Возвращение [Евгений Александрович Зиборов] (fb2) читать постранично

Возвращение

К рассвету они наткнулись на старый, покрытый бурым еловым лапником шалаш и заползли в него. Вдали, невидимое за ершистым массивом леса, гудело моторами шоссе, доносились гулкие залпы – немецкие дальнобойные батареи вели неспешный методический огонь. На белёсых облаках трепетали розоватые отсветы, постепенно они бледнели и вскоре исчезли – рассвет затмил их.

Жезлов лежал ничком, глядя сквозь просветы лапника. Его сосед – невысокий, смуглолицый с тёмной щеточкой усов солдат в новенькой, выпачканной землёй шинели, настороженно прислушивался.

- Нет, ты скажи, вот мы попали, а? Это же надо! - солдат крутил головой и повторял вновь: - Вот попали, так попали. Фу, чёрт! - Он ещё не остыл от того, что с ними случилось ночью, и сейчас отводил душу.

Жезлов молчал. Ноги его горели - мокрые портянки во время блуждания сбились и натёрли ступни. Он шевелил пальцами и думал о том, что его спутник прав: они действительно попали, и очень глупо, тогда, когда уже всё было сделано, и они возвращались к линии фронта. А виноват Пашков, старший группы. Это он, торопясь, повёл разведчиков напрямик через шоссе. Конечно, так вдвое сокращалось расстояние, но... Впрочем, что теперь об этом говорить? И Пашков, и еще пятеро бойцов остались там, у обочины, простроченные немецкими пулями. И только они двое успели прорваться через шоссе и укрыться в лесной чаще. Они шли всю ночь по студёной болотной воде, обходя немецкие посты.

Солдат, наконец, успокоился. Он снял с пояса фляжку, отвернул пробку, понюхал и сказал:

- Натуральный! Трофей у фрица снял. Давай, сержант, по глотку. - Солдат сделал большой глоток, и кадык на его жилистой шее дёрнулся. - Причащайся! Фу! - Солдат с шумом выдохнул воздух и зажмурился.

Жезлов взял флягу и удивился — она оказалась почти полной. Запах спирта-сырца защекотал ноздри. Жезлов нюхнул и отрицательно покачал головой.

- Не время! Уснём. Он, проклятый, после такой ночи на обе лопатки уложит.

Солдат неодобрительно хмыкнул, но согласился:

- Ну, ежели так. Однако я еще мало-мало.

Жезлов смотрел на его крупный кадык, на полное, с резкими чертами, из тех, что нравятся женщинам, лицо, и подумал: а ведь любит выпить мужик И вспомнил, что вовсе почти не знает этого живого как ртуть человека - ни имени, ни фамилии. Впрочем, это не так важно. Главное - солдат он правильный и стреляет без промаха. Не будь его - лежать бы сейчас Жезлову у обочины шоссе. - А здорово ты пулемётчика срезал, - одобрительно сказал Жезлов. - Он, паразит, из куста как дал. Я успел только повернуться.

Ефрейтор оживился. По лицу пошли красные пятна - видимо, спирт уже зашумел в крови.

- Я за ним, гадом, следил: сначала тень увидел, а как он высунулся с ручным пулемётом, так и на мушку взял. Пятнадцатый по счету! - Ефрейтор негромко засмеялся. - Я, брат, считаю, когда вот так, один на один.

Жезлов кивнул. Что ж, и у него, Жезлова, тоже есть личный счет. Правда, не мертвяков, а живых, тех, кого он когда-либо волок с кляпом во рту. Жезлов машинально пощупал свою грудь - там, под гимнастёркой, лежали карта и пачка немецких документов. Что ж, не зря легли у шоссе его товарищи. Дело сделано, теперь осталось немного - скоротать этот тревожный, пахнущий сыростью осенний день и ночью выйти у реке. Там, в наших траншеях, уже заждались.

Однако благодушествовать не время. Сейчас они ещё в немецком тылу. И хоть вокруг один лес, надо быть начеку.

- А у меня здорово получилось, - ефрейтор сверкнул белыми зубами. - Вообще, у меня всё невзначай получается. Ведь я позавчера только из госпиталя. Попал прямо с корабля на бал. И сегодня влипли. И в госпиталь-то невзначай определился. Ранение-то плёвое было. По знакомству врачиха из санбата устроила. - Ефрейтор опять ухмыльнулся, вновь засветились его ровные белые зубы. Видимо, воспоминание о врачихе было приятным, потому что ефрейтор сощурился, и глаза его масляно заблестели.

Жезлов повернулся набок - пусть поболтает, по крайней мере не уснёт, да и надо же убить время.

Ефрейтор поудобнее приладил автомат и, смачно зевнув, продолжал:

- В общем, бабец - что струч сладкого перца. Пяток годков скинуть - была бы экстра-класс. Да. Белье шелковое, сама - молоко. - Ефрейтор зажмурился.

Жезлов мотнул головой. Странно, нелепо звучали эти слова среди шума мрачного, мокрого леса, где пряталась тревога. И все-таки, несмотря на то, что здесь была не знакомая солдатская землянка, а всего лишь чужой дырявый шалаш, и где-то в двух-трёх километрах на огромных дизельных грузовиках катили гитлеровцы, Жезлов внимательно вслушивался в журчавший ручейком голос ефрейтора. И по мере того, как тот, не смущаясь, рассказывал пикантные подробности, Жезлов, всё более поражаясь, с каким-то удивлением смотрел на собеседника. «Ну и хабло! - мысленно заключил он. - Ему бы экспертом в борделе быть».

Жезлов