Из глубин памяти [Федор Маркович Левин] (fb2) читать постранично, страница - 3

невидаль, у меня дома два бочонка меду в погребе стоят.

— А откуда вы? — спросил я.

— Из Сибири.

Крестьянин показался мне подозрительным. Уж не кулак ли пробрался на съезд? Товарищи по делегации рассеяли мои сомнения. В Сибири крестьяне живут не так, как под Рязанью или Орлом, объяснили они. Там бывает у крестьянина и две и три лошади, пчельник и, в общем, большое хозяйство. А он середняк.

На съезде выступил, как известно, Г. М. Кржижановский с докладом о плане электрификации. На сцене была укреплена громадная карта страны, и на ней по знаку докладчика зажигались лампочки, обозначавшие будущие электростанции. Глеб Максимилианович, делая доклад, по мере надобности подходил к карте и показывал станции, объяснял, когда намечено построить ту или иную, какова будет ее мощность. Указкой служил Кржижановскому бильярдный кий.

Ленин назвал план ГОЭЛРО второй программой партии. Заседание фракции РКП с членами ВЦСПС и МГСПС — коммунистами, посвященное начавшейся дискуссии о профсоюзах, происходило в день нашего отъезда, 30 декабря 1920 года. Ораторы выступали один за другим. Ленина все не было. Появился он уже к концу прений. Ленин принес собранию свои извинения за то, что «нарушил порядок». В его речи особенно ярко проявилось мастерство Ленина-полемиста. Убедительнейше и самым подробным образом Владимир Ильич разобрал и раскритиковал брошюру Троцкого и его тезисы, разъяснил роль и значение профсоюзов в период переходный от капитализма к социализму, при диктатуре пролетариата, их место в советской системе, и именно в этой речи впервые прозвучало знаменитое определение: «Профсоюзы — школа коммунизма».

Ленин блестяще и остроумно полемизировал и с другими авторами ошибочных тезисов и лозунгов, вызывая аплодисменты и смех всего зала, вскрыл теоретическую путаницу Троцкого в вопросе об ударности и уравнительности. Ленин призвал к изучению накопленного нами практического опыта, к деловой постановке вопроса вместо пустого «принципиального» теоретизирования. Он осудил уход Троцкого из профессионалистской комиссии, созданной ЦК РКП, срыв им ее работы. Владимир Ильич рассказал, как он нашел в своих бумагах тезисы доклада Я. Рудзутака о производственных задачах профсоюзов, прочел их целиком и полностью одобрил. И в заключение Ленин заявил, что вынесение разногласий на широкую партийную дискуссию и на партийный съезд — величайшая ошибка, политическая ошибка и что только в комиссии было бы деловое обсуждение и движение вперед, а теперь мы идем назад.

— Что касается меня, то мне это надоело смертельно, и я с величайшим удовольствием от этого удалился бы независимо от болезни, я готов бы спастись куда угодно! — воскликнул Владимир Ильич и даже взялся за голову, как в отчаянии.

…Глубокой ночью, во тьме, в которой были видны лишь редкие огни на стрелках и светляки фонарей составителей и других рабочих, я отыскал на путях нашу теплушку и забрался в нее. Я уже спал, когда вагон был прицеплен к какому-то составу. И поезд тронулся в обратную дорогу. Проснувшись утром, я снова увидел за чуть отодвинутой дверью бесконечные белые снега России, еще голодной, стынущей на жестоком морозе, но уже ожидающей своего великого будущего, намеченного на съезде в докладе Ленина и в докладе Кржижановского.

Две встречи

В первый раз я близко увидел Горького в апреле 1934 года. Я работал тогда в только начавшем организовываться издательстве «Советский писатель», при котором существовало литературное объединение молодых, унаследованное от Московского товарищества писателей. Руководил им Константин Алтайский, даровитый переводчик Джамбула, поэт, необычайно работоспособный, подвижной и полный энергии человек.

Он собрал у членов объединения по нескольку рассказов или повестей, которые сами молодые и их товарищи сочли лучшими, и послал все рукописи, более двадцати произведений, Алексею Максимовичу с просьбой прочесть и потом встретиться с авторами и побеседовать с ними.

Смелость города берет. Замысел Алтайского осуществился как нельзя лучше. Горький все прочел и назначил день встречи. Алтайский предложил мне поехать вместе с молодыми. Нужно ли говорить, с какой радостью я согласился!

В ясный весенний день заказной автобус привез нашу шумную компанию в Горки. Никто не встречал нас. За воротами, в ограде усадьбы было тихо. Мы вошли в дом, разделись в пустом вестибюле и повесили на вешалку плащи и пальто. Тут уже к нам кто-то вышел, может быть, это был секретарь Горького П. Крючков, и мы вступили за ним в большую многооконную столовую первого этажа с деревянными точеными колонками, старинным буфетом и длинным столом. Рассевшись вокруг, мы в ожидании негромко, почти шепотом, переговаривались.

Появился Горький, поздоровался общим поклоном, сел во главе стола, слева от себя положил пачку прочитанных рукописей.

В первые минуты ничто в нем меня не поразило,