Дурная примета (СИ) [Николай Дмитриевич Пахомов] (fb2) читать постранично

Николай Пахомов ДУРНАЯ ПРИМЕТА

А мои-то куряне опытные воины…

Слово о полку Игореве

ССОРА

— Ирка! Дура! Идиотка! Прекращай таскаться со Злобиным! Сколько раз говорить тебе, что он не пара, не тот человек… Фуфло…

Слова брата, брошенные кричащим, с надрывом, голосом, больно отдались в барабанных перепонках Нехороших Ирины, длинноногой девицы лет семнадцати и упакованной в фирменный джинсовый костюм, отчего ее фигурка становилась еще стройнее и сексапильнее. Детские угловатости тела давно плавно перешли в прельстительно-зазывные округлости форм попки, бедер, бюста. Коротко стриженые, под «мальчишку», травленные перекисью водорода волосы и зеленые русалочьи глаза, слегка вздернутый носик, темные дужки выщипанных бровей, миловидный румянец на пухленьких щечках делали лицо Иры слегка вызывающим, но одновременно с этим трогательным и привлекательным. И понятно: она только что вышла из детства и ступила на такую яркую и звонкую, но в то же время такую короткую тропку юности.

Как и всем ее подругам и ровесникам конца девяностых годов двадцатого века, Ирине хотелось как можно быстрее стать взрослой и независимой. Отсюда все её попытки искусственно «украсить», а попросту, состарить личико за счет обильной косметики. Однако они мгновенно блекли и исчезали под прорывавшейся время от времени детской улыбкой, милой и непосредственной. Впрочем, остатки детства она тут же, словно устыдившись секундной слабости, гнала прочь.

Сейчас улыбки на лице Ирины не было. Слова брата, даже не сами слова, а тон, с которым они были сказаны, радости не вызывали.

Несмотря на то, что Ирина училась всего лишь на первого курса Курского колледжа торговли, бывшего техникума советской торговли, переименованного, как и все в России после развала СССР, она уже успела «обтереться» в своем кругу, считая себя едва ли не самостоятельной личностью. И теперь недовольно прикусила нижнюю губу, ярко накрашенную темно-красной помадой фирмы «Эйван» и оттененную коричневым карандашом, отчего губы казались еще пухлей, чем были на самом деле. Щеки налились румянцем обиды и оскорбленного самолюбия, даже ямочек на них не стало видно.

«Олега не поймешь! — подумала с раздражением о брате. — То сам чуть ли под Ивана не подкладывал… когда выяснил, что тот, хоть и детдомовский, и сирота, но имеет собственную однокомнатную квартиру, доставшуюся ему от умершей пьяницы матери… То, вот, ярится непонятно с чего…» Вслух же, отпустив губу и вызывающе, по-мальчишески подняв головку, заявила:

— Ты же сам желал, чтобы я с ним дружила. Даже о браке с ним намекал… Я и дружила. Так в чем моя вина? — недоуменно пожала плечиками. — Или вы с ним ночью, когда куда-то надолго отлучались, поссорились?.. Так я тут при чем?

— Это ты врешь! — зыркнул злыми глазищами брат. — Я никогда особой радости по поводу ваших отношений не выказывал. Может, забыла, как говорил, чтобы отвадила Злобина от нашего дома?..

— Ты то одно, то другое говоришь… — не собиралась уступать брату Ирина. — Да, сначала, когда узнал о моей дружбе с Иваном, воспитанником детдома, говорил, чтобы не вязалась…

— Вот-вот…

— Но потом, — оставив без внимания реплику, продолжила она, — когда узнал, что у него собственная квартира, не ты ли сказал, что мне надо с ним дружить?.. И даже женить на себе, чтобы не упустить такой фарт с квартирой? А?! — вцепилась она ехидным взглядом в братца. — Не ты ли чуть не напрямую советовал в «наших задушевных» разговорах «привязать» его беременностью, ребеночком? Хотя я сама еще ребенок. Не ты ли?..

Ирина говорила это с недетской злостью и ожесточением. Не меньшим, чем у брата. Кровь-то одна…

— А ты вспомни, вспомни! — перешел чуть ли не на шепот брат. — Или девичья память короткая? А? — наступал он. — Заодно вспомни и то, кто тебя кормит и одевает? А?.. Что нос воротишь? Что, не нравится? — шипел он. — Конечно, хвостом крутить — это куда проще и веселей, чем родного брата слушать! Впрочем, я сказал, кончай дружить, значит, кончай. И баста!

Помолчал, переводя дух. Молчала и Ирина, хлюпая носиком — явный признак того что вот-вот расплачется. Видя такое дело, Олег, разряжая обстановку, согнал гримасу озлобленности с лица. Улыбнулся уголками глаз и по-отечески полуобнял ее левой рукой за плечи.

— Ладно, сеструха, не злись. Ты пойми, раз говорю так, то, значит, так надо…

Она, выражая обиду, слегка повела плечиками, словно желая освободиться от объятий. Но тут же притихла, смиряясь.

— Ладно, Ируха-сеструха, не дуйся… — похлопал он легонько ладонью по обострившимся лопаткам Ирины. — Ведь как лучше хочу…

Родители у Ирины погибли во время автодорожной катастрофы. И брат после их смерти стал и папой, и мамой. Кормил и одевал, в колледж после девяти классов пристроил.

«Учись, сеструха, — не раз