Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы [Петр Лукич Проскурин] (fb2) читать постранично

Проскурин П. Л.　 Собрание сочинений в 5-ти томах: Том 1

В. Чалмаев СОТВОРЕНИЕ СУДЬБЫ

.. Дай мне до самого конца,

Единоборствуя с собою,

Остаться с факелом гонца,

Горящим над кромешной мглою.

Петр Проскурин. «Зов вершин»

…Обостренное любопытство к житейской биографии художника, к происшествиям личной жизни — не лучшее, вероятно, достижение литературного обихода наших дней. Иных поэтов это преувеличенное внимание публики к канве личной жизни заставляет создавать нарочито наглядные и «зрелищные» эпизоды биографии. Все так «занятно», так «нетрадиционно»!.. И уже как бы не «позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех»! А самых сложных, углубленных в социально-философскую проблематику эпохи, художников поверхностное и дурное любопытство ставит даже в неловкое положение — им «нечем» насытить его! «Хожу, курю и думаю», — сказал как-то о своей, «неинтересной» повседневной жизни Андрей Платонов.

Бесконечное пространство жизни, освоенной философско-исторической мыслью, преображенной в особый художественный мир, поглощает у настоящего художника всякие житейски-биографические подробности. Сотни раз «расщепляя» свой духовный опыт для создания разноплановых характеров, такой художник как будто забывает о том, чтобы запечатлеть себя, свой частный быт. Само время, бросая яркий свет на страницы книг романиста, оставляет в тени человеческое лицо писателя. И он нередко ощущает, как И. А. Бунин, что у него «нет чувства своего начала и конца» («Жизнь Арсеньева»).

Художественный мир, созданный лауреатом Государственных премий РСФСР и СССР Петром Проскуриным известной серией эпических романов, которую открывают романы «Горькие травы» (1964) и «Исход» (1966) и, как высшее достижение, завершают «Судьба» (1973) и «Имя твое» (1977), — это своеобразная, по-своему ограниченная и в чем-то увеличенная модель реальных судеб родной для писателя Брянщины. Этот художественный мир, включающий философски осмысленные события 30-х годов — коллективизацию, создание социалистической индустрии, события Великой Отечественной войны и, наконец, послевоенный атомный рывок страны, завоевание космоса — особая, вечно формирующаяся «галактика».

А где же сам автор? Как же отыскать героев, позволяющих увидеть не просто страничку биографии художника, а «завязь» его весьма сложного писательского характера?

Всматриваясь в обширнейшее, многофигурное полотно монументальных романов Петра Проскурина, его повестей и новелл, таких героев отыскиваешь с немалым трудом. Но найдя их, не просто ступаешь на тропинки детства и юности художника. Становятся очевидны истоки эпического мышления писателя, истоки народности и гражданственности его таланта.

«Родом из войны»… Так можно сказать о Петре Проскурине. И не просто из войны, а войны, прошедшей через его родную Брянщину, через его детство и юность. И с одной пространственно-временной точки на карте войны и началась самая важная страница его жизни.

…Летом 1943 года брянская земля, освобожденная от фашистских полчищ, являла собой картину небывалого разорения, о многом говорившую человеческому разуму и чувству. Развалины древних русских городов с проржавевшими, погнутыми балками, грудами дымящегося кирпича… Трепет, скрежет клочьев рваной жести по обнаженной балке, груде камня, другому куску проржавевшей жести был странной пугающей «музыкой» в ночной тьме… Пепелища безлюдных деревень — пепел был уже спрессован, прибит как пленка к земле дождями и ветром еще в 1941–1942 годах… Воронки и рвы в полях, вымахавший в рост человека бурьян на обочинах дорог…

Печальные приметы хрупкого человеческого жилья — темная яма погреба в кольце крапивы, груда кирпича и неестественно высокая оголенная печь, сиротливая стайка задичавших яблонь — они говорили о страданиях, о глубоких ранах самой земли. Война, как заметил А. Т. Твардовский, побывавший в том же 1943 году на соседней смоленской земле, «обживает и преображает на свой лад любую местность», вносит нивелирующее, скорбное однообразие разрушения в любой край. Здесь, на Брянщине, это удручающее однообразие запустения было особенно тяжким.

Но, пожалуй, именно здесь, у кромки Брянских лесов, в их раскаленном священной ненавистью пространстве впервые после освобождения открылось взору и нечто иное, говорившее о бушевавшем долгие месяцы сражении… Груды битой фашистской техники, ржавевшей уже с осени 1941 года, — на лесных дорогах. Обломки орудий, смятые грузовики, снарядные ящики — в кюветах шоссе. Локомотивы и остовы вагонов, выброшенные, казалось, вулканическим взрывом, — у мостов и насыпей железных дорог. Колючая проволока, сдернутая с кольев, спутавшаяся в комки. Темные громады разбитых танков, придавившие невысокие холмы, источавшие