах произнести звук между первыми двумя слогами. — Как-то ночью, когда вся семья, не считая девушки-служанки Джесси Макферсон и благочестивого старого джентльмена по имени Джеймс Флеминг, находилась далеко от дома, служанка была убита. Убита зверски, тесаком.

Я не буду оспаривать свидетельства, этим и без меня занимаются до сих пор. На каком-то этапе арестовали женщину по фамилии Маклахлан, а кроткий Джеймс Флеминг был отпущен как основной свидетель Короны. На процессе судья называл его "милым старым джентльменом" — описание, вполне подходящее и для Хьюберта Фэйна.

Но мне всегда казалось, что Флеминг убил девушку, потому что она не захотела ему отдаться и подняла шум, и ему пришлось заткнуть ей рот. Если процитировать Маклахлан, "Он сказал, что ничего не поделаешь, хотя ему очень жаль". Безусловно, этот милый старый джентльмен был лицемерным обманщиком.

— Да. Адын ыз вэличайших падлэцов, — с гордостью согласился доктор Нитсдейл, — каторого дала нам Шатландия.

— И в ночь на пятнадцатое июля в этой комнате, — сказал Г.М., — снова произошла та же самая история.

Наступила тишина.

— Видите ли, Хьюберт допустил ошибку. Он привык к успеху. Но он не знал Полли Аллен. Как нам известно, её тянуло на молодых, она бы посмеялась над любым мужчиной старше сорока, и её абсолютно не интересовали деньги. Вот почему она была "жутко весёлой", по словам подруг, когда в ту ночь отправилась на загадочное свидание.

Хьюберт думал, что всё пройдёт легко. Он выбрал ночь, когда женщин не было дома, а Артур собирался работать допоздна в конторе. Я прав?

— Да, — сказала Вики.

— Конечно, никто из друзей Полли никогда не слышал ни о какой связи с Артуром Фэйном. Её попросту не существовало.

Так вот, Хьюберт пригласил сюда намеченную жертву. И что произошло? Она посмеялась над ним. Понимаете? Она посмеялась над ним. И милый старый джентльмен потерял голову и задушил её.

Тут их и нашёл Артур, вернувшийся из конторы раньше ожидаемого. Полагаю, произошло бурное объяснение. И Хьюберт поступил так, как должен был поступить и старый Джеймс Флеминг: предложил Артуру деньги за молчание. Артур сказал: "Деньги? Да у вас же ни гроша в кармане". И тогда Хьюберт, невзирая на страдания, которые ему это принесло, открыл Артуру глаза на действительность.

Артуру Фэйну нужны были эти деньги. И он...

— Помог избавиться от трупа? — вмешалась Энн.

— Да, моя девочка. Та маленькая сцена, которую вы наблюдали, когда Артур вышел к двери в домашнем костюме, означала не любовное свидание. Она означала работу: работу с лопатой.

Что они сделали с телом, мы не знаем и вряд ли узнаем. Единственное, в чём можно быть уверенным — в том, что оно не закопано возле Лекхемптон Хилл, где по словам Хьюберта, всё и случилось. И неудивительно, что Артур Фэйн во сне заговорил об убийстве.

Г.М. посмотрел на Вики.

— С того дня Хьюберт переехал в другую комнату — что вы, мадам, поняли неверно. Видите ли, мы постоянно забываем, что у шантажируемого человека есть определённые преимущества. Он может потребовать лучшую комнату в доме и еду по своему выбору на столе. Он может сказать: "Сожгите меня заживо, но если из меня собираются выжать всё, кроме пары тысяч фунтов, я получу хоть что-то взамен". Кроме того, у него имеются рычаги давления на самого шантажиста.

Он может напоминать шантажисту хитрыми завуалированными намёками (как и делал Хьюберт), что они находятся в одной лодке. Если Хьюберт Фэйн был убийцей, он должен был сохранять стопроцентную уверенность в том, что Артур не забыл, как уважаемый солиситор помог избавиться от тела и взял за это деньги. Вспомните всё, что вы слышали от Хьюберта, и посмотрите, не выглядит ли картина теперь по-другому.

Но Хьюберт уже решил, что шантажист должен умереть.

Собравшиеся зашевелились.

— Ах! — пробормотал Рич. — Вот мы к этому и подобрались.

— Одну минуту, сынок. Не торопите меня.

Изначальной идеей Хьюберта, как я полагаю, было просто подбросить стрихнин в грейпфрут. Артур, как вы помните, отдавал должное грейпфруту.

Тут вмешался Кортни.

— Погодите. Откуда он мог достать стрихнин? И какое отношение это имеет к вашим загадочным путешествиям за мазью для лошадей по всем аптекам Челтнема?

Г.М. выглядел скромным.

— Ну, видите ли, сынок, я подумал: если бы я захотел отравить кого-то в маленькой деревне или городке...

— В этом случае храни бог жертву!

Г.М. посмотрел на него сверху вниз.

— Как я сказал, — продолжил он с достоинством, выдержав надлежащую паузу, — я не окажусь настолько тупоголовым, чтобы купить яд и расписаться в книге учёта. Нет необходимости.

Большинство аптекарей из маленьких городков — дружелюбные люди, обожающие поболтать. Они не будут против, если вы погуляете по аптеке. А если вы знакомы, то они не будут против, если вы погуляете по аптеке, пока они готовят заказ.

Я никогда не забуду — а это было давно — как я философствовал в аптеке, пока аптекарь ходил из комнаты в комнату или даже выходил на улицу. Затем я обернулся и увидел прямо под локтем бутылочку стрихнина в пять унций.

Обычно такая вещь на полках сразу бросается в глаза: прозрачная стеклянная бутылочка с белым порошком и красной этикеткой. Её невозможно пропустить. Я вроде как подумал, что мог бы отсыпать немного в руку, а аптекарь никогда не обнаружит разницу, разве что специально проверит свой товар. Но к тому времени будет уже слишком поздно вспоминать, кто, чёрт побери, мог трогать бутылку.

Шарплесс покачал головой.

— Знаете, сэр, — заметил он, — вы и в самом деле сущий дьявол, это точно.

Г.М. выпрямился.

— Я старый маэстро, — сказал он, ударяя себя в грудь, — и пусть все потенциальные преступники это помнят.

И вот я прикинул, не мог ли кто-то провернуть такую же уловку. Хьюберт Фэйн был дружелюбным человеком, находился со всеми в хороших отношениях.

Было интересно поисследовать, насколько местные аптекари не возражают против шатания по их аптекам. Конечно, мне надо было дать им рецепт. И нельзя было задавать никаких вопросов, иначе аптекарь закрылся бы, как устрица. Вопросы могла задать и полиция, а я просеивал свой список подозреваемых.

Но довольно отвлекаться на меня! Продолжим о Хьюберте Фэйне.

Его изначальным планом, как я думаю, было простое убийство стрихнином. Но произошли две вещи. Во-первых, он столкнулся со своим старым приятелем Ричардом Ричем. А во-вторых, к нему пришла миссис Фэйн и напрямую спросила об убийстве Полли Аллен.

Вот последнее поставило его в ужасно неловкое положение. Когда она спросила его, правда ли, что Артур убил эту девушку, он не мог сказать: "Нет, это был я". И он не мог отрицать сам факт убийства, иначе она бы продолжила расследование самостоятельно и час расплаты бы приблизился.

Поэтому он заставил её замолчать, согласившись с её версией, добавив несколько дополнительных деталей и притворившись безобидным шантажистом, которым, по её мнению, он и был. Опять-таки, милый старый джентльмен.

Г.М. указал свежезажжённой сигарой на Вики и поднял брови.

— Готов поспорить, мадам, что первые слова, которые он сказал вам довольно нервным и извиняющимся голосом, были чем-то вроде: "Почему бы вам не обсудить это с Артуром?"

Вики кивнула.

— Именно так он и сделал, — заплакала она. — Но я не могла! Я не могла заговорить об этом с Артуром. По крайней мере, тогда. Не сразу. Мне нужно было время подумать.

— Правильно, — сказал Г.М., — и он знал это очень хорошо. А к тому времени, когда вы бы собрали свою смелость, было бы уже поздно. Потому что этот изобретательный парень, помнящий имена сержанта Каффа и Гамильтона Клика, в то время как большинство, к сожалению, их забыло, спланировал убийство Артура вплоть до последней детали.

Хьюберт пригласил Рича в этот дом. Он знал, что разговор рано или поздно зайдёт о гипнозе. Если бы этого не случилось, он бы вмешался сам. Но судьба дала ему шанс в виде упорного, любящего поспорить молодого парня по фамилии Шарплесс. Тогда Рич...

Г.М. сделал паузу, вдохнул и беспокойно зашевелился.

— Почувствовал приближение очередного плотного ужина, — отрывисто закончил за него Рич. — Продолжайте. Не бойтесь. Говорите.

— Рич предложил показать свой фокус. И именно Хьюберт (помните?) настоял, чтобы вы все собрались на ужин следующим вечером. И вот схема была готова.

Важно не забывать, что "эксперимент", по словам самого Рича, никогда не менялся и мог быть записан с точностью до секунды. Правильно, сынок?

Рич кивнул.

— Да. Любой эстрадный артист скажет вам то же самое. Процесс становится автоматическим. Если получается, я всегда начинаю в девять вечера.

— Так вот, леди и джентльмены, где именно Хьюберт узнал об этом фокусе, мы не знаем и можем лишь догадываться. Но он явно его видел и, наверное, не единожды. И запротоколировал его с точностью до секунды.

Спланировать детали его задумки было несложно. Если сказать шотландско-еврейскому букмекеру...

— В Шатландыи нэт еврэев, — вмешался доктор Нитсдейл. — Аны нэ могут заработат там на жизн.

— Заткнитесь. Если сказать шотландско-еврейскому букмекеру, которому вы должны пять фунтов, чтобы он был у вас дома в определённое время и забрал их, то можете быть точно уверены в этом бескрайнем мире, что он придёт ровно вовремя. Дональд Макдональд должен был прибыть в момент паузы, передышки, когда миссис Фэйн погрузится в сон. И вот Хьюберт вышел.

За окнами сгущался летний сумрак. Люстра задней гостиной ярко светила там, где раньше горел лишь торшер. Слушатели Г.М. наклонились к нему, жадно впитывая каждое слово.

— Теперь, — продолжил Г.М., — разрешите задать вам вопрос. Что это был за единственный момент "эксперимента", когда можно было сказать с уверенностью — с абсолютной уверенностью — что все свидетели пристально смотрели или на миссис Фэйн, или на Артура Фэйна, и не обернулись бы, даже если с ними рядом разорвалась бы бомба?

Я вам скажу. Тот самый момент, когда миссис Фэйн должна была взять револьвер, подойти вперёд по приказу Рича и застрелить своего мужа. Не так ли?

— Так, — согласилась Энн.

Остальные кивнули.

— Хьюберт Фэйн вышел в прихожую, затем пошёл к парадной двери. Там он стоял, разговаривая с букмекером и искоса поглядывая на наручные часы. Когда, по его мнению, момент настал, он отослал Дональда Макдональда прочь.

В прихожей была Дэйзи, приклеившаяся к двери задней гостиной и сосредоточившая на ней всё своё внимание, как он и предполагал. Что оставалось делать Хьюберту? Мы знаем, что он пошёл в столовую. Теперь давайте вспоминать. Вы!

Он указал на Кортни.

— Когда вы впервые увидели Хьюберта Фэйна, или когда я впервые увидел его — чем он занимался?

Кортни задумался.

— Он стоял в столовой, — ответил Кортни, — у буфета. Пил бренди из бутылки. В темноте.

Г.М. кивнул.

— Угу. Выпивал в темноте, как обычно. Что знала и чего ожидала от него стоявшая в прихожей Дэйзи.

Но в этот раз он поступил по-другому. В воскресенье я кое-что заметил насчёт этой столовой. Я заметил это после отвратительного инцидента, когда поскользнулся на коврике и нанёс себе серьёзные повреждения, которые, возможно, приведут к параличу. Эти коврики расставлены, как острова. Они расставлены так, чтобы человек мог быстро пройти от буфета к двери кухни, не скрипя ногами по паркету.

И ещё кое-что. Кто-нибудь из вас помнит, что распашная дверь в кухне абсолютно бесшумна и вообще не скрипит?

— Да, — ответил Кортни, вспомнив. — Помню, как сам обратил на это внимание.

— И вот Хьюберт вошёл в столовую, неплотно закрыв за собой дверь. Он ударил по чему-то, заставив бутылки звенеть. Затем, тихо, как призрак, прошмыгнул к двери кухни, через кухню и в заднюю дверь.

Он знал, что никого не встретит, потому что (нам ли не знать?) миссис Проппер каждую ночь ложится спать в девять. Далее. За кухонной дверью Хьюберт оставил... что же? Скажите мне. Вы использовали эту же вещь в воскресенье вечером, с той же целью, что и Хьюберт.

В мёртвой тишине Кортни заговорил.

— Короткую лестницу, — сказал он.

— Именно. Короткую лестницу.

Видите ли, тупоголовые вы мои, весь этот трёп про четыре фута, нетронутую клумбу и пыль на подоконниках не значит ни черта. Почему хоть что-то из этого должно вас волновать, если вы можете упереть лестницу в бетонный въезд, над клумбой, и опустить её на внешний край подоконника?

Все ваши предположения, понимаете, были основаны на вере, что кто-то пробрался в комнату через окно. Но, естественно, в комнату вообще никто не пробирался. В этом не было необходимости.

Снова повисла тишина.

— Но сколько же времени для этого требуется? — запротестовал Шарплесс.

Г.М. издал потусторонний смешок.

— Я вроде как ожидал, что кто-то об этом упомянет. Вот тут у меня, — он поднял руку вверх, — секундомер. Вы, сынок, сейчас идите в столовую. Когда вы услышите, как кто-то кричит "Пошёл!", бегите тем же путём, что и Хьюберт. Лестница ждёт вас снаружи. Закрепите её и высуньте голову через окно.

Г.М. дал секундомер Кортни, а Шарплесс выскочил из комнаты.

— Засекайте, — сказал Г.М.

Шарплесс, уже невидимый, крикнул, что он готов.

— Пошёл! — закричал Кортни и нажал кнопку секундомера.

Быстрая маленькая стрелка начала движение. В сумраке на подоконнике появился край лестницы, чётко видимый там, где шторы были раскрыты. Когда показалась голова Шарплесса, Кортни остановил секундомер.

— С этой штукой что-то не так! — сказал он. — Всего тринадцать секунд.

— Нет, сынок. Как-то так и должно быть. Теперь очистите центр комнаты и поставьте туда маленький столик.

Все отодвинулись, а Энн с Кортни поставили столик. Г.М. с серьёзным видом положил туда резиновый кинжал.

— Теперь смотрите, — приказал он.

Из внутреннего кармана он достал предмет, заставивший их моргнуть. Он был сделан из очень лёгкого, тонкого дерева, окрашен в белый цвет и выглядел, как сложенная группа планок с ручками на одном конце.

— Это ещё что? — поинтересовалась Энн.

— Это пантографный захват, — сказал Г.М. — Вы, наверное, видели такой. Вулворт когда-то продавал игрушечные; думаю, всё ещё продаёт.

Он нажал на ручки. Нечто, казавшееся сплющенной кучей деревянных планок, начало удлиняться. Теперь они видели, что оно состояло из деревянных брусков, последовательно соединённых в форме ромба.

Когда на ручки нажимали, соединения расширялись в ромбы и снова сужались, а само устройство растягивалось дальше и дальше: фут, два фута, шесть, восемь — будто жёсткая змея. Г.М. потянул за ручки в обратную сторону, и оно вернулось в своё изначальное компактное состояние.

— Я впервые подумал об этой маленькой штучке, — продолжил он, — в четверг, когда мы говорили о трюке с вонзанием булавки в тело без боли.

Эти захваты используются фокусниками и, конечно, фальшивыми медиумами. Находясь в одном месте, они удлиняют эту штуку в темноте и заставляют двигаться вещи в любой части комнаты. Так можно заставить летать призрачную светящуюся руку и так далее.

Я сознательно упомянул захваты в воскресенье в присутствии Мастерса, в связи с этими медиумами-мошенниками, братьями Дэвенпорт, чтобы посмотреть, догадается ли он. Но он не догадался.

А затем — чтоб мне провалиться! — пантографные захваты стали меня преследовать. Я стал одержим ими. Решётки, подпирающие розы в вашем саду, похожи на эти захваты. И в самой их гуще стоял Хьюберт и разговаривал с нами. Потом я сел за телефон в кабинете Агнью; и там на меня уставился телефон на стальных креплениях, дающих двигать его к себе и от себя и работающих по тому же принципу.

Я одержим, это факт.

Хьюберт сделал себе такой захват. На конце у него (видите?) маленькая пружинка, которая захватит любой коснувшийся её предмет и будет крепко его держать.

Он стоял за окном, подглядывая через щель между шторами. Когда миссис Фэйн должна была застрелить своего мужа, и все глаза в комнате не могли оторваться от этого зрелища, захват пополз сквозь шторы.

Он поймал кинжал на расстоянии двенадцати футов и вернулся с ним. Старый добрый Хьюберт закрепил настоящий кинжал, всего чуть-чуть более тяжёлый, чем резиновый, так, что прикосновение к столу должно было его открепить.

Когда Рич крикнул миссис Фэйн: "Один, два, три, огонь", и никто не обратил бы внимания даже на пробегающее рядом стадо слонов, захват появился снова. Прикосновение заставило кинжал лечь на стол. Любой небольшой шум, которым это могло сопровождаться, был заглушён резиновой ручкой и вашей невнимательностью. Вот и всё. Чтобы подменить кинжал, как поняли мы с Мастерсом, требуется около десяти секунд.

Он повернулся к Шарплессу.

— Так, сынок. Спускайтесь. Отнесите лестницу в сарай и поспешите обратно... Засеките время, за которое он это сделает.

В полном молчании маленькая стрелка секундомера неуклонно задвигалась.

Когда Шарплесс открыл дверь в прихожую, Кортни нажал на кнопку.

— Дольше, — сказал он, — семнадцать секунд.

— Тринадцать плюс десять плюс семнадцать, — мечтательно произнёс Г.М. — Сорок секунд. Меньше минуты. Но давайте добавим запас на обдумывание со стороны Хьюберта и остановимся на одной минуте.

Вам ведь не кажется, что это очень долго? Теперь вы понимаете, почему Дэйзи была готова поклясться, что Хьюберт всего лишь зашёл в столовую выпить?

Так вот, Хьюберт, как вы помните, жизнерадостно вернулся как раз вовремя, чтобы открыть дверь и увидеть в кресле Артура Фэйна, заколотого насмерть.

Г.М., ворча, свернул пантографный захват и положил его в нагрудный карман.

— Вот и вся грустная история, дети мои. У него остался захват и резиновый кинжал. Всё, что ему оставалось сделать — запрятать резиновый кинжал подальше в диван. Возникла ли у него смелая, сумасшедшая, дикая идея подкрутить крепления захвата так, чтобы он не двигался, растянутый на полдлины, а затем избавиться от него, воткнув в саду в качестве решётки у всех на виду... ну, не знаю. Но у меня есть смутная идея, что это в стиле Хьюберта. Соответствует его чувству юмора.

Все снова расселись.

— Это часть истории, — заметила Энн, — но не вся. Что случилось потом?

— Всё остальное, — сказал Г.М., усаживаясь поудобнее, — будет очень просто. Но не с его точки зрения. Той самой ночью, когда фокус Хьюберта удался, он испытал огромное потрясение.

Любопытство Рича пробудило скрытую эмоциональную бурю. Ему хотелось узнать, что тревожило миссис Фэйн. Когда она была под гипнозом, в спальне наверху, Рич задал ей вопросы. И в присутствии Рича и ещё одного свидетеля она рассказала об убийстве Полли Аллен.

— Но как об этом узнал Хьюберт? — поинтересовался Кортни.

— Потому что он слышал наш с вами разговор, вот как! — отрезал Г.М. — Вспомните, сынок. Где мы были, когда вы впервые рассказали мне обо всём, что подслушали на том балконе?

Кортни задумался.

— Мы стояли прямо перед парадной дверью этого дома, — ответил он, — в темноте.

— Верно. А кто занимает ещё одну переднюю спальню: по коридору напротив от спальни миссис Фэйн, с балконом, выходящим на переднюю лужайку?

— Хьюберт, — мгновенно ответила Энн.

— Мы... мы переселили его после пятнадцатого июля, — процедила Вики.

— А ещё, — сказала Энн, — мы с Филом видели его тень, пересекавшую окно, в ночь, когда ты заболела.

— Это правда, — согласился Г.М. — Я вроде как думал тогда, что над нашими головами была какая-то призрачная тень. Но не обратил внимания. Хьюберт, высунув свой большой нос в поисках глотка прохладного воздуха, слышал, как Кортни рассказал мне о Полли Аллен.

Сказать, что Хьюберт похолодел, будет преуменьшением. Полиция вообще не должна была знать о Полли. Но она знала. Под давлением миссис Фэйн несомненно бы всё рассказала. Почему бы и нет? Её муж, которого она считала убийцей, мёртв. Тогда полиция начала бы расследование. Они нашли бы связь с Хьюбертом. И поняли бы, что он никакой не "шантажист без гроша в кармане"...

Так вот, Хьюберт должен был закрыть ей рот, прежде чем она расскажет полиции, что ему что-то известно о Полли Аллен. Вплоть до этого времени (помните?) мы не знали, что Хьюберт как-то с этим связан.

Это я подал ему великолепную идею, разрази его гром. У меня есть небольшой пунктик касательно дезинфекции вещей, и я поворчал в беседе с Кортни, что Рич воткнул булавку в руку дамы, не продезинфицировав её.

Это дало Хьюберту пищу для размышлений. Если бы миссис Фэйн, бедняжка, внезапно умерла от столбняка...

Он спустился в библиотеку и поискал упоминание о столбняке в энциклопедии. И прямо перед его глазами появилась статья (это можно проверить, прочитав её), в которой написано, что симптомы столбняка полностью совпадают с симптомами отравления стрихнином. Так что, в конце концов, он нашёл применение и стрихнину.

Так что в конце концов он нашёл применение стрихнину.

Г.М. сделал паузу и смял потухшую сигару.

— На следующий день, в четверг, миссис Фэйн чувствовала себя больной и расстроенной из-за того, что совершила. Когда она так себя чувствует, то не ест ничего, кроме грейпфрута. Всё, что ему оставалось сделать — это немного поболтаться с пригоршней яда в руке, пока не представится возможность.

Тут вмешался Шарплесс.

— Но что за возможность, сэр? Я нёс проклятый грейпфрут прямо к ней и могу поклясться...

— О нет, не можете, сынок. Дайте-ка я задам вам вопрос. Вы несли поднос. Что было на подносе?

— Грейпфрут в стеклянной тарелке и ложка.

— Да. Что ещё?

— Ничего, кроме сахарницы.

— Именно так. Пока вы шли по коридору, вас встретил Хьюберт, который встал перед вами. Правильно?

— Только на долю секунды. Я не останавливался. Я...

— Хорошо. И что же Хьюберт сказал? Он сказал: "Грейпфрут, вот как?" Сказал же? А что ещё он сделал? Он вытянул руку и указал на него, так ведь?

— Да, но он не касался грейпфрута.

— Ему и не требовалось. Пока ваше внимание было отвлечено пальцем, вторая его рука проделала трюк. Она уронила стрихнин в белый сахар, лежавший в сахарнице.

Миссис Проппер, видите ли, очень плохо посахарила грейпфрут. А миссис Фэйн любит сладкое. Она добавила сахар, перемешанный со стрихнином, и спасла себе жизнь, положив слишком много. Вот и всё. Хьюберт, пользовавшийся популярностью на кухне, позже сто раз имел возможность вымыть сахарницу.

Он даже не удосужился проявить аккуратность. Он не ожидал, что о стрихнине вообще возникнет мысль после того, как он положил ту ржавую булавку в спальню. Единственное, что его удивило — когда мы сказали ему, что это был не столбняк, а стрихнин.

В некотором смысле Хьюберт осёл. Потому что эта гипотеза тоже рассматривалась. Кроме того, его жертва не умерла.

Я не буду затрагивать состояние его ума той самой ночью в четверг, когда вы увидели, как он прошёл мимо окон, хлопая в ладоши, как дикарь. Ему нужно было каким-то образом выпустить пар. Я также не буду затрагивать, во избежание неловкости, ещё один поступок, совершённый им той ночью. Я имею в виду действия, направленные по отношению к определённой девушке на аллее за этим домом: то, что он до безумия желал осуществить. Настолько желал, что это довело его до убийства, кстати говоря.

Кортни, сидевший на ручке кресла Энн, взглянул на неё. Её руки были сжаты в замок, и она посмотрела на него, не выражая никаких чувств.

— Так это был Хьюберт? — спросила она.

— Да, моя девочка, — сказал Г.М., — и думаю, вы знали это. Кортни спугнул его, предотвратив тем самым серьёзную беду. Приятный джентльмен, этот Хьюберт. Милый старый джентльмен.

Г.М. засопел.

— И вот мы подошли к последнему акту.

В воскресенье днём Мастерс заглянул ко мне с кучей отчётов. К тому времени я был абсолютно уверен, что наш человек — это Хьюберт, нам не хватало только мотива.

Хьюберт, если помните, просил нас не перегружать миссис Фэйн вопросами, когда мы отправились допрашивать её. Я обещал это. Но, — взглянул он на Вики, — вопросы мы всё-таки задавали. И вы рассказали нам всю историю Артура, Хьюберта и Полли Аллен. Дело, наконец, было завершено.

Но, лопни мои глаза, как мы переживали! Впервые с момента болезни вы были абсолютно одна в доме вместе с убийцей. А сиделку, которая спала бы в вашей комнате, в тот день отпустили.

Вики передёрнулась.

А Кортни вспомнил выражение лица Г.М., когда тот вышел к ним, сидевшим под плодовыми деревьями, после допроса Вики.

— Мы с Мастерсом боялись, что этот проходимец может предпринять ещё одну попытку.

Г.М. развернулся к остальным.

— Мы убедили эту девчушку попросить Энн Браунинг, чтобы она пришла к ней переночевать. При наличии ещё кого-то в той же самой комнате, как мы полагали, даже Хьюберт не будет настолько безумен, чтобы что-то предпринять.

Ещё мы запрыгали от радости, когда в результате неофициального обыска комнаты Хьюберта нашли тайник со стрихнином, подготовленным спиртовым раствором и подкожным шприцем. Мы вроде как подменили стрихнин на соль и ушли.

Дело не было закрыто. Мы не осмелились дать Хьюберту понять, что следим за ним, на тот случай, если он заявит, что дело против него сфабриковано. Мы предупредили миссис Фэйн не подавать виду, что она нам что-то рассказала, на тот случай, если он спросит...

— Он и спросил, — пробормотала Вики.

— Но тем самым вечером к делу был добавлен последний штрих, когда Агнью доложил, что торговец скобяными изделиями из Глостера может опознать Хьюберта как покупателя ножа. Тем временем Хьюберт предпринял последнюю попытку.

Даже в своём тщеславии он был достаточно разумен, чтобы понимать, что его могут — всего лишь могут — подозревать. Поэтому создал призрачного взломщика, просто поколотив по водосточной трубе под окнами миссис Проппер и повозившись с окнами.

Далее он как следует пошумел внизу, чтобы привлечь внимание Энн Браунинг и заставить её спуститься. Если бы она не пошла... ну, у меня мурашки по коже от мысли, что могло произойти. Хьюберт взбежал по лестнице, сделал укол спящей женщине и спустился, прежде чем Энн вернулась.

Хьюберт оказался в превосходном положении. Он отключил дверной звонок, чтобы избежать нежелательного вторжения. Дальше, думаю, вы догадываетесь, что он сделал. Он пришёл в эту гостиную, выключил свет и сел. Взял невероятно тяжёлый каменный кувшин, на поверхности которого не остаётся отпечатков пальцев, поднял его высоко над головой и отпустил. Это была последняя, глупейшая ошибка в его жизни.

Доктор Рич вмешался.

— Одну минуту, сэр Генри! Я не очень понимаю. Всё это время вы говорили о нём в прошедшем времени. Сейчас говорите "в его жизни". Почему?

Г.М. повернулся.

— Ох, сынок! Вам что, не рассказали? И вы не знаете?

— Не знаю что?

— Хьюберт умер от травмы головы в понедельник рано утром.

Рич присвистнул.

— Всё было настолько плохо?

— Для обычного человека — нет. Но вы, медик, не обращали внимание на его голову? Эти углубления на висках? Форму черепа? Он был одним из тех, у кого череп, как яичная скорлупа. Удар, способный лишь отключить меня или вас, мог убить его. Но он не знал этого. И, в неведении, пытаясь доказать, что призрачный взломщик лишил его сознания, он поднял этот огромный камень над головой и — убил сам себя. Как ни странно, для всех вас это лучшее, что могло случиться.

— Вы имеете в виду, — пробормотал Шарплесс, глядя в пол, — скандал?

— Да. Скандал. Я так понимаю, вы с мадам всё ещё собираетесь пожениться?

— Ещё бы! — проревел Шарплесс и взял за руку сияющую Вики. — Ещё бы!

— Что ж, сынок, если бы Хьюберт Фэйн предстал перед судом, то разразившимся скандалом заинтересовались бы газеты (и ваш старик в военном министерстве). Хьюберт бы об этом позаботился. А получилось...

— Что получилось?

— В газетах уже пишут, что Артур Фэйн был убит покойным дядей, по сведениям, сумасшедшим. И это не так далеко от истины. Так что не торопитесь слишком, и всё будет в порядке.

Уголки рта Г.М, опустились. Он швырнул сигару в камин. Мысль о том, что весь мир в заговоре против него, подавляла его и причиняла боль.

— Вот в чём серьёзная проблема, — пожаловался он. — Посмотрите на меня. Я должен диктовать книгу, важный общественный и политический документ. Но закончил ли я его? Нет! И закончу ли когда-нибудь?

— Да, — сказал Кортни.

— Нет, — яростно сказал Г.М. — И почему? А я скажу вам, почему. Потому что всю эту неделю, целую длинную неделю, парень, который должен был её записывать, не делал ничего, а только тискался с этой девчонкой в кресле. Они были неразлучны, в прямом и переносном смысле, уже...

Фил Кортни снова находился в гармонии со всем миром. Он наклонился и обнял Энн, которая прижалась к нему.

— Это гнусная ложь! — запротестовала Энн, краснея.

— Так что?

— Да. Но завтра вечером он свободен — при условии, что вы разрешите мне присоединиться и послушать ваши мемуары.

— Что ж, — ухмыльнулся Шарплесс, — желаю счастья, старик. И вам тоже, Энн.

— И большого, — сказала Вики.

— Могу ли я тоже, — добавил доктор Рич, — присоединиться к поздравлениям? Я чувствую, что мир гораздо лучше, чем я считал две недели назад, невзирая на Хьюберта Фэйна и все его деяния. Благодаря сэру Генри я надеюсь на много месяцев...

— Спасибо, — сказал Кортни.

— Огромное спасибо, — сказала Энн.

— Вах! — строго и непримиримо сказал доктор Нитсдейл.

Так что, если бы вы посетили приятный городок Челтнем следующим мягким сентябрьским вечером, то могли бы заметить троих человек, шагавших рядом по Фитцхерберт-Авеню в холодном сумрачном воздухе.

С одной стороны шла светловолосая девушка. Рядом с ней шёл поглощённый своими мыслями молодой человек, держа блокнот в одной руке и пытаясь стенографировать другой.

С другой стороны маршировала величественная фигура во фланелевых брюках и шляпе с высокой тульёй, сплетённой из рыхлой соломы. Загадочный голос этой фигуры нёсся и отражался среди вязов.

— Однажды, ближе к концу пятнадцатого года моей жизни, оказавшись в лектории капеллы святого Жюста, я поднялся на платформу для рабочих сцены, находившуюся над самой сценой. Это совпало со временем, когда преподобный доктор Септимус Ворчестер делал доклад о Палестине мальчикам, как правило, отличавшимся прилежанием.

Припоминаю также, что над аркой авансцены, выходившей на лекторий, находились две маленькие незаметные двери, напоминавшие дверцы буфета. Пока доктор Ворчестер говорил о Палестине, какой-то импульс — не знаю, какой — заставил меня распахнуть эти двери, высунуть голову, прокричать "Ку-ку! Ку-ку!" и снова их закрыть.

Это не может не напомнить мне о случае, когда я добился того, что моего дядю, Джорджа Байрона Мерривейла, посадили в местную тюрьму за браконьерство. Сейчас я расскажу читателям, как мне удалось добиться этого.

Мир и спокойствие окутывали землю. Голос затихал, пока не исчез за дорогой.

Примечания

1

Христианская благотворительная организация Соединенного Королевства, базирующаяся в Лондоне, которая обучает детей и молодых людей вопросам протипостояния злоупотреблению наркотиками и алкоголем.

(обратно)

2

Виконтесса Нэнси Астор — первая женщина, ставшая депутатом Палаты общин, нижней палаты британского парламента. Она уделяла большое внимание социальным проблемам женщин и семьи и была известна как горячая противница алкоголя: в своей первой речи в парламенте она назвала его "демоном", который является корнем всех зол, а в 1923 году выступила с законопроектом о продаже спиртных напитков лишь лицам, достигшим 18-летнего возраста.

(обратно)

3

Бен Джонсон. "К Селии". Перевод В. В. Лунина.

(обратно)

4

Видимо, имеются в виду знаменитые минеральные источники Челтнема.

(обратно)

5

Клок-гольф — игра, основанная на гольфе, возникшая в середине XIX века. Игроки бьют по мячу для гольфа по очереди из каждой из 12 пронумерованных точек, расположенных по кругу, как на циферблате, целясь в лунку, расположенную внутри круга

(обратно)

6

См. роман "Загадка красной вдовы".

(обратно)

7

См. роман "Убийства в Плейг-Корте".

(обратно)

8

См. роман "Убийства павлиньим пером".

(обратно)

9

См. роман "Читатель предупреждён".

(обратно)

10

См. роман "Смерть в пяти коробках".

(обратно)

11

Джеймс Элрой Флекер, "Ноябрьские вечера"

(обратно)

12

Джон Уильям Данн — ирландский авиационный инженер, философ и писатель. Автор исследований в области парапсихологии, прекогнитивных сновидений и искусственно вызванных прекогнитивных состояний. Автор труда "Эксперимент со временем" о сущности прекогниции и человеческого восприятия времени.

(обратно)

13

"Одержимый, или Сделка с призраком. Рождественская фантазия" — пятая и последняя из "Рождественских повестей" Чарльза Диккенса, написанная в 1848 году.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

*** Примечания ***