Бамбуш [Алексей Гучинович Балакаев] (fb2) читать постранично

Алексей Балакаев БАМБУШ ДВЕ МАЛЕНЬКИЕ ПОВЕСТИ

ТРИ РИСУНКА

1

Было военное время.

Я шел с работы. Оставив свои инструменты — лопату, кирку и метлу — в будке, где помещался склад, я направился в сторону станции.

Еще издали услышал протяжный гудок паровоза. Солдаты в серых шинелях разбежались по вагонам. Поезд, стоявший на станции, тронулся раньше, чем я дошел до вокзала.

Люди на перроне долго махали вслед уходящему эшелону. Вскоре они группами и поодиночке вышли за ворота станции, разбрелись по улицам поселка.

Подхожу к вокзалу. Меня вызывает начальник станции. В уме перебираю все свои поступки — придраться вроде не к чему. Неожиданный вызов тревожит меня.

Чистильщиком стрелок на железной дороге я работаю уже три месяца. Стрелки мои содержатся в чистоте и порядке. Еще никто не упрекал меня в нерадивости. Что же могло случиться? Почему вызывают?..

Дежурный по станции, проводив поезд, спрятал флажки под мышкой и, поглубже натянув на лоб круглую черную шапку, вошел в дежурку.

Я взялся за ручку вокзальной двери и тут же обернулся… По калмыцкому закону мужчина, если он идет по делу, не должен оглядываться назад. Я необдуманно нарушил обычай моих предков.

На опустевшем перроне спиной ко мне стоял одинокий Мальчик. Он куда-то пристально смотрел. Необычный вид мальчика сразу же привлек мое внимание. Полы длинного пальто его, опоясанного веревкой, касались земли. В правой руке он держал березовую палку и слегка опирался на нее.

Я подошел к нему сзади и спросил:

— Мальчик, что стоишь? Иди домой, замерзнешь.

Он не шевельнулся. Мои слова не тронули его. Он молчал.

— Как зовут тебя? — спросил я.

Мальчик по-прежнему не отвечал. И вдруг на его худом, истощенном лице я увидел крупные слезы. Они, как стеклянные бусы, стекали по крыльям маленького курносого носа.

— Мальчик, кто обидел тебя?

Он стоял как статуя.

«Глухонемой…» — подумал я и коснулся его руки.

— Не трожь меня! — сердито проговорил мальчик, будто проснувшись, и сильно толкнул меня локтем.

— Что случилось? Почему стоишь здесь?

Мальчик продолжал молчать.

На голове его — старая черная шляпа, мятая, дырявая. Цвет пальто определить трудно — заплатка на заплатке. Бледное, морщинистое лицо, согнутая от холода спина — совсем жалкий, маленький старичок.

Я опустился на корточки, положил руки на его плечи, посмотрел в его полные слез глаза и сочувственно спросил:

— Кого ждешь?

— Папу… — чуть слышно ответил мальчик и глубоко вздохнул.

— А где твой папа?

Мальчик снова замолчал. Видно, мой вопрос задел самую больную струну его души: опять, точно крупные дождевые капли на стекле, потекли слезы.

— Куда же уехал твой отец?

— На войну…

— На войну?

— Да.

Поняв, что вопросом своим причинил боль мальчику, я спросил:

— Мать есть?

— Есть.

— Как ее зовут?

— Не скажу.

— Почему?

— Не приставай ко мне.

Тут к нам подошла тетя Феня, станционная уборщица, и запричитала:

— Боже мой, на что же это похоже… Маленький, замерз, наверно…

Но мальчик диковато посмотрел на нее и рванулся назад.

— Подожди, мальчик, скажи, как зовут тебя? — поспешно спросил я.

— У меня нет имени.

— Разве бывают люди без имени?

— Я без имени.

Мальчик снова хотел убежать. Но я ухватился за его палку.

— Пусти, говорю. Домой пойду.

— Как зовут?

— Никак!

— Настоящее имя?

Оставив в моих руках палку, мальчик убежал.

Тетя Феня спросила:

— Чей это?

— Не знаю.

2

Когда я вошел, начальник станции Михаил Александрович сказал:

— Садись, Бадма́.

От дружелюбного взгляда начальника волнение будто рукой сняло. Я осторожно сел на стул, который стоял возле стола, накрытого зеленым сукном.

— Ну как, нравится работа? — поинтересовался Михаил Александрович.

— Нравится, — ответил я и по-солдатски встал.

Начальник станции улыбнулся:

— Сиди, сиди.

Чистить стрелки в зимнее время — работа тяжелая. Тем более в Сибири, особенно когда задувает метель. Но я не хотел показать, что мне тяжело.

— Значит, нравится. Это хорошо, — сказал начальник станции. Чиркнув зажигалкой, он прикурил погасшую папироску и, глубоко затянувшись, выпустил голубоватый дым. — Говорят, что ты умеешь рисовать. Это правда? — Михаил Александрович посмотрел на меня совсем по-отечески.

— Умею. Только плохо.

— Ну-ну, не скромничай. Видел твои рисунки. Ермо́тик показывал.

Ермотик — секретарь партийного комитета узловой станции. По-моему, он хитрый. Беседуя с человеком, как бы невзначай узнает все, что у него на душе. Однажды, когда я чистил стрелки, Ермотик подошел и ко мне, расспросил о том о сем и буквально все узнал о моей жизни. Я рассказал