Если в первой части моих воспоминаний я был вольная пташка, беззаботное дитя и крутился в маленьком, любимом Каменце среди весёлых хасидов и задумчивых миснагидов, вокруг вечно занятого деда и сердечной бабушки, среди разных раввинов, проповедников, добрых евреев, заклинателей и отшельников, и считал, что Каменец – это весь мир, а Бог сидит сверху, на небесах, и смотрит только на нас, на местечко – если так было в первой части, то здесь, во второй, я – настоящий галутный еврей – скитающийся, бродячий еврей с большим грузом, ищущий, как заработать, меламед, арендатор, собственник, продавец, винодел, Менахем-Мендль[1], кидающийся туда-сюда и неспособный ни к чему практическому.
Но, кидаясь из стороны в сторону, как рыба в воде, я при этом держал глаза открытыми. Может, из-за открытых глаз я и не пришёл ни к чему практическому. Но благодаря этому я что-то увидел. Что-то увидел и что-то услышал. И это я передаю в моём втором томе.
Возможно, я слишком занят собой. Возможно, что во всём, что я описываю, я слишком замешан, занимаю слишком много места. Но как может быть иначе? Ведь это мои воспоминания, моя жизнь, моя память.
И вообще – как можно событие, факт, эпизод, стоивший мне куска души, отделить от себя?
Е.К.
Глава 1
После смерти бабушки. – Дед сватается. – Внезапный приход с женой. – Впечатление, которое это производит на семью. – «Бабушка». – Удовольствие деда. – Его новые дочери. – Рассеянны и разбросаны. – Усадьбы. – Наше гостеприимство. – Йохевед. – Леа. – От деда отдаляются. – Не те Грозные дни, что были прежде.
После смерти бабушки дед постепенно пришёл в себя. Он и дальше остался единственным избавителем и спасителем, советчиком и водителем помещиков, потрясённых восстанием, бедами и преследованиями, посыпавшимися на их головы широкой, железной рукой Муравьёва. Иные из них доверились сейчас старому умному Арон-Лейзеру, и он таки им во многих отношениях помог. По его совету они сдали евреям в аренду свои именья, получив достаточно денег, чтобы и дальше продолжать свою помещичью жизнь. В деньгах они тогда нуждались особенно.
Но дед тоже стал выручать много денег и жить ещё шире прежнего. Бричка его с парой лошадей, прежде имевшая еврейский вид, сразу стала выглядеть по-помещичьи. Лошадей со сбруей подарил ему помещик, и в бричке он сидел развалясь во всю ширь.
Дед, который всегда спешил, естественно нуждался в том, чтобы вылить все слёзы по поводу бабушкиной смерти, но едва источник этих слёз немного иссяк, он уже стал помышлять о второй жене. Сваты это тут же пронюхали и стали ежедневно засыпать деда разными предложениями – предлагали молодых женщин, богачек, даже красивых, из хороших семей и т.п. Но родных это не устраивало. Сваты делали вид, что речь идёт о партии для сына Арон-Лейзера Исроэля, который был со мной одного возраста. Никому из детей не приходило в голову – так плохо его знали! - что он захочет жениться после такой горячо любимой жены, в таком преклонном возрасте, имея при себе всех детей и семьдесят внуков и правнуков.
Дед так загорелся мыслью о второй жене, что совсем забыл о поисках партии для своего сына, в чём он прежде был очень заинтересован, и как выяснилось позже, так и договорился со сватами - чтоб ему нашли какую-нибудь красивую женщину среднего возраста и из хорошей семьи – непременно все эти качества.
И месяца через три дед вдруг откуда-то возвращается домой весёлый и быстро наводит в доме порядок. Ожидается важный гость. И, немного погодя, сообщает детям как бы между прочим:
«Я женился на очень родовитой дочери реб Ицеле, раввина из Карлина, благочестивой еврейке».
И тут же спокойно о ней рассказал. С мужем она разошлась, так как он стал апикойресом, несмотря на то, что был очень достойным, образованным евреем и имел с ней взрослых детей. Но благочестивая женщина ни за что не хотела жить с апикойресом.
В доме воцарился траур. У всех потемнело в глазах; разбежались по разным комнатам, чтобы выплакаться. Но ничего не поделаешь - дело сделано. Дед, "проглотил" горе детей и тут же отправился за новой женой.
После его отъезда поднялся большой шум. Стоны и крики были почти такие, как в день смерти бабушки. Глядели со слезами друг на друга без слов, словно переживая неизбежную опасность. Конечно никому не верилось, что дед, который любил бабушку и так переживал после её смерти, сразу же обо всём забудет и на старости лет, около шестидесяти, при полном доме детей и внуков, приведёт мачеху. Но слёзы – это только слёзы. Ничему помочь было нельзя. И через несколько
Последние комментарии
2 дней 3 часов назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 9 часов назад
2 дней 10 часов назад
2 дней 11 часов назад
2 дней 13 часов назад