Любовная паутина [Джоу Энн Росс] (fb2) читать онлайн

Джоу Энн Росс Любовная паутина

ПРОЛОГ

Предупреждающие сигналы были всегда. Но они оба, и она, и Митч, предпочитали не замечать их. Годы спустя, беспристрастно вспоминая тот ушедший в глубину времени роковой вечер, Эланна Кентрелл ясно это видела.

Митч по своему обыкновению оставался глух к тревожным сигналам. Во многом именно врожденному, дьявольски беззаботному отношению к опасности он обязан был успехом. Отчасти за это она и влюбилась в него. Эланна никогда не встречала такого рискового человека, как Митч Кентрелл. Наверно, поэтому она и позволила убедить себя, что их любовь – его талисман. Магический амулет, который защитит их от безрассудств.

Стоял типичный для июня жаркий вечер. Когда Эланна вышла из своего кабинета в Американском университете Бейрута, ярко-желтый шар солнца медленно катился к горизонту. У соседней двери ало-розового здания американского посольства маршировала демонстрация протеста. Эланна не обратила на нее внимания.

Она твердо решила, что ничто не омрачит ей радость первой годовщины свадьбы. Хотя бы на одну ночь она забудет, что живет в городе, где вдет война, закроет глаза на почерневшие, обгорелые руины и взорванный водопровод и сделает вид, словно это тот же город, который когда-то называли Парижем Ближнего Востока.

На одну сегодняшнюю ночь она готова вообразить, будто шуки, эти разбитые до булыжников восточные рынки, снова засверкали золотом и брильянтами, зашуршали мерцающими шелками. И на этот единственный вечер она готова закрыть глаза и не видеть детей, взобравшихся на зенитную установку, брошенную на соседнем пляже, где ярко-красный руль спортивной машины, валявшийся на песке, напоминал о других, более безопасных временах.

Митч ждал ее на ступеньках здания. Она уже почти влетела в его объятия, когда он вдруг быстрым движением достал из-за спины роскошный букет.

– Тюльпаны! – Эланна окунула в букет лицо, вдыхая нежный аромат светло-вишневых, желтоватых и темно-оранжевых, похожих на чашу цветов. – Потрясающе! Какое чудо! Но, ради Бога, как тебе удалось найти тюльпаны в Бейруте?

Он засмеялся. Низкий, рокочущий звук его смеха всегда вызывал в ней дрожь.

– Это нетрудно. Надо просто знать, где искать.

– На черном рынке он, наверно, стоит целого состояния, – пробормотала Эланна, поглаживая бархатистые лепестки.

Аромат тюльпанов вызвал волну так хорошо знакомой тоски по дому, по Сан-Франциско. Сейчас на Русском Холме, вдоль поднимающейся вверх Ломбард-стрит, в полном цвету гортензии – белые и красные воздушные шары всех оттенков. Садовники срезают ярко-желтые и пунцовые циннии перед Дворцом Легиона Чести. Парк Золотых Ворот переливается многоцветьем, а по сторонам на прилавках радуют глаз свежие букеты.

– Эй, не горюй, моя маленькая синичка. – Митч наклонился и ткнулся носом ей в шею, наслаждаясь нежным, женственным ароматом гардений, источаемым ее кожей. – Яйцо в гнезде не тронуто.

Со дня их свадьбы Эланна копила деньги, чтобы, вернувшись в Штаты, купить дом. Просторный дом со множеством комнат для детей и большим деревом во дворе, чтобы повесить на него качели. Митч обещал ей, что это его последнее назначение на Ближний Восток; вернувшись домой, он готов осесть на одном месте. Понаблюдав последние двенадцать месяцев за его работой, Эланна поняла, что это слишком оптимистическое обещание. Но она хотела быть во всеоружии, когда – и если – ее муж, талантливый журналист, вдруг станет домоседом.

– Помнишь, с месяц назад я говорил тебе, что жена Пьера Утгенбоса поехала рожать домой в Голландию? – спросил Митч.

– Конечно. – Еще Эланна вспомнила, что новость о рождении у Пьера дочери подстегнула ее собственное желание иметь ребенка. Ребенка от Митча.

– И представляешь, такая удача – он должен был вернуться из Амстердама сегодня. Вот я и попросил его привезти цветов для моей красавицы новобрачной.

Будучи честной с собой, что всегда ей помогало в жизни, Эланна знала, что глаза у нее чересчур широко расставлены, подбородок тяжеловат, а каштановые волосы чересчур прямые, точно струи дождя. Так что вряд ли ее можно считать красивой. И к тому же, будто перечисленного мало, кожа слишком бледна и не загорает даже здесь, в стране постоянного солнца. Но каждый раз, когда Митч смотрел на нее своим особым интимным взглядом, она чувствовала себя красивой и желанной.

Он часто уезжал на юг, спал на земле, пробирался через блокаду, стараясь не быть убитым под перекрестным огнем, что в гражданской войне случается сплошь и рядом. И мысль, что там он думал о ней, ошеломляла.

– Ты самый романтичный мужчина, какого я встречала. – Эланна знала, что глаза ее отражают все, чем заполнено сейчас ее сердце.

– Черт возьми, я не привык быть таким, – признался он, вспоминая дни, когда, скитаясь по всяким экзотическим местам, вступал в краткие отношения с женщинами, каждая из которых так же не горела желанием свить гнездо, как и он. – Но я сделал открытие: легко быть романтичным, когда женат на самой восхитительной женщине в мире. – Митч обхватил своими длинными загорелыми пальцами ее подбородок и наклонил голову. Поцелуй обжег Эланну как вспышка пламени, но, увы, кончился слишком быстро. – Как прошел день? – спросил он, когда они вышли на авеню де Пари.

– Мы все еще топчемся на Пелопоннесской войне. – Эланна взяла мужа под руку. Широкая полоска кольца на безымянном пальце левой руки сверкнула в лучах заходящего солнца.

– Это та, что была между Спартой и Афинами? В пятом веке, правильно?

– Молодец, отлично, – улыбнулась она.

– Если женишься на преподавательнице античности, приходится что-то вылавливать из памяти, – пожал он плечами. – К тому же я прослушал вводные лекции по истории Древней Греции на втором курсе, когда учился в Стэнфорде. Что, старина Фукидид кажется тебе таким же сухарем, каким запомнился мне по колледжу?

– Неисправимый брюзга. Все видит в мрачном свете, но порой у него прорывается жестокое остроумие. Впрочем, мы дошли только до той части его «Истории», где он начинает понимать важность Персии в конфликте сторон. Местные обстоятельства вроде бы подогрели у слушателей интерес.

– История всегда кажется интереснее, когда события происходили рядом с домом.

– Верно. Но хватит на сегодня лекций по античности. – Она встряхнула темными волосами. – Я не каждый день праздную первую годовщину свадьбы и не намерена портить ее разговорами о войне, древних историках и даже телепередачах. Через много лет, постарев и поседев, мы будем коротать время на веранде, глядя, как наши внуки играют среди цветочных клумб, и я хочу, оглядываясь назад, с умилением вспоминать сегодняшний вечер.

– Ты и я. Мы оба, малышка. И, держа в уме эту романтическую цель, я заказал столик в «Коммодоре». – Она нахмурилась – на долю секунды, не дольше, чем на один удар сердца, но его внимательные глаза, острые голубые глаза, которые никогда ничего не упускали, уловили мелькнувшее недовольство. – Что-то не так?

– Нет, ничего. – Она заставила себя улыбнуться. Митч изучал ее проницательным взглядом, тем самым, который принес славу его телевизионным интервью с тузами делового мира. – Правда, – еще раз подтвердила Эланна.

Все тот же долгий немигающий взгляд.

– Перестань, – смеясь, попросила она. – Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты на мне проверяешь свой взгляд для «Шестидесяти минут». Еще секунда этого безмолвного запугивания, и я признаюсь, что подложила бомбу в только что взорванную машину.

– Моя жена, Элли Кентрелл, – городской террорист.

Мягкий порыв ветра со стороны Средиземного моря пробежал по улице и бросил на ее щеки несколько шелковистых прядей каштановых волос. Митч нежно убрал их.

Мысль о том, что эта спокойная, образованная, изысканно красивая женщина – его жена, не переставала поражать его. Брак никогда не привлекал Митчелла Кентрелла. Не то чтобы он был против института брака, но, как саркастически замечал Митч, ему просто не хочется проводить жизнь в институте. К тому же он был слишком занят, мотаясь по горячим точкам планеты, чтобы думать о собственном гнезде.

Но так он считал до того, как вернулся домой из Ливана на похороны отца и обнаружил, что девочка из соседнего подъезда выросла и превратилась в очаровательную юную женщину.

– Если ты в самом деле не хочешь в «Коммодор», то предлагаю «Саммерленд», – сказал он. – После прошлогоднего попадания снаряда он снова открылся.

– Можно, конечно, и в «Коммодор», – покачала головой Эланна. – Только...

– Только там всегда торчит пресса, и ты боишься, что нам не удастся долго посидеть вдвоем и я не смогу поиграть с твоей ногой под скатертью.

Эланна почувствовала, как кровь приливает к щекам. Прошло уже двенадцать месяцев, а Митч все еще мог возбудить ее одним лишь словом, лукаво поднятой бровью или хитрой улыбкой. Недаром читатели журнала «Космополитэн» пять лет подряд называли Митчелла Кентрелла самым сексуальным журналистом на телевидении.

– Отчасти и это.

– Дорогая моя новобрачная, – он привлек ее к себе, ласково вглядываясь в поднятое к нему лицо, – неужели ты всерьез думаешь, что после двух долгих холостяцких недель мне придет в голову разделить мою несравненную жену с бандой сексуально озабоченных и полупьяных репортеров?

– Я надеялась, что мы побудем вдвоем, – призналась Эланна, проклиная краску, заливавшую лицо.

Костяшками пальцев он нежно, но с уверенностью собственника провел по ее пылающим щекам.

– И мы побудем. Так уж вышло, что твой ужасно умный и ужасно сластолюбивый муж снял номер для медового месяца на весь уикенд... – он поиграл бровями, изображая сексуальное нетерпение, – где он намерен безвылазно провести целых двое суток, наслаждаясь любовью со своей женой всеми мыслимыми способами. И кое-какими немыслимыми тоже.

Забыв, что они на людной улице, Эланна обхватила его за шею.

– Я люблю вас, мистер Кентрелл.

– Но не так сильно, как я вас, миссис Кентрелл, – возразил он. – Предупреждаю: если мы сейчас не двинемся дальше, то можем попасть в неловкое положение: я опрокину тебя прямо здесь на теплый песок и сделаю то, чего больше всего хочу. При всем честном народе.

Он всегда заставлял ее чувствовать себя такой сексуальной... такой желанной... Эланна засмеялась и запустила пальцы в его светлые волосы, отливавшие на солнце золотом.

– Подумаешь, испугал!

Держась за руки, они пошли дальше. На углу Митч остановился, чтобы купить с овощной тележки два ярко-красных яблока, и велел положить каждое в отдельный пурпурный пакет.

– На десерт, – объяснил он, вручая Эланне одно из яблок.

– Мне думалось, я десерт, – ласково упрекнула она.

– Ах, даже такому несравненному любовнику, как я, время от времени надо поддерживать силы.

Только она собралась было сказать, что прежде во время их любовных игр он не выказывал признаков усталости, как какая-то бронзового цвета машина вдруг резко свернула к тротуару и остановилась возле них с душераздирающим визгом тормозов.

Три человека, вооруженные автоматами, выскочили на мостовую. И не успела Эланна опомниться, как они схватили Митча и грубо швырнули на заднее сиденье. Машина сорвалась с места и понеслась по рю Блис.

Понимание запоздало поразило ее, прошивая ужасом, будто град осколков кассетной бомбы. Опустившись на колени на том самом месте, где только что стоял Митч, Эланна начала кричать.

Глава 1

И юнь

П ять лет спустя

Ночь выдалась холодная. Спустившийся туман окутал городские фонари мягким белесым одеялом, приглушая яркое сияние. Легкий ветерок, налетевший из залива Сан-Франциско, раскидал хлопья тумана по долинам всех сорока трех городских холмов. Эланна вздрогнула, когда одинокий вой противотуманной сирены эхом отразился от холодной морской воды.

– Я так и подумала, что найду тебя здесь. – На балкон вышла Элизабет Кенгрелл с кремовой кашемировой шалью в руках. Она накинула шаль на голые плечи Эланны. – Ночь слишком холодная, дорогая, чтобы стоять здесь в одном платье.

– Я не сообразила. – Эланна плотнее закуталась в шаль и вспомнила, как холеная продавщица в «Саксе» убеждала ее, что изумрудное шелковое платье для коктейля, обнажающее плечи, очень пойдет к глазам и подчеркнет достоинства ее великолепной фигуры. Продавщица не обещала, что в платье будет тепло.

– Ох, по-моему, беда в том, что ты чересчур много думаешь, – вздохнула пожилая дама.

Эланна не ответила. У нее не хватило духу встретить взгляд, в котором она прочтет сострадание и даже жалость. Она притворилась, будто ее вдруг заинтересовало здание «Трансамерика», пирамидальные очертания которого просвечивали сквозь туман. Из квартиры доносился шум компании, приглушенный стеклянной дверью со звукоизоляцией, вечеринка была в разгаре.

– Тебе не в чем винить себя, Эланна, – тихо проговорила Элизабет.

Эланна повернулась к ней, подавляя в себе противоречивые чувства.

– Вы полагаете, я не говорю себе этого? Но иногда, как вспомню о тех счастливых днях... Я буду думать о Митче и...

Голос у нее сорвался.

– О Боже, – прошептала она. – Еще так тяжело. После стольких лет.

– Эланна, дорогая, – Элизабет положила украшенную кольцами руку на плечо невестки, – ты не можешь упрекать себя за смерть Митча.

– Он вернулся днем раньше, чтобы не пропустить нашу, годовщину, – почти беззвучно пробормотала Эланна. – Если бы его не было на этом углу улицы в тот самый момент...

– ..его бы украли в другом месте. И в другое время.

– Мы этого не знаем, – покачала головой Эланна. – Совсем не обязательно.

Глаза у Элизабет были сухими. Несколько лет подряд непрестанно проливая слезы по сыну, она в конце концов приняла решение заняться собственной жизнью и считала, что так же следует поступить и Эланне. Хотя, возможно, она и не права.

– Дорогая, госдепартамент еще пять лет назад объяснил тебе, что эти фанатики твердо наметили украсть Митча. И ты ничего бы не смогла сделать, чтобы изменить ход событий.

– Я могла настоять, чтобы мы вернулись домой, в Сан-Франциско, еще до того, как его украли. Я могла с самого начала отказаться поехать с ним в Ливан.

– Хм, скажи честно, ты веришь, что это остановило бы моего сына от поездки в Бейрут?

– Нет, – вздохнула Эланна, рассеянно проводя пальцами по волосам. – Ничто не помешало бы Митчу охотиться за сенсацией. – Ей даже не хотелось вспоминать, сколько раз он пробирался на оккупированную территорию, сколько раз нарушал комендантский час в поисках новостей.

Элизабет в задумчивости смотрела на Эланну. Темные, остриженные до подбородка волосы обрамляли лицо, оттеняя большие глаза, и от этого печаль, таившаяся в них, становилась еще заметнее.

– Эланна, почти пять лет назад его взяли в заложники. И почти три года назад захватившие его фанатики распространили эту фотографию.

Три года назад укравшие Митча «воины священной войны» распространили заявление, в котором утверждалось, что за преступления против ислама Митч Кентрелл казнен. Сопровождала это заявление фотография мужского тела, изрешеченного пулеметными очередями. Хотя снимок был слишком неясный для того, чтобы точно определить, кто на нем изображен, он оказался достаточно солидным свидетельством для госдепартамента. Мужа Эланны объявили мертвым, несмотря на то что его тело так никогда и не было найдено.

– Эланна, ты уже столько лет оплакиваешь Митча. Пора тебе заняться собственной жизнью.

– Я знаю, но...

– Не убеждай меня, будто в глубине души ты не готовишься выйти замуж за Джонаса...

Джонас Харт был лучший друг старшего брата Эланны и архитектор, которого девять месяцев назад она наняла, чтобы обновить свой викторианский дом.

Кроме того, Джонас был единственным мужчиной, которому удалось добиться успеха там, где с той давней июньской ночи в Бейруте не добивался никто. Со свойственной ему жесткой прямотой он убедил Эланну, что пришло время начать жизнь заново.

– Конечно, я думаю об этом.

– Хорошо. Потому что он, Эланна, удивительный человек.

– Знаю.

– И я бы все равно так сказала, даже если бы он и не позволил твоей бывшей свекрови устроить этот вечер. Хотелось бы, конечно, сказать гостям, почему они сегодня приглашены. Жаль, что ты не разрешила мне объявить о вашей помолвке.

– Я бы предпочла как можно дольше избегать шума в прессе, – пробормотала Эланна. – И, кстати, Джонас знает, что вы для меня больше чем свекровь.

В то лето, когда мать Эланны, Мэри, умерла от рака, девочке исполнилось двенадцать. Элизабет Кентрелл, ближайшая соседка и лучшая подруга Мэри Фэйрфилд, тут же взяла девочку под свое крыло. Она провела ее через штормовые подростковые годы, объяснила, что менструации – это обычный удел женщины, с воодушевлением сопровождала Эланну в экспедицию по покупке первого в жизни лифчика, проливала слезы тревоги и счастья перед первым выпускным экзаменом и поразила Эланну сказочно красивым белым платьем из органди для выпускного бала.

Элизабет Кентрелл всегда была под рукой у Эланны, предлагая совет или с сочувствием выслушивая. В первые мучительные месяцы после похищения Митча у Эланны бывали моменты, которые она вряд ли пережила бы без стойкой поддержки Элизабет.

– Джонас хороший человек, Эланна, – мягко повторила Элизабет.

– Знаю.

– И он станет хорошим мужем.

– Знаю.

– И, судя по тому, как он радуется племянницам и племянникам, обещает быть великолепным отцом.

После похищения Митча Эланна отбросила мысль о том, чтобы иметь детей. Но с прошлого года, то ли из-за растущей привязанности к Джонасу, то ли оттого, что близилось тридцатилетие и ускорились ее биологические часы, а скорей всего, по совокупности, Эланна все больше подумывала о ребенке.

Недавно она стала проводить часы ленча в Уолтон-парке, недалеко от своего офиса, расположенного в одном из четырех сверкающих зданий, которые возвышались над Эмбаркадеро-Центром. У нее вошло в привычку наблюдать за весельем детей. Только сегодня утром, по дороге в офис, она подглядела, как молодая мать убаюкивала своего младенца. Этой трогательной картины материнства оказалось достаточно, чтобы все утро у Эланны томительно ныли груди.

– Мы с Митчем хотели иметь ребенка, – проговорила она, закрывая глаза от неожиданно нахлынувшего чувства вины. – Он всегда говорил, что хочет спокойную, широкоглазую девочку, похожую на меня. А я хотела мальчика. С золотыми волосами, энергичного, точную копию отца.

– Если бы мальчик был похож на Митча, ты бы поседела еще в молодые годы. – Элизабет коснулась своих безукоризненно причесанных серебристых волос.

– И любила бы каждый момент такой жизни. – Эланна подавила вздох. Слезы набежали на глаза. Потянувшись за черной атласной сумочкой, она достала платок и вытерла влагу на щеках. – Господи, я сегодня в плаксивом настроении. Если не возьму себя в руки, Джонас не захочет вести меня к алтарю. Решит, что не стоит тратить оставшуюся жизнь на такую плаксу.

– Ошибаешься, – возразила Элизабет. – Джонас не такого сорта мужчина, чтобы поджать хвост и бежать при первом же неприятном повороте событий. Он человек постоянный. Я видела, с каким терпением последние девять месяцев он уговаривал тебя вернуться в мир живых. Ясно, что он рассчитывает на продолжение. И в хорошем, и в плохом.

– Знаю. – Эланна с трудом выдавила улыбку. – Но это не значит, что я должна вывалить на него все плохое с самого начала. И что вы имеете в виду, когда говорите, что он уговаривал меня вернуться в мир живых? Ведь я не была отшельницей... Не забывайте, за эти пять лет я произносила речи по всей стране, давала показания перед сенатской комиссией по иностранным делам, встречалась с двумя президентами и тремя государственными секретарями. Я беседовала с президентом Франции и получила частную аудиенцию у папы. И будто этого было мне мало, бросила свою башню из слоновой кости – безопасную и предсказуемую профессию преподавателя – и окунулась в новое для меня дело – в общественную жизнь.

Новым своим занятием Эланна была обязана сестре отца, Мериэн Бертон-Уайт. Наделенная эффектной внешностью и неугомонной натурой, любительница менять мужей и путешествовать, пятидесятилетняя Мериэн так же отличалась от своего серьезного брата-прокурора, как ночь отличается от дня. Много лет она провела, занимаясь на свой страх и риск, но с большим успехом, фотожурналистикой и снабжая снимками самого разного рода издания, от «Лайф» и «Нью-Йорк тайме» до «Ярмарки тщеславия» и «Колльерс». Мериэн любила рассказывать, как, проснувшись однажды утром в кенийской хижине и наблюдая восход слепящего оранжевого солнца над вершиной Килиманджаро, она со стонами потирала спину, чтобы успокоить ноющую боль после пяти ночей, проведенных на голой земле, и в этот момент решила, что устала жить как цыганка.

Выбрав издательское дело, Мериэн основала журнал «Сан-Франциско трэндс» и немедленно предложила племяннице пост редактора, занимающегося местной хроникой. Считая предложение всего лишь добросердечной родственной поддержкой, Эланна не приняла слова тети всерьез. Но на следующее утро Мериэн позвонила ей в офис университета Сан-Франциско и пригласила на ленч.

За отличным крабовым салатом и прохладным сухим шардоне «Напо воллей» Мериэн не только доказала, что у Эланны безупречные данные для этой работы, но и сумела убедить, что ее предложение вполне серьезно. Когда Эланна удивилась невероятному жалованью, тетя предупредила, что если она согласится, то отработает каждое пенни.

После двух недель, заполненных самокритичным копанием в себе, Эланна приняла предложение. Слова Мериэн о том, что она отработает каждое пенни, оказались пророческими. Хотя статьи для журнала, как считала Эланна, были и вполовину не так серьезны, как материалы, которые она привыкла готовить для своих студентов, никогда в жизни ей не приходилось столько работать. И никогда в жизни она не получала такого удовлетворения от своих усилий. Прошедший год оказался насколько утомительным, настолько и волнующим.

– Конечно, ты прошла большой путь от той молодой женщины, которая принимала валлиум, прежде чем заговорить с незнакомым человеком, и терялась, начиная говорить, – согласилась Элизабет. – Ты превратилась в преуспевающую, знающую себе цену особу. Таких называют «цвет общества». Но всем мужчинам, которым ты позволяла быть рядом с тобой, ты, наверно, казалась монахиней, давшей обет.

– Вначале я надеялась, что Митч вернется.

– А потом?

– И потом тоже. Легче было сказать «нет».

– Пока не появился Джонас?

– Да.

Элизабет заметила, как в глазах Эланны мелькнул мягкий свет.

– Пока не появился Джонас, – повторила Эланна и глубоко вздохнула, набираясь отваги, чтобы задать вопрос, который мучил ее весь вечер:

– Вы уверены, что вас не огорчит, если я снова выйду замуж?

Ответ Элизабет прозвучал с некоторой торжественностью:

– Дорогая, я говорила тебе сотни раз: все, чего я хочу от тебя, так это твоего счастья. Я даже самолично взялась за весьма, откровенно говоря, хлопотливое дело – знакомить тебя с приятными молодыми людьми. А ты с несносным постоянством сторонилась всего такого. Разобрав в твоей душе баррикады, перед которыми ленивый человек обязательно бы отступил, Джонас сделал тебя счастливее, чем ты была все последние годы. А это в свою очередь доставляет радость и мне.

– Да, он делает меня счастливее, – согласилась Эланна. – Конечно, это не то безумное, перехватывающее дыхание счастье, какое я пережила с Митчем. Быть замужем за Митчем – все равно что жить в кабинке на «русских горках»: летишь то вверх, то вниз. Да еще в какой низ! Митч – нелегкий в общении человек, нетерпеливый, безрассудный, вспыльчивый. В гневе он мог стереть человека с лица земли... И когда мы падали вниз, я думала, что мы совершили ошибку. А потом взлетали так высоко! – Эланна улыбнулась своим воспоминаниям. – Эти дикие волнующие высоты всегда вызывали во мне желание выбрать другую дорогу.

– А Джонас? – ласково спросила Элизабет.

– Джонас больше похож... Не знаю, как это описать. Быть с Джонасом – это все равно что под летним солнцем сидеть на берегу спокойного горного ручья и слушать, как прозрачная вода журчит по камням. Жизнь более мирная. Более спокойная. – Погрузившись в свои мысли, Эланна устремила взгляд на затянутый туманом залив.

А между тем ее жених, угрюмо нахмурившись, стоял в дверях балкона.

Мирный. Спокойный. Из ее описания вырастает скучный человек. Хуже, чем скучный. Слабый.

Проклятие, мрачно размышлял Джонас Харт, нелегко справляться с Эланной Кентрелл, держа ее не в ежовых рукавицах, а в лайковых перчатках...

Они наметили обсудить работы по обновлению ее дома, и он пришел к ней на ту первую встречу на десять минут раньше назначенного времени. Подходя к ее дверям, Джонас внезапно для себя понял, что младшая сестра его лучшего друга – женщина, которую он ждал всю жизнь.

Он знал историю похищения ее мужа. Знал, сколько напрасных усилий она приложила, чтобы освободить его. Даже известие о смерти Митчелла Кентрелла не остановило ее борьбы за освобождение других заложников. Она не давала американцам забыть о тех, кто еще оставался в плену на Ближнем Востоке. Эланна стала хорошо известной личностью, и к ней обращались как к общественному защитнику.

Но Джонас чувствовал, что под элегантной, самоуверенной внешностью скрывается ранимая душа. И это подсказало ему, что надо действовать медленно. Он ухаживал за ней почти со старомодной рыцарственностью, тогда как ему хотелось, уподобясь пещерному предку, бросить ее на ближайшую кровать и насиловать восхитительное тело до тех пор, пока от утомления и насыщения они оба не лишатся сил.

Конечно, они бывали вместе в постели. Ведь это все-таки девяностые годы, и они оба взрослые, сексуально зрелые люди. Но даже в постели, в моменты раскрепощения, он сдерживал себя, опасаясь, что сила его чувства может испугать Эланну и она бросит его раньше, чем он доведет ее до алтаря.

Так чего же он добился таким несвойственным ему терпением? Женщина считает его спокойным. Безопасным. А он хотел быть для Эланны всепоглощающей страстью. Проклятие, он хотел, чтобы она была одержима им так же, как он ею.

Беззвучно ругаясь, Джонас отступил в гостиную, так глубоко засунув кулаки в карманы, что они порвались. На ковер выкатились шиллинг, два десятицентовика, пенни и канадский пятицентовик, который он где-то подобрал. Джонас не обратил внимания на звон монет. Он был слишком занят, планируя дальнейшие действия. Он твердо решил, что оставшаяся часть вечера для Эланны Кентрелл будет какой угодно, только не спокойной.

Сегодня ночью, как только они останутся одни, он сбросит маску рыцаря «Круглого стола» Галаада и покажет Эланне, каким страстным может быть ее кажущийся слабым жених, И, что еще важнее, какими страстными могут быть они оба.

В Бейруте было позднее утро. Беспощадное солнце пробивалось сквозь дым горевших зданий. Когда с глаз сняли повязку, Митч заморгал, ослепленный резким светом.

В течение последних трех недель борьба ожесточилась, снаряды и ракеты свистели в небесах двадцать четыре часа в сутки. С начала эскалации боевых действий его запрятали в подземный бункер. Вынужденные разделять скудное снабжение, одну флягу воды и тесное пространство, тюремщик и пленник сблизились, границы, созданные враждой, стерлись. Время от времени так всегда бывало в последние пять лет.

Первые четыре дня своего плена Митч провел с повязкой на глазах, привязанным к спинке деревянного стула; руки его для пущей верности привязали к задним ножкам. Ему запретили говорить, угрожая прикончить на месте, если он издаст хоть единый звук.

В конце первой недели его засунули в багажник машины и переместили в подвал многоквартирного дома в пригороде Бейрута. Там, в крохотной комнате без света, он просидел шесть месяцев. Ему пришлось спать на полу, его били, пинали и мучили насмешками насчет того, что его правительство и даже семья бросили его на произвол судьбы.

Пленника держали на скудном пайке из ничем не сдобренного риса и чая. Ослабев от голода и побоев, он подхватил пневмонию. Испугавшись, что он умрет раньше, чем они выжмут из его похищения все, что только возможно, тюремщики привели доктора, терапевта из престижной Американской университетской больницы, сочувствующего исламскому джихаду. Перенесенная болезнь принесла свою пользу. Ему стали давать более питательную пищу с витаминами и различными добавками к рису. Когда врач прописал ежедневные упражнения и солнечный свет, Митч готов был расцеловать его.

В следующие несколько лет его, завернув в упаковочную ткань будто мумию, запрятав в багажник машины или в «скорую помощь», перевозили с места на место, из дома в дом. Однажды его засунули в слишком короткий гроб, где он чуть не задохнулся. Каждый раз его хватали среди ночи и долго возили по городу намеренно запуганным путем, чтобы он не мог догадаться о направлении. В большинстве домов, куда его помещали, с ним обращались как со злейшим врагом.

В немногих – как с нежеланным гостем. Но везде строжайшим образом охраняли, чтобы не оставить никакой лазейки для побега.

В течение второго года из пяти лет плена его вместе с двумя другими заложниками, профессором биологии из университета и сотрудником посольства США, держали в большом полуразрушенном доме на холмах. Эти дни в компании, хотя и были далеко не радостными, сделали последующие годы, проведенные в полной изоляции, еще невыносимее.

Потом, когда он думал, что уже почти сломлен, его снова переместили. И последние девять месяцев держали в доме Рафика Абдель Наммара. За это время между двумя мужчинами установились отношения обоюдного уважения. Рафик даже признался, что ему все меньше нравится идея использовать американских заложников на переговорах в качестве интернациональной валюты. Но шестеро братьев Рафика, бесчисленные кузены и дядья участвовали в джихаде, и он не мог повернуться спиной к семье. И все же именно Рафик прошлой ночью сказал Митчу, что его наконец решили освободить, сделав жест доброй воли по отношению к Западу.

– Итак, скоро вы будете дома, – пробубнил Рафик, когда они вдвоем стояли, перед тем как расстаться, посреди площади Пушек, также известной как площадь Мучеников. Во время первой мировой войны, когда на этих землях правили турки, здесь было повешено более пятидесяти человек. В редких зданиях, не разрушенных до фундамента, зияли дыры от пуль. В стенах, изрешеченных снарядами, торчали обрывки проводов, причудливо кренился искореженный бетон. – Какие у вас планы?

– Сначала я долго-долго буду стоять под горячим душем, потом выпью холодного пива и буду любить жену. – Пять лет! Порой ему казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как он занимался любовью с Элли. А порой казалось, что это было только вчера.

– Именно в таком порядке? – Под густыми черными усами собеседника сверкнули зубы.

– Не обязательно. – Митч улыбнулся в ответ на улыбку тюремщика, с пониманием отнесшегося к его мужским фантазиям. – Пиво может подождать.

Он сунул руку в карман и достал моментальный снимок Эланны, единственный, который ему разрешили сохранить. Снимок был сделан на пляже, вскоре после того, как она приехала в Ливан преподавать в Американском университете. Приехала, согласившись на эту работу только ради того, чтобы быть с ним. В белом бикини она откровенно соблазняюще улыбалась в объектив. Он тогда еще удивлялся, как у него не дрогнул аппарат. Сколько уже раз смотрел он на эту фотографию, умиленно гладил ее!..

Бумага протерлась почти до дыр. Но вообще-то Митч не нуждался в снимке. Он помнил в своей жене все. Ее образ навсегда отпечатался на радужной оболочке его глаз. Прикрыв веки, он видел ее улыбающееся лицо, видел любовь в сияющих зеленых глазах. Митч глубоко вздохнул, представив себе, как вместо гари, дыма и пыли вдыхает аромат ее кожи.

– Будьте осторожны, переходя улицу, мой друг. – Рафик протянул ему руку. – Было бы ужасно, если бы в вас попала бомба в последний день пребывания в Ливане.

Последний день. Сколько лет он ждал этого момента! И сейчас, когда он наконец наступил, Митч испытывал странное нежелание уезжать. Он вспомнил, что читал об иранских заложниках. Как некоторые из них привязывались к своим тюремщикам. Стокгольмский синдром – так это называется. Но лучше не думать об этом, еще падешь жертвой собственной любительской психологии. И Митч заставил себя сосредоточиться на самом приятном, на возвращении к Элли. Он пожал Рафику протянутую руку.

– Хотелось, конечно, сказать, что мое пребывание здесь доставило мне удовольствие, но, увы, не могу. Хотя не покривлю душой, если скажу: это было незабываемо. И на том расстанемся.

– Вы единственный журналист, который знает нас изнутри. – Рафик окинул его долгим скорбным взглядом. – Это позволит вам объяснить миру, почему мы воюем.

Митч засмеялся, но в смехе не слышалось веселья.

– Сначала я хотел бы понять это сам. – Он покачал головой, все еще ужасаясь безумию, превратившему чистый, благополучный город, драгоценную жемчужину Ближнего Востока, в развалины. Вдали ослепительно сияли море, горы и долины, исхоженные и пророками и армиями. Ливан лежал перед ним повергнутый и расчлененный. Страна истекает кровью. Остается только надеяться, что обе стороны сумеют договориться, прежде чем вообще ничего не останется.

– Мюалеш. Неважно. Достаточно, если вы будете честным. – Рафик опять улыбнулся. В улыбке было слишком много усталости для его тридцати с небольшим лет. – Удачи вам, Митчелл Кентрелл. Надеюсь, вы благополучно вернетесь домой.

– Иншаллах, – ответил Митч, пробормотав уместное ко всем случаям выражение. Оно означало: «На все воля Аллаха».

И теперь, если не помешает Аллах или какой-нибудь безумный снайпер, через несколько коротких часов он и вправду вернется в Соединенные Штаты.

Вернется к Элли. К своей молодой жене.

Митч запрокинул голову и засмеялся.

– Черт возьми, я возвращаюсь домой! – закричал он всем и никому. – Домой!

Глава 2

Эланна отпила глоток шампанского, стараясь заглушить в себе какое-то неопределенное, но тревожное предчувствие, которое мучило ее с самого утра. Вполне естественно, что я нервничаю, убеждала она себя. Ведь нельзя сказать, что жизнь у меня протекает гладко.

В конце концов, не так много найдется людей настолько глупых, чтобы в один год приступить к обновлению дома и начать новую, требующую полной отдачи карьеру. Не говоря уже о предстоящей свадьбе. А тут еще ежегодные запросы о личных планах от вездесущих агентств новостей, как печатных, так и электронных. До сих пор ей удавалось скрывать от прессы свое обручение, но последние две недели она с замиранием сердца ожидала неизбежного. За прошедшие пять лет ее общественный образ постепенно изменился: от убитой горем молодой женщины, верной жены до чуть ли не политической фигуры, откровенно выступающей против внешней политики правительства в том, что касается заложников.

В недавнем опросе читатели газеты «Сан-Франциско кроникл» назвали ее в первой десятке женщин, которыми они больше всего восхищаются. Сразу за первой леди. Но вместо того, чтобы чувствовать себя польщенной, Эланна обнаружила, что общественное восхищение удушающе давит на нее.

Она сделала еще глоток шампанского и подумала: интересно, что сказали бы подписчики «Сан-Франциско кроникл», если бы узнали, что она не только занимается любовью со своим архитектором, но и через двадцать два дня собирается выйти за него замуж. Эланна посмотрела на часы. Теперь уже через двадцать один день.

– У тебя такой вид, будто ты за миллион миль отсюда, – пророкотал ей в ухо низкий голос.

Эланна обернулась и улыбнулась Джонасу. Его лицо ничем не напоминало классически красивые, словно высеченные резцом скульптора, черты Митча. Но ее жених, при всей своей грубой и резкой внешности, обладал потрясающе уравновешенным характером, который покорил ее с первого же момента их встречи.

Взгляд Джонаса выдавал холодный разум и непреклонную волю. Но морщинки, разбегавшиеся от карих глаз, разоблачали его как человека, щедрого на улыбки. Особенно Эланне нравился его рот, сильные и твердые губы. За все девять месяцев знакомства Эланна ни разу не видела, чтобы они вытянулись в неодобрении.

– Я думала о том, что мне еще предстоит сделать до свадьбы. – Конечно, это явно не вся правда, но и не ложь. Женщине положено иметь маленькие секреты от человека, за которого она собирается замуж. Разве не так?

– Предложение убежать все еще в силе. Мысль о том, чтобы уединиться на озере Таго, с каждым днем становилась все более соблазнительной.

– Нет, – неохотно возразила Эланна, – как бы мне ни хотелось удрать от свадебных фанфар. У нас много друзей и близких, они почувствуют себя обиженными, если мы бросим их.

– Это твоя свадьба, Эланна. Твой день. Ты не должна делать то, чего не хочешь делать.

– Знаю. Но предполагается, что свадьба служит поводом для празднования. И раз мы согласились назначить день, придется отказаться от наших первоначальных планов.

Джонас пожал могучими плечами. В темно-синем костюме в тонкую, цвета бургундского вина полоску, он казался выше, сильнее и более массивным, чем обычно.

– Лучше бы не делать ее большим событием. По крайней мере тебе не придется бояться, что на банкете твой страстный, томимый желанием жених кинется на тебя во время танцев прямо на глазах у всех твоих друзей.

Он смотрел на нее со странным вызовом во взгляде, который заставил бы ее занервничать, если бы она не знала, что Джонас удивительно покладистый человек.

– Ты всегда был истинным джентльменом, – возразила она.

– Наверно, в этом моя беда, – проворчал он. Эланна непонимающе сдвинула брови.

– Прости, что ты имеешь в виду?

– Ничего такого, – ответил он со своей обычной успокаивающей улыбкой. Что-то неопределимое мелькнуло у него в глазах. Что-то такое, что заставило Эланну удивиться, почему она никогда не замечала, как мастерски ее жених умеет скрывать свои мысли. – Я всего лишь подумал вслух.

– Ты уверен, что ничего важного?

– Ничего, с чем я бы не сумел справиться. – Он взял у нее хрустальный бокал и поставил его на поднос проходившего мимо официанта. – А поскольку я вежливо выслушал твою тетю, внушавшую, как мне повезло, что я отхватил такой образец женского совершенства, и перечислявшую все твои достоинства, причем я ни разу не перебил ее, чтобы прибавить к ним твои исключительные женские таланты, то, по-моему, заслужил танец.

– А я думала, ты никогда меня не пригласишь. – Эланна позволила ему обнять себя. Обычно ей бывало в его объятиях на удивление спокойно и безопасно. Но сейчас, когда он обхватил ее, она вздрогнула. Сегодня в Джонасе , появилось что-то незнакомое. Что-то почти... опасное.

Смешные мысли, решила Эланна, прислоняясь к его надежной груди и вдыхая неповторимый мужской запах. Не какой-то дорогой дезодорант или одеколон, а запах, принадлежавший только ему, Джонасу, с которым она танцевала.

Безопасному, предсказуемому Джонасу. Губы его касались ее виска, дыхание ерошило волосы, руки двигались по спине, обхватили ягодицы, приподняли ее...

– Джонас! – У Эланны перехватило дыхание, когда он прижал ее к своей восставшей плоти, не пытаясь скрыть это. – Что ты делаешь?

– Танцую со своей невестой, – ответил он с подчеркнуть™ равнодушием, не совпадавшим с пульсирующей в паху силой.

Нечаянно подслушав разговор Эланны с Элизабет, Джонас думал только об одном – как показать ей, что он не тот скучный, бесстрастный человек, за какого она, по всей очевидности, его принимает. Но когда эротические мысли, будто дым горящих прерий, затуманили его сознание, намеченный план дал неожиданный результат. И сейчас, чувствуя, как сливаются их тела, Джонас обнаружил, что ему трудно контролировать себя, если не сказать больше.

Господи, что сегодня с ним происходит? – удивлялась Эланна. Когда он схватил зубами мочку ее уха, она решила, что это очень похоже на то, как если бы они занимались любовью стоя. Впредь надо будет избегать с ним объятий на людях, сказала она себе, тем более что налившаяся между его ног мужская сила не оставила ее безучастной.

– Сколько ты выпил шампанского?

– Полбокала. Мне не нужен алкоголь, когда ты рядом, Эланна. Ты пьянишь одним своим присутствием. – Он наклонил голову и приник к ее губам. Короткий поцелуй, точно сноп искр, обжег кожу. Стоит только посмотреть на тебя, коснуться тебя, и я пьянею больше, чем от бутылки шампанского, чем от самого крепкого портвейна.

– Боже! – Ее вдруг тоже охватило возбуждение. – Я и не представляла, что ты можешь быть таким поэтичным.

– У меня отличная муза... Ты хоть капельку понимаешь, как я хочу тебя? – спросил он, погружая лицо в ямку на ее шее и впитывая ее запах. Сложный таинственный аромат духов вызвал в нем мысль об обжигающе пылком, неистовом сексе. Ему захотелось вынести ее из дома и любить в темном влажном лесу.

Когда его язык коснулся ее запылавшей кожи, дрожь возбуждения пронзила Эланну. Она совсем не ожидала такой бурной страсти. От Джонаса. Голова у нее закружилась, впрочем, не настолько, чтобы отвлечься от мысли, что надо бы поглубже исследовать этот феномен.

А что, мысль интересная... Она провела ногтями, покрытыми лаком персикового цвета, по его губам. Странно, почему она никогда не замечала, какой у него чувственный рот? Он схватил ее руку, повернул и прижался губами к нежной коже запястья. Пульс у нее сделал резкий скачок.

– Жаль, что мы не одни. – Едва скрываемое пламя в его обычно холодных глазах вызвало в Эланне такое возбуждение, какое она считала для себя уже невозможным. Это пламя перекинулось и на ее чувства, которые до сих пор она благополучно держала взаперти. В ней разгорелась страсть, а она-то думала, что никогда снова не испытает ничего подобного.

– Знаешь, – пробормотала она, – когда ты пожалел, что мы не одни, я почувствовала, как приближается головная боль.

– Правда? – Он вскинул темные брови.

– Такое состояние, будто начинается что-то вроде мигрени, – объяснила она. – В лучшем случае. Неужели этот воркующий, с придыханиями голос принадлежит ей? –По-моему, мне лучше всего поехать домой.

Их глаза встретились. Взаимное желание так сгустило воздух вокруг них, что даже дышать стало трудно.

– В постель, – сказал Джонас.

Она испытывала невообразимое возбуждение. Комната, город, весь мир вдруг невероятно закачались и задрожали. Если в данный момент Сан-Франциско не переживает землетрясения, то, значит, с ней самой что-то не так.

– В постель. – Эланна встала на цыпочки и коснулась губами его рта.

– Я не герой.

Митч откинулся на спинку позолоченного стула и вытянул вперед длинные ноги. После двенадцати головокружительных часов он был благополучно укрыт на военно-воздушной базе США в Висбадене. До возвращения в Штаты его еще ждала беседа с офицером разведки.

Он разглядывал свои ступни, которые горели в непривычных туфлях. Черные полуботинки как у летчиков, не иначе. Удобные разношенные мокасины из испанской кожи у него отобрали в первую же ночь плена и оставили босиком, чтобы помешать вероятному побегу. Как ни хотелось ему снять туфли или по меньшей мере расслабить черные шнурки, он скрепя сердце отказался от этой мысли, решив, что саднящие подошвы не слишком высокая цена за возвращение к цивилизации.

– Попробуйте сказать это американской публике, – сухо возразил Даниэл С. Букнер, шеф бюро ЦРУ. – Публика жаждет героя. Смотрите на это так, будто вас выбрали в герои.

– Как раз о таких случаях и сказано: «Несчастна та страна, которая нуждается в героях», – парировал Митч. – Я охотно выкладываю вам все, что знаю, а это, черт возьми, не так уж много. Но потом намерен вернуться к моей собственной жизни. К жене. Которой мне еще не разрешено позвонить.

– Мы не хотим, чтобы просочилось хоть слово о вашем освобождении, пока мы не побеседуем с вами, – пожал плечами пожилой шеф. – Очень скоро здесь отбоя не будет от репортеров.

Достав из кармана пачку сигарет, он предложил Митчу, тот отказался. Букнер прикурил сигарету, откинулся назад и сквозь клубы голубого дыма изучающе уставился на журналиста.

– Так, – сказал он, – давайте начнем с того дня, когда вы были похищены.

У Митча вырвался обреченный вздох. Если они собираются день за днем пройти все пять лет, то он станет скрюченным стариком, когда наконец доберется домой к Элли.

– Это была годовщина нашей свадьбы, – начал Митч, даже не пытаясь скрывать возрастающее раздражение. – И мы шли обедать.

– Куда?

– В «Коммодор». – К черту этикет. Митч сбросил туфли. Ночь обещала быть очень длинной.

Короткая дорога до дома Эланны показалась вечностью.

– Наконец-то, – с облегчением проговорил Джонас, стягивая галстук цвета бургундского вина и небрежно швыряя его в холле на ручку кресла из папье-маше, инкрустированную слоновой костью. В прошлом месяце Эланна нашла это кресло на распродаже поместья в Мендосине. Стоило оно больше, чем позволял ее бюджет, и Джонас с радостью купил его для нее как свадебный подарок. – Я думал, мы никогда не доберемся.

– Вроде бы ты очень спешишь. – Эланна сняла черный кашемировый плащ и поежилась. Хотя дни стояли теплые, ночи в Сан-Франциско еще бывали холодными. Она продрогла, пока шла от машины, но одного взгляда на разгоравшееся в глазах Джонаса пламя оказалось достаточно, чтобы ее бросило в жар.

– В некоторых делах, – сказал он, взял у нее плащ и повесил на дерево-вешалку из меди и слоновой кости. Желание бурлило в нем, и непринужденность давалась нелегко. – Но есть вещи, которые я предпочитаю делать очень и очень медленно.

Несомненно, сегодня перед ней совсем другой человек. Эланна незаметно изучала Джонаса из-под опущенных ресниц. Его, как всегда, окружала аура стальной воли, одно из качеств, которое особенно привлекало ее. Но прежде оно сочеталось с нежностью. И это позволило ей довольно долго держать оборону, прежде чем влюбиться в него.

Но сегодня вечером... сегодня вечером Джонас излучал такую мощную мужскую силу, которая грозила полностью пленить Эланну. Ее вдруг захлестнуло горячей волной, столь внезапно, что она вздрогнула.

– Холодно? – спросил он.

– Нет, – прошептала она. Его карие глаза уставились на нее с голодным блеском. Взгляд тяжелый. Настойчивый. Этот взгляд нервировал и возбуждал ее. – Мне кажется, я горю.

Ответная улыбка была медленной, чувственной и головокружительно опасной.

– Подумать только, а ночь еще такая юная. И прежде чем она сумела разгадать его намерение, Джонас подхватил ее, как перышко, на руки и понес по винтовой лестнице вверх.

– Джонас! Что ты делаешь?

– А как ты думаешь? – удивился он. Внеся ее в спальню и поставив на пол рядом с белой, из железных кружев, кроватью, он обошел комнату, зажигая душистые белые свечи. – Соблазняю свою невесту.

На секунду он остановился возле дверцы шкафа, где висело ее свадебное платье – воздушная пена из кружев цвета слоновой кости, украшенных неровными жемчужинами. Вначале Эланна не соглашалась на традиционное белое платье. Ведь она уже была замужем. Но Элизабет настояла, ведь Эланна и Митч в свое время просто убежали от венчания. И Эланна получила право оживить свою детскую мечту о настоящей свадьбе. Правда, долго еще сомневалась, но на прошлой неделе один взгляд в зеркало примерочной изменил ее отношение к свадебному туалету. Посмотрев на свое отражение, она с веселым изумлением обнаружила, что выглядит почти красивой.

Джонас играл с прозрачной шелковой вуалью того же цвета, что и платье.

– У меня к тебе просьба.

– Какая?

– Пускай в нашу брачную ночь на тебе не будет ничего, кроме обручального кольца, жемчуга и этой вуали.

Сцена, нарисованная им, вспыхнула у нее в сознании так живо, что от чувственного волнения едва не подогнулись колени.

Он подошел к ней и стал рядом, совсем близко, до того близко, что Эланна уже не могла сказать, чье сердце так быстро бьется, ее или его.

– Я люблю тебя, Эланна. – Его руки скользнули по голым плечам и мягко сжали ей локти. Прикосновение было легким, как дождь, начавшийся за окном. – Позволь мне показать, как я тебя люблю.

– О да, – выдохнула она непроизвольно. Слуха ее коснулся звук спускаемой молнии. Мгновением позже шелковый зеленый лиф упал к талии. Легким, нежным движением он спустил к ногам и все платье, благо оно было с глубоким вырезом.

Потемневшие глаза пожирали ее голые груди. Пылающий взгляд. Голодный. Сладко обомлев от великолепия его восставшей мужественности, она едва не задохнулась от восхитительного чувства предвкушения.

– Я когда-нибудь говорил тебе, как люблю твою кожу?

– Она не загорает. Никогда... Даже в... – Она осеклась. Незачем вспоминать о Бейруте. Джонас, правда, всегда подбадривал ее, когда она говорила о тех днях, о своем браке с Митчем. Но эта тема никогда не возникала в спальне.

Джонас заметил, как боль воспоминаний затуманила ей глаза, но ничего не сказал.

– Загар слишком переоценивают. От него бывает пигментация. – Его пальцы ласкали ее кожу, разрядами искр покалывая разгоряченную плоть. – Не говоря уже о преждевременных морщинах. Моя тетя Кетлин, которую ты увидишь на свадьбе, с возрастом стала злоупотреблять гольфом. Женщине только пятьдесят, а выглядит как реклама дубления. Зато твоя кремовая кожа напоминает мне фарфор.

Он наклонил голову и в поцелуе обхватил ее расцветший сосок. У нее томительно сжались мышцы живота.

– Я сюда еще вернусь, – пообещал он, переключаясь на другую грудь. Сладостная пытка обещала затянуться надолго. – Нет, фарфор слишком твердый. Слишком холодно. Твоя кожа как атлас. – Его язык оставлял длинные влажные дорожки на полных склонах грудей, и сдавленный вздох наслаждения невольно слетел с ее полураскрытых губ. – Теплый, влажный атлас.

– Джонас... – Она уперлась руками в его грудь. Ей нужна передышка. Немного прийти в себя. Ведь уму непостижимо, что он с ней делает.

Джонас не спускал с нее глаз, упиваясь совершенными, утонченной красоты чертами. Зеленые ее глаза потемнели и затуманились.

– Хочешь, чтобы я перестал?

– Да, погоди немного. Пока я отдышусь. – Ее дрожащие пальцы вопреки словам расстегивали тем временем пуговицы на его рубашке и распахивали ее. – Ну вот. Продолжай. – Эланна не могла припомнить, чтобы когда-нибудь она так хотела, нет, так нуждалась в мужчине, как сейчас в Джонасе. – Странно... Все так неожиданно, так непривычно. Мне как-то не по себе.

Она отвела взгляд в сторону, но Джонас сжал ее виски и откинул назад голову, так что ей пришлось встретиться с ним глазами.

– Можно я что-то предложу?

– Что? – неуверенно спросила она.

Пальцы Джонаса пробежались по ее шее, по ключицам, задержались на груди, а потом стали искушающе странствовать по животу.

– Почему ты не расслабишься? Просто плыви себе по течению.

Гм. Довольно поздно Эланна пришла к пониманию, какой невероятно незрелой она была, когда выходила замуж за Митча. И вознамерилась все изменить, поклялась никогда не быть снова жертвой обстоятельств, никогда не быть слабой. С жесткой решительностью взяла контроль над своей жизнью в собственные руки. Правда, другие считали ее собранность едва ли не манией. Но она не позволяла их предостережениям сбить себя с толку, остановить на пути к цели – стать сильной. Неуязвимой. Зрящей в корень вещей.

Нет, она уже не та наивная, безропотная юная особа, которая беспомощно смотрела, как в Бейруте ее возлюбленного мужа швыряют на заднее сиденье машины. И даже если бы захотела, а она не хочет, не смогла бы стать той женщиной. Так ей казалось.

Но сегодня ночью все было как-то по-другому. Тело ее само поддалось совету Джонаса, и его рот завладел покорными губами. От поцелуя у нее закружилась голова. Она ухватилась за его плечи, вцепилась в них, будто пытаясь задержаться на краю завертевшегося мира.

Это не помогло, Эланна почувствовала, что летит, летит без усилий, словно перышко, подхваченное теплым смерчем летнего ветра. Она все парила, парила и падала, пока не ощутила спиной хрустящие простыни. Разум распался, мыслей больше не было. Только ощущения. Чувства. Страсть.

Эланна бездумно подчинялась своему поводырю, стремясь туда же, куда он увлекал ее за собой. Она не заметила, как соскользнуло с нее белье. Исчезло словно в сказке.

Руки Джонаса ласкали, сжимали, распаляли. Его рот терпеливо раздувал огонь. Костей у нее не осталось, вся она превратилась в воплощение податливости. Под его руками кожа была горячей, гладкой, влажной. Его губы блуждали по ее груди, и она в исступлении выгнулась аркой, запустив пальцы ему в волосы. Но он действовал быстро, словно ртуть, манил, соблазнял, ни на мгновение не останавливаясь, чтобы дать удовлетворение.

Когда его язык увлажнил углубление пупка, у нее вырвался сдавленный стон. Когда он начал покусывать разгоряченную плоть между бедрами, она выкрикнула его имя. Его жаркое дыхание расплавляло ее, язык довел до края пропасти, но прежде, чем она достигла кульминации, он отступил, оставив ее ослабевшей и изнемогающей.

Такую он хотел ее. Потрясенную страстью, раскрасневшуюся от наслаждения. Уже почти не владея собой, он приподнялся. Глядя на нее сверху вниз, он испытывал чувство варвара-завоевателя, упивающегося видом покоренного владения.

Джонас понимал, что она никогда не забудет мужа. Знал об этом с первой встречи. И принял это. Но решил навсегда стереть любые воспоминания о Митчелле Кентрелле, которые овладевали Эланной в постели. Хотел выжечь из ее памяти прежние прикосновения его рук, вкус его губ. Хотел завоевать Эланну для себя. И не только тело. Ее всю – разум, сердце и душу – Скажи мне, – сказал он пресекающимся голосом, судорожно хватая воздух – Скажи мне, чего ты хочешь?

Позже, когда разум прояснился и кровь остыла, Эланна поняла, что бывают разные уровни интимности. Тот, на который сегодня ночью они с Джонасом поднялись, был сильнее и связывал крепче, чем любой из тех, какие она переживала раньше.

Но сейчас она понимала только одно, если она сию минуту не получит его, то просто умрет.

– Тебя! Я хочу тебя!

У нее даже представления не было о том, что существует страсть такой силы, какая неожиданно взорвалась внутри Ей казалось, что она знает страсть. Она, конечно, не раз переживала желание. Но сейчас было все по-другому Никто и никогда не давал ей так много Никто и никогда не требовал от нее так много.

С неистовством, какого она и не подозревала в себе, Эланна сорвала с него одежду, отчаянно жаждавшие руки волновали его плоть, раздувая пламя, которое пока ему удавалось сдерживать Из последних сил.

– Я хочу тебя всего. Хочу вобрать в себя. Запах созревшей страсти наполнил воздух, смешался со сладким ванильным ароматом свечей и свежестью дождя. Простыни смялись и накалились, пока они катались по кровати, рот ко рту, плоть к плоти. Кожа стала скользкой. И жаркой Ее дыхание вырывалось из полуоткрытого рта, опаляя ему губы. Ее тело изгибалось, его – напрягалось. Где бы ни скользили его руки, в ответ вспыхивало пламя Куда бы ни прижимались ее губы, он пылал.

Теперь уже источник энергии был в ней самой. Никакой податливости, она стала сильной. Ловкой. Ее руки и ноги обвились вокруг него, будто пеленая теплым шелком, втягивая его в себя.

– Я люблю тебя, – вместе проговорили они. Он хотел наблюдать за ее лицом, когда подведет ее к кульминации, видеть, как заволакивает страсть глаза, а взамен ощутил, как все перед ним заволокло пеленой. Он погружался в нее, надолго нырял, с каждым разом все глубже и глубже вдавливая в постель. Мышцы живота конвульсивно напряглись, предвещая, что вот-вот. И в этот момент зрачки ее расширились и с губ слетел резкий крик наслаждения.

Увидев в зеленой глубине ее глаз невыразимую растерянность, Джонас испытал прилив чисто мужского удовлетворения. Она пережила возбуждение так сильно, как он хотел, и теперь знает, что такое страсть. И, лишь убедившись в этом, он накрыл ее дрожавшие губы своими и дал волю взрыву, которого требовало его тело.

Они лежали, сплетясь в объятии. Обнаженные, потрясенные и довольные. Свечи догорели. Дождь продолжался, струясь по стеклам окон и мягко барабаня по крыше. В спальне похолодало. Оба утопали в ленивом блаженстве и даже не удосужились отыскать закатившиеся куда-то обручальные кольца.

– Я чувствую себя такой испорченной, – сказала она, когда обрела дар речи.

– Испорченной и восхитительной – Он пробежался рукой от ее плеча до бедра.

Как это получается, что легкое прикосновение снова вызывает в ней дрожь желания? И так скоро.

– Я должна сделать признание, – тихо проговорила она.

– О? – Он повернул к ней голову и взглянул на раскрасневшееся лицо. В глазах сияло удовольствие. Но и смущение.

– По-моему, я тебя недооценивала.

– В каком смысле?

Она прочертила ногтями след у него на груди. Холодная кожа была еще влажной и хранила запах их любви.

– Ммм... трудно объяснить. – В невольном порыве она прижалась губами к его плечу. – Мне не хотелось бы, чтобы ты не правильно понял.

Благодаря нечаянно подслушанному разговору он прекрасно все понимал. Решив, что нет смысла заставлять Эланну проговаривать то, что так красноречиво выразило тело, Джонас нежно поцеловал ее в висок.

– Не беспокойся, не надо ничего объяснять. Разве что ты собираешься отменить свадьбу и ищешь способ, как бы поудобнее сообщить об этом.

– Ты шутишь? – Эланна засмеялась чувственным гортанным смехом, какого раньше Джонас у нее не слышал. – Ты из тех мужчин, о которых могут только мечтать женщины... Интеллигентный, с чувством юмора, с хорошей карьерой. Вдобавок невероятно нежный, добрый и предупредительный...

– Из твоих слов выходит, что я похож на бойскаута...

Она прервала его долгим и нежным поцелуем, и он снова захотел ее. Черт подери, он чувствует себя с нею восемнадцатилетним. Сексуально озабоченным юнцом.

– Я еще не кончила. К тому же ты невероятно эротичен. – В откровенном изумлении она покачала головой. – Поговорим еще о тихом омуте. Кто бы догадался, что под этой холодной, сдержанной внешностью бьется сердце дикаря?

– По-моему, дикарь лучше, чем бойскаут.

– Неужели ты не понимаешь? – с жаром возразила Эланна. – Именно это немыслимое сочетание положительности и нецивилизованной страсти делает тебя таким заманчивым. Ты мечта каждой женщины, Джонас Бенджамин Харт... Фактически, когда я думаю о тебе, мне кажется, что ты, наверное, сказочный принц во плоти.

– Напомни, чтобы я перед свадьбой сдал в чистку свои доспехи.

Засмеявшись, Эланна приподнялась и, опираясь рукой на грудь Джонаса, медленным, томным взглядом обвела обнаженное тело, во всем своем великолепии раскинувшееся среди смятых простынь ее постели.

– Не беспокойся, – сказала она, опускаясь на него, – в таком виде ты меня больше устраиваешь.

– Отныне никогда не буду носить одежду. – Он погладил ее по волосам.

– Никогда? А ты не схватишь в Сан-Франциско простуду?

– Ах, но у меня же такая сексуальная жена, она согреет меня. – Его улыбающиеся губы покусывали ее рот.

Зазвонил телефон. Они не обратили внимания. Руки Джонаса ласкали ей спину, пальцы прокладывали огненную дорожку на округлостях бедер.

Телефон продолжал звонить.

– Наверно, надо поднять трубку, – проворчала Эланна.

– Позвонят и перестанут. – Он легко сжал зубами ее нижнюю губу, и во влажных ее глубинах между бедер сладко запульсировало.

А телефон все звонил.

– Проклятие! Прости. – Она схватила трубку со столика черного дерева, стоявшего рядом с кроватью. – Никогда не могу устоять перед телефонным звонком. – Она не добавила, что это началось в те первые дни, когда приходилось в беспомощном отчаянии сидеть у молчавшего аппарата и ждать хоть какого-нибудь известия о Митче.

– Кто бы это ни был, побыстрей избавься от него. – Джонас отвел в сторону ее волосы, чтобы добраться губами до шеи. – Справедливости ради я решил позволить тебе быть со мной испорченной.

– Что правда, то правда, это будет справедливо, – согласилась она. – Алло? – В течение нескольких секунд, показавшихся нестерпимо долгими, Эланна слышала только шипение проводов; значит, звонят издалека. – Алло, отзовитесь!

– Наверно, не правильно набрали номер. – Джонас передвинулся поближе к телефону, чтобы ей было удобнее лежать на нем. – Положи трубку.

– Но звонят издалека.

– Алло! – наконец пробилось в трубку.

– Алло? – пресекшимся голосом повторила Эланна – руки Джонаса соблазняюще ласкали ее груди. – Кто говорит?

– Элли?

Джонас моментально почувствовал неладное. Ее излучавшая желание теплая плоть превратилась в лед.

– Бог мой... Митч? – Прерывистый ее шепот, громом расколовший тишину в спальне, конечно, расстояние в тысячи миль не преодолел.

– Элли? – крикнул Митч, будто пытаясь силой собственного голоса озвучить ее шепот. – Элли, это я, любящий тебя муж. Наконец-то эти подонки отпустили меня. Любовь моя, я еду домой!

Глава 3

Должно быть, это грубая шутка, убеждала себя Эланна. Какой-то слабоумный юморист решил повеселиться. Митч умер. Так сообщили подпольные оперативники ЦРУ в Сирии и Иордании. А государственный департамент подтвердил. Если не верить правительству Соединенных Штатов, кому же тогда верить?

– Мой муж умер, – твердо проговорила Эланна, хотя руки, тело и голос у нее страшно дрожали. – И если вы еще раз осмелитесь позвонить мне, я подам жалобу в полицию. И в телефонную компанию. И всему правительству США С президентом во главе, если понадобится.

– Элли, любовь моя, это правда я, – настаивал Митч. – Как говорил Марк Твен, сообщения о моей смерти сильно преувеличены.

Джонас рывком поднялся и сел, не спуская с Эланны глаз. Она была бледна как призрак, а во взгляде отражались невыносимая боль и нескрываемая надежда.

– Это не можешь быть ты. Не верю.

– Элли, вспомни, кто, как не я, признавался тебе, что умею справляться с трудностями с ходу, а если они затягиваются, то пиши пропало?

Нет, невероятно...

– Митч?.. – слабо проговорила Эланна; услышанное всколыхнуло в ней вихрь воспоминаний.

– Да, любимая, это я. Собственной персоной, – весело подтвердил голос.

Чутье подсказывало Эланне, что это правда. Митчу каким-то образом удалось бежать. И где-то далеко-далеко, на другом конце межконтинентальной телефонной линии, именно он говорит с нею. Но здравый смысл не отступал и настаивал: мертвые из гроба не встают. Язык не поворачивался проявлять недоверие и расспрашивать этого человека. В самом деле, а вдруг это и вправду Митч? Но за прошедшие годы ей столько раз звонили мошенники и вымогатели, что невозможно было принять его слова на веру.

– Расскажите мне о нас такое, о чем не знала бы пресса, – сказала Эланна.

Митч удивился: когда это его мягкая, покладистая Эланна успела стать такой недоверчивой? Но тут же спохватился: ответ очевиден. Когда похитили ее мужа.

– Я принес тебе тюльпаны. – Вспомнить не составило труда. Все пять лет перед мысленным взором у него стояла картина, как она держит яркий букет и сама выглядит как весна. Эта картина спасала его от безумия. – Пьер Утгенбос привез их, когда возвратился из Голландии.

– Об этом писали в «Лос-Анджелес гералд икзэминер», – молниеносно парировала она. Каждая статья, каждая строчка, каждое слово, написанные о похищении Митча, навсегда врезались ей в память.

– В тот день ты читала лекцию о Фукидиде, – помолчав в растерянности, снова отозвался Митч, – и когда я похвалился своими познаниями, ты сказала, что не хочешь и слышать об античных историках, о войне и даже о телепередачах.

Надежда птичкой колибри затрепыхалась в сердце, но ведь столько было ложных тревог!

– «Пипл мэгэзин», – только и сказала она. Для нее так и осталось загадкой, откуда репортеры выуживали столь личную информацию, но тем не менее все эти сведения были расположены рядом со снимком, запечатлевшим ее с Митчем во время медового месяца.

– Проклятье, Элли! – Стоп, осадил себя Митч. Спокойствие. Он не для того столько ждал, выжил наперекор всем мучениям, чтобы кричать на нее. – Ну что ж, – проговорил он с тяжелым вздохом. – Давай попробуем снова. Ты сказала, что через много лет, постарев и поседев, мы будем любоваться на веранде, как наши внуки играют среди цветочных клумб, и ты хочешь вспоминать нашу годовщину как самое волшебное время.

– Ох, Боже мой! – Эланна прижала ладонь к груди, чтобы проверить, бьется ли еще сердце. – Это ты! Где ты?

В трубке затрещало, ненадежная телефонная связь через океан могла вот-вот прерваться.

– Элли, любовь моя, ничего не слышно... Проклятый телефон! – в гневе чертыхнулся он. – Послушай, я должен все быстро сказать, пока связь не прервалась. Сегодня ночью меня отправят самолетом военно-воздушных сил. Завтра я буду в отеле «Мэйфлауэр» в Вашингтоне. Встречай меня там, хорошо? Все пять лет я только тем и занимался, что воображал себе, как мы отпразднуем нашу годовщину, которую нам так грубо прервали.

– Но, Митч... – Не успела Эланна закончить фразу, как трубка в руке замолчала. Она беспомощно уставилась на нее.

– Эланна! – Джонас не мог дольше терпеть. Он взял ее за подбородок и поднял лицо, но взгляд ее скользнул в сторону. Она вся дрожала, затуманенные глаза потемнели и потускнели. – Эланна, – повторил он, нежно встряхивая ее. – Кто это был?

Эланна чувствовала себя так, как, наверное, чувствуют себя в последние секунды утопленницы. Она задыхалась и, с трудом втягивая воздух, промямлила:

– Это был Митч.

– Ты уверена?

– Аб-б-бсолютно, – запинаясь, пробормотала она. – О Б-б-боже, Джонас, он знал. Знал о внуках. – В горле перехватило. Она снова жадно втянула воздух. – И о к-к-клумбах.

Ей было холодно. Нестерпимо холодно.

– Позволь, я тебе дам чего-нибудь выпить. Глоток бренди.

– Нет. – Она покачала головой, и каштановые волосы плавно скользнули по посеревшим щекам. – Я должна... – Голос прервался, невидящим взглядом она окинула комнату. – Он хочет, чтобы я встретила... Надо собраться... Надо ехать...

Это кошмарный сон, успокаивал себя Джонас. После любви с Эланной он уснул, и сейчас нужно сделать над собой усилие и проснуться. Он поморгал. Раз, два, три. Потом беспощадно ущипнул себя. Но ничего не помогло, значит, все происходит наяву. И тогда сердце у него мучительно сжалось.

– Ехать куда? – Джонас мог бы гордиться своей способностью владеть голосом. – Откуда он звонил?

Эланна уставилась на Джонаса, будто не могла сообразить, кто он такой. И что делает здесь, в ее постели.

– Не знаю, – ответила она.

– А каким образом ты знаешь, куда тебе ехать? – ласково спросил он, с тревогой всматриваясь во все еще бескровное лицо.

Хороший вопрос, подумала Эланна. Надежный Джонас, он остается непоколебимым и практичным в самом центре урагана. Воплощенное спокойствие. И это одна из причин, почему она влюбилась в него. И одна из причин, почему согласилась выйти за него замуж.

– Завтра он будет в Вашингтоне. – Теперь голос ее звучал ровно, но губы с трудом выговаривали слова. – Он что-то говорил про самолет военно-воздушных сил.

– Совершенно невероятный случай, – покачал головой Джонас. – Разреши, я позвоню вместо тебя. Кто-нибудь сумеет проверить, правда ли это?

Она сжала губы, борясь с желанием уступить.

– Я сама позвоню.

По какой-то неясной для себя причине ей не хотелось в присутствии Джонаса говорить с Кайлом Филдсом, чиновником госдепартамента, отвечающим за связь с семьями заложников. Нелепо, конечно, но она бы чувствовала себя женой, изменившей мужу, если бы говорила с Кайлом о Митче, лежа в постели голая с Джонасом. Спустив на пол ноги, которые дрожали совсем чуть-чуть, она накинула шелковый халат цвета слоновой кости, подаренный Джонасом на день рождения в прошлом месяце.

– Джонас, – обернулась она к нему, – ты не окажешь мне одну услугу?

– Ну конечно.

– Будь любезен, спустись вниз и свари нам кофе, ладно? Боюсь, что ночь окажется очень длинной.

– Хорошо. – Ее отказ принять помощь уколол Джонаса, но он не показал вида. Неторопливо встал, подошел к шкафу и достал поношенные джинсы. Хотя они с Эланной фактически еще не жили вместе, у него здесь уже несколько месяцев хранился запас сменной одежды, а она перевезла кое-какие свои вещи на его яхту. – Когда кофе будет готов, принести тебе сюда?

– Не беспокойся, я спущусь вниз. Он невольно передернул плечами, но ухитрился сохранить на лице спокойствие.

– Как тебе удобнее. – На пороге Джонас обернулся, и при виде того, как она бессильно, словно сломанная кукла, привалилась к подлокотнику кресла, сердце его рванулось к ней. – Эланна!.. – Ее имя томительно долго звенело в воздухе. – Если тебе что-нибудь понадобится, что-то принести и вообще, – только крикни.

– Спасибо, ничего не надо, – произнесла она голосом, звучавшим не так твердо, как ей хотелось бы. – Джонас?

Это был скорее не зов, а вздох, но ясно слышимый в тишине комнаты. Эланна вдруг показалась ему такой маленькой, такой одинокой, что Джонас глубже засунул кулаки в карманы, чтобы не броситься к ней и не взять на руки.

– Да?

Предательские слезы сверкнули в глазах, хотя она и пыталась улыбнуться.

– Спасибо тебе. За все.

– Всегда к твоим услугам. – Его улыбка оказалась столь же натужной.

Эланна проводила Джонаса взглядом, прислушалась к его шагам на лестнице, к звуку бежавшей в кухне воды, потом глубоко вздохнула и набрала номер, который знала наизусть...

Джонас был уже на грани буйного помешательства. Прошло полчаса, а она все еще говорит по телефону. Сколько надо времени, чтобы проверить, был или не был звонок мистификацией, чтобы узнать, жив ее муж или нет? Бывший муж, твердо поправил он себя. Короткий брак Эланны с Митчеллом Кентреллом недействителен вот уже три года, с того момента, как государственный департамент официально объявил об убийстве журналиста.

Звонил не Кентрелл, уверял себя Джонас. Очередная шутка какого-нибудь безмозглого идиота. Через три коротких недели Эланна станет моей. Только моей. Навсегда.

Внезапно ему вспомнилось, как легкий свет надежды затеплился в ее глазах, когда она подумала, что это и вправду звонит Митч. Странная горечь, чем-то напоминавшая ревность, подкатила к горлу. Какого черта, разве может нормальный человек ревновать к призраку?

Он уже готов был подняться наверх, чтобы самому выяснить, что там происходит, как она внезапно появилась в кухне. Еще более потрясенная, хотя, казалось, куда уж больше?

– Это правда, – ответила она на безмолвный вопрос его потемневших глаз. – Митч жив.

Джонас помолчал, проверяя собственную реакцию. Наконец, поняв, что приступ буйного отчаяния ему не грозит, решил, что ничего не остается, как поддерживать в себе, по примеру Эланны, состояние тупого оцепенения.

– Понимаю. – Он налил ей кофе, который она попросила еще в спальне. Неужели прошло только полчаса, удивился Джонас, добавляя сахар и сливки, как она любила. Казалось, прошла вечность.

Они стояли в разных концах комнаты. Тяжелое сгустившееся молчание давило на них. Эланна чувствовала себя такой напряженной, будто ее тащат в противоположные стороны и вот-вот разорвут.

– По-моему, это не самая удачная мысль, – наконец сказала она, когда увидела, что он добавляет ей в кофе хорошую порцию бренди.

– Кофеин вызывает возбуждение. – Он подошел к ней с чашкой в руке. – А бренди смягчит действие кофеина. Тебе надо расслабиться, у тебя все еще такой вид, будто ты встретила привидение.

– Какой содержательный анализ... – Эланна взяла у него из рук чашку и, когда их пальцы соприкоснулись, ощутила прилив тепла, которое, как ей казалось, навсегда выветрилось из обоих еще там, наверху, во внезапно выстуженной спальне.

– Наверно, у меня такая манера говорить. Она опустилась в кухонное кресло и крепко оплела пальцами чашку. Потом отпила глоток, совсем не удивившись, что кофе крепкий и до сих пор горячий. Отличный. Все, что Джонас делал, было прекрасным и совершенным. Она видела, как он три раза замерял, прежде чем отрезать планку два на четыре, как он красил подоконники с сосредоточенностью, казавшейся почти неземной. А что касается цветных обоев в холле, то можно было ручаться головой, что никто не найдет стыков.

– Хочешь поговорить об этом? Бренди выполнил свое назначение, согрел кровь, смягчил болезненную дрожь в груди.

– Не знаю, что и сказать, – честно призналась она. Сев на корточки рядом с ней, он погладил ей большим пальцем щеку.

– Наверно, тебе лучше начать с того, откуда Митч звонил. – Джонас в очередной раз похвалил себя за то, что ему удается произносить имя соперника недрогнувшим голосом. – Насколько я понял, он не в Ливане.

– Нет. – Эланна глубоко вздохнула. – Он звонил из Германии. Мне еще не совсем понятно, как все было, но, освободившись, он как-то умудрился добраться до посольства. Его вывезли из Ливана и доставили в Германию два дня назад.

– Два дня? – не веря своим ушам, переспросил Джонас. – Понадобилось два дня, чтобы известить тебя?

– Очевидно, им требовалось время, чтобы допросить его.

Как ни боялся Джонас потерять Эланну из-за воскресения мужа, его разозлили замашки бюрократов, которые не сочли нужным немедленно известить ее.

– Это гнусно.

Она сделала еще один глоток целительного кофе с бренди.

– Именно так я им и сказала. – У нее вдруг пересохло в горле. – Государственный департамент даже сумел связать меня с Висбаденом, – осевшим голосом пробормотала она. – На этот раз мы с Митчем успели поговорить минут пять, прежде чем нас прервали.

– И как он говорил?

– Устало. Взволнованно. Он сыт по горло дипломатией, политикой и бюрократическими правилами. – Ей удалось чуть улыбнуться. – Митч всегда был не в ладах с правилами. Не сосчитать, сколько раз он нарушал комендантский час или ездил на территории, которые правительство объявляло нежелательными для журналистов. Своим отношением «где наша не пропадала» он постоянно ставил в тупик телевизионных боссов.

– Могу себе представить, – спокойно заметил Джонас, наблюдая, как от воспоминаний у нее заблестели глаза.

– Они вечно грозились отправить его назад в Штаты. Но, конечно, не отправили.

– И никогда бы не отправили, – поддакнул Джонас. – По крайней мере до тех пор, пока он возвращался с такими взрывными кадрами.

– Митч тоже так говорил. – На этот раз улыбка была заметнее. Она сжала руки и попыталась остаться невозмутимой. На очереди была еще одна щекотливая тема. – Я не могла сказать ему о тебе. О нас, – мягко поправилась Эланна. – Не по телефону. Это было бы слишком жестоко.

– Согласен. – Джонке знал, что Эланна его любит. Из долгих интимных разговоров, которые они вели последние девять месяцев, он также уяснил для себя, что не многое связывает ее теперь с той юной наивной женщиной, какой она выходила замуж за Митчелла Кентрелла. И хотя Джонас искренне сочувствовал Митчу, ведь и врагу своему такого не пожелаешь, он верил, что Эланна принадлежит ему. – И что теперь будет? – Он заглянул ей в глаза, в самую глубину.

Не в силах выдержать его вопрошающий взгляд, она постаралась найти точку равновесия и вспомнила чувство, какое испытала, когда они с Джонасом любили друг друга в постели. Это было так пьяняще. Потрясающе. Словом, это было прекрасно.

– Прежде всего утром я должна лететь в Вашингтон. Там, в Розовом саду Белого дома, ожидается что-то вроде торжественной церемонии. Я позвонила Элизабет. Бедняжка, она так же ошеломлена, как и я. Естественно, она поедет со мной.

– Конечно, – кивнул Джонас, размышляя, будет ли Элизабет столь же горячо одобрять их свадьбу и теперь, когда вернулся ее сын. Он встал и прошел к тому месту, где у Эланны лежал телефонный справочник – в ящике под керамической крышкой стола. – Я позвоню и закажу нам билеты.

– Да-да, спасибо, – рассеянно сказала Эланна, вспоминая, как рыдала Элизабет, когда услышала об освобождении сына. Ей никогда не доводилось видеть, чтобы свекровь проронила хоть слезинку. Даже на погребальной службе по Митчу. – По-моему, сейчас я не сумею разобраться в расписании и номерах рейсов. – Внезапно она спохватилась:

– Ты что-то говорил о билетах для нас обоих?

– Да. – Он листал страницы справочника.

– Джонас, ты не должен ехать со мной. – Эланна посмотрела на него в упор.

– Почему?

– Ну... вряд ли Митч успел сообразить, что мы с ним больше не женаты. Не могу же я встретить его после пяти долгих лет плена у террористов и с ходу познакомить со своим женихом!

– Я не бесчувственный, Эланна. Конечно, я не буду стоять рядом с тобой в Розовом саду, когда президент будет вручать твоему бывшему мужу медаль. Но если ты думаешь, что я позволю тебе пройти через такое испытание одной, то серьезно ошибаешься.

Она встала и нервно заходила по кухне из угла в угол, глаза ее горели.

– Ты не понимаешь, это очень рискованно. Если журналисты увидят нас вместе, они тут же смекнут, в чем дело.

– Я сделаю так, что никто ничего не смекнет. Эланна металась по кухне, сжимая кулаки в карманах халата.

– Это слишком рискованно.

– Доверься мне.

Сколько раз она слышала эти слова? Эланна задумалась, вспоминая. Первый раз, когда Джонас убеждал, что ей понравится солярий, который он хотел построить рядом с кухней. Нет нужды говорить, что он оказался прав. Солярий стал ее любимым местом в доме. Следующий раз, когда он впервые занимался с ней любовью. Он снял ее страхи, избавил от опасений, что в постели с другим мужчиной она непременно начнет вспоминать о Митче. И в третий раз, когда доказал ей, что будущее вдвоем обещает им гораздо более полную жизнь, чем та, которую они создадут поодиночке.

– Ты же знаешь, я всегда так и делаю, – прошептала она, и глаза ее засветились доверием и любовью.

Да, он знал это. Но знал и то, что когда-то она доверяла Митчу Кентреллу и любила его. Эх, надо было увезти ее на какой-нибудь отдаленный тропический остров, где государственный департамент никогда бы не нашел их. Очнувшись от своих мыслей, Джонас заставил себя ободряюще улыбнуться.

– Джонас? – Голова ее совсем отяжелела от событий прошедшего часа. Столько эмоций. Столько воспоминаний. – Можешь ты что-то сделать для меня?

– Весь к твоим услугам, – еще раз подтвердил он и, отложив поиски телефона авиакомпании, подошел к Эланне и обнял за плечи. Она плакала, сама не сознавая того.

– Ты будешь поддерживать меня?

– Эланна, все будет хорошо. – Он привлек ее к себе и прижался губами к волосам. – У нас все будет хорошо.

После бессонной ночи они заехали в шесть утра за Элизабет. Понимая, что женщинам необходимо какое-то время побыть вдвоем, Джонас остался в такси. Через десять минут обе вышли. Увидев его на заднем сиденье такси, Элизабет поджала губы. Хотя Эланна наверняка предупредила ее, что он будет сопровождать их в столицу. Сама Эланна выглядела очень напряженной: очевидно, реакция Элизабет на эту новость была далеко не восторженной.

– Привет, Джонас, – бросила Элизабет, занимая место рядом с водителем. Чувствовалось, что она принуждает себя к дружескому тону.

Джонаса не удивило, что в ее тоне не было обычной теплоты. Скорей всего, Элизабет уже придумала собственный план путешествия в Вашингтон Понимая, сколько она выстрадала за прошедшие пять лет, Джонас не собирался вступать в бои за любовь Эланны По крайней мере до тех пор, решил он, пока ему не объявили воину.

– Доброе утро, – ответил он – Вы прекрасно выглядите.

– В вас всегда живет настоящий джентльмен, Джонас, ведь так? – Она с трудом состроила улыбку – Но если честно, то выгляжу я ужасно.

– Совсем нет, – возразила Эланна, садясь сзади рядом с Джонасом.

– Лжецы, – фыркнула Элизабет – Очень милые, но все равно лжецы В моем возрасте бессонная ночь превращает человека в развалину как после бульдозера – Она достала золотую пудреницу и хмуро всмотрелась в свое отражение – Митч подумает, что, пока его не было, мать превратилась в старую грымзу – Голос у нее дрогнул, и она решительным щелчком захлопнула пудреницу и притворилась, будто ее очень интересуют пейзажи, мелькавшие за окном – Он подумает, что вы красавица, – не отступал Джонас – Все сыновья думают, что их матери самые красивые женщины в мире.

– Льстец.

– Нет, не льстец, а сын И я знаю, что Митч Кентрелл любит свою мать ничуть не меньше, чем я свою.

Элизабет закусила губу и обернулась к нему В ее глазах отражалось невольное восхищение.

– Вы хороший человек, Джонас Харт Когда я впервые увидела вас, то подумала, как бы повезло Эланне, если бы в жизни у нее всегда были вы.

– А сейчас? – Он должен был задать этот вопрос.

– Я люблю моего сына, Джонас – Она прямо посмотрела ему в глаза.

– Так и должно быть.

– Я хочу, чтобы он был счастлив.

– Элизабет, – Эланна не могла сдержаться, – по-моему, сейчас не время и не место.

– О, напротив, дорогая, – возразила Элизабет, и ее голос наполнился той врожденной несгибаемой силой, которую Эланна видела во время долгих мучительных месяцев, когда о судьбе. Митча не приходило никаких вестей – По-моему, мы все, безусловно, понимаем, что Митч прошел через нечеловеческие испытания. Если бы он узнал, что вместе с пятью годами свободы потерял и жену, для него это стало бы настоящей катастрофой.

Это, конечно, шантаж, подумала Эланна Эмоциональный шантаж в чистом виде. Но Элизабет ничего не добавила к тому, что сама она говорила себе в прошедшие после звонка часы.

– Вам не надо беспокоиться, Элизабет. Мы с Джонасом все понимаем. Но мне придется сказать Митчу, что наш брак после того, как Митча объявили мертвым, был расторгнут. Иначе он узнает об этом из прессы, что будет гораздо болезненнее.

– По крайней мере в этом у нас общее мнение, – вздохнула Элизабет.

Оставшуюся часть пути они ехали в молчании Джонас положил свою руку на руку Эланны и время от времени успокаивающе сжимал ей пальцы Эланна понимала, что ей понадобится эмоциональная поддержка, какая только возможна, но сомневалась, полностью ли честен был с ней Джонас, когда обещал держаться в стороне.

Прошлой ночью он был неузнаваем. Совершенно другой человек. Невероятно страстный. И теперь Эланну не покидало тревожное чувство, что за предложенной им поддержкой скрывается нечто большее. Что-то вроде чисто мужских притязании на свою собственность.

Но это же смешно, уверяла она себя Только из-за того, что Джонас раскрыл в постели непривычную для. нее, страстную сторону своей натуры, она вообразила, что он превратится в раздвоенную личность, в пресловутых доктора Джекила и мистера Хайда, и станет совершенно другим человеком. Совсем не обязательно предвидеть худшее.

Не обязательно?

Когда бы она ни посмотрела на него, в карих глазах светились теплота и успокаивающая поддержка. Но в янтарной их глубине бурлило и что-то еще. Что-то неопределенное. И от этого Эланна испытывала все возрастающую неловкость.

Полет в Вашингтон проходил в откровенно тягостной атмосфере. Эланна и Джонас сидели по одну сторону салона первого класса, Элизабет – по другую. Они почти не разговаривали, потому что все трое были погружены в размышления о случившемся чуде – возвращении Митча с того света.

И о том, чем это невероятное воскресение обернется для каждого из них.

Глава 4

До сих пор Митч считал, что прошедшие пять лет были самыми трудными в его жизни. Но ожидание встречи с женой показалось ему сущим адом.

– Не понимаю, почему я должен торчать здесь? – жаловался он Алексу Хейнесу, чиновнику государственного департамента, который устроил его в номере отеля «Мэйфлауэр». – Почему я не могу встретить Элли в аэропорту?

– Вы же знаете, аэропорт всегда наводнен прессой, – убеждал его Хейнес. – А ваше лицо многим запомнилось.

– Ребята, вы хоть понимаете, что прошло пять лет с тех пор, как я видел жену? – выходил из себя Митч. – Когда я звонил ей, то мысленно представлял себе, как стою на взлетной полосе с огромным букетом.

В течение всего первого года Митч фантазировал, как он возвращается домой к Элли с охапкой роз «американская красавица». Когда прошло восемнадцать месяцев, он решил, что розы – слишком банально для его жены. Для того чувства, которое он испытывает к ней. После нескольких недель напряженных размышлений он остановился на маргаритках. На таких, какие она пыталась вырастить на балконе дома, где они жили в Бейруте. Но на третьем годуплена ему пришло в голову, что маргаритки тоже слишком плоско для такой необыкновенной женщины, как его жена.

В течение следующих нескольких месяцев вопрос о том, с какими цветами он вернется домой, приобрел для него первостепенную важность. По правде говоря, правильный выбор цветов стал спасительной идеей, на которую он переключался, когда думал, что может сойти с ума. Потом на короткое время он остановился на тюльпанах, но неделю спустя пришел к выводу, что они только напомнят ей сцену похищения. Совсем не то настроение, которое он хотел бы создать.

Наконец прошлой весной его осенило – выбор оказался окончательным, лучшим из всех возможных.

– Простите, – прервал его мысли Хейнес, протягивая трубку. – Если вы еще не передумали заказать цветы, портье позаботится о том, чтобы их принесли в номер, где они будут ждать ее.

– Это совсем не то, чего я хотел, – проворчал Митч, но все же взял трубку. Три минуты спустя он закончил переговоры, получив заверения портье, что цветы принесут через час.

Повесив трубку, Митч снова начал метаться по комнате.

– Никак не пойму, почему вы, ребята, так обращаетесь со мной, будто я «шпион, пришедший с холода» Я репортер, а не растение, взращенное ЦРУ – То же самое он говорил все пять лет своим тюремщикам. И его не удивляло, что ни один ему не верил. С их точки зрения, любой американец, у которого хватало глупости болтаться в этой части мира, мог быть только шпионом империалистов-янки.

– Поверьте мне, Кентрелл, если бы вы были человеком ЦРУ, вас бы увезли втихомолку в какое-нибудь потайное место и держали бы там взаперти.

Нетерпеливо бормоча ругательства, Митч остановился перед окном, засунув руки в задние карманы новых слаксов Их купили для него в Германии вместе с тремя рубашками, бельем и туфлями – мягкими итальянскими мокасинами, почти такими же удобными, как его старые разношенные Военно-воздушные силы не могли послать в Америку своего подопечного в том виде, в каком он пришел к ним – босиком, в ветхих джинсах и рваной майке.

– Хорошо, а если весть о моем освобождении вырвется за стены отеля, в чем проблема?

Тяжелый вздох Хейнеса показал, как он устал от споров на эту тему.

– Понимаете, Белый дом недоволен, что в Ливане и Германии произошла утечка информации Мне поручено держать вас под колпаком, пока не будет выработана дипломатическая повестка дня.

Высокая кряжистая фигура Митча бессильно плюхнулась на голубой шелк французской софы. В отчаянии он заскрежетал зубами. Головная боль грозилась перерасти в безжалостного киллера, а рези в животе были такие, словно в него врезался гигантский кулак.

– Черт возьми, дипломатическая повестка дня! – взорвался он – Почему бы вам не сказать правду? Президент готовится к следующим выборам, и я лучшее фото, какое он получит на нынешней неделе.

Хейнес не стал отрицать это.

– Я знаю только одно – мне дан приказ следить, чтобы до завтрашней церемонии в Розовом саду вам было удобно и чтобы вас обеспечили всем необходимым.

Митч тихо выругался:

– Неужели кто-нибудь думает, будто когда я напишу об этом, а я непременно напишу, то стану соблюдать этикет и промолчу, что нет большой разницы между пленом в Ливане и домашним арестом в нашей национальной столице?

– Уверен, что разница есть, – улыбнулся Хейнес – Хотя бы потому, что этого вы в Ливане не получите – Он открыл холодильник, достал запотевшую бутылку пива и бросил ее Митчу – Кентрелл, почему бы вам не расслабиться? Сколько бы вы ни кидались на меня, самолет вашей жены от этого быстрей не прилетит.

Было время, когда Митч и ухом не повел бы на правительственные приказы вроде сегодняшнего. Рассказов о характере Митча Кентрелла легион. Некоторые с преувеличениями, большинство точные. Хотя Митч не считал себя трудным человеком. Беспокойный, может быть, но не трудный. Он никогда не понимал, что плохого в людях, которые хотят отлично выполнить свою работу. Уж конечно, для других он не тяжелее, чем для самого себя.

Митч Кентрелл родился журналистом. Когда ему было шесть лет, он упросил свою тетю Элен купить ему печатный станок для «Юного журналиста». Буквы для печати были резиновые, а не металлические, и каждый экземпляр приходилось печатать отдельно. Но когда ему исполнилось восемь, его еженедельник «Новости Русского Холма» уже имел двадцать пять платных подписчиков. Когда ему исполнилось десять, трое мальчишек работали у него внештатными корреспондентами, и подписка выросла до ста экземпляров.

Большинство читателей «Новостей Русского Холма» интересовались еженедельником из-за сплетен, которые печатались там на шести страницах. Каждый четверг утром, сидя за кофе, люди открывали газету и узнавали, чем всю неделю занимались их соседи.

Ему было одиннадцать, когда убили Кеннеди. Потрясенный горем директор школы отменил занятия на весь день.

Митч помчался домой, планируя выпустить специальный номер «Новостей». Он решил все страницы взять в черную рамку и надеялся, что дома хватит чернил. Но когда он прибежал домой, мать сидела перед телевизором с красными от слез глазами. Он собирался несколько минут посидеть радом, чтобы успокоить ее, а потом приступить к работе.

Специальный выпуск «Новостей Русского Холма» так никогда и не вышел. Его издатель, редактор и лучший репортер три долгих дня просидел, впившись взглядом в экран и следя за событиями настоящей жизни, которые развертывались перед его глазами.

На следующей неделе Митч отправился в банк, снял со счета деньги, которые он накопил на новый печатный станок, и приобрел подержанную восьмимиллиметровую кинокамеру, которая продавалась на Мишн-стрит. С этого дня он пустился бродить по Сан-Франциско в поисках сюжетов.

Однажды, прогуливаясь по Юнион-сквер, Митч случайно оказался свидетелем ограбления ювелирного магазина двумя вооруженными бандитами Киноаппарат был всегда с ним, и, не думая о собственной жизни, он снял побег грабителей Когда местный телецентр заплатил ему за эту пленку, в гостиной Кентреллов собралась вся семья и все друзья, чтобы увидеть кадры Митча в вечерней передаче новостей. Снятый им эпизод шел вслед за интервью Риса Лонгуорта, ведущего телепрограммы, а ведь Митч видел собственными глазами, с каким блеском Рис провел это интервью! И он схватил наживку.

Прошли годы Митча называли гением, одиноким охотником, плейбоем, подонком. До тех пор пока люди признавали, что он «прав», Митча мало заботило, как его называют. По всему миру у него были «свои люди», надежные источники, на которых он мог рассчитывать. Они давали ему информацию, такую, чтобы создать запоминающуюся передачу. А передачи он делал с непреложной регулярностью.

Критики и зрители согласно и постоянно называли его самым достоверным репортером на телевидении. Телевизионные руководители, всегда искавшие возможность повысить рейтинг своего канала, не раз предлагали ему быть главным ведущим на своих станциях. И каждый раз он отвергал их предложения.

Сидеть за столом и читать текст, написанный кем-то другим, – это не его стиль жизни. Тратить дни, торча взаперти в нью-йоркском офисе, и не иметь свободы, чтобы охотиться за стремительно развертывающимися событиями? Для Митча это было бы равносильно тюремному заключению.

И вот теперь он в тюрьме И, естественно, ему это не нравится. Не нравится играть по правилам государственного департамента, навязанным Алексом Хейнесом.

Митч сделал большой глоток пива и немного смягчился. Пиво обожгло холодом небо, и он решил, что это почти так же хорошо, как представлялось ему в фантазиях.

– А что вы сделаете, если я сейчас возьму и выйду в эту дверь? – небрежно спросил он – Будете стрелять в спину?

Алекс Хейнес, приставленный нянькой к малышу Митчу Кентреллу, с ужасом посмотрел на него.

– Вполне возможно, – ответил он, осторожно поддерживая легкомысленный тон Митча.

– Вы никогда не сделаете этого – Митч пожал плечами и отпил еще пива.

– Думаете, нет? – спокойно принял вызов Хейнес.

– Держу пари, – подтвердил Митч – Вы в сердце пацифист, Хейнес.

– Похоже, вы меня вычислили.

– Вас не так трудно вычислить, – пояснил Митч – Вы поступили на дипломатическую службу, что показывает тягу к приключениям Но если бы вы были из тех парней, которые считают, что пушки лучший ответ на все мировые проблемы, то пошли бы в военную разведку, а не в государственный департамент – Допив пиво, Митч бросил бутылку в кожаную корзину для бумаг – Вы опаснейшее существо в этом городе, Хейнес Вы идеалист.

И не успел Хейнес сообразить, следует ли ему считать себя оскорбленным, Митч добавил.

– А если этой причины мало для того, чтобы не стрелять в меня, то учтите смерть героя от пули в спину, наверно, будет нелегко объяснить прессе.

– Но не прессе Белого дома. Они так привыкли, что их кормят готовыми новостями, что совершенно потеряли инстинкт расследования.

Митч засмеялся Сколько раз он сам говорил то же самое? У него не хватало терпения на спокойных, ленивых репортеров А уж авторов льстивых репортажей, написанных явно не без корысти, он считал просто взяточниками. Журналистика, если за нею стоит выписанный чек, достойна презрения. Человек, способный унизить себя написанием сладенькой истории, должен поменять бизнес, уйти в рекламу или, что еще хуже, в посредники по связям с общественностью – Ладно Поскольку очевидно, что до завтрашнего утра вы не собираетесь отходить от меня, остается только один вопрос, – сказал Митч с неожиданным добродушием.

– Какой?

– Вы и вправду думаете, что здесь достаточно большая постель для нас троих?

– Для троих?

– Вы, я и моя жена – трое Наступило долгое неловкое молчание У Хейнеса даже шея покраснела – Не беспокоитесь, как только приедет миссис Кентрелл, я перейду в комнату напротив, с другой стороны холла.

Это что-то новенькое Митч ясно слышал, как старший по чину инструктировал Хейнеса ни на шаг не отходить от «гостя» до самой церемонии в Розовом саду – Откровенно говоря, я нарушу приказ, Митч – Хейнес окинул его долгим, спокойным взглядом – Если вы надумаете посреди ночи удрать, то и мне здесь делать будет нечего. Не знаю, как вы, а я поеду в Де-Мойн, наймусь в страховую компанию дяди, о чем всегда мечтала мама. Мое начальство позаботится, чтобы ее мечта наконец сбылась.

Несмотря на раздражение, накипевшее в нем за томительные часы ожидания, Митч добродушно усмехнулся.

– Не беспокойтесь, Хейнес Как только я заполучу жену к себе под бок, где ей и полагается быть, спешить мне будет некуда.

Они попали на час пик После мучении водителя с путаницей пригородных трасс начались городские пробки Эланна подумала, что в управлении транспортом явственно ощущается рука дьявола. Наконец их лимузин остановился перед парадным подъездом отеля. Входя вместе с Элизабет, Эланна оглянулась, ища глазами такси Джонаса. Они приехали в отдельных машинах, потому что Митч мог ждать их в вестибюле.

Не увидев Джонаса, она решила, что он стал жертвой «диппробки», как говорил водитель лимузина, то есть пробки, вызванной дипломатическими машинами на авеню Конституции. Им удалось проскочить мимо одного из таких кортежей. Оставалось надеяться, что Джонас не застрянет надолго. Его поддержка ей необходима, хотя и ему, конечно, нелегко в такой запутанной ситуации.

Эланна была удивлена и разочарована, что Митч не приехал в аэропорт встречать ее. Правда, Кайл Филдс, поджидавший их у трапа, объяснил, что Белый дом пытается избежать ненужной шумихи по поводу воскресения Митча. Эланне ничего не оставалось, как поверить ему, но всю мучительную дорогу до отеля ее грызли дурные предчувствия. Наверно, Митч тяжело болен или сильно ослаб, поэтому и не встретил их в аэропорту.

– По-моему, лучше сначала тебе увидеть его одной, – предложила Элизабет, когда они поднимались в лифте.

Как Эланна мечтала об этом моменте, сколько молилась, чтобы он наступил! Но теперь, когда молитвы ее наконец услышаны, она вдруг до смерти испугалась. Ведь прошло столько времени! Столько необратимых перемен произошло с того ужасного дня! Изменилась она сама. И, несомненно, изменился Митч. Что они могут сказать друг другу?

– Ох, нет, – быстро возразила она свекрови. – Вы мать, Элизабет. Вы войдете первой. Элизабет резко взглянула на нее.

– Дорогая моя, ты ведь не собираешься выкинуть какую-нибудь глупость?

Эланна провела пальцами по волосам и удивилась, как сильно дрожат руки.

– Вроде того, чтобы ворваться в номер и, не поздоровавшись, придавить Митча фактом, что через три недели я собираюсь выйти замуж?

– Конечно, тебе трудно, дорогая. – Элизабет коснулась свеженаманикюренными пальцами ее локтя– Но подумай, какими тяжелыми прошедшие годы были для Митча!

Тень раздражения мелькнула в глазах Эланны. Она исподтишка покосилась на чиновника государственного департамента. Он смотрел на мелькавшие цифры этажей и, казалось, совершенно не вникал в частный разговор двух женщин. Но чутье подсказывало ей, что он не пропустил ни единого слова.

– С того момента, как он позвонил, я ни о чем другом не думаю, – сдержанно ответила она. – Не беспокойтесь, Элизабет. Я любила Митча и никогда не сделаю ему ничего плохого.

– Любила? В прошедшем времени?

Почему ее вынуждают оправдываться? Почему у нее у самой такое состояние, будто ей надо защищаться? Ведь это Элизабет постоянно подчеркивала, что Эланне необходимо устроить собственную жизнь.

– Я думала, что Митч умер.

– Но он жив, Эланна. Твой муж жив. К счастью, лифт неожиданно остановился и открылась дверь, избавив ее от необходимости что-то отвечать. Сопровождающий провел их через устеленный ковром холл и остановился перед двойной дверью. Сердце у Эланны яростно застучало.

Дверь распахнулась, и она оказалась лицом к лицу с мужчиной, которого когда-то обожала больше, чем кого-либо на свете. Мужчина выглядел совсем другим. Но все равно таким же, в каком-то полуобморочном бесстрастии отметила про себя Эланна. Белокурые волосы подернулись серебром, но это придавало ему особую выразительность. Эланна ожидала увидеть его бледным и изнуренным, но лицо, хотя и похудевшее, было покрыто темным загаром.

Он похудел. Митч и прежде никогда не позволял себе и унции лишнего жира, но сейчас, казалось, кроме мышц и сухожилий, ничего не осталось. Морщины лучами расходились от глаз, и глубокие рытвины залегли у губ.

– Я провел пять лет, придумывая, как выразить самое главное, когда мы снова будем вместе, – проговорил Митч. От его низкого хрипловатого голоса ее всегда бросало в дрожь. – Но вот ты со мной, а у меня все слова вылетели из головы.

Он сжал руками ее лицо и впился бесконечно долгим взглядом. Сердце у него зашлось, горло перехватило. Он мог только смотреть; казалось, стоит шевельнуться или заговорить, и он расплачется как ребенок.

– Все, хватит нам встречаться с такими перерывами, – наконец пробормотал он, состроив гримасу, которая, по всей видимости, должна была означать беззаботную ухмылку.

Хотя Эланна сто раз обещала себе, что будет держаться спокойно, предательские слезы наполнили глаза. Что-то в ее душе прорвалось, и она безудержно зарыдала.

Митч обнял ее, а она плакала и плакала, уткнувшись ему в плечо. Он не умел успокаивать женщин, мать всегда была твердой как скала, а Эланна все двенадцать месяцев их брака постоянно оставалась веселой и уступчивой. Подходящие слова не приходили в голову, и он просто поглаживал жену по спине, нежно бормоча какие-то нечленораздельные звуки сочувствия.

Впервые с того момента, как Эланна с Джонасом заехали за ней, Элизабет, наблюдая эту трогательную сцену, расслабилась. У нее у самой глаза были мокрыми, но она решила пока отступить со своими материнскими чувствами на задний план и, пройдя к бару, с благодарностью приняла бокал, который предложил Хейнес.

– Алекс Хейнес, – отрекомендовался он, – из государственного департамента.

От глотка скотча тепло разлилось по жилам, и Элизабет почувствовала себя чуть лучше.

– Элизабет Кентрелл, – представилась она в ответ. – Мать.

Не желая мешать паре, встретившейся после столь драматичной разлуки, они говорили вполголоса. Но с таким же успехом могли бы и кричать во всю силу своих легких. Митч и Эланна ничего не слышали и не замечали. Стоя посреди комнаты в объятиях друг друга, они были погружены в безмолвный мир эмоций, слишком сложных, чтобы описать их.

– Я думала, что ты умер, – наконец проговорила она. – Все эти годы.

Митч крепче прижал ее к себе, впитывая пьянящий запах... запах, показавшийся ему незнакомым.

– Как видишь, я жив, – хрипло произнес он. – Я вернулся, и скоро мы с тобой поедем домой.

Что он скажет, в отчаянии подумала Эланна, когда узнает, что я не дождалась его? Она подняла голову, заглянула ему в глаза, и лицо ее исказилось от мучительной боли.

– Ох, Митч...

Он стирал пальцами влагу с ее щек, и слезы были такими горячими, будто долго закипали в глубине глаз.

– Шшш, – утешал он ее. – Все кончилось, Элли. Мы снова вместе. Навсегда.

Его слова вызвали новый поток слез. Собравшись с силами, Эланна осторожно отодвинулась от него. Выскользнув из его объятий, она тоскливо вздохнула и сказала:

– Ты еще не поздоровался с матерью, Митч.

Она отошла в сторону, провожаемая его недоуменным взглядом. Митч озадаченно нахмурился, но, решив, что эту маленькую шараду разгадает позже, повернулся к матери:

– Привет, мама. Не хочешь подойти и отшлепать своего блудного сына?

Второго приглашения не понадобилось. Отставив свой бокал, Элизабет кинулась к сыну и судорожно обняла его.

– Я всегда говорила, что от твоих выкрутасов преждевременно состарюсь.

Тон ее был шутливым, и лишь дрожащие в улыбке губы выдавали бурю, поднявшуюся в душе. Теплая волна нежности смыла осадок от необъяснимого поведения Элли, и Митч широко улыбнулся матери. На краткий миг в глазах затанцевали дьявольские искры, всегда очаровывавшие женщин от восьми до восьмидесяти лет.

– Не правда. Ты все такая же, первая красавица в Сан-Франциско.

– А ты все такой же сорванец.

– Ты разочарована?

– В тебе? Никогда. – Встав на цыпочки, она поцеловала его в щеку. – Мы скучали по тебе, Митчелл.

Прижав к себе мать на долгие умиротворяющие секунды, Митч поймал себя на том, что только сейчас, впервые за все три дня свободы, почувствовал облегчение.

– Не так сильно, как я скучал без вас, – с оттенком горечи пробормотал он.

Отпустив мать, Митч суетливо потер руки и разыграл безудержное веселье, пытаясь скрыть растущую озабоченность.

– Я заказал шампанское. – Он открыл холодильник под баром. – И икру. И для тебя, Элли, шотландского копченого лосося. – Сияя улыбкой, он поглядел на жену. Встретившись с ее ответной натянутой улыбкой, Митч понял, что инстинкт не обманул его. Определенно с ней что-то не так. Слишком она тихая. Слишком бледная.

– Один бокал, – согласилась Элизабет. – И потом я оставлю вас с Эланной одних.

Занятый открыванием шампанского, Митч не заметил панического взгляда жены.

Этажом выше Джонас метался по своему номеру, будто посаженный в клетку лев. Неужели только вчера он провел вечер в доме Элизабет, предвкушая, как проведет ночь со своей невестой? Неужели была эта ночь? Он мечтал о женитьбе и о счастливых, безмятежных годах, которые предстоят им с Эланной. И потом раздался этот проклятый телефонный звонок, и все планы полетели к черту, и вся жизнь перевернулась вверх тормашками. Как если бы он сел в поезд, а тот повез его в другую, неведомо какую сторону.

Джонас терпеть не мог, когда события не поддавались контролю. Конечно, он не принадлежал к тому типу людей, которые планируют всю свою жизнь, минуту за минутой, день за днем, год за годом. Опыт научил его, что в этом нет смысла.

Старший из шести детей и единственный сын, он в двенадцать лет потерял отца. За шесть месяцев до ухода на пенсию отец, полицейский в Сан-Франциско, был застрелен в Чинатауне во время разборки между двумя соперничающими бандами. Семья растила шестерых детей на жалованье патрульного полицейского, и, естественно, денег, чтобы делать сбережения, не оставалось. Мэри Харт, преподавательница музыки в средней школе, начала давать уроки игры на фортепиано по вечерам и в воскресенья. А Джонас заменил для своих пяти младших сестер отца. Он также взял на себя часть домашних забот и не только научился хорошо готовить, но и был единственным в квартале шестнадцатилетним парнем, который умел гладить рабочие халаты любого размера, кисейные блузки с ткаными горошинами и выходную одежду для воскресной школы.

Так как видавший виды дом Хартов постоянно нуждался в ремонте, Джонас научился все делать своими руками. В то время он собирался пойти работать на строительство. Но Мэри настояла, чтобы он поступил в колледж, как того хотел отец. Тогда он и решил, что найдет свое будущее в архитектуре.

Стипендия атлетической секции и грант от полицейской благотворительной ассоциации проторили ему дорогу в Калифорнийский университет в Беркли, где он играл защитником в футбольной команде. На первом же курсе его игра произвела такое впечатление, что им заинтересовались владельцы профессиональных клубов американского футбола. Но в последней встрече сезона он получил травму колена. И на этом его мечтам о карьере профессионального футболиста пришел конец.

Быстро перестроившись в своих жизненных планах, Джонас во время летней практики в одной из престижных фирм Сан-Франциско выиграл всеамериканский конкурс и после окончания университета занялся дизайном домов-башен. Вскоре он стал широко известен среди строителей небоскребов.

Примерно в это же время Мэри второй раз вышла замуж. Бенджамин Дуглас, богатый адвокат по финансовым делам, жил в Пасифик-Хейтс. С детства одержимый мечтой играть на рояле джазовую музыку, он стал трижды в неделю брать частные уроки. Хотя вскоре выяснилось, что полное отсутствие таланта исключает для него концертную сцену, Бенджамин продолжал бывать у Мэри Харт, просто они стали заниматься музыкой другого рода. Джонас не возражал против второго брака матери. Напротив, с радостью передал отцовские обязанности Бенджамину, который наслаждался своей новой ролью.

На шестом году службы в архитектурной фирме Джонас получил награду– приглашение стать партнером. А через восемь лет он уже считался своим человеком среди тузов строительного бизнеса. Его имя было хорошо известно в архитектурных кругах, его гонорары сравнялись с высокими гонорарами отчима, процветающего адвоката. «Уолл-стрит джорнэл» написала о нем как об одном из представителей нового и многообещающего поколения градостроителей.

Но существовала и оборотная сторона медали. Жизнь его замыкалась в рамках корпоративного круга. Все больше самоограничений, все однообразней интересы... Красивейшие города мира оставались лишь мечтой, характер трудоголика мешал ему в свободное время наслаждаться даже тем, что мог предложить Сан-Франциско.

Но что-то внутри в нем нашептывало, что он живет с шорами на глазах. Возможно, его стала одолевать мысль, что в течение многих лет он только работал и не знал ничего другого. Возможно, сказалось то, что у его сестры Джанис накануне двадцативосьмилетия нашли в груди опухоль. Хотя опухоль оказалась незлокачественной, к Джонасу пришло понимание, что жизнь порой не ждет, когда вы спохватитесь и начнете радоваться ей. Он решил, что нужны перемены.

Отказавшись от партнерства в фирме, он сдал в аренду свою роскошную квартиру-особняк, переехал в Сусалито и поселился на яхте. Кроме того, Джонас начал новый бизнес – реставрацию викторианских домов, построенных в Сан-Франциско в прошлом веке. Бизнес процветал и вместе с тем оставлял время для плавания, рыбалки и пеших походов. Он брался только за ту работу, которая интересовала его. За ту работу, которая давала уникальную возможность выразить себя. Его время принадлежало только ему, и вряд ли Джонас надевал костюм больше трех раз в году.

Так получилось, что именно новая работа дала ему возможность встретиться с Эланной, и Джонас считал это самым крупным своим выигрышем. Если бы он принадлежал к людям, которые верят в гадание на кофейной гуще и вообще в судьбу, он бы мог заподозрить, что их любовь с Эланной была предопределена на небесах...

Джонас смотрел в окно на непрестанно ливший дождь. В обычных обстоятельствах дождь даже радовал бы его. Сидел бы он себе на яхте, наслаждался стуком капель, запахом свежести, обновлением природы. Но сегодня обстоятельства не обычные. Обстоятельства такие, что впору сойти с ума. Женщина, которую он любит, женщина, на которой собирался жениться, сейчас этажом ниже воссоединяется со своим мужем.

Глава 5

Определенно что-то не в порядке. Митч был опытным репортером, нюхом чуял, когда от него пытаются что-то скрыть. И что бы ни мучило Элли, речь шла о чем-то действительно серьезном.

– Наконец мы одни, – нежно улыбнулся он, когда Элизабет и Хейнес ушли в свои комнаты.

Рассказать ему, настаивал тихий голос в глубине души. Рассказать раньше, чем накалится атмосфера. Эланна нервно потерла руки об юбку костюма.

– Если не возражаешь, я бы хотела немного освежиться, – проговорила она слабым, натянутым голосом. – День был такой беспокойный... я, наверно, ужасно выгляжу.

– Ты выглядишь очаровательно. – Митч поймал ее дрожавшую руку. Когда пальцы обвились вокруг запястья, он почувствовал, как трепещет у нее пульс. – Тебе идет черное. – Он провел свободной ладонью по лацканам жакета.

Шикарный костюм очень отличался от тех воздушных, пастельных красок платьев, которые, помнится, она любила раньше. Странным образом из-за этого жена показалась ему какой-то незнакомой. Смешно, упрекнул себя Митч, ведь он знал Элли еще маленькой девочкой. Черт, он даже помнит, как утешал ее, когда она вернулась от дантиста с пластинками для исправления зубов. Он уверял, что любой мальчик с воображением догадается, как поцеловать ее, несмотря на все конструкции.

– Я никогда не представлял тебя в черном, – искренне признался он. – Но ты сделала правильный выбор, этот цвет подходит к твоей коже и вызывает желание потрогать ее. – Костяшками пальцев он провел по ее щеке. – Попробовать на вкус. – Он наклонил голову, намерение его не оставляло сомнений. Эланна отступила на шаг. – Элли?..

Не в силах выдержать его взгляд, она отвела глаза.

– Мне и правда нужно освежиться, – натянутым голосом повторила она.

Если бы Митч так хорошо не знал свою жену, то мог бы подумать, что она напугана до смерти. Но это же нелепо. Так в чем дело?

К сожалению, начала сказываться нагрузка последних трех дней – Митч вдруг почувствовал себя слишком усталым, чтобы попытаться немедленно разрешить загадку. Стук в висках все больше напоминал работу отбойного молота, а спазмы в желудке, заставившие его пожалеть о выпитом пиве, – боксерские удары.

– Только недолго. – Хриплый от страсти голос потребовал некоторого усилия. И хотя в сердце его горело желание, предательское тело проявляло постыдную слабость. – Потому что нам, любимая, многое предстоит.

Чувствуя себя страусом, прячущим голову в песок, Эланна скрылась в ванной. Привалившись спиной к запертой двери, она крепко сжала веки, словно пытаясь укрыться от вопроса, который увидела в глубине его усталых, но все таких же ярких голубых глаз.

– О Боже, – в отчаянии прошептала она, – что мне делать? – Глубоко вздохнув, она сполоснула лицо, подкрасилась и провела щеткой по волосам. – Улыбайся, – приказала она своему отражению в зеркале. – Предполагается, что сегодня счастливейший день в твоей жизни.

Счастье... Ей полагалось быть на седьмом небе от счастья. В самом деле, свершилось чудо – после стольких лет плена Митч вернулся живым и почти что здоровым. Воскрес, можно сказать, из мертвых... Ну почему он не вернулся раньше? Почему именно теперь, когда в ее жизнь вошел Джонас Харт и открыл двери, которые она считала запертыми навсегда? Случилось непоправимое – она успела влюбиться в другого.

Проведя рукой по волосам и расправив плечи, Эланна еще раз глубоко вздохнула и вышла из ванной.

Митч стоял у окна и глядел на Коннекгикут-авеню. Ей представилась возможность незаметно рассмотреть его, хотя бы со спины. Да, он сильно похудел. Но не был таким уж истощенным, как следовало ожидать после всего того, что ему пришлось пережить. Седые волосы казались лохматыми, но все-таки подстриженными, хотя давно и плохо. Безжалостное время, конечно, поработало над его внешностью, но чувствовалось, что перемены больше всего связаны с жизнью в диких условиях. Шутка ли – человек вернулся с того света. Но было в нем и еще что-то, говорившее ей гораздо больше.

Его поза... Спина сгорблена, голова опущена. У Эланны сжалось сердце. Он выглядел непривычно потерянным. Эланна всегда видела мужа в высшей степени уверенным в себе, державшим под контролем не только себя, но и внешние обстоятельства. Митч был одной из тех редких личностей – и это всегда ее в нем восхищало, – которых можно забросить в любую точку мира, в абсолютный хаос, и всюду они будут создавать вокруг себя царство высшей надежности и порядка. Именно это качество послужило топливом для его стремительного взлета к вершинам трудной профессии, построенной на жестком соревновании.

Она лихорадочно соображала, с чего бы начать разговор, как вдруг ей бросилась в глаза огромная корзина цветов, занимавшая почти весь стол.

– О Митч...

Он обернулся и попытался состроить веселую улыбку.

– Я надеялся, что ты по-прежнему любишь полевые цветы.

Еще утром, когда он позвонил портье, его полностью устраивал сделанный выбор. Больше чем устраивал – вызывал самодовольство. Но это было утром, до того как он увидел новую, странно помудревшую Элли. Элли с элегантной стрижкой, в элегантном черном костюме и со сложным, но, безусловно, волнующим запахом.

Букет наполнял комнату буйством красок и нежным ароматом, пробуждая романтические воспоминания. Встретив поверх цветов его любящий взгляд, она догадалась, что именно на это он и рассчитывал.

Когда Митч приехал из Ливана на похороны отца, она только что получила свой учительский диплом. И хотя причина приезда была печальной, ни тени грусти не ощущалось в том, как Митч смотрел на нее. Как улыбался ей. Прикасался к ней. Он заставил и Эланну не чувствовать себя несчастной.

Митч в тот раз не отходил от нее ни на шаг. Используя оставшиеся отпуска – из-за бурных событий, которыми был охвачен Ближний Восток, Митч последние два года не отдыхал, – он принялся добиваться Эланны со свойственным ему напором, по принципу «полный-вперед», «плевать-на-мины» и «смелость-горо-да-берет».

На пятый день побывки он пригласил ее покататься вдоль побережья Монтерея. Пейзаж с изрезанной береговой линией покорял своей величественной красотой, но Эланна, покоренная совсем другим, и взглядом не удостоила суровые утесы и бурно пенящийся прибой. Во все глаза она смотрела на Митча. Как его длинные пальцы обхватывают обтянутый кожей руль. Как напрягаются и расслабляются мышцы его длинных ног в узких джинсах. Как он переключает скорость. Ноздри ее с наслаждением втягивали резкий аромат его хвойного мыла. Она была им буквально опьянена.

Вскоре Митч свернул с шоссе на дорогу, извивавшуюся по горам Санта-Лючия. Хотя и посыпанная гравием, дорога представляла собой жидкое месиво. Но Митч не останавливался, а Эланну не заботило, куда они едут. Главное – быть наедине с ним. Тем более что этот праздник не будет длиться бесконечно. Вскоре он вернется к своей работе на другом конце света. А сейчас надо постараться не упустить ни одного драгоценного момента.

– О Боже, – охнула Эланна, когда дорога уперлась в деревянные ворота, на которых висел знак, запрещающий въезд.

– Нет проблем. – Митч вылез из машины и открыл ворота.

– Думаешь, ничего, что мы въехали? – спросила она уже за воротами, когда он снова вышел, чтобы закрыть их за собой. В глазах у нее стояла тревога. Митч усмехнулся: Эланна, по-видимому, принадлежит к тому типу людей, которые считают серьезным преступлением переход улицы в неположенном месте. Привыкнув к мимолетным связям с журналистками, не брезгующими, если нужно, раскопать сенсацию без спросу прямо под окнами чужого дома, Митч нашел заботу Эланны о чужой собственности восхитительной.

– Несколько лет назад я делал в Аризоне передачу о споре за землю, принадлежащую племенам навахо и хопи, – сказал он, продолжая вести машину по грязной извилистой дороге.

– Знаю, я видела ее. – По правде говоря, Эланна не пропускала ни один из его репортажей.

Вот как, она смотрит его передачи... Ну что ж, это приятно.

– Тогда ты, наверно, помнишь, как старейшина хопи сказал, что на самом деле ни один человек не может владеть землей как собственностью. Мы просто получаем ее взаймы у богов. И у будущих поколений.

Она и вправду помнила. Тогда она нашла такой принцип веры достойным восхищения. Но, увы, есть законы о нарушении частной собственности на землю, и они основываются совсем на других принципах.

– Но все же...

– Элли, не беспокойся. – Он провел рукой по ее каштановым волосам, длинным и прямым, как струи дождя. – Нас не арестуют и не бросят в каталажку. Я знаком с владельцем этой собственности.

Сказано было явно с юмором.

– Ты смеешься надо мной?

– Ни в коем случае, – горячо возразил он, свернул на обочину дороги, затормозил и повернулся к ней. Неторопливая рука ласково скользнула по ее щеке. – Ты такое сделала со мной, душа моя, что туг не до смеха.

Она ждала, сердце колотилось едва ли не в горле, а он медленно, нестерпимо медленно склонялся над ней. «Элли», – прошептали его губы, прижавшись к мягкому полураскрытому рту. Его пальцы нежно гладили волосы и шею – так тонкий шелк ласкающе скользит по голому телу... Она чувствовала его теплое дыхание на своей коже. Его губы с томительной неспешностью поднялись к вискам, коснулись век, мочек ушей.

– Элли, ты хоть представляешь, как сильно я хочу тебя?

Его рот снова завладел ее губами, и она успела лишь коротко выдохнуть:

– О да...

Его губы легко покусывали ее нижнюю губу. Она задохнулась от накрывшей ее жаркой волны и прерывисто прошептала:

– Я тоже тебя хочу. Я люблю тебя, Митч. ЛЮБОВЬ. Хотя Митч всегда считал себя человеком бесстрашным, он долгие годы убегал от этого слова, считая его неподъемным грузом, который в конце концов придавит его, помешает работе. То есть жизни. Но сейчас Митч решил, что ради таких нежных слов и жизни не жалко.

Она припала к нему, и тепло ее груди, проникшее сквозь рубашку, вызвало в нем жгучее желание. Хотя Митч был близок к тому, чтобы посадить ее на колени и прямо здесь, в машине, овладеть ею, ему удалось обуздать себя. Ведь он привез ее сюда, чтобы создать воспоминание. Красивое чувственное воспоминание, которое они бы пронесли через всю оставшуюся жизнь. Он не хотел первый раз любить ее на сиденье машины, будто какой-то одержимый сексом подросток.

– Элли, душа моя... – Он взял обе ее руки в свои и притянул к губам. – Это невозможно.

Кровь бросилась ей в лицо. Господи, что это нашло на нее, вдруг взять и выболтать свои сокровенные чувства? Митч Кентрелл привык проводить с женщинами ночи страсти, не связывая себя паутиной романтической чепухи. Что же она натворила? Выдала свою любовь, словно глупая школьница!

– Прости, – с трудом выговорила она занемевшими губами. – Это так, сорвалось с языка. – Она выдавила из себя дрожащий смешок. – Не знаю почему. Я не имела этого в виду. Я хочу сказать... ох, Митч, я не из тех женщин, которым ничего не стоит принимать сексуальное желание за... ну... ты знаешь... – Голос ее упал. Нет, она не сможет и не произнесет еще раз опасное слово.

– За любовь? – спокойно досказал за нее Митч. Голубая сойка ворчала на них с ветки ближайшего дерева. Напряженный, неотрывный взгляд Митча нервировал Эланну, и она отвернулась, отчаянно пытаясь смотреть только на яркую голубую птицу.

Но ускользнуть от цепкой его пытливости не удалось. Он обхватил пальцами ее подбородок и повернул к себе.

– Так что ты чувствуешь, Элли? – Когда он коснулся ее лица, не ласково, как прежде, а властно, как хозяин, Эланна вздрогнула. – Желание? Жажду?

– Я боюсь, – ответила Эланна, потому что не могла солгать.

Задумчиво разглядывая ее, Митч накручивал на ладонь прядь каштановых волос. На ней было длинное белое платье из кружевной ткани на бретельках, уходивших сзади к талии. Взору открывалась молочная кожа, и от этой картины захватывало дыхание. Впечатление создавалось двойственное: и невинной чистоты, и эротичности. Это было и на самом деле. Митч нашел этот контраст неотразимым.

– Я тоже.

Вот так сюрприз. Митч Кентрелл, передававший репортажи из Афганистана, из лагеря повстанцев против коммунистического режима. Митч Кентрелл, имя которого не сходило с первых полос всех изданий мира и с экранов всех телестанций, когда он был единственным журналистом, освещавшим последний переворот в Латинской Америке. Мига Кентрелл, который на свой страх и риск ухитрился проникнуть в ряды палестинских бойцов в Бейруте. Трудно представить, чтобы такой человек кого-то или чего-то боялся. Мысль о том, что он может бояться ее, казалась чересчур невероятной.

– Не могу поверить, – наконец сказала она. Он ласково улыбнулся, но в улыбке чувствовалась серьезность, которая еще больше взволновала Эланну.

– Это правда. Потому что ты мне очень дорога, Элли. То, что я испытываю к тебе, всерьез и надолго.

Пораженная его словами, вернее, тем смыслом, который мог за ними скрываться, Эланна безмолвно уставилась на него.

– Ты будешь мне верить? – вдруг спросил он. Голос прозвучал глухо, глаза красноречиво вспыхнули.

– Всегда. – Эланна облизала вдруг пересохшие губы.

– Хорошо. – И резко, словно приняв какое-то решение, Митч отпустил ее и, выйдя из машины, открыл ей дверцу. – Прекрасный день. Давай погуляем.

– С удовольствием, – улыбнулась Эланна, хотя это было не совсем то, чего она хотела.

Держась за руки, они шли навстречу ветру по обсаженной деревьями дорожке, через зеленый тенистый туннель к обрывистому берегу. Далеко внизу яростно бился о теплые гранитные скалы Тихий океан.

– Здесь так невообразимо красиво, – пробормотала она. – Вечная природа и остановившееся время. – И это как нельзя лучше соответствовало ее настроению. Громовые удары пенящегося прибоя эхом отвечали на удары ее разбушевавшегося сердца.

– Такого места нет нигде в мире, – согласился Митч.

– Наверное. Уж ты-то знаешь. – В самом деле, в каких только экзотических местах он не побывал... И где еще побывает... У нее уже давно, а точнее, с первого же дня его приезда, вертелся на языке вопрос, и она не удержалась, чтобы его не задать:

– Когда ты должен возвращаться в Бейрут?

Хотя Эланна осталась довольна собой, сумев произнести это как бы мимоходом, Митч заметил всплеск боли в ее нежных зеленых глазах. Так хотелось бы солгать, подумал он, переводя взгляд на море, где одинокая чайка парила над белой пеной прибоя.

– Скоро. – Морская чайка нырнула и на момент исчезла, а потом вновь взмыла в воздух с серебристой добычей в клюве. – Вообще-то, – признался он, – вчера уже звонили с телевидения.

Сердце у нее екнуло, но она напустила на себя рассеянный вид.

– О? – Ветер трепал ее кружевную юбку, внизу бились о берег волны.

– Ходят слухи о прекращении огня, и даже поговаривают о мирном соглашении. Хотя я и убежден, что это не больше чем ложная тревога, но телестанции не по вкусу, что ее лихой репортер будет слоняться по Штатам, когда – и если – наконец наступит мир.

– Это я могу понять. – И правда, понять можно было, но это еще не означало совпадения вкусов. У нее вырвался предательский вздох. – И когда ты уедешь?

Ну, решил Митч, сейчас или никогда.

– Завтра.

– Так скоро... – Это был не вопрос.

– Боюсь, что да. – Он повернулся к ней и положил обе руки на плечи. Взгляды их встретились, в ее глазах светилось ожидание. Ей казалось, что сейчас он что-то скажет, но Митч покачал головой с плохо скрываемым отчаянием. Ладони скользнули вниз по ее рукам. Пальцы их переплелись. Наконец он нарушил молчание:

– Я хочу, чтобы ты стала моей, Элли.

Боже милосердный, она тоже хотела этого. Даже зная, что у их отношений нет будущего. Ну и пусть. Если Митч завтра сядет на самолет и улетит из ее жизни, пускай у нее сохранится хотя бы воспоминание о чем-то чудесном, что они пережили вместе.

– Хорошо. – Она подняла их сплетенные руки и прижала к своей груди. – Здесь. Сейчас.

Ее манящее тело даже под кружевной тканью платья дышало желанием. Но Митч покачал головой. На этот жест потребовалась вся его способность к самоограничению, а он-то считал, что наделен ею более чем достаточно.

– Это безрассудно.

– Мне нравится безрассудство.

– Мне тоже. – Несмотря на мучительное томление в чреслах, Митч засмеялся. – Но даже я не такой безрассудный, чтобы заниматься любовью со своей девушкой на краю скалы. – Ему хотелось поцеловать ее, но верх взяла осторожность. Стоит попробовать вкус ее нежных сочных губ, и пиши пропало. – Пойдем, – позвал он, и голос его осип. Даже голос ему не подчинялся. – Мы почти на месте.

Эланна послушно, как в бреду, шла с ним вдоль неровных обрывистых утесов. Бабочка-монарх порхала впереди, оранжево-черные крылья трепетали, борясь с легким морским ветром. Еще немного, и тропинка увела их от обрыва в другой тенистый туннель. Потом они свернули еще раз, и Эланна увидела перед собой сказочное море красок.

Хотя скалы и остались в стороне, глухой рев прибоя, усиленный эхом, долетал и сюда.

– Я никогда не видела столько полевых цветов в одном месте.

– Разве это не замечательно?

– Красивее места я не встречала. – Эланна почти с благоговением, во все глаза смотрела на невиданно буйное многоцветье. Над головами у них перелетали с ветки на ветку птицы, будто исполняли на сучках музыкальную пьесу. – Как ты его нашел?

– Мне рассказал о нем друг.

– Тот друг, кому принадлежит эта земля?

– Тот самый. Он так описывал этот луг, что я заранее ожидал чего-то особенного. Такого же чуда, как и ты.

Ветер, умерявший здесь свою порывистость, взъерошил волосы Эланны и рассыпал по щекам. Она перевела взгляд на Митча, протянувшего руку, чтобы убрать сее лица каштановые пряди. От ласкового прикосновения его пальцев кровь загудела в ушах. Интересно, скольким женщинам он говорил, что они особенные? Скольких женщин любил в постели из полевых цветов? Но туг Митч привлек ее к себе, и все сомнения испарились, а тело кротко обмякло в его руках.

– Элли... – Его губы ласкали ее лицо, жаркие, голодные, они упивались вкусом бархатистой кожи. – Моя Элли.

Откровенные нотки собственника в его охрипшем голосе покорили Эланну. Сердце ее открылось, и она отвечала на его поцелуи со всей любовью, какая жила в ней. Она готова была отдать ему все, все, что он захочет.

На этот раз он не был нежным. Хотя намеревался быть. Митч принадлежал к тому сорту мужчин, которые искусны во всем, в том числе и в любви. Всю дорогу он обещал себе, что будет продвигаться медленно. Сначала доставит ей наслаждение исключительно красивым пейзажем, затем ласковыми словами, потом нежными руками. Она испытает такое блаженство, какое не могла и вообразить. Но подобной щедрости от нее он не ожидал. Она с такой готовностью раскрылась, так свободно доверилась ему! Мог ли он предположить, что совершенно потеряет голову и тело будет подчиняться только первобытному инстинкту?

Он хотел овладеть ею, утолить жажду, насытиться. Когда их языки сплелись, тотчас же забылось, что через несколько коротких часов он будет сидеть в самолете, направляясь в Бейрут. Когда ее дыхание обдало его теплом, он забыл и то, что не собирался связывать свою жизнь ни с одной из женщин. Он скорее ощущал, чем слышал, как его имя витает вперемежку с поцелуями у губ, и удивлялся, почему раньше считал любовь обузой. Почему избегал этой ловушки любой ценой. Но теперь все изменилось. Из-за Элли.

Теплый ветер издал в кронах деревьев легкий вздох, когда Митч расстегнул молнию у нее на платье. Прошелестев по телу, оно упало на землю. Заметив, как у него перехватило дыхание, Эланна испытала что-то сродни самодовольству. Опасное чувство. Она упивалась исступленным желанием, вспыхнувшим у него в глазах, когда его дрожавшие пальцы погрузились в кружевную пену белья, открывшуюся под платьем.

– Ты такая красивая, что я теряю дар речи. – Он положил руку ей на грудь, и сердце у нее зашлось. – Со мной такого еще не бывало. – Рука на груди ласкала, томила, сводила с ума.

Не спуская с него глаз, Эланна медленно расстегнула ему рубашку, стянула с плеч, и она птицей спланировала на ее платье. Нет, это он красивый, подумала Эланна, нерешительно проводя ладонями по его загорелой груди и мускулистому животу. Такой сильный, крепкий, мужественный. Само совершенство. Что она может предложить такому мужчине?

И вдруг ее охватил ужас: что, если в конце концов он разочаруется в ней? Она обняла его за талию и прижалась щекой к груди. Митч моментально почувствовал перемену.

– Элли? – прошептал он, склонив к ней голову. – Душа моя, что случилось?

Если она не пройдет с ним через это, он возненавидит ее, сочтет, что она из разряда тех женщин, которые заводят мужчин ради спортивного интереса. Если же пройдет и обманет его ожидания... А ведь у него такой богатый опыт в любви... Как она потом будет смотреть ему в лицо? Чувствуя себя глупой и напуганной, она только покачала головой.

Он провел рукой по ее спине, пытаясь успокоить, и ощутил, как вздрогнули под ладонью мышцы. Она вся напряжена. Чересчур напряжена.

– Элли, я никогда не заставлю тебя делать то, чего ты не хочешь.

С каждой минутой положение становилось все хуже.

– Нет, – едва слышно, одними губами пролепетала она. – Я хочу, Митч, правда, но...

– Ты боишься последствий, душа моя...

– Нет. – Что с ней происходит? Ведь ее не назовешь неопытной. Она принимала противозачаточные таблетки еще с младшего курса колледжа. Так почему же ведет себя будто паникующая девственница? – Тебе не надо, Митч, об этом беспокоиться.

Внезапный укол ревности озадачил Митча. Он не принадлежал к тем мужчинам, которые видят в нетронутой женщине вызов себе и завоевывают ее как военный трофей. Он всегда предпочитал женщин опытных, готовых разделить с ним легкую сексуальную связь. Без навешивания оков.

– Тогда в чем проблема? – Его руки бродили по ее телу, пальцы ласкали бедра, талию, груди.

Испустив глубокий судорожный вздох, она откинула голову назад и встретила его вопрошающий взгляд.

– Я боюсь, что не смогу тебе понравиться. Выражение его лица менялось у нее на глазах: сначала растерянность, недоверие и затем что-то такое теплое и нежное, от чего у нее перехватило дыхание.

– Почему бы тебе не положиться в этом на меня? – Обняв ладонями ее лицо, он поймал губами припухший рот и медленно, бережно опустил Эланну на землю. Все сомнения были отброшены, и у нее вылетел слабый, умиротворенный вздох.

Выказав терпение, какого Митч и не подозревал в себе, он упоительно долго ласкал ее только ртом. Его губы волновали, томили, услаждали, и Эланна поймала себя на том, что впервые не ощущает перед мужчиной никакой стесненности. Закрыв глаза, она позволила себе совершенно расслабиться.

Невольно удивленный тем восхищением, которое она вызывала в нем, Митч заставлял себя продвигаться медленно, наслаждаясь каждым чувственным вздохом, каждым тихим стоном. Солнечные лучи, просеиваясь сквозь листву, отбрасывали на ее атласную кожу золотистые зайчики. Оторвавшись от нее и присев на корточки, Митч какое-то время любовался открывшейся перед ним картиной. Эланна лежала в постели из полевых цветов, в ореоле из рассыпавшихся волос, с закрытыми глазами, и легкая женственная улыбка порхала на ее чувственно припухших губах. Воплощение красоты. Совершенное создание природы. Ни одна женщина не была для него столь желанна.

За обладание ею не жалко и жизни, не то что свободы. Почувствовав на себе жадный взгляд, Эланна медленно открыла глаза и, прочтя на красивом его лице откровенную алчность, жарко вспыхнула. Руки ее непроизвольно потянулись к нему, и он принял приглашение, которого так долго ждал. Остававшаяся на них одежда слетела, будто ее сдуло морским ветром. Плоть припала к плоти. Нежные вздохи превратились в стоны. Внутренний огонь сжигал обоих.

Эланна шептала ему в ухо слова наслаждения, а Митч осыпал страстными поцелуями ее пылающее тело. Его приводило в восторг, насколько отзывчива оказалась она на ласки, как вздрагивала от его прикосновений, как радовалась всему, что он делал с ней.

Смех Эланны, сочный и страстный, плавал в душистом воздухе. Ее волосы обвивали его нежным шелком, прилипая к груди. Мучительная сладость. Сладкая мука. Агония. Экстаз. Вчера исчезло. Завтра затуманилось.

Осталось только сейчас. Только безумное, восхитительное настоящее.

Когда она, вся изогнувшись, прижалась к нему, Митч понял, что время предвкушения истекло. Выдохнув ее имя, он ворвался в нее. Ее тело, жаркое, влажное, гостеприимно приняло его, и в согласном ритме, усиливаемом аккордами морского прибоя, они уплыли в страну блаженства. В страну, где торжествует слияние души и плоти, а разуму в ней делать нечего.

Эланна закрыла глаза, захваченная потоком воспоминаний. Хотя до того безумного дня на лугу у нее уже было двое возлюбленных, хотя ей уже двадцать четыре года, она оставалась невероятно наивной. Невероятно невинной. И она обожала Митча, любила его до беспамятства.

– Наверно, каждая женщина по крайней мере раз в жизни должна потерять голову, – пробормотала она скорее себе, чем Митчу.

Он наблюдал за ее лицом и понимал, что она не меньше, чем он, потрясена воспоминаниями, вызванными его букетом. Ну хоть что-то, решил Митч.

– По-моему, мы оба в тот день потеряли голову. – Словно бы оставив за скобками возникшую между ними преграду, он мягко, стараясь не вспугнуть, обнял ее за талию. – Честно признаюсь, я повез тебя туда, чтобы соблазнить. Но после нашей любви решил, что это ты соблазнила меня.

– Наверно, мы оба были соблазнены, – ласково сказала она. – Пейзажем, настроением, твоим отъездом на следующий день.

Что-то было в ее голосе новое. Что-то для него непонятное. Сожаление?

– Мой отъезд все ускорил: меня толкнул в тот вечер на уговоры, а тебя – согласиться бежать со мной, – задумчиво сказал он. – Но поверь, Элли, если бы я не обнаружил себя связанным своей любовью по рукам и ногам, я бы улетел не задумываясь, даже не оглянувшись на прощание. – Конечно, так он и делал прежде. Бесчисленное множество раз... Но когда он лежал в тот день среди цветов, наслаждаясь и остывая от страсти, то уже понимал, что уйти от Элли ему будет нелегко. Человек моментальных решений, он пришел к выводу, что единственным верным выходом будет женитьба.

– Я рада, что ты не улетел, – искренне призналась Эланна. Потому что, несмотря на все, что случилось, она всегда будет хранить в памяти и благословлять бурный год, проведенный с Митчем Кентреллом, когда они были молодоженами.

Именно это он и хотел услышать.

– Я тоже. – Он привлек ее ближе к себе. Слишком близко. На мгновение ее тело – и разум – ответили на когда-то такое родное прикосновение. Но когда губы Митча коснулись ее лица, она подумала о Джонасе.

– Митч... – Она лихорадочно искала способ, как бы, не обидев, удержать его на расстоянии. Мучительный вопрос застыл в его глазах. Вместе с отчаянием от своего мужского бессилия, которое он и не пытался скрывать. Чтобы как-то утешить его, Эланна подняла дрожащую руку к его щеке.

Кожа была горячей. Не просто горячей. Она пылала. И не только от желания.

– Ты болен!

Митч вдыхал незнакомый аромат духов и необъяснимый волнующий запах, источаемый ее порами. От этого запаха кровь бросилась ему в голову и в чресла, запульсировала в каждой жилке.

– Ерунда, какой-то вирус, – проговорил он как можно беззаботнее. – По-моему, я подцепил его в Висбадене.

– Ты был у врача?

– Угу. – Он обхватил ладонями ее плечи и удивился, что она носит жакет с накладными плечами. Хотя Элли стала красивее, чем прежде, теперь она напоминала Джоан Кроуфорд в ранних фильмах, где та играла молодых женщин, начинающих деловую карьеру. Он всегда предпочитал Хедди Ламарр и ее воздушные наряды.

– И что? Что сказал доктор? Она отодвинулась всего чуть-чуть, но он почувствовал, как снова возникает преграда.

– Ничего.

– Ничего?

Митч не хотел говорить. Ему казалось, что со дня своего освобождения он только и делает, что с утра до вечера говорит. Сейчас он хотел лишь одного – заняться любовью со своей женой.

– В больнице на военно-воздушной базе, когда меня смотрел врач, я был здоров.

– Ты просто горишь. – Эланна прижала ладонь к его лбу. – Я позвоню Алексу Хейнесу. Он найдет врача.

Не желая полностью сдаваться и выбросить на ринг полотенце, Митч нежно погладил ее по плечам.

– Со мной все будет в порядке. Правда.

– Конечно, все будет в порядке, – заверила его Эланна и направилась к телефону, – как только ты начнешь лечиться.

Она напоминала ему упакованный в шелк бульдозер... Неприятное чувство. Когда в ней появилась такая твердость?

С удивлением глядя на нее, Митч вспоминал время, когда Элли беспрекословно полагалась на любое его решение, каким бы тривиальным оно ни было. Понимая, что потерпел поражение, Митч опустился на софу, отрешенно наблюдая, как она звонит по телефону.

– Добро пожаловать домой, – проворчал он.

Глава 6

Только в полночь Эланне удалось уйти из номера Митча.

– Наконец-то, – хмуро бросил Джонас, немедленно открывая дверь на ее стук. – Ты хоть представляешь, как я здесь сходил с ума? Черт возьми, чего только я не передумал. Чем ты там внизу занималась? – Он решил не сознаваться, какие невыносимые сценарии разыгрывались в его воображении.

Он был в бешенстве. Она видела гнев в его глазах, гнев, который ему удалось обуздать. Да и сама Эланна едва владела собой. Она бессильно упала на софу. Судорожное дыхание помешало ответить сразу.

– Для меня это тоже был не пикник, Джонас, – взяв себя в руки, спокойно напомнила она.

Ему хотелось устроить ей хорошенькую встряску за те мучительные часы, которые он провел в ожидании. А еще больше хотелось взять ее на руки, прижать к себе и утешать, и успокаивать. Ведь он знал, какое отчаяние она пережила. Но больше всего ему хотелось уложить ее в постель. И что? – спросил у себя Джонас. Таким способом утвердить свое право на нее?

Да, черт возьми. Нелепо, конечно, однако именно это он хотел бы сделать. Но у него хватило такта отказаться от своего намерения. Понятно, как отреагировала бы Эланна на такой примитивно мужской способ выхода из неприятностей.

Стараясь сохранять самообладание, Джонас испытующе изучал Эланну, гадая, как прошла встреча. Видно, что она страшно устала. От усталости и переживаний потемнели глаза. Глубокие морщины на лбу выдавали напряжение, какого он никогда прежде у нее не замечал, во всяком случае со дня их близкого знакомства.

– Прости. Я, кажется, потерял голову. – Он достал бутылку бренди, которую заранее заказал в номер. – Хочешь выпить?!

– Чуть-чуть, спасибо.

Наблюдая за тем, как он наливает бренди в стакан, она отметила, что сам он, несмотря на всю свою тревогу, почти не пил. Это так на него похоже, подумала она. В противоположность Митчу, который склонен откликаться на обстоятельства импульсивно, Джонас всегда судит и действует трезво, с ясной головой. Похоже, он никогда не теряет контроля над собой, какой бы невыносимой ни была ситуация. Другой мужчина мог бы найти на эти часы успокоение в алкоголе. Но не Джонас.

– Вот, выпей. – Он протянул ей стакан, и, когда пальцы их встретились, как ни была Эланна измучена, она уловила волну возбуждения, вызванную случайным прикосновением. Джонас сел рядом с ней на подлокотник софы. – Ну как он?

– Он в больнице. – Эланна чуть отпила бренди.

– Что? Когда это случилось?

– Несколько часов назад. Подхватил какую-то инфекцию. Доктор считает, что, видимо, ничего серьезного. Просто после пяти лет вдали от цивилизации он потерял иммунитет к распространенным западным вирусам. Но все же врач решил отправить его в больницу для обследования.

– По-моему, это разумно. – Джонас поглаживал ее по волосам. Ему было трудно сидеть так близко к ней и оставаться бесстрастным. – Как он себя чувствовал?

– У него высокая температура, но доктор заверил меня, что ничего опасного. Я предложила, если ему станет лучше, привезти его завтра в Розовый сад на церемонию, но Митч, конечно, и слушать не захотел.

А когда-нибудь он слушал? – подумала Эланна. Митч был волнующим, романтичным, рисковым мужчиной, и она чувствовала себя с ним самой красивой и желанной женщиной в мире. Но хоть раз он прислушался к ее желаниям?

– Ну, по крайней мере он не потерял прежнего огня.

– Эмоционально и психологически он кажется прежним Митчем, – вздохнула Эланна. – Но логика подсказывает мне, что это невозможно.

– Плен, через который он прошел, оставит шрамы на всю жизнь.

– То же самое и я говорю себе. – Она еще раз вздохнула. Напряжение понемногу отпускало. – Знаешь, я приехала сюда, ожидая, что он...

Эланна запнулась, видимо подбирая слова, и провела рукой по волосам. Только тут Джонас заметил, что она сняла кольцо с брильянтом и надела широкое золотое кольцо, и ледяные мурашки пробежали у него по спине. Но он заставил себя подождать, пока она закончит рассказ.

– По-моему... – медленно продолжала она, – по-моему, мне казалось, что я найду пустую скорлупу, а не человека. Или по меньшей мере обозленную личность. Меня возмущали не только террористы, но и наше правительство. – Огонь вспыхнул у нее в глазах, на мгновение, но жаркий.

Джонас знал, что Эланна всегда осуждала политику правительства. Оно не хотело идти на переговоры с террористами, которые захватывали заложников, а на деле получалось, что государство бросает заложников на произвол судьбы. Она даже сделала своей второй неоплачиваемой специальностью защиту прав заложников и стала в этой роли известной на всю страну.

– На его месте трудно не обозлиться.

– Ты правда так думаешь? Но если Митч и обозлен, значит, научился скрывать свои чувства.

Джонас наслышался о вспыльчивом характере Митча Кентрелла. Не от Эланны. Были времена, когда рассказы о стычках репортера с телевизионным руководством даже затмевали передачи, которые он делал.

– Ничего странного, Эланна. Митч парень сообразительный. Да и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего-то него хотят. Благоволение властей – это плата за то, чтобы он держал язык за зубами.

Час от часу не легче. Эланна поежилась.

– Я всегда считала его честным человеком. Правда, себя тоже.

– Ты и есть честный человек.

– Была. – Она закрыла рукой глаза. – Несмотря на недовольство Элизабет, я ехала сегодня сюда с намерением все сразу рассказать Митчу. Я думала, что лучше с первой же встречи внести в наши отношения ясность.

До Джонаса вдруг дошло, что до этого момента он еще в полной мере не осознал, что такое страх. Удержать ее при себе. Удержать во что бы то ни стало. Но он знал, насколько кратковременны остановки заблудившегося поезда, на который они попали. И довольствовался тем, что ласково играл прядями ее волос.

– Но?..

– Но сейчас, увидев Митча, поговорив с ним, я начала понимать, что ничего в этом деле не может быть простым и прямолинейным.

Джонас слышал, как дрожит у нее от волнения голос. Неимоверным усилием воли он призвал себя к благоразумию. Потерпи, приятель. Пока.

– Тебе, конечно, не легко, – согласился он. – Но ты стойкая леди. Сможешь через это пройти. – И когда она отвела взгляд в сторону, он коснулся пальцами ее подбородка. – Мы пройдем вместе.

Джонас как скала, мелькнула у нее мысль. И сейчас ей нужна именно скала. Только Эланна подумала, как ей повезло, что у нее есть Джонас, как тут же перехватила его долгий проницательный взгляд. Да, он видит все, чем переполнена ее душа.

– Я понимаю, Эланна, как ты расстроена, – сказал он. – И чего бы мне больше всего не хотелось, так это оказывать на тебя хоть малейшее давление. Но есть один вопрос, который я должен задать тебе.

Лицо его было серьезным, что вполне понятно в таких обстоятельствах. Но ее удивило другое: она не ожидала увидеть в его глазах такую ранимость.

– После всего, что я заставила тебя пережить за последние сорок восемь часов, по-моему, Джонас, ты вправе спросить все, что хочешь.

– Ты еще любишь его?

Казалось бы, совсем простой вопрос. Но это только видимость. Эланна потупилась и на секунду даже закрыла глаза.

– Ох, Джонас...

Он восхищался ее целеустремленностью. Девять месяцев он наблюдал, как она полностью погрузилась в редакционную работу и создавала в журнале стиль, отражающий ее личность. Одновременно она продолжала борьбу за освобождение заложников на Ближнем Востоке. Невозможно сосчитать, сколько раз за то время, что он за ней ухаживал, Эланна отменяла обед с ним, чтобы лететь в Вашингтон, в Лондон, в Париж, Рим или даже в Иерусалим.

Эланна Кентрелл, с которой он встретился и в которую влюбился с первого взгляда, была неутомимой, уверенной в себе, красивой женщиной. Полная противоположность той, которая сейчас сидела рядом с ним. Вдруг она показалась ему маленькой. Беззащитной. Он обнял ее и привлек к себе. Глубоко вздохнув, Эланна покорно опустила голову ему на плечо и попыталась расслабиться.

– Джонас, я правда намеревалась сразу рассказать ему о нас. Но он такой усталый. И больной. И потом, я подумала, что могу испортить церемонию в Розовом саду. Я не смогла ничего сказать.

– Поэтому ты сняла обручальное кольцо?

– Я не могла встретить его, сверкая брильянтом на пальце. – Эланна виновато посмотрела на свою левую руку.

– Согласен. Но ты представляешь, каково мне было увидеть, что у женщины, которую я люблю, на пальце кольцо другого мужчины?

– Я не знала, в каком состоянии может быть Митч, – оправдывалась она. – Я подумала, что лучше все выложить ему осторожно. Если бы он заметил, что я не ношу кольца, которое он надел мне во время венчания, он стал бы допрашивать меня. И я не уверена, что у него хватило бы сил выслушать правду.

Джонас все понимал. Он действительно понимал. Но, черт возьми, это вовсе не значит, что ему нравится создавшееся положение. Он еще ближе привлек ее к себе, словно защищая от всего, что причинило и еще может причинить ей боль.

– Не надо сейчас об этом говорить. Попытайся расслабиться. – Он прижал губы к ее волосам. – Утром все будет выглядеть лучше.

– Думаешь, возможно, чтобы было хуже, чем сейчас?

Джонасу удалось улыбнуться. Первый раз за день.

– Конечно, – подтвердил он тоном, не допускающим сомнений. – Девять месяцев назад ты могла бы поступить благоразумно и купить современный дом, не нуждавшийся в обновлении. Тогда бы мы не встретились. – Он поднял ее руку и поцеловал пальцы.

От нежного поцелуя жгучая искра желания пронзила Эланну до самых сокровенных глубин. Раньше рядом с Джонасом она никогда не переживала такой неудержимой страсти. До последней ночи. А в ту ночь весь голод, который она подавляла, все желание, которое так много лет держала взаперти, вдруг прорвалось огненной лавиной, испепеляя все преграды на своем пути. Почувствовав ее реакцию, Джонас наклонил голову.

– Я ждал этого момента весь день. – Его низкий голос вибрировал на чувствительной коже ее губ. Он нежно и не спеша впитывал их вкус, целуя от одного подрагивающего уголка до другого.

Сейчас не время для такого изысканного искушения, неуверенно напомнила себе Эланна. Надо сейчас же встать, пока не поздно. Но не смогла пошевелиться.

– Мы не должны этого делать.

– Но мы уже делаем. – Он коснулся большим пальцем ее подбородка и чуть поднял его вверх. – И я бы сказал, очень хорошо делаем.

Его рот был жарким, но успокаивающим. И очень, очень сладким. Не отрывая губ, он нащупал за ее спиной подушку и откинул в сторону. Потом расстегнул ей жакет и легко сбросил с плеч, открыв черный шелковый лифчик. Черная кружевная пена составляла пикантный контраст со строгими линиями жакета. Наслаждаясь открывшейся картиной, Джонас подумал, что ее туалеты очень похожи на саму Эланну. Элегантные, строгие и холодные внешне, внутри они мягкие, обольстительные и необычайно воспламеняющие.

– Сегодня я уже говорил тебе, что ты красивая? – Его пальцы спустили бретельку лифчика с плеча.

– По-моему, не говорил. – Глаза ее затуманились страстью, и события последних двадцати четырех часов сразу померкли.

– Сверх меры. – Вторая бретелька последовала за первой. – Ты самая обворожительная женщина, какую я когда-либо знал. – Лифчик теперь держался только на грудях. Одно легкое прикосновение, и он опустится вниз к талии. – И самая желанная. – Его губы наслаждались вкусом ее теплой кожи, язык оставлял широкие полоски на ключицах. – И самая сексуальная.

Его руки с гипнотической нежностью ласкали кожу. С гипнотической медлительностью. Найдется ли еще такой терпеливый мужчина? Завороженная, Эланна обвила руками его шею и позволила себе погрузиться в сладостный поток чувственности, которую он пробуждал в ней.

Никакой спешки, никаких резких движений, только мягко обволакивающее наслаждение. Когда его губы замерли у нее на шее, она ощутила на сердце блаженную легкость. Когда его руки ласкали грудь, по телу пробежала томительная волна. А когда он втянул в рот темно-розовый бутон соска, томление схлынуло вниз и сосредоточилось вокруг одной сокровенной точки.

– Ох, Джонас... – Невольный легкий стон слетел с ее губ. – Я и вправду люблю тебя.

– Рад слышать. – Он так долго ждал заветных слов... – Потому что я никогда не позволю тебе уйти от меня.

Что это: обещание или угроза? Только она задалась этим вопросом, как зазвонил телефон.

– Вот уж не вовремя, – проворчал Джонас.

– Ты ждешь звонка?

– Никто не знает, что я здесь. – Они обменялись долгим, понимающим взглядом. Затем, с досадой откинувшись назад, Джонас протянул руку к трубке. – Привет, Элизабет.

Наступило минутное замешательство.

– Привет, Джонас. Как вы узнали, что это я?

– Наверно, к старости я стал экстрасенсом. Снова пауза. Похоже, Элизабет не могла решить, в каком он настроении и что ей сказать.

– У вас есть особая причина звонить мне? – спросил Джонас, приходя в отчаяние от того, что страсть оставляет Эланну. Он сразу это почувствовал. Она подтянула лифчик наверх, но бутон цвета спелой клубники все еще виднелся над черными кружевами.

– Я надеялась, что найду у вас Эланну, – пояснила Элизабет.

Его разгоряченная плоть молниеносно охладела. Никто не может вылить столько холодной воды на страсть, подумал Джонас, как бывшая свекровь вашей невесты. Достаточно просто услышать голос.

– Передаю ей трубку.

Глубоко вздохнув, Эланна взяла ее.

– Привет, Элизабет. Я только что рассказала Джонасу о состоянии Митча. Наши планы... Нет, еще нет. – Джонас резко повернулся к ней, услышав ее спокойное отрицание. Не в силах выдержать его испытующий взгляд, Эланна быстро закрыла глаза. – Я только начала, Элизабет, но... мы тут немного отклонились от темы.

На эти слова Джонас вскинул темную бровь. Эланна ощутила, как кровь прилила у нее к щекам.

– Обещаю, я скажу ему, как только повешу трубку. Конечно. – Она заставила себя ласково добавить слова, которые совсем не соответствовали ее чувствам. – Спокойной ночи, Элизабет. Утром увидимся.

Джонас нетерпеливо взял у нее трубку и положил на место.

– Скажи мне, в чем дело?

– Гм, не так-то просто...

– Вопреки всеобщему заблуждению, не все из тех, кто работает руками, не способны понимать английский язык. Просто постарайся говорить медленно и использовать слова, состоящие не больше чем из трех слогов.

Эланна не привыкла к сарказмам Джонаса и тотчас же поняла, насколько звонок бывшей свекрови выбил его из колеи.

– Мне жаль, что Элизабет помешала нам.

– С этим я могу справиться. – Его обычно бархатный голос теперь звучал резко, будто скрип шин по гравийной дороге. – Так почему бы тебе не перейти от уверток к сути? Смелей, дорогая, выкладывай.

Она встала, мучительно подбирая слова и боясь, как бы не подвел голос.

– Джонас, тебе нельзя ехать домой вместе со мной.

– Почему нельзя? – От его сузившихся глаз веяло таким холодом, какого она никогда прежде в нем не замечала. – Разве мне обязательно спрашивать разрешения?

– Это не то, что ты думаешь, – запротестовала она, наклонясь, чтобы подобрать свой упавший на пол жакет. Вид нежной, как сливки, груди моментально переключил его внимание. Желание. Злость. Страх. Ему и раньше были знакомы эти чувства, но никогда они не терзали его одновременно. И будь он проклят, если ему это понравилось.

Эланну же неприятно поразило упрямство, которого она раньше за Джонасом не замечала. Он всегда казался ей самым уравновешенным, самым легким человеком, какого она встречала в жизни.

– Почему ты даже не пытаешься понять?

– Помоги мне. – Джонас скрестил на груди руки.

– Хорошо. После завтрашней церемонии в Розовом саду Митч вернется домой в Сан-Франциско.

– Так я и предполагал. Ладно. И ты хочешь, чтобы на обратном пути я сделал вид, будто мы незнакомы друг с другом?

– Дело даже еще сложнее.

– Почему бы тебе не удивить меня?

– Джонас... – Ей был невыносим его резкий тон, холодность и отчуждение.

– Перестань ходить вокруг да около, Эланна. Просто скажи, какую еще пакость придумали ты и Элизабет.

– Митч собирается остановиться в нашем доме.

– НАШЕМ – в смысле твоем и моем? Или НАШЕМ – твоем и Митча?

Да, он имеет право так ставить вопрос. Она встретила Джонаса на следующий же день после того, как купила дом. Вместе они планировали каждую деталь обновления. Хотя бы поэтому оба могут наравне считать его своим. Подавленная колкостью и неприязнью, прозвучавшими в его словах, она подошла к столу возле двери, где оставила ключ от номера.

– Ты сам знаешь ответ на этот вопрос. Он старался скрыть страх и отчаяние, и оттого слова его прозвучали особенно резко:

– Я привык думать, что знаю ответ. Но это было прежде, пока твой муж не вернулся с того света.

– Бывший муж, – тихо поправила его Эланна.

– Это знаю я. И это знаешь ты, – возразил он, тремя длинными шагами сокращая расстояние между ними. – Но когда, черт возьми, он узнает, что ты больше не миссис Митчелл Кентрелл?

Он ловко загнал ее в ловушку между собой и столом. Эланна почти физически ощущала его напор, хотя их тела не соприкасались. После прошлой ночи ее не удивляло, как могло бы изумить прежде, что он может быть таким же буйным, как и нежным.

– Я скоро скажу ему, – пообещала она. – Как только он выздоровеет. Но пока мне нужно, чтобы ты улетел раньше и забрал из дома все свои вещи. – Она выпалила это с отчаянной решимостью, устав подыскивать щадящие слова. И, тотчас же виновато сникнув, обхватила ладонями его хмурое лицо. – Ты всегда был такой чуткий, Джонас. Такой терпеливый. Дай мне еще немного времени, ну пожалуйста!

Проклятие, Джонас не ощущал в себе ни капли чуткости. Или терпения. Глухая ярость переполняла его, когда он впился в ее губы.

От его неистовых поцелуев у нее закружилась голова. Колени подгибались, и она вцепилась ему в плечи, не сопротивляясь охватившему пламени. Но он внезапно отпустил ее. Все еще дрожа, она не отрывала от него растерянного взгляда, и эта растерянность еще больше оттеняла откровенное желание, которое отражалось в зеленых, как море, глазах.

– Я хочу, чтобы ты запомнила, какое оно, наше чувство друг к другу. Что мы испытали. Вместе. – Неутоленная страсть бурлила в нем, он порывисто просунул руку под жакет и стал ласкать сквозь тонкие шелковые кружева ее нежную грудь.

Но не успела она ответить ни словом, ни жестом, как он отпрянул от нее и открыл дверь.

– А теперь, Эланна, лучше иди. А то я дам волю примитивному инстинкту и привяжу тебя к своей кровати, где, как мы оба знаем, тебе и полагается быть.

Выпроводив Эланну в холл, он решительно закрыл дверь, оставив ее в одиночестве, ошеломленную и томимую желанием.

Глава 7

Дело оказалось гораздо более тягостным, чем представлялось. Джонас понимал, что ему будет нелегко забирать свои вещи из дома Эланны. Но даже вообразить себе не мог того смятения, которое нахлынуло на него, когда он вошел в залитую солнцем спальню.

Здесь, в этой комнате, Эланна наконец-то раскрылась перед ним, дала волю романтической стороне своей натуры, свободному проявлению чувств. Утренний туман растаял, и сквозь кружевные занавеси солнце заливало спальню, наполняя ее теплыми маслянистыми бликами. Кружева, обрамлявшие железную кровать, белоснежно пенились вместе с рюшами наволочек. Кровать была центром сцены и возбуждала чувственные воспоминания, почти гнетущие, если вспомнить причину, которая его сюда привела.

Джонаса потрясла собственная сентиментальность, и он посчитал ее своим поражением. К счастью, время подгоняло, и он быстро принялся за дело. Наугад открывал ящики комода, вытаскивал белье и свитеры и небрежно засовывал в дорожную сумку, захваченную с собой. Ну вот, теперь на очереди шкаф. Глазам открылась кружевная масса свадебного платья Эланны, и его окатила волна горечи. Гм... платье лучше не трогать. Пусть висит на месте. В конце концов, ведь она просила забрать из дома только его вещи. О платье речи не было – очевидно, просто забыла. Мысль об этом расстроила его еще больше, чем причина, заставившая приехать сюда. Если она могла так легко забыть о свадебном наряде, не забудет ли так же легко о нем? И о том, что они вместе пережили?

– Не будь идиотом, – проворчал он, разглядывая себя в зеркале, оплетенном белой рамой и висевшем над таким же плетеным туалетным столиком, в окружении белых свечей, щеток с серебряными ручками и коллекции хрустальных флаконов с духами. – Она забыла о платье потому, что была слишком подавлена. Не ищи никаких других причин. – Взяв синий, как полночь, флакон с пульверизатором, он нажал на позолоченный шар. И когда возбуждающий, такой знакомый аромат вызвал вдруг жжение в чреслах, тихо выругался.

Ну нет, он не сдастся, поклялся себе Джонас, доставая из шкафа свои вещи. Терять ее он не намерен, несмотря на все его сочувствие Митчу Кентреллу, пережившему пятилетний кошмар. Если парню чудом удалось спастись, это вовсе не значит, что он может подобрать свою жизнь – и свою жену – на том же месте, где пять лет назад обронил их. Теперь Эланна принадлежит Джонасу. И будь он проклят, если отдаст ее без борьбы.

Сложив собранные вещи, Джонас остановился на пороге спальни и окинул ее долгим прощальным взглядом. Предательское воображение тут же нарисовало картину, как Эланна и Митч проводят на этом кружевном ложе беззаботное воскресное утро. Джонас вздрогнул. В кровати, которую он и Эланна покупали вместе.

И тут ему пришла в голову неожиданная идея. Он понимал, что его трюк может привести Эланну в ярость и бросить в объятия Митча. Но черт возьми, решил Джонас, ставя на пол сумку и закатывая рукава, дело стоит риска.

И кроме того, напомнил он себе, в любви и на войне все средства хороши.

Следующая неделя пролетела как во сне. Хотя это еще не означало, что в будущем, если появится такое желание, Эланна не смогла бы восстановить в памяти все детали. Ведь не так часто простому смертному выпадает возможность своими глазами увидеть президента. Но бессонные ночи и тревога так затуманили ее разум, что вряд ли она отвечала как полагается на теплые слова главы государства.

Несмотря на возражения Митча, церемония в Розовом саду была отложена на неделю, поскольку после первой ночи в клинике болезненные симптомы у него усилились. После тщательного обследования врачи пришли к выводу, что его состояние вызвано всего лишь общим истощением организма. Церемонию перенесли, а после нее Митчу разрешили вернуться домой в Сан-Франциско.

От лекарства, прописанного врачом, он выключился и всю дорогу проспал. А Эланна оказалась полностью предоставлена своим мучительным мыслям. Элизабет, сидевшая через проход от сына, вроде была так же не склонна к разговорам, как и Эланна. Дистанция между двумя женщинами, которые совсем недавно были близки, как мать и дочь, постепенно росла. И при том, что обе всей душой желали Митчу благополучия, каждая понимала его по-своему. Хотя Элизабет и не выражала своего мнения вслух, оно и так было ясно. Элизабет считала, что место Эланны рядом с ее сыном.

Митч проснулся в тот момент, когда колеса ДС-10 коснулись посадочной полосы.

– Элли? – Он так крепко схватил ее за руку, что она едва не вскрикнула.

– Я здесь, Митч. Все в порядке. Мы только что приземлились в Сан-Франциско.

Его взгляд был странно затуманен, он недоуменно смотрел в окно, на картину столь же знакомую, сколь и чужую.

– В Сан-Франциско? Не в Бейруте?

– Нет, не в Бейруте, – спокойно подтвердила она, обменявшись быстрым взглядом с Элизабет, посматривавшей на них через проход между рядами кресел. – Тебе, должно быть, что-то приснилось?

В печальных глазах жены Митч заметил сочувствие, чего он терпеть не мог.

– Мне... мне снился тот день. – Он провел рукой по лицу, пытаясь подавить дрожь при воспоминании о дне похищения и последующем кошмаре.

Эланна едва не разрыдалась при виде ужаса, промелькнувшего у него на лице. Хотя Митч еще не успел рассказать ей о подробностях плена, она представляла себе, через что он прошел. От рассказов выпущенных на свободу заложников у нее леденела кровь. Закрыв глаза от невыносимой боли, пронзившей ее, она прижалась лбом к его лбу.

– Все позади, Митч, – прошептала она и успокаивающе погладила его по плечам. – Ты в безопасности. Дома, в Сан-Франциско.

– Дома... – Митч с глубоким облегчением вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Черт подери, надо держать себя в руках. Незачем показывать, что его до сих пор мучают кошмары. Меньше всего он хотел, чтобы его жалели. – С моей женой. С моей Элли. – Окинув ее долгим взглядом, он отвернулся к окну и стал жадно наблюдать, как самолет подкатывает к зданию вокзала.

Пока Митч упивался видом своего любимого города, Эланна занялась пряжкой на ремне безопасности, старательно избегая испытующего взгляда свекрови.

Они вышли на трап в ослепительный свет прожекторов и в оглушительный гул голосов. Репортерская братия алчно накинулась на них, засыпав вопросами. Пока Митч, стоя у входа в аэровокзал, читал заявление, заранее тщательно составленное в государственном департаменте, Эланна размышляла о том, как им выбраться из толпы. Не проторчать бы здесь весь день, со страхом подумала она, но туг у ее локтя появился служащий безопасности аэропорта и сообщил, что в соседнем зале ее ждет брат.

– Простите, – вмешалась она, когда Митч начал отвечать на вопросы, – мой муж слишком много пережил и сейчас не совсем здоров. Он сделал заявление. На сегодня все.

Заметив, что Митч собирается возражать, она перекинула сумку на другое плечо, подхватила его под руку и буквально протащила через возмущенную толпу. Они быстро скрылись в помещении, которое указал служащий. Наверное, никогда и никому она не бывала так рада, как сейчас старшему брату.

– Ох, Дэвид, – Эланна прижалась к его груди, – я так рада, что ты здесь.

– Жаль, что я был за границей, когда все это произошло, – сказал Дэвид Фэйрфилд. – Но Джонас ввел меня в курс дела.

– Как он? – мягко спросила Эланна, подняв на него глаза.

Заметив темные круги под глазами сестры, Дэвид вздохнул: вот положение, даже непонятно, кому больше сочувствовать.

– Немного пришел в себя, – тихо проговорил он и, понимая, что сейчас не время и не место для таких разговоров, обернулся к Митчу. – Привет герою. – Он протянул руку.

– Едва ли герою, – возразил Митч, пожимая руку шурину.

– А я читал в «Кроникл» о настоящем герое, – улыбнулся Дэвид. – Выглядишь ты, Митч, великолепно, – с наигранной искренностью продолжал он. – Правда, как огурчик.

Эланна первый раз за весь день увидела на лице Митча веселую улыбку.

– Вот речь настоящего адвоката. И хотя мы оба знаем, чего такие речи стоят, спасибо за вотум доверия.

Знакомый низкий голос, который когда-то звучал едва ли не в каждой гостиной, сообщая новости из горячих точек планеты, сейчас потерял свою звучность. Лицо у Дэвида помрачнело.

– А как ты на самом деле?

– У Митча легкое вирусное заболевание, – вмешалась Эланна прежде, чем тот успел открыть рот. – Но врачи уверяют, что при правильном лечении и постельном режиме все как рукой снимет. Ведь так, Митч?

Митч попытался ответить, но Эланна снова опередила его:

– Долго оставаться на ногах ему нельзя. Элизабет, почему бы вам не отвести Митча к машине, пока мы с Дэвидом заберем багаж? Дэвид, объясни Элизабет, где машина припаркована.

Пока Дэвид говорил с Элизабет, Эланна подозвала служащего безопасности аэропорта и попросила кресло-каталку.

– Элли, я прекрасно могу дойти сам, – запротестовал Митч.

– Конечно, можешь, Митч, – согласилась она. – Но не забывай, что на встрече с президентом ты чуть не упал в обморок.

– Меня просто ослепил прожектор, – объяснил Митч. – И потом, я же тебе говорил, это было не во время встречи, – проворчал он. – Это был всего лишь сеанс фотосъемки: объятия с вернувшимся так называемым героем.

Недели, а может, и меньше, брака с Митчеллом Кентреллом хватило, чтобы увидеть главное в стиле жизни журналистской братии. Главным был цинизм. И хотя первое время более чем трезвое отношение мужа к коллегам огорчало Эланну, сейчас она находила это обнадеживающим признаком.

– Как бы там ни было, но ты тогда переутомился, – сказала Эланна. – И, Бог мой, просто удивительно, что после всего пережитого тебе удалось еще вынести и зоопарк, устроенный прессой. Так что прошу тебя, последуй моему совету.

Совету? А может быть, приказу? Странно, откуда у Элли взялся такой непререкаемый тон? Сдаваясь, он спросил:

– Так как насчет сделки?

– Какой сделки?

– Забыла? Пока вы с Дэвидом будете получать багаж, кресло-каталка и я вместе с мамой тихой сапой тронемся к машине.

Да, подумала Эланна, такое распределение ролей будет самым удачным, учитывая, что утомительный день вытянул из него все силы.

– Хорошо, идите к машине.

Минутой позже она стояла вместе с братом возле багажного транспортера.

– Как он на самом деле себя чувствует? – повторил свой вопрос Дэвид.

– Не знаю. Врач уверяет нас, что вирус неопасный. Но меня все равно беспокоят более отдаленные последствия.

– Я так понимаю, о Джонасе ты ему не рассказала? – спросил Дэвид, бросив на нее внимательный взгляд.

– У меня не было возможности.

– Но все-таки собираешься сказать?

– Конечно. – Пальцы Эланны судорожно впились в ремешок сумки. – Вот один, – она показала на приближавшийся серый чемодан.

– Когда? – Дэвид снял чемодан с ленты транспортера.

– Как только подвернется подходящий момент.

– Чем дольше ты откладываешь, тем тяжелее будет сказать.

– Как знакомо звучат эти слова, – раздраженно проворчала Эланна. – Тебя что, Джонас прислал сюда, чтобы ты меня обработал?

– Тебе лучше знать, что делать. Я твой старший брат. И, естественно, беспокоюсь за тебя.

– Вы с Джонасом друзья.

– Ты так говоришь, будто мне надо просить за эту дружбу прощения.

– Не говори глупости... По-моему, это чемодан Элизабет.

Дэвид сверил номер на картонке, привязанной к ручке, с квитанцией, которую дала ему Элизабет, и взял чемодан.

– Что-нибудь еще?

– Нет. У нас только два чемодана. У Митча почти ничего нет. Его вещи уместились в моем багаже.

Когда они вышли из здания аэровокзала, с залива налетел ветер, растрепал волосы Эланны, бросил их на глаза. Но она ничего не замечала.

– Ты когда говорил с Джонасом?

– Вчера вечером вместе попили пива. – Дэвид решил не рассказывать ей, как они с Джонасом провели прошедшую неделю. В конце концов, трезво рассудил он, Эланна сама во всем разберется. Джонас ему, конечно, друг, и положению его можно только посочувствовать, но лучше в этот конфликт не встревать.

– Как он?

– Представь себе на минуту, как бы ты себя чувствовала, если бы вы поменялись местами? – вопросом на вопрос ответил Дэвид. – Вообрази, за три недели до свадьбы на сцене неожиданно появляется жена Джонаса.

– У Джонаса не было жены.

– Спорный пункт, – спокойно заметил брат, пока они пережидали, когдапроедет аэропортовский автобус, чтобы перейти дорогу к автостоянке. – Эланна, ты же не лишена воображения. Как бы ты себя чувствовала на месте Джонаса?

Она не задавалась этим вопросом, да и вряд ли смогла бы, поэтому ответ вырвался непроизвольно:

– Я была бы несчастна. И разъярена. И, наверно, испугана.

– Защите нечего добавить, – удовлетворенно кивнул Дэвид.

– Я люблю Джонаса, Дэвид. – Она остановилась и посмотрела на брата. – И возвращение Митча ничего не изменило. Это правда, – подтвердила она, когда брат вопросительно вскинул бровь. – И ты должен помочь мне убедить Джонаса, что нужно немного подождать, пока я справлюсь с этим делом.

– Эланна, Митч всегда был неколебимым защитником правды. На этом он построил свою карьеру. Как, по-твоему, он будет себя чувствовать, когда узнает, что ты лгала ему?

– Я не лгу.

Острый взгляд, каким брат посмотрел на нее, всегда безотказно действовал на перекрестных допросах. Встретившись с этим жестким взглядом, его подопечные, как правило, незамедлительно раскалывались. А до Эланны вдруг дошло, что таким же взглядом в совершенстве владел и Митч.

– Но ты не говоришь ему и правды. Ложь умолчания, когда она в конце концов раскрывается, наносит такой же вред, как и явная не правда. – Его взгляд смягчился, и в нем мелькнуло сочувствие. – Митч крепкий парень, сестренка. Если он выдержал ужас этих пяти лет, он сможет стойко принять факт, что ты начала новую жизнь.

Новую жизнь, в которой нет места Митчу, подумала Эланна, когда они подходили к машине Дэвида. Увидев Митча, казавшегося странно одиноким на заднем сиденье, она засомневалась, так ли уж прав брат.

Наконец одни, подумал Митч. После бесчисленных чашек «Эрл грей» и песочного печенья, которое Эланна достала из холодильника, Элизабет наконец попросила Дэвида отвезти ее домой. Эланна пошла проводить их до машины, предоставив Митчу возможность перевести дух.

Он уже забыл, как быстро они все говорят. И все одновременно. С тех пор как он попал на военно-воздушную базу в Висбадене, люди безостановочно обстреливают его словами, будто пулями, и ждут от него правильного ответа. Пожалуй, за последние полторы недели он наговорил больше, чем за весь прошедший год. И усилие, требовавшееся для того, чтобы сохранить внимание до конца разговора, становилось все более утомительным.

Допив теплый чай, он поднялся с кресла-каталки и стал бродить по кухне. Вся она излучала старомодное очарование, чему способствовала и топившаяся дровами плита, и преобладание кремово-белого цвета, благодаря тому же дереву. Взгляд остановился на маленьком шестиугольном шкафчике, выложенном сверху бело-синим кафелем, с филенками из гравированного стекла, на антикварных часах, висевших на стене рядом с коллекцией самых разнообразных формочек для масла – оловянных, медных, глиняных, деревянных. Кухня вызывала в памяти свежеиспеченный хлеб, девонские сливки, свежие яйца. И хотя он никогда не бывал здесь раньше и определенно такая обстановка и атмосфера не соответствовали его жизненному стилю, Митч понял, почему слова «дом... любимый дом...» всегда ассоциируются с викторианским укладом жизни.

Он остановился перед бросившимся в глаза набором бело-синей викторианской посуды, выставленной на полках углового буфета. Когда Эланна вернулась, он разглядывал блюдо.

– Ты, должно быть, устал, – сказала она, с тревогой ища на его лице следы продолжающейся лихорадки. – Я думала, они никогда не уйдут.

– Я прекрасно себя чувствую, – успокоил он ее, хотя это не было стопроцентной правдой. Некоторые навязчивые воспоминания все еще били молотом по голове. И он уже начал ужасно уставать от той манеры, с какой Элли обхаживала его. Будто он вот-вот разобьется, как яйцо. В фантазиях – живых образах, которые помогли ему сохранить рассудок в течение пяти долгих лет, изумрудно-зеленые глаза Элли, когда она смотрела на него, вспыхивали страстью, а не жалостью.

– Но...

– Какую прекрасную коллекцию ты собрала, – сказал он ей, стараясь перевести разговор на другую тему, не касающуюся его здоровья. Правда, если честно, то здоровье у него оставляет, конечно, желать лучшего. Даже согласись Элли пойти с ним наверх в спальню, в чем он сильно сомневался, ничего хорошего из этого не получится. – Ты все нашла в одном месте?

– Ой, что ты! – Эланна вспомнила, как они с Джонасом объездили все побережье Калифорнии от Монтерея до Марин-Саунти, не пропустив ни одной распродажи в старых домах и гаражах. – По правде говоря, это напоминало охоту за сокровищами. Просто удивительно, какие редкости люди находят у себя на чердаках. Если повезет, то некоторые вещи можно купить за бесценок.

– И все же, – Митч озадаченно огляделся, – обновление такого дома не может быть дешевым.

Эланна проследила за его взглядом. Вот он остановился на солярии. Она построила его, поддавшись уговорам Джонаса, и не раскаивалась – солярий прекрасно вписался в общий стиль и напоминал о викторианской любви к природе. Стены залитой солнцем комнаты представляли собой ромбики стекла в белых рамах. Изысканная белая плетеная мебель. Кружевные папоротники в старинных медных сосудах. Фаянсовые горшки с пальмами. И всюду бархатистый зеленый плющ. А в старомодном молочном кувшине стояли свежесрезанные цветы. Конечно же, подарок Джонаса к ее возвращению домой.

– Не забывай, что у меня доверенность на проценты с имущества бабушки, – напомнила она. – Деньги в общем-то небольшие, но удалось найти подрядчика, который согласился уложиться в границы моего бюджета. К тому же работа в журнале оплачивается гораздо лучше, чем чтение лекций.

– Еще бы. Судя по тому, сколько с момента нашего приезда было звонков, теперь ты работаешь в два раза больше. – За полтора часа Митч сбился со счета. И все профессиональные вопросы, требовавшие руководящей руки его жены. – Просто удивительно, как тете Мериэн удавалось выпускать журнал до твоего прихода в редакцию.

Эланне послышались в его тоне нотки сарказма, но она предпочла сделать вид, что не заметила.

– «Сан-Франциско трэндс» – очень хороший журнал, и я горжусь тем, что тетя Мериэн предложила мне заведовать отделом местных новостей.

Бунт вылился в мягкой форме, но Митч понял намек, высказанный ясно и недвусмысленно.

– Ей повезло, что у нее есть ты. Честно говоря, я жду не дождусь, когда ты дашь мне почитать свой журнал.

Странно, но профессиональное мнение Митча вдруг показалось Эланне необычайно важным. Впрочем, чему тут удивляться, как-никак в журналистике он был легендой, а она всего лишь новичком.

– Конечно, наш журнал не «Нью-Йоркер», – призналась она, – но хочется думать, что нам вполне успешно удается и информировать публику, и развлекать ее.

Первый раз со времени их встречи, вызвавшей у Митча какое-то глухое недоумение, он почувствовал в ней прежнюю Элли и, уловив невысказанную потребность в одобрении, сказал:

– Я всегда знал, что ты будешь на высоте, какое бы дело ни выбрала.

Эланна презирала себя за то, что его комплимент доставил ей такое удовольствие.

– Давай я покажу тебе твою комнату. – Она направилась к винтовой лестнице, и туг снова зазвонил телефон.

– Иди ответь. – Митч подавил в себе острую досаду. – Пока ты разберешься с делами, я буду устраиваться. Только скажи, куда идти.

– Первая дверь направо. Ее нельзя спутать. Это единственная спальня, в которой закончены работы и нет хаоса.

Коротко объяснив ему, что и как, она подняла трубку. Митч услышал, как его Элли говорила: «Да, Мериэн. Брандон заверил меня, что не позже чем в конце недели пришлет фотографии с курьером. Да, я уже получила статью и послала сделать копии. Да, с этим все в порядке».

Тон был деловой, уверенный – тон человека, умеющего владеть собой. И снова Митча охватило странное ощущение: будто он заблудился и попал в этот незнакомый дом с женщиной, которую совершенно не знает. Хотя, мысленно усмехнулся он, на что он рассчитывал? Что мир перестанет вертеться на то время, пока его будут держать в плену? Жизнь успешно продолжалась и без него, особенно жизнь Эланны, и это почему-то вызывало в нем смутное чувство обиды. Подавив слабый вздох, он поднялся по лестнице и остановился перед дверью, о которой сказала Эланна.

Через пять минут она нашла его все еще стоявшим на пороге спальни.

– Митч? Что с тобой?

– По-моему, я чего-то недопонял.

Эланна заглянула в спальню – и не поверила собственным глазам. Разобранные части белой железной кровати стояли возле голой оштукатуренной стены. Обои исчезли так же, как и занавеси и вся мебель Древесные опилки покрывали узорный дубовый пол. На месте снятых канделябров из стен торчали обнаженные красные и черные провода. Там, где стоял плетеный туалетный столик, белела пятигаллоновая банка с краской, а рулоны новых обоев высились в центре комнаты.

– Будь ты проклят, Джонас Харт, – пробурчала она себе под нос и поклялась, что убьет его, как только он попадется ей под руку. Одно дело – ревность к ее бывшему мужу. Это можно понять. И даже принять. Но разрушить очаровательную спальню только ради того, чтобы Митч не мог спать в ее постели, – это уже слишком. Кипя гневом, она кинулась в примыкавшую к спальне ванную и с облегчением нашла ее нетронутой.

– Кто такой Джонас Харт? – спросил Митч, когда она вернулась к нему.

– Мистер Харт – мой подрядчик, – процедила она сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как подскочило у нее кровяное давление, и пытаясь унять свою ярость. – Он заверял меня, что комната для тебя будет готова к нашему приезду.

Митч скептически оглядел поле битвы.

– Я ничего, Элли, не понимаю в строительстве, – медленно проговорил он, – но, по-моему, человек должен быть чудотворцем, чтобы справиться с этим бедламом до конца столетия.

– О, ты не поверишь, на что способен Джонас, когда он в настроении, – коротко возразила она. – Поскольку у нас нет выбора, предлагаю поместить тебя в старую детскую. Но предупреждаю: комната довольно убогая и, когда идет дождь, протекает крыша.

– Не беспокойся, я привык спать в убогих местах. Его спокойное смирение вызвало у нее чувство вины. Что за эгоистичный она человек, если ее так разозлила всего лишь разрушенная комната, когда у Митча разрушена вся жизнь? Целых пять лет жизни, поправила себя Эланна и повела его в бывшую детскую.

– Я так хотела, чтобы все было готово к твоему приезду, чтобы все лучшее... – Слова замерли у нее на языке, когда она увидела комнату, в которой ремонт и не начинался, когда она уезжала в Вашингтон.

Теперь стены были крапчато-песочного цвета, потолок – цвета мягкого голубого неба. Металлическую кровать – односпальную, как тотчас отметила Эланна, – покрывал желто-белый плед из гусиного пуха, которым она восхищалась месяц назад в антикварной лавке. Простая мебель осталась прежней: бамбуковый столик возле кровати, сундук девятнадцатого века, в углу – складная ширма и у противоположной стены – четырехстворчатый шкаф красного дерева. Над кроватью клонила свою лебединую шею лампа для чтения. В дополнение всего воздушные шторы затеняли сводчатое окно, а вязаный ковер закрывал пол.

– Очаровательно, – отозвался Митч за ее спиной.

– Да? Правда?

– Похоже, ты удивлена? – Митч внимательно посмотрел на нее.

Удивлена – слабо сказано. Эланна покачала головой, не веря своим глазам. Как можно было умудриться всего за неделю практически уничтожить одну прекрасно отделанную комнату и привести в полный порядок другую?

– Комнату совсем недавно закончили, – пробормотала Эланна. – И у меня такое чувство, будто я вижу ее впервые.

Митч вошел внутрь и обвел пальцем искусно вырезанную розетку на балке, разделявшей стену.

– Это тоже работа твоего подрядчика?

– Да, занимается этим в свободное время, – ответила она. – Резьба по дереву – его хобби.

– Он очень талантлив.

– Бесспорно.

Покачиваясь на пятках, Митч внимательно оглядывался по сторонам. Хотя сам он не любил ничего мастерить, его всегда восхищали люди, добившиеся совершенства в своем ремесле, каким бы оно ни было.

– Хотелось бы повидаться с этим умельцем. СКАЖИ ЕМУ, настаивал внутренний голос. СКАЖИ СЕЙЧАС. Но Эланна постаралась отмахнуться от настырного советчика.

– Он будет здесь завтра. Я вас познакомлю.

– Мне нравится его работа. – Митч изучал стену, заинтересовавшись, как удалось вкрапить в краску мелкие точки. Человек, выполнивший такую работу, явно натура художественная и, очевидно, гордится своим мастерством. – У меня такое чувство, что у нас с ним много общего.

Ох, Митч, подумала Эланна, испытывая настоящее отчаяние, если бы ты только знал.

– Позволь, я помогу тебе устроиться, – сказала она вслух, мысленно проклиная себя за трусость. Она подошла к бельевому шкафу в холле и достала охапку пушистых желтых полотенец. – Тебе придется пользоваться ванной, примыкающей к большой спальне. На этом этаже она единственная работает.

– Конечно, меня не очень трогает такая чепуха, но надеюсь, Элли, ванная в лучшем состоянии, чем спальня, – скептически заметил Митч. – Мне-то что, но было бы неприятно узнать, что ты вынуждена принимать ванну в кухонной раковине.

– Джонас... ой, мистер Харт... первой сделал ванную, – пояснила она. – Там круглосуточно есть горячая вода, зато в туалете вода не бежит почти весь день и всю ночь.

– Не страшно. Случалось, что звук бегущей воды мог означать для меня угрозу.

Эланна ловила себя на некой раздвоенности. Одна ее половина, испытывающая угрызения совести, не хотела знать о страданиях Митча. Вторая, более рациональная половина, оказывающаяся, как правило, в проигрыше, понимала, что нельзя постоянно прятать голову в песок только потому, что это вроде бы не так больно.

– Нам надо поговорить, – ласково произнесла она. – О том, что случилось.

– Знаю, – кивнул Митч. – Но не сейчас.

– Да, – с явным облегчением согласилась она, – не сейчас. – И стала готовить ему постель. – Почему бы тебе не полежать в горячей ванне? Долго-долго, – предложила она. – А я спущусь вниз и подогрею молока.

– Элли, любимая... – Митч поймал ее за руку почти у двери. – Я твой муж, а не беспомощный ребенок. Мне не нужно теплого молока.

– Прости. Я только подумала, что оно поможет тебе расслабиться.

– Быть дома с тобой – вот все, что мне нужно, чтобы расслабиться. – Он провел рукой по ее каштановым волосам. «Вернее, – мысленно добавил Митч, – я мог бы расслабиться, если бы ты не была так чертовски напряжена». Хотя он и пытался убедить себя, что это просто его разыгравшееся воображение, но, с другой стороны, готов был поклясться, что голова ее слегка отпрянула от его руки. – Можно мне задать вопрос?

– Конечно – (Он вдруг оказался очень близко Чересчур близко).

– Где ты будешь спать? – (От ее вежливой легкой улыбки у него свело желудок).

Она взглянула на постель, явно не предназначенную для двоих.

ХИТРЫЙ ДЖОНАС, мрачно подумала она БЕССПОРНО, СЛИШКОМ ХИТРЫЙ.

– Нет проблем, – ответила Эланна на вопрос Митча – В гостиной есть кушетка, я могу спать на ней?

– Можешь – Какая у нее нежная кожа, как атлас. Не в силах удержаться, Митч провел костяшками пальцев по ее щеке – Или можешь остаться здесь со мной – Большой палец спустился ниже и пробежался по ее верхней губе – Кровать, конечно, узкая, но мы вдвоем всегда находили способ уместиться. Помнишь наш медовый месяц? Когда мы спали в такой тесноте, будто ложки в ящике.

От нежного мужского прикосновения губы ее инстинктивно раскрылись, хотя рассудок и забил тревогу, предупреждая, что это опасный симптом, так недолго и потерять над собой контроль. СКАЖИ ЕМУ – опять прокричал внутренний голос И снова Эланна не сумела найти слов.

– Не помню, чтобы мы вообще спали ночью, – необдуманно заметила она.

– Ты права – Он улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям – Это началось с ночи в самолете.

Голос его звучал так ласково, так интимно, что у нее запылали щеки Вспомнился долгий перелет через океан и то, как они незаметно занимались любовью в самолете Прежде ей и в голову бы не пришло, что такое возможно.

– Элли?

– Ох, Митч.

Они заговорили одновременно.

– Ты первый, – сказала она – Никогда бы не подумал, что будет так, – признался он Его взгляд скользил по любимому лицу, упивался каждой чертой Раньше ему всегда нравилось следить за ее лицом, когда он доводил ее до кульминации – Мне рисовалась счастливая, безмятежная встреча после разлуки.

– Разлука была очень долгой, Митч – Разрываемая чувством вины, она беззвучно застонала – Все изменилось Мы изменились.

– Ты хочешь сказать, что тебе нужно немного времени, чтобы привыкнуть к моему возвращению? – Он взял ее руку в свои и, пытаясь согреть ледяные пальцы, наблюдал за выражением лица.

Сердце у Эланны молотом стучало в груди, хотя она изо всех сил старалась обуздать нахлынувшие эмоции. Чувственные воспоминания, вызванные прикосновением Митча, боролись с мыслями о Джонасе. И о той будущей жизни, которую они вместе строили.

– Боже, – вырвалось у нее, когда взгляд остановился на антикварных часах, висевших на стене. Долгие месяцы она искала такие часы И вот они здесь Где же Джонас ухитрился найти их? – Посмотри на часы. Ты, должно быть, уже валишься с ног.

У Митча судорожно напряглись пальцы – так ему хотелось удержать свою пленницу.

– Не настолько, чтобы не обсудить, что заставляет тебя так чертовски нервничать – На него вдруг накатила неожиданная слабость. Ужасно неприятная. Такое ощущение, что сейчас он извергнет весь ужин, съеденный в самолете Превозмогая дурноту, он на мгновение прикрыл глаза – Вероятно, я слишком многое считал бесспорным, – с расстановкой заговорил он, борясь со слабостью – Ты правильно напомнила мне, что мы оба изменились Скажи честно, не значит ли это, что у тебя больше нет ко мне никаких чувств? Это так, Элли?

ОН ОТКРЫЛ ТЕБЕ ДВЕРИ, назойливо вторгся внутренний голос ВОЙДИ В НИХ.

– Ox, Митч... – Эланна порывисто вздохнула и протянула свободную руку. Другую он до боли прижимал к своей груди. Пальцы коснулись грубой щетины у него на лице, и кожа ее словно бы ощутила легкое покалывание, как тогда, когда он, весь обросший, возвращался после многодневных, смертельно опасных журналистских скитаний. – Конечно, у меня еще сохранились к тебе чувства. Как их может не быть?

Вина, которую она испытывала раньше, была пустяком по сравнению с тем, как сжалось сердце, когда она увидела улыбку облегчения – лукавую, по-мальчишески открытую.

– По-моему, я чрезмерно увлекся анализом. – Наклонив голову, он прижался губами к ее щеке. – На случай, если я заразный, ограничусь целомудренным поцелуем, – пояснил он, заметив ее удивление. – Было бы обидно, если бы я выздоровел, а ты слегла бы мне на смену.

– Да уж, совсем не вовремя, – согласилась она, вспомнив о работе, которая накопилась на ее столе в офисе.

– Это ты мне говоришь? Я просто убит тем, что проклятый вирус помешал нам по-настоящему насладиться встречей. – Он многозначительно подмигнул ей. – Хотя не скрою: мысль продержать тебя пару дней в постели очень привлекательна. Тем ярче будет праздник, который я хочу устроить, как только встану на ноги.

Ободренный тем, что за время его отсутствия чувства жены не изменились, что она все еще любит его, он взял с кровати желтые полотенца и, насвистывая, вышел в холл, направляясь в ванную.

Ощущая себя выжатой как лимон, Эланна рухнула на узкую кровать и, закрыв лицо руками, тихо заплакала.

Глава 8

Хотя Эланна и понимала, что ведет себя как последняя трусиха, проснувшись поутру и убедившись, что Митч еще спит, она испытала огромное облегчение. Быстро проглотив чашку кофе и сухой завтрак, насыщенный протеином и отрубями, она написала Митчу бодрую записку, присовокупив номер своего служебного телефона. Пришлось, правда, испытать некоторое затруднение, когда потребовалось подписать короткую записку. Наконец она остановилась просто на букве Э.

Едва войдя в высотное здание офиса на Монтгомери-стрит, она настолько погрузилась в дела, что времени копаться в личных проблемах просто не нашлось. Ее секретарь и правая рука Карин с нескрываемым облегчением встретила свою начальницу.

– Я так рада, что вы вернулись, – сказала она, вручая Эланне толстую пачку посланий, написанных на бумаге четырех цветов. – Без вас здесь был сумасшедший дом.

На голубой бумаге записывались частные звонки, на белой – деловые, на желтой – неотложные деловые вопросы, на красной – чрезвычайные происшествия. С тех пор как появилась молоденькая, но не по возрасту расторопная Карин, Эланна ввела в офисе цветовой код. И хотя понадобилось время, чтобы код стал привычным и заменил простые папки, Эланна признала, что Карин оказалась образцом организованности: придуманная начальницей система в ее руках работала без сучка и задоринки. Тем более странно было видеть Карин в таком смятении, хотя девушка и пыталась его скрыть.

– Насколько я понимаю, у вас какие-то проблемы?

– Это мягко сказано, – вздохнула Карин. – По правде говоря, если бы окна не были герметически закрыты, половина сотрудников, наверно, попрыгала бы вниз еще четыре дня назад. – Но туг она спохватилась, вспомнив, по какой причине Эланна отсутствовала. – Простите. Никогда бы не подумала, что я такая бесчувственная. Еще одно доказательство, как здесь все посходили с ума. Хм... – Она сочувственно вздохнула. – Как Митч? А главное, как вы?

Хороший вопрос, подумала Эланна, и был бы еще лучше, если бы я знала ответ.

– Если не считать какого-то мерзкого вируса, с Митчем все в порядке. Что же касается меня, то, должна признаться, все довольно сложно.

– Представляю. – За очками в красной оправе светилось откровенное любопытство. Но Эланна решила его не замечать.

– Так что же здесь происходит? Почему все на грани самоубийства?

– Мериэн вам не говорила?

– Последнее время я была очень занята, – сухо заметила Эланна. – Короче, в чем дело?

– Рамсей Тремейн пытается захватить «Сан-Франциско трэндс».

Рамсей Тремейн, напористый австралийский миллионер, пожирал газеты и журналы, словно страдал неутолимым голодом и относился к американским издателям будто к закускам на шведском столе.

– Вы шутите?

– Нет, это правда. – Карин не собиралась скрывать презрение. – Я не для того получала диплом с отличием, чтобы работать на наглого выскочку Тремейна.

– Но у нас издание не его типа, – возразила Эланна. – Так чего он хочет от нас?

– Об этом вам лучше поговорить с Мериэн, – сказала Карин. – Она ждет вас у себя в кабинете. Я обещала послать вас к ней, как только вы придете. Ой, и Джонас звонил прямо перед вашим приходом. Он напомнил, что сегодня вы собирались выбирать кафель для нижней ванной. Просил передать, что будет ждать вас в магазине в полдень.

– Вероятно, мне придется отложить эту встречу, – ответила Эланна, глядя на гору бумаг на столе. – Сделайте одолжение, Карин, сообщите ему, что покупку кафеля придется перенести.

– Хорошо. – И снова в глазах Карин стоял вопрос. И снова Эланна оставила его без внимания.

– Если кто позвонит, я в кабинете у Мериэн. Направляясь по длинному коридору в кабинет тети, Эланна подумала, что неожиданный кризис с Рамсеем Тремейном по крайней мере отвлечет ее от личных проблем. Хотя бы на время.

Митч проснулся от звука ударов. Сначала его полусонный рассудок решил, что он заперт в здании, а снаружи рвутся снаряды. Но, окинув взглядом уютную комнату, он постепенно вспомнил, что находится вовсе не в Бейруте, а в Сан-Франциско. В доме Элли.

Элли. Дом. Что может быть отрадней этих слов? Натянув джинсы, которые Элли купила ему в Вашингтоне, он отправился искать источник повторяющегося стука.

На первом этаже обнаружился рабочий, прибивавший гвоздями с широкой шляпкой дранку для штукатурки в комнате, которую, как Митч помнил, Элли называла второй гостиной. Комнате предназначалось стать неким сочетанием библиотеки и кабинета.

Митч немного понаблюдал за рабочим, восхищаясь, как это молоток ни разу не промазал. Я бы на его месте, подумал Митч, по меньшей мере десяток раз попал по большому пальцу. Он откашлялся.

– Вы не Джонас Харт?

Джонас оцепенел. Шея, плечи, руки – все окаменело. Опустив молоток, он обернулся и встретил взгляд одобрительно улыбающегося Митча. Это лицо он годами видел на телеэкране. Странно, мелькнуло у него в голове, такое впечатление, будто переживания прошедших лет добавили зрелости, но не состарили красивые черты журналиста и даже сделали их еще более выразительными. Если это возможно. С ледяным комом ревности в груди Джонас мысленно задал себе вопрос: а что, если Эланна найдет этого парня более привлекательным? Более желанным?

– Да, это я. А вы...

– Митч Кентрелл, муж Эланны, – представился Митч, не догадываясь, как больно ранит собеседника этими невинными словами– Моя жена права, мистер Харт. Вы большой мастер. Ваша резьба по дереву в верхней спальне просто исключительна.

– Спасибо. – Джонас пытался угадать по лицу Митча, что именно Эланна рассказывала о нем мужу. БЫВШЕМУ мужу, поправил он себя. – Для этого нужно иметь клиента, который разбирается в таких вещах и точно знает, чего он хочет. – По крайней мере Эланна воспользовалась тем, что ты не сразу появился, про себя добавил Джонас.

Митч потер небритый подбородок и осмотрел комнату. Известковая пыль плавала в лучах утреннего солнца и покрывала пол и стены.

– Смешно думать об Элли как о понимающем клиенте, – пробормотал он.

Джонас вскинул бровь, но промолчал.

Митч посмотрел на козлы, а потом уставился на непонятные ему два чертежа, лежавшие на полу.

– Она говорила, что, когда вы начали, дом был в страшном запустении. Идет скорее полная реставрация, чем просто ремонт.

– Дом долго простоял пустой. Пришлось делать новый фундамент, крышу, электропроводку, сантехнику, другие работы.

– Наверно, за те деньги, которых ей стоила эта древность, она могла бы купить роскошную квартиру в высотном доме. – Митч удивленно покачал головой.

– Полагаю, могла бы. Но она хотела именно этот дом.

Такое окаменевшее выражение лица, как у этого Джонаса, заслуживает быть высеченным на горе Ришмор, подумал Митч. Неужели он чем-то обидел подрядчика Эланны, удивился он и одарил его одной из своих всемирно известных улыбок.

– Жаль, что ей, возможно, придется уехать раньше, чем вы закончите реставрацию.

– Она ничего не говорила мне об отъезде. Скорей всего, настороженность подрядчика вызвана страхом, что в конце концов ему не заплатят за работу, решил Митч и успокоил его:

– Ох, пока ничего не решено. Я еще не настолько здесь засиделся, чтобы думать о перемене мест. Но что бы ни случилось, я гарантирую, мистер Харт, что все условия вашего договора с Эланной будут выполнены. – Проявив заботу о подрядчике, Митч со спокойной душой направился в кухню.

Оставшись один в комнате, которую Эланна, заботясь о будущем, хотела превратить в его кабинет, Джонас вспомнил первый день их знакомства.

Хотя он видел Эланну Кентрелл по телевидению бесчисленное множество раз, камеры не могли передать всей прелести этой женщины. Когда она открыла дверь на его резкий стук (звонок в доме не работал), Джонас тотчас же это понял.

Ее теплая располагающая улыбка вызывала невольное чувственное томление.

– Пожалуйста, скажите, что вы тот волшебник, которого прислал брат, чтобы спасти меня от этого хаоса.

– Я Джонас Харт. Но ваш брат меня явно переоценивает, вряд ли я волшебник. – Он уже оглядел дом снаружи и понял, что определенно здание знавало и лучшие дни. Двор зарос, будто джунгли, штукатурка осыпалась, все окна на нижнем этаже еле держались. – Да и откровенно говоря, миссис Кентрелл, вам нужен кто-то посильнее волшебника, чтобы провернуть эту работу.

– Не говорите мне, что вы трус, мистер Харт. Ее делают красивой зеленые глаза, решил Джонас.

Они такие живые и в них столько ума и энергии, что притягивают как магнит.

– Не буду говорить. Но я реалист, миссис Кентрелл. И я видел множество людей, рискнувших купить добротный, старый викторианский дом и надеявшихся через несколько недель сидеть на веранде и наслаждаться бокалом ледяного лимонада. А малярная кисть и газонокосилка будут, дескать, их единственными денежными вложениями.

– Я с самого начала понимала, какие трудности будут связаны с обновлением, – холодно парировала Эланна. – Об этом ясно говорил отчет инспектора.

– У вас есть отчет инспектора?

– Конечно. И хотя его заключение можно считать, мягко говоря, необнадеживающим, сомнений у меня не было. С того момента, как передо мной открылся вид на залив из окна верхней спальни, я знала, что просто должна жить в этом доме, сколько бы он в конце концов ни стоил.

Романтическая натура, решил Джонас. Ему придется это учитывать. Кто еще, кроме неисправимого романтика, мечтал бы владеть имбирным пряником в виде викторианского дома? И кто еще, честно говоря, кроме такого же заядлого романтика, бросил бы успешную архитектурную карьеру, чтобы обновлять эти пряничные домики?

– Хорошо, разрешите посмотреть, о чем мы говорим, – сказал он.

Тридцать минут спустя, изучив отчет инспектора, он покачал головой и спросил:

– Вы предполагаете снести дом до фундамента и начать строительство заново?

– Нет, – прозвучал ясный и решительный ответ.

– Вероятно, такой вариант будет легче. И дешевле.

– Деньги в разумных границах не проблема, – беззаботно ответила хозяйка. – Бабушка оставила мне как попечителю щедрый фонд, и за последние двадцать лет проценты округлились во вполне удовлетворительную сумму.

– Наверно, вам надо быть осторожнее с разглашением финансовых возможностей, – предупредил ее Джонас. – Есть много подрядчиков, которые добавят лишних пятьдесят, восемьдесят процентов, если увидят, что для вас это подъемно.

– Но не вы. – Эланна окинула его быстрым изучающим взглядом и осталась удовлетворена тем, что увидела.

– Да, – согласился Джонас. – Не я. Улыбка зажглась в ее глазах, и они превратились в теплые, ласкающие изумруды.

– Итак, теперь, когда вы видели худшее, – она показала рукой на длинный отчет, – не устроить ли мне для вас грандиозную экскурсию?

После ознакомления с отчетом Джонас считал, что его уже не удивит ветхость строения. Но он ошибся. Тщательный осмотр показал, что дом даже в худшем состоянии, чем отмечено в предварительной экспертизе. Полюбившийся Эланне «пряник» вот-вот готов был раскрошиться. Джонас уже прикидывал, как бы поделикатней предложить ей, чтобы сократить расходы, найти другой, более практичный дом. Но в этот момент она повела его по лестнице вверх, чтобы показать комнаты на втором этаже.

– Невероятно, – пробормотал Джонас, стоя возле узкого сводчатого окна, слишком маленького для сказочного вида, открывавшегося из него. Заходящее солнце окрасило воды залива и превратило их в переливающееся золото. Паруса весело порхали, подгоняемые ветром. Морские чайки низко шныряли над водой в поисках рыбы. Он замер у окна, не отрывая взгляда от трех темных силуэтов, точно тени рассекавших воду. – Что это такое? Вон там? Неужели?..

– Киты, – с придыханием подтвердила Эланна; в голосе ее слышалось явное благоговение, полуискреннее, полухвастливое. – Разве они не чудо?

На мгновение ему вдруг пригрезилось, как этот чувственный голос с таким же придыханием шепчет его имя в порыве страсти, и его бросило в жар.

Эланна стояла рядом и любовалась движением китов, прорезавших четкую темную полосу на золотой дорожке воды.

– Так что вы думаете? – Она посмотрела на него. Что я думаю? Что у тебя невероятные глаза. В такие глаза мужчина может смотреть часами.

– О китах? – спросил Джонас.

– О доме. – В ее взгляде светился нетерпеливый вопрос.

– А! – Джонасу понадобилось усилие, чтобы вернуться мыслями к делу, которое привело его сюда. – Ну что ж, начнем с фундамента, которого практически нет.

– Пожалуйста, скажите мне, что положение не так плохо, как кажется.

– Фундамент неважный. Большинство старых викторианских домов строили на основании из стволов кедра, потому что использование портлендского цемента значительно удорожало строительство. И хотя кедр очень прочное и в нашем климате практически вечное дерево, здесь он пострадал от термитов.

– А нельзя нам просто вызвать дезинсектора?

– Можно. Если вы захотите. Но у вас возникнут трудности, когда понадобится кредит. В наши дни большинство банков требуют строительства бетонных фундаментов.

– Вы хотите сказать, что мне не дадут заем?

– Вполне вероятно. Если вы не замените фундамент.

– Допустим, я соглашусь заменить. Что дальше? Джонас сделал набросок в блокноте с линованной бумагой, в котором обычно делал эскизы.

– Во-первых, мы поднимем здание, чтобы открылись старые бревна и балки. Потом выкопаем по периметру строения траншеи и сделаем бортовку, то есть формы для фундамента и стен. Эти формы зальем бетоном. В зависимости от погоды бетон будет застывать дня два-три. Затем опустим дом на фундамент и болтами прикрепим к бетону.

Эланна долго молча изучала его чертеж.

– Договорились. Что еще?

– Вам необходима новая крыша. Предыдущие владельцы поверх деревянной обрешетки тремя слоями просмолили крышу, и таким образом на опорные ее балки навалился слишком большой вес. Один хороший тайфун – и ей конец. Я предлагаю убрать все старые материалы, заделать изъяны в опорных балках и заново обшить крышу кедром. Тогда она примет первоначальный вид и в нашем климате ее хватит навечно. Кроме того, поднимется цена дома.

– Мне нравится мысль о вечности, – проговорила Эланна. Более основательная половина ее личности с первых дней брака мечтала о собственном доме, а к тридцати годам инстинкт гнездования вроде бы еще усилился. – Так. Новый фундамент и новая крыша. Что еще?

– Старая водопроводная система с железными трубами – это бомба замедленного действия. Вам нужны медные.

– Да, я подозревала это, когда читала отчет инспектора. А что будет с ванной? Пожалуйста, скажите мне, можно ее спасти?

Джонасу туг же вспомнилось, как он осматривал старинную ванну на ножках в виде львиных лап, и у него перед глазами мысленно возникла возбуждающая картина: Эланна, по подбородок утопающая в пушистой мыльной пене.

– С этой ванной придется расстаться. Но не беспокойтесь. Я знаю, где можно достать большую старинную медную ванну, даже лучше прежней.

– Звучит заманчиво, – согласилась Эланна – И это все? – с надеждой в голосе спросила она.

– Еще нет. С этой сборной солянкой проводов вам только и остается, что ждать пожара Для всех старых домов характерно, что каждый новый владелец добавляет что-то свое. В результате получается мешанина различных стилей проводки вдобавок к тому, что главный распределительный щит не справляется с нагрузкой.

– Новая проводка.

– И новые стены. Потому что вы, очевидно, решите изменить внутреннюю планировку.

– Боже! – слабым голосом воскликнула Эланна – Я знала, что дом – это вызов судьбе, но даже не представляла, что напрашиваюсь на пожизненную каторгу.

– Я говорил, что это нелегко. Но если знать, чего хочешь, и понимать, как своего желания добиться, – это уже полдела. Мы сможем все сделать с небольшими неудобствами, избежав полной разрухи.

– Вы сказали «мы». Значит, вы возьметесь за эту работу?

– Полагаю, что возьмусь. Если вы еще не передумали пройти такое тяжкое испытание.

Взгляд Эланны быстро обратился к окну, а затем снова перебежал на Джонаса. По выражению глаз он понял, что она и вправду любит этот дом И твердо решила жить в нем, чего бы это ни потребовало.

– Я никогда не умела сопротивляться вызовам, которые подбрасывала мне жизнь, – вздохнула она. – Пока вы еще не передумали, позвольте мне угостить вас в пабе на этой улице. Чтобы отпраздновать наше сотрудничество.

Найдется ли на земле мужчина, способный отказать этим глазам?

– Вы заключаете сделку. Но угощаю я. – Поняв по ее виду, что Эланна готова вступить в спор, Джонас добавил. – Вам нужно беречь деньги для дома.

– Ладно, – после минутного размышления согласилась она. – Но в следующий раз моя очередь.

Джонас поймал себя на том, что ему нравится мысль о следующем разе.

– Хозяин барин, – просто сказал он.

Ирландский бар оказался маленьким, уютным, со сводчатым потолком, тяжелой мебелью и барменом, говорившим так, будто он только вчера сошел с корабля, привезшего его со старой родины. В это время дня бар пустовал: кроме бармена и двух пожилых мужчин, игравших в дротики, в зале никого не было.

Джонас и Эланна устроились в небольшом закутке за стойкой бара. У Джонаса уже голова полнилась планами, на салфетках появлялся набросок за наброском. Они заменят маленькое окно в спальне Дадут пространство сказочному виду. И надо к кухне пристроить солярий. Яркую веселую комнату с растениями. Место, где захочется отдохнуть после долгой недельной работы.

После внутреннего сопротивления, потому что Эланне хотелось сохранить как можно больше от первоначального вида дома, она с энтузиазмом приняла его идеи и даже добавила собственные. Когда Эланна наклонилась над нарисованным им эскизом островка в центре кухни в виде шестигранного шкафчика, Джонас ощутил ее запах, густой, пряный, сложный аромат духов, напомнивших ему о Париже. О страстных, светлых лунных вечерах, о кул-джазе и жарком сексе Хотя Джонас никогда прежде не смешивал работу с удовольствием, он поклялся себе, что еще до того, как работа будет закончена, они станут любовниками.

– За дом, – сказала Эланна, поднимая бокал. Джонас нашел ее улыбку такой же пьянящей, как и запах.

– За дом, – согласился он. – И за новые вызовы, которые еще подбросит нам жизнь.

Он влюбился в нее в тот первый день, теперь это понятно. Так думал Джонас, перебирая в мыслях связавшие их обстоятельства. В следующие месяцы обновление дома быстро продвигалось, а он пришел к заключению, что не мыслит себе жизни без Эланны. Не может представить себе будущего без нее.

Они принадлежат друг другу, размышлял он, с удвоенной яростью ударяя молотком по шляпкам гвоздей. Они пара, команда. И хотя Джонас искренне сочувствовал обязательствам, принятым на себя Эланной, он понимал, что, пока Митч в доме, В ИХ ДОМЕ, ему не будет ни минуты покоя.

Мериэн Бергон-Уайт вышагивала по ковру своего изысканного кабинета.

– Я слишком много работала, чтобы позволить загребущему австралийскому проходимцу украсть этот журнал, – неистовствовала она, прикуривая очередную сигарету и забыв о предыдущей, догоравшей в пепельнице.

– Он не говорит, что заинтересован в нем, – заметила Эланна, перечитав письмо, полученное тетей.

– А зачем бы еще он хотел встретиться со мной? – бросила в ответ Мериэн.

– Возможно, его мотивы так же просты, как он пишет, – высказала предположение Эланна. – На следующей неделе он приезжает в город и хочет дать обед коллеге-издателю.

– Хлебосольный крокодил! Я знаю, он вынюхивает, не обломится ли что-нибудь.

– Здесь ему ничего не светит, – уверенно заявила Эланна. Тетя была крепким орешком в издательском бизнесе. – Не может же он купить то, что ты не хочешь продавать!

– Наверно, так говорил и издатель «Геральд», – фыркнула Мериэн. – А на прошлой неделе имя Тремейна уже красовалось в выходных данных газеты.

– Я не отрицаю, хватка у него есть, но тебе не кажется, что ты преувеличиваешь опасность?

Эланна озадаченно изучала тетю. Прежде она никогда не видела ее в таком смятении. Прическа, небывалый случай для Мериэн, растрепалась, и неудивительно: она то и дело нервно запускала пальцы в свои серебристо-белокурые локоны. Помада сжевана. И обычно золотистый цвет лица, поддерживаемый плаванием в дни уикенда по заливу, сегодня как-то поблек, что еще больше подчеркивало красные пятна на щеках. Мериэн Бергон-Уайт всегда олицетворяла собой самообладание. Эланна решила, что тетю беспокоит что-то конкретное. Что-то большее, чем смутная угроза захвата журнала.

– Ха! – Мериэн жадно курила, вышагивая по комнате. – Нельзя преувеличить опасность, когда имеешь дело с Рамсеем Тремейном. Он воплощение опасности, поверь, неприятностей с ним не оберешься.

– Ты так говоришь, будто его знаешь. Мериэн что-то пробурчала, то ли подтверждая, то ли отрицая.

– Придумала! – Она обернулась к Эланне с притворно-бодрой улыбкой. – У Рамсея всегда был глаз на леди. Почему бы тебе не пойти и не пообедать с ним? Ты будешь ему улыбаться, заговоришь ему зубы, а потом пусть идет своей дорогой. – Глаза у нее снова стали жесткими. – В Австралию. Где ему и место.

– Мне сейчас только этого не хватало, – запротестовала Эланна. – И кроме того, по тону письма ясно, что он хочет встретиться именно с тобой.

– Надеюсь, в этот раз Рамсей наконец поймет, что не всегда может получить то, чего хочет, – пробормотала Мериэн больше себе, чем племяннице. – Ладно. Если ты отказываешься, тогда я подожду до последней минуты, а потом позвоню в отель и оставлю ему сообщение, мол, гнет деловых обязанностей лишает меня возможности пообедать с ним.

С пустяковой проблемой было – пока что – покончено, и лицо Мериэн приняло сочувствующее выражение.

– Ну и как он?

– Митч? Прекрасно. Все сложности позади. – Интересно, сколько еще раз мне придется повторять эти слова, подумала Эланна.

Мериэн махнула рукой, словно отметая ответ Эланны.

– Я знаю, что с Митчем все прекрасно. Видела его в «Новостях», когда он читал обтекаемое заявление. Я спрашиваю о Джонасе.

– Не знаю.

Мериэн недоверчиво вскинула серебристые брови.

– Не знаешь? Как ты можешь не знать, что чувствует твой жених, попав в такой переплет?

Эланна уставилась на свои колени, старательно избегая цепкого взгляда тети.

– Мы с ним не говорили после того, как я отправила его из Вашингтона в Сан-Франциско, попросив забрать из дома свои вещи, – призналась она.

– Что? Ради Бога, почему ты заставила его это сделать?

Теперь наступила очередь Эланны возбужденно вышагивать по комнате.

– Потому что мне было бы трудно объяснить Митчу, как одежда другого мужчины попала в мой шкаф.

– Митч остановился у тебя? В твоем доме?

– А где же ему остановиться? Не на улице же?

– Почему на улице? Я была уверена, чтоон у Элизабет.

– Элизабет считала, что будет лучше, если Митч поедет домой ко мне.

– Естественно, она так считала. Она же его мать и хочет сделать все, чтобы ему было хорошо. А что хорошо для тебя? И для Джонаса?

– Я все постараюсь устроить, – не сдавалась Эланна.

– Искренне надеюсь, дорогая. – Мериэн окинула ее долгим тяжелым взглядом.

Глава 9

Ближе к вечеру Эланна сидела одна в кабинете и вспоминала тот момент, когда она поняла, что влюбилась в Джонаса. Обновление дома шло уже месяца три, и они красили ванную, примыкавшую к ее спальне. Идея была его – сделать в первую очередь эти два помещения, чтобы у нее было убежище и чтобы она могла спать в настоящей постели, а не в окружении опилок и известковой пыли.

– По-моему, вы говорили, что вы дока по малярной части, – заметил Джонас.

Эланна стояла на коленях, обводя края стены вокруг ванны.

– Так оно и есть.

– Тогда каким образом вы покрасили себе нос? Она потерла нос тыльной стороной ладони и еще больше размазала краску.

– Я говорила, что на этом деле собаку съела, но не говорила, что я аккуратистка.

– Вот что бывает, когда принимаешь помощь дилетанта, – усмехнулся Джонас.

Поднявшись, она окинула его долгим осуждающим взглядом.

– У вас, мистер профессионал, тоже краска на лице, – заметила она.

– Где?

– Вот здесь. – Взяв кисть, Эланна провела длинные полосы по его щекам. – И здесь, – еще одну полосу на лбу. – И здесь, – мазнула она краской подбородок.

Джонас не остался в долгу и прошелся кистью по ее алой майке с надписью «Спасите китов».

– У меня по крайней мере хоть одежда не запачкана, – похвалился он.

– Разве? – с шутливой угрозой бросила она. Не успел он опомниться, как она нашлепала свежей краски на его рабочую рубашку. В ответ он мазнул ей по шортам и по ногам.

– Посмотрите, что вы наделали! – смеясь, запричитала Эланна. – На кого я похожа!

– На себя. Но давайте лучше отмоем вас, пока краска не засохла. – Не долго думая, Джонас включил душ, взял ее на руки и посадил в ванну.

– Джонас...

Не договорив, Эланна почувствовала на своих губах влажный, головокружительный поцелуй. Она знала, что он поцелует ее, и ждала этого уже много дней. Недель. Сколько раз, когда они работали вместе, взгляды их встречались и надолго замирали, заставляя замирать и сердца.

Дрожа, она обхватила руками его голову. Губы стали мягкими и раскрылись.

– Я ждала этого, – задыхаясь, призналась она, когда они оторвались друг от друга, чтобы перевести дыхание. – Я мечтала об этом. Порой так приятно помечтать...

– Да? – Его руки нежно, но по-хозяйски взъерошили ее волосы. – А разве реальность жизни не приятней фантазий?

– По-моему, приятней. Но лучше попробовать еще раз. Чтобы убедиться. – Обняв его за голову, она прильнула к его губам. Сознание затуманилось, мир растворился. Чувства, которые, как она считала, навсегда ушли, вновь вернулись. Она была живая. Живая!

Но следующая мысль моментально набросила тень на все остальные. Митч... Митча нет...

Джонас тотчас же почувствовал перемену.

– Все хорошо, – успокаивал он, своей большой рукой приглаживая Эланне волосы.

– Вы возненавидите меня.

– Никогда.

Справившись с внезапно нахлынувшей болью, она подняла глаза на Джонаса. Взгляд у него был нежным и добрым.

– Я не могу... – Она судорожно, глубоко вздохнула. – Я хотела... Правда... Но не могу.

Его руки заскользили по спине и ниже, затем помедлили, словно убеждая ее, мол, я тебя отпущу при малейшем протесте.

– Я понимаю, как вам трудно. Но, Эланна, вы не одиноки. Я помогу вам.

На этот раз, когда их губы соприкоснулись, поцелуй получился легким. Ни к чему не обязывающим. Сейчас, сидя у себя в офисе, Эланна восхищалась Джонасом. Он подавил собственную страсть и сосредоточился только на ее состоянии. Когда его губы скользнули к уху, она вздохнула. Когда они задержались на шее, она почувствовала, как в глубине ее естества медленно разгорается пламя. Когда его язык проскользнул между ее раскрытых губ, ее окатило волной наслаждения.

Когда он раздевал ее, у Эланны закружилась голова. Горячий пар окутывал их, теплые струи гладили ее податливое тело, его мыльные руки ласкали, возбуждали. И только она подумала, что сейчас ее кости растворятся, как он вынул ее из бархатистой пенной воды, завернул в толстое пушистое полотенце и пронес несколько шагов до постели.

Когда Джонас наконец снял с себя мокрую одежду, ей томительно захотелось прикоснуться к нему. Она провела руками по его широкой спине, потом по плечам, по груди. Тело у него было крепкое и твердое. Эланну опьяняла его сила. Но он показал, что может быть и нежным. Достаточно нежным, чтобы она отдалась ему без страха. И без сожаления.

Его руки с упоительной медлительностью ласкали ее. Его умные губы успокаивали и лишали воли к сопротивлению. Сознание затуманилось, и, когда Джонас наконец вошел в нее, Эланна не была уверена, сказал ли он, что любит ее, или эти слова вызваны в воображении ее собственным лихорадочным желанием...

Настойчивое жужжание внутреннего телефона прервало чувственные фантазии.

– Да, Карин? – проговорила она слабым голосом, понимая, что звучит он странно для человека, привычного к ее энергичным интонациям.

– Эланна? С вами все в порядке? – послышалось в трубке после минутного колебания.

– Все прекрасно, – сделав глубокий вдох, успокоила ее Эланна. – А в чем дело?

Ответ не понадобился. Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Джонас.

– Она хотела предупредить тебя, что пришел жених, – хмуро буркнул он.

– Джонас! Вот сюрприз. Ты не получил моего сообщения?

– Получил. Но решил не принимать его в расчет. Хотя Эланна пыталась убедить себя, что сердится из-за того, что он натворил в ее красивой спальне, пришлось признаться, правда только себе, что ей не хочется разговаривать с ним просто из трусости. Эланна без нужды принялась прибирать свой стол, перекладывая бумаги с места на место.

– Мне жаль, но ты напрасно тратишь время, у меня очень напряженное расписание и...

– Почему ты не сказала мне, что собираешься продать дом? – Он башней возвышался над ней, уперев обе руки в полированную поверхность стола.

Будто пораженная громом, Эланна вскочила со стула.

– Ради Бога, откуда ты это взял?

– От твоего мужа. От твоего бывшего мужа, – поправился Джонас, подчеркивая официальный и, как он надеялся, фактический статус Митча.

– Ты видел Митча? Разговаривал с ним? – Она испугалась. Боже милосердный, с Джонаса станется выкинуть что-нибудь и похлеще.

– Не беспокойся. Я не выдал ему наш маленький секрет. Я работал в библиотеке, когда он спустился вниз. Мы перекинулись парой фраз. Он сказал что-то вроде того, что я, мол, мастер своего дела и как жаль, что ты не сможешь полюбоваться домом в законченном виде. – Джонас говорил с подчеркнутым спокойствием, подавляя бушевавший в нем гнев.

Две мысли потеснили у нее в голове все прочие. Джонас и Митч действительно встретились. И Митч убежден, что она все та же обожающая его юная особа, готовая следовать за ним хоть на край света.

– Он ошибается.

– Ошибается? – Тон обманчиво ровный, но уже в следующую секунду Эланна заметила в его глазах вместе с подавляемым гневом и уязвленность.

– Абсолютно. – Она мягко прикоснулась к его щеке и почувствовала, как напряглись под ее пальцами мышцы. У Джонаса легкий характер, Эланна не помнила, чтобы когда-нибудь видела его таким натянутым. – Я люблю этот дом. И люблю тебя.

– Ну, это лучшая новость, какую я слышал за весь день. – Джонас медленно вздохнул – он и не заметил, что, оказывается, задержал дыхание. Проведя рукой по ее волосам, он предложил:

– А что, если нам на моей яхте провести долгий романтический ленч? Ты будешь кормить меня виноградом, а я позволю тебе выпить шампанское из моего шлепанца.

– Ох, Джонас...

Он почувствовал новую вспышку раздражения, но подавил ее.

– Ладно. Шампанское и виноград отменяются. А что скажешь о легком ленче во вьетнамском ресторане?

– У меня и правда нет времени для ленча.

– У тебя нет времени для ленча? – Пальцы Джонаса крепко сжали ее запястье. – Или для меня?

Вот он каков, оказывается, – воплощение сжатой, как пружина, внутренней силы. А она, глупая, долгие месяцы не понимала его. Видела только сдержанную манеру, не замечая страсти, бушевавшей под холодной гладью.

– Ты сам знаешь. И кроме того, Джонас Харт, – пошла в атаку Эланна, сознавая, что стресс последней недели сделал ее резкой, – у тебя хорошие нервы, если ты ведешь себя будто обиженная сторона. И это после того, что ты сделал с моей спальней!

– Нашей спальней. – Пальцы терзали ее кожу, как ревность терзала его от макушки до пят. – Или возвращение твоего бывшего мужа заставило тебя забыть, что мы там вместе пережили? А может, я был просто подходящей заменой для утоления страсти, когда наконец ночи показались чересчур одинокими?

– Это недостойный тебя разговор. – Эланна почувствовала себя так, будто он ударил ее по щеке, и отстранилась от него.

– Наверно. Но ты не можешь упрекать меня. Когда женщина, которую я люблю, отказывается говорить со мной, а мужчина, за которым она когда-то была замужем, планирует продать дом и увезти ее, неудивительно, что в голову приходит самое худшее.

– Я никуда не собираюсь уезжать, – повторила Эланна.

– Так скажи ему об этом.

– Скажу.

– Когда? – требовательно спросил Джонас. Высвободив руки, Эланна попятилась и отступила за письменный стол.

– Скоро. – Она быстро сообразила, что три фута полированного красного дерева вовсе не такой надежный барьер, как она полагала.

– Проклятие! Это не такой ответ, какого я хотел, – фыркнул Джонас. – Но, видимо, мне придется временно его принять. – Он обошел стол, сократив расстояние между ними. – Эланна, не тяни слишком долго. Потому что, оказывается, я вовсе не терпеливый человек.

И прежде чем Эланна успела ответить, он закрыл ей рот своими губами. Поцелуй был долгий, грубый и какой-то надрывный. Так или иначе, но он подействовал как искра на сухой трут. Эланна почувствовала, что мир вокруг исчез. С тихим стоном она обвила руками его шею и с жадностью припала к его губам.

– Я скучал без этого, – прошептал Джонас ей в волосы, когда они прервали поцелуй. – Я скучал по тебе.

– Я тоже по тебе скучала, – проворковала Эланна в жесткий изгиб его плеча. Подняв голову, она заморгала, смахивая набежавшие слезы. – Обещаю, все будет в порядке. У нас все будет хорошо.

Джонасу хотелось бы верить. Но, наклонив голову, чтобы снова поцеловать ее, он не мог отделаться от ощущения, что в комнате третьим присутствует Митчелл Кентрелл.

Прошла еще одна неделя. И с каждым уходящим днем положение все очевидней запутывалось. Хотя Джонас больше не ночевал под ее крышей, Эланне казалось, что он предъявляет к дому что-то вроде прав жильца, не желающего освободить квартиру.

Когда утром она входила в кухню, чтобы выпить кофе, он уже стучал молотком. И когда вечером возвращалась домой, он еще был там, подвешивал двери, красил подоконники. Если она надеялась, что уикенд принесет облегчение, то глубоко заблуждалась. Джонас появился ранним солнечным субботним утром и объявил, что ему надо шлифовать в библиотеке пол. К полудню, когда непрестанный скрежет мощной пескоструйной машины довел ее до ручки, она ворвалась в библиотеку и обвинила его в том, что он намеренно действует ей на нервы.

– Чепуха, – возразил он, выключая агрегат. Неожиданная тишина после почти двух дней непрерывного скрежета и гула показалась оглушающей. – Вы наняли меня, леди, обновлять дом. И именно этим я занимаюсь.

– Джонас, разве ты не можешь шлифовать пол в какое-нибудь другое время? – спросила она, сверкая глазами. – Когда я на работе? В случае, если ты не заметил, сообщаю тебе – сегодня уикенд. Я заслужила немного тишины и покоя.

– Если ты и твой муж хотите тишины и покоя, вам лучше переехать в отель, – ответил он. – Потому что у меня есть работа, которую надо сделать.

И с этими словами он опять включил свою машину, опережая гневный возглас Эланны.

Два дня спустя они помирились. Джонас нашел в антикварной лавке Сосалито витражи, которые, как он считал, идеально подойдут для библиотеки. И предложил ей тоже поглядеть на них.

– Что ты думаешь? – спросил Джонас. Они стояли на тротуаре перед широкой витриной лавки и рассматривали выставленные в ней филенки витражей.

– Это просто совершенство, – выдохнула Эланна. – Такие изысканные.

Художник создал из цветного стекла пейзаж, напоминавший знаменитый «Залив устриц» Тиффани. Но в данном случае безоблачная гавань была, очевидно, заливом Сан-Франциско. Теплое солнце, освещавшее витрину лавки, наполняло виноградную лозу, обрамлявшую воду, глубоким цветом пурпурной спелости, и виноград выглядел таким реальным, будто вот-вот брызнет соком. Вдали, несомненно, высилась оранжевая башня моста Золотые Ворота, сверкая медью на фоне радужного неба.

– Я подумал, что это тебе понравится, – сказал Джонас.

– Очень. – Она взяла его за руку, и натянутость между ними исчезла. – Знаешь, – пробормотала она, – я раньше не видела эти витражи, но они мне кажутся странно знакомыми. – И тут ее осенило. – Это же вид из окна спальни!

Она была так явно восхищена находкой, что Джонас впервые почти за две недели позволил себе расслабиться.

– Я знал, что тебе понравится. Теперь вглядись получше. Сюда, налево.

Эланна наклонилась, чтобы ближе рассмотреть витраж.

– Боже мой, это же киты! – Пальцы их сплелись. – Наши киты.

Значит, она не забыла. Ну хоть что-то, подумал Джонас.

Эланна перестала ахать, только занявшись разглядыванием антиквариата в загроможденной доверху лавке.

– Очень мило. – Пальцы ее любовно погладили грациозную фигурку женщины, украшавшую хрустальный флакон для духов.

– Вещичка только что поступила, – объяснил продавец, появляясь из-за целой башни доспехов. Эланна промолчала. – Безусловно, отличный образец стиля модерн.

– Да, вы правы. – Эланне представилось, как прекрасно смотрелся бы флакон на туалетном столике, когда Джонас вернет ее спальне прежний уютный вид.

– Фигурка не только красива, но еще и функциональна. – Продавец спешил показать товар лицом. – Утяжеленная стеклянная пробка герметически закрывает флакон.

Эланна взглянула на непомерную цену на табличке, вздохнула и пошла дальше.

– Вещица, конечно, очаровательная, но, боюсь, немного в стороне от моих интересов. – Еще несколько минут она лениво бродила среди наваленных в беспорядке предметов. Продавец шел за ней по пятам, останавливаясь и показывая то блюдо с павлином из штампованного стекла, то белый английский фаянсовый чайник с омелой на боках, то оранжевую чашу из Делфга. – Все очень мило, – проговорила Эланна, останавливаясь перед красным чиппевдейловским креслом, – но, боюсь, у вас нет именно того, что я ищу.

На лице продавца отразилось огорчение, ему явно не хотелось упустить покупателя.

– Возможно, если мадам скажет мне, что она ищет...

– Беда в том, что я сама не знаю. – Эланна виновато улыбнулась. – Боюсь, это один из тех случаев, когда я могу понять, что хочу, только увидев предмет.

Следующие десять минут, не теряя надежды, продавец искушал ее то тем, то другим. Остроугольным зеркалом в японской лакированной раме, отличной копией бронзового коня Медичи, изысканной серебряной рамой, рисунок которой повторял узор кружев XVII века. И каждый раз Эланна качала головой и вздыхала.

– Моя жена очень разборчива, – пояснил Джонас отчаявшемуся продавцу.

Прошло еще десять минут, в течение которых отчаяние загнанного продавца все росло и росло. Наконец они направились к выходу. Уже на пороге Джонас обратился к Эланне:

– Посмотри, это довольно мило. – Эланна и продавец проследили за его взглядом и уставились на красовавшиеся в витрине витражи.

– Да, – равнодушно согласилась Эланна. – Но они, должно быть, ужасно дороги.

– Полагаю, ты права, – поддержал ее Джонас. – И выглядят не лучше, чем те, что мы видели в «Кау-Холоу».

Это был почти ритуал, который они соблюдали уже недели и месяцы, охотясь за антикварными вещицами. И сегодня он определенно подействовал.

– По-моему, именно на сегодня назначена уценка этих витражей, – встрепенулся продавец. – Разрешите, я проверю у владельца.

Пять минут спустя Эланна и Джонас возвращались в Сан-Франциско. Покупки, бережно упакованные в несколько слоев толстой жатой бумаги и крепко обвязанные, лежали сзади в фургоне.

– Не могу поверить, что мы заставили его так снизить цену. – Эланна просто лучилась восторгом. – Когда ты попросил его сбавить стоимость флакона, я подумала, что сделка сейчас сорвется. Но он согласился!

– А что ему было делать? Продавать-то надо, – пожал плечами Джонас и, взяв ее за руку, переплел ее пальцы со своими. – У бедняги не оставалось выбора. Мы с тобой чертовски стойкая команда.

Она увидела в его глазах нескрываемую любовь, и угрызения совести волной окатили ее Слов нет, она поставила Джонаса в невыносимое положение Дело зашло слишком далеко и тянется слишком долго.

– Да, – ласково проговорила она, – мы настоящая команда Я собираюсь сказать ему, Джонас Сегодня вечером.

– И тогда ты придешь ко мне – Он взял ее руку и поднес к губам.

Все правильно, сказала себе Эланна Пора Дальше тянуть нельзя.

– Да, – кивнула она.

На следующий день после ленча, когда Эланна уехала в редакцию, а Джонас отлучился выбирать кафельную плитку, которая понадобится для завтрашних работ, Митч воспользовался их отсутствием, чтобы как следует осмотреться Он бродил по дому, изучая каталоги с образцами обоев, щупая образчики тканей Глядя на чертежи, оставленные Джонасом в библиотеке, Митч понял, что жена взялась за геркулесову работу. И хотя он не был архитектором, но не мог не видеть, что это больше чем просто перестройка дома.

Ей бы лучше снести эту чертову развалюху до основания и начать на пустом месте, решил Митч У него глаза полезли на лоб, когда рядом с чертежами он нашел смету расходов.

Хотя Эланна и уверяла, что много работает и получает в журнале щедрое жалованье, совершенно очевидно, что она залезла и в средства фонда, попечителем которого ее назначила бабушка. Сам Митч находил такие расходы напрасной тратой денег. Для него дом всегда был только местом, где можно повесить шляпу в передышке между путешествиями за очередным сюжетом За следующим приключением.

Он вспомнил, что когда-то Элли точно так же относилась к понятию «дом». И не в первый раз после возвращения в Сан-Франциско на него нахлынуло недовольство, какое-то чувство отчуждения.

Он вернулся мыслями к их поспешной свадьбе, когда она с такой готовностью последовала за ним в Бейрут, хотя ее явно не привлекал опасный образ жизни, выбранный им Нет сомнении, его похищение еще больше убавило ветра в ее парусах И, очевидно, этот древний и ветхий дом олицетворяет для нее безопасность Покой. Однообразие.

Нет проблем, успокоил себя Митч. Ему просто придется сызнова зажечь искру в своей красивой молодой жене Напомнить ей, что за границами дома лежит большой, удивительно волнующий мир. Он поднял трубку, довольный мыслью, что ему предстоит снова взять свою жизнь в собственные руки.

Пятнадцать минут спустя все было улажено Ощущая огромное удовлетворение, Митч поднялся наверх, чтобы переодеться в новый синий костюм. Скоро Элли будет дома, и надо встретить ее в полной готовности.

Глава 10

Похоже, она пришла вовремя. Вернувшись домой с работы, Эланна нашла Митча в темно-синем костюме, белой шелковой рубашке с темно-бордовым галстуком. Выглядел он неотразимо, как в прежние времена. Кроме слегка ввалившихся глаз, никаких болезненных следов продолжительного плена. Он стоял прямой и высокий, и каждый дюйм от макушки до пят говорил, что перед вами телевизионная звезда. Кипучая жизнь вернулась в его сияющие голубые глаза, и улыбка, какой он встретил Эланну, была, как всегда, ослепительной.

– Ты появилась кстати, – сказал он, принимая у нее плащ и вешая его в холле. – Я уже собирался послать за тобой ищеек.

– Прости. Меня задержали в последний момент.

– Какие-нибудь затруднения?

– Не такие, чтобы я не сумела с ними справиться. – Она долго и внимательно изучала его. – Не лучше ли тебе пойти в постель?

– Это идея.

Эланна вспыхнула от его интимного тона.

– Я имела в виду...

– Я знаю, что ты имела в виду. К твоему сведению, я прекрасно себя чувствую. – Если не считать легкой головной боли, он и правда чувствовал себя лучше, чем несколько дней назад. Да и невмоготу уже было выступать в роли инвалида.

Эланна взяла бокал в форме тюльпана, который он протянул ей. Порция отваги, подумала она и сделала глоток искрящегося золотистого напитка. Кажется, отвага ей в ближайшие часы пригодится. Шампанское было холодным и одновременно нежным, пузырьки приятно щекотали небо.

– Удивительное вино. – Зная экстравагантные привычки Митча, она догадывалась, сколько он заплатил за такой изысканный сорт.

– Для моей молодой жены – все самое лучшее, – счастливым тоном подтвердил Митч. В глазах его сверкал здоровый добродушный юмор, что всегда покоряло ее. Эланна решила, что сейчас последует поцелуй, но он обнял ее за плечи и повел к лестнице. – Буду счастлив, моя леди, если вы соблаговолите подняться со мной наверх. Я приготовил для вас ванну. – Теперь он говорил с английским акцентом, с которым на Флит-стрит в Лондоне мог бы чувствовать себя как дома.

Вскоре после свадьбы она открыла, что талант Митча к имитации высоко ценился среди коллег. Сколько вечеров она молча просидела в обеденном зале бейрутского отеля «Коммодор», пока Митч развлекал пресс-корпус, проводя шутливые интервью с известными главами государств! Слишком много, считала она сейчас. В течение первых, таких важных, лет брака лучше проводить больше времени вдвоем.

И все же нельзя не отдать ему должное. Достаточно бывало двух-трех слов, и перед глазами моментально возникала сама Железная леди. К изумлению Эланны, вместо того чтобы рассердиться, Маргарет Тэтчер написала Митчу очаровательное письмо, приглашая его отобедать с ней, когда он будет в следующий раз в Лондоне.

– Знаешь, по-моему, Дон Рэдер был прав, когда говорил, что твое место на сцене, – пробормотала Эланна больше для себя, чем для него.

Уже ступив на лестницу, Митч остановился и сверху вниз посмотрел на нее, искренне удивленный утверждением, которое она пробурчала себе под нос.

– Но, дорогая, – протянул он, легко переходя на манеру сэра Лоуренса Оливье, – я и так на сцене. У нас же совершенно новый век. И телевизионные новости – это самая большая сцена на свете. – Изысканные интонации сэра Лоуренса уступили место мрачному тону Уолтера Кронкайта. – И это так, потому что так оно и есть.

С ним всегда словно в лихорадке. В опьянении. Глаза у Митча невероятно сверкали, что обычно у нее ассоциировалось с любовью в постели. Какой же она была наивной, удивлялась Эланна, вспоминая, как когда-то испытывала удовлетворение, нет, больше, чем удовлетворение, счастье, заняв место второй любви Митча. Потому что работа – новости – всегда была на первом месте. И, наверно, всегда будет.

Переходя к следующему эпизоду своей маленькой пьесы, Митч с размаху открыл дверь ванной. Комнату наполнял мерцающий свет десятка душистых белых свеч. В медной ванне белели пузырьки пушистой пены, а из серебряного ведерка, стоявшего на полу, выглядывала открытая бутылка шампанского. Корзина с темно-красными розами «американская красавица» насыщала влажный воздух ароматом.

Глядя на эту картину, будто перенесенную со страниц любовного романа, Эланна подумала, что в этом весь Митч. Он всегда увлекался широкими жестами. Вроде тех душистых тюльпанов, которые подарил ей в ту далекую первую годовщину их свадьбы.

– Ты никогда не изменишься, правда? – ласково покачала она головой.

– Ты хочешь, чтобы я изменился? – Митч посерьезнел, встретив ее печальный, озабоченный взгляд.

Эланна долго молча размышляла над его вопросом. Что, если бы Митч мог измениться? Что, если бы он меньше тратил себя на эти блистательные жесты и больше задумывался над будничными проблемами? Что, если бы он пожелал оставить работу зарубежного корреспондента, рискующего жизнью в горячих точках, и поселился в шумном доме, наполненном смехом детей, рисующих на обоях в столовой всякую мазню и приносящих домой замызганных котят?

Что, если он станет больше похожим... больше похожим на Джонаса? – спрашивала себя Эланна, зная, что легче остановить или задержать восход солнца, чем изменить мужчину, с которым она провела самый волнующий, устрашающий, головокружительный год жизни.

– Нет, – искренне призналась она, – я бы не хотела, Митч, чтобы ты изменился.

Он удовлетворенно кивнул. Правда, на какое-то мгновение, увидев, как на лицо ее легла тень раздумий, встревожился: ему показалось, что она сейчас где-то далеко. Может быть, с мужчиной, который вошел в ее жизнь, пока его не было? Нет, исключено, решил Митч. Они созданы друг для друга. Он понял это в тот момент, когда приехал домой на похороны отца и увидел ее в кухне матери. Она стояла такая неземная. Такая нежная.

Он протянул руку и коснулся ее подбородка, а когда Эланна подалась назад, решил, что это она встрепенулась, очнувшись от любовных грез, навеянных обстановкой. Вспомнив, что впереди у них целая ночь, он улыбнулся.

– Как бы мне ни хотелось поиграть вместе с тобой мыльными пузырями, придется уйти. Надо кое-кому позвонить. На меня вроде бы теперь огромный спрос. Как ты смотришь на то, чтобы я написал книгу?

– По-моему, прекрасная идея, – ответила она, обрадовавшись, что он спрашивает у нее совета как у коллеги.

– То же самое я сказал своему агенту, когда он утром позвонил мне, – улыбнулся Митч.

Улыбка исчезла с лица Эланны. Значит, он уже принял решение. Так зачем же спрашивал?

Митч заметил вспышку разочарования в ее глазах и удивился. Черт возьми, чем он огорчил ее?

– Почему бы тебе не принять ванну? – предложил он и снова вспомнил, что сегодня им предстоит долгая ночь вдвоем. Натянутость отношений спадет, и он убедится, что глубокая трещина, которая будто бы открылась в их отношениях, существует только в его воображении. – Столик в ресторане у нас заказан с восьми.

– Столик в ресторане?

– За эти дни, с тех пор как я заболел и чуть не грохнулся в Розовом саду, ты уже нахлопоталась вокруг меня, – объяснил он. – Вот я и решил устроить нам с тобой обед и избавить тебя от готовки.

– Но... – заикнулась было Эланна, но тут же сообразила, что спором ничего не добьется. Возможно, так даже лучше. Возможно, на нейтральной почве им удобнее будет обсудить свое будущее. – Куда мы идем?

– Это сюрприз. – Он наклонился и пылко поцеловал ее в губы.

Она показалась ему такой желанной. Такой сексуальной. Все тело у Митча заныло при воспоминании о ее мягких женственных линиях. Немалым усилием воли он оторвался от нее, понимая, что еще секунда – и он уложит ее в огромную медную ванну и возьмет прямо сейчас.

Наклонившись, Митч сорвал бархатистый пунцово-красный бутон розы и воткнул ей в волосы.

– Желаю тебе всласть понежиться в ванне, – охрипшим, полным желания голосом пробормотал он и вышел, пока еще мог.

Эланна стояла, прижав пальцы к губам, и тихие слезы струились у нее по щекам.

Митч не был настолько наивным, чтобы ожидать, будто жизнь и люди не изменились за время его отсутствия. Но он полагал, что каждый человек вправе рассчитывать на нечто постоянное в своей жизни. Например, на еду в его вкусе, которую готовят в ресторане «Мальтийский сокол». Мясо, поджаренное на гриле, печеная картошка и порезанные ломтиками помидоры. Митч не сомневался, что Эланна, как коренной житель Сан-Франциско, разделяет его любовь и к этому ресторану, и к его кухне.

Он привел ее сюда в их первое свидание, показывал памятные экспонаты и старые фотографии, развешанные на дощатых стенах. «Мальтийский сокол» оставался одним из последних бастионов уходящей романтической эпохи. И хотя за пять лет цены в нем выросли, Митч вовсе не огорчился.

– А чего ты ожидал, старина? – лукаво спросит Сэм Спейд, хозяин ресторана. – За ностальгию всегда надо платить.

Когда они первый раз пришли сюда, Эланна была в восторге. Но сегодня вечером Митч заметил явный холодок.

– Тебе что-то не нравится? – не выдержал наконец он. – Весь вечер ты отодвигаешь тарелку с этими первоклассными ребрышками.

– Не сомневаюсь, что баранина отличная. Но я уже давно не ем красного мяса.

– С каких пор?

Митч так вытаращил глаза, будто у нее начала расти вторая голова, подумала Эланна.

– Точно не помню. В привычку вошло постепенно. А началось, наверно, года четыре назад.

– Ты шутишь?

– Нет.

Ладно. Значит, она поддалась массовому поветрию и ест теперь зерна и одуванчики. С этим можно справиться.

– Почему ты мне не сказала?

– Ты мне не предоставил возможности. Я и рта не успела открыть, как ты уже сделал заказ официанту.

Если бы Митч не знал Эланну так хорошо, то мог бы подумать, что ей не нравится, когда он заказывает блюда и для нее. Но это же смешно. Он всегда заказывал за обоих.

– Прости. Я думал, что приятно еще раз пережить наше первое свидание.

– Хорошая мысль, – согласилась она, убирая руку, на которую он положил свою. – Но, Митч, прошлое нельзя пережить еще раз.

– Можно хотя бы попытаться. – Глаза у нее теплые, а рука холодная. Митч снова завладел ее пальцами и задержал в своих ладонях, пытаясь вызвать в ней хоть немного тепла. – Поедем домой, любимая.

Надо быть абсолютно слепой, подумала Эланна, чтобы не заметить накопившуюся страсть в его глазах.

– Митч...

– Я стараюсь быть терпеливым. – Ему удалось говорить тихо. Совсем не к лицу телевизионной звезде, всемирно известному репортеру прилюдное повышать голос на жену, да еще после пятилетней разлуки. – Но боюсь, терпение мое на исходе.

Эланна на мгновение закрыла глаза, избегая его горящего взгляда. Надо наконец собраться с силами и сказать правду.

– Видишь ли, тут вот какое дело...

Она побледнела, как февральское небо в Новой Англии. Глаза расширились и наполнились болью. Митч вдруг ощутил себя на краю обрыва. Легчайший толчок – и он полетит вниз навстречу смерти. Только годы, проведенные на телевидении, когда ему приходилось говорить перед камерой в любом состоянии, позволили сохранить в голосе спокойствие.

– Какое же?

– Я не твоя жена.

– Что-о?!

Не успела она и слова сказать, как у столика появился официант в униформе и начал убирать посуду.

– Вам не понравилось? – спросил он, уставясь на нетронутую тарелку Эланны.

– Ничего страшного. – Она попыталась улыбнуться, но ей не удалось. – По-моему, я сегодня просто не голодна.

– Может быть, хотите заказать что-нибудь другое? Мы утром получили свежих омаров. Если желаете...

– Нет. – Эланна покачала годовой. – Спасибо, но я правда не хочу есть.

– Может быть, десерт? – Не официант, а прямо репей какой-то.

– Леди сказала, что не хочет есть, – с непривычной для него резкостью прорычал Митч. – Если вас не затруднит, принесите нам счет...

– Конечно, мистер Кентрелл, – смутился официант. – Сию минуту.

– Митч... – заикнулась было Эланна, когда они остались одни.

– Нет. – Голубые глаза Митча прожгли ее насквозь. – Не здесь. Не сейчас.

Прикусив губу, она опустила голову и замолчала. Через минуту, показавшуюся вечностью, официант вернулся с управляющим рестораном.

– Мистер Кентрелл, – управляющий наклонился к ним, – с благополучным возвращением. Счастлив видеть вас снова.

– Да, приятно вернуться домой. – Митч выдал одну из своих телевизионных улыбок, далеко не соответствующую его истинным чувствам.

– Я слышал, миссис Кентрелл, что вы не дотронулись до своего обеда. – Взгляд управляющего скользнул по Эланне, собравшей все силы, чтобы сохранить самообладание. – Не хотите ли что-нибудь другое? Для очаровательной жены Митча Кентрелла шеф-повар готов приготовить все, что пожелаете.

– Моя жена не голодна, – повторил Митч. – Похоже, она настолько взволнована моим возвращением, что потеряла аппетит.

– Немудрено. – Управляющий вроде бы проглотил вежливую ложь. Когда Митч достал кредитную карточку, он отвел ее в сторону. – Нет-нет, мистер Кентрелл, обед за счет фирмы, – решительно проговорил он.

Митчу хотелось скорее уйти, и не было настроения спорить.

– Спасибо, – сказал он. – И, пожалуйста, передайте шеф-повару, что ребрышки барашка были великолепны. Как всегда. – Он поднялся и взял под руку Эланну. – Пойдем, дорогая. По-моему, нам пора.

Ледяное молчание Митча по дороге домой напугало Эланну, привыкшую к его взрывам гнева.

Но Митч-то знал, что его нежелание говорить порождено страхом, а не возмущением. Элли запустила в него зловещим снарядом. Теперь нужно время, чтобы взвесить свой ответ. И нет смысла в течение разговора давать волю гневу. Разговора, который может стать самым важным в его жизни.

Вернувшись домой, они, словно по молчаливому уговору, направились в кухню. Не только потому, что в этом уютном помещении не чувствовалось строительного беспорядка. Им казалось, что кухня – наиболее нейтральная территория.

– Что-нибудь выпьешь?

– Вряд ли мне стоит пить, пока я принимаю лекарство, – напомнил он, подхватывая ее вежливый тон. И с сожалением добавил:

– Мало ли что, может, алкоголь с ним несовместим.

– Правильно. Прости. Я забыла.

– Очевидно, у тебя в голове много других забот. Я бы выпил кофе. Если не трудно.

– Ой, нет, вовсе не трудно. – Она бы сейчас взялась за что угодно, лишь бы отодвинуть момент истины. – Ох, черт, – вырвалось у Эланны, когда она подняла крышку медной банки. – Я утром использовала последний кофе и собиралась купить где-нибудь на обратном пути. Но сегодня был такой ужасный день, со всеми этими материалами, накопившимися у меня на столе, и с проклятым Рамсеем Тремейном, вроде бы собирающимся проглотить нас, и...

– Элли, успокойся, – перебил Митч поток ее нервозных оправданий. – Сойдет и растворимый.

– Правда, прости меня, Митч. – Когда она обернулась, он заметил в ее глазах напряжение и отчаяние.

– За что? За кофе? Поверь, любимая, мне бывало и много хуже.

Именно это и мучило Эланну и заставляло чувствовать себя виноватой. Пока она наслаждалась благословенной любовью с Джонасом, Митчу пришлось пройти через ад. Глаза ее снова помутнели от слез. Что же это такое, за последние несколько дней она плакала больше, чем за прошедшие пять лет!

– Я обычно пунктуальна до омерзения, – вздохнула Эланна. – Не понимаю, как я могла забыть купить кофе.

– Видно, у тебя на уме более важные проблемы, – спокойно повторил Митч.

– У тебя наметанный глаз. Такому человеку и микроскопа не надо. – Отвернувшись к плите, Эланна насыпала в чашку полную ложку кофе и поставила на плиту чайник.

– Журналистский инстинкт, – сухо улыбнулся он. – Тем и силен.

– Знаю, – кивнула Эланна, расслабившись оттого, что разговор перешел на более безопасную и знакомую почву. – Когда тебя чуть не убили во время переворота в Латинской Америке, а ты присылал оттуда сообщения, «Тайм» назвал тебя самым прозорливым репортером на телевидении.

– «Ньюсуик». А «Тайм» просто написал, что у меня дар находить крупицу правды, спрятанную под грудой политического навоза.

– Да-да, помню, в той статье еще говорилось, что ты придал небывалую глубину телевизионной журналистике. Что твои сообщения одновременно блистательны по форме и интеллигентны по сути.

– Ты вправду помнишь это?

– Конечно. У меня до сих пор хранятся вырезки. Митч знал об этом. После того как он первый раз занимался с ней любовью, его поразило, когда она застенчиво показала ему альбом, в который годами собирала вырезки с отзывами о его работе. Его также удивило и восхитило, когда он узнал, что Элли втайне обожала его еще в старших классах школы.

– Я передумал, – сказал он, снимая чайник с конфорки. – По-моему, лучше отказаться от кофе и вместо этого поговорить.

– Ты должен понять одну вещь. – Эланна опустилась в кресло и заставила себя посмотреть ему в глаза. – Я не разводилась с тобой.

– Ну, это уже хорошее начало. – Он подвинул другое кресло и сел лицом к ней, почти касаясь коленями. – Если ты не разводилась со мной, а я, черт возьми, уверен, что не разводился с тобой, почему же ты больше не моя жена?

– Я давала тебе вырезки из прессы. Ты прочел их?

– Конечно.

– Тогда ты знаешь, что еще три года назад государственный департамент объявил тебя мертвым.

– Конечно. После того как исламские боевики заявили, что я казнен за тягчайшие преступления против ислама. Откровенно говоря, не могу понять, как можно было поверить в эту небылицу. – Его бесшабашная улыбка, мол, черт-мне-не-брат, напомнила ей того Митча, в которого она влюбилась. – Наверно, чувство собственного бессмертия так глубоко вросло в меня, что мне и в голову не приходило, что правительство позволит моим близким думать, будто я и в самом деле умер.

– Но мы поверили, – дрожащим голосом сказала Эланна и глубоко вздохнула, стараясь удержаться от слез. – Я хочу сказать, что фотография была расплывчатая, но правительственные эксперты изучали ее неделями, а потом наконец объявили, что тело казненного – твое. – Рыдания комом стояли в горле, мешая говорить. Эланна сглотнула. – Мы не хотели верить. Но правительство не сомневалось. И к тому же вроде бы у захвативших тебя в плен исламистов не было причины лгать. Ведь если они рассчитывали, захватив тебя в заложники, устроить торг об условиях твоего освобождения, то зачем им вздумалось объявлять о твоей казни?

Каково ей было перенести такое, подумал Митч. Предоставленная сама себе, она изо дня в день ждала заключения о судьбе мужа, чтобы наконец узнать, что стала вдовой, почти не побью женой.

– К несчастью, осмысленных действий там, как правило, ждать не приходится. – Он нахмурился, мысленно вернувшись в безумие прошедших пяти лет.

– Ох, Митч, – прошептала Эланна и опустила голову, не в силах видеть его страдальчески искаженное лицо.

Вернувшись в настоящее, он взял ее руку. Пальцы их сплелись, и в приглушенном свете кухни сверкнуло ее венчальное кольцо.

– Ой-ой, вот в чем я абсолютно уверен, так это в том, что мне не нужна твоя жалость. Только любовь.

Эланна посмотрела на их сплетенные руки и вспомнила тот счастливый день, когда он надел ей на палец кольцо. «Пусть только смерть разлучит вас», – сказал священник. И Эланна поверила, что они с Митчем всю жизнь будут вместе. К несчастью, священник и словом не упомянул о «священной войне» исламистов.

Она понимала, что он ждет ответа. Но что сказать ему? Глядя, как он рассеянно играет кольцом, она мысленно призналась, что, несмотря на любовь к Джонасу, у нее сохранились глубокие чувства к Митчу. Чувства, которые никогда не пройдут.

А Митч думал о том, что, как ни ужасны были для него прошлые пять лет, Элли они тоже нелегко дались. И хотя его страстное нетерпение росло с каждой минутой, он нехотя признал, что ей, наверно, нужно больше времени, чтобы принять его возвращение, можно сказать, из могилы.

– С детских лет я жил с философией дьявольской торпеды. Полный вперед, и никаких тормозов. – Он провел костяшками пальцев по ее щеке. – Нелегко жить с тобой в одном доме – и не заниматься любовью. Но я попытаюсь набраться терпения. Ради тебя.

Трусиха! Не смей обольщаться, это не выход. Сколько бы ты себя ни убеждала, что просто поддерживаешь Митча, пока он не приведет в порядок свою жизнь и не сможет вернуться к работе, выход один – сказать ему правду. Всю правду. И сейчас.

– Я не могу обещать тебе, что все будет по-старому. – Если она не в силах быть честной, то по крайней мере не должна давать ложной надежды.

– Видимо, нет. – Он подмигнул. – Но я рассчитываю на свое неотразимое обаяние и собираюсь снова завоевать тебя. Согласись, что не многим мужчинам выпадает удача второй раз ухаживать за своими женами. И хотя я терпеть не могу признаваться в промахах, боюсь, в первый раз я чрезмерно спешил. Каюсь, виноват. На этот раз у нас все пойдет красиво и постепенно.

– Я изменилась, Митч, – предупредила его Эланна. – Я совсем не та впечатлительная молодая женщина, которой ты вскружил голову.

– Знаю. – Он притянул ее руку ко рту и поцеловал в середину ладони. – Ты созрела и стала волнующей и красивой женщиной, Элли. Поверь мне, я не слепой, вижу вызов, который брошен мне, и принимаю его.

– Митч, сейчас и вправду поздно. – Потрясенная откровенным мужским обещанием в его голубых глазах, она торопливо встала и отошла. – Завтра у меня телефонный разговор с автором, избалованным вниманием издателей. В семь тридцать утра.

– Не рановато? – Он изогнул бровь. – Даже для редактора горячих новостей?

И на этот раз Эланна постаралась пропустить мимо ушей его почти незавуалированный сарказм по отношению к ее работе. Из прошлого опыта она знала, что, если новости не из тех мест, где стреляют, он считает их просто «мыльными пузырями».

– Не рано, если автор живет в Нью-Йорке и разница во времени три часа.

– Сдаюсь. Уж мне-то следовало бы знать, что значит работать в разных временных поясах. – Оттягивая свое изгнание в одинокую постель, он позволил своей руке подольше задержаться на ее лице. – Сладких снов тебе, Элли, любовь моя.

– Доброй ночи, Митч. – Она вдруг представила себе, что Джонас все это видит, и нежная ласка бывшего мужа вызвала в ней острую боль, заставив крепко зажмуриться.

Как только телефон зазвонил, Джонас уже знал, кто это. Минуло девять вечера, а Эланна так и не появилась. Нетрудно догадаться, она опять не смогла сказать Митчу правду. Джонас сидел на палубе яхты и наблюдал, как мягкий туманный свет расплывается на горизонте Сан-Франциско за Золотыми Воротами.

– Алло... – Угрюмый тон не обещал легкого разговора.

– Прости, что так поздно, – собралась с духом Эланна. – Мы выезжали в город.

– В город? К Элизабет?

– Нет. – Эланна помолчала. – Митч чувствует себя лучше, и мы ходили обедать.

– Как мило.

– Это была его идея. Когда яузнала, как тщательно он ее продумал, у меня язык не повернулся отказаться. Войди в мое положение.

– Уже вошел. И понял, что ты ни в чем не можешь отказать этому парню. – Джонас откинулся назад. Его терпение висело на волоске.

Снова наступила длинная пауза.

– Не злись на меня, Джонас. Я сказала ему.

– О нас? – Джонас выпрямился в кресле. Это сюрприз.

– Не совсем.

– Тогда о чем? – Ее ответ озадачил его. О чем еще она могла сказать? – Что ты не собираешься продавать дом?

– Об этом речь не шла.

– Не шла? – недоверчиво повторил Джонас. – Мужчина возвращается домой и с ходу решает избавиться от того, что ты вынашивала как свою мечту. А ты считаешь этот вопрос даже недостойным упоминания?

– Я собиралась обсудить это с ним; но после того, как сказала, что больше не жена ему, разговор пошел в другом направлении.

– Я рад, что ты это сказала, Эланна. Его время ушло. – Хоть что-то, решил Джонас. И может, наконец она сняла проклятое кольцо.

– Знаю.

Голос звучал подавленно. И неудивительно, посочувствовал Джонас. Должно быть, разговор получился жестокий. Как ему хотелось бы быть рядом, чтобы помочь ей!

– Послушай, – начал он, – сейчас поздно и ты, очевидно, расстроена, да и как же иначе? Чтобы тебе не тащиться в Сосалито, почему бы мне не приехать в город?

– Тебе нельзя, – быстро возразила она. Слишком быстро, подумал Джонас.

– Почему?

– Потому что Митч еще здесь.

– Что?!

– Но ты же сам сказал, что уже поздно, – напомнила она. – Не могу же я выбросить его среди ночи на улицу. Или ты думаешь, могу?

Хотя все в Джонасе протестовало, пришлось признать, что она права. Впрочем, картина не выглядела так, будто Митчу грозит пополнить ряды городских бездомных.

– Полагаю, Элизабет будет счастлива приютить сына.

– Ты не понимаешь.

– Поверь мне, Эланна, я стараюсь.

– Весь его прежний мир перевернулся вверх ногами. По-моему, он заслуживает того, чтобы у него в жизни сохранилась хоть какая-то стабильность. По крайней мере до тех пор, пока он не встанет на ноги.

– И под этой стабильностью ты подразумеваешь себя.

– Он нуждается во мне, Джонас. – Голос был такой тихий, что Джонас еле слышал.

Я тоже нуждаюсь в тебе, мог бы ответить он.

– Больше всего он нуждается в том, чтобы вернуться к своим прежним занятиям, – возразил Джонас. – Ты не думаешь, что делаешь ему только хуже, вселяя ложные надежды?

– Я уже сказала, что больше не жена ему.

– Да, ты говорила. Но не сказала мне, как он собирается уладить эти небольшое недоразумение с законом.

На этот раз молчание Эланны было оглушающим. Джонас решил, что не надо быть семи пядей во лбу, чтобы рассчитать следующий шаг Митча. Он попытается снова завоевать свою женщину. Джонас мрачно подумал, что на месте Митча поступил бы именно так.

– Ну что ж, догадываюсь, – наконец прервал он молчание. – Послушай, Эланна, завтра утром я улетаю, так что мне лучше сейчас уложить вещи. Через пару дней позвоню тебе.

– Тебя не будет в городе? – Сердце у Эланны упало. Потребовалось немалое усилие, чтобы удержаться и не спросить, действительно ли ее это волнует.

– Я говорил тебе, что в Вашингтоне есть дом, который мне предложили взять на реставрацию, – напомнил он ей. – На острове Оркас.

Конечно. Теперь она вспомнила. Он говорил ей об этом доме. В прошлом месяце. В прошлой жизни. И еще она вспомнила, что Джонас собирался отказаться от этой работы. Потому что взяться за обновление дома означало бы уехать на долгие недели. Но это было до возвращения Митча. И до того, как Эланна своей нерешительностью смешала все их планы на свадьбу.

– Это у меня не единственный заказ, – проговорил он на нижних регистрах голоса, вызвав в ней чувственное томление. – Но надо все решать на месте.

Он не бросает ее. Пока еще не бросает. Она крепче прижала к уху трубку, будто сокращая расстояние между ними.

– Я правда люблю тебя, Джонас, – прошептала она.

– Я знаю. Иди спать, любимая. Я позвоню тебе из Вашингтона.

– Буду ждать.

Когда Джонас повесил трубку, его вдруг охватило неодолимое желание помчаться в город, вытащить Эланну из ее обожаемого дома, привезти на яхту и уплыть с ней туда, где ни пресса, ни ее бывший муж никогда их не найдут. К примеру, на Таити, где они будут проводить безмятежно долгие дни, валяясь на песке и попивая пунш с ромом, а при лунном свете ночами прогуливаться по искрящемуся песку. Он построит им уютную маленькую хижину в зарослях рядом с голубой лагуной, где они будут заниматься любовью. И детьми.

В романтическом сценарии была только одна загвоздка. В эту самую минуту под крышей ее дома спал другой мужчина, у которого были свои планы на ее жизнь. Свои фантазии.

И хотя Джонас никогда не боялся соперничества, к несчастью, у Митча Кентрелла было весомое преимущество: находясь рядом с ней, он мог действовать.

Глава 11

Когда на следующее утро, в десять минут восьмого, Эланна вошла в свой кабинет, там уже ждала ее Мериэн.

– Не думала так рано кого-нибудь встретить здесь, – приветствовала она тетю.

– Я знала, что у тебя с утра разговор по телефону, и хотела поговорить до того, как все соберутся, – объяснила Мериэн. – Я звонила тебе вчера вечером, но не застала дома.

– Мы с Митчем ходили обедать. – Эланна сделала вид, что не замечает осуждающего взгляда тети, и отлепила крышку от пластмассового стаканчика кофе, который купила в холле в автомате.

– Автоответчик не работал.

– Митчу звонит столько людей, желающих купить историю его приключений, что мы решили отключить этот проклятый аппарат.

– Похоже, люди думают, будто он вернулся из райских кущей, свеженьким как роза.

– Едва ли. – Эланна глотнула обжигающего кофе.

– Эланна, ты знаешь, не в моих привычках вмешиваться в твою личную жизнь, но...

– Мериэн, я знаю, что делаю.

– Знаешь? – Мериэн недоверчиво сощурила глаза. – Удивляюсь... – пробормотала она и покачала головой. – Ну да ладно, я ведь пришла сюда не для того, чтобы обсуждать твои интимные дела.

Или отсутствие их, мысленно добавила Эланна, и вдруг у нее под ложечкой засосало. Тогда зачем же тетя пришла в такую рань?

– Не говори мне, что Рамсей Тремейн сделал предложение насчет журнала.

– Нет. – Мериэн махнула рукой, отметая предположение Эланны. – Он даже не появится в городе до второй половины дня. Пришлось разведать обстановку, заодно выяснилось, что в пять у него встреча с мэром. Так что подожду, пока он не уедет на эту встречу, а потом позвоню в отель и передам сообщение, отменяющее назначенный с ним обед.

Совсем не в духе Мериэн пользоваться такими уловками, удивилась Эланна. Ей редко встречались такие прямые люди, как тетя. Значит, что-то тут есть такое, о чем Мериэн не говорит племяннице. Что-то, связанное с этим австралийским бродягой. А если не с Тремейном, то с кем же?

– Вчера звонила Бренда. После того, как ты ушла домой.

Эланна улыбнулась, вспомнив, как шесть недель назад шеф-редактор потрясла офис новорожденной девочкой. Тогда Эланна испытала такую неистовую тоску по материнству, что долго не могла опомниться.

– Наверно, она не дождется, когда наконец снова начнет работать.

– Напротив. – Даже и не стараясь скрыть раздражения, Мериэн потянулась к своей сумке из крокодиловой кожи и достала из серебряного портсигара сигарету. Прикурив от элегантной золотой зажигалки, она испытующе уставилась на Эланну сквозь струйки голубого дыма. – Бренда завела долгий разговор, жалуясь, что не может найти подходящую няню.

– Я слышала, что это крайне трудно.

– То же говорит и Бренда. Но я ни на минуту не купилась на ее многословные извинения. Наконец она сломалась и сказала правду. Ей невыносима мысль оставить ребенка и вернуться на работу.

Сделав очередной глоток кофе, Эланна подавила улыбку. Мериэн вздохнула с таким видом, будто Бренда совершила смертный грех. Сама Эланна не сумела бы придумать лучшего наслаждения, чем остаться дома с малышом, особенно таким милым, как Сара Бренды. Эланна завидовала ей.

– По-моему, это меняет положение, не правда ли? – проговорила она. – Полагаю, ты возьмешь на себя ее обязанности.

– Нет. – Короткий ответ выпорхнул вместе со струйкой дыма. – Ты.

– Шутишь? – Эланна медленно поставила на стол стаканчик с кофе.

– Ты же знаешь, Эланна, в делах я никогда не шучу.

– Но я даже не знаю, чем занимается шеф-редактор.

– Глупости. Последние три месяца ты выполняла ее работу.

– Но это было временно, – не сдавалась Эланна. – И если у меня появлялись проблемы, я могла позвонить Бренде.

– Хота тебе это не нужно, ты и сейчас можешь позвонить, – возразила Мериэн. – Мы с ней заключим договор, который позволит ей делать для нас нештатную редакторскую и авторскую работу, оставаясь дома. Пока она не утолит свой материнский инстинкт.

Ей все кажется так просто, удивилась Эланна. Тетя всегда знает, какой путь для нее правильный. Она не позволяет будничным личным проблемам, которые страшнее чумы, сбить себя с ориентиров. Даже многочисленные браки и разводы Мериэн не замедлили ее движения по жизни. Поистине она самая сосредоточенная на работе особа из всех, кого знает Эланна.

Было время, когда Эланна завидовала такой одномерной направленности ума. Начав работать в журнале, она надеялась стать такой же, как тетя. Но три месяца спустя в ее жизнь вошел Джонас и научил, что домашние радости могут стать лучшей наградой в жизни.

– Сейчас для меня не очень хорошее время, Мериэн, чтобы брать на себя такую ответственность. – Эланна поиграла с серебряной самопиской, лежавшей на столе.

– Глупости. – Стареющая дама встала. – Тебе, дорогая Эланна, просто надо определить свои приоритеты. – Она посмотрела на часы. – Уже время звонить. Поговорим позже. – И, не слушая возражений, Мериэн вышла из кабинета племянницы.

Вот так история, подумала Эланна. Еще одна. Остальная часть дня расплылась в памяти. Сотрудники хотя и с жаром обсуждали новость о перемене начальства, но вроде бы приняли назначение Эланны как естественное дело. Она понимала, что тетя вела нечестную игру, устроив утечку информации. Теперь Эланне было бы трудно отказаться от предложения. Но мысленно Эланна призналась, что жизнь бросила ей волнующий вызов.

– Никуда не годится, что твой отец сегодня устраивает семейный обед, – проворчала Мериэн, заскочив в кабинет племянницы еще раз в конце дня. – Вы с Джонасом должны бы готовиться к свадьбе.

– Джонаса нет в городе, – сказала Эланна, доставая из шкафа папку с желтыми бумагами. Ей предстояло поработать еще несколько часов до встречи с сотрудниками завтра утром.

– О? – Мериэн дугой выгнула бровь, приглашая к разъяснению.

– Он должен дать оценку дому в Вашингтоне и думает вернуться через два-три дня.

– Вашингтон – штат или округ Колумбия?

– Штат. Дом на острове в Пьюджет-Саунд.

– Не заставит ли это его уехать надолго?

– Наверно, заставит. – Эланна почувствовала, как от собственных слов у нее екнуло сердце. Что, если хозяйка дома на острове Оркас найдет его таким же привлекательным, как и она? И что, если, устав от постоянного напряжения в отношениях между ними, он уступит очарованию неизвестной женщины? Неприятные мысли одна за другой замелькали в ее голове. Что, если у Джонаса с этой дамой начнется роман? И он решит остаться там вместо того, чтобы вернуться в Сан-Франциско? К ней?

– Это хорошо, – прагматично заключила Мериэн. – Наверно, так даже лучше.

– Что ты имеешь в виду? – буркнула Эланна.

– Просто я хочу сказать, – Мериэн с любопытством взглянула на нее, – что мы начинаем номер ко Дню Благодарения и у тебя будет полно работы. Так что хорошо, если Джонас тоже будет чем-то занят.

Хорошо, если чем-то, а не кем-то, мысленно дополнила фразу Эланна. И вдруг ее будто горячей волной обдало неприятное чувство, похожее на ревность.

– По-моему, ты права, – согласилась она. – За обедом увидимся?

– Конечно. – Мериэн словно бы хотела еще что-то добавить, но после мгновенного колебания передумала. Она посмотрела на часы. – А сейчас пойду позвоню в отель и оставлю сообщение этому проходимцу, Рамсею Тремейну.

Голос Мериэн чуть дрогнул. Но, поглощенная собственными заботами о том, что делает Джонас на острове Оркас, Эланна не заострила внимания на такой, совсем несвойственной Мериэн нервозности.

Острова Сан-Хуан были разбросаны по воде Пьюджет-Саунд будто изумруды, ждущие, когда их нанижут на нитку. Стоя у перил парома, Джонас наблюдал за бросками чаек, преследовавших рыбачью лодку, идущую курсом на Беллингэм. Их сварливые крики стаккато разносились в воздухе раннего утра. Он глубоко вдохнул свежий запах соленой воды и попытался сосредоточиться на мистической красоте пейзажа. Но стоило увидеть плавники китов-носаток, от которых и получил свое название остров Оркас, как мысли его моментально перенеслись в прошлое, в то сохранившееся в памяти мгновение, когда он понял, что они с Эланной станут любовниками.

А вот и зеленая с белым пристань для парома. Высаживаясь вместе с остальными пассажирами, Джонас напомнил себе, что приехал сюда работать. К несчастью, он не представлял, как сумеет сосредоточиться на деле, когда в голове у него только мысли об Эланне.

Обстановка во время обеда была натянутой. Все словно бы заняли заранее выбранные позиции. Дэвид, чье сочувствие Джонасу было очевидным, вел себя раздражающе отстранение. Зато отец Эланны относился к Митчу как к давно потерянному и чудом найденному сыну. Эланна с иронией наблюдала за ним, потому что именно отец был громогласным противником их брака. Когда обед близился к концу, она с благодарностью подумала о Мериэн, которая не пришла. Тетя принадлежала к тем людям, которые не дают себе труда держать мысли при себе.

К счастью, разговор вертелся вокруг нейтральных тем, пока Эланна не сообщила о своем повышении. Тогда вечер взял разбег, будто покатился с высокой горы.

– О, мои поздравления, – сказал Дэвид и улыбнулся так обрадованно, что почти искупил свою отрешенность. – И как ты себя чувствуешь на вершине мачты?

– Не знаю, – искренне призналась Эланна. – Все так неожиданно, что я еще не успела сообразить.

– Ты мне не говорила, что получила повышение, – заметил Митч.

– Не было случая. Я едва успела заскочить домой, принять душ, переодеться, как уже пора было ехать, – объяснила она.

– Видимо, если бы ты не приехала на два часа позже, у тебя хватило бы времени поговорить с мужем о том, что произошло в твоей жизни, – спокойно продолжал Митч.

Слишком спокойно, подумала Эланна. Вечером, едва переступив порог, она тотчас же почувствовала, что раздражение витает вокруг Митча, словно ледяное облако. И это раздражение начало действовать ей на нервы. В конце концов, всякий раз, когда он уезжал за очередным сюжетом, то оставлял ей только наспех нацарапанную записку. А жене полагалось лишь ждать и беспокоиться. Как он смеет упрекать ее в том, что она задержалась на работе?

Над столом нависло гнетущее молчание. Отложив ложку, Эланна встретила испытующий взгляд Митча.

– Я пыталась позвонить, – сказала она. – Но телефон все время был занят.

– Я разговаривал со своим агентом.

– О? – Отец Эланны, Франклин Фэйрфилд, вмешался в их разговор. – Надеюсь, хорошие новости?

– Больше чем хорошие, – подтвердил Митч. – Предложения написать книгу растут как снежный ком. Похоже, очень многие в издательском мире считают, что я могу потянуть на Пулитцеровскую премию.

– Я бы хотел иметь в семье журналиста-лауреата, – объявил Франклин, ради такого случая забыв о премии Эланны за фотожурналистику. – Я всегда говорил, что в Митче что-то есть, правда, Эланна? – спросил он, обращаясь к дочери.

Ошеломленная Эланна не сумела ответить сразу. Неужели он думает, что она забыла яростный гнев, с каким он встретил известие о ее отъезде с Митчем в Бейрут? В то время он был так поглощен обвинениями своего нового зятя в том, что тот внес в жизнь дочери неустойчивость, что тема лауреатства и не возникала.

– Да, что-то такое ты говорил, папа, – промямлила она, обменявшись быстрым взглядом с Дэвидом, свидетелем фейерверка, устроенного отцом в те давние дни.

– Итак, – Франклин снова обратился к Митчу, – и к какому издательству вы склоняетесь, ты и твой агент?

Эланна не удивилась, когда Митч назвал одну из самых престижных издательских компаний в Нью-Йорке. Но его следующие слова все же оказались для нее сюрпризом.

– Уже в понедельник мой агент организует встречу с издателем.

– Ты не говорил мне, что собираешься в Нью-Йорк, – заметила она.

– Как ты четко объяснила, – Митч окинул ее долгим взглядом, – у нас не было случая поговорить, когда ты заскочила домой.

– И долго тебе придется пробыть в Нью-Йорке?

– Все, что касается деловой части, займет не больше одного-двух дней. Конечно, желательно побывать в офисах телевизионных компаний. Потом ленч с издателем и агентом. И если все пройдет гладко, то мы с тобой уже на второй день вечером отпразднуем контракт. Хорошо бы задержаться еще на несколько дней. Посмотрим спектакли, ты походишь по магазинам...

– Митч, – ласково перебила его Эланна, – ты ничего не забыл?

– Нет, по-моему, ничего, – нахмурился он.

– А моя работа? Я не могу все бросить и лететь с тобой в Нью-Йорк.

– Эланна, для меня это важно.

– Но моя работа для меня тоже важна, – не сдавалась она. – Особенно сейчас. В связи с повышением. Теперь у меня больше ответственности.

Митч вспомнил время, когда самой своей ответственной заботой Эланна считала мужа. Если на свете существовала женщина, про которую можно было сказать, что ей не грозит опасность феминизма, то такой женщиной была его нежная, уступчивая Элли.

– Почему бы нам не поговорить об этом, когда мы вернемся домой? – глухим, предостерегающим голосом предложил Митч.

Эланну привела в отчаяние его манера обращаться с ней, но она проглотила едва не сорвавшуюся с губ ядовитую отповедь и просто кивнула в знак согласия.

– Эланна, – тихий голос отца прервал напряженное молчание, – могу я поговорить с тобой наедине в библиотеке?

– Конечно, папа... – Она снова переглянулась с Дэвидом, на этот раз выражение лица у него было явно сочувствующим.

– Это не займет больше минуты. – Франклин посмотрел на Митча. – Не возражаешь, сынок?

Митч всегда чувствовал неодобрение тестя, но сегодня что-то решительно изменилось. Наверно, ему нравится иметь зятя-героя. Или же после пятилетнего отсутствия Митч наконец завоевал его уважение. А может быть, есть еще какая-то причина. Но как бы то ни было, Митч решил, что не стоит отталкивать протянутую руку.

– Нет, конечно, – беззаботно согласился он. – А пока Дэвид введет меня в курс дела, какие в этом сезоне у «Гигантов» шансы на победу.

Пока отец не закрыл дверь в библиотеку, Эланна сдерживала себя. Но затем обрушилась на него, дав волю накопившемуся в ней раздражению.

– Не понимаю тебя, – начала она. – Ты никогда не хотел, чтобы я выходила замуж за Митча. Почему же ты сейчас обращаешься с ним как с потерянным и найденным сыном?

– Я был против вашего брака, – не отрицал он. – Но не потому, что не восхищался им. Просто я думал, что его кочевой стиль жизни не позволяет иметь жену и семью.

– И теперь ты переменил свои взгляды?

– По правде говоря, нет. Но ты, Эланна, вышла замуж по своему выбору. И теперь, когда муж вернулся, принадлежишь ему.

– В случае если ты забыл, напоминаю, что я больше не его жена, – уточнила она.

– Это просто юридическая формальность. Ее легко исправить, – быстро ответил отец.

– А если я не хочу ее исправлять? – тихо спросила она.

– Ты все еще собираешься выходить замуж за этого хиппи? – нахмурился Франклин.

– Джонас не хиппи.

– Нет? А как еще можно назвать человека, бросившего успешную карьеру ради того, чтобы жить в лодке и собственными руками ремонтировать старые развалюхи?

– Я называю его человеком, которого люблю, – твердо заявила Эланна.

– Я больше не понимаю тебя, Эланна. – Старший Фэйрфилд горестно покачал головой. – Ты всегда была такой послушной девчушкой.

Эланна любила его, пусть он и не одобрял ее поведения. Она положила ладонь ему на руку.

– В этом все дело, папа. Я всегда была девчушкой. А теперь я женщина. И мне должно быть разрешено самой делать выбор.

– Если ты сделала выбор, – задал он вопрос с проницательностью, делавшей его одним из лучших прокуроров в графстве, – то почему Джонас один в Вашингтоне, а Митч между тем живет в твоем доме?

Хороший вопрос, признала Эланна. Именно тот, который она никак не может разрешить.

– Со временем все устроится, – успокоила она отца. Хорошо бы и самой поверить в это. – Вот увидишь.

– Надеюсь, Эланна. – Смягчившись, Франклин притянул ее к себе. – Я переживаю за тебя.

Когда Митч и Эланна входили в дом, звонил телефон. Думая, что это может быть Джонас, она подбежала к аппарату.

– Алло?

Услышав в голосе откровенную надежду, Митч по пути в кухню задержался на пороге.

– О, привет, Джим, минутку. – Эланна закрыла рукой трубку. – Это Джим Диленей, – объяснила она Митчу. – Помнишь, я говорила тебе, он у нас старший редактор.

Как он мог забыть парня, который звонил не меньше десяти раз в тот день, когда они с Элли вернулись из Вашингтона?

– Я приготовлю чай.

– Не дольше минуты, – пообещала она, наградив его благодарной улыбкой.

Пять минут спустя она все еще была у телефона, одним ухом слушая Джима Диленея, а другим звон чашек и бульканье воды.

– Значит, нам надо найти кого-то другого, – говорила она Джиму. – Знаю, что поздно. Нам всем хотелось бы иметь больше времени. – Эланна слушала бесконечные жалобы Джима. – Сегодня я позвоню другим редакторам. Мы составим список возможных замен. Завтра на летучке встретимся и обсудим. Хорошо? – И решительно закончила разговор:

– Доброй ночи, Джим. Завтра ровно в восемь жду вас у себя в кабинете. – Положив трубку, Эланна подумала, что и свои проблемы она также сможет решить, когда наступит подходящее время.

Она собралась было сейчас же обзвонить всех редакторов, но решила, что сначала надо сообщить новость Митчу.

– Я не смогу поехать с тобой в Нью-Йорк, – сказала она, входя в кухню.

Он стоял у плиты спиной к ней и опускал пакетик чая в фарфоровую чашку.

– Безусловно, сможешь. Немного изменишь свое расписание – и все.

– Это нелегко.

– Это возможно. Если ты захочешь.

– Митч...

– Для меня это важно, Элли. – Он повернулся к ней.

– Знаю. Но журнал – это тоже важно. Тем более что сорвался наш план.

– И с какой катастрофой вы столкнулись в этот раз? – Он не дал себе труда скрыть насмешку, считая ее дела пустяковыми проблемами. – Какой-то рекламодатель снял объявление о новой помаде? Или ваш ресторанный обозреватель пал смертью храбрых, отравившись устрицами? Или, может быть, модель, которую вы снимаете в нижнем белье, оказалась на восьмом месяце беременности?

Эланна взглянула на часы, висевшие на стене. У нее не было ни времени, ни энергии, чтобы спорить.

– Не надо сарказмов, Митч. К твоему сведению, автор, обещавший написать главную статью в номер ко Дню Благодарения, позвонил и сообщил, что он занят другим, пишет о жизни тибетских монахов.

Митч вытаращил на нее глаза.

– Ты отказываешься поехать со мной в Нью-Йорк только потому, что какому-то литературному поденщику позарез захотелось написать туфту о кучке монахов?

– Что дает тебе право думать, будто он поденщик? – У Эланны от возмущения перехватило дыхание.

– Разве он не плетет словеса для твоего дамского рукоделья? – выплеснул Митч свой гнев.

– Не могу поверить, что это сказал ты! Он и сам уже пожалел о сказанном. Но ему не нравилось, что рабочие проблемы Эланны так настойчиво вторгаются в их отношения, когда они вдвоем. Хотя надо признать, что редакция и вправду ухитряется делать ее любимый журнал одновременно интеллигентным и развлекательным.

– Послушай, – примирительно сказал он, – я хочу понять, какое отношение к нашим с тобой делам имеет отказ этого... гм, автора написать статью ко Дню Благодарения?

– Это не просто статья. Это ежегодный обзор лыжных шоу.

– О!.. Найдите другого автора.

– Что я и собираюсь сделать. Но у меня не так много времени.

– Элли, не может быть, чтобы все так ужасно изменилось за время моего плена. – Он недоверчиво уставился на нее. – День Благодарения – в ноябре.

– Знаю.

– А сейчас июль.

– И это знаю.

– Так в чем же проблема?

– Проблема в том, что мы готовим номера за пять месяцев вперед, – объяснила она. – И сейчас работаем как раз над ноябрьским номером.

– Это самая нелепая вещь, какую я в жизни слышал. Любой приличный автор, который чего-то стоит, может выдать достойный текст на свою тему за несколько минут. Ну, в крайнем случае за несколько часов. Можешь себе представить, что бы случилось, если бы люди ждали вечерних новостей по шесть месяцев?

– «Сан-Франциско трэндс» – это не вечерние новости.

– Тем более. – Митч скрестил руки на груди. Так они снова подошли к тому, чтобы назвать ее журнал дамским рукодельем, и смотрели друг на друга через все расширяющуюся пропасть. Наконец Эланна, стиснув зубы, проговорила:

– Мне надо позвонить.

– Прекрасно, – буркнул Митч. – А я собираюсь спать.

– Прекрасно. – Эланна вышла из кухни. Две минуты спустя она услышала, как хлопнула дверь спальни.

Глубоко вздохнув, она подняла трубку и стала обзванивать редакторов журнала.

На следующее утро, к десяти тридцати, Эланна уже все устроила, хотя чувствовала себя будто выжатый лимон. Она нашла другого автора, который с радостью ухватился за возможность написать о лыжных курортах в штатах Колорадо, Калифорния и Юта, хотя писать ему придется не по горячим следам, то есть не в сезон. Новый автор, поклонник Хемингуэя, создавшего свой бессмертный роман «По ком звонит колокол» в номере лыжного пансионата Солнечной долины, предложил включить в свой обзор и штат Айдахо. Не настроенная спорить, Эланна с готовностью согласилась.

Только она мысленно поздравила себя с хорошо выполненной работой, как в кабинет вплыла Мериэн, выглядевшая поразительно расслабленной.

– Вчера вечером так не хватало тебя, – сказала Эланна, решив не заострять внимания на таком нетипичном для тети опоздании. Обычно Мериэн пила уже третью чашку кофе, когда сотрудники, в том числе и Эланна, только появлялись в офисе.

– К сожалению, мне пришлось задержаться.

– О? Неужели Рамсей Тремейн все же поймал тебя?

– Мы нечаянно столкнулись, – небрежно бросила Мериэн. – Я слышала, что у тебя проблемы с номером ко Дню Благодарения?

– Ничего такого, с чем нельзя было бы справиться, – заверила Эланна тетю. – Итак?

– «Итак» что?

– Это он или не он?

– «Он или не он» что, дорогая?

Какая-то странная отрешенность и безразличие. Только вчера тетя была настроена бороться не на жизнь, а на смерть, если справедливы слухи, что Рамсей Тремейн точит зубы на их журнал. Сегодня утром она вела себя так, словно витает в облаках.

– Мериэн, ты хорошо себя чувствуешь? – Эланна смотрела на тетю с растущим беспокойством.

– Лучше не бывает.

– Так слухи не подтвердились?

– Слухи о чем, дорогая?

– О том, что Рамсей Тремейн собирается прибрать к рукам журнал.

– А, это! – Мериэн открыла сумочку и достала золотую пудреницу. – Нет, не собирается. – Она поправила пальцами светлые волосы.

– Почему же тогда он приглашал тебя обедать? Мериэн с удовлетворением осмотрела себя в зеркальце и решительным щелчком захлопнула пудреницу.

– Не понимаю, Эланна, почему красивый, полный жизни мужчина не может пригласить одинокую женщину пообедать?

– Что-что?

– Прости, дорогая, – рассеянно бросила Мериэн, – но в одиннадцать у меня сеанс у косметички. Потом у нас с Рамсеем ленч на яхте.

– На его яхте?

– Он только вчера ее купил. У какого-то греческого магната. – Она помахала Эланне рукой, унизанной сверкающими перстнями. – Не думаю, что я сегодня вернусь, дорогая. Но я спокойна, потому что оставляю журнал в надежных руках.

С этими словами она выплыла из кабинета, оставив Эланну в состоянии крайнего изумления.

День пролетел очень быстро, и к вечеру, когда стало ясно, что опасность возникновения новых проблем миновала, Эланна с облегчением вздохнула. Как и всегда, она уходила из офиса последней. Прежде чем выключить свет, позвонила Джонасу. Вдруг он уже вернулся домой? Услышав голос автоответчика, она молча положила трубку. Что, можно сказать, если они уже так долго не были вместе?

Едва она отошла от телефона, как он снова зазвонил.

– «Сан-Франциско трэндс», – отозвалась она.

– Привет, как дела? – послышался голос Митча. Только бы он не затеял в такой поздний час выяснение отношений. Ведь она еще не вполне оправилась от вчерашней ночной перепалки.

– Неплохо.

– Ты нашла другого автора для лыжного репортажа?

– Да. И не просто автора. Нам удалось найти человека, который и правда знает, как спускаться по крутому склону.

– Существенное достоинство, – согласился Митч.

– Я тоже так думаю. – Наступила пауза, будто каждый ждал, какой следующий шаг сделает другой. – Митч, ты звонишь по какой-то причине? – первой заговорила Эланна.

– Да, правильно – Он прокашлялся. – Я все время думаю о прошлой ночи.

Эланна села, откинула голову на спинку стула и закрыла глаза.

– Я тоже, – тихо выдохнула она.

– Терпеть не могу, когда мы ссоримся.

– Я тоже.

– И особенно неприятно, когда не прав бываю я.

– Это извинение? – Эланна открыла глаза. Еще не было случая, чтобы Митч брал на себя вину за их частые стычки.

– По-моему, ты не ошибешься, если воспримешь именно так. – Он хмыкнул. – Но если повторишь это мне, я буду отрицать до самого смертного часа.

– У меня твои секреты в безопасности, – улыбнулась она.

– Отлично. – Эланна почувствовала, что Митч тоже улыбается в трубку. – Но звонил я тебе по иной причине, – добавил он.

– Да? – Эланна не сумела скрыть в голосе дурного предчувствия.

– Раз у нас было два неудачных обеда подряд, я подумал, не попытаться ли нам переломить эту порочную тенденцию. Почему бы мне не заказать столик в каком-нибудь ресторане с рыбной кухней? – Он нерешительно спросил:

– А рыбу ты еще ешь?

– Ем. И мысль поужинать очень кстати. Можно я предложу место?

– Это твой город.

Хотя Митч родился на Русском Холме, Эланна сомневалась, что после окончания колледжа он хоть раз провел в городе больше пяти дней подряд. Фактически до нынешнего приезда дольше всего он прожил здесь, когда приехал на похороны отца. Тогда он пробыл в Сан-Франциско целую неделю. И в эту неделю они влюбились друг в друга.

– Мне еще надо выполнить одно маленькое поручение, – сказала она. – Мы могли бы встретиться через полчаса у «Скотта». На Ломбард-стрит.

– Ага, знаю. Через полчаса, – согласился Митч. – Элли...

– Да?

– Я правда очень сожалею.

– Я тоже, – вздохнула Эланна.

Ресторан, один из лучших в Сан-Франциско, славился своими кулинарными изысками и располагающей атмосферой. Обитый дубом бар, столы под белыми льняными скатертями, приглушенный мягкий свет. Митч предполагал, что и еда ему понравится.

Но едва ли он почувствовал вкус жареного кальмара или рыбачьего бифштекса. Взгляд его был прикован к Эланне. Он наблюдал за каждым ее движением и ощущал себя странно дезориентированным, словно персонаж в телевизионном сериале «Зона сумерек», который, проснувшись однажды утром, обнаружил себя в параллельном мире.

Если ему еще не хватало доказательств, что Эланна совсем не та женщина, на которой он женился, то наблюдения за обедом и по дороге домой уже не оставляли места для сомнений. От него не ускользнуло, что ее тепло приветствовала вся обслуга ресторана, включая и владельца.

– Я часто приезжаю сюда, – объяснила она в ответ на его вопросительный взгляд.

Митч наблюдал, как уверенно она выбирает вино, с какой привычной легкостью здоровается со знаменитостями, сидящими за соседними столами, и начинал понимать, что перемены в Эланне не просто внешние. Она и вправду уже не та женщина, на которой он женился. И Митч впервые со всей остротой ощутил, что может потерять ее.

– Когда вернется Джонас? – спросил он, едва они приехали домой. Ему хотелось проверить ее реакцию на неожиданный вопрос. Сдается, положение намного сложнее, чем ему казалось.

Эланна поднялась наверх, чтобы достать для Митча чистые полотенца, и теперь они стояли вместе у дверей его спальни. Она удивленно вскинула на него глаза.

– Почему тебя это интересует? – спокойно спросила она, хотя сердце у нее екнуло.

– Просто так. – Митч пожал плечами. – Я подумал, что тебе лучше переключить его с библиотеки на работу во вторую спальню. Тогда ты не будешь больше спать на кушетке.

Взгляд его был странно непроницаемым. Наверное, ей только показалось, будто в его голосе прозвучала горечь.

– Мне это особых неудобств не доставляет.

– Разве? – усомнился Митч. – Так когда он вернется в город?

– Не знаю. – Джонас должен был вернуться вчера, но, сколько Эланна ни звонила, всегда попадала на автоответчик.

Только глухой не услышал бы разочарования в ее ответе.

– Конечно, я понимаю, это не мое дело, но, по-моему, тебе стоило бы подумать, не заменить ли его.

– О, я не могу этого сделать!

– Почему? – равнодушно спросил он, хотя и услышал панику в ее голосе.

– Ммм... потому что это его проект.

– За который, уверен, ему хорошо заплачено.

– Да, но строителя, заслуживающего доверия, найти нелегко. И потом, Митч, ты же сам говорил, что Джонас замечательно работает.

– Хороший мастер, – ворчливо согласился Митч, – но на нем свет клином не сошелся. – Выяснив то, что ему хотелось знать, он решил не загонять ее в угол. Особенно сейчас, когда завтра утром он улетает в Нью-Йорк. – Ладно, это твой дом, – закончил он тему.

Эланна с облегчением вздохнула. Вечер прошел так хорошо, что ей не хотелось снова втягивать себя в очередной спор.

– Доброй ночи, Митч. – Она протянула ему полотенца.

– Доброй ночи, Элли... Эланна, – поправился он. Прежнее имя не подходило элегантной, уверенной женщине, какой она стала. – Спасибо за ужин.

– Было вполне мило, правда? – улыбнулась она. Им как-то удалось скоротать время от закусок до десерта без споров, и он не сказал ни единого пренебрежительного слова о ее работе. Вероятно, так получилось потому, что они весь вечер обсуждали его будущую книгу.

– Очень, – кивнул он, и что-то вспыхнуло в нем. Что-то жаркое и необузданное, то ли ревность, то ли желание. Он уже вошел в спальню, как вдруг с беззвучными ругательствами обернулся и притянул ее к себе. Она попыталась оттолкнуть его, но он, не обращая на это внимания, поцеловал ее.

Губы у него были твердые, жадные, агрессивные, требующие ее с такой страстью, что у нее перехватило дыхание. Она напряглась, пытаясь вырваться, но его руки скользнули под шелковую блузку и стали судорожно ласкать спину. Тело ее внезапно вспомнило то, что разум заставлял забыть.

Его ищущий рот накрыл ей губы, руки ласкали кожу, снова и снова вызывая непроизвольный трепет желания. Время исчезло. И вдруг что-то изменилось. До этого его поцелуи волновали ее, а теперь напугали.

– Нет. – Она отвернула голову. – Прости, Митч, не могу.

Откинувшись назад, он долго изучал ее.

– Не можешь? – спросил он. – Или не хочешь?

– Пожалуйста, Митч... Не настаивай. В ее больших глазах он увидел такую боль, что у него опустились руки.

– Ладно, это твое право. – Он отступил на шаг, чтобы тела их больше не соприкасались, но понял, что совсем не готов отпустить ее. – Знаешь, – нежным, ласковым движением он провел большим пальцем по бархатистой щеке, – такое вынужденное безбрачие далось бы мне гораздо легче, если бы ты за эти пять лет растолстела и подурнела.

– Прости. – Эланна выдавила из себя улыбку.

– Не надо. Но, по правде говоря, и это не имело бы значения. Потому что ты для меня всегда будешь красивой. – Он коснулся ее волос. – Я буду скучать без тебя.

– Ты ведь говорил, что едешь всего на несколько дней. – В горле у нее пересохло, но она ухитрилась четко произнести слова.

– Знаю. Но, потеряв тебя на пять бесконечных лет, каждую минуту без тебя я воспринимаю как вечность. – От его спокойного тона у Эланны возникло такое чувство, будто в сердце ей вдруг воткнули стеклянный осколок. – Ты уверена, что не сможешь поехать со мной в Нью-Йорк? – неожиданно спросил он.

– Ох, Митч...

– Слышал-слышал. – Он опустил руку. – И все-таки?.. – На лицо набежала лукавая мальчишеская ухмылка, от которой Эланна уже отвыкла. Митч снова стал прежним Митчем. Тем человеком, сам-черт-не-брат, который владел ее сердцем с тех пор, как она себя помнила. – Терпение никогда не было моим достоинством.

– Попытайся сказать что-то, чего я не знаю. – В этот раз улыбка далась Эланне без особого труда.

Воспоминания витали вокруг них. Теплые, приятные, счастливые воспоминания.

– Уже поздно, – наконец сказал он. – Как бы завтра не проспать самолет. – Он наклонился к ее губам. Поцелуй был быстрый, легкий и уверенный. – Доброй ночи, любимая. Спи крепко.

Он вошел в спальню, не дожидаясь ответа. Эланна стояла, застыв словно статуя, прижимая дрожавшие пальцы к губам.

– Спокойной ночи, Митч, – наконец прошептала она в закрытую дверь.

Глава 12

Эланна работала больше, чем когда-либо в жизни. Обязанности главного редактора, как она и опасалась, требовали неусыпного внимания. Каждая минута была заполнена до отказа. В некотором смысле ее даже радовали долгие часы в офисе, постоянное напряжение, полная самоотдача и ответственность, возрастающая по мере приближения сдачи журнала в печать. Все ее мысли поглощала работа, и некогда было думать ни о Джонасе, ни о Митче.

Иное дело – поздно ночью, когда она оставляла офис и оказывалась одна в темноте дома. Тогда двое мужчин, которых она любила возникали перед ее мысленным взглядом в мириадах граней, словно в детском калейдоскопе. Ее будущее – только с Джонасом. Это она понимала. Но как заставить себя забыть, что когда-то Митч был главным человеком в ее жизни? Солнцем, вокруг которого вращался весь ее мир? Эти чувства никогда не исчезнут, сколько ни сопротивляйся им.

И в такие долгие часы одиночества она размышляла над тем, что бы случилось, если бы террористы не похитили Митча. По-прежнему они любили бы друг друга? По-прежнему у нее перехватывало бы дыхание при виде Митча, входящего в дом? По-прежнему она сопровождала бы его в скитаниях по свету, напрасно ожидая, когда же он наконец начнет оседлый образ жизни, и подавляя свое растущее отчаяние?

Если она думала, что ей удастся разобраться в своих смятенных чувствах, пока и тот и другой в отъезде, то глубоко заблуждалась. Напротив, мысли ее снова и снова вертелись вокруг этой проблемы, будто листок, подхваченный ветром и брошенный в водоворот.

– Ты ужасно выглядишь, – объявила Мериэн на третий день после отъезда Митча. Вернувшись после долгого уикенда и объяснив, что она отмечала какое-то событие, тетя повела Эланну на ленч в ресторан «Времена года». И хотя Эланна впервые за три недели ела ленч не за столом у себя в кабинете, выяснилось, что у нее нет аппетита. И даже бесподобный крабовый салат кажется безвкусным.

– Спасибо, – сухо ответила Эланна на замечание тети. – Всегда приятно слышать такое от тех, кого любишь.

– Поговорим о тех, кого любим, – ловко подхватила Мериэн брошенный мяч. – Что слышно о Джонасе?

– Если не возражаешь, я бы предпочла не обсуждать свои личные проблемы. – Эланна вяло возила по тарелке листок салата.

– Тогда у нас нет выбора и придется говорить о моих проблемах. – Мериэн проницательно сощурила глаза, но решила принять к сведению пожелание племянницы. Пока.

Эланна отложила вилку и с внезапно вспыхнувшим интересом посмотрела на тетю. Она знала, что Рамсей Тремейн еще в городе, фотографии его и Мериэн почти каждый день появлялись в колонках светской хроники. Но тетя упорно молчала, а когда Эланна поднимала эту тему, отделывалась успокаивающими репликами: мол, Рамсей Тремейн не собирается покупать «Сан-Франциско трэндс».

С инстинктом прирожденной актрисы Мериэн выдержала паузу, неторопливо потянувшись за сумкой из крокодиловой кожи и достав из нее пачку сигарет и золотую зажигалку.

И когда тетя прикуривала сигарету, Эланна заметила, как на пальце левой руки сверкнул светло-желтый брильянт размером с остров Роуд.

– По-моему, что-то связанное с этим? – взглядом указала она на камень.

Мериэн вытянула руку, откровенно любуясь, как сверкает и искрится камень в свете люстры, висевшей над столом в затененном от солнца зале.

– Да, это свадебный подарок, – подтвердила она. Спокойно, равнодушно, будто такие пули отливала каждый день. – По-моему, очень красивый. – Ее самодовольная улыбка напомнила Эланне кошку, только что вылакавшую блюдце со сливками. – Пожалуй, самый красивый из всех, какие я получала.

Вспомнив о королевской коллекции драгоценностей, которые тетя собрала в предыдущих браках, Эланна подумала, что эти слова о чем-то говорят.

– Ты выходишь замуж? За Рамсея Тремейна? Но я считала, что ты его терпеть не можешь.

– Не могла, – спокойно согласилась Мериэн. – Но оказалось, что это наше взаимное непонимание. – Она помолчала и сделала глоток шардоне. – Рамсей и я просто вернулись в прошлое на несколько лет назад, – призналась она. – Тогда мы оба были соперничавшими корреспондентами телеграфных агентств и встретились на конференции в Женеве. Это была страсть с первого взгляда. – Легкая улыбка воспоминания зазмеилась в углах ее губ. – Все эти годы у каждого из нас были короткие любовные увлечения, но кое-когда и кое-где наши пути пересекались... А потом, когда я работала в Египте, прямо перед «шестидневной» войной, дело стало принимать серьезный оборот. Фактически я считала, что я за ним замужем. Помнится, утром, когда началась война, я пошла на рынок на углу нашей улицы, чтобы купить фрукты и кофе к завтраку. К несчастью, как раз в этот момент к Рамсею в отель пришелего местный информатор, чтобы сообщить о нападении на Египет. И когда Рамсей увидел, что меня нет дома, ему взбрело в голову, что я помчалась к месту событий, чтобы опередить его. Несмотря на нашу близость, мы оба по-прежнему яростно соперничали друг с другом.

– Понимаю, – проговорила Эланна, стараясь внимательно следить за развитием сюжета.

– Естественно, когда я вернулась с финиками и кофе и обнаружила, что Рамсея нет, то подумала, что он решил опередить меня. – Мериэн улыбнулась и покачала головой. – К счастью, недавно Рамсей пришел к выводу, что пора похоронить томагавки наших амбиций. Одно, как всегда, влечет за собой другое. И не успела я опомниться, как уже стояла перед священником в часовне Рено.

– Я рада, что все недоразумения позади и между вами воцарилось полное взаимопонимание, – сказала Эланна. – Но просто не верится, что можно так вдруг взять и выйти замуж, ни словом не обмолвившись в семье.

– Уфф... – Взмахом руки Мериэн отмела упрек Эланны. – Во-первых, как я припоминаю, вы с Митчем сделали то же самое. И во-вторых, поскольку никто из вас не был на моих предыдущих свадьбах, я подумала, почему же эта должна быть исключением.

– Во всех предыдущих случаях ты была в дальних странах, охотясь за очередным сюжетом, – уточнила Эланна – И как я слышала, прямых рейсов в Хайбер-Пасс до сих пор нет.

– Милый Мустафа, – пробормотала тетя, улыбнувшись воспоминанию – Единственный мужчина из всех моих мужей, который не мог добавить и цента к своему имени Но то, чего ему не хватало в одном, он наверстывал в – Легкий румянец набежал на ее щеки – И кроме того, – быстро переменила она тему, – я знаю, что у тебя в эти дни дел невпроворот А твой отец, мой дорогой положительный брат, просто выдаст одну из своих занудных лекций о святости брачных уз – Кстати, одну я слышала, – подтвердила Эланна, – и совсем недавно.

– Вот-вот Мой старший брат слишком предсказуем, – сухо заметила Мериэн – И это, видимо, одна из причин, почему я всегда была в семье бунтовщиком. К тому времени, когда я родилась, роль положительного ребенка Фэйрфилцов была уже занята – Она похлопала племянницу по руке, и лицо ее моментально приняло серьезное выражение – Не позволяй отцу давить на тебя. Что бы он ни говорил, Митч не подходящий для тебя мужчина – Ты так уверена в этом?

– Да Потому что твой бывший муж и я, дорогая, горошины из одного стручка. Он так же не может усидеть на одном месте, как не могла я в те годы, когда решила стать очередной звездой журналистики.

– Но ты же наконец угомонилась, – возразила племянница – Вернулась в Сан-Франциско, основала журнал и даже еще раз вышла замуж – Неожиданная мысль поразила Эланну – Но ты здесь останешься?

– Конечно. По крайней мере первое время. Рамсею нравится жить в Сан-Франциско. И все его недавно приобретенные американские издания, видимо, на некоторое время удержат его в стране – Тетя окинула Эланну долгим предостерегающим взглядом – Эланна, дорогая, ты упустила одну деталь Мне понадобилось. шестьдесят три года, чтобы задуматься о крыше над головой Митчу сейчас только тридцать девять Ты и вправду хочешь ждать еще двадцать четыре года, пока он устанет жить на чемоданах?

– Он сильно изменился. Ты даже не представляешь, как он изменился – Глубоко укорененное чувство лояльности заставило ее защищать Митча, хотя тетя сказала именно то, что все эти недели. Эланна сама твердила себе.

– Такие мужчины, как Митчелл Кентрелл, никогда не меняются, – жестко отрезала Мериэн – Я слышала о легкой размолвке за столом у твоего отца Не будешь же ты отрицать, что он уже проявляет пренебрежение к твоей работе – Это только потому, что его собственная жизнь совершенно не устроена – Эланна не стала отрицать обвинение тети – – Он слишком привык быть в центре внимания, чтобы разрешить тебе иметь собственную жизнь, – возразила Мериэн – А Джонас, напротив, всегда ободряет тебя, когда ты хочешь предпринять что-то рискованное. Принимаешь вызов – Тетя на мгновение занялась кукурузным салатом, но потом снова взглянула на Эланну – Джонас – это тот человек, за которого тебе стоит выйти замуж.

– Я и не говорила, что не хочу выйти за него! – взорвалась Эланна. Усталость, стресс и напряжение прошедших недель вызвали в ней неожиданную вспышку гнева. Она глубоко вздохнула – Прости Все идет так трудно.

– Конечно, трудно, – успокаивающе согласилась Мериэн – Но каким бы мрачным сейчас положение ни казалось, все отойдет в прошлое. Так всегда бывает. И есть одна вещь, которую ты постоянно должна помнить.

– Какая? – мрачно спросила Эланна.

– Любого мужчину, каким бы необыкновенным в данный момент он ни казался, легко можно заменить Задача выполнена, и Мериэн подозвала официанта, чтобы расплатиться.

Слова Мериэн снова и снова звучали в голове Эланны во время долгой беспокойной ночи. Она не могла избавиться от них и на следующее утро, когда сидела за столом в кабинете и рассматривала глянцевые оттиски, присланные художественным отделом.. Снимки с самыми модными в новом сезоне лыжными костюмами Хотя тетя и отказалась от своей страсти носиться по миру, все же полностью она не изменилась. Не изменилось ее беззаботное отношение к мужчинам, которых, как считала Мериэн, можно менять как перчатки.

Эланну многое восхищало в Мериэн, но о себе она знала, что ей выпало большое счастье в жизни – любить и быть любимой двумя такими необыкновенными мужчинами. Нет, в данном случае тетя не права.

И будто по магическому знаку волшебника зазвонил телефон, и она услышала бесцветный голос Карин по внутренней связи – Звонит Джонас. На линии два.

Эланна уставилась на мигающий оранжевый огонек на аппарате, словно это была кобра, готовая к ядовитому укусу. Глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, еще раз вздохнула, когда это не помогло, и взяла трубку.

– Алло?

– Ты представляешь, какое сегодня число? – без всякого вступления напомнил Джонас.

Эланна скосила глаза на календарь, где дата была обведена красным Боже, как она могла забыть, что сегодня должна бы быть ее свадьба?

– Ох, Джонас, – выдохнула она, – у меня, кажется, и правда в голове все перепугалось!

– Поэтому я и звоню тебе – О! – Пожалуйста, мысленно взмолилась она, крепко сжав трубку, не говори, что ты позвонил, намереваясь сказать, что все кончено!

– Дэвид сказал мне, что Митч в Нью-Йорке.

– Да.

– И ты твердо отказалась поехать с ним.

– У меня есть работа, которую надо делать. Честно, Джонас, это было бы нелепо. Ты не можешь представить, сколько непредвиденных забот возникает.

– Эланна, – перебил ее Джонас, – погоди, скажи мне только одно.

– Что?

– Работа – единственная причина, по которой ты не поехала?

– Нет.

Наступило молчание Сколько же значения в одном-единственном слове, полетевшем по проводам! Когда Джонас наконец заговорил, Эланна заметила, что его сухой голос немного смягчился.

– Могу я понять это так, что сегодня вечером ты свободна, чтобы пообедать со мной?

– О да, – выдохнула она Все-таки о разрыве пока речи нет.

– Я заеду за тобой в семь.

В семь Восемь часов ожидания Сможет ли она ждать так долго?

– Давай пораньше, в шесть.

– Хорошо, в шесть, – согласился он – Я подумал, что мы можем пообедать на яхте Если ты не против.

– Мне нравится эта идея.

Положив трубку, Эланна вышла из кабинета и остановилась перед столом Карин.

– Я ухожу на весь день, – предупредила она – Если случится что-то непредвиденное, я в парикмахерской, хочу сделать прическу Номер телефона у меня в книжке.

– Важное свидание? – спросила Карин, в глазах у нее моментально зажглось любопытство.

– Можно сказать и так – Эланна поймала себя на том, что улыбается, по-настоящему улыбается. Первый раз за последние недели.

– Как раз вовремя, – одобрила ее намерение Карин. – Ox, – крикнула она, когда Эланна подходила к лифтам, – в случае, если вам интересно, в «Виктория-Сикретс» сейчас идет распродажа.

От внимания шеф-редактора не ускользнуло, что сообщения Карин о новостях в торговле интересовали в офисе всех. И хотя щеки у Эланны разрумянились от одной только мысли о свидании с Джонасом, она решила, что совсем не помешает посетить самый знаменитый в Сан-Франциско бутик дамского белья.

Джонас терпеть не мог неопределенности, и именно ее он почувствовал, въехав в город. Он привык контролировать свою жизнь, и поэтому прошедшие три недели казались ему и мучительными и пугающими. Даже сегодня вечером, все еще не потеряв надежды на медовый месяц с новобрачной, со своей молодой женой, он боялся того, что может ждать его в доме Эланны. Утром ее голос звучал так, словно она очень рада встретиться с ним. Но он уже знал, что в последнее время настроение у нее подвижно как ртуть. Вдруг ему так повезет, мрачно подумал Джонас, что он явится к ней на порог как раз в тот момент, когда Кентрелл вернется домой из Нью-Йорка?

Но этого не случилось. Она открыла дверь, представ перед ним воздушным видением из волшебной сказки. В платье цвета морской волны, с обнаженными плечами, волосы собраны на макушке, бабушкин жемчуг сверкает в ушах. И Джонас моментально забыл свои мрачные предчувствия.

– Ты выглядишь очаровательно.

Она похудела. Примерно на пять-десять фунтов, определил Джонас, хорошо изучивший ее тело. Эти фунты она могла позволить себе потерять. Но для него в любом случае она останется красивой.

– Это новое платье, да? Бесподобно! У Эланны отлегло от сердца. Сегодня днем, примеряя одно платье за другим, она огорчалась из-за того, что так похудела. Но оказывается, изменения в фигуре не так ужасны, как она боялась.

– Совершенно новое. – Эланна улыбнулась. – Я купила его сегодня днем и рада, что тебе понравилось, потому что я залезла в деньги, отложенные на ковровое покрытие для второго этажа.

– Для всего этажа? – Джонас вытаращил глаза. Он знал женщин, тративших на туалеты баснословные суммы, но Эланна не входила в их число.

Ее улыбка потеплела, а у него в ответ огонь пробежал по жилам.

– Ведь это особая ночь, – просто заметила она, будто эти слова все объясняли.

И впрямь – все стало ясно. По крайней мере пока.

– Я скучал без тебя, – проговорил Джонас.

– Уверена, не так сильно, как я без тебя, – честно призналась она и посмотрела на цветы, которые он все еще держал в руке. – Это для меня?

– Ох, Боже мой. – Он взглянул на алые розы. – Ты хотела другие?

Еле ощутимая натянутость между ними улетучилась как дым. Эланна засмеялась и обвила его шею руками.

– Ох, Джонас, я так рада, что ты вернулся!

– А как я счастлив, что вернулся! – в унисон ей сказал Джонас, впитывая ее запах. Положив розы на столик у двери, он обнял ее и приник губами к каштановым волосам.

Со сдерживаемой страстностью гладил он ей щеку, следя за ее реакцией. Она вскинула к нему голову, а когда он нежно обвел линию рта, губы ее в ожидании раскрылись.

– Я думал о тебе, – прошептал он, наслаждаясь ее вспыхнувшим лицом, желанием, горевшим в глазах. Милостивый Боже, пусть это будет любовь, взмолился он. – Все время, с того момента, как уехал. Мысленно представлял себе, как ты выглядишь, ощущал твой запах в порывах ветра... Едва не довел себя до безумия. Все ночи вспоминал, как ты совершенна в моих руках, как расширяются твои глаза, когда я вхожу в тебя. – Его пальцы теперь ласкали ее шею.

От его низкого голоса тело Эланны расслабилось, сладкая истома медленно разливалась по жилам. Их губы встретились и слились. И вдруг он оторвался от нее. Так быстро...

– Я обещал тебе обед. – Низкий хриплый голос звучал прерывисто.

– Мы можем остаться здесь и попросить принести обед из китайского ресторана. – Эланна с трудом подавила разочарование.

Предложение было очень и очень заманчивым. Первый раз за три недели он видел в ней искру прежней Эланны. Инстинкт подсказывал ему: если они дадут уйти нынешнему настроению, то оно может уже не вернуться. Как было бы чудесно остаться здесь и вместе наслаждаться китайскими блюдами... Кормить друг друга кусочками цыпленка с орехами кешью на пластмассовых палочках, есть яйца по-пекински и жаренную на гриле свинину со сливовым соусом. Они выпьют вина и чуть захмелеют, будут беспричинно смеяться, и он расскажет ей об острове Оркас, а она – о том, что нового в журнале. И потом они будут любить друг друга. Всю долгую ночь.

Сценарий получился очень заманчивым. Одна беда – Джонасу никак не удавалось избавиться от неприятной картины. Митч возвращается домой и находит жену в объятиях другого мужчины. Черт возьми, бывшую жену, напомнил он себе.

Он понимал, что Эланна смотрит на него и ждет ответа.

– Я обещал тебе романтический обед на яхте, – наконец проговорил он. – Думаю, мой план лучше.

Настроение у обоих изменилось, и Эланна почувствовала, как что-то встало между ними. Та самая стена, которая с каждым уходящим днем становилась все выше и непреодолимее.

– Мне всегда нравилась твоя яхта, – пробормотала Эланна, стараясь, чтобы голос не выдал ее разочарования.

Первое, что Эланна заметила, войдя в каюту, – свое свадебное платье. Оно висело на крючке рядом с дверью в спальню.

– Я даже не поблагодарила тебя за то, что ты забрал его.

– Я решил, что так лучше в создавшихся обстоятельствах.

Он заметил, как помрачнели ее глаза, до этого все еще затуманенные страстью.

– Да, ты очень предусмотрителен.

– Я подумал, что первая ночь в доме причинит тебе боль, – пожал плечами Джонас, – для меня это было бы даже тяжелее, чем проклятая жизнь врозь.

Эланна нервно стиснула пальцы, и Джонас заметил, что она не носит венчальное кольцо. Но радоваться было, собственно, нечему – его кольцо она тоже не надела.

– Что, если нам наложить мораторий на серьезные разговоры? Не будем портить себе аппетит.

– Я бы сказала, что это замечательное предложение. – Облегчение Эланны было очевидным.

Она прошла по небольшой каюте и села у стола, покрытого незнакомой льняной скатертью. Алая роза, лежавшая рядом с ее тарелкой, напомнила, что, уходя из дома, она забыла поставить в воду розы, которые подарил Джонас.

– Надеюсь, ты проголодалась, – сказал он, зажигая две белых свечи в центре стола.

– Умираю от голода. – Делая прическу и покупая лучшее платье, не говоря уже о кружевной фантазии, которую она надела под платье, Эланна совершенно забыла о ленче.

– Это хорошо. Хотя должен признаться, что я не провел весь день у плиты, собственными руками готовя обед. – Джонас прошел в камбуз. – Но, по-моему, это тебе понравится даже больше.

Эланна вытаращила глаза, увидев блюдо, которое он поставил перед ней. Густой суп из омара с пряным ароматом стручков ванили. Именно это блюдо она планировала на первое для свадебного обеда.

– Я подумал, что это самое подходящее, – ответил Джонас на ее вопросительный взгляд. – Хотя церемонию приходится отложить, не вижу причины, почему бы не порадоваться обеду, меню которого ты обдумывала вместе с шеф-поваром ресторана целый месяц.

Именно такой жест мог бы сделать Митч. Но на Джонаса этого совсем не похоже. Неужели он всерьез думает, что должен конкурировать с ее бывшим мужем? – размышляла Эланна. Но следующая мысль оказалась еще более огорчительной. Наверно, у него есть основания. Видимо, она действительно сравнивала двух мужчин и была несправедлива в своих оценках.

– Просто великолепно. – Эланна потупилась, чтобы он не заметил слезы, неожиданно набежавшие на глаза.

– Я рад. – И слепому видно, что довольной она не выглядит, в свою очередь размышлял Джонас. Черт возьми, что же он сделал не правильно? Мысль об обеде пришла ему в голову в полете, на обратном пути из Сиэтла. Не привыкший искусственно сочинять романтические сценарии, он поделился своим планом с Дэвидом, и тот объявил, что с таким антуражем победа Джонасу обеспечена.

Они ели суп в тягостном молчании. Наконец Эланна решила, что надо о чем-то поговорить. О чем-то.

– Как твоя поездка?

– Шел дождь. – Он пожал плечами. – Но я видел много китов.

– Как мне хотелось бы побывать там! – Глаза ее оживленно заблестели.

– Я бы тоже этого хотел, – кивнул он и многозначительно заглянул в ее чашку с супом. – Ты кончила?

Слишком большая порция для такой короткой беседы, мрачно подумала Эланна.

– Да. Спасибо. – Она заставила себя улыбнуться. – Суп был замечательный.

Она едва притронулась к нему. Широкий жест Джонаса горел синим пламенем. В отчаянии он обернулся к ней.

– Меню выбирала ты.

– Расскажи мне о доме. – Второе блюдо сопровождалось гробовым молчанием, и она еще раз попробовала начать разговор.

Джонас оторвал свой взгляд от салата – листья эндивия, водяного кресс-салата и китайского салата с теплым овечьим сыром, маринованным с тимьяном и каперсами. Это было типично калифорнийское блюдо и, насколько Эланна знала, считалось особым деликатесом. К несчастью, у нее совершенно пропал аппетит.

– О каком доме?

– О доме на острове Оркас, который ты ездил смотреть.

– А-а, дом. – Он покачал головой. – Я решил не брать эту работу.

– Правда? Почему? – Облегчение наступило моментально.

– Потому что подумал, что зря потеряю время, если уеду из города. – Их взгляды встретились. – Или я не прав?

Вопрос повис в воздухе, словно разделяя их.

– Нет, Джонас, ты не прав, – спокойно ответила Эланна.

От его внимания не ускользнуло, что она не сказала, что он прав. Проклятие, настоящая мука – сидеть за столом напротив и чувствовать, как с каждой секундой она все больше отдаляется от него. Сколько они смогут выдержать такое? И сколько сможет выдержать он? Эти мысли не улучшили настроения.

– По крайней мере хоть что-то, – пробурчал он, вставая из-за стола и относя тарелки в камбуз.

Следующее блюдо – ломтики филе темно-красного аляскинского лосося с вялеными помидорами, свежим базиликом и ростками люцерны. Два месяца назад, когда шеф-повар ресторана, который должен был обслуживать свадебный банкет, приготовил для нее это блюдо на пробу, Эланна объявила, что это пища богов. Сегодня ей показалось, что лосось совершенно безвкусен, от него во рту осталось ощущение пепла.

– И какая она?

– Кто?

– Женщина, хозяйка дома. Она замужем? У нее есть дети? Ты нашел ее неотразимой?

– А, Джилл. Она разведена, – сообщил Джонас, удивляясь, к чему ей это знать. – Детей нет. Еще вина?

Джилл. У этой женщины есть имя. Простое легкое имя. Имя женщины, которая, наверно, никогда не создаст для мужчины неприятных проблем, решила Эланна. Она хотела отказаться от предложенного Джонасом вина, но потом передумала: может быть, алкоголь успокоит нервы.

– Спасибо. Я бы выпила еще немного. Он налил ей почти полный бокал, до края осталось меньше половины дюйма. Хорошо действуешь, Харт, упрекнул себя Джонас, хочешь напоить леди. Конфеты дарят денди, а докеры – ликер. Он действует быстрее. Так, приятель?

Эланна вспомнила, что образ веселой разведенной женщины, заманивающей мужчин к себе в постель, – самый распространенный в обществе стереотип врага семейного очага. Но такая банальность не остановила ее, и она продолжала задавать вопросы.

– Сколько ей лет? – Эланна нервно водила пальцем по краю тарелки. – Как она выглядит?

Бессознательное движение Эланны было волнующе эротическим. Джонас сомневался, сможет ли высидеть обед, если больше всего ему хочется сорвать с нее кокетливое маленькое платье и ощутить ее кожу. Такую мягкую и душистую. Губы мгновенно ощутили вкус этой кожи, и ему понадобилось усилие, чтобы переключить свое внимание на разговор.

– Почему тебя это интересует?

– Я пытаюсь мысленно нарисовать ее портрет. Ведь у нас одинаковый вкус на дома. И мне интересно, что еще есть в нас общего. – Обеим нравишься ты, Джонас, мысленно добавила она. Одинаково ли мы относимся к тебе?

– По-моему, ей чуть больше сорока. Блондинка. Стройная, но не костлявая, если ты понимаешь, что я имею в виду.

К несчастью, Эланна слишком хорошо понимала, что он имеет в виду. Еще раз она сравнила себя с этой отсутствующей Джилл. И еще раз поставила себя на второе место.

– По твоему описанию она очаровательна. – Эланне не удалось скрыть легкую резкость в голосе. – Неудивительно, что тебе потребовалось столько дней, чтобы вернуться к работе.

Джонас изучал ее с новым интересом. Неужели в ее голосе звучит ревность? От этой мысли у него быстрее забилось сердце. Ревнующая женщина не может быть безразличной.

– Мне пришлось несколько дней ждать, пока она вернется, – беззаботно объяснил он. – Она рисовала в Олимпийском лесу, а ливни размыли дороги.

– Так она художница? – Час от часу не легче. Джилл, аппетитная блондинка, разведенная, художница, может предложить мужчине богатую палитру сексуальных удовольствий, не сопровождаемых никакими сложностями.

– Она рисует маслом. Ее работы в основном продаются на Северо-Востоке, но теперь ими заинтересовались более широкие круги. Фактически, когда я приехал, ее не было потому, что она готовилась к своей первой выставке в Нью-Йорке.

– Очень рада за нее, – сухо сказала Эланна.

Как и следовало ожидать, на десерт он принес шоколадные кнели в ванильном кленовом сиропе, которые она выбрала еще месяц назад. Эланна с облегчением вздохнула, когда свадебный торт, тоже включенный в меню, так и не появился.

Свадебное платье и блюда, задуманные для праздника, который мог бы стать самым счастливым днем в ее жизни, заставили ее вспомнить о связанных с Джонасом мечтах о будущем, в которые она почти перестала верить. Если бы она еще раз увидела висящее на плечиках белое кружевное сооружение, то, наверно, разрыдалась бы.

– Не очень хорошо получилось, правда? – спросил Джонас, когда позже они рядом сидели на софе.

Начал опускаться туман, но Эланна еще видела огни буев, показывавших кораблям безопасный проход в залив. И в жизни не мешало бы расставлять буи. Чтобы показывать путь.

В нормальных обстоятельствах мягкое покачивание яхты показалось бы Эланне успокаивающим. Но в этот вечер ничего не было даже отдаленно нормальным. Всего три недели назад она собиралась выйти замуж за человека, которого любила. За человека, который любил ее. А теперь между ними разверзлась пропасть, широкая, как Большой каньон. И не исключено, что эта пропасть так расширится, что приведет к разрыву.

– Прости, – пробормотала она, нахмурившись не в силах поднять взгляд на Джонаса. – Это все моя вина. – Сложив руки на коленях, она ломала пальцы.

– Туг нет ничьей вины, – вздохнул Джонас и взял ее руки в свои. – Так сложились обстоятельства. С каждым уходящим днем мы будто бы теряем частицу себя.

– А ты не думаешь, что я это понимаю? – Она наконец взглянула на него; глаза, в которых светилось отчаяние, казались особенно большими на похудевшем лице. – Ты не думаешь, что мне невыносимо так жить?

– Тогда сделай что-нибудь.

Он так говорит, словно это просто. Словно ее чувства к Митчу – это вода, текущая из крана, и она может по его требованию закрыть кран.

– Это не так просто, – возразила она, безуспешно пытаясь высвободить свою руку.

Он крепче сжал ей пальцы. Рука ее оказалась в ловушке, впрочем, так же, как и она сама.

– Это можно сделать, – настаивал он холодным спокойным тоном, который не мог обмануть ее – она чувствовала опасное напряжение, скрывавшееся за его словами. – Знаешь, я и правда не мог ни на минуту освободиться от мыслей о тебе. Откровенно говоря, я не представляю, как выглядит этот проклятый дом, потому что перед глазами у меня стояло твое лицо. Взгляд, которым ты смотрела на меня в тот день, когда мы красили ванну. Твои красивые нежные глаза, полные желания, молящие о любви. Только глазами, молча ты просила меня об этом. На слова у тебя не хватало отваги. Ведь прошло слишком много времени с тех пор, как мужчина так смотрел на тебя. Касался тебя. Заставлял тебя стонать.

– Хватит, Джонас. – Жаркая волна кинулась ей в щеки. – Я помню тот день, – запротестовала она, ненавидя себя за дрожь в голосе, – я все помню. Тебе не надо...

– Все? – мрачно перебил он. – Тогда ты должна помнить, как я говорил, что люблю тебя. Потупившись, она кивнула.

– В тот раз я не была уверена, сказал ли ты эти слова, или то была просто игра моего воображения.

Ее откровенное признание было открытием, которого он ждал.

– Ты подумала, что это игра воображения, потому что слишком ждала таких слов.

– Да, – задыхаясь, прошептала она.

– Потому что ты хотела, чтобы я любил тебя.

– Да, черт возьми! – закричала Эланна. Ее нервы не выдержали и взорвались криком. Так хрустальный бокал после удара издает высокую ноту. – Я отчаянно хотела, чтобы ты любил меня, потому что влюбилась в тебя. Ты это рассчитывал услышать, Джонас? Это наконец успокоит твое раненое мужское самолюбие?

Совсем не обескураженный взрывом женского гнева, он привлек ее к себе и крепко сжал, когда она попыталась высвободиться.

– Ты получила, Эланна, что хотела, – напомнил он. – Мы оба получили, что хотели. Проблема в том, что мы с тобой вовремя не переговорили о самом существенном.

– О чем? – (Его лицо вдруг оказалось слишком близко. Глаза опасно потемнели.) – Я всегда верил, что любовь – это что-то гораздо более глубокое, чем желание. Более постоянное, чем страсть. Вот почему я никогда ни одной женщине не говорил, что люблю. Ты была первой.

– Я люблю тебя, Джонас. – Сердце у нее подпрыгнуло к самому горлу.

– Но?.. – спокойно подхватил он, услышав в ее тихом голосе неуверенность. Более слабое, чем раньше, но все же колебание.

Эланна прерывисто вздохнула, понимая, что должна сказать Джонасу правду.

– Но я не могу отрицать или забыть, что Митча я тоже любила. – Она взглянула на Джонаса засверкавшими глазами. – Вероятно, не такой зрелой любовью, какую я чувствую к тебе. Но это не было и подростковое увлечение. – Слеза скатилась у нее по щеке. Она рассеянно вытерла ее тыльной стороной ладони. – Наверно, это начиналось как увлечение, – призналась она. – Но потом я вышла за него замуж. И искренне, по-настоящему любила его.

Сердце Джонаса разрывалось на части. Нелегко видеть Эланну такой несчастной, да еще в день, который мог бы стать самым счастливым в их жизни. Но положение становилось невыносимым. Худо-бедно он сможет пережить ее решение, если она выберет Кенгрелла. Тогда бы его сердце, наверно, превратилось в камень, мертвый камень, давящий на грудь. Потерять Эланну было бы для него самым страшным горем после смерти отца. В этом нет сомнения. Напряженный, страшный, ошеломляющий период боли сменился бы днями и неделями муки, а за ними последовали бы месяцы и даже годы мрачного отчаяния. Но он выживет. Как и всегда выживал. Но что казалось намного мучительней, разрывало надвое, с чем он не мог жить, так это неопределенность.

– Я вечером заезжал домой к Лауре, прежде чем встретить тебя, – сказал Джонас. Лаура, старшая из его пяти сестер, преподавала историю в восьмом классе и была матерью пятерых детей, все мал мала меньше.

Эланна недоуменно взглянула на него, удивляясь, почему он так резко изменил тему разговора, но и чувствуя благодарность за такой неожиданный поворот.

– Как она?

– Как всегда, ужасно. И в тревоге. Родить двойняшек разного пола – это, вероятно, и правда не сладко. Она клянется, что двойняшки требуют вдвое больше забот, чем трое остальных малышей, не намного старше их.

– Могу себе представить, – сочувственно покачала головой Эланна, вспоминая, сколько раз она завидовала многочисленному потомству его сестры.

– Роджер кормил детей на обед сосисками, – продолжал он таким же вроде бы безразличным тоном, которому Эланна не совсем доверяла. – А Лаура заперлась в спальне и копалась в каких-то бумагах. Когда я наблюдал за ней, мне пришла в голову одна мысль.

Вот оно, подумала Эланна. Вот то, к чему Джонас вел свой рассказ.

– Какая?

Не замечая ее настороженного тона, он сказал:

– Я решил, что жизнь похожа на тест, в котором можно выбрать множество ответов. – Их глаза встретились, и ее поразила пугающая мрачность его взгляда. – Два или три ответа могут показаться правильными.

Но в конечном счете правильный – только один-единственный.

Эланна поняла его мысль. Даже в такой форме.

– Ты хочешь сказать, что я тяну время? – прямо спросила она.

– Это длится уже слишком долго, – не отступил он. – Если Кентрелл здоров для того, чтобы носиться по Нью-Йорку, то я уверен, черт возьми, что ему хватит сил выслушать правду обо мне. О нас.

– Джонас...

– Нет. – Он протянул руку. – Позволь мне закончить. Когда все это началось, то я подумал, что ты, наверно, не хочешь принимать решение и в этом проблема. Кентрелл и я – две стороны монеты. Вероятно, тебе нравилась мысль о двух разных мужчинах, отвечающих разным сторонам твоей натуры. Потом я решил, что упрощаю. Наверно, речь идет о двух разных женщинах, живущих в тебе. Может быть, тебе нравится очень высоко летать с ним, в то же время зная, что, когда воздух станет чересчур разреженным и будет нечем дышать, всегда можно вернуться на землю, ко мне.

Первой мыслью Эланны было: как он смеет так ужасно думать о ней? Вторая же, очень неприятная, неотвязно вертелась в голове весь вечер. Пожалуй, он прав.

– Но самое важное, – продолжал Джонас, – когда я летел из Сиэтла, мне стало ясно: дело не в том, что ты любишь двух разных мужчин или хочешь быть двумя разными женщинами одновременно. Дело в другом. Хотя я всегда считал себя человеком рассудительным, но я не могу и не буду делить тебя с другим мужчиной. Дальше так жить невозможно.

Он обхватил обеими руками ее лицо и вгляделся в него с выражением такой боли, какой она еще никогда не видела. И непреклонности тоже.

– Ты должна, Эланна, принять решение. – Его губы осыпали ее лицо поцелуями, то ли искушая, то ли угрожая. – Сейчас.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – спросила она. – Позвонила Митчу в отель и сказала, мол, мне очень жаль, но у меня есть другой мужчина, которого я люблю? И хотя я прекрасно понимаю, что тебе пришлось пережить настоящий ад, и от всей души желаю самого лучшего, но прошу тебя не возвращаться в Сан-Франциско, потому что это может помешать моей правильной жизни? – добавила она, расставляя точки над «i». – Почему ты не хочешь понять? – Слезы катились у нее по щекам. – Сейчас Митч совершенно одинок. Я единственное, что у него есть. И не могу повернуться к нему спиной! – Эланна, уже не сдерживая себя, горько плакала. – Хотя и люблю тебя. Хотя нынешнее положение разрывает мне сердце надвое.

Джонас вырос в доме среди женщин и привык к их слезам. Для него не было секретом, что женщины, большинство из них, используют слезы как оружие нападения. Или защиты. Но судорожные рыдания Эланны вырывались невольно, от искреннего, разрывающего сердце горя. Так или иначе, Джонас все равно испытывал отчаяние и раздражение. Хотя и понимал, что никакие эмоции не помогут выбраться из трясины, в которую их засасывало все глубже.

Он беззвучно выругался, потом привлек ее к себе.

– Все будет в порядке, – успокаивал он ее, прижимая губы к волосам. – Мы как-нибудь через это пройдем, Эланна. Вместе.

Измученная, Эланна не в силах была ответить. Чувствуя себя опустошенной, она лишь крепче прильнула к нему.

Темнело. Они по-прежнему сидели на софе, Джонас обнимал ее, а она прижималась щекой к его груди. В глазах больше не было слез, но печаль оставалась и тяжелым камнем давила на сердце. Вода мягко плескалась о борта яхты, вдали слышался одинокий гул противотуманной сирены.

Так прошли, казалось, часы. Ее мысли перекинулись к Митчу, к воспоминаниям о том, как она впечатлительной девчонкой боготворила его на расстоянии, как влюбилась, как мучилась после его похищения, как убивалась, узнав о его смерти. И тогда, только тогда, она наконец решила начать новую жизнь. Она подумала о Джонасе, как они соединили свои жизни и какие еще в прошлом месяце строили лучезарные планы на будущее.

Дыхание Эланны выровнялось, и можно было подумать, что она уснула. Но Джонас знал, что она не спит. Думает. О ком? В мыслях он не мог удержаться от такого вопроса. О нем? О Кентрелле? О них обоих?

– Как ты себя чувствуешь? Лучше? – тихо спросил он.

Она вздохнула. Потом кивнула.

– Уже поздно, – тоненьким голосом почти прошептала она. – Мне лучше поехать домой.

– Я был бы рад, если бы ты осталась.

– Знаю.

Лицо его казалось непроницаемым, но Эланна почувствовала, как вспыхнула в нем ревнивая боль, и от неутоленной страсти еще больше потемнели карие глаза.

На этот раз она обхватила руками его лицо.

– Я люблю тебя, – с потрясшей обоих пылкостью вырвалось у нее. И прежде чем Джонас успел ответить, она крепко поцеловала его. – И всегда буду любить.

Глава 13

Ее жадные губы сказали больше, чем слова. Тело ее изнывало от желания как можно крепче прижаться к его груди, а руки, боровшиеся с пуговицами его рубашки, выдали первородную потребность, такую же древнюю, как море Отчаянно желая большего, она издала низкий, горловой звук истомы, припав губами к его теплой коже.

Это было не долгое искушение, за которым следует любовное наслаждение. Это был нестерпимый голод. Они впитывали друг друга, будто прошла целая вечность с тех пор, как они утоляли взаимную жаркую страсть.

Это была мука. Его плоть так взбунтовалась, что он боялся преждевременного взрыва. Это был экстаз. Словно в лихорадке стянул он с нее шелковое платье и на короткий томительный миг замер, восхищаясь открывшейся картиной. Она стояла, прикрытая только белым атласом, обрамленным кружевами, и в чулках цвета слоновой кости, уходящих в шелковые кремовые лодочки.

Не отрывая рта от ее губ, он просунул пальцы под крохотные трусики. Ее дыхание ускорилось, и по телу пробежала дрожь, когда его большой палец ласково лег на чувствительную влажную плоть. Когда он, сжав пальцы, вошел ими в нее, она выкрикнула его имя, но поцелуй заглушил крик.

Эланна так дрожала, будто сотрясался весь мир. Она испытывала такой голод, что смешно было даже думать о самообладании. Она и не пыталась. Не могла бы отказаться от этих мук блаженства. Никогда в жизни она так не жаждала мужчину, как в этот момент жаждала Джонаса. Возбуждение стало почти невыносимым. Ее пронизывало то пламенем, то арктическим холодом. Когда жар его губ вливался в ее кровь, тело вспыхивало словно факел. Острая, точно уколы иголок, дрожь пробегала по коже. Обвившись руками вокруг него, она притягивала его к себе, подталкивая брать все больше, взять ее всю.

Раздался звук рвущегося шелка. Руки его заскользили по податливому телу, мучая, лаская, овладевая, вызывая вспышки удовольствия, которое было обратной стороной боли. Джонас упивался ощущениями, припадая к волшебному источнику – к ее плоти. Упивался ее вкусом. Запахом. Рот следовал по тропинкам, проложенным жадными руками, воспламеняя, дразня, соблазняя. Уводил туда, где нет места разуму, цивилизации, только буйный ветер и темное небо. Когда они боролись с последним барьером, его одеждой, тело ее в полубезумии жило животной самостоятельной жизнью.

Неотвратимая потребность в нем была неразумной, но разум покинул Эланну. Подгоняемая алчной, нестерпимой страстью, она изгибалась, все крепче прижимаясь к нему. Запустив пальцы в его волосы, она снова притянула его рот к своему. Их жаркие, скользкие, влажные тела слились в одно.

Они соединились так, будто оба разом стали дикарями. Эланна впилась ногтями ему в бедра, когда он с такой силой вошел в нее, что она закричала. Потом она почувствовала, как начала наполняться, наполняться до того отчаянного момента, когда взрыв уже был неизбежен. Не в силах остановиться, он продолжал возносить их все выше и выше, к высотам, казавшимся недостижимыми. Возносить в пределы, где воздух разрежен и дыхание невозможно. И в тот момент, когда она подумала, что выше подняться уже не сможет, она внезапно достигла края света. Все галактики взрывались и вихрились вокруг нее, превращаясь в слепящие сферы пламени. И даже долгое спиралеобразное падение на землю потрясало своей головокружительной силой.

Эланна долго не могла унять дрожь. Кости расплавились, растаяли. Никакие угрозы не заставили бы ее пошевелиться, даже если бы тело Джонаса и не придавливало ее к постели. Понадобилось огромное усилие, чтобы поднять веки и встретить его взгляд.

Глаза у него были непроницаемыми, будто затемненные окна. Ничего не изменилось, подумала Эланна. Совершенно не изменилось.

А Джонас смотрел на синяки, которые стали проступать на ее светлой коже, и проклинал себя. Даже в моменты исступления он раньше никогда не причинял женщине вреда. До Эланны. Единственной женщины, ради которой он скорей бы позволил изрезать свое сердце, чем нанести ей вред.

– Прости, – наконец проговорил он.

От его отстраненного тона у нее екнуло сердце.

– Я хотела этого так же, как и ты, – спокойно напомнила она.

– Я не об этом говорю, – возразил он. – Я говорю о том, что грубо себя вел. – Он показал взглядом на темно-бордовые тени у нее на груди, и лицо его исказила гримаса.

– Я не фарфоровая, Джонас, – сказала она. – Не разобьюсь... И не хочу, чтобы ты был нежным. Фактически, если хочешь знать правду, мне и не надо, чтобы ты был нежным. – Она пробежала пальцами по царапинам у него на спине. – Кроме того, ты не сможешь ходить без рубашки по крайней мере неделю.

Джонас сел и жестом отчаяния, которого она раньше никогда у него не видела, закрыл обеими руками лицо.

– Тебе лучше одеться, – пробормотал он. – Я отвезу тебя домой.

Она собралась было спорить, но потом передумала. Взяв платье и туфли – трусики были порваны, – она исчезла в ванной.

«Носовая часть судна», вспомнила она, застегивая платье. Джонас постоянно дразнил ее, говоря, что если она хочет быть женой моряка, который каждый уикенд уходит в плавание, то должна знать морские слова.

По дороге домой они не проронили ни слова. А когда остановились у дверей, Джонас вдруг сунул ей в руку деньги. И только тогда было нарушено молчание.

– Это за что? – Она непонимающе взглянула на него. Конечно, он не имеет в виду?.. Нет, он не мог бы так жестоко оскорбить...

– За кружева, которые я порвал.

– О, трусики. Ты мне ничего не должен, Джонас. Если хочешь знать правду, меня это даже радует.

– Меня тоже. Я сам куплю тебе другие. – Улыбка тронула его губы. Первый раз с тех пор, как он оставил ее дом несколько часов назад.

– Ты? – Мысль о том, что Джонас и вправду входит в «Виктория-Сикретс» и выбирает белье, чтобы заменить порванное, заставила улыбнуться и Эланну. – А почему бы тебе не послать с этим маленьким поручением одну из сестер?

Не часто случалось, чтобы Джонас краснел. Но сейчас был один из этих редких моментов. Хотя он и проклинал краску, предательски разливавшуюся вверх от воротника, но его неловкость смягчила напряжение.

– Это показывает, как мало ты меня знаешь, – сказал он. – У меня есть предложение. Мы пойдем вместе, и ты покажешь все модели, какие тебе нравятся, а я решу, которая из них подходит для замены.

– Боюсь, сегодняшний вечер показал, что раньше, чем мне удастся получить замену, нас арестуют за неприличное поведение.

На этот раз улыбка тронула и его глаза. Маленькие искорки заплясали в их теплой глубине. Он провел ладонью по ее взъерошенным волосам.

– Сегодняшний вечер показал, что, пожалуй, стоит рискнуть отсидкой в тюрьме. – Он смотрел на нее и думал, что никогда не видал такой красивой женщины. Губы расцвели от страстных поцелуев, волосы взбились пышной каштановой шапкой, кожа сияла молочной белизной. Ему хотелось отнести ее наверх и провести остаток ночи, медленно и нежно занимаясь любовью.

Но он не мог. Нет, он этого не сделает. До тех пор, пока спальня наверху принадлежит Митчу Кентреллу.

– Я лучше пойду. – Голос охрип от вновь вспыхнувшего желания.

– Не хочешь зайти и выпить кофе?

– Не стоит. – Он покачал головой. – Уже поздно. И тебе утром на работу.

– А тебе? – Теперь, когда он отказался от другого заказа, не собирается ли он вернуться и доделать ее дом? Откровенно говоря, чего она больше всего хотела, так это возвращения Джонаса под ее крышу. В ее жизнь. Где и есть его настоящее место.

– Я собираюсь на несколько дней уйти на яхте в море.

– О... – Ей не удалось скрыть своего разочарования. – Ты позвонишь мне, когда вернешься?

– Нет, не думаю. – Ну вот, все-таки он смог решиться.

– А как же мой дом? У нас же контракт! – При чем тут дом? Но в ней вдруг проснулась гордость и предъявила свои права. Не могла же Эланна признаться, что ее ужасает мысль потереть его.

– Я позабочусь, чтобы все работы были выполнены. Но не думаю, Эланна, что сделать все самому – удачная идея.

– Но я люблю тебя, – запротестовала она.

– И я люблю тебя. – Он обвел большим пальцем ее дрожащие губы. – Но вроде бы это не всегда имеет решающее значение, правда? – пробормотал он. – Спокойной ночи, Эланна.

Он повернулся и спустился по ступенькам. Она стояла при ярком свете фонаря на крыльце и смотрела вслед, пока красные огни машины не скрылись за углом. Потом ее начало трясти.

Она вошла в дом и поставила в воду розы, которые уже начали увядать. Когда она зашла в кухню, на автоответчике мигала красная лампочка.

Догадываясь, чей записан звонок, она со вздохом нажала кнопку.

– Привет, Элли. – Комнату наполнил знакомый густой голос Митча. – Ты, наверно, допоздна задержалась на работе. Я звонил в журнал, но там никто не ответил. Должно быть, на ночь отключили коммутатор. Жаль, не удалось поговорить. Я соскучился по тебе, но думаю, тебе приятно будет узнать, что я прилетаю завтра утром с потрясающими новостями... – Наступила пауза, словно он пытался решить, не рассказать ли сейчас. – Опишу тебе все в деталях, когда вернусь, о'кей? Люблю тебя, душа моя. Приятных сновидений.

Если судить по тону, дела в Нью-Йорке устроились как нельзя лучше. Только один раз она слышала у него такой взволнованный голос. Это случилось, когда Митч обскакал своего конкурента и получил сенсационную новость. И, готовясь лечь спать, она решила, что, наверно, в Нью-Йорке прекрасно встретили его как автора будущей книги.

Но, лежа на кушетке в нижней гостиной, одна в доме, пустынном, тихом, она снова и снова возвращалась мыслями к услышанному. Нет, видимо, Митча взволновало что-то более важное, чем контракт на книгу. Он снова собралсяуезжать. Она предвидела это. Но беда в том, что Митч, если чутье ее не обманывает, надеется уехать вместе с ней. Хм, а почему бы нет? Разве однажды она уже не потащилась за ним в Ливан, ни секунды не колеблясь?

Но сейчас все совсем по-другому. Ей ужасно не хотелось ехать. У нее вызывала протест сама мысль о том, что придется бросить родных, работу, друзей и мчаться в какую-нибудь прифронтовую зону. Ей невыносимо было представить себя там. Она ненавидела ежедневные бомбежки, ее приводила в содрогание гибель невинных детей. Она ненавидела чувство, от которого узлом стягивало желудок, когда Митч куда-то исчезал, иногда на несколько дней. Ведь тогда доктор в американской университетской больнице предупредил ее, что если она не научится расслабляться, то к двадцати пяти годам ее ждет язва желудка!

Эланна училась расслабляться. Пробовала самогипноз, биофидбек^[1], визуализацию. Ничего не помогало. Тогда доктор прописал ей физические упражнения. Но однажды, когда она каталась на велосипеде вдоль реки Хамра, бомба взорвалась прямо перед редакцией газеты «Ан-Нахар» через считанные секунды после того, как она миновала ее.

Наконец она попыталась приспособиться, преуменьшая свои страхи и стараясь разделять энтузиазм, с каким муж относился к работе. Но и это не дало эффекта. И получилось так, что Эланна не мечтала вернуться домой в Штаты только в те минуты, когда лежала в постели с Митчем. К несчастью, они не могли проводить всю жизнь в постели.

Эланне так и не удалось уснуть, она пошла в кухню, поставила на огонь кофейник и включила радио. Покрутила колесико и нашла станцию, транслирующую классическую музыку. Передавали Шопена, который должен был успокаивать, но успокоение к ней не пришло. Всю ночь Эланна крутила колесико и слушала станции и голоса, голоса...

Под утро, сидя в темной кухне и потягивая кофе, она слушала признания одиноких людей, которые жаловались, что сон для них – недостижимая мечта. О Боже, кажется, эта ночь никогда не кончится.

Вылет с аэродрома «Ла-Гардия» откладывался на сорок пять минут. Эти сорок пять минут показались Митчу вечностью. Ему не терпелось вернуться в Сан-Франциско. Поделиться новостью с Эланной. Но главное – поговорить по душам, а то что же получается – они живут как чужие люди.

Насколько Митчу не терпелось обсудить будущее, настолько он еще не был готов рассказать о прошлых пяти годах. Вероятно, рассуждал он, Эланна не захочет слушать отвратительную правду. В конце концов, даже после возвращения испытанное оставалось его глубоко личным переживанием. Если на то пошло, люди, выражая сожаление по поводу того, что случилось, боялись услышать подробности мрачной истории. Ведь предпочтительнее и даже безопаснее для собственного комфорта думать о пережитом им кошмаре в абстрактных понятиях. А неприятные грани современной жизни каждый может увидеть в вечерних новостях.

Когда самолет достиг положенной по курсу высоты в тридцать тысяч футов, Митч подумал, как изменилась его жизнь за последние шесть лет, с того дня, когда на лугу с полевыми цветами он впервые предавался с Элли любви. Порой казалось, что этот солнечный идиллический день был только вчера, а порой – будто это случилось в другой жизни.

Они оба изменились, и это очевидно. Возникла дистанция, которой раньше не существовало. Но такого следовало ожидать, убеждал он себя. Ведь, в конце концов, их бурный роман не дал им времени, нужного для того, чтобы хорошо узнать друг друга. А первый год брака, честно говоря, трудно считать подходящим для создания фундамента будущей жизни. Они жили в городе среди руин, где ежедневно рвались снаряды.

Но это была его жизнь. И он никогда, тут нет сомнения, не лгал ей. Элли знала, на что идет.

Но действительно ли знала? – спрашивал внутренний голос. Элли была юной и очень, очень наивной, и не составляло труда увлечь ее. Она открыто восхищалась им, считала героем, и что-то похожее на обожание светилось в ее глазах. И если уж быть честным с собой, надо признать, что он наслаждался именно такой, безраздельно преданной Элли. Это ясно.

Так было тогда. А как будет сейчас? Сейчас Элли – уверенная в себе женщина, делающая карьеру и быстро продвигающаяся в своей профессии. Женщина, которая вряд ли захочет перевернуть свою жизнь вверх тормашками. Еще раз.

Он вздохнул. Ему и Эланне, несомненно, предстоит обсудить множество проблем. В том числе и Джонаса Харта.

В тот самый момент, когда Митч размышлял о своем сопернике, Джонас сидел на борту яхты и пил кофе с братом Эланны. Покрасневшие веки и темные круги под глазами свидетельствовали о бессонной ночи.

– Ты уверен в том, что делаешь? – спросил Дэвид.

– Черт возьми, нет. – Джонас потер небритую щеку. – Но, наблюдая за ней во время нашего последнего обеда, я решил, что хуже уже быть не может.

– А если она выберет Митча?

– Этого она не сделает.

– Ты так уверен в ней?

– Нет, – твердо ответил Джонас. – Я уверен в нас. – Челюсть его упрямо выдвинулась вперед. Взгляд выдавал непреклонность. – Дело в том, что она должна сама это понять. Если я буду удерживать ее за руку, есть вероятность, что всю оставшуюся жизнь она проведет в сомнениях: правильное ли приняла решение. Придется довериться ее инстинкту, понадеяться на то, что она сумеет сделать верный выбор. Верный для себя. И для нас обоих. И когда она придет ко мне, а она придет, – с мрачной убежденностью сказал он, – я хочу, чтобы у нее не было никаких колебаний.

– А если не придет? – спокойно спросил Дэвид.

– Тогда я украду ее, уплыву на край света и буду держать на яхте до тех пор, пока она не передумает.

Оба засмеялись, но в их смехе не слышалось веселья.

Когда Митч вошел, Эланна ждала его в солярии. Только взглянув на ее бледное лицо, синие тени под усталыми глазами, на дрожавшие руки, Митч догадался обо всем, что хотел знать. Очевидно, жена не считает его возвращение домой радостным событием.

– Ты здорова?

– А я как раз собиралась задать этот вопрос тебе. – Ей даже удалось улыбнуться.

– Со мной все хорошо, – отмахнулся он. – Фактически телевидение, пока я был в Нью-Йорке, заставило меня пройти еще одну медицинскую комиссию. Врачи заявили, что я здоров, как мул.

– По-моему, правильнее было бы сказать: здоров, как лошадь, и упрям, как мул.

– Это они тоже сказали. – Мелькнула улыбка, быстрая и беззаботная. Но, как он ни старался держаться непринужденно, натянутость между ними росла и обволакивала, будто густой утренний туман.

– Я хотела встретить тебя в аэропорту, – сказала Эланна, – но ты не сообщил, каким рейсом прилетаешь. А когда наконец сообразила позвонить в отель, ты уже уехал.

– Все нормально. Телевидение прислало за мной лимузин. – Митч сел на софу рядом и обнял Эланну. Она чуть-чуть напряглась, но не отодвинулась. И Митч посчитал это хорошим признаком. – Нам пора поговорить, – предложил он.

– Да, – кивнула Эланна. Сердце у нее подпрыгнуло к горлу.

Чувствуя нарастающее волнение, Митч играл кончиками ее волос. Неожиданное воспоминание обожгло его. Воспоминание об ощущении, которое вызывали эти шелковые, разметавшиеся по его груди волосы после любовной страсти.

– Телевидение дало мне новое назначение.

– О? – Эланна, вскинувшись, поглядела на него. – А как же книга?

– Ты же знаешь меня, Элли. – Улыбка заиграла в углах его губ. – Я не смогу провести целый год, или сколько это займет, сидя за пишущей машинкой.

Женщина, пять лет боровшаяся за права заложников, моментально подавила в Эланне жену, просидевшую всю ночь без сна, всю ночь набиравшуюся духу, чтобы сказать мужу о том, что любит другого мужчину.

– Но это история, которая обязательно должна быть рассказана, – с жаром проговорила она. – Митч, ты же не один был в плену. Есть и другие заложники, которым нужна твоя помощь. Наша помощь.

Он увидел в ее глазах горячность и моментально узнал ее. Это была та же самая страсть, которую он испытывал к своей работе. И та же самая страсть, которую раньше она берегла только для него одного.

– Не беспокойся, родная, я не собираюсь отмахиваться от своего долга.

Митч глубоко вздохнул, вспомнив других заложников, с которыми он встречался в плену. Людей, которые помогли ему не сойти с ума.

– Я не такой эгоцентрист, как ты, видимо, думаешь. Я понимаю, что многим обязан другим. Обещаю тебе, Элли, новое назначение не помешает мне написать книгу.

– Они предложили тебе стать на якорь, – догадалась она.

– Предложили. Но я отказался.

– Опять. – Эланна размышляла, не следовало ли ей хоть капельку удивиться.

– Опять, – подтвердил он. – Ты же знаешь меня, Элли, я с ума сойду на сидячей работе.

Да, мысленно согласилась она, обязательно сойдет.

– Так же, как ты сойдешь с ума, если придется долго жить на одном месте, – пробормотала она.

Это правда. Часть его, та часть, которая хотела иметь дом, жену и семью, мечтала бросить кочевую жизнь. Но другая часть, всегда берущая верх, постоянно жаждала увидеть, что там скрывается за горизонтом. Он понимал, что Эланна здесь счастлива, что пустила очень крепкие корни. Но как бы ему ни хотелось провести все оставшиеся дни вместе с ней, в любви и согласии, мысль о том, что придется жить на одном месте, даже в таком прекрасном городе, как Сан-Франциско, даже в таком очаровательном доме, как этот, который она с такой любовью реставрирует, вызывала в нем острое чувство клаустрофобии.

Он еще раз глубоко вздохнул и задал вопрос, который так трудно было выговорить:

– А ты, Элли, в этот раз не собираешься поехать со мной? Или поедешь?

Эланна знала, что решающий момент наступит, но не предполагала, что он будет таким болезненным.

– Нет, – прошептала она, уставясь на свои руки. – Не поеду.

Он не удивился, но от этого ответ не стал менее мучительным.

– Из-за Джонаса?

– Не только. Конечно, и Джонас сыграл свою роль, но... – Наконец его слова дошли до нее, и она ошарашенно взглянула на Митча. – Откуда ты знаешь?

– Ты забыла, что я репортер-ищейка? – пожал он плечами. – Не трудно заметить, что жена влюблена в другого мужчину.

– Это не так, – услышала Эланна свой потрясенный, протестующий голос. – Я думала, что ты умер, на долгие годы осталась в одиночестве. И когда появился Джонас...

– Эланна... – Митч откинул волосы с лица жены и поймал ее несчастный взгляд. – Не надо объяснять. Тебе не в чем оправдываться.

– Я чувствую себя такой виноватой...

Большие глаза повлажнели и выражали почти невыносимую боль. Даже сейчас она была самой красивой женщиной, какую он знал. Сомнительно, что когда-нибудь ему еще встретится другая, которая заставит его испытывать такие чувства, какие он пережил со своей Элли.

– Угрызения совести – это самозащита. Да и ни в чем ты не виновата. – Печальный голос звучал не так твердо, как хотелось бы Митчу. – У меня только один вопрос.

– Какой?

– Он сделает тебя счастливой?

– Да, – скорее выдохнула, чем проговорила, Эланна и повторила чуть громче:

– Да.

Сердце заныло, но Митч заставил себя улыбнуться. По иронии судьбы, годы, проведенные перед камерой, когда приходилось скрывать свои чувства, послужили подготовкой к самому трудному разговору в его жизни.

– Я рад. – Митч тихонько потянул ее за кончики волос. – Надеюсь, парень понимает, как ему повезло. И надеюсь, он знает, что если будет обижать тебя, Элли, то ему придется отвечать передо мной.

Эланна знала, что в словах Митча все правда. Любовь, связывавшая их, не прошла. Чувство изменилось, но по-прежнему было живым. И будет жить всегда. Способен ли Джонас понять это? – мрачно подумала она.

– Я люблю тебя, Митч, – сказала она. Джонас, конечно, не одобрил бы эти слова, но она должна была их сказать.

– И я люблю тебя. – Он привлек ее к себе и крепко обнял, понимая, что это в последний раз. – Но иногда, Элли, родная, любовь не имеет решающего значения, – добавил он, невольно эхом повторяя слова Джонаса.

Они долго просидели, прижавшись, впитывая друг от друга успокоение.

– Ты так и не сказал мне, куда же ты получил новое назначение, – наконец отозвалась Эланна, откинув голову.

– Это для тебя важно? – ласково спросил он.

– Нет, – призналась она. Эланна много об этом думала и пришла к убеждению, что, даже если бы он принял предложение и остался на безопасной постоянной работе в Нью-Йорке, ее жизнь, ее будущее – здесь. Она связана с Сан-Франциско и Джонасом.

– Так я и думал. – Он сделал паузу, готовясь ошарашить ее. – Ты видишь перед собой главного корреспондента телевидения в Центральной Америке.

Реакция была моментальной. Эланна вскочила и вытаращила на него глаза.

– Что?! Ты, должно быть, шутишь!

– Ох, конечно, не шучу. В Центральной Америке, Элли, нет ничего забавного.

– Тем больше оснований считать, что тебе там нечего делать, – горячо запротестовала она.

Разыгралась сцена почти как в старое время. Митчу вспомнилось, сколь часто вспыхивали у них такие споры. Так часто, что он потерял им счет. Каждый раз, когда он собирался ехать на опасные для журналистов территории, чтобы сделать репортаж, Элли вела себя так, будто черт соблазнил его на самоубийство или на что-то столь же ужасное. В старые времена такие разногласия обычно кончались бурными домашними баталиями. Но сейчас Митч только улыбнулся и встал.

– Напротив, Элли, любовь моя, – весело возразил он. – Я журналист, и моя работа – быть там, где происходит что-то важное. А сейчас больше всего событий происходит в Центральной Америке.

Она в отчаянии смотрела на него, прекрасно сознавая, что невозможно заставить Митча переменить решение.

– Ты хочешь; чтобы тебя убили.

– Ничего не случится. – Улыбка его исчезла, он взял обе ее руки в свои и посмотрел прямо в глаза. – Знаешь, по-моему, я с самого начала понимал, что у нас с тобой ничего не выйдет, – признался он. – Но я так любил тебя и так чертовски хотел тебя, что просто отметал все несходство между нами.

– Я тоже, – ласково проговорила Эланна.

– Знаешь, что больше всего меня печалит?

– Что? – Глаза ее вдруг заволокло влагой. Слезы, которые так долго удавалось сдерживать, покатились по щекам, словно сверкающие алмазы.

Митч нежно смахнул их большим пальцем и почувствовал, как и его глаза подозрительно повлажнели.

– У нас не будет возможности вместе стареть.

– Ты никогда не начнешь стареть. – Потрясенная Эланна почти улыбнулась сквозь слезы, возражая ему. Теперь она точно знала, что испытывала Венди из сказки о Питере Пене, отправляя его в страну вечного детства, а сама оставаясь на Земле. – Потому что ты не хочешь взрослеть.

Митч не собирался отрицать то, о чем часто думал сам.

– Наверно, ты права. – Ему так хотелось поцеловать ее, взять на руки и никогда не выпускать, что он отступил на шаг. – Поскольку мне завтра уезжать, то, по-моему, лучше, если я проведу ночь у мамы.

– Я сложила твои вещи, – кивнула она. Так, значит, они оба знали. Митч не удивился. Удивляло другое. Почему же они ждали три бесконечных, мучительных недели, если все было очевидно с первого дня?

– Спасибо. Я поднимусь наверх и заберу их. Наверху Митч оглядел уютную комнату, понимая, что видит ее последний раз. Если бы все было по-другому, если бы он был другим человеком, то просто заплатил бы Джонасу Харту за работу и выставил его за дверь. Но на то он и прожженный журналист, чтобы не обманывать себя. Факты всегда остаются фактами. И сейчас самое время посмотреть на те, что ждут его впереди. Вздохнув, он поднял чемодан, который она оставила возле кровати.

Эланна ждала его у входной двери. Поскольку и сама она заранее все предугадала настолько, что собрала и сложила его вещи, ее не особенно удивило, что Митч не отпустил машину. Лимузин ждал его возле дома.

– Будь осторожен, – сказала она, проглатывая новый поток слез. Ей надо было видеть, как Митч уходит из ее жизни.

Он усмехнулся, хотя в груди вместо сердца дребезжали осколки.

– Не беспокойся. Я неуязвим. Забавно, подумала Эланна, но он действительно верит в это.

– Будь счастлива, Элли.

– Ты тоже, – прошептала она. – Я хоть смогу видеть тебя в программе новостей.

– Мне будет приятно знать, что ты смотришь на меня. – Он наклонил голову и коснулся губами ее лба. И ушел.

Наступили сумерки. Солнце садилось, украшая золотыми лентами темные воды залива Сан-Франциско. Чайки ныряли и взмывали на скалы, суда мягко покачивались на якорях.

Эланна с облегчением обнаружила, что яхта Джонаса стоит на обычном месте. К счастью, он передумал уходить в море. Или догадался, что вечером она будет здесь.

Джонас сидел на палубе и ждал ее. Он видел, как Эланна припарковалась в конце пирса и достала из багажника чемодан, и теперь смотрел, как она направляется к яхте. Чем ближе она подходила, тем сильней ему хотелось вскочить со стула, броситься навстречу, схватить ее на руки, отнести в каюту и запереть, чтобы, упаси Бог, не передумала. Но он не шелохнулся, оставляя ей сделать первый шаг.

– Разрешите подняться на борт, капитан? – Хотя голос звучал бодро, но Джонас видел, что она нервничает.

– Разрешаю. – Он встал и протянул руку, помогая ей взойти по трапу. Странно, но, только нога ее ступила на палубу, Эланна почувствовала себя как дома.

Если бы только она знала, что сказать. Поправка: она знала, что сказать, но не знала, как сказать. Все умные и убедительные речи, которые она придумала, пока ехала в Сосалито, вылетели из головы, едва она увидела Джонаса. Теперь оставалось только сказать то, что лежало на сердце.

– Митч сегодня вернулся. Он получил новое назначение. Фактически завтра он уезжает в Центральную Америку.

Нахмурив брови, он внимательно наблюдал за ней.

– И что ты об этом думаешь? Его хладнокровный тон ни капельки не успокоил натянутые нервы. Она провела рукой по волосам.

– Я думаю, что это детский идиотизм и легкомыслие. Я также думаю, что, если он хочет это делать, если иначе не может, тогда пусть уезжает.

– Один.

– Да. – Начало положено. Эланна глубоко вздохнула, прежде чем нырнуть в более опасные воды. – Ты все еще хочешь жениться на мне, Джонас? Или я все разрушила?

Он подошел к ней, заглянул в глаза и увидел, как она уязвима в своем смирении и как напряжена. Ее запах моментально вызвал волнение, но Джонас вспомнил, что за ним серьезный должок.

– Я должен был тебе сказать одну важную вещь, когда все началось.

– Что?

– Я знаю, что ты любила Митча. И я принимаю это. Потому что твое чувство к нему, твое юношеское увлечение, твой брак, борьба за его освобождение, твое желание сохранить о нем живую память сделали тебя такой, какая ты есть. – Он положил ей руки на плечи. – Женщиной, которую я люблю. И я не хочу тебя никакой другой.

Все в ней возликовало от облегчения, долгожданного и сладостного. Эланна упала в его объятия.

– И я люблю тебя.

– Скажи мне еще раз.

– Я люблю тебя. – Эланна засмеялась и обхватила его лицо. – Я люблю тебя. – Она припала к нему губами. – Люблю тебя, – повторяла она, задыхаясь. – И хочу провести оставшуюся жизнь, занимаясь с тобой любовью, хочу носить твоих детей и...

– Эй, постой минутку. – Джонас чуть отодвинул ее. – Ты можешь обвинить меня в старомодности, но, если мы собираемся иметь детей, не следует ли сначала устроить свадьбу?

– И как можно скорее, – согласилась Эланна. – Но сейчас... – Ее рот снова нашел его губы.

Со стоном, отчасти облегчения, отчасти наслаждения, Джонас подхватил ее на руки и понес в каюту, где они раздевали друг друга дрожавшими руками. И потом не было ничего, кроме упоения любовью и радостью оттого, что они снова вместе.

Стемнело. Они лежали со сплетенными руками и ногами, наконец удовлетворенные, наконец умиротворенные. Вздохнув, Эланна уткнулась Джонасу в грудь и почувствовала себя надежно, навеки защищенной.

– Ты что-то совсем притихла, – пробормотал Джонас.

– Ммм...

– О чем ты думаешь?

– О том, о сем. – Ее взгляд скользнул по свадебному платью, висевшему у двери в ожидании, когда наступит его звездный час. Эланна чувствовала себя взволнованной и вместе с тем спокойной. А главное, она ощущала огромное удовлетворение оттого, что выбрала правильную дорогу.

– Надеюсь, мысли хорошие, – сказал Джонас, покусывая ей шею.

Они справились. Она сказала «прощай» прошлому, и теперь время для новой жизни. С Джонасом. Здравствуй, будущее...

– Самые лучшие. – Она улыбнулась и подставила лицо под его поцелуи.

Примечания

1

Умение контролировать физиологические процессы в организме.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

*** Примечания ***