Созидая на краю рая [СИ] [АlshBetta] (fb2) читать онлайн

- Созидая на краю рая [СИ] 1.97 Мб, 600с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - АlshBetta

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

АlshBetta СОЗИДАЯ НА КРАЮ РАЯ

Пролог

Я стою на пожелтевшей траве. Осень. Дождь. Вокруг никого. В смысле, никого живого. Мертвых хоть отбавляй, я ведь на кладбище…

Я прихожу сюда уже третий год подряд. Каждый раз в один и тот же день — пятого октября. В Его день рождения. Он любил часто повторять по утрам, когда я будила его, принося завтрак в постель, что я лучшая женщина на свете, такой, которой больше нигде нет… конечно он говорил это не только в Этот день, но почему-то лучше всего оно звучало именно тогда. Тогда — я не сомневалась в нем ни капли.

Я вообще в нем никогда не сомневалась. Ошибалась — да, но не сомневалась и не разочаровывалась. Разве что, самую малость…

В этот день у нас сложилась определенная традиция празднования — мы просыпались, завтракали, и отправлялись в лес, наш лес, на особую поляну, где и происходили все чудеса нашей любви. Возвращались мы обычно на рассвете следующего дня — всю ночь проводили в лесу, ведя себя словно дети. Это не изменилось и с течением времени, когда мы стали взрослее, когда выросли наши маленькие ангелочки…

Сегодня я снова тут. Стою, как-то глупо улыбаясь, трепля в руках одинокую красную розочку — такую же, как Он дарил мне каждый день: красивую, изящную, живую и дорогую сердцу. Смотрю то на неё, то на мраморный серый камень, на котором черным шрифтом выведено недлинное послание:

«Эдвард Энтони Каллен.

Скорбим, помним, любим. Жена Белла, и дети — Энтони, Ренесми, Карли»

Почему-то от надписи на глаза наворачиваются непрошеные слезы. Быстро стираю их носовым платком, припасенным как раз на этот случай. Я пообещала Ему ещё тогда, за день до смерти, что не буду проливать слезы на его могиле. Он говорил, что ему больно видеть как я плачу. И я не буду. Я всегда останусь для него веселой и жизнерадостной.

Кладу розочку на могильную плиту, и прикасаюсь к камню руками, нащупывая пальцами углубления в надписи его имени. В голове тут же вспыхивают тысячи воспоминаний, от которых на меня снова наводит улыбку.

— С днем рождения, любимый, — нежно шепчу, поглаживая надпись, а затем перевожу взгляд вверх, на окружающее меня небо. Как всегда вижу перед глазами его смеющиеся изумрудные глаза, которые светятся счастьем и участием. А ещё любовью. Любовью ко мне. До конца.

Говорят, что никто не в силах прожить жизнь с любимым человеком полностью, целиком. Якобы, любовь как у Ромео и Джульетты не более чем вымысел. Они ошибаются. Им ещё просто не повезло. Я-то знаю, что значит «невезение». Он часто смеялся над моей парадоксальной невезучестью, говорил, что я сплошное недоразумение, но говорил так нежно и любяще, что это звучало словно музыка, и совсем не обидно. Я прекрасно знала, что он готов был отдать для меня и наших детей все что угодно. Деньги, мир, жизнь. Только бы мы были счастливы.

Со временем — когда прошла самая тяжелая пора — год с Его смерти — я, кажется, поняла, почему Бог забрал его раньше, чем меня. Или же не забрал меня вместе с ним… Он хотел, что бы я переосмыслила, поняла все, что этот человек, самый любимый человек сделал для меня…

И я помню. Абсолютно все.

Помню, как он стал для меня опорой, буквально собрал меня по кусочкам, помню, как помогал разрешить проблемы с сыном, и другими людьми, не заслуживающими даже моего внимания, но по странной прихоти судьбы находившихся долгое время рядом…

Он защищал меня. Никто был не способен защитить лучше, чем Эдвард.

И он сдержал свое слово — защищать меня до последнего. Он ушел только тогда, когда все опасности, угрозы и непредвиденности остались лишь в мрачных воспоминаниях, но никак не в реальности.

Эдвард умер. Я знаю почему, знают об этом и наши дети. Мы все знали и понимали, к чему все идет.

Он воспринял эту новость с улыбкой, некоторым непонятным мне спокойствием.

Он не боялся умирать.

«Я уже тысячу раз умирал, Белла…»

Сейчас я думаю, что Творец поступил верно. Ему нельзя было позволять так мучатся, ему было слишком больно, слишком тяжело. Он должен жить там, где нет ни боли, ни страданий — поверьте, такую жизнь он заслужил как никто иной за те долгие годы, что терпел все возможные горести, какие есть на свете…

Мой Эдвард пережил слишком много. Такого не хватит чтобы исписать несколько книг. Нужного сострадания это не вызовет даже у самых сострадательных людей…

Причина лишь в том, что поверить в эти ужасы — невозможно. Даже мне.

Но в их правдивости сомневаться, к сожалению, не приходилось.

Но мой Эдвард справился, хотя и пришлось долго бороться и противостоять фантомным ужасам, которые куда сильнее реальных.

Мой Эдвард счастливо прожил свою жизнь. Он заслужил такую жизнь.

И сейчас, после его внезапной смерти, утешает лишь мысль, что когда-нибудь я буду рядом с ним.

Обязательно.

Сейчас Каллен в раю, а я, стоя здесь, смотрю в небо, и молюсь за него, за наших детей. Молюсь, улыбаясь и смахивая слезы одновременно. Мне легко и тяжело, мне грустно и весело, мне хорошо и ужасно плохо…

Эта история моей любви. Нашей любви. Любви, длинною жизнь. Сегодня, в этот день, когда прошло уже три года, я понимаю, что готова рассказать о ней. Я готова рассказать о нашей жизни, о нашей встрече, нашей страсти. Наших мечтах — сбывшихся и нет.

Книга, которая написана нашей дочерью с моих слов будет опубликована послезавтра.

Книга, рассказывающая все обо мне и Эдварде Каллене.

Вы первые, кому посчастливилось её прочесть. Надеюсь, она научит вас самому главному, тому, что дается каждому, но не каждым ценится — любить. Любить безвозмездно, абсолютно, неисправимо и вечно. Любить так, как не любил ещё никто. Любить так, как пророчат небеса…

Глава 1 — Время-вода

В женщине любовь и страх равны: Их вовсе нет, или они сильны..! ©

Апрель. 2012 год.


— «… маленькая Красная Шапочка зажила счастливо вместе с бабушкой, а большой Серый Волк был унесён охотниками в их домик». — Вздохнув, я закрываю книжку, с трудом выдавливая улыбку. Стоит заметить, что это довольно трудно, когда умоляющие, слезящиеся детские глазки смотрят на тебя, прося лишь об одном — не уходить.

— Мамочка, — я словно впервые слышу этот чудный голосок. Голосок моего сына, моего ребёнка. Моего львёнка, моего солнышка. — Мамочка, побудь со мной ещё чуть-чуть, пожалуйста!

— Малыш, ты же знаешь, что нельзя, — грустно покачивая головой, в который раз повторяю эти слова, режущиеся сердце на мелкие кусочки. — Я приду завтра, милый, обязательно!

Он молчит. Лишь смотрит на меня. В детских глазах слёзы и укор. Укор, адресованный мне. Скрытая обида.

— Я люблю тебя, — шепчу, наклоняясь к его лобику и убирая непослушные белокурые пряди, целую нежную кожу. — Спокойной ночи, Тони.

— Спокойной ночи, мама, — погодя пару секунд, говорит он, вздыхая и сжимая мою ладонь в обеих своих.

Он ещё такой маленький, слишком маленький для всего того, что с ним происходит. Это невыносимо видеть, как он страдает. Если бы я могла вечно быть рядом с ним, я бы не отрываясь, не смыкая глаз, смотрела на это чудесное детское личико. Бледное, но такое красивое, что, кажется, сами ангелы сотворили это чудо для меня. Сотворили для меня моего малыша, моего Энтони.

Ненавидя себя за то что делаю, медленно выпутываю свои пальцы из его ладошек, и несильно сжав их напоследок, поднимаюсь, следуя к выходу из больничной палаты. Нужно продержаться совсем немного, буквально пару секунд. Уже стоя у белой двери, осторожно, боязливо оглядываюсь, и неуверенно улыбаюсь, стараясь передать в улыбке всё то ободрение, которое хочется внушить ребёнку. Он выдавливает в ответ вымученную улыбку, но я вижу, что слёзы вот-вот покатятся из-под длинных светлых ресниц.

— До завтра, малыш, — тихо говорю и открываю дверь, выходя в коридор. Едва дверь за мной закрывается, как колени начинают дрожать, а голос предательски хрипеть в преддверии рыданий. И так каждый раз. Вот уже как полгода я живу в таком ритме, в таком графике, давясь суровой действительностью и сгибаясь под её гнётом вместе с Тони.

Будто бы и не было тех счастливых дней, когда я наслаждалась жизнью рядом с сыном, даже не подозревая, какой жестокий удар обрушит на нас судьба.

Я — уроженка тихого Калифорнийского городка. Родилась на ферме моего отца, Фила. Мать скончалась при родах — я её никогда не видела. Меня воспитал отец. Воспитал, с присущей ему верой в лучшее и силой перед трудностями. Наверное, именно его уроки жизни, полученные в детстве, сейчас заставляют меня жить и бороться.

Каждый день, когда я, приходя из школы, жаловалась на плохих друзей, учителей, оценки или вовсе каких-нибудь грызунов, он любил повторять фразу, глубоко проникшую в моё сознание вместе с историей, откуда она была взята: «Вспомни про лягушонка, и не переставай бороться. А то утонешь».

История была такая.

Жили-были два лягушонка. И вот однажды ночью вышли они погулять. Шли себе по дорожке и вдруг видят — стоит дом. А около дома погреб, откуда разносятся удивительные для лягушат запахи плесени, сырости, мха и грибов. Вот забрались они в погреб и стали там прыгать. Прыгали, да свалились в горшок со сливками.

И стали тонуть.

А тонуть им, конечно, не хочется. Начали они тогда барахтаться и плавать. Но горшок был настолько узкий и с такими скользкими стенками, что выбраться из него было невозможно. Первый лягушонок побарахтался немного и сдался. Так и утонул, бедняга. А второй лягушонок был не такой! Не хотелось ему умирать раньше времени. Стал он барахтаться изо всех своих лягушачьих сил. Уж вот и сознание стал терять, и захлебнулся, и ко дну его тянет, а он всё равно лапками дрыгает и думает: «Нет, не сдамся! Я ещё жив, а значит, надо бороться!» И вдруг — что такое? Нащупал лягушонок под ногами что-то твёрдое, что-то такое крепкое и надёжное, вроде земли. Обрадовался наш лягушонок, оттолкнулся лапками от комочка масла, которое взбил своими лапками и выпрыгнул из горшка. Перевёл дух лягушонок и поскакал обратно домой.

История, рассказанная отцом, действительно научила меня одному из самых важных качеств — борьбе. Борьбе с трудностями, условностями и запретами. Каждый запрет чем-то обоснован, но и любой запрет имеет исключения. Главное — уметь отличать один запрет от другого. И помнить, что в этом мире ничего «невозможного» нет.

С этой твёрдой уверенность я и держалась. Ночью работала, а днём сидела с ребёнком. Все медсёстры клиники уже знали меня, и сочувствующе смотря, лучше приглядывали за Энтони в моё отсутствие.

Я прекрасно помню тот день — год назад — когда врачи поставили ему неутешительный диагноз — порок сердца. Я тогда подумала, что сплю или ослышалась. Мне казалось, что ничего подобного быть не может, и это просто ошибка. Но как оказалось, никакой ошибки не было. Лишь суровая правда.

Сейчас Энтони Мейсену четыре года. Он находится на интенсивном лечении перед операцией, которую мне обещали в июле.

Обещать-то обещали, но никто за «спасибо» ничего не сделает. Я борюсь из последних сил. Бьюсь, словно рыба, но толком ничего не выходит. Нет, я, конечно, зарабатываю кое-какие деньги, которыми гашу многочисленные кредиты и оплачиваю лечение, но этих денег не хватает. Лекарства дорожают, а моя надобность на многих фирмах снижается. Я слишком молода — вот какие оправдания предъявляются мне прямо в лицо.

Двадцать три года. Да, мне не сорок, и даже не пятьдесят, но мне нужны деньги. Не для себя, для ребёнка.

Впрочем, объяснять это работодателю бесполезно. Я даже не пробовала — не поможет. Жалость к таким как я в американском общества испарилась с десяток, а то и больше, лет назад. Все твердят одно: «Не можешь прокормить, нечего было рожать! Куда смотрела? Вот теперь сиди и нянчись с ребёнком. А если не можешь, отдавай на усыновление».

Но я ведь могу! Я могу и прокормить его, и одеть. Я готова сделать всё что угодно, стать тем, кто ему нужен. И мамой, и сестрой, и подругой. Я готова на всё ради него. Но здоровье я не могу приобрести ему, словно игрушку в магазине.

Раньше я мало думала о смерти, мало думала о том, что может произойти, когда человек умрёт. Наивно считала, что со мной и с тем, кого я люблю, такого не случится, и всё это просто выдумки. Будто бы умереть по-настоящему нельзя. Будто бы человек сразу перерождается. Вселяется в другое тело. Умирает тело, а душа жива. Будто бы в смерти нет ничего страшного…

Прав был мой отец, который на эти мои фразы отвечал: «Ну-ну, Беллз, не говори ерунды. Появятся дети, вот тогда ты узнаешь, что значит жизнь, и как она прекрасна, и как ужасна смерть».

Сейчас, в эти дни, я всё чаще думаю об отце, покинувшем меня за два года до рождения Энтони. В тусклый декабрьский вечер его сбила машина около магазина со сладостями. В тот день, когда он покупал цветы на могилу матери.

Сколько же я тогда пролила слёз, сколько убивалась…

Но время шло, и я поняла, что нужно жить дальше. Я нашла работу, закончила школу, а потом… потом я влюбилась.

Кратковременный роман закончился нежданной беременностью. Я позвонила своему горе-любовнику и сообщила, что жду ребёнка. Он как-то неоднозначно ответил мне по телефону, а на следующий день примчался, дрожащими руками всовывая мне в ладонь скомканные двадцатки и мямля:

— Это на аборт. Сдачу оставь себе.

Помню, я тогда расплакалась, высказала ему всё, что думаю и, кинув деньги в окно, приказала ему убираться прочь. Я никогда не отказалась бы от ребёнка. И пусть неудачные роды моей матери пугали меня сначала, потом, спустя пару месяцев, когда малыш начал шевелиться, я ощутила, какое это чудо. Чудо прямо под сердцем. И перестала бояться.

И всё же, я перестраховалась. Взяла все свои скудные сбережения и документы, и на пятом месяце отправилась в банк, оформлять вклад. Меня приняли, всё объяснили и оформили. Так, я обеспечила ребёнку будущее.

Но этого было недостаточно. Работники банка не взяли бы моего малыша к себе, если бы я скончалась. Поэтому я поговорила с милой женщиной средних лет по имени Жизель, обещающей мне, в случае моей кончины, найти ребёнку семью. Она долго убеждала меня, что всё будет хорошо, но, в конце концов, согласилась. Скорее для моего спокойствия, чем от собственной веры.

Впоследствии, уже в роддоме, я узнала, что всё прошло хорошо, и что я родила мальчика. Имя для сына я нашла, заглянув в его маленькие голубые глазки. Я поняла, что это Энтони. Никто иной, только он. Не знаю, было ли это послание свыше, или просто какая-то случайность, но именно так мой ребёнок обрёл имя.

— Белла, вам уже пора? — сочувствующий голос над ухом выдергивает меня из воспоминаний, и я поднимаю голову, смотря на пришедшего. Это доктор. Его зовут Джеймс Маслоу. Он занимается лечением моего сына, ведёт его медицинскую карту.

— Что-то случилось?

— Уделите мне минуточку, если вас это не затруднит, — мягко улыбаясь, Джеймс кивает на стоящие у стены металлические стулья, и я, вытирая скупые слёзы, кое-как добираюсь до них. Сажусь и тихо всхлипываю. Доктор будто бы ждёт чего-то, задумчиво разглядывая белую дверь палаты моего ребёнка.

— О чём вы хотели поговорить? — первой нарушаю тишину я, зная, что могу в любой момент рассыпаться на части. Я ненавижу уходить от Тони. Даже на минуту, даже на час. А теперь — как и в любой другой день — я не увижу его на протяжении двенадцати часов, восемь из которых буду работать в том ночном баре, куда меня приняли. Бар престижный, в центре города, с уймой богатеньких посетителей. Но они, напиваясь, вытворяют вещи, которые неподвластны здравому человеческому разуму. Поэтому, такая работа меня напрягает. Но делать нечего. Там платят, и хорошо платят. Я работаю каждую ночь, без выходных и перерывов. Меня ценят. Меня не хотят терять. Тут уж моя молодость играет на руку — клиенты заглядываются на меня, оставляют щедрые чаевые и плотоядно улыбаются, облизывая губы, глядя на мою одежду, скрывающую стройное тело. Я не считаю себя слишком красивой, но, видимо, для них молодость не только красота. Сначала они смотрят не в твои глаза, а на твою грудь или джинсы. Им намного интереснее то, какова ты в постели, чем то, какие у тебя проблемы. У этих людей нет проблем. Все их проблемы в том, как заработать ещё пару миллионов евро. Многие из них женаты, но их жёны так увлечены собой, что, кажется, о верности своих мужей и не пекутся вовсе.

— Об Энтони, мисс Мейсен, — возвращая меня из дебрей сознания к теме разговора, произносит Джеймс, слабо улыбаясь. — Вы помните, что операция назначена на десятое июля этого года?

— Разве я могу такое забыть? — придирчиво хмыкаю, глотая воздух и стараясь унять всхлипы.

— Я рад, что вы помните, потому что немецкая клиника, где мы заказали новое сердце для вашего сына, требует оплатить половину суммы к началу мая.

— Мая? — втягиваю в себя воздух, чувствуя, как он утекает из лёгких, будто бы песок сквозь пальцы. — У меня нет такой суммы к следующей неделе. Сегодня двадцать первое апреля, мистер Маслоу!

— Ничем не могу помочь вам, милая. Моя задача — уведомить вас, — качая головой, грустно сообщает он. В его глазах нечто похожее на грусть, но ни капли сочувствия. Он какой-то двуличный, словно бы двусторонняя монета. Ты видишь одно, а на деле — другое. — Что будет, если я не перечислю деньги до следующей недели? — тихо, но отчаянно спрашиваю я, ругая себя за такой глупый вопрос. Я прекрасно знаю ответ. Неужели я мазохистка и мне нужно подтверждение того, что шансов на спасение у моего ребёнка почти нет.

— Вам откажут в пересадке сердца, — вздыхает Джеймс, перебирая бумаги, прикрепленные к его папке. — Последний срок — пятое число. Если до этого времени вы не оплатите половину означенной суммы, то Энтони будет вычеркнут из списка ожидающих пересадки сердца.

На глаза наворачиваются настоящие слёзы, не вымышленные. Вспоминаются моменты, как я с яростным остервенением оббивала все возможные пороги, требуя, чтобы моего сына поставили в очередь на пересадку сердца. Самый дорогой и нужный орган. Я прождала год, чтобы добиться того, что мой ребёнок первый в очереди. Ему уже подобрали донора — наверняка. И вот теперь, в единое мгновение всё может рухнуть? Нет, не позволю!

— Кстати, раз уж мы о деньгах, — хмыкнув, произнёс доктор Маслоу, вытаскивая из кипы бумаг одну-единственную, маленькую и серебрящуюся бумажку. Её края практически резали. Резали моё и без того воспалённое сознание:

— Оплата лечения в нашей клинике, мисс Мейсен. Оплатить необходимо до понедельника.

— До завтра, — мрачно произношу я.

— Верно, — небрежно кивает доктор и пробегает руками по своим тёмным волосам, встает и прощается: — До завтра, Белла.

— До завтра, — шепчу я, опуская голову на колени и вцепляясь пальцами в волосы. Сижу так минуты три, осмысливая новые проблемы, навалившиеся так внезапно. Но, как бы ни было тяжело, удосуживаюсь взглянуть на часы и тихо постанываю, глядя, как стрелка приближается к десяти вечера.

Мне пора.

Меня ждёт работа. Меня ждут клиенты.

Меня ждут неоплаченные счета и поставленные сроки. Сроки, по которым живёт мой ребёнок, мой сын, мой Энтони. Время, которое неумолимо спешит вперёд, а я так же неумолимо отстаю, как бы ни старалась за ним успеть.

Встаю со стульев, шатаясь, словно пьяная, бреду по коридору, хватаясь за стены для опоры. Мучительным усилием воли останавливаю свой порыв, чтобы проверить уснул ли сын. Снова постанываю, и иду к лифтам. Захожу в кабину, будто во сне. Нажимаю кнопку первого этажа. Жду, пока механизм опустит меня вниз, считая секунды.

Я снова опаздываю…

Когда я выхожу из клиники и ловлю такси, вижу на светящемся циферблате время и вздыхаю. У меня ещё пятнадцать минут. Я успею, по крайней мере, должна.

Задумчиво гляжу в окно, наблюдая за дождевыми каплями, которые текут так же быстро, как и время. Сегодня, завтра, послезавтра — всё это обязательно будет и никуда не денется. Это неизбежно. Пора бы смириться. Только вот у меня не получается. И никогда не получится…

Глава 2 — Престижная жизнь

Та, что красой не блещет, но с догадкой, приманку сделает из недостатка… ©

Подъезжаю к бару за пять минут до начала смены. Быстро рассчитываюсь с водителем и, выпрыгивая из такси, несусь к чёрному входу. Снаружи о назначении этого места свидетельствует большая неоновая вывеска, с надписью: «Престижная жизнь», а снизу, меньшими буквами, прикреплено следующее: «Пей там, где качественная выпивка!»

Надо сказать, с организаторской точки зрения, всё продумано до мелочей. Кому и куда входить, кому и где готовить, кому и где находиться. Тут каждый занят своим делом, и я в том числе.

Ночь предстояла жаркая и тяжёлая, поэтому, не теряя драгоценных минут, я вхожу в специальную комнату для персонала и запираюсь там, придирчиво разглядывая себя в зеркале. Никогда не считала себя красавицей. Мне кажется, я похожа на миллионы девушек этого города. У меня длинные, слегка вьющиеся каштановые волосы, карие глаза и бледное лицо. В зеркальном отражении вижу свою кожу со свежими дорожками слёз. Качаю головой и брызгаю на кожу водой. Она смывает солёную влагу, но глаза по-прежнему красные. Вздыхая, открываю сумку и достаю драгоценную косметику, купленную позавчера на одной из распродаж. Стараюсь выглядеть под стандарт этого заведения, поэтому, нейтральные тени и помаду прячу подальше. Сейчас подойдёт нечто яркое, заметное даже в темноте.

На модельный макияж нет ни времени, ни сил, ни терпения, но я глубоко дышу и делаю все что нужно, не отрываясь от зеркала.

Наверное, собой я напоминаю переполненную кадку с водой: ещё немного и опрокинется. А мои нервы, словно натянутые гитарные струны, вот-вот порвутся. Ненавижу такое состояние, ненавижу такую жизнь. Но выбора нет. Жизнь есть жизнь, и я просто радуюсь, что пока ещё хожу по земле и вижу своего ребёнка.

Снова позволяю себе вздохнуть, увлечённо проглядывая каждый недочёт в зеркальной поверхности. То ли у меня садится зрение, то ли в помещении слишком темно, но не замечая никаких изъянов, слегка успокаиваюсь и наношу немного дешёвых, но приятных духов на кожу. Затем достаю из своего шкафчика униформу бара, и надеваю.

Нужно отдать должное, в «Престижной жизни» все идеально. Даже одежда официанток.

На мне сейчас довольно короткая черная юбка со стразами, и открытая бежевая блузка с эмблемой бара. Туфли налакированные, темные, на небольших каблуках. Довольно сложно работать в такой обуви, но я уже привыкла.

Разглаживая складки на юбке и смахивая с блузки невидимые пылинки, бросаю контрольный взгляд в зеркало, и, сложив вещи в шкафчик, выхожу из комнаты.

Иду к кухне довольно быстро, зная, что опаздываю.

Ужасно притворяться счастливой и беззаботной, когда на душе скребут сотни кошек. Но, опять же, мне придётся. Если я хочу получить зарплату, я должна быть милой, нескучной и соблазнительной. Насчёт последнего — не знаю, как мне это удаётся. По-моему, с флиртом у меня проблемы. Серьезных отношений я не завожу и даже не пытаюсь — мне комфортно одной. Комфортно с моим малышом.

Хотя, если признаться честно, иногда я всё же ощущаю сильную потребность в человеке, способном меня поддержать и решить все мои проблемы. Я ощущаю недостаток мужского плеча, на которое при случае хорошо бы было опереться.

— Белла, не спи! Заказ на пятый столик! — треплет меня за руку одна из официанток, пока я, чересчур медленно вхожу в помещение, пропитанное приятнейшими запахами и уставленном самой дорогой кухонной утварью, какую изобрело человечество.

Услышав её слова, быстро киваю и хватаю поднос с двумя свиными антрекотами, направляюсь в зал.

Как и обычно, проходя мимо резной арки, отделяющей кухню от зала, любуюсь искусной, безумно дорогой деревянной резьбой. Да уж, шик и дороговизна — это синонимы. За аркой следует деревянный пол, выложенный таким образом, что в центре, недалеко от барной стойки, получается та самая эмблема, которая украшает вывеску над входом. Множество столиков располагается вокруг танцпола, где играет зажигательная, бьющая по ушам музыка. Игнорирую голос певца, поющего о нелегкой любви, петляя между столами и выискивая заветный номер — пять. Наконец, мой взгляд натыкается на эту цифру и я, облегчённо вздыхая, цепляю на лицо приветливую и настолько, насколько могу, соблазнительную улыбку.

— Добрый вечер. Ваш заказ, — проговариваю это, поочерёдно встречаясь взглядом с каждым из сидящих. Это мужчина и женщина. Мужчина тут же переводит на меня взгляд, едва я открываю рот. Оценивающий, словно на аукционе, взгляд. Так смотрят на сокровища Византии, а не на официанток. Слегка смущаюсь, но не имею права это показывать. Прячу румянец за покровом тёмных волос, ставя тарелки перед посетителями. Женщина в дизайнерском платье алого цвета с глубоким декольте смотрит то на меня, то на своего спутника. На пальце у неё поблескивает затейливое золотое кольцо, а в ушах видны золотые серьги. Видимо, её кавалер относится к большинству здесь находящихся, а именно к тому сорту людей, кто имеет деньги. Причем, не малые.

— Что-нибудь ещё? — традиционный вопрос. Задаю его прежде чем уйти. Мужчина неотрывно смотрит на меня, слегка ухмыляясь, а женщина, вздохнув, устало произносит:

— Два виски со льдом. И побыстрее.

Мечтая поскорее скрыться из-под пристального взгляда её спутника, довольно скоро теряюсь в толпе, пробираясь к бару. Подхожу к бармену, замеревшему у стойке и разглядывающего коньяк, бог знает, какого года выдержки.

— Два виски со льдом, Лоран, — быстро прошу я, всё ещё чувствуя на затылке взгляд странного посетителя. Подмечаю про себя, что он довольно-таки симпатичен. Можно даже сказать, красив. В полумраке царящем здесь я вряд ли смогла хорошо его разглядеть, да и особо смотреть на его лицо я не решалась. Успела лишь подметить, что у него золотистые волосы и проникающие в самую душу глаза. Вроде бы зелёные. Но это не тот успокаивающий зелёный, неконфликтный цвет, который я привыкла видеть. Это какой-то остервенелый, пугающий оттенок изумрудного, который лишает рассудка и воли. Да уж, я сегодня чересчур взвинчена. Мне бы самой выпить, для успокоения. Жаль, что нельзя…

— Белла? — Лоран окликает меня, и только тогда, выныривая из своих мыслей, я беру в руки поднос с двумя бокалами.

— О чем задумалась?

— Ни о чем, — качаю головой, быстро разворачиваясь и снова держа путь к пятому столику. Внутренне содрогаюсь, предчувствуя новую порцию взгляда того странного мужчины. Мурашки пробегают по телу, но уже через секунду я снова ослепительно улыбаюсь, переставляя выпивку с подноса на стол. И снова чувствую на себе Его взгляд. Он пронзает и треплет меня, словно безвольную куклу. Пытаюсь опомниться, но тут же забываю, что хотела сделать дальше. Стою около них, забывая про все на свете.

Осмеливаюсь поднять взгляд на странного посетителя. Он смотрит на меня. Только вот в моих глазах наверняка робость и неуверенность, которые я испытываю, пусть и прикрытые заинтересованностью, а в его — чистый интерес, оценка. Стою, не зная, что сказать и как оторваться от этих глаз. Эти зелёные омуты так придирчиво и плотоядно изучают меня, что начинает слегка мутить. Первой, прерывая игру в «гляделки», с трудом нацепив на лицо прежнюю улыбку, оборачиваюсь к женщине, сидящей за столиком рядом с мужчиной.

— Пока всё. Можете идти, — лениво махнув рукой, сообщает она. Её взгляд уже не на мне. Он направлен на своего спутника, молчаливо и неотрывно следящего за каждым моим шагом.

— Эдвард! — зовёт она его, трогая за руку. Он не отвечает, всё ещё ухмыляясь. Раздражённая женщина поворачивается ко мне, стреляя гневным взглядом, будто только что вспоминая о моём присутствии:

— Нам больше ничего не надо. Идите!

Опомнившись, скидываю наваждение и, бормоча извинения, пячусь подальше от этого проклятого стола. Кое-как поворачиваюсь и тут же налетаю на другого официанта. Его поднос с горячим и дорогим кофе падает на пол, и коричневая жидкостью забрызгивает мою бежевую блузку.

— Какого чёрта, Белла? — гневно кричит он, нагибаясь чтобы собрать осколки — Смотри куда идёшь!

— Прости, — только и могу ответить я, не в состоянии вспомнить его имя. Оглядываюсь, чтобы убедиться что на данный момент рядом никого нет, и быстро ухожу.

Вбегаю на кухню, часто дыша. Всем на меня плевать. Каждый занят своим делом. И это к лучшему. Меньше будет вопросов.

Мне приходится потратить пять минут, чтобы собраться и вернуться к обслуживанию в зале. Слава Богу, мне везёт, и посетители с пятого столика больше ничего не заказывают. И пусть время от времени я ловлю всё тот же внимательный взгляд некоего Эдварда — удивительно, как я вообще смогла запомнить его имя — стараюсь не обращать на это внимание. Смотрит и смотрит. В конце концов, это не запрещено.

Так проходит несколько часов.

Когда в очередной раз выхожу в зал, вижу, что пятый стол пуст. На сердце сразу же становится легче. Заново становлюсь той милой и молоденькой официанткой, которая заигрывает со всеми и с каждым по отдельности мужчиной в этом зале. Старым или молодым, женатым или холостым — они клиенты, а я та, которой они платят. Приходится приспосабливаться.

Наверное, кратковременное спокойствие притупляет моё восприятие действительности и интуицию, потому что, когда я несу заказ на двадцать восьмой стол, меня встречает все тот же самый незнакомец, который заставил все во мне трепетать.

Теперь зеленоглазый посетитель сидит один. Небольшой столик отделенный перегородкой от любопытных взглядом как раз подходит ему, делая ещё более красивым и таинственным. Полированную деревянную поверхность освещает довольно большая люстра, висящая на позолоченных и отделанных под старину цепях. Именно благодаря ей я вижу идеальные черты незнакомца — прямой нос, красиво очерченные скулы, пухлые розовые губы и находящиеся в продуманном беспорядке бронзовые кудри.

Создания прекраснее я не видела, но в то же время чувствую скрытую опасность, которую он излучает.

— Ваш заказ, сэр, — смотрю прямо перед собой, только сейчас понимая, что ставлю на стол бутылку хорошего вина и два греческих салата — Что-нибудь ещё?

— Вас, пожалуйста, — он обворожительно улыбается, и мое сердце заходится в неистовом ритме.

— Простите?..

— Составьте мне компанию, мисс… — его взгляд цепляет бейдж с моим именем — … Белла.

— Прошу прощения, но меня ждут клиенты, — прижимаю поднос к себе, будто для защиты. Напрасно. Эта металлическая штуковина все равно не защитит меня.

— Я оплачу четыре счета, — не отстает мужчина.

Мнусь некоторое время, нерешительно глядя на свои руки, отчаянно сжимающие поднос, а потом на незнакомца.

Оставляя дрожать от ужаса здравый разум, поддаюсь внезапно порыву и сажусь на удобный, обшитый кожей стул.

— Вина? — незнакомец откупоривает бутылку, наливая себе бокал.

— Не нужно, — отказываюсь, зная, что мне все ещё предстоит хорошенько поработать.

— Ну а салат? — мужчина пододвигает ко мне тарелку — Хотя бы от этого не откажетесь?

Замолкаю, глядя на аппетитные, но слишком дорогие для сегодняшней ситуации овощи.

— За даму всегда платит джентльмен, Белла, — усмехается красавец с бронзовыми волосами, видя мое замешательство — Ешьте.

Из вежливости раздумываю ещё пару секунд, но потом все же неуверенно беру в руки вилку, принимаясь за вкуснейшей лакомство.

— Давно работаете здесь? — мужчина отпивает вина из бокала, задавая этот вопрос.

— Около пяти месяцев.

— Много платят?

Хмурюсь, но не перестаю есть.

— Достаточно.

— И все же сколько? — незнакомец не унимается, даже не притрагиваясь к своей порции.

— Пять тысяч, — сообщаю ему цифру и начинаю чувствовать себя немного неуютно. К чему эти вопросы?

— Не слишком много для такой прекрасной официантки, — мужчина подмигивает мне, снова беря в руки бокал — А вы бы хотели зарабатывать больше?

Поднимаю на него глаза, не зная, что и ответить.

— Возможно… — наконец протягиваю я — Но лучше предложений я пока не получала, так что останусь тут.

— У меня есть для вас предложение, Белла, — говорит этот странный и непонятный человек, самодовольно глядя меня в глаза — Естественно высокооплачиваемое.

Последнее слово проникает в мое сознание, заставляя вздрогнуть. Деньги, которые так нужны, кажутся совсем близкими — протяни руку и возьми — но в то же время во мне ещё остались какие-то скудные капли светлого рассудка, что бы не ляпнуть что-нибудь, о чем потом пришлось бы пожалеть и не поддаться мимолетному искушению.

— Я сейчас не ищу работу… — слова даются с трудом. Слишком сложно солгать, когда находишься будто бы на следственном допросе. Только вместо яркой лампы изумруды, глядящие на меня и ослепляющие не хуже.

— Не стоит принимать решения, не обдумав, — пожимает плечами мужчина, вкрадчивым голосом проговаривая свои слова — Я готов предложить вам двадцать тысяч в неделю.

Моя челюсть молча здоровается с полом. Сколько? В неделю?

В баре я получаю пять тысяч долларов за месяц ежедневной ночной работы, в то время как этот странный незнакомец предлагает мне в шестнадцать раз больше…

Нет, это невозможно.

Это сон. Очередной бредовый сон.

Вот сейчас проснусь и…

Но я не просыпаюсь. Все так же сижу напротив зеленоглазого красавца и не могу вымолвить не слова.

— Можем обсудить это в другом месте. Не желаете прокатиться? — тихим, и таким соблазняющим, что мурашки бегут по моему телу голосом, предлагает он.

— Работа… — это все что могут прошептать мои непослушные губы.

— А вы упрямы, — усмехается мужчина — И все же соглашайтесь. Хуже вам не будет.

Качаю головой, стараясь совладать с дыханием и взять эмоции под контроль.

— Ну что же, тогда мне придется немного подождать, — подводит собственный итог незнакомец, и достает из кармана пластиковую визитку. Он протягивает её мне, и я дрожащими пальцами беру её из его рук. Наши пальцы соприкасаются, отчего я ощущаю молниеносный электрический разряд по всему телу.

Побыстрее отдергиваю руку.

— До скорой встречи, Белла, — уверенный в себе, и как ни странно в том, что я приму его предложение (какое, кстати, я ещё не знаю), мужчина встает со стула, кладет в счет четыреста долларов, а затем протягивает сотку мне.

Поспешно качаю головой.

— Чаевые, — улыбаясь, объясняет он. Несколько раз моргаю, дабы убедиться, что все вокруг действительно происходит на самом деле.

Словно под действием какого-то странного дурмана забираю деньги, и перевожу взгляд на визитку.

На ней изящным почерком белым по черному выведено «Эдвард Каллен — 199-91-41-0».

Когда мои глаза отрываются от пластиковой поверхности визитки, странного незнакомца и след простыл.

Встряхиваю головой, силясь прогнать наваждение, и оглядываюсь, ища его среди посетителей. Он бы не успел выйти так быстро!

Почему он уверен что я позвоню? Почему не сказал мне, что хочет от меня за такие деньги?

С прискорбием замечаю, что вокруг нет ничего, что могло бы свидетельствовать о его присутствии здесь. Наверное, мне почудилось…

Но потом взгляд падает на стол.

И только деньги в счете уверяют в том, что все это — не сон.

Глава 3 — Все точки над «i»

У любящей женщины сердце всегда полно надежд; чтобы убить их, нужен не один удар кинжалом, она любит до последней капли крови! ©

Просыпаясь следующим утром, с трудом открываю глаза. Так хочется понежиться в тёплой постели ещё хотя бы часок. Сегодня я поспала, наверное, всего часа три. Поздно закончила в баре, да ещё и этот странный посетитель Каллен со своими предложениями. До сих пор от его взгляда у меня трясутся поджилки.

Лениво смотрю в окно. Вижу дождевые капли, медленно стекающие по стеклу. Погода — лучше не придумаешь. Видимо, сегодняшний день будет хуже предыдущих.

Наполняя сознание мыслями о сыне, невероятным усилием воли заставляю себя подняться и, пошатываясь, дойти до ванной. Смотрю на своё уставшее лицо в зеркало, подмечая, что от вчерашнего макияжа ещё видны не до конца смытые тени. Похоже, я настолько устала, что просто не удосужилась, как следует умыться.

Брызгаю холодной водой на лицо. Помогает. Я начинаю просыпаться.

Вытираю лицо махровым полотенцем, чищу зубы. Из одежды выбираю то, что первое попадается под руку. Этим оказываются синие джинсы и чёрная водолазка. Самое то, при такой погоде.

Гоняя кукурузные хлопья по тарелке, все ещё ощущая себя слишком слабой, для того что бы возиться с полноценным завтраком, задумчиво поглядываю на стрелки часов. Они ползут медленно. Стрелка то и дело тормозит на очередной цифре. Видимо, сегодня не мой день.

Больница открывается для посещений в девять, но я стою у дверей палаты Энтони только в половине десятого. Неловко рассматриваю деревянную поверхность, а затем беру дверь за ручку и открываю.

От скрипа петель невысокая рыженькая медсестра, спящая в кресле, открывает глаза. Её взгляд затуманен, а лицо почти такое же уставшее, как и у меня.

Я сильно удивлена её приходу. Будь я немного в лучшем состоянии, чуть более отдохнувшая, сразу бы поняла, в чём дело. Но теперь, когда моё сознание заторможено, до него не сразу доходит происходящее.

— Кто вы? — едва шевеля языком, спрашиваю её.

— Виктория Нерроу.

— Что вы здесь делаете? — теперь мой голос слегка раздражён, потому что я смотрю на медсестру, вместо того чтобы смотреть на своего мальчика.

— Ночью у Энтони поднялась температура, и меня попросили…

Мою усталость снимает так быстро, что на миг я даже забываю, что почти не спала сегодня. Глаза расширяются от ужаса, а на губах застывает немой крик. Резким движением, опуская сумку с деньгами и телефоном на небольшое кресло у дальней стены, кидаюсь к ребёнку. Одновременно садясь на кушетку, прикладываю свою ладонь к его лобику. Кожа под рукой отдает едва слышным теплом. Ощутимой температуры нет.

— Что с ним? — обращая взгляд на Викторию, как-то неумело сжавшуюся у двери, спрашиваю я.

— Ничего слишком серьёзного. Вирусная инфекция. Видимо, он простыл.

— Он же поправится, правда?

— Конечно. Это просто простуда, — она пожимает плечами и ищет повод, чтобы уйти из палаты. Наверное, я похожа на сумасшедшую. Но я — мать. Я — мать, ребёнок которой сейчас находится на грани между жизнью и смертью. И это «плёвое» заболевание сейчас совсем не на руку ни мне, ни Тони.

— Когда сбили жар?

— Ближе к восьми, — сообщает девушка, отводя от меня взгляд. — Температура поднялась около трёх ночи.

— Господи, — тихо шепчу я, наклоняясь ко лбу сына, и запечатлев на нём поцелуй, поглаживаю светлые волосы. Сиреневые веки спящего малыша медленно приоткрываются, произнося одно единственное слово, которое заставляет меня ощутить в себе водоворот чувств: — Мамочка?

— Мама тут, Энтони, тут, — выдавливая улыбку, проговариваю я, продолжая целовать его лицо и гладить по кудрям. — Мамочка с тобой, малыш.

— Не уходи, — просит он и обхватывает мою руку своими ладошками.

— Не уйду, — не подумав, быстро обещаю я, целуя теперь и его руки.

— Позовёте, если что-то будет не так! — подаёт голос медсестра, видя, что теперь действительно лишняя здесь. Не говоря ни слова и не спуская глаз с ребёнка, быстро киваю. Дверь негромко хлопает.

— Без тебя мне плохо, — обиженно говорит Тони, сжимая и разжимая свои пальцы вокруг моих рук.

— Мне без тебя тоже очень плохо, солнышко, — заглядываю в самые дорогие на свете голубые глаза, подмечая сонливость и усталость, скопившуюся в них. Мой ребёнок. Мой маленький ангел. Я должна тебя охранять, я должна тебя оберегать, но что я могу? Уходя, чтобы сделать лучше, я могу пропустить нечто настолько важное, что способно отнять у меня тебя! И как же мне разорваться между всем этим? Как вытерпеть, как выжить?

— У тебя что-нибудь болит? — озабоченно спрашиваю, нежно проводя свободной рукой по его щёчкам, и не теряя зрительного контакта.

— Головка, — не задумываясь, отвечает он, грустно смотря на меня растерянным взглядом.

— Ничего, малыш, ничего. Всё пройдёт, — наклоняюсь к его макушке и целуя её, разглаживаю нежную кожу под белокурыми кудрями.

— Где ты была?

— На работе, — отвечаю осторожно, но не задумываясь. Слова слишком быстро слетают с языка. И когда я научусь его контролировать?

— И ты пойдёшь на неё сегодня?

— Нет, зайчик, сегодня буду с тобой.

— Всю ночь? Весь день? — в глазах Тони такое неподдельное счастье, что мне становится до боли горестно за него. Он растёт один. Я прихожу и ухожу. Его жизнь — череда болезненных уколов, процедур, операций… Всё это он переживает внутри себя. Я всегда рядом во время наиболее сложных и болезненных процедур, но он прячется даже от меня. Видит, как горько мне, когда он показывает свою боль, и поэтому старается этого не делать. Он уже заботится обо мне. В то время как я пытаюсь хоть как-то добиться для него лучшей жизни. Работаю без перерыва, не сплю ночами, ем на завтрак кукурузные хлопья, и ни свет ни заря несусь в больницу. Он мой мир, центр моего мироздания. Каждый раз, заглядывая в эти голубые глаза, я представляю, как послушавшись своего парня, пошла на аборт и лишилась бы этого чуда. Нет, никогда бы не пошла. Жизнь ребёнка не стоит никаких денег. Если такое счастье уготовано судьбой, его нужно принимать, как бы ни было сложно. И я приняла. Он — неотъемлемая часть моего жалкого мирка. То, ради чего я живу и дышу.

— Да, малыш, всю ночь и весь день, — мягко повторяю я, пряча боль за вымученной улыбкой. Он же искренне улыбается, показывая ряд идеально белых молочных зубов. Помнится, такой же улыбкой улыбался мой отец. Милой, добродушной и естественной. Он был счастлив, видя, что счастлива я. И сейчас я понимаю, почему так происходило — он любил меня больше жизни. Любил любовью, которой любят своих детей и только. Став матерью, я испытала это в полной мере. Сейчас я знаю, что есть жизнь, которая намного дороже моей. Жизнь, которую я поклялась сохранить. И я это сделаю.

— Я принесла тебе сказки, Тони, — отпускаю его руки и тянусь к сумке, стоящей на софе, достаю оттуда небольшой томик с красочными иллюстрациями.

— Здорово! Ты прочитаешь мне что-нибудь?

— Всё, что захочешь, — улыбаясь, нежно треплю его по волосам, пытаясь, наконец, отойти от испуга, который в меня вселила Виктория. Позже нужно будет поговорить с доктором Маслоу. — Выбирай!

— «Принцесса на горошине», — мигом изрекает он, и я слегка удивляюсь такому выбору. Впрочем, сейчас у меня нет ни сил, ни желания оспаривать его решения. Если он хочет — я прочитаю. Всё, что угодно. Могу даже выучить наизусть и читать со сцены под бурные публичные овации. Все егожелания, такие непосредственные и маленькие, которые присутствуют у каждого ребенка, я исполню.

Тони не похож на других детей. Он никогда не просит то, что я не могу ему дать. Ему нравятся шоколадные конфеты, но из-за проблем со здоровьем, нам пришлось от них отказаться. Он не плакал, когда я всё ему объяснила. Не кричал мне вслед, что я плохая и не люблю его, нет. Он наоборот пожалел меня, потому что я тоже любила шоколад, но никогда бы ни ела его на глазах у ребёнка, раз ему нельзя.

Энтони гораздо больше нравились книжки со сказками, чем машинки и прочие игрушки. Я приносила ему игрушки несколько раз в месяц, и он говорил «спасибо» и даже играл с ними. Но ничто не радовало его больше, чем книжки. Рассматривая картинки и слушая мое чтение, Тони начинал фантазировать и мечтать, отвлекаясь от преследующей его боли и реальности. Это прекрасно — уметь отключаться от действительности. Пребывать в спокойствии в любой ситуации, даже самой экстремальной. Это то, чему взрослые должны учиться у детей: не зацикливаться на проблемах.

И я стремлюсь. По крайней мере, пытаюсь.

Меня, как и любую женщину, мучает вопрос: «Хорошая ли я мать?». Конечно, я часто убеждаю себя в утвердительном ответе, да и Тони своими постоянными фразами-признаниями: «Я люблю тебя, мамочка», «Я скучаю по тебе, мам», говорит тоже самое, но сомнения остаются. Например, тогда, когда я вынуждена уходить от него вечером, направляясь в бар. Ненавижу вечер. Вечером я разлучаюсь со своим ангелом до самого утра. Это мучительно долго.

— «В одном далёком замке…» — я начинаю читать сказку, и во время произнесения некоторых слов смотрю на сына. Он улыбается, мечтательно прикрыв веки, и слушает меня. От его вида меня саму тянет на улыбку. Некое её подобие всё же проскальзывает на губах.

Читаю медленно, чтобы он успел вдуматься, придумать себе картинку, нарисовать её в сознании. Иногда он прерывает меня, описывая мне то, что придумал, и я с радостью дополняю это изображение.

Я дохожу до того момента, когда королева расспрашивает принцессу о том, как ей спалось, но тут внезапно дверь палаты приоткрывается, и в дверном проёме появляется фигура доктора Маслоу. Он ободряюще улыбается ребёнку, а потом кивает на коридор мне.

Взволнованно откладываю книжку, быстро киваю, а затем, поворачиваясь к сыну, в глазах которого уже серебрятся слёзы, ласково произношу:

— Я на пару минут, солнышко. Когда вернусь, расскажешь мне, что придумал, ладно?

— Ладно… — опуская взгляд, соглашается он и тихо всхлипывает.

С трудом заставляя себя оторваться от кровати Энтони, выхожу к Джеймсу, скрещиваю руки на груди.

— У вашего сына сегодня был жар… — начинает доктор, перелистывая какие-то папки, которые держит в руках.

— Знаю, — обрываю я его речь, вставляя свою лепту. — Почему мне не позвонили, я бы приехала?

— В этом не было необходимости, — хмыкнув, произносит доктор. — С ребёнком всё нормально. Сейчас.

— Тогда в чём же дело?

— Я позвал вас, потому что только что получил ответ от немецкой клиники. Деньги им нужны послезавтра. Полная сумма.

— Но операция же в июле! — почти отчаянно вскрикиваю я, понимая, что ста тысяч долларов на руках у меня нет. Да и не будет. Максимум сорок.

— Уже нет, — качает головой Джеймс, достав из папки бумагу, протягивает мне. — Вам найден донор. Трёхлетний Рассел Кроули находится в коме после автокатастрофы, в которую попала его семья. На выздоровление мальчика уже нет никаких шансов, и через две недели ему отключат аппарат искусственной вентиляции лёгких. Его сердце полностью здорово и не пострадало. Оно и станет новым сердечком вашего сына.

— Подождите, Джеймс, — хватаясь за голову и пытаясь как-то справиться со всеми навалившимися сразу проблемами. — Но ведь должен быть выход! Можно же подождать хотя бы месяц…

— Времени нет. Выхода тоже. Рассел умрёт в ближайший вторник. Если к тому времени вы не прилетите в клинику, сердце отдадут следующему в очереди.

— Нет, нет, нет! — впиваясь пальцами в волосы, шепчу я, усиленно отгоняя неожиданную слабость, проступившую во всём теле. — Пожалуйста, доктор Маслоу, сделайте что-нибудь!

— Я и так делаю, мисс Мейсен. Оформляю бумаги вашего сына и веду его лечение. Ребёнок будет прооперирован, если всё сделать вовремя. Ваше время — два дня.

— На какой счёт должна быть перечислена сумма? — голос сел, да и вспыхнувшее в голове волнение мешает нормально соображать. Там, за дверью, мой ребёнок. Мой мальчик. Мой сын, который нуждается в новом сердце. Как же мне его спасти…?

— Номер счёта, — протягивая мне очередную бумажку, проговаривает Маслоу. — Не забудьте также оплатить услуги нашей клиники, мисс Мейсен.

Сдавленно киваю, и доктор, захлопывая папку, уходит. Я остаюсь в коридоре одна. Стою, не в силах шевельнуться. Не могу вернуться в палату к сыну сейчас. Я напугаю его до смерти.

Силюсь взять себя в руки и пытаюсь засунуть бумажку с номером счета немецкой клиники в карман, но внезапно пальцы натыкаются на скомканную визитку. Визитку Каллена.

Я уже о ней и забыла, наверное.

Внимательно пробегаюсь взглядом по цифрам, написанным на бумаге, и перевожу дыхание. Острые края, будто режут душу. Вспоминаю убийственный изумрудный взгляд и ангельские черты лица. Вспоминаю его слова о деньгах: «Я буду платить тебя по двадцать тысяч в неделю». В неделю. Двадцать тысяч долларов. А если попросить деньги вперёд? Не думаю, что он откажется. Только вот я связываю себя, бог знает, какими оковами…

Откидываю мысли о себе подальше: как-нибудь переживу. Знаю, что ради Энтони должна это сделать. Должна принять предложение этого человека, которого только вчера встретила, каким бы оно ни было.

А какие у меня варианты?

Смерть сына я не переживу, да и случиться ей не позволю. Взвешивать все «за» и «против» просто нет времени. Сейчас оно снова утекает сквозь пальцы. Снова бежит, не оглядываясь. Для меня оно то замирает, то несётся вскачь, и я не вижу той грани между двумя этими крайностями. Как же страшно принимать решение, относительно новой страницы своей биографии.

Воспалённое от усталости и переживаний сознание не способно подобрать ни одного варианта будущей «работы» с этим человеком. Грабёж, убийство — всё, что приходит на ум. Пытаюсь не акцентировать на этом внимание, но пальцы предательски дрожат, пока я набираю заветный номер на клавишах мобильника.

— Да! — слышится на том конце телефона. Раздражённое «Да», подтверждающее всю нелепость моего положения. Впрочем, выбора у меня нет.

— Эдвард? — решаю всё-таки уточнить, прежде чем говорить о главном.

— Кто это? — снова ответ вопросом на вопрос. Видимо, это его характерная черта. Что же, придётся смириться.

— Белла Мейсен, — произнося своё имя, делаю акцент на имени. — Из бара «Престижная жизнь».

— А, официантка, — вспоминая, говорит он. — Могу предположить, что ты обдумала всё насчёт работы у меня?

Почему мне так не нравится тот тон, которым он произнёс слово «работа»? Может, мои опасения не напрасны? Может, ему нужен личный киллер? Что ж, тогда меня застрелят первой. Я совершенно не умею обращаться с оружием. Никогда не брала его в руки, да и, в общем-то, не собиралась. Видимо, у судьбы на меня свои планы. Вопрос только в том, на кого я оставлю сына?

Ответ приходит также быстро, как и данные мысли: я всё выдержу, я продержусь. Продержусь и буду рядом до тех пор, пока он не научиться жить без меня. Мне хватит сил, я уверена.

— Где я могу тебя найти?

— Я сам тебя найду, — в его голосе слышна насмешка. — Но только завтра. Сегодня я занят, — он произносит последнее словно с явным намерением поиздеваться надо мной. Его тон пародирует мой вчерашний отказ.

— Завтра уже поздно, — глядя на номер счёта, сообщаю я. — Только сегодня. Иначе нельзя.

— Ты будешь ставить мне условия? Я же сказал, я занят! — гневно произносит он, и я, находясь в стольких километрах от него, чувствую на себе злобный зелёный взгляд.

— Где мы встретимся СЕГОДНЯ? — делаю ударение на последнем слове. Пытаюсь расставить все точки над «i». В конце концов, это я мучаюсь от неизвестности.

— Упрямая, значит? — усмехается он, и гнев пропадает из его голоса. — Мне это нравится. Хорошо. Будь по-твоему. Сегодня в десять я буду ждать тебя у чёрного входа в бар. Там же, где и вчера.

— Я буду, — обещаю с таким рвением и волнением, что, наверное, слегка шокирую его.

— И ещё кое-что, — бросает Каллен, прежде чем я нажимаю «отбой» собственного звонка.

— Что? — чего ещё он может от меня хотеть?

— Не смей опаздывать, Белла! — после этой фразы звонок обрывается, и я посреди больничного коридора слышу в мобильном утихающие телефонные гудки.

Глава 4 — Долгая поездка

Женская догадка обладает большей точностью, чем мужская уверенность ©

Смотрю в небо и вижу, как над головой проплывают тёмные облака. Дождь льёт, словно заведённый, подтверждая всю безысходность моего положения. Наверное, я уже вчера вечером, как только увидела Каллена, знала, что буду с ним. Что сделаю то, что он запросит. Могу или не могу — таких слов для него не существует. Его лексикон полон эгоизма и холода. Острый, будто бритва. Холодный, будто лёд. Он сам, словно айсберг. Манящий, прекрасный и убийственный…

Для меня придумано лишь одно слово, впитывающее всю мою жизнь и судьбу — надо.

На сегодняшний момент мне надо спасти сына. Единственного родного человека, единственного, с кем я могу быть собой.

Единственное существо, рядом с которым я живу и чувствую себя человеком. Рядом с которым я счастлива, которого я люблю.

Ночная темнота улицы не блещет ничем хорошим. Зубы уже стучат от холода, а замерзшее тело сводит дрожь.

Стою, будто бы неудачная «ночная бабочка», ищущая клиентов, чёрт знает, на какой помойке. Оглядываюсь, пытаюсь как-то размять затёкшие и обледеневшие руки и ноги, но ничего не помогает. Ещё пару минут, и я действительно стану настоящей льдиной. Почему в конце апреля такой дикий холод? Почему у меня ощущение, что сейчас начало декабря?

Пытаясь отвлечься, вспоминаю день в больнице, проведенный с Энтони. Десятки сказок, сотни картинок, миллионы нежных слов «я люблю тебя».

Конечно, сначала пришлось нелегко. Я пыталась отойти от разговора с доктором Маслоу около десяти минут. Я очень сильно расстроила сына тем, что так неожиданно ушла. Он плакал, когда я вернулась. Последующие полчаса он ни за что не хотел отпускать меня из объятий, и мы просидели с ним завернувшись в белую простынь, обнимая друг друга на больничной койке.

Его ежедневные процедуры — это череда уколов и капельниц. Сегодня я была с ним. Он такой храбрый, такой сильный, такой мужественный! Из голубых глаз не скатилось ни одной слезы — именно этого я больше всего боялась.

Мне кажется, я готова, в буквальном смысле, убить каждого, кто заставит моего ангела плакать. Он понимает это — я когда-то ему говорила. Сейчас он терпит. Терпит, когда рядом я. Мне кажется, что я скорее заплачу, глядя на его нахмуренное от боли личико, чем он сам. Самоконтроль — это то, чем он обладает в совершенстве. Но всё же срывы случаются. Как сегодня.

Я не виню его: он всего лишь маленький мальчик. Ему ещё нет и пяти лет! Он просто ребёнок. Ребёнок, который испытывает все горести и тяготы взрослой жизни.

Иногда я проклинаю себя за то, что не могу дать ему возможность жить нормальной жизнью — он не играет с мальчишками во дворе, он не ходит в сад, он не лепит из пластилина супергероев и не читает комиксы. На вид он малыш, настоящий и естественный. Но в душе он уже взрослый. Взрослый… в четыре года…

Я ужасная мать.

Я довела собственного ребёнка до такого состояния.

Мысли об Энтони постепенно приводят меня к логическому завершению ситуации: я здесь, под дождём, жду чёрную машину и её владельца. Того, кто способен спасти ему жизнь. И выбора у меня нет. Никогда не было.

Скупая слеза скатывается вниз по щеке, исчезая в дождевых каплях. Я вымокла до нитки. Уже не чувствую ни единого сухого места на своём теле. Мой зонт благополучно остался в клинике, а куртку я взять не догадалась — слишком тяжёлым выдалось утро. Поспать мне удалось в общей сложности пять часов. Три — ночью, и два — в больнице у Тони. От недосыпа слипаются глаза, и я всеми силами борюсь с сонливостью.

Внезапный яркий свет врезается мне в глаза и, освещая дождь насквозь, знакомый автомобиль направляется в мою сторону. Не зная, что делать, говорить и думать, безмолвно замираю на месте.

Машина останавливается и замирает в точности как я, а через секунду тонированное стекло опускается вниз.

— Садись, — доносится тот самый баритон из недр «Мазды», и я, вздыхая то ли от облегчения, то ли от обречённости, тяну на себя холодную металлическую дверную ручку. Она поддается. Через долю секунды я уже в кожаном салоне чёрного цвета, освещённого неярким светом приборной панели.

Не сразу решаюсь перевести взгляд на Каллена. Он и вовсе не замечает меня, на полной скорости выезжая на оживлённую трассу. Едва машина оказывается среди других автомобилей, замки блокировки дверей громко щёлкают в темноте.

— Зачем это? — не понимая, спрашиваю я. Теперь уже смотрю на него. На лице — безразличие, но на губах — лёгкая усмешка. Взгляд живой, устремлённый на асфальт под колёсами. Мы едем слишком быстро, но на это и мне, и ему плевать. Сейчас ситуация слишком напряжена, чтобы беспокоиться о скорости.

— Чтобы ты не сбежала, — ухмыляясь, говорит он, и я вздрагиваю. Скорее от насмешки, чем от смысла данных слов. Необходимо было задуматься над вопросом: «А стоит ли бежать?» или «Правильно ли я делаю?» Но вместо этого я лишь качаю головой: какой смысл рассуждать о том, что было бы, если теперь я в салоне машины. Мне некуда деться.

И всё-таки непослушные губы выдают занимательный вопрос, быстро возникающий в голове:

— Кто-то пробовал? — если ответ утвердительный, людей глупее мне не найти.

— Думаешь, ты первая, кто едет со мной? — зоркий изумрудный взгляд на миг впивается в меня, и я чувствую, как сбивается дыхание. Впрочем, это длится всего пару секунд, а затем Каллен снова обращает взгляд на ночную дорогу.

— Вряд ли. Скорее уж самая парадоксальная. — Хмыкаю себе под нос достаточно тихо, но чуткий слух Эдварда улавливает мой даже самый прозрачный и невесомый шёпот.

— Предупреждаю сразу: от меня не убежишь. Я найду тебя где угодно и даже достану из-под земли, если понадобится.

— Я не собираюсь бежать, — хмуро улыбаюсь, пряча за натянутой улыбкой робость. Я храбрилась целый день, оставаясь наедине с сыном, но теперь всё сложнее держать себя в руках. Приходится лишний раз вспомнить, для чего я вообще здесь оказалась.

— Какое предложение? — следующий вопрос, который я задаю, звучит уверенно, хотя и слегка надменно.

— Приедем, узнаешь, — он хитро улыбается, и в этой улыбке проскальзывает нечто такое дьявольское, что заставляет мурашек целым роем окутать моё тело. Мокрая одежда высыхает в машине, хотя дождь за окном не перестаёт лить. Она прилипает к телу, и я чувствую себя ещё более некомфортно. Хотя, куда уж там…

— Куда мы едем? — спрашиваю скорее машинально, чем осмысленно. И всё же интерес к его ответу имеется, и не малый.

— Я сказал, узнаешь, Белла, — резко повторяет он, отчего я мигом затыкаюсь. Не люблю злить опасных людей. Несомненно, Эдварда я отношу именно к этой категории. Можно даже с пометкой «Чересчур опасно!»

— Запомни два основных правила на будущее, — холодно сообщает он, лавируя между машинами, мешая другим проехать перед ним. — Правило первое: я не повторяю дважды. Ты слушаешь один раз. Если не услышишь — твои проблемы.

Вздыхаю, удивлённо глядя на него. У меня нет ни слов, ни даже мыслей, которые соответствовали бы грамотному ответу на подобные изречения.

— Правило второе, — тем временем продолжает Эдвард, резко сворачивая на какую-то лесную дорогу. Я впиваюсь ногтями в кожаное сиденье, стремясь удержаться и не удариться головой об стекло. Звук дождя теряется за мрачностью леса. Вокруг — ни огонька. В такой темноте голос Каллена кажется до безумия пугающим и угрожающим. Вздрагиваю, слыша баритон вновь, и пытаюсь, согласно первому правилу, прислушаться: — Как я сказал — так и будет. Мои приказы и указания не обсуждаются!

Невольно вспоминаю сегодняшнее утро, когда дискутировала с ним по поводу времени встречи. Что же, я своего добилась. Теперь о подобном придётся забыть.

— Откуда ты знаешь, что я соглашусь? — мне действительно хочется это знать. Он говорит с такой непоколебимой уверенностью в себе, что на миг я восхищаюсь этим, но уже через пару секунд ненавижу эти его черты. Как можно при такой красоте быть таким моральным уродом? Вот чёрт, я знакома с ним меньше двадцати четырёх часов!

— Ты согласишься, — ухмыляясь самому себе, будто восхваляя собственную персону, произносит Эдвард. На это утверждение у меня ответа нет. Он прав. Я соглашусь. Соглашусь на что угодно, насколько угодно — лишь бы он мне исправно платил. Столько, сколько обещал. Двадцать тысяч за неделю. То есть, мне необходимо пробыть с ним как минимум пять недель. Прекрасно! Белла, ты попала!

Отворачиваюсь к окну и рассматриваю стекающие по стеклу дождевые капли. Они бегут достаточно быстро, сталкиваются друг с другом и останавливаются. И только сливаясь в один поток, несутся дальше вместе. Бок о бок.

За окном настоящий лес. Вижу очертания сосен и елей. Темнота мешает всё рассмотреть в полной мере. Инстинкт самосохранения начинает подсказывать, хотя нет, истошно вопить: «Бежать, не оглядываясь!».

Я нервно улыбаюсь собственной глупости, на что Каллен, пристально за мной наблюдающий боковым зрением, удивлённо хмыкает:

— У тебя психоз?

— В каком смысле? — теперь я перевожу на него взгляд, смотря прямо внутрь его тёмных зрачков. Зелёные ободки будто бы светятся, как у кота. Наверное, я действительно схожу с ума.

— От страха. Тебе страшно, — он говорит это так медленно, что я невольно забываюсь. Такое ощущение, что от ужаса других он получает какую-то жизненную энергию. Словно инопланетяне в старых фильмах. Полагаю, он вампир, раз уж судить по монстрам из кинематографа — высасывает всю кровь из тела… Его зубы идеально подошли бы для этого. Острые и белые. Какой убийственно красивый монстр…

— Я не боюсь тебя, — ухищрённой смелости хватает только на это. Говорю, пожимая плечами, будто действительно так думаю. Отец научил. Он говорил, что если показывать страх, то тебя ударят по самому больному — твоим личным демонам ужаса. Попадут, и ты распадешься на части. С тех пор, я ни перед кем не освещаю своих кошмаров. И перед Калленом не собираюсь. Единственная моя забота, по случаю которой я здесь — мой сын.

По сравнению с животным страхом потерять Энтони, жалкое опасение перед Эдвардом кажется детской выдумкой.

— Не боишься? — он хитро улыбается мне, видя насквозь. Отвожу взгляд, кивая и снова пожимая плечами. Страшным усилием воли мне удаётся продолжать смотреть в окно, в то время, как сидящий за рулем мужчина прожигает меня малахитовыми глазами буквально до костей. Чувствую в нём и похоть, и какую-то насмешку. Или это не насмешка? Почему-то мне кажется, что это то, о чём я пока не догадываюсь. Быть может, скрытое сожаление или тайный страх?

Глупо, конечно. У Каллена-то страх? У него-то сожаление?

— Не боюсь, — хмыкаю так же своенравно, как и он. Наверное, сегодня в эту игру я ещё смогу играть. Но что будет завтра? Останусь ли я вообще в живых к завтрашнему дню?

Вдруг он маньяк? На кой чёрт, он притащил меня в лес?

Дорога ещё некоторое время петляет, а Эдвард, не произнося ни слова, ведёт машину. Я изредка смотрю то на него, то на темноту. Впрочем, там вряд ли можно что-то увидеть.

Наконец, «Мазда» останавливается. Силюсь разглядеть что-нибудь в тёмном стекле, но от остановившихся дождевых капель мне это не удается.

— Пошли. — Мужчина достает карту зажигания из специального отсека недалеко от руля и тянется к дверной ручке, быстро распахивая её настежь.

Выхожу вслед за ним на свежий воздух. Дождь кончился. Влажность царит повсюду. Прямо под ногами — упругий, но промокший мох. Над головой — тёмное небо без единой звезды. Всё в ночной кромешной тьме. Едва вижу очертания мужчины, который направляется куда-то вглубь, за ветки деревьев.

— Ещё одно правило, Белла, — говорит он, когда я, догоняю его, опасливо оглядываясь по сторонам. Чутьё подсказывает, что, в первую очередь, нужно бояться Каллена, но я почему-то боюсь диких зверей, которые могут водиться здесь. Хорошо бы держаться рядом с ним, дабы не потеряться.

С трудом отрываясь от собственных страхов — благо, в темноте он не видит моего лица и испуга — сосредотачиваюсь на его голосе и фразах:

— Выдашь местонахождение того строения, куда я тебя приведу, и следующей ночью не проснёшься. Ясно?

— Предельно… — скулы сводит от холода, а в теле образуются узлы из органов. Начинает мутить. То ли от страха, то ли от неизвестности и давящей атмосферы тёмного, ночного леса.

Вскоре ветки елей и сосен расступаются, и мы оказываемся на бетонной дорожке, едва виднеющейся среди травы. Как только я уверена, что мои ноги стоят на твёрдой поверхности, осмеливаюсь поднять взгляд на то самое «строение», которое хранится в страшной тайне.

Большой дом. Белый. Светится в темноте. Режет взгляд после всего того мрака, через который я прошла. Удивлённо прикидываю, как можно уместить такой особняк в центре леса. Но главный вопрос не в этом. Главный вопрос: зачем это нужно? И кому?

Эдварду?

Раздумывая над ответом, не сразу замечаю, что Каллен продвигается по той самой бетонной дорожке быстрыми и уверенными шагами. Мне требуется полминуты, чтобы бегом и на ощупь догнать его.

— Зачем тебе деньги? — вопрос звучит громко и быстро, и я теряюсь. Неожиданно и не вовремя. Сейчас я гораздо больше озабочена тем, как не свернуть шею в этой темноте.

— От этого что-то зависит?

— Белла! — Каллен скрежещет зубами, и его гневный голос прекрасно слышен мне, идущей в тридцати сантиметрах позади него. — Не смей со мной так разговаривать! Я задаю вопрос, и ты отвечаешь. Без увёрток и подробностей. Коротко и ясно.

В душе становится горько, а на деле — паршиво. Чувствую себя маленьким ребёнком, несправедливо наказанным. И в то же время снова испытываю страх и неприязнь к этому человеку.

Кем он себя возомнил?

И всё же, «кто платит, тот и музыку заказывает», — руководствуюсь этой простой истиной, что и заставляет меня промолчать в ответ и не сорваться на него. В конце концов, в этом человеке будущее моего сына. И какой бы он ни был, я обязана принять тот факт, что он — единственное моё спасение.

Глупо верить первому встречному, ещё и такому как Каллен, но выбора нет. Нет ни у меня, ни у Тони. Либо он — либо никто.

— Прощу прощения, — извиняюсь, делая вид, что сожалею, а у самой так и сжимаются кулаки. Пытаюсь казаться покорной. Пока у меня это плохо получается. От меня волнами исходит ненависть.

— Без сентиментальностей, — отмахивается он, снова злясь. — Отвечай на вопрос: зачем тебе деньги?

— Хочу выкупить дом моего отца. Я его очень любила, — говорю первое, что приходит в голову. Не правдоподобно, но лучше ничего предложить не могу. Только так.

Эдварда это, похоже, устраивает. Он не задаёт ни единого вопроса, и лишь быстрее двигается по направлению к дому. Размышляя о сказанном, иду за ним.

Я прекрасно знаю, почему не назвала настоящую причину своей потребности в финансах: я боюсь за Энтони. При любой возможности, зная о нём, Каллен сможет мною манипулировать, угрожая навредить моему сыну. А может, он и не будет угрожать. Я оплошаю, а он просто разделается с ним…

Это слишком опасно. Информация о моём ребёнке слишком ценна для Эдварда. Никто не должен знать про Энтони. Ни одна живая душа. Это моя жизнь и мой ребёнок. Каллену нужна я, а не малыш. По крайней мере, я на это уповаю.

Стою на крыльце особняка, по-прежнему думая о сыне. Эдвард не тревожит меня. Каждый из нас занят своими мыслями. И все же, я успеваю поразиться его точности и несомненной уверенности в том, что делает. Начиная от меня и заканчивая открытием сотни замков на двери. Он не использует ключи. Лишь поочерёдно набирает цифры на карте управления своего автомобиля, на призывы которых красные кнопочки — едва заметные даже в сумраке ночи — загораются и гаснут.

Когда все замки открыты, мужчина входит в дом, даже не удосуживаясь придержать тяжеленную дубовую дверь, которая едва не убивает меня прямо здесь, на месте, захлопываясь перед носом.

— Разве не положено сначала пропустить даму? — нахмурившись, спрашиваю я, и тут же замолкаю, понимая, что несу.

— Не забывай, где ты, Белла. Ты здесь впервые, а уже начинаешь меня бесить, — рявкает он, и я шумно сглатываю. Качая головой в попытке успокоиться, он оставляет меня у входа и подходит к небольшому прямоугольнику, выделяющемуся на фоне общей темноты. Выключатель.

Свет вспыхивает, и я щурюсь, чувствуя боль, причиняемую глазам.

Пока я сосредотачиваю взгляд, проходит около трёх минут. Каллен недовольно хмыкает, подпирая стену, и смотрит на меня в упор. Смотрит так, будто ждёт, пока я что-то увижу. Ждёт моей реакции…

Пытаюсь не замечать его взгляда, и часто моргаю, силясь привыкнуть к яркому освещению.

Наконец мне это удается, и я широко распахивая глаза, делаю шаг по направлению к гостиной. Но, прежде чем моя нога касается пола, истошно воплю, пытаясь зажать рот рукой, дабы подавить крик. Я вижу то, что Эдвард хочет, чтобы я увидела — в десяти метрах от себя вижу на полу настоящее человеческое тело. Девушка. Её лицо бледно, а глаза закрыты. На белокурых волосах видна засохшая кровь, вытекшая из виска. Пуля, видимо, прошла насквозь…

От ужаса у меня перехватывает дыхание, и я для опоры хватаюсь за стенку. Как обычно, координация меня подводит, и вместе со своим фатальным невезением, я промахиваюсь и падаю на пол. Пытаясь убрать из сознания картинку — чудовищную и ужасную — закрываю глаза. Не помогает. Просовываю голову между коленей, направляя свой крик в кулак, крепко прижатый ко рту.

Мне страшно не только от вида трупа, но и от того, что я узнаю эту девушку. Женщину. Она была вчера с Калленом в баре. Она негодующе смотрела на меня и умоляюще на него!

Её убил он…

Глава 5 — Пять заповедей и три правила Эдварда Каллена

Большинство дурных поступков человек совершает не потому, что они ему нравятся, или приносят выгоду, а потому что ему кажется, что от него их ждут… ©

Наверное, мой ступор напоминает парализованность. Я некоторое время, не мигая, смотрю на женщину, лицо которой уже никогда не воспроизведёт улыбку. Лишь испуг в глазах навеки запечатлелся на ней в последние секунды её жизни.

Словно во сне ощущаю, как кто-то поднимает меня с пола за руку — достаточно грубо — но, тем не менее, очень быстро «пейзаж» гостиной скрывается за кем-то, кто его заслоняет и это слегка успокаивает меня. Не сразу понимаю, что этот «кто-то» Эдвард. Доходит только тогда, когда мою руку отпускают, а дверь комнаты, где я оказалась, запирают.

Каллен недоверчиво смотрит на меня. В его малахитовых глазах насмешка надо мной и восхваление собственной непобедимости. Наверное, именно так торжествующий Цезарь всходил на престол: величаво, властно, красиво.

До сих пор не могу оправиться от увиденного. В глазах пляшут какие-то звёздочки, а колени сводит дрожь до такой степени, что ещё секунда, и я распластаюсь на полу.

— Жаждешь объяснения? — голос Эдварда раздаётся, словно через толстый слой ваты. Безуспешно пытаюсь сконцентрироваться на нём, но пока у меня это плохо получается. Кажется, будто мне отключили мозги, лишили способности мыслить. Перед глазами вместо меблировки незнакомой комнаты по-прежнему пустые и ужасающиеся глаза мёртвой женщины.

— С тобой этого не случится, если не будешь совершать ошибок, — что-то звякает, пока он говорит, и это самое «звяканье» заставляет меня немного привести в порядок мысли. Я вспоминаю, зачем я здесь и почему. Пытаюсь вернуться в реальность, цепляюсь за происходящее, словно утопающий за соломинку. В голове вместо ужаса начинает стучать лишь одна мысль, выжженная там калёным железом: «Спасти сына!».

— Что я должна делать? — голос предательски дрожит, как бы я не старалась храбриться. Снова начинает мутить, и слабость разливается по организму вместе с кровью.

— Вижу, ты смелая, Белла, — голос раздаётся совсем рядом со мной. Переведя взгляд вправо, натыкаюсь на внимательные зелёные глаза, придирчиво рассматривающие меня. Гляжу в них, будто в зеркало, не показывая никаких эмоций. Молюсь только о том, чтобы мольба в моём взгляде, обращённая к Каллену, не была им замечена. Возникнут вопросы. А он не любит вопросов. Тем более — чужих. Моих.

— Но насколько хватит твоей смелости? — С этими словами он берёт и сжимает мои руки в свои, словно в тисках. В то же время плотоядный взгляд мужчины обдаёт жаром всё моё тело и через намокшую одежду добирается до кожи. Начинаю мелко дрожать, пытаясь это скрыть. Пробую вырвать руки, но ничего не выходит. Он держит меня так, будто собирается заковать в кандалы.

— Надолго. На столько, сколько нужно, — отвечаю быстро, пытаясь убрать внутреннюю дрожь, хотя бы из голоса. Кажется, это мне удаётся.

Эдвард, не веря, поджимает губы, и отпускает мои запястья, быстро поднимаясь и возвышаясь надо мной — стоящей у стены — словно скала.

— Проверим? — его тон одновременно насмехающийся и пошлый. Чёрт, он видит меня насквозь!

— В каком смысле? — пытаюсь разобраться в смысле сказанных им слов, но его руки подсказывают ответ гораздо быстрее. Длинные бледные пальцы скользят по моей талии, подбираясь к краям водолазки, поднимая их вверх. Между тканью появляются просветы кожи. Его руки холодные и грубые. Едва они касаются тела, я дёргаюсь, силясь оторваться от него.

— И где же твоя смелость, Белла? — ехидно спрашивает он, не позволяя вырваться и прижимая меня крепче. Теперь его руки перемещаются вверх по моей талии, задирая водолазку всё выше и выше.

— Я пришла из-за работы… — шумно сглатываю, пытаясь выговорить слова между судорожными вздохами. Плохо удаётся. Не правдоподобно. Выглядит глупо и пугающе. В такие моменты я несу какую-то чушь про работу. Но ведь это правда! Я ведь не проститутка! Почему бы ему не найти кого-нибудь в ближайшем борделе?

— Из-за работы? — он повторяет слова за мной точно эхо, и в его изумрудных глазах прослеживается еле скрытое желание тут же овладеть мной. Похоть. Эгоизм. Выдержка. Он позволяет своим губам коснуться моей шеи как раз там, где бьётся пульс. Я вздыхаю, чувствуя, как подгибаются колени. В этот момент сильные руки мужчины снова спасают меня от падения на пол, и я замираю, не в силах шевельнуться.

— Мне нужны деньги. Я не искала тебя, ты меня нашёл. Я готова работать! — заявляю быстро и опасливо, одновременно переводя дыхание и лихорадочно пытаясь сообразить, что говорить дальше. Не знаю. Мысли путаются от внезапной выходки Эдварда. Слишком много событий за сегодня… Слишком много ужасов… Сколько я ещё выдержу?

— Ты готова работать? — он делает ударение на слове «работать», и я непроизвольно ёжусь.

— Да, — отвечаю то ли уверенно, то ли боязливо. Боюсь узнать, что будет дальше. Боюсь, и в то же время — отчаянно хочу. Становится страшно от самой себя. — Я согласна. Но давай поговорим об условностях и правилах…

— Правилах? — он ухмыляется на этом слове, отлепляясь от стены рядом со мной, и отходит подальше к письменному столу, стоящему в центре комнаты. Внимательно наблюдаю за ним, но в то же время готовлюсь быстро отвести взгляд, если это понадобится.

— Хорошо, давай о правилах, — он смеётся, глядя в раскрытое окно, свежий воздух из которого не в состоянии разогнать духоту давно непроветриваемых комнат.

— Правило номер один, Белла, — он продолжает улыбаться, когда поворачивается ко мне. Улыбка настолько безвинна и очаровательна, что моё дыхание сбивается во второй раз. Лихорадочно заставляю себя обдумать его слова, как мужчина произносит: — Предохраняться.

— Что? — считаю, что ослышалась. Нет, не считаю. Просто уверена. Он не мог такого сказать — у меня уже слуховые галлюцинации.

— Ты должна предохраняться, — он говорит это таким усталым тоном, будто рассуждает о самой очевидной истине. Наверное, так оно и есть, но я по-прежнему не могу понять, что происходит. О чём мы вообще говорим?

— Зачем? — задаю самый идиотский из всех возможных вопросов.

— Чтобы не возникли проблемы с детьми, — он усмехается, но уже через секунду из голоса пропадает смех, и самый настоящий гневный рык срывается с его губ: — Учти, если ты забеременеешь, я убью тебя в тот же час, как узнаю. Не пытайся скрывать или бежать. Я уже говорил, что бежать бесполезно.

Не нахожу адекватного ответа на его слова, и поэтому лишь слабо киваю головой в знак согласия. В голове начинает проясняться тема разговора, и от этого мне всё труднее держаться на ногах.

— В чём заключается моя работа? — снова использую это нейтральное слово, в попытке разузнать истину. В голове уже сложился верный ответ, но хочется услышать версию Эдварда. Если это возможно, конечно же.

— Буквально вчера, — Каллен переводит взгляд на запертую дверь, и я вздрагиваю, вспоминая тело в гостиной, — Ален отказалась находиться со мной. Ален нет, и мне нужна замена для неё. Если честно, она уже давно стала надоедать мне, а ты Белла оказалась как раз тем, что нужно.

— Что я должна делать?

— Мне нужна любовница, — он улыбается сам себе на этом слове. — И ты подходишь. Ты красива и молода. И я уверен, что не страдаешь никакими заболеваниями?

Отрицательно качаю головой, пытаясь собрать мысли в кучку после подобного заявления.

— Всё равно нужно проверить. Поедешь завтра в медицинский центр на осмотр. Делай всё, что от тебя потребуют. Мне ты нужна как можно скорее!

— Я должна спать с тобой? — задаю вопрос спонтанно, непонимающе глядя на него, все ещё в попытках догадаться о том, что происходит. Мозг сформулировал ответ, но сознание отказывается его принимать. Парадоксально, неестественно… и так страшно!

— Я говорил тебе, что повторяю одну фразу только один раз? — его тон раздражённый, хотя в глазах виден какой-то странный проблеск. Будто бы скрытая горечь. Наверное, мне действительно нужно проверить зрение — всё чаще мне мерещатся в глазах Эдварда те эмоции, на которые он не способен в силу своего положения и характера.

— Мы так не договаривались… — выдаю после секундной паузы, не до конца понимая, что делаю и говорю. Сознание будто бы в тумане. Ему срочно нужен отдых, на который в ближайшие пару часов рассчитывать бесполезно.

— Ты согласилась, — он напоминает это вовсе не отчаянно, и совсем уж не прося, нет. Он констатирует факт, охватывает своим взглядом и голосом всю безысходность, что исходит от меня.

— Я не думала, что должна…

— А на что рассчитывала? — я разожгла в нём интерес. Он смотрит на меня сейчас заинтересовано, размышляя над вариантами моих ответов.

— Всё что угодно, но не проститутка! Нет! — отрицательно качаю головой, опираясь на стену для поддержки, и пытаюсь совладать с неистово трепыхающимся сердцем.

— Думаешь, кто-то предложит тебе больше, чем я? — изогнув бровь, насмехаясь в который раз над моей глупостью, спрашивает он. Прижимаюсь к стене, осознавая, что отступать, как и там, у бара, некуда. — Белла, не каждый платит за пять ночей в неделю двадцать тысяч долларов!

— Я и не собиралась продаваться! — отмахиваюсь от него, будто от назойливого роя мух.

— А как же деньги, которые были тебе так нужны?

Это аут.

Сердце разрывается на части, бессильно падая куда-то вглубь желудка.

В голове вспыхивает чёткая картинка — я стою в черном панихидном платье около небольшого гроба, где за цветными венками находится мой мальчик. Мой Энтони.

Картинка исчезает, и её сменяет другая — я в больнице, на койке ребёнка, точно так же, как и весь сегодняшний день.

Руки начинают мелко дрожать, а тело совсем уж теряет свою целостность, будто бы расплываясь, словно медузьи щупальца. Хватаюсь для опоры за стену, прислоняюсь щекой к холодной поверхности, привожу в порядок дыхание, но чувствую, что воздуха не хватает. Едва я вдыхаю его, как он тут же вылетает из лёгких, словно его специально выбивают оттуда.

— Да, они мне нужны, — говорю, будто не своим отчаянным голосом. Перевожу на Каллена взгляд. Он ответно смотрит на меня. Игра в «гляделки» продолжается около минуты, после чего я обречённо признавая поражение, отвожу глаза.

— Вот тебе и работа, — проговаривает мужчина, снова приближаясь ко мне. — Но правила всё же есть, и немало. Тебе придётся выучить.

— Придётся?

— Ты должна их выучить, — пуская чуточку злобы в свой чудный баритон, хмыкает Эдвард. Он не любит повторять — когда же я уже запомню это?

— Какие правила? — решаюсь спросить о самом главном. Надеюсь на лучшее, потому что хуже уже быть не может. Каллен знает, что я соглашусь, знает, что стану его любовницей. Только вот хуже всего то, что и я знаю это. И ничего не могу сделать. Не могу решить. Не могу со всем этим разобраться.

— Сядь, — видя, как я пошатываюсь, он кивает на диван. Кое-как добираюсь до предмета мебели и, чувствуя под собой мягкую кожу, блаженно откидываю напряженную спину на гладкий материал.

— Правило первое ты уже слышала, — пропуская то, с чего собственно и начался весь разговор, сообщает Каллен. — Правило второе: когда я зову тебя, ты приходишь ко мне сюда, где бы ты ни была и чем бы ни занималась. Ровно в назначенное время. Никаких опозданий.

Сижу, слушаю и думаю. Тон Эдварда волевой, непоколебимый, глаза живые, огненные, да и сам образ наполнен мрачностью и пессимизмом. Он странный и в то же время какой-то притягательный. Ловлю себя на этой мысли, и на корню пресекаю подобное. Вместо этого лишь внимательнее вслушиваюсь в его слова, улавливая весь смысл, заложенный в них:

— Правило третье: у тебя нет партнёров кроме меня. Найду хоть одного — и вам обоим придёт конец.

— У меня нет любовников, — сообщаю я как-то напряжённо, наплевательски, будто констатируя истину.

— Тем лучше, — в глазах Каллена недоверие, смешанное с интересом. Впрочем, более вопросов по этой теме мы не поднимаем. — Правило четвёртое: ты не выдаёшь местонахождения этого дома. — Киваю, вспоминая, что об этом уже была предупреждена.

— Кстати, даже не пытайся найти меня в городских контактах или с помощью полиции. Моё имя и номер телефона ничего тебе не даст. Ты ничего не узнаешь.

— Кто-то пытался докопаться до тебя? — говорю надменно, не задумываясь о том, что повлечёт за собой это вопросительное предложение.

— Пытался, — Эдвард улыбается, глядя на меня своими изумрудными глазами. — Этот «кто-то» сейчас находится в гостиной.

От ужаса у меня снова перехватывает дыхание, и лёгкие резко уменьшаются в размерах. Быстро опускаю голову, пряча взгляд, всеми силами пытаясь наладить дыхание.

— Есть так же пять очень важных пунктов, которых ты должна непоколебимо держаться, — он подходит ближе к дивану, на котором я сижу, разглядывая меня со всех сторон, словно кулинарный критик основное блюдо шеф-повара.

— Какие ещё пункты? — в голосе неприкрытое раздражение. Не сдерживаюсь. И тут же об этом жалею, вспоминая, как мне сейчас необходимо получить обговоренную сумму.

— Не реветь, не перечить, уметь контролировать эмоции, не привязываться, не влюбляться, — он говорит всё быстро и чётко, но всё же я успеваю уловить какое-то скрытое напряжение в последнем словосочетании.

«Не влюбляться».

Разве в него можно влюбиться?

Разве к нему можно привязаться?

Лучше уж умереть!

— Полностью согласна, — киваю я, и Каллен как-то растерянно — что для него не характерно — вздыхает и отходит от меня подальше. Его естество на миг обретает ореол какой-то скрытой грусти, но я сейчас не слишком хорошо себя чувствую, чтобы думать и об этом тоже.

— Прекрасно. Завтра я свяжусь с тобой после того, как посетишь доктора, — он берёт карту от машины, направляясь к двери и поворачивая ключ в замке. — Я отвезу тебя к бару, сейчас.

— Я согласна на твоё предложение, но деньги мне нужны вперёд! — дверь так же быстро захлопывается, как и открывается. Отрешённый взгляд мужчины переводится на меня. Злоба вспыхивает в нём, словно от удара молнией.

— Что это за замашки? Ты ещё даже не спала со мной!

— Но ведь буду? — чувствуя острую потребность убедить его в своей правоте и остаться в живых, поднимаюсь с софы, двигаясь к Каллену. — Деньги мне нужны сегодня. Сто двадцать тысяч долларов. Всё равно, мне не убежать…

— Это наглость, — хмыкает он, глядя на меня сверху вниз. — Ты много себе позволяешь!

— Это то, что я могу просить, верно? — прикусываю губу, раздумывая над своими собственными словами. Что он в них услышал? Какой вывод сделал?

— Верно, — чуть подумав, отвечает он и, отпуская дверную ручку, обходит меня, добираясь до стола. Не успеваю уловить всех его действий, как у меня в руках уже блестящая чёрная кредитка, с выгравированным частным номером.

— Воспользуешься пока моей, завтра получишь собственную, — он зажимает её в моих руках, вздыхая то ли устало, то ли гневно: — А теперь уезжаем. Надеюсь, правила ты запомнила?

Киваю и выхожу за дверь.

Жутких трудов стоит не смотреть на женщину, лежащую в прихожей, и поэтому едва я оказываюсь на улице, как облегчённо и громко выдыхаю, радуясь тому, что ещё не потеряла сознание. Эдвард смотрит на меня удивлённо, но в то же время наплевательски.

Сажусь в машину, и на меня накатывает чувство обиды: я для него игрушка, даже не человек. Всего лишь та, которая выступает сегодня в роли «женщины по вызову». Сегодня я, завтра ещё кто-нибудь. Мы сменяем друг друга, словно цифры на циферблате часов. Не замедлить, не остановить. Время безвозвратно и поступки тоже. Прошлое не вернуть и не исправить.

Обратная дорога проходит и быстро, и медленно. В то время как я в своих мыслях гляжу на деревья, мелькающие за стеклом.

Наконец, машина останавливается, и Эдвард, прежде чем я выхожу из машины, обращает на меня взор, произнося следующее:

— До завтра, Белла. И не думай прятаться. Не выйдет.

— Я и не собиралась, — устало хмыкаю, отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины к чёрному входу в бар. К тому, с чего мы начали наше знакомство.

Последнее, что вижу в ночной тиши и глуши — то, как чёрная «Мазда» растворяется в улицах, пока остроконечная кредитка, не хуже взгляда Каллена, прожигает мой карман и моюдушу…

Глава 6 — Кардиогенный шок

На следующее утро, едва открыв глаза, в полной мере ощущаю своё счастье. Оно бьёт из меня ключом как неиссякаемый источник. Мне хочется плакать от радости, благодарить Бога за то, что теперь у меня есть деньги на спасение моего Тони.

Мне плевать, кто такой Каллен, плевать, что он сделал и что заставит сделать меня — я вечно буду благодарна ему, потому что именно он, а никто иной, спас моего ребёнка.

Поспать мне сегодня удалось очень мало, но в отличие от вчерашнего дня особой роли это не играет.

Вся на подъёме, со светящимися неподдельным восторгом глазами надеваю бежевое платье до колен, босоножки цвета слоновой кости на низком ходу. Быстро пробежавшись щёткой по волосам, выбегаю из дома и кидаюсь к ближайшему банку, крепко держа в одной руке чёрную кредитку, а в другой — счёт немецкой клиники.

Замираю перед дверями первой. В семь утра здесь немного посетителей. Заспанные сотрудники удивлённо смотрят на меня, пока я протягиваю им всё необходимое для оплаты счетов.

В банке я провожу часа два или три, подписывая бесконечные договоры и заверяя документы. Когда я снова выхожу на улицу и направляюсь в сторону того самого частного медицинского центра, навязанного Эдвардом, солнце уже высоко.

Его лучи играют на асфальте нашего неспящего города и скрывают его суету от моих глаз. Я плыву в бесконечном спокойствии и радостном возбуждении одновременно. Мне хочется остановиться прямо сейчас, посреди улицы, и закричать всему миру о том, что мой сын будет жить. Это воистину самое прекрасное, что случалось в моей жизни. Теперь уже ничто не может помешать выздоровлению моего ангела. Операция будет сделана, и он будет жить все сто лет.

После медицинского центра у меня есть намерения зайти в ближайший детский магазин и купить малышу новые книжки со сказками. Он их обожает.

Улыбаясь сама себе, открываю стеклянные двери учреждения, куда была направлена, и как-то рассеянно оглядываясь по сторонам — везде богатство, красота, изящество и комфорт. Бежевые диваны, полы, вазы и даже розы, стоящие в них.

Засматриваюсь на всё это буквально секунду, а потом вспоминаю, что хочу поскорее оказаться рядом с Энтони. Уверенно подхожу к девушке за стойкой администратора, разглядывающей меня с натянутой дружелюбной улыбкой. Она красивая. По-настоящему. У неё большие синие глаза и точёные скулы. Её рыжие волосы, словно огненное пламя, но сейчас они скрыты под головным убором с логотипом клиники. Она действительно могла бы работать моделью, как и Эдвард. Наверное, они неплохо бы смотрелись вместе…

— Добро пожаловать, мисс, — она обращается непосредственно ко мне, и это возвращает меня в реальность.

— Здравствуйте, — оглядываю помещение вновь, подмечая, не пропустила ли чего необычного.

— Ваше имя?

— Изабелла Мейсен, — говорю без всякого выражения, словно заученный стишок. Наверное, стоило бы обернуться, и хоть немного проявить свои положительные качества, но сейчас это невозможно. Я бесконечно счастлива, и на условности мне глубоко начхать.

Девушка за стойкой бросает на меня оценивающий, заинтересованный взгляд и завистливо вздыхает. Удивлённо перевожу на неё глаза. Будто ударенная плетью, она мгновенно отводит взгляд, и на лице её появляется взволнованность вперемешку с той самой натянутой улыбкой, коей я была встречена:

— Прошу, мисс Мейсен. Мистер Каллен нам обо всём сообщил, — она выходит из-за стойки и лично ведёт меня по коридорам медицинского учреждения, предлагая на ходу чай, кофе, или то, что моей душе угодно.

Мы замираем перед дверью тёмно-коричневого цвета. На ней прикреплена металлическая табличка, с красиво выгравированной надписью «Доктор ДжейДженкс».

Она стучит, и за дверью раздается такой же натянутый и взволнованный как и у девушки мужской голос: «Она?»

— Да, — красавица быстро кивает, будто забывая, что доктор не может её видеть, и поворачивается ко мне, открывая дубовую дверь:

— Проходите, мисс, вас ожидают.

Благодарно и изумлённо гляжу на неё, входя в помещение. Едва я захожу внутрь, дверь захлопывается, и снаружи раздаются щелчки дверного замка. Не понимаю всей сути происходящего, но, похоже, меня заперли.

— Присаживайтесь, — оборачиваюсь на мужской голос из дальней части комнаты, где за дубовым столом сидит тот самый доктор Дженкс.

Неторопливо, пытаясь скрыть за ней едкий страх, будораживший мою душу после закрытия дверей, подхожу к креслу из тёмной кожи, опускаясь на его мягкую поверхность.

— Меня зовут Джей Дженкс, мисс, а вы, я полагаю, Изабелла Мейсен?

— Да, — отвечаю на его странный вопрос, не понимая, что ему от меня нужно. Если честно, никогда не проходила проверку на подобные заболевания: некогда было. Но ведь всё когда-нибудь нужно попробовать, не правда ли?

В общем, моё незнание делу не помогает. Джей смотрит на меня, а я на него. Он чересчур взволнован: на лысеющей макушке уже образуется испарина.

— Меня прислал мистер Каллен, — решаясь нарушить тишину, вновь повторяю имя Эдварда.

— Я знаю, — доктор слишком много думает, да ещё и увлечён разглядыванием меня, и поэтому не может отвечать полными, распространёнными предложениями.

— Зачем закрывать дверь? — киваю на кусок дерева, стоящий в проёме между коридором и кабинетом.

— Чтобы нам не мешали, — неоднозначно отвечает доктор, силясь стряхнуть наваждение, качая головой. Ответ меня не устраивает, но желания его осмысливать и выпытывать подробности не возникает. Просто отвечаю немым кивком.

Ещё около минуты молчания, а затем, не выдержав, спрашиваю:

— Если мистер Каллен вам всё сообщил, значит, вы знаете, что нужно делать? — то ли вопрос, то ли утверждение. Говорю раздражённо, понимая, что теряю с этим человеком время, которое могла бы провести с сыном.

— Конечно! — он встаёт со своего места и садится на кресло рядом со мной. Выжидающе смотрю на его беспокойные, узкие глазницы. Пытаюсь ждать вежливо и терпеливо, но внутри всё так и переворачивается.

— У вас в семье были какие-либо инфекционные или наследственные заболевания? — набравшись решимости, спрашивает он, и, наконец, молчание прерывается.

— У моего реб… — я начинаю говорить, но тут же обрываю себя, вспоминая, что говорить об Энтони запрещено не только Каллену, но и всем, кто может ему что-либо рассказать. Доктор может сколько угодно клясться мне в конфиденциальности, но я прекрасно понимаю, что она измеряется так же, как и всё другое — в размере оплаты, гонорара.

— Ваш…? — доктор многозначительно смотрит на меня, изогнув бровь.

— Мой племянник. У него проблемы с сердцем. Более никаких болезней ни у кого из родственников, — опускаю взгляд, чтобы Джей не уловил скрываемой лжи. Поднимаю глаза только тогда, когда мужчина кивает, задавая очередной вопрос.

Наша «игра» в «викторину» длится около часа и напоминает чем-то пин-понг: его пас — вопрос, а мой пас — ответ. У меня они натянутые, а у него какие-то странные, взволнованные.

Вскоре, впрочем, игра заканчивается. Джей протягивает мне направление на анализы и какие-то осмотры, и я вынуждена, сухо поблагодарив его и улыбнувшись, снова бродить по центру в поисках нужных мне кабинетов.

Пока я занимаюсь поисками врачей, в голову приходят разные мысли относительно Каллена. Конечно, испуг администраторши и доктора Джея можно отнести к тому, что они дорожат Эдвардом как высокооплачиваемым клиентом, но этот вариант я сразу отбрасываю. Никакие деньги не заставят так лебезить перед незнакомкой, присланной им. Значит, здесь страх не перед этим. Перед другим. Теоретически, моё шестое чувство подсказывает, что Каллен опасен, что он может и уничтожить, и возродить. Мало ли что он может. Но практически, я не знаю о нём ничего, кроме имени и номера телефона. Ах да, ещё у меня его кредитка… Впрочем, сейчас её счёт полностью опустошён. Там нет более ни цента — всё ушло на оплату лечения здесь, в США, и там, в Германии…

Раздумываю над тем, чтобы попытаться хоть что-то разузнать про своего скрытного любовника, который спасает моего сына, но тут же одёргиваю себя. Вспоминаются его слова: «Кое-кто пытался, и сейчас он в гостиной». И снова перед моим взором, вместо полотняной стены медицинского центра, пустые серые глаза той женщины, с которой он был в баре.

Находя нужный кабинет, готовлюсь ко второму раунду «игры», и пытаюсь забыть о накативших мыслях, и о том, кто же он такой, этот Эдвард Каллен?

_ _ _

— … те два сборника сказок Братьев Гримм, — обращаюсь к продавцу в детском магазине, слыша трель своего телефона и роясь в сумке. Женщина кивает, скрываясь за прилавком, а я, достав прибор, подношу его к уху:

— Алло?

— Отвечать нужно после первого гудка, Белла, — смеётся на том конце баритон Каллена, и мурашки пробегают по моему телу. — Запомни это!

— Хорошо, — растерянно отвечаю, расплачиваясь с продавцом, и забирая пакет с книжками для Тони.

— Потрясающе, Белла, ты полностью здорова, — хмыкаю себе под нос, размышляя над тем, сколько денег он отстегнул Дженксу за такое скорое раскрытие результатов моего обследования — я вышла из центра всего полчаса назад.

В который раз благодарю свою счастливую звезду за то, что не наговорила доктору ничего про сына. Эдвард бы узнал, и могло случится непоправимое.

— Сегодня в девять, — шепчет он, и я вслушиваюсь в его слова, пытаясь разобрать их. — Ривер-стрит 98.

С этими словами телефон отключается, и лишь назойливое пиканье гудков слышно в нём. Чертыхаюсь и, хватая вещи, буквально бегу к такси. У меня всего три часа, чтобы побыть с Тони. Вот чёрт!

Машина быстро довозит меня по нужному адресу, и, не теряя более времени, я вхожу в клинику. Поднимаюсь на лифте, бегу по коридору и останавливаюсь перед белой дверью. Вздыхаю, предугадывая слёзы Энтони, когда буду вынуждена уйти, и собираюсь толкнуть от себя дверную ручку, но голос доктора Маслоу останавливает меня.

— Мисс Мейсен, мы можем поговорить?

Резко разворачиваюсь и киваю. Откуда он взялся? Почему так внезапно?

Сажусь на те самые металлические стулья, на которых прошёл наш прошлый разговор. Моя радость испаряется, когда я смотрю в серые глаза Джеймса, наполненные холодом и сталью. Ни капли сочувствия, только холод… острый и колючий, как у Каллена.

— Что-то случилось? — решаюсь задать свой вопрос, ощущая, как сгорают миллионы нервных клеток в моём теле. Я не могу так жить, не могу вечно думать, что мой ребёнок на грани смерти. Быстрее бы уже операция, а то я не выдержу… не доживу…

— Случилось, Белла, — он опускает глаза, вынимая из папки, которую всё время носит в руках, прозрачный файл с находящимися внутри бумажками. Он протягивает их мне, и я, непонимающе принимая файл, разглядываю их. Внутри взгляд улавливает кардиограмму сердца. Почему-то ощущаю страх, глядя на запечатлённое хаотичное движение ритма.

За тот год, что я и Тони боремся с его пороком, я уже научилась определять, что к чему относится, но сейчас всё будто впервые. Я не понимаю, что здесь изображено, не могу объяснить. С таким я ещё не встречалась.

— Что это? — поднимаю испуганные глаза на доктора Маслоу, и тот поджимает губы, проговаривая следующее:

— Острая сердечная недостаточность…

— Что это значит? — цепляюсь руками в металлическую поверхность стульев, чувствуя, как страх ледяными оковами охватывает моё собственное сердце. Если бы была возможность, я бы отдала его Энтони. Даже не задумываясь.… Но я не могу. Я вынуждена сгорать здесь от ужаса, ожидая пока всё это прекратится. То счастье, коим я светилась с утра, сейчас казалось ужасно далёким. Мне страшно, очень страшно. Я не знаю, что будет через секунду, лишь умоляюще смотрю в глаза Джеймса, ожидая объяснения. Может быть, всё не так плохо? Господи, да помоги же ты мне! Спаси моего сына!

— Сердечная недостаточность — комплекс расстройств, обусловленный, главным образом, понижением сократительной способностью сердечной мышцы, — изрекает доктор Маслоу, отводя от меня взгляд и все ещё поджимая губы. — Возникает при переутомлении сердца, но в вашем случае из-за нарушения кровоснабжения.

— Где Энтони? — меня подбрасывает на стуле, едва слышу подобные объяснения. В кровь, будто впрыскивают сильную дозу адреналина, глаза выхватывают каждую мелочь, каждую пылинку в коридоре. Проходящая мимо медсестра бросает на меня сочувствующий взгляд. Но едва я успею кинуться к ней с мольбами отвести меня к Тони, как Джеймс хватает меня за руку, усаживает обратно на стул:

— Мисс Мейсен, соберитесь, сейчас вам понадобится вся ваша выдержка!

— Он же выживет, правда? Он будет жить? — даже не пытаясь прятать слёзы, хватаюсь рукой за ладонь доктора, едва ли не падая перед ним на колени. И я упаду. Я сделаю всё что угодно. Всё, что будет нужно. Всё, что будет глупо и пусть даже убийственно. Но если это поможет Энтони — я всё сделаю. Умру сама, но его спасу… Я ведь мать, мать! И мой ребёнок, мой малыш, прямо сейчас может оставить меня, может умереть!

— Присядьте, Белла, — он поддерживает меня за локти, усаживая на стулья рядом с собой и обращая полный профессионализма взгляд на мои заплаканные глаза, начинает говорить то, что я едва разбираю от рыданий, вырывающихся из груди: — Сейчас ваш ребёнок в реанимации, мы делаем всё возможное. Я могу гарантировать, что у него есть двадцать пять процентов из ста, чтобы выжить. Мы вовремя диагностировали проблему. Это кардиогенный шок…

— Кардио… что? — от рыданий слова выскальзывают обрывками, а в голове пульсирует лишь одна фраза: «Господи, помоги, спаси, убереги, сохрани!». Беспрерывно молюсь и в то же время слушаю доктора. Но ни одного слова, которое, хоть немного облегчило бы мои страдания, не слышу:

— Кардиогенный шок — крайняя степень левожелудочковой недостаточности, которая приводит к неадекватному кровоснабжению всех органов и тканей, прежде всего — жизненно важных органов. Чаще всего он развивается как осложнение инфаркта миокарда…

— Боже! — рыдаю навзрыд, не в состоянии унять слёзы. С утра всё казалось прекрасным. Сегодня в банке я перевела деньги на счёт клиники, заплатила за услуги доктора Маслоу, а в это время мой ребёнок умирал! Он и сейчас умирает…

— Вы сказали, что у Тони есть только двадцать пять процентов на то, чтобы выжить… — говорю с придыханием от слёз, давящих глотку, будто сама на грани кончины. — То есть, семьдесят пять процентов, что он…

Простой математический подсчёт складывается в голове словно пазл. От ужаса у меня сбивается дыхание, и, кажется, даже слёзы замирают. Нет, такого не может быть. Энтони не может умереть! Он ещё маленький, у него вся жизнь впереди. Господи! Нет!

— Мне жаль, мисс Мейсен, — впервые слышу в голосе Джеймса сочувствие, но на него сейчас наплевать. Одна-единственная мысль — двадцать пять процентов — отстукивает, будто выжженная калёным железом. Я забываю про Эдварда, про деньги, про всё на свете. Я помню лишь о том, что мой сын, возможно, умрёт. Я не увижу его небесных глаз, не увижу его улыбку, не посмотрю на прекрасное личико, не прочитаю сказку, не обниму, не прижму к груди, не поцелую…

— Когда всё решится? — хриплый, ужасающий шёпот вместе со слезами.

Доктор Маслоу смотрит на меня не то растерянно, не то удрученно — сообщать такие новости очень трудно, а видеть слёзы ещё труднее… но он привык. Привык не только ко всем своим пациентам, но и ко мне.

— Завтра утром. Я сам сообщу вам, Белла, — говорит он, отпуская мою руку, которой я судорожно сжимаю его, и, вставая, поднимает за собой. — Подождите результатов в комнате отдыха. Вам там будет удобнее.

— Нет, я хочу к сыну, я хочу к Энтони, пустите меня! — пытаюсь вырваться из его рук, но он не выпускает меня.

— Вы не поможете ему. Вам туда нельзя. Будете ждать там, где это необходимо. Поверьте, для спасения Энтони мы сделаем всё возможное!

— Доктор Маслоу, — вселяю в голос всю мольбу, какую только можно, — у меня есть деньги, любые, какие запросите! Но умоляю, спасите моего ребёнка! — в этот момент я действительно готова отдать любые деньги и богатства, лишь бы только Тони остался жив.

— Конечно, мисс Мейсен, конечно, — напряжённо шепчет он, ведя меня, уже не упирающуюся, а как-то безысходно следующую за собой, по помещениям коридора. — Я обещаю вам!

Рассеяно киваю, ощущая, как сгорает в венах адреналин, и отчаянье разливается по организму. Ещё пара секунд, и вот я уже на диване в комнате отдыха. Улыбающаяся сочувственной и ободряющей улыбкой медсестра, та самая, которую я видела в коридоре, протягивает мне стакан воды. Лениво выпиваю её, возвращая пустой стакан обратно. В голове — полная каша. Не понимаю ничего. Кляну и себя, и целый свет, но спустя пару минут после того, как вода продвигается по моему пищеводу, чувствую непреодолимую слабость и устало склоняюсь на жёсткий медицинский диван. Звуки постепенно растворяются, а путающиеся мысли ускользают всё дальше… Пытаюсь схватиться хоть за одну из них, но внезапное помутнение рассудка мешает. Закрываю глаза и ускользаю в объятия навязанного успокоительного сна…

Может, так и лучше…

По крайней мере, когда я проснусь, то узнаю всё сразу и быстро. Не мучаясь ожиданием…

Глава 7 — Мой маленький мальчик

Когда я открываю глаза, взор мутится. Голова раскалывается, и воспоминания проваливаются в местах раскола. Кое-как, опираясь руками о поверхность дивана, приподнимаюсь, но тут же падаю обратно от внезапно пришедшей мысли: Энтони.

Судорожно хватаюсь за эту нить, связывающую меня с реальностью, я вспоминаю абсолютно всё, что знаю об этом человечке. Моём сыне. Неутешительным является то, что о резком ухудшении его самочувствия я тоже знаю. Хочется узнать лишь одно: жив ли он.

Думая только об этом, заставляю себя подняться и подойти к зеркалу, висящему невдалеке. Зеркальная поверхность отражает усталое, измученное, со впалыми щеками и ужасными синяками под глазами лицо, будто и не моё вовсе. Дорожки от слёз и припухшие веки говорят о том, что уснула я, всё ещё рыдая. Ну, зачем, зачем мне дали это успокоительное? Вырвалась из реальности, а теперь буду страдать ещё сильнее. В моё отсутствие могло произойти всё что угодно. Краем глаза оглядываю комнату отдыха, где оказалась, и подмечаю, что ничего необычного в меблировки не наблюдается. Всё так же, как и в любой другой клинике. Только вот вода в бутылке и два стеклянных стакана непреодолимо манят к себе, и, поддавшись порыву, я наливаю себе воду в один из них. Мигом осушаю.

Так повторяю три или четыре раза, пока боль в голове немного не унимается.

Сознание потихоньку отходит от незапланированного сна, и помимо мыслей о сыне в голове вспыхивает ещё две — менее важные, но тем не менее значимые — пытаюсь осознать сколько времени. Оглядываюсь в поисках часов или будильника, но ничего подобного здесь нет. Мои глаза осматривают каждую пылинку в комнате, пока не натыкаются на мой телефон, брошенный посреди жёсткой софы. Словно к спасательному кругу кидаюсь к прибору, но смотря на дисплей, ужасаюсь и ахаю — три часа ночи. В мозгу вспыхивают слова Эдварда:

«В девять, Белла. На Ривер-стрит».

Вот чёрт!

Вижу на дисплее три пропущенных вызова, и от этого из желудка поднимается новая волна тошноты. Все они от Каллена. Так как я не отвечала, он оставил сообщения.

Решаю сейчас дать себе небольшой перерыв и разобраться с мужчиной позже. Меня больше интересует Тони, и животный страх за него, шепчущий мне самое ужасное, что может произойти в этой жизни…

Кладу телефон в карман и кидаюсь к двери, ведущей из комнаты. Выбегаю в коридор, оглядываюсь в поисках дежурной медсестры или кого-нибудь ещё. Напрасно. Пусто.

Вспоминаю про круглосуточную администрацию в холле больницы и опрометью кидаюсь к лифтам, поражаясь собственной скорости. Такое ощущение, что я бегу стометровку. И отчасти это правда — этот бег на время то, отчего зависит всё моё существование.

К сожалению, заставить механизм подъёма и спуска работать быстрее у меня не выходит. Нервно отстукиваю шаги в кабинке, считая бесконечное количество этажей.

Наконец двери открываются, и я, стартуя с металлической кромки, подбегаю к окошку администрации, стуча в него пальцами. Сонная дежурная разлепляет глаза, и, оглядываясь, ищет того, кто потревожил её сон. Снова стучу пальцами по стеклу, чтобы меня заметили. И меня замечают.

Стеклянное окно открывается, и заспанное лицо дежурной появляется передо мной, говоря наполовину сосредоточенным, а на половину неадекватным голосом:

— Что вам угодно?

— Мой сын. Энтони Мейсен. Что с ним? — говорю быстро, и только сейчас обращаю внимание на свой голос. Хриплый, тихий, шершавый. Как у заядлой курильщицы.

Наверное, мой вид говорит сам за себя, и поэтому, не задавая более вопросов, женщина поворачивается к работающему компьютеру, вводя в базу данных имя Тони. Не в силах унять нервозность, сжимаю и разжимаю кулаки, растерянно глядя то на стекло, то на раскрытое небольшое окошко под зоной ожидания, где сейчас пусто. Будто бы вся клиника уснула. Ни одной живой души…

Интересно, а что я ожидала в три часа ночи? Бразильский карнавал?

— Энтони Мейсен? — переспрашивает женщина, и я надломлено киваю, обратив к ней всё внимание и умоляющий взгляд:

— Да, это он.

— Он в коме, мисс, — женщина говорит устало и даже как-то сочувственно, но до её жалости мне нет дела. Колени снова начинают дрожать, а слёзы вот-вот покатятся из глаз. Впрочем, немного успокаивает мысль, что мой малыш жив. А значит, шансы на спасение у него ещё есть.

— Я могу узнать подробности произошедшего? — снова стучу пальцами по стеклу в окне администрации, возвращая внимание женщины, едва успевшей закрыть глаза, к себе.

— Сейчас нет. К шести здесь будет доктор Маслоу — он ведёт историю болезни вашего сына, у него и расспросите.

— Я могу его увидеть? — прерываю речи администраторши, смотрящей на меня после этого вопроса с укоризной и сухо утверждающей:

— Нет! Это запрещено!

— Прошу вас, на пять минут! Пожалуйста!

— Мисс Мейсен, я повторяю, подобное запрещено! Вашему сыну нужен полный покой и надлежащий уход, чтобы прийти в себя… Он находится в после реанимационной палате!

— Вы считаете, что мать нанесёт вред своему ребёнку? Разве она не обеспечит тот самый «полный покой»?

— Мисс Мейсен, я сама мать, и прекрасно понимаю ваши чувства, но поверьте, я не могу. Это запрещено…

— Вы просто не хотите, — гляжу на неё убийственным и жалостливым взглядом, сдерживая слёзы. — Пять минут не лишат вас работы, а я сегодня едва не потеряла своего ребёнка…

Администраторша задумывается, и я с волнением наблюдаю за тем, как она поджимает губы, оглядываясь по сторонам. Уповаюна милость Всевышнего.

Так проходит около пяти минут, пока она не отрывается от своих помыслов, и воровато оглянувшись напоследок, встаёт из-за стойки, огороженной стеклом, выходя ко мне навстречу:

— Десять минут, мисс Мейсен, ни больше.

— Десять? — смотрю на женщину глазами полными собачьей благодарности. Она отрешённо кивает и ведёт меня за собой по коридорам клиники. Следую за ней, не произнося ни слова, и лишь изредка всхлипываю то ли от счастья, что увижу своего мальчика, то ли от горя, вспоминая про его борьбу за жизнь. Нет, он сильный, он выкарабкается. Он мой сын, он такой же как я, в нём моя кровь и мои гены. Я люблю его и надеюсь, что этой любви хватит для того, чтобы уберечь его, спасти и придать сил в этой нелёгкой борьбе. Как же я хочу, чтобы он победил Костлявую! Я приложу все собственные силы, но решающий ход за ним. Если он справится, противостоит ей, то всё наладится. Если же нет, то я потеряю его… потеряю своего мальчика…

Администраторша замирает у какой-то синеватой двери с надписью «Посторонним вход воспрещен», и пропускает меня внутрь. Едва вхожу, за моей спиной захлопывается та самая дверь.

Женщина стоит у стены, делая вид, что разглядывает засохшие капельки краски на ней, быстро кивая мне в сторону большой белой кровати, где лежит моё сокровище.

Будто во сне двигаюсь по направлению к сыну — подсознательно понимаю, что просто оттягиваю тот момент, когда увижу его в подобном состоянии.

Обзор открывается после третьего шага. Вижу знакомое детское личико, ещё вчера так мило улыбающееся: оно слишком бледное, а закрытые сиреневые веки скрывают небесные глаза. Он выглядит словно фигурка, вылепленная из воска. Нереальный, недвижимый, и практически прозрачный. Мой бедный маленький мальчик, сыночек! Белокурые волосы скрываются за общей бледностью его тельца и кроватных простыней — выбеленных до блеска и накрахмаленных. Его ручки лежат по бокам, поверх одеяла, которым он накрыт до груди. Из-под него виднеется больничная пижама в синий горошек.

Его кровать окружают многочисленные приборчики, издающие разные звуки. Его руки окутаны полупрозрачными белоснежными трубками, по которым течёт какая-то жидкость. Места входа иголок в нежную детскую кожу скрыты пластырем…

Зачарованно смотрю на всё это, будто смотрю фильм ужасов в кинотеатре, а не на собственного ребёнка.

— Энтони, — срывается с губ тихий шёпот, когда я со всей осторожность опускаюсь на колени перед его кроватью, нерешительно приподнимая руку, чтобы погладить его лицо… Не знаю, что делать — он кажется настолько слабым, что вот-вот рассыплется на кусочки, едва я его коснусь.

— Сыночек, мама с тобой. Она всегда с тобой, — отбрасывая нерешительность и надеясь на лучшее, ласково прохожусь пальцами по его лбу и скулам. Чувствую холодок, коим они отзываются на мои прикосновения.

На глаза тут же наворачиваются сотни слёз, а рыдания давят глотку, грозясь вырваться из груди. В моей голове, моём сознании лишь один вопрос — почему он? Почему не я, почему не Каллен? Почему никто иной, а только он, он — моё маленькое солнце — вынужден терпеть весь ужас этой жестокой болезни?

Ему предстоит сложнейшая дорогостоящая операция, он практически лишён детства, которое проводит в больнице, да ещё и эти осложнения…

Я плохо помню то, что мне говорил доктор Маслоу вечером, поэтому тут же решаю спросить у него обо всём, едва увижу его снова.

— Мисс Мейсен, пять минут! — доносится голос из задней части помещения, и я сдавленно киваю, глотая слёзы. Женщина ведёт себя тихо, не напоминает о присутствии, да и мне сейчас это не важно. Мечтаю просто увидеть его глаза, открытые глаза и улыбку. Почувствовать его пульс и ощутить, как трепещет от радости его маленькое, здоровое сердечко.

— Малыш, мама найдёт выход, она вытащит тебя, вот увидишь! — наклоняюсь к его уху, не переставая поглаживать лобик, и шепчу эти слова. — Ты только не сдавайся, Энтони, ты очень сильный, тебе под силу всё. Не оставляй меня, сынок, пожалуйста! Я умоляю тебя, не бросай меня!

Всхлипываю, чувствуя, как лицо искажается гримасой боли от жалкого вида моего мальчика, и будто бы ожидая чуда, гляжу на монитор приборов. Ничего не меняется. Всё, как и прежде. Размеренная кривая пульса, аккуратное пиканье, подтверждающее то, что он жив, но никаких существенных изменений в его состоянии нет. Он не откроет глаза и не обнимет меня сейчас. Он не притянет меня к себе и не шепнет на ухо: «Я люблю тебя, мамочка!». Он не может даже взглянуть на меня своим ободряющим голубым взглядом, в котором читается ласка и доброта.

Почему-то в этот момент ощущаю всю безвыходность положения и собственное отчаянье. Здесь я не могу помочь. Я бессильна. Приходится только глядеть на всё это и сгорать заживо от диких переживаний и страхов. Всё, что я хочу, это то, чтобы он был жив, счастлив и любим. Я пожертвую своей жизнью, своими деньгами, здоровьем — всем чем угодно, лишь бы подарить счастливое будущее.

Сейчас всё кажется абсурдным: моя работа, мои походы в магазины, мой сон вдали от него — ничто не имеет смысла, если сегодня или завтра я потеряю его. Ни работа, ни книжки со сказками, ни какие другие причины. Он — самое главное, что у меня есть, неотделимая часть. Всё то время, что я провела дома или в супермаркетах, я должна была провести с ним. Краем сознания понимаю, что рассуждаю неверно, и что всё возможное делала для его спасения, начиная от походов по городским банкам и нотариальным конторам и кончая согласием на роль любовницы Каллена, деньгами которого я и оплатила сегодня огромнейшую сумму за операцию. Но как это обычно бывает в подобных случаях — когда смерть совсем рядом с тем, кто тебе дорог — ты переосмысливаешь каждую минуту, прожитую без этого человека, представляя, что сделал бы с ним, и как бы наверстывал сейчас потерянное безвозвратно время. Это мазохизм чистой воды, но ничего другого я не могу сейчас и представить. Мне больно, страшно, обидно — за него. За то, что ему всего четыре, а он уже знает, что такое боль, болезнь, клиника и смерть. За то, что он каждый день, открывая глаза, боится, что уже через минуту не сможет это сделать (однажды он рассказал мне об этом страхе). Не стоит забывать также обо мне — для меня всё это за гранью реальности — было, по крайней мере. Сейчас я понимаю, что все мы не вечны, и судьба может повернуть всё так, что никто и не сможет помочь….

И всё же я не перестаю молиться.

Смотрю на бледное лицо сына, трубки, которые прикованы к его телу, приборы и понимаю, что для меня есть и будет единственным и непоколебимым миром. Мирозданием.

Мой ребёнок.

Мой мальчик.

Мой Энтони.

Моё время пребывания в палате сына кончается, и под предупреждение от медсестры, поднимаюсь с колен, наклоняюсь к ребёнку, целуя его в лоб, шепчу самые важные слова, которые шлю ему, надеясь, что смогу помочь:

— Я люблю тебя, солнышко!

С этими словами покидаю помещение, на ходу вытирая слезы. Направляюсь к комнате отдыха, решив провести остаток ночи там. Меня уже не интересует женщина, идущая следом за мной, и я замечаю её только в лифтовой кабинке. Решаю воспользоваться моментом, зная, как беспощадно время, и что его может просто не оказаться в будущем:

— Огромное вам спасибо!

— Не за что, дорогая, я всё понимаю, — она сочувственно хлопает меня по плечу, вытирая скупую слезинку на своей щеке. — Как только приедет Доктор Маслоу, сразу же направлю его к вам.

— Благодарю, — выдавливая едва заметную улыбку, выхожу из лифта на своём этаже и иду по свежевымытым коридорным плитами, которые мрачны и холодны. Иду к комнате отдыха, решив, что прямо сейчас накапаю ещё успокоительного и засну до утра.

Уже подойдя к знакомой двери, я ощущаю себя, словно в потустороннем мире, глядя на дверь бывшей палаты Энтони.

Слёзы катятся по щекам, а руки судорожно сжимаю кофту на груди, силясь унять режущую сердце боль. Я в мире, который зовётся жизнью, мире полном боли, страдания и зла. А ещё несправедливости…

Глупой и никчёмной несправедливости, которую ничем нельзя изменить или искоренить…

Глава 8 — «Другой» Эдвард Каллен

Сижу на софе в комнате отдыха, после прихода доктора Маслоу, и зачарованно смотрю на собственный. Он каждые три минуты предупреждает меня о непринятых сообщениях — ещё ночных — от Эдварда.

Мои нервы сейчас как струны, словно натянутые поводья — отпустишь, и всему придёт конец. Я переживаю за сына, но я так же переживаю за то, что с ним будет, если я прямо сейчас не поговорю с Калленом.

Наконец решаюсь это сделать, едва касаясь, нажимаю на дисплее кнопку «прослушать», и подношу приборчик к уху:

— Белла, пять минут десятого… Не забывай про правила! — содрогаюсь от его чёткого голоса в трубке, и вытираю слёзы рукавом кофты. Пытаюсь осмыслить то, что скажу ему при встрече, но никаких адекватных вариантов не следует. Решаю прослушать оставшиеся два сообщения, и внутри всё сворачивается в тугой узел от страха:

— Белла, не испытывай моё терпение, оно вовсе не безгранично. Я даю тебе последние три минуты, чтобы явиться в особняк! — убираю прибор от уха, смотрю на время прихода сообщения: 21.15. Прижимаю руку ко рту, подавляя рвотный позыв, и откидываю каштановую прядь за ухо. Пальцы трясутся дрожью как у эпилептика, пока я нажимаю на «прослушать» у третьего сообщения:

— Твоё время вышло, Изабелла Мейсен. Все твои перечисления будут аннулированы после полудня.

Это сообщение окончательно рушит мою нервную систему. Вижу на часах телефона половину десятого утра, и, хватая сумку, даже не удосуживаясь взглянуть в зеркало, бегу к выходу из больницы. Я должна быть с Тони, я должна поддерживать его, но если вся оплата аннулируется, ему точно не выжить.

На ходу, уже в лифтовой кабине, набираю номер Эдварда, дрожа, вслушиваюсь в длинные гудки. Считаю миллисекунды до того, чтобы услышать его голос. Удача сегодня явно не на моей стороне. Звонок автоматически отключается. Пробую снова — никакого результата.

Лихорадочно соображаю, что делать, замирая в холле больницы. Смотрю по сторонам, ища ответ. Внезапно взгляд натыкается на яркую вывеску рекламы магазина с медицинской техникой, и я улавливаю в самом низу адрес — «Констант-Стрит 79». Стрит. Улица. Ривер-Стрит 98!

Ответ приходит мгновенно, и не размышляя больше ни над чем, направляюсь к такси, стоящему у северного входа. Они всегда здесь стоят. Клиенты имеются.

— Куда едем? — голос водителя доносится до меня, словно бы из другой комнаты, а его глаза следят за каждым моим движением. Наверное, вид у меня даже хуже, чем я предполагала.

— Ривер-стрит 98, — повторяю не только для него, но и для себя.

— Собрались в турпоход? — его глаза смеются надомной, выражая то, что я что-то перепутала.

— Всмысле? — нахмуриваюсь, безуспешно набирая Каллена снова и снова.

— Ваш адрес — кромка северного леса?!

— Все правильно, — подумав минуту, говорю я. Вспоминаю предостережения Каллена о том, что не должна выдавать местонахождение дома. Верно, лес. Особняк стоит в лесу. Значит, придётся идти пешком — как раз это волнует меня сейчас меньше всего.

— Платить чем будете? — водитель все ещё не заводит мотор, сомневаясь, что у меня есть деньги. Я тоже сомневаюсь, но порывшись в сумке, достаю две мятые купюры по двадцать долларов:

— Хватит?

— Вполне, — он хмыкает и поворачивает ключ зажигания. Машина отзывается жужжанием, а шины с визгом съезжают с парковки, вывозя меня на трассу.

За окном мелькает апрельский пейзаж — теперь уже жарко — а мой телефон теряет последние запасы зарядки, пока я беспрестанно названиваю Эдварду. Надеюсь, что смогу сломать его нежелание отвечать. Чтобы отделаться от моих звонков, нужно лишь ответить.

Одновременно в голове сотни мыслей о Тони. О том, как он и что с ним будет. Я снова видела его с утра, пока говорила с доктором Маслоу. Ему не лучше и не хуже. Он в коме. Он якобы спит. Джеймс не может дать мне точных ориентиров того, что мой сын поправится, но и о том, что он умрёт, тоже ничего не говорит. Я мучаюсь неизвестностью, а тут ещё и Каллен. Счета. Вот чёрт! Если они действительно аннулируются — это будет катастрофа. Донора мне так быстро не найти, да и местная клиника вышвырнет нас на улицу за неоплату.

— Приехали, — в который раз повторяет водитель, но я слышу его только с третьего раза. Рассеянно киваю, отдавая ему свои скудные сбережения, и выхожу на воздух. Лес шумит от ветра, и кажется устрашающим. Деревья вековые, статные. Непоколебимые и неприступные. За ними не видно солнца — их кроны так высоки и густы. Машина отъезжает, и я остаюсь одна посреди дороги у леса, оглядываясь в поисках того самого поворота, куда сворачивал Эдвард позавчера.

Не нахожу его.

Задыхаясь от волнения, я бегала от одной стороны дороги к другой, пока всё же не нашла то, что искала. Всё дело в том, что дорога заслонена ветками елей, и поэтому, если хорошо не присмотреться, заметить её невозможно. Ухмыляюсь, восхваляя такую простую систему защиты. Утверждение верно: всё гениальное — просто!

Бреду сквозь грязь после дождя, огибаю острые ветви деревьев, и для опоры хватаюсь за смолянистые стволы сосен. Смола остается на мне, словно мёд. Всё: руки, одежда и даже волосы — я словно леший, или неудачный сборщик этой горючей жидкости.

Но это не самое худшее. Потому что пройдя пару метров по неезженой дороге, я падаю, и, оказавшись в хвое, действительно вижу, как она облепляет всё моё тело. Вот теперь я точно лесной дух. Только уж слишком измученный, и без конца рыдающий.

Как Эдвард умудрился здесь проехать?

Данная мысль заставляет меня остановиться и оглянуться. Нет, я иду не туда. Каллен проехал к дому на машине, а не направился пешком. По этой полной бугров и корней дороге не проедешь даже на внедорожнике.

Чертыхаясь, выбираюсь из этого леса, снова оказываясь на асфальтированной дороге трассы. Снова хожу туда-сюда, руководствуясь тем, что машине нужно было куда-то свернуть ночью. Значит, это место можно разглядеть.

Пару неудачных попыток, и мне удаётся найти подходящую дорогу. Узкую для большой машины, но идеальную для «мазды» Эдварда. Иду по ней, теперь уже ощущая как песок, которым она частично усыпана, бог знает, откуда, засыпается в мои туфли. Вид у меня ужасный, и я понимаю это даже без зеркала, когда подхожу к очередной луже. Но выбора нет. Либо так, либо никак. Пусть Каллен поливает меня из шланга, кидает в озеро, или ещё что-нибудь, но сперва он меня выслушает. О большем не прошу.

В конце концов, должно же остаться в человеке хоть какое-то понимание или жалость. Наверное, даже не стоит объяснять по моему виду, что я вчера делала. Вариантов много, и он сможет выбрать любой. Какой импонирует мне, сказать сложно, да и думать о нём времени у меня нет.

Пробираюсь лесом, наверное, около часа — мне кажется, что это вечность. Я то бегу, то падаю, то поднимаюсь, то иду. Помимо хвои на мне теперь ещё и грязь, и песок.

Впрочем, вскоре мои мучения заканчиваются. Начинаю бежать со всей возможной прытью, увидев белый дом в отдалении.

Когда я подбегаю к огромной лужайке, ведущей к крыльцу, чувствую, как сгорает в лёгких кислород. Он грубыми пузырями разрывает глотку, но даже это меня не останавливает. Я почти у цели. Почти, ещё немного!

Взбираюсь на ступени почти ползком, и неистово стучу в дверь, всё ещё силясь хоть как-то придать себе более или менее порядочный вид. Не открывают.

Из груди вырывается стон бессилия, но, держась за стену — мои руки оставляют на ней грязь, хорошо заметную на белом фоне — поднимаюсь, чтобы попытаться открыть. Дергаю ручку на себя, и — о, чудо — она поддаётся!

Меня уже не пугает ничто, что может оказаться за дверью. Всё самое страшное я уже видела — я только что из личного ада, с приветом! Едва замечаю, что в гостиной уже нет трупа женщины, и это немного успокаивает.

Оббегаю кухню, коридор, пару комнат внизу, и только потом замечаю лестницу, ведущую наверх. Позже, осмысливая подобные действия, я сама удивлялась, как смогла в таком виде и состоянии оббежать весь дом за несколько минут.

Тяжело дыша, вваливаюсь в последнюю комнату, где может быть Каллен. И нахожу его там.

Сначала мне кажется, что это не он, но сознание подсказывает, что больше здесь быть некому. Набираюсь смелости и тихо вхожу внутрь, зову своего истязателя:

— Эдвард?

Но ответа не следует. Тишина. Лежащий на просторном, светлом диване человек не двигается, а его лица я по-прежнему не вижу.

Испуганная тем, что там очередной труп, ступаю по полу с величайшей осторожностью.

Уже около спинки дивана наступаю на что-то блестящее и хрустящее. Опускаю взгляд, поднимая неожиданную находку с пола. Упаковка таблеток. Название не написано, лишь хрустящая серебристая оболочка с небольшими колесами лекарств внутри. Несколько штук в спешке вырвано из неё. Пытаюсь осмыслить, что это может быть, и от неожиданно пришедшей мысли отбрасываю упаковку в сторону. Наркотики.

Теперь мне хочется, чтобы на диване оказался ни Эдвард, а кто-нибудь другой. Обхожу его и теперь отчётливо вижу лицо Эдварда с закрытыми глазами. Сердце замирает, потому что новая порция мыслей приходит в голову.

А если Каллен уже умер? От передозировки этой самой наркотой? Тогда уж точно пиши пропало. У него наверняка составлено завещание, и договариваться о том, чтобы мне отдали больше ста тысяч долларов с адвокатом — глупо и никчёмно.

Хватаю мужчину за руку, прикладывая пальцы к запястью, и нащупывая пульс. Облегчённо выдыхаю, слыша биение его сердца. Похоже, он просто спит…

Обвожу комнату в поисках чего-нибудь ещё, и нахожу это. Несколько бутылок виски выстроились вряд у кромки дивана. Несколько капель золотистой жидкости пролились на светлый ковер, и хорошо видны среди общего зигзагообразного рисунка.

Решаю, что делать, думая над тем, что здесь произошло. Ответ приходит тогда, когда глядя на часы на стене, вижу время.

Что же, до полудня осталось меньше часа, и теперь я просто обязана его разбудить. Только вот как? Не застрелит ли он меня прямо сейчас, едва увидев?

Впрочем, выбора у меня нет. Уповая на удачу, трясу его за руку, и одновременно зову, пытаясь привести в относительное — после стольких-то бутылок спиртного — сознание.

Ни одна мышцы на его лице не откликается на мои прикосновения в течение минуты, и только потом на нём появляется злое выражение, хотя глаза ещё закрыты.

— Эдвард, пожалуйста! — наверное, я сейчас заплачу. У меня больше нет сил. Нет сил ни на что. Если сейчас Каллен захочет меня уничтожить, у него это получится. То стремление к разговору с ним оборвалось после очередного падения в лесу. Я сильная, я храбрая — так считает большинство, кто знаком со мной, но на самом деле я слабее некуда. Тем более сейчас.

С губ мужчины срываются ругательства, но даже хриплым его баритон прекрасен. В отличие от моего «карканья», его голос не сильно меняется.

Мои руки в грязи, хвое и смоле, и они оставляют грязные следы на белоснежной рубашке мужчины, частично распахнутой на груди, но мне всё равно. Жизнь не постирать, а вот одежду можно.

— Эдвард! — теряю последние остатки терпения, теребя его сильнее. — Открывай глаза, немедленно!

— Твою мать, — Каллен распахивает свои изумрудные глаза, стреляя в меня убийственным взглядом. Его лицо тоже измождённое, но до меня ему наверняка далеко. — Белла?

Киваю, убирая руку, и смотря на него полуиспуганным, полувиноватым взглядом.

— Зачем ты пришла?

— Я обещала…

— Сейчас половина двенадцатого утра, Белла! — он морщится от головной боли, привставая на локтях, и смотрит на меня. Почему-то сейчас он относительно добр ко мне. Я ожидала худшей реакции. Наверное, я очень многого не знаю об этом человеке.

Вздохнув, вспоминая про цель своего визита, и мигом опускаюсь перед сидящим на диване Калленом на колени. Смотрю на него не то умоляющим, не то решительным взглядом. Прошу помощи. Больше мне её получить не от кого.

— Эдвард, пожалуйста, неаннулируй счета, я здесь, я готова быть с тобой! Умоляю! — мой голос совсем плох, с лица катятся слёзы, а засохшая корка из грязи и смолы покрывает моё тело практически целиком, оставляя лишь кое-где слабые отблески моей бледной кожи.

Наблюдаю за лицом Эдварда. На нём поочередно отражаются изумление, растерянность, и только затем губы освещает слабая ухмылка. Да уж, даже он не может издеваться надомной, пока я в таком виде. Стоило бы, наверное, хоть руки помыть…

Если уж Каллен не в состоянии ответить мне что-либо, значит, выгляжу я действительно ужасно плохо. Хуже некуда…

— Пожалуйста, всё что угодно, я готова на всё что угодно, только отмени своё решение!

— Белла… — он смотрит на меня во все глаза, и мне почему-то кажется, что какая-то жалость мелькнула в них. В принципе, я не уверена, я лишь надеюсь. Влага застилает всё вокруг. Я не вижу практически ничего чётко, только расплывчато.

— Пожалуйста… — больше ни на что меня не хватает, начинаю лишь тихо плакать. Помню правило, что в этом доме рыдать нельзя, но нет ни сил, ни терпения. Я сломалась. Ночь ожидания, страшные послания Эдварда, страх перед его реакцией, этот чёртов лес. Я просто не могу сейчас ничего сделать. Я бессильна, я никчёмна… Господи, как же мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь постарался понять меня и поддержать. Как же отвратительно, когда никто, абсолютно никто не может это сделать, а ты вынуждена в буквальном смысле ползать на коленях перед человеком, за деньги, которые нужны твоему умирающему ребёнку!

— Поднимайся, — слышу голос над своим ухом, требующий лишь одного: встать. Неужели в этом жестоком человеке сыграло благородство? Да уж, призрачные надежды никуда не делись.… Будто бы я всё ещё маленькая девочка, и всё ещё верю в сказки, как Энтони.

Энтони…

Слёзы накатывают с новой силой, но вместе с ними приходит и какая-то скрытая решимость, храбрость, желание бороться. Из последних сил цепляюсь за это чувство, и именно оно помогает мне встать с пола.

— Ванная комната за той дверью, — Каллен разворачивает меня рукой по направлению к очередному дверному проёму. — Приведи себя в порядок, а потом мы поговорим.

Наверное, стоило бы удивиться его словам, которые похожи на слова нормального человека, способного на сочувствие, но я не удивляюсь. Меня ничто не волнует кроме одного: денег на лечение Энтони.

— Эдвард, счета…

— Я сказал, чтобы ты приняла ванную! — теперь в голосе слышна злость, но она вовсе не такая, как обычно. Скорее любящие родители наказывают своих детей за провинность таким тоном. Мне ничего не остаётся, как, держась за что-либо для опоры, добраться до ванной, пытаясь унять слёзы. Чувствую на себе пристальный изумрудный взгляд, но сейчас он не внушает мне дикого страха или нервозности.

Возможно, и он, и я просто выдохлись. Пройдёт немного времени, и всё вернётся на круги своя. Но стоит заметить, что такой Эдвард нравится мне гораздо больше, чем тот, что застрелил бывшую любовницу после того, как привёл из ресторана; чем тот, который грозился убить меня и диктовал правила. Жестокий тиран.

Так какой же он на самом деле?

Что заставило его сегодня быть другим: выпивка или какие-то остатки человечности?

Ответ на этот вопрос мне только предстояло узнать…

Глава 9 — Сотворение судеб

Когда я выхожу из душа, моё тело и локоны идеально чистые. Жаль с лицом нельзя ничего сделать. Останавливаюсь у большого зеркала во всю стену, придирчиво рассматривая собственное отражение — картина похожа на ту, что прошлой ночью, только хуже. Синяки под глазами выделяются сильнее на фоне ещё более побледневшего лица, глаза пустые, заплаканные, опухшие, щёки впалые, а губы едва розоватые. Напоминаю себе Энтони: такая же прозрачная. Страшно видеть такие преображения, тем более когда вознамерилась соблазнить Каллена, но делать нечего.

Пробегаюсь рукой по волосам, набрасываю, вместо окончательно испорченной одежды, махровое полотенце и толкаю от себя дверь.

Голова кружится, и я борюсь с этим головокружением, опираюсь о стену, выходя из ванной комнаты.

Едва оказываюсь за порогом — вижу Эдварда. Он сидит ко мне спиной на том самом диване, на котором и спал. На журнальном столике перед ним два стакана воды — один из них полностью опустошён. Смотрит мужчина прямо перед собой, звук открывшейся двери ничуть не отвлекает его и не заставляет обернуться.

Направляюсь к нему, не забывая держаться за что-нибудь, дабы не оказаться на полу. Сегодня с моим «везением» это вполне возможно.

Оказываясь рядом, негромко зову его. Кажется, после ванной голос превратился в неразборчивое кряхтенье, словно у дряхлой старухи.

Мужчина даже не смотрит на меня, указывает рукой на диван, и я, аккуратно огибая его, сажусь рядом.

— Откуда ты здесь? — оборачиваясь в мою сторону, произносит Каллен. Его взгляд снова прожигает неприязнью, а глаза полны холода и злобы.

— Через лес, я шла от дороги…

— Ты понимаешь, что опоздала на целую ночь?

— Да… — опускаю взгляд, пытаясь совладать с всхлипами, которые остались после рыданий. Больше всего мне хочется сейчас свернуться клубочком и поспать нормальным, человеческим сном. Но рассчитывать на это не приходится — скорее всего, сейчас я буду заниматься «отрабатыванием» денег. Эдвард не позволит мне спать. Он ничего мне не позволит, если сам этого не захочет:

— Я понимаю, как виновата и сколько правил нарушила, но, пожалуйста, попытайся меня простить. Я доставлю тебе гораздо больше удовольствия, чем забот в будущем, если позволишь остаться!

Его бровь удивлённо изгибается, но в глазах никакого понимания. Снова, словно щёлкнули пультом. Был тот Эдвард, а теперь стал такой же как всегда. В малахитах глазах скорее заинтересованность в моих дальнейших действиях, чем стремление помочь.

— Как же ты собираешься это делать? — ухмыляясь, спрашивает он.

— Как захочешь, — тянусь к пуговицам на его рубашке, но руки мужчины грубо останавливают мои, отшвыривая их прочь.

— Я не давал согласия, Белла, — гневно произносит он, глядя на меня. — Не позволяй себе подобного, пока я не разрешу!

— Но ты ведь разрешишь? — смотрю на него вкрадчиво, стараясь хоть как-то растопить это чёртово противоречие между нами, и поскорее убедиться в том, что деньги, отправленные мною немецкой клинике, не будут отосланы обратно к Эдварду. — Тебе понравится, обещаю!

— То есть за секс с тобой я не аннулирую счета? — он смотрит на меня вроде бы серьёзно, но в изумрудных глазах уже смешиваются огоньки похоти и желания. Руки напрягаются от скрытого влечения.

— Правильно, — пытаюсь улыбаться соблазняющее, но скорее всего у меня это не получается. — Это ведь так просто…

— Ты опоздала, — шепчет он, когда я снова подбираюсь пальцами к его рубашке. В этот раз его руки уже не отшвыривают мои, а бессильно лежат на коленях. — Ты будешь наказана…

— Чем угодно, только не счетами, — моим дрожащим рукам удаётся расстегнуть пару пуговиц. — Придумай что-нибудь другое, прошу тебя!

Он вздыхает, наблюдая за моими действиями, а потом нежданный вопрос срывается с его губ:

— И ты ничего у меня не спросишь?

Удивленная таким поворотом дел, отвлекаюсь от своих намерений, самостоятельно убирая руки с его тела. В груди сердце неистово стучит от страха, да ещё и головокружение, а он отвлекает меня, и это мешает сосредоточиться и отвлечься от головной боли. Наверняка ему тоже несладко, но по нему не видно. Видимо, годы тренировок не прошли даром — выдержка потрясающая!

И всё же нахожу время задуматься над его вопросом: а что я могу у него спрашивать? Мне позволяется что-то спрашивать? Говорить?

— А я могу? — вопрос глупый, и смешит Каллена. Он откидывается на спинку дивана, берёт в руки второй стакан с водой, и, попивая его, отвечает:

— Три вопроса. Любых. Я отвечу.

Хочется переспросить, правда ли это — до сих пор не верится в такой щедрый шаг с его стороны — но сдерживаюсь, вспоминая, что переспрашивать запрещено, да и тратить драгоценный вопрос было бы глупо. Тайная радость, что я хотя бы что-то узнаю о нём, заставляет немного расслабиться.

Размышляю, что бы такое спросить. На сильное откровение нет ни доверия, ни сил, поэтому придётся ограничиться чем-то поверхностным. Моя фантазия, кажется, уснула.

— Сколько тебе лет? — не то чтобы это меня сильно интересовало, но надо ведь с чего-то начать.

— Тридцать восемь, — хмыкает он, и я изумлённо гляжу на Каллена. На вид ему не больше тридцати. Ни морщинки, ни складочки — он идеален…

Видя мое неверие, мужчина смеётся — почти искренне, а не злорадно.

— Второй вопрос! — командует он, и я подчиняюсь, думая над тем, что ещё хотела бы узнать. Ответ нахожу довольно скоро, вспоминая про Тони:

— Где твоя семья?

— У меня нет семьи, — в голосе ни капли сожаления. Ему не больно и не горестно, ему наплевать. Похоже, я переоценила его сочувственные возможности.

— Последний вопрос, Белла, — произносит он, и я вижу в изумрудных глазах нетерпение и новую волну желания. Я дам ему то, что он хочет, даже если этого не хочу я.

— Можно задать четыре вопроса, а не три?

Похоже, я его рассмешила и удивила. Подавляя улыбку, он все же отвечает мне утвердительно.

— Скажи… ты знаешь куда я перечислила деньги?

— Пока нет, — задумчиво отвечает он, пожимая плечами — Если захочу сделаю это в любой момент. Но мне удобнее не знать. Они ведь пока ещё твои.

— Но ты ведь дал их мне… Тебя не волнует что я могла с ними сделать?

— А что ты с ними сделала? — угрожающе блеснув глазами, спрашивает он.

— Я не могу сказать…

— Так к чему все это, Белла? — он злится. Я вижу это на его лицо и понимаю, что поднимаю эту тему зря. Мне же лучше, что он не знает про Тони. И главное — не хочет узнавать.

— Наши с тобой отношения Белла — любовник и любовница — доносится до меня его голос — Ничего большего. Ты не смеешь лезть в мою личную жизнь, а я в твою. Поверь, нам обоим так будет лучше. Мы ведь ничем не связаны!

Рассеяно киваю и опускаю взгляд.

— Чем ты занимаешься? — мне и вправду было бы интересно узнать. Только вот скажет ли он мне?

— Это уже пятый вопрос, — поджимая губы, сообщает он, будто бы забывая про наш недавний диалог, и я вынуждена кивнуть, признавая, что мой лимит исчерпан. Тянусь к своему полотенцу, решая, что пришло время сделать то, о чём не хочется даже думать, но что так необходимо, как голос Эдварда останавливает меня.

— Теперь ты!

Непонимающе перевожу на него взгляд. Чего ещё он хочет?

— Отвечай на свои вопросы, — раздражённо объясняет он, но в его глазах помимо похоти снова интерес. — Про себя.

— Мне двадцать три, — слабо улыбаюсь, чувствуя, как снова пульсирует голова. Приходится терпеть. — Мои родители умерли, я официантка в баре «Престижная жизнь». Про деньги ответить не могу, это личное…

— Ты что-то скрываешь, Белла, — прищуриваясь, он раскусывает моё молчание по поводу Тони, и, прикусив губу, я отвожу взгляд.

— О чём ты?

— Ни о чём, — он хмыкает, протягивает ко мне руки и исследует своими пальцами мою оголённую кожу. Вздрагиваю от его холодных прикосновений, но мигом беру себя в руки, наконец, отпуская полотенце, и позволяя ему упасть к изножью дивана.

— До полудня пятнадцать минут, Белла, — произносит он, кивая на часы, пока я вынуждаю его снять рубашку. — Только от тебя зависит, успеешь ли ты, прежде чем счета аннулируются…

— Успею, — уверенно шепчу я, вжимаясь в его губы поцелуем и искренне веря, что и вправду смогу сделать то, что он просит за столь короткое время.

Впрочем, выбора у меня нет. И не было…

* * *
Плыву в каком-то странном озере. Вокруг тихо и спокойно. Солнце светит, и вдалеке раздаются трели птиц. Умиротворение. Не хочется прощаться со всем этим, но прекрасно понимаю, что в реальности меня ждут Тони и Эдвард. Я должна разобраться с проблемами сына, а сделать это можно только с помощью Каллена.

Лениво распахиваю веки, смотрю на изящную лепнину потолка и боковым зрением подмечаю всё вокруг. Я лежу на кровати. Странно, последнее моё воспоминание — как глаза слипаются ещё на диване, под разговор Эдварда с каким-то человеком, темой которого являлась, отмена аннулирования перечисленной мной суммы. Я оправдала его ожидания — по крайней мере, надеюсь — раз он сделал так, как я просила. Видимо, всё не так страшно.

Мне не понравилось, мне было даже слегка больно, но если это плата за жизнь Энтони, я с радостью заплачу. Хуже уже не будет — я и так продалась, дальше опускаться некуда.

Утешает лишь мысль, что я сделала это ради своего ребёнка, и это поможет ему.

В комнате тишина. Тихое и размеренное дыхание слышно на другой половине кровати рядом со мной. Перевожу глаза туда и вижу напряжённое даже во сне лицо мужчины. Невольно возникает вопрос: не виню ли себя за него, я ведь только что переспала с этим человеком — что его гложет? Смотрю ниже его обнажённой груди, на локтевые сгибы, и вижу на покрывалах уже знакомую серебристую упаковочку, снова опустошённую на несколько таблеток.

Если Каллен принимает наркотики, перепады его настроения вполне естественны. Возможно, когда-нибудь я узнаю, что служит этому причиной.

Приподнявшись на локтях, отмечаю, что головная боль унялась, да и усталость отпустила. Гляжу на часы — сейчас полпервого ночи. Я впервые за последние пару месяцев проспала столько времени — 12 часов! Это, несомненно, рекорд! Возможно, с самого рождения своего малыша я не спала столько. Долгожданная трезвость ума и лёгкость в мышцах придаёт силы, и я даже искренне улыбаюсь, радуясь тому, как мне хорошо…

Но радость мигом пропадает. Я вспоминаю Тони. Вспоминаю его бледность, приборы вокруг него, призрачные гарантии доктора Маслоу… всё это давит неподъёмным грузом и мигом рушит мою радость в руины. Я не могу быть счастлива, пока не буду убеждена в том, что с моим ангелочком всё в порядке. Больше всего на свете я желаю этого.

Интересно, я могу уйти? Или обязана дождаться утра?

Рискованно будить Эдварда — он и так сменил гнев на милость во время сегодняшнего дня — не стоит нарываться.

Пока я думаю над тем, что буду делать, не сразу замечаю изумрудный взгляд уже открытых глаз мужчины, смотрящих на меня в упор.

— Куда собралась?

— Никуда, — откидываюсь обратно на подушки, говоря это, и прикрываю глаза.

— Не расслабляйся сильно, Белла, это только начало, — лукавость его голоса заставляет меня вздрогнуть. Наверное, большое количество женщин сочли бы Каллена потрясающим любовником, но мне, откровенно, секс с ним доставляет только неприязнь. Мне это не нравится, и я едва успеваю совладать лицом, прежде чем его искривит какая-нибудь гримаса. Тем временем губы Эдварда уже блуждают по моему оголённому плечу, заставляя ёжиться от холодка, пробегающего вслед за его горячим дыханием.

— Я прощаю тебя последний раз, Белла, — произносит он, опираясь на локоть и исследуя мою грудную клетку. — Ещё одно опоздание, и я без предупреждения лишу тебя всего!

— Поняла. Больше это не повторится, — говорю с придыханием, пытаясь подыграть ему, чтобы всё это побыстрее кончилось.

— Завтра ночью ты снова приедешь сюда, — шепчет он, двигая губами по моей шее. — Где ты живёшь?

— Зачем тебе знать? — напрягаюсь, пытаясь отстраниться, но он не выпускает меня.

— Напомнить тебе правила? — нахмурившись, рычит Каллен, и я качаю головой, произнося адрес. Мужчина кивает:

— К восьми у твоего дома будет стоять машина, водитель доставит тебя сюда. Только выгляди презентабельно, иначе я за себя не ручаюсь!

— Обещаю, — снова киваю, запуская руку в его волосы, и несильно тяну их на себя. Ему нравится некоторая грубость. По-моему, он воспринимает это как страсть. Только вот наши с ним возможности отличаются. Он сильнее меня в несколько раз, и если я стараюсь не делать ему больно — не хочу знакомиться с его гневом снова, то он об этом не заботится вовсе. Не удивлюсь, если завтра на мне обнаружатся синяки.

Я вообще не уверена, что в силах вести такую активную половую жизнь.

Каллен впивается в меня поцелуем, наваливаясь большей частью своего веса. Даже не пытаюсь оттолкнуть его, мужественно терплю.

Стараюсь по мере возможности откликаться на его прикосновения, но в то же время думаю о своём сыне. Думаю о том, что иду на это только ради него.

Невольно вспоминаются моменты из прошлого: во время занятий любовью с отцом Тони мне было хорошо, мне было приятно, и мне не было ни капли больно. Всё проходило практически идеально, а теперь…

Чувствую себя так же, как султанские наложницы в исламских странах: не имею право сказать «нет», лишь наделена способностью терпения и обязана удовлетворять прихоти своего повелителя. Мой повелитель — Эдвард Каллен, теперь уже точно…

Я вспыльчивая, но я знаю свои приоритеты и возможности. Пять недель. Я должна быть здесь, как минимум пять недель, чтобы отработать ту сумму. Сегодня всё едва не рухнуло, и мне несказанно повезло, что Эдвард изменил своё решение по поводу счетов.

Главное, что сейчас всё в порядке. Я перетерплю, перебьюсь и переживу. Только бы был жив мой малыш…

И всё же хочется сопереживания, хочется сочувствия, хочется помощи… Ну не Каллену же рассказывать об этом!

Опускаю руку на кровать с затылка мужчины и чувствую под кожей что-то острое. Стреляю туда взглядом, замечая серебристую упаковку. В голове зреет вопрос, способный на пару секунд оттянуть кульминацию нашего «времяпровождения».

— Эдвард, можно кое-что спросить? — спрашиваю так, чтобы показать, что считаю его главным, признаю его непобедимость. Сложно её не признавать — не думаю, что кто-то ещё остался жив, после того, как сделал это. Опять же, вспоминается спутница Каллена из ресторана, которая была пристрелена в этом доме, и скорее всего, спала с ним, как и я, на этой кровати. Не постигнет ли та же участь меня? Вдруг меня тоже пристрелят? Он пристрелит. Пристрелит собственной, не дрогнувшей рукой?

— Какие ещё вопросы? — раздражённо и нетерпеливо спрашивает он, сильнее сжимая мои руки и тело в своих руках.

— Ты увлекаешься наркотой? — поднимаю пальцами упаковку с таблетками и слышу смешок мужчины.

— Тебя это волновать не должно, — шепчет он. — Ты здесь не для того, чтобы продвигать благотворительную акцию за здоровый образ жизни. Моя личная жизнь тебя не касается. И эти вопросы тоже. — Ударение на словах «моя» и «не касается» слышу вполне отчетливо и прикусываю губы почти до крови.

— Прости… — извиняюсь, но всё же не отвожу взгляд от пачки… — Эм-м, можно я попробую?

— Что? — от неожиданности он даже отрывается от меня, не веря, смотрит в глаза. Я тоже себе не верю. Понять не могу, зачем это сказала, наверное, просто из интереса. — Нет, — отрезает он, и вырывает упаковку у меня из рук, отшвыривая подальше. — Тебе это ни к чему, лучше делай то, что умеешь!

Рассеянно киваю, снова ощущая его губы на своей шее и груди, и ответно пытаюсь целовать его. Снова чувствую грубость, исходящую от него, и пытаюсь с ней смириться…

Интересно, у меня это когда-нибудь получится?

Что я буду делать дальше? И есть ли у меня выбор моего будущего? Кто творит свои судьбы: мы сами или череда событий?

Кто творит Мою судьбу?

Я?

Или Эдвард Каллен?

Глава 10 — Кривая пульса

— Как он?

— Без изменений, мисс Мейсен, — грустно сообщает уже знакомая мне медсестра — Эленика, которая является сиделкой Тони. — Доктор Маслоу ожидает Вас у себя в половине первого.

— Я буду, — сглатываю комок рыданий, подступающий при виде бледного сына, и смотрю на циферблат часов: у меня ещё десять минут.

Медсестра собирается уйти, но я прошу её остаться, чтобы узнать то, что меня волнует. Перевожу взгляд с Энтони на неё, стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал:

— Эленика, сколько в твоей практике было пациентов, выходящих из комы?

— Я работаю здесь всего три года, — пытается увильнуть. Нет, не выйдет, хочу узнать статистику, даже если это мучительно больно. Очень больно.

— Сколько? — нервничая, тереблю пальцами свою блузку, не спуская с девушки глаз.

— Около двадцати, — шепчет она, опуская голову. Хмуро киваю, нагоняя на лицо полубезумную, отчаянную улыбку сумасшедшей:

— А сколько среди них детей?

— Ни одного… — она произносит это быстро, покаянно смотря на свои туфли, но через секунду максимализм, свойственный молодой женщине — ей около двадцати семи — заставляет добавить ещё кое-что, якобы способное меня утешить — Мисс Мейсен, ситуации у всех разные, и у вашего малыша тоже. Мне говорили, что есть случаи, когда дети поправляются после кардиогенного шока…

— И много таких? — я действительно мазохистка! Сижу здесь, около своего умирающего ребёнка, пытаясь саму себя убедить, что он не выживет. Я схожу с ума…

— Доктор Маслоу ждёт, — напоминает медсестра, указывая на дверь. — Я Вас провожу!

Рассеянно киваю, встаю и поправляю покрывало на тельце сына.

— Я скоро вернусь, малыш, — шепчу ему, пока целую лобик и поглаживаю щёчки. Вздыхая, опускаю руки и выхожу вслед за медсестрой.

Она ведёт меня по коридорам, держась на некотором расстоянии, опасаясь моих дальнейших вопросов. Зря. Всё что хотела, я уже узнала. Остальное спрошу у Джеймса. С его холодностью и бесчувственность это будет проще всего сделать — не нужно будет никому портить настроение.

Подсознательно хочу, чтобы всё это скорее кончилось. Я слишком устала. От того, что уготовано судьбой не убежать…

Ругаю себя за подобные мысли, но они не отпускают. Я просто морально истощена. Каллен сегодня постарался на славу — я расплываюсь, словно медуза, мысли путаются, а от воспоминаний начинает тошнить. Ненавижу его. Ненавижу всем естеством! Ненавижу ему кланяться, ненавижу проводить с ним все ночи напролёт, ненавижу вымаливать у него прощения и деньги! Н.Е.Н.А.В.И.Ж.У.

Сколько смысла можно вложить в одно это простое слово? Какой мудрейший человек создал его?

Можно выразить всю душу, произнося лишь одно — ненавижу!

Кого? Что? Почему? Как? — вопросов миллионы, но суть ответов ясна даже без объяснений.

Подходим к кабинету доктора Джеймса, и Эленика стучит в дверь, прося разрешения зайти. Усталый голос раздаётся из-за двери, давая нам это самое разрешение.

Неловко переступая порог, девушка топчется на месте, в то время как я прямиком прохожу к креслу напротив Джеймса и сажусь в него, со всей подобающей наглостью, лишь кивая на пресное приветствие мужчины. Дань традициям. Сказать «здравствуйте», а в душе послать на все четыре стороны. Как же мне это знакомо…

— Можете идти, Эленика, — Маслоу кивает медсестре, и та, кивнув в ответ, скрывается за дверью, в которую только что вошла.

— Добро пожаловать, Белла, — теперь он обращается непосредственно ко мне, и я безрадостно улыбаюсь ему, отвечая, словно эхом:

— Добрый день, Джеймс.

— Полагаю, сына вы уже видели?

Быстрый кивок, давящий комок рыданий внутри. Такое ощущение, что мне в вены ввели какое-то лекарство, способное отнять чувствительность. Это бесит, но не настолько, чтобы пытаться противостоять. Возможно, временная «заморозка» мне необходима, тем более, что эту ночь я снова проведу с Калленом…

И где та, убитая горем Белла? Где та смущающаяся и отчаянная девушка? Что от неё осталось после сегодняшнего? — разбитая, словно старая посуда и пустая оболочка.

— Я позвал вас, мисс, чтобы рассказать неутешительные новости, — он снова роется в каких-то бумагах на столе, говоря это.

— Эленика уже сказала мне, что шансов почти нет, — хмыкаю я. — Каково ваше мнение на это счёт?

— Нейтральное. В моей практике были случаи, когда дети с проблемой, вроде вашей, были оперативно прооперированы и вернулись к нормальному образу жизни.

— Сколько? — наверное, сегодня это мой любимый вопрос. Моя усталость и безразличие в глазах удивляют даже бесчувственного Джеймса. Он, не веря, смотрит на меня, ища подвох. Напрасно, он его не найдёт. Мне кажется, я умерла сегодня, в час ночи. В руках Каллена. Снова.

— Единицы, — считая, что может пробить меня этим, говорит он. Мужественно киваю, не придавая значения этим словам. Сейчас я будто сплю. Мне кажется, ничего из того, что происходит, не является реальностью. Наверное, скоро я пойму, что это не так и буду биться в истерике, но не сейчас. Сейчас я как льдина — такая же как Каллен. Наверное, это передаётся через половой контакт. Продукт быстрой заморозки — вот кто я такая.

— Белла, очнитесь же! — раздражённо произносит доктор Маслоу, теребя меня за руку. Перевожу на него пустые глаза. — Вы вообще осознаёте, что я говорю?

— Осознаю, — медленно и протяжно отвечаю я, сама не понимая, что именно осознаю — своё бессилие или беспечность медсестёр, которые только и могут, что утешать меня, а не возвращать к жизни моего ребёнка.

— Не осознаёте, — качает головой и хмурится Джеймс. — Жизнь Вашего сына висит на волоске. Завтра к утру его может не стать. Если он очнётся в течение завтрашнего дня — у него будет шанс поправиться, если нет — он умрёт.

В моей голове что-то щёлкает после этих слов. Громко и чётко. Сначала я обескуражено смотрю на доктора, и только потом, воспроизводя в голове весь наш диалог и включённые в него последние слова, понимаю, как мне на самом деле страшно. Словно от ледокола, моя оболочка рушится, и боль вырывается наружу, затемняя сознание. От собственных слов бросает то в холод то в жар, в голове ни одной посторонней мысли, ни чувства. Лишь одно-единственное стремление — спасти сына.

Осознаю теперь, какая я идиотка, что молчаливо выслушивала, что Тони умрёт. Готова рвать на себе волосы от собственного эгоизма и беспечности. Я сумасшедшая.

Эдвард Каллен — тиран, убийца, сволочь. Но он сделал так, чтобы моего ребёнка прооперировали, чтобы Энтони смог получить новое сердце. И теперь, когда я этого добилась, меня словно подменили. Ощущаю себя настолько никчёмной и ужасной матерью, что страх ледяными копьями вонзается во вновь оттаявшее сердце.

Вспоминаю, как люблю Тони; как хочу, чтобы он жил, чтобы он был счастлив; видеть его взрослеющим; побывать на его свадьбе, подержать на руках его детей… хочу подарить ему бесконечное и радостное будущее!

— Доктор Маслоу, что можно сделать? — отойдя от внезапного ступора, отчаянно гляжу на Джеймса, ожидая его ответа о том, что могу чем-то помочь своему мальчику.

— Ждать, мисс Мейсен, — понимая, что я очнулась от своего затмения, произносит он. — Нам остаётся только ждать. Это не Ваша битва, и не моя. Это битва Энтони. Если он к нам вернётся, значит, будет жить. Если нет — тут уж я ничего не могу поделать…

— Неужели нельзя на это как-то повлиять? — до сих пор призрачно верю в какую-то маленькую надежду, и не могу смириться с тем, что потеряю ребёнка.

— Мы делаем и делали всё возможное, Белла. Теперь, повторяю, остаётся только ждать…

— Ожидать смерти моего сына? — выкрикиваю, вскакивая с кресла, и устремляю убийственный взгляд на Джеймса. — У вас же у самого дети! Вы позволите им умереть? Будете сидеть и «ждать» их смерти?

— Мисс Мейсен, не вынуждайте меня снова вкалывать вам успокоительное, — хмыкает он, указывая на кресло. Не поддаюсь, все ещё стою и смотрю на него, часто дыша. — Садитесь, прошу Вас.

Качаю головой, желая услышать его ответ на мои изречения.

— Белла, в мировой статистике гарантия смерти взрослого от кардиогенного шока, — он делает акцент на последнем слове, — пятьдесят-девяносто процентов. В нашем случае речь идёт о маленьком ребёнке четырёх лет…

— То есть надеяться не на что? — слёзы вырываются наружу и текут по щекам. Доктора Маслоу это явно не смущает, потому что он продолжает, как ни в чём не бывало.

— Ну почему же, надежда есть всегда. Она, как говорится, умирает последней…

Рыдания накатывают после этих его слов, и, чувствуя слабость в коленях, всё же опускаюсь на кресло.

— А если откровенно, мисс Мейсен, — он складывает бумаги со стола в папку, подписывая какие-то из них своей размашистой подписью. — На Вашем месте следует готовиться к худшему…

— Вы сейчас говорите матери, чтобы она приняла смерть своего ребёнка! — отчаянно выкрикиваю я, понимая, как бессильна. — Вы отдаёте себе в этом отчёт?

— Мисс Мейсен, для того чтобы работать в сфере медицины, нужно иметь непоколебимое душевное состояние. У меня прямо сейчас в реанимационном отделении умирает три человека. Их родственники льют горькие слёзы, и я вынужден буду им сказать о том, что те, кого они любили — мертвы. Я — врач. Я вижу сотни смертей ежедневно. Если пропускать каждую через себя — никакого здоровья и трезвого разума не хватит. Нужно принимать жизнь такой, какая она есть!

— Поздравляю вас, Вы потеряли человечность, — скупо и натянуто улыбаюсь ему насмешливой улыбкой, слабо хлопаю два-три раза в ладоши.

— За оскорбление медицинских работников взыскивают штраф, мисс Мейсен. Не следует Вам с этим шутить, — произносит он, ответно усмехаясь мне. Сейчас он напоминает Каллена — гораздо старше и уродливее, но по отношению к жизни такого же.

Ненавижу.

— Жаль, что не ввели штрафы за убийство детей медицинскими работниками, мистер Маслоу. Вы были бы первым претендентом на него, — громко хлопаю дверью, выходя из дверей его кабинета и более не выдерживаю. Едва сворачиваю за угол, в небольшой тупичок, чтобы скрыться от посторонних глаз, давлюсь слезами и сползаю по стене. У меня нет сил… я просто слабая, раздавленная женщина. Я теряю единственного сына, и не могу этому воспрепятствовать. Сегодня ночью я должна удовлетворять ненормального, бесчувственного чурбана, который платит за услуги стального и пуленепробиваемого на жалость доктора. Я нахожусь в такой глубокой яме боли, что никому не под силу меня оттуда вытащить. Я утопаю в ней, и мне не за что ухватиться. Нет той крепкой руки поддержки, которую обычно матери вселяет отец ребенка. У меня нет ни мужа, ни отца, ни брата, ни любимого. У меня никого нет, кроме Энтони. Мы один на один с судьбой, нам не от кого ждать помощи.

Наши жизни никому не интересны. Им главное, чтобы мы заплатили. Тогда они способны немного пошевелиться для нашего спасения. Им плевать на всё, кроме денег. Им нужны хрустящие банкноты, а не счастливые улыбки на лицах детей, которые твердят радостным родителям «я люблю тебя!».

Тихо плачу, опустив голову на руки. Представляю себе другую жизнь, ту, которой лишилась. Если бы Джейкоб — так звали моего бой-френда — принял Энтони, сейчас могло бы быть всё по-другому. Мне бы было с кем поговорить, от кого получить утешение, с кем пообщаться. Я бы не была одна, не была бы настолько безоружна.

Но прошлого не изменить.

Мы погрязли в нём, как в трясине, а билета на поезд с указанием «прошлое» нет, и не будет.

Приходится смириться с тем, что с поезда «настоящее-будущее» никогда не сойти. Можно только упасть на рельсы и умереть.

Я не такая.

Тони не такой.

Мы справимся, я уверена, я хочу верить…

Эти мысли помогают немного утихомирить всхлипы, и заставляют подняться с холодного пола, по направлению к палате сына. Иду, спотыкаясь, путаясь в ногах, но всё же быстро и целенаправленно.

Заходя внутрь, опускаюсь на колени, и, не переставая, глажу сиреневые веки, бледные скулы, пухлые розовые губки, шепча, как я люблю его. Моего маленького Энтони, моё солнышко.

Приборы показывают, что сердце бьётся, и их пиканье — один в один с пульсом — отзывается в палате.

Чувствую непреодолимое желание и надобность быть с ним здесь и сейчас. Завтра его может не стать. Его сердце может перестать биться. Я могу больше никогда не увидеть его, не сказать о своей любви…

От горя и печали мне будто бы разрезают душу, кромсая её, словно мясник тушу животного. До такой степени больно, что я готова лезть на стену, лишь бы спастись от всего этого.

Я рыдаю на покрывале ребёнка, бесконечно целуя его руки, его тельце, не прекращая шептать, что люблю его.

Верю, что это поможет. Что он услышит меня, что он откроет глаза, что он выживет. Он одержит победу над смертью, обязательно одержит!

Вспоминаю его любимую сказку, и, вытирая слёзы, подавляю рыдания, начинаю рассказывать:

— «Жила-была маленькая девочка, звали её Белоснежка… — я не знаю, почему моему сыну понравилась именно эта история —„Белоснежка и семь гномов“, но он её обожал. Я перечитывала её ему так часто, что выучила наизусть.

— … Была у Белоснежки злая мачеха… — смотрю на лицо сына, поглаживая хорошо заметные сплетения вен на его белой коже. Такой же бледной, как и простыня. Ресницы укрывают небесные глаза, аккуратно, словно у искусно нарисованной куколки, лежа на щеках. Он действительно будто из фарфора. Кажется, прикоснешься — и разобьётся. Настолько он хрупок, настолько слаб.

Вожу по его лицу осторожно, пальцы наполняются невиданной нежностью, а глаза любовью — бесконечной и искренней. Материнской любовью. Ни с чем несравнимой.

— … Тогда Белоснежка побежала через лес, — подходя к части рассказа, где охотник отпустил девочку, продолжаю я. Невольно на месте охотника представляю смерть, а на месте Белоснежки — Энтони. Пусть он тоже спасётся, пусть его не убьют! Только бы это случилось, только бы он выжил, я отдам всё что угодно… Господи!

— … Встретились ей семь гномов, — слова льются из меня с такой неохотой, что приходится применить все свои силы: скрытые и поверхностные, чтобы ни разрыдаться. Говорю достаточно тихо, но внятно. Он слышит меня. Я уверена, Тони слышит меня!

— … Она пекла им пирог, когда пришла старуха с яблоком, — поджимаю губы, прикрываю рот рукой, задерживаю дыхание — всё, только бы рассказать сказку до конца. Хочу, чтобы он услышал её полностью; хочу, чтобы он почувствовал, что я рядом; хочу, чтобы ощутил, как я его люблю и скольким готова пожертвовать.

— … Старуха предложила девочке яблоко, и она взяла его, — мысленно кричу Тони не брать ничего из рук Костлявой, силюсь вернуть его себе и молюсь, чтобы так и случилось.

Приближается самая ужасная часть сказки, которую я терпеть не могу. Обнадеживает лишь конец:

— … Девочка откусила яблоко и упала замертво на пол… — слёзы снова струятся по щекам, и я вытираю их так быстро, как могу. Беру ладошку малыша в свои руки, потирая и целуя её:

— … Гномы подумали, что Белоснежка умерла, но пришёл прекрасный принц и поцеловал её, — улыбаюсь про себя, наклоняюсь к лобику ребёнка и оставляю там нежный материнский поцелуй, который должен вселить уверенность и придать ему сил.

— … Белоснежка проснулась и поехала жить с принцем в его замок. Гномы поселились с ними, и жили все очень долго и счастливо!» — завершаю рассказ, продолжая целовать малыша, как вдруг понимаю, что потеряла звук. Да, тот самый пикающий звук прибора.

Не веря, быстро отстраняюсь от Энтони, переводя глаза на монитор прибора. Он молчит пару секунд. Вместо кривой пульса моего мальчика, по нему тянется зелёная, будто длинная змея, прямая линия.

Моё дыхание останавливается, когда последний зигзаг, появляясь на мониторе, исчезает.

Прямая линия оглушает палату сплошным звонким звуком.

Его сердце остановилось…

Глава 11 — Сон

Страх есть беспокойство души при мысли о будущем зле, которое, вероятно, на нас обрушится. ©

— Мисс Мейсен, держите себя в руках, — громогласный голос раздаётся прямо над ухом, когда меня — упирающуюся всеми четырьмя конечностями — пытаются оттащить от двери, ведущей к Тони. Им легко говорить. Кривая пульса исчезла у моего, а не у их ребёнка!

— Пустите! — ору так, что скоро совсем оглохну. — Я должна быть с ним! Энтони!

— Не поможете, не поможете! — словно пчелиный рой вьются вокруг меня и твердят медсёстры, крепко держа под руки и с трудом уводя к комнате отдыха. У них там есть успокоительное, снотворное — то, что они собираются мне вколоть, то, чем собираются меня усыпить… Нет! Не позволю!

Я должна быть с сыном, он умирает прямо сейчас! Если уже не умер…

Неожиданная мысль на миг останавливает меня, и, пользуясь этим, взбудораженный персонал увлекает меня за собой. Когда я вспоминаю, что шанс ещё есть, уже поздно. Дверь захлопывается, и дверной замок громко щёлкает. Не успеваю даже вскрикнуть, как стерильный маленький шприц уже вонзается в мою кожу, и реальность покидает сознание так же быстро, как и пришла в него…

Когда открываю глаза вновь, голова раскалывается так, что каждое движение причиняет боль. Держась за неё, нахожу в себе какие-то призрачные силы встать с дивана в комнате отдыха медсестёр и кое-как добраться до двери. Выглядываю в коридор и вижу там Доктора Маслоу, который сидит на металлическом стуле, отрешённо смотря в окно.

Продвигаюсь медленно — от каждого нового движения будто бы сгорает какая-то часть тела. Резкая боль и слабость по всему организму. Неужели на меня так действуют ужасные новости — моральным истощением?

И всё же передвигаю ноги, потому что хочу узнать, что с моим ребёнком. Хочу увидеть его либо живым, либо мёртвым. Нет сил на другие мысли. Я разваливаюсь на части.

Джеймс совсем не удивлён моему приходу, да и наверняка мой вид его тоже не пугает, он лишь кивает головой на свободный стул рядом с собой.

Морщусь от очередной волны головной боли и опускаюсь на предложенное место, переводя взгляд на доктора:

— Что с Энтони? — вопрос простой, но настолько сложный, что, наверное, я сейчас взорвусь от перенапряжения. Всё затихает, и это давит на изболевшееся сознание ещё сильнее.

— Он жив, — произнося это, мужчина оборачивается на меня, с легкой насмешкой оглядывая моё разбитое естество. — Завтра утром сможете его увидеть, он очнулся.

— Очнулся? — до сих пор не веря своему счастью, преданными собачьими глазами смотрю на Джеймса. Если он врёт мне, я его задушу собственными руками прямо сейчас. Такими вещами не шутят.

— Да, он выстоял в своей битве, он будет жить, — следовало бы хоть как-то улыбнуться или ободряюще похлопать меня по плечу, но мужчина не делает никаких движений, по-прежнему глядя на меня пустым взглядом. От этого взгляда хочется запустить в него чем-нибудь. Неужели он настолько бесчувственный? — Я ждал вас, мисс Мейсен, — он продолжает говорить, а я, нежась в блаженном спокойствие, из-за отсутствия сил не могу даже толком порадоваться за то, что Энтони выжил. Нет, я, несомненно, счастлива, но как же трудно сейчас что-то показать, ощутить. Мой сегодняшний спутник — физическая усталость. Похоже, мне действительно пришло время отдохнуть.

— Я вас слушаю… — говорю одно, а думаю лишь о том, как бы поскорее добраться до дома и уснуть хотя бы на пару часов.

— Вашему ребёнку противопоказаны любые волнения, переживания и страхи. Минимальный испуг может снова спровоцировать приступ, за которым могут возникнуть такие же осложнения, как и в этот раз. Мы уже не сможем его спасти, если всё повторится. Считайте, что вам повезло на этот раз.

— Конечно, — быстро киваю, понимая, что буду лезть из кожи вон, но подарю Энтони необходимый покой.

— Он слаб сейчас, и никаких переутомлений вынести не сможет, — объясняет Маслоу, на лице которого нет никаких эмоций кроме сухого профессионализма. — Ему нужно больше чем когда-либо отдыхать. Операция через полторы недели. До этого времени мы должны поддерживать его здоровье в полном порядке и неприкосновенности. Одна инфекция — и может развиться серьёзное недомогание.

— Конечно, — снова повторяю я, мысленно продумывая, что буду делать дальше. Если увидеть сына я могу не раньше завтрашнего утра, значит, этой свободной ночью мне удастся поспать.…

Уже было радуюсь, но, к сожалению, в мысли врезаются вчерашние слова Каллена, которые возвращают меня к неприятным воспоминаниям о принудительном сексе и к тому, с кем я им занималась. Ненависть снова пылает во мне, когда я понимаю, что ночь потеряна. Я не смогу отдохнуть и набраться сил. Вместо этого я устану и ослабну ещё больше… Вот чёрт!

Скидываю наваждение, качаю головой и вспоминаю, что Тони жив, а значит, необходимость в трансплантации его сердечка остаётся. И деньги, которые может забрать Каллен, тоже нужно сохранить. Решение одно-единственное, и выхода у меня нет. Я буду спать с ним. Сегодня. Завтра. Всегда. Пока не отработаю долг.

— Что случилось сегодня днём? Почему пульс исчез? — спрашиваю у доктора, собирающегося уходить.

— Мы вовремя успели. Произошла остановка сердца. Его удалось перезапустить адреналином. Сейчас никакой особой опасности нет. Лишь предостережения. Не забывайте.

— Благодарю, Джеймс, — искренне говорю я и даже выдавливаю улыбку. Он неумело корчит гримасу в ответ — холодную и стальную — встаёт и уходит к своему кабинету.

Минуту-другую сижу на металлических стульях, ища взглядом часы. Не нахожу. Но нутро подсказывает, что, если не хочу опоздать к Эдварду, нужно подниматься и ехать домой. Откуда меня заберёт его машина. Его личная машина с водителем.

«Выгляди презентабельно, а то я за себя не ручаюсь».

Может быть хуже вчерашнего, да?

Или его возбуждает мой неопрятный вид?

Зачем я ему вообще? Я не красавица, не модель, я не изощрена и ничего особого не умею в сексуальном плане — на кой чёрт ему такая простушка?

И всё же, думая обо всём этом в лифтовой кабинке, благодарю Бога за то, что Каллен выбрал меня и дал денег на операцию моего ребёнка. Как бы я спасала Тони, если бы не он?

Вот чёрт, я ненавижу его, но обязана ему по гроб жизни!

Чёртов миллиардер!

В холле больницы вижу часы — половина шестого. У меня есть ещё несколько часов, чтобы привести себя в порядок и добраться домой. Надеюсь, я успею.

Когда голова снова начинает болезненно пульсировать, у меня на миг темнеет в глазах. Хватаюсь для опоры за фасад клиники, кое-как спускаясь по ступенькам к такси. Сажусь в машину и только теперь понимаю, что денег у меня с собой нет.

Приходится вылезать из салона и тащиться к автобусной остановке. Меня шатает словно пьяную, и я не властна над этим. В сознании страх: как буду заниматься любовью с Калленом, если не чувствую ни миллиметра собственного тела и не могу устоять на ногах? Впрочем, сейчас это волнует меня меньше всего. Мечтаю лишь о том, чтобы добраться до квартиры.

И я добираюсь.

Медленно, почти бесконечно, на общественном транспорте, растрачивая последние силы, но добираюсь. Открываю входную дверь своей небольшой квартирки и грузно валюсь на софу в гостиной, хватая ртом воздух.

Нет ни сил, ни желания пошевелиться и начать приготовления к сегодняшней ночи, но приходится их найти. Представляю перед собой лицо Тони, и это немного помогает. Перво-наперво откапываю в пыльных ящиках таблетки от головной боли и принимаю сразу две — на всякийслучай.

Затем иду к шкафу с одеждой, роюсь среди вешалок, ища то самое чёрное облегающее платье, которое было куплено на одной из распродаж. Не уверена, что оно мне ещё подходит, но других вариантов одежды нет.

Примеряя платье, отмечаю, что сидит оно идеально, и, следовательно, моя фигура не изменилась. Прекрасно, одной проблемой меньше.

Стягиваю чёрную материю с тела, и борозжу ящики в поисках нового комплекта кружевного нижнего белья. Ярко-красное. Страсть. Эдварду должно понравиться, если он вообще его заметит. Он с таким животным остервенением набрасывается на меня, что я не всегда успеваю понять, что происходит.

Разглаживаю волосы щёткой и наношу лёгкий макияж: на большее нет терпения. Вижу, что часы показывают без пяти восемь, и, понимая, что за приготовлениями не успела сомкнуть глаз, выхожу к подъезду. Элегантное чёрное «Порше», припарковано у входа. Сначала не верю, что это за мной, но потом решаю, что больше не за кем и сажусь в машину.

Внутри автомобиля водитель. Он даже не смотрит на меня. Я тоже не смотрю на него. Мы словно за невидимой стеной. Я озабочена тем, как бы ни уснуть, а он тем, как довести меня до особняка.

Прислуга Эдварда отлично вышколена, раз не позволяет себе даже говорить со мной. А я ведь попросту никто…

Или всё же «кто-то»?

Рассуждения о вечном не помогают. Глаза слипаются, а губы пересыхают. Хочу спать. Хочу лечь и расслабиться. Тело ломит, голова ноет, и, кажется, даже лекарство не помогает.

Не представляю, как предстану перед Калленом в таком виде: похоже, в этот раз медсёстры переборщили с успокоительным.

Машина замирает у начала лужайки, и, вздохнув, я открываю дверцу. Иду медленно — мешает темнота — но по сторонам не смотрю. «Порше» остаётся там, где остановилось — скорее всего, оно отвезёт меня обратно глубокой ночью, как вчера.

Бреду, словно лунатик, осмысливая какие-то странные, расплывчатые мысли и прихожу в себя только тогда, когда больно ударяюсь лбом об одну из колон, поддерживающих второй этаж роскошного дома.

Тру ушибленное место рукой, в то время как другая, свободная, цепляется за перила, пытаясь втянуть моё непослушное тело на ступеньки.

Перед дверью даже не останавливаюсь — толкаю на себя. Она поддаётся, и я вваливаюсь в дом. Разгона хватает до кухонной стойки. Теперь я ушибла ещё и локоть.

— Ты пила? — голос Каллена доносится откуда-то сверху, я непроизвольно поднимаю взгляд и вижу его тёмную фигуру на лестнице. Он спускается со второго этажа.

Секунда, и яркий свет вспыхивает, больно ударяя по моим глазам.

— Отвечай сейчас же! — рявкает он, пока я в замешательстве разглядываю его тёмно-синюю рубашку и джинсы. Чёрт, он потрясающе красив сейчас.

— Нет, — качаю головой словно болванчик, все ещё рассматривая его.

Он потирает пальцами переносицу, рассержено глядя на меня. Отвожу глаза не в силах выдержать это.

— Третья дверь налево, я сейчас приду, — вздохнув, он всё же кивает на светлый коридор и продолжает только ему известный путь, пока я, спотыкаясь, добираюсь до заветной комнаты. Ручка опять же поддаётся, впуская меня внутрь.

Ярко-красная спальня. Окна плотно зашторены бордовыми, словно кровь, шторами. Ковёр красный, пол чёрный, лампы отсвечивают каким-то багровым свечением. Вся обстановка немного «интимна», если это так можно назвать. Похоже на комнату в борделе, только намного дороже и искуснее.

Подхожу к большой — ещё больше, чем во вчерашней спальне — кровати, и медленно опускаюсь на неё, чувствуя блаженное расслабление.

— Тебе идёт это платье, — слышу за своей спиной калленовский баритон и усмехаюсь, скидывая туфли и поднимая стопы на кровать. Сейчас самое главное — не показать неприязни. Я актриса — пришлось ею стать — и я играю. Я на сцене. Зритель — это Эдвард, и он не должен усомниться в моей искренности. Я всё для этого сделаю. Даже плюну на собственную гордость и достоинство. Благодаря ему сейчас бьётся сердце моего ребёнка, и будет ли оно биться дальше, тоже зависит только от него.

Как же всё жестоко и запутано…

— Главное, чтобы тебе нравилось, — этим простым предложением снова подчёркиваю его власть надо мной.

Удовлетворенный моим ответом, мужчина обходит меня, присаживается рядом на покрывало и позволяет своим рукам проникнуть под лямки моего платья.

Вздыхаю, прикрывая глаза, но тут же распахиваю их, потому что ощущаю, что, если продержу хотя бы три секунды закрытыми, пущусь в сновидения.

— Сегодня ты выполнила все правила, — расстёгивая молнию на платье, шепчет Каллен, и его горячее дыханье щекочет шею. Вздрагиваю, но в остальном пытаюсь контролировать себя.

— Я старалась, — мой голос наполнен притворным смехом, хотя на самом деле мне хочется плакать. Не хочется изображать из себя секс-символ, не хочется становиться податливой, не хочется ложиться под Каллена, не хочется целовать его, чувствовать его руки на себе и ощущать прикосновения его губ к моему телу. Мне хочется лишь отдыха. И речь идёт не только о физической его части: мне хочется отдыха во всех его проявлениях. Хочется отдыха от проблем, ненастий, боли, страданий и, конечно же, от бесконечной смерти, витающей над Энтони.

Мне хочется быть обычной молодой девушкой, как и миллионы моих ровесниц. Хочется верить только в лучшее и жить сегодняшним днём. А я не могу. И дело не в Тони — я обожаю его — дело в том, что я просто не могу быть как все. Сейчас, когда мой сын при смерти, когда Эдвард бесконечно желает меня…

— Такими темпами ты очень скоро убедишь меня в правильности своего выбора, — хмыкает он, и его руки опускают верхнюю часть платья с моей груди. Оно падает на талию, освещая перед глазами мужчины красное, словно вся эта комната, бельё. В изумрудном взгляде вспыхивает что-то дьявольское, и оно заставляет меня поёжиться, будто от холода.

— Ты подготовилась, — проговаривает он, все ещё неотрывно глядя на меня, пока я непослушными пальцами пытаюсь расстегнуть пуговицы его рубашки.

У меня не получается, и это начинает злить его. Он отстраняет мои ладони, буквально разрывая собственный предмет одежды и сжимая меня в руках, словно тряпичную куклу. Поддаюсь этой агрессии, не говоря ни слова. Пульсирующая боль вспыхивает с новой силой, когда он грубо стягивает с меня лифчик. Становится дурно, но я стараюсь не обращать на это внимание. Как-нибудь переживу. Главное, чтобы он был доволен. Любой ценой.

Я, то бишь, мои мысли и чувства — последнее, о чём он думает. Главное — он. Так всегда было и будет. Для всех. Я не исключение. Никогда им не буду.

Настойчиво целуя, он отбрасывает меня на пуховые подушки в бордовых наволочках, перемещаясь вверх по моему телу. Бледные руки скользят по моим рёбрам и икрам, стягивая платье вниз.

Когда на мне не остаётся ничего кроме трусиков, он остервенело принимается за свою одежду. От яркого света лампы я щурюсь и поэтому едва могу разглядеть его лицо, на котором читается нескрываемое желания обладать мной. Прямо здесь и сейчас.

Плевать на мои чувства.

Плевать на правила.

Плевать на мир.

Плевать на условности.

Плевать на запреты.

«Главное — он» — снова повторяю себе это, хотя смириться с подобным нелегко.

Жёсткие губы грубо впиваются в мои, а сильные руки стискиваю волосы, отчего я едва сдерживаю крик боли. Пытаюсь как-то орудовать собственными руками, но они не слушаются. Совсем ослабли. Я и сама ослабла. Ещё немного, и я не смогу шевельнуться, но выбора не остаётся. Желаю, чтобы всё скорее кончилось, Каллен остался доволен, а я смогла закрыть глаза.

В этот момент я понимаю, что желания нужно загадывать точнее, иначе они могут быть исполнены неверно. В тот момент, когда очередной напористый поцелуй мужчины прижимает меня, не давая возможности вдохнуть, мои глаза, и вправду, закрываются.

А всё потому, что я теряю сознание.

Гаснет красный свет, лицо Каллена, его сумасшедший взгляд…

Перестают ощущаться его руки, его прикосновения, его поцелуи…

Всё исчезает, оставляя меня нежиться в блаженной темноте. Мне так хорошо и спокойно, что я даже не пробую с ней бороться. Я просто «плыву по течению», и на моём лице появляется настоящая улыбка, потому что я получила то, что хотела — сон. Сплю чистым и спокойным сном.

В глубине моего сознания мне никто не помешает и никто не причинит боль.

Даже всесильный Эдвард Каллен.

Глава 12 — Гнев

В бессилии гнев очень сильный. ©

Что мы знаем о бессознательном состоянии?

Лично я знаю лишь то, что это время, когда наш мозг даёт себе отдых, буквально «вырубаясь». Видимо, шкала предела напряжения моего организма превысила допустимую норму в пару раз, отчего я сумела «вырубиться» прямо во время секса с Калленом. Ну, почти во время. Скорее, незадолго до этого.

Сейчас мне страшно открывать глаза. Да я и не хочу возвращаться по ту сторону человеческого восприятия, которая именуется не иначе как реальность. Мне хорошо здесь. Мне спокойно, уютно, прохладно и приятно. Я плыву по бесконечной реке — тихой, медленной, тягучей, словно мёд. Тёплая вода омывает мои руки и тело, а в меру яркое солнышко освещает всё вокруг.

Рядом нет ничего, кроме нескончаемого лесного покрова. Могучие деревья, освещённые солнцем, и не таящие в себе ничего. Стоят открыто, между ними даже видны просветы. Не то что эти огромные сосны в лесу у особняка — они внушают страх, а эти лишь доверие.

Пока плыву по реке, любуюсь солнышком, будто бы просматриваю сны — четкие, яркие, кажется, даже живые.

Вот среди облаков вижу лицо своего отца, мягко улыбающегося мне. Понимаю, что теперь он здесь, что он живёт здесь, в этой чудной стране грёз. Он счастлив, и я буду счастлива, если попаду сюда. Возможно, именно это место и называют Раем.

— Белла, — зовёт он, и мои губы сами собой растягиваются в улыбке. Ни намёка на слёзы, хотя я и знаю, что он умер. — Дочка!

— Я здесь, — шепчу, всё ещё улыбаясь. — Я люблю тебя, пап!

— Белла, ты нужна Энтони, — отец смотрит на меня с укоризной, и я морщусь от этого взгляда.

— Он в порядке, он спит…

— Девочка моя, прекращай немедленно! Просыпайся! Он ждёт тебя!

— Энтони? Он спит, папа, — повторяю снова, не понимая, почему отец меня не слышит. А ещё мозг будоражит вопрос: откуда он знает о Тони? Хотя, наверное, он всё видит, он наблюдает за мной, и, скорее всего, именно он нашёл спасение для моего ребёнка, когда направил взор Эдварда на меня в ту ночь.

— Не только Энтони, Белла, тебя ждёт Эдвард Каллен, — отвечая на мои мысли, продолжает папа. Его лицо улыбчивое, но в глазах грусть. Грусть за внука. И за меня. Возможно, он ошибся с выбором помощи для нас?

— Он делает мне больно, — хнычу, словно маленькая девочка, вспоминая жестокость Каллена. — Он не хочет понимать меня, ему плевать на все мои чувства, ему главное то, какая я в постели!

— Ты всё поймёшь, когда придёт время, милая, — отеческая улыбка отца вселяет некоторую уверенность, но я не упускаю шанса продолжить разговор, мне нужно поговорить об Эдварда ещё немного. Возможно, папа знает, что мне уготовано в будущем.

— Как ты нашёл его?

— Я не искал…

— Разве не ты послал его нам на помощь? Мне и Энтони?

— Нет. Я не в состоянии этого сделать, Белла. Он сам захотел помочь тебе.

— Он не может этого захотеть…

— Ты очень мало о нём знаешь, — слегка нахмурившись, отвечает отец. Его глаза сияют каким-то странным свечением, когда он говорит о Каллене. Пытаюсь разгадать смысл его слов, всё ещё не понимая его:

— Ты знаешь о нём больше?

— Я знаю о нём всё!

— Расскажи мне! — отчаянно прошу я, но папа не преклонен.

— Он сам тебе расскажет, крошка.

— Когда?

— Когда придёт время, — сказав это, отец снова улыбается мне, посылая воздушный поцелуй и медленно растворяясь среди облаков. — Я люблю тебя и обещаю, что всё будет хорошо!

— Не уходи! — испуганно зову я, видя, что небо снова становится безоблачным. — Не оставляй меня! — протягиваю руки к небу, поднимаясь с поверхности воды, и тут же чувствую, что неумолимо иду на дно. Пытаюсь выплыть, шевеля руками и ногами, но свет солнца меркнет, небо затемняет вода, и когда последние остатки воздуха сгорают в лёгких, я понимаю, что очнулась.

Рассеянно гляжу расплывчатым взглядом на какое-то светлое пятно прямо перед собой. Оно не двигается, а просто стоит на месте. Наверное, это какая-то мебель. Пробую повернуть голову и вмиг ощущаю ту самую слабость, даже хуже, чем когда я теряла сознание. В голове по-прежнему звучит голос отца, и среди затуманенного сознания виднеется его улыбка. Он улыбается мне с голубого неба. Не понимаю, что конкретно происходило в дебрях моей «отключки», но осознаю, что сейчас думать об этом не стоит. Лучше хотя бы немного осмотреться.

Первым делом хочу понять, где я. Последнее стопроцентное событие — Каллен целовал меня, когда мои глаза непроизвольно закрылись. Но сейчас я не вижу того красного свечения, что было в той спальне. Следовательно, я в другой комнате. Как я там оказалась — загадка, и разгадывать её буду я, но позже.

Пытаюсь настроить взгляд, словно прицел фотоаппарата. Фокусирую его на том самом белом пятне, которое увидела первым.

Туман в сознании не рассеивается, и поэтому, даже улучшив зрение, долго не могу сообразить, что вижу перед глазами. И тем не менее, в конце концов, мне это удается. Оказывается, примерно в пяти метрах от меня находится окно, занавешенное белыми шторами.

— Очнулась, значит, — слышу далёкий голос и безуспешно ищу взглядом его обладателя. Баритон до боли знакомый и принадлежать может лишь одному человеку. Его имя Эдвард Каллен.

Только вот сейчас его голос доносится до меня словно через толстый слой ваты. Уши будто заложило, как при посадке или взлёте самолета.

Внезапно ощущаю чьи-то пальцы на своём лице, обхватывающие нижнюю его часть и поднимающие вверх. Пальцы мужчины сильно давят на кожу, и это потихоньку приближает меня к сознательному состоянию. Взгляд становится ещё более осмысленным, а дымка в голове рассеивается чуть быстрее:

— Что ты творишь, ненормальная?

Эти слова явно адресованы мне, а голос — убийственный, это мягко сказано, полон ненависти. Моргаю около десяти раз, прежде чем вижу очертания лица Эдварда, и выделяющиеся на общем плане зелёные круги, изучающие меня. Вижу мутно, словно через воду, но лучше так, чем никак.

— Язык проглотила? — пальцы сжимают лицо сильнее, а я безуспешно пытаюсь справиться с окаменелым языком и сухостью во рту, чтобы ответить хоть что-нибудь.

За моими жалкими попытками следуют бурные ругательства, после чего силуэт Каллена исчезает на полторы минуты. Его пальцы отпускают мою кожу, и я чувствую ту боль, которую они доставили. Что там отец говорил про него?

Жаль, что не помню, возможно, сейчас бы мне это помогло.

Эдвард возвращается — я снова вижу нечёткие очертания его лица — и его ладонь проскальзывает мне под голову, к шее, отстраняя волосы и грубо поднимая вверх. Не успеваю ничего понять, как пересохшие губы уже упираются в холодную стеклянную поверхность.

— Забыла, как открывать рот? — с издёвкой спрашивает голос, отчего я боязливо угадываю, что делать и прикасаюсь губами к стеклу. Что-то жидкое и прохладное начинает течь по моей ротовой полости, приближаясь к пищеводу. Едва не давлюсь, прежде чем вспоминаю, как глотать. Это вода. Питьевая и в стакане — утверждать точно не могу, потому что зрительные способности ограничены. Но сухость быстро проходит, и когда стакан исчезает, я около трёх секунд утопаю в приступе кашля, и только потом решаю, что готова произнести хоть какие-то слова.

— Где я? — голос тихий, словно лёгкий весенний ветерок. Сама с трудом слышу его. Лучше уж хриплый, чем такое. Буду надеяться, Эдвард сможет услышать его.

— Где ты ещё можешь быть, как не со мной, — раздражённо проговаривает мужчина, убирая руку из-под моей головы.

Чувствуя под собой подушки, обвожу боковым зрением то, на чём лежу — а я именно лежу, в чём только что убедилась — похоже, это очередная кровать. Большая и просторная.

— Если ты хочешь вывести меня из себя, идёшь верным путём, — тем временем продолжает Каллен, и с каждым новым словом его голос становится грубее и злее. Он выливает на меня свою злость. Не думаю, что должна винить его. В конце концов, «сбежала от красот реальности» именно я, а не он. — Кто позволил тебе терять сознание?

— Прости… — мой шёпот заставляет Эдвард замолчать и вслушаться. Такой ответ его явно не устраивает, но в голове мужчины рождается новая мысль, и последующие слова звучат насмешливо.

— Сколько?

— Что сколько? — хмурюсь, когда выдавливаю это из себя. Разговоры отнимаю слишком много сил. Я проснулась, но почему-то опять хочу спать. Наверное, это слабость никогда не кончится. Откуда она взялась?

— Сколько ты выпила?

— Чего выпила? — я искренне не понимаю о чём речь, а язык снова начинает путаться в словах, в то время как дымка в голове возвращается. Смотрю на очертания лица мужчины, всё ещё моргая, чтобы получить более целостный образ. А может, это к лучшему, что я его не вижу? Наверное, ненависть в его взгляде сделает только хуже для меня.

— Медикаментов. Сколько и каких? — он смеётся надо мной, в то время как я силюсь понять, о чём он говорит. О каких медикаментах идёт речь? Почему я вообще должна была их пить?

— В любом случае, суицид не удался, — рассуждает Каллен, и даже сквозь пелену взгляда я вижу его ухмыляющиеся губы. — Нужно было принять больше.

— Суицид? — от ужаса мой голос становиться ещё тише, чем раньше, а в глазах наверняка сияет испуг. Самоубийство? Он считает, что я хотела убить себя? У него в доме? Зачем мне это?

— Думаешь, меня бы посадили? — он самодовольно хмыкает, обхватывает рукой мой подбородок, потянув его вверх. — Запомни — моя личность неприкосновенна. Хоть трижды сдохни здесь, но я останусь на свободе.

— Я и не думала… — снова чувствую першение в горле и сухость во рту, но тем не менее пытаюсь договорить до конца. — Я не хотела убивать себя, не хотела…

Каллен замолкает, и я, даже не видя толком его лица, чувствую прожигающий малахитовый взгляд, проникающий в самую душу.

— Тогда что это за представление? — после недолгой паузы вопрошает он. — В жертву захотелось поиграть?

— Я не хотела… — эхом отзываюсь, пытаясь осознать всю суть происходящего. — Прости…

— Прощение вымаливать будешь позже, — неприязненно отмахивается он. Я внутренне содрогаюсь, представляя, КАК буду это делать…

— Я могу сейчас, — храбрюсь, нащупывая молнию своего платья, но тут же понимаю, что его на мне нет. Вместо чёрной материи кожу облегает какая-то мягкая ткань. Довольно удобная. Невольно обращаю свои обонятельные рецепторы на то, в чём одета, и замечаю, что пахнет эта одежда Эдвардом. Его дорогим парфюмом.

— Что это? — пытаюсь лучше разглядеть ткань — по тому, что я вижу, скорее всего, это рубашка. Его рубашка…

Какого чёрта?

— То, что прикрывает твоё тело, — слышу объяснение мужчины, но до конца не осознаю происходящее. Зачем ему надевать на меня свои вещи?

И всё же для размышления нет, и не будет места, пока я не приду в себя.

Поэтому, рассеяно киваю и тянусь к пуговицам, собранным на груди. Прежде, чем успеваю расстегнуть хотя бы одну, мои руки отбрасывают обратно на простыни, и негодующий голос слышится прямо над ухом:

— Я не буду спать с тобой сейчас!

— Я могу, — повторяю, словно паровозик из сказки, который всё мог. Прекрасно знаю, что в таком состоянии вряд ли смогу быть полноценной любовницей, но выбора не остается — Пожалуйста…

— Я сказал: нет! — грубо рявкает он, и его силуэт снова исчезает из моего поля зрения.

— Почему?

— Ты снова вырубишься раньше, чем разденешься, — грубо отвечает он, пока я тщетно переосмысливаю его слова. Поверхностно вижу в них лишь жестокость, но в то же время в каких-то закоулках души ощущаю слабую заботу. Не то чтобы заботу, скорее, какое-то другое чувство, чем-то схожее с ней. Может быть, отец был прав?

— Мне нужны деньги, — в голове возникает образ Энтони, но думать о нём сейчас так тяжело, что приходится отогнать подобные воспоминания. Нет, на слёзы я сейчас просто не имею права. Если я расплачусь, то уже никогда не смогу реабилитироваться и прийти в себя по-настоящему.

— Я сказал, что забираю их? — снова насмешка в чудном баритоне, который приближается ко мне. Снова вижу лицо Эдварда — теперь уже чётче. Особо выделяются изумрудные глаза. Они с интересом разглядывают меня.

— Разве ты не аннулируешь счета?

— Нет, — ответ короткий и быстрый. Прикусываю язык, чувствуя, что сейчас ничего не должна говорить. Он оборвал эту тему. Не знаю, почему он проявляет такое великодушие ко мне — с его стороны подобные шаги вообще роскошь — но мне это нравится. Теперь я хотя бы на полграмма верю в остатки человечности в его естестве.

— Спасибо… — последнее, что шепчу, прежде чем затыкаюсь. Изумрудный взгляд исчезает, и я не могу увидеть то выражение в глазах Каллена, которое появилось после этих моих слов. Не знаю, какое оно, и чему обязано, просто пытаюсь надеяться на лучшее, насколько это возможно, конечно.

— Мой доктор осмотрит тебя через полчаса, — Эдвард находится довольно далеко от кровати, и мне приходится приложить все свои слуховые возможности, чтобы расслышать его. От первой фразы невольно вздрагиваю. Доктор? Он расщедрился на доктора для меня?

«Ты ничего о нём не знаешь!» — сказал во сне отец, и если тогда я не поняла этих слов, то сейчас смысл до меня дошёл. Я действительно ничего не знаю о Каллене, раз он совершает такие поступки по отношению ко мне.

Хотя, возможно, это секундное помутнение его рассудка — он то тиран, то похож на человека. Как тогда, когда я пешком пришла к нему через лес, и застала спящим после выпивки на диване. Тогда он проявил ко мне милосердие, но потом стал таким же как всегда.

Теперь он тоже более или менее добр ко мне. Это совпадение? Или действие наркотических препаратов?

Я ведь до сих пор не знаю, что находилось в той пачке, с белыми таблетками. Скорее всего, кокаин. Но весьма странно так же то, что, если это наркотики, почему он не дал мне их? Я бы наверняка стала раскрепощённее и спокойнее…

Чёрт, у него полно секретов!

Я уже третий день сплю с человеком, о котором не знаю ничего кроме имени, фамилии и номера телефона.

— Ты уверен? — вопрос сам срывается с губ, и это заставляет Каллена засмеяться. Вслушиваюсь в бархатный смех, отмечая всю его красоту. С каких пор я восхищаюсь Эдвардом? Тем более сейчас, когда даже не вижу его и с трудом слышу?

— Ты мне ещё понадобишься, — хмыкает он, и из его голоса исчезает та усмешка. Говорит теперь пресно, не выделяя ничего, словно робот. И в то же время в словах таится какая-то скрытая угроза.

Молчу в ответ, не зная, что следует отвечать на подобное.

Эдвард тоже молчит, но недолго:

— Если снова станет плохо, рядом у кровати телефон, просто сними трубку и придёт прислуга. Я вернусь вечером.

— Уже утро? — непонимающе спрашиваю, не видя, какой пейзаж за окном.

— День, — безрадостно хмыкает Каллен. — Ты снова заставила меня потерять целую ночь!

— Прости… — снова повторяю я, понимаю, что больше ничего ответить не в силах. Окончательно теряя способность обладать собственным телом, заново соскальзываю в пропасть сна. Он окутывает меня мягкими путами, утягивая за собой.

Прежде чем проваливаюсь в сновидения, успеваю понять одну истину: Эдвард Каллен совсем не тот, кем кажется. Или хочет казаться.

Я узнаю, кто он такой, и что скрывает.

Если, конечно, доживу до того, чтобы это узнать…

Глава 13 — Главная цель в жизни

Последующие два дня проходят для меня без пользы.

Пришедший по вызову Эдварда доктор — его личный, как оказалось — Карлайл, осмотрел меня и заверил, что ничего серьёзного со мной не происходит. Лёгкое недомогание.

Им был прописан постельный режим: больше спать, хорошо кушать и ни о чём не волноваться. Легко сказать: «не волноваться» — мой ребёнок один в больнице, без меня.

Утешает то, что рядом с ним Эленика — я ей позвонила в первый же день и попросила получше приглядывать за Энтони. Она согласилась.

Эдвард не было все эти два дня.

Пообещав прийти вечером, он так и не вернулся. Уже два вечера, как его нет.

Наверное, стоило бы позвонить и спросить что с ним — может быть он ранен или ещё чего — но мне не хочется это делать, даже принимая во внимание все те редкие секунды, когда он был похож на нормального человека по отношению ко мне. В какой-то степени это моя месть за боль, причинённую и причиняемую…

Странно, я никогда не таила зла, не пыталась мстить кому-то, видимо, всё бывает впервые.

На следующий день после осмотра Карлайла и здорового сна, я почувствовала, как улучшается самочувствие и падает пелена с глаз. Я теперь вижу всё так же четко, как и раньше.

Радуясь этому, не сразу замечаю, что головокружение тоже исчезло.

Когда осознаю, что могу около часа находиться в сидячем положении, прошу одну из моих личных прислужниц — Каллен оставил их в тот самый вечер — достать мне компьютер. Она приносит ноутбук, который, по её словам, находился в одном из кабинетов Эдварда.

Не думаю, что он вообще заметит его пропажу, тем более сейчас, когда его самого здесь нет.

И всё же обращаюсь с техникой аккуратно. Прежде всего, проверяю баланс своих счетов, и облегченно выдыхаю, видя, что деньги, перечисленные на счёт немецкой клиники, действительно никуда ни делись. Каллен сдержал слово. Браво.

После этого мною завладевает интерес, скорее даже азарт.

Набираю в Google «Эдвард Каллен», и с досадой смотрю, что никаких результатов поисковик не выдал. Пробую просто «Каллен», указываю страну, и натыкаюсь на надпись, треплющую нервы:

«Результатов по вашему запросу не найдено».

Это злит меня, и я, с досадой захлопывая компьютер, хмурюсь.

Когда на исходе уже второй день, понимаю, что готова встать на ноги. Пробую — держась за стену, и внимательно следя за собственным самочувствием — у меня получается.

На следующее утро осознаю, что от прежней слабости ни осталась и следа. Прекрасно ощущаю каждую часть своего тела и разума.

Радуюсь тому, что смогу, наконец, прийти к Энтони, которого не видела уже двое суток и по которому так дьявольски соскучилась.

Но мои мечты о том, что через час смогу увидеть сына, рушит телефонный звонок. В трубке раздаётся бархатный баритон Эдварда, от которого на моём лице появляется жуткая гримаса неприязни. Сама не понимаю почему. Вроде бы, он ещё ничего не сделал… Наверное, внутреннее чутьё подсказало.

— Доброе утро, Белла, — голос весёлый, но тем не менее соблазняющий. — Как ты себя чувствуешь?

В ответ хочется сказать что-нибудь колкое, ядовитое, но во время прикусываю язык, прикрываю глаза и выдыхаю то, что должна сказать:

— Я готова. Я в порядке.

— Прекрасные новости, — слышу усмешку в его голосе, а потом хлопок двери. Видимо, он садится в машину. Замечательно, он будет здесь совсем скоро. — С удовольствием полюбуюсь на тебя. Оставайся в своей спальне.

— Хорошо, — говорю обречённо, опускаясь на кровать и запуская руку в волосы. Солнце за окном смеётся надо мной, как и Каллен. Для них обоих я просто игрушка. То, что можно с лёгкостью уничтожить, по истечении срока годности.

Впрочем, для подобных мыслей времени нет. Пытаюсь настроиться хоть на какой-то позитив, но мне это совсем не удаётся. Ненавижу спать с Эдвардом…

— Ах да, Белла, — будто бы вспоминая что-то, изрекает Каллен, и я нехотя обращаю внимание на его слова: — Рубашку можешь снять, — звонок обрывается, и слуховые процессоры утопают в длинных гудках.

Опускаю взгляд на своё тело, подмечая, что я всё ещё в рубашке Эдварда. Делаю несколько вдохов-выдохов, силясь успокоиться. Пальцы дрожат мелкой дрожью, когда я расстёгиваю пуговицы поочередно, пытаясь делать это медленнее. Будто бы можно оттянуть подобные моменты с этим человеком!

Нельзя.

Невозможно.

Нереально.

Такие как он всегда получают то, что хотят любой ценой. Убивают, насилуют, пытают, манипулируют — у них нет ничего святого, а человеческая личность для них не имеет никакого значения. Только собственные желание, только собственная мощь — они тщеславны, потому что живут в мире, который создают сами.

Они покупают людей, острова, дома, машины, яхты — они всесильны.

Наивно думать, что я смогу сбежать от Эдварда. Он скрывает от меня кто он такой, и, наверное, это к лучшему. Предпочитаю не знать, раз уж так нужно, чем быть застреленной, подобно несчастной Ален. Что она ему сделала?

Рубашка расстегнута, и оголяет мою грудь.

Пытаюсь успокоиться и замечаю, что в комнате душно. Встаю, открываю окно и вдыхаю свежий воздух. Любуюсь тем, как птицы летят стайками за горизонт. Балкона в этой спальне нет, хотя в других были. Жаль, не успела на них выйти. Думаю, они такие же дорогие, как и вся обстановка в комнатах. А ещё на этих балконах, как ни странно, чувствуешь себя свободной — одно из немногих мест в доме, где можно позволить себе подобную роскошь.

Жаль, я не свободна…

Среди этой дороговизны я чувствую себя лишней.

Странно, почему люди к этому стремятся?

Ни я, ни мой отец никогда не пытались «отхватить» что-то большее, чем имеем. Мы не гнались за большими деньгами и высокооплачиваемой работой. Мы жили так, как живётся, и были счастливы. У нас было всё необходимое для жизни, но без экстравагантных изысков, подобно выдержанного, неизвестно сколько времени, коньяка или фирменного блюда прямо от шеф-повара французского ресторана…

Ухмыляюсь сама себе, отстраняя подобные мысли, убираю непослушные локоны с лица и решаю умыться, перед тем как встретить Эдварда.

Направляюсь прямиком в ванную и придирчиво разглядываю своё отражение в зеркале. Снимаю рубашку, чтобы было лучше видно.

Тело совсем не изменилось, наверное, даже стало лучше, отлежавшись на шёлковых простынях под невесомыми пуховыми одеялами. Принцессы в замках спали так же, как спят в этом доме.

Понимаю, что волосы видели и лучшие времена, и подумываю над тем, чтобы принять душ.

Настраиваю тёплую воду и блаженно погружаюсь под её лёгкие и приятные струи.

Намыливаю волосы и тело, неспешно смывая шампунь, стараюсь, чтобы кожа выглядела лучше прежнего. Увлечённая этим занятием, не слышу открывшейся двери и вздрагиваю, когда над моим ухом появляется бархатный знакомый баритон.

— В душе, значит, — удовлетворённо произносит он, и его руки скользят по моей обнажённой спине вслед за тёплыми струями. Они холоднее воды, и это заставляет меня чувствовать себя некомфортно.

— Я почти закончила, — шепчу негромко, не зная, могу ли сбросить его руки с себя, прежде чем выйду отсюда. Мне это позволено?

— Зачем же, Белла, — мягко смеётся он, и его руки исчезают. — Примем душ вместе.

— Может, не стоит? — говорю, словно напуганный оленёнок Бэмби, из сказки, которую я читала Энтони. И мне действительно страшно. Пробирает дрожь. Я не хочу делать ЭТО в душе. Кровать — оптимальный вариант!

— Почему не стоит? — томным голосом шепчет он. — Очень даже стоит.

— Чем тебе не угодила спальня? — вижу, как пиджак и рубашка оказываются на мраморном полу.

— Тем, что в ней нет тебя сейчас, — отзывается мужчина, и вместе с этими словами чувствую его руки снова на своей талии. Они скользят вниз, и я ахаю от холода, доставляемого ими.

— Я не делала подобного в ванне, — неловко произношу я, когда он разворачивает меня к себе, вжимаясь страстным поцелуем.

— Это не проблема, все нужно попробовать, — ухмыляется он, убирая мои намокшие волосы с лица. Перевожу на него открытый взгляд. И снова ахаю — от восхищения. Вода мочит бронзовые локоны и стекает по бледным скулам, отчего лицо Эдварда становится ещё красивее, нежели прежде.

Снова отмечаю про себя, что в плане внешности и телосложения — а он стоит передо мной полностью обнажённый, словно древнегреческий бог Адонис — ему может позавидовать любая модель мужского пола, потому что он идеален. Было бы точно так же с характером и внутренним миром…

— После этого я смогу уйти? — спрашиваю, пока длинные пальцы исследуют каждый закуток моего обнаженного тела. — До вечера, разумеется.

— До вечера, — соглашается он. — Но к восьми ты снова должна быть здесь. Шофёр заберёт тебя от дома, как в прошлый раз.

Стискиваю зубы от подступающего гнева, когда Эдвард подбирается к самым сокровенным моим местам, и подавляю в себе желание залепить ему пощечину или ударить чем-нибудь тяжёлым по голове.

— Расслабься, — советует он, и я сдавленно киваю, мечтая лишь о том, чтобы всё это поскорее кончилось.

— Отлично, — похоже, он доволен. Слышу его слова как раз перед тем, как снова ощущаю боль.

Вот чёрт!

* * *
— Эленика, в какую палату перевели Энтони? — стою посреди больничного коридора, спрашивая медсестру о том, где находится мой сын. Она улыбается, видимо, тоже радуясь, что я наконец-то соизволила прийти. Чувствую себя виноватой не только перед Тони, но и перед ней.

— В девятой, мисс Мейсен, — мягко говорит она, указывая нужно направление. Благодарно киваю и разворачиваюсь к той двери, на которую она указала.

— Он очень ждал вас, — произносит медсестра вслед, и от этого я стискиваю зубы. Как мне оправдаться перед Тони? Почему меня не было столько дней?

После секса с Эдвардом до сих пор остались неприятные ощущения, и они занимают мою голову, пока я следую по коридорам к заветной двери. Ненавижу Каллена!

Впрочем, отогнать эти мысли удаётся довольно быстро. Едва я замираю на пороге синеватой палаты, как все мысли, помимо сына, вылетают у меня из головы.

Внимательные небесные глаза смотрят на меня. В них радость, неверие и какая-то сдержанность. Вокруг моего малыша больше нет того огромного количества приборов, как в тот последний раз, когда я его видела. Теперь лишь одна тонкая прозрачная трубка тянется от его локтевого сгиба к экрану одного небольшого монитора. Не знаю его назначения. Мне плевать.

Делаю пару несмелых шагов, изумляясь такому взгляду от собственного ребёнка.

— Солнышко, Энтони, — пробую произнести что-нибудь, но язык плохо слушается.

— Привет, мам, — он отвечает и радостно, и серьёзно одновременно. На миг забываю, что здесь делаю.

А потом у меня сдают нервы. Буквально. И быстро.

Кидаюсь к его кровати, не унимая бегущих слез, и опускаюсь на колени, принимаясь целовать его ладошки и прижимать их к щекам.

— Прости меня, малыш, прости меня, — помню, что ему нельзя волноваться и нервничать, но ничего не могу с собой поделать. Я слишком долго отсутствовала. Я боюсь, что он не примет меня в следующий раз. Этот страх пронизывает мою душу, заставляя сердце биться сильнее, и делая внутреннее состояние неприемлемым.

Возможно, какая-то часть моих слёз направлена на то, что сегодня мне пришлось вынести с Калленом. При нём ведь плакать запрещено…

— Успокойся, мамочка, я в порядке, — рассеянный детский голос слышится над моим ухом, отчего я натягиваю на лицо улыбку, всё ещё не выпуская его рук из своих. — Я в порядке, мне не больно.

— Это хорошо, — выдыхаю, вжимаясь лицом в простыни, чтобы как-то остановить слёзы. — Я рада, что тебе не больно.

— Почему ты плачешь? — малыш действительно удивлён. Не знаю, что ответит ему на этот вопрос. Почему я плачу?

Потому что я боюсь его потерять, боюсь не услышать, как он говорит «мамочка», как зовёт меня, как растёт, как улыбается…

Но сказать Тони этого я не могу. Он слишком мал, чтобы понять это. Мал, несмотря на всю ту взрослость, что ему пришлось принять в себя из-за болезни. Поэтому ограничиваюсь лишь одной фразой, в которой надеюсь передать весь смысл своего душевного состояния:

— Я виновата перед тобой, Энтони.

— Ты не виновата, мне Эленика сказала, почему тебя не было. Ты работала. Чтобы принести денег для тех, кто меня лечит.

Отрываюсь от больничных простыней, и, стараясь не заострять внимание на том, каким тоном произношу слова «работала», отвечаю сыну:

— Да, малыш, да. Работала. Из-за денег. Но теперь я здесь. Я с тобой. Я не хочу уходить…

— Ты ведь ненадолго уходишь? — мой собственный ребёнок, который испытывает боль, который находиться в больнице, в окружении незнакомых людей, пытается меня утешить. Замечаю, как он повзрослел за эти два дня. Какое мужество и храбрость появились в нём во время моего отсутствия…

— Как же я люблю тебя, Тони, — отпускаю его руки, приподнимаясь и целуя его в лоб. Он улыбается мне, хотя в улыбке проскальзывает грусть.

— Я тоже люблю тебя, мамочка, — проговаривает он, и его ладошки поглаживают мои щёки, стирая с них слёзы. Вымученно улыбаюсь, глядя на него.

Небесные глаза полны заботы и нежности. Заботы обо мне.

Никто не заботится сейчас обо мне, кроме Энтони. Только он. Он — всё, что у меня есть. Я сберегу его даже ценой собственной жизни!

Сейчас, когда я вижу эту детскую улыбку, эту любовь, исходящую от маленького хрупкого создания, я понимаю, что всё что делаю с Эдвардом — делаю не зря.

Мой малыш заслуживает жизни, заслуживает права на эту жизнь. Пусть Каллен сколько угодно терзает меня, причиняет боль — я всегда буду знать, зачем я на это согласилась. Ради него — моего Энтони.

— У меня для тебя есть кое-что, — вытираю слёзы, нежно глядя на него, и достаю из сумки новую книжку со сказками. — Думаю, тебе понравится.

— Спасибо, — он благодарит искренне, но всё же что-то не договаривает. Пытаюсь понять что, и поэтому кладу книжку на кресло у стены.

— Что с тобой, Тони? — спрашиваю я, гладя его белокурые локоны.

— Ничего…

— Солнышко, расскажи мне, — надеюсь, что он послушает меня, потому что иначе я изведусь от догадок.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — хмурясь, говорит он и отводит взгляд. — Без тебя мне плохо.

— Мне тоже, малыш, — целуя ещё щёчки, произношу я. — Но я должна. Ты знаешь почему.

— Знаю, но всё равно не хочу, — упрямо повторяет он.

— Сейчас я здесь, милый, — прижимаюсь своим лбом к его, успевая поцеловать нежную кожу. — И буду здесь до самого вечера. А утром снова приду.

— Я скучаю по тебе, мамочка, — он поднимает руки, обхватывая ими мою шею. Ответно прижимаю его к себе, слегка приподнимая с кровати. Он удовлетворённо сопит, уткнувшись мне в шею, и чувствуя его дыхание, во мне зреет новая уверенность, что я способна вынести любые превратности судьбы на благо моего ребёнка.

— Я тоже скучаю, Тони, тоже, — не разжимаю его рук, понимая как необходимы и ему, и мне эти объятья. Целую его в макушку, поглаживая затылок и спинку моего мальчика.

— Прочитай мне что-нибудь, — просит он, всё ещё не отпуская меня из объятий.

— Сейчас, — аккуратно выпутываюсь из его рук, и, достав книжку, сажусь на кровать, позволяя ему прижаться к себе, а затем начинаю читать сказку о Красавице и Чудовище, невольно олицетворяя Эдварда и себя в образе главных героев.

Мы слегка не подходим — я не красавица, а он чудовище лишь внутри, но никак не снаружи…

Впрочем, думаю, смысла это не меняет.

Утешает лишь то, что сейчас со мной мой малыш. Я глажу его локоны и целую его щёки. Он любит меня. И пока я нужна ему, я буду рядом, я вынесу всё что угодно, и сделаю так, как будет нужно.

Он — главная цель моего существования.

И это никогда не изменится!

Глава 14 — Спасибо что ты есть

Внимательно слушая мою сказку, Энтони начинает засыпать. Глажу его белокурые волосы, вспоминая, что доктор Маслоу говорил об отдыхе, который так ему нужен.

— Я не хочу спать, — внезапно произносит он, обвивая руками мою шею и покидая колени.

— Почему, солнышко?

— Когда я засыпаю, ты уходишь…

— Ох, Тони… — мне не за что винить его. Я, и вправду, ухожу, как только он погружается в сон. Обнимаю ребёнка обеими руками, целую в макушку и стараюсь сдержать слёзы. Помогает мне вибрирующий в кармане телефон, отчего я вынуждена отстраниться от своего мальчика и взглянуть на дисплей.

Умоляющие небесные глаза смотрят на меня, пока я достаю прибор из кармана.

— Я останусь здесь, — уверенно говорю я, хотя сама сомневаюсь. Наверняка это Эдвард. Я снова нужна ему раньше назначенного срока?

Чутьё не подводит. На экране точным шрифтом мобильника выведен знакомый номер — я уже выучила его наизусть.

Прижимаю Тони к груди, и глажу по спине, в то время как, стараясь убрать дрожь из голоса, отвечаю:

— Да?

— Белла, — отзываются на том конце. — Сегодня я не жду тебя. Водителя не будет.

Голос твёрдый, стальной, но и взволнованный. Будто бы на высшей точке напряжения. Интересно, что успело случиться за полтора часа?

Впрочем, узнать мне это ни дано, да и не особо хочется. Я готова прямо сейчас даже поцеловать Каллена — за подаренные лишние часы с сыном.

— Я поняла, — радостно отзываюсь я, это не производит никакого впечатления на него: он тут же отключается. Зато Энтони непонимающе поднимает на меня взгляд:

— Что такое, мамочка?

— Я остаюсь с тобой. На всю ночь, — губы расплываются в счастливой улыбке, а глаза светятся неподдельным восторгом, словно я сама маленькая девочка. Тони сначала не верит мне, пытливо глядя в глаза, а потом, когда осознаёт что всё это правда, снова крепко прижимается, вне себя от радости, выговаривая бесконечное «Ура!».

Мы держим друг друга в объятьях ещё пару минут, но дверь открывается, и доктор Маслоу появляется в палате.

Крепче обхватываю сына руками, содрогаясь от пресного взгляда этого человека. Не могу его терпеть! Благо, сносить его осталось недолго…

— Мисс Мейсен, — он приветливо здоровается, но на меня эта игра впечатления не производит. Я слишком хорошо его знаю. Знаю также, чего от него можно ожидать.

— Как дела, Энтони? — теперь он обращается к мальчику, смотрящего на него через занавес моих каштановых волос.

— Хорошо, — рассеяно отвечает он. Вижу, что малыш побаивается этого человека, и ещё сильнее хочу, чтобы он, наконец, ушел.

— Я говорил тебе, что мама вернётся, и вот она тут, — Джеймс изображает какого-то клоуна перед нами и невольно меня это начинает злить.

— Что-то случилось? — обрываю его я, заслоняя обзор сына собственной рукой, делая вид, что поправляю волосы.

— Мисс Мейсен, я должен поговорить с вами по поводу операции, — он многозначительно смотрит на Тони, и я вынуждена сдавленно кивнуть. Эта тема меня интересует. Даже больше — она мне жизненно необходима.

— Пройдёмте в мой кабинет, — он приглашающим жестом указывает на дверь, и я прикусываю губу, опуская виноватый взгляд на Энтони. Он отстраняется от меня и тихо шепчет:

— Не уходи, пожалуйста!

Не давая мне раскрыть рта, Джеймс отвечает заранееподготовленной фразой:

— Мама вернётся через пару минут. Даю тебе слово!

И всё же, небесные глазки смотрят на меня, ища поддержки и подтверждения.

— Пару минут, — словно эхом повторяю за Маслоу, вставая с кровати сына. — Всего лишь пару минут!

— Эленика развлечёт тебя, Энтони, — ухмыляется доктор Маслоу, и я догадываюсь, что медсестра уже за дверью.

Следую за Джеймсом из палаты к его кабинету. Девушка действительно поджидает в коридоре. Едва я сворачиваю за поворот, как она проходит в палату моего мальчика.

Ей я доверяю.

Одной из немногих, но доверяю. Хоть как-то.

Вхожу в кабинет и усаживаюсь на кресло. Как и в тот раз. Похоже, у меня дежавю.

— Мисс Мейсен, вылет в Германию назначен на тринадцатое мая. За три дня до операции.

Пытаюсь совладать с эмоциями, охватившими меня, потому что не знаю, как смогу поехать с сыном. Что сказать Эдварду?

Никогда не задумывалась на эту тему. Не думала, что придётся. Забыла. Выкинула из головы.

Что же, время пришло.

— Шестнадцатого мая Энтони Мейсен будет прооперирован, ему уже выделен хирург. Далее он проведёт неделю в немецкой клинике, после чего нужно будет поехать в реабилитационный центр на север страны. Разумеется, реабилитация оплачивается отдельно. Но об этом уже будете договариваться с немецкими медиками.

— Сколько она стоит? — шумно сглатываю, впиваясь пальцами в обивку кресла. Ещё деньги? Ещё много денег? Похоже, мне придётся продаться в рабство Каллену…

Утешает то, что я делаю это не просто так, а ради того, без кого мне не жить.

— Около ста тысяч евро. Приблизительно. Может, чуть больше, — Джеймс смотрит на меня с опять же, чистейшим профессионализмом. — Рад, что вы вернулись к посещению нашей клиники. Ваш сын скучал по вам. Я же говорил, что волнения ему противопоказаны…

— Я знаю, — говорю в пол, сдерживая подступающую истерику от боли, прорезавшейся в груди. — Я не могла прийти. Теперь всё наладилось.

— Проблемы на работе? — Маслоу вопросительно изогнул бровь, хотя глаза остались такими же пустыми. Нервно усмехаюсь, переводя на него взгляд:

— Можно и так сказать.

— Всё что я хотел вам сказать, я сказал, — он захлопывает папку с анализами Тони и кивает на дверь — Можете возвращаться к мальчику. Побудьте с ним.

— Конечно, — встаю, приходясь рукой по щекам, если на них обнаружатся слёзы. Мне везёт — влаги нет. Только у самого дверного проёма вспоминаю кое-что и оборачиваюсь:

— Доктор Маслоу, нельзя достать какую-нибудь раскладушку в палату к моему сыну?

— Вы собираетесь там ночевать? — хмыкает мужчина.

— Пока имею такую возможность, — качаю головой, скидывая наваждение. Не хочу снова вспоминать про Эдварда. Он мешает мне жить, и в то же время продлевает моё существования за счёт жизни Энтони. Как же всё запутано!

— Что-нибудь придумаем, — усмехается врач, встаёт со своего места и направляется к двери вслед за мной. — Поражает ваша забота о сыне.

— Нечему удивляться, — пожимаю плечами, выходя и следуя по коридору к заветной двери. — Я люблю его, потому что он — единственное, что мне дорого.

Снова короткий смешок сзади. Я стискиваю зубы, чтобы не вылить свой гнев и отчаянье на этого человека. Сворачиваю к долгожданному проёму, и буквально влетаю в палату.

Взгляд сына какой-то рассеянный, неосмысленный, но он сразу становится живым, как только замечает меня.

— Мама! — хныча, зовёт он, и я не обращая внимания на сидящую рядом с его кроватью Эленику, кидаюсь к ребёнку, обнимая его и целуя в лоб.

В это время перевожу свой взгляд на медсестру, она неловко улыбается нам и поднимается со своего места к выходу. Спрашиваю её молча, лишь шевеля губами о самочувствии моего мальчика. Она показывает мне большой палец, что означает «хорошо». И на том спасибо, Эленика.

— Что сказал доктор? — голос сына слышу будто впервые. Голубые глаза смотрят на меня с нескрываемым интересом. Он что-то знает о том, чего не знаю я?

— Сказал, когда мы полетим в другую больницу, — произношу я, разглаживая нежную кожу на его личике. — Помнишь, я рассказывала тебе, что там будет?

— Я посплю, а когда проснусь, буду здоровым, — с готовностью отвечает он. Я рада, что мой малыш это запомнил. Так будет легче. Не нужно расспросов и долгих объяснений. Он поспит и проснётся. Всё верно. Так и нужно. Подробности ему ни к чему…

— Может быть, ты всё же поспишь и сейчас, — киваю на мягкую подушку, легонько отрывая его руки от своей шеи и пробуя уложить на неё.

Энтони растерян. Он устал — я вижу это в его глазах — но боится, что, если заснет, я уйду.

Не знаю, каким чудом — или это предназначение — но в палату снова распахивается дверь, и медицинский брат вносит в руках небольшую железную раскладушку. Ту, что я просила у Джеймса.

Впервые благодарю этого человека со всей искренностью и желаю ему счастья. Он успокоил моё чадо.

— Что это? — интересуется малыш, когда парень уходит.

— То, на чём я сегодня буду спать, — отвечаю весело, словно играя в какую-то детскую игру. Выпутываюсь из рук сына и подхожу к раскладушке. Поправляю железное основание, демонстрируя ему ровную поверхность для сна, натянутую на железные крючки с помощью плотной серой ткани.

— Ты будешь спать здесь? — не веря своему счастью, с горящими от радости глазами, спрашивает он.

— Да. Здесь. С тобой, — ответно улыбаюсь широкой улыбкой и возвращаюсь к нему, позволяя снова прильнуть к груди.

— Видишь, я никуда не денусь, — глажу светлые кудри, поражаясь их красоте и не понимая, откуда они. У Джейкоба были тёмные волосы — он происходил из древнего племени индейцев Квиллетов, живших в резервации Ла-Пуш. — Давай, поспи чуть-чуть, ради меня.

— Точно не уйдешь? — переспрашивает он, и я хмыкаю, произнося утвердительный ответ:

— Точно-точно! Честное слово!

— Ладно, — мальчик позволяет опустить его на подушки, но всё ещё не спускает с меня взгляд.

— Засыпай, — шепчу я, наклоняясь к нему и поправляя одеяло. — Всё наладится, придёт день, Энтони, и мы с тобой ни на минуту не расстанемся. Никогда.

Он сдавленно кивает и закрывает глаза. Тихо напеваю песенку, которой научил меня отец. Чем-то похоже на колыбельную, но не совсем. Скорее, потерянный мотив какой-то сказки или баллады. Впрочем, Тони нравится, и он засыпает.

Вижу, как его лицо расслабляется во сне, и радуюсь тому, что он в порядке.

* * *
Сдавленные детские выкрики доносятся до моих ушей, пока я наслаждаюсь блаженным сном рядом со своим ребёнком. Открываю глаза, быстро оглядываясь по сторонам, и облегчённо выдыхаю, не видя рядом с собой Эдварда. Хорошо, что он пока не преследует меня в кошмарах — во сне можно о нём не думать. До моего сознания он не доберётся. Не позволю! Оно только моё. Моё и Энтони. Ничьё более.

Внезапно происходящее начинает доходить до меня и, переведя взгляд к кровати сына, слышу, что кричит именно он.

Заплетаюсь в собственных ногах, быстро поднимаясь с раскладушки и кидаясь к нему. За секунду до того как оказываюсь у его кровати, дверь резко открывается и луч света среди темноты палаты пронзает нас. Это медсестра. Её неожиданное появление заставляет меня помедлить на секунду, поэтому к кровати моего ребёнка мы подбегаем одновременно.

— Что случилось? — спрашивает она, пока я беспомощно пожимаю плечами, пытаясь сообразить, что делать. Лицо моего малыша искажено от боли, кулачки сжимаются и разжимаются, прогоняя страдания. По бледным щёчкам текут потоки слёз, а умоляющие голубые глаза блуждают в темноте, в поисках меня.

Когда я понимаю, кого он ищет взглядом, то тут же опускаюсь на колени, глажу его скулы и сама сдавленно всхлипываю.

— Мамочка! — хныкает он, перехватывая мою руку. Я пытаюсь вселить в свой взгляд ободрение в том, что всё хорошо, но это вряд ли у меня выходит. Сейчас глубокая ночь. А я и не помню, что такое сон. Мне плевать на всё сейчас. Меня беспокоит, что с Тони. Что происходит?

— Дай я осмотрю тебя, малыш, — пытается уговорить ребёнка медсестра взволнованным голосом, но извиваясь, Энтони не позволяет этого сделать. Пытаюсь помочь девушке, силясь обратить внимание малыша на себя и позволить ей совершить задуманное. Сейчас только она может спасти его.

— Солнышко, — беру в ладони обе его руки, пытаясь зафиксировать его хоть каком-то положении. — Энтони, пожалуйста, попытайся не дёргаться! Пару секунд!

Но он не успокаивается. Лишь заходиться сильнее. Он плачет ещё около полутора секунд, а потом начинает задыхаться. Прижимаю собственную руку ко рту, чтобы сдержать громкий крик ужаса.

Дежурная по палате моего сына оказывается куда более подготовленной к подобному и поэтому продолжает нарочито ласковым голосом убеждать его немного полежать спокойно. С её стороны, похоже, что ничего не происходит. Это сводит меня с ума.

— Где болит? — смотря на приборы, спрашивает она, снимая с шеи стетоскоп.

— Здесь! — мальчик показывает на свою грудь, всё ещё рыдая.

— Включите свет! — командует девушка мне, сидящей на коленях и рыдающей. Слова доходят до меня с интервалом в полсекунды, поэтому мне кажется, что я непростительно медленна, когда освещение зажигается.

Медсестра продолжает слушать Тони через прибор, одновременно осматривая его.

Теперь, при освещении, вижу весь ужас картины. Мой маленький мальчик. Моё солнышко.

Он рыдает, отчего его лицо приобрело багровый оттенок. Венки вздулись как на шее, так и на голове, и белокурые волосы не в силах их затемнить или спрятать. Он надрывается от плача, пока я стою у стены.

— Возьмите его на руки! — снова командует медсестра, выводя меня из ступора. Приходя в себя, быстро киваю, и, подбежав к кровати, нежно беру малыша на руки, целуя его и пытаясь успокоить. У меня не выходит остановить его слёзы, но крепко обвив меня руками за шею и прижавшись ко мне, он перестает неистово рыдать и извиваться, позволяя медработнику провести последнюю стадию осмотра.

Она заканчивает осмотр, а затем, чертыхаясь и бросая в нас какие-то непонятные медицинские термины, убегает, крича, что сейчас вернётся.

— Мама! — всхлипывает Энтони, когда я вытираю его слёзы большими пальцами. Он отпускает руки от моей шеи, и откидывается на них словно в колыбельку. Он всё ещё плачет.

— Тони, потерпи немного, всё пройдёт, — хочу его утешить и в то же время понимаю, что мои попытке бессильны. Ему нужна не словесная помощь, а настоящая. Где эта медсестра?

Не успеваю о ней подумать, как девушка уже снова в комнате, держа в руках шприц, наполненный каким-то лекарством.

— Дай мне ручку, Энтони, — улыбается она, просительно протягивая к нему ладонь.

— Не надо, — умоляет он, смотря на меня глазами, в которых кроме страха и нет ничего. — Мне больно!

— Сейчас станет легче, Тони, — беру его руку в свою, протягивая к медсестре. Он пытается отдёрнуть её, но теперь и я, и она крепко держим её.

С каких пор мой сын боится уколов? Он на них одних и живёт последний год!

— Больно! — голосит он, когда тонкая длинная игла входит под кожу. Огромных трудов и мне и девушке составляет удержать его, чтобы ни повредить вены.

— Вот и всё, какой ты молодец! — хвалит медсестра, смахивая пот со лба. Встречаюсь с ней взглядом, и она выдавливает улыбку. Значит, всё хорошо.

Не знаю, что следует делать дальше, поэтому и жду её комментариев. Она не сразу понимает это, но затем кивает, и произносит:

— Пока не уснёт, подержите на руках, чтобы успокоился. Смотрите, чтобы снова не расплакался, а то лекарство может не помочь. Если что — я в коридоре.

Благодарно киваю ей, и девушка встаёт, скрываясь за дверью.

— Тебе легче, солнышко? — едва касаясь, поглаживаю его личико, молясь, чтобы всё миновало. Не нужно больше бед, пожалуйста, Господи! Он же просто ребёнок! Ему всего четыре года!

Он сдавленно кивает головой и начинает дышать спокойнее. Отмечаю, что теперь ему легче вдыхать и выдыхать, а значит, впрыснутый в вену медпрепарат начинает действовать.

— Мамочка, пожалуйста, поспи со мной! — он указывает на свои смятые подушки и простыни, боясь, что я вернусь на раскладушку.

— Конечно, Тони, конечно, — пока не спешу укладывать его на подушки, лишь покрепче обвиваю руками за спину и колени, прижимая к себе. Он с удовольствием и скрытым отчаяньем льнет ко мне, когда я начинаю напевать его любимую песенку.

— Мне страшно без тебя! — замечает он, когда я вижу, что его глаза слипаются, и поэтому позволяю его голове удобнее расположиться на собственных руках.

— Я с тобой, — шепчу ему на ухо, целуя в висок. — Я всегда с тобой, никогда не забывай!

Он согласно всхлипывает, и прячет лицо у меня на груди, всё ещё не желая отпускать хотя бы на миллиметр.

Я понимаю его.

Он — ребёнок. Совсем ребёнок. Все эти испытания не для него. Он не должен так страдать. Я должна. Моя земная кара должна быть исполнена мной, а не переходить на Тони.

И всё же, всё что я могу сделать — быть с ним сейчас, и выполнять его маленькие просьбы. Наслаждаться каждой минутой, проведённой с этим ангелочком. У меня нет ничего дороже в жизни, чем он. И никогда не было.

Сижу, легонько покачивая его на руках около получаса. Может, больше. Сна ни в одном глазу. Я устала, но боюсь закрыть глаза, не зная, что будет ждать меня, когда проснусь.

Если бы сегодня меня с ним не было…

С ужасом вспоминаю, что меня не было и тогда, когда у него случился кардиогенный шок. Это намного хуже и страшнее. Он пережил это один, без меня.

Что я за мать?

Малыш начинает сопеть на моей груди, вырывая из задумчивости, и мягкая, нежная, сострадательная улыбка появляется на моем лице. Улыбка полная любви и умиления. Гляжу на этого ангела, которому подрезали крылышки, и пытаюсь в который раз понять — за что?

Я знаю, что ему нужно. Ему просто нужны назад его крылья. И он будет счастлив, он не будет чувствовать боли. Он будет жить.

О большем и не прошу!

А для себя мне вообще ничего не надо!

Едва касаясь, целую ребенка в лоб, с величайшей осторожностью перекладывая с рук на кровать, и следя, чтобы ему было удобно.

— Мама, — шепчет он, зовя меня.

— Я тут, солнце, — ложусь рядом, подоткнув под него одеяло, и прижимая сына к груди. Он удовлетворённо вздыхает, и легонько сжимая мои пальцы в своей ладони, снова засыпает.

— Я люблю тебя, Энтони, — шепчу ему я, понимая, что в ночной темноте — медсестра выключила свет — не может быть ни капли изъяна. Ночь скрывает недостатки, показывая лишь достоинства.

Но я люблю своего сына любым. В любом состоянии.

Хочется только, чтобы он жил, чтобы его сердце билось, а глаза светились счастьем.

Не видя его улыбки, не чувствуя его поцелуев и не слыша милого голоска, зовущего меня — зачем мне жить?

Незачем.

Как же я надеюсь, как молю Творца, чтобы он позволил моим мечтам относительно Тони сбыться.

Пожалуйста, Господи наш, помоги ему! Я готова всё отдать, сделать всё что угодно и стать кем угодно. Я готова умереть за него! Только не забирай его у меня! Не позволяй мучаться и плакать!

Надеюсь, ты услышал меня, потому что мне больше не к кому обратиться. У меня никого кроме Тони нет.

Не было.

Не будет.

Глава 15 — Телефонный звонок

Телефонный звонок будит меня следующим утром. Энтони начинает шевелиться в моих объятьях — поглаживаю его лобик, чтобы успокоить и убедиться, что он в порядке. Так и есть. Пока что — всё хорошо. События ночи заставляют меня поёжиться и вздрогнуть, но отгоняю от себя плохие мысли, пока неумело и сонно выпутываясь из рук мальчика, встаю и добираюсь до телефона. Хватаю мобильник и тихо, чтобы ни потревожить малыша, выбегаю в коридор. Там прохладно и меня пробирает дрожь. Стараюсь не обращать на это внимание, но дрожь усиливается, когда вижу номер на экране телефона…

— Белла? — голос напряжён, словно натянутая струна. Напряжён и холоден. Мигом узнаю, кому он принадлежит.

— Да, — отвечаю, протирая глаза пальцами. Вижу на дисплее телефона время — семь минут восьмого утра. — Что-то случилось?

— Я заберу тебя. Ты дома?

От неожиданности лишаюсь дара речи. Зачем меня забирать? В такую рань? Или теперь у нас на повестке дня утренний секс? Чёрт, я не выдержу!

— Нет, не дома, — набираюсь сил, чтобы ответить, взволнованно оглядывая белые стены больницы. — Я сама приеду, скажи куда!

— Я заберу тебя! — гневно повторяет он, и в трубке слышно падение чего-то тяжёлого о пол. Не решаюсь спорить с ним сейчас. Похоже, встал он не с той ноги.

— Клиника в северной части города, — проговариваю я, прерывисто дыша.

— Через пять минут буду, — сообщает он и отключается. Я трачу около двух драгоценных минут, чтобы сообразить, что только что произошло. Какого чёрта, Каллен забирает меня в семь утра? Что ему нужно от меня в такое время?

А потом вспоминаю о спящем сыне в больничной палате. Часы тикают, мои вещи внутри, но я могу разбудить его любым движением. А ещё, я обещала ему не уходить, когда он спит.

Словно воришка крадусь за белую дверь, подбираю с пола сумку и выхожу обратно. Сталкиваюсь с Эленикой, которая совершает ежедневный осмотр. Я и забыла, что в клинике расписание действительно очень ранее.

— Мисс Мейсен, — останавливает она меня. — Я слышала, ночью Энтони было плохо, как он?

— По-моему в порядке, — напряжённо проговариваю, кидая взгляды в окно. — Эленика, проследи за ним, пожалуйста. И скажи, что я приду. И что прошу прощения за свой уход. Убеди его, что он мне нужен, и я люблю его!

Такое заявление шокирует девушку, и её хватает лишь на сдавленный кивок.

Тороплюсь к лифтовым кабинам, расталкивая локтями пассажиров, и умудряясь втиснуться туда, хотя места и без меня не хватает.

Пытаюсь успокоить дыхание, считая этажи. Ну почему кнопки загораются так медленно?

Лифт едет размеренно, будто моя совесть специально это организовала. Она начинает терзать меня за то, что я оставила маленького сына одного, снова, хотя обещала более так не делать. Мучает за то, что сегодня ночью была бесполезна для него, когда ему стало плохо. А если бы та медсестра не пришла? Если бы не было никого? Он бы умер у меня на руках! Я бы сама его убила, не сумев оказать помощь!

Дверцы кабины со скрежетом открываются, и из душного пространства я попадаю в просторный больничный холл. Вокруг меня суетятся медсёстры, а невдалеке поблёскивает сирена скорой помощи. Скорее всего, какая-то авария. Неужели сегодня все проснулись так рано?

Бегу так быстро, что едва не врезаюсь в стеклянные двери, которые открываются слишком медленно.

На крыльце клиники осознаю, что идёт дождь. Опять.

Хороший это знак или плохой? Что он означает: очищение моей жизни от бед и страданий или же, наоборот, символ неизбежности и отчаянья?

К сожалению, на размышление мне даётся три секунды. Вижу невдалеке хорошо узнаваемую чёрную машину. Несмотря на ужасные погодные условия, бегу к ней со всей возможной прытью. На мне то самое чёрное платье, в котором я ездила к Эдварду, только лишь прикрытое курткой, наспех схваченной из дома. Я не переодевалась. Я спешила к Энтони.

Пунктуальности этому человеку не занимать. Ещё не встречала таких, которые бы говоря «пять минут», имели это время в виду так буквально. Похоже, это не последний сюрприз от Эдварда, который меня ожидает.

Дверь машины не успевает захлопнуться за мной, как Каллен резко выезжает на дорогу, шокируя сонных водителей, спешащих по своим делам. Я сама от такой скорости не в восторге — пальцы испуганно сжимают обивку кожаного кресла, как и в ту, нашу самую первую поездку.

— Что ты делала в больнице? — нарушая молчание, спрашивает он. Его глаза даже не смотрят на меня, а голос звучит, будто сам по себе. Ему плевать. Он просто хочет знать — почему, сам не понимает.

— Сдавала анализы, — лихорадочно придумывая объяснения, вру я.

— И что, здорова?

— Абсолютно…

Молчание снова повисает между нами, как пропасть. Не сразу понимаю, что происходит и почему пейзаж так быстро проносится перед глазами. Перевожу взгляд на спидометр, не в силах сдержать испуганный крик.

Резкий визг шин оглушает шоссе, когда «мазда» замирает у обочины. Глаза мужчины — полубезумные — тут же переводятся на меня.

— Ты что творишь? — рычит он и в изумрудном взгляде появляется злость. — Разбиться решила? Тогда без меня!

— Двести километров в час, Эдвард! — я гну свою линию, пытаясь образумить его. — Это немыслимо!

— Ты понимаешь, что из-за твоей глупости мы едва не погибли? — потирая переносицу пальцами, спрашивает он. Почему-то мне кажется, что сейчас он готов убить меня. В прямом смысле и прямо тут. Я мешаю ему, и это чётко отражается в малахитовых глазах.

— Прости… — опускаю голову, шепча это, и раздумываю над тем, как бы разрядить обстановку.

— Скорость моей езды тебя не касается! — грубо хватая меня за плечо и разворачивая к себе, выплевывает он. — Ни я, ни моя жизнь, ни моя машина! Ничто тебя не касается, пока я лично не позволю! Ясно тебе?

Действительно, всё предельно ясно. Сдавленно киваю, не решаясь поднять на него взгляд. Сжатое в тисках плечо побаливает, но пытаюсь не обращать на это внимание. Мелочи. Сейчас есть проблемы важнее, точнее проблема — мучительно прекрасная и внутренне ужасная, по имени Эдвард.

Не говоря ни слова, Каллен отпускает меня и снова резко выруливает на шоссе. Больно ударяюсь головой о стекло, но держу эмоции при себе.

— Не расскажешь, что случилось? — робко интересуюсь я, потирая ушибленное место и глядя, как его руки неистово — до того, что костяшки побелили — сжимают руль.

— Не сейчас, — отрезает он, и я послушно замолкаю. Что же, ни сейчас, так ни сейчас!

Гляжу в окно, теперь уже понимая, почему не успеваю разглядеть ни одного деревца, но виду не подаю. В конце концов, как-нибудь переживу.

— Отвлеки меня! — раздаётся справа, там, где находится Эдвард, и я изумлённо перевожу на него взгляд.

— Что сделать?

Он серьёзно? Просит отвлечь его? От чего, от дороги? Чтобы мы разбились?

— Отвлеки, — сквозь зубы, пытаясь удержать в себе остатки спокойствия, рычит он. — Поговори о чём-нибудь, чтобы я забылся!

— Э-э-э, — лихорадочно придумываю тему для разговора, всё ещё не веря, что о подобном меня попросил сам Эдвард. С каких пор он хочет забыться? Неужели он уже убил кого-то вчера?

— Сколько раз ты попадал в аварии? — вопрос сам собой срывается с губ, пока мозг сканирует спидометр, наглядно представляя нашу скорость. Если сейчас кто-нибудь вылетит навстречу — нам конец…

— Ни одного, — он нервно усмехнулся, но усмешка не осветила глаза и не расслабила руки. — А ты сколько?

Так, встречный вопрос. Неплохо, прогресс.

— До того, как продала машину — дважды, — хмыкаю, вспоминая своё зелёное «шевроле», приобретённое на авторынке и проданное в самом начале лечения Энтони. Мне нравилось водить, я даже любила это. Ему тоже нравилось, когда лёгкий ветерок дул в лицо через открытые окна летом. Ему было всего два года. Два года безмятежной жизни.

Знаете, вообще-то всё было неплохо — его редко мучили боли даже спустя полтора года после диагноза. А потом началось: нескончаемые слёзы, мольбы, плач, рыдания, утешения. Я старалась, как могла, но моих сил было мало.

Скорая выучила дорогу к нам наизусть и могла ехать с закрытыми глазами. В очередной раз подобного вызова они не смогли откачать моего мальчика и с мигалками помчались в больницу. Я, естественно, за ними.

Он был спасён, его всё же откачали, но назначили госпитализацию. А там подтянулось и всё остальное, включая необходимость трансплантации сердца.

— Зачем ты продала машину? — голос Эдварда выдёргивает меня из задумчивости, снова окуная в реальность.

— Так было нужно, — пожимаю плечами, не желая освещать подробностей, произношу я.

На пару секунду мы замолкаем, а потом мужчина переводит на меня взгляд, означающий, что нужно продолжать говорить. Легко сказать — продолжать! Я не знаю, что у него ещё спросить и чем можно отвлечь от такого состояния…

Что, чёрт возьми, случилось?

— Могу предложить игру в «Ассоциации», — неловко предлагаю я, сама смеясь над своей глупостью. Нашла, что сказать!

Я уже готова забрать свои слова обратно, как Эдвард, на удивление, соглашается, кивком головы.

— Всё просто. Я говорю слово, а ты то, что приходит в голову первым, — объясняя правила, я волнуюсь. Зачем я это затеяла? У меня же просто сорвалось с языка!

— Ясно, — отвечает он, и руки на руле напрягаются ещё больше. — Начинай.

— Эмоции?

— Контроль, — ответ звучит так быстро, что я едва разбираю. Разбираю и замираю в непонимании. Впрочем, в принципе, всё понятно. Эмоции нужно контролировать. Если бы за это давали призы, у Эдварда был бы самый главный — он потрясающе справляется!

— Дальше! — нетерпеливо обрывает он, насторожённо глядя в мою сторону краем глаза. Шумно сглатываю, но нахожу в себе скрытые резервы сил для продолжения.

— Дом?

— Дискомфорт, — ответ опять же быстрый и непонятный. Не успеваю осмыслить его, как внимательный взгляд Эдварда уже впивается в меня, требуя продолжения.

— Дети? — невольно срывается с губ, и я ругаю себя за неосмотрительность. Отвожу взгляд, не желая, чтобы Эдвард увидел то самое чувство, которое назвал три секунды назад. Да, это боль. Терзающая, убивающая, кромсающая — мой малыш один, без меня. Я бросила его. Оставила. Я даже не сказала, что люблю его перед тем, как уйти. Наверняка однажды я приду к нему, а он не захочет меня видеть.

Или, может быть, он сделает вид, что ничего не было, а затаит на меня детскую обиду до самой зрелости…

Как же тяжело!

— Проблемы, — выдыхает он и качает головой в знак неодобрения. — Хватит. Сплошная потеря времени.

Еле заметно пожимаю плечами, откидываясь на спинку кресла. Мягкая кожа приятно ласкает тело и вовсе не кажется холодной. Холод…

Вспоминаю о глазах Эдварда, о его тоне, намерениях — дрожь пробирает от первой же мысли.

— Куда мы едем? — спрашиваю снова, как вначале поездки.

— Уже приехали, — поправляет Каллен, резко распахивая дверь и выходя на воздух. Следую его примеру, пока не понимаю, что стоит его машина прямо напротив главного входа в дорогой магазин одежды. Разглядываю оформленное в розовато-синих тонах здание и замечаю табличку, свидетельствующую о его назначении: «ChristianDior». Не знаю, как быстро моя челюсть здоровается с полом после прочтения этой надписи, но думаю, мгновенно, потому что смешок Эдварда слышен позади.

— Зачем мы здесь? — едва слышно лепечу я, припоминая о том, какие, в буквальном смысле, «золотые» платья выпускает этот дизайнер. Судя по всему, это фирменный магазин — Каллен не стал бы одеваться где-либо, кроме изысканных и проверенных мест.

Когда деньги есть — ума не надо.

Правда, периодичность подчинения данной пословице нарушается: Эдвард — умён, красив и богат. У него есть всё что нужно и не нужно. У него даже есть я. Он купил меня. Купил за каких-то сто двадцать тысяч — наверняка мелочи, а я — дешёвка, но тем не менее пока он доволен и исправно выполняет обещание не забирать деньги с карточки. Надеюсь, так и будет. Всё сделаю для этого!

— Чтобы одеть тебя, — хмыкает он, следуя по подъездной дорожке к входу. Иду за ним, пытаясь переосмыслить слова. Одеть меня? Зачем? Неужели мне понадобится официальное платье с настоящими брильянтами? Или что там сейчас выпускает Dior?

— Вечером мы едем на приём. Ты моя спутница и должна выглядеть соответствующе, — предугадывая мои вопросы — их бы задала любая на моем месте, — отвечает Каллен.

Изумлённо вскидываю бровь. Приём? Какой ещё приём?

Званый ужин в самом дорогом ресторане страны?

— Эдвард, — не успеваю задать вопрос, как он уже обрывает меня, оборачиваясь у входа на ступеньки и стреляя неприязненным, взбешённым взглядом. Отлично, я снова его разозлила. Так быстро…

— На твои расспросы времени нет! Помалкивай и иди за мной, — он указывает на дверь и я, понятливо кивнув, следую за его фигурой в идеально сидящем сером костюме по коридорам с мягкими красными коврами.

Ничего себе, магазин!

Каллен замирает перед входом в очередной дверной проём и ожидает, пока дверь откроется. Стою сзади, оглядываясь по сторонам и рассматривая необычайную красоту.

Продвигаюсь по коврам вслед за Эдвардом, раздумывая над тем, что нам принесёт этот приём.

Почему-то внутреннее чутьё подсказывает, что это будет не что иное, как новая порция проблем…

Только бы я ошибалась!

Глава 16 — Человеческий разговор

— Готова? — вопрос не блещет интересом, но всё же оборачиваюсь на обладателя чудного голоса и пробую нацепить на лицо обворожительную улыбку. Не знаю, получается ли: настроение ни к чёрту.

Эдвард Каллен стоит за моей спиной в потрясающем бежевом костюме, идеально сидящем на нём. Серый, белый, чёрный, бежевый, коричневый — все эти цвета подходят ему в совершенстве. Его взгляд направлен на меня и блуждает по платью, которое на мне надето.

Опускаю глаза вниз, в который раз осматривая наряд: шёлк изящными волнами ниспадает на стройные бёдра и икры, задерживаясь там, в виде небольших складок. Платье однотонное, чёрное. Лишь вкрапления золотой вышивки освещают его дизайн, заставляя наряд загадочно блестеть. Чёрная органза укрывает мои бледные руки, каштановые локоны собраны в необычную прическу, состоящую из нескольких видов переплетений, известных только мастерам того безумно дорогого косметического салона, где я была сегодня с Эдвардом.

Мне показалось, что они содрали всю мою кожу, надевая на кости и плоть новую, красивую, здоровую и без капли изъяна.

Меня мыли, сушили, скребли, пытаясь отобрать у меня мою сущность и превратить в женщину, достойную Каллена.

Над моим макияжем одновременно трудились трое, пока ещё пятеро хлопотали над волосами. Стилисты подбирали мне платья и обувь, ювелиры искали украшения, а парфюмерная компания испробовала на мне все свои духи, желая угодить лишь одному человеку, ради которого всё это затевалось и который ведет меня на этот приём.

Я ведь до сих пор не знаю, что там будет. Кто там будет.

— Готова, — эхом отзываюсь я, делая шаг в его сторону. В ногах проявляется тяжесть — оно и понятно. Я никогда не носила каблуки. Не носила и не собиралась. Я постоянно бегу, спешу, опаздываю. Для меня удобная обувь — одна из главных жизненных составляющих, а сегодня на мне элегантные, кожаные, цвета воронова крыла туфли. Не знаю, какой высоты та шпилька, на которой я сейчас пробую идти, но явно не меньше десяти. Один из стилистов попробовал этим скрасить довольно ощутимую разницу в росте между мной и Эдвардом. Напрасно! Он всё равно выше меня на целую голову.

— Пошли, — Каллен указывает на дверь, не удосуживаясь придержать её для меня, выходит на улицу. Ночной ветер кажется необычайно тёплым, что немного расслабляет меня — чересчур взволнованную.

Дверцу машины мне тоже приходится открывать самой. Сажусь в салон, захлопывая её за собой, и тянусь к ремню безопасности, пристегивая его в нужном месте.

— Расскажешь мне о приёме? — вопрос безобидный, но думаю не вовремя. Эдвард все ещё взволнован, потому что это проскальзывает в его мимике и жестах. Он не уверен в себе? Разве такое бывает?

Впрочем, на мой вопрос он реагирует довольно дружелюбно. Конечно, в пределах его чувственных возможностей.

— Уверена, что хочешь знать? — глаза поблескивают загадочным сиянием, пока рука, повинуясь действиям мозга, заводит машину и выжимает газ. «Мазда» резко и быстро продвигается вперёд между горящими огнями трассы. Фонари светят так ярко, что невольно прикрываю глаза рукой, пытаясь увернуться от этого света. Возможно, мне только кажется, что они яркие? Очередная галлюцинация на фоне нервного стресса — такое со мной тоже может произойти.

— Да, — вспоминаю, что ему нравятся чёткие односложные ответы, поэтому выражаю своё согласие именно так, более ничего не добавляя.

— Приём — ежегодный вечер, где собираются серьёзные люди, для обсуждения серьёзных дел, — ответ, словно для пятилетней девочки. И всё же любопытство побеждает здравый ум и, не удержавшись от ещё одного вопроса, задаю его:

— Какие серьёзные дела?

— В которые нет доступа посторонним, — Каллен хмыкает и его руки немного расслабляются, пока глаза изучают удивлённое выражение моего лица.

— Если вы обсуждаете… что-либо, то зачем тебе я?

— Хочешь сбежать? — он открыто смеётся, побуждая меня открыть дверь. — Попробуй, посмотрим, что получится.

— Не хочу. Просто интересно… — пожимаю плечами, чтобы он убедился в том, что я говорю правду.

— Ален не сможет сопроводить меня. В прошлый раз на приёме была она, — Каллен продолжает улыбаться, а вот с моего лица улыбка мигом спадает. Мне становится страшно, потому что перед глазами возникает лицо Ален. Той самой убитой женщины, которая была в ресторане с Эдвардом в день нашей первой встречи. Её застывшие серые глаза оставили отпечаток в моей душе.

— Что она сделала? — спрашиваю опять же невольно, я даже не уверена, что хочу услышать ответ. Эдвард говорил в тот вечер, что она нарушила правила… Это какие же?

— Думаешь, твоё поведение заслуживает того, чтобы узнать это? — бронзовая бровь изгибается, отчего я теряюсь с ответом.

— Ясно, — вырывается из груди, после чего я быстро выдыхаю и перевожу взгляд в окно. Скорость, с которой мы едем, опять зашкаливает за сто восемьдесят, но мне до этого сейчас нет дела. Взгляд скользит по тонированному стеклу и деревьям, прятавшим свою шумную листву в ночной тишине. Всё засыпает ночью. Не слышно ни крика птицы, ни голоса зверя, ни даже ветра — мёртвая тишина. В этой давящей тишине и проходит наша поездка. Не знаю, куда смотреть — взгляд начинает расплываться от беспрерывной попытки уследить за ускользающими стволами и причудливой формы тёмными облаками.

Обвожу взглядом приборную панель, и голове рождается вопрос, на который очень хотелось бы получить ответ. Пытаюсь переосмыслить его, прежде чем задать, но у меня это плохо выходит. Решаю сначала спросить, а потом, если Эдвард ответит, обдумать.

— Почему ты выбрал меня? — наверное, не самое лучшее время, чтобы о подобном спрашивать. Неделя, две, три — вот тогда нужно. Когда я не буду привязана денежными счетами к клиникам, когда Тони будет здоров и когда моя жизнь наладится.

Отвлекаю Каллена от дороги. Глаза мужчины переводятся на меня, изучают каждый миллиметр моего лица в поисках того, о чём знает только он.

— Почему тебя это интересует?

— Я довольно критична к себе, — лепечу я, опуская взгляд. Насмешка срывается с губ Эдварда, заставляя меня поёжиться.

— Критика должна быть объективной! — произносит он, поворачивает влево и съезжает на противоположную часть трассы. Не могу понять, что может там быть — дорога начинает снова уходить в лес.

— Для меня слово «критика» подходит во всех смыслах! — упрямо продолжаю я, теребя пальцы друг о друга, в попытке осознать тему и смысл нашего разговора. А ещё успокоиться. Мне сейчас нужно всё моё спокойствие, собранное в теле. Чувствую, ночка предстоит та ещё.

— Я отвечаю на твой вопрос, а ты на мой, — предлагает Каллен и снова смеётся. Киваю головой в знак согласия. Что страшного он может у меня спросить? Сколько у меня было любовников?

— Ты необычная, — изрекает он, отвечая мне. — Довольно странная, но притягательная. В тебе есть то, чего я никак не могу разглядеть, хотя прекрасно знаю, что оно внутри тебя.

Качнув головой, осмысливаю его слова. Он даёт мне немного времени подумать, прежде чем задать свой вопрос, и я думаю. Думаю над его словами.

Необычная? — весьма странно. Что во мне необычного?

Странная? — возможно, даже скорее, точно, но в каком смысле он это имел ввиду?

Притягательная? — чем? Явно не красотой. Телом? Умением ублажать плотской любовью?

«В тебе есть то, что я никак не могу разглядеть…» — любопытно, потому что даже я не могу это увидеть. Что можно во мне найти подобного, кроме парадоксальной невезучести?

«… Прекрасно знаю, что внутри тебе что-то есть!» — что во мне есть? Почему я об этом не знаю?

Сколько же вопросов! Где же искать все эти ответы? К кому идти за ними, кого просить о них?

— Теперь я, — он выдёргивает меня из мыслей, и я скрываю недовольство за едва видным кивком головы. Он переводит взгляд на дорогу, делая вдох и петляя между вековыми соснами. Когда мы снова выезжаем на более менее укатанную дорогу, он задаёт тот вопрос, который собирался: — Зачем тебе деньги?

— Ты уже спрашивал, — пытаясь понять, зачем ему снова слышать ответ, произношу я. Голос предательски дрожит, что не укрывается от Эдварда — его боковое зрение подмечает каждую эмоцию, исходящую от меня.

— Меня не устроил ответ.

— А что ты хочешь услышать? — теперь говорю с долей яда. Силюсь придержать себя, чтобы ни наделать глупостей.

— Правду. Ложь мне не нужна.

— О какой правде идёт речь? Я же сказала: выкупаю дом отца!

— Я проверю кредитку, Белла, если тот час же ты не ответишь мне! — теряя терпение, рычит он. Сжимаюсь, вспоминая о немецкой клинике. У них есть все документы на Тони, договор со мной… Я действительно в безвыходной ситуации. Только вот правду я ему всё равно не скажу. Что придумать бы такого, чтобы он поверил?

— Не заставляй меня ждать, — грозится он, и его руки снова сжимают руль. Вздыхаю, опуская взгляд и всё ещё роясь в своём сознании.

Внезапный телефонный звонок спасает меня, и я перевожу взгляд на мобильный Эдварда, который он берёт свободной рукой и подносит к уху.

— Кларк? — незнакомое имя режет слух, и, сделав вид, что снова смотрю в окно, прислушиваюсь к разговору. Наверняка это запрещено, но страх ненадолго отступает.

Эдвард чертыхается после очередной сказанной фразы, гневно глядя на дорогу перед собой. Мы снова на трассе. Трассе за лесом. Фонари опять бьют в лицо. Неужели нужно было ехать сквозь деревья, а не далее по шоссе?

Впрочем, дороги я не знаю, поэтому меня мало волнует, как мы едем. Гораздо больший интерес сейчас влечёт меня к подслушиванию диалога мужчины.

— Нет! — почти отчаянный, злобный голос Каллена заставляет меня вздрогнуть. Машина резко сворачивает вправо, замирая у обочины. Эдвард выходит из своего автомобиля так быстро, что, только услышав хлопок двери, понимаю, что он исчез.

Смотрю в зеркало заднего обзора и вижу в нём как, меряя шагами гравий, Каллен кому-то что-то доказывает и наверняка кого-то проклинает.

Отрываюсь мыслями от Эдварда и разглядываю свою руку во тьме машины. Она кажется мне такой белой, что пугаюсь. Невольно на глаза наворачиваются слёзы, но вспоминая, что на мне макияж, сделанный часами усердной работы, быстро смахиваю их, промокнув глаза салфеткой. Думаю об Энтони. Снова ускользаю мыслями к моему маленькому солнышку.

Почему-то только сейчас осознаю, что через неделю он будет здоров. У него не будет риска на сердечный приступ, не будет риска на кардиогенный шок. Он будет спать ночами спокойно, и у него ничего не будет болеть.

Он вернётся со мной домой из больницы, он заживёт в своей спальне со своими игрушками, я буду видеть его утром, днём, вечером — когда захочу. Он пойдёт в школу, он найдёт друзей, он станет настоящим ребёнком, которому ничто и никогда не будет угрожать.

Он сможет кушать шоколад.

Он сможет играть часами напролёт.

Он сможет ощутить, каково жить без постоянных процедур и уколов.

Он сможет ощутить, что значит жить с мамой.

Сможет понять, что значит быть ребёнком. Таким маленьким, таким беззаботным, таким радостным и любимым мальчиком, которым он был.

Сейчас он изменился. Ему пришлось. Исчезла непосредственность, на смену которой пришло понимание. Я бы хотела, чтобы к пяти годам он снова стал тем, кем является и выкинул из головы всю ту боль, что пришлось ему испытать.

Я хочу, чтобы он, просыпаясь утром, видел не голубые стены своей палаты, ни писк приборов, ни капельницу в руке — нет! Я хочу, чтобы он открывал глаза в своей жёлто-зелёной спальне с игрушками, слышал, как я готовлю оладьи на кухне, чувствовал нежные лучики солнца на коже и мягкие касания пуховых покрывал, на которых так удобно спать.

Я хочу, чтобы он жил полноценной жизнью, которую заслуживает.

В душе теплеет от воспоминаний о сыне и мечтаний о счастливой жизни, которая так близко. В очередной — двухсотый раз — убеждаюсь, что всё делаю правильно. Банкет, Dior, машина, секс с Эдвардом — всё это не зря. Всё это обернётся для меня в самый главный подарок, который могу только пожелать: в здоровье и счастье моего малыша.

Прерывая череду дальнейшего осмысления, Эдвард возвращается в машину. Он так остервенело заводит автомобиль, что не решаюсь, не то что произнести слово, даже взглянуть на него.

Он пугает меня.

И всё же моя женская натура, которая пробуждается участием даже к Каллену после сделанных им дел для моего малыша, даже не зная об этом, заставляет побороть страх и спросить волнующую вещь.

— Что-то случилось?

— Случилось, — злобно бросает Эдвард. — Только это не твоё дело!

— Тогда чьё же? — знаю, что надоедаю, мешаю, вывожу из себя, но ничего не могу поделать. Сказанного уже не вернёшь.

— Моё, — кидает он, и машина ещё быстрее летит по асфальтированной трассе. Стрелка спидометра поднимается, и мне кажется, через пару минут искры начнут каскадом выжигаться из-под колёс.

— Эдвард, — пытаюсь остудить его пыл, прекрасно зная, что одно неверное движение с его стороны, и мы разобьёмся в лепешку. — Пожалуйста, сбавь скорость!

— Вздумала меня учить?! — яростный голос заставляет меня замолкнуть, но всего лишь на три секунды: стрелка близится к двумстам двадцати километрам…

— Пожалуйста, — снова беззвучно повторяю я, сдерживая свой пыл. — Прошу тебя, остановись!

Не знаю, услышал ли он меня, понял ли, или был так зол, что решил выполнить мою просьбу, дабы я ему не надоедала, но машина Каллена замерла на обочине снова. Не прошло и пяти минут, а мы уже отъехали на десять километров.

Когда автомобиль замирает, чувствую, как меня вжимает в кожаное кресло от удара. Даю себе пару секунд на возвращение к реальности, а потом смотрю на мужчину.

— Ты дрожишь, — обращаю внимание на неистово сжимающие руль ладони, которые действительно вибрируют сильной дрожью. — Что произошло?

— Не лезь в это дело, Белла, — рявкает он, вдыхая и выдыхая, для того чтобы унять дрожь. Не знаю, что взволновало его до такой степени, но хочу узнать. Может быть, поэтому, а может быть, от внутреннего предчувствия, что всё в итоге будет хорошо когда-нибудь, перевожу на него понимающий взгляд с неким намёком на улыбку.

— Ты позволишь? — решаю спросить, прежде чем действовать. Он секунду колеблется, но потом сдавленно кивает в знак согласия.Интересно, какое событие может довести до такого состояния человека, как Каллен? Что нужно сделать, чтобы он потерял свою спесь, и вот так вот выглядел? Не знаю… Даже догадок нет.

Пытаюсь отогнать все мысли относительно того, что делаю, и медленно тянусь к его руке, всё ещё сдавливающей руль в железных тисках. Опускаю пальцы на бледную кожу, поглаживая её. От удивлённого взгляда Эдварда спрятаться не удаётся. Старюсь не замечать его.

Мне удаётся задуманное — не без помощи Каллена — ладонь разжимается, и я беру её в обе свои, продолжая легонько поглаживать.

Он смотрит на меня одновременно всеми возможными взглядами: утомлённо, плотоядно, удивлённо, насмешливо и грустно. Да, именно грусть проникает в мой разум из изумрудных глаз мужчины. Сама не понимаю, в чём тут дело, пока чувствую где-то в себе его рассеянный взор.

— Что случилось? — снова спрашиваю. Мягко. Ненавязчиво. По-дружески и с участием. По-прежнему держу его руку в своей, совершая пальцами аккуратные движения вдоль его костяшек.

— Танкер затонул, — произносит он, не спуская с меня взгляда. Почему мне кажется, что я загипнотизировала его?

И в то же время, осмысливая его слова, пытаюсь понять, что он говорит.

— Какой танкер?

— С нефтью, — голос и смеётся и почти плачет одновременно. Голос мужчины, который сейчас передо мной.

— Есть другие, — оптимистично озвучиваю догадку я, и он несмело — что для него не характерно — улыбается в знак согласия.

— Значит, жизнь не кончается на этом, — подвожу не менее оптимистичный, чем прошлое утверждение, итог, глядя в сияющие изумрудные глаза.

— Не кончается, — говорит он и теперь уже искренне улыбается, благодарно глядя на меня…

Похоже это наш первый человеческий диалог за все время общения. Лишь бы он был не последним…

Глава 17 — Доверие

Мы входим в роскошный зал, где проходит торжество. Повсюду блеск начищенных бокалов, тарелок, столовых приборов. Цветы целыми клумбами стоят в огромных вазах на полу, украшенных затейливой серебряной цепочкой. Сам пол медного цвета. На нём находятся многочисленные столы, стулья и фонтаны. Да-да, именно фонтаны.

Сама удивляюсь, как в помещении можно создать имитацию улицы. Фонтаны с чистой, зеркальной водой видны во все стороны настолько, насколько хватает глаз.

Через каждые пять метров стоят новые мраморные изваяния: статуя бога Адониса, бога Ра и множество других скульптур. Их названий я не знаю, но поражаюсь красоте и впечатлению, которые они производят.

Все дамы в превосходных длинных вечерних платьях, их кавалеры одеты в смокинги. У каждого присутствующего в руках бокал с шампанским.

Впрочем, общее внимание тут же переключается на нас, едва мы входим. Взгляды прикрытые, будто отрешённые, но, тем не менее, внимательные. Смущённая таким пристальным вниманием, быстро перевожу взгляд на кончики своих туфель.

— Не говори лишнего, лучше просто молчи, — даёт дельный совет Эдвард, наклонившись к моему уху. Идём рука об руку, почти переплетая пальцы. Почему-то здесь и сейчас, рядом с Эдвардом я чувствую себя защищённой от всего. Наверное, отчасти это правда. Пока я нужна ему, он вряд ли позволит кому-либо обидеть меня.

В движениях и жестах мужчины прослеживается всё та же напряжённость, которую я пыталась истребить в машине. Получилось лишь ненадолго. Волнение вернулось быстро, но мы успели добраться до этого особняка относительно спокойно.

Ловлю на себе завистные взгляды компании женщин в ярко-алых платьях, собравшихся у одного из фонтанов. Почти самого большого в зале. Одна из них — белокурая бестия — прожигает меня взглядом, полным ненависти.

Поражаюсь тому, как здесь на меня смотрят. Кто-то завистливо, а кто-то наоборот, изучающе.

Эдвард подводит меня к группе мужчин, стоящих у большой стеклянной лестницы, украшенной цветами и благоухающей, точно это и есть та самая лестница в рай.

На лицах всех троих улыбка. Мягкая, но одновременно наигранная. Они стоят рука об руку, глядя на наши лица.

Они все разные, но в то же время похожие.

Первый стоит между двумя другими — у него тёмные, длинные волосы, но у висков видна лёгкая седина. Его лицо белее снега, отчего живые, миндалевидные синие глаза кажутся неестественно большими. Прямой нос и тонкая полоска красных губ. Когда мы подходим, рот незнакомца тут же превращается в радушную улыбку, а в глазах проскальзывает восхищение. Губы обнажают ровный и белоснежный ряд зубов.

— Аро, — здоровается Эдвард, также надевая на лицо маску дружелюбности. В его тоне прослеживается сдержанность, но попутно и странное спокойствие. Его волнения не видно. Он похож на абсолютно беззаботного человека. Красивого и загадочного. Самоконтроль — всё-таки потрясающая вещь!

— Эдвард! — отзывается незнакомец и протягивает Каллену руку, которую тот пожимает. — Рад видеть тебя здесь! Мы уже думали, ты не осчастливишь нас своим присутствием!

— Проблемы были, — ухмыляется Каллен, но в его голосе я чётко слышу сталь и нежелание говорить на эту тему. — Познакомься — это Изабелла.

Улыбка Аро становится глубже, проникновеннее, а сияющие синие глаза прицеливаются на меня. Немного теряюсь от такого восхищённого взгляда. На меня никто и никогда так не смотрел.

— Soffochiilfascino, ilpiù belfiorec'è venuto! — произносит он, пока я непонимающе перевожу взгляд с него на Эдварда.

— Вы не из Италии? — уже на английском спрашивает мужчина, и уголки его губ слегка опускаются. Похоже, он чего-то не понимает.

— Из Калифорнии, — вырывается у меня. Рука Эдварда жёстко стискивает мою. Сжимаю губы, чтобы сдержать выкрик от боли. Что я такого сказала?

— Аро восхищается тобой, Белла, — сообщает Каллен, отпуская мою руку и переглядываясь с незнакомцем. — Так ведь?

— О да, Эдвард, да, — мужчина кивает ему, а затем его внимательные синие глаза снова возвращаются ко мне. — Души очарование, прелестнейший цветок к нам прибыл! — повторяет он, видимо, перевод своих слов с итальянского.

— Благодарю, — отзываюсь я, чувствуя, как на щеках заиграл румянец.

— Марк, Кай, познакомьтесь с нашей милой гостьей, — мужчина оборачивается на двух других мужчин, стоящих чуть поодаль и с отрешённым видом разглядывающих проходящих мимо гостей.

— Моё почтение, Изабелла, — раскатывая моё имя на языке, произносит высокий, светловолосый, почти седой мужчина, он с интересом разглядывая меня. Могу поклясться, что в его сером взгляде проскользнули нотки похоти. Неужели я действительно так хорошо выгляжу сегодня?

— Меня зовут Кай, — ухмыляется он, представляясь.

— Изабелла Мейсен, — выдавливая робкую улыбку, отвечаю я.

— Добро пожаловать, мисс Мейсен, — берёт мою руку в свою ладонь третий человек, запечатлев на ней поцелуй. Видимо, Марк. У него такая же, как и у Аро, длинная чёрная шевелюра. Только вот проседь встречается чаще.

Смущаюсь ещё больше от подобного и пробую найти поддержку во взгляде Каллена. Он лишь едва заметно качает головой, показывая мне тем самым, что так и нужно.

Что же, доверять мне больше некому сейчас, так что придётся поверить ему.

— Эдвард, уступишь ли ты мне один танец с Изабеллой? — снова слышу голос Аро и ощущаю его взгляд, буквально раздевающий меня. — Кай недавно приобрел один из участков на Африканском побережье, думаю, тебе будет любопытно обсудить с ним собственные наблюдения на этот счёт.

— С удовольствием, — изрекает Каллен, отходя от меня. В моих глазах, наверное, проскальзывает испуг, потому что он моя единственная защита, в какой-то степени. Аро, заметив это, негромко усмехается и смотрит на меня почти с отеческой улыбкой.

— Это ненадолго, моя дорогая, всего один танец.

Надеваю на лицо улыбчивую маску и киваю, вложив свою ладонь в его, и отметив весьма странную прозрачность кожи. Она туго натянута на кости, отчего мне не по себе. Довольно непонятный человек.

Эдвард и Кай скрываются довольно быстро, и только Марк провожает меня долгим, томным и плотоядным взглядом, уходя вслед за ними. Пытаюсь не обращать на это внимание, концентрируясь на Аро, ведущего меня к центру зала, где прямо сейчас собирались играть вальс.

Живой оркестр во главе с дирижёром в строгом чёрном смокинге начинает играть Шопена.

— Надеюсь, вы не против, Изабелла, — улыбаясь, спрашивает он и берёт меня за талию.

— Нет, — ответно улыбаюсь, но чувствую себя совершенно некомфортно, когда он прижимает меня к себе, начиная кружить по большому квадрату. — Только должна предупредить Вас, что плохо танцую.

Ответом мне служит негромкий смех. Он даже смеётся сковано.

Аро выглядит довольно дружелюбным и заинтересованным мной, но в его глазах, движениях, лице — царит что-то дьявольское. Такое, отчего хочется бежать без оглядки.

И всё же, по сравнению с Эдвардом, он довольно радушен ко мне и осторожен. Выверяет каждое движение, пока кружит меня в вальсе, стараясь не доставить мне неудобств. Но неудобства есть. Он сам. Я чувствую себя деревянной, глядя на его изящные па.

— Вам говорили, как вы прекрасны, дитя моё? — он проговаривает это открыто, смотря мне в глаза. Удивляюсь его речевым оборотам, которые никак не вяжутся с огоньками похоти, которые мелькают в краешках его синих глаз.

— Говорили, — загадочно произношу я, делая очередное движение в такт музыке. — Все мужчины одинаковые льстецы.

Его смешат мои слова, отчего взгляд теплеет.

— Я не похож на других, Изабелла.

— И чем же вы отличаетесь? — пытаюсь включить свой флирт. Этот человек, несомненно, важен для Эдварда, следовательно, если я понравлюсь ему, Каллен останется доволен и простит мне что-либо содеянное в будущем. Хочется в это верить.

Но не могу отделаться от чувства, что хожу по лезвию ножа. Опасный разговор и флирт в таком месте. Меня могут неправильно понять…

— Тем, что говорю вам правду, милая, вы действительно прекрасны!

— Благодарю, — опускаю взгляд, и щёки заливаются румянцем.

Видя это, Аро добавляет:

— … И скромны.

— Спасибо, — отвечаю, глядя за спину этого человека. Обвожу взглядом зал, ничего не ища — а может быть, я искала на подсознательном уровне — и тут вижу до боли знакомые глаза. Те, что заставляют меня трепетать.

Всё верно.

Изумрудные глаза Каллена и его тело вполоборота направлены на меня. Он следит за каждым моим шагом. Заметив, что я тоже смотрю на него, он медленно кивает головой и на его лицо появляется подобие улыбки. Ободряющей улыбки.

В душе сразу теплеет, а холодный свет изумрудов мужчины вселяет в меня уверенность. Нет, теперь этот взгляд меня не пугает. Я с радостью запоминаю его, чтобы он придавал мне сил и далее.

— Сколько лет вы знакомы с Эдвардом? — перевожу взгляд на Аро, задавая ему этот вопрос. Хочется узнать хоть что-нибудь о Каллене, пока есть возможность, и пока уверенность, вселённая его взглядом, переливается во мне всеми цветами радуги.

— Очень много, — Аро ухмыляется, и его рука скользит чуть ниже моей талии. Она касается моего бедра, отчего я вздрагиваю. Улыбка с лица мигом пропадает. — Надеюсь, вас вижу тоже не в последний раз.

— Э-э-э, — пытаюсь отстраниться, но неожиданно сильные руки мужчины не позволяют вырваться.

— Куда же вы, Изабелла? — шепчет он над моим ухом, сжимая ладони на моей талии сильнее. — Уже уходите?

Отчаянно гляжу на зал, в поисках изумрудных глаз, но не нахожу их. На том месте, где они были, теперь их нет. Чувство страха поднимается во мне, хотя здравый разум подсказывает, что здесь, посреди танцевальной площадки, Аро ничего не сможет сделать.… Или я ошибаюсь?

Что ему мешает увести меня в какую-нибудь спальню или уборную прямо сейчас? Сумею ли я вырваться, прежде чем он совершит то, что задумал. О его мыслях догадаться не сложно, всё подсказывают горящие плотоядным огнём глаза.

— Меня ждут, Аро, — силясь быть вежливой, мечтаю, чтобы его руки отпустили меня. Беспомощно смотрю вокруг, ища помощь. — Прошу вас, позвольте мне уйти.

— Кто же ждёт Вас? — опуская руку ниже моих бёдер и говоря ещё тише, соблазнительнее, спрашивает он.

— Я! — раздаётся прямо за моей спиной.

Не знаю, что происходит раньше: облегчение разливается по телу, от того что я узнала голос, или слёзы радости наворачиваются на глаза, потому что я поняла, что меня спасли. Он спас меня.

Меня спас Эдвард Каллен.

— А, Эдвард, — Аро ухмыляясь, оглядывая моего спасителя. — Уже поговорили?

— Разговор вышел короткий, — с долей угрозы произносит мужчина. — Танец кончился, — он смотрит на молчащий оркестр, готовящийся исполнять новую композицию.

Слушая их разговор, смотрю только на Эдварда. Пробую сделать так, чтобы показать ему, что не виновата. Я не хотела соблазнять его. Аро сам… О, Господи!

— Конечно, конечно, — быстро отпуская меня, мужчина улыбается Эдварду. — Мне нужно обсудить кое-что с Марком, желаю вам приятного вечера, Изабелла.

Последние слова адресованы мне, но я плохо их слышу. В голове лишь звук бешено колотящегося сердца. Разворачиваясь и так и не дождавшись моего ответа, странный человек, едва не получивший меня, уходит.

— Ты как? — слышу баритон Эдварда, и медленно подхожу к нему, стараясь не делать резких движений. Некоторые внимательные взгляды снова прикованы к нам.

— В порядке, — одними губами отвечаю я, когда он протягивает мне руку, приглашая на танец. С готовностью принимаю его предложение.

— Стоит только отвернуться, и уже набросились волки, — хмыкает Эдвард, подстраиваясь под размеренный ритм произведения, которое играет оркестр.

— Спасибо, — шепчу я, кладя голову ему на грудь. Запах чудного парфюма заполняет мои лёгкие, а негромкий стук сердца заставляет слегка расслабиться.

— Ты напряжена, — отмечает Каллен, когда его руки по-хозяйски обнимают меня за талию. Эти руки мне нравятся. Как же я могла раньше считать их худшим наказанием? Сегодня я поняла, что Эдвард самый лучший из возможных вариантов тех, кто мог «купить» меня.

— Не люблю итальянцев, — выдавливаю улыбку, наслаждаясь долгожданным спокойствием. Дыхание до сих пор немного сбито, а пальцы, наверное, слишком крепко держат ладонь Эдварда, но я ничего не могу поделать. Я напугана. И сильно.

— Мы в расчёте? — спрашивает он, отчего я удивлённо отстраняюсь, изучая его лицо взглядом.

— О чём ты?

— В машине мне помогла ты, а здесь я помог тебе. Дальше без происшествий, — объясняет он, и я соглашаюсь с ним. Возвращаюсь в его объятья и на его грудь.

— Я не хотела танцевать с ним, — прекрасно знаю, что Каллен понимает, о ком я.

— Аро позволяет себе даже больше, чем я, — ухмыляясь, сообщает Эдвард, всё ещё заставляя меня двигаться в танце, но, не отстраняя от себя. — Забавно то, что ты первая, кто ему отказывает.

— У меня не будет любовников кроме тебя. Я обещала, — прикусываю губу, произнося это, не зная, до конца ли верно говорю.

— Посмотрим, сдержишь ли ты обещание, — смеётся он, когда его руки, так же как и руки Аро опускаются к моим бёдрам, скользя вниз.

На этот раз не дрожу.

Не дёргаюсь.

Просто стою, продолжая незатейливый танец и не выпуская Каллена из объятий.

— Да уж, — он убирает руки с моей талии, перенося их на плечи. — Нужно чаще приводить тебя на приёмы. Для профилактики. Ты становишься сговорчивее…

— Какой ещё профилактики? Я и так сговорчивая… — шумно сглатываю, прикрывая глаза.

— Как видишь, я не худший вариант, — он пожимает плечами, и я снова соглашаюсь. Он прав. Он не худший вариант.

— Мы так и не договорили в машине, — вспоминая наш разговор, произносит он.

Непонимающе смотрю на Эдварда.

— О чём ты?

— Зачем тебе деньги?

Мои руки ощутимо напрягаются, а сознание тонет в волне страха. Что мне ему сказать? Я так и не придумала ответ…

— Позволь, чтобы это осталось небольшой тайной… — с мольбой в голосе шепчу я, когда начинает звучать другая музыка, и Эдвард отводит меня в угол площадки к небольшим диванчикам, рядом с которыми стоят бокалы с выпивкой. Усаживаемся на один из них — самый тёмный, в углу, и он поворачивается ко мне.

— От меня тайн быть не может!

— Ненадолго, — теребя палантин в руках, прошу я. — Я скажу тебе, чуть позже…

— Хочешь, чтобы я сам узнал? — он вопросительно изгибает бровь, и в одновременно протягивает мне бокал с шампанским. Беру его в руки, чувствуя холодную стеклянную поверхность под пальцами.

— Пожалуйста, не делай этого, — снова говорю с мольбой. Хочу, чтобы он понял меня и всю важность моей просьбы. Может быть, внутреннее чутьё подскажет ему, что спрашивать сейчас не стоит?

— Что же это за тайна? — теперь он смотрит на меня с неподдельным интересом. — Что ты её так усиленно скрываешь?

Опускаю взгляд на шампанское, делая маленький глоток. Не люблю спиртное.

— Ты скажешь мне в течение трёх дней, — наконец произносит он, после паузы. — Не позже. Три дня.

Благодарно смотрю на него, робко улыбаясь.

— Аро прав, Белла, ты прекрасно выглядишь, — неожиданно произносит он, оглядывая меня и мой наряд. Снова краснею, но на этот раз мне приятно, а не страшно. Комплименты Аро были угрожающи, а комплименты Эдварда вселяют какое-то ободрение. По крайней мере, сейчас, пока мы в этом зале, в котором он — единственная моя защита.

— Кто он такой? — спрашиваю я, не решаясь произнести имя своего мучителя.

— Один из нефтяных магнатов, — небрежно бросает Каллен, попивая из своего бокала игристую жидкость. — Переметнёшься на его сторону?

— Никогда, — быстро отметая его вопрос, произношу я. Смешок Эдварда заставляет и меня улыбнуться, но это не мешает моим глазам вселить в Каллена уверенность, что я говорю серьёзно.

— Тем лучше для тебя, — пожимая плечами, сообщает он, и внезапно я ощущаю, как его рука обвивает меня за талию, придвигая к себе.

С радостью делаю то, что он просит, опуская голову ему на плечо.

Чувствую внимательный зелёный взгляд, которым он смотрит на меня и сейчас, но теперь мне всё равно. Так я чувствую себя защищённой. Если бы он знал, как помог мне сегодня…

Хотя, думаю, он знает.

Внезапно понимаю, что он помог мне не только сегодня. Он помогает мне всё время, когда я вспоминаю о нём — ведь это он оплачивает лечение Энтони.

Всё же, Эдвард Каллен, что бы я ни говорила, как бы к нему не относилась и что бы ни чувствовала, неразрывно связан со мной.

Вопрос, надолго ли?..

Глава 18 — Выбор лучшего пути

— Энтони? — несмело приоткрываю дверь палаты сына, заглядывая внутрь. Обстановка не изменилась и ничего страшного я не вижу. Приборов вокруг кровати моего мальчика нет, да и сам он выглядит совсем неплохо. Он уже не так бледен, а ласковые солнечные лучики играют на его лице, даря выражение детской непосредственности.

На миг, когда он видит меня, его глаза светятся радостью, но потом мой любимый небесный взгляд исчезает, и его голова поворачивается в сторону стены. Он не хочет меня видеть.

— Малыш, я вернулась! — всё ещё топчусь на пороге, не зная, стоит ли вообще входить.

Впрочем, моя нерешительность тут же исчезает, едва вижу подрагивающую нижнюю губу своего ребёнка.

Быстрыми шагами пересекаю комнату, опускаясь на кресло рядом с Тони. Его голова по-прежнему повернута в другую сторону.

— Ты ушла, — произносит он отчуждённо. В его голосе обида. Почти смертельная. И я это заслужила, потому что не сдержала данное слово. Похоже, обещания я умею держать только перед Эдвардом.

— Солнышко, так нужно было…

— Ты обещала! — его взгляд упирается в меня, и я вынуждена заметить, как в голубых глазках серебрятся слёзы. — Ты сказала мне, что не уйдёшь, если я усну!

— Энтони, есть обстоятельства…

— Ты меня не любишь! — быстрый итог всему сказанному, и он снова отворачивается от меня в другую сторону. Слёзы ещё не текут по его щекам, хотя это явление ждать себя не заставит.

— Что ты такое говоришь? — пытаюсь загладить свою вину и вселить в него уверенность в правдивости моих слов. — Солнышко, ты для меня дороже всех на свете!

— Тех, кого любят, не бросают, — поджимая губы, дрогнувшим голосом произносит он.

— Ты считаешь, что я бросила тебя?

— А разве нет?

— Я же здесь!

— Это ненадолго…

Подобное утверждение отзывается болью у меня в груди. Потому что оно правдиво. Все слова моего мальчика правдивы. Я действительно ужасная мать, раз заставляю своего и так исстрадавшегося ребёнка страдать ещё больше.

Тянусь к его ладошке, но он отдёргивает их от меня, пряча под одеяло.

Чувствую, как слёзы наворачиваются уже на мои глаза, но смахиваю их, зная, что плакать сейчас никак нельзя.

— Зайчик, — смотрю на его лицо, подмечая, что слёзы уже были на нём. Дорожки от них ещё заметны на нежной коже. — Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя!

— Ты ушла… — словно эхо повторяет он, и всхлипы начинают по очереди вырываться из его груди. — Ты обещала не уходить!

— Энтони, иди ко мне, — протягиваю к нему руки и встаю со стула, но сын не позволяет обнять себя, и отказывается от моих объятий, зарываясь в одеяло и плача уже под ним.

Моё сердце разрывается на мелкие кусочки.

Как же я ненавижу видеть его слёзы! Они убивают меня!

— Послушай меня, малыш, но внимательно, — убираю мешающую прядь за ухо, опускаясь на кресло и пытаясь говорить спокойно. — В жизни есть моменты, когда нужно уметь успевать делать несколько дел. Иногда дела идут друг за другом, и ты не успеваешь доделать одно из них. Я пробыла с тобой и ночь и день, я готова быть с тобой сутки напролёт, но у меня есть обязательства. Я должна кормить тебя, одевать, платить за то, что тебя лечат. Я должна работать! — шумно сглатываю на слове «работать», вспоминая сегодняшний секс с Калленом, приём с Аро. Делаю паузу. Это не ускользает от Тони, потому что он всё же оборачивается на меня.

— Я работаю, Тони. Я не хочу, но я должна. И буду. До тех пор, пока у тебя не будет всё самое лучшее и нужное. Мне приходится уходить, и мне самой от этого очень больно. Каждый день у меня будто забирают часть себя, когда я ухожу от тебя, малыш. Я знаю, что ты страдаешь и что тебе больно. Поверь, я всеми силами хочу сделать тебя счастливым и… — нет более сил сдерживать слёзы. Позволяю им поползти по щекам, а дыханию утонуть в рыданиях. Сижу и тихо плачу. Влажная пелена от слёз заслоняет взгляд, и я не вижу лица Энтони.

Зато чувствую его прикосновения.

Он обнимает меня. Утешает.

— Мамочка, — он плачет, как и я, но теперь его пальчики стирают слёзы с моих щёк. — Мамочка, не плачь, я не хотел тебя обидеть!

— Я люблю тебя! — беру его в объятья и зарываюсь лицом в белокурые локоны, поспешно целуя участки бледной кожи. — Я люблю тебя больше жизни, сыночек!

— Я знаю, мама, знаю, — он тоже целует меня, отчего на душе становится легче. Слёзы перестают течь так интенсивно, а рыдания вырываться так часто.

Мы сидим так, держа друг друга в объятьях, наверное, очень долго, пока оба не успокаиваемся.

— Прости меня, Энтони, — шепчу я, убирая его кудри со лба и целуя его.

— Нет, мамочка, это ты меня прости. Я не хотел, чтобы ты плакала! — он снова преданно смотрит на меня, теперь не тая в глазах обиду. В нём снова взыграл тот взрослый человек в теле ребёнка, который любит меня и который от меня не отвернётся. Это был небольшой срыв, и он простителен. Погружаясь в такую обстановку, дети меняются. Меняются к худшему. А мой сын только совершенствует свой характер. Ему тяжело и одиноко. Ему больно и страшно. Он заслуживает отдых, а я не могу ему его дать.

— Видишь, я не плачу, — выдавливаю улыбку, стирая слёзы со щёк, и перемещаясь к солёным каплям на его лице. — И ты тоже не плачь!

— Не буду! — ответно скованно улыбаясь, отвечает малыш и снова обнимает меня. Крепко, но бережно. Он не хочет меня отпускать. Я тоже не хочу отпускать его.

Пересаживаюсь с кресла на его кровать, и, упираясь спиной в стенку, беру его на руки, позволяя удобно устроиться на своей груди, поверх собственного тела.

Когда ему снились кошмары в детстве, он только так мог успокоиться. Думаю, сейчас тоже поможет.

Энтони доверчиво прижимается ко мне, уложив голову на мою грудную клетку и размеренно дыша. Он иногда вздрагивает от всхлипов, которые ещё не прошли, и тогда я глажу его по спине и волосам, целую в щёку или макушку, чтобы он пришёл в себя. Ему становится легче.

* * *
Бреду по больничному коридору к лифтам. Часы показывают восемь вечера. У меня ещё час до того момента, как машина Каллена снова отвезёт меня в Белый Особняк. Размышляю то о Тони, то об Эдварде.

Наверное, не стоит говорить, что после вчерашнего, доверия у меня к нему прибавилось. Весь приём я ходила рядом, словно тень. Молча, ненавязчиво, но, однако, понимая, что полностью защищена. Мне нравилось это чувство, особенно тогда, когда кто-то из Великой тройки (так я назвала Маркуса, Кая и Аро) бросал на меня плотоядные взгляды. Эдвард, несмотря на то, что явно уважал их, тут же пресекал эти взгляды своим гневным изумрудным светом, отчего они отводили глаза.

Казалось, всё естество Каллена угрожающе шептало, что я принадлежу ему. Наверное, так оно и есть. Во всех смыслах.

Его вчерашний поступок скрасил прошлые обиды и недопонимания. Он позволил мне немного расслабиться и выговориться. На пару секунд, но ведь это уже достижение, принимая во внимание его чистый эгоизм и самоуверенность.

Здравый смысл подсказывал, что так мужчина защищает всех своих пассий, но почему-то сознание рисовало иллюзии, будто я одна из немногих, кому посчастливилось оказаться в такой ситуации. В конце концов, я ведь тоже успокаивала его.

— Мы в расчёте?

— О чём ты?

— В машине мне помогла ты, а здесь я помог тебе. Дальше без происшествий.

Довольно простой диалог, но настолько необходимый, что даже страшно. Я помогла ему. Он сам это признал. Неужели он действительно не так плох, как я думаю?

Почему-то вспоминаются слова отца и тот странный сон, который я видела, когда теряла сознание:

— Белла, тебя ждёт Эдвард Каллен.

— Он делает мне больно! Он не хочет понимать меня, ему плевать на все мои чувства, ему главное то, какая я в постели!

— Ты всё поймёшь, когда придёт время, милая!

— Как ты нашёл его?

— Я не искал…

— Разве не ты послал его нам на помощь? Мне и Энтони?

— Нет. Я не в состоянии это сделать, Белла. Он сам захотел помочь тебе.

— Он не может этого захотеть…

— Ты очень мало о нём знаешь!

— Ты знаешь о нём больше?

— Я знаю о нём всё!

— Расскажи мне!

— Он сам тебе расскажет, крошка.

— Когда?

— Когда придёт время…

И когда же придёт это время? Когда он поговорит со мной по-человечески? Когда станет обращаться как с существом, у которого есть боль, чувство и проблемы?

Несмотря на всё прошлое, ночью он так же груб со мной, как и раньше. Я не люблю спать с ним, но принимая во внимание то, что в противном случае окажусь с Аро или в гробу, переступаю через себя. Следует заметить, что делать это после приёма стало легче. Похоже, Каллен прав, и «профилактика» в лице Великой Тройки помогает мне держаться и не падать духом. Не сражаться, а терпеть и уметь угождать.

Из двух зол нужно выбирать меньшее, не так ли?

Что выбрать мне?

Глава 19 — Нефтяная королева

Подхожу к газетному киоску у дома, купить какой-нибудь журнал, чтобы скоротать время. Думаю не о журнале, не о Каллена, не о Тони — что весьма странно — а о Джейкобе Блэке. Я знаю почему — сегодня ровно пять лет, как я впервые увидела его. Какие же это были счастливые полтора года…

Отгоняю чертовы мысли прочь — этот человек ни в коем случае не должен появляться в моей жизни. Мне очень больно от того, что он не поддержал меня. Больнее он мне уже не сделает, конечно, но и вину свою никогда не загладит.

В итоге решаю, что сейчас размышлять об этом глупо, и откладываю подобные размышления в самый дальний ящик сознания.

Замираю у витрины, рассеянным взглядом оглядывая выставленные печатные издания. Брожу глазами по обложкам, подмечая, что про моду читать не люблю, а политикой не интересуюсь. Замечаю так же совсем глупые вещи — у некоторых моделей лицо слишком круглое, у других чересчур вытянутое, а у третьих почти квадратное. Перехожу на обложку очередного издания, и чувствую, как замирает сердце, а вместе с ним и дыхание.

На обложке — я.

Не та Белла Мейсен, что стоит сейчас в обыкновенном замшевом пальто и чёрном кашемировом платьице, нет.

На фотографии роскошная красавица, с длинными волнистыми волосами, идеальной улыбкой и потрясающим взглядом. В нём читается радость, флирт и соблазнение. Этот взгляд направлен на мужчину, который держит меня в объятьях.

Прекрасно узнаю знакомые черты и руки ниже пояса, ниже талии.

Чёрные волосы, живые синие глаза, прозрачная кожа — это Аро. Во всей своей красе.

На обложке большими буквами — мне кажется, их видно за километр — написано изящным шрифтом:

«Новая претендентка на роль Королевы Нефтяного Короля».

Не знаю, что происходит раньше: моё сердце начинает биться, возвращается дыхание, или я с безумным взглядом кидаюсь к окошку продавца, требуя продать мне номер этого журнала. Не помню название и тычу пальцем в витрину.

Женщина слегка напугана моим поведением, да и пару прохожих на улице обернулись, но мне плевать.

Получая заветную покупку, раскрываю её на первой странице, вижу большую статью, и с моих губ срывается громкий стон, заставляющий продавщицу спросить всё ли со мной в порядке.

Хочется кричать, биться в истерике, повторяя, что нет, не в порядке, но это было бы слишком просто и свидетельствовало бы о моей слабости.

Я должна быть сильной.

Я должна показать этот журнал Эдварду прежде, чем он сам его увидит, и всё объяснить…

Я же говорила ему, что не хочу никаких других любовников, говорила, что буду только с ним… но мой взгляд на этой обложке, мои страстные глаза говорят совсем обратное. Противоположное.

И судя по всему, Каллен поймёт всё именно так, как и большинство.

Подбегаю к ближайшей стоянке такси, забывая, что личный водитель будет ждать меня у дома. Сейчас мысль только одна, бьющая ключом и не позволяющая думать ни о чём более. Даже Джейкоб исчезает из моего сознания. Всё исчезает.

— Ривер-стрит 98, — сообщаю я, буквально запрыгивая в автомобиль и нетерпеливо ожидая пока он двинется с места.

— Уверены?

— Уверена!

Вопрос по поводу того, еду ли я в лес, мне уже надоедает. Какое им всем дело?

Набираюсь смелости, шумно сглатываю, и, зажигая над собой специальную лампочку в салоне, принимаюсь читать:

НЕФТЯНАЯ КОРОЛЕВА ДЛЯ КОРОЛЯ

Небезызвестный Аро Вольтури — совладелец нескольких наиболее крупных Американских Нефтяных Скважин — после развода с женой не собирается оставаться в одиночестве, что подтверждается его открытым поведением на публике.

Пару дней назад на торжественном приёме, организованном им же, было собрано двести человек, среди которых оказалась и новая пассия.

Весь вечер они наслаждались обществом друг друга, танцуя и встречая гостей. Со стороны было заметно, что между ними определённо есть чувства.

Не мешает влюблённым и то, что Аро предположительно на сорок лет старше своей избранницы.

Как сообщают анонимные источники информации, на приём красавица прибыла на личном автомобиле в сопровождении телохранителя. Скрылась она где-то в начале первого ночи. Аро Вольтури покинул приём на полчаса позже.

Сверяя наблюдения, журналисты установили, что ранее девушку никто не видел и сведений о ней не поступало.

Большинство репортёров сейчас пытаются выяснить её имя или хотя бы место жительства. По предварительным данным, с мистером Вольтури она пока что вместе не живёт.

Так кто же эта таинственная незнакомка, которая претендует на звание новый Нефтяной Королевы?

— Ривер-стрит 98? — вопросительный тон водителя заставляет меня отвлечься от чтения как раз в тот момент, когда мною полностью изучен текст данной статьи. В журнале обнаруживаются ещё две наши совместные фотографии. На каждой из них его руки находятся не там, где положено, а моё лицо светится какой-то радостью и соблазном.

— Да, — вижу перед глазами чёрный лес, шумящий к ночи, и киваю.

Расплачиваюсь с водителем и выхожу на пустую дорогу.

Деревья шумят, и всё кажется устрашающим и чересчур тихим.

Снова шумно сглатываю и ступаю к лесу, думая, что со мной будет, если я туда войду.

Нащупываю в кармане мобильник и тянусь к кнопке вызова рядом с именем «Эдвард», но одёргиваю себя, представляя его ярость за моё непослушание и гнев.

Перевожу взгляд на лес и снова вдыхаю воздух. Он кажется таким тяжёлым, как будто пригибает меня к земле.

Решаю, что из двух зол нужно выбирать меньшее. Достаю телефон из кармана снова и «вызываю» абонента со знакомым номером.

Пусть лучше он накричит на меня, чем я заплутаю в этих соснах.

— Алло?

— Эдвард, — пробую сделать голос более собранным. — Ты можешь приехать за мной?

— Белла, машина будет в девять у твоего дома, — устало отвечает он, но в его тоне слышу нервозность.

— Мне нужно сейчас. Есть важные новости.

— Какие?

— Это не телефонный разговор…

— Чёрт бы тебя побрал! Где ты? — он рявкает на меня так грубо, что я едва не теряю равновесие и лишь успевая вовремя опереться на сосну, перевожу дыхание, прежде чем назвать место, где оказалась по собственной дурости.

— Я у въезда к особняку. Около леса.

— Что ты там делаешь? — на минуту мне показалось, что я ребёнок, сбежавший от родителя. Со мной говорят, словно с непослушной маленькой девочкой.

… Хотя нет, с детьми так не говорят. В голосе Эдварда столько ненависти и гнева, что никакой отец себе не позволяет подобного.

— Я приехала на такси, — вспоминаю, что совсем недавно здесь стояла ярко-оранжевая машина, водителю которой я заплатила двадцатку.

— Ни с места, поняла меня? Стой, где стоишь!

В трубке слышны гудки, и опуская её от уха, я глубоко вдыхаю ночного воздуха, пытаясь прийти в себя. Нет, это действительно слишком сложно. Вся та ситуация, в которой я оказалась — сложная. И не только. Ещё она глупая. Довольно идиотская, но безвыходная.

Неужели я действительно не могла подождать до девяти? Сейчас ведь уже без пятнадцати!

Чёрт, где я потеряла голову с мозгами?

Стою, прислонившись к сосне и положив голову на её ствол. Ощущаю, как кора царапает кожу, но не обращаю на это внимание. Прикрываю глаза и силюсь хоть немного расслабиться.

Громкий, среди такой тишины, визг шин и яркий свет фар заставляет меня резко отпрянуть от дерева и шарахнуться в сторону.

Чёрная «мазда» замирает у выезда на дорогу, не желая показываться из леса.

Мне приходится потратить драгоценную секунду времени прежде, чем понимаю, что это машина Каллена.

Кидаюсь к ней словно к единственному источнику спасения, крепко прижимая журнал к груди.

— Это вошло у тебя в привычку? — недовольно зовёт он, потирая пальцами переносицу. Похоже, пока что уезжать мы не спешим.

— Ты видел это? — вместо приветствия и признания вины, протягиваю ему печатное издание. Он удивлённо разглядывает обложку, а потом усмехается, переводя взгляд на меня.

— Ты неплохо вышла, — в изумрудном взгляде кроме смеха нет ничего. Ни злости, ни ненависти. Он играет со мной?

— Ты знал?

— Нет.

— Тогда почему… ты не злишься?

— А должен?

Понимаю, как бессмысленно продолжать этот диалог. Он действительно играет со мной. Играет в какую-то странную игру, потому что до сих пор не наорал меня за то, что вызвала его сюда, вместо того чтобы доехать самостоятельно.

— И где важные новости?

— Я считала, что журнал — и есть важные новости.

— Глупая догадка, — хмыкает он и заводит мотор. Машина мягко двигается с места, возвращаясь на лесную дорогу. — Неужели сложно было дождаться водителя?

— Я нетерпеливая… — теперь, чувствуя свою вину, опускаю взгляд, пытаясь не встречаться глазами с Калленом.

— Я тоже нетерпеливый, Белла, — ухмыляется он, глядя на распахнутое настежь пальто на моей груди. В его глазах проскальзывает что-то странное и знакомое, но сейчас я нахожусь в замешательстве и мне сложно что-либо анализировать. Статью, в том числе.

— Прости, что потревожила, я не должна была.

— Нефтяная королева, — протягивает он, разглядывая обложку. — Неужели теперь это твоё звание?

Прикрываю глаза вместо ответа. Хочу отречься от происходящего, но не получается.

Эдвард, Джейкоб, а теперь ещё и Аро.

Почему им всем нужна именно я?

— Я не знаю, как это вышло. Я не видела репортеров рядом, когда танцевала с ним. Так не должно было случиться, прости!

— Прекрати нести ерунду. Аро сам это организовал. Он всегда так поступает.

Эта новость приводит меня в шок.

— Зачем?

— Чтобы ко мне не было вопросов…

— Я на обложке журнала с ним, чтобы к тебе не было вопросов?

— Небольшой перебор, — милостиво соглашается он, резко сворачивая к дому. Машина замирает через пару секунд, и я больно ударяюсь головой о лобовое стекло.

— Какие к тебе могут быть вопросы…? — тихим шёпотом спрашиваю я, пока он, отпустив руль, облокачивается на спинку кресла.

— Добро пожаловать в реальный мир, Белла, — саркастически усмехается он, глядя на меня, как на неразумное дитя. — Здесь на твои вопросы я отвечать не собираюсь!

— И всё же…?

— Уже забыла правила?

Будто ударенная электрошоком останавливаюсь, припоминая все его слова. Одно из правил — не переспрашивать, второе — не задавать лишних вопросов. Я нарушила оба.

— Прости.

— Унылым «прости» ты не отделаешься! — сообщает он, ухмыляется и выходит из машины, резко захлопывая за собой дверь. Вздрагиваю от неожиданно резкого шума, но набираюсь сил, сворачиваю журнал в трубочку и выхожу вслед за ним.

Прекрасно понимаю, что значат его слова, и от этого мне становится неприятно и почти больно. Ненавижу спать с ним! Ненавижу!

Сколько раз за последний день я повторила про себя эти слова?

Сколько раз я ещё повторю их?

Замечаю, что Эдвард уже у двери, пока я всё ещё у машины. Быстрым шагом нагоняю его, успевая как раз вовремя: дверь распахивается, впуская нас внутрь.

Особняк не изменился. Он всё такой же белый и холодный, словно снег.

— Красная спальня, Белла, третья дверь, — мужчина указывает на нужный дверной проход, и я киваю, следуя по назначенному пути.

Вхожу внутрь той самой комнаты, где потеряла сознание неделю назад и кидаю журнал на тумбочку, не думая о нём.

Сейчас чувствую на спине нацеленный изумрудный взгляд, раздевающий меня и сканирующий.

— Хорошо выглядишь, — даёт свою оценку он, когда я снимаю кашемировое платье и тянусь к застёжкам нижнего белья.

— Моя главная задача — нравиться тебе, не так ли? — выдавливаю улыбку, продолжая попытки слегка подрагивающими пальцами снять с себя последние элементы одежды.

— Я сам, — заявляет он, и я слышу его негромкие шаги по направлению ко мне. Не могу сдержать судорожного вздоха, когда холодные пальцы касаются моей кожи и расстёгивают ненавистную застёжку.

Вселяя в глаза напускную уверенность, а на лицо улыбку, медленно поворачиваюсь к нему, принимаясь за пуговицы серой рубашки, в которую он сегодня одет.

— Раз и навсегда, Белла, — его руки скользят по моей талии, переходя на бёдра, а затем на икры. — Ты моя! И ничья больше!

Киваю в знак согласия, стягивая его рубашку с мускулистых рук. Они тут же прижимаю меня к себе, не давая отстраниться.

— Усвоила урок?

— Да, — перемещаю пальцы к ремню его брюк, пытаясь сдержать волнение.

— Переметнёшься на сторону Аро, Марка или Кая, а может, сразу всех троих, — продолжает рассуждать он, блуждая руками по моему телу. — Все равно не сбежишь и не будешь в безопасности. Я найду тебя и своими руками накажу. Прикончу. Ты не посмеешь уйти от меня!

— Мне некуда идти. Я не пойду, — на этот раз в голосе неподдельная уверенность в своих словах. Уверенность, потому что это правда. Всё правда.

Я действительно никуда не денусь от Каллена, даже после того, как Тони будет здоров.

Мне ещё долго и мучительно предстоит расплачиваться за данные им деньги…

— Тем лучше, — ухмыляется он, и его губы принимаются за мою шею, а руки опрокидывают на кровать. — Хорошая девочка!

С этими словами ощущаю ещё больше поцелуев требовательных, грубых губ, и стараюсь забыться прежде, чем начнётся то, чего я просто не могу терпеть.

Точнее сказать — ненавижу.

Даже после всего того, что было.

Глава 20 — Массаж

Лежу на роскошной красной кровати, оцениваю, как багровое сияние комнаты заставляет чувствовать тепло в разгорячённом теле.

Эдварда рядом со мной нет.

Он на кожаном чёрном диване, полностью обнажён, но его это не смущает.

В руках тот самый журнал, что я купила. Он читает статью и посмеивается.

Скольжу глазами по его телу, подмечая всё совершенство этого человека. Он действительно превосходно выглядит: мягкие, манящие изгибы рук и ног, ни единой складочки или морщинки. Невозможно не любоваться этим созданием.

Во время чтения его лицо несколько раз меняется, смех пропадает и на смену ему приходит кое-что другое — волнение; страх?

Впрочем справляется он со своими чувствами довольно быстро. Делает вид что ничего не было и замечая мой внимательный взгляд, он откладывает таблоид и начинает комментировать прочитанное:

— Телохранитель, значит? Это что-то новое.

— В каком смысле?

— Каждый раз в новом амплуа, — ухмыляется Эдвард и снова берёт в руки журнал, разглядывая меня на обложке. — А ты фотогенична, Белла!

Заливаюсь краской и опускаю взгляд. Вижу, что сама полностью голая, если не считать полупрозрачной красной простыни, которую я в спешке обернула вокруг тела.

— Это не первая подобная статья?

— Раньше были только заметки в колонке светских новостей. Сейчас Аро расщедрился на целую статью и обложку. Видимо, ты понравилась ему.

Сглатываю, не представляя, что буду делать с этой непрекращающейся симпатией к моей персоне.

— Какое отношение к Аро имеешь ты?

— Скажем, он меня прикрывает, — Каллен усмехается, проводя пальцами по глянцевой поверхности обложки. — Вчера я играл телохранителя. Твоего. Жаль что про танкер они все-таки узнали…

Мысль про танкер приходит довольно быстро. Эдвард вчера сказал, что он затонул. То есть это было приобретение Аро, или его собственное? В чем вообще дело?

— Чей корабль затонул?

— Аро. — недовольно хмурясь, отвечает он.

— А ты причем?

— Какое тебе дело? — рявкает мужчина и я замолкаю. Такое ощущение, что до раскрытия этой тайны мне ещё очень далеко.

Решаю вернуться в первоначальному разговору. О чем мы тамрассуждали?

Ах да, обо мне…

Изумлённо изгибаю бровь, не понимая, зачем подобные импровизации. Почему я вообще должна быть ввязана в это представление? Телохранитель, прием, Аро?..

— Что будет, если он захочет, чтобы я была с ним? — не упоминаю имени, чтобы лишний раз не тревожить собственную душу. Эдвард и так прекрасно понимает, о ком мы говорим.

— Не захочет, — отмахивается тот, лениво откидывая руку на кожаную спинку дивана. — Аро нечасто спит с женщинами.

— Он что…? — у меня нет слов. Дыхание сбилось, а голова идёт кругом. Теперь ещё и это прибавилось на моё и без того несчастное восприятие действительности.

— Да, — Эдвард переводит на меня лукавый взгляд и поднимается с дивана. — У него нетрадиционная ориентация.

Рассеяно киваю и начинаю разглядывать деревянный балдахин с напускной внимательностью, как вдруг слышу сдавленный стон. Он принадлежит Каллену.

— Что такое? — напрягаюсь, привставая на локте. Вижу его снова опустившимся на диван, его лицо нахмурено, а глаза прикрыты.

— Спина затекла, — недовольно сообщает он, передёргивая плечами в разные стороны.

Сначала злорадствую, но потом понимаю, что вот он — мой способ реабилитироваться за сегодняшнее непослушание.

— Я могу помочь?

— Чем ты поможешь? — раздражённо спрашивает он, открывая глаза.

— Я умею делать массаж… — отзываюсь неловко, не до конца уверенная, что он мне позволит. Но ведь в правилах не было подобного пункта. Следовательно, почему я не могу просто предложить свою помощь?

— Проверим. Иди сюда, — давая согласия и маня меня рукой, зовёт он.

— Может быть, тебе будет удобнее на кровати? — оглядываю сначала его, а потом красные простыни. Честно выдерживаю внимательный зелёный взгляд мужчины. Его глаза пылают скрываемой страстью и недоверием. Одно другому не мешает, но ко второму раунду я пока не готова. Мне нужно время, чтобы прийти в себя.

Я уже говорила, что Каллен отличается среди моих любовников — их было всего двое — необычайной жесткостью и грубостью?

И всё же Эдвард добирается до кровати, шипя сквозь зубы, видимо, от боли. Он грузно опрокидывается на красное ложе, и я, покидая своё место слева, перемещаюсь к нему на нижнюю часть спины, садясь сверху.

— Что ты задумала?

— Ничего страшного, я же говорила, что хочу помочь, — пожимаю плечами, поправляю простынь. Я завернута в неё, словно древний римлянин в тогу, и приступаю к давно забытому занятию, которое мне когда-то так нравилось.

У меня были стеллажи эфирных масел, сотни клиентов и любимое занятие. Я собиралась стать массажисткой, раз уж не удалось окончить биологический факультет после школы, но мои планы рухнули, когда родился Тони. Пришлось завязывать с массажем, который приносил слишком мало прибыли для меня — на руках с двух месячным ребенком — и переходить на более высокооплачиваемую работу. Так я стала продавцом в детском магазине.

Мне предоставлялась скидка на детские товары, а также было свободное время для ребёнка.

Тогда я, кстати, и нашла Жизель, которая согласилась взять Энтони к себе, если я скончаюсь при родах.

Она была обычной покупательницей, которая души не чаяла в своих внуках. Они пришли тогда втроём: она, Рози и Тим — её внуки. Скупили несколько полок с игрушками.

Уже на кассе я обратила внимание на стареющую женщину, которая так любила детей. Она их просто обожала. И речь шла не только о собственных внуках, но и обо всех других крошках.

Жизель, как позже оказалось, являлась учредителем детского фонда «Дорога добра», который спонсировал лечение детей с раковыми заболеваниями. Она была отличной женщиной, прекрасной бабушкой и замечательным человеком, способным на сострадание и благотворительность.

Она являлась для меня воплощением добра.

Именно поэтому я выбрала её — мы познакомились, когда я потеряла ключи, и она смогла помочь мне с оплатой услуг мастера.

Далее последовали пару чашек кофе, немного дружеских бесед, и она прониклась ко мне доверием, а я к ней — уважением. Узнала, что её дочка давно замужем, что несчастна в браке, и что теперь внуки полностью на ней….

Жизель умерла через полгода после рождения Энтони. Неисповедимы пути господни — она скончалась от рака груди.

Вот несправедливая жизнь!

Всё ещё пребывая в своих мыслях, продолжаю разминать кожу Эдварда, совершая незамысловатые, но такие необходимые для него движения. Всегда, когда я занимаюсь массажем, то мои пальцы обретают собственную волю. Они до сих пор помнят, как сделать так, чтобы боль прошла, и на смену ей явилась лёгкость.

— Легче? — спрашиваю, наклоняясь к уху Эдварда.

— Да. Где ты этому научилась? — в его голосе сладостная облегчённость. Похоже, у меня действительно неплохо получается.

— Я хотела стать массажисткой, — пожимая плечами, отвечаю я.

— Почему не стала?

— Не сложилось… — прикусываю губу и перевожу взгляд на свои руки. Сначала не понимаю, что происходит, а потом замечаю, что привлекло моё внимание, вглядываясь в короткие широкие следы на спине Каллена. Их несколько: три или четыре. Это только те, что попали в поле моего зрения.

— В чём дело? — мужчина напрягается, чувствуя, что я прекратила массаж.

— Что это? — едва касаясь, дотрагиваюсь до одного из следов, проводя по нему рукой. — Откуда эти шрамы?

— Боевые ранения, — ухмыляется он, отвечая так, словно всё это ерунда.

Думая по-прежнему, что вижу какой-то мираж, и дабы увериться в том, что всё реально, заново провожу рукой по углублениям на коже, гадая, отчего же они появились.

— Какие ранения?

— Пулевые. Огнемётные. Ножевые, — Эдвард перечисляет всевозможные наименования, и я содрогаюсь. Кровь отливает от лица, едва представляю одну из возможных картин того, почему на его коже видны эти шрамы.

— Тебя пытались убить?

— Не один раз, — тон такой наплевательский и насмехающийся, что мне кажется, Эдвард неадекватен сейчас. Как можно так спокойно рассуждать о собственной смерти?

Хотя, возможно моё мнение и взгляды изменятся, когда я переживу столько покушений, сколько пережил он?

— Зачем ты им нужен? — вопрос довольно глупый. Ответ и так знаю. Наверное, мне нужно услышать его из уст самого Каллена, чтобы понять, что всёэто правда, и его мир действительно до такой степени не похож на мой, что пробирает дрожь.

— За тем же, что получаешь от меня ты. Только вот незадача — им нужно больше.

— Деньги… — выдыхаю в ответ, припоминая, с чем для меня связано это слово.

— Да, деньги. Зелёные бумажки, — смеётся мужчина, а затем делает небольшую паузу, после которой поворачивает ко мне голову, удивлённо спрашивая:

— Сеанс окончен?

— Нет, — автоматически продолжаю движения руками по его спине, хотя взгляд так и цепляется за шрамы, а руки так и тянутся, чтобы снова ощутить каково это — быть на волосок от смерти. Одёргиваю себя, припоминая, что Эдварду это не нравится. Не нравится, когда я останавливаюсь.

Что же, приходится терпеть…

Вскоре, впрочем, понимаю, что сделала всё возможное, чтобы размять его спину и перекидываю ногу обратно, перемещаясь на простыни.

Подтягиваю края своей импровизированной тоги выше, замечая, что они сползли во время моих манипуляций.

Эдвард улыбается, и, потягиваясь, переворачивается на спину.

— У тебя чудесные руки, — ухмыляется он, тем самым загоняя меня в краску.

— Это несложно. Если захочешь, я могу научить, — придаю взгляду и голосу нотку безразличия, но мне это плохо удаётся. Перед глазами до сих пор следы от ранений Каллена. Не могу понять лишь одного — как он смог выжить?

Он что, бессмертный?

— Нет, не стоит, — откидываясь на мягкие подушки, и подтягивая простынь к своему животу, хмыкает он. — Меня устраивают твои руки.

— Хорошо, — отвечаю как-то растеряно, устремляя взгляд вдаль комнаты. Мысли всё ещё кружатся в голове, отчего реакция замедляется, и взгляд Эдварда я замечаю, когда проходит уже несколько секунд с момента его начала.

— Что ты хочешь знать?

— Ты расскажешь? — хватаюсь за соломинку, сама удивляясь такому интересу.

Он мягко смеётся, и его руки исследуют мои обнажённые плечи, даря разгорячённой коже прохладу. Сейчас мне не холодно, а приятно.

Неужели он может доставлять удовольствие?

— Один вопрос, один ответ. То же самое жду от тебя.

— Ладно, — соглашаюсь, уже заранее гадая, о чём он меня спросит. Явно что-то личное и даже очень. Нужно будет потренироваться лгать дома перед зеркалом. Хотя, скорее всего, он уловит даже самую искусную ложь — он сам виртуозный лгун, и превзойти его у меня точно не выйдет.

— Кто покушался на тебя?

Похоже, такой поворот событий его удивляет. Лицо Эдварда на минуту становится непонимающим, а брови изгибаются в вопросе.

Впрочем, он отлично владеет собой и уже через миг на лице нет ни следа прежних эмоций. Оно, словно белый лист бумаги, с которого только что стёрли нарисованное карандашом.

Он человек — загадка.

Загадка, которую хочется разгадать…

— Те, кому меня заказывали, — внимательный изумрудный взгляд треплет мою душу, словно тряпичную куклу. Будто я марионетка, а Каллен тот, кто дёргает за ниточки.

Я жду продолжения, не зная, как попросить о нём, кроме того, чтобы смотреть прямо в глаза своему собеседнику.

Эдвард понимает мои намёки и продолжает далее, после небольшой паузы:

— Каждый раз кто-то новый. Но дважды киллером выступал Аро.

— Аро? — кровь снова отливает от лица, при упоминании об этом человеке.

— Думаешь, он не способен взять в руки пистолет? — саркастически смеётся мужчина.

— Нет, как раз наоборот, — действительно, в голове я отчетливо вижу картинку, где мистер Вольтури наступает на Каллена с оружием. Только вот, в голове не укладывается другая информация, полученная за это время. — Но разве он не прикрывает тебя?

— Бывают случаи, когда договоры расторгаются, — кладя голову на руки, сложенные за спиной, сообщает мужчина. Его взгляд на пару секунд становится неосмысленным, а затем стальным. Будто бы от боли.

Хотя, кто я, и что знаю, чтобы судить о его страданиях?

Сомневаюсь, что они вообще у него есть — он такой закрытый и холодный…

— Ваш договор был расторгнут?

— Нельзя расторгнуть то, что не было скреплено, — отмахивается Эдвард и его глаза переводятся на меня, в предвкушении своего вопроса. Знаю, что будет тяжело, и поэтому даже не пытаюсь выиграть «гляделки» в этот раз. Силы мне понадобятся для ответа, а не для самого процесса вопроса.

Приходится также на время забыть о только что разведанном материале относительно Эдварда и Аро, и обратиться вслух, потому что мужчина уже делает то, что обещал:

— Я не хочу ждать три дня до того момента, как ты ответишь мне, Белла, — сообщает мужчина, отчего я ёжусь. Про что я должна думать три дня? — Поэтому твой ответ я хочу услышать сегодня. И я услышу. Ты обещала.

— Какой ответ? На что?

— На мой вопрос, заданный ещё на приёме: зачем тебе нужны деньги?

Судорожно вздыхаю, чувствуя, как воздух выбивают из лёгких. Да уж, к такому я была не готова. Да и целостный вопрос вылетел у меня из головы, хотя теперь я помню весь наш разговор целиком, и так же ту часть, что обязательно скажу Каллену, для кого мне нужны деньги — прошлый ответ его не устроил.

Только вот придумать я ничего правдоподобного так и не успела!

Лихорадочно соображаю, что делать, как он произносит:

— Для твоего же блага — лучше не ври мне!

— Я и не собиралась… — выигрываю время это фразой, говоря искажённую правду и понимая, что другого выхода нет. Либо так, либо никак. Хотя в моём случае «никак»— не выход.

— Я влезла в долги… — выпаливаю на одном дыхании, надеясь, что подобное оправдание сработает. Пытаюсь сообразить, о каких долгах идёт речь, и придумываю ответ раньше, чем осмысливая моё высказывание, Каллен собирается уточнить подробности.

Его лицо снова выглядит удивлённым.

— Какие ещё долги?

— У меня счета в медучреждениях…

— Откуда?

— Отец. Он был серьёзно болен.

— Он мёртв?

— Да.

— Тогда почему ты платишь?

— Потому что заставляют… — прерываю баталии и смотрю на красные простыни, проводя по ним пальцами. Эдвард обдумывает мой ответ и, видимо, решает, стоит ли мне верить.

Пусть верит, во что хочет. Я дала ему два варианта на размышления, вот пусть и выбирает, какой больше нравится. Про Энтони он всё равно никогда и ни за что не узнает!

— Ты сказала правду?

— С чего бы мне теперь лгать? — совершаю наплевательский жест — пожимание плечами — и набираюсь сил, чтобы выдержать испытующий и очередной взгляд Эдварда. Похоже, по глазам он понимает о том, врёт человек или нет.

Жаль для него, что по моим ничего понять он не в силах.

Как и я по его, впрочем…

— Хорошо, сегодня ограничусь этим, — соглашается он, через несколько минут раздумий. — А ты одевайся. Водитель отвезёт тебя домой.

— Прямо сейчас? — смотрю на часы и подмечаю, что они показывают два часа ночи.

— На сегодня с тебя хватит, — с сомнением глядя на моё тело в синяках от его прикосновений, произносит мужчина. — Завтра дождись машину, прежде чем ехать сюда самой, иначе я за себя не ручаюсь.

Согласно киваю и ищу свою одежду, которую торопливо натягиваю на тело, застегивая непослушные пуговицы пальто.

Даже не потрудившись пригладить волосы, спешу к двери, но сильная рука Каллена останавливает меня.

Перевожу на него непонимающий и слегка испуганный взгляд — вдруг он передумал?

— Постой, — всё ещё не отпуская моего запястья, он открывает прикроватную тумбочку и достаёт оттуда три купюры по сто долларов. — Это за массаж.

— Я… — слов действительно нет. Миллионы мыслей кружатся в голове, одна лучше другой. И всё же всё сводится к одному — он пожалел меня. Помиловал, можно сказать. Он действительно человек, как бы я в этом не сомневалась, раз сейчас отпустил меня. Может быть, чем лучше я буду узнавать его, тем лучше стану замечать то, что он обладает человечностью?

Если, конечно, он позволит мне так глубоко узнать его…

Да и вряд ли я сама захочу…

— Теперь иди, — он кивает на дверь, зажимая деньги в моих пальцах и отпуская запястье. — Завтра в десять. Без опозданий.

Чувствую, как губы выдавливают почти искреннюю благодарную улыбку, и кидаю на Каллена преданный взгляд. Почти преданный. Благодарный и вдохновляющий.

— Спасибо, Эдвард, — шепчу я, чем вызываю у него ответную, практически дружелюбную, хотя и слегка лукавую улыбку.

— Сегодня ты хорошо проявила себя, Белла. Посмотрим, как будет дальше. Может быть, я и не разочаруюсь в тебе!

— Буду стараться, — клятвенно обещаю я, уже стоя у двери. — Я всё сделаю, как нужно!

— Очень надеюсь на это, — ухмыляется он, и белая дверь, ведущая вон из комнаты, скрывает Эдварда Каллена — обнаженного и лежащего на красных покрывалах — от моих глаз.

Перед тем как сесть в машину к водителю смотрю на свою руку и вижу зажатые в ней деньги. Фраза мужчины стучит в голове, словно выжжена калёным железом:

«Это за массаж».

Улыбка, которая всё ещё не ушла с моего лица становится шире. Улыбаюсь почти счастливо и безумно.

Интересно, что для меня значат эти слова и такое снисходительное поведение Эдварда ко мне?

Глава 21 — Похищение

— Энтони, дай мне руку! — голос медсестры становится настойчивее, видимо, после нескольких неудачных прошлых попыток сделать это до моего прихода.

Кидаю вещи у кресла и почти бегом кидаюсь к сыну.

— В чём дело? — оказываясь на кровати, интуитивно прижимаю его к себе, целуя в локоны.

— Я не хочу этого! — бледная ладошка указывает на зажатый в пальцах медсестры шприц, наполненный каким-то веществом. На лице девушки усталость и раздражение. Взгляд переводится на меня, стреляя ненавистью:

— Уговорите своего ребёнка, мисс! Это необходимо!

Поджимаю губы, волнуясь за Тони и одновременно желая высказать всё, что думаю этой девушке. Её не учили, как нужно общаться с детьми, лежащими в подобных заведениях? Она, вообще, знает, кем работает?

— Малыш, — осушаю его слёзы пальцами, скользя по пухлым детским щёчкам. — Потерпи чуть-чуть. Это недолго.

— Не хочу! — упрямо отзывается он, но всё же не отпускает меня, лишь крепче обнимая руками.

— Секунду, — шепчу медсестре и беру сына на руки, поддерживая под спину. Он прячет лицо у меня на груди, даже не замечая, что одежда мокрая после дождя, под который я попала.

— Тони, мы с тобой уже это обсуждали. Иногда нужно что-то сделать. Если сейчас ты не получишь лекарство, потом тебе будет плохо. Понимаешь меня?

Он горестно всхлипывает, опуская взгляд на мои колени.

— Ну, вот видишь! — восторженно лепечу я, подбираясь к его локтю, и расстёгивая пижамный рукав — Ничего страшного!

— НЕТ! — его дикий крик пугает меня. Машинально разжимаю объятья, а медсестра шарахается в сторону. Энтони соскакивает с моих колен и бежит к дальнему краю палаты, прячется за журнальный столик, не переставая безудержно и горько рыдать.

— Тони! — непонимающе протягиваю к нему руки, стараясь сдержать ту волну ужаса, которая накатывает на меня.

— Я не буду! — кричит он, и стучит кулачками по стенке, демонстрируя недовольство. — Не буду! Не буду! Не буду!

— Иди сюда! — настойчиво требует девушка, маня его рукой. Малыш качает головой и поворачивается лицом к стене.

— Я сейчас позову доктора! — негодует девица, размахивая руками. Спина Энтони содрогается от рыданий и это заставляет меня указать медсестре, куда ей идти прямо сейчас. Во мне просыпается материнский инстинкт защиты своего ребёнка и поэтому я, не теряя времени, исполняю задуманное в жизнь:

— Придите, пожалуйста, чуть позже. Через двадцать минут.

— Что? — её ошарашенные глаза переводятся на меня.

Я что, первая, кто говорит ей подобное?

— Придите позже, — сквозь зубы проговариваю я и, пересекая палату, направляюсь к сыну. — Сейчас не время. Вы напугали его.

— Он сам кого хочешь, напугает! — отмахивается она и пробует следовать за мной. Путь ей преграждает моя небольшая, стройная, но, видимо, угрожающая фигурка, потому что, делая глубокий вздох, она недовольно кивает и выходит за дверь.

Вслед за девушкой вздыхаю и поворачиваюсь к Энтони.

— Малыш, почему ты плачешь? — медленно иду к нему, рассчитывая каждый шаг. Он, будто не слышит их, мелко дрожит. Слёзы беспрерывно катятся по его личику — я могу утверждать это, даже не видя его глаз.

— Это больно! — отчаянно выкрикивает он, снова ударяя кулачком о стену. Она отзывается едва слышным, глухим звуком.

— Зайчик мой, солнышко! — наконец оказываюсь рядом с ним, также нарочито медленно, чтобы взять его на руки.

— Я не могу так, мама! — жалуется он, утыкаясь мне лицом в ворот блузки, пока я несу его к кровати, одновременно поглаживая вздрагивающую спину. — Я не хочу больше так…

— Как? — опускаю самое дорогое существо на белые простыни и сажусь рядом. Тёплое тельце тут же обхватывает меня руками, не желая отпускать.

— Так, как мы живём. Я очень скучаю по тебе…

Его слова похожи на слова взрослого человека. Ему четыре года, а по сознание наверняка все десять. Как же я могла допустить это? Почему не сохранила ту невинность и непосредственность, данную ему природой?

Комплексы снова накрывают меня, заставляя почувствовать собственную никчёмность.

— Малыш, всё очень скоро закончится. Всё будет как прежде! — шепчу ему на ухо, осушая слёзы поцелуями.

— А как было прежде?

Вопрос заставляет меня резко отпрянуть, но его моя реакция не пугает. Укоряющий взгляд небесных глаз прожигает душу, и я не могу оторваться от него. Да и не хочу.

— Тони… — у меня нет слов. Я, и вправду, не знаю, что сказать. Я уже и сама не помню, как всё было раньше. В памяти запечатлелись лишь бесконечные процедуры, прогнозы и неутешительные итоги.

— Мама, мы запутались, — он перебирает ладошками мои пальцы, говоря со скрытой болью в голосе и странными для его возраста психологическими наклонностями.

— Солнышко, я знаю, — теперь я опускаю взгляд, неуверенно разглядывая его ладони. — Я знаю. Но пока я ничего не могу сделать. Потерпи ещё немного. Обещаю, что скоро всё придёт в норму, всё будет так, как мы с тобой хотели!

— А как мы хотели? — его голосок снова режет мне слух. Слова царапают грудную клетку, заставляя, поёжиться.

Он снова, будто не замечает этого.

— Мы хотели съездить в парк развлечений, сходить в кафе-мороженое, погулять по скверу, поплавать в озере… — перечисляю всё, что когда-либо слышала о его грёзах, не зная, что ещё добавить.

К сожалению, мои изъяснения оптимизма ему не вселяют.

— Этого не будет, ты же знаешь…

— Почему это? — отстраняю его от себя, беря за плечи и пристально глядя в небесные глаза. В них серебрятся слёзы, готовые вот-вот снова потечь по щекам. — Обязательно будет! Всё будет! Всё, что ты хотел!

— Ты врёшь, мама, — хмыкает он.

— Тони, я никогда не вру тебе! У меня же кроме тебя и нет никого! — силюсь вложить в слова всю искренность, которой наделена, всю любовь к моему ангелу, которую испытываю, но он всё равно не верит. Качает головой.

Этот простой жест едва не заставляет меня лезть на стенку.

— Скажи мне правду, пожалуйста, — небесные глаза с лёгкой насмешкой, скрытой болью и странным огоньком, горящим в них, обращаются ко мне.

Растерянно киваю, не понимая, что должна ответить.

— Я умру, да?

— Что? — от подобных слов едва не падаю с края кровати, едва не лишаюсь дара речи и считаю, что ослышалась. Переигрываю слова в голове несколько раз, думая, какой ещё смысл он мог в них вложить. Но никакого другого смысла не вижу. Он один-единственный и сказанный устами Энтони…

— Никогда… — перевожу дыхание, крепко стискивая его руку в своей. — Никогда не говори так! Не смей!

В моём голосе столько отчаянья, мольбы и ужаса, что, думаю, пугаю его. Но сейчас это допустимо. Он должен осознать, что сказал.

— Мам… — он явно собирается что-то дополнить, но я не позволяю ему этого, опускаясь ровно на уровень его глаз и громко, чётко чеканя каждое слово, произношу:

— Никогда не смей говорить подобного! Ты не умрёшь! Я не позволю тебе, ясно? Я люблю тебя так, что сломаю горы, спилю леса, осушу реки, но не позволю твоему сердечку перестать биться. Ты — моё сокровище, Энтони. И ни с кем, даже с Богом, я сейчас не собираюсь тобой делиться!

Он поджимает губы, смотря на меня довольно странным взглядом. В нём и недоверие, и страх. Страх передомной или перед тем, что только что сказал?

— Прости, мамочка, но так говорил доктор!..

— Какой доктор? — убираю мешающие пряди за ухо, не спеша прижимать сына к себе снова. Хочу, чтобы он понял, что я не позволю ему умереть. Никогда!

Если для этого нужно спать с Эдвардом — я согласна!

Если для этого нужно убивать вместе с Аро — я согласна!

Если для этого нужно выйти замуж за Джейкоба — я согласна!

Я на всё, абсолютно на всё, согласна ради его спасения!

Наверное, это глупо, и многие сочли бы меня ненормальной, но я — мать. И мне плевать на всех. На их мнение, нравы, порядки — я одна. Мне никто не помог и не поможет.

Я — единственное, что есть у своего сына, а он — единственное, что есть у меня.

Мы вместе, и мы неразделимы! Я никому его не отдам!

— Доктор Маслоу… — сообщает Тони, теперь уже не смотря на меня, а разглядывая кроватные простыни.

— Ты, наверное, что-то недопонял, — убеждаю его в своих словах, делая заметку в голове поговорить с Джеймсом, дабы избежать подобного в будущем.

— Я понял всё правильно! — упрямо настаивает малыш, сжимая ладони в кулаки. — Он сказал так!

— Он не прав, — обрываю его фразу, и просовываю руки под плечи сына, сажая его к себе на колени. Поднимаю опущенный подбородок пальцами, направляя лицо Тони к себе.

— Он сказал глупость. Ты будешь жить, обещаю!

— Я соскучился… — неожиданно произносит Энтони, заставляя всё во мне восстать и рухнуть. От боли за него.

— Я тоже, солнце! — поправляю небрежно застёгнутую пижаму, приглаживаю растрёпанные белокурые локоны и дарю сотни маленьких поцелуйчиков его личику. Ему нравится, когда я так делаю. Как-то в детстве он называл это «поцелуями бабочки».

— Когда ты уйдёшь?

— Ты хочешь, что бы я ушла? — тихо смеюсь, спрашивая это. Не верю, что он может ответить утвердительно, но маленькой частью души боюсь этого больше всего на свете. Нет, он никогда не сможет так сказать! Он никогда не захочет, чтобы я ушла! Он любит меня! А я его!

Нет, его отказ моему присутствию невозможен, я зря себя накручиваю.

— Не хочу, — отвечает он, и пламя волнения в моей душе пропадает. — Просто я не люблю, когда ты уходишь. Мне хочется… плакать всю ночь, пока тебя нет!

— Малыш мой, — сама едва сдерживаю слёзы, прижимая белокурую головку к своему телу и целуя её во всех местах, куда могу дотянуться. — Ну, пожалуйста, Тони, не плачь. Я обещала, что скоро мы будем вместе! Чуть-чуть времени пройдёт и всё наладится. Клянусь тебе!

— Я знаю, мамочка, — он ответно целует мою шею, запуская руки в волосы, и улыбаясь вымученной улыбкой. — Я знаю, что ты любишь меня и что придёшь. Знаю, что ты работаешь, знаю, что делаешь всё, чтобы я выздоровел, но мне намного лучше, когда ты здесь. Прости.

— Не извиняйся, — сдавленно шепчу я. — Ты не виноват. Только я виновата.

— Тебе тоже тяжело. Ты тоже плачешь, — он сочувствующе проводит ладошкой по моей щеке, сметая пару скупых слезинок, скатившихся по ней. — Я не хочу, чтобы ты плакала!

— Не буду, — мигом прохожусь по щекам собственными пальцами, а потом обхватываю его ладони, оставляя на них поцелуи. — Я не буду плакать, малыш!

Он вздыхает, все ещё находясь на моих руках и в моих объятьях.

— Давай я позову медсестру, зайчик, — уже не решаюсь дотрагиваться до рукава его пижамы, помня предыдущую реакцию.

— Прости меня, что я так вёл себя. Это было плохо, — он, искренне сожалея, виновато смотрит на меня. Ободряюще улыбаюсь, беря его лицо в ладони и прижимаясь к лобику, сообщаю:

— Энтони, ты напугал меня сегодня, и я не хочу, чтобы это повторилось. Давай так, если тебе больно, что-то не нравится или страшно, ты просто говоришь мне, ладно? Мне или Эленике. Мы сделаем всё, чтобы ты прекратил мучиться. Договорились?

— Хорошо! — он быстро кивает, а потом с опаской поглядывает на закрытую белую дверь палаты. — Я боюсь её!

— Это просто медсестра, солнце, а ещё я с тобой. И никому не позволю обидеть тебя.

— Она собирается сделать мне больно!

— Это быстро пройдёт, и избавит тебя от другой боли, которая намного сильнее, — внутренне содрогаюсь, припоминая случай, когда Энтони лежал без сознания, в коме, или когда ему было плохо здесь, посреди ночи…

— Ладно, — во второй раз повторяет он, и улыбаюсь своему ангелу, целую его макушку, и направляюсь к двери, чтобы позвать медсестру…

* * *
Стою на проливном дожде — похоже у меня дежавю — в кружевном красном платье, едва доходящим до икр ног. Сверху на мне синее пальто, которое позволяет не намокнуть.

Держу в продрогших руках зонтик и оглядываюсь в поисках машины, присылаемой Калленом к десяти.

Водитель должен быть здесь, почему его нет?

Безуспешно перевожу взгляд то в одну сторону, то в другую, но не вижу ничего нового. Похоже, сегодня он опаздывает, а я чересчур пунктуальна.

Роюсь в кармане пальто, нащупывая визитку Эдварда. Но вместо этого нахожу календарик, с отмеченным красным крестиком днем. Чертова годовщина…

Вздрагиваю, словно от пощёчины. Этот человек причинил мне столько боли…

Я не люблю Джейкоба, и я пообещала Каллену, что буду лишь его, что буду спать только с ним. Я не могу нарушить обещание, потому что иначе он нарушит своё.

Мысли о Джейке занимают моё сознание — высокий, широкоплечий индеец племени Квилетов из Форкса. Глубокие миндалевидные глаза, почти чёрные, в которых можно разглядеть всю жизненную истину, но в тоже время посмеяться вечному позитиву и юмору.

Он был прекрасным, он был самым лучшим. Не думаю, что кто-то сможет затмить его во всех смыслах, но и боль, нанесённую им никто затмить не в силах. Из ангела он смог стать для меня дьяволом.

После наших ссор мы всегда мирились, он дарил мне цветы, приносил конфеты, рассказывал о своей любви, но что могут его действий, после сказанных им слов об аборте?..

Впоследствии я очень тяжело переживала наш разрыв и переосмысливала всё случившееся — пыталась оправдать его тем, что он испугался такой ответственности, а потом поняла, что всё это глупости. Он просто не захотел. Не захотел меня, семью, и нашего ребёнка.

Он отказался от всех нас.

Я ненавижу его даже больше, чем Эдварда, принуждающего меня спать с ним за деньги.

Мысли о Джейкобе Блэке прерывает визг шин среди закоулков улиц. Перевожу взгляд туда и замечаю, что стоит подумать о ком-то или о чём-то, как это «что-то», сразу появляется в поле зрения.

Вот и я, чувствуя дрожь, колотившую меня, замечаю яркий свет фар в ночной мгле.

Машина приближается слишком быстро. Я едва успеваю отскочить с проезжей части и натыкаюсь туфлей-лодочкой в лужу.

Я сильно удивлена, когда замечаю, что вместо «порше» передо мной замирает чёрная «мазда» Эдварда.

Дверь машины, словно автоматически распахивается, и бархатный баритон, который не может принадлежать никому другому, зовёт меня.

Сажусь в салон, закрываю двери и требую глазами, конечно, объяснения от Каллена.

Но на него мой взгляд впечатления не производит. Лишь закрыв двери и на полной скорости выезжая из города, он несётся по трассе, не удосуживаясь, и взглянуть на меня.

— Почему ты за мной приехал? — не нахожу логического объяснения. Голова кругом. Он же сам вчера сказал, что пришлёт машину. Планы изменились?

— Ты не рада? — в голове такая нервозность, что в словах не проскальзывает и капли должной и привычной для меня насмешки.

— Так почему же? — сейчас и я, и он настолько напряжены, что у меня хватает смелости нарушить его правило.

— Потому что сопровождать тебя буду я! — ударяя рукой об руль, рявкает он.

Мне бы следовало заткнуться, но я игнорирую собственный здравый смысл, слишком испуганная, чтобы соблюдать правила, оглашённые им.

Решаюсь переспросить, задать лишний вопрос и пытаюсь не думать о последствиях:

— Зачем? — куда меня нужно сопровождать? К особняку? Или он хочет секса прямо здесь, на заднем сиденье «Мазды»?

— Мы едем в аэропорт, Белла. Самолёт уже наготове! — проговаривает он, и перед моими глазами начинает темнеть от ужаса. Он что, решил выкрасть меня? Похитить из страны!?..

А как же Энтони?

Глава 22 — Неожиданное решение

Первые три секунды после сказанного замираю в кресле, даже не зная, что сказать. Горло сдавливает, перед глазами темнеет, а в груди идёт какая-то странная борьба. Будто бы сотни острых холодных льдинок вонзаются мне в сердце.

Толком не могу ничего сообразить около минуты.

А потом приходит прозрение.

— Нет! — громко и отчаянно кричу я, дергая за дверную ручку, но так же быстро понимаю, что она заблокирована. Страх проникает глубже, распространяясь по моему телу вместе с кровью.

— Заткнись! — грубо требует он, выжимая педаль газа.

Мои глаза перемещаются на спидометр, скорость на котором достигает ста восьмидесяти километров.

— Выпусти меня! Сейчас же! — кричу чересчур громко, не переставая дёргать металлическую ручку, силясь выломать запертую дверь. — Я не могу уехать сейчас! Выпусти!

— Ты сможешь! — нервно отвечает он, проверяя закрыты ли все двери на систему безопасности. Похоже, что да, раз на его лице появляется подобие усмешки.

— Почему? Зачем?

— Вопросы неуместны. Заткнись сейчас же! — снова грубость, снова его холодный и яростный голос. Он готов стереть меня в порошок прямо здесь, и немедля!

И всё же страх за то, что Тони останется один и без меня, заставляет перестать бояться его и настаивать на своём.

— Я сказала, выпусти меня! Сейчас я никуда не полечу!

— Я и не спрашиваю твоего согласия! — сворачивая влево, на трассу к аэропорту надменно скандирует он.

Холодный пот выступает на моём лице, заставляя сердце биться в исступлении.

Чаще тереблю ручку, извиваюсь на кресле, продолжаю кричать, как что-то тяжёлое, но тёплое обрушивается на мою правую щёку, заставляя её пульсировать и чувствовать, как кровь приливает к коже.

Не сразу догадываюсь, что ударил меня Эдвард.

Перевожу на него пустые, стеклянные глаза, не осознавая, что всё это значит.

На меня никто и никогда не поднимал руку. Никто не бил меня по лицу.

Эдвард первый.

— Что ты…? — слова утопают в нехватке воздуха. Молчаливые слёзы катятся по щекам, даже не от боли, а от обиды. Жуткого непонимания. Голос садится, руки безвольно замирают… — я вся замираю, словно фарфоровая кукла.

— Чтобы ты угомонилась, — кидает в мою сторону мужчина, наблюдая краем глаза за моей реакцией. Думаю, если бы я присмотрелась тогда лучше, увидела бы, как в изумрудных глазах проскользнул намёк на сожаление о содеянном. Но я не посмотрела. Не решилась.

Замерла и больше не двигалась. Я застыла, как снежная королева.

В голове: миллионы вопросов, сотни мыслей, кучи наблюдений — и ничего не укладывается. Я просто не верю ему. Не верю в то, что он сделал.

Бывало, во время секса он сжимал меня слишком сильно, оставлял синяки, грубо хватал за что-нибудь, но никогда не бил. Даже он никогда не делал этого до сегодняшнего дня.

Чем я всё это заслужила?

Щека продолжает пульсировать и гореть, пока я прикладываю к ней свою холодную руку, в попытке заглушить боль.

Напрасно, моя боль не снаружи, а внутри.

Нет такой силы, чтобы заглушить её сейчас. Нет того, кто сможет хотя бы облегчить её.

Теперь моё одиночество действительно убивает.

Впервые ощущаю всю свою слабость и немощность, когда-либо находившуюся в теле.

Мне настолько плохо, что не хватает даже сил прекратить плакать.

Смотрю на лобовое стекло, по которому катятся дождевые капли, и представляю, как так же по моим щекам катятся слёзы. Солёные, влажные, наполненные страданиями до самых краёв.

Эдвард тоже молчит. Не произносит ни слова.

Наверное, так даже лучше — его слова ничего не исправят. Он уже не сможет оправдаться передо мной, да он и не захочет. Я для него, словно животное. Он — бесчувственный, он — ужасный, он тот, кто может раздавить морально, сказав лишь одно слово.

Я так долго стояла под его напором, не шелохнувшись, что сейчас обессилела до такой степени, что не могу и ответить ему.

— Скажи хоть что-нибудь! — не выдерживает он спустя некоторое время. Даже не удосуживаюсь взглянуть на него, глядя прямо перед собой. Не вижу теперь ни стекла, ни салона машины, ни пейзажа — я будто ослепла. Перед глазами сплошное серое пятно, ничем не разбавленное.

Наверное, так проявляется моя удручённость и бессилие. Я просто плыву по нескончаемому морю боли, и сердце моё разрывается на мелкие кусочки снова и снова.

— Что сказать? — сама удивляюсь своему голосу. Такой пустой, стеклянный, холодный, безжизненный. Я хуже, чем зомби! Может быть, я действительно мертва?

— Это просто пощёчина, Белла, — как-то странно, почти даже виновато произносит мужчина, глядя на меня. Чувствую его пристальный взгляд, но сама смотреть на него не хочу. Слёзы текут по правой щеке, которая всё ещё горит, словно обожжённая.

— Просто пощёчина, — как эхо повторяю я.

— Твою мать! — чертыхается он и машина резко останавливается. От неожиданности ударяюсь головой о спинку сиденья и ощущаю, как медленно ко мне возвращается способность мыслить. И первая мысль, приходящая после произошедшего: почему мы остановились?

— Иди! — замки безопасности громко щёлкают, когда он говорит это.

Перевожу взгляд на дверь, понимая, что теперь она открыта, но как ни странно не испытываю никакого желания идти. Сейчас я нахожусь в прострации. Мне на всё плевать.

— Куда идти? — наконец поворачиваю к нему голову, смотря в глаза.

Изумруды сияют чем-то странным, каким-то чувством, которое я знаю, но не могу понять. Похоже на какую-то боль. Плохо скрытую, но практически прозрачную.

Сумасшедший огонёк угасает в зрачках с каждой секундой. Похоже, он начинает понимать, что натворил.

Вопрос такой: какая польза для меня? Он ведь уже сделал мне больно. Смысл теперь извиняться?

Содеянного не вернёшь обратно.

— Ты так хотела сбежать — так беги! — Эдвард самостоятельно тянется к ручке двери и распахивает её передо мной. — Иди!

Рассеянно гляжу то на него, то на дверь, то на то, что находится за ней — бесконечный сумрачный лес в ночной мгле. Дождевые капли попадают в салон, оставляя маленькие бисеринки на кожаных сиденьях.

— Только знай, Белла, если ты сейчас уйдёшь, на мою защиту не рассчитывай!

Это утверждение заставляет меня вздёрнуть голову, а туману в моей голове рассеяться полностью.

Руки снова обретают возможность двигаться, а слёзы прекращают литься.

Он хочет защитить меня? От кого? Он и от себя-то меня защитить не может!

— Зачем мне защита? — снова прикладываю руку к щеке, чувствуя, что она всё такая же горячая. Каллен резко выдыхает, когда я делаю это.

Непонимающе смотрю на него, но он быстро переводит взгляд на руль.

— Я не думал, что ты настолько соблазнительная, Белла. Вернее, думал, но считал, что лишь для меня…

— Так и есть, — судорожный всхлип после прошедших слёз вырывается наружу, и краем глаза подмечаю, как пальцы мужчины впиваются в руль, буквально сдавливая его со всей земной мощью. Будь это человек, он бы уже задохнулся.

— Нет не так! — теперь бледные пальцы ударяют о закрытое стекло боковой дверцы. Остервенелый взгляд, в котором плещется что-то похожее на испуг, встречается с моим, все ещё не полностью оправившимся от злосчастного тумана.

— Не так… — глухо повторяет он.

— Что не так? — всё не могу понять происходящего. Нарушаю правило за правилом, задавая вопросы и переспрашивая. Но, то ли у Каллена появилось терпение, то ли он находится в такой же прострации, как и я недавно, он не замечает этого.

— Аро хочет тебя!

— Аро? — изгибаю бровь, припоминая, кто это.

Когда до меня доходит, вздрагиваю, словно меня хлестнули плетью. Аро Вольтури…

— Подожди! Ты же говорил, что он предпочитает мужчин? — всё ещё не понимая, смотрю на Каллена. Его усталые глаза бродят по салону машины, а затем останавливаются на мне.

— Для тебя он сделал исключение! — безрадостный голос мужчины заставляет меня снова вздрогнуть. Он говорит это так уверенно, что невольно пробирает дрожью насквозь.

— Почему?

— Откуда я знаю?! — теперь Эдвард снова злится на меня, но судя по всему, пытается контролировать свои эмоции и гнев. — Потому что хочет спать с тобой! Потому что ты соблазнила его так же как меня, черт подери!

— Я не про это, — тереблю пальцами низ пальто, стараясь не замечать сказанных им только что слов и задавая довольно волнующий вопрос. — Почему ты… сказал, что будешь защищать меня?

Мне так сложно произнести слово «защищать», что это не укрывается от него. Но виду он не подаёт, лишь отвечает:

— Потому что я так решил. Пока ты мне не надоела. Пока я тебя сам хочу!

— А когда перестанешь хотеть… — опускаю взгляд, представляя подобную перспективу, вздрагиваю от ужаса.

— Наверное, гуманнее будет тебя убить, чем отдать Аро, — потирая пальцами переносицу, произносит Каллен.

Безрадостно хмыкаю, переводя взгляд на открытое окно.

Внутри всё сжимается от страха, но наружу его не пускаю. Не хочу, чтобы кто-то знал о том, что я боюсь. Когда боишься — тебя очень легко уничтожить.

— Так что ты решила? — он кивает на всё ещё раскрытую дверь.

— Я не могу лететь сегодня, — вздыхаю, изучая собственные пальцы.

— Другого шанса не будет!

— Значит, он меня получит, — от перспективы скулы сводит, но при Каллене, опять же, ничего не показываю.

— Откуда такая храбрость? Ты что, ничего не боишься? — голос практически насмехающийся, но в нём проскальзывает непонимание и серьёзность. Внимательные зелёные глаза то и дело цепляются за мою горящую щёку, но я делаю вид, что ничего не замечаю.

— Жизнь научила, — тоже насмехаюсь с долей серьёзности.

Безрадостный и нервозный смешок срывается с его губ вслед за моим утверждением.

— Как ты догадалась? — пару секунд спустя, спрашивает он. Его изумрудный взгляд впивается в меня, считывая, словно сканер, каждую эмоцию на лице.

— О чём догадалась?

— Что я не отдам тебя Аро? Что даже после твоего отказа не откажусь от своей затеи?

— А ты не откажешься?

Мои утверждения заводят его в тупик. Он хмурится, пытаясь разгадать то, о чём я думаю.

А я думаю о том, почему он сказал это. Почему действительно решил защищать меня. Зачем это ему? Или у него вошло в привычку гоняться со своими любовницами по миру, лишь бы они не достались Аро, пока самому Эдварду они не надоели?

И где же теперь его договор с Великой Тройкой?

Внезапно в голове появляется отрывок нашего диалога из прошлого:

— Бывают случаи, когда договоры расторгаются!..

— Ваш договор с Аро был расторгнут?

— Нельзя расторгнуть то, что не было скреплено…

Воспоминания снова загоняют меня в тупик. Не смею шевельнуться. Не знаю, что сказать.

— Не откажусь… — выдыхает Эдвард, опуская голову, будто признавая своё поражение.

— Что во мне такого? — оглядываю себя, не зная, что заставило его произнести предыдущие слова. Я ведь действительно самая обычная, ничем ни примечательная. Я скорее обуза для него, чем подарок, но что весьма странно, прошла неделя, а он уже не хочет отпускать меня!

Или я неверно сужу?

Вдруг, эта неделя последняя в моей жизни? А если так — с кем тогда будет Тони?

Нет, у меня нет права умирать. Я не посмею. Я не оставлю его одного. Никогда!

— Когда-нибудь я тебе расскажу, — улыбка, появившаяся на лице Каллена почти искренняя, но усталая. — Если останешься в живых!

— Буду стараться, — честно отвечаю я, понимая, что говорю правду. Я действительно буду стараться вне зависимости от обстоятельств. Пока Энтони не научится жить без меня, пока не будет в состоянии забыть, я буду рядом. Потом, когда пойму, что он уже вырос, что он справится с тяготами мира самостоятельно, вот тогда уже могу умереть. Поддаться судьбе.

А до тех пор нужно держаться стойко и непоколебимо. Ради моего маленького Ангела, утаённого от всей Вселенной, в частности от Каллена, мною.

— Когда ты хочешь лететь? — вопрос мужчины выводит меня из транса мыслей, отчего я резко поднимаю голову. Его это не пугает, видимо, он ожидал такой реакции. Как же хорошо, что Каллен не телепат и не читает мои мысли, иначе давно бы ужеузнал про Тони.

Внезапно с этим вопросом в голову приходит мысль, за которую я цепляюсь, словно за спасательный канат. Забываю об Эдварде, щеке, боли — забываю обо всём! Лишь одна фраза выделяется среди дебрей сознания. Лишь один план по спасению моего ребёнка светится в голове неоновыми огнями.

Вот чему я последую!

Я нашла решение, которое так долго искала и к которому стремилась!

— У меня есть друзья в Гамбурге, — волнуясь, но старательно скрывая это, произношу я. Недоверчивые зелёные глаза скользят по мне, вылавливая каждую каплю лжи. Будем надеяться, сегодня детектор лжи Эдварда не сработает. Только бы не сработал! — Я могу приехать к ним через три дня.

Позволяю глазам закрыться на секунду, чтобы подумать.

Энтони должен быть в Гамбурге как раз через три дня. Если всё сложится с Эдвардом так, как я хочу, то мне не придётся врать ему о чём-то другом. Он сделает всё сам.

Только бы он сделал!

Я готова на все, готова даже целовать землю, по которой он ходит. Считайте меня сумасшедшей, какая я и есть, но я хочу спасти сына — и отдамся ему ещё на пару-тройку лет, если Тони выживет.

Ну не может же судьба быть так жестока! Не может наносить удар за ударом! Должно же быть какое-то просветление, Господи!

Помоги мне, Творец! Я умоляю тебя, заклинаю!

— Знакомые в Германии? — вижу удивлённые глаза Эдварда и честно киваю. Пытаюсь в своём взгляде скрыть всю ложь. Будем надеяться, у меня вышло.

— Это надо обдумать, — кивает он, хмурясь.

— Это достаточно далеко отсюда. Аро меня не найдёт. Всё будет так, как ты хочешь! — уговариваю его, забывая про недавний проступок. Щека пылает, но сердце сейчас горит сильнее. Горит огнём любви к моему мальчику, моему сыночку.

— Я подумаю! — повторяет он, слегка раздражённо.

Поджимаю губы и, кивая, отстраняюсь. Замолкаю, переводя взгляд в окно. Понимаю, что сейчас это лучшее решение. Не стоит злить его, когда я так близко к своей цели.

— Белла… — усталый баритон снова слышится за моей спиной, и я даже удивляюсь, что он зовёт меня. Разве он не обдумывает мой план?

До сих пор в голове не укладывается, что он хочет защитить меня, что говорит сейчас со мной. Впрочем, для этих мыслей найдётся время позже. Всё позже. Я всё обдумаю, но не сейчас!

— Я не хочу, чтобы это повторилось, — его глаза скользят по моей пылающей щеке, и могу поклясться, что в самой их тёмной глубине я видела боль. Признание своей вины. На сердце становится чуть легче, а в душе теплеет. — Поэтому не зли меня больше так, договорились?

— Договорились… — улыбаюсь почти искренней улыбкой и, поддавшись внезапному порыву, кладу свою руку на его.

— Спасибо, — тихо шепчу я.

— Не за что, — отзывается он и тоже улыбается мне в ответ, почти искренне. Почти по-человечески.

Вот так неожиданно наш скандал и его деспотические наклонности переросли в общее решение, которое спасет самое дорогое, что есть у меня в жизни.

Моего маленького сына…

Глава 23 — Противоожоговое

Просыпаюсь в доме у Каллена.

Понимаю это сразу, едва перевожу взгляд на балдахин кровати белого цвета.

В этой кровати у нас был секс. В этой спальне я вчера снова ощутила, каково это — заниматься сексом без желания и не иметь возможности отказать.

— Неужели проснулась? — раздаётся мужской голос над ухом, отчего я вздрагиваю и только потом смотрю на того, кто рядом со мной.

— Доброе утро, — произношу, поглядывая на него. Розоватые губы снова сияют усмешкой. Он всегда усмехается, когда рядом я. Что это может значить?

— Не доброе, — его прекрасные черты чуть искажаются, и это позволяет мне заметить лёгкую синеву и усталость под глазами.

— Что-то случилось? — привстаю на локте, по-прежнему смотря лишь на него. Изумруды впиваются в меня, не давая возможности оторваться.

— Ты заставила меня множество вещей обдумать, — короткий смешок, а затем длинные пальцы указывают на прикроватную тумбочку, где стоит открытая недопитая бутылка виски. Рядом стакан с той самой золотистой жидкостью — наполовину пустой.

— Принести тебе чего-нибудь? — прикусываю губы, задавая этот вопрос, и думаю над его значением. Наверное, он уместен. В конце концов, он хочет, чтобы я приносила пользу. И раз он идёт на компромисс со мной, значит, и я проявлю себя. Вполне безобидный вопрос, не так ли?

— Да, — односложный ответ следует почти с минутным интервалом после моего вопроса. Уже готовлюсь к тому, чтобы он озвучил, что конкретно хочет, и чем я могу помочь, как холодная рука сжимает прозрачный тюль, прижимая меня к своему обладателю.

Настойчивые страстные губы впиваются в мои.

От неожиданности теряю остатки кислорода, и забываю, как отвечать на поцелуй. Теряюсь, но в то же время не хочу, чтобы поцелуй перерос в нечто большее. Ему не хватило ночи? Или его самочувствие после выпитого ещё позволяет совершать подобное?

— Эдвард, — шёпотом зову я, пытаясь отстраниться. Едва успеваю произносить его имя между поцелуями. — Эдвард!

— Заткнись! — отрезает он, и теперь уже обе его руки прижимают меня к обнажённой мускулистой груди, причиняя ощутимую боль. Хотя, для него это страсть.

— Эдвард, пожалуйста! — предпринимаю вторую попытку, и теперь уже ухитряюсь помешать его губам собственной ладонью. Она ложится на его рот, останавливая.

— Что ты делаешь? — раздражённо спрашивает он, и его пальцы сдавливают мои, силясь убрать преграду.

— Подожди! — прошу я, и в очередной раз пробую выбраться из его железной хватки. Он, вопреки моим предположениям, всё же разжимает объятья, выпуская меня.

— Чего ждать? — он опять злится. На его лице гримаса гнева. Отвожу глаза, привожу дыхание в порядок. Беру себя пальцами за запястье — кажется, там остались синяки, если он и вовсе не сломал мне руку.

— Я думала, что тебе плохо. Разве нет? — рассеянно отвечаю я, пряча за смятением боль.

— Сейчас станет лучше, — он снова тянется ладонью к моему телу, но я вовремя успеваю отстраниться.

— Я могу помочь и по-другому! — под его гневные ругательства отползаю к краю кровати и упираюсь спиной в одну из деревянных балок. Руки, лежащие на коленях, в безмолвном жесте просят Эдварда не приближаться.

Пантомима производит на него впечатление.

Он замирает, но взгляд по-прежнему бродит по моему обнажённому телу. В глазах мужчины проскальзывает влечение, страсть и похоть. Он хочет меня прямо сейчас, а я не даюсь. И от этого ему кажется, что он в увлекательном квесте. Что я — главный приз. Наверное, от этого мне сейчас станет только хуже.

— Белла, не испытывай моё терпение! — он рычит сквозь зубы, но ближе не подбирается. Так лучше. Так спокойнее. Так безопаснее.

— Я и не думала, но Эдвард, — отхожу от балки, медленно двигаясь по направлению к нему. Он, словно хищник перед прыжком, разглядывающий свою жертву. Чтобы как-то утихомирить пылающий в его глазах огонь, решаюсь на отчаянный шаг и прикладываю свою ладонь к его лицу. Наградой мне служит непонимание в его глазах.

— Я, правда, хочу помочь! — шепчу, не отнимая руки. Он смотрит на меня с долей сарказма, но в тоже время где-то в глубине прекрасных изумрудов вижу какое-то странное умиление. Откуда оно и чем вызвано? Тем, что я сейчас делаю?

Он в замешательстве, изучает меня. Не доверяет. Оценивает.

В нём столько чувств одновременно, что я не успеваю толком во всём разобраться.

— Готовить умеешь? — наконец спрашивает он, и я поспешно киваю.

— На кухне есть всё необходимое. Займись завтраком, — с этими словами он возвращается обратно на подушку и прикрывает глаза.

— Что тебе приготовить? — прижимаю тюль к груди, облегчённо выдыхая, интересуюсь я.

— Что захочешь, — даже не удосуживаясь взглянуть на меня, небрежно бросает он. Вздыхаю и подхожу к краю кровати, беря в руки своё красное платье. Торопливо надеваю его, представляя себя в таком виде готовящей на кухне. Усмехаюсь, но делать нечего. Больше мне надеть нечего.

— И да, Белла, — останавливает меня повелительный тон уже у двери. Оборачиваюсь, стараясь скрыть напряжённость и придать своему образу лёгкости.

— Что-то ещё? — интересуюсь вежливо, аккуратно. Не хочу снова злить Эдварда.

— Принеси воды, — бросает он.

— Хорошо.

Закрываю за собой дверь и иду по мраморной лестнице к кухне. Хорошо, что я уже знаю, где она. Пока бреду по ступенькам, думаю об Эдварде. О его странном поведении. Он хочет казаться мне непоколебимым властителем, но почему-то я всё чаще нахожу в нём черты вполне обычного человека. Нормального, адекватного, с допустимыми мерками нравственности. Но через пару минут он снова превращается в того жестокого тирана, которого я ненавижу. И как мне разобраться, какой он на самом деле?

Даже сейчас он ведёт себя странно: по собственной воле отказался от секса со мной. Он бы мог сделать всё, что угодно, если бы захотел — я для него никто. Только вот он не сделал. Почему?

От внезапного хода мыслей останавливаюсь, понимая, что забыла у него спросить, какое решение он принял относительно Гамбурга.

Ругаю себя за подобную опрометчивость, но смелости вернуться обратно и задать этот вопрос не хватает. Чуть позже сделаю это при случае, если он сам не вспомнит.

Оказываясь на кухне, наблюдаю многочисленность кухонной утвари, техники и огромные тумбы для приготовления еды. Не сразу нахожу среди дизайнерской мебели необходимую мне плиту и холодильник.

Открываю его, и глаза тут же разбегаются от обилия продуктов. Всё что хочешь и на любой вкус. Интересно, для простого омлета или блинчиков здесь что-нибудь найдётся?

Пробегаюсь взглядом по разноцветным упаковкам, вылавливая слова «изготовлено в Швейцарии», «изготовлено в Италии», «изготовлено в Испании», похоже, вся еда привозная. Но, нет — вижу яйца и молоко, необходимые мне и подписанные «сделано в США». Тем лучше — хотя бы какие-то продукты я смогу использовать для завтрака.

Взбиваю все ингредиенты, найденные в холодильнике и на полках, в глубокой миске и ставлю разогреваться сковороду.

Пока омлет подрумянивается на сковородке, наливаю в один из стаканов воду и несу её наверх, к Эдварду, помня его просьбу.

Уже у двери подмечаю, что сейчас было бы неплохо спросить про решение относительно моей поездки к немцам. Относительно Тони.

Довольно странно, что Аро не пугает меня сейчас. Может быть, я не осознаю, что значат все слова, сказанные Эдвардом, но пока мне не страшно. Я под его защитой и здесь, в его особняке. Тут до меня даже мёртвые не доберутся. Разве что я к ним сама не присоединюсь от его руки.

— Эдвард! — зову его, подходя к кровати. Сиреневые веки тут же освещают передо мной взгляд своего обладателя.

Протягиваю ему воду и теряюсь на пару секунд, пока наблюдая, как он жадно осушает стакан.

— Принести ещё? — вместо приготовленного вопроса срывается другой, незапланированный.

Опять удивлённый и недоверчивый взгляд мужчины заставляет меня примёрзнуть к полу.

— Лучше несколько, — отвечает он. Быстро киваю в знак согласия и собираюсь идти к двери, как наступаю босыми ногами на что-то острое и хрустящее. Глаза мигом вылавливают среди серого ковра серебристую упаковку с таблетками.

Наклоняюсь, поднимая находку с пола.

Ища объяснений, гляжу на мужчину.

— Что это?

Вспоминаю картины из прошлого, где каждую ночь он выпивал несколько таблеток из подобных упаковок. Неужели у него такая сильная наркотическая зависимость?

— Я уже говорил тебе, что это не твоё дело! — грубо рявкает он, отчего я смиренно и пристыжено опуская глаза, кладу упаковку на тумбочку и следую по намеченному маршруту.

— Стой! — раздаётся, когда я уже поворачиваю дверную ручку. Приходиться откликнуться и обернуться.

Эдвард теперь не лежит, а сидит на простынях. И взгляд его не выражает ничего хорошего.

— Оставь стакан! — командует он, смотря на меня в упор. — И иди сюда!

Мне ничего не остаётся, как послушаться. Чувствую себя рабыней, когда исполнив его повеления, сажусь на кровать рядом.

— Снимай платье, — изумрудные глаза уже проникли под мою одежду, хотя она всё ещё на мне надета.

— Эдвард… — пробую возразить я, но теперь он непреклонен.

— Без разговоров. Снимай! — подтверждая серьёзность своих слов, он тянется рукой к бордовым бретелям, сдергивая одну из них с моего плеча.

— Ладно, — удручённо соглашаюсь, расстёгивая молнию. Красное кружево падает к моим стопам. Я снова голая, снова обнажённая для него. Такая же, как и всегда.

— Не смей мешать мне, ясно? — с этими словами его руки скользят по моей талии, затем по бёдрам, и, наконец, останавливаются у своей цели.

— Одно слово, и тебе конец! — сообщает он, будто бы невзначай предупреждая. Но его грубость никак не вяжется с тоном предупреждения.

— Завтрак на кухне…

— Чёрт с ним! — рычит он, отчего я быстро замолкаю. Не стоит создавать проблемы на ровном месте. Если он сейчас хочет секса — то получит. А что мне ещё остаётся?

— Хорошо, — вкладываю в голос какое-то подобие соблазнения и запускаю пальцы в его волосы. Кажется, это заводит его ещё больше. — Я здесь. И я не сопротивляюсь.

— Это хорошо для тебя, — между поцелуями проговаривает он. — Тебе будет проще, если не будешь противиться!

— Не буду, — улыбаюсь, но на самом деле готова плакать. Плакать от своего ответа и притворства. Ненавижу скрывать чувства, ненавижу ощущать себя дешёвой шлюхой…

Всё это происходит со мной в присутствии Каллена, заставляя и его воспринимать как врага. Он и есть мой враг. Но в это же время, он мой ангел-хранитель. Мой и Тони.

Пока думаю, отрываясь от поцелуев и реальности, не сразу замечаю, как оказываюсь уже на кровати, лежа спиной на простынях и наблюдая нависающую надо мной фигуру мужчины. Его прерывистое дыхание доносится до моих ушей на секунду раньше, чем боль снова пронзает моё тело.

* * *
Лежу, словно распростертая богиня. Вокруг меня сплошные белые простыни, словно бы в каком-то замке ужасов — не хватает только кровавых пятен.

Перевожу взгляд то в одну сторону, то в другую. Делаю попытку отвлечься от назойливого побаливания в нижней части живота. Не люблю это чувство, хотя за последние полторы недели должна была уже к нему привыкнуть. Оно — мой спутник.

Погружённая в свои мысли, не сразу замечаю, что рядом со мной нет Эдварда. Увидев это, радуюсь тому, что могу побыть одна и прийти в себя после головокружительного и, кажется, бесконечного секса, как до моих ушей доносится странным шум. Довольно громкий. Снизу, из кухни.

Нахмуриваюсь, приподнимаясь на локтях.

Любопытство берёт верх над разумом, и я решаю посмотреть, что происходит внизу. Надевать платье снова — лень, поэтому просто оборачиваю махровое полотенце из ванной комнаты вокруг тела, и закрепляю его на груди.

Спускаюсь по ступеням, держась за перила. Лёгкая слабость в ногах даёт о себе знать.

Не знаю, что происходит раньше: я спотыкаюсь и слышу запах горелого, или наоборот — сначала слышу запах, а потом спотыкаюсь.

Впрочем, мне удаётся удержаться на ногах, а затем я быстрым шагом преодолеваю остаток лестницы по направлению к кухне.

Половина её задымлена, что напоминает мне о сковороде с омлетом.

Среди бедлама различаю фигуру Каллена. Уже одетого. Замираю, не зная, стоит ли входить.

Моя нерешительность понятна всем, кроме судьбы, потому что она вносит свои коррективы в происходящее.

Прямо на моих глазах Эдвард хватается рукой за горящую сковороду, и она с грохотом падает на пол, расшвыривая остатки горелого завтрака по плиткам. Но не это самое главное, а то, что громко чертыхаясь, Каллен прижимает руки к груди, не зная, чем унять боль.

Я и сама не знаю, как оказываюсь рядом с ним, но происходит это довольно быстро.

— Покажи! — требовательно тянусь к обожжённой его руке, но он её отдёргивает, негодующе глядя на меня.

— Ты решила спалить дом? — глаза мужчины скользят по задымлённой кухне и горелому завтраку под ногами.

Молчу, честно выдерживая изумрудный взгляд, и не напоминаю про то, что именно он отвлёк меня от приготовления пищи и по его воле я вместе того, чтобы следить за завтраком, занималась с ним сексом.

— Покажи! — второй раз повторяю я, уже менее требовательно, а скорее даже сочувственно. Гневные глаза не отпускают меня, и приходится выдержать ещё один раунд «гляделок».

Впрочем, боль пересиливает решимость мужчины, отчего он всё-таки позволяет мне осмотреть руку. Хмурюсь, видя ожог во всю длину ладони, выделяющийся ярким красным цветом. Опухшая кожа вздулась, и это доставляет действительно адские страдания. Помню, как обожглась в детстве. Нет, Эдвард действительно терпеливый человек. На его месте я бы уже не удержалась от слёз.

— Пошли, — несильно тяну его за собой, отрываясь от ожога и направляясь к двери ванной комнаты на первом этаже дома. Я нашла её совсем недавно и, кажется, весьма кстати.

Открываю кран в раковине, едва мы внутри — Каллен не спорил и не упирался, что для него не характерно — и опускаю руку мужчины под холодные струи.

Из его груди вырывается вздох, и я уменьшаю напор воды.

Когда убеждаюсь, что рука достаточно охладилась, снова осматриваю её, подмечая, что краснота немного спала. Ему легче.

С каких пор меня интересует: каково ему?

Решаю ответить на свой вопрос позже, а пока просто перевожу глаза на Эдварда. ОН смотрит на меня с любопытством и нерешительностью, которая прикрывает боль. Вижу эти страдания в уголках его глаз. Может быть, я ошибалась, и он позволит стечь хотя бы одной слезе?

И тут же сама даю ответ: — Нет. Не позволит.

Он выше этого, и при мне стойко держится.

Мне бы так…

— Очень больно? — аккуратно спрашиваю я, едва касаясь, но дотрагиваясь до опухшей кожи.

— Терпимо, — сквозь зубы выдыхает он.

— У тебя есть что-нибудь противоожоговое?

— Откуда я знаю! — он срывается, и выдёргивает руку. Мои пальцы непроизвольно задевают место ожога, отчего ему снова больно.

— Не важно. Прости, — извиняюсь за нечаянную боль, хотя ни в чём не виновата. Впрочем, сейчас я считаю, что могу признать свою вину, вместо него.

— Пойдём со мной, — киваю в сторону кухни, припоминая, что видела на полках с провизией соду. Сода — отличное средство. Сейчас испробуем.

— Зачем? — Каллену действительно плохо. Он уже не скрывает ни боли, ни раздражения. И правильно — нужно же мне хоть раз в жизни увидеть его настоящим?

— Я хочу помочь, ничего страшного, — выдавливаю улыбку, и он, одарив меня недоверчивым взглядом, всё же идёт следом. Теперь наши руки не соприкасаются: Эдвард идёт на некотором отдалении.

Высыпаю на ладонь белый порошок, и вопросительно протягиваю руку к мужчине, надеясь, что он позволит мне обезболить его ожог.

— Это сода, — нетерпеливо уговариваю я, когда он снова сомневается. — Противоожоговое номер один!

В конце концов, его рука всё же оказывается в моей, и, стараясь не сделать лишний раз больно, я аккуратно наношу порошок на место повреждения.

— Чуть позже перебинтую, — сообщаю я, опуская руки под воду, чтобы смыть соду.

Взгляд мужчины скользит от меня к руке. Он вопросительный и непонимающий, а ещё, как ни странно, благодарный. Его глаза говорят «спасибо» вместо него.

— Думаю, тебе лучше вернуться в комнату, а я уберу здесь, — смотрю на сковородку и горелый омлет на полу. — Я приготовлю ещё что-нибудь, не волнуйся.

Растерянно кивая, он разворачивается к лестнице.

Никогда не видела его настолько обескураженным, да и не верится, что причина во мне.

Да уж, бывают чудеса на свете…

Глава 24 — Единственная попытка

Машина Эдварда останавливается перед входом в мой дом, и я перевожу взгляд со знакомого пейзажа на мужчину. Он тоже смотрит на меня. Устало, но почти дружелюбно.

— Я могу узнать твоё решение относительно Гамбурга? — мой шёпот звучит чересчур громко в тишине салона «мазды». Всё так таинственно и скрытно, что невольно теряешься.

— Можешь, — он снисходительно кивает головой. — Оно ведь связано с тобой, в конце концов.

Ожидая ответа, сижу, будто на иголках. Сотни мыслей бродят в голове, не давая покоя сознанию. Сейчас почти полдень, совсем скоро я уже буду в клинике.

— Ты полетишь в Германию со мной. Частным авиарейсом. Не смей убегать или прятаться и следи, чтобы охрана была поблизости. Никуда не выходи в одиночку.

Прикусываю язык после этих слов, и от боли с моих губ срывается негромкий стон. Изумлённое лицо Эдварда вижу словно впервые.

— Что с тобой?

— Я не могу… — опускаю голову, сглатывая подступающие слёзы бессилия. Ну, почему, почему, когда всё только налаживается, оно сразу должно рухнуть?

Я прекрасно понимаю, что выполнить условия Каллена не в силах: я не брошу Тони. Он должен быть со мной, а не в одиночестве. Следовательно, с правилами Эдварда никуда не уходить и быть рядом с охраной, соответствовать у меня не получится!

— Чего не можешь? — слышу странные отголоски в его голосе, будто бы сочувственные?

… Тут же обрываю мысль, не давая ей дойти до логического конца. Эдвард и сочувствие — вещи несовместимые.

— Прости меня, — едва произнося слова, шепчу я, и в попытке предотвратить слёзы, откидываю голову на спинку переднего сиденья. Сдавленный вздох снова вырывается из моей груди.

— За что простить? — похоже, я ввела его в заблуждение. Не знаю, хорошо это или плохо.

— Я не в состоянии всё время проводить с охраной. Пожалуйста, позволь мне, хоть на пару часов отлучаться!

— Куда тебе отлучаться? К знакомым? — его недовольный тон заставляет меня почувствовать себя неблагодарной дрянью.

— Пожалуйста! — поворачиваюсь к нему всем корпусом и долго смотрю в изумрудные глаза. Они сияют, переливаются и изучают меня. Не доверяют, не верят — не хотят верить!

— Ты недооцениваешь Аро, — на этот раз первым прерывая «гляделки», хмыкает он. Но в то же время, в его голосе сталь и решительность. Не знала, что стою такого внимания, может быть, я сомневаюсь, и для Каллена я значу нечто большее, чем просто «любовница»?

— Что он может? Убить меня? — вопрос риторический и глупый. Зря я его задала.

— Убивать не будет, — отрицает в ответ мужчина, пожимая плечами. — Он будет насиловать тебя день ото дня, без перерыва. Думаю, лучше бы было, если бы он убивал жертв, не так ли?

— Насиловать? — прерывисто выдыхаю, от возможной перспективы. Вздрагиваю, и чувствую, как воздух в лёгких испаряется.

— Поверь мне, Белла, со мной тебе будет лучше, — его голос серьёзнее, чем когда-либо, поза напряжённее, а глаза внимательнее. Он, будто сидит на настоящих иглах, а не на кожаных сидениях автомобиля. — Если не наделаешь глупостей, конечно…

— Что сделала Ален? — задаю старый вопрос, надеясь услышать ответ хотя бы теперь.

— Она ослушалась меня, — руки мужчины сжимают руль, отчего его дыхание становится прерывистым, а лицо хмурится. И он, и я вспоминаем про ожог, полученный им, когда он схватился за раскалённую сковородку.

— Ослушалась, в смысле нарушила правила? — смотрю то на него, то на его руку, думая сразу обо всём. Все мысли, как в калейдоскопе — выделить что-то цельное и отдельное не выходит.

— Тебе какое дело? — он гневно смотрит на меня, теряя терпение. Не хочу рушить этот призрачный диалог между нами, похожий на нормальную беседу, и только поэтому на ненадолго замолкаю.

В тишине мы молча смотрим каждый в своё окно, размышляя о сказанном.

— И всё же? — любопытство зашкаливает, и я не успеваю остановить слова, прежде чем вопрос срывается с губ.

— Её ошибка самая что ни на есть непростительная Глупая. Лучше бы она попыталась убить меня, чем вытворила это, — сообщает он, также как и я откидываясь на спинку сиденья.

— А если бы… я пыталась? — снова непрошенное вопросительное предложение, от которого я вздрагиваю. Как он на это отреагирует? Вдруг подумает, что покушаюсь на него?

— Ты бы не дошла до того, не хватит смелости… — он смеётся, глядя на меня. А я облегчённо выдыхаю, он не принял это никак иначе, как шутку, хотя в дебрях моего сознания подобный исход считался счастливым. Жаль, в реальности всё не так радужно.

— Сомневаешься в себе или во мне? — неправильно растолковывая моё молчание, спрашивает он. По-прежнему смеётся, но уже более вызывающе, надменно.

— Я не…

— А мы проверим, — прерывая меня и не давая ничего добавить, он резко выворачивает руль, и мой дом растворяется за тонированными окнами. Всё происходит так быстро, что я не успеваю понять, в чём дело. Буквально за пять минут мы пересекаем городскую черту, и оказываемся на трассе. Он едет со скоростью 160 километров в час, пока я, вжавшись в кресло, соображаю что к чему.

Наконец до меня доходит.

— Эдвард, я не хочу проверять! — голос снова подводит — слишком испуганный.

— Уже поздно, Белла, мы почти приехали, — сворачивая с трассы, упрямо говорит он.

— Пожалуйста, я пошутила! — почти молю его, когда машина замирает на обочине.

— Выходи, — вместо ответа командует он и сам покидает салон автомобиля. Мне ничего не остаётся, как послушаться и последовать его примеру.

— Шутки шутками, Белла, а в реальности всё иначе, — слышу его слова, словно через вату. Ноги перестают держать и подгибаются, колени дрожат, и внутри всё тоже заходится от дрожи. Мне страшно. Что он от меня хочет?

— Держи! — он рявкает, и перед моим лицом появляется что-то металлическое, тяжёлое и серебристое. Беру предмет в руки, не сразу понимая, что это револьвер.

— Зачем? — в ужасе отшатываюсь от прежнего места, где стояла, непонимающе глядя на Эдварда. Он, ухмыляясь, идёт по песчаной дорожке вдоль асфальтированной дороги. Проходит около пяти метров и замирает, разворачиваясь.

— Попади! — доносится до меня его баритон с долями смеха. — Попробуй!

Он стоит около густой травы. Бледные пальцы дотягиваются до пуговиц и расстёгивают рубашку на груди, оголяя торс и грудную клетку. Чтобы мне было легче попасть.

Он что, серьёзно предлагает убить его?

Мне?

Вот так вот просто, ни за что и никак?

Нет, такого не может быть. Это умысел, вымысел — что угодно, но только не правда. Нет!

— Я даю тебе три секунды, после чего стреляю сам, — только теперь замечаю, что ладонь в бинтах — та что с ожогом — сжимает второй такой же револьвер, какой выдан мне. У нас дуэль?

О, господи!

— Нет, пожалуйста! — поднимаю руки вверх, в знак того, что сдаюсь, но на него это не действует.

— Один выстрел, Белла. У тебя есть шанс только сейчас, потом его не будет! — слышится над обдуваемым ветром полем и пустой дорогой, около которой мы стоим.

Перевожу взгляд с Каллена на пистолет — аккуратный, красивый, тяжёлый, серебряный — всё настолько дорого, что даже страшно.

Но страшно мне не только поэтому — я отчетливо слышу сумасшедший пульс в голове, слабость по всему телу, дрожь и слёзы. Они подкатывают к глазам, заслоняя обзор влагой.

— Прицелься хорошенько. У тебя только одна попытка! — говорит Эдвард, расставив руки, и подставляя мне обнажённую грудь практически под дуло — между нами всего-то пять метров!

— Одна попытка, — лишь губами повторяю я и целюсь. Навожу прицел на левую часть его грудной клетки, почти ощущая, как там бьётся сердце. Его сердце.

Пальцы облепляют курок, когда внезапная мысль пронзает голову, будто стрела: он нужен мне!

Не могу додумать до конца. Просто знаю это. Знаю и все.

Чёрт, я не могу его убить…

— Я не буду стрелять, — выдыхаю я, кидая револьвер на землю, и поднимаю на Каллена отчаянные глаза. В них смешался адреналин, страх и боль. Познание, понимание и что-то ещё, чему названия я не знаю.

— Тогда стреляю я, — как ни в чём не бывало предлагает он, делая шаг назад и прицеливаясь точь-в-точь, как я пару минут назад.

Отличие лишь в том, что выглядит он просто потрясающе: ветер раздувает бронзовые локоны, рубашку, обнажает прекрасное тело, лицо светится странным сиянием, будто какой-то скрытой аурой, а его поза — поза победителя, завоевателя, властителя. Ошеломляюще.

— Ты не выстрелишь! — сама не знаю почему, но я уверена в этом. На лице у меня сияет улыбка, хотя в душе всё перегорает от страха. Меня трясёт, но я всё ещё на ногах и мой взгляд всё ещё переведён на Каллена, замершего с пистолетом.

— Откуда такая уверенность? — его бледные длинные пальцы перемещаются на курок, слегка надавливая на него. Прицел ровно на мою грудь. Туда, где бьётся сердце — левая сторона. Мы, словно зеркало, повторяем движения друг друга. Он сейчас ведёт себя так же, как и я, перед тем как отказалась стрелять.

— Я нужна тебе! — уверенно отвечаю, вспоминая недавний разговор. — Ты увозишь меня из страны, спасая от Аро!

— Думаешь, это проявление моей слабости? — теперь он зол. Пальцы сильнее сдавливают курок.

— Нет, это проявление твоей человечности! — взгляд скользит от дула к его глазам. Ищу в них что-то, чего не могу найти в своих. Это какое-то чувство, какое-то стремление к пониманию, какая-то эмоция — всё довольно сумбурно, но всё верно. Я сама не знаю, чего хочу.

— Человечности? — рука мужчины безвольно опускается, а ошарашенный взгляд переводится на меня. Он ищет подвох, ищет какой-то скрытый мотив.

Напрасно.

Я ничего не скрывала. Я действительно думаю так, как сказала. Сколько бы он не верил и сколько бы не знал…

Почему для меня, вообще, важно его мнение, его слова?

Неужели только из-за денег?

— Что-то не так? — решаюсь спросить, чувствуя, как напряжена обстановка.

— Ты вообще знаешь, кому говоришь подобное? — он слабо хмыкает, но потом на его лице появляется злорадная, пусть и горькая усмешка. — Белла, стоящий перед тобой, лишил жизни сотни человек. О какой человечности может идти речь?

— О твоей… — безвольно отвечаю я, опуская голову.

Больше у меня нет слов. Не знаю, что сказать или ответить. Жду его хода, так сказать.

Вдруг резкий, быстрый и шокирующий звук слышится у меня под ухом, и уже через секунду выстрел достигает земли, издавая хлопок.

Теперь моя очередь ошарашено смотреть на него.

Неужели это была пуля? Он выстрелил в меня, после всего сказанного?

Эдвард стоит всё там же, только теперь его рука поднята, а в ней револьвер. Из него тонкой струйкой вырывается дым. Он действительно стрелял в меня!

— Зачем? — спрашиваю одними губами. От страха сел голос.

— Никогда не расслабляйся, Белла, и не доверяй никому! — опуская пистолет и двигаясь в мою сторону, сообщает он. — Садись в машину! — теперь кивок следует к запертой дверце «мазды».

Послушно исполняю его требование, всё ещё не приходя в себя от сказанного. Он действительно так думает и считает? Он действительно стрелял в меня?

Всё никак не укладывается в голове!

— Когда-нибудь я научу тебя, — хмыкает он, усаживаясь на водительское сиденье.

— Научишь стрелять? — зачем мне это?

— Да.

— Для чего?

— Для самозащиты, — лукавые глаза будоражат моё сознание, пока губы произносят слова. — Ты даже не представляешь, что значит быть Моей!

— Я и так твоя…

— Вот все тонкости и узнаешь, — расслабленно отвечает он.

— Зачем я нужна Аро? — смотрю перед собой, но непонимание, которое не могу передать взглядом, выливается в голосе. — Почему он тоже хочет меня?

— Я не читаю его мысли, — Каллен активирует зажигание, и мерное урчание мотора раздаётся под нами.

— А хотел бы?

— К чему ты спрашиваешь? — нервно проговаривает он. Кажется, его настроение и терпение снова не стабильны.

— Просто так… — опускаю голову, признавая, что ухожу в аут. Слова кончились, вопросы тоже. И мысли — то вились роем, а сейчас просто испарились.

— Пустые разговоры — потеря времени, — произносит он и выезжает с обочины на дорогу. Асфальт мягко отталкивает шины автомобиля, отчего скорость развивается почти дьявольская. Чтобы ни мутило, не смотрю в окно, но тогда выбор только один — смотреть на Каллена! И что же мне делать?

— Запомни одну истину, Белла, — внезапно говорит мужчина, даже не утруждаясь взглянуть на меня, в то время, как я исступлённо перевожу глаза с одного элемента салона на другой, лишь бы ни смотреть на обладателя чудного баритона. — Мир — дерьмо, и все мы сдохнем, — от подобного утверждения Каллена теряю дар речи, но он, кажется, этого не замечает, лениво руля, но напряжённо глядя на дорогу. Его глаза пустые, но в них какой-то странное сияние. А вот руки напряжены, да и поза не расслабленная. Голос не дрожит, не надламывается, но в нём скрытая горечь.

— Кто-то раньше, а кто-то позже. Твоя задача, Белла, продержаться столько, что бы хватило мне. После — делай всё, что угодно.

С этими словами машина замирает у моего дома.

— Эдвард… — у меня просто нет слов. Что он несет? Почему такая боль? Такой голос?

Мне жалко его… черт!

— Лучше промолчи, но запомни, — вздыхает мужчина, отворачиваясь от меня к окну.

— Запомнила, — рассеяно отвечаю я. — Все ясно.

Открываю свою дверцу и выхожу на свежий ночной воздух. «Мазда» стоит около меня ещё пару секунд, а потом резко выезжает обратно на дорогу и скрывается в ночной мгле.

Стою на обочине крайне озадаченная, обескураженная и угнетенная. Мне хочется догнать Эдварда и узнать, что он имел в виду. Я сказала «ясно», но на самом деле мне совсем ничего не ясно!

Похоже, это очередная нераскрытая тайна чувственных возможностей Эдварда Каллена.

Глава 25 — Нежность

— Хорошо выглядишь, — плотоядно улыбаясь, произносит Эдвард на следующий день. Прежней горечи как ни бывало. Он словно с другой планеты, не знающий что такое какие-нибудь ощущения и чувства.

Этот день последний, перед нашим с Тони отлётом в Гамбург. Я снова в его доме, в его спальне. На мне пурпурное нижнее бельё с кружевом. Он движется ко мне размеренно, скорее даже медленно. Я стою, предвещая ещё одну томительную ночь, словно на полицейском досмотре: руки по швам, глаза прикрыты, голова слегка откинута.

— Ты готовишься к нашим встречам лучше, чем Ален, — продолжает он, делая ещё один небольшой шаг ко мне. Борюсь с желанием отступить назад и, схватив что-то с тумбочки, запустить в него.

Я бы попала. Наверное.

— Нравиться тебе — моя главная задача, — словно заученный стишок в сотый раз повторяют эту фразу.

— Ты права, — отзывается он, и его руки по-хозяйски бороздят мои бёдра, поднимаются выше к талии, а затем к груди. Чувствую холодные пальцы, расстёгивающие застёжку моего лифчика.

От неестественного холода мужчины вздрагиваю, но не отступаюсь от задуманного. Наоборот, мужественно скольжу руками по его телу, стараясь делать это с максимальной страстью, на которую способна.

— Ты слишком мягкая, Белла, — недовольно хмыкает он, и вижу, как его лицо хмурится. Опускаю взгляд и стараюсь ощутимее прикасаться к нему.

— Сильнее, — требовательно призывает он, в то время как его собственные пальцы впиваются в мою кожу. Внезапно мне становится больно, и я вскрикиваю.

— Эдвард, мы можем поговорить? — тихо спрашиваю я, под напором его поцелуев едва держась на ногах.

— Никаких разговоров, — отрезает он, требовательнее целуя меня.

— Пожалуйста, у меня есть предложение…

— От тебя их не требуется!

Замолкаю, не решаясь больше возражать. Но моя нерешительность испаряется, когда его новое грубое прикосновение доставляет боль.

— Выслушай меня, прошу!

— У тебя две минуты, — зло бросает он и отстраняется.

Хватаюсь за спинку кровати для поддержки, чтобы ни упасть. Как бы там ни было, а его руки держали моё тело в вертикальном положении.

Делаю глубокий вдох, перед тем как сказать уже давно подготовленные слова.

— Давай попробуем по-другому….

— Что по-другому? — опускаясь на белые кроватные простыни, гневно спрашивает он.

— По-другому заниматься любовью. Не так… страстно… — сглатываю, произнеся это. Не решаюсь перевести на него взгляд. Что последует за этими словами — удар по лицу? Проклятия? Аннулирование счетов?

— Это как? — внезапный голос мужчины заставляет меня резко вздёрнуть голову. Он серьёзно? Он действительно не хочет убить меня?

— Я покажу, — робко проговариваю я, вопросительно глядя на место рядом с ним на кровати. Он как-то рассеянно кивает. Горящие огнём глаза теперь настороженно следят за каждым моим движением. Ещё бы, наверняка я первая, кто осмелился предложить ему подобное. Вот бы не оказаться последней…

— Я знаю, ты любишь страсть, но почему бы нам не попробовать нежность? — аккуратно спрашиваю я, поглаживая его обнажённую грудь. Похоже, этим предложением он не доволен, но пока молчит. Видимо, он ждёт чего-то или просто хочет посмеяться надо мной…

— Пробуй, — разрешает он, и я выдавливаю улыбку. Что же, это мой шанс. Возможно, если Каллену понравится, секс с ним станет для меня проще и менее болезненным.

— Расслабься, — советую, пока мягкими, едва ощутимыми касаниями пальцев, будящих нервные окончания — испробовано с Джейкобом — прохожусь по его грудной клетке. Его дыхание становится прерывистее.

— Что ты делаешь?

— Показываю, — теперь убираю руки с груди и прошу его лечь. Он исполняет мою просьбу, но всё ещё настороженно.

Сначала он не понимает, что происходит, когда я припадаю губами к его животу, но потом я снова слышу прерывистое дыхание, свидетельствующее о том, что он понимает, что я целую его.

— Зачем это? — непонимающе спрашивает он.

— Тебе понравится, — полушёпотом сообщаю я и, продлевая маленькие поцелуи, дохожу до его паха. Теперь моя очередь понять, что я ввела его в заблуждение, потому что сильная рука упирается мне в макушку, едва собираюсь отстраниться. Он решил, что мы будем заниматься оральным сексом? Нет!

У меня панический страх перед этим. Однажды в колледже я сделала минет на спор, и воспоминания остались самые что ни наесть ужасающие. Даже опыт с Джейком не принёс долгожданного избавления. Наверное, это со мной на всю жизнь.

— Нет, — качаю головой, выдыхая и пробуя, отстраниться. — Я ни это имела в виду.

— Тогда что? — недовольно слышится над моим ухом прекрасный баритон.

— Я… — запинаюсь, не зная, как объяснить. Решаю промолчать и просто показать, что думаю.

Делаю всё нежно, аккуратно, почти любяще. Мне представляется на месте Каллена Джейкоб.

Эдварду, похоже, нравится. Наверняка мои нежные касания возбуждают его сильнее, чем грубые. По крайней мере, я на это надеюсь.

К тому времени, как мы подходим к кульминации нашего действа, когда все чувства собранные во мне разлетаются на кусочки, а тело наполняется сладостной дрожью и теплом, впервые понимаю, что мне хорошо.

Да-да, мне действительно приятно!

Никогда не думала, что дойду до подобного с Калленом.

Смотрю на его расслабленное, хоть и вспотевшее, почти улыбающееся лицо, и выдавливаю ответную улыбку. Практически искреннюю.

Опускаюсь на подушки, и лицо мужчины скрывается для меня за простынями. А вот руки нет. Наоборот, они впервые притягивают меня к своему владельцу не грубо, а скорее осторожно. Будто он на самом деле боится сделать мне больно. Что же, такая игра-иллюзия с его стороны мне нравится.

Оказываюсь прижатой к тёплой мускулистой груди. Вздыхаю, закрывая глаза, и обдумываю происходящее.

Тревожат меня собственные ощущения: почему мне сейчас нравится быть с Эдвардом? Почему мне нравятся его руки, его лицо, его запах? Почему мне всё в нём начинает нравится, и даже занятия любовью?! Неужели я попала под его чары?

Нет, не может быть!

Отказываюсь признавать очевидное и отбрасываю подобные размышления подальше. Мне не может быть хорошо с Калленом. Он тиран! Он деспот! Он убийца! Он маньяк! Но такой чертовски красивый!

Мейсен, ты себя теряешь! Соберись!

— Белла? — ну откуда, откуда эта новая волна сладкой дрожи по телу, когда сейчас он произносит моё имя? Почему мне кажется, что оно преображается от его голоса?

Такого ведь со мной не было! Неужели это нежное занятие любовью — провёрнутое мной — за полчаса изменило всё моё мировоззрение, спутало все мысли, и затемнило истинные чувства?

Откуда это чёртово помешательство?

— Что? — поднимаю на него глаза, пытаясь сдержать ту неожиданную порцию радости, заложенную в голосе.

— Спасибо, — почти беззвучно говорит он, как будто кто-то здесь может его услышать. Спасибо я от него слышу не часто, и эти слова цепляют душу и сбивают дыхание. Ох, Господи, да что же со мной? Наверное, я просто не выспалась.

Мне нужен здоровый сон и всё станет как прежде.

— Не за что, — по привычке отвечаю я, хотя для него ничего привычного в моём голосе нет. Он стал звонче и… счастливее!

Чувствую на затылке его пристальный непонимающий взгляд, который сияет ещё и недоверием ко мне. Закрываю глаза — почти зажмуриваюсь, и молюсь о том, чтобы уснуть раньше, чем натворю глупостей.

Я схожу с ума. Это точно.

Но поспать удаётся недолго…

Посреди ночи меня будит какой-то визг. Визг шин. Силюсь открыть глаза, получается это у меня с пятой попытки.

Сонный, ещё не полностью сфокусированный взгляд скользит по комнате, пока не натыкается на бледную руку, отдающую прохладой.

Вмиг узнаю, кому она принадлежит, и в чьих объятьях по-прежнему нахожусь.

Пробую отстраниться, но длинные пальцы останавливают меня, впиваясь в кожу предплечья. Быстро выдыхаю от неприятных ощущений, когда в темноте раздаётся шёпот:

— Не двигайся. Спи.

— Что случилось? — таким же шёпотом спрашиваю я, пытаясь приподнять голову, чтобы увидеть его лицо.

— Ты сегодня останешься здесь. Аро у твоего дома.

— Аро? — пытаюсь откопать в голове информацию, связанную с этим человеком. Сегодня мне удаётся сделать это быстрее, чем когда-либо, и страх сковывает сердце ледяными оковами.

— Что ему нужно? — тихо спрашиваю я, сдерживая ужас в голосе.

— Ему нужна ты, Белла, — устало проговаривает Каллен, хотя в его чудном баритоне чувствуется напряжение.

— Он караулит… меня?

— Да, — коротко отвечает мужчина, вздыхая.

— Что я должна делать? — сон снимает как рукой. Если я попаду к Аро Вольтури, боюсь, мне будет очень плохо, если даже Каллен говорит, что меня гуманнее убить, чем отдать этому человеку…

Энтони!

Мысль прорезается так внезапно, что я едва сдерживаю крик отчаянья.

Мой мальчик!

Завтра он должен быть в Гамбурге, а я должна быть с ним! Если я буду с Эдвардом, он остаётся один!

— Ничего. Будешь здесь, а завтра с утра улетишь из страны, — подтверждая мои худшие опасения, проговаривает мужчина.

— Я не могу лететь с тобой! — отчаянно вскрикиваю я, на этот раз, не тая ужаса от предстоящей разлуки с сыном. Впрочем, мужчина о Тони и не знает.

— Кто сказал, что ты летишь со мной?

— А разве нет…? — окончательно теряюсь после этих слов и,предпринимая очередную попытку, приподняться на локте. Его руки отпускают меня, и я наконец-то вижу изумрудные глаза, прожигающие меня в темноте. Он напряжён, но в тоже время насмехается.

Нервный смех…

— Ты летишь частным рейсом в Германию. С моим телохранителем. Завтра. Остановишься в отеле, куда тебя привезёт он.

Телохранитель? Отель? Завтра?

Вот чёрт!

И всё же, я буду с Тони. Я не смогу полететь с ним, но увидеть-то я его смогу, и побыть с ним тоже! Похоже, сам того не зная, Каллен становится моим спасителем. В очередной раз.

Думая про Эдварда и смотря на прекрасное даже в темноте лицо, задаюсь вопросом, на который не знаю, как ответить.

Против воли он срывается с губ.

— А как же ты?

— С каких пор тебя это беспокоит? — бледное лицо превращается в надменную маску. — Какое тебе дело?

— Я волнуюсь… — говорю правду. Не знаю, сколько процентов, но, тем не менее, правду. Я действительно волнуюсь, и должна с прискорбием заметить, что странное чувство, появившееся сегодня после секса, до сих пор не прошло.

Будто я привязана к нему…

Будто он мне не безразличен…

— Я поговорю с Аро, — сообщает он.

Почему мне так не нравится тон, которым он сказал слово «поговорю»? Почему шестое чувство подсказывает мне, что это будет нечто ужасное?

— Он убьёт тебя! — тихим шёпотом произношу я, но, даже слыша его, Эдвард усмехается.

— Меня невозможно убить, Белла, — смеётся мужчина, потирая моё предплечье. Его слова звучат довольно уверенно, но пальцы выдают волнение, слишком сильно впиваясь в кожу.

Он впервые сомневается?

— Убить могу только я! — продолжает он.

— Верю на слово, — быстро отвечаю, чем вызываю его улыбку. Настоящую, расслабленную и весёлую.

— Твоё поведение пока заслуживает лишь поощрения, — достаточно мягко отвечает он, зарываясь мне в волосы.

Никогда не думала, что он вообще способен на это.

Наверное, сегодня день открытий.

— То есть, тебе понравилось? — аккуратно спрашиваю я, отводя взгляд.

— Понравилось, — утвердительно отвечает он и в его голосе проскакивает смех вперемешку с удовлетворением.

— А тебе?

Таким вопросом я начисто шокирована. Чтобы убедиться в том, что не ослышалась, смотрю на него внимательным долгим взглядом. Он ответно смотрит на меня. Это новый этап «гляделок», уже характерных для нас?

— Понравилось, — словно эхо повторяю я. И говорю правду. Снова.

Я могла бы соврать, спроси он меня, нравится ли мне заниматься с ним любовью всё то время, пока мы знакомы, я бы соврала. Иначе он убил бы меня — это точно — но сегодня я говорю правду.

Абсолютную.

Какая-то странная ночь, полная неожиданностей…

— Завтра в семь утра машина будет у дома. Поедешь в аэропорт отсюда. Всё необходимое будет в отеле.

— Ясно.

— А теперь спи, — приказывает он, убирая руки и выпуская меня из объятий.

Отстраняюсь с заметным недовольством.

Я действительно недовольна, что больше не ощущаю себя защищённой с ним.

Похоже, за одну ночь Эдвард Каллен стал мне гораздо ближе, чем я думала.

Интересно, с чем это связано?

Глава 26 — Побег

Лениво смотрю в окно на начинающийся дождь. Я снова не выспалась, потому что даже во сне думала о собственном поведении и поведении Каллена.

О том, почему меня внезапно стало волновать его присутствие и отношение.

Телохранителя Эдварда, а ныне моего, зовут Эмметт. Это огромный накаченный мужчина с короткими тёмными волосами. Его взгляд внимательных серых глаз сканирует сто происшествий одновременно и, причём, с разных ракурсов.

Этот человек знает своё дело.

Он работает на того, кто ошибок не прощает.

Эмметт не многословен. Встретив меня у особняка Каллена, он лишь представился и тут же сел за руль. Сам же Эдвард, как ни странно, попрощался со мной и добавил ещё кое-что, наклонившись к моему уху. Добавил те слова, от которых моё сердце зашлось в безумной пляске: то ли от счастья, то ли от неожиданности.

— Будь осторожна, Белла, — прозвучал тогда бархатный баритон, прежде чем его обладатель прикоснулся своими губами к моему виску, запечатлев там поцелуй.

Полностью обескураженная я нашла в себе силы лишь кивнуть и села в машину.

Резко стартовавшее «порше» дало мне лишь две секунды, чтобы оглянуться и увидеть Эдварда, небрежно подпирающего плечом одну из колон особняка.

Почему мне так не хочется уезжать?

Почему мне хочется видеть его рядом?

То ужасное чувство, то стремление быть с ним никуда не делось! Наверное, оно долговременное или, вообще, вечное.

Нет! Только не вечное, умоляю!

Мы с Эдвардом, будто с разных планет, из других миров. Все законы природы препятствуют тому, чтобы мы были вместе. Так и должно быть. У нас у каждого своя судьба и вмешиваться в его я просто не имею права!

Только вот в мою он вмешался, причём так, что сейчас все мои мысли заняты только им.

Я даже не могу подумать об Энтони, который сейчас на грани смерти, чёрт возьми! Я думаю об этом ублюдке Эдварде, который причинил мне столько боли и страданий!

Ну почему всё так несправедливо?!

Почему из-за его прихотей должна страдать я?

— Мисс Мейсен, нам пора, — слышу голос Эмметта и раздражённо смотрю на него. На телохранителя мой взгляд впечатления не производит, он прекрасно знает, что должен сделать и куда меня нужно доставить.

Выхожу из машины, на ходу потирая рукой глаза, чтобы не уснуть, и бреду рядом с Эмметтом к зданию аэропорта.

Сегодня я уже звонила Эленике и сказала, что встречу их в Гамбруге. Она продиктовала мне номер рейса и время прибытия. Я прилетаю на три часа раньше и успею улизнуть из отеля, чтобы встретить своего мальчика.

Медсестра сказала, что Тони сильно скучает по мне и очень хочет увидеть, на что мне пришлось как-то неумело отнекиваться, с просьбой отвлечь его от грустных мыслей тем, что совсем скоро мамочка будет рядом.

Я сама на это так надеюсь…

Эмметт подводит меня к небольшому белоснежному самолёту, стоящему чуть вдалеке от других. У двери его стоит стюардесса и приветливо, хоть и натянуто, мне улыбается.

Даже не пытаюсь улыбнуться в ответ — у меня слишком много забот.

Во-первых, я волнуюсь за сына. Очень и очень сильно волнуюсь, потому что не знаю, как пройдёт полёт, и что станется с его самочувствием до операции. Усиленно молюсь, чтобы всё произошло так, как мне хочется: он выздоровел и был счастлив.

Во-вторых, я думаю об Эдварде! Постоянно и неумолимо он вторгается в моё сознание даже сейчас, за десятки километров.

Я волнуюсь за него — я не врала вчера.

Мне страшно.

До сих пор тревожное чувство давит в моей груди неподъёмным, лишним для ситуации грузом. И это не из-за того, что счета могут аннулироваться — хотя отчасти и от этого — а потому, что он мне нравится.

Да-да, нравится.

Не безразличен, так сказать.

Я нахожусь на грани. На грани нервного срыва. Ещё немного и мои нервы, стянутые в тугие струны, разорвутся, не выдержав.

Развалившись на куски, я не помогу ни сыну, ни себе.

Садясь на кожаное сиденье, замечаю только иллюминатор, в котором вижу, как торопливо служащие откатывают трап и закрывают дверь.

Пристёгиваюсь по наставлению Эмметта и откидываю голову на спинку сиденья.

Чувствую, как самолёт взлетает, и кладу в рот леденец, чтобы не закладывало уши. Рассасывание подобных сладостей помогает отвлечься, но, к сожалению, ненадолго.

Когда самолёт уже летит — идёт плавно, что отражается на мне — стюардесса добродушно спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь выпить или перекусить.

Отвечаю отрицательно, но телохранитель перебивает меня и просит у девушки две порции мясной поджарки с овощами.

— Я не голодна! — возмущённо глядя на мужчину, произношу я.

— Я выполняю данные мне приказы, мисс, — отвечает он, несмотря на меня, а усиленно изучая глянцевую поверхность мужского журнала.

Словно обиженный ребёнок скрещиваю руки на груди и перевожу взгляд с Эмметта на подставку для еды, выдвинутую передо мной.

Каллен приказал кормить меня? Насильно?

Для чего? Почему?

Неужели это проявление заботы?

Или какой-то благодарности?

Я теряюсь в догадках, размышляю о многом, но одновременно о чём-то одном, пока частный самолёт летит на высоте нескольких тысяч миль.

Время перелёта длительное, и я успеваю выспаться.

Наконец приходит время посадки. Уже снова утро. Утро в Германии.

Схожу по трапу и как следовало ожидать, поскальзываюсь. Хватаюсь за перила за миллисекунду до того, как попадаю в объятья бетонных плит.

— Да, мистер Каллен, — отзывается позади меня Эмметт, и я быстро оглядываюсь, слыша знакомое имя, от которого тело впадает в какой-то ступор, и приятное тепло вперемешку с дрожью скользит в нём.

— Мы на месте, мистер Каллен, — сообщает тем временем мужчина, пока я неотрывно слежу за каждым его движением и сказанным словом.

Почему-то жду, что Эдвард позовёт меня к телефону. Хочу услышать его голос, и это желание настораживает.

Но Эмметт отключается и подводит меня к тёмно-красному кабриолету, припаркованному у входа в аэропорт.

Разочарованно бреду за ним.

С каких пор для меня всё это так важно?

Разве ещё вчера я не ненавидела Эдварда Каллена?

Мы приезжаем в какой-то дорогой пятизвездочный отель. Люксовый номер. Три комнаты: гостиная и две спальни.

Не знаю, зачем нам их две, когда я полностью уверена, что из одной — та, что больше и с двуспальной кроватью — я точно не выйду всё время своего пребывания здесь.

— Ваша одежда здесь, мисс, — напоминая о своём присутствии, говорит Эмметт и показывает на несколько больших пакетов с логотипами дорогих магазинов. Словно во сне подхожу к одному из них, разглядывая содержимое и даже не решаясь к нему прикоснуться.

Представляю, сколько это стоит и где-то в глубине живота образуется узел.

— Если что-то понадобится, известите меня, — доносится до моих ушей, пока я аккуратно перебираю пальцами тонкую ткань платья из своего нового гардероба.

Сдавленно киваю и продолжаю своё занятие.

— Завтрак подадут через полчаса, я буду в соседнем номере.

Натыкаюсь взглядом на этикетку одной из блузок — «Коллинз», и сознание автоматически переворачивает фамилию в «Каллен».

Новая лавина страха за Эдварда обрушивается на мои плечи, вселяя в глаза этот самый страх.

Неправильно распознав причину происходящего, Эмметт спешит добавить, прежде чем выйти за дверь:

— Вы в полной безопасности, уверяю Вас!

— Когда прибудет мистер Каллен? — тихо спрашиваю я, останавливая его.

— В субботу утром, если планы не изменятся, — отвечает Эммет, и дверь за ним закрывается.

Последняя фраза мужчины застывает в сознании. «Если планы не изменятся». Какие планы: пристрелят его или нет?

Боже, я начинаю опасаться за себя. Ещё немного, и я нарушу правило Эдварда не влюбляться в него.

Хотя кто сказал, что я влюбляюсь?

По-моему, я должна чувствовать определённую степень привязанности к человеку, который спасает жизнь моего сына, и с которым я занимаюсь сексом вот уже две недели…

Нет, я не могу влюбиться. Исключено.

После разлуки с Джейкобом моё сердце разбито на мелкие кусочки, и никто его ни соберёт. Ни Эдвард, ни кто-либо другой.

Эти мысли вселяют небольшую уверенность, но не вытесняют сжигающей тревоги.

Чтобы отвлечься перед поездкой в аэропорт — уже в одиночку — решаю принять душ.

Тёплая вода успокаивает нервы, но совсем не вовремя — смывая шампунь — вспоминаю, как мы с Калленом занимались любовью в душе. Его холодные руки под горячими водяными струями, скользящие по моим бёдрам…

От воспоминаний слегка кружится голова, и я спешу покинуть душевую прежде, чем потеряю сознание.

Сижу в махровом полотенце на полу и перебираю одежду, купленную Эдвардом. Перевожу взгляд на часы и замечаю, что уже почти одиннадцать! Самолёт Тони садится в полдень! Хватаю первое, что попадает под руку, и надеваю на себя.

Первыми попавшимися вещами оказываются льняная бежевая блузка и синие джинсы.

Что же, по крайней мере, это удобно, хоть и слегка вычурно, потому что лейблы на поясе джинсов красноречиво свидетельствуют о месте их продажи.

На ноги выбираю бежевые босоножки на платформе, с горечью замечая, что семь сантиметров — самый маленький каблук из предложенного мне ассортимента.

Когда я готова отправиться навстречу со своим малышом в дверь некстати стучат.

Официант сообщает, что принёс завтрак, и ставит большой поднос на стол в гостиной. Он спрашивает, хочу ли я чего-нибудь ещё, но мои отрицательные ответы быстро заставляют его выйти.

Хватаю свою сумочку и выскальзываю за дверь, молясь, чтобы телохранитель ни увидел меня и не затащил обратно в номер.

На моё счастье, Эмметта в коридоре нет, и я покидаю отель незамеченной.

Ну, по крайней мере, мне так кажется…

* * *
— Мамочка! — громкий детский крик за спиной заставляет меня обернуться и почти сразу глаза фокусируются на светловолосом малыше, который кидается в мои объятья.

— Тони, — ласково целую его, прижимая к себе, и поднимаю на руки. Эленика подходит за ним и нерешительно замирает чуть вдалеке, не мешая нашей встрече.

— Моё солнышко, — чувствую, как слёзы сдавливают горло. Я не видела моего ангела больше трёх дней. Это слишком длинный срок.

— Мамочка, — повторяет он, и его ладошки крепче держатся за мою шею.

— Как же я соскучилась, зайчик, — шепчу, гладя его кудри и одновременно утирая со щёк непрошенные, одиночные слёзы.

— Я хочу быть с тобой! Почему ты не полетела с нами? — он оглядывается на Эленику и та нам неловко, робко улыбается. Девушка молода и красива, но главное — она добра и сострадательна. К сожалению, некоторым людям, даже запавшим мне в сердце, этого не понять и не почувствовать.

— Сейчас я поеду с вами, — взъерошив его локоны, сообщаю я. — Эленика?

— Да, мисс Мейсен? — девушка делает осторожный шаг вперёд, и я выдавливаю улыбку:

— Зови меня Белла, — прошу я. Наверное, она чуть старше меня, да и ситуация, когда ко мне обращаются на «Вы», уже начинает напрягать.

За эти два года Эленика стала для меня хорошим надёжным помощником. Мы ни друзья и не родственники, но мы добрые знакомые. И за то, что она помогла Тони, я обязательно отблагодарю её в будущем.

— Белла, — повторяет вслед за мной и подходит ещё ближе. — Машина ждёт нас у входа. Мы будем в клинике через двадцать минут.

— Хорошо, — отвечаю я, перехватывая сына и целуя его в лоб. — Я еду с вами. Мне нужно вернуться в отель только к трём.

Сама придумала время, правила и план побега.

Сама всё и исполню.

Я сейчас так близко к своей цели, так близко к своей самой заветной мечте — здоровью Тони — только бы ничего не сорвалось! Я не вынесу этого!

Не спуская Энтони с рук, я иду вслед за медсестрой к главному выходу из аэропорта и дальше — к небольшому микроавтобусу голубого цвета, припаркованному на парковке.

Малыш не хочет отпускать меня, даже когда мы садимся внутрь. Он с удобством устраивается на моих коленях, откидывая голову на мою грудь.

Эленика не без умиления смотрит на всё это, и на глаза ей наворачиваются слёзы. Она смахивает их кончиками пальцев, чтобы Тони ни увидел.

Машина чем-то напоминает уменьшенную копию скорой помощи, потому что в ней есть всё необходимое для пациентов, в том числе кушетка и какие-то приборы.

Мы не трогаемся с места, пока мужчина в синей форме не заходит внутрь и не оглядывает нас.

— Ребёнка нужно уложить, — требует он, отчего Энтони вздрагивает и крепче обнимает меня.

— Пусть он побудет со мной, — прошу я, потирая предплечье моего малыша, и, кажется, не замечая, что вчера точно также делал Эдвард. Я переняла у него жест? Ничего себе…

— Нет, он должен лечь.

— Тони… — перевожу взгляд на сына и натыкаюсь на небесные глаза с засеребрившимися в них слезами.

— Я могу лечь с ним? — спрашиваю у доктора, целуя ребёнка в локоны.

— Конечно, пожалуйста, — как-то растерянно отвечает доктор. Я киваю в знак благодарности, обхожу его и ложусь на кушетке рядом с сыном.

Он тут же прижимается ко мне, пряча лицо на моей груди.

Глажу Энтони по спине, когда слышу тихий голос врача, обсуждающий что-то с Эленикой. Делаю вид, что мне всё равно, но тем не менее слышу каждое слово:

— Такая молодая, — восхищённо произносит мужчина. — Очень жаль, что так случилось.

— Вы правы, — сдержано отвечает медсестра. Думаю, она подозревает, что я всё слышу.

— Героическая мать, — это последнее, что доносится до моих ушей, прежде чем я слышу трель своего телефона.

Догадаться, кто звонит, не сложно. О том, что я сбежала, уже знают.

Телефонная трель разрывает салон автомобиля около минуты. Но ни я, ни кто-либо другой не двигаются с места, чтобы ответить.

Совсем скоро телефон замолкает…

Глава 27 — «Отбой»

— Мисс Мейсен, можно вас на минутку? — голос доктора Роджерс вытаскивает меня из лёгкой дремоты. Открываю глаза и вижу палату Энтони — новую палату в немецкой клинике, в который мы с ним находимся.

Аккуратно выпутываясь из объятий спящего малыша, глажу его по волосам и выхожу вслед за доктором.

— Мисс Мейсен, знакомьтесь, это хирург вашего сына — мистер Клиуортер.

Оборачиваюсь к стоящему рядом хирургу, и его глаза внезапно расширяются то ли от испуга, то ли от удивления. Они большие и карие. На смуглом лице хорошо заметны белые белки.

Почему-то лицо кажется мне смутно знакомым, но я никак не могу припомнить, где его видела.

— Белла… — срывается с его красно-коричневатых губ.

— Изабелла, — поправляю я, хмурясь. — Меня зовут Изабелла Мейсен, доктор.

Он рассеянно кивает, отступая один шаг назад.

— Доктор Клиуортер расскажет Вам о том, как будет проходить операция, — вмешивается Роджерс. — Мне нужно идти.

И он уходит.

Я остаюсь один на один со странным доктором, который не спускает с меня внимательных карих глаз.

— Пройдёмте со мной, мисс, — прочистив горло, говорит он и неуверенно шагает к отдельной комнатке в конце коридора.

Едва за нами закрывается дверь, как он запирает её и, тяжело дыша, смотрит на меня. Его смуглое лицо бледнеет, а я сжимаюсь от страха.

Что ему нужно?

— Зачем вы закрыли дверь? — дергая ручку, спрашиваю я, смотря в его безумные глаза.

— Ты не узнаёшь меня? — он хмурится сильнее и подходит ближе. Я в испуге отступаю назад.

— Кто Вы? — решая не играть в «угадайку», спрашиваю я.

— Джейкоб, Белла. Меня зовут Джейкоб Блэк…

Теперь уже кровь отливает от моего лица.

Мой рот открывается в немом крике, зрачки расширяются, а руки замирают на дверной ручке, которую я теребила.

— Но как же… мистер Клиуортер, — вижу бейдж на его халате и хватаюсь взглядом за этот предмет, словно за спасательный круг.

— Я сменил фамилию, — бросает мужчина, скидывая бейдж рукой.

— Джейк, ты же не… как же это? — я начинаю чувствовать, как в груди образуется тугой ком боли, идущий из сердца и подступающий к горлу. Рыдания задушат меня раньше, чем хотя бы одна слеза прольётся из глаз.

— Нет, это как ты здесь оказалась? — растеряно спрашивает он, разводя руки в непонимающем жесте.

— Мой сын… Тони… — я до сих пор не верю, что мой бывший любимый человек стоит передо мной прямо сейчас, в синей хирургической форме.

Я помню Джейкоба совсем другим: с длинными чёрными волосами, живыми карими глазами под стеклами очков, в меру спортивного телосложения…

Сейчас же передо мной стоит высокий, накаченный, с короткой стрижкой и без очков человек, который напоминает скорее профессионального боксера, чем детского кардиологического врача.

Откуда в нём такая перемена?

— Твой сын? — не веря, переспрашивает мужчина.

Нахожу в себе скрытые силы, но их хватает лишь для того, чтобы кивнуть.

Боль заглушает всё моё естество, заставляя сердце бешено стучать, а кровь отливать от лица.

— У тебя есть сын? Ты замужем?

— Нет… сын твой…

И после этой фразы понимаю, что происходит. Всё становится на свои места. В моей голове что-то щёлкает, отчего страдания тут же отступают на второй план, скрываемые жгучей ненавистью.

Наконец-то он здесь, рядом со мной, и я могу сделать с ним всё что угодно, сказать всё, что захочу, потому что он бросил нас!

Он бросил меня и Тони!

Я ненавижу его!

— Скотина! — ору я, набрасываясь на него так неожиданно, что он даже не успевает остановить меня. — Зачем ты здесь? Ненавижу тебя! Ненавижу!

— Белла! — он безуспешно пытается отбиться от моей атаки, пока я, позволяя жгучим слезам, течь по щекам, пытаюсь посильнее ударить его.

— Я убью тебя, слышишь?! За то, что ты оставил нас! За то, что лишил моего сына полной семьи! Я убью тебя, ублюдок!

— Белла, возьми себя в руки! — ему, наконец, удаётся обезвредить меня, сжав мои запястья за спиной.

— Ты сбежал… — почти беззвучно шепчу я, не зная, что ещё сказать. — Ты бросил нас…

— Я никого не бросал, Белла, — хрипло отвечает он, и его хватка слегка ослабевает, когда он подводит меня к одному из диванчиков, стоящих в комнате, и усаживает на него.

— Ты сама выгнала меня, помнишь? — тихо спрашивает он, подавая мне стакан воды.

Демонстративно отворачиваюсь и усиленно моргаю, будто Джейкоб — иллюзия, и её можно развеять.

Суровая реальность показывает мне своё превосходство, когда Блэк всё ещё рядом со мной.

— Ты дал мне денег на аборт! Ты хотел, чтобы я убила нашего сына! — перевожу на него полубезумный взгляд, желая увидеть хоть что-то в его глазах, способное облегчить мою боль.

Вижу то, что хочу — раскаяние. Только вот есть ли в нём смысл после содеянного?

— Беллз, — произносит он, и в моей душе всё замирает. Так называл меня только он. Эту кличку придумал он.

«Беллз, я люблю тебя!», «Беллз, я хочу тебя!», «Беллз, с днём рождения, любимая!».

Воспоминания так больно вспороли душу, что мне становится совсем плохо. Отталкиваю его рукой, пробуя встать с дивана, но тут же падаю обратно, теряя равновесие.

— Ты как? — испугано, зовёт он, успевая подхватить меня прежде, чем я поцеловалась бы с полом. — Как себя чувствуешь?

— Прекрасно, — пресным голосом отвечаю я, пребывая в прострации. От этой боли нужно просто отгородиться — у меня, кажется, получилось, только вот вместе с тем я отгородилась и от всего остального…

— Послушай меня, Белла, я должен столько всего сказать тебе…

— Не имеет смысла, — тихо шепчу я, переводя на него рассеянный взгляд. — Ты уже всё сделал. Больше от тебя ничего не требуется…

— Белла, Энтони, и правда, мой сын? Ты не соврала мне?

— Зачем мне тебе врать?

— Скажи мне правду! Иначе всё будет ещё хуже!

— Хуже некуда, — выдыхаю я, и крепко держась за спинку дивана, поднимаюсь, чтобы уйти.

Но не тут-то было.

Сильная смуглая рука останавливает меня.

— Я не пущу тебя никуда в таком состоянии! — уверенно проговаривает Джейк.

— Нет, пустишь, — я вырываю руку, но не рассчитываю траекторию и больно ударяюсь костяшками пальцев о бетонную стену. — Мне нужно идти.

— Куда ты пойдёшь? — спрашивает Джейк, не решаясь подойти ко мне, но и дверь отпирать не собирается.

— Мне нужен свежий воздух, иначе я вырублюсь. Выпусти меня! — теперь в моём голосе мольба. Мольба к Джейкобу. Надеюсь, он поймёт, если это, вообще, он, а не игра моего больного воображения.

Мне просто больно, плохо и страшно. Всё что я чувствую — это бесконечные страдания, причинённые этим человеком.

Как мне уйти от него?

— Не делай глупостей, прошу тебя, — беря меня за плечи и поворачивая к себе, просит Джейкоб. — Мы поговорим вечером. Я позвоню тебе!

— Ты не знаешь моего номера… — бросаю я, полностью уверенная, что до меня ему не добраться.

Напрасно.

— В твоём личном деле есть. Я найду, — в его голосе уверенность и настойчивость. Мне ничего не остаётся, как покорно кивнуть, в надежде, что он выпустит меня отсюда.

Едва деревянная дверь открывается, как я выбегаю из комнаты отдыха и мчусь по коридору к выходу. Уворачиваюсь от медсестёр, смотрящих на меня с неодобрением, когда замечаю Эленику, стоящую около палаты Тони.

— Белла? — видя моё раскрасневшееся лицо и опухшие глаза, зовёт она.

— Я приеду позже! — бросаю я на ходу, пробегая мимо. Она удивлённо смотрит мне вслед, пока, выбежав на улицу, я не останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.

Ловлю такси, сажусь в него, и называю адрес отеля.

Пока такси мчится по трассе, я беспрерывно рыдаю на заднем сиденье.

Слёзы унять не удаётся.

— Ничего не получится, извините! — слышу виноватый голос водителя, возвращающего мне мои деньги. Смотрю на него с непониманием.

— Пробка… — на ломаном английском отвечает он, и я, переводя взгляд на лобовое стекло, вижу, что перед нами стоит три ряда машин. — Вы пешком через парк быстрее доберётесь, — советует он, и, кивая, я выхожу из машины и бреду к входу в парк.

Идёт дождь. Почти ливень.

Он в три счёта мочит мою одежду, уже орошённую слезами.

Мне всё равно.

Я иду, чёрт знает куда, в чужом городе.

Беспощадный ветер хлещет мне в лицо, слёзы текут с небывалой скоростью, а в груди нестерпимо болит от встречи с Джейкобом.

Нет, он лишний.

Только не он!

Прошу тебя, Господи!

Внезапно мой телефон начинает вибрировать. Достаю сумочку, вспоминая про пропущенный вызов, но на экране и так появляется знакомый номер.

Чёрт, только этого не хватало!

Замираю перед мокрой скамейкой, и сажусь на неё, пытаясь собраться.

Телефон всё звонит, а я никак не могу унять слёзы. Решаю, что лучше ответить хоть как-нибудь, чем снова проигнорировать звонок Каллена.

— Белла? — зовут на том конце телефона, и я чувствую, как приятное тепло, несмотря на внешний погодный холод, разливается по телу. Почему мне так важен этот голос? Почему от него мне становится чуть легче? От облегчения, прозвучавшего в нём?

— Эдвард, — ответно говорю я, давясь слезами.

— Что происходит? Где ты? — видимо, ему хорошо слышен стук дождевых капель, да и мои всхлипы о многом говорят.

— Не знаю… — окидывая взглядом парк, одновременно стирая руками слёзы со щёк. Жаль, что я не успеваю этого сделать, когда новая солёная влага накатывает на них. Судорожные всхлипы продолжают вырываться из груди.

— Эдвард, забери меня! — хнычу, словно маленькая девочка, не отдавая себе отчёт о том, что говорю. — Пожалуйста!

— Белла, я в Америке, — взволновано говорит он, пытаясь вернуть меня в чувство. — Какого чёрта, ты сбежала?

— Забери меня… — повторяю я тихим шёпотом, ни обращая внимание на его предыдущие слова и попытки привести меня в нормальное состояние.

— Откуда тебя забрать? — неожиданно спрашивает он, сильно волнуясь. Сама не понимаю почему, но мне хочется увидеть его здесь, тут же, и прикоснуться к нему…

— Парк, — вижу деревья вокруг и говорю свою единственную догадку.

— Какой парк? — он теряет терпение.

— Я не знаю! — удручённо вскрикиваю я, подавляя очередной всхлип. — Ну, пожалуйста, забери меня!

— Белла, — слышу его внезапную нерешительность и взволнованность. — Скажи мне, где ты?

Похоже, он решил попробовать что-то узнать у меня другим путём.

Он ласков со мной! Он действительно способен быть нежным и заботливым! Господи, ну, почему же я не могу сказать, где нахожусь?

— Я здесь раньше не была… — выдыхаю я, чувствуя, как гудит от напряжения и пережитого голова, и как слабеет рука, так неистово сжимающая телефон.

— Не отключайся, хорошо? — мягко просит он.

— Хорошо… — удивлённая переменами в его поведении, обескураженная внезапным появлением Джейкоба, да ещё и почувствовавшая теплоту от того, что говорю с Калленом, я понимаю, как теряю остатки реальности.

Начинает клонить в сон.

Я мужественно борюсь с ним, пытаясь выиграть битву с тяжёлыми веками.

— Будь там, где находишься сейчас. Эмметт заберёт тебя! — сообщает он через пару минут молчания.

От перспективы снова встретиться со здоровяком мне не по себе. Чувствую необъяснимое, глупое и эгоистичное желание, чтобы здесь был именно Каллен. Не подумав, воспалённое от боли сознание уже не способно на такую роскошь, выпаливаю в ответ фразу:

— Я хочу, чтобы здесь был ты! Не Эмметт!

— Я в США! — почти грубо повторяет он, и я замираю. Новая стрела пронзает сердце, потому что этот голос — единственный, который мне сейчас нужен — отвергает меня. Он же был нежен минуту назад… и снова тиран.

— А я в Гамбурге… — рассеянно говорю я, убирая взмокшие пряди со лба. — Прощай, Эдвард!

И отключаюсь, нажимая «отбой».

Глава 28 — Поговорим по-другому?

Нахожусь на грани сна и реальности — сама пока не могу понять к чему ближе. Отчётливо вижу картинку из недалёкого прошлого: иду через парк, сквозь дождь и грязь, бог знает куда. Мне обидно и больно. За себя, за Тони.

Я думаю попеременно то об Эдварде, отказавшемся приехать, то о Джейкобе, который не признаёт свою вину. Чем больше я о них обоих думаю, тем тяжелее на сердце.

С обоими этими мужчинами неотрывно связан мой сын. Нет, он не сын Джейкоба, он только мой. Мой маленький мальчик. Я же так люблю его…

Потом картинка в голове сменяется — я уже пробираюсь сквозь колючие кусты, когда кто-то резко хватает меня сзади за руки. Останавливает.

Я кричу и распахиваю глаза.

* * *
Моему взору предстаёт тот самый номер в отеле, в котором я и остановилась по наказу Эдварда, и откуда сбежала совсем недавно к Энтони. Не могу понять, почему я здесь — я же только что была в парке…

Внезапно чувствую странную теплоту. Человеческую.

Не веря своим ощущения, поворачиваю голову и задерживаю дыхание — рядом со мной лежит Эдвард Каллен.

Да-да, это действительно он, а не моя примитивная фантазия: точёные скулы, прямой нос, идеально вылепленный подбородок и выделенные красным контуром губы — он прекрасен.

Его рука обвилась вокруг моей талии, прижимая к телу, а лицо находится так близко от моей шеи, что я ощущаю его дыхание на коже.

Под одеялом я чувствую его ногу на своей, и от этого мне становится жарче.

Пытаюсь восстановить в голове картину произошедшего, но у меня не состыковываются факты: разве Эдвард не сказал, что не приедет, что он в США? Если это так, то как он оказался здесь, со мной?

А может, мне всё приснилось? Парк, Тони, Джейкоб?

Нет, исключено, такое присниться не может…

Постепенно мои мысли собираются в кучку и извещают меня о том, что нужно сходить в туалет.

Желание до невозможности глупое и банальное, тем более сейчас, когда у меня такие провалы в памяти, но я прекрасно понимаю, что оно требует немедленного исполнения.

И всё же всё во мне разделяется на два лагеря, две противоположных стремления:

Первое — уйти в туалет. Второе — остаться у Эдварда под боком, наслаждаясь его теплом.

С горечью должна признать, что побеждает первое, и мне приходится уступить.

Аккуратно, боясь потревожить мужчину, выпутываюсь из его рук и сажусь на кровать.

Видимо, я долго спала, потому что голова слегка кружится.

Секунды три прихожу в себя, но этого хватает Эдварду для пробуждения — слышу его вздох облегчения.

— Привет, — робко шепчу я, не поворачивая головы.

— Привет, — отвечает он, и я слышу, как прогибается матрас, когда он садится.

— Не хочешь меня видеть? — спрашивает он.

Осторожно оборачиваюсь и натыкаюсь на внимательный изумрудный взгляд.

— Хочу, — шепчу я, любуясь этим идеальным лицом.

— Иди сюда, — зовёт он, гостеприимно раскрывая объятья. Удержаться мне стоит ценой невероятных усилий. Неужели он и вправду сделал это?

— Мне нужно в туалет, — бормочу я, и, вздыхая, иду в ванную, больше не оборачиваясь.

В зеркале передо мной предстаёт слишком бледная, с опухшими от слёз веками и едва розоватыми губами девушка.

Не сразу понимаю, что это я.

Смотрю на себя в зеркало, будто впервые, забывая даже про нужду. Отчётливо вижу красные полосы, невпопад расположенные на коже лица, видимо, поцарапали ветки кустов.

Оглядываю шею, и только затем замечаю, что на мне пижама. Серебристая, шёлковая, приятно ласкающая кожу.

Щёки заливает румянец, когда я представляю, в каком состоянии я была, когда меня переодевали.

Кое-как пригладив локоны рукой, завершаю то, зачем пришла, вдыхаю полной грудью и возвращаюсь в комнату.

Эдвард по-прежнему сидит на кровати. Замечаю, что на нём нет ничего, кроме пижамных штанов — отлично, он-то переоделся сам…

Мне кажется, что статуя бога Адониса выглядит куда хуже, чем это создание передо мной. В моей постели.

Смущённо сажусь на краешек кровати, не зная, что говорить и думать.

— Все ещё не хочешь ко мне присоединиться? — удивлённо спрашивает он. Я рассеянно киваю на его предложение и забираюсь на кровать, навстречу его объятьям.

Он довольно осторожно и мягко притягивает меня к себе.

Кроме наслаждения я ничего не испытываю.

Господи, как мне не хватало нежности…

Вот уж не думала, что получу это от Эдварда.

— Скажи мне, Белла Мейсен, — зовёт он, в то время как его пальцы поглаживают мои локоны. Он ведёт себя так необычно, что я практически обескуражена и ничего, помимо желания прильнуть к нему ещё ближе, не испытываю. Впрочем, этим я и занимаюсь.

— Что сказать?

— Почему ты никогда не делаешь, как велено? Откуда это непослушание?

— Извини… — больше ничего на ум не приходит. А что ещё я могу сказать?

Боже, почему боль и ненависть к этому человеку испарились во мне? Почему я рада его присутствию здесь, почему я хочу, чтобы он остался, чтобы был со мной?..

Наверное, я действительно потеряла рассудок.

— Ты хоть понимаешь, что натворила? — голос звучит у самого моего уха. От его тёплого дыхания я вздрагиваю. — Ещё один подобный случай, Белла, и ты сведёшь меня в могилу.

Что?

— О чём ты? — пытаюсь поднять голову, чтобы увидеть его лицо, но он не позволяет мне, крепко держа плечи руками и по-прежнему обнимая меня.

— Ты заставила меня волноваться, — будто признаваясь в чём-то постыдном, произносит он. Его голос тише, и я чувствую, как напряжены мышцы рук, обнимающие меня.

— Ты волновался? За меня? — это его утверждение выбивает почву у меня из-под ног. Чувство, которое зародилось во мне после той нежной ночи, восстают с новой силой и заливают меня волнами счастья.

Откуда эта дикая радость от его слов?

Неужели он для меня, и вправду, что-то значит?

Похоже, что ответ «Да».

— Считаешь, что это невозможно для меня? — насмехаясь, спрашивает он, но за напускной усмешкой проступает горечь. Неужели ему больно?

«Белла, не фантазируй!» — шепчет моё подсознание.

— Нет-нет, — исправляюсь почти без заминки и рада этому. — Конечно, возможно. Только вот…

— Что? — похоже, он удивлён моим ответом и заинтересован в дальнейшем разговоре.

— Я думала, что безразлична тебе…

— Ещё одно заблуждение, мисс Мейсен, — ухмыляется он и неожиданно зарывается носом мне в волосы. Мой судорожный вздох заставляет его рассмеяться.

— В чём дело?

— Ты говоришь правду? — тихо спрашиваю я, и его смех мигом исчезает, а на его место приходит серьёзность.

— Да, Белла, — кратко отвечает он и вздыхает. — Иначе, почему я здесь?

— Ты прилетел сюда из Штатов ради меня?

— Да… — его голос не громче шёпота. Он говорит это так, будто это самое сокровенное, что есть в его жизни.

У меня на душе теплеет. Боль куда-то испаряется.

— Спасибо, — также тихо отвечаю я и сама обнимаю его руками, до этого неподвижно лежащими на простынях.

Моя реакция его обескураживает, и он замирает.

— Пожалуйста, не делай больше так, — просит он каким-то странным, почти детским голосом. Не знаю откуда во мне просыпается сочувствие к этому человеку.

— Ты вправду так волновался?

Он кивает, а потом кое-что добавляет:

— Если бы с тобой что-то случилось…

— Я в порядке, — выдавливаю улыбку, крепче обнимая его. Сомневаюсь что для этого человека вообще кто-нибудь и когда-нибудь делал что-то просто так. Он реагирует на мои объятья настороженно и робко. Будто бы ещё секунда, и всажу ему в спину нож.

От внезапно пришедших мыслей грустно улыбаюсь, и глажу пальцами кожу на его плечах, постепенно переходя на спину.

Он ведет себя максимально тихо. Почти не дышит.

А я все вожу ладонью по его спине, надеясь успокоить. Он должен поверить что я его не обижу. Должен…

— Все нормально? — нерешительно интересуюсь я.

— Да… — в его голосе какая-то мирская тоска, вместе с тайной радостью, впрочем — Просто меня никто ТАК не обнимал.

Мое сердце судорожно сжимается, а руки крепче прижимают к обладателю этого чудного тела.

— Я буду, — шепчу ему на ухо, опуская голову на мускулистое бледное плечо.

Он рассеяно кивает.

Времени проходит не слишком много. Мы сидим, думая каждый о своем, как он прерывает воцарившееся молчание:

— Пойдём, позавтракаем, а потом нам предстоит серьёзный разговор, — мягко расцепляя мои руки, говорит он. Я неохотно соглашаюсь.

Разговор? О чём?

Чёрт, наверное, о моём побеге…

— Что-то не вижу радости, мисс Мейсен, — ухмыляется он. Очередной скачок его настроения настораживает меня. — Вы не голодны?

— Не очень, — пожимаю плечами в знак безразличия.

— Что же, тогда могу предложить другой способ насыщения, для утоления другого голода.

Он делает акцент на слове «другой», и это заставляет меня почувствовать странное напряжение, бегущее по телу. Оно даже притупляет то подозрение, что Каллен прячется от меня, надевая очередную маску.

Теперь-то я уверенна, что он носит маски.

«Меня никто не обнимал ТАК…» — похоже все мои прежние догадки верны, и я в нем не ошиблась. Тут действительно все намного глубже, чем кажется.

С трудом соображаю, что Эдвард хватает мою руку и закидывает себе на шею, чтобы потом вжаться губами в мои.

От него пахнет чистыми простынями и Эдвардом — моим любимым запахом. Почему-то — не знаю почему — желание ураганом проходится по моему телу.

От неожиданности я замираю, и мужчина ослабляет напор.

— Ну, так что, Белла, завтрак или я? — хрипло спрашивает он между поцелуями.

— Ты, — едва слышно отвечаю я, боясь признаваться самой себе, что мне хочется продолжения. Хочется того, что ещё два дня назад я люто ненавидела.

— Сначала завтрак, — Эдвард усмехается и отстраняется, оставляя меня в разобранном состоянии.

— Кто нашел меня? — ловлю его за руку, возвращая обратно на кровать.

— Эммет, — хмурится Каллен — В парке. Ближе к ночи.

— За тот звонок, Эдвард, прости… — начинаю лепетать я, но он останавливает меня, прикладывая палец к моим губам.

— Это все не важно. Главное сейчас ты здесь, и жива-здорова. Так что пошли завтракать.

Выдавливаю улыбку, и пытаюсь понять, как человек — этот удивительный бронзоволосый человек, к котором я явно не равнодушна — мог измениться так быстро.

А может, это просто придуманный мной образ?

* * *
Я сижу за журнальным столиком, сервированным разнообразной едой. Здесь есть всё, что только можно пожелать. Похоже, Эдвард предоставляет мне выбор.

— Чем ты обычно завтракаешь? — спрашивает он, намазывая ломтик белого хлеба сливочным маслом.

Теряюсь от вопроса и лихорадочно соображаю, что бы ответить. Это ведь наш первый совместный завтрак, и я волнуюсь.

Наконец решаю сказать правду:

— Хлопья, мюсли…

Он хмурится.

— А из нормальной еды?

Пожимаю плечами, робко улыбаясь. Он молча смотрит на меня несколько секунд, а потом все же произносит:

— Здесь у тебя есть из чего выбирать, Белла. Ешь всё, что нравится.

Щедрый жест с его стороны.

Ну ладно, пусть будет так, как ему хочется.

Разглядываю содержимое серебряных подносов: здесь и традиционные немецкие блюда, и фрукты, и свежая выпечка. Похоже, сервис отеля действительно достоин Эдварда, не зря ведь мы именно здесь.

— Нужно кормить тебя чаще, — мягко замечает он с нехарактерной для него улыбкой, наблюдая за тем, как я быстро съедаю мягкую вафлю под шоколадным соусом.

— Очень вкусно, — ответно улыбаюсь я. — Спасибо.

— Не я готовил.

— Знаю.

Через некоторое время мы заканчиваем с содержимым тарелок, и, отодвигая свою, мужчина вздыхает. Я допиваю кофе, поглядывая на него с непониманием.

Время пришло. Время для разговора. Чёрт, я не готова.

— Полагаю, нам стоит поговорить… — начинает он, слегка растеряно.

Выгибаю бровь — растерянность и Эдвард доселе были несовместимыми вещами.

— Начнём, думаю, с самого сложного, — он волнуется. Бледные пальцы сжимают край стола — он считает, что этот жест остаётся без моего внимания. Напрасно. — Зачем ты сбежала?

Отставляю кофе в сторону, чтобы не подавиться. Опускаю взгляд — что мне ему сказать?

— Хочешь, чтобы я сам догадался? — раздражённо спрашивает мужчина, но затем замолкает и снова делает глубокий вдох, видимо, чтобы успокоиться.

Я молчу. Молчу, потому что другого выхода из положения не вижу.

— Ты хотела убежать от меня? — в голосе проскальзывает недовольство и горечь.

— Это невозможно, — грустно усмехаюсь в ответ. — Ты сам так говорил.

— Но ты бы… — он в нерешительности замолкает, но лишь на пару секунд — Хотела этого?

— Если честно, я не знаю, — грустная улыбка появляется на моем лице — Когда ты…

— Когда я? — он ждет от меня продолжения, и я вынуждена договорить до конца.

— Когда ты относишься ко мне по-человечески, мне приятно находится рядом с тобой. Но чаще ты ведешь себя со мной пренебрежительно…

Ну вот, я это сказала. Что дальше?

— Ты права, с этим нужно что-то делать, — неожиданно соглашается он.

— И что ты сделаешь?.. — осторожно интересуюсь я.

— Постараюсь контролировать себя, — он глубоко вздыхает, а затем возвращается к главной теме нашего разговора — Получается, ты не хотела бежать от меня. Но тогда чему обязан твой побег? — Предвижу что скоро его терпение начнет таить на глазах. Даже спасительные вдохи не помогут, и поэтому стараюсь ответить честно, и как могу быстро:

— Мне нужно было навестить знакомых. Они волновались, а Эмметт не выпустил бы меня.

Каллен удивлённо взирает на меня и затихает. Видимо, обдумывает сказанное.

Через пару минут он всё же начинает говорить:

— Ты понимаешь, что могло последовать за твоей выходкой?

— Ты переживал…

— Да нет же! — он в сердцах ударяет ладонью по деревянной поверхности стола, и я вздрагиваю. — Белла, Аро мог найти тебя. Ты же была одна…

На моих глазах мирное настроение покидает его, и настоящий страх сияет в изумрудных глубоких глазах, подчеркивая всю их глубину.

Что же скрыто в закоулках его души? Что он от меня прячет?

Ему страшно? За меня?

Быть такого неможет…

И всё же сердце поёт, а в душе расцветают счастливые чувства. Я нужна ему.

Чёрт, почему для меня это так важно?

— Я ведь здесь… — тихо говорю в ответ, и придаю взгляду раскаяние.

— Только чудом.

— Это чудо — ты, — ещё тише сообщаю я, и он отрывает голову от рук, на которые только что её опустил. В его взгляде скользит недоверие.

— Я должен был встретиться с Аро вчера вечером. В девять. А вместо этого я вынужден был всё бросить ещё утром и лететь сюда, потому что ты учудила здесь игру в прятки! — выговаривает мне он. Я морщусь, словно от удара.

Как ни странно, это останавливает его тираду.

— Давай по-другому, — он вздыхает и прикрывает глаза на пару секунд — для успокоения.

— Что по-другому?

— Поговорим. Ты меня боишься, а я не хочу пугать тебя. Вообще.

Сама не замечаю, как на губах появляется подобие улыбки, едва сдерживаемой радости. Боже, его слова, как бальзам на душу. Неужели он действительно не хочет пугать меня? Что побудило его на подобное решение?

— Не совсем, — мягко отвечаю я. — Ты не всегда пугаешь меня.

— Зато это всегда получатся у тебя…

— Я тебя пугаю? — чуть ли не фыркаю от подобного утверждения. Такого просто не может быть…

— Вчера… Когда ты попрощалась со мной, — он отчаянно пытается подобрать слова. Его растерянность становится для меня очередным открытием в этом закрытом от мира человеке. Закрытом от меня. И таком желанном… не в смысле секса, а в другом, более человеческом, чувственном. — Мне впервые стало… страшно за кого-то. Поэтому я и здесь.

— Правда? — не веря, спрашиваю я.

— Да, правда, — быстро отвечает Эдвард, будто такой ответ является доказательством его слабости передо мной.

И всё же некоторое время спустя он продолжает:

— Я не хочу повторения подобного. Поэтому и предлагаю попробовать по-другому…

— О чём ты? — я никак не могу понять: к чему клонит этот странный человек, ставший таким необходимым для меня в последнее время.

— Белла, я буду с тобой откровенен, но требую от тебя того же, — выдыхает он, крепче сцепив длинные бледные пальцы на поверхности стола.

Согласно киваю. Откровенность — это хорошо, если он, конечно, на это способен. Как бы я к нему не относилась, а в его чувствительных способностях я всё же сомневаюсь.

— Мы слишком мало друг о друге знаем. Думаю, тебе это не нравится. Я готов ответить на твои вопросы…

— Сколько? — неожиданно срывается у меня с губ.

— Что сколько? — удивлённо спрашивает он, не понимая.

— Сколько я могу задать вопросов?

— Что ты… — у него не хватает ни воздуха, ни слов. Он сверлит меня недовольным взглядом, который сменяется нерешительностью и горечью.

— Ладно, я заслужил, — он говорит это так тихо, что мне кажется, будто я ослышалась.

— Количество вопросов не ограничено. Можешь спросить всё, что хочешь. Я отвечу.

— И я должна буду сделать то же самое… — опускаю голову, понимая, что не смогу пойти на это. Он обязательно найдёт способ добраться до самого сокровенного, скрытого во мне.

— Нет, — такой ответ заставляет меня резко вздёрнуть голову. Он шутит?! — Ты скажешь мне только то, что считаешь нужным. Я не стану вытягивать из тебя информацию.

— Ты серьёзно?

— Я всегда серьёзен. Изабелла, пора бы Вам уже это запомнить.

— И я могу спросить всё что угодно?

— Да, — он тяжело вздыхает, но потом ободряюще смотрит на меня. На розовых губах играет робкая улыбка.

Не сразу понимаю, что на моих появляется такая же.

Мы ещё не доверяем друг другу, но, думаю, всё впереди.

Похоже, я не ошиблась в Эдварде Каллене. Наверное, с ним случилось что-то, что заставило его стать таким как он есть.

И теперь у меня есть шанс — данный им самим — узнать хоть что-нибудь.

Итак, я готова. И я знаю, что мне у него спросить…

Глава 29 — Кошмары — игра воображения

Мы по-прежнему сидим в гостиной шикарного отельного номера в Гамбурге. На столе перед нами пустые подносы, что свидетельствует о хорошем прошествии завтрака.

Если честно, я сама ещё не полностью осознала, что Эдвард позволил мне задавать ему вопросы. Причём, просто так, без правил.

— Тебе нечего спросить? — обрывает молчание он, нервно смотря на меня. Думаю, для него это действительно подвиг — он ведь мне совсем не доверяет…

— Есть, конечно, — отзываюсь я, зачаровано вглядываясь в умопомрачительное лицо этого человека.

— Тогда спрашивай! — резко отвечает он. Я послушно киваю.

— Расскажи мне о своей семье, — первая просьба, надеюсь, он не откажет.

— Я уже говорил, что у меня нет семьи.

— Ну, ведь была? — я не хочу лезть в самые дебри его сознания, но, видимо, придётся.

— Это не вопрос, — огрызается Каллен.

— Ты обещал ответить на всё, что я спрошу, причём откровенно, — Решаю напомнить ему о его же словах, дабы разговор не перерос в очередной скандал.

Он с минуту прожигает меня неприязненным взглядом, а затем резко выдыхает и соглашается. Молча. Кивком головы.

— Мой отец был сутенёром. Мать я никогда не видел, видимо, она была одной из проституток, — он отвечает не быстро и не медленно, почти спокойно, но в то же время настороженно. Он ждёт моей реакции?

Мои руки автоматически сжимаются в кулаки и ненависть прожигает душу. Ни к Эдварду, а его родителям. Вот и первая ступень на пути к разгадке…

Пытаюсь отгородиться от навалившихся чувств и глубоко вздохнув, решаю обдумать всё позже. Сейчас буду спрашивать, пока есть возможность.

— То есть у тебя было трудное детство?

— Что в твоём понятии «трудное детство»? — насмехаясь, спрашивает он. — Если то, что дети растут без одного из родителей, то это вовсе не трудно.

«Знаю», — сама себе отвечаю я, вспоминая про Энтони. За сегодняшнее утро я даже не удосужилась подумать о моём ангеле. Как он там?

Отгоняю эти мысли, зная, что не выдержу и расплачусь, а мне бы этого не хотелось.

— Я к тому, что возможно из-за этого ты иногда ведешь себя… неподобающе, — подбираю слова так же как и он пару минут назад. Пытаюсь не задеть мужчину за живое, но и понять хоть что-то тоже хочу.

Он вздрагивает от моих слов, и это от меня не укрывается.

— В чем дело?

— Как ты… узнала?

— Так я права? — убираю непослушный локон за ухо, склоняясь к Эдварду. Он смотрит на меня внимательным, полным неверия взглядом, а затем прикрывает глаза и сдавленно кивает.

Вот так вот…

Не думала, что все будет именно так.

— Эдвард, мне очень жаль, — сочувственно говорю я, протягивая к нему руку.

— Не смей меня жалеть! — стискивая зубы шипит он, и моя рука замирает. Мужчина с силой зажмуривается, а я пытаюсь прийти в себя.

— Я не жалею тебя, я сочувствую. Это совсем другое, — наконец пробую объяснить свою точку зрения Каллену.

— Да, конечно, — он отворачивается к окну, через которое видно весь Гамбург, и изумруды пропадают из моего поля зрения.

Похоже эта тема для него невероятно болезненна.

Сердце сжимается от непонятной, жгучей боли за Каллена.

Уговариваю себя, пытаясь отвлечься: «Не думай об этом сейчас, Белла, подумаешь позже. Одна».

— Почему ты спрашиваешь про это? — наконец говорит он, вырывая меня из собственных невесёлых мыслей.

— Про что? Про твою семью?

— Да. Зачем тебе это?

— Я хочу узнать тебя лучше…

— Эту часть жизнь я предпочитаю не вспоминать. Считай, что я её не помню, — этакий намёк больше не поднимать данную тему.

— Но ты ведь помнишь… — смотрю на него и вижу, как лицо мужчины становится всё напряжённее и напряжённее. Из-за меня.

Ну ладно, почему бы не сменить тему?

— Чем ты занимаешься? — по-моему, неплохой вопрос для начала. Посмотрим, что он ответит.

— Кем работаю? — похоже, он слегка расслабляется.

— Да.

— Руковожу двумя предприятиями. Одно из них проводит благотворительные акции.

— Ты увлекаешься благотворительностью? — почему-то в это мне не верится. А может, я просто слишком плохо его знаю? Сейчас я ведь уже начала открывать закрытые двери в сознании Эдварда. Вдруг — это очередная запертая застава?

— Не увлекаюсь, — делая акцент на первом слове, произносит он. — Занимаюсь, иногда. Не более.

— Ясно…

Между нами повисает пауза. Она кажется мне неловкой. Почему он молчит?

— Это все твои вопросы? — удивлённо спрашивает мужчина.

Отрицательно мотаю головой.

— Ты… ты не… — пытаюсь всеми силами задать ему этот вопрос, но все никак не могу решиться — Ты страдаешь каким-то заболеванием?

Он изумленно смотрит на меня.

— Почему ты это спрашиваешь?

— Иногда мне кажется…

— Что я сумасшедший? — он усмехается.

— Не совсем, — увиливаю я, думая как более корректно выразить свои мысли.

— Белла, с головой у меня все нормально, — убеждает он — По крайней мере, я на это надеюсь. Просто я злюсь, когда что-то или кто-то выходит из под контроля и рушит заранее построенный план.

— Твой план?

— А чей же?

— То есть ты любишь все и всех контролировать, — задумчиво подвожу итог я. Он медленно кивает, внимательно смотря на меня.

— Особенно тех, кто не хочет подчиняться.

— Ты обо мне?

— Да. Ты первая, кто пытается мне перечить.

— Это плохо?

— Необычно, и чаще всего хорошо, но бывают случаи, когда это может привести к необратимым последствия.

— Вроде вчерашнего? — аккуратно намекаю я.

— Верно. Вроде вчерашнего, — он снова делает глубокий вдох.

— Почему тебе хочется контролировать каждый мой шаг?

— Я так устроен, — он пожимает плечами.

Между нами снова повисает тишина. Я думаю о своем, а он о своем.

— Этот разговор про твою психику к тому, что те таблетки, которые ты принимаешь, это ведь не кокаин? — вспоминая про упаковку с белыми колесиками, интересуюсь я.

По спине бегут мурашки, от преддверия реакции мужчины.

Его взгляд становится рассеянным. Неужели я смогла застать его врасплох?

Что же, мне не привыкать, хотя гордость, конечно, просыпается…

— Нет, не кокаин, — быстро отвечает он, и глаза его поблёскивают от эмоций.

Только вот каких?

— Тогда что?

— Тебе обязательно это знать?

— Мне хотелось бы, — отвечаю честно, ничего не скрывая, по крайней мере, пока. Сердце начинает биться быстрее, потому что мой интерес к этому всё назревает…

Вот к чему я так долго шла. Одна из главных тайн, которые я хотела узнать. Ну же, скажи мне, Эдвард!

— Эти таблетки, — он вздыхает, прежде чем ответить, и всматривается в моё лицо. Вроде бы оно ничего особого не выражает, хотя мне сложно судить о себе самой. — Лекарство от бессонницы. Можем назвать это так.

— Лекарство? От бессонницы? — я в конец запуталась. Что он имеет в виду?

Он утомлённо кивает.

— У тебя проблемы со сном?

— ДА! — Эдвард отзывается так громко, что я непроизвольно закрываю рот, и забываю о сути вопроса.

— Это всё, мисс Мейсен? Допрос закончен?

— Да… — Моё «да» выходит тихим, по сравнению с его недавним ответом. И все же я понимаю, что мне нужно переварить и переосмыслить всю полученную информацию, я соглашаюсь. Хотя подсознанию мои решения явно не по вкусу, оно считает, что такого шанса может больше и не быть.

— Ты позволишь… — от такого неожиданного поворота я поднимаю голову. Он просит у меня позволения? Сам Эдвард Каллен?

— Спрашивай, — разрешаю я, угадывая его мысли — Я ведь могу отвечать то, что считаю нужным? — решаю уточнить, дабы избежать непредвиденных событий.

Губы Эдварда сжимаются в тонкую полоску. Похоже, он уже жалеет, что начал все это.

— Верно. — Ответ краткий. Он почти шипит, когда произносит его.

— У тебя есть друзья? — задавая вопрос, он волнуется. Знаю, думает, что не отвечу. Напрасно. Здесь мне скрывать нечего.

— Были. Сейчас нет.

— А родственники?

Моё замешательство не остаётся им незамеченным. Он упрямо поджимает идеальные розовые губы и в упор смотрит на меня.

Чёрт, и что мне сказать?

— Есть, — тихо говорю я, боясь, что дрожащий голос меня выдаст. Одна фраза «сейчас да, потом может быть, и нет» отстукивает в голове. Я отчаянно борюсь с ней, прогоняя.

— Сколько у тебя было любовников? — переходит к следующему вопросу мужчина, отходя от темы Тони. Я благодарна ему за это.

— Двое, считая тебя.

После этого следует недолгая пауза. Я уже успеваю ускользнуть в дебри собственного сознания, как бархатный баритон возвращает меня на поверхность:

— Почему ты согласилась? — тихо спрашивает мужчина, и я непонимающе смотрю на него.

— На что согласилась? — в моём голосе сплошное непонимание. К чему это он?

— На моё предложение. Сейчас бы тебя здесь не было, и всё было по-другому. Аро не гонялся бы за тобой, а мне не приходилось бы опекать тебя…

— У меня не было выбора, — поджимаю губы, повторяя его жест, когда отвечаю. — И, кстати, тебе не нужно со мной нянчиться. Если хочешь уехать — тебя никто не держит.

Откуда во мне столько спеси? А если… я разозлю его?

Чёрт, я ведь не боюсь. По крайней мере, сейчас.

— Я не хочу никуда ехать, — говорит он, смотря на меня внимательно и настороженно. В который раз мне кажется, что в груди становится теплее от его подобных изречений.

Я нужна ему…

Он не хочет уезжать от меня! Он приехал сюда из-за меня!

— Тогда зачем говоришь, что должен опекать меня? Если тебе не нравится? — я гляжу на него со всей своей враждебностью, отдаваясь во власть эмоций и убирая подальше самое приятное, что связывает меня с этим человеком — моё крепнущее чувство в груди, от которого на душе теплеет.

А сейчас я зла. На него.

— Белла, сбавь обороты, — советует он, с трудом контролируя голос.

Я замолкаю, понимая, что так поступить — самое благоразумное решение. Он ведь действительно может быть опасен, и то, что я его недооцениваю — моя очередная глупость и заблуждение.

Впрочем, отвернуться от него себе позволяю.

Чувствую взгляд на затылке, но не обращаю на него внимание.

— Ждёшь моего извинения? — тяжело вздыхая, спрашивает он.

— Может быть… — пожимаю плечами, в знак безразличия, хотя самой до ужаса интересно, что предпримет Каллен. Неужели он, и вправду, извинится? Передо мной?

— Ты даже не представляешь, насколько ты милая, когда злишься, — хмыкает Эдвард, и уже через секунду я чувствую его ладонь на своём плече. Пальцы пробираются сквозь локоны к шее.

— Милая? — фыркаю, выворачиваясь из его рук. Очередной перепад настроения? Похоже, это неотъемлемая частица Эдварда. Впрочем, сейчас он, кажется, благосклонен, а это значит, что я могу побыть хотя бы пару минут непосредственной, а не серьёзной. В конце концов, это он старше меня на шестнадцать лет, а не я его.

— Милая, — подтверждая свои слова, он улыбается. Я оборачиваюсь и не могу устоять перед этой улыбкой. Мне кажется, что почва медленно уплывает у меня из-под ног. От восхищения чуть-чуть кружится голова.

Боже, а он ведь просто улыбнулся!

— И такая скромная… — посмеивается он, наверняка замечая румянец на моих щеках. Что же, он вогнал меня в краску, и прекрасно знает это.

— Можно ещё вопрос? — в нерешительности прикусываю губу.

— Только один, ладно? — Эдвард хмурится, но все же соглашается.

— Хорошо, один, — перевожу дыхание, а потом произношу то, что хотела — Когда мы ехали на приём к Аро, ты сказал что затонули танкеры… — вспоминаю, влезая в дебри прошлого — О каких танкерах шла речь?

Мужчина усмехается.

— Ты до сих пор помнишь? — Видя мой отрывистый кивок, он продолжает — Танкеры моей компании. Они понесли за собой большие убытки. Догадываюсь, что как раз Аро и замешан в их погружении на дно морское.

— Зачем ему это? — не сразу замечаю, как моя рука начинает гладить плечо мужчины, перемещаясь на предплечье и вниз по руке. Он этого не видит. Или не хочет видеть.

— В бизнесе есть свои правила, своя борьба. Она называется конкуренция, — Эдвард посмеивается, но затем делает глубокий вдох.

— Получается, Аро утопил их из-за конкуренции?

— Наверняка…

Эдвард выжидает пару секунд после своего ответа, а потом встает со своего кресла, и перебирается ко мне на диван. Его руки обвивают меня за талию, притягивая к своему обладателю. От неожиданности забываю, где нахожусь.

— Не пугай меня так больше, — просит он, — и наклоняется, чтобы поцеловать мои волосы.

— Не буду… — бормочу я, догадываясь, что речь идет о Аро.

— Хорошая девочка, — мурлычет он, и его голос кажется мне самым красивым на свете. Его руки, его запах, его взгляд сейчас…

— Почему ты не можешь быть всегда таким? — выпаливаю я, чувствуя непреодолимое желание сказать это.

Адреналин бежит по венам, когда я вижу резкие изменения в изумрудных глазах и на бледном лице.

Оно становится суровее, серьёзнее, но где-то в самой глубине — грустнее.

— Каким, Белла?

— Настоящим. Почему ты не можешь быть настоящим со мной?

— Я настоящий, — пожимает плечами он. — Такой, какой есть. С тобой.

— Мне кажется, ты ненавидишь меня временами… — у нас что сегодня, утро откровений?

— Как тебя можно ненавидеть? — фыркает он. Вижу перед собой какого-то неуверенного в себе человека, полностью растерянного от моих слов.

— То есть ты…?

— Мне хочется… всегда оберегать тебя, Белла. Ты такая юная, но в некоторых смыслах ты старше меня.

Вот так новость! Похоже, сегодня у меня ночью будет мозговой штурм, от сказанного за этот день Эдвардом.

— Ты ведь тоже бываешь игривым, непосредственным. Только что-то тебе мешает…

— По-моему, мы слишком далеко отошли от темы, — примирительно замечает Каллен, прерывая мои фразы. Почему он не хочет слышать этого? В чём дело?

— Хорошо, спрашивай, — соглашаюсь я, пряча разочарование, от того, что этот разговор закончен. Пока Эдвард в хорошем расположении духа, я могла бы разговорить его…

По-прежнему глажу его плечо, припоминая недавнюю просьбу.

— Это скорее не вопрос, а просьба, Белла. Не приказ, а просьба, — он повторяет «просьба» дважды, чтобы я запомнила. Вот только для чего?

— Я слушаю.

— Когда мы вернёмся, а мы здесь на неопределённый срок, — он многозначительно обводит рукой номер. — Я хочу, чтобы ты переехала ко мне.

Что?

От неожиданности я теряю кислород и замираю. Переехать к нему? Он серьёзно?

— Я пойму, если ты откажешься, — убеждает он, но вот я не могу понять — меня или себя? В его глазах испуг и волнение. Вопрос так же в том, что заставляет его испытывать всё это.

— Почему?

— Что почему?

— Ты предложил это?

— Потому что могу. Могу и хочу. Тебе не нравится моё предложение?

— Я хотела бы подумать…

— На раздумья времени полно, я не требую немедленного ответа, — он слегка расслабляется и откидывается на спинку дивана.

Думаю обо всём сразу, и мысли сливаются в калейдоскоп. На лице явно отражается все, что когда-либо меня беспокоило и волновало.

Видимо, мужчина видит это, потому что усмехается и протягивает мне руку, тем самым останавливая мои прикосновения к его плечу.

— Пора завершить то, с чего мы начали, — игриво сообщает он, прежде чем впиться своими губами в мои, даря непревзойдённые ощущения.

Господи, приятное тепло новой волной — волной желания — разливается по моему телу. Я хочу его.

И не ненавижу.

Как же так?

— Иди сюда! — выдыхаю я и скольжу пальцами по его волосам и шее, наслаждаясь мягкостью и идеальностью его кожи.

— Ты… моя… — шепчет он между страстными поцелуями, освобождая мой рот и перемещаясь на шею.

— А чья же? Только твоя! — резко выдыхаю, когда он целует место, где слышится пульс.

— Запомни это, Белла, теперь для тебя это единственное правило…

Что?

Ну, вот опять, стоит мне отвлечься, как он огорошивает меня новостями. И всё же они приятные. Только вот я до конца им не верю, если верю вообще.

Но ведь за сегодняшнее утро Эдвард столько раз менялся, превращаясь в положительного человека!

Неужели всё это игра?

Нет, я не выдержу этого…

— Единственное правило? — на вдохе спрашиваю я, осторожно прикрывая его рот ладонью. Чувствую тёплое дыхание.

— Да, для тебя, — шепчет он в ответ и начинает покрывать поцелуями мою ладонь, пока я не убираю её.

Он нежен.

Он добр.

Он игрив.

Он мил.

Он ласков.

Какой же он на самом деле? Сочетается ли в нём всё это?

— Что подвигло тебя на такое решение? — мне, и вправду, интересно.

— Поговорим после… — отзывается он, и вот его руки уже перемещаются с грудной клетки на талию, ища нижние пижамные пуговицы.

— После… — соглашаюсь я, и, вздохнув, погружаюсь в райские кущи.

Впервые по-настоящему райские, со дня нашего знакомства.

* * *
Я стою в каком-то странном зеркальном зале. Вокруг меня — пугающая пустота.

Бреду вперёд — шаги глухо отдаются по всему периметру зала.

Смотрю в зеркало — почти инстинктивно — и вижу Энтони. Он улыбается.

Только когда больно ударяюсь головой об стекло, понимаю, что его там нет.

Начинаю оборачиваться, перебирать руками, искать моего мальчика…

И вот он уже во всех зеркалах окружающих меня. Смеётся, но на его щеках блестят слёзы.

— Мама, иди за мной! — говорит он, и я вздрагиваю, как от удара. Комок подкатывает к горлу, а слёзы начинают течь по лицу.

Внезапно он разворачивается и уходит.

— Энтони! Тони! — я пытаюсь бежать за ним, но всюду ударяюсь о зеркала — в них его растворяющееся изображение.

— Мама… — это слово, сказанное с осуждением, болью повисает в тишине и эхом отдаётся от зеркал.

В них я больше не вижу своего мальчика…

Просыпаюсь от резкого, внезапного толчка.

Облегчённо вздыхаю, когда вижу, что нахожусь в отеле, на белой кровати. Чёрт, приснится же такое…

Энтони.

Боже, я ведь сегодня так мало о нём думала. Меня сегодня не было в больнице, а завтра у него операция!

За мрачными размышлениями не сразу слышу приглушённые стоны и бормотания рядом с собой. Перевожу взгляд вправо, и снова вижу Эдварда. Похоже, что он спит…

И тут я понимаю, что эти сдавленные звуки издает не кто иной, как он.

Непонимающе перевожу взгляд с мужчины на кровать и только теперь замечаю, что она вся перевернута, простыни скинуты куда-то вниз, к одеялу на изножье кровати и лишь подушки ещё остались там, где должны быть. Он извивается на жестком матрасе, выкрикивая какие-то бессвязные выражения.

— НЕТ! — внезапно ночную тишину разверзает громкий и отчаянный вопль Каллена. Я едва не падаю с кровати от неожиданности.

Его лицо искажено страдальческой гримасой, и он пытается остановить кого-то руками, размахивая ими в разные стороны.

— Эдвард! — зову я, делая над собой усилие и заставляя подобраться к нему поближе, уворачиваюсь от целенаправленных ударов. — Эдвард, проснись!

Его руки безвольно опускаются, когда новый, ещё более громкий возглас оглушает меня.

— Да проснись же ты! — отчаянно кричу я, тряся его за плечи со всей силой, на которую способна.

Он вздрагивает, замирает, а потом распахивает глаза.

— Что случилось? — мягко спрашиваю я, глядя на него, и не зная, что предпринять. Сегодня мой первый кошмар. А его?

— Белла, — выдыхает он, фокусирует взгляд и уже через минуту делает то, чего я никак не ожидала — крепко обнимает меня, прижав свою голову к моей груди.

— Он придет за мной, Белла, — хнычет он, словно маленький ребенок. Я окончательно теряюсь.

— Кто придет? — не понимаю я, отчаянно вглядываясь в его искаженное от боли лицо.

— Он…

— Тише, никто не придет Эдвард, ты со мной. Успокойся, — разглаживаю кожу на его щеках, стараясь вложить в эти прикосновения как можно больше нежности. Почему он так напуган?

— С тобой… — выдыхает он, и я понимаю, что он поверил.

— Эй, — аккуратно провожу рукой по бронзовым кудрям, пытаясь осознать ситуацию. — С тобой всё хорошо? Я могу чем-нибудь помочь?

— Останься здесь… — почти беззвучно просит он, и до моих ушей доносится судорожный вздох.

Вот так раз! Эдвард Каллен — нещадный тиран, убийца и маньяк — оказывается вот таким посреди ночи.

— Я и не собиралась уходить, — рассеянно отвечаю я, теперь уже обеими руками гладя его волосы. Он неподвижно лежит у меня на груди, и его прерывистое, ещё не успокоившееся тёплое дыхание ласкает мою кожу.

— Хорошо, — совершая очередной вдох, произносит он.

Несколько секунд мы лежим молча — оба пытаемся успокоиться.

— Что тебе снилось? — тихо спрашиваю я. Он напрягается.

— Не сейчас, Белла, пожалуйста! — его тон словно у ребёнка: просящий, молящий, такой ранимый. По крайней мере, кажется, что это так. Я даже забываю на мгновенье о сыне, пока говорю с этим мужчиной.

— Ладно, — примирительно отзываюсь я.

Снова несколько секунд тишины.

— У меня кончились таблетки… — внезапно шепчет он, будто бы не может держать это в себе и снова вздрагивает. Я глажу теперь уже все его лицо, скользя от скул к губам, и обратно.

— Таблетки от бессонницы?

— От кошмаров…

— Так это не впервые?

— Нет…

— Но сейчас же всё хорошо? Как ты?

— Не хуже чем обычно, — тихо отвечает он.

Сейчас мне кажется, что Эдвард Каллен совсем не такой, каким я его себе представляла.

Похоже, завтра мне придётся осмыслить много разных вещей. Да ещё и операция…

Нет, определённо, нужно выспаться, но сейчас какой-то особой тяги ко сну я не чувствую. Кошмар преследует и меня. И будет преследовать. Я должна пойти к Тони, чтобы унять подсознание. Иначе никак.

— Мне нужно проветриться, — произносит Эдвард и отстраняется. Вместе с этим я чувствую, как теряю что-то важное. — Спи.

— Мне тоже снятся кошмары…

Его бровь изгибается, и на минуту на замученном лице — Господи, я никогда его таким не видела — мелькает понимание.

Он разом постарел и стал выглядеть на свои сорок: морщинки у глаз, тусклый блеск… Да что же его мучает?

— Кошмары — игра воображения. Гораздо хуже, когда в них воплощаются воспоминания… — его передёргивает, и он качает головой, отказываясь от подобных мыслей.

— Я не могу пойти с тобой?

— Лучше поспи. Мы поговорим завтра.

— Хорошо… — опускаю голову в знак поражения и делаю глубокий вдох — в этой давящей тишине и безмолвии, как в том самом зале из моего кошмара, мне не уснуть.

Эдвард же набрасывает поверх обнажённого тела рубашку, натягивает джинсы. В мою сторону он почти не смотрит, будто и не обнимал меня десять минут назад.

— Спокойной ночи, — говорит он, выходя за дверь.

— Спокойной ночи, — словно эхо отзываюсь я.

Мысли переворачиваются в голове, как заведённые. Я не могу понять, что со мной происходит и что происходит с Эдвардом.

Ясно одно, я в нём ошибалась.

Он тоже нуждается в помощи. Как и мы все…

Только кто же может эту помощь оказать?

Неужели… я?

Глава 30 — Беда не приходит одна

Когда просыпаюсь утром, не замечаю рядом с собой Эдварда. Неужели он ещё не вернулся?

Внезапно меня охватывает беспокойство, но потом вспоминаю про операцию сына, и беспокойство об Эдварде отходит на второй план.

Иду в ванную, и с помощью тонального крема маскирую свой синяк. Так, почти ничего не видно. Думаю, никто не заметит.

Это хорошо, одной проблемой меньше.

Затем наспех натягиваю на себя вчерашнюю одежду, и, пригладив рукой волосы, выскальзываю за порог номера.

Ни Эмметт, ни кто-либо ещё даже не пытается меня остановить, и это настораживает.

Перепрыгивая через две ступеньки и всё ещё не веря, что за мной нет погони, запрыгиваю в одно из стоящих рядом такси и называю адрес.

Только тогда, когда отель скрывается за поворотом, слегка расслабляюсь.

Уже на подъезде к клинике понимаю, что там Джейкоб. Почему-то я ни разу не вспоминала о нём ни днём, ни ночью. А сейчас… чёрт, сейчас он будет оперировать моего сына!

У палаты встречаю Эленику. Она выглядит расстроенной и усталой. Замечая меня, выдавливает скупую улыбку.

— Белла, — здоровается она.

— Как он? — мы обе без лишних слов понимаем, о ком говорим.

— Всё в порядке, мисс… Белла. Он просто соскучился.

— Хорошо, я посижу с ним. Спасибо за помощь, Эленика. Она неоценима.

— Пустяки, — отмахивается она и нервно поправляет локоны рукой. Затем вздыхает и идёт по коридору.

На пороге палаты вспоминаю, что хотела узнать.

— Эленика! — зову я, делая шаг назад от заветной двери.

Она останавливается посреди холла и поворачивается ко мне.

— Доктор Клиуортер приходил?

— Вчера вечером. Он осмотрел Энтони. Обещал зайти сегодня в десять, — она косится на часы над широкой стойкой администрации, где показано местное время: без пятнадцати минут десятого.

— Спасибо, — отвечаю я, сверяя часы в холле со своими. С радостью замечаю, что они идут секунда в секунду.

Вхожу в палату и вижу своего ангела. Он спит — сиреневые веки скрывают от меня небесные омуты.

Непрошенные слёзы наворачиваются на глаза — и облегчения и страданий. В первом случае, потому что совсем скоро мой малыш будет здоров. Его ничто не будет беспокоить (стараюсь пока не вспоминать про реабилитационный период). Во втором — потому что жизнь моего ребёнка находится в руках его же отца. У меня нет иного выбора. Я так и не сказала Эдварду про Энтони, следовательно, и сделать ничего не успела. Джейк будет его хирургом, пока я буду беспомощно сидеть в углу и ждать…

И если Джейкоб ошибётся, если его рука дрогнет…

Стон срывается с моих губ, прежде чем я успеваю зажать рот рукой.

Заставляю себя пошевелиться, и за три больших шага оказываюсь у кровати Тони. Сажусь на краешек как можно аккуратнее, чтобы не потревожить его.

Молчаливые слёзы текут по лицу, но я быстро осушаю их тыльной стороной ладони.

Приборы показывают, что состояние моего сына стабильно — за столько времени я уже выучила показатели наизусть.

Протягиваю руку и аккуратно провожу кончиками пальцев по бледной коже ребёнка, там, где начинается прозрачная трубка капельницы.

Как бы я хотела забрать всю его боль себе.

Как бы я хотела, чтобы он никогда не знал подобных страданий…

Ну почему я не всесильна?

Почему я такая слабая?

— Сыночек, — тихо шепчу я, молясь, чтобы всё было хорошо. Я не смогу вынести жизни без него — это ясно как день. Он нужен мне больше всего другого. Я готова отказаться от всего на свете ради него…

Внезапно меня отвлекает скрип двери. Поворачиваю голову и прожигаю пришедшего неприязненным взглядом, кто бы он ни был.

В дверях стоит доктор Блэк.

Мои губы сжимаются в тонкую полоску — выражение презрения и недовольства, но в то же время отлично помогает не расплакаться.

— Белла… — растерявшись, произносит он и делает шаг назад.

— Нет, Джейк, — говорю я, и осторожно встав с больничной койки, иду к нему. — Нам нужно поговорить. Прямо сейчас.

Он без возражений закрывает дверь палаты.

— Где мы можем поговорить? — нервно осведомляюсь я. Моего самообладания надолго не хватит — ещё чуть-чуть и оно рухнет в пух и прах.

— Мой кабинет?

— Да, подойдет.

Он ведёт меня по длинному белому коридору, кажется, нескончаемому, пока мы не замираем перед дверным проёмом.

— Входи, — он придерживает её для меня, и я исполняю его просьбу.

Сажусь на диван, закидываю ногу на ногу и нервно сжимаю ладони одна в другой.

— В чём дело, Белла? — он садится напротив и словно зеркало повторяет мои движения. От пронзившей боли мне хочется зарыдать в голос: когда-то этот человек был всем моим миром.

— Ты будешь хирургом моего сына и спрашиваешь в чём дело? — стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал, грубо рявкаю я.

— Нашего сына… — бормочет он.

— Нет, моего. Он мой Джейкоб. Только мой… — отрезаю я.

— Хорошо-хорошо, — он быстро идёт на попятную. В этом весь Джейкоб — трус, каких свет ни видывал.

— Я так понимаю, никак нельзя выделить для Энтони другого хирурга?

— Сомневаетесь в моей профессиональности, мисс Мейсен?

— Вы правы, доктор, — усмехаюсь, но смех получается нервным. — Я вам ничуть не доверяю и никогда не буду!

— Не стоит так категорично, Белла, — хмурится он.

— Иди к чёрту, Джейкоб! — кричу я, вскакивая с кресла. — Я ненавижу тебя! И не дай Бог, что-нибудь, — я делаю акцент на данном словосочетание, — произойдёт, я убью тебя своими руками, понятно?

— Беллз…

— Не смей так называть меня! — слёзы вот-вот польются из глаз, и поэтому я стремлюсь быстрее выйти из комнаты.

— Послушай, операция через пять часов. Не доводи меня до белого каления, если хочешь, чтобы всё прошло хорошо! — злостно выпаливает он.

— Тебя? Я тебя… довожу? — от удивления даже голос сел, я почти хриплю. Он серьёзно? Я виновата перед ним?

— Белла, давай поговорим по-другому!

Словосочетание Эдварда…

Наш вчерашний разговор «по-другому» тут же всплывает у меня в голове.

Где же ты, Эдвард Каллен, когда так мне нужен?

— Я не могу доверить тебе жизнь Тони… — шепчу я, чувствуя что права. По всем причинам и канонам.

— Я его отец! — резко отвечает Джейкоб, но в тёмных глазах рассеянность.

— Ты не отец, ты им никогда не был и не будешь! Ты бросил нас! Ты бросил его! Катись к чёрту со своим профессионализмом…

— Я лучший детский кардиолог Гамбурга!

— А я мать. Тони — мой сын. Ты уже хотел убить его. Кто сказал, что ты снова не попытаешься?

— Ты же знаешь обстоятельства, которые нас связывали тогда… — шепчет он, опустив голову.

— Они не оправдание.

— Почему? — как он может задавать мне подобные вопросы? Будто бы он не знает…

Нет, не хочу ворошить прошлое — в нём слишком много боли.

Злоба просыпается во мне, и ядовитой коброй вылезает наружу:

— Я тебя ненавижу, чёртов хирург! — в сердцах кричу я, и запускаю в него маленькую диванную подушку, лежащую рядом со мной.

Он уворачивается и замолкает. Лишь тёмные индейские глаза бороздят всю мою фигуру — сверху вниз и обратно.

— Я всё понимаю, мисс Мейсен, но вы ведёте себя сейчас неадекватно, — сдержано говорит он.

— Рада слышать, мистер Блэк. Тем более сейчас мне позволено, — храбрюсь, но нутром чую что кульминация действа близко. И либо я выиграю борьбу с подступающими рыданиями, либо нет.

Только вот если я здесь ударюсь в конвульсии, легче никому не станет, поэтому и приходится терпеть.

— Иди к сыну, Белла, — выдыхает Блэк. — Позволь мне успокоиться…

— Я серьёзно, Джейк. Если ты что-то сделаешь не так…

— Всё будет как нужно. Пойми, я профессионал, я не допущу ошибки.

— Твоим словам я больше не верю! — прикусываю губу, и судорожный вздох вырывается из груди. Чёрт, похоже, начало близится…

— Не дай Бог… — гну свою линию, прожигая его убийственным взглядом. — Я сотру тебя в порошок. Мне плевать, кто ты и кем будешь. Мой сын будет жить!

— Будет, Белла. Наш сын будет жить, обещаю.

— Никакого «нашего»! — выкрикиваю я, но он жестом просит меня замолчать.

— Думаю, Энтони уже проснулся. Через два часа мы введём наркоз, поэтому иди сейчас к нему.

— Ладно, — тут уж мне возразить нечего. Я согласно киваю, принимая подобное решение.

Выхожу из комнаты и бреду по коридору. Джейкоб за мной не идёт — правильно делает.

Подхожу к двери с номером палаты моего малыша, пытаясь успокоить дыхание.

Вдох-выдох — я не должна выдавать волнение, иначе он тоже будет волноваться.

Наконец решаюсь войти.

Едва сажусь на край кровати, которую покинула всего двадцать минут назад, как небесные глаза распахиваются, одаривая меня своим прекрасным взглядом.

— Мамочка… — шепчет самый любимый на свете голосок. Я смотрю на него полным обожания, ласки и любви взглядом. Он мой. Моё солнышко. Мой смысл жизни.

— Я здесь, малыш. Всё будет хорошо, — наклоняюсь и целую его в щёку. Он тихо усмехается, ещё не полностью отойдя ото сна.

— Ты пришла, — грустно улыбается он.

— Это было наше последнее расставание, сыночек. Обещаю, — нежно сжимаю крошечную ладошку и пытаюсь вселить в своего малыша уверенность. Уверенность в том, что всё будет хорошо.

— Я просто посплю, да?

— Верно, малыш, — просовываю ладони под его спину и беру на руки. Он доверчиво прижимается к моей груди.

— Мама, я люблю тебя, — тихо говорит он, и моё сердце сжимается от волнения. В который раз прогоняю мрачные мысли, настраиваясь на что-либо позитивное.

— Я тоже люблю тебя, солнышко. Больше всех на свете. У нас с тобой всё будет прекрасно. Мы с тобой будем жить долго и очень счастливо!

— Угу, — бормочет он и крепче прижимается ко мне.

— Давай я почитаю тебе что-нибудь, — достаю из прикроватной тумбочки книгу со сказками и открываю на второй странице, пропуская «Белоснежку и семь гномов», помня предыдущие события.

— «Дамбо», — улыбаюсь я, вспоминая, как мы с Тони смотрели фильм про этого диснеевского слонёнка. Что же, как нельзя лучше подходит.

Через два часа, как и обещал Джейкоб, приходит медсестра. Она держит в руках небольшой шприц с наркозом.

Энтони при виде её начинает мелко дрожать, а я шумно сглатываю и почему-то только сейчас осознаю, что, возможно, эти два часа последние в жизни моего мальчика, последние два часа, что я провела с ним.

Да что же ты, Белла Мейсен!

Мысленно обрушиваю на себя лавину обвинений и отгоняю подальше злостные помыслы. Нет, нет и нет! Всё будет хорошо.

Ну, пожалуйста, Господи!

— Мамочка, — зовёт малыш, отвлекая меня от размышлений.

— Солнце, всего один укол. Самый последний. Ну, давай чуть-чуть потерпим, прошу тебя.

Он качает головой, и слёзы медленно, но верно проступают в его глазах.

— Нет-нет, — быстро говорю я, под осудительным взглядом медсестры. — Энтони, не плачь! Ты ведь не хочешь, чтобы тебе было больно?

— Не хочу…

— Тогда нужно сделать укол! — боже, соглашайся, Тони. Тебе ведь нельзя волноваться, тем более сейчас!

Ну, пожалуйста, не срывай всё, когда мы так близко к цели. Ты же знаешь, как я люблю тебя. Всё наладится…

Не сразу понимаю, что общаюсь с ним на подсознательном уровне, как со взрослым человеком. Снова мысленно ругаю себя.

— Ладно, — вздыхает он и, зажмуриваясь, протягивает медсестре руку. Она ободряюще улыбается ему, и тонкая иголка проскальзывает под нежную кожу.

Он молчит, хотя его терпению пришёл конец — оно рухнуло.

Благо, теперь уже осталось всего ничего. Нам нужно только немного сил. Совсем чуть-чуть.

Какой же сегодня ответственный день!

Медсестра уходит, оставляя меня наедине с сыном. Он лежит на кровати и смотрит только на меня, почти не моргая.

В его детских, невинных и чистых голубых глазах страх.

Ему страшно.

— Ну, что ты, Тони? — ласково обнимаю его, держа одну из детских ладошек в своей. — Боишься?

— Немного… — нехотя признает он. Вот она, моя черта, отразившаяся в нём. Я тоже не люблю раскрывать чувства даже перед самыми близкими людьми.

— Не бойся. Ничего никогда не бойся. Страх часто в нашей голове, не более.

— Не уходи, пожалуйста, мама, — он сжимает мою руку сильнее и умоляюще смотрит в глаза.

— Не уйду. Сегодня точно. Ты проснёшься, и я буду рядом, — наклоняюсь и целую его в лоб.

— Спасибо… — шепчет он, и я вижу, как начинают слипаться его глаза. Он отчаянно борется со сном, чтобы видеть меня, и поэтому я решаю успокоить его, усыпить быстрее.

— Рассказать тебе что-нибудь? — тихо спрашиваю я мягким голосом. Мне кажется, он убаюкивает.

— Расскажи мне сказку… — так же тихо просит Тони и вздыхает, подавляя зевок.

И я начинаю рассказывать ту, что помню. А в памяти моей сейчас только «Красавица и Чудовище», почему, вы сами прекрасно знаете.

Энтони засыпает довольно быстро. Я не успеваю дойти до середины повествования.

Вижу, как в дверях мелькает фигура медсестры, и, стирая скупые слёзы пальцами, наклоняюсь и снова нежно целую моего ангела в лоб, а потом чуть ниже — в пухлые щёчки.

— Спи, сыночек, а как проснёшься, будешь здоров, — улыбаясь, говорю я. Правда, улыбка получается сквозь слёзы.

Встаю и выхожу из палаты. С трудом заставляю себя не оглядываться, когда мне так этого хочется.

— Мисс Мейсен? — меня останавливает голос Эленики. — Комната ожидания вон там. Операционная там. Не волнуйтесь, всё пройдёт отлично! — она объясняет мне то, что я уже знаю, а потом начинает утешать. Жаль, её сочувственный страдальческий голос не вяжется с произносимыми словами.

— Конечно, — вздыхаю я, продолжая мысленно молиться. — Сколько продлится операция?

Она называет мне время, и я снова вздыхаю. По мне — слишком долго.

Прохожу в комнату и сажусь на диван. Через пару минут понимаю, что просто «высидеть» это время не получится. Меня начинает бить дрожь, глаза слезятся, а, ставшие сверхчувствительными, слуховые рецепторы вылавливают каждую мелочь.

Пальцы нервно отстукивают по деревянной основе дивана. Их стук тоже сводит меня с ума, но остановиться я не могу.

В комнате нет больше никого. Только я.

Я всегда была и буду одна, если что-то случится с Тони. С моим маленьким ангелом.

— Господи, позволь ему остаться со мной. Не забирай к себе! — тихо прошу я, раскачиваясь из стороны в сторону, словно болванчик.

Я схожу с ума.

Вскоре появляется штат медсестёр, везущих передвижную кровать Энтони к операционной. Вижу его расслабленное детское личико, на котором застыла полуулыбка.

С ним всё будет хорошо.

Вот и настал этот день, за него я боролась, вот он — наш счастливый час. У нас всё наладится, всё вернётся на круги своя и восстановится.

Только вот, что мне делать с Эдвардом Калленом?

И вот оно — отвлечение! Нахожу чем заняться за долю секунды — я обдумаю всё, что связано с Эдвардом. Мне нужно это, словно воздух, иначе я доведу себя до бессознательного состояния…

Итак, что мы имеем:

«Мой отец был сутенером. Мать я никогда не видел».

Так-так, это самое сложное, и ничего объясняет. Жаль, что я пока знаю так мало. Мне нужно больше информации.

Но, в принципе, всё проясняется — он потерянный ребёнок. Он тот, у кого, по его же словам, не было детства. Может, поэтому он не хочет детей? Поэтому говорил, что убьёт меня, если я забеременею?..

Ответы на эти вопросы ещё впереди, и я решаю перейти к следующим:

«Я иногда занимаюсь благотворительностью».

На сердце теплеет. Он не каменный. Может быть, он упорно скрывает истинную сущность? Ведь если человек добровольно отдаёт деньги другим, он не может быть настолько ужасным, каким может казаться?

Какой же он сложный…

В памяти всплывает наш диалог, в котором содержится множество ценной для меня информации:

«— Почему ты не можешь быть всегда таким?

— Каким, Белла?

— Настоящим. Почему ты не можешь быть настоящим со мной?

— Я настоящий. Такой, какой есть, но только с тобой.

— Мне кажется, ты ненавидишь меня временами…

— Как тебя можно ненавидеть?

— То есть ты…?

— Мне хочется…всегда оберегать тебя, Белла. Ты такая юная, но в некоторых смыслах ты старше меня.

— Ты ведь тоже бываешь игривым, непосредственным. Только что-то тебе мешает…

— По-моему, мы слишком далеко отошли от темы…»

Вспоминаю его грусть в определённых моментах, его неуверенность, нерешительность. Он будто бы боится сказать мне то, что так хочет. Что мучает его. Что же с ним произошло?

Внезапно понимаю, что готова собственноручно наказать тех, кто сделал ему больно. Это чрезмерная женская натура с измученным сознанием или какое-то другое чувство, которое я отказываюсь признавать?

Качаю головой, понимая, что и это мне тоже слишком сложно осмыслить прямо сейчас — дрожь по прежнему бьёт меня.

Вижу на стенде рекламу лекарств и вспоминаю ещё кое-что:

«Эти таблетки — лекарство от бессонницы. Можем назвать это так».

От бессонницы? Я ведь уже узнала истинное применение таблеток, когда вчера ему приснился кошмар.

Мне было и страшно и горестно за него. Я не знаю почему.

«— Что тебе снилось?

— Не сейчас, Белла, пожалуйста!

— Ладно…

— У меня кончились таблетки!

— Таблетки от бессонницы?

— От кошмаров…

— Так это не впервые?

— Нет…

— Но сейчас же всё хорошо? Как ты?

— Не хуже чем обычно.»

Не хуже чем обычно? А это случается часто?

Ну почему я ничего не спросила тогда?

Подсознание качает головой, напоминая мне, что тогда Эдвард был явно напуган, и последнее, что я должна была сделать, расспрашивать его о кошмарах.

Ещё он говорил мне, что кто-то до него доберется. Кто-то идет за ним. К чему это? Про кого?

Понятия не имею…

И на утро он пропал. Ушел раньше того времени, как я проснулась.

А если что-то случилось?

Дрожь усиливается, когда я думаю об этом.

Потом вспоминаю про то, что нужно было обдумать в самую первую очередь. То, на что я должна ответить в ближайшее время:

«— Это скорее не вопрос, а просьба, Белла. Не приказ, а просьба.

— Я слушаю.

— Когда мы вернёмся, а мы здесь на неопределённый срок, я хочу чтобы ты пожила у меня. Так будет проще, пока Аро не успокоится…

— Почему?..

— Что почему?

— Ты предложил это?

— Потому что могу. Могу и хочу. Тебе не нравится моё предложение?

— Я хотела бы подумать…

— На раздумья времени полно, я не требую немедленного ответа.»

Пожить у него? А Энтони? А реабилитация? Как я всё брошу?

И даже если к тому времени, как мы вернёмся из Гамбурга, Тони будет в порядке, что я скажу Каллену?

«Нет» — ответ однозначный.

Чёрт, почему мне так хочется сказать «да»?

Почему слёзы вот-вот потекут из глаз, потому что я почти отказала ему?

Что Эдвард значит для меня?

Мои мысли уходят всё дальше, загоняя меня в ловушку. Почему-то вспоминается только теперь, что мне нужны ещё деньги. Деньги на реабилитацию. И нужно время, которого нет.

И что я буду со всем этим делать?

Истерика подкатывает к горлу всё быстрее, и от непроизвольной дрожи уже начинают стучать зубы.

Мне не холодно, нет.

Мне страшно.

— Белла? — прерывает меня голос в дверях. Узнаю его — Эленика.

— Уже есть новости? — с готовностью вскакиваю, но в её глазах читаю настороженность и испуг.

— Что? Нет… — выпаливаю я и опускаюсь обратно. Нет, Господи, неужели что-то случилось?

— Всё нормально, Белла. С операцией всё нормально. Я по другому поводу.

— Что ещё? — моего терпения на всё не хватит, хотя заметное облегчение от её слов наступает. Тони в порядке.

— Вас хочет видеть учредитель клиники.

— Кто? — от удивления слёзы перестают течь по щекам. — Где?

— У себя в кабинете. Я провожу Вас.

Иду по коридорам вслед за ней и размышляю только об одном: зачем я сегодня ещё кому-то понадобилась? Я разбита, сломлена, испугана. Что я могу сделать, чтобы привести себя в более человечное состояние?

Мы останавливаемся перед большой белой дверью на табличке что-то написано, но я не поднимаю голову, что бы прочесть это. Эленика стучит и через минуту, словно по невидимому знаку распахивает дверь.

— Я буду в комнате ожидания, Белла, — говорит девушка, пропуская меня вперёд и закрывая дверь. Я остаюсь одна.

Стою на пороге комнаты и смотрю на большой дубовый стол и кожаное кресло рядом. Оно повернуто к огромному панорамному окну. Оттуда открывается красивый пейзажный вид на утренний Гамбург.

— Добро пожаловать, мисс Мейсен, — приветствует меня бархатный баритон. Я вздрагиваю, словно от удара электрошоком. Я знаю его. Я всегда его узнаю…

Кожаное кресло поворачивается, освещая передо мной мужчину, сидящего там.

Эдвард Каллен.

Чёрт!

— Почему ты не сказала мне? — встав и быстро подойдя ко мне, спрашивает он. В его глазах смертельная обида и боль. Я вижу, как ему больно, и хочу утешить. Если бы только дело не касалось меня и происходило всё это не здесь и не сейчас.

— Что не сказала?

— Почему ты не сказала мне, что у тебя есть сын, Белла? — спрашивает он, и мне кажется, моё сердце пропускает пару ударов.

Он узнал.

Мне конец…

Глава 31 — Ожидаемое

Смотрю на Эдварда и не верю в происходящее. Нет, нет, нет! Он не мог узнать, не должен был!

И тут в сознание врезается всё объясняющая мысль — он учредитель клиники. Он в любом случае узнал бы всё, если не сейчас, то чуть позже… Чёрт, почему я не пересмотрела документы? Почему я не подумала лишний раз?

Моё подсознание грустно смеётся, мягко напоминая, что во время принятия решения мне было явно не до раздумий. Существовала лишь одна цель, которая сейчас почти достигнута. Ещё чуть-чуть. Ещё пару часов…

Всё не может сорваться на финише этого тернистого двухлетнего пути!

Он же не сделает ничего, так ведь?

Ох, только не это…

Ну, пожалуйста, Эдвард, пожалуйста!

Теперь я не хочу видеть Эдварда, не хочу о нем думать и знать. Естественно это все пропадает тогда, когда я стою в его кабинете, и он зло смотрит на меня.

— Почему ты молчишь? — уже тише спрашивает мужчина, и я чувствую его растерянность. Воистину, перепады его настроения мне не уловить.

Каллен то зол, то растерян, то грустен, то весел. Я не успеваю за ним!

Сглатываю и зажмуриваюсь, пытаясь остановить подступающие рыдания.

Наверное, выгляжу я совсем плохо: дрожь теперь сильнее бьёт моё тело. Не знаю — от ужаса или от прохладного кабинета после душной комнаты ожидания?

— Если бы сказала… — выдавливаю я, и голос предательски дрожит. Моё сознание предчувствует, что дело принимает очень опасный оборот. Если Каллен решит что-то сделать с Тони…

— Если бы ты сказала, сейчас бы не было проблем! — он в сердцах ударяет рукой по деревянному столу, и я вздрагиваю. Он снова в припадке гнева.

— Мне нужны были деньги…

— Настолько, чтобы спать со мной из-за них? — в его голосе отвращение. Отвращение ко мне? Или к самому себе?

— Я люблю его. Он мой сын, — поднимаю голову, храбрюсь и пронзаю Эдварда убийственным взглядом. Он действительно не понимает, что значит любить собственного ребёнка? Что значит вообще «любить»? Неужели он настолько бесчувственен?

— Из-за детей такого не делают…

— Откуда тебе знать? — вскрикиваю я, когда кровь приливает к лицу. Мне становится жарко, несмотря на дрожь. — Откуда тебе знать, что можно сделать для своего ребёнка?

— Для меня никто такого не делал… — он прикрывает глаза и шумно втягивает воздух, произнося эти слова на выдохе.

Я замираю, словно ударенная плетью.

В голове крутится смысл сказанных им слов, и я отчаянно пытаюсь придумать какое-нибудь другое значение. Но нет, смысл лишь один…

— А отец? — на секунду забывая про сложившуюся ситуацию, тихим шёпотом спрашиваю я.

— Какой, к чёрту, отец, Белла! У меня его толком и не было никогда! — орёт он, и когда я заглядываю в изумрудные глаза, боль, таящаяся в них, заставляет комок рыданий в горле подобраться ближе. Пытаюсь совладать с эмоциями, но ничего не получается.

— Ты обманула меня… — подводит итог он, уходя от темы про своё детство и беря чувства под контроль, пряча под замок. Теперь передо мной снова бесчувственный тиран. — И понесёшь наказание…

Наказание? Какое наказание?

Сейчас вся собранная во мне храбрость, вся та мощь, которой обладает материнская любовь и вся справедливость, когда-либо узнанная, собираются вместе, придавая сил.

Слёзы отступают, а сочувствие к Эдварду испаряется.

Сжимаю губы и, придавая взгляду уверенность и враждебность, быстрым шагом пересекаю комнату и оказываюсь лицом к лицу с Калленом.

Он смотрит на меня со странным интересом, пусть и прикрытым гневом.

— Если ты хоть пальцем тронешь моего сына, — начинаю я чётко, но в то же время громко и злостно. — Я убью тебя своими же руками. Мне плевать, сколько с тобой будет охраны или киллеров. Ты не посмеешь навредить моему сыну! — смотрю ему в глаза, хотя и на целую голову ниже.

Он возвышается надо мной, а изумрудные глаза впиваются в мои. Он чего-то ждёт. Чего ещё?

И в то же время вижу в уголках его глаз вперемешку с удивлением ещё и скрытое восхищение. Кем? Мной?

Он действительно ничего не знает о материнских чувствах?

— Я не сказал, что наказание коснётся твоего ребёнка, — медленно проговаривает он через минуту. — Я сказал, что накажу тебя!

На сердце мигом становится спокойно. Энтони в безопасности. Он ничего ему не сделает…

Но одновременно с облегчением приходит боль. Эдвард собирается наказать меня. Я-то думала, что после нашего недавнего разговора он в чём-то изменился. Мне показалось, я разглядела его положительные черты, увидела его с другой стороны. Неужели я ошиблась?

О, нет…

— Накажешь? — поднимаю на него смиренный взгляд, когда слёзы возвращаются, и комок рыданий тоже. Голос дрожит больше, чем моё тело. Сегодня у меня одно из самых сильных нервных потрясений в жизни.

— Не смотри на меня так! — восклицает он, глядя на меня с высоты своего роста.

— Как? — пресным голосом спрашиваю я. Мне нужно скорее убраться отсюда, пока я не расплакалась. Нет, я сильная, я должна продержаться…

Господи, и где эти силы теперь?

Ответ мне известен, хотя принимать его сейчас не хочу — они кончились. Эти два года были слишком тяжёлыми, чтобы выносить их в одиночку, и сейчас я раздавлена как морально, так и физически. Эдвард тоже послужил этому причиной. Он тоже раз за разом уничтожал меня. Мучительно…

Пока я не прервала замкнутый круг. Только вот, что будет теперь? Наверняка нежность испарится. Как пришла, так быстро она и уйдёт. Мой ад вернётся. Благо лишь то, что Тони будет здоров. С ним всё будет в порядке.

А я…

Только научить его жить без меня, прежде чем окончательно сломаться…

Нет, нет, нет!

Сейчас я нужна ему. Как минимум, ещё четырнадцать лет.

Ох, как же мне вытерпеть?

— Вот так, как теперь, — он морщится, но я не перестаю смотреть ему прямо в глаза. Может быть, в моих он прочитает то, что так давно потерял? Чувства. Настоящие и искренние. Он должен знать, что ради любимых можно свернуть горы. Даже если для этого следует переступить через себя.

Он заставил меня сделать это. И пусть теперь наслаждается зрелищем — я полумертвая.

— Ответь мне на один вопрос, — ощущая, как страдания не умещаются в груди, быстро спрашиваю я.

— Какой? — он смотрит на меня странным взглядом. Почти сочувствующим…

Нет, не верю. Он лжёт. Он мне не сочувствует, он вообще не знает что это…

— Ты ведь, правда, не тронешь моего сына? Умоляю тебя…

— Я не детоубийца, Белла. Не трону, — отвечает он. В его глазах сомнение. Не в своём ответе, а во мне.

— Хорошо… — делаю шаг назад и судорожно вздыхаю. Где здесь дверь? Куда мне бежать? Где рыдать? Кому жаловаться? От кого ждать поддержки?

Я совсем одна…

Натыкаюсь на небольшой кожаный диванчик и опускаюсь на него, закрывая лицо руками — слёзы уже текут по щекам.

Слишком много событий за сегодня. За вчера. За эти два года.

Мой Энтони. Мой маленький мальчик.

Мысли об операции вторгаются в голову, и я вспоминаю ещё и о Джейкоба. Его слова. Наше прошлое. Моё прошлое с Тони…

Нестерпимая боль разрывает грудную клетку.

Стон срывается с губ раньше, чем я успеваю его предотвратить.

Слышу шаги в своём направлении и зажмуриваюсь, всё ещё не отнимая рук от лица. Эдвард не увидит меня такой. Я обещала и себе, и ему.

Только вот… как мне выполнить обещание?

— Белла, — слышу мягкий бархатный голос рядом с собой. В нём снова растерянность. Прикусываю губы почти до крови, сдерживая рыдания. — Что с тобой?

Чувствую, как прогибается диван от его веса. Вот он уже рядом со мной. Я слышу его дыхание, несмотря на то, что все другие звуки скрыты от меня собственным горем.

— Я в пор… — не успеваю договорить до конца. Последние потоки страданий подступают, и мою платину прорывает. Я начинаю рыдать в голос, и слёзы катятся по щекам, словно водопады. Я так долго не плакала.… Так долго сдерживалась.

Всё, теперь пришло время выплескать накопившееся.

— Белла! — голос пронизанный ужасом — неужели Эдвард Каллен боится за меня? — заставляет меня ощутить острую нехватку поддержки от кого-нибудь.

Моё сознание отключается раньше, чем понимаю, что творю.

— Эдвард! — вскрикиваю я, и практически набрасываюсь на него, прижимаясь к мускулистой тёплой груди, чувствуя шёлковую материю рубашки. Слёзы мочат её, а рыдания становятся лишь сильнее.

— Что ты делаешь? — непонимающе спрашивает он, аккуратно пробуя расцепить мои руки, обвитые вокруг его шеи.

— Нет! — ужасаюсь я, и, молю его: — Пожалуйста, Эдвард, я знаю, сколько правил нарушила и сколько нарушаю прямо сейчас… Но, пожалуйста, на полчаса, позволь мне выплакаться… Мне больше не у кого просить этого. Всего полчаса. Потом можешь наказать меня… — голос вздрагивает и замолкает. Опускаю голову, и слёзы теперь текут на мою блузку.

Три секунды проходят в моих оглушительных рыданиях. Он колеблется. Решает.

Я вслушиваюсь в звуки комнаты, но слёзы мешают полноценно сделать это.

— Иди сюда! — внезапно зовёт он и крепко прижимает меня к себе. Я продолжаю дрожать, плачу, но теперь чувствую себя лучше. Как ни странно, но чувствую себя защищённой от всего в этих руках.

Он — моя защита.

Моя и Энтони.

Пусть он тиран, пусть деспот, пусть убийца, пусть бесчувственный чурбан, но он мне нужен!

Нужен, с тех самых пор, как мне впервые понравились наши занятия любовью. С тех пор, как он примчался из Америки сюда, потому что я бросила трубку…

— Спасибо… — шепчу я, когда воздух сгорает в лёгких на очередном выдохе. Моя благодарность адресована всем хорошим поступкам, которые он сделал для нас с Тони. Пусть он о них и не знал до сегодняшнего дня, это всё равно ему зачтётся.

Эдвард не отвечает, лишь сильнее прижимает меня к себе.

Волны облегчения прокатываются по телу за волнами боли, делая их чуть терпимее.

Он здесь, со мной.

Энтони — смысл моей жизни, мне не продержатся без него ни секунды, но Эдвард… он держит на плаву нас обоих. И меня, и моего мальчика. Он наш ангел-хранитель.

И сейчас он спасает меня. Спасает его.

Сейчас он с нами…

— Где твой сын? — спрашивает Каллен, спустя некоторое время.

— В операционной… — отвечаю я, судорожно вздыхая.

— Кто его оперирует?

— Отец… — глаза снова наполняются слезами при воспоминании о Джейкобе.

— Какой отец? — недоумевает Эдвард. Я слышу это в его голосе.

— Его… — мои слова сливаются с рыданиями.

Мужчина явно не понимает, что происходит. Его мышцы напрягаются, и я догадываюсь, о чём он подумал.

— Ты замужем? — спрашивает он с плохо скрываемым ужасом.

— Нет! — качаю головой, вытирая слёзы с лица рукой. — Мы не были женаты.

— Почему? — зачем он расспрашивает меня сейчас? Чёрт…

— Он дал деньги на аборт… — выпаливаю я, перед тем как снова тону в страданиях.

Эдвард молчит, но недолго. Зато его руки расслабляются.

— Ты вся дрожишь, — меняя тему, замечает он, — тебе холодно?

Неопределенно пожимаю плечами.

На секунду он отпускает одну руку, которой обнимает меня, но очень быстро возвращает, накидывая мне что-то на плечи.

— Что это?

— Мой пиджак, — в его голосе доля смеха. Что же, отличная разрядка.

Стискиваю руками мягкую ткань и заворачиваюсь в неё, упиваясь божественным запахом её обладателя.

От него слегка кружится голова, но боль отступает — немного.

Не знаю, сколько времени ещё мы так сидим. Час? Два? День? Неделю?

Эдвард молчит и лишь обнимает меня.

Я тоже молчу.

Мои слёзы прекращают так неистово литься и теперь медленными, ленивыми струйками текут по щекам.

Наверное, они просто кончаются.

Меня не беспокоит то, что слезы могли смыть тональный крем. Эдвард видел кое-что похуже, чем простой синяк. Я уверена в этом.

Рубашка Эдварда мокрая от солёной влаги, но ни его, ни меня это не волнует. Пиджак по-прежнему на мне, он согревает меня, и дрожь отступает.

На смену ей приходит усталость.

— Легче? — слышу мягкий бархатный баритон над ухом. От него на душе теплеет.

— Да… — отзываюсь я, слушая биение его сердца через насквозь промоченную рубашку. — Спасибо, что позволил мне выплакаться.

— Думаю, теперь я заслуживаю узнать хоть что-нибудь? — он вопросительно изгибает бровь, ожидая моего ответа.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала? — осторожно спрашиваю я, вздыхая.

— Ты ответишь? — он с сомнением смотрит на меня, и я отвожу взгляд.

— Постараюсь. Тем более главное тебе известно.

Да уж, не думала, что тайна об Энтони раскроется таким образом. Наверное, Бог решил, что скрывать более я не имею права.

Что же, ему виднее.

— Хорошо, — он делает глубокий вдох, и, растирая пальцами моё предплечье, спрашивает: — Что произошло с твоим ребёнком?

— У него диагностировали порок сердца.

— Сколько времени прошло с того момента?

— Около полутора-двух лет.

— Сколько? — его глаза непроизвольно расширяются при названных цифрах. — И ты всё это время зарабатывала деньги?

— Да…

— Так же, как и у меня?

— Нет! — испугано качаю головой, прогоняю ужасные мысли. — Я просто устраивалась сразу в несколько кафе или закусочных. А ещё я продала машину и дом отца.

Он освобождает одну руку, которой поддерживает мою спину, и потирает переносицу:

— Почему ты не сказала мне?

— Ты бы не нанял меня, а в то время мне нужно было оплатить счета.

— Но ты могла сказать вчера… позавчера?

— Я боялась, что ты что-то сделаешь с Энтони, — честно признаюсь я.

— Энтони? — он снова удивлён. Чему на этот раз?

Судорожный вздох заставляет меня запнуться, но я всё-таки произношу следующее:

— Да, Тони — сокращённое имя от Энтони.

— Довольно странное совпадение… — произносит он, всё ещё находясь в раздумьях.

— Что странного? Какое совпадение? — во мне не осталось сил на загадки. Я пытаюсь отвлечься от мыслей об операции Тони, и только потому борюсь с усталостью, чтобы узнать результаты и увидеть сына.

Довольно ощутимо помогает Эдвард. Он обнимает меня всё так же крепко, но это уже не доставляет боли или дискомфорта, как в наши первые ночи, потому что теперь — это нежность. Прекрасная и замечательная.

— Меня зовут Эдвард Энтони Каллен, — усмехаясь, произносит он. Я удивлённо смотрю на него.

— Эдвард Энтони Каллен, — повторяю скорее для себя, чем для него, и аккуратно прикасаюсь пальцами к его щеке. Он резко выдыхает, но не отстраняется.

Я медленно веду рукой вверх, поглаживая теперь уже его скулы.

— Тебе нужно поесть, — замечает он совсем некстати. Ему не нравится? Не нравятся мои прикосновения, или то, что я до сих пор сижу на его коленях?

— Я никуда отсюда не уеду, — отрицательно качаю головой, и мои пальцы замирают на его лице.

— Ты же не собираешься провести здесь всю ночь? Вечером я в любом случае отвезу тебя в отель.

— Я должна быть здесь, — повторяю я, и в моём голосе слышится решимость.

— Ты устала.

— Всё равно.

С минуту мы смотрим друг на друга, устраивая очередной этап «гляделок».

— Где ты был сегодня утром? Я проснулась одна, — решаю перевести тему, чтобы ни думать сейчас ещё и об отъезде из клиники. Нет, я никуда не уеду, я буду здесь. Буду рядом со своим мальчиком. Малыш мой, я с тобой!

— Мне нужно было проверить пару предприятий, в том числе, и этот кардиологический больничный комплекс, — нахмурившись, отвечает Эдвард. — И я узнал нечто новое о содержащихся здесь пациентах…

— Так ты учредитель клиники? — снова перевожу тему, и снова он хмурится.

— Да, я.

— Если бы я знала… — обрываю предложение посреди фразы, не зная, как его закончить. В голове полная каша, путаница. Я действительно устала, но на отдых рассчитывать не приходится ещё пару часов как минимум, наверное.

— Не стала бы приезжать сюда? — продлевает мою мысль мужчина.

— Возможно, — неохотно признаю я, хотя догадываюсь, что другого выбора у меня не было.

— Ты такая противоречивая… — неожиданно сообщает Каллен.

— А ты надеваешь маски… — мы оба понимаем, о чём идёт речь.

— Они нужны, Белла, уж поверь, — он тяжело и устало вздыхает, а я убираю непослушную бронзовую прядь с его лба.

Похоже, сегодня мы достигли большого прогресса. Этот сдвиг очень ощутимый и с сегодняшнего дня я ни на секунду ни забуду, что Эдвард Каллен знает, что такое сострадание, что такое нежность и какими бывают чувства. Он умеет чувствовать…

Пусть я и сомневалась в нем, когда вошла в этот кабинет, но теперь мое сомнение исчезло. Я вижу его насквозь…

Прогресс в наших взаимоотношениях был нужен и мне, и Эдварду, как глоток свежего воздуха.

— Зачем? — я прекрасно знаю ответ на свой вопрос, но хочу услышать объяснение именно от Эдварда. Что же он думает?

— Они защищают тебя, — неохотно признаёт он, словно какое-то своё слабое место. — Не дают другим причинять боль. Думаю, ты знаешь, о чём я.

— Знаю. Но о себе, — заминаюсь на секунду, но потом всё же спрашиваю: — Тебе делали больно?

— Считаешь — это невозможно? — грустно улыбается он. Похоже это его любимая фраза.

Впервые вижу перед собой нормального человека. Ласкового, осторожного, и такого красивого. Но за красотой кроется нечто большее. Я начинаю догадываться, что у него в душе остались какие-то глубокие шрамы из прошлого. И я не знаю, смогу ли до них добраться и нужно ли мне это вообще…

— Почему? Конечно, возможно!

— Ты первая, кто говорит это, — пожимая плечами, произносит он. — Ты вообще во многом первая, Белла.

— В чём? — я действительно удивлена таким поворотом событий. Я первая для него? Разве у него ещё не всё было?

— Когда я предложил тебе задать мне три вопроса в тот день, когда ты впервые спала со мной, ты спросила то, что другие никогда не спрашивали. Спросила про мою семью, про меня…

— А что спрашивали другие? — осторожно интересуюсь я, не до конца веря, что он говорит правду. И всё же, если это так, моё сердце болезненно сжимается. Почему мне снова больно? На этот раз за него?

— Сколько у меня было любовниц, сколько у меня денег… — чередуя улыбку с хмуростью, отвечает он.

— По-моему, глупые вопросы, — отвечаю я и искренне улыбаюсь. Он поджимает губы. — Я люблю, когда ты улыбаешься, — тихо говорю я, снова обвивая руками его шею. Мне так хорошо и спокойно, что на миг кажется, будто мы оторвались от реальности, будто вокруг ничего нет кроме нас двоих. Это так прекрасно, что у меня захватывает дыхание, а по телу течёт приятное, словно мёд, тепло.

Он выдавливает улыбку, и моя собственная становится шире.

Хочу ещё кое-что спросить у него, но меня прерывает стук в дверь.

Поднимаю голову и пытаюсь слезть с колен Эдварда, но его руки держат мои бёдра, не позволяя сделать этого.

— Сиди смирно, Белла, — журит он, а потом обращается к стучащим. — Войдите.

На пороге появляется Эленика, и кровь начинает бешено стучать в моих висках. Вот оно, долгожданное сообщение, которое может стать моим приговором или спасением.

Молюсь и уповаю на второй вариант.

— Мистер Каллен, — здоровается она, и он кивает в знак приветствия, а тем временем девушка оборачивается ко мне. — Белла!

— Ну? Что? — сжимаю руки в кулаки так, что белеют костяшки пальцев. От Эдварда явно не укрывается моя взволнованность и странное поведение, но сейчас меня это не беспокоит. Его пальцы принимаются растирать мое предплечье, и должна признать, это заставляет меня почувствовать что я не одна. Что он рядом, и защитит меня, утешит при необходимостию.

По лицу Эленики расплывается улыбка. Впервые за долгое время:

— С Энтони всё будет хорошо, мисс Мейсен. Операция прошла успешно!

Её слова эхом отдаются в моём сознании, звуча по всему телу.

Слезы снова брызжут из моих глаз, и я закрываю глаза, мысленно повторяя то, что приберегла как раз на это случай:

«Спасибо, Господи, за то, что сохранил мне сына!»

Глава 32 — Упрямство

— Эдвард, я, правда, не голодная, — хмурюсь я, когда он останавливает машину возле какого-то итальянского ресторана.

— Не упрямься, Белла, — отзывается он, выключая зажигание. — Твоим условием было увидеть сына. Ты увидела. Теперь исполняй обещание.

Прикусываю язык: а ведь, правда.

Уже после ухода Эленики мы с Калленом заключили сделку, что я вернусь с ним в отель и поем, как только увижу Энтони.

Я думала это невозможно, ведь операция только что закончилось и меня бы явно не пустили, но мне пришлось убедиться в том, что Эдвард всесилен в прямом смысле этого слова.

Доктора, под взглядом изумлённого Джейкоба, отвели меня в специальную комнату, переодели в стерильный костюм и пустили к сыну.

Жаль, что всего на десять минут, но это лучше, чем ничего.

Я убедилась, что с ним всё в порядке, хотя от наркоза он ещё не отошёл. Я поцеловала его и пожелала спокойной ночи, потому что до вечера мне бы здесь задержаться не позволили.

И теперь я в роскошном чёрном «Мерседесе», за рулём которого Эдвард Каллен.

Вообще-то я никогда не думала, что человек может измениться так быстро. Возможно, это очередной скачок его настроения, но сейчас он добр ко мне и ведёт себя абсолютно нормально.

— Ладно, — соглашаюсь я и выхожу на свежий воздух.

Сегодня пасмурно, но дождя нет. Наверное, хороший знак.

Входим внутрь заведения. Пахнет кожей и какими-то едва уловимыми, смешанными ароматами. Похоже на цветы. Только какие?

Проходим мимо зала с обычными посетителями к отдельной кабинке. Она отгорожена деревянной стойкой, расписанной в средиземноморском стиле.

— Садись, — указывая на один из стульев, говорит Эдвард, и я делаю, как велено.

Официант приносит нам меню и удаляется.

Вижу стоимость одного из блюд, и мои глаза непроизвольно округляются — семьдесят пять евро?

— Выбирай, что хочешь, — мягко улыбается Эдвард, когда я, не веря, смотрю на него. С какой стати, он так расщедрился?

— Ты уверен?

— Если говорю, Белла, то уверен, — хмурится он и устало вздыхает, возвращаясь к своему меню.

Качаю головой, понимая, что спорить бесполезно и скольжу взглядом по перечню блюд. Их названия написаны на итальянском, как и ингредиенты. Чёрт, мне ни за что не разобраться.

— Я буду тоже, что и ты, — сдаюсь, откладываю меню в сторону. Он смотрит на меня и усмехается. Ему весело?

— Уверена? — он копирует мой тон, отчего я тоже невольно, сдавленно улыбаюсь.

— Уверена, — хмыкаю я, и он подзывает официанта.

Пока Эдвард делает заказ, я наслаждаюсь его благосклонностью и собственной облегчённостью. Всё кончилось. Теперь мне нечего бояться, потому что с Тони никогда и ничего не случится. Он будет жить долго и счастливо, и будет иметь всё то, что имеют обычные дети: друзей, школу, может быть, собаку или кролика.… Всё, что он захочет. Я сделаю так, как он захочет.

Мой маленький мальчик, изведавший столько боли это заслужил.

В голове путаница. Я не могу описать то счастье и восторг, каким наполнилась, когда осознала, что всё будет хорошо. Что всё прошло хорошо.

Я всё ещё пребываю в прострации. У меня эйфория, наверное, и поэтому о новых проблемах — реабилитации, неожиданном появлении Джейкоба — я не думаю. Будет время и позже.

— О чём ты думаешь? — спрашивает бархатный баритон, от которого у меня по коже пробегают приятные мурашки.

— Ни о чём, — беспечно отвечаю я и улыбаюсь.

— Что служит причиной твоей радости сейчас, Белла? — ему действительно интересно. Изумрудные глаза изучают каждую эмоцию на моём лице.

— Всё получилось так, как я хотела, — отвечаю на его вопрос, по-прежнему не прекращая улыбаться.

— Как жаль, что я не умею читать твои мысли, — с сожалением замечает он. — Мне бы хотелось много чего узнать.

— Мы можем попробовать, — предлагаю я, радуясь своей затее. — Но тебе тоже придётся отвечать.

— Я думал, мы уже поговорили обо мне, — он изгибает бровь, когда я произношу последнюю фразу.

— Нет, это ещё не всё.

— Хорошо, — он немного напрягается, но старается не показывать этого. — Думаю, нам действительно стоит пообщаться. Но, Белла, только честные ответы, договорились?

— Да… — вздыхаю, не до конца осознавая, смогу ли отвечать полностью искренне, так, как он хочет.

Что же, попытка — не пытка.

— Что ты хочешь знать? — задавая наш традиционный первый вопрос, спрашивает он.

— Что тебе нравится? — решая начать с менее болезненных и сложных тем, говорю я.

— В каком смысле?

— Что ты любишь делать? Чем увлекаешься?

— Самосовершенствованием, — подумав пару секунд, задумчиво отвечает Эдвард.

— То есть? — теперь не понимаю я. О каком самосовершенствовании идёт речь?

— Нет, Белла, теперь моя очередь, — он качает головой и лукаво ухмыляется. Это кривоватая усмешка заставляет моё сердце трепетать. Ну, почему он не может быть всегда таким, как сейчас?

— Хорошо. Но должна предупредить, я довольно заурядная девушка…

— Заурядной тебя точно не назовёшь, — качает головой он. — Расскажи мне о своём сыне.

— Что именно? — я удивлена такой необычной просьбой с его стороны. Зачем ему знать это?

— Ты говорила что-то про его отца, сегодня у меня в кабинете, — напоминает он, и я вздрагиваю.

— Ты злишься? — прерывая его, аккуратно спрашиваю я.

— За что? На тебя?

— Да, за эту истерику… прости меня, пожалуйста!

— Белла, тебе нужно было выплакаться, — мужчина довольно дружелюбно, почти заботливо смотрит на меня. — Только в следующий раз предупреждай заранее.

Следующий раз? Он думает, у меня ещё когда-нибудь будет повод расплакаться перед ним?

— Ладно, — кратко отвечаю я. — Так что по поводу кабинета?

— Отец Энтони. Кто он?

— Его зовут Джейкоб Блэк, — воспоминания режут сознание ржавыми ножами боли. Нет, я не допущу того, чтобы Джейк снова мне всё испортил. Я должна поговорить с Эдвардом. Я должна спросить то, что хочу, а для этого мне нужно честно ответить и выдержать эту беседу.

— Ты любила его? — каким-то странным голосом спрашивает Каллен. Я киваю, опуская глаза.

— Не хочешь говорить об этом? — участливо вопрошает он.

Откуда такая заботливость? Неужели это тот самый человек, который заставил меня спать с собой за деньги?

Нет, такой Эдвард мне нравится гораздо больше. Пусть он навсегда таким остаётся.

— Всё нормально, — слабо улыбаясь, произношу я. — Просто это было давно.

— Сколько твоему сыну лет?

— Четыре года.

— Не так уж и давно…

Пожимаю плечами, в знак безразличия. Держись, Белла, не думай о нём. Не думай об этом чёртовом Блэке.

— Теперь моя очередь, — отходя от темы Джейка, извещаю я, к неудовольствию Эдварда. Что же, это его правила. Пусть подчиняется.

— Ты говорил о самосовершенствовании. Объясни.

— Я изучаю языки, читаю книги, посещаю художественные галереи — стараюсь приобщаться к тому, что скрыто пеленой древности.

— Тебе нравится недоступное?

— Да. Всё остальное у меня есть, — он пожимает плечами, повторяя мой жест.

— Теперь я, — улыбаясь, говорит он и задаёт свой очередной вопрос: — Что произошло у тебя с отцом твоего сына?

— Мы были слишком молоды, когда я забеременела. Думаю, он не был готов к такой ответственности…

— А ты была готова? — с сомнением спрашивает Эдвард.

— Нет, — признаюсь честно. — Но я не допускала и мысли избавиться от ребёнка…

— Тебя поддержали родители?

— Нет. Мама умерла во время родов, так и не увидев меня, а папа — за полгода до моей беременности.

— Ты сама воспитывала сына? — в глазах Эдварда всё больше недоверия и восхищения одновременно. Он так внимательно смотрит на меня, что я чувствую себя, как на следственном допросе. Что же, придётся потерпеть…

— Да, сама. Теперь я спрашиваю, — снова ухожу от темы, беря перерыв. Теперь говорить будет Эдвард.

— Тебя воспитывал отец? — решаю не темнить и сразу перехожу к главному, раз уж мы перешли к откровенным темам.

Он молчит. Его лицо, кажется, слегка бледнеет. Почему?

В это время появляется официант и ставит перед нами тарелки с салатом «Капрезе». Потом бутылку вина. Открывает её, разливает по бокалам и только потом уходит.

Я по-прежнему жду ответа, даже не глядя на еду.

— Нет… — наконец медленно отвечает он, осипшим голосом. — Я жил с ним не очень долго, а потом он умер, и я попал в приют.

— Сколько тебе было? — не веря в происходящее и сочувствуя ему всем сердцем, спрашиваю я. Боже мой, он ведь тоже испытал достаточно страданий! Поэтому и прячется.

В память врезаются его слова, на мой вопрос, зачем он носит маски:

«Чтобы люди не причинили боль, Белла. Они могут».

Так сколько же раз ему делали больно, что превратили в того, кем он явился в нашу первую встречу?

Может быть, это и есть его настоящая сущность: милый, добрый, заботливый… ранимый?

Может быть, всё остальное просто видимость? Пыль, пускаемая в глаза?

Надо будет всё это обдумать…

— Около шести лет, наверное… — тихо произносит он.

Моё сердце сжимается от боли за него. Он ведь был немного старше Тони. Шесть лет и он остался один — без матери, без отца, без любви, без семьи — в приюте.

Подсознание подсовывает фотографию малыша с бронзовой шевелюрой, дрожащего от страха и холода, с большими изумрудными глазами. По его щекам текут слёзы…

Откидываю эту картинку, чтобы подавить появляющийся в горле комок.

— Ты вырос в приюте?

— Да, — резко отвечает он, и его дружелюбие испаряется. Впрочем, сейчас я понимаю причину этого и готова смириться.

— Успокойся, я больше не буду спрашивать об этом, — примирительно и осторожно говорю я, вселяя в свои слова уверенность. — Если ты не хочешь, не буду.

— Ты просто не понимаешь, Белла! И не поймёшь. Никогда не поймёшь… — опуская голову на руки, с болью говорит он. — Это невозможно.… И я уже говорил это тебе.

Вот тут самое время вспомнить его слова «Не пытайся понять то, что не должно быть тобой понятно», и осознать их смысл.

Он не прав. Я понимаю. Даже если ему это пока невдомек.

— Эдвард, — встаю со своего места и подхожу к нему. Приседаю перед стулом, оказываясь почти на уровне его глаз. В них проскальзывает недоверие и страх. Он даже меня боится сейчас. Боится, что сделаю ему больно, как он ошибается. — Ты прав, я пока не совсем понимаю и буду рада, если ты объяснишь, но только с твоего согласия. Я не заставляю тебя ничего мне говорить. Это твоё право. Не хочешь, значит, не нужно, — улыбаюсь в конце, немного разряжая обстановку и веря, что это убедит его в моей искренности.

— Спасибо, — благодарит он едва слышным шёпотом.

— Не за что, — тянусь к его руку, сжатой в кулак, и опускаю сверху свою ладонь, поглаживая пальцами бледную кожу. Надо же, насколько моя меньше!

— Теперь твоя очередь спрашивать, — самостоятельно напоминаю я, и, убирая руку, возвращаюсь на место.

— Ты ведь… — он прикрывает глаза на пару секунд. — Ты ведь тоже можешь не отвечать, если тебе очень сложно, Белла.

— Я отвечу. Это ведь прошлое. Оно не имеет значения, — беру в руки вилку, задумчиво рассматривая её серебряную поверхность.

— Почему ты назвала сына Энтони? — спрашивает он, находясь в такой же задумчивости, как и я.

— Не знаю, просто увидела его и поняла, что никак по-другому назвать не в состоянии, — вопрос довольно простой, что меня радует.

— А как думаешь, почему тебя так назвали?

— Не знаю, — отвечает он. — Мне оно не слишком нравится.

— Ну, оно ведь второе, ты можешь не использовать его, — сделав глоток вина, предлагаю я.

— Изначально оно было первым, — повторяя мои действия и пробуя вино, сознаётся он.

— В смысле?

— Я поступил в приют под именем Энтони Каллен. Уже там меня назвали Эдвардом, и сделали его первым именем.

— Ясно…

Мы молчим недолго, думая каждый о своём.

— Ешь, — наконец говорит он и берёт вилку в руки.

— У меня ещё остались вопросы…

— У тебя ещё будет время их задать. Но только не сейчас, — это почти просьба. Да какая там просьба, мольба!

Что же, если всё так серьёзно и ему действительно очень больно вспоминать всё это — даже больнее, чем мне — я не стану спрашивать.

Салат оказывается на удивление вкусным, и я погружаюсь в приятные ощущения, на некоторое время забываю о своих проблемах и проблемах Эдварда Каллена. Но, полагаю, это ненадолго. Всего лишь на период ужина.

Потом нас ждёт второй раунд.

Я-то готова, а он?

Салат сменяет ризотто «Рыбная феерия» — так называется одно из блюд, похожих на паэлью, а затем следует десерт. «Тирамису» — довольно вкусно.

Я вожу ложкой по стеклянному блюдечку, не в силах впихнуть в себя ещё хоть кусочек.

— Так у тебя остались вопросы? — раздаётся голос Каллена, и я поднимаю на него взгляд. Откинувшись на спинку стула, он попивает белое вино и внимательно смотрит на меня.

— Ты говоришь, что вырос в приюте, — тщательно подбирая слова, пробую спросить я. — Но сейчас ты обладаешь всем, чем пожелаешь… Как у тебя это получилось?

Он смотрит на меня пронизывающим, почти убийственным взглядом. Я его обидела? Так сильно?

— В чём дело? — решаюсь спросить я.

— Ты такая же, — медленно выговаривает он. Это звучит как приговор к казни.

— Какая?

— Тоже вешаешь на людей ярлыки, Белла.

— Ярлыки? Нет, Эдвард, ты не так меня понял! — мигом догадываюсь, о чём он подумал, и пытаюсь отчаянно исправить положение. Напрасно.

— Здесь не о чем думать, — отрезает мужчина. — Ты просто не была на моём месте, чтобы так говорить. Ты не слышала и не видела того, что видел я.

— Эдвард! — я безрезультатно пытаюсь достучаться до него и остановить эту тираду. Ну вот, наши доверительные отношения переросли в очередную бойню. — Послушай меня, пожалуйста!

— Нет, это ты послушай, — грубо отвечает он, приглушая голос. — То, что у меня не было семьи, не значит, что я не мог чего-то добиться сам. Я имею всё это, потому что умею трудиться. Потому что знаю, что хочу и что для этого необходимо. Я никогда не получал ничего просто так…

Он на секунду замолкает, собираясь с мыслями и глубоко вздыхая:

— Мне отказывали в получении стипендии, потому что видели в документах адрес детского дома! Люди считают, что дети, выросшие в них, не могут и не имеют право получать достойное образование и стать настоящими людьми. Это предвзятое мнение окутало весь мир. И ты такая же…

— Нет! — больно ужаленная его словами, вскрикиваю я. — Нет! Нет! Нет!

— Что «нет»? — передразнивая мой тон и сжимая пальцами скатерть на столе, гневно спрашивает он.

— Я никогда никого не делила на сословные группы. Мне плевать, какое у тебя происхождение, важнее всего, какой ты сам! Ты ведь бываешь настоящим, бываешь добрым, бываешь щедрым, заботливым… отчасти, я понимаю, что заставляет тебя временами вести себя неподобающе, доминируя над окружающими и явно выражая своё превосходство, но, Эдвард, это ведь не правильно!

— Не тебе меня судить. Ты ничего обо мне не знаешь. — Рявкает он, и я беспокойно оглядываюсь, надеясь, что в общем зале ресторана нас никто не слышит.

— Я не сужу тебя, а говорю, каким ты мне нравишься. Каким я тебя вижу. Я не могу понять, почему ты всегда не можешь быть таким со мной… Что я тебе сделала?

— Ты ничего не сделала, — выдыхает он. — Пока что…

— И не собираюсь.

Он закатывает глаза, в знак недоверия. Качаю головой и делаю глубокий вдох для успокоения.

— У тебя нет оснований не верить мне, но и доверять — тоже нет, поэтому я не стану оспаривать твои слова, — медленно и чётко произношу я. — Но всё можно исправить. Я думаю, когда-нибудь ты поймёшь, что я, даже если бы захотела, ничего тебе не смогу сделать. Я даже… не представляю, как это возможно…

Натыкаюсь на недоверчивый взгляд, в котором искрится боль. Одинокая и холодная. Чёрт, он действительно имеет серьёзную психологическую травму. Ему нужно обратиться к специалисту с этой проблемой. Только, боюсь, он не захочет.

— Давай закончим этот разговор, Белла. Когда я злюсь, могу много чего натворить, а сейчас мне бы этого не хотелось, — говорит он и щёлкает пальцами, подзывая официанта.

— Что мне сделать, чтобы ты поверил в мои слова?

Он молчит.

— Эдвард?

— Заткнуться! — он ударяет рукой по столу, и вино в моём бокале расплёскивается по стеклянным стенкам.

— Вот почему ты до сих пор один, — сухо замечаю я, уязвлённая его грубостью. — Ты не подпускаешь к себе никого. Ты никому не веришь. Ты никого не любишь…

— Откуда тебе знать, люблю ли я кого-нибудь, Белла? — судорожно вздыхая, спрашивает он. — Что ты обо мне знаешь?

— В том-то и дело, что мало. Я хочу узнать больше.

— Лучше оставь это занятие, — советует он и кладёт в принесённый официантом счёт деньги. — Пошли.

— Не оставлю! — упрямо отвечаю я.

— Забудь о своём упрямстве, оно на меня не действует, — через плечо кидает он, выходя из кабинки, и направляется к двери, ведущей из ресторана.

«Посмотрим», — мысленно говорю я и выхожу вслед за ним.

Глава 33 — Неуверенность

Этой ночью меня будят довольно громкие крики. Разлепляю глаза, пытаясь сфокусировать взгляд, обвожу им комнату. Не замечаю ничего необычного, пока не осознаю, что звуки раздаются из-за моей спины.

Быстро поворачиваюсь на другой бок и вижу Эдварда.

Постель снова перевернута, а он, надрываясь, громко просит кого-то:

— Нет! Пожалуйста! Нет!..

— Эдвард! — привстаю на локте и трясу его за плечи. — Эдвард, проснись!

Он вздрагивает и открывает глаза.

Вижу на бледных щеках солёную влагу. Он что, плакал?

— Всё хорошо, — ласково говорю я, проводя большими пальцами по его скулам, пока он хватает ртом воздух.

— Белла… — стонет он, морщась.

— Я здесь. Ты со мной. Всё хорошо, — повторяю, словно заученный с детства стишок. Боже, как меня беспокоят его кошмары. Еслион говорит, что это не в первый раз и случается часто…

— Белла! — будто заново узнавая, он поднимает руки, и уже через секунду я оказываюсь на его груди, крепко прижатой бледными пальцами.

— Ты дрожишь, — взволнованно замечаю я, поглаживая участки кожи его рук, до которых могу дотянуться. — Что тебе приснилось?

— Не важно… — шепчет он и зарывается в мои волосы. Его судорожное дыхание заставляет пробежать толпу мурашек по моей спине.

— Попытайся успокоиться, — на ощупь, следуя рукой по его груди, перехожу на шею и ласкаю кожу там. — Всё кончилось.

Его мышцы в ответ на мои слова только напрягаются.

Мы так и лежим, пока его дыхание не становится более-менее нормальным. Аккуратно отстраняюсь, разжимая его руки, и заглядываю в изумрудные глаза.

— Как ты?

— В порядке, — нехотя сообщает он.

— Что тебя так мучает? — в моём голосе, наверное, прорезается боль или отчаянье, потому что выражение лица Эдварда меняется.

— Это глупости…

— Нет, не глупости! — повышая голос, пытаюсь достучаться до него я. — Тебе ведь плохо.

— Хочешь обсудить это сейчас? — резко спрашивает он, и я прихожу в себя. Действительно, сейчас не время. Я вижу, что Каллен напуган… и это сводит меня с ума. Так же, как и за Тони, обидчику этого человека мне хочется оторвать голову собственными руками.

— Прости, — шепчу я, стирая оставшиеся слёзы с его щёк. — Сейчас не нужно, я понимаю.

— Ох, Белла, — снова стонет он, притягивая меня к себе. Тёплое дыхание скользит по шее, пока не замирает у меня на груди.

Его руки и ноги обвили моё тело, словно лианы, боясь выпускать, а его голова покоится на моей груди.

Я не могу шевельнуться.

И не хочу.

— Что ты делаешь? — тихо спрашиваю я, рассматривая бронзовые кудри, оставшиеся в поле моего зрения.

— Так нужно, — отвечает он, вздыхая. — Ты не против?

Надо же, он спрашивает у меня позволения!

— Нет, — придаю голосу нежность. Мои подозрения выходят наружу — он просто испуганный маленький ребёнок, с которым что-то произошло ещё до приюта. Я почти уверена, что это дело рук его отца. Только выяснить бы, что… что привело его к такому состоянию и заставляет страдать от кошмаров?

Сегодня вечером у меня не было времени обдумать наш разговор, так как вернулись мы поздно и сразу отправились сюда, в спальню.

Я думала, Эдвард захочет заняться со мной любовью, но он даже не заикнулся об этом.

Уже тогда материала для обдумывания у меня было хоть отбавляй, а теперь… после этой ночи, после его очередного кошмара…

Почему же мне так больно?

Почему моё сердце разрывается при виде страданий этого человека?

Потому что я что-то чувствую к нему?.. Или просто сопереживаю?

— Как же ты нужна мне, — выдыхает Каллен, возвращая меня из размышлений к текущей ситуации. — Не бросай меня! Не уходи!..

Такая откровенная просьба обескураживает меня, но я нахожу в себе силы ответить:

— Не брошу, — обещаю я, не до конца осознавая, смогу ли сдержать это обещание. — Только, пожалуйста, постарайся контролировать свой гнев. Ты меня… пугаешь… иногда…

— Я не хочу тебя пугать, — уверенно говорит он. — Я постараюсь не делать этого.

— Хорошо, — наклоняю голову, отрывая её от подушки, и целую его волосы. — Спасибо.

В тишине, в которой слышно лишь наше дыхание, мы проводим недолгое время.

— Теперь спи, — мягко просит Эдвард, отстраняясь от меня.

— Нет! — мой тон его настораживает, но действий он не прекращает. — Эдвард, не уходи!

— Я прогуляюсь и вернусь. Спи, — он выдавливает улыбку, вставая с кровати.

— Ты просишь меня остаться, а сам уходишь.

— Это разные вещи.

— Останься, — настойчиво зову я, плохо различая его очертания в ночной мгле комнаты отеля.

— Я не могу больше видеть эти сны. Мне нужно проветриться, — почти отчаянно говорит мужчина. — Ты не знаешь, каковы будут последствия, если я сейчас останусь здесь.

— Всё будет хорошо, — встаю с кровати и прижимаюсь к нему. — Я же тут.

— Ты не сможешь отогнать мои кошмары, — горестно произносит он.

— Я попытаюсь. Дай мне попробовать.

— Нет! — отрезает он и ощутимо напрягается. — Я не хочу испытывать это снова.

— Ладно. Тогда я пойду с тобой, — тянусь к выключателю, и комната озаряется светом, отчего мы оба прикрываем глаза.

— Зачем? — устало спрашивает он.

— Хочу прогуляться, — начинаю искать свои шорты и майку, но сильная рука останавливает меня.

— Тебе незачем это делать.

— Есть зачем, — убираю его руку со своей одежды. — Я не отпущу тебя одного.

— Мне почти сорок лет, Белла, — мужчина закатывает глаза, фыркая. Похоже, обстановка разряжается, и он забывается. Что же, это к лучшему.

— Во-первых, тридцать восемь. А во-вторых, это не мешает мне переживать. Так что либо мы оба остаёмся, либо оба идём.

— А ты упрямая… — прищуриваясь, замечает Эдвард.

— Я тебя предупреждала, — стаскиваю ночную рубашку, надеваю майку, следую к полке с обувью и достаю оттуда босоножки.

Когда оборачиваюсь, Эдвард стоит позади меня в одежде.

— Как ты? — у меня округляются глаза, пока я пытаюсь понять, с какой скоростью он одевается.

— Годы тренировок, — ухмыляясь, бросает мужчина, но потом его лицо мрачнеет. — Пошли.

Мы спускаемся вниз на лифте.

В холле на табло светится время — три сорок пять ночи. Да уж, таких прогулок у меня ещё не было.

Сонный портье вяло улыбается нам, когда Эдвард отдаёт ему ключи.

Свежий ночной воздух ударяет в лицо сразу же. На улице достаточно тепло, так что я не зря одела майку.

— Куда ты ходил в прошлый раз? — спрашиваю, пока мы спускаемся по ступенькам отеля.

— В парк, — бросает он, но ведёт меня в сторону автостоянки.

— А сейчас куда пойдём?

— Не пойдём, а поедем, — сообщает Каллен, подводя меня к чёрному «Мерседесу».

— Почему? Я думала, ты хотел прогуляться? — я явно озадачена, и его напряженное лицо чуть смягчается.

— Мы погуляем, но не здесь. Садись, — он кивает на дверцу моего пассажирского сиденья, двигаясь к своему — водительскому.

С визгом шин быстрая машина срывается с места, следуя по пустынной ночной автотрассе.

Молча смотрю в окно, изредка переводя взгляд на Эдварда. Он по-прежнему напряжён, а руки отчаянно сжимают руль.

Догадываюсь, что он раздумывает над своими снами и решаю отвлечь его:

— Сколько у тебя машин? — окидываю взглядом изящный кожаный салон данного авто, мысленно представляя, как из него к красной дорожке выходит какая-нибудь кинозвезда.

— Около десяти, — отзывается Эдвард. Его лицо немного расслабляется.

— Эта больше всего подходит тебе, — улыбаясь, замечаю я.

— Ты не видела остальных, — с лёгким оттенком гордости говорит он.

— Быть может, ещё увижу, — смотрю на пейзаж за окном, где простирается лес. Нет, воспоминания о лесе у меня не самые радужные, скорее даже мерзкие. Хотя сейчас, представляя, как ввалилась в дом Эдварда в смоле и сосновых иголках, тихонько посмеиваюсь.

— Что такое? — озадаченно зовёт мужчина.

— Лес, — указываю рукой на окно. — Я кое-что вспомнила…

— Я тоже, — он бросает в мою сторону насмехающийся взгляд. Вижу, что его лицо светлеет и на нём уже нет прежней хмурости и страданий. Значит, я иду верным путём.

— Сколько событий произошло с тех пор… — вздыхаю, припоминая все тяжелые дни, которые приходилось проводить вдали от Тони.

— События, связанные с тобой, Белла, парадоксальны… — замечает Эдвард. Из его голоса исчезает смех, и лицо опять становится серьёзным. — Я уже говорил, что ты во многом первая. Вот и в этом тоже. В первую ночь ты пришла в ужасном состоянии и грязной одежде, а во вторую — потеряла сознание…

— У меня были обстоятельства… — тихо говорю я, тоже прекращая смеяться. Не хочу сейчас ругани, поэтому помалкиваю.

— Но самое странное другое, — будто бы не слыша моей предыдущей фразы, продолжает Эдвард. — Я не смог… наказать тебя, хотя ещё никто не позволял себе подобного со мной…

— Я не хочу, чтобы ты наказывал меня, — хмурюсь, разглядывая ногти на руках.

— Даже если бы хотел… я бы всё равно не смог, — признаётся он.

— Почему? — мне действительно интересно.

— Ты выглядишь такой юной… хотя кажешься взрослой и мудрой. Белла, никаких желаний, кроме того чтобы оберегать и защищать тебя, у меня не возникало с самого нашего знакомства. Даже сегодня в больнице по закону жанра мне следовало стереть тебя в порошок, но у тебя был такой вид, что я скорее покончил бы с собой, чем хотя бы ненароком притронулся к тебе!

Его слова вызывают глобальное потепление в моей душе. Но не стоит сейчас забывать о разговоре. Позже подумаю.

— А правила, угрозы? — кусочки головоломки не складываются у меня в сознании. Что он имеет ввиду?

— Чтобы припугнуть тебя, — честно признаётся Эдвард, поворачивая руль влево, и съезжая на песчаную узкую дорогу.

Впрочем, разговор меня сейчас волнует куда больше, чем то, куда мы едем.

— Когда человек боится, он… не привязывается.

Так вот в чём дело!

— Уже поздно, — шёпотом говорю я, но Каллен, как и ожидалось, прекрасно слышит.

— Это рискованно…

— Я люблю рисковать.

— Со мной тебе не будет покоя, — его руки снова сжимают руль, и воспоминания снова возвращаются ко снам.

— Я готова.

— Глупая жертва.

— Я и не жертвую.

— Тогда это мазохизм.

— Значит, я мазохистка, — подводя неутешительный итог, вздыхаю я. Да уж, к чему-чему, а к этому я прийти не намеревалась.

На этом разговор заканчивается.

Машина останавливается, и я выхожу вслед за Эдвардом на свежий воздух.

Не успеваю сделать и шага в сторону, или хотя бы оглядеться, как он снова рядом со мной и крепко обнимает меня, зарываясь лицом в волосы:

— Прости меня, Белла!

— За что?

— За разговор в ресторане. Я сорвался…

— Не важно, я всё понимаю, — улыбаюсь, смотря в его глаза, светящиеся искренним участием. Надо же, он тоже переживает. Похоже, я наконец-то добралась до того человека, которого он прячет глубоко внутри себя.

Лукаво улыбаясь мне в ответ, Эдвард разворачивает меня в другую сторону. Теперь вместо его лица я вижу прекрасное озеро, над которым висит круглая луна.

— Как красиво! — любуясь пейзажем, говорю я.

— Неплохое место для размышлений, правда? — бархатный баритон раздаётся над ухом, а за ним следует поцелуй в висок.

— Правда, — соглашаюсь я и, отворачиваясь от озера, снова смотрю на него.

— Ты устала? — он заботливо убирает мой выбившийся локон за ухо. — Хочешь вернуться?

— Нет. Мы ведь приехали проветриться.

— Ну, тогда пойдём, — Эдвард протягивает мне руку, и я с готовностью беру её, следуя за ним.

Озеро окружает небольшая круглая аллея, рядом скамеечка. Видимо, здесь днём гуляют влюблённые парочки или родители с детьми.

Тони…

Нет, с ним всё в порядке. Он здоров, завтра я его увижу, смогу поговорить с ним.

И всё это благодаря Эдварду…

Смотрю на мужчину с признательностью, пока мы идём рука об руку куда-то по дорожке.

— Что? — он замечает мой взгляд и немного теряется.

— Ты замечательный, — улыбаясь, говорю я.

— Что? — снова повторяет он и останавливается. Вижу в изумрудных омутах недоверие и смущение.

— Ты лучший из тех, кого я знаю.

— Правда? — он, не веря, вглядывается в моё лицо. Ищет подвох?

Напрасно.

— Да.

— Ты снова первая…

— Другие просто не видели тебя настоящего, — поднимаю руку и провожу пальцами по его щеке. Он наклоняет голову, прижимаясь к ней.

— Может быть, ты и права, — вздыхает он. — А может, и нет…

Последнюю фразу он говорит так тихо, что мне кажется, будто я ослышалась.

— Эдвард, можно кое-что спросить? — мы сидим на скамейке напротив лунной дорожки в озере и луга, простирающегося впереди. Очень красиво. Вокруг ни души, лишь ночная романтическая мгла. Впрочем, до романтики мне сейчас дела нет. Я просто наслаждаюсь моментом рядом с этим человеком.

И всё же, раз предоставляется возможность, почему бы не задать ему вопрос, тревожащий меня.

— Что? — он переводит на меня взгляд, отрываясь от ночного пейзажа. Я знаю, про что он думает. И догадываюсь, что он переосмысливает свои сны. Не хотелось бы отвлекать его, но мы слишком долго молчим.

— Это не по поводу твоих кошмаров, — успокаиваю я, чувствуя исходящее от него напряжение.

— Тогда спрашивай, — Каллен заметно расслабляется, а я глубоко вдыхаю ночного воздуха:

— Одним из твоих правил было не беременеть, ты пригрозил, что убьёшь меня, если всё так получится…

Его напряжение возвращается, и рука начинает медленно сжиматься вокруг моего запястья.

— … Но когда узнал про Энтони, ты отреагировал совсем по-другому.… Нет, я очень рада, что ты не принял это в штыки и не собираешься вредить ему, но… я не понимаю?

Прикрываю глаза, осознавая, что признание забрало слишком много сил. Зачем я это спросила? Что он мне ответит, что будет дальше?

— Все просто, — после недолгой паузы говорит Эдвард — Ты идеальная мать. Я мечтал о такой всю свою жизнь.

Мое дыхание перехватывает, а на глаза наворачиваются слезы.

— Понимаешь, Белла, я вырос там, где детей считают обузой, где с ними не считаются и не нянькаются, — немного помолчав, продолжает он, набирая в грудь больше воздуха. — В приюте с нами никто не возился, да и до приюта тоже. Я мечтал, что однажды все это кончится. Все наладится, изменится… Но это были напрасные мечты. Ничто просто так не бывает. Наверное, я все это заслужил.

— Нет, Эдвард, не заслужил, — качаю головой, пододвигаясь к нему, и гладя ладонями напряженные плечи — Никто этого не заслужил. Особенно в детском возрасте. Тебе просто не повезло…

— Это можно назвать как угодно, — вздыхает он — Но факт остается фактом. Сегодня в ресторане я понял, как верно то мнение о детях из детских домов. То, что они ничего не могут добиться в жизни. И знаешь, почему они не могут это сделать?

Он переводит на меня такой тоскливый взгляд, что мое сердце кажется, пропускает пару ударов.

— Они не могут этого потому, что у них нет ни семьи, способной поддержать, ни элементарных навыков жизни. Все их существования серое, никчемное. Мое было бы таким же, если бы однажды я не решил порвать с этой серостью. Если бы однажды не рискнул, и не поставил на карту все, что имел.

— Мне так жаль что я обидела тебя в ресторане. Я не хотела, Эдвард, правда. Прости, — прислоняюсь головой к его плечу, водя пальцами линии на его ладонях — Я идиотка.

— Не идиотка, — мужчина выдавливает улыбку, растирая мое предплечье и целуя в волосы — Ты можешь считать себя глупой лишь потому, что сейчас со мной.

— Мне хорошо с тобой, — урчу, покрепче прижимаясь к нему. — Мне ни с кем так хорошо не было.

— Значит, я приношу хоть что-то хорошее для кого-то, — мужчина снова целует меня. — Я ответил на твой вопрос?

— Почти, — делаю пару вдохов-выдохов, прежде чем продолжить — Получается ты принял Энтони из-за того, что я его мама?

— Можно и так сказать. Я жил, видя, что дети никому не нужны. Я не видел, чтобы для них кто-то совершил хоть какой-то героический поступок… Пока не встретил тебя. Тогда, в кабинете, когда ты сказала, что пойдёшь на всё что угодно ради сына, я понял, как ошибался… — губы мужчины подергиваюсь грустной улыбкой — Энтони чем-то похож на меня. Когда я его увидел, будто вернулся в прошлое. Этакая счастливая версия моей жизни…

— А собственные дети? Ты не хочешь своих детей? — этот вопрос должен получить ответ. Иначе я изведу себя. Прикусываю губу почти до крови, ожидая его слов.

— Не вижу смысла заводить их, — он опускает голову — Я не стану отцом, о котором кто-то мог бы мечтать.

— Только таким ты и будешь. Дети будут любить тебя. Ты будешь их любимым папочкой.

— Нет, не будут! — громко отрезает он. — Меня не за что любить, Белла. И им будет не за что.

— Эдвард, ты судишь неверно, — мягко пытаюсь остановить его я, хотя в душе всё так и рушится. Ещё одна тайна, подернутая пеленой, раскрыта. Он уверен, что его нельзя любить?

Неужели это правило: «не влюбляться» появилось, потому, что он считает, будто не достоин быть любимым?

— Нет, Белла, верно! — обрывает меня он, резко выдыхая. — Чем взрослее я становился, тем чётче понимал, что никогда не стану нормальным отцом, если вообще им стану. А смысл давать детям самое лучшее, если не можешь дать самого себя?

— Почему у тебя такая низкая самооценка? — легонько сжимаю его ладонь, заставляя обратить внимание на себя. — Посмотри, какой ты добрый, нежный, ласковый? Неужели ты не видишь?

Он отрицательно качает головой, а на губах играет грустная усмешка.

— Всё это видишь только ты, Белла. И то не меня, а придуманный образ.

Сижу рядом с ним слушая и не зная, что дальше делать и что теперь говорить. Отчаянно борюсь со слезами. Я не должна расплакаться сейчас, я введу его в заблуждение, или вообще оттолкну. Наверное, последнее, что он хочет сейчас от меня — жалости. Ему нужна уверенность в себе, ему нужна вера в себя, ему нужно научиться любить себя.

А мне нужен он.

Впервые по-настоящему понимаю, как мне нужен этот человек. Почему эта мысль не приходила мне раньше?

Впрочем, слёзы это сдержать не помогает. Обдумаю всё утром.

— Замерзла? — неожиданно интересуется Эдвард, оглядывая меня.

— Почему ты спрашиваешь? — плохо, голос подводит.

Его глаза распахиваются от моих слов.

— Ты дрожишь, — он указывает на мои плечи, и я сама опускаю глаза. Вот чёрт, правда.

— Подожди… — Каллен хмурится, наклоняясь ко мне чуть ближе. — Ты что, плачешь?

— Нет… — поджимаю губы, чтобы преградить путь рыданиям.

— Белла, ты не должна плакать из-за меня, — тихо говорит он, не спуская с меня внимательных глаз.

— А ты не должен говорить всё это, не должен думать так, как думаешь, — вырывается у меня, и первая слезинка катится по щеке.

— Это правда, — грустно замечает он.

— Нет, не правда.

— Иди ко мне, — он привлекает меня в свои объятья, усаживая на колени. — Если бы я знал, что ты так расстроишься, промолчал бы.

— Не хочу, чтобы ты молчал. Не прячься от меня, пожалуйста, — прошу я, зарываясь лицом в его рубашку.

— Давай поговорим об этом утром, ладно? — аккуратно беря пальцами мой подбородок, он приподнимает моё лицо, чтобы заглянуть в глаза.

Всё на что меня хватает — быстрый кивок.

— Ну, вот и хорошо. Не плачь, — Эдвард аккуратно проводит пальцами по моим щекам, убирая непрошенные, скупые слезинки. — Поехали в отель, ты устала.

— А ты? — всхлипывая, спрашиваю я.

— Мы уже долго проветриваемся, так что можно возвращаться, — нежданно-негаданно Эдвард Каллен превращается в улыбчивого и жизнерадостного человека. Смутно догадываюсь, что это ради меня. Как у него получается так быстро перестраиваться?

Он действительно человек-настроение.

— Тогда поехали, — соглашаюсь, выдавливая улыбку.

Он берёт меня за руку, выпуская из объятий, и ведёт обратно к машине.

Глава 34 — Предложение руки и сердца

Наутро просыпаюсь в достаточно хорошем настроении и, как ни странно, бодрой. Мне жарко, хотя из раскрытого балкона дует свежий воздух.

Ни сразу понимаю причину этого, пока не прислушиваюсь к ощущениям и не чувствую обвивающих меня рук и ног Эдварда.

Я буквально прижата к нему со всех сторон: моя голова покоится у его шеи, а его тело возвышается над моим.

Лица не вижу, лишь тёплое дыхание щекочет щёку.

— Доброе утро, — с улыбкой в голосе, зовёт он.

— Доброе утро, — отзываюсь я, выпутываясь из его объятий, чтобы увидеть лицо.

— Давно не спишь? — получается чуть тревожнее, чем хотелось.

— Около получаса, — замечая моё волнение, посмеивается он, а потом наклоняется к моему уху, шепча ещё кое-что:

— Ты волшебница!

— Я рада, что смогла помочь тебе. — Сплетаю наши руки, довольная тем, что остаток ночи прошёл для него спокойно. Что же, ночные посиделки того стоили. Во-первых, они помогли ему забыться, а во-вторых, я узнала много нового и того, что предстоит обдумать.

Впрочем, мысли не слишком весёлые и думать о них сейчас нет ни малейшего желания.

— А я рад, что ты здесь, — хмыкает он и легонько целует меня в лоб.

До сих пор не верю, что всё это действительно происходит со мной. Что сейчас я здесь, с Эдвардом и беззаботно смеюсь. Целых два года я не могла позволить себе подобной роскоши — я даже не думала об этом.

Неужели этот удивительный человек на самом деле желает видеть по утрам именно меня?

— Куда же я денусь? Моя главная задача быть с тобой и нравиться тебе, — не подумав, говорю я и тут же жалею об этом. Его губы превращаются в тонкую полоску, а глаза суживаются.

— Прости… — прикусываю нижнюю губу, понимая, о чём он вспомнил. — Я не хотела это говорить.

— Те правила больше не действительны, — тихо проговаривает он, смотря мне в глаза. — Ты больше ничего не должна!

— Хорошо-хорошо, — пытаюсь оборвать эту тему, чтобы ни расстроить его, когда он в таком прекрасном настроении. — Ты не против завтрака?

— Он будет через пятнадцать минут, — вздыхая, чтобы отогнать плохие мысли, натянуто улыбаясь, сообщает Эдвард.

— Тебе не обязательно заказывать всё меню. Я не привередливая.

— Я хочу, чтобы ты хорошо ела и делала только то, что любишь.

— В таком случае омлет с сыром и латтэ — всё, что мне нужно.

— И всё? — усмехается мужчина в ответ.

— Ах да, ещё тебя, — посмеиваюсь, опуская ладонь на его щеку и поглаживая бледную кожу. Может ли человек мурлыкать?

Наверное да, судя по тем звукам, что издает Каллен прямо сейчас.

— Это желание осуществимо, — посмеивается он, и через секунду прижимает меня к простыням, окружая со всех сторон, словно неприступная скала. Смеюсь, когда он начинает щекотать меня, — Но только попозже, мисс Мейсен.

— Ловлю на слове, мистер Каллен, — вырываясь из его рук, и отползая подальше, все ещё сотрясаюсь от смеха.

— Я тебя не подведу, — подмигивает он, и я понимаю, что к нему вернулось хорошее настроение. Что же, это к лучшему.

Встаю с кровати и потягиваюсь. Сейчас мне нужен душ, а потом и все остальное.

Оборачиваюсь к Эдварду:

— Не составишь мне компанию в ванной?

— Я уже помылся, — уже без шутливых ноток и с какой-то странной озабоченностью говорит он. Его взгляд непроизвольно переводится с меня на собственные руки, сложенные на коленях. Я хмурюсь.

— Что-то случилось?

— Нет, иди в душ, — он качает головой, будто скидывая наваждение, и встаёт с кровати, выходя в другую комнату.

— Это из-за вчерашнего? — кричу вслед я, надеясь, что он услышит.

— Нет, Белла. Все в порядке.

На душе у меня неспокойно, но решаю не трогать его сейчас и сделать то, что планировала.

Тёплая вода приятно ласкает кожу, а мытьё волос позволяет мне немного подумать об Энтони. Я увижу его всего через пару часов, а то и того раньше… мой маленький мальчик. Сколько дней, ночей, месяцев я мечтала о том, чтобы операция прошла успешно, чтобы он был здоров — и все мои мечты сбылись, я на седьмом небе от счастья за сына!

Эдвард…

Если когда-нибудь кто-нибудь сказал мне, что я буду счастлива с мужчиной, которому продалась, никогда бы не поверила. Но, как известно, у судьбы на нас свои планы.

И теперь тот ад, то пекло, через которое я прошла, кажется мне вполне логичным и терпимым. И пусть у нас на пути ещё будут возникать сложности, теперь всё будет решаться гораздо легче. И с Эдвардом, и с Энтони.

Заворачиваюсь в махровое полотенце с логотипом отеля и выхожу из ванной.

Эдварда в спальне до сих пор нет.

Одеваюсь, приглаживаю в зеркале волосы и уже собираюсь идти искать его, как в дверь стучат. Разрываюсь между двумя желаниями, но наконец, здравый разум побеждает, и я открываю дверь.

Двое официантов ввозят на специальных металлических тележках огромное количество блюд, и, проходя к столу, начинают сервировку.

Смотрю на них, словно зачарованная. Да уж, столько еды я точно никогда не видела, а тем более мне её никто так не выставлял.

— Доброго дня вам, — заканчивая, один из них многозначительно смотрит на меня. С минуту соображаю, что нужно сделать, пока он намекающим жестом не протягивает руку. Торопливо роюсь в кармане юбки и достаю два доллара. Протягиваю ему, и он сухо отвечает в ответ:

— Спасибо.

— Пожалуйста, — слегка обескураженная, закрываю за пришедшими дверь, и глубоко вздыхая, хожу по номеру в поисках Каллена.

Нахожу его на балконе в гостиной. Он задумчиво смотрит на горизонт, опираясь ладонями о перила.

— Эдвард? — подхожу со спины, и кладу руку ему на плечи. Он вздрагивает.

— Ты уже всё? — он поворачивается ко мне, натянуто улыбаясь. Что ещё случилось? О чём он вспомнил?

— Что с тобой происходит?

— Всё в порядке, — отмахивается он.

— Зачем ты мне врёшь?

— Ты слишком проницательная, да?

— Может быть. Так в чём дело?

— Сейчас это не имеет никакого значения. Всё в прошлом, — его взгляд снова невольно падает на собственные руки, и я смотрю туда же, но ничего не замечаю.

А вот он замечает мой взгляд и быстро опускает рукава рубашки.

— Это из-за нашего вчерашнего разговора, да? — обеспокоенно спрашиваю я — Ты расстроился поэтому?

— Белла, нет. Вчера… мы хорошо поговорили, и я рад, что ты составила мне компанию. Мне не следовало расстраивать тебя в конце. Это главное.

— Все нет так плохо. Все исправимо. Главное не отчаивайся, — обнимаю его, целуя мускулистую грудь. Его ладони гладят мои волосы, а подбородок опускается на макушку.

— Эдвард… — нерешительно зову я, надеясь спросить ещё хоть что-то.

— Прошу, не сейчас, — в его просьбе усталость и напряжённость. Ладно, не сейчас, так не сейчас.

— Завтрак принесли, — меняя тему, сообщаю я. — До сих пор не понимаю, как мы это всё съедим.

— Нам не обязательно есть всё, — с долей иронии говорит он.

— То есть всё это отправиться на помойку?

— Тебе жалко еды?

— А тебе?

— Нет.

— Просто это как-то… расточительно.

— Это мой мир, Белла, когда-нибудь ты свыкнешься с этим.

— Не думаю… — отвожу взгляд, оглядывая роскошный номер за раздвижными дверями.

— Хватит разговоров, пошли завтракать, — теперь он искренне посмеивается, и разворачивает меня к тем самым дверям, куда я смотрела. — Думаю, ты голодная.

* * *
— Ты сейчас в больницу? — допивая свой кофе, спрашивает Эдвард. Мы опустошили едва ли половину принесённого, и теперь полстола уставлено грязной посудой. Краем сознания подмечаю, что с такими завтраками я быстро потеряю свою фигуру.

— Верно. Что-то не так?

— Нет, просто не хочу оставлять тебя одну. — Он тепло улыбается, и мое сердце заходится в безумном ритме. Впервые чувствую себя настолько защищенной.

— Уезжаешь?

— Да. Вернусь вечером, нужно немного поработать.

К нему снова вернулось шутливое настроение. Это потому что он сытый, или его веселит мысль о работе? Даже не знаю…

— Я когда-нибудь узнаю, как ты зарабатываешь себе на жизнь? — усмехаюсь на словах «на жизнь», прекрасно понимая, что, судя по этому номеру, он зарабатывает явно на три или четыре среднестатистических жизни, да плюс своя собственная.

— Интересует объём моего кошелька?

— Ты же знаешь, что нет, — улыбка пропадает с моего лица, и я опускаю глаза. А если он действительно так думает? Что я здесь и сейчас только из-за денег? Что мне полностью плевать на него?

Ох, как же сложно…

— Белла, это шутка, — видя моё смятение, торопится сообщить он.

— Конечно, — выдавливаю улыбку. — Так о чём мы говорили?

— О том, как я зарабатываю на жизнь, — внимательно следя за моей реакцией, медленно повторяет Эдвард.

— И как же? — почему-то сейчас меня это уже не интересует. Его вопрос застыл в сознании, и его рваные края причиняют ощутимую боль.

— Я директор двух холдингов.

— Ясно… — на самом деле меня не слишком интересует, кем он работает. Но, должна признать, то, что он не киллер, и не кто-то в этом роде, немного успокаивает.

Смотрю на часы, вспоминая про время. Вздыхаю.

— Мне пора, к вечеру буду.

— Тогда до вечера, — его улыбка, обращённая ко мне полна искренней нежности. Я таю от неё, словно сливочное мороженое.

Не удерживаюсь, подхожу к нему и целую в щеку:

— До вечера, Эдвард.

* * *
В больнице меня встречает Эленика. Её ранее напряжённое, усталое лицо сейчас сияет радостью и жаждой жизни. Похоже, она переживала за Энтони гораздо больше, чем я думала.

— Белла! — она приветствует меня, когда я подхожу к послеоперационной палате Энтони. — Я рада, что Вы пришли.

— Как же я могла не прийти? — на моём лице тоже улыбка. Я тоже счастлива. Наконец-то всё наладилось.

— Энтони в сознании?

— Да, уже около часа.

— Хорошо, — уже намереваюсь открыть дверь и увидеть своего ангела, как Эленика говорит ещё кое-что:

— Доктор Клиуортер ждёт Вас сегодня в полдень. Он сказал, что это очень важно.

Сжимаю губы от воспоминаний про Джейкоба. Даже не верится, что ещё вчера, в это же время, я готовилась к худшему исходу и недолюбливала Эдварда. Как всё может измениться так за сутки?

Смотрю на часы в холле — половина одиннадцатого.

— Ладно, передай ему, что я буду. Спасибо.

У меня зубы сводит от одного имени этого человека. Теперь я ненавижу его. Мне кажется, я каким-то образом предаю Эдварда что ли…? Не знаю, я сама в себе и в своих чувствах неуверенна. Возможно, всё прояснится, когда у меня найдётся время всё хорошенько осмыслить.

Эленика пропускает меня вперёд, и я открываю дверь, захожу в палату.

— Мамочка! — радостный, хотя тихий голос сына заставляет улыбку засверкать на моём лице.

— Энтони! — бросаю сумку на кресло у двери и быстрым шагом пересекаю палату, садясь к нему на краешек кровати.

— Ты пришла, — он смотрит на меня небесными глазами, в которых серебрится счастье. Он бледный и измотанный, под глазами тёмные круги, губы снова едва розоватые, но он жив и с ним всё будет в порядке, поэтому я стараюсь не замечать подобных изменений.

— Ну, конечно же я пришла, — осторожно наклоняюсь, чтобы ни задеть ни одну из многочисленных трубок, тянущихся к его рукам, и целую в лоб. — Знаешь, как я соскучилась?

— Я больше, — ухмыляется он, пусть ухмылка и выходит усталой.

— Как ты себя чувствуешь, солнышко? Что-нибудь болит? — с величайшей аккуратностью провожу пальцами по синим кругам под его глазами, мечтая, чтобы они скорее исчезли.

— Немного… — он чуть-чуть морщится, и я убираю руку.

— Нет! — просит он, умоляюще глядя на меня.

— Не больно?

— Нет! Погладь меня, мамочка! — эта просьба рушит все мои убеждения, и я возвращаю руку, начиная снова медленно гладить его лицо. С нежностью. С любовью.

— Ничего, всё пройдёт, у тебя ничего не будет болеть, — беру его лицо в ладони, словно хрустальную вазу, поглаживая кожу — Теперь всё будет хорошо.

— Когда мы вернёмся домой?

— Через пару недель, — прикусываю губу, не зная как ответить по-другому. Чёрт, о будущем-то я и не думала. Похоже, на размышление появляется всё больше и больше резервов.

— Почему?

— Немного окрепнешь, и тогда поедем, — снова наклоняюсь к нему и снова целую. — Почитать тебе что-нибудь? — быстро меняю тему, пока он ещё что-нибудь не спросил.

— Сказки, — он показывает пальцем на тумбочку, где ещё со вчерашнего дня лежит та самая книга.

— Хорошо, — с готовностью достаю книгу и открываю её где-то посередине.

В душе всё поёт, понимая, что с моим маленьким солнышком всё в порядке. Пока что, впрочем.

* * *
Стою в кабинете Джейкоба, всё ещё думая о Тони. Сам он появляться не спешит. Его не видно.

— Доктор Блэк? — зову я, делая шаг к письменному столу с бумагами.

В ответ мне раздаётся тишина.

Подхожу к столу ещё ближе и замечаю фото. Фото Энтони с больничной карты. Оно стоит в рамке, на правом краю стола.

От ужаса и гнева кровь отливает от моего лица. Как он посмел?

— Добро пожаловать, Белла, — неожиданно сзади раздается голос, приветствующий меня, но мне не до приветствий.

— Я предупреждала тебя? — хватаю рамку со стола, показывая её Блэку. — Я говорила, что ты не имеешь никакого отношения к моему сыну? Ты предал нас, а теперь его фотография у тебя в рамке?

— Белла, я хотел поговорить с тобой именно об этом, — пробует прервать меня Джейкоб, но я не останавливаю наступления:

— Нам не о чем говорить!

— Хотя бы выслушай!

— Я не хочу тебя слушать!

— Я вчера спас жизнь нашему сыну.

Замолкаю, осознавая, что отчасти это так, но потом вспоминаю многие другие подробности и нахожу в себе силы продолжать.

— МОЕМУ сыну!

А потом меня прорывает окончательно.

— Ты спас ему жизнь? Джейкоб, ты просто удачно провёл операцию!

— По-моему, ты забываешь, что благодаря мне он, вобщем-то, и существует, — мужчина поджимает губы, делая шаг вперёд. Вот она, его чёртова гордыня. Где она была, когда он был нужен мне?

— Нет, Джейк, это благодаря мне он живёт. Ты отправил меня на аборт. Ты хотел убить его.

— Это было давно. Я раскаялся…

— Что толку от твоего раскаяния? — слёзы начинают течь по щекам от горького предательства. Как много я в последнее время плачу. Раньше я не позволяла себя подобного.

— Послушай, Белла, я хотел начать разговор по-другому, дай мне три минуты, прошу, — Джейкоб примирительно вскидывает руки вверх, делая шаг назад. — Я не хочу чтобы ты плакала.

— Три минуты, — поджимая губы, соглашаюсь я, быстро вытирая слезы.

— Вчера я впервые увидел нашего с тобой ребёнка, и, Белла, он прекрасен…

— Знаю, — резко выдыхаю я. — Жаль, что понадобилось довести его до лезвия ножа, чтобы ты понял, что потерял.

— В том-то и дело, Белла, я потерял. Но … я опомнился, я подумал, я очень много думал все эти четыре дня и знаешь… многое понял.

Джейкоб неумело подбирает слова, путается в них, а я напряжённо жду его дальнейшего объяснения. Мне хочется вернуться к Тони, а вечером — к Эдварду. Но уж никак не стоять здесь с Джейкобом.

— Я прекрасно помню, как мы любили друг друга, Белла, как мы жили, как мы практически не могли дышать друг без друга, и я… скучаю по всему этому.

— Слишком поздно, — снова утирая слёзы, проговариваю я.

— Я потерял четыре года, Белла. Их уже не вернуть, и я это понимаю. Но теперь я здесь, я повзрослел, у меня есть работа и уверенность. Я один. И я хочу вернуть свою семью, я не хочу больше делать ошибки и опаздывать…

— Что ты…? — у меня не хватает воздуха и слов. О чём он говорит?

Тревожное предчувствие сворачивается комком внизу живота.

— Я хочу вернуть тебя и Энтони, Белла. Хочу вернуть нашу семью, нашу любовь, наше счастье…

Он глубоко вздыхает и обращает тёмные глаза на меня. В них сияют решительность и какой-то странный безумный огонёк:

— Я хочу быть счастлив с тобой, Белла. У нас уже есть сын, у нас всё наладится…

— Джейкоб, на что ты сейчас… — недоумеваю я, хотя в глубине сознание уже формируется ответ. Если он такой же, как я думаю, лучше бы я провалилась сквозь землю.

— Я хочу подарить нашему сыну семью, Белла. И поэтому прошу тебя выйти за меня замуж, стать моей женой.

Глава 35 — Я люблю его

После слов Джейкоба происходит сразу несколько вещей: моё дыхание становится похожим на свист и каким-то прерывистым, кровь отливает от лица, слёзы высыхают, а комната медленно, но верно начинает расплываться перед глазами.

— Я знаю, что это довольно быстро после того, что я сделал, но, Беллз, поверь мне, больше никаких ошибок… — говорит Джейкоб, и секунду раздумывая, достаёт из кармана своего халата бархатную коробочку. — Я люблю тебя, Белла!

Смотрю на него и не верю в происходящее. Столько лет мучений, боли, страданий — и всё по его вине. Сколько ночей я рыдала в подушку, сколько лет боялась даже подумать о нём, чтобы лишний раз не расплакаться, а сейчас этот человек делает мне предложение.

— Если бы ты сказал это четыре, или хотя бы три года назад, Джейкоб, — мой голос совсем хриплый, не громче шёпота. — Я бы, наверное, согласилась, потому что я очень сильно любила тебя, скучала по тебе. Но сейчас, — мои руки сжимаются в кулаки, и неожиданная злость наступает с новой силой. — Сейчас я тебя ненавижу! Катись к чёрту со своими предложениями!

Подхожу к нему и, отведя руку назад, обрушиваю хорошую пощёчину на его смуглое лицо. Сама не могу понять, откуда во мне это, но сейчас размышлять не хочется.

Разворачиваюсь и быстрым шагом выхожу за дверь.

Я словно в тумане. Вокруг меня ни души, а может, я просто никого не замечаю?

Больше всего на свете сейчас мне хочется увидеть Эдварда. Обнять его, почувствовать, что он защищает меня, как бы это не выглядело и не звучало. Я хочу, чтобы он был рядом и поддержал меня. Странное желание, неправда ли?

Но Эдварда нет, а снова бросить Тони и пойти, бог знает куда, я не могу. Останавливаюсь, утопая в раздумьях.

Идти не могу, увидеть не могу, но услышать… просто, позвонить, могу ведь?

Достаю телефон из заднего кармана джинсов и набираю знакомый номер. Эти цифры въелись в моё сознание так, что даже посреди ночи я смогу с точностью назвать их.

В трубке раздается голос диспетчера, извещающий о том, что «аппарат абонента отключен или находится вне зоны действия сети».

Вот черт. Почему он не может быть включен, когда я так нуждаюсь в разговоре?

Стою посреди коридора не в состоянии сделать шаг ни влево, ни вправо. Всё чего я хочу — забыться. Хотя бы на час, два, три — мне нужно немного времени, а у меня его снова нет. Я слишком измотана: операция, Эдвард, а теперь ещё и Джейкоб…

Мои мысли превратились в кашу, они путаются, мне нужно всё обдумать, а я никак не соберусь.

В конце концов, решаю, что стоять здесь, в этой мгле, довольно глупое занятие, и очень (слишком) медленно направляюсь к палате Энтони.

По пути разные мысли лезут в голову, но я отгоняю их. Не хочу становиться участницей очередного каламбура, устроенного в моей же голове.

Подхожу к белой двери и приоткрываю её.

Вижу, что Энтони спит. Тихо и умиротворённо.

Осторожно прохожу внутрь и сажусь на кресло у входа. Только теперь понимаю, что в этой тишине и спокойствии я действительно могу подумать. Просто посидеть и всё обдумать. Мне нечего бояться, никто не угрожает, и всё будет в порядке…

Откидываю голову на подголовник, прикрываю глаза и начинаю анализировать.

Начнём с Джейкоба Блэка, того самого, что сегодня сделал мне предложение стать его женой.

Почему-то мне до сих пор кажется, будто я предаю сама себя — одна часть моей души поёт и радуется, торопится в объятья Джейка, потому что где-то в глубине, я всё равно люблю его. Думаю, это не изменится. Только вот другая ненавидит то, что он сделал, и всё больше привязывается к Эдварду. Тому, кто по настоящему спас моего сына, кто помог мне и поддержал, пусть даже спустя пару месяцев.

А может, всё дело в том, что Эдвард нуждается во мне больше Блэка?

Так, похоже, мои мысли уходят к Каллену. Нет, сейчас я размышляю о Джейке, ни о ком более.

Он думал. Много думал и много осознал.

О чём? О ком?

Ему понадобилось четыре года и одна болезнь моего ребёнка, чтобы одуматься? Понять, что происходит?

По-моему, это слишком много. Это непростительно.

Но так заманчиво…

Чёрт, нет! Я не хочу за него замуж, я не хочу даже видеть его! Не хочу слышать его имени!

Но самое главное и ужасное другое — он считает, что на равных правах со мной может растить Тони.

Нет, не может.

Энтони мой. Я его. Мы вместе — единое целое. Джейкоб не входит в это «целое», никогда не входил и не войдёт.

А если бы ничего этого не было? Если бы Тони был всегда здоров?

Он бы даже не вспомнил про нас, не увидел, не подумал…

Я не верю ни единому слову Джейкоба Блэка. Думаю, мой ответ он должен был предвидеть, он это заслужил и решение я менять не собираюсь.

Всё, хватит о Джейкобе. Теперь Эдвард.

Я очень сильно привязалась к этому человеку. Я не понимаю, как раньше жила без него. Может быть, это называется не привязанностью, а любовью, но после истории с Джейком я не уверена, что смогу заново любить.

И всё же его кошмары, его слёзы и страдания — всё это так беспокоит меня, что отделаться «хорошим другом» не выйдет.

Я делила с ним постель, я выслушивала его упреки и ощущала боль, причиняемую мне им.

Я страдала. Но это позади.

Теперь передо мной другой человек, который, наконец, снял эту чёртову маску притворства. Эдвард Каллен выдавал себя всё это время за деспота из седьмого круга ада, пока я не увидела его настоящее лицо.

Он добр. Нежен. Ласков. Раним.

Он прекрасен.

Воспоминания возвращают меня в его первый, а затем второй кошмар:

«Нет, не делай этого! Нет!»

И тут же ещё одна фраза, сказанная ранее за обедом:

«Мой отец был… сутенёром, а мать я не знал».

Они взаимосвязаны? Может быть, он чего-то не договаривает? Может, он знал мать? Может, её убили на его глазах?

«Я вырос в приюте. Когда отец умер, я попал туда».

Приют. Детский дом. Маленький, испуганный и ангельски красивый зелёноглазый шестилетний малыш. Господи, Эдвард, что с тобой сделали эти испытания?

Впервые смотрю на всё это будто со стороны и понимаю, настолько глубоко Эдвард замечателен внутри. Он не был ужасным никогда. Его заставили. Он не хотел — пришлось поддаться.

Я понимаю почему, он сам говорил:

«Когда носишь маски, тебе не причиняют боль. Люди могут это, поверь мне».

Боль. Сколько же боли пришлось вынести ему с детства, раз он настолько глубоко закрылся в себе, что вчера ночью сказал мне в парке, будто не достоин любви?

«Дети не будут любить меня, Белла. Никто не будет. Меня вообще нельзя любить».

Глупый! Я уже…

Стоп!

Обрываю себя на мысли, которая неожиданно приходит в голову.

А что я чувствую к Эдварду Каллену?

Моя привязанность, забота, волнение?..

Неужели всё это одним словом называется не иначе, как любовь?

Знаю, довольно тяжело в этом себе признаться, но сейчас дело не только во мне — что чувствует он? Его парадоксальная уверенность в своей неполноценности?

«Белла, останься со мной. Я хочу оберегать тебя, защищать…»

«Ты хоть понимаешь, как нужна мне? Понимаешь, что со мной делаешь?»

«Ты волшебница. Ты замечательная мать и девушка. Ты героическая натура, Белла Мейсен».

Три фразы. Всего лишь три фразы — их было намного больше, просто я не всё помню. Один день. Две ночи. И другой Эдвард Каллен.

Так быстро люди могут поменяться? Могут сбросить оковы прошлого?

Не думаю…

Но вот стремиться к лучшему, подумать о будущем никогда не рано и не поздно. Для него тем более.

И какой напрашивается вывод?

Может быть, он просто не понимает, что чувствует по отношению ко мне? Считает, что раз это не может быть любовью,то это… что?

Сколько же вопросов пока остаются без ответов, а я так хотела обдумать все их и прийти к одному варианту решения. Хотела решить, как вести себя дальше.

«Люди считают, что те, кто вырос в детдоме, не имеют право на нормальную жизнь и образование. Меня лишали стипендии, когда видели адрес детского дома. Люди вешают друг на друга ярлыки, и ты такая же…»

Нет, Эдвард, я не такая! Я уже объяснила это тебе. Надеюсь, ты понял.

И в то же время сердце снова сжимается от боли. Мне больно за него. Не очередной ли это признак, что я люблю этого человека? Что я хочу быть с ним везде и всегда, несмотря на прошлое, его тайны, характер?

Почему я не испытываю того же к Джейку? Уже слишком поздно для него? Для нашей семьи?..

Воспоминания сменяют одно другое — вот мы с Калленом смотрим на луну вчера вечером, он извиняется за своё поведение, вытирает мои слёзы после нелёгкого разговора…

А вот мы у него в кабинете, ещё позавчера. Он утешает меня, позволяя выплакаться. Говорит, что знает о Тони…

А теперь я и он в ночной мгле комнаты отеля. Я обнимаю его, ласкаю бледные скулы, успокаивая после кошмара…

Мне не хватает этого человека. Я не видела его всего полдня, а мне уже тоскливо.

Вроде бы, всё как обычно, даже намного лучше — я с сыном, которому больше ничто не угрожает и которого ждёт счастливая жизнь.…

Но на пути к счастью у меня возникли другие проблемы и отношения, в которые я старалась не углубляться…

Зря, теперь уже поздно.

Мысли принимают опасный оборот, когда фантазия берёт верх, рисуя в подсознании картины нашей с Эдвардом свадьбы и нашего общего ребёнка — брата или сестру Энтони…

Качаю головой, скидывая наваждение.

Слишком далеко. Слишком несбыточно. Остался ещё миллион проблем, прежде чем мы сможем достигнуть хотя бы взаимного признания, не говоря уже о серьёзных отношениях.

Перевожу взгляд на Энтони, и не удерживаюсь. Встаю и подхожу к его кровати. Сажусь на краешек и со всей собранной во мне нежностью, смотрю на моего ангела.

Ещё неделю назад мне слабо верилось, что он выкарабкается, поправится, но я продолжала надеяться. И вот итог: всё получилось так, как я хотела.

В голове возникают новые мысли, связанные с Тони.

Мы идём по лугу, где растёт высокая трава. В руках у нас мороженое — шоколадное. То, что ему раньше было нельзя. Мы смеёмся, и он рассказывает мне, как прошёл его первый школьный день…

Или вот такая: он приходит в свою комнату после стольких лет, проведённых в больнице, и безумно радуется старым игрушкам, книжкам и, конечно же, царящей там атмосфере детства и беззаботности…

Но картинка меркнет. Реальность вторгается в происходящее. Весёлым и радужным мыслям уступают место другие, более важные и нежелательные.

Например, вопрос с его реабилитацией. Как сказал доктор Маслоу, нужно не менее трёх недель. Это значит, что цена — триста тысяч евро. Вопрос «Где взять такие деньги?», как никогда актуален.

Сознание подсовывает ответ, прежде чем я успеваю его остановить.

Эдвард.

Нет, нет и нет.

Что я ему скажу? Как попрошу?

Я больше не могу брать у него деньги. Это кажется мне аморальным после того, как я начинала что-то чувствовать к этому человеку. После осознания того, что я… его люблю.

И всё же стоит поразмыслить над его возможной помощью. И всё потому, что больше такую сумму мне взять неоткуда — кто мне её даст? Кредитное агентство? Благотворительность?

«Я увлекаюсь благотворительностью».

Слова Каллена. Только вот не хотелось бы так напоминать об этом… нагло, что ли.

Впервые, сейчас, когда Энтони уже прошёл такой тернистый путь, я осознаю, что начинаю чего-то стыдиться.

И это после того, как продалась незнакомому человеку с садистскими наклонностями.

Не хотелось бы так думать об Эдварде, но, к сожалению, это правда — в самом начале.

И что же мне делать? Как выбраться из этой ямы проблем?

Мои размышления прерывает телефонный звонок. Пугаюсь его сама, пока не понимаю, что он может разбудить Тони.

Хватаю сумку и очень быстро выбегаю за дверь. В коридоре опять никого нет. Похоже в послеобеденное время (сейчас около трех) здесь не людно и тихо. Что же, мне это подходит.

Роюсь в вещах, пока не нахожу заветный, до сих пор звонящий телефон.

Нажимаю «принять вызов», и облегчённо вздыхаю, когда слышу такой необходимый мне бархатный баритон:

— Белла, почему ты звонила? Что-то случилось?

— Нет, не случилось, — говорю так спокойно, что невольно хочется рассмеяться — а ведь ещё полчаса назад я никак не могла прийти в себя. Наверное, то что я подумала обо всём (хотя бы о чём-то) довольно сильно помогло мне.

— Тогда я… не понимаю… — честно признаётся он, после недолгой паузы.

— Я отвлекла тебя, прости, — ругаю себя за неосмотрительность. Чёрт, почему я не подумала о том, что он может быть занят, раз как-никак на работе?

— Нет, не отвлекла. И сейчас не отвлекаешь, поэтому объясни…

— Я соскучилась, — зажмуриваюсь, будто он стоит рядом со мной. Не знаю, какой реакции ожидать и поэтому тревожно вслушиваюсь в царящую в трубке тишину.

— По мне? — вскоре раздаётся неуверенный голос в ответ. И где теперь этот тиран? Где тот человек, который никого не щадит? Как же хорошо, что он исчез из моей жизни…

— Да, по тебе. — Похоже, он не верит, что это возможно. Что я могу скучать по нему. Как же он ошибается…

— Мне нужно приехать?

— Зачем? Ты же работаешь, это было бы неосмотрительно.

— Просто…

— Я опять первая? — угадываю с полуслова, хотя он и не договаривает. Чёрт, в чём же причина его терзаний. Почему близкие люди не заботились о нём как следует? Почему его отвергали, если он даже моим словам не верит. Даже моим…

— Да, — его голос становится чуть тише.

— Тебе не обязательно приезжать.

— Ты этого хочешь?

— А как же компания?

— Плевать на компанию! — с уверенностью говорит он. — Ты хочешь, чтобы я приехал сейчас?

— Да, хочу. — Не знаю, почему отвечаю именно так: из-за своего чистого эгоизма или из-за того, что понимаю, какой ответ нужен Эдварду.

Я действительно хочу видеть его. Как можно скорее.

— Буду через полчаса, — обещает он.

— Жду. — Это всё. Разговор завершается, и я нажимаю «Отбой».

Чёрный «мерседес» замирает перед зданием больницы. Видя знакомую машину, спускаюсь по ступенькам, желая поскорее увидеть Каллена.

— Белла! — он едва успевает выйти, как я буквально набрасываюсь на него, прижимаясь к груди. Вдыхаю ставший таким родным и необходимым запах, который считаю лучшим в мире. Шёлковая материя рубашки приятно ласкает лицо. Отчего быть здесь, рядом с Эдвардом, кажется мне самым что ни на есть раем. Моим личным раем.

— Привет, — робко улыбаюсь я, отстраняясь и заглядывая в изумрудные омуты.

— Привет, — отзывается он, и на его лице тоже появляется улыбка.

— Так сильно соскучилась?

— Да.

— Голодная?

— Да.

Мои односложные ответы ещё больше забавляют его, и он, смеясь, распахивает переднюю дверь, словно лакей:

— Тогда милости прошу, мисс Мейсен.

— Благодарю, мистер Каллен, — подыгрываю ему, радуясь, что сейчас между нами никакого напряжения и недопонимания. Всё прекрасно.

— Куда поедем? — устраиваясь за рулём и включая зажигания, осведомляется Эдвард.

Пожимаю плечами:

— Куда захочешь. Мне всё равно.

Хмыкнув, он выруливает с больничной стоянки, и я смотрю вслед удаляющемуся зданию.

— Хочешь вернуться? — осторожно, как будто боясь моего ответа, спрашивает мужчина.

— Нет, — качаю головой. — Всё равно время посещений на сегодня закончено.

— Ты же знаешь, что это не помешает тебе увидеть сына. Я поговорю…

— Не стоит, — быстро обрываю его, прикрывая глаза, и отворачиваясь от здания больницы. — Я голодная.

На самом деле, мне, конечно, очень хочется ещё побыть с Энтони, но я прекрасно понимаю, что в его состоянии общество обезболивающих лекарств принесёт больше пользы, нежели моё. Он спит. И будет спать ещё много. Почти всю эту неделю. Что же, так надо для его выздоровления, а я потерплю.

— А ты?

— Что я? — не понимает он, кидая на меня быстрый взгляд, пока сворачивает на автотрассу.

— Ты не хочешь вернуться к работе?

— Белла, — он вздыхает и улыбается, будто я непонятливый ребёнок. — В моём холдинге работают люди, которые очень хорошо знают своё дело. Тем более я был там с утра и проверял показатели их трудоспособности. Так что больше мне сегодня там делать нечего.

— И каково это, управлять столькими людьми?

— Довольно странно в начале, но потом приятно, — теперь на его губах ухмылка. Я тоже ухмыляюсь.

— Нам сегодня нужно поговорить, — говорит он, и смех исчезает из его голоса. Я настораживаюсь.

— В чём дело?

— Возникли некоторые трудности… — неоднозначно говорит он, с усиленным вниманием смотря на дорогу.

— У тебя?

— У нас, — поправляет Эдвард, и его руки чуть крепче сжимают руль. — С Аро.

Чёрт, я совсем забыла про этого нефтяного магната.

«Королева для короля» — вот заголовок, которым ещё неделю назад пестрили все газеты и журналы. И под этим заголовком была моя фотография…

Странно, что репортеры не бросались на меня на улицах. Может быть в серой мышке Белле, они не узнали роскошную Изабеллу?

Внезапно удивляюсь, как всё изменилось с того времени. Всего неделя, может, чуть больше, и вот я уже не страдаю, а радуюсь…

— Какие трудности? — осведомляюсь я, говоря чуть тише. Мне только сейчас кажется, что я понимаю настоящую опасность, исходящую от этого человека.

— Поговорим об этом за обедом. Мы приехали, — Эдвард останавливает машину у какого-то ресторанчика, говоря это. Я удивлена — не думала, что дорога пролетела так быстро.

— Хорошо, — выхожу вслед за ним и иду к резным деревянным дверям.

Тревожное предчувствие сворачивается тугим комком где-то внизу живота, когда я думаю о том, что хочет мне сказать Эдвард.

Ох, пусть говорит что угодно, только не уезжает…

Пусть остаётся здесь, со мной.

Я тоже панически боюсь его ухода. Уже боюсь. А раньше радовалась…

Чёрт, я действительно влюбилась.

Я люблю его.

Осталось только набраться смелости признаться в этом…

Глава 36 — Проявление заботы

Мы проходим в зал ресторана, и нас снова ведут к отдельному столику за перегородкой. Не сразу понимаю, что это тот самый ресторан, где мы обедали вчера. Надо же…

— Опять здесь? — невольно срывается с губ. Вспоминаю, чем кончился вчерашний ужин и хмурюсь — не хочу повторения.

— Тут всё чисто, — чуть напряжённее, чем раньше произносит Эдвард и садится за стол.

— Чисто? — недоумеваю я.

— Безопасно.

— Ясно… — интересно, что такого случилось, из-за чего так важна повышенная безопасность? Мы же в Германии — это сотни миль от США! Кто нас здесь достанет?

Мне снова подают меню, но теперь я знаю, чего хочу. И это вовсе не роскошная «Рыбная феерия», которую мы ели вчера, а простая пицца. Интересно, у них такая есть?

— Они готовят пиццу? — обращаюсь к Эдварду и игнорируя стоящего перед нами официанта.

— Пиццу? — он хмурится, но с улыбкой. Похоже, он воспринимает это как шутку.

— Это же итальянский ресторан? — оглядывая помещение, замечаю я.

— Думаю, да, — хмыкает мужчина и поворачивается к официанту, говоря ему что-то на итальянском. Видимо, ресторан настолько роскошен, что даже персонал говорит не на немецком, не на английском, а именно на итальянском. Но больше всего меня поражает Эдвард. Он знает итальянский? Ничего себе…

Стоп, а вчера? Почему вчера нам попался англоязычный официант?

После недолгого разговора с Эдвардом тот надевает приветливую маску и раскрывает передо мной меню на нужной странице. С удивлением разглядываю сорок видов этого блюда, и уже начинаю жалеть, что не выбрала какой-нибудь салат.

Пробегаю глазами по первому ряду и наугад показываю официанту. Тот кивает и записывает название в своём блокноте.

— Десерт, Белла? — внимательно глядя на меня, интересуется Эдвард.

— Нет, думаю, пиццы мне хватит, — откладываю меню, улыбаясь ему.

Наконец получив полный заказ от Каллена, обслуживающий нас человек уходит.

— Так что за сложности? — спрашиваю я, следя взглядом за Эдвардом.

— Аро строит новые планы, по которым будет в Чикаго послезавтра ночью. Мне нужно увидеться с ним там.

Вздрагиваю от тона слова «увидеться». Почему бы не называть вещи своими именами? Чтобы меньше испугать меня?

— Так ты уезжаешь? — боль пронзает мою грудную клетку, и внезапная грусть в голосе не остаётся им незамеченной.

— На пару дней.

— Понятно…

Появляется официант и приносит бокалы с вином. Ставит их перед нами и, не говоря ни слова, исчезает.

Вот он, профессионализм.

Интересно, что бы со мной было, если бы я до сих пор работала официанткой в баре «Престижная жизнь»? Как хорошо, что я уволилась…

— Боишься? — пересаживаясь на стул поближе ко мне и игнорируя напитки, спрашивает Эдвард.

— Волнуюсь, — признаюсь, накручивая прядь собственных волос на палец. Иногда это успокаивает.

— С тобой и Энтони всё будет хорошо, — неверно угадывая мои мысли, произносит он.

— Я это знаю и не об этом пекусь. Я волнуюсь за тебя.

В его глазах проблескивает нежность, после моих слов, а ладонь находит мою, ласково сжимая пальцы:

— Незачем. Всё будет в порядке.

Пару секунд смотрю на него, а потом не удерживаюсь и обвиваю руками за шею:

— Будь осторожен, пожалуйста, — шепчу я.

Он неуверенно опускает ладони мне на спину.

— Ты, правда, хочешь, чтобы я вернулся? — совсем тихо шепчет бархатный баритон около моего уха.

— Конечно! — полагаясь на эмоции, восклицаю я. Как он может думать иначе?

— Если судить по человеческим меркам, ты должна ненавидеть меня…

— Я и ненавидела… — краснею, произнося это. — Сначала.

— Так-то лучше, — усмехается он. — А то я уже думал, что ты утратила инстинкт самосохранения.

— Сейчас всё по-другому, — без нотки смеха говорю я.

— Знаю.

Мы молча сидим какое-то время, пока вновь появившийся официант не ставит перед нами заказанные блюда.

— Так тебя завтра не будет? — откусывая маленький кусочек пиццы, спрашиваю его.

Скрываемая грусть в моём голосе всё равно становится распознанной им:

— Завтра вечером, — поправляет он. — Остальное время буду с тобой.

— Аро по-прежнему нужна я?

— Да… — он прикрывает глаза и стискивает зубы. Догадываюсь, что пытается спрятать свой гнев и не напугать меня. Как я просила… Он делает так, чтобы мне было хорошо. Да это прогресс.

— Ты сказал… что будет гуманнее убить меня, если он получит желаемое… Что ты имел ввиду? — буду ковать железо пока горячо. Я не увижу Каллена ещё некоторое время, и поэтому мне нестерпимо хочется узнать как можно больше. А ещё я должна понимать, что представляет из себя человек, которого я пока не слишком опасаюсь.

— Зачем тебе это знать? — усталым голосом спрашивает Эдвард.

— Так ты не скажешь?

— Вопросом на вопрос, мисс Мейсен?

Пожимаю плечами. Только игр мне сейчас и не хватало.

Эдвард с минуту смотрит на меня оценивающим взглядом, а потом тяжело вздыхает и говорит:

— Аро любитель БДСМ-отношений. Все его избранницы щедро вознаграждены, но их психику уже вряд ли что-то восстановит. Его деньги — лишь прикрытие, а для того чтобы они не подавали в суд, существуют полноценные видеозаписи, условие ведения которых входит в заключенный ими договор.

— БДСМ-отношения? — недоумённо хмурюсь я.

— Не хочу посвящать тебя в это дерьмо, — морщится Каллен.

— Уже поздно. Если ты не посвятишь, посветят другие.

Он переводит на меня остекленевший взгляд, и я понимаю, что наговорила:

— Эдвард, прости. Я не это имела в виду…

— БДСМ-отношения — другим словом жёсткий секс, с использованием различных игрушек, большинство из которых причиняют боль…

— Чёрт. — К горлу подкатывает тошнота, а пища кажется несъедобной. Давлюсь очередным куском пиццы, и Каллен неодобрительно хмурится, мол, я-говорил-тебе-а-ты-не-слушала.

— Продолжать? — ехидно спрашивает он.

— Нет, не нужно, — прижимаю руку ко рту, отодвигая тарелку с пиццей, и оборачиваюсь к стенке к ограждению.

В памяти вырисовываются картинки, о которых ранее я и понятия не имела. От них тянет сделать лишь одно, но я мужественно пытаюсь договориться с собственным организмом.

— Где здесь туалет? — быстро оборачиваюсь к Эдварду, рассеянно смотрящему на меня.

— Пойдём, — мужчина берёт меня за локоть, выводя из-за стола, и ведёт по залу, в направлении известном лишь ему.

Довольно быстро, пересекая множество проходов между столиками, мы оказываемся у двери с пометкой WC.

Я думала, что Эдвард остановится и пропустит меня одну, но он бесцеремонно входит внутрь вместе со мной.

— Ты что делаешь? — насилу сдерживая рвотные позывы, хриплю я.

— То, что нужно, проходи, — он открывает зелёную дверь кабинки, впуская меня внутрь.

— Тебе повезло, что здесь никого нет, — высказываю я, прежде чем меня с шумом вырывает.

Он молча смотрит на меня, не показывая никаких эмоций, никакого отвращения.

Отдышавшись, стою на коленях перед унитазом и не знаю, куда деться от его вездесущего взгляда. Щёки заливает румянец и до меня только теперь доходит, где мы и что происходит.

— Всё в порядке? — медленно поднимая меня с пола, спрашивает он, наконец.

— Да… — прячу взгляд, не желая, чтобы он увидел в них мой позор. Я наверняка и так источаю его целыми ваттами.

— Посмотри на меня, — тихо просит мужчина, и я, вздохнув, поддаюсь.

— Всё в порядке? — снова повторяет он, и тем самым злит меня. Какого чёрта, он всё это видел? Какого чёрта, рассказал про эти чёртовы БДСМ-отношения?

«Ты сама попросила, идиотка!» — гневается подсозание, но я отметаю его подальше.

— Да! — резко и грубо отвечаю ему, выпутываясь из сильных рук и демонстративно шагая к умывальнику.

Прополаскиваю рот и перевожу взгляд на зеркало. Выгляжу, словно мегера: рассерженная, пунцовая, с горящими от гнева глазами.

А на заднем плане стоит Эдвард. Его лицо бесстрастно, но глаза говорят больше, чем всё другое.

Моя злость тут же пропадает.

Я понимаю, что натворила.

Возможно, он не самыми обычными и характерными методами пытался мне помочь, но ведь он сделал всё так, как было нужно, как сделали бы единицы.

Я его обидела.

Оборачиваюсь, пытаясь выглядеть раскаявшейся.

— Полагаю, мисс Мейсен, с Вами всё в порядке, — холодно и отстранённо говорит Эдвард. Я вздрагиваю, будто от удара. Вот к чему мы вернулись — к самому началу. Он был такой же ледяной, неприступный… бесчувственный.

— Прости меня, пожалуйста, — тихо говорю я, делая шаг в его сторону и игнорируя последние слова.

— За что Вас прощать, мисс Мейсен? — равнодушно осведомляется он. Боже, всё бы отдала, лишь бы не слышать этот его тон. Чужой. Не мой. Ни Эдварда.

— Не говори со мной так, пожалуйста…

— Как не говорить? — он поджимает губы.

— Не называй меня мисс Мейсен, — опускаю глаза, полностью признавая свою вину. Да уж, зря я так. Может быть, он тоже временами не подарок, но сейчас обидела его именно я. Он ведь искренне пытался узнать, всё ли со мной хорошо, пытался быть полезным…

Меня пронзает мысль, что для него это тоже впервые, вот он и не понимает, где построены границы личной неприкосновенности…

Мой бедный Эдвард.

Мне снова становится жалко этого человека. Становится больно за него до безумия.

— А как тебя называть? — он скрещивает руки на груди, оглядывая меня своим внимательным, истязающим взглядом.

— Белла. Называй меня Беллой, — робко улыбаюсь, когда оказываюсь с ним совсем рядом, и неуверенно обвиваю его руками за талию. — Не злись на меня, пожалуйста.

— Как же мне на тебя злиться? — устало спрашивает он, ответно обнимая меня. — Я не умею…

— Вот и не нужно, — удовлетворённо и облегчённо вздыхаю, радуясь тому, что мой Эдвард вернулся. Настоящий, искренний, а не безразличный и обиженный. Не хочу видеть его расстроенным, не допущу этого!

— Я предупреждал тебя, что не стоило говорить об Аро, — мягко замечает он, вырывая меня из задумчивости.

— Это точно… — тут уж соглашаюсь полностью. Зря мы затеяли этот разговор.

— Знаешь, я ни у кого прежде не спрашивал подобного, но хочу услышать твой ответ… — тихо говорит Эдвард спустя некоторое время.

— Я отвечу.

— Что я сделал не так? — после глубоко вдоха, виновато спрашивает он.

Вот так поворот!

Отстраняюсь от него и долго смотрю в глаза. В них собраны все чувства, доселе известные человеку: и трепет, и предвкушение, и боль, и обида, и непонятливость, и желание помочь… Я могу перечислять их бесконечно, но, боюсь, до конца мне так и не дойти.

— Ты всё сделал так! — уверяю я, улыбаясь. — Просто я не привыкла, чтобы обо мне так заботились. Никто такого раньше не делал. А ещё — это дамская комната, так что буквально ты нарушил кое-какие установки общественного приличия.

— К чёрту приличия, — фыркает он. — Мне плевать на всех, кроме тебя.

— Теперь ты первый.

— Что? — он не понимает. Действительно не понимает?

— Первый, кто сказал это, — с улыбкой объясняю я. И, поднимая руку, ласково прохожусь пальцами по его щеке.

Смотрю на него, пока не понимаю, что он делает — о чудо! — вслед за мной поднимает ладонь и пальцами осторожно, едва касаясь, поглаживает кожу у меня на скуле. Как раз на той, где сегодня снова тональный крем. Он запомнил, где именно синяк? Вот это внимание…

Впервые в жизни кто-то делал это с такой нежностью и робостью. И сегодня Эдвард дотронулся до меня сам. Сделал то, о чём я мечтала.

Неужели сегодня день «впервые»?

— М-м-м, — мурлычу я, прикрывая глаза и наслаждаясь его прикосновениями.

— Нравится? — хитро спрашивает он, но за хитростью таится нежность.

— М-м-м, — повторяю я и улыбаюсь.

Размолвка заглажена даже лучше, чем я предполагала.

— Думаю, нам стоит вернуться в зал, пока представительницы прекрасного пола не добрались сюда, — смеётся мужчина, опуская руку.

Мне это не нравится, но вида не подаю.

Всё окружающее медленно входит в голову, выталкивая сладостные ощущения.

— Конечно, — понимающе улыбаюсь в ответ, поворачиваясь к двери.

К разговору об Аро сегодня мы больше не возвращаемся…

Наверное, стоило бы поговорить о произошедшем в больнице, но я не решаюсь. Слишком много потрясений за один день.

Садимся снова за стол, но теперь у меня нет никакого аппетита.

— Заказать что-нибудь другое? — осведомляется Эдвард, видя, что стремления доедать у меня нет, хотя на тарелке ещё осталась почти вся пицца.

— Да, если можно, — неловко пожимаю плечами, а щёки снова заливает румянец.

— Не можно, а нужно, — ободряюще улыбаясь, говорит Каллен и легонько стискивает мою руку, лежащую на столе. — Официант!

Через десять минут передо мной вместо пиццы стоит мороженое. Клубничное, как я и люблю. Интересно, он телепат, или ему просто повезло угадать это?

Загадочно смотрю на него, обдумывая оба варианта.

— В чем дело? — он попивает вино из своего бокала, ответно смотря мне в глаза.

— Клубничное — мое любимое. Как ты узнал?

— Догадался. Теперь запомню.

— У тебя прекрасная интуиция, — беру ложку и наслаждаюсь приятным вкусом, не вызывающим отвращения.

Вечером я сижу на кровати и читаю книгу — впервые за эти два года. Перечитываю «Между небом и землёй», которая мне раньше так нравилась, и нравится по сей день.

Эдвард в соседней комнате уже около часа беседует с кем-то по телефону. Я могу только догадываться с кем, потому что не хочу снова влезать и отвлекать его.

Вот так всегда — стоит мне подумать о нём, как он тут же появляется. И теперь так: дверь распахивается, и он входит в комнату.

— Что случилось? — спрашиваю я, вздрагивая от резкого хлопка двери и видя его бесстрастное лицо.

— С Аро что-то нечисто. Думаю, у него изменились планы…

— Сейчас нам что-то угрожает?

— Здесь — точно ничего, пока что.

— Тогда почему ты так взволнован? — недоумеваю я. Отбрасываю книгу на тумбочку, и добираюсь к краю кровати, на который он садится.

— Хочу учесть все варианты.

— Их много?

— Не знаю…

— У тебя всё получится, — говорю я, не зная, что ещё положено говорить в подобных ситуациях. Он усмехается и поворачивается ко мне.

— Оптимистка?

— Неутомимая, — усмехаюсь в ответ, но мой смех тут же переходит в визг, когда сильные руки вжимают меня в абрикосовые покрывала нашей общей кровати.

— А сейчас? — гладя на меня тигриным голодным взглядом, спрашивает мужчина.

— Уже не уверена, — тихо признаюсь я, слегка испуганная внезапной его затеей.

— Не бойся, — шепчет он и, наклоняясь к моим губам, целует. Осторожно и ласково.

Впервые моё тело реагирует на это и требует продолжения. Но Эдвард очень некстати отстраняется.

— Почему ты уходишь? — хмурюсь я, обвивая руками его шею и притягивая обратно к себе.

— Так нужно…

— Кому нужно?

— Мне. Тебе.

— Я хочу тебя, — отпускаю одну руку и тянусь к пуговицам на его рубашке. Он резко выдыхает.

— Зачем ты это делаешь?

— Ты не хочешь? — мигом прекращаю свои действия, вглядываясь в его глаза.

— Хочу, но не могу.

— Почему не можешь? — хмурюсь сильнее, отпуская обе руки, смотрю на него и жду ответа.

— Это не так легко объяснить… — он пробует увильнуть, но в этом случае я хочу знать правду. С каких пор я хочу секса, а он нет?

— А ты попробуй, — упрямо поджимаю губы и сажусь на кровать.

— После того как я узнал, что ты всё делала… — его голос становится тише, а дыхание прерывистее, — было ради денег для ребёнка, я просто не могу…

Ах, так вот в чём дело!

Он, оказывается, ещё лучше, чем я думала.

Он беспокоится о том, хочу ли я секса с ним, после того, что он делал.

— Эдвард, — вдыхаю полной грудью, придумывая, как лучше объяснить ему. — Когда мы спали тогда, я тебя ненавидела. Очень сильно. Но потом, когда я предложила попробовать по-другому, мне понравилось! Мне было действительно очень хорошо, и после этого… мне не было больно ни разу.

— Любишь нежности? — смущенно спрашивает он, разглядывая меня.

— Тебе ведь тоже понравилось, — неуверенно отвечаю ему, выводя пальцем узоры по простыни.

— Понравилось, но…

— Что «Но»?

— Но я не умею, — признаётся он и как-то виновато смотрит на меня. Нет! Я не хочу, чтобы он чувствовал вину, тем более сейчас, когда так помогает мне.

— Всё нормально. У тебя хорошо получается, — ободряю я, загораясь желанием. — Давай попробуем сегодня. Тебя ведь потом не будет…

— Всего пару ночей, — фыркает он, но всё же подсаживается ко мне ближе. Он в сомнениях, но его ответ уже зреет. Он тоже хочет того же, как и я.

Решаю подтолкнуть его собственными словами:

— Я хочу сейчас, — шепчу я и теперь уже сама наклоняюсь и целую его. Также нежно и осторожно.

— А вы упрямы, мисс Мейсен, — когда я отрываюсь от него, говорит он, и уже знакомые мне руки, ранее бывшие грубыми, теперь мягкие и ласковые, задирают майку и начинают поглаживать оголённые участки тела.

— В чём Вы неоднократно убеждались, мистер Каллен, — хмыкаю я, запуская пальцы в его волосы и наслаждаясь божественным ароматом, который они источают.

— Сделаешь тоже самое? — спрашивает он, между поцелуями, пока я играю с его локонами.

— То же, что и тогда? — уточняю я. Вспоминаю, как покрывала поцелуями его тело.

— Да, — как-то смущённо отзывается он.

— Конечно. Снимай майку и ложись на спину, — отстраняю его от себя, позволяя совершить задуманное.

Начинаю с лица, плавно переходя на шею, затем на грудь, после на живот.

Знаю, что это ему нравится. Он тоже любит нежность. Ему очень не хватало этого чувства, что я отчетливо вижу сейчас, когда целую его.

Маленький мальчик, изведавший слишком много.

И если у Энтони есть я, то у него никого не было. Он пережил всё это в одиночку.

Мне нестерпимо жаль его и хочется отомстить. Я хочу отомстить за него. Плевать кому, главное, чтобы тем, кто делал с ним все эти ужасные вещи, от которых он сходит с ума во сне, воздалась кара небесная.

— Теперь я, — когда я намереваюсь начать всё по второму кругу, останавливает он. — Если ты не против?

— Нет, — делаю тоже, что и он, и, улыбаясь, смотрю на Эдварда, аккуратно склонившегося надомной.

— Если я сделаю что-то не так… — предупреждает он, но я прикладываю палец к его губам, не желая, чтобы это предложение было закончено:

— Всё будет хорошо, не бойся.

Он пару секунд недоверчиво смотрит на меня, затем вздыхает и начинает прокладывать свои дорожки из поцелуем по моему телу.

Это настолько трепетно, нежно и приятно, что я таю, словно сахар на солнце.

— А ты боялся, — шепчу я, когда он добирается до низа живота. — Что не умеешь…

— Умею всё-таки? — спрашивает он после очередного поцелуя.

— Да. Ты очень нежный…

— Ещё одно впервые, Белла, — усмехается он, и продолжает свое занятие, доставляя мне непревзойдённое удовольствие, хотя кульминация ещё далеко впереди…

— Не последнее, — отвечаю я и благодарю Бога за то, что в том баре на меня посмотрел именно Эдвард, которого я сейчас люблю. Который нужен мне как воздух.

Мой ласковый и нежный зверь.

Мой Эдвард Каллен.

Глава 37 — Двоякое утро

Наутро просыпаюсь бодрая и весёлая. Оглядываюсь по сторонам и вижу, как солнечный свет льётся через распахнутое окно.

— С добрым утром, красавица, — приветствует меня, словно из сказки, бархатный баритон, и ласковые руки скользят по моим плечам, подбираясь к шее.

Усмехаюсь и поворачиваюсь.

Эдвард сидит на кровати рядом со мной в чёрных джинсах и серой майке. Ему невероятно идёт этот образ, придающий ему ещё больше сексуальности, чем ранее.

Мгновения из нашей ночи вспыхивают у меня в голове, и я счастливо улыбаюсь. Воистину, это одна из лучших ночей в моей жизни рядом с Эдвардом.

— Доброе, — отвечаю я, потягиваясь, но потом вспоминаю, что всё может быть не так радужно.

Улавливая мой тревожный взгляд, Каллен наклоняется чуть ближе, и теперь его глаза буквально впиваются в мои, не выпуская из-под своих чар.

— В чём дело?

— Ты давно проснулся? — смотрю на будильник — восемь утра. Если он не спал полночи…

— Минут двадцать назад, — посмеивается он, чтобы разрядить напряжённую обстановку между нами.

— А до этого?

— Нет, — его голос звучит победоносно и весело.

На меня накатывают волны облегчения, и я вздыхаю, радуясь тому, что всё складывается, как нужно…

Вот бы все его ночи были таким же счастливыми и спокойными.

Но то, что кошмар не тревожил его хотя бы сегодня, уже сдвиг, разве нет?

— Ты хоть понимаешь, какие чудеса творишь, а? — его руки опускаются с моих плеч на талию, придвигая через часть кровати поближе к своему владельцу. Простыни сминаются, превращаясь в какой-то странный узор.

— Чудеса? — недоумённо гляжу на его светящиеся изумрудные омуты, не веря в произносимые слова. Я скептически отношусь к себе, и лишь Эдвард впервые за мою жизнь делает из меня чуть ли не божество. Это иногда настораживает, но чаще — удивляет.

— Я не спал без этих чёртовых снов много лет, Белла. Очень много.

— Сколько? — от ужаса, внезапно накрывшего меня взрывной волной, голос садится, и кровь отливает от лица. Ладонь, которой я собиралась погладить скулы Эдварда, замирает.

Нет, не могу поверить.

Это же невозможно!

— Не важно. Это прошлое, — он пожимает плечами, и придвигается ближе ко мне. Мы слишком близко, и я почти чувствую, как он улыбается.

— Что они с тобой сделали? — вопрос срывается с губ против воли, и удержать его я не успеваю. Да и забирать обратно не намерена.

Во мне зреет странная решимость, приходящая на смену страху.

А ещё сочувствие. Мне кажется, я излучаю его, словно электрическая станция энергию. Целостными, огромными порциями.

— Кто «они»? — хмурится мужчина в ответ на мои слова, пытаясь как-то перевести тему. Или наоборот, оттянуть итог?

— Те, из-за кого ты мучаешься? — резким движением сажусь на кровати, откидывая простынь. Не хочу, чтобы сейчас мне что-либо мешало.

— Откуда тебе знать, что я мучаюсь? — на секунду он выпускает ту самую маску притворства, которой обычно защищается. Нет уж, этот твой ход я знаю, Эдвард. Ты не отпугнёшь меня и не обидишь. Я всё равно узнаю. И от тебя.

Вместо того чтобы замолчать, как в прошлый раз, быстро опоясываю руками его талию, прижимаясь к груди.

Его мои действия шокируют. Прекрасно — на то и был расчёт.

— Не нужно врать мне. Теперь ты от меня не спрячешься, — провожу пальцами по его спине, пытаясь успокоить. Ну почему с ним всё это случилось, Господи?

— Это просто сны, — он старается, чтобы его голос звучал наплевательски, но меня не проведёшь.

— В этих снах оживают твои воспоминания, — неодобрительно качаю головой, произнося это. — Эти кошмары — не просто игра воображения.

— Откуда такая уверенность? — раздражённо произносит он, отстраняя меня от себя. Что-то больно колет в груди после этого, но я пытаюсь не обращать внимание. Всё нормально, Белла, он просто пытается закончить этот разговор и убежать от проблем. Ему тяжело делиться подобным, и я полностью понимаю, в чём причина — он боится. Всегда боялся.

Только чего именно?

— Будешь пытаться скрывать это до конца жизни? — задаю свой вопрос, второй раз заставляя его настороженно взглянуть на меня. Эдвард снова шокирован. И снова мной.

— А это никому кроме меня не надо. Не вижу смысла обращать сны в явь. Довольно бездарное занятие.

— Глупенький, — не сдерживаясь, снова протягиваю к нему руки и беру в них его лицо. Изумрудные глаза оглядывают меня внимательно, но в них помимо внимательности целый водоворот чувств: и боязнь, и нерешительность, и восхищение… мной. — Мне нужно. Мне надо. Я хотела бы узнать…

— Зачем? — с болью в голосе, спрашивает он. Теперь его взгляд недоумённый.

Губы так и тянет сказать: «Потому что я люблю тебя, Эдвард!» Но сдерживаюсь. Не время. Слишком рано. И я боюсь, что он не примет меня. Мои чувства.

Быть отвергнутой им — худшее, что может произойти со мной, помимо того, что я потеряю Энтони.

— Так нужно, — повторяю его собственные слова, не зная, что ещё сказать.

— Кому нужно?

— Мне, — выдавливаю улыбку.

Не хочу селить в нём уверенность, будто он что-то мне должен. Но я просто не знаю, как лучше ответить на его вопрос и разобраться с этим диалогом.

— Когда я обещал, что буду вести себя по-другому, дабы ты не ушла, это не значило, что я стану раскрывать перед тобой все свои секреты! — прикрикивает он на меня, срываясь.

Закрываю глаза, борясь с охватывающими меня эмоциями.

Нет, Белла, нет! Сейчас ты должна быть сильной. Твоя сила нужна вам обоим — и тебе, и Эдварду.

— Я и не говорю, чтобы ты полностью открылся мне. Я понимаю, что на это нужно время и прежде всего — твоё желание. Именно поэтому я и пытаюсь тебя убедить: в тебе есть желание расстаться с этим, Эдвард. Я вижу это в твоих глазах.

Мой монолог, идущий от сердца, вливается в его сознание, заставляя вздрогнуть.

На пару секунд передо мной появляется испуганный маленький мальчик, которого замучили бесконечные видения из прошлого, но этот малыш быстро исчезает, оставляя после себя злобного тирана. Беспощадного и не умеющего ничего, кроме как распространять свою злость на других.

Самую любимую маску Эдварда Каллена.

— Оставьте свои домыслы, мисс Мейсен. Разговор окончен.

— Ты его закончишь? — ядовито спрашиваю я.

— Именно, — холодно и нагло улыбаясь мне, Эдвард встаёт с кровати и исчезает в дверном проёме.

С минуту смотрю ему вслед, лихорадочно осмысливая происходящее, пока не понимаю, что зла. И на себя, и на него.

Разве можно так сильно цепляться за ту бесконечную боль? Он что, мазохист? Или ему просто не хватает сил?

Так если не хватает, я помогу! Нужно только сказать мне, попросить.

Опускаю голову на руки, от безысходности, и пытаюсь спрятать подступающую солёную влагу. С каких пор я так часто плачу? Это слёзы, которые я не выплакала рядом с Тони? Или стремление быть полезной, быть любимой и нужной Эдварду? То, что он не принимает меня, и раз за разом отвергает?

А как же тогда его постоянные фразы: «Ты нужна мне»?

Кого он обманывает? Кому врёт?

Мне или себе?

Даже не знаю, что и думать…

Вскидываю голову, будто надеясь, что слёзы сами собой вольются обратно. Смотрю на выбеленный потолок с роскошной лепниной. В центре потолка небольшой рисунок с ангелочками. Теми самыми, что, скорее всего, обитают в раю.

А где мой рай?

Как его созидать?

Решаю не мучить себя лишними мыслями, когда тяжёлого и без того хватает. Мне нужно сегодня к Тони. И к Джейкобу. Он обязательно встретит меня и потребует объяснения или ещё чего-нибудь. А я так и не поговорила об этом с Эдвардом. Он бы наверняка что-то придумал, и я бы так не мучилась.

Мне нужно быть сильной, а я не знаю, откуда эту силу взять — ещё десять минут назад мне казалось, что я полна ею, дабы защитить сына и Эдварда.

Оказывается, нет. Я снова выжата как лимон.

Утро, которое так хорошо начиналось, подошло к ужасному финалу…

Вздыхаю, откидываю простыни, мешающие встать, и направляюсь к ванной.

Даже не удосуживаюсь посмотреть в большое — на всю стену — зеркало. Сразу окунаюсь под тёплые струи воды. Она смывает часть моей боли и терзаний, но не уничтожает всё полностью, к сожалению.

Гель для душа с ароматом роз напоминает о вчерашней ночи. Именно им пах Эдвард, когда я пришла.

Наша чудесная ночь…

Наше чудесное утро…

Всё слегло и вымерло под гнётом повседневной серости и скрываемых страданий.

Впервые я кажусь себе чужой. Непохожей на прежнюю Беллу Мейсен.

Нет того задорного блеска в глазах, который виделся в их глубине даже во время болезни Тони. Ничего нет, всё пропало…

Вроде бы сегодня не было сказано ничего сверхъестественного и необычного — Эдвард постоянно говорил что-то в этом роде, но сегодня… Я не знаю, почему так расстроилась. Почему мне больно?

Это ведь даже не ссора, скорее расхождение мнений…

Оборачиваюсь полотенцем и выхожу из душа. Иду в гостиную и вижу Эдварда, сидящего на диване с ноутбуком. Едва я вхожу, его взгляд тут же скользит за мной, думает, что я не замечаю. Напрасно.

Впрочем, сейчас мне нет дела до этих игр в прятки.

Я устала.

Устала от бесконечной скрытности. Ему нужно время. Чёрт возьми, а где мне взять время?

Сколько ему лет, что я буду выпытывать подробности, чуть ли не пыточными методами?

Я хочу, чтобы он говорил мне всё сам.

Что хочет — пускай и говорит.

Возможно, так мы избежим ещё больше разногласий и пререканий.

Рассматриваю возможность озвучить своё решение прямо сейчас.

Раздумываю около десяти секунд, разглядывая вазу с розочками на камине.

— Много вопросов, мисс Мейсен? — он смотрит на меня ледяным взглядом, и по моей коже пробегают мурашки.

— Я не собираюсь больше ничего выспрашивать, — вздыхаю, стараясь не сорваться.

— Что? — он отрывается от монитора компьютера, крайне обескураженный.

— Ты больше ничего не обязан мне отвечать на мои расспросы. Я очень рада, что ты позволил мне узнать тебя чуть лучше, но сейчас это время вышло. Я не собираюсь вытягивать из тебя всё клешнями. Хочешь — говори, не хочешь — можешь молчать. В конце концов — это твоя жизнь и твои решения…

— Белла? — у него нет слов.

— Мне надоело! — хнычу я, ударяя рукой по комоду. Слезы снова слишком близко. «Неосмотрительное поведение», — грозится пальцем подсознание, но я отворачиваюсь от него, не желая, признавать очевидного. — Надоело постоянно занимать всем этим, чёрт подери!

— Ты не хочешь больше терпеть всё это… — тихо произносит он, задумчиво глядя куда-то сквозь меня. — Тебе надоело со мной нянчится!..

От этих его слов с меня спадает вся спесь. Куда-то исчезает раздражение и бессилие, какая-то часть боли тоже пропадает.

Понимаю, какой вывод он сделал из того, что я сказала, и начинаю ненавидеть себя.

Кошки скребут на душе стальными когтями, разрывая её на части.

— Вовсе нет, — выгоняя из голоса враждебность и придавая ему терпеливость и ласку, проговариваю я. Отступаю от комода, делая пару шагов в направлении Эдварда. Он напрягается, но взгляд уже исследует меня.

— Тогда в чём дело?

— Ты такой скрытный. Я не знаю, где мне найти столько терпения, Эдвард! — признаюсь почти в самом сокровенном, опуская глаза. Вот сейчас мы снова поссоримся.

Почему у меня с ним всё так быстро происходит?

Полчаса назад я думала, что наступило лучшее утро в моей жизни — оно и наступило, в принципе — а сейчас мы уже успели довольно сильно разругаться и всё из-за его боязни рассказать мне хоть что-нибудь.

— Минуту назад ты сказала, что не хочешь ничего знать, — он всплёскивает руками, отчего я останавливаюсь.

— Нет же! Я сказала, что не хочу донимать тебя бесконечными расспросами! Если тебе тяжело говорить о чём-то…

— С каких пор ты беспокоишься обо мне? — переспрашивает он, прерывая меня и не веря.

Моё сердце в сотый раз за сегодняшний день сжимается.

— Я всегда о тебе беспокоюсь, — отзываюсь, делая ещё один несмелый шаг вперёд и приближаясь к дивану. Надеюсь, мой ответ рассеял его сомнения.

— Я тебя обидел, — признаёт он, виновато опуская голову и откладывая ноутбук, — Я говорил, что буду пытаться контролировать себя, но не смог. Прости, Белла.

— Я не обижаюсь, — искренне улыбаюсь, и, делая ещё два шага, оказываюсь у него на коленях. Это непривычно нам обоим, но в данный момент мало нас волнует.

— Ты такая смелая, храбрая, сильная, — восхищается он, убирая мешающую прядь с моего лица.

— Думаю, сейчас всё это в прошлом, — нехотя признаю я, отводя взгляд.

— Как бы я хотел помочь тебе, — произносит мужчина, бережно проводя пальцем по изгибу моей шеи.

— Ты намного сильнее, чем думаешь.

— Сомневаюсь…

— Главное поверить, — оптимистично заканчиваю я, и снова улыбаюсь. — Я ведь тоже очень хочу помочь тебе.

— Прости, что мешаю, Белла, но это так непривычно, — он вздрагивает, и я успокаивающе глажу его плечо.

— Попытаюсь принять это во внимание. И потерпеть…

— Ты даже представить себе не можешь, как это отвратительно, — Эдвард морщится, и я хмурюсь.

— Твоё детство?

— Вся моя жизнь.

— Почему ты говоришь так? — его изречение приводит меня в замешательство.

— Потому что это правда, — он пожимает плечами.

— И ты не хочешь избавиться от этого?

— Даже не представляешь, насколько хочу, но не могу. Некому довериться. Даже тебе пока что… прости.

— Не извиняйся.

— Я огорчаю тебя… — снова его лицо, будто у виноватого ребёнка. Почему-то мне всё время, когда ему больно, представляется обездоленный малыш, лишённый родительской любви, заботы и ласки.

— Ты не прячешься, говоришь правду и делишься тем, что наболело. Эдвард, это куда лучше, чем ложь. Поверь, я ценю то, что ты пытаешься быть со мной откровенен.

Он такой изменчивый! Его настроение — загадка для психологов. Я слышала о существовании таких людей, но никогда не думала, что они есть.

— Возможно когда-нибудь, если ты ещё захочешь… — говорит он неоднозначно, — я расскажу тебе. Но не сейчас, пожалуйста.

— Нет, не сейчас, — соглашаюсь я, наклоняясь ближе к нему, и размышляя над тем, чтобы поцеловать его не в постели перед сексом, а сейчас, чтобы придать уверенности. — Когда-нибудь, не сегодня…

Повторяю это тихо, а сама миллиметр за миллиметром опускаю голову, пока мои губы не достают до его.

Нежно и целомудренно поцеловав, отстраняюсь.

— М-м-м, — мурлычет он, притягивая меня обратно. — Спасибо.

— Не за что.

Мы снова соединяемся, словно два цветка в букете, и это радует и меня, и его.

— Счастливое утро возвращается! — весело шепчу я, прижимаясь к нему. Он укладывает подбородок поверх моей макушки, тихо посмеиваясь:

— Скорее начинается заново.

Мы сидим так, наверное, минут десять-пятнадцать.

— Эдвард, я хотела кое о чем поговорить, — в нерешительности прикусываю губу, не зная, правильное ли выбрала время. Он ведь скорее уезжает. Зачем ему ещё и эти проблемы?

— Да? — мужчина обращается во внимание, что четко ясно по его голосу.

— Помнишь, я рассказывала тебе про отца Энтони? — нервно тереблю край своей майки, все ещё чувствуя себя смелее, пока не смотрю в изумрудные глаза. Они лишают меня всякой воли.

Он кивает.

— Его зовут Джейкоб… Блэк.

— И? — Эдваррд не выдерживает, и его рука начинает растирать мое предплечье. Всегда когда волнуется, он делает именно так.

Ложу свою ладонь поверх его, и отстраняюсь, решая, что сейчас тот самый момент, что бы открыть все карты.

— Он работает в твоей клинике, Эдвард. И он оперировал Энтони. Сейчас… он буквально не дает мне проходу.

Бледное лицо становится сосредоточенным и в тоже время хмурым. Глаза начинают блестеть каким-то странным сиянием, от которого у меня мороз по коже.

— Чего он хочет от тебя?

— Хочет… — сглатываю, надеясь, что смогу произнести ещё одну фразу — … Вернуть семью.

Эдвард резко выдыхает, пока я стараюсь смотреть куда угодно, кроме его лица. Мне становится жарко, плохо и дискомфортно, и я не могу подобрать объективную причину всему этому.

Затем чувствую, как рука Эдварда крепко прижимает меня к своему обладателю.

— Нет, нет, нет… — хрипло бормочет он, обнимая меня сильнее.

— Эдвард? — неуверенно зову я, глядя на его сжатые пальцы.

— Зачем ты сказала мне это? — с болью в голосе спрашивает мужчина.

— Потому что не знаю, как мне быть, — всхлипываю, утыкаясь лицом ему в майку.

— Не знаешь, как лучше попрощаться со мной? — в его голосе сквозит яд. Он и прикрывает страдания.

За пару секунд понимаю, что он себе напридумывал. В его мыслях вариант, что я хочу вернуться к Джейкобу?

Вот черт…

— Я не буду с тобой прощаться. Никогда! — восклицаю, позволяя своим рукам обвиться вокруг него, не оставляя никакого свободного пространства между нами. — Тем более, я обещала.

Он замолкает, видимо теряясь.

— Не жалей меня. Просто скажи как есть, — наконец просит он. Похоже, его самооценка действительно ниже плинтуса.

— Эдвард, я никуда не ухожу. Я не люблю Джейкоба, и мне противна даже мысль оказаться с ним в одной комнате. Я просто… запуталась, а ты единственный, с кем я могу поговорить об этом.

Теперь он окончательно теряется.

— Ты не бросаешь меня?

— Нет, конечно же нет, — вздыхаю, целуя его шею, — Я никогда тебя не брошу.

Он бормочет что-то нечленораздельное, а потом зарывается лицом мне в волосы.

— Я так испугался, — признается мужчина, но так тихо, что я едва слышу.

— Не бойся, — выдавливаю улыбку, гладя его руки. — Я никуда от тебя не денусь.

— Моя Белла…

— Да, твоя, — снова целую его бледную кожу.

— Белла?.. — в нерешительности он замолкает. Отстраняюсь, заглядывая в самую глубину его великолепных глаз.

— Что, мой хороший? — ласково улыбаюсь, и глажу рукой его скулы. Он снова издает звук, похожий на мурлыканье.

— Я жалок?

Моя рука застывает, и рот приоткрывается, образуя букву «о». Но справляюсь с собой на удивление быстро.

— Нет. Ни в коем случае. Что за выдумки?

Разглаживаю пальцами собравшиеся на его лбу морщинки. Впервые замечаю их. Наверное, они появляются только тогда, когда он действительно чем-то озабочен и много хмурится.

Эдвард перехватывает мою руку, и подносит её к губам, целуя.

— Прости меня Белла. Просто я не смогу без тебя. Мне страшно даже представить, что произойдет, если однажды ты решишь уйти.

Мое сердце обливается кровью. Меня переполняют эмоции, и отступившие слезы снова вернулись. Мне так больно за этого человека, который пережил слишком многое в одиночку и не имел возможности опереться на кого бы то ни было. С ним не было никого родного, кому можно довериться.

— Давай сразу уясним одну вещь, ладно? — прислоняясь своим лбом к его, произношу я. Изумруды смотрят на меня внимательно, считывая словно сканер, каждую эмоцию.

— Раз и навсегда Эдвард, пожалуйста, запомни: я тебя не брошу. Я понимаю, что у тебя есть основания не верить мне, благодаря тому чертову жизненному опыту, что ты пережил, но мне хочется, чтобы ты поверил. Ты очень важен для меня. Я могу прировнять такую важность только к своему сыну. И когда ты так искренне не понимаешь, почему я помогаю тебе и забочусь о тебе, мне больно.

— Ты же знаешь, что я не хочу делать тебе больно, — вздыхает он, целуя кончик моего носа.

— Знаю, — чмокаю его в ответ — Но давай будет бороться с этим вместе. Я помогу тебе.

— Ладно, я постараюсь, — он убирает мою выбившуюся прядь за ухо.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Некоторое время проходит в молчании.

— Белла, я решу все с Джейкобом, не беспокойся, — наконец произносит Эдвард.

— Что именно ты собираешься сделать? — осторожно интересуюсь я.

— Не то, что ты думаешь, — наверняка видя все в моих глазах, произносит он. Я опускаю взгляд, чувствуя как щеки пунцовеют.

— Все нормально?

— Да, — натянуто улыбаюсь, но немного успокаиваюсь, зная, что больше с Блэком не будет проблем, хотя он будет жив. Это значительно легче вынести.

— Спасибо, — шепчу я Эдварду.

— Пока не за что, — отмахивается он, но целует меня в висок — Но это ещё не все новости.

— Не все? — хмурюсь, беря его лицо в ладони. Он смотрит на меня с таким обожанием, что я едва не теряюсь.

Наверное, никто так никогда не делал.

И я рада быть первой в этом.

Он молчит.

— В чём дело? — не понимаю я.

— Думаю, мне снова придётся огорчить тебя, — сочувствующе говорит он, виновато глядя в мои глаза.

— Чем огорчить? — настораживаюсь, садясь удобнее. Впрочем, это не так важно, потому что при любой моей позе правая ладонь Эдварда поддерживает мою талию.

— Всё оказалось немного серьёзнее, чем мы считали. Я улетаю в США сегодня.

— Немного? — мне не нравится этот тон, каким он сказал данное слово. Будто бы антоним какой-то (наверняка, так оно и есть).

— Да. Тебе не о чем беспокоиться, всё под контролем.

— Нет, не всё. Ты ведь улетаешь.

— Ненадолго.

— Соскучиться успею, — словно маленькая непослушная девчонка, шепчу я., и начинаю покрывать маленькими поцелуями его кожу.

В глазах мужчины после моих слов поблескивает радость и спокойствие. Похоже, он впервые поверил, что действительно нужен мне так же, как я говорю. По крайней мере, пока что.

— Я быстро вернусь! — ласково говорит Эдвард.

— Ловлю на слове, — усмехаюсь, поворачивая голову так, чтобы наши носы потерлись друг о друга.

— Когда улетаешь? — следующий вопрос удаётся произнести без особой грусти, но всё же нотки этого чувства слышатся.

— Через три часа, — произносит он. — Но теперь, думаю, через два. Я хотел сказать это, когда ты проснулась.

— А если бы я не проснулась до этого времени?

— Оставил бы записку.

— И не разбудил?

— Когда ты спишь, то похожа на ангела, Белла, — его голос превращается в сплошную музыку, а слова ложатся на мою душу, заставляя сердце трепетать. Чёрт, как я люблю этого человека! Люблю и не имею возможности признаться!

— Будь осторожен, — шепчу я, целуя его в уголок рта. — Возвращайся ко мне.

— Конечно, — он улыбается, польщённый моими действиями, а затем крепко прижимает меня к себе.

— И ты тоже береги себя.

— Обещаю, — вдыхаю его божественный аромат и наслаждаюсь крепкими объятьями. Он нужен мне. Он — одно из главных составляющих моей жизни.

На сегодня у меня много дел, много нервных потрясений и неких происшествий, но сейчас утро, и это утро — лучшее в моей жизни, несмотря на недавнюю ссору.

Знаете, я даже рада, что она случилась — мы наконец-то разобрались с частью скопившегося отчаянья.

И вместе у нас всё получится. Обязательно!

Глава 38 — Долгие ночи, бесконечные дни

Последующие два дня проходят для меня в томительном ожидании. Внутри всё разрывается от предвкушения будущих событий. Я безумно волнуюсь, но продолжаю с напускной беззаботностью и улыбкой ходить к Энтони, зная, что ему это сейчас нужнее, чем кому-либо.

За всё время Эдвард позвонил мне всего раз. Сказал, что всё в порядке и ситуация под контролем.

Вот уже целые сутки от него ни капли новостей. Он обещал, что уедет ненадолго, а на практике…

Немного утешает то, что Каллен сдержал свое обещание, и Джейкоба я за эти дни не видела.

Сижу, вся как на иголках, хмуро уставившись в экран телевизора. Дни я провожу в палате сына, а ночами приходится уходить обратно в отель. В номере так одиноко без Каллена, что я чувствую себя, будто запертой в какой-то клетке.

Немного помогло вчерашнее открытие. Когда я взбивала подушки перед сном, поняла, что одна из них, где обычно спал Эдвард, до сих пор хранит его запах.

Мне тогда показалось, что это какой-то знак небесный. Я так крепко прижала её к себе, что, наверное, будь это Каллен, задушила бы его.

Ночь обошлась без неприятных сновидений и бессонницы. Я считаю — это всё из-за запаха, который источала подушка.

Не знаю, как там оно на самом деле есть, но мне так проще.

Так я чувствую, хотя бы кусочек Эдварда рядом. Как же мне его не хватает…

Сейчас опять ночь. Уже третья после отъезда мужчины. Смотрю ночные новости. Не знаю, что хочу там увидеть, наверное, просто пытаюсь избежать ненужных мыслей.

Ведущий начинает рассказывать про голод в Замбии, когда мой телефон оживает. Вскакиваю с кресла, заслышав отдельный рингтон, который установила специально для Эдварда. Звонит он.

Ну, наконец-то!

— Привет! — облегчённо выдыхаю я, нажимая «принять».

— Привет, ты не спишь? — он немного обескуражен и это прослеживается в его голосе. Плевать, главное — это он! Мой Эдвард.

— Нет, не сплю, — улыбаюсь такому простому вопросу, но потом вспоминаю о других не менее важных вещах.

— Ты в порядке? Скажи мне честно. — Требую ответа, зная, что мне не будет покоя до тех пор, пока всё не разузнаю.

— Я — да, — быстро говорит он. — Но у нас возникли сложности. Поэтому я и звоню.

— Какие сложности? — напрягаюсь, опускаясь обратно в кресло. Пожалуйста, не нужно плохих новостей.

— Аро снова удалось ускользнуть. Он пускает нам пыль в глаза…

— Что произошло?

— Полчаса назад я узнал, что завтра в полдень он будет в Гамбруге.

— Что? — от ужаса по моей спине бегут мурашки, а кровь отливает от лица. Похоже, вот истинная причина волнения Эдварда. Он боится. За меня.

— Да, всё именно так и обстоит, — нервно отзывается Каллен. — У нас мало времени.

— Ты прилетишь? — сама не осознаю, что несу. Только спустя секунды понимаю, что он попросту не успеет.

— Нет, прилетишь ты.

— Что? — второй раз оказываюсь испуганной. Куда прилечу? Когда? А Энтони?

— На три дня тебе нужно исчезнуть из города и страны. У меня есть дом в Мадриде, отсидишься там.

— Какой Мадрид, Эдвард? — хмурясь, спрашиваю я. — Ты же понимаешь, что я не могу никуда лететь!

— Ещё как можешь, — угрожающим тоном, не терпящим возражений, обрывает меня он. — Иначе попадёшь туда, откуда я тебя вытащить не в силах.

— Послушай, — с трудом контролирую свой голос, чтобы не сорваться на него и не усугубить положение. Хочу объяснить ему всё, чтобы он понял. — У меня здесь маленький ребёнок. Мой ребёнок. Я не оставлю его одного, тем более, когда неподалеку рыщет сумасшедший гомосексуалист с садомазохистскими наклонностями!

Представляю себе картинку и хватаю ртом воздух, пытаясь прийти в себя.

— Белла, всё не так страшно, — отмахивается Каллен. — С твоим сыном ничего не случится.

— Откуда тебе знать? Аро может найти его.

— Нет, не может.

— Что за глупая уверенность? — закатываю глаза, откидываясь на спинку кресла. — Ты провидец?

— Мисс Мейсен, я — учредитель кардиологической клиники Гамбурга. И мы не предоставляем никаких сведений ни о пациентах, ни о том, кто их посещает. Всё строго конфиденциально. Аро никоим образом не сможет узнать про Энтони.

— Нет, — отрицательно качая головой, проговариваю я. Оставить Энтони на съеденье Вольтури? Да хоть в бункере клиники — я должна быть с ним!

— Знаешь, что ждёт тебя, если останешься? — теряя терпение, рычит мужчина.

— Да, знаю. Но я не брошу своего ребёнка.

— Ты нужна ему живой, чёрт возьми! Живой и здоровой!

На это мне сказать нечего. Прикусываю губы и снова пробую глубоко вздохнуть. Не выходит — колит в груди.

— Я его мама…

— И поэтому должна уехать. Если он найдёт тебя у него в палате, вам обоим не сдобровать.

— Клиника не представляет частных сведений, — напоминаю я, проглатывая слезы. — Ты сам так сказал.

— Самому Вольтури или его приближенным не составит труда преследовать тебя вплоть до палаты сына. Они просто пойдут за тобой по коридору.

— Нет, — на большее слов не хватает. Я зажата в угол, попалась в ловушку.

— Белла, — он почти стонет, когда я начинаю всхлипывать в трубку — Не плачь, пожалуйста. Я обещаю тебе, что ничего не бойся! В Испании я буду с тобой и лично прослежу за ситуацией в Германии.

— Где гарантии, что всё обойдётся?

— Я даю их тебе. Я — твоя гарантия. Если что-то пойдёт не так, можешь сделать со мной всё что угодно!

— Что за самопожертвование…

— Я тебя не потеряю. Никому не позволю отобрать тебя у меня, — признаётся он, отчего моё дыхание становится прерывистее.

— Мне очень жаль, что так вышло. Я не хотела соблазнять этого ненормального, — стон вырывается из моей груди, и я опускаю голову на диванную подушку.

— Знаю, милая, знаю. — Эдвард впервые употребил слово «милая». От этого на душе становится чуть теплее. — Но так вышло. И теперь следует с этим разобраться.

— Ты прав, — вытираю слёзы тыльной стороной ладони и расправляю плечи, откидывая подушку подальше. — Когда рейс?

— Сегодня в два ночи. Тебя сопроводит мой доверенный в отеле. Сядешь в частный самолёт и утром будешь в Мадриде.

— Твой доверенный в отеле?

— Ты же не думала, что я оставлю тебя без защиты? — он хмыкает и в его голосе проскальзывает насмешка. Тем лучше, это немного разрядит обстановку.

— Когда прилетишь ты?

— К тому времени, как твой самолёт сядет, я уже буду в аэропорту, — обещает Эдвард.

— Хорошо, — вздыхаю, рассеяно оглядываясь.

— Вещи можешь не собирать. Купим, что нужно в Испании, — советует Каллен. — Одевайся и спускайся в холл. Джаспер уже ждёт тебя.

— Телохранитель?

— Да. Он отвезёт тебя на рейс. В самолёте будут ещё двое.

— Зачем столько?

— Для перестраховки.

— А кто с Энтони?

— В больнице есть на кого положиться, Белла, — убеждает он.

Между нами возникает короткая пауза, которую прерываю я, неожиданно пришедшей мыслью:

— Завтра утром я увижу тебя?

— Да, увидишь, — его голос теплеет. — А теперь иди. Тебе пора.

— До завтра, — улыбаясь, говорю я.

— Береги себя, Белла, — просит он и отключается.

Минуту-другую собираюсь с мыслями. Они назойливо стучат у меня в голове чёткими красными табличками «не делай этого!». Я понимаю, что это связано с тем, что Энтони останется один. Формально с Эленикой, но разве она способна защитить его от Аро?

Стоп, а телохранители?

Куда я вляпалась, господи?..

Ох, чёртов Вольтури!

Решаю отгородиться от давящих на мою психику мыслей, выкидывая из головы любые воспоминания и помыслы, достаю из сумки наушники и включаю их на максимальную громкость, пока переодеваюсь. Уши начинают болеть, но я мужественно терплю.

Гляжу на разобранные сумки с одеждой и думаю, что стоит всё-таки взять с собой нижнее бельё. Всё остальное можно действительно купить в Мадриде.

Сборы занимают у меня десять минут времени, зато отлично отвлекают.

Беру лёгкую сумку, в которую упаковала только самое необходимое, и выхожу в холл, закрывая номер.

Там меня действительно ждёт светловолосый парень с внимательным серым взглядом. Первое, что вижу, когда он подходит, длинный шрам от брови до конца глаза. Он искривляет лицо, делая его пугающим, словно в ужастике. Не хватает только крови и призрачных голосов…

Впрочем, парня это не смущает. Видимо, он привык. Я отвожу взгляд, понимая, что веду себя некорректно, но потом всё же решаюсь ещё раз взглянуть на этого человека.

Его глаза, как и у Эммета, которого я уже давно не видела, будто сканируют всё вокруг. Такое чувство, что телохранители не люди вовсе, а какие-то роботы.

Джаспер отстранённо здоровается со мной и предлагает следовать за ним. Хочу сдать ключи, прежде чем уйти, но охранник качает головой в знак неодобрения и настоятельно просит меня идти прямо сейчас, так как до двух осталось всего полчаса.

Холодный ночной воздух напоминает мне о том дне, когда мы отправились на прогулку с Эдвардом, чтобы он отвлёкся от своих кошмаров.

Тогда он рассказал мне больше, чем за всё время нашего знакомства. Я узнала о том, что он думает о собственной персоне, включая комплекс неполноценности.

Мой бедный потерянный мальчик. Быстрее бы оказаться рядом с тобой!

Облегчённо вздыхаю, понимая, что увижу его через пару часов. Но тут же резко выдыхаю, потому что неподъёмным грузом ложится на сердце напоминание о поспешном бегстве из страны.

Энтони…

Нет!

Блокирую мысли, которые подступают слишком близко и грозятся утопить меня в истерике.

Машина, за рулём которой Джаспер, мчится со скоростью близкой к двумстам километрам в час, но до скорости мне сейчас нет никакого дела. В наушниках всё ещё играет музыка. Оглушающая, но помогающая не думать.

К сожалению, их приходится снять, когда мужчина открывает передомной дверь около терминала.

— Приехали, мисс, — сообщает он, пока я выхожу из машины.

— Спасибо, — благодарю, ёжась от перехода из тёплой машины на холодный воздух.

— Это моя работа, — пресно отвечает блондин и указывает мне на здание аэропорта. — Пойдёмте.

Небольшой чёрный самолёт ждёт нас чуть вдалеке от других воздушных лайнеров. Именно к нему мы и идём.

С ума сойти, у человека, которого я люблю, есть миллионное состояние, частные самолеты, два холдинга и штат охранников.

Никогда не думала, что дойду до такого…

И всё же прекрасно понимаю, что люблю его не потому, что у него много денег, а просто потому, что он есть.

Мне плевать, в какой одежде я увижу его утром, днём или вечером. Плевать, какой завтрак нам принесут, и в каком отеле мы остановимся. Быть с ним — одно из лучших чудес в моей жизни.

Его прошлое. Да, оно тёмное, оно таинственное, но он же хочет с ним покончить! Уже большой прогресс, что он пытается хоть что-то сказать мне. Знаю, для него это тяжело и больно, но я ведь готова помочь.

И с его уверенностью в том, что его никто не полюбит, и с тем, что из него не выйдет нормального отца. С любой проблемой!

Нам нужно время, а оно, к сожалению, нам не благоволит.

От мыслей об Эдварде меня отвлекает приветствие двух других мужчин, которые подходят ко мне и Джасперу.

— Доброй вечер, мисс Мейсен, — учтиво говорит один из них. Он довольно симпатичен, хотя мало похож на брутального Эммета или исчерченного шрамами Джаспера. Он кажется милым и весёлым. Этакий, добрый герой из сказок. — Меня зовут Гарретт, а это Питер.

— Здравствуйте, — ответно приветствую я, разглядывая теперь Питера. На его лице тоже вижу шрамы. Не такие явные и уродующие, как у Джаспера, но тоже, видимо, от серьёзных ранений. Один из них искривляет нижнюю губу мужчины.

— Всё проверили? — обращается к ним теперь мой телохранитель номер один, как я теперь называю Джаспера.

— Да. Здесь всё чисто, но, думаю, лучше всё же сесть в самолёт, — посмеивается Гарретт, указывая на стюардессу, стоящую на специальном бортике.

— Конечно, — улыбаюсь в ответ весельчаку и следую за ним по трапу.

Девушка встречает нас и усаживает по местам. Их всего четыре на весь салон. Довольно просторно…

— Что-нибудь угодно, мисс? — улыбается она во все тридцать два зуба, спрашивая это.

— Три порции мяса по-французски, — быстро отвечает Джаспер, оглядывая своих коллег. — А вам, мисс Мейсен?

— Ничего не нужно, — пробую их уверить я, но у Джаспера, видимо, также есть инструкции. Неужели Эдвард хочет кормить меня ночью?

— Куриный салат для мисс Мейсен, — перебивая Номер Один, и, загадочно улыбаясь, хмыкает Гарретт. Потом его взгляд обращается ко мне.

— Вам понравится, это вкусно.

— Благодарю, — кисло протягиваю я, теперь уже злясь на этого весёлого человека.

Что же, ночь предстоит долгая.

Просыпаюсь от того, что чувствую, как чьи-то руки отрывают меня от кожаного кресла и куда-то несут. С трудом открыв глаза, вижу, что ещё только светает. Мы что, приземлились?

— Спи, моя хорошая, — ласково отзывается Эдвард, целуя меня в лоб.

— М-м-м, — от удовольствия мычу я, прижимаясь к нему крепче. Он тёплый, а на улице ещё свежо.

— Я тоже соскучился, — посмеивается он.

Через пару секунд я чувствую кожей мягкое заднее сиденье автомобиля. Едва моя голова касается его, как я снова проваливаюсь в сон. Но уже спокойный и счастливый, потому что знаю, что Эдвард рядом.

Второй раз глаза открываю уже на кровати. Яркий солнечный свет нещадно бьёт в окно, пуская в комнату солнечных зайчиков.

Инстинктивно, как в последние две ночи, исследую рукой место рядом с собой, пока не натыкаюсь на Эдварда. Понимаю это, едва мои пальцы касаются его рубашки. Губы мужчины тут же целуют кончики моих пальцев.

— С добрым утром, — радостно говорит он.

— Угу, — потягиваюсь, сонно оглядываясь, и вижу его прекрасное лицо на подушке напротив. Только сейчас понимаю, как соскучилась.

— Наконец-то! — шепчу я, обвивая его руками за шею и целуя ключицу. — Как же я рада, что ты здесь!

— Согласен, это были долгие трое суток, — произносит он, когда его ладони скользят по моей талии, прижимая к ней одеяло. — Ты выспалась?

— Да. А ты?

Напрягаюсь, потому что вспоминаю, что меня не было рядом с ним ночью. Самолёт сел утром, следовательно, его могли беспокоить кошмары.

— Благодаря лекарствам, — его лицо чуть хмурится, и я неодобрительно качаю головой.

— В чём дело?

— Почему ты до сих пор пьёшь их?

— Потому что тебя не было рядом, — грустно сообщает он.

— Больше такого не повторится, обещай мне! — наклоняясь к его губам, прошу я.

— Обещаю, — выдыхает он, и резким движением поднимая меня с кровати, усаживает к себе на колени. — Я так соскучился, что больше не позволю тебе меня оставить!

По-моему в последнее время мы даем слишком много обещаний…

Ну ладно, что же поделаешь…

— И не нужно, я буду рядом, — улыбаюсь ему, хотя немного и озадачена внезапным всплеском эмоций.

— Голодная? — заглядывая в мои глаза, спрашивает он с хорошо знакомым мне и плохо скрываемым тигриным взглядом.

— Да, — пробегаясь пальцами по его обнажённой груди, шепчу я.

— Нет, не в этом смысле, — за напускной беззаботностью и его смешливостью улавливаю обеспокоенность и чувство, похожее на страх.

Он что, боится меня?

— Эдвард? — зову я, пытаясь понять, в чём дело.

— Что?

— Ты не хочешь меня? — довольно больно произносить это, так как я даже мысли такой не принимала ранее, зная, как можно расстроить себя. И все же он спал до меня с другими женщинами…

Черт, это не выносимо!

— Что за глупости? — он убирает непослушную прядь с моего лица, целуя поочередно в обе щеки. — Очень хочу.

— Тогда в чём дело?

— Сейчас не самое лучшее время. Давай лучше позавтракаем, — предлагает Каллен, пытаясь увести меня от темы. Неохотно поддаюсь.

— Что ты хочешь?

— Что угодно.

— Ничего конкретного?

— Тебя, — опускаю глаза, проговаривая это. Чёрт, мне действительно хочется секса с ним прямо сейчас, когда я знаю что он в порядке и в безопасности. Но ему, кажется, ничего такого не хочется.

— Белла, — уголки его губ ползут вниз, когда он снова смотрит на меня. — Почему ты такая упрямая?

— Ты сам спросил, — тоном обиженного ребёнка, говорю я и, упираясь коленями в его бёдра, хочу поцеловать, но меня останавливает сдавленный стон, обладателем которого является именно Эдвард.

— Что с тобой? — мои глаза округляются от страха, пока я осматриваю его, пытаясь найти где-то повреждения. Убираю колени подальше, и взгляд падает на его светлые полотняные штаны из лёгкой ткани. Видимо, он в них спал.

На бежевой материи видно небольшое алое пятно, как раз в районе бедра.

Моё лицо бледнеет, когда я замечаю едва заметный кровяной отпечаток и на своём колене…

— Тебя ранили?

Глава 39 — Мой Эдвард

— Тебя ранили? — мой голос срывается на визг, пока глаза, нещадно теребя сознание, рассматривают кровь на его одежде.

— Причин для беспокойства нет, — сухо замечает он, наблюдая за мной, словно удав за кроликом. — Тебе было необязательно это знать.

— Долго собирался скрывать? — перевожу на него ошарашенный взгляд, до конца не веря в происходящее.

— Пока есть возможность.

Хочу разозлиться на него, но не могу. Вместо этого хочется лишь посочувствовать ему и сказать, как я его люблю.

— Очень больно? — мой тон разом меняется. Будто пультом щёлкнули. В его глазах опять непонимание, опять настороженность. Чёрт, какой подонок сделал с ним это? Заставил так сильно бояться людей, пытающихся помочь ему? Бояться меня?

Если встречу, убью его!

— Нет, — изумруды пронзают меня насквозь, будто гипнотизируя, чтобы внушить правдивость своих слов.

— Тогда покажи.

— Нет.

— Почему нет?

— Тебе это ни к чему, — отмахивается он.

— Доверься мне, — прошу почти умоляюще. И дело не столько в ране сейчас, сколько в стремлении стать к нему ближе. Разрушить ещё одну стену на пути к его сердцу. Я уверена, в душе он самый прекрасный на свете человек. Мой любимый человек, ради которого я готова пойти и в огонь, и в воду, но бьюсь, словно рыба об лёд, пока он страдает от внутреннего одиночества.

— Не начинай, — стонет он и отстраняет меня от своего тела.

— Подожди! — пытаюсь схватить его за руку, но он слишком быстро поднимается.

— Дай мне десять минут, ладно? — тяжело вздыхая, просит он, прикладывая руку к ноге.

Скрипя зубами, зажмуриваюсь, шумно выдыхаю и киваю.

— Хорошо.

— Спасибо, — шепчет он и скрывается за дверью.

Сажусь на кровати, подминая под себя простыни, и опускаю голову на руки.

Чёрт, чёрт, чёрт!

Мне до ужаса жалко Эдварда, когда он прячется.

Если другие скрывают свои ранения и проблемы от любимых, чтобы не беспокоить их зря и не волновать, то у Эдварда не только лишь эта причина. Он просто напуган. Напуган до безумия, и я видела это каждый раз в его глазах после пробуждения от кошмара.

Чем? Почему? Кто?

Кого он, надрываясь, просит не делать что-то?

Мои пальцы впиваются в волосы, грозясь выдернуть их из кожи головы. Я тяну за них всё сильнее, чтобы заглушить другие чувства.

Самоистязание помогает, и я забываюсь. Когда дохожу до максимального болевого порога, мои пальцы останавливают другие. Длинные и осторожные.

— Что ты делаешь? — неодобрительно спрашивает он, садясь обратно на кровать.

— Экспериментирую, — убираю руки, и голова начинает болеть.

— С чем? С болью?

— Возможно. Это помогает.

— Из-за меня? — он зарывается носом мне в волосы и нежно целует их.

— С чего ты взял? — утыкаюсь щекой ему в шею, наслаждаясь божественным ароматом.

— Иногда у тебя всё на лбу написано, — хмыкает он, но потом тут же серьёзнеет. — Так что?

— Это помогает не думать слишком много. Сейчас о тебе, вчера об Энтони, раньше — о Джейкобе.

— Он тебя больше не беспокоил?

— Нет, — это заставляет улыбку появиться на моем лице, и я оборачиваюсь к мужчине.

— Что? — он смущается от моего взгляда.

— Ты замечательный, — повторяю прописную истину, которую уже говорила ему раньше. Хочу, чтобы он знал это всегда. Даже когда меня нет рядом.

— Давай забудем обо всём на эти три дня? — предлагает он, снова ловко маневрируя от одной темы к другой. — Только ты и я. В Испании. Как тебе?

— Заманчиво, — мурлычу в ответ, но вспоминаю о его ранении, и улыбка сходит с лица.

— Теперь что? — досконально изучая меня, интересуется он.

— Я за тебя боюсь.

— В смысле?

— Тебя ранили, а ты не сказал мне. Если с тобой что-то серьёзнее произойдёт, я тоже не узнаю?

— Белла, — Эдвард устало вздыхает. — Это просто царапина. Самый малый вред, который мог нанести Аро.

— Это сделал он?

— Не лично, — Каллен пожимает плечами.

— Когда ты поймёшь, что я беспокоюсь за тебя не потому, что мне что-то от тебя нужно? Если я спрашиваю о твоей ране, то только из-за того, что боюсь тебя потерять! — говорю красноречиво, подбирая слова и так надеясь, что он поймёт. Моя главная цель за то время, что мы будем наедине, показать ему, что всё будет в порядке, и я ни за что не обижу его. Даже мысли такой не допущу…

— Это мои проблемы, Белла. Дело не в тебе, — с горечью говорит он. — Я неоднократно говорил, что ты, словно ангел. Чистая, невинная, храбрая, красивая…

— Причём здесь я?

— Притом, что я тебя не достоин, — признаётся он, опуская голову. Моё сердце, кажется, пропускает пару ударов. Молчание затягивается на три секунды.

— А кого достоин? — тихо интересуюсь я, пытаясь переварить услышанное.

— Никого, — быстро сообщает он.

«Вот до чего договорились, Белла», — грозится пальцем моё подсознание, заставляя принять решительные действия.

Беру его лицо в ладони, поднимаясь на колени, чтобы оказаться с ним на одном уровне.

— Посмотри на меня, — требуя я, видя его опущенный взгляд. — Ну же, Эдвард, посмотри, пожалуйста. Вот так, хорошо, — улыбаюсь, дождавшись этого и начиная поглаживать его скулы. — Ты считаешь, что я идеальна, но это лишь образ. Я много чего вытворяла раньше.

— Ты не делала того, что делал я, — произносит он с прежней горечью.

— Верно. Не делала. Но мы все не идеальны, у каждого есть свои скелеты в шкафу, свои грехи. Мир, в котором мы живём, тоже не идеален. Ничто не идеально!

— Что за философские разговоры? — снова отводя взгляд, хмурится он.

— Я говорю это, потому что ты должен верить в себя так же, как это делаю я. Ну, посмотри, что в тебе не так?

— Всё, — на секунду меня пронизывает чувство, что я разговариваю с пятнадцатилетним подростком. Может быть, так и есть и в психологическом плане Каллен всё ещё ребёнок?

— Ответ неверный, — качаю головой.

— Красота — это проклятье, Белла.

— Я не про красоту. Ты очень красивый, но дело не в этом, — понимаю, что сейчас введу его в заблуждение и пытаюсь справиться с ситуацией. — Гораздо важнее, какой ты внутри.

— Хуже некуда…

— А вот и нет. Ты добрый, потому что тебе не наплевать на других людей. Ты занимаешься благотворительностью, и тебя интересуют возникающие у меня проблемы.

— Только твои.

— И что? Это всё равно подтверждение твоей доброты, — мягко говорю я. — А ещё заботливый. Очень заботливый. Даже мой отец так хорошо не заботился обо мне, как это делаешь ты!

Его взгляд немного светлеет и, замечая сдвиг, продолжаю в том же духе:

— А нежность? Знаешь, какой ты нежный? Никому не удавалось так нежно любить меня ночами. И не только ночами… Днями, неделями. Это неоценимо, Эдвард.

— Правда? — прерывая, спрашивает он. Его глаза светятся каким-то чудным сиянием. Поблескивающие изумруды — незабываемое зрелище.

— Конечно! — убедительно отвечаю ему, чувствуя, как важно для него всё время слышать подтверждение. От меня.

— Эдвард, я хочу, чтобы ты знал, — подбираюсь к нему чуть ближе, по-прежнему удерживая зрительный контакт. — Это не намёк и не просьба, но ты можешь рассказать мне всё в любое время. Что тебя тревожит, что тебе нравится и не нравится, я всегда готова выслушать тебя.

— Ты хочешь знать что-то ещё, — делает он вывод из моих слов и складывает руки поверх моих, убирая их с лица, нежно сжимает. — Что именно?

— Я хочу, чтобы ты был уверен, что я никуда не денусь, чтобы не узнала. О тебе, о твоём прошлом или о каких-нибудь проблемах.

— Легко сказать…

— Это всё правда, — делаю глубокий вдох, чтобы продолжить. — Когда ночью ты просыпаешься, просишь меня не бросать тебя.

Его губы сжимаются в тонкую полоску, а взгляд темнеет. Впрочем, я отлично знаю, что это его попытка отгородиться от боли.

— … И я не брошу. Никогда не брошу. Я постоянно тебе это говорю, — выдавливаю улыбку и сильно волнуюсь, говоря эти слова. Его взгляд всё ещё направлен на меня, он слышит каждое слово и делает вывод. Какой?

Только бы верный!

— Ты первая, кто видит меня таким ночью, — почти шёпотом сообщает он, переводя взгляд на наши сплетённые руки. — Только с тобой я не пью этих таблеток. Впервые за столько… лет.

— Всё так плохо? — сочувственно пожимаю его ладонь, отчаянно желая забрать хотя бы каплю его боли себе. Ненавижу тех, кто заставляет страдать его.

— Очень плохо… — нехотя признается он.

Вспоминаю его слова однажды: «Кошмары — это просто игра воображения. Гораздо хуже, когда в них воплощаются воспоминания».

— Это случалось на самом деле? Или это просто сны? — решаю узнать прямо сейчас, не изводя себя догадками.

— Да, случалось! — резко отвечает он, и его дыхание сбивается.

— В детстве?

— Да!

Его голос меняется, а руки начинают причинять мне терпимую боль.

— Эдвард, всё хорошо, — пытаюсь совладать с собой и не обращать внимание на дискомфорт. Если ему нужно, я потерплю, но, похоже, моё терпение многого не даст сейчас.

— Знаешь, что хуже всего? — дрожащим голосом продолжает Каллен. — То, что ОН это сделал. Никто иной, а именно ОН.

— Ну, всё-всё, — приподнимаюсь и целую его в уголок рта, а затем прижимаюсь щекой. Мои руки всё ещё в его заточении и это не позволяет мне обнять Эдварда.

— Мой отец был отвратительным человеком. Ужасным. И я не лучше. — Отец? Так в его сне замешан отец? В тех событиях, которые тревожат его, вина этого человека?

— Глупости, — шепчу я, откидывая другие мысли подальше. Сейчас моя главная задача убедить его в собственной правоте.

— Нет, не глупости!

Его сила увеличивается и мне думается, что мои кости скоро начнут трещать.

— Эдвард, давай чуть аккуратнее, — прошу я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.

Он непонимающе смотрит на меня полминуты, пока в глазах утихает ненавистный мне огонёк. А затем он переводит взгляд на свои руки, и будто обжегшись, освобождает мои.

— Прости, — похоже, это всё, что он может сказать. Что же, большего мне и не надо.

— Всё нормально, — прячу ладони у него за спиной, крепко обнимая. — Со мной тебе нечего бояться.

— А тебе есть чего.

— Послушай, я не знаю, что сделал твой отец, но отлично знаю, что ты не такой. Мой Эдвард не такой, — улыбаюсь, вселяя в него уверенность.

— Твой? — его бровь изгибается, и я опускаю взгляд. Мои щёки заливает румянец.

— Если тебе не нравится…

— Нет, мне нравится. Просто, никто не называл меня своим, — с какой-то странной детской радостью, произносит он. — Надо же!

— Мой, — убеждённо повторяю я, чтобы сделать ему приятно. — Мой Эдвард Каллен.

— Ты волшебница, — его руки снова опутывают меня объятьями, позволяя прижаться к груди.

— Твоя волшебница, — посмеиваюсь я, целуя место, где бьётся его сердце.

— Я жуткий собственник, — шутливо рычит он, делая вид, что предупреждает меня.

— Как-нибудь справлюсь, — подыгрываю ему, чувствуя, что серьёзный разговор закончен. Что же, наверное, это к лучшему.

— По-прежнему голодная? — прокладывая дорожку поцелуев от моей шеи и уху, интересуется мужчина.

— Да, — обхватываю руками его шею, замирая в страстном поцелуе. — Очень голодная.

— Это мы сейчас исправим, — усмехается он и опрокидывает меня на кровать, нависая сверху. Он словно скала — надёжный, манящий и безопасный. Мой Эдвард.

Желание получить его нарастает, но я вовремя вспоминаю о возможных неудобствах — для него, разумеется.

— А как же твоя рана? — озабоченно спрашиваю я, переводя взгляд на его бёдра.

— С ней всё в порядке, — выдыхает он, старательно держась на руках, чтобы ни придавить меня.

— Она не станет кровоточить?

— Не думаю.

— Хорошо, — набираю в грудь больше воздуха, предвидя сладостные мгновения с Эдвардом. — Только пообещай, что, если станет больно, ты скажешь мне.

Секунду он колеблется, но потом всё же кивает.

— Обещаю. Но и от тебя жду того же.

— Чего?

— Я не хочу, чтобы ты смотрела ниже моего лица, во время секса, — говорит он, и я хмурюсь. Последние шансы увидеть рану рассыпались на мелкие кусочки.

— Почему ты так не хочешь показывать её мне?

— Обязательно отвечать?

— Хотелось бы знать, — пожимаю плечами, но сама испепеляюсь от разрывающих меня противоположных стремлений — переспать с ним или разговорить его.

— Давай позже. После… — его руки скользят по моим рукам к плечам, а оттуда к пуговицам ночной рубашки. Только сейчас замечаю, что Каллен меня переодел.

— Но только при условии, что ты пообещаешь мне.

— Обещаю, — признавая поражение, выдыхаю я, мечтая теперь лишь об одном — близости с ним.

— Прекрасно, — он улыбается мне абсолютно счастливой улыбкой, а я возвращаюсь к своим поцелуям. Мне кажется, что чем больше я целую его, тем лучше он понимает, как мне нужен, и возможно догадывается, как сильно я его люблю.

— Руки, красавица, — он поднимает мои запястья, ложа их мне за голову, и держа одной рукой.

— Зачем? — задыхаясь от желания, я едва успеваю поинтересоваться этим.

— Чтобы ты ничего не трогала, — он беззаботно смеется, и я вынуждена повиноваться, несмотря на все свои прежние убеждения.

Хотя бы сейчас.

За завтраком мы сидим друг напротив друга. Перед нами опять чудовищных размеров подносы с едой, а по всей гостиной нашего снова роскошного номера пахнет свежезаваренным кофе.

— Мне так не хватало тебя, — ласково улыбаясь мне, говорит Эдвард.

— Мне тоже, — кладу в рот свежую клубнику и радуюсь. Не столько вкусной ягоде, сколько тому, что снова рядом с любимым человеком. — Эти три дня тянулись слишком долго…

— Я думал только для меня, — смущённо опуская взгляд, признаётся мужчина. Моя рука с чашкой капучино останавливается на полпути. Во-первых, этому способствует его смущение. Как ни как он демонстрирует, что чувствует, а во-вторых, производят впечатление сказанные слова.

— Знаешь, я спала в обнимку с твоей подушкой, — говоря это, немного волнуюсь, но желаю раскрыть перед ним все карты, ожидая хоть какого-то ответного жеста.

— С моей подушкой? — похоже эффект внезапности удался. Я его удивила.

— Она пахла тобой. Так мне казалось, что ты рядом, — теперь приходит моя очередь опустить глаза. Откровение далось мне с трудом, тем более я не знаю, как он отреагирует.

Занятая своими размышлениями, не сразу понимаю, что происходит, когда руки Эдварда, бог знает как, появившегося рядом со мной с другой половины стола, обхватывают меня за талию, а лицо зарывается в волосы. Его дыхание ласкает мою кожу, отчего мне хочется урчать от удовольствия.

— Ты хотела быть со мной! — шепчет он, и его запах — лучший в мире — смешивается с ароматом кофейных зёрен. Наслаждаюсь обоими, восхваляя судьбу за то, что послала мне этого мужчину.

— Очень хотела.

— Теперь я тебя не оставлю.

— Это и к лучшему.

Хмыкаю и, выждав момент, поворачиваюсь к нему лицом. Оно так близко, что мне кажется, будто в изумрудных глазах я могу разглядеть свое отражение.

— А что ты делал эти три дня, помимо погонь за Аро? — разглаживаю едва заметные морщинки на его лбу.

— Проверял дела предприятий, а свободное время думал о тебе, — он снова немного теряется, посматривая на меня, словно на хищную птицу. И всё же уже не так испугано, как раньше.

Я прекрасно знаю, что любое признание очень много значит для нас обоих, а в особенности для него и поэтому счастлива даже больше, чем должна быть.

— Ну, кто тут плохой? Ты самый лучший! — восклицаю я, запуская пальцы в его бронзовые кудри.

— Если уж мы перешли к расспросам, то мне бы хотелось знать, что делала ты, помимо сна?

— Ходила к Энтони…

— Как твой сын?

— Уже лучше, — моя улыбка становится грустной, и от него это не укрывается.

— Ненавижу, когда ты огорчаешься, — проводя пальцем по моим губам, говорит он.

— У меня есть причины.

— Он поправится. А сейчас будет в полной безопасности.

— Да-да, конечно, — снова вымученно улыбаюсь и смотрю на него. Моего. Только моего. Самого лучшего, самого любимого, самого прекрасного — и внутри и снаружи.

— Ты обещал показать рану, — вспоминаю я, пытаясь не думать об оставленном сыне. Комплекс плохой матери ещё долго не отпустит меня, но сейчас для этого не время.

— Ответь мне честно: тебе правда хочется этого? — сомневаясь, переспрашивает он.

— Если хочешь, я не стану дотрагиваться. Просто посмотрю.

— Не желаю ограничивать тебя.

— Это не ограничение. Просто скажи, как тебе проще.

— Как хочешь. Можешь делать всё, что угодно, — наконец произносит он и, поднимаясь с диванчика, на котором мы вместе сидим, направляется к ванной. Иду за ним.

Моё внутреннее предчувствие не подводит, когда я вижу ту самую «царапину».

Ярко-красный, довольно глубокий порез. Явно не обработанный, ещё немного и загноится.

— Тыпромывал её? — ошарашено разглядывая его ранение, интересуюсь я.

— Само заживает.

— Нет, не заживет, — глубоко вздыхаю для успокоения, чтобы ни напугать его. Это последнее, чего я хочу сейчас. — Аптечка есть?

— В доктора хочешь поиграть? — слегка раздражённо спрашивает Эдвард.

— Если это не обработать, могут возникнуть осложнения, — смягчаюсь, объясняя ему очевидное. Почему он этого не видит?

— На мне заживали и более серьёзные раны.

— Эдвард, пожалуйста! — почти умоляю я, заглядывая в самую глубину его глаз. Возможно, только так я смогу пробраться за прутья его клетки к сердцу и здравому разуму?

— Когда ты так говоришь, я не могу отказать тебе, — тяжело вздыхает он, закатывая глаза.

— Я быстро, — не слушая далее и понимая, что получаю относительное согласие, перерываю ящики в ванной, пока не достаю необходимый предмет. В маленьком зелёном кейсе наверняка есть вата, бинты и перекись.

Чувствую его внимательный взгляд, следящий за каждым моим телодвижением, пока готовлю всё необходимое.

— Если ты будешь так смотреть на меня, я что-нибудь, неверное, сделаю, — замечаю я, усмехаясь, но пытаясь сосредоточиться.

— Если я не буду смотреть на тебя так, скорее всего, просто откажусь от ваших услуг, доктор Мейсен, — он мне подыгрывает, но в глубине его голоса слышатся нотки волнения. Чёрт, наверное, его проблема серьёзнее, чем мне казалось.

— Ладно, смотри сколько влезет, — закатываю глаза, прежде чем взяться за пузырёк и обмакнуть в него вату.

— Будет немного больно, — видя капельки гноя на краях пореза, сообщаю я, прикусывая губу.

— Переживу, — отмахивается он.

Прикладываю вату к больному месту на его бедре, и слышу, как прямо над ухом раздаётся шипение. Не сложно догадаться, что это Эдвард.

— Сам виноват! — пытаясь заглушить собственные переживания, отзываюсь я. — Не нужно было доводить всё до этого. Показал бы мне позже, было бы ещё хуже.

Он не отвечает.

Молчит и тогда, когда я снова смачивая очередную ватку, прикладываю её к порезу. Закончив, осматриваю результат работы, подмечая, что промыла всю длину раны. Но её края по-прежнему разорваны и находятся на достаточно далеко друг от друга.

— Может быть, обратимся в больницу и наложим швы? — аккуратно спрашиваю я, поглаживая его плечо.

— Лейкоцитного клея хватит, — сквозь зубы проговаривает он.

— И где его искать здесь?

— В аптечке должен быть, — Эдвард явно не в настроении разговаривать прямо сейчас. Наверное, перекись ещё действует.

Заново перерываю зелёный кейс и, к своему удивлению, нахожу там небольшую, но обходимую нам баночку.

Наношу немного густой жидкости на оба края раны и, выждав две секунды, соединяю их. Считаю про себя последующие десять секунд, не убирая руки.

— Почему ты делаешь это? — спрашивает он, пока я сижу на коленях около его бедра.

— Потому что ты сам не удосужился, — прерываю счёт на четвёртой секунде, недовольно взглянув на мужчину.

— Нет, — он хмыкает, но потом его голос приобретает серьёзность. — Почему ты заботишься обо мне?

— Мне это нравится. Я забочусь обо всех, кто мне дорог. Или ты сомневаешься, что дорог мне?

— Нет, не сомневаюсь, — в его голосе искренность. Я предчувствую, что это ничто иное, как правда.

— Прекрасно, — досчитываю до десяти и отпускаю края раны, уже сошедшиеся вместе. Встаю с пола и смываю остатки клея под струями воды. Эдвард всё ещё внимательно смотрит на меня.

Не выдерживаю и оборачиваюсь, задавая глазами немой вопрос: «Что?».

— Какая же ты удивительная, — словно звездочёт, открывший новую звезду, говорит он. — Моя удивительная девочка.

— Твоя-твоя, — посмеиваясь, подхожу к нему и почти целомудренно целую в губы. — И ничья больше.

Глава 40 — Я полюбила тебя

— Мамочка! Мамочка! — отчаянный голос Тони зовёт меня, и я оборачиваюсь в разные стороны, ища малыша глазами.

— Мамочка, мне больно! Помоги! — он кричит громче, и моё сердце пропускает удар. Натыкаюсь руками на какую-то деревянную по ощущениям преграду, пытаясь пробиться через неё к сыну.

— Я сейчас, малыш, сейчас!

— Почему ты уехала? Почему бросила меня? — в любимом голосе осуждение, пронизанное скрытой ненавистью.

— Я вернусь! Подожди чуть-чуть! — ударяюсь о преграду сильнее и чувствую пульсирующую боль в руке.

— Ты меня не любишь. И я тебя не люблю.

Эти слова повисают в воздухе, когда голос мучительно быстро затихает.

— НЕТ! — ору изо всех сил, желая лишь одного — оказаться рядом с ним. — ТОНИ, НЕТ!

— Белла! — другой голос прорезается в сознании, заставляя открыть глаза. Вокруг сплошная темнота и духота. Не могу понять, где нахожусь. Но уже отчётливо осознаю, что мне приснился кошмар.

— Ну же, милая, успокойся, — голос такой ласковый и в то же время испуганный. Прекрасный бархатный баритон… Эдвард!

— Он не любит меня, — шепчу я, думая о сыне.

— Очень любит, Белла. Энтони любит тебя, не сомневайся!

— Я бросила его, — слёзы катятся по щекам, и вряд ли кто-то сможет их остановить.

— Ты никого не бросала! — продолжает убеждать меня Каллен. — Ты пытаешься спасти его. Всё хорошо!

Тяжело дыша, руками нахожу Эдварда и прижимаюсь, как можно сильнее. Если отпущу — потеряю.

— Всё в порядке, милая, — он нежно целует меня в лоб и гладит по спине, словно маленького ребёнка. Наверное, такой я ему и кажусь.

Мы недолго молчим, пока моё дыхание приходит в норму.

— Я разбудила тебя? — спрашиваю виновато, зная, что, возможно, отбираю у него и без того драгоценное время сна.

— Это неважно, — он снова наклоняется и целует меня, только теперь в макушку. — Как ты?

— Нормально. Просто слишком много событий, — голос начинает дрожать и подводит меня. Вспоминаю весь день. Он был и хорошим, и плохим. Хорошим было то, что Эдвард стал относиться ко мне гораздо лучше. Стал доверять мне. Сначала ответил на сложные вопросы, затем показал ранение. После завтрака мы вместе осмотрели половину Мадрида, и это здорово нас сплотило, мне даже показалось, что я увидела Каллена с другой стороны.

Плохими же были мои бесконечные терзания по поводу Энтони. Я никогда не оставляла его одного так надолго за эти два года, пусть даже Эдвард сообщил, что всё идёт по плану, и ему ничего не угрожает.

Мне угрожает. Будущая наша встреча с Энтони страшит меня не меньше, чем жителей Исландии «пробуждение» какого-нибудь вулкана.

Что я скажу ему? Что сделаю, чтобы он простил?

А если не простит?

— Мы не можем вернуться, — тихо говорит Эдвард, напоминая мне о своём присутствии и целуя в плечо. — Сейчас это опасно.

— Знаю. — Знать-то знаю, Эдвард, а как смириться?

Нет уж, мысли делают слишком больно. Я не могу думать об этом, но как же спрятать самое дорогое, что есть в жизни, в памяти?

Нет, это невозможно.

Подведя собственные, неутешительные итоги, переворачиваюсь на другой бок и прижимаюсь щекой к груди Каллена.

— Может быть, принести тебе воды? — участливо интересуется он. Отрицательно мотаю головой. Ни на миг, ни на шаг не хочу, чтобы он отстранялся. Я столько времени была без поддержки, что сейчас человек, тем более тот, которого я люблю, нужен мне гораздо больше, чем все земные блага.

Эдвард стал моим долгожданным плечом, на которое можно опереться. Стал тем, кому я доверяю, пусть наше знакомство и началось так странно и неприятно.

— Как твоя рана? — вспоминаю про порез, озабоченно глядя на него. — Я тебя не задела?

— Нет, всё нормально, — он пытается уйти от темы, видимо, не считая её достаточно объективной сейчас. — Чем я могу помочь? — волнуется он, и я почти ощущаю его желание быть полезным для меня.

— Ты уже помогаешь, — убираю дрожь из голоса, целуя его грудь.

— Хорошо, — вздыхая, он обвивает меня руками, заслоняя от всего на свете и пряча от самых страшных, изматывающих и реальных кошмаров.

Утром меня будят лёгкие прикосновения ветерка. Открываю глаза и инстинктивно перебираю простынь руками. Наверное, это вошло у меня в привычку.

На ощупь ничего не попадается, кроме бесконечной материи.

— Эдвард? — хмурясь, зову я. Вдруг мне всё приснилось? И вчерашний день, и сегодняшняя ночь?

Нет! Это было бы слишком жестоко!

— Я здесь, Белла, — родные руки появляются на моём лице, поглаживая подбородок.

— Ох, Господи! — откидываю простынь и почти набрасываюсь на него. Похоже, он обескуражен, потому что ответно обнимает меня на пару секунд позднее. — Я думала, что мне всё приснилось.

— Ну и богатая же у тебя фантазия, — журит он, зарываясь лицом в мои волосы. — Куда же я от тебя денусь?

Ничего не отвечаю. Сейчас мне просто необходимо прийти в себя, а сделать это где-нибудь помимо объятий Каллена невозможно. Он так нужен мне. Так нужен!!!

— Тебя не мучили кошмары? — снова хмурюсь, вспоминая про свой собственный, пока задаю этот вопрос.

— Лучше бы меня, чем тебя, — его руки чуть напрягаются, а на моём лице появляется подобие улыбки. Вот она — забота. Вот он — мой Эдвард Каллен.

— Я в порядке. Честно.

— Придётся поверить на слово.

— Я делаю тоже самое, когда ты так отвечаешь, — отстраняюсь, заглядывая в изумрудные глаза. Сегодня они без тёмных кругов и со счастливым блеском в уголках. Эдвард спал сегодня. По-настоящему, по-человечески.

— Один — ноль, — хмыкает он, а потом обнимает за талию и перекатывается на кровати, чтобы я оказалась сверху.

— Заигрываете, мистер Каллен?

Его лицо немного суровеет, а я мгновенно настораживаюсь. Что не так?

Мой немой вопрос всё же получает его ответ.

— Не называй меня так, пожалуйста, — мои любимые омуты поблёскивают теперь уже грустью и одиночеством.

— Хорошо, не буду, — прикладываю ладонь к его щеке, успокаивая. — Но, может, объяснишь?

— Мне нравится слышать своё имя от тебя. Тем более ты единственная, кто называл меня так с самого начала.

А вот и признание…

— Никто больше так не делал?

— Им было запрещено.

— Ты мог бы и раньше сказать мне.

— Сейчас это имеет значение. Раньше не очень.

Ответ быстрый и короткий. Он отводит взгляд, пока я анализирую полученную информацию.

— Эдвард, — наконец говорю я, улыбаясь. — Эдвард, Эдвард, Эдвард!

Его лицо светлеет от моей непосредственности, а в глаза возвращается счастливое выражение.

— Тогда к тебе ответная просьба, — посмеиваюсь я, наклоняясь ближе к его лицу. — Не называй меня мисс Мейсен.

— Будет сделано, мэм! — по-военному отвечает он, заставляя меня хихикать.

— Люблю, когда ты смеёшься, — с нежностью говорит мужчина, глядя прямо мне в глаза.

— Значит, у нас с тобой одинаковые предпочтения, — усмехаюсь я, и теперь уже он посмеивается.

— Думаю, ты в порядке, — подводит итог любимый. — Может, займёмся чем-то более интересным?

Желание захлёстывает меня новой волной, вызывая очередную улыбку.

— Какой ты нетерпеливый. Ну и ладно, я согласна, — с этими словами поднимаю руки вверх, позволяя ему снять с меня ночную рубашку.

— Я никогда в жизни столько не гуляла, — жалуюсь Каллену, когда мы сидим в небольшом уютном кафе в центральной части города. Перед нами стоит суп «Гаспачо» и мидии с лимонным соком. В бокалах плещется вино тёмно-красного цвета.

— То ли ещё будет, — улыбается он, подвигая ко мне бокал. — За твою прогулку по Мадриду.

Мы чокаемся и вместе прыскаем от смеха.

С ним так легко и непосредственно временами. Он такой неимоверно разный, переменчивый.

Но мне это нравится. Всё в нём мне нравится.

«Конечно, нравится, глупая», — хмыкает подсознание, которое я до встречи с Калленом не баловала вниманием. — «Ты же любишь его!»

Эти мысли навевают некую грусть. Да, люблю. Ну и что?

Его неуверенность в собственных чувствах и возможностях никак не проходит, как бы я ни старалась, что бы ни говорила. Нет, я, конечно, не сдамся, но сомнения потихоньку появляются, проникая в мозг.

— О чём ты думаешь? — он, как обычно, выуживает меня на поверхность из своих мыслей.

— О всяких глупостях.

— Каких?

— Вроде Мадрида.

— Такую оценку этому городу ещё никто не давал, — посмеиваясь, он допивает своё вино.

— Я во многом первая, как ты знаешь, — хитро улыбаюсь ему, двигая к себе «Гаспачо» и закладываю в него свежую, мелко порубленную зелень, поданную в отдельной мисочке. — Ты бывал здесь раньше?

— Пару раз.

Некоторое время мы спокойной едим, пребывая каждый в своих мыслях.

— Можно кое-что спросить? — не до конца уверенная в том, что он ответит, и в том, что время подходящее, тихонько интересуюсь я.

Он прекращает жевать и глубоко вздыхает.

— Спрашивай.

— Если ты знал, что на том приёме будет Аро, — тщательно подбираю слова, сильно волнуясь. Очень сильно. Мне хочется это знать, но я не уверена, не пошатнёт ли это хрупкое доверие, возникшее между Эдвардом и мной. — Почему ты привёл меня?

— Так было нужно, — холодным тоном отвечает он.

Благоразумно было бы закончить этот разговор до лучших времён, но мне кажется, что сейчас и есть самое время. В конце концов, я имею право знать, какого чёрта, этот сумасшедший гоняется за мной по всему миру.

— Кому нужно?

— Мне! Хочешь выдвинуть обвинение? — его голос острее льда. Такой чужой и неприступный, что мне приходится приложить все усилия, чтобы продолжить.

— Ни в коем случае. Я ни в чём тебя не виню.

— Тогда что за инквизиторский допрос? — он говорит уже громче, и я качаю головой, опускаю её на руки. Не могу. Не хочу. Не буду.

Слышать этот тон, видеть этого Эдварда.

Нет, это выше всех моих сил, сколько бы их не было.

Отчасти понимаю, что сама виновата, но в данный момент эти мысли где-то на заднем плане.

— Я показываю ему всех своих пассий, — на выдохе произносит он, через полминуты.

— Зачем? — по-прежнему не отрываю рук от головы. Что будет, если я сейчас посмотрю ему в глаза? Что я там увижу? Наверняка то, что сделает больно. Холодного и угрюмого, беспощадного и ужасного тирана Каллена.

Чёрт!

— Это старая и долгая история.

— И ты её не расскажешь, — подвожу за него итог, раскачиваясь, словно болванчик. — Это будет очередная твоя тайна, которую ты унесёшь в могилу.

Сама в шоке от своих слов, замолкаю, поднимая на него ошарашенные глаза.

Боже, что я сейчас наговорила?!

— Да, Белла, — он ударяет рукой по столу, отчего я вздрагиваю, а некоторые посетители оборачиваются на нас. — Моя тайна. Только моя. Тёмное прошлое, которое ушло в забытье. Всё, его нет! И рассказывать не о чем!

Делая частые вдохи, чтобы привести в порядок дыхание, он, кидая на стол несколько купюр, быстро встаёт и идёт к выходу из кафе.

Вот и пообедали…

А всё так хорошо начиналось!

Даю ему фору в тридцать секунд и, срываясь с места, бегом несусь к выходу. Моё движение замедляют стеклянные двери, поворачивающиеся слишком медленно.

На улице начался дождь, который мы, как ни странно, не заметили.

Ищу взглядом Каллена, пока не замечаю, что он подпирает стену в нескольких метрах от меня. Вздыхаю и иду туда, лихорадочно соображая, как просить прощения.

— Эдвард? — когда между нами остаётся около тридцати сантиметров, зову я.

— Зачем ты постоянно это делаешь? — чертыхаясь, спрашивает он.

— Что делаю? — вопрос сам собой срывается с губ. Он не оборачивается и нервно, с издёвкой, усмехается.

— Доводишь меня до белого каления?

— Прости…

— Ты знаешь, что случится, если я сорвусь? — он откидывает голову и, скорее всего, прикрывает глаза. Это его обычное поведение в подобных ситуациях. Похоже, моего извинения он не слышал.

— Ты мне не навредишь, — шепчу я, неловко теребя руками край блузки.

— Откуда такая уверенность? — он всё же поворачивается ко мне, пронзая своим фирменным, чужим для меня взглядом.

— Я знаю тебя. Я верю тебе, — делаю шаг к нему, и он повторяет мои движения, только назад.

— Не хочешь, чтобы я прикасалась к тебе? — похоже, голос немного разочарованнее, чем нужно.

— Для тебя сейчас безопаснее этого не делать, — сквозь зубы предупреждает он.

С этими словами ко мне приходит прозрение. Я теперь понимаю, что должна делать, а что нет. Теперь всё встаёт на свои места. Если он говорит не подходить для моей же безопасности, то ему настолько плохо, что он боится навредить мне.

Напрасно.

— Иди сюда, — шепчу я, выдавливая улыбку, и ступаю ещё на два шага вперёд. Он отступает, но упирается спиной в стену. Дальше некуда.

— Пожалуйста, не нужно! — просит он, и на секунду передо мной снова мой любимый Эдвард. Мой ласковый, мой нежный, мой заботливый и самый лучший.

— Ты не обидишь меня. Я верю тебе, — говоря это, подступаю ещё на десять сантиметров и обнимаю его за талию. Он пытается дышать глубоко и ровно, даже не касаясь меня ладонями.

Эти приступы гнева…

Да-да, я виновата в нашей ссоре. Именно я. Он сдерживается, а я усложняю его задачу.

— Я сам себе не верю, Белла. Отойди, — делая очередное предупреждение, произносит он.

— Ты не пугаешь меня. Всё в порядке, — поднимаю голову и, привстав на цыпочки, целую его в шею. Мне хочется достать до губ, но при моём росте это невозможно сделать без его помощи.

Впрочем, мой поцелуй заставляет его немного расслабиться.

— Знаешь, как я за тебя боюсь? — теперь уже и его руки, едва касаясь, осторожно следуют по моему телу, привлекая к себе.

— Я тоже боюсь за тебя. Не себя, а за тебя. Ты очень дорог мне! — заглядываю в его глаза и уже через миллисекунду оказываюсь подхваченной на эти самые руки и достигшей его губ.

— Белла, — стонет он, держа меня и страстно целуя. — Какая же ты смелая!

— А ты сильный. Очень сильный, — я сейчас говорю не только о его физической подготовке и прекрасном телосложении. А о его внутренних качествах. Ради меня он борется со своими скелетами, двигаясь дальше.

И я ему в этом помогу.

— Никто так отчаянно не пытался помочь мне, — говорит он мне на ухо, прекращая поцелуй. — Ещё никогда у меня не возникало желания рассказать про своё жалкое существование кому-либо.

— Тебе мешает то, что это тяжело? Что больно? — сочувствующе гляжу на него, вдыхая аромат, исходящий от его кожи.

— Не только это, — он поджимает губы, и я вижу, как ему хочется что-то сказать, но он не решается.

— Что ещё? — спрашиваю, поглаживая его шевелюру. — Ну же, Эдвард, что ещё?

— То, что когда ты узнаешь всё, я тебя потеряю, — признаваясь, он вздрагивает, но голову не опускает. Смотрит на меня, ища во взгляде поддержки. И я надеюсь, что нашёл.

— Запомни раз и навсегда то, что я сейчас скажу, ладно?

Он молча смотрит на меня, не утруждаясь даже кивнуть.

Вздыхаю, набирая воздуха, чтобы продолжить.

— Что бы ни было связано с твоим прошлым, с тобой или ещё чем-то, что касается тебя, я никуда не денусь. Ты будешь видеть меня столько, сколько захочешь. И днём, и ночью.

— Не нужно давать невыполнимых обещаний, — качает головой он, опуская меня на землю.

— Эдвард Каллен! — беру его руки в свои и заглядываю в изумрудные глаза, возвышающиеся надо мной. — Не смей даже думать, что я уйду. Сколько раз мне повторить, что этого не будет? Что бы ты ни сделал и кем бы ни стал!

— Белла, ты замечательная. Лучшая, кого я встречал, но даже тебе скоро надоест быть великомученицей, которая терпит меня, — потирая пальцами переносицу, произносит он.

Это выбивает меня из колеи. Такое ощущение, что я говорю с неодушевлённым предметом, не слышащим ни одно моё слово.

— Что мне сказать, чтобы ты поверил? — в конец отчаявшись, спрашиваю я.

— Ничего не говори. Это бесполезно, — он отпускает меня, идя к ступеням у входной двери.

— Это Аро сделал? Он довёл тебя до этого? — кричу ему вслед, смахивая капли дождя с лица.

Мужчина останавливается, а затем тремя быстрыми и огромными шагами возвращается ко мне.

— Аро помог мне, Белла. Давно. Неоценимо помог. Но, как видишь, он предатель. Все люди предают. Кто-то раньше, а кто-то позже.

— Ты думаешь, что я такая же, — озвучиваю свой ответ, как утверждение.

— Прости.

— Когда ты дал мне пистолет и предложил выстрелить в тебя, я этого не сделала, помнишь?

— Ты струсила.

— Нет, я просто пожалела тебя.

— Меня не за что жалеть. На мне смерти сотен человек. Я — убийца. Я смотрел им в глаза, когда они умирали и понимал, кто я есть на самом деле.

— Кто внушил тебе, что ты чудовище? Кто заставил тебя в это поверить? — сжимаю руку в кулаки от собственного бессилия.

— Меня окружали сплошные чудовища. И я стал таким же. Это не случайность — это судьба. Закон жизни гласит: выживает сильнейший. Я сделал всё, чтобы стать им! — он говорит громко, чётко и угрожающе. Его мимика и жесты наводят ещё больше страха, нежели сами слова.

Но я не боюсь его и уверена, что смогу переубедить.

— Что они с тобой сделали? — вопрос застаёт его врасплох и останавливает жуткую тираду. Он молча сверлит меня взглядом.

— Уничтожили. Они меня уничтожили. Того Эдварда, кем я родился, сжили со свету. А я лишь то, что от него осталось.

— Ложь!

— У тебя либо провалы в памяти, либо какое-то странное всепрощение. Белла, я делал тебе больно. И днём, и ночью. Я даже ударил тебя! — он замирает, словно сказанное забрало слишком много сил. Возможно, так оно и есть.

— Вовсе нет, — говорю мягким и любящим тоном, подходя к нему. — Ты вовсе не жестокий!

Он фыркает, но я не останавливаюсь, призывая его дослушать до конца.

— Кто ради меня вернулся из Америки? Кто снарядил частный самолёт, чтобы я попала из Германии в Испанию? Кто нёс меня на руках по трапу, а сегодня ночью успокаивал и целовал? Это был ты, — прожигаю его взглядом, ищущим правды. — И что, все эти поступки — доказательства твоей жестокости? Чудовищности, может быть?

— Ты так веришь в меня, что иногда мне становится тошно. Открой глаза, Белла!

— И что сделать? Уйти? — наступаю на него, ударяя по самому больному. — Прикажешь мне уйти?

— Если захочешь, — он закрывает глаза, и моё терпение лопается. Всё во мне лопается.

О чём мы говорим? Что обсуждаем? Я должна внушить ему правду не так явно, по-другому, с любовью.

А так я, словно известнейший деспот, пришедший силой указать свою волю.

— Я знаю, ты не веришь, что по отношению к тебе можно что-то чувствовать. Что ты можешь что-то чувствовать… — двигаюсь к нему медленно, говорю тихо и выверяю каждое слово и движение. Приближаюсь и останавливаюсь. Не притрагиваюсь, лишь смотрю в его закрытые веки, представляя, как они скрывают изумрудные омуты. — Но ты не прав. Я полюбила тебя, моего Эдварда. Прекрасного и замечательного. Самого лучшего.

— Полюбила? — глаза распахиваются и в них сияет ужас.

— Это перестало быть правилом ещё до операции Энтони, не так ли? — мягко намекаю я, всё ещё стоя перед ним, будто статуя.

— Я не смогу ответить на твои чувства.

— Ты уже отвечаешь. Твоя забота, твоя ласка — это и называется любовью, Эдвард!

— Пожалуйста, давай не будем об этом! — запуская пальцы в волосы, просит он. Я вздыхаю и киваю. Наверное, для него это, и правда, слишком сложно. Но главное — первый шаг уже сделан.

— Когда-нибудь мы вернёмся к этому разговору, — искренне улыбаюсь, сплетая его руку со своей и поднося к губам для поцелуя. — Всё наладится, и ты мне поверишь.

— Когда-нибудь, — мрачно соглашается он и отступает, убирая руку.

— Пойдём, найдём такси, — говорит мужчина, разворачиваясь и спускаясь со ступеней.

В моей душе переворот. Его слова — ножом по сердцу. Я только что призналась в любви, а он не смог ничего ответить. Я всё понимаю, но иногда — даже, скорее, часто — чувства сильнее разума.

Надеюсь, время всё расставит по местам.

Качаю головой, скидывая наваждение, и вслед за ним выхожу под моросящий дождь.

Глава 41 — Я так долго этого ждал…

В такси мы едем молча. Эдвард смотрит в своё окно, я в своё.

Мадрид. Какие у меня с ним ассоциации? Изначально ими были солнце, быки и фламенко. Но сейчас, когда я увидела десятки достопримечательностей и изучила каждую досконально благодаря личному экскурсоводу в виде Эдварда, мне кажется, что это один из лучших городов на свете.

Два дня бесконечных экскурсий и прогулок оборвались скандалом и разбором «Кто есть кто?». Сейчас мы в ссоре. Или как там это называется в нашем случае?

В отель мы приезжаем всё в том же гробовом молчании. Поднимаемся в номер, но и теперь ни слова.

Эта давящая тишина начинает медленно сводить меня с ума, пока я иду по коридору с развешанными по стенам фотографиями работ каких-то испанских фотохудожников, Каллен идёт впереди и даже не оборачивается.

Между нами как будто выросла стена. И причина этому отчасти я. Моих рук дело наше недопонимание.

Мне нужно дать ему время, позволить всё осмыслить.

И всё же я боюсь, что, чем больше он думает, тем сильнее сомневается в самом себе. Возможно, все наши проблемы из-за того, что он считает себя недостойным меня.

Меня!

Никогда бы не подумала.

Открывая дверь нашего номера, он всё же придерживает её для меня, но этот жест получается таким отстранённым, что у меня к горлу подступает комок.

— Мне нужно немного поработать, — бросает Эдвард, когда я вхожу.

— Хорошо, — отвечаю автоматически. Ничего хорошего в этом не вижу, но, возможно, это его способ уйти от проблем. Что же, я потреплю, если ему это необходимо.

Сажусь в кресло у большой тумбочки со свежими журналами и лениво открываю один из них. «Космополитен» вещает об изменениях в модных трендах и новых методах борьбы с целлюлитом. Читаю статью, не понимая ни слова.

Нет, я честно пыталась сосредоточиться, но взгляд то и дело скользит с чёрных букв на напряжённое лицо Каллена. У него на коленях ноутбук и, судя по всему, он занят.

Моё терпение сдаёт после двадцати пяти минут подобного чтения. Откидываю журнал и поднимаюсь со своего места в направлении спальни.

Взгляд мужчины отрывается от монитора и переводится на меня.

— Я тебе мешаю?

— Вовсе нет, — выдавливаю скупую улыбку, хотя чувствую себя хуже некуда. — Я просто устала, хочу отдохнуть.

— Тебе что-нибудь нужно? — он снова смотрит на компьютер, спрашивая это своим опять же отстранённым голосом.

«Ты! Ты мне нужен, Эдвард!» — отчаянно хочется закричать в ответ, но я сдерживаюсь. Нет уж, это слишком.

— Спасибо, ничего, — вздыхаю и бреду по номеру в вышеупомянутом направлении.

Захожу в комнату и прикрываю дверь. А потом распахиваю все окна и забираюсь на кровать прямо в одежде, не раздеваясь.

Беру подушку Эдварда с противоположного края — это уже стало моей обычной практикой — и обнимаю её руками, вдыхая любимый запах.

Сотни мыслей крутятся в голове, одна хуже другой. То виню себя, то обвиняю Эдварда. Я не знаю, кто из нас по-настоящему провинился. И провинился ли вообще?

Мы запутались. Слишком много событий, которые грозятся никогда не закончиться.

И ко всему этому ещё добавляются наши личные проблемы.

Наверняка Эдвард тоже устал, а моя настойчивость ничуть не помогает делу — тем более я обещала когда-то, что не буду вытягивать из него информацию, может быть, мне стоит остановить эти бесконечные вопросы, срывающиеся с языка в неподходящее время?

Может быть, мне стоит показать ему, что находиться со мной — не значит постоянно обдумывать ответы и подготавливать вопросы.

Я ведь бесконечно повторяю, что мне плевать, что было в его прошлом. Повторяю, и тем не менее копаюсь в нём. Ищу зацепки, какие-то доказательства.

Мне следует наслаждаться временем рядом с ним, а не тратить его на бесконечные «Расскажи мне!». Он сам поймёт и скажет, когда поверит в мои чувства. Поверит в себя.

Этот день обязательно настанет, и я должна заставить себя дождаться его. Дождаться слов от Эдварда, а не выпытывать их, словно на допросе.

Едва осмысливаю это, как слышу тихий скрип открывшейся двери. Неужели ветер слишком сильный?

Догадка сменяет глупые помыслы, когда слышу шаги по направлению к кровати.

Матрас немного прогибается, когда Эдвард садится рядом. Я знаю, что это он — больше некому!

— Привет, — виновато и аккуратно говорит он.

— Привет, — отвечаю слишком сухо. Я что, обижена? А как же все мысли о правилах, которые я решила соблюдать в общении с ним?

— Злишься?

— Нет. — Собственный ответ возвращает меня в не самое приятное прошлое, словно мы поменялись местами. Когда-то он так мне отвечал.

Каллен тяжело вздыхает и ложится рядом. Его тело прижимается к моему, а руки поглаживают обнажённые предплечья — на мне сегодня футболка с коротким рукавом.

— Моя подушка? — удивлённо спрашивает он, видимо, чувствуя запах материи.

— Твоя. Мне она нравится, — в голосе немного прорезается улыбка, и это не может ни радовать. Похоже, я начинаю приходить в себя.

— Давай не будем ссориться! — просит Эдвард через пару секунд, крепче обнимая меня. Пододвигаюсь к нему ближе, наслаждаясь этими объятьями. Вот чего мне так не хватало сейчас! И не только сейчас… Всю жизнь мне именно их и не хватало.

— Давай, — соглашаюсь я, сплетая наши руки. — Я не хочу быть причиной твоего плохого настроения.

— От тебя у меня только хорошее, — посмеивается он, целуя меня в макушку.

— Я рада, что ты пришёл, — отвожу руку назад, поглаживая его бледную кожу.

— Когда ты так уходишь, мне кажется, что ты не вернёшься, — признаётся он. Сам. Я ничего не спрашивала и не требовала. Я на седьмом небе от счастья: мой способ работает!

— Ты же понимаешь, что это не так, — мягко намекаю я.

— Понимание не даёт уверенности. С тобой работает только моё предчувствие, но никак не ум.

— Откуда подобные мысли? — продолжаю водить пальцами по его шее, наслаждаясь тем, что могу к нему прикоснуться. Что он хочет, чтобы я его касалась.

— Будь у меня голова на плечах, давно бы отправил тебя подальше, когда появилась хотя бы малейшая угроза. А так — ты здесь.

— И это хорошо. Я не хочу, чтобы ты оставлял меня.

— У меня больше не хватит сил поступить так. Видишь, я — слабак.

— Нет, — поворачиваюсь в его руках и натыкаюсь на такие родные и обеспокоенные изумрудные глаза. Он смотрит на меня. Не прячется. — Ты самый сильный из всех, кого я знаю.

— Как же мало у тебя знакомств, — шутливо ероша мои волосы, хмыкает он.

— Достаточно, поверь.

Искренне и счастливо улыбаюсь. Мне так хорошо сейчас.

Вот уж не думала, что всё может измениться так быстро — час назад мы не разговаривали, а теперь всё снова в порядке.

— Тебе, правда, нужно работать? — разглаживаю невидимые складки на его майке, спрашивая это. Не хочу, чтобы он уходил, тем более сейчас, когда у нас мир и покой, но обстоятельства могут этого требовать.

— Не обязательно. Я же обещал, что эти пару дней только наши с тобой, — на его лице появляется улыбка.

— Наши с тобой, — повторяю вслед за ним, катая это словосочетание на языке. «Наши» — такое прекрасное слово.

— А ты действительно устала? — игриво рассматривая моё лицо и опускаясь глазами ниже, негромко спрашивает он.

— В любом случае у меня есть скрытые силовые резервы, — подыгрываю ему, делая взглядом то же самое. Жаль только, что не так соблазнительно, как хотелось.

— Сейчас они кончатся! — сообщает он и начинает страстно целовать меня, по-прежнему обнимая руками.

— Так будет заканчиваться любое наше примирение? — посмеиваюсь я, когда он оставляет губы в покое, переходя на шею.

— Тебя что-то не устраивает?

— Наоборот. Но я не хочу ругаться, чтобы получать это.

— Значит, получишь без скандалов, — шепчет он, резко садясь вместе со мной так, что я оказываюсь на его коленях.

— Подними руки, красавица, — чересчур соблазнительно проговаривает он. Делаю, как велено, до конца не веря, что этот потрясающий мужчина мой. Он хочет быть моим.

В голове промелькнул тот момент, когда он попросил меня называть его не иначе как «Эдвард», потому что так он чувствует себя нужным.

— Мой Эдвард, — упиваясь его прикосновениями, говорю я.

— Моя Белла, — произносит Каллен и снова атакует мои губы развязными, всепоглощающими и такими страстными поцелуями.

Чёрт, я люблю его!

Наутро просыпаюсь в самом хорошем настроении. Вижу, что лежу под боком у Каллена, а его руки по-прежнему переплетены с моими, как перед сном.

Это хороший знак — значит, он спал спокойно и его ничто не тревожило.

На душе внезапно становится паршиво — всё бы отдала, чтобы его ночи оставались безмятежными, давали ему отдых, а не новую порцию страданий и проблем.

— Эдвард? — зову его шёпотом, не зная, спит он или нет.

— Да? — бархатный баритон объявляется над самым моим ухом. Тёплое дыхание щекочет кожу, отчего я непроизвольно посмеиваюсь.

— Давно бодрствуешь?

— Около часа.

— И всё это время ты лежишь здесь?

— Тебе что-то не нравится? — убирая непослушную прядку с моего лица, интересуется он.

— Всё нравится, — мурлычу в ответ, с нежностью глядя на него через плечо. — Всё, что связано с тобой.

В его глазах снова появляется обожание. Тёплое и светлое. Отлично, я ненавижу, когда ему плохо. Пусть лучше всегда улыбается.

— Когда ты спишь, я не решаюсь будить тебя. Ты такая красивая.

— Даже сейчас? — недоверчиво хмыкаю, изворачиваясь в его руках и представая в сонном виде перед его лицом. Мои волосы похожи на солому, а сама я наверняка хуже некуда.

— Даже сейчас, — ласково убеждает он, поглаживая мою щёку. От его слов, звука голоса и прикосновений я таю, словно сливочное мороженое.

— А ещё ты разговариваешь, когда спишь.

— Что я наговорила? — вопрос быстро срывается с губ. О том, что я могу говорить, когда сплю, мне известно. Только вот, что я могу сказать, остаётся загадкой.

— Ты разговариваешь только тогда, когда чем-то взволнована, — теперь его ладони перемещаются на мой подбородок, а дальше на шею.

— Знаю, — вздыхаю, томясь ожиданием его ответа. Что я могла сказать? Естественно, что я люблю Каллена. И как он это воспринял?

— Ты боишься, что неправильно сделала, признавшись мне, — озвучивает мою догадку он, вынуждая опустить взгляд. — В принципе, ты права, Белла, — он делает глубокий вдох. — Я понимаю, что воспринял эту новость не так, как следовало бы.

— Ты воспринял её так, как хотел. И это нормально, — отвечаю ему, рассеивая его сомнения.

— Не так, — он отрицательно мотает головой. — Я хотел по-другому и сам всё испортил.

— Здесь нет твоей вины. Я поторопилась.

— Наоборот. Я столько думал вчера о твоих словах, и пришёл к выводу, что пытался отгородиться даже от тебя. Это непростительно.

— О чём ты? — в голову приходит осознание того, что я опять ничего из него не вытягиваю. Он всё говорит сам. Может быть, это нам и нужно: моё понимание того, что силой ничего нельзя добиться?

— Белла, я всю свою жизнь ждал, пока кто-нибудь скажет мне это. Хоть кто-нибудь. Отец, кто-то из приюта или даже одна из любовниц. Но этого не произошло. Они все молчали. И только ты сказала.

От жалости к Эдварду у меня мигом пробуждаются все эмоции. Вспоминаю про рассказы о его детстве, и тут понимаю, что знаю слишком мало. Ему тяжело вспоминать об этом, и это ясно. Но мне так хочется знать…

«Белла, помни о своём правиле. Он скажет сам, если сочтёт нужным!» — напоминает подсознание, выводя меня из глупых мыслей о вопросе на эту тему.

— Мне так жаль, — наконец отвечаю ему, обнимая рукой за талию. Мы оба понимаем, что речь идёт не о моём признании, а о его последних словах.

— Это в прошлом. Оно не имеет значения, — скупо улыбаясь, сообщает он. — Важнее то, что сейчас ты со мной. И твои слова. Белла, тебе не место рядом со мной, и ты это знаешь. Я приношу горе, несчастье и опасность. Так было всегда. И я говорил тебе подобное, но ты не испугалась. Всё равно призналась мне, — он снова делает глубокий вдох и теперь уже со всей своей внимательностью смотрит мне в глаза, ища там ответ на свой вопрос, заданный минутой позже. — Но я хочу знать: ты сказала это, потому что действительно так чувствуешь, или потому что назрела необходимость этих слов в сложившейся ситуации?

— А ты как думаешь? — прежде чем ответить — без лишних объяснений ясно, что я имела в виду — спрашиваю у него.

— Даже не знаю. Поэтому и хочу понять.

— Эдвард, я люблю тебя, — говорю это, вкладывая в эти слова всю чувственность, когда-либо собранную во мне. — Сейчас ты тоже сомневаешься, что я так чувствую? — прикладываю ладонь к его щеке, не позволяя отвернуться от меня и отвести взгляд.

В изумрудных омутах скользит всё самое сокровенное, самое таинственное, когда-то бывшее в нём.

— Я всегда буду сомневаться. Но не в тебе, а в себе.

— Послушай, что бы тебе ни говорили в детстве или показывали, даже не сомневайся в том, что достоин быть любимым. Каждый из нас должен получать это. Тем более ты, после всего, что произошло.

— С тобой легко поверить даже этому.

— Я хочу, чтобы ты понял это сам. Не стану убеждать тебя.

На пару секунд между нами воцаряется пауза, пока он и я осмысливаем сказанное.

— Белла, я никогда и никого не любил. Скорее всего потому, что никто не отвечал мне взаимностью, но ты, твоя забота, понимание, нежность — всё это так неимоверно притягивает меня к тебе. Я не знаю, как мог жить без тебя раньше. Но и не знаю, смогу ли когда-нибудь с уверенностью сказать, что люблю тебя. Понять, что чувствую именно это.

— Я готова подождать.

— Сколько угодно?

— Да, — улыбаюсь ему, и мы закрываем эту тему. Мужчина опять притягивает меня к себе, и я с радостью зарываюсь лицом в его грудь. Там тепло, уютно и безопасно. Он защитит меня от всего на свете, я уверена.

— Давай больше не будем сегодня о грустном. Только светлые моменты. Наш день.

— Безоблачный и счастливый? — озвучиваю внезапно пришедшую мысль, надеясь, что он её поддержит. Нам нужен отдых. И мы его получим.

— А как же твои вопросы?

— Терпения хватит. И времени тоже.

— Ты делаешь это ради меня? — его глаза светятся почти детским восторгом.

— Для нас обоих, — сообщаю я, потягиваясь и садясь на кровати.

— И чем хочешь заняться в этот безоблачный день? — он садится рядом, и его руки снова окружают меня. Впрочем, этому я только рада.

— Я хочу провести его с тобой. Мне всё равно — как и где.

— В таком случае тебя ждёт сюрприз, — хмыкает он, целуя меня в лоб. — Одевайся, а я закажу завтрак.

— Как прикажете, сэр! — смеюсь я, поднимаясь с кровати и направляясь к комоду, где лежит купленная для меня одежда. Нет, всё-таки Эдвард может всё, как ни крути. Я же не говорила ему своего размера!

— Куда мы едем? — не выдерживаю я спустя пару часов езды по асфальтированной автотрассе. Машина, взята нами в аренду — роскошный бордовый «Бентли», способный развивать приличную скорость. Кто-кто, а Каллен любит быструю езду, уж я-то знаю.

— Сюрприз, — бросая на меня быстрый взгляд из-под солнечных очков, хмыкает мужчина.

Отворачиваюсь от него к раскрытому окну, рассматривая пейзажи: бесконечные оранжевые холмы, на которых причудливым образом растут тёмно-зелёные кустики.

Внезапно холмы расступаются, и перед моим взором появляется бескрайнее синее море. Словно мираж оно мелькает немного вдалеке и манит поскорее добраться до него.

Словно зачарованная смотрю на живую картинку — я никогда не была на морском курорте.

— Нравится? — слегка сжимая мою руку, интересуется Каллен.

Его голос возвращает меня на планету Земля от сладостных мечтаний.

— Это потрясающе! — больше слов у меня нет. Я не знаю, как выразить тот дикий восторг, каким я встречаю сейчас его идею.

— Я подумал, нам стоит выехать на побережье, раз уж мы в Испании, — посмеиваясь, говорит он.

— Лучший день за многие годы, — сообщаю я, считая, что так оно и есть на самом деле. Это не просто день, это долгожданный отдых. За те два года, за эти пару недель бегов и страданий — лучшее, что он мог мне предложить, что мог для меня сделать. Я очень благодарна ему не только за сегодняшний и вчерашний день, но и за то, что он со мной.

Воистину, я безумно счастлива.

Счастлива, когда рядом со мной Мой Эдвард Каллен.

Глава 42 — Холодные брызги ревности

Я лежу под ослепительными лучами испанского солнца. Мы находимся в небольшом прибрежном городке Салоу, что на побережье Коста-Даурада. Из Мадрида мы добирались четыре часа, но я никак не жалею о потраченном времени. Во-первых, того стоили красивейшие пейзажи, окружающие нас. А во-вторых, тот самый пляжный отдых и чудесное Средиземное море, которое я никогда не видела, теперь всего в паре метров от меня.

Прикладываю ладонь козырьком ко лбу и вглядываюсь в водную гладь. Как ни стараюсь, а обнаружить Каллена не выходит. Наверное, он на большой глубине, раз я его не вижу.

Прикусываю губу, волнуюсь. Уверения Эдварда в том, что он замечательный пловец всё равно оставляют место сомнениям в благополучии ситуации. Я панически боюсь, что с ним что-то случится, хотя особо вида не показываю. И не только здесь, на пляже, а там, в Америке, где Аро караулит нас за каждым деревом. Я устала от погонь, словно в дешёвом вестерне. Мне хочется спокойствия и для себя, и для сына, и для Каллена, уже окончательно ставшего частью моего мира.

Я не знаю, как сказать Тони о том, что я влюбилась в своего «покупателя», и как он воспримет эту новость. Мы всю его жизнь жили рядышком, вдвоём, в своём собственном мирке. Он да я. Я да он. Мне казалось, что так будет продолжаться вечно, но, на самом деле, я ошибалась.

После поступка Джейкоба я даже не пробовала заводить отношения. Не решалась. Не хотела. Мне ли не знать, какую боль могут принести чувства, если они не взаимны?

Но с Эдвардом всё по-другому. Ему никто не нужен кроме меня, и я наблюдаю всё это в изумрудных омутах каждый день и каждую ночь. Его страх, волнение, переживания — я надеюсь, что со временем смогу залечить его раны нанесённые судьбой. Я очень хочу, чтобы он был счастлив и никогда более — подчеркиваю, никогда — не считал, что недостоин быть любимым.

Невольно перемещаюсь мыслями в его детство. Он говорил, что кошмары связаны именно с детскими воспоминаниями.

Итак, он вырос в приюте. В одиночестве и недостатке любви. Можно даже сказать, вообще с её отсутствием.

Но до этого он жил с отцом. Отцом-сутенёром. Я не знаю, в каком направлении мне строить догадки. Когда в его жизни произошло самое страшное: до приюта или после? Кто внушил ему ужас и заставил страдать по сей день? Отец или приютские работники?

Думаю, следует принимать во внимание оба варианта.

Сердце начинает болеть, едва я обдумываю всё это. Но я мужественно терплю, пытаясь размышлять трезво и без всяких лишних эмоций.

Хорошо, если думать о варианте номер один — Приют, то того, что могло случиться, неограниченный перечень. Даже не знаю,что и представлять. Суровое наказание? Издевательства? Давление сверстников?

А если вариант номер два — Отец?

Первое, что пришло в голову ещё раньше — убийство его матери, но не думаю, что Эдвард бы смог так просто говорить о её персоне, если бы пережил подобное в таком возрасте. Нет, это, определённо, не грань жестокости, выдвинутая моим сознанием.

Но что тогда?

Мои мрачные мысли прерывает звук звонящего телефона. Но это не мой рингтон, следовательно, звонят Эдварду. Вот чёрт!

Сажусь, вглядываясь в морской пейзаж, но ничего, помимо волн и ленивых отдыхающих вокруг не вижу. Каллена до сих пор нет в зоне моей видимости.

Первая мысль — благополучно дождаться, пока звонящий отключится, а когда Эдвард вернётся, рассказать ему о звонке. Ведь в его дела мне нет доступа, как бы ни хотелось…

И тут пробуждается моя тёмная сторона. Вторая мысль — ответить и разузнать, в чём дело.

На раздумья уходит около трёх секунд, а потом я начинаю лихорадочно перерывать сумку, в поисках его мобильника.

К сожалению, к тому времени, когда телефон оказывается в моих руках, на дисплее написано «Пропущенный вызов».

Досадно фыркаю и уже собираюсь перезвонить на последний номер, а потом тихо послушать, что будет, как взгляд цепляется за ещё одно уведомление — непрочитанное сообщение.

А вот это уже лучше и проще.

На всякий случай оглядываюсь, словно воришка, и только убедившись, что рядом никого нет, нажимаю на кнопку, открывая список входящих.

Отправитель помечен как «Дидима». Какая ещё Дидима? Это имя? Женское?

Хмурюсь, пока мобильник загружает пришедшее сообщение.

Наконец оно передомной, и я могу прочесть.

«А мне всё равно, что ты думаешь на этот счёт. Я всё равно имею право поздравить тебя!» — вот что гласит недавно пришедшая СМС.

Решаю посмотреть всю переписку, чтобы хоть как-то понять смысл происходящего. И опять телефон грузит всё слишком долго. И всё же скоро история сообщений находится на экране, позволяя мне прочесть всё от начала, до конца.

«С днём рождения, мой мальчик!»

Какого чёрта? Какой мальчик? Какой день рождения? Что происходит?! Смотрю на время отправления и снова впадаю в шок — половина двенадцатого. За десять минут до того, как Эдвард пришёл ко мне, оставив работу. То есть, вот как он работал…

Перелистываю, ища ответ от Эдварда. Что он написал на это?

«Не смей так называть меня. И ты прекрасно знаешь, что я ненавижу этот праздник. Поздравлять не с чем».

Вот это мой Эдвард! Правильно, не смей его так называть!

Во мне бушует ревность, и я замечаю то ли с прискорбием, то ли с радостью для самой себя, что действительно умею ревновать. А потом я обращаю внимание на то, что им сказано. Он ненавидит день рождение. Ненавидит этот праздник…

Почему?

Далее сообщения обрываются. Эдвард всё бросил и ушёл ко мне, а она осталась ни с чем. Прислала следующее сообщение, только что мной прочитанное.

— Что ты делаешь? — голос надомной, и зловеще нависшая тень, заставляет быстро оторвать взгляд от телефона и посмотреть вверх.

Рядом со мной стоит во всей своей красоте, с блестящей от водных капель шевелюрой, собственной персоной Эдвард Каллен. Его лицо нахмурено и сосредоточено, хотя он и находится в некотором недоумении.

Я попалась…

— Ничего, — говорю одно, а делаю другое — смотрю на его телефон, признавая свое поражение. Естественно — что можно отрицать? Все улики, да и я вместе с ними на месте преступления.

— Отдай, — он протягивает руку, в которую я нарочито быстро вкладываю мобильник. Каллен тяжело вздыхает и опускается рядом со мной на полотенце.

— Эдвард, тебе звонили. Прости, я не должна была поступать так.

— Что ты видела? — обрывая мои изречения и блокируя телефон, спрашивает он.

— Только сообщение от некой Дидимы. Больше ничего.

— Ты читала. Зачем?

— Просто…

— В чём дело? Скажи мне! — его рука сжимает мою руку немного сильнее, чем положено, что доставляет мне вовсе не приятные ощущения.

— Успокойся, я ведь признаю, что виновата.

— Скажи мне, зачем ты это сделала? — оковы сжимаются, и я тихо ахаю, заглядывая в тигриные глаза. Они опять с теми же капельками гнева, которые появляются во время приступов его ярости. И вот опять — он пугает меня.

— Ты делаешь мне больно! — укоряя, говорю я, пытаясь выдернуть руку. Ситуация после моих слов автоматически меняется. Словно пультом щёлкнули. Мужчина отпускает моё запястье, а в его глазах пропадает этот чудовищный блеск.

— Прости. Я не хотел…

— Я прочла эти сообщения, потому что волнуюсь за тебя, и за то, что происходит без моего ведома. Опасаюсь, так сказать. И у меня есть на это причины, — выговариваю это на одном дыхании, резко поднимаясь с полотенца и скидывая солнечные очки. — А теперь, если позволишь, я пойду и поплаваю, Эдвард!

Заканчиваю, наверное, чересчур грубо, и подкрепляю общее впечатление быстрым уходом, но сейчас это всё, на что я способна.

От неожиданности мужчина даже не успевает меня остановить. Или просто не хочет?

Когда возвращаюсь обратно на полотенце, Каллен сидит в напряжённой позе, хмуро глядя только лишь на меня. Могу поспорить, что всё это время он только этим и занимался — высматривал меня в воде.

— Привет, — как ни в чём не бывало, здороваюсь я, ложась на тёплый песок.

— Настроение улучшилось?

— Даже не представляешь насколько! — усмехаюсь, хотя на душе паршиво. Ненавижу с ним ссориться, особенно учитывая то, что сегодня его день рождения.

— Это значит, что теперь я могу просить прощение?

— За что? Ты ведь ничего особенного не сделал. Это я залезла в твой телефон и нагло прочитала всю переписку… — веду себя словно идиотка. Можно даже сказать, как глупая малолетка. Сколько мне лет?

— Белла, прекрати, пожалуйста! — просит Эдвард, и его рука скользит по моему плечу.

— Что Вас не устраивает, мистер Каллен? — ловлю себя на том, что хочу уязвить его. Прекрасно помню ведь, как он просил меня не называть его так.

Похоже, план срабатывает, его пальцы останавливаются, а сам он резко выдыхает.

— Белла, Дидима не имеет для меня никакого значения. Ты что, ревнуешь?

— Не имею права даже ревновать тебя? — надеваю солнечные очки, чтобы придать самой себе храбрости. Рано или поздно этот разговор должен был состояться, ничего не поделаешь, раз уж это происходит прямо здесь.

— Так это всё из-за ревности?

— Считаешь, глупо?

— Абсолютно.

— Ну конечно! Тебя ведь нельзя любить, следовательно, и ревновать нельзя! — ядовито отзываюсь я, поворачиваясь на другой бок. Не хочу мучить его слишком долго, но ведь совсем чуть-чуть можно? Он должен понять, что неправ в своих словах.

— Но у тебя ведь получается. Или уже нет? — в его голосе проскальзывает скрываемый испуг. Я не совсем этого хотела добиться.

— Всё ещё да. И я не думаю, что это пройдёт, — отвечаю быстро, чтобы исправить положение, но в то же время пытаюсь сохранить тему нашего диалога в целости и сохранности.

— Ох, Белла, — вздыхает Каллен, и теперь его ладонь снова на моём плече, и даже не одна, а обе. — Почему мы всё время ругаемся?

С этими словами меня отрывает от земли, и я попадаю в сильные руки мужчины, не позволяющие мне шелохнуться. Впрочем, боли это не доставляет, как и неприязни. Скорее, выглядит даже смешно.

— Потому что созданы друг для друга. Но кое-кто не хочет это признавать! — журю его я, вытягиваясь, и чмокаю его в нос. — И любит всё-всё утаивать.

Он немного оттаивает, и в изумрудных глазах напряжённость сменяет улыбка. Я и его рассмешила.

— Так ты злишься из-за дня рождения?

— А ты как думаешь? И из-за него тоже! Дидима знает о нём и может поздравлять тебя, а я нет? — строю обиженную гримасу, заставляя его хохотнуть.

— Могла бы сразу сказать. Решили бы все проблемы разом.

— Нет, Эдвард, серьёзно, почему ты не сказал мне? — останавливаю переведённый в шутку разговор, стремясь выяснить правду.

— Я не отмечаю его. Терпеть не могу этот праздник.

— Почему?

— Последний раз моим подарком было поселение в комнату номер семь в детском приюте Вашингтона, — морщась, сообщает он. Его голос снова становится стальным и холодным. — Тем более я родился не в августе…

— Не в августе? — изумленно ахаю я — А когда?

— Октябрь, Белла, — он выдавливает улыбку, чмокая меня в щеку — Всем не обязательно это знать…

— Прости, я не знала, — протягиваю руки, обнимая его за шею и плечи, и притягиваю к себе. Глажу по спине и затылку — это его расслабляет.

— Твоей вины здесь нет.

— И тем не менее мне жаль, — сочувственно шепчу я, целуя его скулы.

— Можно просьбу? — закрывая тему дня рождения, спрашивает он.

— Да, — отвечаю, не задумываясь, понимая, что могу хотя бы в этот день пообещать всё, что он попросит. В конце концов, если он ни разу не отмечал день рождение, значит, детства у него действительно не было. Как же мне горестно и больно за него…

— У меня есть новости, но я не хочу снова разозлить тебя.

— Какие новости? — напрягаюсь, пытаясь отстраниться, но он не позволяет, удерживая меня в своих объятьях.

— Всё в порядке. Ничего не произошло, — успокаивает он, слегка нервозно.

— Тогда что?

— Завтра мы вернёмся в Германию, где тебя и Энтони будет ждать чек, подтверждающий оплату его реабилитации…

Что?

От неожиданности моё дыхание становится прерывистым, а мысли начинают путаться. Какой оплаченный чек? Откуда?

— Ты оплатил? — тихо спрашиваю я, чувствуя отсутствие кислорода в лёгких.

— Да, я. И требую, чтобы ты приняла мою помощь.

— Это же огромные деньги… — мысленно представляю себе сумму и вздрагиваю. Он серьёзно?

— Белла, я зарабатываю эти «огромные деньги» за два дня, — фыркает он.

— Ты ведь понимаешь, что я не смогу отдать их? — он по-прежнему обнимает меня, лишая возможности заглянуть в изумрудные глаза. Судя по тому, как внезапно напрягаются всё мышцы на его теле, я могу судить, что снова злю его.

— Ты не обязана ничего мне отдавать! — сквозь зубы рычит он.

— Послушай, я благодарна тебе, очень благодарна, и я безумно счастлива, что ты на самом деле такой, как я о тебе думала — безразмерно щедрый — но, Эдвард, когда ты оплачиваешь эти счета, я чувствую себя содержанкой или…

Замолкаю, вспоминая то ужасное слово и не решаясь произносить его. Эдвард молчит вместе со мной, переваривая услышанное.

— Белла, то предложение, на которое я вынудил тебя согласиться, полностью перевернуло мою жизнь. Ты её перевернула, изменив меня. Я ненавижу любое упоминание о том, что делал с тобой против твой воли. Но должен выслушать их. Это будет справедливое наказание за всё, что я натворил. Возможно, мне даже не следует спать с тобой после всего этого, но…

— Нет! — останавливаю его тираду, когда речь заходит о последнем. — Нет, нет и нет! Это доставляет удовольствие нам обоим, и я не хочу прекращать это. Эдвард, я пытаюсь забыть это, не хочу вспоминать так же, как и ты, но оно с нами будет всегда. И поэтому нужно смириться. Научиться жить с этим. Я простила тебя. И хочу, чтобы ты тоже отпустил это…

— Как? — его измученный тон побуждает меня всё же оторваться от него, и вглядеться в дорогое сердцу лицо.

— Я помогу. Обязательно. Доверься мне, и всё будет хорошо.

— Я только тебе и верю! — выдавливая улыбку, отвечает он.

— Вот и хорошо, — ответно улыбаюсь, лаская его щёки пальцами. От моих прикосновений он прикрывает глаза, и утыкается лицом мне в ладонь.

— Мой Эдвард, — шепчу. — Давай не будем больше ссориться. Ни Дидима, ни прошлое не будет нам помехой, договорились? Мы всё преодолеем вместе!

— Ты первая, кому это всё нужно. Кому я нужен, — проговаривает он, всё ещё не раскрывая глаз. — Так что с твоих уст это непоколебимая истина.

— Нужен, очень нужен, — соглашаюсь я, наклоняясь к его губам. — С днём рождения, кстати.

— Спасибо… — протягивает он, отвечая на мой поцелуй, и обвивая руками за талию.

На пляже немноголюдно, так что мы особого интереса не представляем. Всем плевать, что мы делаем и почему.

— Думаю, продолжение ждёт нас в отеле, — ероша его волосы и с трудом прекращая поцелуй, выдыхаю я.

— Только если ты этого хочешь, — уверяет он, но в изумрудных омутах уже поблескивают дьявольские огоньки.

— Как хочу! — мечтательно улыбаюсь я, то и дело, цепляясь глазами за его губы. — Я так тебя хочу…

— Ты не ответила мне на вопрос, — прерывая меня, напоминает он.

— По поводу денег для Тони?

— Именно.

— И куда же мы отправимся? — накручиваю прядь его волос на палец, пытаясь забыть о плотских желаниях, витающих в голове, и сосредоточиться на происходящем.

— В Грецию. Там есть приморский городок, который специализируется на детской реабилитации.

— Море? — мои глаза загораются от немыслимого восторга.

— Море, — ласково улыбается Эдвард, подтверждая свои слова. — Бескрайнее Эгейское море.

— Ты тоже летишь?

— Мне следует остаться?

— Нет, — улыбаюсь, чмокая его в лоб. — Я хочу, чтобы ты был с нами!

— Какая же ты собственница, — шутливым тоном журит он, пока я смеюсь вместе с ним.

— Есть у кого учиться, неправда ли?

— Да! — с готовностью отвечает он, хватая меня за талию, и прижимая к полотенцу. Взвизгиваю от нетерпения, но с горечью понимаю, что никакого секса здесь не будет. Только сладостное ожидание….

Его губы снова впиваются в мои, заставив беспрекословно подчиниться эмоциям и обвить его тело со всех сторон, словно плющ.

— Эдвард, нам нужно остановиться! — тяжело дыша, прошу я, понимая, что такими темпами мы не дойдём до отеля.

— Чёртовы условности, — стонет он, перекатываясь с меня на своё полотенце. — Ненавижу общественность.

Усмехаюсь его изречениям, радуясь, что даже после ссоры мы можем быть непосредственными. А ещё тому, что несмотря на всю мою глупость, он продолжает прощать меня и извиняться.

— Кто такая Дидима? — озвучиваю свой вопрос, окунаясь из беззаботных мыслей в сомнения.

— Почему тебя это интересует? — он привстаёт на локте, лениво начиная водить пальцами по моей грудной клетке. От него не исходит то напряжение, свидетельствующее о том, что ему тяжело говорить о чём-то, но происходящее и мои расспросы его тоже не радуют.

— Я просто хочу знать.

— Бывшая жена Аро, — вздохнув, говорит он.

При имени Вольтури содрогаюсь от ужаса, но стараюсь не выпускать ситуацию из-под контроля.

Видя мой испуг, Эдвард обнимает меня, целуя в плечо, и трётся носом о мою щёку.

— Видишь? Тебе это незачем, ты начинаешь бояться, сомневаться…

— Оттого, что мы не будем говорить, я не перестану о нём думать, — качаю головой, скидывая наваждение, и сплетаю его руку со своей.

— Что мне сказать, чтобы ты не боялась? — спрашивает он.

— Просто будь рядом, — прижимаюсь к нему, вдыхая любимый аромат.

— Это самое малое, что я могу сделать. Если тебя волнует безопасность сына, то в Греции ему ничего не угрожает.

— Меня волнует не только его, но и твоя безопасность, — признаюсь снова и снова в самом сокровенном, переводя взгляд на солнце. Оно по-прежнему ярко светит, будто всё, как прежде. Не было ни ссоры, ни СМС, ничего…

— А другое тебя не тревожит?

— Что «другое»? — хмурюсь в ответ на его изречение.

— Как меня воспримет Энтони? Что ты ему скажешь?

А ведь, правда. Что я скажу сыну про Каллена? «Мы познакомились, когда он купил меня за деньги, сынок, но теперь я влюбилась и хочу, чтобы он был с нами!» — нет, это не адекватный вариант, и я удивлена даже тем, что он каким-то образом проник в моё сознание.

— Я об этом не думала…

— А стоило бы, — не соглашается Эдвард.

— Хорошо, я придумаю. Обещаю.

Несколько минут мы молчим, безмолвно наблюдая за плывущими по небу облаками.

— Можем остаться на ночь в Салоу, — предлагает мужчина, и его пальцы снова бродят по моему телу, но уже по спине.

— А как же завтрашнее возращение?

— Мы успеем вернуться. Самолёт может вылететь тогда, когда я скажу, — пожимая плечами, сообщает Эдвард.

— Бесконечная власть… — то ли восхищаясь, то ли ненавидя это, говорю я. Эдвард это пропускает мимо ушей, видимо.

— И что будем делать сегодня вечером здесь? — быстро переключаюсь на другую тему, не желая расстраивать его.

— Думаю, занятие у нас найдётся! — он плотоядно улыбается, вгоняя меня в краску.

— Тогда нам, наверное, стоит искупаться и отправиться на поиски отеля? — задумчиво говорю я, глядя только ему в глаза. Забываю самое простое — смысл своих слов — пока погружаюсь во все великолепие изумрудных омутов.

— Как всегда отличная идея, Изабелла, — усмехается мужчина, ожидая, пока я встану, чтобы сделать это следом за мной. — Ты непредсказуема!

Только сейчас почему-то замечаю, что мою просьбу не называть меня «Мисс Мейсен» он выполняет без колебаний. И почему я сегодня сглупила, назвав его так, будто отгораживаюсь? Эдвард ведь предупреждал меня, что «Мистером Каленом» его называют те, для кого он никакой роли не играет и важности особой не имеет.

— О чём задумалась? — спрашивает бархатный баритон, заставляя меня чувствовать себя последней сволочью.

— Прости, что назвала тебя Мистером Калленом, — поспешно извиняюсь я, не желая изводить ни его, ни себя.

В глазах Эдварда растекается обожание и нежность. Он вплотную подходит ко мне, смотря с высоты своего роста большими и искрящимися от ласки глазами.

— Я не обижаюсь. Всё в порядке.

— Ты нужен мне! Очень нужен! — заверяю его, если в нём остались хоть крохи сомнения.

— Знаю, милая, я всё знаю, — шепчет он, а затем мои ноги резко отрываются от земли. Он подхватывает меня на руки и быстро чмокает в губы, избегая длительного контакта с ними.

— Что ты делаешь? — визжу я, глядя вниз и покрепче держась за него руками.

— Ничего особенного. Тебе понравится! — обещает Эдвард, и покрепче прижав меня к себе, разбегается и несётся к воде. От скорости и высоты у меня слегка кружится голова, но в его руках я чувствую себя полностью уверенной и защищённой. Мне не страшно упасть: я прекрасно знаю, что он мне этого не позволит.

Наконец песок заканчивается, и Эдвард немного замедляется в воде. Прячу лицо от холодных брызг на его груди, весело смеясь.

— Хорошо плаваешь? — шепчет он, всё ещё двигаясь.

— Ты всё равно не дашь мне утонуть, — хихикаю в ответ, прекрасно понимая, что это права.

— Прорицательница моя, — улыбается он, и через секунду объятья разжимаются, позволяя мне упасть в холодные воды, как ни странно, Средиземного моря.

Впрочем, совсем скоро сильные руки поднимают меня на поверхность, привлекая к себе.

Эдвард тоже весь мокрый, и по его лицу, как и по моему, текут струйки воды.

— Ну как? — с восторгом интересуется он.

— Здорово! — искренне улыбаясь, сообщаю я, но не упускаю возможность обвить его руками за шею и тем самым стать почти одного роста с Калленом.

Стоит признать, что мокрый он ещё куда сексуальнее и красивее, чем сухой.

— Мой, — шепчу я, пробегая пальцами по его волосам.

— Твой, — соглашается он, не переставая держать меня над водой.

— Я люблю тебя! — выдыхаю это прежде, чем снова прижаться своими губами к его.

Интересно, в этот раз мы сумеем вовремя остановиться?

Глава 43 — Ночные видения

— НЕТ! НЕТ! НЕТ! — громкие крики будят меня среди ночи, и, открывая глаза, я пытаюсь сообразить, где нахожусь. Ещё минуту назад я грелась в лучах ослепительного солнца, а теперь в какой-то непонятной мгле.

Отвожу руку в сторону, нащупывая простынь. Ага, значит, я в кровати.

А если сейчас ночь, и я в кровати… Эдвард!

Осознание приходит даже быстрее, чем раньше. Сон мигом улетучивается, когда я впиваюсь пальцами в плечи Каллена, теребя его, что есть сил.

— Эдвард, открой глаза! — прошу я, пытаясь не замечать жутких страданий, отражающихся на его лице. — Проснись, любимый, ну пожалуйста!

Но мои убеждения не помогают. То ли во мне сегодня не достаточно силы, то ли мужчина слишком глубоко погрузился в свои кошмары.

— Сейчас, милый, сейчас, — вскакиваю, несясь к выключателю у двери, и зажигаю свет. Его яркая вспышка будит Эдварда, несмотря на то, что у меня не вышло.

Таким же быстрым шагом возвращаюсь, но едва не падаю, запутавшись в покрывалах, сброшенных на пол у изножья.

— Ну вот, — облегчённо выдыхаю, видя, что он больше не кричит. — Видишь, всё в порядке. Я здесь.

Приходится держаться за спинку кровати, пока я не достигаю заветного места рядом с Эдвардом, и не наклоняюсь к его лицу, мягко целуя в губы.

Чувствую его тяжёлое, прерывистое дыхание и понимаю, что он сбит с толку.

— Это я, — отстраняюсь, давая ему возможность хорошо разглядеть себя. — Белла. Ты со мной. В отеле.

С минуту он смотрит на меня полупустым, полубезумным взглядом, а потом, шумно выдохнув, стонет:

— Чёрт…

— В чём дело? — усаживаюсь максимально близко, и тыльной стороной ладони вытираю испарину с его лба.

— Пожалуйста, не уходи!

— Я никуда не… — пытаюсь успокоить его, но он успевает перебить меня раньше, чем я заканчиваю, видимо, договаривая прошлую фразу.

— Не поступай, как сегодня на пляже. Я сделаю всё что угодно, только не бросай меня!

Слова, сказанные настолько искренне и без доли смеха, серьёзно настораживают меня, но в то же время пробуждают в сердце каскады положительных эмоций и сочувствия. А ещё ненависти к его мучителям.

Но сейчас отдаю предпочтение нежным чувствам, зная, как необходима Эдварду уверенность, что я никуда не денусь. Надо же, он готов на всё ради меня.

— Хорошо, такого больше не повторится. Я никуда не уйду, буду рядом с тобой.

После моих слов он с силой зажмуривается, а руки стискивает в кулаки. Но всё это лишь на считанные секунды. Потом он выдыхает, словно надеясь, так выгнать боль.

— Эдвард, я, правда, никуда не собираюсь. Мне и идти-то некуда, — целую его в обе щеки и лоб, не желая терять зрительного контакта.

В его глазах настороженность, страх и горе. Почти океаны страданий, которые я не могу осушить.

Что ему снится? Почему эти сны заставляют испытывать такие мучения?

И самый главный вопрос: почему я ничего не могу сделать?

— Мне не всегда легко в это верить, — наконец признаётся он, шумно сглатывая.

— А ты попытайся. У тебя обязательно получится, — говорю с такой уверенностью, которая должна переубедить его и настроить на положительный результат. Я горжусь тем, что могу сдержать подобный напор ради Каллена. Он столько для меня делает, и я тоже могу сделать для него многое, но, к сожалению, не всё.

— Да уж, — качает головой в ответ на мои слова мужчина, и поднимается с кровати.

— Ты куда? — поднимаясь следом, зову я. Опять его лицо выглядит измученным, снова на нём видны те самые морщинки и безумно усталое выражение.

— Пойду, подышу свежим воздухом. Я буду на балконе.

— Мне пойти с тобой?

— Лучше спи, — мужчина указывает на смятую постель, а затем обнимает меня и целует в висок. — Ты устала, я не хочу быть причиной твоей бессонницы.

— Не вини себя в этом, — прошу, обвивая его руками за талию и надеясь придать сил простыми словами.

— Это довольно сложно, — он снова целует меня, а потом немного отстраняется, кивая на кровать. — А сейчас ложись спать.

— Если тебе что-то будет нужно, разбуди меня, — прошу я, укладываясь на подушки.

— Конечно… — сквозь зубы выдавливает Эдвард, и, гася свет, исчезает за балконной дверью. Закрываю глаза, надеясь уснуть. Не выходит.

Ловлю себя на том, что прислушиваюсь к каждому шороху, но так ничего и не слышу.

Почему я подумала, что вообще смогу уснуть сейчас, когда так волнуюсь?

Эдвард…

На него свалилось столько, что любой человек не выдержал бы, сломался, а он держится. Возможно, он испытал ломку ранее, в детстве, что и повлияло на формирование его характера и обучило играть в различные игры.

Нам ведь было так хорошо сегодня! Этот день прошёл лучше, чем большинство других, несмотря на утреннюю ссору. Сняв номер в этом отеле, мы предались занятию, от которого с трудом удержались на пляже. У меня была почти абсолютная уверенность, что его не будут сегодня беспокоить собственные демоны. И в итоге — я жестоко ошиблась.

Логических вариантов, или хотя бы предположений о его кошмарах у меня нет, кроме уже известной информации, выуженной из него всеми правдами и неправдами. Одно он говорил мне сам, другое я вытягивала, но факт остаётся фактом — я так ничего и не знаю.

И даже сегодняшние размышления на пляже не помогли. К чему они привели? Чем в итоге всё кончилось?

А как же то, что было дальше? Он оплатил реабилитацию моего малыша! Подумать только! Больше трехсот тысяч долларов!

И всё это ради меня, ради него.

В ту самую первую ночь, когда я отправилась с ним на прогулку, он рассказал мне, почему не держит злобу на моего сына и меня.

«Он похож на меня в детстве. Этакая счастливая версия моей жизни».

Счастливая версия. Он хочет, чтобы всё закончилось хорошо. В душе он всё такой же маленький мальчик, каким был. Его обидели незаслуженно, он ничего плохого не сделал…

Его отец, по словам самого Каллена, представляется мне самым, что ни на есть, сатаной. И если это воспоминания из детства, то, скорее всего, они связаны именно с этим сутенёром.

А если я снова ошибаюсь? Вдруг с приютом?

Ох, чёрт!..

Моя голова снова раскалывается от нерешённых загадок. Чувствую на коже лёгкий ветерок, и понимаю, что на улице довольно прохладно. Мы что, попали в нехарактерные погодные условия? Почему здесь ни жарко, или хотя бы ни тепло ночью? Мне казалось, средняя температура здесь выше двадцати семи, а на деле?

От мрачных размышлений отвлекает беспокойство за Эдварда, вышедшего туда «подышать» в одних пижамных штанах.

Как бы он ни замёрз…

План действий строится в голове даже быстрее, чем в неё приходили плохие мысли. Хватаю покрывало с пола, и, поднимаясь с кровати, иду вслед за Калленом на балкон. Дверь впускает меня, наглядно демонстрируя, что опасения не напрасны — действительно холодно.

Не понимаю, каким образом Эдвард узнаёт о моём присутствии, но после моего единственного шага, он резко оборачивается.

Видя, что непроизвольно напугала его, останавливаюсь, напуская на лицо ласковую улыбку.

— Это я.

— Что-то случилось? — его глаза блуждают по мне, ища малейшие признаки моего дискомфорта, но так ничего и не находят, поскольку его и нет.

— Ничего не случилось. Просто мне показалось, что ты замёрзнешь здесь, — киваю на покрывало, которое держу в руках. Он недоверчиво смотрит то на меня, то на него.

— Подумала, что я замерзну? — не веря, повторяет за мной.

— Вроде прохладно, — пожимаю плечами, непроизвольно съёживаясь от холода.

Он что-то бормочет сам себе, и надевая на лицо ласковую улыбку, я делаю к нему пару шагов, набрасывая одеяло на мускулистые широкие плечи.

В ответ мужчина робко и натянуто выдавливает намёк на улыбку и притягивает меня к себе.

— Не хочу, чтобы ты тоже замерзла, — объясняет Эдвард, накрывая нас обоих.

Прижимаюсь к нему, отмечая, что он действительно холодный.

— Вот о чём я говорила, — целую его обнажённую грудь, надеясь, что смогу согреть в кротчайшее время. — Ты мёрзнешь.

— Ну, теперь это в прошлом, — урчит он, опуская подбородок поверх моей головы, и покрепче обнимая руками.

Некоторое время мы молча стоим у ограждения балкона, разглядывая ночную тишь и чуть вдалеке — за Муниципальным парком — святящуюся набережную. Там жизнь не замирает ни на секунду.

— Знаешь, Белла, я никогда не ценил того, что имел, — шепчет Эдвард, обращая всё моё внимание на свои слова. — Но с тобой я почувствовал, каково это: бояться потерять.

— Я уже говорила, что ты меня не потеряешь, — упрямо повторяю ему. — И хватит уже считать иначе.

— Ты — всё, что у меня есть, как же мне не считать иначе? — задаёт риторический вопрос он, признаваясь в самом сокровенном.

— Как мне сказать, что я люблю тебя, чтобы ты поверил?

— Дай мне немного времени, — просит он, целуя меня в макушку. — Я постараюсь, ради тебя…

— Эдвард, с этой мыслью не нужно свыкаться. Просто поверь!

Он молчит, и ответа я так и не получаю. Вздыхаю, опираясь о его грудь, и продолжаю смотреть на город, хотя думаю совсем о другом.

Он считает, что должен привыкнуть к тому, что я люблю его, только из-за меня. Это сдвиг, но не большой. Я ведь хочу, чтобы и он любил меня. Верил, что любит, чувствовал это…

— Ты никогда не расскажешь мне, что тебе снится? — словно факт, а не вопрос, произношу это. Меня так тревожат эти мысли, что убежать от них, просто не выходит. Я могу забыть на время, но не навсегда.

Почему-то мне кажется, что за этой тайной кроются ответы на многие другие, о существовании которых я возможно и не знаю вовсе.

Не хочется делать ему больно, особенно сейчас, но мне важно понять, как обстоят дела.

— Я не смогу, — напрягаясь, и с ужасной горечью произносит он. — Это… невозможно. Знаешь, наверное, я действительно чем-то болен, или у меня мозги набекрень. Я не знаю…

— Все можно исправить, хотя не думаю что у тебя такие большие проблемы. Просто ты испуган, вот и все. И если тебе сложно сказать о своих кошмарах мне, ты можешь сказать другим, квалифицированным людям. Давай найдём специалиста. Человека, который сможет тебе помочь…

— Хочешь затолкнуть меня в психушку? — резко осведомляется он, отчего я ёжусь. Его гнев не по душе мне, но сейчас я его причина. И всё потому, что хочу сделать так, как для него лучше.

— Эдвард, ни о какой психушке речи не идёт. Тебе нужен психолог, а не психиатр.

— А может сразу оба? — ядовито спрашивает он.

— Нет, только один, — качаю головой, пытаясь собраться с мыслями. — Не стоит так быстро отметать это, подумай немного.

— Думать не о чем, — отрезает Каллен.

— Я говорю это не потому, что ты стал мне не нужен, — пока дело не коснулось ещё и этого, убеждаю я. — А потому, что мне больно видеть твои страдания. Тебе ведь плохо, почему ты не хочешь избавиться от этого?

— Потому что это невозможно! — убийственным тоном, почти сорвавшись на крик, говорит он.

— Всё возможно, милый, — приподнимаюсь на цыпочки, целуя его в подбородок. — Только нужно постараться…

— Ты не знаешь, о чём говоришь. Ни малейшего понятия не имеешь! — его дыхание становится тяжелым, и это заставляет меня чувствовать себя виноватой.

Глажу его затылок, прикрывая глаза и успокаиваясь.

— Я знаю, что люблю тебя и хочу помочь, — отвечаю, по моему мнению, самым правильным ответом. Это заставляет его резко выдохнуть.

— Не лучшее время для обсуждений таких вопросов, а? — он смотрит на ночной Салоу, говоря это.

— Наверное, — тихо соглашаюсь с ним, подмечая, что ночь действительно не самое подходящее время обсуждать всё это. — Но в любом случае, прислушайся ко мне, пожалуйста! Я желаю тебе только хорошего. Мне самой плохо, когда ты так мучаешься… — опускаю взгляд, не зная, что ещё добавить. Я, кажется, уже и так сказала слишком много.

— Пошли спать, Белла, — не отвечая на мою просьбу, говорит он, и разворачивает меня к выходу с балкона.

Знаю, каково ему сейчас и решаю промолчать.

Он укладывается в кровать рядом со мной, и я тут же прижимаюсь к нему всем телом, наглядно демонстрируя свою близость, и наслаждаюсь его.

— Всё хорошо! — повторяю я, покрывая маленькими поцелуями его шею.

— С тобой, да, — соглашается он, ответно обнимая меня руками и быстро чмокая в губы. — А без тебя нет…

— А я здесь, — подавляя зевок, отвечаю и закрываю глаза, поглаживая руками его грудную клетку.

Глава 44 — Встреча

Утром просыпаюсь достаточно рано — часы показывают половину восьмого. Подтягиваю одеяло к себе, думая поспать ещё немного, как замечаю отсутствие в постели Эдварда.

Непонимающе приподнимаюсь на локтях, оглядывая комнату. Балконная дверь опять раскрыта, хотя ночью я вставала, чтобы закрыть её.

В комнате витает аромат свежезаваренного кофе. С каких пор Каллен завтракает так рано, да ещё и без меня?

Набрасываю на плечи одеяло, кутаюсь в него и иду в известном направлении. Холодный ветерок, ещё не исчезнувший с ночи, дует почти отовсюду.

Как и следовало полагать, Эдвард сидит на одном из стульев, задумчиво попивая кофе, и смотрит на шумящие кроны деревьев невдалеке.

— Доброе утро, — здороваюсь я, ступая на холодную балконную плитку.

— Доброе утро, Красавица, — он удивлён моим присутствием, но его взгляд тут же обретает осмысленность и в нём чётко отражается теплота. — Хочешь кофе?

— Нет, спасибо, — потягиваюсь, а затем иду в его гостеприимно раскрытые объятья. Каллен отставляет чашку и усаживает меня к себе на колени.

— Ты ещё тёплая, — шепчет он, зарываясь носом мне в локоны, и обнимая. — Почему так рано встала?

— Когда тебя нет, я не могу спать, — сжимаю его ладонь в своей, в знак подтверждения слов. — Да и тебе следовало бы поспать после сегодняшней ночи. Разве ты не устал?

— Со мной всё в порядке, — его губы мягко скользят от моего уха к шее, покрывая кожу поцелуями. Млею от них и почти мурлычу от удовольствия.

— На какое время запланировано возвращение?

— К двум. То есть мы должны выехать в одиннадцать.

— Значит, времени ещё уйма.

— Хочешь сходить на пляж?

— Думаю, там холодно сейчас, — получше заворачиваюсь в одеяло, чувствуя лёгкий ветерок на редких участках обнажённой кожи, говорю я.

— Сегодня будем делать всё, как хочешь ты, — обещает мужчина, поглаживая мои предплечья. — Хочешь море — будет море, хочешь пляж — будет пляж…

— Я тебя хочу, — загадочно улыбаюсь, дотягиваясь губами до его губ.

— Ох, у тебя только одно желание, — он смеётся, убирая непослушные пряди с моего лица.

— Кто же виноват, что ты такой желанный? — пробегаю пальцами по его рубашке, скрывающей от меня мускулистую грудь.

— В этом всё дело? — его пальцы перехватывают мои, и смех в голосе смешивается с серьёзностью. — В сексе?

— Нет, не только в этом, — отрицательно качаю головой, наполненная решимостью развеять его сомнения. — Мне всё в тебе нравится. Голос, движения, действия — ты весь!

Кажется, на него это действует.

— Ну, что же, в таком случае я не имею права тебе отказать, — Эдвард просовывает руки под мои колени, подхватывает и с нечеловеческой скоростью утягивает меня обратно в номер.

Посадка происходит довольно быстро. Чувствую прикосновения Эдварда и его голос, будящий меня.

— Белла, мы на месте, — он целует меня в щёку, а затем чуть выше носа.

— Слишком быстро, — недовольно шепчу я, не желая открывать глаза. Мне нравится мой сон, в котором ничего не беспокоит. Я знаю, что в самолёте Каллен от меня никуда не денется, и ему никто не навредит, а там, снаружи, в Германии, Америке — такой гарантии нет.

— Мне понести тебя?

— Нет! — от его слов мои глаза сами собой распахиваются, мирясь с реальностью.

Мой ответ его обескураживает, но как всегда мужчина не подаёт виду.

— Дело не в том, что мне это не нравится, — спешу я успокоить, прикладывая ладонь к его лицу. — Просто не хочу, чтобы ты надорвался из-за меня.

— Белла, я хожу в спортзал, — фыркает он, но затем смягчается и целует меня в лоб. — Ну ладно, сегодня будет по-твоему. Пошли.

С готовностью берусь за его протянутую руку и спускаюсь по трапу самолёта, покидая его уютный салон.

Надо же, в Гамбруге теплее, чем в Салоу!

Мы движемся к чёрной тонированной машине Эдварда в окружении трёх знакомых мне телохранителей. Гарретт, правда, немного разряжает обстановку, тихо посмеиваясь.

— Хочешь сразу поехать в больницу? — осведомляется Каллен.

— Да, — отвечаю тихо, не зная, готова ли. Энтони слишком долго меня не видел, а что ему сказать я так и не придумала. Эти дни с Эдвардом были моим отдыхом, отгораживанием от проблем, но теперь они вернулись, и я должна решить их. Все до одной.

— Хорошо, Джаспер и Гарретт проводят тебя, — он кивает мужчинам, а они кивают в ответ.

— А ты? Ты не поедешь? — не понимая, поворачиваюсь к нему, спрашивая это.

— Не думаю, что Энтони готов ко встрече со мной сегодня. Ему лучше побыть с тобой, а вечером я заеду и отвезу тебя в отель.

— Всё ведь в порядке, правда? — недоверчиво смотрю на собравшихся вокруг меня мужчин, бросая на каждого внимательный взгляд. Но для Эдварда в нём есть ещё и нежность.

— Да, в порядке, — вздыхает он, пожимая плечами. — Просто мне показалось, что так будет лучше.

— Ладно, хорошо, — делаю глубокий вдох, прикрывая глаза, и оглядываюсь на машину. — Только будь осторожен, пожалуйста!

— Буду-буду, — его руки притягивают меня к своему обладателю, не давая отстраниться. Наклоняясь к самому моему уху, он шепчет в него следующее:

— Не бойся, Энтони любит тебя, всё пройдёт удачно.

— Спасибо, — я благодарна ему за поддержку. Теперь и он мне её оказывает, а не только я ему. Приподнимаюсь на цыпочках и целую его губы.

— До вечера.

— До вечера, — отвечает мужчина, открывая передомной дверцу, и с трудом отрываясь. В его словах звучит плохо скрытое обещание. От него у меня поднимается настроение, и я сажусь в кожаный салон в лучшем расположении духа.

Телохранители садятся впереди, и едва моя дверь закрывается, как машина резко срывается с места, оставляя позади Эдварда, и оставшегося с ним охранника. Как его зовут, не помню, но почему-то мне кажется, что именно со мной Эдвард отпустил самых проверенных.

А это значит, что его беспокойство обо мне даже больше, чем я думала.

— Хорошо отдохнули, мисс Мейсен? — с улыбкой глядя на меня в зеркало заднего вида, интересуется Гарретт.

— Да, хорошо, — от воспоминаний, накативших на меня, на щеках появляется румянец, заставляющий мужчину тихонько усмехнуться.

— Прекращай, — недовольно и вполголоса говорит Джаспер, следя за дорогой. — Лучше скажи, ты всё проверил?

— Абсолютно, — Гарретт откидывается на сиденье, подмигивая мне. — Никаких нефтяных королей!

Ох, он тоже читал ту чёртову статью?

Кстати, нужно не забыть расспросить про всё это у Эдварда, только вот сначала нужно набраться смелости после разговора с Тони.

Господи, пусть он поймёт меня!

Остаток пути мужчины молчат, предоставив мне возможность окунуться в свои невесёлые мысли.

Наконец машина тормозит, и Гарретт выскакивает из неё первым, открывая передомной дверь.

— Джаспер пойдёт с вами, мисс Мейсен, — сообщает он. — Не волнуйтесь, внутрь палаты входить не будет.

— Это обязательно?

— Инструкции мистера Каллена, — сухо отвечает Хейл, вручая своему напарнику ключи от автомобиля. — Я вам не помешаю.

Ну, раз уж мистера Каллена… Что же, придётся принимать.

Так, Белла, не о том думаешь! Качаю головой, скидывая наваждение, и словно во сне бреду по ступеням, чувствуя, как безумно стучит сердце в груди, отдавая даже в горло.

Незаметной тенью телохранитель номер один следует за мной, до самой двери в палату Тони. Уже перед ней я останавливаюсь в замешательстве, пока не вижу летящую ко мне с другого конца коридора Эленику.

— Мисс Мейсен! — вопит она, и Джаспер выступает вперёд, пряча меня за спиной, вынуждает девушку остановиться.

— Всё нормально, это медсестра, — устало бормочу я, отталкивая его.

Оценив её взглядом, Хейл всё же отходит, тем самым позволяя ей приблизиться.

— Белла, что происходит? — недоумевает она, косясь взглядом на мою охрану.

— Не обращай внимание, — избегая лишних вопросов, отмахиваюсь. — Лучше скажи, он сильно обижен?

Мы обе без лишних слов понимаем, о ком идёт речь.

— Я попыталась объяснить ему, что Вы не убежали и вернётесь, но не думаю, что он полностью поверил мне… — виновато говорит девушка, теребя свой халат пальцами.

— А его состояние? Всё хорошо?

— Энтони отказывается от еды. Он сказал мне, что не возьмёт ничего в рот, пока вы не вернётесь. И я, и другие медсестры пытались накормить его, но он отказывался. Последние три дня нам приходится делать это внутривенно…

— Боже… — издав стон, с силой зажмуриваюсь. Он не хочет кушать. Объявил голодовку, думая, что так сможет заставить меня вернуться. Глупенький. Я бы и так вернулась. Хоть из Антарктиды!

И что прикажете теперь делать?

— Вы надолго? — с надеждой в голосе интересуется Эленика.

— Да, надолго, — киваю головой, готовясь войти в палату.

— Ах да, Белла, — девушка останавливает меня, кладя свою руку поверх моей, неистово сжимающей дверную ручку. — Вчера был подписан чек на реабилитацию Энтони. Её оплатили спонсоры…

— Я уже знаю, — выдавливаю полуулыбку, вспоминая про Каллена и наш вчерашний разговор.

— Хорошо, тогда давайте поговорим позже, — медсестра отступает, но всё же явно много недопонимает.

Что же, сейчас это меньшее, что волнует меня.

Белая дверь пропускает меня внутрь небольшой комнаты, где солнечный свет попадает на пол рядом с больничной кроватью.

Замираю на пороге в нерешительности.

— Уходи, Эленика! — бросает детский голосок, и мой взгляд мигом падает на самое дорогое в жизни лицо. Мой маленький мальчик, сыночек!

Он даже не смотрит в мою сторону. Его руки скрещены на груди, и от них тянутся несколько трубок к подвешенным на штативе капельницам.

— Это я, Тони… — мой голос как будто изменился. Я сама не узнаю его. Такая смесь чувств…

Никогда в своей жизни я так надолго не оставляла собственного ребёнка. Тем более сейчас, когда так нужна ему.

С этими словами белокурая головка быстро поворачивается, и небесные глаза впиваются в мои.

В них я вижу радость, недоверие и восторг. Но всё это затмевает одно-единственное чувство, выделяющееся больше всего — укор.

Молчаливый детский укор.

— Мама?

— Да, малыш, да! — утвердительно отвечаю я, делая к нему осторожные, несмелые шаги. — Я пришла. И я очень сильно люблю тебя!

— Где ты была?

— Мне нужно было уехать, — подхожу к его кровати и креслу рядом с ней. Нерешительно опускаюсь на него.

— Почему ты меня бросила? — в небесных глазах слезы — Потому что я спал слишком долго?

— Нет, малыш, нет. Энтони, я тебя не бросала и никогда не брошу, — протягиваю руку, чтобы взять в неё его, но он отдёргивает свою ладошку.

— Врёшь!

— Солнышко моё, — предпринимаю вторую попытку, но и она безуспешна.

— Ты вернулась только потому, что я сказал, что не буду кушать, пока ты не придёшь! Я тебе не нужен!

— Кто сказал тебе такую глупость? Ты нужен мне больше всех на свете! Я люблю тебя больше всех на свете! Если бы могла, я бы взяла тебя с собой, когда уезжала.

Его взгляд приобретает удивление и некую неуверенность. Решаю воспользоваться этим, пока не стало слишком поздно.

— Но теперь я вернулась, и отныне буду ездить только с тобой.Ты почти поправился, и совсем скоро мы вместе поедем в одно место, где тебе очень понравится, — рисую радужные перспективы, надеясь что он верит мне.

Только бы ничего не сорвалось.

— Ты говоришь, что будет так, а потом снова уедешь без меня, — не соглашается он, но уже не с той уверенностью, что раньше.

— Никогда! — кладу руку на сердце, обещая ему это, хотя мой голос и мои чувства наверняка говорят больше, чем банальная жестикуляция. — Я никогда от тебя не уеду. Теперь только с тобой. Раз и навсегда.

— Правда? — теперь он взволнован, и приборы, подсоединённые к его телу, свидетельствую об этом ускоренным пиканьем.

— Правда, малыш, чистая правда, — заверяю его. — Ну а теперь, пожалуйста, можно мне обнять тебя?

Он смотрит на меня странным взглядом, а затем просительно протягивает руки.

С готовностью и необычайной быстротой поднимаюсь с кресла, прижимая его к себе. Его дыхание изменяется, и плечи начинают вздрагивать. Впрочем, это никак не мешает ему обнимать меня настолько сильно, насколько позволяют трубки от приборов.

— Не плачь, Тони, не плачь, — прошу я шёпотом, сама готовая расплакаться прямо сейчас и здесь, держа его в объятьях. Он такой маленький, он никому ничего плохого не сделал, не причинил ни зла, ни боли. Только я источник его страданий и по совместительству мать.

Я так хочу, чтобы он больше никогда не испытывал того, что пережил за эти полгода. Хочу, чтобы он всегда смеялся, чтобы он был счастлив. Со мной или без меня — но он должен жить! Я знаю это на все сто процентов, и знала ранее, но теперь понимаю каково это: быть без него длительное время. Я скучала, безумно скучала. Не будь рядом Эдварда, сошла бы с ума…

— Пожалуйста, — хнычет он, и солёная влага мочит мою футболку. — Не уезжай больше, мамочка! Я буду хорошо себя вести, буду слушаться, но только не уезжай больше!

— Конечно, сыночек, — подавляю комок рыданий, ставший в горле, и обнимаю его крепче — он такой маленький, такой хрупкий, такой ранимый и такой любящий. Я люблю его больше всех на свете.

— Мне очень плохо без тебя. Я не хочу больше оставаться один.

— Такого больше не повторится, поверь. Я теперь буду только рядом с тобой, — целую его затылок, плечи, кудри, глажу плечи, спину, рёбра, и не выпускаю из объятий.

— Ты сегодня вечером снова уйдёшь?

— Нет, — решаю быстро и безотказно. Естественно, как я могу уйти? После всего, что натворила?

Эдвард поймёт меня, я уверена. Позже я сообщу ему.

— Честно?

— Честно-пречестно, — усмехаюсь, из последних сил борясь со слезами. — Только пообещай мне, что поешь. Вместе со мной.

— Ладно, — он с готовностью принимает моё предложение, подтверждая свои слова, что сделает всё, только бы я не уходила.

— Отлично, — стираю слёзы из уголков глаз, отстраняясь от него и утирая своими пальцами теперь уже его личико. — Значит, сейчас я принесу обед.

— Нет! — он хватает меня за руку, прильнув к ней. — Пусть Эленика принесёт. Не уходи.

Моё сердце зажимается от боли.

— Тогда скажу ей и тут же вернусь, — разглаживаю кудри на его голове, и целую в лоб. — Очень быстро. Можешь даже сосчитать до пяти.

Он шмыгает носом, а испуганные детские глазёнки не отпускают мои. Ценой невероятных усилий встаю с его кровати, двигаясь к двери.

— Эленика? — зову я. Джаспер удивлённо смотрит на меня с высоты своего роста, но я его не замечаю.

Девушка, завидев меня, появляется из-за стойки бара, стоящего на первом этаже.

— Да, Белла?

— Принеси нам с Энтони обед, пожалуйста.

— Вы убедили его, — она чуть ли не хлопает в ладоши от радости. — Конечно, сейчас принесу!

Довольная результатом, возвращаюсь в комнату и тут же снова занимаю место рядом с Тони.

Он тут же перебирается ко мне на колени, откидывая больничные простыни.

— Мама?

— Что, родной? — прижимаю его к груди, опутывая руками, оберегая и защищая. Никому не отдам.

— Я люблю тебя, — шепчет он, утыкаясь лицом мне в шею и тихо сопя.

— Я тоже люблю тебя, Энтони. Больше всех на свете.

Мои слова доходят до его слуха, заставляя худенькие бледные ручки посильнее обвиться вокруг моей шеи…

Глава 45 — Между двумя огнями

Мой телефон начинает звонить так внезапно, что я выпадаю из сладкой дрёмы слишком быстро. На часах половина восьмого. Энтони, наконец, уснул, и я прилегла вместе с ним.

Едва я начинаю шевелиться, чтобы достать мобильник, он начинает что-то бормотать и крепче прижиматься ко мне.

— Я здесь, милый, — целую его мягкие волосики, поглаживая их. — Мама с тобой.

Его моё утверждение немного успокаивает, и он не просыпается.

— Алло? — полушёпотом отвечаю я, прекрасно зная, кто звонит, даже не взглянув на номер.

— Привет, — ласково отвечает бархатный баритон. — Всё в порядке?

— Да. Тони спит, всё прошло хорошо, — губы непроизвольно растягиваются в улыбке, пока я говорю с Эдвардом, которого мне сегодня так не хватало. Я смотрю на сына. На моего дорогого маленького мальчика. Эти двое мужчин — всё в моей жизни. Я не могу лишиться ни одного, ни второго. Я умру без них!

— Я приеду через час.

— Не нужно, — мягко останавливаю я. — Сегодня я переночую здесь. Не хочу волновать его.

В трубке на пару секунд воцаряется тишина. Я знаю, что Каллен обдумывает моё решение. Для него на первом месте я и моя безопасность. Сочтёт ли он всё это достаточно надёжным? А если нет, смогу ли я убедить его в обратном?

— Ладно, — наконец вздыхает он. — Тебе что-нибудь нужно?

«Ты!» — грустно думаю я, но вслух сказать не могу. Слишком эгоистично и неправильно.

— Нет, спасибо.

— Завтра я заеду в обед, хочу убедиться, что с тобой всё в порядке.

— Не волнуйся, так и есть, — успокаиваю его, понимая, что, скорее всего, волнения не напрасны. Как мне хочется надеяться, что со временем Аро оставит свою идею и займётся кем-нибудь другим. Ну почему именно я? Сейчас?

А если бы не было Эдварда? Кто бы защищал меня и моего сына?

— Не хочешь меня видеть? — шутливо спрашивает он, но я догадываюсь, что за шуткой кроется опасение.

— Не выдумывай, — отметаю любые мрачные мысли из его головы, если они были этим ответом.

Он тихо смеётся.

— До завтра, — вздыхая, сообщаю я.

— До завтра, милая, — шепчет Эдвард и кладёт трубку.

Утро в больнице встречает меня проливным дождём. Я просыпаюсь там же, где заснула, на кушетке Тони, рядом с ним. В палате уже кто-то был, потому что на специальном столике стоит горячий завтрак для нас двоих, а некоторые трубки отсоединены от его рук.

Аккуратно выпутываюсь из его объятий, не забывая, поцеловать в лоб и потягиваюсь.

Ночь была долгой без Эдварда, но я провела её с сыном и должна этому радоваться.

Господи, когда я буду проводить ночи с ними обоими?

На глаза попадается папка с документами Энтони, куда я вчера вложила чек после разговора с Эленикой. Вздыхаю, осознавая, что поездка в Грецию страшит меня ещё больше, чем непредвиденные обстоятельства с Великой Тройкой, хотя, надеюсь, их и не будет.

Всё дело в том, что я не знаю, как мой малыш примет Эдварда, и могу лишь догадываться, справится ли Эдвард с тем, что ему придётся делить меня с моим сыном. Он жуткий собственник, но в то же время понимающий человек. Ему нравится смотреть, как я проявляю любовь к своему мальчику, но в то же время он всё больше сомневается в себе самом. Я в таком тупике, что без совета специалиста отсюда не выбраться.

И кому нужен психолог? Мне или Каллену?

А может, нам обоим?

Припоминаю, как прошёл наш первый и последний разговор на эту тему позавчера и вздрагиваю. Он наотрез отказался и даже напридумывал себе всякой ерунды. Благо, я смогла разубедить его.

И что прикажете делать?

— Мам? — голос Тони заставляет меня обернуться. Пара небесно-голубых глаз рассматривает меня, будто впервые.

— Я здесь, зайчик, — возвращаюсь к нему, обнимаю одной рукой. — Видишь, я сдержала обещание.

Он что-то удовлетворённо хмыкает, ответно обнимая меня.

— Хочешь ещё поспать? — участливо спрашиваю я, поправляя простынь, чтобы он не замёрз.

— Нет, не хочу.

— Тогда нам следует позавтракать.

— Обязательно?

— Да, — качаю головой в знак неодобрения. Энтони видит это и быстро замолкает.

Я уже начинаю сомневаться в том, что поступаю правильно. Не хочу, чтобы он боялся меня.

— Эй, — отодвигаю край простыни и беру его ладошку в свою. — Я никуда не денусь. Останусь с тобой и сегодня, и завтра, и всегда, малыш! Не нужно опасаться того, что я уйду, если ты сделаешь что-то не так. Я твоя мама, мне всё равно, что ты сделаешь, я не перестану любить тебя.

Моя речь производит на него впечатление. Он внимательно слушает, впитывая каждое слово.

— Правда? — тихо спрашивает он, до конца не веря мне.

— Абсолютная правда! — горячо убеждаю я. — Ты ведь знаешь всё это. Я ни один раз тебе говорила.

— Но ты уходишь после этого…

— Больше не буду, обещаю. А теперь давай поедим, а?

Энтони уделяет секунду раздумьям, видимо, осмысливая сказанное мною, а затем всё же кивает в знак согласия.

После сытного и горячего завтрака, я набираюсь смелости поговорить с сыном про греческую реабилитацию. Самое сложное во всём этом — нюанс, что с нами едет Эдвард.

— Малыш, у меня есть для тебя новости, — убирая его поднос, нерешительно говорю я.

— Какие? — Энтони настораживается, обращаясь во внимание. Какой же он взрослый! Чёрт, ему нет ещё и пяти лет!

— Через пару дней тебя выпишут из больницы.

— Ура!!! — его восторженный голос прибавляет мне решимости и счастья. Я крепко обнимаю его, радуясь вместе с ним. Мы так долго этого ждали, столько обсуждали, естественно, он счастлив, что всё, наконец, закончится. И боль, и уколы, и белые стены клиники.

— Как только мы уедем отсюда, отправимся в одно очень хорошее место, к морю. Помнишь, я показывала тебе море на картинке?

Он кивает, всё ещё не в силах отойти от новости про выписку. В этот миг я понимаю, что всё, за что я боролась — свершилось. Ради этих сияющих и самых дорогих на свете глаз, я готова снова пройти через весь этот ад. Но он кончился и больше никогда не вернётся.

— Мы поедем туда на пару недель. Ты, я и Эдвард Каллен.

— Кто? — он хмурится, не понимая.

— Это мой друг, малыш. Очень хороший друг. Он составит нам компанию, развеселит нас, — улыбаюсь, говоря всё это, потому что несмотря на опасения, относящиеся к реакции сына, во мне всё поёт и теплеет при одном упоминании об этом удивительном мужчине.

— Я хочу только с тобой, — поджимая губы, говорит Тони.

— Вы с ним тоже подружитесь. Он очень хочет с тобой познакомиться, — убеждаю я, поглаживая кожу на его ладошках и побаиваясь смотреть прямо в глаза.

— Он станет моим папой? — ошеломляя меня вопросом, интересуется Тони.

— Э-э-э… — а что мне сказать? У меня нет слов. В глубине души я верю в то, что Каллен останется со мной навсегда, примет Энтони и предложит выйти за него замуж, но всё это так далеко и зыбко, что дать точного ответа я сейчас не могу. Вдруг всё изменится слишком быстро? Зачем обнадёживать Тони? И всё же я понимаю, что при неудачном завершении наших отношений, мне будет очень больно. Настолько, что я не уверена, смогу ли вернуться к прошлой жизни даже ради сына.

— Я не знаю, — качаю головой, сглатывая подступающие слёзы. — Давай пока подождём. Посмотрим, как всё получится.

— Ты его тоже любишь? — Энтони отбрасывает покрывало, перебирается ко мне на колени и заглядывает в глаза в поисках ответа. Временами он лучше любого психолога, лучше любого взрослого способен утешить. Он ведь часть меня! Моя кровь, моя плоть, моё солнце. Моя жизнь.

— Люблю, — выдавливаю улыбку, хотя не думаю, что он её заметил.

— А он тебя?

Пожимаю плечами, не в силах сказать что-то определённое. Не хочу запутывать Тони долгой историей о тревогах Эдварда, но и ответить однозначно, что мои чувства взаимны, полагаясь лишь на наблюдения и не зная, что думает об этом сам мужчина, я не могу.

— Я тебя люблю! — говорит малыш, обнимая меня руками и целуя в щёку. — Я люблю тебя, мамочка! Не расстраивайся, он тоже полюбит! Ты такая хорошая!

— Родной мой, — зарываюсь лицом в его кудри, пока крепко прижимаю сына к себе. — Спасибо тебе.

— Не за что, — хмыкает он, но потом его детский голосок приобретает серьёзность. — Но, только если он тебя обидит, я его к тебе не пущу!

— Мой защитник, — улыбаясь от его слов и восторгаясь немыслимой и безусловной любовью к себе, произношу я. — Не волнуйся, всё будет хорошо. Мы ведь вместе, так?

— Угу.

— Значит, жизнь удалась, — подвожу итог я, и, пряча слёзы и неуверенность за маской веселья и беззаботности, трусь своим носом о нос Энтони. Эта игра осталась у нас с самого его младенчества. Ему нравится, да и мне тоже. Это некий знак того, что всё хорошо и отчаиваться не нужно.

Тем более он действителен сейчас, когда всё вокруг налаживается.

В три часа Энтони увозят на процедуры. Эленика сопровождает его, а я помогаю милой светловолосой санитарке убраться в его палате. Когда заканчиваю, выхожу в коридор и стараюсь не замечать Джаспера, который без устали охраняет нашу с Энтони безопасность, стоя рядом с дверью.

Ночью, выходя в туалет, я предлагала ему отдохнуть или хотя бы поесть, но он отрицательно качал головой, отвечая, что это его работа.

Нет, Джаспер отличный телохранитель, он наверняка лучший в своём деле, но мне всё же больше по душе темноволосый Гарретт, способный рассмешить в самый паршивый момент. Интересно, я могу попросить Эдварда об этой маленькой услуге?

Кстати, об Эдварде. Через полчаса он появляется в том самом коридоре, где на железных стульях сижу я, изучая договор о реабилитации Энтони.

На нём безупречно сидит тёмно-синий костюм, волосы находятся в продуманном беспорядке, а глаза, несмотря на лёгкую синеву под ними, счастливо блестят.

И это всё из-за того, что он увидел меня?

— Привет, красавица, — улыбается он, садясь рядом и чмокая меня в губы. Его поведение настолько непосредственное, что я невольно расслабляюсь. Этот мужчина — моё лекарство. Я не смогу жить без него.

— Привет, — отвечаю я, надеясь на продолжение, но он мягко отстраняет меня.

— Мы в больнице, — шепчет Эдвард, снисходительно смотря на меня.

— Не ты ли говорил, что против общественных порядков? — хмыкаю я, обнимая его и вдыхая любимый аромат.

— Не настолько же, — он делает вид, что недоволен моим поведением. — Это же моя клиника!

— Тем более, — мурлычу я, радуясь его близости. Мне не хватало её. Мы не виделись всего сутки, а я уже так соскучилась. Мне хочется провести с ним всю свою жизнь — бок о бок, рядышком.

— Эй, — Эдвард ловит мою руку, поглаживающую его грудь, и останавливает, наклоняясь совсем близко, чтобы никто не услышал. — Белла, я не был с тобой слишком долго. Ты играешь с огнём.

— Думаешь, не сможешь остановиться?

— Я в этом уверен, — Каллен неодобрительно хмыкает, но всё же обнимает меня в ответ и целует в макушку.

Наш разговор о сексе наводит меня на другие мысли. Тоже полуночные.

— Как прошёл день? — интересуюсь я, не зная, могу ли сразу переходить к самому тяжёлому.

— Без тебя, как и любой другой: никакой пользы и смысла, — не задумываясь, отвечает он, играя с моими кудряшками. — А твой?

— Я провела его с Тони, и мне было очень хорошо рядом с ним, но тебя так не хватало.

Эдвард тихонько усмехается и начинает гладить пальцами мою спину.

— А как прошла… ночь? — всё же решаюсь спросить я, надеясь, что всё было не так плохо, как прежде.

Его пальцы замирают, как и дыхание, которого я больше не слышу.

— Эдвард?

— Нормально, — он тяжело вздыхает, произнося это. — Точнее, как обычно. Дело привычки, ничего более.

— Чёрт, — застонав, покрепче прижимаюсь к нему. — Мне жаль.

Рассматриваю его фиолетовые круги под глазами и вспоминаю те ночи, когда я оказалась рядом. Он был так напуган. А в этот раз я не смогла его успокоить.

Как же сложно разрываться между двумя любимыми людьми!

— Не думай об этом. Всё это мелочи, — его передёргивает, но я вижу его нежелание говорить на эту тему и поэтому увожу диалог в противоположное русло, несмотря на все усилия, хотя с большим трудом.

— Когда назначен вылет в Грецию?

— Через два дня в девять утра.

— И долго лететь?

— Пару часов, — он пожимает плечами, произнося это, но потом, видя мою задумчивость, добавляет: — Не волнуйся, там всё устроено и предусмотрено. Энтони ничего не угрожает.

— Понимаю, — теперь вздыхаю я, не зная, что ещё добавить.

— Ты говорила с ним обо мне? — аккуратно, но в то же время озабочено спрашивает мужчина, спустя некоторое время.

— Да. Мне показалось, он всё понял.

— И что ты сказала?

— Что ты мой лучший друг, и что я люблю тебя.

Эдвард шумно сглатывает, и это настораживает меня.

— Что-то не так?

— Не обязательно было говорить последнее, я ведь и так это знаю, — его губы снова прикасаются к моей голове.

— Я говорю ему только правду. То, что на самом деле чувствую.

— У него не возник аналогичный вопрос в мою сторону?

— Возник, — медленно говорю я, не полностью осознавая, стоит ли отвечать ему на это.

— И что ты…? — он недоговаривает, но я-то прекрасно знаю суть вопроса.

— Я сказала, что не знаю, — признаюсь в самом сокровенном, понимая, что сейчас не время и не место, но так отчаянно хочу услышать положительный ответ!

Жаль, что этого не будет. По крайней мере, сейчас. Мои фантазии слишком сложны для Каллена. Я не тороплю его, готова дать ему время, помочь, но в тот же момент мне слишком сложно поверить в свою необходимость для него. Я знаю, что нужна ему ночью, но как насчёт дня?

— Белла, прости.

— Тебе не за что извиняться. Мы договорились не спешить, дать тебе время.

— Это сильно расстраивает тебя, — подводит итог он, даже не видя моего лица. Насколько хорошо он меня знает и понимает мои чувства!

— В данном случае дело касается не только меня, но и тебя.

— Пока я полностью не уверен, эти слова не будут иметь особого значения и миссии, я могу сказать их, но что они принесут в нашу жизнь? — его слова полны серьёзности, но в то же время пестрят неуверенностью и неким страхом. Он боится, что я оставлю его, если он не скажет. Как и Тони. Они оба боятся одного и того же, они оба пережили то, чего не должны были, и я нужна им обоим. И их обоих я люблю.

— Эдвард, я не хотела говорить про это. Мне не стоило, — прерывая его рассуждения, вздыхаю я. — Это мне следует извиниться.

— Давай не будем пока об этом? — с некой мольбой в голосе просит он. — Пожалуйста.

— Хорошо, — согласно киваю, спеша уйти и от этой темы.

Он выпускает меня из объятий, позволяя ровно сесть, но в то же время его рука по-хозяйски обвивает меня за талию. Мой любимый собственник, м-м-м.

— Ты так и не рассказал мне, что нас ожидает в этом приморском городке, — напоминаю я, считая это самой безобидной, но в то же время интересной и нужной темой для продолжения разговора.

— Это нечто напоминающее современную деревеньку. У комплекса большая территория с жилым сектором, медицинским кварталом и лесным массивом. Проще говоря, отдельные домики, расположенные недалеко друг от друга и соединённые с головным корпусом медицинского центра.

— То есть на больницу это не похоже?

— Нет, это, скорее, санаторий.

— И каков принцип работы? — обдумываю полученную информацию, а фантазия вырисовывает в голове различные картины подобного места. Не думала, что они вообще существуют. Сколько нового и невероятного открывает и даёт мне почувствовать Эдвард Каллен. А теперь это касается и моего сына. Нет, он действительно самый лучший! Что бы ни сделал и как бы ни поступил в прошлом.

— С утра процедуры, а весь остальной день — отдых. Море находится всего в двухстах метрах оттуда.

— В чеке сумма превышала ту, о которой мне говорили в Америке.

— Почему бы не дать малышу самое лучшее? Тем более это и для тебя тоже, — он лукаво улыбается, глядя на меня с обожанием и нежностью. Его пальцы убирают непослушную прядь с моего лица и заправляют её за ухо. Такое ощущение, что я фарфоровая. Он так аккуратен, прилежен и ласков, что невольно хочется заплакать от счастья, естественно, лишь от этого. Никто и никогда не обращался со мной подобным образом.

— Ты не представляешь, как я благодарна тебе, — приближаясь к его губам, отзываюсь я.

— А для кого мне ещё стараться? — он чмокает меня в лоб, никак не желая наклониться и поцеловать по-настоящему. — Ты всё, что у меня есть.

— А у меня есть Энтони, — как-то неожиданно пришедшая мысль срывается с языка, заставляя его нахмуриться.

— Я делаю что-то не так?

— Нет! Ты делаешь всё лучше, чем «так», — спешу убедить я, ругая себя за неосмотрительность.

— Ты думаешь, что Тони для меня помеха?

— Я так не говорила.

— Но ты так думаешь.

— Скорее, опасаюсь, — сдаюсь под его напором, признавая правду.

— Зря. Я не против твоего сына. Скорее всего, это мой единственный шанс хоть немного побыть кем-то для ребёнка.

— А как же отцовство?

— Не думаю, что это возможно.

Ответ быстрый и короткий. Мы уже говорили на эту тему ранее и с того раза ничего не изменилось. Какой же он… уверенный в собственной правоте.

— Ты ведь понимаешь, что Энтони со временем начнёт воспринимать тебя как отца, если ты ещё не… мы не…

— Мы что? — он хмурится снова, поднимая моё лицо за подбородок, чтобы заглянут в глаза.

Я молчу.

— Ну же, Белла, договаривай. Мы что?

— Если мы ещё будем вместе, — быстро проговариваю я.

Его это настораживает и обескураживает. Отпуская моё лицо, он задумывается над произнесёнными только что словами.

— Я без тебя не смогу, — наконец произносит он, заставляя меня посмотреть на него без лишних жестов и просьб. Мои глаза впиваются в его, не отпуская ни на секунду.

Долгожданные слова. Искренние, чистые, любящие. Те, которые нам нужны и необходимы. Я даже не подозревала, что не хватает именно их.

Это первая ступень на пути к его признанию искренних чувств. Я уверена, что они в нём есть. Очень хочу верить в это.

— А я без тебя, — подношу ладонь к его щеке, поглаживая бледную кожу. — Правда, Эдвард, ты очень нужен мне. И знаешь это.

— Знаю, — соглашается он, и, наконец, наклоняется ко мне, собираясь подарить долгожданный поцелуй. — Но и ты знай, что нужна мне. Очень сильно нужна, Белла.

— Знаю, — повторяю за ним, словно эхо, за пару секунд до того, как наши губы встречаются, будто два цветка в букете. Они идеально соприкасаются, даря и мне, и ему непревзойдённые ощущения. Это божественно. Это любовь.

— Думаю, нам всё же нужно переместиться в мой кабинет, — стонет Каллен, обнимая меня обеими руками. Я ощущаю, как в нём просыпается то же желание, что и во мне сейчас.

— Энтони скоро вернётся, — прерывисто дыша, напоминаю я, хотя его идея безумно нравится мне.

— Мы успеем, — мужчина отстраняется, подмигивает мне и протягивает руку.

Охотно вкладываю в неё свою и вслед за ним иду по нескончаемому белому коридору в направлении одной-единственной двери с золотой табличкой.

Глава 46 — Люблю одного, ненавижу другого…

— Почему на тебе так много одежды? — недовольно ворчу я, стягивая с плеч Эдварда пиджак.

— Обстоятельства требуют, — пытаясь, как можно скорее расстегнуть пуговицы на моей блузке, отзывается он.

— Значит, это было не запланировано на сегодня?

— Думаешь, я стал бы так одеваться? — он мягко смеётся, и моя блузка падает вниз к его пиджаку.

— Никогда не делала этого на письменном столе, — глядя за спину Каллена, где в паре метров от меня виднелся дубовый каркас, сообщаю я.

— Всё когда-то бывает впервые, — его руки такие требовательные, что я забываю о своём вопросе. Он прав, мы слишком долго не занимались любовью. Нам этого так не хватало, чёрт подери.

Его поцелуи становятся всё более страстными и продолжительными. Мне не хватает дыхания, чтобы справляться с несколькими задачами одновременно: раздевать его и наслаждаться времяпровождением. Во мне есть место лишь одному чувству — ненасытности, которую безумно хочется унять.

— Безумно хочу тебя, желанная моя, — давая мне вдохнуть воздуха, шепчет Эдвард, и какие-то папки с грохотом падают на пол. Я вздрагиваю, а он успокаивающе гладит меня по руке. Мол, «всё нормально». Я мигом успокаиваюсь, потому что знаю, что всё даже лучше, чем просто «нормально».

— Тогда о тебе я вообще молчу, — отзываюсь ему в ответ, отшвыривая ногой подставку для канцелярских принадлежностей.

— Становишься такой же ненасытной?

— Есть у кого учиться, — обрываю разговор, не желая сейчас ничего ни обсуждать, ни пытаться выяснить. Порой мне кажется, что в моём сознании остались древние животные инстинкты. Сейчас я будто неандерталец, имеющий лишь одну цель в никчёмном существовании.

Я путаюсь в мыслях, но никак не в телодвижениях. Всё идёт гладко, словно по маслу, но в то же время так необычно и притягательно, что хочется и дальше продолжать экспериментировать в этом плане.

— Куда ты так торопишься? — стонет Эдвард, когда я стаскиваю с него рубашку.

— Мы в твоей клинике.

— Сама же сказала, что она моя, — произносит он и быстрым движением ставит меня на ноги, не прерывая поцелуев. — Значит, мне можно всё.

— Тебе всегда всё можно, — поправляя его, говорю я. Ещё секунда, и мои джинсы оказываются в груде одежды.

— В таком случае, я хочу тебя.

— А я тебя, — улыбаясь, вожусь с ремнём его брюк, пока задуманное, наконец, мне удаётся.

— Моя! — грозно рычит Каллен, оглядывая меня с ног до головы, перед тем как посадить обратно на стол. Дерево такое ровное и отполированное, что даже обнажённой мне комфортно на нём. Наверное, оно ещё и холодное, но в данный момент мне слишком жарко, чтобы замечать это.

— Твоя! — согласно отвечаю я, притягивая его к себе. — Только твоя.

Его глаза загораются, и жадный собственнический блеск заполоняет их.

— Значит, я беру то, что принадлежит мне, — с этими словами последние предметы моей одежды оказываются сорванными с тела.

Всё заканчивается довольно быстро, но мы оба получаем колоссальное наслаждение даже за такое короткое время. Испытывая лёгкую слабость и привычное умиротворение, лежу на груди Эдварда, вслушиваясь в ровное биение его сердца. Дыхание давно восстановлено, и теперь я не знаю лучшего времяпровождения — с Тони не в счёт — чем с Эдвардом Калленом.

Его пальцы лениво бороздят мою спину, продвигаясь всё ниже и переходя на бёдра и икры.

Сейчас меня ничто не беспокоит и не волнует. Все тревоги улеглись, будто их и не было.

До возвращения Энтони ещё полчаса, а я уже успокоилась.

— У тебя золотые руки, — шепчу я, приподнимая голову и целуя его грудь.

— Судя по твоей улыбке, не только руки, — смеётся мужчина, вгоняя меня в краску.

— По-прежнему смущаешься? — нежно спрашивает он, заглядывая мне в глаза.

Молча киваю, хотя на губах улыбка.

— Меня незачем смущаться.

— Знаю.

— У тебя на всё один ответ, — вздыхает он, но тем не менее сильные руки возвращают меня обратно к своему обладателю, продолжая свой незатейливый танец по моей обнажённой спине.

— Мне с тобой очень хорошо, — через некоторое время говорю я. — Гораздо лучше, чем с Джейкобом.

— Мне тоже очень хорошо с тобой, — отвечает он, целуя мои волосы.

Между нами воцаряется пауза, но длится она недолго. Прерывает её сам Эдвард неожиданным вопросом с его стороны.

— Что ты чувствовала в первый раз?

— То есть?

— В нашу первую ночь? — он заметно волнуется. Успокаивающе провожу ладонью по его руке, надеясь помочь. Но всё же решаю ответить честно, пусть эта честность не всегда оборачивается во благо нашим отношениям.

— Отвращение, — тихо говорю я.

Дыхание Каллена становится неровным, что меня настораживает и убеждает в неправильности — с какой-то стороны — своих слов.

— Ясно. Всё правильно, я заслужил, — признаёт он.

— Не столько к тебе, сколько к себе, — добавляю я, понимая, что это полный ответ. Настоящий. Я действительно чувствовала всё именно так.

— К себе? — удивление в его голосе придаёт мне сил говорить дальше.

— Именно. Я ведь продалась.

Эдвард замирает, и я тоже. На пару секунд мы оба погружаемся в те воспоминания. Не знаю, как он, а я не хочу повторения той ситуации. «Насильно мил не будешь!» — вот она, истинная правда.

— Это в прошлом, — вскоре произносит он, полным сожаления голосом.

— Конечно, в прошлом, — быстро соглашаюсь я, выныривая из бесконечных дебрей памяти. — Теперь всё по-другому.

— Да, по-другому, — он повторяет за мной, убеждая, скорее, себя самого, чем подтверждая истину.

— А что чувствовал ты? — осторожно интересуюсь я.

— Власть, — стальным тоном отвечает он.

— Объяснишь?

— Белла, до того как ты показала мне, что можно заниматься сексом с нежностью, для меня существовало лишь подчинение. Если вдуматься, мне в жизни ничего и никогда не принадлежало толком. Ощущение власти над теми, кто не может отказать и вынужден повиноваться любому слову, давало мне удовлетворение, — медленно объясняет он, стараясь с точностью подбирать слова. — Ты была не такая, как другие, ты хотела бороться. Даже со мной.

— Не думала, что ты мог это почувствовать. Мне казалось, я делала всё так, как нужно, — озвучиваю свои догадки, действительно немного удивляясь.

— Я чувствовал, Белла. Чувствовал твоё нежелание, неприязнь и ненависть. Каждую твою эмоцию. Мне нравилось, что я могу делать с тобой всё что угодно, несмотря на силу твоего духа.

Он делает паузу, глубоко вдыхая, а я терпеливо жду, надеясь услышать продолжение. Тема очень тяжёлая, но нам необходимо её обсудить, чтобы лучше узнать друг друга, и разобраться в тех смешанных чувствах, что были ранее.

Сейчас, когда на горизонте всё чисто, а в душе спокойной, можно покопаться и в болезненном прошлом.

— Я думал, что сломаю тебя со временем. Как и других, — нехотя признается Каллен, заставляя меня снова обратиться во внимание. — Но ты не поддалась мне. Что бы я ни делал, ты оставалась самой собой, и мне это… нравилось. И нравится по сей день. Ты неповторимая.

— Мне всегда казалось, что я самая обычная, — сообщаю я, пожимая плечами.

— Нет, не обычная, — отвергает мои предположения Каллен. — Ты смогла открыть мне глаза. Единственная, не побоялась показывать свою точку зрения раз за разом. Я не встречал таких как ты и не встречу.

— Думаю, о своей необычности ты и так знаешь, — мягко улыбаюсь, понимая, что от обсуждений самого тяжёлого мы перешли к взаимным признаниям. Что же, оно и к лучшему.

— Моя необычность есть лишь в одном: каким-то чудом в том баре я встретил тебя, — он целует меня в висок, говоря с такой невероятной искренностью, что сомневаться в его словах не приходится ни секунды.

— По поводу бара, — неловко начинаю я, вспоминая об оставшихся нерешёнными вопросах к Эдварду.

— Что?

— Ты убил Ален? — перед глазами тут же появляется картинка из прошлого, когда в тот первый день я попала в тайный особняк Каллена, увидев мёртвую девушку.

— Нет, — он внимательно смотрит на меня, и я вижу в его глазах откровенность.

Вот так раз! Что значит не он? А кто?

Ещё одна тайна приподнимает свой полог, впуская меня внутрь. Ещё немного, и я узнаю ответ на давний вопрос.

— А кто её убил?

— Она сама.

— Самоубийство? — хмурюсь, не понимая, о чём идёт речь. Зачем ей это понадобилось?

— Да. Она убила себя сама. Из-за меня.

— Из-за тебя? — мои глаза округляются до невозможности. Я думала всё намного проще. Думала, что Эдвард спустил курок и уничтожил её, но, на самом деле, всё иначе. И мне предстоит выяснить как, потому что данная тайна не даст мне спокойно спать по ночам.

— В тот вечер, когда я вернулся в особняк после разговора с тобой, она встала посреди прихожей и приставила пистолет к виску. Она сказала, что убьёт себя, если я не пообещаю быть только с ней. Любить её. Она много не знала.

— Ты не пообещал. — Вот и вывод. Говорю тихо, но в голове продумываю каждую мелочь. Всё сходится. И те взгляды женщины, направленные на меня, ревнивые взгляды на Каллена. Она тоже любила его, а он был не готов это принять. Я не первая, но мне был дан шанс.

— Меня полностью устраивали те отношения, в которых мы с ней находились. Ты ведь знаешь, что я предпочитал полную независимость и никаких обязательств в общении с женщинами до тебя.

— А после? — вопрос срывается с губ, заставляя Эдварда робко улыбнуться.

— Белла, ты первая, с кем мне захотелось иметь нечто большее, чем просто секс, — он глубоко вздыхает, набираясь сил, чтобы продолжить. — Ты единственная показала мне, что мир не такой, как я о нём думал. Ты моя спасительница, и этим всё сказано.

— Ален тоже любила тебя, раз готова была расстаться с жизнью, — тихо добавляю я, придвигаюсь к Каллену чуть ближе и кладу руку ему на плечо.

— Я не любил её. И не хотел любить, — он зажмуривается и резко выдыхает. — Белла, я не могу сказать, что люблю тебя, потому что не знаю, так это или нет. Но я осознаю: всё что было ранее — ничто, по сравнению с тем, что я чувствую к тебе.

— Я знаю, милый, и я ценю это.

— С тобой я живу по-настоящему. Я не выдержу… Чёрт, не уходи, пожалуйста!

В его голосе такая мольба и ненависть к себе, что все мои мрачные помыслы испаряются. Вот опять — наша непосредственность перерастает в серьёзные до ужаса разговоры.

— Эдвард, прекрати думать, что я уйду, — хмурюсь я, оборачиваясь к нему всем телом и сплетая наши руки. — Мне хватает того, что так считает Энтони. Вы оба никак не можете понять, что я люблю вас и по определению никуда не смогу уйти!

— Иди сюда, — Эдвард прерывает меня, освобождает свои руки, а затем притягивает к себе и держит, словно ребёнка: бережно, но крепко.

— Мои глупые мальчики, — бормочу я, уткнувшись лицом ему в грудь. Отчаянно хочу, чтобы он всё понял. И он, и Энтони.

Надеюсь, со временем они поймут. Оба.

Каллен вздыхает, целует в лоб и опускает подбородок мне на голову.

Через два часа я снова нахожусь рядом с сыном. У меня в руках его любимая книжка со сказками, а рядом он, со своим неуёмным вниманием и целенаправленным взглядом.

Мне кажется, раз за разом ему становится легче переносить различные процедуры, когда я здесь.

— И жили они долго и счастливо! — заканчиваю сказку о Красной Шапочке, закрывая книжку.

— Почитай ещё! — просит Энтони.

— Ладно-ладно, — снисходительно улыбаюсь и предоставляю ему выбор. — Что хочешь послушать?

Ещё двадцать минут проходят за одной из сказок Братьев Гримм. Читая, я одновременно думаю об Эдварде. У него встречи, дела, переговоры, он управляет двумя холдингами, а я никак не могу привыкнуть к подобной мысли. Он знает, что мне плевать, сколько он зарабатывает, но почему-то до сих пор есть ощущение, будто он во многом мне не доверяет.

Не знаю, возможно, когда-нибудь это пройдёт, и он развеет мои опасения.

Ещё одна мысль, занимающая мою голову — приближающийся день рождения Энтони. Мой малыш родился двадцатого августа, а сегодня уже тридцатое июля. Время так быстротечно, что я едва замечаю его ход.

Интересно, что мне следует подарить ему на этот раз? Что он хочет?

«Главный подарок уже вручён!» — шепчет мне подсознание, напоминая про то, что в этом году все мучения моего мальчика кончились, и он может вздохнуть свободно и спокойно. Оно право. Всё прекрасно, и главный подарок вручён, но помимо него будет ещё множество других, не менее счастливых и приносящих лишь радость.

От мыслей меня отвлекает негромкий стук в дверь.

— Белла? — голова Эленики появляется в дверном проёме, и за ней я вижу фигуру Хейла, занявшего своё обычное место на страже. Чёрт, я забыла попросить у Эдварда заменить его.

— В чём дело, Эленика? — откладываю книжку, стараясь не замечать испуганного взгляда сына.

— Доктор Клиуортер хочет поговорить с Вами. Он сказал — это срочно.

Хмурюсь, поджимая губы, и пытаюсь совладать с яростью и гневом. Что ещё нужно от меня Джейкобу? Чего ещё он не попробовал?

— Передай ему, что я сейчас приду, — вздыхаю, решая всё же разведать ситуацию и, наконец, расставить все точки над «i». Сегодня состоится моё объяснение с Блэком. Оно приведёт к окончательному разрыву наших отношений, перекрывая возможность их возобновления. Я знаю кого люблю, кому нужна и с кем хочу быть. Мне плевать, что там себе придумал Джейк. Он свой шанс упустил и больше его не получит. Не нужно Энтони больше боли. Не нужно страданий и мне. Мы своё выстрадали, теперь его черёд.

— Мам, ты куда? — Тони хватает меня за руку, вынуждая остановиться.

— Солнце, мне нужно кое-что рассказать доктору. Хочешь, с тобой побудет Эленика?

— Нет, хочу, чтобы здесь была ты! — упрямо говорит он.

— Тони, я ненадолго. Мне просто нужно поговорить с ним. Всего-то. Потерпи, ладно?

— Ты точно вернёшься? — он смотрит на меня во все глаза, не давая возможности соврать. А я и не собиралась.

— Точнее не бывает, — убираю руку, и, потрепав его по белокурым кудрям, выхожу за дверь в направлении кабинета Блэка-Клиуортера.

Уже у двери медлю на полторы секунды, но всё же вхожу без стука. Он ждал меня — так передала Эленика — пускай теперь и терпит.

В кабинете кроме Джейка никого нет. Он сидит за столом, рассматривая какие-то документы.

— Я здесь, — закрываю за собой дверь и, подпирая её, скрещиваю руки на груди. Теперь я не та, что прежде была здесь. Я другая. Вдохновлённая и сильная благодаря поддержке Эдварда, выздоровлению Тони и собственной уверенности в своих чувствах. Для меня всё ясно, осталось объяснить это Джейкобу.

— Белла, я ждал тебя, — он встаёт, убирая документы в сторону, и делает несколько шагов ко мне через кабинет.

Отвожу взгляд и выставляю руку вперёд в немом жесте. Мужчина замирает.

— Стой, где стоишь, Джейкоб. И говори быстро, у меня мало времени.

— Ты так изменилась, — шепчет он, разглядывая меня. Чувствую это и самодовольно усмехаюсь.

— Конечно, изменилась. Жизнь вынудила.

— Не говори так, — он морщится, отступая.

— Нет Джейкоб, это ты не начинай подобных разговоров. Естественно, изменилась. Я уже не та, которая ходила с тобой в школу по утрам и ночевала по вечерам, я другая. И мне плевать, сожалеешь ты об этом или нет.

— Что за пламенная тирада? — его тон смущённый, но меня это не останавливает.

— А какой она должна быть? Что ты вообще от меня хочешь?

— Белла, давай поговорим по-человечески! — просит он, останавливая мой напор.

— Хорошо, — делаю глубокий вдох, готовясь к этому. В конце концов, когда-нибудь это должно было произойти.

— Послушай, я готов вымаливать у тебя прощение годами, но знаю, что ты меня не простишь, — начинает он, собираясь с силами.

— Верно подмечено, — хмыкаю, теперь уже наслаждаясь собственной властью. Как и говорил Эдвард, это действительно удовлетворяет. Но только в случае с Джейкобом. Ни с кем более.

— Белла, я хочу попросить лишь об одном: позволь мне видеться с сыном. Хотя бы раз в неделю.

— Нет, — поджимая губы, отвечаю ему.

— Почему нет? — Джейк хмурится, и разочарование растекается в нём — я почти ощущаю это. Как же мы были тесно связаны в прошлом.

— Как ты собираешься объяснить ему своё многолетнее отсутствие?

— Я придумаю.

— А правду сказать не хочешь? — приподнимаю бровь, в ожидании ответа. Этот диалог смешит меня, но, скорее всего, это эйфория — обратная сторона истерики.

— Беллз, прошу тебя!

— Не называй меня так! — обрываю я. Ненавижу это имя. — Для тебя я Изабелла Мейсен, никак иначе!

— Хорошо-хорошо, мисс Мейсен, прошу Вас! — он предпринимает вторую попытку, но снова смешит меня, а не злит. Чёрт, я сегодня явно не в состоянии вести серьёзные диалоги.

— Давай разберёмся во всём раз и навсегда, Джейкоб, — пересекаю комнату, становясь к нему вплотную.

От него пахнет какими-то медикаментами и довольно приятным парфюмом. На нём всё та же больничная хирургическая форма, в которой я вижу его каждый раз. Тёмные глаза впиваются в мои, а короткая стрижка придаёт ему брутальности. Нет уж, сегодня я настроена говорить серьёзно, такие мелочи не смогут отвлечь меня.

— Энтони Мейсен — мой сын. Только мой. Он носит мою фамилию, живёт со мной и ничего не знает о своём отце. На эту тему мы с ним не говорили, но когда придёт время, я найду нужные слова. Теперь обо мне. Меня зовут Изабелла Мейсен, я ношу фамилию своего отца и люблю не тебя, а другого человека. Очень люблю. Я уверена, что он сможет стать хорошим отцом для моего ребёнка, он принимает его с самого начала и оплачивает его лечение. За тебя, Джейк, я замуж никогда не выйду, семьи у нас с тобой не будет. И видеться с сыном я тебя не позволю. Можешь штурмовать мой дом и брать заложников среди медсестёр этой больницы, но на моё решение ты не повлияешь. Утекло слишком много воды с тех пор. Надеюсь, тебе всё ясно теперь?

Заканчиваю свою речь, раздумывая, объяснила ли все важные моменты. Кажется, да, все.

В моих мыслях были предположения, что Джейкоб либо замолчит, а потом начнёт оправдываться, либо сразу забьётся в истерике, но уж никак я не могла предположить, что он наклонится ко мне и, пользуясь моим гневом и неподвластными мыслями, поцелует.

И вот я стою в кабинете доктора Клиуортера, прижатая его руками к мускулистому смуглому телу, и его коричневатые тёплые губы впились в мои.

Я настолько шокирована, что не могу пошевельнуться.

Но уже через десять секунд осознаю, что это не Эдвард, а Джейк, и целоваться с ним я не имею никакого желания и тем более права. Я люблю Эдварда. Только его. И никому более не позволю прикоснуться к своим губам подобным образом.

Цепляюсь пальцами за волосы Джейкоба, отталкиваю его, но почему-то он воспринимает мои действия за ответные проявление страсти и сжимает сильнее.

Мне чудится, будто начинают трещать кости, а жар, который исходит от него, не даёт мне вдохнуть, так как поцелуй Блэка не прекращается. Он вообще дышать собирается?

Его пальцы скользят по моему телу и, найдя обнажённый участок на пояснице, проникают под блузку.

Я вскрикиваю и сопротивляюсь сильнее, и, кажется, только поэтому на пару секунд он отрывается от меня.

— Ну же, Белла, давай, будь со мной! — просит он, глядя на меня с отчаяньем и мольбой. Ну уж нет. Что он несёт?

— Джейкоб, пусти! — выкрикиваю я, вырываясь. — Что ты делаешь?

— Белла, нам было так хорошо вдвоём. Давай попробуем ещё раз. Если тебе не понравится, ты больше меня не увидишь, но дай мне шанс. Смотри, я хочу тебя! — его пальцы железным кольцом обвивают мои руки и опускают ниже собственного пояса. Чувствуя то, что он желает мне показать, я отдёргиваюладонь, в ужасе смотрю на него.

— Собираешься насиловать меня прямо здесь? — спрашиваю я, чувствуя, как надламывается от бессилия мой голос.

— Нет, — он наклоняется ближе, и его дыхание совсем рядом со мной. — Я покажу тебе, каково это, заниматься сексом со мной. Ты забыла, но я напомню. И у нас всё наладится, любимая моя!

— Блэк, приди в себя! — мне уже не хватает ни воздуха, ни сил, ни веры в неожиданное спасение, но я продолжаю бороться. Мне отвратительна любая мысль об измене Каллену. С Джейкобом или с кем-то другим — я простить себе этого не смогу.

— Один раз, Беллз, — просит он, снова целуя меня.

— Я сказала: нет! — изворачиваясь, я пробую кричать, но голос выходит совсем тихий.

— А я сказал: ДА! — рычит Блэк, и я открываю в нём новую, потаённую часть. Чёртов маньяк! Его руки прижимают меня к стене, до боли сжимая запястья. Язык вторгается в мой рот, а тело вдавливает меня в стенку.

— ПУСТИ! — набираю в рот воздуха и ору что есть мочи.

— Кричи-кричи, стены здесь звукоизолированные, — усмехается Джейкоб.

И в этот момент я слышу громкий треск. Будто что-то разлетается на части.

Не могу ничего разглядеть из-за Джейкоба. В ушах гудит из-за недостатка кислорода и жуткого страха.

Потом ощущаю, как руки мужчины отпускают меня, а сам он быстро исчезает из моего поля зрения.

— Мисс Мейсен, Вы в порядке? — голос знакомый и появляется совсем рядом. Перевожу взгляд вправо и вижу встревоженное и изуродованное шрамами лицо Джаспера Хейла. Как он сюда попал?

Затем на глаза попадаются ещё какие-то люди, держащие Джейкоба под руки и выводящие из кабинета.

— Пойдёмте, мисс, мы отвезём Вас в отель, — произносит Хейл, осторожно подталкивая меня к выходу.

Иду по коридору обратно, но ничего не замечаю. Неужели я так испугалась? Почему мне так страшно? Ничего ведь не произошло!

— Думаю, стоит дать ей успокоительного, — замечает ещё один голос рядом. Видимо, Гарретт. Но в этот раз никакой шутливости. Сосредоточенность и серьёзность. Похоже, что он либо очень расстроен, либо сильно переживает.

— Позови медсестру, пусть принесёт лекарство, — соглашается Джаспер и подводит меня к стульям у дальней стены.

Я не замечаю направленных на меня взглядов посетителей, больных и медицинского персонала, не вижу людей, уводящих Джейкоба, и, мне кажется, даже Хейла различаю с трудом.

В голове такая путаница, что кажется, там никогда всё не успокоится. Перед глазами картинки происходящего недавно с Джейкобом, а в ушах отчётливо слышу свой пульс, почти так же, как и в горле.

Появляется медсестра, и что-то острое и металлическое втыкается мне в руку. Последний раз так было во время кардиогенного шока Энтони.

— Мисс Мейсен, — голос телохранителя номер один затихает, пока шум в моей голове не унимается, и я не оказываюсь в чёрном забытье.

Всё исчезает, оставляя меня наедине с самой собой.

Глава 47 — Пробуждение

Я сплю долго и томительно. Мне кажется, мимо меня проходят столетия, а я всё никак не могу одолеть свои тяжёлые веки и открыть глаза. Мысли настолько спутаны, что я даже не пробую вникнуть в их поток, в попытке расставить всё по своим местам.

Последнее, что я помню — металлическую иголку в своей руке, когда медсестра давала мне успокоительное. Зачем оно — неизвестно. Мне и без того паршиво, а лекарство лишь мешает трезво мыслить.

«Нет, думать слишком тяжело», — мысленно сообщаю себе я, отвлекаясь от невесёлого занятия. — «Лучше послушать».

И правда. Слушать интереснее. А всё потому, что голоса невероятно чёткие, будто бы говорят прямо передо мной, хотя и приглушённо.

— Сколько она ещё проспит? — спрашивает мой любимый бархатный баритон. Он кажется взволнованным и напряжённым. А ещё сожалеющим. Бесконечно сожалеющим. О чём? Эдвард, что тебя гложет?

— Это зависит от дозы успокоительного. Смею предположить, что в Вашей клинике всё по первому классу, и, следовательно, действие лекарства увеличено, — другой голос. Я уже слышала его где-то, почти в таком же состоянии. Откуда он, и кому принадлежит?

— Зачем вообще было вкалывать ей это? — досада в голосе любимого передаётся и мне.

«Я тоже не понимаю, для чего это!» — мысленно хмурясь, злюсь на Гарретта. — «Никакого долгосрочного избавления нет. Лишь тупой сон, и то после него чувствуешь себя ужасно!»

— Мистер Каллен, не переживайте так, — в голосе незнакомца слышно ободрение, и я надеюсь, что он внушит Эдварду хоть немного уверенности, потому что сама я её оказать не в силах.

— С ней ведь всё в порядке?

— В полном. Она просто спит.

— Спит… Уже почти сутки, — мужчина глубоко вздыхает, и я догадываюсь, что так он пытается расслабиться в какой-нибудь возможной на данный момент степени. Ого, сутки! Сколько же я пропустила!

— Когда она проснётся, я должен осмотреть её, и будет проще, если вы расскажете мне, что конкретно произошло?

— Ничего особенного, — скрежет зубов Эдварда наводит меня на мысль, что у него «чешутся» руки добраться до Блэка и оторвать ему голову. Что же, это и моё желание. — Скорее всего, она просто испугалась.

— Значит, никакого насилия?

— Нет. Он не успел, — голос Каллена становится едва слышным. Наверняка ему тяжело сдерживать наплыв собственных чувств.

А этот незнакомец? Он доктор, если хочет осмотреть меня?

Доктор…

Карлайл! Вот кто прописал мне постельный режим в прошлый раз! Ну, конечно, я должна была догадаться, что у Эдварда есть личный врач. Это ведь первое, что должен иметь каждый обеспеченный человек.

— Прошу простить меня за нескромный вопрос и за то, что лезу не в своё дело, — в голосе доктора слышится смущение. — Но как Вы узнали, что происходило в той комнате?

— Вы правы, вопрос нескромный, и дело не ваше! — огрызается Каллен, заставляя собеседника умолкнуть. — Можете считать, что у меня дар предвиденья.

— Простите, — идёт на попятную Карлайл.

— Закроем тему, — быстро отвечает Эдвард и тоже замолкает.

Воцаряется тишина, так сильно давящая на меня. Пусть говорят! Пусть обсуждают, делятся, скрывают, но только не молчат!

С тишиной в мою голову проникает огромное количество вопросов. И в их бесконечной череде я нахожу один-единственный, заставляющий меня приложить все силы, чтобы прийти в себя: как мой сын?

С ужасом понимаю, что снова не сдержала данное обещание. Бросила его и ушла, хотя обещала вернуться. И нет разницы: моя ли это вина или нет. Я просто лгунья, и теперь Тони считает именно так. Наше недавно выстроившееся из руин доверие снова рухнуло, и теперь я не уверена, что смогу его возродить.

Напрягаюсь, пытаясь открыть глаза. Мне кажется, едва я это сделаю, как всё наладится.

Не знаю, сколько мучительных минут я бьюсь о стальную стену противодействия организма, уповая лишь на то, чтобы поскорее завершить эту битву и стать победителем.

То ли материнская любовь, то ли просто моё отчаянное желание, но всё же мне удаётся задуманное. Веки распахиваются, открывая передо мной мир.

Усиленно моргаю, пока чёрная пелена не спадает, показывая мне тусклое пятно напротив. Через пару секунд оно приобретает очертание, и я могу разглядеть в нём самый обычный светильник. Его свет тусклый, и поэтому в комнате полумрак. Почему бы не включить свет?

Скольжу глазами далее, ища силуэт Каллена. Повторяю действие дважды, но никаких результатов. А как же я узнаю, где Тони? Ведь наверняка Эдварду известно, где мой ребёнок и что с ним. А ещё он может отвезти меня к нему, потому что сама я вряд ли доберусь.

Осознание того, что в поле зрения мужчины нет, побуждает открыть рот и позвать его. Остаётся лишь вопрос: смогу ли?

Решаю испытать судьбу и говорю единственное, что, по моему мнению, может заставить его оказаться рядом.

— Эдвард? — голос тихий и хриплый. Он кажется частью воцарившейся вокруг меня тишины и темноты, поэтому я даже не уверена, слышит ли меня тот, кому адресован вопрос.

Нет, должен слышать. Он ведь не «Мистер Каллен», он Эдвард. Мой Эдвард. И он любит, когда я зову его именно так.

За размышлениями о правильности своих действий не сразу вижу, как из темноты выступают знакомые очертания, и мужская фигура появляется рядом со мной. Кровать немного прогибается под его весом, демонстрируя мне, что это действительно он, а не игра моего воображения.

— Я здесь, Белла, здесь, — мягко сообщает голос, и нежные, облегчённые, но в то же время виноватые нотки проскальзывают в нём.

Не знаю, хватит ли меня сейчас ещё на пару слов, поэтому просто поднимаю руку, надеясь найти его.

Для моего зрения не слишком темно. Я вижу, что он рядом. Вижу черты его лица, вижу изумрудные глаза, в которых застыло самобичевание, вижу морщинки на идеальной коже, свидетельствующие о его бессонной ночи. Я вижу его, и мне достаточно. Сейчас достаточно.

Бледные пальцы мигом оплетают мою ладонь, осторожно и ласково сжимая её. А затем поднимают, поднося к губам, коротко и приятно целуя.

Вот я и дома. Рядом со мной тот, кто сможет защитить от всего на свете, кто может поддержать в любую минуту. Рядом со мной мой любимый человек, и я надеюсь, так будет всегда, потому что иначе не должно случиться. Доставляющие неприязнь поцелуи Блэка, которые я так хорошо запомнила, не идут ни в какое сравнение с мягкими и любимыми губами Каллена, прикасающимися сейчас к моей руке.

Заставляю пальцы пошевелиться и глажу его щёку. В глазах мужчины теплеет.

— Видите, мистер Каллен, всё в порядке, — нас прерывает голос того самого доктора, про которого я вспоминала ранее. Эдвард, не глядя, кивает ему и продолжает смотреть только на меня.

Я тоже не могу оторваться от изумрудных омутов. В них смешивается калейдоскоп чувств, но яснее всего — облегчение.

— Мне приступить к осмотру позже? — продолжает Карлайл тем временем.

— Да, позже, — резко отвечает Эдвард, огорчённый тем, что ему мешают.

— Я буду за дверью, мистер Каллен, — напоследок кидает доктор и исчезает во тьме. Хлопок двери извещает о его уходе, но и мне, и Эдварду на это плевать.

— Как ты себя чувствуешь? — будто бы просыпаясь от какого-то гипнотического сна, спрашивает он.

Тут я и вспоминаю про сына — главную причину моей борьбы.

— Где Энтони? — вопрос настолько волнует меня, что произношу его чересчур быстро, не успевая толком набрать воздуха, и поэтому по его окончанию вынуждена заново приводить в порядок дыхание.

— Он в полном порядке, — успокаивая меня, объясняет Эдвард. — С ним всё хорошо.

— Я ведь бросила его.

— Ни в коем случае. Он видел тебя спящей и подумал, что ты спишь из-за того, что устала.

— Устала? — нервный смешок срывается с моих губ.

— Устала, — губы Каллена превращаются в тонкую полоску, и я догадываюсь, что он переносится мыслями в прошлое. А он-то, как узнал о случившемся? От Джаспера? А тот как?

Но вопросы могут подождать. Сейчас для меня главнее его душевное состояние. Он должен понять, что я, пусть и в относительном, но порядке. А тем более сейчас, когда я знаю, что Тони на меня не в обиде и ему ничего не угрожает, имеет смысл заняться разбором событий.

— Не хмурься, — прошу я, снова протягиваю руку и вожу пальцами по его губам. — Мне нравится твоя улыбка.

Он вздыхает и исполняет мою просьбу, но натянутая улыбка глаз не освещает. Они по-прежнему грустные и задумчивые.

— Как Джаспер нашёл меня? — спрашиваю, понимая, что отвлекать его бесполезно.

— В каждом кабинете стоит камера наблюдения. Из наблюдательного пункта ему и доложили.

— Ничего себе! — камеры наблюдения? Так Эдвард мог и раньше видеть наши разговоры? И с Энтони тоже? Он постоянно следил за мной! Хотя сейчас грех жаловаться — ведь это обернулось везением и закончилось хорошо.

— Когда он оттащил от тебя этого ублюдка, — мышцы мужчины напрягаются, а в глазах появляется сталь и опасный огонёк безумства. — То связался со мной.

— Я снова отрываю тебя от дел? — виновато интересуюсь я.

Его мой вопрос обескураживает и даже то выражение желания отомстить спадает с дорогого мне лица. Теперь в нём только удивление. Причём немалое.

— Что ты сказала?

— Я отрываю тебя от дел… — опуская глаза, уже нерешительно произношу я. Хочется отвернуться от этого всепоглощающего взгляда, каким он на меня смотрит, но я не в состоянии так активно шевелиться сейчас. Я и рукой-то двинуть не могу без его помощи!

— К чёрту дела, Белла! — повышая тон, выговаривает Каллен. — Какие дела? Ты моё дело. Единственное и важное в любое время дня и ночи. Ты хоть понимаешь это? Почему спрашиваешь о всяких глупостях?

Его рвение объяснить мне истину немного пугает. Да и шум, производимый им же мне не по душе. Прикрываю глаза, пытаясь отгородится от него и зажмуриваюсь.

Тирада мигом обрывается.

— В чём дело? Тебе плохо? — его испуганный голос, мигом ставший таким из наставнического и злобного, заставляет меня обратить всё внимание на своего обладателя.

В изумрудных глазах один страх. Он так боится… Чего?

«Ухудшения твоего состояния, глупая!» — неодобрительно выдаёт подсознание. — «Он боится потерять тебя!».

— Всё хорошо, — робко улыбаюсь, успокаивая его. — Мне просто не нравится, когда ты громко говоришь.

Его брови изгибаются в немом вопросе, но он молчит. И лишь по изумрудам растекается — пусть медленно, но верно — спокойствие и уверенность в том, что я сказала правду и действительно в порядке.

— Прости, — шепчет он и наклоняется, целуя меня в лоб. — Прости, моя хорошая.

Он кажется таким растерянным и виноватым, что у меня сердце сжимается.

— Эдвард, ничего не произошло. Я ведь просто под действием снотворного! — качаю головой, пытаясь объяснить, что переживать особо не о чем.

— Всё могло быть хуже… Намного, — его голос трескается, едва он это произносит.

— Сейчас всё хорошо! Давай будем радоваться этому! — мой оптимистичный, на первый взгляд, вывод ещё глубже подвергает его сомнениям и мукам совести. Переосмысливаю слова, ища то, что он в них услышал. Так ничего и не нахожу.

— Где Джейкоб? — дотягиваюсь рукой до его, надеясь снова почувствовать то сильное и необходимое мне рукопожатие.

— Там, где до тебя не доберётся.

— Ты его…? — от ужаса у меня перехватывает дыхание, но Каллен лишь невесело смеётся и качает головой.

— Нет, он жив. Хотя следовало бы поступить иначе!

— Ты не убийца, ты сделал всё правильно, — разубеждаю я, когда он осторожно берёт мою ладонь в обе руки.

— Нет, Белла, убийца. И очень жаль, что я не встретил его раньше, когда убивал с регулярной чёткостью.

— Эдвард, — в моих жилах начинает стыть кровь, когда он заговаривает об этом. Ну зачем?

— Ладно, забудь, — снова глубокий вдох, и вот уже моя рука снова во власти его губ, покрывающих её поцелуями. — Ты здесь, и это главное.

— Я люблю тебя, — улыбаюсь, урывая момент сказать самое важное.

Он робко отвечает мне улыбкой в ответ, хотя она и выходит немного сдавленной.

Ненадолго воцаряется пауза.

Прерываю её я, ощущаю, как банальные человеческие потребности выводят меня из атмосферы доверия и спокойствия, возникшего сейчас рядом с Калленом.

— М-м-м, Эдвард?

— Что? — он прерывает череду своих поцелуев, внимательно смотря на меня и с готовностью слушая. Несмотря на всю заботу, таящуюся в его глазах, я всё же краснею от смущения.

— Эй, что такое? — он протягивает свободную руку, поглаживая моё лицо. — Ну же, Белла, говори?

Моё неловкое молчание выводит его из себя, и я знаю это. Поэтому решаю не тянуть — всё равно от физиологии не убежать.

— Я хочу в туалет.

Искорка смеха пробегает в изумрудных омутах, заставляя меня покраснеть ещё больше. Ну, Белла, нашла время!

— Нет проблем, — теперь его улыбка искренняя и тёплая. Такая ласковая и успокаивающая, что мне становится чуть легче. — Туалет так туалет.

С этими слова мужчина поднимается со своего места рядом со мной и наклоняется, делая то же, что и раньше, подхватывая меня под колени и поддерживая спину, поднимает на руки.

Стараюсь не думать о том, что буду делать дальше, а просто утыкаюсь лицом ему в грудь, наслаждаясь любимым запахом.

Каллен же зарывается лицом мне в волосы, и его тёплое дыхание заставляет просыпаться тысячи импульсов на моём теле. К сожалению, даже их недостаточно, чтобы заставить меня двигаться. В отличие от мозга, тело от онемения ещё не проснулось.

Эдвард спиной открывает дверь в уборную, и тут я начинаю волноваться сильнее. Точнее смущаться. Мне стыдно, и я не могу подобрать объективной причины этому.

Мужчина поднимает крышку унитаза, усаживая меня на него, но всё ещё не раздевает.

Чёрт, руки не слушаются! Как мне быть?

— Белла, всё нормально, — поддерживая меня за талию, говорит он, и трётся носом о мою щёку. — Не бойся.

— Я и не боюсь! — отвечаю довольно смело, но голос предательски дрожит.

— Смотри на меня, — улыбается он, демонстрируя мне идеальную улыбку. В ванной много света, и это здорово отвлекает. Хотя я вижу всё, кроме его лица. Мне кажется, как только я посмотрю на него, покраснею ещё больше.

— Не нужно стесняться, Белла, — говорит мужчина, всё ещё привлекая моё внимание.

— Не могу, — досадно качаю головой, признавая поражение.

— Представь, что мы сейчас займёмся любовью, — советует Каллен. — И я раздеваю тебя. Тебе ведь это нравится?

— Да. — Глупая и банальная ситуация. Ненавижу происходящее всей душой, но мой мочевой пузырь скоро лопнет, и это вынуждает согласиться на помощь Эдварда.

— Отлично, — он продолжает ослеплять меня игривой улыбкой, когда его руки проникают за пояс, и пижамные штаны — ах да, меня ещё и переодели, пока я спала — падают на пол.

Я честно пытаюсь представить, что всё это, и правда, прелюдия к нашему любимому занятию, и отречься от происходящего.

Глубоко вздыхаю, понимая, что я уже всё равно сгорю от стыда, так что терять нечего. И отпускаю воображаемые поводья, позволяя организму самому завершить то, что нужно.

Всё это недолгое — хотя по мне бесконечное — время наблюдаю за мужчиной. Ни в его глазах, ни в эмоциях отражающихся непосредственно на всём лице не отражается неприязнь или отвращение. Он продолжает улыбаться и ободрять меня тем самым. Он настолько понимающий, что я даже на миг забываю, где и что делаю в его обществе.

— Вот и всё, — вскоре сообщает он, возвращает мои пижамные штаны на место и снова берёт на руки. — И ничего страшного, так ведь?

Молча киваю, чувствуя, что щёки скоро сгорят от бесконечного и беспрерывного стыда. Не знаю, почему именно мне так стыдно, но факт остаётся фактом.

Слава Богу, Эдварду хватает тактичности молчать, как и я, не спрашивая лишнего и не продолжая увещевать, что «всё нормально» и «в порядке». Нет, не нормально и не в порядке!

Вскоре Каллен опускает меня на мягкие кроватные простыни, и я тут же поворачиваюсь на бок, зарываясь лицом в подушку. Её холодная ткань немного остужает пылающие щёки. Эдвард медлит с минуту, но потом всё же спрашивает:

— Из-за чего ты обиделась?

— Я не обижалась, — прячу раскрасневшееся лицо на подушке, стараясь при этом говорить так, чтобы он разобрал мои слова.

— Тогда почему пытаешься спрятаться? — недоумевая, он снова садится рядом со мной на кровать и гладит пальцами моё предплечье.

— Потому что мне стыдно! — отрываюсь от подушки, глядя на него в упор.

— Меня тебе не нужно стыдиться. И ты, и я видели друг у друга намного больше, чем это, — его тон шутливый, но в меру. Всё равно главное место в нём занимает серьёзность.

В такие моменты Эдвард и кажется мне абсолютно взрослым и состоявшимся человеком, который принял шефство надо мной — ещё вчерашней школьницей. Наверное, такое сравнение обманчиво, но иногда другого не подобрать.

Я вздыхаю, раздумывая над его словами и приходя к выводу, что он прав. Я просто слишком много думаю об этом и поэтому стыжусь. В принципе, ничего особо страшного не произошло. Наоборот, я открыла ещё одну потайную дверцу в сознании Каллена и на деле увидела, что он тоже умеет убеждать и создавать иллюзию, облегчающую происходящее.

— Не хочешь, чтобы я ложился с тобой? — внимательно глядя на меня, интересуется Эдвард. Его лицо бесстрастно, но я прекрасно знаю, какое выражение кроется за этой маской, и какие чувства будоражат его душу.

— Хочу, — отвечаю довольно быстро, и он облегчённо выдыхает.

— В таком случае, подожди немного, ладно? — он наклоняется и целует меня в лоб, а потом встаёт и исчезает из поля зрения.

Краем уха слышу шум открывающейся двери и тихий голос Эдварда, велящий кому-то что-то делать. Догадываюсь, что он отправил ожидающего за дверью Карлайла куда подальше.

Через некоторое время Каллен появляется рядом и обнимает меня. Большая часть его тела обнажена, не считая хлопковых пижамных штанов, в которые он облачился.

Его кожа холодная, и это заставляет меня поёжиться.

— Прости, — шепчет он, целуя меня в макушку. — Наверное, стоит пойти и погреться, прежде чем ложиться к тебе.

— Не нужно, — отрицательно качаю головой, прогоняя его назойливые мысли. — Я тебя согрею.

Эдвард мягко усмехается и обнимает меня, прижимаясь всем телом и прикасаясь губами к виску.

— Спи, моя красавица, — нежно шепчет он и укрывает нас обоих одеялом, тем самым побуждая меня снова провалиться в сон.

Глава 48 — Энтони и Эдвард

Следующим утром после пробуждения от ласковых поцелуев Каллена, осмотра Карлайла и сытного завтрака я сижу в чёрном «мерседесе». На заднем сиденье рядом со мной Эдвард. Его рука сжимает мою, отметая любые горести и тревоги.

Сегодня мне пришлось не раз убеждать его, что я в полном порядке. Так и есть, в принципе. Вчерашней ночной слабости нет, и власть над телом полностью возвращена.

О происходящем вчера в ванной вспоминать мне по-прежнему стыдно, но на эту тему мужчина тактично не заговаривает. Про Джейкоба тоже больше ни слова.

Мы выселились из отеля в центре Гамбурга в девять тридцать по местному времени. Уходя, я погрузилась в воспоминания, окинув взглядом номер. Именно в нём произошли все открытия относительно Эдварда, о которых я не знала. Он что-то значит в нашей судьбе, несомненно!

Сейчас мои вещи и вещи Каллена упакованы в дорожные сумки и помещены в багажник роскошного автомобиля. Мы едем в больницу за Энтони. После — в аэропорт. Частный самолёт готов совершить свой рейс в Грецию с единственными пассажирами на борту в нашем лице.

— Волнуешься? — участливо спрашивает Эдвард, отрывая свой взгляд от окна и внимательно вглядываясь в моё лицо.

— Немного, — признаюсь честно, не желая ничего более от него утаивать. Засыпая сегодня ночью, я поняла очень важную вещь: я люблю разного Эдварда Каллена. Злого или доброго, понимающего или доминирующего, радикального в своих решениях или уступчивого и милого. Всю его натуру, все его черты, его тело, его душу — люблю всё это. Раньше я сильно заблуждалась, думая, что мой Эдвард лишь один — красивый, нежный и заботливый. Он не один, в нём, как и в любом человеке, живёт две сущности — светлая и тёмная. Во мне они тоже есть, и он терпит их, когда они пробуждаются. И я отныне буду терпеть, когда появятся его демоны.

Мне ведь известно, что его жизнь была полна трудностей, ужаса и страданий. Я поклялась, что больше не допущу этого, а сама совершаю ошибку за ошибкой.

Отныне всё изменится. И в первую очередь, моё отношение к его приступам гнева. Я не буду просить его контролировать свои эмоции через силу, нет. Я буду убеждать его в том, что он заблуждается, если ситуация будет такова, или же признавать, что я сама неправа. Мы должны учиться прислушиваться друг к другу. Я не говорю, что это будет легко — это ужасно сложно, но нам нужно сделать это вместе. Преодолеть последние преграды на пути к пониманию.

Я вижу, как старается Эдвард стать для меня тем, кто нужен. Как он меняется, сбрасывает маски, откровенничает.

Но его тайный мотив, побуждающий к этому — боязнь меня потерять. И речь идёт вовсе не о мирском факторе, где может произойти несчастный случай. Он боится, что я развернусь и уйду. Просто исчезну из его жизни.

Убедить человека в обратном, столько лет верившего в свою ненужность и неполноценность, очень сложно. Но я буду стараться, и уверена, что со временем достигну своей цели.

— Думаешь, я сделаю что-то не так? — голос Эдварда разрушает мои мысли, словно тяжёлым молотком, и я мигом вслушиваюсь в его вопрос. Ну вот, снова комплексы.

— Нет, — глажу большим пальцем тыльную сторону его ладони, нежно смотря в дорогие сердцу изумрудные глаза. — Я волнуюсь, что сама сделаю что-нибудь неправильно.

— Что ты можешь сделать не так? — фыркает он, закатывая глаза. — Ты его мать.

— Все совершают ошибки, — пожимаю плечами, раздумывая над сказанным. Эдвард сказал, что Тони не в обиде и думает, что я сплю из-за усталости. Впрочем, это верный ход, он должен был успокоить моего малыша. Но сейчас я приеду в клинику и войду в его палату с Эдвардом. Мы говорили об этом, но как всё произойдёт на деле, в данный момент?

Я волнуюсь из-за того, что Тони не примет Каллена или, наоборот, Эдвард не сможет ужиться с Энтони.

Я не знаю, кому рассказывать о том, как они оба дороги для меня: сыну или любимому. Мне важно, чтобы и тот и другой знали, что я их не брошу. Что я их очень сильно люблю и готова сделать всё что угодно для каждого.

Как мне убедить их в этом?

— Белла, ты ошибок не сделаешь, — уверяет Эдвард и, обвив руками мою талию, притягивает ближе к себе.

Молча улыбаюсь, пряча лицо у него на груди. Мужчина целует меня в макушку, пока его руки поглаживают мои.

— Джаспер, к отлёту в аэропорту всё готово? — он обращается к телохранителю номер один, сидящему сейчас за рулём.

— Да, мистер Каллен. Всё готово, — подтверждает Хейл. — Питер перепроверил всё ещё раз. Гарретт будет ждать нас у самолёта.

Телохранитель переводит взгляд на своего напарника, молча кивающего с пассажирского переднего сиденья.

— Отлично, опять полицейский эскорт, — бурчу я, надеясь, что никто из присутствующих в салоне машины не услышит.

— Это необходимо для твоей безопасности, — вопреки человеческим возможностям, слыша каждое слово, объясняет Эдвард, крепче прижимая меня к себе.

— Знаю, прости, — выдыхаю, замолкая. Всё, что ни скажу, он воспринимает против себя самого. И это осложняет мою задачу по взаимному согласованию проблем.

Остаток пути я думаю лишь о том, как представлю Эдварда Тони. Надеюсь, мой малыш поймёт меня. Больше уповать не на что. Я обрела поддержку, но столкнулась с другими трудностями и меньше всего хочу, чтобы они стали преградой к нашему совместному счастью.

Автомобиль замирает у здания клиники, но выходит лишь Питер. Тянусь к дверной ручке, но Каллен останавливает меня.

— Сначала проверка, — серьёзно говорит он без намёка на юмор и целует мои волосы, а затем наклоняется к уху и шепчет так, что слышу лишь я: — Отлично пахнешь, Белла.

Краснею, опуская взгляд и посмеиваясь.

— Всё чисто! — слышится голос Питера, открывающего нашу пассажирскую дверцу.

— Отлично, — кивает Эдвард, отрываясь от меня и выходя. За секунду оглядывается вокруг и лишь потом, тепло улыбаясь, протягивает мне руку.

— Аро ведь здесь нет, — выбираясь из машины, недоумеваю я. — К чему весь этот спектакль?

— Я забочусь о твоей безопасности, — хмурится мужчина, повторяя уже сказанное, обнимает меня за талию и ведёт к главному входу.

— Думаешь, здесь есть угроза? — закатываю глаза, говоря это.

— Угроза есть везде и всюду, Белла, — быстро отвечает Эдвард, пока Джаспер открывает перед нами двери в клинику. — Нужно знать это и уметь этим пользоваться.

Нет, он неисправим.

К палате мы подходим молча. Медлю пару секунд, прежде чем войти. Эдвард не спускает с меня глаз.

— Тянешь время?

— Наверное, — нервно усмехаюсь и, глубоко вздохнув, всё же надавливаю на ручку двери.

Палата встречает меня необычным сиянием: от солнца, проникающего через большие и прозрачные окна. Его лучи попадают лишь на край больничной кровати, где рядом с моим малышом сидит Эленика, читая какую-то книжку.

Но внимание обоих сразу обращается на нас, когда мы входим. Взгляд Тони — на меня, а Эленики — на Эдварда.

— Мамочка! — победный клич сына заставляет меня отпустить руку Каллена и кинуться к нему, прижимая к груди одно из самых дорогих существ, которые есть у меня в жизни.

— Привет, малыш, — ерошу его волосы и целую всё, до чего могу дотянуться, не выпуская Энтони из объятий. — Я тоже соскучилась!

— Ты больше не хочешь спать? — Тони смотрит на меня, безмятежно улыбаясь, но в его голосе слышна забота. — Я могу ещё побыть с Эленикой, если нужно.

— Не нужно, — качаю головой я, разглаживая его пижаму. — Нам пора уезжать отсюда. Как я и обещала!

Эленика неловко переминается с ноги на ногу, и её смущённый взгляд всё никак не отрывается от Эдварда, замершего в дверях, и с улыбкой смотрящего на действо, происходящее в этой палате.

— Вы уезжаете, мисс Мейсен? — быстро спрашивает она.

— Да, нам пора, — улыбаюсь такой же счастливой улыбкой, как и у сына. — Не могла бы ты найти сумку с одеждой Энтони?

— Конечно! — понимая, что нашла занятие, восклицает Эленика и скрывается в небольшой комнатке, где, видимо, находится комод.

Собираюсь с мыслями, глубоко вздыхаю и отстраняю от себя сына. Он непонимающе смотрит на меня.

— Тони, я хочу тебя кое с кем познакомить, — начинаю я, чувствуя, как голос немного дрожит, и оглядываюсь на Каллена. Без лишних слов и жестов он покидает своё место, направляясь к нам.

Теперь я снова смотрю на сына. В его небесных глазах никакого испуга или укора. Только внимательность к моим словам.

— Малыш, это Эдвард, — сжимаю руку мужчины, но в то же время не выпускаю и ладошку Энтони. Они смотрят друг на друга в течение некоторого времени, не произнося ни слова.

— Здравствуй, Энтони, — деловито произносит Эдвард, протягивая ему свободную руку. — Рад познакомиться с тобой.

Тони повторяет жест мужчины, пожимая его руку, и произносит в ответ следующее:

— Здравствуйте, Эдвард, — его детский голосок не кажется весёлым, наоборот, чересчур серьёзным.

— Помнишь, я говорила, что Эдвард будет сопровождать нас в поездке? — подаю голос я, обращая внимание сына на себя.

— Да, говорила, — Тони кивает в знак согласия.

— Нашла! — голос Эленики заставляет нас всех дружно обернуться. Девушка несёт в руках небольшую сумку, в которую я впопыхах складывала вещи Тони больше месяца назад.

— Замечательно, — протягиваю я, чувствуя воцарившееся между сыном и Калленом напряжение. — Значит, можно одеваться и ехать.

Беру сумку из рук Эленики и расстёгиваю молнию.

У Эдварда зазвонил телефон.

— Прошу меня извинить, — говорит он и выходит за дверь.

Мы остаёмся в палате втроём. Медсестра снова неловко переминается с ноги на ногу.

— Ну, малыш, давай одеваться, — собираю разбежавшиеся мысли и достаю вещи Энтони, в которых он может ехать.

— Счастливого времяпровождения, Тони! — мягко улыбается Эленика, посылая ему воздушный поцелуй.

— Спасибо, — на губах моего малыша снова улыбка, и это радует. Значит, всё не так страшно, как я себе напридумывала.

Когда Энтони одет, а Эдвард всё ещё не вернулся, я отлучаюсь на минуту с медсестрой в ту самую маленькую комнатку и, улыбаясь ей, искренне благодарю.

— Спасибо тебе за всё, Эленика, — откровенно говорю я. — Без тебя бы у нас ничего не получилось!

— Ерунда, Белла, — отмахивается девушка, но тоже тепло мне улыбается. — Я привязалась к Вашему малышу. Он просто замечательный. И эти полгода я с удовольствием заботилась о нём.

— Когда мы вернёмся в США, можешь приходить в гости, — сообщаю я, отчего она улыбается ещё счастливее.

— Спасибо, мисс Мейсен.

— Вот и прекрасно. А теперь позволь мне отблагодарить тебя, — достаю из кармана джинсов чек, выписанный сегодня утром, и протягиваю его девушке. Она удивлённо и немного испугано рассматривает бумажку, а когда замечает сумму, бледнеет.

— Нет, Белла, я не могу это взять. Всё что я делала вместе с Энтони из чисто добрых побуждения. Мне хватает зарплаты и никакого вознаграждения я не приму!

— Эленика, я очень рада, что ты такой открытый и добрый человек, и столько времени проведя с Энтони, признаёшь, что всё это не ради финансовой выгоды, но поверь, я буду счастлива и спокойна, если ты возьмёшь этот чек. Это меньшее, что я могу для тебя сделать.

Она колеблется пару минут, но, видимо, моя честность делает своё дело.

— Спасибо Вам, — шепчет она и, забирая бумажку из моих рук, обнимает. — Большое спасибо!

— Я позвоню тебе позже, — улыбаюсь я. — И не за что. Это я должна говорить «спасибо» бесконечное число раз.

Она посмеивается, и мы вместе выходим из комнатки.

В аэропорт мы добираемся довольно быстро. Тони всю дорогу проводит у меня на руках, разглядывая то машину, то пейзажи за окном. Его ладошки крепко держат мою левую руку, в то время как правая находится в распоряжении Каллена.

Стандартная процедура повторяется, когда Питер выходит из машины и осматривает местность, и только затем позволяет нам выходить.

По-прежнему с Тони на руках выбираюсь из машины вслед за Эдвардом и рядом с ним иду по улице, за терминал номер два. Там нас и ждёт частный чёрный самолёт, где на трапе, приветливо улыбаясь, стоит бортпроводница.

— А где другие люди? — спрашивает Энтони, оглядываясь и никого не замечая вокруг.

— Полетим только мы, — целую его в щёку, входя в салон самолёта. — Другие полетят позже.

Малыш удивлённо смотрит на меня, не понимая происходящего.

— Это наш самолёт, — с улыбкой объясняет Эдвард.

— Наш самолёт? — глаза у Тони округляются до невозможности.

Хмыкаю, усаживая сына в кресло, и присаживаюсь рядом. Эдвард устраивается напротив.

— До взлёта пятнадцать минут, — появляясь, словно из ниоткуда, говорит стюардесса и снова пропадает.

— Если хочешь, можем пойти к пилоту и посмотреть на кнопки управления, — завлекающим тоном, будто бы в какой-то аркадной игре сообщает Каллен.

— А можно? — сияющий взгляд Тони скользит с меня на мужчину.

— Всё можно, если захотеть, — пожимает плечами тот.

— Мама, можно мне посмотреть? — с мольбой в голосе просит малыш.

— Конечно, — немного рассеяно отвечаю я. — Идите, посмотрите.

— Мы ненадолго, — шёпотом говорит мне Каллен и, проходя мимо, чмокает в макушку. — Пошли, Энтони.

Подхватывая моего сына на руки, он пересекает салон и исчезает у задней двери, ведущей туда, куда они и направляются, наверное.

Расслабленно откидываюсь в кресле, в то время как на губах сияет бесконечно счастливая улыбка. Они поладили — это единственное, что мне нужно. Им хорошо, а значит, и мне тоже.

Остаток полёта проходит спокойно. Энтони находится в полном восторге от посещения кабины пилота и раскованнее ведёт себя с Эдвардом. Не думала, что они свыкнутся друг с другом настолько быстро.

Только вернувшись, мужчина смотрел на меня с немым вопросом в глазах. Я ободряюще улыбалась, одними губами говоря, что всё прекрасно. Надеюсь, он поверил.

Вскоре в иллюминаторе появляется небольшой городок, смешавшийся с лесом и морем. А через полторы минуты после данного зрелища стюардесса просит нас пристегнуть ремни и приготовиться к посадке.

Самолёт приземляется и замирает перед зданием аэропорта. На этот раз Энтони идёт рядом со мной, крепко держась за руку. Видимо, ему надоело сидеть на руках.

На греческом воздухе ненужные мысли покидают мою голову, оставляя нежиться в блаженном спокойствии. Эдвард сказал, что здесь нам ничего не угрожает. Я верю ему, потому что сама атмосфера этой страны располагает к уверенности.

У входа в терминал стоит небольшой белый автомобиль. Судя по марке — «ауди» последней модели. Не думала, что прокачусь на такой в ближайшее время.

Внезапно оглядываюсь и замечаю, что с нами нет телохранителей. Ни Джаспера, ни Гарретта, ни Питера.

— А где охрана? — удивлённо спрашиваю я, пока Энтони забирается на заднее сиденье.

— Здесь она нам не понадобится, — ухмыляется Каллен и обнимает меня. Тони ведёт себя тихо, хотя наверняка видит наши открытые действия.

— Прекрасные новости, — улыбаюсь я, чмокая его в щёку. — Значит, только мы и никого более?

— Какое верное утверждение, — мужчина улыбается и указывает мне на раскрытую дверь. — Прошу занять места, нам пора отправляться.

Смеюсь, усаживаясь к сыну и обнимая его.

Эдвард закрывает дверь, обходит машину и садится на водительское сиденье, заводя мотор. Тихо и плавно «ауди» покидает стоянку, двигаясь по извилистой асфальтированной дорожке куда-то к лесу.

— А эта машина быстрая? — спустя немного времени, спрашивает Тони.

— Очень, — одобрительно похлопывая руль рукой и на пару секунд глядя в зеркало заднего обзора, сообщает Эдвард.

— А едет медленно, — протягивает малыш, и я начинаю лихорадочно придумывать, чем его завлечь, понимая, что сейчас он пробуждает спящего в Эдварде ребёнка. И они начнут играть. Только в опасные игры. Со скоростью.

— Это можно исправить, — с озорной улыбкой говорит мужчина, выезжая на прямую дорогу, оказавшуюся за прежней извилистой. — Прямо сейчас!

— Эдвард, не надо! — прошу я, но мой голос пропадает за радостными выкриками сына.

— На старт, — останавливаясь и ожидая полного внимания Тони, произносит Каллен. — Внимание…

— Эдвард, прекрати! — уже громче прошу я, но он делает вид, что не слышит.

— Марш! — машина срывается с места и за рекордно короткое время разгоняется до умопомрачительной скорости. Прижимаю к себе вопящего от восторга малыша и кидаю убийственные взгляды на Эдварда, который, кажется, тоже веселится от души.

А затем мой взгляд попадает на спидометр, вынуждая сжать зубы, чтобы ни закричать. «Ауди» едет со скоростью двести сорок километров в час.

Заканчивая импровизированную гонку, Эдвард ловко заворачивает вправо, за пару метров до того места, где заканчивается дорога, огороженная хлипким забором.

Не верю, что всё кончилось. Но вот крутой вираж, и мы едем с прежними ста двадцатью километрами.

— Здорово! — скандирует и хлопает в ладоши Тони, тем самым награждая бурными овациями мужчину. — Классная машина!

— Ещё бы, — с ноткой гордости отвечает ему Эдвард. — Подрастёшь, купим и тебе такую.

— Правда? — глаза малыша загораются неистовым блеском.

— Если мама разрешит, — Каллен кидает на меня взгляд через зеркало заднего вида, поджимаю губы и демонстративно отворачиваюсь, избегая зрительного контакта с ним.

— Мама! — голосок Тони заставляет меня ещё больше разозлиться на Эдварда. — Мамочка, ты ведь разрешишь?

— Когда придёт время — обязательно, — бормочу я, сдерживая порыв высказать мужчине, пусть и любимому, всё, что думаю о данной ситуации.

Вот ирония — ещё утром решила, что буду учиться справляться с его непредсказуемым настроением, и вот уже в первой битве проигрываю. Я — идиотка, и этим всё сказано.

— Она, наверное, дорого стоит, — обводя взглядом салон, продолжает рассуждать мой сын. — У тебя есть так много денег?

— Есть, — Эдвард расслабленно вздыхает, снова куда-то сворачивая. — Как раз деньги у меня есть.

В его голосе слышится грусть, что невольно заставляет меня посмотреть на мужчину. В зеркале заднего обзора я вижу его лицо. Оно снова бесстрастное. Он о чём-то думает, и что-то снова не даёт ему покоя. Сожаление о прошлом? Воспоминания?

— И мы у тебя есть, правда, Тони? — оттаиваю, впуская теплоту и любовь в свой голос. Надеюсь, это подействует и поможет ему справиться со своими демонами и сомнениями.

— Правда, — осторожно соглашается Энтони, но мыслями он всё ещё в другом. А именно в этой машине.

— Спасибо, — Каллен натянуто улыбается и продолжает смотреть на дорогу.

«Итак, снова конфуз. Мы в ауте», — подводит итог подсознание, потирая пальцами переносицу.

Качаю головой ему в ответ. Мы с Эдвардом поговорим, но позже. Вечером.

Вскоре за окном виднеется въезд в частный реабилитационный комплекс. Проезжая мимо красивого и роскошного главного здания, мы едем дальше по усыпанной гравием дорожке к редким белым домикам, виднеющимся вдалеке.

Тот, перед которым «ауди» тормозит, оказывается дальше всех остальных и смотрится богаче. Довольно большой, но в то же время компактный. Он идеально вписывается в окружающую обстановку.

Воздух здесь потрясающий. Я понимаю это, едва покидаю салон автомобиля. Пахнет лесом, морем и свежестью.

Словно мы в сказке.

— Идеальная гармония с природой, — беря за руку сына, улыбаюсь я.

— Тебе нравится? — заданный с надеждой вопрос мужчины заставляет меня обернуться. Эдвард стоит у водительской двери, оглядывая дом.

— Очень нравится, — убеждаю я, и он немного расслабляется.

— В таком случае, проходите и осваивайтесь, — он подмигивает Тони и идёт к багажнику, раскрывая его. — Я принесу вещи.

Внимая его совету, мы с малышом поднимаемся по небольшим ступенькам и открываем дверь. Только сейчас подмечаю, что она открыта. А ключи?

Внутри нас встречает длинный и просторный холл, который расходится в разные стороны. Домик одноэтажный, но это не мешает умещаться в нём большому количеству комнат, судя по дверям, виднеющимся в конце холла.

С правой стороны находится гостиная, в то время как с левой — кухня и столовая. Всё выглядит так мило и по-домашнему, что мне кажется, будто я у себя дома. Но в то же время всё оформлено стильно и искусно. Деревянные столешницы прекрасно гармонируют с такого же цвета панелями столовой и деревянным столом. На полу постелены большие ковры с затейливыми рисунками. Мебель расположена удобно, но необычно. Например, большой угловой диван стоит вовсе не в конце гостиной, а посередине, тем самым создавая иллюзию, что помещение в два раза больше, чем есть.

Энтони нетерпеливо тянет меня за руку к дверям в конце коридора. Когда мы открываем одну из них, то обнаруживаем большую комнату. Судя по развешанным плакатам из мультфильмов — детская.

— Мама, это же Тигра! — замечая на стене персонажа из диснеевского «Винни-пуха», радуется Тони.

— Да, малыш, да, — оглядываясь, подмечаю, что комната битком набита игрушками. Самыми разными, какие только можно вообразить. Просторная кровать из светлого дерева располагается у дальней стены рядом с комодом. Ближе всего к нам небольшая софа с цветными подушками и телевизором, совмещённым с одним из ящиков для игрушек. Около письменного стола, находящегося в противоположном углу от кровати, видна ещё одна дверь. Её украшает плакат какой-то принцессы. За ней оказывается ванная, оформленная, как и комната для ребёнка.Низкие умывальники и унитаз, яркие полотенца и красочные шторки в душевой кабине.

Всё настолько идеально и продумано, что я сама нахожусь в восторге.

Мы возвращаемся в главную комнату, и Энтони сразу бросается к огромному ковру, где изображены герои разных мультфильмов. Со своего места мне видны персонажи из «Истории игрушек».

— Можно я поиграю? — спрашивает малыш, разглядывая сброшенные в кучу мягкие игрушки.

— Конечно. А я посмотрю другие комнаты, — улыбаюсь, подхожу к нему и целую в лоб. Он усмехается и ответно целует меня в щёку.

— Я люблю тебя, мамочка, — шепчет он.

— Я тоже люблю тебя, зайчик, — ерошу его белокурые волосы и выхожу из детской, буквально сталкиваясь с Эдвардом. Он опускает сумки на пол, с улыбкой глядя на меня.

— Это потрясающе! — обвожу взглядом холл и не знаю, как по-другому объяснить ему свой восторг, говорю я. — Всё настолько красиво и продумано.

— Всё для тебя, — прерывает меня Каллен, подтягивая к себе, и наконец-то целуя в губы. Его поцелуй затягивается, и я начинаю чувствовать, что скоро не смогу остановиться.

— Быстрее бы ночь, — шепчу я, разглаживая воротник его рубашки.

— Я тоже жду с нетерпением, — с огненным блеском в глазах, сообщает мужчина.

— Я ещё не видела спальни, — посмеиваюсь я.

— Тогда пошли смотреть! — он берёт меня за руку и раскрывает последнюю дверь. — Добро пожаловать в нашу обитель, Белла!

Комната, в которой мы оказываемся, больше напоминает площадку для съёмок рекламы. Она чем-то похожа на наш люкс в немецком отеле.

Огромная кровать стоит по центру задней стены между двумя прикроватными тумбочками с вазами. В них находятся какие-то цветы, внешне напоминающие лилии.

Опоры кровати и балдахин тонут в замысловатой цепочке из металлических розочек. Они тянутся по всему периметру кровати, придавая ей особое очарование и делая комнату романтичной.

Стены бледно-бордовые с тёмно-зелёными полосками. Не думала, что два этих цвета могут так идеально сочетаться. Около стен выставлены: комод, письменный стол, два кресла, книжный шкаф. А сбоку, в одном из углов, уютно расположился настоящий камин. Скорее всего, из платины. Над ними висит какая-то картина с изображёнными на ней мельницами. Рядом с камином просторный диванчик на троих. Он тёмно-красный, и выглядит богаче, чем что-либо другое во всём доме.

Его тоже украшает плетение из металлических роз.

— Эдвард, как ты…? Этот дом, комнаты, Греция, — я оборачиваюсь, восхваляя всё то, что мне так понравилось, когда вижу его плотоядный взгляд, направленный на меня.

— Чёрт, ты прекрасно смотришься здесь, — стонет он, делая пару шагов ко мне.

— Тони в соседней комнате, — указывая на дверь, напоминаю я.

— Единственный минус того, что он с нами, — рычит Эдвард. Его руки обвивают меня за талию, крепко прижимая к своему обладателю.

— Позже у нас будет время. Обещаю, — встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до его подбородка. Губ старательно избегаю, зная, что могу потерять самообладание. В этой комнате всё действительно так интимно, что побуждает на страстные занятия любовью, а не сон.

— Ловлю тебя на слове, — морщась, словно от боли, шепчет Каллен и разжимает руки.

— Я тебя не разочарую, — посылаю ему воздушный поцелуй, двигаясь к окну, где наверняка смогу разглядеть и внутренний двор нашего дома.

— В этом я и не сомневаюсь, — сладострастно улыбаясь, произносит мужчина, и на моём лице тоже появляется улыбка.

Глава 49 — Нет никакого смысла

Просыпаюсь и сладостно потягиваюсь. Взгляд автоматически переводится вправо, где рядом со мной, тихо посапывая, спит Эдвард Каллен. Безмятежный и расслабленный. В отличие от тех случаев, когда я впервые просыпалась с ним, его лицо вовсе не напряжено, и ничто его не тревожит.

Вот уже полтора месяца нашего пребывания в Греции кошмары не беспокоят его. Я несказанно рада этому обстоятельству, потому что его душевное состояние заметно преобразилось. Ему легче справляться с сомнениями и сложностями, возникающими на пути, да и в целом его самочувствие улучшилось, я это вижу.

Вот и сейчас, наслаждаясь таким родным запахом, я понимаю, как была права судьба, что свела нас вместе. Мы и должны быть рядом друг с другом: мы неразделимы.

Смотрю на будильник на прикроватной тумбе, он показывает половину девятого. Следует вставать, если я хочу отвезти Тони на процедуры, курс которых закончится через три дня — вовремя.

Вздыхаю и ещё пару минут наслаждаюсь идиллией вокруг. Но потом всё же осторожно, чтобы не потревожить Каллена, встаю с кровати, отбрасывая покрывало.

И всё же, когда оборачиваюсь, не могу удержаться, чтобы ни поцеловать его. Он улыбается во сне, нащупывая меня руками рядом с собой и не найдя, начинает хмуриться.

— Я люблю тебя, — глажу его по руке, шепча искренние слова.

Он просыпается, сонно глядя на пустующее место рядом с собой, а затем на меня, сидящую рядом.

— Уже девять? — недоумённо спрашивает он.

— Скоро будет, — весело, но нежно улыбаюсь и снова целую его. — Доброе утро!

— Доброе, — ответно приветствует он, и сильная рука опрокидывает меня обратно на кровать. От удивления вскрикиваю, но он не позволяет вырваться, прижимаясь ко мне и зарываясь лицом в волосы.

— Моя замечательная девочка, — с обожанием произносит он и трётся носом о мою щёку.

Посмеиваюсь над ситуацией. Как же прекрасно так просто и беззаботно смеяться. У меня за последние четыре года это получается лишь с Эдвардом.

— Мне, на самом деле, нужно вставать, — поглаживаю рукой его скулы, говоря это. — Иначе вы оба останетесь без завтрака!

— Лично я могу и потерпеть, — ворчит он и целует меня в шею.

— Возможно, но Энтони — нет.

— Хочешь, я сам накормлю его? — сдаётся Каллен. Теперь в его голосе лишь забота и серьёзность. Я действительно очень и очень рада, что за эти полторы недели они настолько сблизились, что начали доверять друг другу. Я столько раз убеждала Эдварда в правильности его поступков, что придала ему ещё больше уверенности. Энтони тоже помог ему, со своей стороны.

Все идёт по плану, если можно так сказать. Я всегда знала, что Тони нужен добрый, заботливый и понимающий отец, что будут в будущем возникать проблемы, для решения которых нужен папа. Да и забавляться с ним мальчику проще и спокойнее.

Только вот я была не уверена, что смогу дать ему этого самого «папу», а теперь всё мигом перевернулось: и я, и мой малыш счастливы в обществе Каллена.

И пусть он сам не до конца верит в свою значимость для нас — это можно исправить. И каждую преграду на пути к его уверенности мы преодолеваем каждый день. По маленькому шажку. И это тоже продвижение. В нашем случае — довольно значительное.

— Мне нравится готовить, — чмокаю его в нос и ловко покидаю кольцо сильных рук. — Так что через полчаса жду к столу!

Мужчина улыбается мне, укладываясь обратно на подушку.

Я же встаю и, прихватив с собой вещи, которые надену после душа, отправляюсь в ванную. Если честно, я пока не совсем понимаю (а если совсем честно, то не понимаю вовсе) почему Эдвард не может мыться вместе со мной. Фактор стеснения, из-за того что мы мало знакомы, отменяется, а других вариантов у меня нет и не было.

Я пару раз предлагала ему принять душ вместе, но он отказывался под разными предлогами. С тех пор я и не тревожу его по утрам. Не хочет — не нужно, наверняка это какая-то очередная тайна или больное место на его едва заживших психологических ранах. Не хочу, чтобы они снова кровоточили, я ведь столько молилась и уповала на то, что они залечатся. Да и сама приложила к этому руку. Надеюсь, я смогла помочь ему.

Одеваюсь и выхожу из ванной комнаты, направляясь в спальню сына. Сажусь на его кровать и ласково глажу белокурые волосики.

— Пора просыпаться, солнышко. Доброе утро, — едва он открывает небесные глазки, наклоняюсь и целую его в лоб.

— Доброе утро, мамочка, — отвечает он, глядя на меня снова детскими и счастливыми глазами. И пусть ему по-прежнему нужно пить многочисленные таблетки и проходить ежедневные осмотры у доктора, он снова ребёнок. Мой маленький мальчик, которому ни о чём не нужно волноваться. Скоро ему исполнится пять. Первый юбилей. Это здорово, потому что этот день рождения он, в отличие от прошлого, проведёт вне больницы. О подарке я ещё не думала, а времени осталось всего три дня. Как раз столько, чтобы завершить курс лечения в этом комплексе. Но по уверениям Эдварда, несмотря на окончание курса, мы сможем остаться здесь ещё на пару дней. Что же, новость прекрасная.

— Умывайся и одевайся, а потом будем завтракать, — сообщаю я, кивая на дверь его ванной. — Что тебе приготовить?

— Блинчики! — с загорающимся взглядом просит он. В моей голове сразу зреет идея, что можно сделать для его большей радости. И как я раньше не додумалась?

— Хорошо, блинчики так блинчики, — выхожу из его комнаты и теперь иду на кухню. Она настолько комфортная и просторная, что готовить на ней одно удовольствие.

Достаю миску для замешивания теста и разогреваю масло на сковородке.

Пока блинчики подрумяниваются, перерываю холодильник в поисках шоколадного сиропа. Он оказывается на самой нижней и дальней полке, но тем не менее он в моих руках, и я готова сделать сюрприз своему малышу.

Когда Эдвард и Энтони одновременно появляются на кухне, у меня уже всё готово. Ставлю перед ними тарелки с горячим завтраком и наливаю в стаканы апельсиновый сок.

— Мама снова радует нас кулинарными шедеврами, — улыбается Эдвард, приступая к своей порции.

— Очень вкусно, мамочка, — соглашается Тони с блестящими от восторга глазами: шоколадный сироп уже размазан по тарелке. — Спасибо!

— На здоровье, — улыбаюсь обоим, одновременно поглощая блинчики и любуясь картиной перед моими глазами. Всё о чём я мечтала — сбылось. Два моих самых любимых человека сидят напротив, и помимо того, что улыбаются и шутят друг с другом, так ещё и находятся в прекрасных отношениях.

В скором времени часы начинают показывать без десяти десять, и я убираю тарелки, говоря Тони, обуваться для поездки в главное здание комплекса.

— Мам, а можно меня отвезёт Эдвард? — взгляд Тони осторожно, но в то же время просительно перемещается на мужчину, допивающего свой сок.

— Если он не против, то конечно, — с небольшой паузой отвечаю я, тоже глядя на Каллена.

— Хорошо, — быстро соглашается Эдвард, смущённый вниманием с нашей стороны. — Если хочешь, отвезу.

— Вот и прекрасно, — стараюсь вести себя, как ни в чём не бывало, хотя немного волнуюсь. Тони ещё не просил никого кроме меня съездить с ним в клинику. Эдвард первый, кто удостоился такого доверия, и это очень важно. Надеюсь, он понимает это.

— Я быстро, — сообщает Энтони и убегает по коридору в свою комнату.

— Ты, правда, думаешь, что это хорошая идея? — руки Эдварда обвивают меня сзади, пока я мою посуду.

— Считаешь — нет? — руки немного дрожат, и тарелка выскальзывает, стукаясь об края мойки.

— Не уверен, что сделаю всё правильно, — рассеянно отвечает Каллен. — Я не знаю, чего ждать, и чего ждут от меня.

— Ничего он от тебя не ждёт, — закрывая воду, поворачиваюсь и кладу руки на плечи Эдварду, не теряя с ним зрительного контакта. — Ты ему просто нравишься. Он хочет с тобой подружиться. Отчасти он старается понравиться тебе, потому что видит, что нам хорошо вместе. Эдвард, он просто ребёнок!

— Твой ребёнок.

— С каких пор это стало проблемой? — хмурюсь, желая, чтобы Тони не появился здесь раньше времени.

— Это не проблема. Просто он любит тебя, а мне не доверяет.

— Ты просто не хочешь замечать его доверия. Эдвард, сколько раз мне повторять, что с тобой хочется быть не из-за выгоды, а только потому, что ты замечательный!

— Спасибо, милая, — он вздыхает и прислоняется своим лбом к моему.

— Я в тебя верю. И Энтони тоже. Не забывай это, — привстаю на цыпочки и целую его в губы. Он улыбается, но довольно быстро выпускает меня, когда голос моего сына, раздаётся сзади.

— Поехали, — напуская на лицо широкую улыбку, говорит Эдвард и протягивает малышу руку. Он берёт её, поглядывая на Каллена, возвышающегося над ним неприступной скалой.

— Увидимся позже, — бросаю им я, когда оба скрываются за дверью, ведущей на улицу. Уже останавливаясь у машины, мои мальчики поворачиваются к окну кухни и машут мне рукой. На лицах обоих по-прежнему улыбка.

Что же, они станут относиться друг к другу более открыто, со временем. Мне нужно лишь дать им его.

* * *
Сижу на кожаном диванчике в гостиной с ноутбуком Эдварда на коленях. Хочу проверить почту, надеюсь, этому помех не будет.

На моё счастье интернет работает просто идеально, позволяя мне увидеть свой электронный почтовый ящик. Никаких значимых писем помимо рассылок от разных сайтов не замечаю и закрываю окно. Передо мной стартовая страница Google. Минута уходит на раздумья, прежде чем я решаю кое-что попробовать.

Забиваю в поисковике «Аро Вольтури». Дрожь просачивается в пальцы, но стараюсь остановить её приближение к сознанию, в попытках трезво мыслить.

Передо мной открываются сайты, каждый из которых предлагает не только биографию Вольтури, но ещё и свежие новости.

Наугад захожу на первый попавшийся и читаю размещённую там статью.


АРО ВОЛЬТУРИ

Общая информация:

Аро Джеймс Вольтури (1950 года рождения) известный бизнесмен Сиэтла и Вашингтона, генеральный директор холдингов «Aro’sTechnoCompany», «VolturiKingsCompany», и «D&A INK.»

Построение холдингов:

Первым Аро учредил предприятие по переработке и поставке нефтепродуктов по всему миру, теперь входящее в состав холдинга «VolturiKingsCompany». Впервые газетные издания написали о нём в 1979 году, когда его проекты стали приносить невиданную прибыль.

В дальнейшем предприятия Аро Вольтури расширялись и позже были скреплены в единый холдинг, название которого указано выше.

Затем бизнесмен заявил прессе о начале своего нового проекта с боевой техникой (для морской и пехотной обороны) под названием «Aro’sTechnoCompany». Предприятия по производству военной техники также позже были собраны в холдинг, получивший единое имя.

Холдинг «D&A INK.» появился после женитьбы Аро Вольтури. Он создан совместно с его супругой Дидимой Стендлер, что и вливается в название. Компания специализируется на лазерной медицинской технике.

О личной жизни:

Аро родился 1950 году, в пригороде Детройта. Своё детство и юность никак не комментировал, был полностью увлечён своей карьерой. Лишь в ноябре 1988 года Аро Вольтури соединился узами брака со своей избранницей Дидимой Стендлер — дочерью влиятельного нефтяного магната Венесуэлы. Дешёвая нефть позволила компаниям бизнесмена стать ещё богаче, обогнав большинство серьёзных конкурентов.

Брак Аро и Дидимы продлился 24 года. В апреле 2012 года пара объявила о разводе. После этого сообщения мистера Вольтури неоднократно видели в обществе молодых красавиц, большинство из которых являлись моделями. Одна из них, чьё имя остаётся неизвестным из-за того, что журналистам так и не удалось установить её личность, даже появилась на обложке известного глянцевого издания. (Фотографии, вместе с очаровательными спутницами мистера Вольтури, вы можете просмотреть, пройдя по данной ссылке).

Аро не раз признавался, что хотел бы иметь детей, но, к сожалению, не сложилось. (Аро и Дидима не имеют наследников).

На данный момент это вся доступная информация о жизни и карьерной деятельности Аро Вольтури.

Благодарим Вас, что выбрали наш сайт!


Статья заканчивается, но мои мысли только начинают зарождаться. Итак, что мы имеем. Многочисленные холдинги, нефтяные вышки и развод с бывшей женой. Подтвердилось — Дидима его бывшая, но что с остальной информацией? С виду ничего страшного. Возможно, журналисты просто не знают о тайных увлечениях мистера Вольтури? А встречи с девушками? Эдвард ведь говорил, что он гей? Я совсем запуталась и мне нужны ответы на возникшие вопросы.

Пока я раздумываю над происходящим, мои пальцы машинально кликают на правую кнопку мышки, на пустой местности рабочего стола. Но нет. Неожиданно оно выделяется прозрачным окошком, и открывается.

Скрытая папка? К чему бы?

Разрываюсь между двумя желаниями: закрыть компьютер и сделать вид, что ничего не было, или же покопаться в найденной так кстати информации. Думаю, Каллену не потребовалось скрывать какие-нибудь деловые отчёты. Наверняка здесь что-то очень личное, что объясняет большинство его тайн.

Если это так, то я смогу помочь ему. А если нет, то и бояться нечего, так ведь?

Эти утверждения придают мне уверенности, и я внимательно разглядываю содержимое электронной папки.

Попадая внутрь, натыкаюсь на разнообразные документы, подписанные неизвестными именами и фамилиями. Не могу понять, что это, пока взгляд не цепляет «Ален Смит».

Внутри документа оказывается полное досье со всеми личными подробностями на ту самую Ален, которую я видела мёртвой в белом особняке мужчины. Фотографии, прикреплённые в конце, подтверждают, что это именно она.

Испуганно закрываю документ и поспешно вскрываю другие. «Мадлен Форест», «Алекс Детрос-Маргани», «Элизабет Хав’ер», «Джорджия Родрин», «Мелисса Тиа-Дропс».

Да их больше сотни! Бесконечные имена и фамилии наводят лишь на одну мысль — это бывшие любовницы Каллена.

Дрожа от ужаса, ищу своё имя, но, слава Богу, не нахожу. Его нет, и это весьма странно. Возможно, Эдвард удалил его? Но почему тогда оставил другие?

И что с этими девушками? Они все мертвы?

Не решаюсь вводить их имена в поисковик Google, потому что боюсь результата.

Мне хочется поговорить с Эдвардом. Немедленно. Я хочу услышать объяснение не только об этих женщинах, но и его отношениях с Дидимой и Аро. Слишком много тайн. И ему придётся ответить. Я очень хочу, чтобы он сделал это добровольно.

С подобными мрачными решениями захлопываю ноутбук, возвращая его на место, и включаю телевизор, надеясь, что хоть один канал поможет мне отвлечься от терзающих сомнений.

Каллен и Энтони возвращаются к половине первого. Взволнованно тереблю пальцами собственную блузку, не зная, как начать разговор с мужчиной, да и куда выпроводить Тони, чтобы он не услышал всего этого?

— Мамочка! — весёлый детский голосок заставляет меня натянуть на лицо улыбку и прижать к себе своего ангелочка.

— Привет, малыш, — целую его в макушку. — Ну, как у вас дела? Хорошо прокатились?

— Ага! Очень быстро! У Эдварда классная машина!

— Прекрасно. Чем хочешь заняться?

— Поиграть. Можно?

Всё складывается гораздо лучше, чем я думала.

— Можно, солнышко, поиграй, — снова целую его, но на этот раз в лоб. — Только сначала помой руки, ладно?

— Ага, — соглашается он и убегает в свою комнату. В тот же момент хлопает входная дверь, впуская внутрь Каллена. Меня передёргивает. Едва я вспоминаю, о чём хочу с ним поговорить, и на какие темы планируется разговор.

— Привет, Белла, — он появляется сзади, и мягкие губы прикасаются к моему затылку, пока руки исследуют талию. — Как провела время?

Прикусываю губу почти до крови.

«Отлично!» — злорадно хмыкает подсознание, демонстративно отворачиваясь.

— Вам не следует ездить слишком быстро. Ещё в аварию попадёте, — критикую я, выпутываясь из его рук.

Он хмурится.

— Белла, я никогда не попадал в аварии.

— Я доверяю тебе своего ребёнка и хочу видеть его в целости и сохранности! — неутомимо сетую я. — Будь добр, прислушивайся ко мне хоть иногда!

«Белла, ты перегибаешь палку!» — шипит на меня подсознание, намереваясь вступить в защиту мужчины. Половина моего естества готова поддержать его решение, а другая — ни за что.

— Хорошо-хорошо, — он поднимает руки в признающем моё превосходство жесте. — Если ты волнуешься, буду ездить медленнее.

Говорит он непринуждённо, довольно спокойно, но нутром чувствую, что я его задела. Не нужно мне было говорить всего этого. И без того будет множество обидных и грустных тем.

— Эдвард, нам нужно серьёзно поговорить! — набираюсь сил после очередного вдоха, скрещивая руки на груди.

— О чём поговорить? — он снова хмурится и не понимает.

— Садись, — указываю на кресло, а сама опускаюсь на диван.

— Я не могу сидеть рядом с тобой? — недоумённо спрашивает он.

— Нет, не можешь, — грубо отрезаю я. И новая порция вины захлестывает моё естество, когда я смотрю в глаза Эдварда. Впрочем, он молча кивает и садится.

— Что ты хочешь обсудить? — холодно интересуется он.

Мои руки сжимаются в кулаки. Боль и страх держу глубоко в себе. Не выпускаю. Только не сейчас.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне об Аро, Дидиме и своих бывших любовницах.

— Что? — его брови взлетаю вверх, а глаза распахиваются. Могу поспорить, что даже его зрачки расширились.

— Мне повторить?

— Зачем тебе это?

— Я хочу знать. Считай, что просто из-за прихоти.

— Белла, тебе ни к чему все эти… подробности.

— К чему или ни к чему, буду решать я. От тебя прошу, всего лишь рассказать всё как есть, ничего не утаивая и называя вещи своими именами.

— Что произошло, пока меня не было? — вместо ответа спрашивает он. Вижу в изумрудах участие и заботу, смешанную с горечью и непонятливостью. Я сейчас сделаю ему больно. Но выхода у меня нет. Пришло время раскрыть хотя бы какие-то карты. Нельзя вечно жить в неведении.

— Ничего не произошло, — отмахиваюсь я, отводя взгляд. — Ты можешь просто рассказать мне, наконец?

— Когда ты узнаешь, скорее всего, захочешь уйти, — с болью в голосе произносит он.

— Вероятность, что я уйду больше, если ты промолчишь, — стреляю в него взглядом, от которого он вздрагивает и поджимает губы.

— Мы с тобой договорились не надевать масок и вести откровенные диалоги. Я всеми силами пытаюсь, Белла, но ты давишь на меня сейчас, не давая ни малейшего шанса к отступлению! — в сердцах произносит он, достаточно громко.

Тёмная сторона оживает во мне, забывая про все недавние установки и принципы.

— Я рассказала тебе всё о себе. Ты знаешь обо мне каждую мелочь, в то время как я о тебе по-прежнему ничего не знаю. Я открылась тебе, а ты даже не пытаешься идти мне навстречу. Эдвард, это доводит до исступления!

— Думаешь, не пытаюсь? — сквозь стиснутые зубы рычит он. — Я всё делаю для этого! Я только для тебя это и делаю, Белла!

— Если ты думаешь, что по тем скудным подробностям я что-то о тебе знаю, то ты ошибаешься. У меня ведь нет досье, где подробно описана каждая мелочь из твоей жизни!

— Досье? — он ошарашено смотрит на меня, не веря моим словам. — Какое досье? О чём ты?

— Ну как же, та сотня девушек, с которыми ты спал — о них ты знал каждую мелочь, благодаря этому самому досье. Только вот не могу понять, откуда вся эта информация. Ты приставлял к ним шпионов?

— Что ты несёшь? — срывается он и в пару шагов пересекает комнату, становясь перед моим креслом. Смело смотрю ему прямо в глаза, излучая то ли презрение, то ли ненависть, то ли отчаянье. Похоже, я схожу с ума. Какого чёрта, я всё это устроила?

— Я всё видела, — быстро отвечаю я. — В той папке.

— Как ты…? Какого чёрта, ты вообще полезла туда? — он бесится, и его ярость заполоняет комнату. Надеюсь, что Тони не слышит всей ссоры, происходящей сейчас здесь, в гостиной.

— Тебе довольно долго удавалось скрывать от меня всё это, — с ухмылкой говорю я. — Наверное, тяжело, не так ли?

— Ты же… — он замолкает, не находя слов, а потом разворачивается, шумно выдыхая. Его кулаки сжаты до такой степени, что костяшки пальцев побелели.

Похоже, это грань его гнева и злобы.

— Ладно, своего ты добилась, — наконец произносит он, всё ещё не поворачиваясь ко мне и даже не глядя в мою сторону. — Любые вопросы. Задавай, я отвечу.

— Неужели? — ехидно спрашиваю я.

— Не тяни время. Давай поскорее закончим с этим дерьмом! — выговаривает он и делает несколько шагов по направлению к своему креслу. Обходит его и замирает, всё ещё не оборачиваясь.

— Сколько у тебя было любовниц?

— Я не считал.

— В твоем компьютере досье на каждую?

— Нет, лишь на тех, которые были последние пять лет.

— Где они сейчас?

— Половина в сырой земле.

Вздрагиваю, но не прерываю череду вопросов, несмотря на то, что давно пора остановиться. Ответы Каллена всё отстранённее, всё холоднее. Он словно робот. Без чувств и мыслей.

— Ты убил их?

— Да.

— Почему там нет досье на меня?

— Не посчитал нужным собирать про тебя информацию.

— В чём причина?

— Не знаю. Возможно, просто стало лень. Надоело однообразие.

— Новый опыт?

— Что-то вроде того.

Замолкаю, откладывая всё услышанное в самый дальний ящик сознания, и обращаюсь к другой теме, такой же важной для меня. Вижу, что мужчина на грани срыва. Ещё немного, и пострадаем мы оба. Возможно, рухнет всё доверие между нами, но остановиться не могу. Словно бедуин, изнывающий от жажды в безлюдной пустыне, увидевший озеро с водой. Или поезд, сошедший с рельс. Одно из двух, не знаю к чему склониться.

— Где ты встретил Аро?

— Нас познакомила Дидима.

— Где ты встретил Дидиму? — не унимаюсь я.

— Когда я не заплатил по счёту, и меня собирались арестовывать, она погасила мои долги, в обмен на своё условие.

— Какое условие?

— Спать с ней.

— И ты спал? — в груди больно колет в ожидании его ответа. Предвижу его заранее.

— Да, спал. Её всё устраивало, — без тени горечи, грусти или смятения, отвечает он. Хотя сейчас он вряд ли может что-то выразить. Его чувства спрятаны глубоко внутри.

— Сколько это длилось? — тем временем продолжаю я.

— Около месяца. Потом реже. Раз в полгода, наверное.

— До каких пор?

— До встречи с Ален. А после её смерти мы окончательно порвали любые отношения.

— Какой смысл ей было знакомить тебя с Аро Вольтури?

— Она посчитала это необходимым. И оказалась права. Он тоже в какой-то степени помог мне. Сыграл на руку, так сказать.

— Почему он хотел убить тебя, если помог?

— Дела бизнеса. Кому-то из нас нужно было стать выше другого. Ни я, ни он не хотели уступать.

— Но ты жив. Как он допустил это? — поражаюсь чудовищности своего вопроса. Что я несу? Как мне потом вымаливать прощение у Эдварда?

— Его промах. Не забудь сказать ему при встрече. Можете даже пристрелить меня на пару, — безрадостно говорит он. В голосе проскальзывает насмешка, за которой по моим убеждениям кроется жуткая боль.

— Если позволишь нам встретиться, обязательно передам! — язвительно отвечаю я, чем окончательно шокирую его.

— То есть ты бы этого хотела?

— Я уже не знаю, чего хочу, — закидываю ногу на ногу, глубоко вдыхая. Пытаюсь привести мысли в порядок, но они отказываются становиться на место.

— Самое время определиться. Пока не поздно.

— Поздно? — воздух останавливается на полпути. Внезапно понимаю значение этого слова. И не только для теперешней ситуации. А не будет ли поздно совсем скоро, когда он попросту не сможет простить мне моё сегодняшнее поведение? Вдруг он больше и в сторону мою не взглянет? Стоят ли наши отношения таких жертв? Ради чего всё это? Моего самолюбия? Из-за того, что он что-то утаил? А какой смысл? Неужели ради этих глупых тайн я могу потерять любимого человека? Я готова на это пойти?

Ответ ясен, как день — нет.

Я не понимаю, какая муха укусила меня двадцать минут назад, вынуждая, начать этот чёртов разговор. Какая дьявольская сила заставила меня искать биографию Аро Вольтури и лезть в запретные папки в ноутбуке Каллена?

И как мне теперь загладить свою вину? Я даже не представляю.

— Допрос закончен? — нетерпеливо интересуется мужчина, нервно постукивая пальцами по деревянной спинке кресла.

— Эдвард, пожалуйста, прости, — прикусываю губу, раскаиваясь. Естественно, такими глупыми извинениями я ничего не добьюсь. Слишком сильно всё закрутилось. Теперь это ни к чему дельному не приведёт.

— Я задал вопрос и жду ответа. На твои я, как помнится, ответил! — приглушённо рычит он, не желая испугать Тони.

— Да, закончен, — низко опускаю голову.

— В таком случае, мне здесь делать больше нечего! — он демонстративно разворачивается, но я останавливаю его вопросом. Всё во мне скручивается от боли и ненависти к самой себе. Я что, мазохистка? Какого чёрта, я всё это устроила, а теперь жалею себя? Единственный пострадавший — Эдвард, и лишь его я должна пожалеть. Ему посочувствовать. Я нарушила своё слово, я ведь обещала никогда не причинять ему боль. И вот так жестоко поступила.

Чтобы Вольтури провалился! Чтобы все его пассии провалились к чертям! Все те, кто заставлял его страдать! Ненавижу их! И себя в том числе.

— Куда ты пойдёшь?

— Куда нужно.

— Пожалуйста, будь осторожен, — умоляю я, понимая, что убеждать его остаться бесполезно.

— Смысла возвращаться не вижу, — фыркает он и продолжает свой путь к входной двери. Вот уже осталось пару шагов.

— Эдвард! — бросаюсь к нему неожиданно для нас обоих и хватаю за рукав рубашки. Мужчина гневно смотрит на меня, пронзая убийственным взглядом. Но за этими огнями злости кроются другие огоньки. Безумного разочарования. Уверена, доверяй он мне больше — а теперь о доверии не может быть и речи — то наверняка позволил бы хотя бы слезе стечь по щеке. Одной-единственной. Но даже этой мелочи я не достойна. Он сильнее, терпеливее, выносливее. Со стороны. Но в душе он больший ребёнок, чем Энтони. Я знала это и тем не менее не смогла остановить свой порыв ранее.

— Белла, если не хочешь, чтобы я навредил тебе, лучше отпусти, — он угрожающе переводит взгляд с моего лица, на мою ладонь.

— Я люблю тебя! — давясь подступающими слезами и пытаясь вдохнуть воздуха, произношу я. — Я очень сильно тебя люблю. Прости меня!

— Отпусти! — приказывает он, отстраняя меня и никак не реагируя на слова. В глазах всё тот же холодный лёд. Бесконечные просторы которого простираются внутри него. Но ведь лёд — это не истинные чувства, лишь прикрытие. Отгораживание от худшего. И теперь худшее — это я. Мы вернулись в самое начало, когда он думал, что я ничем не лучше других. Я смогла убедить его в обратном, но теперь разрушила всё, что сама сотворила. Меня убить мало.

Подчиняюсь его словам, отпуская мягкую ткань. В груди нестерпимо ноет и болит. Думаю, едва он уйдёт, как я брошусь в пучину истерики. Впрочем, эту боль я заслужила. Теперь остаётся лишь терпеть и верить в лучшее.

Молиться — это всё, что мне остаётся.

— Не напугай сына, — бросает напоследок Каллен и быстро скрывается за дверью. От её громкого хлопка мои шлюзы раскрываются, позволяя слезам свободно течь по щекам.

Не напугать Энтони?

Легко сказать. Но сейчас я сама себя боюсь. Боюсь своей жестокости, неуправляемости, чрезмерного любопытства.

От переизбытка чувств и слов не сразу понимаю, откуда раздаётся детский голос, зовущий меня.

— Мамочка? — взволнованное личико Тони передо мной. — Мамочка, почему ты плачешь? Тебя Эдвард обидел?

Сглатываю очередной ком рыданий, притягивая сына к себе. Его человеческое тепло и близость, его поддержка, оказывают своё влияние, заставляя меня рыдать чуть меньше.

— Нет, родной, нет. Я его обидела, — целую локоны моего малыша. — Сильно обидела.

— Вы поссорились?

— Да, — всхлипываю я. — Из-за меня.

— Так помиритесь! — пытаясь вселить в меня оптимизм, улыбается малыш. Выдавливаю ответную улыбку в ответ.

— Спасибо, сыночек, — целую его в лоб. — Спасибо, мой хороший!

В этот момент громкий визг шин долетает до моего слуха, заставляя слёзы политься новыми, ошеломляющими меня и до ужаса пугающими Тони, потоками.

Но я никак не могу остановиться. И вряд ли смогу.

Глава 50 — Алкоголь

День проходит серо и невзрачно. После моей незапланированной истерики отвлекаю себя чтением книг с Энтони и просмотром фильма, за сюжетом которого абсолютно не слежу.

Готовлю обед, потом ужин. Часы не замедляют своего хода, перебираясь от семи часов к восьми, от восьми к девяти, а затем от девяти к десяти. Вздыхаю, выглядывая в окно и понимая, что Эдварда всё ещё нет. Я волнуюсь и всё время думаю о том, как лучше просить прощения. Как убедить его в том, что более этого не повторится?

Домываю посуду после ужина, ставя порцию Эдварда в холодильник, всё ещё в надежде, что он придёт прежде, чем взойдёт солнце. И вообще придёт. Очень хочу верить, что он в порядке.

Глупые мысли о том, что он может что-то сделать с собой, отметаю, не давая им дойти до завершения. Даже от единого представления об этом моё дыхание перехватывает.

Нет, я не переживу, если он уйдёт от меня сейчас. Куда бы то ни было. Я отчаянно желаю его близости, его любви, его самого.

Мне он очень нужен! До безумия, причём такого, что это скорее любовь гормонального подростка, нежели достаточно взрослой женщины с ребёнком.

Выключаю воду и подхожу к дивану, где спит Энтони. Поднимаю его на руки, стараясь не разбудить, и несу в спальню. Включаю ночник и снимаю с него дневную одежду, натягивая пижаму.

— Мама, — шепчет он, находясь на грани сна и яви.

— Я здесь, маленький мой, — глажу его лицо, застёгивая пару пуговиц на пижамной рубашке. — Спи, малыш.

— Полежи со мной! — он подвигается, освобождая мне место. Молча соглашаюсь, укладываясь рядом. Уснуть я не смогу, но побыть рядом с моим ангелом ведь можно?

Он крепко обнимает меня и кладёт свою белокурую головку мне на живот. Поглаживаю его руками, чтобы он быстрее уснул.

— Я люблю тебя, солнышко, — шепчу ему на ухо.

— Я тоже люблю тебя, — отзывается он и, вздыхая, проваливается в полноценный сон.

Меня будит громкий шум. Не сразу понимаю, что случилось, пока не осознаю, что по-прежнему в комнате Тони. Вокруг темно, а шум раздаётся из-за закрытых дверей.

Наверное, я всё-таки уснула, хотя считала это невозможным.

Осторожно выпутываюсь из рук Энтони, сначала сажусь на кровати, а потом встаю. Наверное, чересчур резко, потому что в глазах темнеет. Хватаюсь для опоры за комод и медленно двигаюсь к выходу.

Уже в коридоре вспоминаю, что свет не выключала. Следовательно, сейчас дом пестреет всеми возможными огнями, что около леса и ночной мглы наверняка заметно.

Вхожу в гостиную и вижу довольно странную картину.

Эдвард в неправильно застёгнутом пиджаке и рубашке стоит около каминной полки, под которой лежит вдребезги разбитая ваза. Цветы из неё разбросаны на полу вместе со стеклом. Он то ли пытался поймать её, то ли собирается убрать всё это.

Пару раз моргаю, пытаясь поверить в то, что передомной действительно Каллен. Это удаётся мне только после того, как он начинает говорить.

— Эта ваза набросилась на меня! — странно улыбаясь, но в то же время досадно говорит мужчина. — Ты её натравила?

Его слова приводят меня в ступор. Мозг перебирает в голове возможные варианты объяснения происходящего, пока не натыкается на один. Самый верный и простой.

Дабы проверить свою догадку, пересекаю комнату, подходя к Эдварду. Он переводит на меня отрешённый и подёрнутый какой-то пеленой взгляд. Такое ощущение, будто мы не виделись вечность. Он даже не узнаёт меня?

Привстаю на цыпочки, вдыхая аромат, которым обычно наслаждаюсь. Сегодня к нему примешан резкий запах спиртного.

Ну вот, догадка подтвердилась.

— Ты пьян? — спрашиваю я, заставляя его оторваться от разбитой вазы, и стараясь не наступить босыми ногами на осколки.

— Не твоё дело! — грубо отвечает он и разворачивается. Видимо, в попытке уйти. Но из-за потери равновесия, натыкается на каминную полку. Какие-то фоторамки с грохотом падают на пол.

— Пойдём со мной, — беру его за локоть, глубоко вдыхая для успокоения и не давая волю чувствам. Сейчас он почти в бессознательном состоянии, следовательно, серьёзно говорить и извиняться смысла не имеет.

— Отпусти, — он пытается вырваться, но я не отпускаю.

— Эдвард, пойдём со мной, — выдавливаю улыбку и переступаю через осколки на пути к коридору. — Тебе нужно поспать.

— Если хочешь, иди и спи, — обиженным ребяческим тоном произносит он. — Но без меня. Я тебе не нужен.

— Очень нужен, родной, очень, — слежу за тем, чтобы он не споткнулся о разбитую вазу. — Пожалуйста, ради меня попытайся уснуть, ладно?

Мои слова не то удивляют его, не то наоборот смешат, но всё же мужчина послушно идёт за мной, пока я веду его по коридору к нашей спальне.

— Садись, — помогаю ему сесть на кровать и принимаюсь как можно быстрее расстёгивать пуговицы пиджака, а затем рубашки. — Эдвард, где ты был?

Он качает головой. Не отвечает. Неужели не помнит?

— Кто привёз тебя сюда?

— Я сам приехал, — отрицательно мотая головой, говорит он.

— Как сам? — ужасаюсь, переставая даже расстёгивать пуговицы на его одежде. — Ты сел за руль в таком состоянии?

Нет, этого не может быть. Он же еле на ногах стоит! Как он вообще вёл машину?

— Сам, — он равнодушно пожимает плечами.

— О, боже, — застонав, крепко обнимаю его, забыв про сложившуюся ситуацию. Мне плевать на запах спиртного, на обстоятельства и даже на то, что в трезвом виде он, скорее всего, не захочет иметь со мной дела. Сейчас он здесь, со мной. Как и я хотела, он жив и здоров. Всевышний услышал мои молитвы!

— А, так вот, как ты хочешь спать, — громко хохоча, Эдвард валится на кроватные простыни, увлекая меня за собой.

— Нет, нет и нет! — упираюсь руками ему в грудь, вырываясь из железной хватки. — Эдвард, раздевайся и спи. Утром мы поговорим.

Хмурясь на мои слова, он всё же останавливается и прислушивается. Пробует раздеться лёжа, но это у него совсем не выходит.

— Давай помогу, — пару секунд наблюдая за его жалкими попытками, говорю я. Сажусь рядом и поочередно стягиваю с него различные предметы одежды. Наконец дохожу до нижнего белья, и понимаю, что миссия завершена.

— А теперь встань, — прошу, желая уложить его под одеяло.

— Не смогу, — усмехаясь, протягивает он.

— Значит, я помогу, — беру его за руки и тяну на себя. Всё что мне удаётся — посадить его. Но поднять без содействия самого Каллена не выйдет.

— Пожалуйста, — предпринимаю я вторую попытку. — Эдвард, постарайся подняться!

— Только с одним условием, — ухмыляется он.

— Каким?

— Останешься со мной?

Изгибаю бровь в удивлении. Ему действительно этого хочется?

«Он пьян, Белла!» — шепчет подсознание. — «На трезвую голову проблем будет больше, не расслабляйся!».

— Конечно, останусь, — на этот раз улыбаюсь нежно, искренне и сочувствующе. Ему. За свой промах. Очень жаль, что обстоятельства сложились таким образом, что я сделала ему больно.

— Тогда ладно, — вздыхает он и, опираясь о мою руку, всё же поднимается.

Расправляю покрывала и позволяю ему лечь обратно. Сама же отхожу к комоду, искать свою пижаму.

— Ты обещала! — напоминает Каллен уже с закрытыми глазами, лёжа на подушке, и не нащупывая меня рукой рядом с собой.

— Иду-иду, — примирительно отзываюсь я, сбрасывая свою одежду, накидываю на тело свободную ночную рубашку и ложусь к Эдварду.

— Моя, — полушёпотом, полустоном говорит он, проваливаясь в сон.

— Твоя, Эдвард, только твоя, — судорожный всхлип удержать не получается, и он вырывается из груди. Прижимаюсь к мужчине крепче, не желая и на миллиметр от него отстраняться.

Обстоятельства могут сложиться так, что это будет последняя наша совместная ночь.

Наутро просыпаюсь от звонка будильника. Сейчас четверть девятого. Сегодня я повезу Энтони в клинику. Вопрос только в том, могу ли я оставить Эдварда? Как мне этого не хочется, тем более после вчерашнего.

Перевожу взгляд вправо и, видя рядом любимое лицо, расслабляюсь.

Его лицо во сне спокойное, умиротворённое, по-детски милое и невинное. Он выглядит гораздо моложе, когда спит. Мгновенно, будто перемещается во времени.

Зачем он вчера пил?

«Чтобы заглушить боль, тобой нанесённую!» — проснувшись и протирая глаза, подкалывает подсознание.

Ответ достойный. Скорее всего — нет, даже наверняка — так и есть. Только вот мысли, что он сам вёл машину, у меня в голове не укладываются. Я не представляю, как это вообще возможно, и как ему удалось доехать домой, не врезавшись куда-нибудь.

Если бы что-то случилось…

Поспешно зажимаю рот рукой, боясь не удержать рвущиеся наружу рыдания. Не только от ужаса, охватившего меня вчера, когда он рассказал мне про это, но и от того, что я вчера сама натворила. И по-прежнему мне неизвестно, как я буду вымаливать прощение.

Но ведь он же хотел, чтобы я осталась с ним вчера! Даже в пьяном виде, когда мозги почти не работают, он желал этого. Возможно, не всё потеряно?

— Прости меня, — прислоняюсь своим лбом к его, и с нежностью глядя на одного из самых дорогих мне в жизни людей, произношу я.

Он тут же начинает ворочаться, а на лице появляется хмурое выражение. Безмятежность пропала. Я его разбудила.

— Белла? — спросонья его голос всегда немного хриплый, но, принимая во внимание его вчерашний вечер, сейчас это намного хуже простой хрипоты.

— Я здесь, — не отодвигаюсь, и, протягивая руку, глажу его лицо. Он прикрывает глаза, как обычно наслаждаясь ласковыми прикосновения. Но в данный момент я могу лишь догадываться об этом.

— Где я? — его второй, вполне логичный для подобной ситуации вопрос.

— Дома. Со мной и Энтони.

— Как я здесь оказался? — он обводит глазами ограниченное пространство в пределе своей видимости.

— Ты сказал, что приехал на машине.

Он хмурится и начинает о чём-то размышлять.

— Давай я принесу воды? — припоминая прошлые случаи и руководствуясь собственным опытом (произошло всё ещё в студенческие мои годы), предлагаю я.

— Да, спасибо.

Вздыхаю и встаю с кровати, направляясь на кухню. Достаю с верхней полки поднос, и ставлю на него три наполненных доверху стакана. Несу всё это обратно в спальню.

Эдвард взирает на меня, полулежа на подушках и опираясь на спинку кровати.

— Что-нибудь ещё нужно? — подаю ему первый стакан и аккуратно присаживаюсь на кровать, интересуюсь я.

— Не нужно, — выдыхает он перед тем как разом выпивает всю воду.

— Тебе очень плохо? — протягиваю ему второй стакан, забирая первый, и стараюсь не дать волю слезам хотя бы сейчас. Не думаю, что время в данный момент подходящее, для разборок. И я, и он вымотаны. Нужно подождать.

— Нормально, — выпивая всё содержимое второго стакана, сообщает он. — Бывало и хуже.

— Ещё? — киваю на оставшийся в одиночестве стакан с жидкостью.

— Да, — ответы его односложные, а взгляды, посылаемые в мою сторону, в основном недоверчивые и со скрытой обидой. Я не виню его. Я заслужила.

— Мне нужно отвезти сына в больничный комплекс, — отодвигая поднос с пустыми стаканами, говорю я.

— Конечно, —Эдвард понимающе кивает, но взгляд с меня не спускает. Такой внимательный, но в то же время ожидающий.

А я чего жду?

— Прости меня, — тихо каюсь я, опускаю голову, чтобы он не видел слёз, выступающих на моих глазах. — Мне очень жаль, что вчера так вышло.

— Давай обсудим это позже? — пресным голосом предлагает он. Мне ничего не остаётся, как согласится. Возвращаю в норму дыхание, пока тишина в комнате это позволяет.

— Принести ещё воды? — наконец прерываю я это бесконечное молчание.

Эдвард смотрит куда-то сквозь меня, но, когда я начинаю говорить, его взгляд обретает осмысленность.

— Не нужно.

— Хорошо.

Снова пауза. Снова молчание.

О чём он думает? Какие выводы делает? Что делать мне и как вести себя?

— Может быть, мне уйти? — неловко спрашиваю я, понимая, что, возможно, он хочет именно этого.

— Зачем? — изумрудные глаза впиваются в мои, не отпуская. — Лучше останься здесь.

Быстро киваю и опускаюсь на подушки с противоположной стороны кровати. Ещё пару минут для раздумий у меня ведь есть? А потом можно и Энтони будить.

— Белла? — окликает меня голос Каллена. Поворачиваю голову, мечтая вернуться во вчерашний день, и всё исправить.

— Да, Эдвард?

— Вчера… Я ничего тебе не сделал? — изумруды светятся открытым страхом и надеждой на отрицание с моей стороны. О чём он? О моральной или физической боли?

«Ты не сделал, зато я смогла!» — хочется закричать именно это, но сдерживаюсь.

— Нет, ничего, — уверяю я, поворачиваясь обратно, хотя больше всего мне сейчас хочется смотреть на него, изучая каждую чёрточку и заново находя каждую морщинку.

Помню, как вчера у самых дверей я остановила его и сказала, что люблю. Был ли в этом смысл после сказанных слов? После устроенного инквизиторского допроса? Чем он заслужил от меня такое?

— Мама? — из коридора послышался тихий голосочек Энтони. Поднимаюсь с кровати, понимая, что он проснулся сам. Поворачиваюсь к Каллену, легонько сжимая его руку.

— Мне нужно отъехать.

— Знаю, поезжай.

— Мы быстро вернёмся, — уверяю я.

— Естественно, — он устало соглашается со мной, видимо, надеясь, что я поскорее уйду. Или нет? — Будьте осторожны.

— Непременно, — снова судорожному всхлипу удаётся вырваться из моей груди, что вызывает странное сияние в глазах Эдварда. Это не злорадство, не счастье мести. Скорее, нечто вроде сострадания или самобичевания.

Он-то почему этим страдает?

В клинике всё проходит довольно быстро. Забираю Энтони и, усаживаясь на водительское сиденье той самой «Ауди», убеждаюсь, что с машиной на самом деле всё в порядке. Эдвард действительно не попал ни в какое ДТП. Что же, этому я рада.

— Сегодня мы тоже будем дома? — спрашивает малыш, смотря в окно с заднего сиденья.

— Посмотрим, солнышко, — через зеркало заднего вида бросаю на него любящий взгляд, пока на душе скребут сотни кошек. Я волнуюсь. Безумно.

— Эдвард пришёл домой?

— Да. Но он устал и сейчас спит.

— Ясно.

— Не волнуйся, возможно, вечером он с тобой поиграет.

— Тогда хорошо! — Тони счастливо улыбается и задумчиво разглядывает пейзаж. Наверняка он снова фантазирует. Мой любимый маленький фантазёр.

К дому приезжаем как обычно к половине первого.

— Можно мне посмотреть мультик? — пока я выхожу из машины, спрашивает малыш, оказываясь на улице быстрее меня.

— Конечно. Какой хочешь?

Уже включив сыну желанный мультфильм, кладу ключи от «ауди» на место, и набирая в лёгкие больше воздуха, иду в нашу спальню. Если она ещё наша, в чём я со вчерашнего дня не уверена.

Осторожно стучу в дверь, прежде чем войти внутрь.

— Я тебя разбудила? — виновато интересуюсь, неловко замирая в дверях. Мужчина по-прежнему лежит на кровати, как и утром укрытый покрывалом.

— Это не важно, заходи, — разрешает он жестом. — Как поездка?

— Нормально. Всё идёт как нужно.

Прикрываю дверь, слыша звуки «Улицы Сезам». Прохожу в комнату и усаживаюсь на край кровати напротив Эдварда.

— Не вижу в тебе особой радости, ты ведь этого хотела? — вопрошает Каллен. На секунду думаю, что он о вчерашнем, но потом здравый смысл подсказывает, что о сегодняшнем. О самочувствии Тони и делах, которые идут на лад.

— Да, этого. И я рада, — наверное, в моём голосе действительно маловато счастья. Но, о каком счастье может идти речь, когда я не знаю, что будет через минуту в наших с Эдвардом отношениях? Мне нужно поговорить с ним об этом, иначе покоя я не дождусь.

— Я знаю, ты многое хочешь сказать мне, Белла, — вклиниваясь в мои мысли, вздыхает Каллен. Его бархатный баритон снова вернулся. Хриплость исчезла. Значит, ему легче.

Молча киваю на его утверждения.

— Но для начала я хочу услышать лишь одно, — продолжает мужчина. Терпеливо жду, пока он закончит. — Вчера ты сказала, что я не позволяю тебе узнать себя. Совсем не стараюсь содействовать в этом. Эти утверждения — правда? То есть ты действительно так считаешь?

Теперь моя очередь вздохнуть и подумать. Наверное, стоило бы ответить «нет, не правда!» и с этим криком броситься ему на шею, утопая в слезах, но это, скорее, сюжет глупой мелодрамы, нежели реальная жизнь. И сейчас мне стоит действительно откровенно поговорить с Эдвардом, раскрыть перед ним свои опасения и выслушать его, если он ещё мне верит.

— Не полностью правда, — наконец произношу я. — Отчасти.

— Объясни! — просит он, удобнее устраиваясь на подушках, и прожигает меня взглядом.

— Я вижу, что ты стараешься и пытаешься помочь мне. Вижу, как тебе тяжело, и готова подождать пока ты сам сможешь всё это сказать. Я верю тебе и в тебя, — прерываюсь, чтобы вдохнуть воздуха. — Но, Эдвард, временами я не уверена, что ты сможешь справиться со всем в одиночку. Что ты когда-нибудь самостоятельно дойдёшь до грани, которая заставит тебя раскрыться. Мне больше всего хочется, чтобы ты не мучился. И отчасти — это послужило вчера причиной моего срыва. Прости, мне очень жаль.

— Белла, — недолго помолчав после моих слов, начинает он, — я тоже верю тебе и в тебя. Я привязан к тебе и, несомненно, чувствую что-то, потому что больше всего на свете боюсь потерять именно тебя. И меняюсь я по той же причине: хочу стать лучше для тебя. А с недавних пор ещё и для Тони. Но это оказалось намного сложнее, чем я думал. Мои убеждения были растоптаны реальностью и, возможно, это из-за того, что ты первая, кому я рассказал хоть что-то о себе, — теперь я жду, пока он набирает воздух в лёгкие для продолжения. — Белла, ты не представляешь, как я хочу избавиться от всей той грязи, в которой перепачкан с головы до ног. Вылезти из того дерьма, куда сам себя загнал, но все мои попытки терпят поражения. Скорее всего, виной тому моя слабость или какая-то жалость к себе, я не знаю. Но всё это факт. И все те преображения во мне — твоя заслуга. Я очень хочу рассказать тебе всё, но не могу. Это чересчур сложно. Вся эта история — запутанная и жалкая. От неё, скорее, заболит голова, чем появится какое-то прозрение, да и хорошего в ней мало.

Слушаю его слова, осмысливая каждое из них и все вместе. Он говорит от души. От сердца. И я чувствую это, знаю, что он не врёт, не убегает. Сейчас он откровенен и предельно честен. Лишь Богу известно, чего стоит ему это откровение, и тем более сегодня, но он пытается. И у него выходит.

— Иногда мне кажется, — замолкаю, не зная, стоит ли говорить это после его красноречивой тирады, но заинтересованный изумрудный взгляд вселяет в меня уверенность. — Что ты молчишь из-за того, что боишься, будто я уйду. Ты постоянно это повторяешь.

— Отчасти, — соглашается он. — Но главная причина не только в этом. Я же сказал: всё это слишком сложно.

— Со временем боль утихнет, и тебе станет легче, — убеждаю я, рассматривая покрывало под своими пальцами. — Время всё лечит.

— Эта боль не проходит, — сквозь зубы шипит он, пока его руки сжимаются в кулаки.

— Послушай, — я пододвигаюсь к нему ближе и беру его левую руку в обе свои, не забывая гладить, чтобы разжать пальцы. — Я не знаю о той самой боли, что ты испытываешь. Не знаю о том, что тебе снится. Не знаю большую часть твоей жизни. Не знаю всех тех тайн и людей, окружающих тебя…

— Белла! — он пытается остановить меня, но сейчас я должна договорить. В его глазах страх и предостережение.

— Но я знаю тебя, Эдвард. Какой ты на самом деле, твои привычки, твой характер, значение любого выражения твоего лица. Я знаю тебя самого, и это даёт мне уверенность, что со временем ты сможешь преодолеть любые трудности и сомнения. И это самое главное.

Его дыхание становится прерывистее, а в глазах вместо страха появляется восхищение, гордость и теплота. Та самая, о которой я думала, что больше никогда не увижу её.

— Вчерашний скандал — моя вина. Всё произошло из-за того, что я позволила себе сорваться на тебя. И мне очень и очень жаль, правда, жаль, Эдвард, что так произошло. Я готова вымаливать твоё прощение, чем захочешь. Но, пожалуйста, попытайся простить меня!

Пару секунд проходят в тишине. Я отчаянно считаю свои вдохи.

— Иди сюда, моя хорошая, — вместо полноценного ответа он раскрывает объятья, протягивая ко мне руки, и я с радостью утопаю в них. Всё во мне поёт и ликует. Так происходит каждый раз, когда я рядом с этим удивительным мужчиной, но сегодня всё по-особенному, потому что мы, наконец, поговорили.

— Ты не обязана вымаливать моё прощение, Белла, — Эдвард целует меня в макушку, не выпуская из объятий. — Частично именно я послужил причиной твоего срыва.

— Не говори глупостей. Это меня чёрт дёрнул открыть те папки и попытаться узнать что-то об Аро.

— Ты просто устала ждать от меня какого-то объяснения и постаралась найти его сама или выяснить каким бы ни было путём. За это на кол не сажают.

— Вчера, когда ты уходил, — от воспоминаний я морщусь, — я впервые поняла, что значит, бояться, что не увидишь кого-то. Я думала, что потеряла тебя по собственной глупости. Я очень сильно боюсь потерять тебя.

— Не потеряешь, — он вздыхает, и мягкие губы снова прикасаются к моим локонам. — Я не позволю.

— Так ты прощаешь меня? — глажу пальцами мускулистую грудь, на которой лежу, и целую шею.

— Прощаю, — нежно улыбаясь, соглашается Каллен.

На некоторое время между нами возникает пауза, в которой мы наслаждаемся прикосновениями и близостью друг друга.

— Знаешь, Белла, мне действительно нужно рассказывать тебе больше. Стараться лучше…

— Всё в порядке. Ты идёшь правильным путём, ты и так стараешься, Эдвард, поверь мне!

— Верю-верю, — хмыкает он. — Но ничего не мешает нам стремиться к совершенству, не так ли?

Тут уж соглашаюсь. Утверждение правдивое.

— Мне нужно совсем немного времени, — просит он, немного отодвигая меня от себя, чтобы посмотреть в глаза.

— У тебя его сколько угодно! — спешу заверить я, хотя в душе, конечно, желаю, чтобы всё случилось чуть быстрее положенного.

— Я расскажу тебе пару историй. И буду пытаться рассказать свою, обещаю!

— Спасибо, — благодарю я и перемещаю руки с груди на его лицо. — Это замечательная новость, родной.

В его глазах читаю самую что ни на есть любовь. Что бы он не говорил, как бы не думал. И если сегодня он не сможет признаться в этом, то в скором времени это наверняка случится.

Впрочем, я готова ждать вечность, лишь бы он был рядом. Его значимость для меня ни с чем не сравнима.

— Мой Эдвард Каллен, — шепчу я, когда наши взгляды скрещиваются, отражая взаимные чувства.

Глава 51 — Дом для моей семьи

— «Улица Сезам» скоро закончится, — трусь носом о плечо Эдварда, а затем целую его. Он вответ целует мою макушку. — Мне нужно приготовить завтрак, — продолжаю я, вспоминая про то, что Эдвард и Энтони голодны. Да и я тоже не прочь подкрепиться.

Чёрт, уже за полдень, а мы ничего не ели!

— Ты не устала? — заботливо интересуется Каллен. — Можешь заказать что-нибудь из ресторана в главном корпусе. Всё быстро доставят.

— С чего бы мне уставать? — покидаю его уютные объятья, садясь на кровати и любуясь мужчиной. — Тем более я умею готовить.

— Помочь чем-нибудь?

— А вот это я должна у тебя спросить, — вздыхаю, прикладывая ладонь к его лбу. Не знаю, что хочу там измерить. О температуре речи идти не может. Он здоров. — Ты много вчера выпил?

— Судя по тому, как раскалывается голова — да. Я не считал, — он пожимает плечами, и морщинки появляется на его лице.

— Принести ещё воды? Или компресс какой-нибудь? — по-прежнему чувствуя себя виноватой, говорю я.

— Нет, Белла, ничего не нужно. Иди, накорми сына, — он улыбается мне, и его ладонь прикасается к моему лицу, поглаживая щёку.

Я готова замурлыкать от этих прикосновений.

— Что тебе приготовить? — наслаждаясь его действием, интересуюсь я.

— Я съем всё, что приготовишь, — усмехается Эдвард.

— В таком случае, ты не против творожной запеканки?

— Нет, не против.

Киваю и встаю с кровати, выходя за дверь. Иду по коридору и, когда вхожу в гостиную, словно по заказу слышу финальную песню мультика Тони.

— Привет, мама, — улыбается мне мой ангелочек с дивана, переводя взгляд с меня на экран.

Внезапно чувствую радость от того, что всё закончилось благополучно. Я не потеряла ни Энтони, ни Эдварда. Тому затмению, что нашло на меня, я больше не дам повториться. Всё будет хорошо. Отныне и навсегда. Потому что два самых любимых человека в моей жизни рядом. И я сделаю всё, чтобы они были со мной как можно дольше. Навсегда.

— Привет, зайчик, — словно не иду, а парю на крыльях, подбегаю к нему и чмокаю в лоб. — Ты голодный?

— Ага.

— Сейчас я тебя накормлю, — обещаю это, направляясь к кухне.

— Я хочу с тобой, — Энтони возникает рядом, быстро соскакивая с диванных подушек.

— Хочешь помочь мне?

— А можно?

— Да, — посмеиваюсь и, уловив момент, наклоняюсь, чтобы снова поцеловать его. Что будет, когда он вырастет? Я по-прежнему буду испытывать жуткую потребность в этих наших поцелуях?

Будь, что будет. Мне не важно. Главное, чтобы он был здоров, счастлив и рядом столько, сколько это возможно. Со временем он найдёт себе невесту, женится и уедет. У него родятся дети, и я стану бабушкой, а Эдвард дедушкой.

Как же я хочу, чтобы и у нас с ним были малыши. Я никогда не хотела второго ребенка. Безумно любя Тони, я не представляла, что значит делить его с кем-то. Но вот в моей жизни появился Каллен, и я поняла, что делить вовсе не обязательно. Я ведь даю каждому из них свою любовь, никого не обделяя. Они видят это и ответно любят меня.

И вот сейчас, когда я разобралась, что можно любить неограниченное количество людей бесконечной любовью, я хочу, чтобы у нас с Эдвардом были общие дети. А у Энтони братья и сёстры.

Неожиданное желание постигает меня почти полностью, и, отдаваясь в его власть, я даже не сразу понимаю, что уже стою посреди кухни, а сын нетерпеливо теребит меня за руку, спрашивая, что делать.

— Будешь разбивать яйца, — наугад я даю задание, кивая на холодильник. Обрадованный своей полезностью, малыш кидается к нему, вытаскивая оттуда целую упаковку.

— Все?

— Нет, три штуки, — мотаю головой, пытаясь собраться с мыслями, и глубоко вдыхаю воздух. Пофантазировать я ещё успею, на это у меня есть ночи.

Достаю ёмкость для взбивания и ставлю перед сыном. Разбивая яйца о твердые края, он выполняет мою просьбу.

— Что дальше? — его горящие интересом глаза следят за каждым моим движением.

— А дальше творог, — добавляя белую массу к яйцам, сообщаю я. — Затем немного муки, сахара и можно взбивать.

— Можно мне? — почти прыгая на месте от нетерпения, просит малыш.

— Хорошо. Забирайся сюда, — беру стул из столовой, и ставлю его ближе к столу для приготовления пищи, — и нажимай на синюю кнопку.

Миксер извещает меня о том, что пока Энтони всё делает правильно.

Позволяю ему взбивать творожную массу, пока нагреваю духовку и смазываю маслом противень.

— Хватит, мамочка?

Краем глаза подмечаю, что масса достигла нужной консистенции, и киваю. Выкладываю содержимое чаши на противень и ставлю в духовку.

— Всё?

— Да, малыш, — разворачиваюсь и подхватываю сына на руки. Он прижимается ко мне, не переставая улыбаться.

— У меня всё получилось?

— Конечно! — ласково улыбаюсь, сообщаю я и ерошу его волосы. — Со временем у тебя всё ещё лучше будет получаться.

Спустя пятнадцать минут вынимаю завтрак из духовки и принимаюсь резать, дав задание Энтони, налить сока в стаканы.

— Вижу, вы перешли на мануфактурную систему, — раздаётся голос позади меня, и я быстро оборачиваюсь. Небрежно подпирая одну из стен, на пороге кухне стоит Каллен. Его глаза полны теплоты и умиления.

На моём лице тут же отражается всё то же, и поэтому происходящее замечаю чуть позже положенного.

Удивляя нас обоих, Энтони бросает пакет с соком и кидается к мужчине, радостно крича его имя.

Эдвард даже не успевает наклониться, чтобы подхватить его, но Тони это ничуть не смущает. Ещё секунда, и он крепко обнимает Каллена.

Мужчина переводит полуиспуганный, полувопрошающий взгляд на меня. Растерянно смотрю, не зная, что сказать. Вот оно — признание. Энтони привязался к Эдварду, но я не думала, что настолько. Неужели он тоже уже любит его? Так быстро?

— Привет, Энтони, — Каллен приседает, разрывая объятья Тони, и заглядывает ему в глаза. Так как перед моим обзором только лицо мужчины, не могу узнать эмоций сына.

— Доброе утро! — судя по голосу, настроение малыша ничуть не испорчено. — Ты долго спал.

Эдвард мягко смеётся в ответ на это утверждение, а затем берёт Тони на руки.

— И тебе доброе утро, — убирая его белую прядку, нежно говорит он.

Не думала, что мой Эдвард может быть так нежен с кем-то, кроме меня. И после всего этого он ещё говорит, что не может стать отцом?

Усмехаюсь себе под нос и поворачиваюсь обратно к столу, дорезая запеканку.

— Я помогал маме готовить завтрак! — слышится сзади гордый голосок сына.

— Значит, он будет ещё вкуснее, — соглашаясь с ним, подтверждает Эдвард своим самым ребяческим тоном. Вот они. Двое маленьких мальчиков. Счастливые и беззаботные. И пусть Эдварду тридцать восемь, а Тони всего четыре, это не мешает им иметь нечто общее, объединяющее.

— Прошу к столу! — громко объявляю я, раскладывая еду на тарелки.

Эдвард относит Энтони в столовую, усаживая на стул.

— Садись здесь, — малыш указывает на место рядом с собой с левой стороны. Справа сижу я. Так было всё время. Когда-то мы говорили с ним, что слева от него будет сидеть его папа, или же он сам, когда вырастет, и у него родятся дети. Так уж совпало, что в большинстве фильмов и на страницах журналов отцы сидели именно там. И тот факт, что Энтони уступил это место Эдварду, о многом говорит. В особенности о его отношении к этому человеку.

Буду надеяться, что мои догадки не ошибочны, и всё действительно так, а не иначе.

— Кушать подано! — ставлю перед ними тарелки и стаканы с соком. Оба в один голос благодарят меня, едва я сажусь рядом.

Во время еды перевожу взгляд на них обоих. Они похожи. Если с Джейкобом я не видела в Тони ни одной схожести, то тут могу насчитать их сколько угодно. Возможно, это из-за того, что я безумно люблю обоих и отождествляю одного в другом (впрочем, это вряд ли), но мне кажется именно так. Я вижу, что белокурые кудри Тони напоминают волосы Эдварда, находящиеся в продуманном беспорядке. Длинные чёрные ресницы у обоих, почти одинаковые пухлые розовые губы.

Да, они действительно похожи. И сильно.

Жаль, что я не встретила Эдварда раньше. Тогда бы он был ещё и биологическим отцом моего ребёнка.

Впрочем, я верю, что он сможет стать самым настоящим папой для него. И дело не только во мне, хотя и не без того, а ещё в том, что в нём огромное количество теплоты, добра и ласки, не выплесканной за столько лет. Ему не с кем было с ней делиться. Она никому была не нужна.

И всё это даже после тех ужасных испытаний в детстве и юношестве, которые ему пришлось пережить!

Я не знаю истории жизни моего любимого человека, но догадываюсь, что вряд ли знакома с тем, у кого она была тяжелее. Это невозможно.

И почему все эти страдания выпали на его долю?

Когда завтрак закончен, и я убираю посуду, Энтони снова мчится в гостиную, включая новую серию «Улицы Сезам». Я же молча мою тарелки, пребывая в своих сладостных мыслях.

— Моя красавица, — бархатный баритон раздаётся у самого уха, пока ласковые руки Эдварда обнимаю меня за талию. — Моя Белла.

На моих губах сверкает абсолютно счастливая и искренняя улыбка.

Отставляю последнюю тарелку в сторону и поворачиваюсь к мужчине. Его изумрудные глаза лучатся обожанием. Тем самым, которое я так люблю.

И всё же придирчиво разглядывая дорогое лицо, замечаю некоторую бледность, которая нехарактерна даже для Каллена.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, обнимая его за шею.

— Нормально, — он немного наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, одновременно говоря это.

— Не могу понять, как ты смог приехать домой сам, — замечая в окне кухни его машину, припаркованную у дома, слегка дрожащим голосом сообщаю я.

— Для меня это тоже загадка, — Эдвард немного отстраняется и смотрит туда же, куда и я.

— Бог с ней. Ты здесь, в целости и сохранности. Больше мне ничего не надо, — привлекаю его обратно к себе и вдыхаю самый любимый на свете аромат.

— Здесь, — подтверждает Каллен, но в его голосе проскальзывает грусть. Она наводит меня на другую мысль, невысказанную ещё там, где было нужно — в спальне.

— Я больше не посмею лезть в твою личную жизнь. Я вряд ли переживу, если этот скандал, который я же и устроила, повторится.

— А как же ревность? Сомнения? — не веря, интересуется мужчина.

— Я верю тебе, — повторяю, словно мантру, заученную наизусть. — Если сочтёшь нужным, ты поделишься. Если нет, то это не будет мне известно. В конце концов, это твоя работа и твоё прошлое, в которое доступа мне нет.

— Когда ты так говоришь, я чувствую себя, чёрт знает кем, — выдыхает Эдвард, по-прежнему держа меня в объятьях.

— Не нужно, — глажу его спину и плечи свободной рукой. — Эти вещи есть у каждого человека. Маленькие тайны, которые хочется скрывать.

— Мне ничего не хочется от тебя утаивать…

— Эдвард, мы уже это обсуждали. Я выслушаю тебя в любое время, в любом месте, но когда будешь готов. Сам решишь сказать мне.

— А если… не решусь? — он виновато смотрит на меня, сквозь полуопущенные ресницы.

— Значит, так тому и быть, — прикладываю ладонь к его щеке, и он тут же льнёт к ней. Наверное, мне стоило бы подумать о его словах, но сейчас не хочу. Я уверена, он сможет решиться. Сможет рассказать.

В противном случае, я не знаю, что буду делать.

— А Энтони? — внезапно спрашивает мужчина.

— В смысле?

— Он воспринимает меня… не так, как я думал.

— Это тебе не нравится? — задать вопрос оказывается гораздо сложнее, чем я думала. И вправду. А если Каллену не нравится такое тесное общение с моим сыном? Что делать? Как объяснить это малышу?

— Нет, мне всё нравится! — спешит заверить Эдвард, видя моё смятение и взволнованность. — Просто я боюсь сделать что-то неправильно. Я никогда не общался с детьми. И они со мной тоже.

— Ты всё делаешь правильно, — вздыхаю я, ободряя его. — Тони привязался к тебе намного быстрее, чем я думала. Поверь, это радует меня большего всего на свете.

— Его привязанность ко мне?

— Да. Ведь это значит, что все, кого я люблю, рядом и в безопасности.

— Ты и Энтони всегда будете в безопасности! — обещает он. — Я всё для этого сделаю!

— Будь рядом, Эдвард. Это всё, что нам нужно.

В его глазах отражается чувство невероятной преданности, признательности. Он благодарен мне за эти слова?

— И снова впервые? — мягко спрашиваю я.

— Не совсем, но, по большей части, да. Я ведь и так знал или, лучше сказать, пытался верить в твои уверения о своей надобности для вас, но теперь — это нечто невообразимое!

Его открытое признание и откровенность заставляют меня снова улыбнуться.

— Ну, вот видишь, — гладя его кожу, говорю я. — Всё так, как ты хотел.

— Даже лучше, — исправляет он, и через секунду подхватывает меня за талию, усаживая на кухонную стойку. Приглушенно ахаю от неожиданности.

— Какая же ты красивая! — восхищённо протягивает он, совсем неожиданно для меня, сидящей на деревянной тумбе посреди кухни.

— У тебя предвзятое мнение о красоте, — бормочу я, заливаясь краской.

— Румянец невероятно идёт тебе, — нежно продолжает он, приподнимая моё лицо за подбородок и заставляя посмотреть в глаза. — За какие заслуги мне досталось такое сокровище?

Его руки окружают меня плотным, но в то же время невероятно удобным и уютным кольцом.

— Нет, Белла, серьёзно! Не могу поверить, что ты моя. Настоящая, не вымышленная. Та, которая со мной.

— Ну, конечно, с тобой, глупенький, — уверяю его, мягко улыбаясь.

— Ты, Белла, ты всё, что у меня есть, — он зарывается лицом мне в волосы, лаская дыханием кожу. — И всё, что моё и твоё тоже. Я сам твой. Полностью. Не забывай это.

— Не забуду, — клятвенно обещаю я, выгибаясь, чтобы обнять его по-настоящему. Притягиваю мужчину к себе, поочередно целуя то его шею, то подбородок, то скулы. А затем беру его лицо в ладони и продолжаю покрывать лёгкими поцелуями каждый миллиметр бледной кожи.

— Что ты делаешь? — удивлённо спрашивает он, но удовлетворённое выражение не сходит с дорогого лица.

— Поцелуи бабочек! — хмыкаю я, на пару секунд прерываясь. — Не нравятся?

— Нет, это просто потрясающе, — вздыхает Каллен, прикрывая глаза от удовольствия. — Поцелуи бабочек, — повторяет он, и я почти чувствую, как он излучает удовольствие.

Ловлю себя на том, что тоже никогда не была ни с кем такой нежной, и никому кроме Энтони поцелуев бабочек не дарила. Не считала кого-либо их достойными. Только Эдвард. Мой Эдвард. Только он из всех, кого я знала и знаю, за исключением моего малыша, достоин этого. Даже, скорее, нуждается, чем достоин.

За всё это время я подарила ему много ласки, но в то же время и проблем тоже. И всё же он здесь, со мной. Не бросает меня, не покидает, остаётся рядом и продолжает прощать несмотря ни на что.

— Я люблю тебя, — наконец отстраняясь, тихо говорю я. Изумрудные омуты рассматривают меня с лучащимся внутри счастьем.

— И Энтони любит. Мы оба любим тебя, — вспоминая про сына, добавляю я.

Пусть знает. Каждую мелочь. Моё признание раз за разом растапливает его непоколебимую уверенность в собственной ненужности. Положив начало ещё в Испании, я завершу это дело. Он поверит, что нужен мне. Что может быть любимым, может быть самым лучшим.

Я уверена в том, что смогу достигнуть цели.

— Спасибо, — как обычно вздыхает он, и теперь уже его губы бороздят моё лицо, целуя его.

— Фирменные поцелуи Эдварда? — интересуюсь я.

— Специально для тебя, — усмехаясь, подтверждает он.

— Проведём день на пляже?

— Где угодно!

— Мама, смотри, это замок! — голос сына заставляет меня подняться на локтях и посмотреть на его песочное творение.

— Очень красиво, — до того, как я успеваю открыть рот, произносит Эдвард.

— Да, малыш, здорово, — подтверждаю я и вытягиваюсь на полотенце, чтобы чмокнуть сына, а затем вернуться к Эдварду.

Он улыбается, смотря то на меня, то на Энтони.

— А ты, принцесса, — Каллен убирает мешающие волосы с моего лица, — хочешь замок?

— Мне и дома вполне хватит, — сплетаю руку мужчины со своей, ласково сжимая её.

— Дом-замок, значит, — хмыкает он.

К чему этот разговор? Я думала, мы просто дурачимся.

— Ты ведь шутишь, да?

— Нет, не шучу.

— Ты купил замок?

— Ещё нет, но если захочешь, куплю.

— Эдвард, — усмехаюсь над его рассуждениями, заглядывая в изумруды. — Ты совсем как ребёнок! Давай лучше построим замок из песка.

— Это к тому, Белла, что, когда мы вернёмся, я хочу, чтобы вы жили со мной, — объясняет Каллен. — У меня есть несколько квартир и тот дом в лесу, но я не хочу, чтобы прошлая жизнь имела к теперешней хоть малейшее отношение.

После этих слов глубоко вздыхаю и сажусь на полотенце, поднимая Эдварда следом за собой и крепко обнимая.

— Родной, это хорошо, что ты не хочешь отожествлять прошлое в настоящем. Хочешь от него избавиться. Но согласись, такие радикальные меры уже чересчур.

— Белла, в особняке застрелилась Ален.

— Ты был везде с ними? — вопрос срывается с губ против воли. И тут же начинает колоть в груди. Каждый раз, когда я представляю, что Эдвард мог быть не со мной, а с кем-то другим, мне становится плохо. Ненавижу эти мысли и это чувство. Я действительно ревную. Очень сильно.

И боюсь, потому что до сих пор не верю в его искреннюю привязанность лишь ко мне. И пусть разум говорит одно, сердце ведь всё равно чувствует по-другому.

Я слишком сильно люблю Эдварда Каллена, чтобы потерять. Чтобы лишиться его. Добровольно кому-то отдать.

Нет, я не переживу этого.

— Да, везде, — его дыхание немного сбивается, что я ощущаю при поцелуе в плечо, подаренный им.

— Ясно.

На большее меня не хватает. Что ещё можно сказать? Закатить новую истерику?

Нет уж, лучше просто промолчу.

— Белла, они не имеют никакого значения для меня. Я ни к одной из них ничего не испытывал. Ты ведь знаешь, — видя моё смятение, уверяет Эдвард, и его пальцы успокаивающе гладят мою кожу.

— Знаю, — шумно сглатываю, отгоняя назойливые мысли. — И верю. Но иногда это очень тяжело, потому что я безумно боюсь, что ты исчезнешь так же быстро, как и появился в моей жизни. Если ты… — договорить не успеваю. Он находит мои губы, зажимая их поцелуем.

— Не говори так, пожалуйста, — просит он, поддерживая меня в сидячем положении и продолжая целовать. — И не думай об этом.

— Легко сказать, — бормочу я в ответ.

В данный момент даже забываю, что рядом Тони. И о его мыслях не думаю. Он строит замок. Из песка. А Эдвард хочет соорудить для нас настоящий, королевский дворец. Мечты маленьких мальчиков воплощаются в зрелости. Сегодня замок на пляже, а завтра посреди долины. Всё это лишь вопрос времени и сила мечты.

Но если Каллену этого хочется, почему бы не согласиться?

И всё же я прекрасно знаю, почему побаиваюсь этой затеи. Шик, блеск, дороговизна — я не привыкла к этому, а Энтони тем более.

«Возможно, это к лучшему, глупая!» — злится подсознание. — «Он сделает тебя королевой. Своей королевой. И тогда уже точно не оставит».

Обрываю гнусное говорящее создание внутри меня, вздрагивая от сказанных им слов. Я не хочу королевской жизни. Не хочу быть королевой, принцессой или кем-то ещё, принадлежать к высшей элите. Я хочу лишь тихого семейного счастья, рядом с Калленом.

«Он не такой. Он к этому не привык. Тебе придётся смириться!» — снова вклинивается в мысли подсознание. — «Ты сама его выбрала. И это его пристрастие, его потребность».

— Эдвард, — отстраняюсь, тем самым прекращая поцелуи между нами зову я. — Тебе, правда, хочется жить в замке?

Он смущённо смотрит на меня, некоторое время помалкивая.

Вижу лёгкий румянец на бледной коже и невольно улыбаюсь. Он до ужаса красивый и внутри, и снаружи. До безумия. И самое главное, что хочет быть со мной. Это я должна сегодня спросить, за что мне достался этот подарок.

— Не то чтобы в замке, — наконец произносит Эдвард, заставляя меня обратить на себя внимание. — Я хочу дом. Большой дом. Чтобы в нём жила большая и любимая семья. Моя семья.

— Она у тебя будет. В этом можешь не сомневаться, — его слова трогают меня за душу. Наверняка эта мечта ещё из далёкого детства. Приютского. Сиротского.

Мой маленький мальчик.

— Знаешь, Белла, с тобой мне кажется, что всё реально. Всё можно воплотить в жизнь. Всё сбывается.

— Оно и сбывается, если ты веришь, — чмокаю его в щёку, продолжая улыбаться.

— Пусть всё так и будет, как сейчас. Полностью идеально.

Согласно киваю в ответ и, обнимая его, некоторое время наслаждаюсь солнцем, морем, и нашей идиллией. А потом смотрю на сына, копающегося в песке в паре метров от нас. Он настолько увлечён игрой, что даже не замечает ни нашей близости, ни разговоров. Смотрю и вижу истину. Настоящую, не вымышленную.

— Мы твоя семья, Эдвард, — задумываясь на пару секунд, говорю я.

— Моя семья, — Каллен катает словосочетание на языке, вдумываясь в смысл этих двух слов.

— Твоя семья, — подтверждаю я, прикладывая ладонь к его щеке. Белое на белом. В который раз я с ним совпала. И надеюсь, что наши пути никогда не разойдутся.

— У меня её никогда не было, поэтому я могу кое в чём ошибаться, — вздыхая, сообщает он.

— Ни в чём ты не будешь ошибаться. Ты всё узнаешь отсюда, — глажу пальцами свободной руки его грудную клетку, как раз там, где бьётся сердце.

— Спасибо, моя хорошая, — он целует меня в лоб, а затем обнимает, прижимая к себе, одновременно крепко, как бы защищая, но в то же время безумно нежно, будто я сделана из фарфора и от неаккуратного движения могу разбиться.

Неужели это тот самый человек, который причинял мне боль в самом начале?

— Ты не должен благодарить меня за это. И за то, что я говорю тебе о своей любви. Просто запомни и постарайся поверить, — шепчу я, уверенная, что он слышит каждое слово.

— Постараюсь, — на выдохе говорит он и опускает подбородок на мою макушку, полностью пряча от всего мира. От Вселенной.

Я его. Раз и навсегда.

И этим всё сказано.

— И когда мы переедем в новый дом?

— А ты согласна? — он удивлённо смотрит на меня. Неужели не ожидал, что идея мне понравится, и я её приму? В принципе, верно, она мне не нравится, но тем не менее я согласна. Потому что хочу доставить ему удовольствие.

— Да.

— Тогда я сообщу Дереку, и он приступит к чертежам.

— Там у нас начнётся новая жизнь, — мечтательно говорю я, представляя себе все эти картины из будущего.

— Новая жизнь с тобой — всё, о чём я могу мечтать, — он зарывается носом мне в волосы, и я тихо смеюсь, наслаждаясь прекрасными мгновениями, которые, как я надеюсь, будут длиться вечно.

Глава 52 — Третий слева

— А вот и лазанья, — подаю к столу готовое блюдо, только что вынутое из духовки.

— Вкуснятина! — облизывается Энтони, когда я перекладываю один из кусков ему на тарелку. — Спасибо, мамочка!

— Да, спасибо, — подключается Эдвард, когда я подаю тарелку и ему.

— Надеюсь, вам понравится, — отвечаю им обоим, сажусь на стул и наливаю в стаканы каждому молоко.

Ужин проходит спокойно. Мы мило беседуем, едим и просто хорошо проводим время.

Но идиллию, как и следовало ожидать, разрушает телефонный звонок. Естественно, Эдварда.

— Прощу прощения, — он быстро встаёт из-за стола, направляясь в гостиную, где оставил мобильник.

— А кто ему звонит? — дожёвывая свою порцию, интересуется малыш.

— Не знаю. Наверное, по работе, — надеюсь, мне удаётся скрыть страх в голосе. А вдруг что-то случилось? Вдруг всё пошло не по плану? Мы ведь все на волоске от опасности, исходящей от Аро. Ему нужна я. Для того, о чём стыдно не только говорить, но и думать. Этот человек психически не адекватен. И я боюсь его. Боюсь, но не только за себя. В большей степени, конечно, за Энтони и Эдварда. И если второй может спрятать моего сына в любой уголок мира, то сам он в любом случае под прицелом.

Господи…

— Какого чёрта? Почему? — раздаётся гневный голос Каллена из гостиной, заставляя и меня, и Тони вздрогнуть. Испуганный детский взгляд переходит в мою сторону.

Ах да, он же не видел Эдварда в ореоле злости.

— Ты закончил, солнышко? — приходя в себя за считанные секунды, спрашиваю я.

Он кивает.

— Тогда пошли. Я почитаю тебе что-нибудь или поиграем вместе.

— Ты уводишь меня, потому что Эдвард такой? — малыш оборачивается, ища мужчину глазами.

— Нет, родной, я хочу поиграть с тобой. Можно?

— Да, мамочка, — он отвечает немного растеряно, но в тоже время настороженность пропадает из его голоса. Он рад. Что же, значит, отвлечение сработало.

— Побежали! — становясь на воображаемую линию старта и не думая об оставшейся грязной посуде, сообщаю я.

Энтони пускается вперёд по коридору к заветной двери. Пока я, дав ему фору в пару секунд, нахожу взглядом Эдварда. Он тоже смотрит на меня, но мыслями далёк отсюда. Рука остервенело сжимает телефон. Все мышцы на лице напряжены, оно почти неподвижно, сведено от неприятных новостей. В том, что новости неприятные сомневаться не приходиться. В изумрудных глазах вижу ту самую злость и дьявольский огонёк, что так пугают меня.

Вздыхаю и, отворачиваясь, бегу вслед за Тони.

Закрываю дверь за нами и подпираю спиной. Сын на полу раскладывает конструктор, но когда я вхожу, оборачивается.

— Ты проиграла, — подводит он итог нашего забега, самодовольно усмехаясь.

— Проиграла, — повторяю вслед за ним, приводя мысли в порядок. Мне нужно как-то отвлечься от происходящего. Представить, что всё хорошо, и я действительно просто дурачусь с сыном.

Господи, а если что-то произойдёт? С Эдвардом? С Энтони?

Как мне обезопасить их? Как спасти?

— Ну, что, маленький мой, во что будем играть? — спрашиваю я его, подходя ближе и усаживаясь рядом.

— Построим фабрику машин! — придумывает он и начинает складывать башенки из пластмассового конструктора. Вторю его движениям, честно пытаясь сосредоточиться на работе.

Нет, мысли всё равно лезут. Нужно говорить, чтобы не думать о плохом!

— Малыш, можно задать тебе вопрос? — осторожно интересуюсь я, ставя очередной кубик на место.

— Какой вопрос? — Тони переводит взгляд на меня, но лишь на секунду. Остальное время он продолжает заниматься строительством.

— Скажи мне, как ты относишься к Эдварду?

А вот и самое интересное. И время довольно подходящее — мы наедине.

Несколько секунд малыш мнётся, не зная, что мне ответить.

— А он как ко мне относится? — наконец спрашивает он.

— Очень хорошо. Он рад, что ты здесь, с нами, — уверяю я, отрываясь от конструктора, и смотрю в небесные глаза, стараясь взглядом вселить в них уверенность в собственных словах. Ранее я делала это с Эдвардом, а теперь с Тони. Они оба нуждаются в этом.

— Я тоже хорошо, — он вздыхает, подбирая слова, и вертит красный кубик в руках, обдумывая ответ. — Он мне нравится. С ним весело.

Выдавливаю улыбку и чувствую, как тепло разливается по телу. Ну вот, воистину прекрасный ответ.

— А ты его… любишь? — решаюсь спросить сейчас, зная, что другого шанса может не представиться. Не знаю, какая будет реакция у Тони, но, судя по сегодняшним событиям, она не должна быть негативной.

— Тебя я всё равно сильнее люблю! — неожиданно с жаром убеждает он и, бросая игру, перебирается ко мне на колени, прижимаясь к груди.

— Ну, конечно, малыш! Я знаю, как ты меня любишь, — повторяю телодвижения Эдварда и, поцеловав сына в висок, опускаю подбородок ему на голову. Вот уж не думала, что начну копировать Каллена. — Но его тоже? Хотя бы немного? Или нет?

— Да, — вздыхает мой ангелочек, накручивая мои волосы на палец. — Его я тоже люблю.

На моём лице сияет тёплая материнская улыбка. Тони сидит в моих объятьях, размышляя о своём. Я рада, что он обсуждает свои чувства со мной. Тем более, когда я прошу.

Всё сложилось как нельзя лучше. Могла ли я предположить пару месяцев назад, что мой малыш полюбит мужчину, которого люблю я? Могла ли я предположить, что сама полюблю так быстро?

Ведь правду говорят: от ненависти до любви один шаг.

Внезапно вклиниваясь в череду моих мыслей, дверь в спальню распахивается, и на пороге возникает Эдвард.

Он выглядит озадаченным, но в то же время сосредоточенным и знающим, что нужно делать.

— Белла, Энтони, я отъеду на пару часов. По делам.

— Конечно, — с минутным колебанием протягиваю я, и внутри всё сжимается. Зачем уезжать? Неужели мы опять в бегах? Но ведь с Энтони это всё сложнее! Как мы сможем прятаться, когда для него это вовсе неудобно и утомительно?

Чёрт, только бы не новая порция проблем. Всё что угодно, только не проблемы.

Пожалуйста!

— Будь осторожен, — напутствую я, когда он выходит. Мужчина останавливается и, оборачиваясь, быстро подходит к нам с Тони. Малыш удивлённо смотрит на разворачивающуюся картину.

— Всё будет хорошо, — наклоняясь ко мне и целуя в макушку, шепчет Эдвард. — С вами всё будет хорошо, я для этого всё сделаю!

А потом напускает на лицо натянутую улыбку и ерошит волосы на голове Тони.

— Береги мамочку, малыш. Я скоро вернусь.

Быстро кивая, Энтони крепче обнимает меня.

Эдвард на секунду прикрывает глаза, а потом выходит, захлопывая за собой дверь.

— У него работа? — первым выходя из ступора, спрашивает Тони.

— Да, работа, — убеждаю скорее себя, чем сына, но по-прежнему держу его максимально близко к себе. Боюсь, если выпущу, то потеряю.

Теперь мне страшно, хотя особых причин для паники никто не давал. Но ведь если Эдвард сказал, что сделает всё для нашей безопасности и уехал «по делам», что-то, несомненно, идёт не по плану и грозит разрушить нашу едва установившуюся жизнь.

Чёрт, а я так хотела, чтобы всё скорее закончилось!

— Мама, играть будем? — Тони соскакивает с моих рук, возвращаясь на ковёр.

— Будем, — рассеянно отвечаю я, сажусь рядом с ним и беру в руки конструктор. — А потом пойдёшь в ванну, ладно?

— Ага, — принимаясь за строительство, отвечает он.

Сижу на кожаной софе, и пальцы нервно отстукивают по дубовой поверхности её подлокотников. Я жду Эдварда. Уже полчаса с тех пор, как уложила спать Энтони.

Боже, да где он?

Ещё тринадцать минут ожидания, и я вознаграждена его приходом. Он тихо открывает дверь, очевидно, думая, что я сплю. Зря. Когда я взволнована, уснуть не смогу.

— Ты в порядке? — поднимаясь с софы, спрашиваю я, оглядывая его с ног до головы. Эдвард кивает.

— Белла, я ничего такого не делал, — он закатывает глаза, но потом всё же пересекает комнату, позволяя мне обнять себя.

— Сколько ещё ты будешь меня изводить? — приглушённо журю я, успокаивая дыхание.

— Я не хочу тебя волновать. Всё нормально.

Не ведусь на дружелюбную маску его лица и изменённый тон слов. Нет уж, Эдвард. Сегодня ты меня не обманешь.

— В чём проблема? Скажи мне, пожалуйста!

— В Аро проблема, — кулаки Каллен сжимаются, и я отчётливо чувствую это, потому что его руки находятся на моих бёдрах.

— Он снова ищет нас?

— Думаешь, он переставал это делать? — мужчина изгибает бровь, невесело усмехаясь.

— Нет, не думаю, — опускаю взгляд, набирая в лёгкие больше воздуха. — Но сейчас что изменилось? Мы ведь пробыли здесь почти полтора месяца в спокойствии.

— Это было затишье перед бурей.

— Эдвард, если не хочешь свести меня с ума, прекрати пугать! — не выдерживаю я, чувствуя, как страх ледяными оковами сжимает сердце.

— Я нехочу тебя пугать, — хмурится он, и его пальцы принимаются гладить моё лицо. — Всё, что мне нужно — защитить вас с Энтони. Ты просила объяснения — это оно и есть.

— А ты можешь просто разъяснить ситуацию? — качаю головой ему в ответ.

— Аро поставил себе цель — заполучить тебя. Он собирается добиться этого любыми методами. Для него это увлекательная игра с безумно приятным призом при завершении.

— Всё так плохо?

— Очень плохо. Я простить себе не могу, что привёл тебя в то змеиное логово на тот приём. Ты была права, я поступил как последний идиот!

— Сейчас-то что об этом? — мой риторический вопрос заставляет его безумный взгляд остановиться на мне.

— Белла, я костьми лягу, но он до тебя не доберётся. И пальцем не тронет!

Такое изречение напрочь выбивает из меня весь воздух, оставляя лишь безудержный ужас.

«Костьми лягу».

— Что ты такое говоришь? Не смей умирать, слышишь! Не смей ради меня прощаться с жизнью! — вскрикиваю я, когда слёзы начинают катиться из глаз, как и позавчера. Перестаю контролировать эмоции и стучу кулаками по его груди, пытаясь хоть как-то выбить эту идею из его подсознания.

Он хочет, чтобы я была в порядке. И я буду. Но не такой ценой. Его я не потеряю.

— Ш-ш-ш, — мягкие руки Каллена оказываются на удивление сильными. Он отводит меня назад, усаживая на софу и опускаясь на корточки, чтобы быть со мной на одном уровне. — Что ты как маленькая, Белла? Не плачь. Пожалуйста.

— На что ты рассчитывал, когда сказал это? — упрямо твержу я, не в силах унять слёзы. — Что я обрадуюсь твоему героизму?

— Всё, больше такого не скажу. Только не плачь. Меня это убивает, ты ведь знаешь!

— Я так боюсь, — всхлипываю, повисая у него на шее, вместо полноценного ответа. — Я очень сильно боюсь. За тебя и Энтони. Без вас мне нет жизни. И не будет.

— Попытайся успокоиться, моя хорошая, — он трётся носом о мою щёку, демонстрируя, что всё под контролем.

Нет, не под контролем! И я должна выяснить, что именно происходит.

— Кто тебе звонил? — вытирая слёзы тыльной стороной ладони, произношу я.

— Может, не стоит сейчас вести эти разговоры? Ты устала, давай я отнесу тебя в кровать, — пробует увильнуть он, заботливым тоном предлагая это.

— Нет! — отрицательно качаю головой. — Нет, нет и ещё раз нет. Я ничего не знаю и успокоиться не смогу!

— Я не хочу взваливать на твои плечи эту проблему. Я сам со всем этим разберусь, — заявляет он, не переставая гладить меня, чтобы унять всхлипы.

— В тот вечер ты сказал, что он помог тебе. Сыграл на руку. Что ты имел в виду?

Пару секунд выдерживаю целенаправленный зелёный взгляд, истязающий мою душу, прежде чем удостаиваюсь ответа.

— Это долгая история, Белла.

— Тебе тяжело её рассказать?

— Нет, не тяжело, — он вздыхает и, поднимаясь, садится рядом со мной. — Но ты уверена, что хочешь слышать всё это? В прошлый раз тебе было плохо.

— Переживу, — фыркаю я, надеясь, сдержать собственные физиологические потребности в нужный момент.

— После приюта я поступил в Гарвард, — начинает Эдвард, внимательно следя за эмоциями на моём лице. — На экономический факультет, по специальности бизнес и экономика. После окончания университета я принялся искать работу и нашёл её в фирме Аро Вольтури, по продаже медицинского лазерного оборудования.

— «A&D INK.», — озвучиваю я, вспоминая про статью.

— Верно. Откуда ты знаешь? — теперь в глазах мужчины любопытство.

— Читала в интернете, — пожимая плечами, говорю я. — Продолжай.

— Меня приняли в компанию. Я исправно работал, получал зарплату и на неё строил квартиру в центре города. Мою первую квартиру. С наступлением нового века люди заинтересовались развитием новых технологий, особенно в Америке. Едва открывшаяся компания Аро и его жены достигла расцвета с самого начала. Именно тогда я и познакомился с Дидимой.

Он делает паузу и выжидающе смотрит на меня.

Делаю вид, что мне всё равно, наплевательски пожимая плечами. Он ждал от меня другой реакции?

— Она была достаточно красивой брюнеткой, родом из Италии. Оттуда же, откуда Аро. Их свадьба состоялась всего полтора года назад, на момент нашего знакомства. Но это не помешало женщине заинтересоваться мной и моим карьерным ростом. Мы заключили что-то на подобии договора, потому что в то время она была главным управляющим, пока Аро руководил другими холдингами.

— В чём заключался контракт? — невольно спрашиваю я.

— В сексе, — Эдвард морщится, будто от неприязни, и глубоко вздыхает, виновато смотря на меня.

— Ясно, — поджимаю губы, боясь показать какое-то чувство в глазах или на лице. Если я сейчас сорвусь, продолжения мне не узнать.

— Может быть, следует…

— Нет, продолжай! — обрываю его я, не желая заканчивать на полпути. Я сильная. Я справлюсь. Тем более это в прошлом. Помни, Белла, прошлое не имеет значения. Лишь настоящее и будущее. Оно твоё. Распоряжайся им.

— Белла, я ничего к ней не испытываю! — в который раз повторяет Эдвард, вместо продолжения.

— Знаю. Не испытываешь. Всё в прошлом, — быстро отзываюсь я. — Вернёмся к истории.

Изумрудные глаза смотрят на меня с неподдельным сожалением, но в то же время с некоторым напряжением.

— Я спал с ней, а она раскрывала заложенные во мне способности. Через полгода я решил начать своё дело и покинул холдинг Вольтури.

— Тогда ваши отношения кончились?

— Нет, мы продолжали встречаться у меня. Как любовница она меня полностью устраивала. И я её тоже. В большем мы не нуждались. Никаких обязательств, формальностей. Только секс. Только удовлетворение.

— И ни грамма чувств? — опасливо интересуюсь я.

— С моей стороны — нет. Хотя для неё я, наверное, был кем-то вроде ребёнка. Некоторое время. Потом мы поговорили, и она перестала относиться ко мне подобным образом.

— Ты говорил, что с Аро вас познакомила Дидима, — напоминаю я, кривясь на женском имени. Воображаемые картинки того, чем они занимались с Эдвардом, вызывают у меня мигрень. Не стоит думать об этом. Всё кончилось. Прошло. Исчезло.

Будто бы и не было.

— Да, именно она, — подтверждает он, задумчиво разглядывая, что-то позади меня и, видимо, погружаясь в воспоминания. — На благотворительном приёме, куда меня пригласила Дидима. Позже она представила меня своему мужу, как дельного партнёра и хорошего предпринимателя.

— Но контракт вы так и не заключили, — напоминаю я.

— Не вышло. С Дидимой мы крупно поссорились из-за моей постоянной занятности, и она пригрозила, что расскажет всё Аро. Мне было плевать на это, о чём я ей и заявил. Мы не общались некоторое время, а потом она позвонила мне посреди ночи и рассказала раскрывшуюся об Аро правду.

— О его «наклонностях»? — решаюсь уточнить я. — Но ведь журналисты о них не знают!

— Кто будет рассказывать о таком прессе? Естественно, не знают, — Эдвард снова глубоко вздыхает. — Впрочем, то, что Дидима была моей любовницей, Вольтури безнаказанным не оставил. Не трогая её, он совершил первое покушение, скорее, чтобы припугнуть меня, нежели убить, но киллер оказался натренированным.

Шумно сглатываю, и это отвлекает мужчину от истории.

— Всё хорошо?

— Тебя сильно ранили?

Вместо ответа Эдвард быстрым движением расстёгивает рубашку и проводит указательным пальцем по углублению на левой части груди, в паре миллиметров от солнечного сплетения. Вижу шрам, о котором понятия не имела и почти до крови прикусываю губу, дабы не расплакаться. Нет, только не сейчас!

— Но я оказался везучим, — хмыкает он и нежно целует меня в лоб. — Его это взбесило, но дальнейших попыток он не предпринимал до определённого времени. Наступил тот момент, когда он вовремя оказался под рукой, посодействовал мне. Мы стали тесно общаться и сотрудничать: я убирал людей, мешающих ему вести дела, а он прикрывал меня и способствовал развитию моего бизнеса. Но потом я сам стал ему не нужен.

— И что снова послужило тому причиной? — стараюсь не обращать внимания на слова Эдварда про убийства. С этим уже ничего не поделаешь, как ни крути.

— Моя первая компания обогнала все его три по продажам. Тут уж возник вопрос по поводу конкуренции.

— И сколько раз так случалось?

— Восемь попыток — одна причина. Одна из них едва не завершилась успехом.

— Чёрт, — уже не могу сдержать слёз, текущих по щекам. — Чёрт, чёрт, чёрт!

— Белла, я жив. Посмотри, я перед тобой, — он стирает мои слёзы большими пальцами, приговаривая это.

— Какая именно? — речь идёт о тех самых «попытках» Аро, и мы оба понимаем это.

— Шестая.

— Тебя реанимировали?

— Да. Пуля задела один из центральных нервов, что обещало повлечь за собой полную парализованность. Но обошлось.

— Этот шрам один из тех, на спине? — вспоминая картинку из прошлого, где делала Каллену массаж, спрашиваю я.

— Да, — он опускает голову, собираясь с силами.

— Не покажешь? — совсем тихо прошу я.

— Хочешь? — он с сомнением смотрит в мои глаза.

— Если можно, — всхлип вырывается из моей груди, и я поспешно задерживаю дыхание, чтобы они не повторялись слишком часто.

— Хорошо, — соглашается Эдвард и снимает рубашку, поворачиваясь ко мне спиной. — Третий слева, — сообщает он.

Мигом нахожу его и осторожно, будто не веря, прикасаюсь пальцами к углублению на его коже. Он резко выдыхает.

— Не стоит?

— Нет, всё хорошо, — отрицает он.

— В тот раз тебя это не волновало, — напоминаю я, разглядывая шрам с разных ракурсов.

— В тот раз я считал, что тебе всё равно, — отзывается он.

— Мне не всё равно, — убеждаю я.

— Знаю.

Снова смотрю на шрам и понимаю, что хочу сделать. Как хочу убедить его в том, что ничего не заставит меня встать против него с другими. Я лишь буду помогать. В любой ситуации.

Проявляя всю любовь, заботу и нежность, пытаясь думать лишь о положительных последствиях и надеясь, что он не воспримет это в штыки и с испугом, я наклоняюсь к его спине и целую кожу как раз слева, в третьем ряду.

Его дыхание мигом сбивается, а мышцы напрягаются.

— Что ты делаешь? — не веря, взволнованно спрашивает он.

— Всё хорошо, Эдвард, — прислоняюсь щекой к его спине, стараясь не замечать других шрамов. — Я с тобой, и ничему не позволю случиться.

Мы оба ждём, пока его дыхание выравнивается, сидя рядом и не двигаясь.

Но первым паузу прерывает он, отвечая на мой вопрос, заданный в начале разговора:

— Звонил Керрик. Он мой финансовый директор. Я встречался с ним, чтобы решить проблемы с Аро.

Что-то я не понимаю.

— Какие ещё проблемы?

— Аро перепродаёт собственность, принадлежащую моим компаниям. Каким образом он это делает — неизвестно. Но цель одна — вернуть меня в Америку, чтобы оставить вас без защиты.

— Ты не вернёшься?

— Ни в коем случае, — он качает головой, скидывая наваждение и говоря со мной, словно с непонятливым ребёнком, ничего не понимающим в этой жизни. — Я не оставлю вас!

— А мы — тебя, — встаю со своего места и обхожу мужчину, оказываясь рядом с его лицом. — Мы любим тебя, Эдвард Каллен.

— Ты любишь меня, — поправляет он, протягивая руки и усаживая меня к себе на колени. Его губы тут же прокладывают поцелуи по моей шее.

— И Энтони тоже. Он признался мне, — отзываюсь я.

— Правда? — Эдвард останавливается, внимательно смотрит на меня и ищет подвох.

— Абсолютная. Мы с ним говорили сегодня, — объясняю я, гладя рукой его скулы. — Он тоже любит тебя. И я тебя люблю. Тебя вообще невозможно не любить!

— Как бы я хотел сказать вам тоже самое, — горестно произносит он, опуская взгляд.

— Всему своё время, — успокаивая и себя, и его, произношу я.

— Моя вечная оптимистка, — он грустно улыбается, но объятья становятся лишь крепче. Кладу голову ему на грудь, вслушиваясь в удары сердца.

— Оно будет биться ещё очень долго, — шепчу я, водя по его груди пальцами. — Пообещай мне!

— Белла…

— Пообещай мне! — упрямо повторяю я, не желая слышать отказа.

— Обещаю, — сдаётся он, тяжело вздыхая и укачивая меня в своих объятьях.

Проходит несколько минут, пока он подаёт голос, разрушая тишину, опять же, первым.

— Вопросы ещё остались?

— Ты говорил, что Аро спит с мужчинами, — сглатываю я, говоря это. Эдвард удивлённо хмыкает. — А как же эти БСДМ?

— БДСМ, — поправляет он, обнимая меня ещё крепче. — Этим можно заниматься и с мужчинами.

— Но это же… аморально? — стараюсь не пускать в сознание мысли о подобном, но они всё равно каким-то образом оказываются там. Я понимаю, что у каждого своя ориентация, но делать такое с людьми — признак душевной болезни.

— Кто сказал тебе, что Аро есть дело до морали?

— Неужели кто-то соглашается на это? — я вздрагиваю, и Каллен успокаивающе гладит моё предплечье.

— Есть и такие. Мало ли людей на свете?

Глубоко вздыхаю, морщась и качая головой. Не хочу думать об этом. Зачем я спросила?

— Ну, всё, хватит, — Эдвард просовывает руку мне под колени и встаёт с дивана. — Пора спать!

Теперь я снова отрываюсь от земли, пока он несёт меня по коридору.

— А как же проблемы? — сонно спрашиваю я, уткнувшись лицом ему в грудь.

— Проблемы я решу сам. Не волнуйся, — он наклоняется и целомудренно целует меня в губы.

«Знаем мы, как ты их решишь», — шепчет подсознание, но сил выслушивать его больше нет.

Едва моя голова касается пуховой подушки в спальне, я проваливаюсь в сон.

Глава 53 — Отец

Ночью внезапно просыпаюсь. Не понимаю причины, но тем не менее глаза сами собой распахиваются. В темноте ничего не видно, поэтому протягиваю руку и почти на ощупь нахожу цепочку от светильника.

И лишь когда тусклый свет проникает в мрачную ночную мглу, слышу тихие всхлипы рядом с собой. Резко оборачиваюсь.

Кровать выглядит так же, как и перед моим сном. Эдвард лежит под покрывалами, на подушках. Ничего не смято, не скинуто. Всё слишком спокойно и беспроблемно.

— Эдвард? — тихо зову я, думая, что он просто спит, а мне всё слышится.

Ответа не последовало.

Сажусь на покрывало и внимательно смотрю на Каллена. И почти сразу замечаю текущие по его щекам слёзы, несмотря на то, что его глаза закрыты.

— Эдвард! — громче зову я, гладя его плечо. — Родной, что случилось?

— Нет, пожалуйста, — стонет он, но его голос кажется мне частью темноты. Нет криков, возгласов. Есть лишь тихие рыдания. Что происходит?

— Тише, всё хорошо. Ты со мной, — наклоняюсь практически к его уху, шепча это. — Я здесь.

Он морщится, будто от боли, а затем открывает глаза.

Выдавливаю улыбку и провожу большими пальцами по его щекам, стирая влагу. Никогда не думала увидеть его настолько беспомощным, настолько убитым. При мне он позволил себе слёзы лишь однажды. Даже в тот вечер моего срыва он не проронил ни слезы. Что же сейчас? Это всё из-за кошмара? Но ведь я не слышала его криков!

— Ты, — срывается с его губ, и я, подбираясь ближе, беру его лицо в ладони.

— Да, я, — наклоняюсь, чтобы поцеловать его. Он вздрагивает, и я почти ощущаю, как неведомо по какой причине, слёзы начинают сильнее литься по его щекам.

— Эдвард, в чём дело? — предпринимаю попытку узнать всё прежде, чем сойду с ума от беспокойства.

— На что я годен, Белла? Что я могу? — его вопросы окончательно заводят в тупик.

— О чём ты говоришь? Ты всё можешь! Всё, что захочешь! — пробую убедить я, но он меня будто не слышит.

— Я ничего не могу. У меня ничего не получается. Сколько бы я ни старался, ты и Энтони всегда в опасности, всегда на лезвии ножа. Один неосторожный шаг — и пропасть!

— Ну, что ты, — разглаживаю собравшиеся морщинки у его глаз. — Ты нас защищаешь. Ты нам помогаешь. Ты наша опора, поддержка. И тебе это прекрасно известно!

— Энтони нужен отец! Тебе нужен муж! — констатируя факт, обречённо говорит он. Но в его голосе ещё и отчаянье. Я не могу понять: он спал или нет? Почему тогда говорит так, будто бы только и делал, что обдумывал все эти ответы?

— Ты нам нужен! — горячо уверяю я и переплетаю его руки со своими, отпуская дорогое лицо. — Ты один. Больше никто!

— Это ошибка. Заблуждение! — дыхание подводит его, снова становясь неровным.

— Прекрати, Эдвард. Никакой ошибки нет. Я люблю тебя. Энтони тоже.

— А я? — изумрудные глаза впиваются в меня, и я вижу тот самый безумный огонёк. А чуть глубже — боль. Отчего? — Ты же видишь, Белла! Я не могу сказать того же. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь вообще сделать это!

— Сможешь. Ты всё сможешь. Только сейчас нужно попытаться успокоиться и немного поспать, — ласково убеждаю я. — Иди ко мне.

Но он качает головой, тяжело вздыхая и отворачиваясь в противоположную сторону.

Этим я начисто шокирована. Он никогда так не делал. Ночью он всегда стремился ко мне, а не от меня. Неужели это его запоздалая реакция на причинённое мной?

«Его сомнения задушат, Белла, если ты будет размышлять вместо того, чтобы пытаться что-то сделать!» — гневно ругается подсознание, и впервые я согласна с ним. Оно право. Я не имею права отсиживаться в стороне своего сознания, думая о причине поступков Каллена. Для этого будет другое время. Сейчас я должна быть с ним. И морально, и физически. Пусть знает, что сомневаться не нужно. Что всё так, как должно быть или будет так когда-нибудь.

— Милый, — обвиваю его руками со спины, целуя в плечо. — Я в тебя верю. Ты всё осилишь, всех победишь и всего добьёшься! Самое главное, что ты со мной. С нами.

— Я привёл тебя к Аро. Из-за того, что я бросился тебя защищать, он принял эстафету для борьбы. А если бы я не нашёл тебя в баре, проблем бы вообще не было.

— Если бы произошло так, как ты говоришь, Энтони бы умер, — совсем тихо говорю я, чувствуя, как дрожит голос. Я считала, что забыла, как это — сгорать от страха за сына, но, оказывается, такое забыть невозможно. Любое упоминание, даже самое прозрачное, о его смерти сводит меня с ума. Что Эдвард несёт?

Если бы не он, всё было бы просто ужасно!

Наверняка после похорон сына меня бы нашли в ванной, лесу, парке, машине — где угодно — мёртвой. Я не стала бы жить. А Эдвард? Он в буквальном смысле подарил моему ребёнку и мне, соответственно, жизнь. Позволил ему заново прочувствовать каково это — быть маленьким мальчиком. Спас его. И теперь ему кажется, что он поступил неверно?

Возможно, он судит сгоряча, ему больно, но думать так.

Нет, это непростительно. Я не знаю, что сказать ещё, чтобы он осознал, какую чушь несёт.

Впрочем, кажется, мои предыдущие слова наконец доходят до сознания Каллена. Он оборачивается, и я снова имею возможность смотреть ему в глаза. В них теперь серебрится самобичевание и удручённость. Но в то же время некая уверенность. Сталь.

— Энтони не умрёт, Белла. И ты не умрёшь. В любом случае, при любом исходе этого дела.

— Ты тоже, — шепчу я.

— Я уже умирал. Сотни раз, — Эдвард притягивает меня к себе, заставляя опуститься на подушки. Он крепко прижимает меня к груди, целуя в макушку. — Но только с тобой мне кажется, что я заново родился. Что теперь я живу. Могу жить. Имею цель, желание, упорство.

— Вот и прекрасно. Ведь эту цель, желание и упорство ты передаёшь мне. Я тоже переродилась. Я тоже живу. С тобой. С Тони. Мне больше нечего желать!

— Знаешь, Белла, я не могу сказать, что люблю тебя, — он гладит пальцами мои локоны, говоря почти у самого уха. Шёпотом. В темноте и тепле, ореолом которых он окружил меня, я чувствую себя полностью на своём месте. — Но я могу сказать тебе другое. Я могу показать тебе кое-что.

— Что именно? — вздыхаю, немного отстраняясь. Хочу понять, какие эмоции отражаются при этих словах на его лице.

— Сны. Мои кошмары. Я не могу больше справляться с этим в одиночку. Держать в себе.

Сонливость спадает с меня так быстро, что я наверняка немного пугаю Эдварда, когда одним быстрым движением сажусь на кровати, вырываясь из рук мужчины.

— Ты готов? — мои глаза загораются немыслимым восторгом, но в то же время сомнением.

Эдвард медленно кивает, садясь рядом со мной.

— Если честно, я не совсем уверен. Но хочу сделать это, если ты выслушаешь меня.

— Конечно, выслушаю, — обещаю, гладя его по спине. — Я всегда готова выслушать тебя. Что бы ты не хотел мне сказать.

— Это почти самопожертвование, — протягивает он, и его губы прикасаются к моей шее. Как раз в том месте, где слышится пульс.

— Ради тебя я пожертвую чем угодно, — не задумываясь, отвечаю ему. Он тяжело вздыхает.

— Это меня и пугает больше всего. Так не должно быть.

— Эдвард, когда любишь кого-то, не важно, что происходит, что нужно сделать, чего нужно добиться. Я поняла, что такое потеря. Я всё и всех потеряла. Распалась на части. В больнице у Энтони я понимала, что он последняя ниточка, связывающая меня с миром. Я продолжала жить, когда было невыносимо. Потому что знала, что нужна ему, что без меня он не справится! Потому что я его люблю, — делаю вдох, чтобы договорить задуманное. — И тебя люблю. Настолько, что соглашусь пройти все круги Ада, если потребуется!

Его мои слова приводят в изумление. В направленных на меня изумрудах вижу бесконечную преданность, бесконечную веру, надежду. Он смотрит на меня, словно слепец впервые узревший солнце. Я не думала, что кто-нибудь сможет смотреть на меня ТАК.

— Я хуже Ада, — предупреждает он, немного подумав.

— Мне всё равно! — отметаю все его уверения, зная, что права. Теперь уж точно. Если он доверяет мне настолько, чтобы рассказать всё про свои сны, значит, мы действительно достигли той грани взаимопонимания, к которой столько времени стремились. — Но я хочу, чтобы ты рассказал мне всё по собственной воли, без страха, принуждения и прочего. Чтобы твоё желание было осознанным, а не продиктованным кем-либо. Я очень люблю тебя и не хочу снова становиться причиной твоей боли. Поэтому спрошу лишь раз. Последний раз. И я хочу услышать правду. Настоящую, какой бы она ни была, даже если ты сомневаешься в правильности своих слов.

— Что ты хочешь услышать? — прерывая меня, спрашивает он, задумчиво разглядывая спинку кровати.

— Ты точно готов рассказать мне о своих кошмарах?

Между нами повисает тишина, нарушаемая лишь звуками нашего дыхания. Я не знаю, что ответит мне Эдвард. Подумав, согласится ли он на собственный вариант, предложенный пару минут назад? Неужели он действительно готов? Он решился?

Если ответ положительный, для меня не будет большего счастья. Это одна из немногих оставшихся тайн. Практически, последняя. И едва она откроется, я узнаю всё о боли Каллена. О том, что заставило его стать таким, заставило превратиться в тирана и отказаться принимать любовь. Что заставило его усомниться в собственной способности испытывать какие бы то ни было чувства.

Если ответ отрицательный — я готова подождать. Сколько угодно. Главная моя цель — понимать, что это не сделает ему больнее. Ведь если он не готов, это принесёт лишь новые страдания и угрызения совести. Я хочу помочь ему, а не усугубить ситуацию.

— Да, — произносит Эдвард, заставляя меня оторваться от своих мыслей и обратить внимание на его слова. — Да, Белла.

— Хорошо, — набираю в грудь больше воздуха и искренне, счастливо улыбаюсь. Он согласен. Он готов. И я готова. Я помогу ему справиться с этим, как только узнаю, в чём причина. И какая бы она ни была, я не брошу попыток излечить его душевные раны. Заживить их.

Время пришло. Тот момент, которого я так долго ждала.

Вот он. Семнадцатое августа две тысячи двенадцатого года. Два сорок пять ночи.

Но мы не спим. Ни он, ни я.

— Но у меня есть условие, Белла, — каким-то странным, напряжённым голосом произносит мужчина.

— Условие? — изгибаю бровь от удивления, но всё же послушно киваю.

— Условие, — эхом повторяет он, находясь в своих мыслях. Но вот уже через минуту он выныривает из них на поверхность, произнося приготовленные слова. — До утра ты не прикоснёшься ко мне.

Что?

Мои глаза распахиваются, и я, ошарашенная внезапной просьбой, замираю на кровати. Не касаться его? Почему?

— Взамен я тоже кое-что тебе пообещаю, — он делает глубокий вдох и продолжает. — Ты сможешь задать любые пять вопросов сегодня. Но только пять. Остальное спросишь позже. Завтра, например.

— Ты не хочешь, чтобы я тебя трогала? — мой голос немного подводит. Эдвард зажмуривается на пару секунд, а затем быстро кивает.

Не желая видеть страданий на его лице, отвечаю довольно скоро, хотя прекрасно понимаю, что для меня наверняка будет очень сложно исправно выполнять это условие.

— Обещаю, — произношу я, поспешно убирая руки за спину.

— Обещаю, — выдыхает он, и его веки разжимаются. — А теперь иди за мной.

Киваю, хотя и не до конца понимаю, что он затеял. Мне казалось, он хотел поговорить о своих кошмарах. Рассказать, что ему снится или хотя бы намекнуть. И я уж никак не думала, что он поведёт меня из спальни в нашу ванную.

— Ты обещала, помнишь? — взволнованно напоминает он, подходя к умывальнику.

— Да, обещала, — согласно отвечаю, ничего не понимая в происходящем.

— Тогда садись, — взгляд мужчины падает на низкий пуфик у стены, напротив.

— Хорошо, — сквозь зубы шепчет Эдвард и отворачивается от меня, упирается руками на раковину, опустив голову. Догадываюсь, что он собирается с мыслями. Я терпеливо жду, хотя внутренне сжимаюсь и сгораю от неизвестности. То, что я никогда не любила сюрпризы, знают все, общающиеся со мной. Кроме Эдварда, конечно.

«Это не сюрприз, идиотка!» — гневается подсознание. — «Он раскрывает перед тобой свою боль. А ты о ерунде думаешь!».

И снова моё внутреннее «Я» право. Я должна собраться. Сейчас главную роль играю я. Моя реакция покажет Эдварду всё то, во что он верил и не верил.

Язык так и чешется спросить, всё ли с ним в порядке, но сдерживаюсь. Прикусываю губу, чтобы не раскрыть рта до нужного времени.

Наконец моё терпение вознаграждается. Эдвард медленно поворачивается ко мне и, опираясь спиной о полки рядом, начинает говорить.

— Эта история произошла очень давно. Тогда я ещё жил с отцом, о приюте не было и речи. Он часто оставлял меня в одиночестве, пока был Бог знает где. Приходил он обычно пьяный вдрызг. Его пристрастие к алкоголю и запрещённым препаратам делали из него неуправляемого человека. Он и без них не был ангелом, но под их действием превращался в какое-то животное.

Его дыхание сбивается, но Эдвард не замолкает и продолжает.

— Вымещать свою злобу на не заплативших клиентов или нападок полиции ему было не на ком, кроме меня.

Внезапно понимаю, что до такой степени стиснула зубы, что они скоро треснут. Эдвард замолкает, снова делая глубокий вдох, и пытается досказать начатое. Я же понимаю, что сейчас будет что-то страшное. Никакого хэппи-энда. Только ужас и боль.

Я готова это выдержать. Выслушать. А Эдвард? Он готов вспомнить это заново? Может быть, его решимость угасла, а он старается ради меня?

Но опять же прикусываю язык, не позволяя ему своевольничать. Пусть Эдвард расскажет до конца. У меня есть пять вопросов.

— В тот вечер он был особенно зол. Разносил и без того сломанную мебель в той комнате, где мы жили. Я плохо помню, что было до тех самых событий, кроме некоторых отрывков. На тот момент мне было чуть больше трёх лет.

Больше трёх лет?! Что же сделали с трёхлетним ребёнком, из-за чего он превратился в того Каллена, которого я встретила в баре? Что можно было сделать с собственным сыном, чтобы довести его до этого? Боюсь, мои вопросы превратятся в ответы только тогда, когда он закончит.

— Он искал спиртное. Добавку к уже употреблённому. Я помню, как раскрушив всю мебель, он приблизился ко мне. Я где-то прятался, — дыхание мужчины снова сбивается, и меня пробирает дрожь от эмоций на его лице. — Он вытащил меня из моего укрытия и спросил, куда я спрятал алкоголь. Он думал, что я от него всё скрываю. Мой ответ о том, что я ничего не знаю, его не устроил. Он потащил меня за руку к полке рядом с холодильником. Там в одном из углов лежал небольшой нож. Для измельчения зелени. Маленький, но ужасно острый.

Теперь уже моё дыхание сбивается из-за того, что я слышу и вижу, как бледнеет лицо мужчины. Он совсем белый. Словно мел. А глаза пустые. И лицо пустое. Безжизненное. Будто бы он отрекается от всего мира.

Но это длится лишь пару секунд. Затем он встаёт и поворачивается к умывальнику. Включает воду.

Я сижу практически неподвижно, хотя изнутри сгораю заживо.

Проходит десять долгих и мучительных секунд, прежде чем плеск воды обрывается, и Эдвард снова поворачивается ко мне. Мужчина заставляет себя сделать пару шагов в мою сторону и лишь затем обращает моё внимание на обе свои руки.

Моё дыхание перехватывает, а сердце замирает. А всё потому, что на бледной коже я вижу длинные, бледно-розовые шрамы, бывшие когда-то глубокими (наверняка до самой кости) порезами. Они расположены ровным рядом. Их по три на каждой руке. Линии прямые, как будто начерчены под линейку.

Не думала, что когда-нибудь увижу что-то подобное. Мои глаза скоро выскочат из орбит — так широко они распахнуты.

Громко сглатываю, борясь с подступающим ужасом, ледяными когтями охватывающим моё сердце.

Мне становится жарко и холодно одновременно. На какой-то момент я впиваюсь пальцами в обивку пуфика, боясь, что могу потерять сознание.

Нет, пожалуйста, только не сейчас! Я нужна Эдварду!

Делаю глубокие вдохи и выдохи, не в силах оторваться от ужасающих линий.

— Он проводил лезвием ножа по моим рукам, угрожая убить меня, если я не скажу ему правду. Но в тот момент мне только этого и хотелось, — проговаривает Эдвард, и я слышу его хриплый голос, будто впервые. — Я помню, как сознание, сжалившись надо мной, стало покидать меня. Когда я закрыл глаза, отец подумал, что я мёртв и бросил меня. Оставил истекать кровью и ушёл. Я очнулся уже в клинике. Рядом со мной была какая-то хорошенькая медсестра, которая смотрела на меня и говорила, что я в безопасности. С тех пор это видение преследовало меня каждую ночь. Я заново переживал всё, что он делал. Всю ту боль, которую причинял. Мне постоянно казалось, что сейчас отец вернётся и снова займётся мной. Даже когда я оказался в приюте, это не прошло. Мне и сейчас в редкие моменты кажется, что этот человек ждёт подходящего случая повторить ту пытку. Хотя он уже давно мёртв. Около тридцати лет назад мой отец-садист повесился в собственном борделе.

Он заканчивает говорить, и слёзы новыми, бурными потоками текут по его щекам. Они попадают на рубашку, вытянутые руки, пол.

Он никак не может опустить их, а я не могу смотреть никуда, кроме этих шрамов.

— Эдвард, — выдыхаю я, не зная, что ещё сказать. Моих слов, моих мыслей нет. Мне лишь нестерпимо больно. Нестерпимо жаль его. Моего Эдварда. Я так его люблю. И теперь, когда я всё узнала, мне кажется, что моя любовь выросла в сотни раз. Будто бы она стала всесильной, способной одолеть всё на свете!

И сейчас мне больше всего хочется прикоснуться к нему. Обнять, поцеловать каждый шрам на его руке, каждый миллиметр кожи на его теле. Показать, что я никогда и ни за что не сделаю ему больно. Что со мной он в безопасности. Что его чёртов отец не достанет его. Не причинит ему страдания.

Но я не могу. Я связана обещанием.

Сижу здесь, посреди ванной, и Эдвард рыдает передо мной. А я не могу его утешить. Не могу помочь.

«Сделай что-нибудь, идиотка!» — рвётся в бой подсознание, заставляя меня прислушаться к себе. — «Что ты молчишь? Кому нужно твоё молчание?»

— Эдвард, я люблю тебя! — говорю я, пытаясь перекричать его рыдания. У меня не выходит. Голос сел. — Я люблю тебя больше всех на свете. Мне так жаль! Мне очень жаль! Пожалуйста, ну пожалуйста, поверь мне!

Он не отвечает. Лишь опускается на пол и становится передо мной на колени.

— Я помогу тебе. Я сделаю всё, что захочешь. Я очень сильно люблю тебя! — повторяю всё это бесконечное количество раз. Но без объятий, без моих ласк он не поверит мне.

И что прикажете делать?

— Родной, — падаю перед ним на колени, отдёргивая руки, желающие коснуться его. — Я рядом. Я с тобой. И никуда не уйду. Не пропаду. Не денусь. Я люблю тебя!

— Это… — на большее его не хватает. Он снова тонет в рыданиях.

— Это ужасно, — продолжаю вместо него. — Я понимаю твою боль, твои страдания. Если тебе станет легче, поплачь. Слёзы помогут. Всегда помогают. Правильно, поплачь.

И в тоже время сама понимаю, что плачу. Слёзы обжигают холодную кожу. Текут по щекам и падают на ночнушку. Мне всем естеством хочется помочь моему Эдварду справиться со всей это болью, всем ужасом, пережитым в детском возрасте.

Теперь все части головоломки становятся на место. Вот кого он просить «не делать этого», вот кто является ему в кошмарах, заставляет страдать, испытывать всё то же самое, что и тогда.

Я оказалась права: его отец порождение самого Сатаны, последний ублюдок, какого только можно встретить. Не удивительно, что после такого отношения мой Эдвард перестал верить людям, в том числе, и самому себе. Его тяготы жизни становятся для меня чем-то вроде яда. Едва я думаю о них, как меня, будто разрывает на куски.

Физически я здорова, но в груди всё равно болит. Знаю, что это сердечная боль. Огненная пытка, проносящаяся мимо из-за своей беспомощности.

— По-прежнему не хочешь, чтобы я обняла тебя? — тихо спрашиваю я, всхлипывая.

Он переводит на меня испуганные изумрудные глаза. Мне хочется ударить себя за эти слова. Я ведь обещала!

— Нет, — он качает головой и пробует отодвинуться, но я делаю это вместо него. Меньше всего на свете я хочу, чтобы он меня боялся.

Я никогда не видела Эдварда таким. Никогда не видела столько боли, страха и недоверия в его глазах. Это те самые изумруды, которые хитро подмигивали мне пару дней назад? Те самые, что загорались желанием, когда мы оставались наедине в спальне? Неужели и те, которые лучились обожанием, завидев меня?

Сейчас они другие. Без намёка на какие-нибудь из вышеперечисленных чувств и эмоций. Я в который раз убеждаюсь, что в душе Эдвард всё тот же ребёнок. Маленький мальчик, с которым так жестоко обошлась жизнь.

И сейчас этот малыш передо мной. На коленях. Беззащитный, убитый горем, испытавший то, о чём никто даже не догадывался.

У меня в сотый раз перехватывает дыхание, когда я вспоминаю про то, как он кричал ночью, когда я будила его. Как молил меня не бросать его, не уходить. Он чувствовал, что я его защищаю.

«Мне до сих пор кажется, что он ждёт случая повторить ту пытку», — вот причина, по которой он так желал моего присутствия ночью. Вот почему так крепко обнимал меня, прижимался всем телом, вслушивался в стук моего сердца. Он желал простого человеческого тепла, понимания, присутствия. Я дала ему это всё. Никто кроме меня не получал этого шанса. Возможно, среди его недругов и смертельных врагов были те, кто желал помочь ему, но он просто не позволял им. Отгораживался, как и от меня в самом начале.

Мой маленький мальчик слишком долго держал всё в себе. Ему больно. И он пытается выпустить эту боль. А я не могу помочь.

— Пожалуйста, не касайся меня, — с невиданной, отчаянной мольбой в голосе просит он. Я сдерживаю собственные рыдания, отрывисто кивая.

— Конечно, любимый, не буду. Я обещала.

Тогда он абсолютно неожиданно подвигается ко мне ближе и быстро прижимает к себе. Вытягиваю руки вперёд, избегая искушения его коснуться. Я рядом. Я здесь. И я исполню обещание. Он обнимает меня, имеет возможность чувствовать, что я совсем рядом, что поддерживаю его.

Но теперь его боль, словно проходится по мне. И это заставляет мои собственные слёзы течь сильнее. Я совершаю сразу две борьбы — с истерикой и непослушными руками, но в то же время помогаю Эдварду.

Ещё никогда он не обнимал меня так крепко. Ещё никогда его сильные руки так не боялись отпустить меня. Ещё никогда я не слышала, чтобы кто-то так плакал. Чтобы кому-то было так больно морально.

— Эдвард, я всегда буду с тобой, — шепчу я, упираясь подбородком ему в плечо. Сдерживаюсь, чтобы не поцеловать его. Наверняка это тоже послужит причиной усугубления происходящего.

Он снова не отвечает. Лишь стонет, продолжая прижимать меня к себе.

Некоторое время так и проходит. Я жду, пока он выплачется, пытаясь успокоить себя тем, что делаю всё возможное для этого. Я постоянно говорю, словно на исповеди, всё, что думаю. Всё, что чувствую. Про свою любовь к нему, про доверие, про преданность, про то, что мне очень жаль. Эти слова льются из меня нескончаемым потоком. Я повторяю одно словосочетание с десяток раз, надеясь, что он слышит каждый. Что запоминает, верит в них.

Минута сменяет другую, и мне кажется, что время останавливается, когда его рыдания становятся громче, режут мне слух.

По прошествии ещё каких-то двадцати секунд уже на спине чувствую влагу. Наверняка это слёзы.

Что же, мне плевать. Пусть плачет. Пусть ему станет легче.

«Тебе нужно продержаться до утра, Белла. А потом сможешь коснуться его. Сможешь поцеловать. Тогда ты сдержишь обещание. Наверняка первая, кто сделал это перед ним».

Подсознание верно подметило. До утра. Сейчас уже, наверное, четыре. Потом будет пять, потом шесть, и выглянет солнышко. Оно озарит светом наш домик, стоящий у леса и позволит мне утешить Каллена по-настоящему.

Отчасти я понимаю, чего он боится в моих прикосновениях — он думает, что они будут болезненными, что я тоже сотворю с ним что-то, отчего по спине бегут мурашки.

И пусть частью разума он понимает, что это абсурдно, другая, детская, в которой живёт тот самый испуганный ребёнок, настаивает на том, что всё это правда.

«До утра!» — мысленно кричу я, пытаясь поверить в то, что смогу дождаться этого момента. — «Всего лишь до утра, Белла!».

— Спрашивай, — внезапно хриплый голос Эдвард раздаётся у моего уха, я вздрагиваю от неожиданности.

— Что спрашивать? — хмурюсь, и только сейчас замечаю, как стянуто лицо от высохших слёз. Меня будто залили цементом, в горле саднит. Что же чувствует Эдвард?

— Вопросы. Пять, — на большее его не хватает. Он снова не выдерживает натиск горя, давящего на него со всей земной мощью.

— Я не буду, — качаю головой, отказываясь от этой мысли. Если я сейчас начну его расспрашивать, то сделаю только хуже. Нет, такие ответы на вопросы мне не нужны. Немного позже я спрошу то, что хочу, то, что должна знать. Но сейчас — нет. Ему и без того плохо.

— Потом я не отвечу, не смогу, — он задыхается, и я снова перебарываю желание коснуться его. Простым прикосновением внушить, что всё хорошо, и я здесь. Та самая, к которой он что-то чувствует, которую нежно любит ночью и целует по утрам, несмотря на ужасный вид. Та самая, которой он рассказал больше, чем кому-либо. Та самая, перед которой он уже не боится быть самим собой.

— Ничего страшного. Значит, не узнаю, — вздыхаю, пытаясь вселить ласку в свой голос, вместо сочувствия и сожаления.

— Спасибо, — шепчет он в ответ.

— Не за что, — зажмуриваюсь, теперь уже держа под контролем свои губы. Так отчаянно хочу поцеловать его — куда угодно, как угодно — надеясь, хотя бы кусочек боли вытащить из его души. Мой бедный, несчастный маленький мальчик. Мой Эдвард. Я так хочу помочь!

Мы снова замолкаем. Я снова молча сижу в его руках, слыша всхлипы и рыдания, и не имея права что-либо сделать.

И снова время ползёт слишком медленно.

Но оно приносит изменения в состоянии мужчины.

Его слёзы потихоньку высыхают, прекращая литься таким неистовым потоком. Дыхание немного выравнивается, а объятья немного ослабевают.

— Хочешь спать? — тихо спрашиваю я.

— Не знаю, — отзывается он.

— Боишься кошмаров?

Кивок его головы извещает меня о положительном ответе.

— Я прогоню их. Никто до тебя не доберётся! — говорю, словно всемогущий волшебник из сказки Энтони. Какой-нибудь колдун или магическая фея. Что я могу? Но всё же буду стараться. Эдварду нужен отдых. Нужны силы. А кроме сна других вариантов нет.

— Хорошо, — после недолго раздумья соглашается он и, отрываясь от меня, встаёт с пола. Я поднимаюсь следом. По-прежнему сдерживаю порывы обнять его и приласкать.

— Пошли спать, — говорит он и, немного пошатываясь, выходит из ванной, направляясь к кровати в спальне.

Когда я подхожу к ней, он уже лежит на подушках, глядя в балдахин и почти не замечая меня.

Но мне так только кажется. Едва заслышав мои шаги, он тут же устремляет свой взгляд на меня. Его лицо ещё бледнее, а веки совсем красные и опухшие. Что же, этого следовало ожидать.

Стараюсь не задерживать взгляд на его руках, подхожу к кровати и укладываюсь рядом, но на противоположной стороне.

Словно Энтони, он тут же подбирается ко мне, прижимаясь к груди и обвивая руками за талию.

— Я люблю тебя, Эдвард, — снова говорю я и внезапно вижу, как часы на полке показывают время — половина пятого. Мой взгляд автоматически скользит к окну. Тоненький лучик солнца ползёт из-за высоких лесных деревьев.

— Я очень сильно тебя люблю! — повторяю я и наклоняюсь, целуя его волосы.

Он вздрагивает и резко выдыхает.

— Поспи немного, — продолжаю я, едва касаясь, но всё же дотрагиваясь до его волос. — Поспи, любимый. Всё пройдёт. Вся боль, все утраты. Всё излечится.

— Белла, — шепчет он, и через пару минут я слышу его мерное сопение, свидетельствующее о том, что сон всё же настиг его.

«Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он не страдал. Забери его боль. Отдай её мне, только сделай так, чтобы ему не было плохо!» — мысленно твержу я несколько раз, продолжая аккуратно гладить его волосы. — «Помоги ему!».

Но и моя связь с миром быстро растворяется. Часы сменяют цифру на пятёрку, когда мои глаза непроизвольно закрываются, унося и меня в царство Морфея.

Это была очень тяжёлая ночь для нас обоих, но для Эдварда в особенности.

И теперь, когда между нами не осталось никаких тайн, я уверена, что всё наладится. Всё будет так, как нужно.

Мы созидаем свой рай. Наш истинный, непоколебимый и вечный рай.

Потому что я люблю его. И сделаю всё, чтобы больше никогда не видеть на его лице слёзы, страдания и боль.

Глава 54 — Любим и достоин

Утром просыпаюсь в кровати одна. Будит меня назойливый звук будильника, сообщающий, что пора везти Тони в центр на процедуры. Сегодня последний день этих самых процедур. Сегодня закончится курс его реабилитации, и именно сегодня я узнаю: помогла ли ему операция и сможет ли он дальше жить, не боясь снова оказаться на больничной койке.

Куда делся Эдвард остаётся для меня загадкой, поэтому, не теряя времени, я покидаю нашу спальню и отправляюсь на его поиски. Вчерашняя ночь была сущим адом, но она помогла нам стать ближе. Я надеюсь, эта близость не рассыпалась за пару тех часов сна, которые у нас были.

Вопреки предположениям ни в гостиной, ни в столовой, ни в кухне Каллена нет. Выглядываю в окно — машина на месте. Розы в саду распустилисьнавстречу солнечным лучам. Всё так тихо и безмятежно, что мне невольно становится не по себе.

Последний вариант — спальня Энтони, и я уже собираюсь подумать, какой он абсурдный, когда открываю дверь, но вместо этого вижу картину, заставляющую меня замереть в дверях и не двигаться.

Мой Эдвард лежит на кровати Тони. Левая часть его тела укрыта одеялом, а с правой оно сдёрнуто. Рядом с ним, в его объятьях лежит мой сын. Лица обоих умиротворённые, спокойные и, даже можно сказать, счастливые.

Руками Энтони прижимается к Каллену, а голова Эдварда склонилась к белокурым локонам ребёнка.

Косяк двери служит мне опорой, пока я с умилением и переполняющей меня радостью смотрю на эту семейную идиллию. Вот, о чём я мечтала. Вот, чего хотела. И все это получила, словно в сладком сне грёз.

Вчерашняя ночь ни с чем не сравнится, но я согласилась бы испытать всё это снова, чтобы все те, кого я люблю, все те, кто мне дорог, были живы, здоровы и счастливы.

Посмотрев на эту картинку ещё пару минут, решаю оставить их, чтобы принять душ. Входя в нашу ванную, вижу раковину и тот самый пуфик. Непосредственное место действа.

Дыхание перехватывает, и я поспешно отвожу взгляд. Беспомощно смотреть, как Эдварду больно, выше моих сил. Я готова самолично растерзать его отца, убить за сделанное с собственным ребёнком.

«Там был ножик для зелени. Маленький, но очень острый», — такими незамысловатыми словами Эдвард объяснил вчера происхождение шрамов не только на руках, но и на душе уже взрослого мужчины. Нестерпимая боль снова прорезает грудь.

Нет, не нужно об этом сейчас. Наверняка у нас с Эдвардом ещё состоится разговор на данную тему.

После душа надеваю чистую одежду и возвращаюсь в спальню сына, понимая, что нам пора ехать, если не хотим опоздать. На завтрак, как и в прошлый раз, времени нет.

— Солнышко, — тихим шёпотом зову я, наклоняясь над Калленом, и лаская руками кожу на личике Тони. — Просыпайся, любимый, просыпайся.

Сонные небесные глаза — только что открывшиеся — ищут меня взглядом, а находя, светятся от счастья.

— Мамочка, — шепчет он в ответ и потягивается. А потом смотрит вправо и видит Эдварда. Улыбка освещает пухлые розовые губки, а маленькие пальчики скользят по руке мужчины, гладя её.

— Вставай, родной, нам нужно ехать, — протягиваю к нему руки, и он, зевнув, всё же протягивает мне свои, позволяя поднять себя с кровати.

Несу его в ванную, захватив с полки чистую одежду.

— Умывайся, — говорю я, пока прикрываю дверь, ведущую в саму комнату.

— Мама, а почему Эдвард вчера плакал?

Новые джинсы Тони едва не выпадают из моих рук.

— Откуда ты знаешь, что он плакал? — пытаясь придать голосу безразличие, спрашиваю я.

— Когда он пришёл ко мне, его щёки были мокрые.

— Он пришёл к тебе утром?

— В комнате было ещё не очень светло, — задумчиво проговаривает малыш.

— Эдварду приснился плохой сон, вот и всё, — подхожу к сыну за спину и целую в щёку. — Не бойся, с ним всё будет хорошо.

— Он сказал мне, что ты меня очень любишь, и я должен сильно-пресильно любить тебя, — закрывая воду, Энтони оборачивается ко мне, смотря прямо в глаза и никуда более.

Я внимательно слушаю.

— И я тебя люблю! — заканчивает малыш.

— Я тоже тебя люблю, — искренне улыбаюсь и ставлю его на пол, чтобы снять пижаму. — Очень-очень люблю моего мальчика.

Всё то время, пока я переодеваю его, Энтони смотрит на меня, улыбаясь и шепча, какая я красивая, хорошая и любимая.

— Ну, вот и всё, а теперь поехали, — закончив, поправляю футболку с обезьянками и оглядываю результат своей работы.

— Нам ещё долго ездить туда?

— Нет, родной, сегодня — и всё, — целую его в лоб и, вставая с колен, беру за руку, чтобы выйти из ванной.

Он обрадовано скачет вокруг меня, но когда видит спящего Эдварда тихонько идёт к выходу.

Домой мы возвращаемся часам к двум. Процесс выписки затянулся куда дольше, чем я предполагала. Но зато теперь я знаю, что с Энтони всё хорошо. Все его анализы и показатели в норме, и, по словам врача, если регулярно принимать необходимые лекарства, можно вести повседневную жизнь не хуже, чем любым детям.

Открываю дверь перед Энтони и выпускаю его из машины.

— Что хочешь на завтрак? — открывая дверь собственным ключом, спрашиваю я у сына.

— Блинчики! — смеётся он, отвечая. — С шоколадным сиропом!

— С сиропом так с сиропом, — посмеиваюсь в ответ и распахиваю входную дверь.

— Какого чёрта, Гарретт? Я же дал чёткие инструкции! — разъярённый голос Эдварда встречает нас прямо на пороге. Энтони замирает, но в то же время заинтересованно следит за происходящим.

— Зайчонок, иди, помой ручки, а потом приходи на кухню. Поможешь мне с блинчиками, ладно?

Он послушно кивает и бежит по коридору мимо Каллена. Тот, кажется, его и вовсе не замечает.

— Кто позволил его выпустить? Под какой залог? Ты должен был проследить за этим!

Стараюсь не мешать и веду себя тихо, хотя от каждого нового выкрика Эдварда непроизвольно вздрагиваю.

Нет, я не боюсь его. Уже не боюсь.

Насыпаю муку в миску, когда возвращается Тони, демонстрируя мне чистые ладошки.

— Молодец, — глажу его по голове, приступая к готовке. Он становится на стул рядом со мной, наблюдая.

Разбиваю пару яиц и даю ему задание размешать их, пока сама краем глаза наблюдаю вовсе не за тестом, а за Калленом, который мечется по гостиной с каменным лицом.

— Мама, так пойдёт? — Тони теребит меня за рукав блузки, тыча пальчиком на тесто.

— Да, пойдёт. Теперь нужен сахар.

Ищу на полках вышеуказанный продукт, но никак не могу сосредоточиться. Всё время думаю об Эдварде, да и его разговоры нервируют меня ещё больше.

— Вот он! — приходит на помощь Тони, протягивая мне серебристый пакет.

— Правильно, — вздыхаю, делая вывод, что пора бы уже подумать о блинах. Если захочет, Эдвард сам всё расскажет.

И всё же вопрос: «Кто кого выпустил под залог?» — остаётся для меня безответным. Я хочу узнать правду и надеюсь на это.

Когда блинчики начинают подрумяниваться на сковороде, их запах и звук отвлекают меня от Эдварда, и я с сыном полностью сосредотачиваюсь на готовке.

— Нет, Гарретт, ты сделаешь так, чтобы всё было как нужно, и позвонишь мне. Даю тебе сутки. После чего — ты уволен! — рявкает Каллен совсем рядом со мной, и я резко оборачиваюсь. Тони успевает подхватить сковороду за ручку прежде, чем она падает на пол.

— Мама, осторожно! — хмурится он, ставя утварь обратно на плиту.

— Белла, прости, — тем временем извиняется Эдвард, и через пару секунд его губы прижимаются к моему лбу.

— Привет, Эдвард! — Тони соскакивает со своего стула, обнимая ногу мужчины. Тот робко улыбается и подхватывает его на руки.

— Привет, малыш. Как дела?

— Мы больше не поедем в больницу, — сообщает радостные новости Тони. — Я теперь буду дома!

— Курс закончился? — теперь внимательные глаза Каллена переводятся на меня. Отрывисто киваю.

— Да. Сегодня последний день.

— Нужно тренировать память, — хмыкает он.

— Может, посмотрите телевизор, пока я закончу с блинами? — киваю на сковородку, обращаясь сразу к обоим.

— Да, конечно, — соглашается мужчина и разворачивается, унося малыша в гостиную.

Смотрю на сковороду пару минут, пока пытаюсь собраться с мыслями. Они калейдоскопом крутятся в моей голове. Наконец, решаю действительно закончить с приготовлением завтрака, а потом поговорить с Эдвардом.

— Спасибо, мама, очень вкусно! — Тони ставит тарелку в раковину и обнимает меня за талию в благодарность.

— На здоровье, родной, — отрываюсь от собственной порции и чмокаю его в щёку. — Пойдешь играть?

— Ага, — малыш улыбается и галопом уносится в свою спальню.

Смотрю ему вслед, а потом перевожу взгляд на Эдварда и замечаю, что он тоже смотрит на меня.

Не в силах больше сдерживаться оставляю тарелку с завтраком и, встав со своего места, подхожу к Эдварду. Намереваюсь обнять его, но мужчина меня опережает, и я оказываюсь у него на коленях, даже не успев пикнуть.

Впрочем, моей радости это не омрачает.

Вспоминаю, как вчера ночью не могла его коснуться и теперь с радостью запускаю пальцы в бронзовые кудри, пока сама прижимаюсь к мускулистой груди.

Лучший в мире запах наполняет лёгкие. Почему-то мне кажется, что Эдвард везде. Справа, слева, снизу, сверху. Наверное, это потому, что вчера была тяжёлая ночь, и я соскучилась.

— Как же мне тебя не хватало, — шепчет он, целуя меня в висок. — Все эти тридцать восемь лет!

— Но теперь я здесь, — заканчиваю за него, — и всегда буду. Надеюсь, в этом ты не сомневаешься?

Он вздыхает, а я напрягаюсь.

— Знаешь, я думал, что никогда не смогу поверить в то, что действительно кому-то нужен, — спустя некоторое время говорит он, опустив взгляд. — В частности тебе, хотя ты не уставала повторять обратное. Но после вчерашнего, когда ты осталась, несмотря на мой срыв, я убедился в этом самом «обратном». Если раньше и были сомнения, то теперь их нет. Я не сомневаюсь в том, что ты не уйдёшь, Белла.

— В этом и заключается любовь, Эдвард, — объясняю я, гладя пальцами дорогое лицо и вспоминаю, как вчера по нему лился каскад слёз. — Когда тому, кого любишь плохо, хочется быть рядом, быть полезным и сделать всё возможное, чтобы облегчить его боль.

— Выходит, я должен сказать, что люблю тебя, Белла, — горько усмехается он. — Но я по-прежнему не уверен, что это на самом деле любовь.

— Ш-ш-ш, ты не обязан говорить мне это сейчас, — прерываю его я, едва касаясь, прикладываю палец к губам. — Потом, позже. Когда будешь уверен.

— Вчера я понял, что перестал сомневаться в двух вещах: в том, что ты не бросишь меня; и в том, что ты действительно меня любишь. То, что ты это чувствуешь, я ощущаю, но сам…

— Ты, правда, веришь? — тихонько спрашиваю я, будто ослышалась и не поняла его последнюю фразу.

— В твою любовь — да. Никто кроме тебя не возился бы со мной, а ты вела себя так, что это казалось настолько нормальным и естественным.

— Это и есть нормально и естественно, — качаю головой, говоря это. — Просто тебе никто не смог этого дать.

— Ты даёшь!

— И мне это доставляет удовольствие, — уверяю я. — Чтобы ты улыбался, я готова делать всё что угодно!

Он выдавливает робкую, но настоящую улыбку, гладя меня по спине.

— Вчера ты не задала мне те вопросы. Почему? — спрашивает он, спустя пару минут молчания.

— Если бы спросила, заставила страдать тебя ещё больше, — объясняю я.

— Ты настолько идеальная, Белла, — шепчет он, недоверчиво качая головой.

— Вовсе не идеальная. Я много раз ошибалась. И в тебе в том числе.

— Кто не ошибался? — его риторический вопрос заставляет меня непроизвольно усмехнуться. — Но сейчас не об этом. Я говорю это к тому, чтобы ты спросила то, что ещё хочешь знать обо мне.

— Прямо сейчас? — удивлённо изгибаю бровь.

— А когда?

— Ладно, — набираю в грудь больше воздуха, и Эдвард следует моему примеру.

— Если не сможешь ответить, дай мне знать, — прошу, перед тем как начать.

— Я смогу ответить на всё. Спрашивай.

— Пять вопросов, — бормочу про себя, раздумывая, что спросить бы первым.

— Нет, не пять, — он трётся носом о мою щёку, а затем целует её. — Сколько угодно. Пора уже выложить все карты. Бесконечные тайны до добра не доведут.

— Ты, правда, готов ответить на любой мой вопрос?

— Да, готов, — он говорит с такой серьёзностью и уверенностью, что сомневаться не приходится.

— Куда делись шрамы? — вопрос приходит сам собой, когда взгляд непроизвольно опускается на его руки. Они такие же гладкие и чистые, как раньше. Что это было? Оптический обман?

— Это лучше показывать, не знаю, как объяснить.

— Показывать?

— Да. Но это позже. Следующий вопрос.

— Ты попросил меня не касаться тебя вчера. Это из-за того, что ты боялся той боли, что я могу тебе причинить? — вопрос довольно тяжёлый. Смотрю на него во все глаза, подмечая каждую эмоцию на лице. Но кроме грусти на нём ничего не отражается.

— Наверное, да. Но сейчас я не могу подобрать адекватной причины.

— А неадекватной? — осторожно интересуюсь я.

— Мне казалось, что, если ты до меня дотронешься, те воспоминания оживут, обретут плоть, так сказать. Станут самыми что ни на есть настоящими.

Он опускает голову, резко выдыхая после произнесённых слов.

— А сейчас тебе так не кажется?

— Сейчас, нет.

— А если я когда-нибудь прикоснусь к шрамам, то…

— Я не могу знать, что будет. Как оказалось, я много сам о себе не знаю. Да и о своём сознании тоже.

Он нервно усмехается и вздрагивает. Успокаивающе пробегаюсь руками по его плечам.

— То есть мне это запрещено?

— Тебе ничего не запрещено, — отметает он. — Лишь кое-что нежелательно, но как раз это я хочу попробовать, дабы понять, что на самом деле меня пугает.

— Твой страх пройдёт со временем.

— С тобой уж точно, — он снова целует меня. На этот раз в нос.

— Всё для этого сделаю, — шепчу в ответ и тянусь к его губам. Мой целомудренный, нежный поцелуй перерастает в требовательный, когда руки мужчины, откликаясь на данного рода прикосновения, начинают бороздить по моему телу в поисках оголённых участков. Моё дыхание мигом сбивается, а все мысли вылетают из головы. Лишь необузданное, дикое желание пробегает по венам вместе с кровью.

Последние дни я и думать не могла о сексе, но сейчас это настолько необходимая, естественная потребность, что мне кажется ужасно глупым и несправедливым отказаться от неё.

— Вечером, — стонет Эдвард, отрываясь от меня. Правда, говорит он одно, а делает другое. И даже если губы уже не на моих, то вот руки не успокаиваются.

— Вечером, — выпуская последние запасы кислорода, отзываюсь я и кладу свои ладони поверх его, помогая им замереть и прислушаться к своему обладателю.

— Ещё вопросы, Белла, — просит мужчина, держа меня на расстоянии вытянутых рук, но до сих пор не спуская с колен.

— Кого выпустили под залог? — это первое, что приходит в голову после помешательства. Неожиданного — мягко сказано.

Эдвард ощутимо напрягается, и мне уже кажется, что он попросит не говорить об этом, как мужчина отвечает.

— Джейкоба Клиуортера.

— Он был в тюрьме? — озадачено обдумываю услышанное.

— После того случая, да. Я приложил к этому все силы, но мои старания оказались разрушены.

— Кто внёс за него залог? Он сам?

— Нет, это сделал Аро.

— Аро Вольтури?

— Именно.

— Для чего? Почему? — бесконечное число вопросов без ответа заставляет меня погрузиться в что-то наподобие истерики. Нет, наверное, это эйфория.

— Чтобы насолить мне. У Аро по-прежнему мнение, что ты моя любимая игрушка, и ничего более.

— Игрушка? — морщусь на этих словах.

— Да. Сексуальная игрушка. И поэтому я всё ещё ношусь с тобой по Европе, — вздыхает Эдвард, но потом, заметив мой взгляд, тут же договаривает задуманное. — Но это не так, Белла. Я не считаю тебя игрушкой. Тем более в плане секса. Больше нет. Ты для меня значишь гораздо больше. И я обещаю и продолжаю обещать, что никто тебя и пальцем не тронет! Ни тебя, ни Энтони!

— Джейкоб не будет пытаться что-то сделать, — сообщаю я, выныривая из своих мыслей.

— Очень даже будет, — напряжённо выговаривает Каллен сквозь сжатые зубы. — Он уже делает.

— Что делает? — нахмуриваюсь, спрашивая это.

— Собирается подавать в суд, чтобы забрать сына себе.

— Никто ему не позволит! — уверяя то ли себя, то ли Эдварда, вскрикиваю я. Мужчина привлекает меня к себе, не позволяя вырваться. — Не позволит ведь, Эдвард? Или…

— Даже если и позволит, мне это не помешает, — разглаживая мои волосы, обещает он.

И всё же происходящее не укладывается в голове.

— Как же так? На каких основаниях он хочет это сделать?

— На тех, что ты со мной. А я тёмное пятно. И никакой гарантии, что со мной твой сын будет в безопасности, никто не давал. Он собирается ударить по этому месту.

— Есть какие-то шансы?

— Ни в коем случае, — фыркает Эдвард, усмехаясь. Но затем, видя моё лицо, смягчается и начинает покрывать короткими, нежными поцелуями мою шею. — Белла, Гарретт поговорит с ним, и всё уладит. Беспокоиться не о чем.

— Ты не врёшь мне?

— Зачем мне тебе врать? — Эдвард строит обиженную гримасу.

— Хорошо, — киваю, немного успокаиваясь. — Я тебе верю.

Перед глазами всё же на миг всплывает лицо Джейкоба. А затем Энтони. Я сравниваю их, но, опять же, как и раньше, никаких сходств не замечаю. Наверное, уже слишком поздно для их поиска.

Образ Тони сменяет другой малыш с бронзовыми кудрями. Он появляется так внезапно, что я усиленно моргаю, прогоняя его. Но на очередной вопрос это так или иначе наводит.

— Расскажи мне о своём детстве, — прошу я у него.

— Что рассказать? — недоумённо спрашивает Эдвард. — Ты и так всё знаешь.

— Не совсем, — пожимаю плечами, но отчаянно хочу получить больше информации. Впрочем, если он не хочет об этом говорить…

— Ладно, хорошо. Что именно хочешь узнать?

— До того случая с твоим отцом… Кто тебя воспитывал?

Каллен словно не замечает первой части моего вопроса. По крайней мере реакции от него нет. Все будто бы так, как нужно. Абсолютно нормально.

— Некоторые из его «сотрудниц». Они оттачивали свои материнские инстинкты на мне, сменяя друг друга ночью и днём. Не представляю, как это выглядело, но, как видишь, я всё-таки вырос и выжил там.

— Что ты чувствуешь сейчас? — мой следующий вопрос заводит его в тупик.

— В смысле?

— Когда говоришь это. Тебе больно?

— Уже нет.

— Почему?

— Наверное, я смог выплеснуть ту боль вчера, — тяжело вздыхая, объясняет он, а потом неловко добавляет: — Белла, за вчерашнее… Прости, что я не дал тебе выспаться. Мне очень жаль, что я не смог вовремя остановиться.

Его извинения заставляют меня заговорить настолько быстро и взволнованно, насколько это возможно:

— Эдвард, я ни в коем случае не обижаюсь и не виню тебя. Я не хотела, чтобы ты останавливался, а облегчил душу. Если тебе больно, то ты можешь плакать передо мной. Слёзы — вовсе не проявление слабости, они наоборот помогают, делаю ситуацию терпимее, легче для восприятия.

— Знаешь, ты первая, кто вообще видел мои слёзы после той ночи, — он зарывается лицом в мои кудри, и тёплое дыхание щекочет кожу.

— Я испытываю те же чувства, что и ты, когда мы вместе. Вчера я готова была рвать на себе волосы и биться головой об стену, потому что понимала насколько беспомощна. Мне вчера так хотелось утешить тебя.

Со всей нежностью беру его лицо в ладони, поглаживая бледные скулы. Изумруды смотрят на меня с теплом, лаской и пониманием.

— Только ты меня и утешала, Белла. Твоё присутствие, ты сама. Твоя честность, — он делает паузу, чтобы вдохнуть. — Несмотря на то, что тебе хотелось притронуться ко мне, ты этого не сделала, потому что держала своё обещание. Была им связана. Я только сегодня утром понял, что, когда я обнимал тебя ночью, ты могла с лёгкостью нарушить его, поддавшись внезапному порыву. Но ты этого не сделала. Ты помогла мне, даже не касаясь. И это бесконечная преданность мне, которую ты излучаешь.

— Ты о каком-то конкретном случае? — слыша его тон, удивляюсь я, но мои глаза полны заботы о нём. Мне так хочется, чтобы у этого человека, желающего быть рядом со мной, никогда не было повода рыдать так же, как вчера ночью.

— В кабинете Клиуортера, когда он домогался тебя. Ты сказала, что любишь другого человека, начала отбиваться от этого ненормального, а потом, когда Джаспер вывел тебя оттуда, повторяла моё имя. Я никогда не знал ничего подобного. Такой любви, такого понимая, такой верности, преданности. Белла, я готов дать тебе всё то же самое взамен. Ты заставила меня поверить, что со временем я действительно смогу сказать, что люблю тебя.

Счастливо улыбаюсь сквозь слёзы радости. Они тонкими струйками спускаются по щекам, пока губы Эдварда не начинают осушать их.

— Не нужно плакать, Белла. Сейчас нет причины, — мягко уговаривает он.

От удовольствия, доставляемого мне присутствием этого человека, я готова взлететь высоко в небо и прокричать о своём счастье всему миру.

— Ты прав. Не нужно плакать, — обвиваю его руками за шею и крепко прижимаю к себе. Его руки успокаивающе гладят мою спину. И в них нет прежней игривости и непосредственности.

Лишь бесконечная забота.

— Никогда не забывай, что я люблю тебя. Что ты нужен мне и Энтони, — прошу я.

— Не забуду, — обещает Эдвард, шепча мне эти слова на ухо.

— Кстати, как ты оказался сегодня в спальне у Тони? — вытираю слёзы тыльной стороной ладони, спрашивая последний волнующий меня вопрос на сейчас.

— Ему что-то приснилось ночью, и он звал тебя. Но мне хотелось дать тебе поспать хоть немного, — ероша мои волосы, сообщает мужчина.

— Когда я вошла, вы спали в его кровати как настоящие… — замолкаю, понимая, что хочу сказать.

— Как настоящие кто? — спрашивает Эдвард, удивлённый моей паузой.

— Как настоящие родственники. Как папа и сын, — проговариваю, немного краснея. А может, это слишком большое откровение на сей момент? Он к нему готов?

Как мне хочется, чтобы ответ был положительным!

— Ты не должна бояться говорить мне обо всём. Я хочу слышать всё, что взбредёт тебе в голову. Не тревожься сомнениями, — просит он, приподнимая моё лицо за подбородок и заставляя посмотреть ему в глаза.

— Мне кажется иногда, что ты не готов.

— Я всегда и ко всему готов, Белла, — уверяет он. — Пожалуйста, не скрывай от меня ровным счётом ничего. Я всегда пойму тебя и найду выход из любой ситуации. Только не прячься!

— Тогда и ты не прячься, — соглашаюсь я.

— Хорошо.

— Хорошо.

Мы на пару секунд замолкаем, пока с нежностью и улыбкой разглядываем друг друга. Я будто заново нахожу своего Эдварда. Каждую чёрточку идеального лица. Помню, как хотела поцеловать каждый его миллиметр. Эту затею я осуществлю сегодня вечером.

— Раз уж мы договорились, — протягивает Эдвард, и я вся обращаюсь во внимание, выныривая из мыслей.

— Да?

— Энтони, засыпая вчера, назвал меня папой, Белла.

Эдвард глубоко вздыхает, сказав это. Я смотрю на него и с удивлением, и с восторгом, и с непониманием.

— Как назвал?

— Папой.

— Тони назвал тебя отцом? — мой голос повышается от неимоверного, переполняющего мою душу и сердце счастья и спокойствия. Это действительно то, чего мне хотелось бы ещё больше, чем признания моим сыном Каллена. Я думала, они будут друзьями, хорошими друзьями, и только спустя пару лет Тони сможет назвать Эдварда этим словом. Но, как выяснилось, я ошибалась.

— Да, и это немного настораживает меня, — тем временем продолжает Каллен.

— Тебе это не нравится? — уголки моих губ медленно начинают ползти вниз.

— Как раз наоборот. Но я не уверен, что это правильно. Я ведь не знаю, как нужно вести себя с ним.

— Ты всему научишься, — обещаю я, стараясь увериться и сама в своих словах. — Всё подскажет сердце. Как быть и что делать. Он ведь любит тебя и тоже готов понять и прислушаться.

— Вчера это было не совсем осознанно.

— Он скоро скажет тебе это в дневное время, если сказал ночью, — объясняю я. — Наверное, ему тоже страшновато, что ты не примешь его.

— Приму, — клятвенно обещает Эдвард. — Мне нравится Энтони. Он замечательный ребёнок.

— Мои мечты сбылись, — тихо говорю я, приближаясь к губам Каллена.

— Какие мечты? — интересуется он.

— Все, кого я люблю, вместе и счастливы.

— Благодаря тебе, — улыбается мужчина и, обнимая меня, находит мои губы. Окунаюсь в его поцелуй, заново проигрывая в голове его недавние слова.

— И тебе, — выдыхаю в ответ, когда он отстраняется.

— Я сделаю всё, чтобы стать достойным вашей с малышом любви, — шепчет он мне на ухо.

Отстраняюсь, заглядывая ему в глаза и вливая чувства из души на лицо.

— Ты уже нас достоин. И всегда будешь!

Он тихо усмехается и снова притягивает меня к себе, целуя в лоб.

Установившееся между нами доверие теперь невозможно разрушить. Я так опасалась этого недавно, но теперь полностью уверена, что мы действительно созданы друг для друга.

Кончились тайны, беды — всё налаживается, и так будет всегда.

У нас будет немыслимое количество счастливых дней и ночей, мы всегда будем вместе и не позволим друг другу отдалиться.

Это и называется любовью.

А наши отношения — историей любви.

Моей и Эдварда Каллена.

Глава 55 — Осознание

— Спокойной ночи, солнышко, — наклоняюсь ко лбу Энтони и осторожно, чтобы не потревожить уже заснувшего сына, целую его. А затем кладу книжку со сказками на комод и тихонько покидаю комнату, крепко закрывая дверь.

Оборачиваюсь и нос к носу сталкиваюсь с Калленом. Вскрикиваю от неожиданности.

— Откуда ты взялся?

— Я тебя ждал, — улыбается он, и его руки привлекают меня к мускулистой груди. Я слышу, как бьётся его сердце.

— Я здесь, — вздыхаю, понимая, что хмурость, усталость и испуг исчезают без следа.

— Не хочешь принять душ? — зарываясь носом в мои волосы, предлагает он.

— Так плохо пахну?

— Ни в коем случае, — он мягко смеётся и делает пару шагов от двери, чтобы не разбудить Тони. — Твой запах лучше любого другого. Просто я хочу кое-что тебе показать.

Его слова доходят до меня, осмыслив их, понимаю, что он собирается выполнить мою просьбу и дать ответ на вопрос.

— Хорошо, давай примем душ, — соглашаюсь и, беря его за руку, следую к ванной в нашей комнате.

Странно, раньше ведь он избегал этого. Что-то изменилось?

— Эдвард?

— Да? — он сбрасывает с себя одежду, но когда я начинаю говорить, останавливается, внимательно слушая.

— Почему ты раньше не хотел мыться вместе со мной?

Его губы подёргиваются грустной улыбкой.

— Не хотел, чтобы ты видела шрамы, — объясняет он.

— Только из-за этого? — недоумённо продолжаю я.

— А из-за чего ещё?

— Не знаю, — вздыхаю, отводя взгляд и заливаясь краской. Не рассказывать же ему о моей низкой самооценке. Думаю, он и так в курсе.

— Эй, — длинные бледные пальцы приподнимают мой подбородок. — О чём ты думаешь?

Робко переминаюсь с ноги на ногу, но всё же решаю сказать правду, какой бы она ни была:

— Нужна ли я тебе так же, как ты мне.

Его дыхание сбивается, и, замечая это, я всё же поднимаю на него глаза. Изумрудные омуты завлекают меня в себя, не выпуская и не давая возможности опустить взгляд.

— Белла, что ты такое говоришь? — непослушными губами спрашивает он.

— Это моё сомнение, — нервно пожимаю плечами, всё ещё не в силах оторваться от него. — Относительно твоих чувств.

— А как я тебе нужен? — он предпринимает вторую попытку добиться от меня ответа. И я тут же нахожу подходящие слова, несмотря на все волнение, окружающее меня.

— Я дышать без тебя не могу, — сообщаю ему самое потаённое и откровенное, что есть во мне, что я ощущала по отношению к нему. Очень надеюсь на его понимание, потому что сама не представляю, что ответила бы, услышав такое от него. Наверное, поцеловала бы и сказала, что очень люблю, что всегда буду рядом. Думаю, это подействовало бы, но для него это недоступно. Недосягаемо. И мне приходится мириться с тем, что вряд ли придётся услышать подобное от него сегодня. Нет, он скажет что-то, во что я поверю. Я во всё поверю. Или постараюсь поверить.

— Я тоже, — уверяет он, обнимая меня, пока я выпутываюсь из ядовитых плющей своих мыслей. — Я не могу без тебя жить, Белла. Я вообще не представляю, как это.

— Честно? — вопрос характерный для Энтони или Эдварда, но уж никак не для меня. Что же такое? Почему моя неуверенность проснулась сейчас? До этого я была абсолютно уверена и в себе, и в Эдварде, и в его чувствах. Неужели сказка, которую я читала Энтони так повлияла на меня? Или этому способствует то, что мы давно не занимались любовью, и я соскучилась?

Не знаю.

Размышлений много, а ответов мало. Наверное, лучше поговорить, чем пребывать в тяжёлых раздумьях и иллюзиях.

Хватит с меня мира грёз. Теперь нет нужды погружаться в него так часто, как раньше. Я должна ценить настоящее, которое прекрасно. И я буду это делать. Или же научусь.

— Честно, — Эдвард прикасается губами к моему лбу, целуя его. — Неужели не веришь?

— Я стараюсь, — снова откровение с моей стороны.

— И я стараюсь, Белла, правда, — он вздыхает, уверяя меня в том, что я и так знаю.

— Конечно, стараешься. Я вижу, — уголки моих губ нехотя ползут вверх, хотя не думаю, что натужная улыбка освещает глаза. Что в них может прочитать Эдвард, известно лишь ему самому.

— Хочешь, чтобы я сказал это? — он смотрит на меня со странной смесью чувств. И осторожностью, и недоверчивостью, и теплотой, и грустью.

— Только если уверен в этом. Если сам хочешь, — без лишних слов понимаю, что речь идёт о признании в любви.

— Не уверен, — морщится он, будто от боли. — Сейчас не уверен.

— Дело не только в этом, Эдвард, — убеждаю я, понимая, что и это правда.

— А в чём ещё? — он действительно не понимает.

— Посмотри на себя, — разворачиваю его лицом к зеркалу и сама пару секунд любуюсь этим превосходством. Этим человеком, без единого изъяна. Он настолько идеален, что моё сердце заходится в неистовом ритме.

Его взгляд хмуро пробегается по собственному отражению и тут же переводится на меня с немой просьбой объяснить.

— И на меня посмотри, — выдыхаю я, будто он и так на меня не смотрит.

— Я смотрю, Белла, — нежно говорит он, поворачиваясь ко мне и наклоняясь к самому уху. — И знаешь, что я вижу?

— Ничем не примечательную Беллу Мейсен, — озвучиваю своё предположение, ощущаю тёплое дыхание у себя на шее.

— Нет, ответ неверный, — он прикасается губами к тому месту, где слышится мой пульс, и тело немедленно реагирует на это прикосновение. Желание волной проносится по нему, но я мужественно сдерживаю порывы отказаться от разговора и, наконец, заняться любовью. Этот диалог важен для нас обоих, несмотря на то, что начала его я. В конце концов, нужно же и мои сомнения развеять, не только Каллена.

— Я вижу самую красивую женщину на свете, — произносит мужчина, отчего я таю, будто сливочное мороженое. Комплимент удался, Эдвард Каллен.

— Мы такие разные.

— Ты права. Груз прошлого давит только на меня. Ты свободна, и я сделаю всё, чтобы такой и оставалась, — он снова целует меня в шею. — Моя Белла Мейсен, я всё для тебя сделаю!

— Прошлое оставит тебя в покое, — обещаю я, лаская его скулы рукой.

— Возможно. А возможно и нет. Но без тебя я не справлюсь в любом случае, — он трётся носом о мою щёку, пробуждая оставшиеся рецепторы под кожей. — Я безмерно к тебе привязан. Я боюсь отпустить тебя туда, откуда ты можешь не вернуться.

— Я отовсюду к тебе вернусь, — чмокаю его в подбородок и обвиваю руками за шею. — Ты ведь это знаешь.

— Есть места, откуда не возвращаются, — в голосе Эдварда слышится страх и боль.

— Я туда не попаду!

— Обещаешь?

— Да, — снисходительно улыбаюсь, понимая, насколько моя просьба зависит от меня. Но я ведь буду стараться, верно? Я сделаю всё, чтобы оставаться с Эдвардом и Тони как можно дольше! Всю жизнь — это самое малое, чего я могу желать.

— Спасибо, что сказал мне всё это.

— Я убедил тебя?

— Несомненно, — расслаблено хихикаю, после глубокого вдоха. — Ну что же, а теперь душ?

— Душ, — соглашается он и быстро снимает с себя оставшуюся одежду. Делаю то же самое.

Через пару минут мы уже греемся под тёплыми водяными струями. Энтони спит, а значит, никто и ничто нам не сможет помешать.

— Ты не против, если я покажу тебе позже? — притягивая меня к себе и нетерпеливо пробираясь пальцами по обнажённому телу к своей цели, спрашивает Эдвард.

— Нет, не против, — сама сгорая от желания, шепчу ему в ответ. — Я так тебя хочу!

— Взаимно, Белла, — перед тем как прижать меня к стене и начать страстно целовать в губы, проговаривает он. — Ты даже не представляешь, насколько желанна.

— Ещё немного, и поверю, — смеюсь, когда он даёт мне вдохнуть воздуха, переходя на шею и плечи.

— Это угроза? — шутливо интересуется он.

— Может быть, — неоднозначно отвечаю я, продолжая смеяться.

— Ну, тогда держись, — его слова полны опасности, но меня они не пугают. Это игра, игра с моим Эдвардом, который уж точно не причинит мне больше ни зла, ни боли. Он не способен на это, когда дело касается меня или Энтони.

Значит ли это, что он нас любит? Ответ неизвестен. Пока что.

Вода всё льётся, а поцелуи Каллена становятся всё требовательнее. Я начинаю забываться и мечтать о том, что совсем скоро получу то, к чему так стремлюсь, и тут мой взгляд вылавливает снова появившееся на руках мужчины шрамы. Те самые, что заставляют его мучиться ночами.

— Эдвард? — прекращая поцелуй, зову я.

— Что? — он нетерпеливо смотрит на меня, часто дыша. Изумруды полны одного лишь огня и желания.

— Можно? — краем глаза указываю на углубления в его коже, чем заставляю его непроизвольно вздрогнуть. Теперь его взгляд приобретает лёгкий испуг и недоверие.

— Всё будет хорошо, — убеждаю я, но всё ещё не знаю, как он на это отреагирует.

— Да, конечно, — глубокий вдох, а потом он всё же кивает, молча разрешая.

Медленно, чтобы показать ему, что бояться абсолютно нечего, приближаю пальцы к его правой руке. Вижу напряжённые мышцы и делаю все ещё медленнее.

— Всё в порядке, — не перестаю повторять это, когда касаюсь указательным пальцем первого шрама. Он снова вздрагивает, и тихий стон срывается с его губ.

— Не стоит? — быстро отдёргиваю руку, но он перехватывает её, на пару секунд сжимая, а потом выпуская со словами: «Стоит».

Возвращаю пальцы на место и осторожно глажу оставшийся после той страшной ночи след. Слёзы непроизвольно наворачиваются на глаза, но я их смаргиваю. Борюсь с ними.

Как это, наверное, больно, Господи! А маленькому ребёнку? Трёх лет? Нет, это непростительно, неописуемо, просто ужасно.

Мой бедный маленький мальчик. Сколько боли тебе пришлось вынести!

Глажу шрамы теперь уже на его обеих руках. Эдвард не сводит с меня глаз, пока я делаю это.

— Я люблю тебя, — на вдохе говорю я.

Он быстро кивает, показывая, что знает это.

И после всего сказанного и увиденного я вдруг начинаю чувствовать потребность свершить свою давнюю задумку: поцеловать эти следы человеческой жестокости. Я хочу излечить его, забрать его боль себе, показать, что он в безопасности и такого больше не повторится.

— Белла! — он испуганно останавливает меня, когда я начинаю непроизвольно наклоняться к его руке.

— Не бойся, — шепчу я, останавливаясь, чтобы сказать это. — Пожалуйста, не запрещай мне!

Он замолкает, и я, пытаясь успокоить саму себя, что не нанесу ему лишнего вреда, всё же касаюсь губами тех самых углублений. Вместе с этим во мне будто прибавляются силы, появляется стремление всегда оберегать Эдварда, заботится о нём ещё больше, чем сейчас. Быть рядом, несмотря на всю чудовищную разницу между нами. Она не имеет никакого смысла, если я люблю его. Ничто не важно, кроме наших чувств.

Почему я понимаю это только сейчас?

Не поднимая глаз на Эдварда, совершаю то же самое со всеми шрамами на его обеих руках. Всё это время не слышу ни единого звука, кроме его неровного дыхания.

Закончив, отстраняюсь и вглядываюсь в дорогое лицо.

Оно напряжено, глаза закрыты, губы поджаты. У него настолько несчастный и беспомощный вид, что моё сердце обливается кровью.

— Родной мой, — глажу руками его лицо, пытаясь не расплакаться хотя бы сейчас. — Эдвард, всё в порядке! Всё хорошо!

Он не отвечает по-прежнему.

— Тебе было больно? Я сделала то, что не должна была? — пытаюсь услышать хоть слово. Хоть звук. Слёзы сдерживать всё сложнее с каждой секундой.

— Всё нормально, — выдыхает он, но глаз не раскрывает.

— Поверь, я не хотела, чтобы ты страдал, — ругая себя за неосмотрительность, чрезмерную эмоциональность и податливость порывам, сообщаю я.

— Я не страдаю, — он снова выдыхает, а затем делает глубокий вдох. Протягиваю руку и глажу его скулы. Кажется, это немного помогает.

Уверившись в успехе своих действий, уже обеими ладонями вожу по его лицу, показывая, насколько он мне дорог, и как я его люблю.

— Давай закончим начатое, — предлагает он, открывая глаза и смотря на меня. Неловко убирая руки, киваю.

Что же, если хочет, закончим. Моё игривое настроение разбилось на мелкие кусочки, да и его тоже, но всё же нам нужно немного расслабиться. А сделать это можно именно так.

Его пальцы снова в моих волосах, губы на моих губах, а объятья становятся крепче с каждой секундой.

— Всё хорошо, — повторяет он то ли для себя, то ли для меня, то ли для нас обоих и замолкает, отдаваясь эмоциям и древним, как мир, инстинктам.

— Садись, — Каллен кивает на стоящий у стены пуфик, где ещё вчера произошло моё первое знакомство с его прошлым. Жутко не хочется вспоминать всё это, но волей-неволей те события возвращаются. Пытаюсь, как можно меньше придавать им значения.

— Ты знаешь, что такое тональный крем? — тем временем спрашивает мужчина, стоя у зеркала. Только теперь он стоит лицом ко мне, пусть оно и напряжено, а в глазах можно прочитать явную настороженность.

— Да, конечно, — отвечаю машинально, почти не думая над вопросом. Сейчас снимется ещё одна вуаль, не станет ещё одной тайны между мной и Калленом. Ещё немного, и мы станем ближе к друг другу на очередные пару шагов.

Эдвард кивает и, поворачиваясь к стеллажу с различными баночками стоящими там, находит среди них небольшой бежевые пузырёк. Какая-то этикетка украшает всю его наружную сторону.

— Это имеет тот же эффект. Только действеннее.

С этими словами Каллен раскрывает пузырёк и опрокидывает его, позволяя нескольким тёмно-жёлтым каплям оказаться на его руке.

Для лучшей демонстрации он подходит ко мне и опускается перед пуфиком, чтобы я лучше всё рассмотрела.

Изумлённо наблюдаю за тем, как жёлтые капли постепенно пропадают, а вместе с ними исчезает и шрам. Спустя пару секунд руки мужчины такие же гладкие и ровные, как раньше. Какими я видела их первый раз.

— Но оно же смывается? — поднимая взгляд на него, интересуюсь я.

— Да, водой.

— Но мы же купались в море.

— Пресной водой, — дополняет он, делая глубокий вдох. — Поэтому только сейчас мы приняли душ вместе.

— А тот, первый раз, в твоём особняке? — вспоминаю, потому что никак не могу состыковать один факт с другим. Там же тоже была пресная вода!

— Тебе было явно не до разглядывания меня, — он пожимает плечами.

— И давно ты это делаешь? — кивая на пузырёк, спрашиваю я.

— Довольно давно. Лет десять точно. Наверное, с тех самых пор, как начал искать удовлетворения собственных порочных наклонностей в женщинах.

— Ясно.

Между нами воцаряется пауза, во время которой слышно лишь наше дыхание. Эдвард молчит, и я молчу. Даже не знаю, что говорить дальше.

Но спустя минут пятнадцать понимаю, что дальше так продолжаться не может.

— Что тебя беспокоит сейчас? — аккуратно интересуюсь у него.

— Твоя реакция.

— С ней что-то не так?

— Ты слишком спокойная. Я не ожидал такого, — его откровение заставляет меня обратить всю нежность, собранную в теле, чтобы успокоить мужчину.

— А ты слишком напряжён, взбудоражен. Эдвард, если я заставила тебя плохо себя чувствовать из-за поцелуев, прости меня. Мне казалось, так тебе станет легче, — решаю, что извиниться самое время. По крайней мере, теперь он меня слушает.

— Нет, ты всё правильно сделала. Просто это необычно ново для меня. И я рад, что ты не позволила себя остановить.

— С тобой точно всё нормально?

— Со временем я привыкну, так ведь?

— К чему конкретно? — вопрос сам срывается с губ, чем настораживает мужчину, да и меня тоже.

— К тому, что нужен тебе, и ты рядом, — честно отвечает он, прожигая меня внимательным взглядом.

— Я уже говорила, что к этому не нужно привыкать. Ты должен мне верить!

— Я и верю, — он хмурится, произнося это. — Тебе одной и верю. Хватит, Белла, пойдём спать.

— Почему в тот момент, после тех поцелуев, ты вернулся к теме секса?

— А что я должен был сделать? — раздражённо негодует он. — Что ты от меня хотела? Я такой, какой есть!

— Мне иногда кажется, что ты по-прежнему считаешь меня…

Язык заплетается, не позволяя договорить. Слёзы по-прежнему совсем близко к той черте, когда могут политься ручьём, но я держу их в себе. Я постоянно что-то держу в себе. Боль, обиду, радость, молчание, горесть — очень редко что-то из этого находит выход наружу. И мне порой кажется, что это чаще плохо, чем хорошо.

— Своей пассией? — договаривает мужчина за меня, вставая и смотря теперь уже с высоты своего роста.

— Вроде того, — прикусываю язык на том слове, которое он хочет произнести.

— Что ты хочешь от меня? Чтобы я ни спал с тобой, чтобы доказать обратное?

— Нет, этого не хочу, — совсем тихо отвечаю ему.

Вот он, очередной скандал. Кто виноват, а кто прав? Кто начал, а кто закончит? Почему в моменты, когда всё вокруг идеально, и мы счастливы, должно случаться вот такое?

Моя задача поддерживать Эдварда сейчас, как никогда. Но это так сложно, когда он говорит одно, а думает по-другому.

Мне всё время кажется, что я уже добралась до его истинной сущности, до его искренности, но стоит чему-то пойти не так, и я уже начинаю сомневаться во всём. В себе, в нём, в происходящем.

Я не в ладу с собой. Мне стоит серьёзно подумать над тем, что я делаю и что хочу делать.

— Послушай, — мужчина смягчается, видя мою обречённость и задумчивость. Сумасшедший блеск в его глазах затухает, а руки начинают ласково растирать мои предплечья. — Белла, я отношусь к тебе абсолютно по-другому. Мне нравится спать с тобой, нравится доставлять тебе удовольствие и ощущать, что ты принадлежишь мне. Но поверь, секс — это не главное. Намного главнее то, что делаешь для меня ты, и что я при этом чувствую.

— Я не знаю, что ты чувствуешь! — выкрикиваю от безысходности, появившееся вокруг меня, будто густой туман. — Я не знаю и не могу знать! Могу лишь догадываться, придумывать.

— Ты нужна мне.

— Это называется привязанностью.

— Значит, я привязан к тебе. Чувствую привязанность, — он робко улыбается, говоря это, и двигается ближе. — А ещё мне хочется заботиться о тебе, оберегать тебя, просыпаться рядом с тобой и никогда не расставаться.

— Ты меня любишь, — на последних крупицах оставшегося дыхания, выдаю я.

Он прикрывает глаза, медленно качая головой.

— Не знаю.

— Я знаю, — слёзы уже бегут по щекам, всхлипы вырываются из горла, но мне всё равно. Я понимаю, насколько глупой была, когда наивно полагала, что Каллен действительно не любит меня. Сейчас всё кажется ясным, как день. Онпросто не уверен. Просто не понимает. Просто никогда такого не испытывал.

— Белла, не плачь, — просит он, вытирая слёзы с моих щёк. — Ну пожалуйста!

— Это радость, Эдвард, слёзы радости, — улыбаюсь, не обращая внимание на всхлипы. — Мне не больно, нет.

Он озабоченно смотрит на меня, решая, стоит ли верить словам.

— Если ты меня обманываешь…

— Нет, не обманываю, — опускаюсь с пуфика, оказываясь на одном уровне с ним. Теперь и он, и я стоим на коленях и смотрим в глаза друг другу.

Я могу поклясться, что изумрудные омуты сами того не зная, показывают мне ничто иное, как любовь.

Однажды я уже видела это выражение в его глазах. Я думала о нём, но до конца не верила.

А сейчас верю. Окончательно и бесповоротно.

Ну и что, что сегодня он не сказал мне этого вслух? Что такое слова? Они пустые, если не подкреплены чувствами. А вот чувства не пустые, они видимые, почти осязаемые.

— Я верю, — чмокая его в губы, шепчу я.

Он ловит моё лицо в ладони, не позволяя отстраниться и не теряя зрительного контакта со мной.

— Во что веришь?

— Во всё, что связано с тобой, — снова улыбаюсь и тянусь к нему за поцелуем.

— От радости нужно смеяться, Белла, — он осторожно убирает непослушную прядь мне за ухо. — От радости не плачут.

— Ещё как плачут, — обвиваю его руками за шею, теперь уже сама не желая отстраняться от него даже на миллиметр. — Например, я.

— Не нужно, — мягко просит он.

— Ладно, тогда не буду, — набираю в грудь воздуха, унимая всхлипы, и с нежностью наблюдаю за тем, как длинные бледные пальцы стирают остатки слёз с моих щёк.

— Только ты знай, что я счастлива!

— Я тоже счастлив, моя хорошая, — ответно улыбается он. Откровенно, радостно и беззаботно. — Благодаря тебе!

Глава 56 — День рождения Энтони

Утром просыпаюсь в отличном настроении. Сегодня по-настоящему райское утро. Солнце высоко светит, маленькие птички поют где-то в розовых кустах нашего сада, а рядом со мной лежит Эдвард Каллен. Его голова повернута в мою сторону, и я нахожусь так близко, что слышу его размеренное и спокойное дыхание. Он спит.

Мягко улыбаюсь, понимая, что полностью счастлива и спокойна. За него, за Тони и за себя. Когда ещё за свою жизнь я так долго была в хорошем настроении?

Обвожу взглядом комнату, гоняясь за солнечными зайчиками, когда случайно задеваю взглядом календарь, украшающий экран электронного будильника. От даты, сияющей на нём и выделенной жирным чёрным цветом, меня подбрасывает на кровати.

Двадцатое августа.

Как я могла забыть? Как могла не вспомнить про день рождения собственного сына? Настроение тут же идёт на спад, и я уже не понимаю, как могла радоваться пару минут назад.

Но лиха беды начало, потому что с одними мыслями приходят другие, а именно те, что подарка для Энтони у меня нет.

Снова поворачиваюсь к будильнику, пытаясь составить план действий. Сейчас восемь утра. Магазины явно закрыты, куда ехать, что делать?

От бессилия тяжело вздыхаю и откидываюсь на подушки, морщась от собственной забывчивости.

Звуки, произносимые мной, доносятся до Каллена, и он начинает ворочаться и прижиматься ко мне сильнее. Успокаивающе глажу его по руке. Не хочу будить, пусть сегодняшнюю ночь он и провел без кошмаров.

В обычной ситуации я бы просто уснула, но сейчас слишком взбудоражена происходящим.

Запускаю пальцы в волосы, надеясь, что придумаю вариант действий раньше, чем вырву пару клоков.

Бог знает по каким причинам — я вроде веду себя относительно тихо — Эдвард просыпается. Сонные изумруды смотрят на меня с теплотой и улыбкой, мои губы тоже непроизвольно освещаются ответной.

Но прежние размышления возвращаются, и уже через пару секунд обеспокоенный взгляд мужчины скользит по мне.

— Что случилось? — он инстинктивно оглядывается, ища предмет моего расстройства. — В чём дело, Белла?

— Сегодня двадцатое, — киваю на календарь.

Он хмурится.

— Двадцатое. Ну и что?

— Пять лет назад в этот день родился Энтони.

— У него день рождения? — Эдвард садится рядом со мной, обвивая меня рукой за талию, чтобы притянуть к себе.

— Да, — опускаю голову ему на плечо, вдыхая любимый аромат и немного успокаиваясь. Сейчас у меня есть тот, кто может поддержать, на кого я могу положиться. Просыпавшись в одиночестве те полгода ужаса, я мечтала о том, чтобы было кому меня защитить и утешить. И пусть моя история не похожа на другие, и многие сочли бы её отвратительной, в итоге я получила всё, о чём мечтала.

От подобного и неожиданного вывода даже забываю о сегодняшней дате.

— Из-за чего ты расстраиваешься? — Эдвард заботливо интересуется, действительно не понимая.

— У меня нет подарка. Я не успела.

На пару минут в комнате воцаряется тишина. Мужчина, видимо, думает.

— Это не проблема, — наконец убеждает он, целуя меня в локоны. — Как раз в этом проблем не будет.

— И что же ты сделаешь? — мне самой становится интересно, какой у него план. Постепенно расстройство покидает меня, уступая место любопытству.

— Будет сюрприз для вас обоих, — смеётся он, а затем его рука опрокидывает меня обратно на подушки. Вскрикиваю, но вовсе не противлюсь.

— Моя девочка, — шепчет Эдвард, убирая мешающий локон с моего лица. — Моя красавица.

От комплимента всё моё плохое настроении испаряется, словно вода на июльском солнце. Мурлычу в ответ что-то нечленораздельное и мягко целую его в губы.

— Как же хорошо, что ты у меня есть, — шепчу ему на ухо, прикладывая ладонь к бледной щеке. — Мне так тебя не хватало все эти годы!

Его мои слова приятно удивляют и радуют.

— Ты и так ждала меньше меня, — журит он.

— Это правда, — уголки моих губ опускаются, и мужчина вздыхает.

— Белла, твоей вины в этом нет. Я неудачно выразился, прости.

— Ничего страшного, — пробегаюсь пальцами по его скулам. — Всё в порядке.

— В таком случае, отметим это событие? — его голос становится тише и соблазнительнее, губы приближаются к моим, а руки начинают подбираться к самым сокровенным местам на моём теле.

— Сейчас нельзя, — смеюсь я, хотя мне стоит невероятных усилий отказаться от этого занятия. — Я хочу приготовить Тони шоколадный пудинг, раз не купила подарок.

— Подарки будут, сколько он захочет, — обещает мужчина нетерпеливым голосом. — А с пудингом я тебе помогу.

— Так хочется? — чмокаю его в нос, спрашивая это.

— Не представляешь, как, Белла, — с этими словами теперь уже его ноги под одеялом притягивают меня к своему обладателю, не давая возможности отстраниться. — Ну что, согласна?

— Только не очень долго, — чувствуя, что ответить отказом всё же не могу, отзываюсь я.

— С максимальной скоростью, — посмеивается Каллен, целуя меня за ухом. От его прикосновения всё во мне начинает трепетать.

— Ты обещал помочь мне с пудингом, помнишь? — спустя некоторое время, натягивая на себя футболку с короткими рукавами и шорты ей под цвет, напоминаю я Каллену.

— Помню, — неизвестно откуда появившиеся губы запечатлевают поцелуй на моей макушке. Я стою перед зеркалом, и, пользуясь этим, Эдвард может видеть выражение моего лица даже со спины.

— Не нервничай, — приседая, чтобы попасть вместе с моим лицом в тяжёлую металлическую раму, советует он.

— Я и не нервничаю, — пытаюсь ответить безмятежно и спокойно, но выходит сдавлено. Эдвард ухмыляется, показывая мне, что его не обмануть.

— Давай займёмся пудингом, — фыркаю я, видя чересчур внимательные изумрудные глаза.

Он, смеясь, идёт следом за мной по коридору в направлении кухни.

— Энтони? — сажусь на кровать самого дорогого человека в моей жизни, ласково гладя его руки. — Родной, просыпайся!

Малыш ворочается, не желая открывать глаза. Мне в голову приходит мысль дать ему поспать, но почему-то Эдвард настаивает на том, что для некоторых частей сюрприза нужно определённое время.

Наконец небесные глаза появляются перед моими, заставляя на губах засиять самую искреннюю улыбку.

— С добрым утром, зайчик! — глажу его по личику и прислоняюсь своим лбом к его, чтобы потереться носами.

— С добрым утром, мамочка, — сонно отвечает он, потягиваясь.

— С днём рождения, малыш, — напоминаю про праздник, отчего глаза малыша загораются. Сонливость пропадает, и детский восторг, которого я не видела уже столько времени, появляется в них.

— День рождения! — думаю, обрадованный клич моего сына слышен на соседней улице. Впрочем, меня это ни капли не волнует.

— Ага, твой, — шутливо ерошу его волосы и протягиваю руки, чтобы обнять своего ангелочка.

Он тут же попадает в мои раскрытые объятья, прижимаясь щекой к моему плечу.

— Первый подарок уже ждёт тебя на кухне, солнце, — освобождаясь, сообщаю я. — Но сначала нужно умыться и переодеться.

— Хорошо! — он быстро соглашается и, соскакивая с кровати, несётся к комоду. Снисходительно наблюдаю за его живостью и тем, как быстро он сбрасывает пижаму, дабы надеть другие вещи.

Когда сейчас я смотрю на своего мальчика, поверить не могу, что совсем недавно он был на волосок от смерти. Никто не давал гарантий, что он выживет, но я верила. И он верил.

Мы одержали победу над Костлявой. Больше она нам не угрожает.

Пройдёт десять лет, двадцать, тридцать, и я уверена, что всё будет так же прекрасно, как сейчас.

Тони исчезает в ванной, даже не утруждаясь закрыть дверь. А вот я решаю застелить его постель, раз уж всё равно ничем не занята.

— Всё, я готов! — победоносно объявляет он, появляясь передо мной.

— Готов, — подтверждаю я, но всё же опускаюсь перед ним на колени, чтобы правильно застегнуть пару пуговиц.

А затем, держась за руки, мы следуем к кухне по узкому коридору.

— С днём рожденья тебя, с днём рожденья тебя! — начинаю петь я, подходя к столу в столовой. Эдвард присоединяется ко мне, неся в руках тарелку с только что испечённым шоколадным кексом, на котором горит восковая фигурка «пять» (когда пудинг уже был готов, я подумала, что куда-то нужно будет вставлять свечи, и мы быстро испекли кекс).

Энтони хлопает в ладоши, радостно смеясь. Каллен ставит импровизированный торт на стол перед ним, и, залезая на стул, малыш рассматривает свечку.

— Загадай желания и задувай, — говорю я, обнимая его. — Всё-всё, что хочешь, обязательно исполнится!

Он кивает и, на пару секунд задумавшись, всё же задувает пламя свечи.

Мы с Эдвардом поддерживаем малыша громкими аплодисментами.

— Я загадал желание, — говорит Тони, пока я разрезаю кекс на несколько частей. — Можно мне теперь кое-что попросить?

— Всё что хочешь, — уверяет Эдвард, и Энтони поворачивается к нему, всё ещё не слезая со стула.

— Можно я буду называть тебя папой? — спрашивает он мужчину, отчего мой нож застревает в кексе. Останавливаюсь, переводя взгляд с сына на Каллена. Лицо последнего никак не изменяется. Не знаю, хорошо это или плохо.

— Ты этого хочешь? — наконец спрашивает он.

— Угу, — Энтони кивает.

— Хорошо, тогда я согласен, — Эдвард улыбается и успевает подхватить прыгнувшего к нему Тони раньше, чем тот поздоровался бы с полом.

— Ты загадал это? — интересуюсь я, наконец, дорезая кекс и откладывая нож подальше.

— Я загадал, чтобы Эдвард… папа согласился, — исправляет мой сын. — И всё сбылось! Как ты и говорила!

— Сбылось, — соглашаюсь, и отходя от стола, обнимаю их обоих. Рука Энтони обвивает меня за шею, а Каллена за талию.

Мы все вместе смеёмся, а затем почти в одно и тоже время чмокаем малыша в щёчки.

— С днём рождения, Тони, — шепчет Эдвард, вторя мне.

— Спасибо, папа, — малыш прижимается к мужчине, а потом оборачивается ко мне. — Спасибо, мамочка.

— Не за что, солнце, — отвечаю я, погладив его белокурые волосы.

— Так куда же мы всё-таки едем? — не выдерживаю, наблюдая за бесконечно мелькающими пейзажами Греции в окне автомобиля.

— Сюрприз, — в который раз отметая любые предположения, говорит Эдвард. Странно, он заставил нас взять купальники. Может быть, мы едем купаться в море?

— Ну, папа, — просит Тони. — Пожалуйста, скажи!

У меня всякий раз, когда я слышу, как Энтони называет Каллена, на сердце теплеет. Я уверена, что и он счастлив от этого. В его глазах можно прочесть радость и гордость. Наверное, только теперь он действительно уверен, как нам обоим нужен.

Что же, для этого доверия стоило постараться, но оно того стоит.

— Потерпи чуть-чуть, — мягко останавливает его мужчина. — Мы почти приехали.

Нам обоим приходится поверить в это на слово, потому что я тоже решаю дождаться того самого места, куда нас везёт Эдвард.

Наконец «ауди» тормозит перед огромным магазином. Труда понять, что это не море, не составляет.

Магазин настолько большой, что моего взгляда не хватает, чтобы охватить всё это строение.

— Что это? — прилипая носом к стеклу, спрашивает Тони.

— Добро пожаловать в самый большой магазин игрушек в Европе, — поворачиваясь к нам с водительского сиденья, говорит Каллен.

— Магазин игрушек? — глаза Энтони округляются, а рот раскрывается в немом изумлении.

— Да, любые игрушки на любой вкус, — словно рекламируя данное место, хмыкает Каллен и выходит из машины, открывая перед нами дверь.

— Ты купишь мне любую игрушку? — выбираясь на залитую солнцем парковку, спрашивает малыш.

— Нет, Тони, — Эдвард наклоняется и подхватывает его на руки. — Я куплю тебе все игрушки, которые ты захочешь!

От такого утверждения даже я застываю на своём месте лишённая способности двигаться.

— Правда? — тем временем пытается убедиться Энтони. В его голосе бесконечный восторг, но в то же время лёгкое недоверие.

— Правда-правда, — смеётся мужчина. — Но у нас не так много времени, поэтому давайте немного поторопимся!

Оба моих мальчика обращают взгляд на меня, неуклюже покидающую салон машины. Под их внимательными взглядами мне удаётся закончить это намного быстрее запланированного.

Входя в магазин, Эдвард сразу же усаживает Энтони в одну из огромных металлических тележек, которые стоят при входе.

— Куда поедем сначала, малыш?

— Туда! — Тони наугад тыкает пальцем в один из отделов. Каллен кивает и, разворачивая тележку, разгоняется, имитируя гоночный трек.

Благо посетителей в такое время почти нет, и никто не попадается ему на пути.

Когда я подхожу к ним, вижу несколько одобренных сыном машин на металлическом дне.

— Мне, правда, всё можно брать? — разглядывая стоящий на верхней полке радиоуправляемый джип, решает переспросить Энтони.

— Да, всё что захочешь.

— Но оно же стоит дорого.

— Не обращай внимание на цену, представь, что её нет, — оптимистично предлагает мужчина, улыбаясь. Закатываю глаза на этих словах. Да уж, Тони, привыкай, теперь мы всегда будем жить в роскоши. Начиная от дома и заканчивая игнорированием цен.

«Что тебя не устраивает?» — ругается подсознание, но я отмахиваюсь от него, хотя над словами стоило бы подумать и понять, что конкретно не так.

— Ладно, — ответно улыбаясь, соглашается малыш и указывает Эдварду на джип. — Тогда можно мне его?

— Хорошо, — Каллену даже не требуется помощь, чтобы снять игрушку с верхней полки. Он настолько высокий, что без труда делает это.

— Держи, — вручая ему джип, словно корону, произносит он.

— Спасибо, папа, — благодарит малыш и укладывает игрушку в корзину.

Я честно пытаюсь не замечать всех тех ужасающих цен, что наклеены на машинки, пазлы и кукол. Если я начну думать о этих четырёх-пятизначных цифрах, точно вырублюсь раньше, чем дойду до логического завершения, а точнее кассы.

Поэтому я просто наслаждаюсь моментом, переходя за своими любимыми мальчиками из отдела в отдел и наблюдая за их весельем. Они действительно веселятся. Никогда не видела их такими счастливыми.

Когда удаётся урвать момент, целую сына в лоб, а Каллену дарю целомудренный поцелуй в губы.

— Книжки! — вскрикивает Тони, когда Эдвард провозит его мимо этого отдела. На лице мужчины отражается изумление.

— Любишь книжки?

— Очень! — Тони мечтательно прикрывает глаза, но почти тут же раскрывает их, оглядывая всё то множество детских изданий расположившихся на полках.

— Умеешь читать? — Эдвард выглядит чересчур удивлённым, и, подходя к нему со спины, я тихонько посмеиваюсь, обнимая любимого и отвечая на его вопрос вместо сына.

— Я ему читаю, родной.

— Тогда всё ясно, — мужчина кладёт свою руку поверх моей, легонько похлопывая по ней. — Значит, будем выбирать книжки, да, Энтони?

Малыш с готовностью кивает.

В итоге на кассе мы оказываемся с полной тележкой игрушек, и едва успеваем упаковывать то, что купили. Некоторые из них настолько огромные, что упаковки не помещаются в пакеты.

Поспешно отвожу глаза от кассы, когда товары заканчиваются, и она высвечивает сумму. Не моргнув глазом и по-прежнему пребывая в прекрасном настроении, Эдварда расплачивается, а затем идёт вместе с нами к выходу.

— Прямо как в фильме ужасов, — бормочу себе под нос, но Эдвард всё равно слышит.

— Ты привыкнешь, милая, — он обнимает меня одной рукой, а второй продолжает толкать тележку с Энтони, увлечённо разбираясь в своей новой игрушечной машинке.

— Не уверена, — тяжело вздыхаю, на что получаю поцелуй в висок.

— Не грусти, сегодня нет повода!

— Знаю, — улыбаюсь, понимая, что повода действительно нет и, прильнув к Эдварду, послушно иду к автостоянке.

— Где это мы? — когда Эдвард снова открывает передо мной дверь, спрашиваю я выходя из машины. Мы стоим на каком-то пирсе, а впереди плещется Эгейское море.

— Это вторая часть сюрприза, — беря Энтони за руку, сообщает Каллен. — Вам понравится!

Его восторженный голос заставляет меня расслабиться. Подхватываю сына за руку с другой стороны, и мы все вместе идём по дощатому пирсу по направлению, известному лишь Эдварду.

Но вот, скоро доски обрываются, а вместо них появляется спуск на воду к яхтам. Одна из них пришвартована совсем близко и легонько качается на волнах.

— Белла, Тони, это Христо, — знакомит нас Эдвард, указывая на сидящего в раскладном кресле мужчину на борту яхты. Грек быстро вскакивает, и его морщинистое лицо освещает искренняя улыбка.

— Добро пожаловать, — произносит он, учтиво кивая мне и подмигивая Энтони. Тот немного засмущавшись, отводит взгляд, но все же до сих пор пребывает в прекрасном настроении.

— Мы куда-то отправляемся? — присаживаясь на скамейку, расположенную у борта, спрашиваю я.

— Всё верно, — Эдвард садится рядом с Энтони, оставляя его рядом со мной и позволяя сидеть между нами.

— Здорово! — восхищается малыш, хлопая в ладоши. — Я никогда не плавал по морю на корабликах.

— Всё бывает впервые, — целуя его кудри, произносит мужчина.

Мы скользим по переливающейся на солнце воде долгое время. Безумно красивые бухты пробегают мимо, а ни с чем несравнимые пейзажи сложно будет забыть.

Как и я, Энтони просто в восторге, но не столько от бухт, сколько от воды, которая плещется совсем близко к нему.

— Всё, о чём мечтала, — невольно срывается у меня. Впрочем, за шумом мотора и плеском волн мой тихий голос не слышен.

Или мне так кажется?

— Я сделаю всё, о чём ты мечтала, — шепчет мне на ухо Каллен, нежно целуя в висок. — Это только начало.

— М-м-м, — прислоняюсь к его плечу, продолжая любоваться окружающими пейзажами живой природы.

— Приехали! — сообщает Христо, отрываясь от мотора и достав какое-то ведро, полное рыбы. Он ставит ведро на палубу, и мой непонимающий взгляд заставляет его усмехнуться.

— Переодеться можете внизу, — взгляд мужчины переводится на лестницу, ведущую вглубь яхты.

— Будем купаться? — прыгая на месте от нетерпения, спрашивает Тони.

— Да, что-то вроде того, — смеётся Эдвард и разворачивает нас к лестнице. — Пошли переодеваться.

— Так вот зачем купальники! — догадываюсь я, и он молча соглашается с моим предположением.

Когда покидая нижний этаж лодки, мы выходим на палубу, на ней стоит уже три ведра с рыбой, а маски для ныряния лежат на скамейках.

— Нырять? — не верю я.

— Не просто нырять, — снова говорит загадками мужчина.

В это время появляется Христо и надевает на вёдра какие-то прозрачные, особой формы крышки.

— Чтобы не уплыла рыбка, — на ломаном английском объясняет он.

— Зачем нам рыба под водой? — смотря на Эдварда снизу вверх из-за роста последнего, спрашивает Тони.

— Увидишь, именинник.

Получив наставления и быстрые уроки основам подводного плавания от Эдварда и Христо, мы берём в руки вёдра, и надев маски, ныряем.

Если сказать, что под водой красиво, ничего не сказать. Там царит свой, особый мир. Каждое существо живёт и вместе, и по отдельности. Даже по телевизору такого не увидишь!

За разглядыванием чудных кораллов и маленьких стаек рыбёшек, проплывающих мимо, не сразу обращаю внимание на то, что кто-то касаясь моей спины, уплывает.

Резко разворачиваюсь, испугано глядя туда. Никого не вижу.

Но когда поворачиваюсь обратно, вижу нереальную, почти бредовую картину: Эдвард и Энтони находятся около большой рыбины и кормят её из выданных Христо вёдер.

Присмотревшись, понимаю, что это не рыба, а дельфин. Самый настоящий!

И в тот же момент моей руки касается то же существо. Оно гладкое и приятное. Достаю рыбку и немного побаиваясь, протягиваю ему её.

Из моих рук рыбёшка быстро исчезает, и за это мне предоставляется возможность погладить дельфина.

Чувство, захлестывающее меня невозможно описать. Это что-то невообразимое! Я никогда не думала, что буду проводить пятый день рождения Тони здесь и вот так. Наверняка это одно из лучших и запоминающихся событий нашей жизни после встречи с Эдвардом.

Мы продолжаем кормить дельфинов, которых, как оказалось, пятеро, и они всё время кружатся возле нас.

Но вскоре рыба кончается, и довольные млекопитающие уплывают, позволяя напоследок ещё раз погладить их.

— Понравилось? — спрашивает Эдвард, помогая Тони взобраться на яхту.

— Ага! — он улыбается, и разворачиваясь к Эдварду, целует его в щёку. — Спасибо, папа!

— Не за что, — слегка обескуражено произносит мужчина и поворачивается ко мне.

— Спасибо, — благодарю я, чмокая его в губы. — Это был замечательный сюрприз!

Он тепло и счастливо улыбается. Словно ребёнок, которого похвалили родители.

Мой маленький мальчик счастлив. Он улыбается, а не плачет. И я готова бесконечно повторять одну лишь фразу: я люблю тебя, до самого конца своей жизни.

Наверное, это звучит как в какой-то романтической книге или комедии, но я чувствую именно так. И могу выразиться именно так. Я надеюсь, Эдвард со временем разберётся в своих чувствах и ответит мне.

Но даже если нет, я всё равно буду рядом. Всё равно буду любить его.

Тони назвал сегодня Эдварда отцом. Мы стали семьёй по-настоящему! Как и было сказано в одной сказке: мечты сбываются, если в них верить!

— Забирайся, — Каллен подсаживает меня на яхту, прерывая поцелуй. Почему-то сейчас мне хочется большего, но я напоминаю себе о сыне, находящемся совсем рядом.

Лодка отвозит нас обратно к берегу, и вот мы снова на пирсе.

— Удачного вечера, — напоследок говорит Христо.

— Спасибо, — отзываемся мы, следуя к машине.

— Это мой лучший день рождения! — обрадовано сообщает Энтони, хотя глаза у него уже слипаются. — Спасибо, папа, спасибо, мама!

— С днём рождения, Энтони! — повторяем мы с Эдвардом, а потом он заводит машину, а я позволяю малышу удобно устроиться на моих коленях, чтобы поспать.

— Ты никогда больше не встретишь его в больнице, — шепчу я, наклоняясь к самому уху сына.

— Не встретит, — уверяет Эдвард, опять каким-то чудом расслышав мои слова. — Не беспокойся.

— Я люблю тебя, — абсолютно счастливо и безмятежно улыбаюсь, откидывая голову на мягкие кожаные сиденья.

Каллен смотрит на меня в зеркало заднего вида, и снова в изумрудах вижу обожание и благодарность, которые сияли в них почти весь день.

И тут меня пронзает догадка. Он скажет. Обязательно скажет. В ближайшее время!

Откуда взялось это предположение — не знаю, но по каким-то несуразным причинам в его подлинности и том, что оно станет явью, не сомневаюсь.

Глава 57 — Успеть сказать. Успеть услышать

— Эдвард, что мы здесь делаем? — жалуюсь я, когда он выводит меня из дома, вместо того чтобы заниматься любовью в нашей спальне. — Почему ночью?

— Чтобы не напугать Тони, — сообщает он и закрывает входную дверь.

— Мы уходим? — непонимающе смотрю на него.

— Недалеко, — он успокаивающе обнимает меня, кладёт ключи в карман и поднимает с земли какую-то зеленоватую сумку.

— Что это?

— Узнаешь, когда придём, — Каллен разворачивает меня к лесу, заставляя сделать пару шагов к тёмным, угрожающе шумящим соснам. Я замираю, но Эдвард крепко берёт меня за руку, показывая, что он рядом и бояться нечего. Приходится повиноваться.

Иду медленно, чересчур внимательно вглядываясь в сосновый полог под ногами. Напрасно, в этой темноте всё равно ничего не видно.

— Я выколю себе глаза, — шиплю, спотыкаясь об очередной выпирающий из земли корень.

— Думаешь, я это тебе позволю? — подхватывая меня в паре сантиметров от земли, спрашивает мужчина.

— Ты не всесильный.

— Ошибаешься, — в его голосе слышится улыбка, от которой я немного расслабляюсь.

Вскоре мы преодолеваем тёмный ряд деревьев и оказываемся на залитой лунным светом поляне. Это так неожиданно, что прикрываю глаза рукой, привыкая к слишком светлому месту.

— Пришли, — сообщает мужчина и достаёт из сумки металлический предмет. Я отшатываюсь, но, как и следовало ожидать, теряю равновесие и приземляюсь прямо на мокрую от недавнего вечернего дождя траву.

— Чёрт, — запричитала я. Эдвард мгновенно оказывает рядом.

— Сильно ударилась? — виновато спрашивает он, протягивая ко мне руки и помогая подняться.

— Какого чёрта, ты притащил сюда пистолет? — взвизгиваю я, потирая ушибленное место.

— Не злись, Белла, лучше поднимись с земли, она мокрая, — качая головой в знак неодобрения, говорит Каллен.

Вздыхаю, но просьбу всё же исполняю. Встаю на ноги, опираясь о его руку.

— Не бойся, — он целует меня в висок и, убедившись, что я крепко стою на ногах, отходит обратно к сумке, поднимая с её дна револьвер.

— Завтра мы возвращаемся в Америку. И по приезду туда я хочу быть уверен, что в случае чего ты сможешь себя защитить, — объясняет он, разглядывая блестящую поверхность предмета обороны. — Я дам тебе несколько уроков, которые ты должна запомнить.

— Всё так серьёзно? — испуганно оглядываюсь, будто сосны нас слышат и могут усугубить положение.

— Нет, не слишком, — он отводит глаза, точно сам не веря в свои слова. — Это скорее по моей прихоти. Ради меня.

— Если только ради тебя.

— Отлично, — он выдавливает улыбку, обходя меня сзади и вручая мне пистолет. Едва я беру его, как руки мужчины ложатся поверх моих, показывая, что нужно делать. Невольно вспоминается момент, когда у нас состоялась импровизированная дуэль несколько недель назад. Я тогда отказалась стрелять, но он выстрелил. Сейчас-то я знаю, что это для того, чтобы напугать меня, но почему-то на душе всё равно паршиво.

— Научись целиться, — вырывая меня из задумчивости, наставляет мужчина. — Часто бывает лишь один шанс попасть в цель.

— Целиться, — сквозь зубы повторяю я, сжимая руками револьвер. Он холодный и тяжёлый. Мне страшно от одного его вида, не говоря уже про то, чтобы стрелять из него. Но выбора нет. Эдвард прав. Мне нужно научиться этому, чтобы защитить Энтони и его, если возникнет такая необходимость. И я буду использовать любую возможность, дабы обезопасить тех, кого люблю.

Наверное, я даже готова убить их мучителей и истязателей, если таковые появятся на нашем пути снова.

— Белла, у тебя дрожат руки, — замечает Каллен.

Прикусываю губу, борясь с собственным страхом.

— Если не стреляешь ты — стреляют твои враги, — продолжает мужчина. — Не позволяй страху и панике управлять тобой в такие моменты. Они могут оказаться последними.

— Хорошо, — делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, прежде чем снова начинаю целиться.

— Выстрели в ствол того дерева, — просит Эдвард, и я, кивнув, спускаю курок.

Раздаётся громкий выстрел, эхом отзывающийся по всей поляне. Пугаясь его, делаю неосмотрительный шаг назад и роняю пистолет на землю.

— Белла, — Эдвард целует меня в шею и растирает руками плечи. — Постарайся расслабиться. Не придавай этому большого значения. Тут не нужно много думать.

— Я не смогу, — непослушными губами шепчу я.

— Всё ты сможешь, — он убирает мои волосы за спину, разглаживая их. — Если захочешь. Поэтому сконцентрируйся и попытайся попасть.

Шумно сглатываю, но всё же поднимаю револьвер с земли и снова целюсь. Эдвард помогает мне, показывая, как нужно держать руки и под каким углом смотреть на свою цель, чтобы удвоить шансы. Его присутствие успокаивает меня, позволяя действительно кое-чему научиться.

Не знаю, сколько времени мы обстреливаем ни в чём неповинные деревья, но продолжается это относительно долго. Лишь когда я три раза подряд попадаю в цели разной дальности, Каллен, кажется, остаётся удовлетворённым.

— Вот и хорошо, — шепчет он, разворачивая меня к себе, и целует в лоб. — Если придётся стрелять в людей, представляй себе эти деревья. Не позволяй себе бояться. Запомнила?

— Да, — вдыхаю ночной воздух смешанный с ароматом Эдварда и обвиваю его руками за талию, бросая пистолет на землю. Он гладит меня по волосам и спине, кладёт подбородок мне на макушку.

— Это ещё не всё, — немного помолчав, говорит он.

— Ещё раз? — удивляюсь я. Мне казалось, я делаю успехи, да и вряд ли смогу ещё чему-то научиться сегодня.

— Есть ещё одно оружие, чаще более доступное, — он отходит от меня к сумке и достаёт оттуда пару ножей. Мои глаза непроизвольно распахиваются.

— Нет, пожалуйста! — прошу я, не желая даже касаться их.

— Белла, прекрати, — одёргивает меня мужчина. — Это тоже защищает. И не хуже пистолета.

Молча качаю головой.

— Завтра времени потренироваться не будет. Бери. Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим, — нетерпеливо требует он.

— У меня будет пистолет.

— Не упрямься! — он повышает голос, отчего я хмурюсь. — Твоя жизнь может зависеть от этих навыков!

Против этого мне сказать нечего. Стрельнув в него ядовитым взглядом, беру ножи за рукоятки.

— Тебе нужно научиться двум вещам с ножами. Первый вид обороны работает с близкого расстояния, второй — с дальнего. Начнём со второго, учитывая твои успехи со стрельбой. Ты достаточно меткая.

— Спасибо, — пресно отвечаю я. — Как их кидать?

Эдвард берёт один из ножей и наглядно демонстрирует то действие, о котором говорил. Моё дыхание немного сбивается, когда я вижу его таким. Сердце начинает биться где-то в горле.

— Теперь ты, — командует он, и я, стараясь не смотреть на него, дабы выкинуть только что увиденное из головы, пробую повторить точь-в-точь как он. Естественно, мне это не удаётся, и нож попадает в землю, даже не долетев до дерева.

Каллен пересекает поляну и, забирая орудия, возвращает их мне.

— Рассчитывай силу броска. Следи, чтобы она не превысила допустимую грань, но в то же время долетела до цели.

— Да, конечно, — отвечаю, словно робот, и пробую снова.

Один раз, другой, третий. Я уже перестаю считать, а всё неистово целюсь. Я попадаю и промахиваюсь, но не прекращаю попыток.

С меня начинает литься пот, когда мужчина всё же забирает у меня данное оружие.

— С этим ты разобралась, — уверяет он и даёт мне небольшой перерыв.

Тяжело дышу, опираясь на ближайшую ко мне сосну, и смотрю на залитую лунным светом поляну. Голова идёт кругом от Каллена, метающего нож в дерево.

— Эдвард? — тихо спрашиваю я, зная, что он стоит совсем рядом.

— Да, Белла, — он заслоняет собой лунный свет с поляны, отчего вокруг меня становится темнее.

— Ты запускал это в людей? — голос совсем садится, едва я представляю себе данную картинку.

— Да, запускал, — мужчина отвечает честно, внимательно следя за моей реакцией. — Я испугал тебя?

Я бы могла соврать, но что толку, если всё наверняка написано на моём лице.

— Немного.

— Тебе нечего бояться, — он просительно протягивает ко мне руки и, лишь видя моё согласие, прижимает к себе. Трепетно и нежно. Мои сомнения рассыпаются в прах. — С твоей головы ни один волосок не упадёт. Ни с твоей, ни с Энтони.

— Знаю, просто это… жутковато, — вздрагиваю, что не укрывается от Эдварда.

— Я бы не стал показывать тебе всё это без необходимости. Поверь, так будет лучше и безопаснее.

Быстро киваю, но позволяю себе вздохнуть.

— Нам нужно закончить, — губы мужчины прижимаются к моему лбу, когда он отстраняется.

— Способ первый? — безрадостно интересуюсь я.

— Да, — он пробует сохранить бодрое настроении, но я уверена, что ему тоже непросто и не сладко.

Впрочем, он прав. Я должна научиться самообороне. Ради Тони, себя и него. Возможно, я больше никогда не вспомню об этом, когда с горизонта исчезнет Аро, но сегодня я должна этому научиться. Потом могу забыть. Позже забуду. Обязательно.

— Бери нож, — он кивает на предмет, лежащий на земле. Наклоняюсь, поднимая его за рукоятку. Каллен следует на поляну и ведёт меня за собой. Я догадываюсь о смысле первого способа защиты, но уж никак не ожидаю того, каким образом он собрался обучить меня этому.

— Стой, — он останавливает меня в центре, где лучше всего видно окружающее пространство. — Смотри и учись.

В этот момент он дёргает меня за ту самую руку, в которой зажат нож, в своём направлении. Я вскрикиваю, словно ошпаренная, от одной только мысли, что могла ранить его.

— Тише, всё хорошо, — Эдвард отпускает мою руку, показывая, что с ним всё в порядке. — Я цел и невредим. Со мной ничего не случится.

— Ты же… Я же… — от ужаса, охватившего меня, не могу и двух слов связать.

— Белла, не паникуй, — он закатывает глаза, но всё же нежно смотрит на меня спустя пару секунд. — Это урок, и ничего более. Постарайся посмотреть на это со стороны.

— Предлагаешь вообразить тебя как цель? — фыркаю я, вздрагивая от подобного замысла.

— Не совсем. Я же говорю, посмотри со стороны. Будто на экран телевизора. И ничего не бойся.

— Ох, — морщусь почти от ощутимой боли, когда воображаю себе всё это. — Эдвард, хватит, пожалуйста!

— Ещё немного, родная, совсем чуть-чуть, — словно ребёнка он уговаривает меня, отчего я всё-таки поддаюсь ему.

— Только осторожно, — напутствую я, и он, с серьёзным видом кивнув, тут же занимает исходную позицию.

— Держи нож крепко, — начинает Каллен, проверяя, хорошо ли зажат предмет обороны в моей руке. — Так, верно, — он, похоже, остаётся доволен.

— Ты небольшого роста, поэтому подпусти врага поближе, а затем всади нож в сердце, по самую рукоятку, — с этими словами он снова дёргает меня за руку, приближая к себе, будто убивая воображаемого преступника. Нож исчезает между его рукой и туловищем. Наверное, он зажал его там.

— Не вынимай, пока он дух не испустит, — наставляет мужчина и лишь затем отпускает меня. — Теперь сама.

— Что? — мои глаза снова распахиваются. Одно дело наблюдать за продуманными движениям Эдварда, другое — делать всё это самой, тренируясь на нём. Да хоть одна царапина на его теле, и я себе не прощу!

— Попробуй сама. Покажи, что запомнила.

— Нет, — односложно отвечаю ему. — Я могу поранить тебя. Нет. Нет. Нет.

— Ты меня не ранишь, — мягко уверяет он. — Попробуй атаковать.

— Эдвард, нет! — гневно и уверенно повторяю я, отбрасываю нож на землю. — Я могу промахнуться или ещё чего похуже, так что даже не думай.

Он оценивающе смотрит на меня пару секунд, а потом, тихонько усмехаясь, поднимает с земли какую-то длинную ветку. В меру толстую и напоминающую нож.

— Тогда пробуй этим, — он протягивает её мне.

— Ладно, — принимаю во внимание все факты «за» и «против» и надеюсь, что сильно травмировать любимого веткой просто не сумею. Или хочу на это надеяться.

— Давай! — сигнал Каллена заставляет меня приступить к действиям.

Я чувствую себя, словно новобранец в армии. Всё время практикуюсь, всё время учусь.

— Резче, Белла, тебя хотят убить! — корректируя мои выпады и действия, наставляет мужчина. — Не бойся ранить меня. Веткой этого не получится. А врага и вовсе не щади!

Отчаянно делаю, что велено, пытаясь следовать совету Каллена и не думать слишком много. Он прав. Здесь раздумья не нужны. Либо пан, либо пропал. Вот и весь девиз, вот и всё кредо.

Мы тренируемся ещё некоторое время. Мне удаётся сделать всё как нужно несколько раз.

В конце Эдвард пробует настоять на том, чтобы я попробовала с ножом, уверяя, что всё будет нормально, но я по-прежнему отказываюсь. Это слишком опасно.

В итоге я ещё раз выстреливаю в дерево из пистолета, швыряю в кору ножи и делаю очередной выпад, чтобы одолеть его с помощью ветки, перед тем как он сообщает, что урок закончен.

Глубоко вдыхаю, отбрасывая подальше своё импровизированное оружие и стараюсь не замечать взглядом настоящее. То, что Каллен складывает в сумку.

— Пойдём, ты устала, — он обнимает меня за талию и, находя губы, целует их.

— У меня хоть что-то вышло? — спрашиваю у него, прерывая поцелуй.

— Да. Практически всё. Этих навыков должно хватить, если что.

Прикрываю глаза, кивая.

— Хорошо.

— Не волнуйся. Это просто меры предосторожности. Я сделаю всё, чтобы тебе не пришлось брать в руки оружие, — заботливо смотря на меня, обещает он.

— Я так за тебя боюсь, — внезапно понимаю, что при плохом исходе всех тех событий, к котором мы только что готовились, я могу лишиться своего Эдварда. Того человека, которого люблю больше жизни. Неужели это возможно? Что же я тогда буду делать?

Все страхи, связанные с представлением его в роли убийцы, пропадают сами собой. Они не имеют никакого значения по сравнению с тем, что может произойти. Это прошлое. Эдвард со мной совершенно другой, и это не может ни радовать. Стоит лишь вспомнить сегодняшний день рождения Энтони и его желание называть Эдварда папой.

— Моя любящая красавица, — шепчет он. — Не волнуйся, всё будет хорошо!

— Аро может убить тебя, а ты говоришь: не волноваться!

— Белла, у него было много шансов, но ни разу не получилось. И в этот раз не выйдет. Будь уверена!

Поджимаю губы, не доверяя его словам.

— Не хмурься, — просит он, поднимая моё лицо за подбородок навстречу своему.

— Я не могу вечно улыбаться.

— Я люблю, когда ты улыбаешься, — повторяя мои старые-старые слова из прошлого, с нежностью говорит он.

— Тогда ладно, — вздыхаю, но всё же выдавливаю улыбку. — Главное, береги себя. Иначе я больше вообще не улыбнусь!

— Не говори глупостей, — бросает он, привлекая меня к себе и защищая от всего мира своими объятьями.

— Я серьёзно, — пробую убедить его в своей правоте, но требовательные губы мне этого не позволяют, выбивая остатки мыслей из моей головы.

— Мне нужно уладить несколько вопросов, — говорит Эдвард, когда мы входим в нашу спальню. — Если я тебе не помешаю, могу остаться здесь.

— Не помешаешь, — подавляю зевок, потягиваясь, иду к комоду, где оставила пижаму. Переодеваюсь и, почистив зубы, забираюсь под одеяло. Как когда-то делал мой отец, Каллен оказывается рядом и целует меня в лоб, желая добрых снов.

— Спокойной ночи, — отзываюсь я, легонько сжимая его руку. — Только не очень долго, ладно? Тебе ведь тоже нужно отдохнуть.

— Не беспокойся, — обворожительно улыбаясь, мужчина возвращается к небольшому диванчику и садясь на него, включает ноутбук.

Не успеваю подумать ни о чём постороннем, когда мои глаза непроизвольно закрываются, и я попадаю в царство сновидений.

Просыпаясь, замечаю, что все ещё ночь. Лампа около журнального столика горит, значит, Каллен ещё не ложился. Меня же будят естественные физиологические потребности.

Выбираюсь из-под уютного покрывала и бреду к туалету. На обратном пути вижу лицо мужчины и понимаю, что он спит.

Подхожу ближе.

Его правая рука подпирает голову, а левая лежит на все ещё работающем компьютере. Блики с экрана отражаются на напряжённом даже во сне лице. Часы показывают полпервого ночи, и я решаю разбудить его.

— Эдвард, — зову, садясь на краешек дивана и гладя его по руке. — Эдвард, идём в кровать.

Он раскрывает глаза, оглядываясь и лишь замечая меня, расслабленно улыбается.

— Я тебя разбудил?

— Нет, это я тебя разбудила. Ты себе шею сломаешь, если будешь спать здесь.

Беру его за руку, помогая подняться. Нажимая на кнопку выключения компьютера, мужчина идёт за мной то небольшое расстояние, что отделяет диванчик от нашей кровати.

— Снимай одежду, — останавливаю его перед одной из поддерживающих деревянных балок, замечая, что он всё ещё одет.

Каллен повинуется и совсем скоро вместе со мной оказывается на девственно белых и чистых простынях, предварительно выключив свет.

Его руки тут же обвивают меня за талию, притягивая к своему обладателю. Впрочем, только этого мне и хочется. Прячу голову у него на груди, наслаждаясь самым любимым на свете запахом.

— Спокойной ночи, — второй раз желает он, отчего я тихо посмеиваюсь.

— Спокойной ночи, — вздыхаю, закрывая глаза.

Некоторое время лежим спокойно. Я уже начинаю проваливаться в сон, но Эдвард ворочается, что мешает мне уснуть.

— В чём дело? — не выдерживая, оборачиваюсь к нему и натыкаюсь на виноватый взгляд изумрудных глаз.

— Спи, родная, всё хорошо.

— Тебе неудобно на кровати?

— Наоборот, — он невесело усмехается. — В следующий раз напомни мне не работать ночами на диване.

— Спина затекла? — догадываясь, интересуюсь я.

Каллен смущённо кивает, отводя взгляд.

— Мог бы сразу сказать. Давай, поворачивайся, — сажусь на кровати, подминая под себя простыни. Смотрю на мужчину сверху вниз.

— Не говори глупостей, — бормочет он.

— Это ты не говори глупостей. Возражений не принимаю. Поворачивайся, — мой голос обманчиво повелительный. На самом деле в нём имеется лишь нежность и понимание.

Стрельнув в меня оценивающим взглядом, мужчина всё же делает то, о чём прошу. Перебрасываю одну ногу через его спину и сажусь чуть ниже его талии.

Последний массаж, который я ему делала, состоялся давным-давно. Сейчас многое изменилось, в том числе и наши отношения, но вот шрамы на его спине остались те же. Взгляд цепляется за них, не отпуская. Вспоминается разговор, когда любимый рассказывал мне про то, откуда они появились. Глаза сразу вылавливают тот самый «третий слева», который могоставить моего Эдварда инвалидом. Поддаюсь внезапному порыву, наклоняюсь к нему, осторожно целуя.

Вопреки моим ожиданиям Эдвард не вздрагивает, и его дыхание не сбивается. Он всё так же спокоен.

— Хочешь зацеловать меня? Я не против, — улыбаюсь и целую теперь уже другой шрам, чуть выше прежнего.

— Моя хорошая, — мурлычет он, отчего я до массажа решаю завершить начатое. Лишь когда все девять шрамов получают мой поцелуй, начинаю наконец совершать логичные и позволяющие расслабиться движения руками. Я — массажистка. Наверное, это моё призвание. Как бы мне хотелось вернуться к этому делу хоть когда-нибудь.

Заканчиваю свои манипуляции, понимая, что сделала всё что могла. Надеюсь, я смогла помочь ему.

— Легче? — негромко спрашиваю, гладя пальцами кожу на его спине.

Ответом мне служит тишина.

— Эдвард? — в голосе появляется улыбка. — Ты спишь?

Опять тишина. Видимо, ответ положительный.

Усмехаюсь, и аккуратно, чтобы не потревожить мужчину, занимаю своё место рядом с ним, переплетая наши пальцы под одеялом.

Смотрю несколько мгновений на его лицо. Теперь оно расслабленное, счастливое и абсолютно безмятежное. Он снова похож на прекрасного маленького мальчика, когда спит. Его тихое сопение заставляет прокатываться во мне целые волны тепла. Это почти цунами.

— Я люблю тебя, — шепчу ему, надеясь, что даже во сне он это услышит. — Я очень сильно люблю тебя, мой Эдвард Каллен.

Уголки губ мужчины подрагивают, отчего его лицо становится радостным. Похоже, он всё-таки услышал моё признание.

* * *
Открываю глаза. Снова ночь. Снова темнота. Не могу даже понять толком, отчего теперь проснулась, но догадка приходит спустя пару секунд. От сильных объятий. Меня буквально сжимают в тисках. Такое ощущение, что кости скоро треснут.

— Эдвард, — пробуя освободиться, зову я, но в ответ он лишь сильнее сдавливает моё тело. — Эдвард, милый, пожалуйста! — бормочу, не зная, как высвободиться. На данном этапе мои руки в его власти. Я не могу даже коснуться его, чтобы разбудить. Я даже лица его не вижу!

Остаётся лишь голос. Видимо, придётся делать всё через него.

— Эдвард Каллен! — уже громче зову я, стараясь не забывать, что в соседней комнате спит Энтони. — Отпусти меня!

Это сон. Несомненно. Иначе из-за чего бы он стал так крепко обнимать меня?

Нет, я ведь думала, что мы расстались с кошмарами после той ночи. Разве не так?

Получается, я ошибалась.

Начинаю брыкаться, стремясь к свободе, и тем самым надеюсь разбудить его. Мои жалкие попытки приводят к результату только тогда, когда я ощутимо бью его по ноге.

Всё вокруг погружается в ужасающую тишину. Мне кажется, я даже перестаю дышать.

А затем всё разом меняется. Я чувствую тяжёлое и сбивчивое дыхание Каллена на шее, а его руки принимаются гладить мои.

— Эдвард, — простонав, я отчаянно пытаюсь освободиться. — Пожалуйста, отпусти!

Он неожиданно повинуется, отчего я словно ошпаренная покидаю его объятья, стремясь к противоположной стороне кровати. Тело отзывается болезненными ощущениями на каждое движение.

Замираю у самого края, переводя дух.

И лишь набравшись немного смелости, смотрю на Каллена.

Он застыл так же, как и я. Его дыхание всё ещё не приходит в норму. Изумруды прожигают меня насквозь даже в темноте.

— Белла, — испугано зовёт он.

— Подожди, — прошу я, пытаясь оправиться. — Минуточку, хорошо?

Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. Стараюсь не обращать внимание на ноющие от боли места на руках и ногах.

Впрочем, здравый смысл всё же просыпается, уводя на задний план всё неприятное и мрачное. Понимаю, что сейчас нужна Эдварду, и его действия являются неосознанными, а следовательно, я не имею никакого права держать на него обиду или зло.

Да я бы и не смогла.

Всё же с долей осторожности возвращаюсь на своё обычное место рядом с ним. Его глаза неотрывно следят за моим лицом и движениями. Как сканеры считывают малейшие изменения.

— Белла, — повторяет он, даже не пробуя коснуться меня. Похоже, он понял причину, по которой в первые минуты его пробуждения я была не рядом.

— Тебе приснилось что-то плохое? — с заботой разглядывая его, интересуюсь я.

— Ты, — он резко выдыхает, а затем с шумом втягивает воздух. — Ты мне снилась.

— Я? — удивлённо, будто впервые, смотрю на дорогое лицо. Не могу поверить. Если в его снах присутствовала я, то почему он напуган? Почему так отчаянно сжимал меня руками? Что произошло внутри его сознания?

— Ты умерла, — жалостливым, полным боли голосом говорит он. — Я опоздал.

— Ну что ты! — приникаю к нему, уже не боясь ни его рук, ни голоса, ни поступков. Вот в чём причина его страха. Наверное, она вполне основательна и беспокоит его больше всего, раз появляется даже во снах. — Я здесь, и я жива. Посмотри!

Демонстрирую, что в порядке.

Я и есть в порядке. Относительном.

Но как раз в том плане, о котором печётся он, со мной действительно всё лучше некуда.

— Белла, я так боюсь не успеть сказать тебе этого! — стонет он, протягивая ко мне руки. Перебарываю желания отстраниться и позволяю ему прижать меня к себе. Правда, на этот раз объятья уже не такие крепкие, скорее, трепетные. Словно я — хрустальная ваза. Только с Эдвардом я чувствую всю ту ценность, которую он вкладывает в меня. Какие могут быть сомнения в том, что сознательно он ни за что не причинит мне боли?

— Что сказать? — вспоминаю о его словах, целуя мускулистую грудь.

— Что люблю тебя, — шепчет он у самого моего уха. Мои глаза непроизвольно распахиваются, а на губах появляется бесконечно счастливая улыбка. Меня накрывают с головой волны радости и тепла, пока я слушаю эти слова и вдумываюсь в их смысл. Он сказал это! Сказал!

Но потом прежняя реакция меркнет, когда я вспоминаю о том, что сейчас ночь, ему страшно, и, возможно, он не отдаёт себе отчёта в том, что говорит.

Ох, как же я хочу уповать на первый вариант и верить в волшебство!

Нет, сначала нужно убедиться. Иначе растоптанные надежды заставят меня пожалеть о своём появлении на этот свет.

— Любишь? — катаю на языке это слово. Оно настолько приятное, что мне снова становится хорошо, а в душе будто расцветают райские цветы.

— Да, люблю, — тут же подтверждает он по-прежнему не в силах справиться со сбившимся дыханием. — Очень люблю. Безумно люблю. Я люблю тебя, Белла!

Теперь уже никаких сомнений в его искренности не остаётся.

— Я не переживу, если потеряю тебя, — бормочет он между поцелуями, которые дарят его губы каждой клеточке моего лица. — Но если в это время ты ещё не будешь знать о моих чувствах, я никогда не смогу себе этого простить. Я прокляну себя.

— Эй, — прерываю его тираду и глажу ладонью бледные скулы, — я знаю. Знаю, Эдвард. И могу сказать в ответ то же самое: я безумно люблю тебя и боюсь потерять!

— Моя девочка, — он продолжает осыпать меня поцелуями, гладить руками и прижимать к себе. — Моя любимая девочка.

Теперь мне не больно от его прикосновений. Не страшно.

Сегодня я услышала то, что навеки изменило мою жизнь и растопило все сомнения относительно Эдварда.

И пусть его признание свершилось сейчас, не в самый лучший момент, без цветов, колец и прочей сентиментальности, но он здесь, со мной. И сказал это. Три слова, ради которых я пойду в огонь, воду и на край света.

Сегодня Эдвард Каллен сказал, что любит меня.

Этот день станет самым лучшим в моей жизни.

Уже стал.

Глава 58 — Беспокойство

На следующее утро, едва проснувшись, понимаю, что чувствую себя неважно. Такое ощущение, что ночью я упала с лестницы. Крутой и высокой. Практически всё тело в синяках.

Но что бы не происходило, и кем бы ни были они оставлены, рядом со мной спит сейчас самый лучший мужчина на свете. Эдвард. Его лицо смешно нахмурено, а пальцы обеих рук сплетены с моими. Мы спокойно проспали весь остаток ночи после его признания.

Признание…

Я услышала то, чего так отчаянно хотела. Получила подтверждение взаимности своих чувств, разогнала все сомнения, стала счастливее и спокойнее.

Я не злюсь на любимого за эти отметины. Знаю ведь, что он не со зла. Да и не думаю, что, даже если захотела бы, смогла разозлиться.

Поворачиваюсь лицом к мужчине, не прекращая улыбаться.

— Доброе утро, — шепчу, разглаживая кожу на его щеках. Он жмурится, а затем открывает глаза.

Изумительной и невероятной красоты изумруды предстают передо мной.

— Доброе утро, — урчит он и несильно сжимает мою ладонь в своей. — Какая же ты красивая!

Его восхищённый тон и горящие от удовольствия глаза заставляют меня покраснеть.

— Скромница, — посмеивается он. — Моя скромница.

— Твоя, — соглашаюсь на это утверждение. Я действительно его. Душой, телом и сердцем. Вся его, без остатка.

— Тебе удалось выспаться?

— Да. Но я могла бы не спать весь остаток ночи, после твоих слов, — робко улыбаюсь, не зная, не перешла ли границу. Вдруг он не помнит? Пока он ни намёком не выдал того, что ночные слова правда и выражают его истинные чувства ко мне.

— Я счастлив, оттого что сказал их тебе, — в его словах столько нежности, что я даже забываю про плохое самочувствие. Голос Эдварда — бальзам мне на душу.

— Получается, ты уверен?

— Оказалось, я давно уверен. Не понимаю, какого чёрта молчал, — он хмурится, и все во мне трепещет от очередного признания.

— Мне так хорошо, — нежусь в его руках, теперь уже мягких и аккуратных. — Рядом с тобой.

— Мне тоже, — он чмокает меня в губы, играя моими волосами. — После этих слов я чувствую, будто заново родился. Ты не представляешь, насколько я счастлив!

Его восторженный голос заставляет меня поверить в то, что все жертвы не напрасны. Что всё что ни делается — к лучшему. И моя политика: не давить на Каллена — действительно работает.

С самого Мадрида я мечтала услышать, как Эдвард признаётся, что любит меня. Лелеяла надежду, иногда спотыкалась в сомнениях, утопала в них, словно в трясине. Но я выплыла, я справилась и получила свою долгожданную награду.

— Скажи ещё раз, — прошу я, понимая, как для меня это важно.

— Что сказать? — он целует мои волосы, спрашивая это.

— Что любишь меня, — наслаждаясь лёгким утренним ветерком открытого окна и самым лучшим на свете ароматом Эдварда, объясняю я.

Наверное, это вовсе не скромно и даже в какой-то степени некрасиво, но мне кажется, что всё правильно.

Я не заставляю его, я просто прошу. А на просьбу ведь можно ответить отказом.

— Я люблю тебя, — с невообразимым обожанием говорит мужчина, и его голос вмиг преображается. Становится счастливым, восторженным и нежным. Его пальцы ласкают моё лицо, пока губы прокладывают дорожку из поцелуев по шее. — Я люблю тебя, Белла.

— И я люблю тебя, — запуская пальцы в его шевелюру, шепчу я. — Больше всех на свете!

Он не отвечает, лишь продолжает целовать меня.

Его губы перемещаются с шеи на плечи, а с них следуют по рукам. Я запоздало понимаю, что он может там обнаружить и поэтому не успеваю предотвратить дальнейший ход событий.

Он замирает, а я зажмуриваюсь. Наверняка он видит то же, что и я недавно — синяки. Пока что, правда, только на руках. Но ведь найти остальные труда не составит.

— Что это? — будто сомневаясь в том, что зрение не обманывает его, спрашивает он.

Молчу в ответ. А что мне сказать?

— Белла, я спрашиваю, что это? — чуть громче повторяет он, по-прежнему не отводя взгляд от моей руки.

— Синяки, — тихо отвечаю я, боясь его реакции.

— Откуда? — теперь изумрудные омуты смотрят только на меня. В них плещется недоумение и скрытый ужас.

— Не важно.

— Откуда? — он не успокаивается и двигается ко мне ближе, не теряя зрительного контакта.

— Пожалуйста, не расстраивайся, — прикусив губу, прошу я.

— Считаешь, на это нет причины? — его голос твердеет, а в глазах появляется безумный огонёк. — Что с тобой случилось? Это из-за наших уроков в лесу?

— Нет, — решаю, что нужно ответить честно, раз уж разговор всё равно зашёл на эту тему. — Сегодня ночью, когда тебе снился кошмар…

Его глаза распахиваются до такой степени, что мне кажется, будто они сейчас выскочат из орбит.

— Это сделал я?

— Не специально, — откидываю простынь, гладя руками его грудь и плечи. — Ты спал. А когда проснулся, сразу отпустил меня.

Во время моих слов его взгляд переводится с моего лица на остальные части тела. И снова я запоздало понимаю, что перед ним открылись и другие синяки.

— Чёрт, — стонет он.

— Эдвард, всё в порядке! — пробую успокоить его, но догадываюсь, что это бесполезно.

— Что в порядке, чёрт подери? — он отстраняется от меня. — Я сделал тебе больно!

— Это незначительная боль.

— Она остаётся фактом.

— Вчера ты сказал мне самые главные, самые лучшие слова за всю мою жизнь. Ты осчастливил меня настолько, что у меня даже в мыслях не было держать на тебя обиду. Эдвард, посмотри, ты смог дать мне такое счастье, о котором я и мечтать не могла!

— Покалечив до этого, — вставляет он.

— Нет, не покалечив, — качаю головой в знак неодобрения его слов. — Это просто синяки. День, другой и они пройдут. А твои слова останутся со мной на всю жизнь. И даже если бы вселенским условием было прописано именно это испытание за данное признание, я готова терпеть это каждую ночь.

— Как ты можешь быть такой? — не понимая, спрашивает он.

— Какой? — придвигаюсь к нему, надеясь всё же оказаться в любимых объятьях. Я не боюсь ни боли, ни всего мирового зла. Я просто хочу быть рядом с ним. Он меня защищает.

— Всепрощающей, — его взгляд внимательный, он смотрит на меня, ища подвох, но, как и следовало ожидать, не находит.

— Тебе я всё прощу.

— Так уж и всё? — когда беру его ладони в свои, не верит он.

— Всё, кроме предательства, — вздыхаю, признавая правду. — Но ты не предашь меня. Я знаю. Я уверена.

— Откуда такая уверенность?

— Я люблю тебя, — улыбаясь, даю самый простой, но в то же время самый сложный ответ на его вопрос.

Пару минут он молча смотрит на меня, пока я, опустив глаза, рассматриваю его ладони, гладя их большими пальцами.

— Я тоже люблю тебя, — наконец произносит он. — Мне очень жаль, что я сделал тебе больно. Больше такого не повторится.

— Конечно, — на моём лице появляется радость, когда я понимаю, что произошедшее забыто и отправлено в архив прошлого. — Конечно, любимый.

— Но это ещё не всё, — Эдвард многозначительно смотрит на меня, и в его взгляде сияет то самое чувство, на которое он, по его мнению, не был ранее способен.

— А что ещё? — недоумеваю, глядя на прекрасные черты бледного лица.

— Белла, ты недавно сказала, что вы с Энтони — моя семья.

— Так и есть, — не понимаю, к чему он клонит? Но уверить в своих словах спешу поскорее.

— Я хочу, чтобы вы стали моей семьёй по-настоящему, — он поднимает глаза, внимательно изучая мой взгляд. — Белла, выходи за меня замуж.

— Замуж? — мои глаза в изумлении распахиваются, а тело наполняется какой-то сладостной, возбуждённой дрожью, пока неимоверное тепло течёт по венам, а немой восторг от слов Эдварда всё ещё клубится в голове. — Ты хочешь на мне жениться?

— Больше всего на свете, — мужчина привлекает меня к себе и целует моё плечо. — Я хочу сделать тебя счастливой. Тебя и твоего сына. Нашего сына.

Его улыбка получается немного робкой. Возможно, он не уверен, может ли называть так Тони. Напрасно.

Для меня нет большей радости чем видеть их вместе, в безопасности и счастливыми, но всё же тревожное предчувствие закрадывается сквозь пелену счастья.

— Эдвард, это здорово, правда. Но к чему такая спешка? — подбирая слова, стараюсь не сделать ему больно. В конце концов это он предлагает мне стать его женой, а не Джейкоб. Это его я люблю до безумия и лишь его приступы гнева готова терпеть.

— Это значит нет? — уголки его губ опускаются, а блеск в глазах гаснет.

— Это ещё ничего не значит, просто я хочу понять, — уверяю я, читая в изумрудном взгляде эмоции, бороздящие его душу. — Ты ведь только вчера признался мне, что любишь, а сегодня уже ведёшь под венец. Это с чем-то связано? Ты чего-то боишься?

— Я боюсь потерять тебя. Это всё, чего я опасаюсь, — он вздыхает, целуя меня в макушку. — Я не тороплю события, Белла, просто с осознанием собственных чувств я понял, что хочу сделать. Если говорить буквально, то мне хочется, чтобы ты была только моей.

— Я и так твоя, — грустно улыбаюсь, водя пальцами по его груди. — Твоя и Энтони. Больше я никому не принадлежу.

— Сегодня.

— Эдвард, — зажмуриваюсь, стараясь держать эмоции под контролем, — всегда. И хватит уже в это не верить.

— Я поверю, когда ты станешь моей женой, — шепчет он мне на ухо.

— Хочешь, чтобы я была твоей собственностью? — невольно срывается с языка. Я не успеваю удержать эти слова.

Чёрт, что он подумает?

Мужчина замирает, но лишь на секунду. А потом тяжело вздыхает.

— Да, наверное, ты права.

— Эдвард, брак не является чем-то, что может держать рядом с тобой любимого человека всю жизнь. Для многих моих знакомых он стал началом конца. Я не хочу, чтобы наш с тобой распался. Я хочу прожить с тобой всю свою жизнь!

— Считаешь, я поторопился? — он озабоченно и задумчиво смотрит куда-то сквозь меня.

— Только ты можешь это знать, — легонько стискиваю его ладонь. — Я очень сильно тебя люблю и готова сделать всё что угодно.

— Думаешь, я не испытываю того же? — он немного напрягается.

— Я не знаю! В том то всё и дело, Эдвард! — выпутываюсь из его рук, чтобы посмотреть в изумрудные глаза.

— Белла, я полностью уверен в своих ощущениях. Ты изменила меня, изменила мою жизнь, изменила всё вокруг. Ты помогла мне справиться с моей болью, показала, что в жизни есть радость и счастье, а не только горечь и предательство. Я люблю тебя и хочу взять тебя в жёны. Неужели этого недостаточно для твоего согласия?

Его тирада наводит меня на мысль, что я — идиотка, если не соглашаюсь, но сейчас мне хочется выяснить, что является правдой, а что — иллюзией.

— Может быть, всё дело в том, родной, что ты пытаешься так отблагодарить меня? Чувствуешь себя обязанным? — самая бредовая версия того, что говорит девушка в тот день, когда ей предлагают выйти замуж. Естественно, эта девушка именно я. Белла Мейсен собственной персоной.

— Белла, — стонет он, прикрывая глаза, — нет!

А потом качает головой, пытаясь собраться с мыслями.

— Может быть, ты не воспринимаешь меня всерьёз без кольца? В таком случае оно будет, обещаю!

— Дело не в кольце, — набираю в лёгкие больше воздуха. — Вовсе не в кольце, Эдвард. Это просто кружочек, который не имеет для меня никакого значения.

— Тогда я не понимаю, — он поджимает губы, всё ещё не глядя мне в глаза.

— Прислушайся к себе. Ты на самом деле меня так любишь? Правда, готов связать со мной всю свою жизнь? — думаю, это последний подобный вопрос, который я задам ему до конца дней своих. Сейчас его ответ решит всё. И моё будущее, и Тони, и его.

Он молчит. Несколько секунд. Видимо, думает, взвешивает все «за» и «против». Я терпеливо жду.

— Да, Белла, — он поднимает на меня взгляд, и в нём искрится решительность, любовь и нежность. — Да, я действительно ко всему готов. И любить тебя буду гораздо больше, чем какую-то жизнь.

От такого признания слёзы непроизвольно подступают к моим глазам. С улыбкой на губах я обнимаю его, будто стараюсь соединиться с ним в одно целое. Никогда не разлучаться, не расставаться, не бояться.

— Да, Эдвард, — подавляя счастливые всхлипы говорю ему. — Я согласна выйти за тебя замуж.

Он облегчённо выдыхает, гладит ладонями мою спину, талию, плечи, а губами следует по щекам, шее, волосам.

— Только не забывай, что я, так и так, твоя, — шепчу ему, целуя мускулистую грудь. — Без всякого свидетельства о браке.

— Не забуду, — клятвенно обещает он, его голос полон счастья. Такого, какого раньше я не слышала никогда. Мне кажется, сейчас он тоже заплачет от радости, но знаю, что сдержится. А я вот не сдержалась.

К чёрту все мысли, страхи и сомнения. Я ведь выхожу замуж за того, кого люблю!

— Мама, мы всё сложили! — радостно заявляет Тони, появляясь на пороге кухни и указывая рукой на громоздящиеся в гостиной сумки и чемоданы.

— Хорошо, родной, сейчас домою посуду и можем ехать, — беру в руки очередную тарелку и прохожусь по ней губкой. В гостиной начинают играть вступительные титры «Улицы Сезам».

— Тебе не обязательно мыть это, — неизвестно откуда появляясь, доносится бархатный баритон, вслед за которым я получаю поцелуй в плечо. — Горничные всё сделают за тебя, когда придут.

На моём лице тут же появляется улыбка, когда я вспоминаю о прекрасном утре и предложении Эдварда стать его женой. Мы были так счастливы! Счастливы и сейчас. Всё у нас будет хорошо, это уж точно.

— Это просто посуда, — закатываю глаза, но улучив момент, оборачиваюсь и чмокаю Эдварда в шею. — Домою, и можем ехать.

Он тихо посмеивается и обнимает меня за талию.

— Я тебе не помешаю?

— Ни в коем случае, — сдуваю мыльный шарик со стеклянной поверхности. — Ты моё вдохновение для скорейшего завершения работы.

Каллен усмехается.

Мы так и стоим, пока я разбираюсь с грязной кухонной утварью.

— Вот и всё, — смываю мыльную пену с рук, ставлю последнюю тарелку на место и поворачиваюсь в руках любимого. — Всё вымыто!

— Прекрасные новости, — бормочет он и принимается целовать меня. Нежно, трепетно, но в то же время требовательно. Его руки скользят по моим, не находя конца длинной блузки, которая сегодня на мне надета. Но вот длинные бледные пальцы касаются синяков, и я невольно морщусь.

Это тут же становится заметно мужчине.

— Больно? — заботливо спрашивает он, отрываясь от меня и заглядывая в глаза.

— Это просто синяки, — пожимаю плечами, стараясь сделать этот жест наплевательским.

— Белла, — стонет он, притягивая меня к себе и целуя в макушку.

— Всё хорошо, — обвиваю его руками за шею, произнося это.

— Позволишь? — он протягивает ладонь к моей руке, приближаясь к пуговицам на запястье.

— Да, если хочешь.

Он кивает и расстёгивает пуговицы. Затем поднимает рукав до нужного уровня и внимательно смотрит на гематомы.

Меня эта ситуация напрягает. Не знаю, что думает Эдвард, что чувствует. Меньше всего хочу, чтобы он снова чувствовал себя виноватым, но, сколько бы я не повторяла, что не злюсь, что не в обиде, и что эта боль никчемна после сказанных им с утра слов, он всё равно мне не верит.

— Как же я? — тихим шёпотом спрашивает он сам у себя, но я вопреки собственным слуховым возможностям всё же слышу это.

— Эдвард, прекрати винить себя абсолютно во всём! Синяк и синяк, какая разница?

Мой раздражённый голос заставляет изумрудные глаза впиться в мои.

— Вот в чём твоя проблема, любимая, — Эдвард трётся носом о мою щёку, а затем целует её. — Ты не видишь во мне ничего, кроме хорошего.

На душе теплеет от слова «любимая», и я даже не сразу понимаю, о чём мы говорим.

— А по-моему, это ты не видишь в себе ничего кроме плохого, — хмурюсь я, разглаживая ворот его рубашки. — В мою жизнь ты приносишь только хорошее, родной!

Он не отвечает мне на это и лишь спустя пару минут отстраняется.

— Я люблю тебя, — шепчет Эдвард, и его губы прикасаются к моей пострадавшей вчера руке. Он целует каждый синяк на обоих предплечьях, и я готова урчать не только от удовольствия его поцелуев, его слов, но и от того, что он просто рядом. Что здесь, со мной, перед этой чёртовой поездкой-возвращением в Америку.

Здесь был наш рай. Здесь мы узнали все тайны, все секреты. Здесь рухнули последние преграды на пути к нашему счастью. Мы признались друг другу в любви, мы обрели семью.

Мне будет не хватать этого дома. Он много для меня значит.

— Наши чемоданы поместятся в багажнике «Ауди»? — усмехаюсь, замечая гору багажа в гостиной.

— Если нет, привяжем сверху, — смеётся Эдвард, отстраняясь от меня и с обожанием разглядывая. Опять я смущаюсь от этого его взгляда. Он настолько… искренний, настоящий, счастливый — всё это как раз то, о чём я для него мечтала.

— У нас ты не привяжешь всё на крышу машины, это против правил, — бормочу я, стараясь побороть смущение.

Лицо Эдварда после моих слов становится виноватым.

— По поводу Америки, Белла, — начинает он, убирая мою непослушную прядь за ухо. — Мы поедем на разных машинах. В аэропорту нас будут ждать Джаспер, Гарретт и Питер.

— На разных машинах? — изумлённо переспрашиваю я. — Зачем?

— Для безопасности Тони, — он кивает на малыша, смотрящего в гостиной мультики. — Если Аро доберётся до меня или тебя, я не хочу, чтобы он оказался в той машине.

— Эдвард, — чувствуя, как воздух покидает лёгкие, шепчу я. — Не надо!

— Это просто меры предосторожности, — второй раз повторяет он, успокаивающе гладя меня по спине. — Ничего не случится. Всё будет в порядке. С Энтони поедут Гарретт и Джаспер. С тобой Питер.

— А ты?

— Мне телохранитель не нужен, — он пожимает плечами.

— Так не пойдёт, — хмурюсь, обдумывая решение этой проблемы. — Если ты пострадаешь, я себе этого не прощу.

— Не бойся, — просит он.

— Но я боюсь, — признаюсь честно, ничего не тая и стараясь говорить не слишком громко. — Я ведь не смогу защитить тебя.

— Ты меня уже защищаешь, — произносит он, приседая, чтобы оказаться на одном уровне с моими глазами. — Ты и Тони — всё ради чего я живу. Это я должен вас защищать, и я это сделаю!

Поджимаю губы, чтобы не поддаться эмоциям.

— Ох, Белла, — вздыхает мужчина, снова привлекая меня к себе. — Не расстраивайся, пожалуйста.

— Легко сказать, — бормочу я, пряча лицо у него на груди. — Ты слишком спокоен и относишься ко всему, как к игре! Эдвард, это не игра. Это жизнь. И если я тебя потеряю, мне она и не нужна вовсе.

— Тише, не надо, — почти умоляющим голосом просит Каллен. — Я прекрасно понимаю всю серьёзность положения и сделаю всё, чтобы ни с тобой, ни со мной, ни с Тони ничего не произошло. Ты мне веришь?

— Да, — не удерживая всхлип, киваю головой.

— Ну, вот и хорошо, — он тепло улыбается и находит мои губы. — Главное, думать о хорошем. А сейчас нам пора ехать.

— Конечно, — набираю в лёгкие больше воздуха и, отвечая на его поцелуй, пытаюсь совладать с волнами истерики и страха, накатывающими на меня ежеминутно.

— Энтони! — зовёт Каллен, отстраняясь от меня и следуя к дивану в гостиной. — Малыш, ты готов ехать?

— Ага, — голосок Тони слышу, словно через толстый слой ваты. Решаю налить себе воды, чтобы успокоиться.

Осушив стакан, понимаю, что стало легче. Что же, буду надеяться, этого хватит до определённого момента, и эта поездка пройдёт без приключений.

Полёт проходит нормально. Если можно, конечно, это так назвать. Я старательно не показываю вида Энтони и изо всех сил стараюсь для Каллена, но, похоже, он мне не слишком верит, потому что часто спрашивает в порядке ли я.

Ответов «Да» и «Конечно» произношу превеликое множество. Мы летим десять часов, и за это время сложно куда-либо спрятаться. Тем более когда в самолёте мы единственные пассажиры, не считая стюардессу, бесконечно носящуюся к нам с предложениями перекусить.

Когда Тони в очередной раз просится в туалет с ним идёт Эдвард, оставляя меня одну у иллюминатора с головой полной сомнений.

Во-первых, меня беспокоит то, что Энтони поедет из аэропорта без меня. Как я скажу ему об этом?

Даже новости о том, что Джаспер и Гарретт едут с ним, уверенности не внушают.

Во-вторых, я переживаю за Эдварда. Отпускать его одного выше моих сил. Но справедливо ли это будет по отношению к Энтони, если я поеду в одной машине с Калленом, пока он там в одиночестве?

Не знаю.

— Мисс, хотите чего-нибудь? — женский голос начинает меня раздражать, когда снова рушит мои раздумья. Сколько повторять, что я не хочу есть?

Вдыхаю, чтобы не ответить грубо, но в этот момент вспоминаю, что Энтони подкрепиться бы не помешало.

— Да, пожалуй, — беру из её рук небольшое меню, пробегаюсь по нему взглядом. — Принесите порцию картофеля фри и апельсиновый сок.

— Ещё что-нибудь?

— Нет, — демонстративно отворачиваюсь к окну, и стюардесса, кивнув, исчезает.

Теперь думаю об Аро. Не знаю, как смириться с тем, что он постоянно преследует нас. У меня развивается паранойя, и с этим что-то нужно делать.

Вопросы: «Почему именно я?», «Что ему нужно?» и «Какого чёрта?» — в расчёт уже не принимаются. Они не помогают справляться с ситуацией, и никогда не помогали.

Не сразу замечаю, как передо мной появляется поднос с едой. Пожелав приятного аппетита, девушка уходит.

— Мамочка, — голос Тони слышится совсем рядом. — Можно мне тоже сок?

— Это тебе, родной, — выныривая из собственных мыслей, ставлю поднос перед ним. — Поешь, ты ведь наверняка голодный.

— Спасибо, — Энтони улыбается и принимается орудовать вилкой над картофелем.

— Почему ты себе ничего не заказала? — хмурится Эдвард, появляясь вслед за Тони и садясь рядом со мной на своё место. — Тебе тоже нужно поесть.

— Не хочу, — отрицательно качаю головой.

— Белла, не упрямься, — просит он, кивая стюардессе. — Выбери, что хочешь.

— Я, правда, не голодна, — вздыхаю, мечтая, чтобы сейчас хотя бы он не донимал меня этой ерундой.

— Волнуешься? — без лишних слов догадываясь, спрашивает Каллен. Его руки легонько сжимают мои. Опускаю голову ему на плечо, наслаждаясь любимым ароматом, успокаивающим меня.

— Да.

— Почему? Не веришь мне?

— Верю.

— Тогда в чём дело?

— Боюсь.

— Белла, — он целует меня в лоб. — Прекрати об этом думать. Ничего страшного не произойдёт.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — он улыбается, прижимая меня к себе. — Просто знаю.

— А если ты ошибаешься?

— Будущая миссис Каллен, — прерывает он и, наклоняясь ко мне, зажимает мои губы поцелуем. Тихонько усмехаюсь от его слов. — Любимая моя невеста, для твоего спокойствия я готов сделать всё что угодно. Чего ты хочешь?

— Чтобы ты ехал со мной, — немного подумав, решаю я.

«Энтони будет в безопасности, всё правильно делаешь!» — одобряет подсознание.

— Хорошо, я подумаю над этим. — Эдвард тяжело вздыхает. — Только прекрати изводить себя!

— Честно? — смотрю на него недоверчивым взглядом. — Правда, подумаешь?

— Да, — он прикасается губами к моей макушке. — Подумаю. А теперь поешь и успокойся.

— Ладно, — зажмуриваюсь, выгоняя весь негатив, которым была наполнена до самых краёв, и напоследок вдохнув аромата мужчины, всё-таки соглашаюсь.

— Моя хорошая, — шепчет он и улыбается. От его улыбки у меня на душе тут же становится спокойно.

Я люблю его, и этим всё сказано.

* * *
— Уверена, что поступаешь правильно? — осторожно спрашивает Эдвард, заставляя меня оторваться от окна и посмотреть на него.

В машине темно, и лишь благодаря свету фонарей на трассе я вижу любимые черты.

— Нет, — качаю головой. — Но, по-моему, разницы из какой машины волноваться за своего ребёнка нет.

— Он в безопасности, — рука Эдварда подбирается к моей, начиная гладить её для успокоения. — Я отправил с ним лучших людей. Не бойся.

— Да, наверное, ты прав, — пожимаю плечами, но волнение не проходит. Снова смотрю в окно, но кроме освещённой дороги ничего не вижу. Эдвард решил, что везти Тони лучше не по главной, а по окольной трассе. Что же, это даже к лучшему. Он быстрее будет в особняке, а по словам мужчины, там уж охраны достаточно и всё проверено. Ничего не случится.

Вспоминаю брутального Джаспера и весёлого Гарретта и понимаю, что Тони получил лучшую компанию. Гарретт развеселит его и отвлечёт от раздумий, а Джаспер в это время будет крайне внимателен и не допустит никакой накладки.

А потом мои мысли внезапно переходят к моему первому секьюрити. Эмметту.

— Эдвард? — решаю спросить, чтобы отвлечься от происходящего. — Ещё с Гамбурга я не видела Эммета. Ты его уволил?

— Да, — Каллен пожимает плечами. — За неисполнение служебного долга.

— Это ведь я сбежала, так нечестно, — опускаю взгляд, раздумывая над прошлым.

— Да уж, — мужчина поджимает губы. — До того момента я не думал, что вообще могу чего-то испугаться. А как оказалось, ты смогла выявить во мне это.

— Ты, правда, так боялся за меня? — от чего-то, отразившегося на моём лице, любимый тихо посмеивается и целует меня в лоб.

— Я и сейчас боюсь.

— В этом нет нужды, — обнимаю его, с удобством устраиваясь в таких любимых руках. — Теперь я всегда буду рядом. Ты ведь станешь моим мужем.

На губах появляется улыбка, несмотря на всю ситуацию. Как же хорошо мне с Эдвардом, если даже сейчас я могу расслабиться и помечтать.

— Ох, я с нетерпением жду этого, — мурлычет он, опуская подбородок на мою макушку. — Миссис Каллен.

— Белла, — поправляю я. — Белла Каллен.

— Белла Каллен, — повторяет он и снова целует меня. — Моя Белла Каллен.

— Босс, бензин на нуле! — внезапно докладывает Питер, резко оборачиваясь. Я вздрагиваю, а Эдвард напрягается.

— Что значит на нуле?

— Сел… — телохранитель выглядит каким-то рассеянным и взволнованным.

— Ты должен был за этим проследить! — Эдвард подаётся вперёд, но я удерживаю его, запечатлев поцелуй на мускулистой груди.

— Это просто бензин, родной, — шепчу я. — Давай найдём заправку и всё.

Эдвард резко выдыхает, а затем делает глубокий вдох.

— У тебя десять минут, Питер, — наконец произносит он, стараясь контролировать голос. Вижу, что он такой же, как и был при общении с подчинёнными и незнакомыми людьми. Лишь со мной он настоящий. Лишь с Энтони показывает ребёнка внутри себя. И я безумно счастлива, что сейчас могу видеть его не тираном и не деспотом, а ласковым и любящим человеком.

— Конечно, мистер Каллен, — телохранитель кивает ему в зеркало заднего обзора, высматривая через лобовое стекло неоновую вывеску заправки.

Тем временем я понимаю, что должна успокоить Эдварда. Мои нервы на пределе, как и его, но сейчас не нужно поддаваться переживаниям. Он прав. И теперь я должна ему это сказать.

— Не волнуйся, — мягко прошу я, заглядывая в его глаза. — Бензин и бензин.

— Это задержка. А сейчас задерживаться опасно, — хмурится мужчина.

— Всё будет хорошо, — напускаю на лицо безмятежное выражение и мило улыбаюсь.

— Беспроигрышное оружие, любимая, — хмыкает Каллен, глядя на мою улыбку. — Знаешь ведь, как это на меня действует.

Начинаю смеяться, и он тоже смеётся вместе со мной. Немного сдавленно, но тем не менее отвлекаясь.

— Ах, да, Белла, — вспоминает Эдвард и достаёт из-под переднего кресла кожаный чехол. Он похож на тот, в котором носят фотоаппарат.

— Что это? — принимая из его рук предмет, спрашиваю я.

— Пистолет, — пресно сообщает мужчина. — Похож на тот, из которого ты научилась стрелять.

— Зачем? — первое желание — отбросить оружие, но потом понимаю, что с ним у меня больше шансов защитить и себя, и Эдварда. Наверное, он прав, так нужно.

— Для самообороны. Подстраховка. Второй под креслом, — он кивает на переднее кресло, где сидит Питер и, просовывая руку, выуживает оттуда такой же чехол.

Кивнув, даю понять, что осознаю происходящее.

— Ладно. Как его пристёгивать?

Эдвард с готовностью помогает мне и показывает, как закрепить кобуру на поясе, прикрывая его моей длинной блузкой. Отлично, ничего не видно.

— А ты? — вспоминая про то, что, возможно, у него нет оружия, интересуюсь я.

Каллен ухмыляется и приподнимает край своего пиджака. Точно такой же чехол красуется и на его поясе.

— Отлично, — улыбаюсь, борясь с испугом, и снова обнимаю его. — Теперь мы в безопасности.

— Будем надеяться, — сквозь зубы шепчет Эдвард, но это произносится так тихо, что мне кажется, будто я ослышалась.

Глава 59 — Нет Беллы Мейсен

Машина останавливается около бензоколонки. Питер выскакивает из неё так быстро, что я вздрагиваю. Эдвард настолько напряжён, что даже не замечает этого. Его взгляд скользит по тому, что видно в окне с заднего сиденья.

Я сажусь, но не выпускаю его из объятий. Смотрю то на мужчину, то на безлюдную и тёмную заправку. Вдали мелькает какая-то лампочка. Тишина, словно перед бурей. Всё так угрожающе, что я снова вздрагиваю.

«Глупости, Мейсен, прекрати себя накручивать!» — злится подсознание. — «Здесь никого нет, ну и что? Сейчас половина первого ночи!».

Да уж, в этом подсознание право. В такое время на таких заправках — посреди поля и вдалеке от главной трассы народу — не бывает по определению.

Каллен дышит слишком тихо. Его дыхание сливается с этой давящей тишиной, заставляя меня чувствовать себя в опасности, даже внутри автомобиля и в объятьях Эдварда.

— Эй? — провожу пальцами по его шее. — В чём дело?

— Тише, Белла, — он отрывается от разглядывания заправки лишь для того, чтобы быстро чмокнуть меня в лоб. — Не бойся.

Решаю исполнить его просьбу и опускаю голову ему на грудь. Биение сердца мужчины немного успокаивает меня, и я сосредотачиваюсь на том, что считаю его удары.

Интересно, как там Энтони? Весело ли ему с Гарреттом? В безопасности ли он с Джаспером? Почему бензин оказался на нуле именно сейчас? Я понимаю злобу Эдварда на данную ситуацию, когда речь заходит о моём сыне. Мне хочется поскорее увидеть его и убедиться, что он в порядке. Но, с точки зрения логики, Эдвард прав, что отправил его отдельно. Если что-то случится, Тони лучше не быть рядом с нами.

Внезапно раздаётся какой-то громкий звук. Что-то с грохотом падает на землю. Даже в машине слышно. Мигом вскакиваю, вглядываясь в тонированное стекло.

— Не выходи из машины, — быстро приказывает Эдвард, протягивая руку к дверной ручке и собираясь выйти.

— Эдвард! — пробую остановить его, когда всё во мне начинает сгорать от страха.

«Успокойся, всё нормально!» — пытается уверить подсознание, но я ему не доверяю. У меня плохое предчувствие.

— Я сказал, сиди и не высовывайся! — повышает голос Каллен. — Это опасно.

Прикусываю губу почти до крови, когда он открывает дверь. Холодный ночной воздух проникает внутрь, и вместе с тем что-то свистит, проносясь мимо, а затем раздаётся громкий хлопок.

— Твою мать, — чертыхается Эдвард и быстро покидает салон. Дверь захлопывается прежде, чем я успеваю понять, что это была пуля.

Дёргаю ручку, стараясь выйти, но она не открывается. Видимо, блокировка.

Тогда буквально влипаю носом в стекло, смотря, что происходит. Почему-то сейчас я не вижу ни Эдварда, ни кого-либо ещё. Всё так же тихо и глухо.

Нажимаю на все возможные кнопки, попадающие в поле зрения, чтобы найти ту, что разблокирует двери. Это удаётся мне с пятой попытки.

Дёргаю ручку, уже не надеясь, что она поддастся, но всё происходит именно так. Опасливо оглядываюсь и покидаю салон машины. Дверь слишком громко хлопает в тишине.

— Белла, вниз! — громкий и отчаянный голос мужчины заставляет меня исполнить приказ незамедлительно. Прикрывая голову руками, падаю на асфальт. Наверняка разбиваю локти, но это ничто по сравнению с тем звуком, который слышится вскоре. Ответом на него становится очередной выстрел.

— В машину, быстро, — откуда ни возьмись, снова говорит Каллен и грубо хватает меня за разбитый локоть, поднимая на ноги.

Я оказываюсь у него за спиной слишком быстро и у меня в глазах темнеет.

— Белла, быстрее! — умоляюще, но в то же время нервно, произносит он.

Отчаянно пытаюсь сообразить, что нужно сделать.

— Назад! — Каллен отталкивает меня и делает шаг вправо. Новый свист и хлопок.

— В нас стреляют? — почти беззвучно спрашиваю я. Колени подгибаются от ужаса.

— Сядь в машину, — не отвечая на мой вопрос, приказывает Эдвард. — У тебя три секунды, чтобы открыть дверь и оказаться внутри!

С этими словами он делает два шага вперёд, заслоняя меня и позволяя открыть дверцу. Несколько хлопков раздаётся в тишине. Видимо, теперь стреляет он.

Я уже почти внутри, когда чья-то сильная рука вытаскивает меня оттуда.

— Ну, куда же ты, Изабелла? — приторно-сладкий голос слышится над ухом. Он тихий, и вряд ли за выстрелами его слышно. — Останься со мной!

Узнаю запах парфюма, который предпочла бы больше никогда не слышать, противный голос и грубые руки с бледной, туго натянутой кожей.

Поднимаю голову вверх и вижу лицо Вольтури. Его глаза пылают огнём победы, а костлявые пальцы сильнее сжимают меня.

— Не упрямься, будь умницей, — просит он, и я наблюдаю, как в его руке поблёскивает что-то чёрное.

— Феликс, заканчивай обстрел! — командует Аро, заставляя выстрелы прекратиться, а Эдварда, по-прежнему стоящего к нам спиной, мгновенно обернуться.

На лице мужчины застывает страх и недоумение, но всего на секунду. Он мигом приходит в себя, и теперь я не могу разглядеть в любимых чертах ничего, кроме ненависти и презрения.

Пистолет в его руке автоматически нацеливается на итальянца.

— Осторожнее, Эдвард, — Аро мило улыбается, и я ощущаю, как что-то холодное касается кожи у моего виска. — Иначе Изабелла может пострадать.

Изумруды вспыхивают, но пистолет покорно опускается. Зажмуриваюсь, пробуя освободиться, но в ответ дуло пистолета Вольтури лишь сильнее вжимается в меня.

— Зачем она тебе? — в голосе Эдварда полно холода. Но я-то знаю, что таится за этим ледяным тоном.

— Вопрос совершенно логичный, думаю, стоит ответить, — будто за чашкой ароматного кофе в уютной кофейне рассуждает Аро. — Но сначала избавимся от угроз, Эдвард.

Многозначительный взгляд итальянца переводится на оружие в руках Каллена.

Тот напрягается, стискивает зубы, но пистолет бросает на землю.

— Дальше, Эдвард, — дружелюбным тоном просит Аро.

Мужчина прожигает его убийственным взглядом и со всей силы ударяет ногой по лежащему на земле револьверу. Тот отлетает метров на десять и теряется в густой траве вокруг заправки.

— Доволен? — Каллен делает шаг в сторону Вольтури, и тот, ухмыляясь, прикладывает руку к курку пистолета.

— Доволен, Эдвард, вполне. Только стой, где стоишь, — голос итальянца такой спокойный и расслабленный, словно и не происходит всей этой истории, а мы мило беседуем у него дома, на веранде, где благоухают розы, растущие на клумбе за резным заборчиком. Иными словами, его приказы похожи на советы доброго друга, но уж никак не садиста и извращенца.

Каллен замирает, и его напряжённый взгляд скользит с меня на Аро.

— Итак, — начинает тот, делая шаг в сторону и заставляя меня следовать за ним. — Тебя интересует, почему мне нужна Белла.

— Раньше ты отдавал предпочтение мужчинам, что же изменилось сейчас? — яд в голосе Эдварда самый настоящий. На миг мне становится страшно, вдруг Аро выстрелит в него? Или даст знак Феликсу,сидящему где-то в кустах?

Моего умоляющего взгляда Каллен, кажется, и вовсе не замечает.

— Ты прав, — Аро, немного подумав, соглашается. — Она вовсе не мужчина, она очаровательная женщина, — с этими словами его пальцы грубо запрокидывают мою голову, чтобы посмотреть в глаза.

— Un tal gentile, una talat trazione, una tale caramella, — похоже, он говорит на итальянском. Смысла фразы я не понимаю, а Эдвард, видимо, как раз наоборот. Когда смотрю на него после сказанного, вижу, как на бледном лице ходят желваки.

— Оставь её в покое! — требует мужчина.

— Я ещё не закончил свой рассказ, перебивать нехорошо, — Вольтури смешно хмурится и строит обиженную гримасу. — Verità dopotutto, il mio fioretto di paradiso?

Растеряно смотрю на итальянца, не зная, что ответить. Он обращается ко мне?

— Аро назвал тебя райским цветком, Белла, — переводит Эдвард и Вольтури кивает, подтверждая его слова. — И спросил, верно ли поступает.

— Я…

— Не нужно слов, дорогая, я ведь знаю, что ты на моей стороне, — Аро широко улыбается, останавливая меня, но в глазах зияет такая опасность и безумство, что мне хочется вырваться и сбежать. Жаль, что не получится. Иначе я получу пулю в голову и больше никогда не увижу Энтони, не смогу помочь Эдварду.

— Вернёмся к нашему разговору, — по-деловому произносит итальянец. — Вот как насчёт твоего мнения, Белла? Та женщина, что выходит замуж, принадлежит своему мужу?

— Аро! — голос Эдварда громкий и наполнен ненавистью.

— Тише, — извращенец шикает на него. — Я общаюсь с дамой, а не с тобой.

Мой взор переводится из стороны в сторону, и я всеми силами стараюсь не замечать того целенаправленного взгляда, коим взирает на меня этот человек. Моя голова по-прежнему запрокинута, а его пальцы больно впиваются в кожу. Холодное дуло всё ещё у моего виска. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. И что мне ему ответить?

— Я не знаю, — наконец произношу в ответ.

— Зато знаю я, Изабелла, — Аро смеётся, но смех выходит скованным и угрожающим. — Ведь это правда. После свадьбы лишь муж вправе полноправно владеть женой. Она его, и ничья более.

— Ты мстишь мне за Дидиму? — голос Эдварда появляется в нашем диалоге внезапно. Смотрю на него и вижу самодовольную насмехающуюся улыбку на его лице. Глаза горят, но в них вовсе не веселье. В них такая жесткость и гнев, что мурашки табунами проносятся по моему телу.

— Не смей произносить её имя! — голос итальянца мигом становится злобным и повелительным. Он, словно король, восседающий на троне. Монарх, чьи приказы следует немедленно исполнять.

— Значит, ответ: «Да»? — не унимается Эдвард. Я снова прикусываю губу. Что последует за этим его поведением? Он играет с огнём.

Но в то же время в моей голове складываются кусочки головоломки. Получается, все наши догадки относительно Аро были ошибочными. Единственное его стремление — отомстить. За свою жену.

«Дидима была моей любовницей. Между нами был прекрасный секс, но ничего кроме удовлетворения мы не испытывали. Ни грамма чувств», — вот что когда-то сказал Эдвард в ответ на мой вопрос о жене Вольтури. Получается, этот садист собирается мстить любовнику своей жены? Но ведь она его выбрала, а не он её!

«Аро женился на дочери крупного нефтяного магната. Это ещё больше укрепило его позиции на мировом рынке».

Этот брак состоялся не по воле Дидимы. Получается, она была несчастна и лишь поэтому искала забвения в сексе с Эдвардом.

Чёрт, вот и ещё одна тайна раскрыта. Теперь всё кажется проще простого, но на самом деле сложнее некуда. Мы ведь попали в ловушку. Я и Эдвард. И нужно как-то выбираться из неё, пока не стало слишком поздно.

— Она была моей! Ты не имел на неё никакого права! Когда я принял тебя на работу, кем ты был? Всё, что у тебя есть ты получил благодаря мне. И именно тем, что переспал с моей женой, отблагодарил меня?

— Она тебя не любила, — Эдвард хмыкает, и его губы превращаются в тонкую полоску. — Так что я ничего у тебя не отбирал.

— Откуда тебе знать: любила или нет? — срывается Аро и крепче сжимает меня, заставляя приглушённо зашипеть от боли. — Ты вообще не способен испытывать эти чувства!

Слышу это и хмурюсь. Вот откуда эта парадоксальная уверенность Эдварда. Если Аро постоянно убеждал его в этом…

— Ошибаешься, — немного хрипло отвечает Каллен. Его взгляд автоматически переводится на меня. Пытаюсь показать, что всё более-менее нормально, но не знаю насколько хорошо мне это удаётся.

— Ах, тогда прекрасно! — Вольтури снова улыбается, и в его глазах тот безумный огонёк разгорается сильнее. — Значит, я сделал правильный выбор и мне стоило подождать столько времени, ради сегодняшнего дня.

— Ты выбрал Беллу для мести? — Эдвард говорит эти слова с таким гневом, что я ёжусь. — Мне?

— Я понял, что она небезразлична тебе ещё там, на приёме, когда ты бросился защищать её. Помнится, к другим пассиям такого у тебя не возникало. Вот с того самого момента я и решил, что она мне подойдёт.

— Почему бы тебе было просто не убить меня? — не унимается Каллен. Я вздрагиваю, смотря на него отчаянным взглядом. Что он несёт? А если этот ненормальный согласится?

— Нет, это было бы слишком просто, — мило сообщает итальянец. — Да и не уверен я, что тебя можно убить. Слишком много раз ты выходил сухим из воды.

— Что ты от неё хочешь? — Эдвард теряет терпение, и я тоже. Боль становится сильнее.

Кажется, лишь Вольтури остаётся таким же непоколебимо спокойным, справившись со своей недавней вспышкой ярости.

— То же, что ты хотел от Дидимы, — мужчина отпускает, наконец, мою голову, и я снова могу видеть в нормальном ракурсе. — Только это я сделаю у тебя на глазах. Я хочу, чтобы ты увидел и прочувствовал всё то, что когда-то я.

Мои глаза распахиваются от страха и изумления, когда смысл произнесённых Аро слов доходит до сознания. Он собирается изнасиловать меня? Прямо здесь? На глазах у Эдварда?

Нет, только не это.

— Ты не посмеешь! — предостерегает Каллен и снова делает шаг вперёд. — Иначе тебе конец!

— Посмотрим, — Вольтури одним быстрым движением прижимает меня к себе, не оставляя между нами ни миллиметра свободного пространства. — Посмотрим, на что ты способен без пистолета, Эдвард.

Аро щёлкает пальцами, и с северной части заправки появляется высокий мускулистый человек. В руках у него тот же револьвер, каким угрожает нам извращенец.

— Один шаг, Эдвард, и Феликс остановит тебя, — в подтверждение слов босса пришедший кивает и нацеливает оружие на Каллена.

Немой крик застывает у меня в горле. Та самая картинка из прошлого — жуткая и страшная — предстает перед глазами в новом свете. Она настоящая — это вовсе не сон. Всё реально, и совсем скоро мир может потерять для меня значение. Если Эдварда не станет…

— Я убью тебя, Аро! — обещает любимый, смотря лишь на меня. В изумрудах глазах проскальзывает бесконечное сожаление и преданность. Он смотрит на меня, будто в последний раз. Этот взгляд вовсе не вяжется с интонацией, которой он говорит.

— Всему своё время, — ухмыляется итальянец. — Ну а теперь, настала пора кульминации, Эдвард.

С этими словами Вольтури отбрасывает пистолет себе за спину и принимается покрывать грубыми, доставляющими дискомфорт поцелуями мою шею, а руками следовать по груди. Стискиваю зубы до такой степени, что они скоро треснут. Прикрываю глаза, чтобы не видеть лица Эдварда. Если я сейчас посмотрю на него, эта боль останется со мной навсегда и будет преследовать меня в кошмарах.

Мне жутко страшно за себя, но даже этот страх меркнет перед тем, что я чувствую по отношению к Эдварду. Каково ему будет увидеть всё это? Если бы такое увидела я, мне бы наверняка не захотелось жить. Я не знаю, что будет после этого, и останусь ли в живых после подобной «мести». Наверняка будет больно. Очень больно. Но эта боль ничтожна, перед тем, что я испытаю позже. Как буду себя ненавидеть и проклинать. Каждый божий день на протяжении всей жизни.

Отчаянье захлёстывает меня, а слёзы подступают к глазам. Мне придётся смириться с судьбой, раз у неё на меня такие планы.

Зажмуриваюсь сильнее, опускаю руки по швам и готовлюсь к худшему, но внезапно пальцы упираются во что-то твёрдое.

Ответ приходит быстрее, чем следовало — кобура.

Кобура с пистолетом!

У Аро нет оружия, и у Эдварда нет. Есть лишь у здоровяка Феликса и у меня. Если я смогу попасть в него раньше, чем меня остановят…

Шансы ничтожно малы, но этот вариант единственный.

Просовываю руку под блузку и обвиваю пальцами пистолет. Немного дрожу, но стараюсь сосредоточиться, отвлекаясь от поцелуев Аро.

Его руки перемещаются на мои бёдра, подбираясь к поясу джинсов, и в этот момент я достаю оружие из чехла.

Те тренировки с Эдвардом прошли успешно. Я кое-чему научилась, но до профессионала мне ещё очень далеко.

Впрочем, то ли от бешенной дозы адреналина в крови из-за страха перед будущим, то ли по счастливой случайности, а то ли благодаря помощи Всевышнего, я мигом нацеливаю дуло на Феликса и спускаю курок.

Ошарашенный Аро выпускает меня, а здоровяк со стоном падает навзничь. Из его груди течёт кровь.

Эдвард, не растерявшись, быстро подхватывает выпавший из его рук пистолет и подбегает ко мне.

— Замри, Аро! — приказываю я, когда чувствую, что Каллен появляется рядом. Итальянец повинуется, хотя почти добрался до того места, где лежит его оружие. Похоже, он тоже не терял времени.

— Ты не посмеешь навредить моей семье, — подступая к нему и отодвигая меня к себе за спину, произносит Эдвард. — Никогда!

— Ну, давай же, — подстрекает его Вольтури. — Выстрели. Покажи свою сущность.

— Она такая же, как и твоя, — не моргнув глазом произносит Каллен. — Если я убью тебя, никому хуже не станет, скорее, наоборот.

— Пустые разговоры, — отмахивается итальянец. — Питер!

Эдвард оборачивается, заслышав знакомое имя, и этого хватает Аро. Я даже не успеваю поразмыслить о том, что телохранитель Каллена оказался предателем. Я машинально стреляю в стоящего с пистолетом мужчину, но вслед за моим выстрелом раздается ещё один. Питер падает на землю, подгребая оружие под себя. По асфальту растекается красноватая жидкость.

— Тебе не сравниться со мной, Эдвард, — Аро ухмыляется, показывая, что пистолет всё ещё у него. Из дула тонкой струйкой вырывается дым. Получается, он выстрелил. Но я ведь не слышала хлопка!

От ужаса, пробравшего меня, не сразу понимаю, что пиджак Эдварда стремительно намокает в пространстве между его правой рукой и грудью.

Вольтури попал!

— Чёрт, — Каллен прикладывает руку к ране и, видя кровь, переводит злостный взгляд на итальянца — Теперь тебе точно конец!

— Ты не попадёшь в меня левой рукой, — усмехается Аро. — А вот я смогу!

И целится. Не успеваю ничего толком понять, молясь лишь о том, чтобы он промазал. Если пуля опять попадёт в Эдварда, ему несдобровать.

Но нам снова помогает Творец. Потому что у Вольтури кончаются патроны, о чём свидетельствует его досадное разглядывание револьвера, будто от этого он снова станет заряжен.

Каллен, злорадно улыбаясь, направляется к нему. Итальянец отступает, но вскоре упирается спиной в колону. Я боюсь лишь одного — чтобы в руках этого ненормального не оказалось ещё какое-нибудь оружие.

— За всё, что ты собирался сделать с Беллой, я готов убить тебя прямо сейчас, — сообщает Эдвард, нацеливая пистолет на горло Вольтури. — Но прежде хочу, чтобы ты знал. Дидима никогда тебя не любила и не любит по сей день. Она не была твоей ни разу!

— Ублюдок! — выкрикивает Аро и через секунду Каллен оказывается на асфальте. Его пистолет отлетает на несколько метров. Похоже, он выбил его из рук мужчины.

— Эдвард! — ору я, до сих пор сжимая в руках свой револьвер. Чёрт, он же не может защититься, одна его рука полностью обезврежена.

— Ты пережил девять моих покушений, Каллен, — Аро припечатывает Эдварда к асфальту снова и снова. Я слышу те удары, которые раздаются из-под тёмного навеса, пока бегу туда. — Но десятое точно не переживешь!

Едва я оказываюсь у той самой, подпирающей навес, колоны, вижу занесённый над Калленом предмет. Он выглядит гладким и отсвечивает серебром. Нож. Если Аро сейчас опустит руку, то точно убьёт Эдварда. Одной левой рукой он не способен остановить его, несмотря на все попытки, что предпринимает, а вот я могу.

Остаётся лишь маленькая проблема — в темноте я плохо различаю очертания мужчин. Если я попаду не в итальянца, а в любимого?

— Прощай, Эдвард Каллен, — с улыбкой в голосе говорит Аро, и в этот момент я понимаю, что другого выбора у меня нет. Либо пан, либо пропал.

Понадеявшись на милость Всевышнего и его очередную порцию помощи, я спускаю курок, выстрелив в темноту.

Хлопка не раздаётся. Значит, я попала.

Вот только вопрос: в кого?

В ответ мне снова раздаётся тишина. Та же, что и в начале.

Мои руки дрожат, а дыхание совсем сбилось. Я очень хочу броситься к ним и посмотреть в порядке ли любимый, но до безумия боюсь, что увижу его мертвым.

— Эдвард? — наконец решаюсь я, вглядываясь в тёмное место.

— Я жив, Белла, — доносится оттуда. Не могу передать того облегчения, что проходит через меня, словно ток, после этих слов. Он жив. Эта фраза заставляет всё во мне восстать из руин страха. Я попала в Аро. Я убила его. Убила нашего мучителя.

Откидываю пистолет в сторону и подбегаю к Каллену. Бледное лицо отчётливо выделяется в темноте на фоне всего чёрного. Мужчина сбрасывает с себя бездыханное тело итальянца, когда я оказываюсь рядом.

— Эдвард! — слёзы, так долго сдерживаемые, текут по щекам. Они от облегчения и счастья.

— Тише, Белла, — он протягивает ко мне здоровую руку, и пальцы касаются моей щеки. — Не плачь, родная, всё хорошо.

Наслаждаюсь его прикосновениями, а потом сжимаю руку в своей, целуя её.

— Тебе очень больно? — не вижу его раны, но это не мешает мне о ней помнить.

— Нормально, бывало и хуже, — отвечает он, а потом приглушённо стонет, тем самым опровергнув свои слова.

— Тебе нужно в больницу. Пойдём, я отвезу тебя.

Встаю на ноги, протягивая к нему руку, как снова слышу сдавленные стоны в ответ.

— В чём дело? — приседаю, пытаясь понять ситуацию.

— Голова, — шепчет Эдвард.

— О, боже, — мои глаза снова распахиваются, когда я вспоминаю те удары, что слышала пока бежала по заправке. Наверняка Вольтури что-то повредил Эдварду.

— Ничего, просто помоги мне, — старается успокоить меня мужчина.

— Хорошо, давай, обопрись, — подставляю ему руки, помогая подняться на ноги, и пытаюсь сосредоточиться. Адреналин всё ещё бурлит в моей крови, помогая делать всё нужное в этот момент.

Эдвард поднимается, но на ногах стоит не уверенно.

— Потерпи чуть-чуть, — прикусываю губу, обнимая его за талию и делая вместе с ним несколько небольших шагов к светлому пятну, где невдалеке припаркована наша машина.

Он тяжело и хрипло дышит, ничего не отвечая, но тем не менее передвигая ноги.

Мы двигаемся слишком медленно, и поэтому лишь спустя десять шагов, на освещённой части заправки, я вижу весь ужас представившейся передо мной картины.

Эдвард полностью запачкан кровью. Своей собственной и Аро, скорее всего. Она даже видна на его лице, на котором помимо крови имеется и несколько ссадин. Его бежевая рубашка превратилась в тёмно-красную, пиджак вымок насквозь.

И даже волосы. Бронзовые локоны запачканы кровью. Она стекает по ним, попадая на лоб.

— Родной, как же ты… — моё дыхание обрывается, и Эдвард вымученно улыбается, стараясь успокоить меня.

— Всё хорошо, — повторяет он. — Я жив.

— Да, правда, — соглашаюсь я. Он прав. Главное, что мы живы.

Мы достигаем машины спустя пару минут. Я открываю дверцу перед Эдвардом, который для опоры держится за крышу машины.

На переднем сиденье разбросаны музыкальные диски, и мне приходится в спешке убирать их, чтобы усадить в салон Эдварда.

Я уже почти заканчиваю с этим, собираясь помочь ему сесть внутрь, как что-то сильное ударяет меня в спину заставляя упасть на кожаные сиденья.

И в тот же момент слышу, как раздаётся выстрел. Быстрый и громкий.

Я бы не успела ничего сделать, даже если бы очень захотела. А вот он бы успел. Наверное, именно поэтому и толкнул меня внутрь.

Картина происходящего появляется в моей голове спустя минуту.

— ЭДВАРД! — кричу я, видя его распростёртое тело на асфальте перед машиной. Кровь течёт рекой.

План действий появляется в голове достаточно быстро. Хватаю пистолет из-под переднего сиденья и выглядываю из машины в поисках стреляющего.

— Белла, — шепчет мужчина, и я перевожу взгляд на него. Его левая рука, запачканная кровью, указывает на дальний угол заправки. Машинально выстреливаю и слышу в ответ громкий стон.

А затем тишину. Видимо, я убила стреляющего.

Прислушиваюсь пару секунд и лишь затем покидаю салон.

— Эдвард, куда он попал?

— Не важно, — Каллен хмурится, но затем вымученно улыбается. Его здоровая рука притягивает меня к своему обладателю, давая ему возможность поцеловать меня.

— Ты же умрёшь, — давлюсь сдерживаемыми рыданиями, отрываюсь от него и ищу рану. Мой взгляд цепляет её на груди.

Прижимаю руку ко рту, боясь закричать.

— Белла, не надо, пожалуйста, — просит он, и его пальцы гладят мою спину. — Побудь со мной. Мне страшно.

Слышу последнее слово и пытаюсь совладать с эмоциями. Крепко прижимаюсь к Эдварду, целуя его шею, щёки — всё, до чего могу дотянуться.

— Не бойся. Я здесь, я люблю тебя, — шепчу в ответ, не прекращая целовать его.

— И я люблю тебя, — в его голосе снова грусть. Вселенская тоска. — И Энтони тоже. Скажешь ему, ладно?

— Ты сам ему скажешь, — поджимаю губы и выпутываюсь из его рук, ища в кармане своих джинсов мобильник. — Сейчас я вызову скорую. Ты будешь жить, слышишь? Не смей умирать!

— Моя Белла, — на его лице снова улыбка, несмотря на ту страшную боль, что он испытывает. — Моя оптимистичная Белла.

Смотрю то на него, то на дисплей телефона. Дрожащими пальцами набираю номер, надеясь, что они ответят и приедут как можно скорее.

— Алло? — слышу голос диспетчера в трубке и начинаю тараторить и звать на помощь. Они записывают адрес и обещают вскоре прибыть на место.

— У нас мало времени, полежи со мной, — устало просит Каллен и умоляюще протягивает ко мне руку.

— У нас его полным-полно. Не смей говорить так, — захлёбываюсь слезами, но всё же исполняю его просьбу, не обращая внимание на текущую кровь. — Ты выживешь.

— Белла, послушай меня, пожалуйста, — останавливает мою тираду Эдвард и гладит пальцами мои волосы. — Ты подарила мне счастье. Подарила мне семью. И будь уверена, что я готов отдать все те тридцать восемь лет за четыре месяца с тобой. Наши четыре месяца. Не кори себя в произошедшем, здесь нет твоей вины.

— Не умирай, пожалуйста! — слёзы каскадами льются по моим щекам. — Не оставляй меня одну! Ты обещал всегда быть рядом!

— Я буду, моя хорошая, — он приподнимает моё лицо, собираясь подарить поцелуй. — Я всегда буду рядом, буду оберегать тебя и Энтони, что бы ни случилось, и где бы я ни оказался.

С этими словами он целует меня. Его губы дарят мне последний поцелуй, которым я наслаждаюсь.

И вот, через мгновенье он уже останавливается. Замирает.

— Эдвард? — зову я, не веря в происходящее и поднимая голову. Его глаза закрыты, но губы по-прежнему освещает та самая ласковая, любимая и такая нежная улыбка.

— НЕТ! — ору я, ударяя кулаками по асфальту и пачкая их в крови. — НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Вдали слышатся мигалки скорой помощи, полиции, пожарных.

Но для меня мир остановился. Всё вокруг замерло и погрузилось во мрак.

Я лишь крепко обнимаю Каллена, прижимаюсь к его груди и кладу щёку поверх той раны, которая его убила.

— Я люблю тебя, — шепчу я, и рыдания угасают, позволяя слезам молчаливо катится по щекам. Чувствую тёплую кровь у себя на лице, но меня это не волнует.

Уже всё потеряло значение.

Для меня уже ничего не важно.

Если нет Эдварда, нет и меня.

Нет Беллы Мейсен.

Глава 60 — Солнечные лучики

Открываю глаза и автоматически оглядываюсь вокруг. Наверное, желание верить в то, что всё вокруг сон, не изменилось до сих пор.

Но реальность сурова, и поэтому передо мной вся та же белая палата, всё те же пикающие приборы и вся та же давящая атмосфера.

Поднимаю руку и провожу пальцами по лицу человека, лежащего напротив меня на узкой кровати с перилами. Отчаянно жду звука, извещающего меня о том, что Он скоро проснётся. Но пиканье приборов всё такое же размеренное и на мониторе ничего нового кроме кривой пульса нет.

Наверное, стоит благодарить Всевышнего хотя бы за это. За то, что Он всё ещё жив.

Но мне даже этого не удаётся.

Не, я не плачу. Мои слёзы кончились давным-давно. Я уже и не помню каково это: безутешно рыдать над ним.

Есть ли смысл?

Тем более он постоянно твердил, что ненавидит смотреть, как я плачу. Мне стоит держаться хотя бы ради своего ребёнка, раз мир потерял смысл.

Весь мой мир теперь здесь. В этой клинике. Уже шесть с половиной месяцев.

Без устали я сижу на неудобном кресле, смотрю на Него, опоясанного разными трубками, и панически боюсь, что когда уйду, потеряю навечно.

Боль по-прежнему разъедает меня изнутри, она никуда не делась. А всё потому, что я, словно мазохистка, заново всматриваюсь в каждую чёрточку. Будто бы я и так не знаю Его лица лучше собственного.

С этим человеком так много связано.

Вся моя жизнь связана с Ним. Она принадлежит Ему. Не станет Его, и мне тоже оставаться здесь незачем.

Остаётся лишь вопрос: с кем останется сын в случае моей смерти. Родственников ни у меня, ни у Него нет, поэтому приходится справляться, делать вид, что всё неплохо и надеяться на лучшее.

Господи, как же тяжело надеяться, когда нет никакой надежды! Ни намёка, ни признака.

Равнодушное пожимание плечами врачей не заставляет верить сильнее. С каждым днём, с каждым часом моя вера слабеет, и ужас затапливает сердце.

Его состояние нельзя назвать плохим или хорошим. Для этого придумано отдельное слово, от которого я схожу с ума — удовлетворительно.

То, что всё не должны быть «так», я знаю. И знаю потому, что мне известно то, о чём даже не догадываются другие. Он доверил это только мне. Смог рассказать только мне. Справился с этим ради меня.

Обретя счастье, он оказался здесь. В бессознательном, жалком состоянии.

Не будь этих приборов, всё было бы иначе.

Они поддерживают Его существование, помогают жить и бороться дальше. И всё безрезультатно.

Сколько раз я получала предложение «отключить жизнеобеспечение»? Сколько раз отказывалась от этой затеи, давая ему ещё один шанс. Ещё, ещё, ещё…

Я ненавижу это слово. Всем сердцем ненавижу. Потому что произношу его постоянно. И произносила даже для него.

«Скажи ещё…»

«Покажи ещё…»

«Сделай ещё…»

И вот теперь я почти одна. Его нет рядом. И всё опять же из-за меня. Он здесь из-за меня, и поэтому я ненавижу себя тоже.

Мы бесконечно мечтали с ним, что всё у нас будет. Не сейчас, так потом.

Потом…

Нет этого «потом», есть только «сейчас». Фраза, что «завтра может не наступить» самая правдивая из всех, которые я слышала за последние месяцы. Правда, мне и в страшном сне не могло присниться, что весь тот ужас, испытанный с сыном, я испытаю и с Ним тоже.

Это что, закон подлости?

Руки сжимаются в кулаки, а дыхание становится похожим на свист от подобных размышлений.

Вот и всё, что я могу выразить без слёз и рыданий.

— Доброе утро, — пытаюсь вложить в голос немного радости, шумно выдыхая, но откуда ей взяться, если я в непрерывном трауре? Если в голове у меня ничего кроме страшных мыслей?

Я знаю, что Он не ответит. Отвечали ли вам те, кто на грани жизни и смерти?

Не думаю.

— Сегодня пятница. Двадцатое марта две тысячи тринадцатого года, — это моя привычка. Я всегда называю дату, приходя сюда. Наверное, призрачно верю, что он слышит меня.

В ответ опять раздаётся тишина. Она настолько тяжёлая, что я не выдерживаю и делаю глубокий вдох, прежде чем сказать ещё кое-что. Я повторяю это бесконечно, чтобы он не забывал. Чтобы продолжал бороться, если вообще как-то можно вырваться из того места, где он сейчас.

— Я люблю тебя, Эдвард, — слова зависают в воздухе. Боль пронзает сердце новой стрелой. Но я терплю. Мужественно и долго.

Поджимаю губы, прикрываю глаза и стараюсь дышать как можно ровнее.

У меня нет слёз, чтобы хотя бы немного выпустить те страдания, которые таятся внутри, а что толку плакать без слёз? Это невозможно по определению.

Вдох-выдох.

Считаю их про себя, а сама смотрю на благородный профиль: прямой нос, красиво очерченные скулы, некогда ярко-красные, а теперь слегка розоватые губы и чересчур бледное лицо.

Нет, Эдвард всегда был бледным, но сейчас он совсем как полотно. Почти сливается с больничными простынями.

Некогда блестящие с золотым отливом бронзовые кудри разметались по подушке. Теперь они тусклые и совсем тёмные. Они, как и их владелец, сейчас далеко от этого мира. В своём потаённом уголке сознания.

— Представляешь, Тони потерял свою игрушку. Того кролика, что ты ему подарил. Никак не может найти. Очень расстроился, — шепчу я, пытаясь отвлечься от накатывающих воспоминаний. — Говорит, что ты знаешь, где он. Не скажешь нам?

Снова тишина.

И снова ком рыданий поднимается в моём горле.

— Ладно, мы найдём сами, главное, выздоравливай, родной, пожалуйста, — прошу тем же тоном, что когда-то меня просил он. Встаю и целую его лоб. Кожа слишком гладкая, непохожая на ту, что раньше.

Ещё секунду смотрю на сиреневые, почти прозрачные веки и представляю, как они открываются. Каждый раз, когда я просыпалась, именно так всё и происходило. Мне нравилось смотреть, как он спокойно спал. В те редкие ночи, когда его не мучили кошмары, я этим наслаждалась. А сейчас я ненавижу его сон. Мне очень страшно, больно и одиноко.

Теперь кошмары ему не снятся. Он спит, не просыпаясь.

Мне огромного труда стоит смотреть на него и не думать, что он больше не проснётся.

— Ты не можешь оставить меня, мой хороший, — легонько сжимаю его ладонь, стараясь не затронуть трубки на запястье. — Ты мне обещал. Помнишь?

Шумно сглатываю, когда глаза начинают болеть от пересыхания. Мне как никогда нужны слёзы, которых нет.

— Энтони очень скучает. Он хочет, чтобы ты поскорее вернулся и поиграл с ним, — вспоминая про слабость Эдварда перед просьбами малыша, произношу я.

Писк прибора становится для меня самым громким звуком в комнате. Больше ничего не слышно.

— Возвращайся к нам, — умоляю напоследок, наклоняясь к его губам. Они сухие, уже не такие как раньше. Впрочем, целовать их по-прежнему моё любимое занятие. Он это знает. Надеюсь, и чувствует тоже.

С этим поцелуем почему-то в моей голове появляется полный кавардак. Мысли, как в цветном калейдоскопе, начинают свой безумный танец, перенося меня на бесконечные просторы воспоминаний.

Я помню всё. Каждый вздох, каждый шаг, каждое слово.

Всё, что связано с Эдвардом Калленом известно мне лучше, чем кому-либо.

Наверное, это всё потому, что я безумно люблю его. И это безумство накрывает меня с головой, выуживая из дебрей мозга то, о чём полагалось бы не помнить вовсе.

Столько времени я боролась с желанием всё обдумать. Вспомнить всё до мелочей. Боялась, что мне будет слишком больно.

Но теперь я понимаю, что больнее уже не будет.

А может, что-то свыше подталкивает меня, наконец, исполнить своё заветное желание, обещая, что что-то изменится?

Не знаю.

Просто опускаюсь обратно на неудобное кресло, опускаю голову на Его кровать, прикладывая к губам Его ладони, и пускаюсь в воспоминания.

Приятные и нет. Мифические и настоящие. Страшные и весёлые. Трагические и романтичные.

Наши воспоминания.

Те, что позволили нам созидать собственный рай.

Этот чертов поток воспоминаний обрывается на самом тяжёлом. После ночи, когда Эдварда едва не застрелили, вспоминать нечего. Диагноз врачей — кома. Ничего кроме «ждать» я не слышала.

И я ждала.

Мне казалось, самым сложным периодом были те три дня, когда Каллен боролся за свою жизнь в реанимационном блоке, но как оказалось, те три дня ничто по сравнению с шестью месяцами, которые будто нарочно проходили слишком медленно.

Где я сейчас? В Аду?

Ответ не совсем точный. Ведь Энтони и Эдвард пока что живы.

А Рай? Как же наш Рай?

Ведь вместе с этим человеком — моим Эдвардом — я поняла, что живу по-настоящему.

С ним я увидела жизнь с другой стороны. Благодаря ему мой ребёнок — наш ребёнок — обрёл второй шанс на счастливую жизнь, обрел семью и отца.

Эдвард и Тони — мой рай. Без них я не смогу и не захочу жить.

Но сейчас один из них на краю. Над пропастью, так сказать. Внизу острые скалы, а он стоит, покоряясь судьбе. И я на этом краю вместе с ним.

Мы вдвоём над пропастью. И здесь уж либо шаг вперед, либо назад. Я тяну его, упираюсь, прошу остаться, а он не отвечает. Молча ждёт, что будет дальше.

Получается, что я тоже жду. Стою и жду рядом с ним.

Мы стоим на краю собственного рая. Собрав его по щепкам, словно сложнейшую головоломку, мы рискуем потерять его. Только был сложен последний пазл, как всё снова растопчут и расшвыряют.

Одной мне это не собрать.

А может быть, поддаться? Позволить Эдварду самому сделать выбор, перестать держать его, не позволяя упасть? Может быть, он хочет иной участи, заслуживает иного, а я лишь мешаю?

Отрываю голову от его рук, когда очередная мысль врезается в измученное сознание, и смотрю на прекрасное лицо.

— Ты хочешь, чтобы я тебя отпустила? — спрашиваю почти шёпотом. Словно боюсь, что кто-то услышит. Настолько невероятный вывод, что по спине бегут мурашки.

В ответ всё такая же тишина. Но в моей голове зреет решение.

Подавляя рыдания, встаю с неудобного диванчика и на ватных ногах бреду к двери. Выхожу в коридор и делаю глубокий вдох. Я должна решиться.

Проходящая мимо медсестра с удивлением смотрит на меня.

— Позовите доктора Плэтта, — вспоминая фамилию Карлайла, прошу я. Девушка кивает и исчезает в дверном проёме.

Держусь для опоры за дверную ручку. Боюсь войти внутрь. Боюсь струсить, едва увижу Эдварда снова.

Мне нужно попытаться смириться с тем, что его больше нет. Незачем мучить меня и его. Он много пережил, и я дала ему все шансы. К сожалению, Всевышним было решено иначе.

Счастье, данное нам, продлилось всего несколько месяцев.

Эти его слова, про то, что эти месяцы были лучшими в его жизни, и он готов проститься с тридцатью восьмью годами прежнего существования, дают мне уверенность в правильности своего поступка.

Я больше не выдержу смотреть на него в таком виде.

Я хочу, чтобы он был счастлив. Наверняка он попадёт в то самое место, что и называют Раем.

Он уже готов. Он ждёт, пока сможет погрузиться в это прекрасное царство.

Однажды я присоединюсь к нему, если не согрешу, конечно.

— Мисс Мейсен? — Карлайл быстрыми шагами преодолевает коридор, появляясь передо мной. — В чём дело?

Его озабоченное лицо заставляет меня ещё раз вспомнить те моменты, когда Каллен устраивал наши встречи.

— Где соглашение, о котором мы с Вами говорили? Я готова подписать, — голос срывается на визг, а руки сжимаются в кулаки.

Терпение, Белла. Так будет лучше для всех.

— Об отключении искусственного жизнеобеспечения? — хмурится доктор.

— Да. Дайте мне ручку, я подпишу, — всхлипы заполоняют лёгкие, вырываясь наружу.

— Мисс Мейсен, это очень важное решение. Обратного пути не будет. Вы хорошо подумали?

— Дайте мне ручку! — кричу я, забывая, где нахожусь. Ещё пару вопросов, и я сойду с ума.

Горло разрывают рыдания. Боль невообразимая. Я не так себе это представляла.

Если честно, я вообще не представляла, что мне придётся прощаться со смыслом жизни так рано. Мы ведь провели вместе всего несколько месяцев! Откуда такая жестокая несправедливость?

— Хорошо, — Карлайл вздыхает и достаёт из кармана своего халата предмет, о котором я прошу. А затем кивает медсестре, чтобы принесла бумаги.

Сажусь на металлические стулья перед дверью и пытаюсь глубоко вдохнуть.

— Успокоительного, может быть? — участливо спрашивает доктор Плэтт.

— Нет, — низко опускаю голову, закрывая глаза. Кровь шумит в ушах, а пульс стучит в горле. Я ничего не слышу кроме своего отчаянного, иступлённого сердцебиения.

Девушка появляется слишком быстро. Исписанные мелким печатным шрифтом листы опускаются на мои колени. Беру ручку и, лишь прочитав первое слово, подношу её к месту для подписи.

«Я всегда буду рядом. Где бы ни оказался, и что бы ни произошло!» — голос Эдварда звучит в голове так реально, будто он сам стоит передо мной.

Сотрясаясь от рыданий, ставлю подпись и отшвыриваю бумаги подальше.

— Мисс Мейсен, давайте я принесу воды, — соболезнующе произносит Карлайл. — Вы приняли верное решение. Со временем боль пройдёт.

— Я хочу с ним попрощаться, — видя, что девушка собирается войти в палату к Каллену, прошу я. Она кивает и останавливается.

Шумно сглатываю и с трудом поднимаюсь на ноги. Карлайл встаёт следом, готовый, если надо, тут же поймать меня.

Делаю пару шагов к двери, открываю её и вхожу внутрь.

Всё та же палата. Всё тот же безмолвный, обездвиженный Эдвард и тот маленький диванчик, который навсегда меня запомнит.

Подхожу к белой кровати и сажусь на её краешек.

— Прости меня, — шепчу я, стараясь разглядеть через закрытые веки изумрудные глаза. — Но я не хочу держать тебя здесь вечность. Ты достоин лучшего. Там тебе будет лучше.

Прикасаюсь губами к его лбу и глажу любимое лицо. Оно лучше всяких слов говорит о правильности моих действий.

— Мой Эдвард Каллен, — чувствую слёзы.

Неужели они вернулись спустя столько времени? Смахиваю их, чтобы в последний раз полюбоваться мужчиной.

— Только мой.

Прикладываю ладонь к его груди в том месте, где бьётся сердце. Оно до сих пор бьётся, несмотря ни на что.

«Пообещай мне, что оно будет биться ещё очень долго!

— Обещаю…»

Вот что тогда он сказал. Вот что пообещал.

На миг моя решимость испаряется.

А может…?

«Нет, Белла, не может!» — гневается подсознание. — «Если любишь — отпусти его. Пожалей хотя бы Эдварда».

Оно право. В который раз.

— Теперь тебе никогда не приснится кошмар, — обещаю, лаская его лицо. — Теперь ты всегда будешь счастлив. Ты никогда больше не испытаешь боли, потому что никто больше не сможет причинить тебе эту боль. Даже я.

Глажу бледные скулы, погружаясь в свои страдания, и за громкими всхлипами и текущими слезами не сразу слышу совсем тихие слова. Такие тихие, что даже ветер за окном кажется более громким.

— Белла…

Моё имя.

Не веря, поднимаю голову и задерживаю дыхание. Оборачиваюсь, ища того, кто мог позвать меня. Напрасно, здесь никого нет кроме меня и Каллена.

Но он же не…

Или все же…?

Мой взгляд останавливается на бледном лице. Словно во сне наблюдаю, как дрожат сиреневые веки, перед тем как распахнуться и позволить мне увидеть изумрудные глаза.

Его изумрудные омуты.

— Эдвард? — не веря, зову я, стараясь понапрасну не надеяться. Если это моё больное воображение, потом будет невыносимо даже думать об этом.

Розоватые губы подёргиваются улыбкой.

— Белла, — повторяет он чуть громче.

Испуганно отдёргиваю руку, смотря лишь на его лицо. Проходит минута, может, полторы, а я всё не могу остановить своих рыданий. Из пучины истерики я погружаюсь в эйфорию и тону в ней, словно в трясине.

Невозможно описать те чувства, что появляются в моей душе после этих его слов.

Набираюсь смелости и касаюсь его, чтобы сильнее увериться в том, что всё происходящее правда.

— Ты очнулся! — мой голос, пускай и победоносный, но всё же не громче шёпота, разносится по палате.

Эдвард лишь смотрит на меня. Не отвечает. Но его глаза раскрыты и направлены в мою сторону. Сколько дней, недель, месяцев я ждала этого момента? Сколько моих мечтаний было разбито и разорвано?

Набираю в лёгкие воздуха и наклоняюсь к нему, целуя каждый миллиметр бледной кожи. Ощущаю его дыхание на своём лице, которое остужает горячие слёзы. Внутри у меня всё сгорает от того счастья, что влезло в душу и никак не покидает её. Мне кажется, я в чудесном и волшебном сне. Вокруг меня всё то, о чём я мечтаю. Но ещё одно мгновенье, и я проснусь. Увижу всю ту же белую палату и закрытые изумрудные омуты.

— Пожалуйста, не бросай меня! — молю я, продолжая целовать его. — Я без тебя не справлюсь. Ты обещал мне всегда быть рядом.

Не знаю, что думает Эдвард об этих моих словах. Возможно, сейчас я и вовсе не должна говорить их, чтобы не волновать его лишний раз, но переполняющие меня эмоции куда сильнее здравого смысла.

— Белла, не плачь, — его голос совсем тихий. Я едва слышу его за своими нескончаемыми всхлипами. Именно эти слов заставляют меня сконцентрироваться на происходящем.

Все это правда, а не вымысел. Мне нужна уверенность в этом, и она есть. Эдвард говорит со мной, спустя полгода. А я проливаю слёзы как последняя идиотка.

О причине, по которой действительно бы стоило рыдать, я стараюсь не вспоминать.

— Слёзы радости, помнишь? — подавляю очередной комок рыданий и вымученно улыбаюсь, заглядывая в его глаза.

Они взволнованные, немного испуганные. Взгляд не совсем сфокусированный. Похоже, он не понимает, где он и что происходит.

— Сегодня двадцатое марта, — безрадостно говорю я, гладя руками его щёки. С моими словами изумруды вспыхивают и распахиваются. Ему не хватает воздуха, и он начинает часто дышать. Успокаивающе провожу пальцами по мускулистой груди, скрытой бинтами, по плечам, шее, лицу.

Наверное, я зря это сказала.

Приборы отзываются учащённым пиканьем.

— Эдвард, тише, тебе будет плохо снова, — трескающимся голосом прошу я, не зная, как остановить подступающую истерику.

— Марта? — непослушными губами переспрашивает он.

— Не важно, — качаю головой, и снова целую его. — Мы поговорим, когда тебе станет легче. Не переутомляйся и не волнуйся. Теперь бояться нечего.

С горем пополам мне всё же удаётся его успокоить. Я повторяю бесчисленные слова обо всём хорошем и радужном, и приборы со временем возвращаются в свой нормальный ритм.

Вскоре дверь негромко хлопает, и голос медсестры врывается в моё сознание.

— Мисс Мейсен, мне нужно отключать приборы…

Затем голос замолкает. Видимо, девушка видит всё происходящее.

— Не надо ничего отключать! — отрицательно говорю я. — Он очнулся. Открыл глаза!

Эдвард непонимающе смотрит на меня, с немым вопросом. Качаю головой, не желая сейчас вспоминать весь тот ужас, через который прошла.

— Я всё объясню, родной, но позже, — обещаю, разглаживая его спутанные бронзовые кудри.

А тем временем медсестра выбегает за дверь и что-то громко кричит, кого-то зовёт. Но я слишком счастлива и занята с Калленом, чтобы слушать посторонние звуки окружающего нас мира.

Спустя минуту рядом со мной появляется доктор Плэтт и просит меня отстраниться от кровати Эдварда.

Послушно встаю и делаю пару шагов назад. Картинка происходящего до сих пор кажется мне вымыслом. До такой степени всё нереально.

Доктор что-то спрашивает у мужчины, а тот отвечает, немного хмурясь или морщась, время от времени. Карлайл проверяет показатели приборов, записывает что-то в разных бумагах, а затем поворачивается ко мне, давая молчаливое разрешение вернуться на своё место.

Пока делаю те два шага, отделяющих меня от любимого человека, в моей голове смешиваются сотни мыслей. Но самая главная из них адресована Творцу. Я благодарю его за спасение Эдварда всеми возможными земными молитвами. Обещаю исполнить всё, что необходимо, лишь бы такого больше не повторилось. Лишь бы он остался со мной и поправился.

Надеюсь, так и будет.

— Эдвард, — сажусь рядом с Калленом, огибая доктора и сплетая руку мужчины со своей. — Я люблю тебя!

Он снова вымученно улыбается.

— Я тебя тоже, — его негромкий голос и сказанные им слова заставляет тепло разлиться по телу.

— Вы как всегда всё успели в последний момент, мистер Каллен, — посмеивается Карлайл, снова стоя у меня за спиной. — До вашего выздоровления ещё предстоит пройти долгий путь, но главное вы уже сделали.

Эдвард лишь слабо кивает, переводя взгляд с него на меня.

В изумрудах лучится обожание, ласка и тепло. Все те чувства, которых мне так долго не хватало.

Шесть месяцев. Шесть бесконечно долгих и томительных месяцев я ждала лишь одного: этого момента. И он случился.

Ещё бы немного, и я навсегда лишилась бы Эдварда Каллена. Моего Эдварда Каллена.

— У нас будет самая лучшая жизнь, ты поправишься, и всё наладится, — обещаю я, вытирая следы от слёз тыльной стороной ладони и наклоняясь к его уху, чтобы он не тратил силы понапрасну. Короткий смешок раздаётся мне в ответ, заставляя и меня улыбнуться.

— Думаю, это вам больше не понадобится, — медсестра, появившаяся в палате, протягивает мне недавно подписанные бумаги, отчего Эдвард хмурится. Виновато смотрю на него, а затем на документы.

Решение приходит в голову мгновенно.

Встаю с бумагами, думая сделать кое-что важное, как мужчина останавливает меня. Его рука немного приподнимается, призывая меня остаться.

— Не уходи, — шепчет он, умоляющим тоном. Тем самым, что и во время ночных кошмаров.

— Никуда я не денусь, — обещаю, легонько сжимая его ладонь. В ответ он недоверчиво смотрит на меня.

Дарю ему ободряющую улыбку и демонстративно рву согласие об отключении жизнеобеспечения, наглядно показывая, что делаю, а затем, смяв в комок, кидаю в мусорное ведро.

Медсестра тихонько смеётся и, поправив капельницу Эдварда, выходит из палаты оставляя нас вдвоём.

* * *
— Папа! — Тони вбегает в палату так быстро, что я не успеваю остановить его. Пусть с того дня, как Эдвард впервые открыл глаза, прошёл уже месяц, он по-прежнему слаб.

И всё же я прекрасно помню, как открыла дверь в тот самый первый день, когда он очнулся, и сказала об этом сыну. Малыш меня не понял, что натолкнуло на мысль о его неведении в этом деле.

Тогда мне и пришлось всё рассказать.

Иногда плача, иногда улыбаясь, я рассказала сыну всю правду. Почему папы не было дома, где он находился и почему так часто я приходила лишь поздно ночью. Опровергла я и все те неумелые старые отговорки на его вопросы.

Энтони долго обнимал меня, говорил, что теперь всё хорошо, и он рядом. И он, и папа.

На это мне ответить было нечего, лишь поверить.

И я поверила.

— Малыш мой, — Каллен широко улыбается, и его голос возвращает меня в день сегодняшний. Наблюдаю, как он, протягивая к Тони левую руку, обнимает его. Энтони прижимается к ней, обвивая своимималенькими ладошками. — Я так соскучился!

— Я тоже! — сын поджимает губки, смотря на меня с укором. — Мама мне не разрешала прийти раньше. Сказала, что тебе будет больно.

— Зато теперь ты здесь, — бросая на меня взгляд полный обожания, улыбается Каллен. Тони, немного подумав, всё же кивает.

— Ты так долго спал, — хмурится он.

— Прости, сыночек, — Эдвард выглядит настолько виноватым, что у меня сердце кровью обливается.

— Больше не делай так, — просит Тони. Эдвард посмеивается, но его смех выходит грустный.

— Не буду, — клятвенно обещает он.

— Что у тебя болит? — опасливый взгляд малыша переводится на тело Эдварда, скрытое под покрывалами.

— Не важно, — Эдвард увиливает от темы, чуть крепче обнимая ребёнка. — Пройдёт немного времени, и ничего болеть не будет.

— И ты вернёшься домой? — глаза Энтони загораются.

— Да, — мужчина улыбается и чмокает малыша в макушку. Его взгляд переводится на меня, застывшую на пороге, и просит подойти.

Делаю несколько медленных шагов, не желая нарушать воцарившуюся идиллию.

— Садись, родная, — Каллен похлопывает ладонью по месту рядом с собой, счастливо улыбаясь. Я делаю, как он просит. Энтони тут же забирается ко мне на колени.

— Как ты себя чувствуешь? — первым делом решаю спросить я.

— Всё нормально, любимая, — спешит уверить Эдвард.

Не пугай нас так больше, — немного хмурюсь, приглушая голос. Вздрагиваю от накативших воспоминаний.

— Не буду, — снова обещает мужчина, и его рука сжимает мою. — Больше я вас не оставлю. Никогда.

— Верим на слово, папочка, — усмехаюсь, но в глаза впускаю лишь теплоту.

— Я люблю вас, — Эдвард обнимает нас обоих, внимательно глядя на каждого. — Вы тоже пообещайте никогда не пугать меня.

— Обещаем, — с готовностью произносим мы с Энтони и, наклоняясь, целуем Эдварда в обе щеки. — Мы любим тебя.

А затем мы все вместе весело и заливисто смеёмся.

У нас впереди целая жизнь. Полная счастья, радости и покоя. И я абсолютно уверена: ничто и никогда не нарушит это идиллию.


Два года спустя.


Лежу на кровати в родильном отделении и смотрю в окно, свет из которого заливает мою отдельную двухкомнатную палату (за старанья спасибо Эдварду).

На руках у меня прекрасная новорождённая девочка. Моя Каролина.

Её личико идеальное, хоть и немного нахмурено. Глаза внимательно смотрят на меня. Их цвет — чудный изумруд — завораживает с первого взгляда.

— Моя красавица, — шепчу я, нежно прижимая дочь к себе. Наша долгожданная девочка.

Уже после того как Эдвард полностью оправился от произошедшего, я узнала, что жду ребёнка. Не передать той радости, что испытали мы после этого известия. Обрадовался и Энтони.

В тот же день Каллен предложил поскорее сыграть свадьбу.

Мы поженились и через три недели узнали, что у нас будет дочка.

С самого начала моей беременности Эдвард превратился в консультанта, которого изначально предлагал нанять. Он следил, что я ем, как я сплю, сколько отдыхаю. Словом, забросил свою работу и полностью переключился на меня.

Сначала это жутко раздражало и огромного труда стоило не сорваться. Благо, я прекрасно помнила каково это: быть без Эдварда. Однажды я сказала ему это, на что он, грустно улыбнувшись, долго обнимал меня и повторял, что теперь такого больше не случиться. Я поверила, но осадок всё равно остался.

Что касается его бесконечной опеки, то со временем я привыкла. Зная, что он так проявляет свою заботу.

Два дня назад наша долгожданная красавица наконец появилась на свет. Во время моих родов Эдвард постоянно был рядом со мной, успокаивал, поддерживал и бесконечно уверял, что он здесь и всё будет как нужно. Его уговоры сработали, и всё произошло быстро и почти безболезненно.

Самостоятельно обрезав пуповину, мой муж первый подержал нашу красавицу на руках, заставив меня тем самым испытать небольшой укол ревности.

Впрочем, с этим чувством я быстро справилась.

От воспоминаний меня отвлекает тихий скрип двери. В образовавшейся щели появляется белокурая головка Тони.

— Мамочка? — зовёт он.

— Входи, родной, — гостеприимно зову я, улыбаясь сыну. — Посмотри на свою сестричку.

Энтони обрадовано вбегает внутрь, быстро оказываясь у моей кровати.

Вслед за ним в дверном проёме появляется Эдвард.

Тепло улыбаюсь всем своим любимым людям.

— Мама, она такая маленькая, — Тони смешно хмурится, наклоняя голову в разные стороны, чтобы лучше рассмотреть сестру. — Папа, я тоже таким был?

Ища ответа на вопрос, он оборачивается на Эдварда.

Мягко посмеиваюсь, радуясь тому, что временами он забывает, что Каллен не его родной отец.

— Я не знаю, малыш, — рассеянно произносит мужчина. — Белла?

— Ещё меньше, — усмехаюсь я, ероша свободной рукой волосы на голове сына.

— Не может быть, — Энтони удивлённо произносит это, пока внимательные глазки Карли рассматривают его.

— Можно мне? — Эдвард робко смотрит на дочку, когда садится на краешек моей кровати.

— Конечно, — осторожно передаю ему маленький розовый свёрточек, наслаждаясь чувствами, переполняющими меня.

— Красавица, — восхищённо шепчет Каллен. — Вся в маму.

— У неё такие же глазки, как и у тебя, папочка, — не соглашаюсь я. — И такой же носик.

Эдвард счастливо смеётся, с обожанием глядя на свою девочку. Он неумело держит руки колыбелькой, заставляя меня тоже усмехнуться.

— Что? — не переставая улыбаться спрашивает он. Получается, впрочем, с ноткой паники.

— Новоиспечённый папа, — протягиваю руку и поглаживаю его бледную ладонь. — Не бойся ты так, она не кусается.

— А если я ей что-нибудь сломаю? — озабоченно спрашивает он.

— Не сломаешь, — качаю головой, посылая ему ободряющий взгляд. Похоже, это работает, потому что мужчина ведёт себя чуть увереннее, и его руки немного расслабляются.

— Как её зовут? — напоминая о своём присутствии, интересуется Энтони.

— Каролина, — мы с Эдвардом отвечаем одновременно, с одинаковой нежностью и теплотой.

Ещё минут пять смотрю, как Каллен укачивает малышку, и вспоминаю про то, что вот уже три дня меня не было дома.

— Как вам живётся с папой? — обнимая сына, спрашиваю я. — Без меня не скучно?

— Скучно, мама, — протягивает Тони, чмокая меня в щёку. — Но всё равно было много интересного!

— Чего же?

— Клэр научила нас готовить суп, — загибая пальцы, перечисляет Энтони. — Потом я вместе с Гарреттом учился водить папину машину…

— Машину? — удивлённо смотрю на сына, а потом на Эдварда. Тот успокаивающе пожимает мою руку.

— Да. Гарретт раньше был автогонщиком, пока не переквалифицировался в телохранителя.

— Это ведь не опасно?

— Конечно, нет, — Эдвард фыркает, будто я сморозила глупость.

Отчасти понимаю, что это действительно так. Мужчина бы никогда не позволил нашему сыну пострадать. Это исключено.

— Мама, ещё не всё, — хмурится Тони, теребя меня за руку.

— Хорошо-хорошо, — показываю, что внимательно слушаю, и малыш продолжает. Его история длинная, но мне доставляет удовольствие слушать этот детский голосок, которому больше ничего не угрожает. Который рядом со мной.

— Я всё пропустила, — когда он заканчивает, недовольно бормочу я, заставляя их обоих усмехнуться.

— Ещё многое впереди, — оптимистично уверяет Эдвард.

— Это правда, — вздыхаю, крепко обнимая сына. В голове появляются воспоминания о нашем доме.

Нашем новом доме, который мы купили пару месяцев назад.

Эдвард после свадьбы, наконец, нашёл «тот самый», где должна жить его семья, и нас всех он полностью устроил.

Капитальный ремонт закончился очень быстро, и ещё за две недели до родов я уже спала в новой просторной спальне цвета красного дерева, наслаждаясь панорамным видом города через огромные окна.

— Белла, она уснула, — с ноткой волнения сообщает Эдвард, вырывая меня из задумчивости. — Что делать?

— Положи её в колыбельку, — мягко усмехаюсь, показывая ему на нужный предмет мебели.

Он осторожно опускает малышку внутрь, и возвращается ко мне, садясь рядом, обнимая и целомудренно целуя в губы.

— Я люблю тебя, — сообщает он.

— И я люблю тебя, мамочка! — подключается Тони, тоже прижимаясь ко мне.

— Мои любимые мальчики, — целую макушку сына, а затем губы мужа. — Мои самые дорогие мужчины.

С этими словами у меня на сердце воцаряется покой и тепло. Бесконечная любовь растекается по нему, даря самое лучшее чувство на свете — счастье. Оно такое разное, но одновременно похожее.

Женское, материнское и временами даже детское.

Теперь уже всё это навечно.

Я заново обрела сына, любимого, семью. Карли стала лучиком солнышка, долгожданным подарком, призванным осветить нашу жизнь.

И эту миссию она исполнила с того самого первого дня, как поселилась во мне маленькой клеточкой.

Все это стало началом большой и счастливой жизни, которая ждала нас впереди. Той, что я обещала Эдварду, когда он впервые открыл глаза. Той, что обещал он мне, когда я продолжала ходить в клинику, ухаживать за ним и повторять слова любви.

Ведь то место, где есть Эдвард, Энтони и Каролина, лучше любого рая для меня.

А всё потому, что они те, без кого я просто не мыслю своего существования!

Теперь я уверена на все сто процентов, что наша сказка только начинается, не смотря на все былые горести, печали и страдания.

Они уж точно никогда не повторятся.

Почему?

Да потому что я просто не позволю всему этому больше случиться. Я чувствую себя такой сильной, что могу свернуть горы.

Мой муж, мой сын, моя дочь — моя семья. Они со мной, а это значит, что мне ничего больше не страшно, и я всё смогу. Быстро или медленно, но смогу.

Эпилог

Воспоминания о прежней жизни покидают меня вместе с желтыми листьями, которые уносит ветер.

Я знаю, что Эдвард в раю. В раю за все его страдания, за всю его любовь, за то, что он справился с самим собой ради нашей семьи. Если и существует на небесах известное разделение, то в другое место он никогда бы и ни попал. Даже не встреть меня.

Неимоверно жаль, что мой Эдвард умер. Умер от рака три года и пять месяцев назад.

Он до последнего повторял, что все в порядке. Повторял, что очень любит нас и никогда не посмеет оставить. И сказанное — чистая правда. Он не оставил. Он всегда с нами.

Подхожу ближе к его могиле, смотрю на её серую каменную поверхность и понимаю, что моя жизнь прожита не зря.

У меня было всё, что ищут миллионы людей по всему миру.

И острые ощущения, и безумная любовь, и ошибки молодости, и драма, и комедия.

У меня была прекрасная жизнь, в которой Эдвард дал мне всё, что обещал.

В моей семье двое замечательных дочерей и мужественный, выстрадавший своё, сын. До самого конца он называл Эдварда не иначе как «папа». Это осталось с детства.

А я всегда была «мамочкой». И если в течение дня этого слова я не слышала по причине стеснения перед друзьями или посторонними людьми, то вечером он обязательно говорил его, показывая, как меня любит.

На моём лице сияет улыбка при воспоминании о наших детях: Несси, Карли, Тони.

Каролина — высокая, светловолосая красавица с изумрудными глазами. Точная копия Эдварда. Глядя на неё, забыть о нём невозможно.

Ренесми унаследовала от отца бронзовые волосы и красиво очерченные скулы, зато её глаза — точь-в-точь мои.

Энтони… Мой выросший, возмужавший мальчик. Очень красивый, как и в детстве, с пронизывающим, показывающим, что он знает о тебе самое сокровенное, небесным взглядом.

Наши дети — солнечные лучики, заставляющие улыбаться.

Благодаря им и некоторым произошедшим с нами событиям, я понимаю, что все случившееся — не зря. Что слову «зря» вообще не было места.

Я счастлива, что прожила такую прекрасную жизнь. Спасибо Эдварду за то, что смог подарить мне всё это.

Вздыхаю, улыбаюсь и смотрю на небо. Мне чудится, будто изумрудные глаза наблюдают за мной с пониманием, обожанием и прежней теплотой. Она никуда не делась, не пропала, не исчезла.

Как и обещал, Эдвард всегда со мной, что бы ни случилось.

Его кровь и плоть — его дети — мои дети — наши дети — всегда со мной, всегда поддерживают, помогают и оберегают.

Мы пролили неимоверное количество слёз в день смерти нашего папочки, но у судьбы, как известно, свои планы, и с невосполнимой утратой пришлось смириться.

И всё же это не важно.

Не важны все те истерики, которые одолевали всех нас на протяжении двух лет после того дня.

Теперь всё налаживается, возвращается на круги своя, пусть без Эдварда наша жизнь уже никогда не будет прежней.

Каролина через неделю выходит замуж. Её избранник наверняка понравился бы Каллену. Он чем-то похож на весёлого Гарретта, который активно участвовал в нашей жизни и погиб за пару дней до смерти Эдварда.

Мне жаль, что так случилось. Гарретт был хорошим человеком, он вызывал симпатию с первого взгляда.

Да и Джаспер тоже. Впрочем, он до сих пор работает у нас начальником охраны. Двадцать лет назад он удачно женился на Эленике, которая смогла полюбить его, не обращая внимания на внешность, и теперь их сын учится в Гарвардском университете.

У Ренесми и Энтони тоже всё хорошо. Тони помогает сестре опубликовать первую книгу о наших с Эдвардом взаимоотношениях, и я рада, что это случилось.

Помню, как впервые рассказала ей кое-что, о чём никто не знал. Даже Тони. Она тогда плакала, но всё же решила выслушать до конца. И посчитала это очень ценной информацией. Уроком, достойным того, чтобы о нём знали и помнили.

У неё не возникло ни одного противоречивого чувства к отцу. Сказалась его бесконечная забота и любовь, которую он, не скупясь, дарил всем нам.

Эта книга много значит для всех нас.

Я готова рассказать обо всем миру.

О себе, своей семье и своём счастье.

Прохожусь пальцами по щеке, стираю скупую слезу и, широко улыбаясь, бреду сквозь разноцветные осенние листья обратно к нашему дому.

Солнце светит, дует лёгкий ветерок, и я ощущаю, что Эдвард здесь, совсем рядом со мной. Так близко, словно его можно коснуться и поцеловать.

— Я люблю тебя, мой Эдвард Каллен, — шепчу я, надеясь, что мои слова будут им услышаны.

Оглядываюсь через плечо и вижу, как красная роза — символ нашей любви среди повседневной серости — переливается на солнце.

Он услышал.

Несомненно.


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1 — Время-вода
  • Глава 2 — Престижная жизнь
  • Глава 3 — Все точки над «i»
  • Глава 4 — Долгая поездка
  • Глава 5 — Пять заповедей и три правила Эдварда Каллена
  • Глава 6 — Кардиогенный шок
  • Глава 7 — Мой маленький мальчик
  • Глава 8 — «Другой» Эдвард Каллен
  • Глава 9 — Сотворение судеб
  • Глава 10 — Кривая пульса
  • Глава 11 — Сон
  • Глава 12 — Гнев
  • Глава 13 — Главная цель в жизни
  • Глава 14 — Спасибо что ты есть
  • Глава 15 — Телефонный звонок
  • Глава 16 — Человеческий разговор
  • Глава 17 — Доверие
  • Глава 18 — Выбор лучшего пути
  • Глава 19 — Нефтяная королева
  • Глава 20 — Массаж
  • Глава 21 — Похищение
  • Глава 22 — Неожиданное решение
  • Глава 23 — Противоожоговое
  • Глава 24 — Единственная попытка
  • Глава 25 — Нежность
  • Глава 26 — Побег
  • Глава 27 — «Отбой»
  • Глава 28 — Поговорим по-другому?
  • Глава 29 — Кошмары — игра воображения
  • Глава 30 — Беда не приходит одна
  • Глава 31 — Ожидаемое
  • Глава 32 — Упрямство
  • Глава 33 — Неуверенность
  • Глава 34 — Предложение руки и сердца
  • Глава 35 — Я люблю его
  • Глава 36 — Проявление заботы
  • Глава 37 — Двоякое утро
  • Глава 38 — Долгие ночи, бесконечные дни
  • Глава 39 — Мой Эдвард
  • Глава 40 — Я полюбила тебя
  • Глава 41 — Я так долго этого ждал…
  • Глава 42 — Холодные брызги ревности
  • Глава 43 — Ночные видения
  • Глава 44 — Встреча
  • Глава 45 — Между двумя огнями
  • Глава 46 — Люблю одного, ненавижу другого…
  • Глава 47 — Пробуждение
  • Глава 48 — Энтони и Эдвард
  • Глава 49 — Нет никакого смысла
  • Глава 50 — Алкоголь
  • Глава 51 — Дом для моей семьи
  • Глава 52 — Третий слева
  • Глава 53 — Отец
  • Глава 54 — Любим и достоин
  • Глава 55 — Осознание
  • Глава 56 — День рождения Энтони
  • Глава 57 — Успеть сказать. Успеть услышать
  • Глава 58 — Беспокойство
  • Глава 59 — Нет Беллы Мейсен
  • Глава 60 — Солнечные лучики
  • Эпилог