одних и возвышает других, кто был ничем…
Нурбай повел глазами в сторону сидящих у порога. Казалось, он предостерегал: «Э-э, Букен, не очень-то насчет нынешних времен… Смотри, у твоего порога чернопятые голяки… Еще донесут на нас властям».
— Мясо, наверное, сварилось, байбиче, — прервал разговор Серкебай.
— Свариться-то давно сварилось… Только не хотелось мешать вашей мужской беседе, — вкрадчиво проворковала Букен и сразу же нетерпеливо повысила голос: — Эй, ты, кончила резать лапшу? Неси медную чашу!
Зуракан, ловко орудуя ченгелом — вилкой с медными зубьями и тяжелой деревянной ручкой, украшенной серебряным кольцом, — принялась выкладывать в большую чашу душистую баранину из котла.
Букен байбиче, засучив рукава, собралась было отобрать куски повкусней для мужчин и разложить по малым чашам, как вдруг на глаза ей попался странный белесоватый комок между подвздошной костью и мясом.
— Подожди-ка, это что за штука?..
Букен байбиче воткнула в жирное мясо сверкающее жало ножа с колечком на ручке и медленно перевернула подвздошную кость. О, она не ошиблась. Перед ней лежала побелевшая, похожая на творожную лепешку, сваренная в казане вместе с бараниной лягушка.
— Где были твои глаза, чучело проклятое?
— А что такое? — испугалась Зуракан.
— Чтоб тебе сквозь землю провалиться, вот что такое!
Выхватив ченгел из рук Зуракан, Букен байбиче размахнулась, и, хотя Зуракан отпрянула, удар пришелся ей по лбу. От боли и обиды Зуракан вспылила:
— День-деньской руки мои не знают отдыха… А сегодня я таскала воду совсем в потемках. Ничего не разглядишь без светильника…
Букен байбиче неистово стукнула рукояткой андижанского ножа о край медной чаши.
— Поди прочь! Чтоб в моей юрте духу твоего не было!
— И уйду! Не испугаете! Хватит с меня! Потаскала на себе вязанок с корягами. Пообдирала ноги о камни… И сажи досыта наглоталась у ваших казанов!..
Зуракан рывком откинула полог и широким шагом переступила порог байской юрты.
Букен байбиче на миг оцепенела, а спохватившись, прерывисто завсхлипывала:
— Мерзавка! Отъелась на моих харчах!.. Отблагодарила за мою хлеб-соль, нечего сказать!
Он стоял безмолвно у порога юрты, хотя все видел и слышал, тишайший Текебай, муж Зуракан.
Байбиче сверкнула на него полными гнева глазами.
— Эй, недотепа, что торчишь тут?! Лучше сходи поплачь вместе со своей потаскухой, если тебе жаль ее! А если ты мужчина, схвати свою паршивку за косы да проучи хорошенько, чтобы знала впредь, как перечить госпоже, которая ей в матери годится!..
— Э, байбиче, ничего страшного, — попытался Серкебай уломать жену. — Не может поганой быть земная тварь, попавшая вместе с водой… Успокойся, раскладывай устукапы[4] по чашам и ставь на дастархан. Гости ждут.
Байбиче сердито передернула плечами:
— Что за вздор! Как я могу почтеннейших людей угощать лягушкой, которую леший полюбил?! Лишь собакам годно это мясо!.. Э-эй, Текебай, разиня! Поворачивайся! Да поживей! Приведи-ка серого валуха белолобого с лопнувшим курдюком!..
Безлунная темная ночь. Заливаясь горькими слезами, Зуракан добежала до своего шалаша.
— Уйду! Уйду! Чем так жить, лучше пусть меня волки растерзают, стервятник расклюет!..
Ощупью собрала свои пожитки. В это время появился Текебай. Он тяжело дышал, — видно, торопился.
— Ой, неужели тебе жизнь надоела? Сама смерти ищешь. Как ты посмела при почтенных-то гостях перечить самой бай-бич с?
Текебай вплотную подступил к жене. Казалось, вот-вот он опустит на нее свой кулак.
Зуракан не испугалась.
— Пусть подохнут твои почтенные гости вместе с байбиче!
— Замолчи!.. Самой бы не подохнуть от их проклятий!
— Если тебе нравится, кланяйся им, а я отказываюсь обивать байские пороги!
— Тпше ты… могут услышать…
— И пусть слышат! Пусть проклинают! Мне все равно!..
Текебай открыл было рот, чтобы возразить жене, но тут распахнулись двери байской юрты, и вырвался косой сноп света вместе с гневным окриком байбиче:
— Текебай, ты где, поганец? Кому я приказала привести белолобого серого валуха?!
Текебай заспешил из шалаша, на ходу крикнув:
— Смотри, если не придешь…
— Я ждала, ты вступишься, а ты грозиться… Тебе нипочем, что байбиче стукнула меня!..
Покидая шалаш, Зуракан приостановилась, подержала узелок с убогими пожитками — «а, зачем он мне?» — и швырнула его на пол.
Прошлой осенью одновременно померли от поголовного в аиле тифа свекор и свекровь Зуракан. Умерли — и со всеми долгами разом расплатились. А Текебай с Зуракан потратились на похороны, попали в кабалу и теперь отрабатывали долг Серке-баю, дальнему родственнику.
Отшвырнув напоследок узелок, Зуракан нахлобучила на голову малахай мужа, надела его старую шубу и, опоясавшись подвернувшейся под руку тесьмой, ушла. Так табунщик спешит среди ночи к своему косяку.
Она подошла к столбу, где на привязи дремали копи приезжих гостей,
Последние комментарии
4 часов 40 минут назад
8 часов 48 минут назад
9 часов 5 минут назад
9 часов 25 минут назад
12 часов 7 минут назад
19 часов 30 минут назад