Не отпускай любовь (сборник) [Джессика Бейли] (fb2) читать онлайн

Джессика Бейли Не отпускай любовь

Не отпускай любовь

ГЛАВА 1

Не следовало засиживаться на работе так поздно… Глория поняла это сразу, как только выглянула из офиса в длинный, слабо освещенный коридор. Похоже, во всем огромном здании не осталось ни единой живой души. Пугающую тишину не нарушал даже шум автомобилей. Оно и понятно, ведь здание находилось в глубине просторного двора-колодца, и, чтобы оказаться на улице, нужно было сначала пересечь этот мрачный двор.

Вернувшись в офис, Глория торопливо натянула плащ, набросила на плечо сумочку и снова вышла в коридор. Затем вставила в замочную скважину ключ и осторожно, стараясь не шуметь, повернула его в нужную сторону. Однако ключ не повернулся. Вторая и третья попытка замкнуть комнату остались столь же безуспешными.

— Проклятье! — в сильнейшей досаде выругалась Глория. — Так я и знала, что что-нибудь случится!

Вспомнив своего шефа, Глория в очередной раз помянула его недобрым словом. Она уже не раз говорила ему о необходимости сменить замок, но тот, как всегда, закрутился с делами и напрочь забыл о ее просьбе. И вот теперь, в глухую полночь, она мучалась с ненавистным замком вместо того, чтобы торопиться на метро.

— Ну, и что же мне теперь делать? — невесело спросила себя Глория. — Нет, в самом деле, не ночевать же здесь?

Мысль о том, чтобы провести в пустом здании целую ночь, вызвала у нее приступ панического испуга. Нет, конечно, у нее было полно работы, а в нижнем ящике письменного стола находился изрядный запас кофе, с которым вполне успешно можно было продержаться до утра. Если бы только она не осталась здесь одна. Ну, хоть бы кто-нибудь из соседей составил ей компанию! Например, обаятельная пожилая мисс Дженнингс, главный бухгалтер фирмы «Ричардсон и сыновья». Или…

Додумать Глория не успела, ибо в это самое мгновение с противоположного конца коридора послышался приглушенный звук шагов. Шаги были медленными, словно тот, кто их издавал, не торопился покинуть здание. И какими-то… крадущимися.

Сердце Глории пропустило несколько гулких ударов. Она посмотрела на лестницу, ведущую коридор посередине, и машинально прикинула, успеет ли добежать до нее раньше, чем неизвестный полуночник. Успеет… Вернее, успела бы, если бы не этот проклятый замок!

«Успокойся, — сердито сказала себе Глория. Что ты себе навоображала? Это такой же обычный служащий, как и ты, который точно так же не успел доделать свою работу засветло. Вероятно, этот бедолага так вымотался за день, что даже не заметит тебя».

Прислонившись к двери, Глория стала ждать, пока человек дойдет до лестницы и направится вниз. Вскоре он и впрямь дошел до лестничной площадки… И, вместо того, чтобы свернуть на лестницу, двинулся дальше по коридору, прямиком к Глории.

— О, господи!

Испуганно пискнув, Глория рванула на себя дверь офиса, надеясь укрыться там и связаться по внутреннему телефону с охраной. Но не тут-то было! К неимоверному ужасу девушки, дверь оказалась заперта. Проклятый замок все-таки закрылся… А она даже не заметила, когда это произошло.

С отчаянно бьющимся сердцем Глория прижалась к двери и, приготовившись к неприятностям, повернулась лицом к незнакомцу. Ее дрожащая рука судорожно сжимала .ручку маленького складного зонтика, готовясь в любой момент обрушить это ненадежное орудие на про-

ТИЙНИКЯ.

— Добрый вечер, мисс. — Голос незнакомца, не лишенный приятности, звучал вполне дружелюбно, и Глория немного расслабилась. Но тут же снова насторожилась, вспомнив газетные истории о маньяках. — Прошу прощения, если я вас испугал. Меня зовут Джонатан Крейг, я владелец фирмы, занимающейся торговлей мелкой бытовой техникой. А вы?

— Что? Простите, не поняла…

Глория с тоской посмотрела в сторону лестницы, понимая, что ей не удастся добежать до нее раньше, чем незнакомец набросится на нее. К тому же его высокая, широкоплечая фигура безнадежно загораживала узкий коридорный проход. Вспомнив о забытом дома газовом баллончике, Глория не сдержала тяжкого вздоха. Господи, как можно быть такой легкомысленной? Да еще при такой работе…

— Я хотел спросить, как вас зовут. И чем вы вообще занимаетесь… Впрочем, я, кажется, рискую показаться навязчивым. — Джонатан приветливо улыбнулся, надеясь успокоить девушку и хотя бы немного расположить ее к себе. Нет, нет, ради бога, не подумайте, что я такой. Просто… мне показалось, что у вас возникли серьезные затруднения… с замком. Я бы мог вам помочь. Знаете, у меня имеется некоторый опыт в такого рода делах…

«Вор, — мелькнуло в голове Глории. — Профессиональный грабитель, занимающийся кражей офисной техники. Поэтому он и задержался в здании так поздно, надеясь чем-нибудь поживиться. Наверняка, у него еще и сообщники есть. Дожидаются где-нибудь внизу»…

Она пристально взглянула на мужчину. И окончательно убедилась, что никогда раньше не встречалась с ним. Его лицо было совершенно ей незнакомо.

— Так вы позволите мне взглянуть на ваш замок?

— Н-нет! — Глория бросила ключ в сумочку и поспешно отскочила назад. — Благодарю вас, сэр, но мне уже не нужна помощь. — Она натянуто рассмеялась, стараясь не поддаваться растущей панике. — Да, у меня действительно возникли небольшие затруднения с замком, но теперь уже все в порядке. Поэтому… не будете ли вы так любезны, чтобы отойти в сторону и дать мне пройти?

Вместо того чтобы выполнить ее просьбу, он шагнул ей навстречу, заставив Глорию спешно ретироваться в глубь коридора.

— Вы уверены, что. с вами все в порядке? чуть настойчивее повторил он. — По вашему виду этого не скажешь. Мне кажется, будет нелишним, если я провожу вас до дома. И, прошу вас, не нужно так бояться. — Он снова улыбнулся мягкой, успокаивающей улыбкой, которая, однако, не возымела на испуганную девушку никакого действия. — Я вовсе не маньяк и даже не ночной грабитель, как вы, не знаю почему, себе вообразили. — Он усмехнулся, слегка прищурив свои зеленые, как у кошки, глаза. — Черт возьми, вот уж не думал, что моя внешность внушает так мало до…

Договорить ему не удалось, потому что в следующий момент случилось нечто непредвиденное. Решив, что благоразумнее напасть первой, чем ожидать нападения, Глория издала некое подобие воинственного клича и с силой, двумя руками, толкнула Джонатана в грудь. А затем со всех ног бросилась к лестнице.

Не ожидавший нападения Джонатан потерял равновесие и, хотя не упал, но отлетел назад и довольно чувствительно ударился спиной о стену. Однако преследовать беглянку он не стал, только погрозил ей в след кулаком и, потирая ушибленную спину, неспешно направился к лестнице.

— Вот и помогай после этого разным обаятельным незнакомкам, — с усмешкой проворчал он.

Выбежав из здания, Глория облегченно вздохнула. И тут же почувствовала, как ее сердце наполняется гордостью. Нет, все-таки она молодец. Как ловко она отделалась от навязчивого незнакомца! Поделом ему, будет знать, как приставать к незнакомым женщинам. Даже если он вовсе не грабитель, а всего лишь добропорядочный бизнесмен, она все равно повела себя правильно. Большой город полон опасностей. Поэтому осторожность и благоразумие — прежде всего.

Весело насвистывая себе под нос, Глория направилась к арке, соединяющей двор с улицей. И вдруг почувствовала, как у нее на голове в прямом смысле слова зашевелились волосы: кто-то железной хваткой сжимал сзади ее шею.

— Сумочку, быстро! — прозвучал над ее ухом зловещий шепот. — Так, а теперь снимай кольцо, если не хочешь лишиться пальца. Быстрее, идиотка, что ты там возишься!

Стараясь не поддаваться охватившему ее ужасу, Глория лихорадочно стаскивала с пальца старинный перстень с массивным сапфиром. В ее голове было пусто, глаза застилало от катившихся по щекам слез. Подарок покойной бабушки… Какая же она все-таки дура, что надевала его на эту проклятую работу!

— Пожалуйста, прошу вас, оставьте мне перстень, — пробормотала она непослушными от волнения губами. — Берите, что угодно, только…

— Заткнись!

Глория вдруг ощутила такой сильный удар по голове, что у нее зашумело в ушах. Медленно оседая вдоль стены, она увидела, как грабитель и это был отнюдь не тот высокий незнакомец, который напугал ее в здании — спешно удаляется в противоположном от нее направлении. Унося с собой месячную зарплату Глории и столь дорогую для нее семейную реликвию…

— Помогите!! — закричала ©на, собрав последние силы. — Держите вора, на помощь, кто-нибудь!!

В следующую минуту Глории показалось, что она сидит в своей квартире перед телевизором и смотрит какой-то разудалый боевик. Все произошло так стремительно, что она даже не успела о чем-то подумать. Двери здания, где находился ее офис, вдруг распахнулись, и Джонатан Крейг, молниеносно соскочив с крыльца, бросился к убегающему грабителю. Мгновение спустя грабитель уже лежал на земле, раскинув руки, а Джонатан, как ни в чем ни бывало, с улыбкой, неспешным шагом направлялся к Глории.

— Ну, мисс отважная недотрога, допрыгались? — осведомился он с оттенком ласковой иронии. — Впредь будете знать, как отказываться от помощи порядочных людей. Ладно, возвращаю вам вашу собственность. — Он с галантным поклоном протянул Глории сумочку. Проверьте, все ли на месте?

Глория торопливо обшарила сумочку.

— Перстень… Он забрал у меня золотой перстень с сапфиром.

— Минутку…

Джонатан направился к грабителю, который все еще лежал на земле и только-только начинал приходить в чувство. Пошарив по карманам незадачливого воришки, Джонатан отыскал перстень и вернулся к Глории.

— Теперь все в порядке?

Глория нерешительно взглянула на грабителя, раздумывая насчет вызова полиции. Словно прочитав ее мысли, тот внезапно поднялся, вскочил на ноги и довольно шибко почесал прочь. Глубоко вздохнув, Глория перевела взгляд на Джонатана, застывшего перед ней с выжидательным выражением лица.

— Наверное, я должна извиниться перед вами за свое недавнее поведение, — промолвила она с несколько неловкой улыбкой. — Теперь, при здравом размышлении, я нахожу, что вела себя довольно глупо. Но, знаете, когда находишься один в совершенно пустом здании, да еще в такой час, любой незнакомец покажется подозрительным.

— Особенно, если он так настойчиво хочет помочь вам с замком, да?

Джонатан рассмеялся, и Глория почувствовала, что краснеет. И как только она могла принять его за грабителя — такого любезного, обаятельного мужчину, да притом одетого в дорогой безупречно сшитый костюм? Поборов смущение, Глория внимательно посмотрела на Джонатана. И почувствовала, как заколотилось сердечко. Да уж, Джонатан Крейг выглядел что надо. Высокий, широкоплечий, подтянутый. Его пронзительные, зеленовато-серые глаза так и излучали дружелюбие, уверенность в себе и надежность. Глаза человека, который крепко стоит на ногах и твердо знает, что ему нужно от этой жизни… Полная противоположность ей самой!

— Полагаю, мне следует подбросить вас до дома.

— Чт-то? — Неожиданное предложение Джонатана застало Глорию врасплох. — Нет, нет, тут же спохватилась она. — Благодарю вас, но это совершенно излишне. Я уже в полном порядке и прекрасно могу доехать домой одна. Тем более что станция метро находится совсем рядом с моим домом.

— Не думаю, что это правильное решение, возразил Джонатан, слегка нахмурив брови. — Я же видел, как этот мерзавец ударил вас. И, хотя сейчас вы твердо стоите на ногах, неизвестно, что может случиться по дороге. Не волнуйтесь, — он осторожно коснулся ладонью ее-плеча, — я вовсе не собираюсь напрашиваться к вам в гости. Только провожу до двери и уйду. Обещаю.

Он улыбнулся мягкой обворожительной улыбкой, и Глория, наконец, сдалась.

— Ну, хорошо, — сказала она, расправляя затекшие плечи. — Едем.

Автомобиль Джонатана — элегантный темно-синий «Мерседес» — был припаркован неподалеку. Глория чувствовала себя настолько уставшей, что даже не заметила, как Джонатан завел машину.

— Вам придется показывать мне дорогу, — сказал Джонатан, выруливая на проезжую часть.

Глория вздрогнула, затем быстро выпрямила спину и кивнула.

— За углом налево, потом прямо четыре квартала и направо.

«Нельзя спать, когда едешь в машине с малознакомым человеком, — напомнила она себе. Даже если он защитил тебя от ограбления».

«До чего же она осторожна, — подумал Джонатан, украдкой взглянув на девушку. — Но почему? Что же такое могло с ней случиться?» И тут же дал себе слово непременно докопаться до истины.

Глория жила на западной окраине Лондона. Дом, где она снимала квартиру, был далеко не новым. По правде говоря, просто старым, но Глория была в хороших отношениях с домохозяйкой, и целый этаж находился в ее распоряжении. Целый этаж — это одна приличная комната и ванная. Вид из узких окон ее мансарды нельзя было назвать живописным — здания офисов. Но если посмотреть из окна ванной, то можно было увидеть мост через Темзу. Глории нравился этот вид. Мост внушал ей чувство постоянства, прочности. И эта красота принадлежала ей одной. Скоро, однако, она собиралась переехать в другой дом, и одна мысль об этом приводила ее в восторг. Ей придется потуже затянуть пояс, но новая квартира того стоила. Правда, пока это всего лишь грязное, пыльное и абсолютно нежилое помещение, но уж Глория постарается превратить его в уютное гнездышко.

Джонатан остановил машину перед большим трехэтажным домом, на который ему указала Глория. На крыше дома было две кирпичных трубы. Два покосившихся балкона крепились ко второму этажу. С правой стороны — проржавевшая пожарная лестница. Краска на стенах вздулась и кое-где висела лохмотьями. Водосточный желоб свободно раскачивался, ритмично поскрипывая.

«Не слишком уютное жилище», — подумал Джонатан, ощутив при этом прилив неожиданного сочувствия к своей спутнице.

— Не провожайте меня, пожалуйста, — попросила Глория. — Мои соседи спят, и мне не хотелось бы их разбудить. — Она протянула Джонатану руку. — Спасибо вам за все. Вы были очень добры.

— Не стоит благодарности. А, впрочем, если вы действительно чувствуете себя обязанной мне, — Джонатан немного помедлил, не отводя взгляда от лица девушки, — тогда, может быть, вы, наконец, перестанете играть роль таинственной незнакомки и назовете мне свое имя?

— Боже мой, — смущенно проговорила Глория, — как это не вежливо с моей стороны… Меня зовут Глория. Глория Стенли.

— Глория Стенли, — повторил Джонатан, как бы взвешивая эти два слова. — Красивое имя. Я где-то читал, что на итальянском языке слово «глория» означает «блеск, сияние драгоценных камней». Вы знаете об этом, Глория?

— Да, я тоже слышала, — она слегка улыбнулась.

— А еще я читал, что имя, данное человеку при рождении, накладывает на него определенный отпечаток.

— Ко мне это не относится, — непроизвольно вырвалось у Глории. И она тут же густо покраснела. Слава богу, в машине был полумрак, и Джонатан Крейг не мог этого заметить.

— По-моему, вы недооцениваете себя, — мягко произнес Джонатан. И, неожиданно переменив тему, спросил: — Насколько я понимаю, вы живете в наемной квартире? Ну, а сами вы откуда?

— Из Ливерпуля, — машинально ответила Глория. — И все время там жила, не считая последних двух лет, когда обстоятельства заставили меня… — Опомнившись, она бросила на Джонатана сердитый взгляд и замолчала.

Джонатан сдержанно вздохнул. Ему ужасно хотелось узнать что-нибудь про эту женщину, но та замолчала так внезапно, будто ей грозило выдать государственную тайну.

— Кажется, вы жалеете, что сказали мне об этом. Почему?

— Я… я просто не люблю говорить о себе, мистер Крейг.

— Джонатан. Зовите меня так. Мне тогда проще разговаривать.

— Хорошо.

Он отметил, что она не предложила ему называть ее Глорией. Однако стоило попробовать.

— Так, значит, вы не любите рассказывать о своей жизни? Хорошо. А я обожаю рассказывать о своей. Заключим договор: я буду говорить, а вы — слушать. По рукам?

Глория улыбнулась, почувствовав, как ее страх и настороженность постепенно отступают. Она вдруг осознала, как ей становится жарко. Почему этот мужчина так на нее действует? Он грозил нарушить размеренность и обыденность ее жизни. И именно поэтому он был опасен для нее. Его доброта и внимание были губительны для нее. Ей вдруг нестерпимо захотелось заплакать… Но это было недопустимо. Она не должна сдаваться, иначе ей не выдержать. Возможно, если бы у нее хватило смелости остаться в Ливерпуле, то сейчас ей не пришлось бы прятаться от людей. Но она тогда была так сильно потрясена всем происшедшим…

Наблюдая за Глорией, Джонатан вдруг подумал о том, насколько она беззащитна. Такая напряженная, неуверенная в себе… Он с трудом сдерживался, чтобы не взять ее на руки и не покачать, как маленького ребенка. Его рука непроизвольно потянулась к ее лицу, и он погладил ее по щеке.

— О, боже мой, что вы делаете? Перестаньте! Глория была ошеломлена тем, как приятно ей ощущать руку Джонатана на своем плече. В течение последних двух лет она не общалась с мужчинами, поэтому близость Джонатана вызвала у нее даже больший шок, чем недавнее нападение грабителя.

— Поужинаете со мной завтра вечером?

— Что?! — Она смотрела на него так, как будто мир перевернулся с ног на голову.

— Не смотрите на меня так. — Джонатан успокаивающе улыбнулся. — Это совершенно приличное предложение. Ужин. В хорошем ресторане. Вам же все равно надо будет где-то поесть после работы. И работать вы заканчиваете поздно. Мы поужинаем, а потом я снова отвезу вас домой.

Глория сделала глубокий вдох, а затем медленно выдохнула. Она почувствовала легкое головокружение.

— Ну, хорошо. Я согласна.

Лишь сейчас Джонатан понял, что ждал ее ответа, затаив дыхание.

— Отлично. Так как по нашему взаимному согласию, я должен говорить, а вы — слушать, то я рассчитываю, что вы будете ловить каждое мое слово.

Глория засмеялась, , и Джонатану отметил, что ему нравится ее смех. Он вдруг поймал себя на мысли, что в этой женщине ему нравится буквально все. Она как-то странно на него действует, привлекая своей загадочностью, возбуждая и одновременно вызывая чувство сострадания.

Слишком большое место в жизни Джонатана Крейга занимал бизнес, и для серьезных отношений, для настоящей любви просто не оставалось ни времени, ни сил. Конечно, у него были женщины, и довольно много. С некоторыми он встречался долго. Однако он никогда не давал им никаких обещаний, предпочитая тот тип женщин, которых устраивало подобное положение вещей. Но эта рыжеволосая женщина с пронзительными и грустными голубыми глазами почему-то затронула его сердце сильнее, чем другие. Но хорошо это или плохо? И, главное, к чему это может привести?

— С нетерпением буду ждать каждой жемчужины вашего рассказа, — насмешливый голос Глории вернул Джонатана к действительности.

— Отлично. Так, дайте подумать… Я мог бы начать прямо сейчас. Во-первых, у нас с партнером собственное дело, поэтому я могу себе позволить угостить вас на ужин гамбургером и кофе.

— Это приятная новость.

— Но я, скорее всего, попрошу вас заплатить чаевые.

— Да, я должна была догадаться. Джонатан, оказывается, такой забавный. И очень красивый. У него четкие, как бы отлитые из бронзы черты лица. Вообще, он весь казался высеченным из камня, и все же у него имелся нерастраченный запас нежности. И Глория это чувствовала.

«Она ожила, — с приятным удивлением подумал Джонатан. — Ее глаза прямо искрятся юмором».

Глория снова засмеялась, но внезапно этот счастливый смех затих. На ее лицо легла тень, как будто кто-то опустил штору. Кто обидел ее и сделал смех грехом? Ведь она так молода…

Джонатан проводил девушку до дверей дома.

— Возможно, я увижу вас завтра на работе. Если нет — приеду сюда ровно в семь. Вас устроит?

Глория кивнула. Она наблюдала, как Джонатан спускается по ступенькам и садится в машину. Когда автомобиль отъезжал, он помахал ей рукой, и она помахала ему в ответ.

Все время, пока Глория была дома, ее преследовала мысль о Джонатане: когда она принимала душ, занималась стиркой, ужинала. И даже, когда она ложилась спать, перед ней стояло его улыбающееся лицо.

«Джонатан Крейг может нарушить мое душевное равновесие, — думала она, — потому что он, как и все мужчины, непредсказуем».

За его красивой внешностью может скрываться сам дьявол. Если это так, то он был превосходным актером. Глория никогда не встречала мужчину, похожего на Джонатана: ни в Ливерпуле, ни во время путешествий со своим отцом. А у себя дома она была слишком поглощена учебой и работой в магазине, поэтому у нее не было ничего серьезного с молодыми людьми, кроме быстро проходивших увлечений. Учеба в школе, магазин — все это было миллион лет назад. А ее отец казался ей плодом ее собственного воображения…

Вздрогнув, Глория крепко закрыла глаза и постаралась сделать то же самое со своей памятью. Боль составляла большую часть ее прошлого, и Глория привыкла прятать ее в самый дальний уголок своих воспоминаний. Ее работа, ее новый дом — вот о чем надо постоянно думать. Накрывшись с головой одеялом, она помолилась: «Господи, дай мне силы не думать о прошлом. Или об этом супермене. Недопустимо, непозволительно, чтобы этот человек вошел в мою жизнь, стал для меня чем-то важным». Наконец, усталость победила беспокойные мысли, и Глория заснула.

ГЛАВА 2

Собираясь утром на работу, Глория не переставала ругать себя за опрометчивое поведение. Что заставило ее принять приглашение Джонатана поужинать? Полное умопомешательство — вот что.

В течение дня Глория несколько раз выходила из офиса в коридор, но так и не увидела Джонатана. Поэтому вечером, приехав домой, она стала надеяться, что он не позвонит ей. В шесть часов она приняла душ, пытаясь успокоить громко бьющееся сердце. «Прекрати сейчас же, — приказала она себе. — Ты просто идешь. От этого не умирают». «Да неужели?

— Ее внутренний голос выдвигал свои аргументы. — Разве ты хоть немного знаешь этого человека? Может, это маньяк-убийца». «Ерунда. Он рисковал ради меня жизнью. Это достаточная рекомендация». «Идиотка!»

В 18.59 Глория решила, что Джонатан передумал. Она еще не знала, обрадовало ее это или огорчило. Она надела свой лучший наряд, один из тех, что носила еще в Ливерпуле. Это был неподвластный моде и времени шерстяной костюм Шанель цвета пармских фиалок. В уши она вдела сережки с жемчугом. Волосы заколола на затылке. Она выглядела строго и просто, по-деловому. Именно такой Глория и хотела выглядеть в глазах Джонатана.

Когда в 19.01 в ее квартире раздался звонок, она подскочила от неожиданности. Нажав кнопку переговорного устройства, она с трудом заставила голос не дрожать:

— Джонатан? Да, я сейчас спускаюсь.

— Жду.

Глория замкнула дверь и положила ключ в свою черную сумочку. Сумочка была из натуральной кожи и почти идеально подходила к ее черным кожаным туфлям на высоком каблуке. Они были очень старые, но удобные, и потом, она ведь начистила их до блеска. Набросив на плечи светло-серый плащ, Глория начала спускаться по лестнице. На площадке первого этажа, опираясь о стойку перил, стоял Джонатан.

— Я подумал, что встречу вас на полпути и провожу до входной двери.

Глория засмеялась, и ее напряженность куда-то улетучилась.

— Спасибо.

— Кто-нибудь говорил вам, что вы очень вежливы?

— Да, вы, например.

Джонатан тоже засмеялся, запрокинув голову назад, и Глория не смогла удержать улыбки. Когда его рука легла Глории на талию — он помогал ей сесть в машину, — ее сердце бешено забилось. «Это же глупо», — тут же подумала она. Она ведет себя так, как будто это было ее первое свидание.

Оказавшись в машине, Глория почувствовала себя отгороженной от всего мира. Когда Джонатан сел за руль и захлопнул дверцу, ей показалось, что количество кислорода в машине уменьшилось вдвое. Мотор взревел. Джонатан посмотрел на Глорию и улыбнулся.

— Надеюсь, мы проведем приятный вечер.

Она кивнула и посмотрела в окно. Джонатан нажал на кнопку, и в машине зазвучала музыка, наполняя салон пульсирующим танцевальным ритмом.

— Я думаю, вам понравится в «Орфее». Там хорошо готовят.

— Я слышала об этом ресторане. Гамбургеры там подают с луком.

Он удивленно посмотрел на нее и рассмеялся.

— Почему вы скрываете свое чувство юмора, Глория? Мне нравятся ваши шутки.

Он обнаружил кое-что еще: ее близкое присутствие в машине возбуждало его. Джонатан даже почувствовал легкую досаду на Глорию за то, что она обладала такой властью над ним, не прилагая к этому ни малейших усилий.

Глория не замечала настойчивых и любопытных взглядов, которые бросал на нее Джонатан. Она размышляла о том, что он сказал о ее чувстве юмора. Глория никогда не пыталась маскировать свое чувство юмора. Ей всегда нравилось находить скрытый смысл вещей, а не то, что лежало на поверхности. Но добровольная изоляция притупила ее остроумие. Что было в Джонатане такого, что заставило оживать ее спрятанные так глубоко эмоции?

— Иногда я говорю просто невероятные вещи, — с улыбкой призналась она.

— Не хотите сказать мне, почему?

— Нет.

Джонатан пожал плечами.

— Ладно. В конце концов, по нашему обоюдному соглашению, это я должен говорить, а вы — слушать.

— Вот именно.

Он снова удивил ее своей тактичностью. Весь недолгий путь они проехали молча.

«Орфей» находился на первом этаже жилого дома, выглядевшего так, точно его построили еще при основании Лондона.

— Вам нравится? — спросил Джонатан, останавливая машину. Он повернулся к Глории, одновременно следя за приближавшимся к их машине лакеем.

— Да, красиво.

Глория снова была напряжена. Джонатан понял это потому, как она сжала руки. Он взял ее левую руку в свою и крепко пожал, надеясь успокоить.

— Лакей выглядит серьезным парнем. Уверен, мы спокойно здесь отдохнем. А если к нам кто-нибудь пристанет, вы бьете ниже пояса, а я сделаю все остальное. Думаю, в экстренных ситуациях мы сможем составить отличную команду.

— Вы сумасшедший!

— Я боялся, что вы не заметите, но мы действительно прекрасная пара.

— Неужели?

— Да. Идем?

Джонатан вышел из машины и, опередив лакея, помог Глории.

— Вы готовы?

Она была очень бледной. «Чего она так боится?» — с беспокойством подумал Джонатан. Кто и когда причинил ей боль и страдание, о .котором она не может забыть?

— Ваш билет, сэр.

Джонатан свирепо глянул на лакея.

— Убийственные взгляды — ваша специальность? — сухо осведомилась Глория.

— Нет, но я подумываю о повышении квалификации.

Когда она улыбнулась, он чуть не споткнулся, а его сердце готово было выскочить из груди.

— Мне тут пришла в голову одна мысль, сказал он небрежно, стараясь заставить свое сердце снова биться нормально. — Вы знаете, что вы красавица?

На лице Глории появилось встревоженное выражение. Заметив это, Джонатан слегка обнял ее за плечи.

— Уверяю вас, это комплимент, а не оскорбление. — И, чтобы отвлечь ее внимание, он добавил: — Глория, я уже бывал в этом месте. Здесь так хорошо готовят, что я не могу устоять против искушения.

Усевшись за столик, Глория оглянулась вокруг. Ей понравилось выбранное Джонатаном место: у нее создалось впечатление уединенности; Глория могла видеть всех присутствующих, но сама была укрыта от любопытных взглядов.

— Вы всегда требуете самый лучший столик? Джонатан пожал плечами, довольный, что ей понравился его выбор.

— Только когда ужинаю с самой красивой женщиной города.

Улыбка Глории исчезла.

— Я действительно так считаю, — серьезно повторил Джонатан.

Она недоверчиво посмотрела на него, но потом поняла, что он говорит то, что думает. Это заставило ее почувствовать свою привычную неуверенность. Ее щеки залил румянец.

«Черт возьми, она должна была ожидать таких комплиментов, а не ставить их под сомнение», — с легкой досадой подумал Джонатан.

— Вы всегда говорите то, что думаете, — с легкой иронией промолвила Глория. — Из вас получился бы прекрасный дипломат. Войны объявлялись бы через день.

Джонатан рассмеялся.

— Леди, вы клевещете на меня.

— Нет, просто говорю, что думаю.

Они стали изучать меню. Когда официант принял их заказ, Джонатан в очередной раз удивил Глорию, встав со своего места и протянув ей руку.

— Очень приятная музыка. Давайте потанцуем.

Прежде чем сообразить, что благоразумнее было бы отказаться, Глория уже встала со своего места и шла впереди Джонатана к танцевальной площадке.

Волнующий ритм музыки будоражил кровь, и Глория особенно остро это почувствовала, когда Джонатан положил руку на ее талию. Глория уже успела позабыть то время, когда она любила танцевать. Но с Джонатаном у нее все получалось легко и красиво. Это было волшебное ощущение, и если даже она никогда уже не испытает ничего подобного, сейчас была сказка наяву.

Джонатан, в свою очередь, тоже был потрясен тем, что чувствовал в данный момент: желание обладать сопровождалось сильнейшей потребностью уберечь от всех. бед эту удивительную женщину.

Только когда взгляды счастливой пары случайно остановились на их столике, и они увидели официанта, колдовавшего над ним, Джонатан и Глория словно очнулись от приятного сна и, вспомнив, где они находятся, прервали танец и направились к своим местам.

Глория ощущала, как бешено колотится ее сердце. Этот стук отдавался в голове сотней вспыхнувших искорок. Постоянно испытываемое ею чувство грозящей опасности абсолютно исчезло. Она была счастлива с Джонатаном Крейгом! Ей хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался.

Джонатан всегда был способен контролировать свои чувства к женщинам. Он умел, оставаясь абсолютно независимым, сохранить с ними дружеские отношения. Теперь же он не мог быть таким уверенным в себе. Быть рядом с Глорией все равно, что держать в руке раскаленный уголек: ему трудно было выносить боль, и все же он не мог отпустить ее.

Помогая Глории сесть в кресло, он не удержался и поцеловал ее в щеку.

— Вы замечательно танцуете, Глория.

От ее сияющей улыбки и слов благодарности он почувствовал слабость в коленях.

Блюда были отборными: тихоокеанский лосось под необычайно вкусным соусом; к нему был подан салат из анчоусов и домашний хлеб, горячий и душистый.

Они ели очень медленно, наслаждаясь этим чудесным вечером и обществом друг друга. Глория уже полностью игнорировала свой внутренний голос, взывавший к ее благоразумию. Чувство удовлетворения, которое она сейчас испытывала, было похоже на теплую шерстяную шаль, спасавшую ее от порывов зимнего ветра.

— Когда-нибудь я возьму вас в море на своей яхте, — сказал Джонатан.

Глория кивнула, не позволяя дурным мыслям испортить ей вечер. Возможно, она никогда больше не увидит Джонатана. Благоразумие подсказывало ей избегать дальнейших встреч с ним. Но зачем думать об этом сейчас? Завтра само о себе позаботится. Глория не видела, не чувствовала и не осознавала ничего, кроме Джонатана. Они обменивались ничего не значащими фразами, но оба знали, что это не главное. Только их взгляды говорили правду о полыхающем в их сердцах огне.

Настало время уходить — слишком быстро, как показалось им обоим. Взявшись за руки, они вышли из ресторана и вдохнули прохладный, бодрящий воздух сентябрьской ночи.

— Прекрасно, — прошептал Джонатан, глядя на Глорию.

— Замечательно. — Она вспомнила, как они танцевали. — Отличное время для прогулки. Знаете, я чудесно провела вечер, — внезапно сказала она, почувствовав, что одновременно и рада, и раздосадована на себя за это признание.

— Если бы вы знали, Глория, как мне с вами хорошо.

Он потянул ее за руку, совсем чуть-чуть, так, чтобы они касались друг друга при ходьбе.

— Я бы хотел повторить этот вечер. Глория не ответила, и Джонатан мысленно обругал себя за неловкость. Он давил на нее… Джонатан уже заметил, как она застенчива и сдержанна. «Не так быстро, приятель, — сказал он себе. — Не торопи ее».

Глория глубоко вздохнула, посмотрела на него, прикусила нижнюю губу, а потом сказала:

— Я тоже.

Он резко остановился и повернул ее лицом к себе, пристально глядя ей в глаза.

Уличные фонари бросали на ее лицо серебряные блики, но Джонатан знал, что она залилась румянцем смущения под его долгим взглядом. Он громко рассмеялся, запрокинув голову назад, приподнял девушку и кружил до тех пор, пока она тоже не рассмеялась, а прохожие либо улыбались, либо смотрели на них с укоризной. Наконец он отпустил ее и крепко обнял.

— Завтра?

Она кивнула, уткнувшись головой ему в плечо.

Он отступил немного назад, чтобы видеть ее лицо.

— Я не позволю тебе передумать.

— Я не передумаю, — сказала Глория внезапно охрипшим голосом.

Когда она увидели приближающиеся к ней губы Джонатана, первым ее побуждением было отвернуться. Но вместо этого она сама притянула его голову к своей.

Поцелуй был нежным и одновременно страстным, говорил о таком сильном обоюдном желании… Кровь двигалась по сосудам Глории и Джонатана с огромной скоростью, заставляя их сердца бешено колотиться. Наступил очень важный момент, и они оба это прекрасно понимали.

Глория попыталась остановить дрожь, сотрясавшую ее тело. Она хотела быть с Джонатаном, рассказать ему, кто она, почему приехала в Лондон. И еще она отчаянно хотела, чтобы Джонатан Крейг был в этом городе рядом с ней всегда.

Джонатан почувствовал, что она дрожит.

— Тебе холодно, дорогая? Пойдем в машину? Он поцеловал ее в лоб, обнял и привлек к себе.

Он не замерз. Наоборот — ему было жарко: в его сердце словно бурлил вулкан. Глория заставляла его чувствовать себя канатоходцем, балансирующим на малоизученном, туго натянутом канате. Но он и сам хотел этого и не остановился бы перед любой высотой, только бы быть вместе с этой рыжеволосой скромницей.

Лакей подогнал машину в рекордное время, и в этот раз они оба, и Глория, и Джонатан, рассердились на него за то, что он невольно ускорил завершение их прекрасного вечера.

Через минуту они уже ехали по ночным улицам к дому Глории. Первый раз в жизни Джонатану хотелось, чтобы у машины спустилось колесо: если бы у него внезапно кончился бензин, это выглядело бы довольно подозрительно.

У Глории тоже были свои желания. Она хотела рассказать Джонатану о Ливерпуле и о том, как она росла там, среди любящих, заботливых людей, не позволявшим никаким, даже малейшим неприятностям омрачать ее жизнь. Все кончилось, когда ее мать умерла, а ее отец, который всегда был склонен к рискованным авантюрам, открыл свое дело и снова женился. Глория не забыла свою мачеху, которая стала ей второй матерью и которую она любила и уважала.

Нет, Глория не могла даже об этом думать. Мысли о прошлом ранили ее сердце, заставляя кровоточить еще не зажившую рану. Если бы только она могла поговорить об этом с Джонатаном!

— Вот мы и приехали, — мрачно сказал он, останавливая машину перед домом Глории. Джонатан вышел из машины и, обойдя ее, открыл дверцу для Глории. Он хмуро посмотрел на нее.

— Я так не хотел, чтобы этот вечер кончался! Она засмеялась.

— Ты читаешь мои мысли.

Глория затаила дыхание, когда Джонатан наклонился, чтобы взять ее за руку и вывести из машины.

Пока они шли к подъезду, его рука так и лежала у нее на плече. Потом он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Позволь мне проводить тебя наверх, чтобы я не волновался. Потом я уйду.

Глория не хотела, чтобы он уходил. Эта мысль настолько потрясла ее, что у нее задрожали руки, и она едва смогла открыть дверь. Затем она повела Джонатана наверх, постоянно ощущая его близость.

— Я присмотрела себе новую квартиру, — внезапно сказала она, почему-то нервничая. — Там не будет таких ужасных крутых лестниц.

— Я помогу тебе переехать, — тут же объявил Джонатан, радуясь от мысли, что у него появляется возможность провести наедине с ней целый день.

У двери своей квартиры Глория повернулась и посмотрела на него.

— Спасибо за все, Джонатан. Вечер был действительно прекрасным.

Она протянула ему руку, потом быстро убрала ее и протянула снова. Когда он обнял ее и нежно поцеловал, она снова оттаяла и положила руки ему на плечи.

— Спокойной ночи, — прошептала она. — Я позвоню тебе завтра.

Он улыбнулся ей на прощанье и снова поцеловал. Затем он сбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Глория вошла в свою квартиру, прижимая пальцы к губам, как будто старалась сохранить его поцелуй навсегда. Джонатан Крейг! Он ворвался в ее жизнь с силой и скоростью ураганного ветра, сметающего все на своем пути, а она не чувствовала под собой ног от счастья!

ГЛАВА 3

Через две недели наступил день переезда. Глория стояла посреди своей старой квартиры, в которой царил страшный беспорядок, и не могла сосредоточиться на том, что ей нужно было сделать: все ее мысли были заняты Джонатаном. Они были вместе сегодня с самого раннего утра. Сейчас Джонатан занимался обустройством ее нового жилища. Скоро он вернется… Эта мысль наполняла ее сердце неистовой радостью. Она громко рассмеялась, сворачивая занавески.

— Вы что-то сказали, мисс?

— А? Нет. — Она слабо улыбнулась рабочему, вопросительно уставившегося на нее. — Пожалуйста, возьмите вот эту коробку, а я возьму ту, что стоит в углу, и поеду за вами на такси.

Она же не могла рассказать этому чужому человеку, о чем вспоминала все это время: об ужине с Джонатаном прошлой ночью, об их походе на рынок и о том, как они долго выбирали индейку, которую потом поджарили на пожарной лестнице, находящейся рядом с окном ее квартиры. И, так как они не могли находиться на этом жарком сооружении вдвоем одновременно, пришлось открыть окно кухни, чтобы свободно разговаривать. Поэтому, когда они стали ужинать, им пришлось надеть пальто: в квартире стало слишком холодно. Эта ночь была просто фантастической. Глория даже не подозревала, что между мужчиной и женщиной могут существовать такие чудесные романтические отношения.

Глория снова рассмеялась, но тут же осеклась, увидев, что рабочий как-то странно посматривает на нее.

— Ну, так я поехал, мисс. Встретимся на новом месте. У меня есть ключи.

Она кивнула, закусив губу, чтобы не рассмеяться снова. Вероятно, он подумал, что она сумасшедшая. И так оно и есть. Сумасшедшая, потому что позволила Джонатану Крейгу войти в свою жизнь. И теперь она испытывала и восторг и страх одновременно. Они виделись ежедневно. Все ее твердые намерения вести уединенный образ жизни развеялись, как дым.

Глория пыталась прислушиваться к своему внутреннему голосу, подвергавшему сомнению правильность всех ее поступков, которые она совершила за последние два года. Он говорил ей, что она поступала глупо, спрятавшись от людей. Теперь она и сама уже сомневалась. Может быть, ей следовало остаться в Ливерпуле и там встретить, не прячась, все неприятности? По крайней мере, тогда она смогла бы жить, не скрываясь, открыто.

С тех пор, как она встретила Джонатана, понятие «жить открыто» приобрело для нее новое значение. Она хотела именно такой жизни. Не один раз за последние две недели Глория задумывалась: а не проще ли было бы с самого начала принять удар, ответить недоброжелателям и бороться за право жить дальше? Теперь же к ее возрастающему беспокойству добавилась еще одна проблема: Джонатан Крейг. Он становится более настойчивым и убедительным, чем ее внутренний голос. Ей нужны были его общество и та интересная, насыщенная жизнь, которую он предлагал ей, его нежность, наконец.

Глория посмотрела на часы. Он скоро должен вернуться. Потом они перенесут оставшиеся вещи в фургон и поедут в ее новый дом вместе. Ее сердце забилось сильнее. Она скучала по нему. Она хотела, чтобы он был здесь, рядом с ней. И он появился.

— Привет, — сказал Джонатан, входя в комнату. Он сразу же подошел к ней, наклонился и поцеловал.

— Привет, — сказала она, почти задыхаясь.

Его присутствие заглушало внутренний голос, предостерегающий от поспешных решений.

Джонатан смотрел на нее и думал, как она прекрасна, несмотря на потрепанный и поношенный рабочий халат.

— Ты великолепна. Она засмеялась.

— А ты сумасшедший.

— Да. Я же говорил тебе, что мы отличная пара.

— Ох, говорил!

Глория закрыла глаза, когда он снова поцеловал ее, и уже не слышала благодушных увещеваний своего внутреннего советника. Она испытала радость… любовь. И все это дал ей Джонатан!

Неделю спустя Глория была в своей новой квартире, когда зазвонил телефон. Она догадалась, кто это был, еще до того, как сняла трубку. Поинтересовавшись, как она устроилась новом доме, Джонатан спросил, работает ли он завтра. Глория сказала, что нет.

— Отлично. — Джонатан усмехнулся. — Значит, завтра я повезу тебя в одно очень интересное, особенное место.

— Ты это делаешь каждый вечер, — Глория не удержалась от улыбки.

— Но ведь и ты — особенная женщина!

Джонатан помедлил.

— Однако на этот раз это будет кое-что другое. Надеюсь, ты будешь свободна весь уик-энд?

— Буду. А в чем разница?

— По телефону трудно объяснить.

«И мы опять не будем одни, — подумал он про себя с сожалением, — как всегда».

Их совместные вечера были замечательны. Они много разговаривали. Но Глория до сих пор не говорила ему всего до конца, в то время как он рассказывал о себе абсолютно все. Они могли обсуждать сотни разных проблем, начиная с косметики и кончая историей искусства. Глория все больше заинтересовывала его. Вот почему завтрашний вечер должен стать маленьким сюрпризом. Должны же и у него, Джонатана, быть свои секреты. Подумав об этом, Джонатан улыбнулся. Он вел себя, как ребенок.

Голос Глории прервал его размышления.

— Каждый вечер ты возишь меня в шикарные рестораны. Надеюсь, Джонатан, ты делаешь это не за счет фирмы, и потом твой партнер не потребует от тебя финансового отчета о твоей расточительности?

— Нет, ты для меня не имеешь ничего общего с бизнесом, Глория. Ты — исключительно удовольствие.

Он услышал ее быстрый вдох и понял, что совершил очередной промах. Уже не в первый раз он хотел потребовать, чтобы она рассказала ему все о себе. Разговаривать с ней было все равно, как кататься на тонком льду. Много раз он чувствовал, что сказал что-то не то. Но никогда не мог понять, почему.

— Кстати о нем, о моем партнере. Завтра мы будем ужинать у него.

Джонатан решил все-таки предупредить ее: иногда она обижалась совсем по пустякам.

Кроме обычной настороженности,Глория на этот раз почувствовала, что раздосадована. Три недели они с Джонатаном были одни, и это было так замечательно. Она уже с нетерпением ждала их долгих прощальных поцелуев, которые пробуждали в ней желание неизведанных ласк. Эти чудесные поцелуи заставляли ее забывать о сдержанности, осторожности. Несколько раз она хотела просить Джонатана остаться у нее, но в последний момент не решалась сделать это. Она все еще боялась испытать новое разочарование. Завтра же им предстоит провести вечер в большом обществе, где наверняка будет много народа. При мысли об этом к Глории опять вернулась ее обычная неуверенность в себе. Ну, что же, раз он так хочет…

— Как нужно одеться? — деловито спросила она.

— Ну, некоторые, конечно, разоденутся шикарно, а кое-кто будет раскрашен, как кукла. Но ты всегда выглядишь так, как надо, ты хороша в любом наряде.

Его беззаботный тон не успокоил ее. Ради Джонатана она хотела выглядеть как подобает. И она постарается не растеряться в обществе незнакомых людей.

По ее молчанию Джонатан догадался, что в ее душе происходит борьба, и она не уверена, следует ли ей идти.

— Я должен там быть, — добавил он. — И я хочу, чтобы ты была со мной.

— Так говоришь, оденутся шикарно, — рассеянно спросила она, мысленно перебирая свой гардероб.

— Ну да, шикарно, но если у тебя нет декольтированного платья, то ничего страшного.

Она не сказала «нет»! Как бы он хотел сейчас оказаться рядом с ней. Вот уже три недели он видел ее каждый вечер, иногда не больше часа, но они были всегда вдвоем, и ему было так хорошо с ней!

Сначала, когда он целовал ее на прощанье, это был всего лишь легкий, непринужденный поцелуй. Но эти короткие поцелуи, ее покорность и нежность сводили его с ума. Последние несколько вечеров эти поцелуи не были похожи на то, что он чувствовал и испытывал раньше с другими женщинами. Ему хотелось большего. Он чувствовал, что и Глория испытывает такое же страстное желание.

— Джонатан, — сказала Глория, — расскажи мне что-нибудь о завтрашнем вечере.-

Он уловил в ее голосе нотки какого-то нового беспокойства, отличного от настороженности, к которой он уже привык.

— Что случилось? — тихо спросил он.

— Ты очень хорошо ко мне относишься. Почему?

Он нахмурился. Откуда у этой молодой, обаятельной женщины такой комплекс неполноценности? Неужели она считает все, что он делает для нее, невероятным?

— Я к тебе очень хорошо отношусь. Мне нравится быть с тобой. Ты умна, красива… Да просто неотразима.

Она снова надолго замолчала.

— Почему ты заботишься обо мне? — спросила она, наконец.

Джонатан поднес трубку ближе к губам.

— Откуда я знаю? Может у меня слабость к боязливым женщинам.

Глория засмеялась.

— Да, должно быть, так.

— Ну, вот так и думай.

— Хорошо, — покорно согласилась она. У нее внутри все трепетало.

Повесив трубку, Глория обхватила голову руками и несколько минут просидела без движения. Мысли так и метались в ее голове.

Так, где же они проведут завтрашний вечер? Почему она не спросила об этом? Она просто сумасшедшая, но… это не имеет значения — она все равно пойдет с ним. Джонатан сломал ее внутренний барьер, заставил сомневаться в мудрости или глупости своих поступков, последовавших за побегом из Ливерпуля. В конце концов она, действительно, не сделала ничего дурного и не чувствовала за собой никакой вины. Какая разница, что думают о тебе посторонние?

Однако сейчас не время задавать вопросы, это нужно было делать два года назад. Нет, она слишком далеко зашла, чтобы возвращаться, и она будет жить, как жила эти два года. Только одно исключение она сделает — для Джонатана.

ГЛАВА 4

На следующий день Джонатан приехал рано вечером. Глория открыла дверь на первый же его стук и, нежно улыбаясь, посмотрела на него.

— Я видела в окно, как ты подъехал. Не знаю, как ты можешь так быстро бегать по этой лестнице?

Он внезапно побледнел.

— Что с тобой? — встревожилась Глория. — У тебя что-то болит? Не нужно было так торопиться.

Она взяла его за руку и провела в квартиру.

— Заходи и садись.

— У меня перехватило дыхание не от бега, а от тебя, — сказал он. — Ты меня просто нокаутируешь. Ты похожа на розу — такая же прекрасная, бархатистая и ароматная. — Он дотронулся до рукава ее декольтированного платья из блестящего атласа.

— Как называется этот цвет? Солнечный?

— Я называю его сливочно-желтым, — сказала она внезапно охрипшим голосом.

— Ты выглядишь так, что тебя можно съесть, но не как сливочное масло, а как сладкий персик. Обожаю фрукты.

Она покраснела, и Джонатан улыбнулся.

— Я еще ни у кого не видел такой красивой кожи.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Ему вдруг захотелось снять с нее эти простенькие жемчужные сережки и одеть бриллианты.

— Хочешь выпить? — спросила Глория в надежде отвлечь его.

Его жаркий взгляд проникал, внутрь через ее кожу и зажигал кровь. Ей необходимо было что-то делать со своими нервно трясущимися руками. С тех пор, как она приехала в Лондон, Глория не выпила и стакана вина. И в лучшие свои дни она не имела пристрастия к алкоголю, но после истории в Ливерпуле она поклялась не брать в рот и капли спиртного.

«Вот снова она не здесь», — подумал Джонатан, увидев в ее глазах мрачную тень воспоминаний. Она часто так ускользала от него. Может быть, когда-нибудь она расскажет ему, что ее так тревожит.

— Нет, — сказал он. — Нам нужно идти. У нас всего час до ужина. Хотя я бы предпочел остаться здесь.

От его раздевающего взгляда в ней поднялась волна страха и возбуждения. Нет, сказала она себе. Она не будет думать о прошлом. Она не будет думать ни о чем, что может оттолкнуть от нее Джонатана…

— Я бы очень хотела остаться, — сказала она. — Но ты сказал, что надо идти.

Когда они сели в машину, Джонатан повернулся к ней:

— Надеюсь, ты не будешь скучать на ужине в честь моего партнера. Я давно хотел тебя с ним познакомить. Он прекрасный человек с отличным чувством юмора.

Он поцеловал ее нос, потом выпрямился и посмотрел на нее. Когда их взгляды встретились, она увидела, что его глаза потемнели от знакомого ей желания. Он наклонился к ней еще раз и легко дотронулся губами до ее губ.

Глория отчетливо поняла, что он спрашивает разрешения. Ее обдало жаром. Она придвинулась ближе к нему.

Когда он почувствовал первое прикосновение ее языка, его сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Мышцы напряглись, по коже побежали мурашки.

Боже, как он хотел ее!

— Любимая, — прошептал Джонатан, поглаживая пальцем ее щеку. В его глазах стоял невысказанный вопрос.

— Нам надо ехать, — с сожалением сказала Глория. — Ты говоришь, это важно.

— Конечно, но и это тоже очень важно.

Она кивнула и, положив руку ему на грудь, почувствовала, как сильно бьется его сердце. Так же сильно, как и ее.

— Еще есть время.

— Даже, если бы не было, — еле слышно сказал он и снова поцеловал ее, на этот раз так, что она еще острее почувствовала силу его желания.

Отпустив Глорию, Джонотан выпрямился на своем кресле и пристально посмотрел ей в глаза. Оба почувствовали, что за эти несколько драгоценных мгновений пропасть между ними сократилась на тысячу миль.

— Мы пересекли черту. Назад пути нет, — сказал Джонатан с волнением. И добавил, вздохнув: — Но сейчас действительно надо ехать.

Пока они ехали, Джонатан держал ее за руку. Они говорили очень мало: слова ничего не значили.

Джонатан почувствовал, как она напряглась, когда они подходили к частному аэродрому.

— Мы полетим? — настороженно спросила она.

— Ты боишься летать?

— Нет. Вообще-то мне даже нравится. Теперь понятно, почему ты говоришь, что у нас мало времени.

— Да, и теперь нам придется поторопиться. Он схватил ее за руку и они побежали к самолету. На бегу она повернулась к нему:

— Ты пилот?!

— Да.

Они остановились перед небольшим самолетом. Джонатан подхватил Глорию на руки и поднялся в кабину.

— У тебя невероятно много талантов.

— Рад, что ты заметила.

Смеясь, Джонатан занял свое кресло и жестом пригласил ее сесть в другое.

— Пристегнись, пожалуйста, — сказал он. Сейчас полетим.

Глория еще не успела решить, готова ли она, когда они уже поднялись в воздух.

— Не могу поверить, что мы летим, но мне ужасно нравится.

Глория рассмеялась, и сердце Джонатана переполнилось восторгом. Доставлять удовольствие любимой женщине было для него самого необъяснимым удовольствием. Он не мог припомнить, чтобы с ним такое когда-нибудь случалось.

— Мы пока укладываемся во времени. Но нам нужно быть там быстрее, чем я предполагал.

Глория кивнула, вспоминая обрывки его разговоров по сотовому телефону, которые она расслышала. Кажется, он сказал, что они летели на север. Это было бы замечательно, но ведь это довольно далеко. Успеют ли они вовремя?

Она откинулась на сиденье и начала разглядывать кабину. Но ее взгляд все время возвращался к его уверенным, сильным рукам. Ей нравилось смотреть, как он управляет самолетом. Даже, если у них не будет ничего больше в этот вечер, даже если они взлетят немедленно снова после посадки, этот вечер все равно похож на сбывшуюся мечту, потому что Глория ощущала себя совершенно свободной.

— Тебе нравится, любовь моя?

Она кивнула, не желая словами нарушать очарование момента.

Неожиданно для Глории, самолет начал снижать высоту. Именно в этот момент, когда она смотрела на с невероятной скоростью приближающуюся землю, Глория поняла, что этот город ей знаком. На лбу у нее выступил пот, руки затряслись… Ливерпуль! Милостивый боже! Почему она не заставила его сказать, куда они едут, вместо того чтобы вести себя, как подросток на первом свидании под луной. «Назад! мысленно кричала она. — Назад немедленно!»

Самолет приземлился, проехал по полосе и оказался у большого ангара. Из него вышли люди и направились к самолету. Они махали руками, приветствуя Джонатана. Он улыбнулся и помахал им в ответ.

Когда он повернулся к Глории и увидел ее бледное лицо, его улыбка сразу же исчезла.

— Тебя напугала посадка? Он взял ее за руку.

— Да, наверное, — пробормотала она.

Он нагнулся к ней, отстегнул ремни и поцеловал ее в щеку.

— Извини. Я не подумал. Я очень люблю летать и забываю, что другим не все моменты полета нравятся. Пошли, мы поедим и выпьем что-нибудь прохладительное, и тебе станет лучше.

— Конечно.

Но как она могла почувствовать себя лучше здесь, в городе, где умер ее отец и где жила ее мачеха? Глория убеждала себя, что Ливерпуль достаточно большой город и что она не увидит свою мачеху. И потом, они ведь вернутся в Лондон сегодня же…

Глорию охватило чувство вины при мысли о женщине, которая когда-то была близка ей и которая была так же одинока в этом мире, как и сама Глория. Она тряхнула головой, чтобы отогнать эти мысли. Возможно, однажды она позвонит мачехе, может быть, даже повидается с ней. То, что произошло два года назад, уже не имело для нее такого значения. Благодаря Джонатану.

Пока они ехали в машине от аэродрома, Глория не проронила ни слова. Когда они подъехали к ресторану и зашли в фойе, Глория извинилась и прошла в дамскую комнату. Посмотрев на себя в зеркало, Глория ужаснулась.

— Ради бога, хотя бы губы помадой подведи, — прошептала она самой себе.

— Ты всегда разговариваешь сама с собой?

Увидев в зеркале отражение другой женщины, Глория чуть не упала в обморок. Это было вполне вероятно, что они встретятся, но она не хотела в это верить.

— Элизабет, — выдохнула она. Женщина, которая была всего на тринадцать лет старше Глории, которая стала ей матерью и другом, улыбнулась.

— Да, для меня это тоже неожиданность. Когда ты прошла мимо меня, я подумала, что у меня галлюцинация. Я совершенно не ожидала увидеть тебя здесь. Почему-то я не думала, что ты решишься вернуться в Ливерпуль.

— Я… здесь в гостях.

Никогда в жизни Глория не чувствовала себя настолько ошеломленной. Она была уверена, что, если чуть пошевельнется, то немедленно упадет, и почувствовала, как прежняя жизнь снова втягивает ее в свой водоворот, вонзается в нее сотнями кинжалов, заставляя сердце истекать кровью. Неужели она была настолько глупа, что думала, будто сможет спрятаться от нее?

— Я убежала, — выпалила она. — А ты осталась, и тебе пришлось отвечать за все одной.

Элизабет пожала плечами.

— Ты знаешь, это оказалось не так уж страшно. Мое дело слушалось в суде, и с меня сняли обвинение в мошенничестве. То же самое было бы и с твоим отцом, если бы он не умер.

Элизабет грустно улыбнулась:

— Я искала тебя, но не могла нигде найти. Глория медленно покачала головой:

— После самоубийства отца я решила, что будет безопаснее поселиться в большом городе, где меня никто не знает. Я выбрала Лондон.

Мачеха удивленно посмотрела на нее:

— Ты уехала в столицу? А я почему-то думала, что ты прячешься где-нибудь в глуши.

Глорию охватило чувство вины. Она опустила глаза.

— Прости.

Элизабет протянула к ней руку, но тут же убрала.

— Мы не были преступниками, Глория. Ни ты, ни я, ни твой отец. — Она снова улыбнулась, на этот раз более радостно.

— А ты не изменилась. Может быть, немного похудела, и глаза стали еще больше. — И тихо добавила: — Кажется, это было в другой жизни.

— Да, в другой. — Глория почувствовала, что у нее в глазах закипают слезы.

Минуту обе женщины боролись с переполнявшими их чувствами. Элизабет первой удалось побороть замешательство:

— Мы не можем здесь оставаться навсегда, сказала она.

Глория кивнула. Однако она должна сказать еще кое-что. Глубоко вздохнув, она посмотрела на свои руки и сказала:

— Я так сильно испугалась… Но не хотела, чтобы ты отвечала за все.

На этот раз Элизабет все-таки дотронулась до руки Глории.

— Поверь, я никогда не хотела скомпрометировать тебя. Сначала я закрывала глаза на то, что делал твой отец. Потом… уже было невозможно что-либо исправить. Но я понимаю, сколько было принесено уже вреда, и все это открылось. Я не нашла лучшего способа исправить положение, как выступить открыто в его защиту.

Она помолчала, изучая шелковую обивку диванчика, на котором они сидели.

— И сейчас некоторые утверждают, что я, кроме мошенничества, занималась еще и проституцией. Но я могу с этим справиться. — Она улыбнулась. — У меня теперь своя фирма, мы нанимаем временных рабочих по обслуживанию офисов. Она работает довольно неплохо, во всяком случае, клиенты не жалуются. — Она снова помолчала. — Я не могу выразить, как мне жаль, что все так случилось. Но мне действительно больно. Надеюсь, ты когда-нибудь поверишь мне.

Глория энергично замотала головой.

— Не надо, Лиз. Это мне должно быть стыдно. Я же убежала, а ты осталась. — Она сжала руку Элизабет в своих руках. — Я должна была остаться рядом с тобой.

Элизабет погладила ее ладонь.

— Ты любила своего отца. Ты не поверила мне, когда я говорила, что у него могут быть неприятности. — Она вздохнула. — Да, тебе было лучше остаться, но ты была сломлена: сначала его виной, потом его смертью. Ты была в отчаянии, и я не знала, как тебе помочь. Ты так страдала, весь твой мир рушился на моих глазах, а я ничего не могла изменить, хотя вовсе не хотела причинять тебе боль. Глория кивнула.

— Я знаю. — Она попыталась улыбнуться. Теперь я знаю, что отец хотел навязать тебе свой образ жизни. Он всегда мечтал быть… более преуспевающим, заработать больше денег.

Она снова тряхнула головой, обуреваемая сразу несколькими чувствами: разочарованием, грустью, раскаянием, жалостью к отцу.

— Его тянуло к людям, которые говорили о «легких» деньгах и о «легких» способах их заработать. Отмывание денег. Как он мог не думать о том, что с такими знакомыми он обязательно окажется втянутым в преступление? Устраивал вечеринки и приглашал сомнительных людей. Позволял играть в незаконные азартные игры. Это было ужасно. Он думал, что станет важным, богатым, уважаемым.

— Но ему самой судьбой было предназначено ничего этого не иметь, — мягко сказала Элизабет. — Долгое время мне было очень больно думать о том, что он покончил жизнь самоубийством, но потом я поняла, что это неизбежно должно было произойти. Он жил в воображаемом мире. Действительность его убила.

Глория издала звук, похожий одновременно на смех и на всхлип.

— Он всегда был мечтателем, который ненавидел реальность, — с грустью продолжала Элизабет. — И совершенно запутался. Но я все равно его любила.

— И поэтому ты позволила ему втянуть себя в его дела, принимала участие в вечеринках его клиентов. — Глория вздохнула. — Я начала это понимать совсем недавно. Мне было гораздо проще винить во всем тебя, а не отца. — Она с раскаянием посмотрела на Элизабет. — Я все-таки верю, что он не думал, что все зайдет так далеко.

— Майкл должен был бы знать, что ты не сможешь остаться в стороне, что вся эта грязь коснется тебя. Но он был мечтателем, и не очень умным. Он не понимал, как тебе пришлось туго, когда ты потеряла мать.

— А тебе — когда ты потеряла моего отца. Элизабет кивнула.

— Могло бы быть и хуже. — Она поморщилась. — Если бы не несколько настоящих друзей, которые поручились за меня, я могла бы оказаться в тюрьме. — Она тяжело вздохнула. Но давай не будем больше об этом говорить. Расскажи мне, что привело тебя в Ливерпуль на вечеринку моего друга.

— Твоего друга? Брендона?!

Элизабет заметила реакцию Глории и закусила губу.

— Да. Он один из тех немногих, кто поверил мне. Он нанял для меня хорошего адвоката, и мы выиграли.

— Я приехала с его партнером. — Глория беспомощно откинулась на спинку дивана.

— С Джонатаном Крейгом? — изумленно спросила Элизабет. — Но как?..

— Я познакомилась с ним в здании, где теперь работаю. Я занимаюсь бухгалтерским учетом — у одного столичного бизнесмена.

Элизабет тщетно пыталась удержать радостный смех.

— Вот это мне нравится! Вот это да! А твой отец был уверен, что у тебя не хватит жизнестойкости, чтобы выжить в этом мире. — Она схватила Глорию за руку. — Моя дорогая Девочка, я горжусь тобой.

— Спасибо, — рассеянно промолвила Глория. Она снова думала о Брендоне. — А ты и Джонатана тоже знаешь?

— Знаю. Глория, дорогая, он замечательный человек. Он всегда так помогал мне. — Элизабет наморщила лоб. — Кажется, ты уехала до того, как я познакомилась с Джонатаном. Очень хороший человек. — Она погладила Глорию по руке, одновременно взглянув на часы. — Боже милостивый! Мы сидим тут уже целую вечность. Если мы не появимся в ближайшие пять минут, эти двое вышлют поисковую группу.

— Ох, ты права! — Глория вскочила на ноги и бросилась к двери.

— Помни о походке, — мягко сказала Элизабет. Так она когда-то наставляла маленькую Глорию.

— Да, я помню. — Глория взяла мачеху за руку. — Идешь со мной?

Элизабет поднялась с дивана.

— Мне казалось, что ты будешь лучше чувствовать себя без меня.

Глория повернулась и посмотрела ей в глаза.

— Нет, — твердо сказала она. — Мне будет лучше, если ты будешь со мной. — Она крепко держала мачеху за руку. — Я очень надеюсь, что ты когда-нибудь простишь меня за то, что я вот так убежала. Я была так напугана, так боялась того, что могло бы случиться. Тюрьма, позор, унижения, оскорбления в газетах… — Она печально улыбнулась. — Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что я тоже смогла бы победить их.

Элизабет кивнула.

— Согласна. И мне не за что тебя прощать, Глория. Я виню только себя за то, что позволила Майклу втянуть меня в эту глупую историю. Я должна была остановить его, когда поняла, что все так серьезно. — Она задумчиво покачала головой и посмотрела на Глорию. Но это в прошлом. А сегодня есть сегодня. Пойдем, малышка.

Глория смотрела на мачеху, вспоминая, сколько раз Элизабет говорила это ей раньше. Теперь она глубоко раскаивалась за два года молчания, но не жалела, что уехала в Лондон. Она занималась делом, которое обеспечивало ее заработком и было довольно интересным. Ей от всего сердца хотелось, чтобы она не исчезала из Ливерпуля, но она не могла сожалеть о тех успехах, которых она добилась в Лондоне… или о встрече с Джонатаном Крейгом!

ГЛАВА 5

Женщины вышли из комнаты рука об руку, и Глория испытывала какое-то странное, но очень приятное чувство оттого, что снова шла с Элизабет.

Вдоль длинного, покрытого ковром коридора группами стояли люди. Некоторые из них заговаривали с Элизабет. Она кивала им, но не останавливалась, чтобы поговорить.

— Ты, как и раньше, всех знаешь, — прошептала ей Глория.

Элизабет улыбнулась.

Они поднялись по лестнице наверх, но ни одна из них не увидела Джонатана с Брендоном, пока они почти не столкнулись с ними.

— Так, ну, что у нас здесь? — Брендон широко улыбался, переводя взгляд с Элизабет на Глорию. Однако в воздухе чувствовалась какая-то неловкость.

— Ты думал, я потерялась? — Элизабет заметила его замешательство и погладила его по руке. Затем повернулась к Джонатану. — Как дела, Джонатан? Мы с тобой давно не виделись.

Да, Лиз, правда. Как поживаешь? — с запинкой ответил Джонатан. Его взгляд пробежал по лицу Глории и остановился на сцепленных руках женщин.

— Отлично, — сказала Элизабет. — Как и вы. Полагаю, Брендон говорил тебе об этом.

— Что? Наверное, говорил. — Удивленный взгляд Джонатана остановился на лице Глории. — Я не знал, что вы знакомы.

Глория глубоко вздохнула. Ей показалось, что в этом огромном помещении не хватает воздуха.

— Я говорила тебе, что жила раньше в Ливерпуле. Элизабет — моя мачеха.

— Твоя — кто?

— Твоя очаровательная подруга Глория — моя падчерица, — пояснила Элизабет, взглянув на стоявшую рядом с ней молодую женщину. — И одна из моих самых близких друзей.

— Ясно, — сказал Джонатан.

Во рту у него вдруг пересохло, мозг лихорадочно работал. Он ничего не понимал, но чувствовал какую-то необоснованную тревогу.

К ним подошел кто-то из гостей, многие здоровались. Брендон и Элизабет отошли в сторону, Глория и Джонатан продолжали смотреть друг на друга. Когда кто-то невзначай толкнул Джонатана, он взял Глорию за руку и отвел в сторону, подальше от потока людей, сновавших вверх и вниз по лестнице.

— Боюсь, мы не обсудили еще массу вещей, нервно сказала Глория, уверенная, что сегодня вечером Джонатан многое о ней узнает. Сведения о ней обрушатся на него, как снежный ком, и большинство из них будут очень резкими. Она подняла голову. Один раз она сбежала, но не теперь. Она смотрела Джонатану прямо в глаза, но их разговору помешал громкий голос мужчины, остановившегося поговорить с Брендоном и Элизабет.

— Элизабет, ты выглядишь великолепно. Наша компания пользовалась услугами твоей фирмы, и мы были довольны. Черт возьми, а это не Глория ли вон там? Да, точно. Глория! Глория! Привет!

Мужчина отошел от Элизабет и стал рядом с Глорией. Она безучастно посмотрела на него, совершенно не узнавая.

— Как дела? — спросил он. — Давай потанцуем, когда начнется музыка, по старой дружбе. Почему ты не обнимешь меня, дорогуша? Эй, Стив, посмотри, кого я нашел.

На глазах Глории лицо Джонатана превратилось в ледяную маску. Прищурившись, он посмотрел на мужчину, потом снова на Глорию.

— Глория… Я слышал это имя. В свое время на тебя был большой спрос, — сказал он без всякого выражения.

Глаза Джонатана потемнели, а Глория почувствовала, как ей становится дурно. Им обоим было ясно, о чем шел разговор. Глории вдруг страшно захотелось заплакать, потребовать, чтобы Джонатан выслушал ее и не делал поспешных выводов. Но она ничего не сказала. Еще несколько мужчин присоединились к их группе, все более отдаляя ее от Джонатана, в буквальном и переносном смысле. Глория как будто приросла к своему месту. Она пыталась отвечать каждому, кто к ней обращался.

— Привет. Да, я помню вас. Просто замечательно. А вы?

Слова машинально слетали с ее губ. Один из мужчин попытался заключить ее в объятия, и она отступила назад.

— Черт возьми! — гневно воскликнул Джонатан. — Отойдите от нее. Вы столкнете ее с лестницы.

Рычание Джонатана и его угрожающая поза еще сильней расстроили Глорию. Она непроизвольно отступила назад и почувствовала, что ее каблук соскользнул со ступеньки:

— А-а-а!

— Черт! — Джонатан рванул ее за руку назад и прижал к груди, обхватив сильными руками за плечи.

— Спасибо, — сказала она в его смокинг. Все уже в порядке.

Потрясенная, не в силах взглянуть на него, она тщетно пыталась высвободиться из его железных объятий. В ее присутствии Джонатан всегда был сама нежность, предупредительность и забота. Теперь же он был подобен грому и чуть ли не метал молнии.

Она снова попыталась освободиться. Безуспешно. Он как будто приковал ее к себе наручниками. Тягостное напряжение между ними все возрастало.

— Должно быть, уже пора садиться за стол, услышала Глория голос Брендона. — Пойдем, Элизабет. Отличная реакция, Джонатан. Глория могла бы упасть с лестницы под напором доброжелателей. А, кстати, вы вдвоем сидите за нашим столом.

— Превосходно, — сквозь зубы процедил Джонатан. — Это именно то, что нам сейчас нужно.

Он был раздосадован, ошеломлен, растерян. Покой и счастье его последних недель внезапно разбились, как стеклянный елочный шар. Кем, черт возьми, была его Глория?

— Послушай, если ты считаешь, что со мной уже все в порядке, — начала Глория, чувствуя, как в ней закипает ярость от его поведения, ты можешь поискать себе другое место и другую соседку. Я тоже найду другой стол…

— Пошли, Глория, — Джонатан не дал ей договорить. — Мы сидим за главным столом.

Он взял ее за руку повыше локтя и потащил по лестнице.

У Глории возникло глупое, почти непреодолимое желание немедленно оказать сопротивление, пусть даже они вдвоем полетят вниз сломя голову. Она схватилась одной рукой за перила, а другой дернула Джонатана и заставила его остановиться. Он моментально обернулся, как будто только этого и ждал.

— Не смей, — свирепо сказала она, — тянуть меня, как будто я рыба на леске.

— Ах, вот оно что, — вкрадчиво проговорил Джонатан. — Так у нас и острые зубки, и коготки имеются, не так ли?

— А еще я кусаюсь и царапаюсь. — Глория сошла вниз на несколько ступенек и посмотрела ему в глаза. — И убери это страдальческое выражение со своего лица. Я не собираюсь оставаться в твоем обществе ни секунды больше, чем это необходимо.

— Страдальческое выражение?! — Услышав громкий голос Джонатана, люди вокруг стали оборачиваться, смотреть на них. Джонатан не обращал ни на кого внимания, поедая глазами стоящую перед ним высокую женщину с гордо поднятой.головой. Куда подевалась сдержанная Глория из Лондона? — А я-то думал, ты должна мне кое-что объяснить. Может показаться, что ты бывшая, но далеко не забытая знаменитость Ливерпуля, которая изображает из себя…

— Я никогда из себя ничего не изображала, ни перед тобой, ни перед кем другим. И я не обязана тебе ничего объяснять, ни о своей прошлой жизни, ни о настоящей, ни о будущей. Если в моем обществе вы чувствуете себя неловко, мистер Крейг, позвольте вас уверить, что я смогу найти другой способ вернуться домой.

Глория говорила тихо, но внутри у нее бушевала такая буря, что она едва удержалась, чтобы не дать ему пощечину. Она заметила, что несколько человек все еще смотрят на них, но была слишком рассержена, чтобы отступать. Джонатан побелел.

— Все это время ты была сама Мисс Застенчивость: мало говорила, сладко улыбалась идеальная картинка скромной, склонной к уединению леди…

— А я и есть леди, и скромна, когда считаю нужным и с кем считаю нужным.

— И, кажется, на более чем дружеской ноге с кем считаешь выгодным.

— Верно подмечено.

Она ударила Джонатана кулаком в бок, обошла его и направилась к выходу. Он догнал ее у эскалатора и снова обнял, хотя она уперлась руками ему в грудь. Джонатан увидел, что в глазах Глории блестят слезы, хотя она смотрела на него со злостью.

— Подожди, Глория… Я вмешиваюсь не в свои дела. Прости мою последнюю фразу. Она была совершенно неуместной и…

— …И чертовски прямолинейной, — сказала она, натянуто улыбаясь.

— Пойдем со мной назад в холл. Нам нужно поговорить об этом.

Она покачала головой.

— Нет, не нужно. И я не буду ни о чем говорить, я же сказала тебе, что я не обязана тебе ничего объяснять, и ты ничего от меня не услышишь. Так что отпусти меня. Я возвращаюсь в Лондон.

Джонатан вздохнул.

— Пусть будет по-твоему. Но я тебя сюда привез, и я увезу назад. — Он посмотрел через плечо. — А сейчас, пожалуйста, подумай о Брендоне и Элизабет. Я считаю, тебе все-таки нужно остаться на ужин.

Джонатан и не подозревал, что затронул нужную струну. Что дал ей побег от действительности? Она стала затворницей, отгородилась от всего мира. Так дальше продолжаться не может. Она не сделала ничего дурного. Кто-то обвинил ее в том, чего она не совершала, и ей нужно было бороться. Убежав, она причинила боль себе и Элизабет не должна огорчать ее снова.

— Хорошо, — сказала Глория, — я останусь на ужин, а потом…

— А потом я отвезу тебя домой, — сказал Джонатан тоном, не допускающим возражений.

Повернувшись к нему спиной, плотно сжав губы, Глория вошла в банкетный зал. Когда она увидела, что при ее появлении с лица Элизабет мгновенно слетело выражение напряженного ожидания, она обрадовалась, что решила остаться. А так как ее место за столом было рядом с мачехой, то она сможет во время ужина разговаривать только с ней и игнорировать Джонатана.

Когда подали первое блюдо, Глория попросила Джонатана передать ей черный перец. Когда принесли салат, он попросил у нее тертого сыра. К жаркому они предложили друг другу булочки. Когда перед ними оказался шоколадный мусс, они покорно передали друг другу сливки. Когда настало время ликеров, они сосредоточили свое внимание на тостах, произносимых в честь Брендона, хотя оба не слышали ни слова из того, что говорилось за столом. Наконец, Брендон встал, чтобы поблагодарить присутствующих, и все закончилось.

Глория вскочила на ноги. Партнер Джонатана взял ее за руку.

— Надеюсь, ты позволишь пригласить тебя на танец, дорогая. У нас не было возможности поговорить.

Она колебалась, но умоляющее выражение его глаз заставило ее улыбнуться и кивнуть.

— Спасибо, я с удовольствием потанцую с вами.

Он выглядел довольным.

— Хорошо.

Они направились к танцевальной площадке, то и дело останавливаясь, чтобы поговорить с разными людьми. Когда оркестр заиграл, Брендон взял Глорию за руку и повел ее в центр площадки.

Джонатан, не обращая внимания на окружающих его людей, смотрел на танцующую пару.

— У тебя хмурый вид, — подойдя к нему, сказала Элизабет.

Он взглянул на нее:

— Извини. Расскажи мне, как у тебя дела, Элизабет.

— Эта фальшивая улыбка и столь же фальшивый интерес не обманут меня, Джонатан Крейг. Ты хочешь спросить меня о Глории. — Она посмотрела на него снизу вверх. — Ей пришлось очень туго, но я еще не слышала от нее жалоб.

— Неужели?

— Не кривляйся, Джонатан. Я не буду тебе ничего говорить о Глории. Если она захочет, чтобы ты все узнал, она сама тебе расскажет. Но я все-таки скажу тебе вот что: то, что произошло с ней здесь, в Ливерпуле, причинило ей сильную боль. Но она ни в чем не виновата.

Джонатан видел страдание в глазах Элизабет, ее сжатые в волнении руки, но он был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить на это должное внимание.

— Прости, я не хотел тебя обидеть.

— И не смей обижать ее. С нее хватит мужчин-предателей.

Джонатан застыл, у него внутри все перевернулось. Он не хотел знать, но должен был спросить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. — Она отвернулась от него и заговорила с какой-то женщиной.

— Элизабет, — тихо позвал Джонатан. Она обернулась, качая головой.

— Я уже и так сказала слишком много. Поговори с Глорией.

Джонатан просто задохнулся от муки; его воображение рисовало ему живые картины: Глория с другими мужчинами. Не это ли и составляло ее прошлую жизнь? Сколько у нее было мужчин до него? Может быть, она все еще любит кого-нибудь из них? Приезжал к ней кто-либо в Лондон? Был ли среди ее знакомых тот, кто занимал в ее жизни особенное место? Ревность жгла его изнутри, как кислота. «Имеет ли это значение?» — спрашивал он себя. Да, черт возьми, имеет. Он хотел стать самым важным мужчиной в ее жизни, единственным мужчиной. Он намеревался спросить ее, как она отнесется к тому, чтобы быть с ним вместе всегда. «Нет, оборвал себя Джонатан, — если я не хочу сойти с ума, ее прошлое не должно меня касаться».

Его блуждающий взгляд снова остановился на танцевальной площадке, и он сразу же увидел Глорию. Ее партнером был уже не Брендон. Мужчина, первым заговоривший с ней, когда они были на втором этаже, склонился над ней сейчас. Она смеялась. На глазах у Джонатана, сжимавшего в бессильной ярости кулаки. К ним подошел другой мужчина и повел в танце улыбающуюся Глорию.

— Могу я предложить вам выпить, сэр?

Джонатан тупо уставился на официанта, незаметно подошедшего к нему. Он ухватился за предложение.

— Да. Виски. Двойной. Официант кивнул и незаметно исчез.

Элизабет, разговаривавшая с другими гостями, услышала, что он заказал, и подошла к нему.

— Я не позволю Глории лететь с тобой, если ты будешь много пить, — сказала она. — Я снова нашла ее и не собираюсь терять только потому, что ты запутался в своих собственных фантазиях.

Джонатан криво усмехнулся. Он посмотрел на миниатюрную женщину с волосами, как бы покрытыми инеем.

— Не волнуйся, Элизабет. Пока нам уходить, я буду трезв, как стеклышко. И вообще сегодня вечерок отрезвляющий.

— Для нее это тоже не пикник.

— Да, крутой вечерок, — повторил он язвительно и взял у официанта свой бокал.

— Ты прав. Но учти, люди часто ошибаются в своих суждениях о поступках других. — Она облегченно улыбнулась, увидев приближающегося Брендона.

— С тобой все в порядке, дорогая? — спросил он, обнимая ее за талию, а затем вопросительно посмотрел на Джонатана.

— Я бы за нее не волновался. Она тут на куски меня разрезает, а с другими ведет великосветские разговоры.

Брендон посмотрел на стакан в руке Джонатана и нахмурился, когда тот, запрокинув голову, выпил сразу половину его содержимого.

— Ты летишь назад сегодня вечером?

Лечу. — Он поставил бокал на ближайший столик с такой силой, что хрупкое стекло треснуло. — Думаю, мне лучше заняться чем-нибудь другим. Мне не удастся спокойно выпить, если вы оба будете так заботливо наблюдать за мной.

Не говоря больше ни слова, он отошел от них и направился к танцевальной площадке.

— Что ты думаешь об этом? — спросил Брендон у Элизабет.

— Думаю, что четыре человека перенесли сегодня шок, — тихо сказала она, качая головой. — Я все еще не могу прийти в себя, но больше всех досталось Джонатану.

Брендон кивнул.

— Такие совпадения случаются редко. И мне бы хотелось, чтобы при этом присутствовало меньше народа.

— Совпадение? Вот как ты считаешь? Я так не думаю. Я считаю, ангелы, всегда охранявшие Глорию, и сейчас позаботились о ней. — Элизабет улыбнулась. — Признаю, у них довольно своеобразное чувство юмора, но я думаю, она на пути к счастью… И Джонатан — часть этого счастья. Не смейся надо мной. Знаю, как это выглядит сейчас, но я в это верю.

— Я не смеюсь, — сказал Брендон. — Может быть, эти же ангелы спасут и Джонатана.

Элизабет нежно посмотрела на него.

— Ты его любишь, правда?

— Да. В нем есть все, чего можно только пожелать в сыне. И его жизнь не была сплошным праздником.

— Ты говорил, что его мать ушла от них и отец начал пить.

— И это свело его в могилу, — сказал Брендон.

Они взялись за руки, молча давая друг другу силы, и посмотрели на танцевальную площадку.

Глория не видела Джонатана, он это сразу понял. Она казалась расслабленной и весело смеялась над тем, что говорил ее партнер. Джонатан похлопал его по плечу, и этого жеста оказалось достаточно для того, чтобы мужчина отпустил Глорию и немедленно ретировался.

Глория подчеркнуто смотрела куда-то мимо Джонатана.

— Пора идти? — спросила она.

— Скоро.

Он обнял ее и сразу же забыл обо всем. Она была похожа на диковинный цветок — такая живая, яркая, прекрасная. И ее тело так волнующе двигалось, хотя она и пыталась сдерживаться. Но у нее были и шипы. Он это сегодня почувствовал.

— Ты прекрасно танцуешь, — сказал он.

— Спасибо.

Ее голос был немного приглушен, потому что она так и не повернула к нему голову, демонстративно глядя в сторону. Джонатан не мог придумать, что бы еще сказать. Черт, он просто хотел танцевать с ней, сжимать ее в объятиях. Но чувствовал, что между ними стена в милю высотой.

Глория с болью думала о том, что он сегодня услышал о ней. А сказано было наверняка не мало. И это только начало. Теперь, когда ворота открыты, на него польется поток информации, стоит ему только упомянуть ее имя определенным людям. Она не могла заставить сплетников замолчать, но ее тошнило от мысли, что Джонатан верит им. Только будь она проклята, если станет что-нибудь объяснять.

Слезы навернулись на глаза Глории, когда она представила, каким мог получиться сегодняшний вечер. Они с Джонатаном танцуют под эту ритмичную музыку… Он смешит ее, говорит милые вещи, которые она так жаждала услышать… Теперь этого никогда не будет. Выросшая между ними преграда слишком огромна. Но она выжила в прошлый раз, выживет и сейчас.

— Мы уйдем, как только ты будешь готова, сухо сказал Джонатан.

«Ему не терпится от меня отделаться», подумала Глория.

— Я уже готова, — промолвила она, надменно вздернув подбородок.

Она явно хочет избавиться от него, с досадой подумал Джонатан. Сейчас, когда она возобновила связи со своими друзьями здесь, в Ливерпуле, ему уже не было места в ее жизни. Ну, и черт с ней!

— Хотя, если хочешь, я могу узнать, есть ли какой-нибудь коммерческий…

— Нет, не надо. Я же сказал, что отвезу тебя. Как только музыка прекратилась, они оба, как по команде, повернулись и пошли через весь зал с приклеенными улыбками попрощаться с Элизабет и Брендоном.

— Я тебе скоро позвоню, — пообещала Глория мачехе, целуя ее в щеку.

Как бы ни повлияли события сегодняшнего вечера на ее отношения с Джонатаном, она встретилась с Элизабет, разговаривала с ней, многое поняла и простила ее.

— Если ты не позвонишь, я тут же приеду, сказала Элизабет, помахав визитной карточкой, которую дала ей Глория. — Я так по тебе скучала, — прибавила она.

— И я по тебе. — Глория заметила, как в глазах Элизабет блеснули слезы, и обняла ее еще раз, перед тем как уйти с Джонатаном. Брендон и Элизабет проводили их взглядами.

— Они хорошо смотрятся вместе, — грустно сказала Элизабет.

Брендон пожал ее руку.

— Но здесь не о чем грустить, не так ли? Она пожала плечами.

— Не знаю. У меня такое чувство, что из их отношений сейчас ничего не выйдет.

— Ну, вот, а двадцать минут назад ты меня уверяла, что этот вечер был устроен ангелами специально для Глории.

— Это могли быть черные ангелы.

— Потому что так много людей здесь знали когда-то Глорию?

Поэтому, и еще потому, что Джонатан оказался в таком нелепом положении. По тому, как он смотрел на нее, когда она вышла из туалетной комнаты, я поняла, что он считает ее совершенно особенной. — Элизабет прикусила губу. — А потом, когда он узнал, кто она, и Уоррен налетел на нее с друзьями, он выглядел так, будто его ударили в живот. Не уверена, что он справится с таким потрясением.

— Надеюсь, ты ошибаешься, — сказал Брендон. — Ему нужна в жизни любовь.

— И ей тоже.

Ночное небо было похоже на черный бархат, усеянный сверкающими кристаллами. Но потом, дальше на юг, оно затуманилось, как будто мир начал плакать.

Глории тоже хотелось плакать. Когда она в первый раз встретила Джонатана, она не ожидала, что их отношения продолжатся. Но он был так настойчив и одновременно так заботлив и нежен с ней, что постепенно ее неуверенность, ее боязнь очередного разочарования прошли, и она надеялась, что они всегда будут вместе. Этим вечером она упала с небес на землю, и синяки от этого падения у нее останутся на всю жизнь.

Джонатан хотел поговорить с Глорией, но он не знал, как начать. Должен ли он спросить ее, почему она не рассказала ему обо всем раньше? Ему на ум приходили только колкости и проклятья. Черт возьми, он сошел с ума.

Джонатан не разговаривал, и Глория решила, что она сама должна что-то сказать. Но ее язык, казалось, прилип к небу. Почему он с ней не разговаривает? Может быть, он еще не оправился от шока. Или пытается бороться с обуревавшим его гневом.

Она была благодарна ему за то, что снова увидела Элизабет, разговаривала с ней, избавившись от так долго преследовавших ее призраков прошлого. Какой ужас, что за это приходится платить разрывом с Джонатаном! Ее сердце разрывалось на части. Два долгих года назад, в Ливерпуле, она поступила глупо и теперь должна была заплатить за это своим счастьем. Будь проклята эта ее глупость! Слезы застилали ей глаза. Рыдания сдавливали грудь и отдавались страшной болью в голове.

Несмотря на страдание, переполнявшее его душу, Джонатан мягко посадил самолет. Он теряет Глорию… Черт возьми! Он теряет ее!

Он отвез Глорию домой. Единственным звуком, раздававшимся в машине, было ровное урчание мотора.

Джонатан остановил машину перед ее домом.

— Спокойной ночи, Глория.

— Спокойной ночи, Джонатан. Расставание уже не было для них сладостной мукой.

ГЛАВА 6

Недели, последовавшие за злосчастным ужином, состояли из пустых минут, перетекавших в такие же пустые часы и дни.

В ноябре почти каждый день сыпал мелкий дождь. Ходьба по улицам превратилась в шлепанье по серой слякоти, которая потом оказывалась на сапогах и брюках. Стоять у обочины дороги стало опасным занятием, и люди осторожно отступали назад, ожидая, когда загорится зеленый свет. Серые облака тяжело нависли над городом, и казалось просто чудом, что небо до сих пор не обвалилось на улицы под их тяжестью.

Для Глории жизнь превратилась в тягостную обязанность, которую нужно было исполнять. Ее спасением стала работа, и Глория бросилась в нее с головой. Больше она ни на что не обращала внимания.

Чем больше она работала, тем лучше спала, а значит, не видела снов. Каждый день она выпивала немного молока и съедала пару бутербродов. В основном же она поддерживала свои силы кофе и чаем. Когда Глорияпроходила мимо ресторана, она задерживала дыхание. От запаха еды ей становилось плохо. Она не заметила, как начала терять вес. Ее домашний халат висел на ней, юбки стали широки в талии.

Глории удалось убедить хозяина давать ей работу на дом, и она была этому безумно рада.

Она даже и в мыслях не представляла, чтобы продолжать работать в одном здании с Джонатаном. Джонатан… Одного этого имени было достаточно, чтобы заставить ее сердце бешено колотиться. Несмотря на все свои усилия, она так и не смогла забыть его. Две недели спустя после поездки в Ливерпуль, как соль на ее незажившую рану, в местной газете напечатали статью о нем и его компании. Рядом была помещена его фотография. Вопреки самой себе, Глория аккуратно вырезала статью и фотографию и положила их в тумбочку у своей постели.

Однажды утром у нее оказалось немного свободного времени, и она решила покрасить карниз, маскировавший панель с выключателями. Глория стояла на верхней ступеньке и работала очень аккуратно, стараясь не испачкать краской находившуюся прямо под карнизом дубовую панель.

Когда заскрипела дверь, она обернулась, держа кисть в руке, и застыла от изумления. Джонатан! Какое-то мгновение Глория была уверена, что это плод ее воображения. Но это действительно был он. Высокая спортивная фигура, деловой костюм из превосходной шерсти и шелковый галстук. Глория попыталась сдержать дрожь, пробежавшую по ее телу, и снова повернулась к стене. Дрожащей рукой она положила кисть в банку с краской. Но от ее неверных движений стремянка начала опасно раскачиваться Глория попыталась ухватиться за карниз, но рука скользнула по свежей краске и сдвинула с места банку с краской. Она хотела поставить ее на место, но случайно задела ее локтем.

— Черт возьми! — воскликнул Джонатан. Ты что, самоубийца?

Он прыгнул вперед и схватил обеими руками шатавшуюся стремянку. Глории, наконец, удалось схватиться за карниз. Она потянулась за банкой с краской, но рука снова соскользнула, и она опять потеряла равновесие. Стремянка наклонилась под опасным углом, но Джонатану удалось ее удержать и на этот раз.

А вот банка с краской все-таки проиграла битву с силой притяжения.

— О, дьявол! — выругался Джонатан. Краска дождем обрушилась на его голову, на костюм. Черт возьми, Глория!

Он вслепую вытянул руки, чтобы не дать ей упасть со стремянки: все его лицо было залито краской. Хорошо еще, что он успел зажмуриться.

Мир снова встал на свое место, и Глория быстро взглянула на Джонатана.

— Ох, у тебя на костюме краска, — несмело сказала она.

— Спасибо за тонкое наблюдение, — ответил он, тщетно пытаясь свободной рукой стереть краску с лица.

— Ох, — вздохнула она.

— Если ты еще раз скажешь «ох»…

Джонатан, наконец, открыл глаза, помог Глории слезть со стремянки и вопрошающе уставился на нее.

— Конечно, я заплачу за химчистку, — пробормотала она, не в силах встретиться с ним глазами.

— Я только что подумал об этом. Хотя не уверен, что это поможет.

— Не смотри на меня так. Я не виновата, что ты раскачал стремянку.

— Я? Я раскачал стремянку?!

— И не кричи, пожалуйста.

Глория вскинула голову и сердито посмотрела на Джонатана. Ее сердце бешено колотилось. Она столько раз видела Джонатана во сне, что трудно было поверить в то, что он действительно был здесь… Чуть опомнившись, она взглянула на его костюм и поморщилась.

— Почему бы тебе не пройти в кладовку? Там на вешалке висит несколько чистых халатов. Переоденься, а я отнесу твой костюм в химчистку через дорогу. Мистер Симмонс очень аккуратен, и если что-нибудь сможет…

Но она разговаривала с воздухом. Джонатан уже прошел за занавеску и громил кладовку. «Какие мы сердитые, — подумала Глория, сразу же вышел из себя». Она отметила, что Джонатан выглядел таким же, как и прежде. Может быть, только немного похудел. Но все-таки он выглядел отлично. Да, скверно вышло с его костюмом.

Из-за занавески показалась рука с пиджаком и брюками.

— Вот, отнеси их в чистку. Спроси, сможет ли он вернуть через час. У меня деловой завтрак.

— Не беспокойся, мистер Симмонс — просто волшебник. Да и к тому же краска-то водоэмульсионная.

— Какое утешение!

Глория сердито посмотрела на занавеску.

— Вот только не надо язвить. Я же не нарочно это сделала. Ты меня напугал.

— Ты со всеми гостями так поступаешь?

— Нет, только с незваными.

— Понятно. Честно говоря, я планировал зайти лишь на минутку. У меня в этом районе деловая встреча.

Какое-то мгновение Глория ждала, что он скажет что-нибудь еще, но тут же обозвала себя идиоткой. Между ними теперь уже ничего не было.

Она положила костюм Джонатана в чистый мешок, надела старую куртку и вышла на улицу, чувствуя себя совершенно несчастной.

Поход в химчистку Симмонса был делом нескольких минут. Когда Глория вернулась, Джонатан разговаривал с кем-то по сотовому телефону.

— …и таким образом, — говорил Джонатан, вы получите самое лучшее обслуживание по расценкам, гораздо ниже, чем у других аналогичных фирм.

Наконец Джонатан отключил телефон и повернулся к Глории.

— Будет мой костюм готов через час? — спросил он, стараясь не рассмеяться. Она так торопилась, что ушла в чистку с пятном краски на носу и легким белым налетом на бровях.

Глория вздохнула.

— Наверное, нет. Мистер Симмонс уверен, что сможет отчистить краску. Однако на это потребуется время.

— Что? У меня же очень важная встреча. Джонатан посмотрел на часы и чертыхнулся. Через полчаса. А моя машина, как назло, осталась возле офиса. Сюда я пришел пешком.

Глория бросила на него удивленный взгляд, но Джонатан проигнорировал его. Он вовсе не собирался рассказывать ей о том, что эта прогулка в несколько кварталов понадобилась ему для того, чтобы набраться храбрости поговорить с ней. Он не мог больше не видеть ее, но и не знал, как она его примет. Разлившаяся краска неожиданно отвлекла внимание и помешала сказать то, что он собирался. Глория не выставила его за дверь, но они и не обсудили свои отношения. Черт возьми! Его жизнь превратилась в сплошную муку. Это должно прекратиться.

— Я отвезу тебя, — нехотя сказала Глория. У меня есть машина, взятая на прокат.

Кто его вообще просил приходить к ней, идти пешком эти десять — или, может, даже пятнадцать кварталов? Он не имеет права снова врываться в ее жизнь. Она уже начала приходить в себя и теперь даже способна прожить огромные промежутки времени, совсем не думая о нем… иногда целый час. И зачем только ему понадобилось приходить? Да еще эта краска…

— Ну, хватит стоять там и мечтать, — сказал Джонатан. — Надо ехать.

«Она выглядит чертовски привлекательно, даже несмотря на краску на лице», — подумал он. Ее волосы выбились из-под кепки, рекламировавшей размешиватель для краски, который обещал, что он не сломается, даже если им будут размешивать самую густую краску в мире.

— Мой автомобиль во дворе, — сказала Глория. — Мне нужно только вымыть кисть и закрыть банку с краской.

Она достала кошелек и отсчитала деньги за чистку. Потом передала Джонатану деньги вместе с квитанцией и, не глядя на него, направилась в кладовку, держа в руках кисть и поднос с краской.

Она удивилась, когда Джонатан стал помогать ей, склонившись над большой раковиной.

— Извини, — сказала она. — Я только сниму халат.

Джонатан быстро взял ее за руку.

— Ты даже не посмотришь на меня?

— Я уже смотрела. — Она взглянула куда-то поверх его головы.

— Я так по тебе скучал!

— Ты сказал, что опаздываешь, — промолвила Глория, отчаянно пытаясь сдержать слезы и не показать ему, как на нее подействовали его слова.

— Ты права.

Он отпустил ее. Глория стремительно бросилась из кладовки.

— Черт! — тихо выругался Джонатан.

Он думал о ней постоянно с тех самых пор, как они расстались: целую вечность назад. Тысячу раз он хотел позвонить ей. А для нее, очевидно, не составило особого труда забыть его. Когда она снова появилась, в узких джинсах и трикотажной водолазке, он уставился на нее широко раскрытыми глазами. Черт возьми, она выглядела одновременно и соблазнительно сексуальной, и невинной.

— Пошли, — сказала Глория, с волнением заметив, как он смотрит на нее. Может быть, он вспоминает вечер у Брендона и всех тех мужчин, которые к ней подходили? Может быть, он много слышал о ней с тех пор и зашел, только чтобы удостовериться, что это правда? Ну и черт с ним! Ее сердце сжалось, и она прокляла свое тело и душу за то, что они раскрылись для такого человека. Он вошел в ее жизнь, принеся с собой хаос и смятение, и теперь думает, что может спокойно уйти. К черту его!

Джонатан показал на халат, который до сих пор был на нем.

— Я его тебе верну.

— Хорошо.

Они вышли во двор ее дома и сели в машину.

— Тебе звонила Элизабет? — спросил Джонатан, когда автомобиль тронулся с места.

Глория кивнула, разворачиваясь на невероятно маленьком пространстве. Наконец, она остановилась в узком проезде между своим и соседними домами, пропустила несколько машин и выехала на улицу, включив вторую скорость. Машина взревела. Почувствовав себя более или менее в безопасности, Глория сказала:

— Да, она звонит мне несколько раз в неделю и по выходным. Она скоро собирается приехать сюда.

— Отлично. Они с Брендоном стали довольно близки. Я не удивился бы, если бы он попытался убедить ее выйти за него замуж.

Глория резко повернулась к нему, и машина тут же вильнула куда-то в сторону.

— Осторожно! — Джонатан схватил руль и с трудом вернул его в прежнее положение.

— Надеюсь, ты не считаешь, что Элизабет недостаточно хороша для Брендона? — с легким вызовом спросила Глория. — Он, конечно, очень хороший человек, но Элизабет — просто замечательная, и она…

— Я никогда не думал об Элизабет иначе, чем как об очень хорошем человеке, Глория.

Он взглянул на ее тонкий профиль и с болью заметил, как напряглись все ее мышцы от усилий, которыми она управляла машиной.

— По-моему, я знаю одно место, где можно достать недорогой и относительно комфортный автомобиль, — сказал Джонатан.

— Мне отлично подходит и этот, — поспешно возразила Глория.

Она ни за что не хотела быть ему обязанной. Она и так уже чувствовала, что снова попала под его влияние. Кроме того, в данный момент она не могла позволить себе такую покупку: ее работа давала не слишком стабильный заработок, и она не отважилась бы потратить деньги на новую машину.

— Как хочешь, — сказал Джонатан, явно недовольный ее отказом.

Глория остановила машину напротив здания, где работал Джонатан, и повернулась к нему.

— Тебе нужно поторопиться, у тебя не так много времени.

— Слава богу, у меня в офисе есть другой костюм.

Отстегнув ремень, он повернулся к ней.

— Я хотел бы еще раз тебя увидеть, Глория. Нам нужно поговорить. Может быть, мы пообедаем вместе?

— Не думаю.

Пообедать с ним! А он будет смотреть на нее и вспоминать все то, что ему, конечно же, про нее наговорили. Нет!

— Ну, ладно, — сказал он, даже не пытаясь скрыть, насколько ее отказ расстроил его. — Пока.

— Пока.

Он вышел из машины. Не дав ему времени даже закрыть дверцу, Глория нажала на газ. Она услышала крик Джонатана в то же самое время, как шофер одной из машин нажал на гудок и показал ей кулак. Глория на ходу извинилась перед шофером, однако на Джонатана даже не посмотрела. Не думать о нем вообще было невозможно, но она все-таки попыталась сосредоточиться на дороге.

Когда в тот же день Брендон вошел в офис Джонатана, тот сидел за столом, уставившись в окно.

— Что случилось?

— Я решил снова пойти в море.

— Понятно, — медленно сказал Брендон. Есть какая-нибудь конкретная причина?

Джонатан бросил на стол документы, которые до этого держал в руках. Он сделал это с такой силой, что по столу покатились карандаши и ручки, и некоторые бумаги упали на пол.

— Да. Очень серьезная причина. Мне необходимо уехать.

Брендон наклонился, чтобы собрать бумаги.

— Ты видел Глорию? — мягко спросил он.

Конечно, дьявол бы ее побрал. Она сильно похудела и работает так, будто ей платят за сверхурочные. Ты бы видел, на чем она ездит. Старый, ржавый «шерман», с которым она еле справляется. Что, черт возьми, с ней происходит? Джонатан с силой ударил кулаком по столу.

— Однажды, — сказал Брендон, усаживаясь в кресло напротив, — когда ты только еще начинал выходить в море с отцом и со мной, ты неправильно завязал канат. Он развязался и…

— Не нужно напоминать мне эту историю, глухо сказал Джонатан. — Я и так все помню. Гарднер пострадал из-за меня. Рана была очень серьезной.

— И после этого ты стал предметом разговоров и насмешек всей команды. Ты мог бы уйти с «Изабеллы» на любой другой корабль, но ты решил остаться там. Почему?

Нахмурившись, Джонатан посмотрел на своего друга.

— К нашему разговору это не имеет абсолютно никакого отношения.

— Я так не считаю. Ответь мне. Джонатан пожал плечами. Ему не хотелось вспоминать об этом случае.

— Я не полный идиот и понимаю, что ты хочешь провести какую-то аналогию между…

— Отвечай, — настаивал Брендон.

Его партнер вскочил на ноги и начал ходить по кабинету.

— Ну, хорошо. Я остался и выдержал все это потому, что думал, что никогда не смогу посмотреть в глаза тем парням, если уйду. Ну и что? Бренд он улыбнулся.

— А то, что и Глория сейчас делает то же самое. Старается выдержать все это одна, с тех самых пор, как уехала из Ливерпуля.

— Подожди минутку. Все совсем наоборот. Она не смотрит мне в глаза, она избегает меня.

Брендон устало вздохнул.

— Ну, ты и слепец. Ты, которого я всегда считал одним из самых умных людей из всех, кого я знал, не понимаешь этого. А тебе не приходило в голову, что она может подумать, что ты поверил всем этим сплетням о ней?

Джонатан изумленно посмотрел на него.

— Да я ни слову не поверил! «Глория — дорогая — деловая партнерша», как сейчас называют девушек по вызову! Нет, я на такое не куплюсь.

— И ты ударил Стива Уоррена, когда он плохо отозвался о ней.

— Ты знаешь об этом?

— Новости быстро распространяются.

Но Джонатан его уже почти не слышал. Он рассеянно надевал свой пиджак.

— Присмотри за делами. Меня не будет какое-то время.

— Как долго?

— Столько, сколько на это потребуется. Скажи просто, что я вышел в море.

Когда Джонатан вышел из комнаты и хлопнул за собой дверью, Брендон широко улыбнулся. Потом он снял трубку телефона и набрал какой-то номер.

— Элизабет? Это Брендон. Думаю, дела идут на поправку, дорогая…

ГЛАВА 7

Грязная и усталая, в пятнах краски, Глория закрыла дверь своей квартиры. Ей нужно отдохнуть. Слава богу, работы на сегодня у нее нет.

«Если полежать часов восемь в отмочке в ванне, — подумала она, — то, может, быть, удастся смыть с себя усталость. Если же погрузиться под воду на год, можно было бы смыть с души свинцовую тяжесть сожалений».

Она разделась и бросила одежду в корзину для белья, стоявшую в небольшой кладовке, рядом с кухней.

Было время ужина, но она слишком устала. Налив себе стакан молока и отнеся его в ванную комнату, Глория легла в ванну, медленно выпила молоко и поставила стакан на пол. Улыбаясь, она закрыла глаза и еще ниже опустилась в ароматную воду, дуя на пузырьки. Блаженство. Рай. Королевское наслаждение. Она потеряла ощущение времени.

— Нужно закрывать дверь, когда принимаешь ванну.

— А-а-ах! — вскрикнула Глория. — Она попыталась опереться локтем о край ванны, но ее рука соскользнула, и брызги пены попали ей в глаза. Она зажмурилась. Джонатан! Она вызвала его в своем воображении, потому что ей так хотелось, чтобы он был здесь. Ее давление, должно быть, невероятно подскочило. Через 10 минут, а может, и раньше, она умрет.

— Тебя вымыть? — спросил он. Пораженная, изумленная, она опустилась под воду, потом снова села, подняв массу брызг. Из-за пены она не могла открыть глаза. Прикрыв руками грудь, она спросила:

— Кто это?

Черт возьми, она прекрасно знала, кто это. Просто ей нужно было выиграть время, чтобы прийти в себя.

— Убирайся отсюда.

Глория, наконец, чуть протерла глаза и украдкой посмотрела на Джонатана. Господи, до чего же он красив! Как он смеет обольщать ее своей внешностью? Она позвонит в полицию, и его арестуют… после того, как она поцелует его шесть или семь тысяч раз.

— Уходи.

— Успокойся, ты прекрасно знаешь, кто я. Ты же только что взглянула на меня.

Джонатан, не отрываясь, смотрел на ее тело, вернее, на ту его часть, которую он мог видеть из-за горы пены и струек пара, и боялся, что сейчас с ним случится первый и его жизни сердечный приступ. Она была просто невероятно красива. Когда он зашел в ванную, его сердце чуть не выскочило из грудной клетки. Только вчера он назвал Брендона «Глория». Его мудрый партнер сделал вид, что не заметил. Ей придется поговорить с ним. Его жизнь рушилась из-за нее. Она должна понять, как нужна ему!

— Джонатан Крейг! — возмущенно воскликнула Глория. — Кто дал тебе право входить в мой дом без разрешения? Бандит, маньяк, взломщик…

— Ты не могла бы говорить тише? — перебил ее Джонатан. — Тебя слышат на улице. Позволь мне объяснить. У меня не было намерения входить. Но ты оставила дверь открытой. Это глупо.

— Я не оставляла дверь открытой, и не называй меня глупой, — сказала она, пытаясь окончательно стереть с глаз мыло.

— Нет, оставила. — Он намочил теплой водой полотенце и приложил его к ее лицу. Вот, только не три сильно, просто промокни.

— Не указывай, что мне делать, — сказала она, продолжая растирать глаза. — Убирайся отсюда.

— Сначала я тебя отсюда вытащу. В том на строении, в котором ты сейчас находишься, ты можешь поскользнуться в этом чудовище и разбить голову. Где ты взяла эту штуковину?

— Она досталась мне вместе с квартирой. И должна тебе сказать, что когти на ножках ванной — повальное увлечение сейчас. — Глория попыталась открыть глаза и поморщилась. — Уходи, — снова сказала она, приоткрыв один глаз.

— Нет. Ты можешь упасть.

— Тогда подай мне полотенце. (Как ей выйти из ванны, когда он тут?) И подожди меня в другой комнате. Я буду через минуту.

Когда он покачал головой, она плеснула на него водой.

— Выйди отсюда сейчас же, — сказала она, снова вылив на него целую пригоршню воды.

— По крайней мере, на этот раз не краской, пробормотал Джонатан, вытирая с брюк пену. Нам нужно поговорить, Глория.

— Хорошо. Выйди в другую ко…

— Нет.

Не дав ей времени опомниться, он вытащил ее из ванны и поставил на мягкий коврик. Пока она тщетно пыталась оттолкнуть его, он взял с полки бутылочку увлажняющего крема и выдавил себе немного на руку.

— Предохраняет от сухости зимой, если нанести его на влажную кожу, — сказал он, принимаясь массажировать ее спину. Его ладони начало покалывать от прикосновения к ее телу. — Конечно, зима еще не наступила, но зато первый снег уже успел растаять.

— Перестань, — слабо прошептала Глория.

— Не могу.

— Но ты же хотел поговорить.

— Я и сейчас хочу.

— Тогда говори.

— Я никогда ни в кого не втирал крем после ванны. Мне нравится.

— Тебя не просили это делать.

— Это экспромт. — Он наклонился к ней и поцеловал в губы.

— Мы так не договаривались.

— Я так скучал по тебе.

— Это правда?

— Да, немыслимо расстаться с такой женщиной. Ты так прекрасна!

Никогда в жизни, с тех пор, как он начал встречаться в пятнадцать лет с девушками, Джонатан не терял настолько душевного равновесия. Глория заставила пережить его это… Он нахмурился.

Сбитая с толку тем, что увидела в его глазах и обожание, и гнев одновременно, Глория попыталась оттолкнуть его.

— О чем ты думаешь?

— Только о тебе.

Почувствовав, как она напряглась, он улыбнулся и провел пальцем по ее губам.

— Легче. Расслабься. Я думал о том, какая ты независимая, трудолюбивая и упорная… И такая женственная.

Джонатан провел губами по подбородку Глории и прошептал ей в самое ухо:

— Между нами было что-то очень важное.

— Странно, — сказала она, — мы ведь почти не знали друг друга.

Но она знала его. Он изменил ее жизнь, снова вернул ей солнечный свет. Он научил ее не бояться того, что она давно спрятала в самый дальний уголок своей души, заставил по-новому взглянуть на саму себя. Глория все еще была уверена, что он скоро уйдет, но он навсегда останется в ее сердце.

— Нет, мы знали друг друга очень хорошо. Просто мы пропустили несколько маловажных этапов и нарушили общепризнанный порядок.

— Ощущение было такое, как будто катаешься на американских горках.

— Наше чувство было чистым, здоровым, ярким, как солнце, и должно остаться таким, прямо сказал Джонатан, удивляясь своей настойчивости. Затем обнял Глорию сильнее и прижался губами к ее волосам.

Смущенная его внезапным движением, она попыталась рассмеяться.

— Звучит, как план по защите окружающей среды.

Он тоже рассмеялся и поцеловал ее шею.

— Не отрицай, что мы путешествовали бок о бок…

— …по ухабистой дороге со множеством ям.

— В большинстве случаев бывает именно так, — тихо сказал Джонатан.

— А потом что-то происходит. Одиночество, пустота… и невыносимая тоска.

— Со всеми, не только с нами. Нам даже повезло в каком-то смысле. Мы быстро узнали друг о друге все самое неприятное, к тому же, это произошло публично. Но мы не пошли ко дну. Каждому приходится переживать удары.

— Да, приходится. Много раз, всю жизнь. Джонатан пожал плечами.

— Ну и что? Мы с тобой будем переносить их вместе.

Неужели он говорил о будущем? В сердце Глории снова загорелась надежда. Но между ними стояло ее прошлое.

— А если их слишком много? — спросила она. — Слишком много разочарований, разбитых надежд, разрушенных иллюзий? Тогда что?

— Вот почему люди стараются сохранить самые дорогие для них минуты жизни в своих воспоминаниях, стараются сберечь свое счастье.

Он пристально посмотрел ей в глаза: в них все еще стояло выражение настороженного удивления.

— Не нужно думать, что тебе досталось больше всех. В мире достаточно много горя для всех нас.

— И твое решение?

— В нашей жизни достаточно горестных моментов, но, если мы будем бережно относиться ко всему хорошему, бороться с плохим и побеждать его, нам нечего бояться. Это все, что мы еще можем сделать.

— Значит, нам нужно завести сундук с сокровищами, так?

— Вот именно.

Джонатан стоял, затаив дыхание, боясь пошевелиться, сомневаясь и надеясь одновременно, что ему не показалось: в ее взгляде сейчас действительно была любовь.

— Теперь я понимаю, — сказала она.

И она действительно хотела, чтобы у них с Джонатаном был этот сундук с сокровищами. Он стал в ее жизни маяком, освещавшим самые темные уголки ее души. Почувствовав легкое головокружение, Глория сделала то, чего ей так давно хотелось. Она начала перебирать густые пряди его волос.

— Я так хочу тебя, Глория. У меня даже ноги подкашиваются. Но мне нужно еще поговорить о нас с тобой.

— Я еще не уверена, позволю ли я тебе любить меня.

«Какая явная ложь. Я ведь сама хочу этого не меньше тебя», — пронеслось у нее в голове, но она упрямо продолжала:

— Мы должны разобраться в своих чувствах.

— Хорошо. — Джонатан попытался улыбкой скрыть свое разочарование. — Пока никакого секса. Это было всего лишь предложение.

На самом деле он хотел просить ее выйти за него замуж, но почему-то думал, что она сейчас на это не согласится.

Глория кивнула.

— Но поговорить нам действительно нужно. Если бы ты вышел отсюда, я могла бы одеться.

Он не двинулся с места. Его ноги прилипли к полу.

— Глория?

— Да.

— Если у нас все будет хорошо, ты сделаешь мне одолжение?

— Смотря какое. (Все, что угодно, пока он с ней.)

— Я хотел бы принять вместо с тобой ванну в этом монстре с когтями, — сказал Джонатан, зажмурив, как от боли, глаза. — Конечно, после того, как мы все утрясем, — прибавил он сквозь стиснутые зубы.

— Что с тобой? — Глория нежно погладила его по щеке.

— Пытаюсь отогнать эти мечты, но мне приходится туго. Так ясно представляю нас с тобой в этой чертовой ванне.

— Воображение — страшная вещь. — Она и сама уже видела эту картину. — Невыносимо.

— Расскажи мне об этом. — Джонатан еще сильнее прижал ее к себе. — Нет, не надо. Нам лучше поесть или сыграть в шахматы, или пойти покататься на коньках.

— Ты несешь какую-то чепуху, — прошептала Глория.

— Ничего не могу с собой поделать.

— Здесь многое поставлено на карту.

— И мой рассудок прежде всего. — Он поцеловал ее. — Тебя ждет бой, Стенли, потому что я хочу этого.

Тебе самому придется нелегко, Крейг, потому что я тоже этого хочу, но на определенных условиях.

— Мы говорим о брачном контракте?

Она удивленно посмотрела на него. Она вовсе не это имела в виду. Однако было понятно, почему он об этом подумал: он был настоящим бизнесменом.

— А… я не об этом подумала… но это неплохая идея.

Джонатан был разочарован, но из желания быть справедливым кивнул в знак согласия.

— Утром я поговорю об этом со своим адвокатом.

— Я тоже. Хочешь пойти куда-нибудь поужинать?

— Да.

— Я сейчас оденусь.

Оки вместе вышли из ванной. Глория пошла в спальню, но вдруг резко повернулась и посмотрела Джонатану в глаза.

— Мы задали себе трудную задачу. Он кивнул.

— Это правда. Но я знаю, чего хочу: чтобы мы жили вместе и разобрались во всем потихоньку.

Глория удивленно вздернула бровь.

— Но, по-моему, это может положить конец нашей холостяцкой жизни.

Я тоже так считаю. — Джонатан усмехнулся. — Вот почему я это и предложил. — Он подошел к ней поближе и пристально посмотрел ей в глаза. — Я хочу жить с тобой, любить тебя. А чего хочешь ты?

— Я еще не знаю. — В ее воображении уже пронеслись картины их совместной жизни. Это может быть опасно, — прошептала она.

— Допускаю. Итак? Что мы будем делать? Я голосую за то, чтобы жить вместе.

— Мы можем причинить друг другу боль. Я знаю. Это не увеселительная прогулка.

Ее слова неожиданно задели его. Неужели она уже жила так с кем-то?

— Я и сам несколько раз был близок к этому, — сказал Джонатан, стараясь, чтобы его голос не дрогнул. — Мне не понравилось, но даже отрицательный опыт лучше неизвестности.

Глория долго смотрела на него, потом кивнула.

— Хорошо. Мы сделаем так, как ты хочешь. Попытаемся разобраться во всем, прежде чем… решим что-нибудь окончательно. О'кей?

— О'кей, — он с облегчением вздохнул.

— Когда?

— Сегодня. Мы поужинаем, потом вернемся сюда и возьмем то, что тебе понадобится на несколько дней. Потихоньку мы все твои вещи перевезем ко мне.

— Да? — Глория насторожилась, хотя и чувствовала, что Джонатан не старается навязывать ей свою волю. — Мы что, уже решили переехать к тебе?

Он поморщился.

— Извини. Я не хотел. Просто моя квартира больше. Целый этаж в старом районе города, рядом с Темзой. Но, если хочешь, мы могли бы поселиться и у тебя.

Глория засмеялась.

— Ты думаешь? Мы постоянно будем друг на друга натыкаться. И в моем шкафу нет свободного места, — ее улыбка постепенно исчезала. — Мы попробуем жить у тебя. Хотя нужно быть полной дурой, чтобы бросить эту квартиру. — На его вопросительный взгляд она сказала: — Это не связано с тобой. Она такая удобная для спокойной работы…

На самом деле ей просто хотелось иметь место, куда она всегда могла бы убежать и спрятаться.

Он нежно обнял ее.

— Если это так важно для тебя, мы можем большую часть мебели оставить здесь. Что ты об этом думаешь?

Она кивнула.

— Я попытаюсь не… не прятаться от тебя. Она грустно улыбнулась. — Я привыкла это делать, но я справлюсь.

— Нам будет очень хорошо вдвоем. Я в этом уверен.

— А может, и не будет.

— Пессимист! Пошли. Я умираю с голоду.

— Вот, кстати. Нам нужно поделить домашние обязанности.

Глория громко рассмеялась, когда Джонатан состроил недовольную мину.

— О, женщина! — простонал он. — Ладно. Поделим обязанности. Повар из меня никакой, но по части мытья посуды я — ас. И еще я умею застилать постель.

Он посмотрел на нее с видом превосходства. Она ответила ему спокойно:

— Отлично. Я неплохой повар. Значит, я буду готовить, а ты — убирать. Я буду стирать, а ты можешь заправлять постели.

— Постель. Моей хватит на двоих.

— Хорошо. Постель. Об остальном поговорим по дороге в ресторан.

— Если у меня хватит сил, — прошептал он, когда она ушла в спальню.

Вспомнив, как был одет Джонатан, Глория решила не надевать ничего торжественного. Она выбрала черные шерстяные брюки и голубую шелковую блузку.

— Я готова, — сказала она ему, входя в гостиную. Он так и стоял лицом к двери спальни.

— Я тоже, — сказал Джонатан.

Он не имел в виду ужин и знал, что она поняла его. Он заметил, как ее глаза широко раскрылись и на щеках выступил легкий румянец. Он протянул ей руку.

— Я подумал, что мы можем пойти в «Орфей». Тебе ведь там понравилось в прошлый раз?

— Да.

Там она впервые поняла, как много для нее значит Джонатан. Она хотела снова оказаться там с ним, чтобы вспомнить счастливое прошлое и насладиться настоящим.

Ужин был очень сытным. По крайней мере, Джонатану он показался именно таким. Он ел с удовольствием, но все его внимание было сосредоточено на Глории. Все в этом ресторане было превосходным: их уединенный столик, свечи и тихая музыка. Но для Джонатана звездой в небе была Глория, и ее свет затмевал все остальное.

Они заказали почти те же самые блюда, что и в их первый чудесный вечер, и Глория наслаждалась и радовалась вдвойне. Превосходная тихоокеанская осетрина в молочном соусе с эстрагоном, салат из шпината с горячим беконом, ломтики свежеиспеченного хлеба, горячего, душистого, хрустящего. «Может быть, после такого ужина одежда уже не будет болтаться на мне», — подумала Глория.

Джонатан посмотрел на женщину, сидящую напротив него. Она показалась ему даже более красивой, чем тогда, когда он впервые увидел ее.

— Ты очень красива. И у меня слабость к небесно-синим глазам.

— А! Хорошее открытие. Теперь я буду знать, как можно поставить тебя на колени.

— Очень просто. Только посмотри на меня этими удивительными глазами, и дело сделано.

— Спасибо, Джонатан.

Она хотела сказать ему, что тоже считает его красивым, но слова застряли у нее в горле.

Он поднес ее руку к своим губам, не отрывая от нее глаз, и поцеловал в ладонь.

Если бы он не держал ее за руку, она бы соскользнула под стол. От его прикосновения все ее кости превращались в мягкий воск.

Они даже не пошевелились, когда официант подкатил тележку с десертом. Ему пришлось кашлянуть два раза, чтобы привлечь их внимание. Джонатан посмотрел на него недовольно.

— Торт, — сказал официант и посмотрел на Глорию.

Она бы засмеялась, если бы не была захвачена тем, что происходило между ней и Джонатаном. Она даже была уверена, что не сможет из-за этого отдать должное десерту, но когда увидела его, сразу же поняла, что ошиблась. Торт был превосходен, и Глория съела почти всю порцию. Джонатан съел свой кусок и то, что осталось от порции Глории.

— Потанцуй со мной, — сказал он, когда она принялась за кофе.

— Хорошо.

Со смешанным чувством волнения и настороженности Глория прошла за Джонатаном на танцевальную площадку. Они начали танцевать.

— О чем ты думаешь? — спросил он, перебирая губами ее волосы.

— О том, какой это восхитительный вечер, прошептала она.

Глория не сказала, что с нетерпением ждет его продолжения. Это чувство было новым для нее и потому удивляло и немного шокировало ее. Раньше, общаясь с мужчинами, она избегала сексуальных контактов, провоцирующих разговоров, прикосновений. Теперь же она была уверена, что, если Джонатан не предложит провести эту ночь вместе, она сделает это сама.

— Мне тоже нравится этот вечер, — прошептал он, целуя ее шею. Он почувствовал, как она вздрогнула. Он и сам начал дрожать от желания. Ему хотелось поскорее уйти отсюда, отвезти ее домой, отнести на руках в свою постель и заняться любовью. А потом, черт возьми, он настоит на том, чтобы они поженились, даже и с брачным контрактом. Хотя его это слегка обескураживало, но если она так хотела, значит, так и будет.

Сначала Джонатан думал, что после первого танца они допьют кофе и уйдут. Но за первым последовал второй и третий. Глория хорошо чувствовала ритм, им было так чудесно вдвоем, что Джонатану не хотелось отпускать ее.

Когда они, наконец, вернулись к своему столику, их кофе уже остыл.

— Пойдем? — спросил Джонатан, пытаясь угадать реакцию Глории. Он не хотел предлагать ничего, что оттолкнуло бы ее от него. Она кивнула и посмотрела ему прямо в глаза.

— Я готова.

В ее голосе и словах чувствовалась страстность, заставившая его задержать дыхание.

— Я тоже, и волнуюсь как мальчишка, — сказал он.

— Тогда пошли.

Она улыбнулась, когда он схватил ее за руку. Джонатан достал портмоне. Не желая терять время на то, чтобы показывать кредитную карточку, он бросил на стол несколько купюр, схватил их пальто и повел Глорию в фойе. Там он остановился только для того, чтобы помочь ей надеть пальто и накинуть свое. Когда она тихо засмеялась, он посмотрел на нее смущенно и улыбнулся.

— Я стараюсь не очень торопиться.

— Да уж, действительно!

— Веселишься, да?

— Да…

И это было правдой. Никогда в жизни Глория не чувствовала себя такой безмятежно счастливой.

Они вышли из ресторана рука об руку. Ночь была довольно прохладной, на тротуарах все еще блестел лед. Небо выглядело кристальночистым, и было все усеяно сверкавшими на морозе звездами.

Глория глубоко вдохнула свежий морозный воздух и улыбнулась. Ночь была волшебной.

Джонатан обнял ее и прижал к себе. Они прошли к машине, отказавшись от услуг лакея. Они были счастливы.

Однако в машине все вдруг изменилось. Их обоих охватило какое-то напряжение. Джонатан кашлянул.

— Куда ты…

— Если ты хочешь…

Они заговорили одновременно и удивленно посмотрели друг на друга. Джонатан включил зажигание.

— Чего ты хочешь, Глория?

Она два раза судорожно вздохнула.

— Я хочу поехать к тебе. Я никогда не была в том районе, — добавила она нарочито беспечным тоном.

— Ну что ж, самое время посмотреть, — сказал он в тон ей, хотя внутри у него все перевернулось.

Теперь, когда они уже ехали к нему, Глория не могла сдержать счастливой улыбки. Он хочет ее! Она услышала это в его голосе. Это было счастье…

Джонатан нашел ее руку.

— Ты всегда можешь передумать, не бойся. Она посмотрела на их сжатые руки, потом на него.

— Я не боюсь, — сказала она.

— А я боюсь, — ответил он и улыбнулся, когда она рассмеялась.

— Мы так хорошо понимаем друг друга.

— Да.

Задержав на мгновение дыхание, Глория посмотрела на него.

— Ты должен знать, что даже здесь, в Лондоне, ты наверняка встретишь людей, знавших меня и Элизабет раньше.

Сказав это, она почувствовала огромное облегчение.

— Можешь представить им меня, — беспечно отозвался Джонатан, — если захочешь. Тебе решать. Кто они, что говорят, чем занимаются, все это для меня неважно, если только тебе нужен я, а не они.

— Мне нужен ты, — еле слышно промолвила Глория.

— Хорошо. И мне нужна ты. Только ты. Джонатан свернул в узкую улочку и остановился. — Приехали.

Глория посмотрела на желтое кирпичное здание.

— Красивый, дом. И выглядит таким теплым даже в холодную ночь.

— Да, — Джонатан нагнулся и поцеловал ее волосы. — В нем пять этажей. Мой — самый верхний. Я собирался поделить его с Брендоном, но он предпочитает жить в отеле, когда приезжает в Лондон. Он недолго бывает здесь.

— Как и Элизабет.

— Что? — Погруженный в свои мысли, он сначала не понял, что она имела в виду.

Сообразив, о чем идет речь, Джонатан кивнул, затем поцеловал Глорию в щеку и вышел из машины, чтобы помочь ей. Ее рука дрожала, когда он дотронулся до нее, и он улыбнулся.

— Я тоже порядком волнуюсь. Мне кажется, я слишком хочу, слишком жду…

Она кивнула.

— Я помню, однажды дома, в Ливерпуле, я ждала Рождество. Я думала, утро никогда не наступит. Но оно наступило, и день пролетел так быстро, что я даже не поняла, что Рождество уже прошло. — Глория улыбнулась Джонатану. — Теперь я никогда не хочу, чтобы Рождество скорее наступило, наоборот, мечтаю, чтобы это был очень долгий день.

Джонатан засмеялся и обнял ее за талию. Открыв две входные двери, они вошли в огромное фойе. Посередине стоял большой диван, обитый темно-красной тафтой. Наверх вела широкая лестница с перилами из красного дерева и замысловато изогнутыми стойками. Ближе ко входу размещались два лифта.

— Прямо викторианский век, — заметила Глория.

Ей нравились высокие потолки, панели из красного дерева, выглядевшие, как ни странно, изящными. Здесь чувствовалось какое-то спокойное достоинство и элегантность давно минувшего века.

Джонатан усмехнулся.

— Это была идея Брендона. Эти лампы, похожие на газовые, медная отделка на камине… Вообще-то, это фойе не должно мне нравиться, я люблю простоту. Иногда летом я живу в домике на восточном побережье там у меня имеется только самое необходимое, и мне нравится такая жизнь. — Он пожал плечами. — Но когда я приезжаю домой, сюда, я чувствую, что это и есть мой дом. Здесь хорошо отдыхается. Эти стены — толщиной в три фута, и я не слышу шума уличного движения.

— Хорошая комната.

Глория действительно так думала. Это была настоящая комната, а не просто вестибюль. Она располагала к размышлениям.

Им не пришлось ждать лифта, и как только они вошли внутрь, Джонатан нагнулся и поцеловал ее.

Глория вздохнула от охватившей ее радости: этот мужчина был словно ответ на ее молитвы. Обнимая друг друга, они раскачивались от предвкушения близкого наслаждения.

Стальные двери лифта издали приглушенный звон. От неожиданности Глория отпрянула назад.

— Проклятые двери, — хрипло сказал Джонатан. — Нужно поставить обычные. Слишком много шума.

— Да нет, нормально, — ответила Глория дрожащим голосом.

— Я не хочу, чтобы нас что-нибудь отвлекало. Взяв ее за руку, Джонатан провел Глорию в небольшой холл с двумя дверями. Он кивнул на дальнюю дверь.

— Когда это были две квартиры, то была дверь Брендона. Но мы переделали две квартиры в одну, и теперь это вход в кухню. — Он рассказывал это машинально, думая только о ней, а вовсе не о расположении комнат.

— О!

Глория не могла придумать лучшего ответа в данный момент. Она хотела быть сейчас в этом доме, она с нетерпением ждала того, что последует дальше, и все же не могла полностью расслабиться. Почему?

Джонатан открыл дверь.

— Входи.

Глория слабо улыбнулась и прошла мимо него в комнату, но сразу же остановилась, как вкопанная, увидев огромное окно, через которое был виден ночной Лондон.

— Как красиво! — Она остановила его руку, потянувшуюся к выключателю. — Не надо, Джонатан, ведь отсюда такой чудесный вид!

— В хорошую, ясную погоду вид действительно очень красивый. А туман вызывает какое-то особенное, таинственное чувство. Когда я впервые увидел эту квартиру, я понял, что хочу здесь жить. Ее предыдущий владелец тогда только что уехал работать учителем в Токио, так что мне даже не пришлось никого просить переезжать.

Глория подошла ближе к окну, очарованная чудесным ночным пейзажем: калейдоскопом огней, стремительно проносящимися мимо облаками, сверкающими сине-белыми звездами, серпом луны в серебристой дымке.

— Просто потрясающе, я бы никогда не включала здесь свет.

— Согласен.

Джонатан подошел к ней сзади, обнял за талию и прижал к себе. Глория повернула голову и поцеловала его. Ее сердце бешено колотилось от страстного желания и от сознания правильности всего происходящего.

— Я так хочу тебя, Глория.

— Я тоже хочу тебя. Но…

— В чем дело?

У Джонатана перехватило дыхание. Если она сейчас повернет назад, он, наверное, умрет на месте. И все равно он не стал бы давить на нее. Он хотел, чтобы она испытывала те же желания и так же сильно, как и он.

Глория повернулась к нему и обняла за шею.

— Ты, конечно же, ожидаешь найти во мне опытного партнера…

— Честно говоря, я как-то об этом не задумывался. — Он поцеловал ее в нос. — И у меня нет никаких предубеждений на твой счет. Хотя я охотно признаю, что с тех пор, как увидел тебя в первый раз, в своих фантазиях частенько занимался с тобой любовью.

Она попыталась ответить на его улыбку, но не смогла.

— Можно поговорить с тобой серьезно? Он кивнул, убрал прядь волос с ее лица и нежно поцеловал.

— Слушаю тебя внимательно.

— Я… я… не спала со всеми теми мужчинами в Ливерпуле. — Она судорожно вздохнула. Как трудно говорить об этом.

— А я никогда и не думал так, Глория. И в любом случае мне абсолютно все равно. Я люблю тебя. И я никогда не собирался и не собираюсь судить тебя.

Потрясенная, вся дрожа, Глория крепко сжала его плечи. В ее глазах стояли слезы.

— Спа… спасибо.

— Я действительно так думаю, — сказал Джонатан, гладя ее по щеке.

— Я верю тебе. Но, пожалуйста, дай мне закончить. — Он снова кивнул. — Я не спала с теми мужчинами. — Она тряхнула головой. Нет. Я не это хочу сказать. Я никогда ни с кем не спала, — быстро закончила Глория и посмотрела на Джонатана.

— Что? — У него в висках стучала кровь, сердце, казалось, остановилось: этого не может быть.

— Я не… — заикаясь, продолжала она, — у меня… У меня не было никого до тебя.

— Любимая, ты девственница?

Чувствуя себя совершенно потерянной, она кивнула.

— И не говори мне, что я самая старая девственница на всей…

Джонатан поцеловал ее, приподняв от пола.

— Сумасшедшая женщина, — прошептал он. — Ты делаешь мне прекрасный подарок, неужели ты сама этого не понижаешь?

— Так ты… не сердишься из-за этого? Чувствуя легкое головокружение, Глория смотрела на его мальчишескую улыбку.

— Не говори глупости, — в голосе Джонатана послышался упрек. — Ты говоришь мужчине, который тебя любит, что ты девственница и ждешь, что он рассердится? Нет, — он снова поцеловал ее и погладил по щеке, — ты невероятная женщина! Для меня ты всегда была нетронутой. Я действительно так чувствовал. И мне нет дела до того, кто был у тебя до меня. У меня были женщины, и это мое прошлое. И я считал других мужчин в твоей жизни твоим прошлым. Если честно, мне на них наплевать, если только ты будешь меня любить ипозволишь мне стать последним мужчиной в твоей жизни. Может быть, я говорю непонятно, но я этого очень сильно хочу.

— Я бы тоже этого хотела. Я хочу стать твоей последней женщиной. — Она тряхнула головой. — Я была уверена, что ты посчитаешь меня сумасшедшей. Но я никогда не встречала мужчины, с которым мне захотелось бы разделить свою страсть, вот я и сохранила ее… для тебя, наверное.

— О господи, как я люблю тебя! — Он снова приподнял ее над полом. — Я ничего подобного никогда ни к кому не испытывал.

— Да, — она немного отстранилась, чтобы видеть его лицо, — но тебе нужно постараться, раз ты у меня первый.

— Обещаю на сто десять процентов, — заверил он, смеясь.

— Хорошо.

Глория закрыла глаза и прижалась губами к его шее.

— Но у меня тоже есть несколько просьб, добавил Джонатан.

— Какие?

Джонатан уже нес ее на руках в спальню, и она, ничего не замечая вокруг, вся отдалась его сильным рукам.

— Дорогая, не дыши мне в ухо и не целуй в шею, иначе я окажусь в дурацком положении еще до того, как мы начнем.

— Извини, — смущенно прошептала она.

Он отпустил ее и показал рукой на комнату.

— Нравится?

— Очень.

Глория почувствовала, что его руки перебирают ее волосы и вытаскивают по одной шпильке.

— Это тоже часть ритуала?

— Да. Ты не против?

— Нет. Но я хочу, чтобы ты вводил меня потихоньку в курс дела.

Джонатан рассмеялся.

— Так, подумаем. Во-первых, я рад, что тебе нравится наша спальня. Но если ты хочешь что-нибудь изменить, пожалуйста. Доверяю полностью твоему вкусу.

«Только не уходи», — он не осмелился выразить словами мысль, которая очень пугала его.

— Спасибо.

Ее голос задрожал, когда он расстегнул верхнюю пуговицу ее блузки.

— Это — шаг второй, — сказал Джонатан. Одно из самых приятных занятий — раздевать того, кого любишь.

— О! Я ведь тоже должна это делать? Видишь ли, я не совсем неопытная. В свое время я прочитала несколько романов.

— А, отлично. Интеллигентная женщина. Мне такие нравятся. Да, можешь раздеть меня, когда захочешь.

Джонатан надеялся, что он не упадет в обморок, когда она дотронется до него.

— Ну, тогда мне лучше не приходить к тебе в офис, — сказала она и крепко зажмурила глаза, — вдруг я захочу этого, когда увижу тебя за письменным столом?

— Дорогая, я никогда не думал, что мне придется это сказать, но мне невыносимо просто смотреть на тебя. Нам лучше лечь в постель.

— Подожди, — промолвила Глория. Ее руки потянулись к пуговицам на его рубашке. — Я тоже хочу получать удовольствие.

Когда она посмотрела на него, у нее возникло приятное чувство собственности. Она улыбнулась, ощутив уверенность, до сих пор чуждую ей, но от этого не менее приятную. Глория удовлетворенно вздохнула.

— Странно, — прошептала она, снимая с него рубашку. — Я думала, что буду чувствовать смущение и неловкость. Думала, что это я буду закрывать глаза и прятаться. Но пока что я чувствую себя отлично и абсолютно расслабленно.

— А я нет, — сказал Джонатан, сжимая кулаки. — Хватит, Глория, пожалуйста.

Он протянул к ней руки. Она отступила на шаг назад, дразня и открыто рассматривая его.

— Боже, Крейг, ты просто великолепен! Отличное тело. — Она довольно рассмеялась, увидев его смущенную улыбку. — Но я знала это еще до того, как ты снял брюки.

Джонатан застонал.

— Какое дьявольское зелье они подсыпали тебе в сельтерскую?

Его наслаждение и страсть еще более усиливались оттого, что Глория чувствовала то же самое. Глория не боялась. Она хотела быть с ним так же сильно, как и он. Джонатан подхватил ее на руки и понес в спальню.

— Ты дикая женщина, тебе это известно?

— Я начинаю это понимать, Джонатан Крейг.

Спальня Джонатана, отделанная в коричнево-розовых тонах, выглядела чудесно. Глория с удовольствием коснулась шелковых оконных портьер, погладила занавески в изголовье просторной кровати из красного дерева, застеленной покрывалом из мягкого коричневого кашемира.

Пока она осваивалась в его владениях, Джонатан подошел к камину и зажег ароматизированные малиновые свечи в серебряном подсвечнике. Они отразились в зеркале, отбрасывая на все предметы в комнате загадочный тепловатый отблеск. В этом приглушенном свете кожа Глории приобрела нежный персиковый оттенок, а ее рыжеватые локоны заманчиво поблескивали, вызывая неудержимое желание прикоснуться к ним, погладить их рукой.

— Тебе нравится здесь, любимая? — спросил Джонатан.

— Здесь все просто восхитительно! Такой красоты я еще никогда не видела. — Глория улыбнулась. — Мне даже становится не по себе…

Джонатан мягко привлек ее к себе.

— Не надо бояться, дорогая. Я буду терпелив и осторожен. Клянусь!

Избавившись от остатков одежды, Джонатан скользнул на розовые шелковые простыни и позвал Глорию к себе. С минуту он просто любовался Глорией, не приближаясь к ней. Но вот она медленно подняла глаза, наполненные любовью, и вопросительно взглянула на него.

— Ты так прекрасна, любовь моя, — охрипшим голосом проговорил он, — что я не могу насмотреться на тебя.

— Я тоже, Джонатан, — с волнением отозвалась Глория. — Знал бы ты, что я тоже часто любуюсь тобой, когда ты на меня не смотришь, и ужасно скучаю, когда не вижу тебя. А вот теперь просто боюсь на тебя смотреть.

— И не надо, милая, — нежно проговорил Джонатан, целуя ее в щеку. — Не заставляй себя что-то делать. Просто пойди навстречу своим чувствам и доверься мне.

Она протянула ему руку, и он осыпал ее благодарными поцелуями. Потом Глория решительно отбросила простыню в сторону и осталась перед Джонатаном полностью обнаженной. Он бережно обнял ее за плечи и привлек к себе. А затем очень нежно, сдерживая нетерпение страсти, стал целовать ее волосы, лицо и губы, осторожно лаская их рукой. Когда ее напряжение ушло, она начала постепенно отвечать на его поцелуи и ласки, сначала сдержанно и робко, а затем все более смело, пылко и страстно.

Джонатан решился повернуть Глорию на спину, и она не стала сопротивляться, а вместо этого крепко обняла его и прижала к себе. Волна жгучего желания захлестнула Джонатана, когда он почувствовал послушное тело Глории под своим телом. Но он понимал, что от этой ночи зависит вся дальнейшая судьба их отношений, а значит, сегодня он должен сдерживать свою страсть, как никогда. Подавив стон нетерпения, он мягко отстранился от любимой, полный решимости быть терпеливым и нежным, даже если придется страдать от неутоленного желания хоть до самого утра.

— Ты будешь желать меня, моя прекрасная Глория, так же сильно и неудержимо, как я давно желаю тебя, — прошептал он ей страстным шепотом в самое ушко и почувствовал, как затрепетало нежное тело девушки в его объятиях, а тонкие пальчики сильнее впились в его спину.

Переполненная новыми, захватывающими ощущениями, Глория даже не заметила, как руки Джонатана перестали гладить ее лицо и заскользили по чувствительным холмикам груди, округлости живота и потянулись к нежному треугольнику шелковистых волос. Но когда он осторожно сжал губами ее розовый сосок, она испытала такое неожиданно сильное блаженство, что непроизвольно вскрикнула и произнесла имя Джонатана. В ответ он еще настойчивее стал ласкать напрягшийся бутон, дразняще поглаживая его языком и легонько покусывая, а потом проделал то же самое с другим соском. Не в силах противостоять настойчивому натиску умелых ласковых рук Джонатана, Глория перестала сдерживать свои чувства и громко застонала, прикрыв глаза и полностью отдавшись во власть неизведанных сладостных ощущений.

Нежные пальцы Джонатана осторожно приоткрыли влажные лепестки женской плоти и, нащупав заветный бугорок, принялись осторожно ласкать чувствительную плоть. В какой-то момент Глории показалось, что ее тело пронзила раскаленная стрела. Громко вскрикнув, она широко распахнула удивленные глаза и, с мягкой настойчивостью отстранив Джонатана, внезапно села на кровати. Встревожившись, Джонатан потянулся за ней и, к своей непередаваемой радости, прочитал в ее расширившихся глазах восторг и смятение.

— О, Джонатан, — чуть слышно вымолвила Глория, пряча от него пылающее лицо. — Ради бога, скажи мне, что такое ты делаешь со мной? Я вся, словно в огне, мне кажется, я умру сейчас!

— Что я делаю с тобой, любимая? — страстно прошептал он, снова привлекая ее к себе. — Да просто люблю тебя, ласкаю тебя, пытаюсь заставить тебя испытать неземное блаженство, милая моя!

— Блаженство? — недоуменно переспросила Глория, и ее дыхание стало еще более прерывистым, а лицо окончательно раскраснелось. О каком блаженстве ты говоришь? Разве можно испытать что-то еще более приятное, чем то, что я сейчас испытала?

— Можно, родная моя. Только не противься своим чувствам и доверься мне…

Он снова опрокинул ее на спину и принялся ласкать еще настойчивее. Глории казалось, что руки Джонатана не знают усталости, скользя по всему ее телу, дразня, лаская, находя все новые чувствительные уголки. Она снова прикрыла глаза, и тогда Джонатан незаметно соскользнул вниз и приник губами к ее напрягшейся, пульсирующей плоти.

Пальцы Глории сильно вцепились в волосы Джонатана, словно желая остановить его и прервать мучительно-сладостную пытку. Чувствуя, что больше сдерживаться он не может, Джонатан осторожно провел языком по нежным лепесткам и коснулся заветного местечка, в которое ему так не терпелось проникнуть. Убедившись, что Глория готова его принять, он осторожно развел ее бедра и оказался наверху, не переставая ласкать любимую и осыпать ее тело горячими, страстными поцелуями.

Сигнал тревоги прозвучал в затуманенной голове Глории, лишь только Джонатан попытался овладеть ею. Испуганно задрожав под сильным телом мужчины, она распахнула глаза и с волнением посмотрела на него.

— Нет, — упавшим голосом пролепетала она, вцепившись руками в плечи Джонатана. — Нет, Джонатан, я боюсь!

— Тебе не будет больно, любовь моя, — нежно и твердо проговорил он, пресекая ее попытку вырваться. — Верь мне, Глория, не будет. Ты ведь веришь мне?

Она уже готова была расплакаться, но его уверенный взгляд и голос придали ей смелости.

— Я верю тебе, Джонатан, милый… — едва слышно прошептала она.

Зажмурив глаза, Глория повернула голову на бок и слегка приоткрыла рот от сильного волнения. Не теряя времени, Джонатан быстрым, точным движением вошел в нее.

На какое-то мгновение Глория ощутила легкую боль и тихо вскрикнула, ожидая худшего.

. Но его не последовало. Боль тотчас утихла, и Глория вдруг с волнением ощутила внутри себя что-то большое, упругое и теплое.

На некоторое время Джонатан замер, наблюдая за реакцией Глории, а затем начал неторопливо двигаться. Открыв глаза, Глория посмотрела на него и испустила глубокий вздох облегчения.

— Тебе не больно, родная? — заботливо спросил он, посылая ей ласковую улыбку.

— Было чуть-чуть, но теперь нет. — Она улыбнулась в ответ ему и снова закрыла глаза.

Он продолжил свои осторожные движения, а потом, осмелев, задвигался быстрее. Глория сначала лежала молча, но через какое-то время стала тихо постанывать, испытывая, к своему удивлению, приятные ощущения от резких толчков Джонатана. Любовный ритм становился все резче и стремительнее. И вскоре Глория, обхватив ногами сильные бедра Джонатана, уверенно включилась в эту завлекательную игру, чувствуя, что ее желание неудержимо растет. Оно нарастало и нарастало, наполняя ее тело жгучим огнем, поглощая ее всю без остатка. И вдруг, в какой-то момент Глория почувствовала безумное наслаждение. А затем ее тело стало таким легким, будто она воспарила к небесам, вся растворилась в восхитительных ласках Джонатана.

Какое-то время они просто лежали рядом, и Джонатан пытался отдышаться и восстановить силы. Затем он поднял голову и с легким беспокойством посмотрел в глаза Глории. ОH боялся увидеть в них разочарование или упрек, но она смотрела на него лишь с благодарностью и радостным удивлением. Капельки пота выступили у нее на лбу, разметавшиеся волосы выглядели так, будто она только что вынырнула из воды. Лицо ее выглядело усталым, но на губах постепенно проступала восторженная и бесконечно счастливая улыбка.

— Глория, любимая, — Джонатан замолчал, не решаясь произнести вертевшийся на языке вопрос. — Как ты…

— Я чувствую себя так, будто поднялась на небеса и снова упала на землю, — чуть слышно промолвила она. — А еще мне кажется, что я только испытала то, о чем так много пишут во всех этих книжках…

— Господи, какое счастье! — радостно воскликнул Джонатан, осыпая ее разгоряченное лицо бурным потоком поцелуев. — Как же я рад, что все у нас так хорошо получилось.

— Послушай, Джонатан, — сказала Глория после короткого молчания, — раз уж ты взял на себя нелегкую задачу раскрыть для меня мир чувственной любви, то должен объяснять все, что происходит.

Он рассмеялся и нежно погладил ее по лицу.

— Ну хорошо, дорогая, слушай.

И он подробно рассказал ей о том, что произошло сейчас между ними, и что они оба испытали при этом. Глория сосредоточенно слушала, а потом, после небольшого раздумья, спросила:

— Как ты думаешь, Джонатан, я теперь всегда буду испытывать эти волшебные ощущения?

— Я уверен в этом, любовь моя, — горячо отозвался Джонатан. — Во всяком случае, если не каждый раз, то очень часто.

Глория вдруг как-то странно посмотрела на него.

— А ты очень устал, Джонатан? — коварно спросила она.

— Что?

— Ну, я спрашиваю, сильно ли ты устал? Понимаешь, мне бы хотелось, чтобы мы повторили все… с самого начала.

Он не поверил своим ушам. Но когда до него дошло, что она говорит серьезно, сердце радостно подпрыгнуло в его груди, и желание обладать любимой охватило его с новой неимоверной силой.

— Конечно, любимая моя, мы непременно повторим все это, — прошептал он охрипшим от нахлынувшей страсти голосом, вновь привлекая Глорию к себе.

Джонатану казалось, что он сойдет с ума от счастья. С каждым новым его поцелуем, с каждым прикосновением его умелых, ласковых рук Глория испытывала все более сильные ощущения, все более страстно отвечала на ласки Джонатана. Неукротимое желание близости все сильнее охватывало девушку, заставляя восторженно и испуганно трепетать ее сердце — сердце, наполненное до краев любовью к Джонатану Крейгу.

После они еще долго лежали, тесно прижавшись друг к другу: усталые, измотанные до предела, но бесконечно счастливые. Это была самая чудесная ночь в жизни Глории! И это была самая незабываемая ночь в жизни Джонатана!

ГЛАВА 8

Для Глории и Джонатана жаркие дни сменялись жаркими ночами, хотя еще стояла зима и на Лондон иногда налетали холодные ветры. Это был жар их любви, и они поддерживали его в течение дня взглядами, прикосновениями, улыбкой. Даже подписание этого глупого брачного контракта не умерило их страсть. Дни и недели, последовавшие за их первой ночью, были похожи на сон — неправдоподобный, сказочносладостный и… жуткий. Это казалось невозможным, и все же это было так. Глория рас сматривала их счастье как нечто нереальное Она считала, что в любой момент оно может закончиться. Этот страх жил в ней постоянно и ничто не могло подавить его.

Даже сейчас, когда прошло уже шесть недель с тех пор, как они решили жить вместе, Глория не могла заставить себя поверить в будущее. Она жила одним днем.

Однажды вечером Глория размышляла обо всем этом, глядя в окно своего офиса. Все было готово для ночной работы, и, как всегда, когда у нее было несколько свободных минут, Глория думала о Джонатане. Поэтому, когда зазвонил телефон, она даже подпрыгнула от неожиданности.

— Здравствуй, дорогая. Это Элизабет. Я звоню, чтобы сказать, что мы с Брендоном приедем в Лондон через неделю. Думаю, у него будут там какие-то дела. Но мы с тобой увидимся, потому что Брендон говорит, что вы с Джонатаном присоединитесь к нам.

— Замечательно. Мы так давно не виделись. Кажется, Джонатан ничего ей об этом не сказал.

— Ты счастлива, Глория?

— Да.

Они поговорили еще немного и попрощались. Когда Глория повесила трубку, она почувствовала себя немного виноватой. Она подметила замешательство в голосе Элизабет, когда та спросила, счастлива ли она. Элизабет, как всегда, интуитивно чувствовала неуверенность падчерицы.

На следующее утро, когда они все еще лежали в постели, Глория сказала Джонатану о телефонном звонке мачехи.

— Да, — подтвердил он, — они приезжают. Мне надо отдать тебе мой настольный календарь, чтобы я не забывал сообщать тебе о таких вещах. Она засмеялась.

— Чаще мы заняты совсем другим.

— И это прекрасно, — сказал Джонатан, целуя ее в шею. — Итак, хочешь ли ты остаться жить здесь, в моем доме? — прошептал он.

— Конечно, мне здесь нравится, — промолвила Глория все еще хрипловатым от желания голосом. — Кровать довольно большая… а это самое главное. — Не открывая глаз, она улыбнулась в ответ на его смех.

— Это правда. — Он снова поцеловал ее и вздохнул. — Мне нужно идти. У меня сегодня утром важная встреча.

Глория зевнула.

— Да, ты должен идти.

Джонатан поцеловал ее живот. Ему понравилось, как она напряглась от его прикосновения.

— Черт, я не хочу уходить.

— Ты никогда не хочешь уходить. И я не хочу, чтобы ты уходил. — Глория пожала обнаженными плечами. — Но что мы можем сделать?

— Жить на необитаемом острове. — Он крепко поцеловал ее в губы и встал. — Я найду тебя, когда закончу дела в офисе. Настройся на китайскую кухню.

— На китайскую кухню я всегда настроена. Глория встала с кровати и потянулась.

— Пожалуйста, не делай этого, — отворачиваясь, сказал Джонатан.

Они решили принять душ вместе, но скоро поняли, что совершили ошибку: это сделало расставанье еще более трудным. Другим испытанием, которому они подвергались каждый день, был процесс одевания: они не могли отвести друг от друга глаза.

— У нас должны быть разные комнаты, мрачно заметил «Джонатан, — и если я смогу это вынести, они у нас будут. Мне нравится этот костюм, — добавил он, — ты отлично в нем выглядишь: по-деловому и сексуально.

— Но разве это не противоречие?

— Только не в твоем случае. Ну, все, нужно бежать.

Он поцеловал ее и торопливо вышел из комнаты.

Через какое-то время Глория пошла прогуляться. Вернувшись, нажала на кнопку автоответчика, чтобы проверить, не поступило ли каких сообщений. И сразу почувствовала, как ей становится дурно. Адвокат, добрый мистер Годдис, несколькими словами разбивал ее мир на части. Его сообщение было о брачном контракте. Мистер Маннинг, адвокат Джонатана, звонил ему насчет поправки в параграфе шестом. Не позвонит ли Глория мистеру Годдису?

Контракт? Глория ничего не понимала. Их адвокаты составили его, Глория и Джонатан подписали и сразу же забыли о его существовании. По крайней мере, Глория забыла.

Она набрала номер адвоката.

— Мистера Годдиса, пожалуйста. Звонит Глория Стенли. — Ее голос звучал глухо. Здравствуйте. Я получила ваше сообщение. Да, я понимаю. Нет, я не хочу, чтобы вы говорили ему об этом. Я подпишу его… и я сделаю это сегодня.

Даже не дослушав вежливых возражений адвоката, Глория повесила трубку и, вся дрожа, откинулась на спинку кресла.

Десятки мыслей пронеслись у нее в голове за одну минуту. Во всем происходящем был смысл, который Глория еще отказывалась понимать. Холодно и неумолимо все встало на свои места. Глорию охватило смешанное чувство страха и невыразимой печали, но она подавила его. «Будь разумной, практичной, не теряй голову», — говорила она себе. Но страх блокировал любую ее попытку успокоить ее боль.

Она договорилась о встрече с адвокатом Джонатана, потом заставила себя взяться за работу. Во время ланча Глория, не выпив своей обычной порции сливок и фруктовой простокваши, закрыла квартиру и пошла во двор к своему автомобилю.

Боль была спутником Глории по пути к адвокатской конторе, которая находилась недалеко от Дворца Правосудия. Она доехала на лифте до десятого этажа и вошла в богато обставленную приемную. Звуконепроницаемые драпировки на стенах и обивка на мебели в офисе адвокатской конторы «Маннинг и Шарп»

были выполнены в розовато-лиловых тонах. В приемной звучала тихая приятная музыка. Со всей этой обстановкой контрастировал висевший на одной из стен авангардистский рисунок в абстрактном стиле.

— Я Глория Стенли, — сказала она выхоленной секретарше. — У меня встреча с…

— Да, конечно. Мистер Маннинг ждет вас. Вот те двойные двери налево.

Улыбающаяся женщина в очках размером с блюдце нажала кнопку, и двери открылись с тихим шорохом.

Огромных размеров лилово-розовый ковер протянулся от дверей до белого стола из дуба, напоминавшего по форме почку. Напротив него стояли два одинаковых глубоких кресла с обивкой в тон ковру. Из-за стола поднялся мужчина и, улыбаясь, протянул Глории руку.

— Я Глория…

— …Стенли. Конечно. Роберт Маннинг, адвокат Джонатана. Мне говорили, что вы довольно привлекательная женщина. Теперь я вижу, что это было явным преуменьшением.

Его неприкрытая лесть подействовала на Глорию как наждачная бумага, однако она попыталась улыбнуться.

Ей показалось, что она шла до кресла целую вечность. Единственным звуком», раздавшимся в комнате, было шуршание точилки для карандашей, когда Маннинг вставил в нее карандаш левой рукой. Правую, руку он все еще протягивал Глории. Она поспешила пожать ее, совсем легонько. Маннинг, казалось, потерял равновесие и наклонился к столу. Глория улыбнулась. Теперь она не была единственной, кто чувствовал себя неловко.

Слегка нахмурившись, Маннинг жестом указал ей на одно из кресел напротив него, потом сел сам, положив сцепленные руки перед собой на стол.

— Приступим. Как вы знаете, миссис Стенли… Или, может быть, вы предпочитаете «мисс»?

Он склонил голову набок, отчего стал похож на птицу, и ждал ее ответа.

— Конечно, я могу звать вас просто Глорией. Он издал приглушенный смешок.

— Мисс Стенли мне подойдет.

У Глории пересохло во рту. Она, не мигая, смотрела на юриста, боясь услышать то, что приготовился ей сказать этот чопорный, похожий на высушенный чернослив, человек.

— Я должен сказать, — начал он, — что обычно не я выступаю как ваш.. . хм, как адвокат мистера Крейга. — Он кашлянул в кулак. — Мой отец, Джеймс Маннинг, ведет дела вашего… мистера Крейга и некоторых других наиболее выгодных… Так вот. Произошло недоразумение. Новый клерк перепутал папки, и ко мне попала папка мистера Крейга. — Он открыл ее, с шумом перелистывая и просматривая некоторые бумаги. Я не вижу здесь никаких проблем. Это относительно простое дело. Поэтому я решил освободить отца от некоторых его обременительных кли… То есть, я не имею в виду, что клиенты бывают обременительные, но с таким простым делом, как это, я могу справиться сам. Не то, чтобы я не берусь за более сложные дела…

— Мне ясна картина, мистер Маннинг, — сухо сказала Глория. — Не перейти ли нам к делу?

Она сцепила руки, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать. В мозгу ее крутилась лишь одна мысль: «Будь ты проклят, Крейг, ты позволил мне любить тебя. Зачем? Зачем?»

Маннинг секунду смотрел на нее, как кролик, наморщив нос.

— Да. Так вот. — Он откашлялся, барабаня пальцами по лежащим перед ним бумагам. Хотя это довольно простая процедура, ее нужно выполнить правильно. Поэтому я был очень внимателен, составляя этот документ, чтобы не было повода для иска… то есть ошибок в будущем.

Поджав губы, он посмотрел на Глорию еще раз и начал читать, методично, скучно, отчетливо произнося каждое слово.

— Я знакома с договором, мистер Маннинг, сказала Глория, прерывая его на середине документа. — У меня есть копия, и я ее читала.

Так как они не говорили об этом договоре с тех пор, как подписали его месяц назад, Глория считала все это дело законченным. Она была рада выбросить его из головы. Но, оказывается, Джонатан продолжил его с той же настойчивостью и целеустремленностью, которые он всегда вкладывал в свой бизнес.

— Отлично, — сказал Маннинг. — Но я сделал несколько поправок, разумеется, в интересах моего клиента, как вы понимаете, и они очень просты.

Он посмотрел на нее с вызовом. Она ответила ему таким же взглядом, и он снова опустил глаза, откашлявшись еще раз.

— Я связался вчера с вашим адвокатом и настоял на том, чтобы в параграф шестой были внесены некоторые изменения. Он не согласился. Но я предупреждаю вас, как я предупредил и его, что я намерен твердо стоять на своем…

— Продолжайте.

Глории не понравилось выражение лица Маннинга. Единственное, чего она сейчас хотела, подписать этот проклятый документ и уйти. А потом она заберет свои вещи и переедет обратно в свою квартиру над офисом. Она не могла и дальше общаться с Джонатаном, если он действовал вот так, за ее спиной, если у него не было к ней никакого доверия.

— Мисс Стенли, мы старая и уважаемая адвокатская контора. И мы бы не оправдали доверия наших клиентов, если бы не защищали их интересы как…

— Давайте закончим с этим, — сказала Глория, изо всех сил стараясь сдержать подступившие к горлу слезы.

— Очень хорошо, — надменно проговорил Маннинг. — Я узнал, — по вы были замешаны в каком-то скандале в Ливерпуле, мисс Стенли. Вы должны понимать нашу позицию, когда мы стараемся защитить интересы нашего клиента. В связи с вышеизложенным, мы составили дополнение к соглашению, по которому вы не получаете ничего, если ваши отношения продлятся менее пяти лет. По истечении этого срока, если что-нибудь случится, вы получите значительную сумму, заранее оговоренную моим клиентом. И, на мой взгляд, это совершенно справедливое решение данного вопроса.

Маннинг громко захлопнул папку и пододвинул Глории один лист бумаги.

— Ни при каких обстоятельствах вы не будете управлять компанией мистера Крейга, что бы ни случилось. Соблаговолите подписать внизу.

Глория подписала документ, взяла свою копию и поднялась.

— Я надеюсь, вы не в обиде на нас, мисс Стенли. Бизнес есть бизнес.

Усмешка Маннинга немедленно исчезла с его губ, когда Глория холодно посмотрела на него. Не говоря ни слова, она повернулась и вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.

Глория не знала, как она добралась до дома, не попав в аварию. Она поднялась в квартиру и начала собирать вещи, беря — только то, что ей понадобится в ближайшие несколько дней. Остальное она сможет забрать позже.

«Ты предал меня, Джонатан. Ты сказал, что считаешь, что все эти грязные сплетни не имеют ко мне никакого отношения. Ты лгал. Как бы я хотела ненавидеть тебя», — твердила она про себя.

«Глория, не будь дурой, — говорил ей другой, здравомыслящий, более разумный голос. — Ты снова убегаешь, как и два года назад».

«Я не могу остаться».

«Чего ты добилась, убежав в прошлый раз?»

«Я люблю Джонатана, но он не любит меня, иначе он не поступил бы так со мной. Лучше порвать сразу, чем умирать каждый день».

«Верь ему».

«Я не могу. Хочу, но не могу».

«Может, этот сушеный чернослив, мистер Маннинг, ошибся?»

«Нет, это я ошиблась».

«Только самое необходимое», — говорила она себе, стараясь не смотреть на бритву Джонатана или его зубную щетку. Она увидела тюбик зубной пасты, который они потеряли сегодня утром во время торопливых сборов перед выходом на работу. Они всегда слишком долго лежали в постели, на которую Глория сейчас не могла смотреть без боли.

Закончив, наконец, сборы, Глория понесла вниз два огромных чемодана, заполненных нужными и ненужными вещами и одеждой. «Зачем я взяла свежий номер какого-то журнала с чайного столика?» — удивилась она. Похоже, она собиралась как в горячечном бреду.

Она приехала к себе и втащила чемоданы наверх в полукоматозном состоянии. Бросив чемоданы на пол, она остановилась в дверном проеме и посмотрела вокруг себя так, будто бы никогда раньше не видела этого места. Она вздрогнула от ощущения голой пустоты своей комнаты. Здесь все еще стояла мебель, на окнах висели занавески, но уже слышалось сухое, пыльное эхо — звук одиночества.

Глория тряхнула головой, как бы отгоняя призраки прошлого. Потом она пошла по квартире, открывая окна, чтобы впустить свежий воздух. Она торопливо распаковала вещи, развесила одежду и бросила в ванной туалетные принадлежности. «Не оглядывайся назад, — сказала она себе. — Нанеси ответный удар, добейся успеха в жизни — и так отомстишь за себя». Все те аксиомы, которые она вывела для себя, когда впервые приехала в Лондон, теперь имели горький привкус.

Проветрив помещение, Глория с ожесточением принялась за уборку квартиры. Для нее это было самым надежным способом снять эмоциональное напряжение. Ей нравилось это ритмичное, монотонное движение, от которого на следующее утро болели плечи и ноги. Она хваталась за тряпку, как будто та была последним, что связывало ее с землей.

Глория услышала шум открывающихся дверей, но не обратила на это взимания. Сначала она даже не заметила присутствия другого человека. Потом почувствовала, как кто-то постучал ее по плечу. Джонатан! Она знала это так же точно, как если бы он прокричал свое имя в громкоговоритель, но не подняла головы.

— Глория!

— Да? — Она старалась говорить спокойно.

— Что, черт возьми, происходит? — его голос вибрировал от еле сдерживаемого гнева. — И не притворяйся, что ничего не понимаешь.

Она именно так и собиралась поступить, но его слова вывели ее из себя. «Ах, мы сердимся! Подумать только, какие мы нервные. А не ее ли только что провели, как малолетнюю девчонку?» Глория бросила тряпку в ведро и отодвинула его ногой к стене. Глубоко вздохнув несколько раз, она выпрямилась и посмотрела на Джонатана.

— Чего я действительно не понимаю, так это твоей вспышки гнева.

Она посмотрела ему прямо в глаза, но тут же пожалела об этом: они сверкали огнем.

— Что все это значит? — снова спросил Джонатан. — Я прихожу домой, думая, что меня там ждет нежная записка от моей жены, в которой она приглашает меня на романтическое свидание. А вместо этого я вижу, что она увезла половину своих вещей из нашего дома. И никакой записки, и никакого объяснения.

— Какие мы чувствительные… А ты пересчитал серебро? — Глория перевела дыхание, надеясь, что ее голос перестанет дрожать. В эту минуту она была похожа на готовый взорваться вулкан.

— Прекрати. — От гнева Джонатан не мог говорить. — Скажи, что случилось?

— Я просто решила, что не буду жить с человеком, который мне не верит.

От удивления Джонатан даже открыл рот. При других обстоятельствах Глорию это бы развеселило, но сейчас она была охвачена яростью.

— С чего ты это взяла? Что это за очередная глупость?

— Не смей называть меня глупой! — закричала она. — Ты зря со мной так поступаешь. У тебя ничего не выйдет. Как не вышло у тех ублюдков, которые пытались меня шантажировать!

Джонатан застыл на месте.

— Кто? Мне нужны имена.

Он убьет этих ублюдков, потом попытается заставить Глорию сказать, что произошло… Внезапно он понял, что она имела в виду.

— Ты сравниваешь — меня с ними?

— Забудь об этом. Это в прошлом, — тихо сказала она. — Это несущественно.

— Черта с два, это несущественно. Ты часть моей жизни, как и я — часть твоей. И я хочу знать обо всех, кто пытался тебя оскорбить…

— Тогда тебе придется начать с себя, — выпалила Глория. — Нет ничего более оскорбительного, чем когда тебе сообщают, что твое прошлое вызывает определенные изменения в брачном контракте.

— Что?!

— Не смей так орать на меня! Вы знаете, о чем я говорю, мистер Крейг. Ваш сторожевой пес защищал ваши интересы: в случае, если мы порвем наши отношения… Что ж, пожалуй, это самое мы и сделаем… незамедлительно!

— И не надейся, что так будет! — заорал Джонатан.

Немного помолчав, он спросил:

— Почему ты ушла?

— Я подумала, что так будет лучше, принимая во внимание…

— Принимая во внимание что? Что там еще за новости с этим договором? Я не уйду отсюда, пока ты мне не скажешь.

Глория нагнулась и подняла ведро, окинув взглядом вымытый ею участок квартиры.

— Пошли со мной.

Джонатан шел за ней, восхищаясь движениями ее стройного тела: несмотря на бесформенную спецодежду, Глория выглядела великолепно. Джонатан прошел за ней в соседнюю комнату и закрыл дверь. Глория остановилась перед столом и повернулась к нему. Он подошел к ней, протянул руки к ее талии. Она оттолкнула его руки, но он не отошел.

— Рассказывай.

— Сегодня у меня была встреча с мистером Робертом Маннингом из «Маннинг и Шарп».

Он сказал мне, что они должны помнить о твоих интересах, и поэтому он дополнил параграф шестой нашего соглашения. Он сказал, что это из-за моего ненадежного прошлого…

— Подожди минуту! Ты ошибаешься, Глория…

— Нет, не ошибаюсь. Я подписала этот документ сегодня. — Она судорожно вздохнула. Но я решила, что не хочу жить с человеком, который настолько мне не доверяет, что…

— Что ты решила просто уйти, вместо того, чтобы сесть и обговорить это. Так?

«Зачем говорить ему о боли, которая переполняла ее сердце?»

— Да.

— Ну, знаешь! Мне жаль, что ты так думаешь, но у меня тоже есть права. Ты можешь выбросить меня из своей жизни, даже не выслушав…

— Я тебя не выбрасываю. Я ушла. Я снова живу в своей старой квартире…

— …где и я буду находиться сегодня ночью и каждую ночь, пока ты там.

Не дав ей возможности ответить, он повернулся на каблуках и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.

— Кретин, — обругала Глория пустую комнату. Все время, пока она работала в этот вечер, у нее в голове проносились обрывки их разговора и ее собственные мысли по этому поводу. Он будет жить в ее квартире. Нет, не будет. Может, стоило его выслушать? Чепуха. Это он подал своему адвокату идею изменить договор. Может быть, разговор с Джонатаном мог бы прояснить кое-какие вещи? Никогда.

Желая проветрить голову, Глория вышла на улицу. Осторожная после нападения грабителя, она держала в руке газовый баллончик. Услышав какой-то звук, она резко обернулась. Она увидела огромную фигуру и направила на нее баллончик.

— Черт побери, Глория! Мои глаза…

— Джонатан?! Боже! Я думала, ты бандит… Она поморщилась, когда он согнулся, прижимая руки к глазам. — Тебе, наверно, больно.

Он сильно закашлял.

— Ты, кажется, всегда сначала делаешь, а потом думаешь…

Несмотря на болезненные ощущения, Джонатан был рад, что Глория могла постоять за себя. Но он злился на нее за то, что ее жертвой стал именно он. Когда он ушел от нее, он проверил все, что она ему рассказала, и рассердился на нее еще больше за то, что она так быстро поверила в самое худшее. Он попытался связаться с Маннингом, но того не было ни в офисе, ни дома.

Джонатан почувствовал, как Глория взяла его за руку, пока он вытирал свои слезящиеся глаза. Она подвела его наверх, к себе домой.

— Потерпи, пока я открою дверь, — сказала она. — Вода должна помочь. Мне очень жаль, что так получилось.

Ты уверена, что это не кислота? — спросил он. Его глаза так сильно болели, что он не мог их открыть.

— Ты стал какой-то вспыльчивый.

— Вспыльчивый? Я? Ты только что обдала меня струей аммиака, и я еще вспыльчивый? Черт возьми, Глория!

«Если даже это будет моим последним деянием на земле, я сделаю так, чтобы она все поняла», — с отчаянием подумал Джонатан.

Глория открыла дверь и провела его в комнату. При желтом свете лампы она хорошенько рассмотрела его и вздрогнула.

— У тебя глаза немного покраснели… и опухли, — прошептала она.

— Да, я и сам мог бы это сказать. Ты ведь могла ослепить меня.

— Не преувеличивай, — пробормотала она.

Чувствуя себя виноватой, она намочила чистый носовой платок в холодной воде и начала прикладывать его к пораженным участкам.

— О-о-о! Глория, мне больно. А-а-а, полегче! Она отступила на шаг назад.

— Не будь ребенком.

— Тебе никто не посылал струю аммиака в глаза, Глория?

— Вот видишь, ты очень вспыльчивый.

— Хватит, Глория, мне больно.

— Послушай, ты ведь не думаешь, что я сделала это нарочно?

— Не думаю? После того, что ты сегодня выкинула, я могу подумать все, «то угодно.

Она посмотрела не него внимательно, и ее уверенность немного поколебалась. Но потом она встряхнула головой.

— Я неплохо разбираюсь в том, что черное и что белое. И пока еще верю себе.

— Я тоже. Но еще я верю в то, что мы говорили друг другу. — Джонатан взял ее за руку.

Встревоженная, Глория повернулась к нему лицом.

— Может, нам нужно поехать к доктору? Я отвезу тебя в больницу…

— Я не уйду отсюда ни под каким предлогом!

— Ты не можешь остаться у меня. Моя квартира очень маленькая.

— Как-нибудь помещусь. В крайнем случае, могу переспать на кухонном коврике.

Оскорбленная, Глория сердито сверкнула на него глазами.

— Знаете, я очень заботливый человек, Джонатан Крейг, и я бы не стала…

— Конечно, именно поэтому ты бросила меня, не оставив даже записки.

— Я тебе объяснила, — надменно сказала она.

— Ничего ты не объяснила, но тебе придется это сделать.

— Не пугай меня.

— Я тебя не пугаю, и ты это знаешь, и прекрати называть меня полным именем, как будто ты читаешь мне обвинительный приговор.

— Может, так оно и есть.

ГЛАВА 9

Адская неделя!

Иначе нельзя назвать те пять дней, которые прошли с тех пор, как Глория переехала в свою квартиру.

Джонатан переехал вместе с ней и спал на раскладушке в другой комнате.

Уже на следующий день все в квартире было перевернуто вверх дном. Везде валялась одежда, постельные принадлежности, какие-то бумаги, грязная посуда, пустые картонные коробки, в которых Джонатан приносил себе еду.

Глория готовила себе сама, но без всякого удовольствия, не обращая внимания ни на вкус, ни на разнообразие пищи. Джонатан покупал готовые блюда.

— Питаясь этими отбросами, ты не станешь преуспевающим бизнесменом, — сказала она ему однажды вечером, держа в вытянутой руке пустую картонку, в которой когда-то было жаркое.

— А твоя сварливость только повысит кислотность твоего желудка, — ответил он, вырывая картонку у нее из рук.

— Если бы я знала, что ты куришь, — надменно произнесла Глория, — я бы не стала даже думать о том, чтобы жить с тобой.

«Лгунья, — подумала она. — Да я проползла бы на коленях через весь остров, чтобы только быть с ним вместе».

— Если я останусь с тобой, — сказал Джонатан, направляясь в ванную, — мне придется отказаться от табака и перейти на опиум.

— Я не сварливая, — прошептала она в закрытую дверь ванной.

Ей пришлось силой заставить себя бросить красивый шерстяной костюм Джонатана туда, где он до этого валялся. Пусть сам о нем позаботится.

Он отказался пользоваться ее шкафом. Помимо этого шкафа единственным местом, где можно было кое-что повесить, были крючки на двери. У Джонатана были красивые шелковые и хлопчатобумажные рубашки, и все они висели на этих крючках. Квартира была объявлена зоной военных действий.

Но хуже всего обстояло положение с кухней. Они не ели там вместе, потому что редко бывали дома одновременно. Джонатан уходил по утрам до того, как Глория просыпалась, а она специально работала каждую ночь, хотя в этом не было никакой необходимости, и приходила домой, когда он уже давно спал.

— Я ненавижу беспорядок, — раздраженно сказала она однажды вечером перед уходом, но тут же пожалела об этом. Она хотела сказать, что ненавидит их отчужденность.

— Я тоже, — ответил Джонатан. — Я закажу мусоросборщик, он подъедет к окну, и мы сможем все выбросить. — Он хотел сказать, что ему наплевать на то, как он живет, если она его не любит. Но он ее никогда не отпустит.

— Так и сделай.

«Выброси все, — добавила она про себя, только не меня, Джонатан, только не меня».

Глория действительно ненавидела беспорядок, но она знала, что ненавидит еще больше. Она ненавидела свой страх, с которым она ждала того дня, когда Джонатан скажет ей, что переезжает обратно к себе. Тогда она умрет. У нее было достаточно времени, чтобы обдумать свой опрометчивый поступок и усомниться в словах Роберта Маннинга, который на самом деле и не был адвокатом Джонатана. Если бы только она сначала поговорила с Джонатаном, может быть, сейчас она не чувствовала бы себя такой несчастной. Если бы только она смогла найти слова, чтобы заговорить с ним об этом, может быть, они скоро преодолели бы эту отчужденность.

На следующий день Глория не пошла на работу вечером. Джонатан удивленно посмотрел на нее.

— Ты заболела?

Она покачала головой. Выбилась из сил вот на что это было больше похоже. В этот день утром она решила, что им с Джонатаном уже давно пора поговорить. Но как ей начать?

— Ты знаешь, что Элизабет и Брендон приезжают сюда через несколько дней? — спросила она, струсив в последний момент и поэтому начав издалека.

Он кивнул:

— Я подумал, что они могут остановиться у меня на Набережной.

— Тогда нам нужно позвонить Элизабет…

— Я говорил с Брендоном.

От его резкого тона Глория широко раскрыла глаза. «Какие у нее красивые глаза», — подумал Джонатан.

— Он мой партнер. Я разговариваю с ним почти каждый день.

— Конечно, — холодно сказала она.

— Им нравится набережная Темзы, — добавил он более мягко.

— Да. Там есть свободные квартиры?

— Я предложил им нашу.

— Зачем? — она испуганно смотрела на него. — Что они сказали?

— Поблагодарили, — ответил он. — А если тебя волнует, что они подумали, не стоит беспокоиться. Они знают только, что мы переехали сюда.

— И теперь они будут думать, почему? Джонатан пожал плечами.

— Ну и что? Пусть думают.

Он схватил свой пиджак и вопросительно посмотрел на Глорию.

— Хочешь, я принесу тебе чего-нибудь перекусить?

— Нет, я думаю приготовить салат…

— Отлично. Не буду тебе мешать.

Он надел пиджак, схватил ключи и вышел.

— Я хотела сказать, что у меня хватит на двоих… — проговорила Глория ему вслед, но он уже не слышал.

Она прошла на кухню и без всякого воодушевления занялась салатом. Единственное, что она любила делать, — резать чеснок. Сильный запах заставлял ее ненадолго забыть о Джонатане и давал возможность сосредоточиться на чем-нибудь еще. С тех пор как они стали встречаться, Джонатан настаивал на том, чтобы они оба ели чеснок, если его подавали им в ресторане, чтобы не чувствовать запахи. Глория упрямо добавила две головки вместо одной.

Телефон зазвонил, когда она ставила кастрюлю на плиту, чтобы сварить соус.

— О, Элизабет! Рада, что ты позвонила. Мы так вас ждем.

Извинившись и сказав, что она обедает, Глория быстро закончила разговор. Элизабет очень умная. Она сразу же заметит напряжение между ней и Джонатаном. Возникнет недоумение, потом вопросительные взгляды.

Глория вздрогнула «и наклонилась над раковиной, уверенная, что ей сейчас станет плохо. Однако тошнота прошла, и она выпрямилась, тяжело дыша.

— Что такое?

Она даже подпрыгнула от резкого голоса Джонатана.

— Я не слышала, как ты вошел. Ты что-нибудь забыл?

— Нет. С тобой что-то происходит? Что?

Она пожала плечами.

— Элизабет только что звонила. Они с Брендоном приедут, как и собирались.

Он нахмурился.

— Я это знал. Почему тебя стошнило?

— Меня не стошнило. Но если ты тоже хорошенько подумаешь о том напряжении, которое возникнет, когда они приедут, и тебе станет плохо.

Джонатан покачал головой.

— Тебе стало плохо не от этого. Что-то заставило меня вернуться. Я просто понял, что что-то не так. Ты беременна, да?

— Что? — Глория удивленно уставилась на него. — Конечно, нет.

— Нет, беременна. И скрываешь это от меня. А теперь хочешь уйти от меня. Объясни, что происходит?

— Ничего. — Она почти задохнулась, когда он неожиданно приподнял ее над полом и прижал к груди.

— Перестань! Отпусти меня.

— Никогда. Ты абсолютно сумасшедшая, и я никогда не пойму тебя, но я и не собираюсь тебя отпускать. У нас будет ребенок.

— Да нет никакого ребенка!

— Это от нелепой истории с брачным контрактом ты вдруг сошла с ума, — прошептал он, уткнувшись губами в ее волосы. — Ты ждешь нашего первого ребенка.

Его сердце бешено забилось в груди. Ребенок! Девочка, как Глория, с огромными голубыми глазами, чудесной улыбкой и таким же сумасшедшим характером.

— Ты не прав, это из-за договора, — сказала Глория, с трудом борясь с желанием обнять его.

— Не спорь. Ты просто боишься рожать. Я буду здесь с тобой…

— Джонатан, это не я сумасшедшая, а ты.

— Нет, ты бы не стала заводиться из-за того, что сама же предложила. Из-за того, что совершенно для нас неважно.

Она смотрела на него, а в голове у нее звучали его слова. «Совершенно неважно». Он сказал это. Радость переполнила ее сердце, но тут же была подавлена чувством вины и сожаления.

— Я не жду ребенка, Джонатан, — мягко сказала она. — И я думаю, мы были слишком поспешны в наших решениях и не обсудили некоторые жизненно важные вопросы.

Он отступил от нее на шаг, и она сразу почувствовала, что у нее отняли что-то дорогое:

— Между нами была пропасть шириной с Ла-Манш, — добавила она, пытаясь пошутить.

Но Джонатан даже не улыбнулся.

— Объясни, — коротко сказал он. Глория медленно кивнула.

— Когда я предложила подписать договор, мне кажется, я не думала, что ты согласишься на это…

— Но ведь ты этого хотела.

— Я знаю, знаю. — Она отвернулась. — Я думала, что мое прошлое уже далеко.

— У тебя нет прошлого, — быстро сказал он. Она посмотрела на него и попыталась улыбнуться.

— У нас у всех есть прошлое. Я надеялась, что начала уже забывать свое, думая, что то, что случилось в Ливерпуле, не может уже причинить мне боль. Я ошибалась. И через много лет всегда найдется кто-нибудь и скажет прямо или намеками. И я не уверена, что смогу со всем этим справиться. Кто-нибудь всегда будет помнить…

— Помнить что? Ты же ничего не сделала. И ты не должна отвечать за поступки своего отца. Это только его грех, а не ваш с Элизабет. Это его вина, что он скомпрометировал вас, позволяя некоторым думать, что вы можете спать с его деловыми партнерами. — Джонатан нахмурился, уверенный, что она не до конца с ним откровенна. — Глория, посмотри на меня. Я также не позволю винить меня за то, что сделал твой отец. Это не имеет никакого отношения ни к нам, ни к нашим чувствам друг к другу. Ни один контракт, который мы подписываем, не управляет нашей жизнью. Он работает или нет в зависимости от того, что мы говорим, что чувствуем. И я не отпущу тебя до тех пор, пока не буду знать, что это именно то, чего ты на самом деле хочешь.

На какое-то время в комнате воцарилось молчание.

— Скажи мне, что ты об этом думаешь, — тихо спросил Джонатан.

Уставшая, обессиленная, Глория посмотрела на него несчастным взглядом.

— Честно говоря, в данный момент я не знаю что я думаю, — сказала она, беспомощно пожимая плечами. — Мне кажется, я не в состоянии сейчас что-то решить.

Джонатан взял ее за плечи.

— Тогда давай не будем теперь об этом говорить. Подождем, пока Элизабет и Брендон приедут. А потом мы все разберем по кирпичику и исследуем. Договорились?

Глория кивнула, обрадовавшись возможности отложить этот тяжелый разговор.

— Хорошо, но не будем ничего предпринимать, пока Элизабет и Брендон не уедут в Ливерпуль.

— И мы останемся здесь, а они пусть живут на Набережной… пока.

Джонатан был абсолютно уверен, что он сможет убедить Глорию в своей правоте где угодно, только бы у него было достаточно времени. Он проклинал себя за свою глупость, за то, что не понял раньше, насколько Глория ранима. Черт возьми, она убежала тогда, а ведь она была не виновата. Никто не знал этого лучше, чем она сама, но либо Глория считала себя недостаточно сильной для борьбы, либо она была уверена, что ей никто не поверит. Поэтому она предпочла убежать, а не доказывать свою невиновность. Также она попыталась убежать и от него. Этому нужно положить конец.

Глория слабо улыбнулась.

— Хорошо, мы останемся, хотя здесь и тесновато.

— Отлично. — Джонатан наклонился и поцеловал ее в нос. — Ты еще не знаешь этого, но скоро ты избавишься от всех своих привидений навсегда.

На следующее утро, за два дня до приема в честь приезда Элизабет и Брендона, Глория проснулась рано. Они не занимались любовью с тех пор, как она ушла из его дома. За те шесть недель, что они провели там, это стало для нее очень важным. Даже когда она просто смотрела на Джонатана, у нее начинало колотиться сердце. Но как она могла сказать ему о своем желании, когда их отношения были такими нестабильными? «Джонатан, дорогой, ты не будешь возражать, если я прыгну к тебе в постель?» Восхитительно!

Злясь сама на себя, Глория вышла из квартиры и поехала в офис. К счастью, большая часть работы с документами уже была сделана, а оставшуюся она закончила за час. Она отпечатала несколько инструкций на предстоящую ночь, привела стол в порядок и вышла на улицу.

Усевшись в автомобиль, она бесцельно ездила по городу. Недалеко от Набережной Темзы располагались небольшие улочки с маленькими, уютными магазинчиками и лавками с отличными и очень дорогими товарами. Повинуясь внезапному желанию, Глория свернула на эту улицу, остановила машину и благоговейно ступила на территорию доступных немногим удовольствий.

На двери одного магазина, украшенной золотыми завитками, красовалась надпись черными буквами: «МОКИ-ХАНА». Глория открыла дверь, вошла внутрь и очутилась… в Таиланде.

Из-за занавески в дальнем углу магазина, широко улыбаясь, вышла темноволосая женщина.

— Вы сомневаетесь, мисс? Не стоит. Вы бы удивились, узнав, сколько людей предпочитают экзотические ткани и даже одежду.

Глория кивнула.

— Охотно верю. Но это не то, что мне нужно. — Она повернулась, чтобы уйти. — Мне не стоило заходить сюда.

— Вы ошибаетесь, конечно, стоило. — Женщина остановила Глорию, слегка сжав ей руку. Пойдемте в другую комнату. Я покажу вам некоторые вещи. Вы сможете что-нибудь выбрать.

Эта комната оказалась просто огромной. Глория была ошеломлена. «Она ожидала увидеть только рулоны тканей. Но там были также и просторные примерочные, в которых уже находились посетители. Еще дальше Глория увидела ряды жужжащих швейных машин. Повсюду бесшумно сновали мастерицы, неся в руках богатые туалеты. Глория повернулась к хозяйке.

— Обслуживание по полной программе, пробормотала она.

Да. Я — Моки-хана. Когда я впервые приехала с островов, я собиралась заниматься продажей тканей моей родины. Но мое любопытство и желание стать великим дизайнером оказались сильнее. Теперь у меня постоянная клиентура. И я их не граблю, — добавила она, вызвав у Глории невольную улыбку.

— Мне тоже везет в делах. — Глория рассказала хозяйке магазина о своем занятии. — Понимаете, я хотела… мне нужно новое красивое платье, потому что мой гардероб уже требует обновления.

— Ваш размер?

Глория сказала, и хозяйка усмехнулась. Глория поморщилась.

— Совсем маленький?

— Нисколько. Я сама вас обслужу. Пройдите сюда.

Глория осторожно обошла горы тканей и остановилась, как вкопанная, когда ее ввели в просторную примерочную. Зеркала висели на каждой стене и покрывали потолок.

— Мне нравится здесь работать, — сказала Моки-хана. — Это моя любимая комната. — Она улыбнулась Глории. — Присядьте, пожалуйста. Я скоро вернусь.

Кивнув, Глория присела на краешек стула, с каждой секундой чувствуя себя все более неловко.

Но когда Моки-хана снова вернулась в комнату, Глория забыла обо всем. Женщина несла груду одежды, из-за которой ее почти не было видно.

— Вы понимаете, не все это сделано и сшито нами, — сказала Моки-хана из-под своей ноши. Она положила все на стол, выпрямилась, вытирая указательным пальцем пот над верхней губой, и сказала:

— Но кое-что, я думаю, будет именно вашего размера. И вы сможете примерить все здесь же. Если вам понравится, вы, возможно, захотите заказать что-нибудь.

— Я не очень-то много трачу на одежду.

— Не беспокойтесь. Вы поговорите с людьми, расскажете о моем магазине. Это будет мне лучшей рекламой.

Следующий час они провели, рассматривая одежду и ткани, охая и ахая, примеряя, отрезая лишнее, обсуждая детали.

Когда, наконец, они закончили, Глория облокотилась о стол, уставшая, одновременно обрадованная и подавленная своим выбором. Она потратила слишком много, но ей хотелось сегодня сделать что-нибудь безрассудное.

— Надеюсь, у меня не будет бессонных ночей из-за этого, Моки.

— Не будет, не будет, — ответила та, возвращая Глории ее кредитную карточку.

Нагруженная свертками, Глория вышла из магазина и кое-как добралась до своего автомобиля. После долгой внутренней борьбы она все же остановилась возле обувного магазина, адрес которого ей дала Моки-хана.

— С такой одеждой разве можно носить что-нибудь из того, что есть у меня? — пробормотала она.

Мужчина, подметавший тротуар перед расположенным в стене какого-то здания магазином, с удивлением посмотрел на нее.

— Вам что-то нужно, леди?

— Нет, — Глория слегка улыбнулась. — Это я сама с собой. Со мной это бывает иногда. И с моей мамой тоже такое случалось.

— М-м-м… Семья сумасшедших! — Мужчина пожал плечами и снова стал подметать.

— Вы еще и половины не знаете, — прошептала Глория, обходя его.

Она вошла в маленький обувной магазинчик. В глубине сидел старик и стучал молотком по колодке. У него над глазами был зеленый козырек, и он хмуро посмотрел из-под него на посетительницу.

— Говорите, — сказал он Глории. — У меня полно дел.

— Туфли, — она откашлялась и повторила: туфли.

— Они у меня есть. Размер, цвет, стиль? раздраженно спросил старик, потом кивнул куда-то в сторону. — Сюда.

Внезапно Глорию охватил смех. Это было ненормальное утро? Она встретила таких интересных людей. И, сами того не подозревая, они поднимали ее настроение.

Она купила две пары туфель вместо одной. По дороге домой ее не покидало восторженное чувство, несмотря на то, что ей придется какое-то время жить по принципу «займу у Пита, чтобы заплатить Полу».

Когда она вернулась со своего маленького праздника, машина Джонатана уже стояла возле ее дома. Не успела Глория протянуть руку к двери, как она резко открылась. Она увидела сердитые глаза Джонатана, и улыбка слетела с ее губ.

— Что-нибудь случилось? — спросила она.

— Случилось, да, случилось. Где ты была? Я звонил тебе целый день.

— Но сейчас только двенадцать.

— Ну, тогда все утро. Где ты, черт возьми, была?

— Да в чем дело?

— Ни в чем. Я хотел поговорить с тобой. Безотчетный страх охватил Глорию.

— Ты уверен, что все в порядке? Он прижал ее к груди.

— Да, честно. Я просто не мог найти тебя. Я не мог работать, не зная, где ты. Поэтому я приехал домой. — Он прижался губами к ее волосам. — Я хотел бы, чтобы ты оставляла подробные сообщения на автоответчике, когда в следующий раз уедешь.

Глория с облегчением вздохнула и обхватила руками его шею.

— Я не хотела пугать тебя. Просто я ходила по магазинам.

— Что? Ты никогда не ходишь по магазинам. От его кривой усмешки у нее сжалось сердце.

— Да пора уже начать. — Она погладила его по щеке.

Джонатан тряхнул головой.

— Мне совершенно все равно, лишь бы с тобой было все в порядке.

Они стояли, раскачиваясь, не обращая внимания на прохладный ветер. Он сильнее привлек ее к себе.

— Пойдем в дом, — прошептал он. — Я купил йогурт и ветчину. Продавец сказал, что его племянник сам ее делал.

Глория знала, что покраснела. Она хотела быть всегда с ним, разговаривать, смеяться. Ей так этого не хватало.

— Я только возьму свои вещи, — прошептала она.

Джонатан нагнулся и взял ее свертки.

— Покажи мне, что ты купила, пока мы будем есть.

Он повернулся и поцеловал ее.

— Я купила массу вещей, — призналась Глория, — но это было так весело.

— Ты наденешь что-нибудь новое на прием?

— Да.

— С нетерпением буду ждать этого.

Она так хотела угодить ему, преодолеть тот барьер, который их разделял. Она хотела повернуться к нему и прямо здесь, на лестнице, сказать, что любит его, хочет быть с ним, хочет, чтобы он всегда любил ее. Вместо этого она сказала, что любит ветчину.

— Ты всегда хочешь есть, — сказал Джонатан, — но никогда не полнеешь.

— Ты тоже всегда голоден, — усмехнувшись, ответила Глория.

Она побежала вперед и открыла дверь квартиры. Джонатан вошел, стараясь не растерять свертки.

— Может, ты продемонстрируешь мне что-нибудь из твоих покупок?

— У нас нет на это времени. Тебе нужно на работу.

— Попытайся уговорить меня взять отгул, хрипло сказал он, положив свертки на стол и поворачиваясь к ней. Она попыталась выдавить улыбку.

— Может, я и сделаю это.

— Сделай.

— Нам лучше поесть. Иначе собака съест ветчину.

Почему она сказала такую чушь? Он провел пальцем по ее щеке.

— У нас нет собаки.

Она вздохнула, на минуту расстроившись.

— Я всегда хотела иметь собаку. Глупо, правда?

— Ты жила в частом коттедже, да?

Глория вздохнула и отвернулась от него.

— Да. Но после смерти матери отец перебрался в город и так закрутился с делами, что нам было не до собаки. — Она улыбнулась. Но я никогда ни о чем не жалела.

За ее улыбкой Джонатан видел и слышал совершенно противоположное. Он разозлился от одной мысли о том, как ее отец перевернул всю ее жизнь с ног на голову, а потом преспокойно забыл о ее существовании. Он обнял ее за талию и поцеловал.

— Нам нужно поесть, — пробормотала она, закрыв глаза.

— Правильно.

Они пообедали тем, что принес Джонатан и на скорую руку приготовила сама Глория.

— Что у нас с тобой на десерт? — Джонатан поставил оба локтя на стол и наклонился вперед, красноречиво глядя на Глорию. Увидев, что она покраснела, он усмехнулся. — Вижу, ты читаешь мои мысли.

— Любой бы смог.

Не раздумывая, она протянула ему руку. Он взял ее ладонь в свои, не отводя глаз от ее лица.

— Ты очень красивая. — Он нежно поцеловал ее.

— Ну, ты еще не все видел, — ее голос дрожал. — Подожди-ка, пока не увидишь меня в новых нарядах.

— Не могу так долго ждать.

Они замолчали, но их глаза лучше всяких слов говорили об их чувствах. Они поднялись со своих мест одновременно, не сговариваясь, как будто оба получили один сигнал.

— Джонатан! — воскликнула она, переполненная нахлынувшими чувствами.

— Глория! Дорогая! Я… Зазвонил телефон.

— Не отвечай, — хрипло сказал Джонатан, прижимая Глорию к себе.

Они услышали, как включился автоответчик.

— Джонатан! Это Брендон. Тебе придется приехать. У нас появились серьезные проблемы.

Джонатан схватил трубку.

— Я еду.

Он быстро поцеловал Глорию и выбежал из комнаты.

ГЛАВА 10

В следующие два дня Джонатан очень редко бывал дома. Брендон и Элизабет приехали в день приема. Джонатан сказал Глории, что в программе этого вечера будут ужин, речи, танцы.

Глория постоянно вздыхала, собираясь на этот прием. С тех пор, как они помирились, она старалась проводить с Джонатаном как можно больше времени. Но его проблемы на работе было не так просто решить. Он работал днями и ночами и приходил домой только поспать. По крайней мере, они будут вместе сегодня вечером. Но там ведь будут и другие люди… Скрипнула дверь. Его шаги! Он уже дома. Глория вышла из спальни в халате. Ее туалет был уже почти завершен. Оставалось только надеть платье, одно из тех, что она купила.

— Привет, — сказала она.

— И тебе привет.

Джонатан улыбнулся, поставив на пол маленькую корзинку для животных.

— Иди и поприветствуй нашего нового жильца. — Он схватил корзинку, улыбаясь еще шире от недоумения Глории. Затем достал из корзинки визжащий, виляющий хвостом маленький комочек. — Познакомься, Мэгги О'Ди. Ирландский волкодав с королевской родословной, длиннее и не бывает. И с очень престижными родителями, мне сказали.

Глория наблюдала, как длинноногое существо, спотыкаясь на каждом шагу и постоянно на что-то натыкаясь, обследовало комнату.

— Мэгги О'Ди. Да она просто красавица. Встав на колени, она протянула к собаке руку. Мэгги немедленно цапнула ее за палец.

— Ой! А у тебя острые зубки, Мэгги О'Ди, засмеялась Глория, сжав руку. — Она красавица.

Джонатан поднял щенка и отнес его на кухню.

— Она еще ни к чему не приучена. Поэтому нам придется постелить на пол бумагу.

— А может, нам купить подстилку для котов? Как ты думаешь?

Джонатан пожал плечами.

— Не знаю. Но мне кажется, мы должны научить ее как можно скорее. — Он кивнул головой в сторону своего дипломата. — Я принес специальную книгу. Думаю, это нам поможет.

— Где ты ее нашел? Она, правда, наша? — спросила Глория с недоверием в голосе.

Напряжение, с которым она ждала его ответа, было очевидным. На глазах у Джонатана выступили слезы.

— Она твоя. Мой подарок.

Джонатан удивился, насколько важно было для нее иметь этого тощего щенка, который наверняка превратит их квартиру черт знает во что.

— Один парень получил ее в бартерной сделке с клиентом. Его жена закатила истерику, и он продавал ее. А я купил. У нее есть все бумаги. И Брендон сказал, что видел фотографии ее родителей, и они ему понравились. Красивые собаки. Джонатан слегка нахмурился. — Я забыл спросить, какого она будет размера, когда вырастет. Когда я был ребенком, у меня всегда были дворняжки, поэтому я не очень-то разбираюсь в породистых собаках. Но я думаю, она будет средних размеров. Не слишком большая и не слишком маленькая. В любом случае, она твоя.

— И она такая красивая! Ирландский волкодав. Мне кажется, я слышала что-то о них.

— Брендон сказал, это одна из древнейших пород, известных человеку. Раньше их использовали для охоты. — Джонатан поморщился, увидев, что Мэгги О'Ди присела над бумагами, которые он расстелил на кухне. — С ней будет масса неудобств.

— Я все уберу, — поспешно сказала Глория, боясь, что Джонатан может передумать и унести щенка. — Мне нетрудно.

Он улыбнулся ей.

— Она тебе нравится, это хорошо. И мне тоже. Но ты уже почти готова к выходу, пойду-ка и я переодеваться.

Она посмотрела на часы.

— Тогда поторопись. Мы встречаемся с Элизабет и Брендоном через сорок минут.

Быстро все убрав, Джонатан пошел в душ. Глория обрадовалась возможности побыть на кухне со щенком. Джонатан отдал собаке старый рваный носок, и она сердито трепала его, постоянно рыча. Глория была очарована неуклюжестью и неутолимым любопытством щенка. Она достала книгу из дипломата Джонатана и пролистала ее в поисках нужного раздела.

— Господи, — прошептала она, начав читать. Боже мой!

Она прочитала до конца, закрыла книгу и посмотрела на Мэгги О'Ди. Самые большие собаки в мире! Невероятно. В ней всего несколько фунтов весу.

— Конечно же, ты не будешь такой большой, — сказала она собаке. — Ты такая крохотная. Они, наверное, ошиблись. — Она взяла на руки виляющего хвостом щенка и засмеялась. — Это все неважно. Ты все равно остаешься.

Решив, что она неправильно поняла сведения об ирландских волкодавах или что Джонатан ошибся в породе собак, Глория перестала думать об этом и пошла в спальню, чтобы завершить свой туалет.

Джонатан одевался в ванной. Когда он вошел в гостиную, то увидел Глорию уже в новом наряде.

— О, боже! — промолвил он, перестав завязывать галстук. — Ты выглядишь необычайно элегантно.

На ней было черное платье. Хотя это был не тот цвет, которого он ожидал, но она выглядела потрясающе.

— У тебя есть красота и стиль. И я люблю тебя.

Только когда он заметил, как расширились от удивления ее глаза, он понял, что сказал это вслух.

— Что сказано, то сказано, — тихо прошептал он, — и я не заберу своих слов обратно.

— И не надо.

Они .пошли навстречу друг другу.

— Р-р-р…

Они бросились на крик в кухню. Мэгги каким-то образом умудрилась втиснуть голову в слегка приоткрытую духовку и теперь царапалась и выла от страха и гнева.

Джонатан освободил ее и повернулся к Глории.

— С ней все в порядке. — Он нахмурился. Но мне не нравится, что нас прервали.

Он посадил щенка в корзинку, поставил туда миску с водой, положил игрушку и снова повернулся к Глории.

— Все, хватит. Говорю тебе, что я тебя люблю. И хочу жениться на тебе, а не просто жить вместе.

— О, Джонатан! Я была такой идиоткой. Я люблю тебя, правда, люблю. И я позволяла своим собственным сомнениям стать у нас на пути.

— Посмотри на меня. — В его главах стояли слезы. — Выходи за меня замуж, немедленно, и мы будем жить там, где ты захочешь.

— Кажется, нам нужно подумать о ферме. Мэгги О'Ди нам понадобится.

Он непонимающе нахмурился, но она поцеловала его, не давая сказать ни слова.

— Я извинюсь за нас, — хрипло сказал Джонатан.

Глория засмеялась.

— Нам нельзя не пойти. — Она погладила его по щеке. — Но мы наверстаем упущенное позже. — Она посмотрела ему в глаза. — Я действительно люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда был со мной. И никогда не повторю своих ошибок и не убегу. Я остаюсь с тобой.

Ты сделала меня счастливым. И ты можешь убежать, когда захочешь, если только меня возьмешь с собой.

— Обещаю.

— Черт возьми, Глория, нам нужно сейчас остаться дома.

— Знаю. Но мы должны идти.

Они окинули взглядом квартиру, как будто покидали рай.

— Этот вечер не будет долгим, — твердо сказал Джонатан.

Позже, когда они ехали в машине по ночному Лондону, Глория сказала:

— Мне нравится мой щенок.

— Когда мы поженимся, я буду дарить тебе массу вещей, — заверил ее Джонатан.

Глория улыбнулась.

— Просто возвращайся всегда ко мне. Вот чего я хочу.

— Не волнуйся. Так и будет.

— Ты очень красива, Глория. Ты оставишь свое имя, когда мы поженимся?

— Ну, вообще-то я хотела бы взять твое имя, но не для бизнеса. — Она увидела его довольную усмешку. — И мы можем переехать обратно на Набережную Темзы.

Он посмотрел на нее.

— Все, что захочешь. Я не знаю, как нам удалось дойти до этого, но я не собираюсь поворачивать назад. И тебе не позволю.

— Я тоже не собираюсь поворачивать. И никогда не позволю тебе уйти.

— Можешь привязать меня к себе наручниками.

Она засмеялась.

— Я очень хочу поскорее вернуться домой с этого приема, Джонатан. Я просто покажу тебе, как решительно я настроена не отпускать тебя.

— Черт, как я не хочу ехать на этот прием!

— Я тоже. Я счастлива. Если бы только у меня хватило здравого смысла поговорить с тобой после того, как я сходила к Маннингу.

— Я не говорил тебе, что встречался с ним. Из того, что он рассказал, я понял, что он уже несколько месяцев воровал у своего отца клиентов.

Глория пожала плечами.

— Он, конечно, виноват. Но главный виновник — все-таки я. Ведь я была настолько неуверенной в нашей любви, что любой пустяк мог заставить меня убежать. Больше этого не будет. Я буду бороться за тебя, Джонатан Крейг!

— Отлично. И я тоже.

Внезапно он порывисто притянул ее к себе и требовательно посмотрел в глаза.

— Обещай мне, что мы никогда не расстанемся. Пожалуйста, любимая, ну, скажи это!

— Никогда, — горячо заверила его Глория. До самой смерти!

ЭПИЛОГ

— Мистер Крейг? Прошу вас, мистер Крейг, вы можете войти и навестить свою жену.

Услышав слова доктора, Джонатан едва не подпрыгнул на месте.

— Как она? — дрожащим голосом спросил он. — С ней все в порядке? А… ребенок?

— Поздравляю вас, мистер Крейг. У вас родилась прелестная дочка. Три килограмма пятьсот граммов — самый идеальный вес для новорожденного ребенка.

— Спасибо, — от волнения Джонатан едва мог говорить. — Спасибо вам, доктор. Так я могу войти в палату?

— Идите, молодой человек. — Доктор улыбнулся и легонько подтолкнул Джонатана в спину. — Ваша жена уже оправилась от родов и теперь с нетерпением ждет вас.

Глория улыбнулась мужу и протянула к нему руки. Осторожно присев на край кровати, Джонатан осыпал руки жены пламенными поцелуями и встревоженно посмотрел ей в глаза.

— Ты действительно в порядке?

— Сейчас уже да. Хотя в последние несколько часов мне пришлось нелегко. — На лице Глории проступило значительное и несколько заговорщицкое выражение. — Но, уверяю тебя, я ни минуты не пожалела о том, что решилась стать матерью. Особенно, когда увидела это беззащитное, крохотное существо.

Вытянув шею, Джонатан не без внутреннего трепета заглянул в стоящую рядом с кроватью коляску.

— Она настоящая красавица, — выдохнул он, не в силах отвести взгляда от нежного розового личика спящего ребенка. — И, кажется, похожа на тебя. Да, да, очень похожа! — искренне заверил он ее.

Глория рассмеялась.

— По-моему, ты принимаешь воображаемое за действительность, — весело сказала она. Наша дочь еще так мала, что о каком-либо сходстве с родителями говорить не приходится. Но, я думаю, она в любом случае должна оказаться красавицей. Независимо оттого, на кого из нас двоих будет похожа.

Джонатан нежно посмотрел на Глорию, и она ответила ему таким же нежно-влюбленным взглядом. Девять месяцев абсолютного счастья! Боже, да еще год назад она даже не смела о таком мечтать. Правильнее было бы сказать, что она вообще жила без мечтаний. Но Джонатан снова научил ее этому. Он вернул ей уверенность в себе, избавил от преследующих ее страхов, заставил поверить в любовь.

Приподнявшись на кровати, Глория взяла мужа за руку и растроганно, благодарно посмотрела ему в глаза.

— Боже мой, Джонатан, — с чувством проговорила она, — мне становится дурно при мысли, что я могла не встретить тебя.

— Думаю, что такого просто не могло случиться, — убежденно ответил он. — Потому что мы были предназначены друг другу судьбой.

— Да, — согласилась Глория. — Именно так, любимый. Какая же я была глупая, что не хотела в это верить!

— Но теперь-то ты больше не будешь сомневаться во мне?

— Никогда!

— В таком случае, — с лукавой улыбкой промолвил Джонатан, — как ты отнесешься к тому, чтобы подарить нашей замечательной дочурке брата?

Глория возвела глаза к потолку.

— Не слишком ли вы нетерпеливы, мистер Джонатан Крейг? Для начала не мешает научиться управляться с одним ребенком.

— Да, но ведь дело не только в ребенке…

— Ты невыносим!

— Нет, — сказал Джонатан, выразительно посмотрев ей в глаза. — Просто я слишком сильно люблю тебя.

— А я — тебя, — взволнованным голосом отозвалась Глория. И, крепко обхватив его за шею, прошептала: — Поэтому я намерена приложить все усилия, чтобы подарить тебе еще одного наследника! И… дело не только в ребенке!

Неопровержимое доказательство

ПРОЛОГ

Джина ждала мужа. Весь последний месяц превратился для нее в один затянувшийся кошмар. Неожиданный арест Грегора по странному, совершенно нелепому обвинению, участливые взгляды знакомых и суровый, неприступный вид отца, который укоризненно глядя на нее, как бы говорил: «Я так и знал! Что же можно было ожидать от этого выскочки?» Правда, адвокаты обнадеживали ее и в один голос заверяли, что Грегор будет оправдан, но дни шли, а ничего не менялось.

Конечно, в другой ситуации Джина терпеливо ожидала бы, пока все выяснится. Но как раз в день ареста Грегора, посетив врача, она узнала, что беременна. Как долго они ждали этого! Каким замечательным мог оказаться тот вечер!

Джина до сих пор не могла решить для себя, правильно ли она поступила, не сказав мужу о том, что ждет ребенка. Скорее всего, правильно. У него сейчас слишком много забот, и лишнее волнение ему ни к чему.

Наконец, пару дней назад в его деле, кажется, наметилось некоторое улучшение. Грегора пообещали выпустить под залог. Теперь все будет хорошо, и она сегодня же расскажет ему о том, что их мечты сбудутся. Жалко только, что отец, которому она сообщила о своем состоянии, был явно раздражен. Он никогда не любил Грегора, но разве это причина, чтобы не любить будущего внука?

А в том, что у нее родится именно мальчик, Джина ни минуты не сомневалась. Не случайно же она постоянно мучилась от приступов головокружения, ее настойчиво преследовал какой-то тошнотворный запах. Правда, по словам доктора Стрейзанда, запах этот существовал только в ее воображении, но Джине от этого было не легче. И хотя доктор успокаивал, говоря, что через пару месяцев ей станет значительно лучше, Джина сомневалась. Ей казалось, что она будет мучиться до самых родов — еще семь с половиной месяцев!

Но почему до сих пор нет мужа? Часы пробили одиннадцать раз, и Джина едва не расплакалась от отчаяния. Внезапно она снова почувствовала себя плохо. Молодую женщину бросило в жар, голова закружилась, и вновь появился этот отвратительный запах увядавших цветов.

Устав от ожидания, Джина решила прилечь. Она зашла в спальню, набросила халат и в этот самый момент услышала, как внизу, в холле, щелкнул дверной замок.

— Ну наконец-то… Грегор! Я уже испугалась, что тебя не отпустят! — воскликнула Джина и бросилась к лестнице. — Грегор?

Внезапно женщина почувствовала, как все вокруг куда-то поплыло, ступени лестницы выскользнули из-под ног. Она последним отчаянным усилием попыталась схватиться за перила и в следующее мгновение поняла, что летит куда-то в пропасть… Перед глазами мелькнула картина неизвестного фламандского художника, висевшая в холле, и чья-то тень, метнувшаяся навстречу. А потом наступила тьма…

Придя в себя, Джина увидела склонившегося над ней мужчину в белом халате. Незнакомец, печально глядя на нее, ласково произнес:

— Держитесь, миссис Макэлрой, вы молоды, и дети у вас еще будут…

Когда до нее дошел смысл сказанного, она, кажется, закричала и вновь потеряла сознание.

ГЛАВА 1

Дождь хлестал по ее лицу, волосы намокли и ничего не осталось от аккуратной прически, которую Джина Стоун старательно сделала перед отъездом из Детройта. Она вцепилась в прутья тяжелых металлических ворот и, напрягая все силы, попыталась их открыть, затем, проделав щель в несколько сантиметров, постаралась ее расширить, опять толкнув тяжелые створки. Тут же ее нога утонула в луже по самую щиколотку, и Джина сама едва не рухнула в воду — спасло ее только то, что она держалась за ворота. С раздражением Джина почувствовала, как наполнились водой ее туфли из итальянской кожи на низком каблуке, как намокли чулки и отвороты брюк из мягкой шерсти.

Ну и время она выбрала для своего первого посещения этого частного владения! Раскаты грома сотрясали небо над головой, вспышки молний пронзали тяжелые тучи, словно лазеры, и руки скользили по влажному металлу. Ворота заклинило, но их требовалось открыть во что бы то ни стало, чтобы въехать на территорию и найти какое-нибудь укрытие. Бывший муж унаследовал эти земли от своего деда, и пока Грегор отсутствовал, Джина все шесть лет исправно платила налоги, чтобы не возникло претензий со стороны властей штата. До вчерашнего дня ей и в голову не приходило наведаться сюда. И вот она здесь! Безуспешно промучившись еще несколько минут, молодая женщина устало привалилась к воротам. Немного отдышавшись, она стала проклинать свое хрупкое сложение и небольшой рост. Может, во всем виновата плохая погода? Или бессонная ночь? После того, как Джина прочитала дневник своего отца, она почувствовала полное моральное и физическое опустошение, ощущая себя песчинкой в окружающем ее мире.

Послышался неясный шум. Джина подняла голову и нахмурилась, увидев лишь блестящую от дождя дорогу, которая черной лентой вилась среди густых сосновых зарослей. По ней она и приехала, но звук шел не оттуда. Он усилился и доносился откуда-то спереди. Стало ясно, что это гудит машина. Прильнув к воротам, женщина всматривалась в едва заметную колею, которая исчезала среди деревьев примерно ярдах в двадцати от того места, где она стояла. Вдруг, подобно шаровой молнии, на лужайку выскочил заляпанный грязью джип. Кто-то, сидящий внутри него, резко затормозил, подняв вокруг себя фонтан грязи. Она ошеломленно уставилась на машину.

Сквозь дождь и клочья тумана Джина отчетливо разглядела длинноволосого мужчину, который выпрыгнул из кабины, держа в левой руке дробовик. Она не узнала того, кто, тяжело ступая, направился к ней, но ощущение чего-то знакомого больно кольнуло сердце. Весь вид мужчины красноречиво свидетельствовал о том, что он полон ярости. Расстегнутый, несмотря на отвратительную погоду, черный плащ хлестал по его ногам. Твердо шагая по размокшей от воды колее, мужчина подходил все ближе и ближе. Было слышно, как хлюпает грязь под его разбитыми сапогами. Джина скользнула взглядом по его фигуре. Джинсы в обтяжку подчеркивали все его мужские достоинства. Они, как умелые руки любовницы, искусно охватывали тугие бедра. Под одеждой угадывался плоский упругий живот, мускулистая грудь, на которой туго натягивалась рубашка из выцветшей шотландки, и каким-то чудом не расстегивались пуговицы. Прерывисто дыша, Джина глянула на его могучую шею и темную щетину на подбородке. Внутри у нее что-то оборвалось. Прищурившись, молодая женщина задержала взгляд на его сжатых побелевших губах и вздрогнула. Ее действительно потянуло к этому мужчине, его физической силе. Возможно, это хранилось где-то в подсознании. Она не могла вспомнить, когда в последнее время ее тянуло к мужчинам. И это неосознанное желание испугало ее. Смутившись, женщина наконец взглянула незнакомцу прямо в глаза. И застыла, как громом пораженная. Очевидно, годы наложили свой отпечаток не столько на его внешность, сколько на него самого. Джина все еще не могла поверить, что это он.

Грегор Макэлрой остановился по ту сторону ворот и свирепо посмотрел на нее.

— Убирайся отсюда ко всем чертям и не вздумай возвращаться! — рявкнул он.

Бывшая миссис Макэлрой непроизвольно вздрогнула, как от удара хлыстом. До нее наконец дошло, что человек, стоящий перед ней, и адвокат, за которого она когда-то вышла замуж, одно и то же лицо. Куда делся весь его внешний лоск? Этот непокорный тип чувствовал себя как дома в безлюдных горных районах Северной Калифорнии. Его внешность точно соответствовала тому, во что он превратился: озлобленный, тридцатишестилетний Грегор, опустившийся на самое дно через год после освобождения из федеральной тюрьмы. С ужасом Джина обнаружила, что он совсем не похож на того, кого она любила всем сердцем, кому отдавалась со всей страстью. Один из офицеров предупреждал ее об этой перемене. Он даже упоминал о том, что она не сразу узнает своего бывшего мужа. Джина отказывалась поверить в это. А следовало прислушаться к его словам, возможно, удар оказался бы не таким сильным.

— Убирайся сейчас же, Джина! — крикнул Грегор. — Если останешься, то потом пожалеешь об этом.

Ошеломленная женщина продолжала стоять, судорожно подыскивая слова, уместные в подобной ситуации. Они не виделись целых шесть лет! Какие только чувства не теснились в ее груди! Стыд, сожаление, отчаяние! Как справиться со всем этим? Она оправдывала его гнев, понимая, что это справедливая реакция на ее непрошенное вторжение. Ей стало грустно. Ведь их предал человек, которому они доверяли.

— Мне нужно поговорить с тобой, Грегор, наконец выдохнула Джина.

Он сердито сверкнул глазами:

— Нам не о чем разговаривать.

И собрался уходить. Она рванулась вперед, пытаясь схватить его за руку, но больно ударилась плечом о ворота. Ее пальцы лишь скользнули по рукаву его мокрого плаща. Грегор отшатнулся. Слезы жгли ей глаза. Джина не ожидала такой реакции на свое прикосновение. Отдернув руку, она выпрямилась. Ушибленное плечо ныло, но ей было не до него. Ее беспокоило, как он отреагирует на то, что она собиралась сказать ему. Тем не менее, Джина попыталась преодолеть его гнев и подозрительность и не позволила дать ему запугать себя.

— Всего пять минут, Грегор! Это очень важно.

— Я не должен тебе и пяти секунд.

— Зато я кое-что должна тебе, — Джина выдержала его раздраженный взгляд, а в памяти всплыло то время, когда его глаза пылали страстью. Но это все в прошлом. А прошлое не воскресишь!

Дождь перешел в ливень. Оглушительные раскаты грома чередовались со вспышками молний, зигзагами, полосовавшими небо. Джина продрогла до костей, но не собиралась сдаваться. Она пристально посмотрела на Грегора и решительно произнесла:

— Я не уеду отсюда, пока мы не поговорим. Я буду сидеть в машине до тех пор, пока ты не выслушаешь меня. Времени у меня достаточно.

Грегор грязно выругался. Пожалуй, в ее присутствии это случилось впервые. На ее памяти он всегда оставался истинным джентльменом, предупредительным к женщинам, склонным к покровительству. Под его испытующим взглядом бывшая миссис Макэлрой вызывающе вздернула подбородок. Ей следует быть сильной и хладнокровной. Для его же блага.

— А ты изменилась.

В голосе Грегора чувствовалось осуждение. Джина не стала спорить с очевидным, но ее рассердило лишнее напоминание о том, что они оба прошли все круги ада. И чтобы выжить, им пришлось стать другими.

— Ты прав, — согласилась она.

Джина всматривалась в угловатые черты лица бывшего мужа, утешая себя надеждой, что его гнев хоть немного развеется. Но тщетно: казалось, он разозлился еще больше. Мысленно она проклинала того, по чьей вине Грегор стал таким. С напускным спокойствием она заметила:

— События меняют людей. Подозреваю, что мы оба знаем это лучше, чем кто-либо другой.

По выражению его лица, Джина догадалась, что он не знает, как понимать ее поведение, и решила дать ему возможность определиться. В противном случае ей будет трудно рассказать, что она обнаружила. Джина не захотела посылать улики по почте или предоставить их в соответствующие органы. Она была уверена, что Грегору крайне необходимо снова почувствовать себя в ладу с самим собой, он это заслужил, пусть даже цена тому — потеря доброго имени умершего человека. Сведения из дневника ее отца помогут Грегору смыть пятно со своей жизни и с загубленной карьеры помощника прокурора. Джина заметила, как бывший муж бросил презрительный взгляд на ее спортивную машину. Несомненно, он знал, откуда она у нее. Это был подарок состоятельного человека своему единственному ребенку, игрушка взамен любви и близости, которых Джина не получала от погруженного в себя отца.

— Здесь она совсем бесполезна. В ней не укроешься.

— Если придется, то я пойду пешком, — заявила женщина.

По холодному блеску его глаз, застывшему выражению лица, было видно, что новая волна ярости захлестнула Грегора. Джина молчала. Призвав на помощь все свое терпение, она в ожидании теребила замерзшими пальцами ремешок своей сумочки.

Внезапно Грегор распахнул ворота, схватил ее за руку и почти силой потащил за собой. Джина не сопротивлялась. Она не боялась его. Единственным чувством, вспыхнувшим в ее сердце, было сожаление, что бывший муж докатился до такого состояния. Спотыкаясь, она едва поспевала за ним, но он даже не замедлил шаг, пока не подошел к джипу. Рванув дверцу, Грегор скомандовал:

— Залезай! Я не собираюсь развлекать тебя, стоя под дождем. Ты скажешь, что хотела, а потом уйдешь и никогда больше не вернешься. Ясно?

— Да, — кивнула Джина.

Ее гордость была разбита в пух и прах. Повернувшись, она с трудом забралась в машину и устроилась на изорванных кожаных сиденьях. Поежившись от холода, женщина потирала ладони. Влез Грегор, и сразу же стало тесно из-за его внушительных размеров, что еще раз напомнило ей, каким он был раньше. Его стройное пропорциональное телосложение, фигура, как у атлета, куда все делось? И еще эта повязка на лбу, длинные волосы! Создавалось впечатление, будто перед ней необузданный, представляющий угрозу тип. Возможно, для него это способ уйти от городской суеты и забыть время, проведенное в заключении. Способ выжить. Тюрьмы кишат подонками всех мастей. Джина предположила, что Грегор специально накачал мышцы, чтобы и в физическом, и в сексуальном плане превосходить других заключенных, тем самым отметая любые нападки и преследования. От одной мысли обо всем этом ей стало не по себе. За все время, как Грегор сел в кабину и нажал на газ, он даже не взглянул на нее.

Машина рванула вперед. Ухватившись за край сиденья, Джина смотрела прямо перед собой. Она непроизвольно напряглась, когда, мчась по ямам и кочкам к дороге, джип сильно накренился на повороте. Грегор выругался и, замедлив скорость, въехал на узкий, деревянный мост, переброшенный через глубокий овраг, полный мутной воды. Она как зачарованная уставилась на воду, стараясь не думать о прогибающихся под тяжестью машины старых досках. Они выехали на дорогу. Джина вздохнула с облегчением и в награду получила полный презрения взгляд Грегора. Ее немного страшила перспектива остаться с ним наедине. Нет, не из-за того, что он причинит ей физическую боль, вовсе нет… Эмоции могли выйти из-под контроля — вот что пугало ее. Любой ценой ей нужно было исправить случившееся. В глубине души Джина знала, что с их браком все кончено. Любовь и доверие Грегора не вернуть. Она погрузилась в свои мысли. В этот моментон резко затормозил. От неожиданности Джина обеими руками вцепилась в щиток. Вздрогнув, джип остановился перед небольшим простым зданием, построенным неизвестно когда.

Не сказав ни слова и не удостоив бывшую жену взглядом, Грегор вошел в дом. Она переступила порог следом, остановилась и осмотрелась. Длинная прямоугольная комната, почти лишенная мебели, окна без занавесок, голые стены и единственная достопримечательность камин с полыхающими в нем дровами. К нему-то она и направилась.

Грегор променял одну камеру на другую, с горечью подумала Джина. Ей хотелось плакать. Она присела перед камином, поближе к теплу и подальше от Грегора, который взглянул на нее, стянул свой промокший плащ и отбросил в сторону. На лице Джины отразилось удивление. Как это не похоже на прежнего Грегора! Типичный представитель золотой молодежи, он обожал дорогую одежду. Она помнила, сколько внимания муж уделял своей внешности, как гордился своим умением изысканно одеваться и безупречно выглядеть, особенно, когда ему приходилось выступать в суде или давать интервью. Где все это? Куда делась его притягательность, утонченность, его искушенность в житейских делах? Неужели стремление Грегора сделать карьеру, вращаться в кругу сильных мира сего перечеркнула тюрьма?

Джина не узнавала и не понимала нового Грегора Макэлроя. Его неприкрытая враждебность была подобна инстинкту зверя, защищающего свою территорию. Тяжелый взгляд говорил о недоверии к ней. Слезы душили женщину, еще немного и она не сумеет совладать с собой. Он мрачно молчал, и тогда Джина собралась с духом и произнесла:

— Я обращалась к твоему начальству. Мне указали офицера, под наблюдением которого ты находишься. Он сказал, что ты живешь здесь, но советовал не беспокоить тебя.

— Тебе следовало бы его послушать. Он знает, как я к тебе отношусь.

— Он звонил тебе, да?

— Разве это имеет значение? Она вздохнула.

— Возможно, и нет, но все-таки, тебе необходимо услышать, что я скажу.

Некоторое время Грегор с усталым видом глядел на нее, затем заговорил:

— Избавь меня от своих оправданий, Джина. Мне ничего от тебя не нужно, в особенности твоих лживых обещаний, о которых ты тут же забываешь. Я, действительно, в тебе нуждался шесть лет назад, но ты повела себя, как стерва… Теперь я искренне рад, что нашему браку пришел конец. Я вычеркнул прошлое из памяти и советую тебе сделать то же.

Эти слова словно ножом пронзили ее в сердце. Джина вскочила, на щеках полыхал гневный румянец.

— Я не сделала ничего такого, за что должна извиняться! Я здесь не для того, чтобы говорить о нашем браке, и прекрасно понимаю, что все кончено. Я не жду, что наши отношения могут измениться. — Она расправила плечи. Я не враг тебе, но ты, Грегор, не единственный, кто пострадал шесть лет назад.

Грегор со злобой взглянул на нее и заходил по комнате. Джина не сводила с него глаз. Словно тигр в клетке, подумала она. Неожиданно Грегор направился к ней. Джина отшатнулась. Но он даже не обратил внимания на ее реакцию. Ему надо было всего-то взять полено и подбросить в огонь. Грегор смотрел на танец огня, а Джина не могла отвести взгляда от его профиля. Он стоял, стиснув зубы и немного приподняв голову. Его длинные волосы откинулись назад, в правом ухе блеснула золотая серьга. Загипнотизированная его близостью, Джина стояла едва дыша, не шевелясь; она ждала, что он отойдет, но вместо этого Грегор обернулся и посмотрел прямо в ее глаза. Ее сердце учащенно забилось, мысли перепутались. Давно Джина не чувствовала себя такой уязвимой. Она трепетала от смутного предчувствия, но не могла отвести от Грегора взгляд, и как зачарованная смотрела на пульсирующую у виска жилку, на когда-то любимые черты лица, твердые губы, не в силах отделаться от мысли, что будет, если сейчас дотронется до него, почувствует его изменившееся тело, еще раз испытает его страсть. Джина понимала, какому риску подвергает себя, но это было сильнее ее. Влечение, дремлющее со времени его заключения. Она желала его. Несмотря на перемены, Грегор казался чувственным и неукротимым, но также и непредсказуемым.

«Не прикасайся ко мне!» — хотелось ей крикнуть, когда она заметила-, что в его глазах зажегся огонек ответного желания. — «Ради бога! Не допускай даже мысли о том, чтобы овладеть мною. Я умру, если ты посмеешься над тем, что было между нами».

ГЛАВА 2

Грегор с негодованием понял, что в нем все сильнее разгорается желание. Он стремился к ней, страстно жаждал каждой клеточкой своего тела. Но знал: стоит ему только почувствовать ее, как он с головой окунется в водоворот страсти, из которого уже не выбраться никогда.

Теперь Грегор жадно всматривался в лицо Джины, как бы желая отыскать следы любви и нежности, того блаженства, которое он испытывал в ее объятиях. Осталось ли хоть что-нибудь? И проклинал себя за эти мысли. Не имеет значения, какой она стала, как сильно он ее желает. Она не отвечает тем требованиям, которые он теперь предъявляет к женщинам.

— Мне не нравится, что ты сделала со своими волосами, — вдруг сказал Грегор, удивляясь, почему это волнует его.

Джина правой рукой коснулась прически, не отводя от него глаз. Его ладони взмокли. Он хотел дотронуться до этих длинных, густых, темно-каштановых волос. Раньше он мог часами перебирать эти шелковистые локоны, когда они занимались любовью.

Воспоминание свело на нет все усилия, Грегор не мог подавить вспыхнувшую страсть. Новая волна желания пронзила его словно молния. Он не должен поддаваться! Любовь делает человека уязвимым. Эту истину Грегор постиг еще до заключения, но особенно хорошо понял во время пребывания здесь.

Желание не отпускало его, и, наверное, это отразилось на лице. Он поймал испуганный взгляд Джины. По ее стройному телу пробежала дрожь. Джина Стоун, самая двуличная женщина, которую он когда-либо знал!

— Распусти волосы. Она побледнела.

— Грегор…

— Распусти. Прямо сейчас, — приказал он. Дрожащими руками Джина стала вынимать шпильки. Прищурившись, он наблюдал за ней. Тряхнув головой, Джина позволила волосам рассыпаться по плечам, легкое движение было таким чувственным, что Грегор сжал кулаки, едва сдерживая себя.

Она стояла рядом с опущенными руками, грудь ее вздымалась от глубокого дыхания. В глазах затаился испуг. Грегор знал, что он тому причиной, но убеждал себя, что ему все равно. Страх, вот что сопровождало его долгие годы, теперь ее черед. Он найдет способ отомстить. Бывшая жена заслужила это после того, как бросила его, когда так была ему нужна.

Грегор запустил пальцы в ее густые кудри. Джина попыталась уклониться, но он не позволил. Обеими руками Грегор ворошил волосы, ощущая тепло ее головы и легкость прядей, струящихся, как шелковые водопады. Его руки дрожали, тело напряглось. Горячая волна желания снова охватила его. Он проклинал себя за то, что коснулся Джины, она искушала, соблазняла своим запахом, тем самым возбуждающим ароматом, память о котором постоянно и навязчиво преследовала его днем и превращала в ад ночи в одиночной камере.

Он притянул ее ближе, бедрами прижавшись к низу ее живота. Распахнув глаза, Джина не дыша смотрела на него. Грегор намеренно дал ей понять, что может овладеть ею и овладеет, если захочет, но внезапно изменил свои действия.

Как расческой, пальцами он прошелся по всей длине волос, продираясь сквозь запутавшиеся пряди. Закусив нижнюю губу, Джина поморщилась от боли. В глазах, оттененных густыми ресницами, сверкнули слезы. Грегора сбило с толку то, что она даже не пыталась сопротивляться, ей словно нравились грубые прикосновения.

— Ты никогда прежде не касался меня, если был зол, — прошептала она едва слышно.

Он застыл, встретившись с ней взглядом. В светло-карем омуте ее глаз читалось откровение. Грегор видел то, чего не хотел видеть. На него нахлынули сладострастные воспоминания, но они были слишком мучительны и напоминали о том, что не повторится никогда.

Он знал, что Джина тоже все помнит. Помнит его руки на своем обнаженном теле, его ласки, доводившие ее до сладостного изнеможения, когда она, теряя голову от наслаждения, жаждала, чтобы он, наконец, взял ее. Вздрогнув, Грегор отчетливо представил себе то восхитительное ощущение, когда он проникал в ее тело, постепенно уступая ее требованию и своему собственному желанию.

Джина дрожала. Полуопущенные веки трепетали. Грегор поймал себя на мысли, что, возможно, она хочет, чтобы он отпустил ее. Нет, он не доставит ей такого удовольствия! Скользнув руками по ее тонкой шее, он схватил ее за плечи и прямо-таки впился в нее своими пальцами.

Все еще дрожа, она медленно открыла глаза. Как же Грегор злился на себя, за то, что не мог справиться с желанием. Как соблазнительна эта женщина! Ему хотелось бы думать, что она невинна.

— Ты забыл, что у меня нежная кожа, и будут синяки? — спросила она.

Немного смутившись, он неохотно разжал пальцы.

— Я ничего не забыл, Джина.

— Я тоже. Но, делая больно мне, ты ничего не исправишь.

На его скулах вспыхнул румянец, но он и не думал извиняться. Все светские манеры остались в тюрьме. Наивно было ожидать его скорого перевоплощения.

— Ты обрезала их, — упрекнул Грегор.

— Да, — она поняла, что он говорит о волосах. Джина отвернулась.

— Почему?

— Нет времени ухаживать. Слишком много сейчас работы.

Теперь она смело взглянула на него.

— Зачем задевать друг друга? Это не поможет.

— Откуда ты знаешь?

— Не в твоих правилах жестоко обращаться с женщиной.

— Ты не знаешь, каков я теперь.

— Нет, знаю, — настаивала она. — У меня хватит сил, чтобы вынести твой гнев, Грегор, если это действительно то, что мешает тебе выслушать меня.

Лицо Грегора окаменело, в глазах зажегся опасный огонек, как бы предупреждая, что он способен заставить ее заплатить за все грехи, настоящие и вымышленные. Грегор снова выругался, на этот раз это не вызвало у Джины досады.

— Что ты можешь знать обо мне, о моем гневе?

Она пожала плечами и в эту минуту казалась более спокойной, чем ему хотелось бы.

— Я спрашивала. Твой офицер ответил на большинство моих вопросов.

Эмоции опять взяли верх. Грегор оттолкнул ее и вновь заходил по комнате. Ей не оставалось ничего иного, как сесть поближе к камину и наблюдать. Несколько минут тишину нарушал лишь звук его шагов, да дождь, барабанящий по крыше.

— Теперь ты выслушаешь меня?

Грегор продолжал ходить. Это вошло у него в привычку в первые месяцы пребывания в тюрьме, когда он боролся с клаустрофобией, в камере, похожей на коробку из-под обуви, и даже не имевшей окон.

— Почему я должен тебя слушать?

— Я думаю, ты привез меня сюда не потому, что боялся, будто я растаю под дождем. — Ответила Джина и добавила задумчиво: — Я и раньше попадала под дождь, Грегор.

В ее голосе послышалась тоска.

Со сжатыми кулаками он резко остановился, тоже вспомнив случай, который произошел во время их медового месяца. Сердце болезненно сжалось.

Тогда они так желали друг друга, что не могли ждать, пока вернутся в отель в Напа Вали. Отыскав местечко позади виноградника, они поставили машину и расстелили одеяло в высокой траве. Внезапно начался ливень, и их юные тела сплетались под струями дождя…

Грегор отогнал воспоминание.

— Говори, Джина, а потом убирайся отсюда. Она сняла сумочку с решетки камина.

— Мой отец лгал, когда давал показания против тебя.

— Скажи мне то, чего я не знаю.

— Он сфабриковал улики, на основании которых тебя обвинили.

Грегор медлил с ответом. Все его тело напряглось при упоминании о бывшем тесте.

— Старые новости. Пошли. Я отвезу тебя к машине.

— Папа… — Джина судорожно сглотнула, обвинил тебя в преступлении, которое совершил сам! Я нашла его дневник. Прошлой зимой, перед смертью, он признался мне. Дневник здесь.

А ведь ему не верили, когда он высказал предположение, что его кто-то подставил. Ни адвокат. Ни присяжные. Ни его собственная жена.

— Ты опоздала на целых шесть лет, так что забудем об этом.

— Еще не поздно, — вскричала она, вскакивая. — Можно пересмотреть дело. Я…

— Что ты? — прервал он, пригвождая ее тяжелым взглядом. Она застыла на полпути к нему. — Что ты сделаешь на этот раз, Джина? допытывался Грегор. — Поверишь мне? Поддержишь? Или будешь защищать, как раньше?

— Я помогу тебе, — пообещала она. — Ты заслуживаешь того, чтобы вернуться к прежней жизни.

— Правильно, — Грегор отрывисто засмеялся. Джина вздохнула:

— Я не понимаю твоей иронии. Это может все изменить. Люди, наконец, поверят в твою невиновность.

— Ты, действительно, думаешь, будто я могу вернуться к прежней жизни, и стать прежним?

Неужели ты все еще так наивна? Придет время, и твои иллюзии рассыпятся. Пора взрослеть, Джина. Тебе тридцать, так что не надо вести себя подобным образом. Ты не можешь всю жизнь оставаться папиной дочкой. Она шагнула к нему.

— Мой отец умер, а я никогда не была его маленькой девочкой. После смерти матери я доставляла ему одни неудобства. Он просто не замечал меня. После окончания колледжа мне приходилось играть роль хозяйки у него на приемах, но только после того, как отец убедился, что ему не надо за меня краснеть перед своими друзьями. — Джина глубоко вздохнула. — Но сейчас речь не о моем отце, а о тебе, Грегор. Тебе нужно снова заняться карьерой. И это станет возможным после того, как будет пересмотрено твое обвинение. Я уверена, коллегия адвокатов предоставит тебе слово. Ты будешь оправдан. Теперь у нас есть доказательства твоей невиновности.

— И после этого я счастливо заживу, — с сарказмом произнес он. — То, что снова займусь судебной практикой, ничего не изменит. Не войдешь в одну воду дважды. Поэтому, почему бы тебе не вернуться в свой придуманный мир и не оставить меня в покое, черт побери!?

— Грегор…

— Что? — отозвался он с нарастающим раздражением.

— Дай мне возможность помочь, прошу тебя!

Неважно, сколько это займет времени и сил. Я хочу пройти с тобой все до конца. Деньги, оставленные мне отцом, помогут нанять хорошего адвоката. Для них это будет наилучшим применением.

Грегор сорвал повязку с головы, бросил ее на пол и потер лоб. От бессилия ему хотелось кричать на весь свет. Боль пульсировала в висках. Как избавиться от сумасшедшего желания забыться в объятиях Джины? Пожалуй, впервые он не мог справиться с собой.

Оставалось только одно — скорее выпроводить ее. Им обоим будет лучше, если она окажется подальше от него. Грегор, наконец, посмотрел на бывшую жену.

— Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь.

— То, что сделал отец, было несправедливо.

— Многое было несправедливо. Взять хотя бы тебя.

Она, как к алтарю, протянула к нему руки. Но он не был готов простить ее, и, черт возьми, не собирался отпускать .ей грехи.

Грегор насмешливо взглянул на Джину, покачал головой и подошел к камину. Нет, возврата к прежней жизни не будет и бесполезно лелеять надежду на справедливость.

Годы, проведенные за решеткой, многому научили его. Он оставил попытки найти справедливость и решил выжить любым способом.

— Я хочу помочь тебе, — медленно подходя к нему, сказала она.

Грегор стоял, опираясь локтем на каминную доску, и, не отрывая глаз, смотрел на огонь.

— Никто не вернет мне мою репутацию и карьеру, Джина. Никто.

— А как же будущее?

— Какое будущее? — вопрос прозвучал, как удар хлыста. — У меня нет будущего, благодаря тебе и твоему отцу.

— Ты имеешь полное право ненавидеть нас, согласилась она.

Он задохнулся от чувства мести.

— Ты заплатишь мне. Так или иначе, но заплатишь, — поклялся Грегор.

— Можешь мне верить, я уже заплатила и все еще продолжаю платить, — едва слышно, с болью промолвила Джина. — Пожалуйста, не позволяй своей ненависти и чувству обиды взять верх над разумом. Возникли новые обстоятельства, это ты понимаешь?

Даже не поворачиваясь, он чувствовал, как она близка, нет, может быть близка. Грегор пытался держать себя в руках, не дать выхода эмоциям, но чувство горечи прорвалось наружу.

— Надо было помогать мне тогда, в этом еще был смысл. Теперь слишком поздно.

Джина положила руку на его плечо, нежно коснулась пальцами воротника рубашки.

— Я лишь вчера обнаружила правду, когда наводила порядок в кабинете отца. Я складывала в коробки кипы книг, которые он подарил библиотеке юридического колледжа. Грегор, его признание изменит твою жизнь. Если бы я знала об этом раньше, то перевернула бы все на своем пути, чтобы только помочь тебе. Клянусь! Он сбросил ее руку, повернувшись, сказал:

— Ты должна была знать, что я невиновен.

— Я всегда верила в твою невиновность, но… но кое-что произошло потом, о чем у меня не было возможности рассказать, — закончила она шепотом.

Гнев с новой силой вспыхнул в нем, подстегивая его намерения вычеркнуть ее из своей жизни раз и навсегда.

— Убирайся к черту, — произнес он зловещим тоном. — И забери так называемые показания с собой.

Плечи ее поникли.

— Я оставлю дневник. Прочти, когда будешь готов к этому. Если понадобится моя помощь, я к твоим услугам. Я сделаю все, о чем бы ты ни попросил.

Грегор заставил себя остаться на месте. Он считал ее шаги, с трудом удерживаясь от того, чтобы не остановить и не увлечь Джину в свою постель. Его глаза сверкали, лицо казалось непроницаемым. Он смотрел, как жена остановилась у низкого столика и вытащила из сумочки объемистый том в кожаном переплете. В волнении Джина провела пальцами по корешку обложки, оставила дневник на столе и пошла к двери. Не оборачиваясь, она сказала:

— У меня не было времени снять копию, так что будь осторожен.

Бесшумно, с грацией пумы, одним прыжком Грегор очутился около нее. Едва Джина коснулась руки, как он хлопнул ладонью по двери

— Может кое-что еще? — Желание, клокотавшее внутри, сделало его безрассудным.

Джина удивленно посмотрела на него. Она собралась что-то сказать, как внезапная догадка осенила ее. Кровь отлила от лица, расширенными глазами Джина уставилась на бывшего мужа.

— Кое-что еще? — подстрекал он, стараясь не замечать испуганного выражения ее лица.

— Я не шлюха, чтобы так со мной обращаться. Если тебе нужна женщина, чтобы удовлетворить свою потребность, найди такую, которая охотно поможет в этом.

— Джина…

В его голосе звучали предостерегающие нотки, но слышалось и что-то еще, чему он сам не хотел верить. Слеза покатилась по ее щеке. Грегор смотрел на нее, очарованный, не в силах поверить, что она еще, быть может, любит его.

— Береги себя, — сказала Джина так мягко, что на Грегора повеяло забытым теплом. — Мне жаль, что отец был таким эгоистом.

Нахмурившись, он отступил в сторону, провожая ее тревожным взглядом. Она сошла с крыльца и, не оглядываясь, побежала прочь. Грегор все еще стоял в дверном проеме.

Джина быстро исчезла за завесой тумана, окутывающего все вокруг, а он не желал признаваться самому себе, что был готов умолять ее остаться.

ГЛАВА 3

Джина выскочила из хижины и побежала по лужайке. Что-то еще, кроме гнева и боли, а не только желание избежать презрения Грегора, гнало ее прочь.

Она бежала, прижав к груди сумочку. Чувства переполняли ее, она испытывала острое желание остаться в одиночестве, попытаться самой справиться со всем этим. Время все лечит. Но сможет ли оно заглушить боль?

Скользя и спотыкаясь, молодая женщина бежала по разбитой колее. Только благодаря силе воли продолжала она двигаться вперед.

С ужасающей ясностью Джина поняла, что все еще любит своего бывшего мужа, несмотря на годы разлуки, на развод, инициатором которого стал именно он. Она всегда будет любить его и никто, кроме нее, не сможет компенсировать то, что отнял ее отец.

У моста через овраг, она замедлила шаги и, остановившись, стала осматривать осевшую поверхность из мокрых досок. Гром угрожающе гремел над головой, молнии бесшумно полосовали небо. Джина вскрикнула от неожиданности, когда ветка дерева упала на землю совсем недалеко от нее.

Все ее существо дрожало от холода и неизвестности. Она, городская жительница, чувствовала себя потерянной без окружения домов и людей. Как только Грегор может жить в таком безлюдном месте?

Под сильными порывами ветра сосны раскачивались и скрипели. Джина опасливо косилась на кустарники, которые гнулись едва не до земли, цепляясь ветвями за все вокруг. Так и человек в отчаянные минуты жизни из последних сил хватается за соломинку, подумала она.

Выбора у нее не было, и она ступила на мост. С замиранием сердца Джина услышала, как хрустнула одна из деревянных опор, поддерживающая это шаткое строение. Немного помедлив, молодая женщина сделала еще один шаг. Доски зловеще постанывали под ее ногами.

Она судорожно вздохнула. Необходимо добраться до машины! Никогда в жизни ей не было так страшно, Джина пыталась уверить себя, что не такая она тяжелая, чтобы разрушить мост. Вдруг послышался странный звук, похожий на плач ребенка. Страх парализовал ее. А вдруг это какое-нибудь дикое животное? Она оглянулась, но не увидела ничего угрожающего, только дорогу, открытую всем ветрам. Шепча молитву, она всматривалась в мутные потоки воды, несущиеся по дну оврага. Расправив плечи и собрав все свое мужество, Джина старалась не обращать внимания на теперь уже постоянный стон и колебание досок под ногами.

Осторожно пробираясь вперед, она вдруг услышала оглушительный рев и остановилась. С ужасом испуганная женщина увидела мощный поток воды, сметающий все на своем пути, и решила бежать, пока он не снесет мост. Но поток несся с ужасающей скоростью. Вода захлестнула мост, прогнившие балки отчаянно затрещали и зашатались. Вниз полетели доски.

Отбросив сумочку, Джина попыталась сохранить равновесие посреди падающего моста. Она опустилась на колени в поисках опоры, и в этот момент мощный поток обрушился на нее. Крик потонул в шуме воды. Ее подбросило, как куклу, и женщина очутилась в грязной воде среди обломков моста. Внезапно она почувствовала, что ее затягивает водоворот. Погрузившись с головой в воду, Джина продолжала бороться, понимая, что может утонуть. Она задержала дыхание. Легкие жгло от «нехватки воздуха. Почти теряя сознание, тонущая женщина получила неожиданную передышку. В этом месте овраг круто сворачивал, и ее прибило течением к краю обрыва. Джина вынырнула и стала ловить ртом воздух. Наконец, она восстановила дыхание, откинула с лица мокрые волосы и открыла глаза. Оглушенная, обессилевшая, она вцепилась в корягу, которая удерживала ее между стремниной и валуном, выступавшим из воды.

Несмотря на панику, Джина старалась не дать течению вновь унести себя. Она взглянула вверх. На дне глубокого оврага не было ничего, что могло помочь ей выбраться. Кое-где виднелись корни деревьев и камни, но Джина не могла до них дотянуться. Слезы застилали глаза, усталость и холод сковывали ее. Прильнув к большому камню, она собиралась с силами, чтобы попробовать взобраться по склону. Грязная вода продолжала яростно клокотать вокруг. Воспоминания о Грегоре Макэлрое, о тех днях, когда они были вместе, любили друг друга, пронеслись в ее сознании и придали ей сил. Джина решила действовать.

Собрав остатки сил, она потянулась и зацепилась рукой за корни деревьев, чтобы, — опираясь на камень, хоть немного вылезти из воды. С трудом переводя дыхание, она схватилась другой рукой за корни и повисла, едва удерживаясь тонкими руками.

После того, как Джина растворилась в тумане, Грегор все еще стоял в дверях, задумчиво глядя перед собой. Он потерял счет времени, мысли блуждали где-то в прошлом, чувства смешались. Гром неистово гремел над головой. Внезапно прямо в ствол дерева, росшего на лужайке напротив дома, ударил ослепительный разряд молнии. Дерево с треском рухнуло на землю, но Грегор даже не вздрогнул.

Наконец холодные струи дождя отрезвили его. Закрыв дверь, он зашагал по комнате. Стук каблуков почему-то напомнил ему стук молотка по крышке гроба.

Грегор остановился и огляделся вокруг. Джина ушла одна в такую ужасную грозу. В ту же секунду он вспомнил про шаткий мост через овраг в миле от дома.

Ругая и проклиная себя, он в одной рубашке выскочил наружу и забрался в джип, страшно беспокоясь о Джине. Ее присутствие представляло угрозу для его чувств, но гнилой мост был опасен для ее жизни!

Терзаемый ужасными предчувствиями, Грегор мчался на полной скорости. Джип заносило на извилистой, скользкой колее. В памяти ярко вспыхнуло воспоминание о наводнении, которое он видел еще ребенком, когда гостил у деда. Как мог он позволить Джине уйти в такую сильную грозу?!

Воспаленное воображение рисовало ему, как на хрупкую фигурку низвергается мощный, свирепый, сметающий все на своем пути поток. Его проклятия в свой адрес усилились, особенно когда он вспомнил, что мост уже давно стал опасным, а у него все не доходили руки его отремонтировать. Проезжая по мосту, Грегор всякий раз испытывал судьбу. Конечно, это ребячество, но он считал себя вправе распоряжаться собой по своему усмотрению после лет, проведенных за решеткой. Грегор мрачнел все больше и больше, видя, что ливень усилился, а порывы ветра раскачивают сосны, будто стараясь вырвать их с корнем. За последним поворотом он затормозил. Джип немного скользнул вперед и остановился в нескольких футах от того места, где раньше был мост.

Ошеломленный увиденным, Грегор механически вытащил из-под сиденья моток веревки и выпрыгнул из машины. Пройдя несколько шагов, он стал громко звать Джину. Вновь и вновь выкрикивал ее имя, но в ответ раздавался только шум потока, бежавшего по оврагу.

Вдруг Грегор заметил сумочку, валявшуюся на земле, схватил ее, впился сильными огрубевшими пальцами в мокрую кожу. Стон отчаяния вырвался из его груди, когда он получил подтверждение тому, что Джина все-таки дошла до моста.

— Умоляю, останься в живых! Умоляю тебя! — как молитву повторял он.

Бросив сумочку на капот машины, Грегор начал продираться сквозь густые кусты, покрывшие северный склон оврага. Не обращая внимания на ветки, рвущие одежду и царапающие лицо и руки, он прокладывал себе путь к воде, внимательно вглядываясь во все изгибы оврага.

Внезапно ему послышался крик, и он бросился в том направлении. Посмотрев вниз, Грегор заметил бывшую жену, прижавшуюся к обрыву. Он опустился на колени, пытаясь дотянуться до нее. Тревога вновь овладела им при виде того, что Джина едва удерживается на скользком берегу, держась за спутанные корни сосны.

— Не двигайся, Джина! — крикнул он. Если она упадет в ревущий поток, ему вряд ли удастся ее спасти.

— Не двигайся?

Джина окаменела, не веря своим ушам. Неужели это голос Грегора? Нет, только послышалось. Он в доме и вряд ли думает о ней. Рассудок сыграл с ней злую шутку, только и всего. Джина снова попыталась сосредоточиться на главной задаче. Пора отсюда выбираться!

— Если я вконец обессилю, то неминуемо погибну, — сказала она себе.

— Джина, да послушай же меня, черт возьми! Она подняла голову и прищурилась. Ливень мешал ей что-либо разглядеть. Она продолжала висеть, наполовину погруженная в воду, держась обеими руками за корни. Внезапно у нее закружилась голова, слабость охватила все тело. Грегор — это плод воображения! Такое желанное, но все же видение. Пальцы свело судорогой, но, собрав все силы, Джина удержалась на месте.

Торопясь, обламывая ногти, Грегор надежным крепким узлом привязал к стволу сосны веревку и стал спускаться по склону. Навыки, полученные за годы армейской службы, пришлись как нельзя кстати. Комья грязи и мелкие камни сыпались из-под его сапог.

— Джина!

Потрясенная, она подняла голову. Этот дорогой сердцу голос! Грегор здесь! Он пришел, чтобы спасти, унести на руках и позволить остаться навсегда. Теперь — навсегда!

— Ты настоящий, — воскликнула она, все еще до конца не веря и испытывая радость, благодарность к этому человеку, с которым была так несправедливо разлучена.

— Да, да, настоящий. Держись крепче и будь внимательна.

Грегор нахмурился

— Я думала… твой голос — просто плод моего воображения.

— Слушай внимательно и делай все, как я скажу, — твердо произнес он, не обращая внимания на ее лепет.

Она кивнула, согласная со всем. Грегор был так близко! Ей хотелось очутиться в его руках, тепло которых она не забыла, услышать, как он скажет, что все будет в порядке.

Грегор уперся подошвами в склон оврага, держась за веревку.

— Сейчас я наклонюсь в твою сторону, а ты цепляйся за меня. Но только быстро. Поняла? он старался перекричать шум разбушевавшейся стихии.

— Да!

— Я вытащу тебя отсюда, Джина. Все будет хорошо. Верь мне!

— Я верю, я всегда верила тебе, — отозвалась женщина.

Грегор склонился, она потянулась к нему рукой, и он крепко и надежно охватил эту тонкую кисть.

— Держись крепче! — прокричал он. Подъем затруднял размокший, скользкий склон. Но как Грегор был силен! Джина восхищалась мужем.

И вот Джина лежала на земле, дрожа от облегчения и пережитого потрясения. Грегор поднял ее и обнял, не давая снова упасть, уйти, исчезнуть.

— Ну и вид у тебя, — он покачал головой, и смутная улыбка тронула его суровые губы.

Он оглядел ее. Джина вся дрожала от холода, глаза затуманились, в них дрожал нехороший огонек.

— Пойдем скорее отсюда, ты же насквозь промокла, — сказал Грегор.

Джина высвободилась из его рук, попыталась идти, но тут же споткнулась. Колени подогнулись, она схватилась за дерево, но не смогла удержаться на ногах. Негромко выругавшись, Грегор поддержал ее и взял на руки.

— Я могу идти сама. Дай только отдышаться.

— Ты потеряла туфли, — сказал он таким тоном, словно увещевая ребенка. Не ослышалась ли она? О, господи! Это была почти просьба!

Джина обвила руками шею мужа и уткнулась лицом в его грудь. Убаюканная теплом сильного тела, усталая женщина наслаждалась ощущением безопасности в его руках. Ей хотелось, чтобы это длилось вечно. Грегор уже подошел к джипу и усадил ее на Переднее сидение.

Теперь он казался таким безразличным, что хотелось плакать. Едва сдерживая слезы, она наблюдала, как он положил в машину ее сумочку и веревку, но отвела глаза, когда Грегор взглянул на нее, садясь рядом.

Джина откинулась на сиденье и закрыла глаза. Холод пронизывал, ей казалось, что она никогда не согреется. Почувствовав прикосновение Грегора, Джина улыбнулась, не открывая глаз. Пусть он примет слезы за капли дождя. Он отнял руку.

— Как ты?

— Наверное, хорошо. Страшный холод единственное, что я чувствую, — призналась она.

— Ясно. Ты жива и это главное, — он включил зажигание и развернул джип по направлению к дому.

— Я все еще не могу поверить, что ты нашел меня.

— Считай, нам повезло.

— Но как ты узнал, что я попала в беду? Как ты вообще мог знать, где искать меня?

Он бросил на нее взгляд, который она не поняла.

— Какое это имеет значение?

Джина вглядывалась в его черты, стараясь увидеть прежнего Грегора, чуткого и нежного мужчину, которого так хорошо знала. Не может быть, чтобы тот Грегор исчез навсегда.

— Не знаю… Наверное, никакого, — согласилась она.

В полном молчании Грегор вел машину, два желтых световых столба бежали впереди, освещая дорогу. Джина смотрела перед собой, пока машина ныряла по ухабам. Ее дрожь заметно усилилась. Так хотелось, чтобы Грегор остановил джип и согрел ее своим теплом.

Наконец они прибыли. Джина хотела сама выйти из машины, но едва ступила на землю, как ноги подкосились. Грегор снова поднял ее на руки, как дорогое существо, и она не сопротивлялась. Странно, почему-то Джина удивилась, оказавшись в ванной. Грегор открыл душ. Грегор раздел ее, а она думала только о том, с каким безразличием он это сделал. Теплая вода действовала, как исцеляющий бальзам.

— Стой смирно! — так резко бросил Грегор, что Джину снова пробрала дрожь. — Я сейчас вернусь. — Он задернул занавеску.

Обессилевшая женщина сползла по выложенной кафелем стене, обхватила руками колени и опустила на них голову. Сладкая дрема окутала ее. Вдруг Джина почувствовала, как чьи-то сильные руки пытаются приподнять ее. Она стала отбиваться.

— Прекрати вести себя, как ребенок!

— Я устала, оставь меня в покое, черт возьми! — Джина заметила, что он оценивает ее состояние, скользя по ней испытующим и каким-то безучастным взглядом. Это безразличие возмутило ее, и, вспомни о своей наготе, она скрестила на груди руки. — Я сама о себе позабочусь, Грегор. Ты мне не нужен. Он засмеялся.

— Ты все так же капризна, Джина.

— Отстань!

— Ладно.

— Что это значит?

— Думаю, ты выживешь, надо только позаботиться, чтобы у тебя не случилось воспаления легких.

Грегор снял сапоги.

Джина задвинула занавеску и прислонилась к стене.

— Я не нуждаюсь в твоем обществе и в твоей помощи.

— У тебя нет выбора.

В джинсах и рубашке Грегор встал под душ.

— Иди сюда. Тебя нужно хорошенько помыть и согреть в одно и то же время. Это непросто.

— Убирайся, — приказала она, но он только улыбнулся.

— Сколько же ты наглоталась грязной воды? — спросил он.

— Нисколько. А теперь, будь добр, убирайся отсюда.

— Можно подумать, я не видел тебя такой!

— Какой?

— Голой.

— Хм…

Или тебе будет лучше, если я тоже разденусь? — Грегор стал расстегивать джинсы. — Держу пари, тебе не терпится узнать, возбудишь ли ты меня? — вслух размышлял он. — Думаю, любая голая женщина возбудит меня, особенно после той жизни, которую я вел. Довольно с тебя?

— Ты жесток.

— Для твоего же блага, — выразительно произнес он.

Джина повернулась к нему спиной и прислонилась к стене.

— Оставь меня! — умоляюще произнесла она дрожащим голосом.

— Не могу, детка…

ГЛАВА 4

Джина не смотрела на Грегора, даже когда он повернул ее лицом к себе. Она закрыла глаза, пытаясь не реагировать на его действия, хотя это было не так легко. Грегор, нисколько не заботясь о гордости и скромности своей бывшей жены, отвел ее руки от груди и опустил их вниз. Она возмутилась таким пренебрежением к своим чувствам, а он, намылив ее волосы ароматным шампунем, стал массировать голову сильными пальцами. Воспоминания об их былой близости, все эти годы, хранившиеся в памяти, нахлынули на нее.

— Я могу и сама вымыться, — настаивала Джина.

— Не будь такой упрямой, тебе нужна моя помощь.

— Ну уж нет!

— А я говорю да, и ты ее примешь. Ладони Грегора, полные пены, скользили по ее телу; он растирал ее розовую кожу, массировал плечи, как когда-то давно.

Они улыбнулись друг другу.

Их тела соприкасались. Джина затрепетала. Грегор коснулся губами ее горячего лба и слегка сжал ее ягодицы. Горячие искорки пронзили тело женщины. Она закусила губу, и едва сдержалась, чтобы не броситься в его объятия, пытаясь найти хотя бы намек на ту любовь, которую помнила до сих пор.

— Мне нравится это, Грегор, — произнесла Джина. Еще немного и она замурлычет от удовольствия.

— Когда в последний раз тебя мыл мужчина? Она распахнула глаза.

— Как ты смеешь?

— Что?

— Думаешь, я не понимаю, что стоит за этим вопросом?

— Ну и?..

— Я не помню, — намеренно солгала она, зная, что сейчас он все равно не поверит.

— Не помнишь что?

— Когда в последний раз меня мыл мужчина. Но тебя, конечно, интересует не это. Были ли у меня мужчины все эти годы — вот что!

Грегор растирал ладонями ее плечи. Затаив дыхание, Джина наслаждалась чувственным поглаживанием сильных рук. Не отрывая взгляда от ее лица, он провел вниз по рукам. Их пальцы сплелись.

Джина чувствовала все нарастающее возбуждение. Каждый ее нерв реагировал на его прикосновение. Большим пальцем Грегор водил круговыми движениями по ее ладони. Джина наслаждалась своими ощущениями, почти теряя сознание.

— Постарайся вспомнить, — предложил он.

Костяшками пальцев Грегор водил снизу вверх по ее животу. Его ритмичные движения еще больше возбудили ее. Сейчас, как никогда прежде она сожалела об утраченной любви. Джине хотелось плакать, но она призвала на помощь всю гордость, чтобы не дать выхода нежным чувствам. Воспоминания захватили ее. Бывшая миссис Макэлрои помнила своего мужа не только, как умелого любовника, но и как чуткого и нежного человека. Она даже помнила насколько терпелив он был с ней, когда они впервые занимались любовью. Помнила то ощущение радости и удовольствия, когда поняла, что Грегор — первый человек в ее жизни, который, действительно, любил и дорожил ею. Воспоминания затягивали, как омут.

Прерывисто дыша, Джина взялась за его плечи, когда он, опускаясь на колени, стал намыливать ее ноги. Грегор неторопливо растирал каждый пальчик на ее стопах. Она потеряла голову. Его руки стали подниматься выше, заскользили между бедер. Вздрагивая и едва сдерживая крик, она вся трепетала. Желание любви и чувственных наслаждений разрасталось в ней.

— Ты все еще помнишь? — спросил Грегор, поднимаясь и возвышаясь над ней.

— Я все помню, — ответила она.

Он продолжал ласкать ее бедра, кончиками пальцев коснулся талии. Она не смотрела на него, хотя горела желанием поймать его взгляд, почувствовать вкус губ. Она мечтала об этом годы, и сейчас ей хотелось кричать ему, о своем желании забыться в его руках. Ее груди набухли, соски стали твердыми. Они жаждали его прикосновений. Джина была готова ударить Грегора, чтобы дать выход эмоциям, но сумела подавить в себе этот порыв.

— Ответь мне, Джина.

— Я не многое помню, — наконец пробормотала она.

— Я знаю, сейчас ты устала. Ты отдохнешь и все будет хорошо, — сказал он с теплотой в голосе, которая заворожила ее.

Джина стонала. Грегор продолжал ласкать ее. Теперь это не были мимолетные прикосновения пальцев. Ласки стали настойчивыми, страстными, ей нравилась эта агрессивность. Она прижалась к нему, закрыла глаза. Невозможно сопротивляться его умелым прикосновениям. Соски превратились в твердые болезненные бугорки. Джина сжала ягодицы, чувствуя все нарастающую пульсацию, лоно ее увлажнилось, требуя удовлетворения, с губ сорвался протяжный стон.

— Ты все такая же, да? — холодно спросил Грегор.

Она вздрогнула и открыла глаза. Этот вопрос, как ледяной водопад, отрезвил ее. Грегор отстранился. Все его слова, все прикосновения к ее наиболее чувствительным местам были направлены лишь на то, чтобы унизить ее. И, похоже, ему это удалось.

— Это что, месть за прошлое? Да?

— Ты все так же легко воспламеняешься, Джина Стоун. Приятно сознавать, что некоторые вещи в этом мире неизменны, — сухо заметил он.

Джина разъярилась:

— Что именно ты пытаешься доказать? Что ты сильнее, чем я? Что ты можешь возбудить мое тело, не затрагивая душу? Что ты мужчина, в правилах которого унижать свою бывшую жену за ее ошибки? Ответь мне, Грегор. Я, действительно, хочу знать, что ты пытаешься доказать?

Он пожал плечами и ладонями стал легонько нажимать на ее соски. Джина задохнулась от горячей волны возбуждения, прокатившейся по ее телу.

Видя такую реакцию, Грегор удовлетворенно улыбнулся.

— Я был прав насчет тебя. Ты воспламеняешься легко, ты все так же горяча.

Она отступила и с гордостью посмотрела на него.

— Теперь, когда ты убедился в этом, может, прекратишь испытывать меня. Или мне придется терпеть, пока я не выберусь отсюда?

Его взгляд стал жестким. Джина вглядывалась в его темные глаза, когда-то полные любви, а сейчас такие холодные. Пожалуй, ей просто почудилась теплота в его голосе, очень уж этого хотелось.

Не обращая внимания на ее вопросы, Грегор продолжал смывать пену. Он проделывал это с таким безразличным усердием, как будто имел дело с незнакомым человеком или с горой грязной посуды.

Самолюбие Джины было глубоко уязвлено. Она оттолкнула его руки и бросилась прочь. Грегор выключил воду и в два прыжка догнал ее. Схватив полотенце, он успел набросить его на плечи Джины, прежде, чем она добралась до двери.

Чувствуя себя, как зверь, загнанный в угол, она, повинуясь порыву, подняла руку и замахнулась на него. Грегор перехватил ее запястье, и ладонь лишь коснулась его щеки.

— Не пытайся это когда-нибудь повторить, предупредил он.

В его голосе прозвучали стальные нотки, его тело напряглось. Она вырвала руку, с сожалением отмечая, что он даже и не старался удержать ее.

— Я ошиблась в тебе. Ты способен на любую жестокость.

Грегор прищурился и притянул жену к себе, ее стройная фигура утонула в его объятиях.

— Я предупреждал тебя, но ты, очевидно, не желаешь слушать.

Едва Джина ощутила тепло упругого тела, едва ее ноздри уловили мужской мускусный запах, как непреодолимое желание, охватившее ее, свело на нет все возмущения. Никогда раньше она не испытывала такого вожделения! Бывшая миссис Макэлрой заставила себя взглянуть на мужа, и негодование вновь вернулось к ней.

— Ты ошибаешься, Грегор. Я все слышала, но ты забыл предупредить меня, что твоя совесть и моральные принципы остались в тюрьме.

Желваки заиграли у него на челюсти. Стиснув зубы, он обмотал полотенце вокруг ее мокрого тела, и, закрепив конец, отошел.

С непроницаемым выражением лица он проговорил ровным голосом:

— Я провел шесть лет среди отбросов общества и выжил. Теперь я способен на такое, чего ты даже не можешь себе представить, поэтому не толкай меня на это. Вряд ли тебе понравится то, что может произойти.

Джина чувствовала себя полностью опустошенной. Она подошла к двери и, держась за ручку, спросила:

— Почему ты не хочешь поверить, что я приехала сюда для того только, чтобы хоть что-то изменить?

— Что изменить?

— То, что сделала мой отец.

Джина ушла, и Грегор некоторое время неподвижно стоял посреди ванной. Он глубоко дышал, стараясь успокоиться. Грегор умел держать себя в руках, этому его научила тюрьма, и то время, когда он был помощником прокурора.

Грегор стянул мокрую одежду, дрожащими от возбуждения руками вытерся жестким полотенцем и надел купальный халат. Он был готов обвинить Джину в своем неутоленном желании, но совесть не позволяла. Джина не давала повода, хотя молодость и красота сами по себе достаточный повод. Он намеренно возбудил и напугал ее. Грегор чувствовал себя виноватым, но ничего не мог поделать. Протерев запотевшее зеркало, он скорчил гримасу самому себе. Мрачное лицо и вид отшельника яснее слов напомнили ему о том, что он утратил и какую цену заплатил, чтобы выжить. В его глазах был и цинизм, разъедающий душу, и желание отыграться. Стараясь быть честным с самим собой, Грегор молча соглашался с тем, что ему нужен был кто-то, кто мог заплатить за причиненнуюнесправедливость. Джина имела отношение к его падению, и не важно, насколько сильно он желал се, как женщину, она предала его и этого простить нельзя. Да, он желает ее. Нужно быть честным с собой. Все эти годы он думал о встрече с Джиной. Грегор размышлял над истинными причинами, по которым его бывшая жена приехала сюда. Неважно, что она говорила раньше, он отбросил мысль о том, что Джина собирается вытащить на свет всю правду об отце, которого боготворила. Он нутром чувствовал, что она неспособна на это.

Грегор вышел из ванной. Джина сидела у камина, погруженная в свои мысли. Он остановился, наблюдая, как она, не отрывая взгляда от огня, перебирает свои волосы, которые уже почти высохли и походили на кудрявое каштановое облако. Джина выглядела более хрупкой, чем раньше и гораздо более невинной. Желание с новой силой охватило его, пульс учащенно забился. Грегор смотрел на ее обнаженные руки и ноги, на соблазнительную линию груди. Воспоминания о ее чувственности, о том, как она трепетала в его объятиях, переплетались с эротическими видениями, которые он не мог отогнать. Вспоминал, как у него замирало сердце, когда он исследовал ложбинки и изгибы ее тела, сладковатый аромат, исходивший от нее. Как ему хотелось прикоснуться губами к чувствительным соскам, осыпать поцелуями ее тело, провести языком по нежной коже, как делал когда-то. Он подавил стон, с трудом справившись с неистовым желанием овладеть ею. Джина взглянула на него.

— Почему?

Грегор понял, что она имеет в виду, но медлил с ответом. Он не настолько верил своей бывшей жене, чтобы быть честным с ней до конца относительно своих чувств, в которых и сам толком еще не разобрался. Всматриваясь в тонкие черты лица Джины, Грегор увидел разочарование и боль в ее оттененных густыми ресницами глазах. Это было ему неприятно. Он почти не испытывал сострадания!

— Если ты так меня ненавидишь, то почему не дал мне утонуть?

Ожидая его ответа, она перевела взгляд на пылающие поленья.

— Я — преступник, находящийся под наблюдением, и не собираюсь мотать себе нервы, объясняя властям, почему какая-т® идиотка по своей собственной глупости погибла на моей территории во время сильной грозы, особенно, если эта женщина — моя бывшая жена.

— Я не специально прыгнула в овраг.

— Я прекрасно знаю, что произошло. Она вздрогнула.

— Ты не можешь знать. Тебя там не было. Сознавая, что он чуть было не стал причиной ее гибели, Грегор сердито ответил:

— Ты явилась сюда без приглашения, теперь пожинай плоды и будь благодарна за то, что все еще жива.

Джину поразило его равнодушие. Он взял ее за руки, заставил подняться.

— За что ты так ненавидишь меня? — спросила она. — Почему не можешь дать мне шанс?

— Мне никто не дал шанса!

— Тогда, по крайней мере, прекрати фантазировать! Я приехала сюда не для того, чтобы просто отметиться, Грегор. Я приехала, потому что…

Она заколебалась, в ее глазах промелькнул испуг.

Наконец-то, подумал Грегор, вот она, правда. Он решил, что Джина достаточно напугана, чтобы все сказать.

— Почему же ты приехала?

— Потому что я считаю это правильным, едва слышно произнесла она.

Он покачал головой, его надежды не оправдались.

— Я не верю тебе.

Джина пальцами потерла виски, полотенце на ней ослабло. Грегор узнал этот беспокойный жест. Все в ней было знакомо. Ее голова пульсировала от напряжения и эмоциональной нагрузки, перенесенной за последние часы. Ему хотелось думать, что она — намеренно завлекает его. Хотелось так думать! Схватив полотенце, прежде чем оно обнажило ее тело, он пальцами скользнул в ложбинку между ее грудей. Грегор прекрасно знал тело женщины, стоящей перед ним.

Джина опустила руки, отступила назад, но он не позволил ей уйти. Их глаза встретились. Никто не отвел взгляда. Они оба знали, что она рискует потерять гораздо больше, чем полотенце, если попытается опять уйти. Учащенно дыша, Джина сказала:

— Пожалуйста, не надо.

Ее щеки лихорадочно горели.

— Что не надо? — осведомился Грегор.

— Не нужно пользоваться своим преимуществом. Ты вел себя так, когда…

— …когда мы были женаты, — закончил он, лаская взглядом ее груди.

Джина слабо кивнула.

— Я не даю обещаний, если не уверен, что не сдержу их.

— Грегор, я не позволю тебе использовать меня.

— Ты хочешь меня, — возразил он.

Она отрицательно покачала головой. Грегор резко втянул воздух, аромат нежной женской кожи будоражил его.

— Не лги мне, Джина. Я вижу тебя насквозь.

— Я не допущу, чтобы ты меня использовал.

— Ты и твой отец использовали меня. Не кажется ли тебе, что это будет справедливо?

— Ты честный и благородный человек, — начала она.

— Избавься от иллюзий относительно меня. Так будет лучше для нас обоих! — закричал он.

Джина закусила губу и отвела взгляд.

— Я отказываюсь верить, что человек, которого я знала и с которым провела столько лет, больше не существует. Не верю, что ты силой возьмешь меня. Мы не можем не принимать в расчет наше прошлое.

— Я начинаю думать, что переоценил твои чары, — прервал Грегор бывшую жену.

Он изменился, стал бессердечным и бездушным, благодаря существующей судебной машине, интригану-тестю и вероломной жене.

Прищурившись, Грегор смотрел на Джину. Его лицо не выражало ничего, кроме предложения заняться сексом и готовности унизить ее. Она задрожала от возмущения, когда он смерил ее циничным взглядом.

— Мои потребности, дорогая, совершенно… определенные. Любая сексуальная женщина с нежной кожей справится с этим, и ты подойдешь.

Джина побледнела, ей казалось, что она видит страшный сон. Происходящее слишком мало походило на правду. Еще крепче вцепившись в полотенце, она прижала руки к груди. Вот только что она страстно желала Грегора, а теперь сама мысль о сексе с ним внушала ей отвращение.

— Ты собираешься заняться любовью с женщиной, не желающей этого?

— Любовь? — горько усмехнулся он. — Кто говорит о любви? Я имею в виду секс, Джина, примитивный, энергичный секс. И даю руку на отсечение, скоро ты сама очень будешь более чем хотеть его.

— Ты не животное, — прошептала она. — Почему тогда так себя ведешь?

Я не животное? — с вызовом повторил Грегор. — Пойди спроси у моих тюремщиков, что такое я!

— Неужели я совсем не знаю тебя?

Он пожал плечами и не ответил. Тепло и свет от камина разливались по комнате, Грегор подбросил в огонь полено. Он был рядом, она могла коснуться его рукой, но он холоден, как идол, высеченный из камня. Джина проникновенно сказала:

— Мне кажется, за огромной стеной, воздвигнутой тобой, ты прячешь свои чувства, пытаешься защитить то, что осталось от того чуткого и сострадательного человека, которого я знала и любила. Грегор, опомнись! Это только маска. Ты не такой человек. Люди не меняются, изменяются лишь обстоятельства их жизни.

Он замер. Ее неожиданная проницательность, прозвучавшие слова о любви были жестоким напоминанием о том, что в его жизни давно уже отсутствовали положительные эмоции. И разозлило то, что она так быстро обрела уверенность в себе. Грегор вдруг осознал, что чем дольше они будут вместе, тем труднее противостоять ей.

— Набиваешь себе цену. Не теряй времени даром, — процедил он. Грегор был в бешенстве, это точно, но сдерживал себя.

— Думай, как хочешь.

Она вздернула подбородок. Все было в ней знакомо: прямота, проницательность, упрямство. Да уж, время не меняет людей.

— Спасибо за то, что спас меня. Извини, не смогла сделать того же для тебя. Наверное, я слишком слаба, чтобы совершать подвиги.

Грегор был потрясен ее смелостью. В замешательстве он подкинул еще одно полено в камин. Огонь затрещал. В комнате стало светлее. Стряхнув с ладоней кусочки коры, Грегор выпрямился и поймал ее взгляд. Джина была печальна, но он заставил себя не проявлять сочувствия. На ее лице плясали золотые отблески, еще влажные волосы окрасились медью.

— Прибереги свою признательность и жалость для кого-нибудь еще.

— Я не жалею тебя, — возразила Джина. Что я чувствую, так это утрату.

— Господи! Да о чем ты говоришь?

— О нас.

— Как ты собираешься со мной расплачиваться?

— За что? — Джина нахмурилась.

— За то, что спас тебе жизнь, конечно. В таких случаях по обычаю некоторых народностей ты была бы обязана мне всю жизнь. Не правда ли, интересно?

— Да уж! — она облизнула горячие губы.

— Нет пути назад, Джина? Нет больше болтовни о нравственных началах, всей этой психологической шелухи, которой ты была полна доверху? Как мусорная корзина?

Он все еще стоял у камина. Джина пересекла комнату, схватила с кухонной стойки сумочку. Сколько ярости и вызова было в ее действиях! Грегор еще раз убедился, как она изменилась за последние годы.

— Наличными, выписать чек или послать почтовым переводом? — спросила она воинственным тоном.

Грегор больше не стал себя сдерживать. Это было сигналом. Вихрем подлетел он к Джине и схватил ее чуть выше локтей. Его глаза сверкали яростью. Она вскрикнула, выронила чековую книжку на пол. Грегор рывком притянул Джину к себе и впился в ее губы.

Ее нужно проучить! Он хотел наказать ее за дерзость и еще раз продемонстрировать свою власть над ней. Она была так обольстительна, что Грегор не мог побороть пьянящее чувство, которое охватило его, когда он сбросил с нее полотенце и положил руки на упругие груди.

Джина сопротивлялась, как могла, колотила кулаками по его груди. Ему это чертовски нравилось, воспламеняло его. Уже нельзя было отказаться от борьбы за власть, которую они оба развязали. Грегор целовал ее, скользил языком по ровным жемчужным зубам, проникал в сочную мякоть рта. Прикасался к ее бедрам, нежно скользил по спине, животу и, наконец, опять стал ласкать груди. Джина разжала руки. Она хотела покориться ему и ответить на ласки. Она задохнулась от поцелуя, и это дало возможность его языку вновь проникнуть внутрь ее полураскрытого рта. Она извивалась.

Еще немного и он потеряет над собой контроль. Он подавил стон, не желая выдавать себя.

Внезапно Джина замерла, Грегор, сразу уловив перемену, продолжал наслаждаться поцелуем и упругостью ее груди. Никогда в жизни не прикасался он к чему-то более совершенному по форме или более сладострастному.

Джина обольщала его уже тем, что была собой, и теперь он убедился, что в реальности она куда лучше, чем в воспоминаниях. Даже самых ярких.

Она застонала, но это не был стон протеста. Джина вздохнула, и Грегор понял, что она сдалась. Но, все равно, он хотел убедиться, насколько велико ее желание. Теперь не думал о том, чтобы наказать и властвовать над ней, ему нужна была ее страсть. Он наслаждался жаркими прикосновениями. У него перехватило дыхание, когда она развязала пояс его купального халата, он стремился к ее упругому телу. Джина с нежностью провела кончиками пальцев по его лицу. Он никак этого не ожидал! Грегор сжал ее бедра и притянул к себе. Теперь она отвечала на страстные поцелуи. Он вздрогнул, когда она, поменявшись с ним ролями, стала ласково покусывать его язык. Сердце бешено колотилось, в теле пылал огонь, он все еще не мог насытиться ею. Желание было острым и болезненным. Внезапно оно прошло через сознание и заставило остановиться.

Отпустив ее, Грегор вздохнул и попытался трезво оценить ситуацию, но не мог. Он обнял Джину, не желая расставаться с приятным ощущением ее тела. Она нервно дышала, но ему удалось взять себя в руки, насколько это было возможно.

Грегор негромко выругался. Джина вздрогнула. Эмоциональный взрыв, который он испытал, заставил его сомневаться в себе. В уме ли он? Столько времени лелеять мысль о мести, и вдруг понять, что ничего не ушло, он все так же увлечен своей женой! Он отпустил ее. Она даже не пыталась прикрыться. Джина не сознавала своей наготы, или наоборот, сделала ее своим орудием. .

Они уставились друг на друга. Ее ошеломленный вид и пылающее лицо, все еще не остывший огонь в крови не позволяли ему укорять себя за то, что сейчас произошло. Грегор подобрал с пола полотенце, отдал ей и пошел прочь, но ее голос заставил его остановиться прежде.

— Первое время, когда тебя посадили, я часто подходила к твоему гардеробу, — призналась она. — Я так по тебе скучала. Думала, умру от одиночества, но твоя одежда давала мне возможность окружать себя твоим запахом. Ложась спать, я надевала твои футболки. Я сумасшедшая, да? Знаешь, это помогало мне одолевать тоску, день за днем, день за днем. Джина засмеялась, но смех больше походил на рыдание. — Я говорила себе снова и снова: не имеет значения, что случилось с ним, ведь он останется прежним, когда выйдет из заключения. Как же я ошибалась!

Застигнутый врасплох искреннем признанием, а не только отчаянием, которое пронизывало ее слова, Грегор внезапно понял, что Джина тоже страдала. Будь проклята судьба и этот чванливый старик — ее отец!

— Вот все, что я хотела сказать. Теперь я с тобой, — прошептала она. — Полагаю, что все дело в том, дашь ли ты мне время, чтобы узнать тебя нового.

— Почему тебя это волнует?.

— Я думаю, ты стоишь того.

— Вряд ли, забудь об этом. Джина побледнела.

— Надеюсь, ты передумаешь, Грегор. Кроме того, я тоже изменилась. Мы многое можем узнать друг о друге.

Он медленно повернулся и презрительно сказал:

— Кое-что новенькое о тебе я узнал. Ты определенно стала более темпераментной, детка, даже подозреваю, что ты — просто динамит. Я всегда подозревал, что в тебе спрятан огромный потенциал в этом смысле. — Он усмехнулся. — Вот что, Джина, тебе нужно что-то надеть. Там, в спальне, комод. Посмотри, что тебе подойдет. В нем есть спортивный костюм и одеяла, они тебе понадобятся. Спать ты будешь на кушетке.

Джина подняла голову. Она вызывала восхищение, прекрасная в своей наготе, пропуская мимо ушей его колкости.

— А как насчет того, чтобы перекусить? спросила она. — Я голодна.

Он кивнул в сторону кухни.

— Я смогу уехать завтра утром?

— Дверь не запирается.

Грегор ушел прочь. Мысли путались, нервы на пределе, и углями жгло сожаление о том, что они потеряли.

ГЛАВА 5

Было далеко за полночь, но она не могла уснуть. Джина лежала, глядя на тлеющие угли в камине, слушая, как дождь барабанит по крыше, ощущая внутри себя какую-то душевную пустоту Тихо вздохнув и поправив подушку, она долго ворочалась на неровной поверхности кушетки, устраиваясь поудобнее.

Прошел еще час, но сна все не было. Грегор вошел в комнату. Он бесшумно двигался в полутьме, одетый в потертые джинсы и старую рубашку, подошел к камину и наклонился к куче поленьев. Затаив дыхание, Джина смотрела на него. Этот строгий профиль, упругие мышцы, кожа цвета меда… Немного спустя он выпрямился и небрежно откинул назад густые, темные волосы. Сухие поленья быстро занялись и потрескивали. Грегор протянул к огню руки, некоторое время неподвижно сидел на корточках, Грудь его вздымалась, но дышал он неслышно.

Очарованная классическими пропорциями и привлекательностью крупной фигуры, Джина любовалась мужем. Ей хотелось пройтись кончиками пальцев по всему его телу. Он взглянул в ее сторону, она закрыла глаза, притворяясь спящей, и неподвижно лежала, дожидаясь, когда Грегор уйдет в свою спальню. Но он подошел к ней и остановился около кушетки. Сквозь ресницы она видела, что он смотрит на нее с такой ясной светлой печалью во взоре. Теперь, оставаясь наедине с собой, он снял маску. Это был прежний Грегор.

Он опустился на одно колено перед ее кушеткой, аккуратно подоткнул одеяло и нежно провел по ее руке. Сердце заколотилось, как у птицы. Не удавалось дышать, как во сне. Да и к чему притворство? Он коснулся ее щеки. Джина медленно открыла глаза. Она не могла скрыть свое изумление. Как это все понимать? Рука Грегора замерла.

Они не отрываясь смотрели друг на друга. Тишину нарушало лишь потрескивание дров да шипение дождевой воды, попавшей из трубы в камин. Снаружи бушевала стихия, но ни Джина, ни Грегор не замечали ничего. В мире существовали только они, и лишь в этом был смысл.

Ей казалось, они парят между небом и землей. Она не двигалась, боялась, что стоит пошевелиться, и Грегор уйдет. Как хотелось, чтобы он обнял ее! Всматриваясь в лицо некогда дорогого человека, Джина увидела напряжение и что-то еще, глубинное, ранимое, промелькнувшее в его глазах, что он так ревностно скрывал. Он прищурился, лицо приняло надменное выражение. Продолжил пристально смотреть на нее. Как она стремилась к нему, как хотела прижаться к его сильному телу и не отпускать от себя. Она жаждала согреть сердце этого мужчины и вылечить душу. Забыть то, чего нельзя забыть. Исцелиться самой, стать прежней — любящей и беззаботной.

— Почему ты не спишь? — спросил Грегор.

— Я поспала немного. Только что проснулась.

— У тебя был тяжелый день.

— Да, — едва слышно согласилась Джина. И вспомнила сотни кризисных ситуаций, с которыми ей, приходилось сталкиваться каждый день в детском отделении больницы, но падение в овраг — совсем другое дело. Она смотрела в лицо смерти впервые за несколько лет, и это потрясло ее до такой степени, что не выразить словами.

Джина нерешительно улыбнулась и повернулась на кушетке. Поморщилась, чувствуя, как пружина упирается ей в бедро. Грегор косо взглянул на нее.

— Тебе не нравится постель?

— Кушетка немного неровная.

Слишком неровная, — добавил он. Его глаза потемнели. Было невозможно понять, о чем Грегор думал.

Прокатился гром, ветер швырял в стекла брызги дождя. Джина с опаской взглянула в кромешную тьму за окном.

— Гроза и не думает прекращаться.

Ей вспомнился поток воды, обрушившийся на мост и снесший ее в овраг. Вздрогнув, Джина вновь пережила весь ужас.

— Нам не грозит наводнение, — сказал он, как бы читая ее мысли. — Дом стоит на возвышенности.

Грегор сел на пол, скрестив длинные ноги, спиной опираясь на кушетку. Наблюдая, как языки пламени пляшут в камине, он спросил:

— Ты хочешь поговорить о том, что произошло сегодня?

Такое сочувствие и проницательность с его стороны были полной неожиданностью для нее.

— Кажется, да, если ты не против выслушать меня. Я думала, что погибну в овраге. Однажды я испытывала подобное чувство, — Джина старалась говорить ровным голосом, не желая рассказывать об одном старом случае. Скоро представится возможность вспомнить и о нем. — Ужасное ощущение.

— Тебе остается только забыть об этом. Со временем это сотрется из памяти. Воспоминания станут не более чем кадрами старого кино.

Она согласно кивнула.

— Я забуду. Но пока вижу себя медленно падающей в овраг, даже когда и не думаю об этом. Как во сне, понимаешь?

— Понимаю, — тихо сказал Грегор. Джина сердцем чувствовала, что он действительно ее понимает.

— О чем ты думаешь?

— Да так, ничего особенного, — пожал он плечами.

Она стала рассматривать его профиль, копну темных волос, которые опускались на плечи, и подумала, что Грегор выглядит как шаман. Да он и был шаманом, колдуном, загадкой. Такой же необузданный, дикий, властный. Вздохнув, Джина скользнула взглядом по мускулистому телу. Этот наряд отшельника безумно шел к его новому облику. Она все еще не могла понять, что же произошло с его телом. Мускулистое, мощное, гибкое, казалось, гениальный ваятель создал его. Лучший образец искусства мастера.

— Ты так меня разглядываешь, Джина… Она вспыхнула.

— Да. Ты красив. Но чему удивляться? Ты выглядишь совершенно иначе, таким… сильным.

Без всякого выражения он произнес:

— Работа помогала мне скоротать время и забыть о крушении всех надежд.

— Можно сделать вывод, что ты в состоянии защитить себя.

Желваки заходили у него под кожей. Несколько секунд Грегор пристально смотрел на нее, затем перевел взгляд на огонь.

— И давно тебя интересует, что движет заключенным?

Джина вздохнула. Зачем он так себя называет? Скорее бы пришло то время, когда Грегор снова почувствует себя человеком.

— Ты забыл, что дважды в месяц я приезжала к тебе? — спросила она. — Знаю, тебе всегда сообщали о моем визите, но ты отказывался меня видеть. Мне приходилось ждать в помещении для посетителей, где я столкнулась с такими вещами, о которых не хотелось бы знать, а пришлось. Я видела, что заключенных водят группами, даже если их ожидают родные. Я встречала угрожающие взгляды надзирателей. Даже пробовала читать книжки, предлагаемые начальником тюрьмы, на случай, если…

Джина замолчала, понимая, что и так сказала слишком много.

— В случае чего? — поинтересовался Грегор.

— Я не знала, хотел ли ты, чтобы я принимала участие в твоем исправлении после срока, но я готова была прийти тебе на помощь.

Он так сильно сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев. Глядя в сторону, она спросила:

— Неужели ты совсем по мне не скучал, Грегор?

Он ощетинился, как бы в ожидании удара, тихо выругался и уставился на огонь. Она наблюдала, как он пытается овладеть собой. Ее сердце бешено колотилось.

— Извини, я не должна была об этом спрашивать.

— Я пытался не думать о прошлом. Зачем ломать голову над тем, чего нельзя изменить. Если не быть начеку все двадцать четыре часа в сутки и дать слабинку, то живым оттуда не выйти.

— Я не представляю, как можно все время держать себя в напряжении.

— Это самое важное и трудное для тех, кто находится в тюрьме.

— А как насчет того, что можно изменить сейчас?

— Такого просто не существует.

— Ты ошибаешься. То, что я привезла…

— Меня не интересует прошлое, — оборвал Грегор ее.

Джина решила переменить тему.

— Почему ты поселился здесь?

— Это моя земля.

— Да. Но все же, почему? — она приподнялась, опираясь на локоть. — Ты здесь совершенно один. Ни друзей, ни соседей…

— Мне нужен покой. И свобода. Этот простор, небо.

— Не хочешь ли ты сказать, что теперь ты никому не доверяешь? Не считаешь себя нормальным человеком?

— Ты переходишь всякие границы, Джина!

Она подалась вперед.

— Я рискну.

— Брось, Джина! Это не твое дело, — резко приказал Грегор.

— Не могу. Ты стоишь моих усилий, и тебе нужен друг.

Грегор бросил на нее уничтожающий взгляд.

— Ты — последний человек, которому я доверял. Самый последний. И вспомни, что ты сделала.

— Дай мне возможность переубедить тебя. Давай съездим в Сан-Франциско.

— Что я там забыл? Послушай, я не хочу быть заложником вчерашнего дня. Теперь все иначе. Другая жизнь, Джина.

«Ты забыл меня», — подумала она, но вслух сказала:

— Обдумай мое предложение. Помнишь, какая отличная кухня в китайском ресторанчике на площади Жирардель? Или можно что-нибудь взять с собой и покататься на яхте. Посмотреть спектакль, навестить старых друзей.

— К чему все это?

— Ты сам удивишься, насколько тебе это понравится.

— Не планируй за меня, Джина. У меня особое отношение к такого рода вещам.

Я не буду ничего планировать, конечно, если ты не попросишь об этом. — Джина провела рукой по его плечу. — Клянусь, я, не буду делать того, что тебе не понравится или ты не захочешь, Грегор.

Он сбросил с плеча ее руку, обхватил руками колени.

— Я отвык от толпы. Не хочу быть ее частью. Наслаждаться жизнью можно в тишине.

Джина видела, чего ему стоит это признание.

— Рано утром в бухте почти никого нет.

— Ты все-таки сохранила яхту.

— Я не хотела ее продавать. Ты ведь любил ее. Тимоти Гарт поместил яхту в сухой док. Она ждет тебя.

«Как и я», — добавила она в мыслях.

Джина откинула одеяло, слезла с кушетки и уселась напротив мужа, чтобы видеть его лицо. Будь терпелива и нежна, внушала она себе, поднимая руку и касаясь его плеча. Ведь с ним обращались, как с животным, и он также научился реагировать, защищая себя. Хотя Джина и почувствовала, как Грегор напрягся от ее прикосновения, она сделала вид, что ничего не замечает, и стала перебирать его длинные волосы. Она понимала, чем рискует, трогая его, но ей очень хотелось пробиться сквозь стену подозрения и злости, которую он соорудил вокруг себя.

— Никогда не думала, что увижу тебя длинноволосым. Мне нравится. В этом есть что-то удивительно варварское.

Грегор был неподвижен, как статуя. Джина вплетала пальцы в жесткие пряди, получая от этого удовольствие. Он схватил ее за запястье и высвободил из волос пальцы.

— Ты играешь с огнем. Если хочешь заняться сексом, так и скажи. Возможно, я сделаю тебе одолжение, но на своих условиях.

Она почувствовала его сарказм, но подавила резкие слова, уже готовые сорваться с языка. Ей было неудобно сидеть в таком положении, но она не отодвигалась от Грегора. И он держал ее за руку. Джине хотелось воскресить его нежность. Она подалась вперед и коленями коснулась его бедра.

— Что тебе нужно?

— Ничего. Я определенно не ищу секса, Грегор.

Он разжал пальцы и освободил ее руку.

— Все, Джина. К черту! Ложись спать!

— Когда-нибудь ты убедишься, что я искренна. Буду терпеливой, насколько смогу.

— К черту твои одолжения!

Они сидели, глядя друг на друга, как бы испытывая силу воли, пока Грегор не нахмурился и не отвел взгляд. По выражению его лица Джина догадалась, что его мысли блуждают в прошлом. В их прошлом. Она не нарушала молчания, надеясь, что он немного расслабится, чтобы продолжить разговор, несмотря на поздний час, понимая, что не только его вопросы, но и ответы помогут ей преодолеть его враждебность мужа.

— Ты платила налоги, да? — наконец спросил Грегор.

— Да.

— Ты заявишь права на землю и дом?

Джина сдержалась. Ну почему такое недоверие? Намеки, что она руководствовалась исключительно своими интересами. Сарказм.

— Я не хотела, чтобы ты лишился всего. Твой дед перед смертью рассказал мне, что семья владела этой землей с тысяча восемьсот восьмидесятого года. Я решила, ты не захочешь, чтобы тебя лишили собственности за неуплату налогов.

— Ты была с ним до конца.

Она поняла, что это не вопрос, а утверждение того, что он хорошо знал. Это удивило ее, но ей нечего было скрывать.

— Он попросил, чтобы меня позвали, когда врачи перевезли его в Детройт для операции. Я приходила к нему всякий раз, когда у меня было время.

— Каждый день, все четыре месяца? Она поразилась.

— Но как… Я имею в виду… кто рассказал тебе?

— Я разговаривал с ним по телефону. Незадолго до его смерти. Он был благодарен за все, что ты для него сделала.

Я все еще скучаю по Джону. Он был замечательным человеком. Когда выпадал случай, мы играли в карты. Иногда, поддавшись на уговоры, я приносила ему сливочное мороженое с фруктами и шоколадом.

— Ты говорила, что… надевала мои вещи. Что это значит?

Внезапная перемена темы застигла Джину врасплох. Она почувствовала, что краснеет. Слава богу, в комнате темно.

— Женщины не лгут о таких вещах.

— Мне трудно в это поверить.

Джина посмотрела ему в глаза. Ну почему он упорно изображает ее хуже, чем она есть на самом деле?

— В то, что я скучала по тебе? И несмотря ни на что, ты все равно был мне нужен? Да, ты был необходим мне, как воздух, если не больше. Потребовалось много времени, чтобы я как-то пришла в себя и начала жить снова. У меня не было выбора.

— Ты была невинна, когда мы впервые встретились.

Она мягко улыбнулась.

— Но не очень долго..

Джина вспомнила, что их притягивало друг к другу, как магнитом. В памяти всплыла неловкость их первого свидания, ведь она была дочерью его начальника.

— Несмотря на свою невинность, ты была чувственна от природы.

Ее сердце учащенно забилось.

— Ты разбудил мои чувства, — прошептала Джина.

— Ты имела что-нибудь против?

Она взглянула на него, не понимая, к чему же он все-таки клонит, но нашла в себе смелость ответить прямо.

— Я любила и дорожила каждым мгновением, проведенным с тобой.

— Ты удивила меня сегодня, — признался Грегор миролюбивым тоном. — Ты сильнее, чем я думал. Раньше ты не отстаивала с таким упорством свою точку зрения и не давала сдачи, если кто-то задевал твои чувства.

Он повернулся и посмотрел на нее с интересом.

— Я стала старше, Грегор. Жизнь научила меня защищать свои интересы и удовлетворять желания.

— С другими мужчинами?

Гордость не позволяла Джине признать, что личной жизни как таковой за эти годы у нее не было. Несколько романов ни к чему не привели. Ни один из тех мужчин не выдержал сравнения с Грегом.

— Я не хочу говорить об этом… Ты не имеешь права спрашивать. Однако, я уверена, у тебя есть собственное мнение на сей счет.

— Ты здоровая, привлекательная женщина и не замужем.

— Таких женщин в Калифорнии сотни тысяч.

— Я не говорю о других женщинах. Речь о тебе.

— Не собираюсь обсуждать эту тему, — гнев закипал в ней. — Если я говорю, что изменилась, то это не значит, будто я кидаюсь на всех мужчин подряд.

— Расскажи мне, — просто попросил он.

— Мне нечего тебе рассказывать. Ты разочарован?

Она провела рукой по его небритой щеке. Грегор уклонился от прикосновения.

Джина спокойно выдержала его взгляд. Было очевидно, что он рассержен. Ей так много нужно было сказать ему! Но она понимала, что нужно выбрать время.

— Тебе так хочется осудить меня? — произнесла она с достоинством. — Тогда делай это обоснованно. Да и есть ли вообще смысл во взаимных упреках? Я теперь здесь с тобой. И хотела бы остаться.

Джина замолчала, опасаясь, что зайдет слишком далеко.

— И чего ждешь от меня? — его голос неожиданно дрогнул.

— Не знаю… Хотя, знаю, конечно. Об этом лучше поговорить позже.

— Ладно. Но, все же, о чем ты думаешь?

— О справедливом к себе отношении.

— Справедливое! Понятие справедливости всего лишь философская иллюзия.

Ты не прав, — вспыхнула она. — Справедливость восторжествует, если ты отбросишь эмоции и разумно посмотришь на прошлое. Прочитай дневник, а потом поговорим о понятии справедливости.

Грегор почти с уважением смотрел на нее.

— Ты повзрослела, стала сильнее, у тебя горячий нрав, но ты еще слишком наивна в этой жизни, Джина.

Она наклонилась к нему и крепко сжала его руки.

— Жизнь — не только кромешный ад. Вокруг столько добрых и любящих людей, нужно дать себе возможность распознать их и впустить в свою жизнь. Если ты отказываешься от всего, то отказываешься от самого себя. Я не могу позволить тебе это.

Джина все еще держала его руки. Она заметила, как на его лице мелькнул луч надежды, но скептическая улыбка погасила его.

Джине хотелось плакать, но она сдержала себя. Закрыла глаза, потерла виски. Казалось, покой никогда уже не вернется к ней.

— Я хочу почувствовать тебя, — немного погодя сказал Грегор, обхватив ее бедра.

Застигнутая врасплох такой прямотой, она уставилась на Грегора. Влечение к нему и страх быть использованной сдерживали ее порыв. Она чувствовала жар его рук даже сквозь одежду. Сердце бешено колотилось.

Его рука скользнула между ее бедер.

— Мне необходимо ощутить тебя, Джина. Она поняла, что он ждет от нее следующего шага, и доверилась своему влечению, отогнав здравый смысл.

— Тогда действуй, — она подалась вперед.

Он обнял ее, усадил на колено. Ее руки заскользили по его плечам, по мускулистой шее и утонули в густых волосах. Грегор стал водить губами по ее губам, пока Джину не охватила сладкая истома. Это был прежний Грегор! Нежный, дразнящий любовник, по которому она так скучала, так ждала! Джина закрыла глаза. Его близость была поразительна, прикосновения заставляли трепетать ее нежную плоть. Грегор языком раздвинул ее губы и стал медленно очерчивать их контур. Почувствовав сладость друг друга, они превратили поцелуй в эротическое откровение. Внутри она ликовала, его желание радовало, но все же рассудок подсказывал ей, что немалую роль здесь играют одиночество и боль, сопровождавшие его долгие, мрачные годы.

Мысль об этом заставила болезненно сжаться ее сердце. Что, если мытарства этих лет теперь всегда будут преследовать его? Лучше не думать об этом. Она отдалась во власть его рук и губ, ласкающих ее, все плотнее прижимаясь к нему. Возбуждение росло, Джине не терпелось избавиться от одежды. Она охватила Грегора ногами и ощутила его твердую плоть. Повинуясь внезапному порыву, она протянула руку, но Грегор перехватил ее.

Он прервал поцелуй и буквально стал отрывать Джину от себя. Она протестующе застонала, возбуждение не отпускало, но он крепко удерживал ее за талию, не давая приблизиться к себе.

— Что случилось? — спросила она, затаив дыхание.

— Ты сладкая.

Его слова прозвучали, как обвинение. Джина в замешательстве смотрела на него, точно зная, что он желает ее; так же, как и она.

С отчаянной храбростью Джина схватила его руку и сунула под одежду, провела ею по своему животу, затем коснулась груди. Грегор прошипел ругательство и выдернул руку.

— Грегор!.. — в отчаянии воскликнула она.

Он резко вскочил на ноги. Джина поднялась, прижалась к его груди. Он откинул ее на кушетку. Отвернулся и стал смотреть в огонь. В слабом золотистом свете молодая женщина разглядела шрамы, пересекающие его спину. Ее обуял ужас. Грегора истязали в тюрьме! Боже, что ему пришлось пережить!

— Грегор, милый… — нерешительно произнесла она.

— Лучше не продолжай, — прервал он. Будет только хуже для тебя.

Джина сидела на кушетке, поджав ноги.

— Пожалуйста, не молчи! Я не понимаю, что происходит.

Он цинично посмотрел на нее. Она не сразу заметила его взгляд, потому что смотрела на вздымающийся бугор у него в паху, но когда посмотрела на его лицо, то похолодела.

— Да, Джина. Мое тело все еще жаждет тебя. Ты превосходна. Какой у тебя план? Дать бедному, изголодавшемуся по женщине ублюдку все, что он хочет, и превратить в вечного раба? Забудь об этом. Я уже сказал, что мы займемся сексом только на моих условиях.

Раздавленная его жестокостью, Джина не сразу нашла, что сказать, хотя чувствовала, как злость закипает в ней. Наконец, ей удалось произнести ровным голосом.

— Ты все это начал, Грегор. А не я.

— А теперь я это прекратил.

Не добавив больше ни слова, он вышел из комнаты, оставляя ее наедине со своим отчаянием.

Возмущенная до предела таким пренебрежением, Джина пыталась понять, где она допустила ошибку, но мысли путались, обида и боль мешали во всем разобраться. Даже если в его жестокости виновата тюрьма, зачем же все вымещать на ней? Зарывшись в одеяло, она пыталась как-то успокоиться.

Джине удалось ненадолго уснуть, но ее мучили кошмары и неясные картины прошлого манили и влекли к себе. Гроза не прекращалась, и в эти долгие, одинокие, предрассветные часы она окончательно решила, что Грегор Макэлрой никогда больше не полюбит ее.

ГЛАВА 6

Грегор раскрыл книгу, но не мог сосредоточиться. Недовольный тем, что из-за непогоды приходится сидеть дома, он отсутствующим взглядом смотрел на одну и ту же страницу, неподвижно лежа на кушетке перед камином. Потом его внимание привлекла Джина, которая слонялась из угла в угол, поглядывая на окна. С самого утра была заметна ее нервозность. Об этом говорило нахмуренное лицо и побелевшие костяшки пальцев, когда она сжимала в руке чашку с кофе.

Джина приостановилась у окна и смотрела, как раскачиваются деревья, пригибаются к земле кусты. Дождь лил, не переставая. Прогремел гром, и внезапно звенящая тишина повисла в воздухе. Джина ожидала нового порыва стихии.

Грегор слышал, как она вздохнула и опять беспокойно заходила по комнате. Это хождение начало действовать ему на нервы. Его раздражение возрастало.

— Джина, довольно беготни! Сядь куда-нибудь, ради бога. Как только перестанет лить, я выпровожу тебя отсюда.

Джина ничего не ответила; шаги стали совершенно бесшумными, когда она направилась к другому окну. Ее взгляд привлекло место, где Грегор вознамерился развести сад.

— Неужели ты этим займешься?

— Да.

Он с горечью подумал, что копать землю его научила тюрьма.

Грегор закрыл книгу. Раздражение достигло предела.

— Джина!

Она тотчас остановилась, затем зашагала снова.

— Я не могу сидеть сложа руки. Почему ты ничего не делаешь?

— Что ты имеешь в виду? — Он опустил ноги на пол.

Грегор подумал, что Джина чувствует себя здесь как чужая. Ну что он мог для нее сделать? Что?

Безысходность. Как знакомо ему это чувство! И ей, избалованной, единственной в семье, благополучной во всех отношениях, неплохо было бы узнать, что не все в этой жизни зависит от ее прихоти.

Джина остановилась посреди комнаты. В ее взгляде Грегор прочитал нерешительность, неопределенность и огромную подозрительность. Одетая в старенькую фланелевую рубашку, которая доходила до колен, и в шерстяные носки, она выглядела очень юной и беззащитной, слишком притягательной.

Он сравнил бы желание, пронзившее его, с молнией на темном небе. Оно охватило его помимо воли и разлилось горячей волной по всему телу.

— Ты у нас специалист по медвежьим углам, заметила Джина. — Есть ли у тебя какие-нибудь соображения, как мне выбраться отсюда?

Он невесело улыбнулся.

— Я действую тебе на нервы? Она побледнела.

— Нет.

— Тогда в чем дело?

— Мне нужно назад, в город. Есть кое-какие дела.

— Какие, например? — против своей воли полюбопытствовал Грегор. — Благотворительный завтрак, посещение картинной галереи, чтобы только убить время. Или, может быть, один их этих утомительных показов мод, которые ты, помнится, обожала? Когда ты начнешь жить, Джина?

— Я живу, — оборвала его она. — Думай, что хочешь. Я не болтаюсь без дела и не жду, когда меня развлекут.

— Верно, — насмешливо согласился он. Джина пересекла комнату, задержавшись у камина.

— У тебя есть радио? Я хочу прослушать прогноз погоды.

— Батарейки сели. Она взглянула на него.

— А телефон? Мы можем позвонить в службу погоды. — Ее лицо просветлело. — У меня есть подруга в вертолетной службе. Я могу позвонить и попросить ее прилететь, как только улучшится погода.

— Забудь об этом. Линия внизу. Джина сдвинула брови.

— А как же свет, холодильник, кофеварка?

— Генератор, — буркнул Грегор.

— Отсюда есть еще дорога?

Он подумал о старой дороге на лесозаготовках.

— Она не безопасна.

Луч надежды сменился разочарованием на ее лице.

— Ты уверен?

— Разве я когда-нибудь тебе лгал?

— Нет, но сейчас, возможно, это тебе на руку, — с уверенностью сказала она.

Он усмехнулся. «Да, она изменилась, стала лучше разбираться в людях».

— Ты слишком подозрительна для своего возраста.

— Просто у меня хорошо работают мозги. К тому же ты преподал мне замечательный урок прошлой ночью, я его не забуду.

Грегор напрягся, злясь на себя, что поверил, будто бы она, действительно, хотела его.

— И что это за урок?

— Ты не заслуживаешь моего доверия.

— Я тоже не доверяю тебе. И это уравнивает нас, не правда ли? — спросил он, не желая скрывать циничного отношения к ней.

— Здесь нет никакого равенства, и ты это прекрасно знаешь. До тех пор, пока ты не перестанешь винить меня за все несчастья в твоей жизни, мы не сможем до конца верить друг другу.

И она опять нервно зашагала по комнате.

Грегор изучающе смотрел на нее. Размышлял. Ему не хотелось мириться с тем, что, возможно, она права. Он отбросил книгу, больше не желая притворяться, что читает историю, которая наскучила до слез.

— Тебя еще нужно кое-чему поучить.

Она даже не прервала своего хождения от одного окна к другому.

— Ты не научишь меня тому, чему я хотела бы научиться, так что не трать зря время.

— Я терпеливый, Джина, — напомнил он. Очень терпеливый.

Она остановилась, посмотрела на него и отвела взгляд.

— Ты сравниваешь разные вещи.

— Нет. Я говорю, что день-два безвылазно сидеть со мной в хижине не идет ни в какое сравнение с шестью годами в тюремной камере.

Джина фыркнула.

— Сядь где-нибудь и успокойся, — холодно сказал Грегор. — Вздремни или почитай книгу. Мне все равно. Гроза не прекращается, поэтому радуйся, что тебе есть, где укрыться.

— У меня все прекрасно. И прекрати обращаться со мной, как с больным, который не понимает, как ему повезло.

— Ты ведешь себя, как ребенок. Капризный и назойливый ребенок. — Он ухмыльнулся и предложил: — Если хочешь сделать что-нибудь полезное, займись стряпней.

— Перестань изводить меня! Я устала! Ты и сам можешь приготовить. Я — не прислуга.

— Ну, хоть развлеки меня.

— Что? Развлечь тебя? Извини, — возмутилась Джина. — Я не танцую, не пою, не рассказываю смешные истории.

— Почему бы тебе не рассказать о мужчинах в твоей жизни? Уверен, что это будет забавно. Джина прижала к груди ладони. — Почему бы мне не рассказать тебе о чем? — О мужчинах, Джина. О мужчинах, которые так многому научили тебя в мое отсутствие. Интересно, понравилось ли им то, что я был у тебя первым или меня уже не принимали в расчет, как бывшего партнера?

— Ты сумасшедший!

— Я так не думаю, да и ты тоже, учитывая твое поведение прошлой ночью. — Грегор вскочил. — Совсем недавно ты наслаждалась моими ласками. Ты положила мои ладони на свои груди, уселась на моих коленях и пыталась забраться ко мне буквально под кожу! Ты стонала, когда я целовал тебя, трепетала от удовольствия. Не пытайся отрицать очевидное!

— Очевидное? — Она побледнела, как полотно.

— Малышка, ты заводишься с полуоборота.

Такая возбудимость приобретается большой практикой на простынях.

Джина вздохнула, и столько всего прозвучало в этом вздохе, Грегор и не пытался разобраться. Он взглядом пригвоздил ее к месту и спокойно наблюдал за борьбой, которая шла у нее внутри. По ее глазам было видно, что ей не хотелось признавать правду.

— Хорошо, Грегор. Я расскажу тебе все, о чем ты хочешь знать. — Джина гордо выпрямилась и вскинула голову, с достоинством взглянув на него. — Думаю, мне лучше начать с Дика Говарда. Он — архитектор и любит театр. Мы с ним пересмотрели кучу спектаклей.

— А что еще он любит? — допытывался Грегор. Она улыбнулась.

— Он обожает мои бедра, поэтому для него я всегда одеваю короткие платья. Затем, конечно, Джек Лист.

— Он женат на твоей лучшей подруге. Она спокойно взглянула на него.

— И что из того? Грегор не мог поверить своим ушам.

— Ты спишь с женатыми мужчинами? Джина с безразличным видом пожала плечами.

— Все так делают. Кроме того, они реже целуют и меньше болтают. — Она постукивала пальцем по подбородку, с улыбкой кошки в предвкушении сливок.

О, не забыть бы Крейга Маршалла. Он старый друг моего отца. Крейг — прелесть, хотя на двадцать лет старше меня, поэтому мы старались не терять времени даром. Крейг собираетсявыдвинуть свою кандидатуру на должность мэра. Ему нравится повсюду появляться со мной, особенно когда приходится давать интервью. Назойливые средства массовой информации! Да, ты, наверное, помнишь его. Он был на нашей свадьбе. Пораженный Грегор смотрел, как Джина спокойно поправляет свои роскошные каштановые волосы, убирая прядь со щеки. Ему захотелось свернуть ей шею.

— Хотя, если быть честной, больше всего мне нравится Ричард Отон. На прошлых выборах он получил место в Конгрессе. Ричард любит играть в теннис, который, как тебе известно, я тоже люблю. Продолжать?

Грегор разыгрывал безразличие.

— Ты лжешь мне.

— Разве? Докажи?

Он чувствовал, что теряет над собой контроль.

— Зачем? — его тон стал резким.

— Ты сказал, что хочешь развлечений. Чем же ты недоволен? Подумай, Грегор! Теперь у тебя есть полное право обращаться со мной, как с ужасным созданием без морали и принципов. Ты должен благодарить меня за то, что я сделала за тебя всю черную работу. Я подтвердила твои подозрения насчет моего морального облика. Где аплодисменты и цветы по этому поводу?

— Ты говоришь, как сука.

— Ты — единственный, кто считает меня такой. Ну что, мы закончили этот идиотский разговор?

Джина не пыталась увернуться, видя, что он направляется к ней. Пожалуй, она даже хотела дать ему отпор и стояла, вздернув подбородок и сжав кулаки.

Он схватил ее за плечи и рывком притянул к себе. В ее взгляде не было ничего, кроме упрямства, и это поразило его. На какое-то мгновение Грегор подумал, что ему следует извиниться за то, что ей пришлось пройти через эти унижения, но желание отомстить за предательство перевесило желание принести извинения. Он мог бы выпроводить ее отсюда в считанные часы, пользуясь дорогой, ведущей в долину, но ему хотелось, чтобы она осталась, даже если придется сойти с ума от ревности. Грегор понимал, что это не слишком суровое возмездие для нее — пробыть несколько дней в уединении. Разве это можно сравнить с несколькими годами в тюремной камере, размером чуть больше лифта.

— Ты была с другими мужчинами, Джина?

— По-моему, я ясно дала тебе понять прошлой ночью, что не буду отвечать на этот вопрос. И я, действительно, не буду.

Грегор сжал ее плечи. Он ощущал почти физическую боль при мысли, что другие мужчины прикасались к ней, целовали ее, занимались с ней любовью.

— Отвечай!

Джина смотрела мимо него. Ее взгляд упал на дневник, так и пролежавший на столе.

— Прочитай дневник моего отца, и я подумаю, ответить тебе или нет.

— Джина. — Его низкий голос звучал угрожающе. — Ты не в том положении, чтобы ставить мне условия.

— Я больше не желаю пререканий. Так что прекрати досаждать мне. И запомни, Грегор Макэлрой, я совершенно серьезно говорю тебе, что у меня хватит сил дать отпор. Ты и малейшего представления не имеешь, через что мне пришлось пройти за эти годы. Жаль, тебя это не интересует. Не надо недооценивать меня.

Вне себя от ярости, он разжал пальцы, и Джина вырвалась из его рук. Она бросилась в кухню. Грегор не мог больше сдерживаться. Хлопнув дверью, он бросился вон из дома, не надев плаща и оставив дома ружье.

Он шел, не разбирая дороги, натыкаясь на деревья и не обращая внимания на грозу. Грегор не чувствовал ни холода, ни того, что промок до нитки. Его воспаленное воображение рисовало обнаженную Джину, раскинувшуюся на постели другого мужчины. Но она была его женой!

Так он бродил по окрестностям больше часа. Немного успокоившись, Грегор вернулся домой. Вытерся и переоделся. Все его мысли были только о Джине. Джина, единственная любовь, которую он так и не сумел вырвать из своего сердца. Расчесывая густые, мокрые волосы, Грегор окончательно решил, что перестанет мстить Джине за предательство, а попытается забыть, что она была когда-то самым важным человеком в его жизни. Джина услышала, как хлопнула входная дверь и замерла. Она прислушалась к его шагам и успокоилась, когда он направился в спальню и закрыл за собой дверь.

Занимаясь на кухне приготовлением обеда, Джина решила держать себя в руках, если Грегор решит пообедать с ней вместе. В его отсутствие она приготовила несколько бутербродов и теперь искала в шкафчике поднос.

Его скудный набор посуды, состоявший из треснувших тарелок и отбитых стаканов, так отличался от хрусталя и фарфора, которыми они пользовались и для поспешных завтраков и для длительных романтических ужинов в конце рабочего дня Грегора. Вздохнув, Джина отбросила воспоминания, наконец-то увидев поднос на верхней полке шкафчика.

Она притащила из комнаты табурет и, сокрушаясь по поводу своего небольшого роста, взобралась на него, опираясь рукой о стену.

— Какого черта ты тут делаешь?

Джина вздрогнула от неожиданности и увидела Грегора в дверях кухни.

— Готовлю обед.

— Слезай оттуда, — приблизившись к ней, приказал он.

— Я не могу достать…

У нее перехватило дыхание, когда он схватил ее за талию и стащил с шаткого табурета. Джина схватилась за его плечи. Ее рубашка задралась, когда она скользнула вниз, и на голом животе остался след от металлической застежки джинсов. Грегор удержал ее на весу, глядя ей прямо в глаза. Она прерывисто дышала, чувствуя запах дождевых капель в его волосах. Джине захотелось обхватить его ногами и теснее прижаться к его возбужденной плоти.

Она сказала первое, что пришло в голову:

— Хорошо погулял?

Он отпустил ее. После такого близкого соприкосновения, Джина почувствовала легкое головокружение, но все же нашла в себе силы сделать шаг в сторону. Дрожащими руками она поправила на себе рубашку.

Грегор достал поднос и положил его возле бутербродов. Прислонившись к кухонной стойке, он скрестил на груди руки и стал холодно наблюдать за ней.

Нервничая, Джина разложила бутерброды с сыром и ветчиной на тарелочку для хлеба и поставила ее на поднос. Сюда же она поставила тарелки, чашки, приборы и салфетки. Ей хотелось упрекнуть его за холодность, поговорить с ним, подурачиться и посмеяться, как раньше.

Сполоснув над раковиной руки, она прошла в узкую, длинную комнату, одновременно служившую и прачечной, и кладовой. Тусклая лампочка едва освещала ее. Все еще не оправившись от поведения Грегора Джина остановилась перевести дух. Она зашла сюда за банкой консервированных персиков, которую еще раньше заметила на полке. Грегор последовал за ней. Он заполнил собой дверной проем, заслоняя свет из кухни. У Джины было ощущение, что она попала в лапы хищнику. Немного поколебавшись, она двинулась к выходу и, собрав мужество, сказала:

— Пожалуйста, дай мне пройти.

Он приблизился к ней. Джина похолодела. Она почувствовала себя совсем маленькой, когда Грегор навис над ней. Он взял из ее рук банку с персиками и поставил на первую попавшуюся полку, ни на секунду не отрывая взгляда от ее лица.

— Ни ты, ни любой другой мужчина не запугает меня. Прав сильнейший? Да! Но я отказываюсь играть в твои игры. Так что пропусти меня.

— Это уже не игра, Джина. Грегор шагнул к ней. Она отпрянула.

Он сделал еще один шаг

Джина побледнела, но старалась сохранить непроницаемое выражение лица. Она сделала назад еще два шага. Грегор наступал. Она спиной уперлась в стену. Прижав к стене ладони, Джина старалась ничем не выдать своего беспокойства.

Он вплотную приблизился к ней. Она ощущала его тепло и силу. Джина снизу вверх смотрела на него, ее дыхание участилось. Она попыталась понять, чего же он добивается, но его когда-то выразительные глаза, не дали ответа. Грегор поднес руку к ее щеке. Джина непроизвольно уклонилась. Он нахмурился, рука повисла в воздухе. Грегор мстительно смотрел на нее.

Осталась ли у него хоть капля здравого смысла?

— Что ты пытаешься доказать? — наконец спросила она.

— Мне ничего не нужно тебе доказывать, Джина.

Она вздрогнула и закрыла глаза, почувствовав, как он проводит пальцами по ее щеке, по нижней губе. Джина вздохнула. Грегор негромко выругался. Она широко раскрыла глаза, в которых отразилось желание и… смущение.

— Ты хочешь меня. Почему ты отказываешься это признать? — допытывался он.

— Нет! — вскричала Джина, упираясь в его обнаженную грудь.

Грегор еще теснее прижался к ней, коленом раздвинул ее бедра.

— Будь со мной откровенна, хотя бы сейчас.

— Я откровенна с тобой.

Не в силах справиться с собой, она прижала ладони к его груди, ощущая биение его сердца и тепло кожи. Ее руки заскользили по мускулистой груди. Джина почувствовала, как у него перехватило дыхание.

— Я хочу ласкать тебя так, как делал это раньше, — сказал Грегор, охрипшим от желания голосом. — Тебе всегда нравилось ощущать на своем теле мои руки и губы, Джина.

Она протестующе шевельнулась, но это еще теснее прижало ее к нему. Джина прекрасно помнила, как он умел заставить ее забыть все на свете, отбросить все условности и погрузиться в омут наслаждений. Но она опасалась его натиска, потому что знала, что он просто хочет использовать ее.

— В своих снах я слышал твои крики. Мы занимались сексом. Это сводило с ума. Я хочу услышать это снова. Я сделаю все для тебя сейчас.

Джина не могла вымолвить ни слова. Она замотала головой и попыталась вырваться, когда он вызывающе потерся о нее своей твердой плотью.

— Не делай этого, — умоляла она, ее колени ослабели, внутри разгоралось желание.

— Не делать чего? — спросил Грегор. — Не заставлять тебя стремиться ко мне? Не заставлять вспоминать то, чему ты помогла разрушиться? Не подливать масла в огонь, который бушует у тебя внутри, и не сжечь тебя? Чего не делать, Джина?

Ее обуял страх. Страх, потому что она безумно желала его. Страх, потому что она все еще любила. Страх, потому что она будет любить, независимо от его чувств.

Жгучее желание в его глазах на какое-то мгновение парализовало ее. Каждая мышца ее тела была натянута, как струна. Закрыв глаза Джина прислонилась головой к стене, не в силах думать, говорить, что-либо делать, зная только одно: эти шесть лет она желала почувствовать еще раз всю силу его страсти. Ее сопротивление улетучилось, когда он провел пальцем по очертаниям ее губ. Джина улыбнулась и поцеловала его ладонь.

Грегор пробормотал что-то невнятное, полувопрос, полуутверждение. Слова, которые при других обстоятельствах звучали странно, словно он говорил на чужом языке. Они слетели с губ, как молитва.

Джина не желала больше скрывать то, что она чувствует. Она отбросила все свои опасения, связанные с Грегором, и поплыла по волнам чувственности.

Грегор стал центром Вселенной. Джина взяла его ладони и прижала к своим щекам, вдыхая запах его кожи и стала осыпать поцелуями.

— Ты был прав, — призналась она, глядя на него и замечая недоверие в его глазах. — Я всегда любила твои ласки.

Грегор жестом собственника положил руки на ее груди. Джина вся изогнулась от его прикосновения. Она горела желанием ощутить его руки и губы везде, где угодно и так долго, насколько он сможет продлить наслаждение. Его глаза потемнели, на скулах выступил лихорадочный румянец. Грегор возился с пуговицами рубашки Джины, но его терпение лопнуло, и он просто-напросто рванул ее. Ткань затрещала, и пуговицы посыпались одна за другой. Но вместо того, чтобы совсем снять ее, он завел за спину руки Джины и связал запястья рубашкой.

Ее голова кружилась, сердце то обрывалось, то бешено колотилось, тело трепетало в ожидании. Она не пыталась освободиться, несмотря на то, что чувствовала себя брошенной на произвол судьбы и уязвленной.

Она пристально смотрела на Грегора, ошеломленная и неуверенная, чувствовала себя пленницей и молилась, чтобы он не принес ее в жертву на алтаре своего гнева. Он взглядом опалил ее нежную кожу, сладострастное выражение его лица возбудило ее до предела. Ее тело взывало к нему. Она прошептала его имя. Грегор посмотрел на нее. Он действительно посмотрел на нее, и Джина увидела его внутреннюю борьбу. Несмотря на то, как он с ней обращался, она поняла, что все еще не безразлична ему, даже если Грегор не желал, чтобы она знала правду, даже если упорно отказывался признать это. В ее сердце затеплилась робкая надежда и, желая поверить в это, Джина отпустила все рычаги, сдерживающие чувства.

ГЛАВА 7

Грегор ласкал ее груди, а она тихо стонала, что красноречиво свидетельствовало о ее всепоглощающем желании.

— Поговори со мной, — пробормотал Грегор, наклоняясь. Едва касаясь губами, он заскользил по ее шее, затем провел по ней языком. Скажи мне, что ты хочешь?

Ее слова шли из глубины сердца.

— Люби меня! Я хочу твоей близости. Грегор попытался защититься.

— Мы занимаемся сексом. Джина отрицательно затрясла головой.

— Нет, Грегор, нет!

Он поцелуем заставил ее замолчать, потом опустился на колени и прильнул губами к ее животу. Поднял голову и посмотрел Джине в глаза.

— Я ничего не могу тебе обещать. Мы удовлетворим друг друга, и это будет самое честное из всего, что может быть теперь.

Она ласково произнесла:

— Я не прошу обещаний. Мне нужна только нежность, которую помню.

Ей показалось, будто в его глазах промелькнуло сожаление. Он вздохнул. Она ждала еще каких-то слов, но он молчал. Грегор языком обвел соски, дразня и лаская ее. Она высвободила руки, сбросив на пол рубашку, и схватила Грегора за плечи, чтобы не упасть. Казалось, что он не замечает ее состояния, продолжая свои сладострастные пытки и доводя ее до исступления. Он прикасался к ней повсюду. Он приник к ее соскам, как бы испытывая жажду, гладил ее живот и покрывал поцелуями тело. Джина вдруг осознала, что ему нужно от нее гораздо больше, чем просто удовлетворение физического желания.

Его пальцы заскользили между ее бедер. Она раздвинула ноги. Грегор стянул с нее трусики. Они остались на щиколотке, и она отбросила кусочек красного шелка. Джина радостно приняла его руку, ладонью он накрыл ее тугие каштановые завитки. Дрожа от страсти, она, как заклинание, шептала его имя. Два пальца проникли в ее жаждущее лоно, у нее перехватило дыхание. Он поочередно ласкал ее груди. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Словно в поисках опоры она погрузила пальцы в его густые длинные волосы. Джина пыталась совладать со своим дыханием, все ее тело содрогалось от наслаждения, когда его пальцы ритмично двигались во влажном лоне.

Грегор убрал руку, Джина протестующе застонала, требуя продолжения, и облегченно вздохнула, видя, что он встал на колени и положил раскрытые ладони на ее мягкий живот. Она поняла его намерение, вспомнив их давний эротический ритуал. В предвкушении острого наслаждения ее сердце бешено трепетало, пульс молоточками стучал в висках.

Джина выпрямилась и спиной прижалась к стене, учащенно дыша. Она ощутила его дыхание на своем самом чувствительном месте и непроизвольно вздрогнула, из ее груди вырвался глубокий стон, когда язык Грегор проник внутрь. Ее тело трепетало и содрогалось от неописуемого наслаждения, каждой клеточкой она ощущала, как его язык скользит взад и вперед по нежному бугорку. Казалось, пытке не будет конца.

Джина была возбуждена до предела. Ей казалось, она умрет от наслаждения. Только одна ясная мысль билась в голове: пусть Грегор овладеет ею. За это она готова продать душу дьяволу!

Словно услышав ее зов, Грегор поднялся и стал стаскивать с себя рубашку, затем джинсы, но Джина опередила его. Затаив дыхание, она ласкала его возбужденную плоть, ощущая сквозь грубую ткань силу и тепло.

Грегор в очередной раз поразился ее смелости и ненасытности. Джина заметила, как напряглись черты его лица, но она не стала сдерживать своего порыва, она стремилась вознаградить себя за годы одиночества.

Грегор со стоном произнес ее имя, содрогнулся, не в силах выдержать ее ласки. Он походил на дикаря, гордого варвара, стоял, возвышаясь над нею, откинув за спину свои длинные, все еще влажные волосы, золотая серьга поблескивала в ухе, на лице выражение наслаждения.

— Я хочу тебя, — прошептала она. — Ты мне нужен весь.

Джина медленно потянула за молнию и стала освобождать его из джинсового плена. Она взяла в руки его напряженный, пульсирующий фаллос. Грегор пробормотал что-то, слились воедино все его невыраженные чувства и острое желание.

— Я не могу ждать, — торопила его Джина.

Грегор сделал шаг назад, полностью освобождаясь от одежды, и на какую-то долю секунды ей показалось, что она снова теряет его, но он схватил ее за талию, приподнял и прижал к стене.

Он держал ее, пригвожденную, как жертву, ожидающую его проникновения. Его плоть пульсировала возле ее страждущего лона. Джина обхватила его торс, ее напряженные соски уперлись ему в грудь.

— Позволь мне любить тебя, Грегор.

Его глаза потемнели, губы побелели от напряжения. По его тревожному взгляду она поняла, что в нем сейчас борются два человека: один способный страстно любить, и другой, который научился ненавидеть и скрывать свои чувства.

— Люби меня, Грегор! О, силы небесные, люби меня, прошу!

Он вошел в нее, не предупредив ни единым словом, полностью утопив свою плоть. Джина вскрикнула от неожиданности и облегчения. Впервые за последние годы она почувствовала себя по-настоящему живой, блаженство разлилось по ее телу. Грегор сжал ее ягодицы, проникая в нее все глубже и глубже. Джина ритмично двигалась в такт, осыпая поцелуями шею, пока он не впился в ее губы, языком повторяя движения своего тела. Она наслаждалась его силой и была на верху блаженства. Грегор был ненасытен и безжалостен. В глубине души она знала, что он все еще старается не позволить втянуть себя в омут любви. Джина простила ему его резкость и холодность по отношению к ней. Она отбросила все условности и позволила своему телу выразить те чувства, которые Грегор неминуемо отвергнет, если она выразит их словами.

Она доказывала свою любовь поцелуями, прикосновениями, движением. Она пыталась помочь ему исцелить раненое сердце, хотя знала, что от такого уязвимого и упрямого человека, как Грегор Макэлрои нельзя ждать быстрых результатов.

Они наслаждались друг другом без единого слова любви, сжигая себя на костре страсти. Как призраки прошлого они пытались восстановить то, что было когда-то между ними. Казалось, их губы сомкнулись навечно, тела переплелись, и этому не будет конца.

Джина приближалась к оргазму, почти не осознавая этого. Чувствуя, что висит на краю пропасти, а освобождение уже близко, она вся напряглась и вцепилась в плечи Грегора. Тело перестало ей подчиняться, желание достичь завершения было так велико, что слезы заструились по ее щекам.

Ее ногти впились в его кожу.

— Грегор?

В голосе звучало беспокойство.

— Не сдавайся! — прохрипел Грегор, продолжая содрогаться в муках страсти. — Давай, маленькая, давай!

Мощный оргазм потряс Джину, поглотив все ее существо. Казалось, она поднимается все выше и выше, судорожно глотая воздух. Не в силах больше сдерживаться, Джина закричала.

Грегор бился с бешеной скоростью, пытаясь достичь желаемого, и через несколько секунд горячая лава низверглась в глубины ее тела. С глухим стоном Грегор в изнеможении всем телом навалился на Джину, прижав ее к стене, тяжело дыша и не имея сил подняться.

Наконец, ему удалось приподняться на руках. Весь в поту, Грегор чувствовал, как сердце колотится у него в груди. Он хотел отстраниться от Джины, но она молча обняла его, желая выразить ему свою благодарность.

Ему вспомнилось, как они, бывало, пресыщенные, подолгу не отрывались друг от друга, тихо беседуя, обмениваясь поцелуями, утомленные любовными утехами. Грегор чувствовал, что его гнев по отношению к Джине постепенно исчезает, особенно, когда он мысленно возвращается в прошлое. Воспоминания так явственно встают перед ним, что ему приходится сдерживать переполняющие его чувства.

Джина медленно приходила в себя. Она все еще находилась во власти сладкой истомы. Наконец, она шевельнулась и коснулась губами шеи Грегора. Он приподнял голову и посмотрел на нее. Джина встретилась с ним взглядом, и нерешительная улыбка тронула уголки ее губ. Он молча смотрел на нее, приготовившись ко всему, в том числе, ожидая от нее возможных упреков и обвинений.

— Я рада, что это произошло, — призналась она и поцеловала его. — Это было восхитительно, намного прекраснее, чем все мои воспоминания.

Ее слова поразили его в самое сердце. Ее непредсказуемость сводила с ума. Он мог вышвырнуть ее из своего дома и бросить на произвол судьбы. Он не желал осложнять свою жизнь, а она своим присутствием вносила неразбериху, и нужно было с этим покончить. Грегор снова задумался. В конечном итоге, потребность в ее присутствии, в тепле и ласке, взяла над ним верх.

Откинувшись назад, он взял Джину за подбородок и заставил смотреть себе в глаза. Грегор почувствовал, как его снова охватывает желание, в то время как он пытался что-то прочитать в ее взгляде. Он негодовал по поводу того, что она так быстро возбуждает его, но не мог устоять перед искушением еще раз приникнуть к ее губам и ощутить сладость поцелуя.

Схватив запястья, он поднял над головой ее руки. Джина изогнулась с кошачьей грацией и улыбнулась ему. Его плоть разрасталась, свидетельствуя о том, что он никогда не пресытится этой женщиной.

Он овладел ею во второй раз. Грегор говорил себе, что она должна удовлетворять его столько раз, сколько ему потребуется и до тех пор, пока он не устанет.

Прилагая душевные усилия, он так и не смог ответить на вопрос, почему Джина отдается ему с такой страстью и душевной щедростью. Содрогаясь от неописуемого блаженства, Грегор решил больше не искать ответов. Еще будет время. А сейчас он погрузился в омут сладострастия и восторга…

— Ты теперь намного лучше, — сделал вывод Грегор, отодвигая в сторону пустую тарелку.

Джина посмотрела поверх своей чашки.

— Я и раньше неплохо готовила. Просто недоставало опыта.

— Я говорю не о еде.

— А! О чем же?

— О сексе.

— Когда-то ты учил меня полностью доверяться своим порывам, — Джина подарила ему улыбку. — Я просто следовала твоему совету.

— Твои порывы превосходны.

Ей послышалась нотка одобрения в его голосе, и она нарочно откинулась на спинку стула, чтобы предстать перед ним в более соблазнительной позе. Взгляд Грегора заскользил по ее фигуре, тонкая ткань обрисовала затвердевшие соски.

— Спасибо. Рада слышать твое одобрение. Полагаю, это означает, что ты не разочарован.

— Я этого не говорил, — подвел он черту, задержав взгляд на ее груди.

Она потянулась как кошка и медленно опустила руки на колени, с невинным видом встретила его взгляд, хотя оба точно знали, ради чего эти изгибы и движения.

— Но ты подразумевал это, — заметила она, хотя особой уверенности не чувствовала. — Разве нет?

Грегор пожал плечами и внезапно сменил тему.

— Дождь прекратился, но тебе придется пробыть здесь несколько дней. Дороги должны хорошо просохнуть, иначе будет опасно добираться.

Она кивнула, в душе поблагодарив ненастье за возможность подольше остаться с Грегором.

— Я не возражаю. А ты?

Он нахмурился, как будто ее нежный голос действовал ему на нервы.

— Мне все равно.

— Да ладно. Ты, кстати, оставил нашу одежду на полу в ванной. Не против, если я постираю? — Джина взяла свой чай со льдом, в стакане тонко зазвенели кубики. — Те грязные пятна превратятся в сущий кошмар, если не заняться ими немедленно.

«Перестань думать о прошлом», — мысленно приказала она. — «Думай обо мне и о будущем. Дай мне возможность помочь тебе».

В замешательстве, Грегор спросил ее:

— Что, черт возьми, ты собираешься делать?

— Спасать свой свитер, брюки, ну и быть хорошей гостьей. Только и всего.

— Ты не гостья. Ты — моя бывшая жена.

— Правильно, но это звучит так, будто быть твоей бывшей женой — хуже смерти.

— Я не верю тебе, Джина. Его слова больно укололи ее.

— Ты уже говорил, как ты ко мне относишься. И поскольку я не глухая, то все прекрасно поняла и думаю, что твое отношение ко мне это твоя проблема.

С шумом отодвинув стул, Грегор поднялся с места. Он наклонился, опираясь о стол ладонями.

— Вот что, детка! Это выше твоего .понимания. Джина безмятежно улыбнулась ему и, следуя испытанной женской уловке, сказала:

— Ты опять весь в напряжении. Думаю, мне нужно помочь тебе расслабиться.

Она с трудом подавила смех, увидев его изумленное выражение лица. Ей нравилось удивлять его. Но ее возмущало то, что он относился к ней, как к исчадию ада.

Джина была уверена, что он не причинит ей вреда, когда Грегор поднял ее на ноги и прижал к груди.

— Ты ведь хочешь меня, да?

Вместо ответа он крепко обхватил ее ягодицы и дал ей почувствовать свою твердую плоть.

— Будь ты проклята, — глухо сказал он.

По ее спине пробежал холодок. Его слова прозвучали почти ласково, но она не обманывала себя, поскольку понимала, что он имеет в виду. У нее возникло чувство сожаления, сердце болезненно защемило. Проведя кончиками пальцев по его губам, она прижала ладонь к его щеке.

— Не проклинай меня! Лучше займись со мной любовью. Я знаю, мы оба этого хотим.

— Ты — колдунья!

Джина улыбнулась и решила поднять ему настроение.

— Заколдовать тебя? — спросила она, весело расхохотавшись.

Она была счастлива с Грегором, даже с таким неприступным и непредсказуемым, каким он был теперь.

— Ты уже заколдовала, — пробормотал он с раздражением.

— Пожалуйста, избавься от своего гнева. А иначе, я съем тебя!

— Не могу, — буркнул он. В его взгляде промелькнула неизведанная ею боль. — И не хочу. Это помогает мне жить.

Джина размышляла над тем, понимает ли он, насколько откровенно его признание. Она сама узнала, что гнев может быть огромной побуждающей силой. Слезы подступили к ее глазам, но она постаралась их прогнать. Джина не хотела, чтобы Грегор когда-либо думал, что она жалеет его, хотя ее убивала сама мысль о том, что он был предан и унижен той системой, поборником которой когда-то был сам.

— Тебе не нужно защищаться от меня. Я не причиню тебе зла.

— Ты не имеешь надо мной прежней власти, — отчеканил он.

«Терпение», — напомнила она себе. — «Ему необходима каждая капля твоего терпения».

— Я не о власти, Грегор. Я о нас двоих и о том, какой выбор мы сделали. Мы пока вместе.

Джина отыскивала в его лице хоть слабый намек на то, что он откажется от своего предубеждения. Но ничего ободряющего не увидела, и, тем не менее, сдаваться не собиралась. Прежде чем он успел ее остановить, Джина обвила его шею руками, пригнула голову и впилась поцелуем в его горячие, полуоткрытые губы.

После минутного колебания, которое нисколько не удивило Джину, он принял предложенный мир. Он жадно целовал ее. Он даже не оторвал своих губ, когда поднял ее и понес через комнату, усадив затем на овальный коврик перед камином. Опустившись на колени между ее ног, Грегор взялся за полы ее рубашки.

Джина нежными прикосновениями остановила его.

— Мне придется пришивать пуговицы до конца моих дней, если ты будешь продолжать в том же духе.

— Тогда сними ее.

— Помоги мне, — предложила она, так сильно желая его, что ее голос дрогнул. — Я начну сверху, а ты снизу. Встретимся посередине.

Они управились в одно мгновение. Грегор распахнул рубашку, взгляд заскользил по ее нагому телу.

— Твоя кожа похожа на фарфор. Но в отличие от него никогда не бывает холодной.

Он дотронулся до ее сосков, наблюдая, как они заострились, превращаясь в коралловые бугорки. На его щеке дернулся мускул.

Его слова поразили ее. Она вздрогнула, ее тело заявляло о своем желании. Грегор продолжал играть с ее сосками, пока у Джина не вырвался стон.

Его взгляд спустился к шелковистым кудряшкам, и пальцы двинулись следом, нежно поглаживая ее кожу. Положив руку на пушистый холмик, он с вызовом посмотрел на нее.

Она глубоко вздохнула. Необъяснимое блаженство охватило ее и разлилось по всему телу.

— Никто не прикасался ко мне с тех пор, как мы расстались, — прошептала Джина, молясь, чтобы он поверил ей, хотя и опасалась, что поспешила сказать это.

Грегор замер. Его острый подозрительный взгляд больно ранил ее. Он все еще сомневался в ее искренности. Джина знала, что он считает ее лгуньей, но она не стала умолять его поверить ей.

Обхватив ее руками, Грегор наклонился и стал ласкать ее живот. Он касался губами кожи, выписывая языком замысловатые линии, заставляя ее вздрагивать. Его длинные волосы щекотали ее.

Она стала перебирать их, запустив пальцы в его гриву, но когда умелые губы добрались до груди, ее руки в изнеможении повисли. Джина едва могла дышать.

Грегор выпрямился. Она молча лежала. Любовь помогала ей обрести выдержку и спокойствие в общении с бывшим мужем, имеющим такой сложный характер и скептическое отношение ко всему на свете.

— Ни у кого нет такого тела, — заметил он.

— Почему же, — прошептала она.

— Ты — само искушение.

Она не смогла сдержать улыбки.

— Мне это известно, милый. Но такое признание из твоих уст — это мед и вино. Да что там, сама музыка!

Он положил руки на ее живот. Жест говорил красноречивее глаз.

— Я хотел этого, — произнес Грегор.

— Да, — прошептала Джина. Она чувствовала истому, сладостную печаль. Это было связано с откровенностью мужа. Она протянула руки. Он взял их и поцеловал.

Они сидели, упираясь коленями друг в друга. Грегор закрыл глаза и стал головой совершать круговые движения. Джина в ожидании наблюдала за ним, трепеща от желания. Она признавала за Грегором инициативу в их любовных делах, ей хотелось, чтобы он задавал тон.

Наконец, Грегор посмотрел в ее глаза. Руки заскользили по ее бедрам. Он ласкал ее, пробуждая в ней жажду более острых ощущений.

— Я не ожидал, что так сильно буду желать тебя, — признался он. — Я думал, это ушло, думал, что я покончил с прошлой жизнью и со всем, что осталось там, по ту сторону свободы.

Джина накрыла ладонями его руки, отзываясь на его искренность.

— Ты не обязан оправдываться за то, что случилось между нами, Грегор. Кроме того, я понимаю, что все это значит.

— И что же это значит? — резко спросил он. Это секс, Джина, только и всего!

Прежде, чем ответить, она собралась с духом.

— Это твоя игра и ты устанавливаешь правила. Если я их принимаю, не спрашивая ни о чем, я играю в нее, пока тебе не надоест.

— Не понимаю.

Джина нашла слабое утешение для себя, увидев изумление на его лице.

— Ты поймешь, конечно, если захочешь.

— Ты — не та женщина, на которой я женился восемь лет назад.

— А ты — не тот мужчина, которого я потеряла шесть лет назад. Не ставит ли это нас в равные условия? — спросила она. — Не значит ли это, что мы должны принять, как должное, перемены, произошедшие в нас, если собираемся проводить время вместе?

— Ты слишком упрощаешь.

Она взяла его руку и поднесла к своей груди.

— Единственное, что просто между нами, так это то, что ты хочешь меня, а я — тебя.

— Но ты же говорила, будто я использую тебя. Грегор нежно ласкал ее. Его чувственные прикосновения противоречили его грубым словам и опровергали их.

— Ах, все это маскарад, — решила Джина. И я сорву с тебя маски, милый.

Джина таяла, как воск в его руках. Она едва сдерживалась, чтобы не броситься со стоном в объятия Грегора, но не двигалась и продолжала поддерживать нить его размышлений.

— Я знаю, что так устроен мир. Люди используют друг друга, выживают сильнейшие.

— Я удивлен.

— Не удивляйся. Я жила в твоем мире, с тех пор, как мы расстались. Это огромная разница с тем миром, в котором мы жили вместе. Я могу по-разному относиться к нему, от этого он не исчезнет.

— Мы были наивны и глупы. Мы заблуждались, думая, что можем избежать темной стороны жизни.

Джина возразила.

— Нет, мы любим друг друга.

— Любовь, как и прочие иллюзии, не помогает идти вперед. Хочешь знать, что я думаю? Любовь — это слабость.

Но и твоя жестокость тоже. Ты используешь ее, чтобы оградить себя от внешнего мира, но это заслоняет от тебя все то хорошее, что есть в жизни.

Он резко выдохнул.

— Я не желаю муссировать эту нудную тему!

— Значит, не будем, — мягко согласилась она, и нежно покусывая его подбородок, потянулась к молнии на его джинсах.

Грегор освободился из ее рук, вскочил и разделся донага. Возвратившись на коврик, он взял ее руки и поднес к своей пульсирующей плоти. Джина осыпала поцелуями его лицо и нежно поглаживала его твердый фаллос, предвкушая, как он войдет в ее тайные глубины. Грегор неторопливо исследовал влажное лоно и так поцеловал ее в губы, что она впервые за долгие годы почувствовала себя любимой. Желание обладать друг другом, затмило все вокруг. Они молча предавались любви. Сладострастное путешествие навстречу удовлетворению было бесконечной эротической прелюдией к воссозданию их отношений.

ГЛАВА 8

Наконец после полудня гроза прекратилась. Вместе с ярким солнечным светом и нежным ветерком пришло лето. Угроза повторного наводнения отступила. Природа постепенно приходила в себя. Птицы хлопотали у своих гнезд, подсыхали лужи, пели ручейки. Дружная семья енотов копошилась на краю поляны.

У Джины и Грегора установился определенный распорядок дня. Несмотря на неловкость и напряженность в их отношениях, им все же удавалось как-то сосуществовать. По утрам Грегор отправлялся восстанавливать мост через овраг.

На джипе с прицепом он перевозил бревна, хранившиеся под навесом за домом и инструменты, необходимые в работе.

На расспросы жены Грегор объяснил, что собирается перекинуть через овраг несколько длинных толстых бревен и закрепить их вместе с уцелевшим каркасом старого моста. Если все получится, то он сможет отвести ее к машине.

Она предложила свою помощь, но Грегор только весело расхохотался и потрепал ее по розовой щеке. Она оставалась в неведении насчет другой дороги, Грегор не говорил о ней, рассудив, что мост, так или иначе, должен быть починен.

Джина оставалась одна. Она отдыхала с книжкой в руках, которую отыскала в шкафу, иногда дремала или выходила размять ноги, прогуливаясь по окрестностям. Все болезненные ощущения после падения в овраг быстро прошли, осталось несколько синяков на спине и бедрах.

Джина видела, что Грегор изнуряет себя долгими часами работы, и просила его замедлить темп. Она не чувствовала особого восторга по поводу скорого отъезда и втайне надеялась, что восстановление моста займет куда больше времени, чем Грегор предполагает.

Бывшая миссис Макэлрой хлопотала по дому, используя содержимое кладовой и холодильника, готовила вкусную еду. Грегор не высказывался по поводу ее кулинарных способностей, но каждый раз съедал все до конца, требуя добавки.

Часто по вечерам он впадал в продолжительное молчание. Джина тоже помалкивала и не приставала к нему с расспросами. Она с готовностью шла в его объятия, и когда они занимались любовью, то замечала в его взгляде прежнего Грегора, хотя большей частью он все еще оставался равнодушным и погруженным в себя.

Они часто предавались любовным утехам, но Джину беспокоило его явное нежелание ночью спать вместе. Она воспринимала это как желание избежать дальнейшего сближения. Во время их пятого вместе проведенного вечера Джина осмелилась удовлетворить свое любопытство, но только после секса.

— Почему ты не позволяешь мне спать с тобой в одной постели?

Грегор застегнул молнию на джинсах и взглянул на нее.

— Я сплю один, Джина, и причины глубоко личные.

— Все наши самые сокровенные беседы велись ночью, — мягко напомнила она.

— Нам не о чем разговаривать.

Джина молча подавила разочарование, но отказ причинил боль. По десять раз в день ей приходилось напоминать себе, что ее ждет только разочарование, если она думает получить от Грегора нечто большее, чем сексуальные отношения. Натянув на себя одеяло, Джина наблюдала за ним, полулежа на кушетке. У Грегора вошло в привычку сидеть перед сном у камина, уставившись в огонь. Он подпирал руками голову, и длинные волосы скрывали его профиль. Она подавила в себе желание присоединиться к нему и дать утешение. Взгляд остановился на шрамах, исполосовавших его спину, но до сих пор ей не хватало смелости спросить об их происхождении.

Как будто прочитав ее мысли, Грегор резко повернулся. В выражении его лица сквозила враждебность. Джина похолодела, смущенная тем, что он перехватил ее взгляд.

Грегор рывком встал. Она видела, в каком напряжении находится его мускулистое тело, пока он выходил из комнаты, направляясь в свою спальню, и вздохнула.

Чувство удовлетворенности, которое Джина совсем недавно находила в его объятиях, совершенно исчезло. Она молча сетовала на то, что Грегор постоянно одет в броню, и это вызывало в ней чувство собственной беспомощности.

Печальная и расстроенная, Джина свернулась клубком под одеялом, борясь со слезами. В конце концов ей удалось заснуть в своей неуютной постели, но через несколько часов она проснулась, как от толчка, услышав крики Грегора в спальне.

Завернувшись в одеяло, испуганная женщина подбежала к открытой двери его комнаты и остановилась на пороге, не решаясь войти.

Луна освещала его обнаженное тело. Джина видела, что он мечется во сне. О, она могла бы отогнать от него злых демонов!

Но она ждала. Внезапно Грегор замер и некоторое время лежал без движения. Выкрикнув проклятие, он заметался снова.

Джина приблизилась к нему, бесшумно ступая босыми ногами по полу. Стоя у его кровати, она нежно коснулась его плеча. Его имя замерло у нее на устах, когда внезапно мужские руки схватили ее, бросили на кровать, лицом вниз.

Сильная рука заломила ей руки за спину. Джина попыталась было освободиться, но тщетно. Душа у нее ушла в пятки, когда другая рука схватила за волосы и рывком подняла ее голову.

— Грегор! — завопила она, едва переводя дух. Никогда Джина еще не была так напугана. Перестань, пожалуйста! Ты делаешь мне больно!

Он отпустил ее и перевернул на спину. Раскинув ноги, она лежала, испуганно глядя на него. Грегор поднял ее руки и, держа их у нее над головой, наклонился над ней. От него исходила угроза. Джина боялась пошевелиться.

— Что, черт возьми, ты хотела сделать?

— Ничего, клянусь тебе! Что случилось? прошептала она. — Что я такого сделала?

— Отвечай на мой вопрос?

— Я слышала, как ты кричал во сне. Я беспокоилась, — пояснила испуганная женщина, все еще дрожа от потрясения.

— Я видел сон, — процедил он сквозь зубы.

— Я знаю.

— Что, черт возьми, ты можешь знать? Что? Джина сглотнула, прочищая горло.

— Я слышала твой крик прошлой ночью. И позапрошлой.

Грегор отпустил ее и лег рядом. Кровать скрипнула под его телом. Закрыл лицо ладонями. Она потерла свои запястья и тихо спросила:

— Почему ты не позволял мне спать с тобой? Он опустил руки и посмотрел в ее глаза.

— Я мог бы убить тебя, Джина. Неужели ты сама не поняла это? Мера предосторожности, милая. Береженого бог бережет.

Джина уткнулась в его плечо.

— Милый.

— Детка…

— Я люблю тебя. Он промолчал.

— Извини, я и правда, не поняла. Думала, очередная загадка, каприз…

— Никогда не подходи ко мне, если я сплю.

— Хорошо, — кивнула она.

— Я серьезно. Если тебе что-то понадобится, то позови меня от двери.

— Это одна из причин, почему ты живешь здесь в одиночестве, да?

Грегор долго не отвечал на ее вопрос, растянувшись рядом на спине и закинув руки за голову. Наконец проговорил.

— Я не гожусь для того, чтобы жить среди нормальных людей.

— Неправда, и ты это знаешь, — возразила Джина. Взяла его руку. Пальцы сплелись. — Я хотела бы, чтобы ты поделился со мной. Может, я могу что-нибудь сделать, как-то помочь?

— Не твоя забота.

Джина приподнялась и села около него. Обнаженная, грациозная. В лунном свете ее кожа казалась молочно-белой. Джина склонила голову набок и всматривалась в его лицо. На стене лежали причудливые тени, свет луны ровным голубым потоком лился из окна.

— Речь о сострадании. Я ничего не прошу взамен.

— Все, Джина! Забудь об этом.

— Позволь помочь тебе, — упрашивала она, сжимая его руку. — Мне больно видеть тебя в постоянном напряжении. — Слезы полились у нее из глаз. — Пожалуйста, дай мне шанс помочь тебе.

Он уложил ее рядом с собой. Она щекой прижалась к его плечу. Грегор обнял хрупкую фигурку и притянул поближе к себе. «Наконец-то я дома», — подумала она.

— Я тебе не рассказывала еще о своей работе? — спросила Джина, пытаясь хоть на время отвлечь его от черных мыслей и мучительных воспоминаний.

— Вряд ли тебе нужно работать.

— Дело не в этом.

— А в чем?

— Знать, что я с пользой провожу свое время в отделе по опеке над детьми-сиротами.

— А я-то думал, что твой диплом где-нибудь пылится, — заметил Грегор. — С каким судьей ты работаешь?

— С Мэри Томптон.

— Она хорошая?

— Я всегда восхищалась ею. Видеть ее в работе — одно удовольствие. Я попросилась работать с ней после одного сложного случая с девочкой, больной лейкемией, родители которой так были заняты выяснением отношений между собой, что не замечали, какой вред наносят ребенку. Мэри заставила их обратить внимание на собственную дочь, пока еще не поздно. Состояние девочки намного улучшилось после взбучки, которую получили ее родители.

— Ты всегда любила детей, — заметил он, и его голос дрогнул.

«Я любила нашего ребенка», — молча сказала она самой себе. — «Любила всем сердцем, хотя и потеряла его».

Джина пыталась не думать о своей беременности, которая закончилась выкидышем во время процесса над мужем, старалась отогнать воспоминания о ребенке, о чьем существовании Грегор не знал. О ребенке, которого она все еще оплакивала.

— Мэри — одна из тех судей, которые всегда принимают соломоново решение, когда дело касается судьбы детей, — продолжала Джина. Она помогала мне, когда умирал отец, энергично взявшись за дело о моем наследстве. Мы стали хорошими подругами, несмотря на разницу в возрасте.

Джина почувствовала настороженность Грегора, когда она упомянула об отце, но не могли же они теперь вечно избегать этой темы.

— Как он умер? — наконец спросил он.

— Рак печени. Отец умирал очень тяжело.

— Если ты ждешь моего сочувствия к старику…

— Я не жду этого! Не жду, поскольку знаю, что он был за человек, Грегор. Мне пришлось общаться с ним, когда тебя отправили в тюрьму. Я ухаживала за отцом во время болезни. Знаешь, это был кошмар. Особенно, когда он настоял, чтобы его оставили дома.

— Почему ты не наняла сиделку?

— Я нанимала семерых в течение трехмесяцев. Отец превращал их работу в сущий ад. Восьмая сиделка продержалась до конца потому, что он был в коме.

— Ты преклонялась перед ним. Видеть его при смерти было для тебя тяжелым испытанием.

Удивленная его сочувствием, она согласилась.

— Да, это было нелегко, но не потому, что я считала его идолом. По правде говоря, я всегда боялась его неодобрения и потратила годы, завоевывая уважение. Понадобилась его смерть, чтобы я поняла, что единственное одобрение, которое мне нужно, — это мое собственное.

— Он был жалкий…

Джина ладонью закрыла ему рот.

— Послушай меня, пожалуйста. Я действительно верю, что Бог наказал его, послав долгую и мучительную смерть за то, что он сделал тебе, поэтому не растрачивай себя понапрасну. Его больше нет, и он никому не причинит вреда.

Грегор взял ее руку и поцеловал середину ладони, сказал:

— Здравый смысл говорит мне, что ты права, но душа требует мщения.

— Я не знаю, что еще тебе сказать, кроме как напомнить, что он мертв, и твоего оправдания можно добиться только через суд.

Она слышала, как бьется его сердце. Лежа неподвижно рядом с ним, Джина дала Грегору время собраться с мыслями.

— Прощение… Как тебе это удастся?

— Не знаю. Просто не хочу загрязнять душу, — сказала она, вспомнив, как лгал ей отец насчет Грегора.

— Как еще ты проводила время? — спросил он.

Она приподнялась и поцеловала его подбородок, радуясь тому, что Грегор пытается побороть гнев.

— Жила день за днем, как большинство людей.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Ты хотела поговорить. Помнишь? Джина усмехнулась.

— Помню. Я добровольно работаю в больнице Святой Девы Марии. Они открыли отделение детской онкологии.

Грегор присвистнул от удивления.

— Тяжелая работа, требующая огромной самоотдачи. Почему ты взялась за это?

— Дети — замечательные создания. От них я научилась мужеству.

— Ты во многом изменилась.

— Я была такой наивной и незрелой, но сейчас… сейчас я трезво смотрю на жизнь.

Внезапно, он перевернулся и улегся на бок лицом к ней, рукой придвинул ее поближе. Джина прижалась к нему всем телом, чувствуя его всего. От ее прикосновения Грегор вздрогнул и весь напрягся.

— Ты дразнила меня, рассказывая все эти истории о других мужчинах?

— Ты мне говоришь это или спрашиваешь?

— Говорю.

Она с облегчением кивнула.

— Я дразнила тебя, но только потому, что ты грубо со мной обращался.

— И ты сказала правду о том, что никто не прикасался к тебе с тех пор, как мы расстались.

Я никогда тебя не обманывала, милый. И не собираюсь. Слишком многое поставлено на карту.

— Почему, Джина? Мы разведены. Ты имеешь полное право начать новую жизнь.

Ее сердце упало. «Почему, — хотелось ей знать, — ты не видишь, как сильно я тебя люблю и как сильно я всегда буду любить тебя?»

— Я не искала себе мужа. У меня был муж, и я хочу его вернуть.

— Джина…

Она проглотила комок в горле и прошептала:

— Мне никто не нужен. Никто, кроме тебя. Грегор перестал дышать и только смотрел на нее. Джина понимала, насколько хрупко еще его доверие и не давила на него. — Она вздохнула с облегчением, когда он нежно положил ее голову к себе на плечо и обнял, прижав ее вздрагивающее тело. Как ей не хватало его объятий! Как она скучала по тихим беседам в темноте спальни! И как она скучала по нему, ее мужу, ее любовнику, ее лучшему другу!

— Я верю тебе, Джина.

— Спасибо.

— Я пытался думать о тебе самое худшее, сознался Грегор, — Так легче ненавидеть…

— Возможно, я была плохой женой, но я не забыла тебя.

— Ты не была плохой женой.

— Не защищай меня. Все дело в том, что меня не было рядом, когда ты нуждался во мне.

— Подозреваю, за это мы должны благодарить твоего отца.

Грегор еще крепче прижал ее к себе.

— Будь он проклят. Он отнял у меня все самое ценное в жизни.

— Как бы я хотела, чтобы отец был иным! Сейчас все было бы по-другому.

Грегор перекатился на спину и, подняв ее — она была легкая, как пух — усадил на себя верхом. Джина склонилась, обхватила руками его голову. Он смотрел на тонкие черты ее лица в обрамлении роскошных волос. Она еще ниже склонилась к нему, ее груди почти касались его груди.

— О чем ты думаешь? — спросила Джина.

— Я до сих пор не верю, что ты приехала.

— Дневник, — напомнила она. — Он нужен тебе.

— Почта работает, и ты могла ограничиться этим. Но ты приехала сама. Моя женщина.

— Когда я обнаружила дневник среди бумаг, то не переставала об этом думать. Вот повод увидеть Грегора, сказала я себе. Я так боялась, что ты прогонишь меня!

Грегор обхватил ее талию, все больше возбуждаясь от ее близости. Джина плавно вытянулась на нем, зажав между бедер твердую плоть.

— А других причин не было? — хрипло пробормотал он.

— Секс с тобой — вот причина! Я никогда не переставала думать об этом. Фантазии едва не стали навязчивой идеей.

— А если бы ты заглянула в мои сны?

— И что бы было? — она расхохоталась и шлепнула его по твердой груди.

Его губы были так близко, что их дыхание смешалось.

— О! Кое-что клёвое! Вдруг Грегор посерьезнел.

— Я не гожусь для тебя. Черт! Ночью не могу спать! Днем сам не свой.

— Из-за воспоминаний о тюрьме? Он угрюмо кивнул.

— Кто-то однажды сказал мне, что хорошие воспоминания могут вытеснить плохие, — она замолчала, опасаясь, вызвать его недовольство.

— Может быть, твои кошмары прекратятся, если ты расскажешь о своей жизни в тюрьме.

— Нечего рассказывать.

— Как это нечего? Например, как вы проводили свои дни?

— Я проводил время.

— С тобой трудно разговаривать, — упрекнула Джина и положила голову ему на плечо, обняв его за шею.

— Ладно, Джина. Что ты хочешь знать?

— Все, что захочешь рассказать.

— Я вставал в шесть утра, ждал, когда меня выпустят из клетки.

— Ты находился в одиночной камере?

— Большую часть времени.

— Что происходило после завтрака?

— Я шел на работу.

— Какую?

— Я работал в библиотеке.

— Что ты еще делал?

— Писал апелляции заключенным, которым не на кого было положиться.

— Ты занимался адвокатской практикой?

— Мне запретили, — жестко напомнил он.

— Но ты использовал свои знания, чтобы помочь другим, — внесла она ясность. — Почему?

— Чтобы выжить. Это давало мне защиту, членство в наиболее влиятельных тюремных кругах и место в совете заключенных.

— Но ты до сих пор двадцать четыре часа в сутки находишься под наблюдением и не можешь никому доверять.

— Совершенно верно.

— Напряжение должно быть ужасное.

— Я привык.

— А когда вы работали снаружи? Грегор нахмурился.

— Каждый день после полудня. Но почему ты спрашиваешь?

Она подняла голову.

— Мне нравится результат.

— Я рад, — хрипловато буркнул Грегор. Джина провела рукой по его могучей груди, по упругому животу, спустилась к бедрам.

— Мне это очень нравится.

Проведя рукой по его боку, она скользнула пальцами к шраму, который заметила еще раньше. Грегор вздрогнул, и тогда она спросила:

— Что случилось с твоей спиной?

— Драка.

— Кто-то напал на тебя? С ножом? — Боясь услышать подтверждение своим догадкам, Джина вздохнула, чтобы успокоиться. — Где были охранники?

— Там, где им положено быть. В стороне. Охранники обычно держатся подальше от потасовок. Да, в общем-то, это были не ножи вовсе, а заточки. Обычное дело.

— Почему это случилось?

— А ты как думаешь?

Ей представились жуткие картины, и она почувствовала себя плохо.

— Сколько тебе пришлось пережить!

— Они проиграли, Джина. Я доказал, что они проигрывают. Угрозы закончились в тот день, когда я вышел за главные ворота.

— Но угрозы еще не закончились, раз тебя мучают ночные кошмары.

— Со временем они прекратятся.

— Но, Грегор…

Он столкнул ее с себя и повернулся лицом к стене.

— Перемени тему. Я не хочу больше об этом говорить.

Джина села на колени позади него.

— Перевернись на живот.

— Зачем?

— Доверься мне, — прошептала она, и ее пальцы заскользили по его широким плечам.

Грегор подчинился, но Джина знала, что он сделал это только потому, что она не представляла для него физической угрозы. Джина нежно делала ему массаж, разминая пальцами его мышцы, чувствуя, как он расслабляется.

Наконец, он полностью расслабился, его дыхание стало глубже. Ему нравилось ощущать ее руки по всему телу.

Джина время от времени повторяла приемы, заканчивая нежным поглаживанием. Когда она добралась до шрама в нижней части его спины, то на минуту заколебалась, решая, что делать, а затем наклонилась и прижалась губами к поврежденной коже.

Горячие слезы полились из глаз против ее воли. Джина старалась своей любовью исцелить его.

Грегор накинулся на нее, как гепард на жертву, и повалил на спину. Она была слишком хрупка рядом с этим могучим человеком. С бьющимся сердцем, она смотрела на него.

— Что ты пытаешься сделать? — грубо поинтересовался он.

Джина проглотила слезы.

— Ничего. Только ощущения, которые вытеснят все плохое из твоей памяти.

— Не беспокойся. Все со временем исчезнет.

— Все?

— Все, Джина. Она кивнула.

— Думаю, я понимаю, о чел ты говоришь.

Воспоминания причиняют боль, и ты стараешься отогнать их от себя, пока однажды они не исчезнут совсем.

Джина попыталась улыбнуться, но вышла болезненная гримаса.

— После того, как мы расстались, я не хотела находиться среди влюбленных. Я до такой степени не могла выносить их счастья, что перестала вообще покидать дом. Так и сидела взаперти в нашем гнезде. Я перестала жить и старалась перестать чувствовать.

— Но почему? — спросил Грегор, совершенно сбитый с толку. — Ты такая общительная. Ты любишь бывать в компаниях, и друзей у тебя достаточно.

Джина заколебалась, зная, что цена за ее искренность будет слишком высока, если Грегор не поверит ей.

— Скажи мне, — приказал он, приподнявшись на локтях и пристально глядя на нее в полумраке.

— Больно было выносить напоминание о том, что мы потеряли, — сказала она, сдерживая новый поток слез. — Я ужасно скучала по тебе.

Грегор вздрогнул, как от удара.

— Я не понимаю, для чего ты все это затеяла? Тебе не следовало приезжать сюда и не нужно разыгрывать передо мной искренние признания. Я никогда не просил об этом и никогда не ожидал ничего подобного от тебя.

— Но мне нужно, чтобы ты понял.

— Что понял? Что я — дьявол? — закричал он. Чувствую и веду себя, как зверь в клетке, но я не могу по-другому. Поймешь ли ты это?

Джина помотала головой.

— Всегда есть еще один шанс. Я могу и подождать.

ГЛАВА 9

Грегор почувствовал, как дрожь пробежала по телу Джины, когда он взял ее за плечи и впился в губы жадным страстным поцелуем. Его охватило неистовое возбуждение. Он пил ее дыхание, смаковал ее губы, жадно впитывая в себя их сладость. От страсти его руки вздрагивали, движения становились грубыми. Ухватившись за ее слова, будто она ничего от него не ждет, Грегор с легкостью признал, что его душа пуста, и он ничего не может ей дать.

Джина отвечала ему прикосновением на прикосновение, лаской на ласку. Ее язык без устали сражался с его языком. Чувствуя ее руки на своей шее и спине, ему хотелось кричать и торжествовать. Она принадлежит ему! Джина — его женщина! Так трудно, даже на мгновение, оторваться от ее губ!

Грегор наслаждался безупречными формами ее тела. Его возбужденная плоть была готова вот-вот взорваться, но он хотел продлить наслаждение от прикосновения ее набухших грудей, гладкого живота. Джина затрепетала и еще крепче прижалась к нему. Застонав, Грегор не был уверен, что он и дальше сможет сдерживать себя.

Он полностью отдался ее жадным ласкам. Они перекатывались по кровати, сплетая руки и ноги, не отрывая друг от друга губ. Их страсть бушевала, это была безумная эротическая пляска, не знающая границ и запретов.

Одна мысль владела Грегором, одно желание страстно погрузиться в ее глубины, соединиться с ней, слиться в первозданном восторге.

Только когда они достигали вершины их близости, он освобождался от постоянного напряжения, от бессильной ярости, желания вернуться на шесть лет назад, что-либо изменить. Только тогда он чувствовал себя человеком, который держит судьбу в руках.

Грегор понимал, несмотря на желание, поглотившее весь рассудок, что Джина и есть ответ на все вопросы, ключ ко всему. Но он знал, что не может позволить ей вновь стать главной частью его жизни. Она заслуживает большего, полноценного мужчину, свободного от горечи и стремления отомстить. Грегор еще раз напомнил себе, что Джина, ее неожиданный визит — только временное облегчение, и ничего больше. Он не мог рисковать, думая об этой женщине, как о чем-то постоянном в его жизни. Не хотел искушать судьбу. Он слабел каждый раз, когда обладал ею.

Он лежал на ней, стискивал в своих объятиях, целовал и сходил с ума. Джина раздвинула ноги, раскрылась, ее темные недра манили. Оставалось только взять ее, но он все еще опасался причинить ей физическую боль, если потеряет полный контроль над собой. Он чувствовал ее руки на своих плечах, ее умелые пальчики нетерпеливо пощипывали его кожу. Но возбуждение Джины нарастало, она поцарапала плечи Грегора. Его имя слетало с ее губ, в голосе чувствовалось смятение, которое тронуло его сердце.

— Доверься мне, маленькая, — убеждал он ее. Доверься мне.

Джина затихла в смиренном ожидании, и Грегор вдруг осознал, какую власть над ней она давала ему. Он приподнялся на локте и, повернувшись на бок, стал нежно ласкать ее грудь, легонько покусывая соски, и эта нежность скрывала то огромное напряжение, в котором находилось все его тело.

Джина опять произнесла его имя. На этот раз это была отчаянная просьба, мольба. Она хотела быть пронзенной, вознестись на вершину оргазма. Сладкая шипучка, острые пузырьки наслаждения — вот что привлекало ее!

Он так жадно захватил ртом ее грудь, что Джина всхлипнула от изнеможения. Его рука поползла вниз по ее телу, она шевельнулась, раздвигая ноги.

Грегор нежно погладил пушистый холмик, своими ласками доводя ее до исступления. Она задохнулась, когда два его пальца проникли в ее влажное лоно, и содрогнулась. Грегора охватило такое безумное желание, что он не мог больше противиться ему.

— Пожалуйста, Грегор, — простонала Джина. — Я не могу больше.

Он внял ее мольбам и без промедления вошел в нее. Стон вырвался из ее груди, когда он погрузил плоть в горячие глубины. Джина вскрикнула и вцепилась в его плечи.

Их тела сплелись. Грегор упал в пучину страсти, забыв обо всем на свете. Наслаждение волнами прокатывалось по его телу, отнимая разум.

— Великолепно! — задыхаясь, пробормотал он, не веря, что такое может происходить в действительности.

Джина в экстазе закричала. Ее оргазм длился так долго и был таким сильным, что его собственное завершение было мощнее и длительнее, чем когда-либо прежде.

Обессилев, Грегор упал на нее. Она молча плакала. Он почувствовал влажный след на щеке, когда целовал ее, но не стал упрекать за излишнюю эмоциональность.

Они лежали в объятиях друг друга слишком утомленные, чтобы разговаривать. Время от времени судороги пробегали по их разгоряченным телам.

Джина дремала. Грегор предоставил все идти своим путем, забыв о ночных кошмарах, и уснул. Через некоторое время проснулся, но не от панического страха, как это бывало у него по ночам, а от приятных ощущений, вызванных ласками Джины.

Она мучила его, доставляла ему наслаждение, удовлетворяла его, пока продолжалась ночь. Когда ему казалось, что не осталось сил даже для того, чтобы сделать вдох, не говоря уже о том, чтобы опять заняться любовью, его стремление к ней и жажда обладать ею, возвращалась вновь с десятикратной силой.

Их губы сливались в поцелуе, расставаясь лишь ненадолго.

Они изучали друг друга, возбуждали друг друга. Они зажигались и с готовностью сгорали в пламени страсти, не сдерживая себя. Тайное становилось, явным, и это открывало новые возможности для взаимного наслаждения. Они отбросили все условности, все запреты и оковы, отпустили все тормоза, окунувшись в свои эротические фантазии, изобретая все новые и новые способы любовной игры. Их тела сливались снова и снова, их бесконечная страсть заставляла содрогаться в неописуемом восторге.

В одно из таких мгновений Джина воскликнула:

— Я люблю тебя!

Грегор замер, потрясенный. Сердце болезненно сжалось, чувства перемешались. Он знал только одно — он никогда не оправится от того, что потерял, и всегда будет страдать от этого.

На следующее утро Джину глубоко опечалила отстраненность Грегора, но Она уважала его потребность в молчании. Они по отдельности приняли ванну, оделись и молча позавтракали. В это же утро Грегор повез ее к машине. Она очень хотела остаться с ним, даже если для этого ей пришлось бы оставить Детройт, но знала, что он не позволит. Грегор был слишком упрям, чтобы простить ей ошибки. Джина знала, что он не собирается доверять кому бы то ни было, особенно, если это представляет для него угрозу. То, что Грегор живет в старом доме высоко в горах, можно расценивать, как одно из средств защиты.

Из-за его решения отвезти ее сегодня она совсем упала духом. Джина тихо вздыхала, пока он вез ее по разбитой дороге, и вглядывалась в его профиль, как бы стараясь запечатлеть в своей памяти. Все в нем притягивало ее. Так хотелось броситься в его объятия и умолять найти какое-то решение, которое помогло бы им начать все сначала, но она была убеждена, что Грегор отвергнет все ее попытки.

Джина вцепилась в край сиденья и стала смотреть вперед, чтобы не поддаваться своему порыву. Они приближались к самодельному мосту. Грегор замедлил движение. Увидев мост, она вся напряглась, вспомнив, что здесь случилось.

Понимая ее беспокойство, Грегор остановил джип в нескольких метрах от моста.

— Не бойся! Я вчера его основательно проверил, проехав по нему несколько раз.

Наконец, он взглянул на нее. Сколько всего было в этом взгляде! Но через мгновение его лицо стало опять непроницаемо.

— Мост безопасен.

Джина слабо кивнула, чувствуя себя слишком взволнованной, чтобы сказать что-нибудь. Когда Грегор въехал на мост, она закрыла глаза. В памяти сразу же всплыли картины ее падения. Новый мост также поскрипывал под колесами машины. Страх отпустил ее только после того, как они переехали через овраг. Мысли тотчас же переключились на Грегора. Она горевала от того, что очень скоро им предстоит расстаться и, возможно, навсегда. Джина сделала бы все возможное, чтобы вернуть то, что было между ними восемь лет назад. Выехав на лужайку перед воротами, Грегор остановил джип и спрыгнул на землю. Напряженной походкой он обошел машину и подошел к ней. Джина совсем забыла, что вместо туфель, которые она потеряла несколько дней назад, на ногах надеты шерстяные носки Грегора, и собралась было выйти из машины.

— Я сама! — запротестовала она, боясь, что потеряет над собой контроль, как только Грегор дотронется до нее.

Он многозначительно посмотрел на ее ноги, затем подхватил и понес Джину к машине, которая стояла неподалеку. Грегор усадил ее, закрыл дверцу, но не отошел.

Она нашла ключи и, опустив стекло, на прощание сказала:

— Я не жалею, что приехала сюда.

— Я думаю, что это было неизбежно, — холодно произнес Грегор.

Джине хотелось сказать, что он совершает огромную ошибку, отталкивая ее, но вместо этого проговорила:

— Не надо меня больше ненавидеть, Грегор. Я не вынесу этого.

Он резко кивнул.

— Ты все взяла?

— На этот раз я налегке, — слабо улыбнулась она, вспомнив свою привычку набивать чемоданы, отправляясь на уик-энд или в отпуск во время их совместной жизни.

— Раньше ты обвинял меня в том, что я превращаю тебя в мула, навьюченного вещами.

— Не надо, Джина. Прошлое не вернешь, нашей совместной жизни больше не существует. И чтобы ты ни делала, чтобы ни говорила, вернуть ничего нельзя.

Она закусила нижнюю губу. Его слова окутали ее, словно саван. Джина включила зажигание, и дорогая немецкая машина заурчала.

— У тебя достаточно бензина, чтобы доехать? Деньги есть?

— Все в порядке и там, и там, — прошептала она, потрясенная тем, что его вопрос прозвучал, как вопрос мужа.

Грегор с какой-то поспешностью отступил назад. «Ну, теперь тебе лучше отправляться».

— Грегор? — окликнула она его, когда он повернулся, чтобы уйти.

Он остановился, не глядя на нее.

— Что, Джина? — резко спросил он.

— Ты будешь время от времени давать о себе знать? Может, мы сможем видеться хотя бы раз в два-три месяца и поговорить за чашечкой кофе? Ведь раньше мы были друзьями, напомнила Джина.

Она сразу же заметила, что Грегор не пытается скрыть недовольство. Хотя он и промолчал, но холодное выражение его глаз и сжатые губы, сказали больше любых слов. Джина вздохнула, больше злясь на себя, чем на него.

— Я должна была бы знать, что не следует просить тебя об этом.

— Но если ты знаешь это, то почему делаешь? — Грегор переминался с ноги на ногу, всем своим видом давая понять, что ему не по себе от того, что она просит невозможное. — Нет необходимости видеться. Я не изменюсь, а ты не сможешь жить по моим законам.

— Я не прошу тебя измениться.

— Ты просишь простить тебя и верить тебе, Джина. С таким же успехом ты можешь просить меня броситься под грузовик. Но этого не случится. Никогда!

Пытаясь сохранять спокойствие, Джина продолжала настаивать.

— Я просто прошу тебя подумать о том, какие преимущества ты будешь иметь, если отбросишь прошлое и обратишься к будущему.

— Тогда, прежде всего, оставь меня, — подвел он черту. — Твое присутствие не дает мне свободно дышать.

Чувствуя себя опустошенной, она нашла в себе силы встретить его тяжелый взгляд.

— Даже если мы больше никогда не увидимся, я действительно рада, что приехала к тебе и рада, что мы провели это время вместе. Береги себя, Грегор. Я буду скучать и буду думать о тебе.

— К черту! — взорвался он, приближаясь.

— Я не могу сделать то, что ты хочешь! Не могу стать прежним. Поймешь ли ты это, наконец? — он ударил кулаком по ее машине. — Это просто невозможно! Я собираюсь сжечь этот дневник, потому что сойду с ума, если мне придется разгребать всю эту грязь. — Грегор схватился за стекло. — Почему ты не можешь понять?

— Нет, я понимаю, — упрямо проговорила Джина. Ее сдержанность исчезла. — Я прекрасно знаю, чем ты рискуешь, вскрывая старые раны. Я заново прожила все те ужасные месяцы, но хочу, чтобы ты исцелился, Грегор, а исцелиться — это значит прочитать дневник! Значит, все исправить. Это труд, Грегор. Не припомню, чтобы ты когда-то боялся грязной работы. Сделай это для себя, не для меня, а я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь тебе восстановить справедливость.

Мне все равно, что пострадает репутация отца, на его счету слишком много преступлений. Ты решишь, как тебе поступить, а я все время буду на твоей стороне, конечно, если ты захочешь. Ты заслужил, чтобы публично было восстановлено твое доброе имя, и это твоя наилучшая возможность. Я не могу тебе предложить больше ничего, кроме своей жизни, и отдам ее тебе, если понадобится.

Грегор был ошеломлен.

— Почему, Джина? Почему?

Она покачала головой и ответила просто:

— Потому что я люблю тебя. И буду любить тебя до конца своих дней. — Он шумно выдохнул. По его лицу Джина видела, что Грегор не верит ей, но не останавливалась. — Если ты хочешь иметь какое-то будущее, ты должен примириться с прошлым. Это так просто и в то же время так сложно.

Он смотрел на нее сверху вниз.

— Откуда столько мудрости? Из коробки с овсяными хлопьями?

Она оставила без внимания его иронию.

— Из жизни! Ты занял очень удобную позицию, забывая, что я тоже как-то жила эти годы. Как-нибудь, если это будет возможно, я расскажу, что случилось со мной шесть лет назад. Тебе необходимо узнать всю правду, но я приберегла ее до тех пор, пока ты не будешь готов к этому. Я тебя честно предупреждаю, Грегор, потому что когда ты услышишь, что я скажу тебе, ты уже не будешь смотреть на меня, как на одного из организаторов твоего падения.

— Живи своей жизнью и не возвращайся, Джина, — грубо посоветовал ей Грегор и опять замкнулся в своей скорлупе. — Здесь для тебя ничего нет и никогда не будет.

— Будь ты проклят, Грегор Макэлрой. Мне до смерти надоело, что ты ведешь себя, как параноик, когда дело касается меня. Я заслуживаю того, чтобы ты мне верил, и всегда это заслуживала, но ты так любуешься собой, что не заметишь даже, если я вдруг упаду прямо тебе под ноги. Ты переступишь через меня, как через бордюр. Оставайся со своей горечью и одиночеством, наслаждайся ими, а я сыта по горло твоей враждебностью.

Джина яростно включила передачу и вылетела на залитую солнцем дорогу. Она даже не бросила прощального взгляда на бывшего мужа, но только потому, что ее глаза были полны слез от печали и крушения всех надежд. За первым поворотом, Джина замедлила скорость, съехала на обочину и остановилась. Закрыв лицо ладонями, молодая женщина разрыдалась, оплакивая себя, своего ребенка, которого потеряла, и Грегора, которого больше никогда не увидит. Прошло немало времени, прежде чем она почувствовала себя в состоянии возвратиться в Детройт.

Неподвижно застыв, Грегор наблюдал, как Джина исчезает за поворотом. Закрывая ворота и возвращаясь к своему джипу, он твердил, что без нее лучше, что так правильно. Но уже подойдя к машине, понял, что лжет самому себе, точно также, как лгал ей. Его плечи поникли. Грегор закрыл руками глаза, пытаясь дать объяснение своей жестокости по отношению к Джине.

«Я люблю тебя. Я буду любить тебя до конца своих дней».

Какого черта она это ему сказала? Чтобы сбить с него спесь? Помучить его? Напомнить ему, что его жизнь без нее не имеет смысла? Заставить его смело смотреть в прошлое и правильно строить будущее, как все эти психиатры, к которым он обращался, когда вышел из тюрьмы?

Грегор зло выругался, добавил еще одну вмятину своему джипу, ударив по крылу тяжелым ботинком, и погнал к дому, как сумасшедший, преследуемый демонами ада.

Все последующие дни и недели он находился на грани потери рассудка. Его нервы были напряжены до предела. Грегор не мог найти покоя ни днем, ни ночью. У него совсем пропал аппетит, и он просто заставлял себя есть хотя бы раз в день. Временами он кричал от бессильной ярости — это был крик смертельно раненного зверя.

Грегор не понимал, почему до сих пор не мог выполнить своей угрозы — сжечь дневник Мартина Стоуна. Однажды он все-таки сунул его в огонь, но, обжигая пальцы, вытащил, как только пламя лизнуло обложку. Чутье подсказало ему, что нужно спрятать дневник. Теперь он лежал в ящике кухонного стола, куда Грегор редко заглядывал.

«Я люблю тебя».

Ее слова нескончаемой сагой звучали в его голове дни и ночи. Безмятежность и защита от реального мира, которые Грегор нашел в горном доме, растаяли, как облачко дыма от порыва ветра. Ему везде виделась Джина, и в первую очередь, он винил в этом ее вторжение в его жизнь.

Иногда ему слышался ее нежный смех, его ноги прирастали к месту, и он забывал, что делал в данный момент. Грегор вспоминал ее сладострастные стоны в его руках, все изгибы ее тела, ее чувственность, и память о наслаждении, которое испытывал в ее объятиях, не оставляла его. Он проклинал себя, но ничего не мог поделать.

Ночью Грегор чаще всего дремал на полу у камина, прежде чем заставить себя лечь в постель, где он метался и ворочался, не в силах уснуть. Его тело требовало любимой женщины. Он протягивал руки к тому месту, где когда-то лежала она, и вздрагивал, натыкаясь на пустоту. Грегор мысленно вдыхал ее неповторимый аромат, припадал губами к ее стопам, касался края одежды. Мимолетное воспоминание о ней вызывало страшную боль. Его кошмары усилились до такой степени, что он вообще перестал спать ночами, и днем его шатало от усталости.

Если Грегор не колол дров, не чинил крышу дома или не копался в саду, то слонялся по лесу, пытаясь собраться с мыслями, справиться со своими чувствами.

Через три недели после отъезда Джины он вытащил дневник из кухонного стола и прочитал его. Перед ним снова ожили картины обвинения, суда, вынесенный приговор и тюремное заключение. Хотя ему и было трудно согласовать тогдашнее поведение Джины с ее нынешней страстью и терпением, он отнес эти перемены за счет ее зрелости и проницательности, которые она приобрела после смерти отца.

Теперь Грегор подробно узнал, как плелись интриги вокруг него, как состряпали обвинение и почему. Он читал мольбу о прощении теперь мертвого человека, но это не трогало его. Грегор сомневался в том, что сможет простить или перестанет ненавидеть своего бывшего тестя, потому что, наконец, увидел его таким, каким он и был амбициозным, самолюбивым человеком, который, не задумываясь, принесет в жертву всех и вся, включая единственную дочь, во имя успеха и места федерального прокурора.

Несмотря на потрясение и гнев, которые не отпускали его несколько дней, Грегор осознал, какие возможности откроются для него, если он предоставит признания Стоуна судебным властям. И еще он осознал ту жертву, которую принесла Джина, отдав ему дневник отца.

Грегор отчаянно хотел, чтобы она вернулась в его жизнь. Он нашел в себе силы и мужество простить ей предательство, примирившись с мыслью, что Джина тоже была обманута своим отцом. Она — такая же жертва! Насколько же она была права, когда советовала ему раз и навсегда разобраться с прошлым, иначе он не сможет обрести покой в будущем.

Грегор связался с офицером, под наблюдением которого находился, и с адвокатом из Детройта, которому доверял, и предпринял первые шаги, необходимые для снятия пятна с его имени, восстановления репутации.

Он слишком любил Джину и нуждался в ней, чтобы не попытаться завоевать ее вновь. И ему очень хотелось понять, что же она все-таки имела в виду, когда говорила о всей правде.

ГЛАВА 10

Прозвенел входной звонок. Джина в нерешительности постояла на лестнице, недоумевая, кто бы это мог быть в такой ранний час. Она пересекла просторный холл, подошла к двери из красного дерева и приникла к глазку. У входа спиной к ней стоял мужчина.

Словно почувствовав ее присутствие, он обернулся. Джина не верила своим глазам. Одетый в белоснежную рубашку, расстегнутую у ворота, в темно-синие брюки и сочетающийся с ними вельветовый пиджак спортивного покроя, в великолепных кожаных ботинках, Грегор выглядел так, будто только что сошел со страниц модного журнала. Его волосы, аккуратно подстриженные, оставались по-прежнему длинными и черной гривой свободно ниспадали на плечи. Огрубевшие черты лица, а не только мускулистое тело, подчеркивали его мужественность. Внезапно Джина поняла, что он выглядит намного спокойнее, чем там, в горах. Вобрав в себя побольше воздуха, молодая женщина открыла дверь. Она держалась за дверную ручку, слишком взволнованная, чтобы что-то сказать.

— Я разбудил тебя? — спросил Грегор.

— Нет, — нервно воскликнула Джина. — Я уже больше часа на ногах.

— Я понимаю, что еще слишком рано, но мне необходимо поговорить с тобой. Ты была права, когда обвиняла меня в том, что я слишком погружен в себя. Я так погряз в своих проблемах, что даже не удосужился поинтересоваться, как на тебе отразился весь этот судебный процесс и наш развод. Но теперь я спрашиваю тебя об этом и готов выслушать все, что ты захочешь мне рассказать.

Ошеломленная Джина отступила.

— Заходи.

Она не отрывала от него взгляда, когда он переступил порог дома, унаследованного ею от отца. Закрыв дверь, Джина прислонилась к ней спиной, бессильно опустив руки. К горлу подступила тошнота.

Грегор обернулся, посмотрел на нее и нахмурился.

— Ты ужасно бледная. С тобой все в порядке? Она кивнула и выпрямилась, стараясь не показывать свою слабость.

— Я прекрасно себя чувствую. Как раз собиралась варить кофе. Ты выпьешь чашечку?

— Звучит заманчиво.

Джина пошла через холл. Черный шелковый халат обрисовывал ее фигуру. Она шла впереди, но приостановилась и оглянулась, услышав, что он замедлил шаги. Грегор разглядывал гостиную.

— Мне нравится. Ты здесь все изменила.

— Темные панели и тяжелые бархатные портьеры действовали угнетающе. Я переделала интерьер дома после смерти отца, продав с аукциона его мебель.

— Тебе всегда нравились ослепительно белые стены, сводчатые потолки и жалюзи в колониальном стиле.

— Думаю, что это последствия клаустрофобии, которая была у меня в детстве.

Пока Джина приходила в себя от его неожиданного вторжения и вежливых замечаний, а Грегор вел себя как посетитель художественной выставки. Стоя в дверях кухни, она наблюдала, как он с восхищением разглядывал картины, те, что они собирали во время совместной жизни, и которые она со вкусом развесила в широком коридоре, ведущем в кухню. Грегор задержался перед тремя картинами импрессионистов, изображавших обнаженные натуры.

— Я рад, что ты их сохранила.

— Мы купили их в наш медовый месяц, напомнила Джина, втайне радуясь тому, что он помнит коллекцию. Грегор посмотрел на нее и отвел взгляд.

— Счастливое время, — заметил он, входя за ней в кухню с совершенно белыми стенами, с розовато-лиловой стойкой, и такой же плиткой на полу.

— Это не те же цвета, что были на нашей кухне в квартире?

— Меня удивляет, что ты это помнишь.

— Теперь я помню многие вещи, Джина. Особенно твое сострадание и доброту.

Она нахмурилась, не готовая к его комплиментам, но хорошие манеры, привитые ей с детства, дали о себе знать.

— Спасибо.

— Я принял кое-какие решения и хочу поделиться с тобой.

— Хорошо, — прошептала Джина, затем рассеянно взяла кухонное полотенце и подошла к кофеварке. Включив ее, она повернулась к Грегору, который стоял на другом конце просторной кухни.

— Мне сегодня не нужно на работу, и у нас полно времени.

— Ты порвешь полотенце, если будешь так крутить его в руках, — с улыбкой заметил он.

Джина уставилась на бывшего мужа. Полотенце выпало из ее рук. Грегор подошел, поднял полотенце и со вздохом положил его на кухонную стойку. Он стоял так близко, что Джина затаила дыхание. Грегор изучающе смотрел на нее. Ей показалось, будто он чем-то встревожен. На скулах выступили красные пятна.

— Ты вся дрожишь. Если это из-за меня, то я могу уйти.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, все в порядке. Я просто устала. Плохо спала ночью.

— Ты нервничаешь, Джина. Когда дело касается тебя, то я знаю разницу между усталостью и нервным напряжением.

— Я поражена, увидев тебя, вот и все.

— Мне следовало позвонить.

— Нет, я рада, что ты решил заглянуть. Ты выглядишь таким красивым.

— Я наконец-то купил кое-какие приличные вещи. — Он смущенно засмеялся. — Я хотел, чтобы ты сама увидела, что дела у меня пошли лучше, особенно после того, как я внял твоему совету.

— Ты прочитал дневник?

— Мне потребовалось несколько недель, чтобы решиться. Я нанял адвоката. Мы обратились в суд для пересмотра дела. На это уйдет много времени, но Джим убежден, что с меня снимут обвинение и восстановят в адвокатской практике.

— О, Грегор! Я очень рада! Ты был так непримиримо настроен и не желал даже взглянуть на дневник. Что заставило тебя переменить решение?

— Ты.

— Это невозможно! Ты отвергал мою помощь, напомнила она ему. — Ты сказал, что я подавляю тебя. Ты не отвечал на мои письма и бросал трубку, когда я звонила тебе. Нет, я не помогала. Более того, я раздражала и злила тебя.

— Прости, я не был готов разговаривать с тобой, когда ты звонила. Но сейчас все изменилось. Я хотел поговорить, глядя в твои глаза. Понимаешь, даже бумаге не мог доверить своих чувств.

— Ты теперь спишь лучше, да? Он кивнул.

— После того, как я прочитал дневник, меня перестали мучить кошмары. Книги, которые ты прислала, тоже помогли. Я научился укрощать свой гнев.

Потрясенная его признанием, Джина почувствовала легкое головокружение.

— Почему бы нам не пройти в столовую и не присесть, пока будет готов кофе?

— Показывай дорогу.

Они сели напротив друг друга около широкого окна с панорамой на залив озера Сент-Клэр.

— Ты все еще перемалываешь кофейные зерна?

Она слегка улыбнулась его попытке завязать непринужденную беседу и вспомнила, как в прошлом Грегор поддразнивал ее насчет свежемолотых зерен для кофе.

— Это маленькое удовольствие, в котором я не могу себе отказать.

Он смотрел в окно на лазурный залив с белой каймой пены. Синее небо широким мазком пролегло от края до края. А Джина не могла оторвать от него глаз и не знала, что делать со своими руками. Ей так хотелось прикоснуться к его теплому, упругому телу, но она удержала себя от этого желания, сцепила на коленях руки и продолжала просто смотреть на него.

— Я уже забыл, какой красивый вид открывается отсюда. Когда проезжал через мост, было еще темно.

— А я сижу здесь ночью и наблюдаю за огнями кораблей. Прекрасно таким образом начинать и заканчивать свой день.

— Я бы не узнал интерьер дома. Как все здесь изменилось!

Грегор вздохнул и посмотрел на нее.

— А что с нашей квартирой? Напоминание о ней опечалило Джину, но она не стала скрывать правду.

— Я должна была продать ее, чтобы заплатить твоему адвокату. Отец отказался помочь оплатить долги или дать взаймы, когда у меня совсем не было денег. После его смерти я унаследовала этот дом и еще кое-какую недвижимость. Он думал, что достаточно обеспечил меня.

Грегор заметил ее негодование, но сделал вид, что ничего не происходит, и переменил тему.

— Этот район намного лучше.

— Да, правда, но дом слишком большой. Я думаю сдать одну-две спальни студентам художникам.

— Я удивлен тем, что ты собираешься отказаться от своего уединения, особенно, если, как и прежде, устраиваешь вечеринки.

Джина покачала головой.

— Не помню даже, когда последний раз это было. Я давно отстранилась от всякого шума. И теперь, оглядываясь назад, понимаю, как ненавидела все эти вечера, на которых собирались малознакомые и малосимпатичные мне люди. Сначала я это делала для отца, а потом для тебя. Только работа дала мне возможность выбраться из этой карусели, и я воспользовалась ею.

— Никакой светской жизни вообще? — спросил он, пытаясь побольше узнать о ее жизни.

Джина не ответила, вспоминая о своем разговоре с врачом, который сообщил, что она беременна уже девять недель. Джина действительно последнее время неважно себя чувствовала и чаще всего сидела дома, покидая его только для того, чтобы сходить за продуктами и на работу.

Не сводя с Грегора нежного взгляда, она думала о том, как сильно любит его и как трудно смириться с тем, что ее жизнь и жизнь их ребенка будет проходить без него. Несмотря на то, что ее мечты неосуществимой, Джина все еще тайно надеялась, что они все-таки найдут дорогу друг к другу.

— Джина?

Она очнулась от своих мыслей.

— Нет, Грегор, о светской жизни говорить не приходится.

Он стиснул зубы и отвел взгляд. Создавалось впечатление, что ему трудно продолжать разговор. Джина терпеливо ждала.

— Последние три недели я работал с книгами по юриспруденции. Спасибо за то, что ты мне их переслала.

— Надеюсь, они напомнили тебе, что когда-то ты был отличным юристом и опять станешь им. Ты собираешься восстановиться в прокуратуре, когда с тебя снимут обвинение?

— Когда?

— Да, когда, — упрямо повторила она. — Это только вопрос времени.

Грегор улыбнулся. Это была его первая искренняя улыбка за последние годы.

— Мне бы твою уверенность.

— Могу поделиться.

— Меня наняли адвокатом для заключенных, обвинение которых может быть пересмотрено. Возможно, я буду придерживаться этого места, невзирая на решение суда.

— Им повезло с тобой. Я знаю, что ты первоклассно выполнишь работу для своих клиентов.

Он придвинулся поближе и взял ее руки в свои.

— Откуда в тебе такая уверенность? — спросил Грегор, нежно перебирая ее пальцы. — у тебя есть тысяча и одна причина ненавидеть меня, а ты проявляешь такое великодушие поддерживая и хваля меня. Не понимаю, как это у тебя получается, Джина?

Опасаясь, что она не сможет себя сдержать и бросится к нему, признаваясь в любви, Джина неохотно высвободила свои руки и, беззаботно пожав плечами, отошла от окна. Она чувствовала, что Грегор наблюдает за ней, затем повернулась и посмотрела ему в глаза, непроизвольно дотрагиваясь до живота, Грегор нахмурился.

— Тебя беспокоит желудок? Джина убрала руку.

— Нет. Ты остановился в городе? Он нахмурился еще больше.

— Я снял квартиру, но по выходным я возвращаюсь к себе. Мне по-прежнему необходимы тишина и простор. Думаю, что так будет всегда.

— Тебе понадобится моя помощь в суде?

— Да.

— Пусть твой адвокат свяжется со мной. Есть специальный счет для оплаты расходов, связанных с процессом. Обещай мне, что ты воспользуешься им, Грегор.

— В этом нет необходимости.

— Обещай мне, пожалуйста.

— Если это так важно для тебя, то я использую его.

Она сжала пальцами виски и зашагала по комнате.

— Для меня это много значит, потому что это позволит оправдать тебя.

— Я хочу, чтобы ты понимала, что тебе предстоит, — сказал Грегор с предостережением в голосе. — Тебя забросают вопросами личного характера, поскольку именно твой отец засадил меня за решетку. Я выпутаюсь из всего сам, если ты предпочтешь остаться в стороне. Мне не хочется, чтобы тебе причинили боль, Джина. С тебя достаточно.

Ощутив внезапную слабость, Джина опустилась на ближайший стул. Ей так хотелось, чтобы он обнял и сказал, что все еще любит ее. Грегор должен знать, что они зачали еще одного ребенка во время тех бурных дней в его доме. Почему он не может понять, что она хочет помочь ему?

— Я готова выдержать все, что потребуется, а ты? Ты будешь поражен, услышав некоторые мои откровения.

«Что ты почувствуешь, когда узнаешь, что я потеряла нашего ребенка? — хотелось ей знать. Хочешь ли ты ребенка, которого я ношу сейчас?»

— Я хочу, чтобы правда выплыла наружу, но не за твой счет. Слушание будет открытым. Ты справишься, Джина?

Пресса, — прошептала она, вспомнив, как газетчики преследовали ее шесть лет назад, поджидая около дома, всюду следуя за ней по пятам, тыча в лицо микрофон. Джина расправила плечи и поклялась себе, что теперь ее ничто не запугает. — Я пройду через все, что потребуется. Мы сделаем это для тебя, я обещаю.

— Мой адвокат хочет предварительно поговорить с тобой.

— Где и когда?

— Здесь, если ты не возражаешь, и чем скорее, тем лучше. Я хотел спросить твоего разрешения, прежде чем позволить ему позвонить сюда. — Грегор немного поколебался. — Тебе тоже понадобится адвокат, когда ты будешь давать показания.

— Мне никто не нужен, если ты будешь рядом.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Я буду там, если ты этого хочешь.

— Я верю тебе, Грегор.

Джина встала и начала ходить из угла в угол, пытаясь побороть подступившую тошноту и успокоить нервы.

— Я пытаюсь понять, почему ты не была со мной до конца, Джина? Я никак не могу этого понять. Ты недостаточно меня любила или не верила в мою невиновность?

Джина резко остановилась, пораженная его вопросом. Ее лицо смертельно побледнело. Она схватилась за стену в поисках опоры.

Грегор вскочил и мгновенно очутился около нее. Обняв, он повел Джину к ближайшему стулу.

— Джина?

— Как ты можешь об этом спрашивать? Я любила тебя больше жизни и верила в тебя как в бога.

— Мне пришлось спросить об этом, но теперь я действительно понимаю, через что тебе пришлось пройти. Я здесь, и ты должна сказать то, что мне необходимо узнать, что ты называешь всей правдой. Я готов услышать это.

— Нет, — простонала она.

— Слушай, ты перестала появляться в суде, когда все доводы в мою защиту рассыпались, как карточный дом. Ты была нужна мне, как воздух, но тебя рядом не было. Твой отец сказал, что ты считаешь меня виновным и хочешь развестись еще до вынесения приговора.

— Это безумие. Я была больна и чуть не умерла. А когда пришла в сознание, то билась в истерике, потому что не могла быть с тобой. Они удерживали меня силой. — Воспоминания причиняли ей почти физическую боль. — Привязывали к кровати, чтобы я не убежала из больницы.

Грегор в недоумении уставился на нее.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Я была в больнице Святой Девы Марии. Тебя уже не выпускали под залог. Дни и ночи ты проводил в камере, — мягко сказала Джина. Врачи пытались меня успокоить, поскольку я все время звала тебя. Я старалась вырваться к тебе. Как я старалась! Но мне не удалось. Они пичкали меня транквилизаторами, и я потеряла счет дням и ночам.

В ее глазах появились слезы, и она смахнула их. Высвободившись из объятий Грегора, она опять начала ходить по комнате.

— Мой отец… мой отец сказал, что ты не хочешь меня видеть. Позднее я узнала, что по его указанию тебя не известили о моем состоянии. Он всегда умел влиять на людей.

Грегор взял Джину за плечи и повернул к себе.

— Перестань ходить и посмотри на меня. Ты хочешь увильнуть от ответа. В твоих словах нет смысла.

Она стряхнула его руки.

— В них есть смысл. Тебя там не было и ты не знаешь, что мне пришлось пережить. Я упала. И потеряла нашего ребенка, — опрометчиво вырвалось у нее. — Ты даже не пытался найти меня, ты поверил моему отцу, когда он сказал, что я не люблю тебя. Почему ты поверил ему? Почему? простонала Джина. — Ты был всей моей жизнью!

Грегор остановил ее, прежде чем она выбежала из комнаты и, несмотря на сопротивление, удержал перед собой. Наклонившись к ней, он спросил:

— Какого ребенка?

Нашего ребенка, — отрывисто прошептала Джина. — Отец пообещал мне привести тебя, но потом сказал, что ты отказался пойти в больницу, хотя судья разрешил это посещение. Он сказал, что ты не хочешь знать меня после того, как у меня произошел выкидыш. — Она зарыдала: О, бог мой! Как ты был мне нужен, но тебя не было рядом. — Джина подняла свое залитое слезами лицо. — Ты тоже нуждался во мне, знаю, но я не могла быть рядом, как ни старалась.

— Нашего ребенка, — повторил Грегор, смертельно побледнев. — Ты была беременна? Ты упала? Когда? Как? Расскажи мне, что случилось, Джина?

Она ослабла в его руках, голова упала ему на плечо.

— Меня нашел сосед. Среди ночи мне послышалось, что кто-то пытается влезть в квартиру. Я пошла посмотреть, но оступилась и скатилась через весь лестничный пролет.

— Но почему, во имя всех святых, ты не сказала мне, что была беременна?

Джина сжала его руки.

— Пожалуйста, попробуй меня понять! Я не могла. Это бы еще больше все осложнило. Я обнаружила, что беременна, уже после того, как тебя арестовали. Момент был неподходящий. Сколько беспокойства! Ты пытался помочь адвокату, и я верила, что тебя освободят. Я хотела преподнести эту новость к тому времени, когда тебя признают невиновным. Но когда все кончилось, когда я потеряла ребенка, и меня, наконец, выписали из больницы, тебя уже осудили и посадили за решетку. Я хотела сказать тебе об этом. И месяцами пыталась пробиться к тебе, но ты не хотел меня видеть. Наконец, охрана попросила больше не приходить. Мне сказали, что это бесполезно.

— Поэтому ты приходила ко мне. — У него перехватило дыхание. — Я даже не мог себе этого представить и думал, будто ты стараешься наказать меня, напоминая, что я потерял.

— А когда ты подал на развод, — продолжала Джина, — я поняла, что если скажу о ребенке, то это уже ничего не изменит. Ты отказался от меня, и я не могла этого вынести. Я была на грани срыва.

— Срыва?

Он сжал ее руки. Она покачнулась, и Грегор прижал ее к своей груди.

В гостиной он усадил Джину на диван, сел рядом и обнял. Некоторое время они молчали.

— Твой отец причинил нам много зла. Моя бедная девочка, моя малышка, — с нежностью шептал Грегор.

Она чувствовала, как ярость клокочет внутри него, чувствовала, что Грегор опять уходит в себя, и схватила его за руку, боясь, что он покинет ее. Слезы струились по ее щекам, оставляя влажные следы.

— Я так сожалею обо всем. Если бы можно было все исправить! — всхлипнула Джина.

— Я вернусь.

Внезапно Грегор встал и направился к входной двери.

— Нет! — закричала она и бросилась за ним.

Опередив его, Джина закрыла собою дверь. Ты не посмеешь уйти от меня! Ты не сможешь сражаться в одиночку, Грегор, и я не хочу, чтобы ты опять отказался от меня. Сжав кулаки, он приказал ей:

— Уйди с дороги, Джина, черт возьми! Мне нужен свежий воздух. Я же сказал, что вернусь.

Она помотала головой.

— Я не верю тебе. — Рывком открыв дверь, Джина заслонила собою проход. — Сделай глоток воздуха! Сделай двадцать, если тебе требуется, но не уходи от меня. Мы вместе пройдем через это. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я выжила и знаю, что ты тоже выживешь.

Грегор колебался. Она видела, какая борьба идет у него внутри, как он пытается побороть свой гнев, обуздать свою ярость. А также заметила какие-то иные чувства, которые он, возможно, считал недостойными мужчины. Они промелькнули на его лице. Грегор протянул к ней руки и обнял. Джина шагнула ближе и прижалась щекой к его груди, слушая биение сердца. Постепенно ее покидал страх, что он неожиданно исчезнет, и она опять останется одна.

— После развода у меня наступила глубокая депрессия. Я не могла есть, не могла спать и не могла ни о чем думать. Это длилось месяцами. Отец не обращал на меня внимания. К тому времени все наши так называемые друзья испарились. Однажды я потеряла сознание в лифте и очнулась опять в больнице. Они продержали меня там почти два месяца. Отец сказал им, что у меня не все в порядке с психикой, и мне нужно пройти курс лечения. Но врач, узнав истинную причину моего горя, в конечном итоге выпустил меня из больницы под свое наблюдение. Я выполняла все его предписания почти два года. Это было не просто, но мне пришлось принять некоторые решения, пришлось примириться с тем, что со мной случилось, что случилось с нашим браком и ребенком.

Джина видела боль в его глазах, ее сердце разрывалось на части.

— Ключ к выживанию не в том, чтобы постоянно вспоминать прошлое, нужно оплакать его раз и навсегда. Сделай это, Грегор. Тогда у тебя будет будущее. Я помогу тебе, обещаю. Я всегда буду рядом и выслушаю тебя. Тебе нужно выговориться, освободиться от всего того, что камнем лежит на душе. Я сделаю для тебя то, что никто не смог сделать для меня. Я дам тебе уверенность и любовь. Это так важно. Я знаю, как жить, чтобы тебя не преследовали призраки прошлого.

Она не сразу поняла, какую бурную реакцию вызвали в его душе ее слова. Грегор наконец дал выход своим чувствам. Рыдания сотрясали его сильное тело. Джина плакала вместе с ним. Ее слезы были вызваны неопределенностью их будущих отношений. Ей хотелось быть частью его жизни, но она сомневалась, что он когда-либо вновь будет полностью доверять ей, а без этого не может быть прочной и взаимной любви.

Джина не знала, сколько времени они так простояли, и не задумывалась об этом. Все ее мысли были обращены к Грегору, который медленно приходил в себя.

— Как тебе это удалось? — наконец спросил он. — Откуда у тебя такая сила, Джина?

— Я не сильная. Я просто упрямая, как черт.

— Да, действительно, — согласился Грегор, затем взял ее лицо в свои ладони и посмотрел ей прямо в глаза. — После того, как я поступил с тобой, ты должна ненавидеть меня, но в тебе нет ненависти. Почему?

— Ты ничего мне не сделал. Эта сомнительная честь выпала моему отцу. Кроме того, что даст мне ненависть? — с нежностью в голосе спросила она. — Разве она вернет нашу любовь и восстановит наш брак? Разве она воскресит моего отца или вернет жизнь нашему ребенку? Джина покачала головой. — Она не сможет этого. Ненависть только разрушает, а у нас и так все уже разрушено.

Она вздохнула, думая о том, сможет ли Грегор понять всю силу и глубину ее любви?

— Я потерял тебя, Джина? Неужели я был таким глупым и жестоким, что потерял тебя?

Я говорила, что люблю тебя, и я действительно люблю. И никогда не переставала любить, поэтому ты не мог избавиться от меня, даже если очень этого хотел. Я не мученица и не святая. Не хочу обманывать себя, но, если мы хотим быть вместе, то должны остаться честными друг с другом до конца. Никаких тайн. Никаких игр. У нас было всего этого вдоволь.

— Я хочу тебя, — сказал Грегор хриплым от волнения голосом.

— Тогда возьми меня, — сказала она от всего сердца. — Сейчас я хочу этого больше всего на свете.

Он захлопнул дверь и повел Джину вверх по ступенькам. Их ждала постель, пахнущая солнцем и лесными травами. Где они будут вместе.

Раздеваясь, они неотрывно смотрели друг на друга, потом обнялись и одновременно вздохнули с облегчением и нетерпением. Их тела жаждали друг друга.

Грегор говорил, держа ее в своих объятиях:

— Я люблю тебя, как никого не любил на этом свете, Я всегда буду любить тебя, Джина Стоун Макэлрой. Обещай, что однажды ты снова станешь моей женой. Обещай, что у нас будут дети, когда наступит для этого подходящее время. Обещай, что мы всегда будем вместе.

Она обвила его шею.

— Да! Да! Да! Тысячу раз да!

Они упали на кровать. Их губы встретились, руки переплелись и тела слились в одно. Он любил ее со всей страстью, которая накопилась в нем за месяцы, что они не виделись. Она отвечала на его любовь нежностью и чувственностью всего своего естества. Позднее, когда они в изнеможении оторвались друг от друга, Джина спросила, задыхаясь:

— А сейчас подходящее время? Грегор приподнял голову.

— Для чего?

— Для ребенка.

Он подскочил от удивления и нерешительным жестом положил руку на ее живот.

— Ты беременна, малышка?

Джина кивнула. Ее бледное лицо осветила улыбка. — Девять недель.

Грегор схватил ее в свои объятия и воскликнул:

— Это как раз подходящее время, маленькая. Это наше время!

Джина поднялась и устремилась в ванную. Он последовал за ней. Когда ей стало лучше, Грегор приложил холодное, влажное полотенце к ее лбу и отнес в кровать, а сам спустился в кухню, чтобы приготовить слабый чай и тосты. Он будет заботиться об этой женщине — женщине, которая носит его ребенка. Грегор Макэлрой осознал в эту минуту, что ему дан еще один шанс быть счастливым с Джиной. И он не упустит его.

Оглавление

Не отпускай любовь

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10

  ЭПИЛОГ

Неопровержимое доказательство

  ПРОЛОГ

  ГЛАВА 1

  ГЛАВА 2

  ГЛАВА 3

  ГЛАВА 4

  ГЛАВА 5

  ГЛАВА 6

  ГЛАВА 7

  ГЛАВА 8

  ГЛАВА 9

  ГЛАВА 10