Свердловская рок-энциклопедия "Ритм, который мы..." [Дмитрий Юрьевич Карасюк] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Карасюк Свердловская рок-энциклопедия «Ритм, который мы…»

РОМАНУ И КАТЕ,

МОИМ ВЕРНЫМ ГЛАЗАМ, РУКАМ, А ИНОГДА И НОГАМ

Тем, чья молодость пришлась на вторую половину 1980-х, при словах «свердловский рок» сразу вспомнятся названия знаменитых российских групп «Наутилус Помпилиус», «Чайф», «Агата Кристи»… С тех пор прошло четверть века, но музыканты этих коллективов по-прежнему дают аншлаговые концерты, а их песни постоянно звучат в эфирах российских радиостанций. Все это внушает молодым меломанам чувство уважения к золотой поре отечественного рока, когда на сцене стояли не люди, а исполины, а каждая новая песня или альбом были культурным потрясением.

Однако история свердловского рока не исчерпывается парой-тройкой имен, которые до сих пор на слуху. Они — лишь вершина огромного айсберга. В 1970-1980-х годах, в золотую пору уральского рок-н-ролла в Свердловске и окрестностях творили десятки коллективов, каждый из которых был по-своему интересен и уникален.

В эту рок-энциклопедию вошли рассказы о сорока выдающихся свердловских группах. Эти коллективы блистали на рок-клубовских фестивалях или творили во времена, когда таких фестивалей еще/уже не проводилось.

В дискографиях представленных рок-групп используются несложные условные обозначения:

М — магнитофонный альбом,

К/К — компакт-кассета,

LP — виниловая пластинка,

CD — компакт-диск,

WEB — Интернет-альбом.

«East of Eden»

«Мы ничего специально не выдумывали, наша музыка жила внутри нас, а мы ее просто доносили до слушателей».

Владимир Елизаров

Александр Калужский всегда, в том числе в бытность администратором рок-клуба и директором «Наутилуса Помпилиуса», очень любил «голубоглазый соул» — черную музыку, исполнявшуюся белыми музыкантами. Помимо трепетного отношения к американским группам типа «The dooby brothers» он любил поэзию и сам писал хорошие стихи, причем не только по-русски, но и на английском языке, которым владел в совершенстве. Он чувствовал в себе потенциал для создания рок-проекта, способного покорить весь мир или хотя бы музыкальный рынок США.

Еще во время работы с «НП» Саша подружился с Владимиром Елизаровым, отвечавшим за звук «Наутилуса» как на сцене, так и в студии. Володя — старый музыкальный волк, игравший на гитаре еще в одном из первых в Свердловске эстрадных коллективов, «ЭВИА-66». В составе филармонической группы «Слайды» Елизаров объездил всю страну и выступал на Первом всесоюзном рок-фестивале «Весенние ритмы» в Тбилиси в 1980 году, затем вместе с Александром Новиковым записывал альбомы «Рок-Полигона». Володя — мультиинструменталист: виртуозно владея гитарой, он преподавал курс бас-гитары в музыкальном училище имени Чайковского, а при записи мог управиться с любым музыкальным инструментом — от шотландской волынки до австралийского диджериду. В начале 1991 года Елизаров с группой «Внуки Энгельса» выпустил альбом собственных песен «Без адреса», большая часть которого звучала очень похоже на соул. Калужский понял, что нашел единомышленника.

Елизаров против идеи прославиться на весь мир своей музыкой не возражал. Началась работа. Песни сочиняли сразу по-английски. Саша объяснял всем, что это просто родной язык рок-н-ролла, но виды на западную аудиторию были заметны невооруженным глазом. Даже название проекта — «East of Eden» — отсылало куда-то за океан к роману Джона Стейнбека и его экранизациям. Состав группы подобрался высококлассный — авторитет Елизарова среди музыкантов был настолько высок, что поиграть с ним почитали за честь многие. Клавишником стал выпускник консерватории Евгений Родыгин, саксофонистом — лауреат международных конкурсов Игорь Паращук. За барабанами разместился Игорь Захаров, до того выступавший в составе «Флага», «Экипажа» и «Траппы». На бас пригласили лидера групп «Метро» и «Красный крест» Аркадия Богдановича: «Володя был моим преподавателем на последнем курсе музучилища, и мы испытывали с ним какую-то взаимную симпатию. Поэтому, когда они с Сашей позвали меня в свой проект, я с радостью согласился». Сам Елизаров играл на гитаре и пел, а также вместе с Калужским продюсировал весь проект.

Начались репетиции. Скоро возникла идея поехать почему-то в Сингапур поработать в одном из тамошних лаунж-клубов. Параллельно с елизаровскими песнями стали готовить программу из фирменных хитов, но, к счастью, эта идея благополучно отпала. Затем появилась мысль сделать совместный проект с «Доктором Фаустом». Владимиру доставила бы огромное удовольствие игра с этими супермузыкантами, но Калужский понял, что с таким количеством лидеров в коллективе долго не протянуть. Репетиции продолжились. «Играя то, что написал Елизаров, я испытывал огромное удовольствие, — рассказывает Богданович. — За время нашего сотрудничества я фактически получил еще одно музыкальное образование. Это касалось и аранжировочного видения, и в первую очередь умения петь. Виртуозное Володино владение голосом (я говорю без тени иронии) очень много мне дало».

В конце года группа переместилась на «Студию 8» и приступила к записи дебютного альбома. Так как все было отрепетировано и выучено, песни игрались уже наверняка. В январе 1992-го свежая фонограмма была отправлена в американский город Остин в качестве заявки на участие в крупнейшем музыкальном фестивале «South by south-west». Видимо, уральская пленка организаторам понравилась, «East of Eden» быстро прошел конкурс из более чем трех тысяч претендентов и получил приглашение на фестиваль.

В честь этого события супергруппа дала свой первый, и единственный, концерт на родине — в Театре юного зрителя. От переизбытка чувств на сцену вышел даже Калужский, спевший в одной из песен. До осуществления мечты, казалось, рукой подать. Начались сборы в заокеанский вояж, для которого в первую очередь нужны были деньги. Менеджер коллектива Георгий Звягин нашел спонсора — авторитетного предпринимателя Владимира Фролова, возглавлявшего фирму «УралБизнес», наплел с три короба, что вслед за выступлением на фестивале повалится куча контрактов и он легко отобьет свои деньги. Кроме того, Фролова и троих его компаньонов включили в состав группы, и под этим соусом они легко получили американские визы.

Группа «East of Eden» в Техасе, 1992

История поездки в Америку заслуживает отдельного романа в авантюрном жанре. «East of Eden» долетели до Майами. В самолете встретили Грахова, который по собственным делам направлялся на тот же фестиваль. Дальше путешествовали вместе. Купили подержанный микроавтобус «додж» семьдесят-мохнатого года выпуска и поехали в Техас. Спонсоры остались во Флориде по каким-то своим коммерческим делам, обещали подъехать позже.

С приключениями и несколькими поломками уральцы добрались до Остина. Перед их взорами предстала двухкилометровая улица, на первых этажах всех домов которой кто-то играл. Фестиваль в Остине — это тридцать—сорок клубов, в которых ежевечерне выступает сотня групп всех стилей и направлений. Днем происходят семинары и встречи специалистов. Главная задача музыкантов днем — заинтересовать и постараться заманить как можно больше журналистов и представителей лейблов на свой вечерний концерт. Уральцы об этих «правилах», естественно, не знали.

На первом представлении в зале находилось всего несколько человек. «East of Eden» отыграли и замерли в ожидании контрактов. Подошел юноша, спросил: «Вы из России? Всегда хотел поговорить с кем-нибудь на русском языке», — и ушел. Подошел еще один и выразил восхищение, что в России тоже играют музыку. Больше контактов не было. Музыканты приуныли.

На следующее выступление через три дня подъехали на крутом «Кадиллаке» спонсоры. Сели в углу зала и приготовились к подписанию контрактов. Концерт прошел примерно так же, как и предыдущий. После его окончания между музыкантами и спонсорами возникло явное напряжение. В результате конкретных переговоров было решено: музыканты едут обратно в Майами, продают «додж» и возвращаются домой, а Калужский вместе со спонсорами отправляется в Лос-Анджелес и отрабатывает долг в качестве переводчика.

«East of Eden» проболтались в Остине почти месяц, непонятно чего ожидая. Местные коллеги отговаривали их уезжать: «Вы с ума сошли! У вас все будет хорошо. Подождите с полгодика, вас впишут в график гастролей по лучшим клубам Америки, и все наладится». Но свердловчане, народ нетертый в шоу-бизнесе, испугались столь длительного ожидания — деньги катастрофически кончались. Они поехали домой.

По дороге во Флориду музыканты сделали крюк, чтобы послушать настоящий негритянский джаз в Новом Орлеане. Возможно, эта музыка придала силы даже «доджику» — после Луизианы он стал ломаться реже. Основная часть группы улетела на родину, а Елизаров, Грахов и Звягин продали автобус и из Майами поехали в Нью-Йорк.

Удобней всего было добираться на арендованной машине, но во Флориде отказывались давать на прокат автомобиль для дальней поездки в северный штат. Тогда Грахов с многозначительным видом сообщил работникам проката, что вообще-то они — известные российские журналисты, и дал понять, что завтра во всех газетах крупнейшей страны мира может быть напечатан совет ни в коем случае не иметь дело с этой конкретной прокатной фирмой. Устрашившись такой перспективы, американцы тут же вручили «акулам пера» ключи и только попросили оставить авто на стоянке в нью-йоркском аэропорту с полным баком. Троица быстро добралась до Манхэттена, где встретилась с Калужским. Володя и Саша постарались заинтересовать своей записью рекорд-компании, но безуспешно.

Через несколько месяцев все участники американского турне снова собрались в Екатеринбурге. На родной земле материал «East of Eden» был мало кому интересен. Сам Елизаров резко охладел к своему проекту, и группа распалась. Владимир основал собственную студию «SVE-records» и, пройдя практический курс музыкального продюсирования в Калифорнии у трижды номинанта Грэмми Криса Джулиана, стал известным в России продюсером. Работал с музыкантами самых разных жанров, в том числе с «Чайфом» и «Смысловыми галлюцинациями». Много лет Елизаров преподает на эстрадном отделении Музыкального училища имени Чайковского.

Участники американской эпопеи в Нью-Йорке, 1992

Калужский вернулся в Америку, где пытался продать отдельные песни «East of Eden» тамошним звездам. Потом он переехал в Сан-Диего, где вступил в Гильдию Сонграйтеров Калифорнии. Заодно с соавтором туда же был принят и Елизаров. В 1999 году их песня «Gabrielle» заняла второе место в ежегодном конкурсе Сонграйтеров в Сан-Диего. Сегодня Калужский работает в Калифорнии преподавателем английской литературы, переводит поэзию Лермонтова на английский язык.

Затея с выходом уральского соула на американский рынок имела скромный успех, прежде всего, потому, что свердловчане не уделили должного внимания грамотному продвижению своего материала. Играли «East of Eden» вполне на уровне остальных групп, но для ажиотажа среди шоу-бизнесменов этого было недостаточно. Кроме того, Калужский слишком перегрузил тексты. Американцы оказались не готовы к такой смысловой насыщенности.

Дискография

«In the red ghetto of the World» (1991 — М)

«East of Eden» (1997 — CD, сборник)

«Агата Кристи»

«За эти 20 лет мы построили свою маленькую страну, где живут тысячи наших поклонников, и мы тоже».

Братья Самойловы

Братья Самойловы, жившие в небольшом городе Асбесте в ста километрах от Свердловска, росли детьми музыкальными. Старший, Вадик, в пять лет подобрал на пианино песню «Кто на новенького?» из фильма «Достояние республики» и без всякого принуждения продолжил осваивать инструмент в музыкальной школе. К шестому классу он уже играл на простенькой «Ионике» в школьном ансамбле среди ребят на два-три года старше. Примерно в то же время родственник привез из Барнаула магнитофон «Юпитер» и коробку катушек в придачу. Вместе с младшим братом Вадик прослушал все записи. Ему больше всего понравились «Queen», а на семилетнего Глеба неизгладимое впечатление произвели три альбома «Pink Floyd». После этого Глеб твердо решил, что, окончив школу, будет работать «пинкфлоидом», и подтвердил эту мечту на уроке рисования: «Учительница попросила изобразить, что кому хочется. Все рисовали цветочки, зайчиков и танки, а я — рок-группу с гитарами, барабанами и хаерами».

В школьном ансамбле Вадик познакомился с Александром Козловым и Петром Маем. Саша регулярно посещал рынок на Шувакише и имел одну из лучших в Асбесте коллекцию пластинок. А Петя ради общего дела мог преодолеть любые препятствия, даже убедить маму Вадика, что не все рок-музыканты бездельники и алкоголики, и что участие в школьном ансамбле ничем ее сыну не грозит. Это трио стало звездами школы № 1. ВИА менял состав, названия (в истории осталось только одно из имен — «Циклон»), но костяк оставался неизменным. Вадик и Саша начали писать песни, Петя им в этом помогал. Для участия в конкурсах приходилось подписывать свой материал именами профессиональных композиторов, но школьные сочинения оказались такими качественными, что разные комиссии легко верили в обман. Хотя формально Вадик был клавишником, Петя — барабанщиком, а Саша — басистом, каждый из них мог сыграть любую из партий. На концертах и школьных танцах они часто менялись инструментами.

В 1979 году Козлов поступил в Свердловский медицинский институт, а через год Май стал студентом УПИ. В этот же институт на радиотехнический факультет в 1982 году поступил и Вадик: «Я с детства увлекался наукой, моей любимой книжкой была „Занимательная физика“. Еще в школе я стал экспериментировать со звукозаписью, при помощи топанья и ножек стола пытался имитировать звук барабанов, сам паял необходимые приборы. Увлекся радиоэлектроникой. Поэтому поступление на РТФ УПИ было абсолютно логичным, ведь современная музыка и радиоэлектроника — это два сапога пара».

Вадим Самойлов, 2000-е.

Фото Александра «Ежа» Осипова

Заниматься музыкой Самойлов продолжал и в студенческом стройотряде, и на факультете. В 1984 году он создал группу, которую назвал просто «ВИА РТФ УПИ». На басу играл однокурсник Вадика Александр Кузнецов, на клавишах — еще один радиофаковец, Игорь Карпенко, сам Самойлов взял на себя гитару и вокал. На барабаны он позвал школьного друга Петю. Тот хоть и учился на другом факультете, с готовностью согласился помочь. Зимой и весной коллектив дал пять концертов, в том числе выступил на факультетском конкурсе самодеятельности. Изготовленные студентами-радиотехниками колонки долбанули по залу. Слушатели пришли в восторг, большая часть жюри — в ужас. За громкость «ВИА РТФ» получил всего 2 балла из 10 возможных.

После этого громкого во всех смыслах фиаско группа записала короткий арт-роковый альбом «Если», своеобразную пробу пера, и практически развалилась. Игорь Карпенко ушел в армию, Май уехал по распределению в Сургут. В строю остались только Самойлов с Кузнецовым. Когда весной 1986-го «РТФ» решил записать мини-альбом «Голос», место за клавишами занял Александр Козлов. Звуки барабанов Вадику при помощи знаний, полученных на кафедре «конструирование и производство радиотехнической аппаратуры», пришлось выжимать из примитивного советского синтезатора «Поливокс». Получилось неплохо. Изменилось в звучании группы и еще кое-что. «Тогда Саня Козлов убеждал меня, что я должен только играть, а петь должен отдельный человек, — рассказывает Самойлов. — Так в группе появился Александр Иванов, и какое-то время мы работали в два вокалиста».

А в родном городе подрастал Глеб Самойлов. В ту пору он был крутым металлистом, по многу раз слушал привезенные старшим братом пленки «Урфина Джюса» и уже сочинял собственные песни. Он даже попробовал играть в школьном ансамбле на басу, но после трех выступлений на танцах исполнять чужую музыку ему наскучило.

Когда открылся Свердловский рок-клуб, музыканты «ВИА РТФ» одними из первых написали заявление на вступление туда. В июне на фестивале СРК Самойлов присутствовал как зритель: «Я смотрел на сцену и чувствовал, что скоро мне предстоит этим людям себя представлять, показывать свою музыку, доказывать свое профессиональное мастерство».

Вскоре после фестиваля, 4 июля, Козлов познакомился с Александром Пантыкиным. Лидер «Урфина Джюса», альбомами которого ребята заслушивались еще в Асбесте, ознакомился с материалом «РТФ» и предложил себя в качестве продюсера. Правда, музыкальное руководство группой не слишком обременило Пантыкина — их репетицию он посетил только через три месяца. Единственный совет, данный «продюсером», — для усиления состава требуется живой барабанщик.

4 ноября группа познакомилась с экс-«флаговцем» Аликом Потапкиным: «Пантыкин спросил, не могу ли я помочь талантливым ребятам, у которых заминка с барабанщиком. Я согласился. В рок-клубе встретились с Вадиком и Сашей. Познакомились. Через пару дней на базе в корпусе РТФ я послушал их песни и сказал: „Мне нравится. Я хочу это играть“. Все заулыбались, и мы приступили к репетициям».

Дебют «ВИА РТФ» на сцене рок-клуба состоялся во время творческой мастерской 14 декабря 1986 года. Ребята исполнили семь композиций, две из которых были инструментальными, а одна — на стихи армянского поэта Амо Сагияна. Отыграли ровно, но особого впечатления не произвели. «Выступление не самое удачное, потому что нам не хватило времени на настройку инструментов. Гитары „забили“ клавишные, и у зрителей создалось искаженное впечатление, что мы играем хард-рок. Хотя музыка у нас более разноплановая, сложная, так называемый прогрессивный рок. Мы извлекли из выступления полезный урок. Концертному варианту нашей программы недостаточно только тщательной музыкальной проработки, нужен продуманный видеоряд», — рассказывал Самойлов спустя несколько дней корреспонденту газеты «За индустриальные кадры» (1986.12.25).

После выступления к Вадику подошел экс-барабанщик «Трека» Женя Димов. «Он стал убеждать меня, что второй вокалист нам не нужен, что у меня есть хороший посыл и понимание того, что я пою. Это меня очень воодушевило. Признание коллег-музыкантов дорогого стоит, а Димова я очень уважал, мне нравился его сольный проект. Поэтому услышать такое мне было приятно вдвойне».

На этом концерте произошло еще одно событие. Сидевшим в зале «наутилусам» понравилась игра молодого барабанщика Потапкина, и они пригласили его в свой резко набирающий популярность коллектив. Алик принял предложение. Самойлов отнесся к этому с пониманием: «Я всегда считал, что не надо привязывать человека к себе. Что разностороннее музыкальное развитие идет только на пользу. „Наутилус“ тогда уже становился активно гастролирующей группой. А мы выступали редко. Поэтому большой проблемы в том, что Алик уйдет в „НП“, я не видел». Но Потапкин и не собирался бросать «РТФ» — полгода он умудрялся играть в двух группах сразу.

В начале 1987-го «РТФ» дал несколько концертов в Свердловске, а в феврале даже выезжал в Челябинск. В апреле появился альбом «Свет». «Эта музыка явно символизирует радость и оптимизм людей, освободившихся от пут застоя. Праздник жизни! Свет, короче…» — писал о нем рок-клубовский журнал «Марока». В записи участвовал саксофонист «Наутилуса» Алексей Могилевский, приглашенный по старой дружбе Потапкиным.

Альбом «Свет» записывала еще группа «РТФ», а выпустил его коллектив уже под другим названием. Самойлов с Кузнецовым заканчивали УПИ, и со старой аббревиатурой их больше ничего не связывало. Необходимо было новое имя. Вадик принес название «Жак Ив Кусто». Козлов предложил «Агату Кристи» и смог убедить всех, что его вариант звучней и придает названию группы большую интригу. Кроме того, называть группу именем еще живущего на свете человека было как-то неудобно. 14 апреля на конкурсе студенческой самодеятельности в горном институте «Агата Кристи» впервые выступила на сцене под своим новым именем. За пультом на этом концерте сидел клавишник группы «Флаг» и будущий «агатовец» Лев Шутылёв.

7 июля Алик Потапкин внезапно ушел в армию. Группа опять оказалась в полуразобранном состоянии. Вадик и Саша сочиняли новые песни, но они оставались пока лишь акустическими набросками. У закончившего к этому времени школу Глеба Самойлова тоже имелся собственный материал, часть которого он щедро предоставил в пользование старших земляков. В сочинениях, аранжировках и репетициях прошли конец лета и осень. «Варево в рок-клубе сильно на нас повлияло, — рассказывает Вадик. — Мне захотелось уйти от прежних длинных вещей в стиле прогрессив-рок в сторону более коротких форм. Сделать музыку более популярной».

Почти все было готово для создания нового альбома. Для его записи нужен был барабанщик, и из Сургута вызвали молодого специалиста Мая. Перед самым Новым годом за три ночи в пустых аудиториях радиофака на рок-клубовские магнитофоны «Олимп» сумели записать большую часть материала. В качестве бэк-вокалиста «Агате» помог солист «Встречного движения» Володя Махаев. Май вернулся на работу, а Вадик и два Александра остались колдовать над фонограммой. 8 января магнитофоны отвезли обратно в рок-клуб вместе с готовым альбомом «Второй фронт».

Эта работа стала уже серьезной заявкой. Лучезарный арт-роковый свет прошлого альбома из музыки почти исчез, мелодии потяжелели, аранжировки стали более выверенными, а тексты приобрели мрачноватую социальность. «Второй фронт» вызвал благожелательные отзывы в рок-клубе, но студийный успех следовало подтвердить живыми выступлениями на том же уровне.

Саша Кузнецов не очень любил выступать на сцене и с легкостью передал бас-гитару приехавшему из Асбеста Глебу, а сам остался звукоинженером группы. Самойлов- младший быстро вписался в коллектив — еще бы, ведь часть песен принадлежала ему. 20 февраля 1988 года «Агата Кристи» (в составе братья Самойловы—Козлов—Май) дала концерт в одной из аудиторий УПИ. Собралось около двухсот зрителей, по большей части специально приглашенные друзья музыкантов. Группа сыграла альбом «Второй фронт», то есть песни и Вадика, и Саши, и Глеба. Впервые публике было представлено все авторское трио. Эту дату «Агата Кристи» стала считать официальным днем рождения.

Началась концертная деятельность. За март группа умудрилась выступить десять раз, включая два концерта в Казани. Это кажется чудом, если вспомнить, что до сцены каждый раз Глебу приходилось добираться из Асбеста, а Петру — из Сургута. Начались поездки по стране. По линии рок-клуба посетили Киев, Калининград, Ташкент, Ижевск. В августе у группы появился свой директор — Лена Чистова. «У нее было экономическое образование, — вспоминал Петр Май. — Кроме того, она обладала двумя хорошими качествами: во-первых, была человеком богемным и легко находила общий язык с людьми, а во-вторых, обладала авантюрными свойствами. Через два дня после того как мы познакомились, она сказала: „Все, ребята, едем на неделю во Фрунзе“. То есть продала в незнакомый город неизвестную команду на 8 или 10 концертов».

16 октября в последний день III свердловского рок-фестиваля «Агата Кристи» открывала вечерний концерт. В городе группу знали, но некоторые считали ее просто копией «Наутилуса». «Агатовцы» нервничали: настроиться им толком не удалось, а в зале помимо коллег по рок-клубу сидел Макаревич. Выход «Агаты» на сцену публика встретила громкими аплодисментами — это приободрило музыкантов, и они жахнули! Все 35 минут их выступления росли и драйв, льющийся со сцены, и восторг зала. Глеб, сидевший с басом на стуле, так крутился и размахивал ногами, что чуть не упал. Вадик взмок в своем концертном фраке, гриме и клипсе. Петр рубился за барабанами как сумасшедший, да еще умудрялся выделывать элементы шоу при исполнении «Крыс в белых перчатках». Саша с непроницаемым лицом извлекал из клавиш сложные партии. Звучали не только песни из «Второго фронта», но и новые номера, например «Viva, Kalman!». Просто так публика «Агату» не отпустила, заставив сыграть на бис «Черные волки», и еще долго бушевала. Это был успех!

«Агата Кристи», весна 1989.

Фото Александра Шишкина

В гримерке на уставших ребят накинулись журналисты. Глеб объяснял, что игра в положении сидя — это просто такой имидж. («У меня через стул энергия в пол уходит».) Вадик отбивался от вопросов о подражании «НП». («Так уж получилось, что мы продолжаем традиции свердловского рока».) Рядом Макаревич говорил, что «Агата Кристи» — «это очень круто!», а Пантыкин вещал о главном открытии фестиваля. Еще не остывшая группа поучаствовала в финальном джем-сейшне, исполнив «Пинкертона». Потом группе вручили приз «За штурм и натиск», присужденный «АК» музыкантами — участниками фестиваля. «Мы собирались себя достойно показать, но к тому, что это вызовет такой фурор, готовы не были, — вспоминает Самойлов-старший. — От получившегося успеха и приема мы тихо офигели. Но это была приятная неожиданность».

После фестиваля состоялись два приятных знакомства. «Машинист» Александр Кутиков, представлявший еще и интересы кооперативной студии «Синтез», предложил «Агате» выпустить пластинку. Музыкальный редактор программы «Взгляд» Марина Лозовая пригласила свердловчан на Центральное телевидение.

За оставшиеся до конца года месяцы «Агата» успела выступить на московском фестивале «Сырок», который снимал «Взгляд». Влюбленная в их песни Лозовая начала втыкать отснятые номера чуть ли не в каждый эфир самой популярной тогда передачи. Музыку уральской группы услышали во всех уголках страны, что не могло не сказаться на интенсивности гастрольного графика. К этому времени разъезжать стало проще — у Мая закончилась трехлетняя отработка по распределению, и он вернулся в Свердловск. В областной центр переехал и Глеб — он поступил на эстрадное отделение музучилища имени Чайковского по классу бас-гитары. Почти еженедельные гастроли не слишком вписывались в учебный процесс, но пробивная Лена допекла инструктора обкома ВЛКСМ Марата Файрушина, и он выдал ей пачку почти одинаковых писем: «Просим Вас продлить сессию студенту I курса Г. Самойлову в связи с командировкой для участия во Всесоюзном фестивале…» Оставалось лишь проставлять даты. Правда, и с такими просьбами руководство училища терпело прогулы студента Самойлова недолго. Так и не окончив первый курс, он покинул стены «Чайника».

В начале 1989 года Лене Чистовой удалось вписать «Агату» на телефестиваль «Ступень к Парнасу». Мероприятие проходило пафосно: в зале столичной гостиницы «Космос», под конферанс самой красивой советской телеведущей Татьяны Веденеевой. Жюри, в состав которого входили знаменитые эстрадные композиторы, не скрывало своих пристрастий — победить должны были подопечные экс-директора «Землян» Владимира Киселёва, группа «Санкт-Петербург». Свердловчане спели «Viva, Kalman!» и «Пантеру», причем так убедительно, что даже ангажированное жюри не могло не отдать им первого места. Правда, после этой победы в родном рок-клубе начались разговорчики: «А могут ли истинные рокеры мараться участием в таких шоу? Не переметнулась ли „Агата“ в стан ненавистных попсовиков?»

Еще один повод для пересудов дал новый альбом «Коварство и любовь», записанный на «Студии НП». Остатки хард-рока исчезли напрочь, с пленки лилась гитарно-клавишная волна, густо замешанная на ретро-звуках оперетты, маршей и танго. Под эти песни хотелось танцевать — неслыханное преступление, с точки зрения некоторых рок-ортодоксов. Но слушателям не было дела до критических сотрясаний воздуха. В рок-ларьке рок-клуба «Коварство и любовь» мгновенно вышел на первое место по количеству предварительных заказов. «Это был наш самый свердловский альбом — пафосный симфонизм с массой клавишных, — вспоминал Козлов. — В свердловской тусовке он вызвал почти восторженное отношение, а вот в Москве и в Питере его посчитали интеллектуальной попсой — очень много красивостей и клавиш для настоящего рок-н-ролла. Отношение со стороны питерско-московской тусовки нас особо не волновало, хотя диссонанс между тем, что мы делаем, и тем, что казалось тогда модным, прогрессивным, своевременным, все равно нас ломал. Становилось стыдновато из-за обилия всего этого симфонизма».

Для пластинки пленка не подошла по техническим характеристикам. Пришлось переписывать альбом еще раз. Правда, делали это уже с другим барабанщиком. Подошел конец армейской службы Алика Потапкина. Связи с бывшим ударником группа не теряла. Навещали его в военном оркестре, когда бывали на гастролях в Перми, писали письма. И вот Алик вернулся домой. «Все были уверенны, что я сразу поеду к Бутусову, и страшно удивились, когда я предпочел „Агату Кристи“. Недельку порепетировав, мы поехали в Петропавловск-Казахский, где дали четыре концерта».

Почти одновременно со сменой барабанщика в «Агате Кристи» появился пятый музыкант — еще один клавишник Лев Шутылев. К тому времени его группа «Флаг» приказала долго жить, а Саше как раз перестало хватать рук, чтобы на концертах воспроизводить сложные студийные партии. «Второй клавишник был просто необходим, — объясняет Вадик. — Мне очень хотелось, чтобы звук у нас был точно такой же, как на альбоме. А для этого не хватало не только одних клавиш, но даже и двух. Я целыми сутками сидел, программируя инструменты так, чтобы на них было по четыре звука. Исхитрялся, как мог, но тогда инструменты, способные удовлетворить нашим высоким требованиям, мы просто не могли себе позволить».

Телевизионная раскрутка принесла плоды. «Агату» стали приглашать повсюду — от Бреста до Красноярска. Предваряя гастроли, группа посылала по факсу краткую информацию о себе, то, что сейчас назвали бы пресс-релизом: «„Агата Кристи“ — ученики свердловской школы рока… В нашей музыке есть некоторая угловатость, свойственная „Кабинету“, потому что мы знали и любили „Трек“. Мы драматичны и расточительны в формах, поскольку воспитаны на балладах „Урфина Джюса“. Мы стараемся быть чувственными и искренними, как „Настя“, потому что нам нравится чувственность и искренность „Наутилуса“. Но вместе с тем мы более динамичны и любим гротеск, как и „Апрельский марш“. Мы — группа новой волны свердловского рока, однако у нас есть свой взгляд на рок-музыку вообще и свердловскую в частности».

Концертов стало так много, что они позволили «агатовцам» уволиться с работы и стать профессионалами. Для Вадика этот переход прошел легко, он всегда в душе мечтал жить на доходы от творчества. Дольше всех не увольнялся Саша Козлов, он вырос в медицинской семье и серьезно относился к своей профессии врача. Свой выбор в пользу музыки он сделал только в начале 1990 года. Доходов от концертов при тогдашнем уровне цен вполне хватало на сносную жизнь.

«Вторая половина 1989-го и 1990-й были самым безоблачным временем, — вспоминает Потапкин. — Мы все молоды, но уже самостоятельны. Мы способны зарабатывать своим творчеством. Первые платные гастроли, первые поездки за границу, записи… Постоянный шквал эмоций, незабываемые впечатления. Мы не чувствовали себя звездами. Мы просто радовались тому, что происходило. У нас получалось воспринимать все, что творилось вокруг, с непосредственной детской радостью».

В октябре «Агата» выступила на IV фестивале рок-клуба. Впервые на этой сцене прозвучала кавер-версия — группа исполнила свой вариант песни «Урфина Джюса» «Человек наподобие ветра». После фестиваля опять наступил студийный период. «Коварство и любовь» переписали для издания на виниле. По сравнению с версией полугодовой давности изменился состав треков. «Агата Кристи» в то время так стремительно развивалась, что две записи получились совершенно разными — и настроение, и аранжировки, и мастерство сильно отличались. Работали на «Студии 8». Живые барабаны не использовались, но Алик сам тщательно программировал все свои партии. Шутылев не принимал участия в записи из-за болезни.

В конце года состоялся первый выезд «Агаты» за рубеж на фестиваль молодых европейских групп «New Beginnings» в Глазго. В зале сидели не русскоязычные эмигранты, а аборигены, но аудитория внимательно слушала уральцев и аплодировала. Концерт прошел очень хорошо.

В результате этой бурной деятельности случился заметный всплеск популярности «Агаты Кристи». Команда выступала не только в нашей стране, но и в Болгарии, Германии, Франции, на Кипре. Если за границей принимали хорошо, то на родине — еще лучше. В Бресте со стадиона пришлось в буквальном смысле слова убегать. Восторженные фанатки поймали Потапкина и разодрали на нем рубаху. «Я тогда в первый раз испугался. Думал, всего меня порвут. Когда одежда затрещала и меня куда-то потащили, я аж замόхал».

В 1991 году пластинка «Коварство и любовь» появилась в магазинах. Самойлов-старший занялся ее раскруткой. Он дружил с малоизвестным тогда курганским музыкантом Максимом Фадеевым. Московский менеджер Макса Миша Кувшинов знакомил Вадика с работниками радиостанций «Юность» и «Маяк». Лидер «Агаты» специально прилетал в Останкино, в радиоэфире знакомил слушателей со своими песнями. Появились первые клипы, снятые в Свердловске, — «Наша правда», «Канкан». Группа начала въезжать в тонкости еще не существовавшего шоу-бизнеса.

Весной группу покинул Лева Шутылев — гастрольный график для него оказался слишком плотным. Вчетвером стали работать над материалом нового альбома «Декаданс». Но тут откололся Алик: «Я думал, что „Агата“ будет и дальше развиваться в направлении рок-оперетты, но началась совсем другая музыка, и я оказался вне темы группы. Мы начали репетировать „Декаданс“, и я почувствовал, что этой музыке я не могу дать ничего своего, что мне пора отойти в сторону, а парням лучше развиваться без меня. Случился какой-то внутренний надлом. Уходил я чуть ли не со слезами на глазах. Мы вернулись с очередных гастролей, ехали с Вадиком на такси домой, вышли из машины, обнялись, он сказал, что уважает меня как человека и музыканта… Я быстрее сел в машину — продолжать разговор мне было трудно».

В ноябре за барабанами появился Андрей Котов (экс-«Трек», «Кабинет», «Урфин Джюс»). Его приход совпал с выходом альбома «Декаданс». Публика приняла новую работу плохо — ей хотелось дальше цветастой оперетты, и к резкому повороту в смурную сторону далеко не все оказались готовы. «Альбом был чересчур меланхоличным, интимным, уж очень осенним, личностным, мрачноватым, — вспоминал Козлов. — Не слишком к месту он что-то пришелся, но самим нам он нравился».

Почти все концерты после «Декаданса» были провальными. Публика не знала, как реагировать на новый материал. Зато в Европе эти песни принимали прекрасно. После концерта в Копенгагене один из слушателей подошел к музыкантам и попросил объяснить ему, о чем песни: «Мне кажется, я понимаю, но хочется уточнить». Как только прозвучало слово «Декаданс», он воскликнул «Да-да! Именно это я себе и представлял!»

В 1991 году время бесплатных эфиров на центральных каналах кончилось. Бизнес окончательно вытеснил шоу. «Декаданс» вышел на виниле, но это помогло слабо. «Агата Кристи» пропала с экранов, и количество концертов резко пошло на убыль. Выручали зарубежные гастроли. Летом 1991 года «Агата Кристи» заняла первое место на европейском рок-фестивале во французском городе Бон, получив главный приз в 10 000 франков. «Это здорово поднимало самооценку — ты поешь на русском языке, зрители тебя не понимают, но им нравится твоя музыка, и они тебя поддерживают. Это сильно укрепляло веру музыкантов в свои силы», — вспоминает Вадик.

В смутный период 1991 года Глеб выпустил сольный магнитоальбом «Маленький фриц». Вся группа уселась на запись в следующем году. Началась рекорд-сессия «Позорной звезды». Над песнями «Агаты» традиционно работал триумвират Вадик—Глеб—Саша. Тексты в основном писал Глеб, музыку — каждый из трех. В первых альбомах сочинял больше Вадик. С «Декаданса» стало появляться больше мелодий младшего брата. Аранжировали композицию коллективно, хотя последнее слово все равно оставалось за автором музыки. Главным в сочинительском процессе, по словам его участников, был момент сотворчества. Решение включать композицию в альбом или нет тройка принимала путем голосования. Дело иногда доходило до скандалов. Например, братья проголосовали против включения Сашиной песни «Истерика» в «Декаданс», и Козлов чуть ли не под угрозой ухода добился, чтобы она попала в «Позорную звезду». «Мы записали альбом, нарочито популярный по звучанию, по подаче, — вспоминал он. — Буквально спустя две недели почувствовали, что получилось. Это был первый альбом, который нас удовлетворил полностью».

«Позорная звезда» вышла на CD в 1993 году. Потенциальные хиты, включенные в альбом, сразу стали выделяться на концертах — они с ходу шли на ура. А затем произошли два события, сыгравших в истории группы заметную роль. Оба они произошли в Москве, хотя к Уралу имеют самое непосредственное отношение.

На столичное радио «MAXIMUM» приехал из Екатеринбурга новый программный директор — Михаил Козырев: «„Позорную звезду“ я обнаружил, роясь в завалах дисков, на которые на радио никто не обращал внимания. Группу я хорошо знал и заставил всех на станции прослушать этот диск. Все согласились, что это круто. Первой песней, что мы поставили в эфир, была „На войне“, и она сразу стала хитом». После этого началась постоянная ротация песен «Агаты» на самой модной московской радиостанции.

Эту же песню слушали на кассете в машине два брата Кадушины. Павел возглавлял компанию «Росремстрой», а Григорий учился с Вадиком в УПИ. Кассета с «Позорной звездой» крутилась в машине так долго, что Павлу захотелось послушать группу живьем, и Григорий сделал брату подарок — пригласил «Агату Кристи» на его день рождения.

Еще на подъезде к подмосковному правительственному пансионату, где происходило торжество, «Агата» воочию познакомилась с нравами звездной эстрадной тусовки. У служебного входа знаменитый продюсер бил по морде одного из солистов своего знаменитого коллектива, крича: «Ты, гад, на работе, поэтому должен улыбаться!» После выступления этих знаменитостей их оператор хотел скрутить на пульте все настройки: «Что? Еще какая-то уральская группа? Да кому они нужны?» С трудом его оттеснили от пульта, и «Агата» отыграла, причем и имениннику, и его гостям провинциалы понравились куда больше, чем москвичи.

Почти сразу Кадушин сделал Вадику предложение: «Переезжай в Москву, а мы тебе здесь наймем музыкантов и сделаем тебя звездой». От заманчивого, но дискриминационного по отношению к группе предложения Вадик отказался. В результате «Росремстрой» создал дочернюю фирму «Rise Music» и стал вкладываться во всю группу «Агата Кристи». В 1994 году переехали в Москву вчетвером. «В Екатеринбурге я для себя перспектив уже не видел, — говорит Вадик. — Мне было интересно попробовать себя где-то еще. Возможно, на Урале развитие группы и не остановилось бы, но у каждого своя судьба — мне было предначертано приложить свои силы в столице. Сама логика моей жизни развивалась именно так».

Еще на III фестивале рок-клуба 1988 года «Агата» познакомилась с продюсерским тандемом Владимир Месхи и Леонид Ланда. В 1993 году во время работы Вадика над «наутилусовским» «Титаником» это знакомство упрочилось. К московским спонсорам Самойлов привел тандем уже как своих потенциальных продюсеров. Музыкой продолжали рулить братья и Козлов, а продвижением группы, продажей ее широким народным массам стали заниматься Ланда и Месхи. Им удалось создать визуальный продукт, который понравился миллионам. Началась бешеная раскрутка «Звезды». Параллельно «Агата» работала над новым альбомом.

«Опиум» записали в 1995-м на студии «Новик Рекордс» в Екатеринбурге. Работали со скандалами. Глеб и Саша долго спорили с Вадиком из-за звучания. Козлов стирал пленки с треками, которые ему не нравились. Но триумвират примиряло общее асбестовское прошлое — Глеб вспомнил песню, которую Вадик написал еще в восьмом классе, а Саша идеально вписал ее фрагмент в проигрыш «Тоски без конца». Альбом получился впечатляющим. Активная ротация песен из «Опиума» началась еще до его выхода.

Главным хитом альбома стала песня «Сказочная тайга», причем почти случайно. Когда Саша принес мелодию, она выглядела совсем по-другому. Это было обычное диско, безо всякого юмора. Мотив отвергли. Ночью Глеб подумал, что если сыграть эту мелодию в полтора-два раза быстрее, то может получиться что-то забавное. Тут же ему в голову пришел шуточный текст. Козлов согласился с таким прочтением своего произведения, и «Сказочную тайгу» записали как веселый, проходной трек альбома. Он неожиданно оказался похож на песню из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Группа очень удивилась, когда узнала, что продюсеры хотят снимать клип именно на нее, и даже поскандалила по этому поводу. Но Ланда с Месхи настояли, сняли недорогое видео с популярными артистами 1970-х и фрагментами выступления «Агаты» в концертном зале «Россия». В результате получился самый пробивной хит группы.

Раскрутка «Опиума» дала взрывной эффект, и началась «агатомания», форменное сумасшествие. Основную массу поклонников «Агаты Кристи» составили девочки 13–17 лет. «Когда поклонницы на концерте в зале кричат — это классно. Все остальное время — это кошмар!» — говорил Глеб. Об этом кошмаре музыканты узнали не понаслышке. И им самим, и даже в газеты, и на ТВ стали приходить мешки писем от поклонниц. Во многих утверждалось, что у молодых девушек уже имеются дети от Вадика, Саши или Глеба. Больше всего удивился 25-летний Глеб, когда ему пришло письмо из Харькова с радостным сообщением, что там его ждет 11-летняя дочурка. Котову почему-то подобных предъяв не писали. Он по этому поводу шутил, что, знакомясь с девушками, всегда представлялся Вадиком, Сашей или Глебом.

Столичные почитательницы талантов «Агаты» образовали «МГП» (московскую группу поддержки) — самую агрессивную фракцию фанатского сообщества, «приватизировавшую» музыкантов и не подпускавшую к ним девушек из других городов. Они прокалывали шины артистам, имевшим наглость нелестно отозваться об их кумирах, и следовали за «агатовцами» на гастролидаже в Сибирь. Самые отчаянные поклонницы пробовали красить губы гуталином. Потом жаловались музыкантам, как это больно.

На нервных столичных хлебах братья стали быстро набирать лишний вес, но это не спасло их от девичьего обожания. По результатам опроса, проведенного питерской газетой «Реклама», Самойловы заняли первое и третье места в списке самых сексуальных мужчин России. Зато другое издание нелицеприятно обозвало их «жирными уральскими поросятами».

Отношения с прессой у «Агаты Кристи» вообще были сложными. «Нашу музыку всегда или очень любили, или очень не любили, — вспоминал Глеб. — Но к любому культурному явлению именно так и должны относиться. Нам бы не хотелось, чтобы на нас реагировали, как на коврик в ванной: есть — хорошо, нет — и так сойдет». «Агатовцам» постоянно приходилось отбиваться от обвинений журналистов в том, что они попса. «Сначала меня это обижало, а сейчас даже радует, — говорил Козлов. — Постепенно мы преодолели комплекс неполноценности „нерок-группы“. Мы ж никогда с рокерами особо активно не братались. Мы не участвовали в этих „Чистых водах“, ни в одном из фестивалей против террора… Так что мы в рок-жизни никогда особо не присутствовали». Со временем выработалась чеканная формулировка для обозначения места «Агаты Кристи» в современной музыке: «Мы не рокеры и не попса. У нас нет такой бездумной развлекательности, как в попсе, и нет такой оголтелой социальности, как у рокеров. Мы романтики-фантазеры».

Чтобы закрепить успех, осенью 1996-го группа приступила к новому альбому «Ураган». Он стал по-настоящему солидной работой на действительно профессиональной «Olimpic Studio Moscow». Сначала записали серьезные демо, которые потом перелопачивались музыкантами на базе. На студии все оформлялось начисто.

Три следовавших друг за дружкой альбома («Позорная звезда», «Опиум» и «Ураган») Вадим считает вершиной творчества «Агаты Кристи»: «Мы тогда находились на пике формы и были более-менее группой, то есть происходил постоянный процесс совместного музицирования. Потом с этим стало сложнее. Мы начали развиваться индивидуально. У каждого появились свои интересы, свои личные обстоятельства, семьи. При этом, несмотря на внешний успех, полные залы, стадионы, нельзя сказать, что наша жизнь была окончательно и комфортно обустроена. Финансовая почва под ногами была по-прежнему не очень твердой».

И действительно, активная гастрольная деятельность одной из самых популярных групп страны денег почему-то приносила мало. После одного из туров на совещании в «Rise Music» объявили, что концертный отдел имеет перед «Агатой Кристи» «моральный долг» в десятки тысяч долларов. Моральный долг был, а денег — нет. Глеб постоянно жаловался журналистам, что он живет в Москве в съемной квартире — на собственную скопить у него не получалось.

Возможно, причина этого крылась в оборотной стороне популярности, знакомства с которой «Агата Кристи» не избежала. По словам Вадима, «вторая половина 1990-х была парадом всех тяжких: то у меня наркотики, у Глеба — алкоголь, то наоборот. Саша тоже сильно выпивал. Гастрольная жизнь — очень тяжелая, психологическая нагрузка огромная, не справляешься. И часто кажется, что все эти штуки как-то расслабят, простимулируют. Да, сначала это действует, но потом неизменно возникают проблемы со здоровьем, психикой, жизнью».

«Агата Кристи» продолжала двигаться словно по инерции. Она получила все возможные музыкальные премии страны, стала одной из самых популярных групп России. Выпускались новые альбомы, но прежних откровений в них уже не было. Залы снова были переполнены, но в девичьей истерии стало проявляться что-то нездоровое. Две поклонницы покончили с собой, оставив в качестве записки слова из песни «Агаты». Группу стали обвинять в пропаганде наркотиков. Глеб и не отрицал, что его тексты способны погрузить слушателей в мрачные мысли: «Я добивался, чтобы люди не выходили из состояния депрессии. Мои стихи для того, чтобы они чувствовали боль этого мира, чтобы чувствовали в себе необходимость этот мир менять. Мне не жалко ни себя, ни их».

Потрясением для «Агаты» стала смерть Александра Козлова. Саша умер 1 марта 2001 года от атеросклероза сердца. Примерно за год до этого он прошел полное обследование, узнал страшный диагноз и, как врач-кардиолог, понял, что жить ему осталось недолго. После похорон одногруппники подготовили трибьют Сашиных песен, которые исполнили «Би-2», «Настя», «Смысловые галлюцинации», «Апрельский марш», но выпуск этого сборника так и не состоялся…

«Агата Кристи» долго приходила в себя. Первый альбом без Козлова «Триллер» увидел свет только в 2004 году. Он собрал неплохую прессу, но воспринимался как слабое подобие работ десятилетней давности. «„Агата Кристи“ была конфедерацией творческих индивидуумов, которые находили точки соприкосновения, — объясняет Вадим. — Со временем этих точек становилось меньше». После «Триллера» братья Самойловы практически перестали работать в студии вместе. Их взгляды на музыку, искусство, политику, жизнь кардинально разошлись. Встречались они только на концертах.

Глеб Самойлов, 2000-е.

Фото Александра «Ежа» Осипова

После 20-летнего юбилея в 2008 году «Агата Кристи» рассталась с Андреем Котовым, который отбарабанил в группе 18 лет: «Вадик пришел ко мне и заявил, что в следующий тур он хотел бы поехать с другим ударником: „Ты сам придумай причину, по которой ты уходишь, и мы ее огласим в прессе“. Позже из прессы я узнал, что якобы Вадику было трудно со мной работать, и он решил найти новых музыкантов». 8 ноября братья представили новых музыкантов: ударника Дмитрия «Snake» Хакимова (экс-«Наив») и клавишника-басиста Константина Бекрева (экс-«Мир Огня»).

Однако новый состав оказался недолговечным. Уже 2 февраля 2009 года на официальном сайте группы появилось сообщение о намерении завершить ее долгую историю прощальным туром «Эпилог» и выпуском одноименного альбома: «Это не пафосное прощание. Это просто констатация того факта, что мы заканчиваем длительный и важный период нашей совместной музыкальной и человеческой жизни. „Агата Кристи“ в том виде, в котором она всем известна, исчерпала себя, и мы хотим попрощаться с ней с чувством взаимного удовлетворения».

«Констатация» растянулась более чем на год. 10 июля 2010 года, объехав полсотни городов, «Агата Кристи» дала свой последний концерт на фестивале «Нашествие». Альбом «Эпилог» поступил в продажу спустя символические девять дней.

Братья не перестали заниматься музыкой. Вадим на стихи Владислава Суркова издал два альбома «Полуострова». Глеб организовал собственную группу «The Matrixx». Самойловы долго делили права на исполнение песен «Агаты Кристи». Порой этот спор скандалами прорывался в медийное пространство. В 2015 году братья наконец договорились, что каждый из них может исполнять любые композиции из репертуара общей группы.

«По статистике, средняя продолжительность жизни рок-групп — 5–7 лет, — говорил в 1995 году Александр Козлов. — Потом начинаются самоповторы и некрофилия. Такие примеры, как „The Rolling Stones“ и „Queen“, — редчайшие исключения. Я очень сомневаюсь, что нас ждет такая судьба». Началом истории «Агаты Кристи» можно считать разные даты, но при самом скромном подсчете Саша ошибся минимум в три раза.

Дискография

«ВИА РТФ УПИ»

«Если» (1985 — М)

«Голос» (1986 — М)

«Агата Кристи»

«Свет» (1987 — М)

«Второй фронт» — (1988 — М, 1997 — CD, 2013 — LP)

«Коварство и любовь (I)» — (1989 — М)

«Коварство и любовь (II)» — (1991 — LP, 1994 — CD)

«Декаданс» (1990 — М, 1991 — LP, 1994 — CD)

«Позорная звезда» (1993 — CD, 2013 — LP)

«Опиум» (1995 — CD, 2014 — LP)

«Ураган» (1997 — CD, 2013 — LP)

«Чудеса» (1998 — CD, 2014 — LP)

«Майн Кайф?» (2000 — CD, 2014 — LP)

«Триллер. Часть 1» (2004 — CD, 2014 — LP)

«Эпилог» (2010 — CD, 2015 — LP)

Сборники

«Агата Кристи. Лучшие песни» (1995 — CD)

«Легенды Русского Рока» (1998 — CD)

«Избранное» (2002 — CD, 2013 — LP)

«Скаzки» (2003 — CD, 2013 — LP)

«Grand Collection» (2004 — CD)

«Агата Кристи. Лучшие песни» (2008 — CD)

«Агата Кристи. Лучшие песни» (2012 — CD)

Концертные альбомы

«Пять лет. Юбилей» (1995 — CD)

«10 лет жизни» (1998 — CD, 2014 — LP)

Глеб Самойлов

«Маленький Фриц» (1991 — М, 1995 — CD, 2013 — LP)

«Апрельский марш»

«Мы никогда не хотели уложиться в прокрустово ложе какого-то стиля. Субкультурность была не для нас. Мы хотели объять всю культуру целиком».

Евгений Кормильцев

Группа «Апрельский марш» сообщала всем интересующимся, что свое название она почерпнула из творчества аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса. Игорь Гришенков даже рассказывал, что слушал произведение латиноамериканского классика еще лежа в колыбели. В рассказе Борхеса «Сад расходящихся тропинок» действительно есть упоминание о романе «April March», сочиненном вымышленным писателем Гербертом Куэйном, однако название это переводится, скорее, как просто «Апрель Март». По поводу же имени свердловской группы существует более патриотическая версия. Крестьянский поэт Еремей Русаков, живший в деревне Коровки Новгородской области (это не шутка!), написал небольшое стихотворение о колхозной кузнице «Апрельский марш», неоднократно издававшееся в детских сборниках. Возможно, маленький Игорек, внимая строкам о том, как «выстукивает марш апреля веселый молот кузнеца», просто перепутал их с аргентинской прозой.

Как бы то ни было, первые такты «марша» раздались в 1985 году, когда студент УПИ Женя Кормильцев оповестил всех знакомых, что хочет заняться музыкой подобно старшему брату. В то время Женин старший брат еще не был очень популярен, поэтому одновременно с рассказами о своих музыкальных желаниях Евгений братово творчество всячески популяризировал. В начале весны кто-то из знакомых предложил свести Женю со своим приятелем, который неплохо играет на фортепиано. Ради этой встречи Кормильцев направился на музыкальную толкучку: «Делать мне в тот раз на Шувакише было абсолютно нечего, и поехал я туда только ради этого знакомства, которое состоялось на деревянной скамейке электрички. Мы с Игорем Гришенковым друг дружке понравились и решили заняться музыкой, а насколько хорошо он играет на фортепиано, я узнал позже». Оба молодых человека любили прогрессивный рок, что не могло их не сблизить — любителей подобной музыки в Свердловске было немного.

К тому времени Игорь уже успел поиграть в рок-группе «Пластилин», где сочинял сложные арт-роковые композиции. Но «Пластилин» после нескольких выступлений и одной не слишком удачной записи в 1983 году распался. До встречи с Кормильцевым Гришенков уже пару лет не знал, куда бы приложить свои композиторские и исполнительские навыки.

Первые совместные музыкальные опыты были очень сумбурными. Сначала друзья сочиняли песни только под фортепиано. Первые музыканты, которые захотели к ним присоединиться, появились где-то полгода спустя. Нарисовался барабанщик Илья Скуратовский, знакомый Гришенкова. Затем появился басист Сергей Елисеев, уже имевший опыт игры в нескольких ВИА. Он с самого начала потряс всех своей истовостью в отношении музыки. Наконец, пришел гитарист Игорь Майборода, игравший с Гришенковым в «Пластилине». И первый состав «Апрельского марша» был укомплектован.

Репетиционную базу нашли в красном уголке какого-то педучилища в депрессивном районе за железнодорожным вокзалом. Место это по названию единственного светоча культуры — кинотеатра «Звезда», именовалось просто «Звездочкой». Унылость пейзажа, по которому музыканты маршировали на репетиции, оказывала влияние и на их творчество.

По знакомству Кормильцев 12 ноября привел на репетицию мэтра уральского рока Александра Пантыкина. Тот нашел, что что-то интересное, новое есть, но группе предстоит еще много работать.

После этого Пантыкин всем рассказывал и даже заявлял в «Свердловском рок-обозрении», что он продюсирует «Апрельский марш». Что понимал под этим мэтр, известно одному ему. По заверению Евгения, «Апрельский марш» продюсировал только сам «Апрельский марш», то есть финальное слово о том, как будет выглядеть материал на записи или на сцене, оставалось прежде всего за Гришенковым и Кормильцевым. В июне 1986 года Пантыкин, за полгода побывавший на репетициях «АМ» ровно три раза, и вовсе самоустранился.

Отряд не заметил потери «командира». У молодой группы была масса проблем, которые надо было решать самостоятельно. Постоянно шел поиск новых музыкантов. Весной состав дополнили клавишником Леонидом Усминским. Требовалось усилить вокал — Игорь пел, но сложному материалу необходимо было голосовое разнообразие. В апреле Женя, опять-таки по блату, но не особо рассчитывая на успех, пригласил на репетицию Настю Полеву. Однако она неожиданно согласилась на авантюру и принялась разучивать несколько песен.

В конце мая в педучилище к «маршам» зачастил их дальний знакомый Виктор Холян: «Их музыка была настолько нетипичной, что, конечно, она мне понравилась». Никаких функций он тогда не исполнял, просто был в тусовке. Однажды ему было доверено ответственное задание — провожать Настю сквозь закоулки «Звездочки».

Напряженная работа имела конкретную цель. Уже открылся рок-клуб, куда «Апрельский марш» вступил одним из первых, и полным ходом шла подготовка к фестивалю. Третий день этого смотра-конкурса стал дебютом и официальной датой рождения группы. 22 июня 1986 года на сцене ДК им. Свердлова «АМ» сыграл 20-минутную программу, разобрать которую из-за гула аппаратуры не смог почти никто. Оказалось, что ручки на пульте крутить некому. Холян поймал за руку звукорежиссера «Наутилуса» Андрея Макарова и упросил его порулить звуком. Получилось плохо. Программы Андрей совершенно не знал, но, сидя рядом с ним и пальцами показывая, что и когда надо включить, Виктор стал постепенно врастать в звукоинженерию.

«Мы вытащили на публику несколько совершенно несъедобных песен, — вспоминает Кормильцев. — С одной стороны, я этой несъедобностью очень гордился. С другой — это был явный провал. Полностью отсутствовала концепция, прежде всего сценическая. Сама программа была забавная, но сыграли ее очень плохо. Выступление получилось славным, но закончилось абсолютно бесславно. Посыпать голову пеплом никто не собирался. Ну и что, что провал, — времени впереди у всех предостаточно».

Перевернув фестивальную страницу, группа двинулась дальше. Ничего из этой программы впоследствии не исполнялось. Неудача только подтолкнула «АМ» к рьяному сочинению новой музыки. И во втором полугодии 1986-го ее было написано предостаточно.

Конец года сами музыканты впоследствии вспоминали как «старые добрые времена». Соотношение «пьянка/репетиция» порой достигала 6/1. Где-то в это время в «АМ» впервые сменился барабанщик — вместо Скуратовского пришел Игорь Акаев.

Текучесть ударных кадров — важная черта биографии и творческого облика «Апрельского марша». За историю группы табурет за барабанной установкой грели не то десять, ни то одиннадцать драммеров (сами «марши» путаются в точной цифре). Рискуя перепутать последовательность, попробуем упомянуть всех: Илья Скуратовский (1985–1986), Альберт Потапкин (1986), Игорь Акаев (1986–1987), Игорь Злобин (1987), Александр Плясунов (1988), Андрей Литвиненко (1988–1989), Сергей Сметанин (1989–1990), Андрей Котов (1990), Владимир Назимов (1990–1991, 2003–2013), Олег Кудрявцев (1991, 2012), Юрий Ковалевский (1991), Андрей Коломеец (1993). Большинство барабанщиков уходили из «Апрельского марша» «на повышение» — кто в «Чайф», кто в «Агату Кристи», кто к поп-певице Азизе, а Кудрявцев вообще занялся астрологией.

В начале 1987 года «Апрельский марш» обрел новое лицо. Это лицо принадлежало Михаилу Симакову — вокалисту, саксофонисту, мандолинисту, а также исполнителю на других струнных, духовых и стукательных инструментах. «Когда я узнал, что некой рок-группе требуется вокалист, я согласился прийти и прослушаться без особого ажиотажа — я был уверен, что не подойду. У меня академическая хоровая постановка голоса, на фиг я им нужен? Но Гришенков с Кормильцевым, послушав меня, решили: „О! Это ни на кого не похоже. Это то, что нам нужно!“»

Академическому хоровому пению Миша научился в ансамбле политической песни пединститута «Баллада», в составе которого успел выступить во всех трех Германиях и с «Маршем мира» прокатиться от Амстердама до Ленинграда через всю Скандинавию. С появлением Михаила песни «Марша» приобрели академический отзвук и легкий европейский шарм.

25 апреля 1987 года «Апрельский марш» выступил на творческой мастерской рок-клуба. Концерт прошел успешно, группа была реабилитирована за фестивальный провал публикой и худсоветом.

Группа «Апрельский Марш», 1988

Воодушевленная команда принялась за дебютный альбом. «Я до сих пор не понимаю, как нам удалось так хреново его записать», — удивляется Симаков. Над двумя взятыми в рок-клубе магнитофонами «Олимп» музыканты колдовали самостоятельно. Невнятный результат группу не удовлетворил, и альбом «Апрельский марш-I» широко распространять не стали. Тем более что в головах уже роились другие идеи.

Следующие полгода «Марш» пользовался любой возможностью для выступления перед какой угодно аудиторией. Если совместный музыкальный ринг с «Наутилусом» и гастроли в Качканаре со «Сфинксом» и «Красным крестом» можно считать удачными (публика была более-менее подготовлена), то выступление на Празднике советской семьи наделало много шума в самом прямом смысле. Песня про ожидание «когда прорвется нарыв», распугала мамочек с колясками и детские педальные машинки на импровизированном автодроме, где выступала группа.

Сам «Марш» остался доволен произведенным эффектом и продолжил активное концертирование на самых неподходящих площадках. Чёс по «занюханным» местам сыграл положительную роль. Скоро группа была готова выступать где угодно.

Летом 1987 года состав «Марша» опять продемонстрировал свою нестабильность. Куда-то исчез Усминский. Первое время Гришенкову просто не хватало рук — для полифонии требовался второй кейбордист. Впрочем, Игорь эту проблему решил и в дальнейшем управлялся с двумя клавишными инструментами в одиночку.

После поездки в Качканар, где Майборода несколько раз лажанулся в соло, решили указать Игорю на его ошибки, а тот в ответ вовсе завязал с музыкой. Так в «Маршах» освободилась вакансия гитариста. Зато в группе появилась девушка. Наташа Романова стала петь бэк-вокал. Специально для нее написали песню «Котлован», которую намеревались включить в новый альбом.

Подготовка ко второму релизу велась еще с весны. Самостоятельно лезть в пучину звукозаписи больше желания не возникало. Обратились за советом к Белкину. Егор порекомендовал звукооператора телестудии Валеру Бабойлова, уже имевшего большой опыт комплексного обслуживания свердловских рок-групп.

Перед самым стартом рекорд-сессии «Апрельский марш» вдруг забомжевал. До этого сидел он себе в ДК им. Лаврова, репетировал, выступал на официальных мероприятиях, дружил с начальством. Но в октябре во Дворце культуры прошли восемь концертов московских «Звуков Му», которые произвели неизгладимое впечатление и на «Маршей», и на администрацию. Музыканты посетили то ли все концерты столичных коллег, то ли всего шесть из восьми (показания расходятся). Директору ДК, отставному полковнику, хватило всего одного. Через несколько дней он со словами: «Не надо нам больше этих роков» выгнал ни в чем не повинных «маршей» на улицу, дав несколько дней на сборы. К тому времени группа уже обросла кое-каким барахлом, колонками и прочими причиндалами. Девать все это хозяйство было некуда, и, явившись на телестудию для записи, музыканты скромно попросили: «Можно вот эти вещи здесь полежат?»

Телевизионщики запинались бы об рокерское имущество до сих пор, но кто-то вспомнил, что в расположенном неподалеку здании университета пустует одна из комнат при клубе. Часть шмоток перетащили туда. Заодно познакомились и с бывшим участником «Урфина Джюса» Юрой Богатиковым. Он стал новым гитаристом «Марша». С ним записали альбом «Музыка для детей и инвалидов». Работа вышла зрелой и получила хорошую прессу. Нахваливая альбом в целом, критики особо выделяли «Котлован», яростно спетый Наташей Романовой. Песня явно выбивалась из альбома как некий хардовый элемент, хотя ничего хардового в ней не было. Там даже партия гитары рудиментарная. Струнные, клавишные, бас, ударные — так себе хард-рок.

Хвалебный хор имел неожиданные последствия. Кормильцева взбесило, что все кругом говорили: «Надо еще несколько „Котлованов“ слепить, а вы какой-то ерундой страдаете». И он настоял, чтобы стопроцентный хит группа на концертах исполнять перестала. Холян, уже выполнявший не только звукорежиссерские, но и менеджерские функции, приходил в ужас от антикоммерческой позиции музыкантов, но сделать ничего не мог. Вскоре «Апрельский марш» остался без Романовой. В следующий раз Наташа воссоединилась с «АМ» только на летнем фестивале «Старый Новый Рок-2011» специально для исполнения «Котлована».

Турбулентность состава продолжилась. Игорь Акаев предпочел барабанной установке непыльную работу экспедитора вагона-рефрижератора. Сменивший его в разгар работы над альбомом Игорь Злобин, ранее игравший в «Метро» и «Тайм-Ауте», продержался в «АМ» недолго — осенью 1987-го его пригласили в «Чайф». За барабаны уселся Андрей Литвиненко. Богатиков, к тому моменту носивший уже фамилию Ринк, уехал в Прибалтику. На его место Гришенков пригласил своего школьного товарища Сергея Ивановича Чернышёва.

Игорь с Сергеем вместе играли еще в «Пластилине». Да и с остальными «маршами» новичок был уже знаком: «Первый раз я пробовался в „АМ“ сразу после армии, в мае 1986-го, еще до первого фестиваля. Я пришел на репетицию, изучил две песни и спел их, как мне казалось, наилучшим образом, примерно так же, как я пел в армейском ВИА на танцах. Гришенкову и Кормильцеву это не понравилось. За два моих армейских года они погрузились совсем в другую музыку».

На этот раз Чернышёву повезло больше. Он с ходу и прочно вписался в коллектив. Виктор Холян считает Сергея лучшим гитаристом «Апрельского марша»: «Он долго выдумывал, как и что он будет играть, в какой момент нажимать какую педаль, но получалось все тонко и правильно. В музыку группы он встал как влитой».

С приходом Чернышёва сразу начали репетировать песни для нового альбома «Голоса». Если «Музыка» — это творение только Гришенкова и Кормильцева, то «Голоса» — это уже общее сотворчество.

Постепенно выработался определенный порядок работы над песнями. Почти всю музыку сочиняли Игорь с Женей, хотя, по признанию Кормильцева, он совершенно не умел играть ни на одном инструменте. Затем Женя на готовую мелодию сочинял стихи. И все «марши» вместе принимались аранжировать песню, собирая ее, как пазл, ноту к ноте. В результате общих усилий звучание «Марша» становилось все интереснее. Постепенно Игорь чаще доверял придуманные им партии гитаре, саксофону или басу. Остальные даже обвиняли его в лени — надо же, чтобы клавиши тоже звучали. Окончательные решения принимались большинством, но слово Гришенкова было наиболее весомым.

Музыкальными ориентирами для «АМ» в то время служили «King Crimson», «Talking Heads» и недавно появившиеся в Союзе «Can». Но постепенно рождался свой собственный стиль, который окончательно сформировался к альбому «Голоса». Это был уже настоящий «Апрельский марш».

«Музыка стала чуть-чуть съедобней. Но нам хотелось покорежить русский рок изнутри, — говорит Евгений. — Замыкаться в каком-то одном стиле мы не собирались. Мы хотели синтезировать и изобретать доселе невиданный стиль, то, что мы называли психо-попом. Наша музыка получалась довольно проста по исполнению, но концептуально, возможно, чересчур сложна».

Порой эту сложность старались сгладить сами музыканты. Кормильцев досадовал, что замышлял «Тормозную» как очень серьезную песню, а «марши», мол, превратили ее в цыганскую свадьбу. Но группа резонно отвечала, что для серьезной песни надо было слова другие подбирать. Как пример подходящего текста приводили слова песни «Япония», открывавшей альбом. Их автор, Михаил Борисович Кузьмичёв, 25 лет проживший в психушке, описал, как сюрреалистически он чувствовал окружающий мир.

Работа над «Голосами» ненадолго прервалась, когда в Свердловск вдруг приехал новосибирский панк Дименций. Он появился и заявил: «Я хочу записать альбом именно с „Апрельским маршем“». Начался идеальный творческий процесс. Все придумывалось тут же и записывалось с ходу. В альбоме «Быстрее жизнь прожить» слышен сам момент творчества. Запись продолжалась не больше недели. Напряженную работу скрашивала безумная болгарка Мария, колесившая по Союзу автостопом. Она где-то пересеклась с Дименцием, и они допутешествовали до Свердловска вместе. Однажды Мария чуть не выпала с седьмого этажа университета — ее ловили всей группой. Эта неделя прошла как вспышка молнии. Потом Дименций несколько раз звонил, как-то даже «марши» пересеклись с ним на одном фестивале, но совместных творческих планов не строили.

Осенью 1988 года «Апрельский марш» пригласили на фестиваль в подмосковную Дубну. «Марши», еще весной подружившиеся с гастролировавшими в Свердловске «Не ждали», созвонились с ними и договорились о концертах в Таллине. Получился первый настоящий тур. В столице Эстонии концерт удался. Публика, аппаратура и зал были прекрасны, но бытовые условия подкачали. В пустом общежитии с голыми панцирными сетками «марши» жить не захотели и разбрелись на пару ночей по друзьям и знакомым. Из Таллина группа возвращалась поездом и приехала прямо к своей предфестивальной репетиции.

Выступление на III фестивале СРК показало, что если с музыкой у группы явный прогресс, то сценический имидж еще не сформировался. Музыканты почти не двигались, а мельтешение специально приглашенного шоумена только раздражало. Вскоре после фестиваля состоялись совместные с «Кабинетом» концерты в УПИ. Дневное выступление прошло кисло, и кто-то из старших товарищей сказал: «Играете вы хорошо, но чего стоите, как мертвые? Надо шоу давать». На вечернем концерте все волшебным образом изменилось. Статика перешла в динамику, «марши» стали показывать зрителям языки и все, что только могли.

Еще большее влияние на их имидж оказала видеокассета с записью концерта «King Crimson» в бельгийском городе Фриджюс. Кумиры «маршей», эталоны, как им казалось, серьезной музыки, дурачились на сцене, как клоуны. «Это был переломный момент, — считает Симаков. — Именно после него мы намеренно стали устраивать разрыв матрицы, строить программу на контрасте между серьезной музыкой и шутовским поведением на сцене».

Тогда же появился и фирменный симаковский конферанс, построенный на юморе абсурда, который произрастал из прошлого Мишиного опыта исполнения политических песен: «В „Балладе“ мы пытались петь все, что могло сойти за протест, — от Эдит Пиаф до Боба Марли. Главным было не то, какие песни поются, а то, как их представить».

Еще одна традиция — завершение концерта песней «На Свердловском вокзале», исполняемой якобы в дупель пьяными музыкантами, — возникла случайно. Во время гастролей на Севере выступали в ДК, который как раз в этот момент ремонтировался. Часть крыши была разобрана, играли под звездным небом. Чернышёв выходил на сцену в белом пиджаке на голое тело, в рваных джинсах и босиком. В конце выступления вдруг пошел снег, падал он прямо в зал и на сцену. В заключение исполняли «На Свердловском вокзале». Сергей сделал шаг вперед, чтобы сыграть соло, наступил голой ногой на мокрую металлическую сетку, коротнуло, и его шандарахнуло током. Соло сразу приобрело замысловатую кривизну. Доиграть он смог, но не так ровно, как замышлялось. Однако эта кривизна всем понравилась, и в дальнейшем «Вокзал» исполняли только так.

Самим музыкантам больше нравились такие серьезные композиции, как «Кома». Они полностью погружались в музыку, даже зал им был не нужен. Но публику в Ухте или Сыктывкаре «Комой» не проймешь. И «Апрельский марш», сам того не понимая, двинулся по правильному пути. Немного серьезной музыки, немного шуток, что-нибудь веселое и опять серьезное. И опять шутки Симакова со сцены. Подобная рифленая программа массировала публику и постепенно подчиняла ее себе. Даже те, кому абстрактная «Кома» была непонятна и неинтересна, сдавались и принимали концерт.

Тем не менее иногда часть зрителей покидала зал. Под это была подведена специальная концепция: чем больше публики ушло, тем лучше выступление. Концерт считался удавшимся, если финальную песню дослушивало максимум ползала. В этом была определенная логика — оставшимся эта музыка явно нравилась.

Группа «Апрельский марш», 1990

Нравились им и номера, в которых солировал Чернышёв, — его трогательные стихи-нескладушки и хулиганская песня про безбашенного медведя. Правда, Кормильцев к успехам Сергея ревновал: «После того как в нашей концертной программе развелось слишком много „медведей“, она стала доставлять мне неудовольствие, и я так и не смог с ним справиться. Я был готов пожертвовать частью успеха у публики, лишь бы не видеть всего этого. Я пытался бороться с бредовым началом Чернышёва, но с какого-то момента меня уже никто не слушал».

Зерно конфликта было заронено. «Голоса» стали пиком совместного творчества «Апрельского марша». А потом общее одеяло каждый начал потихоньку тянуть на себя. Но гастролей становилось все больше, они стали приносить реальные деньги, и вновь открывавшиеся перспективы пока сплачивали коллектив.

В начале 1989 года «Апрельский марш» появился на центральном телевидении в попсовом конкурсе «50 на 50». Попал он туда по блату — к менеджменту имел отношение родственник Игоря. За телеверсию отвечал «Взгляд», и выступление «Марша» показали еще и в этой программе. Трудно сказать, что дало больший эффект — появление на телеэкранах или участие в многочисленных фестивалях. Но гастролей стало так много, что все, и даже осторожный Холян, сочли возможным бросить официальную работу.

Творческий процесс по-прежнему приносил радость. Два года, 1989—1990-й, когда уже появились первая известность и первые деньги, «Апрельский марш» собирался и репетировал каждый день. После одной такой репетиции родилась самая известная песня «АМ» — «Сержант Бертран». Правда, версии о ее появлении на свет немного расходятся.

Чернышёв вспоминает, как после репетиции задержались он, Гришенков и Кормильцев. Сергей сел за барабаны, а Игорь стал стучать по клавишам, как по перкуссии. Женя сновал между ними, что-то подправляя. Вдруг родилась мелодия из двух нот, которая почти в неизменном виде стала «Сержантом Бертраном».

В версии Кормильцева Чернышёв отсутствует, его заменяет черная самодельная драм-машина с большими ручками, издававшая невообразимый бит. «Под этот ритм Гришенков стал импровизировать на бас-гитаре, а я — пытаться мычать какую-то мелодию. Музыковеды могут проверить — в вокальной партии „Сержанта Бертрана“ всего две ноты. Не два аккорда, а две ноты. Но от этого она хуже не становится. Сочинялось все это с огромным воодушевлением».

Гришенков, который мог бы рассудить этот спор, хранит таинственное молчание. Как бы то ни было, в ту же ночь Женя придумал текст про злоключения французского сержанта, описанные в книге Р. Крафта-Эбинга «Половая психопатия»: «Нас всегда заводило все, связанное с психиатрией». Уже на следующий день группа приступила к аранжировке, продолжавшейся два месяца. Ковырялись-ковырялись — о! нота нашлась! — и продолжали ковыряться дальше. Вокальная партия из двух нот стала топором, кашу вокруг которого сварили сообща.

Песня получилась и стала визитной карточкой «Марша». «Это лучшая наша вещь, — утверждает Женя, — потому что она а) концептуальна, б) ритмична, в) хорошо звучит и г) мне очень нравится мой текст».

Летом затеяли запись нового альбома. Писали не где-нибудь, а в студии телецентра «Останкино» с ее безграничными возможностями. Передача «Чертово колесо» снимала клип «Сержант Бертран», и для записи качественной фонограммы выделили три студийные смены. Но уральцы же не дураки так время транжирить — собрались наваять целый альбом. Но в результате оказалось, что к записи группа просто не готова. Материала хватило всего на полчаса, да и то с включением старых песен. В общем, амбиций было много, а новыми идеями никто не фонтанировал. Решили писаться не вживую, а под метроном, что убивало эмоции. Московский оператор с задачей не справлялся, гитара зудела как-то не так. Да еще как раз в это время от группы начал отваливаться барабанщик Литвиненко, падкий на прелести московской тусовки. Исходный материал исказили разными шумоподавлениями почти до состояния брака. Полноценным альбомом «Звезда Полынь» эта запись так и не стала.

На смену Литвиненко из оркестровой ямы оперного театра достали скромного усача Сергея Сметанина. Он окончил консерваторию и единственный из многочисленных барабанщиков «Марша» не посылал Гришенкова к драм-машине, когда тот выдвигал почти невыполнимые для ударника задания. Сергей, немного подумав, отстукивал и это. Лишь изредка он отказывался: «Нет, Игорь, мне для этого нужна третья рука или нога». Он покинул «Марш» ради эмиграции в Калифорнию, где сейчас сотрудничает сразу с несколькими группами — школа «АМ» дает о себе знать.

Вместе с очередным ударником — заслуженным барабанщиком Урала Владимиром Александровичем Назимовым «Апрельский марш» продолжил активно гастролировать. В 1991 году Ленинградская студия «Мелодии» выпустила виниловую пластинку «Голоса», скомпилированную из двух альбомов. Ее отпечатали неизвестно каким тиражом, и в магазины Свердловска она не поступила, но музыканты с гордостью думали, что настоящий лонгплей добавил их коллективу популярности. Так незаметно доигрались до собственного пятилетнего юбилея, к которому для солидности присупонили десятилетие «Биробиджанского музтреста». К этому несерьезному проекту Чернышёва и Гришенкова периодически прикладывали руку все остальные «марши».

Несмотря на растущую популярность «Апрельского марша» внутри самой группы все как-то разлаживалось. Назимов продержался в коллективе недолго, после него барабанщики, в основном игравшие в «АМ» по совместительству, начали меняться с калейдоскопической быстротой. Удовольствия от совместного творчества у музыкантов становилось все меньше. Чернышёв предложил взять творческий отпуск на несколько месяцев, отдохнуть друг от друга и с новыми силами приступить к работе. Эту идею никто не поддержал. Отношения в группе все больше обострялись, и, когда в начале 1992 года Сергей по пьяному делу пропустил концерт в Челябинске, его попросили из группы. «В Челябинск я приехал, но с опозданием и просто не знал, где именно будет выступление. „Марш“ отыграл без меня. После этого меня уволили, но это был только повод. Обиды не было. Все шло к этому — мы постоянно ссорились».

Вместо Чернышёва пригласили одного из старейших рокеров Свердловска Валеру Костюкова, который организовал свою первую группу «Котлз», когда некоторые «марши» только появились на свет. Немного позже «АМ» покинул Сергей Елисеев, вместо него за бас взялся еще один ветеран — Сергей Амелькин. Группа продолжала выступать, но это было уже не то. Даже репертуар изменился — в нем появились песни на английском языке.

В начале 90-х Кормильцев с Гришенковым затеяли что-то вроде игры. На бытовой магнитофон записали с помощью какой-то самоиграйки простенькие песенки с английским текстом. По своему примитивизму это напоминало группу «The Residents». Когда эти забавы услышали остальные «марши», они им так понравились, что часть из них немедленно вошла в основной репертуар.

В это время уже несколько лет шла работа над последним альбомом «Апрельского марша» «Сержант Бертран». Песни его писались вразнобой, причем с разным составом музыкантов. Своего гитариста к тому времени у группы уже не было. Лучше всего сыграл бы Чернышёв, но к нему не обращались по принципиальным соображениям: «Раз он с нами так в Челябинске, то и мы к нему так же». Пригласили всех гитаристов, оказавшихся в зоне досягаемости: Виктора Коврижных, Николая Григорьева, Евгения Писака, Вадима Самойлова, Николая Петрова. Вадик на запись почему-то не явился. И «его» песни сыграл Петров, чем приятно поразил Виктора Холяна: «С Колей я работал совсем чуточку, но он мне показал, что такое настоящий профессионализм. Он быстро сыграл разученные предварительно песни и взялся за „самойловские“, которые никогда не слышал. Тут же, на ходу, по строчке, по квадратику, он вникал в материал, тут же предлагал несколько вариантов гитарной партии, мы выбирали лучший, и с лету записывали».

Чернышёв гордится, что вся эта куча гитаристов играла партии, которые придумал он: «Мне немного обидно, что фамилия моя на обложке не упомянута. Все гитаристы очень уважительно подошли к партиям, впоследствии пожали мне руку, и мы стали хорошими друзьями».

CD «Сержант Бертран» вышел в 1994 году и стал лебединой песней «Апрельского марша». Обложка альбома изначально планировалась совсем другой: обнаженный женский торс с розой в причинном месте. Но печатали «это» в Эмиратах, и арабы такой разврат производить отказались. Дизайнеру Ильдару Зиганшину пришлось по телефону объяснять, как совмещать портреты Миши и Игоря, чтобы обложка обрела нынешний вид.

В 1994 году новые песни еще сочинялись, но работы уже не получалось. Все разговоры на музыкальную тему быстро переходили на обсуждение финансовых проблем, вопросов иерархии и прочую ерунду. Споры были беззлобными, но творчеству вовсе не способствовали. В конце сильно разошлись по поводу дальнейшего существования. Многие «птицы» к тому времени уже потянулись в Москву. Перелетные настроения витали и в «Апрельском марше». Игорь хотел в столицу, Кормильцев с Холяном — нет, а Миша сомневался — в любом другом городе «Марш» перестал бы быть «Маршем». Все шло ни шатко, ни валко, а потом просто как-то все разом не пришли на репетицию, и приглашать на следующую было уже некому. Официально группа не распадалась…

После долгого перерыва «Марш» собрался, чтобы выступить на фестивале «Старый Новый Рок-2003». Через год камбэк повторился. А потом решили немножко поконцертировать. Играть только старые песни не хотелось, новых не было, и придумали сделать то, чего не могли себе позволить в период боевой молодости, — составить программу из кавер-версий любимых групп. Наряду с хитами Маккартни, «Sparks» и «Deep Purple» туда все-таки включили «Сержанта Бертрана», «Хорошую девушку Таню» и «Вокзал».

«Апрельский марш» на концерте в Рассохе, 2005

Каверная программа приветствовалась не всеми бывшими «маршами». Виктор Холян не понимал концепции: «Они играли не любые каверы, как в ресторанах, а только те, которые нравились им, но это же не идея». Его поддерживал Кормильцев: «Кавер-группа вызывала уважение, но не имела никакого отношения к „Апрельскому маршу“». С этим можно поспорить. В 2000-х в обновленном «Марше» играли многие его прежние участники: Гришенков, Симаков, Чернышёв и Назимов. Компанию им составили басист Сергей «Доктор Роберт» Пучков (экс-«С-34»), гитарист Юрий Мишков (экс-«Встречное движение»), вокалистки Алина Нифантьева (экс-«Инсаров») и Ольга Невская.

В 2005 году решили из кавер-программы сделать фильм-концерт. Осуществить этот проект «марши», по словам Симакова, смогли только потому, что давно и активно живут в Екатеринбурге: «Нам помогали все знакомые, причем почти бесплатно. Когда москвичи-киношники узнали, во сколько обошелся фильм, они присвистнули — в столице за эти деньги можно с трудом нанять лишь одного оператора. А у нас были восемь камер, режиссер и все остальное».

Сегодня у многих «маршей» — собственные музыкальные проекты: у Михаила Симакова «Stambulchik Brothers», у Сергея Чернышёва «Banga Jazz», а у Евгения Кормильцева «Nimb». Тем не менее «Апрельский марш» периодически собирается снова. Ведь официально о его распаде так никто и не объявлял.

Дискография

«Апрельский марш-I» (1987 — М)

«Музыка для детей и инвалидов» (1987 — М, 1995 — К/К)

«Быстрее жизнь прожить» (с Дименцием, 1988 — М)

«Голоса» (1988 — М, 1995 — К/К)

«Звезда Полынь» (1989 — М)

«Голоса» (сборник, 1991 — LP)

«Сержант Бертран» (1994 — CD, 1995 — К/К)

«Live in Rassoha» (2005 — DVD)

«Ассоциация Содействия Возвращению Заблудшей Молодежи на Стезю Добродетели»

«Были два друга — Коля и Леха. Волею судеб загнанные в студию, волею судеб вышедшие на сцену. Мы шли за обстоятельствами, но мы не рвались к славе…»

Алексей Могилевский

В 1977 году девятиклассника одной из уралмашевских школ Лешу Могилевского подозвал к себе молодой и прогрессивный учитель физики: «Ты, я слышал, музыкой увлекаешься? А не познакомиться ли тебе со студентами из пединститута, которые свой ансамбль создают?» Леша с должным вниманием отнесся к совету наставника и попал в первую в своей жизни группу, причем в качестве барабанщика. Коллектив репетировал на базе знаменитого ансамбля политической песни «Баллада», находившегося в тот момент в одном из периодов творческого полураспада и смены состава. Все участники группы были на несколько лет старше Могилевского, но несмотря на это Леха почти каждый вечер с диким удовольствием отправлялся через полгорода на очередную репетицию. «Я быстро понял, что педаль надо прикручивать к барабанной бочке, — делится своим первым опытом Алексей почти сорок лет спустя. — Сначала я этого не знал и бил по бочке так, что она уезжала далеко вперед, приходилось ловить ее ногой».

Помузицировав в пединституте около года, Леша, уже как исполнитель с опытом, был приглашен в ВИА Свердловского машиностроительного техникума. Именно там он состоялся как музыкант и понял, что участь его решена окончательно. Но с подачей документов в музучилище опоздал и по совету знакомых поступил в культпросветучилище («Кулек»). Карьера заведующего сельским клубом в Лешины планы не входила, но надо было где-топерекантоваться год до армии. И еще одно: парню вдруг очень захотелось освоить саксофон, а на эстрадно-духовом отделении «Кулька» это было возможно.

Проучившись год, получив крайне необходимые знания по пожарной безопасности и изготовлению наглядной агитации, Алексей благополучно отчалил в армию, а там снова — музыкальный ансамбль. Вернувшись, наконец-то поступил в музыкальное училище имени Чайковского, причем легко — конкурентов-духовиков на эстрадном отделении у абитуриента Могилевского просто не было.

За все время учебы в «Чайнике» Алексей получил всего две четверки по специальности — на вступительном и выпускном экзаменах. Всеми остальными оценками по основному предмету были двойки, переправленные на тройки. Он все четыре года сдавал одну и ту же джазовую пьесу, но преподаватели закрывали на это глаза — было понятно, что джазменом он не станет, пусть играет свои рок-н-роллы. Зато по всем остальным предметам, включая физкультуру и марксистско-ленинскую эстетику, Алексей был круглым отличником.

В 1982 году друзья помогли студенту-эстраднику устроиться в недавно открытый ДК УЗТМ руководителем ВИА цеха № 42. Ансамбль получил комнату, неплохой аппарат и имя «Январь», стал играть на многочисленных уралмашевских свадьбах и соревноваться на конкурсах заводской самодеятельности с ансамблем цеха № 46 «Акварель». «Январь» исполнял пугачевского «Бумажного змея» и «Я шагаю по Москве», которую Могилевский аранжировал в стиле кантри.

В составе этой группы получал свой первый опыт большой сцены 15-летний талантливый барабанщик Алик Потапкин, который крепко сдружился с худруком ВИА. Вскоре юный, но рано оперившийся драммер, к тому времени уже поступивший в музучилище, упорхнул из «Января» и начал работать в лучших ресторанах Свердловска. В одном из них, в «Старой крепости», Потапкин познакомился с костяком группы «Флаг» и быстро вписался в этот коллектив. «Флаг» как раз собирался записывать свой второй альбом, но для контраста с нежно-мяукающим голосом Саши Тропынина требовался вокал порезче. Алик вспомнил о своем старшем товарище и весной 1985 года привел Могилевского на запись. Так в активе Алексея появился первый магнитофонный альбом. «Для меня „Флаг“ был все-таки проходным местом, хотя мой голос звучит на большей части песен альбома „Поражение в кредит“. Лучше всего мне запомнилось, как наш поэт, добрейший Шура Пьянков, подолгу разъяснял смысл каждого из написанных им текстов. Это было забавно».

Окончание записи совпало с выпускными экзаменами в музыкальном училище. По распределению Могилевский уехал в село Черемисское Режевского района Свердловской области, где начал подымать культуру в должности заведующего местным клубом. Свободного времени оставалось много, а безысходной тоски еще больше. Все это стало поводом для сочинения собственных песен. Источников вдохновения было несколько: «Я крутил деревенские дискотеки, и меня одинаково перло и от цифрового звука „Modern Talking“, и от шуток „Videokids“, и от прочей пурги. Я всегда любил все красивое и нерок-н-ролльное. В то же время я до дыр заслушивал свежие кассеты БГ и Шевчука. Всю идеологию „Периферии“ я запихнул в свои песни». За год отшельничества написано было очень много: акустические песни для кухонь, более интеллигентная музыка, позже попавшая в альбом «Калейдоскопия», и деревенская разухабистость, ставшая основой «Угла». Кое-что из сочиненного в уральской глуши не реализовано до сих пор.

В Свердловск Алексей наведывался лишь изредка. Во время этих нечастых набегов он записал партию саксофона на сольном альбоме Егора Белкина и на одной из песен «Группы», успел порепетировать с «Урфином Джюсом». 11 января 1986 года Могилевский прибыл на гала-концерт в институте «Гортехэнерго», чтобы помочь товарищам по «Флагу», но обнаружил, что его голос им уже не нужен — место у микрофона было занято Сергеем Курзановым. Зато Леху окликнули три веселых поддатых архитектора и предложили «поддуть им на саксофоне». С этого дуновения началось многолетнее сотрудничество Могилевского с «Наутилусом Помпилиусом».

В первой половине 1986 года Могилевский был одним из самых востребованных музыкантов Свердловска. Он ходил этаким блуждающим форвардом по всем командам, кому требовался саксофон. На I фестивале он играл в составе «Р-клуба», «Насти», «Урфина Джюса», «Группы Егора Белкина» и «Наутилуса». Не все получалось одинаково удачно, но выступление в составе «НП» искупило его предыдущие промахи. «Кое-кто поставил на мне крест могильный. Каламбур каламбуром, а кисло мне было — ой-ой-ёй. Спасибо Бутусову и всем „Нау“ за огромную поддержку».

Через месяц после фестиваля одновременно с записью «Разлуки» Могилевский взялся за реализацию своего собственного проекта. Самое длинное в истории мировой рок-музыки название взялось из рассказа Герберта Уэллса «Каникулы мистера Лэдбеттера». Партнером Алексея по спасению заблудшей молодежи стал его друг и однокурсник по «Чайнику» гитарист Николай Петров. После выпуска он преподавал в музыкальной школе в родном Первоуральске и играл в одном из тамошних ресторанов. Ознакомившись с Лехиным «деревенским циклом», Коля с энтузиазмом взялся за его реализацию. В Первоуральске технический специалист Сережа Обеднин как раз сделал аппарат с драммашиной, на котором можно было все это записать. Никакой особой аранжировки не было, за все отвечала самодельная чудо-машина с прерывателем, упакованная мастером Сергеем Обедниным в корпус детской игры «Хоккей». Для создания звуковых эффектов использовались любые подручные средства, вплоть до кухонной утвари, которая распинывалась по полу при записи шумов в «Я такой же».

Целую августовскую неделю каждые 24 часа Могилевский делил ровно пополам: вечером и ночью он в подвале клуба архитектурного института участвовал в записи «Разлуки», а утром на первом автобусе мчался в Первоуральск, чтобы в пустом ресторане работать над альбомом «Ассоциации». Спать удавалось только во время недолгих 30-километровых переездов между двумя городами. Альбом, родившийся ценой столь нечеловеческих усилий, оказался наполнен удивительно светлой музыкой и довольно беспросветными текстами. Родине всего материала, селу Черемисское, посвящен не только главный хит «Деревня», но и вопль между первыми двумя треками, понять который могли только сами черемисцы. Есть такое слово на Урале — «баско», т. е. хорошо, красиво. В Режевском районе изобрели производное от него — «баскящща», означающее высшую степень одобрения или «ну, ващще!» Именно это слово, усиленное эффектом эха, и гремит в начале альбома.

В Свердловске «Угол» оценили на полное «баскящща». Под «Аэробибику» студенты танцевали на дискотеках, «Ко-ко» и «Я такой же» нравились людям постарше. «Деревню» популяризировал Алексей Хоменко со своим ансамблем в ресторане «Космос». Правда, пели они ее в несколько облегченном варианте с живыми барабанами.

«Ассоциация», состав 1989-1990

Хотя 1987–1988 годы были под завязку забиты гастролями «Наутилуса», Алексей умудрялся выкраивать время для самостоятельного творчества. 1 марта 1987-го «Ассоциация» в виде дуэта Могилевского (саксофон, клавишные, вокал) и Алика Потапкина (гитара, клавишные) под частичную фонограмму выступила на сцене ДК им. Свердлова. Живой концерт был необходим для приема группы в рок-клуб. Но «Ассоциация» изначально была студийным проектом, и музыкантам пришлось долго колдовать над песнями, «вычитая» из них вокал и часть инструментальных партий. Выступление сопровождалось невиданным по тем временам лазерным шоу и демонстрацией кино-клипов на большом экране прямо за спиной музыкантов.

Саксофон Могилевского прозвучал на альбомах «Свет» «Агаты Кристи» и «Тацу» Насти Полевой, записанных в 1987 году. Осенью Алексей стал автором музыки к фильму Николая Гусарова («Команда 33»). В саундтрек вошли песни «Ассоциации» и группы «Первоуральск», в которой играл Петров.

На пике славы «Наутилуса» времени на «Ассоциацию» почти не оставалось, поэтому альбом «Калейдоскопия» записали у Лени Порохни в один из редких промежутков между концертами «НП». Материал «Калейдоскопии» частично был написан еще в деревне, но он категорически не влезал в электронность «Угла», имел скорее балладный характер. Состав несколько расширился: специально для записи Владик Шавкунов овладел контрабасом (Могилевскому хотелось, чтобы в альбоме звучал именно контрабас, причем и смычком, и щипком), Володя Назимов подстучал, но только щетками, легко и расслабленно. Запись была довольно бардачная: Могилевский сначала сподвиг на работу всех ее участников, а потом стал динамить процесс, зависая то на днях рождения, то еще на каких-то праздниках. Под нажимом Земы он приходил на запись, винился, и работа начиналась. В результате закончили альбом за три ночи.

В ноябре 1988 года Вячеслав Бутусов распустил золотой состав «Наутилуса Помпилиуса». Для всех музыкантов это известие стало неожиданным. Группа почти в полном составе решила остаться вместе, но сменить фронтмена. Так как у Могилевского уже были два альбома, то и называться постановили «Ассоциацией». Хоменко с Алавацким увлеклись звукозаписью и от сценических выступлений отказались, потребовался басист. Им стал Владик Шавкунов, недавно работавший с «Ассоциацией» на записи. Коллектив был сформирован: Могилевский (саксофон, клавиши, вокал), Петров (гитара), Шавкунов (бас), Назимов (барабаны), Виктор «Пифа» Комаров (клавиши).

Алексей загорелся идеей вывести «Ассоциацию» на сцену. Носить в себе материал, не показывая его зрителям, было больше невозможно, это сильно действовало на нервы. Срочно сочинялись новые песни. Сильно переделывались несколько старых. В условиях жесточайшего цейтнота записали альбом «Клетка для маленьких». «У меня тогда были сильны амбиции, требовалось доказать всем и себе, что я пишу охеренную музыку. Доказал. Я остался очень доволен авторской мыслью, которую вложил в этот альбом. Мне до сих пор дико нравится пятичастная песня „Окрыленные слоны“. Я даже умудрялся петь ее живьем, хотя это невозможно сложное произведение. Там тысячи контрапунктов, пересечений, слияний — в общем, все по-серьезному». Над записью Могилевский работал вместе с Володей Елизаровым, который стал автором песни «Следы». «Это было хорошей школой. Вова тогда научил меня петь».

В начале 1989-го «Ассоциация» отправилась в первую гастрольную поездку в Нижний Тагил. Директор «Студии Наутилус Помпилиус» Виктор Зайцев решил подстраховаться и, заключая договор на концерты, указал в нем не группу с мало кому известным названием, а «Студию НП». Тагильские организаторы на афишах расшифровали: «Студия „Наутилус Помпилиус“». Естественно, зрители, которые пришли на «Нау», были в бешенстве, и Могилевский отгреб свою долю свиста и воплей. Публика хотела слышать «Я хочу быть с тобой» и видеть Бутусова, а им «подсунули» Могилевского и «Ассоциацию».

Больше подобных проколов Алексей старался не допускать. Хотя и позже организаторы концертов пытались на афишах набрать «Наутилус Помпилиус» более крупным шрифтом, чем название его собственного проекта, сам он изо всех сил от подобного «примазывания» открещивался. В репертуаре «Ассоциации» всего одна песня могла напомнить публике о прежнем месте работы части музыкантов. В начале 1987 года Бутусов решил обновить «Наутилусу» кровь и предложил согруппникам сочинить музыку на еще не использованные тексты. Кто-то попробовал, кто-то нет. У Могилевского быстро получилась «Песня в защиту мужчин». Композицию исполнили всего несколько раз — Бутусов не любил чужой материал и плохо его исполнял. В 1989 году Могилевский написал на эту же мелодию свой текст, получилась песня «День Помпеи».

Группа «Ассоциация содействия возвращению заблудшей

молодежи на стезю добродетели», 1992

«Ассоциация» разъезжала по Сибири и Уралу. Крупнейшими гастролями в ее жизни стал совместный тур с «Веселыми ребятами» — 28 концертов в городах Казахстана. Выступали на стадионах. Публика принимала хорошо, аплодировала. То, что название «Ассоциация» было мало кому известно, никого не смущало. И у «Веселых ребят» в ту пору почти не было хитов, но люди тогда ходили не на имена, а на событие.

В Павлодаре кто-то из зрителей кинул в «Веселых ребят» бутылку. Те обиделись и, прервав концерт, ушли со сцены. Следующий день у музыкантов был выходной. Утром в дверь Пифы постучались: «Открываю — стоят местные братки: „Извините, вчера такая лажа вышла. Того козла, который бутылку кинул, уже наказали. А теперь поехали с нами на пикник. Будем вину заглаживать“. Я пытался объяснить, что мы не те, в кого бутылку кинули, но они не слушали. Музыканты и музыканты. Отвезли нас на Иртыш, накрыли великолепную поляну, покатали на катерах на подводных крыльях. Кто-то из них съездил за водными лыжами, еще и на водных лыжах покатались. Вернулись в гостиницу мы очень довольные и были согласны, чтобы в „Веселых ребят“ бросали бутылками хоть на каждом концерте».

В конце весны Шавкунов, разрывавшийся между «Ассоциацией» и «Настей», сделал выбор в пользу девушки. В группу Могилевского пришел молодой басист Слава Двинин. В октябре «Ассоциация» приняла участи в IV фестивале рок-клуба. Их концерт некоторыми ортодоксами классического рока был принят в штыки, но большинство зрителей поняли, что в палитру СРК добавилась новая яркая краска. В декабре группа с успехом выступила в Москве на фестивале «Звуковой дорожки» газеты «Московский комсомолец». В 1990 году «Клетку для маленьких» выпустила на виниле фирма «Мелодия», что добавило «Ассоциации» популярности. Продолжались концерты и усиленные репетиции. По словам Пифы, «в „Ассоциации“ мы уже были взрослее, чем в „Наутилусе“, и гораздо опытнее, поэтому процесс творчества проходил профессиональнее, но и чуть-чуть скучнее».

В 1991 году группа находилась на распутье, не знала, в какую сторону двинуться. Могилевский тогда очень увлекся музыкой «INXS» и «Simple Minds» — коллективами, которые играли простую, но стадионную музыку. Куда идти — в эту сторону, в попсу, или в сторону сложных аранжировок типа «Duran Duran»? Решили записать мини-альбом «Сторона» из четырех песен совершенно разных стилей. «Руки вверх» перепели с дудками. Кивком в сторону российской попсы стала «Девочка смотрит видео» — очень упругий куплет и нарочито простой, слезливый припев со словами-манками типа «девочка, слеза, бокал и.т.д.», правда, риф получился совсем не девичьим. «Ксантиппа» стала данью уважения Стингу. Четвертая песня, сухой фанк «Радио-любовь», оказалась попаданием в «десятку». Номер был построен на рифе Алика Потапкина. Все остальное — гармонию, мелодию, аранжировку — придумал Могилевский. По эскизу «Радио-любви» и началось строительство альбома «Щелкунчик».

В начале 1992-го в «Ассоциацию» вернулся Шавкунов: «Я всегда на репетициях любил не болтать, а работать. А у Алексея было хорошо, все ноты расписаны. Хочешь — играй, хочешь разговаривать — все равно играй». Слава Двинин перешел в «Настю». Получилась такая бас-рокировка.

«Щелкунчик» стал для Могилевского самым главным альбомом: «Мы решили: или с ним прорвемся, или покончим со всем этим. Музыка у нас вышла сложная и не самая популярная. Прорваться не получилось. „Ассоциация“ кончилась как группа». Слушая «Щелкунчик» сегодня, становится понятно, что для 1992 года он был слишком новаторским. Аудитория к такой музыке была еще явно неготова. Ждать, пока слушатель дорастет до нужного уровня, времени у «Ассоциации» не было. Концертная деятельность прекратилась, деньги закончились. Последней работой «Ассоциации» стала запись песни «Всего лишь быть» для трибьюта «Наутилуса Помпилиуса» в 1993 году. Петров вернулся преподавать в Первоуральскую музыкальную школу. Могилевский вел рубрику «Гастрольные байки» на радиостанции Николая Грахова и делал аранжировки на студии Александра Новикова.

В 1994 году он с радостью принял предложение Бутусова вернуться в «Наутилус Помпилиус», а через несколько месяцев привел туда же и Петрова. Виктор Комаров понимает коллегу: «За пять лет обида на увольнение стерлась, а „НП“ и для меня, и для него значил очень много. Чего греха таить, мы всегда стремились добраться до тех высот, каких достиг „Наутилус“. И в наших лучших песнях мы эту высоту брали. И публика принимала их не хуже. А в чисто музыкальном плане „Ассоциация“ была круче, чем „НП“. Ее песни сложнее для восприятия, и им труднее пробиваться. То время, когда „Нау“ вдруг смог выстрелить, уже ушло. Мне очень жаль, что наша группа не смогла реализоваться полностью».

После «Ассоциации» Пифа регулярные занятия музыкой прекратил. Шавкунов и Назимов переиграли в огромном количестве самых разных коллективов. В конце 1990-х пути Земы и Коли Петрова на некоторое время пересеклись в группе «Поезд Куданибудь». В 2002 после продолжительной болезни Николай Петров скончался.

Алексей Могилевский после окончательного распада «Наутилуса Помпилиуса» в 1997 году продолжил занятия музыкой — сочинял мелодии для фильмов и заставки для телепередач, записывал звуковую рекламу, продюсировал молодую группу «Сахара». Вместе с ней в погоне за удачей перебрался в Москву. Там тоже его главным занятием осталась музыка. Саксофон Могилевского можно услышать на записях и концертах множества отечественных групп и проектов — от классического «Пикника» до совсем молодых команд: «Сам я считаю себя плохоньким саксофонистом. Просто неосознанно, сам того не желая, я создал тот истошно верещавший рок-саунд, который лег на душу целому поколению».

Спустя почти четверть века Могилевский решил вернуться к «Ассоциации»: «Я придумал новый термин: не „реюнион“, а „ньюнион“, то есть новый состав под тем же названием. „Ассоциация“ не может быть воссоздана — я не могу Колю из могилы достать. Но это и не совсем новый коллектив, потому что он исповедует традиции старой „Ассоциации“». Сначала Алексей попробовал воссоздать пару старых альбомов, попутно поражаясь, как весело тогда у него работали мозги, но понял, что это не интересно никому, даже ему самому. Предпринял попытку сделать материал в акустическом варианте. В этом ему помог молодой гитарист Валерий Кузин. Алексей сначала пытался изображать человека-оркестра, умудряясь за концерт поиграть на четырех инструментах, да еще и петь, но решил, что такая эквилибристика только отвлекает, и стал работать под секвенсоры или минусовую фонограмму, записанную собственноручно. Таким образом, сегодняшняя «Ассоциация» выглядит почти так же, как в самом начале, — это два человека и очень много музыки.

Дискография

«Угол» (1986 — М, 1996 — СD)

«Калейдоскопия» (1988 — М, 1996 — СD)

«Клетка для маленьких» (1989 — М, 1991 — LP, 1996 — CD)

«Сторона» (1991 — М)

«Щелкунчик» (1992 — CD)

«Greatest Hits» (1996 — CD)

«Банга-Банга» / «Banga Jazz»

«Я считаю момент творчества самым главным в жизни — это величайшее из удовольствий, это даже лучше, чем секс».

Сергей Чернышёв

В английской школе № 13 в каждой выпускной параллели была своя музыкальная группа. Инструменты и репетиционная комната передавались по наследству, менялись только составы и названия. Зимой—весной 1977 года ансамбль назывался «Барды», и на басу в нем играл Леонид Порохня, будущий звукорежиссер самых известных свердловских рок-групп. Однажды к нему подошел семиклассник Сережа Чернышёв и попросился в группу. По всем школьным традициям, было невозможно принять салагу-семиклассника в ансамбль выпускников, но Леонид дал согласие на присутствие Сергея на репетициях и даже поделился какими-то навыками игры на басу. Покидая школьные своды, Порохня отрекомендовал уже восьмиклассника Чернышёва новой десятиклассной группе «Solar». Перед такой рекомендацией было трудно устоять, и, вопреки всем правилам, Сергей стал басистом этого коллектива. «Solar» даже начал исполнять его песни.

Когда Чернышёв сам доучился до выпускного класса, он уже на законных правах возглавил свою собственную группу «Nice». Трио (гитара, бас и барабаны) исполняло чернышевские песни на русском и английском языках. В середине учебного года к группе прибился клавишник — девятиклассник Игорь Гришенков. Трио стало квартетом, а Сергей с Игорем на благодатной ниве творческих поисков крепко сдружились.

В 1980 году Сергей, покончивший со школой, но не с музыкой, основал группу «Пластилин». Вскоре туда попал и Гришенков, так же, как и Чернышёв, уже сочинявший свои многоступенчатые арт-роковые мелодии. «Пластилин» пластично перерабатывал ту музыку, которую слушали его музыканты, прежде всего «Yes» и «Genesis», «King Crimson» и «Led Zeppelin». Часть текстов писали сами, а часть — заимствовали у Т.С. Элиота. Из местных групп слушали «Трек» и «Урфин Джюс» (впрочем, других групп в пределах досягаемости еще не было). Земляки служили не образцами, а ориентирами — хотелось сделать музыку еще более развернутую и многоходовую.

Сегодня Сергей сетует, что существовавшие записи «Пластилина» затерялись: «Порой попадаются в старых тетрадях тексты этих песен. С каким интересом я бы их сейчас переслушал! Из того, что помню, многое оказалось востребовано. Мощный арт-роковый риф одной из песен через 30 лет, уже в „Банга Джазе“, лег в основу программного „Ужина Шпионов“. Риф и проигрыш другой песни вошли в аранжировку „Мне больше не пишется“ на диске „Ты и Она“. Песня „Я вернусь со звезд через 1000 лет“ полностью вошла в новую программу „Бархатные ураганы Марса“. Сотрудничество с прошлым оказалось очень ценным».

Базировался «Пластилин» в знаковом для уральского рока месте, в ДК им. Свердлова, через стенку с девичьим ВИА «Нежность». Это соседство оказалось не только волнующим, но и выгодным. Благодаря ему сценический дебют «Пластилина» оказался донельзя пафосным. Девушки должны были играть на каком-то борцовском чемпионате, но уехали на гастроли и попросили соседей выступить вместо них. Концерт проходил в пятитысячном Дворце спорта между схватками на борцовском ковре. Собственного аппарата у дебютантов не было, пришлось подключаться к колонкам, висевшим по периметру зрительного зала. Звук был плохой, но зато аудитория — огромная.

«Пластилин» просуществовал немногим более двух лет. Весной 1984-го Чернышёв ушел в армию. Через два года, едва успев отцепить погоны, он попал на I фестиваль рок-клуба, где его «пластилиновые» коллеги Игорь Гришенков и Игорь Майборода выступали уже в составе «Апрельского марша». Ничего удивительного, что весной 1988 года и сам Чернышёв оказался в этой группе. Гришенков пригласил его на вакантное место гитариста. У считавшего себя басистом Сергея даже гитары не было, пришлось одолжить ее у Егора Белкина. «Я взял инструмент и попытался представить, какой должна быть гитарная партия в новой песне „Апрельского марша“, и как-то сразу это у меня получилось. Так что за мою „карьеру“ гитариста спасибо Игорю Гришенкову».

С приходом Сергея звучание группы изменилось не сильно, разве что несколько развернулось в сторону фриппертроники, а вот сценический образ «Апрельского марша», до того подчеркнуто сдержанный, изменился кардинально — Чернышёв внес в него здоровый элемент комического раздолбайства. Публика восприняла это с восторгом, ей нравились и его абсурдистско-дурашливые стихи, декламируемые между песнями, и хулиганистый «Медведь», ставший народным хитом.

История про зверя, любителя побарагозить, была написана еще в 1986 году. Завершающие четыре строчки принадлежат свердловскому тусовщику Алексею Мосалёву, который в студенческие годы исписал матерными подражаниями Агнии Барто целую толстую тетрадь. Чернышёву это четверостишие показалось забавным, и он отправил игрушечного медведя прикалываться над живыми обитателями зоопарка. «Спел я это как-то в компании — всем понравилось. Стали просить еще. Допелся до того, что слова и клавир „Медведя“ опубликовали в газете „На смену!“ как „народную студенческую песню“». Но так как автору было жалко и растерзанного медведя, и обиженных зверей, то в середине 1990-х Чернышёв записал более толерантный вариант, в котором медведь не так уж и барагозил.

В начале 90-х отношения внутри «Апрельского марша» были напряженными. По словам Сергея, музыканты устали и от активной гастрольной деятельности, и друг от друга. Сам он отдыхал в сольных проектах. «В 1990 году я вспомнил про песни, которые давно сочинил на свои стихи и на стихи Сергея Елисеева, басиста „АМ“. Записал их на студии Свердловского телевидения при помощи Михаила Симакова, Александры Захаровой и звукоинженера Владимира Голикова. Получилась „Сентиментальная запись. Акустический альбом“. Таких записей было две, но вторая, к сожалению, сохранилась лишь фрагментарно».

Но акустика была лишь одной из сторон чернышевского творчества. Регулярные упражнения на электрогитаре тоже вылились в нечто большее, и было это летом 90-го. «Постоянно получалось что-то новое. Потом из этих набросков возникли песни. Я аранжировал их методом наложения и объединил в первый альбом новозреющего проекта „Банга-Банга“. Неудивительно, что он возник на фоне моих размышлений о необходимости творческого отпуска для „Апрельского марша“ и даже о вероятном уходе из него».

Дебютный состав группы «Банга-Банга»,

фестиваль «Надежда», 5 апреля 1992

Когда в 1992 году момент расставания с «Маршем» настал, проект «Банга-Банга» был уже практически готов, из студийного начинания он превратился в настоящую группу. Не играть эту музыку живьем стало уже невозможно. В первый состав «Банга-Банга» вошли Женя «Сильвер» Федосеев на бонгах и бэк-вокале, Игорь Акаев — человек, родившийся с палочками в руках, Анатолий Таран на гитаре, Дима Суворов с аккордеоном и Володя «Маус» Привалов на басу. На подпевках были две Юли — Расина и Майорова. Впервые группа выступила 5 апреля 1992 года на фестивале «Надежда», который проводила во Дворце молодежи редакция газеты «На смену!».

Даже по составу чувствуется, что истоки звучавшей музыки находятся где-то в районе экватора. Да и название «Банга-Банга» тоже созвучно ритмам черного континента. Чернышёв утверждает, что тяга к экзотике родилась сама собой: «Ничего африканского специально я не читал, даже по телевизору не смотрел, но однажды проснулся со словами „Банга-банга, дэнга-дэнга“. Что это было в моем сне, сказочная мелодия или чья-то фраза, просто не помню. Но из этих слов получилась отдельная песня в том первом, гитарном альбоме. Как запомнилось — так и записал. Примерно в это же время мне в руки попали две пластинки — традиционная музыка Уганды и традиционная музыка Мадагаскара. Я послушал их и понял: вот то, что заменит мне „Led Zeppelin“. На обложках дисков были названия песен в русской транскрипции с подстрочным переводом. Из этих названий получился текст песни „Manadala“. Потом уже я купил конголезский и угандийский словари и, пользуясь ими, сочинил еще несколько текстов». Увлечение Африкой дошло до того, что Сергей на некоторое время взял сценический псевдоним Ив Бангару и придумал экзотическую биографию своей «прошлой негритянской жизни».

Творческий график «Банга-Банга» был столь же пульсирующим, как и африканские ритмы. Количество и состав участников менялись в зависимости от времени года и музыкально-демографической обстановки в мире. Период активной концертной деятельности сменялся временами, когда Чернышёв возвращался в «Апрельский марш» и отправлял в отпуск собственную группу. Во второй половине 1990-х Сергей выпустил два сольных альбома с песнями, заметно отличавшимися по стилистике и от музыки «Маршей», и от «Банга»-музыки. Первый, «Новости моды», включал 17 ироничных баллад на стихи поэта-обериута Николая Олейникова, книжка которого удачно попалась под руку. Все 17 номеров были сочинены за одну ночь, сразу записаны на домашний магнитофон и в таком «первозданном» виде вошли в альбом. Второй, «Город. Любовь», состоял из песен разных лет, в основном написанных для фильмов Свердловской киностудии. Завершала его композиция «Вечерний Екатеринбург», без исполнения которой до сих пор не обходится ни одно празднование Дня города.

В 1997 году у группы Чернышёва опять начался период активности, правда, уже под другим названием. «Куда бы мы ни приезжали — и в газетах, и в афишах нас как только не называли: и „Бонго-бонго“, и „Банго-банго“, и „Бинго-динго“. Устал всем объяснять, что мы пишемся через четыре буквы „А“, но афишный идиотизм крепчал, и однажды я просто решил сменить название. К тому времени я уже знал, что банга — это традиционная африканская водка, и, конечно, от этого слова я отказываться не хотел. Надо было только придумать второе. Перепробовал „Banga Art“, „Banga Beat“ и многое другое, остановился, в конце концов, на „Banga Jazz“, тем более что джаз, как явление самодостаточное, нам очень близок».

В 1998 году их песня «My Small Black Girl Guitar» восемь недель продержалась на втором месте в «Хит-параде двух столиц» радио «Максимум». Повторить это достижение долго не удавалось ни одной отечественной группе. Вскоре после этого Чернышёв сошелся со знаменитой троицей, уже поигравшей и с «Настей», и с «Отражением», — Владислав Шавкунов, Андрей Васильев и Андрей Коломеец. Вчетвером они играли до трагической гибели Коломейца в 2002 году, и, по словам Чернышёва, это был один из сильнейших составов его группы.

В середине 2000-х возродился «Апрельский марш» в своей «каверной» ипостаси, и «Banga Jazz» вновь отошел на второй план. Там он и оставался до тех пор, пока Володя Назимов после одного из концертов «Марша» не сказал Чернышёву: «Если будут какие-то творческие проекты — имей меня в виду». В 2008 году «Banga Jazz» опять вернулся к активной жизни. Вместе с бессменным лидером теперь приступили к работе Юрий Мишков (гитара), Андрей Мурашёв (бас) и Владимир Назимов (барабаны), которого в 2012-м вполне достойно сменил Даниил Мурашёв, 18-летний сын бас-гитариста.

Группа «Banga Jazz», 2014. Фото Евгения Воловича

В 2011 году на концертах «Banga Jazz» появились песни о приключениях шпионско-любовного дуэта Умберто Санчеса и Элайзы Сталлер, а также безумного композитора и инопланетянина Фрэнка Заппы. Слушателям песни понравились, они потребовали продолжения. Сюжет о подвигах странной троицы начал разрастаться, стал, по словам Сергея, «поразительным образом раскрываться сам, по мере его мелодического исследования». Автору этот двухчасовой цикл живой музыки, объединенный сквозными героями, представляется наиболее важным в творчестве его группы. Студийное воплощение песен цикла, многократно проверенных на публике, еще только начинается.

«Banga Jazz» — абсолютно некоммерческий проект, и денег он никогда не приносил. Это постоянный эксперимент, который длится вот уже 25 лет. Но для Сергея Чернышёва каждая новая песня — это по-прежнему поиск и открытие.

Дискография

«Банга-Банга» / «Banga Jazz»

«Гитара Cimar и С. Чернышёв» (1990 — М, 2002 — CD под названием «The Guitar’s Physiological Activity»)

«Zip-Zap» (2001 — CD)

«Belongsville City 25 Jan 2011 live-radio version» (2015 — CD)

Сергей Чернышёв

«Акустический альбом. Сентиментальная запись» (1990 — М)

«Вот так и живем» (1997 — К)

«Новости моды (Песни на стихи Н.И. Олейникова)» (1998 — К, CD)

«Город. Любовь» (1998 — К, CD)

«Ты и Она» (совместно с Banga Jazz, на стихи Марии Биковой, 2009 — CD)

«Вадик Кукушкин и оркестр»

«Подобрать музыкантов мне всегда было страшно трудно. Люди или просто не умели играть, или отказывались работать с такими экстремальными песнями».

Вадим Кукушкин

Нездоровая мечта создать рок-группу появилась у Вадика Кукушкина еще в шестом классе. Это неудивительно — он с детства был в курсе последних музыкальных тенденций, дома имелась неплохая коллекция свежих западных записей. Вадик даже хотел выучить английский язык, чтобы понимать, о чем поют люди с магнитофонной ленты, но быстро разочаровался в этой идее: «Я учу-учу, у меня по английскому твердая пятерка, а понять смысл песен все равно не могу. Тогда я пошел по легкому пути — решил петь по-русски». Правда, свои первые песни Вадик постеснялся кому-нибудь показать. Не очень популяризировал Кукушкин и еще одно свое творение — драму-маразм в стихах «Всплытие пятнистой сумбурины». Ему пришлось придумать свой собственный театр абсурда — познакомиться с пьесами Беккета или Ионеско восьмиклассник не мог, об их существовании он знал только из советской критики буржуазного загнивающего искусства.

Из того же сомнительного источника он узнал о существовании музыкального авангарда и попытался создать что-нибудь в этом жанре с помощью подручных средств. Вадик сам спаял простенький микшер и набор гитарных примочек. С помощью двух магнитофонов методом наложения он записал собственный мини-альбом с совершенно зверским звуком. В осуществлении замысла помог одноклассник Олег Решетников. Запись состояла из четырех композиций с аффектированной Вадиковой декламацией. На одной из них на фоне самого максимального басового грува, какой только смог выжать Вадик, Олег исполнял партию ударных электродом на радиаторе отопления и стакане.

Свое творение молодые экспериментаторы мало кому показывали. «Сейчас я понимаю, что стыдиться там было нечего, — говорит Кукушкин. — Я интуитивно делал примерно то же, что и западные авангардисты, вроде „Einstürzende Neubauten“». Вернувшись из армии, Вадик стер свой первый альбом.

В период экспериментов с авангардом Кукушкин и Решетников уже были знакомы с жившим неподалеку меломаном Владимиром Шахриным. Именно у Володи Вадик впервые услышал записи «Аквариума», «Зоопарка», «Трека» и «Урфина Джюса», именно Шахрин сводил приятелей в декабре 1983-го на концерт Майка и Цоя. Так что, когда старший товарищ решил записать свои собственные песни, молодежь с готовностью стала ему помогать. Во время этой импровизированной рекорд-сессии был записан десяток песен Шахрина и появились на свет зачатки группы, которой Кукушкин придумал странное название «Чайф». Через несколько месяцев Вадик ушел в армию. Официальное рождение и самые первые успехи «Чайфа» пришлись как раз на время его службы.

Из армии Кукушкин вернулся в самом конце 1986 года. «Я прекрасно понимал, что паровоз под названием „Чайф“ уже ушел, но особых переживаний по этому поводу не испытывал. То, что существует рок-клуб, что выступают „Чайф“ и „Наутилус“, здорово стимулировало меня к собственному творчеству». За считанные месяцы он написал полтора десятка песен, половина из которых впоследствии вошла в альбом «Харакири». Сочинялись они под влиянием эстетики пост-панка. Смутными образцами для Вадика были «Dead Kennedys», «Sex Pistols» и Нина Хаген.

Вадик Кукушкин, 1988

Новый материал требовал адекватного воплощения. Сначала попробовали репетировать с музыкантами «Чайфа», но несколько попыток окончились ничем. Помощников Кукушкин искал даже среди самодеятельности завода, где тогда работал, но тамошний уровень был удручающе низок. После этого Вадик обратился к Юрию Хазину, чья группа «Встречное движение» в то время работала над своей сюитой «Свет на пути». «Юра сначала недоумевал, чем он может мне быть полезен, но послушал мои песни, прочитал мою пьесу и решил поддержать молодое дарование».

Хазин — человек академического склада, и песни Кукушкина были ему непонятны, хотя некоторые тексты очень нравились. Он предложил своему коллективу рассмотреть возможность нового проекта. Во «Встречном движении» сразу произошло расслоение. Александр Доброславин, услышав в песне «Нахреноза» фамилию Шахрина, зачехлил свой бас и объявил, что с этим дела он иметь не хочет, поэтому басовые партии сыграл Юра Мишков. Больше всех программа Вадика понравилась гитаристу Виктору Коврижных, который с энтузиазмом занялся аранжировками. Барабанщик Александр Плясунов отнесся к песням Кукушкина просто как к новой работе.

Как признается Хазин, панк он не любит, а в то время почти его и не знал, так что клэшеобразные песни Кукушкина не могли не измениться под влиянием арт-роковых вкусов аранжировщика. Иногда Вадик пытался возражать, но спорить с авторитетным мнением Хазина было трудно. Юрий уверен, что на тот момент в Свердловске никто из музыкантов не смог бы упаковать Вадиков материал интереснее.

Перед первым выступлением возникли сложности с названием коллектива. Да и коллектива, по сути, не существовало. С самого начала его раздирали противоречия: желание помочь юному таланту шло вразрез с эстетическими представлениями большинства музыкантов. Тем не менее второго марта 1988 года группа «Вадик Кукушкин и оркестр» выступила в малом зале Театра драмы перед аттестационной комиссией и была зачислена в рок-клуб. В июле в свет вышел записанный за две ночи альбом «Харакири».

Концертов у коллектива было немного. Пару раз выступили в рок-клубе, дали совместный концерт со «Встречным движением» в Театре драмы, выезжали в Верхнейвинск.

Публика принимала программу Кукушкина хорошо, реагировала на актуальные тексты и музыку бурно. Журналисты из других городов называли Вадика «восходящей звездой свердловского рока». Программа Центрального телевидения «Чертово колесо» хотела снять именно его выступление. В конце концов, «Вадик Кукушкин и оркестр» пригласили выступить на III фестивале рок-клуба.

В начале октября Александр Плясунов уехал по своим делам в Москву. И задержался там. За день до фестиваля он все еще не вернулся, и Вадик попробовал ввести в свою программу барабанщика «Чайфа» Игоря Злобина. Тот согласился, но сказал, что нужно порепетировать. Хазин энтузиазма при известии о необходимости новых репетиций не проявил. Кукушкин не стал настаивать на своем, а принял события так, как они происходили.

Самое смешное, что Плясунов появился как раз в день выступления. С новыми тарелками, которые он раздобыл в Москве. Но «Оркестру» уже был дан отбой, и срочно собрать музыкантов уже не представлялось возможным. На финальном джем-сейшене исполнить две песни Кукушкину помогла толпа «посторонних» музыкантов, а из своих только Плясунов лупил по тем самым злосчастным тарелкам.

В феврале 1989 года на фестивале «Уральский рок» «Вадик Кукушкин и оркестр» получили чайный сервиз в качестве приза прессы и специальный приз обкома ВЛКСМ в виде камнерезного изделия. Весной Кукушкина с программой пригласили на фестиваль «Интер-шанс» в Москву, но «Оркестр» не смог или не захотел поехать. В июне состоялся последний концерт проекта «Вадик Кукушкин и оркестр» в ДК им. Гагарина. «Хазин вежливо объяснил мне, что понимает, как я завишу от него и его музыкантов, и в крайнем случаи они мне обязательно помогут. То есть он не отказывался сотрудничать, но и сотрудничество не продолжилось, — вспоминает Кукушкин. — Я оказался точно в такой же ситуации, как в 1987-м, несмотря на записанный альбом и широкую известность в узких кругах, я не смог найти музыкантов, которые хотели и могли качественно играть мои песни».

Следующие несколько лет Кукушкин участвовал в рок-жизни Свердловска/Екатеринбурга почти исключительно как поэт. На его стихи, написанные еще до «Харакири» и представлявшие, по замыслу автора, основу некоего перформанса, Хазин в 1991 году написал вокальную сюиту «Матвей». В ней помимо самого Юрия, спели Ольга Лебедева и Михаил Симаков. Виктор Коврижных сочинил музыку на стихи Вадика. Эти песни стали основой репертуара группы Коврижных «Неспроста». Авангардные строки Кукушкина легли в основу песен группы «Мы», лидером которой был экс-менеджер «Водопада имени Вахтанга Кикабидзе» Николай Ваймер. Все три опыта Кукушкин не считает удачами.

Сам Вадик выходил на сцену в пост-«оркестровые» года только дважды. 6 мая 1990 года он спел три новые песни на фестивале «Свердловск-Акустика». В 1992 году вместе с «Мы» выступил в подвале Музея комсомола Урала. Абсурдизм этому концерту придавала публика: небольшой зал заполнили французскими туристами, которые не понимали ни смысла песен, ни того, зачем их привели в этот подвал.

В это время Кукушкин сочинял длинные композиции с авангардными текстами, которые, словно акын, мелодекламировал под гитару. К песенной форме он вернулся в 1994 году, сочинив новую программу и записав ее демо-версию в Театре драмы просто под электрогитару. Показал новые песни Шахрину, тот согласился помочь в их реализации, но из-за занятости Владимира этот замысел не осуществился. «Я даже думал выпустить эти демо небольшим тиражом на компакт-кассетах, но без аранжировки песни показались мне такими голыми, что я уничтожил оригинал», — говорит Вадик.

В 1996 году возник альянс с Максом Ильиным. Новый материал Вадика очень понравился Максу, и дуэт приступил к записи альбома на студии «Tutti Records». Писались на цифровой многоканальный магнитофон. За первый прогон фиксировали пение Вадика под гитару и первую гитару Ильина, за второй — вторую гитару и все необходимые звуки.

«Мне то, что получилось, нравилось очень, — говорит Кукушкин. — Макс в своей работе настолько отвергал все академические каноны аранжировки и звукозаписи, что вид, который он придал моим песням, полностью соответствовал их духу. Получился идеальный резонанс. У меня было ощущение большой удачи».

Этот проект даже не получил названия. Главным для его участников была запись, а вопрос имени откладывался на потом, когда дойдет дело до выпуска альбома в свет. До этого так и не дошло. Макс подписал в Москве контракт и уехал в столицу, а практически готовый альбом из-за амбиций продюсеров лег на полку на 10 лет.

Вадик Кукушкин и Владимир Шахрин, 1999.

Фото Елены Шахриной

Через два года после этой истории вновь началось сотрудничество Кукушкина с Шахриным. Дуэт, названный «Шалуны на Луне», выпустил в 1999 году альбом «Зима была лютой». «Я считаю Вадика очень талантливым, самобытным поэтом, в стихах которого всегда можно найти вторые и третьи смыслы, — говорит Шахрин. — Работа с ним стала моим первым продюсерским опытом, мне пришлось из песен под гитару создавать полноценные музыкальные композиции. Я приходил на студию, имея в голове уже готовую структуру песни, и буквально на губах объяснял оператору Нэйлу Прокину,какими бы я хотел видеть басовый рисунок и звучание барабанов. Он забивал это в компьютер, а потом я наигрывал все гитарные партии. В конце приходил Вадик, и мы записывали вокал. Альбом получился нестандартный, но запоминающийся. До сих пор я часто его переслушиваю».

В начале 2000-х четыре песни Кукушкина вошли в репертуар «Чайфа». «Когда Шахрин попросил мою „Нахренозу“ для „Оранжевого настроения-5“, я сначала отказал — не хотелось возвращаться в 1980-е, но поддался на уговоры, — говорит Вадик. — А потом посмотрел, как „Чайф“ поет ее на стадионах, послушал, как люди делают на нее в Сети кавера, и мне понравилось».

Одна из Вадиковых песен «Не доводи до предела» вошла в золотой фонд группы «Чайф». На нее был снят клип, и она до сих пор включается в сборники лучших вещей и регулярно исполняется на концертах.

После этого Вадик Кукушкин надолго исчез: «Все отношения со знакомыми музыкантами были исчерпаны, вступать в альянсы с незнакомыми я не хотел. Свой собственный уровень инструменталиста и аранжировщика я не считаю достаточным для самостоятельной работы. Поэтому я предпочел на полтора десятилетия уйти из публичной музыкальной деятельности». Только в 2015 году появилась информация, что Кукушкин затеял новый проект, в котором выступает исключительно как сонграйтер. Что из этого получится — покажет время.

Дискография

«Харакири» (1988 — М)

Юрий Хазин/Вадик Кукушкин

«Матвей» (1991 — М)

«Шалуны на Луне»

«Зима была лютой» (1999 — CD)

«Водопад имени Вахтанга Кикабидзе»

«„Водопад“ — это оптимистичный взгляд снизу маленького человека, который смеется над своими героями, но в то же время любит их».

Сергей Лукашин

С краткой историей возникновения панк-фолк-рок-группы «Водопад имени Вахтанга Кикабидзе» знакомы все, кто слышал их песню «Супергруппа». Тем, кто захочет узнать об этом коллективе побольше, можно порекомендовать роман-опупею «Сергея Лукашина „Слово о полку Водопадовом“. Но ознакомиться с ней будет непросто — первая ее часть была напечатана еще в 1990 году, вторая пока не опубликована, а третья — даже еще не написана. Поэтому придется ограничиться кратким пересказом этой истории.

Итак, в 1985 году два юных жителя города Верхотурье Свердловской области, Юрий Аптекин и Юрий Дёмин, по пути на танцы начали сочинять песни, чтобы было весело шагать по просторам. Дискотека располагалась неблизко, и в скором времени было сочинено несколько композиций, в основном школьно-душещипательной тематики. Меломан Дёмин уже был знаком с творчеством „Аквариума“, „Кино“ и т. п., поэтому идея записать свои сочинения на магнитофонную ленту и назвать все это альбомом, выглядела вполне логичной. Затея была осуществлена при помощи баяниста и клавишника Валеры Пахалуева. При записи была намеренно уменьшена скорость магнитофона, поэтому при воспроизведении голоса получились пискляво-буратиночными — такой прием стал фирменной фишкой „Водопада“. Получившаяся получасовая фонограмма была названа „Молодежныйфельетон о современной любви“, а ее создатели взяли имя „Водопад имени Вахтанга Кикабидзе“ („Водопад“ расшифровывался как „Верхотурское общество дебильных отщепенцев Пахалуев, Аптекин, Дёмин“).

Альбом получил широкую известность в узких кругах верхотурской молодежи. Троица стала местной достопримечательностью. Дёмин отвез катушку знакомому меломану в Свердловск, но в областном центре альбом никакого распространения не получил. Тем не менее „водопады“ решили продолжать начатое дело.

Трио было доукомплектовано до квинтета. Для расширения музыкальной палитры к делу был привлечен вокалист с роскошным голосом Вячеслав Колясников, а для повышения идейно-художественного уровня творческого материала в коллектив был вовлечен Сергей Лукашин. Последний по возрасту годился „водопадам“ если не в отцы, то в дяди. В Верхотурье Лукашин занимался безуспешным подтягиванием местной культуры до уровня мировых стандартов, но богатое музыкальное прошлое не позволило ему оставить без внимания водопадовское предложение о сотрудничестве.

Сергей Лукашин, 1989.

Фото Дмитрия Константинова

Талантливый поэт и опытный сценарист культурно-массовых мероприятий Лукашин стал усердно подталкивать „водопадов“ к высотам всенародной популярности. Хотя главными действующими лицами нового альбома „Водопад“ отвечает на письма» (1986) по-прежнему были сопливые верхотурские школьники, но пели они уже не только о двоечнике Быкове. Новые песни на стихи Лукашина издевались над фирмой «Мелодия», Вилли Токаревым и самим лучезарным БГ. И самое главное, они были уморительно смешными.

Какими-то окольными путями катушка с альбомом попала в Свердловский рок-клуб. Вычурное название с именем грузинского артиста привлекло внимание Ильи Кормильцева, от нечего делать перебиравшего пленки на полке. Он поставил бобину на магнитофон и через 15 минут в буквальном смысле слова катался по полу от смеха, прерываясь только для отмотки записи немного назад, чтобы переслушать фрагменты, заглушенные его хохотом. Прослушав альбом два раза подряд, он бросился рекомендовать верхотурских самородков всем своим знакомым. Так о «Водопаде» узнали на Большой земле.

Второй альбом «Водопада» стал активно распространяться через студии звукозаписи сначала Свердловского и Ленинградского рок-клубов, а затем его стало легко найти в каталоге любой кооперативной «писательской» будки распоследнего Мухосранска. Очень кстати подоспел третий альбом, который идеально помещался на вторую сторону бобины или кассеты.

«Первый Всесоюзный панк-съезд, или Берегите цинк» (1987) был большим шагом вперед по сравнению с предыдущими работами. За год герои межпесенных интермедий резко подросли. Они уже не верхотурские школьники, а суровые панки, металлисты, люберы и члены других неформальных молодежных течений. Но несмотря на суровый подпольный, вернее, подвальный антураж, голоса у них по-прежнему буратиночьи, так что больше всего для проведения панк-съезда подошел бы какой-нибудь Солнечный город из сказок о Незнайке. Однако в своих ариях мультяшные неформалы поднимали совсем не кукольные темы. Наркомания, партийная бюрократия, борьба за мир, война в Афганистане — все эти серьезные темы так издевательски выворачивались наизнанку, что над некоторыми из них хотелось в голос погоготать, а над некоторыми — горько усмехнуться. Главное достоинство «Панк-съезда» в том, что его сарказм был одинаково понятен и одинаково приятен всем — от ленинградского писателя Житинского до двоечника из ПТУ того же Мухосранска. Богаче стал и музыкальный материал — теперь лукашинские тексты ложились уже не только на известные «народные» мотивы, но и на оригинальные мелодии.

Группа «Водопад имени Вахтанга Кикабидзе», 1988

На «Водопад» обрушилась всесоюзная слава. Но ей было не под силу испортить музыкантов. «Мы были слишком мягкими и интеллигентными людьми, даже те, кто не был сильно образован», — рассказывает Сергей Лукашин. За пределами Верхотурья музыкантов почти никто в лицо не знал. Но публика мечтала лицезреть своих кумиров, антрепренеры жаждали организовать их выступления в разных городах страны. «Водопады» стали срочно думать о сценическом воплощении своих песен.

Главная опасность заключалась в том, что зрители могли не принять выступающих под вывеской «Водопад имени Вахтанга Кикабидзе» нормальных людей. Знали-то они мультперсонажей с писклявыми голосами. Так как кастрация Славы Колясникова не входила в планы группы, остановились на программе из песен самых выигрышных как по музыкальности, так и по сатиричности. Плюс лукашинский конферанс, объединяющий песни в единое целое и добавляющий к происходящему на сцене нотки актуальной абсурдности. Музыкальные тылы прикрыли клавишником Александром Мазановым, имевшим большой опыт работы в танцевально-похоронных составах, и живым барабанщиком. Их за короткую, но бурную гастрольную жизнь «Водопада» сменилось несколько, но в конце концов за ударной установкой обосновался Наиль Гимадеев.

С программой, получившей название «Палата № 6 площадью 22 млн. кв. км.», «Водопад» выступил на III фестивале Свердловского рок-клуба. Концерт закончился политической акцией: Сергей Лукашин со сцены призвал зрителей подписать обращение в Верховный суд о пересмотре дела Александра Новикова.

Концерты в Калининграде, Ленинграде и на фестивале «Сырок» в Москве показали, что опасения были ненапрасными — публика действительно ждала писклявых мурзилок. Вроде бы концерты проходили на ура, но по второму разу посмотреть на «водопадов» мало кто шел. В новом двойном альбоме «„Музыкальный ринг“: „Водопад“ — „Ласковый май“» (1989) группа почти отказалась от буратиночьего писка в песнях. Возможно, именно потому, что хотела дать шанс своим поклонникам привыкнуть к мысли, что очень смешные песни можно петь и нормальными голосами. «Это была серьезная музыкальная заявка, — говорит Сергей Лукашин. — И если бы окружающие условия были бы помягче, а команда посплоченнее, то неизвестно, куда бы могла привести дорога, которая начиналась на „Музыкальном ринге“. Если рассматривать „Водопад“ как музыкальное явление, то три-четыре песни из „Ринга“ позволяют говорить, что оно состоялось. Ну, или было очень близко к этому».

С этой программой группа выступила на IV фестивале СРК, дала серию концертов в Свердловске и области, но зрители уходили разочарованными. Лебединой песней «Водопада» стало выступление на фестивале журнала «Аврора». Группа получила диплом первой степени на конкурсе магнитоальбомов, проводимом журналом, и очень полюбилась организатору конкурса, рок-дилетанту Александру Житинскому. По праву или по блату, но «Водопад» получил почетное право закрывать фестивальный марафон, проходивший на Елагином острове в Ленинграде. Правда, этот триумф получился смазанным. «Фестиваль был абсолютно анархистский, как и все, происходящее в Питере, — вспоминает Сергей Лукашин. — Мы были хэдлайнерами, но концерт затянулся, дело шло к закрытию метро, и нам рубанули электричество через 20 минут». — «Зато перед нами сцену „Аквариум“ разогревал», — улыбается Александр Мазанов.

«Водопад» на IV фестивале рок-клуба, 14 октября 1989. Фото Дмитрия Константинова

К началу 1990 года «Водопад» тихо впал в анабиоз. Причины прекращения активной деятельности панк-фолк-рок-группы вполне традиционны — немногочисленные концерты приносили мало денег, а семьи надо было кормить. Кроме того, тот самый «Ласковый май», так остроумно высмеянный «Водопадом», мутным потоком смыл значительную часть поклонников верхотурцев — ПТУшники переключились на «Белые розы». Впрочем, от майского цунами пострадали многие рокеры…

Сергей Лукашин переехал в Челябинскую область, где замутил девичий проект в стиле альтернативного попса «Снегири». Однако попытка играть на поле все того же «Ласкового мая» не удалась — адресная аудитория оказалась маловосприимчива к шуткам на тему переписки Татьяны и Онегина…

Периодически «Водопад» пробуждался от летаргической спячки. В середине 1990-х были выпущены на CD три альбома группы и записан еще один — «Десять лет спустя» (1996), который, однако, распространения не получил. Не добрался до публики и альбом «Водопадам двадцать одно, или Очко» (2006).

В родном Верхотурье «водопады» по-прежнему культовые персонажи. В местной печати обсуждается идея установки группе памятника аккурат напротив монумента Ильичу, а центральную площадь специально для их концерта за ночь сделали Красной (на это ушла бочка красной гуаши. Зачем? А чтоб «Машина времени», выступавшая перед Московским Кремлем, не задавалась). Правда, поговаривают, что ко всем этим затеям приложили руку сами «водопады», особенно неугомонный Юра Дёмин. Ну и что? Все равно ведь весело!

Дискография

«Молодежный фельетон о современной любви» (1985 — М)

«„Водопад“ отвечает на письма» (1986 — М, 1994 — CD)

«Первый Всесоюзный панк-съезд, или Берегите цинк» (1987 — М, 1996 — CD)

«Музыкальный ринг: „Водопад“ — „Ласковый май“» (1989 — М, 1996 — CD)

«Десять лет спустя» (1996, не выпущен)

«„Водопадам“ двадцать одно, или Очко» (2006, не выпущен)

Сергей Лукашин

«Автопортрет» (1987 — М)

«Встречное движение»

«У меня никогда не было потребности играть чистый рок или просто джаз. Что рождалось в глубине души, то и играли. Может, поэтому мы и смотрелись иногда рядом с рок-группами белой вороной».

Юрий Хазин

Дебютное выступление «Встречного движения» состоялось на I фестивале в 1986 году, но к тому времени за плечами у его создателя Юрия Хазина был солидный музыкальный багаж. В 1970-х в родном Краснотурьинске он играл в группе «Меломаны», замышлявшей ни много, ни мало рок-оперу «Человек». Этот амбициозный проект не состоялся из-за еще более амбициозных планов Хазина. Окончив местное музучилище, он перебрался в Свердловск, где поступил в консерваторию. Став дипломированным дирижером, Юра двинулся по тернистым тропам эстрадной музыки. В составе свердловского ансамбля «Три цвета времени» он стал дипломантом всесоюзного конкурса в Сочи, а затем вместе с тем же коллективом год оттрубил в Амурской филармонии. Вдоволь нахлебавшись филармонических щей, Хазин вернулся на Урал, где занялся сочинением более близкой его сердцу акустической музыки. В прозрачно-воздушных песнях Хазина с аллюзиями на старинную европейскую мелодику и средневековыми мотивами в текстах было что-то общее с композициями «Jethro Tull», хотя, по словам самого Юрия, с творчеством Иэна Андерсона он в то время был слабо знаком.

В 1983 году со встречи Хазина с вокалистом Володей Махаевым, тогдашним студентом-горняком, началось движение в направлении, противоположном свердловскому рок-мейнстриму. В конце 1985 года к ним присоединился гитарист Юра Мишков, который в составе ансамбля политпесни «Баллада» объездил к тому времени уже пол-Европы. Несколько месяцев они репетировали как «Трио». Весной 1986 года «Трио» показало в рок-клубе пару своих вещей и без лишних вопросов было допущено на фестиваль, но перед самым концертом сменило название на «Встречное движение».

Новое имя как нельзя более удачно подошло к их дебюту. Между тяжелыми «Р-клубом» и «Иксом» «ВД» действительно воспринималось как путь совсем в другую сторону. Акустическая гитара, рояль и вокал стоящего в луче света Махаева — камерная 15-минутная программа создавала впечатление глотка свежего воздуха.

«Встречное движение» на I фестивале

рок-клуба, 20 июня 1986

В 1987 году «Встречное движение» слегка сдвинулось в сторону более традиционного арт-рока, значительно расширив состав. Появился второй гитарист, Виктор Коврижных, басист Александр Доброславин, за барабаны сел огненно-рыжий ветеран «Урфина Джюса» Александр Плясунов. Иногда с группой выступал второй клавишник Дима Шариков. Таким составом была подготовлена рок-сюита «Свет на пути», в следующем 1988 году превратившаяся в одноименный альбом. Вся музыка принадлежала Хазину, тексты сочинил он и Аркадий Застырец, использовалось также стихотворение польского поэта Циприана Норвида. Писали альбом в Драмтеатре, где с 1987 года музыканты «ВД» стали работать музыкантами. На новом месте службы тут же начали готовить постановку первого в Екатеринбурге авторского рок-мюзикла «Трехгрошовый финал оперы» по мотивам Брехта, причем все 15 зонгов Хазин написал самна стихи Застырца.

«Встречное движение» периодически давало концерты в Свердловске и за его пределами, пока в 1988 году известный бард Андрей Вох не познакомил музыкантов с только что вернувшимся из армии Вадиком Кукушкиным. «ВД» на время перевоплотилось в аккомпанирующий состав вчерашнего дембеля, и совместными усилиями они записали альбом «Харакири». Он хотя и вышел под вывеской «Вадик Кукушкин и оркестр», но на обложке честно значится «Аранжировка — „Встречное движение“». «Встречдвиженцы» воспринимали это сотрудничество не более чем разовый проект, финальной точкой которого должен был стать альбом — панк-стилистика, в которой были написаны песни Кукушкина, была им не близка. Закончив запись и несколько раз выступив, проект «Вадик Кукушкин и оркестр» прекратил существование. По словам Хазина, все его участники сохранили «прекрасные дружеские отношения».

Это подтверждается еще и тем, что вскоре началась работа над песенным циклом «Матвей», написанным Хазиным на стихи Вадика. Составлявшие его песни были объединены несколько сюрреалистическим сюжетом и музыкой, с трудом поддающейся стилевой классификации. К тому времени «Встречное движение» практически перестало существовать. Музыкантам надоело числиться в театре, где после так и не состоявшейся постановки «Трехгрошовой» просто не было для них работы. Хазин, оставшийся в закулисье в одиночестве, начал подбирать исполнителей на вокальные партии «Матвея». Пробовался Слава Колясников из «Водопада», но его голос к материалу не подошел. В конечном итоге спели Михаил Симаков («Апрельский марш»), Ольга Лебедева («Сама по себе») и сам Хазин. Студийный проект был завершен в 1991 году.

На этом сотрудничество двух соавторов закончилось. «Делать еще один „Харакири“ мне было неинтересно, — объясняет Хазин, — а сочинять что-то более рафинированное не позволяло противоречие между стремлениями и вокальными данными Вадика. Он хотел петь сам, но при этом не пел, а, скорее, мелодекламировал». Свое сотрудничество с Кукушкиным Юрий скромно называет «подвигом» — очень сложно было переработать предлагаемый материал так, чтобы «получилась не просто пара песен, а два полноценных альбома». Юрий Хазин сосредоточился на работе в театре, написав музыку к десяткам спектаклей и выпустив два поэтических сборника.

Музыканты «Встречного движения» сотрудничали со множеством свердловских/екатеринбургских групп, в том числе «Сама по себе», «Урфин Джюс», «Проект Александра Пантыкина», «Неспроста», «Доктор Фауст», «Инсаров», «Апрельский марш», «Banga Jazz», «Stambulchik Brothers». В последнем коллективе в 2014 году вновь пересеклись пути Юрия Мишкова и Юрия Хазина, нашедшего в плотном театральном графике время для возвращения на слегка подзабытые рок-подмостки.

Дискография

«Свет на пути» (1988 — М)

Юрий Хазин/Вадик Кукушкин

«Матвей» (1991 — М)

«Группа Егора Белкина»

«Сольные проекты доказывают тебе, что ты не только подыгрываешь Саше, Насте, Славе, но и способен что-то сделать сам».

Егор Белкин

Игорь Белкин родился и вырос в Верхней Пышме, городе-спутнике Свердловска. Его любовь к музыке началась с произведений отечественных исполнителей. На белкинском проигрывателе (и, соответственно, в его голове) непрерывно вертелись пластинки «Любовь — огромная страна» ансамбля «Веселые ребята», «По волне моей памяти» Давида Тухманова и ранние сборники «Ариэля» и «Цветов». Чуть позже его поглотило «трехголовое чудовище Битлы-Роллинги-Цеппелины» и шандарахнула по голове Сьюзи Кватро, нежные чувства к которой Игорь, ставший для всех Егором, питает до сих пор. «Меломаном я был „замшелым“: я любил хард-рок, „Deep Purple“ и все, с этим связанное, — говорит он. — Расширили мое сознание „трековцы“. Они дали мне 12 альбомов „Yes“ и не велели слушать ничего, кроме этого». Сперва Егор вникал в эту подборку через силу, но потом втянулся. Опыт немедикоментозного расширения сознания много дал ему и как меломану, и как аранжировщику.

Гитару юный Белкин взял в руки рано. Слушая западные пластинки, он не пытался «снимать» гитарные партии — он старался своим умом дойти до понимания, как можно сыграть что-то подобное. В 1973 году альбом «Dark side of the moon» поверг одиннадцатилетнего пышминца в глубокое уныние — он понял, что сыграть что-то столь же прекрасное не сможет никто. Гитара была убрана в дальний угол, где провела месяц. За это время Егор переборол депрессию и начал постигать логику творчества лондонских махров из «Pink Floyd». Когда в мальчишечьем мозгу возникло понимание того, как это монументальное полотно было создано, Егор почувствовал себя чуть ли не соавтором всех Гилморов и Уотерсов, вместе взятых. Уныние было забыто, гитара вернулась на свое законное место — в Егоровы руки. Когда вскорости он начал сочинять что-то свое, планка стоящих перед молодым гитаристом задач была поднята довольно высоко — еще бы, при таких-то соавторах!

В конце 1970х Белкин организовал группу «Р-клуб», большую часть репертуара которой составили его песни. 6 июня 1981 года в Свердловске прошел рок-фестиваль на приз архитектурного института, в котором по результатам зрительского голосования победил «Р-клуб». Егора в образе этакого Рэмбо с гитарой до сих пор вспоминают зрители этого культурного мероприятия. На фестивале состоялось и знакомство Белкина с лидером «Урфина Джюса» Александром Пантыкиным, ставшее в некотором роде роковым для пышминской группы…

Через месяц после записи дебютного альбома «Р-клуба» «Не утешайся!» Егор отбыл в Ленинград для поступления в гидро-метеорологический институт. Но, судя по всему, бог искусств Аполлон имел на этого абитуриента куда большие виды, чем бог морей Посейдон: не добрав баллов, Егор вернулся домой. Однако на судьбу «Р-клуба», успевшего за время ленинградских экзаменов вступить в стадию полураспада, его возвращение повлияло мало — Пантыкин, видимо, вступивший с Апполоном в сговор, переманил Егора к себе в «Урфин Джюс».

Егор Белкин, 1986.

Фото Олега Раковича

«Для меня переход в „УД“ был, безусловно, положительным явлением, — говорит Егор. — В „Р-клубе“ песенки были простенькие, а Саша заставил меня играть на гитаре свои фортепианные партии. Это был вызов. Я как гитарист вырос очень быстро и научился играть такое, что люди до сих пор снять не могут».

С новым составом группа резко пошла в гору. Поездки на фестивали в Баку и Вильнюс (где, кстати, Белкин был отмечен как лучший гитарист), запись выдающегося альбома «15» — все это были ступени вверх как для «Урфина Джюса», так и персонально для его гитариста. Но после 1983 года машина «УД» начала пробуксовывать. Пантыкин поступил в музыкальное училище, стал меньше времени уделять группе. Егор задумался над реализацией собственной программы. «У меня время от времени появлялся свой материал. Я предложил его Саше. Он его отверг, сказал, что это не в контексте. Тем не менее реализовать все это мне хотелось».

Музыкальные темы появлялись быстро. Некоторые из них были явно вдохновлены творчеством «The Police» и Стинга, в любви к которым Егор в то время признавался даже с киноэкрана. С текстами было сложнее. Первоначально он, вспоминая свой поэтический опыт времен «Р-клуба», пытался писать сам, но, по его собственным словам, это напоминало «ужасный процесс рождения клопа». Белкин сдался и обратился за помощью к Илье Кормильцеву. Песни были готовы, начался период записи.

Альбом репетировали и записывали в клубе горного института. Работали над песнями Егора классическим «джусовским» составом с небольшой помощью «наутилусов», которые базировались в этом же здании. «Тогда запись была не очень многоканальной, — вспоминает Егор. — Это сейчас я могу осуществить все один, а тогда мне нужны были парни, которые помогут все это сыграть». Запись шла очень трудно. Сказывалась накопившаяся напряженность между членами «Урфина Джюса». «Это был какой-то атас. Я никогда так тяжело не записывал ни один альбом. Сколько нервов на все это ушло».

В августе 1985-го альбом Егора Белкина / Ильи Кормильцева «Около радио» был готов. «Мы ни на что не претендовали, мы просто хотели этот материал зафиксировать. Записали — и хорошо».

Через несколько месяцев Егор, словно бы оправдываясь за свою едва начавшуюся сольную карьеру, говорил в интервью «Свердловскому рок-обозрению»: «Во многом я записал это ради будущего альбома „Урфина Джюса“. Каким он будет — пока никто не знает. Я и апробировал свой вариант, „нащупывал почву“».

Там же он давал понять, что готовится к записи следующего сольника: «Материал кое-какой есть. Я постараюсь довести его до ума».

Жизнь тем временем шла своим чередом. В 1984 году Белкин поступил на философский факультет УрГУ, причем именно увлечение рок-музыкой во многом и определило его выбор. А вот к формальному музыкальному образованию Егор никогда не стремился. «Чем больше мы узнаем, как надо играть музыку, тем меньше остается творческой свободы. Если помимо собственного вкуса и признаваемых тобой авторитетов придется делать оглядку еще и на целую науку — тут тебе вообще капец придет. Мне Пантыкин говорил: „Как ты сделал такой переход в „Соня любит Петю“, так же нельзя!“ Если бы я знал, что нельзя, я, возможно, и не сделал бы, а так взял и перешел. Так и надо решать проблему. Если вы не знаете, как надо делать вступление, то вы просто сочиняете: „Трынь-трынь-трынь-трынь-трынь, Yesterday…“, и это не помешает вашей песне стать гениальной».

Надо признать, что с нотной грамотой Егор все-таки немного знаком: «Я, конечно, смогу прочитать ноты, но сыграть с листа у меня не получится, мне нужно будет разбирать их, как ребус. Зато я изобрел свой способ записи музыки. Надо же как-то мелодии записывать — и я придумал разные крючки, значки особенные. Мои мелодии, кроме меня, прочитать не сможет никто!»

Первая половина 1986 года прошла в подготовке к фестивалю только что зарегистрированного рок-клуба. Егор репетировал к этому смотру-конкурсу концертный вариант своего альбома. Сценический состав получился звездным: «Урфин Джюс» плюс ¾ «Наутилуса»: Бутусов на гитаре, Умецкий на басу, Могилевский с саксофоном. Белкин в интервью «СРО» так объяснял свою кадровую политику: «Их исполнительским уровнем я далеко не всегда доволен, но не это главное. Мне надо, чтобы музыканты верили в нужность моего творчества. Делать программу приходится, стоя на ушах, на это уходит очень много сил. Довести дело до конца могут только люди, доверяющие мне. Такие, как „Наутилус“».

На фестивале Белкин появлялся на сцене в составе «Р-клуба» и «Группы Анастасии Полевой». 21 июня 1986 года состоялось последнее выступление «Урфина Джюса». Великая уральская группа в присутствии притихшего зала торжественно склеила ласты. В ее истории была поставлена жирная точка. На следующее утро состоялся дебют концертной программы «Группы Егора Белкина». Это выступление зал встретил овациями. Егоровский проект, наряду с «Наутилусом» и «Чайфом», был признан лучшей группой фестиваля, самого Белкина объявили лучшим гитаристом.

Это имело и формально-бюрократические последствия — коллектив был аттестован, то есть получил право на публичные выступления, а все песни — залитованы. Претензии были только к одной строчке: «На фестивале мне запретили петь „Брат в Афганистане“, но я все рано ее спел. И не потому, что я такой революционер, а просто не смогли зарифмовать адекватную замену. Эта фраза так и осталось подчеркнутой в залитованном тексте».

Концертный состав «Группы Егора Белкина», Казань, январь 1987

Осенью 1986 года «Группа Егора Белкина» несколько раз выступала в разных залах Свердловска, а с нового года начались выезды за пределы области. Гастролировали они обычно в паре с «Наутилусом», что было естественно, — составы в значительной мере совпадали. Принимали везде на ура. Концертный механизм дал сбой в апреле 1987 года в Ленинграде. Зал остался холоден к музыке Белкина сотоварищи. Много лет спустя Егор нашел запись этого концерта. Послушал — все сыграно хорошо, бодро и сильно, но что-то не сработало…

«Сразу после этой осечки все мои близкие друзья, стоявшие со мной на сцене, вдруг исчезли. Их будто корова языком слизнула. Я остался один. Вокруг меня образовался вакуум. Такое ощущение, что я заболел одновременно сифилисом, проказой и СПИДом, о котором тогда еще никто не знал. И это результат всего одного неудачного выступления».

Собрать заново растерявших энтузиазм музыкантов было практически невозможно. У «Наутилуса» уже шла активная гастрольная жизнь. На «возню» с белкинским материалом, который был совсем не прост, у них не было времени. 3 мая песни Егора в последний раз прозвучали со сцены в свердловском Дворце молодежи на благотворительном концерте в пользу детских домов. После этого Егор Белкин остался без своей группы. «Возможно, от отчаяния я согласился работать с Настей. Я видел, как людям нравится, когда она появляется на сцене, что они готовы прощать девушке любые огрехи. И мне захотелось помочь ей избавиться от этих ошибок».

В 1988 году Бутусов позвал Егора в находившийся на пике популярности «Наутилус Помпилиус». Ради работы с «НП» Белкин совершил личный подвиг — из-за гастролей он перед выпускным курсом перевелся на заочку: «При этом добавлялся еще один год учебы. Чтобы избежать этого, я за одну неделю сдал 27 зачетов и экзаменов. Такое запрещено законом, но мне пошли навстречу. Я в самолетах и поездах писал дипломную работу „Эстетика трансцендентализма“ и закончил философский факультет с красным дипломом».

Нельзя сказать, что все члены коллектива встретили его с распростертыми объятиями, но Белкин смог найти свое место и в группе, и в музыке «Наутилуса». Только вот уже в конце того же года золотой состав был распущен. Егор вновь сосредоточился на продюсировании Настиной программы.

Второе вхождение в «Наутилус Помпилиус» произошло летом 1990 года. Снова приглашение Бутусова, снова врастание в уже сложившийся ансамбль. Однако на этот раз «Нау» играл уже чисто гитарную музыку. И вклад Белкина в ее звучание был совсем немаловажен. Его пребывание в «НП» продолжалось целых три года. Все это время Егор возил с собой кучу гитар, которые могли понадобиться не только в программе «Наутилуса», но и на концертах «Насти». Если в гастрольном графике «НП» возникала дырка, он летел на помощь продюсируемой команде. Когда в 1994 году история с его увольнением из «Наутилуса» повторилась, привычно вернулся к своей протеже.

С этого времени Егор почти никуда из «Насти» не отлучался. Он сам уже несколько лет жил в Питере, вслед за ним туда перебралась и Полева, а еще через пару лет группа окончательно сменила берега Исети на брега Невы.

В работе с «Настей» полностью раскрылся талант Белкина-аранжировщика. «Я не особо выдающийся вокалист или композитор, но из любой субстанции могу конфету сделать. Я ничего чужого не трогаю. Если чувствую, что какой-то части не хватает, могу ее дописать, добавить. Как правило, от этого произведение становится более выпуклым, разнообразным».

Несмотря на загруженность работой с Настей, Белкин несколько раз ухитрялся сходить на сторону. Он принимал участие в редких, но метких юбилейных выступлениях «Урфина Джюса». В 2000 году теплая компания «УД» + «Настя» совершила мини-тур по Америке. В 2008 Егор как гитарист участвовал в юбилейном концерте «Трека», когда-то давно расширившим его музыкальное сознание.

В 2009 году Егор тряхнул собственной стариной. Его сольная программа вновь, спустя 23 года, прозвучала со сцены. Произошло это на очередном фестивале «Старый Новый Рок» в Екатеринбурге. Ему аккомпанировали проверенные соратники Пантыкин и Назимов, Настя на подпевках, плюс Игорь Гришенков (клавиши) и Михаил Симаков (саксофон) из «Апрельского марша». После удачного выступления практичный Назимов предложил переписать уже отрепетированную программу на новом техническом уровне. И переписали. Единственной проблемой был голос Егора, который он проорал на концерте, но решение было испытанным — купили коньяку… В общем, обновленное «Около радио» готово к переизданию.

«Две главные группы в моей жизни — „Урфин Джюс“ и „Настя“. В них я мог реализовываться как музыкант, как автор, но ответственности за конечный продукт я не нес, потому что там официальный лидер Пантыкин, а здесь — Настя. Роль серого кардинала пришлась мне настолько впору, что я пользуюсь ею уже много лет и прекрасно себя ощущаю».

Дискография

«Около радио» (1985 — М, 1996 — CD)

«Группа Макса Ильина»

«Я вырос в семье геологов, и гитара в доме была всегда. Сколько себя помню, я всегда на ней бренчал, импровизировал».

Макс Ильин

В 12 лет гитарист-самоучка Макс Ильин начал слушать музыку, а через пару лет ему захотелось самому повторить то, что слышал на пленках. Он пошел в кружок гитаристов при ДК им. Горького, честно там позанимался, а потом уже сам начал сочинять.

В 16 Макс заработал первый гонорар, играя на свадьбе, а уже через год, в 1985-м, принял предложение от Аркадия Богдановича вступить в его группу «Метро». В составе этого коллектива он 21 июня 1986 года появился на сцене I фестиваля рок-клуба.

Параллельно с работой в «Метро» Макс занимался сольным проектом, и 2 августа, через полтора месяца после фестиваля, презентовал «Группу Макса Ильина» на второй творческой мастерской. Еще один концерт Макс с группой (состоящей на тот момент лишь из текстовика «Метро» Николая Краснова на клавишах) успел дать 16 ноября, всего за неделю до своего ухода в армию. «Мы в срочном порядке репетировали нашу тяжелую гитарную программу в обычной квартире. У нас была проблема с барабанщиком, но выручил Саша Сычёв из „Каталога“ — одолжил свою драмм-машину», — рассказывает Макс. Что почувствовали бы соседи, если б Максу подвернулся живой ударник, история умалчивает.

Макс Ильин, 1991

Вернувшись в конце 1988 года со службы в Западной группе войск, Ильин, насмотревшийся по телевидению ФРГ клипов «U2» и «The Cure», решил играть актуальную на тот момент гитарную музыку. Порепетировав с несколькими музыкантами, безнадежно влюбленными в хард-рок, он осознал тщетность попыток приучить их к более современной музыке. Весной 1989 года, взяв в рок-клубе два магнитофона «Олимп», Макс в одиночку методом наложения, при помощи уже знакомой сычевской драммы, записал демо-альбом. Осенью 1989 года «Группа Макса Ильина» выступила на последнем, IV фестивале Свердловского рок-клуба и получила приз «Надежды».

У группы Макса не было названия и постоянного состава. Для концертных выступлений в разное время в состав привлекались барабанщики Андрей Котов («Агата Кристи»), Наиль Гимадеев («Водопад имени Вахтанга Кикабидзе»), Андрей Коломеец («Настя»), бас-гитаристы: Сергей Бобунец («Смысловые Галлюцинации»), Антон Нифантьев («Чайф»), Владимир Привалов («Чайф»), Виктор Буньков. Макс считал, что минимальный состав идеален: «Не за кого прятаться, каждый работает на износ». Судя по поздним проектам Ильина, с тех пор его взгляды на кадровый состав музыкальных коллективов не сильно изменились.

Макс с группой выступали на рок-фестивалях в Новосибирске, Барнауле, Ленинграде, а также на других локальных фестивалях и концертах. В декабре 1991 года Макс Ильин впервые выступил в столице, на фестивале «Сырок». В начале 1990-х Макс Ильин выпустил три альбома. «Крылья» и «Гадкие лебеди» были записаны им в домашних условиях в одиночку, а «Разные песни» — с помощью Виктора Бунькова и Наиля Гимадеева.

Концертный состав «Группы Макса Ильина», лето 1991

В 1993 году Максу из-за тяжелой болезни левой руки пришлось на время расстаться с музыкой, но уже в августе следующего года, впервые добравшись до профессиональной студии, он без посторонней помощи за пять смен записал акустический сборник «Последний», подытоживший творческую пятилетку.

В феврале 1996 года на студии Александра Пантыкина «Tutti Records» началась профессиональная запись свежего материала. Понимая, что это уже серьезный уровень, Макс принял решение о ребрендинге группы. Так появились «Собаки Качалова». «Мне уже давно хотелось снять свое имя с вывески, уйти за псевдоним, — рассуждает Макс. — Получился такой мост между двумя эпохами моей жизни. А в принципе, „Собаки Качалова“ — это логическое продолжение „Группы Макса Ильина“».

В 1997 году Макс записал совместный альбом с Вадиком Кукушкиным, который не был выпущен в свет.

На грани тысячелетий «Собаки Качалова» перебрались на ПМЖ в Москву. Началась совсем другая история.

Дискография

Макс Ильин

«Гадкие лебеди» (1991 — М)

«Крылья» (1992 — М)

«Разные песни» (1992 — М)

«Музыка к фильмам» (1993 — М)

«Последний…» (1994 — М, 1996 — CD)

«Пластилин» (1995 — М)

«Собаки Качалова»

«Задом на запад» (1996 — CD)

«Глядя на дым» (1999 — CD)

«На Луну!» (2004 — CD)

«Песни о любви и войне» (2004 — CD)

«Хроники» (2009 — CD)

«Грязные ботинки» (2010 — WEB)

«Гаражный рок» (2013 — WEB, ЕР)

«Я люблю Rock-n-Roll» (2013 — WEB, ЕР)

«Пацифик» (2014 — CD)

«Блюз для тех, кто не спит» (2016 — CD)

«Доктор Фауст»

«Меня ничуть не смущало, когда старшие товарищи, игравшие традиционный джаз, свысока называли наш джаз-рок самодеятельностью. Пусть так, зато современно и от самого сердца».

Евгений Писак

Легенда о докторе Фаусте известна со Средних веков. Музыканты группы «Доктор Фауст» люди тоже легендарные. Их совместное творчество началось также почти в Средневековье, а если точнее — с середины 1970-х, когда известный в Свердловске музыкант Евгений Писак познакомился со студентом консерватории скрипачом Леонидом Элькиным. «Наши первые эксперименты были связаны с импровизациями на темы Жана-Люка Понтии, — вспоминает Евгений. — Леонид услышал музыку Понти и сел на измену по поводу своего классического образования. Понадобилось много трудов, чтобы помочь ему раскрепоститься, чтобы Леня заиграл так, как он чувствует, а не так, как написано нотами». Элькин заказал себе электрическую пятиструнную скрипку, и результаты музицирования двух друзей стали похожи на то, как зазвучит «Доктор Фауст» 10 лет спустя.

С самого начала проект замышлялся как джаз-роковый. «Я очень люблю традиционный джаз, — говорит Писак, но мне не нравилось, когда его возводили в догму. Музыка в результате становилась скучной и банальной. Мне всегда хотелось играть то, что созвучно сегодняшнему дню, и в то же время свое, пропущенное именно через мои мысли и чувства».

В 1978 году проект впервые был показан на сцене ДК им. Горького. Для этого выступления Писак собрал музыкантов, которые вместе с ним занимались авторским джазом: басиста Сергея Мишарина, клавишника Александра Мительмана и барабанщика Юрия Ковалевского, своего друга еще со школьных времен. Этот концерт произвел большое впечатление на публику.

Через год после небольших гастролей по Заполярью Леонид ушел в армию. Хотя служил он Свердловске, в оркестре при Доме офицеров, и часто навещал друзей, активность творческого процесса естественным образом снизилась.

Только в середине 80-х проект снова стал подавать признаки жизни. В 1988 году появилось название «Доктор Фауст», и к трио Писак—Элькин—Ковалевский присоединился видный уральский джазовый пианист Михаил Агре. Вскоре состав группы устаканился: к ней присоединился прекрасно владеющий современной стилистикой бас-гитарист Александр Доброславин, на смену уехавшему в Израиль Агре пришел мультиинструменталист Михаил Поздин.

Группа выступила на IV фестивале Свердловского рок-клуба, на нескольких джазовых форумах. В 1992 году был записан альбом «Эволюция», сразу после записи которого Доброславина пригласили в московский «Арсенал», и его место в «Докторе Фаусте» занял молодой, но очень сильный басист Антон Горбунов. Репетиции и концерты продолжились. Однако через год в «Арсенале» начались проблемы, и Доброславин вернулся. В группе возникли разногласия вокруг поста бас-гитариста: часть коллектива считала, что надо взять обратно Сашу, остальные музыканты предпочитали продолжать играть с Антоном… Да тут еще один из создателей группы, Евгений Писак, собрался переезжать в Израиль. История «Доктора Фауста» близилась к концу.

«Доктор Фауст», 1991. Александр Доброславин, Евгений Писак, Михаил Поздин, Юрий Ковалевский и Леонид Элькин. Фото Владимира Якубова

Эпилогом стала запись второго альбома — музыканты справедливо решили, что весь материал, созданный после «Эволюции», тоже необходимо записать. В части треков сыграл Доброславин, в другой — Горбунов, на двух партию баса исполнил Писак, который уехал, не дождавшись окончания работы над альбомом.

Когда же Элькин пришел на студию для окончательного сведения треков, ему объявили, что кассета с их музыкой размагнитилась. Миролюбивый Леня чуть не бросился на работников студии с кулаками, но этим делу помочь было невозможно — результат долгого кропотливого труда погиб. Сохранились лишь рабочие материалы, которые увез с собой Писак. Окончательная точка в романе о «Докторе Фаусте» была поставлена в 1995 году.

Леонид Элькин после распада «ДФ» трудится в Екатеринбургском театре эстрады. Евгений Писак, прибыв в Израиль, ни дня не работал не по специальности (редчайшее среди иммигрантов явление), а всего через два года выступал с собственной программой на представительном джазовом фестивале на Красном море. Объехав с концертами полмира, от Европы до Японии, он продолжает заниматься музыкой.

Дискография

«Эволюция» (М — 1992)

«Ева»

«Девчонки, играйте хэви-металл».

Елена Бусыгина

«Евки», «евушки» или, говоря официальным языком, участницы рок-группы «Ева» познакомились на репетициях вокально-инструментального ансамбля «Нежность». Этот девичий ВИА еще в 1969 году организовал его бессменный руководитель Валерий Положенцев. Базировалась «Нежность» в ДКим. Свердлова, куда в 1983 году, увидев объявление о наборе в ансамбль, пришла 15-летняя Люба «Любаня» Трифанова:

«Дергать гитарные струны я уже умела, поэтому в „Нежность“ меня взяли ученицей гитаристки. Потом я перешла во второй состав, затем — в основной».

Ансамбль был немаленький, на сцене одновременно выступали до дюжины девушек. Такая массовость пригождалась и после концерта, когда артистки сами грузили в автобус аппарат, как муравьи, облепляя каждую тяжеленную колонку.

Руководитель «Нежности» Валерий Положенцев дрессировал своих девчонок по-черному — на репетициях в ошибившуюся летели стулья и другие тяжелые предметы.

«Я часто видела, как дрожат спины вокалисток, стоявших передо мной на сцене, — вспоминает Люба Трифанова, — так боялись они взять не ту ноту. Когда я разучивала гитарные соло, он просто мне кулаком угрожал». И такая антипедагогика приносила плоды — девчонки до обморока боялись ошибиться и играли хорошо.

Но Положенцев не только стульями кидался, но и учил девочек играть. Даже неизбежные «Любовь, комсомол и весну» «Нежность» исполняла с крутыми по тем временам аранжировками. Кроме того, Валерий Иванович был одним из главных «писателей» западной рок-музыки. Со многими альбомами рок-звезд, которые он переписывал на заказ, знакомились и юные артистки. Причем они не только прослушивали «Jesus Christ Superstar» — Положенцев знакомил их и с полной оркестровой партитурой рок-оперы.

Еще одним рок-искусителем будущих металлисток был известный в музыкальных кругах Свердловска гитарный мастер Николай Зуев, числившийся в «Нежности» звукооператором. В свободное от верчения ручек время он познакомил «неженок» с тяжелой музыкой и даже сводил их в гости к одному из немногих в городе обладателей видеомагнитофона для просмотра концерта Ричи Блэкмора. А однажды Зуев включил им запись «Трека». «Мы так обалдели от низкого Настиного голоса, что всю дорогу до дома шли с Бусей (Елена Бусыгина, вокалистка „Нежности“ и „Евы“), как пришибленные», — улыбается Люба Трифанова.

«Нежность» побывала с гастролями в Румынии и Болгарии, объездила с концертами юга и севера СССР. Но артисткам после выступлений в таких хлебных местах не доставалось ни копейки, только почетные грамоты и изредка — вазы. А спрашивать, куда деваются гонорары за коммерческие концерты, они у своего сурового руководителя боялись.

Наступил 1986 год. В их родном ДК им. Свердлова открылся рок-клуб. В июне прошел фестиваль. Артистки «Нежности» на правах хозяек беспрепятственно отсмотрели все его концерты. «Впечатление было такое, как будто в мой родной дом, где я каждый Новый год играла „В лесу родилась елочка“, закатилась какая-то шобла, очень громкая, очень интересная и даже чуть-чуть опасная», — вспоминает Люба.

«Мы почувствовали, что, если на нашей родной сцене такое возможно, значит, и мы способны на что-то этакое». Поэтому, когда после фестиваля Зуев спросил: «А не слабо ли вам, девчонки?..» — Любаня и Буся дружно ответили: «Не слабо!»

Собственную программу репетировали в строжайшей тайне от Положенцева — если бы он узнал про крамольные идеи, начинающим рокершам бы не поздоровилось. К счастью, в июле Валерий Иванович отбыл в отпуск. К заговорщицам присоединились басистка Ирина «Кофа» Ковтун и ударница Ольга «Уфа» Уфимцева (в «Нежности» она была клавишницей, но больше всего на свете любила стучать по барабанам). Новая программа была создана максимум за две недели. Правда, она была короткая, всего три песни, но девушки понимали, что это только начало. Назвали свою группу они в строгом соответствии с собственной половой принадлежностью: «Ева». Названию соответствовали и Бусины тексты:

Положенные на тяжелые гитарные рифы и в сочетании с цветущей внешностью 18-летних исполнительниц, эти девичьи страдания производили неизгладимый эффект.

Впрочем, над внешностью успели поработать старшие товарищи.

«Наша программа не для всех была сюрпризом, — рассказывает Ирина Ковтун. — Коля Зуев показал нас нескольким взрослым дядькам: стоит ли нам вообще выступать. Те одобрили, но дали несколько рекомендаций по имиджу. Женя Димов из „Трека“ советовал мне играть чуть ли не на шпагате. Но враскоряку у меня не получилось. Сережа Курзанов из „Флага“ принес мне свои джинсы и прямо перед выходом на сцену криво обрезал одну штанину по колено. По его же совету я выступала босиком!»

Дебют «Евы» состоялся второго августа на второй творческой мастерской. Девчонок трясло от возбуждения. Когда открылся занавес, это возбуждение передалось в зал. «Когда я заиграла блэкморовское соло (оно же — фрагмент из Баха), зал взревел. Ощущение было очень кайфовое!» — делится Любаня. Три песни пролетели, как одна. Зал неистовствовал. «Евки» убежали со сцены в страшном мандраже, а публика вывалилась на улицу, клокоча, остывая и делясь впечатлениями.

Гнев вернувшегося Положенцева был страшен. Все четверо «рокерш» были с треском выгнаны из «Нежности». Валерий Иванович смилостивился и вернул их обратно только после долгих уговоров и униженных просьб. Девчонки прижали ушки и целый год о «Еве» ничего не было слышно.

Все началось по новой, когда Любаня, придя домой, обнаружила под дверью записку от Курзанова: «Срочно собирайтесь и приезжайте на фестиваль в Казань. Здесь все вас ждут. Все уже оплачено». Недолго думая, девчонки взяли инструменты и рванули в Поволжье. «Ева» была реанимирована прямо в поезде. В Казани им в первый раз заплатили за выступление. И понеслось…

«Далеко вперед мы не заглядывали, — вспоминает Люба Трифанова. — Мы были просто девчонки, которым нравилось играть музыку, причем тяжелую музыку».

Неким подобием продюсирования «Евы» занялся экс-трековец Евгений Димов. У него было четкое видение перспективы группы. Под его влиянием выкристаллизовался и состав: поступившую в музучилище Иру Ковтун сменила еще одна бывшая «неженка» Оля «Мелкая» Надточий, появилась вторая гитаристка — Наташа Тетерина.

«Ева» уверенно пробивалась в высшие эшелоны свердловского рока. В апреле 1988 года они потрясли фанов, собравшихся на первый фестиваль «Металлопластика», выехав на сцену Дворца культуры УЗТМ на мотоциклах. В октябре того же года они участвовали в программе III фестиваля СРК. Это было уже признание. Успех закрепился победой на фестивале «Мисс рок» в Киеве — «Ева» была признана лучшей женской рок-группой.

Примерно в это же время Николай Зуев настоял на необходимости записать программу «Евы». К сожалению, до стадии выпуска альбома этот опыт не добрался. «Евки» вспоминают, что среди прочих записана была и песня «Поет гитара ZNV», своеобразная дань уважения их постоянному опекуну Николаю Зуеву. На гитарах его работы, названных по его инициалам, играли многие свердловские музыканты.

«Ева», 1988. Наталья Тетерина, Ольга Надточий, Люба Трифанова и Ольга Уфимцева.

Фото Стаса Чепурных

А дальше наступила череда неприятностей. В 1989 году у Любы Трифановой серьезно заболела рука, стало невозможно играть. Преданная своей гитаре Любаня даже переставила струны и научилась играть, как левша, но это было совсем не то. «Ева» почти полным составом отправилась в столицу лечить руку своей гитаристки. Столичная медицина помогла, рука восстановилась, но в водовороте московской жизни закружилась и потерялась всегда отличавшаяся любовью к авантюрам и нелюбовью к дисциплине Буся. Без харизматичной фронтменши активность «евок» резко снизилась. Вместо Буси стала петь Наташа Тетерина, но это было уже не то… История «Евы» закончилась.

«Ева», 1988. Фото Стаса Чепурных

Любаня Трифанова какое-то время поиграла с Ольгой Лебедевой, затем в 1994 году Владимир Шахрин «сосватал» ее в Москву к Сергею Галанину (экс-«Бригада С»). Галанину, по словам Любани, «хотелось выпендриться и найти толстую уродливую гитаристку», видимо, чтобы она оттеняла его мужественную красоту. План удался лишь отчасти. Гитаристку он нашел, но стройную и симпатичную. С «СерьГой» Трифанова играла до 1998 года, до рождения дочери. Затем переквалифицировалась в модного столичного ди-джея.

Ирина Ковтун живет в итальянской Пизе. В 2007 году в свободное от сотрудничества с разнообразными пизанскими группами время она успела защитить в местном университете диплом по специальности «Русский язык и литература» на тему «Per una storia del rock in Russia: gruppi e repertori nella regione degli urali» («К истории русского рока: группы и репертуары уральского региона»). Не может не радовать, что такая тема является актуальной для итальянской науки.

Остальные бывшие «евушки» живут в Екатеринбурге. Семьи, дети… Музыкой если и занимаются, то только для души.

Впрочем, Люба Трифанова и Николай Зуев не теряют надежды, что камбэк «Евы» все-таки состоится!

«Запретная зона»

«Отец мне говорил: „Пиши песни лирические, про любовь, что ты все социальные строчишь?“ Но время было такое, что меня интересовала именно эта тема».

Владимир Петровец

В 1978 году он, студент Свердловского юридического института, уже имел солидный опыт выступлений на разнообразных студенческих фестивалях в составе ансамбля политической песни «Баллада». Вместе с Владимиром Макаровым они организовали в СЮИ группу «Эпос», которая играла фолк и кантри. Использовались только акустические инструменты (гитара, губная гармоника, банджо). Группа успешно выступила на фестивале «Весна УПИ-78», став лауреатом.

Позднее к «Эпосу» присоединились басист Виктор Алавацкий, только что вернувшийся из армии, и барабанщик Александр Зарубин, студент архитектурного института (впоследствии оба засветились в разных составах «Наутилуса»). В связи с расширением состава несколько поменялось и общее звучание группы. В 1979 году обновленный «Эпос» с успехом выезжал на фестиваль интернациональной солидарности в Академгородок Новосибирска.

В 1980 году Макаров скоропостижно женился, а Алавацкий также внезапно ушел работать в ресторан. «Эпос» распался. Петровец стал выступать сольно под гитару.

В августе 1986 для выступления на второй творческой мастерской рок-клуба Владимир собрал новый состав, в основном из студентов музучилища, где сам в это время получал образование на эстрадно-джазовом отделении. Выступление группы п/у Петровца нельзя было считать удачным — пели старые песни Владтитра, а время и публика уже требовали новых тем.

В 1987 году за бас взялся студент музучилища Стас Устинов. Появился новый барабанщик — Роман Адыев, и в начале 1988-го трио, к тому времени назвавшееся «Запретная зона», записало альбом «Я боюсь…» (продюсер — Валерий Бабойлов). Песни из альбома попали в «Хит-парад Александра Градского», выходивший на радиостанции «Юность». Градский планировал включить заглавную песню альбома, попавшую в Топ-10, в виниловый сборник, но этим планам не суждено было сбыться — мэтра выперли с радиостанции, отдав эфир «Ласковым маям» и «Миражам».

«Запретная зона», 1987

После записи «Запретная зона» немного погастролировала по региону, а в 1990-м фактически прекратила существование. Владимир Петровец некоторое время выступал как соло-исполнитель, а в 1990-х стал одним из пионеров музыкального радиовещания в Екатеринбурге. Теперь он добавляет в уральский эфир свою любимую с младых ногтей корневую музыку — фолк, блюз, джаз и кантри. Эти же мотивы он в последнее время подмешивает и в музыкальную палитру Екатеринбурга, организовав группу «The Wagon Weels».

«Змей Горыныч бэнд» / «Ботва»

«Не знаю, какой вклад внесли в рок-музыку наши собственные песни. Публика больше любила каверы „Led Zeppelin“. Мне же просто очень нравилось играть в группе».

Алексей Гарань

В 1974 году в архитектурный институт поступали два друга-одноклассника — Володя Ратман и Алеша Гарань. Володю зачислили сразу, а Гарань стал студентом только через год, со второй попытки. «Когда я поступил, зашел в клуб и увидел, что там лежат гитары и усилитель, я предложил Ратману продолжить наше совместное музицирование, начатое еще в школе». К Гараню на басу и гитаристу Ратману присоединился некий барабанщик, и втроем они пытались играть какие-то сложные композиции в духе «ELP». Получалось плохо — играть они пока не умели.

Постепенно мастерство росло, безымянная группа завоевывала внутриинститутскую популярность, играя на танцах. К 1976 году сложился костяк коллектива: Ратман от музыки отошел, а к Гараню, обосновавшемуся на гитаре, прибились гитарист Шура Печенкин и барабанщик Сергей Наумов. Без названия дальше существовать было не комильфо, и группа получила звучное имя «Змей Горыныч бэнд» по прозвищу своего лидера. Основным музыкальным ориентиром для студентов-архитекторов был «Led Zeppelin». С инструментальными партиями они справлялись — Печенкину ценой каких-то неимоверных усилий удавалось извлекать из гитары звуки, похожие на партии Пейджа. Но вот с вокалом была беда: вопли, которые издавал тот же Печенкин, годились лишь для самых простых цеппелиновских песен, да и то с большой натяжкой.

Все встало на свои места в 1977 году, когда в клуб Арха, где репетировали косматые «горынычи», вошла высокая блондинка-первокурсница и с порога заявила: «Я певица. Вы должны меня послушать». Села за рояль и запела. Гарань и K° молча выпали в осадок. Дело не в том, что она играла на фоно так, как и положено выпускнице музыкальной десятилетки, — мощный голос Лены Жданович, которым она владела в совершенстве, сразу заставлял вспомнить словосочетание «настоящий талант». После того как выяснилось, что любимая группа Лены — все тот же «Led Zeppelin», стало ясно, что «ЗГБ» нашел свою вокалистку. К этому времени заканчивали институт создатели трио «Акварели» и «Студии САИ» Александр Сычёв и Евгений Никитин, освободив, таким образом, место на вершине музыкального Олимпа Арха. На опустевшее место бойко вскарабкались «горынычи», на четыре года став главной и нежно любимой группой всего института.

Когда на очередном танцевальном вечере «горынычи» вдруг заиграли «Black Dog», институтская публика просто остолбенела от счастья — в арховских коридорах звучал почти настоящий «LZ». Аппаратура была аховая, инструментал снимали безо всяких нот, на слух и местами коряво, но Лена пела ничуть не хуже, чем Плант, и это искупало любые промахи аккомпанирующего состава. «ЗГБ» мгновенно прославился на весь город — никто, кроме них, подступиться к сложному цеппелиновскому материалу не решался. Причина была проста: в Свердловске не было таких голосов, как у Роберта Планта и Лены Жданович. Новая вокалистка не старалась и не училась петь «под кого-то». Она просто чувствовала музыку и интуитивно понимала, как надо спеть. То, что до нее эти песни точно так же прочувствовал и спел Плант, ни ее, ни слушателей не только не смущало, но, наоборот, радовало.

У «Змей Горыныч бэнда» был и свой собственный материал. Его даже записывали в студии телецентра, но пленка затерялась за давностью лет. «Я даже не пробовал найти ее концы, — объясняет Алексей Гарань. — Мне с самого начала наши собственные песни казались малоинтересными». Сегодня трудно составить определенное представление о стиле собственной музыки «ЗГБ». Печенкин сочинял нечто фокстротообразное, в духе некоторых вещей Маккартни. Другие музыканты тянули в сторону рок-н-ролла. «Писались мы на телестудии, а там сама обстановка к рок-н-роллу не особо располагала, все было заточено под некоторый академизм. Так что большинство треков просто не удалось зафиксировать так, как хотелось». Выделялись только несколько песен, сочиненных Леной, например, «О, моя гитара». Они были сильны композиционно и замечательно ею спеты. Но, по мнению Гараня, их запись не была групповым творчеством, «горынычи» выступали, скорее, как аккомпанирующий ансамбль.

«Змей Горыныч бэнд», 1978

Достигнув статуса звезд Арха, «ЗГБ» двинулся дальше, по комсомольской линии объездив всю область. Выбирались и за ее пределы — в Киров, Кострому, Нерехту. Родной институт позаботился, чтобы его любимая группа выглядела на должном уровне. На сцене музыканты появлялись в облике четырехглавого дракона: были изготовлены зубастые головы и общая на всех мантия с волочащимся по полу хвостом. Сбросив драконье обличье, «горынычи» представали перед публикой в белоснежных костюмах (Лена — в ослепительно-белых дефицитных колготках). На ударной установке красовался специально разработанный студентами-дизайнерами фирменный знак «ЗГБ». Программа состояла как из собственных песен, так и из каверов. Но свои вещи большого успеха не имели, зато, когда начинали играть «цеппелинов», публика вставала на уши. Во время выступления в одной из воинских частей изголодавшиеся по женской красоте защитники Отечества чуть не взяли сцену штурмом. Жданович, исполнявшую в этот момент особо умопомрачительную руладу, спасло лишь заступничество замполита части, грудью вставшего на защиту и Лены, и «Led Zeppelin».

Эта идиллия продолжалась примерно до середины 1980 года. Творческие разногласия переросли в нечто большее, и головы «Горыныча» разругались между собой. Покинул группу Наумов, ушел Печенкин. Гарань с Леной остались вдвоем. Были объявлены конкурсы на замещение вакантных должностей басиста и барабанщика, но побеждавшие на них люди были явно временными персонажами. К фестивалю на приз САИ 6 июня 1981 года «ЗГБ» был вынужден готовить облегченную программу: две акустические гитары и клавиши. Но даже и усеченный «Горыныч» репетировал так самоотверженно, что склочные институтские вахтерши писали в ректорат кляузы о сексуальных оргиях в студенческом клубе. Уж слишком самозабвенно вопила Лена за закрытыми дверями свои сложные вокальные партии. Но, несмотря ни на что, выступил «Змей Горыныч бэнд» неудачно, без ритм-секции программа просто развалилась.

В конце того же года, укрепив состав басистом Михаилом Бизергановым и выгнанным из «Урфина Джюса» за любовь к алкоголю барабанщиком Сашей Плясуновым, «ЗГБ» в компании «УД» и «Отражения» представил Свердловскую область на фестивале «АзИСИ-81» в Баку. Несмотря на представительный состав участников со всего Союза, сразу после выступления стало ясно, что Лена как вокалистка на голову выше всех конкурентов (причем в прямом и переносном смысле). За свое пение она заслуженно получила «Хрустальную клавишу».

А потом все стало быстро рассыпаться. Жданович окончила институт и прекратила заниматься музыкой. Гарань пробовал выступать без нее, но «цепеллинов» так, как она, петь никто не мог, а все остальное было совсем не то… Году в 1983-м «Змей Горыныч бэнд» окончательно переместился в область архитектурных преданий и русских народных сказок.

Вспоминали его часто, причем не всегда добрым словом. В 1984 году из Москвы рассылались по областным центрам черные списки групп, чье творчество запрещалось пропагандировать с помощью студий звукозаписи и дискотек. Из свердловчан в него угодили «Трек», «Урфин Джюс» и молодой «Наутилус». Но региональные отделы культуры дополняли эти списки местными запретами, добавляя в них ненавистные именно им коллективы. По районам Свердловской области разошелся документ, в котором к трем федеральным изгоям добавили и «ЗГБ». Это было вдвойне смешно: и группы уже давно не существовало, и пропагандировать было нечего — записей ее никто не знал. Но кому-то из чиновников от культуры вспомнилось страшное название, и «Змей Горыныч» пыхнул огнем в последний раз, теперь со страниц дурацкого документа.

Алексей Гарань в это время зарабатывал на жизнь архитектурными халтурами в Нижнем Тагиле. Но тоска по музыке не покидала его, и, вернувшись в 1986 году в Свердловск, он со своим приятелем Раджем Гайфулиным и вокалистом Андреем Дементьевым решили поиздеваться над блатными песнями. Друзья, по их собственным словам, дико ржали, мешая в одну кучу все стили и жанры, вставляя в городской шансон легко узнаваемые рок-н-ролльные гитарные соло. В работе руководствовались одним принципом: «чтобы было коряво и смешно». Название проекту придумали соответствующее — «Ботва». Друзья не предполагали, что кто-то может отнестись к их дурачествам серьезно. Но, видимо, они переоценили чувство юмора любителей авторитетных романсов. Их дебютный альбом «Овца по жизни» разошелся так широко, что на него обратила внимание даже областная партийная газета «Уральский рабочий», в очередной раз ужасавшаяся вкусам современной молодежи. С чувством юмора и у партийных журналистов наблюдались проблемы.

Зато все в порядке с ним было у свердловских рокеров. Вскоре после записи Гарань встретил на улице Бутусова с Белкиным, живших неподалеку. «Ну что, „наутилусы“, — подбоченился он, — теперь у нас тоже есть запись!» Пошли слушать «Ботву» к Славе домой. Поставили пленку на магнитофон, и через несколько минут Бутусов с Белкиным вместе корчились на полу от смеха. После этого Слава неоднократно говорил в интервью, что его любимая группа «Ботва», а Егор до сих пор считает «Овцу по жизни» выдающимся альбомом.

Алексей Гарань в составе «Ботвы» на вечере памяти Александра Сычева, 17 апреля 1991. Фото Дмитрия Константинова

Через восемь лет запись была издана многотысячным тиражом на CD «Студией НП». Директор лейбла Виктор Зайцев утверждает, что китайские пираты нашлепали еще не менее миллиона контрафактных экземпляров. Китайцы умеют считать деньги и в то, что не пользуется спросом, вкладываться не будут. Таким образом, «Ботва» вполне могла бы претендовать на золотой или даже платиновый диск. Но не сложилось…

«Ботва» живьем за всю свою историю выступила всего два-три раза, зато в начале 1990-х записала еще один альбом, уже как дуэт Гарань—Дементьев. Гайфулин, назвавшись Папа Радж, стал исполнять более традиционный шансон. Гарань выступал как гитарист, играя фламенко, которое он с самого детства любил даже больше, чем «Led Zeppelin». 21 июня 2016 его не стало.

Дискография

«Ботва»

«Овца по жизни» (1986 — М, 1994 — CD)

«От людей же стыдно» (1992 — М, 1997 — CD)

«Инсаров»

«Сказать, что „Инсаров“ был проектом „Антон плюс…“ или „Антон и Алина плюс…“, было бы неуважительно к остальным музыкантам. Но на самом деле почти все делал я сам».

Антон Нифантьев

Антон Нифантьев был самоучкой. Овладел гитарой, потом — басом и двинулся по музыкальной линии. В группах, куда он приходил в ранней юности, традиционно не хватало басистов, и Антону снова и снова приходилось браться за бас. Так он с этим инструментом и сроднился. С друзьями играли на свадьбах, хотя материал исполняли далеко не только танцевальный — под «Uriah Heep» больно не попляшешь. В 1984 году двадцатилетний Антон попал в концептуальный, но скоротечный проект «Группа». За недолгий период существования «Группы» Нифантьев приобрел не только знакомства в среде свердловских рок-махров, но и жену — вокалистку Алину.

Среди новых приятелей оказались и музыканты малоизвестной группы «Чайф», опекаемые в то время журналистом и литератором Андреем Матвеевым. Андрей, знавший Антона еще по «Группе», и порекомендовал его «чайфам» как молодого, но очень талантливого басиста. Дебют Антона в составе «Чайфа» состоялся в конце 1985 года, во время их челябинских гастролей. Звучит громко, но вообще-то это было второе выступление Шахрина и K°.

К тому времени Антон уже активно потреблял серьезную музыку типа «King Crimson», на которую его подсадил все тот же Матвеев, и больше года был вольнослушателем музучилища. Неудивительно, что на плечи самого юного «чайфовца» легла основная тяжесть аранжировки всех песен.

До осени 1986 года в состав «Чайфа» входила и Алина, чей бэк-вокал удачно оттенял мужское звучание группы. Но как только она спела одну сольную песню, сразу была «выдавлена» из команды как чуждый чайфовской концепции элемент. Антон продержался до июня 1990 года, когда из-за разногласий в коллективе покинул находившийся на взлете «Чайф». К тому времени собственный сольный проект уже полностью созрел в его голове. Назвать свое детище он решил «Инсаров», по псевдониму отца Алины, выступавшего под ним на театральной сцене. Уже была сочинена музыка для первого альбома «Бритва» и даже записана его демо-версия — живьем в пустом зале университета.

Весь материал Антон писал специально под женский вокал. Алина к тому времени уже успела проучиться в музучилище. После интенсивных репетиций с мужем ее голос зазвучал в унисон с музыкой — прохладно-чувственно и несколько отстраненно.

Музыкантов Антон всегда подбирал сильных: Игорь Гришенков из «Апрельского марша» на клавишах, барабанщик Олег Кудрявцев, через год также засветившийся в «Марше», гитарист Евгений Гантимуров, позже ставший одним из «Смысловых Галлюцинаций». Сценический дебют новой группы состоялся 21 февраля 1991 года во Дворце молодежи. «С такими музыкантами мне было приятно и комфортно играть». Кроме того, Антон с увлечением руководил процессом: «Я сам придумывал все партии, даже барабанщику ноты писал. Дошло до того, что окончательный вариант „Бритвы“ я записал один — сам вбил в компьютер партии ударных и клавиш, сам сыграл на гитаре и басу. Только Коля Кузнецов исполнил партию второй гитары, ну и Алина спела, естественно. На „Студии 8“ нам достались только ночные смены. И каждый вечер я брал коньяк и Алину и брел на студию делать альбом, получившийся таким печальным».

«Бритва», вышедшая в 1991 году, выдвинула «Инсарова» в первые ряды свердловских рокеров. Александр Пантыкин заявлял в интервью, что теперь его самая любимая группа — «Инсаров». Меломаны прищелкивали языком и сравнивали то, что слышали, с альбомами «Cocteau Twins». Но в музыке дуэта Нифантьевых звучали совсем другие краски, чем в творчестве Робина Гатри и Элизабет Фрейзер.

Начались концерты в Свердловске, поездки на региональные фестивали… Но в те смурные годы концертная жизнь еле теплилась… Через год Антону позвонил Шахрин и позвал обратно в «Чайф». Нифантьев согласился, хотя и пережил сильную ломку: после года собственного творчества играть чужой материал было уже совсем не интересно. «От музыкального процесса, от работы над аранжировками и в студии я удовольствие получал, а от большей части репертуара — уже нет. Но все равно оттрубил в „Чайфе“ еще пять лет». К концу этого срока опять стали обостряться отношения, порой на репетициях чуть не доходило до драк. И Антон снова ушел.

Все эти годы он продолжал сочинять инсаровскую музыку. Случались и отдельные выступления дуэта Нифантьевых с разными музыкантами, во время одного из которых публике была представлена короткая англоязычная программа. Других задумок хватило на то, чтобы сразу после пробуждения «Инсарова» от спячки записать второй альбом, который был тут же выпущен на CD.

Группа «Инсаров». Фото Ильдара Зиганшина

Альбом «Другие города» заметно отличался от «Бритвы». Антон уже более критично относился к голосу жены и пробовал петь сам. Он считает эту запись неудачей, но это вовсе не шаг назад, а, скорее, прыжок в сторону. Однако музыка, которая находилась в той стороне, перестала доставлять Антону прежнее удовольствие. Он придумал новую программу, и нашелся спонсор, взявшийся оплатить студию в Москве. Записали инструментальные партии девяти песен, на одну из них даже успели наложить вокал, но… Дело было в августе 1998 года. Случился дефолт, спонсор резко потерял интерес к музыке, а вскоре и вовсе исчез. Антон с музыкантами несколько раз выступили под названием «Друзья Антона Нифантьева», после чего проект «Инсаров» завершился.

В начале нового тысячелетия Нифантьевы расстались. Алина несколько лет пела в составе «Апрельского марша», выступавшего тогда с программой каверов. Затем отошла от музыки. Антон помогал Маше Зубковой в ее проекте «Лилит». Последние восемь лет он играет кавер-версии металлических хитов. «Мне нравится играть песни, которые я любил слушать в молодости». Сейчас Антон Нифантьев помогает молодым группам, записывая их на собственной студии и как сессионный музыкант. «Периодически у меня в голове появляются идеи новых песен, но до их реализации все руки не доходят. Наверное, я перегорел уже».

Большинство любителей свердловского рока знают Антона как дважды басиста «Чайфа». Любители более утонченной музыки любят и ценят его «Инсарова». Сам же он говорит про себя: «Прежде всего, я — самодостаточный человек Антон Нифантьев».

Дискография

«Бритва» (1991 — М, 1996 — CD)

«Другие города» (1996 — CD)

«Кабинет»

«Изначально это был просто сольный проект. Но я — человек коллективный, и скоро он превратился в группу единомышленников».

Игорь Скрипкарь

Первые результаты деятельности и даже название группы «Кабинет» появились только в конце 1986 года. Но ее история началась почти на три года раньше — сразу после окончания истории группы «Трек».

В феврале 1984-го вокалист и бас-гитарист распавшегося «Трека» Игорь Скрипкарь задумался, как жить дальше. Он решил создать собственный проект, тем более что наметки материала уже имелись: «Еще в „Треке“ я кое-что писал, приходили в голову какие-то темки. Но в песни они не превращались — „Трек“ не успевал переваривать все то, что сочинял Балашов. У меня копились какие-то огрызки, записанные на магнитофон. Постепенно их набралась целая пленка».

Записывать сольный альбом с сессионными музыкантами Игорю не хотелось. Его привлекала мысль о создании собственной группы. Но подходящих кадров рядом не было. Под знамена Скрипкаря пока готов был встать только звукоинженер «Трека» Александр «Полковник» Гноевых. Игорь принялся ждать возвращения из армии барабанщика Андрея «Пионера» Котова, который записал партии ударных на нескольких песнях альбома «Трек-III» в 1982 году.

А пока следовало подумать о материальной (она же репетиционная) базе будущего коллектива. После окончания философского факультета Скрипкарь устроился преподавателем в горно-металлургический техникум. Помимо обучения будущих маркшейдеров основам марксистско-ленинской эстетики, он взялся руководить дискотекой и местным ВИА. Так в его распоряжении оказались зрительный зал и уютная репетиционная комната за ним.

Осенью 1984 года дембельнулся Пионер. «Мы с ним посидели за рюмкой чая, прикинули, что будем делать, — вспоминал Игорь. — Подключился Полковник, и мы начали работать. Встретили Новый год, в апреле сдали посуду и купили барабаны. Слава богу, было на чем и где работать: бас под рукой, барабаны, фоно, на котором я постоянно наигрывал. Приступили к аранжировке новых песен».

За лето вчерне успели подготовить шесть вещей. 13 сентября их показали Александру Пантыкину. Черная кошка, пробежавшая между одноклассниками Игорем и Сашей во времена противостояния «Трека» и «Урфина Джюса», давно скрылась из глаз. Уже полгода они вместе обсуждали идею восстановления материала «Сонанса», но этот проект не состоялся. Скрипкаревские рыбы Пантыкину понравились, и он с энтузиазмом включился в их аранжировку. «„Кабинет“ — это проект Скрипкаря, в который он просто пригласил меня поиграть. Это был еще один заход на группу „Трек“, но уже с песнями Игоря», — говорит Александр.

Игорь Скрипкарь

Новому коллективу требовался гитарист. Сначала на эту роль пробовали Андрея «Стефана» Степанова из группы «Степ», но его игрой остальные остались недовольны. 29 января 1986 года состоялась беседа с Сергеем Рютиным, гитаристом гремевшей в УПИ в 1970-х группы «Пилигримы». Сергей согласился поиграть с людьми, которых он знал еще с 1975 года. «Он десять лет не играл совсем. Форму немного утратил, но потенциал высок, и он быстро наверстает свое», — говорил про него Скрипкарь.

Начались напряженные репетиции. Работа была очень упорядочена. Каждые понедельник, среду и пятницу в шесть часов музыканты собирались и планомерно, не спеша, работали над новым материалом. Пантыкин все объяснял музыкальными формулами: «Если вот так, то тогда проще сделать вот так». «Скрипкарь пытался тянуть свою линию куда-то в сторону „Трека“, но у него не всегда получалось», — описывает творческий процесс Котов. Все репетиции полностью записывали на магнитофон, а в конце рабочие пленки прослушивали и сообща выбирали наиболее удачные находки. Так постепенно обрастали плотью скелеты будущих композиций.

В марте открылся рок-клуб. Дело шло к фестивалю, а до окончания работы над новой программой было еще далеко. Даже текстов на новые мелодии Скрипкаря еще не существовало. Бывший поэт «Трека» Аркадий Застырец писал быстро, но композиции менялись порой на каждой репетиции, и сочинять на них стихи пока не было смысла. К июню успели закончить всего несколько вещей.

Последний концерт рок-клубовского фестиваля 22 июня открывала «Группа без названия» — так представили со сцены коллектив, который в официальных бумагах значился как «Группа п/у Скрипкаря». Программа состояла из пяти песен, из которых всего две были новыми, — «Старый сюжет» и «Новый день». Зрители услышали также две композиции из репертуара «Трека» и «сонансовскую» «Встречу». Мужскую компанию разбавила Настя Полева, исполнившая «Новый день» со специально измененным под фестиваль припевом. В финале этой песни вышел Михаил Архипов, чей саксофон придал композиции праздничный оттенок.

«Группу без названия» было слышно лучше всех на фестивале — Полковник знал свое дело. Почти все музыканты по итогам анкетирования зрителей были отмечены как лучшие инструменталисты, а коллектив в целом стал одним из четырех лауреатов. Группа с ходу была аттестована, но выступать перед широкой публикой не спешила. Хотелось сначала выпустить достойный альбом.

Новый материал досочинялся, доаранжировывался и шлифовался до зеркального блеска. Попробовали зайти на запись в августе, но неудачно. Во второй раз попробовали только 6 ноября. Стереозвук фиксировали на два рок-клубовских магнитофона «Олимп», которые Полковник переделал под 38-ю скорость. Первым делом записали открывающую будущий альбом песню «Ритуал» с обилием шумовых эффектов. Пантыкин звенел велосипедным звонком, бывший «сонансовец» Иван Савицкий скидывал с крутой железной лестницы стулья, микрофонные стойки, подставки под флаги и прочую дребедень.

Самой сложной оказалась композиция «Новый день». Настину вокальную партию записали быстро, дело встало за инструментальным сопровождением. Пантыкин решил привлечь к записи мини-оркестр из одиннадцати человек. Над оркестровкой Александр работал почти двое суток. Как раз в эти дни ему пришлось с просветительскими целями посетить Серов, и он трудился над нотами, выкраивая каждую свободную минуту в северном городе, а также в поезде по дороге туда и обратно. Зато после этого завершить запись «Нового дня» удалось всего за несколько часов. Струнные и рояль Пантыкина находились на сцене актового зала. Магнитофоны стояли этажом выше, в комнате клуба. Пантыкин с Полковником друг друга не видели, но слышали с помощью наушников.

В «Факторе» небольшое соло сыграли на «Поливоксе». Выяснилось, что отечественный синтезатор все-таки издает звуки, но, чтобы он элементарно попадал в тональность, приходилось несколько раз настраивать его по четыре безумных часа. Второй раз пойти на такую авантюру уже никто не решился. В записи других песен использовали более продвинутые японские клавиши, а также настоящие духовой оркестр и женский хор. В общей сложности над альбомом трудилось более 70 человек.

Запись последней песни, «Взгляд», закончили 22 ноября в четыре часа утра. Еще неделя ушла на сведение альбома. 29 ноября поздно вечером в зале горно-металлургического техникума состоялось первое публичное прослушивание альбома «Вскрытие». Присутствовали музыканты, авторы и руководство рок-клуба. 3 декабря на вторую премьеру пришли «наутилусы», Егор Белкин, Настя и другие музыканты. После завершающих аккордов на несколько минут воцарилась тишина. Определенного мнения никто не высказал. Все решили, что эту работу надо послушать несколько раз.

Техническая сторона записи вызвала общий восторг. Народ вдохновился и понял, что на родных топорах и лопатах с помощью того же «Олимпа» можно записать нечто, сравнимое по техническому уровню с западными альбомами. Правда, к этому инвентарю в обязательном порядке должны были прилагаться еще маленькие, но дефицитные детали: голова и руки Полковника. Рассказывали, что, когда музыканты Стаса Намина просили купить им дорогую импортную аппаратуру, он ставил им кассету со «Вскрытием» и приводил в пример Свердловск, где люди, у которых есть руки и уши, умудряются добиваться такого качества на магнитофоне «Олимп».

Что касается музыки, то здесь мнения расходились. Не подвергая сомнению профессионализм исполнителей, многие находили альбом слишком академичным, сконструированным искусственно, попросту скучным. Андрей Котов объясняет такую реакцию чересчур долгой работой над материалом: «Наверное, не надо было так все выкристаллизовывать. Люди реагируют на эмоцию, а она живет недолго. На создание музыки дается совсем немного времени. Тогда она получается эмоциональной, живой. А за два эти года все немножко законсервировалось. Материал просто уделали, замучили, вынули из него все живое».

Забавно, но еще целый месяц после презентации альбома группа, его создавшая, оставалась безымянной. Ходили слухи, что музыканты хотели назваться «Комитетом», но 22 декабря 1986 года было официально объявлено название «Кабинет». Аркадий Застырец считает это имя неудачным: «Хотели назваться „Комитетом“, но испугались аналогий с ЦК, тогда еще благополучно здравствовавшим».

5 февраля 1987 года дверью «Кабинета» хлопнул Сергей Рютин. Ему хотелось играть металл, но коллектив исполнять эту музыку явно не собирался. На полтора года группа осталась без гитариста. Решили отказаться от концертной деятельности, готовить новый материал и летом записать второй альбом, круче и жестче первого. Однако этим планам не суждено было сбыться.

До осени о «Кабинете» почти ничего не было слышно. Только весной в магазинах появился виниловый сборник «45 минут в воскресной студии», куда попала песня «Баллада». «Кабинет» стал первым в Свердловске коллективом, чье произведение отлили в виниле. На II фестивале группа не выступала. Скрипкарь и Котов тряхнули стариной и поучаствовали в разовом камбэке «Трека», а Пантыкин выходил на фестивальную сцену только в составе «Насти».

17 октября «Кабинет» впервые выступил под своим именем. Случилось это в рамках музыкальной программы Всесоюзного семинара рок-клубов. На сцене стояли четыре музыканта. Постоянным членом группы стал саксофонист и клавишник Михаил Архипов. Еще в конце 1970-х он участвовал в сценических воплощениях музыкальных экспериментов «Сонанса», а также играл на некоторых песнях «Вскрытия». Михаил обладал еще и поэтическим даром. На его тексты «Кабинет» начал потихоньку готовить новую программу.

Еще с начала года Пантыкин трудился над новой версией мюзикла итальянского композитора Армандо Тровайоли «Конец света», которую ему заказал Театр музыкальной комедии. В результате работы Александра получился рок-мюзикл: «Это был проект театра. Они меня пригласили, а я сказал, что у меня есть коллектив, способный это сыграть. Я написал весь клавир, фактически я сделал заново весь материал. Это был еще один эксперимент рокерской братвы».

С 1 ноября 1987 года музыканты «Кабинета» официально стали артистами оркестра Театра музыкальной комедии. Руководство театра было очень заинтересовано в этом проекте и даже обещало купить для группы солидный концертный аппарат. Воодушевленные «кабинетовцы» приступили к аранжировке и репетициям материала «Конца света». В работе им помогал экс-гитарист «Трека» Михаил Перов, на тот момент формально не входивший в состав группы. Он не участвовал в гастрольных поездках в Челябинск, Ленинград, Москву, Новосибирск и Таллин, а также в домашних концертах, которые стали проходить все чаще.

20 апреля 1988 года состоялась премьера «Конца света». Прошла она с огромным успехом. Во время спектаклей музыканты «Кабинета» сидели в оркестровой яме, но на поклоны выходили наравне с артистами. Правда, после премьерных показов стали возникать технические проблемы. В оркестровой яме «Кабинет» сидел вместе с театральными музыкантами, которые чувствовали себя не очень уютно рядом с солидной ударной установкой. После первых спектаклей предложили купить драм-машину. В результате Котов сидел рядом с дирижером и включал драм-машину — Андрей сам ее программировал, и только он умел «попадать» в солиста. Дирижер руководил оркестром, а Пионер давал отмашку своим.

В августе Михаил Перов стал полноправным членом «Кабинета». Вместе с ним в октябре группа с успехом выступила на III рок-клубовском фестивале, получив приз оргкомитета. Звучали в основном новые песни: «Шаг влево, шаг вправо», «Вечный рекрут», «Дикая любовь», «Грезы псов».

Опять начались разговоры, что пора садиться за запись второго альбома, тем более что материала для него уже хватало. Но не срослось. «В силу разных причин нам не удалось записать второй „Кабинет“, — рассказывает Полковник. — А жаль, там планировалось очень много новых идей. Про музыкальные я не говорю, но я нашел несколько звуковых решений, которые собирался применить. Запись должна была получиться на очень достойном уровне. Возможно, обошлись бы без больших технических наворотов, но звук должен был получиться очень вкусный. Мы уже вплотную подошли к тому, но не сложилось».

«Кабинет», 1988

Не сложилось еще и потому, что 19 декабря Пантыкин объявил Скрипкарю о своем желании покинуть «Кабинет». Он решил возродить «Урфин Джюс» и заинтересовалсвоим проектом Андрея Котова. «Хотим мы того или нет, но группа „Кабинет“ — это самодеятельность, пусть даже работавшая в театре, — рассуждает Пантыкин. — Меня всегда интересовали новые концепции, новые горизонты… Андрюха стремился к профессиональной карьере. Я ему обрисовал перспективы, и он ушел со мной».

Удар был силен, тем более что он оказался не последним. «Кабинет» продолжал работать в театре, хотя на спектаклях уже включали минусовую фонограмму, записанную втихаря театральным радистом. Обещанного аппарата так и не купили. Летом 1989-го театр поехал с «Концом света» на гастроли в Италию, но «кабинетовцев» туда не взяли — везти фонограмму было проще и дешевле. Обидевшись, группа из театра уволилась.

Шел поиск новых музыкантов. Появился клавишник, студент консерватории Валерий Галактионов. Он привел своего знакомого — барабанщика Валерия Широкова. «На замену Пионеру мы столько народу переслушали! — вспоминает Скрипкарь. — Давали всем самое страшное задание: за ночь снять и выучить „трековскую“ песню „Клей“. Все горели — очень сложное произведение. А Валера пришел и все переходы отыграл чистейше! Как так? А он профессионал — просто записал все на ноты, и все неровные такты фигачил по ним. Правда, играл слишком легко, по джазовому, и нам пришлось его игру утяжелять». Состав снова был укомплектован.

В таком виде «Кабинет» выступил на IV фестивале. Однако этот концерт резко контрастировал с прошлогодним — все получилось как-то натужно, с надрывом. Тем не менее продолжали строить планы. На банкете после фестиваля Бутусов попросил Полковника помочь с записью альбома «Человек без имени». Полковник согласился, вовсе не думая покидать «Кабинет». Наоборот, в обмен на свою помощь он попросил для записи второго альбома своей родной группы восьмиканальный магнитофон «Fostex», привезенный «наутилусами» из Финляндии. «Если у нас будет восьмиканальник, то мы такой альбом забабахаем!» — строил планы Полковник, уезжая в Ленинград.

Но вскоре после его отъезда «Кабинет» развалился. «В конце 1989 года у меня иссякли силы, — говорит Скрипкарь. — Обрыдло все. Я стал заниматься коммерцией — семье нужны были деньги. Ушел из техникума — и мы лишились репетиционной базы. Все закончилось».

Музыканты «Кабинета» вновь встретились на сцене в 2008 году, в возрожденной специально для фестиваля «Старый Новый Рок» группе «Трек». С тех пор «трековцы» изредка дают концерты, иногда исполняя на них песни из репертуара «Кабинета».

Дискография

«Вскрытие» (1986 — М, 1996 — CD)

«Каталог»

«Я пишу песни, чтобы определить свое место среди людей, отделить тех людей и те их качества, которые мне нравятся, от тех, которые мне не нравятся…»

Александр Сычёв

Школьные годы Саши Сычёва сильно отличались от детства тысяч его ровесников — полгода он с родителями и младшим братом прожил в Индии, куда отца направили в длительную командировку. Трудно сказать, какое влияние оказала на формирование юной личности экзотическая страна, но, похоже, именно там Саша начал что-то сочинять. По крайней мере уже через пару лет после возвращения в родную школу № 110 он создал собственную группу, которая играла не только «The Beatles» и «The Shadows», но и Сашины песни. Кроме того, в старших классах он придумал рок-оперу «Полкан-богатырь».

В 1972 году Сычёв поступил в только что открывшийся Свердловский архитектурный институт. Уже на первом курсе он вместе с Евгением Никитиным и Александром Измоденовым создал трио «Акварели». Несколько лет «Акварели» играли джаз, джаз-рок и арт-рок — Эмерсона, «Chicago», «Yes» и собственные композиции, к которым в родном институте относились восторженно. Алексей Гарань вспоминает: «Когда я поступил в институт и услышал выступление трио „Акварели“, у меня просто снесло башню от их джаз-рока».

Спустя десятилетие сам Сычёв рассказывал об этом с иронией: «Мы с моим приятелем Джеком Никитиным проделывали такой эксперимент: выходили вдвоем на джазовом фестивале, я играл всякую бредятину на бас-гитаре, а Джек брякал на рояле. Я вас уверяю, что за всем этим не было ни малейшей мысли… Потом подходили люди, говорили о джазе, сравнивали с тем, сравнивали с этим (мы про них и слыхом не слыхивали), говорили, что это о том, это — об этом (мы этого и в мыслях не держали)».

В 1975 году на фундаменте «Акварели» вырос Музыкальный клуб Архитектурного института, или «Студия САИ». В конце года в нее влились только что окончившие школу ребята из группы «Слепой музыкант». С одним из них, Андреем Мезюхой, Сычёв крепко подружился. Студия дважды выезжала на фестивали политического искусства в Ригу с большими музыкальными композициями — «Человек» и «Русь». Музыку к «Руси» сочинили Сычёв с Никитиным, а в создании сценария участвовал их однокурсник Слава Андронов. В 1977 году силами музыкантов-архитекторов была поставлена шутовская рок-опера «Полкан-богатырь», придуманная Сашей еще в школе, и мюзикл «Муха-Цокотуха — суперптица». Спектакли выдержали несколько представлений в разных залах города.

В 1978 году Сычёв закончил Архитектурный институт. Поучился в аспирантуре, но не закончил ее, и в 1982 году Андронов позвал его к себе в Институт технической эстетики (ВНИИТЭ). Там друзья затеяли игру в «хиппо-джаз» с использованием домры и деревянных дудок. Побаловавшись несколько месяцев и не встретив отклика у окружающих, решили перейти к более традиционным формам. Андронов предложил писать простые песни, понятные всем, и в качестве зачина впервые в жизни сам сочинил мелодию и текст. Саркастическая «Песня про начальников» положила начало репертуару будущей группы «Каталог». В ответ Сычёв придумал «Если вас тревожит что-то», и пошло-поехало…

Первые песни начали записывать дома у Андронова и на работе, в аудиокамере — тихой комнате со звукоизоляцией, в которой обычно проверялся уровень шума конструируемых изделий. Процессом записи руководил Петр Барзинский.

К октябрю 1982 года набралось два десятка песен. Друзья взяли отпуск и отправились на базу в Новоуткинск. Именно там была зафиксирована их первая программа. Барзинскому отпуск не дали, он смог вырваться только на один день. Настроив магнитофон «Эльфа», Петр показал Славе, что и когда нужно нажимать, и вернулся в город. Обив стены комнаты двойным слоем одеял и матрасами, Сычёв и Андронов под две гитары записали 19 песен. Сборник назвали «Дважды два» — два исполнителя и две дорожки магнитофона.

Запись получилась простой, но судьба, ожидавшая эту пленку, была очень даже хитрой. Сычёв, делая копии для друзей, принялся переставлять песни в произвольном порядке. Эта шалость была довольно трудоемка и занимала наверняка немногим меньше времени, чем создание оригинала альбома. Потом промеж песен, записанных в Новоуткинске, стали втыкаться номера, сочиненные позже. В некоторых версиях «Дважды два» встречается песня, в которой процитирован «аквариумовский» «Рок-н-ролл мертв», появившийся в 1983-м. У случайного слушателя такое «провидчество» может вызвать разрыв мозга, а это всего лишь милая шутка Саши Сычёва. Позже Александр подвел под это веселую «идеологическую» базу про свое якобы увлечение анонимным искусством.

Никакой группы на тот момент еще не существовало. Раздавая кассеты с разным набором песен, Сычёв подписывал их самыми разными словами — именами несуществующих коллективов. Если бы кто-то в 1982 году удосужился собрать эти пленки воедино, он мог бы подумать, что в Свердловске на тот момент существовало раза в три больше рок-групп, чем на самом деле. Если бы это произошло, Сашина шутка обрела бы логическое завершение.

Александр Сычёв

После записи «Дважды два» музицирование во ВНИИТЭ заметно активизировалось. Сочинялись новые песни, теперь уже преимущественно Сычёвым. Аранжировки стали более сложными, творческий коллектив разрастался. К процессу подключился Андрей Мезюха, к тому времени уже закончивший музучилище и работавший в филармонии: «С Сашей Сычёвым мы никогда не прерывали общения и бряканья. Встречались почти каждый день». Бывший ударник «Змей Горыныч бэнда» Сергей Наумов во ВНИИТЭ разрабатывал электронные барабаны и, конечно, играл на них. Записи новых песен происходили все в той же аудиокамере. Появившийся де-факто прообраз группы сами музыканты между собой называли «Саквояж». Это слово оказалось очень модным в музыкальных кругах Свердловска. Одноименный коллектив существовал в филармонии, а в Архе играла кантри-группа с таким же названием.

Песен 1983–1984 годов постепенно набралось еще на один сборник, опять-таки существовавший в разных вариантах. Его название — «Для тех, кому за тридцать» — было придумано уже позже.

Единственное выступление этой музыкальной компании случилось под Новый, 1985 год, который коллектив ВНИИТЭ встречал в Театре кукол. В первом отделении Сычёв и Андронов с друзьями устроили веселый капустник, а во втором дуэтом пели свои песни.

После открытия в 1986 году рок-клуба Александр пришел туда только в мае, когда уже вовсю шла подготовка к фестивалю. Кассету с песнями даже не потребовалось никому отдавать — их и так в клубе прекрасно знали. Без лишних вопросов группу Сычёва вписали на фестиваль. Заминка вышла только с названием. Саша хотел заявиться под именем «Саквояж», но оказалось, что кантри-тезка уже успела подать заявку в рок-клуб. Пришлось выдумывать новое название. Первое слово, которое пришло в голову, — «Каталог». Так и записали в программе.

Сычёв начал спешно собирать команду, только что получившую собственное имя. Мезюха был где-то на гастролях. Нашелся басист Володя Кухтарь, игравший еще в «Студии САИ» и в УПИйских «Пилигримах», и гитарист Владимир Макаров. Наумов сел за барабаны, сам Саша решил играть на клавишах. «Когда подтянулся Слава с гармошкой, я страшно обрадовался, поскольку думал, что ему это все осточертело», — вспоминал Александр Сычёв.

На сцену фестиваля «Каталог» вышел вечером 21 июня между «Сфинксом» и «Урфином Джюсом». Рок-клубовская публика знала, что «Сфинкс» — это что-то тяжеленькое, а «УД» — вообще жизнь в стиле heavy metal. С чем едят непонятный «Каталог», мало кто представлял. Вид настраивающихся ветеранов энтузиазма публике не прибавил. Тридцатилетние старички (как казалось значительной части зрителей) выволокли на сцену стулья, взгромоздились на них и начали что-то пиликать, а один вообще достал аккордеон. Народ приготовился потерпеть полчасика и вдоволь поиздеваться над старшим поколением. Крики «Рок давай!» и свист начались еще под настройку. И «Каталог» дал…

Вряд ли песни Сычёва и Андронова напоминали металл, но рок-клубовский зал умел признавать ошибки и обладал изрядным чувством юмора. «Каталог» смог его завоевать с самой первой песни. Все забыли про заготовленные вопли и вслушивались в слова. Кстати, оказалось, что ругательски ругаемый аппарат, если в него не очень шуметь, вполне способен передать и мелодии, и слова. Юмористические и лирические номера заканчивались аплодисментами, а «Песня про начальников» вообще вызвала фурор. Провожали «Каталог» овациями и свистом, но восторженным.

«Каталог», 1987. Сергей Наумов, Вячеслав Андронов, Александр Сычев, Андрей Мезюха и Станислав Чиба

В фестивальных репортажах журнал «Свердловское рок-обозрение» писал: «„Каталог“ — главный сюрприз дня. Вышли несколько махров без махровости и ублажили зал во всех отношениях. Отличные тексты, отличное исполнение, общение с залом, душевность… Происходящее напоминало скорее интимный разговор по душам, чем концерт. Потом кое-кто возмущался, какое отношение имеет „Каталог“ к рок-музыке. Уж будьте спокойны, имеет…»

Группу сразу же аттестовали. Их песни тоже не вызвали у цензуры вопросов. «Каталог» получил официальную возможность выступать. Самым масштабным стал их концерт в рамках фестиваля молодежной музыки «Время и мы» в Свердловском цирке 24 января 1987 года. Сычёв взял в руки гитару, а за клавишные встал Станислав Чиба. Специально для соло в «Блюзе взамен» Александр пригласил на арену Егора Белкина. Фестиваль снимало телевидение, и «Каталог» проторил путь на голубой экран для других рок-клубовских групп.

В самом рок-клубе коллектив Сычёва встречали уже как старых друзей. После успешного выступления на творческой мастерской 16 ноября 1986 года, где блеснул своим вокальным умением Андрей Мезюха, группу попросили открыть празднование первого дня рождения рок-клуба.

Примерно в это время Сычёв дал большое интервью «Свердловскому рок-обозрению», в котором изложил свое видение того, что такое рок, профессионализм и как группа «Каталог» относится к первому и второму: «Рок — это очень доброе явление, может быть, самое доброе за всю историю музыкальной культуры. Это на сегодняшний день, видимо, единственный жанр, где можно и нужно выражать свое личное отношение… Во всех других случаях ты просто „подстраиваешься“ к чужой, не тобой выдуманной позиции. А в роке этого спасительного „мы“ нет, остается только твое голое „я“. Принято считать, что это „я“ характерно для „бардов“, но там все надежно „замазано“ разного рода метафорами и другими поэтическими соплями… Я больше люблю непрофессионалов. „Профи“ — они же всего боятся! Боятся, что песня слишком проста, боятся, что кто-то заболеет, что нет приличных инструментов, что подведет аппаратура, что восприятие будет не то, что они на кого-то похожи, что выглядят глупо, что уже не молоды, нет ревербератора, голоса, слуха… Господи, чего только они не боятся! Мы несколько раз пытались работать с „профи“ — и каждый раз нарывались. Они называли то, что мы делаем, „музыкальным авантюризмом“, а то и похлеще, и благополучно смывались в самый неподходящий момент… Я недавно на эту тему талдычил с лидером небезызвестной „Ботвы“.^[1] Он мне говорит: почему ты не наберешь хороших музыкантов? Я говорю: мне с ними неинтересно… Он говорит: почему не поешь один, из тебя бы неплохой „бард“ получился… Я говорю: мне это неинтересно… Он говорит: почему не пытаетесь сделать красивый и стройный вокал… Я говорю: мне это неинтересно… Я думаю, в тот момент, когда о нас скажут: вот группа с красивым вокалом и прекрасной музыкой, я просто брошу всем этим заниматься, и любой из состава „Каталога“ сделает то же. Я понимаю, что предлагаю работать на голой идее, но лучше голая идея, чем с иголочки одетый Выпендреж».

Но на голой идее невозможно продержаться долго. Редкие концерты далеко не всегда приносили удовлетворение — реакция зрителей зависела от их возраста и интеллектуального багажа. «Помню, в Полевском публика сидела в гробовом молчании, и, если бы не Слава Андронов, я бы, наверное, все бросил и ушел. Потом Слава сказал, что все было отлично и он наконец доволен», — вспоминал Сычёв. На другом концерте, когда молодежь стала шумно требовать «металла», Андронов поставил микрофон к самой тарелке, чтобы металлический звон раздавался на весь зал.

Постоянной базы у «Каталога» не было. Иногда приходилось выезжать за 16 километров на Среднеуральскую ГРЭС, чтобы порепетировать в подвале тамошнего ДК. По-прежнему часто записывались в акустической камере во ВНИИТЭ. Это не было подготовкой к выпуску альбома, это просто был творческий процесс. Появлялись новые песни, и их записывали.

Большой коллектив, образца 1986 года, как-то быстро стал распадаться. На отдельные выступления приходилось приглашать разных музыкантов. Например, несколько раз с «Каталогом» играли барабанщик из Верхней Пышмы Александр Малинин и басист Анатолий Свищёв. «Плавающий состав на практике — самый стабильный», — шутил по поводу пертурбаций Сычёв. Но в коллективе стали возникать микроконфликты. Иногда три вокалиста спорили, кто что будет петь. Вскоре Андронов потерял интерес к музыке и отошел в сторону. Другие музыканты растаяли сами собой.

«Каталог» сократился до дуэта Сычев—Мезюха. Выступления были редки. Репертуар к ним иногда подбирался уже на пути на концерт. Кто будет петь главную партию — тоже решалось на месте, поэтому некоторые песни существуют в исполнении и Александра, и Андрея.

Любительский статус рок-музыканта денег не приносил. Сычёв не мог найти своего места в жизни. Метался. На архитектурной стезе ему не сильно везло. Он пытался верстать газеты, работал в издательстве «Уральский рабочий». Потом устроился в филармонию. Сашины песни составили более половины репертуара филармонической концертной бригады, колесившей по области. Часть пел сам автор как рок-бард, а остальные исполняла группа, в которой пел Андрей Мезюха. Сычеву даже капали какие-то копеечные авторские отчисления.

Валерий Костюков, участник той же концертной бригады, считает, что «Сычёва должна была знать в лицо вся страна! Тексты на уровне Высоцкого, музыка на уровне Макаревича… И при этом никакого подражания — у Александра все было совершенно свое!»

15 октября 1989 года «Каталог» выступил на заключительном концерте IV фестиваля Свердловского рок-клуба. Новые песни дуэта вызвали и аплодисменты зала, и положительные отклики в прессе. После этого Сычёва и Мезюху пригласили в обком ВЛКСМ, предлагали помощь в раскрутке «Каталога», но Саша отказался — он хотел быть независимым. «Сычёв был представителем поколения, которое не готово было к самореализации, — говорит Мезюха. — Я имею в виду не творчество, не сочинение песен, а понятие производное от слова „реализация“, то есть продажа. Он не был готов преподносить себя в выгодном свете, не умел и не хотел нравиться всем ценой потери части себя».

«Хотелось бы сделать хотя бы одну запись, которую можно слушать…» — писал Александр в начале 1990-го. К тому времени рекорд-сессия шла уже почти полгода. Работал «Каталог» в домашней студии Николая Новикова в деревянном бараке в районе Автовокзала. Основная тяжесть легла на плечи Сычёва и Мезюхи. Отдельные партии записали старые друзья. Владимир Макаров сыграл на банджо в «Обеспеченной старости», Чиба помог с клавишами в нескольких вещах. В результате неспешного процесса к весне удалось зафиксировать более двадцати треков.

В конце 1989 года шесть вещей послали в оргкомитет фестиваля «Рок-Акустика» в Череповце, но «Каталог» вызова не дождался. Еще одно разочарование. Возможно, послали не те песни. Уже с готовой записью Сычёв ездил куда-то в Москву, но вернулся мрачнее тучи. Его песни опять не хотели замечать. Саша был умный человек, он понимал, что его произведения гораздо сильнее, чем многое из того, что звучало вокруг. Но сам он заниматься самопромоушеном не умел, а нужной ему организационной поддержки никто не оказал. Начался процесс распада, саморазрушения…

«Каталог», или точнее — дуэт Сычёва и Мезюхи, в последний раз выступил на сцене на фестивале «Свердловск-акустика» в ДК ВИЗа 6 мая 1990 года. Через месяц распался и этот тандем.

Настя Полева встретила Сычёва в конце лета: «Мне показалось, что у него настроение какое-то неспокойное, мятущееся. Было видно, что он не понимает, что происходит. Ведь они всегда были элитой, их ценили — и вдруг наверх поднимаются какие-то совсем другие группы, гораздо моложе их, — „Наутилус“, „Чайф“, мы, еще кто-то. Мне кажется, что их подвела творческая нетерпеливость. Они должны были выстрелить со своими песнями — а этого не происходило. И это привело к депрессии, ощущению невостребованности. А ведь им просто надо было подождать, и их час настал бы».

21 ноября 1990 года Александр Сычёв погиб под колесами поезда. Перед смертью он уничтожил все, связанное с собственным творчеством. Сохранилось только то немногое, что находилось у друзей.

Трудно говорить о дискографии «Каталога». «Дважды два» сохранился в нескольких вариантах. Второй сборник составил непонятно кто из отдельных песен. С последней записью вообще мистическая история. Через месяц после смерти автора она бесследно исчезла, все думали — навсегда. Но весной 2014-го оригинал вдруг нашелся. Теперь невозможно установить, какие из 21 трека Сычёв планировал поместить в окончательный вариант альбома… На сегодняшний день известно около 80 песен «Каталога». По словам Андрея Мезюхи, это почти полный их репертуар, разве что не сохранились несколько романсов, которые тоже писал Александр уже в последние годы.

В мае 2016 года на СD вышел трибьют «„Каталог“. Отражения». Песни Сычёва исполнили «Чайф», «Настя», «Собаки Качалова», Андрей Мезюха и другие артисты. Песни «Каталога» в оригинальном исполнении пока так и не выпущены на официальных носителях.

Дискография

«Дважды два» (1982 — М)

«Для тех, кому за 30» (1984 — М)

«Утерянный альбом» (1990 — М)

«Коктейль»

«Я никогда не старался, чтобы мои песни нравились слушателям. Я просто пел то, что было у меня в душе».

Виктор Резников

Когда в 1973 году на сцене танцевальной площадки Парка культуры и отдыха Верхней Пышмы появился клавишник Виктор Резников, он был самым молодым среди тамошних музыкантов. Но уже в то время писал собственные песни. Его «Голубые розы» и «Сосны» часто звучали между традиционными композициями «Поющих гитар» и «Веселых ребят». В холодное время года Виктор играл в первом в городе вокально-инструментальном ансамбле «Славяне», в репертуар которого его лирические и танцевальные номера тоже органично вошли.

К концу десятилетия Резников уже был известным в Пышме музыкантом. Под его песню «Что такое любовь» традиционно танцевали верхнепышминские молодожены. Когда в клубе завода «Радуга» образовалась группа «Р-клуб», Пиня, как тогда его называли, оказался в ней самым старшим. Однако в коллективе имелся свой лидер — молодой, но амбициозный Егор Белкин, сам писавший песни. Возможно, поэтому, когда в августе 1981 года Александр Пантыкин позвал Резникова в «Урфин Джюс», тот с легкостью согласился.

То, что Виктора пригласили не в качестве музыканта, а как технического специалиста, его не смущало. Он закончил радиотехническое училище в Пышме и постоянно возился со всякой радиоэлектроникой. Во время выступлений на танцах или свадьбах микрофонный пульт он всегда ставил рядом с собой и рулил звуком. Дорулился — стал звукорежиссером «Урфина Джюса». «Я не чувствовал себя обделенным. Наоборот, в зале за пультом я, играя громкостью и эффектами, делал музыку ярче и сильней. Я, конечно, надеялся, что, Саша возьмет что-то мое в репертуар „УД“, но этого не случилось». Пинины песни «урфины» пели после концертов — для души. «Пиня — гений! — восхищается Пантыкин. — Я до сих пор не могу понять, как случилось, что его песни остались незаписанными и не имели никакого резонанса. Он был одним из самых талантливых музыкантов среди нас, более чем достойный, чтобы его великолепные песни были записаны».

В самом конце 1983 года после неудачной попытки «Трека» и «Урфина Джюса» устроиться на работу в филармонию Резников уехал работать в Казахстан в группу «Незабудка». Хотя ансамбль с цветочным названием исполнял и его песни, продержался Виктор в нем всего полтора года. На практике филармонические хлеба оказались совсем не так заманчивы, как представлялось. Платили немного, артист месяцами не видел семью. В итоге Пиня вернулся в Верхнюю Пышму. На завод.

В июле 1985 года он встретился со старым знакомым, гитаристом Рамилем Ахуновым, заведовавшим художественной самодеятельностью в ДК «Восток». Рамилю всегда нравились Витины песни, и он предложил создать собственную группу. Так на свет появился «Коктейль», куда, помимо них, вошли барабанщик Андрей «Смок» Загидулин и басист Эдуард Мифтахов.

«Коктейль» начал репетировать и изредка выступать с программой, сочиненной Резниковым. В музыке появились элементы новой волны и рэгги. Как признается сам Виктор, слова песен всегда давались ему с трудом. Несколько текстов на Пинины мелодии написал по старой дружбе Илья Кормильцев.

21 июня 1986 года «Коктейль» с успехом дебютировал на I фестивале Свердловского рок-клуба. На фоне тяжеляка, господствовавшего в репертуаре большинства групп, программа пышминцев воспринималась как порыв свежего воздуха, ворвавшийся на душный склад металлолома. Жюри группу с ходу аттестовало.

«Коктейль» на I фестивале рок-клуба, 21 июня 1986

Сразу после фестиваля решили записать понравившиеся публике песни. Делали это в Свердловской филармонии, где тогда работал звукооператор Дмитрий Тарик. Дело происходило ночью, руководство филармонии не подозревало ни о самой записи, ни о том, что незваные гости используют принадлежавший государственной концертной организации крутую аппаратуру. Правда, ночные сессии продолжались недолго — после третьей бессонной ночи Резников в разгар рабочего дня уснул на службе и получил нагоняй от начальства. Запись пришлось прервать на четвертой песне.

В начале 1987 года коллектив вошел в импровизированную гастрольную бригаду рок-клуба и стал активно разъезжать по городам Урала и Поволжья. В «Коктейль» влился новый клавишник Александр Прилуцкий, а Пиня стал освобожденным вокалистом. Во время концертов на выезде оттачивались новые песни, программу из которых презентовали в мае на II фестивале СРК. Публика приняла ее хорошо, но осенью все как-то разом кончилось. Музыкантов заели работа и семьи, и «Коктейль» иссяк. Не осталось даже записей — пленка с треками, зафиксированными в филармонии, погибла во время пожара.

Больше 10 лет Резников пел свои песни только для друзей на кухне. В 1998-м «Урфин Джюс» попытался отдать долги своему ветерану. Была подготовлена программа «Осенние песни сверчка» на музыку Пини. Играли Пантыкин—Белкин—Назимов, пел Виктор. Но до стадии чистовой записи проект довести не удалось. В 2003 году Резников собрал лучшие свои песни разных лет, в домашних условиях заново их записал и выпустил CD тиражом в 100 экземпляров. Все диски в качестве подарка получили гости на его свадьбе.

В 2014 году Резников и Ахунов создали группу «Коктейль-клуб», объединив в этом названии и «Коктейль», и «Р-клуб» — проекты, где они когда-то играли. В работе «Коктейль-клуба» участвуют Евгений Боковиков (ударные) и басист Юрий Степанцов. Коллектив иногда появляется на сцене и не спеша записывает старые и новые песни Виктора Резникова.

«Красный крест»

«Это совершенно не моя музыка, но однажды меня что-то тренькнуло, и я решил заняться хэви-металлом. После потуг на доморощенный арт-рок захотелось чего-то более энергичного и виртуозного».

Аркадий Богданович

Целый год после неудачного выступления его группы «Метро» на I фестивале рок-клуба Аркадий Богданович обдумывал музыкальные перспективы. Идти тропой мейнстрима a la «Наутилус» ему не хотелось. Качественный джаз-рок, по словам Аркадия, был тогда совершенно неактуален в Свердловске. В итоге была выбрана тяжелая музыка доменных печей и прокатных станов, которая не могла не встретить на заводском Урале горячей поддержки. «Сам я никогда не слушал металл, это была не моя музыка, — вспоминает Богданович. — Я даже не знал разницы между трэшем, death'ом и прочими его подвидами. Но из меня перла именно тяжелая музыка. Видимо, я так себя в тот момент ощущал. Хотя, если тогдашние песни переаранжировать по-другому, могли бы получиться красивые акустические баллады».

В 1986 году Аркадий познакомился с Олегом Серовым, чьи уникальные вокальные данные позволяли озвучить любой музыкальный материал. Подобрались и ребята из радиотехникума (Алексей Зубрин — барабаны, Игорь «Роджер» Плотников — гитара), а также Вадим Шариков — клавиши, Виталий Келлер — соло-гитара, способных громко и грамотно донести до публики энергию раскаленной музыкальной лавы. Образовавшаяся группа получила имя «Красный крест».

Коллектив очень активно концертировал. Практически каждую неделю «Красный крест» выступал в вузах, техникумах и ПТУ, клубах и домах культуры Свердловска и области. Ничего удивительного, что через несколько месяцев у коллектива появилось множество преданных поклонников, в основном в возрасте до двадцати лет. Самые рьяные фанаты, чтобы оповестить о существовании их любимой группы как можно более широкий круг свердловчан, даже вывешивали огромные флаги с красным крестом на заводских трубах Уралмаша.

Концертной деятельности помогало и то, что у «Креста» был собственный аппарат, значительную часть которого любовно изготовили сами музыканты-радиотехники. Озвучить стадион им было невозможно, но в небольших залах он сметал не только мозги поклонников-металлистов, но и отдельные кресла. Даже в рок-клубе «Красный крест» предпочел играть на своем аппарате. Они грохнули с такой «мощой», что заставили содрогаться зал ДК им. Свердлова, к пущей радости фанатов в цепях и шипованных браслетах.

Все музыканты «Красного креста», по примеру своего руководителя, тоже поступили в музыкальное училище. Этому немало способствовал сам Богданович, учившийся в нем же на последнем курсе и одновременно преподававший концертно-исполнительскую практику.

Гитарист Игорь «Роджер» Плотников и клавишник Вадим Шариков, 1989

Летом 1989 года оперившиеся птенцы богдановического гнезда решили, что они уже способны к самостоятельному музыкальному полету. Узнав об этом, Аркадий, который уже остыл к горячему металлу, не стал протестовать и просто покинул коллектив, через год объявившись в соул-проекте «East of Eden». Творческие претензии молодых музыкантов оказались несостоятельными, и «Красный крест» исчез с рок-небосклона, оставив безутешными сотни патлатых юношей с заводских окраин Свердловска.

«Красный хач»

«Сколько себя помню, я всегда с гитарой орал. Просто я громче и откровеннее других орал».

Владимир Таранта

Словом «хач» на дворовом сленге обычно называют армян (от армянского «хач» — крест). Но молодая группа из Свердловска, подбирая себе в 1987 году название, вкладывала в это слово совсем другой смысл. По мнению ее основателя Володи Таранты, термин «хач» означал беспредел. При таком толковании имя «Красный хач» приобрело вовсе не националистическое, а политическое звучание. «Красный беспредел» или «Беспредел красных» — это совсем другой коленкор.

Таранта учился на эстрадно-духовом отделении Свердловского областного училища культуры. Среди однокашников он подобрал себе состав. Первыми хачами стали сам Таранта (гитара, вокал), Александр Жуков (гитара), Владимир «Бен» Топорков (бас) и Евгений Филякин (барабаны).

Таранта сочинил большинство песен «КраХа», хотя часть репертуара принадлежит перу его друга и сокурсника Алексея Тарасова. Он придумывал песни с ходу, а «хачи» уже ломали голову, как этот материал приспособить для сцены. Именно Тарасов написал главный хит «Красного хача» «Кто-то там, на Западе, упорно утверждает…». Эта песня, словно кувалда, плющила головы слушателей на творческих мастерских рок-клуба в начале 1988 года.

Размалеванный во все цвета радуги «КраХ» играл эксцентричный панк-хард. Во время концертов основная часть отвязного панк-шоу ложилась на плечи Жукова, который с этой задачей отлично справлялся. У группы прекрасно получалось заводить уральскую молодежь — популярность сибирского панка как раз набирала обороты, а на рок-клубовской сцене этот жанр представлен не был. Трижды удачно выступив на творческих мастерских, коллектив получил возможность участвовать в фестивалях и гастролировать по всей стране. Съездили в Казань, в Волгоград и в более жаркие, но непривычные к панк-року края.

В Ташкенте название группы уже вызывало некоторый антагонизм. Концерты должны были проходить в привычном ко всему центре города, а вот поселили музыкантов в районе, населенном преимущественно узбеками. Когда «хачи» вышли на улицу в своей боевой раскраске, местные сначала приняли их за шайтанов, а потом чуть не побили. Успешному завершению узбекского экзорцизма помешало только вмешательство руководителя делегации Рудика Стерхова, чудом сумевшего успокоить толпу. Два концерта были организованы крайне плохо, и прошли при почти полностью пустых залах. В результате свердловчане отбыли на родину раньше времени.

Вскоре Александра Жукова сменил на гитаре Сергей Казаков, учившийся на отделении народных инструментов того же «Кулька». «КраХ» принял участие в III фестивале Свердловского рок-клуба, а в конце 1988 года записал в студии Геры Конева альбом «Коричневые батальоны», полный жестких рифов и политизированной злости. Как раз в период его обкатки в январе 1989-го проходил фестиваль «Металлопластика-2». «Хачи» напросились на него сами и, несмотря на несоответствие каноническому металлическому жанру, чуть не взяли приз зрительских симпатий. Он достался группе «Преисподняя», с которыми «крахов» связывала тесная дружба.

«Красный хач», 1988. Сергей Казаков, Владимир Таранта, Евгений Филякин и Владимир Топорков

После покорения Свердловска уральские панки отправились на завоевание столиц. В Москве на фестивале «Сырок» зрители устроили им стоячую овацию. Группы, выступавшие перед ними, играли профессионально, но столичной молодежи не вставляли. А «КраХ» сумел качнуть зал. В августе «хач» отыграл на фестивале журнала «Аврора» на питерском Елагином острове. Ленинградцы всегда уважали панк и принимали хорошо, но главная награда ждала музыкантов сразу после отъезда. Возвращались домой поездом. В черте Ленинграда вагон шел не спеша, и вдруг за окном проплыла надпись на стене капитального гаража: «„Алиса“ и „Красный хач“, мы вас любим». Хотелось рвануть стоп-кран, чтобы зафиксировать это признание, но у музыкантов все равно не было фотокамер.

На волне постфестивального энтузиазма была подготовлена еще одна программа, по словам Топоркова, гораздо более злая, чем «Батальоны», но записать ее так и не получилось. С акустическим репертуаром «крахи» съездили по маршруту Москва—Рига—Ленинград. Играли в подземных переходах, заработанные деньги уходили на ночлег, еду и музеи. Особенно панкам понравилось в Риге — там свободнее дышалось. Были даже мысли остаться в Латвии насовсем, но на Урале у многих были уже семьи.

В группе начались разлады. Таранта сам признавал, что характер у него тяжелый, и отношения с людьми не складываются. Он обвинял остальных музыкантов в звездной болезни, в колхозной совковости и в пассивности. Те в ответ на упреки шли на все, чтобы сохранить группу, но внутренние противоречия привели «КраХ» к закономерному краху — просуществовав около двух лет, он распался.

В конце 1989 года Евгений Филякин, которому никогда не были близки социальная агрессия и музыкальная эстетика «КраХа», вместе с Сергеем Казаковым записали под именем «Антипсиходелик» альбом «Облако для нового романтика» в стиле синти-поп. Позже Евгений был перкуссионистом в фолк-рок-группе «Бабье лето», затем приобрел известность как поп-исполнитель Фил. С середины 2000-х он отошел от сценической деятельности. Сергей Казаков создал в Шале группу «Крэш-тест» и стал звездой Интернета с песней «С Шалей ты не шали, Шалю ты не хули». Александр Жуков уехал в Ставрополь. Владимир Топорков живет в Екатеринбурге. С Константином Ширяевым (экс-«Солянка имени Бобы Докутовича») он работает в группе «Хрюкс». И с Андреем Мироновым (экс-«Преисподняя») занимается электронной музыкой. Владимир Таранта ведет замкнутый образ жизни. По некоторым сведениям, он до сих пор пишет хорошие стихи.

Дискография

«Коричневые батальоны» (1988 — М)

«Метро»

«Желание играть собственную музыку у меня было всегда. Просто до поры до времени у меня не было такой возможности».

Аркадий Богданович

В ожидании шанса поиграть что-то свое студент филологического факультета Аркадий Богданович пел в ансамбле политической песни «Аванте». Латиноамериканский и русский фольклор, выдаваемый за политпесню, он исполнял с удовольствием, но камлания про комсомольскую юность не удовлетворяли эстетический вкус Аркадия. Ему хотелось электричества. Поэтому в самом конце университетского обучения он оказался бас-гитаристом ВИА «Зеркала», игравшего на танцах в ДК ВИЗа. Присмотрев среди коллег по ансамблю двух парней помоложе — гитариста Володю Огонькова и барабанщика Игоря Злобина, Богданович вместе с ними основал группу «Метро». Было это в 1982 году. В 1984-м к ним присоединилась певица Алина Матвеева.

Сперва новоявленные «метростроевцы» тайком от остальных музыкантов репетировали прямо на базе «Зеркал». Потом, покинув танцевальную alma mater, перебрались в клуб завода им. Воровского. Группа так прижилась на этом предприятии, что позднее Алина даже стала директором (клуба, а не завода).

Всего через полгода группа разродилась первым альбомом, названным просто «Метро». В качестве обложки была использована фотография гигантской буквы «М», стоявшей на месте будущей станции «Уральская» у вокзала. «Все писались, значит, и мы должны были сделать альбом», — объясняет Богданович. Реакция властей не заставила себя ждать — «Метро» мгновенно попало в пресловутый список запрещенных западных и отечественных групп. Музыкантов это не вразумило — в 1984 году был записан альбом «Рок опоздавших…». «Другие группы по два года вынашивали альбом, а мы за год выпустили два, — улыбается Аркадий. — Сколько песен сочинили, столько и выпустили».

Если первый альбом писали в цивильных условиях — на телестудии, то второй пришлось записывать самостоятельно — прямо в комнатах и коридорах клуба. Использовали купленную Ильей Кормильцевым порто-студию «Sony», жуткий пульт «Эстрада», барабаны производства Томской мебельной фабрики. Словом, все, что было под рукой, шло в дело. Использовались даже стометровые коридоры клуба. «Ставили в один конец колонку, в другой — микрофон. Получалась шикарная натуральная эхокамера. Записанный эффект примешивали к фонограмме», — вспоминает режиссер записи Алексей Густов. Помимо него, ручки пульта при записи периодически крутили и гости — Александр «Полковник» Гноевых и Юрий Шевчук («ДДТ»), гостивший в то время в Свердловске.

После выпуска альбома команда благополучно развалилась из-за творческих противоречий. «Однажды мне просто надоело бороться с остальными, я встал, запаковал инструмент и ушел», — рассказывает Богданович. Так как и название, и весь материал были Аркашины, оставшимся музыкантам пришлось искать новое имя. Вербанув молодого басиста Антона Нифантьева, они стали репетировать под концептуальным названием «Группа» и даже записали несколько песен на стихи Андрея Матвеева. Но творчество шло ни шатко, ни валко, и группа «Группа» тоже прекратила свое существование. Угасанию музыкальной жизни в клубе завода им. Воровского способствовала также одновременная попытка почти всех музыкантов поступить в музучилище. Удачной она оказалась только для Богдановича и Огонькова.

В 1986 году перед I фестивалем рок-клуба, не желая пропускать такое значимое событие, Аркадий предпринял попытку возрождения группы: «Как же так, я был среди тех, кто вскрывал плугом первую борозду, и вдруг не буду участвовать». Спешно был собран несколько, по его словам, «дураковатый состав»: кроме отцов-основателей Богдановича и Огонькова, на сцене присутствовали юный гитарист Макс Ильин, трубач и клавишник Олег Серов, еще один клавишник, Олег Питерских, а также барабанщик, имени которого никто даже не помнит… Программа состояла из старых песен «Метро». Результат выступления «на шару» собранного полуслучайного состава был предсказуемым — «Метро» сыграло неудачно, осталось неаттестованным. Была предпринята еще одна попытка восстания из пепла. 1 марта 1987 года «Метро» опять неудачно отыграло на творческой мастерской рок-клуба и окончательно прекратило существование. Следует учитывать, что группа не имела никакого концертного опыта — их последнее выступление было их сценическим дебютом.

«Метро» на I фестивале рок-клуба, 22 июня 1986. Фото Дмитрия Константинова

Игорь Злобин на том же фестивале играл в составе «Тайм-Аута», после в «Чайфе» и «Внуках Энгельса», Владимир Огоньков выступал с собственными коллективами «Раут» и «Театр», Алина Матвеева (точнее, уже Нифантьева) пела в «Чайфе», «Инсарове» и «Апрельском марше». Аркадий Богданович создал металлическую группу «Красный Крест», а впоследствии выступал с англоязычной командой Владимира Елизарова «East of Eden».

Дискография

«Метро» (1983 — М)

«Рок опоздавших…» (1984 — М)

«Настя»

«Я просто сочиняла музыку и не задумывалась, модная она или нет. Пускай она не нравилась большим массам, но она всегда была современной. Кажется, она такой и осталась…».

Настя Полева

За первоуральским Дворцом спорта маленькая девочка распевала песни перед сверстниками. Сценой для нее служил помост, с которого жильцы окрестных домов высыпали мусор в кузов подъезжавшей пару раз в неделю машины. «В основном я изображала Эдиту Пьеху», — рассказывает Настя Полева о своем «сценическом» дебюте.

Ее первым знакомством с западной музыкой стали не песни, а обложки пластинок, которые Настя перерисовывала акварелью и раздаривала друзьям. «Разворотов „Сержанта Пеппера“ я нарисовала штук тридцать», — улыбается Настя. Слушала она при этом в основном «Bee Gees», «Shocking Blue» и исполнителей, имен которых она даже не знала. «Только в институте, услышав Тома Джонса, я поняла, что прекрасно знаю его голос — по гибким пластиночкам, на которых было написано просто: „Зарубежная эстрада“».

Настоящий музыкальный ликбез начался в архитектурном институте. В каждой аудитории — магнитофоны, из которых во время практических занятий по проектированию или рисованию звучал зарубежный рок. Продвинутые студенты приносили пленки со своими любимыми группами — слушать музыку никто не запрещал. Уже ко второму курсу студентка Полева прекрасно знала все, что полагалось знать молодому архитектору, — от«Битлов» до пионеров панка и новой волны. Кроме Маришки Вереш, в голос которой она влюбилась еще в школе, Настя открыла Дженис Джоплин и Сюзи Кватро. Это «трио» надолго стало для нее образцом женского рок-вокала, неким фундаментом. А еще Настя самостоятельно подобрала на гитаре все песни Аллы Пугачевой из фильма «Центровой из поднебесья». Великолепные мелодии Александра Зацепина стали ее первыми уроками игры на шестиструнном инструменте.

Расширение музыкальных горизонтов продолжилось в студии «Сонанс», где Настя, по ее собственному утверждению, «была больше тусовщицей. Меня безуспешно пытались научить играть на флейте, но я отдудела всего пару партий». Отдавая должное Настиной скромности, все же стоит отметить, что она была полноправной участницей редких концертов «Сонанса». На сохранившихся записях фестиваля в Черноголовке ее флейта уверенно вплетается в общую ткань звучания группы.

И еще одна роль Насти в истории студии несомненна. Сегодня получить какое-то впечатление хотя бы о настроении несохранившихся пьес можно только по Настиным акварельным альбомам, иллюстрирующим музыку.

Многое изменилось в 1980 году, когда музыканты «Сонанса» приступили к записи нескольких композиций в новой для себя песенной форме и в новом, более роковом стиле. «Песня любви» уже была сведена с мужским вокалом. Пел ее автор, Андрей Балашов. «А я предложила спеть свою версию, мне казалось, что она понравится ребятам», — рассказывает Настя. Она уже нашла свою манеру пения и спела низким, густым, каким-то совсем не женским голосом. «Как Джанис Джоплин, хрипеть я не могла и не хотела, у меня плохо это получалось, но постаралась, чтобы голос был как можно более волевым, „мясистым“». Услышав Настин вариант, мужская часть «Сонанса» решила включить его в альбом. Правда, припев все равно оставили с мужским голосом.

После раскола «Сонанса» коллеги по «Треку» готовили Насте роль изюминки, малозначительного украшения музыки группы, но зрители редких концертов думали иначе. Появление «белокурого ангела в черной коже» всегда воспринималось публикой с энтузиазмом, а стоило ей запеть, как зрители впадали в прострацию: «И вот это женский вокал?!» Именно Настю больше всего вызывали на бис. За пределами сцены она ничуть не изменилась, по-прежнему оставаясь скромной студенткой. Художник Александр Коротич впервые увидел «Трек» на фестивале архитектурного института: «Настя запела низким голосом „Вечность познаем только вдвоем…“, и мы все обалдели. Когда я узнал, что она тоже учится в Архе, то чуть не упал в обморок. В институте ее было не слышно, не видно. Может, мы и встречались в коридорах, но ее сценический имидж очень отличался от бытового. Она всегда снаружи была тихая и скромная, как мышка, а поговоришь — внутри открывался Космос». Настя не афишировала, более того, скрывала от сокурсников свою рок-жизнь: «Мне было как-то неудобно всем рассказывать об этом. Они все были такие знатоки музыки…. Не дай бог, еще попадешь под критику — замордуют».

Настя пыталась освоить музыкальную грамоту. «Но, изучая музыкальные основы, я чувствовала, что чем больше становится „математики“, тем меньше мне интересна музыка. А когда я не думала о правилах, она притягивала. Становилась для меня тайной, которую хотелось постичь». Голос у нее был изначально слабый, и она старалась его укрепить. Одна в пустом зале пела все, что знала, и на чем хотелось потренироваться. Сначала согруппники скептически относились к Настиным вокальным изыскам, но потом приняли и стали использовать женский голос как инструмент в конкретных песнях.

Невозможно было не заметить и важную роль Насти в сценическом имидже группы — львиная доля аплодисментов доставалась именно ей. Кстати, участие Насти в облике «Трека» не ограничивалось ее выходами на сцену. Именно она разработала и собственноручно сшила два комплекта костюмов на всю команду, белый и черный.

Упорные занятия начали давать плоды — на третьем альбоме «Трека» появилась инструментальная композиция «Навсегда», написанная ею в соавторстве с Андреем Балашовым. «Я придумала основной кусок музыки, наиграла его одним пальцем, показала Андрею. Он, как профессиональный музыкант, развил эту тему». Еще несколько Настиных задумок должны были стать песнями в четвертом альбоме, но он так и не был записан. Некоторые из этих замыслов позже стали песнями группы «Настя».

В конце 1983 года «Трек» распался. По мнению Насти, три года его существования стали главными в становлении ее как музыканта. «По степени влияния, развития музыкального вкуса, интереса к рок-музыке это спрессованное время стало фундаментом».

Оставшись одна, Настя попробовала получить музыкальное образование и стала готовиться к поступлению в Музыкальное училище им. П.И.Чайковского. Когда-то она уже брала несколько уроков у преподавателя по академическому вокалу, которая потом со вздохом вынесла приговор: «Оперная певица из тебя не выйдет. Разве что народные песни петь». Теперь Настя попробовала поступить на эстрадно-джазовое отделение, но конкурсный отбор не прошла. Абитуриентке было объявлено, что у нее уже есть своя сформировавшаяся манера пения и эстрадно-джазовой певицы из нее не получится. Поступили в училище какие-то другие вокалистки. Интересно, где сегодня можно услышать счастливых конкуренток Насти, больше понравившихся преподавателям?

В 1985 году Настя как приглашенная вокалистка записала две песни с «Наутилусом» и поучаствовала в качестве гостя в паре их концертов. «У них тогда все получалось легко, они просто искрились энергией. Потом, позднее Слава написал песню „Снежные волки“, но она вышла, по его мнению, слишком женской, и он предложил ее мне, если, конечно, она мне понравится». Для Насти довольно сложным был переход от музыки «Трека» к чему-то новому. Первые слушатели и «Волков», и «Клипсо-Калипсо» не сразу узнавали ее голос — он звучал совсем по-новому — звонко и чуть в нос. Этот прыжок в сторону помог Насте разобраться с собственным авторским музыкальным материалом.

А материал уже был. Первая песня, которая позже стала «Ариадной», написалась сразу. Это было осенью 1985 года. «Больше так легко сочинять у меня никогда не получалось — что-то постоянно вымучивалось, додумывалось». За несколько месяцев новых мелодий набралось на целый альбом.

Настя Полева. Кадр из фильма «Сон в красном тереме», 1989

С текстами было труднее. Несколько свердловских рок-поэтов дали свои «свободные» стихи, но писать мелодии на готовые тексты не получалось, они не будили музыкальную фантазию, наоборот, были для нее оковами. Тогда Настя попросила написать стихи на свои мелодии Аркадия Застырца, Илью Кормильцева и Дмитрия Азина. В итоге был выбран вариант Ильи. Хотя стихи Аркадия и Дмитрия были тоже хороши. По словам Насти, Кормильцев мечтал с ней работать — ему казалось, что он легко влезет в женскую шкуру. Он только уточнил: «Ты понимаешь, что девичьи страдания я описывать не буду?» Но ей и самой такого не хотелось. В результате стихи действительно почти идеально легли на музыку, их было легко петь. Понадобилось всего несколько мелких переделок. «Некоторые тексты мы сочиняли с ним вдвоем — он слово, я слово». Настины пробные записи были напеты на «псевдоанглийском» языке, и некоторые фонемы подсказали Кормильцеву тематику песен. Например, на одной из «рыб» Настя под какую-то ориентальную мелодию пела просто «мацу-мацу». Полиглот Кормильцев уловил созвучие с японским словом «Тацу» (дракон). Так возник замысел великолепной песни о «юном воине Ямато». С двумя «рыбами» Илья не смог справиться и честно в этом признался. В результате к их текстам приложили руку Бутусов и Могилевский.

Настин продюсер Егор Белкин отдает должное деликатности Кормильцева: «В этих текстах Илья не выпячивал себя, наоборот, он следовал за тем, что заложено в музыке. Услышав что-то в Настиных мелодиях, он влился в них, сделал все, чтобы публике казалось, будто она поет свои стихи. „Утро, как гребешок из перламутра“ — это же так подходит Насте!» Кормильцев написал большинство текстов для первого альбома и успел сочинить два для второго. Их тесное сотрудничество длилось всего несколько месяцев. Настя уверена, что если бы Илья продолжил свое шефство, то она гораздо раньше решилась бы писать тексты сама. Но полное погружение в «Наутилус» не оставило Кормильцеву времени ни на что другое, и он порекомендовал Насте своего младшего брата Женю, который и стал ее следующим соавтором. А сама Настя пишет стихи для собственных песен очень редко, но зато у нее получаются шедевры вроде «Танца на цыпочках» — одной из самых женственных песен отечественного рока.

«Сначала я приставала ко всем, до кого могла дотянуться, — к Пантыкину, к экс-„Трекам“ — с просьбой написать для меня песни, — немного возвращается назад Настя. — Но мне отвечали: „Пиши сама! Если материал нам понравится, мы поможем“». И вот материал появился. Главными Настиными помощниками стали Белкин, Пантыкин и Алексей Хоменко. Они «разбирали» песни, «снимали» их с рабочих записей на ноты и аранжировали. Самая большая проблема была с музыкальными размерами: у Насти, выпускницы школы «Трека», все размеры были сумасшедше нестандартные. Она сочиняла так, как ей нравилось, не заморачиваясь на правилах музыкальной арифметики. Из всего этого разнотравья надо было создать иллюзию естественности. Пробовали переделать музыку под стандартный ритмический рисунок, но песни терялись, они именно на этой нестандартности и были построены. Возвращались обратно… Но профессионализм сделал свое дело — в скором времени Настины «рыбы» приобрели вид гармоничных музыкальных рок-композиций.

На первом фестивале песни Насти впервые были представлены публике. Представлять их помогали «Урфин Джюс» и «Наутилус» в полном составе. Настя была чудо как хороша в кимонообразном белом одеянии с веером и спицами, воткнутыми в прическу. Правда, зал встретил ее сольный дебют настороженно: семеро не очень сыгранных махров чуть не затоптали нежную белую хризантему.

На фестивале Настя засветилась еще в двух группах. В мини-программе «Апрельского марша» она спела несколько номеров, а вместе с «Группой без названия» (будущим «Кабинетом») исполнила песню «Новый день» со специально переделанными в честь фестиваля словами.

Прошел год, отзвучал второй фестиваль, на котором Настя выступила с той же программой. Всем уже было ясно, что эти песни пора записать. Даже журнал СРК «Марока» возмущался: «А. Полева не теряет надежды записать свой альбом. Неужели нужно вслух назвать саботажников этого нужного дела?» Наконец летом 1987 года альбом «Тацу» обрел свое студийное воплощение, мгновенно подсадив Настю Полеву на верхние ступени пьедестала почета русского рока.

В сентябре группа «Настя» выступила на фестивале в Подольске. Однако первый шаг на всесоюзные подмостки вряд ли можно было назвать удачным. Главная причина была в отсутствии собственного постоянного коллектива — у друзей, игравших с Настей «по совместительству», хватало дел и в собственных группах, для достижения необходимой сыгранности просто не было времени.

Почти год прошел в поисках музыкантов и их врастание в новый материал. Глеб Вильнянский стал клавишником группы «Настя»: «Она сыграла мне на пианино прямо в коридоре ДК Свердлова „Черный парус“, и я услышал Музыку! Конечно, я согласился работать с ней». Басист Владислав Шавкунов, игравший с Настей еще на «Тацу», переманил из циркового оркестра своего друга — барабанщика Андрея Коломейца, а из филармонии — товарища по прежней работе гитариста Андрея Васильева. Продюсированием занимался Егор Белкин, который по возможности тоже участвовал в концертах. Этот состав просуществовал несколько лет почти без изменений, только Глеба в 1993 году сменил Игорь Гришенков из «Апрельского марша», а Шавкунова — Вячеслав Двинин из «Ассоциации».

Группа «Настя», 1988. Глеб Вильнянский, Владислав Шавкунов, Настя Полева, Андрей Коломеец и Андрей Васильев

С успехом выступив на III фестивале рок-клуба, «Настя» начала активно гастролировать по стране. «В группу я пришел как студийный клавишник и аранжировщик и не сильно хотел ездить по концертам, — рассказывает Глеб Вильнянский. — Но узнал, что они собираются в Киев. Сразу вспомнились сказки и былины, и мне так захотелось туда поехать! Я согласился, и мы несколько лет гастролировали».

Альбомы «Насти» появлялись реже, чем у многих других групп, — за три десятилетия их накопилось всего восемь, но каждый из них становился событием. Придирчивая, скрупулезная работа над материалом, столь же тщательный подход к процессу записи — все это тормозило выдачу на-гора аудиопродукции, но зато способствовало тому, что качество этой самой продукции было выше всяких похвал. Настин голос пользовался повышенным спросом: рокерам нравилось разбавлять свои мужественные песни женским вокалом. Ее пение можно услышать на альбомах «Кабинета», «Апрельского марша», «Чайфа», «Аквариума», «Б-2» и «Мультфильмов».

В 1993 году Настя переехала в Санкт-Петербург. Еще несколько лет группа жила на два города, но в 1995-м уральский состав был распущен, а спустя два года появилась питерская версия группы. Но, видимо, уральские корни дают о себе знать — в 2006-м за барабаны сел Альберт Потапкин, экс-участник множества свердловских групп. А когда «Настя» выступает как акустический дуэт Полева—Белкин, процентное содержание в ней уральцев вновь, как и четверть века назад, равняется абсолютным ста процентам. Впрочем, публике вся эта география с математикой неважны. Зрители неизменно тепло встречают группу «Настя» в любом составе. Главное, чтобы ее очаровательная лидерша пела свои прекрасные песни.

Дискография

Альбомы

«Тацу» (1987 — М, 1994 — CD)

«Ноа Ноа» (1989 — М, 1991 — LP, 1994 — CD)

«Невеста» (1992 — М, 1993 — CD)

«Танец на цыпочках» (1994 — CD)

«Море Сиам» (1998 — CD)

«Гербарий» (2000 — СD)

«НеНАСТье» (2002 — СD)

«Сквозь пальцы» (2004 — CD)

«Мосты над Невою» (2008 — CD, 2014 — LP)

Сборники

«С тобой и без тебя» (1997 — CD)

«Легенды русского рока» (1998 — CD)

«Энциклопедия Российского рока» (2002 — CD)

«Рок-Энциклопедия» (2003 — CD)

«Наутилус Помпилиус»

«Это одна и та же группа в разных составах. Суть музыки оставалась единой».

Вячеслав Бутусов

Почему десятиклассник из Сургута Слава Бутусов в 1978 году поступил в Свердловский архитектурный институт, он сам спустя десять лет рассказал в фильме «Серп и гитара»: «Мой дед-крестьянин хотел, чтобы его сын стал инженером, он считал, что это ступень вверх. Дед завещал, чтобы его внук, то есть я, шагнул еще вверх, то есть стал архитектором. Поэтому меня папа после последнего звонка взял тепленьким и отвез в Свердловск в архитектурный институт, где я сдал экзамены».

Во множестве газетных публикаций описана трогательная история возникновения группы «Наутилус Помпилиус»: в 1978 году познакомились на студенческой картошке два первокурсника, Бутусов и Умецкий, и решили создать лучшую в стране рок-группу. На самом деле познакомиться-то они познакомились, но не более того. Знали друг друга по именам, собирали корнеплоды в соседних бороздах в селе Мамино, как еще десятки студентов-архитекторов. Дима Умецкий близко сошелся совсем с другим парнем — Игорем Гончаровым.

К моменту поступления в Арх Игорь Гончаров был уже опытным музыкантом, он часто играл на ударных на танцплощадках родного Челябинска. Свердловчанин Умецкий тоже имел исполнительский багаж: «Я играл в школьном ансамбле на барабанах. Установка была „фирменная“ — без бочки, один рабочий барабан с порванным пластиком, тарелка в виде топора, такая загнутая, долбанешь по ней палкой — палка сразу на две половины». Вот этой-то парочке вдруг и ударило в башню — поиграть вместе.

Прямо в колхозе два барабанщика начали делить виртуальные инструменты. Барабаны отвоевал опытный Гончаров, а Диме достался бас: «Сразу после собирания картошки я стал себе гитару выпиливать электрическую. Купил в „Юном технике“ запчасти от „Тоники“, сделал полено и начал его терзать».

Слава Бутусов учился в соседней группе. Он сам неплохо играл на гитаре, но поначалу предпочитал заниматься музыкой индивидуально. Его однокурсник Александр Коротич вспоминает, как увидел Славу в первый раз: «В общаге на полу сидел очень худой парень с длинной челкой и тренькал на гитаре что-то из „Led Zeppеlin“, явно воображая себя и Плантом, и Пейджем одновременно».

На общей музыкальной почве Бутусов, Умецкий и Гончаров сошлись только на втором курсе. С инструментами помог стройотряд, бойцами которого были будущие рок-звезды, — за 900 рублей купил барабаны и усилители «Эско». Молодежь хотела репетировать в студенческом клубе, но там базировался авторитетный «Змей Горыныч Бэнд». Гончаров договорился о репетиционном помещении в новом общежитии Арха на Восточной, 11. «Всю зиму играли в общаге нечто вроде „кримсонов“, — вспоминал Умецкий, — хотя, честно говоря, „кримсонами“ тут и не пахло. Все это шло еще от одного нашего тогдашнего соучастника, гитариста Сергея Бабушкина, человека явно маниакального склада, рехнувшегося в свое время на „битлах“. А кончилось все это тем, что пришли из комитета комсомола и послали нас всех подальше: нечего, мол, ребята, гнать вам эту лажу». Квартет перебрался в детский садик, где Бабушкин работал сторожем, и продолжил репетировать там. На пианино стал иногда подыгрывать еще один однокурсник, Виктор «Пифа» Комаров. Музицирование шло пока на сугубо любительском уровне.

Что-то изменилось в июне 1981 года, когда прошел городской рок-фестиваль на приз САИ. Бутусов входил в редколлегию стенгазеты «Архитектор», а это издание являлось одной из движущих сил фестиваля. Увиденное 6 июня в ДК «Автомобилист» произвело на Славу и Диму сильное впечатление. Умецкого особенно поразил «Трек»: «Мы поняли, что если так могут петь люди, живущие на соседних улицах, то, значит, и мы способны на что-то подобное. Это было событие, которое перевернуло нашу жизнь». Славе добавили эмоций и два интервью, которые он взял для «Архитектора» у фестивальных героев — Саши Пантыкина и Насти Полевой. «Слава сразу нарисовал дружеский шарж, — вспоминает Настя. — Рассказал, что у него тоже есть группа, что они собираются выступать. Мы подружились».

Чувство, что они сами смогут стать не хуже всех этих «урфинов» и «треков», придало студентам новый импульс. Начались попытки сотрудничества с профессиональными музыкантами. Обратились к гитаристу Евгению Писаку: «Слава с Димой любили „Led Zeppelin“ и хотели вложить их энергетику в свою музыку, подав ее по-своему. Они предложили мне быть их лидер-гитаристом. Слава жил от меня через двор, и мы целыми вечерами сидели у меня, что-то придумывали. Мы не могли двигаться дальше из-за барабанщика. Попробовали одну вещь, другую — не идет. Попытались сыграть медленную — вроде получилось, но нельзя же всю программу строить только из медляков… Я заявил, что нам нужен другой ударник, более ритмичный, собранный, но для них на тот момент дружба была сильнее музыки».

Осенью 1982-го Бутусов — Умецкий — Гончаров с примкнувшим к ним гитаристом-однокурсником Андреем Садновым решили записать собственные сочинения. Семь песен, зафиксированные на пленку Андреем Макаровым, позже разошлись по городу под названием «Али-Баба и сорок разбойников». Создатели остались не очень довольны своим первенцем. «Мы его забекарили сами и лучшие вещи просто объединили со вторым альбомом», — рассказывал Умецкий.

Новый, 1983 год стал для группы по-настоящему стартовым. Коллектив обрел имя — слово «Наутилус» предложил звукорежиссер Андрей Макаров. Бутусов с Умецким, побывав на загородном рок-семинаре, влились в семью свердловских рокеров. Состав изменился: появился барабанщик Александр Зарубин.

В клубе Арха приступили к репетициям новых вещей. Музыку и часть текстов написал Бутусов, а остальные он почерпнул из сборника венгерской поэзии. «Книжка к нам попала случайно, — рассказывал Умецкий. — Просто открыли, смотрим, а там так здорово, у них такие роковые тексты. Эту антологию можно шелушить и шелушить».

Когда в клубе на первом этаже института репетировал «Наутилус», шедевры венгерской поэзии легко можно было разобрать под самой крышей здания. Как-то преподаватель марксистко-ленинской эстетики Олег Петров спросил Бутусова: «Слава, зачем вы так кричите?» — «Я так вижу!» — «Это я понимаю. А кричите-то вы зачем?» После таких вопросов Славина манера пения стала несколько сдержаннее.

Летом клуб архитектурного института превратился в студию. Для второй записи «Наутилус» пригласил мэтров. «Трековец» Александр «Полковник» Гноевых взялся отвечать за звук, а «джюсовец» Александр Пантыкин — за весь процесс целиком. Сгоряча он даже назначил себя продюсером. «Сашиного продюсерства там не было, — говорит Бутусов. — Он просто пришел на несколько сессий и обогатил весь материал своим пианино, в молоточки которого навтыкали кнопок. В некоторые песни, в записи которых он участвовал, он привнес профессиональную аранжировку. Одна „Ястребиная свадьба“ чего стоит… У нас были грандиозные амбиции, а других профессионалов, кроме Пантыкина, мы не знали. Мы выбрали Сашу с точки зрения музыкальности, хотя „трековцы“ тоже вполне бы могли подойти».

Альбом «Переезд» понравился далеко не всем, особенно тем, кто сравнивал его с хулигански-веселой первой записью. «В „Али-Бабе“ было столько задорной бодрости, что можно простить ему некоторую идиотичность. В „Переезде“ нет ничего подобного. Он производит впечатление какой-то зажатости, — утверждает однокурсник Бутусова Ильдар Зиганшин. — Слава дал мне послушать материал одному из первых, и я пришел в страшное уныние, чем с ним и поделился. Он сослался на общее настроение венгерской поэзии. Для него она в альбоме была красной нитью. При этом сам удовлетворения от результата он не испытывал. Даже звуковая выделка не спасла материал».

Правда, сегодня Бутусов вполне доволен результатами работы 1983 года: «Если учитывать, в каких условиях происходила запись, „Переезд“ — просто замечательный альбом. В нем нашла выход наша бурная творческая энергия».

Нельзя сказать, что «Переезд» сделал группу популярной, но известности хватило, чтобы «Наутилус», наравне с «Урфином Джюсом» и «Треком», попал в пресловутые черные списки, рассылавшиеся из Москвы по областным управлениям культуры.

Осенью «Наутилус» надолго осел в ДК «Автомобилист». Базу надо было отрабатывать. 30 октября, в профессиональный праздник — День шофера, группа исполняла со сцены песни автомобильной тематики. Под шумок в День первокурсника САИ дали собственный концерт. Для усиления подключили Виктора Комарова, сыгравшего на рояле. Мнения об этом дебюте разошлись. В зале народ скучал, на следующий день в институте зрители благодарили музыкантов.

Под новый год «Наутилус» впервые мелькнул на телеэкране с соответствующей моменту песней «Пыль снежная» на стихи Ильи Кормильцева. Еще одна ТВ-съемка состоялась в апреле 1984 года, уже в период полураспада студенческого состава «Наутилуса». После защиты диплома все начали разбегаться. «Нас предупреждали, что при выходе на работу будет стресс, — вспоминал Умецкий. — Но насколько чудовищным он будет, мы предположить не могли».

Лето Слава с Димой провели в разброде и шатаниях. Осенью начали снова думать о музыке. Они предложили только что вернувшемуся из армии барабанщику «Трека» Андрею Котову поиграть с ними хард-рок. Тот отказался — он уже репетировал с Игорем Скрипкарем. «Они очень расстроились, перестали играть хард-рок, взяли драм-машину, и получился известный всем „Наутилус“. А если бы я согласился, может быть, до сих пор играли бы хардешник», — улыбается Котов.

В отсутствие барабанщика пришлось изобретать другие варианты. У клавишника «Слайдов» Алексея Хоменко попросили «Yamaha PS-55» со встроенной драм-машиной. На ней стал играть Витя Комаров, ставший третьим «наутилусом». С появлением клавиш сразу изменился и стиль. «От драм-машинки мы пришли в страшный восторг, — говорит Бутусов. — Кроме того, это давало нам возможность записываться в однокомнатной квартире по ночам. Мы не могли позволить себе живые барабаны в этих условиях. Так что new wave была для нас идеальным форматом».

В конце февраля 1985-го началась интенсивная работа над новым материалом. «Все было очень весело, — рассказывает Комаров. — Слава приносил какую-то текстовую рыбу и слабые-слабые наметки мелодии. И на это, как на стержень от искусственной новогодней елки, остальные нанизывали свои музыкальные идеи. В результате оставалось только воткнуть наверх звездочку».

«Наутилус Помпилиус», 1985

Звукооператоры Леонид Порохня и Дмитрий Тарик записывали альбом в пустой однокомнатной квартире на портастудию Кормильцева. Илье принадлежала не только аппаратура, но и текст последней вещи альбома «Кто я?» Именно с нее началось активное сотрудничество авторского тандема Бутусов — Кормильцев.

9 марта состоялась презентация «Невидимки». Сказать, что присутствовавшие были ошарашены, — это ничего не сказать. «Мы сидим и ждем, узкий, можно сказать, избранный круг, — писал об этой премьере литератор Андрей Матвеев. — „Помпилиусы“ волнуются больше всех, возятся с аппаратурой. И вот раздается голос, просто голос… Что же, начало многообещающее, посмотрим, что будет дальше. А дальше наступил полный абзац. Все дерьмо мира и поколения, все дурные вибрации были выплеснуты на нас, но это было на таком высоком уровне, что я не побоюсь одного умного слова — катарсис. Да-да, я пережил именно катарсис и после прослушивания просто встал и поехал домой, ибо ни говорить, ни слушать больше не мог».

Упомянутое Матвеевым слово «Помпилиус» появилось в эти же дни. Тогда стало известно, что в Москве бывшие участники «Машины времени» создали группу «Наутилус». Бутусов с Умецким из опасения быть спутанными с именитыми тезками решили расширить название. Латинское имя голожаберного моллюска вспомнил полиглот Илья Кормильцев. Через пару лет московский «Наутилус» исчез, не выдержав конкуренции с уральским однофамильцем.

«Невидимка» сразу выкинул вчерашних студентов в самый топ уральской рок-сцены. Заметили альбом и в столицах. «Наш успех начался с „Невидимки“, на нас сразу ушат ландрина вылили, — говорил Умецкий. — Он попал к месту как-то и ко времени, поэтому он так сразу и разошелся». Вскоре последовало первое гастрольное приглашение — 1 июня «НП» отправился в соседний Челябинск. Поехали не втроем, а вчетвером: с ними отправилась Настя Полева, которую две недели назад официально пригласили в группу. Челябинцы принимали так хорошо, что «наутилусы» помимо песен из «Невидимки» исполнили две новых — «Клипсо Калипсо» и «Взгляд с экрана».

Текст к обеим новинкам написал Илья Кормильцев. Штатный поэт «Урфина Джюса» почти полностью переключился на «Наутилус». Илья признавался Егору Белкину, что он чувствует перспективу, что ему страшно интересно поработать со Славой и Димой. Он весь горел энтузиазмом. По словам Умецкого, «Илья сам предложил стать нашим штатным поэтом, то есть он не пишет ни для кого, кроме нас, но и мы не пользуемся ничьими стихами, кроме его, ну и собственных. Этакий двусторонний эксклюзив».

«Наутилусы» сотрудничеством с Ильей были довольны. «Он пишет совершенно фирменные тексты, — говорил Умецкий в начале 1986 года. — И если мы запишем новый альбом, там будет где-то 90 % его текстов, ну или 80 %». По мнению Матвеева, «то, что Илья писал для Славы, было на голову выше текстов для „УД“, потому что он писал о личном. Здесь произошла магия. Слава почувствовал тексты Ильи, как Илья проникся музыкой Славы. До сих пор, как слушаешь это, слезы на глаза наворачиваются. И дело не в ностальгии, просто это гениальные песни».

Свердловчане впервые увидели «НП» 26 октября 1985 года. В ДК МЖК «Наутилусы» плюс Настя играли почти полтора часа, исполнив практически весь свой репертуар. Зрители остались очень довольны, а вот районная комиссия — нет. Через несколько дней директор дома культуры, допустивший концерт запрещенной группы, лишился работы. После этого выступления пути Насти и «Наутилуса» разошлись — Полева занялась сольным творчеством.

Зимой «НП» попробовал снова заняться записью. Альбом «359 градусов обстрела» репетировали и начерно записывали у Славы дома. Но заход оказался неудачным, работа так и не была закончена. От альбома сохранилась всего одна песня — «Каждый вздох». По словам Бутусова, она была данью уважения хард-року, от влияния которого группа долго не могла избавиться. 11 января 1986 года произошло важное событие: архитектурное трио впервые сыграло с саксофонистом Алексеем Могилевским. Они уже были знакомы, по Лехиным словам, близость музыкального училища и архитектурного института к одним и тем же винным магазинам сблизила его с творческой элитой. Троице понравилось звучание саксофона, и они предложили Могилевскому поиграть вместе. Однако сам Алексей почти полгода себя «наутилусом» не считал, он там просто работал.

Фактически «Наутилус Помпилиус» стал квартетом только 22 июня 1986 года на I фестивале Свердловского рок-клуба. Их выступления ждали все. Четверо музыкантов в широких клоунских нарядах с геометрическими узорами на лицах ожидание оправдали. Каждую их песню публика встречала овациями. Группа предсказуемо стала лауреатом фестиваля.

В июле вновь попробовали записаться, и на этот раз успешно. Альбом «Разлука» в клубе архитектурного института записывал Андрей Макаров. Еще в начале сессии стало ясно, что дело пахнет удачей. Могилевский привнес в музыку необходимую долю грамотно поданной танцевальной попсы с хорошим мелодизмом и необходимым хуком. При этом он не давил музыкальным образованием — так, подвинет пальчик Умецкому или посоветует Бутусову остаться не на том аккорде, а на этом. «Именно поэтому я и пришелся ко двору. Пантыкин ведь тоже пытался что-то сделать с „Наутилусом“, но он так дернул одеяло на себя, что архитекторам стало страшно от собственной музыкальной дремучести. А тут вроде тоже музыкант пришел, но он объясняет понятно. А я, видимо, хороший педагог, работал с ними по-простому: делай вот так, парень, и все будет клево. И писалось все влет!»

«Разлука», представленная публике 5 августа, принесла «Наутилусу» уже настоящую славу. Альбом, поначалу далеко не всеми в Свердловске встреченный одобрительно, через несколько месяцев тиражировался тысячами кооперативных студий в не поддающемся исчислению количестве копий. Песни «Наутилуса» вдруг стали символом времени. Все сошлось, как на параде планет, — музыка, тексты, аранжировки, вокал и настроения людей. Все сошлось, и «Наутилус» выстрелил.

Люди желали не только слышать «Наутилус», но и видеть его. Сначала такая возможность представилась только свердловчанам. 5 октября группа появилась перед зрителями в новом облике — в строгих одеяниях, в милитаристских галифе и сапогах, с орденами на бутусовской груди. «Архитектурное образование учит — если не можешь сделать сложно — сделай просто. Двигаться мы не умели, и появилась статика», — объяснял поведение музыкантов Умецкий. В этом имидже, который Дима называл «Врангель на излете», «Наутилус Помпилиус» начал шествие по сердцам поклонников. Уже на первых концертах стало ясно, что для более уверенного марша требуется усилить состав — в живом варианте в музыке зазияли прорехи.

14 декабря на творческой мастерской рок-клуба Слава с Димой обратили внимание на молодого барабанщика группы «РТФ» Алика Потапкина. Сразу после концерта они предложили ему стать «наутилусом». От такой перспективы отказаться было нельзя, и Алик ответил согласием. Однако и «РТФ» он не бросил, целых полгода разрываясь между двумя коллективами.

Уже через несколько дней Потапкин репетировал в клубе Арха: «От волнения и старательности я покраснел как рак и весь трясся. Но ничего, справился. В конце „Буги с косой“ мы с Могилевским выдали джазовую импровизацию. И я почувствовал, что парни-то рассыпались. Тогда Леха скомандовал: „Стоп. Ребята-то джаз играть не умеют“. И мы стали играть поскромнее». 18-летнему студенту музучилища разница в возрасте с остальными казалась огромной, но Слава с Димой безоговорочно приняли его в свой круг общения. И делали все, чтобы Алик чувствовал себя спокойно.

10 января 1987 года состоялись первые официальные гастроли «Наутилуса Помпилиуса». Группа отправилась в Казань. Программа состояла из 14 номеров: это было все, что залитовано, и все, что группа успела отрепетировать. Лес рук, взметнувшийся над залом во время исполнения первых же песен, произвел впечатление на музыкантов — значит, их действительно знают и вдали от Свердловска.

Вылазки в другие города стали почти еженедельными, и возникла проблема. Комаров тогда работал в филармонии человеком-оркестром в программе юмориста Роберта Исакова, концерты которого часто тоже приходились на уик-энды. Требовался второй клавишник. Им стал рок-ветеран Алексей Хоменко: «С моим приходом музыкальная палитра здорово изменилась. Клавиш стало много, но не настолько, чтобы получилось что-то типа „Автографа“».

Именно как секстет «Наутилус Помпилиус» завоевал Советский Союз. Сначала сдались города Урала, затем Поволжье. В апреле случилась безоговорочная победа над Ленинградом, советскими композиторами, собравшимися там на свой пленум, и подрастерявшимся «Аквариумом». 3 мая в свердловском Дворце молодежи впервые прозвучала песня «Я хочу быть с тобой» — хит, с которым «НП» продолжил покорение краев и весей. Пошли рок-фестивали, откуда уральцы неизменно привозили первые призы: Новосибирск, Вильнюс… Это восхождение продолжилось 31 мая триумфом на II фестивале Свердловского рок-клуба, где была показана новая программа «Ни кому ни кабельность». И снова гастроли: Таллин, Черноголовка.

7 июля Потапкина неожиданно призвали в армию. «Наутилус» на полном ходу споткнулся, попробовал выступать под драм-машину, но после живого ударника привыкнуть к механической дуре было невозможно. На одном из концертов техники забыли дать ее отсчет в мониторы, и на «Я хочу быть с тобой» она вылезла в середине куплета. Это барабанщик может подождать. А машина не может. В сентябре позвали за ударную установку Владимира Назимова (экс-«Урфин Джюс», «Чайф» и множество других свердловских проектов).

Начались первые платные выступления, сперва в Свердловске, а затем и за его пределами. Билеты раскупались влет. «У Славы абсолютно уникальный голос с уникальным тембром, который девок просто сводил с ума, — вспоминает Пифа. — Сколько раз я на гастролях смотрел на девушек в зале — они готовы были за Славиным голосом пойти куда угодно — как дети в сказке за звуками волшебной дудочки. Он на сцене абсолютно статичен. Поет неподвижно, а в зале все рыдают. Такая харизма!»

10 декабря 1987 года «Наутилус Помпилиус» стал лучшей группой на фестивале «Рок-панорама-87». Сразу после этого стали поступать предложения переехать в столицу. Сначала «наутилусы» относились к ним довольно скептически. В фильме «Серп и гитара», снимавшемся финской документалисткой Марьяяной Мюкконен в январе, Могилевский здраво рассуждает: «Пока мы являемся сибирскими медведями, мы будем представлять какой-то интерес: группа с Урала, но при этом не в лаптях, а в сапогах, да еще с бантиками. Как только мы станем московскими не медведями, придется ломать и себя, и многое другое». В следующих кадрах его мнение поддерживает и Бутусов: «Влияние Москвы на нас усилилось, и поступило предложение вообще переехать — здесь проще некоторые моменты решать… Все зависит от того, какую информацию мы соберем по этим организациям, что более выгодно и вообще, имеет ли смысл с ними связываться. Я настроен пессимистически, я приблизительно знаю обстановку везде. Найти то, что нужно, просто нереально. Чем это кончится — я не знаю и особых иллюзий на эту тему не питаю».

Золотой состав «Наутилуса Помпилиуса», декабрь 1987. Дмитрий Умецкий, Алексей Мо-гилевский, Виктор Комаров, Вячеслав Бутусов, Владимир Назимов, Алексей Хоменко. Фото Александра Шишкина

Гастрольный 1987-й сильно утомил «Наутилус». Умецкий, который возложил на себя задачу продвижения группы и собирался «построить танк, который продавил бы всю страну», считал, что коллективу нужен отдых и новый альбом. По его настоянию группа приняла предложение композитора Юрия Чернавского поработать в студии и полным составом отправилась в Москву. Бутусов с Умецким остановились у Диминой невесты сценаристки Алены Аникиной, которая познакомила их со столичной богемой, а остальные музыканты поселились в арендованных комнатах общежития МВТУ имени Баумана. Ожидаемой студийной работы не было. Коллектив посетил студию Чернавского всего пару раз, да и то занимался не музыкой, а каким-то дурацким ремонтом. Безделье, неважные бытовые условия и оторванность от родины сделали свое дело — в «Наутилусе» началось брожение.

Первым пострадал уволенный звукооператор Андрей Макаров, работавший со Славой и Димой еще с 1982 года. Его заменил Владимир Елизаров — опытный профессионал, мультиинструменталист, старый товарищ Хоменко еще по работе в «Слайдах». Человек, способный обеспечить на любом концерте почти пластиночное звучание. Эта рокировка показала, что «НП» вовсе не такой монолит, каким кажется со стороны. Музыканты стали ждать, кто может вылететь следующим. Кормильцев, приезжавший в Свердловск, рассказывал, что следующим, скорее всего, будет Могилевский.

Однако в феврале недосчитались Умецкого. Он поставил ультиматум: если группа не откажется на время от концертов и не переедет в Москву, то он уйдет. Коллектив проголосовал за продолжение концертной деятельности, и Дима покинул «Наутилус». Сам Умецкий объяснял свой уход исключительно творческими причинами: «Группа была на выдохе, напряженный гастрольный график ее измотал… Я советовал уйти в тень, взять большую паузу, чтобы сделать новую программу. А наши профессиональные музыканты, наоборот, сочли, что сейчас самый сенокос. Но у Славы же непоставленный голос. Страдали связки. Я считал, что концертный чес — это самоубийство. Мне не хотелось участвовать в этой мясорубке». Забавно, но оба требования Умецкого (и переезд в Москву и смена менеджмента) оказались в скором времени выполнены.

Уход сооснователя на работе группы не отразился. На одном из концертов партию баса сыграл Елизаров, а затем из Свердловска был срочно вызван Виктор Алавацкий, профессионал, имевший за плечами более чем десятилетний стаж работы в ресторанных ансамблях. Повторить несложные партии Умецкого для него не составляло никакого труда.

На записи нового альбома Димин уход сказаться не мог в принципе. Большинство инструментальных партий Елизаров с Хоменко изначально забивали в секвенсор. На память машины рассчитывали больше, чем на живых музыкантов. Работали в студии Александра Кальянова, звуковика Аллы Пугачёвой. Хозяйка сама приходила в студию и даже спела подголоски на новой песне «Доктор моего тела». 5 марта запись закончили.

Новый московский директор, Борис Агрест, устроил «Наутилус» в Росконцерт и прицепил группу к «Машине времени» в большой гастрольной поездке по Казахстану. В Алма-Ате тандем дал двадцать (!) концертов в трехтысячном зале местного Дворца имени Ленина. Билеты на все представления расхватали за два дня. На совместных выступлениях «НП» появлялся в роли стандартной разогревающей группы: шесть песен за полчаса. Горячую казахскую публику удивляло, что музыканты не двигаются, не кланяются и не выходят на бис. Конферансье приходилось благодарить зрителей от лица музыкантов за теплый прием и объяснять, что «Вячеслав Бутусов никогда не дает автографов». 11 марта «Наутилусы» в том же зале дали два дополнительных сольных концерта. Тут уже сыграли полную программу образца 1987 года. Зал был снова полон, и Слава позволил себе дважды выйти на бис, исполнив «Ни кому ни кабельность» и «Бриллиантовые дороги».

Вместе с «Машиной времени» «НП» проехал по нескольким российским городам — Воронеж, Рыбинск. Всего за первые три месяца года группа дала 44 концерта, заработав вполне солидную по тем временам сумму. Помимо творческих разногласий, по коллективу пошли и финансовые трещинки.

Троица профессиональных музыкантов — Хоменко, Елизаров, Алавацкий, — которую остальные называли «деды» или «битлы», договорилась складывать и не тратить все то, что они зарабатывали. Экономия оказалась оправданной — сразу после роспуска «Наутилуса» они смогли открыть студию.

У их молодых коллег деньги просто утекали сквозь пальцы. «Я был самым бестолковым из „наутилусов“, — вспоминает Могилевский. — Я свои деньги просто проедал, пропивал, угощал всех вокруг, девушкам подарки дарил». Впрочем, как тратить заработок, было личным делом каждого. Весь гонорар казначей Пифа делил поровну на 11 равных долей: 7 музыкантов + Кормильцев + Елизаров + Влад Малахов, который за аппарат отвечал, + Агрест. Такая уравниловка нравилась не всем. Некоторые выражали недовольство, что Илья получает ставку музыканта за каждый концерт. «Ни одному текстовику в мире так, наверное, не платили», — до сих пор считает Могилевский.

Пифа уверен, что раскол усугубляли и внешние влияния: «Москва стала Славе в уши ландрин совковыми лопатами кидать: „Слава, да ты самый крутой! Ты что, с ума сошел, получать столько же, сколько эти твои свердловчане? Бросай их к черту, мы найдем тебе нормальных московских музыкантов“. Не каждый сможет спокойно это вынести».

Происходившее с группой не нравилось и Кормильцеву. Евгений Писак вспоминает, как Илья жаловался, «что все это детский сад и что это ему надоело. Он поставил видеокассету с концертом „King Crimson“ и спросил, могу ли я для „НП“ сочинить на его тексты нечто подобное. „А ты понимаешь, что для этого понадобится революция в группе?“ — „Прекрасно понимаю. Я поговорю со Славой“. Через несколько недель зашел опять и махнул рукой: мол, не готовы они пока».

5 мая «НП» впервые за полгода дал концерт на родине в ДК УЗТМ. Зал бесновался при одном виде Бутусова, при одном звуке саксофона Могилевского. Тем, кто хорошо знал творчество «Наутилуса»,концерт не понравился. 15 старых хитов в приторно-засахаренной аранжировке звучали фальшиво-напыщенно, 5 новых песен смотрелись неубедительно. Как ни странно, с критиками согласились и многие музыканты самой группы.

В тот приезд Бутусов решил, что группе нужен еще один гитарист. Им стал Егор Белкин: «Мой приход в „Наутилус“ был слегка болезненным, потому что так называемые „битлы“ не видели никакой нужды в появлении рядом с ними, такими крутыми профессионалами, какого-то чувака, который консерваторий не заканчивал. Но они рвались в тур зарабатывать деньги, а Слава им выкатил очень сложный материал — „Ворота, откуда я вышел“, „Чужой“… Мы сели и в недельный срок всю эту программу подготовили. Тогда „битлы“ сказали: „Если Славе нужен собутыльник, пусть будет“. Вот в каком качестве меня взяли. Мне было немного обидно, потому что программу-то мы сделали и весь тур проехали».

Появление седьмого музыканта общее звучание «Наутилуса» почти не изменило. А атмосфера в группе уж точно не улучшилась. Шли изматывающие гастроли. Приходилось выступать в одних программах с «Миражом», «Маркизой», юмористами и натуральными клоунами. Нервы у музыкантов были на пределе. Один раз «НП» согласились даже спеть под фонограмму. Случилось это в Новороссийске, и первый опыт оказался крайне неудачным. На магнитофон поставили пленку с «фанерой», но, когда включили освещение на сцене, напряжение в сети упало, и звук страшно поплыл. Славе пришлось «петь» на два тона ниже, каждая песня продолжалась в полтора раза дольше. Самое смешное, что публика даже не обратила внимания на необычный голос Бутусова — кажется, она была бы в угаре, даже если бы он спел по-буратиночьи звонко. Зато музыканты после этого случая во все райдеры вставляли обязательный пункт о концертах только с «живым» звуком.

Елизаров как ди-джей управлялся с пультом, и «Нау» всегда звучал очень хорошо. Саундчеков или вообще не требовалось, или группа все-таки выходила, делала общий «блямс!», и этого было достаточно. «На концерте во Дворце спорта „Крылья Советов“, — рассказывает Владимир Назимов, — бегал какой-то низенький мужичок поперек себя шире и кричал: „Никому не подходить к пульту!“ У нас было два концерта с „Миражом“. Первый мы отыграли на таком отличном звуке, что в перерыве мужичок бегал и кричал: „Никому не подходить к пульту, кроме Владимира Петровича Елизарова!“ А потом он так доверительно шепнул Володе: „Что-то „Мираж“ не очень строит…“ и попросил помочь. Мы все чуть не попадали. „Мираж“-то играл под фонограмму».

Все, кроме «битлов», снимали напряжение спиртным. По утрам Бутусов экспериментировал: пытался избавить других от похмельного синдрома не традиционным пивом, а при помощи композиций шведской поп-группы «Ace of Base». Получалось плохо, пиво помогало лучше. Случались срывы. Могилевский перед концертом в Сочи послал Бориса Агреста по громкой связи на все четыре стороны. Агрест оскорбился и предложил на несколько концертов отстранить Могилевского от выступления и, соответственно, лишить гонорара. Коллектив директора поддержал, а его непьющая часть даже поаплодировала. Первый раз Алексей смотрел выступление «НП» из зала. Зрелище было не очень: его клавишную партию разделили между собой Пифа и Хоменко, а саксофон отсутствовал вовсе. После второго такого концерта Леха вымолил у Бутусова прощение, пообещав, что больше никогда не будет себя плохо вести и вообще зашьется. И зашился. В первый раз. После этого он, отягощенный комплексом вины, вел себя тише воды, ниже травы, но все равно считался потенциальным «накосячником». «У меня просто прорывался бунтарский дух, — объясняет Могилевский. — Только он был направлен на разрушение самого себя и всего того, что движется рядом. Поэтому мои акции к концу 1988 года очень упали».

В сентябре «Наутилус» прокатился по Финляндии. Слава побывал в стране озер еще в июне, на премьере фильма «Серп и гитара», а теперь удалось вытащить в Суоми всю группу. До этого собирались ехать в США на «Марш мира». Но все испортил «Черный кофе», гитарист которых «выбрал свободу» и после гастролей в Испании остался там. С туром по США поехала проверенная «Машина времени», а каких-то непонятных сибиряков завернули. С трудом вырвались в Финляндию.

К осени «Наутилус Помпилиус» окончательно перестал быть единым целым. Сработал стандартный прием московских шоу-бизнесменов, ласково, но твердо отделивших фронтмена от остальной команды. В октябре Слава на вопрос об интересах группы уже отвечал: «Большинство из них понимает свою задачу, как подыгрывание мне». Наверное, раскол коллектива не был целью менеджеров, просто так удобнее работать, легче гнуть свою линию, легче управлять. Впрочем, конечное слово все равно оставалось за Бутусовым.

За 1988 год «Наутилус» дал примерно 300 концертов. Все здорово устали. В октябре после выступления в ленинградском зале «Октябрьский» Слава пожаловался писателю Александру Житинскому: «Я сторонник играть концерты, когда хочется, когда есть настроение. Цикличный образ жизни — от концерта до концерта — он отбивает всякое желание. Хочется вообще ничего не делать. Просто ничего».

Команда готовилась к отпуску. Агрест напоследок договорился о туре по Белоруссии — 20 стадионов. Музыканты стали подсчитывать свои отпускные, но Слава вдруг уперся: он устал, и ему это не надо. Борис рвал на себе волосы, он уже чуть ли не аванс взял, афиши напечатал, но Бутусов — ни в какую. Последними выступлениями «золотого состава» стали ломовые концерты в Ташкенте. Лидера группа почти не видела — он появлялся за десять минут до выхода на сцену, отрабатывал и уезжал в гостиницу. Из Узбекистана музыканты вернулись домой, а Слава улетел в Москву…

Еще после гастролей по Финляндии Белкин предложил Бутусову вернуть Умецкого: «Для всех, кто знал историю „Наутилуса“, Дима был одним из двух создателей группы, половинкой творческого дуэта вроде Леннона — Маккартни. Слава ответил: „Я согласен, но поеду к нему я один“. Прекрасно!» В середине ноября в свердловской квартире Белкина появился Умецкий и заявил, что Егор уволен. «Дима, — возразил тот, — ну не ты же меня на эту работу принимал, не тебе и увольнять». Тогда они пришли уже вдвоем. Бутусов, правда, не произнес ни звука, а Умецкий безо всяких объяснений повторил те же слова, и Белкин понял: все. «Обиды не было — мне постоянно давали понять, что я не „наутилусовский“, что я „урфинджюсовский“, что я здесь только коньяку со Славой попить зашел».

Остальных музыкантов уволили через директора. 22 ноября домой к Пифе пришел Борис Агрест и объявил Виктору и гостившему у него Земе, что все уволены. И он тоже. «Помимо чисто материальных неудобств, срыва планов, была и просто человеческая обида, — вспоминает Комаров. — Все делали вместе, а тут вдруг Слава один взял и всех уволил». Назимов был готов к новости — за два часа до этого его предупредил Алавацкий, но удар все равно был тяжелым: «Мне помогли две больших пачки чая, банка кофе и блок сигарет. Я двое суток сидел на кухне, смотрел на улицу, пил чай с кофе и курил. А потом пошел к Могилевскому, и мы начали делать новую программу — „Ассоциации“».

«Ситуация с увольнением была настолько невнятная и непонятная, что мою реакцию можно описать даже не словом „обида“, а словом „досада“, — говорит Могилевский. — Я сижу дома, раздается звонок. Назимов с порога сообщает: „Леха, нас уволили!“ и исполняет чечеточное па. Я отвечаю: „Ну, умерла, так умерла“. Наконец-то появилась хоть какая-то определенность».

Хоменко чувства обиды не испытывал: «Я — человек свободный и пошел по жизни своим путем. „Наутилус“ — это просто одна из страницмоей биографии. Время тогда было лихое, и ко мне приходили знакомые с предложениями вернуть Славу насильно: „Он на коленях из Москвы приползет и будет делать все, что скажешь…“ Зачем: он должен летать, а они предлагали ему крылья-ласты завернуть. А кому нужен творец без крыльев? Он даже самому себе не нужен».

Сам лидер «Наутилуса» вспоминает конец 1988 года несколько иначе: «Часть группы, настроенная решительно и революционно, бунтовала, не хотела терпеть этого гастрольного чеса. Я этому удивлялся, потому что самым не приспособленным к чесу был я. Поэтому и нормально воспринял такое сопротивление, в душе эти гастроли меня тоже не очень устраивали. Были терзания, но никакого распускания коллектива не было. Я ничего не обрубал».

Воссоединившаяся пара Бутусов — Умецкий задумала глобальный киномузыкальный проект, вроде «пинкфлойдовской» «Стены». Родился сюжет о мальчике, который от самого рождения преодолевает череду искушений и испытаний и в конечном итоге приходит к Богу. Несколько стихов Кормильцева идеально легли в концепцию. Алена Аникина сумела заинтересовать этой идеей режиссера Виктора Титова, прославившегося фильмом «Здравствуйте, я ваша тетя». «Необходимо было предоставить полноценный концептуально и музыкально выстроенный материал, чтобы продолжить в дальнейшем работу с профессиональным композитором Виктором Кисиным (он писал музыку к нескольким фильмам Титова). Именно поэтому мы со Славой и решили призвать на помощь Пантыкина. Он же профи!» — вспоминает Дмитрий.

В январе 1989 года на подмосковной даче началась работа над новым альбомом — «Человек без имени». «Славе было очень кайфово со мной работать, — вспоминает Пантыкин. — Я практически сделал этот альбом. Но Дима услышал в этой работе „Урфин Джюс“. Там действительно было много от „УД“ — меня же не переделать. А Славе это нравилось. Но когда я уехал, они все переписали. Они выжгли меня. Ни одной песни в моем варианте не осталось. Мой „Человек без имени“ был очень динамичным, насыщенным и позитивным. Диме не нравилось, что у меня все кругом заливали солнце и свет».

«Фонограмма была забракована Титовым, — утверждает Умецкий. — Именно ему не нужен был „Урфин Джюс“, а нужен был „Наутилус“. Он не почувствовал в записи необходимого драматизма. Запись показалась Виктору „бездушно бодрой“. Я был с ним абсолютно согласен».

«Насколько я помню, на тех демозаписях были клавишные аранжировки с использованием большого количества инструментов, такой симфо-рок, — описывает результат сотрудничества Бутусов. — Пантыкина мы пригласили как композитора, исполнителя и соучастника, как члена какой-то предполагаемой супергруппы. Но Саша так активно взялся за аранжировки новых песен, что мы с Димой просто не успевали соображать — правильно это или нет. Саша садился и предлагал готовый вариант, а мы тоже хотели участвовать. Он человек самостоятельный и делал все очень быстро. Нам казалось, что мы не у дел, что мы не у руля. В результате — мы толкались, толкались у этого руля… Взаимодействия не получилось».

Спустя месяц «Наутилус» от услуг Пантыкина отказался. К тому времени пресса уже строила самые нелепые версии о судьбе самой популярной группы прошлого года. Весной музыкальный руководитель «Наутилуса» Вячеслав Бутусов и художественный руководитель «Помпилиуса» Дмитрий Умецкий дали несколько интервью, в которых прояснили ситуацию в группе на текущий момент и ее перспективы.

Бутусов: «В ближайшие наши планы входит выпуск альбома. Магнитофонного или какого-то другого — это не важно. Пластинка — это не принципиально, годовой срок ее выпуска нас не устраивает. Новый материал должен выходить своевременно».

Умецкий: «Мы отказались от концертов как от средства зарабатывания денег, а у нас в стране нет организации, способной взять группу на баланс и обеспечить всем необходимым. Поэтому мы решили попробовать завязать отношения с объединением „Ладья“ на студии имени Горького и перейти в систему кино. Не для того, чтобы сняться в фильме, а для того, чтобы ощутить себя в другой обстановке. Первоначальные переговоры проведены, и с осени будет запущен полнометражный фильм».

Бутусов: «В студии музыкальная стилистика каждой конкретной вещи будет диктовать состав исполнителей. Каждый раз зачислять приглашаемых музыкантов в состав группы вряд ли реально».

Дима со Славой с головой погрузились в мир кинематографа, в будущий кинопроект «Человек без имени». Режиссер Виктор Титов видел картину набором песен, объединенных общим сюжетом. Окончательный сценарий написала Алена Аникина. В эфире телевизионной программы «А» промелькнул фрагмент клипа «Боксер» — наброска будущего фильма.

Работа переместилась в Ленинград. В гостинице «Россия» появились на свет демонстрационные записи, которые Бутусов считает наиболее близкими по духу к своему замыслу. Умецкий утверждал, что это был полуфабрикат: «Мы думали о работе с симфоническим оркестром». Окончательный вариант записи стали делать на студии «Ленфильм», куда пригласили в помощники гитариста «Телевизора» Александра Беляева и барабанщика «ДДТ» Игоря Доценко. Для жилья и репетиций купили заброшенный дом в питерском районе со странным названием Коломяги.

В Свердловске, куда Слава с Димой в середине октября приезжали как гости рок-клубовского фестиваля, они попросили возглавить процесс звукозаписи Полковника, с которым работали еще шесть лет назад над «Переездом». Саша согласился, хотя надолго покидать свою собственную группу «Кабинет» не планировал.

Писали альбом на «Ленфильме», в огромной студии, совсем не приспособленной для записи рок-групп. Лишь магнитофон и пульт были хорошие. Часть микрофонов и аппаратуры Полковник привез с собой. Ленфильмовские звукоинженеры косяками ходили смотреть на то, как работают уральцы, а одна из них даже зарисовывала положение ручек на пульте — наверное, сама хотела рок продюсировать.

В октябре вдруг грохнуло присуждение «Наутилусу» (а точнее, Бутусову, Умецкому и Кормильцеву) премии ЦК ВЛКСМ. Ударный эффект вызвала не сама премия, а публичный отказ от нее Ильи. Это стало неожиданностью для всех, потому что предварительное согласие на лауреатство Кормильцев подписывал. Слава свои 700 рублей перечислил в один из детских домов Свердловска, а Дима свою часть получил и потратил на создание документального фильма о Нюрнбергском процессе.

Альбом был практически закончен. Саша Беляев отвел душу, записывая по пять гитарных партий в каждой вещи. «Это музыка на любой вкус», — рассказывал он про новые песни «Наутилуса»… Вдруг между руководящим дуэтом произошел раздрай. Еще вечером музыканты ушли из студии как ни в чем не бывало, а наутро узнали, что Умецкий покинул проект и забрал с собой фонограмму. «Разрыв с Димой был эмоциональным. Было много интриг, много обсуждений около да вокруг. Атмосфера накалялась, напрягалась, и в результате все друг на друга обиделись», — рассказывает Бутусов. Умецкий считал разрыв 1989 года повторением ситуации 1987-го, только сложнее: «Были задействованы деньги и огромное количество людей. Титов отказался продолжать работу над фильмом. Жаль — эксперимент обещал быть интересным».

В январе Бутусов набрал новый состав «Наутилуса». Беляев получил официальное приглашение присоединиться к «НП» еще в октябре. Чуть позже барабанщиком по рекомендации Кинчева пригласили Игоря Джовад-Заде из московского «Арсенала». Беляев привел басиста Игоря «Гогу» Копылова из «Петли Нестерова». После месячного перерыва в Коломягах снова начались репетиции. В феврале перед поездкой в Восточный Берлин на фестиваль «Голубой воробей» Бутусов предложил Полковнику немножко поработать с ними на концертах. «Кабинет» к тому времени распался, и Саша остался с «Наутилусом» до 1997 года. Сумбурное берлинское выступление трудно считать полноценным дебютом.

Боевое крещение гитарный состав «Наутилуса» принял 17 марта на четвертом дне рождения Свердловского рок-клуба. Новое звучание родного «НП» уральскую публику огорошило. Открывавший концерт старый хит «Отход на север» в гитарной аранжировке все поначалу восприняли как прикол. К третьей песне до всех дошло, что это всерьез. Некоторым понравилось, некоторые возмущались, большинство недоумевало. «Самый яростный отпор мы получили в Свердловске, — вспоминает Бутусов. — Столь негативной реакции я не ожидал, хотя мы, в принципе, были готовы к тому, что народ воспримет увиденное болезненно».

Один из зрителей смотрел тот концерт с блокнотом в руках. Слава попросил Белкина оценить звучание и поделиться впечатлениями. Ремарок у Егора набралось на каждую песню, о чем он и сообщил главному «помпилиусу». Через месяц Бутусов позвонил Белкину и предложил присоединиться к группе. С хрустом и треском Егор нашел свое место в уже сложившемся коллективе. Они с Сашей Беляевым, который к тому времени придумал для «НП» уже много гитарных ходов, подолгу увязывали свои партии. Увязали, и группа начала потихоньку гастролировать…

«Это были самые кровавые гастроли, — вспоминает Белкин. — Концертов много, а денег мало. Песни были хороши, но не „Я хочу быть с тобой“. Зрители ждали совсем другого. Слава держался молодцом. Однажды на сцене что-то случилось, я не смог до него докричаться и потрогал его за локоть. Рука у него была каменная. На сцене он страшно напряжен, он вообще не любит сцену». Читатели газеты «Московский комсомолец» по итогам 1990-го назвали «НП» «разочарованием года».

Через год Джавад собрался уходить, заранее предупредив об этом. Егор напомнил Славе, что Алик Потапкин недавно расстался с «Агатой Кристи». В феврале 1991-го ночью домой к Потапкину дозвонился Бутусов и предложил снова поработать с «Наутилусом». Договорились, что Алик приедет в Пермь на «смотрины» — у «НП» там как раз намечались гастроли… После трех—четырех репетиций в Питере «Наутилус» с новым\старым ударником отправились в тур — 14 концертов по Сибири. Алику запомнился первый город — Омск, в котором публика в зале устроила оргию, ничуть не меньшую, чем во время концертов клавишного «Наутилуса».

«Когда я вернулся в группу, я столкнулся с новой, совершенно не знакомой для меня эстетикой, — рассказывает Потапкин. — Почти ничего не напоминало о 1987 годе. Даже Славин голос звучал как-то по-другому. Я тогда плохо знал гитарную музыку, пришлось срочно с ней знакомиться. Мне очень сильно помог Егор. И музыкально, и чисто по-человечески. Было заметно, что Слава за три с половиной года стал звездой и немного дистанцировался от всех. Держался дружески, но на расстоянии».

«Наутилус» стал единственной группой за всю историю советского рока, которая собирала полные дворцы спорта, играя при этом жесткую гитарную волну. Ее в России просто не знали, соответственно, и не любили. В 1991 году народ валил не на музыку, а на название «Наутилус», желая увидеть прежнего Славу. Одни разочаровывались, не услышав старых красивостей, другим было все равно, что бы Слава ни пел, третьи (но таких находилось относительно немного) действительно врубались в гитарный звук и наслаждались программой. Залы меньшего объема начались с зимы 1992 года — организаторы концертов начали опасаться, что больше публики группа уже не соберет.

В конце 1991 года «Наутилус» засел за запись альбома «Чужая земля». Предыдущая пластинка, «Родившийся в эту ночь», ажиотажа у публики не вызвала, поэтому старались вовсю. Песню «Морской змей» Полковник подверг обработке в духе аудио-театрализации. В конце этой композиции появились звуки, которые он называл «сосульками, падающими в колодец». Объясняя Бутусову необходимость этих и других эффектов, Саша описывал свой замысел примерно так: «Этот звук должен выглядеть как тень, пытающаяся оторваться от человека. Вот есть звук, а есть послезвучие. Мы это послезвучие немного исказим, и оно как тень будет пытаться оторваться от героя песни…» Слава хватался за голову: «Ну что ты, Полковник, тут напридумывал? Хорош свою звуковую фантазию разворачивать. Сделай простой дилэй» (затухание звука).

Когда Слава принес набросок «На берегу безымянной реки», он сказал, что видит эту песню какой-то «тропической». Этот образ всех сгенерировал, композицию сделали за два часа. Гитарную тему написали Белкин и Беляев вместе. Все получилось с полтычка. Сами музыканты называли эту песню просто «Ламбада».

«Чужая земля» удалась. Всем было ясно, что записала ее гитарно-заматеревшая группа. В 1993 году «Наутилус» шумно отметил десятилетие. По этому случаю в Екатеринбурге выпустили первый в России трибьют «Отчет 1983–1993», на котором песни «НП» исполнили «Ассоциация», «Чайф», «Настя», «Агата Кристи», «Апрельский марш», «Отражение», Александр Пантыкин и «Аквариум». День рождения группа справила трижды: большими концертами в Москве, Питере и Екатеринбурге.

Но к этому времени гитарный состав зашел в тупик. У Славы для него закончились идеи. «Когда он принес „Колеса любви“, я каким-то третьим чувством понял, что он уже не видит их в гитарном звучании, — рассказывает Потапкин. — И это несмотря на то, что два последних концерта в Калининграде мы сыграли до невозможности круто. Я абсолютно уверен, что Славе стало тесно в гитарном составе. Ему захотелось вернуть клавиши, хотя он об этом никогда и не говорил».

Гитарный состав «Наутилуса Помпилиуса», 1991

Егору Слава дал пачку песен, которые впоследствии стали «Титаником», и попросил аранжировать их. «Справившись, я вдруг через третьих лиц узнал, что в Екатеринбурге группа без меня трудится над записью. Я обиделся — зачем же мне было работу поручать? Уже потом я вспомнил, как высказывал вслух недовольство по поводу одинаковых зарплат Бутусова и Кормильцева. Я действительно считал это несправедливым: Слава не только автор музыки, он и репетировал, и на гастроли ездил, а Илья только тексты писал». Озвученные сомнения в целесообразности уравнительной системы оплаты труда стоили Егору места. Заодно из «Наутилуса» исчез и ни в чем не повинный Саша Беляев. В общем, убрали весь гитарный корпус.

Неоднократные кардинальные смены состава сам Бутусов объясняет исключительно творческими исканиями: «Мне часто хотелось видоизменять музыку. Отсюда и резкие повороты. Мы не могли себе позволить играть в понедельник одним составом, а во вторник — другим. Это всегда длительный и болезненный процесс. Он должен быть естественным, а значит — занимать много времени. Это же не продюсерский проект, где можно скомандовать людям: „А теперь вы будете играть так“».

Альбом «Титаник» «Наутилус» записывал в Екатеринбурге при помощи лидера «Агаты Кристи» Вадима Самойлова. Он же придумывал и гитарные партии. «Я сначала помог с альбомом, а потом — с организацией концертного варианта „Титаника“. Там была куча дополнительных музыкантов, целые хоры, группа барабанщиц, и я всей этой толпой рулил. Бутусов предлагал мне остаться с ними, но я отказался — я был сам по себе».

К моменту выхода альбома «Титаник» в феврале 1994-го в составе «Наутилуса» опять числился Могилевский: «Мне позвонил Илья и спросил, не вернусь ли я. Я ни минуты не раздумывал: „Конечно, вернусь!“ Я моментально переехал в Питер». Могилевский привел в группу Николая Петрова, своего старого партнера по «Ассоциации». У Вадика Самойлова пошли в гору дела в «Агате», и он собрался уходить. Обсудил эту проблему с Алексеем, и оба пришли к выводу, что, кроме Петрова, гитаристом в «НП» никого не видят. Бутусова фактически поставили перед фактом. Но Коля так блестяще отыграл свой дебютный концерт в Киеве, что Слава тут же согласился с ним работать.

Петров основательно подготовился. Специально для него записали репетицию. На кассете в одном наушнике шла гитарная партия Самойлова, которую Коле как профессионалу, не представляло труда снять а в другом звучала вся остальная группа. Во время записи этого демо группа сделала перерыв, после которого Полковник забыл включить второй канал, и у песни «Джульетта» записалась только гитара. Петров добросовестно разучил сложное соло, даже не представляя, как выглядит вся песня. После концерта он признавался, что ему было очень интересно играть именно «Джульетту», о которой он узнал много нового. Но никто даже не заметил его удивления — все звучало, как крепко отрепетированный материал.

Альбом «Титаник» и концерты в его поддержку опять вернули «Наутилус» на верхние строчки хит-парадов, но это было началом конца великой группы. Последний состав «Наутилуса» называют «серебряным». Кроме ленинградца Копылова, в него входили только уральцы. Свердловчан, приехавших в Питер, сначала поселили в гостинице, а затем сняли две квартиры в разных концах города. Ежедневно все собирались на студии «Леннаучфильм». Приезжали даже те, кто в этот день не был непосредственно занят. Все общались на равных.

«Все всегда начиналось хорошо, и заканчивалось одинаково, — рассказывает Могилевский. — В 1994 году мы все работали дружно. На гастролях мы жили примерно в одинаковых номерах. После репетиций все вместе в баре пили, кто кофе, кто пиво, обсуждали планы грядущих гастролей — абсолютно нормальный коллектив. Все начало накрываться медным тазом с работы над альбомом „Крылья“. Слава принес какие-то самодельные демки, и каждый музыкант придумывал собственную партию самостоятельно. Вместе определяли только тональность и темп. Почти не собирались всей группой».

Серебряный состав «Наутилуса Помпилиуса», декабрь 1995. Николай Петров, Алексей Могилевский, Вячеслав Бутусов, Альберт Потапкин и Игорь Копылов. Фото Сергея Борисова

В это время главную роль в коллективе стал играть Илья Кормильцев. На разных этапах истории группы его влияние и даже просто присутствие ощущались по-разному. В Свердловске он был хорошим поэтом, приносившим отличные тексты, на которые идеально ложилась музыка. С ростом популярности «Наутилуса» росла и известность Ильи. Он раздавал интервью от имени группы, печатал свои стихи в газетах не просто как поэт, а именно как поэт «Наутилуса».

«Кормильцев дал очень сильный толчок к „всплытию“ „Наутилуса“, — рассказывает Виктор Комаров. — Он умел превращать конкретные истории из жизни в стихи, близкие всем и каждому. Слава их так пел, а мы их так облекали, что получалась конфетка. В 1988 году влияние Кормильцева заметно усилилось. Мы понимали, что двигаемся куда-то не туда, проще говоря — хитов не было. Может, Слава не те тексты выбирал — Илья приносил по чемодану стихов».

Илья очень крепко держался за Бутусова, но кто в этой паре кого поддерживал, многие трактовали по-разному. «Кормильцев испытывал к Славе какую-то любовь. Возможно, это был в хорошем смысле слова латентный гомосексуализм, — утверждает Алексей Хоменко. — Кормильцев трактовал так: „Наутилус“ — это то, что у меня и Славы в голове. Остальные появляются по необходимости и исчезают после… „Наутилус“ не мог быть для Ильи всем. Он был лишь частью его огромного мира. Может быть, самой публичной егочастью, но точно не самой важной».

Во времена гитарного состава Илья появлялся редко и относился к происходящему в группе очень оппозиционно. Ему многое не нравилось и в звучании, и в атмосфере. По словам Потапкина, «тогда мнение Ильи точно не было решающим. Он был отдельной планетой, живущей по собственным законам».

Влияние Кормильцева в «Наутилусе» заметно усилилось с 1995 года. По мнению Могилевского, «роль Ильи была деструктивной. Он вообразил себя гигантом шоу-бизнеса, изучил все, что мог, про лейблы, продвижение, авторские права, бренды… У него голова лопалась от идей. Илья убивал „Наутилус“, активно толкая его в рынок. Он превращал его в заводик по выпеканию хитов, клипов и другой разнообразной продукции. Постоянно что-то перепродавалось, переуступалось, крутились какие-то деньги. Илья как минимум два раза, а может, и больше, продал каталог „Наутилуса“».

Влияние шоу-бизнеса опять пагубно сказалось на отношениях в группе. В «НП» началось имущественное расслоение. В гитарном составе музыканты получали 100 %, а Слава — 125. Это было чем-то вроде роялти, и всеми воспринималось нормально. В середине 1990-х Илья решил, что правом на бренд «Наутилус Помпилиус» обладают только два человека — он и Бутусов. Все остальные музыканты тут же превратились в наемных рабочих. По свидетельству Могилевского, они стали получать в среднем по 250–300 долларов за концерт. А Слава — в разы больше.

В конце 1996 года возникла история с записью альбома «Яблокитай». Илья нашел студию в Англии и замечательного английского музыканта Билла Нельсона. Кормильцев обещал вывезти туда лучших представителей «НП» — Могилевского и Потапкина. «Мы поверили, ведь мы это действительно заслужили, и засунули в задницы языки, перестали ворчать по поводу новых порядков», — говорит Алексей. Но в Англию поехали только Слава с Ильей, а все инструментальные партии записал один Нельсон. По результатам этой записи «Наутилус» был объявлен Кормильцевым «виртуальной группой». Виртуальность виртуальностью, но люди-то в ней состояли живые, и эти люди должны были есть.

Музыканты очень не хотели, чтобы «Наутилус» распадался. Они надеялись, что Слава одумается. После «Яблокитая» нужен был тур в его поддержку. Только в мае 1997 года Кормильцев, по его собственным словам, «выбил прощальный тур».

Музыкантам раздали демодиски, и они, хотя и не принимали участия в записи, сидя в гостиничных номерах, добросовестно разучили полагавшиеся им партии. Репетировали этот материал на базе оркестра Олега Лундстрема на «Бауманской» — примерно в том же районе, откуда «Наутилус» в 1988 году начинал завоевывать Москву. В результате напряженных репетиций получилась очень вкусная программа. Песни «Яблокитая» заиграли новыми красками — их исполняли на сцене живые люди, русские парни сделали свой вариант ирландских аранжировок. «Наутилус» репетировал без Славы. Лидер приехал на последний прогон. Прослушал все и сказал: «Офигенно». Группа выдохнула — значит, снова будем работать. Эту программу поиграли совсем немного. Проехали по нескольким городам, дали три концерта в Москве.

Официально последнее выступление состоялось в Екатеринбурге 12 июня, в зале стадиона «Юность». Это было настоящее эхохранилище — каждый звук отражался многократно, подиум шатался. Виктор Комаров посетил этот концерт: «Я зашел в гримерку. Напряженность там висела в воздухе, только обувью друг в друга не кидались. Я стоял у сцены и видел, что играют они, как наказание отбывают. До конца я не дослушал, ушел, мне было неприятно на это смотреть. Да и народ стал с середины расходиться. На старом „Наутилусе“ никто раньше конца не уходил».

Но был еще один концерт. Он состоялся в августе на закрытой базе отдыха «Онэксим-банка». Один деятель шоу-бизнеса попал в сложную ситуацию, и те, кто согласился ему помочь, попросили устроить концерт распавшегося уже «Наутилуса». Человек бросился в ноги к Славе, и тот поддался. Заведение было очень навороченное. Шел проливной дождь, но над каждым из музыкантов по дороге от машины человек в строгом черном костюме нес огромный английский зонт. В зрительном зале стояли столики, публика расслаблялась. «Наутилусы» начали настраиваться за закрытым занавесом, но в щель просунулась чья-то голова и шикнула: «Тихо вы там». Время, отведенное на настройку, музыканты просидели в тишине, Бутусов только хмыкнул: «Театр Карабаса-Барабаса». Сыграли три песни: «Гудбай, Америка» и еще пару. Им вежливо похлопали… После этого все кончилось. Группу никто официально не увольнял. Распустили на неопределенное время, пока Слава решит, что дальше. Никто ничего не решил…

Черту под историей «Наутилуса» подвел сборник неизданных ранее песен «Атлантида» — альбом с очень мутной историей. Кормильцев подписал договор с лейблом на выпуск трех альбомов и получил авансом деньги. Выпустил он только «Яблокитай». Лейбл резонно поинтересовался, а где еще два, и тогда Илья забегал (деньги-то были уже проедены). Собрал скрупулезно сохраненные Полковником треки, не вошедшие в прежние работы, и из них слепили «Атлантиду». Денег за этот альбом другие музыканты не получили.

Все разошлись, как в море кораблики обыкновенные (по-латыни — Nautilus pompilius). Могилевский, Петров и Полковник вернулись на Урал. Бутусов занялся сольной карьерой и в 2001 году собрал группу «Ю-Питер». Потапкин работал с «Аквариумом», «Ночными снайперами», «Настей». В «Ночных снайперах» отметился и Гога Копылов. Кормильцев погрузился в книгоиздательский бизнес.

А «Наутилус» восставал из пепла еще несколько раз. 13 января 2003 года группу умудрился собрать на екатеринбургский фестиваль «Старый Новый Рок» Евгений Горенбург. В зале сидел программный директор «Нашего радио» Михаил Козырев, который загорелся повторить камбек на своем фестивале «Нашествие». В 2004 году Козырев разрешил «Ю-Питеру» выступать только при условии, что Бутусов будет участвовать в реюнионе «Наутилуса». «НП» стал главным хедлайнером фестиваля, закрывавшим последний концерт 8 августа.

Репетировали неделю. Слава приехал только на последнюю репетицию. Планировали исполнить больше двадцати песен, но фестивальная программа разъезжалась. Все участники играли минут на пять дольше, чем надо, а грандиозный фейерверк был запланирован на точное время. В результате «Наутилус Помпилиус» успел исполнить всего девять песен.

«На „Нашествии“ я увидел, как наши песни распевают и зрители старше нас, и их дети, и даже внуки, — вспоминает Пифа. — Отдача от толпы была такой мощной, что физически чувствовалась на сцене. Тогда рубились сразу два махровых барабанщика — Потапкин и Назимов. Это был такой пердимонокль. Ломались палки, бились тарелки, рвались струны — такой драйв!» Ровно в 23.00 начался салют, и про «Наутилус» просто забыли.

Еще одно воссоединение, причем троекратное, случилось в 2014 году в честь 30-летия «Наутилуса». Сначала в Питере вышел на сцену гитарный состав в полном комплекте. Затем в столице условно-московская сборная исполнила «Казанову». За барабанами сидел Джавад, на саксофоне играл Могилевский, на клавишах — Пантыкин. Вадик Самойлов взял бас. Даже Саша Коротич потряс какой-то погремушкой.

В Екатеринбурге на сцену вышли те «наутилусы», что сегодня живут на Урале: гитарист Андрей Саднов, клавишники Алексей Хоменко и Виктор Комаров, басист Виктор Алавацкий и барабанщик Владимир Назимов. Выступлением с ними на сцене киноконцертного театра «Космос» Вячеслав Бутусов завершил празднование юбилея своей группы.

Извилистой истории «Наутилуса Помпилиуса» хватило бы на несколько команд. На еще большее количество групп хватило бы хитов и славы легендарного свердловского коллектива.

Дискография

«Али-Баба и сорок разбойников» (1982 — М)

«Переезд» (1983 — М, 1994 — CD, 2013 — LP)

«Невидимка» (1985 — М, 1994 — CD, 2013 — LP)

«Разлука» (1986 — М, 1991— LP, 1993 — CD)

«Князь тишины» (1989 — LP, 1994 — CD)

«Родившийся в эту ночь» (1991 — LP)

«Чужая земля» (1992 — LP, 1993 — CD)

«Титаник» (1994 — CD, 2013 — LP)

«Наугад» (1994 — CD, 2014 — LP, запись 1990)

«Человек без имени» (1995 — CD, 2014 — LP, запись 1989)

«Крылья» (1996 — CD, 2013 — LP)

«Титаник на Фонтанке» (1996 — CD)

«Яблокитай» (1997 — CD, 2013 — LP)

«Атлантида» (1997 — CD, 2013 — LP, записи 1994–1997)

Концертные альбомы

«Нау и Бригада С» (1988 — LP, запись 1987)

«Отбой» (1992 — LP, 1994 — CD, запись 1988)

«Ни кому ни кабельность» (1994 — CD, записи 1987–1988)

«Титаник Live» (1994 — CD)

«Акустика (Лучшие Песни)» (1996 — CD, 2013 — LP)

«Раскол» (1996 — CD, запись 1988)

«Подъем» (1997 — CD, запись 1987)

Сборники

«Легенды Русского Рока» (1996 — CD)

«Золотой век. Лучшие песни 1986–1989» (1999 — CD)

«Лучшие песни» (1999 — CD)

«Серебряный век. Лучшие песни 1991–1997» (1999 — CD)

«Grand Collection» (2001 — CD)

«Звёздная серия» (2001 — CD)

«Когда умолкнут все песни: Лучшие хиты» (2003 — CD)

«Grand Collection часть II» (2006 — CD)

«Лучшие Песни. Новая Коллекция» (2007 — CD)

«Платиновая коллекция» (2007 — CD)

«Лучшее» (2011 — CD)

«Лучшая Коллекция» (2012 — CD)

«Super Hits Collection. Коллекция супер хитов» (2013 — CD)

«Отражение»

«Я не склонен хвататься за успех. Для меня важно движение— пусть в неизвестное и неизведанное, но движение быть должно».

Сергей Кондаков

История группы «Отражение» началась в 1967 году в закрытом городе — «почтовом ящике» Свердловск-44 (тогда в обиходе это секретное место называли Верх-Нейвинском, а сейчас — Новоуральском). Восьмиклассник Саша Завада решил собрать школьный ансамбль. Музыкальные вкусы у него были правильные: еще за два года до этого, обнаружив в родительской фонотеке пластинку «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады № 7», он до дыр заслушал трек, который был обозван «Вокально-инструментальный ансамбль — английская народная песня „Девушка“» (за пределами СССР песня была известна как «Girl» группы «The Beatles»). С тех пор Саша стал постоянным слушателем музыкальных передач BBC, что укрепило его любовь к «битлам» и несколько расширило музыкальный кругозор. Вскоре после этого он, выстояв длиннющую очередь и победив в драке у кассы, купил за семь рублей свою первую гитару. Ободрав пальцы до крови, освоил инструмент, научившись играть «Чижика-пыжика».

Этих навыков было вполне достаточно для создания группы. В школе № 43, известной своими талантами и своими хулиганами, нашлось еще несколько таких же «виртуозных гитаристов». Стали бренчать вместе. К делу подошли серьезно — нашли самоучитель, освоили аккорды, стали на слух подбирать понравившиеся песни. Дело дошло до выступлений на танцах в школе. Освоив модные в то время шейки и твисты, начали подкрадываться к «битловской» музыке.

Завада увлекался филателией. И коллекцию марок имел неплохую. Какой-то заезжий спекулянт начал прицениваться к лучшим маркам восьмиклассника и уже готов был их купить, когда выяснилось, что у барыги имеется копия нот всех песен с альбома «Hard Day's Night». Судьба знаков почтовой оплаты была решена, а школьники получили возможность сравнить то, что они подбирали на слух, с настоящим клавиром. Кстати, оказалось очень похоже. Первой разученной по нотам «битловской» песней была «I should have known better». Вскоре у школьной группы появилось название «Альтаир». Лидером ее стал Саша Завада: «Конечно, нам хотелось такой же славы, как у „битлов“. И надо сказать, что кое-чего мы добились — нас даже стали прикрывать. Уж больно много народу из других школ ломилось на танцы, где мы играли».

Закончили школу. Перебрались в актовый зал филиала МИФИ-2, где была кое-какая аппаратура. Но к тому времени в бывшей школьной группе начались разногласия. Завада уже сочинял собственные песни, а остальные ребята не понимали его: народ и так тащится под то, как они играют «битлов». Зачем что-то еще? «Альтаир» стал разваливаться. В это время, в 1971 году, на репетиции начал захаживать 15-летний Сережа Кондаков. Садился в углу, внимательно слушал. Постепенно втянулся в музыкальный процесс — подпевал, что-то играл на гитаре. У них с Сашей хорошо получалось петь на два голоса. И Завада предложил Сергею попробовать поиграть вместе. Тот согласился и признался, что сам кое-что сочиняет. Сформировался новый состав: Завада на соло-гитаре, Вадим Калашников — на ритм-гитаре, Кондаков — на басу, Витя Акбашев — на барабанах. Снова начались выступления на танцах, но в репертуар входило все больше собственных песен, которые публика неплохо принимала.

Так доигрались до осознания, что пора записываться. Первые сугубо любительские альбомы «смастерили» на бытовом магнитофоне «Нота-209» с помощью самодельных инструментов и аппаратуры, которая имелась под рукой. Среди своих песен попадались и чужие номера, из тех, что играли на танцах. Тем не менее Завада относился к этим записям серьезно, давал пленки знакомым и просил их оценить и альбомы, и песни. Но если уж пленки пошли в народ, то все должно быть по-взрослому, а название «Альтаир» казалось детским. Всей группой стали думать над новым именем. Завада принес несколько вариантов, среди которых всем понравилось «Отражение». «Мы решили, что наши песни будут отражением действительности. Да и английский вариант „Reflection“ звучал хорошо».

Первые альбомы 1975–1976 годов ходили по рукам под двумя названиями — русским и английским, так что иногда даже возникала путаница. Она была неизбежна еще и потому, что в народ уплывали даже рабочие пленки. Новые мелодии напевали на псевдоанглийском языке. Так и записывали впрок. Позже Завада встречал эти «альбомы», которые ему представляли как «известную группу из Калифорнии». Было очень весело.

Музыку писали и Завада, и Кондаков, и Калашников. На собственные мелодии Саша сочинял тексты сам, а у Сергея это получалось туже: «…Я написал три текста, до сих пор хохочу от них. Это было настолько дилетантски, настолько наивно… В общем, я понял, что текст мне не поднять, и с того момента работаю только с другими поэтами».^[2] Пока «других поэтов» под руками не имелось, Кондаков искал чужие стихи в книгах.

Сергей Кондаков

Первый альбом, к записи которого отнеслись серьезно, появился в 1979 году. Это был альбом «Прыжок в никуда». Он разошелся очень хорошо, у группы появились поклонники даже в Свердловске, куда их стали приглашать с концертами. Вскоре после этого, в 1979 году, в составе появился пятый — клавишник Владимир «Фил» Филиппов, до этого игравший на скрипке в ансамбле «Блики»: «Когда я впервые попал на концерт „Отражения“, на меня произвел сильное впечатление звук — он как будто висел в воздухе. Оказалось, что обычно все пели через динамические микрофоны, а Завада пользовался электретными МК-2. Он придавал голосу серебристый окрас… Мне так понравилась их музыка, что я попросился в группу. Меня взяли, и я стал дважды в неделю ездить из Свердловска, где учился в УПИ, в родной город на репетиции — два часа на электричке в один конец».

Приход Филиппова, прирожденного организатора с музыкальной школой за плечами, придал «Отражению» новый импульс. Володя закупил магнитофоны «Юпитер» и «Тембр» — самые серьезные на тот момент звукозаписывающие агрегаты, имевшиеся в открытой продаже закрытого города. У знакомых барыг взял на время «Akai-4000». Вооруженная этой разномастной техникой группа удивила всех, записав за 1980 год сразу пять альбомов. Естественно, в них вошли песни, сочиненные заранее, но зафиксированы все они оказались в олимпийский год, переполненный разномастными рекордами. Самым удачным из этой пятерки получился альбом «Горячая неделя». Его 12 песен действительно сделали за семь жарких дней в августе. Для записи привлекли даже струнную группу: Евгения Заварзина и Алену Ремённую. Их скрипичные партии, аранжированныеФилипповым, здорово украсили альбом.

Писалось «Отражение» оригинальным способом: сначала фиксировали партии вокала, фортепьяно и бас-гитары, потом накладывались барабаны и соло-гитара. Ритм немного плавал, но зато пели Завада, Кондаков и Калашников очень чисто и в унисон, прямо как грузины. В один из треков вставили случайно записанный вопль человека, получившего удар током от микрофона во время городского конкурса самодеятельности. Группе очень нравился такой «спецэффект».

После каникул Володя приехал в общагу и гордо поставил «Горячую неделю» Шуре Гноевых, звукооператору «Сонанса»: «Саша внимательно послушал, а потом взял и убил меня „Шагреневой кожей“, которую они записали тем же летом».

Примерно в это время состав «Отражения» немного изменился. Акбашев ушел в армию, а Вадик Калашников, хотя и не отличался четким чувством ритма, пересел на барабаны. На заводе он изготовил ударную установку целиком из металла, правда, не из стали, а из какого-то полувоенного сплава. Возить ее было тяжеловато, зато звучала она хорошо, по-панковски. Фил, до этого игравший на простом пианино, купил «Korg». Но мягкий звук «Корга» Володе не нравился, и позже он приобрел тяжеленный электроорган «Ионика».

Под влиянием Филиппова, увлекавшегося в то время арт-роком, «Отражение» отказалось от песенных форм и перешло на длинные инструментальные композиции. С такой программой выступили в УПИ на физтехе, съездили на рок-фестивали «АзИСИ-81» в Баку и «Опус-82» в Вильнюс. Вернулись несколько озадаченными — принимали их далеко не так восторженно, как в родном городе. Всем было понятно, что пора что-то менять, но что и как — по этому вопросу мнения расходились все больше и больше. Вернулись к песням, но проблем это не решило. Кондаков корил Заваду: «„Битлы“ за десять лет весь мир поставили на уши. Мы тоже играем десять лет, и что? Надо кардинально менять нашу музыку».

В новогоднюю ночь 1983 года состоялся решающий разговор. Александр покинул группу: «Решение было тяжелым, но я его принял и пожелал им удачи. Мне хотелось, чтобы название „Отражение“ осталось со мной, все-таки я его придумал. Они немножко поработали под каким-то другим именем, но не пошло. Так и остались „Отражением“». Завада попробовал набрать новый состав, но музыкантов такого уровня ему не попалось. Тогда он попытался писаться один, но без особого успеха, и с музыкой завязал вовсе.

Оставшиеся музыканты в 1983 году записали очень спокойный и мелодичный альбом, на котором Филиппов вместе с саксофонистом Василием Кашиным вдоволь поэкспериментировал со звуком. Пленку отвезли на смотрины в Свердловск, где ее страшно раскритиковал гитарист «Урфина Джюса» Егор Белкин. Он обозвал альбом «лонг-дринком» или, проще говоря, тягомотиной. Расстроенные «отраженцы» иронично назвали свою работу «Лимонадом» и решили не распространять ее.

Вскоре произошло радикальное изменение состава. «Я искал гитариста, который бы не боялся играть круто и эмоционально, — рассказывал Кондаков. — К сожалению, мои поиски были безуспешны, гитару пришлось взять самому, а для группы поискать басиста». Нашелся Андрей Коняхин, до этого игравший на клавишах в УПИйской группе «Затянувшееся ожидание». «Отраженцам» было проще уговорить Андрея сменить инструмент, чем взять в состав какого-нибудь средненького басиста. Они оказались правы — Коняхин быстро освоил бас. Вскоре в группе появился и новый барабанщик — Шурик Каменецкий, игравший до того в группе «Арахис». Сформировался состав, который и вошел в историю отечественной рок-музыки. Следующие два года «Отражение» не записывалось и редко давало концерты — новичков вводили в курс дела. Нечастые выступления случались в основном в столь же закрытом «почтовом ящике» Свердловск-45 (ныне город Лесной) в гостях у своих друзей из тамошней группы «ОТК».

Резкий поворот в творчестве произошел в конце 1985 года, когда Кондаков и Филиппов попали под влияние «The Police». Почти сразу начала вытанцовываться программа в стиле жесткой новой волны на стихи Евгения Карзанова. Премьера новых песен состоялась 21 июня 1986 года на I фестивале Свердловского рок-клуба. Публика, ожидавшая от «Отражения» или мелодичных бит-песен, или инструментального арт-рока, обалдела от совсем другого материала. Тем же летом эти песни обрели законченный вид в альбоме «Другая игра».

С этого момента «Отражение» уверенно заняло место в первом ряду рок-клубовских команд. Группа активно гастролировала по всей стране и даже за ее пределами, стала одной из немногих, кто выступил на всех четырех свердловских фестивалях. Зрители встречали их новую программу по-разному, но коллеги-музыканты всегда оценивали «отраженцев» чрезвычайно высоко.

Новые альбомы появлялись ежегодно. Они сильно отличались по настроению и тематике, но эти перемены никем не планировались изначально. Во второй половине 1980-х на творческой кухне «Отражения» царило равноправие, группа обходилась без явного лидера, Сергей просто был более на виду, как фронтмен. Главным являлась музыка, которую писали Кондаков и немного Филиппов, Володя же занимался и аранжировками. Звучание группы обогатилось с приходом в 1988 году молодого саксофониста Андрея Голикова. Мелодии всегда писались уже на готовые стихи. «Появлялся человек с текстами, и мы решали — забубеним альбом, — вспоминает Филиппов. — При этом ни о какой концепции не задумывались, писали, как получится».

Смены настроения альбомов объяснялись тем, что стихи для них сочиняли разные авторы. Философичность карзановских текстов «Другой игры» показалась неубедительной, и Кондаков привел своего старого приятеля, Петю Сытенкова. С его стихами альбомы «Излом» (1987) и «Членский взнос» (1988) получились изрядно политизированными. Подустав от политики, «Отражение» нашло поэта Бориса Катца, и «Песни юных женщин» вышли лиричными и даже чуть сентиментальными.

Несмотря на напряженный концертный график, музыканты с работы не увольнялись, умудряясь подстраивать расписание гастролей под выходные дни и отгулы. Инженеры Филиппов, Каменецкий и Коняхин на заводе обогащали уран, геодезист Кондаков в огромном тулупе бродил по городу с теодолитом. В 1990-м Сергей и Володя перешли на более творческую работу в заводское ДК: Филиппов — руководителем группы «Отражение», а Кондаков — дискотетчиком. Для занятий музыкой появилось больше времени.

В сентябре 1989-го «Отражение» записало свой лучший альбом. Сначала музыканты называли его «Позиции любви», но к моменту официального выхода в свет он получил окончательное имя — «Песни юных женщин». Мелодичная гитарная волна, не характерная для свердловского рока, но очень актуальная на тот момент во всем мире, тронула сердца слушателей. «Отражение» с успехом выступило на IV фестивале СРК, а через год переписало альбом в Ленинграде специально для выпуска пластинки. Виниловый диск «Отражения» вышел в конце 1991 года.

«Отражение», 1989. Фото Александра Шишкина

К тому моменту от «золотого» состава в строю оставалась только половина. Коняхин и Филиппов по различным причинам, не связанным с музыкой, группу покинули. Еще до них, в марте 1990-го ушел и Голиков. К Кондакову и Каменецкому присоединился бас-гитарист Леонид Рукавишников. В 1992 году трио записало на стихи Евгения Кормильцева альбом «Теплая волна». Он продолжил линию «Песен», но особого распространения не получил — время магнитофонного рока уже уходило, а издать работу на CD не удалось. В 1993 году Рукавишникова на басу сменил Александр Козлов из группы «Цербер». В 1994 году Кондаков окончательно перебрался в Екатеринбург, где собрал новое «Отражение» из бывших музыкантов «Насти» — Андрея Васильева (гитара), Владислава Шавкунова (бас) и Андрея Коломейца (ударные). В таком составе группа просуществовала до конца тысячелетия. Летом 2000 года Сергей внезапно, прямо во время репетиции, собрал вещи и, к удивлению остальных «отраженцев», уехал пытать счастье в Москву.

Столица осталась глуха к попыткам Кондакова покорить ее своей музыкой. Через три года он вернулся на Урал. Пытался затевать новые музыкальные проекты, но неудачно. В мистический день 7 июля 2007 года (07.07.07.) Сергей Кондаков не проснулся. История «Отражения» завершилась окончательно.

Дискография

«Путь голубой звезды» (1974–1977 — М)

«Тринадцать» (1978 январь — М)

«Дорога в небо» (1978 май — М)

«Кривые зеркала» (1978 ноябрь — М)

«Факир» (1979 — М)

«Прыжок в никуда» (1979 — М)

«Маразм (или куча щебня)» (1980 — М)

«Песочные часы» (1980 — М)

«Горячая неделя» (1980 — М)

«Микроскоп» (1980 — М)

«Голубая сказка № 28» (1980 — М)

«Лимонад» (1983 — М)

«Другая игра» (1986 — М)

«Излом» (1987 — М)

«Членский взнос» (1988 — М)

«Песни юных женщин» (1989 — М, 1991 — LP, 1996 — CD)

«Тёплая волна» (1992 — М)

«Р-клуб»

«Мы старались делать так, чтобы наше творчество нравилось публике».

Олег Моисеев

В 1974 году шестиклассник Игорь «Егор» Белкин познакомился с восьмиклассником Олегом «Мосей» Моисеевым. Сблизила их общая любовь к современной музыке. Верхняя Пышма, расположенная в нескольких километрах от Свердловска, была городом маленьким, и тех, кто мог отличить «Deep Purple» от «Веселых Ребят», было не так уж и много. Сначала вместе слушали музыку, потом начали ее подбирать. Бренчали на гитарах, общий приятель Игорь Толстиков барабанил по столу — дело шло к созданию группы. Пытались снимать советскую эстраду, петь на корявом английском языке. Вершиной устремлений была игра на танцах в своей и соседних школах.

Первое выступление группы «The Keys» состоялось в 1975 году в родной школе № 33. Какие-то старые, раздолбанные гитары нашлись. Отыскались даже три квадратных колоночки «Электроника», каждая ватт по 15. Не было баса. В Свердловске в магазине «Умелые руки» случайно обнаружили полуфабрикаты — корпус и гриф по отдельности. Купили, собрали, натянули струны от рояля, приделали какие-то датчики. Как ни удивительно, устройство работало. В первую неделю Олег Моисеев, назначенный басистом, содрал пальцы до костей, потом они загрубели, и дело пошло на лад. За три дня до дебюта Белкин возмутился, что бас какой-то ободранный, притащил банку печного лака, и инструмент приобрел красивый, радикально-черный цвет. «Но у печного лака есть одна особенность: он, падла, вообще не сохнет, — смеется Олег, — поэтому во время нашего первого выступления бас мог держаться вовсе без ремня. Его липкий корпус достаточно было посильнее прижать к пузу, и он мог висеть просто так».

Дебют прошел успешно. Группа перебазировалась в Дом пионеров, а затем — в ДК «Восток». Там имелась кое-какая аппаратура, и работал Аркадий Балакин, руководивший местным вокально-инструментальным ансамблем. Выпускник музучилища, профессиональный музыкант, успевший поработать в филармонии, он многому научил юных пышминцев. Главное, что они усвоили, — к музыке надо относиться профессионально. В 1979 году поменялся состав. Новый барабанщик Сергей Полухин перетащил группу в клуб завода «Радуга». Примерно в это же время команду покинул клавишник Николай «Клосс» Остарков. Его заменой стал Виктор «Пиня» Резников. Он был постарше остальных, успел несколько сезонов поработать на танцплощадке в городском парке и в первом верхнепышминском ВИА «Славяне». Именно Пиня придумал группе имя: «У меня в голове вертелось несколько сочетаний слов „Радуга-клуб“, „Рекордс-клуб“, „Резников-клуб“… Все они начинались на букву „Р“ и естественным путем получился „Р-клуб“».

Группа сформировалась. Основной репертуар по-прежнему был свадебно-танцевальный — на таких мероприятиях, естественно, игрались популярные песни из телевизора и с пластинок. Но Пиня уже давно писал собственные песни, очень лиричные по содержанию и мелодиям. И под его влиянием за сочинительство взялись Белкин с Моисеевым. «Мы даже не знали, для чего это нам. Просто писали что-то свое без всяких далеко идущих целей». Музыка у Егора выходила бодрая и веселая. Таким образом, репертуар «Р-клуба» получился разнообразный — любой слушатель мог найти в их кантри-поп-роке что-нибудь созвучное своему характеру и настроению.

В конце 1980 года с музыкой «Р-клуба» впервые познакомился его будущий вокалист Сергей «Агап» Долгополов: «Они звучали ничуть не хуже, чем то, что я слышал раньше. Понятно было, что многие гармонии и ритмы брались из западных образцов, но то, как ребята преломляли их в собственном творчестве, было здорово. Авторитет парней из соседнего ДК в моих глазах тут же вырос почти до небес».

Молодая команда бодро начала окучивать родной город. Выступали много и охотно. По словам Белкина, «первую программу „Р-клуба“ играли везде, где только удавалось найти сцену».

В начале 1981 года музыканты сдружились со студентом архитектурного института Вовой Лупиным, жившим неподалеку. Вове нравилась их музыка, и когда в Архе пошли разговоры о проведении первого в Свердловске рок-фестиваля, он замолвил словечко за верхнепышминскую команду перед руководителем клуба САИ Геной Барановым. Геннадий против участия совершенно неизвестной ему группы из какой-то Верхней Пышмы не возражал — чем больше участников, тем фестиваль представительнее. Белкин уверен, что взяли их «для создания определенного фона. Ведь мы были веселой, жизнерадостной командой. Наша музыка была предельно проста, тексты предельно оптимистичны. К тому же мы уже умели устанавливать контакт с залом».

Еще во время обсуждения организационных вопросов фестиваля верхнепышминцы блеснули своим веселым раздолбайским характером. На общем собрании решали насущные проблемы: в каком порядке настраиваться, кто за кем будет выступать. Мося заскучал и по-простому предложил сбегать за пивом: «Собрание сразу пошло веселее. Мы никого из них не знали, а значит, и авторитетами они для нас никакими не были. Только перед самым фестивалем мы поняли, что у них есть какие-то свои табели о рангах, что имеются группы с историей — „Урфин Джюс“, „Трек“, „Змей Горыныч Бэнд“. Для нас это все было внове».

Чтобы усилить музыкальный потенциал группы, перед самым фестивалем в «Р-клуб» рекрутировали 18-летнего Агапа, обладавшего широким вокальным диапазоном. Его задачей было мощно пропеть две резниковские песни, «Два жирафа» и «Небо», так, чтобы они не очень выделялись среди белкинского материала. Программу усиленно репетировали. Почти все песни пробовали и на публике, втыкая одну-две из них в свои выступления на свадьбах.

Шестого июня 1981 года битком набитый автобус «ЛиАЗ», выделенный нежно любившим группу заводом «Радуга», подкатил к Свердловскому ДК «Автомобилист». Из автобуса вывалилась шумная толпа — Верхняя Пышма прикатила на рок-фестиваль. В гримерке они оказались первыми, начали переодеваться. Сразу после них приехал «Трек». Зашел Женя Димов и изо всех сил стал старательно делать вид, будто верхнепышминцев вообще никем не считает. Они и сами себя никем особо не считали, но и «Трек», и Женя Димов в частности, им вообще никуда не упирались.

Пока остальные группы занимались такой ерундой, как настройка, о которой «Р-клуб» и понятия не имел, верхнепышминские рокеры обнаружили через дорогу от ДК пельменную, где продавали отличный портвейн. Под пельмени с портвейном чуть не забыли о фестивале вообще. Опомнились только когда прибежал гонец от Баранова и закричал, что через 10 минут их уже ждут на сцене.

Никакой боязни сцены «Р-клуб» не испытывал. Все вещи были отыграны настолько, что отскакивали от зубов. Тридцать человек сидели в зале, триста или три тысячи — им было все равно. Жахнули они мощно. Впоследствии зрители вспоминали, как «Р-клуб», «изо всех сил скрывая свою провинциальную застенчивость, устроил на сцене рок-фестиваля отвязное шоу: нечто среднее между вторым днем могучей сельской свадьбы и финалом конкурса заводской самодеятельности».

«Баранов не дал нам последнюю вещь отыграть. Мы хотели закончить резниковской песней „Сказка“, но Гена понял, что если мы еще на немножко останемся на сцене, то восторженная публика к чертовой матери разнесет весь ДК», — рассказывает Моисеев. Таким образом, получается, что нынешний Свято-Троицкий собор своим сегодняшним благолепием обязан сообразительности Геннадия Баранова, вовремя выдворившим пышминцев с фестивальной сцены. Неожиданно для всех «Р-клуб» стал обладателем главного приза — зрители проголосовали за бодрость и веселье. Виктор Резников этим ничуть не удивлен: «Мы же наглые пышминские парни. Поехали с мыслью всех поставить на уши. Весело отлабали свою программу, познакомились со всеми, побухали»…

Олег Моисеев объясняет успех группы ее приземленностью: «Другие музыканты росли на „Led Zeppelin“, на арт-роке всяком и были уверены, что чем более заумно они наковыряют на своих гитарах, тем будет круче. А мы росли совсем на другой музыке. „The Beatles“, „Creedence Clearwater Revival“, „Cristie“ — вот направление, в котором мы развивались, а это же кантри, рок-н-ролл и прочая веселуха. Кроме того, все эти „урфины“ и „треки“, сочиняя музыку, старались, чтобы она нравилась прежде всего им самим. У нас же был другой подход. Мы выросли, играя на танцах и свадьбах. И привыкли проверять свои песни не на себе, а на других людях». Сразу после фестиваля Анатолий Королев, ставший для «Р-клуба» кем-то вроде импресарио, организовал группе несколько концертов в Свердловске. Первый из них состоялся в автотехникуме. Свежий титул победителя фестиваля сработал — набился полный зал. Дальше уже сработал сам «Р-клуб» — понравилось всем. Таким же образом прокатились еще по нескольким техникумам и училищам Свердловска.

В начале августа засели за запись первого альбома. Олег Ракович, присутствовавший на этой трехдневной рекорд-сессии и создавший о ней подробный фотоотчет, до сих пор находится под впечатлением от царившей в ДК «Радуга» атмосферы: «„Р-клуб“ — это был такой бодряк! К сожалению, неповторимый. Ничего лучшего в плане куража, веселья и пофигизма уральский рок не создал».

Однако сами музыканты считают, что это раздолбайство пошло во вред и альбому, и биографии группы. Песни сочинялись абсолютно разноплановые, и все, что было написано, запихали в альбом. То, что музыку писали два автора, тоже раскачивало ситуацию. Без строгой концепции перспективы группы были туманны.

В сентябре 1981 года Егор Белкин стал гитаристом «Урфина Джюса». Тогда чувствовалось, что у группы Пантыкина есть будущее, а для Егора это значило очень много. В «УД» на должность звукооператора ушел и Пиня: «Мне казалось, что там все гораздо взрослее и серьезнее, чем то, чем мы занимались. Конечно, немного заумнее, но все равно интереснее».

Группа фактически распалась. Олег Моисеев остался не у дел: «Один мой знакомый говорил, что Пантыкина надо было убить хотя бы за то, что он развалил такую прекрасную группу, как „Р-клуб“. Но история не знает сослагательного наклонения…»

Почти четыре года «Р-клуб» оставался только воспоминанием. В 1985-м оказалось, что старинный приятель всех «р-клубовцев» Михаил «Мишель» Злоцкий сочиняет музыку. Примерно в то же время Илья Кормильцев познакомил верхнепышминцев со своим другом Ником Соляником, который писал стихи. И вдруг выяснилось, что тексты Соляника и музыка Злоцкого идеально совпадают по настроению, удачно дополняя друг друга.

«Ник — человек своеобразный, — рассказывает Долгополов. — Он принес огромную пачку своих творений, где все было замешано на смерти и на разных потусторонних темах. Мы выбрали из этой кипы самые легкие произведения. Например, „Прокаженный“ — это вообще соляниковская лирика». С песен о смерти началась вторая жизнь «Р-клуба». Новая программа ознаменовала поворот совсем в другую сторону — в сторону мощного харда, инфернальных воплей, черной кожи и размалеванных физиономий. В ее реализации помог земляк, барабанщик «Урфина Джюса» Владимир «Зема» Назимов. «УД» начал отдавать долги…

Новый альбом «2х2=4» был записан за одну ночь в самом конце января 1986 года в каком-то закутке общежития лесотехнического института. Часть помещения завесили одеялами, за ними поставили барабаны. Назимов и Моисеев отыграли свои партии на раз, а вот с гитарой Злоцкого и вокалом звукоинженеру Леониду Порохне пришлось повозиться. «К сожалению, одна чудесная вещь в альбом не вошла, — вспоминает Агап. — В „Полночном цирке“ оказался запорот дубль, а копий не осталось. Впрочем, остался текст, музыка в памяти есть, может быть, мы когда-нибудь ее еще и реанимируем».

«Р-клуб» и приближенные, 20 июня 1986. Фото Дмитрия Константинова

Когда обсуждались вопросы первого фестиваля рок-клуба, оргкомитет решил, что именно программа «Р-клуба» лучше всего подойдет для открытия — мощная музыка и мощная подача. Над фестивальной программой работали кропотливо. Досконально она была отрепетирована дома, на кухне у Злоцкого. Номера отрабатывали без всякого электричества, прямо на коленках. Несколько прогонов прошли в ДК «Восток». Народ, веселившийся на тамошней дискотеке, очумело пер в комнату, где играла совсем не танцевальная музыка: «А че это вы тут делаете?» Генеральный прогон прошел в последнюю ночь перед фестивалем на сцене клуба горного института, еще не остывшей от репетиции «Наутилуса Помпилиуса». Специально позвали Могилевского и придумали ему саксофонную партию. Попросили Белкина вспомнить молодость и сыграть гитарное соло. 20 июня группа выступила достойно, но непуганое жюри пришло в шок не только от вида раскрашенного Агапа, но и от рева, который выдавал еще не отстроенный аппарат. «Р-клуб» остался неаттестованным.

После такого удара группа опять впала в анабиоз. «Даже если бы мы и продолжили играть, то долго в том же виде не продержались бы. Волна общего увлечения роком схлынула года через три-четыре, а среди тех, кто остался на плаву, хардовых команд почти не было. Так что нам все равно пришлось бы возвращаться к первой программе».

В конечном итоге это и случилось, правда, спустя четверть века. В 2013 году вновь собравшийся «Р-клуб» выступил на празднике в честь Дня металлурга в Верхней Пышме. Для земляков играли люди, стоявшие на сценах первого свердловского фестиваля 1981 года и первого фестиваля СРК: Егор Белкин, Олег Моисеев, Сергей Долгополов, Михаил Злоцкий, Виктор Резников, Владимир Назимов. Весь город так ходил ходуном от музыки своих героев, что через месяц их пригласили в Екатеринбург. В День города они отыграли на фестивале «Старый Новый Рок» на центральной площади 1905 года. Большинство слушателей в момент выхода их первого альбома явно еще не родились, но огромная толпа завелась от песен «Р-клуба» так же, как студенты архитектурного института в 1981 году.

Эти удачные концерты, доказавшие, что и у сегодняшней публики есть интерес к творчеству «Р-клуба», как будто влили свежее вино в старые меха. Появились новые песни, новые идеи, предложения от организаторов концертов из других городов. Судя по всему, «Р-клуб» способен еще не раз удивить публику.

Дискография

«Не утешайся» (1981 — М)

«2х2=4» (1986 — М)

«Рок-Полигон»

«Это был мой первый и единственный рок-н-ролльный опыт».

Александр Новиков

За плечами у 29-летнего Александра Новикова уже имелся солидный музыкальный багаж. Еще в начале 1970-х он выступал вместе с легендарной группой из УПИ «Полимер», а затем с успехом переиграл во многих свердловских ресторанах. Но Саша со школьных лет сочинял песни сам, и ему хотелось исполнять со сцены именно их. В 1982 году Новиков плотно общался с группой «Урфин Джюс». Правда, сотрудничество носило не творческий, а, скорее, технический характер: Александр ставил аппаратуру на репетиционную базу «УД» в Верхней Пышме. Послушав «джюсовские» песни, Новиков решил, что тоже может сочинять не хуже, и написал целую хард-роковую программу.

Первая попытка исполнения новых песен была предпринята в составе трио: Новиков (гитара), Сергей Курзанов (экс-«Голубое пламя», бас, вокал) и барабанщик Владимир Назимов, который репетировал с Александром параллельно с основной работой в «Урфине Джюсе». Проект казался перспективным — голосина у Курзанова был такой, что легко покрывал любые площадки, даже без помощи уже славившейся на весь регион самопальной новиковской аппаратуры. Но Сергея пригласили на работу в ресторан на далеком Севере, и он, соблазненный обещаниями длинного рубля, на несколько лет покинул Свердловск. Группа рассыпалась, еще даже не дебютировав.

Через некоторое время Новиков случайно встретил клавишника «Слайдов» Алексея Хоменко и поделился своими проблемами: есть песни, но некому их исполнять. У «Слайдов» в тот момент были схожие, но зеркальные трудности: отличные музыканты сидели без интересного песенного материала. В результате этой случайной встречи минус на минус дал плюс, и новая группа «Рок-Полигон» приступила к репетициям в только что открытом Дворце культуры УЗТМ.

Свою роль в этом альянсе сыграло и то, что Новиков с детства знал музыкального руководителя «Слайдов» Владимира Елизарова. «Если бы не наше давнее знакомство, я бы Сашиными песнями не заинтересовался, — говорит Елизаров. — Я тогда писал для „Слайдов“ сложные инструментальные композиции, и поэтому „Гена-крокодил“ казался мне не более чем приколом. Это не моя музыка, она слишком банальна».

Сразу стали готовить дебютный альбом. В ноябре 1982 года Александр Новиков (вокал), Алексей Хоменко (клавишные), Владимир Елизаров (гитара), Всеволод Чикунов (бас), Сергей Кузнецов (саксофон) и Сергей Пьянков (барабаны) на студии свердловского телецентра приступили к записи. Процесс не нарушил даже всесоюзный траур — над одной из песен работали прямо в день похорон Брежнева. «Мы играем, — рассказывает Хоменко, — а в соседней комнате идет трансляция, как гроб с веревок падает…» Возможно, из-за траурной атмосферы альбом, увидевший свет в начале 1983 года, местами получился довольно смурным. В целом он был сделан в популярном тогда жанре филармонического рока, типа «Землян» и «Круиза», в музыке которых господствовал бравурный оптимизм.

Дебют «Рок-Полигона» состоялся на сцене клуба УПИ 10 декабря 1982 года. Зал битком набился студентами — рок-концерты уже становились редкостью. Принимали хорошо, но, как выяснилось, не все — кто-то чрезмерно бдительный добрался до рубильника, и выступление осталось без коды.

«Рок-Полигон», 1984

В следующем году «Рок-Полиг он» выступил еще несколько раз — в ДК УЗТМ и на площади перед ним на празднике Орджоникидзевского района. В самом конце года записали и второй альбом. «Когда мы делали программу „Рок-Полигона“, мы кайфовали! Это было так здорово — делать свой материал, который пойдет в народ. Пусть песни были Александра, но он был одним из нас, свои партии мы все сочиняли сами, вместе все аранжировали…» — говорит Алексей Хоменко.

В мае 1984-го с Новиковым столкнулся на улице Николай Грахов: «Александр, немного смущаясь, рассказал мне, что он записал тут какой-то альбом, но это так, баловство. В душе-то он настоящий рокер!» Этим «баловством» был сборник песен в стиле, который сегодня именуется шансоном. В середине 1980-х такую музыку попросту называли блатной.

Альбом «Улица Восточная», более известный под именем «Вези меня, извозчик», моментально разлетелся по стране, и через несколько месяцев песни Александра Новикова звучали почти в каждом такси — от Гомеля до Владивостока. Реакция властей не заставила себя долго ждать. После того как новиковские «шансоны» прозвучали в эфире забугорных радиостанций, он был арестован. Летом 1985 года суд приговорил Александра Новикова к десяти годам колонии за «хищение социалистической собственности в особо крупных размерах». Надуманность предъявленного обвинения никто и не пытался скрывать. Срок известный на всю страну музыкант отбывал на севере Свердловской области в городе Ивделе.

Кампания за освобождение Новикова разгорелась в 1988 году. В Свердловске ею активно занималась группа «Водопад имени Вахтанга Кикабидзе», которая посвятила ивдельскому сидельцу куплет в песне «Бардам России», поставив его в один ряд с Высоцким, Галичем и Башлачевым. Лидеру «Водопада» Сергею Лукашину передавали, что Новиков узнал про эту песню и был даже смущен столь лестной компанией. На III фестивале рок-клуба Лукашин прямо со сцены объявил о сборе подписей под требованием об освобождении певца.

После выхода на свободу в 1990 году Александр Новиков с аншлаговыми концертами объехал всю страну. Сначала ему аккомпанировала группа «Внуки Энгельса» в составе Хоменко, Елизаров, экс-«наутилусовец» Виктор Алавацкий (бас) и бывший барабанщик «Чайфа» Игорь Злобин. Немного позже Новиков выступал с группой «Хипиш», в которой, помимо прочих, играли Злобин и Павел Устюгов, также до этого выступавший с «Чайфом». Правда, рок-н-ролльный репертуар Новиков забыл окончательно и бесповоротно. Со сцены звучала музыка, окутанная ореолом реального тюремного срока автора. Таким авторитетным бэкграундом могут похвастаться немногие исполнители шансона. В настоящее время известный на всю Россию артист Александр Новиков работает художественным руководителем Уральского государственного театра эстрады.

Алексей Хоменко уверен, что «без „Рок-Полигона“ не было бы сегодняшнего Новикова. Если бы Александр остался в рок-н-ролле, он все равно бы достиг больших высот. Даже если бы он пел свои песни под гармошку, то заткнул бы за пояс Заволокиных. И дело не только в творческом потенциале, который у Новикова огромный. Он каждую свою новую песню пишет так, как будто все, что в мире было написано до нее, никакого интереса не представляет».

Дискография

«Рок-Полигон» (1983 — М)

«Рок-Полигон II» (1984 — М)

«С-34»

«Концертов у нас практически не было. Творческая энергия находила выход только в записи альбомов. Зато, благодаря им, нас кто-то до сих пор и вспоминает».

Сергей Пучков

Костяк будущей группы «С-34» сбился под бормотание лектора в аудитории Э-412 электрофака УПИ. Именно там познакомились первокурсники Сергей Пучков и Алексей Густов. Было это в 1972 году. Вернувшись из колхоза, они сколотили группу и начали потихоньку репетировать в учебных аудиториях. Сценический дебют коллектива, тогда носившего романтичное имя «Каравелла», случился сразу на представительном общеинститутском смотре самодеятельности, куда неопытные первокурсники, как единственные музыканты с электрофака, попали автоматически. Ребята впали в ступор уже при виде фирменного аппарата, сдвоенных клавиш и мощной ударной установки, на которых им предстояло играть. Когда же открылся занавес и они увидели битком набитый зал, перепуганный вокалист Коля Шубин просто в беспамятстве сбежал за кулисы. Его вернули к микрофону, с грехом пополам под хохот зала доиграли две песни и с позором покинули сцену. Опытный директор клуба УПИ твердо предсказал им, что ни один из них никогда не будет извлекать звуки ни из какого инструмента, и посоветовал ребятам сосредоточиться на овладении основной профессией. Сергей с Алексеем не вняли советам старшего товарища…

Алексей продолжал играть на клавишах и барабанах, Сергей — то на басу, то на гитаре. Их группы меняли составы и названия: «Летучий голландец», «Весна», «Звенящие струны», «Екатеринбург». С калейдоскопической быстротой мелькали и места базирования ансамбля. Например, в период именования «Каравеллой» коллектив приютился под крылом одноименного стройотряда. Но после первой же агитки музыкантов выгнали — они слишком усердно расслабились после трудов на танцплощадке припасенным портвешком.

Только осев на несколько лет в общежитии теплофака УПИ, парни смогли заняться музыкой более основательно. Начались эксперименты со звукозаписью.

Деятельность группы ненадолго прервалась, когда Пучков уехал по распределению «на Севера», но с его возвращением занятия музыкой возобновились с новой энергией.

В 1979 году коллектив, в этот момент называвшийся «Билет без выигрыша», обучил игре на барабанах младшего брата Сергея, Александра. Репетировали, пытались что-то записывать. Несмотря на то что за пару лет этих занятий новое название стало известно в музыкальных кругах Свердловска, его решили в очередной раз сменить. В здании НИИМТ группа базировалась в комнате № 34. С приходом басиста Сергея Тузанкина номер комнаты получил прописку в имени ансамбля, и в 1982 году в калейдоскопе уральской музыки закрутился еще один фрагмент — «Студия-34», или просто «С-34». К этому времени Густов отошел от музицирования, сосредоточившись на звукозаписи. Этому способствовали и неизбежные творческие разногласия в коллективе с двумя лидерами. «Я по натуре мелодист-лирик, — объясняет Алексей, — а Серега больше рокер, он любил жесткач».

Спокойные занятия творчеством закончились быстро. В том же году группу выперли из комнаты, давшей ей имя, и из здания института вообще. Первые свои альбомы — «Мир — кино» и «Несколько коротких мыслей» — коллектив записывал в буквальном смысле по-семейному: когда дома у брата Сергея, когда у брата Александра. С помощью обычного бытового магнитофона впервые был зафиксирован мелодичный поп-рок «Студии-34».

Свои короткие альбомы «С-34» размножала на маленьких 125-метровых катушках тиражом 3–4 экземпляра. «Я тогда работал на секретном заводе в одном цехе с парнем, которого звали Володя Назимов, — вспоминает Сергей Пучков. — Он познакомил меня со своим другом из соседней ремонтной бригады по имени Егор Белкин. Через них я вышел на Пантыкина. Все, что мы записывали, я отдавал этой крутой тусовке. Они слушали, обсуждали, каким-то образом распространяли. Если что-то из нашего творчества стало известно за пределами узкого круга, то только благодаря Пантыкину».

Только через два года группа осела в ДК им. Лаврова и смогла расширить состав, приняв в свои ряды двух клавишников — Костю Биенко и Андрея Галкина. Началась более-менее нормальная работа. То есть работа опять-таки самозаписывающая. На сцену «С-34» выходила только на официальных мероприятиях, чтобы пропеть дежурную «Не расстанусь с комсомолом…» — надо было отрабатывать базу. Собственный материал ребята с 1982-го по 1986-й ни разу перед публикой не исполняли, так что их появление на I рок-клубовском фестивале было практически дебютом.

«Как раз перед этим мы записали альбом „С помощью друзей“. В нем пытались экспериментировать с клавишами. Результат мне не нравится — слишком много попсы получилось», — говорит Сергей Пучков. Тем не менее фестивальная программа была построена именно на свежем материале. Специально для выступления был приглашен левый вокалист. Он не очень уверенно ориентировался в песнях, да и музыканты не чувствовали себя с ним единой командой. Эксперимент не удался, программа не прокатила.

Стало ясно, что необходимы перемены. Был взят профессиональный ударник Михаил Кузнецов, а Саша Пучков встал к микрофону и запел. В таком виде спустя полгода «С-34» уже гораздо уверенней выступила на одной из творческих лабораторий. Программа, некоторые песни из которой чуть позже вошли в лучший альбом группы «Без чудес», была гораздо теплее встречена залом. Эта запись участвовала в конкурсе магнитоальбомов, проводимом журналом «Аврора», и была отмечена дипломом. «С-34» начала концертировать, ездить по области. После выпуска последней записи «Останусь прежним» группа распалась.

«С-34» в ДК Лаврова, 1987

Александр Пучков и Андрей Галкин создали недолго просуществовавший проект «Лондон». Сергей Пучков создал группу «Доктор Роберт», в которой играли также Сергей Тузанкин и Михаил Кузнецов. По своей стойкой генетической памяти «ДР» тоже записывался много, выпустив в свет в 1989–1991 годах три фонограммы. После нескольких пертурбаций под крышей «ДР» вновь объединились Алексей Густов и Пучков-старший, записавшие в 1997 году альбом «Теплый ветер». В разгар 90-х старый знакомый по УПИ Коля Григорьев позвал Сергея посотрудничать с проектом «ПоездКудаНибудь», в вагонах которого уже сидели Пантыкин, Назимов и Николай Григорьев. Когда через несколько лет «Поезд…» прибыл к конечной станции, Михаил Симаков попросил Сергея временно заменить внезапно исчезнувшего басиста «Апрельского марша». Пучков выступил с «Маршами» раз, другой… Втянулся, и до сих пор появляется в их составе при периодических возрождениях. Алексей Густов после ухода из «С-34» понял, что ему интересней «не играть в группе, а играть на группе», то есть заниматься продюсированием. Самый известный период его творческой биографии связан с работой звукорежиссером «Чайфа» в 1986–1988 годах. Позже он для души музицировал с однокашниками по УПИ в рамках реанимированной легендарной группы 70-х «Полимер».

Творчество «С-34» прекрасно подходит для выводов почти планетарного масштаба. После фестивального провала многие в рок-клубе не воспринимали ее всерьез, считали чуть ли не ВИА. Переслушать их старые и новые записи мало кому приходило в голову. А зря! С дистанции в четверть века видно, что короткие альбомы «С-34» значительно выше среднего советского уровня тех лет. И мелодически, и тематически, и текстуально — это самый настоящий мэйнстрим соврока 1980-х. Коллектив легко можно представить на подмостках Ленинградского рок-клуба или Московской рок-лаборатории. В нестоличных рок-клубах они наверняка числились бы в региональных звездах. Группу подвела завышенная требовательность свердловской публики, задравшей планку своей любви почти до небес. «С-34», как и многие другие, терялись на фоне «Наутилуса», «Агаты», «Чайфа», а зрители не хотели замечать никого, кто был хоть чуть менее крут, чем их кумиры…

«Пару лет назад я случайно обнаружил наши песни в Интернете и был шокирован, что кто-то до сих пор их слушает, кому-то они все еще интересны», — удивляется Сергей Пучков. А может, зря удивляется?..

Дискография

«Мир — кино» (1983 — М)

«Несколько коротких мыслей» (1983 — М)

«Последний день месяца» 1984 — М)

«С помощью друзей» (1985 — М)

«Без чудес» (1987 — М)

«Останусь прежним» (1988 — М)

«Слайды»

«Со своим джаз-роком мы объехали весь Советский Союз — от Калининграда до Камчатки».

Владимир Елизаров

О группе «Слайды» сегодня мало кто помнит. И это несмотря на то, что они были единственным уральским коллективом, участвовавшим в знаменитом фестивале «Тбилиси-80», а ее музыканты играли (и продолжают играть) заметную роль в истории свердловской рок-музыки.

В пригороде Свердловска, в городе Березовском, существовал музыкальный коллектив «От сердца к сердцу» под руководством Виктора Смолина. В середине 1970-х к группе примкнул клавишник Алексей Хоменко. С собственной программой, состоявшей примерно из пятнадцати песен, группа начала бурную гастрольную деятельность, называемую в просторечии чёс. Трудовые книжки музыкантов кочевали из одной провинциальной филармонии в другую, но солисты и инструменталисты были все, как на подбор, уральцы. Через какое-то время в группе произошел конфликт с руководителем, и Смолин покинул коллектив, забрав с собой название.

В 1979 году после внезапного ареста директора группы за махинации с билетами музыканты остались в Донецке без работы и без денег, в гостинице, за которую было нечем платить. Голодное сидение продолжалось около месяца, пока о бесхозном и безымянном коллективе не прослышал московский клавишник Вадим Зорин. Он прибрал ансамбль к рукам, дал группе новое название — «Слайды», обширную духовую группу и новый стиль — джаз-рок.

В это же время к группе присоединился еще один свердловчанин, Владимир Елизаров (экс-«Эвиа-66»), ставший музыкальным руководителем коллектива. «Слайды» продолжили гастроли по стране. Теперь их программа состояла из двух отделений. В первом играли джаз, как классические, так и собственные произведения. Второе посвящалось джаз-року. На афишах значилось «Джаз-рок-группа „Слайды“», но музыканты шутили, что писать следовало бы «Джаз, рок-группа». За два года коллектив, уже сильно разбавленный музыкантами из разных городов СССР, сменил несколько мест работы, включая такие удаленные друг от друга филармонии, как донецкая, барнаульская и тамбовская.

В марте 1980 года «Слайды» приняли участие в первом Всесоюзном рок-фестивале «Весенние ритмы» в Тбилиси. «Зорин настоял, чтобы мы там играли программу в классическом джазовом стиле, аранжированную под Олега Лундстрема, — вспоминает Владимир Елизаров. — А какой на рок-фестивале джаз? Там должна быть современная музыка. Я к тому времени уже написал программу в стиле „фьюжн“, музыкантам она нравилась, они с интересом репетировали. Надо было ехать с ней, но Зорин продавил свое мнение, и „Слайды“ провалились».

В Грузии коллектив играл на одной сцене с «Машиной времени», «Аквариумом», «Автографом», «Интегралом» и группой Гуннара Грапса, однако особого внимания публики и жюри не привлекли. Хоменко считал это выступление смазанным и большого значения своему участию в первом всесоюзном рок-фестивале никогда не придавал.

«Слайды» на гастролях в Ставрополе, февраль 1980

По творческим причинам летом 1980 года свердловская часть «Слайдов» с Зориным рассталась и вернулась домой, осев через некоторое время во Дворце культуры УЗТМ. В то время в ее состав входили Хоменко, Елизаров, Всеволод Чикунов (бас), Сергей Кузнецов (саксофон) и Сергей Пьянков (барабаны). Все «Слайды» числились рабочими на Уралмаше. Елизаров, например, трудился грузчиком по разгрузке песка в формовочном 41-м цехе. На производстве он появился только один раз, когда оформлял пропуск. Все время «Слайды» посвящали репетициям сложных инструментальных композиций, написанных Елизаровым. Получали «грузчики» по 105 рублей в месяц, и за эти деньги должны были выступать на всех мероприятиях ДК. Будучи формально самодеятельностью, они даже ездили в Казахстан и Чехословакию.

Объединив свои силы с певцом и гитаристом Александром Новиковым, «Слайды» записали два альбома, вышедших под вывеской «Рок-Полигон» (1982–1983), а такжесольный альбом Новикова в стиле «шансон» «Улица Восточная», более известный под названием «Вези меня, извозчик» (1984). После ареста Александра Новикова, ставшего реакцией властей на выход в свет «Извозчика», музыканты не прекратили творчество.

«Мы остались без лидера, жить стало тоскливее, — вспоминает Алексей Хоменко, — но зерно креативности уже было заронено. А эта зараза, как герпес, ничем не выводится, она умирает вместе с человеком. Сразу после ареста Новикова мы с Елизаровым на свежем творческом запале записали альбом собственных песен. Он под именем „Слайдов“ ушел в народ в 1985 году».

Группа фактически распалась, Елизаров преподавал в музучилище, другие музыканты работали в разных ресторанах города. Алексей Хоменко был известен среди свердловских рокеров тем, что с готовностью и безвозмездно одалживал для записей свой клавишный инструмент «Yamaha». С его помощью были записаны альбомы «Наутилуса», Егора Белкина и «Кабинета». С появлением рок-клуба Хоменко возглавил команду техников, отвечавших за качественный звук на первых творческих мастерских.

В начале 1987 года Алексей Хоменко вошел в состав «Наутилуса Помпилиуса». Через год он привел в «НП» Владимира Елизарова, ставшего саунд-продюсером группы.

После распада золотого состава «Наутилуса» экс-«слайдовцы» вместе с басистом «НП» Виктором Алавацким и барабанщиком «Чайфа» Игорем Злобиным создали группу «Внуки Энгельса». В 1989 году они помогли Ольге Лебедевой с реализацией ее материала, а в 1990-м, после выхода на волю Александра Новикова, «Внуки» стали его аккомпанирующим коллективом. Параллельно с этой работой они записали альбом «Без адреса» на музыку Елизарова и стихи Ильи Кормильцева и Александра Калужского. Уже тогда, по словам Игоря Злобина, Володя имел виды на американский музыкальный рынок, хотя тексты большинства песен написаны по-русски. На сцене материал реализовать не удалось. Прямо на репетицию пришел Новиков и заявил: «Хватит заниматься ерундой, надо работать!»

Впоследствии Алексей Хоменко и Виктор Алавацкий сосредоточились на звукозаписи, организовав вместе с Новиковым студию «Новик рекордз». Владимир Елизаров, добившись международного признания со своей группой «East of Eden», также занялся продюсированием. На его студии «SVE-records» записаны сотни проектов в самых разных музыкальных жанрах. Оба бывших участника группы «Слайды», несмотря на внушающий уважение музыкальный стаж, гораздо лучше многих ориентируются в положении дел на сегодняшней уральской рок-сцене.

Дискография

«Слайды»

«Слайды» (1985 — М)

«Внуки Энгельса»

«Без адреса» (1990 — М)

«Смысловые галлюцинации»

«Мы последними запрыгнули в последний вагон уходящего рок-клубовского поезда».

Сергей Бобунец

В 1984 году два ученика свердловской школы № 37, пятиклассники-меломаны Сережа «Буба» Бобунец и Яша Чернавин, решили основать группу. Нашли в школе старые инструменты и дряхлые колонки, которые им помог починить Яшин отец — профессиональный музыкант. С помощью двух однокашников образовали музыкальный проект «Аякс», названный по первым буквам имен всех его участников. Что играл «Аякс» — скрыто за печатью истории, но рок-н-ролл так засосал парней, что после восьмого класса Буба отказался идти в суворовское училище и, покинув стены школы, отправился навстречу искусству. Конечно, он немножко поработал на подшипниковом заводе, немножко поучился в Политехникуме, но все это только отвлекало от главного — от музыки.

На дворе стоял уже 1988 год, в городе происходило много интересных музыкальных событий, и юный Бобунец стал завсегдатаем рок-клубовских концертов. Через год он обнаружил себя играющим на басу в «Группе Макса Ильина». Кстати, неподалеку, за барабанами, восседал Яша Чернавин.

Сергей вращался в компании, которая кучковалась на «Плите» — небольшом сквере на центральной площади Свердловска, рядом с Пассажем. Там ребята проводили целые дни, тусуясь, общаясь и зарабатывая на пиво пением под гитару. Там все играли понемногу чего-нибудь и как-нибудь, так что мысль о создании собственной группы постоянно витала в воздухе.

Толчком к материализации этой идеи стала новость, которую 21 августа 1989 года принес местный поэт Костя Уваров: «В Тюмени будет проходить панк-фестиваль, а от Свердловска на него никто не поедет. Не порядок!» Группа сформировалась за полчаса. Заминка вышла только с названием. Посыпались предложения. Кто-то сказал: «Слуховые галлюцинации». Кто-то переспросил: «Смысловые галлюцинации?» Это понравилось всем, тем более что длинные заковыристые названия были тогда в моде. Никто же не думал, как двадцать одна буква будет смотреться на афише. Крестинам новорожденного ансамбля радовались так бурно, что в Тюмень поехать как-то забыли.

Дебют «Смысловых галлюцинаций», в просторечии «Глюков» или «Галиков», состоялся в июне 1990 года на творческой мастерской рок-клуба в ДК Ленинского района. Выступила группа крайне неубедительно, но все-таки смогла убедить правление рок-клуба в потенциальной профпригодности. Ее заявление на вступление в СРК было удовлетворено. «Смысловые галлюцинации» стали последней группой, официально принятой в ряды Свердловского рок-клуба.

Состав юных «Галлюцинаций» был закономерно призрачным. Постоянной величиной являлся только Буба, а остальные музыканты менялись по самым разным причинам. Вокалиста Сергея Баранова увлек другой проект, барабанщик Владимир Бурдин в 1990-м угодил в тюрьму, гитаристы менялись так часто, что причинами их появления и исчезновения мало кто интересовался. За пертурбациями состава никто не следил еще и потому, что концертов было меньше, чем гитаристов: в 1991-м «СГ» выступил вместе с «Бит-Бардаком» в ДК «Автомобилист», в 1992-м — в ДК Гагарина. Вот, пожалуй, и вся концертная деятельность. Зато в 1992 году появилась первая запись, названная «ЙЕХХА». В 1993 году Буба отправился в Москву попытать счастья в коммерции, и группа фактически прекратила существование. Заработав деньги, Сергей через год вернулся на родину и записал еще несколько песен в электронном ключе, в работе над которыми ему помог саксофонист Олег Ширман.

Полтора года «Смысловых галлюцинаций» не существовало. В 1994-м группу пришлось создавать заново. Как раз в это время Сергей познакомился со студентом-филологом Олегом «Фельдом» Гененфельдом. Сошлись на общей любви к пост-панку. Оба слушали «The Stranglers», «Joy Division», «New Order», «The Cure». Возникший творческий тандем начал генерировать новые песни. Сочинялись они нетривиально — под бас-гитару, которую Буба всегда таскал с собой.

Впрочем, скоро от баса ему пришлось отказаться. Первым рекрутом нового состава стал Саша Бурый. Он работал сторожем в родной Бубиной школе, играл в группе «Ad Libitum» и учился в музыкальном училище на трубача. До гитары Бурый еще не дорос, а с басом уже справлялся, поэтому Сергей переключился на шестиструнный инструмент. Добавился барабанщик Олег «Панцирь» Анцирев, стучавший в одном из прежних, хаотичных составов «СГ». Репетировали в школе № 37, тем более что по ночам здание было в полном распоряжении Бурого. На огонек заходили друзья, в том числе саксофонист Костя Лекомцев. Однажды Бубе приснилось, что Костя пришел к нему и попросился в группу. Сергей ничуть не удивился, когда примерно через неделю так и произошло. Прекрасный мелодист Лекомцев стал саксофонистом и клавишником «Смысловых галлюцинаций».

Кстати, о названии. Собирая коллектив с нуля, Буба попробовал сменить имя группы, пару раз выступив под вывеской «Что-то против тебя» (название песни американской группы «Pixies»). Но что-то в душе Сергея было против переименования, и «Смысловые галлюцинации» вернулись к прежнему названию. Тусовка, обожавшая обаятельного Бубу, ликовала. Песни «Галиков» разлетались моментально безо всяких записей — кто угодно из тусовки имел полное право исполнять их на той же «Плите», а дальше они двигались в народ уже самостоятельно.

Сарафанное радио делало свое дело, группу заметили и начали приглашать. Первым статусным мероприятием в судьбе «СГ» стал слет студенческих стройотрядов «Знаменка» в 1995 году, где «Глюки» выступили очень пьяно, очень весело и очень шумно. Впрочем, пьяными, веселыми и шумными они тогда были постоянно.

Тусовка помогла и в сфере звукозаписи. Давний приятель «Глюков» Рома Шемякин устроился администратором на «Студию НП» и показал ранние записи группы Виктору Зайцеву. Хозяину студии очень понравилось, и «Глюки» засели за запись альбома «Разлука NOW». Работали над ним почти год, записав практически весь свой материал в новых электронных аранжировках с небольшим добавлением живых инструментов. Этот альбом тогда мало кто понял, он явно обогнал свое время на несколько лет. Работа полна аллюзий и полунамеков на творчество известных уральских групп, и именно поэтому в конце длинной сессии ее решили назвать так двусмысленно.

В 1996 году Союз ветеранов Афганистана пригласил «Смысловые галлюцинации» принять участие в их «Марше мира». «Галики» с готовностью согласились, но уточнили, что для столь ответственного мероприятия у них есть все необходимое, кроме инструментов. Афганцы купили полный комплект хороших инструментов, включая запасную гитару. Колонна из двух автобусов и одиннадцати легковых автомобилей 22 дня колесила по одиннадцати регионам европейской части России, давая концерты на главных городских площадях. Не пустили «Марш мира» только в Москву, где они планировали поставить финальную точку в день России на Васильевском Спуске. В автоколонне царил абсолютный сухой закон, нарушителей моментально высаживали прямо в чистом поле. У «Глюков» с 14 лет не было такого длительного перерыва в приеме спиртных напитков. За время путешествия они приобрели бесценный концертный опыт. Кроме того, на трезвую голову сочинились новые песни. Сразу по возвращении домой группа быстро записала альбом «Здесь и сейчас». Где-то в это время Олег Гененфельд стал выполнять еще и функции менеджера «СГ».

«Смысловые галлюцинации». Николай Ротов, Сергей Бобунец, Евгений Гантимуров, Константин Лекомцев, Максим Митенков. Фото Олега Гененфельда

К концу года волна воодушевления от летнего тура сошла на нет, денег не было, а проблемы были. В группе началась депрессия. В этом настроении, а также под влиянием альбома «Depeche Mode» «Ultra» у «Смысловых галлюцинаций» получилась мрачная «Акустическая юность». С помощью афганцев две последние работы издали на компакт-кассетах.

Депрессию удалось победить с помощью нового проекта. В общежитии архитектурного института в доме № 22 на улице Июльской пустовал пристрой, в котором раньше размещалась столовая. По инициативе друга и соратника «СГ» Кости Аваева решили открыть в нем клуб. На тот момент в Екатеринбурге работало всего одно подобное заведение — «Сфинкс», от репертуара которого уже начинало попахивать нафталином. Руководство «Сфинкса» «Глюков» особо не жаловало, и они, верные принципу «Если нас не зовут на другие площадки, надо открыть собственную», создали свой клуб. Назвали его топографически «J22» (читалось как «Джей-ту-ту»). Клуб сразу стал модным местом. К нему потянулись таившиеся до поры до времени в недрах Арха и других учебных заведений музыкальные силы: «Броуновское движение», «Голый пистАлет» и Юля Чичерина. Для этой девушки все «J22»-шные группы «скинулись» по музыканту, и получился проект «Чичерина».

Высшей точкой работы «J22» стал Интернет-фестиваль «Inter-fuzz», уральская часть которого проходила именно там. В видеотрансляции из Екатеринбурга участвовали «Смысловые галлюцинации» и другие группы клуба. Вскоре барабанщик «Глюков» Дима Хабиров ночью затащил ударную установку на крышу общежития, до утра пьяный барабанил, а затем сбросил ее вниз. Бессонная ночь жителей окрестных кварталов вызвала недовольство руководства общежития и стала одним из поводов для закрытия клуба. Просуществовал он примерно полтора года.

В то время Бобунец и Гененфельд брались за любую работу. Буба трудился ночным оператором на попсовой радиостанции, Олег писал никому не нужные заметки про дурацкие музыкальные события. Вместе они вели колонку в газете «Город», подписываясь коллективным псевдонимом «Николай Фломастер». Поддерживало их общее стремление к главной цели — музыкальному успеху. В него они твердо верили просто потому, что ни во что другое верить сил уже не оставалось.

Примерно тогда тандем сочинил песню «Розовые очки». Писали ее вместе, но находясь в разных концах города. Сергей придумывал строчку, звонил Олегу, тот ее записывал. Затем удачные слова приходили в фельдовскую голову, и он в свою очередь набирал номер Бубы. Так, способом телефонного буриме, родился будущий первый хит «Смысловых галлюцинаций».

В 1999 году «Чичерину» позвали в Москву. Вместе с Юлей в столицу уехал Саша Бурый. Новым басистом «Смысловых галлюцинаций» стал Владимир Кискин из развалившейся к тому моменту фолк-группы «Бабье лето». В мае «Глюки» записали на студии Владимира Елизарова демо трех песен: «Розовые Очки», «Вечно молодой» и «DJ'и сходят с ума». Это демо таинственным путем попало в руки директора недавно созданного «Нашего радио» Михаилу Козыреву: «Кассету „Смысловых галлюцинаций“ мне сунула в руки у входа на радио какая-то девочка с просьбой послушать. Я послушал — мне понравилось, и я решил поставить в эфир одну из песен».

В августе, когда «Глюки» колесили по Свердловской области в поддержку избирательной кампании губернатора Эдуарда Росселя, на фельдовский пейджер пришло сообщение: «Срочно перезвони. Миша Козырев». Дело происходило в деревне Байкалово. Олег отправился на почту, заказал разговор с Москвой и услышал в трубке: «Я хочу поставить в эфир „Розовые Очки“. Вы не против?» Возражений не было. Правда, «Вечно молодой» Козырев ставить в эфир отказался, сказал, что «хука не хватает».

Группа встретила духоподъемную новость с энтузиазмом. Чувствовалось, что вот-вот должен случиться прорыв. И он случился в 2000 году, после того как песня «Вечно молодой», причем в старой версии, безо всякого «хука», попала в фильм «Брат-2». «Когда Алексей Балабанов пригласил меня для работы над саундтреком „Брата-2“, — вспоминает Михаил Козырев, — я приехал к нему с целой охапкой разных дисков. Первой песней, за которую он схватился, был „Вечно молодой“. Она стала темой старшего брата Данилы Багрова. И быстро превратилась в первый большой хит „Галлюцинаций“». Фильм и культовый саундтрек сделали «Смысловые галлюцинации» знаменитыми.

Сразу после этого записали альбом «3000». Уже существовал контракт с лейблом «Мистерия звука» и были назначены сроки сдачи. Продюсером альбома был Вадик Самойлов. Сроки поджимали, и поэтому три записанных ранее песни вошли в альбом, абсолютно не изменившись. «3000» окончательно перевел «Смысловые галлюцинации» в ранг отечественных рок-звезд.

Дальше началась обычная жизнь успешных, состоявшихся музыкантов, к которой так стремились «Галики»: гастроли, фестивали, записи альбомов… «Смысловые галлюцинации» участвовали в фестивалях «Старый Новый Рок», «Maxidrom», «Мега-Хаус», «Крылья» и других. В знак особой симпатии к «Нашему радио» «Глюки» выступали на всех «Нашествиях», став своеобразным талисманом этого фестиваля. За свое творчество группа получила множество призов, в том числе два «Золотых граммофона», несколько наград «Нашего радио» и «Радио Maximum».

«Смысловые галлюцинации», конец 1990-х. Фото Евгения Ланкина

Четверть века «СГ» балансируют между гитарным и электронным звучанием. Этому шаткому равновесию они сами придумали патриотичное название «Уральский экзистенциализм». Состав группы окончательно устаканился к 2008 году: Сергей Бобунец (гитара, вокал), Константин Лекомцев (клавиши, саксофон), Евгений Гантимуров (экс-«Вanga Jazz» и «Инсаров», гитара), Николай Ротов (выступает сольно под именем Коля ROTOFF, бас) и Максим Митенков (ударные).

Бобунец как-то сказал, что «Смысловые галлюцинации» пробились, потому что смогли пережить смутные 90-е, дотерпеть до собственного успеха. У кучи других команд с хорошим потенциалом просто не хватило терпения. «Глюки» смогли дотерпеть. В последние дни 2015 года Сергей объявил, что он намерен распустить группу в 2017-м. Насколько серьезны эти планы и дотерпят ли «Смысловые галлюцинации» до смены настроения своего лидера — покажет время.

Дискография

«ЙЁХХА» (1992 — М)

«Разлука NOW» (1996 — CD, 1996 — К/К)

«Здесь и сейчас» (1997 — CD, 1997 — К/К)

«Акустическая юность» (1998 —К/К)

«3000» (2000 — CD, 2014 — LP)

«Лед 9» (2001 — CD)

«Обратная сторона Земли» (2003 — CD)

«Большие планы» (2005 — CD)

«Сердца и моторы» (2008 — CD)

«Сделано в темноте» (2011 — CD)

«Солярис»

«Мы старались обогатить звучание того времени, придать ему тот самый драйв, без которого сложно представить джаз-рок».

Владимир Кощеев

Первый раз третьеклассник Володя Кощеев увидел гитару в 1973 году, в гостях у двоюродной сестры. Ему сразу захотелось научиться играть на этом инструменте, и родственница дала ему несколько уроков. Через год Вова поступил в музыкальную школу, где преподаватели сочли, что больше всего юному музыканту подойдет кларнет. В шестом классе Володя собрал свою первую группу. Выступали в основном на родительских собраниях. Использовали акустические гитары, пианино и самодельные барабаны — у алюминиевых кастрюль выпиливали дно и натягивали пергамент от пионерских барабанов. Получалось неплохо, ребята постепенно осваивали электрические инструменты, которые отыскали в родной школе № 66 и в соседнем детском клубе «Ровесник».

Через год молодой группе стало понятно, что она играет хард-рок. Примерно в это время Кощеев начал сочинять музыку. Стихи у него писать не получалось. В поисках текстов он перелопатил всю библиотеку и положил на свои мелодии самые «жесткие», по его мнению, произведения Михаила Лермонтова: «Я не для ангелов и рая всесильным богом сотворен…»

В 1978 году группа, уже назвавшаяся «Солнечная система», перебралась в ДК Эльмаша, где репетировала на базе духового оркестра. Летом ребята выезжали в пионерский лагерь в Евпаторию, где играли на танцах. После восьмого класса Кощеев поступил в музыкальную школу-десятилетку при консерватории. Его «Солнечная система» уже приобрела в городе некоторую известность, но в начале 1980-х музыкантов одного за другим стали забирать в армию. Проводив последнего, Володя, которому из-за учебы призыв не грозил, подсчитал, что его забреют, когда товарищи уже начнут возвращаться. «Вряд ли группе это пойдет на пользу», — подумал он, и, забрав документы из десятилетки, сам пошел в военкомат.

В армии новобранец Кощеев не расстался с кларнетом — вместе с ним уехал в Центральную группу войск в Чехословакию, где естественным образом попал в полковой оркестр. При оркестре существовал ВИА, в котором рядовой Кощеев играл на гитаре на всех праздниках и вечерах Советско-Чехословацкой дружбы. В армии Володя узнал, что помимо «Deep Purple» в мире существует еще много разной музыки. Дирижер оркестра познакомил подчиненного с современным джаз-роком. «Я был поражен — духовые инструменты в композициях „Blood, Sweat & Tears“ и „Earth, Wind & Fire“ выдавали такие взрывы эмоций, такой драйв, какие никакой гитаре изобразить невозможно. В этой музыке меня привлек прежде всего ритм, совпавший с ритмом моего собственного сердца. Ритм и гармонии фанка заворожили меня. Просто прибили к стене». После этого знакомства играть хард-рок стало неинтересно.

Откларнетив два года и дембельнувшись в 1984 году, Владимир поступил в Музыкальное училище имени Чайковского. К тому времени «Солнечная система» сама собой распалась — у всех начались семьи, учебы, работы. Не найдя дома ничего похожего на джаз-рок, Кощеев захотел создать группу, которая играла бы то, что ему нравилось. Но думал он об этом уже не как гитарист — он перешел на саксофон, который освоил еще в армии.

В музыкальном училище Кощеев познакомился с Виталием «Кисой» Владимировым. Их объединяла любовь к современному нестандартному джаз-року и фанку. Вместе обдумывали пути дальнейшего творчества, экспериментировали с фри-джазом, даже выступали дуэтом на джазовых фестивалях. В 1986-м вместе начали собирать группу. Название «Солярис», с одной стороны, вызывало воспоминания о прежнем коллективе Кощеева, а с другой — указывало на концепцию, почерпнутую в романе Станислава Лема, — оголение человеческих грехов.

Деятельность «Соляриса» активизировали известия о создании рок-клуба и предстоящем рок-фестивале. Подготовили инструментальную программу «Авиценна» и показали ее на второй творческой мастерской 2 августа 1986 года. Для одной сложной трехчастной композиции была записана хитрая частичная фонограмма. Несмотря на то что на сцене на басу играл Володя Огоньков, заранее прописали басовую партию на нижнем регистре рояля, а также добавили на подложку звуки малого барабана и бочки для жесткости звучания. Все заполнения и украшения ударник Сергей Щербаков исполнял живьем. Сам Кощеев, Владимиров, в тот раз в основном игравший на клавишных, и гитарист Игорь Качесов со своими партиями справились хорошо. А духовая группа из пяти человек подкачала. Они репетировали впопыхах, подошли к ответственному делу несерьезно, сбились с ритма и разошлись с фонограммой. Это, правда, мало кто заметил из-за жуткого звука. Зато выигрышно смотрелись акробатические этюды, исполнявшиеся на авансцене двумя молодцами в костюмах то ли лыжников, то ли водолазов…

После провала многие в рок-клубе отказывались воспринимать «Солярис» как рок-группу. И даже намекали, что ребята, мол, ошиблись адресом. Им бы в джаз-клуб обратиться. Подобные споры обострились и внутри коллектива. Кощеев настаивал на более жестких рок-формах, а Владимиров тяготел к классическому и современному джазу, да и сам склонялся к мысли, что ему предпочтительнее джаз-клуб. В итоге пути двух отцов-основателей «Соляриса» разошлись. Кощеев начал собирать группу практически с нуля.

В консерватории, куда поступил Владимир, учился гобоист Сергей Чушкин. Он стал клавишником «Соляриса», а его брат Володя — ударником. Братья Чушкины плюс оставшийся от старого состава басист Володя Бабин стали фундаментом нового «Соляриса». Гитарист Андрей Старостин попал в группу сразу после армии. «Он два года не брал в руки гитару, — вспоминает Кощеев. — Но, когда я его услышал, я обалдел — все джазовые прихваты он играл не хуже, чем студенты третьего курса эстрадного отделения». Состав подобрался сильный. Была еще духовая группа с переменным составом, но она участия в жизни коллектива почти не принимала. Кощеев при аранжировке новых вещей расписывал партии духовых по нотам, и музыканты просто играли их на концертах. Новый материал был уже не инструментальный, а песенный. Пел сам Кощеев.

Параллельно с работой в «Солярисе» Володя сдружился с арт-роковой группой «Экипаж»: «Их музыка была довольно жесткой, слушая и играя ее, я вспоминал времена „Солнечной системы“. Приятно было вернуться в тогда еще недалекое детство». В составе «Экипажа» 29 мая 1987 года Кощеев как special guest выступил на II фестивале, разнообразив саксофонными партиями дистиллированный арт-рок группы.

Весь 1987 год «Солярис» ездил по Свердловской и Тюменской областям от центра «Молодежный досуг» Свердловского обкома ВЛКСМ. На гастролях оттачивалась программа «Оглянись вокруг себя», которую показали 19 декабря 1987 года на творческой мастерской СРК. В тот раз выступали с профессиональной вокалисткой Оксаной Колмогоровой. Но девушка продержалась в составе «Соляриса» всего несколько месяцев. В начале 1988 года остро встала проблема текстов. Лермонтов давно уже не тянул. Стихи писал сам Кощеев, но группа кривила носы. Повесили объявление в рок-клубе: требуется текстовик. Откликнулся лидер группы «День» Паша Тиганов. У него оставались тексты, которые он не использовал в собственном коллективе, но которые хотелось бы реализовать. Кощеев с Тигановым встретились, понравились друг другу и стали работать вместе. Начался нормальный творческий процесс.

Летом 1988 года вместе с новым бас-гитаристом Дмитрием Смернитским записали обкатанную на Северах программу в стиле «жесткий фанк». Получился альбом «Всего через этот путь», который очень понравился президенту рок-клуба Николаю Грахову. Вообще «Солярис» в рок-клубе ценили больше эксперты и музыканты, чем просто зрители. Творчество группы было несколько элитарно, слишком сложно для широкой рок-клубовской публики.

В октябре «Солярис» выступил на открытии сезона, а через две недели — на III фестивале, причем Кощеев убежден, что первое выступление получилось гораздо лучше, чем второе: «На фестивале мы испытывали легкий мандраж: перед нами — „Отражение“, после нас — „Наутилус“. Я даже пару раз слажал. Но публике было все равно — она ждала Бутусова».

«Солярис» в кулуарах III фестиваля рок-клуба, 15 октября 1988

В 1989–1990 годах «Солярис» записывал отдельные песни, так и не сложившиеся в полноценный альбом. Продолжалась активная гастрольная деятельность. В 1990-м после успешного выступления на фестивале Тюменского рок-клуба комсомол предложил группе выступить в Италии. К тому времени состав «Соляриса» сильно изменился. Из ветеранов остались только Кощеев и Старостин. В 1989 году из-за творческих разногласий группу покинул Сергей Чушкин и увел за руку младшего брата. Некоторое время коллектив выступал под драм-машину, пока не появился новый барабанщик Игорь Захаров (экс-«Флаг»). С заменившими духовую секцию двумя клавишниками, Сергеем Кривко и Антоном Куликовым, и новым басистом Павлом Язовских «Солярис» выступил в рок-клубе на открытии сезона-89 с короткой программой «Блевать!». «Я тогда переживал жизненный кризис и постоянно находился в депрессии», — оправдывает Кощеев не очень академичное название программы.

С началом 1990-х гастрольные поездки почти прекратились — приглашения группе поступали, но накладные расходы превышали ожидавшийся доход. Поэтому ехать в очередной Уренгой становилось просто бессмысленно. Поездка в Италию намечалась на сентябрь 1991 года. «Солярис» сконцентрировался на подготовке к поездке на Апеннины. Весь год сидели без работы, но усиленно репетировали. И вдруг летом объявили, что поездка отменяется. Это подкосило группу. До этого «Солярис» несколько лет кормила музыка. И вдруг реально встал вопрос — как жить дальше? Кощеев предложил группе взять безвременный творческий отпуск. Все разошлись в разные стороны.

Кощеев сольно выступал в клубах под фонограмму-минусовку, играл в ресторанах. В 1993 году он вместе со скрипачом Виктором Смирновым вышел на екатеринбургский Арбат — пешеходную часть улицы Вайнера — и начал выступать там. Кассеты с их записями в середине 1990-х имелись в фонотеках многих горожан. Продолжает заниматься музыкой Владимир Кощеев до сих пор.

«В Свердловском рок-клубе я видел всего два направления: хард-рок и музыку раненого сердца. Мне хотелось разнообразить этот набор», — говорит Кощеев. Своим джаз-роком «Солярис» сделал уральскую рок-сцену немного теплее…

Дискография

«Всего через этот путь» (1988 — М)

«Сонанс»

«„Сонанс“ был котлом, в котором, помимо музыкантов, варились архитекторы, философы, актеры, поэты… Это были очень разные люди, но все их котелки варили в одном направлении — они искали что-то новое, неповторимое».

Александр Пантыкин

Слова «сонанс» нет ни в одном языке мира. Его специально придумали несколько молодых музыкантов, чтобы под этим названием начать новый период своей творческой биографии. Александр Пантыкин (клавиши), Игорь Скрипкарь (гитара, бас) и Иван Савицкий (ударные) три года, еще с девятого класса, музицировали под именем «Слепой музыкант». После включения в состав скрипачки Татьяны Марамыгиной и Насти Полевой, которая играла на перкуссии и свирели, звучание и сценический облик группы заметно изменились. Но грандиозные музыкальные задачи, которые коллектив ставил перед собой, трудно было решать, не порвав окончательно со школьным прошлым. А тут еще и повод появился: группа обрела новую крышу и репетиционную базу — Уральский университет. Переезд в новый дом, состоявшийся 3 марта 1977 года, логично было совместить со сменой вывески.

Переименование никак не снизило интенсивность давно начатой работы над собственными версиями пьес Сергея Прокофьева из цикла «Мимолетности». Всего через месяц после крестин «Сонанс» с этой программой, получившей название «Блики», отправился на фестиваль политического искусства в Ригу. Выступление, в котором помимо музыкантов участвовал университетский хор «Хорал», чтец Андрей Перминов и артист пантомимы Андрей Санатин, получило приз жюри фестиваля.

К сожалению, записи этой композиции не сохранилось. Но попытаться представить, что чувствовали ее слушатели, можно и сегодня. Студентка архитектурного института Настя Полева под впечатлением «Бликов» создала одноименный альбом акварелей. Глядя на причудливо изогнутые линии ее иллюстраций к музыке, можно догадываться, что творилось в голове у тех, кто сидел в зрительном зале, слушая «Блики».

Вернувшись домой, «Сонанс» продолжил работу в прежнем ключе, но уже на оригинальных темах. В конце июля в студию привели нового гитариста, недавно вернувшегося с воинской службы Михаила Перова. «В армии я неплохо наблатыкался играть на гитаре. Через общих знакомых я попал на базу „Сонанса“. Меня очень впечатлило, что они исполняли нечто самобытное, им понравилось, как играю я, — в общем, мы друг другу подошли».

Собственные композиции обогатились гитарным звучанием и стали еще сложнее. По словам Скрипкаря, их музыка должна была так заплетать мозги слушателям, чтобы их «втроем нельзя расплести было».

«Сонанс», 1977

На рубеже 1978 года Татьяна Марамыгина по личным причинам покинула «Сонанс», но Пантыкин привел в студию двух десятиклассников из музыкальной школы при консерватории — скрипача Андрея «Борща» Балашова и контрабасиста Олега Андреева. Новички с азартом включились в процесс сочинительства.

Концертов почти не было, вся жизнь проходила на репетициях. По словам Скрипкаря, много времени уходило на поиск нестандартных решений: «У нас не было возможности преобразовать звуки электронным способом, поэтому мы их просто подбирали. Бэмц по треугольнику — здорово! Бряк колокольчиком — пойдет! Смычком по электрогитаре — о-о! Все это сплеталось в какую-то конструкцию, получалась мелодия, мы ее аранжировывали, раскручивали… Это было безумно интересно — такое состояние души у всех».

Единичные концерты становились событиями. Представления превращались в настоящее шоу с пантомимой и стихами. От этой синтетичности народ просто обалдевал. «Аппаратура и звук были жуткие, публика мало что слышала и еще меньше понимала. Но люди интуитивно тянулись к нашей музыке, как бабочки на свет, потому что это было нечто из ряда вон выходящее», — утверждает Перов.

По достоинству оценить музыку «Сонанса» могли только те, кто приходил в маленькую репетиционную комнатку, сидел среди музыкантов и ясно слышал их игру. Посетители просто очумевали. Андрей Балашов как-то привел на репетицию своего преподавателя. Опытный педагог после нескольких визитов заявила, что эта версия «Мимолетностей» Прокофьева «лучше, чем у самого Прокофьева». Для музыкантов такая оценка профессионала очень много значила.

Распределение ролей в «Сонансе» было, как при коммунизме: от каждого по способностям, каждому — по потребностям. По воспоминаниям Перова, большинство тем приносил Пантыкин, остальные музыканты 80 % из принесенного им отфутболивали или подвергали коренной переработке. «Если бы Саша был один — играл бы все, что написал, но это была бы совсем другая музыка». Сам Пантыкин чуть уточняет картину творчества: «В студии не было единоличного лидера и автора. В одно и то же музыкальное произведение вкладывались предложения всех. Это было сотворчество. Заготовки на всеобщее обсуждение приносил каждый. Но эти идеи очень сильно перерабатывались».

«Сонанс» не был абсолютно инструментальной группой. Поэзия звучала в некоторых их композициях. Сами музыканты писать тексты не пробовали. Хотя у некоторых из них и имелся небольшой поэтический багаж периода школьных ансамблей, но это были в основном стихи о любви a-la «The Beatles». С таким опытом пробовать писать слова для сложных композиций не стоило и пытаться. Поэтому тексты не рождались внутри студии, а проникали извне. Пришли как-то ребята из университетского студенческого театра и попросили написать песни для спектакля «Джельсомино в Стране лжецов» по сказке Джанни Родари. Миша Перов написал цикл песен на стихи Якова Акима, переводчика сказки. Спектакль не дали поставить из-за почудившихся комсомольским идеологам антисоветских аллюзий, а в репертуаре «Сонанса» остались несколько прозрачных песен.

Со стихами на композицию «Зеркала» получилась совсем смешно. «Иван Савицкий пошел в туалет, — смеется Перов, — и на клочке газеты обнаружил стихи поэта Тамары Чуниной. Начал читать и обомлел. Принес к нам, показал, и мы сразу решили использовать их по прямому назначению — положить на музыку».

28 марта 1978 года сладкими посулами в студию был заманен лидер столичного джаз-рокового «Арсенала» Алексей Козлов. Он пришел на репетицию «Сонанса» после гастрольного концерта усталый, недовольный, но, услышав музыку, как завороженный просидел три часа. Это взаимоприятное общение было одним из первых контактов свердловчан с музыкантами из других регионов страны. «До этого советской музыки мы вообще не слушали, кто что играет и поет, не знали. Контур был закрыт, и мы варились в собственном соку», — говорит Скрипкарь.

Вскоре в этом контуре была пробита еще одна брешь. В мае на очередной студенческий фестиваль «Весна УПИ» пригласили «Машину времени». Во Дворце молодежи и москвичи, и «Сонанс» выступали вне конкурса, что естественным образом сблизило два коллектива. Андрей Макаревич посмотрел программу «Сонанса», которая произвела на него глубокое впечатление, но ничего не понял. Через двадцать лет в своей книге «Все очень просто» он писал, что «гpуппа Пантыкина игpала cовеpшенно заумную музыку, но без cлов, и это их cпаcало». Во время обмена мнениями московский гость сказал: «Играть очень сложную музыку легко. А вы попробуйте написать простую песню с русским текстом». «Нефиг делать!» — ответил Пантыкин, и на два года погрузил «Сонанс» в сочинение русскоязычной песни. Получалось как-то не очень. Проще всего было написать что-то «под Макаревича» — так поступали многие, но «сонансы» считали это ниже своего достоинства. «Я официально заявляю: мы бы такую музыку играть не стали, она казалась нам примитивной, — утверждает Михаил Перов. — Да, все классно, выходят трое, поют удобослушаемые, понятные всем песни, зал тащится… Это вам не Прокофьева мочить! Но уж если играть что-то песенное, значит, надо решать, что именно играть!» И «Сонанс» стал думать над новой оригинальной программой.

В коллективе началось брожение. «Мы принципиально не хотели походить ни на кого. Не только в Советском Союзе, но и в мире», — вспоминает Пантыкин. С этим были согласны все. Демон раздора таился в деталях. Пантыкин выступал за песенную форму, а Скрипкарю казалось, что «Машина времени» — это частный случай, и таких групп больше быть не может…

Тем временем жизнь не стояла на месте. Московский музыкальный журналист Артемий Троицкий, познакомившийся с «Сонансом» на «Весне УПИ», пригласил группу на фестиваль в Черноголовку 28–29 октября 1978 года. Там, на одном из первых в СССР рок-фестивалей, проходившем во Дворце культуры Научно-исследовательского института биологических исследований (с прелестной аббревиатурой НИИБИ), «Сонанс» исполнил большую программу. Прозвучали «Зеркала», «Горбатый», «Пасха», «Пассакалия ля минор» и две песни из цикла «Джельсомино». Подмосковная публика отнеслась к уральцам сдержанно. Примерно пятая часть 400-местного зала приняла «Сонанс» и устроила ему овацию, но большинство зрителей непонимающе молчали. После концерта один из музыкантов случайно услышал такую оценку их творчества: «С детства ненавижу подобную музыку. Как будто холодная жаба за пазуху заползает». Столичные ценители возвышенного всегда отличались тонким чутьем на прекрасное. То, что музыкальная композиция превращалась в головах зрителей в нечто почти материальное, не могло не радовать исполнителей, но все равно необходимость перемен в музыке становилась очевидной почти для всех.

После выступления в Черноголовке стали наклевываться варианты концертов в других городах. Для организации гастролей был необходим толковый администратор, лучше всего из околомузыкальных фарцовщиков — такой и в музыке разбирается, и концерты с выгодой для студии организовать сможет. Пантыкин узнал, что на металлургическом факультете УПИ есть парень, который поставил в комнате общаги барабанную установку и целыми днями лупит по ней. Его порекомендовали как аппаратурного фарцовщика… Так в «Сонансе» появился администратор Евгений Димов. Набив несколько шишек в попытках заинтересовать хоть кого-нибудь умной музыкой «Сонанса», Димов предложил: «Может, парни, по року че-нибудь попробуем?» На этой почве новый менеджер быстро нашел общие интересы с Пантыкиным, настойчиво толкавшим студию к жерлу вулкана, откуда доносился опасный, но завораживающий рок-н-ролльный грохот.

Считал ли себя «Сонанс» рок-группой? На раннем этапе — скорее нет, чем да. В первых дневниках студии слова «сюита», «соната» и «Гайдн» встречаются чаще, чем «припев», «куплет» и «Блекмор». Да и инструментарий был какой-то не очень рокерский: флейты, перкуссия, рояль, скрипка… Электрогитара появилась чуть позже. «Состав у нас был мудреный, как говорится, скрипка, бубен и утюг», — смеется Скрипкарь. Но в тех же дневниках постоянно упоминается западная рок-музыка, прослушивание которой было основным видом отдыха от собственного музицирования. В основном слушали арт-рок, хотя не пропускали мимо себя и то, что было потяжелее. «Мы ошизевали от „Yes“, — вспоминает Михаил Перов. — Когда сочиняли партию баса, мы старались, чтобы она была такая же заковыристая, как у „Yes“. Но эта заковыристость не всегда была понятна широким зрительским массам. Для успеха у аудитории надо было что-то другое».

Движение навстречу слушателям, желание стать более понятными наметилось уже в 1979-м, когда на концерте, посвященном 30-летию физтеха УПИ «Сонанс» выдал нечто, уже сильно отличавшееся от своей прежней музыки. Композиции «Выход силой» и «Как хорошо быть спокойным» сегодняшний Михаил Перов называет «рокопопсой», хотя, справедливости ради, надо заметить, что рока в бытовавшем в 1979 году смысле там было немного, а попс отсутствовал совсем.

Острые споры разгорелись летом 1979 года в период подготовки новой программы «Пилигримы». Композиция не складывалась в единое целое, да и немудрено: «сонансы» представляли ее по-разному. Пантыкину и Савицкому хотелось играть что-то более роковое, Скрипкарь стоял на позиции ортодоксального симфонизма. Попытки договориться (мол, давайте закончим «Пилигримов» в старом ключе, а потом будем искать что-то новое) давали только временный эффект. Стараясь впрячь в одну телегу всех спорщиков, Пантыкин даже изобрел новый термин — «калейдоскоп-рок». Но и эта казуистика помогала слабо.

Взаимное недовольство искало выход. Почти буквально следуя сюжету крыловского «Квартета», «сонансы» начали перестраиваться на ходу. Освобожденной от флейты Насте дозволили петь. Ваню Савицкого сослали на перкуссию и стали искать нового барабанщика. Но не один просмотренный драммер не отвечал высоким требованиям, и Ваня занимал привычное место за своей ударной установкой. Все эти осложнения не могли не сказаться на процессе появления на свет новой композиции. «Пилигримы» рождались в муках. Новая программа в ноябре была представлена публике, но, судя по дневниковым записям, музыканты остались недовольны своей игрой. До полного блеска «Пилигримы» так и не были отшлифованы. Возможно, этому помешало еще и то, что Балашов с Андреевым отвлеклись на вступительные экзамены в консерватории. Андрей поступил в уральскую, а Олег — в московскую (через пару лет он будет играть в столичной группе «Николай Коперник»).

Споры разгорелись с новой силой. Димов уверял, что «еще пара выступлений со сложной программой, и у публики о „Сонансе“ возникнет отрицательное мнение. А это уже провал… Необходимо у толпы вызвать глубокое уважение к себе», то есть заиграть что-то более роковое. Скрипкарь в ответ саркастично предлагал переименоваться в «Бюро заказов» и исполнять музыку по принципу «чего изволите». Но идея перемен обретала все больше сторонников внутри «Сонанса». Правда, шаг навстречу публике ими воспринимался как временная тактическая уловка. Ради того, чтобы в дальнейшем вернуться к «абстрактному музицированию для элиты», сейчас было необходимо немного поработать «для сцены, для толпы». Наивные «сонансы» надеялись с помощью милых простому народу рокешников заработать на дорогую аппаратуру, необходимую для исполнения «своей главной музыки». Под давлением такого аргумента согласился поступиться принципами даже упертый Скрипкарь.

Было решено сочинить и записать несколько «рок-песенок», а потом подумать, что с ними делать дальше. Руки и голова, необходимые для такой записи, в «Сонансе» уже были — в конце 1979 года в студии появился новый звукооператор, студент физтеха УПИ Саша Гноевых. В скором времени он войдет в историю свердловского рока как лучший саунд-продюсер Урала и окрестностей, за что будет удостоен почтительного прозвища «Полковник».

Начался поиск музыкальных ориентиров. Участники «Сонанса», судя по их дневникам, слушали в основном арт- и хард-рок, так что ничего удивительного, что прокладывать свой «новый путь» они принялись по уже изрядно вытоптанным западными музыкантами дорожкам. «Мы понимали, что играть, как „Yes“, нам не позволиттехника, а вот уровень „Black Sabbath“ нам был по силам», — говорит Михаил Перов.

Однако просто играть, как «Black Sabbath», было неинтересно. «Сонансы» разошлись на несколько дней для сочинения оригинальных музыкальных тем. Тексты к ним были написаны заранее. Их автором стал студент университета Аркадий Застырец. Собравшись дома у Балашова, они обменялись результатами мозгового штурма. Скрипкарь показал то, что впоследствии стало песней «Честный парень». Хозяин квартиры поделился наброском, к которому сам сочинил стихи. Этот опус, названный автором «Параноид № 1», в будущем стал «Песней любви». Андрей уже открыл для себя Гэри Ньюмана. В полную силу саббатовско-ньюмановский коктейль разольется в творчестве «Трека», но и в «Песне любви», главной композиции новой программы, слышна тяга Балашова к этим исполнителям.

Пантыкин насочинял кучу тем, из которых остальные музыканты оставили всего три. «Сашу это страшно корежило, и сейчас я его прекрасно понимаю, — говорит Перов. — Мы для него были постоянными деспотами. Мы его задавили своим диктатом, своей цензурой. У нас слово такое было: „Это не в концепте“. Саша со своей музыкой почти весь оказался „не в концепте“».

Студия «Сонанс», 1980. Иван Савицкий, Андрей Балашов, Игорь Скрипкарь, Александр Пантыкин и Настя Полева

К записи приступили 8 августа 1980 года. Творческий процесс шел тяжело. Споры часто заканчивались скандалами, после которых то один, то другой музыкант заявляли об уходе из группы. Но на утро все опять собирались в комнате на задворках университетского клуба и опять погружались в новую для себя стихию рок-песен.

В ссорах рождалась музыка. До хрипоты ругались над каждым музыкальным решением, над каждым звуком. После яростных споров в «Песне любви» дебютировала как вокалистка Настя. Кстати, эта композиция изначально называлась «Шагреневая кожа», но, по словам Полевой, музыканты побоялись, что не все читали Бальзака, и решили назвать этот номер, исполняемый от лица смерти, весело и незатейливо.

Долго бились над формой подачи «Маленького сюрприза», пока флегматичный Гноевых не воткнул в молоточки фортепиано канцелярские кнопки. Инструмент зазвучал, как старинный клавесин, и песня обрела свой окончательный вид. К концу полуторанедельной рекорд-сессии приехал Женя Димов и объявил, что возлагает на себя продюсерские функции. Но было уже поздно — изможденные музыканты почти закончили запись. Получившийся результат сами авторы альбомом не считали. Они мыслили категориями сцены и думали, что сотворили что-то вроде демо-записи. Осознание того, что получился первый на Урале магнитофонный альбом, пришло позже.

После прослушивания пленки всем стало понятно, что это уже совсем не «Сонанс». Было решено, что запись станет отправной точкой истории новой группы, которой необходимо новое название. 7 сентября в ходе начавшегося ребрендинга среди других предложений впервые прозвучало имя «Урфин Джюс», предложенное, естественно, Пантыкиным, но забекаренное остальными. В конечном итоге реинкарнированный «Сонанс» было решено окрестить «Шагреневой кожей» (почему-то теперь возможное незнакомство широких масс с французской классикой никого не смущало). Однако судьбой новому коллективу был отмерен совсем недолгий срок жизни, и бальзаковское название «переехало» на альбом. Так он и вошел в историю: альбом «Шагреневая кожа» группы «Сонанс».

19 сентября Пантыкин, не выдержав давления остальных музыкантов, последовательно наступавших на горло его песням, заявил о своем желании покинуть группу и, прихватив Ваню Савицкого, занялся созданием «Урфина Джюса». Скрипкарь, Перов, Балашов и Настя, осиротев, но не сильно огорчившись, посадили за барабаны Женю Димова и всего через три месяца записали еще один альбом, но уже под названием «Трек». История «Сонанса» закончилась.

* * *

Через полгода после записи «Кожи», когда «Сонанса» уже не существовало, в Свердловск пришло письмо из Америки. Одна знакомая, уехавшая на ПМЖ в Штаты, тайком вывезла запись. Оказавшись в кругу тамошних музыкантов, она поставила пленку на магнитофон. «Здесь так никто не играет! — восторженно писала она на Урал. — Знакомые предлагают издать „Кожу“ на пластинке и готовы предоставить вам студию для дальнейшей работы».

Узнав о предложении американских коллег, музыканты только грустно усмехнулись…

На момент написания этих строк «Шагреневая кожа» так официально в свет и не вышла.

Дискография.

«Шагреневая кожа» (1980 — М)

«Степ»

«Я думаю, найдутся люди, которые разделяли наши взгляды, наши вкусы, наше отношение к музыкальной культуре».

Евгений Димов

Барабанщик и идеолог группы «Трек» Евгений Димов был человеком добрым и обаятельным. Он обладал огромным даром убеждения и умел увлекать людей своими идеями, часто имевшими к действительности очень отдаленное отношение. Именно он нес ответственность за плотный покров тайны, окружавший повседневную жизнь «Трека», и за мистический отсвет, которым отличалась музыка этой группы.

Евгений Димов

Барабанщиком Женя был хорошим, хотя и к этому делу подходил своеобразно. Его ученик Андрей Котов вспоминает процесс своего обучения: «Димов был идеологом барабанного дела. Он долго и образно объяснял мне, как извлекать из барабанов такой звук, чтобы он шел как будто из глубины моего существа. Потом сажал меня перед закрытым окном, и я должен был достать из рабочего барабана звук и накрыть им весь город, лежащий передо мной. То, как играл он сам, можно сравнить только с работой Джона Бонэма из „Led Zeppelin“. Димов умел энергетически передать свою мысль, свое ощущение через барабаны. Возможно, с технической точки зрения он что-то играл не так, как принято, но по энергетике это совпадало с музыкальной идеей».

Когда в 1983 году «Трек» покинули Андрей Балашов и Михаил Перов, группа фактически прекратила существование, но Димов дольше всех не желал признавать этот факт. Он долго уговаривал Игоря Скрипкаря и Настю Полеву попробовать сделать что-то втроем, но у тех уже имелись наметки сольных проектов. Только тогда Женя сам начал думать, как ему реализовать собственные музыкальные задумки, которые бродили в его голове уже несколько последних лет. Во второй половине 1984 года стал приобретать очертания «Мост». Изначально этим словом назывался Женин проект в целом, но впоследствии оно стало именем альбома, записанного в конце 1984-го — начале 1985-го годов.

Музыку сочинял сам Димов, только с одной мелодией помог товарищ по «Треку» Андрей Балашов. Себе в соавторы Женя выбрал поэта Дмитрия Азина. Они вместе тщательно работали над стандартными рыбами «на англо-татарском» языке, обсуждая чуть ли не каждую строчку, каждую букву будущего текста. Получившийся результат долго шлифовался.

Еще в период подготовки материала Евгений стал подбирать музыкантов. «Мы все относились к Жене с огромной симпатией и уважением, — вспоминает Вячеслав Бутусов. — Отказать ему было просто невозможно». В результате подобралась неплохая команда: вокалист Бутусов и басист Умецкий из еще мало кому известного «Наутилуса», экс-«Трековец» Игорь Скрипкарь (он сыграл на басу в трех песнях), клавишники Борис Красуцкий и Дмитрий Шариков, гитарист Андрей «Стефан» Степанов. Руководить записью Женя попросил еще одного товарища по «Треку» — Александра «Полковника» Гноевых: «Мы все взялись помогать, потому что Димов мог уговорить и мертвого. Он нажимал на дружеские и корпоративные отношения, мол, как же так, рокеры должны друг друга поддерживать. Поэтому все без большого энтузиазма, но взялись за это дело». Приступили к репетициям.

Бутусов начал под руководством автора знакомиться с материалом: «Когда на репетиционной точке в университете Женя вдруг начал играть на рояле, я был очень удивлен: я и не подозревал, что он владеет чем-то еще, кроме ударных. Но на рояле он работал так же усердно, как и на барабанах. При его целеустремленности он при желании мог бы на любом инструменте сыграть так же здорово. Женя четко представлял, каким будет конечный результат. На его мелодии я должен был придумать вокальный стержень. Когда я познакомился с материалом, я даже немного оробел от ответственности. И Димов, и Азин очень щепетильно относились к своему творчеству. Я же самоучка, поэтому я не всегда мог сделать то, что от меня требовалось».

Запись происходила в несколько этапов. Сначала Димов нашел какой-то клуб коммунальщиков в районе студгородка УПИ, там работали недели три. Электронно-клавишную часть записывали в клубе горного института, а потом еще на пару дней выезжали в родной город Димова Каменск-Уральский и там доделывали гитарные партии. «С Димовым было просто, — вспоминает Полковник. — Он привык к „трековскому“ стилю работы и знал, что делать плохо нельзя, поэтому и звук на „Мосте“ качественный».

Запись вышла в начале 1985 года. Никто, кроме участников проекта, не ждал от Жени, славящегося своей любовью к тяжелой музыке, ничего подобного. Альбом, выдержанный в стиле тяжело-монотонной новой волны с медитативным вокалом Бутусова, кто-то даже назвал электропопом.

Практически сразу Димов приступил к работе над вторым альбомом с условным названием «Мост-II». Материал получился более роковый. Пел по-прежнему Бутусов. С ходу удалось записать всего четыре трека (они стали распространяться как дописки к первому альбому). На двух песнях партию баса исполнил будущий барабанщик «Агаты Кристи», а тогда музыкант «ВИА РТФ УПИ» Петр Май: «Женя подходил к делу очень серьезно. Мы с ним начали с отработки стандартных квадратов. Только потратив на них несколько дней, мы перешли собственно к песням. Они стоили мне много крови, порой целую программу репетировали меньше, чем шлифовали эти два трека».

Неожиданно Димов решил круто сменить музыкальную ориентацию. На первом фестивале рок-клуба 22 июня 1986 года его коллектив, незадолго до этого нареченный «Степом», закрывал программу последнего концертного дня. Со сцены в зал полился металл, даже, скорее, металлический панк. Барабаны были выдвинуты вперед, по бокам два гитариста (Андрей Степанов и Игорь Киприн), слева — Умецкий с басом, а у всех над головами на высоком помосте — Бутусов, затянутый в кожу и с цепями на шее. Слава самозабвенно вопил, читая текст по листочкам. Правда, как раз текста было почти не слышно — звук был ужасный, все грохотало, но шоу удалось. Из ранее записанных песен на фестивале прозвучало только «Золотое крыльцо» почти неузнаваемое в металлической обработке.

Концертный состав группы «Степ», 1986. Игорь Киприн, Дмитрий Умецкий, Евгений Димов,

Вячеслав Бутусов и Андрей Степанов. Фото Дмитрия Константинова

Оба «наутилуса» поначалу отнеслись к участию в этом металлическом шоу без особого энтузиазма. «Честно говоря, мне не нравился этот материал, — говорил Дмитрий Умецкий в 1986 году, — но тем не менее я для себя там столько поимел. Мне вообще последнее время нравится хэви-металл. Всегда подспудно хотелось клубнички такой. Эту музыку лично мне всегда приятно играть, на ней просто расслабляешься. Там две ноты, промазать очень сложно, можно играть, стоя на ушах». Рассказ одногруппника подтверждает и Вячеслав Бутусов: «На металлическом проекте я пытался увильнуть, но Женя был очень настойчив, и отвертеться не получилось. Какие бы я ни придумывал причины, в конечном счете он меня убедил, тем более что у меня, как у любого молодого человека, всегда была мечта проораться».

Еще раз исполнить свою молодецкую мечту Слава смог на творческой мастерской рок-клуба 14 декабря 1986 года, когда выступал в составе «Степа» второй раз. Через месяц «Наутилус Помпилиус» начал активно гастролировать, Бутусову с Умецким стало не до «Степа». Только 28 марта димовской команде удалось вырваться в Пермь. В этот день голый по пояс Бутусов пел металл последний раз в своей карьере. На второй гитаре в Перми играл Николай Кузнецов.

После ухода «наутилусов» выступать стало почти невозможно. Новый бас-гитарист нашелся быстро — им стал Валерий Жадов. Отыскать вокалиста было гораздо труднее. 15 мая на концерте в Свердловском ДК им. Дзержинского петь пришлось самому Димову. Очевидцы утверждают, что это было незабываемое зрелище.

Через две недели предстояло выступать на II фестивале рок-клуба. В срочном порядке нашли парня, который мог петь, правда, скорее, в манере итальянской эстрады, чем тяжелого металла. За 10 дней упорных репетиций беднягу, окрещенного «Челентано», научили издавать соответствующие стилю звуки и вместе с ним вышли на фестивальную сцену. Но часы мучений пропали зря — «Степ» выступал первым, и звук был такой ужасный, что вокала все равно никто не услышал.

Летом 1987 года Димов прослушал восемь вокалистов, но ни один из них не удовлетворил его высоким стандартам. В конце концов, он пригласил в группу бывшего фронтмена «Р-клуба» Сергея «Агапа» Долгополова. К тому времени Агап уже жил в Москве и концертной деятельности помочь не мог, но зато вместе с ним в ноябре «Степ» записал магнитофонный альбом «Кокс», который практически не распространялся.

Следующие восемь лет о Евгении Димове почти ничего не было слышно. Только в 1995 году он опять собрал музыкантов для записи. По его собственным словам, «новые» темы были придуманы им еще во времена «Трека», но он предпочел приберечь их для себя. Музыка по стилю напоминала «Мост». Реализовать проект помогали Борис Красуцкий (клавиши) и Сергей Зыков (гитара). За операторским пультом сидел Петр Май. Пел снова Агап: «Димов специально приезжал в Москву, чтобы уговорить меня спеть вокальную ниточку на его новых композициях. Музыка мне не нравилась, и, честно говоря, пел я спустя рукава». Когда Долгополов пытался выдать свои фирменные всхрипы и завывания, Димов осаживал его: «Не надо. Пой поспокойнее». Только в одном месте он позволил Агапу взреветь.

Никаких коммерческих планов по поводу собственного творчества Евгений не строил. Скорее всего, он просто не мог не зафиксировать то, что было у него в голове. Записав третью программу, он где-то нашел довольно приличные по тем временам деньги и часто и надолго уезжал в Новоуральск, где на одной из студий занимался мастерингом всех трех программ. Правда, до официального издания дошла только первая программа.

В 2000 году альбом «Мост» был выпущен на CD фирмой «NP-Records». Исключительно в коммерческих, даже в спекулятивных целях проект Димова был издан под раскрученным брендом «Вячеслав Бутусов», а на обложке нововолнового альбома поместили Славину фотографию в коже и шипах… Женя согласился на это. Ему нужны были деньги. Игра шла по правилам лейбла. В итоге CD оказался оформлен тяп-ляп, с грамматическими ошибками, даже названия песен перевраны…

В 2000-х Евгений Димов отошел от рок-музыки. Он обучал детишек в школе звонарей, вел кружок юных барабанщиков в одном из дворцов культуры Каменска-Уральского. В 2002 году (после тяжелой и продолжительной болезни) Евгения Димова не стало.

Дискография

«Мост» (1985 — М, 2000 — CD)

«Кокс» (1987 — М)

«Мост-II» (1996 — М)

«Сфинкс»

«Никто из нас не учился в Свердловском музыкальном училище, не играл в ресторанах, не входил в тусовку. Поэтому нас не считали в рок-клубе полностью своими».

Владимир Ведерников

История группы «Сфинкс» началась в конце 1970-х, когда несколько студентов разных факультетов УПИ занялись музицированием. Они играли в разных институтских ансамблях (Сергей Подгорбунских, например, пел в одной из самых известных групп УПИ «Альтаир»). Получив дипломы, Игорь Овчинников (гитара), Сергей Подгорбунских (вокал), Олег Ефимкин (барабаны) и Вячеслав Анчутин (бас) объединились в коллектив «Пикник на обочине». На свадьбах они исполняли совэстраду, а для души играли кавера. Путеводной звездой для них служило творчество «Led Zeppelin». В 1985 году к коллективу присоединился студент университета клавишник Владимир Ведерников, полностью разделявший любовь сотоварищей к тяжелому блюзу, и предложил группе красивое название «Сфинкс». Возражений не последовало.

Коллектив записал демоверсию нескольких песен, в том числе «Зеркала» и «Фальстарт» на стихи Олега Ефимкина. Пленка получила ограниченную известность в музыкальных кругах Свердловска. Как раз в это время открылся рок-клуб, и Николай Грахов, посетивший репетицию «Сфинкса», вынес свой вердикт: «Эти парни должны выступать на I фестивале!»

Несмотря на то что на первой творческой мастерской рок-клуба разномастного тяжеляка хватало, «Сфинкс» не затерялся в общем грохоте. Ведерников, в тот раз участвовавший в концерте в качестве звукача, сумел, поборов сопротивление аппарата, отстроить приличный саунд. Публика, среди которой поклонников Пейджа и Планта тоже хватало, встретила «сфинксов» тепло. Овчинников был, по результатам зрительского анкетирования, назван в числе лучших гитаристов.

Владимир Ведерников утверждает, что после того как «была сделана ставка на „наутилизацию“ Свердловского рок-клуба, тяжелые группы, и „Сфинкс“ в их числе, начали затирать». Однако факты говорят об обратном. 24 января 1987-го «Сфинкс» вместе с «Каталогом» представляли рок-клуб на фестивале молодежной музыки «Время и мы» в Свердловском цирке. Концерт снимало телевидение, и выступление «сфинксов» смогли увидеть зрители из самых отдаленных уголков области. В мае того же года группа приняла участие во II фестивале СРК, став на нем вместе со «Степом» делегатами от уральского тяжеляка. Затем последовали поездки по области, участие в фестивалях «Металлопластика»…

В начале 1988 года был записан альбом «Сфинкс-1» на стихи Бориса Каца. К его раскрутке Ведерников, исполнявший, помимо прочего, обязанности продюсера, подошел грамотно. На Свердловском ТВ были сняты два клипа, частенько крутившиеся в эфире. Необходим был выход на новый уровень. Помог случай. Володя познакомился со съемочной группой из «Останкино», приехавшей на Урал по своим телевизионным делам. Сторговаться с москвичами о съемке еще одного клипа было делом техники. Договор включал, помимо съемок и монтажа, еще и показ клипа на центральных каналах. Цена вопроса составляла 4500 рублей — деньги в 1988 году немаленькие. 2500 удалось наскрести самим музыкантам, тысячей помог обком комсомола, а за последней «штукой» предприимчивый Ведерников отправился на родное производственное объединение «Вектор», где трудился в отделе рекламы. В рамках конверсии оборонный завод изготавливал и клавишные инструменты «Квинтет». Володя убедил руководство, что если он в клипе на московских каналах будет играть не на какой-нибудь «Ямахе» или «Роланде», а на до боли родном «Квинтете», то сбыт конверсионной продукции резко пойдет в гору. Начальство поверило, и недостающую тысячу дало. Клип на песню «Такой же, как ты» был снят.

Москвичи не подвели — «сфинксов» несколько раз показали в программах «Рок-урок» и «До 16 и старше». Вскоре последовал звонок из Москвы: «Смотрите свою песню во „Взгляде“». Видимо, ведущим вечерней программы, которую смотрела, без преувеличения, вся страна, накануне первых в СССР «настоящих» выборов показалась подходящей песня, содержащая слова: «Выбери меня, я смогу управлять нами». Правда, длинное гитарное соло Овчинникова подсократили.

«Сфинкс», 1988

После «Взгляда» к Ведерникову, ехавшему в московском троллейбусе, подошел молодой человек и робко поинтересовался: «Простите, вы не играете в рок-группе „Сфинкс“?» Это была уже почти слава.

Правда, с концертами была напряженка. И дело тут не в отсутствии приглашений из разных городов страны. Игорь Овчинников очень не любил выступать. Сочинять, репетировать, записываться, даже мастерить гитарные примочки — это пожалуйста. А вот к концертам его душа не лежала. Каждый раз приходилось его уговаривать со страшным скрипом. В декабре 1988 года «Сфинкс» пригласили на фестиваль «Интершанс» в Москву. Группа прилетела, даже отстроила звук на сцене, но тут произошло землетрясение в Армении. Из-за трагедии был объявлен траур, и фестиваль отложили на два дня. Овчинников отказался ждать, заявил, что ему надо в понедельник на работу, и улетел в Свердловск почти со всеми «сфинксами». Ведерников остался в Москве один, попытался выступить под собственную фонограмму со случайно набранными музыкантами, но разрешения на это не получил — тогда на рок-мероприятиях играть «под фанеру» было не принято.

После этого в группе произошел раскол. Большая часть ее участников отошла от занятий музыкой. В строю остались только Ведерников с вокалистом Сергеем Подгорбунских. Начались поиски новых соратников. Ими стали Сергей Зыков и Александр Чиненов (гитары), Михаил Аристов (барабаны), Сергей Бурлаков (бас). Этим составом был записан второй альбом, на этот раз почти полностью англоязычный. Поэт Алексей Верницкий с ходу написал тексты на родном языке «Led Zeppelin», а Сергей спел эти слова так, что настоящие англичане не верили, что поет русский. По крайней мере, оргкомитет рок-фестиваля в Австралии, каким-то образом услышавший новую программу «Сфинкса», прислал им приглашения. Но согласование организационных вопросов с антиподами шло очень медленно. За это время альбом «Surrealism» вышел на виниле. На песню «Танцы на асфальте» был снят клип с участием театра «Провинциальные танцы», после чего группа распалась во второй раз, и уже окончательно. Страна кенгуру уральского «Сфинкса» так и не увидела.

После распада группы Владимир Ведерников по совету Паука из «Коррозии Металла» открыл в клубе автодорожного техникума рок-центр «Сфинкс», просуществовавший десять лет. В 1994 году на этой площадке прошел первый фестиваль «Уралрок», проводившийся с тех пор в разных залах и под открытым небом до 2011 года. На его сцене выступили почти все находящиеся в строю свердловские музыканты, а в его жюри входили Николай Грахов, Александр Пантыкин и другие знаковые персонажи свердловского рока. Таким образом, Владимир Ведерников хоть и не был вполне доволен отношением к его группе руководства СРК, изо всех сил старался сохранить и продолжить рок-клубовские традиции.

Дискография

«Сфинкс-1» (1988 — М),

«Surrealism» (1992 — LP)

«Топ»

«Наш рок-н-ролл никак не вписывался в эстетику свердловского рок-клуба, мы играли веселые песни».

Евгений Горенбург

Первое музыкальное шоу с участием Евгения Горенбурга прошло на сцене пионерского лагеря в окрестностях Свердловска. Несмотря на нежный возраст, Женя цепко держал в маленьких ручках все организационные бразды. Под его руководством лагерный баянист разучил песню Булата Окуджавы «Капли датского короля». За исполнение вокальной партии Женя взялся сам. Аплодисменты красногалстучной аудитории крепко запали в душу пионеру Горенбургу.

Следующей вехой на пути в искусство стала школьная группа, куда в 1975 году восьмиклассника Женю пригласил его соученик Леха Балабанов, будущий знаменитый кинорежиссер. В школе № 2 ансамбли были в каждой выпускной параллели. Инструменты были переходящими, а названия — перетекающими одно в другое. Балабановско-горенбурговскому ансамблю предшествовали «Рифы», а перед «Рифами» были «Кентавры». Взяв первые слоги от названий своих старших товарищей, новая группа окрестила себя «Кери». Куда завели лингвистические фантазии последователей «Кери» — неизвестно. На гитарах играли Балабанов и Андрей Альшевских, на бас-гитаре — Юра Сапожников, на барабанах — Александр Главацкий, а на электрооргане и пианино — Женя, посещавший вечернюю музыкальную школу-десятилетку. Репертуар «Кери» начался с западного боевика «Hippie-hippie shake» и расширялся до тех пор, пока музыканты не закончили школу.

Горенбург поступил в медицинский институт, где продолжил музицирование. Играл в стройотрядовских ансамблях, в агитбригадах, на танцах. В меде Горенбург познакомился с Витей Шавруковым. В биографии Виктора тоже имелся школьный ансамбль с вычурным названием «Пастор Шлаг и дети». Творческий союз двух клавишников был неизбежен.

В 1982 году Шавруков загадочным образом оказался в роли светотехника группы «Трек». А в конце биографии знаменитого коллектива даже исполнил клавишную партию на последней записанной «Треком» песне «Блат». С 1984 года Горенбург, Шавруков и звуковик «Трека» Валера Курышкин занялись дискотеками, но связи со свердловской рок-общественностью продолжали оставаться плотными.

Летом 1986 года, лежа на пляже в Крыму, Женя с Витей обсуждали состояние дел в Свердловском рок-клубе и пришли к выводу, что дела там так себе: группы унылые, песни неяркие, настоящего драйва нет. Решили, что нужны радостные песни. Горенбург заявил: «Витька, мне сочинять песни не сложно. Я их просто сажусь и пишу, как Сальери алгеброй гармонию проверяю». — «Ну так давай, пиши, и сделаем группу». А какая группа, если в наличии всего два клавишника? Ни «Space», ни «Rockets» примерами для подражания не были. Тогда Шавруков предложил, что если Женя поет так характерно, то пусть он будет вокалистом, ну и заодно гитаристом. А он — чего бы это ему ни стоило — освоит барабаны. Для полного счастья не хватало только басиста.

Вернувшись домой, прожектеры случайно встретили еще одного клавишника, Алексея Хоменко, тогда трудившегося в «Слайдах», и рассказали ему о своей идее. Алексей загорелся: «У меня уже даже инструмент есть — бас-гитара „Ibanez“. Начали репетировать в ресторане „Малахит“, где Горенбург тогда вел дискотеки. Попробовали и поняли, что ничего не получается, надо расширять состав. Из „Слайдов“ пригласили саксофониста Сергея Кузнецова, а так как несколько песен были написаны от женского лица — нашли вокалистку Елену Дробышевскую. Придумали яркое и всем понятное название „Топ“».

Начинался смурной 1987 год. Горенбургом с Шавруковым заинтересовались правоохранительные органы и на всякий случай посадили в тюрьму. Пока милиция выясняла, можно или нет проводить дискотеки за деньги, Хоменко с головой ушел в работу в «Наутилусе». Когда через пару месяцев выяснилось, что в билетах на дискотеки нет ничего противозаконного, и друзья вышли на свободу, оказалось, что они опять остались без басиста. Как произошла встреча с Валерой Тельминовым, уже трудно вспомнить, но он не только стал новым бас-гитаристом, но и привел в группу своего соученика по культпросветучилищу Стаса Панкова, который взял на себя функции гитариста. Место вокалистки заняла Татьяна Анциферова, а сложные мужские вокальные партии были поручены Юрию Скале.

«Топ» выступили на творческой мастерской рок-клуба, но были встречены неласково: «Нет, ребята, ваша веселуха — это не наш рок». Изменили программу, попробовали еще раз. После этого Горенбург выступил на собрании с пламенной речью, растолковывая, что «Ob-La-Di, Ob-La-Da» и «Octopus Garden» — несмотря на веселость, далеко не самые последние в мире рока песни. А значит, и его собственная «Шуби-Дуби-Лав» имеет право на существование. Против такой железобетонной аргументации возражать было трудно. И «Топ» получил право писать на своих афишах «Группа Свердловского рок-клуба».

Начались гастроли. Сначала по городам области, затем по Сибири, собирая полные залы, а иногда и стадионы. В 1989 году приступили к записи первого альбома «С'Топ». Работали в прямом смысле слова подпольно — в студии, которую собственноручно вырыл под своей комнатой в коммуналке Гера Конев. Подпольно можно было писать все, кроме барабанов, которые в самодельный бункер физически не входили. Шавруков несколько дней вбивал барабанные партии в «Ямаху-RX». Клавишные пассажи, требовавшие особой виртуозности, исполнил Саша Пантыкин. Сыграли на альбоме и другие известные в городе музыканты — Рим Булатов, Александр Деулин, Александр Баландин. Альбом широко разошелся по стране. Некоторые песни вошли в музыкальные сборники горячих хитов, звучавших из каждого кооперативного кафе.

«Топ», 1989

После записи альбома Гера Конев стал постоянным музыкантом «Топа»: «У них тогда были проблемы с клавишником. Женя попросил помочь на одном концерте, потом на другом… Я сам не заметил, как втянулся».

Начинались 1990-е, зарабатывать гастролями было нереально. Каждый выживал, как мог, а музыка стала общим хобби. Впрочем, периодически «Топ» напоминал о себе совсем нелюбительскими работами. Горенбург, всегда умудрявшийся дружить сразу со всеми музыкантами Екатеринбурга, для своих новых альбомов подбирал нехилый состав. В 1994 году на «Love Story» партии саксофона записал Алексей Могилевский, а на подпевках были не абы кто, а Вячеслав Бутусов с Настей Полевой. Переехавшего на ПМЖ в Сочи Шаврукова за ударными заменил Юрий Буюклян. Лет через семь он тоже уехал из Екатеринбурга. На помощь оставшемуся без барабанщика «Топу» пришел Владимир Назимов (экс-«Урфин Джюс», «Наутилус Помпилиус» и несчетное количество других свердловских команд).

Активные двухгодичные гастроли в поддержку нового альбома вызвали резонанс даже в Москве. Музыкой «Топа» заинтересовалась «Программа А» телеканала «Россия» и предложила поставить в эфир одну из песен. Выбор пал на русскую народную композицию «Пошел козел». Все было на мази, но «Программа А» взяла — и неожиданно исчезла из эфира.

Следующий СD «Топа» появился на заре XXI века. Презентацию по-детски светлого и радостного «Школьного альбома» Евгений приурочил к собственному юбилею. 13 января на сцене Екатеринбургского ТЮЗа выступил «Топ», а также гость праздника — группа «Поезд КудаНибудь». Эта дружеская вечеринка стала отправной точкой для фестиваля «Старый Новый Рок», который существует до сих пор, являясь, таким образом, старейшим рок-фестивалем России.

В новом тысячелетии альбомы стали выходить чуть более регулярно. К этому обязывало положение хозяев «Старого Нового Рока» — «Топ» традиционно его закрывал, а публика хотела слышать его новые песни. В 2005 году очередной альбом «Топа» «Ночь нежна» решил проблему музыкальной программы фестиваля более чем наполовину. Вокальные партии, помимо самого Горенбурга, записали Вячеслав Бутусов, Владимир Шахрин, Вадим Самойлов, Михаил Симаков и Макс Покровский. Все эти звезды стали участниками «Старого Нового Рока», естественно, спев и по нескольку собственных вещей. Публика была в восторге.

Евгений Горенбург, чья группа только с третьего раза была принята в Свердловский рок-клуб, оказался одним из самых верных хранителей его традиций. В рамках «СНР» выступали все находящиеся в строю свердловские группы 1980-х, а такие коллективы, как «Наутилус Помпилиус», «Трек», «Группа Егора Белкина», «Апрельский марш», специально воссоединялись, чтобы выступить на горенбурговском фестивале. В июне 2011 года «Старый Новый Рок на волне», проводившийся на берегу Белоярского водохранилища ровно через 25 лет после I фестиваля СРК, собрал на сцене столько свердловских рокеров, сколько не собиралось вместе уже лет 20. Выступили «Banga Jazz», «Апрельский марш», «Флаг», «Водопад имени Вахтанга Кикабидзе», «Настя», «Трек», «Урфин Джюс» и, конечно, сам «Топ». Толпа убеленных сединами рок-ветеранов встретилась и пять лет спустя на «СНР-2016», посвященном 30-тилетию рок-клуба. В финале все музыканты хором традиционно спели песню Егора Белкина «Соня любит Петю», за долгие годы ставшую официальным гимном «Старого Нового Рока».

Евгений Горенбург считает, что «Старый Новый Рок» стал преемником фестивалей Свердловского рок-клуба: «Но давайте все-таки договоримся, что рок-клуб остался в 1980-х. Мы — преемники духа того времени».

Дискография

«С’Топ» (1989 — М)

«Love Story» (1994 — CD)

«Школьный альбом» (2000 — CD)

«На закат» (2001 — CD)

«Ночь нежна» (2005 — CD)

«Светает» (2011 — CD)

«Трек»

«В каждой песне мы пытаемся говорить о какой-нибудь проблеме, волнующей молодых людей сегодня. Мы играем и пишем музыку, которая наиболее точно выражает наши чувства и близка слушателям».

Евгений Димов

Для истории этого коллектива вполне подойдет какое-нибудь эпическое или даже ветхозаветное начало: «Слепой музыкант» породил «Сонанс», «Сонанс» породил «Трек» и «Урфина Джюса»… Группа эта действительно легендарна, а ее влияние на свердловскую рок-сцену с трудом поддается оценке.

Итак, в сентябре 1980 года, после записи альбома «Шагреневая кожа», «Сонанс» распался. Александр Пантыкин и Иван Савицкий ушли создавать «Урфин Джюс». Оставшимся музыкантам (Андрей «Борщ» Балашов — клавишные, вокал, Михаил Перов — гитара, вокал, Анастасия Полева — вокал, Игорь «Феич» Скрипкарь — бас, вокал, Александр «Полковник» Гноевых — звук) приходилось проще — им ничего не надо было создавать, они являлись очень даже работоспособной творческой единицей. Оставалось только пересадить администратора Евгения Димова за барабаны, с которыми он умел неплохо обращаться, и взять название «Трек». Наречение нового коллектива, состоявшееся 23 сентября, решили считать днем рождения группы. Даже часть дебютного альбома была готова — «трековцы» включили в него две песни из «Шагреневой кожи», написанные без участия Пантыкина. В декабре альбом, названный просто «Трек-I», увидел свет.

Записывали его весело. «Скрипкарь вслух читал нам Швейка, — вспоминает Полковник. — Мы поржем — и снова за работу». Даже репетиции «Трека» проходили своеобразно. Сначала 20–30 минут все просто разговаривали. На любые темы, подзаряжая друг друга. Шла некая энергетическая накачка. И когда чувствовали, что необходимый уровень энергетики достигнут, все брали в руки инструменты и начинали репетировать.

Сценический дебют группы состоялся 27 декабря в клубе Уральского университета. Программой из десяти номеров публика осталась довольна. Особенно громкие аплодисменты раздавались после песен, в которых солировала Настя Полева.

В большинстве тогдашних групп фронтменом был мужчина. Мысль о том, что рок может петь женщина, казалась новаторской. «После того как я записала „Песню любви“, меня отвел в сторону Женя и спросил: „Ты же понимаешь, что достойна исполнять не более пяти процентов репертуара?“ — смеется Настя. — Надо было знать мужского шовиниста Димова, для него и 5 % — это очень много. Я даже на это не рассчитывала и согласилась». Так, с математической точностью, была определена доля участия Насти в творчестве «Трека». Со временем эта доля росла (Настин голос звучит примерно в трети записанных песен), но до самого конца коллеги по группе считали ее не более чем изюминкой.

Однако публика воспринимала расстановку сил иначе. Все, кто был на их немногочисленных концертах, делясь впечатлениями, неизбежно произносят: «А потом вышла Настя, и мы все просто выпали в осадок…» К сожалению, все выступления «Трека» можно пересчитать по пальцам: пять концертов в родном городе, выезды в Каменск-Уральский, Ижевск и Зеленоград.

Оригинал плаката группы «Трек». Евгений Димов, Михаил Перов, Настя Полева, Игорь Скрипкарь и Андрей Балашов. Фото Олега Раковича

В первое время «Трек» и «Урфин Джюс» поддерживали прекрасные дружеские отношения — разногласия-то у них были исключительно музыкальные. Все изменилось после рок-фестиваля архитектурного института в июне 1981 года. «Трек» выступал в черной кожаной униформе, собственноручно сшитой Настей. Музыка, внешний вид и непонятная эмблема, придуманная Балашовым (белый круг с черной точкой в центре), произвели неизгладимое впечатление не только на зал, но и на представителей контролирующих органов.

После фестиваля комсомольские функционеры обвинили «Трек» ни много ни мало в пропаганде фашизма. «Джюсовцы», присутствовавшие при этом, были обвинены темпераментным Димовым, ставшим к тому времени лидером «Трека», в предательстве. Былая дружба дала трещину, которая затянулась лишь через пару лет.

По городу поползли тяжелые слухи. Михаил Симаков, вокалист «Апрельского марша», а в те годы — солист ансамбля политической песни «Баллада», вспоминает: «Наша руководительница с ужасом рассказывала про концерт страшной группы „Трек“, которая выступала чуть ли не со свастиками на рукавах. Спустя много лет я узнал, что этот страшный „Трек“ использовал при записях наши балладовские болгарские микрофоны, купленные обкомом комсомола и тайком одалживаемые Полковнику мужем одной из солисток».

«Трековцы» чувствовали себя уязвленными. «УД» выезжал на фестивали в Баку и Вильнюс, а их со всех сторон гнобили власти. Музыканты стали вести замкнутый, скрытный образ жизни, мало с кем общаясь. Знающие люди рассказывали, что все они живут в одной квартире, чуть ли не на казарменном положении. Как красочная деталь, добавлявшая сходство с казармой, упоминались двухъярусные кровати. «Это не группа, это секта какая-то», — шептались свердловские меломаны.

Идея замкнутости исходила от Димова. «Он настаивал, чтобы мы никуда не ходили, варились в собственном соку и репетировали до посинения, — вспоминает Скрипкарь. — Женькино видение нашего имиджа было таким: вышли, ошарашили всех и, ни с кем не общаясь, снова закрылись в скорлупе». Михаил Перов объясняет эту герметичность просто: «Мы были очень замкнутыми, закомплексованными молодыми людьми. Да, мы знали цену нашей музыке, но приставать ко всем с просьбами послушать и похвалить нас казалось нам неправильным».

По мнению поэта «Трека» Аркадия Застырца, настоящим идеологом группы был Андрей Балашов. Мысль о танце со смертью или даже интимных отношениях с ней как способе избежать смерти, заложенная им в «Песне любви», легла в основу идеологии «Трека». Андрей сумел увлечь своими идеями и черным обаянием старших товарищей. У самого молодого члена «Трека» образцом для подражания был не какой-нибудь рокер, а великий скрипач Иегуди Менухин. Помимо ежедневных экзерсисов на скрипке Балашов следовал и другим заветам Менухина: постоянно занимался с гантелями, отказался от таких естественных проявлений рок-н-ролльной жизни, как алкоголь и курение. Идея достижения чего-то в музыке, в творчестве, в шоу-бизнесе через самодисциплину исходила от Балашова.

Андрей был также основным композитором в «Треке». «У него в то время было такое состояние души, что мелодии сыпались из пальцев, как горошины из стручка, — вспоминает Игорь Скрипкарь. — Он закольцовывал по три темы, чтобы они перетекали одна в другую, и показывал их просто на пианино. Нам эти темы страшно нравились, и мы все вместе бросались их аранжировывать, превращать их в песни».

Андрей познакомил коллег с творчеством Гэри Ньюмана, чей диск «Replicas» был заслушан «трековцами» буквально до дыр. Димов при этом активно склонял группу к тяжелому року. Смешение рваных ритмов Ньюмана и монотонного харда a-la «Black Sabbath», помноженное на композиторский дар Балашова и мастерство остальных музыкантов, дало неповторимый стиль «Трека», названный самими музыкантами «новый свинец». При этом свердловчан никак нельзя упрекнуть в заимствовании, скорее, их музыка испытала определенное влияние английских коллег. «Получилось очень оригинально и свежо, — считает Скрипкарь. — Это было для нас самым главным — не быть ни на кого похожими».

Летом 1981-го был записан второй альбом. Он опять назывался лаконично — «Трек-II» и опять никак не был оформлен. Называть альбомы просто порядковыми номерами предложил Перов, сославшись на авторитет «Led Zeppelin», у которых первые пластинки тоже были названы крайне лаконично. Затея с оформлением магнитофонных катушек под западные диски казалась музыкантам никчемной игрой. Обложек для магнитофонных катушек не делали, распространяя их в картонных заводских коробках. Уже позже под это подвели теорию анонимного искусства, а на самом деле у «трековцев» просто не хватало времени и сил на придумывание оформления. «Вся энергия уходила на аранжировку балашовских мелодий, — вспоминает Игорь Скрипкарь. — Не успеем отшлифовать одну песню, он уже приносит тему другой. Еще, еще, бац! И готов материал для альбома, начинаем его записывать. Сделали, Андрей тащит что-то еще. Не успели оглянуться — и песни для следующего альбома готовы. Мы же за два года записали три альбома!»

Сегодня трудно понять, что на что больше влияло: окружающая действительность на музыку «Трека», или, наоборот, музыка, которую они играли и слушали, формировала их взгляд на мир. «Мы не принимали за чистую монету гражданский задор советских песен, которые слышали по радио: „Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым“, — говорит Михаил Перов. — Нам это казалось каким-то извращением. Хотелось взглянуть на мир из-за зеркала, в которое пялились эти бодряки. Мир, увиденный из зазеркалья, очень забавен, и нам хотелось показать его вывернутость всем… Мы сами называли нашу жизненную позицию параноидальной. С той же параноидальностью мы подходили и к нашей музыке. Она должна была быть не похожей ни на кого, отражать наш взгляд на мир из-за зеркала».

«Трек» был группой крайне концептуальной. Балашов заранее написал четыре фортепианных темы, которые были названы «параноидами». Было решено в каждый альбом вставлять по одному из этих параноидов. Первый из них стал «Песней любви», второй — «Космогонией», третий — «Как поверить?». Был предусмотрен параноид и для четвертого альбома, но превратился в песню он только через девять лет, уже в репертуаре «Кабинета». Все они, по словам Полковника, были объединены чем-то общим. Причем не музыкальным, а идеологическим.

«Треки» заранее планировали свою жизнь на несколько лет вперед. Летом все нормальные студенты разъезжались по домам или по стройотрядам, а «трековцы» садились за запись. При этом они заранее знали, что таких летних сессий у них впереди будет еще несколько. Поэтому и параноиды были распределены заранее на годы вперед. Внутренней концепции каждого альбома посвящались целые худсоветы, в заседаниях которых участвовала вся группа. В расстановке песен не было ничего случайного.

Аркадий Застырец вспоминает, что «идеология „Трека“ была как в образцовом пионерском отряде: дисциплина, никто не должен отлынивать,все полагается делать в срок… Если кто-то не выполнял поставленную задачу без уважительной причины, то собирались всем отрядом, то есть рок-группой, и его абсолютно в советском духе пропесочивали. Так отчитывали Мишу Перова, когда он не поучаствовал в перевозке вещей одного из музыкантов с квартиры на квартиру. Это было так не по-рок-н-ролльному, что даже смешно». «Парни очень серьезно ко всему относились, — добавляет Настя. — Постоянно заседали узким кругом — двойкой, тройкой, куда я не допускалась».

Художник Александр Коротич вспоминает: «„Трек“ был самой „неигрушечной“ группой из тех, что я видел. У них были сверхзадачи, они хотели своим творчеством изменить мир. Как-то Димов провожал меня до дома и всю дорогу с какой-то болезненной убедительностью излагал свой план политического и социального переустройства мира». Женя придавал всему элемент мистики, он видел «Трек» группой не городского и даже не союзного уровня, а планетарного масштаба. При этом Димов был человек легко ранимый. Как рассказывает Застырец, «перед концертом в своем родном Каменске он сидел в гримерке и выстукивал свою партию палочками на коленях. Партия была сложная, Женя постоянно сбивался. При этом его мышцы были напряжены до предела, до судороги — так он боялся ошибиться».

Так называемая параноидальность проявлялась только в музыке. Тексты «Трека» были просты и даже дидактичны. Те, кто на редких концертах смог разобрать слова, обвиняли их в некой «коммунистичности» (эти претензии выражали отнюдь не комсомольские активисты). Вряд ли можно упрекать в этой раздвоенности Аркадия Застырца, укрывавшегося в те годы под псевдонимом Куперин. Музыканты сами ставили перед ним задачи, от которых он хватался за голову.

«Мы не могли сочинять музыку на готовые стихи, — рассказывает Скрипкарь, — нам нужен был поэт. Посмотрели вокруг и обнаружили Аркашу, который взялся за нелегкое дело — писать тексты на нашу готовую музыку. Мы не совсем были удовлетворены его текстами, постоянно спорили, даже ругались».

Летом 1982-го был записан «Трек-III» — вершина творчества группы. Если прослушать подряд первый и третий альбомы, становится ясно, какой огромный путь проделал «Трек» в своем развитии. Кстати, примерно на половине песен альбома с ударными вместо плохо себя чувствовавшего Димова управлялся его ученик, юный Андрей «Пионер» Котов: «Женя пригласил меня просто приехать и поиграть на новых барабанах „Amati“, которых в городе тогда еще ни у кого не было. Мы с ним позанимались, и я принял участие в общей репетиции „Трека“. Что-то во мне ребятам не понравилось, но Димов уговорил их попробовать еще раз. Мы позанимались еще немного, и после этого все меня приняли».

16 апреля 1983 года «Комсомольская правда» опубликовала заметку «Бойся бездарных, дары приносящих», подписанную Ф. Юровым. За этим псевдонимом спрятался музыкальный обозреватель «Комсомолки» Юрий Филинов. Он получил бандероль с «Трек-III», отправленную Димовым в рамках рекламной кампании альбома. Бережливый Женя рассылал бандероли наложенным платежом, окупая стоимость пленки и почтовые расходы, так что Филинову пришлось заплатить пять рублей за счастье послушать запись свердловской группы. Именно стенанием о потраченной пятерке посвящена большая часть желчной заметки в печатном органе ЦК ВЛКСМ (скорее всего, гонорар за нее покрыл Филинову убытки). Оценка музыкального критика свелась к двум словам: «низкопробный примитив». На это можно было и обидеться, если бы Ф. Юров нечаянно не оказал группе «Трек» большую услугу: стремясь побольнее уколоть отправителя бандероли, он указал точный почтовый адрес Евгения Анатольевича Димова. В те годы любое самое ругательное упоминание в прессе служило самодеятельной рок-группе прекрасной рекламой. На опубликованный в «Комсомольской правде» адрес стали приходить мешки писем с просьбой прислать записи «Трека». «Люди со всей страны писали: „Пришлите мне альбом, мне не жалко пяти рублей!“ — смеется Игорь Скрипкарь. — Мы плотно загрузили нашего звуковика Пашу Панина, который день и ночь тиражировал записи». Аудитория группы значительно расширилась.

Сразу после заметки в «Комсомолке» состоялись гастроли «Трека» в Ижевске и подмосковном Зеленограде. Переговоры о них велись заранее, и публикация в газете стала хорошей рекламой концертам. В Зеленограде свердловчане выступали на разогреве перед группой экс-«воскресеньевца» Константина Никольского. Принимали их хорошо, Настины песни в конце программы даже сорвали овацию. Но организован концерт был удручающе плохо: вместо обещанной ударной установки «Amati» на сцене стояли какие-то стремные барабаны, аппарат был отвратительный, музыкантов поселили в съемной клетушке, где ни поспать, ни помыться толком было нельзя. Московская околорокерская тусовка произвела на уральцев неприятное впечатление: слишком много пьяных разговоров про бабки. Не выдержавший всего этого Андрей Балашов, который был, по словам Перова, «совсем не рокер, а нормальный человек», раньше времени улетел в Свердловск. Он недавно женился, уже намечался ребенок. Чтобы кормить семью, Андрей устроился скрипачом в оркестр оперного театра… Игорь Скрипкарь считает, что, если бы «Трек» продолжал жить герметично, Андрей мог бы писать песни и дальше, но скорлупа приоткрылась, он увидел изнанку рок-жизни и оказался к ней не готов. В общем, Андрей Балашов покинул группу «Трек». Сегодня он играет в оркестре Московского театра «Новая опера». Созданный им струнный квартет успешно выступал во многих странах.

«Трек», 1983. Фото Сергея Кислова

Стиснув зубы, «трековцы» приступили к очередной рекорд-сессии. Готовящийся альбом хотели назвать «Трек-н-ролл». Планировали отказаться от длинных композиций, песни должны были быть компактными. За клавиши встал светотехник группы Виктор Шавруков. Запись двигалась медленно и тяжело. Кончался август, здание университета заполнялось студентами, а у «Трека» были записаны только «рыбы» — инструментальные дорожки без вокала. Музыканты выдохлись. В результате до ума доведена была только одна песня — «Блат».

Осенью «Трек» вместе с «Урфином Джюсом» (идейные расхождения уже были забыты) крепко влипли в авантюру, устроенную неким Игорем Валерьевичем Мироновым, уговаривавшим свердловских рокеров перейти на официальные хлеба и завербоваться в какую-нибудь провинциальную филармонию. «Лапшу на уши он вешал мастерски и мозги заплетал крепко, — рассказывает Скрипкарь. — Нам не давали выступать перед публикой, а он убеждал нас, что сделает нас официальными артистами, и мы сможем играть свои песни. Не все и не целиком, но что-то сможем». Охмуренные Мироновым музыканты подготовили совместную программу «Некоторые вопросы, волнующие нас» и 14 декабря предъявили ее на суд комиссии из обкома комсомола. Вердикт молодежных идеологов был краток: «Такую музыку вы можете играть только у себя в туалете». Руки у музыкантов опустились. Перов поддался на посулы Миронова и уехал с ним в Павлодар, где вошел в состав филармонической группы «Незабудка».

Больше всех переживал Димов. Когда он, Скрипкарь и Настя собрались на пепелище «Трека» обсудить положение, Евгений начал предлагать набрать новых музыкантов и работать дальше. «Но я подумал: какой „Трек“ без Балашова, без Мишки? Махнул рукой: пошло оно все к черту!» — резюмирует Игорь. История «Трека» прервалась.

Но творческий потенциал его участников был так велик, что их личный путь в музыке не мог на этом закончиться. Уже на I фестивале рок-клуба летом 1986 года на суд зрителей предстали сразу три экс-«трековских» проекта. Игорь Скрипкарь с Андреем Котовым и бывшим соперником, Александром Пантыкиным, презентовали публике «Группу без названия», чуть позже ставшую «Кабинетом». Евгений Димов придавил зал горячим металлом своего «Степа». Настя Полева выступила с сольной программой.

Через год на II фестивале состоялось первое возвращение «Трека» на сцену, организованное вернувшимся из Казахстана Перовым. Ветераны уральского рока потрясли стены зала в составе: Скрипкарь, Перов, Котов + Глеб Вильнянский на клавишных. Спустя год Михаил Перов присоединился к «Кабинету».

В 1996 году все альбомы «Трека» издали на двойном CD в серии «Антология уральского рока». В том же году на компакт-диске вышел сборник лучших песен «Трека».

Через 20 лет после последнего выступления, в январе 2008 года, группа реанимировалась для участия в фестивале «Старый Новый Рок». В камбэке приняла участие и Настя: «Я шла на репетицию со страхом: как же мне опять спеть старые песни? А связки сами вспомнили, как надо». С тех пор старый новый «Трек» периодически дает концерты в составе: Перов, Скрипкарь, Валерий Широков (барабаны), Валерий Исаков (гитара) Андрей Манторов (клавишные). Звуком по-прежнему командует Полковник.

«После нас никто так не играл. А музыка „Трека“ настолько самобытна, даже самостийна, что ее можно и сейчас исполнять», — считает Михаил Перов. Теплая реакция зрителей, некоторые из которых годятся рок-легендам во внуки, подтверждает его слова.

Дискография

«Трек-I» (1980 — М, 1996 — CD)

«Трек-II» (1981 — М, 1996 — CD)

«Трек-III» (1982 — М, 1996 — CD)

«Лучшие песни 1980–1983» (1996 — CD)

«Урфин Джюс»

«Прямых аналогов „Урфину Джюсу“ не найти — их просто нет».

Александр Пантыкин

В музыкальной школе юный Саша Пантыкин изучал классическую музыку. С 12 лет он сам начал сочинять фортепианные пьесы. Менее серьезные жанры до старших классов его просто не интересовали. «Для меня дверцей в рок-музыку стали „Картинки с выставки“ группы „Emmerson Lake & Palmer“ Эмерсона. Я услышал хорошо знакомое мне произведение Мусоргского в очень приличном исполнении и в интересной интерпретации». За дверцей открылась длинная дорога, по которой Александр уверенно зашагал. Группа «Слепой музыкант», «Студия архитектурного института», «Сонанс» — первые этапы этого пути…

В середине сентября 1980 года клавишник и основной композитор студии «Сонанс» Александр Пантыкин решил дальше двигаться самостоятельно. В его багаже набралось много песен, которым не находилось места в творчестве «Сонанса». Александр считал, что этот задел вполне может послужить уставным капиталом для создания нового проекта.

Как вы группу назовете, так она и зазвучит. Поэтому Пантыкин первым делом стал подбирать имя своему новому детищу. В начале ноября 1980 года он выбирал из пяти вариантов названия: «Перрон», «Мельница», «Лестница», «Флирт», «Урфин Джюс». Остановился на последнем.

Обозвавшись, Александр срочно начал строить планы записи дебютного альбома. Подстегивало его то, что у оставшейся части «Сонанса», теперь называвшейся «Треком», с первой записью все было уже на мази. Свой дебютный релиз Пантыкин ясно представлял: 25-минутный альбом «Замкнутые» должен был быть записан с 16 ноября по 1 декабря. Осуществлению этих планов помешала сущая безделица: играть было некому. Под знаменами «Урфина Джюса» стояли всего два солдата.

Приступили к подбору личного состава. В строю помимо самого Пантыкина находился лишь ударник Иван Савицкий, покинувший «Сонанс» вслед за другом. Остальных музыкантов еще предстояло призвать. Дуэт придирчиво отсмотрел нескольких басистов, гитаристов и вокалистов. С некоторыми пробовали даже репетировать, но через несколько дней становилось ясно: это что-то не то. От безысходности Пантыкин с нуля начал осваивать бас-гитару и запел самостоятельно. Вакансия гитариста была закрыта в начале декабря, когда Саша познакомился с Юрием Богатиковым. Тот собирался поехать в Прибалтику, чтобы прослушаться в «Магнетик-бэнд», но после нескольких репетиций с юным «Урфином Джюсом» отказался от этой идеи. Трио было сформировано.

Приступили к репетициям. На них впервые прозвучала та тяжелая музыка, по которой через два года в разных концах СССР меломаны будут узнавать «Урфин Джюс». Через пять лет в интервью журналу «Свердловское рок-обозрение» Пантыкин заявлял, что изначально «о хард-роке даже не думали. Он появился естественным образом в результате репетиций. Вся музыка к „Путешествию“ была написана на фортепиано и представляла собой традицию европейской музыки XX века. Но в результате переложения фортепианной фактуры на гитарную оказалось, что она тяготеет к хард-року. А специально играть хард-рок — такой задачи мы никогда себе не ставили».

Через много лет Александр признается, что тогда он немного лукавил: «Любую мелодию можно исполнить в любом стиле, сама по себе она ни к чему тяготеть не может. Музыку я писал на фортепиано, но о тяжелом роке думал изначально». Немудрено — большинство рок-записей, которые он слушал, составляла именно тяжелая классика: «Black Sabbath», «Nazareth», «Grand Funk Railroad»…

Проблем с текстами было больше, чем с музыкой. Для их решения намечались действия почти планетарного масштаба. Александр планировал создать группу из трех-четырех авторов, способных родить 13 (почему-то) хитов. Поэты должны были редактировать друг друга, дополнять, досочинять плоды кооперативного творчества, которые понравятся всем, и в первую очередь — менеджерам. Мечта о плантации, на которой трудится бригада литературных негров, не сбылась.

Свои собственные поэтические опыты Саша твердо считал графоманией, хотя некоторые его рифмованные строки и сохранились в песнях «УД». Сначала он попробовал поискать автора среди классиков. Две песни написал на стихи Валерия Брюсова, текст еще одной принадлежит бельгийцу Эмилю Верхарну. А затем случилась встреча с Кормильцевым: «Илья сам принес мне свои стихи, и я пришел от них в бешенство. Я стал их черкать и чекрыжить, требовал многое переделать. Илья с большим скрипом, но соглашался, дописывал, доделывал. Ему очень не нравилось, что в „Путешествии“ кроме него присутствуют какие-то брюсовы, и он старался доказать, что он лучше их».

28 декабря состоялся сценический дебют «Урфина Джюса». Выступали на сцене университетского клуба только для своих — мероприятие называлось «закрытое прослушивание», и в зале сидело не более 30 человек. Но трио рубилось по-всамделешному, как перед полным залом. В ход пошла даже пиротехника, под Сашу и Юру заложили «дымные бомбы», одна из которых так и не взорвалась. Исполнили десять песен, тепло принятых мини-аудиторией. В ходе бурного послеконцертного обсуждения стало ясно, что этой группе с этим материалом не стыдно показаться и перед полным залом.

Незадолго до концерта Пантыкин сформулировал творческое кредо «Урфина Джюса». Никаких компромиссов в музыке он не допускал — только полная отдача могла обеспечить успех. А вот с текстами и идеологией Саша был более осторожен, позволяя себе дипломатично маневрировать. Этим правилом группа Пантыкина следовала все время своего существования.

13 марта 1981 года в команде «Урфин Джюс» произошла замена. Вместо надежного друга, но не очень сильного ударника Вани Савицкого за барабаны сел огненно рыжий Саша Плясунов, который барабанил гораздо техничнее. Ваня чуть расстроился, но дружить с Пантыкиным не перестал.

25 марта на сцене главного учебного корпуса УПИ состоялся первый публичный концерт «Урфина Джюса». Осознать все величие момента зрителям помешала дрянная аппаратура, громкость которой была настроена в расчете разве что на слонов. У многих после концерта болели уши, но самые стойкие и прозорливые смогли разобрать в этом грохоте нечто интересное.

В день радио, 7 мая, «урфины» появились в здании Свердловского телерадиокомитета. Цели их, правда, были совсем не поздравлятельные — они договорились записать в профессиональной студии свой первый альбом. Запись началась в тот же день, но, по не зависящим от группы причинам, растянулась на полтора месяца. Окончательный вид альбом «Путешествие» обрел только 26 июня. Восемь песен были задуманы и воспринимались как единое произведение о посмертном путешествии казненного грешника в потусторонних мирах.

Еще до выхода альбома в свет с большинством его песен смогли познакомиться зрители первого в Свердловске рок-фестиваля на приз САИ. «Урфин Джюс» выступал на нем первым. По воспоминаниям Олега Раковича, сидевшего в зале, «„Урфины“ задали очень высокую планку, до которой допрыгнули только „Трек“ и „Р-клуб“. Все остальные даже рядом с ними не стояли». Большинство зрителей проголосовало за «Р-клуб», но через два дня Пантыкин получил приз жюри, который лично он считал главным призом фестиваля.

С тех пор завязалась прочная дружба «Урфина Джюса» со студентами-архитекторами. Группа стала репетировать в институтском клубе. Третьекурсник Слава Бутусов взял у Саши первое в его жизни интервью для институтской стенной газеты. Слава же придумал и фирменный логотип группы. За оформление альбома «Путешествие», разработку афиши, буклета и костюмов взялись Александр Коротич и Олег Ракович. Вскоре «УД» мог похвастаться своим собственным фирменным стилем.

17 июня в сферу внимания Пантыкина попал новый человек. Этот новичок, барабанщик из Верхней Пышмы Владимир «Зема» Назимов, до сих пор помнит тот день в красках и запахах: «Я приехал попробоваться в свердловскую группу. Причем планировалось мое участие в „Змей Горыныч бэнде“. Но ее лидера Гараня в тот вечер в клубе не было, и ему не повезло. Были Пантыкин с Богатиковым. Пригласили поджемовать. Мы поиграли какой-то квадрат, и они с Юрой пошли на улицу о чем-то посовещаться. Вернулись, и Пантыкин торжественно предложил мне стать музыкантом „УД“. Видимо, ожидалось, что я упаду в обморок от счастья. Но я с пышминской простотой говорю: „Я же в „ЗГБ“ пришел прослушиваться“. В глазах у присутствовавших я увидел бегущую строку „Дурак… Дурак…“. И я согласился. У Плясунова тогда были проблемы с алкоголем, и Саша думал сменить его на барабанщика-трезвенника. Как он заблуждался!» Плясунов был «официально уволен» 29 июня, на следующий день после совместного концерта «Урфина Джюса» и «Р-клуба» в ДК на Сортировке.

11 июля Юра Богатиков покинул коллектив по собственному желанию. Его идеалом всегда был официальный статус, в «УД» он особых перспектив не видел, поэтому при первой возможности улизнул в направлении Челябинской филармонии, чтобы вскоре всплыть где-то в Прибалтике.

Пару месяцев «Урфин Джюс» находился в состоянии недокомплекта. Пантыкин перепробовал нескольких гитаристов, но ни один не удовлетворял его высоким требованиям. От безнадеги он уже строил планы существования «УД» в виде дуэта… Ситуацию спас вернувшийся на Урал после непоступления в ленинградский вуз гитарист «Р-клуба» Игорь «Егор» Белкин. Порепетировав с ним несколько раз, Саша понял, что это то, что нужно. Практически одновременно с Егором из «Р-клуба» был сманен клавишник и вокалист Виктор «Пиня» Резников, ставший звукорежиссером «Урфина». Процентное содержание верхнепышминцев в коллективе достигло критической массы, но зато «Урфин Джюс» снова стал боеспособной единицей.

Новички привнесли в группу дух здорового пролетарского практицизма. Они быстро освоились в маленьком коллективе и скоро стали оказывать заметное влияние на все сферы его деятельности. Белкин пытался привнести в «Урфин Джюс» старые идеи «Р-клуба»: самое главное — играть для публики то, что этой публике нравится, а не грузить ее заумным роком и неясным, абстрактным содержанием. Пантыкин с Кормильцевым отстаивали концепцию периода «Путешествия»: зритель должен дотягиваться до уровня артистов, рок немыслим без условностей и сюрреалистических образов. Судя по дальнейшему творчеству «УД», группа нашла приемлемый для всех компромисс.

Александр продолжал считать себя безоговорочным лидером команды и не исключал возможности увольнения всех музыкантов: «Пышминцы пришли в готовую группу. У нее была своя стилистика. Уже был записан первый альбом, уже были написаны все песни второго альбома, „15“ записали так быстро, потому что я знал, как Егору нужно играть. Конечно, гипотетическое расставание с ними было бы болезненным для всех, но я знал, что „Урфин Джюс“ — мой проект, и считал себя вправе увольнять любого музыканта». Правда, у «подчиненных» был несколько другой взгляд на вертикаль власти в группе. Егор вспоминает, что однажды сказанные Пантыкиным слова: «Вы все уволены!» встретил общий громовой хохот. «Кого он мог уволить? Он мог только сам уйти». Подобные микро-конфликты поддерживали в группе необходимый для творчества тонус. Во многом благодаря этому сценический дебют второго состава, прошедший 10 октября в ДК «Автомобилист», понравился зрителям.

Классический состав «Урфина Джюса», 1982. Егор Белкин, Александр Пантыкин и Владимир Назимов

Тем временем позиции «УД» в архитектурном институте закачались. Руководство Арха стало с подозрением относиться к излишне шумной группе, не имеющей никакого отношения к вузу. Не помогли даже выступления перед студентами на колхозных полях, в которых «Урфин» участвовал в полном составе. 21 октября группа перебазировалась в Верхнюю Пышму в Дом культуры производственного объединения «Радуга», ставший для «УД» пристанищем на ближайшие два года. Пантыкин быстро занял пост руководителя художественной самодеятельности «Радуги», а проведение репетиций собственного коллектива стало едва ли не главной его обязанностью. Он благоразумно предъявил свою программу руководству Верхнепышминского райкома ВЛКСМ и заручился если и не поддержкой, то хотя бы невмешательством комсомола.

ПО «Радуга», занимавшееся производством детских игрушек, почувствовало отдачу от нового худрука всего месяц спустя. Со Всесоюзного рок-фестиваля в Баку «Урфин Джюс» привез на родной завод диплом лауреата третьей степени, а также сувениры и подарки руководству. Концерт в столице Азербайджана стал самым лучшим за первый год существования группы.

Воодушевленные успехом «урфины» взялись за запись новой программы. Для ее увековечивания была выбрана Свердловская киностудия. В тамошнем тон-ателье на совершенно не приспособленной, но 12-канальной аппаратуре записали 15 песен, из которых предстояло сформировать новый альбом. Среди музыкантов начался спор. Каждый отстаивал милые его сердцу номера, причем выбор одного почти не пересекался с тремя другими. Разногласия чуть не поставили выпуск альбома под угрозу. Тогда Пантыкин принял волевое решение выпустить сразу все 15 песен: «Это было абсолютно невыгодно, потому что размножать и распространять двойной альбом гораздо труднее. Мое решение никто не поддержал. Но я уже получал на „Радуге“ деньги как руководитель ВИА и, воспользовавшись служебным положением, продавил двойник».

Через несколько месяцев альбомом «15» разошелся огромным, по магнитофонным меркам, тиражом. На адрес фан-клуба «Урфина Джюса», странным образом совпадавший с адресом мамы Пантыкина, приходили мешки писем с восторженными отзывами и новыми заказами.

К этому времени «Урфин Джюс», уже показавший свою мощь в Баку, покорил и прибалтийскую публику. В апреле он выступил на фестивале «Опус-82» в Вильнюсе, где стал одной из четырех лучших групп. «„УД“ всех тогда убил. Другие группы играли строгую европейскую музыку, а они выделились на этом фоне, выступив очень неожиданно. Егор со своими ужимками и приколами влюбил в себя зрителей. Построенная ими мощная и красивая стена звука произвела неизгладимое впечатление. Они были крутыми, и народ это чувствовал, народу это нравилось», — вспоминает участник фестиваля лидер группы «Отражение» Александр Завада.

Вернувшись домой, коллектив на сцене клуба «Радуга» начал готовить новую концертную программу. Музыкальный материал требовал соответствующего сценического решения. Появились концертный свет, оформление задника, шла работа над различными сценическими эффектами.

Напряженно репетировали почти каждый день. Особенно тяжело приходилось Белкину: «Когда в группе всего три человека, на гитару ложится колоссальная нагрузка, практически весь мелодический материал. Это заставило меня работать на пределе своих возможностей, и я научился добиваться простыми средствами достаточно мощного эффекта».

Помимо шлифовки собственного материала «Урфину Джюсу» приходилось отрабатывать «барщину». Под видом самодеятельности завода «Радуга» он с программой эстрадных песен участвовал в отборочных этапах телевизионного конкурса «Юность комсомольская моя», где смотрелся неплохо, но до финала так и не добрался. «УД» можно было увидеть и на других непрофильных мероприятиях. По словам Назимова, у группы имелась «постоянная программа для свадеб. В первом отделении играли Пинины песни про любовь, во втором — Антонова и советскую эстраду, а в третьем — западную музыку. За это неплохо платили, и мы постепенно скопили на инструменты. К тому же это была замечательная школа, учившая сыгранности и выносливости».

Егор с теплотой вспоминает это время: «Никто мне тогда не мешал делать все, что я хотел. Я резвился изо всех сил, правил Илью, заставлял его переписывать тексты заново. С Сашей мы работали замечательно! Несмотря на то, что как профессионал он на десять голов меня выше, он всегда прислушивался к моему мнению».

Вся эта лафа кончилась в 1983 году. «Урфин Джюс» вежливо попросили из Пышмы — видимо, Свердловский отдел культуры и другие компетентные органы поняли, где он окопался, и решили пресечь несанкционированное распространение сомнительных пленок по стране. «УД» осталось без базы. Положение усугубляло еще и резкое охлаждение Пантыкина к своему детищу: «Я поступил в музыкальное училище и объявил, что карьера рокера меня отныне не интересует. Это было сказано всем и официально. На этом все должно было закончиться».

Жизнь группе продлило только неожиданное предложение попробовать поступить на работу в одну из филармоний Казахской ССР. Для этого необходимо было объединенными усилиями «Урфина Джюса» и «Трека» подготовить совместную программу и сдать ее соответствующим инстанциям. Забыв прошлые разногласия, две основные группы Свердловска три месяца репетировали вместе. 14 декабря в ДК «Автомобилист» комиссия, состоявшая из чиновников от культуры и комсомольских функционеров, просмотрела совместную программу «Некоторые вопросы, волнующие нас» и зарубила ее. Несмотря на то, что несколько сотен зрителей оценили концерт очень высоко, начальственное мнение не пустило уральский рок на профессиональную сцену. «Трек» после такого удара распался, а «Урфин Джюс» лишился своего звукорежиссера — Виктор Резников все-таки подался в филармонию. «Пиня ушел, и это была первая трещина в „УД“. Пазл начал распадаться», — вспоминает Назимов.

Группе не давали выступить в родном городе следующие два года. Выйти на сцену удавалось только на выезде. В начале 1984-го трио съездило в Волгоград на тамошний студенческий фестиваль. Судя по тому, что на концерте 8 февраля публика встретила «Урфин Джюс» овацией и хором подпевала всем песням, пантыкинский промоушн дал свои плоды, и альбом «15» стоял на полках у многих волгоградцев. Живой вариант «УД» оказался гораздо эффектнее своей студийной версии. «Мы выходил на редкие концерты с настроением порвать всех, как бульдозер», — объясняет Назимов.

Стали поступать приглашения из других городов, в том числе из Москвы, но слава группы сильно опережала ее гастрольные возможности. «Урфин Джюс» уже попал в пресловутый черный список, рассылавшийся Министерством культуры по городам и весям. После каждой «партизанской» вылазки за пределы области следовал жесточайший разнос в городском отделе культуры. Его заведующий Виктор Олюнин настоятельно рекомендовал «Урфину Джюсу» сменить доктрину, поэта и название. В случае неповиновения угрожал страшными карами, вплоть до исключения из учебных заведений. Группе опять пришлось уходить в подполье.

У «Урфина» оставалось много нереализованного материала. Период вынужденного простоя решили посвятить выпуску нового альбома. Его удалось создать только со второй попытки. Первая, предпринятая в апреле в отделе технических средств обучения университета, где работал новый звукорежиссер Леонид Порохня, закончилась неудачей. Сессию начали с нуля только спустя полгода.

Для записи пришлось выехать в Каменск-Уральский — в Свердловске все места, где можно было работать со звуком, находились под плотным контролем. В Каменском ДК «Юность» 10–14 и 27–28 октября Леонид Порохня и Дмитрий Тарик увековечили лебединую песню «УД» — альбом «Жизнь в стиле heavy metal».

«Альбом был записан чудовищно, — вспоминает Пантыкин. — Все звуки не те. Работали над ним на последнем издыхании — „Урфина Джюса“ уже фактически не существовало. Да, мы выезжали на концерты, но группы уже не было».

Мнения по поводу нового альбома были самые разные, многие сочли его откровенной неудачей. Внутри группы опять начались споры. «Мы находились в атасном тупике, — рассказывал Белкин. — Илья Кормильцев, например, считал, что третий альбом вообще не стоило записывать. Это, мол, уже не то. А что же то? Никто ничего не знал».

Настроение музыкантам подняла поездка в Казань, где 19–20 октября они дали четыре концерта в тамошнем Молодежном центре. Публика и руководство МЦ встречали очень тепло. Зал был битком набит, в городе висели афиши, билеты продавались совершенно официально — резкий контраст по сравнению со Свердловском, где рок находился в полузадушенном состоянии. Наличествовали все атрибуты «из жизни звезд»: номера полулюкс с телевизором и холодильником, двухчасовая пресс-конференция и прощальный банкет. Казанцы получили удовольствие от «Урфина Джюса», а «Урфин Джюс» — от Казани.

Не снижая оборотов, 3 ноября «УД» скатался в Челябинск. Там концерт прошел по-уральски подпольно: в здании завода профильного настила, на аппарате-ровеснике Пантыкина. Но даже при неважном звуке свердловчане смогли завести челябинских соседей.

Дома тучи сгустились до полной непроглядности. В Областном управлении культуры Пантыкину прямо в глаза говорили, что его группа идейно вредная. Это звучало зловеще. Напряжение немного сняла большая статья в «Литературной газете» (1984.12.05) с огромным заголовком «„Урфин Джюс“ меняет имя». Такого внимания не удостаивалась до тех пор ни одна рок-группа СССР. От имени всего коллектива со страницы центрального издания Илья Кормильцев пытался донести позицию группы и мысль об ее «невредности».

Через три дня состоялось общее собрание творческого коллектива «Урфина Джюса». Публикация придала музыкантам силы. Они единогласно решили название не менять, начать новый раунд переговоров с властями и зафиксировали переход в группе от андеграундного критиканства к более общегуманистическим ценностям.

Свердловское начальство этого конформистского перехода, скорей всего, просто не заметило. За 1985 год «Урфин Джюс» выступил всего один раз, да и то случайно. 1 июня в Челябинске, куда Белкин с Пантыкиным поехали поддержать друзей из «Наутилуса», их упросили выйти на сцену. Под аккомпанемент драм-машины дуэт дал импровизированный концерт из семи песен.

Пантыкин в это время погрузился в работу над альбомом будущего «Кабинета», Егор — над своим сольным проектом и песнями Насти Полевой. Кроме того, много сил отнимала учеба. Саша, за два года окончив музыкальное училище, поступил сразу на второй курс композиторского факультета Уральской государственной консерватории. Белкин закончил первый курс философского факультета УрГУ, Назимов учился на эстрадном отделении музучилища. Группа целиком собралась лишь на несколько дней в июне, чтобы записать альбом Егора Белкина на стихи Ильи Кормильцева «Около радио». Эту работу свердловские слушатели встретили лучше, чем «Жизнь в стиле…».

К середине осени встречи «УД» стали регулярнее. Группа опять начала репетировать. «Сейчас мы готовим четвертую программу, — говорил Белкин в интервью „Свердловскому рок-обозрению“. — Если она пойдет так, как пошли первые вещи, то, на мой взгляд, это получится хорошо. Многие говорят: „Зачем вообще оживлять это страшное доисторическое полудохлое животное“. По-моему, „УД“ далеко не такая дохлая махина, как кажется».

1986 год стартовал на подъеме. 11 января «УД» уверенно выступил на гала-концерте в институте Уралтехэнерго, доказав юнцам из «Наутилуса», «Флага» и «Чайфа», что порох в ветеранских пороховницах еще имеется. В составе «Урфина» впервые вышел на сцену саксофонист Алексей Могилевский, однокурсник Пантыкина по музучилищу. Звук саксофона удачно вписался в музыкальную палитру группы, и Алексей официально был объявлен четвертым «урфином».

Сразу после открытия Свердловского рок-клуба, в конце марта, группа вновь отправилась в Казань, взяв для компании «Наутилус». Концерт получился странный. Казанские фаны, полтора года ждавшие повторения «джюсовского» волшебства, разочарованными не остались — большинство из них покидали Молодежный центр в полуобморочном от счастья состоянии. Для самих музыкантов такая реакция стала неожиданностью — они выходили на сцену в полуразобранном состоянии. У простуженного Земы температура поднялась до 38 градусов, у Пантыкина с Белкиным примерно столько же градусов бурлили в крови. Рокеры мазали по струнам, сбивались с нот, хрипели и рвали провода, но зал все это заводило еще больше. После окончания концерта музыканты остались в недоумении, зрители — в восторге, а организаторы — в ярости. Предстоящие выступления «Наутилуса» и «Группы Егора Белкина» были отменены. Свердловчане покинули Казань раньше намеченного срока.

Первая половина 1986 года стала бабьим летом в истории «Урфина Джюса». Начал приобретать реальные черты долгожданный четвертый альбом, были отрепетированы две композиции для него — «Открытое пространство» и «Карающийый ангел». Группа полным ходом готовилась к июньскому фестивалю рок-клуба. Но бабье лето никогда не бывает долгим… Пантыкин об этом, видимо, забыл: «Коля Грахов уговорил нас сыграть на фестивале, упирая на то, что „УД“ — свердловская классика. И мы, чудаки, взяли Могилу, который напился, и просрали выступление. После этого вообще все кончилось».

Провал действительно был сокрушительным. Не посторонние зрители, а своя родная публика осталась к музыке «Урфина Джюса» совершенно равнодушной. Обвиненный во всех смертных грехах Могилевский был тут же торжественно уволен, но это уже ничего изменить не могло. Утешения, что «Пантыкин отлично смотрелся в программах Белкина и Скрипкаря», еще больше язвили душу Александра.

После фестиваля трио собиралось несколько раз, строило «УД» шные планы, но их несбыточность была понятна им самим. Нет, они не расставались, вместе работали на концертах Белкина и над записью Насти Полевой, но «Урфина Джюса» больше не существовало. «„УД“ состоялся максимум на 20 % своего потенциала, — резюмирует Назимов. — У нас осталось страшно много материала, работали над четвертым альбомом, но не сложилось…»

За следующие два с половиной года Егор, помимо собственного проекта, успел поиграть в «Наутилусе», Назимов — поработать с «Чайфом» и с тем же «НП». Пантыкин, помимо деятельного участия в группе «Кабинет», писал музыку для театра и телевидения. Кроме того, Александр постоянно возился с молодыми перспективными группами. Активным участием в судьбе начинающих он отличался всегда. В 1983 году помогал «Наутилусу» записывать первый альбом, в 1985-м — участвовал в творческой судьбе Насти Полевой и «Апрельского марша», в 1986-м — пестовал «Агату Кристи». Пантыкинские выпестыши быстро вырастали и двигались по жизни уже самостоятельно, с благодарностью вспоминая советы старшего товарища. Сан Саныч продолжал воспитывать молодых на собственном примере, негодуя на леность некоторых учеников: «Много раз в рок-клубе я предлагал музыкантам: „Поправьте вот здесь и здесь, будет лучше!“ — „А зачем нам это? И так сойдет“. Для них вопрос качества песни не был вопросом жизни и смерти. Этот русский пофигизм многим сослужил плохую службу. Только те группы, которые пахали, те и состоялись. Вот мы фигачили часами ежедневно».

«Урфин Джюс» эти два года мирно покоился на мемориальном кладбище легенд уральского рока. Надгробная плита зашаталась в начале 1989 года. У оставшегося не у дел менеджера «Наутилуса Помпилиуса» Бориса Агреста сохранилось все необходимое для продолжения концертной деятельности: штат администраторов, завязанные контакты, составленный гастрольный график и договор с балетом «Тодес». Не хватало только группы, которая могла бы с триумфом объехать всю страну. Агрест предложил Пантыкину возродить «Урфин Джюс»: «Ты же композитор, напиши пару хитов, типа „Я хочу быть с тобой“, и весь балет наш». Саша согласился: «Внутренне я все еще не мог смириться с тем, что фантазия кончилась и четвертого альбома „УД“ так и не получилось. Но идея Агреста с самого начала была чисто коммерческой, и то, что это не „Урфин Джюс“, я понял почти сразу».

Новый состав реанимированной группы получился предельно профессиональным. Сам Пантыкин встал за клавиши, доверив бас-гитару Александру Доброславину (экс-«Встречное движение»). За барабаны сел Андрей Котов (экс-«Трек», «Кабинет»). В гитаристы позвали ветерана филармонических коллективов Александра Деулина. В таком виде новый «УД» отправился в Москву, где дебютировал на фестивале «Звуковой дорожки» газеты «Московский комсомолец» в спорткомплексе «Олимпийский». Свердловчане приехали ночью настраиваться. Сначала весь персонал поражался — надо же, сам «Урфин Джюс» приехал! Название группы слышали все. То, что стояло на сцене, оказалось бутафорией: барабаны, комбики, все было не подключено. Персонал так же дружно начал смеяться: «Надо же, у них нет фонограммы!»

Агрест договорился, и за одну ночь в студии «Мелодии» фактически нелегально «Урфин Джюс» записал фонограмму. Обстановка была нервная. Котов не слышал ничего в наушниках, Деулин, стоя один в огромном павильоне, никак не мог справиться со своим соло. В конце концов, 9 песен все-таки записали. С готовой «фанерой» «Урфин Джюс» за четыре дня, с 13 по 16 апреля, восемь раз в смешанной эстрадно-рокерской солянке выступил перед полным «Олимпийским».

Ночная запись на «Мелодии» получила распространение под названием «5 минут неба». «Эти песни мы с Ильей сочинили в начале 1980-х, когда „УД“ был еще на коне, — говорит Пантыкин. — Альбом получился такой странный, не похожий на три первых. Это, скорее, мой сольник».

После столицы нелегкая гастрольная судьба занесла «УД» в белорусский город с говорящим названием Жлобин. Репетировали на местном стадионе. Там же должен был проходить и концерт. Гениальная менеджерская идея заключалась в том, что билеты продавали прямо на выходе из градообразующего предприятия в день выдачи зарплаты. Но местная милиция почему-то воспротивилась такому способу продвижения уральского рока в белорусские массы и задержала продавцов для проверки. Их с извинениями отпустили после того, как с завода вышел последний рабочий. В результате продали всего пять билетов, и концерт не состоялся.

После этой аферы Александр Диулин покинул «Урфин Джюс», и его место занял гитарист Николай Григорьев. На графике гастролей замена никоим образом не сказалась. Агрест договорился с Тюменской филармонией на 10 концертов за три дня. Перед выступлением долго искали барабаны, долго настраивали аппарат. И в результате от волнения на первой песне первого концерта у Пантыкина напрочь пропал голос. «Урфину Джюсу» пришлось превращаться в арт-роковую инструментальную команду. После длинных сольных импровизаций каждого из музыкантов Пантыкин садился к роялю и сдавленным шепотом пел «Чего это стоило мне». Зал сочувственно аплодировал — все понимали, что на их глазах человек совершает подвиг. Правда, концерты это не спасло, часть их пришлось отменять.

«Я тогда думал: „Белкин и Назимов были без образования, может, мне с профессионалами повезет?“ — рассказывает Пантыкин. — Попробовал и понял, что одного профессионализма недостаточно, чтобы быть классной рок-группой». Сами бывшие соратники смотрели на эту жизнь после смерти хладнокровно. «Я спокойно к этому относился, хотя мне не нравились попытки назваться „Урфином Джюсом“, — говорит Белкин. — Но так уж сложилось, что Саша Пантыкин — это „Урфин Джюс“. Хотим мы того или нет, с этим бороться бесполезно».

Осенью состоялось первое выступление возрожденной группы в Свердловске. Хорошо помнивших классический «УД» земляков могла шокировать новая программа под старым названием. Поэтому перед IV фестивалем рок-клуба коллектив переименовался в «Проект Александра Пантыкина». Помогло это мало. Отзывы о концерте «ПАПа» были в основном негативными. После фестиваля группу покинул Доброславин. На его место взяли Сергея Амелькина, и группа вернулась к прежнему, коммерчески более привлекательному названию.

Еще год «Урфин Джюс» концертировал. Съездил в Киев, Москву, Ленинград, Казань, выступил на фестивале «Рок! На! Смену!» в Свердловске. На выезде «УД» играл в основном вещи начала 1980-х, а дома — свежие композиции. Кстати, во время поездки в Киев Котова временно заменял Александр Плясунов из состава 1981 года. История почти закольцевалась…

Осенью 1990-го кому-то в Москве пришла в голову отличная мысль, что в такой известной группе, как «Урфин Джюс», неплохо смотрелся бы чернокожий солист. Пантыкина перекрашивать не стали. Пошли по легкому пути: Агрест прислал из Москвы Майкла, русского негра. Афророссиянин петь не умел, он был больше по танцевальной части. Пантыкин писал специально для него песни, а Майкл пытался ему объяснить, что надо сочинять музыку современную, ритмичную. Свободное от репетиций время «певец» проводил в ресторане «Большой Урал», где всем хотелось выпить с единственным в Свердловске настоящим негром. Петь он так и не научился, и через месяц, чтобы совсем не спился, его отправили обратно в Москву. На этом история «Урфина Джюса» кончилась…

Пантыкин закончил композиторский факультет консерватории, стал много писать для кино и театра. Попутно он создал музыкально-информационное агентство «Tutti», к середине 1990-х превратившееся в звукозаписывающую компанию. На лейбле «En Face Tutti records» вышла, в частности, серия компакт-дисков «Антология уральского рока». «Все, что делал Пантыкин, он делал активно, целеустремленно и методично. И ко всему он относился серьезно», — комментировал его действия Николай Грахов.

class="book">Рисунок Александра Коротича. Впрочем, и несерьезности в деятельности Сан Саныча хватало с лихвой. Он сам придумал себе звучный титул «Дедушка уральского рока». Еще на IV фестивале он поправлял журналистов, величавших его всего лишь «отцом» этого самого рока, а уже летом 1990-го он кокетливо жаловался со сцены: «Честно говоря, меня коробит иногда, что меня называют „дедушкой“, потому что это как-то очень пердяще-смердяще пахнет». Не стоит воспринимать все это всерьез. Сан Саныч уверяет, что «самоирония присутствует во всех моих начинаниях. Элемент игры — неотъемлемая часть меня».

Всерьез к рок-музыке Пантыкин вернулся только в 1997 году, когда вместе с гитаристом Евгением «Крафтом» Кравцовым и вокалистом Алексеем Сафроновым закрутил проект «Поезд Куданибудь». В эту затею он втянул и старых друзей. «Я с 1991 года занимался совсем другими делами, барабаны при этом мне не снились, — рассказывает Владимир Назимов. — Но в августе 1997 года что-то меня толкнуло свернуть с Ленина к киностудии. На тротуаре я увидел Пантыкина, он сел ко мне в машину и сказал: „Мы тут с ребятами затеваем новый проект. Приходи завтра в 7 на репетицию“. И вылез из машины. Я вздохнул и поехал покупать палочки». Кроме Земы в «Поезд» сели гитарист Николай Петров (экс-«Ассоциация», «Наутилус Помпилиус») и басист Сергей Пучков (экс-«С-34»). Через несколько лет вялотекущей жизни «Поезд Куданибудь» остановился.

В 2001 году «Урфин Джюс» собрался в классическом составе для мини-тура по США. В новом тысячелетии трио выходило на сцену еще несколько раз, в основном по случаю памятных дат и фестивалей. Правда, в 2011 году Назимов отказался играть в «УД» до тех пор, пока Пантыкин не вернет былые навыки владения бас-гитарой. Но Сан Саныч не может подолгу репетировать — много сил и времени у него отнимает руководство Свердловским областным отделением Союза композиторов России. Тот, кого 35 лет назад заставляли включать в репертуар своей рок-группы песни профессиональных композиторов, теперь сам этих композиторов и возглавляет.

Дискография

«Путешествие» (1981 — М, 1996 — CD)

«15» (1982 — М, 1996 — CD)

«Жизнь в стиле heavy metal» (1984 — М, 1996 — CD)

«5 минут неба» (1989 — М)

Сборники

«5 минут неба» (1996 — CD)

«Легенды русского рока» (2000 — CD)

«Флаг»

«Может быть, мы играли не то, пели не о том, думали не так, но все, что мы делали, было предельно искренне».

Сергей Курзанов

Группа «Флаг» всегда была немного в стороне от основной магистрали развития свердловского рока. Возможно, именно поэтому на нее меньше обращали внимания в 1980-е и редко вспоминают теперь. А между тем «Флаг» был настоящей кузницей рок-кадров, причем не только свердловских! Перечень команд, где играли его выпускники, не может не впечатлять: «Наутилус Помпилиус», «Агата Кристи», «Чайф», «Настя», «East of Eden», «Ассоциация», «Круиз», «Ночные снайперы», «Аквариум». Послужной список музыкантов «Флага» просто обязывает обратить внимание на их альма-матер.

В начале 1970-х в школе № 130 играли на танцах три друга из параллельных классов: Саша Пьянков на басу, Вова Коровин на гитаре и Саша «Трапа» Тропынин то на гитаре, то на барабанах. Правда, Пьянков басгитарил недолго — не перенеся полного отсутствия у него музыкального слуха, товарищи по ансамблю нашли себе другого басиста. Саша, болевший роком в тяжелой форме, с горя начал писать стихи, и неплохие. В группу он вернулся автором текстов.

Распрощавшись со школьными стенами, ребята не только не забросили инструменты, но, наоборот, взялись за крупный жанр, принявшись сочинять рок-оперу по мотивам «Легенды о Ларре» Максима Горького. Коровин даже написал несколько зонгов, но завершению грандиозного рок-полотна на вечную тему человеческой гордыни помешал общий призыв в армию.

После дембеля Коровин поступил в музучилище по классу гитары, а у остальных музыка временно отодвинулась на второй план — семьи, работа… Но через несколько лет рок-н-ролл взял свое, да и захотелось доказать всяким там макаревичам, что и на Урале люди тоже сочинять могут. В общем, на свет появилась группа «Флаг». В 1984 году она заявила о себе магнитофонным альбомом «Рок-монолог „Люди“», носившим явный отпечаток увлечения музыкантов творчеством «Машины времени». На барабанах застучал приехавший из далекого Мирного Валера Северин, Трапа запел, Коровин, естественно, играл на гитаре, за бас взялся Евгений Коледов. Музыку писали Тропынин с Коровиным, тексты — Пьянков.

С разгону записали второй альбом, «Поражение в кредит» (1985). За год состав претерпел существенные изменения. Пришло племя младое — за барабаны вместо Северина, уехавшего на заработки в Якутию, уселся 17-летний Алик Потапкин, а его друг и ровесник Лева Шутылев стал терзать клавиши. Специально для записи был приглашен второй вокалист, студент музучилища Алексей Могилевский, к тому же ловко обращавшийся с саксофоном.

Вскоре в ресторане «Старая крепость», основном месте работы большинства «флаговцев», появился матерый кабацкий волк Сергей Курзанов, еще в начале 1970-х игравший в ансамбле «Голубое пламя», а ныне вернувшийся в родной город после заколачивания длинного рубля в точках общепита сурового Севера. Ознакомившись с альбомами «Флага», Курзан с присущей ему безапелляционностью заявил, что это жалкие потуги на ВИА, и, сжимая в руках бас, встал к микрофону сам. Послушав голос Сергея, который могли заглушить только иерихонская труба и гудок Уралмашзавода вместе взятые, «флаговцы» поняли, что вопрос с вокалистом решен окончательно и бесповоротно. Трапа безропотно переместился за пульт. Курзанов, обладавший наряду с вокальным, еще и поэтическим даром, несколько потеснил Сашу Пьянкова, разбавив лирику «Флага» щедрой пригоршней ррреволюционности. Его идеология (стремление к справедливости по-большевистски в сочетании с тягой к русскому национализму) не была близка основателям «Флага», но за мощный голос и умение плакатно излагать любые мысли Сергею прощались его и правые, и левые уклоны.

В это же время появился второй клавишник, Александр Попов, уже вкусивший плоды консерваторского образования. Обновленная группа зазвучала по-новому, напористо, хардово и по-боевому.

Сценический дебют «Флага» состоялся лишь на третьем году его жизни 11 января 1986 года. На гала-концерте в Гортехэнерго группа выступила вместе с «Урфином Джюсом», «Наутилусом» и «Чайфом», причем смотрелась в этой обойме совсем неплохо. Неудивительно, что несколько месяцев спустя после открытия рок-клуба она участвовала в I фестивале. И вот тут случился казус…

Желая проиллюстрировать свое название и подчеркнуть революционную направленность творчества, «Флаг» поднял над сценой красное знамя, украшенное серпом и молотом, да еще «пробитое пулями». Этот элемент декорации не был плодом долгих размышлений, «гениальная» идея украсить сцену ярким красным прямоугольником родилась в головах Курзанова и Тропынина лишь за пару часов до концерта.

Крамольное выступление «Флага» на I фестивале рок-клуба, 21 июня 1986. Фото Дмитрия Константинова

Первую песню зал воспринимал в ошарашенном молчании. В начале второй на сцену вышел ведущий, Александр Калужский, и объявил, что за оскорбление государственного символа группа «Флаг» отстраняется от участия в творческой мастерской. Публика, ожидавшая, что на этом закончится вообще весь фестиваль, облегченно похлопала. Александр Пьянков до сих пор считает, что «знамя над сценой подняли правильно — как символ борьбы со всякой мерзостью за светлые идеалы. Программа концерта была специально выстроена с учетом такого революционного пафоса. Но смысл этот группа просто не успела раскрыть».

На общем собрании клуба по итогам фестиваля выходке «Флага» было посвящено немало времени. Кураторы из обкома комсомола требовали изгнать «кощунников» из клуба навсегда и забыть про их существование. В защиту «Флага» высказались авторитеты — Бутусов, Умецкий и Назимов. Правление рок-клуба приняло соломоново решение: членство группы в клубе было лишь приостановлено на полгода.

Спустя несколько дней газета «Уральский рабочий» прославила «Флаг» на всю область, написав, что музыканты имитировали расстрел советского знамени, «держа гитары наперевес, как автоматы». Если бы орган партийной печати был пооперативнее и материал о фестивале вышел бы по горячим следам, еще до общего собрания, «флаговцы» могли так легко и не отделаться.

А пока условно осужденный «Флаг» засел за запись нового альбома. «Мы немного озверели и стали новую программу делать гораздо жестче фестивальной», — рассказывает Сергей Курзанов. Альбом получился под стать поднятому над сценой стягу — революционным, боевым и просоветским. Свое отлучение от публики музыканты компенсировали, наложив на запись искусственный шум зрительного зала, да так, что он порой заглушал музыку. Новая запись получила название по программной композиции «Мы из СССР», написанной Курзановым еще в армии. «Я услышал песню группы „Grand funk railroad“ „We are american band“ и подумал: „Чего это они хвастаются, что американцы?“ Подумал, и написал песню „Мы из СССР“».

В конце года изнывавшего от вынужденного безделья Алика Потапкина сманил «Наутилус Помпилиус». На опустевшее место за барабаны уселся выпускник музыкального училища Игорь Захаров.

В начале 1987 года срок наказания истек, и «Флаг» начал активно концертировать. Наверстывая вынужденный простой, группа старательно окучивала все сценические площадки Свердловска, за исключением, наверное, лишь Театра оперы и балета и веранд детских садиков. Выступление на II фестивале стало некой компенсацией за конфуз годовой давности. Знамя, правда, больше не поднимали, его заменили речевками, которыми Курзанов перемежал песни:

«Флаг — на баррикады!

Все снова и опять!

Мы новой буре рады!

Долой, кто хочет спать!»

Или:

«К черту вашей эстрады поллюции!

Ешьте сами это дерьмо!

Рок — это музыка революции,

И вы боитесь его!»

Такие яростные вирши полностью заменяли два квадратных метра банальной красной ткани с проковыренными дырками. Впечатленный услышанным, Альберт Потапкин растроганно признался Курзанову: «Серега, я ушел из великой группы!»

А потом пошло бомбилово… Лева Шутылёв перешел на бас, сделав из Курзана освобожденного вокалиста-шоумена, и «Флаг» отправился по провинциальным городам и весям СССР, пробуждая в учащихся ПТУ и техникумов (своей основной аудитории) светлые патриотические чувства.

«В Казани как-то на фестивале выступали перед московской металлической командой „Тяжелый день“. Мы так раскачали зал, что их вокалист посетовал: после вас, мол, тяжело выступать, боимся — не примут. Так лимонадно было это слышать! Недаром, значит, живем!» — ностальгирует Курзанов.

В 1988 году группа записала четыре песни в Москве на студии Юрия Чернавского. Одна из них, «Пропаганда», очень понравилась ведущему суперпопулярной программы «Взгляд» Владу Листьеву. Он выделил деньги на съемку клипа. Сняли, смонтировали. Саше Пьянкову, выполнявшему тогда менеджерские функции, позвонили из Москвы и назвали дату показа. Но в очередном выпуске «Взгляда» клип не появился. Как оказалось, даже беззубая цензура образца 1988 года не смогла пропустить на ЦТ песню с крамольными намеками на состояние дел в стране:

«… как известно, рыба протухла с головы.

Не стоит чистить рыбу, ей промывать нутро,

А стоит взять и кинуть в помойное ведро!»

Клип безжалостно затерли, «флаговцы» опять, уже привычно, натянули одеяние страдальцев за свое творчество, а их всесоюзная слава не состоялась.

К тому времени в группе начались неизбежные внутренние конфликты. «Команда у нас была очень разновозрастная, — объясняет Курзанов. — Я, Вова и Трапа — гораздо старше, чем Левка Шутылёв, например. Нам уже неудобно было, как пацанам, на сцене прыгать. Особенно это почувствовалось на III фестивале: что-то уже не то. Да и семьи требовалось кормить. Гастрольная деятельность, в отличие от ресторана, никаких особых денег не приносила. Приходилось разрываться…» В начале 1989-го Шутылёв ушел в «Агату Кристи», и стало совсем кисло. Оставшиеся «флаговцы» как-то разом утратили интерес к совместному творчеству. «Помню, я послушал „Whitesnake“ 1987 года. Ёпрст! Что и зачем мы играем! Просто смешно!» С такими настроениями своего лидера «Флаг» просто не смог больше существовать.

Группа «Флаг», состав 1988. Сергей Курзанов, Игорь Захаров, Александр Попов, Владимир Коровин и Лев Шутылев. Фото Владимира Казакова

Александр Тропынин осенью 1989 года попытался вернуться на сцену с собственным хард-роковым проектом «Траппа». Туда помимо него как вокалиста и композитора входили Коровин (гитара), Пьянков (текст), а также экс-«чайфовцы» Павел Устюгов (гитара), Игорь Злобин (ударные) и бывший «наутилус» Виктор Комаров. Правда, такой звездный коллектив собрался всего на одно выступление. Зато через два года «Траппа» в чуть измененном составе (Тропынин, Коровин, Устюгов плюс Игорь Захаров — барабаны, Борис Родыгин — клавиши, Василий Яковлев — бас) разродился виниловым альбомом «Дитя иллюзий», поставившим в истории этого проекта финальную точку. После этого Тропынин изредка и без особого успеха всплывал в музыкальных кругах Екатеринбурга.

Игорь Захаров в 1992 году в составе группы «East of Eden» пытался покорить США. Затем работал во множестве коллективов — от джазовых ансамблей до военных оркестров. В середине 1990-х Владимир Коровин уехал в Австрию по приглашению тамошней музыкальной академии. Он преподавал искусство игры на гитаре ученикам со всей Европы. Но, замученный ностальгией, вернулся на Урал. Сергей Курзанов уехал в Москву, где продолжил топтать эстрады заведений общественного питания. Перерыв в этом занятии он сделал лишь раз — в 2011–2012 годах, поработав вокалистом легендарной группы «Круиз».

Летом 2011 года «Флаг» выступил на летнем фестивале «Старый Новый Рок» в городе Заречном Свердловской области. Правда, из звездного состава второй половины 1980-х на сцене стояли только Курзанов с Коровиным. Лев Шутылёв и Александр Попов к тому времени уже ушли из жизни, а остальным ветеранам выйти на фестивальную сцену помешали разнообразные обстоятельства. Помогали Сергею и Володе молодые музыканты, но, несмотря на это, публика встречала «Флаг» с доброй ностальгией. Честные и искренние песни звучат хорошо вне зависимости от возраста их авторов и исполнителей.

Дискография

«Рок-монолог „Люди“» (1984 — М)

«Поражение в кредит» (1985 — М)

«Мы из СССР» (1987 — М)

«Последний подъем» (1989 — М, сборник)

«Траппа»

«Дитя иллюзий» (1991 — LP)

«Чайф»

«Мы собирали свою группу просто потому, что нам хотелось играть. Ни о каком успехе мы тогда не думали».

Владимир Шахрин

В начале 1970-х отец юного Володи Шахрина принес домой купленный с рук за 10 рублей магнитофон-приставку. К этому чуду советской бытовой техники в качестве бонуса прилагалась бобина с пленкой. На одной ее стороне был записан зальник «The Rolling Stones» «Get Yer Ya-Ya's Out!», а на обороте — сборник песен Тома Джонса. Спустя более чем 40 лет знаменитая группа «Чайф» выступала вместе с Томом Джонсом в Сочи. Ее лидер В.В. Шахрин с чувством жал английскому коллеге руку и признавался, что его баллады были первыми рок-песнями, которые он услышал в своей жизни.

Английского языка юный житель закрытого Свердловска не знал и знать не собирался. Еще в четвертом классе он честно сказал учительнице, что вряд ли когда-нибудь в своей жизни увидит живого иностранца, а поэтому ходить на ее уроки особого желания не имеет. Договорились так: он прогуливает английский, а она ставит ему «трояки». Записи на английском жажды к изучению языка Шекспира не пробудили, но вызвали жгучее желание научиться играть так же, как эти непонятно кто с магнитофонной пленки.

Отец, разбиравшийся в технике, спаял звукосниматель, прикрепил его внутрь семиструнной гитары и научил сына нескольким аккордам на ней. Аккорды были романсообразные и не очень напоминали не только «роллингов», но даже и Тома Джонса. Через несколько месяцев одноклассник показал, как играть на шестиструнке. И Володины навыки перешли на новую ступень. Была образована первая в его жизни группа. Из школьной пионерской комнаты стянули два барабана и присобачили их к стыренному с лестничной клетки кашпо для цветов. Бочку заменяло оцинкованное ведро, поставленное вверх дном. После второй репетиции, проходившей у Вовы дома на четвертом этаже, прибежали перепуганные жильцы первого и попросили прекратить безобразия. Пришлось перемещаться во двор. После первых ударов по струнам гитар, подключенных к самодельному усилителю, распахнулись окна женского общежития напротив и высунулись головы заинтересованных барышень. Это был успех! «Мы вовсе не думали завоевывать мир. Нам хотелось того же, что хочется всем тринадцати- четырнадцатилетним пацанам, — женского внимания. И мы вдруг обрели его», — рассказывает Владимир Шахрин.

В 1976 году в 10 «Б» пришел новенький. Пятнадцать суровых лет Вова Бегунов провел в военных городках с пропускным режимом и прочими прелестями гарнизонной жизни. Музыкой увлекся еще там. Сам пытался выпилить гитару, но опытным путем установил, что ДСП — не лучший для нее материал, и выпросил у родителей настоящий инструмент. В восьмом классе Вова играл на нем в школьном ансамбле «Цунами» песни Марка Болана, а потом гитара погибла. Мама поймала сына за курением и в воспитательных целях сломала об него дареный инструмент. Тягу к року это, однако, не отшибло. Когда семья переехала в Свердловск, Бегунов уже был законченным меломаном. «Пришел в школу, — вспоминал он, — а там эти обормоты кудрявые, Шахрин и Денисов, сидят на задней парте, пластинками меняются. У них уже какой-то аппарат был. Стал я с ними играть». Чтобы не путать двух музыкантов, Шахрина в школе стали называть Вованом, а Бегунова — Вовчиком.

Когда все нормальные десятиклассники готовились к экзаменам, друзья сочиняли рок-оперу. Совсем недавно они услышали «Jesus Christ — Superstar», и им хотелось придумать что-нибудь такое же грандиозное. Получился сюжет о красавце шуте, корыстном короле и его дочке, влюбленной в шута, были сшиты костюмы, написана музыка. Шахрин играл роль короля: «Сейчас я понимаю, что это был просто сопливый мюзикл, но нам он казался настоящей рок-оперой. Я помню кусочек своей арии: „Кто выложит тысячу песо, того она будет любить“. Спустя много лет я узнал, что тысяча песо — это сущие копейки. Недорого же я ценил собственную дочь».

Премьера оперы прошла с таким успехом, что до оценок в аттестате никому из музыкантов не было дела. Да и зачем? Всей командой они уже решили поступать в строительный техникум. Там имелась аппаратура — несколько усилителей и кое-какие инструменты. Это и определило выбор согруппников. Кроме того, в техникуме преподавала мама Шахрина, которая знала этих абитуриентов как облупленных. Вступительный экзамен свелся к тихой беседе на семейные темы, после которой Шахрин, Бегунов и Денисов стали студентами.

Главным занятием и в техникуме для них оставалась музыка. Свою группу они назвали «Пятна», или, если попонтовей, «Spots». Шахрин играл на гитаре, Бегунов на басу, Сергей Денисов пел, а барабанил некто Халтурин. Скоро «Пятна» сделались самой популярной группой техникума со всеми полагающимися атрибутами: обожанием девушек, непониманием со стороны старшего поколения и творческими проблемами. Последние заключались в том, что Денисов из техникума ушел, и петь пришлось Шахрину. Менялся и репертуар. В нем становилось меньше «битлов» и больше собственных песен. Кстати, еще тогда Шахрин пел что-то про экологию…

Осенью 1978-го оба Вовы в один день ушли в армию. Оба через некоторое время оказались на Дальнем Востоке в пограничных войсках в одной казарме. Правда, Бегунов служил по вертолетной части, а Шахрин — по музыкальной, под началом старшины Валерия Северина. На дембель ушли вместе, причем Шахрин получил на память о службе гордую запись в военном билете: «Использовать в военное время в качестве солиста ансамбля песни и пляски высшей категории».

После службы совместного музицирования как-то не получилось. Шахрин работал на стройке, Бегунов — в милиции. Музыку оба продолжали любить, слушали всё и помногу, обменивались пластинками, ездили за ними на Тучу на Шувакиш. Их вкусы отличались элитарностью — когда вся Туча ходила с «Deep Purple», у Шахрина чуть ли не у первого в городе появилась пластинка «Talking Heads», и он несколько месяцев не мог ее ни на что поменять. Никто не знал, что это такое.

Через обмен пластинками в 1983 году Шахрин и познакомился с семнадцатилетними Вадиком Кукушкиным и Олегом Решетниковым. «Мы с Володей жили по соседству на улице Ольховской, — вспоминает Вадик, — и нас свел общий знакомый пластоман. Мы ездили на Шувакиш, где Шахрин меня опекал, присматривал, чтобы я не пролетел при обмене дисками. Как-то, взяв у Володи для перезаписи пластинки, я заодно переписал себе и несколько русскоязычных альбомов. Там точно был „Аквариум“, по-моему, „Зоопарк“, „Трек“ и „Урфин Джюс“».

То, что Шахрин слушал русский рок, вполне естественно. Хотя в тот момент создание группы в его планы не входило, а «Пятна» казались далеким детством, песни он сочинял по-прежнему. Если это дело получается (а у Володи оно получалось), то от него просто так не избавишься. Сочинял Шахрин для себя, пел дома под гитару, получалось что-то бардовское. Жене и друзьям нравилось.

Бегунов песен не сочинял, но зато был своим человеком в рок-тусовке. Ходил на концерты «Трека», сам одно время играл на басу в кантри-группе «Саквояж» в архитектурном институте. Он одним из первых узнал о грядущем визите в Свердловск Майка Науменко и Виктора Цоя и 24 декабря 1983 года привел Шахрина и его юных приятелей на подпольный концерт ленинградцев в общежитие Арха.

Шахрин был потрясен. Вроде бы ничего особенного: два парня пели под гитары свои песни. Но было в этом что-то такое, от чего он по дороге домой принял твердое решение создать собственную группу.

Как строитель, он пошел в ведомственное ДК Горького и потребовал место для занятий музыкой. В ДК слегка удивились такой инициативе снизу, но предоставили алчущему искусств монтажнику небольшую комнату с табличкой на дверях «ВИА „Песенка“». Там начали заниматься творчеством Володя, Вадик и Олег. Бегунов заходил иногда просто так, иногда чаю попить, иногда музыку послушать. Весной 1984-го дослушались до того, что решили сами записать альбом. В принципе, у Шахрина к тому времени уже были простенькие записи. Он устанавливал перед собой микрофон, включал магнитофон и начинал петь. Но хотелось чего-то большего, хотелось рок-н-ролла.

Чтобы эти песни приобрели роковое звучание, Кукушкин, у которого уже имелся небольшой опыт звукозаписи (собственный мини-альбом из четырех авангардных композиций), притащил два магнитофона и самодельный микшер. Решетников учился в музучилище играть на классических ударных инструментах. Барабанов в наличии не было, поэтому Олегу доверили ксилофон. У базировавшегося по соседству ВИА одолжили бас-гитару. Вадик достойно осилить ее не сумел, на басу, который слышен на нескольких треках, сыграл Бегунов. Пока Шахрин играл на гитаре и пел, а Решетников управлялся с ксилофоном и перкуссией, Кукушкин занялся эффектами. Топот, звон посуды, шумы, гудение в панк-трубу (странный инструмент, изготовленный из трубки для плавания), весь этот «театр у микрофона» — кукушкинских рук (и ног) дело. Управились за один день.

Когда концессионеры встретились в следующий раз, на свет появилась бумажка с перечнем 13 записанных песен и названием: «Визовский пруд». Именно так Шахрин хотел назвать проект. Вадик предложил альтернативный вариант — сконструированное им слово «Чайф». Одним из предметов интерьера «ВИА „Песенки“» была кофеварка «Бодрость». Использовали ее не по назначению: по причине тотального отсутствия кофе в продаже внутрь засыпали заварку Зугдидской чаеразвесочной фабрики. Получался мутно-рыжий напиток с непередаваемым ароматом, приносивший ощущение полного блаженства. В честь этого чувства и назвали группу. А «Визовский пруд» стал именем альбома. Пускать его в народ не стали — постеснялись качества записи.

Осенью 1984 года Кукушкин ушел в армию, и группа, и так существовавшая в форме дружеских посиделок, стала еще более умозрительной. Зато Шахрин начал выступать на публике. Чтобы обзавестись жильем побыстрее, он вступил в отряд МЖК, где нужно было не только вкалывать на стройке, но и зарабатывать баллы общественной работой, участвовать в самодеятельности. Вот Володя и самодеятельничал — пел свои песни под гитару и губную гармошку. Губная гармошка производства ГДР у Шахрина была, но, чтобы играть одновременно на ней и на гитаре, нужен хомут, который надевается на шею. Володина теща работала на оборонном заводе. Он нарисовал эскиз и попросил ее организовать изготовление чего-то подобного. Мужики-заводчане посмотрели на чертеж и сказали, что конструкция хреновая, они сделают лучше. И сделали. Четырехкилограммовое сооружение из нержавеющей стали можно было использовать не только для исполнения музыки, но и в качестве легкого бронежилета.

Запись одного из выступлений в МЖК попала к свердловскому рок-гуру, писателю Андрею Матвееву: «Меня подкупила искренность. Шахрин пел о личном, он всегда поет о личном». Матвеев сразу разглядел в Володиных песнях их рок-н-ролльную сущность и назначил их автора «уральским Бобом Диланом». В этом амплуа в конце октября Шахрина привели на аудиенцию к свердловским махрам — на день рождения экс-гитариста «Трека» Михаила Перова.

Мэтры с Володей познакомились, но не более того. Мало ли пролетариев с гитарами бегало вокруг монстров уральского рока? Да и играл паренек что-то подозрительно питерское — это в приличном свердловском обществе считалось признаком примитивного дурновкусия. Право на серьезное внимание требовалось заслужить. И весной 1985 года «Чайф» снова уселся за запись, причем за двойную.

Обе сессии проходили в уютных домашних условиях. В марте на квартире Матвеева Шахрин с помощью Миши Перова записал альбом «Волна простоты». Привлечение одного из лучших свердловских гитаристов оказалось во всех смыслах удачным. Михаил не только украсил Володины песни своей виртуозной игрой, но и заставил пристальней посмотреть на новичка товарищей по крохотной премьер-лиге. Вторая запись проходила в мае дома у Шахрина. Всю родню временно эвакуировали. Соорудили из ковра вигвам для перкуссии и ответственного за нее Решетникова. Бегунов, отвечавший в гостях у Матвеева за магнитофоны, на этот раз чередовал бас и гитару, а за простеньким пультом сидел бывший соратник по «Пятнам» Сергей Денисов. Получившийся альбом назвали «Дурные сны». Судя по нему, снились «Чайфу» преимущественно простые, но задиристые песни, этакий акустический полупанк. «Волну» со «Снами» заключили под одну обложку и назвали получившийся двойник «Жизнь в розовом дыму». Если считать прошлогодний «Пруд» нулевым блином, то первый продукт вышел совсем не комом.

29 сентября состоялся сценический дебют «Чайфа». Небольшой зал новенького ДК МЖК зрители забили до отказа. И тут трио не ударило в грязь лицом — отзывы и о программе, и о теплой атмосфере, которую подогревали конферанс Шахрина и реплики Бегунова, были самые благожелательные. Эту дату «Чайф» считает своим официальным днем рождения.

Успех следовало закрепить, и Шахрин предпринял неожиданный и рискованный шаг. Он собрал у себя в «ВИА „Песенке“» толпу свердловских рок-звезд и предложил им всем вместе записать его песни. Музыканты «Урфина Джюса», «Наутилуса Помпилиуса», «Метро», «Флага» и «Группы» если и слышали раньше песни «Чайфа», то максимум один раз. Но нет таких крепостей, которые бы уральские рокеры не взяли, если они, конечно, этого хотят. Махры не подкачали — результатом веселого музыкального бардака стал альбом «Субботним вечером в Свердловске», запечатлевший атмосферу рок-братства и всеобщего дружелюбия.

23 декабря «Чайф» выехал на свою первую гастроль в Челябинск. Трио разрослось до квартета — состав усилил Антон Нифантьев, басист из полумифической группы «Группа». С Антоном Шахрин познакомился еще год назад. Нифантьев участвовал в недавнем бардаке в «ВИА „Песенке“», материал «Чайфа» ему понравился, и он легко согласился поработать вместе.

Второй концерт «Чайфа» в Свердловске случился 11 января в институте «Уралтехэнерго». «В первый раз мы сыграли круто, значит, и во второй мы уж точно выступим еще лучше, — вспоминает свои тогдашние рассуждения Шахрин. — Придумали себе крутые костюмы и решили, что обязательно нужен барабанщик. В зале отловили Володю Маликова, который играл на паре песен „Субботним вечером…“ Мы и с Антоном-то в то время репетировали совсем чуть-чуть, а Володе просто на лестнице на коленках показали ритмический рисунок. На концерт пришла немного снобистская публика — послушать „Наутилус“ и „Урфин Джюс“. Мы не смогли ее заинтересовать…» Это было единственное провальное выступление группы «Чайф».

Удар был силен, но не смертелен. Горевать было некогда — дело шло к открытию рок-клуба и к его фестивалю. Группа должна была реабилитироваться за январскую неудачу. «На фестиваль мы шли, словно на амбразуру, назад дороги не было», — вспоминает Бегунов.

20 июня «Чайф» закрывал первый фестивальный концерт. До этого зрители, пришедшие на фестиваль вместе с музыкантами, играли в общую игру «настоящий рок-концерт», и вдруг игры кончились. Началось феерическое рок-действо, какого никто из присутствовавших до этого не видел. «Это был какой-то экстаз и на сцене, и в зале, — вспоминает Нифантьев. — У меня было ощущение полной эйфории». Что произошло с группой за пять месяцев, никто из зрителей не понял, да никто и не заморачивался сложным анализом.

«Чайф», апрель 1986. Фото Анатолия Ульянова

Публика в тот вечер покидала зал в состоянии восторженного обалдения и устроила «чайфам» овацию на ступеньках ДК Свердлова. Кое-кто, правда, продолжал крутить заезженную пластинку о «ленинградских подпевалах» и «недостатке образования». Зря. При всей своей «пролетарскости» «Чайф» был одной из самых меломанских групп города. «Я помню, смотрел рок-клубовские анкеты, — говорит Шахрин, — и почти у всех в графе „Любимая западная рок-группа“ стояли „Deep Purple“, „Uriah Heep“, „Led Zeppelin“… А мы к тому времени „цеппелинами“ уже переболели, „хипов“ я со всех своих кассет постирал, а к „перплам“ относился с легким отстраненным уважением. Мы-то слушали совсем другую музыку. У меня у первого в городе была полная коллекция „Talking Heads“ на виниле».

Володя появился на фестивальной сцене еще дважды. Во время концерта «Наутилуса» он, уже как полноправный член высшей лиги, подпевал вместе с остальными махрами «Гудбай, Америка, о-о-о». В свой день рождения 22 июня он вне плана закрыл фестиваль, исполнив в дуэте с Мишей Перовым семь песен из «Волны простоты».

«Фестиваль очень точно расставил все акценты, — подытоживает Шахрин. — Он показал, кто из нас способен быть гастролирующей группой, кто способен держать зал. Коллективы, хорошо выступившие, через полгода поехали по стране». Однако за эти полгода требовалось покорить собственно Свердловск. Фестивальный триумф «Чайфа» видели всего шесть с половиной сотен человек. Городские газеты писали о фестивале мало. Непонятное название смущало редакторов, поэтому команда фигурировала в заметках то как «Чай», то просто как «Группа Шахрина». Читатели заинтересовались, но удовлетворить свой интерес сразу не смогли.

Только 5 октября рок-клуб открыл свой первый сезон. На посвященном этому концерте среди трех фестивальных лауреатов выступил и «Чайф», впервые исполнивший такие золотые хиты, как «Белая ворона» и «Вольный ветер». В одном из номеров к центральному микрофону в коротком красно-черном платье вышла Алина Нифантьева. Для нее Антон написал на стихи Шахрина песню «Акция». Вокальная партия была довольно сложной, но Алина блестяще с ней справилась. Но зал хлопал несколько недоуменно: это было красиво, но на «Квадратный вальс» походило мало. После концерта к Володе подошел Кормильцев и авторитетно заявил: «Нет, это не „Чайф“!» Это было всего лишь пятое выступление группы, и что такое «Чайф» — еще никто точно не знал, но Шахрин прислушался к совету коллеги и избавился от феминистического уклона в своем коллективе. В результате между ним и Антоном пролегла первая трещинка. Возможно, Алина могла остаться в «Чайфе» как бэк-вокалистка — ее теплый голос делал звучание группы вкуснее. Но молодой супруг не хотел видеть свою жену «на вторых ролях».

За четвертый квартал 1986 года «Чайф» выступил шесть раз, не удаляясь от Свердловска дальше Верхней Пышмы. В основном концерты проходили в вузах. Студенческая молодежь распробовала группу и полюбила ее музыку. Можно было двигаться дальше. 9 января 1987 года в компании с «Наутилусом» и «Группой Егора Белкина» «Чайф» отправился на гастроли в Казань. И понеслось…

На концертах дома и на выезде оттачивалось мастерство. Поначалу Шахрин с Бегуновым обходились двумя аккордами, по словам музыкально образованного Нифантьева, «малой каракатицей» и «большой каракатицей», но с каждым выступлением «Чайф» не только вел себя на сцене все уверенней, но и звучал все лучше.

В конце марта перед ответственным выездом в Ленинград группу покинул Решетников. Концертная, а тем более гастрольная жизнь были ему в тягость, да и от рока он не фанател, предпочитая слушать «АВВА» и Аллу Пугачеву. Развитие группы его уход не остановил: на сцене маленького тройничка уже не хватало, да и работал по нему Олег не очень ритмично. Давно хотелось усилить ритм-секцию, и позвали опытного барабанщика Володю Назимова. Он и до этого пару раз выручал «Чайф» на сцене, а теперь прикрыл их тыл на постоянной основе. «Чайф» сразу зазвучал гораздо мощнее.

В Питере, пока «Наутилус» окучивал советских композиторов, Шахрин с товарищами долбили по ушам местным панкам. Музыканты делали шоу, особенно старался Бегунов, выкидывавший такие фортели и отпускавший в микрофон такие шуточки, что даже повидавшие многое завсегдатаи Ленинградского рок-клуба пришли в восторг. Не могли оставить равнодушными зрителей и слова шахринских песен. «Меня часто спрашивают, почему наши тексты неприглаженно просты и даже грубоваты? Но это язык дворов и улиц. Так люди разговаривают в жизни. Почему же я в песнях должен сюсюкать?» — удивлялся Шахрин всего месяц спустя («На смену!», 1987.05.23). «Чайф» стал на берегах Невы одной из самых любимых иногородних групп и пребывает в этом статусе до сих пор.

Отлично выступив на II фестивале СРК, «Чайф» приступил к записи. Работа велась летом в подвалах фабрики «Уралобувь», за звуком следил Алексей Густов. Альбомный дуплет «Дерьмонтин» и «Дуля с маком» показал, что успех у ленинградских панков был не случаен. Жесткое грязноватое звучание, смачные натуралистические образы, социальная направленность — все это приблизило «Чайф» к панк-року. Приблизило, но не окунуло, мешало врожденное чувство юмора. Свой стиль образца 1987 года «Чайф» обозначал как «пост-бит-недопанк». В эту стилевую конструкцию корреспонденты советских газет врубались с трудом, поэтому в статьях об уральской группе поселилось более легкое обозначение музыки группы — «чпок-рок».

В августе Назимова позвали в «Наутилус Помпилиус». Он согласился, но, уходя, подготовил замену — Игоря Злобина (экс-«Метро» и «Тайм-Аут»). Новичок снял всю программу с кассеты за три недели. Активные гастроли продолжились с новой силой.

Как у всякого коллектива, переживающего период буйного роста, в «Чайфе» начались противоречия и конфликты. Бегунов с Нифантьевым объединились во внутреннюю оппозицию и по ночам вешали на дверь гостиничного номера руководителя группы листовки типа «Культу личности — нет!» Конечно, Шахрин ничем не напоминал ни Сталина, ни Ким Ир Сена, но в те годы мог иногда противопоставить себя остальным музыкантам. После одного из концертов в Перми Володя уже на улице гневно бросил музыкантам: «Вы завалили весь концерт!» — «Как? Почему?» — «Я себе душу рвал, а вы так халявно все сыграли. Мне за вас стыдно!» После этого группа не разговаривала со своим лидером несколько недель — у нее было совершенно противоположное мнение о причине неудачи.

В 1988 году группа обзавелась московским менеджером. Организовывать гастрольные поездки начал Константин Ханхалаев. «Чайф» все больше времени стал проводить в разъездах, иногда неделями приходилось жить на специально снятой квартире в Москве. Денег действительно прибавилось, но некоторые концерты сильно ломали вольнолюбивых уральских парней.

«Чайф», Киев, май 1988. Владимир Шахрин, Владимир Бегунов, Игорь Злобин и Антон Нифантьев. Фото Алексея Густова

Как-то играли в Министерстве иностранных дел на Смоленской площади в милой компании Маши Распутиной и Александра Серова, певших под фонограмму. «Чайф» выступать под фанеру наотрез отказался, но не смог устоять перед вежливой просьбой заказчиков «спеть что-нибудь политически актуальное». Сыграли «Где вы, где, кто стрелял нам в спины в тридцатых». Нет, песня хорошая, и «Чайф» мог ее исполнить и сам по себе, но напрягали именно эти предварительные договоренности о репертуаре, обуславливающие гонорар. Да и эстрадно-фанерная тусовка доставала.

Тем не менее количество концертов позволило уволиться с прежних работ и стать профессиональными музыкантами. «Решение бросить работу стало одним из самых смелых поступков в моей в жизни, — говорит Бегунов. — Мы просто начали понимать, что по-другому уже не получается. Времени, которое мы могли посвятить группе урывками, в выходные дни, уезжая и отпрашиваясь на какие-то небольшие сроки, просто не хватало. А „Чайф“ был ярче, шире и серьезнее, чем другие наши занятия». Для Шахрина это был осознанный выбор: «У меня с детства отец воспитал спокойное отношение к деньгам. Я относился к ним, как к системе отопления: есть батарея, в ней должна быть горячая вода, чтобы дома было тепло. Но при этом никакого преклонения перед этой батареей я не испытывал и удовольствия от самого процесса зарабатывания денег — тоже. В конце 1988 года я на стройке получал 250–300 рублей — приличные по тем временам деньги. У меня к тому времени уже было двое детей. Переходя на музыкальные хлеба, я понимал, что моя семья не замерзнет, может быть, температура в батарее чуть-чуть понизится, но не смертельно».

Поработав с группой, Костя предложил поэкспериментировать со звуком, сделать его более плотным. Он попросил звукоинженера «Наутилуса» Володю Елизарова послушать «чайфов» на репетициях. Володя посоветовал взять еще одного гитариста. Выбор пал на бывшего злобинского коллегу по «Тайм-Ауту» Павла Устюгова.

Паша был хороший мужик, но немного из другого муравейника. Сидеть по вечерам в квартире на окраине Москвы ему было скучно, он уходил в соседние кабаки, напивался, дрался. Иногда приходил с расквашенной физиономией. На концерте «Мемориала» в театре Советской армии торжественная обстановка, в первом ряду Гердт сидит, а у Паши — бланш в полрожи. Его как-то подгримировали, нашли огромные очки, как у черепахи из мультфильма, и он в них играл. При этом Паша никаких проблем не создавал никому, кроме себя, был человек аккуратный, на репетиции не опаздывал.

Устюгов совсем не вписывался в «чайфовскую» эстетику. Его кумиром был Ричи Блэкмор, и его тянуло в тяжелую сторону. А группа тогда слушала совсем другую музыку и ориентировалась на «Stranglers», на «Mungo Jerry». Внимание на то, что «Чайф» начало плющить сразу в несколько сторон, обратили в первую очередь родные свердловские зрители. Отзывы о выступлении разбухшей команды на III фестивале рок-клуба 14 октября 1988 года были в основном какие-то недоуменные. Организованный Шахриным подарок всем музыкантам в виде грандиозного финального джем-сейшна вызвал всеобщий восторг, но вопросов к группе не снял. «Мы поняли, что с таким утяжеленным звуком нам не очень комфортно, — вспоминает Шахрин. — Наша музыка была легче и воздушнее».

На всякий случай решили посмотреть, как будет выглядеть новое звучание в записи. Альбом решили писать живьем. Отдельные песни фиксировали на концертах 17–18 декабря в Свердловском Дворце молодежи. Сводили все на «Студии НП». Алексей Хоменко обнаружил, что дорожка с голосом завалена, и вокал надо переписать. Студия была занята, и перепевать альбом пришлось дома у Виктора Алавацкого, благо магнитофон «Fostex» находился там. Как только Шахрин распелся, появилась мама Виктора, дама очень строгих правил, и потребовала прекратить шум. Алавацкий, как мог, успокоил маму и предложил Володе единственный выход — петь в шкафу. Оттуда достали пальто и шубы, и Шахрин, скорчившись с микрофоном в тесном мебельном нутре, все-таки перепел весь альбом.

«Лучший город Европы» вызвал разные мнения. Одни говорили, что он прекрасно передает концертную атмосферу, другие — что сама атмосфера какая-то не «чайфовская». Скорее всего, верны были оба мнения…

В марте 1989 года «Чайф» показал себя миру — дал несколько концертов в чехословацком Пльзене. «Туда мы поехали конкретно пить пиво. Мы сразу сказали: все экскурсии — на пивзаводы. Я много почерпнул из этой поездки», — рассказывал Шахрин.

«Чайф» продолжал часто выступать в столице, причем иногда в солянках с самыми невообразимыми ингредиентами. На одном из сборных концертов в «Олимпийском» аппаратуру даже не подключали — все москвичи привычно играли под фонограмму. «Чайф» «фанеры» не имел. Пришлось специально для него настраивать звук. С грехом пополам добились жуткого звучания барабанов, подключили бас, электрогитару, вокал. Но никак не могли найти звук акустической гитары Шахрина. Долго искали, народ уже ломился в двери. Наконец кто-то от пульта закричал: «Все, есть звук акустики!» Двериоткрылись, публика ломанулась в зал. Как позже выяснилось, кричал засланный казачок…

Первым номером шла песня, часть которой Шахрин пел один под гитару. В зале слышалось пение а-капелла, и народ просто не мог понять, почему Шахрин так кричит… На следующий день этот позор мог повториться. Ночью «Чайф» где-то отыскал запись собственного концерта в другом городе, и вместо фонограммы включили ее. Но произошел другой казус. Звук был записан вместе с реакцией зала, и публика опять осталась в недоумении. Ревущих от восторга зрителей было слышно, но не видно. Кто же так восторженно кричал «Чайф! Чайф!» между песнями — для посетителей «Олимпийского» так и осталось загадкой.

После нескольких подобных концертов вся группа заявила Шахрину, что они больше с Ханхалаевым работать не хотят. Володя объяснил Косте, что ситуация грозит раздраем на сцене. Тот все понял и отошел в сторону. Однако лучше не стало. Все начало разваливаться. Бегунов с Антоном бухали, как черти, зашитому Злобину было с ними неинтересно. Шахрину не нравилось звучание группы, и он фактически коллектив распустил. «К лету я подостыл, начал искать причины происходящего в себе, решил начать все опять. Мне было себя очень жалко: почему я должен понимать все конфликтующие стороны, а меня никто понять не хочет? И я написал песню „Поплачь о нем“, которая изначально называлась „Поплачь обо мне“».

Антон вспоминает, как к нему после двухмесячного затишья, во время которого никто не знал, что же происходит, пришел Бегунов: «Он заявил, что Шахрин всех уволил, и Злобина, и Пашу. А его уговаривает остаться. На следующий день появился Шахрин с пивом. Мы сидели на балконе, пили пиво, а он рассказывал, что решил все начать с нуля: „Вову я уговорил, он остается, может, и ты останешься?“ А я никуда и не уходил. Он обрадовался, попросил гитару и спел свежесочиненную песню о своей нелегкой доле „Поплачь о нем“. Я всплакнул вместе с ним и спросил, а кто же будет на барабанах играть? — „А у меня есть армейский дружок…“ Так на балконе под пивко оформился новый состав „Чайфа“ и заодно состоялась премьера песни». Это был единственный серьезный кризис в истории «Чайфа».

Армейский дружок Валера Северин к тому времени служил в цирке вторым барабанщиком и согласился поработать с «Чайфом». Все вместе выдохнули, успокоились и начали репетировать новый альбом «Не беда». Из-за всей этой ситуации материал получился нервный, но как-то хорошо пошел. 2—11 октября в Ленинграде в студии ЛДМ группа записала десять песен нового альбома. И их, и нового ударника «Чайф» презентовал на IV фестивале рок-клуба 15 октября 1989 года. О перипетиях прошедшего лета мало кто знал, но все отметили, что группа выглядит какой-то повзрослевшей. Шахрин выступал не в драных футболках, как раньше, а в джинсовом костюме. Все «недопанки» и «чпоки» куда-то исчезли. Со сцены звучала серьезная музыка взрослых людей. Кто-то сравнил Володю с Брюсом Спрингстином. Повышение это или понижение по сравнению с Бобом Диланом — каждый может решать сам в соответствии с личными пристрастиями.

Серьезному человеку свойственно серьезное начинание. На несколько ближайших лет главным для Шахрина стало музыкально-экологическое движение «Рок чистой воды». Своей борьбой за чистоту природы он сумел заразить не только соратников по группе, но и рокеров Свердловска, Ленинграда, Москвы, Иркутска, Поволжья. В 1990–1992 годах прошли два заплыва по Волге с концертами во всех крупных городах, акции на Байкале и в зоне Чернобыльской катастрофы. «Рок чистой воды» выполнил свою главную задачу — заставил задуматься об экологии молодежь, которая до этого проблемами окружающей среды вообще не заморачивалась.

В 1990 году на полках музыкальных магазинов появилась пластинка группы «Чайф» «Не беда». Это стало официальным признанием факта, что «четверо парней с нашего двора» — действительно профессиональный музыкальный коллектив. Сам «Чайф» виниловому кругляку в черно-белом конверте порадовался, но не более того. Устраивать праздники было некогда: уже вовсю готовился следующий альбомом — «Давай вернемся».

Пятого мая Шахрин познакомился с семнадцатилетним альтистом Володей Желтовских, игравшим тогда в довольно аморфном коллективе «Станция вольных почт». На следующий день они вместе исполнили несколько песен на фестивале «Свердловск-акустика». Работать с Желтовских Шахрину понравилось, и он пригласил его в «Чайф», который опять стал квинтетом. Чтобы не путать с двумя старшими Владимирами, младшего стали называть просто «Малой».

В июне в «Чайфе» произошла еще одна замена — ушел Нифантьев. Непосредственный повод для этого был глупым. Перед гастролями в северном Урае, совпадавшими с днем рождения Шахрина, Антон по просьбе именинника купил два ящика алжирского вина. В ожидании поезда один ящик Антон с Валерой приговорили. Ну и к отправлению пришли уже на рогах. В вагоне поцапались, и Антон просто вышел. Из поезда и из «Чайфа». Через несколько дней группа играла с новым басистом. До «Чайфа» Володя «Маус» Привалов сотрудничал с группой Володи Огонькова «Театр». «У нас произошла досадная, на наш взгляд, замена бас-гитариста… Я где-то в глубине души думаю, что это все уладится. Антон — человек, который нужен для группы и важен», — говорил Шахрин по горячим следам.

Осенью «Чайф» разменял вторую пятилетку. Это событие отметили большим концертом 29 ноября в клубе горного института. На сцену позвали тех, кто входил в состав группы раньше, — Нифантьева, Назимова, Пашу Устюгова, да еще Могилевский подыграл на саксофоне в нескольких песнях.

В конце года «Чайф» качнуло в сторону кинематографа. 7 декабря подписали договор с Пермской киностудией детских и юношеских фильмов на запись музыки к картине по сценарию пермяка А. Кылосова и итальянца Т. Гуэрры «Четвертый стул». Сценарий понравился, велись даже переговоры о съемках музыкантов в небольших ролях. Но фильм не состоялся, да и студия оказалась мифической, хотя запись оплатили. А вот альбом «Четвертый стул» удался. В этой работе «Чайф» впервые вернулся к песням, сочиненным и записанным еще пять лет назад.

К 1991 году относится история братания группы «Чайф» с Апеннинским полуостровом. Сначала уральцы прокатились с итальянской группой «Rife» по северам Свердловской области, попутно схоронив их в тайге от ужасов августовского путча, а затем, как представители страны победившей демократии, нанесли ответный визит в провинцию Эмилию-Романью. И провинция, и «Чайф» остались довольны друг другом.

В первой половине 1992-го группа вернулась к прежнему составу. Расстались с Приваловым. Позвали обратно Антона. Манера игры хорошего инструменталиста Мауса была какой-то «нечайфовской», она не вписывалась в уже сложившийся стиль группы. Летом коллектив вновь стал квартетом. Желтовских был единственным музыкантом, которого Шахрин выгнал. Малого все любили. А так как все любили, все хотели с ним выпить. Малой начал спиваться на глазах. Спасти его можно было только одним способом — уволив. «Чайф» остался без скрипача, Володя был спасен, и до сих пор у него с «чайфами» отличные отношения.

В конце 1992 года стали работать над альбомом «Дети гор». Записывали его в Москве с саунд-продюсером Сергеем Галаниным. Черновой микс сбросили на кассету, и «Чайф» вернулся в Екатеринбург. Весной 1993 года вышла пластинка. Когда группа ее послушала, то обнаружила какой-то очень приглаженный, приукрашенный звук. Это очень отличалось от того, что они делали. Москвичи удивлялись претензиям: «Лошары вы уральские! У вас же модный кайфовый звук. Не хуже, чем у „Морального кодекса“ или Ветлицкой. Вы просто ничего не понимаете!» Альбом в его первозданном виде удалось издать только спустя двадцать лет, благодаря той самой кассете с черновым сведением.

«Нам хотелось оправдаться перед публикой за такой попсовый звук, — вспоминает Шахрин. — И мы решили записать в акустической версии старые песни так, как они звучали в самый первый раз — безо всякой шелухи, без аранжировок, без упаковки. Только слова, музыка и простые гитары, на которых мы умеем играть. Получилось „Оранжевое настроение“». Московский продюсер «Чайфа» Дмитрий Гройсман долго крутил в руках эту кассету. Он не знал, что с этой простотой делать, особенно после «Детей гор» с таким фирменным звучанием. Но он дал ее послушать молодым актерам театра Олега Табакова, с которыми «Чайф» тогда сильно дружил. И вдруг оказалось, что те заслушивают эту кассету до дыр, переписывают песни друг у друга. Это стало аргументом — альбом выпустили в 1994 году, и он пошел на ура.

«Мы подумали: почему одни старые песни выпустили, а другие — нет, — говорит Шахрин. — И мы стали периодически после пары номерных альбомов записывать очередное „Оранжевое настроение“. Получается почти по-ленински — два шага вперед, один назад. Если наши новые работы — это движение в сторону современного звучания, то „настроения“ — этакие отдушины, попытки ссать против ветра. Тем более что переписывать старые песни бессмысленно — это только убьет их, а вот такое веселое исполнение дает им новую жизнь».

«Оранжевое настроение-III» «Чайф» не записал. Выпустив в 2002-м четвертый ностальгический сборник, музыканты распустили слух, что третий они записали где-то в Монголии, на деньги тамошнего олигарха, который выкупил все права и не стал выпускать диск. Будучи в Улан-Удэ, они даже снялись в какой-то юрте с музыкальными инструментами, и эта фотография убедительно подтверждала распускаемые слухи. Самое удивительное, что находились люди, которые слышали «Оранжевое настроение-III».

До середины 1990-х на концерты «Чайфа» ходила рок-тусовка в самом широком смысле этого слова. И поэтому популярностью пользовались бодрые рок-н-роллы. Но после 1995-го музыка «Чайфа» вдруг стала частью общемузыкальной культуры страны, вышла на гораздо более широкую аудиторию. И самыми популярными песнями оказались те, что были написаны в условном жанре «распевного народного плача»: «Поплачь о нем», «Не спеши», «Ой-ё», та же «Аргентина—Ямайка». России очень нравилось надрывно грустить именно под такой «Чайф», и музыканты, напутствуемые своим менеджментом, шли стране навстречу. «Ребята, завтра мы едем в Норильск, там рок-н-роллы играть не стоит. Там в первом ряду сидит бухгалтерия в декольте, она предпочитает поплакать».

Способствовало моде на плачи и появление музыкальных радиостанций. Под такую напевную песню слушатель точно не переключится на другую частоту. Душу «Чайф» отводил дома, озорничая в телеэфирах местных телекомпаний и на региональных фестивалях.

В начале 1996-го произошел окончательный развод с Нифантьевым. У Антоновского проекта «Инсаров» наметились перспективы, дело шло к выпуску на СD первого альбома и записи второго. В «Чайфе» ему стало тесно и неуютно. На его место пришел Слава Двинин. Несмотря на относительную по сравнению с остальными молодость, он уже десять лет играл в разных группах: в огоньковском «Рауте», в «Ассоциации», в «Насте». Новичок пришелся ко двору и прочно влился в квартет.

К концу 1990-х «Чайф» стал для екатеринбуржцев неотъемлемой частью жизни города. Еще через несколько лет даже до региональных чиновников дошло, что «Чайф» — это не просто парни с гитарами, а некий бренд, заметное культурное явление. В начале 2000-х и они стали при случайных встречах жать руку, интересоваться, как дела, приглашать на официальные мероприятия.

Сам-то «Чайф» от родных краев дольше, чем на гастроли, не уезжал и уезжать не собирался. Его не могли отвратить от Екатеринбурга ни удаленность от столицы, ни погода, ни даже коммунальные катастрофы. Долгие годы группа репетировала в подвальном помещении ДК МЖК. В центре комнаты находился канализационный выход, забитый большой деревянной пробкой. Раз в году эту пробку выбивало, и группа «Чайф», к тому времени уже имевшая статус рок-звезд, сообща боролась со стихийным бедствием — высушивала, отмывала и проветривала свою репетиционную базу.

По словам Шахрина, «родная среда — великая вещь. Многие мои друзья-музыканты, писавшие здесь великие песни, переехав в другие города, ничего такого же не создали. Я не говорю, что они стали писать плохо, просто ничего сравнимого с музыкой, сочиненной на родине, они больше не создали».

Дань уважения товарищам по Свердловскому рок-клубу «Чайф» выразил в альбоме «Симпатии» (2011). Половина его треков из репертуара свердловских групп и музыкантов: «Наутилуса», «Каталога», «Насти», Егора Белкина и Вадика Кукушкина. Кроме того, «чайфы» легко ведутся на предложения коллег поучаствовать в совместных проектах. Дуэт Кукушкин—Шахрин выпустил в 1998 году альбом «Зима была лютой». Шахрин записывался с группой «Топ», а Бегунов — с «Броуновским движением», «Blues Doctors» и другими музыкантами самых разных жанров. С 2001 года оба активно участвуют в фестивале «Старый Новый Рок», отбирая молодые группы для участия в нем, а в течение нескольких лет они вели это мероприятие в образах Деда Отмороза и Зайца-Шаловливого пальца.

С талантливой молодежью был связан и собственный многолетний проект «Чайфа». «Меня постоянно спрашивали: „А помогаете ли вы молодым группам?“ — говорит Шахрин. — А чем я мог помочь? Песни я для них не напишу, гитары не подарю, студии у меня нет. Я мог только привлечь к ним внимание публики. И мы с 1995 года стали каждую весну проводить концерт „Грачи прилетели“ — люди шли на „Чайф“, а мы им показывали интересную, по нашему мнению, молодую группу». Но с годами развилась система клубов, в которых молодежь стала выступать самостоятельно, давать платные концерты. Идея «грачей» сама собой отмерла. Теперь «Чайф» выступает в родном городе два раза в год. В феврале играет традиционную «Зимнюю акустику», а осенью в большом зале со стоячим партером празднует свой день рождения.

Официальное тридцатилетие «Чайф» отметил в 2015 году грандиозным туром по семидесяти городам. На этом юбилее самая долгоиграющая уральская группа останавливаться не собирается. Профессиональный строитель Владимир Шахрин знает, что является залогом прочности: «Фундаментом нашей группы служит чувство общего удовольствия от совместного музицирования, от пребывания всех вместе на сцене. Это очень редкое сегодня чувство».

«Чайф», 2006.Вячеслав Двинин, Владимир Шахрин, Владимир Бегунов, Валерий Северин. Фото Валерия Кузнецова

Банальной кажется фраза о том, что некая рок-группа «напоминает семью». Но «Чайфу» нет дела, что кому может показаться. Квартет в своем нынешнем составе работает уже 20 лет. Валера Северин отбарабанил уже 27 лет, а два Володи играют вместе, страшно подумать, уже сороковник! Это какие-то сумасшедшие сроки для отечественной, да и для мировой рок-сцены. Но Шахрин ничуть не устал от этих астрономических цифр: «Я не знаю, что должно произойти, чтобы группа „Чайф“ исчезла. Мы вместе не только на сцене, мы каждый день перезваниваемся по каким-то личным делам. Когда мы вчетвером встречаемся в аэропорту, чтобы лететь на гастроли, мы вдруг — раз! — и превращаемся в компанию пацанов. Как в „Сказке о потерянном времени“ — четыре старичка с повадками мальчишек. И мне это страшно нравится».

Дискография

«Визовский пруд» (1984 — М)

«Жизнь в розовом дыму» (1985 — М)

«Субботним вечером в Свердловске» (1986 — М)

«Дерьмонтин» (1987 — М, 1997 — CD)

«Дуля с маком» (1987 — М, 1998 — CD, 2016 — LP)

«Не беда» (1990 — LP, 1994 — CD)

«Давай вернемся» (1990 — M, 1992 — LP, 1993 — CD)

«Четвертый стул» (1991 — M, 1992 — LP, 1993 — CD)

«Дети гор» (1993 — LP и К\К, 1993 — CD)

«Оранжевое настроение» (1994 — CD и К\К)

«Пусть все будет так, как ты захочешь» (1995 — CD и К\К, 2015 — LP)

«Реальный мир» (1996 — CD и К\К, 2015 — LP)

«Оранжевое настроение-II» (1996 — CD)

«Шекогали» (1999 — CD)

«Симпатии» (2000 — CD)

«Время не ждет» (2001 — CD, 2015 — LP)

«Оранжевое настроение-IV» (2002 — CD)

«48» (2003 — CD, 2016 — LP)

«Изумрудные хиты» (2005 — CD, 2016 — LP, совместно с ансамблем «Изумруд»)

«От себя» (2006 — CD, 2016 — LP)

«Оранжевое настроение-V» (2008 — CD)

«Свой/Чужой» (2009 — Web)

«Дети гор» rough mix (LP, CD — 2012)

«Кино, вино и домино» (2013 — CD, 2013 — LP)

Концертные альбомы

«Лучший город Европы» (1989 — M)

«Концерт» (1995 — CD и К\К)

«Акустические версии» (1999 — CD)

«ЧайФ 15 лет. Всё только начинается!» (2000 — 2CD)

«ЧайФ 20 лет» (2008 — CD)

«Зимняя акустика. Снежные сны» (2011 — CD)

Сборники

«Best of Чайф» (1998 — CD)

«Легенды русского рока. Чайф» (1998 — CD)

«Избранное» (1998 — CD)

«25 лет выдержки» (2009 — CD, 2012 — LP)

«Лучшие песни» (2009 — CD)

«Чайф. 30 лет. Рожденный в Свердловске» (2015 — CD)

«Эврика»

«Самым главным для нас всегда оставалась музыка».

Александр Драбкин

Те немногие, кто помнит название «Эврика», спорят, имел ли этот ансамбль отношение к року. Но пик популярности группы пришелся на середину 1970-х, как раз на тот период, когда она исполняла джаз-рок, причем не только «фирменный», но и свой собственный. Это позволяет считать музыкантов «Эврики» предтечами свердловских рок-групп.

Архимедов вопль «Эврика» впервые всколыхнул музыкальную жизнь Свердловска в 1965 году. Такое название взял себе студенческий эстрадно-джазовый биг бэнд — четыре трубы, четыре тромбона, пять саксофонов… Так как музыканты учились на разных факультетах УПИ, то ансамбль считался общевузовским. Руководил им студент теплотехнического факультета пианист Игорь Ёлкин. Студенческий оркестр такой величины не мог быть долговечным. Кто-то заканчивал учебу, у кого-то менялись увлечения. Года через два «Эврика» приобрела формат комбо — 3–4 дудки, ритм-секция и Игорь Ёлкин у рояля. Аранжировками постоянно занимался Владимир Смолкин.

«Уже начиналась эра вокально-инструментальных ансамблей, но мы к этому жанру пока не имели никакого отношения, — рассказывает бессменный ударник „Эврики“ с 1968 года Александр Драбкин. — Мы были типичным эстрадным коллективом: инструментальный ансамбль и отдельные вокалисты, которым периодически аккомпанировали. Из часто менявшихся певцов можно вспомнить Юрия Коровина, Камиля Бекселеева (позже он уехал в Москву и работал в ансамбле „Цветы“) и Наташу Наумову (впоследствии, став Ветровой, она доросла до поста министра культуры Свердловской области)».

«Эврика» много выступала вне стен УПИ. Представляя родной вуз, группа выезжала на студенческий фестиваль в Пермь, на конкурс «Волга-70» в Казань. Там УПИйцы познакомились с земляками из УрГУ — ансамблем «Биос». У ребят из университета перед самым концертом сгорела вся аппаратура, и «эвриковцы», выполняя долг землячества, выручили. «Биос» стал лауреатом в жанре ВИА, а «Эврика» — в разряде инструментальных ансамблей. Это лауреатство не стало чем-то исключительным — дипломы и почетные грамоты разных смотров измерялись уже пачками. А на родном фестивале «Весна УПИ» «Эврика» выступала фактически вне конкурса — достойных соперников у нее просто не было.

Отсутствие конкуренции часто действует расслабляюще на творчество. В начале 70-х музыкальный механизм «Эврики» начал давать холостые обороты. Годы беззаботного студенчества закончились. Все музыканты уже получили дипломы, но продолжали играть, формально оставаясь УПИшным коллективом. С аппаратурой никаких проблем не было. В Москве при помощи больших взяток были куплены два комплекта венгерской концертной аппаратуры «Биг-100» и еще много технических прибамбасов. Так что «Эврика» гремела в городе не только в переносном, но и в прямом смысле. Драбкин молотил по мощной барабанной установке «Premier Royal Ace 2000» с огромной бочкой — редкость даже в масштабах Союза. Кризис намечался творческий. Играли они фьюжн в духе «Blood, Sweat & Tears» с дудками, но инструментальная музыка выходила из моды…

Все музыканты города подхалтуривали на свадьбах, которые традиционно справлялись по пятницам. В ночь на субботу в центре города пересекались дорожки тех, кто брел из кафе и ресторанов к себе на репетиционные базы. Как-то раз вот так встретились «Биос» и «Эврика», вспомнили о своем фестивальном знакомстве. Общение двух ансамблей стало более регулярным. «Биос» тоже переживал непростой период. Фактически он и «Биосом»-то уже не был. Руководитель группы Александр Горелый уже закончил УрГУ, начал работать в СИНХе, перетащил часть музыкантов за собой. На новом месте ансамбль стал называться «Витой». Но вновь начинать с нуля было трудновато.

Драбкин, который несколько раз как подменный барабанщик играл вместе с ансамблем Горелого, в начале 1974 года предложил Ёлкину: «А не объединить ли нам два коллектива в один?» Игорь очень сомневался, что «Вита» согласится на слияние, но разговор все-таки назначил.

На переговорах Драбкин поставил вопрос ребром: «У нас есть имя и аппаратура, мы хорошо играем, у вас — отличные поющие музыканты. Давайте объединяться». Горелый поначалу категорически отказался — ему предлагалось рвать последние связи с «Биосом», с «Витой», со всем тем, на чем он вырос как музыкант и личность. После долгих раздумий согласие на слияние было дано.

Наступил сложный процесс объединения. Просто собрать две группы под одной вывеской было невозможно — времена биг бендов давно прошли. Кто-то неизбежно оставался за бортом. В конце концов, выкристаллизовался состав «Эврики», считающийся классическим. От старого коллектива остались Игорь Ёлкин (клавишные), Александр Драбкин (ударные), Владимир Смолкин (саксофоны), Владимир Миклин (тромбон), Валерий Варак (труба) и вокалист Юрий Коровин. «Биос»/«Вита» поставил в новый коллектив Александра Горелого (бас), Валерия Костюкова (гитара), Евгения Писака (гитара), Анатолия Рыкова (вокал), Александра Мительмана (клавиши) и Валерия Топоркова (вокал).

Музыка новой агломерации была ближе всего к современному на тот момент джаз-року. Ориентиром для «Эврики» явно стала группа «Chicago». «Не то чтобы мы играли их музыку. Скорее они для нас были школой, образцами для подражания. Мы учились у них интересным вывертам, музыкальным ходам и идеям», — вспоминает Драбкин. Были в программе и собственные вещи в джаз-роковом ключе, которые писали в основном Горелый и Мительман.

Одно из первых выступлений нового состава «Эврики» состоялось 1 мая в недавно отстроенном Дворце спорта. Впервые на льду установили сцену, со всего города свезли аппаратуру, и два их сольных концерта собрали по три с лишним тысячи зрителей — небывалый успех для местного ансамбля.

«Эврика», 1978

В середине 70-х «Эврика» иногда выступала в оперном театре. По понедельникам там был выходной, и группа помогала храму искусств перевыполнять билетный план. Ансамбль в городе любили, зал был набит от партера до галерки. При этом сами музыканты не получали практически ничего — 4 руб. 11 коп., положенные им по закону за концерт, уходили на перевозку аппаратуры. «Единственной выгодой за все годы работы в „Эврике“, — смеется Валерий Костюков, — было то, что комсомольцы из „Спутника“, которым мы регулярно помогали проводить мероприятия, два раза бесплатно свозили нас в Польшу».

«Эврика» старалась сохранить свое творчество для потомков. У ансамбля были записи, причем не только концертные, но и студийные. Записывали музыку для театров города, для телепередач. Но после смерти звукооператора группы Николая Хизунова следы аудиоархива затерялись.

В 1975 году во время поездки по приглашению Таллинского политехнического института в Эстонию «Эврику» принимали очень тепло. На утро после вечернего концерта музыканты были поражены, когда в центральном таллинском универмаге услышали свою музыку по внутреннему радиовещанию — вчерашнюю запись уже вовсю крутили. Эстонцам так понравились уральцы, что режиссер Лео Карпин даже снял фильм «Концерт» с участием «Эврики». В Таллине музыканты впервые в жизни посетили варьете. Шоу им очень понравилось. Они даже размечтались: «Вот бы и у нас, на Урале, такое же сделать». Иногда мечты материализуются…

Вернулись домой, и последовало приглашение из филармонии. Когда разговор дошел до финансовой стадии, «эвриковцам» предложили оклад по высшей категории — 110 рублей. «Высшая категория — это прекрасно. А на самом-то деле мы сколько будем получать?» — «110 и будете». Музыканты прекрасно знали, что филармонические артисты получают намного больше оклада, и им не понравился туман вокруг их будущих доходов. Отказались.

В «Эврике» начались творческие и человеческие разногласия… Посвященное этому собрание продолжалось восемь часов. На нем было столько упреков высказано друг другу, что музыкантам следовало просто встать и разойтись. Но через несколько дней их нашли люди, открывавшие первое на Урале варьете в еще не сданном ресторане «Космос», и предложили работу. От артистов не скрывали, что к стандартному 110-рублевому окладу будут многочисленные надбавки и гарантированный доход получится не менее 300 рублей.

Мнения в коллективе разделились. 70 %, вспоминая таллинское варьете, готовы были принять приглашение. Остальные категорически не соглашались идти в кабак. Их пытались переубедить. Объясняли, что варьете — это прежде всего эстрадное представление. Что многие именитые артисты трудятся в подобных заведениях (та же работа на эстраде, только без гастролей). Но Валера Топорков и Юра Коровин отказались наотрез и покинули «Эврику». Остальных удалось уговорить, и в открывшемся в 1975 году варьете «Космос» начал работать ансамбль «Эврика».

Это было крупное событие — открытие варьете в опорном крае державы. Программу девушек, танцевавших на сцене в трусах, утверждала комиссия из обкома партии. Желающих поиграть в таком лакомом месте было множество, конкуренция была жуткая, и это сплотило «Эврику», просуществовавшую в качестве ансамбля варьете до самого закрытия заведения, до 1992 года. Директор ресторана гордился: у всех его музыкантов было высшее образование. Правда, не профильное (большинство окончили музучилище, но оно имело статус среднего специального учебного заведения). «Эвриковцы» имели вузовские дипломы, но УПИ, Лестеха, СИНХа, университета…

Программа варьете была вторым отделением. После нее были танцы, но открывалось представление всегда собственной программой «Эврики». Музыканты играли все, что хотели. Конечно, каких-то забойных вещей не исполняли, старались подобрать номера помелодичнее и покрасивее, но неизменно на свой вкус. Ёлкин подавал списки композиций, так называемые «рапортички», в управление культуры 1 раз в месяц. Это было утомительной, но необходимой формальностью. Правда, как-то раз руководящий глаз зацепился за название чикагской композиции «Надвигающийся шторм». В этих двух словах кое-кому послышалась антисоветчина, и от греха подальше номер был вычеркнут из программы.

«Сами себя мы лабухами не считали, — рассказывает Александр Драбкин. — Даже после концертной программы, на танцах, мы работали по-прежнему вдесятером. Ребята из других ресторанов приходили и говорили: „Да вы больные! Вам надо вчетвером играть, зачем вы деньги на десятерых делите?“ Но у нас зарплата, в отличие от них, была и так нормальная. И главным для нас оставалась музыка».

В начале 80-х взлетно-посадочную полосу в аэропорту «Кольцово» строили французы. По вечерам делать им было особо нечего, и они постоянно ужинали в варьете. Драбкин до сих пор не может понять такого энтузиазма: «Ежевечерне они садились напротив сцены и, когда мы выходили — откладывали вилки и ложки и внимательно слушали. Аплодировали после каждого номера. Смотреть одну и ту же программу два-три месяца — это же караул! Но они каждый вечер покидали „Космос“ с блаженной улыбкой на лице». В конце концов, музыканты с ними даже познакомились и, к ужасу метрдотеля, который уверял, что в зале постоянно находится пара осведомителей КГБ, а один из иностранцев — наверняка шпион, подсаживались за столик французов. Проблемы возникли только у одного из «Эврики», который осмелился пригласить лягушатников в гости. Его вызывали в органы и долго расспрашивали, зачем он это сделал.

В 1985 году «Эврика» прошла Всесоюзную государственную аттестацию. Аттестованный ресторанный коллектив — это был случай уникальный в масштабах Союза. В то время многие музыканты даже симфонических оркестров имели только справки от Министерства культуры. Когда «Эврика» узнала о приезде комиссии Министерства культуры, то возникла безумная идея попытаться пройти аттестацию. Уговорить комиссию принять документы от ресторанных музыкантов было сложно, но еще труднее оказалось заманить москвичей в «Космос». По неписаным правилам все выступления аттестуемых артистов проходили в зале филармонии, акустика которого не предназначалась для использования звуковой аппаратуры. После долгих мучений все проблемы были решены. Столичным чиновникам понравились программа и уровень подготовки музыкантов «Эврики», и они получили государственные аттестационные удостоверения артистов эстрады I категории.

Состав «Эврики» мало менялся до 1992 года. Костяк оставался прежним. Ушли в другие рестораны Костюков и Горелый. Женя Писак уехал покорять столицу, затем вернулся и опять играл в «Эврике», но уже на басу. Потом покинул варьете окончательно. В 1992 году последнюю страницу истории «Эврики» перевернули ее ветераны Ёлкин, Драбкин, Варак, Рыков, Смолкин и несколько музыкантов, которые условно могли считаться «новыми»: Виктор Буньков (бас), Геннадий Балашов (гитара), Олег Петрухин (тромбон), Николай Голованов (труба), Геннадий Батталов (альт-саксофон).

В 1992 году мало кто обратил внимание не только на исчезновение знаменитого некогда ансамбля, но и на закрытие единственного на Урале варьете. Публику тогда волновали совсем другие проблемы и радовали совсем другие развлечения…

«Экипаж»/«Екатеринбург»

«Для нас главным было соответствие тем высоким образцам, по которым мы учились».

Константин Бахарев

В 1974 году Костя Бахарев начал свой путь в музыку так же, как многие другие, — в школьном ансамбле. Затем он играл на клавишах на танцах в ДК «Урал», а после поступления в медицинский институт сколотил команду и там. Постоянным соучастником его музыкальных проектов был гитарист Леша Калганов. Году в 1982-м товарищи перебрались в ДК РТИ. Там и появилось название «Экипаж». На тот момент список членов экипажа новой группы не отличался стабильностью — состав музыкантов часто менялся, неизменными в нем оставались только Константин с Алексеем. По выходным они играли на танцах, а в остальное время колдовали над собственными композициями, которые получались в духе «Yes» — любимого коллектива Бахарева. Поначалу группа была поющей, но, подумав, решила от вокала отказаться. В конце 1986 года к коллективу присоединился барабанщик Константин Николаев.

Замкнутое творчество в ДК РТИ продолжалось до апреля 1987 года, когда «Экипаж» выступил на творческой мастерской рок-клуба в ДК Свердлова. Арт-рок «Экипажа» выглядел так убедительно, что группу сразу пригласили принять участие во II фестивале рок-клуба. Подтянув саксофониста «Соляриса» Володю Кощеева, «Экипаж» участие принял, но зал остался практически безучастным.

Музыкантов это не расстроило — ставки на массовый успех «Экипаж» никогда не делал. Группа напряженно работала, в музыке появились элементы барокко, джаза и харда. «Я привык делать качественную музыку, работать и чего-то добиваться, — говорит Константин Бахарев, — а просто пить пиво на репетициях — это не мое». Выступали редко. Почти не гастролировали — не отпускала медицинская практика. Выезжали не дальше Ревды, но зато иногда в паре с «Наутилусом Помпилиусом». Из музыкантов рок-клуба «Экипаж» мало с кем общался, крепко дружил только с «Доктором Фаустом» — группы чувствовали некоторую общность стилей и концепции. Да и то, что «непоющих» коллективов в СРК было всего лишь два, сближало.

На III фестивале группа выступила снова, и опять без особого успеха. После этого «Экипаж» на некоторое время исчез, а в конце 1989 года вдруг всплыл под крылом Центра культуры и искусств, но уже под названием «Екатеринбург». Первым делом новая/старая группа записала на телестудии альбом «Дурной сон отставного полковника». На тот момент в состав «Екатеринбурга» входили Бахарев (клавишные), Калганов (гитара), Кощеев (саксофон), Владимир Полищук (бас), Виктор Смирнов (скрипка). Барабанил по-прежнему Николаев, но из-за перелома ноги на альбоме его сменил экс-«флаговец» Игорь Захаров. На концертах снявший гипс Николаев играл на перкуссии.

«Екатеринбург», 1990

Таким образом, «Екатеринбург» состоял из бывших врачей и профессиональных музыкантов, окончивших музучилище или консерваторию. Медицинскую половину это не смущало, она старалась напряженными занятиями восполнить недостаток музыкального образования. «Я репетировал по 8 часов в день. Это как в спорте: если тренируешься, то можешь здорово наточиться», — вспоминает Бахарев. Да и социальный статус «екатеринбуржцев» к 1990-му выровнялся — с медициной все, кто хотел, завязали и устроились в ЦКИ на ставки музыкантов. Год проработали как профи, а потом «Екатеринбург» из Центра выгнали за то, что, аккомпанируя тамошней «звезде» Эдуарду Вериго, они отказались надевать розовые пиджаки. Бывшим врачам, привыкшим к белизне халатов, претило такое дурновкусие. Официальным поводом для увольнения послужило утверждение, что музыка «Екатеринбурга» неформатная. Самостоятельно организовав фестиваль «Рок-Арсенал» во Дворце спорта и выступив на нем, группа в 1991 году распалась окончательно.

За последующие годы Константин Бахарев выпустил два диска собственных сочинений в разных жанрах: от эзотерики — до детских песен. «Когда записали „Дурной сон“, нам кто-то сказал, что мы опередили время на 20 лет, — вспоминает он. — Я выждал этот срок, переслушал — ничего так».

Дискография

«Дурной сон отставного полковника» (1989 — М)

От автора

Согласно восточной мудрости, каждый мужчина должен сделать три вещи: дерево, сына и дом.

Свое дерево я смастерил весной 1987 года. Это было генеалогическое древо свердловского рока. Оформили его две симпатичные студентки Арха, осчастливленные за свои труды билетами на II фестиваль. Дерево красовалось на стене рок-клуба. Отдельные несознательные звукооператоры, не найдя себя на его ветках, тайком сами приписывали свои фамилии…

Чуть позже питерский журналист Андрей Бурлака на страницах лучшего в стране музыкального журнала «РИО» упомянул «генеалогическое древо уральского рока, вычерченное историографом Св. РК Димой Карасюком». Восемнадцатилетний студент, названный таким красивым словом, приосанился — это была почти слава.

В 1991 году на страницах газеты «Рок-хроника», которую мне довелось выпускать, одно рок-дерево мичуринским способом превратилось в три рок-кустарника. Группы плодились, как кусты после дождя, и на их культивацию едва хватало газетных площадей.

Через год, в ходе защиты дипломной работы на тему «Свердловский рок-клуб в зеркале советской прессы», мой рецензент, будущий писатель и критик Вячеслав Курицын, начал свое выступление словами: «Вот и у свердловского рока появился свой историограф!» Красивое слово прозвучало во второй раз.

Несмотря на это выпускник факультета журналистики Уральского университета о музыке надолго забыл. Более двадцати лет я, согласно той же восточной мудрости, занимался в основном домом и детьми.

В начале 2014 года, оглянувшись назад и оглядевшись вокруг, я обнаружил, что музыкальный пейзаж родного края сильно изменился. Некоторые саженцы унесло ветрами на берега Финского залива. Самые упорные побеги за это время вымахали в высокие сосны, чьи кроны мелодично покачивались в вышине. Все пространство у их подножия было густо засажено незнакомыми мне зелеными (и уже не очень) растениями. Следов густых зарослей образца 1980-х почти не просматривалось.

Пришлось срочно переквалифицироваться в археолога. Магнитофонные катушки и кассеты с готовностью доставали из сусеков музыканты. Бережно оцифрованные звуки поместили в самое надежное из хранилищ — выложили в свободный доступ в Интернет. Теперь им не угрожает забвение и тлен — Архив Свердловского рок-клуба, бесплатно скачанный тысячи раз, надежно сохранен для грядущих поколений в сотнях персональных компьютеров по всему миру.

Тут красивое слово «историограф» прозвучало в третий раз. Так меня стали называть ухватившиеся за информационный повод молодые журналисты, у которых словосочетание «Свердловский рок-клуб» вызывало в памяти лишь смутные ассоциации с какой-то подлодкой. Устав объяснять им, что «Трек» и «Урфин Джюс» выпускали свои альбомы не на CD, как выглядел магнитофон и что «литовка» — это не только коса и жена литовца, я понял, что пора делать музей и писать книгу. Большая музейная выставка, посвящённая истории Свердловского рок-клуба, с успехом проработала полгода в Музее истории Екатеринбурга. Книга — перед вами.

Написать её предложил мне пожизненный президент СРК Николай Грахов. Когда я в очередной раз принялся вытрясать из него исторические артефакты, Коля, чтобы направить мою энергию по более безопасному для себя маршруту, спросил: «А почему бы тебе не написать книгу?» — «И действительно, почему?» — подумал я и, отпустив Грахова, принялся обдумывать план предстоящей работы.

А потом случилась неприятность. Написав несколько первых страниц, я ослеп. Два месяца я провел, пялясь в темноту и на ощупь, допрашивая рокеров, имевших неосторожность зайти ко мне в гости. Затем гениальные руки замечательного хирурга Сергея Владимировича Носова позволили мне слегка различать клавиатуру компьютера. Недавно я услышал об индусе, ставящем рекорды по набору текста носом. Не знаю, как насчет темпа, а вот позой при печатании я на него точно похож. Моими глазами, часто руками, а иногда и ногами стали мои любимые жена и дети. Алена, Рома и Катя вычитывали мои жуткие опечатки, декламировали бумажные и электронные документы, ходили по архивам, библиотекам и явочным квартирам. Трое моих ангелов — в не меньшей степени авторы этой книги, чем я сам.

С особой тщательностью я подходил к проверке фактов. Вся устная информация сличалась с документами тридцатилетней давности. Я постоянно прибегал к «механизму общественной контрольной вычитки». После написания очередной части она направлялась на проверку ее героям. Каждая глава хронологической части книги, каждая статья ее энциклопедической части были вычитаны как минимум одним, а иногда пятью-шестью непосредственными участниками событий. Все их замечания и дополнения с благодарностью принимались, проверялись и учитывались.

В ходе работы над книгой нам пришлось перелопатить кипы документов и ворохи газетных статей. Особо ценными оказались два источника. Во-первых, дневники Александра Пантыкина. Сан Саныч в периоды 1979—1981-го и 1984—1988-го скрупулезно описывал события своей жизни. Естественно, в поле зрения лидера «Урфина Джюса» попадало много из того, что происходило в рок-жизни Свердловска. Во-вторых, полные текстовые версии интервью, взятых режиссером Олегом Раковичем для своей кинотрилогии о свердловском роке. При монтаже фильмов многое, конечно, осталось за кадром, но Олег полностью расшифровал все свои беседы с участниками давних событий и собрал их в виде Интернет-издания. Огромное спасибо обоим за предоставленную возможность ознакомиться с их трудами.

За полтора года работы я пообщался с десятками замечательных людей. Своими драгоценными воспоминаниями со мной поделились: Сергей Амелькин, Ольга Арефьева, Рамиль Ахунов, Леонид Баксанов, Константин Бахарев, Владимир Бегунов, Егор Белкин, Анатолий Бердышев, Аркадий Богданович, Эдуард Бородулин, Андрей Бурлака, Вячеслав Бутусов, Дмитрий Бучин, Елена Вакулина, Владимир Ведерников, Глеб Вильнянский, Марат Габдрахманов, Олег Гененфельд, Алексей Гарань, Андрей Голиков, Евгений Горенбург, Александр Гноевых, Николай Грахов, Борис Гребенщиков, Алексей Густов, Вячеслав Двинин, Виктор Дворкин, Юрий Дёмин, Сергей Долгополов, Александр Драбкин, Игорь Дубровкин, Владимир Елизаров, Евгений Енин, Александр Завада, Виктор Зайцев, Аркадий Застырец, Евгений Зашихин, Ильдар Зиганшин, Игорь Злобин, Евгений Зорин, Николай Зуев, Макс Ильин, Евгения Келина, Павел Ковалев, Ирина Ковтун, Михаил Козырев, Виктор Комаров, Георгий Конев, Андрей Коняхин, Евгений Кормильцев, Александр Коротич, Алексей Коршун, Валерий Костюков, Валерия Костюник, Кирилл Котельников, Андрей Котов, Владимир Кощеев, Александр Кротов, Вадим Кукушкин, Сергей Курзанов, Сергей Лукашин, Александр Мазанов, Петр Май, Петр Малков, Юлия Матафонова, Андрей Матвеев, Андрей Мезюха, Андрей Миронов, Сергей Мишин, Юрий Мишков, Алексей Могилевский, Олег Моисеев, Владимир Назимов, Лев Наумов, Антон Нифантьев, Сергей Обеднин, Владимир Огоньков, Алексей Одинцов, Лидия Орлова, Александр Пантыкин, Алексей Пахнутов, Михаил Перов, Наталья Пестова, Владимир Петровец, Евгений Писак, Настя Полева, Альберт Потапкин, Владимир Прокин, Сергей Пучков, Александр Пьянков, Олег Ракович, Виктор Резников, Александр Сальников, Вадим Самойлов, Олег Селянин, Михаил Симаков, Игорь Скрипкарь, Рудольф Стерхов, Ольга Таланцева, Владимир Таранта, Владимир Топорков, Любовь Трифанова, Александр Турчанинов, Дмитрий Умецкий, Марат Урумбаев, Марат Файрушин, Владимир Филиппов, Юрий Хазин, Владимир Хлевнер, Виктор Холян, Алексей Хоменко, Александр Хрулёв, Станислав Цалер, Игорь Черенков, Сергей Чернышёв, Владислав Шавкунов, Екатерина Шакшина, Владимир Шахрин, Леонид Элькин.

Низкий поклон моим соавторам, написавшим рецензии на альбомы свердловских групп, — Денису Каменщикову, Ивану Клюсу, Алексею Коршуну, Дмитрию Лемову, Дмитрию Мелких, Константину Стрелкову.

Первыми внимательными и пристрастными читателями этой книги стали Константин Малых, Кристина Горланова, Евгений Карасюк, Алексей Иванов и Николай Грахов.

Свои фотографии предоставили для этой книги их авторы: Всеволод Арашкевич, Валерий Аскеров, Сергей Бабенко, Илья Бакеркин, Сергей Борисов, Олег Гененфельд, Александр Гноевых, Алексей Густов, Николай Земляков, Ильдар Зиганшин, Дмитрий Константинов, Дмитрий Кунилов, Игорь Мухин, Анна Мясникова, Александр «Ёжъ» Осипов, Богдан Поляков,Леонид Порохня, Олег Ракович, Александр Смирнов, Андрей Токарев, Андрей Филиппов, Стас Чепурных, Юлия Чернокошкина, Елена Шахрина, Александр Шишкин, Владимир Якубов, а также Государственный архив Свердловской области, архив Свердловской государственной филармонии, музей Музыкального училища имени Чайковского. Вячеслав Бутусов, Александр Коротич и Настя Полева любезно разрешили использовать в книге свои рисунки. Я сердечно благодарю всех фотографов, которых я не сумел разыскать, но без чьих работ эта книга выглядела бы гораздо хуже.

Самую разнообразную помощь в процессе написания и подготовки этой книги мне оказали Виктор Белимов, Юрий Богатенков, Мария Богачева, Любовь Бондаренко, Нинель Бритвина, Ирина Винкевич, Анна Владимирова, Алена Вугельман, Евгений Гапеев, Елена Гармс, Олег Гененфельд, Сергей Горбунов, Елена Горковенко, Елена Горобинская, Ольга Данилова, Ульяна Емлина, Федор Еремеев, Елена Жильцова, Виктор Зайцев, Юлия Зайцева, Марина Залогина, Валентина Зотова, Марина Иванова, Антон Касимов, Сергей Коневских, Сергей Кокшаров, Дмитрий Колезев, Наталья Кочеткова, Александр Кузнецов, Алыш Кулиев, Александр Кушнир, Марина Лукоянова, Петр Май, Дарья Малых, Андрей Матвеев, Алексей Медведев, Алексей Мелкозёров, Инна Назимова, Константин Николаев, Юлия Обухова, Виктор Олюнин, Аксана Панова, Игорь Перин, Борис Пинаев, Александр Пономарёв, Константин Преображенский, Константин Пудов, Софья Рогожникова, Александр Рожков, Иван Савицкий, Дарья Савкина, Андрей Саднов, Елена Сальник, Денис Селезнёв, Лариса Селянина, Михаил Симаков, Зоя Сергеева, Марина Соколовская, Виктор Солодовников, Андрей Сумин, Василий Сычёв, Кирилл Тихомиров, Наталья Ткачева, Светлана Толмачева, Ирина Трушникова, Евгений Усолкин, Павел Федоровский, Карина Хачатурова, Игорь Цалер, Сергей Чеканик, Наталья Шадрина, Наталья Шмелькова, Наталья Щербакова, Елена Яковлева.

И спасибо тем, кто 50, 40, 30 лет назад стучал в барабаны, бил по струнам и клавишам, извлекал звуки из других инструментов, пел, сочинял и записывал песни.

Огромная вам всем благодарность! Без вас этой книги не было бы.

Примечания

1

Алексеем Гаранем

(обратно)

2

Цитируется по газете «Рок-хроника», 1991, № 6(9).

(обратно)

Оглавление

«East of Eden»

«Агата Кристи»

«Апрельский марш»

«Ассоциация Содействия Возвращению Заблудшей Молодежи на Стезю Добродетели»

«Банга-Банга» / «Banga Jazz»

«Вадик Кукушкин и оркестр»

«Водопад имени Вахтанга Кикабидзе»

«Встречное движение»

«Группа Егора Белкина»

«Группа Макса Ильина»

«Доктор Фауст»

«Ева»

«Запретная зона»

«Змей Горыныч бэнд» / «Ботва»

«Инсаров»

«Кабинет»

«Каталог»

«Коктейль»

«Красный крест»

«Красный хач»

«Метро»

«Настя»

«Наутилус Помпилиус»

«Отражение»

«Р-клуб»

«Рок-Полигон»

«С-34»

«Слайды»

«Смысловые галлюцинации»

«Солярис»

«Сонанс»

«Степ»

«Сфинкс»

«Топ»

«Трек»

«Урфин Джюс»

«Флаг»

«Чайф»

«Эврика»

«Экипаж»/«Екатеринбург»

От автора

*** Примечания ***