Прогулки по воде (СИ) [Chat Curieux] (fb2) читать онлайн

- Прогулки по воде (СИ) 735 Кб, 157с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (Chat Curieux)

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== -1- ==========

Петербург, зима 1823 года.

Павел Пестель заметил ее сразу же, как только вошёл в гостиную квартиры Рылеева. Она сидела в углу на софе, вдали от беседующих за столом мужчин. Почти полностью растворившись в тени большого серванта, незнакомка, однако, не смогла укрыться от глаз Пестеля — в ученическом сером платье, с собранными на затылке волосами, она казалась не старше семнадцати лет. Девица подняла голову как раз в тот момент, когда Пестель перешагнул через порог и кинул мокрый от растаявшего снега плащ на спинку стула. Их взгляды встретились — всего на секунду — и она снова опустила голову.

— Пестель, друг мой! Наконец-таки Вы к нам добрались! Мы уж думали, вас снегом занесло по дороге! — приветствовал старого друга сам хозяин квартиры.

Он выглядел, как всегда, безупречно: безупречно-белая сорочка, безупречно-отутюженный жилет, на лице — безупречно-спокойная улыбка. Женатым быть, наверно, даже неплохо, с каким-то разочарованием подумал Пестель и подал Рылееву руку.

— Нет уж, любезный друг, снег нам точно не преграда! — в своей обычной манере отмахнулся он, пытаясь поймать какую-то мысль, возникшую на периферии сознания. Снег, снег… Дорога… Он о чем-то забыл…

Вслед за Пестелем в гостиную один за другим вошли Волконский и Муравьев-Апостол. Оба кинули одинаково недоумевающие взгляды на незнакомку в углу, и, так же, как и их товарищ минутой ранее, не стали останавливать на этом свое внимание.

Обменявшись приветствиями и несколькими обязывающими фразами о погоде, все расселись кто где. За окном бесновалась вьюга, металось от ветра пламя свечи. Стоя у окна и глядя на выкованные морозом узоры, Пестель почувствовал, что начинает млеть от благословенного тепла комнаты. Еще один-два бокала вина — и о цели, ради которой он, не отдохнув с дороги, приехал в квартиру дома на набережной Мойки, можно будет забыть.

Пестель услышал шорох юбки и обернулся на звук. Незнакомка покинула свое место в уютном углу и теперь стояла рядом с Рылеевым. Она крепко сжимала в руках тетрадь в синей обложке и отдавать ее поэту явно не собиралась. Пестель наблюдал за ними с минуту, дивясь тем, как Рылеев, будучи человеком семейным, умудряется так ловко вести разговоры с другими женщинами. В том, что Кондратий Федорович обожал свою жену и души не чаял в маленькой дочке, Пестель не сомневался. Но сцена, наблюдаемая им в данную секунду, заставляла поверить в то, что с этой девушкой Рылеев, мягко говоря, хорошо знаком.

Где-то слева вполголоса спорили Волконский и Бестужев. Никита Муравьев сидел за столом и, кажется, дремал. Каховский уже сгреб со стола бутылку вина и, так же как и сам Пестель, ждал, когда Рылеев проводит гостью и по обыкновению запрет дверь. Последний отчаянно дергал себя за воротник сорочки. На лбу — испарина, на щеках — предательский румянец. Ай да Кондратий Федорович, усмехнулся про себя Пестель, окончательно уверовав в то, что дело здесь нечисто.

Все закончилось в следующую секунду. Незнакомка вложила тетрадь в руки расстроенному поэту, наклонившись к нему вплотную, сказала что-то короткое и, судя по тому, как сжались губы Рылеева, неприятное, и покинула комнату. Мгновение спустя гнетущую тишину нарушил звук откупориваемой бутылки.

— Ну что, друзья, теперь мы можем приступить к… Кхм… Беседе? — нетерпеливо спросил Каховский.

— Еще нет Трубецкого, — расстроенно откликнулся Рылеев, но тот решительно отмахнулся от друга.

— Начать можно и без него, — заявил он, беря сразу два бокала в руку и разливая вино; хрусталь звякнул мелодично и печально. — Ведь, как я понимаю, начинать мы будем с того же, чем закончили в прошлый раз?

Взгляд проницательных глаз уперся в Пестеля. Каховский всегда был горяч. Рубил с плеча. А ведь Пестель был такой же, только старше. Выдержке он научился за последние годы. Выдержке и способности промолчать, когда это необходимо.

Снова завязался разговор, все о том же, что и в последние встречи. С тех пор, как распался их общий негласный Союз и образовались новые Общества, им стало труднее договориться. Вот и сейчас — пусть не всерьез, пусть не доходя до крайностей — сидящие в гостиной поделились на два лагеря. Уже крепко засевшие в подсознании устои разных Обществ вбивали между собеседниками клин противоречий. Одних смущали методы, которыми предполагалось осуществить задуманное, других — результат. Общей была лишь конечная цель, и это было единственным, что собирало их здесь — в синем доме на набережной Мойки.

— А я говорю, что императора оставлять в живых нельзя ни в коем случае! — уперто повторял Каховский, со звоном опуская опустошенный бокал на стол. Снова разгорелись споры.

— Обойтись можно и без цареубийства, — возражал ему Волконский.

— Будем смотреть по ситуации! — решительно заявлял Муравьев-Апостол.

— Но, надо думать, если мы оставим его в живых, все наши действия могут так и остаться бесплодными, — неожиданно взял сторону Каховского Никита Муравьев.

— Милый друг, потише! — увещевал товарища Рылеев.

Пестель молчал, сжимая пальцами край подоконника. По вискам снова начинала бить тупая боль, и на лбу выступила испарина. Судорожно выдохнув, он всего на мгновение закрыл глаза и тут же почувствовал, как волной накатывает на него боль и сжимает голову, словно в тисках. Он, должно быть, побледнел, потому что оказавшийся рядом Муравьев-Апостол вдруг наклонился к нему и, осторожно сжав его локоть, спросил:

— Павел, тебе плохо?

— Сейчас пройдет, — сквозь зубы ответил Пестель, чувствуя — пройдет не скоро. — Я выйду на минуту.

Не вслушиваясь больше в горячие споры, Пестель резким шагом миновал расстояние до двери и вышел из душной гостиной. В тесном коридоре было не лучше. Глотая воздух ртом, он ослабил узкий воротник сюртука. Сквозь мельтешащие круги перед глазами заметил смутное движение рядом с собой, но не придал этому значение. Ноги не держали. Не предпринимая даже попытки найти стул или скамью, Пестель шагнул назад и прислонился спиной к благословенно холодной стене. Боль потихоньку начала уходить.

— Возьмите.

Пестель услышал голос, но не сразу понял, кому он принадлежит. Лишь спустя несколько мгновений, когда зрение восстановилось, он увидел прямо перед собой незнакомку в сером платье. Она протягивала ему стакан воды. Ее внимательные глаза без стеснения оглядывали его лицо.

Пестель принял стакан и сделал несколько глотков. Отер со лба выступивший пот.

— Благодарю Вас.

Незнакомка без спроса забрала стакан и указала кивком головы на соседнюю дверь:

— Вам нужен свежий воздух. В кабинете Кондратия окно не запечатано.

Она ушла, оставив после себя едва заметный шлейф духов. А Пестель остался стоять, провожая ее фигуру холодным взглядом. Её тон и то, как она вела себя в доме Рылеева, внезапно оскорбили его, заставили почувствовать себя слабым и уязвимым. Он устал с дороги, головная боль, о которой он уже успел почти забыть, в последние недели снова стала напоминать о себе, и меньше всего он желал, чтобы кто-либо узнал об этом.

Но возвращаться в гостиную отчаянно не хотелось. Пестель опасался, что приступ повторится, знал, что выглядит плохо и вполне даже сходит за больного человека, поэтому, поколебавшись еще мгновение, все-таки вошёл в кабинет. Не тратя времени, обогнул большой стол у окна и приоткрыл податливую раму.

Тихие шаги раздались за его спиной — Пестель знал, что незнакомка обязательно зайдет в кабинет вслед за ним. Все женщины по характеру сердобольны — им только дай жертву, которую можно окутать своей заботой. Пестель с досадой предчувствовал вопросы о его самочувствии, однако тусклой лампе, которую девушка внесла в кабинет, был искренне рад.

Он вдохнул морозный воздух и повернулся к вошедшей.

Незнакомка словно только этого и ждала. Она уже поставила лампу на стол и, опустив руки вниз и переплетя пальцы, смотрела теперь на стоявшего перед ней мужчину. Голова чуть наклонена набок, на лоб упала короткая прядь, взгляд прямой и открытый.

Она заговорила, но с ее губ слетело совсем не то, что Пестель ожидал услышать:

— У меня будет к Вам просьба, — секундная заминка, словно для того, чтобы подобрать правильные слова. — Вы не могли бы просить Кондратия о том, чтобы он не устраивал чтений в это воскресенье? Меня он не послушает.

— Отчего же я должен просить его об этом? — скрывая удивление, осведомился Пестель.

Незнакомка отвела взгляд, но лишь на секунду. Как бы уверенно она ни держалась с ним, Пестель не без удовлетворения заметил, что ей не по себе от того, что приходится вести разговор с незнакомым мужчиной, да к тому же мужчиной в звании.

— Понимаете, он, конечно же, будет читать свои последние стихи…

— Не вижу в поэзии ничего дурного, — довольно резко перебил девушку Пестель. Ему уже порядком надоел едва начавшийся разговор, немного раздражали довольно бесцеремонные манеры девушки, и вообще ему давно пора вернуться в гостиную.

— Поэзия заканчивается там, где начинается политика, — ровным голосом сказала незнакомка. — Кондратий человек осторожный, но даже он может оступиться. Вы же знаете, Павел Иванович, сейчас у государя… повышенный интерес к роду вашей деятельности. Не думаю, что будет разумным проводить такое мероприятие днем, да к тому же в воскресенье.

До Пестеля не сразу дошла суть сказанных девушкой слов. Стоило ей только произнести его имя, как в его памяти возник давно забытый образ — зима 1815 года, дорога, случайная знакомая в маленьком литовском городе. Конечно же, это не она, только взгляд напоминает ту, другую. Взгляд и этот серьезный, деловой тон. Сейчас той, другой, должно быть уже за двадцать пять…

— Вам сколько лет? — зачем-то спросил Пестель, и девушка заметно растерялась:

— Двадцать два.

И — заливаясь предательским румянцем:

— Я прошу прощения за то, что потревожила вас, — глаза опущены в пол, пальцы правой руки нервно сминают рукав платья. — Но от своих слов я не отказываюсь. За последний месяц было четыре ареста. Один из них — в доме напротив.

Теперь настала очередь Пестеля пристальнее вглядеться в лицо девушки. Она не выглядела на свой возраст. Высокая и по-девичьи хрупкая, с волосами, заколотыми так, что ни один локон не спадал на плечи, она была похожа на лицеистку. Но взгляд ее больших глаз тут же заставлял менять мнение. Кто она? Откуда взялась? Она говорила о политике так легко и свободно, словно всю жизнь только и занималась тем, что строила заговоры и плела интриги. Почему она заговорила с ним? Ни одна из женщин, которых ему довелось знать, не говорила с ним так. Это было неправильно, не соответствовало их статусу, в конце концов было просто неприлично. Женщины в дела мужчин лезть не должны. Особенно в такие дела.

Разговор пора было заканчивать.

— Приму к сведению, — Пестель ударил каблуком о каблук и наклонил голову в знак прощания. — А теперь вынужден откланяться.

Он закрыл окно и вышел из комнаты. Одновременно с этим открылась входная дверь, и на пороге появился Сергей Трубецкой — весь в снегу и с покрасневшими от мороза щеками. Он посмотрел сначала на Пестеля, потом — на вышедшую вслед за ним из кабинета девушку. Стряхнул с себя снег и ничего не сказал.

***

Просьбу незнакомки Пестель выполнять не стал. Более того — в воскресенье ровно в два часа дня он уже стоял в гостиной Рылеева, невольно высматривая в толпе серое платье. Но вокруг него кружили одни зеленые мундиры. Не видно было даже Натальи Михайловны, которая обычно суетилась вокруг мужа. Сегодня Рылеев встречал гостей один — задумчивый, молчаливый, растерянный.

Гостиная потихоньку наполнялась людьми. Приглушенные разговоры долетали до Пестеля со всех сторон; квартира поэта гудела, как улей. Рылеев подходил то к одному знакомому, то к другому. Пестель наблюдал за ним издалека, следя за изменениями на его лице. Вот он растерян, вот оживлен, вот снова брови его съехались к переносице и губы сошлись в тонкую линию…

Чтения, как обычно, начались с краткой сводки новостей. Со своей речью выступил как всегда сдержанный Трубецкой, потом добавили несколько слов Якушкин и Матвей Муравьев-Апостол. Их речи встретили восторженно.

— Так не отступим же от правого дела! — выкрикнул кто-то из собравшихся, и эта фраза почти мгновенно потонула в одобряющих рукоплесканиях.

Наконец все стихло, и на середину гостиной вышел Рылеев. Горделивая осанка, пламенный взгляд черных глаз — милый и робкий в быту, Кондратий Федорович преображался мгновенно, когда говорил о России, об их правом деле…

Он начал читать свои стихи, и вокруг воцарилась тишина.

— Не ожидала Вас здесь увидеть, — раздался рядом тихий голос, и Пестель вздрогнул. — Вы решили задержаться в Петербурге?

Она стояла рядом, как ни в чем не бывало глядя на Кондратия. Серое платье незнакомка сменила на темно-зеленое, но такое же простое. Волосы так же собраны заколкой. Пестель развернулся к девушке всем корпусом и наклонил голову в знак приветствия.

— Рад Вас видеть здесь, сударыня! — вежливо ответил он, решив поддержать игру. — Я, так же как и Вы не ожидали увидеть меня, совсем не думал, что снова смогу удостоиться встречи с Вами.

Незнакомка быстро взглянула ему в глаза и опустила голову, скрывая смущение. Она, очевидно, услышала насмешку в его голосе и с опозданием осознала, насколько вызывающим было ее поведение. Но, похожая на неразумного упрямого котенка, она не отступила и осталась стоять рядом как ни в чем не бывало.

«…Уже воспрянул дух свободы

Против насильственных властей;

Смотри — в волнении народы,

Смотри — в движеньи сонм царей!..»

— Скажите, Павел Иванович, — большие глаза снова были обращены к нему, и Пестель вдруг снова почувствовал себя уязвимым. — Только честно скажите… Какие у вас шансы осуществить то, что вы задумали, и остаться в живых?

— Практически никаких, — сухо ответил Пестель, ни на секунду не отводя взгляда от побледневшего лица девушки. — Почему Вы интересуетесь?

Она едва заметно пожала плечами.

— Я просто хочу понять, что движет такими людьми, как вы. Если бы…

Окончание ее фразы потонуло в рукоплескании офицеров. Рылеев закончил читать и, разгоряченный, взъерошенный, ушел с центра, слившись с толпой. Мгновение — и он оказался рядом с ними.

— Павел! Несказанно рад видеть тебя! — тут он заметил притихшую девушку и, словно только теперь до конца избавившись от опьяняющих революционных мыслей, спохватился: — Разреши мне представить тебе мою дальнюю родственницу, Викторию.

Виктория присела в легком реверансе. Пытливые глаза смотрели исключительно на Кондратия, словно девушка утратила интерес к бывшему собеседнику и решила избегать его во что бы то ни стало.

— Рад знакомству, — из приличия ответил Пестель и, почти не пытаясь скрыть иронии, добавил: — Твоя родственница, Кондратий, совершенно очаровательна! Я давно не бывал в обществе столь милой дамы.

Кондратий улыбнулся, не разобрав в словах друга скрытого подтекста. Взглянув на часы и будто вспомнив что-то, извинился и исчез за дверью. Едва он ушел, Виктория посмотрела прямо на Пестеля и, улыбнувшись, предложила:

— Может, останетесь на чай?

Пестель вежливо улыбнулся в ответ. Конечно, он не собирался задерживаться здесь ни минуты дольше.

— Отчего не остаться, — сказал он противоположное тому, что собирался сказать.

========== -2- ==========

В жарко натопленной гостиной не смолкали оживленные разговоры. Взбудораженный и сжигаемый жаждой деятельности, Рылеев все говорил и никак не мог остановиться. Он то тихо порицал себя за свои грешные мысли, то вдруг забывал об этом и с горящим взглядом выдавал хлесткую правду об укладе ненышней России. Взгляд его горел тем же огнём решимости, и именно такого Кондратия Рылеева Пестель любил больше всего. Поэт говорил, Пестель слушал его пламенные речи и невольно проникался тем же жаром. Сидящая рядом с мужем Наталья Михайловна молча стискивала пальцами фарфоровую чашку.

— Довольно, Кондраша, — мягко остановила она мужа, когда тот неосторожно затронул в разговоре имя императора. — Пора Настеньку укладывать.

Рылеев словно очнулся. Недоуменно глядя перед собой, опустил чашку на блюдце. Фарфор звякнул печально и мелодично. Потом поднял взгляд на жену. Наталья Михайловна встала из-за стола и теперь складывала салфетку.

— Прости, душа моя, я, кажется, увлекся, — он поймал ее тонкие пальцы и на мгновение прижал к губам. На лице женщины промелькнула улыбка. Она не могла долго сердиться на мужа.

Пестель смотрел на то, как нежно и трепетно относится Кондратий к супруге и не мог понять, как он, имея семью, рискнул пойти на такое дело. Ведь в случае его смерти и его жена, и его маленькая дочка останутся без малейшего шанса на существование. Рылеев осознавал угрозу и все же решился на отчаянный шаг. Конечно, он мог бросить начатое в любой момент. Но Пестель вспоминал тот пылающий огонь на дне темных глаз и понимал — не бросит. Погибнет, душу свою погубит, но от задуманного не отступится!

Наталья Михайловна вышла из гостиной и мягко притворила за собой дверь. За столом остались сидеть трое. Неловкое молчание, повисшее между ними, нарушало лишь редкое звяканье посуды, доносящееся из кухни — служанка вытирала бокалы.

Пора было уходить. Пестель тихо отодвинул от себя свой прибор и поднялся из-за стола. Рылеев встал вслед за ним.

— Стало быть, уже уходишь? — спросил он, зачем-то поправляя манжеты на рукавах.

— Пора, — коротко ответил Пестель, боковым зрением замечая на себе пристальный взгляд Виктории.

— Когда отбываешь из Петербурга? — оглянувшись на дверь и понизив голос, спросил Рылеев.

Пестель поправил сюртук и пробежал взглядом от окна до стоявшей на краю стола хрустальной сахарницы.

— До февраля еще пробуду.

Они обменялись рукопожатиями. Виктория встала из-за стола и по своей привычке переплела пальцы.

— Была рада знакомству, господин Пестель.

На её лице — вполне искренняя милая улыбка. Если не вспоминать об истинных обстоятельствах их знакомства, можно подумать, что на уме у этой девушки нет ничего, кроме рукоделия и прочих чисто женских занятий.

Попрощавшись и поблагодарив за чай, Пестель вышел из гостиной. Он был уже в плаще и собирался покинуть гостеприимную квартиру Рылеева, когда Виктория сняла с вешалки свою шубку и с обезоруживающей улыбкой спросила:

— Вы не проводите меня до почты?

Они вышли из подъезда вместе. Уже заметно стемнело. Глядя на фонарь, можно было заметить падающий мелкий снег. Виктория шла рядом, едва поспевая за широким шагом Пестеля, и путалась в длинной юбке. Задумавшись о своем, Пестель почти забыл о спутнице. О ее присутствии он вспомнил, когда проезжавший мимо экипаж круто занесло на льду — девушка отшатнулась и, оступившись на снегу, задела спутника плечом. Машинально Пестель подхватил ее под локоть, помогая удержаться на ногах.

— Бога ради, извините! — крикнул прямо из окна экипажа мужчина в летах и, не дождавшись ответа и даже не удостоверившись в том, что с девушкой все в порядке, поспешил покинуть место происшествия.

— Даже выйти не соизволил, — хмуро обронил Пестель, глядя вслед уезжающему экипажу. — Все в порядке? — спросил он уже у своей спутницы, окидывая ее быстрым взглядом.

Виктория молча кивнула. Она не смотрела ему в глаза, старательно пряча взгляд. Ее лицо было мокрым от растаявшего снега. Девушка плотнее укуталась в тонкую шубку и спрятала нос в воротник. Скосив глаза на Пестеля, возобновила свой путь, оставляя за собой узкие и непривычно маленькие следы.

Он нагнал ее у поворота улицы.

— Не понимаю, зачем Вам был нужен провожатый, — хмыкнул он, глядя на Викторию сверху вниз с внимательным прищуром.

— В Петербурге одной ходить страшно, — со всей серьезностью ответила спутница, все так же не поднимая головы. Ей было тяжело идти по рыхлому снегу. Улицы надо бы чистить, сварливо отметил про себя Пестель, словно ставя в своей голове еще один минус в пункте «все для народа».

— Вам надо быть осторожнее, — неожиданно нравоучительно заявил Пестель, стараясь шагать не слишком широко. — Идти по темной улице с мужчиной, которого едва знаете, так же опасно, как идти по этой улице в одиночку.

Виктория высвободила нижнюю часть лица из-под воротника и перевела дыхание. Из ее рта вырвалось облачко пара.

— Почему вы так мне доверяете? — с искренним любопытством поинтересовался Пестель.

Виктория остановилась и подняла голову. В свете уличного фонаря ее лицо было совсем бледным, почти прозрачным.

— Я не скажу, Павел Иванович, иначе вы обидитесь, — со всем присущим ей прямодушием ответила она.

Пестель непроизвольно хмыкнул.

— Однако же теперь мне стало еще интереснее узнать ответ.

Виктория вздохнула снова. На мехе ее воротника застыли капельки влаги.

— Ну хорошо, я скажу, — решив что-то про себя, выдохнула она в морозный холод. — Для таких, как Вы, Павел Иванович, женщины всегда на втором месте. Они вас не интересуют. Для таких, как Вы, дело всегда на первом месте, а остальное мешает. Единственная женщина, которая Вам нужна — это Революция.

Она помолчала и, что-то решив, добавила:

— Поэтому мне с Вами не страшно.

— Угу, — Пестель склонил голову вбок и, крепко сжав челюсти, прищурился. — Угу, — повторил он задумчиво, рассматривая девушку уже без всякого стеснения.

По ее словам получается, что он и не мужчина вовсе, а орудие Российской Революции. Или, по ее мнению, выходит, что революционеры — не люди? В любом случае, как расценивать слова Виктории, Пестель не знал.

— Сомнительный комплимент, — наконец сказал он, подставляя лицо снегу.

До самого почтамта они не проронили ни слова. Виктория шла рядом с ним, постоянно увязая в снегу и тяжело дыша. Пестель думал о том, что Рылеев так толком и не объяснил, откуда она взялась и кто она такая. Сказал лишь, что девушка приходится ему родственницей по материнской линии, что приехала она издалека и ненадолго, но Пестелю этой информации было мало. С опозданием он начал переживать о разговорах, которые вёл с Викторией, и о вопросах, на которые отвечал. Конечно, разведчицей она быть не могла — слишком молода, да и эмоции до конца скрыть не умеет. К тому же, Рылеев — человек крайне осторожный в подобных вопросах — не допустил бы ее к их делу, если бы не был уверен в ней.

И имя это странное — Виктория. Пестель не знал никого, кто еще носил бы такое имя. Необычное, звучное, режущее слух русскому человеку. Символичное. Пестель усмехнулся. Решив считать эту встречу добрым знаком, предпочел забыть о недавних словах девушки и перевел тему:

— Так значит, Вы не из Петербурга? — спросил он.

Виктория покачала головой, но отвечать не стала.

— А откуда, если не секрет? — не отставал Пестель, решив идти до победного конца.

— Издалека, — неопределенно обронила Виктория, всем видом показывая, что этот разговор она продолжать не собирается.

Пестель тихо цокнул языком и вздохнул. Было досадно — впервые за несколько лет он решил завести беседу с женщиной, но её не поддержали. На душе осадком осталось и странное чувство отчужденности, понять которое Пестель пока не мог. В том, что Виктория его заинтересовала, он не признался бы никому, даже самому себе. Но факт оставался фактом.

Догадываясь, какую тему девушка поддержит наверняка, Пестель решился на опасный маневр.

— Кондратий многое рассказывал Вам? — кардинально переменив течение беседы, поинтересовался он.

— Не понимаю, о чем Вы говорите, — обескуражила его своим ответом Виктория.

Зачем я это делаю? — спросил сам себя Пестель, невольно прибавляя шаг и с тайным удовольствием замечая, что его спутнице теперь приходится почти бежать рядом с ним.

— Все Вы понимаете, — сквозь зубы ответил он и остановился так резко, что Виктория почти врезалась ему в плечо. — Не знаю, что за игру Вы затеяли, но будьте любезны хотя бы не менять ее правила.

Виктория выглянула из-за его спины и, понизив голос, быстро пояснила:

— За нами следят. От самого начала улицы. Может быть, и совпадение, но осторожность ведь не помешает?

Пестель ей не поверил, решив, что таким образом девушка сбегает от ответа. Твердо решив больше не поддаваться ее большим невинным глазам, он клял себя за глупость. Говорить о политике с женщиной — еще неделю назад он бы не поверил, что падет так низко.

— Если Вам не очень трудно, можете подождать меня пару минут? — придав своему лицу самое жалкое выражение, попросила Виктория и, дождавшись хмурого кивка, скрылась в здании почтамта.

Оставшись стоять на улице, Пестель только теперь заметил, как сильно похолодало с утра. Чтобы не замерзнуть зря, он прошел от места, где стоял, до стены серого здания и вернулся обратно. Снегопад усилился — того и гляди, завьюжит метель. Викторию обратно нужно проводить обязательно, не то застрянет в каком-нибудь сугробе.

Какое-то движение почудилось Пестелю слева от себя, но, обернувшись, он не увидел никого, кроме одинокой мужской фигуры, стоящей на углу улицы. Человек стоял, засунув руки в карманы, и не двигался с места. Он был в темном сюртуке, на ногах — блестящие черные сапоги, на голове — высокий цилиндр. Лица не разглядеть.

На ум отчего-то сразу пришли слова Виктории:

За нами следят. С самого начала улицы.

И:

На этой неделе было четыре ареста. Один из них — в доме напротив.

Это простое совпадение, — убеждал себя Пестель, нет-нет, да и поглядывая на мужчину, который без сомнения чего-то ждал и поэтому не уходил.

Но вдруг не совпадение?

О государе-императоре слухи разные ходили, и в то, что он мог установить слежку за подозрительными ему людьми, Пестель верил охотно. Себя он как раз относил к разряду таких людей, и, сделав этот вывод, уже не считал слова Виктории такими уж глупыми. В конце концов, она права — осторожность сейчас не помешает.

Виктория вышла из почтамта через несколько минут и, торопясь и поэтому спотыкаясь еще сильнее прежнего, подошла к своему провожатому.

— Прошу прощения, что задержала Вас, — вполне искренне извинилась она.

— Не страшно, — успокоил ее Пестель, снова возвращаясь взглядом к мужчине на углу улицы. — Я провожу Вас.

Они пошли обратно. Стоило им только сдвинуться с места, как фигура мужчины шелохнулась, словно от ветра, и исчезла за поворотом. На всякий случай Пестель нашарил рукой пистолет. На месте. В случае, если кто-то встанет у них на пути, он будет готов защищаться.

Спустя два квартала, когда преследование неизвестного стало совсем уж явным, Пестель резко сменил направление, свернув в один из дворов, не забыв при этом поймать свою спутницу за руку.

— Павел Иванович, нам прямо, — попробовала возразить девушка, но Пестель посмотрел на нее так остро, что она не посмела сказать что-то еще.

Пестель опустил свою двууголку так, чтобы тень падала на лицо. Наклонился к Виктории, словно бы для того, чтобы смахнуть снег с воротника ее шубы.

— Возьмите меня под руку и говорите о чем-нибудь постороннем, — тихо сказал он, улыбаясь легко и непринужденно.

Виктория прикусила губу.

— Я не знаю, о чем говорить, — прошептала она, и Пестель сам взял ее ладонь и положил себе на сгиб локтя.

— Придумайте что-нибудь.

Он вёл ее узкими улочками, сбивая преследователя с толку. Вёл к себе на квартиру. В своей старенькой шубке Виктория вполне сойдет за одну из тех женщин, которых военные иногда водят к себе на квартиру. Унизительно — да, но возвращаться в дом Рылеева с хвостом за собой Пестель права не имел, хотя бы из-за его жены и дочки. Он пошлет ему записку. Через час или, может, через два, когда убедится, что за его квартирой никто не следит.

Виктория, поняв, наконец, что от нее требовалось, обхватила локоть Пестеля обеими руками и, грея замерзшие ладони, говорила о всякой ерунде. Она рассказывала о том, как ходила утром на церковную службу, и о том, как смешной маленький мальчик смеялся в храме, глядя на капающий со свечей воск, а его все никак не могли успокоить. Пестель слушал ее вполуха.

Они дошли до дома, где временно проживал Пестель, и зашли в подъезд. Молча, как заговорщики, поднялись на второй этаж. В углу, облокотившись о перила, стояла безликая мужская фигура.

Раньше, чем Виктория успела что-то сообразить, Пестель толкнул ее себе за спину и выхватил пистолет. Фигура выпрямилась и вытянула вперед руку.

— Не стреляй, Павел! Это я!

— Сережа? — узнав в неизвестном Муравьева-Апостола, переспросил Пестель.

— Ты не один? — заметив Викторию, уточнил Сергей.

— Это Виктория, родственница Кондратия, — Пестель убрал пистолет и подошел к двери своей квартиры, чтобы открыть ее. — Я потом объясню. Что-то случилось?

— И да, и нет, — неоднозначно ответил Сергей, приветствуя девушку легким поклоном головы. — Нужно поговорить.

— Прошу, — распахнув дверь, сказал Пестель. — Нам действительно есть о чем поговорить.

========== -3- ==========

— Тайная полиция?

На предположение Муравьева-Апостола Пестель лишь пожал плечами. Кем был тот шедший за ними незнакомец, теперь можно было только догадываться. Сейчас, за стенами относительно безопасного дома, произошедшее казалось плодом разыгравшегося воображения. И хорошо бы, если бы это было так. Только вот Пестель не мог позволить себе такой роскоши — оставить дело, как оно есть, и списать все на случайность. В конце концов, он сам видел следовавшую за ними фигуру, да и Муравьев-Апостол выглядел встревоженным.

Они сидели в комнате Пестеля и переговаривались вполголоса. Света было мало; две тусклые лампы в противоположных углах, одна — на столе в центре, да почти догоревшая свеча на комоде рядом с Викторией. Занавески на окнах тщательно задернуты, двери плотно прижаты.

— А может, агент? — гадал Сергей, задумчиво трогая подбородок. — Или кто-то со стороны?..

— Надо было сразу ему пулю в лоб! — с сожалением процедил сквозь зубы Пестель. — Не ломали бы сейчас голову, чем нам эта слежка обернется…

— Павел! — с упреком воскликнул Сергей и кинул быстрый взгляд на притихшую Викторию. Последняя сидела на стуле в углу маленькой комнаты и, так и не сняв шубку, грелась о стоявшую рядом с ней свечу.

Проследив за взглядом товарища, Пестель хмыкнул.

— Ты не думай, Сережа, что эту дамочку могут смутить мои слова, — ядовито произнес он. — Если хочешь знать мое мнение, то я считаю, что данная мадемуазель сама не погнушится взять в руки револьвер и сделать выстрел. Не удивлюсь, если окажусь прав.

— Павел, что ты говоришь? — с искренним изумлением перебил Пестеля Муравьев-Апостол. — Такие слова в присутствии…

— …в присутствии рьяной политикантки, — закончил за товарища Пестель. Усмехнувшись, он наблюдал за отобразившимся на лице Сергея недоумением. Понять его было легко — Муравьев-Апостол относился к девушкам трепетно и постоянно рвался защищать их честь — до дуэлей порой не доходило лишь чудом. Именно поэтому слова Пестеля он принял в штыки.

Виктория подняла голову, но не проронила ни слова. Она молчала все время, пока мужчины беседовали, сидела понурая и непривычно тихая. Сначала Пестель думал, что она напугана слежкой. Потом решил, что девушка всего лишь устала после долгой пешей прогулки по сугробам. Теперь же, глядя на её поникшие плечи, он отчетливо осознавал — дело в чем-то другом…

Изогнув в усмешке губы, он собирался добавить что-то еще, но вдруг замер. Настороженно вгляделся в съежившуюся у слабого огня девичью фигурку. В его глазах промелькнула внезапная мысль. Как Виктория смогла заметить слежку раньше него? И почему сообщила о ней не сразу? Говоря о ней, она выглядела спокойной, но сейчас, когда самое страшное для нее осталось позади, она вдруг побелела, как мел, и молчит, глядя в пол. Почему?

Вопросы роились в голове, порождая самые разные догадки. И самой навязчивой из них была мысль о том, что Виктория ведет какую-то свою игру. Может, следил за Пестелем вовсе не тот человек? Может, все это лишь часть чьего-то плана? Нет, Пестель не верил в то, что Рылеев попросил свою родственницу выведать у руководителя Южного тайного общества какую-либо информацию — в конце концов, они, пусть и разными методами, но занимались одним делом. Но Пестель верил в то, что и самого Кондратия могли провести вокруг пальца. Осторожный с незнакомцами, он был открыт перед близкими и никогда не таил того, что лежало у него на душе.

Пестель медленно встал со своего стула и, выпрямившись во весь рост, повернулся к Виктории.

— Что тебе рассказывал Рылеев? — очень тихо повторил он вопрос, который уже задавал ей этим вечером.

Виктория замерла, следя за мужчиной своими большими глазами. Она как будто даже еще сильнее вжалась в спинку стула и плотнее запахнулась в полы шубки. Губы слегка дрожат. Взгляд, как у оленёнка.

Пестель ей не верил.

— Павел! — предостерегающе позвал товарища Сергей. Напрягшись, поднялся со стула вслед за ним.

Пестель склонил голову набок. Медленно сокращая расстояние между ними, не спускал с Виктории глаз. Он видел, что она не на шутку напугана — девушка вцепилась в шубку так, словно ее собирались отобрать, и взгляд бегал, как у затравленного зверька.

— Павел, сядь!

В интонациях Муравьева-Апостола явственно слышался лед. Пестель крепко сжал челюсти. Преодолев последние сантиметры, он практически навис над Викторией. Уперевшись одной рукой в стену рядом с ее лицом, замер в ожидании ответа. Почему она молчит? Это же такой простой вопрос.

Голову сжало, словно в тисках, и перед глазами на мгновение стало темно. Пестель тряхнул головой, словно желая отмахнуться от боли, которая пришла так невовремя. Крепко сжав кулаки, чтобы не выдать её, Пестель заставил себя не отвести взгляд от глаз Виктории. По ее лицу было ясно, что выглядел он в эту минуту устрашающе.

— Что именно Рылеев тебе говорил?! — теряя терпение и почти срываясь на крик, спросил он.

Боль накатывала волнами, отвлекая, заставляя забыть обо всем, кроме главного — ему нужно добиться правды любой ценой. Взбешенный, Пестель готов был схватить девушку за плечи и трясти, трясти до тех пор, пока она не скажет ему все, что утаила до этой минуты.

— Павел, успокойся! — Сергей схватил его за плечо и одним резким сильным движением развернул к себе. — Что с тобой творится?!

— Пусть она просто ответит, — упрямо повторил Пестель, прожигая Сергея горящим взглядом. Узнать правду, узнать, что Виктория здесь ни при чем, вдруг оказалось для него жизненно важным.

Ему будет достаточно всего пары слов. Он готов поверить в то, что Рылеев не ошибся и не подвел их всех. Он хочет поверить в это, только пусть она скажет сама.

— Выйди, — сухо приказал Сергей. — Выйди и успокойся.

Весь пыл и вся ярость слетели с Пестеля в один миг, словно на него вылили ушат воды. Муравьев-Апостол стоял перед ним, готовый среагировать на любое движение. Его глаза сверкали льдом. Пестель сжал ладонь в кулак и снова разжал пальцы. Вздохнул глубоко и медленно, выравнивая дыхание. Сердце билось где-то в горле. Он уже и сам не понимал, отчего вдруг кинулся на девушку, перепугав ее до смерти. Фанатик, вспомнил он ее слова. Одно это слово — хлесткое, безжалостно правдивое. Оно эхом отдалось где-то в подсознании.

Пестель круто развернулся на каблуках и вышел из комнаты. На лестничной клетке он остановился и, оперевшись на перила, опустил голову вниз. Глубокий вдох. Выдох. Сейчас боль пройдет.

Он слышал приглушенные голоса, доносящиеся из-за приоткрытой двери. Говорил Сергей. Очевидно, Виктория всерьез решила играть в молчанку. Помедлив еще минуту, чтобы убедиться в том, что приступ не начнется, Пестель вернулся в квартиру и плотно прижал за собой дверь.

Виктория стояла у окна спиной к нему; Муравьев-Апостол в растерянности сжимал в руках свернутый вдвое лист бумаги. При звуке шагов он поднял голову. Во взгляде его карих глаз — молчаливый упрек и сожаление. Оглянувшись на девушку, Сергей положил записку на комод и подошел к Пестелю почти вплотную.

— Она решила остаться на ночь здесь, хотя я предлагал ей свободную квартиру по соседству, — вполголоса и очень сухо сказал он. — Проследи за тем, чтобы ей ничего не угрожало. И, прошу тебя, Павел, без эмоций.

— Уже уходишь? — бесстрастно уточнил Пестель, наблюдая за тем, как Сергей натягивает перчатки. — А как же тот разговор, с которым ты пришел ко мне? Ты же так и не рассказал мне то, что собирался.

— Я расскажу тебе обо всем завтра, — коротко бросил Муравьёв-Апостол. — А сейчас я зайду к Кондратию, сообщу, что с Викторией все в порядке.

Пестель устало кивнул. Он был рад тому, что Сергей уходит. Он так и не узнал ничего из того, что собирался узнать в этот вечер, но сил решать оставшиеся вопросы уже не было. Сейчас он ляжет спать. Со всем можно разобраться после.

Сергей остановился в дверях и снова обернулся на товарища.

— Павел? — позвал он и, дождавшись, когда тот поднимет в ответ голову, напомнил: — Без эмоций. И без того проблем хватает.

***

Пестель церкви не любил. И даже не по той причине, что с детства воспитывался в лютеранской вере, а из-за самой атмосферы русского храма. Эта глубокая тишина, в которой были слышны лишь гулкие шаги да редкие вздохи, эти строгие лики, глядящие на тебя так, словно знают обо всех твоих грехах, этот запах ладана — все здесь напоминало Пестелю о том, что мысли, ежедневно наполняющие его сознание, неправильны, грешны, разрушительны. Поэтому утром, найдя записку Виктории, он решил идти сразу к Рылееву, чтобы убедиться в том, что с его родственницей все в полном порядке, и объясниться за случившееся.

Зачем идти в церковь в понедельник утром, Пестель не понимал. Как и то, почему он не проснулся, услышав, как она уходит. Почему она не сказала ему ни слова, оставив лишь сухую записку, он как раз понимал отчетливо — после вчерашнего девушка вряд ли захочет здороваться с ним при встрече, не то что разговаривать. Вспомнив об этом, Пестель со злости порвал записку и, бросив обрывки в жестяную плошку, поджег. Он думал, что наконец научился держать себя в руках, но снова сорвался на эмоции. Это было неприятно и тревожило его по-настоящему.

Весь путь до дома Рылеева Пестель думал о Виктории. Ему, конечно же, не стоило вчера на нее кричать. Сергей прав — в конце концов, она всего лишь женщина. Да, она отличается от других женщин, с которыми раньше общался Пестель, но она все равно ею оставалась — неспособной за себя постоять, слабой перед мужчиной. Извиняться Пестель вовсе не собирался. Говорить с ней тоже. Убедиться, что с ней все в порядке — вот что побудило его сделать крюк и зайти в синий дом на набережной Мойки.

Пестель открыл тяжелую входную дверь и, поднявшись по лестнице, остановился у квартиры Рылеева. Он не знал, что именно рассказал Кондратию заходивший вчера Сергей, и поэтому никак не мог решиться постучать и войти. Простояв так несколько секунд и разозлившись на себя, Пестель поднял руку и решительно постучал. Дверь открылась сама.

Предчувствие беды захватило Пестеля с головой, и, не думая ни секунды, он распахнул дверь настежь и вошёл. Он знал, что поступает неправильно. В квартиру к Рылееву могла заявиться полиция — с арестом или нет, но появляться в ее присутствии было бы верхом неразумности. Самым правильным было бы уйти и подождать снаружи, но Пестель ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что Наталья Михайловна вынуждена в бессильном одиночестве наблюдать за тем, как арестовывают ее мужа, не позволяла Пестелю оставаться в стороне.

Он минул быстрым шагом коридор и остановился на пороге гостиной. Его взгляд, напряженный до предела, сразу же выхватил фигуру Рылеева — в домашнем халате поверх сорочки, взъерошенный, заспанный, он говорил с человеком в темном плаще. Спустя секунду Кондратий тоже увидел товарища, и по его взгляду Пестель сразу понял, что ему сейчас лучше не вмешиваться. Продолжая наблюдать за ним, он отступил назад, шагнув за открытую дверь и таким образом скрывшись от посторонних глаз.

Рылеев ответил незнакомцу что-то короткое и, судя по всему, резкое и вышел из комнаты. Остановившись у вешалки и делая вид, что ищет что-то в карманах, сказал едва слышно:

— Ничего не спрашивай у меня и не говори. Если вдруг тебя спросят о чем-либо, отрицай.

Он, очевидно, нашел то, что искал и, шепнув тихое: «уходи», вернулся назад в гостиную. Ни разу не взглянув на него и ничем не выдав его присутствия, закрыл за собой двери. Все, что оставалось Пестелю — уйти в тревоге и смутном ощущении, что случилось что-то плохое.

Торопливо он спустился по лестнице и вышел из дома.Это не арест, здесь что-то другое. Рылеева допрашивали, но не как обвиняемого, а как свидетеля. Может, что-то произошло по соседству с его квартирой? Или Кондратий увидел что-то, что ему видеть не следовало? Но почему он тогда приказал ему все отрицать? Пестель пошел прочь от дома, решив, что лишний раз светиться возле него не стоит. Рылеев не арестован — это главное. Остальное он может объяснить потом.

Пестель вышел к каналу и посмотрел по сторонам. К синему дому, увязая в снегу, шла девушка. Узнав в ней Викторию, Пестель следил за тем, как она открывает чугунную калитку и входит внутрь. Неловкая, маленькая — даже с такого расстояния видно, как покраснели от холода ее руки — она устало брела по снегу домой, где как раз в эту минуту…

Суть происходящего Пестель понял слишком поздно. Вчера следили вовсе не за ним, а за Викторией. И в дом к Рылееву сегодня пришли вовсе не за тем, чтобы арестовать его, а из-за нее. Пестель еще не понял, для чего именно им нужна девушка, но отчетливо осознал, что ей нельзя заходить в дом сейчас, после того, как Кондратий дал ложные показания.

Он догнал ее у самого входа — спасибо тяжелой двери, которую девушке не удалось открыть с первого раза! — и крепко взял за локоть. Виктория вздрогнула, но, увидев Пестеля, успокоилась.

— Там сейчас полиция, — опередив девушку, сказал он. — Надо уходить. Срочно.

Он увлек ее за собой, и Виктория пошла за ним следом, как послушный ягненок. Она ничего не спросила и ни на секунду не усомнилась в верности его слов. Такое доверие удивило и ранило Пестеля, которому было бы легче, если бы девушка не поверила ему или хотя бы выдернула свою руку. Но Виктория как будто забыла все, что он ей вчера наговорил, и доверчиво держалась за его плечо. Ей приходилось практически бежать, чтобы успеть за его широким шагом, а Пестель спешил увести ее от опасного дома, поэтому не сбавлял хода.

Остановился он, только когда они дошли до места. Не придумав ничего лучше, он снова привел ее к себе домой.

— Послушай меня, — Пестель развернул девушку к себе и строго посмотрел ей в глаза. — Мне сейчас надо уйти. Когда вернусь, не знаю. Но ты отсюда никуда не уходишь и ждешь меня. Это ясно?

Виктория кивнула.

— И когда я приду, ты мне все расскажешь, — добавил он, с трудом пряча неловкость. Девушка смотрела на него без малейшего намека на обиду, и от этого взгляда вдруг проснулась совесть. — Поняла? — резко спросил он, за грубостью скрывая истинные чувства.

— Я поняла, — тихо ответила Виктория и в избытке чувств вытянула руку, чтобы погладить плечо мужчины. — Спасибо.

Пестель уклонился от ее прикосновения и указал рукой на дом.

— Ключ под порогом, — сухо сообщил он и, развернувшись, пошел прочь.

Ему было досадно за то, что девушка ведет себя с ним, как ни в чем не бывало. Слишком свободно. Так, словно они были знакомы как минимум с детства. Отсюда напрашивалось два вывода: либо за этим стоит какая-то неведомая ему цель, либо Викторию попросту не учили светским манерам и она не знает, как нужно вести себя с едва знакомым мужчиной. Пестель даже не знал, умеет ли она говорить по-французски — с ним она говорила исключительно на русском языке.

Забот мне мало, думал Пестель, шагая обратно к набережной. И до этого времени у него было много проблем, теперь же прибавилась еще одна. Я не буду оборачиваться, твердо сказал он себе и обернулся назад через секунду. Виктория уже вошла в дом — заснеженный двор был пуст.

Пестель поправил воротник и уверенно свернул на широкую дорогу. Впереди его ждал разговор с Сергеем, и, судя по всему, неприятности только начинались.

========== -4- ==========

К вечеру, вернувшись домой, Пестель не чувствовал ног от усталости и холода. Весь день ему пришлось провести на морозе, начиная встречей с Сергеем и заканчивая плановым смотром у Петропавловской крепости.

Он уже успел забыть о Виктории, которая ждала его в квартире, и поэтому первые несколько секунд был крайне удивлен теплу обычно не прогретой комнаты. Когда он вошёл, Виктория суетилась у окна, переливая молоко из кувшина в жестяную кружку. Заметив его, девушка вздрогнула от неожиданности.

— Ты вернулся, — она поставила кувшин под окно и улыбнулась. — Я не слышала, как ты вошёл.

— Надо быть внимательней, — хмуро бросил Пестель, стягивая с ног мокрые от снега сапоги и задаваясь вопросом, когда они успели перейти на «ты». — Я провожу тебя домой чуть позже, — добавил он, тяжело опускаясь на стул и откидываясь назад. Тело странно ломило, и глаза болели от яркого света стоявшей на столе лампы.

Он услышал шаги — Виктория подошла ближе и встала напротив.

— Но я думала, что останусь здесь на ночь, — сказала она, очевидно, глядя прямо ему в лицо. — За домом еще несколько дней могут следить, и…

— …и ты решила, что моя комната — самое подходящее место для того, кто прячется от полиции? — ядовито поинтересовался Пестель, растирая пальцами переносицу.

— Да?.. — робко предположила Виктория, и Пестелю вдруг очень захотелось открыть глаза и увидеть, какое сейчас у девушки выражение лица.

Растерянно-ждущее.

— Нет. — Твердо обрубил Пестель, глядя на Викторию тем взглядом, после которого люди обычно ему не возражают.

Она простояла напротив него с минуту. Потом вздохнула, отошла от стола и, подойдя к окну, обернулась назад через плечо.

— Будешь ужинать?

— Нет, — снова повторил Пестель, прекрасно зная, что на ужин все равно нечего есть.

— Я нашла немного крупы и купила молока, — словно читая его мысли, пояснила Виктория. — Надеюсь, ты любишь кашу.

Пестель посмотрел на нее с нескрываемым удивлением — он не понимал, как можно не уловить такой простой намек. Виктория поймала его взгляд, и вся ее оставшаяся уверенность тут же сошла на нет.

— Прости, — тихо сказала она и поджала губы. — Думаю, мне стоит уйти прямо сейчас.

— Нет, — в третий раз выдохнул Пестель, опираясь локтями о стол и выжидательно глядя на девушку. — Сначала ты расскажешь мне все с самого начала и объяснишь, кто и почему тебя ищет.

Он устал. После встречи с Сергеем и его отнюдь не приятных новостей о том, что, возможно, на Украине их ждет предатель, он чувствовал себя выжатым, как лимон. Ему хотелось забыть обо всем хотя бы ненадолго, не контролировать в разговоре с кем-либо каждое свое слово, просто уснуть и проспать много часов подряд. Пестель желал решить нависнувшие над ним проблемы и приступить к основной задаче. Он чувствовал, как уходит время, корил себя — за вынужденное промедление, других — за их нерешительность. У него болела голова и спина, а ног он почти не чувствовал.

Пестель хотел, чтобы Виктория наконец ушла и больше никогда не появлялась, но в то же время он боялся ее отпустить, потому что она уже успела увидеть и услышать столько всего, что хватит на пожизненную ссылку всем, кто собирался в гостиной Рылеева. Он отодвинул от себя лампу, чтобы не так ярко било в глаза, и напомнил о себе:

— Я слушаю.

Виктория села на стул в углу и, сложив руки на коленях, опустила глаза в пол.

— Меня ищут, потому что я не должна находиться в Петербурге.

— Почему? — спросил Пестель, совсем не удовлетворенный таким коротким ответом.

Виктория на секунду подняла голову, кинув на мужчину опасливый взгляд из-под дрожащих ресниц. Она словно взвешивала каждое свое слово, прежде чем ответить ему.

Пестель не торопил ее. Он сидел, глядя прямо на девушку, и ему отчего-то было то жарко, то холодно. Растирая мокрые ладони в попытке согреть их, Пестель мучительно пытался сконцентрироваться на разговоре. Виктория медлила. Когда она наконец заговорила, ее голос звучал тихо и холодно, так, словно каждое слово доставляло ей боль:

— Мой отец прошел три войны. В войне с Наполеоном был дважды ранен, но не покинул поле боя. Сражался за Россию против врага… а потом был отправлен на вечную каторгу за измену Родине, которую не совершал, — Виктория замолчала, и лишь ее глаза смотрели упрямо и горели странной решимостью. — Мама пыталась добиться аудиенции с императором, просила его о милости… Моего отца оговорили, он всего лишь был в плену… Все закончилось тем, что нас выслали из Петербурга. Не вслед за отцом, но без права вернуться назад.

Последние слова долетели до Пестеля очень глухо, как будто из-под воды. Он тряхнул головой, скидывая с себя холодное оцепенение, и молча отвел взгляд. Очень хотелось пить — губы были жаркие и сухие.

Он встал и медленно подошел к окну, где Виктория оставила кружку с молоком. Выпив ее залпом, прислонился спиной к холодной стене и сверху вниз посмотрел на сидевшую у окна девушку. Война, император, Наполеон… Он не понял ни слова из того, что она сказала.

— Так значит, ты скоро уедешь из Петербурга? — спросил он единственное, что уловил из ее рассказа. Одеревеневшими пальцами он дергал непослушную застежку, ослабляя воротник мундира, который в одно мгновение превратился в настоящую удавку.

— Мне придется уехать, — ответила Виктория, следя за ним пристально и настороженно. — Но пока это возможно, я буду оставаться здесь… Я хотела лишь увидеть Александра… Увидеть того, кто волен распоряжаться судьбами других людей так легко, словно это ничего не значит! Но теперь я хочу большего.

— Интересно знать, чего же, — хмуро высказался вслух Пестель, не ожидая, впрочем, ответа, но Виктория встала со своего места и, глядя ему в глаза, горячо прошептала:

— Я хочу доказать ему и другим, что он такой же человек, как и все мы.

Пальцы соскочили с воротника мундира и зависли в воздухе. Пестель смотрел на девушку и молчал. Её глаза были так близко, что он мог видеть свое отражение в её зрачках. Губы слегка вздрагивают от переполнявших её эмоций, грудь поднимается тяжело и медленно, тонкие пальцы мнут юбку. Виктория стояла перед ним, гордо откинув голову назад, и даже не подозревала, как была прекрасна в эту секунду. Даже в своем простом и некрасивом платье она выглядела лучше, чем любая из всех придворных красавиц, виденных Пестелем за его жизнь. Он должен был догадаться, чем вызван её интерес к революции и императору. Должен был понять, почему она носит недорогие наряды и говорит с ним так, словно она его товарищ по полку.

Война, Александр, ссылка… Так значит, она хочет спасти отца?

— Весьма странный способ помочь своему отцу, — заметил Пестель. — Тем более, прошло уже столько лет…

— Отец умер, — выпалила Виктория, отводя взгляд от лица мужчины.

— Значит, это месть? — чуть наклонив голову набок, уточнил Пестель.

Кусая губы, Виктория тряхнула головой.

— Нет. Я просто не хочу, чтобы это повторилось… С кем-нибудь еще.

Пестель кивнул, показывая, что все понял. Девочка, впечатлившись смертью отца на чужбине, приехала в Петербург, чтобы установить в России справедливость. Сама того не заметив, девочка заигралась в политику и попыталась влезть туда, куда ей уж точно лезть не стоит. Определенно, эту девочку нужно отправить домой, и как можно скорее.

— Ну вот что, — Пестель положил руки на плечи Виктории и, отодвинув ее от себя, уверенно заявил: — Во вторник я уезжаю из Петербурга — изменились планы, и мне нужно срочно возвращаться на Украину. До границы поедешь со мной, потом я найду надежного человека, который согласится отвезти тебя, куда скажешь. Кондратий сам бы сказал тебе об этом самое большее — через неделю. И уж точно через две недели он сам повез бы тебя назад. Так что я облегчу ему задачу. Не благодари, — заметив, что Виктория пытается что-то возразить, добавил Пестель.

Девушка поджала губы, но сказать что-то еще не посмела. Он наблюдал за ней еще несколько секунд. Кротко потупив взор, Виктория молчала. Пестель уже успел изучить ее за эти несколько дней знакомства и знал: за этой мнимой покорностью скрывается что-то большее.

— Я поняла, — наконец ответила девушка, вздыхая глубоко и печально. — Я ценю Вашу помощь.

Пестель не мог не заметить этот нарочито официальный тон, к которому до этого момента Виктория прибегала крайне редко. Подавив тяжелый вздох, он прошел мимо Виктории и вышел из комнаты. Мысль о том, что придется вести ее домой этим вечером, вдруг показалась ему слишком гнетущей. Решив, что не случится ничего страшного, если он позволит ей остаться у себя еще на одну ночь, Пестель вновь заглянул в комнату и коротко распорядился:

— Сегодня ты спишь здесь. Если что-то случится, я буду в соседней комнате.

Теперь, когда в разговоре была поставлена точка, он мог спокойно выдохнуть. На коротком диване, конечно, как следует не отдохнешь, но сейчас Пестель чувствовал себя настолько разбитым, что готов был уснуть даже на голом полу.

Он снял мундир и лег на диван, поджав под себя ноги. Болела голова, было холодно, но второго одеяла не было. Не придумав ничего лучшего, Пестель укрыл ноги своим плащом и закрыл глаза, пытаясь уснуть.

Не получалось.

Его мысли то и дело возвращались к Виктории, которая, наверно, уже видела седьмой сон. Лишь бы не наломала дров, хмуро подумал Пестель, вспомнив, как подозрительно легко согласилась девушка с его словами о том, что ей надо уехать.

Он перевернулся на другой бок, гоня размышления о том, что Виктория задумала что-то плохое. В конце концов, все скоро кончится. Послезавтра он будет уже в пути, в нескольких милях от Петербурга, еще через сутки он передаст ее под ответственность кому-нибудь из своего полка, а через неделю и вовсе забудет о девушке, как о маленьком недоразумении.

С этими мыслями он забылся в тревожном, лихорадочном сне.

***

Дорога, дорога, дорога. Много миль уже позади, но впереди еще столько же.

Пестель сидел в кибитке, укутанный до самого носа в непонятно откуда взявшийся шерстяной платок, и угрюмо смотрел перед собой. Взгляд — осоловевший и измученный. Он все-таки заболел. Но не простудой или гриппом, как полагал сам Пестель, а невыносимыми мыслями об окончательной и бесповоротной гибели России. Когда Пестелю было плохо, он всегда думал об этом, в сотни раз прокручивая в голове одни и те же мысли и решая, что бы он изменил в первую очередь. Собственно, именно так и родилась его «Русская правда». Не сразу, но планомерно, от первой до последней строчки. Пестель думал об этом постоянно, его ум ни секунду не находился в покое. Вот и сейчас он лихорадочно пытался понять, кто из Южного общества работает на два фронта.

— Выпей воды, — услышал он слева от себя навязчивый голос. Виктория сидела рядом, то и дело задевая его локтем или ногой, и всю дорогу не спускала с мужчины взволнованного взгляда.

Пестель ответил что-то тихое и неразборчивое — он сам не вник в суть сказанного, так сильно болела голова. Девушку этот ответ встревожил еще больше.

— Тебе нужно пить воду, ты болен! — с жаром воскликнула она, суетясь рядом и этим мельтешением доставляя еще больший дискомфорт.

Пестель хотел ответить ей, что он совершенно здоров, только устал немного, но почему-то не смог выдавить из себя ни слова. Тогда он ограничился взглядом — таким лютым, что Виктория сразу же замолчала и даже догадалась отодвинуться в сторону, к краю сиденья. Очевидно, обидевшись на то, что ее заботу отвергли таким грубым способом, она отвернулась от своего спутника и молчала до конца пути.

Кибитку безбожно трясло и бросало на поворотах. Измученный дорогой, Пестель бессильно откинул голову назад и смотрел в низкий потолок. От температуры клонило в сон, но уснуть как следует не получалось. Стоило ему только забыться в полудреме, как кибитку заносило в сторону, и притупившаяся было головная боль снова давала о себе знать.

Сквозь неясный гул в растревоженном сознании пульсировала одна-единственная мысль.

Кто же предатель?

Поджио? Помнится, он недавно выступал на собрании с тем, чтобы отказаться от радикальных решений… Нет, он слишком многое вложил в их дело, он не может быть предателем…

Давыдов?.. Нет, об этом и речи быть не может… Он один из тех немногих, кому Пестель может доверять. О братьях Муравьевых-Апостолах и вспоминать не приходилось. Значит…

…значит, кто-то из расквартированных. Но кто?..

Пестель провалился в вязкую темноту, когда они уже миновали границу и въехали на территорию Украины. Он не слышал, как один из офицеров его полка спрашивал о Виктории, не знал, что кибитка проехала мимо станции, на которой должна была сойти девушка. В лихорадочном ознобе он иногда различал движение возле себя и обрывки разговоров. По большей части — тихий женский голос, который часто повторял: «все хорошо».

…Виктория не остановила кучера там, где ей сказал Пестель. Она знала, что ей потом придется объясняться за этот поступок, но даже страх перед мужчиной и вина за нарушенное обещание оказались не такими сильными, как чувство, побудившее ее остаться. К концу пути Пестелю стало совсем плохо. Виктория не могла уйти, бросив его в лихорадке в сотне миль от конечного пункта. В дороге могло произойти все, что угодно. А если учитывать тот факт, что Пестель, насколько знала девушка, имел при себе компрометирующие бумаги, этот путь был вдвойне опасным.

Именно поэтому она зашторила окно прямо перед носом обескураженного всадника и приказала короткое:

— Едем!

Боже праведный, что бы сказала мама, если бы узнала, что ее дочь без долгих раздумий уехала неизвестно куда с едва знакомым мужчиной?.. Вспомнив мать, Виктория судорожно выдохнула. Буквально на днях она получила от нее письмо — короткое, искреннее, залитое слезами и воском таявшей свечи. Мама просила ее вернуться. Она не знала, для чего дочь отправилась в Петербург. Она думала, что Виктория просто хочет забрать кое-какие вещи, оставшиеся на их старой квартире. Бедная старая мама. Она не знала, что квартиру уже давно отдали, а вещи распродали.

Бедная старая мама.

Она даже не догадывалась о том, что ее дочь затеяла противозаконное, преступное деяние.

В Тульчинском районе их встретили удивленно — явно не ждали, что Пестель вернется так скоро, да тем более с женщиной. Пересуды велись несколько дней — все время, которое Пестель провел в постели, не выходя из крошечной мазанки на отшибе села. Первые сутки он лежал в беспамятстве, и Виктория не отходила от него ни на шаг. Она отпаивала его чаем и обтирала мокрым полотенцем горячий лоб. А потом гладила взмокшие волосы и пыталась успокоить его:

— Все хорошо.

Он бормотал что-то невнятное, часто повторял ее имя. Сначала девушка терялась и отчаянно краснела, молясь, чтобы этот громкий шепот не услышали за дверью. Потом поняла, что для Пестеля Виктория — совсем не имя. Ей уже приходилось слышать раньше это звучащее, как молитва, слово. Даже в бреду, на грани между сном и явью, он думал только об одном.

Пестель пришел в сознание под утро в четверг. Его дыхание стало ровным, исчезли хрипы, и Виктория, утомленная бессонной ночью, задремала. Проснулась она от пристального взгляда. Пестель смотрел на нее в упор со смешанным чувством, понять которое было невозможно.

Виктория замерла, как будто ее застали врасплох. Только теперь пришло осознание неловкости всей ситуации — она провела столько времени наедине с посторонним мужчиной, да к тому же без его ведома. Сгорая от стыда, Виктория зачем-то потушила единственную свечу, и комната погрузилась в полумрак. Единственный свет теперь падал только из-за приоткрытой в сени двери, но даже так девушка могла видеть каждое изменение на лице Пестеля.

Судорожно сглотнув, Виктория выпрямилась и, подняв руки к груди, попросила:

— Только, пожалуйста, в-выслушай меня.

Пестель видел ее силуэт размыто и нечетко, но сомнений у него не возникло: перед ним совершенно точно сидела Виктория. Волосы свободно спадают на грудь, на плечах — шерстяной платок. Глаза смотрят с опаской.

Пестель поднялся на локтях и, подождав, пока голова перестанет кружиться, посмотрел вокруг. Темно, но очертания вполне различимы. Комната не та, в которой он жил в Петербурге.

Дорога, дорога, треск колес и неясный гул голосов…

— …ты приехала сюда со мной, — догадавшись, убито сказал Пестель. Голос хриплый, губы сухие и потрескавшиеся.

— Прости меня, — замирая, прошептала Виктория. Она конечно же, боится его реакции.

Пестель откинулся на подушку и изможденно закрыл глаза.

— Когда мы приехали?

— Два дня назад.

Плохо.

Предатель, кем бы он ни был, наверняка догадался, что Пестель вернулся назад не просто так. Значит, застать его врасплох уже не получится.

Пестель услышал звук отодвигаемого стула и открыл глаза. Виктория уже была у двери.

— Не уходи, — позвал ее Пестель, и девушка вздрогнула от неожиданности. — Тебе не стоит ходить здесь одной. Все-таки…

Он осекся, сам не зная, для чего остановил девушку. Офицеры армий вряд ли бы представляли для нее опасность, но почему-то одна мысль о том, что Виктория будет находиться в их обществе одна, вызывала у Пестеля отторжение. Наверно, это из-за Кондратия, решил он. Потому что Виктория — его родственница, а сам он — его друг. Значит, Пестель несет за девушку ответственность.

Виктория вернулась обратно и вновь заняла свое место у его постели. Пестель нащупал рукой ее маленькую ладошку и некрепко сжал ее. Чтобы видеть ее, нужно было напрягать зрение, а так он мог чувствовать ее присутствие, и от этого было спокойнее. Пока она рядом, он может быть уверен, что она никуда не влезет и с ней ничего не случится.

— Ты злишься? — осторожно спросила Виктория.

— Да, — соврал Пестель, чтобы девушка не считала, что ей можно творить все, что вздумается.

Он обязательно придумает, как отправить ее домой. Но не сейчас. Не случится ничего страшного, если Виктория пробудет здесь еще какое-то время. Он за ней присмотрит. Ничего не случится.

Виктория наклонилась ниже, проводя рукой по его лицу и откидывая со лба непослушную прядь. Пестель открыл глаза и сразу же выхватил из темноты ее взгляд. Виктория молча смотрела на него, а ее рука машинально гладила его волосы. Пестель крепче сжал ее ладонь и, повинуясь внезапному порыву, очертил пальцем выступавшую на ее запястье венку. Почти неосознанно он почувствовал сорвавшийся с ее губ тихий вздох. Виктория быстро отвела взгляд.

За дверью послышалась неясная возня, потом — грохот тяжелых сапог по деревянным половицам и стук в дверь. В комнату на полном ходу влетел молодой офицер Обухов. Виктория тут же выдернула свою ладонь и отпрянула от Пестеля. Тепло и покой, исходящие от девушки, мгновенно испарились, оставив после себя неприятный осадок.

Обухов торопливо отдал честь:

— Господин полковник! Р-разрешите доложить…

И — не дожидаясь разрешения, выпалил:

— Господа офицеры у дома Директории! Хотят Вас видеть, господин полковник!

========== -5- ==========

Морозный воздух обжигал незащищенную кожу, но Виктория была уверена, что причина ее покрасневших щек совсем в другом.

Она выскочила на улицу вслед за Пестелем и вслед за ним пошла, увязая в сугробах, к дому Директории, вокруг которого уже собралась толпа встревоженных людей. Он шел впереди, его широкий шаг не оставлял девушке шансов. Виктория спотыкалась и почти падала на колени в сугробы, каких в Петербурге и не бывает. Утыкалась ладонями в снежный покров, выпрямлялась и шла дальше. Она уже привыкла всюду следовать за Пестелем — его молчаливый, по-мужски суровый силуэт даже внушал доверие.

Виктория споткнулась, запутавшись в намокшей юбке, и на этот раз все-таки упала в снег. Пестель обернулся и, только теперь заметив плетущуюся за ним девушку, вернулся на несколько шагов назад. Молча подхватил ее подмышки и, одним рывком вытащив из снега, поднял на ноги.

— Отведите ее в дом! — приказал он, вверяя Викторию в руки какому-то офицеру.

И ушел, не сказав самой девушке ни слова.

Виктория смотрела ему вслед, ни на шутку напуганная офицерским собранием. Пестель ни разу до этого не говорил, что в Их Деле участвует столько людей, и уж конечно же он даже словом не обмолвился о том, что среди этих людей могут возникнуть разногласия. О последнем Виктория догадывалась сама. Но она даже предположить не могла, что могут возникнуть разногласия таких масштабов.

Чьи-то руки осторожно взяли ее под локти, и, подняв голову, Виктория увидела перед собой того самого молодого офицера, который и пришел к Пестелю с доложением о назревающих возмущениях.

— Пойдемте, я провожу Вас в комнату, — учтиво сказал он, мягко подталкивая девушку назад. Что-то в его интонациях было странное. И улыбка под редкими усами тоже была какая-то наигранная. Может, он пытался таким образом ее успокоить? Виктория не стала в это вникать.

Она позволила себя увести. На ходу обернувшись назад, Виктория увидела Пестеля, который уже поднимался на крыльцо дома с поднятой вверх рукой. Очевидно, он призывал толпу к тишине. Воспользовавшись секундной заминкой девушки, офицер уверенно раскрыл дверь дома и жестом приказал Виктории войти внутрь. Обескураженной, растерянной — ей ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Она вошла в комнату, на ходу стягивая с головы наспех повязанный платок. Волосы свободными локонами упали на плечи. Отыскав где-то на столе заколку, девушка принялась со всей сосредоточенностью, на которую была способна, собирать волосы в узел. Пальцы не слушались. Пряди то и дело выскальзывали из-под заколки, и Виктория с завидным упорством начинала делать прическу заново.

Молодой офицер вытянулся по струнке, стоя у двери, очевидно, ожидая от девушки каких-то слов. Виктория с горем пополам закончила собирать волосы и, обернувшись к своему молчаливому провожатому, в растерянности опустила руки.

— Это очень серьезно? — решившись, задала она вопрос, который давно ее мучал.

Офицер неопределенно пожал плечами.

— Не настолько, чтобы Павел Иванович не мог с этим разобраться.

Виктория кивнула и, скрестив руки на груди, отвернулась к окну. Спиной она чувствовала на себе взгляд молодого человека, и от этого ей было не по себе.

— Поверить трудно, что такая красивая мадемуазель озарила своим присутствием наш скромный лагерь, — не преминул напомнить о себе тот, сделав ей вычурный комплимент. — Простите мне мою наглость, Вы здесь…

— …с Павлом Ивановичем! — поспешно ответила Виктория, опередив опасные слова офицера. Разговор, который он начал, был ей совсем не по душе. Девушка догадывалась, что многим любопытно узнать, кем она доводится Пестелю, и как огня боялась этого вопроса.

Офицер растерянно молчал, видимо, до глубины души потрясенный тем пылом, с которым девушка прервала его речь. Почему он не уходит? — в отчаянии думала Виктория, с напряжением вслушиваясь в каждый звук, доносящийся из-за ее спины.

Чтобы хоть как-то разрядить тяжелое молчание, Виктория обернулась к молодому мужчине и задала один из тех вопросов, которые задают, когда нечего больше сказать:

— Здесь всегда такие холодные зимы?

— О, нет, вовсе нет, — с готовностью поддержал разговор ее собеседник. — Помнится, прошлой зимой было гораздо теплее. Все-таки, это не север… Слава Богу, не север, — поспешно добавил он, снова улыбаясь своей натянутой улыбкой.

Тема была исчерпана, и Виктория снова отвернулась к окну. Из-за морозных узоров, затянувших все стекло, было почти невозможно разглядеть хоть что-то на улице. Зачем-то Виктория приложила к окну ладонь, но тут же снова спрятала ее под руку. Холодно.

Со вздохом она повернулась к офицеру. Последний все так же стоял у двери и смотрел исключительно на девушку, но Виктория готова была поклясться, что секунду назад он жадно осматривал заваленный бумагами и обмундированием стол Пестеля.

— Вам совсем не обязательно караулить меня, — поборов неловкость, заметила Виктория. С каждой секундой этот офицер нравился ей всё меньше. — Я буду ждать Павла Ивановича здесь и никуда не уйду, можете быть спокойны.

Она улыбнулась, смягчая резкость своих слов. Молодой офицер улыбнулся в ответ и, склонив голову в знак прощания, вышел из комнаты. Виктория вздохнула с облегчением.

Оставшись одна, она снова устремила взгляд в окно, вслушиваясь в каждый звук, доносящийся с улицы. Бессознательно Виктория прижала руку к груди и, опустив голову, думала о том, что у Пестеля, наверно, все еще держится температура. Он еще не до конца осознал, что она ослушалась его, поэтому не рассердился — другого объяснения его молчаливому согласию остаться она не находила. Щеки вновь запылали, по коже пробежали мурашки. Должно быть, ему было спокойнее, когда она сидела рядом с ним.

И все-таки жаль, что он думает только о революции, с грустью подумала Виктория, но тут же прогнала эту мысль. Ей нельзя влюбляться в него, это заранее проигрышный вариант. Пестель никогда не посмотрит на нее, как на женщину, потому что в его жизни просто нет места для женщины. Виктория это ясно понимала.

Как и то, что этот факт ее невероятно расстраивал.

***

Пестель долго потом вспоминал лица офицеров, собравшихся у дома Директории, и никак не мог найти ответа на свой вопрос — кто предатель. Потому что им мог оказаться любой из полутора десятка людей. Так же, как им мог не оказаться ни один из них. Они собрались, чтобы задать вопросы. И вопросы были, по сути, верные. Всем хотелось выступить как можно скорее, каждый из них считал, что тянуть нельзя. Люди волновались. Они понимали, как понимал Пестель, что Южному обществу не суждено объединиться с Северным. И боялись, что дело рухнет, так и не начавшись. К тому же слухи, долетавшие из Петербурга, говорили о том, что волнения идут не только на Украине, и Александр уже начинает что-то замечать.

Был уже поздний вечер, когда стихли последние разговоры и расквартированные военные разошлись по домам. Пестель мрачно сидел за столом, разгребая ворох бумаг и писем, работая с удвоенным усердием. Он и без того провел двое суток в постели. Упущенное нужно наверстать.

Письма, жалобы, сообщения, квитанции и указы — все это было прочитано-отвечено-принято-к-сведению уже через три часа напряженной работы, и теперь Пестель просто сидел за столом, машинально перебирая свои записи и документы, заново собирая их в аккуратные стопы. У него всегда все было аккуратно разложено: письма — перевязаны бечевкой, документы и военные карты — сложены в папку. Бумаги Общества и важные записи — завернуты в ткань и убраны в надежное место. Какая-либо переписка с Муравьёвым-Апостолом или кем-то из близкого окружения — давно сожжена. Пестель всегда был готов к любым неожиданностям.

Виктория в этот вечер была необычайно тихая. Она где-то нашла завалявшийся выпуск «Вестника Европы» и теперь читала его, сидя на скамейке в углу комнаты. Колени по-детски подтянуты к груди, пальцы машинально ковыряют шов платья, на лбу — озабоченная складочка. Она не сказала ни слова с того момента, как Пестель вернулся, и вообще как будто старалась не замечать сидевшего с ней в одной комнате мужчину. Это молчание с ее стороны не расстраивало Пестеля, нет. Просто немного беспокоило.

— Что нового пишут? — как бы невзначай спросил он, вызывая Викторию на диалог.

Два внимательных глаза сверкнули над развернутым журналом.

— С 1818 года ничего не изменилось, — ответила девушка, переворачивая потрепанную страницу с нехарактерным для нее шелестом.

Пестель задумчиво повертел в руках выпавший из первой версии «Русской правды» лист. Раскладывая бумаги по местам, он не мог не заметить, что страницы были сложены в обратном порядке.

Он поднял исписанный лист и спросил, как бы между прочим:

— Здесь, конечно, ты нашла что-то новое?

Виктория предательски покраснела и ещё ближе подтянула колени к груди. Она умудрилась сесть так, что юбка полностью скрывала ее ноги, включая носки старых домашних туфель.

— У тебя был жар, и я боялась отойти, а она… Она лежала на столе, — виновато закончила Виктория, ковыряя шов еще усерднее прежнего. — Понимаешь?..

Пестель позволил себе незаметную усмешку.

— Понимаю, — ответил он и с невольно прозвучавшим в голосе любопытством спросил: — И что думаешь?

— Думаю, что в вашем плане нет одного важного пункта, — Виктория отложила журнал и опустила ноги на пол. Ее лицо тут же стало до крайности серьезным и одухотворенным, и Пестель, сам того не замечая, откровенно любовался девушкой, почти не слыша, что она говорит.

— И какого же? — спросил он, поддерживая странный диалог.

Виктория быстро мазнула языком по губам и вся подалась вперед.

— Народ. Он даже не знает, что готовится нечто подобное… А ведь бóльшая часть населения — низшее сословие. Крестьяне. Уверена, они поддержали бы вас, если бы знали.

— Угу, — Пестель кивнул, размышляя над ее словами. — Но, позволь заметить, народ не волен решать что-либо. Власть императорская всегда опиралась на дворянство…

— Не в этом дело, — Виктория тряхнула головой, отчего маленькая прядь упала ей на висок. — Дело в том, что их много…

Пестель снова кивнул. Виктория смотрела на него выжидательно, как смотрит на учителя ученик, ожидающий похвалу или порицание. Пестель не хотел ни хвалить ее, ни ругать. Он хотел вручить ей женский роман или томик с любовными стихами, чтобы ее красивая голова генерировала другие мысли, кроме революционных.

Он наклонился чуть вперёд, жадно ловя взгляд ее больших наивных глаз.

— Ты же красивая девушка, — сказал Пестель очень тихо, словно стыдясь этих своих слов. — Действительно тебе надо все это?

Виктория заметно растерялась. Она явно не привыкла слышать нечто подобное.

Пестель встал из-за стола и подошел ближе. Остановился у скамейки, на которой сидела Виктория, и вся его уверенность тут же сошла на нет. В памяти появлялись давно забытые образы: девушка в богом забытом заснеженном городке. Это было много лет назад, и теперь вспоминалось, как старый сон. А ведь он тогда хотел на ней жениться…

Пестель молчал, глядя в глубь своей памяти. Она была красива и умна, с ней было легко говорить обо всем, но почему же он тогда уехал, не оставив адреса и не написав потом ни одного письма?.. Блестящий офицер и тонкий политик, Пестель попросту пренебрегал тремя пагубными, как он сам считал, вещами: женщинами, спиртным и азартными играми. И если с последними двумя пунктами проблем не возникало, первый уже был под угрозой. Потому что Виктория была не такая, как все женщины. Потому что она была здесь, с ним, и от нее веяло теплом и неизвестным ему уютом.

— Павел? — тихо окликнула его Виктория.

Пестель вздрогнул. Очнувшись от своих мыслей, он только теперь заметил, что девушка уже стоит рядом с ним, глядя на него снизу вверх внимательно и настороженно.

— Тебе плохо? — спросила она, перебегая взглядом от одного его глаза к другому.

Пестель молчал, не находя слов для ответа. Виктория ждала. В свете неяркой лампы ее лицо казалось еще бледнее обычного. Ей здесь не место, отчетливо осознал Пестель. Она не должна сейчас быть здесь, с ним, в этом военном поселении на краю страны, среди клятвоотступников, замысливших преступление против государя. Она должна по-другому прожить эту жизнь, с другим мужчиной, который не будет подвергать ее опасности. Она и так уже натерпелась. Ее отец пострадал за правду, но дети за родителей не в ответе?..

Она не ради меня здесь, напомнил себе Пестель. Конечно, Виктория здесь по совсем иной причине. Ради него одного она бы не поехала сюда. Для нее он вообще не мужчина, а ходячий пример Справедливости. Да, в ее глазах то, чем он занимается — дело благородное, возвышенное. Нет, она не понимает, что для достижения поставленной цели он готов на все.

— Виктория… — Пестель выдохнул ее имя почти неосознанно и замолчал снова, продолжая смотреть ей прямо в глаза. Он не мог не заметить, что теперь они стоят почти вплотную друг к другу — так близко, что можно услышать дыхание друг друга.

— Я не знаю, как правильно, а как нет, — нашел в себе силы продолжить Пестель. Его голос снизился до шепота. — Но я знаю точно, что ты еще можешь выбрать другой путь.

Он сам не знал, что именно вложил в эти слова. Вслепую нащупав руку девушки, он поднял ее к своей груди. На ум почему-то пришел образ Натальи Рылеевой. У нее всегда были печальные глаза и горькая складочка возле губ. Пестель был уверен, что до встречи с Кондратием не было ни этой складочки, ни вечной печали в глазах. Может быть, Наталья была похожа на Викторию — строгую и спокойную, временами беспечную и безрассудную, не вздрагивающую от каждого стука в дверь и не ждущую беды каждую секунду…

Если Виктория останется с ним, рано или поздно и у нее появится такая же покорная улыбка и такой же загнанный взгляд.

— Я уже выбрала. Я хочу остаться, — сказала Виктория, и Пестель невольно отметил, что она не добавила «с тобой».

Он отпустил ее ладонь, и рука девушки безвольно повисла вдоль тела.

— Это твое решение, — отстраняясь от нее на шаг, сухо сказал Пестель. — Но в любом случае, здесь тебе не место.

Так говорил разум.

Сердце считало иначе.

========== -6- ==========

Незаметно прошла неделя.

Пестель поочередно получил письма от матери, Рылеева и Сергея. Эти письма разбередили его душу. И в ответ на каждое он ответил ложью. Рылееву он врал, что Виктория приболела и отправится домой буквально на днях, в ответе матери писал, что с ним все в полном порядке, а навестить родной дом он не может из-за службы, Сергея уверял, что в лагере спокойно и все идет своим чередом.

На самом деле все было совсем не так.

Все стало не так с самого того вечера, когда он по роковому случаю встретился с Викторией. Если так подумать, то этот ряд случайностей уже не казался ему случайным. Совпадение было слишком явным. Виктория приехала в Петербург как раз в то время, как туда вернулся сам Пестель; он оказался рядом с ней как раз в ту минуту, когда за ней пришли, чтобы арестовать; в конце концов, он невероятно удачно заболел, из-за чего Виктория и оказалась здесь — в месте, куда она не могла попасть ни при каком другом раскладе. Теперь уже Пестелю, который отнюдь не был фаталистом, казалось, что встреча с Викторией была предрешена свыше.

В любом случае, он старался об этом не думать.

Виктория быстро нашла общий язык почти со всеми из окружения Пестеля. Жены офицеров обожали ее и постоянно звали в гости; холостые мужчины при виде девушки старались произвести впечатление. Одни поздравляли Пестеля с удачной помолвкой и уверяли его, что он настоящий счастливчик, другие бросали недоуменные, а порой и завистливые взгляды. Все считали, что Пестель вернулся из Петербурга с невестой. Пестель никак не комментировал эти слухи, позволяя всему идти своим чередом.

Как законные жених и невеста, Пестель и Виктория жили в одном доме. Как порядочный мужчина, Пестель ночевал в просторных сенях на топчане. Это не доставляло ему особых трудностей — он привык не спать ночами, либо работая за столом, либо расхаживая из угла в угол в размышлениях. Единственное, что напрягало и в какой-то степени пугало его — это Виктория, которая спала за дверью и к дыханию которой он часто прислушивался.

Девушка спала неспокойно. Она могла проснуться посреди ночи и долго стоять у окна, не зажигая лампы. Пестель не задавал лишних вопросов. Он давно заметил, что Виктория изменилась, и считал, что вся причина в Обухове.

Последний захаживал в дом Пестеля довольно часто, прикрываясь то каким-либо поручением, то передавая новости. Куда бы Пестель ни пошел, везде был Обухов. И в большинстве случаев рядом с ним была Виктория. Преимущественно из-за этого последнего факта Пестель считал молодого офицера самой что ни на есть «лицемерной и крайне неприятной личностью».

Опять он, неизменно думала Виктория каждый раз, когда в поле ее зрения возникал Михаил Обухов. Куда бы она ни шла, везде появлялся он. Обухов ждал ее у дома вечером, случайно заходил к Камышовым, когда она бывала у них в гостях, часто вертелся рядом с сестрой подполковника Якошевича, с которой у Виктории сложились вполне дружеские отношения, но старательно избегал общества Пестеля. Виктория заметила это не сразу. Но, заметив, старалась находиться как можно ближе к Пестелю, одновременно делая всё для того, чтобы он этого не заметил.

К нему она в последнее время испытывала совсем уж странные чувства. Ей казалось, что она знает его всю жизнь, хотя в общей сложности они были знакомы немногим больше двух недель. Кроме доверия к нему она изредка чувствовала что-то, похожее на страх. С каждым днем ей становилось все труднее смотреть ему в глаза, а проснувшаяся паранойя уверяла девушку, что мужчина ее на дух не переносит. Иначе объяснить холодность Пестеля Виктория не могла. Она видела, каким оживленным был он в обществе других мужчин. И с горечью замечала ярко выраженное безразличие по отношению к себе.

Зря я осталась, думала Виктория, в последние дни особенно остро ощущая себя лишней.

Зря яразрешил ей остаться, перекликалась с ее мыслью мысль Пестеля.

Дело во мне, решили оба.

Дни проходили за днями в молчаливом напряжении между ними. Каждый из них знал, что добром это не закончится — обязательно случится что-то, что станет разрядкой в их холодной войне. И это «что-то» произошло под вечер вторника, когда Виктория возвращалась домой.

Стоял уже февраль, но крещенские морозы не отступали, а мороз к вечеру только крепчал. Виктория, которая ушла утром на целый день и забыла варежки, теперь горько об этом жалела. Когда она вернулась в дом, ее руки онемели от холода, и девушка тщетно растирала покрасневшую кожу, пытаясь согреть ее. Тепло комнаты с мороза ощущалось почти болезненно. Виктория скинула с себя шубку и платок, не с первого раза смогла разжечь лампу, чуть не обожгла лицо, наклонившись слишком близко к огню, и лишь отпрянув, заметила, что в комнате кроме нее есть кто-то еще.

Чья-то фигура, сгорбившись, стояла у письменного стола. Замерев, Виктория следила за тем, как распрямляются узкие плечи. Кем бы ни был этот человек, он прекрасно знал, что его заметили. И уж конечно он догадывается, что его визит не выглядит таким уж себе невинным. А значит, он постарается уйти незамеченным. Девушка не знала, какой именно способ он для этого изберет, но на всякий случай поставила лампу на подоконник и, отступив к печи, нащупала рукой кочергу.

Человек развернулся к ней вполоборота, и Виктория в растерянности узнала в нем Обухова.

— Вам не нужно бояться, Виктория, — сказал он, медленно разворачиваясь к ней и выпрямляясь до конца. — Это я.

— Вижу, — холодно ответила Виктория, крепче обхватывая непослушными пальцами свое оружие. — Что Вы здесь делаете?

Обухов остановил заинтересованный взгляд на заведенной за спину руке девушки, и его губы растянулись в усмешке.

— Право же, Вам не о чем беспокоиться, — поспешил он утешить Викторию и даже руки поднял в знак дружбы.

— Что Вы здесь делаете? — повторила Виктория, пристально следя за приближающимся офицером.

Обухов продолжал улыбаться.

— Что Вы изволите ответить, если я признаюсь, что ждал Вас? — вычурно, как умел только он, сказал мужчина, подходя к девушке ближе, но останавливаясь в двух шагах от нее.

Пальцы неуверенно соскользнули с кочерги. Виктория виновато отвела взгляд. Ей было стыдно за свой испуг — в конце концов, Обухова она знает хорошо. Даже слишком, с досадой добавила она про себя, исподтишка наблюдая за мужчиной. С чего она решила, что ей угрожает опасность? Обухов действительно мог ждать ее здесь — в последнее время он сторожил ее повсюду, и Виктория уже не удивлялась ничему.

Вопрос о том, как он вошел в дом, почему-то в ее голове не возник.

Обухов сделал еще один шаг к девушке, и Виктория, машинально отступив, уперлась спиной в стену. Растерянная, все еще напуганная, она думала только о том, что безразличное молчание Пестеля ей нравится гораздо больше навязчивого внимания Обухова. Где же он? — подумала она, метнув взгляд в сторону двери, словно ожидая увидеть мужчину на пороге.

— Я отвечу, что Вы меня ждали зря, — вслух сказала Виктория, избегая смотреть офицеру в лицо.

Странные сомнения стали закрадываться ей в душу. Если он ждал ее, почему не зажег света? Почему стоял у стола? Почему не сразу объявил свое присутствие?

— Я очень устала, — в отчаянной попытке прогнать офицера выдохнула Виктория. — Если Вы не против… Может… Поговорим завтра?

— Как скажете, — слишком легко согласился Обухов и, откланявшись, вышел в сени.

Виктория проводила его рассеянным взглядом и вздохнула с облегчением. Ей не хотелось думать о том, для чего он приходил, она мечтала лишь об одном — чтобы он не возвращался. По правде, такое внимание с его стороны настораживало ее уже давно, и она сказала бы об этом Пестелю, если бы не странная робость, сковывающая ее по рукам и ногам каждый раз, когда она замечала на себе его долгий взгляд.

Рассудив, что Обухов не так уж и опасен, Виктория зачем-то взяла в руки кочергу и взвесила ее, прикидывая, каковы были бы ее шансы, если бы ей пришлось отбиваться подобным образом от мужчины. Кочерга была тяжелая, но не то чтобы очень. Много урона ею Виктория бы не нанесла. Разве что…

Она услышала шаги и шорох прямо за своей спиной, и реакция сработала раньше, чем Виктория успела дать себе отчет в происходящем. Сердце ухнуло куда-то вниз. Конечно, Обухов не мог уйти так легко, если задумал что-то плохое. Он просто хотел застать ее врасплох.

Круто развернувшись назад, Виктория уже готова была обрушить кочергу на голову незадачливого офицера, когда сильные мужские руки перехватили ее запястья на лету. Два внимательных знакомых глаза уперлись в нее острым взглядом. Пестель нарочито медленно забрал у девушки кочергу и, нахмурившись, сложил руки за спиной. Он ждал объяснений.

Все, что смогла выдавить из себя Виктория:

— Павел! Я так рада, что это ты!

— Любопытно узнать, кого ты еще ожидала увидеть, — намеком поинтересовался Пестель, впервые, кажется, за всю неделю снизойдя до разговора с девушкой.

Виктория пораскинула мозгами и решила, что, раз Пестель с Обуховым не встретился, значит, говорить ему о нем вовсе не стоит. Она хорошо помнила испепеляющие взгляды, которые Пестель кидал на молодого офицера, так же хорошо, как она помнила источающие яд фразы о нем.

— Просто… Тут только что был офицер Обухов, — предательски краснея, призналась Виктория. Врала она так же плохо, как скрывала эмоции, а Пестель был слишком умен, чтобы понять, что от него что-то скрывают.

— Обухов? — подозрительно переспросил Пестель, напрягаясь всем телом.

Под его взглядом хотелось съежиться, свернуться клубком, провалиться сквозь землю — да хоть в тар-тарары!.. Виктория стойко выдержала его и, зная, что подписывает себе смертный приговор, убито закончила:

— Он сказал, что хотел меня увидеть…

И — видя, как изменилось лицо Пестеля:

— Но я сразу сказала ему, чтобы он ушел! Понимаешь, Павел, он мне совсем не нравится! Он ходит за мной целыми днями, выслеживает… Куда я не пойду, он оказывается там же… Правда, забавное совпадение? — готовая сгореть со стыда, Виктория издала некое подобие смешка и сконфуженно замолчала.

Пестель был зол. Даже не так. Он был в холодной ярости. В таком состоянии люди обычно идут на преступление и убивают твердой рукой.

— Можно просто лопнуть со смеху, — процедил он сквозь зубы. В его интонациях звенел лед.

Под его взглядом Виктория чувствовала себя ребенком, которого несправедливо наказали. Она была еще совсем девочкой, когда видела отца в последний раз, но это ощущение мужской власти осталось в ее памяти. Отец ее любил. На памяти Виктории было лишь несколько случаев, когда он бранил ее, но сейчас, оказавшись зажатой между стеной и Пестелем, она вдруг явно ощутила себя тем неразумным ребенком, которому отец объяснял, за что ей должно быть стыдно.

Воспоминания об отце больно кольнули Викторию в самое сердце, притупив чувство страха перед Пестелем. Стараясь ничем не выдать своих эмоций, она осторожно отстранилась от стены и, подняв голову, спокойно сказала:

— Я не понимаю, почему ты злишься.

— Конечно, не понимаешь, — ядовито произнес Пестель, даже не думая выпускать девушку из плена. — Ведь так трудно понять, что твое поведение, мягко говоря… Весьма компрометирующее.

Виктория нахмурилась, пытаясь вникнуть в суть сказанных им слов.

— Мое? — наконец переспросила она и, осознав упрек, ахнула. — Я же говорю тебе, что это он мне прохода не дает!

— Ты сама виновата, — жестко оборвал ее Пестель, который и не думал успокаиваться.

Виктория глотала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Она всю неделю мечтала поговорить с Пестелем хотя бы о чем-нибудь — и вот тебе, пожалуйста!

— Я не виновата! — воскликнула она наконец, не найдя других слов. — И, чтоб ты знал…

Пестель ее не слушал. Он шагнул еще ближе к девушке, вынуждая ее снова вжаться в стену, и поднял руку к ее лицу. В какую-то секунду Виктории показалось, что он ее ударит, и она непроизвольно зажмурилась. Когда она открыла глаза снова, перед ее пальцем трясся указательный палец мужчины.

— Конечно, ты здесь не при чем! — тихо, но от этого не менее грозно рубил слова Пестель. — Ведь это не ты навязала мне свое общество, это не из-за тебя у меня были проблемы! В конце концов, это не ты приехала сюда вопреки моему запрету!

Виктория почувствовала, как задрожали ее губы, и попыталась переключить внимание на что-нибудь постороннее. Выхватив взглядом бьющуюся на виске Пестеля венку, она тщетно старалась не слышать обидных слов.

— Может быть, Кондратий и терпел все это, но я не он. Ты завтра же — слышишь? — уезжаешь отсюда. Мне абсолютно безразлично, как ты это сделаешь, но завтра тебя! здесь! быть! не! должно!

Пестель понял, что перегнул палку, когда увидел слезы. Соленая капля скатилась по щеке к подбородку, оставив после себя мокрую дорожку, и, как Виктория ни старалась это остановить, следом за первой упали еще две слезы. Девушка всхлипнула и закрыла лицо ладонями. Пестель в растерянности опустил руку. Увлеченный своей пламенной речью, он не заметил, что Виктория оказалась зажатой, как в тисках, и не могла даже укрыться от его гнева.

Злость исчезла так же внезапно, как и появилась. Пестель смотрел на Викторию и клял себя всеми ругательствами, какие только знал. Она не виновата в том, что Обухов к ней пристал. И в том, что она оказалась здесь с ним, она тоже, скорее всего, не виновата. Все-таки ехать с незнакомым человеком от границы до дома было страшнее, чем ехать сюда с ним.

Пестель отошел от Виктории и, подойдя к ведру в углу комнаты, кружкой черпнул из него воды.

— Попей, — сказал он, вернувшись обратно и вручив девушке кружку. Виктория обхватила ее обеими ладошками и сделала несколько жадных глотков.

— Прос-ти, — немного успокоившись, сказала она. Пестель забрал кружку и отставил ее в сторону на окно. — Я правда не хо-отела. Я уеду, если ты хо-чешь…

Пестель подошел вплотную к девушке и притянул ее к себе за плечи. Виктория не сопротивлялась.

— Я уже и сам не знаю, чего я хочу, — признался Пестель, обнимая Викторию уже смелее и чувствуя, как она доверчиво прижимается к нему в ответ.

Ложь.

Как раз в эту минуту он больше всего на свете хотел пустить пулю в наглого офицера Михаила Обухова.

Дыхание Виктории постепенно выровнялось, но покидать спокойные объятья Пестеля она вовсе не собиралась. Положив обе ладони ему на грудь, девушка закрыла глаза и вдохнула его запах — пыльного бархата и пороха, но если прислушаться, можно уловить отдаленный аромат воска и сургуча. Пестель впервые за все эти дни не гнал ее от себя, а только легонько гладил по спине, успокаивая. Странная слабость сковала тело девушки.

Пестель растерянно проводил рукой по узкой девичьей спине, не зная, как правильно утешать женщину. Он в принципе не знал, что делать с женщиной. Раньше он не сталкивался с подобной проблемой и, чего уж греха таить, даже не предполагал, что она может когда-нибудь возникнуть.

Он уже собирался отстранить девушку, когда Виктория подняла голову. Слезы на ее щеках уже высохли, и губы больше не дрожали. Зато дрожали ее плечи.

— Замерзла? — спросил Пестель и потянулся было за своим плащом, но девушка перехватила его руку.

— Нет… Постой… Я хотела сказать, что…

Она замолчала, отвела взгляд и, увидев свои руки на груди мужчины, сконфуженно убрала их. Пестель молча смотрел на девушку, испытывая странную неловкость.

— Я просто хотела спросить… Когда ты сказал, что я красивая, ты просто хотел сделать мне приятное или на самом деле так считал?

Она выпалила последние слова быстро, как на духу, и тут же зарделась от своей смелости. Пестель усмехнулся, сразу почувствовав себя увереннее. Пунцовые щеки девушки доставляли ему странное удовольствие.

Пестель хотел ответить что-то в своей манере и сказать, что Виктория слишком худая и ей не мешало бы носить платья более нежных оттенков, но, неожиданно для себя, сказал совсем другое:

— Конечно, я так считаю.

Виктория бросила на него недоверчивый взгляд.

— Но почему ты тогда не обращаешь на меня никакого внимания? — тихо спросила она. — Мне казалось, что, когда женщина нравится мужчине…

Она неопределенно пожала плечами, но договаривать не стала. Пестель, которому разговор нравился все меньше, убрал руки с плеч девушки и поджал губы.

— Давай оставим этот разговор, — сказал он, не глядя на Викторию. Пестель не собирался отвечать на ее вопрос до тех пор, пока сам не разберется в своих чувствах. — Мне нужно работать.

Он отошёл от Виктории, оставив ее без внимания, и уселся за стол. Погрузившись в книги, Пестель слышал, как девушка вышла из комнаты. Она вернулась минут через пять и снова ушла. Пестель ни разу не поднял голову.

Работа не шла. Пестель чутко прислушивался к доносящимся из-за стены звукам. Виктория явно что-то искала в своих вещах.

Встревожившись, Пестель вышел в сени.

— Что ты делаешь? — спросил он у девушки.

— Собираю вещи, — глухо ответила Виктория, с явным трудом завязывая в узел скромные пожитки.

Она попыталась пройти мимо Пестеля, но тот не дал ей этого сделать, поймав девушку за плечо в уже привычном жесте.

— Ты никуда сегодня не поедешь, — остановил он ее. Виктория выдернула руку.

— Я поеду завтра. Думаю, Михаил не откажется меня проводить.

— Так значит, уже Михаил? — с издевкой переспросил Пестель, наблюдая за тем, как Виктория кружит по дому, бессмысленно слоняясь из комнаты в сени и обратно. Она выглядела растерянной и подавленной и в отчаянии заламывала руки.

Она где-то нашла свой сундучок и, встав перед ним на колени, теперь возилась с замком. У нее ничего не получалось. Продолжая в таком духе, Виктория рисковала сломать пальцы.

— Не выходит? — сочувственно поинтересовался Пестель, подходя к девушке со спины.

Виктория со злости пнула сундучок и сразу же прижала ушибленную руку к груди. Она встала с колен и возобновила свой шаг от стены к стене. Пестель еще ни разу не видел ее в таком состоянии.

— Какая же я дура! И как я могла только подумать о том, что могу быть кому-то нужной! Зачем я приехала в Петербург, зачем я встретила тебя! Ведь я же ничего, ничего для тебя не значу! Ты меня даже не уважаешь!

— С чего ты взяла? — задал Пестель резонный вопрос.

Виктория остановилась, кусая губы.

— Как будто я не вижу.

Пестель рвано выдохнул и сделал шаг к девушке. Виктория в испуге отпрянула назад. Она шагнула за дверь комнаты, и полумрак поглотил черты ее лица. Пестель видел лишь глаза, блестящие в темноте, словно у лесного зверька.

И губы.

Приоткрытые от жаркого дыхания губы.

Пестель больше ни о чем не думал. Он шагнул в темноту вслед за Викторией и, сгребя ее в охапку, прижал к себе. Вслепую нашел ее губы своими. Пальцы машинально прочертили линию позвоночника — от шеи к пояснице. Своей грудью он чувствовал, как бьется сердце девушки. Ритм неровный, стучит глухо, быстро. Все из-за платья. Оно слишком сильно затянуто.

Пестель почувствовал, как узкие ладони уперлись ему в грудь. Оторвавшись от Виктории, открыл глаза. Девушка смотрела прямо на него — глаза широко распахнуты, припухшие губы разомкнуты, ресницы дрожат.

Ладони по-прежнему лежат на его груди.

Словно протрезвев, Пестель разомкнул руки, позволяя Виктории уйти. Девушка не двигалась.

— Этого не должно было произойти, — сказал Пестель, тщетно стремясь выровнять дыхание.

— Да, наверно… — неуверенно согласилась с ним Виктория.

Пестель отвел взгляд и тут же увидел лежащий на полу дорожный сундук. Притупившаяся было злость потихоньку возвращалась.

— Убери это, — приказал он, возвращаясь к своей обычной манере. — И не говори больше глупостей.

Потому что уезжать куда-то с другим — очень плохая идея.

========== -7- ==========

— Не думал, что застану тебя, — признался Муравьёв-Апостол, входя в комнату Пестеля и внося с собой в теплое помещение морозный воздух.

— Я тоже не думал, что задержусь здесь так надолго, — ответил Пестель, вставая из-за стола и шагая навстречу Сергею. По правде он уже давно раздумывал над тем, чтобы вернуться к себе домой в Линчин. Он бы так и поступил, но мешали два обстоятельства: Виктория, которую ему отчаянно хотелось забрать с собой, и напряженная обстановка в армии.

Муравьев-Апостол снял с себя промокшую от растаявшего снега накидку и, растирая покрасневшие руки, сел за стол напротив Пестеля. Последний опустился на свое место следом за ним.

— Ты с Викторией? — с неуловимой интонацией уточнил Сергей и очень мягко добавил: — Удивляешь меня все больше… Кондратий знает?

— Нет, — ответил Пестель, помрачнев. — Думаю, он уже забыл о своей родственнице, да и вообще обо всем остальном. Его жена, кажется, со всем смирилась, и теперь некому запрещать ему публично читать свои стихи и собирать у себя в гостиной будущих мятежников.

Пестель усмехнулся, скрывая за насмешкой растерянность. Сергей не должен узнать, как он относится к этой ситуации на самом деле. Потому что Пестель — тот, кто всегда знал наверняка, что и как делать — впервые за всю свою жизнь боялся сделать один простой выбор.

Сергей некоторое время молчал, в задумчивости выстукивая по столу какой-то марш. Пестель молчал тоже, хмуро глядя в окно за спину своему гостю. Он догадывался, зачем Сергей приехал. И почти наверняка знал, что он ему скажет.

Потому что Сергей еще в Петербурге высказал ему свои опасения о том, что кто-то в Тульчине настраивает членов управы друг против друга, пуская туманные слухи об императоре. В ту встречу, насколько помнил Пестель, он обещал узнать все и навести порядок. И, насколько мужчина помнил, обещание он не выполнил.

Сергей вздохнул, в последний раз стукнул пальцем по столу и в упор посмотрел на Пестеля.

— Ну, а как обстоят дела в армии?

— Никак, — бросил Пестель, которому впервые за всю жизнь вдруг захотелось закурить. — Настроя нет. Если не выступим в течение года…

— То подготовимся наверняка и одержим победу после, — прервал его Муравьев-Апостол. — Мы уже это решали.

— Да, — Пестель кивнул. — Да…

Сергей смотрел на него внимательно. Взъерошенный, с мокрыми от снега волосами, он был похож на воробья. Пестель исподтишка взглянул ему в лицо, гадая над тем, как он решился признаться в любви своей ненаглядной Анне. И действительно ли он любил её, раз позволил остаться возле себя?..

Пестель всегда был реалистом.

Он был из тех людей, которым наплевать, пустой стакан наполовину или наполовину полный. Он был из тех, кто знал, что это в любом случае временно. Времена меняются. Люди меняются. Вообще все в жизни может измениться в любую секунду. Им ли об этом не знать — тем, кто задумали самолично изменить Россию?

Да, Пестель был реалистом. И поэтому он никогда не заблуждался и был уверен в том итоге, который их всех ждет. В том, что ни один из лидеров восстания не сможет выйти сухим из воды, сомнений у него не было. На свой счет уж так точно. Смерть или ссылка — любой исход из этих вариантов был бы слишком тяжел для жены осужденного. Пестель считал, что мужчина, идущий на подобное дело, не должен подвергать подобному испытанию ту, которую любит. И искренне недоумевал, как Рылеев или тот же Муравьев-Апостол могут этого не понимать.

— Тебе нужно уехать, Павел, — сказал вдруг Сергей, вырывая Пестеля из паутины его мыслей. — И увезти все бумаги. Я долго думал… Если на нас действительно хотят донести, без веских доказательств сделать это они не смогут. А пока в полках все тихо, никто ничего не заподозрит. Все только начало успокаиваться после «семеновской истории».

— Да, ты прав, — задумчиво ответил Пестель, не расслышав толком, что сказал ему Сергей. — Надо уехать…

Вопрос только — одному или с Викторией?

Сергей не отводил от Пестеля проницательного взгляда. Еще немного — и он все поймет.

— Я не знаю, что с тобой происходит… — сокрушенно покачав головой, наконец сказал он. — Но, прошу тебя, сейчас надо решить эту проблему…

— Решу, решу… — пробормотал Пестель, чувствуя тупую боль в виске. — Не волнуйся…

Сергея его тон явно не убедил. Он с сомнением окинул взглядом скорбную фигуру Пестеля и вздохнул. Он наверняка считал, что лидер тайного Южного общества просто загнал себя, находясь в постоянном напряжении.

— Ты все-таки подумай и попытайся вспомнить: может, кто-нибудь что-то настойчиво выспрашивал или пытался просмотреть какие-то документы, — попросил Сергей, которому эта мысль все-таки покоя не давала.

Пестель кивнул, под столом сжимая и разжимая кулак, чтобы заставить кровь бежать по венам быстрее и притупить навязчивую боль.

— Хорошо.

— Ну что ж, — Сергей встал и с явной неохотой взял свою накидку. — Я зайду к тебе вечером. Нужно еще кое-что обсудить.

— Ты надолго? — спросил Пестель, вставая и провожая его до двери.

— Проездом, — озадаченно сдвинув брови к переносице, ответил Сергей. — Завтра уже уеду.

Он открыл дверь и, обернувшись на пороге на Пестеля, сказал короткое:

— Честь имею.

Пестель проследил взглядом за тем, как Сергей спускается по ступенькам с крыльца и идет за угол мазанки к протоптанной дорожке. Колючая поземка залетала на порог, но Пестель не спешил закрывать дверь. Его взгляд выхватил фигурку стоявшей у плетенки Виктории. Недолго думая, он накинул шинель и вышел на улицу.

Виктория наблюдала за домом со стороны, опасаясь входить внутрь. Еще издали она узнала в подъехавшем всаднике Муравьева-Апостола и, решив, что он приехал к Пестелю по важному делу, не стала вмешиваться в разговор мужчин. В последние дни она многое переосмыслила. Теперь уже девушке трудно было поверить в то, что она ехала в Петербург узнать побольше о политической обстановке и хотела всерьез участвовать в подобном деле. Дома — в маленьком уездном городке, просиживая долгие вечера наедине со старой матерью, читая стихи, которые по ее просьбе ей изредка присылал Кондратий, и мечтая о том, как все изменится — Виктория всерьез верила, что это так просто. Стоит только захотеть что-то изменить. Теперь же она отчетливо понимала: все не так легко. Нет, Виктория не отступала от своих намерений. Она хотела и могла быть полезной. Но не всем революционерам, а одному конкретному человеку. Пусть он об этом даже и не думал.

Если бы Пестель принял ее, она стала бы ему верной подругой и понимающей женой. Она бы переписывала его черновики набело, делала копии и точила перья. Она бы не отговаривала его и не останавливала. Она бы…

Дверь дома отворилась, выпустив наружу Сергея, и Виктория, заметив за его спиной Пестеля, поспешно отвернулась. После вчерашнего вечера она не заговорила с ним ни разу, и с каждой минутой страх перед неминуемым разговором только усиливался. Как он поведет себя с ней после того, что было? Как ей самой себя с ним теперь вести?

А с чего она вообще взяла, что что-то, собственно, было?

А вдруг у военных так заведено, и она всего лишь попала Пестелю на глаза в ненужное время при ненужных обстоятельствах? Ведь у нее нет ни громкой фамилии, ни влиятельной родни, а все наследство ее обедневшего дворянского рода — молва об измене государю-императору…

Нет, думать об этом отчаянно не хотелось!

Виктория услышала скрип снега раньше, чем голос Пестеля — голос, от которого по спине бежали мурашки и сердце начинало гулкий отсчет до полной остановки:

— Верх неразумности — стоять на улице в такой мороз.

Она обернулась к нему, словно только теперь заметила, что не одна.

— Мне совсем не холодно, — пожала плечами Виктория.

— Только губы посинели, — понимающе съязвил Пестель и уверенно взял девушку под локоть. — Мне совсем не нужно, чтобы ты заболела и слегла в постель.

Виктория послушно пошла с мужчиной. На второй ступеньке крыльца споткнулась и чуть не ударилась лбом об оставленную открытой дверь. Мучительно краснея, девушка прошмыгнула в дом и обернулась к Пестелю, уже оказавшись в комнате.

— Я же не уеду сегодня? — невольно вырвалось у нее. Виктория отметила, что Муравьев-Апостол разговаривал с Пестелем совсем недолго, и успела соорудить в голове несколько страшных предположений.

Пестель словно прочитал ее мысли. Усмехнулся краешком губ:

— Не волнуйся, Сергей приехал не за тобой.

Виктория мысленно возненавидела себя за выдающую ее с головой дрожь и отвела от мужчины взгляд.

— Просто ты вчера говорил… — невнятно буркнула она, но Пестель ее услышал.

— Я много чего вчера говорил.

Между ними повисло напряженное молчание. Пестель обещал Сергею со всем разобраться, значит, нужно было подвести какой-то итог и его вечной кутерьме с Викторией. Он уже почти набрался решимости сказать все, как есть, объяснить, почему он не хочет строить отношения с кем-либо, и дать ей самой право выбора. Пестель знал, что она разумная девушка и способна трезво обдумать его слова. Но в глубине души надеялся, что и она испытывает к нему нечто подобное его чувствам.

Вздохнув, Пестель подошел к Виктории и, глядя ей в глаза, твердо сказал:

— Нам нужно поговорить. Все, что вчера произошло…

Его уверенный тон очень скоро сошел на «нет». Пестель осекся и замолчал. Он никогда не разговаривал с женщинами на эту тему. Он в принципе разговаривал с женщинами весьма редко.

— Если ты хочешь, я не буду вспоминать то, что было вчера, — упавшим голосом прошептала Виктория, испугавшись, что вот сейчас Пестель ей и признается в том, что это был случайный порыв и ей не нужно строить каких-то иллюзий на этот счет. Нет, пусть он лучше ничего не говорит, пусть все останется как есть, но только…

— Я не могу просить у тебя того, чего не смог бы сделать сам, — тихо ответил ей Пестель, как бы ненароком касаясь своей рукой ее запястья. От этого легкого прикосновения перехватило дыхание. — Но ты должна знать, что тебе не безопасно находиться рядом со мной. Понимаешь?

Виктория молча покачала головой. Пестель облизал пересохшие губы и продолжал слегка раздраженно:

— Ну хорошо. Тогда скажу по-другому. Мы не должны были встретиться. Но мы встретились, и теперь… Я думаю, ты прекрасно понимаешь… то, что было между нами… Черт!

Злясь за самого себя, Пестель круто отвернулся от девушки и отошёл на пару шагов к окну. Правильные слова не шли на ум, а все, что он говорил, было таким же фальшивым и неискренним, как обещания императора. Пестель потер пальцами виски, вздохнул и снова повернулся к девушке. Виктория смотрела на него, широко распахнув глаза, словно в удивлении.

— Ты хочешь сказать, что произошедшее вчера не было случайностью? — обескураженно сказала она, и Пестель не понял, утверждение это было или вопрос. — Тебе это не безразлично, пусть ты и пытаешься показать обратное… Потому что не хочешь, чтобы я об этом знала, ибо уверен, что… самое большее… через несколько лет… тебя расстреляют за переворот?

Он молча смотрел на Викторию. Пестель не знал, как девушка это сделала, но она озвучила то, что разрывало его голову на части. Пусть немного сбивчиво и невнятно, но суть она уловила. И… отнеслась к этому с пониманием?

В ее больших глазах было столько тепла и света, что Пестель невольно залюбовался девушкой. Он никогда раньше не ловил себя на подобном, женщины его интересовали не больше, чем прошлогодняя газета, но теперь…

…теперь Пестель понимал, откуда взялось это странное чувство, что он знает ее очень давно. Теперь он понимал сопровождавшие ее всюду взгляды мужчин, понимал Обухова, который…

Что-то щелкнуло в его голове. Очень медленно, словно боясь подтвердить свою догадку, Пестель подошел к письменному столу. Он вдруг вспомнил, как Виктория рассказывала вчера, что Обухов заходил в дом. С какой целью? Явно не для того, чтобы полюбоваться на красивые глаза девушки…

Торопливо, непослушными пальцами, Пестель перебирал лежащие на столе вещи. Виктория что-то говорила на заднем плане, но её слова почти не долетели до напряженного сознания мужчины.

— Павел, если ты боишься, что ты… Что твои чувства… Я чувствую то же самое, — невнятно лепетала Виктория, замирая и не веря тому, что она говорит. Следя за Пестелем растерянным взглядом, девушка боялась осознать, что все происходит на самом деле. — Ты знаешь, Павел, я даже и не думала, что… А что ты делаешь? — очнувшись от оцепенения, спросила она, заметив, что Пестель ее не слушает.

— Письма! Ты не брала здесь письма? — даже не оборачиваясь к девушке, спросил Пестель.

— Нет, — слегка обиженно ответила Виктория. Ей был непонятен такой резкий переход от одной темы к другой. Ведь минуту назад Пестель говорил совсем о другом… Она же не могла все это надумать себе! Какие бы сомнения не сжигали ее изнутри, Виктория никогда не принимала желаемое за действительное — жизнь научила. Но вдруг она ошиблась на этот раз?..

Пестель бросил на стол какую-то папку и, стремительно подойдя к Виктории, схватил ее за плечи. От неожиданности девушка дернулась. Она не понимала, что именно в ее словах так задело мужчину.

— Ты видела сегодня Обухова? — очень тихо спросил он, глядя ей прямо в глаза. Его лицо было напряжено до предела, на виске, не суля ничего хорошего, пульсировала венка.

— Я не помню, — тряхнула головой Виктория. Если это провокация, она не поддастся на нее. — При чем здесь Обухов? Павел, я к нему совсем ничего…

Пестель крепче сжал ее плечи.

— Пожалуйста, постарайся вспомнить! Это очень важно.

Виктория судорожно вздохнула, поняв наконец, что дело вовсе не в ней. Случилось что-то очень плохое, и, судя по всему, последствия зависят от молодого офицера.

— Дай мне секунду… — попросила она и, нервничая, сорвалась на крик: — Ты можешь меня не трясти?!

Девушка вырвалась и принялась ходить по комнате. Виктория делала так всегда, когда нервничала.

Она утром вышла на улицу… Увидела, как к дому подъезжает Сергей… Хотела прогуляться по дороге, но осталась стоять у дома, потому что боялась попасться на глаза Обухову, который…

— Да! — кивнула Виктория, отыскав в недрах памяти то, что от нее требовалось. — Я видела его из окна, выходящего на задний двор. Он, кажется, седлал коня…

Лицо Пестеля изменилось мгновенно. Быстрым шагом он пошел прямо к двери, и девушка опасливо отошла в сторонку, уступая ему дорогу. Виктория разумно решила, что сейчас лучше не задавать мужчине вопросов — в таком состоянии Пестель мог и убить. Вместо того, чтобы остановить его, она подошла к окну и отогрела руками замерзшее стекло. Теперь она могла видеть все, что происходило на улице.

Что-то будет, тревожно билось в голове Виктории, пока она, провожая Пестеля взглядом, отчаянно кусала губы. Будет что-то плохое…

Пестель оседлал лошадь и ударил ее по бокам, сразу разгоняясь и не обращая ровно никакого внимания ни на плетеный забор, ни на шедших по дороге людей. Виктория проводила его беспомощным взглядом и без сил опустилась на скамейку у окна. Ее взгляд упал на разворошенный стол, и сердце тут же ухнуло куда-то вниз. Шкатулка, в которой еще утром лежал пистолет, теперь была пуста.

Какое-то время Виктория смотрела на эту пустоту, пытаясь понять, отчего так засосало под ложечкой. Дурное предчувствие накатило на нее всепоглощающей волной, и все, что она могла сделать — это попытаться взять себя в руки. Дыша медленно и редко, Виктория встала со своего места и на негнущихся ногах пошла к выходу. Пестеля она уже не догонит. Корить себя за то, что не остановила его раньше — глупо. Оставалось только одно — найти Сергея. Он должен знать, что делать.

========== -8- ==========

Виктория без стука ворвалась в дом, где остановился Муравьёв-Апостол. Взволнованная, запыхавшаяся, она влетела в комнату и едва не врезалась в Сергея. Он стоял у стола и чистил пистолеты. Увидев девушку, встревоженно поднял брови. Морозный воздух гулял по комнате, но никто из двоих даже не подумал о том, чтобы закрыть дверь, которую Виктория оставила распахнутой настежь. Мгновенно поняв по виду девушки, что случилось что-то внезапное, Сергей сразу напрягся.

— Виктория! Рад Вас видеть. Что-то случилось? — спросил он, заглядывая ей за спину, словно ожидая увидеть там что-то, от чего она спасалась бегством.

— Павел Иванович только что уехал вдогонку за Обуховым, — забыв про приветствие, выпалила Виктория. — Он взял с собой пистолет! Сергей Иванович, пожалуйста, нам нужно остановить его, иначе он его убьет!..

Пустая шкатулка из-под пистолета стояла перед глазами Виктории, как напоминание о том, что слова Пестеля в следующий раз следует воспринимать всерьез. Однажды он уже сказал ей, что готов ради их Дела буквально на все, но тогда Виктория поверила в эту фразу лишь отчасти. Воспитанная на книгах и рассказах отца о благородстве военных, Виктория наивно верила в то, что это благородство начинается учтивым обращением к женщинам и заканчивается мужеством на войне. У Пестеля, однако, было только второе — и ещё неизвестно, какую войну он считал войной — ту, что была на поле сражений или ту, что нежданно разгорелась между ним и ничего не ведавшим Обуховым…

Сергей отложил пистолет в сторону и, развернувшись к девушке всем корпусом, остановил поток ее мыслей:

— Виктория, успокойтесь. Я ничего не понял. Куда уехал Павел? Для чего?

Виктория судорожно вздохнула. Рассудив, что сейчас нужно как можно проще и быстрее объяснить Муравьеву-Апостолу суть дела, она опустила все подробности и четко объяснила все, как поняла сама:

— Обухов — офицер второй армии из расквартированных. Судя по всему, он взял у Павла Ивановича какие-то письма. Павел Иванович поехал за ним вдогонку. Дорога отсюда в Петербург только одна до развилки… Павел взял с собой пистолет, — добавила Виктория, вздрогнув. Она слишком хорошо помнила взгляд мужчины, и этот взгляд не давал ей покоя.

Сергей выслушал ее внимательно. Когда Виктория сказала про пистолет, его лицо посерело. Он застегнул шинель и направился к выходу. Во всей его фигуре было что-то такое, что вызвало у Виктории еще большую тревогу. Ее насторожило, что Сергей не задал больше вопросов, словно уже давно догадывался о том, что может произойти. Почти бессознательно девушка подалась вперед, но тут же остановилась снова, в нерешительности опустив руки. Она не знала, что ей делать.

— Не волнуйтесь, Виктория, — сказал Сергей, оборачиваясь к ней уже у двери. — Все будет в порядке. Я верю, что Павел знает, что делает.

Вопреки своим словам, Сергей колебался. Виктория видела это. И понимала, что его одолевают такие же мысли, как и ее.

— А этот Обухов… Он точно уехал? — спросил вдруг мужчина, повергнув Викторию этим вопросом в сомнение.

— Я видела, как он седлает лошадь… — неуверенно ответила она, только сейчас подумав о том, что, возможно, Обухов никуда и не собирался уезжать. Она и смотрела на него мельком, и очень скоро скрылась из вида сама, лишь бы он ее не заметил.

Сергей кивнул, напряженно размышляя.

— А в каком доме его можно найти? — спросил он снова, и Виктория догадалась, что он вовсе не собирается возвращать Пестеля назад. В этом был резон. Они вряд ли смогли бы догнать его, а тратить время на бессмысленную дорогу просто глупо. К тому же, раз есть вероятность, что Обухов еще здесь, и шанс уладить недоразумение, не прибегая к крайним мерам…

— Я покажу, — вызвалась Виктория, впервые молясь о том, чтобы Обухов оказался на месте.

Они вышли из дома вместе, оба молчаливые и погруженные в свои мысли. Виктория торопилась, проваливалась в снег, но не сбавляла шага. Сергей несколько раз порывался придержать ее за руку, но девушка не замечала его помощи, полностью поглощенная в свои переживания. Ее сердце билось так сильно, что Виктории было страшно самой. Она чувствовала — сегодня случится что-то страшное.

Заблудившись, девушка перепутала однотипные дома и привела Сергея к другой мазанке. Поняв свою ошибку, запаниковала. Ей казалось, что она впустую тратит драгоценные минуты. Взгляд Пестеля не выходил у нее из головы. Виктория то и дело кидала тревожные взгляды на дорогу, ожидая возвращения мужчины с трепетом и в то же время боясь его. Что-то будет, не переставая, крутилось в ее голове, пока она снова шла по снегу к дому Обухова. Вот и он.

— Здесь, — едва слышно прошептала Виктория, останавливаясь перед низкой плетенкой. Теперь ей стало страшно по-настоящему. Если Обухова здесь нет…

— Ждите меня здесь, — приказал Муравьёв-Апостол, подходя к крыльцу и взбегая по ступенькам. — Я скоро вернусь.

За все время — те несколько минут вынужденного одиночества посреди пустынной улицы — Виктория не сдвинулась с места. Она напряженно всматривалась в темные прямоугольники окон, силясь разглядеть в них какое-то движение. Дом казался вымершим. Обухов, если и был здесь, то давно уехал — ступени даже успел припорошить выпавший днем снег, и на них виднелись только следы Муравьева-Апостола. Виктория поднесла руки к лицу и пару раз дохнула на озябшие ладони. Кожа была болезненно-красная. Выбежав из дома вслед за Пестелем, Виктория даже не подумала о том, чтобы взять варежки.

Прошла еще минута напряженного ожидания. Когда дверь дома распахнулась снова, явив на пороге хмурого Сергея, Виктория уже была готова услышать его ответ.

— Дом пуст, — глухо сообщил Муравьёв-Апостол, возвращаясь к девушке. — Виктория, подумайте, где он еще может быть? Это очень важно.

Он их предал, вдруг ясно поняла Виктория, стискивая кулаки с такой силой, что ногти больно впивались в ладони. Девушка вспомнила вчерашний вечер и ясно поняла, что Обухов тогда приходил вовсе не к ней. Вот почему ее приход стал для него таким неожиданным и нежеланным. Вот почему он медлил у стола, не сразу повернувшись на звук шагов. Виктория казалась себе полной идиоткой. Надо было сказать обо всем Пестелю еще вчера, но что сейчас об этом жалеть? И что теперь будет? Она вспомнила Пестеля, и ее сердце болезненно сжалось. Что будет с ним? Тюрьма? Ссылка? А вдруг…

…нет, этого быть не может. Она просто не может его потерять…

Сергей смотрел на нее выжидательно и очень серьезно. Виктория растерянно пожала плечами.

— Я не знаю… — с несчастным видом призналась она. — Я не знаю!

— Ничего страшного, — заметив ее состояние, утешил девушку Сергей и повторил, как заклинание: — Все будет в порядке. Павел знает, что делает.

Да, Павел знает…

Но вдруг все-таки нет?..

Сергей вдруг решительно повернулся к Виктории, погруженный в какую-то мысль:

— Вот что, Виктория, идите домой, а я попробую что-то узнать. Обухов не мог исчезнуть так, чтобы этого никто не заметил. Вы поняли?

Виктория кивнула.

— Только я не пойду домой, — твердо сказала она, снова оглядываясь на дорогу. — Я подожду Павла.

— Как знаете, — поколебавшись, вздохнул Сергей. — Когда он приедет, пусть идет в дом Директории. Скорее всего, я буду там.

***

Пестель гнал что есть духу, ни разу не вспомнив о том, что лошадь, позаимствованная им у Муравьева-Апостола, уже проскакала много вёрст без передышки. Он вообще не вспоминал ни о чем, полностью поглощенный своей погоней. Цель на горизонте казалась практически недостижимой, но Пестель даже не думал повернуть назад. Он мчался напролом, игнорируя протоптанную дорогу, с маниакальным усердием направляя лошадь по рыхлому снегу, в степь, туда, где вдали виднелась маленькая черная точка — стремительно удаляющийся всадник. Пестель неотрывно смотрел вперед, стискивал челюсти и терпел уже почти привычную боль. Если он не догонит Обухова, если он не перехватит его сейчас, все будет зря. В украденных письмах, которые Пестель еще не успел отправить, не было ничего особо опасного. Но даже в этих письмах при желании можно было найти много такого, за что обычно дают поездку на север в один конец.

Сергей был прав, когда говорил Пестелю об этом. В отличии от него, Муравьёв-Апостол предусмотрел случившееся и предупредил его, но Пестель подвел друга, пустив все идти своим чередом.

Он должен был догадаться раньше.

Обухов всегда был в эпицентре событий, постоянно крутился возле него — следил, слушал, ждал подходящего момента. Виктория была не при чем. Ему нужно было совсем другое. И слепящая ревность Пестеля была офицеру только на руку.

Пестель гнал, проклиная себя за свою самоуверенность. Привыкнув держать все под контролем, он расслабился в самый неподходящий момент, решив, что все, как всегда, будет в порядке. Он отвлекся. Размяк. В эту минуту, мчась на всей скорости черезсугробы, чтобы срезать путь и перехватить всадника на дороге, Пестель отчетливо понимал одно: эту ошибку он не простит себе никогда. И не повторит ее. Он уедет завтра же — один, без Виктории. И никогда больше не вспомнит о девушке. Пестель ведь всегда знал, что женщины — это слабость, которая отвлекает. И позволил себе попасться в эту ловушку.

Лошадь под ним начала сдавленно хрипеть. Почти припав к её шее, Пестель на ходу достал пистолет и взвел курок. До преследуемого оставалось всего ничего — метров пятнадцать наискось через степь. Не уйдет.

Пестель выехал на дорогу, оказавшись впереди Обухова, и с трудом остановил лошадь. Ехавший по дороге всадник, почувствовав неладное, попробовал увести своего коня с протоптанной дороги, но Пестель не дал ему этого сделать, подняв пистолет и выстрелив. Пуля просвистела совсем рядом с головой лошади, и напуганное животное отчаянно задергалось под своим хозяином.

— Не двигаться! — рявкнул Пестель, дыша тяжело и чувствуя боль в легких. Перед глазами предательски потемнело — явный признак начинавшегося приступа. Чтобы не упасть, Пестель спешился. Мимоходом зачерпнув горсть чистого снега, отер им лоб и тяжелой, неверной походкой направился к всаднику. Пистолет он так и не опустил.

— Где письма? — угрожающе спросил Пестель, подходя к всаднику ближе и целясь в голову. Темные круги еще мельтешили перед глазами, но боль уже отступала. От напряжения сводило скулы.

— К-какие письма, Ваше Благородие? — услышал Пестель крайне напуганный голос, и его рука неуверенно дрогнула. Тряхнув головой, он внимательно посмотрел в лицо всаднику, и только теперь, обретя снова возможность четко видеть, понял, что перед ним вовсе не Обухов. Серую шинель он издалека спутал с драным кафтаном из овечьей шерсти, уголку — с развязанной ушанкой. Мужика, сидевшего верхом на крепком гнедом коне, он совершенно точно видел впервые в жизни.

В замешательстве опустив Пистолет, Пестель обернулся назад. Дорога была пуста. И он поклясться был готов, что Обухов не успел бы проехать по ней раньше, чем Пестель кинулся вдогонку. По прямой, разумеется. Но снег вокруг лежал ровно, исключая протоптанную им самим тропку, а значит, срезать путь Обухов тоже не мог.

Значит, он еще в лагере.

Пестель обернулся на лошадь. Она всхрапывала, беспокойно притоптывая ногой. Ноздри встревоженно раздувались, на губах была видна пена. Он вряд ли сможет доехать на ней обратно вовремя.

Пестель снова поднял пистолет.

— Слезай, — коротко приказал он мужику.

Несчастный, крестясь, практически свалился со своего коня в снег. Причитывая, отполз подальше. Пестель убрал пистолет и легко вскочил на коня.

— Я найду тебя позже! — пообещал он, мысленно решив вернуть ему коня впридачу с новыми санями, но мужик, видимо, растолковал его слова как угрозу и принялся истово молиться. Пестель этого уже не видел. Развернув коня, он мчался назад во весь опор.

***

Пестель вернулся в лагерь, когда уже начинались сумерки. Почти на ходу соскочив с коня, он пошел прямо к тому дому, где он видел Обухова в последний раз. Дыхание сперло от быстрой езды, морозный воздух иголками впивался в легкие. Пестель остановился всего на секунду, чтобы отдышаться, когда услышал громкое, полное боли и облегчения:

— Павел!

Он развернулся на крик, и что-то мягкое и взъерошенное упало ему на грудь и сжало в объятиях. Пестель обескураженно опустил голову вниз. Виктория стискивала его мундир покрасневшими от холода пальцами. Она дрожала. Несколько секунд Пестель смотрел на нее, почти забыв о том, что еще минуту назад занимало все его мысли, а потом отстранил девушку уверенным жестом. Не сейчас. Не здесь.

— Павел? — обескураженно окликнула его Виктория, глядя вслед удаляющемуся мужчине.

Пестель не ответил и не остановился. Он уверенно шагал к дому, где должен был быть Обухов. Он и так потерял уже много времени.

— Павел, его там нет! — воскликнула Виктория, кидаясь ему вдогонку. — Дом пуст. Сергей сейчас пошел в дом Директории, может быть, получится что-то узнать…

— Ты рассказала ему? — спросил Пестель, останавливаясь так внезапно, что Виктория не успела остановиться и беззащитно ткнулась ему в плечо.

— Да, — она выглядела напуганной, и платок сбился с головы, и глаза сверкали в сумерках, как у кошки. — Нельзя было? Ты злишься?

— Нет, ты всё правильно сделала, — на ходу ответил Пестель, резко меняя курс и направляясь к дому Директории.

Виктория шла за ним по пятам, и как Пестель не старался идти широким шагом, она не отставала. Уставший, измученный переживаниями, успевший за дорогу прокрутить в голове десятки вариантов развития событий, Пестель не обращал на девушку никакого внимания. Его сжигала тревога и жажда деятельности. Он не знал, насколько далеко зайдет эта история с письмами, но точно знал, что он сам готов пойти на все.

Небо стремительно темнело, в домах зажигался свет — желтые прямоугольники окон и светящиеся из-за прикрытых ставень кресты сопровождали их весь путь. Пестель шел, глубоко проваливаясь в снег, наперерез через чей-то участок; Виктория, догадавшись идти за мужчиной след в след, маячила где-то за его спиной. В любое другое время Пестеля восхитило бы такое упорство девушки, сейчас же оно ему только мешало.

Пестель вышел к дому Директории с боковой стороны. Угловое окно было ярко освещено; на фоне слепящего жёлтого света можно было различить две или больше фигуры. Непроизвольно сдвинув уголку назад, Пестель обошел дом и стал подниматься по ступенькам.

Виктория повисла на его руке:

— Пожалуйста, не ходи! Там Сергей Иванович, он со всем разберется!

Пестель скинул с себя девушку без особого труда. Он не понимал, почему она так не хочет пускать его внутрь, и злился от этого еще больше.

— Хотя бы сюда не лезь! — с досадой воскликнул он, не сумев сдержать эмоций.

Виктория стояла внизу, глядя на мужчину преданными глазами. Во всей ее фигуре была некая покорность на грани обреченности. Она протянула к нему руку в последнем умоляющем жесте.

— Павел, не надо! Я же знаю, ты убьешь его! Но ты же душу свою погубишь!

Вот оно что.

— С чего ты взяла, что я буду его убивать? — хмуро спросил Пестель, не сводя с девушки пристального взгляда.

— Ты взял пистолет, — очень тихо ответила Виктория.

— Верно, — вспомнил про оружие Пестель и, рванув на себя дверь, вошёл в дом.

Узкий темный коридор, проходная комната — и просторное, ярко освещённое сразу несколькими лампами, помещение. Свет ударил в глаза, и Пестель невольно прищурился. Но фигуру Обухова, стоявшего в двух шагах слева от него, он заметил сразу. Практически почувствовал его присутствие и, не думая, выхватил пистолет. Напряжение, копившееся в нем последние несколько часов, отчаянно искало выход наружу.

— Ах ты, подлец! — воскликнул Пестель, делая шаг к офицеру.

— Павел, отпусти пистолет! — тут же услышал он голос Сергея справа от себя. — Возьми письма. Это все?

Он всунул в его руку тугую пачку писем. Не убирая пистолета, Пестель пересчитал их.

— Все. Кому он хотел их отвезти?

— Не сказал, — ответил Сергей, тревожно всматриваясь в лицо друга. — Мы перехватили его у дороги, он собирался ехать в объезд…

— Мы? — переспросил Пестель, только теперь заметив еще двух офицеров, стоявших рядом с Обуховым.

— Благодарю, господа! — обращаясь к ним, сказал Сергей. — Вы можете идти, дальше мы сами…

Пестель проводил офицеров взглядом и обернулся к Сергею. Лицо Муравьёва-Апостола даже в свете лампы выглядело очень бледным. Судя по всему, он переживал не меньше самого Пестеля.

— Могло быть хуже, — глухо сказал он, пристально глядя на молчавшего Обухова. — Опоздай мы на пять минут, и все бы пропало.

— Впредь мне наука будет, — процедил Пестель сквозь зубы, замечая, что рука, по-прежнему державшая пистолет, дрожит. Такого раньше не бывало.

— В этом нет твоей вины, — уверенно возразил Сергей, словно прочитав его мысли. — Невозможно все контролировать.

— Я должен был догадаться, — упрямо повторил Пестель заученную за несколько часов фразу. — Ты меня предупреждал, а я не придал твоим словам должного значения… Ну, теперь мы узнаем все, что нам нужно…

Он сжал челюсти и шагнул к Обухову. Дуло пистолета теперь почти упиралось последнему в грудь — так близко он к нему подошел. Голубые глаза офицера смотрели угрюмо, исподлобья. Просто так он ни в чем не признается. Но Пестель и без его слов знал все, что должен был знать — Обухов хотел восстановиться в действующей армии и вернуть себе благоволение императора. Этой мечтой грезили многие.

— Кому ты хотел отвезти эти письма? — четко, почти по слогам, спросил Пестель, и Обухов, не выдержав его тяжелого взгляда, отвел глаза.

Тихо трещало сгоравшее в лампе масло. Скрип половиц возвестил Пестеля о том, что Виктория, вопреки его немому запрету, все-таки вошла в дом.

— Уведи ее отсюда, — не оборачиваясь, бросил Сергею Пестель.

— А ты? — спросил тот, и Пестель нервно дернул щекой.

— Разберусь сам.

Судорожный всхлип, скрип старых досок и звуки возни. Виктория молчала, но Пестель слышал ее мысли. Она готова была или заплакать, или кинуться на него дикой кошкой, заставить уйти.

Треск лампы. Глубокий вдох. Удаляющиеся шаги. Стон поворачиваемой на петлях двери.

Тишина.

Угрожающе щелкнув пистолетом, Пестель поторопил Обухова:

— Я жду. Назови имена. Куда ты вез письма? В Петербург?

…Виктория позволила Сергею увести себя и теперь стояла под темным небом, не сводя глаз с единственного яркого окна углового помещения. Почти не дыша, прижав озябшие руки к груди, она неотрывно смотрела вперед, чутко прислушивалась к каждому звуку. Сергей снял с себя шинель и укрыл ею спину девушки, но Виктория даже не заметила этого. Она не замечала ничего вокруг, позабыв все молитвы и судорожно вспоминая «Отче наш».

Они простояли не больше минуты — Сергей всего лишь увел девушку подальше от дома Директории и сразу же отправился обратно. Он даже не успел дойти до крыльца — оглушительный выстрел разбил единственное окно. Даже не вскрикнув, Виктория лишь прижала ладони ко рту. Сергей сорвался с места и побежал. Поздно.

Дверь открылась, и на заснеженные ступени упал свет. В освещенном дверном проеме стоял силуэт Пестеля. Он молча прошел мимо Сергея. Голова опущена, плечи поникшие. Виктория отшатнулась от него, как от призрака, когда он приблизился к ней на расстояние нескольких шагов.

Пестель поднял голову, и их взгляды встретились. Виктория молчала. Ей не хватало воздуха. Она не видела, как исчез в доме Сергей, не слышала доносящиеся оттуда голоса — весь мир сузился до стоявшего перед ней мужчины, все вокруг плыло и стремительно отходило в тень. Виктория почувствовала, как слабеет. Все тело стало ватным, тяжелым, и только сердце стучало гулко и сильно. Постепенно темнота сошлась с краев к центру, поглотив и лицо Пестеля, по-прежнему обращенное к ней. Виктория упала на снег и не видела больше ни бросившегося к ней мужчины, ни Сергея, который вышел из дома Директории, волоча за собой насмерть перепуганного Обухова.

***

Кибитка медленно тронулась с места, и Виктория бессильно откинулась на сидение. Когда она проснулась утром, Пестеля в лагере уже не было. Огарок свечи и сломанное перо — вот и все, что напоминало о его присутствии. Пестель уехал. И даже не оставил ей письма. Глядя на сломанное перо, Виктория на секунду допустила мысль о том, что он все-таки пытался его написать, но тут же прогнала ее прочь. Ей больше не хотелось обманываться на этот счет. Она и так уже почти поверила в то, что Пестель ее любит.

Виктория уезжала с тяжелым сердцем, опустошенная и разбитая. Впредь будет мне урок, горько решила она, глядя в окно на исчезающие вдали дома. Так и должно быть. Ее место не здесь, а дома — в тысячах миль от Пестеля. Виктория давно должна была вернуться назад. Мама писала ей еще в Петербург, что болеет, просила вернуться. Ее и так не было слишком долго. Виктория протянула руку и уверенным жестом задернула шторку окна, чтобы не видеть тоскливо уходящую вдаль дорогу.

В том, что они с Пестелем никогда больше не встретятся, она даже не сомневалась.

========== -9- ==========

Петербург, весна 1825 года

Синий дом на набережной Мойки издалека казался прежним, но что-то все же было в нем чужое — Пестель это отчетливо чувствовал.

То ли весенний ветер, пробивающийся сквозь мартовские холода, то ли нечто другое, но такое же особенно долгожданное, окружало и этот дом, и эту набережную. У Пестеля же данное место ассоциировалось исключительно с зимой. Каждый раз при взгляде на него всплывали старые, уже почти выцветшие воспоминания: завьюженные снегом окна, теплая гостиная в квартире Рылеева, ночь, приглушенные разговоры. Это было слишком давно. Позабыто. Похоронено. Это воскресло вдруг, стоило Пестелю уронить случайный взгляд на знакомые места.

С Рылеевым он не виделся уже очень давно — их пути не пересеклись ни разу с двадцать третьего года, когда Пестель уехал из Петербурга на Украину. В столицу он возвращался неоднократно, но все мимоходом, не успевая ни увидеть город на Неве, ни вдохнуть как следует его воздух. Мешали дела. За два года он сделал больше, чем каждый из будущих мятежников за десять лет. Пестель отдавал своему делу всего себя без остатка, с головой уйдя в работу и забыв обо всем на свете. С Украины в Петербург, оттуда обратно в Тульчин, и снова в Линчин, и снова в Петербург. И ни разу он не зашел навестить жившего здесь безвылазно поэта-революционера.

Два года отделяли Пестеля от Рылеева. Для него это было слишком много — многое произошло, многое навсегда изменилось. Два года отделяли Пестеля от него прежнего, его идей и целей. Два года. Целая пропасть.

Северное и Южное общества так и не объединились, и это положило между прежними товарищами глубокую брешь. Если еще два года назад они могли собраться у Рылеева и обсудить все, что волновало каждого из них, то теперь все было намного сложнее. Дело было даже не в особой скрытности или недостатке доверия — доверие между ними было полное и исчерпывающее. Просто стало тяжелее смотреть друг другу в глаза. Время решающих действий неумолимо наступало, восстание по предварительным итогам было назначено уже на следующее лето, а значит, у них оставалось все меньше дней. Поэтому заговорщики оттягивали встречу, решали вопросы на расстоянии, каждый в своем филиале. Так создавалась хоть какая-то иллюзия того, что у них впереди еще есть время.

Но эта иллюзия была не для Пестеля, который четко знал, что времени у них — чуть больше года, а дел — еще на десяток лет.

Он задержался у дома Рылеева совсем ненадолго, а потом уверенным шагом пошел прочь вдоль канала к себе домой. Теперь он занимал просторную квартиру на Проспекте неподалеку от строящегося Исаакиевского собора. Былые времена, когда он останавливался в скромной квартирке в питерских дворах-колодцах, уже прошли. Теперь он — полковник Вятского пехотного полка и не последний человек в армии, заслуживший даже угрюмое уважение императора — мог себе это позволить. Пестель вспомнил, как осенью двадцать третьего Александр самолично осматривал его полк и остался им доволен, и не смог скрыть горькую усмешку. Тогда император сказал, что это почти гвардия. Знал бы он, чем эта почти гвардия ему потом обернется.

Когда Пестель вернулся домой, в квартире его уже ждал Барятинский. Едва увидев его, Пестель сразу прогнал все посторонние мысли и, даже не сняв с себя шинель, спросил:

— Есть новости?

Барятинский покачал головой:

— Буду разговаривать завтра. Но, сразу тебе, Павел, скажу, что шансов на объединение мало.

Помрачнев, Пестель снял шинель и, машинально отряхнув ее от снега, кинул куда-то на стул. Широким шагом миновав просторную гостиную, подошел к столу, возле которого стоял Барятинский. Хмуро посмотрел тому в глаза.

— Нам хотя бы выступить вместе, — тихо сказал он и спросил: — С кем будешь говорить?

— Хотелось бы с Трубецким, но, скорее всего, буду с Одоевским, — бесстрастно ответил тот, и Пестель в ободряющем жесте ударил его по плечу:

— С Одоевским лучше. Он понимает все так, как есть на самом деле. Трубецкой же вряд ли на это пойдет…

Пестель замолчал, увидев выставленные на столе бокалы и запечатанную сургучом бутылку вина.

— Почему три бокала? — спросил он, переведя недоумевающий взгляд на Барятинского.

— Сергей обещал зайти, — пожал плечами тот. — А вот, видимо, и он… — добавил он, услышав шаги из прихожей.

Недоумевая, Пестель обернулся назад. Он не понимал, что Трубецкому могло понадобиться в его доме, но больше всего он не понимал, зачем поить его вином — отношения между мужчинами были, мягко говоря, прохладные. Говоря точнее, они в принципе общались редко и крайне скупо. В следующую секунду складочка на его лбу разгладилась, а досадливо-раздраженное выражение лица сменилось на удивленное. В комнату вошёл Муравьёв-Апостол.

— Сергей! Черт возьми, не ждал тебя!

— Расстроен? — поинтересовался Сергей, подходя прямо к Пестелю и пожимая ему руку. — Или думал, что, если продолжишь прятаться ото всех, о тебе потихоньку забудут?

Пестель улыбнулся и сразу расслабился. С Сергеем он тоже не виделся очень и очень давно, и теперь искренне был рад встрече.

Они расселись за пустым столом, и Барятинский откупорил бутылку. Еды, как обычно, не было. Не было даже закуски — служанки Пестель не держал, объясняя это тем, что он не может нарушать то, за что борется против власти. Отсутствие сыра или оливок, впрочем, никого из троих не расстроило.

— Так, как мы сейчас, пьют либо от горя, либо от счастья, — заметил Барятинский, когда вино было разлито по бокалам, и заговорщики чокнулись ими, держась за хрустальные ножки. В радостной тишине пустой гостиной раздался переливчатый звон.

— Пусть лучше голова будет трезвой, — возразил Пестель и поднял свой бокал. — За переговоры!

— За переговоры! — с чувством повторил Барятинский и выпил свое вино залпом. Выпив, он снова погрузился в свое угрюмое молчание, и его взгляд стал задумчивым. Теперь он для нас потерян, усмехнувшись, подумал Пестель. Он давно знал об этой черте товарища — Барятинский мог впасть в задумчивое оцепенение в любой момент.

— Ну, а ты что? — спросил Пестель с улыбкой, поворачиваясь к Сергею.

Тот неоднозначно пожал плечами.

— Живем пока, — туманно ответил он. — Служба, суета, сам знаешь… В последнее время дни летят быстро. Почти ничего не замечаю вокруг, все куда-то бежать надо. На днях виделся с Рылеевым…

Пестель вздрогнул. Невольно он отметил, что в этот день неспроста все сводится к Рылееву. Все дороги ведут к синему дому, невесело усмехнулся Пестель про себя, отметая мысль, что этот самый синий дом в двух шагах от Сенатской площади — места не самого для него приятного по внутренним ощущениям.

— И как он? — поинтересовался Пестель.

Сергей отчего-то стушевался и быстро отвел взгляд, словно рассматривая бутылку.

— Пишет стихи, занимается революционными делами, уговаривает Трубецкого быть решительнее. На днях привлек в свое общество Каховского. Не знаю, как они договариваются. Ты же помнишь, Пётр настроен против императора очень радикально, а Кондратий в таких вопросах стал весьма щепетилен…

Пестель кивнул, поигрывая в руках пустым бокалом. Барятинский молча налил всем еще вина и, сославшись на то, что ему нужно подготовиться к переговорам, ушел в другой конец комнаты. Пестель подавил вздох.

— Ты хочешь спросить о Виктории? — угадал его мысли Сергей.

— Угу, — приглушенно ответил Пестель. — Помнится, в прошлый раз мы расстались при очень… Неприятных обстоятельствах.

— У нее все хорошо, — коротко сказал Сергей, все еще держа в руках полный бокал. — Насколько я знаю, она вчера приехала в Петербург. Говорят, насовсем. С мужем.

Пестель осушил свой бокал и встал из-за стола. Они с Сергеем по-прежнему избегали смотреть друг другу в глаза.

— Рад, что у нее все хорошо, — безразлично пожал плечами Пестель. — И вдвойне я рад тому, что теперь у нее есть рядом человек, который усмирит ее желание стать революционеркой. Ее муж не военный? — зачем-то спросил он. Последнее слово прозвучало неожиданно резко.

— Нет, он вроде бы врач. По крайней мере, так говорят.

Пестель кивнул. Почему-то ему было очень важно это узнать.

— Если хочешь, можешь зайти к Рылееву, — совсем уж ни к чему предложил Сергей, доводя Пестеля этими словами до состояния холодной ярости. — Думаю, она погостит у него несколько дней, прежде чем переехать в свою собственную квартиру.

— Это лишнее, — сухо обронил Пестель, поправляя мундир и оборачиваясь на задумчивого Барятинского. — Мы с Александром уедем, как только он уладит свои дела.

Сергей тоже встал из-за стола и подошел ближе к Пестелю. Остановившись напротив него, посмотрел прямо в глаза.

— Не переживай. Все будет в порядке.

Сергей ушел к Барятинскому, а Пестель так и не понял — относились ли его слова к Виктории или он говорил о переговорах. В любом случае, думать об этом он больше не хотел. Виктория вышла замуж — в ее жизни больше не осталось для него ни места, ни воспоминаний.

Успокаивая себя тем, что он думал о девушке все эти годы только из-за чувства вины, Пестель убеждал себя в том, что теперь-то он может забыть о ней и не избегать Рылеева. В конце концов, это просто глупо — никто уже и не помнит о том, что случилось два года назад. Даже сама Виктория.

С этой мыслью Пестель наполнил бокал и тут же осушил его залпом.

***

— Виктория! Как я рад, что ты наконец приехала!

Кондратий, как всегда, выглядел безупречно, если не считать едва заметных теней под глазами. Он ничуть не изменился — и даже его манера засиживаться допоздна осталась, судя по всему, прежней. Виктория хорошо помнила, что Кондратий ложился неизменно под утро и вставал уже к обеду, и теперь искренне жалела его, считая себя виноватой в том, что приехала так рано.

— Я тоже очень рада, — улыбнулась девушка, снимая шубку на руки Кондратию. — Сколько мы не виделись? Два года?

— Ровно два года, — подтвердил тот. — Но это все пустяки. Важно только то, что ты вернулась. Как я понимаю, насовсем?

Виктория пожала плечами. По её лицу пробежала тень.

— Пока Алексей Дмитрич не решит уехать, — сказала она с толикой грусти.

— А кстати, где же он сам? — только теперь спохватился Кондратий, заглядывая за спину девушки, словно ожидая там кого-то увидеть.

Виктория тряхнула головой, отгоняя непрошенную меланхолию.

— Он задержался в Рязани. Я приехала раньше.

Кондратий что-то говорил — она не слышала. Они прошли в гостиную, и воспоминания нахлынули, оглушив девушку внезапной болью. Виктория и не думала, что вернуться будет так непросто.

Она прошла вокруг стола, легко коснувшись кончиками пальцев каждого стула. Здесь все оставалось точно таким же, как она и запомнила. Ей казалось — вот сейчас откроется дверь, и в неё один за другим войдут серьезный Муравьёв-Апостол, и вечно задумчивый Бестужев-Рюмин, и…

Мысль о нем Виктория прогнала решительно, словно обожглась. Пальцы нервно сжались на мягкой обивке стула, и девушка судорожно вздохнула. Кондратий замолчал и посмотрел на нее с тревогой:

— Тебе нехорошо?

— Просто… Мало воздуха, — ответила Виктория первое, что пришло на ум, и принялась обмахиваться ладонью. В гостиной действительно было довольно душно — на лбу даже выступила испарина.

Заметив это, Кондратий приоткрыл окно. Он смотрел пристально, изучающе. Виктория догадалась, о чем он стесняется спросить, и поспешила разуверить его в этом:

— Я… не в положении, ты не подумай. Просто устала с дороги.

Кондратий едва заметно покраснел, и Виктория поспешила перевести тему, прежде чем он заговорит снова:

— Как Настенька?

При упоминании дочери Кондратий заметно оживился. Его лицо сразу же просияло улыбкой, и Виктория невольно улыбнулась сама.

— О, ты её не узнаешь! — заверил он девушку, выглядывая в окно на улицу. — Они с Натальей скоро вернутся с прогулки — привыкли гулять перед завтраком. Настенька уже совсем большая стала. Серьезная не по годам.

Виктория задумчиво кивнула, едва ли услышав слова Кондратия. Продолжая гладить обивку, она вспоминала, сколько всего пережито было ею в этой самой гостиной — сюда приходила она за утешением, когда приехала в Петербург, как она тогда думала, в последний раз, сюда же она пришла в поисках ответов. Сейчас же она не хотела ничего. Если только забыть все, что так тревожило душу…

— Ты можешь отдохнуть до ужина, — предложил Кондратий, заметив усталость девушки. — Выглядишь неважно. Если будут нужны капли, возьми у меня в кабинете. И вообще, если что нужно…

Виктория с благодарностью коснулась его плеча.

— Спасибо. Все, что мне нужно — несколько часов сна.

Когда она осталась в комнате одна, в тишине и покое, усталость накатила на нее с новой силой. Мысль о том, что нужно что-то делать, угнетала. Поэтому Виктория не стала ни готовить себе комнату, ни разбирать вещи. Я присяду ненадолго здесь, решила она, медленно подходя к софе в углу гостиной и опускаясь на мягкие подушки. Откинув голову назад, закрыла глаза. Вздохнула глубоко и размеренно. В памяти тут же возник образ темного зимнего вечера, тусклого света ламп, мужской фигуры в дверном проеме. Как будто наяву, Виктория слышала приглушенные голоса. И среди них — его голос. Слов было не разобрать, но интонации были такими же, как те, что она помнила. Испугавшись наваждения, Виктория быстро открыла глаза.

Глупо думать об этом.

Вдвойне глупо думать об этом теперь — когда у нее началась новая жизнь. Она так радовалась возможности вернуться в Петербург — и вот вернулась, но радость испарилась сразу же, как только она попала на улицы этого города. В Петербурге, несомненно, было свое очарование. Но это было очарование, схожее с приносящими боль воспоминаниями. Отовсюду на тебя смотрят ушедшие в прошлое призраки. И ты глядишь на них в ответ без возможности сказать что-либо.

Голос за дверью повторился, и Виктория побледнела. Он звучал глухо и тихо, разобрать что-либо не было никакой возможности, но сомнений не возникло — говорил он. Почти не дыша, Виктория встала со своего места и подошла к двери. Пальцы зависли всего в нескольких сантиметрах от ручки, не решаясь взяться за нее. Голос Кондратия что-то ответил. Наступила тишина.

Сердце билось гулко, быстро. Виктория стояла, боясь пошевелиться, гадая, что за дух решил сыграть с ней злую шутку. Наконец она не выдержала и распахнула дверь. На пороге квартиры стоял Кондратий, сжимая в руках конверт.

— Кондраш, кто-то приходил? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросила Виктория, но душа у нее похолодела в ожидании ответа.

— Да, — рассеянно кивнул тот, убирая письмо в комод. Казалось, он был ничуть не меньше Виктории удивлен неожиданным визитом. — Заходил Пестель — Павел Иванович — просил передать князю Трубецкому письмо. Я пригласил его сегодня на ужин, — добавил Кондратий, не замечая, как изменилось лицо Виктории. — Ты же не против?

— Что ты, — услышала Виктория свой голос. — Конечно, нет.

Она бездумно принялась расправлять воротник платья. Непослушные пальцы, зацепившись за тонкую цепь, случайно оборвали ее. Маленький серебряный крестик упал на пол. Виктория отыскала его взглядом, невольно отмечая, что она вовсе не рада предстоящей встрече.

— Где ты, говорил, можно взять капли? — спросила девушка.

И, не дожидаясь ответа, закрыла дверь гостиной прямо перед лицом обескураженного Рылеева.

Комментарий к -9-

А я на днях отметила юбилей — рубеж в 400 читателей пройден ^-^

P.S. Когда я только начинала писать, я и подумать не могла, что у меня действительно появятся свои читатели! Тем более, так много😅 400 для меня — очень внушительная цифра ^-^

Спасибо вам за то, что читаете и оставляете отзывы, для меня это очень важно! И спасибо, что остаетесь со мной и моим творчеством, я невероятно это ценю❤❤❤

========== -10- ==========

В сотый раз за истекшие десять минут Пестель проклял себя за то, что принял приглашение Рылеева прийти на ужин.

Он сидел за столом в гостиной, не зная, куда деть взгляд. Место слева от него занимал хозяин дома, справа — Барятинский. Напротив, рядом с Натальей Рылеевой, сидела Виктория. И как раз по этой причине Пестель опасался поднимать взгляд от тарелки. Он вообще смотрел куда угодно, только не на девушку. Последняя, казалось, его не замечала вовсе.

Они довольно сухо поприветствовали друг друга. Не нуждаясь в представлении, обронили несколько обязывающих фраз о погоде и необычайно морозной весне в этом году. А потом — разошлись по разным углам гостиной, словно надоевшие друг другу супруги. Виктория за два года стала как будто на десять лет взрослее — большие глаза уже не смотрели так наивно и доверчиво, она чаще хмурилась, и во всех ее словах и движениях сквозил холод. Пестеля эта перемена удивила, но он и не обманывался на этот счет, когда шел в гости к Рылееву.

Шел, чтобы увидеть мужа Виктории.

Как Пестель ни пытался убедить себя в обратном, это было именно так. А письмо, которое Барятинскому так срочно нужно было передать Трубецкому, было очень неплохим поводом встретиться со старым другом спустя годы разлуки.

За столом не смолкали оживленные разговоры — Рылеев с Барятинским очень скоро нашли тему для спора и теперь с жаром дискутировали. Улыбалась даже Наталья Михайловна, слушавшая слова мужа с явным интересом.

— Князь Трубецкой не такой плохой человек, как вы утверждаете! — горячился Рылеев, забыв о еде. — Вы так говорите, исходя из неверных сведений…

— Нет, я так говорю, исходя из личного общения! — парировал Барятинский, очевидно, возмущенный несостоявшимися переговорами. Трубецкой просто не пришел на встречу, тем самым подорвав доверие Барятинского.

Рылеев побледнел и упрямо сжал губы. Его черные глаза блестели, как в лихорадке.

— Я понимаю, что Сергей иногда ведет себя… Непредсказуемо, — пошел он на компромисс, желая избежать конфликта. — Но и Вы, дорогой мой, поймите…

Пестель почувствовал на себе взгляд и поднял голову. Виктория вздрогнула, вилка выпала из ее пальцев и звонко поскакала по полу. Слегка зардевшись — точно так же, как раньше! — девушка отодвинула стул и быстро наклонилась к полу, чтобы поднять упавший прибор. Занятые спором мужчины всего этого не заметили.

— Нет, вы просто выслушайте!..

Пестель продолжал есть, украдкой наблюдая за Викторией. За долгие пять минут она ни разу не оторвала взгляда от лежавшего на ее тарелке мяса и не съела ни кусочка, бездумно проводя пальцем по краю стакана. Спина неестественно прямая, худые плечи расправлены. Вся ее фигура выражала скорбь и смирение. И все же в ней было нечто такое, что заставляло нервничать. Так себя ведут затаившиеся хищники.

А она повзрослела, подумал вдруг Пестель, скрывая свои мысли за напускным безразличием. Все-таки два года — это не так уж много. И, думая о Виктории, он никак не ожидал увидеть вместо беспечной девушки серьезную взрослую женщину, какой она стала.

Когда ужин был закончен, служанка разлила чай. От чашки поднимался легкий пар, золотой ободок на краю мерцал в неспокойном пламени свечей. Пестель поднял чашку и, будто бы рассматривая узор, кинул на Викторию быстрый взгляд. Беседа Рылеева и Барятинского была ему неинтересна, еда давно наскучила, но странное поведение девушки по-прежнему вызывало любопытство. Почему она ведет себя так, словно они не знакомы?

Как мне себя с ним вести? — в который уже раз задавалась вопросом Виктория. Она то и дело ловила на себе пристальные взгляды мужчины, и к концу ужина стала сама не своя. Делая вид, что ей глубоко безразлично присутствие за столом Пестеля, Виктория усиленно думала о муже. Она старалась разбудить в себе если не раскаяние, то совесть. Она слишком многим обязана Алексею Дмитричу, чтобы допускать в его отсутствие какой-либо повод другим мужчинам. Даже если этим мужчиной был он.

Виктория опустила руки на колени и сжала пальцами салфетку. Она вовсе не хотела выходить на ужин. Уже сказалась было больной, но Наталья Михайловна убедила ее выйти к гостям. Виктория не смогла отказать. И теперь жалела об этом.

Он постарел, подумала девушка, исподтишка наблюдая за Пестелем, который доедал уже второе пирожное. С горечью отметив, что у него сегодня на удивление отменный аппетит, Виктория отодвинула от себя свою чашку. Она не смогла съесть ни кусочка — ее десерт так и остался нетронутым.

— …Виктория? Что ты думаешь об этом?

Виктория вздрогнула и перевела недоумевающий взгляд на Кондратия. Она прослушала все, что он сказал до этого, и теперь лихорадочно соображала, что был за вопрос и как ей на него ответить.

— Я полностью тебя поддерживаю, — наконец сказала она, решив, что Кондратий плохого не посоветует.

— Вот и чудно! — улыбнулся Рылеев. — Наташенька уже давно хотела в театр, но все не было возможности выбраться куда-нибудь. Завтра вечером в Александрийском театре обещают потрясающий балет. Вот и ты, Виктория, развеешься. Павел Иванович, не желаете составить дамам компанию? — вдруг спросил Рылеев, и Виктория на мгновение подумала, что ей послышалось. Но Пестель что-то ответил — девушка не слышала, что — и стало ясно, что обращались все-таки к нему.

Догадавшись, что на завтрашний вечер у Рылеева запланировано собрание, на котором нежелательно присутствие женщин, Виктория кинула на Наталью Михайловну быстрый взгляд. Она сидела спокойная. Блики от огня свечей играли на ее волосах и золотили падающую на лоб прядку, драгоценная брошь сверкала на платье. На лице — улыбка, но между бровей залегла печальная складочка. Она, конечно, же, тоже об этом знала — Рылеев никогда не скрывал от близких свои мысли, только в последнее время говорил матери меньше, чем нужно, и избегал опасной темы.

Когда ужин был завершен, все встали из-за стола. Наталья Михайловна ушла в комнату дочери, Рылеев и Барятинский уединились в дальнем углу — заканчивать почти забытый спор. Виктория и Пестель остались вдвоем.

Она встала и подошла к окну. Спустя несколько секунд он оказался рядом. Виктория почувствовала движение за спиной, а обернувшись, нос к носу столкнулась с мужчиной.

— Поздравляю с замужеством, Виктория, — сказал Пестель с интонацией, в которой невозможно было разобрать каких-либо чувств.

— Благодарю, — сухо ответила девушка, быстро опуская взгляд. Пестель стоял напротив нее, и уйти она не могла. Впрочем, куда бы она пошла? Рассудив, что в их разговоре нет ничего предосудительного, Виктория немного помялась, но все-таки подняла голову и ответила на испытующий взгляд мужчины.

— Надеюсь, Ваш муж достойный человек, — продолжал тему Пестель. Его губы всего на секунду искривились в усмешке, но этого было достаточно, чтобы Виктория решила, что он над ней насмехается.

— Более чем. Алексей Дмитрич очень хороший человек.

Она демонстративно скрестила руки на груди и поджала губы. Она не могла сказать ему, что вышла замуж от отчаяния, как не могла сказать, что этот брак необычайно ее тяготил. Каждый раз, когда девушка думала об этом, внутри все болезненно холодело, и совесть учтиво напоминала, чем Виктория обязана своему мужу.

— Что ж, — развел руками Пестель. — Очень рад за Вас.

Он внимательно посмотрел на стоявшую перед ним девушку и вдруг узнал в ней ту самую, прежнюю, Викторию. Упрямое выражение вновь появилось на ее лице, глаза смотрели на него, как раньше. С толикой серьезности и напускного безразличия. Наивная и неопытная в таких делах, Виктория действительно считала, что сможет его обмануть своим поведением.

— Я слышала, дела в вашем полку идут отлично, — спустя полминуты молчания проронила девушка, переводя разговор на свою любимую тему — политику. — Говорят, сам император остался доволен его осмотром.

— Совершенно верно, — подтвердил ее слова Пестель и едко добавил: — Еще и три тысячи десятин земли выделил в знак особого расположения.

— Да Вы теперь богач, Павел Иванович, — серьезно заметила Виктория, и Пестель не смог уловить, с иронией она говорила или считала так на самом деле.

— Можно и так выразиться, — согласился с девушкой Пестель.

Он не мог сказать ей, что за короткое время растратил всю полковую казну на подготовку восстания. И уж конечно он не мог ей сказать о том, что единственное, к чему расположен император — это к его аресту. Пусть лучше она заблуждается, считая его простым обывателем и продолжая романтизировать его деятельность. Теперь, когда они уже никогда не сблизятся, нет причин показывать ей всю подноготную в попытке отпугнуть и уберечь.

Разговор не ладился. Виктория хмурилась, прислонясь спиной к деревянному серванту, Пестель угрюмо молчал. Вопросы вертелись на языке. Ему не было никакого дела до личной жизни девушки — это он понимал хорошо. Но ничего не мог с собой поделать.

— А что, Ваш муж такой занятой человек? — все-таки спросил он, не сумев как должно скрыть прозвучавшую в голосе насмешку.

Виктория дернулась, как от удара.

— Алексей Дмитрич доктор, — тихо ответила она. — Он вынужден был остаться в Рязани на какое-то время.

— Значит, спасает жизни? — глядя в окно, подвел итог Пестель. — Очень благородное дело.

— Кто-то больше расположен убивать, кто-то — спасать, — невозмутимо пожала плечами Виктория, и в ее словах он уловил тонкий намек. Усмехнувшись, склонил голову в шутливом поклоне:

— Изящно, Виктория, изящно. Браво!

— В убийстве нет ничего изящного, — оборвала его девушка. В ее интонациях звучал лед. — Убийство невозможно оправдать.

— Я полностью с Вами согласен. И все же я предпочел убить, нежели быть убитым. Помнится, тогда, в Бородинском сражении, когда я, кстати, был тяжело ранен…

— Я имела совсем другое, Павел Иванович, и Вы это знаете…

— …уверен, Ваш отец поступал так же.

— Павел Иванович, прекратите!

Пестель замолчал, задумчиво глядя на Викторию. Она стояла перед ним — покрасневшая, взволнованная. Глаза горят, пальцы по старой привычке мнут несчастную юбку. Она отстранилась от серванта и, подавшись к мужчине, горячо зашептала:

— Я устала от Ваших рассуждений, мне их уже хватило! Я видела, на что Вы способны, и больше не желаю продолжать этот бессмысленный спор! У всех цели правые, только у Вас способы преступные!

Пестель молчал, глядя на самое дно ее огромных глаз. Разгорячившись, Виктория дышала тяжело и прерывисто, губы были приоткрыты и слегка искривлены от избытка эмоций. Пестель отошёл на шаг назад, чтобы ненароком не скомпрометировать девушку — беседовавший с Барятинским Рылеев и без того уже обернулся на них пару раз.

— Если Вы имеете в виду майора Обухова, то он жив-здоров и даже довольно упитан. Будете на Восточной Украине, обязательно поинтересуйтесь о его здравии.

Явно не ожидавшая этих слов, Виктория смутилась. Она отстранилась от Пестеля, возвращаясь на свое излюбленное место у серванта, и отвела взгляд. Весь ее вид говорил о том, что поражение в словесной перепалке она уяснила, но не приняла.

— Вы невозможный человек, — обиженно заявила девушка, и Пестель учтиво подсказал:

— А еще фанатик и женоненавистник.

— Что?

— Какое из слов Вам непонятно?

Обескураженная его грубостью, Виктория открыла и снова закрыла рот. Она не находила слов для внятного ответа. Пестель смотрел серьезно, но его губы кривились, словно в судороге. Как ни старалась, девушка не могла понять причину — Пестель явно над ней насмехался, но, судя по всему, сказанные им слова и его самого глубоко задели. Затянувшаяся пауза начинала угнетать. Так и не вымолвив ни слова, Виктория отвернулась от мужчины, словно ставя в разговоре точку. В любом случае, продолжать этот бессмысленный спор она была не намерена.

…не так она представляла себе эту встречу.

— Пожалуй, мне пора, — сухо заметил Пестель и, откланявшись Виктории, подошел к Рылееву.

Виктория украдкой следила за ним. В ее голове все смешалось, и мысли перескакивали с одного на другое. Глядя на то, как Пестель идет к двери, девушка с опозданием стушевалась, но быстро взяла себя в руки. Она не виновата, что Пестель своими манерами вывел ее из себя. Она переживала из-за этого слишком долго, эмоции просто прорвались наружу.

Пестель ушел, и Виктория в изнеможении опустилась на стул. Она вдруг снова почувствовала себя маленькой девочкой, которую только что отчитали, хотя Пестель, если говоритьсовсем уж откровенно, даже не кричал на нее. Он даже не разозлился. Просто играл с ней, как с маленьким неразумным ребенком.

— Вы с Павлом поругались? — заботливо спросил Кондратий, и Виктория против воли хмыкнула:

— Нет, отнюдь. Павел Иванович сегодня был особенно любезен.

В том, что у Пестеля такая манера общения, Виктория убедилась еще два года назад.

Но только сейчас она поняла, как сильно скучала по его насмешкам.

========== -11- ==========

— А кто эта женщина? — спросила Виктория, глядя на красивую даму в ложе напротив.

— Это Анна Бельская, — посмотрев в ту сторону, куда указывала девушка, ответила Наталья Рылеева. — Говорят, они с матерью только вчера вернулись из Парижа.

Виктория смотрела на дорогое розовое платье Анны с невольной, неосознанной еще досадой. Богато расшитое, но без лишней вычурности, оно было, без сомнения, самым красивым из всех вечерних платьев, которые Виктории доводилось когда-либо видеть. С трудом отведя взгляд от чужого ложа, она случайно взглянула на свою юбку темно-сиреневого цвета и поспешила взять в руки бинокль. Балет вот-вот должен был начаться, и, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Виктория принялась рассматривать людей в портере.

В театре она была всего два раза, и еще никогда до этого она не сидела в такой высокой ложе, где кроме нее и Натальи не было ни одного человека. Идти в театр без мужа было страшно — Виктория была твердо убеждена, что Алексей Дмитрич осудит ее, если узнает, что она пошла на балет без его сопровождения. Но, узнав о переживаниях юной приятельницы, Наталья развеяла ее сомнения. Мы с тобой уже не девушки на выданье, сказала она с лукавой улыбкой, нет ничего неприличного в том, что наши мужья заняты работой днями напролет. И Виктория понемногу успокоилась.

Весь балет она, не отрываясь, смотрела на сцену. Девушки — легкие, изящные и будто бы невесомые, пленяли ее и завораживали. Чем-то похожие на эфемерных богинь из преданий, о которых рассказывала маленькой Виктории мама, они кружили по сцене, как тени. Но стоило только тяжелой бархатной портьере опуститься, и взгляд девушки тут же обращался к ложе напротив, где, обмахиваясь веером, сидела Анна Бельская. Она весь вечер непринужденно улыбалась. Ее глаза сияли не хуже бриллиантов. Анна Бельская… Это имя Виктория где-то уже слышала…

Заметив ее интерес, Наталья наклонилась к Виктории и прошептала:

— Ходят слухи о помолвке Анны и Сергея Муравьева-Апостола. Но пока что это только слухи. Не думаю, что мать Анны даст свое благословение…

Виктория удивленно вздохнула. Так вот откуда ей знакомо ее имя! Ненароком девушка вновь взглянула на Анну Бельскую. Красивая, с горечью отметила она и отвернулась. Хотя, может быть, если бы и у нее было такое же платье или хотя бы веер…

В театр Пестель женщин привел, но на балет не остался, сославшись на мигрень, которая посещает его неизменно в этом месте. В том, что это была ложь чистой воды, Виктория не испытывала никаких сомнений. Но так же она знала, что на собрание Северного тайного общества Пестеля не звали, да он и не пошел бы из-за принципов. Вывод напрашивался сам собой: он просто не хочет ее видеть. Да и после всего, что они наговорили друг другу вчера, это желание должно было быть обоюдным. Однако Виктория все чаще ловила себя на мысли, что она была бы не прочь выслушать его претензии и накинуть вдобавок свои. Она могла поговорить о чем угодно и в каком угодно тоне. Лишь бы снова услышать его голос. Наверстать упущенное за эти бесконечно долгие два года…

…в памяти вновь возник февральский холодный вечер. Тогда мела такая метель, что не видно было даже дороги. Протоптанную колею занесло снегом за каких-нибудь полчаса, было темно и очень ветрено. А она сидела одна в сумраке маленькой комнаты — беспомощная, жалкая, не знающая, что делать и как жить дальше. Она должна ненавидеть Пестеля хотя бы за то, что его тогда не было рядом. Когда мама умерла. Когда Виктория осталась совсем одна.

— Тебя что-то тревожит, — проницательно заметила Наталья.

За балетом уже давно не следила ни одна из женщин, погруженная каждая в свои мысли.

Виктория передернула плечом.

— Можно задать один вопрос? — робко спросила она, зная, что вопрос этот крайне неприлично задавать, но не в силах справиться с накатившим отчаянием.

— Спрашивай, — серьезно ответила Наталья, и ее лицо вмиг приняло очень строгий вид. Она как будто догадывалась о характере мыслей в голове своей спутницы.

Виктория сглотнула. Опустив руки вниз, незаметно вытерла вспотевшие ладони о подол платья. Ее глаза против воли вернулись к Анне Бельской. Она бы так ни за что не сделала. Чувствуя, что ее провинциальные манеры еще не скоро вытравятся, Виктория с сожалением вздохнула.

— Трудно быть женой… — она на секунду запнулась, но тут же взяла себя в руки: — Революционера?

Наталья смотрела на Викторию никак не меньше минуты. За это время девушка успела несколько раз отчитать себя за нетактичный вопрос, но взгляд выдержала стойко.

Наконец Наталья вздохнула.

— Ты знаешь… Я ни разу не пожалела о том, что вышла замуж за Кондратия. Я люблю его, и он любит меня, и Настеньку, конечно, тоже любит… И если бы у меня была вторая жизнь, я бы тоже провела ее рядом с ним. Ты это хотела услышать?

Виктория растерянно моргнула.

— Да… Наверно. Прости меня, мне не нужно было спрашивать.

— Не извиняйся, — Наталья протянула руку и коснулась запястья девушки. — Меня и саму мучили подобные мысли.

— А потом? — отчего-то напрягшись, спросила Виктория.

— А потом я перестала думать о том, что будет завтра, — ответила женщина, и в ее глазах появилась затаенная печаль. — Жизнь сама по себе короткая и очень непостоянная. Прожить день с любимым человеком — уже много. Ты понимаешь, о чем я?

Виктория кивнула и опустила взгляд. Она чувствовала, как к горлу подступает ком и боролась с одолевавшими ее эмоциями.

— А если я… — ее голос сорвался на хрип, пальцы непроизвольно смяли вечернее платье. — Если я не люблю своего мужа?

Наталья ответила не сразу. Осуждает, решила Виктория. Поднять голову и посмотреть женщине в глаза она не смогла.

— В жизни не все получается так, как мы хотим, — очень тихо сказала женщина, но Виктория ее услышала. — Можно жить с тем, кто не мил, но сердце всегда будет с другим. Ты ничего не сможешь с этим поделать, так стоит ли сопротивляться?

Виктория нашла в себе силы ответить на взгляд собеседницы. Наталья смотрела на нее без тени упрека, и Виктория признательно сжала пальцами ее руку. Она догадалась, поняла девушка, но особого сожаления не испытала. В конце концов, это было ожидаемо. Виктория знала, что так будет. И она знала, что о ее истинных чувствах узнает не Кондратий или Сергей — мужчины в этом вопросе так же слепы, как новорожденные щенки — а именно Наталья. Потому что она женщина.

— Ты давно его любишь? — спросила она, выводя девушку из задумчивого оцепенения. — И не надо делать такие удивленные глаза, — с улыбкой добавила Наталья. — Я видела вас вчера. Еще немного — и гостиная бы воспламенилась. Ты молчишь. Так значит, я права?

— Я не знаю, — Виктория сокрушенно покачала головой. — Два года назад, уезжая из Тульчина, я думала, что все кончено. Но стоило мне только вернуться в Петербург…

Наталья кивнула.

— Понимаю. Тебе нужно с ним поговорить. Но сначала — реши все для себя. Теперь ты мужняя жена, об этом нельзя забывать.

Виктория горько усмехнулась. Хорошая из нее жена — Алексей Дмитрич еще не вернулся, а она уже успела закрутить за его спиной интригу… Но Павел…

Ах, если бы он оказался рядом с ней в ту ночь!..

— Сейчас не время об этом думать, — мягко отвлекла девушку Наталья. — Ты еще успеешь совершить много ошибок. А сейчас, пока еще есть такая возможность, предлагаю насладиться театром. К тому же, балет скоро закончится…

***

Снег таял стремительно, словно Виктория, вернувшись в Петербург, привезла с собой весну.

Пестель стоял напротив Александрийского театра, ожидая женщин. Небо темнело медленно, но верно — на улицы уже опускались ранние весенние сумерки. Чтобы не замерзнуть на холодной свежести, одетый в легкий мундир Пестель ходил от одного дерева к другому. Балет уже должен был закончиться, но ни Виктории, ни Натальи Рылеевой видно не было.

Женщин Пестель решил встретить отчасти по просьбе Кондратия, отчасти по той же самой причине, что побудила его прийти в квартиру Рылеевых на ужин с Викторией. Только на этот раз он хотел увидеть уже не мужа девушки, а ее саму. Всю ночь после их последнего разговора Пестель не мог уснуть. Он и подумать не мог, что эта неожиданная встреча так разбередит его душу. Но он ясно понимал одно: спокойно жить ему не удастся до тех пор, пока в их сложных отношениях с Викторией не будет поставлена окончательная, жирная точка.

Уже совсем стемнело, когда две долгожданные фигурки возникли у входа в театр. Пестель оказался рядом с ними сразу же и, подойдя со спины, невольно напугал женщин:

— Чужой экипаж вам не понадобится, милые дамы!

Виктория вздрогнула от неожиданности, и это не укрылось от внимания Пестеля. Девушка развернулась к нему, нервничая и крепче цепляясь за рукав пальто своей спутницы.

— Павел Иванович, это Кондратий попросил встретить нас? — поприветствовала его Наталья Рылеева. — Я же уже говорила Вам два часа назад, что это лишние хлопоты…

— Вовсе нет, — решительно отмел ее возражения Пестель, изо всех сил избегая прямого взгляда Виктории. — Когда я шел сюда, мною двигали исключительно благородные побуждения!

Он помолчал секунду, сдерживаясь, но язвительная насмешка все-таки сорвалась с его языка:

— В конце концов, у одинокого холостяка немного радостей в жизни.

Виктория уловила его упрек с живостью чуткого зверька. Всю дорогу до синего дома на Мойке она упрямо молчала. Путь был долгий, но вечер — необычайно чистый и свежий — пленял всех троих, и Наталья, с молчаливого согласия спутницы, отказалась взять экипаж.

— Как Ваши неотложные дела? — поинтересовалась она с долей лукавства, присущего каждой женщине. — Надеюсь, Вы провели эти два часа с пользой.

— Можете не сомневаться в этом, — сдержанно ответил Пестель. Он не мог признаться, что, отказавшись от балета, бесцельно бродил по улицам все то время, что женщины были в театре.

Наталья Рылеева вежливо заметила что-то о пользе подобного рода развлечений, но Пестель ее слушал вполуха. Скованный будто по рукам и ногам, он шагал рядом с Викторией и чувствовал, что ей так же неловко, как и ему. Случайно он подумал о том, что ему хотелось бы увидеть Викторию со стороны — в один из таких моментов, когда его самого нет рядом с ней. Кто знает, может быть, в эти минуты девушка ведет себя так же легко и непринужденно, как и вырвавшаяся из плена забот Наталья Рылеева.

Последняя молча улыбалась, вдыхая вечерний воздух и спокойно глядя вдаль. Милая, верная Наталья. Вынужденная жить в постоянном страхе, она ценила каждую безмятежную минуту больше остальных женщин. Она, конечно же, знала о всех потаенных терзаниях своего мужа. Она, конечно, рада была бы спрятать его ото всех, увезти из Петербурга, уберечь! Она, конечно же, никогда бы этого не сделала наяву, только в мыслях. Слишком она верна мужу, слишком его любит.

Когда они дошли до дома, Наталья, прежде чем войти в калитку, предусмотрительно посмотрела на окна. В гостиной света не было — очевидно, заговорщики уже разошлись. Только после этого хозяйка дома вошла внутрь и вместе со своими гостями поднялась на нужный этаж.

— Вы зайдите, Павел Иванович? — спросила она уже у порога квартиры.

— В другой раз, — вежливо отказался Пестель и попросил: — Передайте от меня своему супругу наилучшие пожелания.

— Благодарю Вас, — улыбнулась Наталья и, глянув сначала на Викторию, потом на Павла, скрылась за дверью. Она специально ничего не сказала девушке и оставила входную дверь открытой. Она все понимала и своим молчанием попыталась поддержать Викторию, у которой ладони взмокли от странного волнения. Ей явно хотелось зайти в квартиру вслед за женщиной, но она почему-то продолжала стоять рядом с Павлом, не поднимая на него глаз.

— Я должен извиниться за вчерашнее, — тихо сказал Пестель, но Виктория робко его перебила:

— Не надо. Я и сама вела себя… Неподобающим образом.

Пестель молчал несколько секунд, размышляя над тем, что значит «неподобающий образ». Она имеет в виду грубоватые фразы, которые употребила в разговоре с ним? Или, может, сам разговор? От женщины — тем более, от женщины замужней, — можно было ожидать чего угодно.

— Нам нужно поговорить, — отбросив посторонние мысли прочь, твердо заявил Пестель. — И иначе, чем вчера.

Виктория кивнула. Облизала пересохшие губы и, вздыхая так, словно собираясь прыгнуть в воду с обрыва, выпалила:

— Завтра утром я переезжаю на свою квартиру… Если ты зайдешь…

— Куда приходить? — быстро, словно боясь, что Виктория передумает, спросил Пестель.

— Сейчас.

Она исчезла за дверью и вернулась спустя минуту, держа в руках оторванный уголок газеты, на котором второпях был написан адрес. Пестель свернул его и бережно убрал в карман. Наклонившись и поймав ладонь девушки, поцеловал кончики ее пальцев. Кажется, впервые за все время.

— Я приду, — пообещал он.

— Я буду ждать, — ответила Виктория.

Он ушел, не попрощавшись, не оборачиваясь, чувствуя, как клочок газеты греет его сердце. Виктория проводила его долгим взглядом и, зябко поведя плечами, все-таки вошла в квартиру. Закрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной. Изможденно закрыла глаза. Сердце билось быстро, как у подстреленной птицы. Мысли роились в голове, как пчелы в улье. Ей было страшно, и не хватало воздуха, и совесть ела ее заживо, напоминая о том, что она только что предала своего мужа.

«Прожить день с любимым человеком — уже много», вспомнила Виктория слова Натальи и сразу успокоилась. Странное тепло разлилось по телу, дрожь в ногах прошла.

О принятом решении она уже не жалела.

***

Только к обеду Пестель решился прийти на улицу, где жила Виктория, и теперь стоял внизу, под окнами ее серого дома, не решаясь подняться на третий этаж и постучать в дверь. Он слишком хорошо помнил, чем все закончилось в прошлый раз, чтобы надеяться на что-то хорошее теперь. Но и уйти ему все-таки не давало странное чувство, понять которое он не мог. Снова, как в прошлый раз, он терзался сомнениями. Снова придумывал тысячи причин, чтобы покинуть Викторию и никогда о ней не вспоминать. И снова проигрывал в этой схватке с самим собой.

Третьего шанса судьба не даст, усмехнулся про себя Пестель, трогаясь с места и медленно идя к резной калитке. Он не был фаталистом. Да если бы и был, решил бы, что это даже не шанс, а какое-то его подобие — все-таки Виктория за эти два года вышла замуж. Не смогла дождаться этой встречи. Не надеялась на нее. Впрочем, как и сам Пестель. Но у судьбы — если она есть — отличное чувство юмора.

Пестель уже собирался открыть кованую калитку, когда к дому подъехал экипаж и остановился как раз возле подъезда, где жила Виктория. Внимательно осмотрев лошадей и внушительных размеров багаж, он сразу понял, что ехавший в экипаже человек прибыл в Петербург издалека. Мысль о том, что это приехал муж Виктории, пришла сама. Пристально глядя на дверцу экипажа, Пестель ждал, что из нее вот-вот выйдет какой-нибудь низенький толстый мужчина, и обязательно в пенсне. Тогда он сможет убедиться, что Виктория вышла замуж поневоле, тогда у него будет право вмешаться в её личную жизнь или хотя бы просто найти повод увидеться.

Дверца экипажа распахнулась, и Пестель тут же увидел перед собой высокого и очень статного мужчину лет сорока. Наметанным цепким взглядом он тут же изучил его лицо и аккуратную бороду с проседью, и от его внимания не укрылась трость в руке незнакомца. Хотя бы хромой, саркастически подумал Пестель. Рука, зависшая в нескольких сантиметрах от калитки, безвольно опустилась.

— Добрый день, Ваше Благородие! — заметив Пестеля, улыбнулся мужчина. В званиях, очевидно, он разбирался слабо и, будучи человеком, далеким от военных, принял Пестеля за обыкновенного офицера. — Вы живете в этом доме?

— Нет, не в этом, — хмуро и весьма недружелюбно ответил ему Пестель. — Любовался номером на стене. Вы знали, что в Петербурге номера домов на одной улице могут идти не по порядку?

— Нет, — как будто даже расстроился дружелюбный собеседник. — Я только нынче приехал в этот чудный город…

— Ну, чудным Петербург назвать трудно, — ударившись с горя в язвительность, обронил Пестель. — Кругом один бардак!

— Вы про номера на домах? — полюбопытствовал мужчина.

Пестель хмыкнул. Про номера он все выдумал — ляпнул первое пришедшее в голову, чтобы не выглядеть дураком и ненароком не выдать Викторию.

— Да хоть бы и про них, — согласился Пестель, чтобы не лезть лишний раз в бутылку.

Мужчина кивнул. Подняв голову, посмотрел на ясное небо и вновь перевел взгляд на безлюдную улицу. Переложил трость из одной руки в другую, обернувшись к кучеру, отдал тому какое-то распоряжение. Вновь повернулся к своему внезапному собеседнику. Миновав легким шагом разделявшее их расстояние, протянул руку:

— Чертанов Алексей Дмитриевич, врач. Будете поблизости, заходите на обед! Мы с женой здесь почти никого не знаем, будем рады знакомству.

— Обязательно учту это, — холодно ответил Пестель. Слова «мы с женой» больно резанули слух. Но руку новому знакомому он все-таки пожал; ладонь оказалась теплая и сухая.

Имя свое Пестель не назвал, а Алексей Дмитрич, то ли просто забыв об этом, то ли по рассеянности, так и не спросил. Он легко отворил калитку и быстро пошел к дому. С удивлением и скрытой досадой Пестель понял, что трость мужчина носит, судя по всему, только для солидности — она была нужна ему ровно так же, как собаке пятая нога. Пестель выдохнул сквозь зубы и, развернувшись, пошел прочь от дома.

…Виктория ждала Пестеля с самого утра. Сундуки и другая завернутая в шуршащую бумагу поклажа все еще лежала нераспакованная по всем углам квартиры; мебель закрыта тканями, совсем немного личных вещей Виктории разложены на незастеленной кровати. Несколько раз за это утро девушка порывалась сама разобрать вещи, но из-за волнения и томительного ожидания у нее все валилось из рук. В итоге она попробовала распаковать привезенный с собой сервиз, разбила блюдце и только после этого успокоилась, найдя приют на скамеечке возле двери в гостиную.

Когда наконец раздался долгожданный скрип входной двери, Виктория вскочила со своего места и кинулась в прихожую. Раскрасневшаяся, взволнованная, она оказалась там в одно мгновение и растерянно замерла, увидев на пороге совсем не того, кого ждала увидеть.

— Виктория, душенька моя! — Алексей Дмитрич приставил трость к стене и потянулся к жене за поцелуем. — Как я рад тебя видеть!

Она машинально подала ему руки, подставила щеку.

— Что же Вы, Алексей Дмитрич, так рано? — только и пробормотала она, глядя на него со страхом и разочарованием. — Я Вас раньше четверга и не ждала…

Она внимательнее вгляделась в похудевшее и усталое лицо мужа и, пораженная догадкой, ахнула:

— Пациент, которого Вы лечили… Умер?

— Чахотка. Он таял на глазах… — Алексей Дмитрич развел руками. Хотел сказать что-то еще, но передумал и лишь скорбно покачал головой. — Не могу больше об этом! Смерть неизбежна. Но, пока мы живы, можно постараться вспоминать об этом как можно реже.

Он прошел мимо жены вглубь комнаты. Он что-то еще говорил. Виктория стояла потерянная, вмиг ослабевшая, и чутко вслушивалась в звуки, доносящиеся снаружи квартиры. Алексей Дмитрич что-то спросил у нее, она что-то ответила — невпопад, судя по тому, как изменилось лицо мужчины. Её это нисколько не волновало. Она думала только о Пестеле, который обещал прийти, которого она так ждала…

Он не придет, ясно поняла Виктория. Никогда, никогда не придет…

— Душечка, у тебя что-то случилось? — с искренней тревогой осведомился Алексей Дмитрич.

— Нет, — Виктория высоко подняла голову и отвернулась от входной двери. — Вы, должно быть, устали с дороги. Сейчас будем пить чай.

Комментарий к -11-

Чудесный арт по “Прогулкам” от Алины Есениной: https://www.instagram.com/p/B8JukLnBdom/?igshid=y8nh1l5ftyt

Еще раз спасибо за Вашу отдачу❤ Люблю❤😘

========== -12- ==========

Дни тянулись мучительно долго. Каждый новый был похож на предыдущий, и к концу второй недели Виктория устала считать эти бесконечные безликие будни. Все начиналось и заканчивалось одинаково: утром муж уходил на работу и возвращался домой поздно вечером — усталый, вымотанный, удрученный.

— Ничего, — говорил он. — Через недельку-другую все образуется.

Ему нужно было еще уладить какие-то дела, да и денег по приезду в Петербург оказалось слишком мало. Эта была проблема семьи Чертановых. Общая. У Виктории же была своя проблема, личная.

За все две недели она ни разу больше не виделась с Пестелем. В первые три дня после приезда мужа Виктория еще надеялась, что Пестель придет, искренне верила, что сдержать обещание ему помешало лишь возвращение Алексея Дмитрича, и ждала. Ждала, коротая долгие вечера у окна, надеялась и вздрагивала от каждого шороха, доносящегося с лестничной площадки. А потом устала ждать и разозлилась на него. Её злость была настолько справедлива и искренна, что совсем скоро Виктория уже почти поверила в то, что она его ненавидит.

…прошло уже две недели, как Пестель практически ушел в запой. Если раньше он пренебрегал тремя уже известными вещами, считая их пагубными, то теперь, с появлением Виктории, два пункта из этого списка незаметно исчезли. Бутылка вина неизменно появлялась за его ужином каждый вечер. Под запретом по-прежнему оставались только азартные игры — но Пестель уже не зарекался, не зная, до чего еще его доведет роковое знакомство с родственницей Рылеева.

За все это время Пестель передумал о многом. Он злился на себя и на обстоятельства, все снова начало валиться у него из рук. Это уже было закономерностью. Пестель понял давно: Виктория и работа — вещи несовместимые. Он не мог совмещать эти аспекты одновременно: либо одно, либо другое. Разумом Пестель понимал, что дело важнее, и тщетно пытался сосредоточиться на нем. Не получалось. Виктория вносила в его жизнь хаос, переворачивала все с ног на голову, но отказаться от нее было уже невозможно.

Так проходили дни. Оба мучились разлукой — почему-то теперь, когда их не разделяли тысячи миль, она ощущалась гораздо острее. Жить в одном городе и не иметь возможности увидеться — для обоих это оказалось выше их сил. И Пестель, и Виктория неосознанно искали встречи, но их пути расходились в самый последний момент. То Пестель заворачивал за угол дома раньше, чем на короткую улицу выходила Виктория, то она сама исчезала из вида прежде, чем он мог ее заметить. Время безвозвратно уходило. И Пестель, наверно, уехал бы из Петербурга, так и не попрощавшись с Викторией, если бы в их судьбы снова не вмешался коварный случай.

Март подходил к концу. Наступал вечер, когда в дверь квартиры Чертановых настойчиво постучали. Виктория, сидевшая в эту минуту на кресле с шитьем, вздрогнула и больно укололась иглой.

Она открывала дверь со смутным ощущением тревоги. Пальцы не слушались, и цепь она смогла снять только со второй попытки. На пороге стоял мальчик. Она уже знала его — он пару раз приносил ей из больницы записки от Алексея Дмитрича. Принес он ее и в этот раз. Протянув Виктории сложенный вчетверо лист бумаги, лукаво усмехнулся и убежал, только его и видели.

Виктория наспех прочитала записку мужа. Он писал, что вряд ли вернется к утру и что волноваться не стоит. Такое уже случалось раньше и означало только то, что Алексей Дмитрич снова остался на ночь у постели тяжелобольного.

Виктория перечитала записку снова, сложила ее и не глядя сунула в карман пальто. Минуту стояла, раздумывая. Потом оделась и вышла из квартиры.

Бредя по петербургским улицам, Виктория не могла отделаться от тревожного возбуждения, которое охватило ее этим вечером. Взволнованная, печальная, она шла против людского потока, теряясь в нем, слыша обрывки разговоров и ощущая тоскливое одиночество. Она не смогла бы остаться на всю ночь одна. Только не в Петербурге. Иначе снова придут воспоминания, и та долгая февральская ночь снова станет явью.

Квартира Чертановых располагалась в доме неподалеку от синего дома на Мойке, где жили Рылеевы. Ноги сами принесли Викторию на знакомую улицу, и, ещё издали увидев дом, с которым было так много связано, она почувствовала себя почти счастливой. Невольно ускорившись, девушка не заметила, как миновала набережную и подошла к кованой калитке. Отсюда ей уже были видны освещенные окна гостиной. С опозданием Виктория подумала о том, что нужно было сначала предупредить Кондратия о своем приходе, но исправить это уже не было никакой возможности, и поэтому она не стала задерживаться на пороге. Поднявшись на нужный этаж и наскоро сбив с сапог мартовскую слякоть, Виктория постучала.

Ей открыла Наталья.

— Виктория? — с беспокойством спросила женщина. — Что-то случилось?

— Нет, слава Богу, ничего не случилось. Я просто решила зайти.

Наталья Рылеева улыбнулась своей мягкой понимающей улыбкой и пригласила Викторию в квартиру. Она была чем-то обеспокоена — Виктория это заметила с первого же взгляда. Как и то, что дверь ей открыла сама хозяйка дома, а не прислуга. Рылеевы отпускали прислуживающую им девушку, только когда в их доме проходили собрания.

— Подожди здесь одну секунду, — попросила Наталья, почти сразу скрываясь в кабинете мужа.

Виктория робко взглянула на дверь гостиной, из-за которой доносились приглушенные голоса.

— Я не вовремя? — предательски краснея, спросила она.

Наталья поспешила ее заверить в том, что все в порядке, но Виктория по голосу женщины догадалась, что это не так. Стоя в прихожей и не решаясь ни уйти, ни присесть на софу в углу, она неловко переминалась с ноги на ногу. В квартире было тепло, и Виктория расслабила узел шали. Она думала о том, что поступила очень спонтанно, когда голос Кондратия, донесшийся из гостиной, прервал ее мысли:

— Беспокоиться пока еще не о чем, князь! Я знаю, о чем говорю. Этому человеку можно доверять, он при дворе, и его сведения самые верные! Если он ничего не знает о цели приезда Павла, то и Александру ничего не известно.

— Я верю, — вторил ему другой голос, в котором Виктория узнала Сергея Трубецкого. — Однако Пестель в последнее время неосторожен. Ему нужно уехать обратно, и как можно скорее. Если к нему нагрянут с обыском, ареста не избежать.

Князь Трубецкой говорил сухо, и его и без того резкие слова звучали еще более грубо. Сама суть дошла до Виктории не сразу. Она вспыхнула при упоминании Пестеля, испугалась от мысли, что он тоже может быть здесь, но потом сообразила, что тогда они не говорили бы о нем в третьем лице. Лишь после этого у нее получилось связать его имя и слово «арест». И тогда она похолодела от ужаса.

— …он должен был уехать еще на прошлой неделе, — как будто раздраженно продолжал говорить безжалостный голос. — Не понимаю, чего он ждет!

Кондратий ответил не сразу. Когда он заговорил снова, его голос звучал намного тише, и Виктории, сердце которой гулко отсчитывало удары, пришлось почти прильнуть к двери, чтобы расслышать слова:

— Он уедет со дня на день. Какие-то нерешенные вопросы с Барятинским. Но, позвольте спросить, почему вы так настроены против него?

— Потому что он горяч и неосторожен! Как и Вы, Кондратий Федорович. Мы стоим в шаге от пропасти, в которую вы готовы броситься, очертя голову…

— Виктория!

Испуганный вздох Натальи застал девушку врасплох. Виктория отскочила от двери, как лицеистка, подслушивавшая разговор преподавателей. Заливаясь краской до самых ушей, она смогла лишь пробормотать что-то невнятное. Наспех завязывая шаль, Виктория быстрым шагом шла к двери. Мысли в голове хаотично метались, и на душе было неспокойно. Все перепуталось, встало с ног на голову. Злость на Пестеля прошла, уступив место раскаянию и страху. Он не мог прийти к ней, потому что у него были на это серьезные причины. Он постоянно рискует и вот теперь, кажется, близок к гибели. Он разозлится, когда увидит ее снова. Но она не может остаться в стороне!..

Задыхаясь, Виктория повернулась к Наталье и крепко вцепилась ей в плечо:

— Ты знаешь, где он живет?

— Кто — он? — заряжаясь тревогой девушки, спросила Наталья.

Виктория, в ужасе от того, что она собралась делать, выпалила, как на духу:

— Павел! Мне нужен его адрес!

Только на улице она немного пришла в себя. Сжимая в руках записку с адресом, Виктория только теперь поняла, что она сделала. Прийти без спроса, когда ее не ждали, подслушать чужой разговор и сбежать, как воровка — все это было крайне невежливо и даже вызывающе. Вспомнив взгляд Натальи, Виктория судорожно вздохнула. Она расскажет об этом мужу? Как Кондратий на это отреагирует? Сможет ли она теперь смотреть в глаза приятельнице? А Алексею Дмитричу, от которого она наверняка утаит все события этого вечера?..

Виктория готова была разрыдаться прямо посреди улицы. Но записка с заветным адресом словно обжигала пальцы, напоминая о том, что потом, когда Пестель уедет и Виктория его не увидит, она будет об этом жалеть. Поэтому, спрятав все сомнения глубоко в душу, Виктория пошла вперед быстрым шагом, чтобы не дать себе возможности передумать. Девушка знала — если она не поговорит с Пестелем сейчас, она не поговорит с ним уже никогда. И все, что так долго копилось у нее внутри, так и останется лежать там тяжким камнем. И в конце концов, другого шанса может и не быть. Князь Трубецкой верно сказал — они на краю пропасти. Только вот и сама Виктория балансирует на этом краю уже очень давно.

***

Когда в дверь начали стучать, Пестель был не в форме. Начатая бутылка вина стояла на краю стола, пустой бокал — на подлокотнике кресла. Пестель никогда раньше не пил в одиночестве, считая это крайним упадком. Этим вечером он был как никогда близок к этому самому упадку.

Хмурясь, Пестель налил себе вина и уселся в кресло, откинувшись на его мягкую спинку. В дверь продолжали стучать. Открывать Пестелю не хотелось — он никого не ждал, а какие-либо нежданные визиты всегда его раздражали. Поэтому он просто сидел, процеживая сквозь зубы терпкое вино, и слушал настойчивый стук с нарастающим раздражением. Прошло еще какое-то время, и его нервы не выдержали. Вскочив с кресла и поставив бокал на стол, Пестель широким шагом прошел к двери и распахнул ее настежь:

— Какого черта?! — воскликнул он, но тут же растерянно замолчал. На пороге стояла Виктория.

— Можно войти? — спросила она, и Пестель отошёл в сторону, пропуская ее в квартиру. Он вовсе не собирался этого делать. Он уже твердо решил про себя, что она — женщина замужняя, и он ей совсем не нужен. Он не хотел вмешиваться в ее личную жизнь, не хотел мешать. И все-таки думал о ней каждую секунду.

— Что-то случилось? — сухо поинтересовался он, возвращаясь в гостиную и беря в руки оставленный бокал.

Виктория стояла в дверях, и Пестель не мог не заметить неестественной бледности ее лица. По старой привычке она сминала в руках край пальто, шаль была завязана неаккуратно и, видно, второпях.

— Да, — хрипло ответила Виктория. — Случилось.

Пестель разом допил вино и опустил на стол пустой бокал. Он стоял к гостье полубоком, но видел ее всю с ног до головы и лихорадочно соображал, как ему дальше поступать. Его волновал этот неожиданный визит, беспокоил внешний вид девушки, странные мысли не давали покоя. Пестель хотел усадить Викторию на софу, зажечь свет и расспросить обо всем. Но, вместо того, чтобы сделать это, он только отвернулся и, не выражая никаких эмоций, заметил:

— Вам лучше уйти, Виктория. Уже довольно поздно. Ваш супруг, должно быть, волнуется.

— О, нет, — нервно возразила Виктория. — Я никуда не уйду, пока мы не поговорим.

— В таком случае, уйду я, — злясь на самого себя, решил Пестель. — Я вовсе не хочу компрометировать ни Вас, ни себя. Всего хорошего.

Он собирался выйти из комнаты, надеясь, что Виктория купится на этот дешевый фарс, но девушка и бровью не повела. Все так же не двигаясь с места, она следила за мужчиной пристально и цепко.

— Павел, прошу… — прошептала она, и что-то внутри Пестеля оборвалось, ухнуло вниз. Содрогнувшись, он посмотрел ей прямо в лицо. Виктория сделала шаг ему навстречу.

— Я не люблю его, — прошептала она. — Мне так жаль, Павел! Мне жаль его, и я очень благодарна ему за все, что он для меня сделал, но я не люблю его!

— Сочувствую, — едко ответил Пестель, сам удивляясь своей жестокости. — Вам придется коротать век с нелюбимым человеком.

Виктория резко подалась ему навстречу, и ее большие глаза оказались совсем рядом с ним. Внутри темных зрачков пылал гнев.

— Ты не смеешь так говорить со мной! — горячо прошептала Виктория, пронзая его воспламеняющим взглядом. — Тогда рядом был он, а не ты! Ты слышишь?! Это он забрал меня сюда, это он был со мной, когда я не могла оставаться одна!

— Наверно, и утешал тебя тоже он! — не сдержавшись, процедил Пестель сквозь зубы.

Виктория вмиг изменилась в лице. Она отпрянула, бушующая в ней ярость угасла. Теперь девушка была похожа на маленького беззащитного ребенка, не знающего, что ему делать дальше. Пестель почувствовал жгучий стыд. Еще секунда — и он бы притянул ее к себе, прижал к груди. Но Виктория вдруг сделала еще один шаг назад, и это его отрезвило.

— Тебе лучше уйти, — глухо сказал Пестель, отворачиваясь от девушки и подходя к стене. — Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Если сюда придут…

…Виктория слышала его, словно в полусне. Она бы ушла сразу, как только он открыл ей дверь. Она бежала бы от него, что есть духу — не оглядываясь назад. Но страх, что, возможно, это их последняя встреча, не позволял ей сдвинуться с места. Виктория смотрела на долгожданное лицо, с горечью отмечая ранние морщины, и понимала с каждой секундой все отчетливее: он тоже не хочет, чтобы она уходила. Все его слова — лишь оболочка. Защитный механизм. На самом деле он сам им не верит — Виктория видела это по его глазам. И больше не могла на него злиться.

Больше всего на свете ей хотелось спрятать его и никому не отдавать. Уберечь, укрыть, защитить. Обнять, прижать к себе крепко, заключить его шею в кольцо рук и не отпускать. Никогда. Никуда. Увести прочь. Обмануть, лишь бы он был рядом.

Она стояла перед ним — открытая и беззащитная. Волосы разметались и теперь некрасиво топорщились. В груди тяжело, и больно дышать — дыхание еще не восстановилось. Пестель сказал, что сюда могут прийти… Но кто? Полиция? Чтобы арестовать? А что потом? Отправят в ссылку? Казнят?..

Только бы ссылка!..

Она поедет за ним куда угодно. Хоть в Сибирь, хоть на край света. Лишь бы его отправили в ссылку!.. Если его казнят, она тоже умрет. Виктория уверена — ее сердце остановится с последним его вздохом.

— Павел…

Она шагнула к нему, вытянув вперед одну руку. Пестель по-прежнему стоял к ней спиной, оперевшись о стену и глядя в пол. Он знает, для чего она пришла к нему. Но почему он даже не взглянул на нее?..

— Ты зря пришла, — Виктория с трудом расслышала его тихие слова. — Уходи.

— Павел!..

— Уходи, прошу тебя, — он обернулся к ней, но взглядом не встретился. Он отводил глаза, смотрел в сторону, любым способом избегая взглянуть ей в лицо. — Так будет лучше. Ты ничего не можешь сделать, и мне не нужны ни твои слова, ни… ты. Уже поздно. Слишком поздно…

Ложь!

Слепая, наивная ложь. Он говорит так, чтобы обидеть ее. Чтобы она ушла от него с разбитым сердцем. Чтобы она страдала, а потом ненавидела, а потом забыла его. Ведь такую боль пережить легче, чем всю жизнь вспоминать красивую любовь, погибшую на грязном эшафоте…

— Прошу, не гони меня… — Виктория сделала еще один шаг к Пестелю и коснулась пальцами его плеча. — Я все равно не уйду. Павел, умоляю тебя!

Она готова упасть к его ногам. Если надо, готова умереть у его ног. В последней попытке заставить его взглянуть на нее Виктория сделала еще один шаг и, почти теряя сознание, упала ему на грудь. Сквозь пелену перед глазами и накатившую вдруг слабость она почувствовала сильные руки на своей талии и горячо выдохнула ему в шею. Пестель медлил мгновение. А после — прижал девушку к себе так крепко, словно боялся, что она вот-вот исчезнет.

— Почему, ну почему ты не пришел тогда?! — воскликнула Виктория, сжимая его плечи тонкими пальцами. — Я ждала тебя…

— Я не мог…

— …две недели! О, нет! Я ждала тебя намного дольше!..

— Виктория, тише… Успокойся…

— Я ждала тебя два года! Два года, Павел! Но ты так и не появился!.. О, как я тебя ненавижу!

Виктория почувствовала, что устойчивая поверхность ушла из-под ее ног. Пестель взял ее на руки и понес куда-то в сторону двери. Испугавшись, что он хочет ее прогнать, Виктория крепче обвила его шею руками и, заглядывая мужчине в лицо, взмолилась:

— Я прошу, Павел… Скажи… Скажи, что ты тоже любишь меня?

— Ты замужем, — коротко ответил Пестель, и Виктория вспыхнула.

— Это ничего не значит!..

Вместе с ней он вошёл в другую комнату. Было темно. Виктория лишь смутно осознавала, что он принес ее в спальню. Ее лицо пылало, дыхание было рваным и неровным. Виктория чувствовала исходящий от мужчины жар и сгорала в его объятиях, как свеча.

Пестель поставил ее на ноги. В комнате было темно, и девушка с трудом различала очертания его лица. Он заключил ее лицо в свои ладони, приблизился к приоткрытым губам. Прошептал:

— Еще не поздно все это остановить…

— Я не хочу, — так же тихо ответила Виктория, закрывая глаза и вдыхая знакомый запах. — Если ты меня любишь…

— Люблю, — прошептал Пестель медленно, словно смакуя незнакомое слово.

Больше Виктория не сомневалась. Она безоговорочно подчинилась ему, отдалась сильным рукам, сдалась. Легкое пальто полетело на пол. Вслед за ним — простое синее платье. Сложенный вчетверо лист выпал из кармана и остался лежать на полу — как напоминание о грехе. Но Виктория ни о чем не жалела.

========== -13- ==========

Виктория еле слышно приоткрыла входную дверь и, войдя в квартиру, прислушалась. Неосторожно звякнув ключами, она разулась, задвинула грязную обувь подальше и повесила на крючок пальто. Ступая на носочках, пробралась в свою спальню и только там позволила себе выдохнуть с облегчением. Она была почти уверена в том, что муж еще не вернулся домой, иначе дверь в её комнату была бы открыта и сам он взволнованно ходил бы по дому. Но все-таки осторожность была не лишней — в последнее время Виктория вздрагивала от любого шороха.

В комнате было тихо, и лишь тикали большие часы на комоде. Утренний тусклый свет едва пробивался сквозь зашторенное окно — узкая полоска лежала на полу, как бы деля спальню на две половины. Минуту Виктория стояла, не шевелясь, потом все-таки не выдержала и подошла к окну. Пугливым быстрым движением отдернула ночную штору. Пестель все еще стоял на улице — вдали от дома, но в поле ее видимости. В груди сладко защемило. Отпрянув от окна и на ходу стянув с себя верхнее платье, Виктория упала на кровать. Глупая счастливая улыбка не сходила с ее лица. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль о том, что Алексей Дмитрич уже должен был вернуться домой, но Виктория тут же прогнала ее прочь. Думать о нем, а также о предстоящем разговоре не хотелось. Супруг еще не вернулся домой, а значит, он ничего не узнает. Еще никогда ложь не была для Виктории такой мучительной, но такой сладкой…

Вспоминая все в мельчайших деталях, Виктория зарылась носом в шелковую подушку и закрыла глаза. Еще вчера утром она и подумать не могла о том, что ее истерзанная мечта осуществится. Пестель ее любит! Теперь она это знает наверняка. И с этим его признанием все стало намного проще и — в сто раз сложнее. Теперь ей нужно быть осторожнее. Им придется прятаться. Пестель уезжал вечером в Тульчин, но он вернется в начале мая, и тогда…

…тогда они снова увидятся. Как и где это будет, Виктория пока не знала и даже боялась загадывать. Происходящее казалось ей утренним зыбким сном, который может вот-вот растаять. Снова и снова вспоминая все то, что Пестель шептал ей, обнимая так крепко, словно в последний раз, Виктория невольно задерживала дыхание.

Как ей быть дальше, она не знала совершенно. Одна мысль о том, что она замужем не за ним, приносила почти физическую боль. Но, возвращаясь в воспоминания, Виктория понимала, что не могла тогда поступить иначе. Тогда, год назад, все было по-другому. Она не протянула бы в одиночестве и месяца, сгорела бы, как спичка, и погасла. Именно тогда онане могла поступить иначе. Алексей Дмитрич был ее спасением, окном в новую жизнь. Теперь же он стал лишь напоминанием о тяжелом прошлом, которое не хотелось вспоминать. Если бы не это, она бы, возможно его полюбила. Она полюбила бы его, если бы не Пестель.

Слишком много «если бы»…

Чтобы не думать об этом, Виктория села на постели и взяла с трельяжа книгу. Загадав мысленно вопрос, она только открыла ее на первой попавшейся странице, как в комнату зашел Алексей Дмитрич.

— Душечка моя, ты уже встала?

Наблюдая за мужем в немой оторопи, Виктория смогла лишь закрыть книгу и встать с постели. Алексей Дмитрич стоял на пороге комнаты в простой домашней одежде, в тапочках и с утренней газетой в руках. Следы бессонной ночи еще не покинули его осунувшееся лицо — под глазами залегли глубокие тени, взгляд рассеянный и сонный. Он стоял перед ней такой домашний и приземленный, и это в контрасте с недавними мечтами Виктории выглядело почти нелепо.

— Алексей Дмитрич… — растерянно пролепетала она. — Я не знала… Не слышала, как Вы вошли…

У них были разные спальни, и Виктория действительно полагала, что ее муж еще не вернулся домой. Теперь она корила себя за свою неосторожность и беспечность и в ужасе представляла, как выглядит сейчас в его глазах. Подол платья был ужасно смят, волосы уложены наспех — не заметить, что она не ночевала дома, было невозможно… Сейчас он спросит, где я была, в ужасе подумала Виктория, глядя на мужчину почти с ужасом. Он обо всем догадается…

— Я вернулся только под утро и не хотел тебя будить, — ответил Алексей Дмитрич, с тревогой и заботой глядя на жену. — Милая, ты не здорова?

— Нет! — испуганно вскрикнула Виктория, в неосознанном жесте поднимая руки к груди. — Мне просто приснился кошмар, и я решила немного подышать воздухом…

Ложь сорвалась с языка легко, словно Виктория врала постоянно и это уже вошло у нее в привычку. Объяснение ее внешнему виду нашлось мгновенно, и теперь все, что ей оставалось — это надеяться на то, что ей поверят. Не веря в свою удачу — судьба не может благоволить к ней так часто — молодая женщина сделала над собой усилие, чтобы не выдать эмоций. Она даже улыбнулась, в душе ненавидя себя за лицемерие.

Алексей Дмитрич — спокойный и доверчивый, как всегда — удовлетворенно кивнул.

— В следующий раз можешь разбудить меня, — все-таки не удержался он от упрека. — Ранним утром молодой женщине не следует бродить по улицам в одиночку.

Виктория быстро отвела взгляд. Алексей Дмитрич даже не заподозрил что-то неладное, и от этого было ещё горше. Виктория уважала мужа, и ей было нелегко его обманывать. Она была обязана ему всем и так быстро предала его доверие!.. Изменила, прожив в браке чуть больше года…

Алексей Дмитрич приблизился к жене и, поцеловав ее в лоб, заглянул в глаза. Не отвести взгляд для Виктории стало настоящим испытанием.

— Ты пойми, что я очень за тебя волнуюсь, — тихо сказал мужчина, поочередно целуя ее руки. — Ты — всё, что у меня есть.

Он ушел, оставив Викторию в тоскливой тишине. Глядя ему вслед, она испытывала боль и жгучий стыд. Как слепы иногда мужчины! И как наивны они в своем детском убеждении, что все идет так, как они задумывают!.. Не зная, куда деть себя, Виктория ходила по комнате, растирая виски. Назад уже ничего не вернуть, да она и не хотела бы ничего возвращать — минувшая ночь определенно стала самой счастливой в её жизни…

Ну почему все так сложно? — в отчаянии думала Виктория, чувствуя, как кровь пульсирует в венах с удвоенной скоростью. За любое счастье — даже самое мимолетное — приходится платить столь высокую цену…

Она не хотела врать.

Она всегда пыталась жить правильно.

Она не могла отказаться от Пестеля — особенно теперь, когда решающий шаг был уже сделан.

***

Сорок два дня.

Пестель сам не знал, зачем считает дни до возвращения в Петербург. Это казалось ему детской прихотью — глупым суеверием! — но, просыпаясь каждое утро, он неизменно вычеркивал еще один день.

До восстания оставалось чуть больше года, но Пестель был умным человеком и знал, что им нужно быть готовым в любой момент. Могло произойти все, что угодно — начиная от бунта среди населения и заканчивая войной, а значит, должны быть предусмотрены любые варианты развития событий. Пестель это осознавал. Как и то, что он один это понимает.

Добросовестно пытаясь работать в прежнем ритме, Пестель дни напролет проводил в лихорадочном действии. Он успевал совмещать все, и Барятинский начал посмеиваться над ним. Говорил, что у Пестеля родилось второе дыхание. Пестель усмехался, отвечал в своей манере что-то очень колкое, а про себя думал, что у этого дыхания вполне определенное имя.

Виктория.

Чужое, режущее слух русскому человеку, но такое родное и близкое! Имя, ставшее их общим — и его личным — девизом, волшебным словом, напоминающим о том, ради чего стоит жить. Пестель сам не заметил, как его идеалы и планы на будущее претерпели изменения. Он по-прежнему считал, что, даже если они не умрут, они — мученики за свободу Отечества… Но теперь он надеялся на то, что они все-таки не умрут.

За сорок два дня он получил от нее двенадцать писем; столько же написал в ответ. Если Виктория посылала ему письма обычным способом, то Пестель слал их на свой петербургский адрес, чтобы молодая женщина могла их забрать в тот момент, когда ей самой будет удобно. Ведя переписку, они обманывали всех вокруг, но ни разу за все время у Пестеля не возникло даже намека на угрызения совести. Чертанова — супруга Виктории — ему тоже было совсем не жаль. Пестель знал Викторию дольше, и именно поэтому — как полагал он сам — у него на нее больше прав.

Как бы то ни было, но, томленный разлукой с ней, Пестель ждал своего возвращения в Петербург с нетерпением и угрюмым недовольством собой. Если бы еще год назад ему кто-нибудь сказал, что он будет настолько увлечен женщиной… ей богу, он бы не поверил.

За сорок два дня Петербург изменился до неузнаваемости. Свежая зелень распустилась повсюду — куда ни пойди, во всех скверах благоухает ранняя сирень и жимолость. Да и от белых ночей Пестель отвык — был уже поздний вечер, когда он вернулся в столицу, но небо все еще было светлым. На минуту он даже обманулся и собирался было идти прямо к Виктории, но, спохватившись, взглянул на часы. Визит пришлось отложить на утро.

Шагая по мирно гудящим от людских разговоров улицам, Пестель впервые почувствовал, как тесен и душен мундир. Люди шли ему навстречу — нарядные, счастливые, молодые. Его взгляд часто находил в толпе парочки, и тогда Пестель вспоминал Викторию и задавался едким вопросом — гуляет ли она с мужем вот так?.. Наверняка.

Пестель дошёл до своего дома и легко поднялся на нужный этаж. На лестничной площадке, оперевшись о перила, кто-то стоял.

— Сергей? — удивился Пестель, приблизившись к молчаливой фигуре и узнав в ней Муравьева-Апостола. — Вот уж не ожидал тебя встретить сегодня. Ты по делу?

— Узнал, что ты приехал, и решил навестить, — серьезно ответил Сергей, пожимая товарищу руку в знак приветствия. — Если ты, конечно, не возражаешь.

Пестель легко мог бы сказать, что устал с дороги, но почему-то он не стал этого делать. Вместо того, чтобы придумать предлог для того, чтобы Сергей ушел, лечь в спальне и уснуть, как ему мечталось, когда он был еще в пути, Пестель открыл комнату и любезно пригласил Сергея войти.

— Вина нет, — с порога предупредил Пестель, окидывая придирчивым взглядом пустую квартиру. — Еды тоже. Совсем.

— Собственно, я только хотел сказать тебе одну вещь, — вдруг смутившись, заметил Сергей. Он прошел за Пестелем в гостиную, вслед за ним, занял кресло напротив и устало откинулся на спинку.

Пестель окинул его внимательным взглядом. Они не виделись уже очень давно, и Пестель, представляя себе их встречу, совсем не думал, что она будет именно такой. Этот нежданный визит Сергея вызвал в памяти далекие воспоминания — когда-то давно Муравьёв-Апостол точно так же пришел к нему поздно вечером. Только тогда была зима, и в окна не просачивался, как сейчас, приглушенный свет белых ночей, и… и в тот раз, кажется, Сергей принес отнюдь не добрые вести.

— Что-то случилось? — насторожившись, спросил Пестель.

Сергей тряхнул головой. Его вечно взъерошенные волосы привычно торчали во все стороны. Нахохлившись, похожий на вороненка, Сергей выглядел даже забавно, и Пестель, расположенный в этот вечер благодушно, позволил себе незаметную усмешку.

— Решение о слиянии перенесено на следующее лето, — сказал Сергей то, о чем все они уже знали. — Что думаешь об этом?

— То же, что и раньше, — пристально глядя на собеседника, ответил Пестель. — Это большая ошибка. Все это знают. — тут Муравьёв-Апостол задумчиво кивнул. — И ты тоже, Сергей, знаешь. А я знаю, что ты пришел не за этим.

Сергей, забывшись, кивнул снова, но тут же понял свою промашку. Его задумчивый взгляд встретился с требовательным взглядом Пестеля, и Муравьёв-Апостол сдался.

— Я несколько раз видел, как сюда заходила Виктория, — сказал он, не отводя взгляда. — Знаю, это меня не касается… Но если причина этому действительно в том, о чем я думаю, у тебя могут быть проблемы.

— Ты абсолютно прав, — оставаясь внешне спокойным, но клокоча внутри, ответил ему Пестель. — Это совершенно тебя не касается.

— Ты зря иронизируешь, — покачал головой Сергей. — Я надеюсь, Рылеев в курсе?

— Разумеется, нет, — спокойно сказал Пестель.

Они молчали около минуты. Большие напольные часы в коридоре глухо пробили полночь, и Сергей встал с кресла.

— В этой связи могут разглядеть то, чего там и в помине нет, — тихо сказал он, глядя на Пестеля сверху вниз со смешанным чувством тревоги и понимания. — Твое имя на слуху. Если кто-нибудь узнает о тебе и Виктории, это станет главной темой для обсуждения. Пойдут слухи. У нее же не безупречная репутация, об истории с ее отцом обязательно вспомнят. Потом — вспомнят скандал на Украине. Узнают о том, что Виктория была там как раз в это время, и свяжут все это с новым политическим заговором. О том, что это всего лишь совпадение, никто и не подумает!..

— До чего мнительны бывают люди… — угрюмо проворчал Пестель.

— И до чего слепы! — в тон ему ответил Сергей.

Он дошёл до двери из гостиной, но на пороге обернулся.

— И, знаешь, Кондратий не слепой, — вдруг сказал он, а потом ушел, не попрощавшись. Пестель услышал, как захлопнулась входная дверь, и глубоко вздохнул.

Хорошего настроения как не бывало.

Только теперь, после ухода Сергея, Пестель ощутил, как на него накатывает усталость. Слабая, но уже ощутимая боль подступала к вискам. Опустив голову на руки, Пестель закрыл глаза. В гостиной стояла полная тишина, и лишь едва различимое тиканье часов доносилось из-за приоткрытой двери.

========== -14- ==========

— Я так сильно по тебе скучала…

Виктория лежала на его руке и сонно что-то бормотала. Пестель слышал лишь отдельные фразы, которые врезались в его мысли, окутывая сердце теплом и нежностью. Он понял, что она говорит о том, что любит его, как тосковала по нему во время разлуки, и больше не вникал в смысл ее слов. Он слушал ее голос, пытался запомнить каждую интонацию и совсем скоро погрузился почти в транс. Ему было невероятно тепло и удобно лежать вот так — на широкой кровати в необжитой квартире, с Викторией на своем плече. Ей, казалось, тоже было хорошо. Иногда ее тонкие пальцы пробегали по груди Пестеля, вызывая волну мурашек, но в основном она лежала тихо и почти не шевелилась. Несколько раз, когда она замолкала, Пестель думал, что она уснула. Но Виктория не спала. Она лишь жмурилась, как кошка, и ее ровное дыхание иногда прерывалось долгим вздохом.

В какую-то минуту она, отстранившись от Пестеля, поднялась на локте и посмотрела на него своими большими глазами. Волосы, обычно собранные в тугой пучок, теперь свободно спадали ей на плечи. Пестель словно только теперь заметил, какая она красивая. Кожа светлая, но не болезненно-белая, лицо худое, и от этого ее большие глаза кажутся совсем огромными. А на дне темных зрачков пляшет лукавый огонек, который Виктория так тщетно пытается скрыть под маской серьезности.

— Ты красивая, — сказал Пестель, протягивая руку, чтобы убрать прядь ей за ухо. Виктория с улыбкой перехватила его ладонь и прижала ее к своей щеке. С тех пор, как они признались друг другу, между ними установилась прочная связь. Доверие, царившее в их отношениях, было полным. Пестелю иногда казалось, что, стоит ему о чем-нибудь подумать вслух, и Виктория тут же закончит его мысль.

— Чем ты занимался на Украине?

Пестель молча смотрел на Викторию. Тусклый свет, пробивающийся из-за задернутых тяжелых штор, играл тенями на ее лице. В ее присутствие даже неуютная спальня его квартиры становилась милее. Но через полчаса она посмотрит на часы и с грустью скажет, что ей пора — в пять вечера ее муж возвращался из госпиталя домой. И тогда спальня снова станет темной, и смятые простыни — холодными.

— Тебе не будет интересно слушать об этом, — ответил Пестель, все-таки добираясь до ее волос и убирая с виска вьющуюся прядь. — Даже при всей твоей любви к политике.

Он не хотел, чтобы она знала о его плане убийства императора. Пусть это еще и не было окончательно решено — Муравьёв-Апостол до сих пор колебался — говорить об этом Пестель хотел меньше всего. И загадывать что-либо — тоже. Если это и случится и у них все удастся, Виктория узнает обо всем из газет и уж сама решит, как ей к этому относиться. В любом случае, смотр, к которому все так тщательно готовятся вот уже почти год, случится не завтра и не через неделю. А пока… Волновать её раньше времени не хотелось.

Виктория наклонилась к Пестелю. Ее глаза оказались совсем близко.

— Мне интересно все, что касается тебя, — не сказала — выдохнула — она.

— Лучше ты расскажи о себе, — попросил Пестель, в который уже раз отмечая, что назойливый вопрос снова вертится на языке.

— Что ты хочешь узнать?

Минуту Пестель молчал, отметая десятки вопросов, которые можно было бы задать вместо этого. Совсем скоро он понял, что дело все равно проигрышное — навязчивая мысль изведет его рано или поздно.

— И все-таки, почему ты вышла за него замуж?

Виктория дернулась, как птица, попавшая в силки. Она смотрела со справедливым укором, и Пестель поспешил ее успокоить:

— Я ни в коем случае не осуждаю тебя. Мне просто надо знать.

Виктория легла обратно на его плечо, положила руку ему на грудь. Несколько секунд ворочалась у него под боком, устраиваясь поудобнее, потом затихла. Она молчала так долго, что Пестель уже думал — не ответит. Но все-таки ответила:

— Алексей Дмитрич лечил маму. Он сразу понял, что ей ничего не поможет. Болезнь дала осложнения на легкие, да и вообще…

Её голос дрогнул. Она осеклась и замолчала. Пестель уже был не рад, что завел эту тему. Он крепче прижал к себе Викторию и прижался губами к её макушке.

— Он остался в нашем городке, чтобы в случае необходимости я могла его найти. В ночь, когда мама… Когда она умерла… Была такая метель, никто бы до нас не добрался. А он пришел. И был со мной. А потом предложил уехать вместе с ним. Разве я могла отказаться?

— Не могла, — тихо ответил за неё Пестель, глядя на дорожку света на стене.

Они молчали довольно долго. Впервые за все время тишина не была им в тягость. Чувствуя тепло, исходящее от тела молодой женщины, Пестель поймал себя на мысли, что он хотел бы бросить все, забрать ее и уехать куда-нибудь, хоть на край света!.. Он был готов даже бросить свое незаконченное дело, отказаться от безумной затеи, но не мог этого сделать. Пестель знал: Его Дело навсегда, на всю жизнь, останется его тяжкой ношей. Вернее будет сказать, до конца жизни. Отказываться от него было уже поздно. Он это понимал.

Понимала это и Виктория, которая снова будто прочитала его мысли:

— Остался всего год… Так мало времени.

— Не думай об этом, — мягко велел Пестель. Одна только эта мысль невольно ввергала его в страх. Он уже думал об этом раньше, корил себя за то, что все-таки не уберег Викторию, вспоминал Наталью Рылееву и Анну Бельскую и с ужасом и сожалением представлял, что их ждет после. Пестель не раз задавался вопросом — возникают ли подобные мысли у Сергея или у Кондратия? — но ответа не находил.

Виктория слабо пошевелилась, укладывая голову так, чтобы видеть его лицо.

— Я не могу не думать, — призналась она, находя его взгляд. — Каждое утро я говорю себе, что у нас осталось на день меньше времени.

Пестель молчал, не находя слов.

— Но знаешь, — продолжала Виктория. — Я ни о чем не жалею! Мне и одного дня, проведенного с тобой, хватит на целую жизнь! И, в конце концов, мы же не навсегда расстанемся… А если… Если что-то случится… Я поеду за тобой, слышишь? Я куда угодно поеду, я найду тебя, где бы ты ни был…

Пестель молчал, не в силах отобрать у Виктории надежду. Он знал, что вряд ли выживет. А если выживет, то лишь для того, чтобы умереть потом, это лишь вопрос времени. А ссылка, на которую так уповала Виктория… Даже если его и отправят на каторгу, что маловероятно, он сделает все возможное, чтобы Виктория не узнала, куда его увезут.

Виктория помолчала какое-то время, а потом заговорила снова. Её голос звучал тихо и глухо, так, словно она говорила сквозь сон:

— Ты знаешь, я часто думаю, почему мама не поехала за папой… Может быть, тогда он прожил бы дольше. И уж точно он не умер бы в одиночестве больным немощным стариком…

— У нее была ты, — тихо ответил Пестель. — Если бы твоя мама поехала в добровольную ссылку вслед за мужем, она бы могла потерять вас обоих. В жизни приходится принимать трудные решения.

— Но это же неправильно! — горько прошептала Виктория. — Она так его любила, я же знаю!..

— Мы никогда не узнаем, какие наши решения окажутся верными, а какие — нет, — заметил Пестель, тихонько поглаживая её по спине. — Иногда мне кажется, что верных решений и вовсе не существует.

Виктория не ответила. Часы в коридоре пробили пять часов, и она обреченно подняла голову. Несколько секунд лежала так неподвижно, вслушиваясь в тишину, потом медленно высвободилась из объятий Пестеля и стала одеваться.

— Ты не опоздаешь? — спросил Пестель, наблюдая за тем, как она затягивает боковые шнурки на платье.

— Скажу, что решила прогуляться, — тихо ответила Виктория. Она стояла полубоком к нему, но даже так Пестель видел, как покраснели её шея и ухо. Ложь давалась Виктории с трудом — это было сразу видно. Скрепя сердце Пестель встал с постели и принялся тщательно одеваться. Так он пытался скрыть свое состояние.

Слова Муравьева-Апостола въелись в подкорку его сознания и никак не хотели забываться. Только теперь, с большим опозданием, Пестель понял, что все намного сложнее, чем казалось на первый взгляд. После удачи или провала восстания — для Пестеля итог, вероятнее всего, будет один и в том, и в другом случае — ей грозило не только разбитое сердце. В случае неудачи может случиться что-то намного страшнее этого. Сергей был прав: если Виктория попадет в поле зрения тех, у кого будет власть, её могут заподозрить в сговоре, и тогда простой опалой дело не обернется. Её прошлое сыграет против нее.

Допустить этого Пестель не мог.

Но найти решение — тоже.

Он думал об этом весь путь до дома Виктории. Рассеянный и угрюмый, он наверняка вызвал у нее какие-то тревожные мысли, потому что и она сама с каждой минутой погружалась в мрачное оцепенение. Они попрощались за поворотом к улице, на которой жила Виктория. Пестель остался стоять за углом дома и наблюдал за молодой женщиной, пока она не вошла в калитку своего двора. Только после этого он развернулся и побрел по весенним и ясным улочкам Петербурга.

***

Он сам не знал, как ноги вынесли его к синему дому на набережной Мойки.

Просто в один момент Пестель понял, что стоит перед кованой решеткой и смотрит на знакомые окна. Тряхнув головой, чтобы прогнать невеселые мысли, он решительно толкнул калитку и вошёл во двор. Мысль о том, что пришло время поговорить с Рылеевым, вдруг показалась ему очень правильной.

Дверь ему открыл сам хозяин дома, и Пестель сразу понял, что Рылеев кого-то ждал. Однако, при виде гостя он не выказал ни досады, ни особого удивления:

— Павел! Как я рад тебя видеть. Есть какие-то новости?

— Нет, никаких, — немного нагло потеснив товарища, чтобы войти, ответил Пестель. — Просто решил зайти. Сто лет, кажется, не виделись просто так.

— Да-да, верно… — озадаченно склонив голову вбок, заметил Рылеев. — Ну что ж, проходи в гостиную. Будешь чай?

Пестель сдержанно кивнул:

— Спасибо.

Он уверенным шагом вошёл в гостиную, зная, что, если не войдет сейчас, то уже не решится и так и уйдет ни с чем. А поговорить надо было — теперь Пестель в этом твердо уверился. В конце концов, Виктория родственница Кондратия, а значит, её судьба для него небезразлична. А это, в свою очередь, значит, что Рылеев сможет дать ему совет, в котором запутавшийся вконец Пестель так нуждается.

Они сели за стол, и Наталья Рылеева принесла им чай. По её встревоженному лицу Пестель догадался, что до его прихода супруги о чем-то спорили. Такое лицо у женщины бывало только тогда, когда её муж заводил свою излюбленную тему и пугал её прогнозами на будущее.

— Кого-то ждешь? — спросил Пестель, отхлебывая из чашки горячий чай.

— Князь Трубецкой обещал зайти около семи, — погруженный в свои мысли, ответил Рылеев.

Пестель, помрачнев, опустил чашку на блюдце.

— Он все еще против?..

— Да, — с полуслова понял его Рылеев. — Боюсь, да. Но еще есть надежда, что мы сможем договориться в следующем году.

Пестель молчал, хмурясь. Ему не хотелось говорить о политике, но он не знал, как перевести тему. Рубить с плеча он не мог. Да и не представлял себе, как об этом сказать.

Ты знаешь, мы с твоей родственницей вступили в связь, ты случайно не против?

Или:

На днях виделись с Викторией у меня дома. И ещё неделей раньше там же. И помнишь еще мартовский вечер, когда она заходила к тебе? Вот ту ночь мы тоже провели вместе.

— Виктория спрашивала о тебе, — словно прочитав его мысли, вдруг сказал Рылеев. Пестель невольно вздрогнул и подумал — а не семейное ли это у них?

С самым невозмутимым видом он поинтересовался:

— Да? И что же?

— Спрашивала, куда ты запропастился. Говорила, что тебя давно не видно и, верно, ты за что-то на меня обиделся… Но это же неправда? — полушутливо-полусерьезно спросил Рылеев, изящно опуская чашку на блюдце.

Он выглядел усталым и с момента их последней встречи как будто постарел на несколько лет — Пестель заметил это только сейчас. Отвлекшись на разглядывание его лица, он сначала не вник в смысл его слов, но, поняв их, не мог сдержать легкой усмешки.

— Что такое? — встрепенулся Рылеев, заметив её. — Я что-то не то сказал?

— Нет, я просто кое-что вспомнил… — нахмурился Пестель. Он не мог сказать ему о том, что Виктория прекрасно знала, где он был и почему уехал. Его позабавило её чисто женское умение запутать и обмануть мужчину.

Вот вроде бы и момент наступил удачный — Рылеев сам затронул опасную тему — но Пестель уже не мог даже намеком обмолвиться о том, что собирался сказать. Вспомнив Викторию, узнав, что она даже в разговоре с Кондратием думала о нем, Пестель понял, что не может её предать. Если он расскажет все Рылееву, доверие, так долго строившееся между ними, рухнет. Пестель не мог так рисковать.

Чтобы ответить хоть что-то, он сказал:

— Нужно будет её навестить. Не подскажешь, где её можно увидеть?

— Я приглашу тебя, как только она приедет ко мне в гости, — не заподозрив ничего, пожал плечами Рылеев. Потом поднял на Пестеля взгляд и серьезно добавил: — Ты же знаешь, что она вышла замуж?

— Да, — кисло кивнул Пестель. — Ты говорил.

Забыть об этом он не смог бы, даже если бы очень захотел.

Рылеев сидел в кресле напротив, понуро глядя на свое блюдце, и даже не пытался поддерживать беседу. Обычно пылкий и полный энтузиазма, теперь он выглядел измученным. Пестель хотел завести разговор о том, что на Украине все готовы выступать в любой момент, но тут же махнул на это рукой. Он все еще ждал новостей от Юшневского, проблему недостачи в полку нужно было как-то решать, через два дня ему снова возвращаться в Тульчин, и загадывать что-либо пока рано.

Пестель встал, отодвинул чашку подальше от себя и поспешил откланяться.

— Ты больше ничего не скажешь? — слегка удивленно спросил Рылеев.

— Скажу, — обернувшись к нему в дверях, ответил Пестель. — Выспись наконец. Стихи подождут.

========== -15- ==========

Дни полетели стремительным потоком. Пестель вернулся в Малороссию уже через два дня, вызванный срочным письмом Муравьева-Апостола, и это на время избавило его от принятия сложного решения.

Смотр, которого все ждали с нетерпением и страхом, был отменен. Для Пестеля и остальных это значило только одно: об Их Деле узнали. Теперь уже и нечего было тешить себя напрасной надеждой и верой в то, что каждый их следующий шаг не станет известен императору сразу же. Но неудача, постигшая Пестеля, ничуть не обескуражила его и даже не удивила. Он был готов к ней и предполагал, что все случится именно так.

Князь Щербатов прямо сказал, что император отменил смотр, к которому они все готовились столько времени, и между строк Пестель смог уловить то, что озвучено не было: Александру на них донесли. Предупредили о затевающемся восстании. Спасли ему жизнь. Никто не мог знать, чем обернулся бы их мятеж — убийство царя и его брата могло и не случится, и тогда все они пропали бы. Даром что Муравьёв-Апостол до последнего противился этому. Так что, поразмыслив над этим, Пестель пришел к выводу, что ничего страшного в случившемся нет. Да, Александр теперь знал о бунтовщиках. Да, по какой-то непонятной причине он пока оставил их без внимания. Да, это обернется ему большой бедой.

Вопрос о том, кто донес на них, все еще оставался открытым. Пестель предполагал, кто мог быть предателем, но вслух свои опасения не называл. Он молча и сосредоточенно продолжал разрабатывать план и, учитывая прошлые ошибки, запоминал преподанный им урок.

Князь Щербатов, кажется, относился к ним лояльно. Его слова — история творится в Петербурге, здесь она умирает — въелись в подсознание Пестеля и твердо уверили его в том, что следующий удар они нанесут вблизи императора и всей его семьи — в кровавой столице России.

После несостоявшегося смотра Пестель вернулся в Линчин и принялся за работу с удвоенным усердием. Он отвлекался на что угодно, лишь бы не думать о Виктории, которая осталась в Петербурге. Теперь, когда он точно знал, что их цель уже известна императору, он не мог вернуться, быть с ней и таким образом подвергать ее опасности. В случае неудачи его четвертуют. А что будет с ней?..

Письма от Виктории шли и шли, он вскрывал конверт, пробегал глазами ровные узкие буквы и клал его поверх предыдущего. За истекшие недели он сам не написал ей ни строчки — на каждое из своих писем она ждала ответ, и ни на одно он не ответил. Последнее письмо пришло восемь дней назад. Больше она ему не писала.

Каждый раз, вспоминая о ней, Пестель чувствовал тупую боль в груди. После того разговора с Рылеевым он напряженно размышлял, что ему делать дальше, и не придумал ничего лучше, кроме как уехать обратно на Украину. Сергей уже был здесь, им нужно было много обсудить… Виктория знала об этом. И, как понял Пестель, она догадалась, что есть и другая причина.

Виктория была необычайно умной женщиной, скрыть от нее что-либо оказалось почти невозможно. Пестель знал это, поэтому принял решение упорно избегать ее. Пройдет месяц, два, полгода — она забудет о нем, может быть, даже возненавидит. И через год, узнав о его гибели, лишь с грустью перекрестится, но не больше. Боль притупится. И новая боль не будет ощущаться так остро.

С этим твердым намерением Пестель и жил. Но однажды летним жарким днем случилось то, чего он никак не ожидал.

Он сидел за своим столом в кабинете, когда в двери постучали. Злой, уставший, мучимый приступом головной боли, Пестель рявкнул что-то грубое, но гостя было не остановить — дверь распахнулась и ударилась о стоявший у стены стул.

— Мне хватило бы и одного слова от тебя.

С немым изумлением Пестель смотрел на вошедшую. Виктория стояла в дверях — в сером дорожном платье и со сложенным зонтиком в руках. На голове — широкополая светлая шляпка, подол юбки — пыльный. Руки гневно сжаты в кулаки, глаза пылают праведным гневом.

Сделав над собой усилие, Пестель оторвал взгляд от женщины и вернулся к изучению сложно написанного письма.

— Тебе не стоило приезжать.

Он услышал, как зашуршали юбки — Виктория подошла прямо к столу и остановилась напротив. Не отрывая взгляд от испещренного мелким косым почерком письма, Пестель мог видеть, как тонкие пальцы женщины стискивают ручку зонта.

— Ты всё время это говоришь, — понизив голос, ответила Виктория. Она тяжело дышала. Волнуется, понял Пестель, перечитывая одну и ту же фразу уже в третий раз и все-таки не понимая ее смысла.

— Ты мог хотя бы написать, что с тобой все хорошо, — продолжала говорить Виктория. В её голосе явно слышался упрек.

Пестель сидел, она стояла. Оба молчали, но эта тишина не была похожа на ту, что устраивала их обоих, когда они встречались тайком в Петербурге. Эта тишина была напряженная, отнюдь не приятная, и дышала откровенной обидой.

Пестель сунул недочитанное письмо куда-то под бумаги и медленно встал из-за стола.

— Когда ты приехала? — холодно спросил он.

— Только что, — так же холодно ответила она.

Пестель нахмурился. Его руки дрожали — он чувствовал это и знал, о чем это его предупреждает. Головная боль усилилась — в жару ему всегда было хуже — но он никак не показал своего состояния.

— А как же твой муж? Он знает, куда и к кому ты уехала?

— Алексей Дмитрич в Рязани, — Виктория поджала губы и наконец перестала терзать несчастный зонтик. Отставив его в сторону, она посмотрела прямо Пестелю в глаза. — Ты, верно, думаешь, что я очень плохо поступила, что приехала… Да ты и прав. Мне не стоило этого делать. Не хочу навязываться.

— Так почему же все-таки приехала? — почти насмешливо поинтересовался Пестель, жадно глядя на её лицо.

Виктория пожала плечами.

— Я боялась.

— Чего?

— Что тебя арестовали. Я никак не могла найти адрес Сергея, чтобы написать ему. О тебе никто не говорил в Петербурге. Что я должна была подумать?

Пестель непроизвольно сделал глубокий вдох. Боль становилась почти невыносимой.

— И как же ты… Нашла меня? — спросил он то, что интересовало его в данную минуту меньше всего остального.

Ответ он знал заранее:

— Случайно прочитала адрес на конверте. Он лежал на столе Кондратия.

Пестель машинально кивнул. Он так упорно избегал её, что теперь, встретившись с ней лицом к лицу, совсем не был готов к этому разговору. Все навалилось, как снежный ком — смотр, Муравьёв-Апостол с его осторожностью и упреками, напряжение в частях… Приезд Виктории был невовремя. Совсем не вовремя.

Пестель уперся рукой в стол и на секунду опустил голову. В глазах потемнело. Он хотел выпрямиться, посмотреть Виктории в глаза и прямо сказать ей обо всех своих опасениях, но вдруг почувствовал страшную усталость и почти упал, завалившись на бок, на стул. Виктория, до этого момента смотревшая враждебно и почти неприязненно, взволнованно подскочила к нему, встала перед ним на колени.

— Снова? Приступ?

Она тревожно всматривалась в его лицо. Пестель не видел её — перед глазами все еще плясали черные круги — но чувствовал, что она на него смотрит.

— Воды принеси… Пожалуйста… — прохрипел он, стискивая виски обеими руками. Ему было душно и плохо. Голова словно раскалывалась на две части, донимала жара. Он не знал, сколько прошло времени, пока Виктория ходила за водой. Она принесла её и открыла окно, чтобы сделать сквозняк — совсем как в их первую встречу. Пестель усмехнулся сквозь боль. Сколько воды с тех пор утекло…

Он посидел немного с закрытыми глазами, ожидая, когда боль спадет. В кабинете было так тихо, что в какой-то момент Пестелю показалось, что Виктория ушла. Но когда он открыл глаза, она сидела на полу в его ногах, глядя на него снизу вверх заботливо и без тени недавней обиды. Пестель смотрел на нее минуту, обдумывая, что он ей скажет. Он твердо решил, что Викторию нужно отправить обратно в Петербург сразу же — иначе все было зря. Сейчас он отставит стакан в сторону, встанет и скажет ей, что разговаривать им не о чем, она ему мешает и все, что произошло между ними в Петербурге, было ошибкой.

Пестель отодвинул стакан подальше от себя. Встал. На всякий случай отошёл от Виктории на несколько шагов и, не глядя на нее, сказал:

— Нам нужно поговорить.

Виктория встала с пола и выпрямилась. Она смотрела на Пестеля так, словно впервые его видела. За те несколько недель, что они провели вдали друг от друга, он сильно изменился. Во всей его фигуре появилось ощущение тревоги. Осанка, бывшая некогда горделивой, стала напряженной. В глазах, кроме его обычного стремления идти до конца во что бы то ни стало, появилась горькая насмешка. Виктория знала, что он сообщит ей плохие новости. Она ждала и боялась его слов.

— Павел, прости меня, — попросила она тихо, глядя ему в спину. Все, что происходило сейчас между ними, напоминало ей какой-то странный сон. Еще вчера утром она была в Петербурге, провожала мужа, который должен был уехать на неделю, а теперь она стоит здесь — лишний, ненужный персонаж этой пьесы.

Отвернувшись, Виктория сложила руки на груди и вздохнула. Её взгляд упал на пачку писем, лежащую на столе. Это были её письма. Перевязанные ленточкой, они лежали рядом с чернильницей, на середине стола, прямо перед глазами Пестеля. Виктория представила, как он смотрел на них каждый раз, когда садился работать, и её сердце сжалось. Теперь, только приехав в Линчин, она поняла, для чего было это бегство. Вернее, от чего.

Пестель пытался убежать от прошлого, которое у них, к сожалению, было.

— Ты мог просто написать. Я бы поняла, — Виктория покачала головой, спрашивая себя, возможно ли любить Пестеля и не испытывать при этом всю палитру эмоций от страха до ненависти. — Я бы все поняла.

Пестель нервно тряхнул головой. Виктория искоса наблюдала за ним.

— Как же все это затянулось, — вздохнул он, и ей на мгновение стало обидно.

— Ты мог хотя бы сделать вид, что рад мне, — упрекнула она его.

Он повернулся к ней так круто, что она непроизвольно отпрянула. Его глаза смотрели пристально со смешанным чувством отчаяния и ярости. Виктория уже видела его таким. Она знала, что такой Пестель может быть опасен. Она боялась его, и все-таки она даже не вздрогнула, когда он приблизился к ней почти вплотную.

— Все очень плохо, Виктория, — сказал он так тихо, что она едва расслышала его слова. — Все очень плохо. Каждого из нас могут арестовать с минуты на минуту, у нас не осталось времени! Тебе лучше уйти сейчас. Потом будет труднее.

Виктория смотрела на него во все глаза, не понимая, говорит он это всерьез или шутит. Она приехала к нему, она готова все бросить ради него, а он говорит ей «уходи»?..

— Нет, — она покачала головой и бессознательно повторила: — Нет… Уже слишком поздно.

Они стояли друг напротив друга, яркий солнечный свет жег лицо. Еще месяц назад Виктории казалось, что все наконец осталось позади. И даже когда Пестель говорил, что они все обречены и считал назначенную дату восстания конечной точкой, Виктория верила, что это еще не конец. Даже там, в Петербурге, навещая Кондратия и общаясь с его женой, она надеялась, что все останется по-прежнему, и это лето не последнее их общее лето. Даже жадно хватая первые слухи о мятежниках в Малороссии, она гнала прочь мысль, что это как-то относится к Пестелю. Да, она боялась, что его могут арестовать. Да, она злилась и в панике металась по комнатам, отправляя очередное письмо и не получая ответа.

Нет, она не хотела верить в то, что все может закончиться так плохо.

Быть может, это в последний раз, вдруг пронеслось в голове Виктории, и молодая женщина задохнулась от потрясения — как много времени они потеряли! Скоро, уже совсем скоро случится то, что должно случиться. Точка невозврата пройдена. Пути назад нет.

Она его потеряла.

В безотчетном порыве Виктория подалась вперед, обхватила лицо Пестеля ладонями, развернула к себе. Ей хотелось прижаться к нему, отдаться — раз и навсегда, и быть только с ним, всегда! Она встала на носочки и прильнула губами к его губам. И Алексей Дмитрич, и все другие отговорки поблекли и ушли в небытие. Пестель пока еще был с ней. Остальное не важно.

— Виктория… — прошептал Пестель, когда она, задыхаясь, разомкнула поцелуй.

— Молчи! — взмолилась Виктория, гладя его волосы. — Умоляю тебя, молчи!

Он притянул ее к себе ближе, и девушка уткнулась носом ему в плечо. Знакомый запах пороха и сургуча проник в самую душу. Виктория заключила его в кольцо рук и закрыла глаза. Он рядом. С ней. Живой.

Она будет вспоминать эту секунду всю жизнь.

Уже потом, когда…

— Я тебя ненавижу! — сквозь слезы прошептала Виктория, обнимая его ещё крепче. — Ненавижу!

— Прости меня, — глухо ответил Пестель, гладя ее по спине, как маленькую девочку.

Виктория рыдала у него на груди, не в силах остановиться.

— Вам нужна только ваша виктория, — горько всхлипывала она, чувствуя разрывающую сердце боль. — Но вы хотя бы раз думали о том, что станет с вашими близкими после… всего этого? Хотя бы раз вы думали, как они будут жить уже без вас? Как я буду жить без тебя?!

Пестель отстранил девушку, чтобы заглянуть ей в глаза. Он не мог сказать ей, что в последние дни он только и думал, что о ней. Он не мог объяснить ей всего, что было у него на душе. Все, что он мог — это приподнять ее лицо за подбородок и наклониться к ней ближе.

— Мне нужно гораздо больше, — едва слышно выдохнул он, не веря своему голосу. — Единственная Виктория, которая мне нужна, сейчас плачет.

Она не выдержала его взгляда и спрятала лицо на его груди. Виктория плакала, а Пестель продолжал растерянно гладить ее по спине и плечам. Впервые в жизни он даже не предполагал, что ему делать дальше. Виктория завтра уедет обратно в Петербург, а он еще пробудет на Украине неизвестно сколько времени. Когда они увидятся снова, неизвестно.

Неизвестно, увидятся ли они вообще.

Виктория молчала, и лишь слезы тихо катились по ее щекам. Пестель держал ее в своих объятиях, глядя на освещенную ярким светом стену прямо перед собой. Он старался ни о чем не думать.

Любые слова сейчас были бы неуместны. Оба понимали, что совсем скоро им придется расстаться, и поэтому особенно остро ощущали каждую секунду. То, что еще совсем недавно казалось незыблемым и постоянным, рассыпалось в прах. Пестель слишком долго верил, Виктория слишком долго ждала. А жизнь проходила мимо, и столько шансов было упущено…

— Уезжай, — тихо попросил Пестель и добавил: — Я приеду в Петербург. Я найду тебя, как только смогу. Обещаю.

Он мимолетно коснулся губами ее виска. Виктория ему поверила.

========== -16- ==========

— Выступать только потому, что вас раскрыли, мы не станем.

Трубецкой злился, и Пестель это видел. Сидя за столом напротив него, он мог только угрюмо молчать и пытаться совладать с раздражением, которое князь неизменно у него вызывал. Незаметно сжимая пальцы в кулак, Пестель смотрел прямо на него — лицо холеное, бакенбарды обрамляют безупречные скулы, глаза смотрят с холодком. Важный, надменный и крайне неприятный человек. И как Кондратий может ему так доверять, думал про себя Пестель, следя за каждым изменением на лице Трубецкого. Он предаст их при первой возможности, это ясно, как день.

Рылеев сидел вдали от них, потихоньку отхлебывая свой чай. В первое время он не вникал в разговор вовсе — просто молча слушал, и это очень не нравилось Пестелю. В какой-то момент у него даже промелькнула мысль о том, что он догадался о них с Викторией, но вскоре эта мысль перестала его терзать. Рылеев горел только одной идеей, ничего остального он не замечал. Удивительно, как слеп он был в некоторых вещах!..

Прошло какое-то время, прежде чем он вступил в диалог:

— Лично я не верю Павлу Ивановичу, и не верю давно, — сказал он то, что Пестель меньше всего ожидал от него услышать.

Не скрывая своего удивления, он уставился на недавнего товарища, требуя объяснений. Мысль о Виктории и запоздалый страх снова пришли ему в голову. А вдруг Рылеев что-нибудь у него спросит? Можетбыть, он узнал, куда и для чего ездила Виктория в тот памятный летний день?..

Чтобы спрятать истинные эмоции, Пестель передернул плечом и довольно сухо поинтересовался:

— Вот как, Кондратий Федорович?

Он намеренно подчеркнул интонацией свое обращение к нему, и Рылеев, кажется, покраснел. Он звякнул ложечкой о край чашки, и Пестелю вдруг с неимоверной силой захотелось выбить эту самую чашку из рук поэта.

Рылеев что-то ему ответил, потом Трубецкой снова повторил то, что уже было сказано раньше. Пестель, чувствуя, что назревает скандал, понял, что пора уходить. В тесной комнате было душно, но окно открыть не представлялось никакой возможности — рама была плотно запечатана. Сжав и разжав кулак, чтобы наладить кровообращение, Пестель встал из-за стола и одним быстрым движением свернул карту. Это получилось у него резче, чем он предполагал, и выдало клокотавшую в нем ярость.

Конечно, и Рылеев, и Трубецкой правы — выступать сейчас было бы верхом неразумности. Пестель, отрезвленный недавней неудачей, это понимал. Как понимал он и то, что время уходит стремительно и безвозвратно.

Он вышел из кабинета, погруженный в свои мысли. В том, что никакие усилия теперь не приведут к объединению Обществ, не оставалось сомнений. Да, императору известно о том, что на юге замышляют противозаконное деяние. Да, ему еще пока неизвестно, что такой же опасный штаб расположен прямо у него под боком — в Петербурге.

Нет, ни Трубецкой, ни Рылеев не станут рисковать.

Пестель с кислым лицом стремительно миновал наводненную людьми гостиную. Кто-то из офицеров хотел остановить его, а может, ему всего лишь показалось. Он вышел в коридор и на секунду остановился, чтобы перевести дух и успокоиться. Пестель всегда был импульсивным, эмоции поглощали его целиком, а это, как он знал, чревато последствиями.

В конце концов, принятое решение было единственно верным. Пестель вел людей к победе, а не на убой — а незапланированное выступление неминуемо повлекло бы за собой много бессмысленных жертв. Они сами уже были первыми жертвами этой самой Великой войны. А значит, война уже началась. Это и утешало, и доставляло смутную боль одновременно.

Пестель собрался уйти, но замешкался у двери. Что-то словно заставило его опустить поднесенную к дверной ручке ладонь и обернуться. Краем глаза он увидел мелькнувший в дверях знакомый силуэт. Виктория, конечно же, была здесь. И конечно же, она не могла вот так — в открытую — к нему подойти.

Подумав несколько секунд, Пестель достал из внутреннего кармана пустой конверт и карандаш и, написав несколько строк, сунул записку в карман знакомого пальто. Он намеренно задержался у бокового кармана подольше, чтобы Виктория заметила его движение. Потом поправил воротник мундира и вышел из ставшей ему ненавистной квартиры.

***

Виктория выждала несколько минут и незаметно выскользнула из комнаты в коридор. Ей понадобилась пара секунд, чтобы нащупать вожделенный конверт и сунуть его под платок. В гостиную она вернулась уже с ним, сжимая его в пальцах и чувствуя шершавую поверхность бумаги. Конверт шуршал и грел душу. Она ещё не знала, что Пестель ей написал, но догадывалась, что он назначил ей дату и место встречи.

Остаток вечера прошел для нее в мучительном нетерпении. Кондратий снова, вопреки здравому смыслу и увещеваниям супруги, устроил чтения. Виктория терялась в этом бесчисленном количестве незнакомых людей и смотрела на гостей почти с трепетом. Ей всё казалось — вот сейчас ее кто-нибудь узнает. Кто-нибудь из тех, кто был в Тульчине два года назад, или из тех, кто случайно оказался в Линчине этим летом и видел ее там. Среди всех встречались и знакомые лица, и тогда Виктория старалась поскорее отойти в тень или затеряться в толпе. За два года она научилась тому, что подслушивать чужие разговоры и влезать не в свое дело очень и очень опасно.

Все время — в гостях у Рылеевых и в экипаже по дороге домой — Виктория держала конверт под сердцем и не решалась взглянуть на него. Она не замечала ничего из происходящего вокруг, все её мысли вертелись вокруг этой случайной записки. Даже сидя в экипаже на одном сидении с мужем, Виктория думала о Пестеле и с замиранием сердца представляла их новую встречу. С тех пор, как она вернулась из Линчина в Петербург, они виделись только урывками. Трижды на улице, дважды в гостях. Виктории этого было мало.

Виктория не заметила, как экипаж подвез их к подъезду дома. Не слышала, как ее окликнул Алексей Дмитрич. Она очнулась только после того, как он распахнул перед ней дверцу и подал руку. Молодая женщина послушно оперлась на нее, спрыгнула со ступеньки на землю.

Когда они вошли в квартиру, Виктория скинула свое пальто и, не мешкая, быстрым шагом пошла в свою спальню.

— Милая, ты куда? — очень тихо спросил Алексей Дмитрич, следя за женой с удивлением и ещё каким-то чувством, понять которое Виктория так и не смогла.

— Я на секунду, — на ходу ответила Виктория. — Сейчас вернусь! Я обещала Наталье Рылеевой найти свою камею, если не сделаю этого сейчас, обязательно забуду…

Виктория врала, уже не краснея. Оставив за спиной и Алексея Дмитрича, и сомнения первых дней, она вошла в комнату и, мягко притворив за собой дверь, прошла к столику у окна. Огарок свечи и спички она нащупала почти вслепую — ночные шторы были задернуты, да и тусклый уличный свет уже не смог бы осветить просторную комнату. Высечь искру у нее получилось не с первого раза. Руки дрожали от волнения и нетерпения. Виктория зажгла свечу, достала конверт и жадно пробежала взглядом по строкам. Так и есть. Пестель писал, что пробудет в Петербурге еще несколько дней и предлагал встретиться завтра вечером на набережной Невы — у излюбленной ими скамейке за высокой оградой.

Виктория прижала конверт к губам, оставляя на нем едва заметный след от помады. Вдохнув знакомый запах пороха — от Пестеля по какой-то непонятной причине всегда им пахло — Виктория бережно убрала конверт в ящик своего трюмо и закрыла его на ключ. Каждое письмо любимого мужчины она берегла, как самое дорогое сокровище.

Когда она вышла из спальни, Алексей Дмитрич сидел в столовой за столом и читал вечернюю газету. Услышав шаги, он поднял на жену взгляд. В этот вечер вместо обычного тепла и благодушия на дне его зрачков затаилась настороженная внимательность.

— Сейчас будем ужинать, — сказал Алексей Дмитрич, сворачивая газету и откладывая ее в сторону.

Виктория села на свое обычное место напротив супруга и безропотно сложила руки на коленях в ожидании прибора. Алексей Дмитрич, который не имел привычки курить, сидел без малейшего движения и смотрел прямо на нее. Впервые за весь вечер у женщины закралось подозрение, что что-то идет не так.

Девушка принесла ужин, и Виктория неуверенно взялась за вилку. Молчание за столом напрягало и заставляло волноваться. Не зная, как завести разговор, Виктория спросила первое, что пришло ей на ум:

— Вы сегодня, наверно, устали на работе…

— Я сегодня не был в больнице, — ровно ответил Алексей Дмитрич. Он уже отвел взгляд от жены и теперь смотрел исключительно в свою тарелку, но Виктории по-прежнему было неловко.

Не зная, куда деть себя от смущения, Виктория отпила глоток воды. Кусок не лез в горло. На ум ей вдруг пришла мысль о том, что Алексей Дмитрич обо всем догадался. Может быть, он видел их вместе? Но его же не было на вечере у Кондратия!.. Он не мог их видеть!..

А что, если он заметил их раньше? Случайно на улице или из окна проезжавшего мимо экипажа? Нет, поверить в это Виктория не хотела! Да и если бы Алексей Дмитрич увидел их, утешала она себя, он бы сразу ей об этом сказал. Ведь так поступают все мужья, заподозрив своих жен в неверности?

О, думать об этом было слишком мучительно!..

— Надеюсь, тебе было весело сегодня, — с прежней мягкой интонацией сказал Алексей Дмитрич, и у Виктории отлегло от сердца.

Она пожала плечами, принимаясь за ужин с явным аппетитом.

— Не сказала бы, что очень, — пожала женщина плечами. — Из всех приглашенных я знала от силы двоих или троих. Кондратия я почти не видела. Перед глазами были одни мундиры — никогда бы не поверила, что встречу в одном месте столько мужчин в форме!..

Сказав неосторожные слова, Виктория тут же пожалела об этом. Невольно она шагнула на опасную дорожку, сама повернула русло реки не в ту сторону. Снова взяв стакан, женщина осушила его и поставила на стол уже пустым.

Но, вопреки ее опасениям, продолжать тему Алексей Дмитрич не стал.

— Ну что ж, в любом случае, ты хотя бы немного развеялась.

Виктория благодарно ему улыбнулась и кивнула.

— Честно говоря, меня беспокоит, что тебе частенько приходится коротать вечера дома в одиночестве, — продолжал Алексей Дмитрич. — Мне хочется это исправить.

Виктория мельком взглянула на мужа и так и замерла, не в силах отвести от него взгляд. Алексей Дмитрич пристально наблюдал за ней, и, судя по всему, уже давно. Неприятное чувство вновь родилось в груди, под ложечкой засосало. Виктория заставила себя не отвести взгляд и как можно более спокойно пожала плечами:

— Я вовсе не жалуюсь. Меня все устраивает.

— А меня не устраивает, что моя жена гуляет вечерами по улицам совсем одна, — спокойно, но твердо заявил Алексей Дмитрич. Виктория только теперь заметила, что он так и не притронулся к еде.

Он что-то знает, снова пронеслось у нее в голове, но Виктория тут же отогнала эту мысль прочь.

Алексей Дмитрич смотрел на нее минуту, потом отодвинул тарелку в сторону и встал из-за стола.

— Завтра я постараюсь достать нам билеты в театр, — он улыбнулся впервые за весь вечер, и взгляд его потеплел. — У меня как раз свободный вечер.

Похолодев, Виктория машинально встала из-за стола вслед за мужем.

— Я… Я не могу завтра… — совсем не убедительно пролепетала она, лихорадочно подбирая правдоподобную отговорку.

Алексей Дмитрич, направлявшийся к двери, остановился и обернулся к ней через плечо:

— Почему же, позволь спросить?

— Мы договорились выпить чаю с Натальей, — услышала Виктория свой голос. — Помнишь, я говорила про серьги…

Даже она сама слышала, как жалко звучат ее слова. Но все, что ей оставалось — это принять беспечный вид и улыбнуться.

— Да-да, — Алексей Дмитрич кивнул, на его лицо упала тень. — Помню.

Он больше ничего не сказал. Просто вышел из столовой, так и не поужинав. Это было на него так не похоже, что Виктория растерянно смотрела на пустой прямоугольник двери и не могла понять, что же с ним произошло. Может быть, он все-таки что-то заподозрил? Или не одобряет ее знакомств? А может, он просто больше ее не любит?..

Виктория вспомнила зимние вечера, которые они проводили вместе, вспомнила разговоры, которые они вели, оставаясь наедине. Алексей Дмитрич всегда уважал ее, не настаивал на своем, относился к ней с трепетом и добротой. Он на многое закрывал глаза, его любовь к ней была такой же чистой и светлой, как у брата к сестре, но — вместе с тем — он боготворил ее, как жену. Сгорая от жгучего стыда, Виктория села за стол и понуро уставилась взглядом в тарелку. Есть больше не хотелось.

========== -17- ==========

Колючий ветер трепал волосы и обжигал незащищенное лицо. От воды веяло холодом, и Виктория сначала не понимала, почему Пестель пригласил её на свидание именно сюда. Но потом, выйдя из-за каменной стены и окинув взглядом пустынную набережную, поняла: он выбрал это место, зная, что здесь их никто не увидит.

Осень в Петербурге всегда наступала рано, и рано она перетекала в холодную и промозглую зиму. Шел последний день ноября, но снег так до сих пор и не выпал, а Нева, против своего обыкновения, еще не покрылась льдом. Такая погода удивляла, но Виктория знала — пройдет неделя, и на улицы ляжет снег. В эту зиму она ждала снега со страхом и тревогой. Молодая женщина самой себе не смогла бы объяснить, почему наступление зимы вызывает в ней такой ужас. Может быть, от того, что с зимой связано столько неприятных воспоминаний, а может, из-за того, что ей не хотелось отпускать самое счастливое лето в её жизни.

Когда она пришла, Пестель уже ждал ее. Он стоял к ней спиной, и Виктория не удержалась от шутки — тихонько подойдя сзади, она встала на цыпочки и закрыла его глаза ладонями. И тут же была повержена его беспринципной честностью:

— Я слышал тебя.

— Мог бы и притвориться, — слегка обиженно поджала губы Виктория.

Пестель развернулся к ней и, перехватив ее руки в перчатках, быстро поцеловал выступавшие из-за рукава запястья. Досада тут же куда-то улетучилась. Виктория улыбнулась.

— Знаешь, как сложно видеть тебя совсем рядом и не иметь возможности поговорить…

— Знаю, — не дал ей закончить Пестель. — Конечно, знаю…

Они стояли молча около минуты, не глядя друг на друга, наслаждаясь близостью и покоем. Виктория смотрела на серую воду, щурилась от ветра и думала о том, что ей совсем не хочется возвращаться домой. Одна мысль о том, что уже вечером она снова увидит мужа и снова почувствует себя виноватой, приводила ее в ужас. В последнее время она старалась всеми силами избегать общества Алексея Дмитрича, чтобы не пришлось придумывать отговорок и оправданий. И с каждым днем это становилось все труднее.

Прошло еще несколько минут, прежде чем Пестель отстранился от нее — Виктория почувствовала, как исходящее от него тепло уходит, и в недоумении подняла голову.

— Думаю, мы больше не увидимся, — безжалостно сообщил ей Пестель, избегая ее взгляда. Он хотел сказать что-то еще, но передумал — лишь цокнул языком и отвернулся.

Старательно отводя взгляд, он смотрел куда угодно, но только не на молодую женщину, оторопевшую и напуганную, стоявшую прямо перед ним. Виктория в первые секунды не поняла весь смысл сказанных им слов. Она просто испугалась, заметив, как изменилось лицо мужчины.

Когда страшная суть его фразы наконец дошла до ее сознания, она отшатнулась назад.

— Боже, Павел! Тебя арестуют?!

— Конечно, арестуют, — оставаясь внешне спокойным, ответил Пестель. — Ты всегда об этом знала, и не говори мне, что это не так.

— Когда? — прижимая пальцы к вискам, чтобы справиться с внезапным головокружением, спросила Виктория.

Пестель тряхнул головой, словно хотел избавиться от навязчивой мысли.

— В любой момент. Это лишь вопрос времени.

Виктория молчала. Десятки мыслей пронеслись в ее сознании, и все они были сразу же забыты. Она знала, что так будет. Она готовилась к этому. Но она даже предположить не могла, что это случится так скоро…

— Вас раскрыли… — глухо произнесла она, отчего-то боясь смотреть Пестелю в лицо.

— Да.

Да.

Одно короткое слово.

Он мог хотя бы объяснить ей, рассказать, как именно это произошло, утешить в конце концов… Но у него не нашлось других слов, кроме этого холодного и безжизненного «да»!..

Виктория почувствовала, как Пестель взял ее руку и положил ее на сгиб своего локтя. Оглушенная и потерянная, она пошла вслед за ним вдоль набережной, не спрашивая, куда они идут, и не возражая. Это больше не имело значения. Это было бы важно, не скажи Пестель своих слов в начале их разговора, а не в конце. Но почему, почему он не сказал ей этого потом? Почему не подарил ей хотя бы час покоя?..

— Я уезжаю сегодня ночью, — словно отвечая на её мысли, тихо заговорил Пестель. — Больше меня не ищи и обо мне не спрашивай. Это опасно. Я не хочу, чтобы ты пострадала. Пообещай мне, что не будешь меня искать. Виктория? Слышишь?..

Виктория кивнула, так и не вникнув в то, что он сказал. Она молча шла за ним, бессознательно подстраиваясь под его широкий шаг, и чувствовала мелкую крупку снега на своем лице. Осознав, что ее ладонь лежит на его руке, она сжала пальцы, судорожно вцепившись в его рукав. Так хотя бы была иллюзия, что он с ней, что она его держит и не отпустит.

Совершенно некстати вернулись мысли о муже. Алексей Дмитрич просто возник перед ее взглядом, как наяву, и Виктория почувствовала, как внутри нее волной поднимается злость на него, и на Пестеля, и на всех мужчин сразу. Если бы не Алексей Дмитрич, она бы провела с Пестелем все время до самого последнего часа. Если бы не Пестель, она бы не мучалась так, как сейчас, и жила бы спокойно. Если бы не все, кто хоть как-то причастен к назревающей революции…

Виктория судорожно вздохнула. Ей не хватало воздуха.

Этих «если бы» было слишком много…

— Ты злишься, — констатировал Пестель, от внимания которого не ускользнули изменения, произошедшие на лице Виктории.

— Какая наблюдательность, — не удержалась от язвительности женщина.

Пестель тихонько сжал ее пальцы.

— Так будет лучше. Лучше сейчас, чем потом.

Виктория так и не поняла, что он имел в виду, говоря эти слова. Она задыхалась от боли, шагая рядом с ним и ни на одну секунду не забывая о том, что это в последний раз. В последний раз она слышит его голос, в последний раз чувствует его тепло, в последний раз вдыхает его запах…

Нет-нет-нет, это не так, это не может быть правдой!.. Что бы он ни говорил, она найдет его! Она не станет сидеть, сложа руки, и покорно ждать, когда его расстреляют!.. Она пойдет за ним и в тюрьму, и на каторгу, она бросит мужа и привычную жизнь, она…

— О чем ты сейчас думаешь? — спросил вдруг Пестель, и Виктория резко остановилась.

Посмотрев на него злобно и яростно, она спросила, с трудом скрывая отчаяние в голосе:

— О чем, как ты думаешь, я могу думать?!

— Догадываюсь, — кособоко усмехнулся Пестель. — Поэтому и спросил.

Виктория посмотрела на него со смешанным чувством. Она уже балансировала на грани удивления и злости. Ярость рождалась в ней медленно, но верно. Она чувствовала — если не уйти сейчас, они рассорятся. Страшно рассорятся.

— Тебе кажется это смешным? — холодно спросила Виктория, и Пестель вновь принял серьезный вид.

— Нисколько.

Повинуясь внезапному порыву, Виктория отняла у него свою руку и бездумно сунула ее себе в карман. Они больше никуда не шли, а просто стояли у перил и смотрели на серую воду.

Пестель молчал. Виктории хотелось растормошить его, заставить говорить, накричать, заявить, что из-за него она потеряла все, но она молчала тоже, в яростном бессилии сжимая и разжимая пальцы.

— Это было неизбежно, — сказал Пестель, нарушая тишину.

Его слова прозвучали, как звук сухих листьев на ветру.

— Не стоило и пытаться, — откликнулась Виктория, в отместку стараясь задеть его посильнее.

Удар попал в цель — она увидела, как на обычно бесстрастном лице Пестеля промелькнула тщательно скрываемая боль. Он вздохнул глубоко и медленно, а потом сказал:

— Наверно, мы попрощаемся здесь.

— Отлично.

Виктория развернулась и, оскальзываясь на обледенелой земле, пошла по пустынной набережной. Не сделав и десяти шагов, она остановилась и обернулась. Женщина знала, что он смотрит ей вслед.

— Не пытайся меня найти! — еще раз напомнил Пестель, доведя Викторию до состояния чистого бешенства.

— И не собираюсь! — процедила она сквозь зубы. В горле стоял ком.

Она развернулась и ушла, больше не оборачиваясь, спиной чувствуя его внимательный взгляд. Она не собиралась говорить ему «прощай». Она не считала эту встречу последней.

Она уже знала, что завтра утром уедет из Петербурга за ним.

Пестелю не обязательно знать об этом сейчас. Виктория ничего ему не скажет. Ни ему, ни мужу. Просто уедет. И все. Все так просто. И ничего страшного не случится, все как-нибудь обойдется. Все же было хорошо до этого времени? Все будет хорошо и впредь. Уже завтра они увидятся снова, Виктория теперь в этом не сомневалась совсем. Они же не сказали друг другу «прощай». Этот — последний — факт Виктория почему-то считала самым важным.

Осталось только вернуться домой и собрать вещи. Она легко договорится с кем-нибудь, чтобы ее довезли до границы. Она делает это уже не в первый раз.

Нужно только вернуться домой.

Нужно только вернуться…

***

Виктория не пошла в свою квартиру сразу. Не смогла. Обогнув улицу и выйдя на проспект с другой стороны, она бесцельно пошла прочь — куда угодно, лишь бы не видеть знакомых окон, за которыми ее ждут холодные неуютные стены и совершенно чужой ей человек, которого она вынуждена называть своим мужем. В том, что Алексей Дмитрич так и остался для нее чужим, виновата была она сама — все-таки он не заставлял ее выходить за него замуж. Она уехала с ним добровольно, от отчаяния. Но от этого было не легче.

Уже стемнело, а Виктория все так же бесцельно бродила по улочкам Петербурга. Ее обувь уже давно противно хлюпала, она вымокла до нитки и теперь дрожала от холода. В глазах было мокро, и Виктория так и не смогла понять, от слез это или от мелкого дождя. Но вернуться домой она не смогла бы. В какую-то секунду ей даже захотелось сесть на одну из мокрых скамеек и умереть. Говорят, когда человек умирает от холода, он всего лишь засыпает. Спокойная, тихая, незаметная смерть. Гораздо легче той, что ждет ее потом — в бессильном одиночестве, под гнетом воспоминаний и сожалений.

Виктория сама не поняла, как она очутилась у знакомого подъезда синего дома у Мойки. В какой-то момент она просто подняла голову и увидела светящийся прямоугольник окна. Продрогшая, вымокшая до нитки, она отдалась инстинктам и пошла на свет, словно заплутавший в ночи путник.

Подниматься по лестнице было тяжело — каждая ступенька казалась непреодолимой преградой. Слоняясь по холодным улицам, Виктория потеряла счет времени. По ее прикидкам прошло не больше часа с тех пор, как они с Пестелем расстались, и женщина была совершенно уверена в том, что она не должна была устать так сильно. Но, списав все на потрясение, она не стала заострять на этом свое внимание. Добравшись наконец до нужной квартиры, Виктория с трудом подняла тяжелую руку и постучала в дверь. Прошла целая вечность, прежде чем ей открыли.

Виктория вошла в квартиру и непослушными пальцами содрала с себя мокрый платок. Только теперь она с удивлением обнаружила, что вся ее одежда вымокла под дождем и стала очень тяжелой. Она так и простояла посреди коридора, глядя на платок — вплоть до самой минуты, пока к ней не вышла Наталья Рылеева.

— Виктория? — воскликнула она с удивлением, глядя на гостью. — Что с тобой стряслось?

Виктория неосознанно отметила, что в голосе Натальи уже не было прежнего изумления — бедная женщина давно привыкла к тому, что к ним в квартиру могли заявиться самые неожиданные люди в самый неподходящий момент, к тому же сама Виктория не раз наведывалась к ним поздно вечером. Но все-таки внешний вид женщины вызывал у Натальи тревогу.

Она подошла к Виктории и помогла ей раздеться. Ее движения были мягкие, но настойчивые, и Виктория не возражала, когда Наталья обняла ее за плечи и провела в гостиную. Словно во сне, Виктория слышала, как в соседней комнате кто-то неуверенно играл на пианино — наверно, Настенька разучивала ноты.

— Присядь.

Наталья подтолкнула Викторию к хорошо знакомой ей софе в углу гостиной и ушла, но скоро вернулась, неся в руках шерстяное одеяло.

— Укрой ноги.

Виктория послушно выполняла ее поручения. Наталья кружила вокруг нее, и от этого движения начала болеть голова. Виктория почувствовала, что ее знобит, и обняла себя за плечи. Платье промокло даже сквозь пальто.

— А где Кондратий? — зачем-то спросила Виктория, рассеянно скользя взглядом по гостиной.

— У себя в кабинете, — быстро ответила Наталья, зажигая еще одну лампу. — Снова кому-то пишет. Весь день там сидит… Опять окно открыл, — досадливо поморщилась Наталья, увидев открытое окно. Быстрыми, ловкими движениями она закрыла его и вернулась к Виктории, качая головой. — Вот всегда он так! Сначала устроит сквозняк, а потом сляжет в постель с простудой! Ей-Богу, как ребенок!

О том, что Кондратий болел каждую зиму, как по традиции, Виктория знала не понаслышке. Она помнила еще в детстве, что он был очень болезненным и очень рассеянным. И помнила, как иногда длинными зимними вечерами приходила к нему и приносила мамин отвар. Как давно это было! Словно в прошлой жизни… Теперь у нее нет ни мамы, ни уверенности в том, что завтрашний день вообще наступит.

— У тебя жар, — мимолетно приложив ладонь к ее горячему лбу, заметила Наталья. — Ты вся горишь!

Виктория грустно покачала головой. Не слыша женщину, она откликалась собственным мыслям.

— Наташенька, Наташа, — зашептала она, в отчаянной попытке ища у нее утешения. — Он уедет сегодня! Он навсегда уедет!..

— Кто уедет? — наклонясь к женщине, спросила Наталья. — Кто, Виктория?

Виктория снова покачала головой. Силуэт Натальи, склоненной к ней, был неясным, расплывчатым.

— Он погиб, Наташенька! Все они погибли! — закричала она, не зная, что на самом деле ее слова звучат тише, чем шепот.

Наталья отпрянула от нее в суеверном ужасе.

— Бог с тобой! — перекрестилась она. Лампа в ее руке дрожала, и от колеблющегося света огня на стене плясали пугающие тени. — Что ты такое говоришь!..

Виктория закрыла лицо ладонями и разрыдалась. И Наталья, поставив лампу прямо на пол, села рядом с женщиной. Так и не поняв до конца, что же все-таки произошло, она принялась утешать подругу. Совсем скоро рыдали уже обе женщины.

========== -18- ==========

На следующий день случилось то, чего никто не мог даже предположить. Первого декабря тысяча восемьсот двадцать пятого года умер император Российской Империи Александр Первый.

Эта новость поразила каждого. Многие отказывались в нее верить и всё отрицали, вспоминая, что Наполеон-де якобы не умер и его гроб был пуст, когда его хоронили. Слухи ползли отовсюду, просачивались сквозь самые узкие улочки Петербурга, но факт оставался фактом: власть в России вот-вот сменится. А значит, для Пестеля и всех, кто делал с ним их общее Дело, настал тот самый момент.

Такая неожиданная перемена фигур на шахматной доске повергла Пестеля в глубочайшее удивление на грани суеверного благоговения. Он никогда не верил в приметы, по большей части был атеистом… Но как не разглядеть в смерти Александра знак, посланный судьбой? Как тут не возникнуть надежде, что, может быть, еще не все потеряно? Примерно так же думал не один Пестель.

Подготовка к восстанию началась.

На собрании назначили дату — первое января. Приехавший из Петербурга в Линчин Муравьёв-Апостол сообщил об этом Пестелю. Он принес и другие новости — такие как положение войск в столице и общая атмосфера среди населения. За короткое время нужно было решить сразу несколько сложных вопросов. Погрузившись в работу с головой, Пестель перестал думать о чем-либо, кроме назначенной даты судного дня.

Прошло несколько дней. Петербург на пороге перемен гудел, словно улей. Началась суета. Пестель уже не мог сдержать нетерпения и ожидания. Невольно он начал ждать перелома. Судьба не дарит подарки, в этом он был убежден. А значит, за выпавший им шанс их ждет расплата.

— Уверен, армия пойдет за нами, — убедительно говорил Юшневский.

— Вы так считаете? — спрашивал Пестель, наученный прежними ошибками и впредь осторожничавший во всем.

Юшневский пожимал плечами.

— Конечно.

— Но во имя чего?

— Против царизма, — был короткий ответ.

Пестель горел идеей свободы и заражал ею всех вокруг. Впервые за долгое время он знал, что и как ему делать. Впервые за много месяцев он чувствовал себя в своей стихии. Линчин-Петербург-Тульчин — вести летели со всех сторон, подготовка шла полным ходом, армии ждали сигнала. Отовсюду, как молитва, слышались обрывки разговоров:

«Править должен Константин…»

«Главное — принятие конституции…»

«Николая не примут. Сенат не присягнет».

Все было выверено до мелочей, согласовано с Северным обществом, оговорено не единожды. Каждый знал свою роль и держал руку на пульсе. Пестель ждал приближающийся день с нарастающим волнением. Вечерами он в лихорадочном возбуждении мерил комнату шагами, снова и снова бросая взгляды на свой письменный стол. Только иногда, отвлекаясь от работы, он вспоминал про Викторию и с тревогой отмечал, что она ни разу не написала ему с момента их последней встречи. Конечно, тогда Пестель ясно дал ей понять, что ей не стоит искать его… Но он, положа руку на сердце, не помнил, чтобы эта женщина послушалась его хотя бы однажды…

— Что ж, это к лучшему, — убеждал он себя, отмечая, что начал говорить с самим собой.

Вопреки своим мыслям он несколько раз порывался написать ей письмо, но каждый раз что-то не давало ему это сделать. Он откладывал в сторону испачканный лист и сломанное перо и, злой и уставший, принимался снова ходить по комнате. Иногда он с сожалением думал о том, что у него нет изображения Виктории, и досадовал на то, что не умеет рисовать. Теперь, когда конечный итог был так близко, он начинал жалеть о том, что почти не оставил себе никаких воспоминаний о женщине, которую любил.

Пестель знал, что они больше не увидятся. Он знал, что его дни сочтены и предполагал любой исход.

Накануне тринадцатого декабря он встретил новость, которую ему принес Юшневский, как должное.

— Значит, капитан Майборода…

Он должен был догадаться. На них уже доносили. Донесли и на этот раз. И Пестель готов был биться об заклад — и в прошлый раз доносчиком был он же, капитан Майборода, тот, на кого никто в армии и подумать не мог.

— Что же делать?

Юшневский выглядел растерянным, напуганным. Силясь побороть новый приступ боли, Пестель не смотрел на него. Все эмоции схлынули разом, все мысли мгновенно исчезли. По вискам била тупая боль, голову сдавливало, словно в тисках.

— Что делать, Павел? — беспомощно повторил Юшневский, почти падая на стул рядом с Пестелем.

Пестель криво усмехнулся сквозь боль. Его пальцы нервно дергали за воротник мундира, силясь ослабить удушающую застежку. Взгляд бесцельно бродил по комнате. Он не думал в эту минуту ни о чем и — одновременно с этим — обо всем сразу.

— Если не получилось с честью выиграть, постараемся с пользой проиграть, — услышал Пестель свой голос и встал.

Он машинально вышел из кабинета в смежное с ним помещение, где в сундуках хранились документы и бумаги. Он совершал свои действия, не задумываясь. Открыть ящик, достать папку, бегло пробежать по ней взглядом, открыть ящик, достать письма, найти среди них те, что могли представлять опасность, открыть ящик…

Сжечь.

Все это нужно сжечь как можно скорее.

Он вернулся в комнату, залпом выпил бокал вина и покосился на груду бумаг, которые предстояло уничтожить. Напряжение долгих дней прошло, оставив место апатии. С горечью он подумал о том, что теперь уж мечтать о встрече с Викторией ему не придется. Он уже принял про себя решение — он вернется в Тульчин, куда его вызвали, чтобы арестовать.

Пестель смотрел на ворох бумаг, среди которых, бережно перевязанные ленточкой, затаились ее письма. Юшневский что-то говорил, Пестель его не слушал, но все равно изредка кивал. Он вспоминал их последний разговор. Почему, ну почему он тогда сказал ей не искать его?.. И как она могла его послушать?..

А вдруг, она в Тульчине?

Вдруг она ждет его там? Ведь уже бывали случаи, когда она приезжала к нему, не отправив перед этим ни письма, но весточки? Вдруг Рылеев сказал ей, что его можно найти здесь — в армии?..

Эта мысль мелькнула где-то на периферии сознания, но тут же ушла. Пестель отбросил ее, не позволяя надежде проникнуть в сердце. Он знал, что Виктория в Петербурге. Догадывался, что она наверняка хотела бы к нему приехать. Понимал, что, раз она этого не сделала, ей что-то помешало. И волновался. Наверно, это было глупо — в эту минуту, узнав о собственном аресте и неминуемой погибели, волноваться из-за женщины, о которой есть кому позаботиться — но Пестель ничего не мог с собой поделать. Его взгляд наконец отыскал уголок голубой ленточки, робко выглядывающий из-под чернового варианта «Русской Правды». В этой связке письма, которые она писала ему летом. Он будет вспоминать их всю дорогу до самого Тульчина.

***

Виктория пролежала в постели почти десять дней. Целую неделю у нее не спадала температура, она металась в бреду и все время кого-то звала. Алексей Дмитрич проводил в спальне жены все время, не отлучаясь от нее ни на минуту. Виктория заметила это только под вечер пятницы, когда жар наконец спал и она впервые за эти дни пришла в себя.

Она открыла глаза и долго лежала на спине, глядя в потолок воспаленными глазами. В спальне рассеивался свет единственной лампы, но даже это тусклое освещение доставляло дискомфорт. Виктория переместила голову на подушке, отыскав прохладное место, и снова прикрыла глаза. Услышав возле себя какое-то движение, она слабо пошевелила рукой, и чьи-то теплые сухие пальцы сжали ее ладонь.

— Душа моя… — прошептал Алексей Дмитрич, и Виктория судорожно выдохнула. Открыть глаза и посмотреть на супруга ей стоило больших трудов.

— Алексей Дмитрич… — прошептала она и не узнала свой голос. Хриплый, надломленный, он был словно чужой. — Который теперь час?.. — переспросила она, откашлявшись.

— Половина восьмого вечера, — ответил мужчина и, взяв с прикроватного столика стакан и приподняв Виктории голову, заставил ее сделать несколько глотков.

Она откинулась на подушки и дрожащей рукой коснулась лба. Кожа была влажной и холодной. Виктория мазнула языком по губам, неуверенно поерзала на постели, устраиваясь поудобнее. Как ни пыталась, она так и не смогла вспомнить, как именно она вернулась домой — то ли пришла сама, то ли ее встретил муж. Последнее, что осталось в её памяти — это встревоженное лицо Натальи Рылеевой. Она, кажется, плакала… Но чем она была так расстроена?

— А где Наталья? — спросила Виктория, отбросив попытки восстановить в памяти хронологию событий.

Алексей Дмитрич встал со своего места и подошел к трюмо у окна. В какую-то секунду Виктория подумала, что он нашел письма Пестеля, которые она так трепетно берегла, и даже испугалась. Но этот мимолетный страх скоро прошел. Алексей Дмитрич не имел обыкновения брать ее вещи и относился снисходительно к ее «женским штучкам» вроде румян или украшений, так что не было никаких опасений, что трюмо его заинтересует.

— Наталья заходила к тебе вчера, — ответил Алексей Дмитрич, возвращаясь к жене с запечатанным конвертом. — Но я не позволил ей тебя беспокоить, и она написала тебе… Вот, возьми. Я обещал передать.

Виктория взяла в руки конверт и в смутном волнении стиснула его пальцами. Она не понимала, зачем ей нужно было писать, если они виделись совсем недавно. Неужели за это время случилось что-то плохое? Какая-то страшная новость или что-то, что Наталья не смогла сказать ей сразу?

Виктория попыталась сесть на постели. Непослушными пальцами она уже разрывала конверт, когда Алексей Дмитрич мягко остановил ее руку:

— Милая, не уверен, что тебе нужно читать его сейчас…

— Почему? — волнуясь еще больше, переспросила Виктория.

Он смотрел на нее несколько секунд, прежде чем ответить. Виктория видела, что он борется с собой — выражение его лица выдавало растерянность и грусть. Виктория судорожно вздохнула. Сердце в груди сначала замерло, а потом забилось с удвоенной силой. Что-то произошло. Что-то страшное.

Шум, донесшийся с улицы, заставил ее вздрогнуть. Кинув затравленный взгляд на окно, Виктория вздрогнула всем телом. Часы в наступившей тишине шли слишком громко, отсчитывая секунды. Что-то произошло. Точно произошло.

— Я прошу, — шепнула Виктория, умоляюще глядя на мужа. — Мне нужно прочитать…

Алексей Дмитрич молча встал со своего места. Его рука на мгновение задержалась на запястье жены, и Виктории показалось, что этим нечаянным жестом супруг хотел ее поддержать. Он знал. Знал, что в этом письме. Знал, что ей написала Наталья.

Алексей Дмитрич вышел, мягко прикрыв за собой дверь. Виктория осталась одна. Теперь, когда она могла спокойно прочитать письмо, ей стало страшно. Сжимая конверт в пальцах, Виктория пыталась угадать, что скрывается внутри. Она чувствовала — эти строки изменят ее жизнь навсегда. Стоит ей прочитать записку Натальи — и уже ничего не будет, как прежде! А интуиция Викторию никогда не подводила…

Вздохнув глубоко, словно собираясь прыгнуть с обрыва в воду, Виктория развернула письмо. Бегло пробежала взглядом по узким, неровным строчкам. Наталья явно писала в спешке. Или в сильном волнении.

Чтобы вникнуть в письмо, Виктории пришлось перечитать его дважды. В первые минуты ей казалось, что Наталья писала его в бреду — обрывки фраз казались ей абсурдными, никак не связанными. Почему вдруг она вспомнила про Константина — брата императора? И при чем здесь конституция? И что означает слово «началось» в конце?.. Виктория в смятении сворачивала письмо, когда ее взгляд упал на смазанную дату в углу.

Двенадцатое декабря.

Вглядываясь в неё, Виктория пыталась вникнуть, в чем подвох. Она соображала очень долго, ослабевшая от болезни и потрясений. Глядя на выведенные дрожащей рукой цифры, женщина силилась понять, что же ее так сильно настораживает. Одиннадцатое декабря…

— О боже…

Виктория откинула одеяло и попыталась встать с постели, но её качнуло, и она снова повалилась на бок. Голова кружилась так сильно, что стены ходили ходуном и потолок падал вниз — стремительно и неотвратимо. Зажмурившись, чтобы не видеть этого мельтешения, Виктория пролежала так несколько минут, потом попыталась встать снова. Это удалось ей не сразу. Ноги плохо ее держали, каждый шаг давался с трудом.

Она подошла к окну и, облокотившись о подоконник, прижалась лбом к холодному стеклу. По земле бежала поземка. За те дни, что Виктория пролежала в болезни, Петербург замело снегом — улицы были пустые и белые. Только мороз трещал по обледенелой мостовой, да изредка проезжал поздний экипаж.

— Господи!

Наконец, в полной мере осознав случившееся, Виктория прижала ладони к лицу и со стоном упала на колени. Письмо, которое она до этого момента сжимала в руках, выпало из ослабевших пальцев. Чувствуя коленями холод пола, Виктория тщетно пыталась успокоиться. Нужно только успокоиться. Решение придет само. Оно всегда приходит. Нужно только успокоиться.

Виктория встала на ноги и принялась искать глазами свой шерстяной платок. Ей нужно немедленно увидеть Кондратия — он единственный, кто может знать, где Пестель и как его найти. Лихорадочно перебирая брошенные на софе вещи, Виктория случайно подняла голову и чуть не вскрикнула от страха, увидев прямо перед собой худую и мертвенно-бледную женщину. Ей понадобилось не меньше минуты, чтобы понять, что она смотрит на собственное отражение.

Где-то за спиной скрипнула дверь. Виктория обернулась. На пороге комнаты стоял Алексей Дмитрич. Он окинул жену быстрым взглядом и, казалось, все понял.

— Ты никуда сейчас не пойдешь, — спокойно сказал он, проходя в комнату и проверяя, закрыто ли окно. — Уже ночь. Тем более, ты еще совсем слаба.

Алексей Дмитрич передвинул лампу ближе к постели и собрался уходить. В ужасе Виктория повисла на его руке:

— Алексей, я прошу тебя! Мне нужно знать!..

Снова закружилась голова. Виктория почувствовала, как сильные руки обняли ее за плечи и увлекли куда-то в сторону. Устойчивая поверхность вдруг ушла из-под ее ног. Спустя мгновение разгоряченной кожи коснулись прохладные простыни. Виктория поняла, что ее положили в постель.

— Я знаю, милая, знаю, — услышала она тихий, полный сострадания голос. — Но тебе нужно быть сильной, милая моя девочка…

Ее нежно поцеловали в лоб. Виктория закрыла глаза, вдохнула в себя запах. Не пороха, а терпкого кофе и медикаментов. Муж гладил ее по голове, утешая, как маленькую девочку. Он здесь, рядом с ней… А Павел? Как же Павел?

— Прости меня, — рвано выдохнула Виктория, сама не зная, просит ли она прощения у мужа или у Пестеля. — Я не могу… Не могу…

Алексей Дмитрич задул свечу. Виктория забылась неспокойным, мучительным сном.

***

Письма горели так ярко, что слепило глаза. Они полыхали долго, словно пытаясь выжечь воспоминания не только с бумаги, но и из самой души. И, глядя на взлетающие вверх обожженные клочки, Пестель чувствовал почти физическую боль. Грудь сжимало гнетущее чувство утрат, и невидимые тиски сдавливали голову. Там, в этом огне, сгорало его прошлое.

Уже давно скрылись из вида и его дом, и разожженный во дворе костер, но Пестель до сих пор видел летящие от него искры. Каждый раз, вспоминая летящие по ветру бумаги, он чувствовал на языке привкус пепла. В отдельные секунды ему даже хотелось сгореть с ними — сгореть заживо! — лишь бы все закончилось. О том, что можно все завершить одним простым нажатием на курок, он недумал. Не позволяла офицерская гордость.

Пестель уезжал из Линчина навсегда, зная, что больше никогда сюда не вернется. Трясясь в повозке, он думал только об одном — о том, как однажды зимой, больше двух лет назад, он ехал по этой же дороге вместе с Викторией. Все, что он хотел — увидеть ее хотя бы еще один раз.

Лошади вдруг остановились, и Пестель поднял голову. Навстречу им в темных вечерних сумерках ехали сани. Дорога, заметенная снегом, была слишком узкая, чтобы по ней одновременно могли проехать две повозки. Когда чужие сани поравнялись с кибиткой, в которой ехал Пестель, его взгляд случайно упал на лицо сидевший в них женщины. Закутанная в пуховый платок до самого носа, она дремала, и ее голова медленно склонялась набок.

Её лицо в темноте вдруг стало до ужаса похожим на лицо Виктории, и Пестель невольно отпрянул. Сани проехали мимо, и женщина исчезла, растворившись где-то вдали. Пестель поднял воротник и закрыл глаза. Ведение до сих пор стояло перед глазами — такое до немыслимого отчетливое, что захватывало дух!.. Он видел ее в полусне, как наяву. Она стояла перед ним — молчаливая, тихая — и большие ее глаза светились любовью и тревогой. Такой он запомнил ее.

========== Эпилог ==========

25 июля 1826 года

Виктория задыхалась, стоя под палящим солнцем и сжимая пальцы так сильно, что ногти до крови царапали ладонь. Она отдала бы все на свете, лишь бы не видеть того, что ей предстояло увидеть. Несколько раз она отворачивалась от Сенатской площади с твердым намерением уйти, но так и не смогла этого сделать. Она корила себя за свой страх, стыдилась этого, но все это было выше ее сил. Каждый раз, когда она до боли всматривалась вдаль, к горлу подступал предательский комок, и становилось трудно дышать. Виктория хотела увидеть Пестеля, попрощаться с ним. Она боялась этого.

Народ собирался с каждой минутой, толпился все больше вокруг нее. Изредка кто-то одаривал ее недобрым взглядом, а некоторые осмеливались сказать что-то грубое — Виктория стояла посреди дороги, не двигаясь с места. Она ничего не замечала. Ее взгляд сухих воспаленных глаз пристально всматривался вдаль — туда, где находился дом Рылеева. Теперь, глядя в прошлое, женщина думала о том, что все, видимо, было предрешено судьбой. И даже тот факт, что этот синий дом на набережной Мойки, в котором и родилась революция, находился совсем рядом с Сенатской площадью, уже не казался ей случайным.

— Ведут! — ахнул кто-то в толпе, и Виктория в страхе закрыла глаза.

Ей стоило больших усилий не упасть прямо здесь, на пыльную мостовую, под ноги прохожим. Она судорожно выдохнула сквозь крепко сжатые зубы, подняла голову, шагнула вперед. Сейчас, в эту минуту — в последнюю минуту для Пестеля — она должна быть рядом с ним.

Пестель шел к виселице, не глядя на людей. Единственное, о чем он жалел — это о том, что их не расстреляют, как дворян, а всего лишь повесят. Он знал, что это не имеет ровно никакого значения, но почему-то именно эта мысль казалась ему особенно досадной.

Он не проронил ни слова, пока они шли к месту казни. Так ни разу не взглянул на своих палачей. Перед тем, как отдать себя в руки судьбе, он повернул голову в сторону тихого Рылеева. Тот молился, безмолвно шевеля губами.

Пестель несколько секунд смотрел на небо, а потом перевел взгляд на собравшихся на площади людей. Все они замерли, неотрывно глядя на казнь, которой в России не было со времен царствования Елизаветы. Глядя на их лица, Пестель вдруг почувствовал уверенность, что все было не зря. Ни восстание, ни поражение, ни их смерть.

— Что посеял, то и взойти должно, — негромко сказал он, усмехаясь своей обычной однобокой усмешкой. — И взойдёт впоследствии непременно…

…Виктория почти не дышала, глядя на лицо Пестеля. Бледное и освнувшееся, но по-прежнему родное, оно не потеряло того упрямого выражения, которое она так хорошо знала. Но вот любимые черты скрылись под грубой мешковиной, и Виктория не выдержала — закрыла глаза. Прошла целая вечность, прежде чем в наступившей тишине раздался громкий удар. А спустя несколько секунд — еще несколько. По толпе прошла волна удивления и суеверного ужаса. Кто-то слева от Виктории тихонько запричитал.

— Упали! — услышала она несмелый возглас и отпрянула назад, не смея питать надежд. Быстрый взгляд устремился к виселице.

Не он!..

Силы разом покинули ее. Виктория развернулась и, больше не оборачиваясь, пошла прочь. В голове стоял неясный гул, не было ни одной мысли.

В этот день солнце светило словно нарочно ярко. Выйдя на широкую улицу, Виктория остановилась у стены какого-то дома и прислонилась к ней спиной. Ей было плохо. Она знала, что вместе с Пестелем несколько минут назад навсегда умерла часть ее души.

Что посеял, то и взойти должно, и взойдёт впоследствии непременно, пришли ей на ум слова, в которых Виктория вдруг нашла утешение. Все-таки за все в жизни нужно платить. Счастьем — за любовь, жизнью — за свободу. И пусть теперь ей никогда не услышать его голоса и не коснуться его руки, Виктория знала — когда придет время, он будет ее ждать.

Она подняла голову и пошла вперед — к дому, возле которого ее уже ждал с вещами муж.

Они уезжали из Петербурга навсегда.