«Праздник белого верблюда» [Юрий Иосифович Коваль] (fb2) читать постранично

Юрий КОВАЛЬ «Праздник белого верблюда»

Монолог детского писателя

В начале было… сами знаете, что, и что было потом, тоже знаете, а уж совсем-совсем потом завязался этот разговор о детской литературе…

Мой друг Геннадий Снегирев однажды сказал про меня: «Коваль приближается к графинчику». «Это в каком же смысле?» — спросили его. «Да нет, — отвечал Снегирев. — Совсем в другом. В смысле к графинчику президиума приближается…»

Снегиревского прогноза в свое время выдержать я не сумел — к президиуму добрые люди не допустили. Но, Геннадий Яковлевич, сегодня мой монолог начинается, и я стучу карандашом по графинчику.

В те старые годы речи на писательских съездах начинались частенько с «поминальника», где в одну кучу сваливались имена подлинные и дутые. И вот в длиннющих кондовых речах разыскивали писатели собственные имена, как нумер облигации. Мне хочется создать сегодня свой «поминальник», тем более что кое-кого придется помянуть в полном смысле этого слова. Вот Геннадий Цыферов — прирожденный детский писатель, появился в литературе в конце 50-х годов, тихий и бережный сказочник. Ушел, как вода в песок: не вспоминают, не издают. Вот Эмма Мошковская — вечно играющий поэт, настоящая находка дошкольной литературы. Ее полная каламбуров и неожиданных поворотов поэзия издается сейчас очень редко. Они почти забыты, и, кажется, чего мне-то их вспоминать? Ведь это конкуренты, а позиций для издания книг, ой, маловато. Но и моим книгам без них тоскливо.

В детскую литературу я пришел чуть позже Цыферова и Мошковской, они как раз и поддерживали меня, хлопали дружески по плечу. Хочу вспомнить еще двух поэтов, которые мне очень помогли. Я не критик, не исследователь и рассказывать о чем-то могу, исходя только из своего опыта. Так вот — Игорь Холин и Генрих Сапгир, в то время совершенно неофициальные поэты, да и в нынешнее что-то не видно их огромных публикаций. Я был тогда только художник, живописец, мне негде было работать, и они подобрали меня на улице, пригласили в свою поэтическую мастерскую. Да, существовала такая на Абельмановке, где по средам собирались художники и поэты, кого-кого я только там не встречал… Сапгир, и Холин, и многие из их гостей в те годы и помыслить не могли о возможности издать свои «взрослые» стихи и обратились вдруг разом к детской литературе. Так появился новый, неожиданный приток свежих сил в литературу для маленьких, талантливый приток, мощный — на волне 60-х годов, вернее, на ее откате. Сапгир внезапно — как взрыв! — написал тридцать — сорок первоклассных стихов для детей. Они были изданы, но потом судьба «взрослого» поэта отразилась на судьбе и этих стихов. Сапгира стали понемногу отовсюду вычеркивать. Он отошел от детской литературы.

Писатели, так сказать, «отката волны» жили, конечно, нелегко. Многие «уходили в песок», не сражаясь. Был и у меня такой момент, когда книги стали полузапрещены, а новые издания остановлены вовсе. К счастью, «запретители» совершили ошибку, вместе со мной решили закрыть и Э. Успенского. Надо было, конечно, запрещать нас поодиночке. Эту ошибку они исправили потом (Олег Григорьев), а мы сумели объединиться в самозащите, и кое-кто поддержал нас (М. Прилежаева, Я. Аким, С. Михалков, Г. Пешеходова, А. Алексин). Однако защитились мы с Э. Успенским не окончательно, а только лишь выстояли в тот момент, отбили по одной книжке. Но не больше. Каждая изданная моими друзьями книга — это сражение. Равнодушие — вот, что мы знали на протяжении многих лет. И не думайте, ради бога, что сейчас все улучшилось, хотя есть и надежды. Такие надежды вселяет, например, новое руководство издательства «Детская литература».

И все-таки я, наверно, художник из «периода застоя». В это время написал главные свои вещи и, естественно, полагал, что они кому-то нужны именно в этот час. Такая мысль удерживала от опрометчивых поступков.

— Ты бывал на Западе и не остался там? Идиот! — говорил мне один старый знакомый.

— Пойми, мои книги нужны нашим детям сейчас, — запинаясь, пояснял я и жил этой идеей много лет.

А ведь можно сказать и так: наш расцвет канул в период «застоя». Обогревающее душу художника слово «вечность» не всегда подвластно разуму советского литератора.

Мысль о том, что ты сейчас напишешь некую вещь, а уж потом, когда позволят, — настоящую, весьма и весьма пагубна. Писателей такого рода знаю, удивлялся их неразумности, только сейчас понял, что они неталантливы. Перестройка — новый период, на который как раз, кажется, можно работать, но если ты был честен, ты вроде бы уже работал, чего тут меняться?

Себя я убеждаю: оставайся самим собой, оставайся, каким был, и не надейся сорвать особый куш с нового периода, «не рви когтей».

О чем должен думать писатель, который сегодня начинает работать для детей? О читателе? Или о периоде, в котором живет? По-моему, он должен думать о себе — не в смысле денег и успеха, о себе в литературе.

Каждое слово, высказанное для детей и напечатанное