Два эльфа [Морис Женевуа] (fb2) читать онлайн

Морис Женевуа Два эльфа

Перевод Е. Спасской

Давным-давно в одном маленьком лесу было волшебное королевство, и правили им два славных короля.

Это было в те времена, когда на земле еще оставались нетронутые уголки, которые люди не успели опутать сетью дорог и телеграфных проводов; небо над ними было голубым, не исчерканным белыми полосами от сверхзвуковых самолетов.

Тишина в маленьком лесу нарушалась только стуком дятла на сосне, щебетанием болтливой малиновки да торжественной песней ветра в ветвях деревьев.

Какой благословенный, сладостный покой! Все звери жили там счастливо, в мире и согласии благодаря двум славным королям.

Они управляли королевством по очереди: один — днем, другой — ночью. Первый был голубоглазый, с золотистыми вьющимися волосами, румяный, как сама заря. Звали его Антальцидор. Второй был черноволосый, с лицом бледным и свежим, как лепесток белой розы, с глазами темными и ясными, как родниковая вода в тени ветвей. Его звали Галадор.

Я назвал их так, потому что у них и вправду были такие имена, и тут уж ничего не поделаешь. Конечно, было бы проще придумать им фамилии — например, Белов и Чернов. Но фамилии бывают только у людей, а Антальцидор и его друг Галадор были эльфами. Эльфом дневным и эльфом ночным.

А теперь послушайте, как протекала жизнь в их королевстве. В общем-то, все было очень просто. Каждое утро, когда рассеивался ночной сумрак, небо над Тропой Эльфов медленно розовело и жаворонок выводил свою первую трель, на опушке маленького леса появлялся Антальцидор.

Это был красивый молодой человек лет шестнадцати, но ростом с локоток. Одет он был в розовый атлас и белый шелк с синими лентами, на боку блестела тонкая серебряная шпага, воротник и пояс были расшиты золотом, и весь он сверкал под лиственным сводом, как маленькое солнце. Антальцидор шел, едва касаясь земли. Он ничуть не торопился: тут наводил глянец на листок ландыша, там вдыхал аромат первоцвета. Время от времени он останавливался, оглядывался по сторонам, хлопал в ладоши и запевал утреннюю песенку эльфа:

Так он бодро шагал и пел, прерывая иногда свою песенку, чтобы весело распорядиться:

— Прыгай, бельчонок! Растопырь лапки, распуши хвост и лети вместе с ветром с сосны на граб… А ты, малиновка? Чего ждешь, щебетунья? Щебечи!.. А ты где, дятел? Что-то я не вижу твоей пестрой шапочки. Стучи!.. А ты, сизый голубь? Воркуй!.. А ты, певчий дрозд? Пой!

И он хлопал в ладоши, чтобы разбудить каждую травинку, каждый цветок, каждую капельку росы на листьях; в ответ раздавались щебет малиновки, воркование голубя, стук дятла на сосне и радостная трель дрозда.

— Это ты, Антальцидор? Я засыпаю.

— Уже?

— Я почти заснул. Тебе давно пора быть здесь.

Сонный, со слипающимися глазами, Галадор встречал друга. Это происходило всегда в один и тот же час, под самым красивым деревом в лесу, на Королевской Поляне, к которой вели все дороги и тропинки.

Дерево стояло посреди поляны, и его было видно отовсюду: огромное, просто гигантское, оно покрывало все вокруг трепещущим лиственным куполом. Это был граб с серебристой корой, его сильные корни приподняли почву так, что образовался круглый, покрытый мхом холмик. Именно там, между двумя огромными, узловатыми, но красиво изогнутыми корнями, находился королевский дворец. И конечно, ни одно человеческое жилище не могло сравниться с ним по прочности, великолепию и красоте. Ни шелк, ни парча не могли соперничать с густым, красновато-коричневым, отливающим золотом мхом. Отполированные корни не уступали лучшим изделиям краснодеревщиков. А утренний и вечерний туман развешивал во дворце очаровательные занавески, прозрачнее самого тонкого батиста. Ткачихи-паучихи плели свои сети — в них дрожали жемчужины росы, но ни разу не попалась ни одна мошка.

А что может быть нежнее и приятнее на ощупь, чем темно-коричневая шляпка молодого боровика? Ни у одного короля на свете не было такого мягкого, бархатистого трона великолепного шоколадного цвета — Трона-Гриба-Боровика, подобного тому, на котором восседали лесные эльфы.

Но разумеется, они никогда не сидели на нем вместе. Как только появлялся Антальцидор, Галадор вставал и уходил. Друзья едва успевали обменяться приветствиями. У ночного эльфа слипались глаза, он зевал и поглаживал свой черный бархатный камзол. Склонившись над чашечкой цветка, он пил утреннюю росу.

— Все в порядке? — спрашивал Антальцидор.

— Все в порядке.

— До вечера?

— До вечера, — отвечал Галадор. — До первого полета козодоя.

И он тут же уходил. Никто не знал куда. Должно быть, эльфы отдыхали ближе к опушке леса, в каком-нибудь другом, никому не ведомом дворце.

Но это тайна, и я не вправе рассказывать об этом.

Каждый день в одно и то же время царствующий эльф видел, как его друг появляется на Тропе Эльфов. Он встречал его в королевском дворце между корнями граба, галантно уступал место на троне, отпивал из чашечки цветка несколько глотков ароматной росы и исчезал на двенадцать часов — один на рассвете, другой с наступлением темноты.

Вот так и шла жизнь в их королевстве. Порядок был установлен раз и навсегда, и это был прекрасный порядок, лучше не придумаешь. Не было ни ссор, ни столкновений — словом, никаких происшествий. И мне не о чем было бы вам рассказать, разве что придумать сказку ни о чем (но все же прекрасную, как бег лани или полет ласточки), если бы не…

* * *

Все произошло по вине шмеля, толстого, мохнатого и полосатого. Не то чтобы этот шмель был очень злым, но он слишком много жужжал, как, впрочем, жужжат все шмели на свете, а кроме того, был самодовольным и обидчивым.

История эта случилась в тихий весенний день, а надо вам сказать, что в маленьком лесу всегда была весна. Сквозь листву кое-где виднелось синее небо, щебетали птицы, о которых я уже говорил (забыл только упомянуть зеленую пеночку), а на коленях у Антальцидора трепетала крылышками красавица бабочка. И тут — увы! — появился шмель.

Он прилетел вместе с солнечным лучом, стукнулся о граб, сказал «жжуть», отскочил назад, ударился о лоб эльфа, сказал «ужжас», жужжа, рванулся вперед, завертелся вихрем, натыкаясь на все вокруг, спугнул бабочку и так долго и громко трещал крыльями, что оставалось только заткнуть уши, настолько этот жужжащий и кружащийся шмель заполнил дворец своей персоной.

— Улетай, шмель, — строго сказал Антальцидор.

— А что я такого сделал? — захныкал шмель, продолжая метаться. — На полянке светло, а здесь вон какая темнотища! Поэтому я и стукнулся… и гораздо больнее, чем ты думаешь. Ужасно твердые стены у тебя во дворце.

— Не тверже твоей головы, — ответил эльф. — И каким это ветром тебя сюда занесло? Теперь у меня будет шишка на лбу… Улетай, шмель. — И он нагнулся, чтобы взять свою волшебную палочку — ветку крестовника с золотыми цветами-звездочками. — Раз… Два… Сейчас скажу «три»…

Внезапно наступила тишина. Ни шмеля, ни шума больше не было. По мановению волшебной палочки солнечный луч унес нарушителя спокойствия так же быстро, как и принес. Но шмель обиделся до глубины души и страшно разозлился.

А славный Антальцидор этого даже не заметил. Он заслушался щебетом малиновки, бабочка снова вспорхнула к нему на колени, и ясный день вновь обрел покой под взглядом короля-эльфа.

Снова радость засияла в его глазах, радость мира и согласия со всем, что его окружает, с чистым воздухом, деревьями, травой, со всеми зверюшками, с теми, кого он видел, и с теми, кого не видел, но знал, что они находятся на своем месте в его маленьком лесном королевстве; с ночными зверями, которые в ожидании Галадора спят в своих норах и дуплах; с большими зверями, которые никогда не приближаются к маленькому эльфу, чтобы его не испугать, но все они — и косуля, и олень — Ветвистые рога, и кабан — счастливы, что в их мире царит такой прекрасный порядок и никакой шмель не нарушает больше его гармонии.

И жизнь в лесном королевстве продолжалась, как прекрасный сон наяву. Антальцидор чувствовал себя достойным доверия, которое оказал ему и Галадору Великий Король Эльфов. «Не знаю, как там ночью, — думал Антальцидор, — но днем, во всяком случае, все идет прекрасно. Конечно, в этом нет большой моей заслуги: достаточно время от времени напоминать о порядке. Мне даже не нужна волшебная палочка. Мои подданные хорошо воспитаны, послушны…»

— Хи-хи-хи! — раздался пронзительный голосок. — Хи-хи-хи!

— Что такое? — пробормотал маленький король. — Кто-то смеется надо мной? Но кто посмел? Неужели я размышлял вслух? Да нет, наверное, это дятел перелетел с дерева на дерево. Ну и ладно, лишь бы он продолжал стучать. Стучи, дятел!

И тут же дятел снова застучал клювом по сосне. Белочка бесшумно спрыгнула с бука и проскользнула у самых ног Антальцидора, держа в зубах орех. «Дятел на сосне, жаворонок в вышине, — подумал эльф, — все в порядке».

И Антальцидор стал напевать считалочку лесных королей:

И так далее, и так далее, на одном дыхании, без единой ошибки и не пропустив ни одного слога (а иначе ему пришлось бы начинать все сначала).

закончил, наконец, Антальцидор. — Уф!.. — И, довольный собой, перевел дыхание. Теперь он мог быть спокоен: еще один день в его королевстве пройдет без происшествий.

Берегись, Антальцидор! Ты забыл про толстого злопамятного шмеля, которого ты выгнал и обидел и который в это самое время…

Но чем же занят полосатый шмель? Можно подумать, что он тоже забыл о нанесенной ему обиде и мирно собирает мед. Но тогда почему же он старается спрятать в тени свое толстое золотое брюшко с черными полосками, которыми он так гордится? Почему этот хвастун, любящий, чтоб его жужжание слышали все, теперь летает совершенно бесшумно, стараясь проскользнуть незамеченным? Он перелетает с цветка на цветок перед самым входом во дворец и садится то на один, то на другой. На Королевской Поляне много цветов, и они самые красивые во всем лесу. Но два цветка, облюбованные шмелем, самые прекрасные из всех. Это цветок аквилегии, фиолетовый, как вечернее небо, и колокольчик — голубой, как небо утром. (На языке эльфов первый цветок назывался Коломбиной, а второй так и звали Колокольчиком.)

Шмель без устали летал от Коломбины к Колокольчику и от Колокольчика к Коломбине, стараясь производить как можно меньше шума, а Антальцидор улыбался своим мыслям и ничего не замечал.

День медленно клонился к вечеру. Дневной эльф уже начал, как обычно в этот час, поглядывать в сторону Тропы, под лиственным сводом которой вот-вот должен был появиться другой, не менее очаровательный эльф, одетый в черный бархат и ростом с локоток.

А вот и пунктуальный Галадор. Его изящная фигурка четко обрисовалась на фоне темнеющего неба. Над его головой уже блестит первая ночная звезда. Антальцидор посмотрел на него с нежностью: «Какой хороший друг! Какой прекрасный король! И как это он справляется в темноте со своими ночными зверями? Ага! Вот и козодой пролетел. Не нравится мне его бесшумный полет. Поторопись, Галадор!»

Наконец он услышал звонкий голосок своего друга. Опять зазвучала песенка эльфа, но на этот раз, разумеется, вечерняя.

Антальцидор зевнул и улыбнулся.

— Все в порядке? — спросил ночной король.

— Все в порядке.

— До завтра?

— До завтра, — ответил Антальцидор. — До первой трели жаворонка. — И добавил, потягиваясь: — До чего же спать хочется! Пожалуй, сегодня мне даже не понадобится пить росу из Колокольчика.

— Ты осмелишься нарушить закон? — в испуге воскликнул Галадор.

— Конечно, нет, — успокоил его друг. — Если мы сами не станем соблюдать законы, то чего же требовать от других?

И, переступив через поросший мхом порожек, Антальцидор склонился над Колокольчиком, выпил свежую вечернюю росу, скопившуюся в чашечке, и пошел по Тропе Эльфов в другой дворец.

Ни он, ни Галадор не услышали совсем рядом с Колокольчиком треск чьих-то крылышек. Это спрятавшийся в траве шмель не смог сдержать своей радости, увидев, как дневной эльф выпил цветочную росу. Чему же он так обрадовался? Посмотрим, что будет дальше.

* * *

Удобно устроившись на троне-грибе, Галадор хлопнул в ладоши и стал отдавать распоряжения на ночь:

— Летучие мыши, взлетайте повыше!.. Открой глаза, сова — Большая голова!.. Дома, ежик, не сиди, на прогулку выходи!.. Жаба, ночью под луной песенки в болотце пой!

И все повиновались: вспыхнули золотым светом глаза совы, высоко взлетели летучая мышь и козодой, вышли на прогулку ежики всей семьей — папа впереди, мама сзади, ежата посредине; а жаба из болотца, невидимая в наступившей темноте, начала мелодично вызванивать свою песенку.

«Отлично, отлично, — подумал Галадор. — Не знаю, как там днем Антальцидор справляется со своими шумными зверями. Но ночью, во всяком случае, все идет как надо. Мой народ послушный и скромный. А как прекрасны тихие ночные часы, когда тьма окутывает лес черным бархатным покрывалом!»

В просветы между ветвями Галадор смотрел на звезды. В траве у его ног, словно изумруд, засверкал светлячок, потом другой, и вот уже десятки светлячков, повинуясь движению рук Галадора, ритмично раскачиваются в темноте, то повисая гирляндами, то рассыпаясь светящимися искрами. Тихо стрекотал кузнечик, и ему вторило кваканье жабы.

А сам Галадор покачивался на троне и напевал вполголоса считалочку эльфов, ту самую, что пел Антальцидор, и так же быстро, как он, ни разу не запнувшись и не переводя дыхания:

И так далее, до самого конца:

Уф, — вздохнул он наконец с облегчением. — Все в порядке. А теперь будем спокойно ждать жаворонка.

Он говорил сам с собой. Но кто-то его подслушивал. Кто? Ну конечно, противный шмель, спрятавшийся на этот раз под Коломбиной. Ликуя, он потирал свои толстые лапки и злорадно думал: «Да, дружок, подождем жаворонка. Когда он запоет, вот будет потеха!»

* * *

Один за другим погасли светлячки. Одна за другой померкли звезды. Замолкли кузнечик и жаба. Небо над Тропой Эльфов стало медленно розоветь. Утомленный Галадор уже мечтал о том, как сладко он выспится днем. «Пожалуй, мне тоже нет нужды пить росу из моего цветка. Но нет. Закон нельзя нарушать».

«И потом, — добавил он, улыбаясь, — у меня самый красивый цветок и самая вкусная роса».

Галадор встал, медленно подошел к Коломбине, наклонился над глубокой чашечкой цветка и большими глотками стал пить утреннюю росу. Какая она свежая и почему-то более душистая, более пьянящая, чем обычно. Еще один глоток, еще один… Но куда же запропастился Антальцидор? Ему давно пора быть здесь.

А утро между тем вступало в свои права. Вот уже, кажется, и жаворонок запел. Да, это его трель приближается, раздается на опушке леса, как раз там, где кончается Тропа Эльфов. Но напрасно Галадор всматривался в противоположный конец лиственного туннеля, откуда лился яркий свет: никакого эльфа там не было.

Дневной свет струился уже отовсюду, он залил всю полянку широким потоком. Сизый голубь заворковал на грабе. Огненно-рыжая белка прыгнула с ветки на ветку, вытянув длинный пушистый хвост. Галадор вздрогнул при виде летящего, как птица, неизвестного мохнатого зверька.

— Антальцидор, Антальцидор, — позвал он.

Все вокруг двигалось, фыркало, пищало и щебетало. Толстые пауки раскачивались на своих паутинах, как на качелях. Жужжали, собирая мед, пчелы.

— Антальцидор! — снова позвал несчастный покинутый эльф.

Но все напрасно. Антальцидор не появлялся. А беспорядок вокруг нарастал с каждой минутой. Сойки трещали, сороки яростно ссорились в ветвях граба. Какой ужасный крик! Солнечный свет становился все ослепительнее, и Галадор, теряя самообладание, застонал:

— Я ничего не вижу, я сейчас оглохну! О, что же со мной будет?

И куда девалась чудесная ночная тишина, дрожащее стрекотание кузнечика, мелодичная песенка жабы? Где свежая, шелковистая, полупрозрачная темнота, еще так недавно царившая на Королевской Поляне? Все вокруг яркое, грубое, ранящее. Напрасно несчастный эльф закрывал глаза руками — перед глазами у него мелькали большие красные, зеленые, фиолетовые и снова красные круги. В последний раз дрожащим от слез голосом он позвал:

— Антальцидор! Дневной эльф! Друг мой, брат мой, на помощь!

Но в ответ раздавались только крики сорок да насмешливая трескотня соек.

— Спать! Спать! — простонал Галадор. — Уже целый час, как я должен спать…

И при этой мысли его отчаяние и страх усилились. Он не только покинут другом, но первый раз в жизни не спит днем; и не только не спит, но даже и не хочет спать.

Он спрыгнул с трона и бросился к Коломбине.

— О, Коломбина, неужели ты тоже меня предашь? Я хочу уснуть.

Склонившись над лиловой чашечкой, он погрузил в нее свое пылающее лицо. В глубине осталось несколько капель росы. Закрыв глаза, Галадор жадно выпил их, ожидая, что его веки вот-вот начнут слипаться. Но вместо этого его глаза широко открылись, а кровь быстрее побежала по жилам. Почему? Почему?

Он так удивился, что повторил вслух:

— Почему?

— А я зззнаю! А я зззнаю!

Кто это говорит?

— Взззаправду зззнаю, да-да-да!

Что-то вертелось вокруг его головы, кружилось, прыгало — справа, слева. Галадор вгляделся, но ничего не увидел. Он пошарил рукой в воздухе. Что это еще за дневной зверек, вездесущий и невидимый?

— Кто ты? Говори, летающий зверек.

— Я шмель, шмель! — жужжал кружащийся голосок. — Ты хочешь спать? Нет, нет и нет! Ни сна, ни отдыха, ха-ха, низззачтонизззачтонизззачто.

— Но почему? — взмолился бедный эльф. — Раз ты знаешь, скажи мне.

— Потому чччто… — прошипел шмель и, взмахнув крылышками, растворился в солнечном свете.

Повсюду вокруг Галадора царили беспорядок и смятение. Неужели этот писк, визг, скрип и свист, всю эту ужасную какофонию дневной эльф называет щебетом птиц? Все голоса звучали вразнобой, они скрипели, стрекотали, свистели, ухали, терзая тонкий слух маленького короля-эльфа, который так хотел бы уснуть!

Галадор снова устроился на троне-грибе, в самом удобном месте прекрасной коричневой шляпки. Чтобы успокоиться, он стал раскачиваться и тихо напевать: «Закрой глаза, день золотится». Как бы не так! Ничто не помогало. Дневной свет не золотился, он пылал ярким пламенем сквозь прозрачные занавеси, сотканные паучихами.

— Лентяи! — крикнул паукам Галадор. — Ну-ка, быстро устройте мне тень! Мне нужны очень плотные занавески.

Но круглые паучки, удобно расположившись в центре своих паутин, блаженно спали на солнышке, широко растопырив лапки. При каждом крике Галадора они только слегка вздрагивали во сне и снова неподвижно замирали. Да и знали ли они Галадора? Да знал ли сам Галадор, как их зовут? Его приказания их не касались.

Бедный Галадор, он один-одинешенек, и, хотя время близилось к полудню, глаза его широко открыты, несмотря на то что он выпил росу из чашечки Коломбины, эту волшебную воду ночного эльфа, от которой спят днем. В отчаянии он заплакал. Страусовое перо на его берете сломалось и повисло перед самым его носом. Охваченный внезапным гневом, Галадор резким движением головы откинул перо назад и вскочил. Он стоял между корнями граба, весь красный от напряжения (а ведь всегда он был такой бледный), и вопил:

— Гадкие звери! Тише! С меня довольно! Эй ты, как тебя зовут, да-да, ты, с острой мордочкой, острыми ушами и рыжим хвостом? У тебя четыре лапы, а ты летаешь, как птица… А ты еще откуда взялась — такая черная?.. Может быть, ты из моих подданных? Но нет, я тебя не знаю, да и клюв тебя выдает, он желтый, как солнце. Толстая, противная, дневная птица!

Дрозд, к которому так невежливо обратились, вывел длинную насмешливую руладу:

— Сссмешно! Чертовски сссмешно!

А белка — Рыжий хвост, перепрыгивая с ветки на ветку, спустилась с граба и, выглядывая то с одной, то с другой стороны ствола, своей маленькой худенькой лапкой показывала Галадору самый уморительный на свете нос.

— Глуп! Глуп! Страшно глуп!

Стая синиц с растрепанными сине-желтыми перьями окружила Галадора крылатым хороводом, от которого у эльфа прервались голос и дыхание.

— Кто здесь правит? Кто? Кто?

— Не ты! Не ты! — проворчала белка.

Галадор попятился назад во дворец и упал на трон. Он нарочно повернулся спиной к полянке. Понемногу он успокоился и попытался взять себя в руки. «Надо собраться с мыслями, — подбодрил он сам себя, — будем хладнокровны. Итак, Антальцидора нет, в королевстве все идет вверх дном, значит, будь то днем или ночью, править должен я, Галадор. Я должен восстановить порядок и дисциплину, а когда мой товарищ соизволит появиться, я передам ему счастливое лесное королевство, достойное нас обоих. Итак, за дело!»

Галадор помнил, что каждое утро, идя по Тропе Эльфов, Антальцидор хлопал в ладоши и весело отдавал приказания. Но какие именно? Надо вспомнить слова, потом произнести их так же, как он, смело и весело. Обхватив голову руками, эльф сделал невероятное усилие, чтобы вспомнить хотя бы несколько волшебных слов. «Да, это не просто. На рассвете мне всегда так хотелось спать, что сквозь сон я едва слышал голос Антальцидора. Ну-ка, ну-ка… Я как будто припоминаю… Так! Ну, теперь держитесь, безобразники».

Галадор вскинул голову и хлопнул в ладоши. Его голос зазвенел над поляной, полетел над аллеями и тропинками, разносясь по всему лесу:

— Прыгай, косуля! Лети вместе с ветром с сосны на граб!.. А ты где, жаворонок? Что-то я не вижу твоей пестрой шапочки… А ты, сизый дрозд, чего ждешь? Воркуй!.. Нет, не то… Стучи, стучи! Тоже не то… Вот так история…

После минутного замешательства смех и крики раздались с новой силой. Большая косуля, раздувая ноздри, прыгнула, оттолкнувшись всеми четырьмя ногами, как будто хотела пролететь над полянкой, но упала, покатилась по мху, поднялась и исчезла, брыкаясь и фыркая.

— Он сумасшедший! Просто сумасшедший!

— Фьююю! — просвистел ветер. — Как же это я подниму косулю? Он сошел с ума!

— Может, он выпил? Может, он выпил? — засвиристел жаворонок. — Моя пестрая шапочка? Ха-ха-ха!

— Тише! — завопил Галадор. — Расходитесь по домам. Все! Слышите? Все! И сидите там до вечера!

Голос эльфа прервался. Его руки горели — так сильно он хлопал в ладоши. Ему было страшно и становилось все страшнее от той ужасающей неразберихи, которую он невольно вызвал.

Отовсюду появлялись звери, летающие, прыгающие, катающиеся, они исполняли на полянке какой-то фантастический танец. Зайцы, фазаны, кролики; толстые, полосатые, красноглазые слепни; проворные ласки, юркие ящерицы с изумрудной чешуей вылезали из каждой щели, из стволов деревьев и гущи листвы, появлялись на всех тропинках, а Галадор в отчаянии ломал руки и умолял дрожащим голосом:

— Оставьте меня, я же вам ничего не сделал, я просто эльф, ночной эльф… Ой-ой-ой! Сжальтесь надо мной!

Огромный косматый кабан с горящими глазами и белыми клыками, торчащими из черной пасти, как сабли, смотрел на эльфа, пытаясь просунуть голову между корнями граба. К счастью, его голова была слишком большой и не пролезала. Он шумно пыхтел, вертел хвостом, наконец хрюкнул и, подпрыгнув на месте, удалился трусцой.

Собрав последние силы, почти теряя сознание от шума, Галадор забормотал слова волшебной считалки. Но и тут бедняга запутался и все произнес шиворот-навыворот:

Смеялись все звери, смеялся ветер в ветвях деревьев, мушки, танцующие в лучах солнца, и пауки на своих паутинах, смеялся весь лес от земли до неба.

Но кто смеялся громче всех, кружась и жужжа над полянкой? Конечно, он, толстый полосатый шмель.

И Галадор умолк. Он сдался. Теперь у него была одна мысль. Одно желание: дождаться конца этого ужасного дня, забыть скандальный беспорядок, при мысли о котором маленький эльф сгорал со стыда.

Заснул он наконец? Или просто забылся? Очнувшись, он заметил, что солнечные лучи, ослеплявшие его днем, теперь мягко струятся из-под ветвей. Шум немного утих. А в конце Тропы Эльфов Галадор с неописуемой радостью услышал знакомую песенку:

Все было не так, горел не восход, а закат. Но как ни нелепа была песенка, пел-то ее Антальцидор. Вот он появился на полянке в наступающей темноте, нарядный, чистенький, одетый в розовый атлас и белый шелк, со своей серебряной шпагой на боку.

Галадор зевнул, попытался улыбнуться, пробормотать обычное приветствие, но внезапно упал как подкошенный и заснул.

* * *

Антальцидор увидел, как его друг покачнулся и безжизненно соскользнул с трона на мох. Встревоженный, он подбежал к нему, крича:

— Галадор! Галадор!

Но все напрасно. Он наклонился над ним и потряс его за плечо, умоляя:

— Ответь же мне! Проснись! Разве ты не видишь, что наступает ночь? Что же мне делать, что со мной будет без тебя?

Антальцидору тоже казалось, что все на свете перевернулось вверх дном. Он растерянно объяснил:

— Прости! Это не моя вина. Я почему-то не проснулся утром и проспал до самого вечера. Как будто… Как будто я выпил вместо тебя росу из Коломбины, от которой спят днем. Я торопился, я так бежал… А сейчас темнеет, и ты спишь, спишь, спишь, как будто… Ты меня слышишь, Галадор?.. Как будто ты выпил вместо меня росу из Колокольчика, от которой спят ночью!

Галадор молчал: он спал. А темнота сгущалась. У самого входа во дворец вспыхнули огромные глаза совы. Пронеслась летучая мышь, и ветер, поднятый ее крыльями, обдал холодом бедного Антальцидора. Его светлые волосы встали дыбом, а слова застыли на губах. Ах! Что это? В нескольких шагах от него зашевелился колючий кустарник. Кто там? Что за длинная вереница движется в темноте? Что-то оцарапало ногу эльфа. Он протянул руку к больному месту и тут же с криком отдернул ее, уколовшись об острые колючки. Только он вскрикнул, как что-то похожее на кучу мокрого тряпья подпрыгнуло и тяжело шлепнулось ему на ногу. Антальцидор невольно дотронулся до этой кучи и снова закричал от ужаса: куча была ледяная, немного липкая, вся в пупырышках… Откуда же бедняге Антальцидору было знать, что жаба из болотца и вся семья ежей испугались куда больше, чем он сам.

Вокруг все было черным-черно. Правда, то тут, то там вспыхивали маленькие зеленые огоньки. Но они рассыпались и вскоре гасли. Галадор спал глубоким сном, вытянувшись на мху. А сами светлячки, конечно, не могли повиснуть по стенам дворца светящимися гирляндами.

Молчал малютка кузнечик, молчала и жаба в болотце. Но вся ночь наполнилась шорохами, шепотом, странными криками и воплями, от которых замирает сердце. Ухала сова, стонала выпь, рычала рысь, скрежетала неясыть, а олень — Ветвистые рога так громко трубил в ложбине, что эхо разносилось по всему лесу. Внезапно пролетел сыч и испустил жалобный крик протяжный и жуткий. Антальцидор заткнул уши, думая, что настал его последний час. «Наверное, это волк, — подумал он. — Конечно, это волк. Он меня съест…»

От страха Антальцидор позабыл про свою волшебную палочку, лежавшую рядом с троном, да и все равно, разве в такой темноте ее найдешь? Он вздрогнул. Песня наконец смолкла. И тут над головой эльфа зазвенел голосок, похожий на шелест крылышек:

— Считалка! Считалка! Ах, как жжжалко! Считалка!

«А ведь верно! — обрадовался Антальцидор. — Как же я об этом не подумал? Теперь я спасен!»

И, набрав полную грудь воздуха, чтобы не переводить дыхание до самого конца, Антальцидор начал:

И Антальцидор со слезами на глазах умолк. Что с ним происходит? Что это за путаница?

— Как жжжалко! Считалка! Как жжжалко! Считалка! — преследовал его насмешливый голосок.

Казалось, что звенят маленькие цимбалы, исполняющие победную песню. «Жжжуть! Ужжжас! Жжжуть! Ужжжас!» — звучало со всех сторон, как будто какой-то злой дух радовался шуму, гаму, всему этому ужасному беспорядку, сотрясающему ночной лес.

— Всю ночь, жжжуть! Всю ночь, ужжжас! Всю ночь!

— Перестань, — простонал Антальцидор. — Кто ты, злой дух?

— Хочешь знать? Я шмель, я тот самый шмель. Ты меня прогнал, а я тебе отомстил, я мохнатый, полосатый шмель. Считалка! Жжжуть, ужжжас! Считалка! Ах, как жжжалко! Всю ночь! Всю ночь! Всю ночь!

Увы, это правда. То, что пришлось испытать днем Галадору, сущая ерунда по сравнению с тем, что ждало несчастного Антальцидора.

Как и Галадор, он сначала пытался бороться, хлопал в ладоши, выкрикивал приказания, но путался, сбивался, а от этого беспорядок становился только еще ужаснее. Ну и ночка! Все фыркало и хрюкало, толкалось и бодалось, ползло и извивалось, скрипело и стелилось, скользило и крутилось вокруг Антальцидора, трогало его, толкало, приближалось и отступало, и все это в кромешной тьме, так что Антальцидор не мог различить ни одной фигуры, ни одного силуэта, ничего, кроме этого ужасного мельтешения и жутких звуков.

Но хуже всего было безжалостное жужжание шмеля, похожее то на пение флейты, то на звон цимбал. Он был страшно доволен и от радости потерял голову. Вполне возможно, что вся эта история для него плохо кончится. Будем надеяться, ведь он вполне это заслужил.

И когда наконец наступило утро, Антальцидор и шмель были почти одинаково измучены. Что касается эльфа, то это не удивительно: он дрожал от страха и холода. А шмель слишком много летал, жужжал, кружился, подпрыгивал, радуясь осуществлению своего гнусного замысла. Всю ночь он твердил: «Ах, какой я умный! Я самый хитрый из шмелей!» Не правда ли, это уж слишком? Ну, конечно. И теперь я почти уверен, что эта история кончится для него плохо.

Наконец первый солнечный луч проскользнул по Тропе Эльфов и добрался до королевского дворца. Он погладил по щеке спящего Галадора, и ночной эльф улыбнулся, а его веки дрогнули.

Луч поднялся выше и осветил шатающегося, всклокоченного шмеля, который тут же стал на все натыкаться. Он захотел вылететь, бросился в просвет между корнями. И…

* * *

И внезапно его жужжание изменилось. Из торжествующего оно превратилось в жалобный, звенящий крик. Галадор проснулся, приподнялся на локте, улыбаясь другу и машинально напевая вечернюю песенку эльфа:

— Ну, нет! — вскричал Антальцидор. — На дворе день, день, день!

И, спрыгнув с трона, он протянул Галадору обе руки, помогая ему подняться. Тем временем треск шмелиных крыльев стал просто душераздирающим.

— Шмель, ты где? Где ты? — спросили одновременно оба эльфа.

— Ззздесь я, ззздесь, — горько заплакал шмель.

Друзья обернулись к входу, откуда доносились звуки, но никого не увидели.

А ведь на дворе уже совсем светло, и рыже-черный шарик должен быть хорошо заметен.

— Где здесь?

— В паутине. Я попался!

Наконец в углу над входом эльфы заметили какое-то шевеление. Это шмель, запутавшийся в паутине, со связанными лапками и парализованными крылышками, отчаянно пытался вырваться.

— Освободите меня! — взмолился шмель. — Я признаюсь! Это я, я виноват! Развяжите меня, я вам все расскажу.

— Сначала расскажи, — сказали эльфы. — На этот раз ты действительно попался.

Вместо тончайших, прозрачных кружевных сетей, которые могли задержать разве что капельки росы или цвета радуги, этой ночью пауки сплели крепкие канаты, которые связали самого толстого и сильного из всех желто-полосатых шмелей. Конечно, когда все теряют голову, когда день путается с ночью, те, кто должен спать, бодрствуют, а те, кто должен бодрствовать, спят, — случается и не такое, даже в самом тихом и самом счастливом лесу на свете.

— Расскажи-ка, расскажи, — повторили эльфы.

И несчастный шмель, преисполненный раскаяния, поведал, раскачиваясь наверху, как маятник:

— Своим хоботком я перекачал росу из Коломбины в Колокольчик.

— Ну и?.. — спросили одновременно оба эльфа, задыхаясь от волнения.

— Ну и потом, конечно, я перекачал росу из Колокольчика в Коломбину.

— Так, значит, ты поменял росу в цветках? — воскликнули в один голос Антальцидор и Галадор.

— Увы, да, — сказал шмель.

— Ха-ха! — рассмеялся Антальцидор. — Значит, я выпил из Колокольчика росу, от которой спят днем! Вот почему я не проснулся на заре.

— Ха-ха-ха! — расхохотался Галадор. — А я выпил из чашечки Коломбины росу, от которой спят ночью! Вот почему я заснул в тот час, когда должен был править.

— Ну что ж, шмель, — хором сказали эльфы. — Поздравляем, ты ловко все это проделал. А если мы теперь так и оставим тебя здесь висеть?

— Нет! Нет! — взмолился шмель. — Я больше не буду. Пощадите, милые, благородные, великодушные эльфы! Подумайте, ведь сейчас все уже приходит в порядок. В чашечке Коломбины скопилась утренняя роса. Она ждет тебя, Галадор. Смело пей ее, иди отдыхать и спи весь день, пока Антальцидор будет царствовать. А с наступлением темноты Антальцидор выпьет из Колокольчика вечернюю росу и будет спокойно спать всю ночь. И все пойдет как в прежние счастливые времена.

— Ну, что ж, — улыбнулись эльфы. — Мы тебя прощаем, шмель.

Галадор влез на трон и подставил спину Антальцидору, чтобы тот мог взобраться наверх.

Маленькой серебряной шпагой Антальцидор одну за другой перерезал нити, высвободил лапку, крылышко, остановился.

— Ты раскаиваешься? Ты правда больше не будешь? Клянешься?

— Клянусь! — ответил шмель.

Еще несколько легких взмахов шпаги, и лапки шмеля зашевелились, а крылышки задрожали.

— Лети к нам! — приказал Антальцидор. — Вылетай на свет, чтобы тебя было видно. Садись прямо перед троном.

И шмель послушно приземлился на мох.

— Сядем же вместе на королевский трон, — продолжал Антальцидор. — Так, хорошо! А теперь, друзья, считалку! Вместе, я и Галадор. Я уверен, что все получится… А ты, шмель, аккомпанируй нам, ритмично, звучно, чтобы все звери в лесу, дневные и ночные, услышали нас. Все готовы?

— Да, — ответил Галадор.

— Да, — сказал шмель.

— Тогда — раз, два, три…

Антальцидор подобрал свою волшебную палочку с золотыми цветками и взмахнул ею, подавая сигнал. И оба эльфа в полный голос, на одном дыхании запели лесную считалку. А шмель на своей трубе, на цимбалах и большом рокочущем барабане аккомпанировал песне эльфов.

И конечно, все звери беспрекословно повиновались ей. Белка прыгнула с сосны на граб, растопырив лапки и распушив хвост; защебетала болтливая малиновка; заворковал сизый голубь; застучал по сосне дятел; черный дрозд начал ритмично выводить свои рулады; а все ночные звери — козодой, летучая мышь, сова, вся семья ежей и жаба из болотца — тихо держались в тени, зная, что их время еще не пришло; большие звери остановились поодаль. Косуля с острыми рожками грациозно вытянула свою гибкую шею, олень — Ветвистые рога высунул морду из зарослей папоротника, кабан спрятался в кустах так, что видны были только его горящие глаза. И все они, затаив дыхание и замерев, слушали двух друзей.

И так до конца, ни разу не запнувшись и ни разу не переведя дыхание, до — вы помните? —

Звонкие голоса эльфов взмыли ввысь, как трели жаворонка. Колокольчик и Коломбина выпрямились на своих стебельках и засинели ярче обычного.

— Ну а теперь наша очередь! — сказал шмель.

И все звери, а также Колокольчик и Коломбина хором запели хвалебную песню эльфам:

Примечания

1

Стихи в переводе Н. Пономаревой.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***