Прогулки по воде (СИ) [Chat Curieux] (fb2) читать постранично

========== -1- ==========

Петербург, зима 1823 года.

Павел Пестель заметил ее сразу же, как только вошёл в гостиную квартиры Рылеева. Она сидела в углу на софе, вдали от беседующих за столом мужчин. Почти полностью растворившись в тени большого серванта, незнакомка, однако, не смогла укрыться от глаз Пестеля — в ученическом сером платье, с собранными на затылке волосами, она казалась не старше семнадцати лет. Девица подняла голову как раз в тот момент, когда Пестель перешагнул через порог и кинул мокрый от растаявшего снега плащ на спинку стула. Их взгляды встретились — всего на секунду — и она снова опустила голову.

— Пестель, друг мой! Наконец-таки Вы к нам добрались! Мы уж думали, вас снегом занесло по дороге! — приветствовал старого друга сам хозяин квартиры.

Он выглядел, как всегда, безупречно: безупречно-белая сорочка, безупречно-отутюженный жилет, на лице — безупречно-спокойная улыбка. Женатым быть, наверно, даже неплохо, с каким-то разочарованием подумал Пестель и подал Рылееву руку.

— Нет уж, любезный друг, снег нам точно не преграда! — в своей обычной манере отмахнулся он, пытаясь поймать какую-то мысль, возникшую на периферии сознания. Снег, снег… Дорога… Он о чем-то забыл…

Вслед за Пестелем в гостиную один за другим вошли Волконский и Муравьев-Апостол. Оба кинули одинаково недоумевающие взгляды на незнакомку в углу, и, так же, как и их товарищ минутой ранее, не стали останавливать на этом свое внимание.

Обменявшись приветствиями и несколькими обязывающими фразами о погоде, все расселись кто где. За окном бесновалась вьюга, металось от ветра пламя свечи. Стоя у окна и глядя на выкованные морозом узоры, Пестель почувствовал, что начинает млеть от благословенного тепла комнаты. Еще один-два бокала вина — и о цели, ради которой он, не отдохнув с дороги, приехал в квартиру дома на набережной Мойки, можно будет забыть.

Пестель услышал шорох юбки и обернулся на звук. Незнакомка покинула свое место в уютном углу и теперь стояла рядом с Рылеевым. Она крепко сжимала в руках тетрадь в синей обложке и отдавать ее поэту явно не собиралась. Пестель наблюдал за ними с минуту, дивясь тем, как Рылеев, будучи человеком семейным, умудряется так ловко вести разговоры с другими женщинами. В том, что Кондратий Федорович обожал свою жену и души не чаял в маленькой дочке, Пестель не сомневался. Но сцена, наблюдаемая им в данную секунду, заставляла поверить в то, что с этой девушкой Рылеев, мягко говоря, хорошо знаком.

Где-то слева вполголоса спорили Волконский и Бестужев. Никита Муравьев сидел за столом и, кажется, дремал. Каховский уже сгреб со стола бутылку вина и, так же как и сам Пестель, ждал, когда Рылеев проводит гостью и по обыкновению запрет дверь. Последний отчаянно дергал себя за воротник сорочки. На лбу — испарина, на щеках — предательский румянец. Ай да Кондратий Федорович, усмехнулся про себя Пестель, окончательно уверовав в то, что дело здесь нечисто.

Все закончилось в следующую секунду. Незнакомка вложила тетрадь в руки расстроенному поэту, наклонившись к нему вплотную, сказала что-то короткое и, судя по тому, как сжались губы Рылеева, неприятное, и покинула комнату. Мгновение спустя гнетущую тишину нарушил звук откупориваемой бутылки.

— Ну что, друзья, теперь мы можем приступить к… Кхм… Беседе? — нетерпеливо спросил Каховский.

— Еще нет Трубецкого, — расстроенно откликнулся Рылеев, но тот решительно отмахнулся от друга.

— Начать можно и без него, — заявил он, беря сразу два бокала в руку и разливая вино; хрусталь звякнул мелодично и печально. — Ведь, как я понимаю, начинать мы будем с того же, чем закончили в прошлый раз?

Взгляд проницательных глаз уперся в Пестеля. Каховский всегда был горяч. Рубил с плеча. А ведь Пестель был такой же, только старше. Выдержке он научился за последние годы. Выдержке и способности промолчать, когда это необходимо.

Снова завязался разговор, все о том же, что и в последние встречи. С тех пор, как распался их общий негласный Союз и образовались новые Общества, им стало труднее договориться. Вот и сейчас — пусть не всерьез, пусть не доходя до крайностей — сидящие в гостиной поделились на два лагеря. Уже крепко засевшие в подсознании устои разных Обществ вбивали между собеседниками клин противоречий. Одних смущали методы, которыми предполагалось осуществить задуманное, других — результат. Общей была лишь конечная цель, и это было единственным, что собирало их здесь — в синем доме на набережной Мойки.

— А я говорю, что императора оставлять в живых нельзя ни в коем случае! — уперто повторял Каховский, со звоном опуская опустошенный бокал на стол. Снова разгорелись споры.

— Обойтись можно и без цареубийства, — возражал ему Волконский.

— Будем смотреть по ситуации! —