Малышка с секретом [Анастасия Абанина] (fb2) читать онлайн

Малышка с секретом. Книга 1 Анастасия Абанина Цикл: Ведунья

C чего все начиналось…

Как вы думаете, вот какая она жизнь среднестатистической пенсионерки? Ну ничего особенного, я вам скажу, учитывая, что и дня не проходит: без ноющих ног, ломящей спины и как в моем случае, головных болей, но я, до того к этому привыкла, что для меня, это уже сопровождающий шум, а не особое событие. Жизнь моя, скучна и размерена, все в ней на своих местах, все идет по накатанной. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Утро этого вторника, для меня, ничем не отличалось от других дней, я встаю в шесть утра, готовлю завтрак для своих домашних и бегу на не пыльную работенку вахтером, а вечером домой. Живу я с дочкой, ее мужем Николаем и своим любимым внуком — Гошей, которого в семье, все мы, называем Жожо.

Да кстати, забыла представиться, зовут меня Надеждой Валентиновной Бастрыкиной шестьдесят девять полных лет. Внешность обычная, хотя, какая внешность, в моем то возрасте? Но, это все мелочи. Так вот, я среднего роста старушка, хотя, со стороны уже больше похожа на вопросительный знак, волосы, средней длины, с проседью, которую систематически раз в две недели приходится подкрашивать, средней комплекции, понятное дело, в стратегических местах, уже пообвисшей. Да-а-а, годы берут свое и ничего, не поделаешь, а так хотелось ведь, по молодости, да и в среднем возрасте тоже, посмотреть мир, да или хотя бы, свою любимую и необъятную Россию — матушку, но не судьба, наверное. Рано выскочила замуж, как раз, после института, хорошо еще закончить успела.

Говорят, в СССР не было секса, так вот, дорогие мои, секс — был, просто, не для широкой общественности. И дети до брака, тоже не редкость, страна — то не религиозная была, грехом не считалось, главное, чтоб не подрывать авторитет среди товарищей, быстренько свадебку сыграйте.

С мужем моим, мы познакомились довольно прозаично, в очереди за сантехникой, ну если быть точнее, за унитазом.

Дядька мой любимый, по матери, Виктор, тогда квартиру получил, от машиностроительного завода. Вот и решил он, быстренько все, необходимое, приобретать, чтоб квартирку облагородить, для проживания семейства. Ну, а поскольку, общество у нас тогда, было коллективным, то и за унитазом этим проклятущим, мы стояли, всем нашим семейным коллективом, то бишь: дядька Виктор, его жена Вера, их старший сын Олег, который, на год старше меня был, моя мамка, отец, младшие сестры: Тонька с Раисой тоже как, со школы приходили, так же вклинивались, в этот нескончаемый поток желающих урвать свое белое, керамическое счастье.

Так вот, в один прекрасный, солнечный день, после мед. института, я тогда на пятом курсе училась, пришлось мне, сменить тетку Веру в очереди, ей тоже на работу нужно было, она в детском саду нянечкой работала, а это вам, не нынешние детские сады, где в пять часов ты дитятко свое обязан забрать, а иначе пожалеешь. Это были, ночные семидневки, поскольку все в то время, трудились на благо нашей необъятной и процветающей родины, детей своих видели, только по выходным и то по полдня, не больше.

Ну, вот и бегу я от трамвая, в сторону магазина, нахожу в очереди тетку Веру, забираю ордер на получение вожделенного всеми унитаза и сажусь на ее табуретку, поскольку стоять по три — четыре часа к ряду, ни у кого из нас, желания не было, то дядька притащил, нам всем, табурет. Так сказать, чтоб с комфортом время проводить. И тут вижу, у впереди стоящей тетки, спину которой, я успела за эти дни уже неплохо изучить, тоже сменка подходит. Светловолосый парень, очень даже симпатичный, на мой взгляд, раскланивается с ней, о чем — то переговаривает, и она уходит. И самое поразительное, что за время, что наша семья в этой клоаке простояла, парня этого, я не припомню. Ну не могла я, его не заметить ранее. Ну, думаю, раз такое дело, нужно познакомиться, на вид парень приличный, с портфельчиком, все время быстрее пролетит. Вот так и познакомились мы с моим мужем, Сергеем. Он тогда уже по распределению должен был уезжать, на место работы, а мне то и оставалось только доучиться и тоже выдвигаться, на место своего дальнейшего жительства. Ну и на фоне отсутствия, какого бы, то ни было, обилия времени, отношения наши, развивались очень стремительно, не выходя так сказать, непосредственно из той же очереди. Через полгода, мы подали заявление. Еще через полгода, родилась наша дочка Маша, еще через три года, сын Леонид, а после, не было у нас, ни времени, ни возможностей, ни родственников в других городах, чтобы совершить, хоть какой- то, вояж. Так и прожили, всю жизнь, в одном городе, не выезжая дальше области. Жили мы, как все: ссорились, мирились, расходились и сходились во мнениях, спорили, до недавнего времени…

Сергей умер год назад, отказало сердце, переживали все это, очень болезненно, тогда-то мы с дочкой и съехались, они с семьей перебрались в нашу трешку, а свою квартиру, стали сдавать внаем. Ну, а куда мне старой, одной, в таких хоромах, да и если честно, домашние хлопоты за моими любимыми, были только в радость, хоть, какая — то возможность переключится с мыслей о Сереже.

Я, всю жизнь, проработавшая врачом в приемном отделении обычной поликлиники, как никто, знаю, что все болезни начинаются, со стресса и волнений. И вот, не выдержало сердце у моего любимого, как узнал, что Леня переезжает жить в Америку. Ну что в этом плохого, скажете вы, ко не для советского человека, выросшего с лютой неприязнью, ко всему, зарубежному. Леня еще долго не мог себе простить, что во всем виноват его переезд, ну слава богу, мы с Машей, смогли его убедить, что это не так и уговорили, чтобы он не отказывался от такой возможности. С боем отправляли на самолет. Хорошо хоть, получилось, а то ведь вылитый Сережа, такой же принципиальный, в некоторых вопросах. Приготовив завтрак, я разбудила всех своих домочадцев, привела себя в порядок, глянула на часы.

Ох, вот и время уже семь утра, пора выдвигаться на работу, а то опоздаю. Работу эту, мне помог найти Николай, муж дочкин. Так- то, сократили меня уже лет семь назад, а то ж, молодым специалистам нужно рабочее место, да и поликлиника наша, уже давно в госпиталь переименована и зарплаты, я скажу вам, не идут в сравнение с зарплатами в обычных городских поликлиниках, а тут, сижу я, терапевт престарелый и место занимаю. И не лечат уже так, конечно, как по молодости моей было, и препаратов, видимо- невидимо, и болезней новых по открывали, что и не знаешь порой с какой стороны подступиться, да и сдавать я стала, возраст все- таки, а нагрузки все те же. Так что, теперь работаю вахтером, в жилом доме на проходной. Работа не пыльная, времени свободного навалом, так что, я даже себе увлечение завела, вяжу подарки моим домашним, все какая-то польза…

Выхожу из подъезда, до трамвайной остановки — пять минут, а там пешком, пару кварталов и уже на месте, здравствуй родная будка и любименький гибискус, ну все, вот и добралась. Так, где там моя любимая пряжа, осталось- то один рукав довязать и свитерок для Жожо, готов. Будет подарок на день рождения, там конечно и игрушек ему надарим, а свитер мой, хоть какая- то память, обо мне, останется.

О вот и жильцы, кто на работу, кто в школу да на занятия, разбредаются:

— Здравствуйте, Надежда Валентиновна, как здоровье, как семья?

— Здравствуй Мариночка, да ничего потихоньку, все хорошо, Машуньку вот повышают, Жожо скоро день рождения будет отмечать. А у тебя, что новенького?

— Да ничего, теть Надь, вот учеба, подработка да домой, вся моя жизнь…

— Ну да, ну не переживай будет и тебе счастье.

— Побежала я, теть Надь, удачного дня.

— И тебе…

Хорошая девочка Маринка, вежливая, обходительная, учится, да еще и работать успевает, но жизни и в правда никакой, времени в сутках и остается, разве, что поспать. Бедная нынешняя молодежь и деваться им не куда, а все эта перестройка, проклятая.

Ой, вот до чего же страну довели, эти изверги, бедным детям и податься не куда. У нас, хотя бы, будущее было, с очередями, пятилетками и прочим, но было. А у них, сейчас, что? Кабала, да рабство, только называется по-другому, кредит и ипотека. Вот, еще один признак старости, сама за собой стала замечать, прямо тянет, меня порой побрюзжать и вспомнить, как оно было…Но это все, дело житейское.

И вот так, каждый день: вязание, гибискус и перерыв на обед, а потом опять по кругу, только уже ужин — дома.

Спокойно просидев, всю свою нехитрую, смену, я решила направиться домой. Так, сумка на месте, пальто, шляпка, журнал сдала, можно отправляться. Выходя, из своей будки, заметила открывающуюся дверь подъезда, навстречу мне, по коридору, шла жительница этого дома, такая же старушка, как и я, ну может, чуть моложе, нагруженная пакетами с продуктами. В одном из баулов виднелась бутылка, по-видимому, с оливковым маслом. Моя визави, стала шарить по карманам, в поисках ключей и именно в тот момент, как мы поравнялись, случайно выронила, один из пакетов, в котором и находилась, та самая бутылка, послышался звон разбитого стекла и на полу подъезда образовалась, немаленькая такая лужа, с этим самым, маслом. Следующий свой шаг, я, наверное, никогда не забуду: вот я, ступаю в эту лужу, нога скользит и подворачивается, и я неуклюже, размахивая руками, падаю на пол, слышится отчетливый такой хруст, и я теряю сознание.

Глава 1. Да ладно!

Просыпалась я как- то не правильно. Голова была тяжелая, а веки, ну не в какую, не хотели открываться. Я попыталась поднять руку, чтоб прикоснуться к лицу, но и это оказалось не посильной задачей. Кое-как открыв в итоге глаза, передо мной предстала, какая — то сюрреалистичная картина: потолок. Ну и что в нем необычного скажите вы? Но он был не просто не обычный, а совершенно не такой, какие я привыкла видеть за свою бытность. Таких потолков я не видела с тех пор, как ездила малышкой в деревню к своей бабке, так вот там, мы частенько с сестрами, помогали деду ворошить сено и в сеннике был именно такой потолок, грубо сбитый из необработанных досок, меж щелей торчала солома, кое где в углах, а обзор мне позволял заметить, виднелась паутина.

Сначала я опешила, попыталась вспомнить, что было перед сном последним, но не могла припомнить, чтобы я вообще ложилась в постель… Мысли заметались в голове с бешеной скоростью, в процессе их формулирования, я смогла немного успокоится и вспомнила свое фееричное падение в масляную лужу, и последующий за этим, отчетливый хруст. Ну, если рассуждать из этого, по идее я должна, как минимум, сейчас смотреть на потолок своей родной квартиры, а максимум, потолок в палате какой-нибудь больницы, но не тот, не другой, не соответствовал представлениям о потолке, который был передо мной. Может, я все еще сплю? Может, я под действием обезболивающих препаратов? Тогда не удивительно, что я вижу, этот потолок, поскольку, такой безобидный побочный эффект, не самое страшное, могли ведь и черти какие-нибудь привидеться.

Попытавшись приподняться, я потерпела полнейшее фиаско, тело было как кисель, будто и не мое вовсе. В попытке осмотреться подробнее, с трудом повернув голову в сторону, я уперлась взглядом в стенку, находящуюся примерно, в пяти сантиметрах от моего лица.

Странно… Это была даже не стенка, а бортик, какого-то непонятного приспособления, с перекинутой через него, тканью сероватого оттенка. Попытка повернуть голову в другую сторону, ни чем мне не помогла в разъяснение ситуации, поскольку слева от меня, был такой же бортик, с точно такой же тканью.

Ну ладно, вновь, попытавшись дотронуться до своего лица, я увидела мелькнувшее нечто, перед глазами, присмотревшись повнимательнее, определила, что это рука, но какая- то необычная рука: маленькая, толстенькая, в перетяжках и складочках, точно у младенца. Опять попытавшись поднять свою руку, я увидела, как эта самая, младенческая рука тоже приподнимается. И опять, и снова, и снова. Глупо таращась на сие действо, никак не могла провести параллель: между тем, что вижу и тем что, ощущаю. Какая к черту младенческая ручка и откуда взялась? И почему она поднимается в такт моим мыслям? И наконец, каким — то задним умом, до меня начало доходить, что вот это и есть моя конечность, и она подчиняется моей воле. Следующее, что я сделала, это истошно заорала. Но вместо обычного старушечьего крика, к которому я за много лет успела привыкнуть, услышала младенческий плач и потеряла сознание.

В следующее свое пробуждение, я увидела тот же самый потолок, но на этот раз, от страха, слезы и всхлипывания, не заставили себя ждать и начались сразу же, я просто не как не могла понять, что происходит и почему, этот дурацкий сон никак не хочет, заканчиваться? Может у меня горячечный бред? Поднеся руки к лицу, увидела уже две, детские толстенькие ручки с маленькими пальчиками и вновь, меня накрыла какая-то истерика. Я завывала и тряслась с мыслью, вот сейчас я проснусь, сейчас, и это окажется только сном, всего лишь, страшным сном, какие иногда бывают. Но ничего не происходило и не менялось. Проревела, где-то минут пятнадцать, пока не услышала шаги и тут, в поле моего зрения, появилось лицо какой- то молодой, круглощекой девушки, которая принялась причитать и успокаивать меня.

— Ну тише, тише махонькая, ну чего ты кричишь? Голодная? Сейчас, сейчас, я тебе кашки дам…

Опешив и замолчав, услышала, как тем временем девушка, скорее даже девочка, на вид ей было лет десять — одиннадцать, принялась чем- то греметь, но со своего ракурса, мне было не видно. Скоро шум прекратился и перед моим лицом, вновь, появилась девчушка, она протянула руки и вытащила меня из так называемой, постели. И тут передо мной, предстал не только потолок, но и стены, а также, вся обстановка окружающего меня помещения. Стены из бревенчатого сруба, тоже не сильно обработанного, щели, которого, были заткнуты толи шестью, толи какой- то травой серого цвета, на этих самых стенах — пара полок с посудой, похожей на деревянные миски, а также глиняные крынки, прикрытые тряпочками и обмотанными бечевкой. С права от меня, стояла огромная, дровяная печь, на полу, рядом с печкой лежали дрова, вдоль печи, стояла широкая лавка.

Девочка, не обращая на меня какого — либо внимания, развернулась и присела на другую лавку, стоящую у большого, деревянного стола, так что, я оказалась сидящей у нее на коленях. Передо мной, на столе, стояла деревянная миска, с каким-то содержимым, а рядом с ней — деревянная ложка, с другой стороны стола, успела заметить, точно такую же лавку, как та, на которой сидели мы, а на противоположной стене, размещалось небольшое окно со ставнями, в данный момент открытыми, сквозь которые, проникал дневной свет. Пока я все это бегло оглядела, девчушка что- то намешала в миске, добавив туда молока, взяла ложку и принялась тыкать мне ею в лицо, поскольку от шока рот я не открывала, а она с упорством пыталась меня накормить.

— Ну же Ведка, снедай давай, а то пока с тобой провожусь, все девки на реку без меня убегут. Ну же Ведка, ну ты что, как лебедь сонная?! — потрясла она меня.

Под ее причитания, я открыла рот, и она сунула мне туда ложку какой- то каши, по вкусу похожей на овсянку, только зерна меньше, как будто в кофемолке дробленные.

— Вот благушка моя, вот сразу бы так… давай еще ложечку и еще, ну вот и еще маленько. Ну вот и по трапезничали, давай еще молочка испьем и в зыбку почивать. Напоив меня, из такого же деревянного, как и вся посуда здесь, стакана, она положила меня в люльку, подвешенную под потолком и качнула ее.

Я уставилась, ничего не видящим взглядом, в этот бревенчатый потолок и просто отключилась от реальности, девочка, какое- то время повозилась в избе и вскоре убежала, а я, так и продолжала лежать, находясь в какой — то прострации и единственной мыслью было: — этого не может быть! Ну не может такого быть! Это бред! Бред, да и только!

Как-то неожиданно, на меня навалилась апатия и усталость, будто мраморной плитой придавило и через какое-то время, меня сморил сон. Проснулась, когда начало темнеть, открыв глаза, увидела снова, тот же потолок и беззвучно разревелась, слезы градом текли по щекам, но легче мне не становилось, на улице послышался собачий лай, скрип дерева и топот, похожий на топот копыт, а затем голоса людей:

— Боянка, где ты? Ух, погоди же, получишь ты у меня хворостиной по заду. Гоймир, ты глянь, нет ее, опять на реку сбежала, мытарка. Ну погоди, ж ты мне, так отхожу, сидеть не сможешь, спать стоя будешь.

Вскоре, в избу вошла дородная, краснощекая женщина в платке, повязанном так, что волос совсем не было видно. Подойдя ко мне, она заглянула в зыбку, пощупала, хмыкнула каким-то своим мыслям и принялась, как я поняла, греть еду. Во дворе слышалось ржание лошади, лай собаки и зычный мужской голос, понукающий ту самую лошадь. Следом в избу, взмыленная влетела, как я поняла, та самая девчушка:

— Ах, ты ж недоросль, куда опять моталась, а? — обернулась от печи женщина, размахивая полотенцем. — Боянка, я ж тебе сколько раз говорила, чтоб от избы дальше аршина, не смела ходить? Ты ж за Ведарой, смотреть обещала, а сама, мотаешься по околице и горя не знаешь, вот задам тебе хворостиной, будешь знать, как хозяйство бросать, пока мы с отцом и братьями твоими, в поле, цельный день пропадаем.

— Ну мам, я ж ненадолго, да и токмо до реки, жара какая, мочи не было терпеть, а за Ведкой, я глядела и кормила ее… — поныла девочка, переступая с ноги на ногу, поглядывая на мать.

— Ух, бедовая поросль, — произнесла женщина, бросая полотенце на лавку. — Жарко ей, а нам в поле не жарко думаешь? — устало сказала женщина, всплеснув руками. — Вот оставлю завтра Зелислава, за хозяйством смотреть, а ты в поле нам подсобишь, раз в избе не сидится и под приглядом нашим будешь… — пригрозила она девочке пальцем.

— Да не надо, Зелислава оставлять, я сама за Ведкой погляжу, обещаю, больше носа со двора не высуну, ток не надо в поле, там же и не присядешь даже… — пробубнила девчонка, отводя взгляд в сторону.

— Ох, Боянка, ну в кого ты, такая мытарка, уродилась? — обреченно произнесла женщина. — Нет, чтоб за хозяйством глядеть, так она, все места себе найти не может, как перо на ветру: куда дунет, туда и несет тебя… Ладно, чего уж, помогай на стол накрывать, голодные все! — сказала женщина, беря полотенце и вновь, разворачиваясь к печи.

Послышались еще шаги и в комнату вошли четверо, расселись по лавкам, стоящим у стола.

— Ну и ума-а-ялись сегодня… — протянул парень, лет четырнадцати на вид, опуская вихрастую, светлую голову на руки, сложенные на столе.

— Да-а-а и токмо половину, сделать успели. Батька говорит, завтра раньше выйдем, чтоб завтра закончить ужо — ответил ему, самый старший из вошедших.

— Ну к, давайте байстрюки, помогайте на стол собирать, а то ж Боянку и не дождешься. Живее давайте, щас отец придет… — сказала женщина и продолжила возится у печи.

Все поднялись, один вышел, а остальные стали доставать с полок: посуду, хлеб, какие-то миски, вот женщина водрузила на стол, котелок исходящий паром, и еще какие — то плошки с едой. Зашел парень, что выходил из избы, неся в руках крынку, а за ним, здоровенный мужчина, эдакий богатырь: плечи широкие, густая, русая борода, рубаха подвязанная, серые полотняные штаны. Он подошел ко мне и вынул из зыбки.

— Ну, как ты Ведара? За сестрой приглядела? Или опять Боянка, со двора деру дала? Мм-м? — спросил мужик, покачивая меня на руках

— А чего сразу деру? — взвилась девчонка, — жарко сегодня, токмо до речки и обратно, — пробубнила она, забирая крынку у вошедшего парня и разливая молоко по стаканам.

— Гоймир, да положи ты ее в зыбку, давай за стол все, а там и баньку бы истопить, а то в пыли все, не хуже поросят, — сказала женщина, вытирая руки о тряпку.

Мужчина положил меня назад в зыбку и пошел садится во главе стола, рядом с ним сели: четыре разновозрастных парня, затем Боянка, а за ней уже и сама женщина, все принялись есть. Ужин, как и разговоры за ним, прошли мимо моего восприятия. В реальность меня вернула, самая обычная потребность, нестерпимо захотелось в туалет. До этого, за всем происходящим и не заметила своих позывов, а вот сейчас, переключив внимание на окружающих, поняла, что сил нет терпеть. И вот, лежу я в этой самой зыбке, и в панике размышляю, что же мне делать в данной ситуации? Ничего лучше не придумав, я начала опять реветь с подвыванием, ко мне подошла женщина, имя которой, так никто пока и не назвал, и взяла на руки. Как дать ей понять, что мне нужно срочно облегчится, сообразить не успела, уж очень сильно она меня сдавила, прижав к себе, так что решение моей новой проблемы — сухих вещей, стало более актуальным, чем предыдущая. Мне еще никогда не было так стыдно, я конечно не знаю, как чувствуют себя младенцы в такой вот ситуации, но я то не ребенок и от этого стало, еще обиднее что ли.

— Ведка, проказница, ты что ж, ждала, когда я тебя на руки возьму? — с ухмылкой сказала женщина. — Вот не пойму никак, уж третье лето пошло, а она все как рыбина, не ползать, не просить, чего, не может. — проговорила, рассматривая меня.

— Может, бабке знахарке ее показать? А, Гоймир? — с просила женщина, скоренько меня переодевая.

— Да можно и показать, токмо давай, третьего дня я вас свезу, а то сейчас, ну никак не выйдет, а там все равно, на ярмарку со старостой поедем — сказал мужик, оглаживая бороду пятерней.

Женщина, закончив меня переодевать в какую-то льняную, плотную, сероватую рубаху, прижала меня к своему бедру и вернулась на лавку за стол. Передо мной, оказалось лицо той самой Боянки, резво уплетающей кашу, орудуя ложкой, как солдат, опаздывающий на построение. Круглые, пухлые щечки девочки раскраснелись, из русой косы выбились пряди, все норовящие залезть в рот, и в глаза. Заметив мое внимание, она повернулась, скорчила рожицу и показала мне язык: — Мм-м, что Ведка таращишься, как первый раз увидела? — и принялась дальше уплетать кашу, закусывая хлебом.

Я перевела свой взгляд налево, на противоположной стороне стола, сидел русый, коротко стриженный мальчишка, лет двенадцати на вид, тоже уплетающий кашу, подняв от тарелки голубые глаза, он улыбнулся мне и принялся дальше есть, запивая все молоком. Рядом с ним, по левую руку, сидел парень, лет шестнадцати, с более темными и кудрявыми волосами, методично и неспешно пережевывающий краюху хлеба, перед ним, стояла такая же миска и полупустой стакан.

Быстро закончив есть, женщина, поднялась со мной на руках и направилась в противоположную от стола сторону. Повернув за угол, за печку, оказалось, что здесь есть, довольно приличный по размерам закуток, оборудованный под спальное место. А так же, стоящий рядом с ним деревянный, узорчатый сундук, который по-видимому и являлся нашей целью.

Открыв крышку, женщина, выудила оттуда: несколько простыней, стопку разноцветных рубах и пару, как я поняла, женских сорочек, одну большую и вторую поменьше. Подхватив, все это одной рукой, она отправилась обратно, только на этот раз, не останавливаясь, вышла на улицу, преодолев, заставленные всякими вещами, небольшие сени. Оказавшись на улице, первым на глаза мне попался деревянный забор, а за ним, я увидела, закатное солнце, медленно опускающееся за лесом, находящимся примерно в километре отсюда, спустившись с небольшого крыльца и пройдя мимо собачей будки, женщина свернула влево, направляясь к небольшому, деревянному строению с печной трубой, из которой во всю валил, сизый дым. Строение оказалось, маленькой баней, войдя внутрь, она кое как усадила меня на лавку и принялась раздеваться, затем, раздела меня и прошла в промывочную, где был, влажный, пропитанный запахом смолы и хвои воздух. Зачерпнув, из стоящего рядом с печью, медного котла, горячей воды, налила ее в деревянный таз, добавив туда еще воды, из большой, деревянной бадьи. Усадив меня, в этот таз и убедившись, что я не сползаю и не тону, принялась тоже самое делать и для себя. С большим трудом, мне удавалось, удерживать себя вертикально, тело было до того слабым, что, то и дело заваливалось на бок, растопырив ручки и оперившись ими в бортики таза, мне хотя бы, не грозило захлебнуться, если вдруг, все же не удержусь в вертикальном положении. Женщина, расплела, свою светлую косу, до талии, перекинула волосы на спину, взяла тряпицу, лежащую неподалеку от печи и стала активно меня ею растирать, смачивая в воде, по-видимому, тряпица заменяла здесь мочалку. Обмыв меня и полив сверху водой, что-то приговаривая, женщина, напевая себе под нос, отнесла меня на широкую дальнюю лавку, завернула в простыню, и сама принялась мыться той же тряпицей.

Все это, я наблюдала в состоянии какого — то отупения. Все вижу, ощущаю, но не могу поверить, что это происходит со мной. Закончив промывать волосы, длину которых, я не видела уже, лет эдак двадцать точно, поскольку стало не модно, она оделась, одела меня и вынесла на улицу. По уже пройденному маршруту, мы вернулись в дом, где за столом, также продолжали сидеть, что-то активно обсуждая: мужчина и мальчишки, как две капли воды похожие друг на друга, которых до этого, сидя за Бояной, я не могла разглядеть:

— Бать, но так ведь не честно! Почему мы с Бивкой, должны дома оставаться? — сказал один из мальчишек, тыча, локтем в бок, рядом сидящего близнеца. Второй, по-видимому, тот самый Бивка, лишь качнул, такой же светловолосой, вихрастой, как у брата головой и буркнул: — Угу.

— Пусть вона, Боянка с Зелеславом остаются, они же младшие… — обиженно протянул первый.

— Так вот потому, вы с Бивоем и остаетесь, дорога туда- сюда не один день займет, а вы у меня ужо почти взрослые, за хозяйством приглядеть способные… — ответим мужчина.

— Чипрана, — обратился он к женщине, — давай ее мне, сам покормлю, а Боянка пусть корову подоит, Отомаш скотине уже дал, так что, всем мыться быстро, да спать, а то вечереет ужо. — сказал он близнецам, беря меня на руки и усаживая себе на колено.

Мальчишки расстроенные, поднялись с лавки и пихая друг друга, отправились на улицу, тут же мужик, сноровисто принялся меня кормить, видимо не впервой. Женщина, та самая Чипрана, стала убирать со стола и вязать какие-то узлы с продуктами, видимо завтра в доме никого не будет и это все им в дорогу. Покормив меня, мужик поднялся, положил меня назад в зыбку и качнул ее. Обзор вновь ухудшился, и смотреть можно было, только на потолок, но это никак не мешало мне обдумать происходящее…

По-видимому, это все не сон, и как бы я не пыталась проснуться, ничего не выходит, но что мне делать с этой информацией? Да, главный вопрос русского человека: — что делать? Не придя, к какому бы то ни было решению, я принялась обдумывать произошедшее.

Там, дома, на своей не пыльной работенке, я была прежней собою, последний раз, и последнее что было, это падение и громкий хруст… Предположим, только предположим, что этот хруст, был последним, то что, из этого выходит? Я что, умерла что ль? В луже импортного масла? Ну, а если все же, хруст мне не показался… и ну допустим, я сломала шею, то какого черта, я делаю здесь? Где мой рай? Или ад? Или что там должно быть, после смерти? Почему у меня тело слабого ребенка, который по-видимому и шага в своей жизни ступить не успел? Они что-то говорили про третий год… Господи, да не уж то мне здесь, уже третий год, я конечно понимаю, долгое пеленание и тому подобное, не способствует физическому развитию, сами проходили, но внук мой, в это время и разговаривал сносно, и бегал уже всюду так, что было не угнаться, да и вообще нынешние младенцы, в год бегают и лазают, везде и всюду. А здесь, три года, сидеть только с поддержкой, руки не поднять, да и шея, явно не предназначенная для нагрузок, ведь даже голову, не повернуть толком. Что ж вы, так запустили этого ребенка — то? Или меня? Бред сумасшедшего прямо, как мне себя теперь воспринимать?

От эмоциональной перегрузки, вновь начала плакать, но уже тихо, просто слезы текли по щекам, затекая в уши, заставляя окружающий мир размываться, не давая возможности разувериться, что это все-таки не реально. Опять накатило состояние апатии, я медленно открывала и закрывала веки, пытаясь совладать с собой. До меня доносился какой-то шум, шорох, звон посуды, тихие голоса, но никому не было дела, до маленькой и беспомощной меня. Так и уснула, под тихое бормотание и шорохи.

Глава 2. Принятие…

(Из лекции ведущего психолога…)

…Во время стресса, после стадии отрицания,

наступает стадия принятия,

сопровождающаяся депрессией, или

наоборот — эмоциональной активностью…

Утро следующего дня, для меня началось безрадостно, голова, после вчерашних слез и потрясений, просто раскалывалась. Также, плохому самочувствию поспособствовал петушиный крик, раздающийся где — то под окном.

Свет, проникающий в комнату, был таким тусклым, с уверенностью можно было сказать, что солнце, только начало подниматься, из-за горизонта. Где- то послышался скрип и топот босых ног по полу, кто-то вышел на улицу.

Да, "все те же, все там же"…

Приходится признать, что все — таки произошедшее со мной, не сон. Третье пробуждение, в той же самой комнате, с той же обстановкой, уже не кажется случайностью и помутнением, учитывая, что я ощущаю прохладу, и дискомфорт от долгого лежания на спине, не говоря уже, о головной боли… Во сне, ведь, голова не может болеть… Хотя, в психиатрии я не сильна, может это какая — то очень редкая форма белой горячки, или у меня деменция такая: красочная, не типичная!? Ну на этот раз, хотя бы, не тянет разреветься и то хлеб. Можно попытаться, трезво оценить ситуацию.

И как жить, дальше? Конечно и в моем нынешнем положении, есть свои плюсы: я вновь молода, даже наверное слишком. Здорова, ну относительно… надеюсь, что ничего непоправимого нет. Но! Там где есть плюсы, найдется место и минусам. Во — первых, я не знаю где я, или может правильно сказать — когда я? Поскольку, окружающая обстановка, не наводит на мысли о прогрессивно — развитом обществе, то следует вывод, что здесь, скорее, земледельческий строй… Может оно и к лучшему, что не роботы, с компьютерами, этого мне и раньше, было не постичь, но можно было ведь и что- то, ближе к началу двадцатого века организовать, да вот, выбирать не приходится, не в магазине…. Тут хотя бы, все знакомо, все привычно: "что посеешь, то и пожнешь", как говорится. Опять же, я не очнулась где-нибудь на улице, валяющаяся в канаве, или в лесу, где дикие звери. Я в теплой, сухой избе, обо мне заботятся: кормят, моют, переодевают. Окружение, довольно приятное, по- видимому, это крестьянская семья, ребенком в которой, мне и посчастливилось оказаться, после смерти…

Господи, ну бред же! Прямо фильм снимай — "она проснулась, в теле ребенка"! Неужто я взаправду умерла? Не вижу логики… Как такое может быть? Если умерла там и переродилась здесь, то почему в теле трехлетнего ребенка? И где та, кто в этом теле до меня жила? И отчего мне так плохо? Может я больна чем-то? Так хватит! А то опять, сейчас, скачусь в состояние апатичного овоща, а это, как минимум, не в моем характере. Где ваш, приобретенный, за годы работы в приемнике, цинизм, Надежда Валентиновна? Или уже Ведара? Так, ко мне, кажется, обращались… Да уж, вот точно, не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней… Ну к, Ведара… собралась! Будем жить дальше, раз уж представилась возможность, может оно и не плохо будет, главное не выделятся и не шокировать окружающих, не типичным, аморфному ребенку, поведением. Во- вторых, одно из самых важных на повестке, все тоже, мое пресловутое состояние вареной рыбы, я же даже, встать не могу, а это, ни есть хорошо и как с этим бороться, в нынешних условиях, тоже не понятно. Хотя, Чипрана что — то говорила, про знахарку, а я, вполне верю, в чудодейственные свойства народной медицины и может растиранием, да массажиком, смогу обойтись и привести себя в порядок. Зарядка, опять же, легкие нагрузки, прогулки на свежем воздухе и полноценное питание, порой творят чудеса. Мне ли не знать, что режим — первая ступень, на пути к выздоровлению? Ведь медикаментов здесь нет, а уж про медицину наверное и не слышали. Лишь бы, знахарка не оказалась шарлатанкой. Ну, это пока, не от меня зависит, так что откладываем этот вопрос, в папочку "позднее". В-третьих, нужно налаживать контакт с местным населением, похоже эти люди, теперь моя семья и без их помощи, я просто, ну никак не обойдусь. Вчера, как-то не было времени проверить, но в связи со сложившейся ситуацией, это тоже подлежит сомнениям, а я, говорить-то умею? Или немая, не дай Бог?

Стараясь сильно не волноваться и не паниковать, раньше времени, я тихонечко произнесла:

— Мама! — только в моем исполнении, это прозвучало, хрипло, как у курильщика с сорокалетним стажем. Прочистив горло, я попробовала еще раз:

— Мама! — вот, уже лучше и голос у меня приятный, не противно писклявый, а в меру тонкий. Услышав, приближающиеся шаги, я повернулась в их сторону, ко мне подошла Чипрана, с очень озадаченным выражением лица:

— Ну к, милая, ты чего? Сказала че — то, токма что? — решив, что лучшего момента может и не предвидится, я сказала:

— Мама, писать!.. — ну не выдавать же ей высоко-поэтичные перлы? Да и хочется уже, если честно и это, на мой взгляд, довольно уместно, в данной ситуации. Будем приручать и подстраиваться под аборигенов постепенно, не сильно нарушая, их обычный жизненный уклад, а там глядишь и проще станет. Выбора то все равно особого нет. На суицид я не способна и даже пробывать не стану, что из этого выйдет, да и если я здесь, то это кому — нибудь нужно. Как у Маяковского: "Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?” Буду стараться выжить и может ответ сам меня найдет… Чипрана просто расцвела, от моей просьбы. Значит, сделала я вывод, до этого момента, я не разговаривала, ну в принципе, этого следовало ожидать, так что, ничего удивительного:

— Гоймир! А ну к, быстро поди сюда, Ведара заговорила! — произнесла она, с улыбкой. Из — за печки, вышел сонный и лохматый, как домовой, Гоймир, приглаживающий ладонью волосы.

— Да ты что? И чего, сказала? — спросил озадаченно.

— Мама писать… — повторила Чипрана, оборачиваясь к нему.

— Так и сказала? А ну ка, скажи еще чего — нибудь, — а это уже мне.

— Хотю писать.

— Ба, и правда заговорила! Вот эт, новость… — радостно произнес мужчина, пристально разглядывающий меня. Хм, вот только эффекта ноль:

— Мама писать. — повторила я, похоже от радости, они не приняли во внимание, смысл сказанного…

— Ой, точно, — подхватилась Чипрана, или стоит, называть ее мамой, чтоб и в мыслях привыкнуть, к этому?

— Вона, над ведром ее подержи, — махнул рукой мужчина, то есть, наверное, папа, в сторону сеней. — Не че, на улицу шастать, по утрам холодно еще, застудится…

Чипрана, вынула меня из зыбки и направилась в сени, где помогла мне облегчиться. Вернувшись в избу, усадила меня на лавку у печи, принесла две подушки и подоткнув меня ими, со всех сторон, стала переплетать косу. Мужчина, то есть, отец, прошел мимо в сени, оттуда на встречу ему, вошел тот самый, коротко стриженный мальчишка, который, сидел напротив Боянки, за столом.

— Зелеслав, чего подорвался? — спросила Чипрана, то есть, мама. Да-а-а, надо привыкать, давненько я, ни к кому, так не обращалась. Вот уж точно, в прошлой жизни…

— Петруха, опять под окном, горланить взялся. Отогнал его, на задний двор, все равно ведь не уймется, так и будет орать, покуда солнце не встанет: — сказал мальчик зевая, прикрывая рот ладошкой.

— Ладно, иди поваляйся, еще рано… да, а у нас, вона, Ведка заговорила, токмо что, — сказала женщина, указывая на меня руками, продолжая плести косу.

— Да ладно? — удивился мальчик, вытаращив на меня глаза. — И чего сказала?

— Писать хочу… — сказала, слегка улыбаясь, мама.

— Эт, дело хорошее, а ну, скажи мне чего-нибудь! — сказал Зелеслав, обращаясь ко мне. Немного растерявшись, я стала перебирать в голове возможные ответы, и никак не могла подобрать подходящий, ну, не привет же, ему говорить? Как они здоровываются в этом средневековье то? Может попросить чего- нибудь, у него? А что? Игрушек у меня нет, вокруг, ничего примечательного нет. Ну не лавку же, у него просить? Выручил меня, собачий лай за окном и мужской окрик: — Да чего разбрехался то, Лашек?

— Собака — гав, гав! — выдала я.

Зелеслав, радостно улыбнулся мне и кивая головой, сказал:

— Да, верно, там Лашек тявкает, кошка соседская, опять через наш двор, ходить повадилась.

Я улыбнулась ему в ответ и повторила:

— Лашек тявкает. — конечно, не очень содержательный диалог, получается, но "лиха беда начало", главное, чтоб, они ко мне говорящей, привыкли.

Мальчик, очень довольный результатом, вновь, мне улыбнулся, погладил по голове и пошел за печку, наверное досыпать. Чипрана, ох, то есть, мама… закончившая переплетать косу, стала растапливать печку. Поставила в нее греться котелок, со вчерашней кашей. Достала с полки, кадку с крышкой, высыпала из нее на стол, муку. С полки над печкой, взяла, накрытую тряпицей, крынку, пахнущую настоянными дрожжами, водрузила ее на стол и плеснула, небольшим ковшиком, в медную чашку воды, из стоявшего на лавке ведра, прикрытого специальной крышкой. Я наблюдала, как мама, стала замешивать тесто в медной чашке. Закончив, она прикрыла его полотенцем и поставила настаиваться на край лавки рядом со мной, но видимо, так, чтоб, я не дотянулась. Сполоснув руки, она подобрала косу, обернула ее вокруг головы и повязала платком так, чтоб ни один волос не выглянул, взяла ведро, стоящее под окном и вышла на улицу. Там, уже вовсю начало светать. На печке, послышалась какая-то возня и на лавку, по левую руку от меня, спустился один из близнецов: в длинной серой рубахе, расшитой, красным узором, по вороту, со штанами в руках, взъерошенный, сонно моргающий глазами, он потер лицо, осмотрелся, натянул штаны и тоже вышел, хлопнув дверью. За ним спустился и второй близнец, на этот раз, в одних темно- серых штанах, точно таких же, что и у брата, широко зевая, он привстал с лавки, нашарил рукой свою, точно такую же, рубаху и почесывая левый бок, отправился на выход, на ходу ее натягивая.

Я проводила их взглядом и решила, пока никто не видит, попытаться себя осмотреть. Ну, что могу сказать, ребенок я не голодающий явно, очень толстые ручки и выглядывающие из под рубахи ножки, не дают в этом усомниться. Все тело в перетяжках будто и не три года, а месяцев восемь — девять, когда, вроде и не малыш совсем, а вес, активным образом жизни, не сгонялся. На вид все пропорционально, обычный небольшой живот, слава богу что, не рахитик, а то это довольно частая проблема, на однообразном питании и отсутствии разнообразия витаминов. Косточки ровные, не косолапая, дисплазии, тоже вроде нет, складки на ногах равномерные, симметричные. Значит шанс жить нормально и передвигаться есть. По поднимав и по опускав ручки и по сгибав и по разгибав ножки, убедилась в отсутствии болезненных ощущений, только вот, такое небольшое напряжение на мышцы, очень уж, вымотало. Оперившись о печку, выдохнула: в общем, можно поставить себе диагноз — ожирение и малоактивный образ жизни. Еще бы! Это тело и не сидело, видимо, раньше, ну ничего, это мы теперь исправим. Хорошо, что все не так страшно, как могло быть. Решив не откладывать в долгий ящик, занялась разминкой. Прогнувшись в спине, дотянулась до кончиков ног. Ох, ну и тяжесть, видимо, не привыкла пока, к обновленной себе и лишнему весу. По сгибала в локтях и коленях, руки и ноги, стала приподнимать ноги вместе, от лавки, помогая себе руками. Ну и тяжесть, аж мышцы дрожат с непривычки, так хватит, а то если болеть начнут, все мои тренировки, пойдут насмарку. Сейчас самое главное, все делать постепенно и в жизни, и в спорте.

Открылась дверь и в нее вошла, мама, с полным ведром молока, поставив его на лавку, она сняла с полки пустой, глиняный кувшин, застелила его тканью и стала процеживать молоко. Забежал один из близнецов, повернув за печкой, он где-то там, стал шарить и возится, послышалось недовольное бурчание, хлопок закрываемой крышки, видимо, того самого сундука, и вот, он выбежал обратно, со стопкой простыней в руках, ничего не говоря, вышел за дверь. Процедив молоко, мама, вот уже легче ее так называть, главное практика, зачерпнула из ведра, ковшом, воды, сполоснула руки и подошла проверить тесто, которое уже поднялось. Поделив его на части, выложила его на деревянный поддон и отправила в печь. Вытащив ухватом, котелок с кашей, выставила на уступ перед заслонкой, немного прикрыв ее, видимо, чтоб, жар не выходил. Легонько потрепав меня по голове, вновь, вышла на улицу. Проводив ее взглядом, заметила еще одну, свисающую пару ног, с печки. Подперев голову одной рукой, на меня смотрел, самый старший из братьев, такой же русый, как и все, ну может чуть темнее, чем остальные мальчишки, кажется, его зовут Отомаш, если я правильно поняла. Никуда не спеша, он просто разглядывал меня…

Вот тут, если честно, немного заволновалась, а вдруг, он видел тут, мои спортивные потуги? Конечно, я ничего такого и не делала, но для этого ребенка, видимо, в норме вообще пластом лежать и не трепыхаться. А для меня сейчас, главное, быть тише воды, ниже травы. Неизвестно, как могут отреагировать люди на то, что я вроде, как бы и не их дочь, точнее не вся, а только внутреннее содержимое. Если б, моя Машка, мне что-нибудь подобное сказала, то я бы ее, скорее всего, по психиатрам затаскала, ведь это не нормально, чтоб ребенок считал себя, не понятно кем, значит, тут явно проблема. И что-то сомневаюсь, что эта семья, обрадуется перспективе, иметь блаженную дочь,

считающую себя семидесятилетней старухой. Так что, мой постулат на ближайшее время — не отсвечивай. И пока в голове проносились эти мысли, я продолжала таращится на лицо парня, следя за малейшими изменениями, которые, помогли бы мне понять, как давно, он за мной наблюдает… Ничего особенно- информативного не выдав, он медленно, спустился на лавку, потрепал меня по пухлой щечке и принялся, неспешно одевать рубаху и штаны, смотря по сторонам. Закончив одеваться, распрямился во весь свой немалый рост, потянулся и тоже ушел. Кажется пронесло… Что ж, не плохая жизнь у меня выходит, подумалось мне, сидишь себе, ничего не делаешь, конечно, такое может нравится, только до поры, до времени, но в моем нынешнем состоянии, это пожалуй плюс, меньше от меня ждут, значит больше свободного времени для себя, а свои занятия, я буду стараться проводить, когда рядом, никого не будет.

Проснулась Боянка, еле — еле, перебирая ногами, она вышла из-за печи: в ночной рубашке и синим сарафаном в руках, с торчащими во все стороны, волосами. Натянув сарафан поверх сорочки, осмотрела горницу и так же, как и мать, стала переплетать косу, когда доплела, увидела стоящее в кувшине молоко, залезла на лавку, что рядом с окном стояла, достала: стаканы, хлеб, подошла к котелку и положила в одну из мисок, пару ложек каши и налив в стакан молока, принялась кормить меня. Дверь открылась, и в избувошли мать, отец и близнецы, все были бодрые, какие-то сияющие, а мужчины еще и со слегка мокрыми волосами, видимо, умывались в бане. Мама подошла к печке, убрала заслонку и достала два больших, румяных и вкусно пахнущих, только что испеченный хлебом, каравая. Мужчины принялись рассаживаться за столом, разбирая стаканы с молоком, а Гоймирстал нарезать свежий хлеб. Чипрана, вот, опять забылась, мама, поставив на стол котелок с кашей, взялась, раскладывать ее по тарелкам, раздавая каждому. Вернулся Отомаш, сел рядом с отцом и все принялись завтракать. Докормив меня, Боянка собралась положить меня обратно в зыбку, но я, к удивлению всех, решила иначе, сказав:

— Нет, не хотю спать. — Боянка опешила и уставилась на меня, продолжая держать в руках, и как, сил то хватало… За столом, удивленно замерли близнецы и Отомаш, так и не донеся, ложки ко рту.

— Она что, заговорила? — спросила девочка, посмотрев на мать. Та, только качнув головой, стала усаживаться на свое место.

— Да, утром писать попросилась. — сказал Зелеслав, улыбаясь. Боянка, вновь, перевела взгляд с брата на меня, спросила:

— И куда же тебя посадить?

— Тут, — указала я ей, на место на лавке, между подушками. Усадив меня, она вернулась за стол и принялась завтракать.

Со своего места, мне хорошо было видно, всех членов семьи, сейчас рассмотрев их подробнее, могу с легкостью сказать, что все они, одна семья. Практически один цвет волос на всех, все довольно крепкие, никто не выделяется излишней худобой, или наоборот — лишним весом, все голубоглазые, крепкие, прямо, как с картинки — "типичная русская семья". Доев, Отомаш поднялся из — за стола:

— Пойду, Кучура в телегу запрягу…

— И я, с тобой, — крикнул Зелислав, быстро доедая кашу.

— Ты его, ближе к амбару подводи, а то, нам еще тяпки, да мешки с зерном погружать, — сказал отец, тоже поднимаясь.

— Так, — сказала мама, — Боянка, посуду, за нами приберешь, в избе, чтоб, подмела. Кур не забудь, в обед накормить и воды дать. И поросятам тоже. Со двора, чтоб, не ногой. За Ведаркой смотри, она теперь говорящая, все у нее спрошу, ежели ослушаешься… Поняла? — погрозив кулаком, встала.

— Поняла, поняла… — пробормотала девчонка, кося на меня глазами.

— Бивой, Бенеш, чего расселись? А ну, мигом, отцу помогать! Близнецы, до этого, сидевшие на лавке рядом с Боянкой, резво подскочили и бегом направились к двери.

— Еще тетка, обещалась прийти к полудню, еды наварить, поможешь ей, поняла?

— Да поняла я, а чего, она не в поле — то?

— Захирело ей что-то, говорит, на жаре голова кругом идет, так что, мы с дядькой вашим Власом и ГодунОм, сначала наше поле засеем, а потом ихнее. Им вдвоем, долго не управиться… — подобрав узлы, что вчера собирала и вышла, в след за сыновьями. В избе остались: только я и Боянка, собирающая грязную посуду со стола. Собрав ее на поддон, на котором, до этого стоял хлеб, она взяла все это и понесла на улицу.

Интересно, это получается, что сейчас весна, раз у них посевная идет… Нужно будет у Боянки, во двор попросится, хоть осмотреть, что тут где, да и свежим воздухом подышать тоже, не мешало бы еще узнать, какой сейчас месяц и год?

От нечего делать, начала осматривать комнату, вроде все, как обычно, ну, не совсем обычно, конечно, но хотя бы, ожидаемо. По большей части, в быту используются: дерево, глина и медь. Медных предметов, конечно, маловато, что наводит на мысль, что метал, тут добывают не в промышленных масштабах. И видимо, не дешевое это удовольствие, всего- то и есть, что пару тазов, да еще котел, для горячей воды, в бане. Но семья, видимо, из зажиточных, вещи очень даже из приличного материала, все довольно новое, не заношенное или застиранное. Даже вон, стекло в раме стоит, а вчера и не заметила его, ну, еще бы, я вообще вчера, что-то заметила… И сейчас- то, не верится, что это все реально, может, проснусь, все же, в родной квартирке?

Ну, а пока здесь, не сидеть же без дела. Продолжив осмотр, заметила странность, не было здесь "красного угла", это место, где у славян, иконы или образА стояли, ну или висели, кому, как больше нравилось, так вот, здесь ничего подобного не было, может, не верующие? Хотя, о чем я? Какие темные крестьяне, могут быть не верующими? Ну ничего, этот вопрос я еще проясню. Вернулась Боянка, с поддоном в руках, на котором стояла, перемытая посуда, водрузив его на стол, она было развернулась, чтоб уйти, но я ее остановила, сказав:

— Боянка, гулять хотю… — обернувшись на меня и что- то обдумав, девочка прошла за печку и вышла оттуда, со стеганым одеялом в руках, подняв меня, одной рукой и прихватив другой, одну из моих подушек, она вышла в сени, за пару шагов их, преодолев, оказалась на крыльце. Передо мной опять, предстал: деревянный, высокий, местами покосившийся, но не сильно, забор, с лесом виднеющимся за ним. Спустившись с крыльца, Боянка пошла, не налево, как мы с матерью в баню ходили, а направо, за угол дома, вдоль забора. Обойдя дом, мы подошли, к росшему во дворе, раскидистому дереву, еще только, слегка покрытому, маленькими, зелеными листочками, которые давали, хоть какую-то тень. Расстелив под ним одеяло, она усадила меня и подоткнув подушкой с одной стороны, направилась обратно к дому, скрывшись за углом. Немного погодя, она вышла из — за угла, неся в руках вторую подушку, подойдя и подоткнув меня с другой стороны, Боянка, плюхнулась рядом со мной на одеяло, устроив голову на подушке. Осмотревшись, я увидела, прогуливающихся, мимо нас, кур, ковыряющихся в земле, в поисках зерен, вокруг дерева, примерно в метре, росла мягкая, на вид, молодая, зелененькая травка. Слева стояло большое, деревянное, по-моему, даже двухэтажное строение, дверь и ворота которого, были открыты, наверное — это амбар, рядом с ним, стоял сарайчик поменьше, откуда, туда сюда, из специальной дверки, сновали куры. В отдалении, стоял сарай побольше, с одного бока с имеющимся загоном, где медленно бродили похрюкивая, свиньи. На территории, между домом и сараями, располагался колодец с журавлем, а рядом с ним с одной стороны стоял стол, на котором размещались: пара бочек и ведро. Налюбовавшись на двор, я перевела взгляд на Боянку. Ну и как, мне с ней начать, ненавязчиво, налаживать контакт? Девочка лежала, лениво пережевывая травинку и разглядывая, мимо бегущие барашки облаков. Боже, как же страшно порой, ошибиться, сейчас возможно, решается моя судьба, смогу ли я, прижиться в этой семье? Ведь нужно только, как-то заговорить. Ну же, Надежда, давай! Теперь вы, с этой девочкой сестры и ты не сможешь всю жизнь, молчать и прятаться.

— Давай играть… — Бояна, озадаченно, на меня посмотрела.

— А во что?

— В ладушки…

— Во что? — переспросила девочка, поднимаясь и усаживаясь напротив. Да ну, неужто, она ладушки не знает, я думала их бабульки, как раз, в эти века и придумали, чтоб хоть чем-то, детей занять. Ну слово не воробей, назад не прилетит, будем импровизировать.

— Вот, так, — произнесла я, беря ее за руки и хлопая по ним, своими. Девочка посмотрела на мои ручки и повторила за моими движениями.

— Теперь, вот так, — хлопнув в ладоши, затем скрестив руки, я хлопнула, по ее скрещенным рукам. Потихоньку увлекаясь, ни шатко, ни валко, мы периодически сбиваясь с ритма, перебирали руками, играя в самую древнюю, детскую игру для малышей. К сожалению, на долго меня не хватило, от силы я выдержала, минуты три и уже на последнем издыхании, опустив перенапряженные руки, завалилась на подушки.

Господи, ну и размазня! Ну что, разве нельзя было, вытаскивать ребенка, из этой дурацкой зыбки? Хотя, учитывая тот факт, что скорее всего, за мной, все это время, следила Бояна, то и не мудрено, что я такая. Она явно была рада, что я, всегда, на одном месте и ничего не требую, кроме чистой одежки и еды. И родителей можно понять, целыми днями в поле, по жаре, хотя странно, что они нас с собой не брали, посадили бы в тень, под телегу, делов-то. Хотя, кто же тогда за хозяйством приглядит… Да, вот так условия… Это вам, не современные родители, которые, все свое время уделяют воспитанию ребенка, тут бы этого ребенка, прокормить сначала. Под эти мысли и неспешное движение, пушистых облаков по небу, я и задремала. Проснулась, когда солнце, уже довольно высоко, поднялось над землей, видимо, скоро полдень и скоро придет, та самая, тетка. Что ж, посмотрим какая она…

Так, а где мое средство передвижения? Осмотревшись, увидела Боянку у загона со свиньями, она двумя руками, тащила большое, деревянное ведро, наверняка очень тяжелое, потому что, то и дело останавливалась, перехватывала веревочную ручку и продолжала тащить его, дальше. Достигнув своей цели, она с большим трудом, подняла ведро, кое-как уперев его на ограду, вывалила содержимое, в большое деревянное корыто. Развернулась и пошла к колодцу, неся его в руке, которую, хоть и пустое, оно все также ощутимо оттягивало. Дойдя до колодца, она другим ведром, стоящим на столе рядом с бочками, принялась, вытаскивать, коленом журавля, воду, благо, что не нужно было тащить веревку или накручивать цепь, с этим бы Боянка при своей комплекции не справилась, видимо, журавль поэтому и установили, чтоб даже ребенок смог справится с задачей. Наполнив ведро примерно на половину, она понесла его обратно к загону, сходив, туда и обратно еще раз пять, оставила ведро у загона и направилась в мою сторону. Да, не легка жизнь простого крестьянина, даже у детей, все детство в трудах и заботах, хотя оно может и к лучшему, нет времени на глупости. А то современные дети, от безделья готовы на стену лезть, скучно им: и паркур, и бейсджампинги всякие, так и стараются придумать, как половчее шею свернуть. Лучше б, картошку сажали, право слова. Дойдя до меня и подняв на руки, девочка спросила:

— Ну что Ведка, проголодалась?

— Угу.

Пойдем, молочка тебе с хлебом дам, а там, глядишь и тетка Квасена пожалует, щец с ней наварим. Да пирожков каких испечем…

— прихватив одну из подушек, мы отправились в сторону дома. Зайдя в избу, Боянка усадила меня на прежнее место на лавку, подоткнула подушкой и ушла за второй. Послышались голоса с улицы, дверь открылась и в горницу вошла, довольно полная женщина, но ей, в отличии от многих, полнота эта очень шла, не делая грузной, а наоборот, придавая, какого-то изящества и ни с чем, несравнимой пластики. Она была одета в льняной сарафан серого цвета, с узорчатой, яркой вышивкой по подолу, белую рубаху, и цветастый платок на голове. Осмотревшись, прошла в глубь комнаты, заглянула в печку, подняла пару поленьев, закинув их в печь, взяла огниво и принялась, ее разжигать. Зашла Боянка с подушкой в руках, подоткнув меня с другой стороны, обратилась к женщине:

— Тетка Квасена, может щей наварим?

— А чего, не наварить? Можно и щи, — ответила девочке продолжая возиться с печкой.

— Я тогда пойду, в хлоднике достану репу и капусту принесу. — выходя, на улицу сказала Бояна. Замерев в дверях, обернулась к нам и сказала:

— Ой, тетка Квасена, а покорми Ведку, там на столе, под полотном хлеб, а в кувшине немного молока, а то она, токмо утром ела, — и вышла. Женщина перевела взгляд на стол, потом на меня. Взяла миску, накрошила в нее хлеба и залив молоком, присела со мной на одну лавку и стала кормить. Пока она меня кормила, я разглядывала ее саму: красивое лицо, пухлые щеки, на вид ей лет тридцать- тридцать пять, но может и меньше, аккуратный курносый нос с россыпью веснушек, пухлые, яркие губы и карие глаза с сеточкой морщин в уголках. Из под платка, со спины, выглядывала каштановая, толщиной в руку, коса, по-моему, очень красивый и редкий цвет, отливающий в рыжину на солнце. Как там говорится: "Есть женщины в русских селеньях с спокойною важностью лиц….", вот это, про нее. Докормив, она отставила миску на стол и вышла. А меня опять, начало клонить в сон, ох уж, эта слабость, но ничего, мы еще повоюем, сказала я себе, показывая мысленный кулак и проваливаясь в дрему.

Следующее пробуждение, началось с желания, сходить в туалет. На лавке за столом, сидели Квасена и Бояна, очень быстро лепящие пирожки с начинкой, по комнате разносился, вкусный запах щей, рот сразу наполнился слюной. Потирая глаза, я приподнялась на подушке, мое шевеление привлекло внимание наших стряпух и они обернувшись стали меня разглядывать:

— Писать хотю, — сказала я. Боянка поднялась со своего места, отряхнула руки от муки и подошла ко мне, взяв меня на руки, мы опять вышли в сени, к уже облюбованному мной ведру. Сделав свои дела, я и Бояна вернулись в горницу, посадив меня обратно на лавку, девочка вернулась к прерванному занятию.

— Дай, — сказала я сестре, протягивая ручку. Она посмотрела на меня, обвела взглядом стол и спросила:

— Что дать?

— Тесто… — как, само собой разумеющееся ответила я. Бояна недоуменно, протянула мне, скатанный в шарик, кусок теста и стала наблюдать, что я буду с ним делать. Мне же, в свою очередь, пришла в голову идея, как можно развивать мелкую моторику, я стала мять тесто в руках, размазывая по пальцам и собирая обратно в шар, щипками обирая его с рук. Вроде и при деле, но и в глаза не так бросается, как гимнастика. Да и это оказалось мне по силам, так и занимаясь каждый своим делом мы готовили обед. Налепив, достаточное количество пирожков, Квасена выложила их на поддон и отправила в печь, Бояна, тем временем, собирала муку со стола. Наигравшись с тестом, я решила, чего добру пропадать и съела его. Посидев и подумав, произнесла:

— Гулять. — и Бояна, повторив утреннюю процедуру с выводом меня на свежий воздух, оставила меня под деревом, а сама вернулась помогать тетке Квасене.

Какое-то время, понаблюдав за курами и убедившись, что Боянка не вернется, я занялась гимнастикой. Снова, по размяв суставы, взялась за силовые упражнения из положения лежа и сидя. Быстро утомившись, я прилегла на подушки и стала думать о своих близких, которые остались где-то там. Машка наверное извелась вся, если, я все же умерла, от того падения, то, должно быть схоронили уже. Ох, как же тяжело им теперь приходится, год как Сережи не стало, а тут и я умерла. Бедные мои, но это жизнь, как говорится и все равно бы они этого не избежали, так даже правильно, дети хоронят родителей, так и должно быть. Они будут вспоминать и продолжат любить, меня, да же после смерти. Как, интересно, Леня там добрался? Не доверяю я этим самолетам, а как Жожо? Подпортила я ему день рождения, хорошо, хоть, успела тогда довязать ему свитер. Ох, ну и глупости в голову лезут. Утерев начавшиеся катиться по щекам слезы, я опять принялась разглядывать кур. Интересно который сейчас час? Ближе к пяти наверное, день уже долгий, но солнце все ниже опускается к лесу, скоро с поля наши работники вернуться. Широко зевая и прикрывая рот ладошкой я поудобнее устроилась на подушках и уснула.

Проснулась от состояния полета, и покачивания на руках, один из близнецов, нес меня в избу, пока второй, шел вслед за нами, держа в руках, мои подушки и одеяло. О, вот и работники наши вернулись!

Войдя в избу, парнишка передал меня на руки Чипране, державшей в руках стопку с бельем, и уже с ней, мы направились, в баню, мыться. На этот раз, преодолевая расстояние от крыльца и до бани, я рассмотрела и другую часть двора, основную так сказать. Здесь в заборе, была резная калитка, рядом с которой и стояла собачья будка, в ней мирно дремал небольшой, светло- коричневый с черными пятнами пес, по кличке Лашек. Сразу за калиткой, в том же заборе, были двустворчатые ворота, закрытые с внутренней стороны на засов. Во дворе размещались, несколько построек, одна из которой была денником крытым соломенной крышей, в нем высунув голову, стоял коричневый конь, рассматривающий мимо проходящих нас. Дальше, находился какой-то сарайчик, с земляным валом у задней стенки, скорее всего, там был погреб или хлодник, в котором в теплое время обычно, хранили скоропортящиеся продукты. И наконец, последней была та самая баня. Войдя внутрь, матушка посадила меня на лавку, разделась и раздела меня, ну, а дальше, все повторилось, как и в предыдущий раз.

Вернувшись домой, мы сели за стол, все вместе, мне выделили место рядом с Боянкой, которая вяло, ела и клевала носом в полную тарелку, умаялась бедолага. Мама, намешав мне в миске, тюрю из хлеба и щей, стала меня кормить. Щи были просто объедение, быстренько все проглотив, я принялась рассматривать всех собравшихся за столом. Во главе, как и вчера, сидел отец семейства и споро поглощал щи, громко прихлебывая. Справа от него сидел, уставший Отомаш медленно пережевывающий пищу, слева расположились близнецы БивОй и БенЕш, кто из них кто, я пока не разобралась. Рядом с Отомашем, сидел довольный Зелеслав. Все ели молча, видимо сильно проголодались, а тут, еще такие запахи выпечки. Матушка, сунула мне в руки пирог с капустой, который, я принялась жевать и запивать молоком, которое, мне ко рту, подносила женщина. Доев, меня подняли на руки и уложили в зыбку, несильно ее качнув, пролежав минут семь и понаблюдав за маячившим туда сюда потолком, я уснула.

Глава 3. Близкое знакомство…

Новое утро началось для меня, как и предыдущее, с крика петуха. Если и дальше так пойдет, я предложу сварить из него суп… И даже знаю, кто меня поддержит. По полу, вновь прошлепали босые детские ноги, наверное, Зелислав опять хочет выгнать Петруху на задний двор. И не лень ему? Я бы на его месте, не поднялась в такую рань.

Сегодня головных болей не было, это конечно хорошо, но странно. Может из- за того, что я весь день проспала на свежем воздухе? Все может быть… Знаете, я хоть и врач, но знаю точно, что это одна из самых ненадежных и ответственных профессий. Ненадежных, потому что, мы по большей части не знаем, что и чем лечим, и будет ли толк? А вот ответственных потому что, "если что", по шапке получишь именно ты. Помню, когда практику проходила, мне куратор все время повторяла: — ни пуха… а я молодая была, самоуверенная, как и все не обращала внимания. Зато потом, как в поликлинику работать вышла, вот тогда и дошло. Удача в медицине — это самое важное: повезет, не дрогнет у хирурга рука, все, считай здоров. Завал в приемнике, не протолкнуться, все считай — не очень. Как говорится, судьба… Вот, опять воспоминания накатили. И что я, здесь делаю? Бабка в теле ребенка… Так, не раскисать… Все наладится и я привыкну, может не сразу, но привыкну, сдаваться и унывать нельзя, депрессия мне ничем не поможет. Решив, что лежать просто так, нет смысла, я прокричала:

— Мама! Ма-а-ам! услышав шорох одежды и топот, поняла, что цель достигнута, женщина поднялась и подошла ко мне:

— Чего такое? А? Писать хочешь?

— Угу

— Ну пойдем — ка, подсоблю тебе. — взяв меня на руки, она прошла в сени, там сумев помочь мне справить нужду, вернулась в горницу. Усадила меня на лавку и пошла за подушками, а я решила, что не буду ограничивать себя пространством и попросила:

— Нет, туда, — указала ей рукой на пол. Она правильно меня поняв, принесла одеяло: расстелила, кинув на него подушки, усадила меня. А сама стала натягивать сарафан цвета шоколада, поверх рубахи.

Довольная собой, я дождалась, когда матушка отвернется переплетая

растрепанную со сна косу и попыталась встать

на четвереньки. Оперившись ручками в пол, подняла попу и оперлась на согнутые в коленях ножки. Ну, не плохо могу сказать, не так тяжело, как мне думалось, попробую ка пополэти… Передвинувшись шага на три вперед, я рухнула лицом в пол, больно стукнувшись носом. Запищав от боли, но не найдя сил принять положение сидя, я лежала барахтая руками. Обернувшись на меня, мама бросила недоплетенную косу, всплеснула руками и принялась подымать меня усаживая обратно, облажив подушками.

— И куды собралась? Сиди смирно! — погрозила она мне. — Не хватало еще нос расквасить.

Потирая ушибленное лицо, я пришла к выводу, что правда поспешила с нагрузками. Нужно быть осмотрительней и не торопиться, но так хочется хотя бы ползать начать, это ж никакого уединения… Мне же здесь, у всех на виду, весь день теперь сидеть и не позаниматься нормально. На сегодня придется смириться, может Боянка опять, меня на улицу отнесет погулять. Проснулся Гоймир, уже одетый в красную рубаху и серые штаны, он вышел из- за печки, натягивая сапоги. Расправив пояс от рубахи, он пошел на улицу.

Переживая свое очередное поражение, новообретенному телу, я упала на подушки и принялась наблюдать как просыпается жизнь в избе: вот, близнецы проснулись спустившись с печки, принялись одеваться. Мать взяв ведро, ушла доить корову, с улицы вернулся Зелеслав и видимо, пошел досыпать, при этом разбудив Боянку, потому что, та тоже вышла, одеваясь в синий сарафан и стала спорить с братьями, переплетая косу:

— Боянка, скажи батьке, что ты, на хозяйстве останешься… — попросил один из близнецов, по-моему БенЕш, он всегда: и за себя, и за БивОя говорит.

— Еще чего, — взвилась девчонка, — Батька мне еще в месяц Жегора сказал, что с собой возьмет, вон Зелеслава просите, Отомаша без толку. Отец его с городскими купцами знакомить хотел, так что, ежели Зелеслав согласится, одному из вас все равно остаться придется, — сказала ехидно и показала брату язык

— Ух, злыдня. Ну, ничего, вот расскажу мамке, что ты в дыру через забор, намедне убегала, тогда не придется нам оставаться… кося на брата, сказал Бенеш.

— Не вздумай, — выкрикнула испуганно Боянка, — Она же мне таких тумаков всыплет… я тебе никогда не прощу… — сказала со слезами на глазах.

— А ты тогда скажи бате, что останешься, — заискивающе произнес мальчишка.

— Ладно! — обиженно ответила девочка, — Скажу, только мамке не выдавай.

— Ну вот братец, я же говорил, что поедем на ярмарку, коней племенных посмотрим… — сказал весело, хлопнув брата по плечу, Бенеш.

— Угу. Токмо бы батька теперь, твою затею поддержал… — остудил пыл близнеца БивОй, улыбаясь.

— И какую затею, я поддержать должен? М-м-м, чертенята? — спросил, входя в горницу мужчина.

— Да вона, Боянка сказать хотела… — ответил БенЕш, кивая на сестру.

— Да, хотела, — донеслось неуверенное, — Бать, а давай я, на хозяйстве останусь?

— Чево эт? Ты ж, у меня ужо второй месяц просишься на ярмарку, ленточки какие-то, поглядеть хотела…

— Ну хотела, а тепереча не хочу. — пробурчала Боянка. — Вона, Бенеша с Бивоем возьми…

Ухмыльнувшись в бороду, мужчина перевел взгляд на близнецов. — Нет братцы, не возьму вас с собой, не сдюжит Боянка седмицу на хозяйстве, а вот вам, такое ужо по плечу…В следующий раз поедите…, а дома мать с Отомашем останутся. — Бенеш насупившись кивнул головой, а Бивой пожал плечами, как бы говоря — ну и ладно.

Боянка просияла, улыбаясь кинулась обнимать отца за шею. С печки высунулся сонный Отомаш, разглядывая собравшихся. Опять позже всех встал, по-видимому, он сова… Ведь, по идее, самый старший и должен с отцом вставать, а он, спит дольше всех… Или к нему особое отношение у родителей? Вернулась с подоя мать, неся ведро с молоком, водрузив его на лавку, достала кувшин и как и вчера, процедила молоко.

— Чего спорите? — спросила Чипрана, развязывая платок и моя руки.

— Да решаем, что в дорогу с собой до ярмарки брать, — подмигнув детям, замял разговор мужчина.

Да, маму здесь наверняка, все побаиваются и не хотят лишний раз нервировать, раз Гоймир так с темы соскочил. По тому, что я видела, можно судить, что она — женщина вспыльчивая и решительная… А муж у нее, наоборот — мягкий и неконфликтный, но есть в нем какой-то стержень, что не дает усомниться, в том, кто в семье главный. — Вот точно, противоположности притягиваются… — мысленно усмехнувшись, подумала я.

— Так и чего тут думать? Пирогов я напеку, можно киселя наварить. Пару лишних кур, думаю взять надобно, чай, два дня до городу ехать, яиц свеженьких нам нанесут, а коли нет, зарубим да на костре пожарим. Обойдемся как-нибудь.

— Бать, — донеслось с печки, — надо у дядьки Власа прутьев ивовых попросить, клетушки для птицы сегодня наплести, а то, как повезем?

— сказал Отомаш, вскакивая с печи.

— И то верно, пойду, дойду до Власовой избы, порешаем, как лучше быть, — поднимаясь сказал мужчина, направляясь к двери.

— И корзинки у него попроси, коли есть, я в них в дорогу нам соберу, а то в узлах все пропылиться в пути. — крикнула вдогонку мужу, Чипрана. — Ну, что бездельники расселись, думаете посев закончился лоботрясничать будете? А ну, живо поросей кормить, — приказала она сыновьям. Близнецы резво вскочив, кинулись на улицу.

— Боянка, садись давай, крупу перебери. Я каши на молоке наварю. — сказала женщина доставая деревянную банку и высыпая ее содержимое на стол. Девочка удрученно проводив братьев взглядом, села перебирать какую-то крупу. Отомаш обув лапти, вышел за дверь. Матушка принялась возится у печи, развела огонь, достала из печурки пустой котелок и плеснув в него молока поставила в печь. Я продолжала лежать на своем посту и обдумывать поступившую информацию: значит посевная закончилась и теперь родные не будут пропадать в поле. С одной стороны, это — хорошо, больше возможностей узнать о жизненном укладе в этой семье и быстрее приспособиться к местной речи, а с другой, плохо то, что тренировать тело, мне теперь будет не так-то просто. Ладно, выкручусь как-нибудь. Еще, намечается поездка на ярмарку, видимо, я поеду вместе со всеми, ведь меня хотели показать местной знахарке, это тоже новость хорошая. И возможность увидеть не только двор, но и деревню, а может и город, открывает мне новые горизонты. Ведь информация наше — все.

Перебрав крупу, Боянка ссыпала ее в пустую миску и вытерла стол.

— Мам, еще что-нибудь помочь? спросила девочка.

— Да, как поедим, пойдем белье стирать, а потом на речку — полоскать его, так что, со двора не убегай, подсобишь мне.

— Угу, — грустно протянула Боянка. Матушка вынула котелок с кипящим молоком и высыпала в него крупу из миски, вернув его назад в печь, прикрыла заслонку. Девочка покрутившись рядом, ушла за печь и вышла оттуда с деревянным коробом в руках, расположившись на лавке под окном, она достала из короба нитки и принялась что — то вышивать по подолу обычного, серого сарафана, который принесла вместе с коробом.

Я, какое-то время, понаблюдав за ними, задремала.

Проснулась от того, что кто-то, тормошил меня за руку. Передо мной, на корточках сидел одетый Зелислав, продолжающий меня трясти.

— Ведка, просыпайся, снидать пора. С трудом разобрав, что от меня хотят, я медленно села, протянув мальчику руки. Он взял меня и понес к столу, за которым уже все собрались. Усадив меня на лавку, между Боянкой и раскладывающей по мискам кашу, матерью он отправился на свое место. Позавтракав, все разбрелись по своим делам. Меня Боянка вынесла на мое вчерашнее место, под деревом, усадила и ушла помогать матери со стиркой. Рядом с амбаром слонялись близнецы… Возле избы на лавке, устроился Отомаш, плетущий из гибких, деревянных прутиков широкие клетки, как в мультике "Ну, погоди! — где волк на уборочном тракторе, кур по огороду гонял… Зелислав сидел в загоне со свиньями и гладил поросенка, что — то бормоча под нос. Убедившись, что никто не обращает на меня внимание, я принялась за тренировку: приподнимала руки и ноги, по сгибала в суставах, легла на спину и стала делать ногами велосипед. Покрутила корпусом, повращала головой, легла на живот приподняв руки и ноги над землей. Пролежав так какое-то время, пока мышцы не устали, вернулась в сидячее положение, оперившись на подушки. Мимо к амбару, прошел Гоймир, вошел внутрь и через минуту вышел с вилами в руках, на которых нес большую кучу сена, вернулся обратно, в сторону избы и зашел за угол, — Наверное коню понес… — подумалось мне. От нечего делать, стала растирать руки и ноги, для улучшения притока крови в мышцы. Закончив, завалилась на подушки и незаметно для себя, уснула.

Проснулась ближе к полудню, недалеко раздавались голоса и смех близнецов, они стояли у колодца и плескали друг в друга водой из ведер. Обернувшись на движение, увидела медленно приближающуюся Боянку. Дойдя до меня она плюхнулась рядом и принялась рассматривать свои красные руки, тяжело вздыхая. Проследив за ней, спросила: — Больно?

Она обернувшись хмыкнула и ответила: — Не очень, вот, белье отжимала, — показала она мне свои ладошки. — Что, поиграть хочешь?

— Да, — кивнула я ей.

— В ладушки?

— Угу, — снова кивнула.

И мы стали играть в ладушки, на этот раз я продержалась все десять минут, Бояна играла очень увлеченно, несмотря на то, что ладушки — игра довольно простая, она нас затянула. Под конец мне стало скучновато, в отличии от Боянки. Да, для неизбалованного ребенка, новое еще и не требующее особых умений, занятие, просто клад. Как-то незаметно к нам подобрались Зелислав и близнецы, они очень заинтересованно разглядывали, чем мы занимаемся. Заметив их внимание мы прекратили играть:

— Что, это вы такое делали? — спросил, кажется, Бенеш.

— Играли в ладушки… — самодовольно сказала Бояна, делая грудь колесом. — Меня Ведка научила… — сдала контору девчушка.

— Да? — посмотрел на меня мальчик, — А нас, научишь?

— Да, — улыбнувшись, кивнула ему в ответ.

Рассевшись вокруг нас с Бояной, мальчишки приготовились внимать…

— Вот, так. — и показала на Боянке, движения и порядок хлопков. Близнецы стали повторять, играя друг с другом, а Зелеслав просто запоминал. Решив, что с меня на сегодня довольно, я сказала:

— Все, не хотю, устала, — и оперлась на подушки, сложив на коленях ручки.

Боянка дернула брата за рукав: — Давай со мной сыграем! — и переключила внимание на игру с Зелеславом. Я продолжала наблюдать за детьми. Через какое-то время, близнецы умудрились поругаться и поколотить друг друга за то, что периодически сбивались с ритма. Меня сей факт немного позабавил.

— Снидать пойдите! — выкрикнула нам матушка, стоящая у забора. Увидев, что мы обратили на нее внимание, она развернулась и пошла обратно в избу. Меня, на руки подхватил Бивой и направился в сторону дома… Интересно, что она имела ввиду? Снидать — это, наверное, обедать на их языке. Да хорошо, что посевная закончилась, хоть смогу местные слова послушать, а то вроде и на русском говорят, но иногда совершенно не понятно что. Может они тут как украинцы или белорусы говорят, смешивая языки… нужно научится говорить так же. Ладно, разберемся по ходу пьессы. Войдя в избу меня усадили на законное место, стол уже был накрыт и чего тут только не было: несколько видов каш: с мясом, с какой-то ягодой, с молоком; кисель, хлеб, пироги с начинкой, квас и молоко. каждый накладывал себе того, что хотел. Мне в тарелку положили кашу с молоком, налили в стакан кисель и дали пирожок, который я тут же откусила, внутри была начинка, похожая на картошку, но немного отличающаяся по цвету, более насыщенный желтый. Матушка, кормила меня молочной кашей и давала запить ее, киселем на меду, на вкус он был кисловатый и имел серовато- коричневый цвет, чем напоминал мне береговую глину. Конечно сравнение не очень, но если не обращать внимание на цвет, то было, очень даже вкусно. К концу обеда, я немного клевала носом. А когда все пообедали: женская половина семьи, стала убирать со стола, а мужская, опять разбрелась кто куда. Меня ничего не говоря уложили в зыбку, а я и не хотела сопротивляться. "После сытного обеда, по закону Архимеда, полагается поспать"…

Проснулась я, когда начало смеркаться. В окно едва проникал свет, окрашивающий горницу в оранжевый цвет, создавая уютную и спокойную атмосферу. Было тихо, видимо все занимаются домашними делами во дворе. Тихо скрипнула дверь, ко мне подошла мама, проверив что я не сплю, понесла меня в сени. Сделав свое мокрое дело, мы вернулись в горницу. Пройдя за печку, в сундуке взяли белье и отправились принимать водные процедуры. Искупавшись в бане, мы вернулись домой, на стол накрывала Боянка и близнецы. У меня заурчал живот. Все сели есть, или как здесь говорят снидать. Разговоров за столом, как и в обед не было, наверное тут не принято общаться, во время еды… Поужинав, меня оставили сидеть на лавке, женщины снова прибирали стол и унесли мыть грязную посуду к колодцу, мужчины занимались кто чем, Гоймир, то есть, отец, учил Зелислава считать, перекладывая тонкие, короткие прутики из одной кучки, в другую, близнецы увлеклись играя в ладушки, Отомаш принес свои прутья и вязал клетки, только уже с более мелкими дырками и большим объемом. Я наблюдала за Зелиславом: — Азъ, веди, глаголь, добро, есть, зела, земля, иже, вита, и. — он повторял эту абракадабру, каждый раз перекладывая палочки, из одной стопки в другую. Несколько минут, я ничего не могла понять, что за набор слов? А потом дошло, это название чисел, видимо пишутся они по другому, а называются так, как говорил Зелеслав. Считать нужно уметь решила я для себя, особенно учитывая, что здесь цифры называются по другому:

— Батя! — позвала я мужчину.

Он удивленно перевел на меня взгляд, не привык еще, что я разговариваю.

— Возьми меня… — попросила, протягивая к нему руки, он встал со своего места, пересадил меня к себе на колено и продолжил наблюдать за считающим Зелеславом.

— Азъ, веди, глаголь, добро, есть, зела, земля, иже, вита, и. — повторял мальчик, снова и снова перекладывая палочки. В какой-то момент, я начала проговаривать их вместе с ним, как стишок, чтоб быстрее запомнить. Гоймир улыбаясь, поглаживал меня по голове в знак одобрения, видимо не все дети у него такие сознательные, как я.

Вошла Чипрана и застыла на пороге, наблюдая за нами.

— Ты глянь, она считает! Второй день, как заговорила и уже считает! Вот чудеса… — подойдя к нам поближе, матушка присела на лавку и тоже стала слушать, наш урок. Проговорив цифры, еще раз пять, я убедилась, что не забуду и не перепутаю порядок, спросила:

— А дальше? — взглянула я на отца… Он недоуменно меня рассматривал, затем сообразив, что я имею ввиду ответил: — А дальше, потом как — нибудь, сейчас спать пора. Ночь на дворе. — и встал чтоб уложить меня в зыбку. Погасив лучину, все разошлись по кроватям, ну не по кроватям конечно, старшие братья — забрались на печь, а родители и Зелислав с Боянкой, легли на постель за нею.

Глава 4. Событие…

«Все, что не делается, все к лучшему».

Следующие дни, ни чем особенным не выделились. Мы, так же играли в ладушки, я украдкой занималась своими тренировками, ели, всей семьей, занимались хозяйством и прочее.

А вот в день, когда мы поехали на ярмарку, случилось нечто особенное. Для меня, этот день стал судьбоносным и определяющим, всю мою дальнейшую жизнь… А началось все так…

Проснувшись под петушиные трели и топот Зелислава, я сразу поняла, что день будет суматошным. Что- то такое витало в воздухе, как предчувствие или напряжение, не знаю, как правильно описать, но у всех, хоть раз такое бывало. Например, когда планируешь на следующий день, куда-то отправится и просыпаешься раньше заведенного будильника, с мыслью — пора. Вот и я поняла — пора. Матушка, поднявшаяся следом за Зелеславом, оделась и впервые, принялась всех будить, так рано:

— Сынки, ну к просыпайтесь, одевайтесь и подите отцу подсобите. — в этот момент, из-за печи показался собранный батька, прямиком направляющийся на выход.

— Боянка, за Ведкой погляди, я пойду с ними на двор, посмотрю, как телегу погружать будут. Слышишь? Попсыкай ее и покорми, а то вряд ли успеем поутреничать. Потом по дороге поедим. — Братья, как- то нервно сползали с печи и натягивали рубахи со штанами. Матушка вышла, пропустив перед собой, уже одетого Бенеша. Собравшись, за ними отправились Отомаш и Бивой. Боянка потирая кулаком глаз, в одной сорочке подошла ко мне, отнеся меня в сени и подсобив, вернула в горницу. Натянув лапти и в чем была, побежала на улицу, видимо тоже припекло… Дождавшись сестрицу и проследив, как она одевается и приводит в порядок косу, я спросила:

— Мы в телеге поедем?

— Угу, — буркнула девочка.

— А долго ехать?

— Угу, — повторила она.

— А сколько?

— Так, а ну не мешай мне. Потом все увидишь…

Притихнув, я стала смотреть, как Бояна греет мне кашу и собирает на стол для себя. Поутреничав, как сказала матушка, она забрала тарелки и вышла. Я продолжала сидеть, дожидаясь отбытия. Чтоб зря не терять время, занялась гимнастикой. Когда уже заканчивала, вернулась Боянка, неся чистые тарелки, вместе с матерью, тревожно оглянувшись, матушка сказала:

— Так, сходи в хлодник и корзины там забери, что в дорогу, ежели тяжелые, братьев попроси подсобить, как сделаешь, придешь и мне доложишь…

— Угу, — шустро кивнув, Боянка побежала на двор.

Сама же женщина, скрылась за печкой, чем-то там шебурша. Вышла оттуда уже с плетеной корзиной в руках и поставив ее у порога, опять ушла за печь. На этот раз, показалась со скрученной в рулон периной, на которой, до этого все спали, положив ее рядом с корзиной, подошла и стала возится у печи. Забежал Зелеслав, схватил перину и вышел. Пришла Боянка и отчиталась о проделанной работе. Опять прибежал Зелеслав, подцепил короб и умчался.

— Давай ка доча, все же на стол соберем, негоже голодными из дому отправляться… плохая примета. — сказала мать, доставая из печи котелок с жидкой кашей. Бояна стала доставать посуду, расставляя ее на столе. Скоренько накрыв на стол матушка сказала:

Сбегай, позови их утреничать… — девочка подорвалась и выбежала. Чипрана присела на лавку, дожидаться… Через пару минут, все собрались за столом, быстренько позавтракав, поднялись и направились, вместе со мной, на улицу. Солнце уже поднялось, освещая двор и стоящую у открытых ворот, запряженную конем, телегу. Он нетерпеливо прядал головой, желая поскорее двинуться в дорогу. Подойдя к телеге, батька по очереди поднял в нее Боянку и Зелеслава, которые расположились на расстеленной по дну перине, матушка передала меня на руки девочке и сунула ей, два небольших платка, велев:

— Себе и Ведке на голову повяжи, а то солнце напекет… — и устроилась на передке, вместе с отцом. Девочка повязала себе платок на манер солохи, а мой мне, просто под горлом. Кроме нас, в телеге располагались: какие-то мешки, пару мотков веревки, несколько корзин с крышками, тот самый короб, что принес Зелеслав и огромное пустое пространство. Все это, считая нас, занимало маленький уголок, по сравнению, со всей оставшейся площадью. Взобравшись на телегу, отец тронул коня и мы двинулись, вдоль забора к амбару, у которого стоял, ожидая нас, Отомаш. Приостановившись у открытых ворот, отец спрыгнул со своего места и вместе с Отомашем, прошел в амбар, подойдя к тем самым клеткам, что все дни плел парень. На этот раз, они не были пусты: в некоторых из них, сидели повизгивая поросята, в каждой по трое, а в других прижавшись к друг к другу, квохтали перелуганные куры. С места где мы сидели, хорошо было видно внутреннее устройство помещения. На деле, это оказалось высокое, с полтора этажа, строение, поделенное на функциональные зоны. С одной стороны, были устроены сусеки, это специальные дощатые ящики, в которые зерно засыпали сверху, а брали его снизу. Видимо, чтобы оно не залеживалось. С другой стороны располагалась клеть, где складывались: одежда, шкуры, не нужная в данный момент утварь и оружие. Заметив последнее, я кемного забеспокоилась. Я раньше не задумывалась, что оказывается здесь, может быть не безопасно, путешествовать. И умение себя защитить, наверняка является чуть ли не главным, и что — то, за это время не заметила чтоб, кто-нибудь тренировался владеть оружием… А если, на нас в пути разбойники нападут? Ведь сразу видно, у нас есть чем поживиться… Та-а-ак, можно я сойду? Что-то совсем не хочется, проверять сей факт на практике.

— Хотя, может все не так страшно, — принялась я себя успокаивать, — Ведь, если б все было настолько плохо, то мы бы явно, никуда не ехали. Скорее всего, оружие это превентивная мера, для пущей уверенности. Ох, хоть бы все обошлось, и мы без приключений вернулись из поездки… Успокоив себя этими мыслями, я стала дальше рассматривать амбар, заметила своеобразный навес, расположенный над воротами, к которому была приставлена лестница, и лежащую под ним, кучу соломы. Отец, взяв вилы, подцепил на них болыиой стог сена и кинул в телегу, поднялась пыль и я закашлялась. Он взобрался на телегу и принялся равномерно распределять солому, по дну, пустого пространства. Отомаш, принес из амбара, какие-то доски и положил их, на уже разровненный участок соломы, вернулся в амбар и в клети взял несколько мечей, подошел и положил их возле нас, к стенке. Закончив возится с соломой, отец слез с телеги и помог Отомашу загрузить клетки с животными, потом он вышел из амбара с другой стороны через дверь и вернулся, неся в руках два небольших, деревянных корытца. Погрузив их, он пошел на свое место на передке, а Отомаш помог матери взобраться к нам, и влез на освободившееся место, рядом с отцом. Ну, вроде все. Отец стеганул коня, и мы неспешно двинулись в путь, по окружающей нас деревне.

Я рассматривала, проезжаемый нами пейзаж: такие же, как и наша деревянные избы, располагались, за примерно такими же, как и наш, заборами. Где-то покосившимися, где-то совсем новыми. Дома располагались не в ряд, а были хаотично разбросанны по территории, так что дорога петляла меж ними. Земля была накатанной и особой тряски, сидя на перине, не чувствовалось. Не зря ее положили. Выехав за пределы деревни, а это я поняла потому, что дома закончились, мы двинулись в сторону виднеющегося недалеко леса.

— Жена? К знахарке сейчас поедем или на обратном пути? — спросил батька.

— Сейчас давай, потом все устанем от дороги, не захочется такой крюк делать..

Подъехав к лесу, мы увидели впереди развилку: одна дорога вела прямо, а вторая, не такая накатанная и более темная — влево. Мы свернули влево. Если честно, стало не по себе. Над этой частью развилки, даже кроны деревьев, росли гораздо гуще, создавая, немного пугающую атмосферу. Учитывая еще и тот факт, к кому мы направляемся, я насторожилась. Телега, продолжала неспешно катиться по лесу, а я наблюдая однообразный пейзаж, незаметно задремала, привалившись к Боянкиной груди. Проснулась, от какой-то возни и голосов рядом, открыв глаза, увидела напротив: матушку, Боянку и Зелеслава, достающих из корзины пирожки, часть которых, матушка передавала Отомашу и отцу. Поняв, что тоже голодна, я села и не заметив как, поползла к жующим. Удивилась самой себе: вот уж точно, "голод не тетка", ведь, впервые поползла! Не заметившая моих подвигов матушка, сунула мне пирожок, а я не расстроенная, отсутствием реакции с ее стороны, начала его жевать. Выпив киселя из какого-то, хитро сшитого, кожаного мешка, я вполне довольная собой и миром принялась осматриваться. Вокруг все такой же густой лес, прямо девственная природа, не знаю где у нас такой лес можно увидеть, люди собой все заполонили и нет ни одного километра, где бы не проходила нога человека. Боянка и Зелеслав доедали по еще одному пирожку, матушка возилась, что-то разыскивая, в корзинах, Отец и Отомаш велинеспешную беседу:

— За лесом путь опять расходится, одна дорога в Болонь ведет, а другая в село Мухояр, но от седова, можно только этой дорогой вернуться, ну до темна думаю, до стойбища доберемси. А поросей и сейчас, как остановимся покормим… — сказал мужчина.

— Да, хорошо бы успеть, а то как бы нам на татей лихих не нарваться, как по большаку поедем. — проговорила матушка, прислушиваясь к отцу.

— Не боись, чай не впервой, сейчас ужо время потеряли, но скоро нагоним. От седова быстрея Кучура погоним, он крепкий, сдюжит. — беззаботно ответил батька.

Внезапно закончился лес, и мы оказались на большой поляне, где в противоположной ее стороне, стояла небольшая избушка с крохотным сарайчиком, мы подъехали ближе… Не доезжая метров двадцать, отец остановил коня. Матушка взяла меня на руки и передала Боянке, которая сидела ближе к краю, батька спрыгнул с передка и подошел, чтоб помочь нам спуститься. Он подхватив мать, помог ей выбраться из телеги и обернулся, забрать меня у сестры. Мать, подхватила одной рукой меня, второй взяла одну из корзинок и направилась к избушке:

— Тута обождите, поросей пока покормите, здесь где-то недалече ручей был… — и как- то решительно и напряженно, понесла меня дальше. Дойдя до избушки, но не входя в нее, матушка крикнула:

— Сения, ты в избе? Мне поговорить с тобой надобно…

На пороге избушки показалась старуха, неприятная на вид, лицо испещренное морщинами, поджатые тонкие губы, цепкие и сияющие каким- то внутренним светом глаза, совсем неподходящие старой женщине, слишком выделялись на лице. Темный платок покрывающий седую голову с торчащими кое где, волосами. Одета она была в белую льняную рубаху, коричневого цвета юбку, на поясе был повязан серый передник, в каких-то разводах, а на плечах, лежал еще один мрачный платок. Впечатление она производила удручающее, не стоит ждать от нее чего-то хорошего, решила я для себя. — Прямо Баба Яга, только костяной ноги не хватает.

Оглядев нас с головы, до пят, она сказала: — Чего хотела Чипранка?

— Да вот, гостинцев тебе передать и дочку мою меныиую, может посмотришь, третье лето как, ей пошло, а она словно лебедь сонная, и не ходит, а говорить ток, как пятого дня начала. — подошла ближе матушка и поставила на крыльце корзину, продолжая держать меня на руках. Я теснее прижалась к женщине, близость к старухе меня пугала.

Переведя взгляд с корзины на меня, бабулька протянула ко мне, скрюченные старые руки, со словами:

— Давай сюда…

Матушка хотела передать меня бабке, но я, не имея большого желания оказаться у нее на руках, только вцепилась в материн сарафан. Попытавшись меня отцепить, Чипрана добилась того, что я только сильнее вцепилась в ее сарафан и начала немного подвывать. Я хоть и взрослая женщина в теле ребенка, но мне совершенно не улыбалось, общаться с этой странной старухой. От нее шла какая- то пугающая сила.

Но, никогда не справится ребенку, с двумя взрослыми, совместными усилиями мать, оторвав меня от себя, передала меня бабке, а та занесла в избу, сказав:

— Тута обожди..

Матушка осталась перед крыльцом, провожая нас напряженным взглядом. Войдя в избу, я убедилась, что попала в домик Бабы Яги: везде куда падал взор, висели пучки трав. Окон в избе не было и топили ее видимо, по черному, потому что, весь потолок и стены по верху, были покрыты гарью и копотью. У стены слева, стоял большой деревянный стол, рядом с ним широкая лавка, на лавке лежал черный кот, на столе стояли какие-то плошки, светец для лучины, разделочная доска, а на ней широкий нож. Рядом лежали свежие пучки трав и какие-то корешки. На стенах висели полки с посудой, у противоположной входу стены, стояли сундук и еще одна широкая лавка, в углу на полочке стояли небольшие, примерно с ладонь, деревянные статуэтки, в количестве десяти штук.

Усадив меня на лавку, она пошла к сундуку. Мне было здесь неуютно, хотелось поскорее уйти. Порывшись в сундуке, бабка вынула из него какое- то полотно и палку. Полотном оказался, расшитый рушник, а палка — посохом с подвешанными в навершие: косточками, перышками, бусинами и камушками, как у чукотских шаманов. Накрыв меня рушником, старуха принялась трясти надо мной посохом, что-то бормоча под нос. Сначала меня обдало холодом, потом жаром, я вся взмокла, как будто сидела в бане. Перед глазами, все затряслось и померкло. Я потеряла сознание…

Очнулась от того, что кто-то лил мне в лицо водой. Проморгавшись, я оттолкнула руки старухи, в которых она держала ковш, из которого поливала меня, взяв тряпку со стола она утерла меня ею, взяла на руки и вынесла на крыльцо, где нас ожидала мать.

Сойдя на ступени, бабка передала меня матери, сказав:

— Через пятнадцать лун мне ее привезешь, как раз перед праздником Богини Сумерлы — пробормотала старуха разворачиваясь и возвращаясь обратно в избу.

Матушка опешив, уставилась на нее:

— Зачем это? Ты скажи, что делать? Ежели нужно, я сама ее пролечу, любыми настойками отпою. — проговорила взволнованно

— Привезешь ее с вещами и оставишь, — невозмутимо проговорила бабка, останавливаясь на пороге и вытирая руки о передник.

— Да как же, я ее здесь у тебя оставлю? Ты что несешь, совсем из ума выжила?

— заголосила Чипрана, прижимая меня к себе крепче. — На кой она тебе нужна? Я свое дитя никакой ведьме никогда не оставлю… — воскликнула матушка, надвигаясь на старуху.

— Ты, пыл то свой поумерь! — грозно ответила бабка, распрямляясь и становясь, как

— будто выше и значительней. — Коли нужно будет, на всю жизнь, у меня на болотах останется. Искру я в ней вижу, хоть и слабую, но есть. Учить ее буду. Так Боги ведунам заповедали и коли они решили: и не тебе, и не мне с ними спорить, судьба у нее такая. Так что привезешь, как миленькая, а то недолго твоей девке жить останется, ежели заупрямишься.

Переведя на меня взгляд полный слез, матушка пробормотала: — Ладно привезу, а теперича че с ней делать? — устало и обреченно, спросила Чипрана.

— Ничего не делай, она сама все знает, не зря же ее ведун тот скитающийся, Ведарой назвал, знать сама ведает, что нужно. А ты, все что не попросит, исполняй и все. — сменив гнев на милость ответила бабка. — Ну давайте идите. Не че вам тут торчать, как на большак выйдете на дальнем стойбище становитесь, даже коли стемнеет, токмо на нем ночь пережидайте. Поняла? — спросила старуха, потерянную мать.

Та лишь кивнула в ответ и развернувшись, отправилась, со мной на руках, обратно к телеге.

Матушка двигалась медленно, утирая слезы катящиеся по щекам. Я рассматривала ее ничего не понимая: что такого, во мне увидела старуха? И почему матушка, так этим расстроенна? Дойдя до телеги она передала меня взволнованной Боянке:

Мам, чего стряслось? — спросила девочка, посматривая на мать. Чипрана покачала головой в знак отрицания и стала забираться в телегу. Подошел отец, он помог усесться женщине, увидел ее заплаканное лицо и сведя брови спросил:

— Чяго ревешь? С Ведкой что?

Матушка снова покачала головой и сказала:

— Поедемте быстрее, потом расскажу.

Отец поил поросят, в той половине телеги, где была рассыпана солома. Отомаш шел к нам от ближайшего пригорка, с ведром воды. Вылив его в одно из корытец, что мы везли с собой, он увидел заплаканную мать и тоже спросил:

— Чего?

Отец, также как и матушка покачал головой и принялся ловить по телеге поросят, сажая их обратно в клетки. Поросята были против, и повизгивая разбегались по телеге кто куда, наверняка, ехать в клетках им не особо нравилось…Переловив всех, батька и брат устроились на своих местах и мы поехали обратно, в сторону лесной дороги. Ехали довольно быстро, все молчали. Матушка тихонько вздыхала и поглядавала на меня, утирая слезы. Так мы передвигались около двух часов, никто не задавал вопросов и не торопил Чипрану. Когда она успокоилась и умылась водой из кожанного мешка, она вновь взяла меня на руки, прижала покрепче и проговорила:

— Ведка — ведунья. Сения в ней, искру увидела. Сказала, через пятнадцать лун привеэти и оставить… — всхлипнув и уткнувшись мне в макушку, мать пробубнила: — Ученицей ее будет…

Все уставились на меня и даже Отомаш с батькой обернулись. Я так ничего и не поняла. Кто такая ведунья? Чему меня будут учить? Почему так расстроилась матушка? Одни вопросы.

— Да-а-а, — пораженно протянул батька и уставился перед собой.

Так мы проехали еще час. Не выдержав неизвестности я спросила:

— Кто такая ведунья?

— Божьи жрецы и нарекатели, — ответил мне Отомаш. Но понятней не стало. — А что они делают? — спросила я вновь. Брат промолчал, за него ответил отец, — Богам служат, детям имена при рождении дают, помогают людям в бедах и болезнях, колдуют. Разные они, всего и не объяснишь…Ну раз Сения сказала, нужно будет свеэти… — как-то обреченно сказал мужчина. И вновь воцарилось молчание, у меня создалось впечатление, что мы на похоронах, такая удручающая атмосфера была вокруг. Дети притихли и даже не шевелились лишний раз. Мать, гладила и прижимала меня к себе будто прощаясь. Устав от этого, я выбралась из ее объятий и подползла к Боянке:

— Давай играть? Девочка качнула головой в знак отрицания. Матушка посмотрела на нее и сказала:

— Сения сказала исполнять, что Ведара попросит, тогда все хорошо будет и она ходить сможет, поиграй с ней. — Боянка кивнула мне. Хлопнув в ладоши она хотела начать играть в ладушки, но я ее остановила.

— Давай другую игру, — и стала показывать как играть, положив ее ладони на тыльные стороны своих рук, я резко стукнула по ее рукам, которые она не успела одернуть, и еще раз, в следующий момент Боянка успела одернуть руку и теперь уже она хлопала по моим рукам. Такая игра здорово помогает развивать скорость реакции.

Мы проиграли минут пятнадцать, устав я поползла к матери, со словами: — Спать хочу. — легла ей головой на колени и уснула, под ее неспешные поглаживания моих волос.

Проснулась, когда уже стемнело. Телега, все также, быстро катилась по дороге. Отец увидев какой-то пустырь, стал притормаживать, но мать его остановила:

— Сения велела, до дальнего стойбища ехать, и токмо там ночевать… Отец выслушав ее сказал, — Поросята уже голодные, визжать сейчас начнут, может не стоит? До дальнего еще полторы версты. Все дети и я в том числе, прислушивались к разговору, не смея вмешаться. Мать покачала головой и сказала:

— Ничего, не помрут, а мы потерпим, бабка сказала туда, значит туда и едем.

Батька, стеганул коня и тот потрусил быстрее. Ехали еще часа, три по моим подсчетам, под конец все нетерпеливо ерзали ка своих местах, поросята визжали, будто их режут, мне даже пришлось зажимать уши, до того неприятен был звук.

Увидев неподалеку свет, мы доехали до его источника, на примерно таком же пустыре, окруженном лесом, стояли пара груженных телег, а между ними, располагался костер, за которым сидели шестеро мужчин. Двое постарше, как Гоймир примерно и четверо помладше, может старше Отомаша, на пару лет. Пока мы подъехали, они встали из-за костра и взялись за оружие. Увидев, что в приближающейся телеге есть женщина и дети, они опустили мечи и копья, и приветливо нам улыбаясь, один из мужчин постарше, спросил:

— Откель путь держите?

— Из Бурзамецкого села, что за лесом. — ответил отец. — А вы, откудова будете?

— Мухояровские мы, вот на ярмарку товары везем, — ответил мужчина в синей рубахе и жилетке.

— И мы на ярмарку. — сказал ему батька, спускаясь с передка.

— Ну коль так, милости просим… — указывая на места у костра сказал мужчина.

Отомаш, тоже слез с передка и стал помогать отцу, расседлывать коня. Зелеслав спрыгнул с телеги и помог спустится матери, подавая ей руку. Меня Боянка, отдала ей на руки и медленно слезла сама. Расседлав коня, отец отвел его к ближайшему дереву и привязал. Вернувшись, он подошел к телеге, достал перину и подойдя поближе к костру, но немного в стороне, расстелил перину. Мать направилась туда же, посадила меня и вернулась к телеге, достала пару корзин и с ними в руках подошла ко мне.

Мужчины заняли свои прежние места у костра, не обращая на нашу возню, внимания. Братья помогали отцу кормить поросят. Батька, взяв ведро, ушел в лес, вернулся через пару минут, неся в ведре воду, вылил ее в приготовленные корытца и ушел снова. Мамка, в это время, доставала еду из корзин и раскладывала на перину, на мужчин она не смотрела, да и они, старались поменьше поворачиваться в нашу сторону. Боянка сидела рядом со мной и куталась в одеяло, которое взяла в одной из корзин, мне не было холодно, поэтому я просто рассматривала мужчин. Те что постарше, были очень похожи друг на друга: одна длина волос, одинаковая ширина плеч, у обоих длинные густые бороды, из-за которых в темноте нельзя было различить, черты лица. Один из них, тот что говорил с нами, был одет в синюю рубаху и черный жилет поверх нее, серые штаны заправленные в сапоги до колен. Второй одет, в зеленую рубаху в веселенький горох и такие же штаны с сапогами. Тех, кто был моложе, мне было видно не всех, двое из них, сидели ко мне спинами и разглядеть даже одежду, мне не удавалось из-за падающего света костра. Оставшиеся, были обычными, примерно как все, только у одного парня волосы были светлые и стриженные под горшок, а второй был темноволосым. Рубахи на обоих были серые, бороды короткие и не так скрывающие лицо. Закончив возится с поросятами к нам подошли отец с братьями, скоренько поужинав мы стали укладываться на ночь.

Вдруг, откуда не возьмись, послышался волчий вой, а за ним еще один, и еще, и еще. Мужчины повскакивали с мест и стали всматриваться в лес, прислушиваясь. Отец схватив мечи, сунул по одному в руки Отомашу и Зелеславу, последний оставил себе. Начали волноваться и ржать кони. Вой послышался ближе. Один из незнакомых мужчин сказал: — От дальнего стойбища бегут, стая, видимо много… Все обратились в слух… Через минут пять, на поляну со стороны леса, выпрыгнул скалясь, здоровый волк. Мужчины направили оружие на него. Мать вскочив, и подняв меня на руки, прижимая к себе Боянку, начала отходить поближе к костру. В лесу, меж деревьями показались еще волки, блестя на нас оттуда, искорками глаз. Кони начали вырываться, почуяв близко хищников. Еще несколько волков выскочили из леса и кинулись на мужчин. Начался бой, по трое мужчины отбивались от животных нанося им удары, двоих из незнакомцев волки, зацепили когтями. Слава богу, нашим пока везло и им удавалось уворачиваться от челюстей и лап голодных хищников. Я с ужасом наблюдала за происходящим, трясясь на руках у матери. Вот трое незнакомцев справились с одним из волков и кинулись помогать товарищам, на поляну выскакивали еще животные, некоторые оставались за границей леса, будто дожидаясь, когда кто- нидудь из нас отобьется от общей массы, чтобы напасть. Мужчины подбегая к костру схватили по горящей палке и стали отмахиваться от скалящих животный, нанося удары оружием. Вскоре дав отпор и убив четверых волков, мужчинам удалось отогнать их поглубже в лес. Хищники поняв, что ужин им тут не светит, порыкивая и воя, удалялись все дальше. Мужчины стояли на изготовке дожидаясь пока стая уйдет. Все были напряжены, пока не убедились, что вой затих в дали. Стая ушла, искать более легкую добычу…

Все потихоньку приходили в себя и озираясь убеждались, что никто не пострадал. Один из мужчин, тот что говорил с отцом, подошел к нему и что-то сказал. Отец, переговорив с ним какое-то время, подошел к нам: — Все, можно укладываться, на сегодня больше ничего не грозит, — он был немного забрызган волчьей кровью. Мать кивнув головой, со мной и Боянкой, вернулась на перину. Мужчины, стали оттаскивать трупы животных подальше, Отомаш и Зелеслав принялись успокаивать коней. Вскоре все стихпо. Двое мужчин сели у костра, пытаясь разобраться со своими ранами, я рассматривала их решая, стоит ли мне учудить что- нибудь и хотя бы осмотреть их раны, на серьезность? Приняв решение, я обернулась к матери, сказав:

— Я помогу им… — указала в сторону костра. Матушка, проследила за мной взглядом, оглянулась на мужчин. Посмотрев на меня, она раздумывая о чем — то, грустно улыбнувшись, позвала отца:

— Гоймир, подойди! — отец подошел к нам, спрашивая: — Что?

Матушка указала на меня рукой и ответила:

— Ведара говорит, что может помочь раненым. — батька удивленно посмотрел на меня:

— Чем помочь, она ж дите? — матушка посмотрев ему в глаза, сказала:

— Нет Гоймир, она ведунья, и раз говорит, нужно сделать. Сения мне сказала, все, что Ведка не попросит исполнять, мол она сама лучше знает, как правильно… — мужчина покачал головой переведя взгляд на меня, — Сможешь помочь с ранами? — я с готовностью кивнула в ответ.

Тяжело вздохнув, Гоймир поднял меня на руки и отправился к костру. Дойдя он обратился к раненым:

— Моя дочка может вам помочь, — те в ответ уставились нам за спины, проследив за ними мы увидели, что они смотрят на Боянку.

— Нет, не та дочь, эта, — поднимая меня на руках, сказал отец.

— И чем младенец нам поможет? — усмехнулись они, наверное сомневаясь в здравомыслии Гоймира.

— Она ведунья, знахарка нам сказала, что исполнять нужно все, что попросит. Она захотела вам помочь, но коли не надо, так мы пойдем. — и развернулся чтоб уйти.

— Нет, погоди, ведунья говоришь? — одобрительно сказал молодой мужчина. — Давай посмотрим, что она ведает… хуже не будет. Батька опустил меня на бревно, на котором сидел стриженный под горшок блондин. Рана у него была на ноге, три не очень глубоких борозды от когтей. Спустившись с бревна я стала закатывать его штанину, чтоб лучше осмотреть царапины, сидел он, уже в одном сапоге. Поняв что мне нужно, он отстранил меня и сам завернул штанину. Ну все не так страшно, кровит конечно, но кость не задета, обработать, да забинтовать. Повернувшись к отцу сказала: — Дай чистую тряпицу, мед и перевар, если есть. Взглянув на мужчин, он пошел к матушке и принес простыню, и горшок с медом закрытым вощеной тканью.

— У вас перевар есть? — обратился отец к подошедшим.

— Есть, как же не быть, — сказал мужчина постарше, протягивая небольшой кожаный мешок.

Я взяла его, открыла крышку и плеснула на ладошку, попробовав на язык чтоб, убедиться в крепости. Гоймир, как увидел, что я слизываю с ладони алкоголь, кинулся отбирать у меня мешок. Его придержали, заинтересованные, что же дальше будет, мужчины собравшиеся вокруг нас. Убедившись, я поудобнее перехватила мешок и сказала:

— За плечи его подержите… — кивнула в сторону парня, сидящего передо мной. Двое из его товарищей, положили ему руки на плечи, встав позади него. Затем я от души плеснула на рану парня, он зашипел и попытался вскочить: — А-а-а-а! Твою же мать! Жжется! Удивленные мужики держали вскакивающего парня, затыкая ему ладонью рот.

— Ты чего, при дите бранишься? Терпи, коль решил ей довериться… — и засмеялись.

Я взяв горшочек, открыла его, опять плеснула на руки из мешка и зачерпнув немного меда, стала мазать им тряпицу, которую приложила к ране. Парень вновь попытался вскочить, но его удержали, он стиснув зубы, громко пыхтел и дышал ртом. Не торопясь, забинтовав ему ногу, я сказала: — Следующий.

Все взгляды устремились на другого раненного, им оказался парень, сидящий у костра ко мне спиной. Взглянув на его рану и убедившись, что ничего особенно серьезного нет, тоже царапина, повезло, я обработала и его. Закончив, подняла руки к отцу, он поднял меня и забрав мед, понес назад к матушке.

— Стойте, спасибо тебе ведующая, век благодарны будем. — сказали парни и мы пошли дальше. Вернувшись увидели, что все уже легли спать, кроме матери, видимо, от потрясения силы у родных закончились, я тоже была на пределе. Батька передал меня матушке и рассказал, как я обработала раны. Она поудивлялась, зачем я просила алкоголь и мед, слушала рассказ отца, укладывая меня спать рядом с Боянкой и Зелеславом. Сама ложась рядом, между мной и отцом. Последнее, что я услышала засыпая:

— Гоймир, ежели бы мы Сению не послушались, эта стая ведь, нас бы, на том стойбище задрала.

— Наверное… — сказал отец, — Но слава Богам, обошлось, а теперь спи

Глава 5. В пути…

"А дорога серою лентою вьется…”

(Из песни О. Анофриева)

Проснулась я, как и привыкла еще до рассвета. Сев на перине между спящими, оглядела нашу поляну. У костра, ко мне спиной, сидел один из молодых мужчин, видимо, дежурил. Он держал в руках меч и протирал его какой — то тряпицей. На поляне было тихо, будто и не здесь во все, нас вчера пытались задрать волки. Следом за мной проснулись мать и батька. Отец поднялся на ноги, потянулся, потер лицо ладонями, озираясь и зевая. Матушка села на перине и развязала платок который, так и не сняла на ночь, также, как и мы с Боянкой. Братья и сестра, все еще спали. Батька взяв ведро, ушел в ту сторону, где вчера набирал воду. Наверное, там в лесу родник или какой — то водоем. Мамка принялась переплетать косу, закончив, она повязала платок вновь и потянулась к одной из корзин, в которую стала складывать одеяла, те, которыми они с отцом, укрывались ночью. Было зябко, солнце только начало подниматься: и на траве, и окружающих нас деревьях, и кустах, стали появляться капельки росы. Я поплотнее завернулись в свое покрывало и следила за просыпающийся лагерем: вот матушка разбудила братьев и Боянку, принялась, готовить нам завтрак из оставшихся пирогов, открытого, нами с отцом вчера, меда, и вареных, видимо, еще дома яиц, которые достала из корзины. Вернулся батька и поднеся ведро с водой, сказал:

— Умывайтесь скорее и собираться будем, до города еще весь день добираться, нужно до темноты поспеть. Матушка кивнув ему, взяла меня в одну руку и отойдя немного дальше с ведром, принялась меня умывать. Я взвизгивала и вырывалась, ощущение ледяной воды с утра совершенно не было приятным, дома, вода ледяной — не была, все же в избе стояла. К нам подошли: Боянка переплетающая косу и обнимающий себя за плечи со сна, Зелислав, остановились неподалеку, дожидаясь своей очереди. Отомаш продолжал, сидеть на перине и тереть глаза, привык братец позже просыпаться, нелегко ему сейчас разбудить свой мозг. Умыв, мать передала меня Боянке, умылась сама и забрав обратно, вернулась со мной к перине. Отец ушел к телеге и принялся вытаскивать из клеток кур, чтоб напоить их. Пустыми клетками, он разделил телегу на две половины: в одной куры и одно из корытец, а в другой поросята, жующие что — то из второго корытца. Умылись Боянка и Зелислав. Собравшийся с мыслями Отомаш, направился к ведру, закончив с водными процедурами, он вылил его и пошел к телеге, переговорив с отцом и прихватив ведро с собой, направился в сторону леса. Матушка облупила мне яйцо и сунула в руку. Мы принялись завтракать, то есть утреничать. Я, каверное, никогда не привыкну… Поев, я наблюдала, как Отомаш натаскал из леса воды и поставив ведро в телегу, направился к нам. Отец тем временем, дождался, когда куры напьются, стал ловить их и рассаживать по клеткам.

— Как доешь, батька сказал, помочь поросей по клетям рассадить, — сказал Зелеславу Отомаш, присаживаясь рядом с матушкой и беря пирог. Зелеслав жуя ему кивнул. Утолив голод мальчик подорвался и ушел помогать отцу. Закончив возиться с животными, завтракать подошел и батька. К тому времени, матушка уже сложила одеяла в корзину и кивнув на нее головой велела:

— Доча, отнеси в телегу. И забирайся в нее сама, скоро выезжаем. — Боянка встала и ушла. Отомаш отряхнув руки о штанины, поднялся и пошел к коню, отвязал его от дерева и подвел к телеге, чтобы впрячь. От нашей возни, проснулись соседи по стоянке, посмотрев на наши сборы, стали заниматься своими делами. Мамка собрала остатки нашего завтрака, убрала их в корзину и подхватив ее, направилась к телеге. Меня на руки взял, вернувшийся Зелислав и пошел за ней. Батька свернул перину и понес ее укладывать на прежнее место, в телеге. Достигнув цели, мы все остановились, дожидаясь, когда отец расстелил перину. Боянка стояла рядом с телегой, с корзиной в руках. Мужчина легко взобрался в телегу, расстелил перину, затем забрал корзину у сестры, поставил ее и втянул туда же Боянку. Зелеслав, посадил меня и сам запрыгнул внутрь.

Батька спрыгнул с телеги и помог устроиться матушке. Отомаш заканчивал впрягать Кучура. Ну вроде собрались… Батька с братом, устроились на своих местах на передке, и махнув рукой нашим случайным знакомым, с гиканьем отец стегнул коня. Мы выехали на болыиак и двинулись дальше в сторону города.

Делать было особо не чего, Боянка и Зелеслав, через минут десять легли досыпать, матушка, о чем — то размышляла погруженная в себя. Я оглядывая, неспешно меняющийся пейзаж, тоже думала о своем.

За вчерашний день произошло столько событий, что и не знаешь, какое из них, менее впечатляющее? Новость о том, что я, какая-то непонятная ведунья? Или спасение от стаи волков? Или поведение незнакомых мужчин? Ведь, вели себя окружающие, довольно странно. Только что, спаслись от смерти и даже имени друг у друга не спросили. А пока мы размешались? В воздухе витало, какое-то напряжение, мамка старалась, лишний раз, не поднимать глаза, а незнакомцы — не смотреть в нашу сторону.

Опять же, мы все, едим на ярмарку, но ни отец, ни наши случайные знакомые, не предложили отправится вместе. Вроде бы беда сближает и помогает, разрушить стены обычной настороженности? Вот, как алкоголь! Часто так бывает, все собираются, где-нибудь, в гостях за столом, поначалу все напряжены, но как выпьют, сразу начинают общаться и напряжение уходит. А еще бывает, вот выручишь кого-то, и он уже заранее расположен ктебе…. Или я чего-то не понимаю и здесь все не так?

— Мам, а почему мы тем путникам, своих имен не назвали, они же нас выручили? — решила я, попытать женщину.

Она обернулась на меня и задумчиво потирая лоб, проговорила: — Как бы тебе объяснить… Не знакомым людям, не родным конечно, а обычным незнакомцам, свое имя говорить не принято. С именем своим, ты власть человеку, над собой даешь, а вдруг он, что худое замыслил? Это все ведовские штучки… не знаю, как тебе яснее объяснить, но имя свое чужим людям никогда не называй и все. Поняла? — погрозила пальцем матушка.

— Поняла. — кивнула ей я.

— А почему они на нас, не смотрели, когда мы есть садились, я на них глядела, так они ни разу не посмотрели, что мы, делаем? — Мамка удивленно посмотрела на меня и спокойно ответила:

— Так мы ж не с ними едим, чего нас разглядывать? Вот ежели мы им родня какая, али соседи были, тогда смотрели бы, а мы же чужие. Не принято так, чтоб смотреть на чужих женщин и детей. — сказала отворачиваясь.

— Ясно… — протянула я, ничего не понимая.

— А что за искру во мне, та бабка увидела?

— Чего заладила, что, да почему? — резко ответила матушка. — Подрастешь узнаешь!

Да — а-а, видимо, задавать неудобные вопросы здесь тоже не принято… Ладно, найдем собеседника посговорчивее, или потом все у той знахарки расспрошу, ведь все равно к ней через пятнадцать лун, учиться ехать… А что, это за пятнадцать лун? Может месяцы? Выходит, через год и три месяца к ней отправляться? Да-а- а…. Зато хорошо другое, после внушения, той старухой того, что я какая-то там, ведунья, мои странности для родных, становятся, вполне, объяснимыми. "Сама ведает"- сказала эта Сения, матушке, а она это, так приняла, будто это нормально, что я стала лечить тех мужчин или говорю больше, чем за все время, что мы вместе прожили… Но чтобы, из этого не вышло, спасибо этой знахарке. Просто это очень утомительно, постоянно следить затем: что делаешь? Что можно говорить, а что нет? И как себя вести. Она, мне прямо, руки развязала! В разумных приделах конечно, не буду же я, объяснять родным — квантовую физику.

Раздумывая над этим, я и уснула.

Проснулась, от раздающихся неподалеку голосов. Приподнявшись с перины огляделась, в телеге все спали, мы неспешно катились по дороге, которой конца и края не было, все тело затекло и болело от тряски.

— А чего староста с нами не отправился бать? Тоже ведь, собирался… — спросил отца Отомаш. Я прислушалась, может почерпну для себя, что-то новое.

— Да кто этого Юску разберет, дела говорит у него с кузнецом Благояром. — ответил батька, подстегивая Кучура.

— А-а-а, понятно — протянул братец, насупившись и погрустнев. А вот это странно, от чего у парня такая реакция? Нужно будет к Отомашу присмотреться, какой-то он не понятный хотя, он ведь подросток… Может у него гормоны бушуют или неразделенная любовь? Как раз, самое время… Пубертатный период…

Солнце стояло высоко в небе и здорово припекало, очень хотелось пить и в туалет. Подползя к матушке, я потрясла ее за плечо. Женщина открыла глаза и непонимающе уставилась на меня:

— Мам, пить хочется и писать… — сказала я.

Она присела, оглянулась по сторонам, что-то прикидывая. Окончательно проснувшись, привстала на коленях и похлопав отца по плечу, сказала:

— Гоймир остановись, Ведке приспичило, да и остальным, тоже не мешало бы сбегать. И поросят заодно покормим. — Батька кивнул головой и стал поворачивать коня к краю дороги. Телега остановилась.

Батька спрыгнул с передка, забрал меня у матушки, которой, помогал слезть с телеги Отомаш. От прекращения движения проснулись Боянка и Зелеслав:

— Чего, уже приехали? — спросила Боянка у Зелеслава, он осмотрелся и ответил: — Да нет вроде, чего остановились бать?

— Поросей покормим и дальше двинемся, вон идите в кусты, пока мы тут возимся… — Боянка потерла ладонями лицо, перевязала, сползший во сне платок и стала выбираться из телеги. Зелеслав помог сестре спуститься. Мамка, забрала меня у отца и пошла до ближайших кустов.

— Далеко не заходите, вдруг зверье какое… — смотря нам вслед, крикнул батька

— Угу, — кивнула ему мамка.

Быстро управившись, мы вернулись к телеге. Подойдя, увидели стоящие на земле клетки с курами и поросятами, отец стоял на телеге и выкидывал вилами непригодную, благодаря жизнедеятельности зверушек, солому.

— Убрать надобно, пока вонять не начало, а то солнце высоко к вечеру задохнемси…

— ни к кому не обращаясь, проговорил отец. Мамка только кивнула и посадила меня обратно на телегу, сама пододвинув корзину, стала доставать из нее походный котелок. Он отличался от печного: по форме и толщине стенок, у этого котелка стенки были тоньше. Матушка огляделась вокруг, выбрала более ровное место и отправилась к нему, с котелком и корзиной в которой тот лежал до этого.

— Зелеслав сынок, поди веток натаскай, костер разожжем. Я на обед нам каши наварю, а то еще пол дня добираться, а пирогов наесться на всех, не хватит. И мальчик припустил обратно в сторону леса.

— Боянка, а ну поди, помоги брату! Не чего стоять. — велела матушка.

Отомаша рядом с телегой не было, видимо, тот пошел за водой. Не зря же, батька разрешил здесь остановиться, видимо и здесь где-то есть источник. Минуты через три, немного далыие того места, где мы остановились, показался Отомаш с ведром воды. Подойдя он спросил:

— Мам, вода нужна?

Матушка в это время, сидела на одеяле, постеленном на землю и высыпав в подол крупу, ее перебирала. Подняв глаза, она оглядела вернувшегося сына и промычала:

— Угу, токмо половину налей, много варить не буду, перебирать долго. — и дальше занялась делом.

Отомаш плеснул половину котелка воды, поставил ведро рядом с телегой и взяв из нее топор, который мы тоже прихватили из дома, направился к лесу. Дойдя до границы леса, он осмотрелся и выбрав молодые, но не очень тонкие деревца срубил несколько штук, взял их в охапку и вернулся обратно. Дойдя до места где расположилась матушка, братец обтесал деревца с одного края, срубил ветки и смотал три таких гибких, но не хрупких палок веревкой, сделав из них треногу.

Я просто поражалась этому молодому человеку! Он никогда не ждал никаких приказов или просьб от родителей. Если он видел, что нужно помочь, то просто брал и помогал. Просто, если вспомнить моего Леню в этом возрасте, то он все только из-под палки делал и вечно был недоволен тем, что его отрывали от прослушивания музыки или еще какого-нибудь важного по его мнению дела. Я прямо уже люблю, теперь уже своего угрюмого и решительного братца. Он же золото и кому такое сокровище в мужья достанется! Просто клад! Ведь, я так понимаю по здешним меркам он уже взрослый.

Установив на эту треногу котелок, он вернулся к телеге, подхватил ведро и отправился за водой. А я провожала его восторженным взглядом.

Вернулись Зелеслав и Боянка с охапками дров и положили их у костра, Зелеслав пошел к отцу и стоял, рассматривая жующих поросят. Да, братья у меня абсолютно разные… — подумала я с улыбкой. Не скажу, что Зелеслав плохой, просто он слишком маленький и слишком любит животных. Я частенько замечала, сидя под яблоней во дворе, а то дерево оказалось яблоней, как он сидя в загоне, гладил поросят или подолгу болтал с нашим псом — Лашеком почесывая его. Отец убедился вновь, что хорошо разделил телегу на куриную и поросячью части и никто, не пересечет заграждение из клеток, отправился разводить костер. Матушка, теперь уже с Боянкой сидя на одеяле, перебирали крупу:

— Отомаш сынок плесни еще воды, я думала, Боянка дольше будут дрова собирать… — сказала мать, вернувшемуся с водой брату. Парень наполнил котелок, а батька подвесил его над костром. Скоро вода закипела и матушка, стала варить кашу с медом.

Батька расстелил еще одеял и перенес меня из телеги на них вместе с еще одной корзиной. Зелеслав, наверное, устав любоваться на поросят, присел ко мне:

— Поиграем? — спросил мальчик.

— Давай. — и мы стали играть в недавно выученную игру "Одерни руки". Рядом присели дожидаться обеда: отец, Боянка и Отомаш. Наблюдая за игрой, отец весело спросил:

— Эт, где же вы, такому научились? — я от неожиданности отвлеклась на вопрос и не успела одернуть руки. Теперь мне приходилось, ловить брата.

— А, это Ведка нам игры придумывает… — добродушно ответила Боянка, не подозревая, что я была бы очень рада если б мои заслуги присвоил себе кто- нибудь из них.

Отец посмотрел на меня и спросил:

— И как же ты такие игры выдумываешь? — с любопытством спросил отец.

— Не знаю, сами как-то придумываются. — ответила я, не отвлекаясь от игры и не поднимая на батьку глаз. Он хмыкнул своим мыслям и больше ни о чем не спрашивал.

— Давайте снидать! — позвала нас матушка.

Она накладывала из котелка кашу в приготовленные миски, а Боянка и Зеласлав приносили их на одеяло, где сидели: я, нарезающий хлеб батька и Отомаш достающий из корзины пироги, яйца. Затем он разлил по стаканам последний кисель и все рассевшись, принялись есть. Пообедав мы вновь, стали собираться в дорогу: погрузили вещи на телегу, разместили в клетях животных и отправились дальше. От покачивания телеги я сразу же заснула.

Проснулась, когда уже начало темнеть, оглядевшись, ели сдержала радостный возглас. Мы прибыли!

Недалеко возвышался над землей — город Болонь. Мы на телеге неспешно приближались к нему по дороге. Город был, как минимум необычным. Он представлял собой, растущую вверх гору, вершиной которой были деревянные купола какого-то дома. Со стороны, город был похож на многоярусный торт у которого, все ярусы отличались по предназначению и принадлежали определенному сословию. Первый ярус или основание было весьма впечатляющим. На равноудаленном расстояние друг от друга, вокруг укрепления самого города, созданного из тяжелых, заостренных сверху бревен стояли, примерно пяти метровые, деревянные идолы. Наверное, это божества или символы предков, которым поклоняются живущие здесь люди. Тогда становится понятно почему у нас в избе не было никаких "красных углов", что-то определенно похожее я уже видела у бабки Сении в избушке, только поменьше. Идолы отличались внешне: одни были в головных уборах, другие по всем признакам, были женщинами, поскольку имелась грудь, некоторые были как бы тоньше остальных, наверное, так хотели подчеркнуть их стройность, а четвертые — очень тучные, но все без исключения изображали людей. Скорее всего это какое-то святилище.

После них уже за укреплением города размещались мастерские ремесленников, это я поняла по витавшим здесь разнообразным, не всегда приятным, запахам. Третий ярус, представлял собой самый толстый слой торта, в основном это — обычные избы с высокими заборами и воротами. Видимо, эти избы принадлежат ремесленникам и обычным жителям. Четвертый слой — был меньше, но не был простым. Мы проезжали, очень украшенные разнообразной резьбой избы, хозяева которых, наверняка, чтоб перещеголять соседа, разряжали их, кто во что горазд. В этой части дома были очень большие скорее всего здесь жили — богачи или какие- нибудь бояре. И венцом, этому сказочному городу оказался дом или даже сказать дворец главы или князя, или какого-то наместника. Не знаю уж кто у них тут руководит. А наша телега остановилась у одного из разукрашенных домов- пряников.

Если честно я была удивлена, это чей же такой дом? Может он принадлежит нашей семье, а та изба в селе что-то типа дачи? Могут ведь у богатеев быть свои причуды? Вот и моим родителям в свободное от праздной жизни время нравится самим возделывать поля и собирать урожай… Было бы забавно…

Но моим мечтам, не суждено было сбыться… Батька слез с телеги, подошел к калитке и громко постучав, крикнул:

— Эй хозяева, открывайте!

Через какое-то время послышался ответный мужской крик:

— Кого это принесло на ночь глядя? Хозяина нет, а барыня гостей не ждет!

— Открывай, давай! К боярыне любимая сестра с зятем пожаловали! — после этих слов калитка немного приоткрылась и из нее высунулась взлохмаченная голова, почти седого мужчикы. Он окинул батьку взглядом и шмыгнул обратно, послышался звук сдвигаемого засова. Открылись ворота, батька вернулся на передок и завел телегу на довольно широкий двор, окруженный хозяйственными постройками и двухэтажной избой с большим крыльцом украшенным резными колоннами.

Остановившись недалеко от крыльца, мы начали выгружаться.

Батька спустил с телеги: матушку, затем Зелислава, а затем и Боянку со мной на руках.

— Ну наконец-то, приехала пропащая сестрица! Ой, да ты не одна, а с детишками! — с такими словами к нам с крыльца сбегала, не смотря под ноги, красиво одетая в яркий красный сарафан и жемчуга женщина с подобием кокошника на голове, только этот был меньше. Вот, так новость! Это, как же матушку при таких родных в село занесло?

— Здравствуй, любимая Чипрана! Здравствуй дорогая! — обняла матушку и расцеловала в щеки, женщина. — Все не меняешься, сестрица! А детки-то, как выросли! Когда мы виделись-то, последний раз? Лет пять уж прошло, — воскликнула женщина, беря меня на руки. — А вот эту малышку я не видела. Ты, наверняка, Ведара, правильно? Ну, пойдемте в избу, чего же мы стоим? — не давая вставить слово, сказала женщина, всех оглядывая и улыбаясь.

Наткнувшись взглядом на отца, она сбавив обороты и совершенно другим тоном, проговорила:

— Здравствуй Гоймир. — сухо и бесцветно поздоровалась женщина.

— Здрав будь боярыня Варвара. — высокопарно сказал ухмыляющийся отец, склонившись в поясном поклоне до земли — Примешь меня в избе-то, али на сеновале переночевать? — спросил широко улыбаясь батька…

У тетки Варвары на скулах заходили жевалки:

— Отчего ж, не принять? Проходи, гостем будешь. — строго и издевательски ответила она.

Я таращилась на героев этой непонятной сценки. Но похоже, только меня удивляло поведение этих двоих. Отомаш едва заметно улыбался, поглядывая на тетку, матушка была довольной и спокойной, как танк, а Зелеслав с Боянкой уже заметно клевали носом, видимо, во второй половине дня в отличии от меня, они не спали, а ведь, солнце уже давно село. Тем временем, отец взяв под локоток матушку, направился за нами с теткой Варварой в избу, остальные шли следом.

Зайдя в дом, мы оказались в коридоре, с ведущей наверх лестницей. В стороны открывался вид на арочные дверные проемы, ведущие в просторные комнаты: один налево, другой направо. В каждой из комнат стояло по большой, беленой печи. В одной из комнат находился огромный деревянный стол с лавками.

— На таком только пиры собирать… — подумала я.

В другой была светлица — горница, с множеством окон. И, как самая светлая комната, скорее всего, она использовалась женщинами, которые собирались здесь, чтоб заниматься рукоделием или другими делами. Тетка провела нас в комнату с большим столом и окидывая рукой помещение, сказала:

— Устраивайтесь, как удобнее. Епифан, вели гостям, яств подать, да поскорее!

Епифаном оказался тот самый лохматый мужичок, что открывал нам ворота. Он поклонился тетке Варваре и быстро ушел. А сама женщина со мной на руках устроилась на короткой лавке во главе стола. Родные чувствуя себя уверенно, устроились кто где.

— Ну, с чем пожаловали гости дорогие? Погостить у любимой родни али как? — сказала тетка, обращаясь к отцу.

— На ярмарку мы прибыли боярыня Варвара, — издевательски протянул батька. — Ты изволь, своим людям приказать, чтоб из клеток, что в телеге стоят, живность нашу выпустили и покормили. — ответил отец, улыбаясь. Хмыкнув, тетка крикнула: — Епифан! — мужичок появился в проеме. — Вели животных, что в телеге устроить и накормить. Епифан, вновь, молча поклонился и скрылся.

— Доволен? — спросила тетка.

— Вполне. — ответил батька, поднимаясь, — Пойду погляжу, как работнички твои стравятся… сказал с улыбкой отец и вышел.

— Когда ж ты злиться на него перестанешь? — спросила довольная матушка.

— Никогда! Он меня любимой сестры лишил, племянников лишил. Увез тебя за тридевять земель и еще смеет, ухмыляться… Ну, да хватит о грустном, — улыбаясь, сказала тетка, пересаживаясь ближе к матери. — Как ты поживаешь родная моя? Вижу, еще одну племянницу мне подарила? — обнимая меня и мать, спросила женщина.

— Ну конечно, с чего ж тебе? Спросила, смеясь матушка. — Мужу любимому и ненаглядному…

— Ой, не напоминай! — воскликнула женщина, сводя брови и отсаживаясь обратно. — До сих пор понять не могу, как ты за него пойти согласилась? К тебе же столько сватов засылали, а ты выбрала — крестьянина безродного, дался он тебе? Хорошо хоть племянников народили, а то бы вообще его не простила…

— Вот так и согласилась и до сей поры не жалею, как ты знаешь… — счастливо улыбаясь, ответила женщина.

В комнату стали входить люди, неся в руках блюда с едой, расставив их на столе и рассортировав столовые приборы, они вышли. Вернулся довольный отец и расположился на своем месте рядом с матушкой.

— Все, как приказано твои люди исполнили боярыня Варвара.

Тетка, вновь, приняв суровый вид, ответила:

— Ну, коль ты доволен давайте вечерять, да я вас по покоям отправлю… Завтра поговорим, поздно уже.

Поужинав, нас проводили в баню, приведя себя в порядок с дороги, мыразошлись по комнатам второго этажа. Меня положили вместе с Боянкой, видимо, чтоб одна не испугалась. Проспав болыиую часть дня, я думала, что не усну, но погасив лучину и полежав в темноте, прислушиваясь к мерному дыханию сестры, тоже заснула.

Глава 6. В гостях у тетки Варвары…

"В гостях хорошо, а дома лучше"

(Народная пословица)

Утро было прекрасным! Наконец, никто не орал под окном, хотя вчерашнее утро тоже отличалось тишиной, но вчера, я не просыпалась на мягкой перине. С удовольствием потянувшись, я перевернулась на другой бок и увидела, спящую ко мне спиной Боянку. В окно еще робко начинало светить, поднимающееся солкце. Комната, в которую нас положили, была довольно большой, здесь в углу стоял красивый, аккуратный стол с резными ножками. На столе стояли: светец, глиняный, расписанный узорами кувшин и глиняный таз, с такими же узорами бело-голубого цвета. Кровать, на которой спали мы и сундук у изножья этой самой кровати собственно и все.

Жизнь прекрасна! — подумалось мне. — Но чертовски непредсказуема! Разве могла я подумать, что возвращаясь обычным, осенним днем, домой с работы, я очнусь в теле ребенка не понятно где? И вот еще одна нестыковка в копилку "очевидно невероятное", дома была осень, и я была старушкой, а здесь очнулась весной и в теле ребенка… Это что, такая божественная метафора — из увядания, в расцвет? Не то чтоб я сильно против, но зачем все это? До чего же странно, однако!

Ладно, хватит рефлексировать! Сейчас ответов, мне получить не у кого так что — подъем!

— Сестрица, я писать хочу, помоги! — попросила я Боянку, подползя к ней и тормоша за плечо.

— Что? Где? — ничего не соображая со сна, подскочила девочка.

— У-У-У. чего тебе, Ведка? — спросила расстроенно Боянка, пряча голову под подушку.

— Писать хочу, подсоби…

— Когда ж, ты сама ходить начнешь? Вот, таскайся с ней с утра пораньше, может я спать хочу? — бурчала девочка, поднимаясь с постели и беря довольную меня на руки.

— И чего улыбаешься, вот станешь ведуньей только попробуй мне не помочь ежели надобно будет. Поняла? Я все побудки тебе припомню… — бухтела девочка, усаживая меня на горшок, что стоял под кроватью. Сервис, однако и далеко идти не пришлось.

— Помогу, помогу. Как же единственной сестрице не помочь- то? — сказала я.

Боянка сняла меня с горшка и налив в таз воды, из стоящего на столе кувшина, принялась умывать. Умыв, достала из сундука: нарядный сарафан и серебряный, украшенный гребень, которых, я раньше не видела. Она одела на меня поверх рубахи сарафан нежно голубого цвета, из ткани, выделанной серебряным растительным узором и расшитой каменьями. Да-а-а ясно почему не видела… Это я знаю, что эта вещь — настоящее сокровище и стоит не мало. А вы попробуйте объяснить ребенку, что это пачкать нельзя, потому что — дорого… Плюнет он на вас и полезет по огородам лазать, в три-то года.

— А, ты мне вот что скажи сестренка, а что за идолы мы вчера проезжали за городом? — спросила я, рассматривая этот потрясающий сарафан и каменья на нем. Попробовав из любопытства, один подковырнуть, получила по шаловливым ручкам, ладошкой.

— Не смей портить! — погрозила мне пальцем Боянка. — Знаешь, ты иногда так говоришь, будто это ты старшая сестра и ведешь себя совсем, как взрослая… — проговорила девочка, задумчиво на меня посмотрев. Но видимо ничего не увидев, подошла к столу и принялась умываться.

Я отведя взгляд в угол, ответила:

— Не знаю, само так получается… — и стала, дальше рассматривать сарафан и поглаживать ткань руками.

— Да хватит мацать! Изгваздаешь ведь… — одернула, мои руки сестра умывшись и отряхнула подол сарафана.

Отойдя к сундуку, Боянка достала еще один, такой же сарафан и надела. Только ее был больше и темно зеленый. Расправив подол и рубаху, она расчесала волосы и стала переплетать косу. Мои волосы, что были лишь чуть ниже ушей, просто расчесала серебряным гребнем. Господи! Да, где ж они все это прятали всю дорогу? Что-то, я эту красоту в избе не припомню. Хотя куда в селе такое носить? Поросятам дать, или белье на реку стирать?

Сестрица была на загляденье: стройная, аккуратная, с милыми, круглыми матушкиными щечками и светло-русой косой до пояса. А огромные голубые глаза, так и сияли на лице, придавая ей особого очарования. Красивая девочка, что вырастет в красивую женщину…

— Так, что насчет идолов? Ты не ответила, — прекратив любоваться сестрой, спросила я.

— Что за И-ДО-ЛЫ не пойму? — спросила Боянка.

— Ну, те деревянные люди вокруг города? — махнув рукой в никуда, попыталась я объяснить.

— Так, ты про богов что ли? — подняв бровь, спросила девочка.

— Наверкое…

— Ну, так боги это наши. Что еще о них знать-то, надобно? — удивленно спросила сестра.

— Ну не знаю… Как их зовут, например, и почему так много? И почему, у вас, не один Бог? И почему они за городом стоят?

— Так, подожди, подожди торопыга, разогналась… — улыбаясь мне, остановила Боянка. — Почему это у нас, ты что ж не наша что ль? — я тут же прикусила язык и хотела пойти постучаться головой о ближайшую стенку.

— Да я не то сказала, вырвалось что у вас, а хотела сказать — у нас. — быстренько замяла я тему.

— Ну тогда давай по порядку, я о Богах мало ведаю, но что ведаю расскажу…

— Почему боги за городом стоят, а не в нем? — сестра подсадила меня на сундук, и я сидя на нем, первое спросила.

— Вот этого не знаю, у знахарки своей спросишь, это ведовское…

— Ладно…А, как их зовут и сколько их?

— А, давай вместе считать? — Боянка подставила передо мной руки и стала по одному, загибать пальцы.

— Первый Бог-отец — Земибор, вторая Богиня-мать Яна, третий бог Игельд — покровитель юношей. Это у нас весна…

— Стой! Погоди! Что весна? — перебила я девочку.

— Ну, месяцы в летах именами богов названы, так вот эти — весна. — объяснила мне девочка. — Дальше оусень. Так, там у нас…

— Подожди, почему осень? А где лето? — ничего не понимая, спросила я.

— Эх, мала ты, еще про богов слушать… — пробормотала Боянка. — Лето — это один оборот времен природы, а времени — три. Весна, оусень и зима. Понятно? — объясняла мне девочка, как умственно отсталой. Но я если честно, себя такой и ощущала. Почему времен года три? Куда, делось лето? И что вообще с миром творится!.. — подумала я про себя.

— Ну, так вот, дальше оусень… — продолжила девочка, не замечая моего потерянного и ошарашенного вида, а я себя чувствовала так, будто мне говорят, что верх, это низ… — Четвертый бог Ейко — покровитель озорников и татей. Пятый бог Колояр — он подарил миру солнце, шестая богиня Рогнеда — она заботится о ремесленниках и купцах, седьмой бог Жегор — ему поклоняются богатыри. Следующие — зима: восьмая богиня Фатта- она сотворила луну и заботится о юных девушках, девятая богиня Тайя — она отмеряет, кому сколько и как прожить надобно, старики ей поклоняются и последняя, десятая богиня Сумерла, она забирает души в свои чертоги после смерти. — имя последней богини сестра проговорила шепотом.

В этот момент, отворилась дверь, и мы обе вздрогнули, а к нам вошел Зелислав, тоже нарядный: в зеленой, шелковой рубахе, с желтой вышивкой по вороту и рукавам, темно-синих штанах и сапогах до колен:

— Мамка, просила вас разбудить, утреничать пора… — сказал мальчик, дожидаясь нас на пороге.

— Ну так пойдем — ответила поднимаясь с корточек, сидя перед сундуком Бояна и поправляя юбку.

Она взяла меня на руки и вышла из комнаты, Зелеслав пропустив нас вперед, шел следом. Очень уж он скромный и довольно замкнутый мальчик, только с животными и общается. Пока мы шли по второму этажу избы, я все никак не могла уложить в голове, полученную от Боянки информацию. Она даже не слышала о лете, здесь лето — это год, а в лете три времени этого самого года. Ну прямо бредятина! Куда я попала? Еще одно подтверждение, что это реальность. Мой мозг бы не выдумал такие сложности, да и не зачем… Уж в себе-то, я уверенна! Наверное….

Мы спустились на первый этаж и прошли в трапезную, за столом сидели: тетка Варвара, рядом с ней, какой-то неизвестный мне темноволосый мужчина в нарядном кафтане, матушка и Отомаш, оба красиво одетые. Отца за столом не было. Мы расселись на лавке, Боянка усадила меня, между собой и Зелеславом. Стол уже был накрыт, дождавшись, когда мы займем места, мужчина сказал

— Угощайтесь гости дорогие! — произнес приятным голосом мужчина. Все принялись завтракать. Мне положили: блинов и вареников со сметаной и налили теплого сбитня. Было очень вкусно.

Поев, я просто сидела за столом и разглядывала тетку и сидящего с ней незнакомца, видимо, это ее муж, тот самый боярин, которого вчера не было. Мужчина довольно высокий, это видно даже когда он сидит за столом, можно сказать немного жилистый, темно-каштановые волосы, такой же, что и у меня длинны. Карие глаза, большой нос картошкой, средней толщины губы, он был одет в темно-синий кафтан с коричневыми узорами и дорогую, расшитую, синюю же шелковую рубаху. Тетка, сидевшая рядом с ним с идеальной осанкой, была просто прекрасна. Высокая — ему под стать, тоже светло-русая, как и матушка с Боянкой, статная, голубоглазая, с более пухлой чем нижняя, верхней губой, что совсем ее не портило. Сразу видно, что они матушкой сестры обе красивые, только у матушки внешность более мягкая, женственная, а у тетки Варвары был стержень, характер. Все это было видно: по движению рук, поворотам головы. Явно тетка умеет себя подать, хотя, может это так образ жизни сказывается все время на виду, шутка ли — боярыня. Они, наверное, и к местному государю часто заглядывают… Позавтракав, все разошлись по своим делам, меня и Боянку с собой прихватили тетка с матушкой и отвели в светлицу. Там мы расположились за рукоделием между стоящих на полках: сундучках и коробах с каменьями, бусинами, нитками, лентами и прочей фурнитурой. Только здесь все было не из пластика, как я привыкла, а натуральное. Мне поближе подвинули короб со всякими камушками, как те, которыми был расшит мой сарафан. Я принялась разглядывать, перебирать и крутить в руках эти маленькие, женские радости. Тем временем тетка, матушка и Боянка занялись вышиванием. Тетка взяв в руки какой-то небольшой кокошник, спросила:

— Как спалось, сестрица? Жених на новом месте не приснился? — подколола она матушку.

— Муж мне приснился Варвара, любимый муж, — ответила мамка, не обращая внимания. Тетка погрустнела и спросила:

— Да, а где он, твой муж? Даже трапезничать не вышел, небось, опять я ему не угодила… — ехидно спросила Варвара.

— Как будто ты ему угодить, пыталась?.. В город по делам поехал, еще до рассвета. — улыбаясь, сказала матушка.

— А чего ты его выгораживаешь? Знаешь ведь, что терпеть его не могу, еще и улыбаешься!

— Так, что ж, мне плакать что ли? Скажешь тоже… Я уже привыкла к вашим спорам… Твои дитятки, как поживают? Я слышала, ЯсИнка замуж выскочила, а Казимир в купцы подался? — перевела тему матушка.

— Да, упорхнула от меня, моя птичка так одиноко без нее. Может хоть, внучат привозить почаще будет. — грустно вздыхая, проговорила тетка.

— А, за кого-пошла-то? Тебе ж, не угодишь уж я то тебя знаю… — не отрываясь от вышивки, спросила матушка. — До сих пор удивляюсь, кто ж там такой нашелся, чтоб нашей драгоценной Варваре понравиться?

— Да, не че, мне угождать! Вы с Гоймиром не пара! И ты это сама знаешь! Дело ли, боярская дочка крестьянина выбрала?… Это все потому что ты поздняя у матушки была, вот тебя все и баловали! И батюшка эту твою дурость поощрил… — стала заводиться Варвара, тыча в мать пальцем.

— Да, причем тут Гоймир? Мы же про ЯсИнку, говорили. — спокойно спросила матушка.

— А, чего ты говоришь, что мне угодить нельзя? Вот ЯсИнкин муж мне нравится. Из Володоевских бояр он. Верфи у него на реке Сыйне. Достойный жених, не то что некоторые… — возмутилась тетка.

— Ты, ЯсИнке выбор-то хоть дала сделать? Али кто тебе понравился, в того сама перстом и указала? — все так же невозмутимо спросила матушка…

— Да, куда ей выбирать-то! Девчонка еще несмышленыш, что она понимает? — вскочила тетка. — Вона, ты выбрала и тепереча в деревне коровам хвосты крутишь!

— уже начала, кричать женщина. Мы с Боянкой притихли.

— A мне нравится — ответила матушка, улыбаясь и окидывая тяжело дышащую Варвару, взглядом. Матушка отложила вышивку, встала и подошла к сестре:

— Варюша, ты своего Истислава, сама выбрала, и я Гоймира сама выбирала, а дочку свою ты выбора лишила. Ты пойми, что плох он тот выбор, али хорош тебе самому с ним жить. Вот, батюшка наш это понимал, по тому и не неволил. — поглаживая и обнимая Варвару, говорила матушка. — А сейчас коли у ЯсИнки все в семье плохо будет, она тебя винить станет, ты же ей мужа выбрала. Он хоть, не сильно старый то? — по-доброму ухмыляясь, спросила матушка.

— Нет, на два лета старше. — устало сказала тетка. — Пойду я, прилягу что-то за плошало мне…

— Иди, иди, отдохни родная. Приляг. — провожая тетушку, спокойно и благодушно сказала мама. Варвара с опущенными плечами, как будто став меныие, вышла из светлицы.

— Да, сдает сестрица, в этот раз, даже до Истислава не добралась, — смотря сестре в след, проговорила матушка. — Обычно дольше скандалит, видимо сильно за ЯсИнку переживает… ну ничего отоспится, успокоится, подобреет.

— Мам, вот почему тетка Варвара такая? — слросила Боянка с сожалением. — Каждый раз одно и тоже. Сначала папку хает, потом тебя, потом дядьку Истислава, потом бабушку с дедушкой, потом высшие силы, хорошо хоть, нас пока обходит… Вредная она не люблю у нее бывать.

— Ты язык попридержи, мала еще судить… — резко оборвала матушка, а затем веселее. — Все ж, тетка твоя, ничего не поделаешь. — сказала, садясь за вышивку. — Она и в детстве такая была, считала себя всех умней и что она лучше знает, как правильно. А как не по ее выходило так вот такие речи, как сейчас. Я все это уже столько раз слышала, что привыкла, и ты привыкнешь. Главное переждать, а так ваша тетка очень хорошая и добрая. Никого и никогда в беде не бросит.

В этот момент, в светлицу вошел довольный, разодетый отец: на нем была почти такая же рубаха, что и на Зелеславе, только темно — синяя, такие же штаны и сапоги ну разве что, размер больше.

— Ах, вот где мои девочки. Что любимая, уже справилась с сестрицей?

— Справилась, в покои ушла. — самодовольно улыбапась матушка.

— А Отомаш где, нужно с купцами его познакомить.

— Епифан! — позвала матушка. Мужичок появился словно из ниоткуда. И как у него так получается? Вот, не было же никого. Значит подслушивает и есть место, где его не замечают.

— Чего изволите? — спросил он, кланяясь.

— Разыщи Отомаша, скажи, отец пришел. — слушаюсь барыня, поклонился и сразу вышел. Отец, подошел к нам с сестрой поближе и заглядывая в сундуки и короба, спросил:

— Чем, вы тут занимались?

Ответила ему Боянка.

— Да вот, матушка тут тетку Варвару изводила. Ты же знаешь, как тетка это любит… Покуда весь пар не выпустит с ней же общаться невозможно. Но мамка быстро на сей раз справилась…

— Боянка! — прикрикнула матушка, сестра подпрыгнула на лавке и замерла. — Я же велела, язык за зубами держать? Так чего мелешь? А ну, быстро бери сестру и в светелку и на глаза мне не показывайся, пока не научишься послушанию!

Боянка со слезами на глазах подхватила меня и ломанулась в сторону лестницы, добежала до комнаты, где мы ночевали поставила меня на пол, завалилась на кровать и разрыдалась… Да-а-а. Проблема.

Какое-то время, я не зная, что делать просто стояла и смотрела на рыдания сестры. Конечно, матушку понять можно, здесь везде люди, опять же Епифан этот вездесущий. Потом понесет сплетни. И в итоге окажется, что матушка тетку отравить пыталась. Мало ли, кто — что, а тетка с мужем тут не последние люди, и мы еще и виноваты останемся если что случится, конечно это плохо так думать, но мне моя семья ближе. И я не хочу, чтоб родные для меня уже люди пострадали из- за длинного Боянкиного языка. Но можно было и помягче сказать, а с другой стороны, какой у матушки в тот момент был выбор? Неизвестно, что Боянка еще хотела сказать. Ладно, попробую быть буфером между ними и разъяснить этому ребенку в чем он был не прав. Если получится… Боянка кротостью не отличается…

Я подползла к кровати и решила попытаться, забраться на нее, вряд ли из-за своих рыданий сестра поможет, мне оказаться на ней со своей помощью. Так что, вперед Ведка! Подвиги ждут нас! Ухватившись руками за висящее покрывало, на котором слава Богу лежала Боянка и не давала ему сполэти, я с огромным трудом, но сумела подняться на ноги.

— Я стою, мамочки эта тушка способна оторваться от земли! — подумала я. — Что несомненно приятно! Руки у меня, спасибо зарядке и ежедневным нагрузкам покрепче так что, помогая себе, я в прыжке закинула верхнюю часть туловища, а это — голова и торс, на кровать. Закинув, кое-как, одну ногу, я перекатилась и оказалась на постели. — Оле, оле, оле, оле-э-э! Ведара чемпион! — задыхаясь от усилий, похвалила мысленно я себя, речевкой.

Переводя дух, я лежала на спине, а с меня меж тем градом, катился пот. Но главное я справилась, сейчас передохну и успокою эту плаксу. Пролежав пару минут и восстановив дыхание, я подползла на трясущихся руках, к не прекращающей реветь Боянке. Ох, чует мое сердце, завтра я об этом "личном рекорде" очень пожалею, если вообще поднимусь.

— Бояна, послушай! Ты ведь не права была. — девочка приглушив рыдания, резко обернулась ко мне заплаканным лицом и прокричала:

— Да, матушка сама так все время говорит!..

Перебив ее дальнейшую тираду, я крикнула в ответ:

— Так, то дома! Одно дело, когда матушку кроме нас никто не слышит, а другое здесь полно чужих людей разве ты не понимаешь? А ежели, кто, кому-нибудь расскажет, а тот еще кому, да переврет и окажется, что матушка не просто с теткой пререкались, а что она ей смерти желала. Ты об этом подумай! А, как надумаешь скажешь, а я спать, устала! — и отвернувшись от зареванной с открытым ртом Боянки, завалилась спать. — Все, корова сдохпа! — было последней мыслью.

Проснулась ближе к вечеру, Боянка так и сидела в комнате только уже на сундуке, расчесывала свои волосы, прислушавшись к себе и оценив свое состояние, как ужасное. На лредложение сестры увидевшей, что я проснулась, отказалась идти есть. Боянка накормила меня, прямо в постели какой-то кашей с молоком, затем молча, продолжила расчесывать волосы.

— Видимо не дошло… — подумала я и опять провалилась в сон.

Глава 7. Сладкие петушки…

Много сладкого — вредно, а мало — обидно…

(Михаил Мамчич)

Утро нового дня началось для меня отвратительно.

Я открыла глаза передо мной, было окно светелки. Теплое солнышко ласково касалось своими лучиками, лежащей рядом пустой подушки. Я легко улыбнулась, обвела глазами помещение и захотела сесть, чтоб осмотреться получше, но сделав малейшее усилие, просто взвыла и завалилась обратно. Болело ВСЕ! Даже волосы на голове и то, по-моему, болели. Мышцы ломило единственное, что делать было приятно, это открывать и закрывать веки.

— Все же, не по мне был тот шесток… — подумала я, рассматривая потолок. — Слишком большая нагрузка ведь знала, что так будет. В комнате никого не оказалось. Нестерпимо захотелось в туалет. И как? Боянки нет. Вот где она, когда так мне нужна, наверно я слишком долго спала, раз ее уже нет? Ладно, нужно попытаться справится самой, не мочить же постель? Вчера ведь, получилось, конечно, вчера ничего и не болело, но в нынешних обстоятельствах потерпеть боль

— меньшее из зол. А слазить с постели вниз, гораздо легче, чем залазать вверх.

Ну что ж, марш — бросок одного немощного ребенка объявляю открытым!

Лежа на спине, я стала потихоньку, продвигаться ближе к краю.

— Не так уж и страшно, — подумалось мне, — Если не сильно напрягаться, то минут за пять управлюсь… — продолжила, двигаться я

— Вот и делай после этого, добро людям. Они тебя потом за это бросят, и ты будешь мучительно и позорно гибнуть в рассвете лет. — с такими мыслями через какое-то время добравшись до края, я перевернулась на живот и стала прикидывать:

— Как бы мне ловчее оказаться на полу? Просто скатиться с края? Нет, слишком травмо-обеспечивающе, могу ведь и ключицу сломать… Вот скажите мне, зачем делать такие высокие кровати? Могли бы и предусмотреть то, как, "бедные калеки" в моем лице будут спускаться, без чьей бы то ни было, помощи. Изверги! Так, значит будем спускать свое бренное тело по частям. Поехали! — свесив сначала правую ногу, а затем левую, — Ох, ну и высота, до пола не достать… Попробую стечь с края, как патока медленно и плавно. Я по сантиметру стала сползать с края кровати, в итоге я все равно больно шлепнулась попой на пол, отчего все тело будто прострелило. — Убейте меня кто-нибудь! — подумалось мне. В этот момент моего отчаяния и боли, дверь в комнату открылась и вошла Боянка. — Боже, само проведение мне ее послало, поскольку я явно переоценила свои силы и горшок мне уже не одолеть. Спасибо! Девочка увидев меня на полу, подскочила ко мне поднимая:

— Ох, Ведара, ты что, с кровати упала, да? Не ушиблась? Где болит? Дай посмотрю!

— принялась, вертеть меня сестра. От ее манипуляций я чуть не разрыдалась, моему телу явно противопоказано такое обращение:

— Больно… — все же заплакала я.

— Где? Где больно? — обеспокоенно.

— Везде-е-е и писать, хочется-а-а-а, подсоби-и-и? — продолжая реветь, сказала я, стараясь не сильно, напрягать мышцы.

Боянка в панике быстро устроила меня на горшке, сумев помочь мне с насущной проблемой, она уложила меня обратно на постель со словами:

— Я сейчас, я матушку кликну, она лекаря позовет, подожди маленько сейчас! — и выскочила за дверь, не дав мне вставить слово. Вскоре, дверь резко отворилась и в комнату влетели уже три беспокойные женщины, точнее две женщины и одна девочка: матушка, тетка Варвара и перепуганная Боянка, все кинулись ко мне.

— Доченька, где больно? Ты ударилась? Чем ударилась? — хором восклицали они, ощупывая меня.

Не зная, как успокоить этих паникерш поскольку, я их точно, не перекричу, решила переждать бурю. Правда польза от их воплей была, от увиденной мною паники на их лицах, я сразу перестала плакать.

— Варвара пошли за лекарем, вдруг она сильно ушиблась! — кричала мама.

— А! Да сейчас! Сейчас, сейчас! Как же так? Ну, как же это случилось? — причитала тетка Варвара, выходя из горницы. В комнате после ухода тетушки, стало намного тише. И мне удалось обратиться к матери:

— Матушка, не переживай ты так, я не ударилась, я сама с кровати слезла, писать хотела… Я вот, полежу немного и все пройдет, я же ведунья, так что можешь мне поверить. — Немного успокоившись и взяв себя в руки матушка улыбнулась мне и сказала:

— Голубка моя, как же, я испугалась, и тетка твоя тоже… Тетка! Боянка, а ну скорее догони ее, скажи, что не надобен лекарь, как же я так не подумала… Скорее! Одна нога здесь, другая там! — махнула рукой матушка в сторону двери, сестрица подскочила с постели, на которую присела после моих заверений, что я в порядке и на всех парах побежала, искать тетку Варвару.

— А, что случилось? Что с лекарем-то, не так? — спросила недоуменно я.

— Да все с ним так, просто не надобно нам, чтоб еще кто-нибудь знал, что ты ведующая, я и тетке твоей не сказала, так что смотри не проболтайся. Поняла? — строго велела матушка.

— А почему? И откуда лекарь тот узнает, что я ведунья? — стало интересно мне.

— Да потому, лекарь этот, тоже ведующий, как и бабка Сения. Просто женщин знахарками кличут, а мужей — лекарями. Отец мне твой вот вчера вечером, как из города вернулся, сказал. Что в городе детей в ком искра есть, терять стали. Средь бела дня пропадают детки-то и найти никто не может, кабы кто не прознал, что и ты у нас, искру от Богов получила. — сказала матушка, поглаживая меня по голове. — Не за чем нам, Тайю — плетущую, испытывать. — объяснила она свои опасения.

— Кого?

— Богиню Тайю, маленькая. Она каждому из живущих, свой срок и путь отмеряет. Прядет нитку, на веретене своем божественном и решает, чего человек стоит. — улыбаясь ответила матушка, продолжая поглаживать меня.

— Пойду, гляну где Боянка, должна уж была вернуться… — вставая с края постели, сказала мама.

Притворив дверь, матушка оставила меня одну.

— И кому, могли эти дети понадобиться? — подумала я. Какой, в них прок? Дети они и есть дети, я в себе вообще ничего особенного не ощущаю, если не брать во внимание, что это не мое тело так ничего больше необычного со мной и не происходило. Может, матушка что-то не так поняла? Может, просто совпадение? А так у них тут просто маньяк завелся, здесь такого понятия и не существует конечно, а маньяку то, от этого что? Разницы нет, как его называют, а он именно детей похищает. Удовлетворяет свою маньячью натуру. И может ведовство тут и не причем? Обдумывая это, я задремала.

Из дремы меня вырвал, скрип открываемой двери. В комнату вошла Боянка, неся в руках тряпицу или скорее мешочек, с торчащей из него деревянной, тонкой палочкой. Присев на кровать сестра сказала:

— Ох и напугала ты меня, сестрица… Что ж, ты сразу не сказала, что не падала с кровати? — теребя в руках мешочек и поглядывая на меня, сказала девочка.

— А ты меня и не слушала, сразу за мамкой побежала… Кто ж виноват? — ответила я.

— Ну да. — буркнула девочка и замолчала. Разглядывая ее, сидящую и ерзавшую на месте, я поняла, что Боянка хочет, что-то мне сказать, но видимо не решается. Решила ей помочь:

— Ты что сказать, хотела?

— Да я….Ну это… Права ты была! Мамка мне сегодня все объяснила. Что нельзя здесь себя, как дома вести, что люди тут и не добрые есть, и тетка про них знает! Представляешь? Я бы не за что у себя в доме плохих людей терпеть не стала, а она терпит… В общем вот, это тебе — и сунула мне в руки мешочек. — Пойду я, попозже тебя проведаю… Встала и ушла.

— Маленькая ты еще сестренка, тетка ведь, явно непросто так их терпит… Развернув мешочек, увидела, что в нем оказался — сахарный петушок, только этот был больше чем те, что продавали в магазинах, этот грамм на сто тянул явно. Конечно, он не сильно на петуха походил, скорее на дугообразную кляксу на палочке, но мне соскучившейся по сладкому, было на это плевать. Я вгрызлась в него и просто наслаждалась моментом блаженства. Уже успела соскучится по сладкому здесь. В той своей жизни, я просто обожала сладости, но не так чтоб все без разбору есть, а именно в охотку и с чаем желательно могла и килограмм конфет в один присест съесть. Но последнее время и в этом себе отказывала, потом анализы плохие, старость не радость. А теперь, опять могу себя баловать. Догрызя петушок, я задумалась о том, что осилила бы еще с десяток точно, очень уж вкусно.

Пролежав какое-то время, дверь опять открылась и в комнату вошел Отомаш. Немного удивившись, я проводила его взглядом до кровати, на которую он присел и сказала:

— Что, стряслось? — парень приподнял в удивлении брови и сказал:

— Вот, проведать тебя пришел, Боянка таких страхов на рассказывала, говорит ты с кровати упала и больше ходить никогда не сможешь…

— А ну тогда не переживай, все хорошо уже. — ответила я, улыбаясь. — Буду я ходить, она просто перелугалась сильно…

— Я, вот тут тебе гостинец принес… — и вынул из-за пазухи тряпицу, развернув ее, брат передал мне, точно такой же петушок. Теперь я его еще больше люблю.

— Поправляйся. — пожелал Отомаш, встал и вышел.

А я принялась грызть свою прелесть. Ну, до чего же вкусно, я готова мурчать от наслаждения.

Доев петушка, мне стало скучно, и я опять погрузилась в дрему.

Проснулась, вновь, от скрипа двери. С поддоном в руках ко мне в комнату вошла матушка:

— Снидать пора доченька, как ты? — спросила мама.

— Все хорошо матушка. — с улыбкой ответила я. Матушка поставив поддон на стол, взяла миску какого-то супа и принялась меня кормить, потом напоила сбитнем и на последок дала еще одного, сахарного петушка, со словами:

— А это тебе на сладенькое, за то что, ты мне люба.

— Спасибо матушка. — забрала я петушок.

— Отдыхай… — ушла она.

Этот петушок я тоже сгрызла в свое удовольствие и снова заснула. Разбудили меня поглаживания по голове, открыв глаза, увидела батюшку:

— Как ты моя малинка? Матушка сказала, что хворая.

— Нет все хорошо, вот полежу маленько и совсем поправлюсь. — ответила я.

— Добре. А там сейчас, опять тетка бушует. — ухмыляясь, сказал отец. — Ругается, почему за лекарем не послали?

— Бать, мне мамка сказала, что дети с искрой пропадают. А кому такие дети понадобиться могли? — серьезно спросила я.

— Если б я знал… Ведунов все почитают, а в детях искру только ведун и может увидеть, значит кто-то силой обладающий, деток этих забирал. А зачем не знаю… На ка, вот угощеньеце тебе добыл. — ответил грустно отец, отдавая мне еще одного петушка.

— Спасибо батюшка. Ум-м-м! Какой вкусный… — принялась я грызть еще одно лакомство. Батька сидел со мной и рассказывал, как сегодня продал поросей и часть кур. И пообещал, что если к завтрашнему дню я поправлюсь, тоже с собой возьмет. Я уверила его, что завтра мне точно станет лучше, и он ушел.

Позже, ко мне заходила тетка Варвара, справилась о моем самочувствии, угостила очередным петушком и ушла по своим делам. Этот петушок, тоже не остался без моего внимания и канул в небытие под мое восторженное мычание. Уже после ужина, когда матушка вновь, меня покормила, пришел Зелислав. Мы поиграли с ним в слова, я пополнила свой словарный запас, а он просто весело провел время. Нам удалось наладить кое-какое общение, а когда пришла Боянка, укладываться спать, Зелислав ушел.

— Ну, как день провела сестрица? — спросила я Боянку, легшую на свою половину кровати, отдыхать.

— Ох, весело, матушка с теткой пол дня ругались. Потом тетка отошла и подарков нам всем надарила, мне жемчуга, а тебе браслет. А матушке колты, до чего ж все красивое. Потом посмотришь, батька сказал, завтра нас в город с собой возьмет, так что ты оправляйся скорее, а то пропустишь.

— Обязательно оправлюсь. Ладно давай спать…

Глава 8. Сиротинка…

Не бойтесь врагов — они могут только убить;

не бойтесь друзей — они могут только предать;

бойтесь людей равнодушных — именно с их

молчаливого согласия происходят все

самые ужасные преступления на свете.

(Бруно Ясенский)

Новый день для меня начался с ужасного зуда. Солнце еще не начало подниматься и в комнате был полумрак, я видела лишь очертания предметов. Но зато очень хорошо чувствовала, как чешется: шея, щеки и спина. — Да, что ж такое? — подумала я, пытаясь дотянуться и почесать спину. Мышцы уже слава богу, болели не так сильно, но этотужасный непрекращающийся зуд, особенно на шее… А-а-а-а!

— Бояна, ты спишь? — толкнула я, спящую сестру.

— Мм-м?

— Просыпайся, говорю! Беда у меня, кажись диатез заработала… — пробормотала я, почесывая шею.

— Чего заработала? — сонно зевая, спросила сестра, присаживаясь и потирая глаз.

— Ничего! Зажги лучину, не зги не видно. — попросила я жалостливо девочку. Боянка встала с постели, прошлепала босыми ногами к столу и чиркнула огнивом. Запалив лучину, она обернулась ко мне и как, заорет:

— А-а-а-а! Божечки, да у тебя язвы! Ты, заболела-таки? — отскакивая от меня еще дальше и прижимаясь спиной к стене, прокричала Боянка.

— Да не верещи ты, не язвы это… — попыталась я, успокоить сестру, почесывая плечо, но девочка не слушала, она с ужасом разглядывала мое лицо и обходила кровать по стенке, пока не добралась до двери и не выскочила из нее, даже не закрыв.

— Вот она мне сейчас представление устроит… — хлопнув себя по лбу и позволив руке стечь по лицу, подумала я и принялась осматривать себя.

— Ну точно диатез! Вот, дура великовозрастная, почти килограмм сахара за сутки сожрать, это ж надо додуматься… — постучав кулаком по лбу и падая на подушку, вынесла я себе вердикт. — Ребенок ведь, а болячкам, что стар, что млад — разницы нет. Там сахар в крови повышался, а здесь этот сахар, диатезом вылез! Кисти рук, что выглядывали из-под сорочки, были покрыты маленькими, водянистыми пузырьками, как прыщами только больше и кучнее. Все очень чесалось, но я старалась себя сдерживать, не известно, что с шеей теперь от моих почесываний твориться, да и щеки я еще во сне терла от того и проснулась. Так, а что мне может здесь помочь, хотя бы ослабить зуд? Соль! Точно, соляные растворы и череда! Если ее заварить и протирать щеки, диатез гораздо быстрее пройдет и отвар из ромашки бы тогда попить, хотя нет, ромашка тоже аллерген, как бы хуже не стало. Осмотрев живот и ноги, и все до чего смогла дотянуться, пришла к неутешительному выводу — Кошмар! Больше добавить ничего. Я же не думала вчера, что моя маленькая слабость выльется, сегодня в такую большую проблему. Гпавное не расчесывать, а то еще инфекцию занесу. — думала я, желая расплакаться.

За дверью послышался ужасный топот, будто стадо лошадей гарцует и в комнату, прямо-таки, ввалились: матушка, отец и тетка, а она откуда взялась? За их спинами в коридоре я увидела напуганную Боянку, она в комнату зайти не спешила, видимо решила, что я заразная. — Правильно, откуда здешним людям про диатез знать? Тут столько сахара не едят и каши все на меду да ягодах в основном, очень уж дорогое удовольствие — сахар. Родные вломились и замерли на пороге, с расширяющимися от ужаса глазами.

— Боги всемогущие! Доча! Да как же так? — воскликнули хором. Матушка и отец кинулись к моей кровати. Мама стала, беззвучно лить слезы, как по безвременно почившей, по-другому охарактеризовать ее лицо я просто не могу. Отец, угрюмо принялся, поглаживать ее по плечу и тихо успокаивать:

— Чипрана, не реви, может, обойдется еще… — проговорил горько.

Тетка стояла у двери и молча в ужасе, смотрела на мое лицо. Немного придя в себя, она развернулась и бормоча под нос, что-то про лекаря быстро вышла. Дождавшись, когда дверь закроется, я прикоснувшись ладошками к батюшке и матери, сказала:

— Ну, чего вы ревете? — Ну, Боянка… — покачав головой, подумала я. Надо ж, было родителей так перепугать, надеюсь она им не сказала, что у меня чума, например… — Я просто петушков вчера объелась, потому щеки и высыпало. Вот водичкой соленой отмою и буду как прежде, даже лучше. — уверяла я родных, затем посильнее сжав женщине руку, попросила: — Матушка, ты останови пожалуйста тетку, а то она что- то про лекаря говорила, кабы не позвала. Ты же сама не желала, чтобы он на меня глядел. С облегчением от моих слов, что все в порядке, мама улыбнувшись и кивнув мне, встала и пошла догонять тетку. Как же хорошо, что родные считают меня ведуньей, я то ничего особого в себе не чувствую, а так, хоть лишних вопросов не задают. А то неизвестно чем бы дело кончилось. А так верят и все. Провожая ее взглядом, успела заметить, сидящую на корточках перед комнатой Боянку которая, когда дверь открылась сразу подняла голову с колен.

Батюшка продолжал, сидеть со мной и облегченно улыбаться.

— А, чего вам Боянка сказала то? — спросила я, почесывая ногу.

— В горницу к нам забежала и как давай вопить, что тебя язвами обсыпало или ты какую-то болячку подхватила, как-то назвала так мудрено — "дитез" или "битез", не разобрал я? Мы с матерью слушать дальше не стали, только из светелки выскочили и сюда, а тут тетка твоя на встречу и тоже за нами увязалась. — с улыбкой рассказал он.

— Ну и что, за "дитез” такой? — спросил батька, поправляя рубаху, в которой видимо, спал. Да уж, вот так побудка у них…

— Ну… Это такое… Как бы, объяснить то… В общем, вот возьмем ведро! Ежели ты станешь наливать в него воду, когда ведро полным станет, вода через край польется, верно же? — спросила я отца.

— Верно, куда ж ей деваться то еще? — ответил, кивая батька.

— Вот и у меня так, я как-то ведро, только не с водой, а с петушками. Ела, а они через край и полились, а я же не ведро все-таки, воде деваться во мне некуда, вот потому меня и осыпало болячками, но это не страшно и не заразно. Ты уж успокой пожалуйста Боянку, а то я гляжу, она в горницу войти боится, а ей бы одеться в одной сорочке под дверьми сидит… — отец поняв, что-то из моих путанных объяснений поднялся и пошел в сторону выхода. — И еще, батюшка вели кому- нибудь мне воды и соли принести, и тряпицу еще какую-нибудь, а то чешется все, мочи нет терпеть…

— Хорошо велю… — и вышел. — Бояна, ты чего в одной сорочке сидишь, а ну мигом оденься! — услышала я голос батьки из-за двери. Какое-то время, Боянка не заходила, но потом все же видимо решилась и тихонько приоткрыла дверь. — Будто я к ней сейчас обниматься кинусь. — подумала я, усмехнувшись и потихоньку почесывая щеку. — А-а-а, блаженство, главное не увлекаться…

— Не бойся сестрица, заходи не укушу я тебя и не заразно это. Ничего красе твоей не грозит… — весело сказала я. — Ты лучше скажи, зачем родителей напугала? Даже не дослушала меня! Ты из — за спешки своей, когда-нибудь в беду попадешь, нужно разобраться для начала, что да как, а не делать сломя голову первое, что на ум пришло. — поучала я девочку.

— Да знаю я! Чего ты меня учишь, я просто напугалась, ясно? У тебя же все лицо в пятнах странных и сочится вона местами, любой бы деру дал… — пробубнила Боянка, осмелев проходя к столу и наливая воду в таз, из стоящего там кувшина.

— Да, видимо, все хуже, чем я надеялась… Хоть бы в зеркало посмотреть, а нету его у нас. Беда-а-а…. - размышляла я вслух.

— У тетки в светелке есть зеркало, мы в него с матушкой гляделись, когда тетка нам украшения дарила. — проговорила гулко сестра, вытирая лицо полотном. — Вчера, когда ты весь день в горнице провела, — сказала девочка, разглядывая мое удивленное лицо. — Только оно большое и сюда, не принесешь… — как бы осаживая мой пыл, проговорила сестрица

— Да ладно, и ты молчала? — воскликнула я. Я то вообще считала, что здесь зеркала еще делать не умеют…

— А что я тебе докладывать должна? Ты не спрашивала… — оскорбленно произнесла сестрица, доставая из сундука красный сарафан, а после принимаясь, расчесывать волосы.

— Нет конечно, но я просто думала… А, не важно… — махнула я рукой. — Ты меня туда отведешь? — спросила я, ерзая на месте. — Уж, очень хочется на себя поглядеть… — ведь даже и не знаю какая я внешне, только цвет волос светло-русый и все.

— Да как же, а болячки твои, вдруг кто увидит? — спросила взволнованно сестра.

— А и плевать, через седмицу пройдут, вот полечу и все. Что ж, мне все время в покоях сидеть? Вот соли мне принесут и зудеть перестанет, сразу и пойдем. Скажи, а череда у тетки есть? — спросила я, почесывая ноги.

— Что за череда? — спросила Боянка, переплетая косу.

— Травка такая, ей лечат…

— Ну не знаю, ты лучше матушке скажи, она спросит. — посоветовала девочка, закончив плести косу и надевая сарафан.

— Боян, подсоби, а? — кивнула сестре в сторону горшка.

— О-о-о-ох — тяжело вздохнув, протянула девочка и подошла ко мне. Управившись с утренним туалетом, мы устроились на кровать и тут в дверь постучали:

— Войдите, — крикнула Бояна.

Дверь открылась и перед нами оказалась молодая девушка, в темно- сером, простом сарафане, темной косой и большими, телячьими глазами.

— Вот барин велел занести. — и пройдя к столу, водрузила на него холщовый мешочек, поклонилась и вышла.

Боянка заглянула в мешок и пробубнила:

— Соль. И зачем нам соль? — посмотрела, на чешущуюся меня.

— Бояночка, а отнеси меня в баню, или лучше к матушке, или нет, позови ее лучше сюда. — сердясь на себя и чуть не плача от невыносимого зуда, протараторила я.

Боянка положила мешок на место и ушла за матушкой. Вернулись они ко мне вместе.

— Ну тетка и лютует… — говорила девочка, входя в комнату.

— Ничего охолонет, она в город с нами собиралась, так что поостынет… — ответила ей матушка.

— Матушка пойдем в баню скорее, нету мочи больше терпеть и мешочек на столе прихвати. — поторапливаясь, уговаривала я.

— Ты мыться хочешь, — спросила женщина, недоуменно поглядывая на меня, — А можно то с такими струпьями?

— Нужно мамочка, только скорее-е-е. — чуть не плача, провыла я.

Матушка подхватила меня на руки и двинулась на выход из дома. Баня находилась недалеко в ряду хозяйственных, дворовых построек, стоило только пересечь двор, и мы прибыли. В бане было тепло, не жарко, а именно тепло и влажно. Здешняя баня, почти ничем не отличалась от нашей, разве что, торцы палатьев были резные и ручка у деревянного ковша тоже. Может конечно, дерево для строительства использовалось немного другое, потому что в витавшем в помещении смоляном запахе, присутствовала нотка горечи. Присев на лавку, матушка принялась, раздевать меня:

— Что делать надобно с солью? — спросила она, заглядывая мне в лицо через плечо.

— Воды наведи в тазу теплой, и пару горстей соли кинь и размешай. — показала я ручкой горсть. — А дальше, я уж сама. Матушка навела мне теплой водички, насыпала соли и посадила меня в таз, предварительно размешав в нем воду.

Первой мыслью было: — Как же щиплет твою дивизию! А второй: — Господи, какое блаженство… — уже немного расслабляясь от утихающего зуда, подумала я.

Поседев в теплой воде и почестям омыв себя соленым раствором, я разрешила матери, вынуть меня из таза. Матушка, в то время, пока я шипя, пища и чертыхаясь, мылась, сидела и молча наблюдала за моими действиями.

— Матушка, а можно ли где череды достать, это травка такая… — поинтересовалась, уже почти счастливая и не чешущаяся я.

— Знаю я такую травку, не переживай в городе на базаре купим. У сестры есть, но не буду я Варвару просить, она и так слишком буйно реагирует, что мы лекаря не позвали, считает, что загублю я тебя. — усмехаясь, сказала женщина. Вынув меня из воды и промокнув мое тело полотном, она надела на меня свежую рубаху и отправилась в дом. Когда мы вошли в избу, навстречу нам вышел, парадно одетый с приглаженными русыми волосами, батюшка:

— Ну, как ты горлинка моя? — ласково спросил он, трепля меня за пальчики.

— Уже лучше, батюшка, а когда в город отправляемся?

— Так, а тебя можно ли?

— Можно. Тем паче у нас с матушкой надобность большая на базар попасть. — уверенно ответила я, матушка кивнула.

— Коль так, то как готовы будете, так и отправимся. А сейчас утреничать пойдемте, все уже ждут. И мы все отлравились в трапезную. За столом уже были: тетка, Истислав ее муж, мои братья с Боянкой и не знакомый мне молодой мужчина. Наверкяка, теткин сын. Он был темноволос, как и Истислав и так же жилист, ну и общие черты лица присутствовали, хорошо одет, видимо умеет подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки фигуры. На вид, довольно приятный молодой человек.

— Здравы будьте хозяева. — сказалбатюшка, сев на лавку. Матушка разместилась рядом с ним, а меня усадила подле себя.

— Здравствуй гость дорогой, дозволь и с сыном моим Игорем поздороваться… — поприветствовал отца дядька Истислав.

— Доброго утра боярин Игорь. — сказал батюшка, обращаясь к парню. Тетка расплылась в ехидной ухмылке, а то как же, взрослый мужик первый с мальчишкой здоровается потому что тот боярин. И как ее не разорвало от счастья. Это ж надо так человека не любить, чтоб такой мелочи радоваться. Да, а у нее явно проблемы… "Сделал гадость на сердце радость" — это явно про нее.

— Здравствуй дядька Гоймир. И давно ли, я тебе боярином стал? — улыбаясь, спросил парень. — Еще пару лет назад, за уши меня оттаскал, когда я чуть под коня не угодил, а теперь вдруг боярин! Ты ко мне по-простому обращайся, без всего вот этого. — и показал рукой вокруг батьки, как бы намекая, что не стоит он такого обращения от взрослого мужчины.

— Игорь так положено. — попыталась осадить его тетка, но он лишь отмахнулся.

— Что ж, родной дядька ко мне, как к чужому? Я ж дома все-таки, а не у князя в хоромах.

Тетка Варвара поджав губы, кивнула. Присутствующие, начали завтракать, мне достались: каша, кисель без меда, слава богу, а то тоже аллерген и краюха хлеба. Я даже решилась забрать у матери ложку и ела кашу сама, с болыиим трудом удерживая ее в руке, но все же сама. Это какое никакое, а достижение. За столом велся неспешный разговор о каких-то неизвестных мне людях, местах и договорах на поставки какой- то пеньки… Я особо не вникала. Закончив есть, ко мне подошла Боянка и взяв на руки, унесла одеваться для похода в город. Пока мы шли на второй этаж, я вспомнила о своем желании, увидеть себя в отражение.

— Бояна, а ты мне обещала зеркало показать. — заискивающе начала я.

— Не ври, не обещала, я сказала: что оно есть, но что понесу тебя туда, я не словом не обмолвилась. — не повелась сестра на мой тон.

— Ну чего тебе жалко, что ли? Я ж одним глазком. — показывая пальчиками щепоть, уговаривала я девочку. — Когда еще такая удача представиться?

— Ну если только мигом… — сомневаясь, протянула она.

Боянка поднялась на второй этаж и прошла не направо как обычно, а налево, дойдя до конца коридора, она остановилась у последней двери и озираясь быстро ее открыла и прошмыгнула вместе со мной внутрь. Комната была примерно такой же что и наша: кровать, только более широкая, сундук, резной стол с лучиной на нем, стул с резной спинкой около стола, пару полок на стенах, на которых стояли украшенные узорами, скорее всего, серебряные сундучки с крышками, ну и зеркало в полный рост, на мудреной, витой подставке. Подойдя к нему поближе, Боянка показала мне, меня.

— Батюшки святы, ну и рожа! И неудивительно, что сестра меня за чумную приняла, расчесала я себя знатно. Сейчас после купания, конечно уже лучше, хотя бы нет особой красноты и не сочатся ранки, а что до этого было, даже представлять не хочу. Ну а, что до внешности, то я оказалась довольно милым, правда излишне толстым ребенком. У меня голубые большие глаза, нос пуговкой очень аккуратный и губки бантиком, хорошенькая такая русоволосая малышка. Правда отражение было немного кривоватым и местами размытым, но учитывая, что это сделал человек, а не машина — это очень даже не плохая работа. Насмотревшись на отражения, мы отправились в свои покои, чтоб одеть меня. Через минуты три, мы собранные причесанные и при параде спускались вниз к родным. Матушка с теткой сидели в светлице и о чем-то разговаривали:

— Да неужто у самого князя? — спросила мама.

— А я что говорю… — самодовольно ответила тетка.

Увидев нас они сразу замолчали, не для детских ушей, значит, разговоры, женщины поднялись и направились вместе с нами на выход.

— Пойдемте девоньки мои. — сказала матушка забирая меня у сестры и приобнимая ее за плечи. Тетка Варвара грустно и тяжело вздохнула, глядя на нас.

Мы вышли на крыльцо, у которого нас ожидала повозка, по-другому ее нельзя назвать: с лавками, стоящими в два ряда, оббитыми какой-то яркой синей тканью, запряженная конем. Спустившись, подошли к нашему транспорту и при помощи батьки и Игоря, который видимо, отправляется на прогулку с нами, взобрались на свои места. Я сидела у матери на коленях, рядом Боянка, впереди на соседней лавке сели: тетка, Игорь и батька, все к нам лицом. На передке повозки сидел Епифан, видимо править будет он. Подъехали четверо мужчин на лошадях: при оружии, с военной выправкой, они очень уверенно окружили наш транспорт с четырех сторон, и мы тронулись в путь. Проезжая по городу, я просто рассматривала окружающее пространство, особого впечатления на меня оно не производило, у нас во многих деревнях так же, где-то даже и дороги похуже, чем здесь. Проехав несколько улиц, мы повернули налево в проулок, откуда слышался громкий шум и оказались на большой площади, которая была уставлена рядами лотков и торгующих, и покупающих, что-то друг у друга людей.

— Вот это толкотня и гвалт! Все кричали одновременно: кто рекламировал товар, кто предлагал, кто описывал свое добро, просто ужас! Наша повозка остановилась и все мы стали, выбираться наружу. Договорившись: кто, куда и с кем идет, разошлись по базару. Игорь, ушел один куда-то в глубь базара, где стоял домашний скот и кони на продажу, за ним пошел один из сопровождающих нас мужчин. Боянка, тетка и матушка со мной на руках, договорились пройти по рядам с травами, а затем пойти к тканям и украшениям, с нами пошли двое мужчин сопровождения и Епифан. А батька со своим сопровождающим отправились в кузнечный ряд, где продавали: всякие инструменты, упряжь, гвозди и прочую хозяйственную утварь. Идя по базару, я удивлялась разнообразию, прямо как будто вновь, стала прежней собой, старушкой, вечно торгующейся на рынке за картошку и помидоры…Товары были всякие, как говорится, на любой вкус и цвет. И молочные продукты, и крупы, а вон там мужчина торгует: сушеными грибами и ягодами, да и медом еще. Меня охватил азарт, захотелось всего и побольше и можно все подряд. Проходя по рядам, заметила интерес продавцов к нашей группе: богато одетые женщины с детьми в сопровождении воинов, наверняка производили платежеспособное впечатление и были желанными покупателями, правда до того момента, как какому-нибудь продавцу не попадалось мое покрытое болячками личико. Они сразу менялись в лицах и отводили взгляд, мне кажется, если б могли собрали вещички и сбежали, лишь бы матушка со мной в руках, не приближалась. Меня это даже стало забавлять, и я по возможности неожиданно оборачивалась к ним, чтоб они не сразу замечали моей физиономии. Вот такая вредная, маленькая старушка.

Преодолев несколько рядов с продуктами, мы оказались в той части базара, где бабки, женщины и девушки торговали: травами, настойками и кореньями каких-то растений. Подойдя к одной представительного вида старушке, матушка поинтересовалась:

— Цветки череды есть?

— Есть, а как же не быть? Все хорошие, в ту весну собранные… — начала расхваливать свой товар боевая бабулька, залезая в суму и разыскивая там пучок череды. Найдя, она показала его матушке, та, оценив предложенный пучок, осталась довольна, отдала ей кривоватую по краям монетку, поблагодарила и мы пошли в ряды тканей.

И вот тут среди этой красоты и разнообразия: тканей, лент и нитей, мы потеряли Боянку. Она, увидев все это богатство, ломанулась в гущу людей, что мы ничего и сделать не успели. Поплутав вместе пару минут, среди лотков, было принято решение, разделиться и искать ее по отдельности. С нами с матушкой, по левой стороне рядов, пошел один воин, а с теткой Варварой по правой стороне, Епифан и другой воин. Проверив свою половину рядов и не обнаружив пропажу в лице сестрицы, мы отлравились на помощь к тетке, пройдя метров двадцать, на окраине площади у стоящих здесь изб мы заметили: тетку, Боянку, Епифана и воина, что их сопровождали и быстро устремились к ним. Достигнув наших попутчиков, матушка облегченно выдохнула и принялась ругать девочку:

— Бояна, как же можно так убегать? Не дай Боги с тобой, что случилось бы… Дуреха….

В этот момент из ближайшей к нам избы, вывалился спиной вперед, мальчишка лет двенадцати в грязной, изорванной одежде, он упал на землю и даже не пытался подняться, а за ним, погоняя его палкой вышел здоровый, жирный мужик, в дорогой рубахе, синих штанах, сапогах по колено и рыжей торчащей во все стороны бородой.

— Поганец, вот я тебя сейчас отхожу дубиной, чтоб не повадно было… — орал мужик, потрясая палкой, увидев, что у этой сцены есть зрители, мужик быстро ретировался и оставил свою затею, избить парня. Мальчик был очень худым, волосы свалялись в колтун, одежда была явно, не с его плеча. Он сидел на земле и утирая слезы тихо плакал. — Господи, ну как можно такое допустить, ведь у него же где-то должны быть родные. Тетка Варвара остановилась и рассматривала эту безобразную сцену, позади нее стоял Епифан и двое охранников, что нас сопровождали. Рассматривая мальчика и раздумывая над чем-то мне не ведомым, она кивнув головой в его сторону, не к кому не обращаясь велела:

— Подкять!

В этот момент, я жутко испугалась, я конечно верю матушке, что тетка добрая, но последние дни ее поведение не разу не помогло в этом убедиться и с таким безжизненным лицом, парнишку вряд ли, ждет что-то хорошее от женщины. Один из охранников подошел и поднял его за локоть с земли, подведя к тетушке. Она оглядела его и спросила:

— Воровал?

— Да больно надо! — зло воскликнул мальчик, — Краюху хлеба попросил, а он меня облаял и выпнул скотина.

— Побирался значит… Родные где? — спросила все так же без эмоционально тетка. Мальчик зло поджал губы и молча отвернулся. Тетка кивнув своим мыслям, спросила:

— Ежели к себе во служение возьму, пойдешь?

Мальчик недоверчиво, зло и нагло смотрел на тетку. Подумав какое-то время, спросил в ответ:

— Смотря чем служить надобно… Непотребство всякое делать, не стану. Мало ли чего захочешь… — цинично усмехаясь, проговорил этот, уже давно не ребенок.

— Умен. — ухмыльнувшись ему в ответ, постановила тетка Варвара. — Правильно, не гоже первому встречному доверяться. Боярина Истислава знаешь? — мальчик кивнул. — Так вот я жена его, боярыня Варвара, возьму тебя, конющему помогать, пойдешь?

— Ну ежели твой конюший, меня чему научит, то пойду. А ежели, он на меня все дело свалит, а сам пить примется, то не по пути нам.

Тетка только посмеялась над словами парнишки и одобрительно сказала:

— Не переживай, не свалит, лодырей я не кормлю. — строго предупредила она. — Смотри ежели украдешь или набедокуришь чего, без рук останешься и не посмотрю, что ты мальчишка совсем. Жалостью меня не проймешь… — и обернувшись кивнула Епифану, приказав.

— Пущай один из хранителей, его на двор отведет и в бане для начала отмоет, а там глядишь и поймем, что за птица. — мужчина, что держал мальчика, поклонился тетке и потащил его за собой, в сторону выхода.

Мы вернулись в ряды с тканями, матушка, на этот раз, держала Боянку за руку во избежание рецидива, так сказать. Поплутав меж них мы прикупили: пару отрезов ткани, ленты, каменья для вышивки, жемчуг, еще какие-то жестяные, серебряные пластинки, нитки и еще что- то, я даже уже не обращала внимание. Азарт давно схлынул, под натиском адреналина и однообразия звуков вокруг. Время перевалило за обед, и я ужасно вымоталась, очень хотелось перекусить и лечь спать. Столько шума и толкотни быстро меня утомили. Закончив с покупками направились к повозке, у нее нас уже ожидал батюшка и Игорь державший под уздцы огромного, черного коня. Увидев нас, батька спросил:

— Всего накупили красавицы? Довольны?

— Всего, давайте домой скорее, а то Ведара уже засыпает на руках.

Отец подошел ближе и забрал меня у матушки, Епифан распорядился на счет погрузки наших приобретений, устроился на передке. Мы уселись на свои места в повозку, только теперь рядом с теткой села Боянка, а батька на одной лавке с мамкой. Игорь взобрался на своего коня и отправился верхом. Хорошо, что до дома тетки было не далеко. Вот сейчас приедем, попрошу матушку мне череду заварить, сполоснусь с ней, пообедаем и спать пойду. Сил нет. Въехав во двор, к нам на встречу вышли братья:

— Что — то долго вы… — сказал Отомаш. Зелислав просто стоял и рассматривал коня, на котором приехал Игорь.

— Да вот, пока закупились и время незаметно пролетело… — ответила матушка, спускаясь.

— Где найденыш мой? — спросила тетка, — Поди разузнай! — приказала Епифану, — он поклонился и ушел.

— Мам прикажи, череду заварить. — попросила я, стоящую рядом матушку. Она кивнула и пошла к крыльцу. Батька пошел следом, за нами Боянка и Отомаш. Зелеслав пошел с Игорем на конюшню, размещать его питомца.

— На стол накрывайте живо! — крикнула тетка, стоящим у крыльца служкам. — Голодные все…

— Погоди, — остановила матушка одну из девушек, — На ка, завари в кипятке и крышкой накрой, как отобедаем, мне принесешь в трапезную, а потом вещей чистых для меня и дочек в баню отнесешь, поняла? — девушка кивнув, взяла череду и ушла в кухню.

Поднявшись по крыльцу, мы прошли в трапезную, куда уже бегали, туда-сюда снующие девушки накрывая на стол.

— Хозяин вернулся? — спросила в никуда тетка, тут же сразу появился Епифан, поклонился и ответил:

— Нет его барыня, сказал к утру вернется на реке дела у него.

Тетка кивнула и прошла садиться на свое место. Накрыв на стол девушки исчезли. Все собрались, и тетка произнесла:

— Принимайтесь за еду, гости дорогие, — официально проговорила хозяйка.

Быстренько отобедав, матушка дождалась служанку с чередой, уточнила у нее принесла ли, она нам вещи и взяв меня и Боянку направилась в баню.

— Ох и умаялась я с этими покупками, — сказала мама, раздев меня и раздеваясь сама.

— Да, сил совсем не осталось, и голова гудит, — ответила ей уже раздетая Боянка, наливающая воду в таз. Матушка навела мне воды в таком же тазу и спросила:

— Весь отвар лить то?

— Да. — сонно ответила я, посмотрев на содержимое кувшинчика с отваром. Налив отвар в таз и усадив меня туда, матушка принялась мыться сама. Я сидела по грудь в глубоком тазу и легонько протирала свое тельце ладошками, смывая пыль базара, усталость от тамошней атмосферы и шума. Закончив с купанием, матушка одела меня, оделась и мы пошли в избу. На крыльце стояла тетка Варвара, Епифан, а рядом с ним светловолосый, симпатичный, но очень худой парнишка, приостановившись матушка осталась на крыльце. Приглядевшись повнимательнее я узнала того мальчика с базара, только сейчас он разительно изменился. Прямо "Мойдодыр" поработал, как в мультфильме: из негритенка сделали ангелочка, хорошенько отмыв.

— Как зовут тебя соколик? — как-то уж слишком ласково спросила тетка. Ей это вообще не свойственно, по-моему.

— Ладаад, — буркнул недовольный и уставший мальчишка.

— Что ж Ладаад, будешь жить в дворне, Епифан покажет где, — Епифан поклонившись, кивнул — Про работу я тебе говорила, все хорошо будешь исполнять, платить стану… Ты скажешь мне где родные твои?

— Сирота я. Погиб батька на верфи, три лета уж как, а мать за ним отправилась, родных у меня нет. — как обрубая, произносил мальчик.

— Сиротинка значит… — задумалась тетка. — Не думай, обижать тебя никто не будет и неволить тоже. Захочешь уйти, уйдешь. — сказала тетка, отпуская его жестом руки. Мальчик поклонился и пошел вместе с Епифаном в сторону дворни, где жила прислуга. Мы вместе прошли в избу:

— Что, обучать станешь? — спросила матушка, идущая рядом с теткой по коридору.

— Угу. — буркнула тетка. — Жалко мальчонку… Его ж тот жирдяй до смерти забил бы… — сжимала кулаки Варвара. — Ненавижу таких… — зло и чуть не плача, говорила тетка. Я уставилась на нее и даже спать перехотела от шока. Никогда бы не подумала, что она такая добросердечная, надо же…. И зачем из себя такую крысу строить? Хотя батюшку она же тоже ненавидит, видимо черта характера у нее такая: и любить, и ненавидеть, и жалеть — отчаянно, на грани. "Не суди и не судим будешь", как говорится…

— Правильно. Золото ты сестрица, — обняла ее матушка, прижав к себе и целуя в щеку. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и разошлись по комнатам, в нашей уже сидела Боянка, расчесывая свою гриву. Матушка уложила меня на кровать и поцеловав меня и пройдя к Боянке и ее, ушла. Я лежала на боку и смотрела, как Боянка прядь за прядью расчесывает волосы и под это однообразное действо уснула.

Проснулась поздно ночью, посмотрев, что уже ночь и вставать смысла нет, перевернулась на другой бок и снова погрузилась в сон.

Глава 9. Дорога домой…

Утро нового дня, я встретила на рассвете. Прислушалась к своим ощущениям, сегодня, благо зуд был не таким сильным, но все же присутствовал, хорошо, что мешочек с солью я забрала у матушки себе, после вчерашнего утреннего купания. А после базара в череде купалась… Так что, смогу сейчас хотя бы умыться. Вот беда этот диатез, зарабатываешь его за день, а лечишь все десять. Хотя со всеми болячками в принципе так же, раз и все, а избавиться потом от такого подарочка, ой как не просто.

Потянулась на постели, мышцы ныли, но уже даже как-то приятно. Знаете, такое ощущение, когда и больно, и немного приятно? Как будто ногу отсидишь, помню, Машуня моя так в детстве делала, специально отсидит себе ногу, а потом пищит от удовольствия — говорит звездочки бегают щекотно. Ох, доченька моя, как же я по вам всем скучаю… Ну, не буду унывать, здесь меня тоже любят, и я к своей новой семье очень привязалась, они хорошие люди заботятся друг о друге, помогают, переживают, повезло мне все-таки, что у них оказалась…

Как я хорошо сегодня отдохнула, спала крепко и выспалась как будто на две жизни вперед. Полежав немного, заметила, что рядом спящая Боянка, тоже уже проснулась и молча, рассматривала потолок с каким-то сосредоточенным выражением лица. Что-то решив, она тяжело вздохнула и села на постели, свесив с нее ноги:

— Бояна, поможешь мне? — попросила я. Сестрица, обернувшись ко мне, увидела, что я не сплю и спокойно кивнула. Посадив меня на ночную вазу и дождавшись, когда, я закончу, она усадила меня на сундук и пошла налить воды в таз, чтоб умыться.

— Сестрица, ты как умоешься, сыпани соли в воду из мешочка и меня соленой водой умой, хорошо?

Девочка, снова, молча кивнула сосредоточенная на своих мыслях. Странно, что-то с ней сегодня не так… Умывшись и насыпав соли в воду и умыв меня, она расчесала мои волосенки, посадила меня на кровать и стала расчесываться сама, а после переплела косу. Одела нас обеих в сарафаны попроще, из тех, что мы дома носили и принялась вытаскивать из сундука все вещи, что у нас были и укладывать их на кровать. Наблюдая за ее действиями, спросила:

— Мы сегодня домой поедем?

— Угу, — гулко раздалось из сундука, и сестра вытащила из него очередную стопку вещей.

Так вот, что она такая сосредоточенная, наверное, представляет, что сделать нужно. У меня тоже такое есть, проснешься утром и составляешь в голове список, что нужно за день переделать, особенно если что-то серьезное запланировано.

Дверь открылась и в комнату тихонько заглянула матушка, мы обе на нее посмотрели:

— О, девоньки мои поднялись… — удовлетворенно улыбаясь, проговорила она. — Бояна собираешься уже? Правильно, батька с братьями уже телегу снаряжают, сейчас, как по утреничаем, отправляться будем. Так что спускайтесь, а к вам я сейчас девку дворовую пришлю, пущай вещи ваши в корзину уложит.

— Да матушка, сейчас спустимся… — ответила ей сестрица.

— Не мешкайте, а то токмо вас ждем… — закрыла дверь и ушла.

— Ну, что пойдем что ли? — спросила Боянка, подходя, ко мне сидящей на сундуке.

— Погоди, ты можешь мешочек с солью с собой прихватить? Может в дороге хоть тряпицей себя по протираю, а то взвою от чесотки, — попросила я девочку, Боянка подошла к столу, взяла мешочек и вернулась ко мне. А у меня появилась идея:

— Сестрица, а свяжи между собой тесемки и будет у меня сумочка. — улыбаясь, попросила довольная собой я.

— Сумочка, это от сумы что ль, токмо меньше? — улыбнувшись, спросила Боянка.

— Да, очень удобно всякие мелочи носить…

— А, откуда ты знаешь то? Видела у кого? — спросила девочка, связывая тесемки мешочка, проверяя результат и примерив себе на руку мой новый аксессуар.

— Да, когда мы на базаре ходили, баба какая-то с такой была. — пробормотала я, придумывая на ходу, где могла, такое видеть.

— А что, здорово, очень полезная штука… — довольно кивая, сказала Боянка, беря меня на руки, — Как домой вернемся, тоже себе такую сделаю и буду в нее орехи класть, как на речку с девками ходить, станем. — и вышла со мной на руках из комнаты, направляясь к лестнице.

Войдя в трапезную, мы увидели, накрытый стол и сидящих за ним: тетку, Игоря, что сидел на месте хозяина, Батюшку сосредоточенно о чем-то размышляющего, отрешенного Отомаша, матушку и довольного Зелеслава. Наверняка радуется поездке домой, там у него Лашек уже неделю почти, не глаженный…. Мы присели рядом с матушкой.

— Угощайтесь гости дорогие, — пафосно произнес Игорь. Я недоуменно на него посматривала, ожидая, пока матушка положит мне еду в тарелку; не идет этому живому парню местный официальный стиль общения. Тетке вот он просто идеально подходит, а Игорь, проще что ли… Тетка Варвара довольная сидела и поглядывала на батюшку, вотже стервь…Может же быть нормальной…

— Вельми понеже, — ответил батюшка. Я попыталась перевести для себя, что он только, что сказал. Что-то вроде, спасибо большое, скорее всего… Ладно, мой словарный запас пока оставляет желать лучшего, но я работаю над собой, а это главное, со временем разберусь в здешних языковых тонкостях.

Все принялись есть. Мне достались: соленая каша на молоке, квас, и хлеб с какими-то ягодами, странно первый раз вижу, чтоб здесь в хлеб что-то добавляли… Но оказался он очень вкусным, как сдобная плюшка.

Закончив завтракать, батюшка поблагодарил хозяев и поторопил нас с выходом, сам же отправился проверять, как погрузили наши вещи. Матушка кинулась, обниматься с теткой, а та в ответ начала лить слезы и причитать у нее на плече. Да плохо жить даже без нормальной почты, не говорю уж о телефонах. Хотя так, как у них сейчас, встречи с родными намного приятнее, а расставания печальнее; совсем не перестаешь радоваться жизни и чувствовать ее вкус. Тяжело ценить то, что можешь получить ежедневно и в любую минуту, как мы в современном мире привыкли… Все обесценилось, все слишком равнодушны и перестали радоваться тому, что имеют сейчас, а все только и стремятся туда, где лучше. Забывая, что живут сейчас, а не пишут черновик своей жизни, забывая, что не место красит человека, а человек — место. — думала я, наслаждаясь душевным прощанием сестер.

Попрощавшись друг с другом, матушка пошла обнимать смущенного Игоря, а тетка принялась, тискать всех нас, по очереди: Отомаш, на миг ее, приобняв, убежал к отцу под предлогом помощи, хитрый жук. Боянка и Зелеслав, были сграбастаны в объятья одновременно, тетка долго и со смаком слюнявила их плечи. И наконец добралась до сидевшей на лавке меня. Подняв меня на руки, немного пришедшая в себя Варвара, просто тискала и сюсюкала со мной, продвигаясь за всеми к выходу. Выйдя на крыльцо, мы увидели нашу телегу и впряженного в нее Кучура, нетерпеливо топчущегося на месте. Спустившись с крыльца, тетка снова обняла матушку что-то ей прошептав, передала меня на руки матери и обратилась к отцу:

— До свидания Гоймир, ты желанный гость в моем доме.

— До встречи боярыня, — сказал батька, улыбаясь во всю челюсть и кланяясь до земли. Матушка на это только фыркнула и пошла со мной к телеге. Батюшка, помог нам забраться внутрь, сначала посадив меня, а затем маму, потом поднял в телегу Боянку и Зелеслава. Отомаш, уже сидел на передке и не на кого не смотря, тихо что-то бубнил… Батька устроился рядом с ним, забрал у брата поводья и стегнул Кучура. Телега вперевалочку выкатилась за ворота, со двора нам махали на прощание рукой, провожающие нас тетка и Игорь. Мы помахали им в ответ: грустно улыбаясь, махала матушка, счастливо и довольно все остальные. Я была рада возвращению домой. Там я спокойно могу посвятить время тренировкам и изучению окружающего мира и людей. Потихоньку и не спеша преодолев город, мы выехали за частокол и тронулись вдоль пролегающего леса, в наше село. Я устроилась на перине, между мешков с тканями, как на троне и благостно наблюдала, за сменяющими друг друга деревьями. Матушка порывшись в одном из мешков, достала платки и протянув один Боянке, а другой повязывая мне, велела

— Повяжи! — Боянка намотала свой платок, как тюрбан.

Дорога домой для нас проходила намного быстрее, но не могу сказать, что удобнее, батька достигнув леса, погнал Кучура на всех порах:

— Ничего, потерпите маленько, зато ужо к вечеру дома будем, теперечи не надо бояться, что куры друг друга передавят и останавливаться их кормить не нужно, да и пирогов, что тетка в дорогу распорядилась положить, по пути поедите. Чего зря время терять? — говорил отец, восторженно улыбаясь. Мы молча и недовольно переглянулись, но никто не стал возражать. Батьку охватило какое — то нездоровое предвкушение быстрой езды и скорого возвращения домой, а может просто тетка ему до смерти надоела… Хотя, все то время, что мы у нее гостили, он ее вообще никак не воспринимал, старался чаще уходить по делам и к придиркам ее относился попустительски, не замечая. Хорошая черта характера для зятя. Учитывая, что Варвара материна семья, то есть сестра, а семью жены, как говорится, не выбирают, что попадет, то и твой крест, все равно придется примериться и с не очень приятными родственниками.

Мы катились очень быстро, собирая практически все кочки по дороге и подпрыгивая при тряске. Заснуть и перетерпеть дорогу у меня не получилось, играть с кем-то при такой тряске, возможным не представлялось, поэтому я просто читала про себя любимые стихи:

"Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя"…

Закончив читать, завалилась в своем импровизированном гнезде и все же уснула. Проснулась от того, что сползла на пол телеги и нещадно подпрыгивала, и дергалась, ползая от тряски по дну. Матушка сидела на против с ужасно недовольным и уставшим лицом, видимо не мне одной отцовский энтузиазм, встал колом… Обернувшись к батьке, она стукнула его по плечу, прокричав:

— Гоймир, а ну останови живо! — батька притормозив, обернулся к ней, непонимающе разглядывая и недоумевая, чего это матушка, вдруг такая злая.

— Прекрати так коня, гнать! Мы устали уже, от этой не заканчивающейся тряски! — и принялась, спускаться с телеги. — Веда, писать пойдешь? — спросила зло женщина. Я все еще не отошедшая от того, что мир болыие не вертится, как на аттракционах, просто ей кивнула и подползла поближе к краю телеги. Матушка вынула меня и направилась к ближайшим кустам.

— Ну, чего ты Чипрана? Зато раньше дома будем… — поинтересовался, уговаривая мать, батька.

— Никуда твой дом не денется! Приедем, как приедем и не че над нами измываться!

— прокричала ему матушка, не останавливаясь. Управившись, мы пошли назад, батюшка сидел недовольный и поджимал губы, видимо обиделся, что мы не поняли в его благородном стремлении. Матушка усадила меня, а ей помог забраться Отомаш:

— Трогай, но тихонько, чтоб кишки изо рта не выпрыгивали. — улыбаясь, разрешила матушка. Оглядевшись вокруг, я заметила знакомую полянку, на которой мы останавливались на ночь и на которой нас чуть не загрызли волки. Так не вспоминать! Все обошлось и ладно… Да тут полдня всего осталось. С какой же скоростью мы ехали, что уже здесь оказались? С ума сойти, не зря матушка, так разъярилась… Посидев пару минут, я поняла, что голодна:

— Мам, я есть хочу, есть у нас че-нибудь? — обратилась я к женщине.

— Да, давайте отобедаем, — и принялась рыться в корзине доставая из нее котелок, накрытый тряпочкой и полотенце с пирогами и хлебом. Отомаш увидев, что мы достаем еду, перелез к нам в кузов и схватил пирог.

— Наконец-то батька остановился, а то я ему и так, и эдак, а он гонит и все. — сказал, жуя парень.

— Гоймир, пирог будешь? — спросила мама, подмигивая и корча нам смешные рожи.

— Не буду, я дома поем. — обиженно буркнул батька и стегнул коня, тот побежал чуть быстрее, но уже не так, чтобы мы были не довольны. Боянка и Зелеслав, тоже принялись есть. Странно, что в кусты они с нами не пошли, уже полдня в пути… — подумала я. Пообедав, матушка собрала остатки и тронув Боянку за плечо, кивнула ей в сторону батьки:

— Бать останови, писать хочу — попросила сестрица, улыбаясь. Батька что-то бурча, притормозил:

— Зелеслав ты ке хочешь? Тоже сходи, что ж теперь каждую версту останавливаться? — спросил недовольно отец.

— Нет пока, — ответил мальчик, улыбаясь матери. Да у нас тут заговор, и все дружат против батькиной езды. — посмеялась я про себя, над поведением родных. Вернулась Боянка, и мы поехали дальше. Километра через два, попросился Зелеслав. Батька остановил коня вновь, бурча уже на тон громче, мамка тихо посмеивалась… Отомаш сошел сам, пока мы не тронулись с места, дожидаясь Зелеслава. Не хочет видимо, в этом розыгрыше участвовать. — решила я.

— Матушка, а вода есть? Мне бы щеки и шею солью протереть, а то опять зудеть начинает. — матушка кивнула, полезла в какую-то корзинку достала миску и тряпочку с каким-то содержимым, вытряхнув ее в миску и плеснула туда воды.

— Я соль сразу приготовила. — сказала матушка, подсаживаясь ближе и протирая мне лицо, шею и ноги, торчавшие из-под сарафана.

И мы вновь отправились в путь. Ехали уже приемлемо и я снова уснула на своем "мешковом троне". Проснулась, когда уже было темно, рядом раздавался лай собак. Мы проезжали по деревне в сторону дома. Сев и оглядевшись, ничего не различив, просто ждала, когда доедем. Матушка сидела уже рядом со мной, обнимая и укрывая одеялом. Зелеслав ерзал, накрываясь своим, также, как и Боянка. Вот, батька подъехал к очередным воротам и наконец, остановил коня. Мы стали, выбираться из телеги. Из калитки вышли Бивой и Бенеш:

— Уже прибыли! А мы вас токмо, завтра ждали. — говорили хором радостные братья, помогая матушке со мной и Боянке спуститься. Матушка понесла меня в избу, войдя усадила на лавку:

— Подождешь, как управимся с вещами, и я тебя искупаю? — спросила, гладя меня по щеке и заглядывая в глаза.

— Да подожду. — кивнула, улыбнувшись.

Матушка вышла, а вслед за ней, вошли близнецы с мешками и принялись, их сгружать в угол под моей зыбкой. Я просто смотрела на них, положив мешки и обернувшись ко мне, братья оба замерли, таращась на меня. Я сразу поняла, что они разглядели при свете мою малопривлекательную мордочку.

— Я не заразная. — сразу с места в карьер начала я. — Петушков сладких много съела, вот и обсыпало, но все заживет. Не че на меня так смотреть! — громче чем хотелось, выкрикнула я.

— Ну хорошо, что пройдет. — проговорил спокойно Бивой.

— Главное не заразная — пробубнил Бенеш, за что брат дал ему подзатыльник со словами:

— Ты че несешь дурень? — Бенеш почесывая пострадавший от своей прямоты затылок ответил, обращаясь ко мне:

— Извини не то хотел сказать, не обижайся Ведка. — мило улыбаясь, извинился Бенеш.

— Ничего, я понимаю, как оно видится, жуть… — улыбнулась я, не обижаясь.

Братья ушли, дальше выгружать телегу, скоро управившись, мамка пришла за мной. Она взяла чистые вещи в сундуке, и мы отправились с ней в баню, искупавшись и искупав меня в череде, которую она поставила, настаиваться до этого, вернулись в избу. Родные занимались кто, чем: Боянка ушла в баню, батька прихлебывая, ел щи, близнецы копошились в мешках с вещами, Отомаш укладывался спать на печь. Меня матушка напоила молоком, накормила сваренными теткой Квасеной щами и уложила, спать в зыбку.

Наконец-то дома. — подумала я, засыпая.

Глава 10. Часть 1. Праздник к нам приходит…

Кукареку-у-у….

— Вот и настал обычный, новый день. — проснувшись, с криком петуха и топотом Зелеслава, подумала я. С той знаменательной поездки в город, прошло уже около двух недель, по моим подсчетам. Сегодня первый день нового месяца — Игельда.

За эти две недели, у нас многое произошло…

Я добилась довольно заметных успехов, в развитии своего тела: прекрасно ползала, подолгу стояла на ногах с опорой и уже потихоньку начинала, учиться, ходить. Конечно, эта наука для меня была все еще, не такой близкой, как хотелось бы, но я уже могла, передвигаться на двух ногах, придерживаясь за стенку или лавку. А это, на мой взгляд, отлично. Ела сама, без усилий уверенно орудуя ложкой. И еще событие для меня весьма значительное… В избе, сделали перестановку и теперь, я сплю на широкой лавке, на перине, а не в зыбке, так что могу сама добираться, "по надобности", в сени, да и вообще, свободно передвигаться, по необходимости. Поскольку, мы с Боянкой часто гуляем во дворе, мои мышцы налились силой, гуляя, придумываем новые игры, частенько к нам присоединяется Зелеслав. Теперь, когда я уже более уверенно передвигаюсь сама, моя жизнь заиграла новыми красками. Правда матушка, была от этого, не в восторге. Стирки, с маленькой меня было в два раза больше, чем со взрослого батьки. Передвигалась то я, в основном, ползком и вещи которые носила, были чернее, чем пятна на Лашеке. Каждый день я вменяла себе в обязанность, преодолеть очередную часть двора. И так продвигалась все дальше и дальше по его территории. Я даже стала периодически, проводить время с соседскими детишками, по большей части, я просто присматривала за ними и в играх не участвовала. Тяжело себя преодолеть, все же взрослая женщина и осознать до сих пор, что я ребенок довольно трудно, потому, я переступая через себя, изображала довольного жизнью трехпетку. Деревенские женщины и матушка в том числе, вытаскивали нас к центральному, открытому колодцу на улице и пока, сами почтенные матроны сплетничали между собой, мы возились где-то рядом. С малышами, понятное дело, мне не было особо интересно, а вот детки постарше, которые уже умели прилично говорить, помогали, узнать много нового для меня. Например, разнообразные слова. Я пополнила, благодаря им, словарный запас и чувствовала себя, все более и более уверенно.

Природа уже во всю расцвела. В нашем дворе, зацвело то дерево, под которым, я обычно сидела, дыша свежим воздухом. Оказалось, что это яблоня. Боянка говорит, что яблоки с нее очень вкусные и появляются рано.

Сестра частенько, вместо домашних хлопот, под предлогом того, что я хочу, а я же ведунья и мне не откажешь, брала меня с собой на реку. Там, я познакомилась с ее подружками: непоседливой, веселой, хохотушкой Юлкой. Странной, степенной, но довольно общительной девочкой Франой и Цветаной, она была самой беззаботной и милой из всех. Девочки, такие девочки, что в той, что в этой жизни, они собирались на поваленном дереве у кромки воды и принимались сплетничать и делиться новостями. Там же, у реки, я недавно узнала, что Отомаш влюблен в Цветанку, но она не отвечала ему взаимностью, о чем сама Цветана, по секрету поделилась с подругами. Боянка была раздосадована и обиженна за брата. Почему это Цветане он, оказался не мил? И чуть было ее, не поколотила… Я очень смеялась, когда разыгралась такая драма, в стиле "Санта-Барбары". Поскольку, девчонки в основном сплетничали, о живущих в селе парнях и кому, кто нравится, то я была в курсе всех событий. Выяснилось, что самый красивый парень и первый жених на селе, это сын старосты, некий Мстишко. По нему сохпи все без исключения и Боянка в том числе. Правда, Цветана считала его противным и гадким, почему именно, она не уточняла. Отомаш же, был, не первым красавцем на деревне и невест у него было немного, но все же, девочки на него поглядывали и интересовались. Правда, из-за серьезности и молчаливости братца, он уступал в рейтинге женихов некоторым юношам. Хотя, его частенько хвалили матери девиц, что добавляло ему плюсов. Возможные тещи, сумели разглядеть в нем потенциального зятя: хозяйственный, неленивый, не капризный, за таким, как за каменной стеной. — часто изображали девочки знакомых нам матрон.

В семье, взаимоотношения с родными, у меня были хорошие. Со временем, уже никто не удивлялся моим причудам. Братья, намного реже стали, таращится, на что- то выясняющую меня, да и по большей части, времени у близких, на это особо не было. Батька с Отомашем и близнецами ежедневно пропадали на полях, иногда, приезжая к обеду. Матушка, Зелеслав и Боянка, занимались домашними делами и с ними уже не ездили, надобности в их помощи, там не было, отец с братьями, справлялись сами. Так что, с почти всей, сильной половиной нашего семейства, кроме Зелеслава, мы виделись не много.

Я с каждым днем все больше поражалась, насколько, сложна жизнь деревенского человека. Учитывая, что всю жизнь — Надеждой Валентиновной, я прожила в городе, в квартире, а в деревне у дедушки с бабушкой, бывала только летом и то, на пару недель максимум. To и представлений о всех перипетиях такого существования у меня не было. При таких постоянных нагрузках, не удивительно, что сельские люди жили, гораздо меньше и в двадцать лет, девушка считалась чуть ли не старухой. Ничего не поделаешь, кормишь себя и семью тем, что сам произведешь и вырастишь на огороде. Это вам не в магазин за хпебушком сбегать, здесь его сначала надо вырастить и то, если повезет! Не давно, от тетки Квасены слышала, что пару лет назад, год был засушливым: хпебов в поле, почти не уродилось, всей деревней недоедали и экономили.

И все это, притом, что никто не отменял такие занятия, как: уборка, стирка, готовка и уход за скотиной. Благо, что в нашей семье обязанности делились на всех…. А не как у Франы, например, почти все хозяйство на себе тянула мать, а отец пропадал по знакомым и друзьям. Выпивоха несчастный! Может потому, девочка и была странноватой, хотя, кто его знает, как они живут, сама же Франа, на эту тему, особо не распространялась.

Основная проблема в том, что вся работа, в полях и по дому, выполняется руками: ни тебе стиральных машин, ни варочных плит, еще и воду таскать из колодца… Я конечно не говорю, что в юности ничего этого не делала руками, но у нас был водопровод и слив, а здесь, ты сначала воду натаскай, потом вылей, так и полдня пройдет. Это хорошо у нашей семьи, колодец во дворе есть, а многие деревенские женщины и дети к общему с ведрами ходят, а некоторые избы от него в ста метрах стоят. Ужас просто.

Да тут только, чтоб постирать у матушки с Боянкой часов десять уходит, к тому же, белье они поласкают в реке, а это не пятиминутное дело, я вам скажу. Хорошо, что они частенько берут меня с собой. Так, я больше тренируюсь пока мы ходим с ними, туда и обратно. Есть, еще один плюс от таких полезных прогулок — у меня начал, сходить вес, теперь, гораздо легче было, двигаться и носить себя.

И еще, я, наконец-то, увидела, где расположено местное капище. Оно находилось у реки за деревней, но не в той стороне где обычно сплетничая, собирались Боянка с подружками, а с другой, где были расположены мостки. На них обычно матушка и другие деревенские женщины занимались стиркой. Как-то в один из таких дней, когда была затеяна стирка и мы все отправились на речку полоскать белье, я поинтересовалась, глядя, как матушка с Боянкой стоя по колено в воде, полошат простыню:

— Матушка, а почему я такая толстая и не хожу, так хорошо, как Боянка? Я что все время в зыбке лежала? — мне все еще было интересно, от чего меня так запустили…

Она, на мгновение, оторвалась от стирки, оглядела меня с ног до головы и продолжив, ответила:

— Да, ты болезная раньше была очень, почти все время плакала, тебя на руки возьмешь, а ты как будто засыпала резко. — задумчиво полаская белье в реке, рассказывала мать.

— Прямо, ток подымешь, а ты хлоп и все затихла, я по первой пугалась, иногда казалось, что не дышишь даже, а потом вроде отходила. — с тревогой описывала она, закончив полоскать с сестрой простыню и взявшись, выжимать рубаху.

— Да ты вот месяц токмо, как говорить начала, а до того и ке говорила. И даже руку сама поднять не могла! — с восторгом в голосе, удивлялась матушка этому факту.

— До месяца Яны, а потом вот сама как-то, да выправилась, хвала Богам. Никак, волею богини-матери, ты окрепла… — как-то задумчиво пробормотала, с усилием выжимая рубаху.

— Раньше то, ты спапа, да и ела в основном, а времени особого, с тобой возится у меня не было… Вот и думали, что, как время придет, тогда сама и пойдешь, потому из зыбки тебя не часто доставали… бывает такое с детьми… — вспоминая что-то подобное, объясняла матушка, перетряхивая вещи.

— Да вот так и вышло… — и нагнувшись с мостка, она принялась полоскать другую рубаху.

От слов матушки, мне стало не по себе и было над чем задуматься…

Я так понимаю, раньше Ведара, частенько падала в обмороки, от того и "затихала так резко". А они и знать не знают, что такое обморок, думали наверняка, что просто уснула быстро. И что это не нормально, и быть такого, со здоровым ребенком не может. Видимо, прежнюю хозяйку этого тела не покидали какие-то боли, скорее всего, головные, а может и еще что, отсюда и плач, и слабость. Ведь и у меня поначалу, голова постоянно болела и в обмороки я падала дважды… Я то решила, что это из-за стресса, а у нее наверняка, что-то, вроде, мигрени было… Хотя нет, не логично, у ребенка мигрени взяться не от куда. Тут что-то другое…. А вот что? Но продолжалось все это, видимо, до тех пор, пока я не проснулась в этом теле. Что ж, девочка выходит, в тот день, умерла? А я получается заняла ее место. Господи! Если об этом рассуждать, то свихнуться можно… Выходит, не врут фантасты о переселение душ… Я умерла там, а она здесь и каким-то непостижимым образом, я оказалась в ее теле…

Лежа на своей лавке, глядя в потолок и вспоминая обо всем этом, я услышала, как поднялись матушка с отцом и занялись обычными, домашними хлопотами. Батюшка пошел, кормить скотину, матушка — доить корову, проснувшиеся братья стали собираться в поле. Зелеслав вернулся со двора, где отгонял петуха ближе к курятнику и пошел зе печку, досыпать. Боянка, тоже проснулась и одевшись, переплетала косу. Я решив, что раз все встали, то и мне лежать смысла нет, сползла с постели и отправилась в сени "по нужде". Вернувшись, увидела, что мальчишки вышли, а Боянка месит хлеб. Матушка, за эти две недели, научила ее ставить тесто. Пару раз, они ставили его вместе, а убедившись, что Боянка ничего не забыла и все делает правильно, мама, оставшись довольной результатом ее кулинарного искусства, вменила это сестре, в обязанность.

Довольно быстро, ползком от двери в сени, я пересекла горницу и добравшись до своей лавки, стянула с нее сарафан и оделась, а то в одной рубахе ползать болезненно, все коленки стираются в кровь.Братья вернувшись с улицы в избу, расселись у стола и смотрели, как Боянка месит тесто. Я недоуменно их разглядывала, сидя на полу.

— И чего они расселись? Нужно же коня запрягать, инструменты в телегу грузить… Точно! Какое поле? — мысленно стукнув себя по лбу, вспомнила я. — Совсем забыла, что сегодня у всего села намечен большой праздник с подношением даров Богу- покровителю. Матушка объяснила мне, что каждый новый месяц отмечается праздником, посвященным богу, в честь которого, этот месяц назван. На священном месте за деревней, где стоят идолы, собираются все жители, устраивают ритуал подношения, а после, застолье с песнями и танцами, и каждый житель села обязан, вознести Богу, жертву. Это может быть, что угодно, например: баран, может быть мешок зерна, каравай хлеба, кочан капусты. У кого, что есть то и отдается Богам. Как-то, я спросила матушку:

— И что, так каждый месяц?

— Да, каждый, как предки нам заповедали, так и мы делаем сейчас. — ответила она, возясь в корыте у свиней.

— A почему так? — поинтересовалась я, сидя на ведре и болтая ногами.

— У Сении спросишь, это ведовское и мне не ведомое — ответила женщина, отмахиваясь от меня.

— Да-а-а, так к началу обучения, у меня целый список вопросов наберется. Прямо записывай, чтоб не забыть… — подумала тогда я.

Так вот, что-то я отвлеклась, на том капище, что за деревней, стоят все десять идолов, посвященных богам. У каждого Бога есть свое время, для проведения ритуала. Например, богине-матери Яне проводили ритуал и делали подношения, после обеда и желательно, чтобы первой жертву возложила беременная девушка или женщина. Игельду — до полудня и первым жертву должен приносить крепкий и молодой юноша. Дары, главному Богу-творцу подносились только утром. Фатте богине-луны — в сумерках и жертву должна вознести невинная девушка у которой, пошла первая кровь. Колояру богу-солнца в полдень, когда светило находилось в зените. А тем богам, что за зиму отвечают, подношения приносят только ночью и никогда не берут на таинство детей в отличии от дневных и вечерних ритуалов, где дети всегда присутствуют.

Отползя немного от своей кровати я расположилась на цветастом, шерстяном половичке, который специально для меня постелила матушка, чтобы я занималась не на голом полу, а с удобствами. И принялась за утреннюю тренировку, поразмяв суставы и сделав растяжку, прилегла на пол, отдохнуть. Лежа наблюдала за тем, как Боянка закончила месить тесто и поставила его к печи, подниматься, сама же девочка принялась растапливать печь. Вернулась с дойки матушка, быстренько процедила молоко: в красивую, украшенную, глиняную крынку и прикрыв его тряпицей, попросила Бенеша:

— Сынок, сбегай в хподник отнеси до праздника. Потом с собой на жертвенник возьмем.

Братец, нехотя поднялся со своего места и взяв крынку, вышел. Матушка сполоснув руки, начала варить кашу из оставшегося молока. При этом умудрившись, приобщить к готовке Отомаша и Бивоя, поручив им, перебирать крупу. Бивой, как и обычно, безропотно принялся, отсеивать зерна от плевел, а вот Отомаш, сморщив нос, очень неспешно и без особого энтузиазма взялся за дело. Боянка, тем временем, закончив растапливать печь, взялась месить новую порцию.

Я поднявшись со своей лежанки, отправилась к ним поближе на лавку за стол. Устроившись поудобнее, отщипнула у сосредоточенной Боянки небольшой кусочек теста, стала месить его и вылепливать узоры: косички, завитушки и цветочки. Матушка разглядев мои поделки, очень воодушевившись, сказала:

— Веда, а ты много можешь, таких вот, фигурок налепить? А то мы бы сейчас каравай спекли, да и украсили его твоими игрушками, все бабы в селе обзавидуются, когда увидят…

— Могу, токмо теста нужно побольше, а так скоренько налеплю… — улыбаясь, ответила я радостной от предвкушения восторгов соседок, матушке.

— Бояна, дай сестре еще теста, пусть лепит. — кивая на меня, велела женщина, улыбаясь сестре.

Боянка оторвала кусок побольше и отдала мне, а я принялась за дело. Вскоре, большая часть стола вокруг меня была выложена моими поделками. А я довольная сидела и смотрела, как матушка возится у печи, доставая из нее готовую кашу и ставя печься хлеб для завтрака. Братья, уже давно вышли во двор, сразу же, как закончили перебирать крупу, видимо, чтоб матушка не придумала нового задания. — Опять поди у Кучура торчат… — думала я, сидя на лавке и болтая ногами. Сестрица формировала каравай, закончив, начала распределять на нем фигурки из теста. Я решила, приобщиться к прекрасному и взялась ей помогать. Украсив его, Боянка поставила каравай в печь, откуда матушка уже вынула хлеб.

Немного погодя, мы принялись накрывать на стол к завтраку, а Боянка убежала, звать батьку с братьями, утреничать. Войдя в избу, все расселись по местам и принялись есть. Закончив завтракать, матушка прибрала со стола, Боянка ушла мыть посуду к колодцу пока свежая. Мама же вынула наш праздничный каравай из печи и показала, сидящим за столом мужчинам, наше с Боянкой творение.

— Ну красота! — пробасил батюшка, рассматривая каравай.

— Да, такого точно не у кого не будет, Игельду понравится, — сказал Бенеш, пытаясь незаметно оторвать один из печеных цветочков. За что, получил подзатыльник от Бивоя.

— Красивый. Что ж ты мам, раньше так не делала? — спросил Бивой.

— Да к, эт не я, это Ведка с Боянкой расстарались… — улыбаясь ответила матушка, следя за разинувшими рты братьями.

— Ну, раз Ведка, то понятно — протянул ухмыляясь Отомаш, отпивая молоко их кружки.

Зелеслав же, просто молча рассматривал каравай, сидя на лавке, но по выражению его лица, было понятно, что и он не остался равнодушным. Матушка завернула каравай в тряпицу и велела:

— Гоймир, поди зерна отсыпь в мешок, а то скоро уже выходить, пока доберемся, время уже к самому обряду будет.

Батька кивнул и встав из-за стола, вышел. Все принялись собираться на праздник, вернулась с посудой Боянка, посмотрела на итог своих трудов, осталась довольна караваем и ушла за печку переодеваться. Братья наряжались в парадные, шелковые рубахи и штаны. Матушка складывала в корзину, какие-то вещи и продукты. Одевшись, ко мне из-за печи вышла Боянка, неся в руках расшитый, голубой сарафан, тот, что я в городе одевала. Сама она была в красном, и даже украшения надела: браслеты, бусы и височные серьги. Нарядив меня, сестрица причесала мои локоны и нацепила мне, какой-то детский кокошник, очень красиво украшенный вышивкой и каменьями. Усадив меня на лавку, Боянка села рядом и стала дожидаться, когда соберутся остальные. Вернулся батька и пошел переодеваться, матушка тоже уже принарядилась. Собравшись, все стояли в горнице и разглядывали друг друга. Не семья прямо, а картинка, все, как на подбор, один другого краше.

— Ну, пойдемте что ли, а то без нас начнут. Не гоже в такой день опаздывать. — поторопила всех матушка. Ко мне подошел батька и взяв меня на руки, направился на улицу.

— Бать, а почему капище находится за деревней? — спросила я, несшего меня за калитку, отца.

— Да, кто ж его знает… где ведуны сказали предкам, ставить, там богов и поставили, а почему не знаю. У знахарки своей спросишь потом… — пробасил в ответ отец.

— Опять потом… Ладно мы люди не гордые подождем. — подумала я, сидя у него на руках и оглядываясь.

Теперь на руках я бываю редко, только, когда нужно идти на очень большое расстояние, как сегодня. Да и праздничный сарафан запачкать не хотелось, потому сейчас меня нес по деревне батька. За нами со двора вышла вся семья, с грузом в руках. Близнецы несли в корзинах какие-то овощи и фрукты, оставшиеся с зимы. Боянка шла, приподнимая одной рукой край подола, чтоб не запачкать в пыли раньше времени, а другой держала какой-то сверток. За ней, матушка с караваем. После, Отомаш с мешком зерна перекинутым через плечо и Зелеслав несший в руках, ту самую крынку с молоком. Пока мы шли по деревне, к нам из соседних домов присоединялись люди. Вот, тетка Квасена с дядькой Власом, старшим сыном Годуном и мелкими детишками, я их имен и не знаю. Староста Юско, его сын, тот самый Мстишко, по которому сохнет Боянка, и жена старосты Чернава, очень неприятная особа… С другой стороны, кузнец Благояр с женой, Цветанкой и другими детьми, всех и не упомнишь. Позади, нас догоняли: Франа, со своей семьей… Народу собиралось много, я даже всех и не знала, кого-то только из далека и видела.

Вся деревня шла в сторону реки, перекриваясь друг с другом, желая: доброго дня, здоровья и просто болтая, о том о сем. Благо, что капище находилось примерно в трехстах метрах от крайних домов и идти, было не так уж и далеко. Добравшись до места, все жители расположились вокруг одной из статуй. Она оказалась третьей, после самого большого идола, изображавшего Бога-творца Земибора, выполненного, как и все остальные из дерева. Идол Игельда был примерно три метра в высоту, вид он имел: немного кривоватого, неузнаваемого, молодого, мужчины с бородой, рельефными мышцами и луком в руках. Когда подошли все, кто смог прийти сегодня на капище, вперед вышел один из старейших жителей деревни, которого звали — Болет. Он жил в нескольких домах от нашего и часто возился с детьми, рассказывая сказки, пока они играли у колодца. Он подошел к подножью статуи, вознес руки к идолу, со словами:

— Всемогущий бог Игельд, покровитель юношей, героев и храбрецов, будь благосклонен к нам в этом месяце и одари своею благодатью, всех детей твоих, почитающих тебя и силу твою, и мудрость! Возносим Дары мы тебе те, что имеем сами! Прими их! — после его слов, к статуе подошел тот самый, Мстишко и первым возложил к ногам Бога, жертву. За ним, все стали по очереди, подходить к идолу и класть Дары.

Если честно, я ожидала от этого ритуала, чего-то большего, но реальность и происходящее вокруг меня абсолютно разочаровало. Хотя, может, еще не все потерянно, и Боги проявят свою силу, а я увижу настоящее чудо? Продолжая, стоять, дожидаясь своей очереди, прямо, как в юности за унитазом, я спросила шепотом у батьки, державшего меня на руках:

— Батя, а что с Дарами дальше будет, ну как мы уйдем… — Может они чудесным образом исчезнут, на наших глазах… — размышляла я.

— Да ничего не будет, что зверье растащит, что само от дождей да жары, рассыплется. Так боги подношения забирают. — ответил он тоже шепотом, продвигаясь ближе к статуе.

— Нет, вы только подумайте, какое расточительство! — возмутилась я про себя. — Здесь же, еды на пару месяцев вперед. Со всей деревни, а ее просто оставляют, чтобы она пропала! Темные люди!

Батюшка дойдя до идола, поставил меня на землю рядом и забрал у Отомаша один из мешков, а у него их было, оказывается два… Нагнувшись, он положил его к подножию, выпрямился, достал из кармана мешочек поменьше и дал его мне в руки, со словами:

— На ка, порадуй Игельда, а то, что же ты с пустыми руками… — тепло улыбаясь, сказал он.

Забрав мешочек, я на ощупь определила, что в нем было немного зерна. Подойдя поближе к идолу, держась за отцову руку, я отпустила батькину ладонь и придерживаясь ручкой за статую, нагнувшись, возложила свой Дар Богу. В этот момент, когда моя рука коснулась идола, я почувствовала, как по всему телу, будто пробежал разряд тока и меня окатило теплом, но ощущение не было неприятным, а наоборот, стало очень радостно и меня будто переполняла какая-то энергия. Стараясь, не сильно шататься с непривычки, я потихонечку, сама не заметив, как, подошла на ногах, а не ползком, как обычно, к отцу и взяв его за руку, стала вместе с ним, отходить в сторону. Он тоже не предал этому факту особого значения. Когда вся наша семья возложила жертву и собралась вместе. Мы, никого больше не дожидаясь, двинулись в сторону деревни, где сейчас будет, готовится праздник. Идя по дороге, нас с батькой нагнал, староста Юско:

— Здорово Гоймир. — хлопнув по плечу отца, сказал староста.

— Здрав будь Юско, давненько не виделись… Где пропадал? — без эмоционально спросил батя

— Да, вот на ярмарку, недавно ездил… — весело ответил мужчина.

— А, чего с нами, тогда не отправился? — спросил подозрительно отец.

— А-а-а, ходил к Благояру, — отмахиваясь, сказал Юско, — Дочку его, Цветанку, за Мстишко хотел, сосватать… — раздосадовано проговорил староста.

— А он чего? — не особо интересуясь, спросил отец

— Так ничего, девку свою спрашивать, стал, представляешь? — зло и обиженно проговорил мужчина. — Дитю, такое решение доверять, да еще и девке… А она, нос кверху задрала, — изобразил, ерничая староста, — И говорит, не мил он мне батька. Не пойду за него! Так Благояр, плечами пожал и говорит мне, мол ничего не поделаешь… Ты представляешь! Девку свою дурную послушал! Да, коли б моя дочь, чего такого выкинула, я б ее…

— Да уж, — подумала я, не слушая дальше. — И хорошо, что Цветанка отказалась, такой свекор и "даром не нать и за деныи не нать", как говорится…

Вернувшись в деревню, мы увидели, как уже освободившиеся от ритуала соседи собрались на самой широкой улице рядом с домом старосты. И выставляли около него: столы и длинные лавки. На некоторых столах, уже были расстелены скатерти, на которые, женщины со всей деревни накрывали праздничный обед. Матушка с Боянкой отправились домой за угощениями от нас. Деревенские мужчины тащили, на привязи подальше, животных, чтоб заколоть и приготовить мясо. Неподалеку разводили в стороне костры. Над некоторыми, из которых уже были, подвешены котелки и варился суп. Над другими подвешивали, жариться тушки: поросей и кур. Все были при деле. Вокруг, всюду по деревне бегали дети. Парни, откуда-то, доставали свирели и другие музыкальные инструменты, похожие: на гусли, ложки, гитары и принимались на них играть. Девушки и девочки сбились в кучки, тут и там и весело щебетали, обсуждая парней. Вернувшаяся Боянка, присоединилась к подругам. Заиграла веселая музыка, и вся молодежь принялась: играть в ручеек, водить хороводы, петь частушки, смеяться, веселиться и плясать. Меня, вся эта атмосфера праздника, наполнила, каким-то, чувством эйфории. Я будто, впала в транс и бегала, вместе со всеми танцуя и смеясь. Даже не задумываясь, на тот момент, как у меня на это хватало сил и сноровки.

В какой-то миг, я выбежав из хоровода, остановилась в сторонке и продолжая смеяться, пыталась немного прийти в себя и отдышаться. В поле моего зрения попали батька и что-то говорившая ему матушка, смотревшая на меня. Я улыбаясь, помахала ей ручкой и в следующее мгновение, рухнула лицом в землю. Последнее, что я услышала, был матушкин крик: — Ведара!

Глава 10. Часть 2. Пробуждение…

Приходила в себя, я очень тяжело, голова была словно чугунная и звенела будто колокол на колокольне, того и гляди разобьется. Сознание находилось в полудреме и некотором смятении, но это все же, не помешало мне понять, не открывая глаз, что я лежу на спине на чем-то очень жестком. Лежать было неприятно и весьма прохпадно.

To место, в котором я очнулась, пахло гарью, копотью и еще какими-то травами. С трудом приоткрыв тяжелые веки, я наткнулась взглядом на черное нечто перед собой, приглядевшись получше, поняла, что это деревянный потолок — весь покрытый копотью. Пролежав какое-то время и прислушавшись к своим ощущениям, я пришла к выводу, что точно не дома, а вот где придется выяснить. Приподняв голову и оглядевшись вокруг первое, на что наткнулась взглядом, была: большая, беленая печь, с такой же черной, как потолок верхушкой. Всюду на стенах перевязанные, между собой веревкой, висели пучки трав и полки с посудой. Следом за печкой вдоль стены разглядела большой стол со стоящей возле него лавкой, на которой ко мне спиной, сидела женщина в черном платке на голове и покрытыми точно таким же платком, плечами. За ней, прямо напротив меня, в стене была открытая настежь дверь и сейчас в нее пробивались закатные лучи, заходящего за лесом солнца… В избе было довольно темно и дверь была единственным хорошим источником света, окон здесь не было вовсе. Что-то это место мне напоминало… Кажется, я здесь уже была до этого. Точно! Это лесная избушка знахарки — Сении, а что я здесь делаю, пожалуй, уточню у самой хозяйки. Чтобы привлечь к себе внимание, я тихонько за кашляла. Старушка прекратила свое занятие за столом и обернулась на меня. Осмотрела своими сияющими из-под платка глазами, так неподходящими ее внешности и спросила:

— Что Ведка, очнулась? — сказала, ухмыляясь старушка и повернулась обратно к столу, вновь занявшись своими делами.

— Ну, это же очевидно, — подумала я и пару минут просто по разглядывала бабку, дожидаясь продолжения. Но так ничего и не дождавшись, решила уточнить:

— А, что я здесь делаю? И как сюда попала? — спросила хриплым со сна голосом.

Старушка, вновь отложила нож, которым резала что-то на доске и приподнимаясь, опершись на стол руками, раздосадовано спросила:

— На кой, тебе понадобилось к богу в жертвенный день прикасаться? Неужто не видела, что никто из сельских его не трогал? Силушки дармовой напитаться, захотелось? — пробубнила сердито Знахарка и ковыляя вышла на улицу.

Я молча, проводив ее взглядом, ничего не понимая, завалилась обратно на свою импровизированную постель.

— А ведь действительно, никто в деревне кроме меня идола не касался, выходит и нельзя его трогать… Так чего же не мне раньше никто не сказал? Да и вообще, стояли там все: спокойные, никаких чудес не ожидающие… И что за сила такая, дармовая и как я ее напиталась? Вроде ничего такого и не делала, хотя сама заметила, но уже позже, что с усилием, но все же держалась на двух ногах и даже бегала играла в ручеек, а потом водила хоровод с деревенскими. Но где уж, мне было на это внимание обратить… Да уж, кукушка, нужно было еще тогда задуматься, что это все неспроста… Но ведь даже матушка с батькой вообще никак не отреагировали на то, что я хожу. Чего тогда удивляться? — пока я над всем этим размышляла, в избушку вернулась Сения. Она прошла к столу, взяла на нем какую- то миску, плеснула в нее из стоящей на столе крынки, прикрытой тряпицей, зеленоватую жижу, вернула крынку на место и направилась ко мне. Подойдя, бабка присела возле лавки, на которой я лежала, приподняла мне голову одной рукой, а второй попыталась, влить в рот эту самую жижу. Протестующе замычав и тряся головой, спросила, пытаясь руками, ей помешать:

— Что это?

Старушка гневно сверкнула в мою сторону глазами и буркнула:

— Пей давай, а то не поднимешься! Что мне тут с тобой целый месяц возиться? — сердясь сильнее, говорила бабка. — Я тебе не мамка, чтобы уговаривать, или пей, или уходи отсюдова.

Вытаращив глаза на эту вредную, злобную старушку и открыв рот, я позволила ей влить в меня содержимое миски. Оказалось, что это была какая-то травяная настойка. На вкус она была горьковатой и мне удалось определилась, что содержала в себе: мяту, шафран и кажется, немного полыни. Проглотив противную настойку, я обратилась к женщине:

— Давно я здесь?

— С обеда, батька твой Гоймир, на лошади прискакал с тобой на руках. — тяжело поднимаясь и возвращаясь к столу, ответила знахарка.

— А где он сейчас? — спросила я старушку.

— В деревню отправила, не че ему тут околачиваться, завтра за тобой приедет. — услышала я, от копошащейся в травах на столе бабульки.

— Так вы не ответили… что со мной было? — чувствуя сильную усталость, все же спросила бабку.

— Как же не ответила? — удивилась старушка, оборачиваясь на меня. — Я тебе сказала, что ты силы дармовой напиталась, не тебе предназначенной к тому же.

— И как же я ее напиталась, где я ее взяла? Что ж, она у вас по воздуху что ли, летает? — раздражаясь, воскликнула, ничего не понимающая я.

— К идолу Игельда прикоснулась в жертвенный день. — спокойно ответила знахарка. — Жертва же, не просто так дается богам, они силу от нее питают, что люди верою своею в статую вкладывают… А ты, тоже ведунья, потому и силу ту, у Бога украла. Так-то ведуны, на праздники только в новолетие приходят, чтоб самим силу ту забрать, а ты вишь как, малявка, а смогла… Чего с тобой было-то, после того, как ты идола тронула? — спросила, объяснив мне суть вещей Сения.

— Я пошла! — удивленно и немного радостно вспомнила я, — Раньше только ползала, а тут встала и пошла, пошатываясь немного конечно, но пока мы до деревни добрались, я даже бегать смогла и деревенскими в ручейки играла. Так весело было, радостно, а потом резко как-то устала и решила отдышаться сторонке. Заметила неподалеку матушку с батюшкой, о чем-то говоривших. Рукой им махнула и рухнула, где была. — описывала я взволнованно.

— Да-а-а…. - протянула старушка, кивая головой в такт моим объяснениям, — Раньше обучение теперечи начнем. Не выдюжишь ты, лето целое ждать… — тяжело вздыхая, задумалась знахарка.

— В каком смысле не выдюжу? — напугано спросила я.

— А в таком! — свирепея, закричала бабулька. — Искру свою опять полыхать, заставила! Я думала лето еще потерпит! А ты умудрилась, силой напитаться! Слушай меня внимательно! Завтра, как батька твой приедет, домой отправишься. — уже спокойно велела Сения. — Но чтоб через месяц, здесь была. Перед следующим праздником Бога-покровителя, чтобы у моей избушки стояла с вещами! — грозно потрясая пальцем, требовала старуха. — Отцу я твоему завтра все скажу, но и сама не забудь. А то пожалеешь, что не послушалась меня… Ясно? А теперь спи… — старушка подошла ко мне, положила свою теплую ладонь мне на лоб, что-то неразборчиво прошептала, и я провалилась в сон.

Глава 11. Первая кровь…

Утром на рассвете прискакал угрюмый и взволнованный батюшка. Спешившись с Кучура, прошел к избе и постучал по косяку:

— Сения? Я войду?

Я лежа на боку на лавке, увидела подъехавшего батьку раньше, чем он меня, потому что коня мужчина остановил напротив открытой настежь входной двери. Сении в этот момент в избе не было, она куда-то вышла. И чтобы отец не ждал ее возвращения, я дала о себе знать, сказав:

— Батюшка, я здесь заходи. — позвала я тихим голосом, усаживаясь на лавку, на которой до этого лежала. Он быстро вошел, не дожидаясь ответа хозяйки:

— Как ты горлинка? Что случилось с тобой? — взволнованно и крепко меня обнимая, спрашивал батька, подойдя ко мне.

В дверном проеме показалась Сения, она тяжело взобралось по ступекькам на крыльцо и прошла в избу, увидев сидящего рядом со мной на лавке батьку, молча кивнула и прошла к прибранному столу, на котором сейчас стоял: только котелок и прикрытый тряпицей хлеб. Сев на лавку к нам спиной, она взяла хлеб и стала его нарезать:

— Гоймир слушай меня, Ведку через месяц в День-Ейко привезешь ко мне с вещами, нельзя ждать больше…

— Да, как же? Ты ж говорила следующим летом только? — перебил старуху отец, обеспокоенно вскакивая с лавки, на которую присел до этого.

Бабка повернувшись к нам лицом, подняв руку в протестующем жесте, чтобы пресечь поток вопросов от батьки, пояснила:

— Говорила… но со вчерашнего дня изменилось все… Не сдюжит дочка твоя так долго, на погост понесешь, коли ослушаешься… Я и так месяц вам на свой страх даю, чтоб попрощались. Долго ей теперь с вами не увидеться, но коли сможешь, приезжайте с семьей, повидаться. Ежели на ярмарку поедешь да или просто время будет… — грустно и как-то устало говорила бабулька. — Но учти, ежели ей за это время худо станет или опять упадет где-то не дай боги, сразу ко мне везите. Ясно? — с ноткой стали в голосе, велела знахарка.

— Ясно! — резко и зло кивнув головой, ответил отец.

Батька взял меня на руки, быстро пересек комнату и вышел из избы. Подошел к Кучуру, забравшись в седло, махнул рукой на прощание Сении, вышедшей на крыльцо нас проводить и лихо пришпорил коня. Мы двинулись по тропе в сторону леса. Через час, вдалеке уже виднелись дома, приближающейся деревни, а еще через пару минут мы добрались до дома. Матушка, скорее всего, услышав, как мы подъезжаем, выбежала из избы, встречать. Заплаканная, с красными, лолными слез глазами, она кинулась к нам, на всех парах преодолев: крыльцо, двор, калитку. Выхватила меня у отца из рук и где стояла, там и опустилась на колени. С каким-то отчаянием и облегчением мама изо всех сил принялась, прижимать меня к себе, причитая:

— Доченька, Ведочка. Ну, как же так, моя хорошая? Как же я перепугалась за тебя, никогда больше тебя из рук не выпущу, а уж из хаты, тем более. — говорила матушка, потихоньку утирая слезы и продолжая меня обнимать. Через ее плечо я заметила, как из избы вышли братья и Боянка, все выгпядели озадаченными, со сведенными в недоумении на лбу бровями. Окружив нас, родные остановились и смотрели на обнимающую меня матушку, не обращающую внимания на то, что сейчас мы на виду у всех соседей, которые высовывались из калиток и заборов, разглядывая нашу живописную композицию. Из соседнего двора напротив, к нам вышла тетка Квасена, она быстро преодолела улицу и взволнованно спросила:

— Хвала богам вернулась, я уж думала, что беда приключилась… Ну, что знахарка то сказала? — обратилась к нам женщина, вытирая руки о передник.

Отец качнул головой из стороны в сторону, поднял матушку вместе с со мной земли и легонько подтолкнул ее в сторону дома.

— Потом Квасена, все потом. Чипрана сама тебе расскажет… Ну к удальцы, бегом собирайтесь в поле. Ехать пора. Сегодня еще дальнюю пахоту обработать нужно. — обратился он к братьям. — Бояна иди, матери по дому подсоби и в дорогу нам съестного собери, сегодня в обедню не приедем. Сама она сейчас не сдюжит. — развернулся и пошел в сторону амбара, ведя Кучура под уздцы. Матушка зашла вместе со мной в дом и унесла меня с собой за печку, посадив на постель, сама присела рядом. Боянка, тем временем стала, возиться в горнице.

Заглянув матушке в глаза, я увидела в них немой вопрос. Улыбнувшись, как можно более радостно, я подсела к ней ближе и обняв за талию, тихонько произнесла:

— Все хорошо матушка, не переживай, со мной все хорошо… — женщина прижав меня к себе руками сильнее, стала гладить мою голову.

— Что Сения сказала?

— Знахарка сказала, через месяц к ней приехать, учиться… — от этих моих слов матушка начала громко всхлипывать и спросила:

— Да, как же? Она же сама сказала через лето токмо, а теперь вдруг, через месяц… Что случилось то с чего она свое решение поменяла?

— Говорит, что я какой-то силой напиталась и времени у нас откладывать обучение, больше нет. Потому ждет меня в праздник Ейко у своей избушки с вещами.

Матушка на это ничего не сказала, просто продолжала сидеть и гладить меня по голове. В объятьях этой доброй женщины, я чувствовала себя спокойно, было странное ощущение будто я вернулась домой и ничего плохого со мной не случится. За то время, что я здесь нахожусь, она успела стать для меня настоящей матерью. По-другому свои ощущения я охарактеризовать не могу. Конечно неизвестно, как бы она отреагировала, зная, что ее дочка мертва, а я просто заняла освободившееся место. Но разрушать и без того хрупкий покой этой прекрасной семьи, я не возьмусь. Пусть остается все, как есть и эти прекрасны люди верят, что я их маленькая дочка и сестра. И мне и им, так будет лучше.

— Ты голодная? — спросила меня матушка нежно.

— Угу. — пробормотала я, пригревшись в ее объятьях.

— Пойдем, накормлю тебя… — сказала женщина, поднимаясь со мной на руках.

Мы прошли за печку и матушка, усадив меня на лавку, наложила в миску каши и поставила передо мной на стол, подала ложку, плеснула молока в стакан и села рядом, наблюдая за мной, о чем-то размышляя, нахмурившись. Боянка бегала по горнице, собирая обед для мужчин: то выбегала на улицу, то возвращалась в избу. Позавтракав, я поблагодарила матушку и сестру, которые в этот момент принялись ставить хлеб и варить обед, сползла с лавки.

Встав на ноги я поняла, что теперь точно смогу ходить как все. Это ощущалось, на каком-то подсознательном уровне. Я уже больше не чувствовала такого напряжения в мышцах и держаться вертикально, стало очень легко и даже приятно. Как будто сейчас мне вспомнилось, что-то давно забытое… Но, чтобы лишний раз не рисковать, я все еще придерживаясь за лавку, сделала от нее пару шагов и отпустив, убедилась в своем предчувствии. Матушка, в этом момент обернувшаяся на меня, прижала руки к лицу и пытаясь сдержать всхлипывания, расплакалась, как-то счастливо и горько одновременно. Сестрица заметив матушкину реакцию, обернулась ко мне от печи, в которую ставила хлеб и осев на стоявшую рядом с ней лавку, пробормотала:

— Пошла… Матушка смотри, она пошла! — уже громче промолвила девочка, радостно улыбаясь и кинулась меня обнимать. Потискав друг друга, мы посмотрели на стоявшую в сторонке маму, она просто устало улыбалась и молча плакала. Не выдержав ее эмоционального состояния, я тоже расплакалась и подойдя к ней, прильнула к подолу, крепко сжимая ноги, пытаясь как-то утешить и ее, и себя. Боянка подскочила с корточек и тоже обняла матушку, сестра стала целовать и вытирать, ее залитые слезами щеки. Мамочка обняла нас обеих и так мы стояли посреди горницы, пока нас не спугнул, вошедший в избу, отец. Он увидел нашу заревано целующуюся композицию и удивленно распахнул глаза, широко открыв спрятавшийся в бороде рот, спросил:

— Чего стряслось, чего ревете? — нервно оглядывая горницу, видимо пытаясь обнаружить причину наших слез, но не найдя, вновь посмотрел на нас.

— Ведка пошла, сама представляешь? — ответила мама, отпуская меня и Боянку, утирая слезы.

— Так и что? Она вчера вон, вообще бегала. — сказал раздраженно батька. — Чего реветь то теперь?…

— И правда… ты же вчера сама, весь день бегала и играла, а почему мы внимание не обратили?… — удивляясь себе и обращаясь к матушке, спросила Боянка. Матушка просто уставилась в одну точку, тоже пытаясь понять, от чего вчера не заметила, что я хожу.

— Просто надо меньше, лясы точить и сплетничать с подругами… — сказал, ерничая, отец, проходя к столу и забирая корзину, в которой был собран обед.

Так он все же заметил, что я пошла, а мне казалось, что нет, видимо просто не стал на этом заострять всеобщее внимание… Вот так, батюшка внес нотку реализма, в наши мистически-настроенные мысли. — подумала я. Матушка с Боянкой гневно раздувая ноздри и беззвучно открывая рты, пытались ему что-то ответить, но видимо не нашлось, что… Я тихонька похихикала над ними в кулак и отпустив матушкин подол, пошла к своей лавке, уж очень хотелось, спать после рыданий. Проснулась то я сегодня до рассвета, с этими бабкиными снотворными чарами, уж очень быстро выспалась.

— Зря она меня так, но если что, нужно будет у нее им научиться… Раз я такая великая ведунья, что силу у бога отняла… — подумала я, укладываясь и засыпая.

Проснулась после полудня, в избе никого не было, но очень вкусно пахло щами и свежей выпечкой. У меня громко заурчал желудок. Да, не мешало бы чем-то заморить червячка, но раз никого нет стоит, сначала узнать где родные. Сползя со своей лавки и встав на пол, я прошла к двери в сени и вышла на двор. Возле будки с Лашеком сидел Зелислав, гладящий пса и что-то ему рассказывающий.

— Зелеслав, а где матушка с Боянкой? — спросила я, сонно потирая глаз.

— Матушка убежала, а Боянка в бане давно уж сидит… — спокойно ответил мальчик.

— А чего она там сидит? — спросила я, удивляясь и ничего не понимая.

— Не знаю… мы с матушкой свиньям давали, а тут смотрим из дома Боянка напуганная бежит. Так она до нас добежала, матушке что-то шепнула… а та ей говорит: — Иди пока в баню, я тебе сейчас вещей принесу… так Боякка как-то странно задом наперед пошла… а как до угла избы дошла, токмо тогда нормально обернулась… я и не понял ничего… матушка сказала: Закончи здесь, а я пойду, дело у меня и ушла…. Я свиньям дал, в загоне у них прибрал и здесь вот сижу… А матушка со двора куда-то ушла, а Боянка до сей поры из бани не вылезала…

— Да-а-а, — протянула, на пояснения Зелеслава, я, — Пойду погляжу, что там с Боянкой творится…

Спустившись с крыльца, я прошла в сторону бани и попыталась, открыть дверь. Дернув ее несколько раз, но так и не открыв, выкрикнула:

— Боянка, с тобой все хорошо? — крикнула я, прижимаясь к двери.

— Да, хорошо! А ты чего хотела? — раздалось глухо с той стороны.

— Зелеслав сказал, ты там давно сидишь, стряслось чего? — громко выкрикнула я.

— Да, нет… — как-то неуверенно ответила сестрица.

— А, можно я войду? — снова крикнула я.

— Ну ладно входи… — уже нормально услышала я, потому что Боянка приоткрыла мне дверь в баню. Шмыгнув в появившеюся щель, я разглядела полностью обнаженную сестру. Оглядев ее, постановила, что на первый взгляд все хорошо.

— А чего ты сидишь тут? — спросила я, подозрительно осматриваясь.

— Ничего, все равно не поймешь, мала еще… — буркнула сестра, возвращаясь к лавке и усаживаясь на нее. Я огляделась кругом. Все как обычно: деревянкые тазы, кувшин, бак с водой и бадья. Стопка Боянкиных вещей и стопка каких-то тряпиц. Начав, кое-что подозревать, решила уточнить у девочки.

— С тобой все нормально, ты не ранена?

— Нет. — ответила Боянка, смачивая в теплой воде кусок ткани и кладя себе на живот.

— Ну тогда ясно. — подумала я. — Девочка наша, вдруг стала девушкой и видимо, не безболезненно….

— У тебя, что первая кровь пошла? — немного сомневаясь, стоит ли сестрицу спрашивать, ведь такое трехлетнему ребенку, явно знать не положено, проговорила я. Боянка вытаращив на меня глаза, спросила:

— А ты откуда про кровь знаешь то? Что подслушивала где? — сердито и недовольно спросила меня сестрица. — Да уж детонька, если б ты знала, что я все стадии взросления и увядания пережила в свое время, то ни за что бы не поверила. — весело улыбаясь, подумала я. Но Боянке мысли мои были не ведомы и увидев мою улыбку, она только сердито нахмурилась и снова смочила тряпицу в воде. Пока я стояла, раздумывая, чтобы такого правдоподобного ответить, мы услышали стук в дверь, а за ним голос матушки:

— Доченька открывай, это я пришла…

Боянка поднялась со своего места и прошла к двери, чтобы впустить мать. Матушка войдя в баню, увидела меня, удивленно приподняла брови и спросила:

— О доча, и ты здесь, давно проснулась? — спросила меня матушка и не дожидаясь ответа, обратилась к Боянке.

— Я всех, кого могла, обежала, через пять дней обряд проведем. Вот радость то будет… ты как себя чувствуешь доченька? — взволнованно и радостно спросила матушка сестру.

— Уже лучше не так болит, когда тепло прикладываю…

— Ну и хорошо, — довольно кивая, сказала мама. — Веда, пойдем покормлю тебя, а Боянка к нам потом придет… И подняв меня на руки, быстро вышла со мной на улицу, проходя мимо собачей будки в избу матушка обратилась к Зелеславу:

— Сынок, пойдем отобедаем…

— Угу — мыкнул Зелеслав, поднимаясь и отряхивая руки о штанины.

Войдя в горницу матушка поставила меня на лавку и стала накрывать на стол, вошел Зелеслав, достал с полки миски и стаканы, уселся на лавку. Матушка разлив щи по тарелкам и дав нам ложки, водрузила на стол блюдо с пирожками и принялась, нарезать хлеб. Зелеслав бодро начал поедать щи, я присоединилась к брату, решив уточнить ответы на появившиеся вопросы у матушки после обеда. Закончив трапезу, матушка собрала посуду и ушла мыть ее к колодцу. В этот момент в горницу вошла Боянка в сопровождении тетки Квасены. Тетка была взволнованна и улыбаясь о чем-то говорила с сестрой.

— Не переживай, все придут и Цветанка твоя будет, она то тоже уже в возраст вошла… Так что не одни старухи, вроде меня соберутся… — приободряя девочку, говорила тетка.

— Что ж там за событие такое? — подумала я.

Вернулась матушка с посудой:

— О Квасена, прибежала уже? — ехидно улыбаясь, по-доброму спросила очевидное матушка. — Снидать будешь? Я щей наварила, да пирогов вон напекли…

— Нет, сама токмо из-за стола. Тебе, когда моя помощь нужна будет? Ты ежели чего, сразу меня зови, родные все же и такое событие, надобно, как следует подготовиться… — ответила тетка, поправляя, сползший на бок платок.

— Дней через пять, как пройдет все, а то, как она в поневу впрыгивать будет? — прикидывая в уме, сказала матушка.

— Ну добре, я пойду тогда, а то мелочь свою оставила, кабы не разбежались пока меня нет… — проговорила Квасена, выходя в сени.

Боянка к этому моменту уже ела щи, заедая пирогом с капустой. Зелеслав ушел на улицу. Я сидела на лавке и пыталась понять, что за понева такая…

— А, что такое понева? — спросила я матушку, возящуюся у печи.

— Юбка такая обрядовая… — ответила она.

— А, зачем обряд нужен? — заинтересовалась я.

— Ну… когда девочка вырастает… это большая радость… и нужно обряд провести, чтоб Боги знали, что она уже повзрослела… и может замуж выйти… Обряд проводят, чтоб духи предков и боги ее увидели и силу дали, чтоб потом зачать могла… Ох… мала ты еще доча о таком знать, вот подрасти немного…, тогда сама обряд пройдешь и поймешь, что к чему… — проговорила ласково мама, и вышла на улицу. Боянка поев, ушла за печку. А я решила, раз пока допрашивать мне некого, пойти прогуляться до колодца.

Выйдя на улицу, я пересекла двор и открыв калитку, пошла вдоль забора в сторону колодца. Издалека увидела собирающихся там женщин с детьми и сидевшего на скамеечке Болета, рассказывающего сказку, сидевшим вокруг него малышам. Подойдя поближе, услышала, что именно размахивая руками, старик рассказывал:

— И выхватил тогда Игельд всесильный меч свой из ножен и как пойдет он врагов своих рубить. Взмахнет раз, половина войска упала, взмахнул второй, и вторая полегла… — соседские ребята сидели раскрыв от восторга ротики и внимали народному сказителю.

Интересно конечно, но сейчас мне необходима другая информация… Я прошла поближе к колодцу, который окружили местные сплетницы и уселась возле него на траву, разговоры здешних любительниц новостей для меня, на данный момент, были более актуальными и важными:

— Слыхала Гормила, у Чипранкиной девки, кровь пошла. Обряд на пятый день будет, мне Квасена сказала… — говорила одна из женщин.

— Ну и хорошо, а то женихов у нас рать, а вот с невестами не очень. Какой год уж парни, по другим деревням и в Болоне, невест себе ищут, а там и не знаешь: кто такая, и хорошая ль семья? — ответила говорившей, приятная на вид тетка, которую я раньше видела, но имени так и не запомнила, тут они уж очень своеобразные иногда попадаются…

— Тоже мне радость… — фыркнула жена старосты Чернава. — Прям завидная невеста

— паясничая, говорила она.

— А чем не невеста то? Семья хорошая, девка тоже пригожая, рукастая, да и Чипранка такая, у нее не забалуешь… — изумляясь словам товарки, спросила жена кузнеца Благояра.

— Да, Чипранка сама не из местных! Откуда ты знаешь, чему она дочь учит? Она ж боярина какого-то дочка и сестра у нее из бояр. Станет потом, такая невестка на печи лежать, а ты вокруг нее хлопотать будешь. Сын то, ее в твою хату приведет, ежели свою сначала, не поставит. А может и специально… уговорит его девка, не ставить отдельную избу, чтоб ты у нее в услужении была…

— Да, что ты мелешь Чернава, с чего вообще взяла то? — всплескивая руками, спросила тетка, что завела разговор.

— А с того! — возмущенно воскликнула Чернава. — Мне Юско говорил, что Гоймир, как на ярмарку ездил, у Чипранкиной сестры останавливался, а та его дюже не любит. Так она ему на соломе велела, в амбаре постелить, чтоб на глаза не попадался. — прохаживаясь на счет нашей семьи, говорила тетка. — Что ж вы думаете, с таким отношение родной тетки к отцу, девчонка уважительно к свекрови относится будет?… Что-то сомневаюсь я….- злорадствуя, говорила женщина.

— Да, откуда твому Юско об таком знать? — спросила женщина, молчавшая до этого.

— Что ж, он к Варварке вхож что ли? Не смеши меня, сестрица у Чипранки такая, с таким, как твой Юско дружбу водить не станет… сплетни это все… — опровергла незнакомая мне тетка.

— Откуда надо, оттуда и знает. — выкрикнула Чернава.

— Да? — кривляясь, вякнула женщина.

— Да! — передразнила ее жена старосты. Остальные участницы разговора промолчали, думая о своем…

— Вот, же ж погань, с чего взяла то? Конечно, отец с теткой не особо ладят, но и нечего такого я не припомню… Что, Чернаве, матушка чем-то насолила что ли? А теперь, эта ведьма на Боянке отыграться решила? — подумала, свирепея. — Вот, не была бы ребенком, прямо в волосы бы ей вцепилась и проредила бы шевелюрку… — вставая со своего места зло думала я, желая, отомстить за клевету женщине.

Заметив на краю колодца полное ведро воды, как раз недалеко от того места, где облокачиваясь на стенку колодца, стояла жена старосты. Я прокралась к нему из- за угла и со всей силы опрокинула на спину и юбку стоящей Чернаве. Она с криком отскочив от колодца, видимо вода все же ледяная и нагреться не успела, принялась, озираться в чем причина ее подмоченного состояния. Хорошо, что я не была выше верхнего бревна стенки и увидеть меня сразу за углом, тетка не смогла, а пока женщины пришедшие в себя от неожиданного оглушительно крика товарки, стали выяснять в чем причина, я уже шустро вернулась на свое прежнее место. И теперь сидела с широко открытыми якобы напуганными глазами и тихохонько злорадствовала про себя:

— Сделал гадость, на сердце радость. Чтоб не повадно было, моих близких по косточкам разбирать, сначала у себя в доме пусть разберется, а потом к другим с советами и замечаниями лезет.

Чернава покрутилась, какое-то время вокруг колодца и не поняв, почему же ведро вдруг опрокинулось, ушла домой, видимо, переодеваться. А я приметив, что все сплетницы расходятся и ничего полезного больше не услышать, поднялась и отправилась назад в сторону двора. Мне на встречу бежал Зелеслав:

— Ведка, там тебя матушка ищет! Ты зачем убежала? — спрашивал, на ходу парнишка. — Она там весь двор уже облазила…

— Я ходила к колодцу, сказку слушать… — ответила я, взбудораженному брату

— Пойдем скорее, а то мамка волнуется… — поторопил меня мальчик и мы пошли чуть быстрее.

Вернувшись на двор и разыскав перепуганную матушку, Зелеслав успокоил ее тем, что я нашлась и все в порядке. И мы организованно пошли, на огородные грядки за двором. Брат с матушкой стали, таскать воду из колодца и поливать их, а я неспешно бродя между рядами, выдирала торчавшие травинки. Какая никакая, а польза. Провозившись на огороде до вечера, мы уставшие, но довольные собой вернулись в избу.

Матушка снарядилась вещами и мы, пока не приехали наши хлеборобы, отправились в баню, купаться. Смыв с себя усталость прошедшего дня, пошли обратно, не спешно подходя к избе, услышали, как подъехали батька с братьями.

— Сегодня они по раньше… — пробормотала довольно матушка и вошла в дом.

Я осталась на дворе, ждать родных. Вот распахнулась калитка и в нее вошли близнецы. — Умаялись… подумала я. Всепокрытые пылью, заметив меня братья, кивнули мне, говоря:

— Здравствуй сестрица. Встречаешь? — устало улыбаясь, сказал Бивой.

— Ага, вы сегодня раньше… — произнесла я.

— Да быстро управились — отозвался Бенеш, потягиваясь и разминая хрустящие в суставах руки.

— Вынеси-ка, нам вещи! Сразу в баню пойдем, а то что ж, всю пыль в избу тащить? — попросил меня Бивой.

Я кивнув ему, пошла к матушке в избу и попросила вещи для братьев. Боянка собрав им стопку чистых вещей и полотенец, отдала мне. Я вышла на крыльцо и оставив братьям вещи, вернулась в дом. Уселась на лавку рядом с теплой печкой дожидаясь, когда волосы подсохнут, а то некомфортно, когда они влажные. В горницу вошли батька и Отомаш, тоже пыльные, как мешки с мукой и остановились на пороге:

— Голуба моя, дай вещей чистых, а то самим невместно по светелке до сундука идти. — пробасил довольный отец.

Матушка выглянув из-за печи, в которой грела ужин, улыбнулась ему и кивнув сказала:

— Щас, обождите… — и ушла за вещами.

Мужчины стояли, переминаясь с ноги на ногу, Зелеслав лежал на печке и жевал пирожок. Боянка сидела на лавке и перебирала крупу. Я решила, быть сегодня абсолютно всем полезной, подсела к сестре ближе и взялась, ей помогать. Работа пошла веселее, мы наперегонки разбирали маленькие горстки крупы, ссыпая ее в общую миску. Матушка отдала отцу и брату вещи и те вышли, мы закончили возиться с крупой и стали помогать матушке накрывать на стол к ужину.

Мне доверили разложить ложки, я шла по лавке и доходя до того места, где обычно кто-то сидел, оставляла ложку и шла дальше. Вскоре все собрались, мы весело лереговариваясь ужинали. Матушка рассказала батьке о намечающемся ритуале, предупредив его, что на пятый день от сегодняшнего, ему и братьям придется какое-то время провести у дядьки Власа. Батюшка обрадовался, поздравил зардевшуюся Боянку со взрослением, и мы закончив ужин, стали укладываться спать.

Все разбрелись по местам, матушка ушла на двор, мыть тарелки и к тому времени, как она успела вернуться, я уже крепко спала, посапывая в подушку.

Глава 12. День обряда…

Прошло пять дней с того дня, как я узнала, что этот месяц в семье, для меня, последний. И как долго мы теперь не увидимся ответить мне никто не смог, потому что рамок в обучении у ведунов не было. Сегодня у нас будет обряд посвящения Боянки "в девушки". Матушка уже с утра носится по избе без продыху, проснулась она, как петух под окном первый раз прокричал, видимо, дел сегодня не перечесть. С ней на пару мельтешит тетка Квасена, которая постучалась в окно, едва солнце начало восходить. Женщины не переставая что-то готовят, моют, не умолкая и не останавливаясь переговариваются на не понятные, для меня, темы, типа: у кого ткань на поневу взять? как и где лучше расставить лавки, чтоб длиннее? какой узор обережный и сил придающий нужно вышить? и стоит ли за Сенией в лес съездить и всех ли баб из деревни приглашать?

Отец проснувшись и убрав скотину с утра, поглядел на всю эту суматоху, что-то для себя прикинул и решил, что его дочка ему конечно важна и дорога, но в поле лучше. Он обоснавал все тем, что дел по горло, и от него с братьями там проку будет больше и они все равно присутствовать во время обряда не будут потому, как мужчинам нельзя. Собрал всех и даже Зелеслава прихватил, запряг в телегу Кучура и отправился на поля. Проводив всех мужчин, предварительно снарядив их едой на весь день, мы занялись кто чем…

Я лежала на своей лавке, чтоб лишний раз не попадаться под ноги взволнованным женщинам и слушала, может, что интересное расскажут.

Делать вообще было нечего, со двора мне уходить запретили, потому, как некому меня потом бегать искать сегодня, Зелеслав то уехал. А Боянка, как проснулась на реку пошла, ей до обряда нужно стоять в проточной воде, чтоб якобы силой духов напитаться. Услышав такое матушкино пояснение, я задумалась. А, что если здесь есть магия? Я конечно не эксперт по всему паранормальному, но Сению, я до сих пор принимаю, скорее за какого-нибудь экстрасенса. А что? Вон сейчас даже передачи про них снимают, я конечно скептически ко всему этому телевидению отношусь, но для развлечения посматривала иногда… Так мне казалось, что Сения, как те телевизионные экстрасенсы и люди к ней обращаются потому что больше не к кому, а не потому что она великий целитель. Так может это не так, и она действительно чем-то таким обладает? Когда она надо мной своим посохом трясла, я ведь даже сознание потеряла. Может это не от переживаний и общего моего состояния, а от ее воздействия? Да прям чудеса в решете, уже не терпится к ней отправится, скорее всего только она одна из местных жителей и может дать ответ на вопрос, как и почему я тут оказалась? Матушка, готовившая что-то у печи, выглянув в окно, выбежала из избы. Квасена сидела и нарезала какой-то непонятный корень который они с матушкой искали все прошедшие дни в лесу и обнаружив его чуть не попадали от счастья. На вид он был похож на корень хрена, такой же разлапистый и толстый с пряным запахом.

Дверь в горницу открылась и в комнату вошли, переговариваясь, три женщины, среди которых была, и жена старосты Чернава. Я приподнялась на лавке и поздоровалась с вошедшими:

— Здравствуйте гости дорогие. — сказала я.

Тетки оглядев горницу, остановили свои взгляды на мне и тоже поздоровались со мной и Квасеной. Женщина просто кивнула им в ответ и предложила:

— Рассаживайтесь, сейчас Чипрана крупу принесет, переберем пока время есть, а то Боянка на реке уже давно стоит. Женщины обошли стол и стали садиться на лавку. Чернава сморщив нос, будто почуяла что-то очень мерзкое, тоже прошла к свободному месту. Вошла матушка с бадьей крупы, высыпала ее на стол и опять вышла.

А я задумалась, на кой черт позвали эту мерзкую Чернаву? Что без нее не обойтись было? Она же назло может Боянке, весь обряд испортить… Сползя с лавки, решила найти матушку и предупредить ее об отношении Чернавы к нашей семье. Преодолев горницу, я оглянувшись на сидевших за столом женщин, пристально посмотрела на недовольную Чернаву и вышла на крыльцо, Решив, что матушка скорее всего в хподнике, отправилась налево. Миновав пустую будку, я прошла мимо стойла и коровника, и приблизилась к открытому хподнику из которого доносился шорох.

— Матушка ты здесь! — выкрикнула я в темный проем.

— Да, чего стряслось? — раздалось из хлодника.

— Я сказать, кое-чего тебе хотела… — снова крикнула я.

— Щас, обожди маленько… — ответила матушка.

Через пару минут она вышла из хлодника с корзиной репы в руках, видимо с зимы осталась, сейчас то ее взять не откуда, не выросла пока. — подумала я.

— Чего сказать то доча? — улыбаясь, спросила женщина.

— Да вот, на счет Чернавы, я недавно у колодца слышала, как она сплетни про нас распускала, а раньше тебе говорить не хотела, чтоб ты не расстраивалась…. Как бы она нам праздник Боянкин не испортила, сидит сейчас в горнице и нос морщит будто у нас там сдох кто… — переживая за матушку, сказала я.

— Ох, горлинка моя, знаю я, что не любит она меня. Я б и не позвала ее, но она же старосты нашего жена, и к ней многие прислушиваются, сейчас не позовешь, а потом все село про тебя гадости разносить будет, а так она хотя бы под присмотром нашим. Вот ты же мне подсобишь, приглядеть за ней, как бы она чего не выкинула, а то я сегодня со всеми этими приготовлениями точно не успею — устало и обеспокоенно попросила меня матушка.

— Ладно. — ответила я, поглаживая матушкину руку, чтоб хоть так утешить.

Матушка вернулась в избу, а я решила посидеть немного под деревом и сделать зарядку, а то с утра как-то совсем не вышло и теперь полно чужих людей, не буду же я при них растяжки делать…

Я прошла через двор к своей любимой яблоне, сейчас под ней уже вовсю росла сочная, мягкая, зелененькая травка похожая на ворсистый ковер. Присев прямо на траву, я занялась гимнастикой: поприседала, по сгибала и разгибала суставы и сделала растяжку. Закончив, поднялась и отправилась домой, войдя в избу, увидела все тех же женщин уже, чистящих репу, матушка поставила один из котелков с кашей в печь. Сегодня у нас разновидностей каш будет множество, на любой вкус и цвет, подойдя к печке, я уселась на лавку возле нее и принялась разглядывать занятых работой женщин. За столом велся неспешный разговор:

— Что Марьяна, скоро и твоя девонька подрастет… Будет и в твоей избе праздник… Кого-звать-то будешь?

— Да всех… — ответила, беззаботно пожимая плечами, женщина по имени Марьяна.

Эту молодую женщину, я до этого уже видела и, по-моему, даже слышала, что ее зовут Марьяной, только матушка не особо общалась с местными тетками, видимо все-таки то, что она дочь боярина сильно влияло на ее круг общения. И дело не в том, что матушка считает, будто окружающие женщины ее недостойны, а сами женщины не дают, ни себе, ни ей шанса узнать друг друга лучше. Повесили ярлык «Боярской дочки» и обсуждают за спиной. Матушка конечно не очень стремится, развеять их сомнения… Но вот в такие моменты, мне кажется, любой женщине очень хочется, иметь полный дом подруг или просто гостей, чтобы праздник действительно был праздником, а обычным днем. Тяжело, когда нет хороших друзей и настолько близких людей, чтобы было приятно, часто проводить с ними время. Тетка Варвара сама себя убрала из списка близких, потому что недолюбливает отца. Хотя, он в принципе ни в чем не виноват, ведь решения принимала, на тот момент, матушка, а дед, отец материн, просто не стал препятствовать. Интересно было бы увидеть его реакцию тогда, наверное, он человек, с определенной широтой взглядов на браки разных сословий. Жаль, что мне не доведется с ним познакомиться….

Я слышала как-то в разговоре, что он умер пару лет назад, в довольно почтенном для местных стариков, возрасте. Думаю, он бы, хотя бы немного, понял меня, конечно если к детям относился не предвзято…

— Так, а которое лето ей уже?

— Десятое… — односложно отвечала Марьяна, сосредоточившись на чистке репы.

— Ну может следующим… — проговорила незнакомая мне женщина.

— Да кто ж знает? У всех всегда по-разному… Вот у матери моей крови рано пришли, ажн в девятое лето, а я до тринадцатого ждала… а вот у Живкиной дочки, вообще на пятнадцатое… и не угадаешь, когда боги в тебя силу вольют. — говорила заинтересованно Чернава.

— Это да… — сказала незнакомка.

Я устав, за ними наблюдать, решила отдохнуть и соскочив с лавки, отправилась к своей постели, взобравшись на свою лавку, улеглась поудобнее и дождавшись вернувшуюся матушку, под бубнеж женщин задремала.

Проснулась примерно через час, по моим прикидкам, усевшись на своей кровати, осмотрелась вокруг. В избе уже все было приготовлено и женщины украшали горницу ветками какого-то цветущего растения, развешивая их по стенам, на печку и полки с посудой. На полу вдоль печи была насыпана молодая, зеленая трава, обеденный стол был сдвинут за печку, а лавки, стоявшие обычно рядом с ним, были поставлены в длину друг за другом, представляя собой длинную деревянную дорожку. Женщины украшали все молча, но очень торопились, видимо, время для обряда уже подошло.

С улицы послышалось какое-то веселое пение, будто кто-то распевал частушки под окном. Дверь в сени открылась и на пороге показалась матушка, ведущая под руку, укрытую с головой, большим, расшитым отрезом ткани, Боянку. Пение женщин стало отчетливее и находящие в горнице, подхватив последние слова поющих на улице, запели вместе с входящими женщинами и девушками, сопровождающими Боянку с матушкой. Все улыбались и радостно подпевали жене кузнеца Душане и Цветанке, у которых оказались очень мелодичные и звонкие голоса. В избе была атмосфера счастья и предвкушения чего-то необычного, которой зарядилась и я. Встав на своей лавке, я улыбаясь смотрела на взволнованных матушку с сестрой, с которой, мама, только что, сдернула ткань. Боянка оглядела присутствующих, резко прекративших петь и обратилась ко всем со словами:

— Благоти вам, пришедшие на таинство мне посвященное. Прошу сегодня прадедов и Богов Всемогущих! Одарите меня силою, новую жизнь, могущую создати. — говорила Боянка, кланяясь в стороны света.

Закончив, она подпрыгнула на стоящие неподалеку лавки, что стояли вряд и пошла по ним в мою сторону, а затем обратно к двери. Матушка свернув ткань, что до того покрывала голову сестры, так, чтоб образовать кольцо, вместе с теткой Квасеной, пошла вдоль лавок, по которым шагала Боянка, уговаривая девочку:

— Вскочи, дитятко, вскочи, милое. — говорила просяще матушка, следуя за дочерью.

Сама Боянка, видимо по обычаю, сердито вышагивая туда-сюда по лавкам, отвечала:

— Хочу — вскочу, не хочу — не вскочу!

Окружающие, это действо, гости весело смеялись и хлопали в ладоши, подбадривая матушку.

— Вскочи, дитятко, вскочи, милое. — снова и снова просила мама, улыбаясь.

— Хочу — вскочу, не хочу — не вскочу! — весело отвечала Боянка.

В какой-то момент, в избе будто звякнули колокольчики и ярче чем дневной, что проникал сквозь окно, вспыхнул свет. Все замерли, прикрыв от вспышки глаза, а Боянка впрыгнула в кольцо поневы, которую держали тетка с матушкой. Гости проморгавшись, радостно захлопали в ладоши и стали смеяться еще громче, обнимая друг друга и матушку с Боянкой. Счастливая тетка Квасена подошла к моей лавке и подхватила меня на руки. Она радостно улыбаясь, принялась трясти, ничего не понимающую в произошедшем, меня. Я оставив выяснение, случившегося на моих глазах чуда, на потом, радостно смеялась вместе со всеми. Женщины снова запели частушки и стали выходить на улицу во двор. Когда тетка, со мной на руках, вышла за всеми из избы и прошла за калитку на улицу, где стояли накрытые праздничным обедом столы, я увидела, как все присутствующие по очереди подходят к большой корзине, в которой были плетеные из того же цветущего растения и трав венки, и взяв по одному, уходят в сторону реки туда, где расположены идолы богов. Мы с теткой, дождавшись нашей очереди и взяв по венку, пошли следом за всеми. Добравшись до берега реки, женщины кидали в нее свои венки и подходили к идолу Богини Фатты, кланялись ему и шли назад в деревню праздновать. Кинув свои венки в реку, мы тоже отправились на праздник.

Когда мы вернулись в деревню, многие уже сидели на лавках у стола и ели. Некоторые женщины распевали частушки, которых я никогда раньше не слышала, другие просто разговаривали между собой и вообще, всюду вокруг, окружающие веселились и отмечали Боянкино взросление. Меня нашла матушка и поблагодарив тетку за то, что приглядела за мной, забрала с собой на лавку рядом с Боянкой. Мы ели, слушали песни, веселились до самого вечера, когда домой уже стали возвращаться мужчины, не только нашей, но и других деревенских семей. Когда подъехала телега с батькой и братьями, матушка поблагодарила всех, кто пришел на праздник и унесла меня домой. Там собрав все необходимое для вечернего купания, матушка отвела меня в баню, где быстренько искупала. После, мы вместе вернулись в избу, где, уже клюющую носом меня, мама принялась укладывать на ночь. Уставшая, но счастливая, я легла на лавку, и матушка нежно меня поцеловав, ушла обратно на улицу. Еще какое-то время, я прислушивалась к веселому шуму, доносившемуся снаружи и незаметно для себя провалилась в сон.

Глава 13. Часть 1. Что-то не так…

Сегодняшний день, с самого утра как-то не задался. Во-первых, мы все довольно поздно проснулись. Матушка даже умудрилась проспать утреннюю дойку и вскочив, и кое-как одевшись, побежала с ведром на улицу, а батюшка проснулся угрюмый и злой. Я поглядев на него, громко топающего и что-то ищущего по горнице, присела на лавке и спросила:

— Пап, ты че ищешь?… Можетя видела…

— Ничего, — буркнул недовольно отец, и продолжил возится по горнице, нервно расставляя по местам лавки и обеденный стол.

Проснулись братья, увидев, что солнце уже давно поднялось, повскакивали с печи и стали быстро натягивать вещи:

— Бать проспали… — сказал, натягивая штаны, Бенеш.

— Да вот же, стольк времени потеряли, теперь до самого заката не приедем… — бубнил рассержено Бивой, натягивая рубаху на голову.

— Да что уж теперь… — бормотал Отомаш, обувая лапти.

— Да куда разогнались-то? Дома сегодня будем… — раздраженно проговорил отец, ставя лавку на ее законное место.

Братья удивленно переглянувшись между собой, посмотрели на сердитого отца и Отомаш спросил:

— Так не собирались же сегодня отдыхать, вроде… Или дело какое другое?

— Нет, не поедем и все! Идите вон, скотине лучше дайте, чем попусту языком молоть. — с каждым словом все громче, кричал, на настороженных братьев, батька.

Парни опешив, изумленно понаблюдали за возящимся по горнице батькой, и тихо, и молча вышли в сени. Я сидела на своей лавке слегка ошарашенная, за все время, что я здесь, чтобы не происходило, отец никогда не повышал голос, а тут накричал на мальчишек, и причем не за что. Что такое могло случиться, чтоб он, как зверь в клетке, сердито двигал мебель, не поднимая от пола глаз?

— Бать стряслось чего? — спросила я, провожая его взглядом.

Батюшка обернувшись, затравленно посмотрел на меня и тяжело выдохнув, как будто весь воздух из легких выпустил, как-то скрючившись отвернулся и быстро вышел из избы. Я растерянная, стала сползать со своей постели и натягивать сарафан. В этот момент, поднялась Боянка, встрепанная, как воробей, она сонно зевая и шаркая ногами по полу вышла из-за печи и не открывая глаз, стала переплетать косу, по пути к двери, из дома. Я вышла за ней следом и отправилась в отхожее место за свинарником. Пока шла по двору, мне на встречу попалась недовольная матушка, видимо и ока уже успела пообщаться с неприветливым батькой… Улыбнувшись ей, как можно более радостно, я помахала ей рукой, она нехотя выдавила ответную улыбку и пошла в сторону избы, а я проследив, пока мама скрылась за углом, отправилась дальше в сторону свинарника. Близнецы стояли у колодца, наполняя ведра водой и нося их к загону поросят. Братья были хмурые и не болтали, как обычно…. Да уж, устроил нам всем батюшка «доброе утро». Дойдя до своей цели, я сделала свои дела и направилась к бане, чтоб умыться, войдя внутрь, застала в ней умывающуюся Боянку.

— Боян, плесни мне из чана теплой воды пожалуйста.

Сестра утерев лицо полотном, взяла ковш и набрала мне, из высоко стоявшего, медного котла воды и налила в таз.

— Спасибо — буркнула я, продолжая думать о поведении батьки и принялась умывать лицо.

— Боян, а что вчера было, ну, когда меня матушка спать унесла?… — спросила я, закончив умываться, вытираясь.

— Да ничего не было, посидели покуда солнце совсем не зашло, столы прибрали и тоже спать отправились… — вспоминая, ответила девочка.

— А с батькой ничего необычного не случалось… может поругался с кем? — щурясь на сестру, уточнила я.

— Да нет вроде, я особо и не смотрела за ним… Мы с Цветанкой болтали, она мне такое про Мстишко рассказала, ты упадешь….

— Погоди, может к отцу подходил кто? Матушка тебе не говорила? — перебила сестру, не желая слушать очередную сплетню

— Да нет, а чего стряслось? — приподняв брови, спросила девочка.

— А ты разве не слышала, как он на братьев с утра накричал? Я думала, ты от этого проснулась… — хмурясь, сказала я.

— Нет, я просто, как глаза открыла, смотрю мамки нет, ну думаю тогда вставать пора… — озадаченно ответила Боянка.

— А чего кричал то? — спросила сестрица.

— Да ничего, просто проспали все, ну мальчишки с печи подорвались и давай быстрее одеваться, Отомаш его что-то спросил, а он, как рявкнет: «идите скотину кормите, чего языками мелите»… — подражая отцу, описала произошедшее я.

— Что прям накричал? — удивилась Боянка, вытаращив глаза.

— Ну да. Вот я и подумала, может его вчера кто разозлил, и он не отошел просто… — пытаясь найти причину, пробубнила я.

— Не знаю, ну может ничего страшного… На поле поедет отойдет… — бормотала девочка.

— Так, они сегодня дома остаются…вроде. — сказала я.

— Да уж, ну ладно… поостынет никуда не денется… удовлетворенно проговорила сестра.

Мы вышли из бани и пошли в избу. Войдя в горницу увидели матушку, возящуюся у печи и греющую, оставшуюся с праздника, кашу. Не дожидаясь просьбы стали накрывать на стол, я расставляла стаканы и ложки, Боянка доставала с полки миски, пироги, а затем разлила молоко по стаканам. Я приметив в углу у печи маленькую, травяную метелку, стала сметать с пола мусор, оставшийся после вчерашнего обряда, в кучку. Закончив, смела все на совок и понесла на улицу. Выкинув мусор, вернулась в избу и уселась на свое место на лавку за столом. Матушка поставив котелок с кашей на стол, сказала:

— Доча пойди, позови всех к столу… — обратилась она к Боянке.

Сестра кивнув, встала с лавки и пошла во двор, созывать мужчин. Матушка села на лавку рядом со мной и оперла голову о руки, стоящие домиком локтями на столе. Женщина была удручена и задумчива. Я молча наблюдала за ней и не найдя чего получше, просто прижалась к ее боку крепко обняв, матушка посмотрев на меня, обняла в ответ. Так мы и сидели, пока все не собрались. Усевшись за столом, все принялись завтракать. Атмосфера была отвратительной, все понимали, что что-то не так, но никто не хотел выяснить, в чем причина. Ну, не мне здесь порядки менять, явно, так что, я тоже молча ковырялась в своей тарелке. Позавтракав, все разбрелись по двору, заниматься кто чем.

Сегодня матушка решила заняться стиркой, видимо, так она боролась с плохим настроением, потому что грязных вещей было немного и обычно, ради такого количества, матушка стирку не затевала. Я бродила по двору, пока они с Боянкой выстирывали белье в бане. Заскучав, отправилась на огород, прополола грядки, медленно переходя от одной к другой, по выщипывала траву в междурядьях. Подумав, решила заняться гимнастикой и отойдя на свободный пятачок, сделала зарядку. Не решив, чем еще заняться, ушла под свою яблоню и просто сидела и наслаждалась теплыми солнечными лучами, бегающими по моему лицу, сквозь листву.

Умудрившись задремать, проснулась услышав, что в бане открылась дверь и раздался матушкин голос,

— Ну вот щас отполощем на реке и все пойдем обедать, хорошо, что стирки пока не много скопилось… — говорила уже весело матушка.

— Да хорошо, пойдем скорее, а то я Цветке сказала, что приду к ней сегодня. — проговорила Боянка.

Я поднялась со своего места и направилась к ним, оглядев наших хозяюшек, приметила у обеих по корзине белья в руках и увязалась за ними на речку. Шли мы неспешно, матушка была довольной и радостной, я решила не терять возможность и спросила:

— Мам, а почему вчера во время обряда, когда Боянка по лавке ходила, колокольчики звякнули и свет вспыхнул? — заглядывая в лицо матушке, обогнала я ее.

— Так предки услышали, вот и знак подали, что пора, значит сила в поневу вошла… — ответила улыбаясь, глядя на меня женщина.

— А,как она в поневу входит?

— Ну… слова ритуальные, что Боянка произносила прадедов наших на обряд призвали… а те силу свою, что их души после смерти имеют, в поневу поместили и когда наполнилась она, они знак дали, что пора ее забирать… тогда Боянка и впрыгнула… — объяснила матушка.

— А-а-а, ясно, а зачем она вчера, до обряда, на реке стояла? — спросила заинтересованно я.

— Чтоб тело свое для силы, дарованной очистить, чтоб ничего мирского не помешало. — пояснила она.

— А что за песенки все пели?

— А, это зазывалки ритуальные, их еще бабки наши пели и вот когда на обряды ходишь, когда в возраст войдешь, тогда и разучиваешь, пока поешь вместе со всеми… — довольная моим любопытством отвечала мама.

— А венки зачем в реку кидали? — спросила я, подпрыгивая по дороге.

— Чтоб предков с обряда отпустить. Боянка ведь их призвала, и им сказать нужно, что больше не надобна их помощь. Вот венки в реку и кидаешь, а души их за венком по реке уходят, а там уж куда им положено возвращаются. — ответила матушка.

— А почему мужчинам нельзя на обряде быть?

Матушка весело рассмеялась и сказала: — Все почемучка моя, потом как-нибудь расскажу, пришли уже, хватит прыгать. Вон иди по бережку побегай, да травок каких собери, чтоб не скучать, пока мы тут возиться будем.

Я немного расстроилась, что больше мне на вопросы ответов не получить.

— Редко такое бывает, когда матушка мне практически на все, отвечает, а не отмахивается. — думала я. — Ну ладно, все равно стоять и смотреть бес толку, пойду прогуляюсь, все какая никакая физкультура…

Оглядевшись по сторонам, выбрала левую и пошла, в сторону растущих неподалеку ивовых деревьев.

— Солнце высоко, хоть в тенечке посижу. — решила я.

Уже почти дойдя до ближайших ив, услышала чьи-то голоса. Мужской гулкий и женский высокий, которые тихо переговаривались, скрытые от меня, висящими ветвями деревьев. Не желая подслушивать, я хотела было развернуться и уйти, как услышала и узнала голос отца, в мужском голосе беседующих.

— Я же тебе говорил не дело это… Выяснили же уже давно все… Что ты никак старое забыть-то не можешь? — обращался батюшка к женщине раздраженно.

Я замерла на месте, если честно, я безумно испугалась. — Что он здесь делает? Что за баба там с ним? Он что к любовнице бегает, а мы и не знаем? А мне то что теперь со всем этим делать? — все эти вопросы пронеслись в моей голове за секунду. Я стояла на месте, вытаращив глаза, смотря в никуда и прислушиваясь, хотя больше всего, мне хотелось сбежать отсюда и чтоб ничего этого не было, и чтобы я не знала о том, что батька встречался у реке с какой-то женщиной…

— Гоймир, ну как забыть? — отчаянно говорила женщина. Я ведь так и люблю тебя. А ты на этой «дочке Бояровой» женился, ты ж, мне мстил тогда, я же знаю… — говорила умоляя и сердясь женщина.

И тут я узнала этот голос! Это Чернава, жена нашего старосты Юско! Я узнала ее, по этим ехидным ноткам, что слышала тогда в разговоре у колодца… Да как же так? Что ж, батька с этой курвой связался? У него мозги что ль отсохли? Или, он ее тоже все еще любит? Потому и прячутся они в этих кустах, чтоб не знал никто. Тут то разводов нет… Варвара в один из вечеров с матушкой ругалась, да так, что во всем доме слышно было, что мол жаль, что матушка развестись никогда не сможет, а так бы она ее и сейчас, прекрасно за другого замуж пристроила.

— Ты знаешь, что я тебя любил, но женился на Чипране потому что не мог по- другому, и ты сама виновата, а я и не жалею, что не тебя выбрал… Да и ты же, в тоже лето за Юско вышла, чего ж прошлое бередить? Давай прекращай и себя и меня мучить, не гоже это…

Я пробравшись чуть ближе к стволу, выглянула из-за него и увидев, как отец стоит, обнимая Чернаву, быстро спряталась обратно.

— Он ее еще и обнимает! Нужно было на нее тогда кипятком плеснуть, а не ледяной водой, до сих пор бы дома с ожогами валялась, а не по кустам с чужими мужьями в любви объяснялась… — зло думала я, сжимая кулаки. — Ну батька ты и козлина оказывается… кто бы подумал, а?

— Пойду я, а то хватятся… А ты окольным путем иди, а то приметит кто, что ты с реки идешь, вопросы пойдут. Прощай Чернава…

— Ax, ты о ней еще и заботишься зараза? Честь ее соблюсти желаешь? Вот двуличный мерзавец, а таким хорошим прикидывался. И ведь в глаза матушке врать… Господи ну, как так можно то? Что мужики за народ? Ты для него всем жертвуешь, родными жертвуешь, здоровьем жертвуешь, детей ему рожаешь, а он по старой любви сохнет… — услышав, что любовнички разошлись, я отправилась обратно к мосткам, на которых полоскали белье матушка с Боянкой. Я шла очень медленно и пыталась переварить произошедшее. — Теперь ясно, чего он на поле не поехал, видимо она вчера его на празднике выцепила и встречу назначила… А что? Народу полно, легко незаметно договориться о свидании. Конечно у них ничего крамольного не было, но тема явно не о коровах была… — зло усмехалась я, сама себе, продолжая идти к матушке. — А может я, что неправильно поняла? Я же не весь разговор слышала… — с надеждой подумала я. — Может она к нему приставала, а он ее так отверг! Ну да, как же отверг… в обнимку утешая…. Вот же ж…. Не было печали… Ну зачем я сюда пошла? Пошла бы по бережку камни пинать и не было бы всего этого… Как мне теперь к нему относится? А что с матушкой делать? Рассказать? Или промолчать? Да уж, тут прямо медвежья услуга и так, и сяк все плохо будет. Вот никогда в прошлой жизни с таким не сталкивалась, и подруги, с кем общалась, все вроде в браке счастливы были, и мужья налево вроде бы не ходили… Ох, что ж делать то? — думала я. Но вот я уже у мостков и матушка разгибаясь, поднимается с колен и улыбаясь, смотрит на меня:

— Что стряслось Веда? На тебе лица нет. — обеспокоенно спрашивает меня мама, а я не знаю, что ей сказать, но приняв решение, поднимаю от досок мостка глаза на нее и отвечаю:

— Да нет ничего, просто задумалась чего-то. — вымучено улыбнулась я женщине.

Может это и не правильно, но не буду сейчас в это лезть, сначала попытаюсь за батькой понаблюдать, может я все-таки что-то не так поняла…

Глава 13. Часть 2. Решение…

Матушка выполоскав рубаху, стала ее отжимать, а я стояла и отводила глаза, моля мироздание, стереть эти пять минут моей жизни, из памяти.

Вот, как так бывает? Десять минут назад, я была можно сказать счастлива, а тут в один миг, будто мешком по голове ударили. Ну, почему так? Почему? Ох, никогда не умела со стрессом справляться, хорошо хоть, язык с возрастом за зубами научилась держать.

Ну, вот вывали я сейчас все на матушку… А вдруг все не так, как я подумала, а она потом все время будет в верности батькиной сомневаться. Даже если достоинство у него вдруг отсохнет, все равно будет думать, что если б мог, с другой бы сейчас был… Ведь, не ищешь же что-то на стороне, если любишь уже. Просто, какой смысл тогда искать? Чтоб любви, как бы больше стало? Или ему не хватает чего- то?… Так то, полная изба детей, не позволяет посвятить десять минут необходимым потребностям, но если я не видела, что они обнимались к примеру, то это не значит, что они в амбаре этим не занимались. Там довольно удобно, клети закрытые, вещей полно, шубы опять же валяются, еще и романтику создать можно. На «шкуре зверя» любить друг друга, как в классических любовных романах, обычно: "Он соблазнил ее у камина, на шкуре убитого им когда-то тигра и собственноручно освежеванного." Долго, наверняка, тигра освежевывать, он же размером с полугодовалого теленка…

Господи, ну, о чем я думаю? У меня тут семья рушится! Спокойная жизнь под угрозой, а я о шкурах каких-то размышляю! Это все стресс, мозг пытается переключиться, но мне никак нельзя переключаться, нужно попытаться выяснить, что батьку с этой стервой связывает… Нет ну какова дрянь! Вы только подумайте!.. Я решила, будто она Боянке ритуал изгадить хочет, а она всю нашу жизнь разом сломать решила… То-то она, так вечно матушкой недовольна была, отца то она любит как бы, хотя сейчас скорее уже ненавидит, за столько то лет… И мстит так, видимо, дура, а что не плохо… Ты меня тогда отверг, а я сейчас тебе семью разрушу… Что ж одной в своем котле вариться?… Вместе то веселее и чем участников больше, тем лучше… — сердясь, размышляла о произошедшем я.

Стоя на мостке и оглядывая окружающий пейзаж, я видела насколько природа — тиха и беззаботна. Неспешно бежала речка по привычному ей руслу, едва- едва, от легкого ветерка колыхалась листва на деревьях, где-то пели довольные птички, все вокруг находилось в гармонии, в отличии от моего внутреннего состояния. Заметив, что матушка с Боянкой уже заканчивают и собираются идти домой, я погруженная в себя, поплелась за ними, отставая на пару метров сзади. Матушка, всю дорогу до дома, пыталась меня растормошить, но я в ответ ей лишь грустно улыбапась и говорила, что все прекрасно, просто голодная.

Вернувшись в деревню и проходя меж домов в сторону избы, смотря по сторонам, я приметила у соседней избы от нашей справа, идущего куда-то батьку. Мужчина был суров и хмур, шел быстро чеканя шаг… — Это, куда ж ты намылился родной? — подумала я и обратилась к матери.

— Мам, а можно я к колодцу ненадолго сбегаю? Там дядька Болет, сегодня сказку новую рассказать, обещал, очень интересная, я на минуточку только послушаю и назад… — принялась отпрашиваться я, видя, что матушке моя идея не очень нравится. Но что-то прикинув, она тяжело вздохнула, улыбнулась и кивнула мне со словами:

— Токмо не долго, а то снидать скоро и смотри мне, чтоб от колодца не на шаг, поняла? — сдвинув брови и грозя пальцем велела женщина. Я радостно кивнула и прислустила в сторону, где виднелся отдаляющийся батька.

Пробежав за отцом, находясь от него на довольно приличном расстоянии, я увидела, как он пройдя на соседнюю улицу, отправился к дому кузнеца Благояра.

— Вот же ж, что зря следила что ль? — сердясь подумала я, продолжая красться за батюшкой. Как же хорошо, что я мелкая, он даже и не подумает вниз, почти к земле, смотреть, как оборачивается. А батька периодически озирался, проверяя нет ли кого поблизости. Подойдя к забору Благоярого двора, отец открыл калитку и прошел внутрь.

— Так, мне через парадный вход путь заказан. Но благо, что девчонки сплетничают обо всем, и я знаю, где у них в заборе у кузни дощечка отходит. Часто уж любят под окошко к Цветанке, местные женихи красться. А она с младшими сестрами в одной светелке спит, а не с родителями в общей, так что пока этот секрет Благояр не прознал, можно воспользоваться лазейкой. Я припустила вокруг дома, со всей возможной для меня скоростью, обогнув забор, добежала до, видневшейся над оградой, крыши кузни, приподняла крайнюю от стены доску и пролезла во двор.

— Господи, теперь бы отдышаться! Я явно не спринтер и пока не сброшу лишний жирок, лучше так не напрягаться. — с трудом пропуская в легкие воздух, думала я. Присев и наконец отдышавшись, я оглядела абсолютно пустой двор и подошла к прикрытой двери кузни, из которой раздавались мужские голоса. Один из них принадлежал батьке, второй самому Благояру, а третий, нежданный для меня, голос старосты. — А он тут откуда, интересно знать?

— Юско, пойдем, мне поговорить с тобой надобно… — попросил старосту серьезный отец.

Услышав приближающиеся к выходу, гулкие от земляного пола, шаги, я со скоростью метеора ломанулась обратно, за угол кузни в кусты. Батька со старостой вышли на улицу и прошли ближе к кустам, в которых пряталась, перепуганная от того, что меня могли заметить, я.

— Чего-хотел-то Гоймир? — спросил Юско весело.

— Ко мне вчера жена твоя подходила… — бесцветно ответил батюшка, я вся обратилась в слух. — И сегодня на реке свидание назначила… — я немного отодвинув, мешающие обзору, ветки, увидела стоящих ко мне полу боком мужчин, староста был хмур, недоволен и сердит.

— Что ж, он в том, что с женой его по кустам шастает, признаться решил? — размышляла я.

— Она опять мне в любви признавалась… Ты меня знаешь Юско, мне твоя жена не к чему, и все, что у нас по молодости было, прошло уже и быльем поросло. Но я вот думаю…а коли твоя жена начнет Чипране моей говорить, что я сегодня с ней на реке виделся… Так что, ты давай разберись в своей семье, мне такого счастья не надобно. И ты мужик хороший, я давно тебя знаю и не желаю тебе худого. Так что, сам решай, что и как…. Ну… я все сказал… пойду, пожалуй. — перекатываясь с пятки на носок, сказал батька и хлопнув Юско по плечу, пошел в кузню к Благояру.

— Вот же ж сука… — зло сквозь зубы, прошипел староста, ярясь и топая сапогом, подняв неболыиое облако пыли… — Ну, погоди ж у меня кошка, я тебе хвост то накручу, чтоб не смела им перед соседскими мужиками вилять. — зло бубнил себе под нос староста, быстро пересекая двор в сторону калитки.

Я все еще сидела под кустом и никак не могла перестать счастливо и облегченно улыбаться.

— Как же хорошо, что я промолчала! Господи, какая же я молодец, что решила все узнать сама. Значит нет у батьки с ней ничего. Господи, спасибо тебе и всем богам, которым здесь покпоняются… Обошлось… Я была готова танцевать от радости, если б не продолжала сидеть под кустом.

— Ладно, пойду у Болета спрошу, он все равно у колодца сидит… Бывай! — проговорил вышедший из кузни батька, прикрывая дверь и махая на прощание рукой.

Я проследила, как он вышел в калитку и чуть не упала от осознания того, что он сейчас идет к колодцу, где должна находиться я и слушать Болетовы сказки. Подорвавшись с места, я рванула в сторону забора. Отодвинув доску, шмыгнула на улицу и бегом рванула к колодцу.

— Пожалуйста, пусть ему кто-нибудь по пути встретиться, пусть он к кому-нибудь зайдет, а то не успею. — думала я, пока бежала по деревне на всех парусах. Когда впереди показался колодец, мне оставалось только пару домов пробежать, но батька уже показался с другой стороны, идя по основной улице.

— Блин, вот же ж, он сейчас увидит, что меня нет, спросит потом у матушки, где была и они вместе поймут, что я где-то пропадала, а там и со двора больше не выпустят. — размышляла я, решив попробовать затеряться среди детей и обойти колодец стой стороны, которая для батьки пока не просматривалась.

Я побежала в другой переулок между домов, чтоб попытаться незаметно подсесть, к увлеченно слушающим Болета, детям. Обогнув дома, пригнувшись преодолела угол, стоявшей ближе всего к колодцу избы, а за ним и оставшиеся пять метров, и плюхнулись за спинами сидевших передо мной мальчишек, как раз в тот момент, когда батька остановился облокотившись на стенку колодца и тоже стал, слушать сказку. Я сидела и старалась, не привлекая внимания, отдышаться. — Так и помереть можно, такую тушку, как я, заставлять бегать и нервничать противопоказано. — думала я, сидя за пацанами.

— И забрала тогда Сумерла, душу его в свои чертоги, и стал он править духами богине подчинявшимися, и не было больше мора на земле… Конец. — закончил сказку Болет.

— Да уж, а концовка ничего, жаль, что не удалось послушать полностью, хотя нет не жаль. Мое душевное спокойствие и спокойствие всей семьи, явно важнее. — размышляла я.

Дети стали подниматься и благодарить старика за увлекательную сказку, спрашивая, о чем будет следующая, батька слегка улыбаясь, наблюдал за всеми. Заметив меня, он округлил глаза и пройдя ближе, поднял на руки:

— О горлинка, а ты здесь откуда? — спокойно улыбаясь, ответил мужчина.

— Оттуда… — махнула я рукой в сторону избы, обнимая батьку за шею.

— А, ты где был? — следя за его реакцией, спросила я.

— К кузнецу ходил, переговорить нужно было. Ну, как тебе сказка? — как-то благостно, ответил батюшка.

— Хорошая, только я не все поняла… Ну ничего пойму еще… — кивая головой в такт словам, сказала я.

Батька рассмеялся, следя за мной и подошел к старику которого уже оставили одного, разбежавшиеся по домам дети, спрашивая:

— Болет ты, когда последний раз в Мухояровском бывал?

— Дык, лет семь назад, а что?

— Да, купец там есть один, дело у меня к нему… — заискивающе проговорил отец, косясь на Болета. — Отомаш мой, на ярмарке девку его увядал, говорит свататься будет, вот и хотелось узнать… Может, ты знаешь, где там кто живет?… — что-то прикидывая в уме, спросил батюшка.

— Так, а кто нужен-то? Я конечно не всех, но многих помню… — морща лоб, ответил старик.

— Добрород, сын Житомысла, знаешь такого? — сказал, будто проверяя Болета, отец.

Старик задумавшись на минуту, ответил:

— Добророда нет, зато батьку его знаю… Тоже из купцов… Старый уж совсем он, но живет отдельно. Я у него бывал как-то, ежели что, могу показать, а там и спросишь, где невеста ваша живет… — ответил, ухмыляясь Болет.

— Ну, добре. Мы в следующую неделю отправиться хотели, тогда с нами не откажешься съездить?

— Да к, не откажусь, дело-то хорошее и давно не выезжал я уже, хоть какое-то развлечение… — прикидывая перспективы, ответил старец.

Батюшка поблагодарив старца, отправился со мной домой.

— Вот это да!!! Вот так Отомаш тихушник, жениться собрался! Хотя ничего удивительного, ему уже шестнадцать, а там если невеста согласится, то и ладно. Для местных он уже взрослый, и отец ему очень доверяет, значит тоже считает, что готов братец свою семью создавать. Вот это я понимаю новость, а не эти батькины лазанья по кустам со всякими крысами. Как быстро же все меняется, мне не нужно столько потрясений в один день, надеюсь сегодня больше ничего не случится… — думала я, устало радуясь и отдыхая душой от всего случившегося, сидя, у открывающего калитку батьки на руках.

Войдя во двор, мы увидели, выходящих из денника Кучура близнецов. Завидев нас, мальчишки стали приближаться, насторожено посматривая на батьку. Отец потрепав их по вихрастым головам, улыбнулся и сказал:

— Чем занимались разбойники? Скотине воду давали в полдень?

— Да. — ответил Бенеш.

— А, как же… — сказал Бивой.

— Ну молодцы, пойдемте тогда в хату, время снидать.

Мальчишки улыбнувшись, развернулись и отправились в сторону избы, мы пошли следом. Войдя внутрь, увидели уже накрытый стол, матушку, хлопочущую по горнице, Боянку, раскладывающую пирожки на тарелку, Зелеслава, разливающего сбитень по стаканам и Отомаша, нарезающего хлеб. Устроившись на лавках, каждый на своем месте, все принялись обедать. Особых разговоров за столом не вели, всеобщее настроение было радужным и благодушным. Закончив обед, я поблагодарила матушку и пошла к своей лавке, подремать, сон моему растущему организму был просто необходим, сколько энергии он сегодня затратил, пока я бегала за отцом по всей деревне. Проснулась уже ближе к вечеру, в избе сидя за столом, батька учил или Зелеслава читать. Заинтересовавшись темой занятия, я отправилась к ним за стол, усевшись на лавку, увидела перед Зелеславом, лежавший на столе, желтоватый и толстый пергамент, исписанный местным алфавитом, он чем-то напоминал кириллицу с помесью латыни. Батюшка называл буквы, указывая на каждую отдельно, пальцем. А;Б;В;Г;Д;Е и так далее, только в этом алфавите не было твердого и мягкого знака и букв Э; Й и Ё. В принципе они заменяемы буквами аналогами. Так что многого от этого алфавит не потерял, а мягкий и твердый знак, как по мне, важны только при чистописание. А я особо и не видела, чтоб здесь плакаты или транспорты висели, скорее всего люди пишут слова так, как слышат. Ну, зато мороки меньше, и я знаю, что тоже смогу писать, вот только запомню, как тут буквы пишутся. Просмотрев свиток, насколько это было возможно из-за плеча брата, перед которым тот лежал, я заметила на нем какой-то текст. Зелеслав сидел и заучивал порядок букв, водя пальцем по листу. Я толкнув его в бок попросила:

— Зелеслав, дай гляну поближе… — кивая в сторону пергамента, сказала я.

Брат улыбнувшись, немного отодвинулся от стола, и я наконец увидела, что тамнаписано. Это было какое-то, описанное неизвестным автором, событие, рассказанное тем же стилем, каким и обычно рассказывал нам сказки Болет. «И приходили они на поле чистое и вставали плечом к плечу, чтобы дать отпор супостатам нечистым. И началась великая сечь и пали духом слабые, а те что остались, дали начало народу новому, что проживает на земле той до сей поры.

— Да-а-а информативно, но обрывается на полуслове, чувствуется недосказанность… — подумала я и подняла глаза от листа.

На меня, даже, как-то неприлично таращились батька и Зелеслав. Я немного опешив, спросила: — Что?

— Ты, что читала? — восторженно спросил брат.

— Нет, я же молчала… — вспоминала я, весь текст я читала про себя.

— Но у тебя глаза бегали, будто читаешь и губы слегка шевелились…

Я таращились на родных, думая о том, что я конечно могла для концентрации бормотать слова, все же такой текст для прочтения, мне не привычен и тяжело сразу разобрать, где какая буква, но неужто, я вот так по-гпупому спалилась?.. Да, сдаешь Наденька, совсем расслабилась.

— Ну, если только немного, это очень сложно читать. — пробормотала я, разглядывая пергамент.

— Вот так вот сынок, ну и чудны же, дела Божии… Ну ничего, и ты эту науку освоишь. — весело сказал батька, ободряюще потрясая мальчика за плечо.

— Ну здорово, я тут второй час сижу, а она глянула и уже читает. Она меньше меня, а уже читать и считать умеет, везде оказывается теперь я последний. — бухтел Зелеслав, скпадывая руки на груди.

— Ну, чего ты обижаешься? Она ж ведунья и дивиться не чего… — приободряя расстроенного мальчика, сказал батюшка.

— Не обижайся, я тебе помогу, читать научиться. — обняла я мальчика за талию и чмокнула в щеку.

— Угу… — зардевшись и покраснев мыкнул Зелеслав. Мы просидели за пергаментом до самого ужина, пока у Зелеслава не наметились неплохие успехи. Уже вернулась Боянка от Цветанки, довольная и счастливая, матушка подоив корову, процедила молоко и стала собираться в баню, прихватив и меня. Братья накормили скотину и ждали своей очереди, чтоб помыться. Мы искупавшись вернулись в избу. Батька оторвавшись от учебы, подошел к матушке и шепнув ей что-то, увел за печь. Я сидела на своей постели, обсыхая. Отец усадив матушку на кровати пристроился у ее ног на корточках и что-то ей шептал жестикулируя. Матушка на его слова сильно нахмурилась, всплеснула руками и что-то стала ему выговаривать тоже шепотом, но явно распыляясь. Батюшка сказал ей еще что-то и крепко обнял, она уткнулась ему в плечо и что-то бубнила, с моего места слышно не было, потому что мальчишки весело болтали за столом, но зато было видно и нетрудно догадаться, зная, что отец рассказал матушке о встрече с Чернавой. Ну и хорошо, что сам, а не она к примеру, еще и сочинив что-нибудь крамольное. Закончив выяснять отношения матушка вышла из-за печи и принялась собирать на стол, Отомаш вернулся из бани, а близнецы убежали мыться, пока еще была пара минут. К тому времени, как матушка и Боянка закончили греть ужин, братья уже вернулись. И мы все сели вечерять. Поужинав, разбрелись по койкам.

Я лежала на своей кровати и благодарила всех, кого можно. Радуясь, что сегодняшний день закончился хорошо.

— Спасибо. — пробормотала я в никуда и сладко заснула.

Глава 14. История старца…

Прошло уже четыре дня с Боянкиного обряда. У нас все было, хвала богам, стабильно. Никто больше не выкинул никакой фортель за эти дни, и мы прибывали в довольно хорошем и праздном настроении. Все эти дни батька с братьями ездили на поля, а мы занимались хозяйством, я вносила свою лепту и полола свежо- выросшую траву на огороде. И каждый день мы с Зелеславом учились читать и даже писать, по тому свитку, что нам в пользование отдал батька. Разучивая буквы, мы садились на скамейку у колодца и на вытоптанном братьями участке земли припорошенным пылью, рисовали прутиками буквы, приспосабливаясь писать и читать написанное друг другом, по очереди. И добились довольно многого, Зелеслав уже читал по слогам, медленно конечно, но все же, а я почти выучила все символы, что особенко разнились с обычным для меня алфавитом. Боянка, все так же, бегала в гости к Цветанке и на поваленное дерево у реки. Частенько сестра брала меня с собой, потому что матушка, эти посиделки, не особо одобряла: — И так дел много, а ты еще и мотаешься. — говорила она, но все же отпускала. В последний раз, мы собирались у Цветанки во дворе, у них за домом есть небольшой садик, в нем очень тесно растут яблони, а меж этих яблонь — небольшое пространство, так вот там, дядька Благояр поставил широкие лавки и стол, вот там подружки и любят собираться, чтоб поболтать. Как-то в один из дней, мы с Боянкой пришли в сад последними. В палисаднике уже собрались: Франа, Юлка и Цветана, девочки уже вели какой-то разговор и не сразу нас заметили.

— Да ну его, тоже мне жених. Не хороший он, гнилой внутри, как так репа… — говорила Цветанка, морща нос.

— О ком говорите? — заинтересованно спросила сестра, стоя со мной на входе в импровизированную беседку.

— Да, все о том же, Мстишко. Недавно, говорят, его у сеновала порошкиного видели с Янкой. — шепотом многозначительно сказала, вытаращишь Юлка.

— Да и что! Мало ли, может брешут, — как всегда взялась защищать своего идеального Мстишко, Боянка.

— Ну да, а ежели я скажу, что это я их видела, что ты тоже скажешь брешут? — хихикая и прямо смотря на сестрицу, сказала Юлка.

— Тю, да ты может, что не так поняла, может он ее провожал просто…

— Ага, как же в обнимку и до самого сарая. То-то, я думаю, Янка переехала уже… — еще громче засмеялась, ехидничая девочка.

Боянка насупившись, подошла к лавке и села недовольно скрестив руки на груди, я прошла следом и села рядом, с одиноко сидящей на соседней лавке, Франой.

— Да ты, вечно за него вступаешься, прямо, свет клином сошелся. Что ты в нем нашла, не лойму? — спросила рассудительная Франа.

Да, эта девочка явно, за обложкой гнаться не будет, отец ее очень привлекательный, а толку с него меньше, чем от самого младшего братишки Фракы. — думала я, погладывая на девочек.

Так забавно наблюдать за ними, я ведь тоже когда-то такой была, чистой, открытой, невидящей и неожидающей зла в людях. У них сейчас возраст такой, они всех по себе меряют не задумываясь о том, что не все люди одинаковы и не все добрые, и не все ценят чистоту в других. Вот Франа, по отцу своему уже знает, что лучше старый, страшный и работящий, чем красивый, но неприспособленный, как Мстишко.

— Ну он такой, красивый, высокий, а глаза какие… — мечтательно описывала сестрица, прижимая руки к груди и закатывая глаза к небу.

— Ну, какой такой? — вспылила Цветана, подскакивая с лавки. — Глаза, они у всех есть, слава богам, а ты и видеть не хочешь, что он, например, брата старшего, Франкиного, обзывал тогда у реки по-всякому. Так а он, что виноват, что с таким носом здоровым родился? Нет, а он его при всей деревне полоскал, а дружки его стояли и ржали, как те кони. — злилась девочка. — А вот ежели ты замуж за него выйдешь, родишь и растолстеешь, как тетка Харина… Что думаешь, он тебя поносить не станет? Ему ж, все самое лучшее подавай… — передразнивая манеру Мстишко, изображала Цветанка. — Гад он. Был бы у меня старший брат, попросила бы его поколотить, чтоб знал… — потрясая кулаком, говорила девочка.

— Да и что? А ежели не растолстею… и будем мы жить и детишек нянчить. — не сдавалась Боянка, поджимая губы.

— Ага, как же, будет он нянчить, он еще хуже моего батьки. — говорила Франка. — Мамка вон только и знает, как брюхатой ходить и ведра тягать, а он лазает по деревне чекушки собирает, делец, ненавижу его. — со слезами на глазах и лютой злобой во взгляде, тихо буркнула Франка.

— Да что ты, он ж отец, так же нельзя… — сказала, напугано таращась, Юлка.

— И, что, что отец? Вот ежели мамка не выдюжит еще одного родить и помрет, что нам делать-то? Он-то нас сразу бросит и перемрем все, вслед за ней, а она такая: — Ну раз боги дали, так что же… — изобразила девушка смиренную мать. — А сколько ей тетка Трейда говорила у Сении травки взять, чтоб не тяжелеть? Так она все: — Не гоже это, богами данное и не мне тому препятствовать… — роняя слезы и закрывая лицо руками, откровенничала Франа.

Бедная девчонка, видимо, накипело уже, а поговорить не с кем и мать, та еще клуша. Не знаю, как таких женщин еще назвать?… Никогда не понимала, как можно рожать раз в два года, если у тебя старшие дети в рванье ходят?… Знала я, в свое время, одну особо верующую семью, так они вроде и не пили, и работали, а детей уже восемь штук было, и она с девятым в роддом легла, так на старших без слез не взглянешь, худые, грязные, младших нянчат и поесть не успевают, а старшему только двенадцать, на тот момент, было. Ну, что это за жизнь?… Здесь конечно, семьи тоже у всех большие, но все не так плохо, а Франкина мать видимо, как раз, как та фанатичка, не рыба не мясо… — размышляла я, переживая за этого ребенка.

— Ну, не плачь Фран, образуется как-нибудь… — утешала Юлка девочку.

— Дура ты Боянка, вот на что и своих детей обречь хочешь… — грустно и бессильно говорила Цветана, качнув головой в сторону плачущей подруги.

— А его же староста, за Цветанку, сосватать хотел… — пробормотала я не к месту, вспоминая праздник Игельда.

Боянка ошарашено округлив глаза, посмотрела на меня, а затем перевела его на Цветану, опустившую глаза в пол:

— Что правда? И ты молчала? — как будто ее предали, воскликнула Боянка.

Франа даже перестала реветь, а Юлка виновато отводила глаза, стараясь не смотреть в сторону сестрицы. Да-а-а, тайны мадридского двора, а я главный болтун, находка для шпиона, их раскрыла. Я то думала, что это, они уже обсуждали… а Цветанка, скорее всего, не хотела расстраивать подругу и поделилась только с Юлкой, потому что по Франиному лицу и реакции тоже понятно, что и она не в курсе.

— Я отказалась тогда… — сказала девочка тихо. — Батька спросил, пойду я за него? А я сказала нет… Мстишко тогда, так на меня посмотрел, будто проклясть хотел и потом всякие гадости за спиной говорить стал…

— Ну понятно, ему же обидно, что ты его отвергла. Вот ежели он ко мне бы посватался, я бы….

— Ну и тетеха ты Боянка, ей про одно, а она все о том же… — перебила, сестру, Юлка, покачивая осуждающе головой.

Боянка в ответ просто промолчала, но мнение ее не изменилось, только теперь, она украдкой вздыхает поэтому Мстишко. Вспоминая этот момент, я шла по улице в сторону колодца, время уже к полудню и Болет уже, наверное, там. Хочется, все- таки, хотя бы одну сказку от него, от начала до конца послушать.

Сегодня дела уже все переделаны и Боянка на реку без меня отпросилась, так что, мой променад сегодня, только в пределах деревни и то до колодца. Заметив из дали, что ребята уже собираются и Болет идет от своей избы со скамейкой в руках, я пошла быстрее, чтоб ничего не пропустить. Болет старик знающий, и может много интересного рассказать об этом месте и вообще мире в целом. Я не у кого больше в деревне не слышала, хоть чего-то похожего, если он не сам придумывает эти сказки, то послушать их будет очень познавательно. Приблизившись, я уселась у стенки колодца в теньке, солнце пекло нещадно и не спасал даже платок повязанный на голову. Жаркий денек выдался, прям пустыня сахара. Дошагав до колодца, Болет установил скамейку и усевшись на нее, спросил:

— Так, о чем я обещал сегодня рассказать? — щурясь на нас, сказал старик.

— О ведунах. — ответил сидящий впереди мальчик.

Вот так да, удачный день я выбрала для сказки! Само проведение меня надоумило, прийти сюда сегодня.

— Ох, ну раз так… To слушайте… Бывал я, когда-то в городе Каменце, далече он отсюда, ежели все время идти, чтоб солнце от тебя по правую руку было, придешь к морю, а там и город тот, весь из камня поставленный. Великий тот город и людей в нем много… да таких, что и диву даешься… У кого уши длинные, у кого кольца в носу, кто рисунками тело покрыл и в одних штанах ходит, без рубахи. Народов там много, торгуют все, кто чем. Вот и видал я там ведунов, да не простых, а скитающихся. Узнал я там, что у каждого ведуна дар есть, это мне один из них по секрету сказал, Ментимиром его звали, веселый был, молодой и болтливый очень….

— Да, как же? Ведуны же все старики… — сказала девочка чуть постарше меня.

— Нет — смеясь ответил Болет. — Они такими же детьми рождаются и в семьях живут, покуда ведун какой, на обучение к себе не заберет. Потом, как обучатся, чему уж не знаю, то каждый за даром своим следует… Как мне Ментимир сказывал, дар, когда в силу входит, а не полыхает, как в детстве, тянуть ведуна начинает, туда, где надобен больше. И вот Ментимира того и тянуло за море…

— А, какой дар у него был? — спросил мальчик, что отвечал первым.

— Ох, я не разумею, какие они у ведунов бывают. Он говорил, что дар много слоев имеет у кого больше, у кого и по одному. Так, он и тайное слышать мог, и что потерянное найти и предков слышал, тех, что уже давно Сумерле служат…

— А, что ему нужно было за морем делать? — спросил другой мальчик с кудрявыми, темными волосами.

— Да к, откуда я знаю, он же ж уплыл потом, так, а до того и не знал почему ему туда надобно… — весело отвечал старик.

Дети приуныли:

— А, что еще знаешь? — спросил кто-то, мне видно не было.

— Ну коли подумать, то не так уж и много. Ведуны, они все богам служат и сами, как боги почти… Говорят, боги наши, жертвами, что мы приносим кормятся… А ведуны те, и как мы могут, и как боги… А уж, как они, чего там снидают, я не знаю… Ведовские знания, простому люду знать не надобно, тайные они и токмо от наставника к ученику передаются…

— Так вот зачем, мы богам каждый новый месяц жертву носим. Они ее снидают… — пробормотал кудрявый мальчик.

— Ну да, как уж они то делают не знаю, жертву-то всегда, то дождем, то зверьем каким разносит, а что из того богам идет и как, я не ведаю… Ох, ну и пекло сегодня, хватит, пожалуй, стар я под таким палящим светилом сидеть, как бы не заплохело. И вы давайте разбегайтесь по мамкам, не че в такую жару по дворам бегать… — погрозил старик, утирая пот и поднимаясь со скамейки.

Все дети стали подниматься и разбредаться по домам. Я тоже отправилась в сторону двора, чувствовала я себя уставшей и думать об услышанном от Болета сейчас, не хотелось. — Потом… — решила я.

Добравшись, заметила матушку что-то делающую в бане, из колодца ей таскали в ведрах воду Зелеслав и Боянка. Махнув ей рукой, подтверждая, что уже вернулась и получив улыбку в ответ, буквально заползла в избу, попила воды прямо из ковша у ведра с чистой водой и отправилась спать, перегрело меня знатно. Плюхнувшись на лавку быстро уснула, в избе было прохладно, поэтому спалось мне очень хорошо.

Проснулась я через пару часов, время уже было к пяти примерно, жаль здесь часов нет. Матушка варила ужин, кашу с праздника мы уже доели и сегодня она хотела, сварить щи. Боянка ставила тесто, наверное, будем лепить пирожки. Зелеслав вошел в горницу с ведром полным чистой воды, поставил его на лавку и ушел на двор. Я поднялась с лавки и ушла по нужде, в туалет на улицу, управившись, вернулась в избу и предо мной предстала необычная картина, везде по полу и вообще, валялись: какие-то тряпки, веревка, еще одна широкая лавка из амбара, перина и еще что-то, тяжело определяемое:

— А, чего вы это делаете? — с любопытством спросила я, матушку с Боянкой разглядывающих, разворачивая какую-то яркую, красную, вышитую цветами ткань.

— Да вот, Боянке место городим, не гоже уже невесте, с родителями и братьями спать. — ответила матушка, поднимая веревку.

Пришел с улицы Зелеслав с деревянным молотком и гвоздями в руках.

— Ну что мам, решила где городить будем? — спросил он.

— Так, давай вот в этом углу веревку прибивай, токмо пока с одной стороны, а там уж ткань вденем и вторую прибьешь… — ответила матушка, поднимая с пола веревку и показывая, где именно ее прибивать.

Зелеслав подошел к лавке, подтащил ее к стене и взобравшись, прибил веревку, я уселась на занятую вещами лавку с края, чтоб не мешать. Матушка вдела ткань и вместе с Боянкой и братом, стала ее расправлять. Подвесив и вторую сторону занавески и подрезав ткань по длине пола, матушка села на пол ее подшивать.

— Плохо без метра, можно было, конечно и веревкой замерить, но не подумали видимо… — размышляла я, наблюдая за работой.

Боянка села подшивать ткань, с другой стороны. С перестановкой мы провозились до самого приезда отца и братьев с поля. Родные удивились изменениям интерьера, но не сильно, наверное, заранее знали. Близнецы заглянув за занавеску, поканючили, что тоже хотят себе отдельную постель и ушли вместе с Отомашем и батькой мыться, а мы накрыли на стол и расселись по лавкам, дожидаться пока из бани вернуться мужчины, и матушка подоит корову:

— Неплохо получилось… — сказал Зелеслав, рассматривая занавеску.

— Да, даже наряднее стало в горнице, — поддакнула Боянка.

— Только тесновато… — поучаствовала в диалоге и я.

Вошли наши работники расселись и быстро отужинали. Мы с матушкой пошли мыться, вернувшись утомленные, сразу стали укладываться спать. Братья забрались на печь, Боянка в свой закуток ушла, Зелеслав с матушкой и батькой отправились за печку, а я на свою лавку. Погасив лучину, заснули.

Глава 15. Часть 1. Одна беда не докучит, а докучит, так и научит…

Сегодняшний день выдался просто сумасшедшим, хотя с утра ничего не предвещало беды. Прошло уже пять дней с того дня, когда я слушала историю старца у колодца. Услышанное тогда, определенно заставило меня задуматься…

— А, что меня ждет впереди?

Как сказал старец, у Митимира, был даже не один дар и его звало куда-то, правда неизвестно для чего… Я конечно не против попутешествовать, но не имея точной цели, это больше смахивает на авантюру, прямо как в сказке: поди туда, не знаю куда и сделай то, не знаю, что…. Хорошо еще, что сейчас все упирается в обучение, пока я его не закончу, буду сидеть в лесу и жизнь моя будет проста и беззаботна, надеюсь ничего нового и особенно тревожащего, в ней не будет…

Но вот опять же, хотелось бы поскорее узнать, что у меня за дар? И, как именно о нем узнают-то? Может тест какой или испытание не дай бог?… Было бы просто отлично, если бы у меня появилась телепатия, или телекинез какой-нибудь, буду такая маленькая я, каменные глыбы взглядом передвигать, полезное умение. А может телепортация? А что, неплохо и мне очень нравится. Посмотрю весь мир за пару дней и вернусь в один момент к родным….

Да-а-а, перспективы конечно прекрасные, но неизвестность слегка пугает… Не думаю, что ведуна его дар призывает туда, где все радужно и прекрасно. Ну не верится мне, что человек или не человек, раз ведуны имеют такой странный, дополнительный способ питания, то они наверняка не совсем люди… может понадобится там, где ничего плохого или ужасного не случилось… Дай-то боги, чтоб мне не нужно было спасать мир, а то где-то, как-то, помнится мне Машуня моя читала, что, как не героиня книги, так спасительница. Хотя тут, наверное, и своих героев хватает, а мне опасность не по вкусу, я бы лучше делала свое маленькое дело и некому ничем не мешала. А миры, это не мой масштаб… — думала я, лежа на лавке и рассматривая потолок, едва заметный от восходящего солнца.

Сегодня отец с Отомашем и близнецами едут в Мухояровское, искать, где живет невеста нашего скрытного братишки. Вся семья уже в курсе, нас в известность официально поставил сам Отомаш, вчера за ужином. Поднялся с места, как все есть закончили и поглядывая на нас, так основательно и твердо сказал:

— Я женится надумал, завтра еду с батькой в Мухояровское, свататься… — проговорил, оценивая реакцию присутствующих на новость.

Батька одобрительно покивал, разглаживая бороду, близнецы тихо хихикали, переговариваясь меж собой, тыча друг друга локтями в бок, матушка никак не выразила удивления, значит знала заранее, Боянка округлив глаза, рассматривала, севшего на свое место Отомаша и даже немного насупилась, будто расстроилась. Уж почему я не знаю, не сказала бы, что они сильно близки, но может что-то да задело девочку… Зелеслав просто сидел на лавке и радостно улыбался, прокашлявшись он сказал:

— Дело хорошее, пусть боги тебе помогут, а то я слышал, недавно Навою со сватами в Мухояровском невеста отказала… — сказал, переживая за брата, простодушный Зелеслав.

— Да уж, лучше б вообще промолчал, чем так приободрять… — думала я, поглядывая на слегка изменившегося в лице Отомаша.

Он весь как-то подобрался и насупился, наверное, только сейчас задумался о том, что все может сложиться не так, как ему хочется. Что-то буркнув под нос, он тяжело и быстро поднялся с лавки и молча пересек горницу, забрался на печь и отвернулся к нам спиной. Матушка осуждающе посмотрела на Зелеслава, а сидевший рядом Бивой дал ему легкий подзатыльник, со словами:

— Лучше б молчал дурень.

Зелеслав потирая затылок, озадаченно поглядывал на нас, явно не понимая, что сделал не так.

Вынырнув из воспоминаний вчерашнего вечера, я неожиданно услышала:

— Кукареку-у-у-у — протяжно запел противный петух под окном.

— И сам не спит и другим не дает… — злилась я на крикуна.

Послышались чьи-то шаги, обернувшись в сторону звука, я увидела поднявшихся: матушку натягивающую на рубаху домашний сарафан и батьку. Он сидел на постели, потирая лицо ладонями, пытаясь себя, видимо, разбудить. Тряхнув головой, он зевая, поднялся с кровати одетый в одну рубаху и стал натягивать штаны и сапоги. Матушка, не переплетая косу, подхватила ведро для дойки и отправилась на улицу. Батька подошел к лавке у печи, взобрался на нее и толкнул лежащего с края Бенеша, брат проснувшись сонно и недобро посмотрел на причину своей ранней побудки и качнув головой подтверждая, что точно проснулся, толкнул в бок лежавшего рядом Бивоя, а тот Отомаша. Все потихоньку поднялись, сползли с печки и принялись одеваться.

В углу качнулась Боянкина занавеска и из-за нее вышла сонная сестра, подойдя к окну и выглянув, она убедилась, что солнце только начало восходить, зевая и потирая через рубаху озябшие плечи, оглядела одевающихся мужчин. Затем вернулась в свой закуток, и вышла уже в сарафане переплетая косу. Закончив, она вышла на улицу. Мужчины собравшись, тоже вышли в сени. Вернулась матушка быстренько процедила молоко и взялась разжигать печь и ставить вариться кашу, с оставшейся с зимы репой.

Я тоже поднялась, натянула свой простенький сарафан и подвязала красной лентой волосы, чтоб не лезли в лицо. Они уже немного отросли и так и норовили забраться в нос и глаза, что меня жутко раздражало, хотелось схватить ножницы и отрезать причину своего раздражения под корень, чтоб наверняка.

Собравшись, я вышла на улицу и пошла на право по длинной части двора к туалету. Проходя мимо своей любимой яблони, приметила, что на ней появились первые, крохотные яблоки еще совсем маленькие, с торчавшими в завязи усиками от отцветшего цветочка.

— Скоро будут первые яблочки. — улыбаясь самой себе, думала я.

Впереди у колодца, шустро бегая туда-сюда, носились с ведрами воды близнецы, относя их корове и свиньям. Я прошла мимо сосредоточенных и немного взволнованных близнецов и добравшись до своей цели, потеряла их из виду. Сделав все, что хотела, направилась в баню умыться, сегодня мне не повезло и Боянка уже умылась. Я заметила ее, когда сама шла в ту же сторону, выходящей из бани передо мной. Ну ничего, и сама воды наберу. Войдя в баню, я подошла к полке и взяла с нее ковш, подтащив к котлу с водой скамейку, взобралась на нее и черпнула себе теплой водицы для умывания. Налила ее в таз и принялась тщательно умываться. Закончив отправилась обратно в избу. Войдя в горницу увидела Зелеслава, перебирающего крупу и Боянку формирующую хлеб, матушки не было, наверно ушла в хлодник.

Сев к брату поближе, стала ему помогать возится с крупой. Боянка поставила в печь хлеб и замесила еще одну порцию теста. Вернулась матушка с корзиной репы в руках, поставила ее на пол у печи и посмотрев на нас, велела:

— Как с крупой закончите, начистите репы, пирогов быстро напечем, сватам нашим в дорогу. — сказала усмехаясь матушка и вышла.

Мы перебрав крупу, взялись чистить репу. Я взяла с полки нож, сделанный специально для меня, по моей просьбе. Батька у Благояра в кузне заказал совсем маленький ножичек под мою ручку, больше похожий на сувенирный, он был острым, но не настолько, чтоб порезаться. Благодаря ему, я развивала мелкую моторику, с которой у меня до сих пор были проблемы, руки быстро уставали и затекали, а пальцы практически не разгибались, но я боролась с собой зная, что только практика исправит этот временный недостаток.

С улицы послышались голоса и в горницу вошли: батька, Отомаш, дядька Влас, кузнец Благояр, и старец Болет.

— Ну, ничего не волнуйси, все сватались когда-то… — успокаивал брата дядька Влас. — Думаешь твой батька таким уж прям смелым был, когда к Чипранке сватался? — усмехнулся в бороду мужчина. — Мы ж в него, чуть ли не пол чарки взвара по дороге влили, чтоб уснул и назад не повернул. Сидел тогда в телеге белый, как мел, ну мы его и напоили, чтоб поспал и не накручивал себя. — весело рассказывал дядька.

— Что ж ты думаешь, только бабы волнуются, что ль? Мужику тоже не просто… Не знаешь ведь, какая она в жизни жена будет, эт они пока невесты все ласковые и пригожие, а как женишься, так сразу в крылатых орлиц превращаются и блюдят, чтоб ты ничего и никуда… — смеясь подбадривал дядька Влас Отомаша, хлопая по плечу, корча рожи и активно жестикулируя.

Отомаш ему нервически улыбался, видимо, представлял грядущие перспективы. Благояр, батюшка и Болет просто слегка улыбались, покачивая согласно головами, подтверждая слова Власа.

Дядька Влас, родной брат отца и самый близкий родственник, с которым я знакома, живет то он с Квасеной на той же улице, что и мы только, напротив. На внешность, дядька был чуть ниже батьки, с более темным, русым волосом и голубыми, всегда смеющимися глазами, так казалось из-за морщинок в уголках. Он носил бороду, более аккуратную, чем батька, был крепким и сбитым, как столетний дуб, от него всегда веяло скрытой силой и уверенностью. А уж его неунывающий характер вошел в легенды. Таких позитивно-настроенных людей, я никогда раньше не видела, но его жизнерадостность нисколько не мешала ему иметь трезвый и цепкий ум… Он вечно подшучивал над кем-то, но беззлобно, желая слегка поддеть, но не обидеть. Хороший веселый и жизнерадостный человек.

Их в семье было пятеро детей: две сестры и три брата, сестры замуж повыходили и разъехались кто куда. Одна в Гобино замуж вышла, а вторая в город Змеевкрад, что был далеко на севере… А младший брат умер еще ребенком, лет в десять на реке утонул. Бабушка Тегомира, мать батьки и дядьки Власа, умерла, когда уже все дети переженились и видели ее только близнецы и Отомаш. А вот деда застала уже и Боянка, а мне никого из них узнать не довелось, дед умер, когда Боянка еще пешком под стол ходила, а у нас с Боянкой девять лет разница… Я только знаю, что его звали Балом…

— Кстати, нужно будет как-нибудь спросить матушку, от чего такая большая разница у меня с Боянкой?… — думала я, чистя репу и поглядывая на гостей.

В горницу вошла матушка с пустыми корзинами в руках, растолкав стоявших на пороге мужчин подошла к лавке и поставила на нее корзины со словами:

— Чего на пороге встали? Не былинки ведь, мимо вас не проскочишь… — бурчала матушка, разглядывая горницу, будто решая, что сложить в дорогу.

— Вот сынок, правильно дядька Влас говорит. Вищ какая орлица, так и зыркает, где ей мыша заловить… — задорно сверкая глазами, весело смеясь, говорил батька, указывая на матушку рукой.

Матушка непонимающе насупилась и махнув на мужчин, и их проблемы ушла за печь. Мы дочистили репу и ушли к колодцу, ее мыть. Отмыв, вернулись в избу, мужчины сидели за столом завтракая, матушка собирала корзину с вещими, Боянка на свободной половине, от завтракающих мужчин, стола делила тесто для пирогов. Водрузив репу на стол Зелеслав ушел на двор, а я села на лавку и стала резать репу помельче, чтоб быстрее проварилась.

— Ну, а как зазнобу твою звать? — спросил гулко Благояр, смотря из под бровей на Отомаша.

— Плеяна — односложно ответил смущенный Отомаш, прекращая есть и откладывая ложку в сторону.

— Красивая? — спросил с издевкой дядька Влас, заглядывая брату в глаза. — Ну не хмурься, я ж от любопытства, а не со зла спрашиваю… — успокаивая сердитого Отомаша, проговорил Влас одобрительно улыбаясь.

— Красивая… — буркнул Отомаш, резко встал и вышел в сени.

— Чего ты его цепляешь? — спросил обеспокоено батька, провожая парня взглядом. — И так весь издерганный и Зелеслав вчера еще масло в огонь подлил, говорит, что Навоя невеста отвергла, а ты его еще и задираешь — говорил батька хмурясь, но не сердясь…

— Да ладно, ты вон тоже, в свое время, весь, как еж был. — отпивая сбитень, сказал дядька улыбаясь. — Пущай он на меня сейчас сорвется, чем потом при невесте дурость какую выкинет. — дельное предложение внес дядька Влас.

— Ну, ты все равно не усердствуй, а то как бы худого не вышло… — сказал батька, принимая точку зрения брата и принялся дальше есть.

Матушка закончив бегать по горнице, подошла к столу и плеснув в котелок с мельченой репой воды, поставила ее в печь варится. Я пошла помогать Боянке лепить пироги с творогом. Мужчины продолжали сидеть за столом обсуждая дорогу и как бы можно было сократить путь. Мы долепили пироги с творогом, а матушка, к тому времени, мяла репу для начинки. Закончив, она подсела к нам и в шесть рук, мы быстро налепили пирогов, управившись за пару минут. Закончив лепить последний пирог, матушка достала на поддоне готовую порцию из печи и поставила следующую. По горнице разнесся умопомрачительных запах выпечки, я свистнула с прикрытого тряпицей поддона еще горячий пирожок и усевшись на лавку, дуя, принялась его есть. Боянка стащила и себе пирог.

— Не удивительно, мы так пока и не завтракали… — думала я, наблюдая за сестрой и кусая обжигающий краешек.

Взяв пару стаканов, сестрица плеснула в них молока и поставила один передо мной, второй стала пить сама. Послушав обсуждающих дела мужчин, матушка дождалась, когда спекутся пироги с репой, вынула их и завернув все в полотно, уложила в корзину для еды:

— Ну вот и подорожники готовы… — сказала матушка, накрывая корзину полотенцем.

— Что за подорожники? — спросила я заинтересованно.

— Так пироги называют, что с собой в дорогу берут… — улыбаясь, объяснила мне матушка.

Мужчины стали подниматься со своих мест. Батюшка подхватив корзины пошел к выходу, за ним все остальные, матушка вытерев руки о полотенце, тоже пошла в след за ними на улицу, ну и мы с Боянкой решили не отставать.

Выйдя на двор, я увидела запряженного в груженную до верха телегу Кучура. Батька поставил в телегу корзины, подошел проверить упряжь, а мужчины стали занимать места в возке. Благояр помогал взобраться в телегу старцу, близнецы улыбаясь и наперегонки кто быстрее, стали забираться в кузов предвкушая дальнейшее путешествие, дядька Влас залез на телегу и усевшись поудобнее, привалился к наполненным чем-то мешкам. Отомаш сидел на передке, смотря перед собой и был явно чем-то недоволен и обеспокоен. Он сидел, сведя брови и о чем-то едва слышно бухтел.

Я уже не первый раз такое у братца замечаю, когда он нервничает, он начинает тихо бухтеть себе что-то поднос так, что невозможно разобрать что именно.

Батька взобрался на передок к Отомашу и махнув рукой, провожающим: мне, Боянке, матушке и Зелеславу, стеганул коня. Телега неспешно покатилась по деревне в сторону леса, мы помахали рукой в ответ и немного грустные от расставания, отправились домой, Боянка убежала к подружкам, дел особых на сегодня не было, и мама не была против. Зелеслав пошел за дом, а мы с матушкой направились к избе.

— Теперь наши сваты вернуться только через неделю; два с половиной дня туда, два с половиной обратно и там пока найдут, где эта Плеяна живет, пока все церемонии проведут, пока ответа дождутся. Долго… главное, чтоб не отказала, а то не известно, как это на Отомаше скажется, первый серьезный шаг в жизни должен оставить положительные воспоминания, чтобы потом не терять уверенность в себе… Помолится что ли кому-нибудь? — размышляла я.

— Мам, а к кому здесь нужно из Богов обращаться, чтоб сватовство хорошо прошло?

— обратилась я к матушке.

— Ну, Богине-матери можно или берегине семейной… — призадумавшись, ответила матушка останавливаясь на крыльце.

— А, что за берегиня, кто она? — спросила я, остановившись рядом с матушкой и заглядывая ей в лицо.

— Ну, пойдем покажу, только это секрет… Ясно? — таинственно шепотом проговорила матушка, грозя мне пальцем.

Мы вошли в избу и прошли за печку, нагнувшись под кровать, матушка вытащила какой-то предмет, обмотанный полотном. Усевшись на кровать, она похлопала рядом с собой по перине и дождавшись, когда я усядусь, принялась разворачивать полотно. Я в нетерпении заглядывала матушке через плечо, желая поскорее увидеть, что в свертке. Вот матушка развернув сверток, отложила ненужное теперь полотно в сторону и повернувшись ко мне, показала статуэтку. Она была деревянной и представляла из себя, облик какого-то существа, больше всего похожего на лису, но имеющего три глаза, два обычных и один прямо по середине лба. Статуэтка была очень красивой… Я таких раньше никогда не видела, лисичка была будто живая, каждую шерстяную ворсинку, можно было отлично разглядеть и глазки у нее были не деревянными, а словно из изумрудов, они сияли и переливались даже от тусклого света окна. Я разглядывала эту необычную статуэтку, и сама не заметив как, взяла ее у матушки из рук. На ощупь она была будто теплой и слегка пульсировала от прикосновения. Заглядывая ей в глаза, я в какой-то момент будто провалилась.

Было ощущение, что я раздвоилась… Я видела все тоже, и сидящую рядом матушку и бликующий луч солнца на полу под окном и пылинки, летающие в воздухе, а потом, как вспышка и я вижу отца и Отомаша сидевший на передке телеги, в которой сидели и задорно хохотали дядька Влас и Благояр, близнецы и Болет смотрели на них и тепло улыбались. Слышно мне их не было, но я видела, как шевелятся губы у батьки, когда он что-то говорил брату.

Матушка внимательно на меня смотрела, забеспокоившись, она прикоснулась к моему плечу, и я вновь вернулась в реальность. Посмотрев на матушку, заметила, что она улыбалась, но как-то неестественно будто испугалась и старается не показывать.

— Я видела: батюшку, Отомаша и других…. Вот прямо только что… в ее глазах. — сказала я восторженно маме, приподнимая в руках лисичку и кивая на нее головой.

Матушка приподняв брови и приоткрыв рот, разглядывала меня, пытаясь что-то сказать. Собравшись с мыслями она произнесла:

— Знать, приняла она тебя… Боянку вот нет и меня тоже не стала, а тебя приняла… — как-то грустно улыбаясь, проговорила матушка.

— Как это приняла? Что это вообще за лисичка? — спросила я, переводя взгляд с матери на статуэтку и внимательно ее рассматривая, но взгляд снова притягивали изумрудные глаза, словно затягивая в омут.

— У моей семьи, как примета или поверье есть… — начала неспешно рассказывать матушка, взяла у меня лисичку и стала поглаживать ее, улыбаясь, как будто вспомнив, что-то давно забытое и дорогое сердцу.

— Эту лисичку принято всем женщинам в роду показывать… она сначала у Варвары была и Ясинка маленькой ее тоже разглядывала, говорила теплая, но ничего более. Боянка, та и тепла не почувствовала, только говорит глазки подмигивают. Я в свое время вообще ничего не приметила, как и Варвара, а вот ты, по душе ей пришлась… всю себя, она тебе открыла, еще и родных по крови показала, тех, о ком волнуешься… — поглядывая на меня, говорила мама.

— Такие лисы, мне бабка говорила, еще на севере водятся, а какой-то предок у нас, с северных земель был. А потом сюда перебрался и берегиню эту с собой прихватил. Ее тамошний ведун сделал, дар у него был такой, любое полено живым мог сделать, коли обстругает. Она силу свою только женщинам открывает, и делится, когда нужно, ну и показать многое может… Может и еще, что умеет, не знаю… Так-то кроме бабки моей Ружи, никто и не слышал эту лисичку. — посмотрев на меня, сказала матушка, передавая мне статуэтку.

— Ох беда, малышка ты совсем, а уже берегиню себе взяла, она силу из хранителя своего черпает… Куда ж ты торопишься солнышко? — говорила тяжело вздыхая и поглаживая меня по голове матушка, рассматривая мое лицо и печально улыбаясь.

— А, как ее просить, чтоб она Отомашу помогла? — впечатленная словами матушки, но не зная, что могу сделать, спросила я.

— Ну не знаю, хочешь, давай жертву ей принесем, как богам? Или к идолам на реку снесем? Может что и откроется… — придумала решение матушка, обнимая меня за плечи.

— Хорошо, давай тогда и то, и другое сделаем, чтоб наверняка. — предвкушая чудо, восторженно улыбаясь произнесла я

Матушка кивнув, встала и направилась к печи. Достала из нее котелок с кашей и поставила на стол.

— А, что с ней делать-то сейчас? — крикнула я матушке из-за печи.

— Поставь на окно пока… Раз она тебя приняла, то не гоже ее больше от людей прятать… — ответила матушка, выходя на улицу.

Я спрыгнула с постели и прошла к своей лавке, над которой было окно с небольшим подоконником и поставила на него лисичку, она мелькнула глазками, будто одобряя, что я поставила ее рядом со своей постелью. По разглядывав статуэтку еще минуту, я краем глаза заметила движение во дворе и посмотрев в окно увидела Зелеслава, догоняющего сбежавших из загона поросят. Матушка бежала с другой стороны двора и судя по лицу сильно ругалась. Она тоже стала ловить, сбегающих кто-куда поросят. Увидев всю эту картину, я бегом рванула на улицу, чтоб помочь их поймать. Выбежав на крыльцо, я сбежала с него и устремилась за дом. К тому моменту, как я приблизилась матушка уже поймала одного из свинок и держала вырывающегося и противно визжащего поросенка за заднюю ногу. Он висел и не прекращая дергался, пытаясь вновь сбежать:

— Как они вылезли-то? А? Зелеслав, что опять их гладить ходил, да калитку не закрыл? — грозно выкрикнула матушка, направляясь к загону.

— Нет, я в амбаре был… а потом слышу хрюкает где-то близко, ну я с сена слез и вышел посмотреть, что тут… Гляжу, а они по всему двору уже лазают… — говорил задыхаясь Зелеслав, пытаясь поймать за ногу другого беглеца.

Матушка проверив запор на калитке, убедилась, что она открыта и выругавшись, закрыла ее и выпустила поросенка обратно в загон, он резво потрусил в сторону, метавшейся по загону взволнованной свиньи.

Зелеслав тащил по земле за ноги, второго визжащего подсвинка, матушка помогла ему запустить второго поросенка и стала оглядывать двор в поисках остальных дезертиров.

— Так сынок, давай их скорее ловить пока со двора не сбежали… — подбоченившись разглядывала двор матушка, прикидывая, где остальные свинки. — Вот же напасть, близнецы, наверное, когда воду таскали открыли, да и закрыть забыли. — сердясь, пошла матушка по двору.

Зелеслав кивнул и припустил за ней:

— Мам, а мне чем помочь? — спросила переживая я. Если все разбегутся, то сколько труда и сил, вложенных просто так пропадет… Нужно срочно всех собрать. — решительно думала я, прикидывая чем помочь.

— Да чем ты поможешь? Они ж тебя сшибут и затопчут не дай боги… — заглядывая в амбар, говорила матушка. — Ох, можешь их попробовать в кучку сгонять поближе к загону, но ежели чего испугаешься или еще что, иди домой, сами как-нибудь управимся, вот и Боянкины нет… — расстроенно проговорила мама. — Доча, а давай- ка ты за сестрой сбегаешь, все лучше… — удовлетворенная принятым решением, произнесла мама

Я кивнув головой, побежала к Цветанкиному дому, искать Боянку. А матушка и Зелеслав стали пытаться дальше поймать поросей.

Глава 15. Часть 2. Одна беда не докучит, а докучит, так и научит…

Я бежала по деревне к Цветанкиному дому, приближаясь к ограде, уже слегка задыхаясь, но не доходя до нее, где-то в стороне, услышала девичьи крики и смех парней.

И тут меня будто толкнуло что-то, я поняла что мне жизненно необходимо пойти в ту сторону, где раздаются крики, будто, то, что мне нужно, находилось именно там.

Не став спорить с внутренним голосом, прошла пару домов и заметила в переулке между ними, на свободном от дворов участке столпотворение молодых ребят и девушек. Они располагались очень близко к друг другу и смотрели на что-то находящееся в центре толпы. Подойдя ближе, я увидела стоявших вместе: Цветанку; закрывающую рот руками Юлку и кричащую что-то гневно Франу. Что именно кричит девочка, я не могла расслышать из-за криков, смеха и улюлюканья окружающих. Протиснувшись меж девичьих юбок, застала такую картину… С одной стороны в кругу ребят стояла Боянка, а напротив нее Яна, та самая девушка, которую не так уж давно, провожал до дома Мстишко.

Она иногда приходила на поваленное дерево к реке и была довольно мила. Изредка гуляла со всеми ребятами, и мне казалась очень скромной и приличной девушкой лет пятнадцати.

Яна была хрупкой, как статуэтка балерины, у нее были изящные тонкие кисти, но она не выглядела слишком худой, а только миниатюрной и очень изящной. У нее были длинные, как и у всех здесь девиц волосы, каштанового цвета, довольно густые, чтоб можно было гордится. Большие карие глаза, тонкие, как нитка губы и четко очерченные скулы:

— Вот, я тебе покажу… — кричала Боянка, срываясь с места и подбежав к девушке, которая была явно старше и выше нее, и ухватила ту за волосы.

Янка закричала, пытаясь оттолкнуть от себя взбешенную девочку. Но сестрица не сдавалась, и они упав на землю покатились в пыли, мутузя друг друга, выдирая космы и нанося удары куда придется.

— Боянка, да перестань ты! Сдался он тебе? Он того не стоит! — кричала Цветанка, стоя в толпе нерешительно, раздумывая, вмешаться ей или нет.

Слава Богу, такими сомнениями не обладала Франа, она без колебаний подошла к дерущимся девчонкам, закатала рукава своей рубашки, чтобы не мешались и с суровым выражением на лице, выцепила Боянкину косу из кучи, и потянув, подняла, рвущуюся к перепуганной Янке сестру, с земли, и оттащила в сторону что- то ей говоря. Боянка не слушала, кидалась обратно в сторону Янки с яростным выражением лица. У сестры уже была разбита губа, поцарапана щека и волосы торчали так, будто не хватает пары прядей. Янка была тоже не в лучшем виде, она с трудом поднималась с земли, придерживая одной рукой другую. На земле валялись несколько каштановых пучков волос, принадлежавшихизбитой девушке, сарафан был порван, она тихо плакала, покачивая руку, скорее всего растяжение или ушиб.

Я стояла в толпе и смотрела испуганными, широко открытыми глазами, не зная, могу ли хоть что-нибудь предпринять? Первый раз в жизни вижу, чтоб так отчаянно и зло дрались девочки.

Неподалеку в сторонке стояли четверо парней, среди них был и Мстишко. А те, кто рядом с ним, по-видимому его друзья. Они хлопали парня по плечу, хихикали, показывали в сторону девчонок пальцами и кивая головой, изображали какие-то скабрезные жесты руками.

Я заметив, что Франа уже немного успокоила сестрицу, кинулась к Боянке, остановившись рядом с ней. Заметив меня, девочка немного пришла в себя и перестала дергаться в сторону плачущей неподалеку Янки, которую успокаивали другие девочки.

— Тебя матушка ждет Боян, пойдем домой. Слышишь? — сказала я, желая поскорее увести сестру.

Боянка пристально на меня посмотрела и будто придя в себя, и сумев немного отдышаться, стала отряхивать подол юбки, и поправлять разорванную на плече рубаху. Что-то буркнув Фране и подошедшим: Цветанке и Юлке. Развернулась, взяла меня за руку и направилась со мной по переулку в сторону дома, девочки пошли с нами.

Обернувшись на расходившихся грустных зрителей, расстроенных тем, что драка так быстро закончилась, я заметила Мстишко, который в данный момент, чувствовал себя героем или суперзвездой, потому что стоял скрестив руки на груди и наблюдал за девушками так, будто его это не касается.

— Видимо, такое внимание к его персоне, ему только льстило… — думала я отворачиваясь.

— Ну чего ты взбеленился Боян? Сдалась она тебе? — спрашивала Цветанка, заглядывая сестре в лицо.

Девочка на это, вытерла разбитую губу рукавом и молча продолжила идти дальше.

— Я так напугалась… Никогда не видела, чтоб девчонки так дрались… — проговорила подавленно Юлка, медленно плетясь позади нас.

— Это просто потому, что у тебя одни сестры… и живете вы дружно… — усмехаясь краешком губ и поворачиваясь к расстерянной девочке, сказала Франа. — Вот мы с братьями постоянно деремся. — ответила подруга, вспомнив какой-то эпизод своей жизни.

Мы быстро шли по деревне, Боянка почти волком тащила меня за собой. Я едва успевала, так шустро перебирать ногами, как быстро сестрица неслась в сторону дома. Дойдя до калитки и не прощаясь, мы разошлись у нее с оглушенными произошедшим девочками и вошли во двор, в котором было слышно, как кричит где-то за домом матушка и охает запыхавшийся Зелеслав.

Боянка отпустив мою руку, прошла в избу, я пошла в следом.

— Боян, там у нас поросята разбежались, матушка просила, помочь их поймать… — проговорила я тихо, поглядывая на сестру, не зная, что еще можно сказать в данный момент.

Кивнув, Боянка прошла за печку, достала из сундука свежую рубаху и сарафан, сняла порванные, грязные вещи и одела чистые. Немного поправив волосы, она пошла на улицу. Я отправилась за ней. Сестрица завидев у загона матушку, направилась к ней.

— Сколько еще ловить осталось? — подходя ближе, спросила Боянка с суровым выражением на лице, будто зная, что сейчас начнутся расспросы и заранее не желая отвечать.

Матушка стояла не глядя в ее сторону, но обернувшись на дочь, охнула, увидев царапины и ссадины на щеках. Подскочив к сестрице и схватив ее за голову, она стала вертеть ее и рассматривать поврежденную лицо:

— Доча, что случилось? Тебя будто кошки подрали! — обеспокоенно воскликнула матушка, разглядывая насупленную девочку.

— Ничего… так, с Янкой подралась… — буркнула, не желая развивать тему Боянка.

— Ты с каких это пор, у меня в драчунья затесалась? — возмущаясь, кричала матушка, явно не зная, как реагировать на слова дочери.

Из пустого денника в нашу сторону за ногу тащил поросенка Зелеслав. Мальчик был уже весь вывален в пыли, запыхавшийся, но был доволен и, по- моему, даже счастлив. Наверняка, такие догонялки со свинками были ему в радость, он и так по нескольку часов в день торчит у них в загоне. Увидев нашу троицу, он сначала прошел мимо, не обращая на нас внимания, затем резко остановившись, обернулся на подранную Боянку.

— Да-а-а, картина была нелицеприятной, не могу сказать, что выглядело незаметно. Даже издалека можно было увидеть красные и немного кровоточащие царапины. — думала я, тоже рассматривая сестру.

Боянка заметив внимание брата насупившись, так и продолжила молчать, отводя взгляд в сторону, с таким выражением лица, что было ясно ни за что не ответит… Матушка тяжело вздохнув, пробормотала:

— Беда беду накликает… — и отпустив сестру, пошла искать других поросят, отложив выяснения на потом.

Боянка потоптавшись на месте, спросила, стоявшего неподалеку и округлившего рот Зелеслава:

— Сколько еще просят осталось? — раздраженно и устало сказала девочка.

— Еще четверо, пять мы уже поймали хвала богам… — ответил Зелеслав, пытаясь сделать, не заинтересованное Боянкиной внешностью, выражение лица.

Сестрица кивнув, отправилась высматривать свою добычу. Я пошла вместе с ней, обойдя дальнюю часть двора и продвигаясь в сторону бани, мимо ограждающего огород забора, я приметила в щели между досками, какое-то быстрое движение. Пройдя в калитку на огород, увидела трех, из сбежавших четверых, поросят, перерывающих грядки.

Шокированно остолбенев, я разглядывая наш разворошенный огород, земля была взрыта и потоптана, многие саженцы были выдраны. Мне хотелось одновременно плакать и убить этих мерзких поросят собственными руками. Я была в ярости.

— Сколько сил и труда мы сюда вложили… а сколько ведер воды из колодца натаскали… — думала я, всплеснув руками и разъяренная, кинулась на улепетывающих поросят:

— Это, как же так? Я столько труда сюда вложила, ходила полола траву, а они все за пять минут перекопали… — кричала, чуть не плача я, бегая между оставшимися рядками. — Свиньи вы несчастные! Да, как же вы сюда добрались? — вопила я, размахивая руками, подбирая с земли комья и швыряя в метающихся свинок.

Со двора на мои крики сбежались родные. Матушка замерев на секунду от шока, рванула за пробегающим мимо нее поросенком, и загнав его в угол, чудом, ухватила за ногу. Передав его, подбежавшей Боянке, припустила за следующим, загнав его в дальнюю часть огорода, мама падая на землю, ухватила его в обнимку за пузо. Поросенок противно визжа, принялся вырываться, мешая матушке встать. Хорошо, что подоспел Зелеслав и забрал подсвинка. Матушка поднялась с земли, устало вздохнула, но улыбнулась, увидев, что Боянка поймала третьего беглеца.

Братец отнес свиненка, которого поймала матушка, в клетку и очертя голову побежал от загона в сторону хлодника, видимо, завидел последнего пакостника. Я немного успокоившись от неудачной попытки растерзать мерзавцев, какая-то опустошенная и уставшая, села на землю и расплакалась.

— Еще даже не обед, а столько всего произошло… — думала я, рассматривая сквозь слезы испорченный огород. Батька уехал, Боянка подралась, еще и свиньи эти…и огород…

— О-о-ох, — провыла я, попытавшись успокоится.

Матушка подошла ко мне, села рядом и обняв за плечи, сильно прижала к себе и улыбаясь спросила:

— Ну, чего ты ревешь?

— Огоро-о-од жалко-о-о… — не прекращая плакать, промямлила я.

— Ну ничего, — как-то утешающе сказала она. — это теперь, уже ничем не исправишь, придется заново сажать… Я у Квасены саженцев попрошу, чтоб семена не проращивать, хоть время немного выиграем… — проговорила матушка, поглаживая меня по голове.

Поближе к обнимающимся нам, подошли Боянка и Зелеслав:

— Все мам, всех переловили… хорошо, что со двора не сбежали… — проговорил довольный поимкой мальчик, затыкая, большие пальцы рук, за пояс рубахи.

Боянка молча уселась с другой стороны от матушки. Она обняла и ее, и нахмурившись спросила:

— Чего у тебя стряслось то? Чего с Янкой не поделили? Она вроде не задира… значит, ты первая начала… — размышляла матушка, видя вновь, скорчившую моську дочь. Отпустив ее из объятий, мама отвернулась и стала рассматривать стену бани, находящуюся прямо напротив нас.

— Да ладно? Что правда, Янка тебя так подрала? Я подумал Варена, например, вы с ней вечно ссоритесь… — прикидывал Зелеслав, смотря на нас.

Я сидела и уже прекратив плакать, утирала мокрые от слез щеки. Помолчав немного и тяжко вздохнув, Боянка проговорила:

— Ее Мстишко до дома провожал, а она сегодня стояла и подружкам хвастала… Говорит любовь у них, по осени свадьбу сыграют… — грустно и безразлично ответила сестра со слезами в голосе, подгибая колени и кладя на них подбородок. — Врет она все! Не люба она ему! — рассердившись выкрикнула девочка.

Матушка беспомощно на нее смотрела. Я прекратив утерать слезы, тоже посмотрела на расстроенную Боянку.

— А тебе то, что? — спросил Зелеслав не понимая того, что с ней творится.

— Ничего. — буркнула сестрица, резко отвернувшись и яростно полыхнув взглядом, на непонимающего ее чувств к Мстишко, брата.

— Да-а-а любовь зла, полюбишь и нарциссичного козла. — думала я о Боянкиной проблеме. — Первая любовь — это тебе не шутки… А, что делать?…

— Доч, ты пойми… если б ты ему люба была, он бы с тобой гулял… а не с другими… — сказала матушка, обнимая сестрицу. — Нечего тосковать о том, что не твое, так только беду накликаешь… - целуя ее волосы, сказала мама.

— Ладно, хватит сидеть, пойдемте поснидаем и отдохнем, а то дел еще столько, что не переделать. — сказала женщина поднимаясь с земли и отряхая подол.

Зелеслав развернулся и пошел в сторону избы, мы с Боянкой поднялись с земли и отряхнув подолы, пошли следом.

Войдя в избу, увидели матушку хлопочущую у печи и брата стоявшего на лавке, и достающего с полок посуду, сами, тоже взялись помогать накрывать на стол. Закончив, сели завтракать или точнее уже обедать, потому что время было к полудню. Поев, разошлись кто-куда: Зелеслав пошел давать воду поросятам, Боянка унесла мыть грязную посуду к колодцу, а матушка решила, что стоит заняться стиркой, раз уж все равно со мной после обеда к реке идти. Я же, направилась к своей лавке.

— До чего странен детский организм…Когда я еще в прежней жизни была маленькой, даже как-то не задумывалась о том, что детям нужно отдыхать болыие, чем взрослому человеку. Вот, вроде только что, по двору носилась как ни в чем не бывало, а тут слегка перекусив, ужасно начало клонить в сон. Если б могла и за столом уснула… — думала я, взбираясь на свою постель, чтоб вздремнуть. Лежа, я смотрела на подоконник, на котором стояла и подмигивала мне глазками- изумрудами деревянная лисичка. Так незаметно для себя и провалилась в зеленый омут этих волшебных глаз.

Мне снился необычный сон, будто ярко светит солнце, а я иду по лесу, переливающемуся всеми цветами радуги. Деревья трава и даже сама земля, будто сияли и меняли свой цвет, с одного на другой: вот дерево, листва на котором, только что была зеленой, вдруг становится синей, и трава вокруг, бывшая миг назад оранжевой, переходит в ярко красный цвет. Все это выглядело необычно, неправильно, но довольно красиво.

Я продолжала идти, рассматривая дивный лес вокруг довольно долго, шла и шла, по узкой тропе в сторону густой чащи, пока не заметила слева от себя какое-то движение. Обернувшись, увидела мелькнувшее нечто, но разглядеть, что именно не успела. Пройдя пару шагов к тому месту, где только недавно кто-то был, увидела небольшие следы какого-то животного, толи собаки, толи кого поменьше. Хмыкнув и немного поразглядывав следы, я пошла дальше по тропе, не понимая, что я тут делаю?

В этом сне, как не странно, у меня получалось мыслить. Как правило, когда спишь, не осознаешь, что спишь пока не проснешься. Но сейчас, идя по этой тропинке в никуда, я точно знала, что сплю и могла анализировать окружающий меня мир и странный лес в нем. Я еще очень долго шла вперед, до тех пор, пока деревья не расступились и предо мной не открылся широкий и пологий берег быстротечной реки. Притомившись от ходьбы и захотев пить, подошла к заводи, где вода не стремилась по течению так быстро. Я нагнувшись к воде, попыталась ее черпнуть.

— Это же мой сон. Так что не думаю, что если выпью горсть сырой воды во сне, это как-то мне повредит. — уверенно размышляла я.

Наклонившись, с крутого в этом месте берега, сильнее, я увидела свое отражение… Но это была не совсем я! У той меня в отражении было, ке мое лицо, а мордочка рыжей лисицы с тремя глазами. Испугавшись, я дернулась от воды в сторону и в тот самый момент, проснулась…

Я лежала на своей кровати, вся мокрая от пота, задыхающаяся и уставшая, будто только что разгружала мешки.

— Что это было? Господи ужас то какой… — бормотала я, пытаясь прийти в себя и ощупывая свое лицо на предмет лисьей морды.

Ничего не обычного не обнаружив, оглядевшись, слезла с лавки и пошла попить воды, жажда меня мучала наяву так же, как и в том сне. Набрав в ковш, из стоявшего у печи ведра, воды, жадно принялась глотать необходимую влагу, проливая излишки на рубаху. Напившись, присела на лавку.

Состояние мое было каким-то странным, было ощущение, что я и сейчас сплю. Окружающее меня казалось необычным и каким-то бликующим, как и та сияющая реальность в моем сне. Посидев и немного собравшись, пошла на двор искать своих домочадцев. Мне просто было необходимо убедиться, что неподалеку есть еще кто-то живой.

Выйдя из избы на двор, я никого не то, что не увидела, но даже и не услышала. Вокруг не было не души. Даже кур, обычно бродящих везде где можно и нельзя, сейчас видно не было. На дворе стояла удушающая жара, не зная где-кого искать, я отправилась за дом к бане, матушка ведь собиралась стирать, возможно они там. Подходя ближе, с облегчение выдохнула, услышав какой-то дробный стук и голоса Боянки и матушки:

— Доча, сердцу не прикажешь конечно, но неужто ты не видишь, что он и не смотрит на тебя?… Мала ты еще для него, да и человек он худой, и мамка его Чернава, никогда, тебя уж точно не примет. Она всех нас, больно люто ненавидит… — говорила матушка, плеская воду.

Я открыла дверь в баню и увидела матушку, стоящую рядом с лавкой, на которой в тазу с распаренной золой, лежало белье. Она стояла с вальком в руках, которым отбивала, лежавшие на полке, уже вымоченные в щелоке, вещи. С его помощью, взмокшая от усилия матушка, выколачивала грязь из мало на, что сейчас похожих тряпок. Рядом возилась Боянка, раскладывая другую мокрую ткань на лавках и тоже выстирывающую ее, таким же образом.

— Да к может это пока? Крови-то у меня, вот только сейчас пошли, а потом, как выросту совсем, как стану раскрасавицей… а то сейчас и груди то, даже нет… — говорила решительно молотя по белью, мечтательная и твердолобая Боянка. — А там, он меня да разглядит… — проговаривала девочка, стуча вальком.

Матушка, видимо, почувствовав воздух с улицы, обернулась на меня, стоявшую на пороге.

— О Ведара, проснулась уже. Ну, поди соберись тогда пока, мы уже скоро закончим… Хлеба возьми, да молока из хлодника сегодняшнего, оно в крайнем кувшине стоит.

— говорила матушка, доставая из таза очередную порцию тряпок для битья. — И берегиню не забудь, там у печки под лавкой корзинка маленькая стоит, вот в нее и сложи все. — сказала матушка посмотрев на меня, возвращаясь к стирке.

— А, зачем ей берегиня? Мала ж она еще, ты ж мне ее только на шестое лето показала? — сказала Боянка сомнением в голосе, смотря на матушку.

— Приняла она ее, — нагибаясь к тазу на полу ответила мама, — Говорит, что наших сватов видела, утром еще, как они в телеге по лесу едут… — сказала матушка чуть тише от натуги, поднимая тяжелый таз с водой.

Боянка удивленно посмотрела на, не отрывающуюся от дел, матушку:

— Надо же, кто б знал, что и такая малявка может берегиню принять? А она сдюжит?

— с сомнением меня разглядывая, пробормотала сестрица, обращаясь к маме.

— А, мне по чем знать? — раздражаясь не понятно от чего, вымолвила матушка. — Я и сама не знаю, чем ей эта вязка обернется…. И самой боязно…. теперь я даже рада, что к Сении через неделю уедет… — зло восклицала мама, кидая валик на лавку. — А, вдруг не сдюжит?… — присаживаясь на скамейку, устало и обреченно проговорила матушка в никуда, обхватив голову руками.

— Мам, мам не плач. Не нужно, все хорошо будет… — подошла я к женщине и стала поглаживать ее по плечу.

Она несколько минут посидела так, потом будто через силу, убрала руки от лица и резко встала.

— Все! Не че раскисать… Все уладится… Давай, беги скорее, щас выходить будем. — сказала матушка улыбаясь и гладя меня по волосам. А потом, с еще большим рвением принялась, молотить вещи.

Я кивнув пошла к выходу, взяв дверь за ручку, хотела было ее закрыть, но матушка меня остановила сказав:

— Оставь так, а то упрели уже. — вытирая рукавом влажный лоб, произнесла мама и опять принялась колотить белье.

Я открыв створку как можно шире, подперла ее камнем, чтоб не закрывалась и пошла в хлодник, чтобы сразу взять молоко.

До этого, мне как-то не приходилось сюда заходить, а сейчас войдя внутрь и привыкнув к темноте, что была здесь, я разглядела, как тут все устроено. Здесь было весьма холодно, как зимой на улице в теплый день. Ноль градусов или около того. Совсем не было окон, стены и пол были земляными и необработанными; стояло несколько лавок, и в дальней стороне от двери было довольно большое углубление в полу, примерно метр на метр и в нем лежали большие глыбы льда, присыпанные соломой. Подойдя к одной из лавок, я взяла первый с края кувшин и вышла. Пройдя по двору до избы, я вошла внутрь, преодолела сени и зашла в горницу. За столом сидел Зелеслав и ел хлеб, чем-то его запивая. Я прошла к столу, поставила на него кувшин, взяла под лавкой небольшую корзинку и поставила на лавку. Дойдя до окна у своей лавки, взяла с подоконника лисичку и вернувшись к столу, уложила ее и кувшин в корзину.

— Зелеслав, отрежь мне половину хлеба. — попросила я, жующего и наблюдающего за мной брата.

— Угу. — кивнул мальчик, отложил свой перекус и быстро отрезал мне хлеб от буханки, лежавшей перед ним.

— А, ты куда собралась? Зачем корзинка? — спросил с полным ртом, не пережеванного хлеба, братец.

— На реку с матушкой, хочу за Отомаша попросить, чтоб сватовство хорошо прошло… — ответила я, заворачивая хлеб в полотно и тоже кладя его в корзинку.

Не дожидаясь ответной реакции мальчика и подобрав свою поклажу, я направилась на улицу. Пройдя за угол избы, увидела выходящих из бани прачек. Матушка подзывая меня ближе, махнула рукой и пошла в сторону реки через огород, там в дальней части забора, тоже есть калитка. Я бегом припустила, за идущими по огороду матушкой и сестрой. Догнав их уже за двором, и приноровившись к их шагу, пошла рядом.

— Мам, а почему между мной и Боянкой такая разница большая? — решила выяснить давно назревший вопрос.

— Я долго понести не могла, как Боянку родила… — начала свой рассказ матушка, потихоньку бредя по дороге. — Хотя с ней ни в бремени, ни в родах у меня проблем не было…. А потом в наших краях Сения появилась, — вспоминала матушка, смотря в даль. — Она то мне и сказала, что на меня печать поставили… чтоб я не могла больше детей иметь… — чуть ли не шепотом, будто опасаясь чего-то произнесла она. — Очень уж я в ту пору расстраивалась, места себе не находила… Всегда о большой семье мечтала, а тут такое… Даже грех был, на тетку твою Варвару подумывала… что это она какого ведуна подговорила… — стыдливо говорила мама.

— А, почему на нее? — спросила заинтересовавшись Боянка, перехватывая поудобнее корзину в руках.

— Не могла она нас простить долго, что я за отца твоего пошла и в Бурзамецкое к нам сюда перебралась… — ответила печально матушка, вспоминая о своих подозрениях. — Так вот, Сения и сказала мне, мол не родная кровь зла мне желает. — с нотками облегчения в голосе объяснила мама.

— А, кто тогда? — задала я интересный вопрос.

— Не знаю… Сения тогда, так и не сказала… задумавшись произнесла матушка. — Пробормотала только, что уже ничего не поменять и осторожнее быть надобно, потому, как тот человек близко, и судьба нас еще не раз столкнет…

— A, как тогда я появилась? — спросила без задней мысли я.

Матушка покраснев и что-то нерешительно промямлив, отвела глаза и что-то прошептала. Я недоумевающе на нее смотрела, пока до меня не дошло, что именно я сказала…

— Да-а-а, вот так дурище, правильно она молчит, кто ж трехлетнему ребенку будет объяснять откуда дети берутся… — усмехаясь самой себе, думала я.

Не зная, как выкрутиться и получить на свой вопрос необходимый ответ, я уточнила:

— Я про то, как же ты мной затяжелела, если печать была? — выдавила я из себя понимая, что эта тема явно не для детей.

— Обряд на очищение проводила. Сения меня научила как, вот я и провела, а потом на Богов надеялась… — спокойно сказала матушка.

— А, что за обряд такой? Что ты делала? — спросила я. Все что касается магии или ведовства мне было безумно интересно. Все-таки мне ведуньей, как я поняла, всю жизнь быть и хотелось бы узнать в чем именно моя жизнь, в этой роли, будет заключаться.

— Что тебе обряд рассказать? — удивилась моему любопытству мама.

В ответ, я ей радостно улыбнулась и кивнула, меняя руку с корзиной на другую.

— Ну ладно… Я по утру ушла в поле, на пашню. Тогда весна была и поле ток вспахали, но не засеяли еще…. Ну вот пришла я… из камушков выложила посолонь обережный круг, с три локтя примерно, внутри его берегиню положила… Сения тогда сказала: знаю, что берегиня у тебя есть, вот ее и просить станешь… А я ведь ей не говорила, что она у меня была. Вот чудно-то… — будто только осознав, удивилась матушка. — Стала обряд проводить, вошла в круг обережный и приветствовала Берегиню. Руки вверх ладонями подняла и сказала: Хранительница силы, мне Богами данной, что в чреве моем червоточина ведомо тебе, прошу прийти тебя на подмогу мне и исцеление духу и телу моему бренному воздать. — подняв свободную от корзины руку, изобразила матушка. — Потом лучины огнивом запалила и к берегине поближе поставила, еще воду родниковую, что у Сении на полянке протекает, в чарки деревянные разлила и с лучинами рядом поставила. Ну и дождалась, когда она силу в нее вольет…

— А как? — перебила я матушку, спускающуюся с пригорка.

— Ну почти, как у Боянки на обряде, только вода после светиться стала. Ну я ее в кувшин перелила, и пила потом на новолуние. — ответила улыбающаяся матушка, восторженной мне. — Что понравилось?

— Ага — кивнула я.

— Ма, а не чего, что ты сейчас Ведке весь обряд рассказала? Мне то ты про поневу не говорила, ток какие слова говорить рассказала. Нельзя же? — спросила, хмурясь и шипя от боли в разбитой губе, сестра.

— Да нет, — спокойно с полуулыбкой ответила она. — Мы ж не проводим его, а поневу тебе знать не нужно было, чтоб о суетном не думалось, чтоб мысли твои чистыми были. Тогда боги по ним понять могут, что ты готова заневеститься. — разъяснила девочке матушка.

— Мам, а может такое быть, что девка в поневу не вскочит? — спросила озадаченно Боянка.

— Да не слыхала я такого, если крови пришли, то уже ничего не поделаешь. — уверенно проговорила матушка. — Хотя нет, был у нас в Болоне случай, девка одна не дождалась божьего знака. Ну и просто так вскочила, а потом всю жизнь бездетной и прожила, хоть и замуж вышла как положено, но не дали боги приплода… — вспомнила мама.

Мы уже подошли к границе божьего круга, в котором стояли идолы, и матушка попросила Боянку:

— Дочь, на ка возьми к и мою корзину. Мы сейчас на капище пройдем, а ты пока на мостки иди, я как с Ведкой радение проведу, приду и помогу белье отполоскать. — говорила мама, передавая корзину расстроенной Боянке.

— А, мне с вами нельзя? — проныла девочка.

— Не надо, скок мы там пробудем не ясно, а белье высохнет… Что ж потом опять перестирывать? — возмутилась женщина.

Боянка нахмурив лоб и наморщив нос, взяла корзинку и поплелась к мосткам. Матушка взяв меня за руку и забрав корзинку, пошла со мной к святилищу.

Подходя к нему ближе, с каждым метром, мне становилось как-то не по себе. Чувствовалось от этого места какое-то влияние на окружающий мир. Как волнами, расходилась вокруг энергия, то накатывая, то отступая. Каждый шаг мне давался все труднее, голова начала гудеть и легкие сдавливало так, что вдохнуть было практически не возможно. Я крепче сжав матушкину руку, пересекла границу идолища и только тогда мне стало немного легче, давление на голову прекратилось и дышать стало легко и как-то радостно, будто я вернулась домой после долгой дороги.

Подойдя ко второму идолу после Бога-отца, мы остановились. Я рассматривала, стоящую передо мной статую, которая отдаленно была похожа на женщину. У нее были весьма схематичные очертания: две руки, прижатые к огромному, будто у беременной, животу; широкие покатые бедра; маленькие ступни видимо, чтоб подчеркнуть ее женственность; лица как такового не было, виден только большой нос, провалы глаз и тонкая прорубленная в области рта щель.

— Не могу сказать, что идолы были красивы или хотя бы приятны на вид. Но отчего они выглядели именно так, я не знала, ведь если судить по моей лисичке, то дерево здесь обрабатывать умеют… — думала я, рассматривая Богиню-мать.

— Что-делать-то мам?

— Ставь берегиню к Богине поближе… Только все сама, ты к ним ближе и тебя вернее услышат… — шепотом советовала мама, передавая мне корзинку.

Я забрала свою ношу, достала из корзинки лисичку и поставила ее к подножью статуи, стараясь держаться от нее самой, как можно дальше, чтоб избежать ее божественного влияния на меня. После прошлого раза, я этих идолов очень опасалась. Вернувшись к матушке спросила:

— А теперь что?

— Ну, нужно дары возложить и просить за то, что тебе надобно… — прошептала матушка, нагибаясь к моему уху.

Вернувшись к идолу богини, я поставила между ней и лисичкой кувшин молока и хлеб, предварительно его развернув. Отступив на пару шагов назад, я остановилась и стала размышлять, как к ним обратиться?

— Что-сказать-то? Я не особо часто в своей жизни молилась, а тут же это как-то по- особенному делают… Ну попробую, может слова сами придут…

— Милостивая Богиня-мать и берегиня, что приняли меня под опеку свою… — полились слова из моего рта, будто я каждый день богов за брата упрашиваю. — Просить я вас пришла не для своей нужды, а для надобности брата старшего, что на сватовство отправился. Помогите ему сделать правильно все, чтоб невеста его отказом не ответила, и смогли мы назвать ее сестрою и дочерью, дабы захотелось ей в семью нашу войти с добрым умыслом, а не корысти ради. — проговорила я и замолчала.

Я смотрела на богиню и лисичку не зная, что делать дальше. Затем всей кожей почувствовала, что энергия вокруг начинает концентрироваться, будто стягиваясь позади меня и идола, окружая. Достигнув высшей точки, она будто вспышка прошла через меня и устремилась к божеству. Я рухнула на подогнувшиеся колени и часто задышала, пытаясь справится, с идущим сквозь меня потоком. В какой-то момент было ощущение что не выдержу, но из последних сил дотянула пока все не закончилось и кувшин с молоком стоявший у статуи, не разлетелся в дребезги, треснув. Хлеб вымок от пролитого молока и на глазах стал скукоживаться, будто тая. Я сумев подняться при помощи, подбежавшей и перепуганной до трясучки матушки, увидела, как все на глазах исчезло.

— Что это было? — спросила я, пытаясь отдышаться.

— Приняла богиня твою просьбу. Значит сложится все…Ну и напугалась я, ты давай ка лучше у Сении остальные обряды проводить будешь, как научишься… А то чуть сердце не выпрыгнуло… — сказала матушка немного напугано, но слегка неуверенно.

Я обняв ее ноги для опоры, активно закивала, соглашаясь. Матушка отцепив меня от юбки, прошла к статуе и забрала лисичку, подойдя ко мне подняла с земли корзинку и с трудом подняв меня на руки, пошла с капища к мосткам, на который уже полоскала вещи сестрица. Пока мы шли, я поняла, что больше не могу терпеть и стала проваливаться в сон. Матушка посмотрев на меня и запаниковав спросила:

— Доча, Веда что? Плохо? Боженьки неужто опять? Ведочка слышишь меня? Сейчас, погоди я до старосты добегу! Попрошу тебя к Сении свеэти! — почти плача кричала матушка.

Из последних сил удерживая себя в сознании я пробормотала:

— Нет! Не смей, так нужно… Все хорошо со мной, меня лисичка убережет… — засыпая бубнила я.

Глава 16. Какой чудесный день…

Сегодня я проснулась, когда солнце уже взошло. Вокруг было тихо и я сразу поняла, что сплю на кровати отца и матушки, а не на своей лавке. Надо мной возвышалась беленая стена печи, с которой свешивалась, над установленным на ней деревянным бортиком, рука спящего на верху Зелеслава.

— Скорее всего бортик установили, как ограничитель, чтоб во сне ребята с печи не свалились. — думала я, разглядывая вид на потолок с этого ракурса.

Подвинув левую руку наткнулась ею на что-то, приподнявшись, увидела стоящую на постели лисичку.

Видимо матушка положила, чтоб она меня оберегала. Хорошо, что она меня послушалась и не отвезла к Сении еще вчера… — размышляла я, поглаживая теплую на ощупь статуэтку.

Чувствовала я себя весьма сносно. В теле присутствовала легкость и расслабленность. Как же здорово, что все обошлось и вчерашнее предчувствие меня не обмануло. Почувствовав дуновение воздуха справа, повернув туда голову, увидела спящую рядом со мной матушку. Ее рука лежала очень близко к моей. За ней на сундуке стоял светец, со сгоревшей до предела лучиной.

— Наверняка, она всю ночь держала меня за руку, проверяя, что со мной… Я так всегда с Машунькой спала, когда та болела, да и с Ленчиком тоже… — разглядывая спящую матушку и примечая окружающие детали, рассуждала я про себя.

Бедная матушка… Спящей, сейчас она выглядела так, будто за эту ночь постарела на пару лет. Щеки впали, откуда-то появились морщинки под глазами и какой-то бледный, не присущий ей цвет лица, который делал женщину неузнаваемой.

— Да уж, тяжело матушке дался вчерашний день… Как там она сказала? Беда беду накликает… Вот же ж! — думала я, рассматривая утомленную ночным бдением женщину. — Нужно тихонько подняться, очень уж пить хочется…

Решив, что будить ее не стоит, я на четвереньках проползла к изножью кровати и тихонько слезла с нее. Убедившись, что мама не проснулась от созданного мной шороха, подошла к ведру у печи и набрав в ковш воды, напилась.

— Интересно… Матушка скорее всего весь вчерашний вечер от меня не отходила. А сейчас солнце уже довольно высоко, и ведро для дойки стоит под лавкой сухое… Значит корову еще не доили, не хотелось бы маму поднимать из-за этого… Точно, разбужу ка я Боянку, она доить умеет и матушке иногда вечерами помогала… — наметив план на ближайший час, я прошла к Боянкиному закутку. Отодвинув край занавески убедилась, что сестрица сладко спит подложив под щеку сложенные лодочкой ладошки. Прошмыгнув внутрь, коснулась не укрытого одеялом плеча девочки и легонько потрясся, произнесла:

— Бояночка, проснись… Боян, пойдем, нужно корову подоить… — говорила я, морщившей во сне нос сестрице, но так и не открывшей глаза.

Ухмыльнувшись, я принялась трясти ее сильнее, уже двумя руками. Боянка перепугавшись, открыла глаза и резко соскочила с постели, запутавшись в одеяле и с грохотом рухнув на пол. Я отскочив, от ворошащейся в одеяле на полу, сестры, зажмурила глаза и прислушалась, а не проснулась ли матушка? Убедившись, что мы ее не потревожили, я подскочила к рассеянной сестре и прошептала:

— С добрым утром сестрица, только не шуми… — прижав палец к губам, прошипела я. — Пойдем корову подоим, матушка спит, притомилась совсем.

Девочка разглядев кто перед ней, привстала на коленях и крепко меня стиснув, обняла, прижав к своей груди.

— Ты живая! Живая! Хвала Богам! Как же я перепугалась вчера…. Матушка чуть с ума не сошла, бежала ко мне с тобой на руках и плакала, а потом, как рванет в деревню, я так и не поняла ничего… Сразу все побросала и за вами…. в избу забегаю, а она сидит на лавке и тебя укачивает, рыдая… — говорила девочка быстро и радостно, с нотками облегчения.

— Так конечно живая, — обняла ее в ответ. — Я же успела матушке сказать, что все хорошо… — улыбаясь и отстраняя от себя Боянку, произнесла я.

— Так она не сказала ничего… Знаешь ведь, если что плохое услышит, то молчит как рыба, будто и нет ее с нами… Ну я вчера и ждала, покуда отойдет да скажет, чего… А она все молчит, уложила тебя на постель и рядом села, за руку тебя держала все время… — шептала сестра. — Я вчера вечером корову доила.

— Точно про корову…. Пойдем и сейчас подоим, мама всю ночь не спала наверное, дожидаясь пока я проснусь.

Поднявшись с колен, Боянка подошла к занавеске и отогнув ее выглянула в горницу, поглядев в окно и удостоверившись, что солнце давно встало, сестра развернулась ко мне, взяла свой сарафан и натянув его, шепотом сказала:

— Пошли… — и махнув рукой за собой, взялась переплетать косу, потихоньку выходя из закутка и направляясь к лавке, под которой стояло ведро для дойки. Нагнувшись она вытянула ведро и стараясь не скрипнуть дверью, пошла на двор. Я за ней следом. Пройдя через сени, мы вышли на крыльцо.

На улице было просто прекрасно, так как бывает только ранним утром летом. Солнце еще не палит землю своими лучами, легкий ветерок разносит оставшуюся с ночи прохладу и где-то поют соловьи. Вздохнув полкой грудью свежего воздуха, я как никогда была рада, что жива, и что чуть больше месяца назад мне посчастливилось проснуться в этом теле.

— Главное я жива, а со всем остальным как-нибудь справлюсь… Опыта у меня на двоих хватит… — подумала я, улыбаясь новому дню.

Спустившись с крыльца и почесав за ухом, выбравшегося из будки Лашека, что напрашивался на ласку, я отправилась за Боянкой в сторону колодца, куда шла сестрица, повесив ведро на руку и согнувшись под его тяжестью, переплетая косу.

Дойдя до колодца, Боянка поставила ведро на землю и продолжила плести косу. Я решив совершить утренний туалет, направилась к деревянной будке за свинарником. Закончив, вернулась к колодцу, где Боянка, как раз вытягивала ведро с водой из колодца. Я дошла до сестры, которая переливала воду в пустое ведро, стоявшее у бочки и попросила:

— Научишь меня доить? — рассматривала сестру, ожидая ответной реакции.

Девочка глянув на меня, продолжила переливать воду и сказала:

— Научу, а не рановато тебе? — с сомнением в голосе спросила сестра.

— Позже уже некуда… Я же через неделю к знахарке уеду, а там неизвестно, освою ли я это умение…. Так что мне нужно сейчас… — рассуждала я, решительно кивая головой и рассматривая Боянку, подобравшую ведра и направившуюся в коровник.

— Пошли, на Милке тебя поучу, она смирная… — проговорила сестрица, подгибаясь под ведрами и бредя по двору.

Я припустила за ней радостно улыбаясь: — Где еще я смогу научится доить корову, как не здесь. В прошлом своем, я бывала в деревне у бабушки и у той была корова, но она никогда ни меня, ни Райку, ни Таю не подпускала к вымени, опасаясь, что корова нас лягнет.

Пройдя двор, мы вошли в коровник, где привязанные к деревянной перекладине, сделанной из средней толщины бревна, стояли две коровы. Одна побольше и массивней, а вторая миниатюрная, вместе они смотрелись, будто девушка и женщина.

Они обе были белого цвета с желтыми хаотичными пятнами по бокам, с длинными загнутыми под прямым углом рогами и безразличными ко всему большими, будто плачущими глазами. Буренки стояли переминаясь с ноги на ногу, отмахиваясь хвостами, отгоняли от себя, летавших вокруг насекомых. При этом флегматично пережевывали сено, что лежало в больших яслях за бревнами, к которым они как- то хитро были привязаны за рога, обмотанные веревкой.

Боянка подошла к корове по тоньше, которая — «девушка», ближе и поставив ведра на землю неподалеку, пошла к задней стенке сарая, возле которой стояла маленькая скамеечка сантиметров тридцать высотой. Взяв скамейку, она подошла к корове с правой стороны и установив ее, взяла ведро, что было наполнено водой, уселась на скамейку и махнула мне, чтоб я подошла ближе.

— Иди, смотри… — сказала девочка, устраивая ведро между ног. — Сначала вымя нужно помыть, коровы ночью ложатся и вымя то в грязи, то в помете… — объясняла Боянка, черпая воду рукой и обмывая один из сосков. — Мой хорошенько, если вымя сильно грязное, воду смени, а то вся грязь в молоке будет, и оно прокиснет быстро… — говорила поучительно сестрица, поглядывая на внимательно слушающую и кивающую головой меня.

Обмыв вымя, Боянка отставила ведро с грязной водой и подхватив коровий хвост с длиной волосатой кисточкой на конце, подсунула ее под согнутую коленку, чтоб корова не хлестала близко сидящую девочку по лицу. Потом взяла подойное ведро и принялась доить корову дергая за соски. Боянка доила корову очень быстро и сноровисто, со стороны это казалось просто, понаблюдав за ней пару минут, я попросила:

— А мне можно?

Девочка остановившись кивнула, отпустила хвост Милки и поддерживая на половину наполненное ведро встала, освободив для меня скамейку. Я уселась на ее место и подхватив коровий хвост так же, как и сестра попыталась подсунуть его под колено. Но поскольку, я была намного меньше сестры и корова не прекращая дергала хвостом, отгоняя мух. Я не преуспела в таком простом для начала деле… Боянка понаблюдав за мной, пытающейся удержать хлыщущий по лицу хвост, усмехнулась поставила ведро с молоком, что держала, на пол и пройдя к двери отвязала от крючка небольшую веревку. Вернулась ко мне, она схватила хвост и прислонив его к ноге коровы, привязала его веревочкой, что сняла с крючка.

— Вот теперь глаза сохранишь… — сказала весело Боянка.

Я кивнув, потянулась к ней принять ведро с молоком, но девочка проигнорировав мою помощь, сама установила его на землю под выменем.

— Не удержишь, тяжело больно будет… Давай так, я сначала тоже так доила пока не окрепла… — пояснила свои действия сестра.

Кивнув ей в знак того, что поняла, схватила вымя и сжала потянув, но молоко не полилось… Я недоуменно попробовала снова и опять. Результата не было, посмотрев на смеющуюся сестрицу, услышала:

— Не так, пальцами по вымени тяни, тогда польется… Вот так… — показала мне

Боянка, пристраивать за мной и демонстрируя, вроде бы тоже самое, что делала и я.

Промучившись какое-то время и добившись того, что молоко полилось и к тому же пальцы у меня скрючились с непривычки от такого напряжения, сестра сдвинула меня со скамьи.

— Никогда бы не подумала, что пальцам так больно будет… — сказала я в никуда.

Кисти тянуло и ломило, суставы жутко выкручивало от усердия.

— Ну эт с непривычки… Как по обвыкнешься, тогда и замечать перестанешь… Ток каждый день тогда доить надобно, а то бес толку будет… — сказала Боянка, и сама до доила бедную, уставшую от нашей возни корову.

Закончив, она поднялась со скамьи и пошла к загону поросят. Я наблюдала за ней, стоя в косяке сарая. Вылив им это ведро, сестра помыв его в колодце, вернулась в коровник, взяла ведро с грязной водой, в котором мыла вымя до этого, вылила его и пошла набирать чистую, к колодцу, набрав воды, сестрица вернулась к стоявшей в проходе в коровник мне и пройдя к корове потолще, принялась обмывать ее.

— А почему ты то ведро свиньям вылила? — спросила я Боянку.

— Чтоб поросята быстрее росли… Они уже большие и матерного молока им не хватает, вот отдаем одно ведро, чтоб не хирели, пока кашу есть не начнут… — возясь с коровой, ответила сестрица.

— А-а-а-а. Ясно. А почему от маленькой коровы? — спросила я от нечего делать, разминая не отошедшие пальцы.

— Так Милка ток в этот год отелилась… Теленка дядьке Власу отдали. Он нам Зорьку отдал лета три назад, вот и обменялись. Ну и молока у Милки немного, потому поросятам и отдаем, да и жиденькое оно пока… — под мерное шипение выстреливающего от Боянкиной дойки молока, рассказывала сестра. — А вот Зорька, уже не первое лето телится… Вот ее молоко мы пьем…

— Тэк Милка Зорькина дочка? — спросила я, рассматривая двор и вышедшего из избы, сонного Зелеслава.

— Угу… — буркнула Боянка.

— А где Зорькин теленок? — уточнила я.

— Обменялись на тяпки у Благояра… — уже медленнее сцеживая молоко, ответила девочка.

— М-м-м — промычала я, не зная, чем еще себя развлечь.

Где-то минут через пять, девочка закончила доить Зорьку, освободила ее хвост и подняв скамейку одной рукой, а другой ведро, понесла скамейку на место. Расставив все по местам, она подняла оба ведра и пошла к колодцу. Там оглядывался по сторонам, взъерошенный Зелеслав в поисках ведра. Завидев, что оно у сестры, он пошел к нам на встречу и забрал его на пол дороге, буркнув:

— Доброе… — хмурясь и щурясь, видимо не отойдя ото сна.

— Угу- ответила девочка, перехватывая ведро с молоком.

— Ты как Ведка? Чего с тобой опять приключилось? — спросил мальчик, посматривая на меня, будто подозревая в симуляции.

— Хорошо… Богов вчера за сватов наших просила… Вот меня и сморило, как в прошлый праздник… — ответила я, кивнувшему мне и уходящему к колодцу Зелеславу. — И тебе доброе! — крикнула я запоздало.

Боянка ушла в сторону избы, а я решила пойти в баню умыться. Прошла через двор, вошла в баню плеснула, как и в прошлый раз при помощи скамейки воды из котла и сполоснула лицо и руки. Закончив, обтерлась полотном и пошла к Боянке в избу, по дороге смотрела, как братец кормит поросят. Взойдя на крыльцо, прошла сени и открыв дверь, тихо прошмыгнула в горницу. Боянка уже поцедила молоко и собиралась ставить хлеб. Я усевшись на лавку спросила:

— Чем помочь? Может крупы на кашу перебрать? — смотря, на сосредоточенную над мукой и вмешивающую дрожжи, сестру спросила я.

— Угу. — буркнула не отвлекаясь Боянка и начала смешивать ингредиенты в тесто.

Я спрыгнув с лавки подошла к полки у печи, на которой в кадке матушка хранила крупу, взобравшись на скамейку, с трудом выудила с высокой полки кадку и высыпав часть крупы на стол, принялась ее перебирать.

Так мы и провели какое-то время. Все при деле.

Странно, что не кто не удивляется моей сознательности… Хотя может дети-ведуны совсем другие?… Ведь это весьма необычно, что я в три года так себя веду и занимаюсь домашними делами… Обычным трехлеткам это не свойственно… Опять же о естественности. Вот же ж, надо было так вчера свалиться? Местная магия оказывается не совсем безобидная, как я вчера убедилась…. Тот поток проходивший через меня, был просто ужасно сильным, казалось разорвет, ведь я с трудом выдержала. Хотя может так и было нужно… Поскорее бы узнать, что тут творится и научиться этоиспользовать… Батька с Отомашем теперь вернуться только через дней шесть или семь, а там еще парочку и новый месяц начнется… Кстати, что-то я стала замечать, что мои прикидки на дни недели не совпадают с действительностью, часто присутствует какое-то расхождение…. Может здесь в неделе дней больше? Одного же времени года нет, может и тут какая-то особенность… Нужно будет уточнить…. Хотя, что откладывать…:

— Боян, а сколько в неделе дней? — спросила я, пересыпая перебранную горстку зерен в миску.

— Девять. — ответила, не отрываясь от вымешивания, девочка.

Я немного опешив и замерев в с очередной горсткой крупы в руках, повторила:

— Сколько?

— Де-вя-ть. — по слогам, с натугой ответила Боянка, меся тесто.

— А, как так девять? Не семь? Точно? — спрашивала я.

— Точно… — ответила сестра.

Попытавшись смириться с новыми мировыми обстоятельствами, я дальше перебирая крупу, уточнила:

— А, как называются?

— Ох, ну вот сейчас прямо отвечать нужно? Не подождешь? — спросила притомившись Боянка, молотя тесто.

— Нет, давай сейчас… А то потом ты на реку убежишь и не ответишь… — сказала, со знанием дела, я.

— У Зелеслава или матушки спросишь… — пробухтела девочка.

— Нет, я потом забуду, давай щас. — не отступала я.

— Ну понедельник, вторник, тритейник, четверг, пятница, шестица, седмица, осьмица и неделя. — с остановкой после каждого слова, отвечала сестрица.

— Да, уж… — сидела я, ошалев и примеряясь с действительностью.

— Ну тут хотя бы ничего сильно сложного, наша среда — тритейник, ну и плюс три дополнительных названных по числу дня. И конец неделя. Проще простого. — думала я.

За печкой раздался шорох и к нам выскочила проснувшаяся, и перепуганная матушка. Остановившись, она увидела сидевшую за столом меня, с облегчением выдохнула и кинулась меня обнимать, и расцеловывать мои щеки.

— Слава богу мы не просыпали крупу, что я перебирала, а то потом еще и с ней возни… — размышляла я, обнимая женщину в ответ и радостно ей улыбаясь.

Матушка, натешившись здоровой и довольной мной, спросила:

— Ты как? Давно проснулась? — присаживаясь на лавку, уточнила женщина.

— Не очень, мы только корову подоить успели и все… — ответила я, прижимаясь к ней.

— Батюшки! Точно корова… — всплеснула матушка руками. — А я и забыла совсем… Вот вы хозяюшки мои… Помощницы… — говорила она, ласкова смотря на отставляющую хлеб к печи Боянку и поглаживая меня по голове.

— Зелеслав, что скотине дает? — спросила мама оглядевшись.

— Да, он тоже не так давно встал… — ответила Боянка, закидывая поленья в печь и растапливая ее.

— Ну молодцы детишки… Выручили… — довольно говорила матушка.

Я заметив, что она уже спокойна, принялась дальше перебирать крупу:

— Что сегодня делать будем? — спросила я, чтоб хоть о чем-то поговорить и отвлечь матушку от мыслей.

— Да думаю к Квасене сходим, саженцев попросим… Нужно огород поправить… А то есть не чего станет… — улыбаясь, наметила план на день женщина.

Затем встала и пошла одевать сарафан за печь, к нам-то она в одной рубахе ниже колен выскочила. Одевшись матушка вышла из-за печи, переплетая косу.

Поспав, она выглядела намного лучше. Видимо волнения на ней сильно сказались, что она так изменилась во сне, зато сейчас снова красавица.

Матушка плетя косу, пошла на улицу. Я закончила перебирать крупу, пересыпала все в миску и подвинула на ближний к Боянке край стола. Она поставив на стол котелок, плеснула в него воды, высыпала кашу, кинула в нее ложку какого-то жира и посолив, поставила в печь. Я пошла за печку, чтоб забрать свою берегиню, подойдя к кровати, подпрыгнула на нее и свесив ноги дотянулась до статуэтки. Взяла ее в руки, прижав к себе поближе поцеловала лисью мордочку, благодаря про себя. Ведь она обо мне позаботилась, иначе я бы вряд ли вчера справилась. Пройдя к своей постели, взобралась на лавку и поставила лисичку на подоконник.

— Интересно, как ее зовут? — думала я, поглаживая теплое дерево.

— Боян, а как лисичку зовут? — спросила я, копошащуюся позади меня сестру.

— А мне по чем знать? Я, что на ведающую похожа? — прикрикнула недовольно девочка. — Не мешай…

Вернулась матушка, поглядев вокруг и не найдя чем заняться, пошла застилать постель.

— Мам, а как таких лисичек зовут? — спросила я, оборачиваясь на поправляющую кровать женщину.

— Ну даже не знаю… Бабка моя ее кумой звала… А там сама решай… Можешь новое имя придумать — ответила она улыбаясь и посматривая в окно за моей спиной.

Повернувшись обратно к лисичке, я долго ее разглядывала думая, как же назвать мою спасительницу и помощницу?

— Кума… Больше на прозвище похоже, а мне хочется, чтоб у нее было имя… — размышляла я про себя, смотря в изумрудные глазки и опять провалившись в них, краем сознания услышала:

— «Василиса»… — будто шепоток или легкое дуновение ветерка.

— Мам, а Василисой можно? — решила уточнить я.

— А почему нет? — весело ответила матушка, проходя мимо меня к Боянке. — Хорошее имя…Ты ж ведающая, значит любое понравившееся подойдет…

Я посмотрев на лисичку, пробормотала:

— Ты теперь Василиса…

И в ответ на мои слова, берегиня мигнула мне изумрудами-глазок, будто одобряя.

Я удовлетворенная принятым решением, собралась отправится под яблоню и сделать гимнастику. Запускать себя не стоит, а то вчера ее так и пропустила… Хотя беготню по огороду за свинками можно считать разминкой, так что день зря не пропал.

Спрыгнув с лавки, я пошла на улицу, добравшись до своей яблони начала делать зарядку: с приседаниями, махами ног и наклонами. Позанимавшись минут пятнадцать уставшая, но благодушная, прилегла на травку, передохнуть.

Мои занятия уже принесли мне огромную пользу… Я уже не такая толстенькая, как была поначалу, конечно то, что есть еще не норма, но я к ней стремлюсь и уже чувствую себя вполне здоровым ребенком. Ручки свободно берут мелкие предметы, ноги налиты силой, практически нет одышки… Значит я все делаю верно… Как и сказала Сения, я сама знаю, что мне нужно, чтоб привести себя в порядок.

Полежав какое-то время, я увидела Боянку, идущую в мою сторону:

— Утреничать пойдем… Зелеслав, где? — спросила сестра, оглядывая двор.

— Не знаю, не видела… Может у поросят сидит, или в амбаре… — ответила задумавшись я.

Девочка пошла на поиски, я поднявшись отряхнула подол и направилась в избу. Войдя внутрь, увидела накрытый стол и сидящую на лавке матушку, тоскливо глядевшую в окно:

— Что такое мам? — спросила я, взбираясь на лавку рядом.

— Да ничего… Кактам сваты наши? — спросила она печально.

— Ну хочешь, я Василису спрошу потом? — сказала я, беря матушкину ладонь утешая, — Может она, как в прошлый раз покажет, что у них там?

— Хорошо бы было… — ответила матушка улыбаясь и поглядывая на меня.

Вошли Боянка и Зелеслав, мы расселись и стали завтракать. Сегодня у нас была: каша, молоко, свежий хлеб, и вареная репа, которая видимо никогда не закончится.

— Но спасибо ей за это, потому что это витамины, а они мне сейчас, ох как нужны…

— радовалась я нашей частой на столе гостье.

Закончив завтракать, Боянка ушла мыть посуду, Зелеслав пошел убирать у коров в сарае, а матушка отправились к Квасене, договорится на счет саженцев.

Я же присела на свою лавку и взяв Василиску в руки, про себя стала упрашивать ее, показать мне родных… Промучившись где-то с час, но так и не добившись результата, я уставшая и раздраженная бухнулась на подушку, положив статуэтку рядом. Я рассматривала ее какое-то время, пока не задремала.

Мне снова снился переливающийся лес. И опять я шла по тропинке не известно куда и откуда. Побывав здесь в прошлый раз и впечатлявшись своим неестественным отражением, я решила больше не ходить к реке, если вдруг наткнусь на нее и свернув с тропинки пошла в сторону расступающихся в дали, на вид хвойных, разноцветных деревьев. Я шла очень долго, но деревья так и не приблизились ни на метр. Приняв бесцельность такого блуждания на месте, остановившись, села в тень под ближайший куст и переводила дух.

— Что это за странное место? — размышляла я, поглядывая по сторонам.

Вот слева от меня, у какой-то сиреневой толи осины, толи березы мелькнуло что- то… Я подскочив ломанулась в ту сторону, чтоб узнать, что там было. Подойдя к дереву, увидела в земле отпечатки лап, уходящих в растущие неподалеку кусты, похожие на ракит.

Пройдя к кустам ближе и заглянув под крайние ветки, приподняв их, увидела лисичку с тремя зелеными, как трава глазами, таращившуюся на меня. Я испугавшись, отскочила на пару шагов и замерла наблюдая, как лисичка осторожно выходит из-под куста.

Она высунула свой блестящий черный нос, принюхалась, показала аккуратную голову с милыми ушками, пару изящных лапок в «черных носочках», а затем выбралась уже вся. Остановившись и разглядывая меня, она будто ожидала какой- то реакции. А я же просто ошарашенно таращилась на ее третий глаз, тоже глядевший на меня, что моргал с двумя обычными вместе.

Простояв так какое-то время и убедившись, что она не нападает и ничего не делает, я обратилась:

— Ты кто?

Лисичка качнув голову на бок, поднялась из сидячего положения и подпрыгнув, повернувшись в воздухе, бухнулась на тоже место в виде моей деревянной берегини. Я с еще большим шоком смотрела, на лежавшую на синей траве статуэтку, пока она вновь не подпрыгнув, обернулась рыжей лисой…

— Ты Василиса? — отупевая спросила я.

В ответ она кивнула головой.

— Но, как? Кто ты? И что это за место? Это ты меня сюда привела? Что тебе нужно?

— завалила я вопросами милое животное, наверняка не умеющее говорить.

Она пройдя пару шагов по тропе, на которой мы стояли, качнула головой будто говоря:

— Пошли за мной.

Я удивившись, но решив, что во сне ничего со мной не произойдет, а если и произойдет, то и ладно, отправилась за ней следом. Мы почти бегом двигались по лесу, пока я вновь не услышала шум приближающейся реки. Выйдя на открытый берег, свободный от деревьев, лисичка подбежала к тому месту, где я видела свое отражение в прошлый раз. Я с опаской приблизилась к ней. Василиса сев на самый край, качнула головой с бережка, будто говоря:

— Смотри…

Я нехотя опустившись на колени, заглянула в водную гладь и сначала увидела свое обычное отражение маленькой девочки, полюбовавшись пару мгновений собой, заметила, что вода пошла рябью и в отражении появились: батька, дядька Влас, Отомаш, Благояр, Болет, близнецы и еще какой-то незнакомый старик, сидевших за большим деревянным столом и говоривших о чем-то. Поначалу, мне был слышен только шум реки, а потом как будто кто-то резко прибавил звук на телевизоре, и я услышала голос отца, обращавшегося к старику:

— Житомысл Годинович, мы ж к тебе не просто так наведались…. Мой сын к внучке твоей свататься хочет. — говорил батюшка с почтением.

— Эт к какой? — спросил старик, вспоминая что-то.

— К Плеяне… Она уже в возраст вошла, я знаю… так вот, хотели тебя попросить сваху местную нанять, чтоб она к сыну твоему и невестке сходила, и все разузнала, а там уж и мы, как положено с дарами явимся… — говорил с расстановкой, серьезным голосом отец.

— Ну дело хорошее и Болет-старый пес, за вас поручился… — говорил Житомысл, смотря на кивающего Болета. — Со свахой все просто, она через три избы от моей живет… Веценой кличут, баба она в возрасте, своих девок всех переотдавала замуж…. Вот теперь других взялась сговаривать… Я к ней схожу договорюсь, но учти Гоймир… Сыну то я скажу, что вы из добрых людей, но решать то все равно Плеянка будет, так что ежели чего не серчай и не обижайся… Девки нынче такие, что и не знаешь, что в головах у них творится… Коли не угодит ей твой молодец, повлиять на нее никто не сможет… Добрород всех дочерей своих избаловал своеволием… — говорил старик, перебирая пальцами рук, лежавших перед ним на столе и поглядывая на серьезного батьку.

— Ну, коли откажет, обид держать не будем… Не поделаешь ничего… — сказал батюшка слегка улыбаясь краешком губ и смотря на насупленного, и тревожного Отомаша.

Все сидели молча, кроме перешептывающихся близнецов. Я смотрела на них еще секунду и тут изображение поплыло, и река унесла мое видение дальше по течению прекратив сеанс. Я усевшись на пятую точку, посмотрела на внимательно наблюдающую за мной берегиню и спросила:

— Так я поэтому здесь оказалась? Чтоб на родных посмотреть… — сказала я лисичке, смотрящей в мои глаза.

Она кивнула на это и встав потрусила обратно в сторону леса, я подскочив припустила за ней:

— А почему я в прошлый раз их наяву увидеть смогла, а сейчас нет? — на ходу выкрикивала я, убегающей в чащу берегине.

Запыхавшись, я начала отставать и тут резко проснулась, услышав грохот. У печи стояла матушка, уронившая крышку котелка на пол. Она поджав губу и раскрыв руки, виновато смотрела, на проснувшуюся от шума меня:

— Прости доча, не хотела тебя будить… — сказала мама, наклоняясь и подбирая крышку с пола.

— Да ничего, я уже вроде выспалась… — ответила я, в противовес своим словам чувствуя усталость и жажду.

Поднявшись с лавки, я подошла к печи и набрав воды в ковш, напилась прохладной и вкусной колодезной водицы. Напившись, осмотрелась, матушка накрывала на стол.

— Это ж сколько я спала? Часов шесть не меньше!… А ощущение, будто и пяти минут не прошло… Вот так сон… — думала я, помогая матушке:

— Я сватов наших во сне видела… Мне Василиска их показала, как я и просила… — говорила я раскладывая ложки.

Матушка замерев у печи с полотенцем в руках, которым хотела вытащить котелок изнутри, повернулась ко мне и взволнованно спросила:

— Ну и как они, добрались? Что делали? — спрашивала матушка, подойдя ко мне и забрав ложки положила их на стол, взяв меня за руки и усаживаясь, и усаживая меня на лавку.

— Да все хорошо, у Житомысла сейчас они договариваются на счет свахи… Все живы и здоровы… — рассказывала я улыбаясь.

Матушка прижав меня к себе, обняла крепко и прошептала:

— Хвала Богам, главное, чтоб теперь срослось… — отпуская меня и утирая влагу с глаз, сказала женщина поднимаясь.

— Ну давай накрывать, а то после обеда на огород хотели пойти, Квасена нам саженцев выделила, теперь посадить их надобно… — сказала матушка, возвращаясь к печи.

Я принялась расставлять миски. Вошли Боянка и Зелеслав, сестра разлила сбитень по стаканам, Зелеслав нарезал хлеб, матушка поставила на стол котелок щей, и мы все сели обедать. Пообедав и прибрав со стола, отправились на огород восстанавливать нанесенный поросятами урон.

Пройдя на огород, я увидела стоящие тут и там корзинки с саженцами. Матушка став во главе нашей сельскохозяйственной бригады, распределила всем обязанности и начала растаскивать корзинки по рядкам, Зелеслав пошел к колодцу за водой, Боянка помогала распределять саженцы, а мне поручили убрать весь сор и старые уже высохшие за ночь саженцы с рядков.

Мы провозились за посадкой всех растений до самого вечера. Грязные, все в пыли и поте присели на свободном пятачке, прямо на прогретую солнцем за день землю и наслаждались плодами наших трудов, рассматривая вновь восстановивший всего себя огородец.

— Хорошо поработали… — сказала мама, удовлетворенно обводя взглядом рядки.

— Да, почти все восстановили и даже новой зелени у тетки приобрели… — произнесла Боянка, почесывая грязную голову.

— Умаялись то как, а еще скотину убирать… — про бухтел Зелеслав, поднимаясь и уходя к колодцу, видимо решил не откладывать, уже довольно скоро начнет темнеть и тогда не одного корыта не увидишь.

— Да, зато красота вон какая… — вставила реплику я.

Передохнув какое-то время, мы поднялись и пошли к избе, матушка войдя внутрь с нами вместе, сказала:

— Боян, вы идите-ка сполоснитесь пока, Зелеслав баньку еще с обеда натопил, я щас коров подою и вечерять сядем, как обмоемся все. — проговорила мама, беря ведро под лавкой и вышла.

Боянка собрав нам чистых вещей, отправилась в баню, я за ней следом. Хорошенько отмывшись, до скрипа, мы вернулись в избу. Матушка уже процедила молоко, а Зелеслав пока не вернулся из сарая. Взяв себе чистую рубаху и полотно, а заодно вещей для брата, мама ушла мыться. Мы посидев пару минут и попив прохладной воды, немного отдохнув от жаркой бани, взялись накрывать на стол. Пришел братец, уставший бухнулся на лавку у входа и наблюдал за хлопочущими нами. Вернулась чистая и счастливая матушка. Мальчик проводив ее взглядом, услышал:

— Сынок иди мыться, вещи твой в бане уже.

Поднялся и вышел. Мы расселись и стали ждать Зелеслава из бани.

— С легким паром… — сказала я, сидя на лавке и болтая от скуки ногами.

— И вам дочи мои с легким паром… — подойдя, к сидевшим нам с Боянкой, матушка улыбаясь, потрепала нас по влажным головам.

Через минут десять, вернулся распаренный Зелеслав и все сели ужинать. Закончив, разбрелись по местам спать. Матушка за печь, Боянка в свой закуток, я на лавку, а братик на место близнецов на печи.

— Наверняка скоро совсем на нее переедет… Отомаш то здесь больше ночевать не будет, ему батька и дядька Влас с Годуном свою избу строить будут. — думала я улыбаясь. — Какой хороший вышел день… — я уснула.

Глава 17. Ну и как оно…

Прошла уже неделя. И сегодня к нашему вящему удовольствию, вероятнее всего вернуться наши старшие мужчины. Если верить матушкиным расчетам…

Мы всю эту неделю жили слава богу тихо- мирно, ничего не происходило. Единственное, я каждый день теперь доила корову, чтоб привыкнуть… Ну и общалась с Василисой. Правда общение наше проходило в основном в одностороннем порядке. Видений наяву у меня не было, зато были сны.

Я в том лесу… все так же брожу по тропинкам, пока лисичка меня не находит и не отводит к реке. Там она усаживается на берегу и указывает мне кивком, что я должна смотреть в отражение.

Вглядываюсь в водную гладь и вижу какие-то размытые образы. Нечеткие, обрывочные, как кадры из фильма, будто смотрю в запотевшее стекло, сквозь которое видна лишь в темная комната, а в ней лица. Впечатление от этой мешанины видений жуткое и не внушающее ничего хорошего… Мне почти каждый день видится одно и тоже, снова и снова: истощенные, плачущие дети, с ними что- то происходит, и они все время от этого страдают, им больно и страшно… Они пытаются вырваться, сбежать, но у них ничего не выходит, рядом всегда кто-то есть… Тень… силуэт… кто именно разглядеть не выходит, как бы сильно я не пыталась всмотреться, было лишь чувство что это мужчина или несколько мужчин, скорее всего разные. Я пыталась выяснить у берегини, что это за видения, но она ничем не могла мне помочь разобраться в том, что происходит, а может и не хотела… Лишь отрицательно качала головой и сбегала в лес, оставляя меня на берегу одну. После нескольких бесплотных попыток я прекратила ее преследовать, потому что всякий раз, как пыталась настичь убегающую лисичку тут же просыпалась…

И просыпалась после этих снов в ужасно подавленном состоянии, на душе был неприятный осадок, хотелось прекратить это все, спрятаться и ничего не чувствовать, но как именно это сделать, не знала…

— Скорее бы отправится к знахарке… — с таких мыслей и начался мой сегодняшний день, под впечатлением от еще одного пережитого кошмара.

Проснулась я не самая первая, Зелеслав сидел на лавке у печи и натягивал рубаху. Боянки видимо уже не было, потому что занавеска в ее закуток была сдвинута и в проеме виднелась прибранная постель.

— Ну если Боянка встала, то матушка и подавно… — думала я, сползая с лавки и натягивая приготовленный на сегодня сарафан.

Одевшись и подвязав волосы, чтоб не мешали, пошла на улицу, привести себя в порядок. Управившись и понаблюдав немного, как братец кормит скотину, вернулась в избу. Здесь уже хозяйничали матушка с сестрой. Мама цедила надоенное молоко в кувшины, а Боянка взялась ставить хлеб. Я преодолела всю горницу и угрюмая, и мрачная взобралась на свою лавку. Улеглась, в надежде никого и ничего не видеть, чтоб не сорвать свое раздражение, вызванное очередным сновидением, на близких.

Теперь я даже понимаю Чипрану и ее манеру от плохих новостей замыкаться в себе на какое-то время. Если не знаешь и не можешь сказать что-то хорошее, то лучше помолчи и попытайся перетерпеть никому не нагрубив, не испортив настроение и не разругавшись. Смысла то все равно нет, а от того, что проорешься допустим, никому легче не станет и тебе в том числе. Только переживать начнут и беспокоится что с тобой что-то происходит и это может повторится. Ведь гнев и страх на самом деле заразен…

Находясь в своем преотвратном расположение духа, я лежа наблюдала за возней родных, проваливаясь в апатию и накрываясь тяжелым и вязким одеялом депрессии.

— Если эти сны не прекратятся я, наверное, свихнусь. — закралась мысль в голову. — Неделю смотреть кошмары с маленькими, периодически меняющимися беззащитными детишками, это слишком… Никто не выдержит.

Матушка обернувшись от печи, в которую ставила котелок и заметив мое угрюмое личико, спросила:

— Веда, стряслось чего? — отставляя в сторону ведро, стоящее на пути и вытирая руки, подошла ко мне.

— Нет мам, просто сон плохой приснился. — проговорила я ровным голосом.

— Что сильно дурной? Что снилось то? — присаживаясь на мою постель, озабоченно спросила мама.

— Да так… не разобрала толком, как обряд за Отомаша провела, так и началось на следующий день… — ответила, смотря в одну точку и замечая краем глаза, что матушка как-то подобралась.

— Что, с отцом или братьями что? — обеспокоенно спросила мама.

— Да нет не с ними… — пробормотала, не зная стоит ли рассказывать. — Дети, плачущие снятся… В беде они какой-то, а что- где не знаю, тяжко… — сказала я грустно и с отчаянием в голосе.

— Ну доча, это может быть и просто сон. — успокоила меня женщина. — А может и беда где… главное что ты о ней теперь знаешь. Вот скоро к Сении на обучение поедешь, спросишь у нее, что это за видения… — помогла найти хотя бы временное решение матушка, кивнув в ответ, я крепче обняла подушку и уставилась на месившую тесто Боянку.

Женщина поднялась и ушла к печи, а я взялась обдумывать ее слова.

— Она конечно права, сейчас все равно ничего поделать не смогу… К тому же, я то точно знаю, что это не просто сны, ведь видения были в реке, а не как обычный сон, когда не понимаешь, что спишь, а там в лесу ко мне является только то, что происходит сейчас… Может стоит просто не ходить туда больше с Василисой? Не хочу этого видеть… Если Сения сможет ответить, что это такое, то ничего не стоит попросить берегиню, отвести меня туда вновь… Сама то я дорогу найти никогда не могу, сколько б не пыталась…

Быстрее бы уже отправится учиться, столько вопросов и не одного ответа, страшнее и неприятнее неизвестности ничего нет. А как выясниться, что творится с этими детьми, и кто они, можно будет решать хоть что-то, а не трястись как осиновый лист на ветру. — погружаясь в дрему, думала я.

И снова этот лес…

— Господи я уже боюсь здесь находится… Ну делать нечего, если стоять на месте, Василиса меня тоже найти не может, дня три назад уже проверяла… Так что вперед навстречу с берегиней, теперь то уж точно выскажу ей, что не могу больше на это смотреть… — размышляла я, решительно шагая в сторону цветастой чащи.

Шла вперед минут десять по извивающейся то влево, то вправо тропе и прямо передо мной неожиданно выскочила из черных кустов моя трехглазая проводница… Она уселась на тропу будто ожидая от меня чего-то. Посмотрев на что-то подозревающую Василису и не заставляя себя долго ждать, намерилась сразу выяснить волнующий меня вопрос и обратилась к ней:

— Василиса послушай, я не хочу больше видеть этих детей… — не много неловко с нотками стыда в голосе, начала свой монолог. — Ты же знаешь, что я ничего не могу для них сделать… Мне очень жаль, но я в правду не в силах сейчас что-либо изменить в их жизни… — умоляюще говорила, внимательно слушающей меня собеседнице. — В данное время уж точно… Я сама такой же ребенок, хоть и не совсем… Можно я больше не пойду с тобой к реке? Это тяжело понимаешь? Я все что с ними происходит воспринимаю так, будто это со мной творят что-то ужасное, так просто с ума можно сойти! — хватаясь за голову и переходя на крик, не сумела сдержаться я. — Я понимаю, что так не правильно и вообще бездействие хуже зла, но не могу больше! — со слезами на глазах кричала бессильно, закрывая руками лицо и присаживаясь на колени.

Лисичка дослушав мою эмоциональную речь и склонив голову на бок, как-то оценивающе, не спеша разглядывала тяжело дышащую меня.

— Как будешь готова, скажешь… — произнесла берегиня тягучим и высоким голосом, моргнув всеми тремя глазами.

Удивившись, я неприлично на нее вытаращилась и подскочила:

— Ты что говорить умеешь? А что ж раньше-то молчала? Эй погоди ты куда? — кричала я вслед, вновь улепетывающей от меня плутовке, сбегающей в радужную чащу. — Так не честно, ты должна ответить на мои вопросы… Ты слышишь? Остановись же… — пытаясь догнать берегиню, разочарованно и раздраженно вопила ей вдогонку, пока она не прибавив скорости, совсем не скрылась в дали, а меня будто кто-то невидимый сильным толчком в грудь вышиб из сна.

Вскочив на кровати, вся мокрая от холодного пота и с трудом втягивая в легкие воздух, будто при падении, я пыталась прийти в себя и отдышаться.

— Это что ж творится? Нет, ну вы подумайте! Вот же ж лисья морда… Ей понимаешь ли и так, и эдак, всю жизнь свою рассказываю, проблемами делюсь, спрашиваю то что больше узнать негде, а не ерунду всякую, а она прикидывается что немая… Вот наглость! Мерзавка двуликая, вот так и верь после этого всяким лисам… Ну ничего, встретимся еще на этой тропинке! — зло возмущаясь бухтела я, сидя на постели и потирая грудь под рубахой. Давило так, будто меня толкнули ладонями, довольно ощутимо к тому же.

— Хорошо, что не ногой — усмехнулась сама себе.

Оглядевшись увидела на столе прикрытые тряпицей: миску и хлеб. Прислушавшись к себе поняла, что голодная и поднявшись направилась к лавке у стола.

— Есть то как хочется… — подняв полотенце, осмотрела свой завтрак, видимо все уже поели и разбрелись по двору… — Ну что ж, тогда приятного аппетита Ведочка. — пожелала радостно себе и принялась жадно поглощать кашу, запивая молоком и закусывая хлебом. Вкусно…

Закончив, подобрала грязную посуду и пошла к колодцу ее мыть, пока свежая и не подсохла. Пройдя горницу, вышла на крыльцо, навстречу мне кинулся Лашек, наверняка подумал, что его кормить иду, подхалим. Так-то его всегда Зелеслав кормит…

— Так что не че! — буркнула я, топая ногой по ступеньке в попытке отогнать или хотя бы спугнуть, чтоб успеть обойти весело скачущего вокруг меня пса.

Задача оказалась почти невыполнимой. Животинка то почти с половину меня, если вдруг ему взбредет, тогда он с легкостью повалит мое упитанное тельце на землю, да еще и потопчется.

— А ну! Место! — прикрикнула я, но этому проглоту хоть бы что, команд он не знает.

Ладно попробую обойти его как-нибудь потихоньку. Прижавшись боком к стене избы, я подняв посуду повыше над головой, чтоб не соблазнять лишний раз весело скалящегося Лашека, стала протискиваться вперед по сантиметру, стараясь не отодвигаясь от опоры в виде бревен за спиной, чтоб не быть затоптанной счастливым питомцем. Кое-как медленно добравшись до колодца в целости, я поставила, на стоявший у него стол посуду и заглянув в ведро, что было приковано к поднимающей цепи, порадовалась, что в нем есть вода и самой тянуть мне ее не придется. Плеснув в миску и стакан немного, сполоснула их рукой, поскольку, тряпку взять не додумалась, а тут ничего подобного не было, помыла посуду так несколько раз и закончив, понесла ее в избу. Расставив все по местам на полки, попила воды из ковша и пошла искать родных. Заглянув в баню и в коровник, но никого не обнаружив, направилась в заднюю часть двора. И подходя ближе к курятнику, вокруг которого бегали обеспокоенно квохтая куры, услышала матушкин голос.

— Да, вот суда вбивай, щас прикрепим как-нибудь, а там батька вернется да починит все по-хорошему. — говорила невнятно мама.

Дойдя до приоткрытой двери и заглянув внутрь, увидела Боянку и матушку, державших на весу цепь сбитых между собой в линию и свалившихся со своего места насестов, которые Зелеслав на гвозди пытался приколотить обратно к стене.

— Что стряслось? — спросила я, разглядывая погром в обычно прибранном курятнике.

— Да вот насесток свалился, все яйца переколотились. — объяснила матушка, подпирая плечом ящики. — Ну ладно чего уж… Сынок, давай скорее вбивай тяжело ведь. — ответила матушка, придерживая свой край.

Осмотрев валяющуюся кругом солому, в которой возились несколько не сбежавших из сарайчика кур, битые скорлупки яиц, и корытца для воды и корма полные соломы и грязи. Подошла к одному из них и приподняв за один край, вывалила всю грязь на пол.

— Хоть чем-то помогу… А то что толку столбом стоять? — думала я.

Зелеслав продолжал вколачивать гвозди по периметру жерди, продвигаясь к Боянкиной стороне, вывалив и второе корытце, я вышла и направилась к амбару набрать зерно. Его не много нужно и донести даже мне под силу, в отличии от воды которую нужно сначала вытянуть из колодца. Пройдя в амбар, и подобрав специально углубленный совок для зерна, я приоткрыла створку сусеков и насыпала до верху зерен. Закрыв вернулась в курятник и отложив совок в сторону, вытащила корытце на улицу и высыпала содержимое, на которое с радостью накинулись куры. Услышав звук высыпающегося корма, клушки со всех ног устремились к сарайчику, прекратив далеко разбредаться по двору.

— А то гоняй их потом, да считай сколько удрать успело… — думала я, наблюдая за сбегающейся птицей и слушая мерную дробь молотка за спиной.

Вскоре стук прекратился и наши ремонтники вышли из сарая покрытые слоем пыли, грязи и в паутине. Матушка оглядев двор, посмотрела на собравшихся у своего жилище кур и сказала:

— Зелеслав, ну ты дальше тут и без нас справишься… А мы пойдем обед варить… — отряхивая подол, говорила мама.

Мальчик кивнул и пошел в амбар, прихватив с собой вилы. Матушка и Боянка пошли к избе, а я к колодцу, вымыть руки, вымаранные в грязи от корытец. Заодно сполоснув и лицо, от осевшей в сарае пыли, пошла в дом, но войдя увидела, что в горнице еще никого не было.

— Наверное, в баню пошли, а то как готовить, когда с волос земля сыпется? — пробубнила самой себе.

Присев на лавку, я дождалась возвращение купальщиц, и мы все вместе принялись готовить обед. Мне досталась чистка репы и других овощей, матушка взялась ставить вариться кусок мяса на косточке на бульон, Боянка месила тесто на пироги с яйцами и уже подросшим, в нашем вновь растущем огороде, зеленым луком. Возились мы довольно долго и уже заканчивая лепить последнюю партию пирогов и доваривая щи и кашу, как услышали с улицы ржание коня и скрип колес телеги. Побросав все и подорвавшись с мест, мы рванули к выходу, как раз в том момент, когда Бивой открыл калитку и вошел на двор. Мы кинулись к нему все разом, он немного опешив, замер, а мы с мамой и Боянкой принялись его дружно обнимать, радостно улыбаясь.

— Вернулись…Хвала богам… Что долго так? — говорили мы хором, спрашивая притихшего братца, обнимающего нас в ответ.

В калитку вошел Бенеш:

— Ну чего копаешься? Батька же сказал ворота открыть… — проходя на двор, говорил парень.

Заметив нас, он тоже приостановился, а мы уже подбежали к ничего не понимающему парню и стали тискать, и целовать и его.

— Какой ты загорелый, что на солнце все время сидел? — спросила радостно матушка.

— Будто целое лето не виделись… проговорил замученно Бенеш, но не пытаясь выпутаться из наших объятий.

Он беспомощно смотрел на смеющегося Бивоя, который получив свободу от переполненных радостью нас, прошел дальше, чтобы открыть ворота. Распахнув их, он отошел в сторонку, а мы не дожидаясь, когда батька ввезет телегу на двор подскочили и к остальным членам нашей семьи. Все светло улыбались, обнимали друг друга, целовали в щеки, матушка умудрилась немного всплакнуть, видимо от радости, что все вернулись и все живы здоровы. Батька обнял ее, взяв на руки меня и задорно улыбаясь, спросил:

— Ну чего ты горлинка моя? Все хорошо, все вернулись… Все в порядке…

— Да это я так… — отмахнулась матушка, утирая слезы и приникая головой к его плечу.

С телеги спустились: жизнерадостный дядька Влас, серьезный, но не слишком Благояр и весьма утомившийся от поездки Болет, придерживающийся за поясницу, которому помогали сойти с телеги близнецы.

— Все-таки какой же он старый, хотя на вид и не скажешь… — думала я, поглядывая на тяжело разгибающегося старца.

— Давайте мой дорогие в избу проходите, я вас обедом покормлю… — лучезарно улыбаясь, сказала матушка, кивая головой в сторону крыльца.

Дядька Влас от души потянувшись и поблагодарив маму, ретировался к себе домой.

— У меня там Квасена с нашей оравой уже неделю одна, как бы не лопнула от натуги… С пацанятами кроме меня, все равно никому не управится. Бойкие, все в красавца отца… — приосанившись и поиграв бровями, басовисто рассмеявшись, произнес Влас, выходя со двора и махая нам на прощанье.

Благояр и Болет согласились отобедать и пошли в дом, батька махнув братьям, что взялись разбирать груз из телеги, чтоб быстрее заканчивали и присоединялись, держа матушку под локоток, а меня спустив на землю и взяв за руку, направился за гостями. Боянка шла следом, а Зелеслав остался помогать братьям.

Войдя в избу, мужчины расселись по лавкам за столом, отец сел на свое законное место во главе, а мы принялись прибирать муку и накрывать к обеду. Матушка кинулась к печи, спасать чуть не подгоревшие без присмотра пироги. Хорошо, что успела, и они не поджарились, а стали чуть суховатыми, но гости и наше семейство, а точнее его мужская половина, лишь нахваливали выпечку уплетая за обе щеки. Братья разгрузив телегу и поставив Кучура в денник, присоединились к нам. Рассевшись за ломящимся от еды столом, мы приступили к обеду.

Благо что матушка наварила еды вдоволь и всех голодных, но счастливых от возвращения мужчин, нам удалось сытно накормить. Утолив первый голод и попивая кто взвар, а кто сбитень и молоко матушка встав, обратилась к отцу:

— Ну, как оно? Как-прошло-то? Сговорились? — нетерпеливо метаясь по горнице и складывая на поддон посуду, спросила мама.

Батька не спеша, отставив стакан в сторону и пригладив усы и бороду, глянул серьезно без тени улыбки, на жующего хлеб, как всегда угрюмого Отомаша и обведя присутствующих пристальным и печальным взглядом, тяжело вздохнул и буркнул:

— А, как же? Чай не кто-нибудь, а сам Отомаш Гоймирович сватался… — растягивая губы в задорной улыбке и замечая облегчение от охватившего нас напряжения на лицах, протянул батюшка.

Мамка, стоявшая рядом, и забирающая грязные миски, с облегчением хлопнула его легонько по плечу.

— Чего пугаешь то? Как было то, лучше расскажи… — обратилась мама, разливая взвар по стаканам мужчин.

Отомаш сидя на своем месте, едва растянул губы в ухмылке, поглядывая на батьку и на всех присутствующих. Благояр улыбался, прикрывшись стаканом, а Болет покачал головой, осуждая отцовы шуточки.

— Правильно дело то серьезное… Отомаш семью свою создает, а не поросенка на базаре покупает… — думала я, с интересом слушая рассказ батюшки.

— Мы как добрались, нашли деда Плеянкиного, у него и жили все эти дни… Благо, что Болет с ним знаком был давно и Житомысл его еще помнит, так-то ему почитай шестидесятое лето пошло, долгожитель уже, но крепок, что тот кедр… Ну вот договорились мы с ним, он помог нам и сваху местную найти, чтоб было кому сговор вести… Дождались, когда сваха нам добро даст ну и на следующий день отправились к Добророду, Плеянку сговаривать… Нарядились все как баре, пришли значит, с порога, как и положено Влас речь произнес, что мы приехали ради доброго дела. На что родители Плеянкины ответили, что рады нам. Дары мы им вручили, что еще дома приготовили… Встречали нас Добрород с женой Живой и всеми дочерями, парней то у него два, а девок аж шесть штук, веришь? — восторженно рассказывал батька, обращаясь к матери вспоминая. — Хорошо еще, что в это лето на выданье только Плеянка, хоть путаницы никакой не вышло… — рассуждал задумчиво батюшка. — Ну раскланялись, представили нас друг другу, расселись все за стол, накрытый… все чин по чину. Вецена, ну эт сваха значит, бойкая баба такая, веселая, а язык что помело… села напротив двери да ноги оставила на половице, ведущей к выходу из хаты, чтобы сватовство прошло удачно… Ну ты знаешь… — махнул отец рукой, как будто это не шибко важно. — И слово, как и принято первой взяла…

Мол у нас слушок прошел, что есть у вас утица, что выпорхнуть должна, так на утицу вашу сокол нашелси, уж люба ему она больно и по сердцу пришлась.

Ну Жива ей ответила, вроде как подтверждая: — Никто против свахи не соврет, что- утица-то подросла, да больно много орлов молодых, да пригожих на нее поглядеть хотят…

Веценка встала от двери к нам присела, кивнула да говорит: — Суженого примите, а ряженую покажите…

Ну Живка поднялась да девку привела… Ладная такая невестка у тебя будет, женка, — сказал довольно батька, подмигивая Отомашу. — Входит значит в светелку, высока, стройна, сарафан на ней серебром вышит, волос в косу убран, а черен, что зола в печи. Стоит значит глазки-то в пол потупила, а все одно так и поглядывает на нас, сияет очами своими карими. Губки поджимает, щеки румянцем налилися, ну в общем как вы бабы умеете… — свернул на самом интересном описание Плеяны батька. — Я сыну то киваю, мол та девица то, ну он мне в ответ, что да эта люба… Ну, а Влас дальше выспрашивает: — Чем ваша красавица в умениях своих может похвастаться? Добрород нас подчивать стал, говорит мол: Моя девка умнешенька, прядет тонешенько, точет чистешенько, белит белешенько и сама горлинка к нашему приходу расстаралась и кушанья наготовила. Мы попробовали похвалили, да и ушла она платье менять… Вот никогда не понимал, что толку три сарафана менять, будто есть разница, если девка красивая, то и в первом видно, что хороша… — бубнил осуждающе батька, обращаясь к мужчинам за столом. Те кивали ему в ответ, соглашаясь.

— Ничего то ты не понимаешь… — отмахнулась от него матушка возясь у печи, но внимательно прислушиваясь.

Близнецы видимо подустав, вышли из-за стола и ушли на улицу.

— А дальше то что? — спросила Боянка с любопытством и нетерпеливо.

— Ну сидим значит беседу ведем, узнаем, что — да как, чем живем? Потом Веценка говорит: мол есть ли еще какие таланты? Живка опять поднялась, привела дочку ряженую всю в жемчуга да колты серебряные, она рушник и платок кружевной поднесла, нам подала и стоит опять в сторонке…Ну как обычно. — сказал небрежно батюшка. — Да кстати, они там в мешке где-то лежат, в дар тебе привезли, оценишь… — сказал немного хмельной от взвара отец матушке. — Ну мы рассматриваем, а сынок то наш с девицы глаз не сводит, прямо того глади подорвется с места… хорошо, что жених на сватовстве молчит, а то от радости и "му" бы не выговорил, — смеясь подначивал Отомаша батька. Тот в свою очередь поперхнувшись, очередной раз глотнув молока, закашлялся. Его похлопал по спине улыбающийся Благояр.

— Бать, ну чего ты… — возмутился Отомаш поднимаясь.

— А что не так что ли было? Вон все подтвердить могут… — удивляясь, смеялся над смущенным и негодующим сыном батюшка.

Отомаш встал из-за стола, обиженно стрельнул глазами в батьку, забрался на печь и повернулся к нам спиной.

— А дальше что? — спросила я.

— Ну дальше сидим значит снидаем, взвар попиваем, Живка с нами села, Плеянка опять наряжаться ушла, сидим рассказываем, чем занимаемся…, что в миру делается… ну как по обряду положено, чтоб нечисть обхитрить… — пояснил отец. — Шутки шутим, да весело в общем сидели… Ну и к главному переходим так сказать… Влас спросил: Ваш товар нам люб: наш вам люб ли?

А Добрород, хвала богам, довольный сидит:

— Для купца удалого молодца, наша девица хоть куда…

Согласился в общем… Ну мы улыбаемся, что ладно все прошло, киваем, со стола встали да на крыльцо все вышли, посовещаться что да как? Через сколько свадьбу играть и что в приданное надобно. Потом вернулись, Живка опять за дочкой ушла, привела ее ну еще краше чем была, хотя может это я уже во хмелю малость был — хихикая говорил батька, подпирая щеку кулаком. Ну спрашиваем:

— Выйдешь ли к нам на крыльцо, покажешь ли бело лицо?

Она развернулась за печку ушла, да и выносит нам тыкву, рыжую такую… Ну мы то довольны все. Знать девка не прочь… считай пол дела сделано. Уселись опять за стол про приданное да время, когда обряд проводить будем обсудили, да к Житомыслу ночевать ушли, а там уж и домой позже отправились. Вот так-то… — сказал батька допивая взвар из стакана.

— Вот здорово — радостно проговорила Боянка поднимаясь, взяла грязную посуду и ушла ее мыть.

— Ну так и когда свадьба теперь? — спросила матушка утирая пот со лба.

— Через полтора лета… — пробубнил батька, поднимаясь за встающими из-за стола гостями. — Как избу для молодых справим, так и свадебку сразу сыграем.

— Спасибо хозяюшка за хлеб, соль пойдем мы по избам, ежели чего обращайтесь… — произнес Болет направляясь на выход.

Благояр тоже поблагодарив нас за гостеприимство ушел. Батька пошел с ними проводить. Я сидела на лавке и думала, чем бы себя занять, не придумав ничего лучше пошла помогать сестре к колодцу. По двору бродили близнецы и вышедший вместе со мной Зелеслав, отправившийся вместе с братьями кормить скотину. Я дошла до задумавшейся Боянки, намывающей миски и спросила:

— Подсобить чем?

— На, вытирай те, что отмыла… — сказала она, подавая мне полотенце.

— Что задумалась? — спросила я сестрицу, вновь погрузившуюся в себя.

— Да ничего, так… тоже свадьбу хочу… И чтоб любимый рядом… — мечтательно произнесла девочка.

— Уж не Мстишко ль? — ехидно поинтересовалась я, зная о сестринской болезненной привязанности.

— А коли и так, то что? — распаляясь выкрикнула сестрица, видя мои подначки.

— А то, что не пара он тебе и все это знают, одна ты принять не хочешь… — спокойно ответила я, стараясь избежать ссоры.

— Вот еще, будет меня какая-то малявка учить кто мне люб, а кто нет. Не твоего ума дело… — рассерженно бурчала сестра и замолчав снова замкнулась в себе.

— Ох, вот пока не вляпается с этой своей дурной любовью, пока ноги он об нее не вытрет, не успокоится видимо. —думала я, вытирая очередную миску.

— Ты что делать сейчас будешь? — спросила я через какое-то время.

— Ничего, к Цветанке сбегать хотела, а то завтра стирка будет не получится… — ответила поостыв Боянка.

— А мне можно? А то в избе особо делать нечего… — попросилась я.

— Да пойдем, я все равно ненадолго… — ровно проговорила девочка, моя последнюю ложку.

Перетерев посуду, мы вернулись в избу и расставив все по местам, Боянка спросила:

— Мам чем помочь еще надобно?

— Да вот горницу бы подмести да полы перемыть и тут, и в сенях… — сказала мама, перебирая крупу на кашу для ужина.

Скоренько прибравшись, предварительно разделив обязанности: я мела полы, а сестрица мыла. Вымыли горницу с сенями и освободившись отправились к Цветанке на посиделки.

Сегодня там опять собрались вся наша дружная компания. Цветанка, Франа и Юлка ну и мы с Боянкой соответственно. Та история с дракой уже позабылась и сплетничали девчонки как прежде, о женихах и соперницах. Сегодня на повестке дня был Отомаш и его удавшееся сватовство. О котором Боянка рассказала подружкам прямо с порога, не успев зайти и усесться на лавку. Девочки повздыхав и поохав, помечтали и о своем будущем и все мы разошлись по домам, Цветанку мать погнала на реку белье полоскать… Поэтому наш визит особо не затянулся. И ничем особым не отличился, просто неплохо развеялись и скоротали время.

Вернувшись домой, я подустав от непрекращающегося зноя завалилась вздремнуть. Проснулась где-то через час, поднялась и села на лавке, убедившись что в избе никого нет и время уже где-то к пяти, свистнула один из прикрытых полотном пирогов и пошла на двор.

— Сегодня же хотела еще прополоть траву на грядках. — вспомнила я.

Пока шла к огороду, дожевала пирог и отряхнув руки, взялась полоть травку, на почти таком же ухоженном огороде, что и прежде. Неспешно повыдергивала всю сорняковую растительность и закончив, остановилась у забора полюбоваться на дело рук своих. Жалко, но не все саженцы, что мы пересадили прижились, но большинство все же радовало глаз и грело душу. Вдоволь наглядевшись на аккуратненькие рядки, пошла поглядеть чем заняты остальные. Услышав стук в сарайчике направилась к нему, там близнецы и Отомаш помогали батьке починить насест в курятнике и судя по инвентарю, и мусору, что валялся повсюду в радиусе трех метров, ремонт они затеяли капитальный. Зелеслав в это время возился у поросят, чистя от навоза загон и нося им корм. Матушка с Боянкой пели заунывную песню в амбаре, перебирая мешки, что брали с собой в дорогу мужчины. Я решила присоединиться к ним. Разобрав вещи на чистые и грязные и разложив все чистое, и пока ненужное в клетях по полкам, и развесив по крючкам, вернули на место оружие, походную посуду, что брали в путь родные. Заодно нашли подарки переданные Плеянкой для матушки, те что она сама сделала.

— Ну что ж, девушка очень мастерски рукодельничает: и вышивка, и кружево было очень красивым и аккуратным. Матушка примерила на себя платок и осталась довольна подарком, ушла домой прятать его в сундук. Я пошла за ней следом. Уже вечереет и скоро матушка пойдет доить, а я хотела с ней напросится, утреннюю дойку из-за кошмаров пропустила, так хоть вечерней компенсирую. Войдя за мамой в избу крикнула:

— Мам, можно с тобой пойти доить?

— А что ж нет-то? Коли хочешь пойдем, дело нужное, хоть и мала ты еще на мой взгляд… — крикнула матушка в ответ из-за печи.

Выйдя ко мне, погладила меня по волосам и потрепала по пухлой щечке, затем направилась на выход прихватив дойное ведро. Я за ней хвостиком.

Мы прошли к колодцу, набрали в ведра воды и отправились в коровник. Доить начала матушка, раздоив вымя, как следует, она уступила место для меня и придерживая корове хвост, чтоб не хлыстал по лицу, стояла рядом и наблюдала за моими действиями. Потренировавшись в дойке и устав, со скрюченными в суставах пальцами, я отошла в сторонку, присела на скамейку и наблюдала, как матушка заканчивала додаивать коров.

— Мам, а почему Отомаш отдельно жить хочет? Разве не принято всей семьей с родителями жить? — спросила я, чтоб не молчать.

— Да так-то принято, но больше от молодых зависит, кто как хочет, так и делает… Коли родители могут новую избу поставить, ставят, а ежели нет, то вместе живут. — говорила матушка, присаживаясь доить Зорьку.

Закончив, мы вместе пошли домой. Боянка, как раз собиралась в баню, я попросила ее взять вещей и мне и мы с сестрицей пошла мыться вдвоем, пока мама провозится с молоком. Искупавшись, мы вернулись в избу, солнце уже клонилось все ниже за деревья, в неподалеку растущем лесу.

Я с Боянкой взялась накрывать к ужину. Зашли в горницу наши строители, все перемазанные грязью, попили воды и взяв чистых вещей, ушли на двор, чтоб помочь Зелеславу со скотиной, пока мама купалась в баньке. Матушка сполоснувшись, вернулась в избу и помогла нам собирать на стол. Отмывшиеся и распаренные через минут двадцать, в светелку ввалились мужчины и рассевшись по местам, все принялись вечерять. Отужинав, и подустав от насыщенного делами дня, разбрелись по спальным местам и загасив лучину, уже в ночном мраке уснули.

Глава 18. Часть 1. Последний день…

Сегодня последний день месяца Игельда и с завтрашнего дня наступает новый месяц — Ейко, а я на рассвете отправляюсь на ПМЖ к знахарке в лесную избушку…

Но проснувшись, как и обычно на восходе, я совершенно не помнила об этом значимом в моей жизни факте.

В избе было тихо, где-то под полом мелодично стрекотал сверчок, посмотрев в окно, увидела, как по розово-оранжевому словно спелый персик небу, неспешно летят облака, подгоняемые ветром. За печкой тихо скрипнула половица и подбирая на ходу волосы и пряча их под платок, из-за угла показалась матушка. Она смотря себе под ноги быстро пересекла горницу и забрав ведро, вышла из дому. Вслед за ней поднялся батюшка, одевшись, тоже сразу ушел. От топота и скрипа дверных петель проснулись братья, причем все сразу, даже Зелеслав, который изменив своей привычке, не поднялся отгонять Петруху подальше к курятнику. Мальчишки одевшись и обувшись так же, как и родители пошли во двор. Я сладко потянувшись с улыбкой на губах села на кровати и натянув серый, домашний, почти не украшенный сарафан, поднялась и направилась прямиком к уборной. Проходя по только, начавшему свой день двору, наблюдала за неспешно бродящими тут и там курами, ковыряющими лапками землю в поисках зерен. Весело мурлыча какой-то незатейливый мотив, я прошла мимо загона проснувшихся и отряхивающихся со сна свинок. Посетив уборную, пошла в баню умыться, закончив свой утренний моцион, направилась к коровнику из которого слышалось ворчание матушки.

— Ну, вот как быть? Не гоже детю без матери… — бурчала матушка, смотря на наполняющееся молоком ведро.

— Что стряслось мам? Чего бурчишь с утра пораньше? — с улыбкой, умиляясь выражению материного лица, спросила я.

— Ничего. — односложно выдала она таким тоном, что сразу стало ясно, поговорить нам не удастся.

— Ладно… — протянула я подозрительно и ретировалась из сарая от греха подальше.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, выскочила из коровника и направилась в конюшню к Кучуру.

Коняшка наш был смирным и незлобивым, всегда был рад любому, кто явится по его нечесаную душу. Юркнув в сарай, застала там близнецов: Бенеш привязывал к лошадиной морде торбу с овсом, а Бивой принес ведро воды, чтоб потом напоить коня. Я подошла ближе, и братцы заметив меня, сказали:

— О Ведка, проснулась уже? — улыбаясь произнес Бенеш.

— Благого дня сестрица… — сказал серьезно Бивой.

— Доброго утра родные, как спалось? — ласково спросила я.

Очень мне нравятся эти такие внешне похожие, но внутренне разные близнецы и их реакции на мое поведение. Вот вроде бы уже и привыкли к тому какая я теперь, но при этом, Бенеш всегда строит такие умильные рожицы, слушая или наблюдая за мной, в отличии от Бивоя, который все что бы я не выкинула, оставался невозмутимым как скала.

Поздоровавшись братья замолчали и между нами повисло какое-то напряжение и неловкость, которой раньше никогда не было. Мальчики переглядывались между собой и особо старались на меня не смотреть:

— Странно… Что это с ними? — думала я, подходя к коню и гладя его по опущенной к ведру с водой шее.

— Что стряслось? Чего коситесь? — сведя раздраженно брови, непонимающе спросила я.

— Да ничего, так… Ты просто завтра уедешь. Вот и не знаем, как сейчас себя вести… — сказал прямо и как всегда не сдерживаясь Бенеш.

— Не навсегда ж расстанемся, хвала богам… — смягчил его слова тактичный Бивой, нервно улыбаясь, забирая опустевшее ведро и намереваясь идти к колодцу за следующим.

И тут меня словно обухом по голове ударило. Я внезапно осознала, что это мой последний день с семьей.

— И, как этот факт вылетел из моей головы? — изумлялась самой себе я. — Вот только что было такое хорошее утро, а у меня просто прекрасное настроение, а теперь вдруг резко стало как-то грустно.

Неуверенно улыбнувшись краешками губ, братьям внимательно наблюдающим за мной и что-то невнятно пробормотав, я вышла. Чувствуя себя растерянной, брела не гладя по двору осматривая все вокруг, доковыляв до яблони, уселась на землю прислонившись к ее стволу.

Мое настроение понемногу стало изменяться: с грустного на странно-непонятное, потом печальное, взволнованное и постепенно оно все больше скатывалось в глубоко несчастное…

— Почему я себя так чувствую? Ведь все эти дни знала, что вот-вот уеду. Что не так?

— расстраиваясь все больше, думала я. — Ведь так долго этого ждала и все равно момент переезда наступил как-то внезапно, как застающая врасплох дорожных рабочих, ежегодно приходящая зима и снегопады, к которым никогда не успевают подготовить уборочную технику. — размышляла сидя, оперевшись на любимое дерево и рассматривая неспешно синеющее небо.

Из амбара вышел батька и проходя мимо, поднял свой сосредоточенный взгляд от земли на смурную меня, приостановился и подошел ближе:

— Что такое голубка моя? Обидел кто? — спросил ласково отец, присаживаясь на корточки и рассматривая отрешенную от мира дочь.

— Нет… Ничего, просто только что поняла, что завтра вас рядом уже не будет… — едва сдерживая рыдания, бормотала я. — А, как я без вас буду почти одна жить? — невнятно промямлила, утирая бегущие по щекам слезы.

Батька тяжело вздохнув и оглядевшись по сторонам в попытке найти кого-то более подходящего, чтоб успокоить плачущего ребенка, беспомощно протянул руки и взяв меня в охапку, сел на мое место, крепко прижав к себе, стал покачивать и утешающе гладить по волосам.

— Ну, и чего ты раскисла? — говорил басисто отец. — Чай мы не помирать собрались… видеться будем… — пытался облегчить, мое нечаянное горе, батька. — Ну, вот выпала такая доля… Что ж поделаешь? Ты главное пойми, что то, кем тебе стать должно, боги решили, а коли судьба тебе выпала родиться ведуньей то и противится не стоит… — говорил уверенно батюшка, утирая мои щеки. — Да и не получится… Я никогда не слыхал, чтоб ребенок одаренный от дара своего отказаться или отрешиться мог. А коли учится надобно то, что ж теперь всю деревню слезами горькими затопить? — спросил батька, поднимая мое лицо за подбородок и убрав ладошки, которыми я не переставая утирала льющиеся слезы, заглянул мне в глаза.

Некрасиво шмыгнув носом, я отрицательно покачала головой в ответ на батюшкин вопрос.

— Вот то-то же и не че на пустом месте беду разыскивать… — усмехнувшись, весело проговорил отец. — Вот, вечно вы бабы в слезы пускаетесь, нет чтобы сесть да обдумать все хорошенько… Так мы в начале корыто слез прольем, а потом думу думать станем. Ты вся в мать… — ворчал батюшка, отпуская успокоившуюся меня с колен и поднимаясь. — Ладно доча, некогда мне лясы точить, пора в поле оболтусов наших собирать. — произнес отец, отряхивая штанины. — Сегодня не на цельный день поедем, так поглядим что да как, и к обеду, ну или чуть позже, вернемси… — делая несколько неуверенных шагов в сторону дома, бубнил батька. — Нужно же еще помочь матери тебя снарядить… Все, утирай слезы и беги в хату, сестрице чем-нибудь подсоби… — предложил с заботливой улыбкой на лице батька, возвращаясь ближе и трепля мои волосы. — И чтоб не смела мне реветь! Ясно? — грозно, но с улыбкой пригрозил мне указательным пальцем мужчина.

Я достаточно успокоившись, улыбнулась в ответ и решительно кивнула.

— И правда, что это я раскисла? Не ребенок ведь, это уж точно… Слишком быстро привыкла к такой неподдельной заботе и участию. А сейчас самое время вспомнить, что я Надежда Валентиновна Бастрыкина — взрослая тетка, даже уже бабка, врач, мать, вырастившая двух детей и дождавшаяся внуков.

Просто это оказывается так легко, спихнуть проблемы и каждодневные заботы на кого-то другого. Я буквально вернулась в детство. Но так нельзя, ведь я — это я и завтра сумею сама себе доказать, что смогу справится и со злобной знахаркой… Чего бы мне это не стоило…

Проводив отца взглядом в сторону колодца, у которого Бивой набирал воду, я решив последовать его совету, отправилась в избу.

Войдя в горницу, увидела матушку и Боянку готовящих завтрак.

Матушка была ужасно расстроенной, на лбу ярко выразились морщины у сведенных в линию бровей, уголки губ были опущены, а сами губы крепко поджаты. Она занималась обычными делами, настолько погруженная в себя, что не заметила, как поставила котелок с водой в печь, даже не всыпав в него крупу.

— Мам, а ты крупу не насыпала в котелок… — сказала Боянка, вытягивая котелок из печи и заглядывая в него, потом обернувшись и проследив за материными бесцельными перемещениями по комнате, уточнила. — Ма, все хорошо? — протянула сестрица обеспокоенно.

Матушка на это раздраженно скомкала полотенце, которое держала в руках, швырнула его на лавку и резко развернувшись, ушла на свою кровать за печь. Боянка поглядев на ее эмоциональный взрыв, вопросительно перевела взгляд на меня.

— Чего такое? — шепотом спросила девочка, кивая в сторону сбежавшей матушки.

— Переживает, что я завтра уеду… — прошептала я в ответ, забираясь на лавку.

— А-а-а, ну тогда только переждать нужно. Оклемается… — сказала сестрица и сама принялась доваривать кашу.

Я тоже активно взялась за готовку. Провозившись некоторое время и накрыв на стол, мы позвали матушку и мужчин. Рассевшись позавтракали, и батька с братьями быстро заложив Кучура в телегу уехали на поле, вместе с Зелеславом.

— Скотину-то сегодня будет кому в обед накормить, сами же вернуться обещали… — думала я, помогая Боянке закрыть ворота за отъехавшей телегой.

Вернувшись в дом и перемыв всю посуду, мы пошли к Цветанке, матушка опять ушла за печь не проронив и слова. А мы, не желая ее беспокоить решили прогуляться, чтоб лишний раз не мозолить глаза.

Проходя по деревне и пересекая соседнюю улицу, увидели бегущую к нам и плачущую Франу. Переглянувшись с Боянкой, мы побежали к ней на встречу. Почти столкнувшись с ничего не замечающей от слез подругой, Боянка схватила ее за плечи и громко крикнув, спросила:

— Чего такое? Чего ревешь? — тряся Франу за вздрагивающие от рыдания плечи, спрашивала Боянка.

— Ма-а-амка… Ма-а-амка совсем, плохая-а-а… Вчера говорит, пузо тянуло, а сегодня упала посреди двора и стонет… — выла заикаясь девочка, беспомощно смотря на нас. — Я к старосте б-б-бегу, отец пьяный со вчерашнего дня валяется- я-я… Нужно ее к С-С-Сении свеэти-и-и… — отталкивая шокированную Боянку, прокричала Франа и побежала дальше по улице к дому старосты.

— Ох, беда-а-а… — протянула Боянка, смотря на отдаляющуюся подругу.

— Что же это может быть? Мать у Франы беременна, и уже не в первый раз… Может преждевременный роды начались, ведь только немногим больше половины срока вроде прошло. — раздумывала я, не зная что предпринять, поворачиваясь в сторону Франиной избы.

— Что ж делать то? — крикнула в никуда паникующая сестрица, вертя головой по сторонам будто ожидая, что сейчас из-за угла какой-нибудь изгороди выйдет решение проблемы.

— Пойдем я на нее погляжу… — тихо и неуверенно пробубнила я, сомневаясь сумею ли помочь в таких условиях.

— Зачем? Ты то, что сделать сможешь? — спросила озадаченно и удивленно сестрица, осматривая меня с головы до ног, уверенно идущую в сторону дома, где жила Франа.

— Может и ничем, но поглядеть надобно, а коли выйдет что? — сказала я.

Сестрица некоторое время смотрела мне вслед, но придя в себя от изумления, резво припустила за отдаляющейся мной.

— Ты что и вправду думаешь, что помочь сумеешь? — поглядывая на серьезную меня, спросила девочка поворачиваясь и идя спиной вперед.

— Нет… но стоять просто так, тоже не смогу, вдруг она там умрет, пока мы знахарку дождемся. — ответила сурово я, при этом думая:

— Господи… я же терапевт, я роды только в институте на практике видела, и уже не помню как их там принимать, а вдруг ее кесарить нужно? Чем я ей помогу? Тут тебе не УЗИ не антибиотиков, ничего вообще нет. — стараясь не скатиться в истерику, шла размышляя я.

Приблизившись к местами поломанному забору и пройдя во двор, через покосившуюся криво сбитую калитку, я остановилась.

На широком крыльце сбившись в кучку, сидели шестеро разнополых детей, мал мало меньше.

Они все были чем-то неуловимо похожи на Франу. Такие же стройные, даже самые младшие, длинноносенькие, некоторые тоже были зеленоглазыми, а некоторые и кареглазыми. У всех были тоненькие, розовые губки, ярко выделяющиеся на бледных лицах. Трое самых старших из них, точно были мальчиками, одна точно девочка лет пяти, а оставшиеся двое, не определялись по половому признаку, потому что были еще слишком малы.

Малыши имели примерно одинаковые стрижки, такие же, что и у ребят постарше, но одеты были только в серые холщевых рубахи, подобные той, что носила я, пока не начала говорить, ходить и проситься в туалет.

Один из младенцев сидел посасывая большой палец правой ручки, а второй побольше, смаковал корку хлеба. По-видимому, все погодки, они были немного напуганы, растерянно и грустно глядели по сторонам, пока из приоткрытого окна избы доносились жуткие крики, при которых некоторые из детей вздрагивали каждый раз, когда раздавался очередной болезненный женский стон.

Я твердой походкой подошла к крыльцу, пробралась между сидящих и жавшихся друг к другу ребят, вошла в сени, где валялась разная утварь и на полу были кровавые разводы, которые кто-то пытался вытереть, но не слишком старательно.

Немного струсив, я разглядывала капельки крови, но вспомнив кто я, решительно преодолев сени, вошла в такую же примерно, что и наша горницу.

Стол, широкие лавки, расставленные вдоль всех стен избы, несколько скамеек поменьше, даже пару покосившихся табуретов, разбросанных тут и там. Под потолком подвешены две люльки как та, в которой сначала спала я. Большая беленая печь, у которой стояла еще одна широкая лавка на которой храпя и пуская пузыри, лежал темноволосый, вусмерть пьяный мужчина, одетый в нарядную беленую рубаху, вышитую красными узорами и коричневые штаны. На полу подле лавки небрежно валялись скинутые им сапоги.

Брезгливо поморщившись от вида и источаемого им невыносимого запаха перегара, я услышав очередной стон за печкой, прошла мимо него и свернув за угол, увидела распростертую на кровати светловолосую женщину.

Подойдя ближе, краем глаза не сразу, но заметила, что следом за мной вошла и Боянка. Она с ужасом смотрела, на метавшуюся по подушке мать Франы:

— Как ее зовут? — спросила я, стоящую рядом сестру, дергая, не отводящую расширенные в ужасе глаза девочку, за рукав рубахи.

— Рогнеда… — пробормотала ошарашенная Боянка.

Забравшись на постель рядом с ней и положив руки, на ставший колом напряженный живот, я обратилась, к открывшей на мгновение, большие и немного раскосые карие глаза, женщине.

— Что произошло? Почему плохо стало? — тряся Рогнеду за плечи и постукивая по щекам, спросила я, пытаясь обратить внимание неадекватной от обуревающей ее боли роженицы на себя.

Женщина на мои манипуляции не прореагировала, она снова протяжно застонала и от натуги вся сжалась в комок при очередной схватке.

Повернувшись к стоявшей в сторонке сестре, попросила:

— Воды ей принеси, она вся взмокла…

Девочка кивнув мне, быстро ретировалась. Я же приподняв подол ее сарафана глянула на простыню пропитанную красной кровью, на которой лежала Рогнеда,

— Твою дивизию… — выругалась шепотом я, замечая этот тревожный признак.

— Кровавое пятно было довольно большим, значит это кровотечение, а не обычное выделение. — Я беспомощно смотрела на завалившуюся на подушку и постепенно слабеющую женщину, замечая ее начавшую бледнеть кожу. Заметив рядом движение, я обернулась к Боянке и забрав у нее кружку с водой, попыталась напоить женщину.

— Сбегай, узнай где Франа? Послали старосту за Сенией? — попросила я, чтоб спровадить девочку.

Я совершенно точно не знала, что могу сделать? Ладно если б мы были в нормальном мире с необходимыми препаратами под рукой, а тут что? Процесс запущен и остановиться его я не в силах.

Просидев какое-то время рядом с Рогнедой, дождалась возвращение девочек.

— Все ускакал Юско, сам ускакал, сказал через пару часов будет. Нужно продержаться… — возбужденно тараторила Франа, с надеждой поглядывая на измученную схватками мать.

— Хорошо, может Сения чем-то сумеет помочь. — пробормотала я, утирая пот со лба женщины.

— Может матушку кликнуть? — спросила Боянка, желающая поскорее сбежать от страданий Рогнеды.

— Сходи конечно, может чем подсобит… — сказала я, усаживаясь на прежнее место рядом.

Боянка убежала. Мы с Франой остались в горнице, подле мучившейся в родах женщины.

— Скок ей до родов оставалось? — спросила я, прикидывая варианты развития событий.

— В месяц Колояра или Рогнеды разрешиться должна была, вроде как. — пробормотала девочка шепотом, поглаживая мать по руке, боясь ее лишний раз потревожить.

— Так значит, сейчас у нее срок месяцев шесть — шесть с половиной. — думала я про себя. — Да, шансы у ребенка есть, но слишком маленькие. Вряд ли выживет, можно надеяться только ка чудо и знания в лекарстве Сении.

— Надо же, в месяц богини со своим же именем должна была родить… — мелькнула у меня сторонняя мысль.

Просидев еще минут с двадцать в горницу забежала взмыленная матушка.

— Что тут? Ох, ты Боги Благие… А ну к, идите ка к нам в избу… — сказала матушка, обращаясь к Фране. — Боянк, ну к забирайте всю мелочь и к нам на двор идите, как закончится здесь все, позову вас… — приказала решительно матушка, видя то же что и понимала я.

Дела плохи и чем-то помочь мы не сможем.

— Хорошо… — кивнула сестрица и потянула растерянную Франу за руку.

— Веда, давай-ка иди-ка ты с ними… — начала матушка.

— Нет я останусь, Сения должна прийти… я ее дождусь… — сказала я уверенно, встречаясь с опешившей на секунду мамой, убедившись в том, что я не шучу и все равно останусь, она только кивнула и ушла за печь.

— А, ну Корокоз поднимайся- говорила мама, шебурша чем-то за печью. Послышался плеск воды и мужицкая пьяная ругань.

— Ты чего?… Отстань… дура… — бормотал, разбуженный водой мужчина.

— А, ну пошел вон, скотина… — закричала оскорбленная матушка.

Послышалась возня, топот ног и удар открываемой двери в сени и провидимому, матушке удалось вытолкать пьяницу во двор.

Я так и продолжала находиться на постели, у метущейся Рогнеды, молясь про себя всем возможным богам, о благополучном исходе.

Глава 18. Часть 2. Последний день…

Вскоре вернулась матушка, подошла к нам за печь и поглядев на Рогнеду пару секунд, ушла обратно. Раздался шорох и какие-то стуки, видимо, матушка решила разжечь печку, затем послышался плеск льющейся воды.

— Да более или менее стерильная вода нам понадобится. — думала я, наблюдая за женщиной, измерив ей пульс заметила, что он где-то приблизительно сто ударов в минуту, немного повышен, но не критично. — Ну хорошо, что она пока держится, с кровопотерей сниженный уровень сердцебиения был бы куда более тревожным признаком, а так, сейчас у нас еще есть время, чтоб дождаться знахарку.

Пока матушка бродила по избе, разыскивая чистое белье и тряпки, я протирала влажный лоб Рогнеды, продолжая периодически измерять пульс.

— Впервые я была беспомощна, сидя рядом со слабеющей женщиной, просто считала быстро уходящие в никуда минуты. Раньше, в своей прожитой уже когда-то жизни Надеждой, я всегда была уверенна в себе и своих силах, и всегда знала, что, и какой препарат стоит поставить, чтоб убрать тревожащие меня симптомы у пациента… А сейчас, ничего не могла сделать и это чувство абсолютного бессилия, так не свойственного прежней мне, напрочь выбивало из привычной колеи. Я-то думала, что хоть в медицинских познаниях смогу быть уверенна, даже здесь, пока не столкнулась с суровой старославянской действительностью.

Матушка подготовив все необходимое, по ее мнению, села на принесенный табурет в изножье постели, и мы обе просто молчали.

— Время к обеду, скоро вернется с поля батька. Боже! Как же страшно жить. — проносились мысли в моей голове. — Ведь если Рогнеда не справится, и знахарка ей не поможет, она скорее всего умрет… А нам с матушкой, как и обычно, просто придется вернуться домой, кормить вернувшихся с поля мужчин… Заниматься моими сборами к переезду… А Франке возвращаться с братьями и сестрами в избу, где погибла ее мать и где, не обращая ни на что внимание, отсыпался отец, после очередной пьянки. Вот как так выходит? Мир настолько безразличен к чужому горю и несправедлив… За что бедным детям такая ноша? И тянуть ее придется Фране, как самой старшей. Почему во время стресса мозг начинает переключать внимание на абсолютно ничего не значащие в данный момент вопросы? Только бы не зацикливаться и не сойти с ума… — размышляла я, вновь измеряя пульс. — Девяносто. Держись Рогнеда, только продержись пожалуйста. Иначе за тобой погибнут и все, уже рожденные тобой дети…

Послышалось ржание коня…

Через какое-то время, не знаю правда сколько именно прошло, я полностью погруженная в свои мысли и не заметила, как, но в избу, стуча клюкой по полу, медленно подволакивая ногу и шагая вперевалочку, вошла Сения.

Старуха была все такой же, какой я и видела ее в последнюю нашу встречу. Примерно в том же темной одеянии, плюс, на тело была накинута довольно теплая жилетка поверх рубахи, скорее всего, чтобы спину не продуло.

Знахарка прошаркала ко мне за печь и остановившись на расстоянии пары шагов, внимательно и оценивающе посмотрела на меня и на вновь зашедшуюся в стоне Рогнеду. Опустив на пол какую-то сумку, перекинутую через плечо, она подошла ближе и сев на постель, задрала, находящейся почти без сознания женщине, подол, вымазанного в крови сарафана.

— Чем подсобить? Я многое знаю… — начала было я.

— Знанием делу не поможешь… Коли уйти не хочешь, сиди молча и не мешай… — перебила меня старуха, принимаясь осматривать роженицу.

Поцокав языком, при этом как-то осуждающе качая головой, знахарка пробормотала, будто себе под нос:

— Та-а-ак, ребенок уже помер… — протянула она. — Ну и хорошо… — сказала старуха, поднимаясь и подходя к своей сумке.

— Да как же вы можете такое говорить? Что тут хорошего? — воскликнула я, поражаясь такой бесчувственности.

— А, ну цыц! — грозно бросила старуха, доставая что-то из сумы и поднимая на негодующую меня взгляд. — Я мертвецов воскрешать не умею, потому мать щас точно спасу… А коли б он жив был, выбирать бы пришлось, кого вытягивать из-за грани. А так чего уж… — проворчала знахарка. — Боги сами уже все решили. И не мне с ними спор вести… — объяснила свое поведение бабка, взяв какой-то мешочек, сильно пахнущий травами и ушла за печь. Матушка поднялась и молча пошла с ней.

— Логика в ее словах конечно есть, но уж больно жестокая… Хотя в таких условиях, она наверняка столько смертей за свою жизнь видела, что для нее, даже в такой ситуации найдутся плюсы… — думала я, стараясь принять точку зрения старухи.

Она прошуршав чем-то за печью, вернулась и повозившись в подсумке в поисках еще чего то, вытащила на свет, то полотно и посох, которыми колдовала надо мной в первый раз, когда я ее увидела. Расстелив полотно по животу, только что затихшей Рогнеды, бабка стала трясти посохом над женщиной бурча какое-то заклинание.

Сидевшая подле роженицы я, почувствовала колебание воздуха и такую же концентрацию энергии, что и в день, когда просила богов за брата. Мне стало немного дурно, волнами накатывала тошнота, а в глазах темнело. Сения заметив, начавшую часто дышать после ее манипуляций меня, велела:

— Эвон как… А ну к, положи ладони ей на живот… Живее давай… Сама же помочь хотела… — бурчала недовольная моим замешательством старуха, тыча посохом в живот, прекратившей стонать и сжиматься женщины.

Я справившись с очередным рвотным позывом, сделала то, что велели, аккуратно, едва касаясь приложила руки к округлому, твердому животу.

— Да сильнее дави… раздраженно произнесла Сения, отложив посох и крепко прижав мои руки к ткани бордового сарафана Рогнеды. — Вот, так и держи… Я сейчас заговор читать буду, а ты, как бы худо не стало, рук не отнимай… Поняла? — спросила старуха, заглядывая в глаза, внимательно слушающей ее слова, мне.

Я в ответ молча и быстро закивала, завороженная ее цепким колдовским и сияющим взглядом.

— Чипка, а ну неси кружку сюда, настоялось уже!… - крикнула старуха, находящейся за печкой матушке.

Мама быстро принесла небольшую, деревянную кружку, прикрытую такой же миской. Передав кружку знахарке, матушка пристально оглядела, навалившуюся на Рогнедин живот меня и спросила:

— Сения, а зачем это? Коли нужно, давай я подержу… Во мне-то сил поболи будет.

— сказала матушка, указывая на меня рукой.

— Не поможет тут сила твоя… Ведка, божью суть сквозь себя пропускает… Ты так сможешь? — усмехаясь спросила бабка, вылавливая траву из кружки пальцами и кидая прямо на пол.

Матушка удивлено посмотрела на меня, на Сению и отрицательно покачав головой, взяла тряпку с табуретки и принялась утирать, брошенную знахаркой мокрую траву с пола. Сения обошла кровать, встав в изголовье, приподняла голову, лежащей в беспамятстве женщины и стала вливать ей в рот отвар из кружки. Часть проливалась мимо, но как-то хитро прихватив ее щеки, Сения все-таки сумела влить большую часть снадобья.

— Ну, все держи крепко… Щас покойничка, не рожденного погоним… А дальше легче будет… Рук не отнимай… С тобой мне проще будет… — бормотала старуха, возвращаясь к ногам Рогнеды и беря посох в руку.

Я нахмурившись от ее слов и небрежности с которой она их произносила, сильнее надавила на живот. Лекарка тряся посохом, снова завела свой неразборчивый заунывный мотив. Меня опять начало ужасно мутить и пытаясь совладать с собой, я крепко зажмурившись, всем своим весом навалилась на женщину.

Сения монотонно бубнила себе под нос слова, которые сливались для меня в одну звуковую волну, то взмывающую на самую высокую ноту, то опадающую в самый низ. В какой-то момент ощутив пик концентрации, окружающей меня энергии, почувствовала, как она, как и тогда у идола богини, устремилась сквозь меня и проносясь через руки, вливалась в закричавшую будто от невыносимой боли Рогнеду. Часто дыша и думая лишь о том, как бы мне не оторвать руки, я ждала, точно, как и в тот раз, когда же это мука прекратиться… Меня будто распирало изнутри, было такое чувство, словно мои вены наполнены не кровью, а горячей и быстронесущейся по ним лавой, которая вот-вот прорвется сквозь кончики пальцев и выплеснется на страдающую от наших манипуляций женщину. Господи, было так больно, будто я вновь рожаю!… А это незабываемый опыт скажу я вам. Оно вроде забывается со временем, но когда испытываешь что-то подобное снова, сразу вспоминаешь, где это было и когда…

Завыв свой последний аккорд, знахарка схватив меня за рукав рубахи, резко отдернула от громко взвизгнувшей и резко затихшей Рогнеды, которая дернулась последний раз и тяжело дыша обмякла, как тряпичная кукла.

Ко мне подбежала матушка, схватив, почти потерявшую сознание меня в охапку, осела на пол, у находившейся ближе всего стены и принялась покачиваться вместе со мной, что-то бормоча. Я с трудом, из последних сил, приоткрыв глаза, смогла разглядеть, как бабка забравшись на постель меж разведенных в стороны ног Рогнеды, подняла кровавый и синюшный комок, завернула его в полотно не разглядывая, и тут уже потеряла сознание.

Пришла в себя я уже дома, на родной и привычной лавке. В избе было тихо. С улицы донесся громкий, но стремительно отдаляющийся лай Лашека. А затем окрик батьки.

— Вернулись… — подумала я. — Сколько же я спала? Время уже значит к обеду или даже больше… — решила я, выглянув в ближайшее окно, увидела солнце, перевалившее за середину небосвода окруженное кучевыми, пушистыми облаками.

Дверь открылась и в комнату на перегонки попытались втиснуться близнецы, буквально застряв в дверном проеме, они мутузили друг друга, но весьма удачно пихнув братца, Бенеш вытолкнул его обратно в сени и первым ввалился в горницу, придержав за собой дверь за ручку, чтоб Бивой не мог войти.

— А, ну живо открой, а по схлопочешь… — раздалось из-за двери.

— Ага как же, кто не успел, тот идет кормить скотину… — засмеялся возбужденный и сверкающий глазами Бенеш, удерживая дергающуюся дверь.

— Что такое? — раздался батюшкин бас из сеней.

Бенеш с этой стороны резко отпустил ручку и прыгнул на лавку, по другую сторону стола, делая вид, что он ничего не делал и пытаясь незаметно отдышаться от охватившего волнения и испуга. Дверь спокойно открылась и в косяке я увидела, проходящего в светлицу батьку и мнущегося, и виновато склонившего голову Бивоя.

— Чего опять бедокурите? Чего затеяли? — грозно спросил отец, рассматривая обоих близнецов.

Бенеш молчал и старался незаметно косится на брата, оставшегося стоять в сенях, как бы предоставляя ему возможность ответить.

— Ничего па, просто дверь, наверное, захлопнуло, никак не мог открыть… — сказал Бивой, прикрывая их общую шалость.

Бенеш же старался не смотреть батюшке в глаза и принялся, нервно ковырять столешницу.

— Вот негодники… — подумала я, улыбаясь краешками губ. — Как же приятно за ними наблюдать… Они всегда жизнерадостны и готовы к каким угодно каверзам. И вечно прикрывают друг друга перед отцом и матушкой.

Бивой развернулся и вышел во двор. Бенеш поднялся и прошел к ведру с водой, чтоб попить воды.

— Как напьешься, братьям помоги скотине дать… — сказал проницательный отец, весело косясь на сына и делая несколько шагов за печь.

— Ну па! — воскликнул возмущенно парень, не донеся ковш с водой до рта.

— Я, что сказал? — грозно спросил батька, стоя спиной к обиженно пыхтящему мальчику, повернув в его сторону только голову.

Бенеш бросив ковш в ведро, резко и нервно развернулся, и бухтя что-то едва слышно, демонстративно топая, вышел, хлопнув приоткрытой дверью.

— То-то же!… Велено идти животине дать, так ничего отлынивать, пока другие работают… — сказал батька поучительно, с легкой полуулыбкой смотря на меня.

Пройдя за угол печи, батюшка увидел, что матушки и там нет, обратился ко мне подходя к моей лавке и усаживаясь:

— А, где мамка и сестрица твоя?

— Скорее всего у Франы дома… — ответила я, хмурясь от воспоминаний о причине по которой они там оказались.

— Чего эт мамка туда направилась? Они ж вроде с Рогнедой не подружки… Да и Корокоза она не терпит… — спросил озадаченно отец.

— Рогнеда раньше времени разрешилась, а мы с Боянкой Франку заплаканную увидели, когда она к старосте бежала, чтоб он Сению привез. Ну вот я и вызвалась на нее поглядеть…Я ж ведунья…

— Тебе-то это с чего понадобилось? Ты ж малышка еще совсем! И что, что ты ведунья? Всему свой срок есть… На кой черт вам девчонкам на такое смотреть? — вызверился батька, крича, вскочил с постели. — Кто вам волю дал? А мать, где была?… Ты, что ж глядела на родины Рогнедины? Да, как же так? — бесился мужчина распаляясь и ходя, туда-сюда перед немного напуганной его криками, мной.

В этот момент, в горницу вошла весьма спокойная и довольная матушка с Боянкой на пару.

— Ты чего тут расшумелся? — спросила матушка, проходя к печи и взявшись ее разжигать.

Отец замер так и не сделав очередной шаг, обернулся к ничего не подозревающей жене и как-то заискивающе, и злобно спросил:

— И ты еще спрашиваешь? — сощурив глаза, проговорил батюшка. — А то, что дочери твои, что даже не просватаны еще, уже родины видели, это ничего? Это тебя не заботит? — все громче и громче говорил батька, заводясь по новой.

Матушка растеряно и возмущенно смотрела на него, замерев у печи с полотенцем в руках.

— Ты чего это голос на меня повышаешь? Да ежели хочешь знать, я узнала, что они там, когда уже поздно было их разгонять… — выкрикнула в ответ обиженно матушка. — Да и к тому же Боянка и не видела ничего, а Ведка Сении помогала и вот та, тоже вовсе не прочь была, что твоя дочка там осталась…, да она даже помочь сумела… — с нотками гордости в голосе ругалась мама. — И Рогнеда хвала богам жива осталась, благодаря твоей дочери между прочим, хоть и слабая еще… Так что не че на меня тут орать!… Я за ними обеими проследила и ничего дурного они не увидели… Понятно? — бушевала матушка, бросив в отца полотенце и выбежала из избы.

Отец стоял как столб, с неопределенным выражением на лице. Боянка, во время родительского диалога, присев тихонько на лавку, виновато глядела в тол. А я же просто рассматривала произошедшую на моих глазах сцену, не зная, что и думать. Батька отмерев, яростно топая сапогами тоже вышел. Сестрица проводив его взглядом, тяжело вздохнула, встала и принялась греть еду на обед. Я тоже поднялась, чтоб ей помочь. Мы все делали молча, чувствуя за собой вину в ссоре родителей.

— Да уж, вот так дела… — думала я, расставляя миски и ложки по столу. — Хотя отца можно понять, нам же по идее еще детей рожать, а такое зрелище может не то что напугать, но и напрочь отбить любое желание спать с мужем, а уж тем более рожать ему кого бы то ни было. А батюшка видимо очень переживает за наше душевное равновесие.

— Пойду кликну всех к столу. — сказала я сестре и вышла.

Пройдя через сени, где близнецы успели натоптать и дорожкой, от открытой входной двери, шли кучки пыли. Я вышла на крыльцо. Воздух был полон летним зноем и тяжело проникал в легкие, будто высушивая их при каждом вздохе.

— Понятно почему близнецы спорили, кто пойдет свиней кормить. В такую жару только дома бы и отсиживаться… Прямо испанская сиеста. — думала я, проходя за избу в поисках родных.

Выйдя из-за угла, увидела умывающихся из ведра у колодца близнецов и Зелеслава. Они раздетые по пояс, весело охали, плеская на себя холодной колодезной водой. Пройдя к ним ближе, сказала:

— Пойдемте снидать, мы на стол уже накрыли… — улыбаясь глядя на них, произнесла я.

— Угу, щас придем… — ответил Бивой, закончив полоскаться, отошел в сторону.

Его место занял Бенеш.

— А Отомаш где, и батька с мамкой? — уточнила свое дальнейшее место поисков.

— Отомаш Кучура поит, а батька в амбар вроде пошел… — пробормотал Зелеслав, задирая голову и прикрывая глаза, от бьющего в них солнца.

— Ладно, скорее давайте… — бросила я и пошла к конюшне.

Преодолев весь двор, я зашла в открытую дверь сарая, где проживал наш коняшка и увидев чистящего вилами навоз Отомаша, произнесла:

— Братец снидать идем скорее, уже накрыто…

— Да, щас закончу и приду… — ответил парень, поднимая на меня глаза и продолжая дальше заниматься уборкой, но уже пошустрее.

— Да, все голодные… А голод не тетка… — усмехнулась я самой себе.

Вернувшись на заднюю часть двора и заметив, что братья уже ушли от колодца, прошла мимо курятника и подошла к приоткрытой двери амбара. Но услышав, характерные, для близких отношений между мужем и женой, шорохи и вздохи, замерла, так и не притронувшись к двери, развернулась и быстро пошла к дому.

— Сами придут, когда смогут… — думала я. — Вот и помирились родители… А что, способ неплохой и весьма действенный… — размышляла я, преодолевая крыльцо и уже подметенные от грязи сени, входя в горницу, где уже собрались близнецы, Зелеслав и Боянка.

Устроившись на лавке, и обведя всех взглядом, стала вместе со всеми ждать родных. Минут через пять пришел Отомаш, он отряхивая влажные волосы, сел на свое место и спросил у нас:

— А, родители где?

— Они сказали не ждать их… — пробормотала я, смотря на него прямо, чтоб не натолкнуть брата на какую бы то ни было подоплеку в моих словах.

— Парень-то он уже немаленький и наверняка что-нибудь об отношениях между полами знает, поэтому не буду выдавать того, что и мне подобное известно.

— Ну тогда давайте уже есть…, мочи нет уже терпеть… с утра голодные ходим… — проныл Бенеш, хватая ложку и приступая к трапезе.

Мы были не против и присоединились к нему. Отобедав, поднялись и разбрелись кто-куда. Близнецы сбежали на речку купаться, прихватив с собой Зелеслава, Отомаш молча ушел куда-то со двора. А мы с сестрой пошли мыть посуду к колодцу. Приближаясь к нему, заметили вышедших из амбара серьезных и невозмутимых родителей.

— Что отобедали уже? — спросила матушка, приближаясь к нам. — Я сейчас тоже чего-нибудь перехвачу и пойдем Ведке вещей соберем, а то завтра ехать, а у нас конь не валялся… — проговорила женщина, уходя, вслед за скрывшимся за угл отцом.

— Ладно, — протянула Боянка, подавая мне новую вымытую миску.

— Угу. — гукнула я, вытирая ее.

— Боян, а что там с Рогнедой? Как она? Я ж опять без чувств свалилась и не спросила никого… — справилась я о состоянии больной.

— Все обошлось, хвала богам… Сения сказала, что оправится… Жаль конечно, что младенчик не выжил, но такое часто бывает… Франка, зато какая счастливая, что мать выдюжила… Ревела над ней… А батька ее так и не понял, что творилось, мы уже как уходить стали, он только тогда проснулся, а так за домом на лавке дрых… — говорила осуждающе сестрица. — Как он так может?

— Да хорошо… — пробормотала я. — А, кто его знает? Может не любит ее? Может родители жениться заставили, вот и не ценит своего счастья и жены, и детей… — говорила я, ставя в стопку очередную сухую миску.

— Так, вроде последняя… — буркнула сестрица, домывая ложку. — Все пошли, щас в амбаре долго провозимся… Матушка там давненько не бывала…

— Да уж, минут двадцатькак… — усмехнулась я про себя, вспоминая их с отцом недавние шорохи.

Мы подобрав посуду, вернулись в избу и застали жующих, молчаливых, но довольных собой и окружающим миром, родителей. Предупредив матушку, что ждем ее в амбаре и ушли туда.

Войдя в амбар, Боянка вольготно развалившись, расположилась на куче соломы. Я присела на небольшой скамейке у стены, беспечно покачивая ногами.

— Та-а-ак, сегодня мы соберем мне все необходимые на первое время вещи и попрощаемся с родными… Радует только то, что до Сении добираться пару часов на коне, а не несколько дней, как до города. Батька обещал приезжать, как можно чаще. — рассуждала я. — Как оно там в лесу будет неизвестно… Не могу не волноваться и не переживать за свою дальнейшую жизнь, ведь эти люди стали для меня семьей и даже представить не выходит, как буду жить без их участия и заботы.

Скрипнув створкой, внутрь вошла матушка, оглядев ничем не занятых нас, она сказала:

— Ну девоньки давайте за работу, а то еще прощанье провести на закате надо. — весело начала матушка, но погрустнев закончила. — Не на день расстаемся… Нужно, чтоб предки за тобой и у Сении приглядывали… — проговорила и вошла в одну из клетей.

Вот так собравшись в амбаре, всей нашей малочисленной женской половиной семьи, матушка резво начала выкидывать из каморки, необходимые мне у Сении вещи. Из проема клети вылетали: какие-то мешки, вязанки, корзинки, после несколько одеял, тонкое и потолще, меховая шуба, как раз моего маленького размера, шапки, куртки кожаная и обычная из плотной ткани синего цвета, шерстяные носки, подъюбники, несколько штанов, видимо еще от мальчишек, оставшихся, потому что здесь женщины и девушки в брюках не ходили.

— Ну, раз матушка и их считает нужным прихватить, то ладно, ей виднее, что в лесу может пригодится… — решила покорно я.

Ну и вишенкой на этом вещевом торте стал небольшой, оббитый железными пластинами деревянный сундук, который уже порядком взмокшая, но целеустремленная и не сдающаяся матушка, выталкивала, скрипя им по полу, из клети. Мы заметив каких усилий ей это стоит, вскочили и подорвались к ней на помощь.

— Ма, ну ты чего? Сказала бы мы подсобили б. — помогая волочить сундук, пропыхтела Боянка.

Я тоже старательно принимала посильное участие, но мои усилия были почти не заметны. Выволочив его на середину амбара, матушка утерев рукавом пот со лба, открыла его и велела Боянке:

— Дочь, ну к сбегай в баню и принеси таз с водой и тряпку, нужно его вытереть… Сестрица кивнув вышла, а я желая помочь хоть в чем-то спросила:

— А мне, что делать?

— Вон бери вещи и в стопки складывай, все с собой тебе уложим, неизвестно, как скоро наведаемся, да и вдруг похолодает рано… Так то оусень уже пришла, еще пару месяцев и все, теплу не бывать… — проговорила матушка, сортируя корзинки и мешки.

Я взялась за выполнение своего поручения.

Провозились мы несколько часов. Под конец сборов, в амбар вошел батька и спросив, как у нас обстоят дела, пригнал братьев, чтоб те, все готовое укладывали в телегу, стоявшую тут же у ворот. Закончив, мужчины ушли кормить скот, а меня матушка, прихватив берегиню и пару мисок и лучин, отвела к реке.

— Ма, а зачем мы здесь? — уточнила я, осматривая пологий берег речки.

— Хочу предков призвать, чтоб уберегали тебя и следили, пока не снами будешь жить… Не могу тебя просто так отпустить… — как-то виновато произнесла она, понимая, что отъезда не избежать.

— Хорошо, а что мне надобно делать? — решила узнать порядок действий.

— Я круг начерчу на песке у кромки воды, ты в нем стоять будешь, молча… — пригрозила мне пальцем матушка, раскладывая на земле, принесенные в корзинке предметы для легкой доступности. — Да и все. Все что нужно, я сама сделаю… — произнесла она, беря в руки небольшой и странный на вид нож, и чертя им круг.

Закончив, матушка велела:

— Вставай туда… — указывая рукой в центр круга, попросила мама.

Я пройдя в круг, расположилась точно по его центру. Матушка молча поставила к моим ногам, обутым в лапти, Василису, нашу семейную берегиню. И воткнув на расстоянии вытянутой руки по сторонам от меня лучины, подожгла их, затем расставила нополненые молоком и медом миски, и встав на колени, начала произносить призыв.

— Прадеды, пращуры родов наших воедино сплетенных, дитя мною рожденное, божьей волей данное, прошу вас уберечь! Покинет меня кровиночка моя, часть крови моей, не по своей воле и не по злу замысленому, а по велению божьиму и волею, их одобренной. Даром обладающей Ведаре, обучение у ведуньи пройти надобно. Жизнь свою на служение божье, дочь моя положить обязана и сердце мое кровью горькою исходится в страхе за нее. Прошу вас охраните и уберегите от бед и напастей внучку вашу. Дабы божье знание обрести сумела и жизнь долгую и радостную про жительствовать смогла, так как Тайей- прядущей отмеряно. — говорила матушка, стоя на коленях, прикрыв глаза и прижав руки к сердцу.

Я в то время, как она все это говорила, ощущала, будто меня кто-то крепко и бережно заключает в объятья, словно кто-то родной и знакомый.

Закончив матушка поклонилась коснувшись лбом земли и поднялась. Подав мне руку, вывела меня из круга и подняв берегиню, недогоревшие лучины, и миски, сложила все в корзинку и взяв меня за руку молча пошла в деревню.

— А… — хотела задать вопрос я.

Но матушка слегка дернув меня за руку, показала рукой, в которой несла корзинку, знак молчания, и мы пошли дальше. Добредя до дома, она кивнула мне говоря:

— Все теперь можешь спрашивать…

— А, кто тебя заговорам научил? Это же ведовское… — спросила я, проходя вслед за матушкой в избу, где уже сидели за накрытым столом отмытые и уставшие родные.

— Так бабка моя и учила… Та, что с Василисой до тебя связанна была… — произнесла матушка, пряча корзинку под лавкой и уходя за печь к сундуку, чтоб взять сменных вещей для купания.

Я дождавшись ее у двери, пошла вместе с ней в баню. Помывшись, мы пришли в избу и сели ужинать. Закончив, я глянула на уже накрывающееся сумерками подворье, легла на свою лавку, стараясь забыться сном и не переживать о завтрашнем дне.

Глава 19. Новое начало..

Проснувшись по утру, на этот раз самой первой, но, как и обычно на рассвете, одевшись и посетив уборную, я усевшись на свою постель, принялась тихо любоваться, все еще прибывающей в объятьях Морфея, избой.

Мое сегодняшнее душевное состояние, разительно отличалось от привычного. По сердцу скребли кошки, не покидало чувство сожаления и горечи от скорого расставания с близкими.

А дом наш, как живой, будто имея свою собственную тайную жизнь, негромко нашептывал мне прямо в душу, слова прощания…

Если сосредоточиться, то можно было уловить, как он глубоко и едва различимо дышит, поскрипывая бревнами в стенах и досками в полу, и потолке. Весь наполненный теплом и уютом, он будто объяснял, отчего мне непременно захочется вернуться в него вновь, не смотря на то, что особой роскоши внутри не было.

Я с грустью понимала, что ничего дороже и важнее этих стен, в моей теперешней жизни, уже не будет. И давала себе обещание не забывать, уже ставший мне родным, кров.

— Ку-у-укареку-у-у — внезапно донеслось со двора Петькино утреннее пение.

А в избе, скрипнув кроватью, с перины тут же поднялась, проснувшаяся от шума, матушка. Она одевшись и переплетая, как и обычно на ходу косу, вышла из-за печи и заметив уже поднявшуюся и одетую меня, подошла, присела на мою кровать, крепко приобняв.

— Чего, не спится? — спросила тихо хриплым со сна голосом мама, прижимая меня к себе.

— Да нет… — приподняв плечи, ответила, потеревшись лицом об ее зеленый сегодня сарафан, пахнущий чистотой и травами. — Просто выспалась, наверное. — добавила, пробормотав шепотом.

— Ну, пойдем корову напоследок со мной подоишь… — предложила женщина с полуулыбкой, поднялась и направилась на выход.

Я спрыгнув с лавки, пошла с ней во двор. Сходив к колодцу и набрав воды, мы не спеша отправились в коровник, подготовив поле деятельности для дойки, матушка раздоила для меня корову и освободила насиженное место. Провозившись с ней, где-то с пол часа, но уже не так безрезультатно, как бывало поначалу, уставшая, но довольная, я осталась дожидаться, когда мама закончит работу.

Выдоив телку, матушка отнесла молоко поросятам и принялась за Зорьку. Выполнив свою ежедневную обязанность, мы вернулись в дом, где все кроме батьки, вышедшего нам на встречу в сени, тихо посапывая, спали.

Процедив молоко и упаковав его мне с собой в дорогу, матушка, не откладывая в долгий ящик, принялась собирать гостинцы для Сении. Она бегая по избе и периодически выскакивая на улицу, стала складывать на столе продукты: мед, крынку сала, творог, яйца, кадушку муки, крупы, зелень, масло, корзинку репы и многое, многое другое. Столько всего, что я даже не все успела разглядеть, с такой скоростью образовывалась громадная куча еды, закрывая собой предыдущие угощения.

Батька вернувшись, подошел ко мне, сидящей на лавке и наблюдающей за увеличивающей свои объемы горой припасов, потрепал меня по собранным лентой волосам и спросил:

— Ну, что голуба, готова? — мягко сказал отец.

— Наверное… — пробормотала я с улыбкой, но как-то неуверенно.

Слегка нахмурившись и поняв мои сомнения, но не придумав, как меня поддержать, батька пошел будить братьев. Взобравшись на лавку, он пихнул в бок лежавшего с края Бивоя.

Мальчик резко подняв голову, увидел, что пробуждение плановое, а не внезапное, от случайного во сне тычка, спавшего рядом Бенеша, сел на печи и пихнув лежавшего рядом близнеца, потер ладонями лицо, пытаясь продрать глаза и резко соскочил на пол. От грохота проснулись остальные братья, не спеша и медленно сползли с печи, оделись, попили воды и ушли выполнять свои обязанности по хозяйству.

Боянка, видимо от топота и возни, тоже поднялась и вышла на улицу. Зелеслав все еще спал. Матушка сбежала на двор, приговаривая что-то о жертвенном дне. Вскоре, вернулась с улицы сестрица и взялась ставить тесто на хлеб.

Я вдоволь натешившись своими страхами и сомнениями, слезла с постели и пошла ей на подмогу.

— Ты как? — спросила девочка, наблюдая за тем, как я усаживаюсь на лавку.

— Да ничего вроде… — буркнула я, закатывая рукава рубахи. — Чем подсобить?

— На вот репу почисть и нарежь, с ней сегодня опять пироги делать будем… — велела сестренка, сея на свободную часть стола, муку

— Да, когда ж она уже кончится? — задала я явно риторический вопрос.

— Все, эта и та, что тебе с собой собрали последняя… Уж дюже матушка ее любит, прямо пол поля ею засеиваем каждое лето… — усмехнулась сестра, смешивая ингредиенты для хлеба. — В прошлое лето аж две дюжины мешков собрали…. Вот матушка никак не могла нарадоваться…

Я взяв свой ножичек с полки, устроилась на низенькой скамейке чистить репу. В избу вошла матушка, а за ней батька и Отомаш. Они прошли мимо меня к столу, и мама, указывая рукой на лежавшие на нем припасы, приказала:

— Вот, это все в телегу грузите… На первое время хватит, а там еще довезем… — сказала матушка разворачиваясь и снова уходя в сени.

Батька почесав затылок, глубоко вздохнув, обернулся к сыну и буркнул:

— Ну что ж сынка, давай за работу. — сказал батька, подошел к столу и принялся накладывать брату в руки поклажу.

Я не торопясь чистила репу, дожидаясь, когда мужчины перестанут ходить туда-суда, чтоб не мешаться у них под ногами. Прихватив чашку с овощами, пошла к колодцу их вымыть. Споро управившись, вернулась в дом и стала мелко нарезать корнеплод.

— Сегодня же праздник в деревне… — ни к кому не обращаясь говорила Боянка. — Опять все соберутся, весело будет…

— Да-а-а — протянула я, чтобы не молчать.

— Может с Мстишко наново попляшем… — мечтательно вещала сестрица, витая в облаках. — Да через костер за руки прыгнем… — поджимая губы с улыбкой и закатывая глаза, говорила она.

— Ой-ей-ей! А вот это опасно… — осознав к чему она ведет, я сразу пожалела о своем вялом и не особо значимом поддержании беседы. — Этот Мстишко прямо луч света в темном царстве… И откуда в ней это? Не слышала, чтоб здесь как-то поддерживали стереотипы о том, что влюбляться нужно в плохих мальчиков… Наоборот, здесь чем парень правильнее и благонадежнее, тем он желаннее и вероятнее подойдет для идеального образа девичьих грез. Но, видимо, это к моей сестре не относится… Боянке вот прямо жизненно необходим негодяй, которого нужно исправить…

Как в моей прошлой жизни, что не фильм или книга, так герой подлец, а невинная девушка в него влюбляется, и он чудесным образом встает на путь исправления. Ну это ведь полная ерунда! Не может такого быть… Если он подлец и злодей, то им и останется пока не помрет, а там может могила исправит… Хотя и такой исход маловероятен…

— А, что в нем такого? — спросила я, чтоб как-то постараться открыть девочке глаза на ее заблуждения. — Ведь сразу видно, что он плохой человек. Может кого другого приглядишь? Ты же даже и не смотришь ни на кого… — сказала я, беря новую репу и нарезая ее.

— А на кого смотреть? — возмутилась Боянка. — На Василка что ли? Так он, что тот пень — маленький и деревянный… — распалялась сестра. — Или на Гордея? Так он вечно нос задирает, а сам даже счету не обучен… А нет, погоди, знаю!… На косого Земана, то-то жених… Прямо по мне! — выкрикивала, размахивая вымазанными в тесто руками, девочка.

— Да и не их можно, вдруг весть о красе твоей неземной по земле пойдет и со всех краев женихи сбегутся? — едва улыбаясь, говорила я. — А ты все о Мстишко так и промечтаешь и счастье свое упустишь. — ответила я на ее тираду.

Боянка замолкнув, как-то озадаченно и зло какое-то время меня рассматривала, а потом молча стала месить тесто дальше, жестоко отбивая его об столешницу.

От шума и криков проснулся Зелеслав. Он шустро проскочил к двери и выбежал в сени даже не поздоровавшись. Я закончила возиться с репой и отложив нож в сторону, вытирая руки о тряпицу, произнесла:

— Боян, ты просто не спеши, твое время еще придет и замуж ты обязательно выйдешь… Только не лишай себя надежды на хорошего и понимающего мужа, и счастливую семью. — в попытке сгладить впечатление от своих слов, проговорила я.

Сестрица пожелав что-то сказать, но не успев ответить, обернулась на звук открывающейся двери, ведущую в горницу, в которую вошла взмыленная и немного нервная матушка. Она бегло оглядев чем мы заняты, прошла к печи и стала ее разжигать.

— Что пичужки притихли? — спросила не глядя.

Мы переглянувшись друг с другом, промолчали, но мама, так и не обратив на это внимание, стала ставить прихватом котелок с кашей в очаг.

— Ну как дочки? Напечем пирогов? А то на жертвенник не с чем идти… — сказала мама, подходя к столу и забирая готовую репу.

— Угу- гукнула я.

— Да… — бросила Боянка, отставляя тесто к печи, чтоб поднялось.

Мы занимались приготовлениями еще какое-то время. Поставили печься хлеб, налепили пирогов, наварили несколько котелков каши, Боянка сбегала в хлодник за вечерним молоком, чтоб допить его за завтраком. Когда все было готово, взялись накрывать на стол, а закончив, позвали отца и братьев, что уже впрягали Кучура в телегу.

— Вот-вот нужно будет отправляться… — заметила я для себя.

Рассевшись по лавкам, шустро принялись завтракать. Быстро все съев, матушка поднялась и стала укладывать в небольшую, походную корзину: котелок с кашей, пироги, молоко, свежий хлеб. Пока она металась по светелке от печи к столу и обратно, мужчины допивали кисель и молоко оставшееся в стаканах.

— Ну дочка, пора отправляться… Солнце высоко… А то нам еще на празднество идти… — произнес батюшка, отставляя стакан и поднимаясь.

Матушка от его слов замерла на месте, так и продолжив держать руки в корзине с едой. Отец проходя рядом с ней, положил руку ей на плечо и погладив утешая опечаленную расставанием жену, молча отправился к двери. Все стали тихонько подниматься с мест и выходить из дому. В комнате остались только мы с матушкой.

Я смотрела на эту прекрасную женщину, что на самом деле была одной из самых заботливых и самоотверженных матерей и видя ее наполненные слезами глаза, поднялась с места и подойдя ближе, обняла присевшую на свободный край лавки женщину.

— Не грусти… — сказала я, сглатывая ком в горле. — Я буду не так уж и далеко, если очень соскучишься, можно будет приехать…

— Ох, доча, это я тебя утешать должна, а не ты меня? — с каким-то счастливым отчаянием произнесла мама. — Когда ты такой стала? И в чем секрет?… Ни у кого больше таких необычных детей нет… Да и братья и сестра твои такими не были… — поднимая мое лицо от своей груди и поправляя выбившуюся из-под ленты прядь, произнесла матушка. — Малышка ты моя… с секретом… — усмехнулась своим словам женщина.

Устало вздохнув, но уже немного успокоившись и встряхнувшись, матушка поднялась с лавки и прихватив корзинку, взяла мою ладошку в свою руку и глянув на меня, спросила:

— Ну пойдем?

— Пойдем — уже уверенно кивнула я, принимая грядущие перемены.

Мы вышли на крыльцо и пошли мимо будки Лашека к открытым настежь воротам, в которых виднелась телега, запряженная конем и сидевшим к нам спиной на передке батькой. Приблизившись, матушка остановилась и поставила в груженный вещами возок корзинку, прикрытую плетеной крышкой. Ко мне подошла Боянка, присев на корточки, обняла меня крепко, прошептав:

— Я не серчаю, я подумала может ты и права…

Я кивнув, улыбнулась и расцепив объятья, тут же оказалась в руках Отомаша, что впервые задорно улыбался:

— Ничего там не бойся… Сения только на вид грозная, а так я много доброго о ней слышал…

— Угу, — улыбнулась я в ответ и утирая незаметно начавшие бежать по щеке слезы. — Я не буду… — промямлила я.

Меня перехватили Бивой и Бенеш, потискали и повстряхивали мокрощекую меня, сверкая улыбками:

— Бывай сестрица, не забывай нас там и наведывайся, как сможешь — говорили на перебой близнецы, чмокнули в щеки и немного успокоенную поставили на землю, где передо мной уже остановился мой самый стеснительный и милый братик Зелеслав, с жмущимся к его ногам Лашеком, вывалившим язык из пасти.

— Приезжай домой скорее, мы скучать за тобой будем… — пробормотал мальчик и быстро меня обняв, отстранился, придерживая, рвущегося вылизать меня, пса.

Матушка, взяв меня на руки, еще раз крепко обняла и постояв так с минутку, усадила в телегу, поцеловав на прощание.

— Все будет хорошо, мы скоро к тебе приедем Веда. — сказала мама, отходя и утирая слезы.

К ее боку прижалась расстроенная и плачущая Боянка, в поисках утешения и поддержки.

— Ну все! Поехали, а то всю улицу затопите — буркнул батька, заметив зареванные лица и гикнув, стеганул коня.

Я сидя в возке, сильнее прижалась к бортику телеги и махала на прощание рукой, стараясь как можно лучше запомнить лица родных, сквозь вновь льющиеся из глаз слезы.

Матушка прижав ладонь ко рту, чтоб не реветь в голос, тоже махала мне в след, как и все братья грустно улыбающиеся, и Боянка, что прижималась к матушкиному боку.

Мы все дальше ехали по деревне… Миновали колодец, дома соседей: дядьки Власа, старца Болета и проехав за ее границы, выехали на колею, ведущую в сторону леса

Телега неспешно катилась по дороге, покачиваясь и задорно поскрипывая осями колес.

Выплакав все переживания и затихнув, я наблюдала, медленно проплывающее неподалеку от тракта, поле, чувствуя себя опустошенной. Всегда тяжело кардинально менять что-то в устоявшемся образе жизни. Так крепко прикипаешь к уюту и привычным, хоть и ставшим рутинными вещам, что уже не мыслишь себя без всего этого.

Батька присвистнув, погнал Кучура резвее.

— Да спешить надо, а то скоро воздаяния начнутся и отцу обязательно нужно к тому времени поспеть… — думала я, разглядывая русые волосы и спину батюшки в серой рубахе.

Через какое-то время мы приблизились к лесу и проехав по нему с пол часа, снова оказались перед той самой развилкой. И телега вновь, как и в прошлый раз, поворачивает влево в темную и глухую часть, расходящейся на двое, дороги.

Здесь уже чуть медленней бежит конь, но все так же быстро крутятся колеса возка, приближая нас с каждым оборотом к намеченной цели. Где-то через час, впереди уже виднеется просвет, ведущий на поляну, где стоит избушка знахарки. Выехав из чащи, мы приблизились к мрачноватому, но идеально вписывающемуся в здешний пейзаж домику и остановились неподалеку.

На крыльцо прихрамывая вышла Сения, такая же, как и прежде.

— Прибыли? — крикнула она нам. — Я ж сказала на рассвете… — ворчала старуха, махнув мне рукой. — Ведка в избу проходи покуда отец твой телегу разгрузит, покажу что да как. — прокричала бабка и вошла внутрь дома.

Я с помощью, сошедшего с передка отца, спустилась с телеги и улыбнувшись ему в ответ, на его поддерживающую улыбку, пошла к избенке.

Я шла к черной зияющей дыре дверного проема с, единственной крутящейся в голове мыслью:

— Моя жизнь больше никогда не будет прежней…

Приподняв повыше подол сарафана, чтоб меньше цеплялся за растущую на поляне траву, доходившую мне до коленей, я добралась до вытоптанного участка перед крыльцом. И поднявшись на крыльцо, прошла в избу.

Сения стояла у печи, доставая из нее хлеб из темной, видимо, ржаной муки.

— Чего встала на пороге? Проходи! Вона, на лавку пока сядь, да смотри ничего не трогай, а то помрешь ненароком, а мне отвечай потом. — бубнила недовольная моим присутствием старуха. — Вот стол, лавки да жертвенник в углу. Куры еще есть коза да петух… Будешь помогать мне за ними ходить… отныне они и твои кормильцы… — ворчала Сения

— И чего спрашивается я приехала?… Сама же говорила, что нужно меня обучить, но желанием что-то не горит… И зачем все усложнять? Разве нельзя быть хоть чуточку приветливее с людьми?…

— Мне нужно узнать… — сказала я твердо, не желая давать знахарке спуску.

— Знаю я такой тип бабок, у них день в пустую прожит, если кому-нибудь гадость не сделают или не скажут… — думала я, проходя к лавке у стола.

— Нет! Некогда мне лясы точить… Обряд провести надобно… Вы тут прощайтесь сколько нужно, но не затягивайте, чтоб к моему возвращению, тебя Гоймир тут не было. — велела грозно старуха, потрясая пальцем, входящему с поклажей в руках отцу, и сама прихватив какой-то по-видимому заранее собранный узел, вышла в, как и до этого, открытую настежь дверь.

— На ночь-то она ее хоть закрывает? — размышляла я, провожая Сению взглядом. — Да, скорее всего, а то комарам больно много чести ее старушечье сухонькое тельце покусывать…

Отец пройдя через комнату, поставил на пол корзинки и мешок, что принес из телеги и обернувшись на хмурую и рассерженную меня, сказал:

— Доча не гоже это… Тебе должно Сении почтение оказывать, а не недовольство свое… От нее тепереча твоя жизнь и судьба зависит… И привыкнуть вам обеим к этому нужно… Ведовским умениям обучаться не просто и долго. А изменить того, что тебе такая наставница досталась мы не можем… Она сама волю свою изъявила, что ее ученицей станешь… — говорил, упрекая мое поведение, батюшка.

— Я и не хочу у нее учиться, она вредная, неприветливая и упертая старуха… Не уживемся мы… Это я и сейчас знаю… — бубнила я, смотря на отца прямо, не желая сдаваться.

— Нечего уже не попишешь, все останется так, как уже есть и токмо от тебя зависит, как ближайшее время ты жить будешь… В ссорах и склоках или, как и нужно в старательном учение… — сказал отец и вышел.

Я продолжила сидеть на лавке, в избу медленно и уверенно вошел, потираясь о косяк черный кот. Он присел у двери и отвернув голову немного в бок, слегка щурясь, косил на меня своими зелеными глазами, в которых читалось явное пренебрежение и призрение ко мне.

— Чего моську морщишь? Думаешь у вас тут санаторий? Пыльно, темно и воняет непонятно чем… — раздраженно произнесла я животному, полностью проигнорировавшему мой посыл.

Кот с ленцой и грацией поднялся на лапы, повернулся ко мне хвостом и легко им взмахнув, вышел. И сделал это так… унизительно что ли… как умеют делать лишь самодовольные и жирующие, домашние коты.

— Вот же ж… Тоже мне франт… — бубнила я недовольно.

Отец снова принес поклажу, разгрузился и молча ушел за следующей партией. Он сделал еще с десяток ходок и последним внес, в уже довольно заваленную моим скарбом избу, тот небольшой деревянный сундук из амбара.

Поставив его на свободный у печи пятачок, он отряхнул руки, огляделся и подошел ко мне ближе.

— Ну Ведара, давай прощаться… Ты тут уж нас не посрами, и Сению слушайся… Я скоро к тебе наведаюсь, проведаю, что тут у вас. — сказал отец, обнимая меня.

— Хорошо, я буду ждать…

— Жалко, что Сения не разрешила задержаться… — оглядываясь на беспорядок, произнес батька. — Вам тут долго возится, я бы хоть подсобил… Ну раз велела… Поеду, а то осерчает… — сказал батюшка, беря меня за руку и выходя на крыльцо…

— Ты смотри, далеко от избы не отходи, а то заплутаешь ненароком… Места-то непривычные… — велел, грозно потрясая рукой. — Ну все доча, дальше я сам пойду, а то неудобно тебе через траву пробираться будет. — бросил мужчина, присаживаясь на корточки и целуя меня в щеку.

— Хорошо, приезжай скорее… — сказала я грустно.

Батюшка быстро сойдя с крыльца, преодолел поляну и взобравшись на передок, махнув мне, погнал Кучура в обратный путь. Я помахала ему на прощание и вернулась в избу, дожидаться свою наставницу.

Присев на лавку, я оглядывала помещение, подмечая какие-то мелкие, не видные на первый взгляд, детали обстановки. Закопченный потолок, местами более светлый, видимо, там, где скапливается меньше копоти, он оставался чуть чище. Уже давненько не беленая засаленная печь. Старые, но добротные предметы обихода. Висящие кое-где по углам, едва заметные клочки паутины, покачивающиеся от, проникающего сквозь открытую дверь, ветра. Пучки трав, все довольно свежие, аккуратно подвязанные веревочками тут и там.

— Господи и мне тут жить… — расстраивалась я все сильнее, глядя на эту избушку на курьих ножках. — Эта хибара ни в какое сравнение не идет с нашим домом…

Просидев с пол часа и слегка устав, я прилегла на сваленные кучей мешки, валяющиеся у дальней стенки избы и незаметно уснула.

Проснулась уже ближе к вечеру, солнце клонилось за верхушки, виднеющихся в дальней части поляны, деревьев. Оглядевшись и убедившись, что старуха точно не возвращалась, потому что все так и осталось на своих местах, я весьма проголодавшаяся, отправилась на поиски корзинки с едой, что по утру матушка уложила мне с собой.

Проверив несколько, из стоявших ближе всего ко мне и не обнаружив искомое, я продолжила поиски, подгоняемая голодом, уже в пятой по счету корзинке, нашла то, что нужно. Достав кувшин с молоком, котелок каши и пироги, я разместив все на столе, сытно поела. И решив, что после ужина просто необходимо подышать свежим воздухом, вышла на крыльцо.

Постояв немного и осмотрев все, что находилось вокруг, за открытой дверью слева, приметила маленькую скамейку, которую раньше не разглядела. Трезво оценив, что отдалятся от избы смысла нет и воздух здесь повсюду свежий, я присела на нее и стала любоваться видом.

Поляна была очень живописной, широкой, со всех сторон окруженной хвойными деревьями, покрытой высокой, сочной и зеленой травой, и полевыми, разномастными цветами. Все выглядело сказочно, особенно на фоне, уже стремительно опускающегося на землю заката. Солнце огромным оранжево- апельсиновым диском оттеняло всю зелень природы, придавая ей неповторимые оттенки. И насыщая окружающие меня краски глубиной.

Справа за избой послышался какой-то шорох, и возня и не спеша из-за угла показалась небольшая, белая в коричневых пятнах коза. Выйдя на открыты участок, она остановилась и увидев на крыльце меня, жалобно заблеяла.

В этот же момент, я краем глаза уловила движение слева и переведя взгляд, увидела приближающуюся к домику Сению, которая бодро перебирала ногами, почти не прихрамывая, как утром.

— Чудеса… — подумала я.

— Чего глазеешь? Ее доить нужно… — проворчала недовольно старуха. — В сарай ее за домом отведи, и подои…. Там ведро в сарае на столе и корыто с водой с боку… — говорила бабка. — Ты к хозяйству-то приучена? Или сопли за тобой подтирать придется? — спросила, усмехаясь знахарка, будто зная, что я не простой ребенок и желая задеть.

— Приучена… Но только корову до этого доила, а козу нет. — сказала я, встав и воинственно скрестив руки на груди.

— Ничего, разница не велика… Сдюжишь… — произнесла бабка и прошла мимо меня в избенку.

Я раздраженная проводила ее глазами и спустившись, подошла к козе ближе. Приметив на ее шее веревку, я осторожно подкралась, к на деле, оказавшейся смирной животинке и подцепив ее за поводец, повела козочку в сарай.

Пройдя за дом, увидела незаметные ранее, размещенные почти в лесу, сарайчик и еще несколько пока неизвестного для меня назначения построек. Пройдя внутрь самой ближней, угадав в ней сарай, обнаружила небольшие ясли, к которым была привязана коротенькая веревочка.

— Ну, значит мы по верному адресу… — пробормотала себе под нос, оглядываясь.

Подвела к ней на удивление спокойную и послушную козу и привязала ее к яслям, чтоб не убежала. Осмотревшись в сарайчике, нашла пару ведер, прихватив оба, вышла наружу. Обнаружила корыто с водой, сполоснула оба ведра, набрала воды и вернулась к козе. Помыв, отличающееся от коровьего вымя, присела у козьего бока на корточки, так и не обнаружив ничего похожего на скамейку, и стала доить свою подопечную, которая вяло пережевывала сено.

Это оказалась самая долгая и ужасно утомительная работа за последнее время.

Я обычно доила телку уже хорошо раздоенную, а тут пришлось минут десять повозится, чтоб начало выходить хоть что-то путное. В общем, доила я двух сосковую козу дольше, чем матушка двух коров, у которых их было по четыре. При этом измучив животное до дна, его довольно крепкого терпения. Но удостоверившись, что все выполнила на совесть и вымя пустое, я погладив, уже очень утомленную моей непрерывной возней, питомицу, ушла в избушку. Пройдя по уже знакомому пути назад, я преодолев крыльцо, вошла в полностью свободную от вещей и мешков избу.

Замерев на пороге от удивления, я рассматривала абсолютно пустое и чистое помещение, неприлично хлопая расширенными глазами.

— А… как? Где все? — спросила я Сению, возящуюся у печи.

— Ты б еще до утра ковырялась… — пробормотала бабка. — Глядишь я б померла… — усмехнулась своей остроте знахарка.

Я раздраженно прошла в комнату, поставила на лавку ведро и собралась было развернуться и уйти, чтоб не сорваться на вредной бабульке, как услышала:

— В баню сходи, там по правую сторону от сарая, уже почти в лесу, стоит… Я тебе пока постелю тут… — веселясь говорила знахарка. — Вещи на лавке в баньке лежат и полотно, чтоб обтереться… Или мне тебя обмыть, как мамке твоей? Сама разберешьси?

— Нет, сама обойдусь. И благодарствую за радушие. — ехидно улыбнувшись, бросила недовольно я и выбежала на улицу.

Пройдя за дом, я направилась к самому удаленному и погруженному в лесной массив строению. Правильно определив в нем баню, вошла внутрь. Внутри миниатюрной по сравнению с нашей банькой, ничего особого не приметила, на печи стоял небольшой котел, исходивший паром, на полу у стены пару бочек с водой, таз, ковш, лавки, на одной из которых, ближней к выходу, лежали мои чистые вещи.

— И тут по стенам развешаны травы… — заметила я.

Налив при помощи маленькой скамейки себе воды и хорошенько обмывшись от козьего духа, импровизированной мочалкой, немного придя в себя и успокоившись, я вернулась в дом, где за накрытым столом, ковыряясь в травах, сидела Сения, дожидаясь меня к ужину.

— Проходи, вечерять будем. — бросила знахарка, завидев меня на пороге.

— Я не голодная… — буркнула я, услышав пренебрежительный тон старухи. — Я хочу спросить…

— Ну, коли не голодная, иди вона на лавку спать… — перебила меня Сения, раздражаясь и кивая головой к дальней от входа, но ближайшей к печи, лавке.

— Но мне нужно узнать… — настаивала на своем я.

— Завтра спрашивать будешь, поздно уже, я поем и спать пойду… Нет у меня ни сил, ни времени с тобой лясы щас точить… — бубнила бабка.

— Ладно! — крикнула я, заводясь и прошла мимо стола к лавке, и забралась на постель.

Отвернувшись к бревенчатой и потертой стене с щелью, заткнутой серой и старой травой, я громко и недовольно пыхтя, лежала на лавке и все отчетливее понимала:

— Долго я так не вынесу…

Промучившись какое-то время без сна и уже дождавшись, когда Сения потушит лучину и уляжется на печь, я уснула.

Конец 1 книги 

Оглавление

C чего все начиналось…

Глава 1. Да ладно!

Глава 2. Принятие…

Глава 3. Близкое знакомство…

Глава 4. Событие…

Глава 5. В пути…

Глава 6. В гостях у тетки Варвары…

Глава 7. Сладкие петушки…

Глава 8. Сиротинка…

Глава 9. Дорога домой…

Глава 10. Часть 1. Праздник к нам приходит…

Глава 10. Часть 2. Пробуждение…

Глава 11. Первая кровь…

Глава 12. День обряда…

Глава 13. Часть 1. Что-то не так…

Глава 13. Часть 2. Решение…

Глава 14. История старца…

Глава 15. Часть 1. Одна беда не докучит, а докучит, так и научит…

Глава 15. Часть 2. Одна беда не докучит, а докучит, так и научит…

Глава 16. Какой чудесный день…

Глава 17. Ну и как оно…

Глава 18. Часть 1. Последний день…

Глава 18. Часть 2. Последний день…