И ничего не надо, кроме моря (СИ) [Katunf Lavatein] (fb2) читать онлайн

========== Пролог. «Испанский поцелуй» ==========

♬ Hans Zimmer — End Credits

1578

Разъярённые волны бились о борт «Ланселота». В капитанской каюте было не страшно, но слегка тревожно: каждый раз, когда каравеллу опасно заносило в сторону или когда особенно злая волна ударяла по кораблю, со столика падало Священное Писание. Сам столик, как неуютное, но прочное кресло, кровать и небольшой дряхлый шкафчик, был прикручен к полу, но книгу приходилось ловить. На третий раз Дикон не выдержал и прижал её к себе, забираясь с ногами на кровать. Вообще-то отец не любил лишней роскоши и предпочитал спать вместе с матросами в кубрике, лёжа на неудобной койке, но последнее время он хромал, и забраться на кровать было куда удобнее.

«Ланселот» вышел из Плимута и держал курс на Хихон, прибрежный портовый город, располагавшийся на севере Испании. Приходилось всё время держать в голове, что не все испанцы — злые католики. Дикон провёл пальцем по корешку драгоценной книги и мысленно повторил: они плывут на помощь испанским протестантам по велению королевы. Оттуда они отправятся в Овьедо — нужно быть очень осторожными, ведь страны враждуют… Страны, но не те, чья вера осталась непоколебима и чиста!

Тряхнуло ещё раз, и Дикон вцепился в Писание, но чуть не ударился затылком сам. Отец сказал оставаться здесь, шторм — дело привычное, Дикон почти гордился тем, что часто ходил в море с родителем и уже знает, что бояться этого вовсе не надо. Ему всего десять, но сколько уже изучено! А сколько всего предстоит изучить! Когда никто не видел, Дикон забирался в один из отцовских шкафов и рассматривал карту. Ему было до мурашек интересно, как живут эти испанцы… Ведь всё, что он знал — они католики, они южане и у них слабые суда. Слабые, потому что часто подвергаются нападениям судов английских, об этом Дикон тоже случайно услышал, когда отец с кем-то говорил. Немного жалко их, но выживает сильнейший!

— Все наверх!..

Послышалось? Хоть бы послышалось, ведь если у них сейчас сломается мачта или случится пробоина, будет совсем худо… Дикон чуть было не сорвался и не побежал наружу, но вспомнил отцовский приказ и сидел смирно. Можно почитать. В начале сотворил Бог небо и землю…

— Все наверх!

Не послышалось! Он отложил Писание, потом подумал и спрятал за пазуху. Книга не очень большая, зато потрёпанная, с взбухшими и местами торчащими страницами. Не спрячешь, так хоть схоронишь. Подвязавшись потуже пояском, чтобы не выронить ценный груз, Дикон поборол искушение надеть отцовскую шляпу и выбежал на палубу.

Он сразу получил в нос солёной воды, фыркнул, тряхнул головой и уцепился за борт. Отцу не понравится, хотя нет, он поймёт, должен понять — Ричард Окделл не может оставаться в стороне, когда всех зовут наверх! Ничего не сломалось, насколько он рассмотрел, несколько человек были у штурвала, большинство — застыли на верхней палубе, напряжённо глядя то вверх, то вперёд.

Волны оказались не такими огромными, какими казались по ощущениям в каюте. Да, «Ланселот» качало, и довольно сильно, палуба была влажной, но не более того. Небо — то пугало больше: тёмно-серое, почти чёрное, цвета грязи, туч и зла, оно нависало над бескрайним океаном и было таким же бескрайним и всемогущим. Кто-то говорил Дикону, что непогода на море — танец неба и воды. Что ж, не самый страшный танец в этой жизни, чего же все испугались?

Дикон задрал голову, держась обеими руками за первый попавшийся трос — тот был скользким, но мальчика это никогда не пугало. Один из лучших матросов «Ланселота» и его друг, Джеймс Рокслей, был на марсе и сжимал в руке подзорную трубу. Он как будто увидел морское чудовище и пытался понять, взаправду ли. В следующий миг Дикон опять получил в лицо морской воды и невольно закашлялся.

— Ты зачем вышел? — отец подошёл незаметно, или это он сам слишком увлёкся, проверяя, в порядке ли книга под рубахой. Кажется, не злится…

— Не прогоняй меня, я помогу драться с чудовищем! — не подумав, выпалил Дикон. Вообще-то следовало называть Эгмонта капитаном и обращаться как следует, но он не мог совладать с предвкушением чего-то сказочного. Не успел ребёнок и смутиться, как отец потрепал его по плечу:

— Не будет никаких чудовищ… Ты же знаешь, в этих морях мы сильнее всех.

— Тогда почему аврал? — не понял Дикон. Отец не ответил, только нахмурился. Он часто делал такое лицо, когда требовалось что-то решать.

— Там галера, Дикон. Чья — непонятно. Только таких уже не строят, лет десять точно.

— Безумие какое-то, — заметил другой знакомый матрос, подходя к ним и качая головой. — И не обойдёшь — какой курс держать, сейчас решает море.

— С морем мы спорить не можем и не будем, — пробормотал отец, он явно думал о другом. — Но если там люди… Не нуждаются ли они в помощи?

— Да не нуждаются они! — неожиданно заорали из-за плеча. Раздался короткий свист, блеснули выхваченные шпаги. — Они идут прямо на нас!

— Спокойно! — когда капитан повышал голос, все умолкали, но сегодня повышало голос только море. — Убрать оружие! Не провоцируйте на атаку… Сами подумайте, какой безумец полезет на абордаж в такой шторм и с такого корабля? Они просто разобьются.

Дикон засомневался, но ничего не сказал. Не такой уж это шторм! Вот когда они ходили два года назад, там было страшно! Раз никто не побоялся взбираться так высоко и рассматривать воду… Ветер стих, ему не показалось. Пожалуй, драться и вправду будет сложно, но… Чем сложнее битва, тем приятнее её выиграть. Дикона учили драться на суше, у него даже была своя шпага, пусть и не такая, как у взрослых. Он справится, а почему трусят взрослые?!

Другое дело, что кораблю может понадобиться помощь, а не драка. Мальчику стало жаль незнакомое судно. Отсюда не было видно людей, ветер и волны мешали разглядеть хоть какие-то отличительные черты. Отец был прав, не разберёшь…

— Эта — последняя, — доверительно шепнул кто-то из взрослых. Крупная волна не была похожа на «последнюю», но матросы хорошо знали море, пройдёт время — и Дикон научится и такому. Небо неожиданно просветлело, избавившись от пугающей черноты — она как будто стекла в море, слившись с взъярившейся пеной в единое целое. Темно… Темно и мокро, бьёт дрожь, привкус соли на губах, но это не слёзы, а море.

Нужно было вытереть палубу насухо, чтобы никто не поскользнулся в случае боя. Дикон вместе с парой младших матросов кинулся за тряпками, но по дороге выронил Писание. А мимо проходил Рокслей с подзорной трубой, которая тоже случайно выпала… Он спешил что-то доложить капитану и не заметил? Мальчик уже поднял её, для начала, конечно, подвязав себе обратно священную книгу. Искушение было велико, и он побежал обратно, стараясь не упасть и не сильно поддаваться утихающей качке.

Едва не сверзившись в воду, Дикон в последний момент упёрся коленями в мокрую древесину, просунул одну ногу в щель между бортом и сложенным канатом — маленький трюк, который он запомнил ещё в детстве, чтобы держаться на ногах. Уткнулся локтями в край борта, прижался животом и книгой к доскам и уставился в подзорную трубу. С первого раза найти корабль не получилось — взгляд упал на воду, на бешеных «барашков», на разводы тёмно-зелёных и лиловых водорослей. Потом — на сизые облака, казавшиеся светлыми на фоне небесной мглы. С третьей попытки он навёл трубу, как надо, и оторопел. Паруса уже подняли, и они оказались абсолютно чёрными, а по центру красовался большой страшный череп.

— Господи, — вырвалось у него со смесью ужаса и восторга. Пираты! Настоящие пираты! Дикон не знал, что они плавают и на таких кораблях, но настоящий моряк управится с любым судном, если умеет слушать море.

Победило негодование: если они не служат короне, значит, точно пойдут против их корабля. «Ланселот» — не боевой галеон, а торговое судно, везущее купцов в Хихон… Никто не знает, никто не должен знать, что их цель затрагивает что-то, что важнее любого товара — веру.

Отец уже видел это?! Повертев головой, Дикон не нашёл капитана, все были заняты и, как назло, стояли спиной к кораблю… С другого конца палубы точно видно лучше, но там нет подзорной трубы! Помедлив ещё немного, ребёнок прильнул к ней ещё раз. По сравнению с «Ланселотом» судно кажется узким, хрупким и каким-то беззащитным. Теперь он видел людей. Вверх… влево… ещё немного вверх… Они готовятся к бою.

Блеснули синие молнии, и он едва не выронил трубу из рук. Только спотыкаясь о канат и мчась к отцу, Дикон понял, что случайно столкнулся с чьим-то взглядом. По спине пробежали мурашки.

— Я вижу, — опередил отец и отобрал у него трубу. Он уже был в капитанской треуголке и при оружии, только взгляд стал ещё тяжелее. — Возвращайся в каюту, Дикон. Тебе здесь не… — Неожиданно голос стал теплее: — Впрочем, я позову, если понадобится твоя помощь. Ты же храбрый ребёнок, верно?

Окрылённый его словами, Дикон вернулся в каюту ненадолго: книгу он не бросил, зато всё-таки стащил одну из отцовских шляп, опоясался своей маленькой шпагой и глянул в трюмо. Не время красоваться, совсем не время, но как же хочется! Почти как взрослый… Конечно, усов и бороды пока нет и ещё долго не будет, но главное в моряке — это взгляд!

Погода стала тише, хотя течение всё равно не остановить. Прилипнув к стеклу, мальчик увидел, как пиратский корабль несётся прямо на них. Столкновение было неизбежно, и… Боже! Они хотят этим воспользоваться! Раздался грохот — на палубу «Ланселота» опустился крюк с привязанным к нему канатом, и по этому канату уже кто-то пробирался, в чёрной косынке и с кинжалом в зубах. Остальные примерно в таком же виде лезли следом или прыгали через борт, когда судна оказались совсем близко. Наверняка они нанесут друг другу повреждения, если ещё не нанесли, ведь под водой… Они не могли не знать, что в честном бою проиграют английской каравелле.

Но тем не менее вражеская галера разбилась о высокий борт их корабля. Неужели они настолько уверены в победе?

Почему он ещё здесь?! На них же напали! Дикон бросился к двери и понял, что её придавили чем-то снаружи. Послышался громкий голос отца:

— …никого нет. Кто вы и что вам нужно? Мы всего лишь купцы. Я могу предъявить письменное соглашение на торговлю от…

— Это лишнее, — равнодушно и с акцентом сказал кто-то. Жёсткий голос, лаконичные слова. — Мы знаем, кто вы. Вы поворачиваете или умираете.

— Вы не хотите уйти с миром?

Отец такой добрый! На палубе уже дерутся, но он не хочет крови, он пытается решить всё разговором… Дикону сразу разонравились пираты. Он знал, что они не очень благородные, только в рассказах старой служанки они такие. Но слышать самому!

— Не вам говорить о мире, — тот же акцент, та же жёсткость, только теперь с усмешкой. Это что, пиратский капитан? Наверное, раз он говорит с отцом… — Вы грабите испанские суда, и ваша корона получает золото. Нашей короне тоже нужно золото. Более того, нашей короне не нужны англичане, вмешивающиеся в дела веры на суше. Лучше — в море. Мёртвые.

Их раскусили! Откуда они всё знают? На корабле предатель? Нет, не может быть… Значит, донесли ещё на суше? Ну конечно — католические шпионы! Испанский король собирал своих людей из самых разных стран, чтобы поддерживать свою веру. Точно так же, как и они сами отправляли людей за рубеж…

— Вы правы, притворяться дальше не имеет смысла, — прямо и благородно сказал отец. Дикон представил, как он обнажает шпагу, и мелко задрожал. — Именем Господа, мы примем этот бой. Могу я узнать ваше имя?

— Зачем? Вы умрёте.

И тишина. Не выдержав этой паузы, мальчик что-то закричал и ударил плечом в дверь. Ещё раз, ещё и ещё. Он должен выбраться отсюда, он должен помочь! Отец хотел защитить его, но зачем защищать воина?!

Только бы получилось… Снаружи кричали, свистели, дрались. Звенели шпаги, грохали бочонки, зло плескалась вода. Наконец Дикон смог выскочить на палубу, только всё уже было кончено — судно захватили пираты, он не узнавал никого из своих. Чьё-то тело отправилось за борт… Рокслей!

Если бы он не знал, что это испанцы, не догадался бы — никаких отличительных признаков, не увидишь лица — не поймёшь, что не свои. Простые рубахи, мокрые и прилипшие к телу, косынки, чтобы не мешали волосы, и очень много оружия. Если на «Ланселоте» у каждого была своя шпага, то пронёсшийся мимо Дикона пират размахивал сразу двумя, а за поясом у него торчали три кинжала разных размеров.

Вражеский корабль разбился, налетев на «Ланселот», но этим воспользовались пираты — им не пришлось пользоваться большим количеством крючьев и промокших канатов, они просто запрыгнули, если не взлетели на чужое судно, им помогало само море. Очнувшись от ступора и запретив себе плакать, Дикон придержал шпагу и перепрыгнул через чьи-то ноги, стараясь не глядеть вниз, а потом бросился, поскальзываясь и спотыкаясь, к центральной части палубы. На мачтах хозяйничали уже не свои… Ни одного знакомого лица… Темно, холодно, сыро и солёно, а ещё его никто не замечает — этим надо воспользоваться! Конечно, ведь на корабле не должно быть детей, значит, они не увидят ребёнка, пока не наступят на него.

Только никто не наступит, и Ричард не ребёнок, а матрос. И он будет защищать своё судно до последней капли крови, как это сделали все остальные, как это сделал отец.

Но он был жив! Дикон замер у фок-мачты. Капитан Эгмонт всё ещё жив и на ногах! Отсюда было видно, как он отбрасывает врагов, несмотря на хромоту и скорбь — почти все уже были мертвы… Дикон знал, что кричать нельзя, нельзя отвлекать и привлекать внимание, стой тихо и смотри, а лучше — сражайся.

Кто-то всё же пал от капитанской руки. Кто-то отскочил в сторону, как будто струсил. Отца это не покоробило, и мальчик неожиданно понял — они не дерутся всерьёз, ведь капитан должен сражаться с капитаном.

…этот испанец на первый взгляд ничем не отличался от других, разве что был не таким загорелым. Издалека они все выглядели одинаково — просторные чёрные рубахи с кинжалами в рукавах, холщовые штаны, косынки, стягивающие волосы, и не меньше двух клинков в руках. Но тот, кто пришёл за отцом, как будто вёл за собой грозу или само море — кто-то отошёл, кто-то притих, ветер словно переменился, хотя это Дикон списал на свои выдумки. Они с отцом оценивающе оглядели друг друга. Отец был мрачен и силой воли держал себя в руках, пират безмятежно улыбался, но ничего хорошего это явно не сулило.

— Вы здесь главный обманщик? — испанец небрежно махнул рукой, указывая на весь корабль, и Дикон не мог понять, как отец всё ещё держится против этой наглости.

— Капитан «Ланселота» не обманщик, — спокойно сказал отец, но мальчик чувствовал, как он зол на самом деле.

— Разве? Мне говорили, что у англичан понятия правды и лжи весьма размыты, — насмешливо протянул вражеский капитан, поигрывая шпагой. Клинок был шире, гораздо шире, чем привык видеть Дикон. — Но чтобы настолько… Боюсь, море на вас подействовало дурно. Религиозные фанатики под знаменем купцов — это вы называете «не обманом»?

— Говорите за себя! Я видел ваш флаг, пока вы не сменили его прямо в море… И с каких это пор Испания…

— Думаете, мы будем терпеть постоянные грабежи от благородных рыцарей с севера? — этот человек всё ещё улыбался, но теперь одними губами, глядя на отца и только на отца. Это у капитана «Ланселота» болит нога или он оступился под чужим взглядом? — Нет уж, господа. К тому же, вы затеяли двойной обман и религиозное вмешательство… Чужих шпионов вешаете, а сами не лучше.

— Вы взываете к милосердию? — не поверил отец.

— Какой ужас, — пират поморщился и перебросил шпагу в левую руку. — Не оскорбляйте меня. Вы и так попытались…

Отец молча выставил вперёд шпагу. Это был вызов.

Дикон одновременно хотел и не хотел вмешаться, но он занял очень удобную позицию под мачтой — сзади не видно, зато он ближе всех к капитану и сможет, если что, ему помочь! Он не хотел думать о том, что корабль они уже проиграли, ведь почти никого не осталось, только Наль… Полноватый для матроса парнишка, ненамного старше самого Дикона… Зачем он сюда бежит? Неужели увидел его?

— Капитан!

Бой обещал быть неравным, хотя выглядел поначалу странно — отец чрезмерно осторожничал, то ли вынашивая план, то ли из-за ноги, пирату было откровенно скучно, он почти не двигался, шевеля только кистью — и этого хватало, чтобы отводить редкие прощупывающие выпады соперника. Наля как будто никто не заметил.

— Капитан, я один остался, я помогу вам, — запыхавшись, заверил отца матрос. Дикону хотелось выскочить и закричать, но места на корме почти не осталось — с тремя-то бойцами. — Одна голова — хорошо…

Что сейчас произошло?! Пока он глазел на своих, испанец каким-то издевательски грациозным движением поднырнул под шпагу Эгмонта и в плавном прыжке оказался за спиной Наля.

— А без неё — ещё лучше, — ухмыльнулся он и нанёс удар. Дикон не закричал только потому, что замёрз и не смог раскрыть рта. И этого друга больше нет…

Сражение напоминало дурную театральную постановку. Отцу было всё тяжелее держать себя в руках, на его глазах уничтожили весь экипаж… Поэтому он стал резче и нерасчетливее, но сноровки от этого не потерял. Другое дело — его соперник: Дикону казалось, что он одновременно рассеян и максимально сосредоточен на игре. Чем ближе они сходились, тем громче звенели шпаги, когда кружили по влажной палубе, не боясь поскользнуться, прощупывали друг друга взглядами, ловя малейшее движение кончиком клинка.

Мальчик не выдержал и закричал — что-то непонятное, гневное и отчаянное. Ему показалось, что сейчас отец так же лишится головы, как Наль, как остальные… Но вражеская шпага резко изменила курс, и лезвие замедлило свой ход, только рассекло верхнюю губу. Это было изящно и это было мерзко, Дикона никогда не учили унижать соперника перед полным проигрышем, теперь он увидел своими глазами.

Отец пошатнулся — не от боли, от удивления и ярости; его соперник, прости ему, Господи, рассмеялся — люди так не поступают! Живые люди…

— Дерись со мной, мерзавец! — не выдержал капитан «Ланселота» и резко дал вперёд…

— Папа!!!

«Ты же храбрый ребёнок, верно?» — стучало эхом в голове.

Он не храбрый. Он трус, самый настоящий трус и подлец. Надо было выйти раньше и помешать этому поединку! Теперь — поздно, всё поздно… Хотелось упасть на колени и зарыдать, но возненавидел Дикон сильнее. Кровь на груди отца… Солёные капли — на губах, на лице, и это уже не море. Он выхватил шпагу и бросился вперёд.

Как и ожидалось, у него ничего не вышло — разве что удивившись появлению ребёнка, пират одним ленивым жестом отбил его шпагу, и детский клинок покатился по палубе. Мальчик ничего не соображал и ничего не видел, кроме крови отца на руках убийцы. Плохо видя из-за гнева, страха и слёз, Дикон кинулся вперёд безоружным, с одними кулаками, но сил почти не осталось, и его хватило только на то, чтобы попытаться поколотить врага… Конечно, пиратскому капитану его кулаки — что комариные укусы, но это всё, что удалось сделать. Из-за пазухи выпало Священное Писание и шлёпнулось на мокрые доски.

— Я в-вас убью!.. — через рыдания выкрикнул Дикон. Он продолжал колотить и драться, как мог, и его не останавливали. — Уб-бью… клянусь… именем Господа…

— Странно, что не отца, — послышалось в ответ. — Хуан!

— Да.

— Откуда здесь ребёнок?

— Капитанский сын, — а этот голос он узнал… Так говорили с отцом за дверью каюты. — Должен был остаться на суше. Убить?

— Зачем же убить, юноша явно желает драться.

Они перешли на свой язык, и Дикон перестал понимать, медленно рухнул на колени и уставился перед собой. Кровь отца. Он лежит сзади, сил обернуться нет… Шпага отца. Священное Писание, тоже отца. Раскрылось на странице о милосердии, всепрощении и любви. Как бы не так… Как бы не так!

— Вы не буд-дете со мной драться, — шмыгнул носом он. — Не б-будете… убьёте и выбросите в море… с остальными!

— Это просьба? — осведомился пират. Дикон поднял голову. Вот чьи глаза он видел в подзорную трубу. Синие, очень синие… так не бывает… Капитан не улыбался.

— Это вызов! — отец сказал бы именно так.

— Похвально, — равнодушно отозвался убийца и, присев, посмотрел ему в лицо. — Ты счастливый ребёнок, потому что можешь выбирать, пойти за своим отцом или выбрать другую дорогу. Хочешь жить — живи. Хочешь умереть — умирай. Никто из моих людей не тронет ребёнка. Твоя жизнь — в твоих руках. Вопросы?

— Вы предлагаете, чтобы я остался здесь?! — едва не задохнулся от возмущения Дикон. Слёзы высохли сразу же. — Да я… да я ни за что!..

— Корабль теперь наш. Я предлагаю тебе жизнь, — опершись на колено, пират поднялся и кому-то что-то отрывисто приказал. Вокруг засуетились новые хозяева «Ланселота», если он, конечно, останется «Ланселотом». — Решишься умирать — что ж, прыгай, воды тут предостаточно.

Сильнее, чем его, Ричард ненавидел только себя. За то, что не вмешался в поединок отца; за то, что поздно доложил об увиденном корабле; за то, что не послушался строгую матушку и волнующихся сестричек и отправился с отцом в очередное плавание, тайное, секретное, кружащее голову и ставшее последним. Теперь, когда всё было кончено, он придумал десятки вариантов, как мог всё исправить. Разница с реальностью лишь в одном — не смог.

Морская вода мешается с кровью и слезами, утихающий шум ветра — с молитвой в голове. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Пресвятая Мария, молись о нём. Пусть отец получит вечное блаженство… Пусть все, кто погиб сегодня… Аминь…

Дикон вытер глаза, медленно поднялся и выбрал жизнь.

Комментарий к Пролог. «Испанский поцелуй»

* “испанским поцелуем” впоследствии назовут приём с рассечением губы или кончика носа противника (предполагается, что после этого униженный боец сдастся)

https://vk.com/wall-136744905_2893

========== 1. «Сан-Октавия» ==========

♬ Benise — Victory

1585

Марсель вовсе не собирался тонуть — сие прискорбное событие произошло без его ведома.

То есть, ведать-то он ведал, но не был предупреждён. Когда торговое судно с трогательным именем «Жанна» вздумало перевернуться, виконт самым бессовестным образом спал. Выходя из порта в Лионский залив и дымя своей трубкой, важный капитан Поль не менее важно пообещал, что ничего переворачиваться не будет и вообще море в это время года спокойное. Да как бы не так! Вот и верь после этого людям.

Первыми упали сыры. Валме слышал грохот, с которым тщательно упакованные продукты сыпались на пол. Загвоздка была лишь в одном — они изначально лежали на полу. Или как там у моряков это называется, на нижней палубе. Где-тот тут виконт окончательно проснулся и убедился, что им конец, не очень изящно, но спешно свалился с койки и сгрёб в охапку всё самое необходимое. Тонуть — так со стихами! А именно — с потрёпанным фолиантом, где под видом священных текстов хранились письма, торговые договоры и собственные поэтические эксперименты.

— Эй-эй, постойте! — ему удалось поймать за локоть проносящегося мимо матросика. — Мы прямо тут и утонем, что ли?

— На всё воля Господа, — похлопав глазами на невыспавшегося щеголеватого купца, сказал матросик и побежал дальше. Вероятно, молиться — Марсель не заметил, чтобы кто-то пытался что-то делать. Если бы он разбирался во всех этих реях, снастях, такелажах и прочих морских чудовищах, обязательно бы поучаствовал — где-то на этой мысли всё и рухнуло, а вернее, ухнуло вниз.

Господа Марсель уважал, иногда ему даже сочувствовал, но эта «воля» его категорически не устраивала. Под водой было хорошо — под водой не качало, только, к сожалению, было мокро и холодно, а ещё человеку всё ж таки надо чем-то дышать. Отправляясь в путешествие с папенькиным товаром и маменькиным наставлением, виконт был уверен, что в случае чего испугается или хотя бы сделает вид, но возмущение оказалось сильнее страха. Мало того, что Марселя разбудили, Марселя ещё и пытаются утопить! И кто? Господь, что ли? Так не пойдёт…

Судя по тому, что он увидел, почувствовал и обо что ударился, бедняжку «Жанну» разнесло на щепки. А точнее — на доски, чем Валме и воспользовался. Сначала на то, что не так давно было частью кормы, легла завёрнутая в плащ разбухшая книжка с вшитыми письмами и стихами. Дальше начинались проблемы. Во-первых, море успокаиваться никак не хотело и норовило поддать «Жанне» ещё раз, а то и два раза, а то и три. Мимо просвистела разломанная мачта, чудом не сверзившись на барахтающегося в воде Марселя. Поражаясь тому, как он быстро, хоть и нечаянно, научился плавать, виконт сосредоточился на «во-вторых». Он никогда не был пушинкой, а к весу прибавились парик и камзол. От парика Марсель избавился с радостью, свои волосы, между прочим, тоже ого-го, а вот камзол… Нежного рассветного оттенка…

Пища духовная, как сказал бы один знакомый священник, дороже телесного обогащения… нет, не телесного. Неважно, какого, главное — что дороже. Со скорбным вздохом, смешанным с фырканьем (солёная вода забралась в нос), Валме расстегнул камзол и покинул его навеки, а сам повис на доске, прижимаясь одной щекой к сырому дереву, другой — к стихам, и постепенно пугаясь. Кругом — ни одного орущего человека. Ни шлюпок, ни лодок, ни как они там называются… Ничего! От эпицентра нежданной бури его уже унесло, но теперь же туда не вернуться, да и красотка «Жанна» ушла раз и навсегда.

Становилось не только мокро, но и холодно — вода, может, и хороша, но ветер быстро превращает её в лёд. Устроившись поудобнее, насколько это было возможно, на дрейфующей доске, Марсель как мог оптимистично подсчитал, через какое время его найдут печальным, замёрзшим и немного мёртвым, и принялся сочинять предсмертную записку для папеньки. Даже если папенька никогда её не прочтёт, это отвлекало от безрадостных размышлений о преждевременной кончине — и обо всём, с чем виконту придётся расстаться после этой кончины.

***

Он не сразу понял, что спасён: перед глазами плясали со смертью волны, в ушах выл ветер, на языке застыл привкус соли, и вообще впечатление было такое, что шторм продолжается. Марсель был уверен, если он сейчас вытянет руку — угодит в акульи зубы или какую-нибудь подобную гадость, которой в море полным-полно. Но качка в голове понемногу улеглась, и рука нащупала не рыбу и не медузу, а собственный походный плащ. Стихов внутри, правда, не оказалось…

Мигом очнувшись, Валме подскочил и бросился просушивать своё добро, а потом сообразил, что находится в каюте. Приснилось, что ли?

Ну почему же, промок и ушибся он по-настоящему. Марсель придирчиво оглядел левую ладонь: там должна была остаться царапина от занозы, впившейся в него в последние минуты жизни «Жанны». Царапина была, был даже кусочек занозы, который пришлось вытаскивать. Марсель не выдержал и рассмеялся: он чуть не умер в кораблекрушении, а страдает над каким-то маленьким куском дерева!

«А всё-таки где я?» — уже оптимистичнее задался вопросом Валме и сел обратно на койку. Помещение было незнакомым, одежда — мокрой, иллюминатор — чистеньким: на этом судне, чье бы оно ни было, матросов гоняли получше капитана «Жанны». При мысли об экипаже он загрустил: даже если им удалось спастись, то далеко не всем… Виконт успел привязаться к вечно дымящему трубкой капитану, глуповатым, но весёлым матросикам, коллегам по торговле, которые любили послушать его стихи. Не самые лучшие, но никто не придирался.

Хватит хандрить. Пора привести себя в порядок и выйти на свет божий. Со светом всё хорошо, вон, в окошко лезет настырный солнечный луч, а вот с порядком… В таком виде было бы неприлично показаться любой даме, но дам-то на кораблях и нет.

От размышлений о прекрасном поле Марселя отвлёк скрип двери. Вернее, не скрип — петли были смазаны более чем хорошо, а слабое движение, повлекшее за собой шевеление тени. Совершенно бесшумно. Виконт уставился на стройного черноволосого красавца, который держал в руках что-то подозрительно знакомое… Это же его записки!

Игра взглядов и мимики затягивалась. Валме скосил глаза на настенные тряпки и опознал испанский флаг. По-испански он и двух слов не свяжет, но товарищ, похоже, читает по-французски… И что ему сказать в своё оправдание? Пожалуй, то, что должно прокатить с любым испанцем, кем бы он там ни был.

— Если что, я католик, — максимально вежливо сказал Марсель. — Можете не убивать. И спасибо.

Испанец захлопнул разбухший от воды фолиант, положил на край стола, потом поморщился и выдал:

— Зря не утопил…

— Чего-о?! — завопил виконт в уже закрывшуюся дверь. Первые слова, услышанные им на новом корабле, были, несомненно, дружелюбными. Но где он ошибся-то?!

А может, этому просто стихи не понравились? Ну да, не лучшие в мире рифмы, но за такое не топят!

Марсель так и сидел в каюте в растрёпанных чувствах, когда к нему вежливо постучались. На этот раз хотя бы постучались. Симпатичный парень, только глаза грустные. Устроившись на прикрученном к полу кресле, он заговорил, слава Богу, на ломаном французском:

— Луиджи Джильди, боцман. Христа ради, не злитесь на нашего капитана.

— Допустим, — буркнул утопленник. — Марсель, виконт Валме, страдающий католик. Верните, пожалуйста, мою тетрадку…

— Держите… Вы с торгового судна? — кажется, Луиджи искренне ему сопереживал и пытался как-то наладить контакт, и Марсель быстро оттаял обратно. — Простите, я плохо говорю, давно не… не было Франции.

— Можно и так, — благодушно не стал поправлять виконт. — Да, была «Жанна»… Была да сплыла, прошу прощения за каламбур, если вы его, конечно, уловили… А вы чем занимаетесь?

— Уборка якорей, такелажные работы, вахта, — вот в морских терминах Джильди даже не запнулся, только они уже Марселю мало о чём говорили. Правда, он имел в виду весь корабль, но не смущать же беднягу! Спасибо уже, что понимает. — Так что вы такое сказали? Я не совсем понял.

— А что я должен был сказать, чтобы меня не вышвырнули обратно в море? Весь мир только и талдычит о том, что его испанское величество подминает под себя всех католиков мира, а все его подданные горячо и безоговорочно веруют на завтрак, обед и ужин, — снова разворчался виконт, чувствуя, что попытка утопиться подействовала на него не самым лучшим образом.

— Ох, — не нашёлся добрый моряк и прыснул. — Извините, виконт! Вы не могли знать. Есть такие люди…

— Я уже понял, — развёл руками Марсель. — Не хочется прерывать наш милый разговор, но вы не могли бы раздобыть сухую одежду?.. Я, конечно, не тростинка, но что-нибудь из вашего должно подойти…

Через какое-то время Валме решил, что жизнь не такая уж плохая штука: он был в тёплой и сухой рубахе и штанах, пусть первая и была узковата, а вторые — длинноваты, в шею никто не гнал, а в руки сунули чарку с вином. И неплохим, надо сказать, вином! Обстановка всячески располагала к отдыху. Как и недавняя попытка трагически затонуть.

Луиджи, видимо, тоже не собирался долго мучить новостями спасённого виконта — пригрозив, что язык ему всё равно придётся выучить, моряк вышел, забрав с собой лампу. Вечер, что ли? Такая мягкая и приятная темнота… Решив, что сегодня он заслужил, Марсель с чистой совестью выпил всё, что дали, завернулся в жёсткое, но сухое одеяло и стремительно заснул. Всё, что находится за пределами уютной каюты, спокойно прождёт до утра.

***

В общем и целом, Рокэ Алва Марселю понравился. Мало того, что не утопил вопреки всем своим угрозам — как выяснилось, капитан испанского галеона «Сан-Октавия» лично его вытащил, заприметив в воде обломки торгового судна и мёрзнущего на них виконта. Марсель этого не помнил, но был благодарен. На первый взгляд Рокэ вообще показался ему каким-то хрупким, но это явно было ошибкой: Валме не так давно пытался приподнять одного из братьев, семейно склонных к полноте, и ничего из этого не вышло — а его аж выперли на судно! Другими словами, добрая душа. Наверное.

Обо всём этом Марсель успел подумать, когда снова очнулся в воде.

— Доброе утро, виконт! — вспомнишь… Алву, вот и Алва. Буднично опершись локтями на борт, капитан махнул ему треуголкой. — Вы проспали.

— Это не повод кидаться мной в море! — завопил проспавший виконт. Не дожидаясь ответа, он брезгливо шарахнулся вбок от чего-то плывущего и шевелящего лапками и вцепился в канат. Ладони ободрал сразу же, но зато вернулся на палубу, снова мокрый и страдающий.

— Почему же? — охотно поддержал беседу Рокэ, теперь разворачиваясь спиной к борту и разглядывая намокшего Марселя. — Джильди вам не сказал, что здесь принято вставать рано и работать? Так вот сообщаю.

— Я предпочёл это прослушать, — не покривил душой Валме.

— Избирательная глухота — это, конечно, замечательно, но вы у нас надолго, так что привыкайте, — отмахнулся Алва и отпил из фляги что-то заманчивое.

— Даже не знаю, что вы делаете лучше — говорите по-французски или топите меня, — Марсель не собирался развивать эту тему, вовсе нет, но язык всегда опережал мысли виконта, а тут ещё и прохладно стало — как согреться, если не безответственной болтовнёй? — И в каком это смысле «надолго»?

— И даже по-английски, — последовательно сообщил капитан, тряхнув непокрытой головой. Валме позавидовал бы шикарной чёрной гриве, не швыряйся её обладатель виконтом в море. — В прямом смысле, месье Валме. Вы же не думаете, что из-за, гм, пополнения в экипаже я сменю курс?

— Конечно, нет, — обречённо сказал Марсель, предвкушая что-то ужасное. — И куда же вы… мы направляемся? Я надеюсь, в какую-нибудь солнечную Флоренцию?

— Почти. Во Флориду.

Виконт присвистнул. Потом представил себе карту и присвистнул ещё раз, более отчаянно.

— И зачем? Тоже ищете источник вечной молодости?

— А вы неплохо осведомлены, — хмыкнул Рокэ и потянулся. — Нет, за источниками чего угодно пусть гоняются английские рыцари. Аделантадо Понсе де Леон искал одно, а нашёл другое, за что ему большое спасибо. Мы там немного поторгуемся с очаровательными местными жителями, вы полюбуетесь на цветение чего-нибудь…

— Чего именно? — придрался Марсель. — Я от некоторых цветов чихаю, извините, конечно.

— Не извиняйтесь, виконт. Ни передо мной, ни тем более перед цветами, — так и не посвятив его в тайны флоры, Рокэ залпом допил содержимое фляги, заткнул её за пояс и одним прыжком забрался на край борта, щурясь на оживлённую верхнюю палубу. Марсель выделываться не стал и просто сел на ближайшую бочку.

Подбежал какой-то матрос, весёлый загорелый парнишка в одних штанах, и принялся о чём-то возбуждённо, но одновременно сдержанно докладывать восседающему на бортике капитану. Они уже перешли на свой язык, так что Валме оставалось лишь гадать. Речь-то явно не о нём, а о какой-нибудь верёвочке… тьфу ты, рее, или как оно там называется? Всё одно — паутина на мачтах, а названий-то повыдумывали, жуть.

На корабле было почти уютно, его всё ещё не выгоняли, хотя и грозились утопить. В сухой одежде и на тёплом солнышке можно было расслабиться, но виконт собрался с силами и подумал — о том, где он вообще находится, например. Корабль не похож на боевой, а по вышколенному экипажу сказать что-либо затруднительно: кроме сердобольного Луиджи, Марсель видел только согнутые спины драящих палубу матросов и другие спины, уже скорее выгнутые, тех, кто лазал по мачтам и что-то там привязывал, отвязывал, чинил… Жизнь кипит, а что люди делают — непонятно. В каюте болтались карты и флаги, некоторые из них были аккуратно свёрнуты в трубочки и приставлены в угол — вот куда надо было посмотреть, а он сразу спать завалился!

И по капитану сути не определишь. Рокэ вообще выглядел как все и даже проще — те же брюки, та же рубаха, босиком и нож за поясом, но в то же время Марсель был готов поклясться, что перед ним чистокровный аристократ. Речь, осанка, жесты всякие — хотел бы он сам так же шикарно смотреться на фоне открытого моря, как статуя какая-нибудь, ей-богу.

— Ну, что надумали? — только услышав родную речь, виконт сообразил, что Алва обращается уже к нему. Проверяет, что ли? А что он мог надумать? Только то, что ничего тут не понятно.

— Неправильный вы капитан корабля, — брякнул Марсель раньше, чем закончил думать мысль. — Где же борода в виде лесной чащи, трубка, боевые отметины через всю… физиономию?

— Нельзя, — лаконично ответил Алва. — Я, знаете ли, на досуге бываю герцог. Впрочем, физиономию можно скорчить, а шрамы я вам как-нибудь покажу. Ещё идеи?

Герцог, значит… Приплыли!

— Вы меня вытащили, чтобы прибавить рабочей силы? — не без опаски уточнил Валме. Ему не улыбалось ни начищать до блеска палубу, сколько бы их тут ни было, ни тем более висеть на мачте.

— Вообще-то я спасал ваши стихи, — безжалостно сообщил Рокэ. — Искусство — штука бессмертная, а тонуть ей незачем. Вы, виконт, зацепились случайно…

— Вы не увиливайте, — проигнорировав пассаж со своим случайным спасением, напирал Марсель. — Будете меня тут гонять? Если да, я заранее помолюсь и напишу завещание.

— Буду. Только молитесь молча и без истерики, — посоветовал капитан, — иначе я сделаю из вас не матроса, а якорь. Увесистый такой якорь…

— Вот похудею тут у вас, будете знать, — мстительно сказал Марсель, и этот морской изверг расхохотался. Что ж, значит, он умеет ещё и это. Правда, что-то дало виконту понять, что шутки про молитвы были не шутками, и вообще о проблемах веры на этом судне лучше не заикаться. Интересно, почему? Как-нибудь надо спросить. Желательно у Луиджи.

— Тогда слушайте. Даю вам сутки, чтобы освоиться, можете составить своё хвалёное завещание или поболтать с Джильди, но потом будьте готовы вставать рано и слушаться старпома. Язык учить придётся, да вы и так справитесь — плыть долго, — Рокэ спрыгнул, Марсель, напротив, поднялся и, дивясь собственной смелости, заявил:

— Зачем сутки? Я готов.

Он не был готов от слова «вообще», да и про судно с его обитателями так ничего и не выяснил, но это приложится! Валме был почти уверен, что после его храброго выпада во взгляде капитана промелькнуло одобрение.

— Хуан!

Интересно, они тут все из ниоткуда появляются или это привычка такая? Старший помощник без особого энтузиазма оглядел Марселя. Ничего, привыкнет. И Марсель привыкнет… Из короткого диалога уже двух извергов он понял только собственную фамилию и слегка акцентированного «месье». Что ж, привыкать — так ко всему и сразу. Затолкав желание воспользоваться отсрочкой куда подальше, виконт проследовал вслед за Хуаном к первой, длинной и самой страшной мачте.

***

К вечеру Марсель узнал несколько интересных вещей, и ещё больше — неинтересных. К первым он отнёс приблизительную схему корабля, отпечатавшуюся в голове, когда его гоняли; пару десятков слов на испанском, которые он если не понял, то хотя бы запомнил; предположение, что моряки на «Сан-Октавии» по отношению к своему извергу, простите, капитану испытывают что-то среднее между восторгом и восторгом сильным. И все, как один, кличут его «дон капитан», хотя Валме не был уверен, что это правильная форма — на суше ему говорили, что тут употребляются всякие «сеньоры».

Неинтересные вещи: содранные в кровь ладони, отсутствие возможности привести себя в порядок, совершенно неприличные матросские тряпки и жара на верхней палубе, когда солнце стоит в зените. Впрочем, в это время на судне случалось что-то вроде сиесты, но это не значит, что никто не работал — все работали в тени. Марселю выпало мотать какие-то канаты. Решив, что жаловаться неинтересно и как-то глупо, он сам додумался защитить и без того израненные ладони какими-то тряпками. Перчатки вышли так себе, зато он остался с обеими руками.

Когда начало темнеть, он даже не понял, что пытка кончилась. Откуда-то появился Луиджи, и после бесконечных канатов Марсель был счастлив его видеть.

— Пора ужинать, — сообщил Джильди. К счастью Валме, он тоже выглядел уставшим, просто больше к этому привык. — Вы проголодались?

— Как сотня крестоносцев, — не удержался от религиозной шутки Марсель. — Где тут у вас кормят? Думаю, я заслужил?

— Конечно, — Луиджи как будто удивился, — мы бы в любом случае вас накормили.

Не став вдаваться в расспросы, виконт вслед за своим сопровождающим спустился на вторую палубу, где было тепло, но не жарко, а ещё восхитительно пахло едой. Какие-то соленья, фрукты, мясо… Бочонки и бутылки… Есть же рай на земле! И рай этот — приятный ужин после непривычной тяжёлой работы.

Марселю немного польстило, что на него уже не косятся как на чужака: весёлые матросы, из которых поимённо он пока запомнил разве что Антонио, помахали руками, но он уже плюхнулся рядом с Луиджи и вставать не собирался как минимум час или два. Старпом Хуан, конечно, ничем не махал, но он, похоже, на всех так смотрит. Вспоминая, как они ужинали на «Жанне», Валме ждал, что кто-нибудь набьёт поднос изысканными блюдами и понесёт его в капитанскую каюту; этого не произошло, и он с недоумением уткнулся взглядом в сидящего строго напротив Алву. Дон капитан не соизволил даже обуться и весело болтал с матросами.

— Как вы, виконт? Me entiendes?

— Понял, но ответить пока немогу, — с достоинством отозвался Марсель.

— Уже хорошо, — одобрил Рокэ. Это было приятно, и Марсель с чувством выполненного долга откусил первый попавшийся фрукт. Вокруг шумели и смеялись, как одна большая семья. Перед глазами проплыла сценка с покойной ныне «Жанны» — капитан Поль, колыхая своими важными усами, придирчиво осматривает притащенную ему в каюту еду, а потом режет кусочек ветчины двумя специальными ножами. Алва просто спёр у кого-то куриную ногу, и это было очаровательно.

Вообще всё тут было очаровательно, и Марсель почувствовал, что уже не хочет топиться обратно. Вернее, топиться он и так не хотел, но «Сан-Октавия» если не обрела чётких очертаний, то уже понравилась ему так, как не могло понравиться ни одно барахтающееся на волнах судно. Жаль, конечно, что для сухопутного населения он всё равно что умер… Но ведь вернётся! А путешествие обещало быть тяжёлым, но чертовски увлекательным.

Комментарий к 1. «Сан-Октавия»

* аделантадо - титул первопроходца;

* Хуан Понсе де Леон - открыл Флориду в 1513 году (название от “цветущая земля”) и объявил территорию владением Испании

https://vk.com/the_unforgiven_fb_re?w=wall-136744905_2902 (в этот раз про музыку)

========== 2. «Цветущая земля» ==========

♬ Benise — Malaguena

1585

Бушприт. Эта штуковина называется бушприт.

Когда термины наконец-то начали укладываться в голове, Марсель был готов обниматься с фок-мачтой — правда, фок-мачта оказалась не готова, да и не поняли бы его правильно. Тем более, оставался ещё и язык в целом. Валме признал, что понимает по-испански вполне сносно, но этого было неприлично мало. Хотелось не только понимать, а болтать самостоятельно, желательно — с шутками, каламбурами и изящными рифмами на языке. Раньше он бы только отмахнулся, решив, что это нереальная задача, но после почти полностью проделанного пути в Америку на развесёлом испанском корабле виконту всё было по плечу.

Поэтому он применил всю хранящуюся в закромах души наглость и потребовал у Рокэ персональных уроков по вечерам. Дон капитан не удивился, его вообще, похоже, мало что в этой жизни удивляло, только предупредил, что легко не будет. Легко и не было, но Марсель старался, и это его настолько увлекло, что в один прекрасный день он подумал на чужом языке целое предложение. А потом ещё одно, и ещё, и ещё…

— Неожиданно, но приятно, — задумчиво сказал Марсель, глядя куда-то в воду. Вообще бездумно глядеть в воду на «Сан-Октавии» было можно, только если ты сидишь на марсе (замечательное название) с подзорной трубой, но иногда старшие моряки ослабляли бдительность. — Теперь я могу шутить.

— А я могу не ломать язык с твоим французским, — не без облегчения добавил Луиджи, прохлаждающийся рядом. Они удачно встали в тени паруса — и солнце не печёт, и Хуан не видит. Строгий старпом не то чтобы придирался к бездельникам, но было ясно, что лучше так не делать. — Привык?

— Привык…

Привык-то он давно, но в какой момент? Когда мозоли на ладонях огрубели и перестали болеть? Когда фок-мачта показалась не страшной, а очень даже симпатичной? Когда Рокэ прекратил смеяться над его нелепыми попытками построить предложение? Или когда в супе попалась водоросль и Марсель не наорал на неё? Определённо, последнее.

Иногда Валме ещё порывался на родину, но уже без особого энтузиазма. Хотелось, конечно, написать домой, что он жив и в относительном порядке, но письмо-то всё равно не дойдёт, пока он не ступит на сушу! Значит, об этом и беспокоиться нечего. Тем более, всё так изменилось, Марсель даже сомневался, узнает ли его кто-то из братьев или отец… Угроза похудеть была претворена в жизнь. Поначалу, конечно, неуютно, но куда деваться — поправиться обратно не было никакой возможности. Волосы отросли, выгорели и убирались в хвост, а иногда — под косынку, если было у кого стащить косынку. Своих вещей у Валме так и не появилось — неоткуда, но он рассчитывал обзавестись хоть чем-нибудь на берегу уже не такой далёкой «цветущей земли».

— Я тоже в один прекрасный день взял и привык, — неожиданно продолжил беседу Джильди, созерцая мягкие танцующие волны.

— Ты давно здесь? — поинтересовался Марсель не из вежливости, а из чистого интереса. Как-то так вышло, что на судне особо никто не откровенничал. То ли здесь так принято, то ли они все пошли в «дона капитана».

— Второй год, если не третий. Мы плыли из Палермо… через Сардинию, — вспоминал Луиджи. Он как будто не очень хотел рассказывать, но уже начал и погрузился в прошлое с головой. — Крушения не было, как у тебя, была ссора на корабле. Я принял сторону капитана, моего отца, но мы оказались в меньшинстве, и его убили. Мне было бы трудно остаться, да и незачем. Так и попал…

Он явно пропустил два больших куска в рассказе, но виконт не стал настаивать. Тем более что сзади подкрался Алва. Не то чтобы он прямо крался, но, как обычно, был внезапен.

— Марсель, вы здесь красиво встали, но всё же сделайте два шага в сторону.

Валме послушно отошёл и удивлённо ойкнул. Оказывается, он ещё не всю «Сан-Октавию» исползал! Прямо под ним оказалась потайная дверца и лесенка в погреб.

— А я правда стоял красиво? — не удержался он. Рокэ отозвался уже из погреба:

— Относительно грот-мачты — очень.

— Что ж, это уже достижение!

Оказавшись под рукой, Марсель помог капитану выволочь на палубу бутылки и бочонки. Выглядели они заманчиво, а хранение в неизвестном виконту погребе придавало таинственности.

— Торговать будем?

— И это тоже, — рассеянно откликнулся Алва, пересчитывая вытащенное на свет добро. — Кстати, вы можете сойти здесь, построить домик и обзавестись семьёй.

— Ещё чего! Я пока не наплавался, — храбро сказал Марсель. Отчасти враньё, отчасти правда. — И вообще, можно я сойду хотя бы на родном материке?

— Это ром? — вклинился Луиджи, придирчиво рассматривая пыльную этикетку. — Дон капитан, мы будем?..

— Сейчас — нет. Может быть, потом, — если Джильди что-то понял, Марсель — определённо нет. — Господа, вы либо поищите другую тень, если хотите откровенничать дальше, либо оставайтесь здесь и подписывайте бочки. Наши соотечественники на берегу не откажутся лишний раз посмотреть на родные буквы.

— Да какие откровения, вы про меня и так всё знаете, — усмехнулся блудный сын Палермо. — Впрочем, Валме, если у тебя есть, что рассказать…

— Рассказать? — оживился виконт. — Найду! А что рассказывать? Только сначала скажите, что подписывать, чтобы я начал работать…

— Можешь про предыдущий корабль, — подсказал Луиджи. Марсель уже понял, что парень вправду обожает всё, что плавает в море, но ему не очень хотелось вспоминать затонувшую «Жанну».

— А могу про дом. Заодно посыплю себе соль на рану, — бочонки подписывать было не очень интересно, но это вам не такелаж обделывать. — Вообще-то я почти рад, что задержался. В фамильном особняке спокойно и никого не режут, но вот добираться до воды было сущим адом.

— Всё воюете?

— Ещё как… — Раньше Марсель не придавал особого значения, кого, как и за что пытают, но некоторые вещи всё равно отпечатались в памяти, в том числе те, которые творились совсем близко. — Одна резня в Ниме чего стоит. Или эта жуть в канон Святого Варфоломея. Ладно, вы были правы, кораблики всяко приятнее людей!

— Конечно, — меланхолично сказал Рокэ, перебрасывая бутылку из руки в руку. — Что может быть более угодным Богу, чем массовые убийства из-за того, на каком языке молиться. Милосердие и любовь к ближнему так и хлещут.

— Они верят, — припомнил Марсель, — что, когда гугенот заставляет страдать католика, а католик — гугенота, то страдающий спасает свою душу.

— Какая прелесть. На самом деле страдающий страдает.

— Просто пересказываю, — пробормотал виконт и тихонечко вздохнул. Нет, зря их потянуло сушу вспоминать. А Алве словно шлея под хвост попала:

— Что же насчёт «равно возлюбленных детей Его»? Если отбросить никем ещё не проверенные последствия для страдающей души, это гражданская война на духовной почве. Разумеется, чем больше соотечественников мы сожжём, тем легче нам будет дышать, хотя после аутодафе воздух чище не становится, скорее наоборот… Креститесь, Луиджи, я не смотрю.

— Сжигали только евреев и мусульман…

— Об этом осталось больше сведений. Сначала мы укрепляем чистоту веры, потом извлекаем выгоду из конфискованного имущества осуждённых, а что мешает обвинить в ереси какого-нибудь богатого дворянина и прибрать к рукам его наследство? К слову, есть версия перевода слова «ересь» как «разномыслие» или «выбор», который любая сторона может счесть как правильным, так и ошибочным.

Марсель заинтересованно наблюдал за происходящим. Джильди вздохнул чуть ли не с укором и быстро перекрестился, глядя в море.

— Вы не подерётесь? — на всякий случай уточнил виконт. — Если что, я отойду.

— Далеко не уйдёте, придётся свидетельствовать, — оговорил его Рокэ. — До сих пор не подрались — не подерёмся и сейчас. Короче, Луиджи, помимо ваших возлюбленных евреев жгли и атеистов, и содомитов, и прочих полезных членов общества.

— А давайте я всё-таки вас перебью, — время проявить деловитость и распустить язык, иначе тут кто-нибудь кого-нибудь сожжёт. За несовпадение во взглядах. — Вы торгуете, верно?

— Торгуем, — поддержал смену темы боцман.

— И всё? — уточнил Марсель. Чуть не подравшиеся моряки переглянулись и захохотали. — Ясно… Меня ждёт сюрприз.

— Дон капитан! — завопили с марса. Прищурившись, виконт признал Бласко. — Земля!

Все засуетились, готовясь причаливать. Причаливать Марсель ещё не умел — как-то не доводилось, поэтому он мешался под ногами у Луиджи и слушал, как гремит цепь, спускающая становой якорь. При виде берега, пусть и незнакомого, в груди что-то ёкнуло. Он и вправду уже забыл, как выглядит земля…

Наверное, стоило одеться прилично. Об этом Валме тоже давно не вспоминал. Где же там его старые вещи? Может, хоть рубашка в порядке? Очухавшись после своего первого неудачного купания, Марсель ночевал вместе с матросами в кубрике, на неудобной, а через неделю — уже очень даже удобной койке. Каюта, в которую его заботливо уложили в первый раз, на самом деле принадлежала Рокэ, но он мог не появляться в ней днями. А вот вещи Марселя как раз валялись там. Влетев без стука, он буквально врезался в Хуана.

— Извините, — понизив голос, покаялся Валме. — Я подумал, может, тут рубашка.

— Рубашка тут, — скучающим голосом откликнулся Рокэ, сидя на краю стола и поигрывая компасом. — Возможно, даже ваша.

— Дону Хорхе может не понравиться, если вы явитесь в таком виде, — игнорируя, хотя и с трудом, появление виконта, продолжал Хуан.

— Даже если Хорхе придёт в голову пожаловаться Его Величеству, это письмо доберётся вместе со мной, — покачал головой капитан. — А именно — не доберётся. Что-то ещё?

— В тот раз вы просили напомнить. На этом всё, — старший помощник вышел, и Марсель наконец пробрался к шкафу.

— Что там за проблемы с гардеробом? — полюбопытствовал он. — Вы должны одеться более по-капитански?

— Никому я не должен, — отмахнулся Алва и положил компас на место. — С натяжкой — королю, но он неблизко. Хуан просто припомнил случай, когда местных купцов несколько шокировал мой внешний вид.

— На вас была еретическая рубаха?

— На мне не было никакой.

— Какая пре… кхм, извините. Но теперь-то вы одеты!

— Одет, — согласился Рокэ. — Более того, я постараюсь обойтись без ереси, а то Хуан совсем расстроится. К слову, Марсель, не советую вам брать что-либо в руки от местных, если вы на суше удалитесь от меня. Здесь торгуют самыми разными вещами, смертоносными — в том числе.

***

Все наставления и рекомендации вылетели у виконта из головы, когда он дошлёпал по воде до берега и увидел вблизи деревья, домики и поселенцев. Испанская делегация уже спешила к воде, но их Марсель проигнорировал. Радовало всё — песочек, травка, солнышко… Солнышко-то всегда над головой, но всё-таки! Он уже привык видеть свет в отражении брызг воды и бесконечных волн, а тут всё такое другое. Почти родное, правда, материк другой, ну да кого это волнует?

Вторым откровением для Марселя стал корабль. Обернувшись на море, он немного обалдел. Так уж вышло, что Валме очень долго наблюдал «Сан-Октавию» изнутри и ни разу не видел её снаружи. Судно было не таким уж крупным, как казалось после первой уборки на палубе. Но всё равно величественным. Горделиво прямят спину мачты, дуются важные флаги, спущенные паруса, блестит корма… Цепь, к которой крепился якорь, как будто вся в липких ракушках и водорослях, и это тоже красиво.

— Впечатляет? — подмигнул проходивший мимо Антонио.

— А то!

— То-то же! Вы с нами или с ними, месье виконт?

Месье виконт ответить не сумел. В самом деле, куда ему идти-то? Искать жену и строить дом? Алва же говорил, надо было слушать. Пожав плечами, Марсель ещё немного погулял по прибрежной полосе и нагнал Луиджи, решив на всякий случай пойти с ним. Джильди собирался сопровождать капитана и старпома, что ж, если его не выгонит Хуан, его уже никто не выгонит. За несколько месяцев Валме убедился, что неприязнь старпома распространяется не на весь мир, а на бездельников и лично на виконта — просто потому что. Причина наверняка была, но в это Марселя никто не посвятил.

Рокэ соизволил надеть широкую шляпу с пером, однако выглядело это так, словно он вытащил на свет «сухопутную» одежду только ради того, чтобы вытащить. При первом же удобном случае Алва стащил с головы эту красоту и нахлобучил её на Марселя. Марсель возражать не стал, тем более что его старой доброй рубашке шляпа подходила куда больше, чем моряцкому прикиду капитана.

— Что делать надо? — шёпотом осведомился Марсель. Джильди только кивнул на идущих впереди старпома с капитаном:

— Нам — разве что рядом стоять. Ну и принимать товар…

Уловив, что, отклонив приглашение Антонио, он избежал перетаскивания бочек, виконт порадовался своему внутреннему чутью и зашагал бодрее. Они удалялись от берега и двигались вдоль кустов, высоких и жужжащих — внутри явно полно насекомых и прочей наземной жути, о которой Марсель давным-давно забыл. Их должны были встречать люди из Сан-Агустина, не местные, а испанские колонизаторы. Вроде бы родина соперничала с королём Филиппом за этот цветущий кусочек земли, припомнил Валме, и двадцать лет назад вышеупомянутое поселение было основано испанцами как ответ на посягательства французов. Что ж, лично Марсель ни на что не посягал, так что неловко ему не было.

Территория «цветущей земли» всё ещё исследовалась колонизаторами — об этом напомнил Луиджи и увиденное своими глазами шествие. Испанец с испанцем разговаривает быстро, виконт ничего не понял и немного расстроился, но потом воспрянул духом — это же повод снова напроситься к Рокэ и узнать что-нибудь новенькое. Устав от грамматики и прочей ерунды, дон капитан развлекался тем, что рассказывал Марселю исторические байки. Не то чтобы все они оседали в голове, но вот про Флориду он запомнил правильно — уже хорошо!

В высоких кустах по правую руку что-то зашуршало. Они отставали от корабельного начальства шагов на семь; когда из цветущей зелени вывалился поселенец с ножом в зубах, Хуан был на полтора шага впереди капитана и фактически закрывал его собой. Впрочем, в руке у Алвы к тому моменту уже был кинжал.

Вероятно, местный житель был недоволен прибытием моряков. Он что-то прокричал, боевым жестом ударил себя кулаком в грудь и прыгнул. Недалеко — нарвался на Хуана: старпом никуда не отошёл и, не изменившись в лице, быстро и изящно чиркнул тому лезвием по шее.

— Не отставайте, — как ни в чём не бывало бросил Рокэ и пошёл дальше. Позавидовав эдакому самообладанию и пообещав себе держаться подальше от Хуана, пока они не выпьют и не обнимутся, Марсель ускорил шаг.

Их наконец-то встретили и даже пригласили в дом. Условный дом, на шалашик похожий, но до города они так и не добрались — хотя казалось, шли довольно долго, виконт успел несколько раз порадоваться, что ему перепала шляпа с широкими полями. Высокий подтянутый человек с седыми висками, вероятно, Хорхе, скользнул взглядом по прибывшим, потряс руку дону капитану и задержался на Марселе.

— Я католик, — упрямо сказал Марсель.

— Хорошо, — неожиданно улыбнулся товарищ и слегка поморщился, как будто от боли. Действительно, на голове у него красовалась повязка.

Вот ему хорошо. Пригодилось. Это Алве ничего не нравится!

— Ты бы ещё короче представился, — пробормотал Луиджи, но на них уже никто не смотрел, можно было разглядывать местных и не местных, благо их набежало полон шалашик.

— Хорхе, что с головой? — кажется, Рокэ не интересовала ни толпа, ни сундуки с питьем и пряностями.

— А сам как думаешь? Напали, — лаконично отозвался Хорхе. — Мы отбились, потеряли всего троих. Но это было… нагло.

— Потеряете четверых, если ты немедленно не ляжешь. Как тут с лекарствами?

— На удивление хорошо. Немного непривычно, но если довериться знающему целителю…

Марселя неприличным образом отвлекли — полезли под рубашку. Возмутившись и обрадовавшись одновременно, виконт обернулся через плечо, чтобы встретиться взглядом с очаровательной особой. Видимо, она из местных индейцев! Какая ж красота…

— Я плохой испанский, — обнажая красивые зубки, прошептала девушка. — Но ты хороший торс.

— Я тоже плохой испанский, милая, — подмигнул Марсель. — У нас много общего.

— Раньше они нас боялись. Впрочем, ты сам видел, — зачем-то вмешался Джильди. На даму он смотрел неодобрительно. Та, в свою очередь, зашипела и спряталась за виконта. Интересно, а они успеют провести приятный вечер? Кажется, Рокэ обещал, что они тут задержатся на какое-то время…

— Я не успевать вечер, — расстроила его милашка, — я иметь подарок.

— Какой подарок? — вот бы её прямо здесь и прямо сейчас… поцеловать, но там какая-то торговая заварушка. Проклятье! Он же выплывал из дома торговцем сыров! Вот ведь вспомнишь.

— Подарок польза, — она полезла в складки странного вида юбки, и тут Марсель вспомнил, что капитан велел ничего не брать. Однако условие не уходить далеко было соблюдено. — Гость держать и пользоваться. Это…

— Это листочек, — умилился Валме. — Спасибо, моя радость.

— Ядовитый небось, — а вот Джильди явно не в восторге от его затеи.

— Яд для врага яд, для друга яд — добро, — неожиданно мудро ответила девушка. — Лист смотреть безобидно, лист жалить опасно. Растирать кончики и добавлять в сладкий вода.

— И это кого-нибудь убьёт?

— Убить. Спасти. Решать гость, — и снова очаровательная улыбка. — Я иметь ещё три лист. Разный лист. Хотеть посмотреть?

— Марсель, — неожиданно окликнул его Алва, видимо, освободившись от дел, — если вы «хотеть посмотреть», берите Луиджи и идите под нормальную крышу. Луиджи, дорогу помните?

— Конечно, дон капитан.

— Тогда вперёд. Не посрамите честь страны, — и, выходя на улицу вместе с торговой делегацией, дон изверг как бы невзначай погладил милую отравительницу по щеке. Марсель возмутился и тут же согласился посмотреть все листы, какие «иметь показать» местная красавица.

К счастью, девушка вела их безопасной дорогой к достаточно крупному поселению, где ошивались ставшие почти родными испанцы. Не свои, правда, но хоть говорят понятно. Луиджи несколько раз пытался избавить его от «лист», но Марсель держался, а потом ловко перевёл тему:

— Можно подумать, вы тут ни разу приказов не нарушали!

— Не лучшая мысль, — сработало: Луиджи вернулся мыслями на корабль, он часто так делал, если присмотреться… — Если ты не заметил, дон капитан не любит, когда его не слушаются.

— А кто ж любит?

— Я имел в виду другое, но это надолго, — отмахнулся Джильди. Жара не особо способствует долгим разговорам. — В любом случае, будь осторожен. Здесь ты ещё можешь бросить эти… ядовитые кусты, на море может произойти что угодно.

— Я часто слышу всякие присказки про море, вы их как будто из головы берёте, — поделился наблюдением Марсель. — Что-нибудь ещё свеженькое? Я записываю, пригодится…

— Как-то не задумывался над этим, — признался Луиджи, пригибаясь под какой-то особенно наглой веткой дерева. Впереди уже заманчиво шуршали шалашом. — Что тебе может понравиться? Море лечит. Да, конечно, и убивает тоже, тебе ли не знать, но оно же хорошо залечивает раны… Все мы что-то смываем солёной водой.

Почти раскололся про себя, но вовремя умолк. Не специально, просто погрузился в себя, как это часто бывает.

— Прямо все? — нарушил молчание Валме. — Интересная мысль. Что ж, я примерно понимаю это… — Он и в самом деле вёл какие-то записки о жизни на корабле, не особо задумываясь, читает их кто-то тайком или нет. Про море там тоже было, и было немало, только другими словами.

— Все, — твёрдо сказал Луиджи и добавил вполголоса: — Поначалу я долго думал об этом. Все мы что-то лечим морем, дон капитан им живёт… О, пришли. Я тебя очень прошу, Марсель, не верь всему, что рассказывают эти… девушки!

— Я и не планировал, — заверил его виконт и первым шагнул в объятия экзотических красоток. — Я тебе больше скажу — они вообще могут молчать. Дамы, где я «иметь оставить» чужую шляпу?

Комментарий к 2. «Цветущая земля»

https://vk.com/the_unforgiven_fb_re?w=wall-136744905_2931 (тут атмосферные фотули и песня)

========== 3. «Ahora» ==========

♬ La Cafetera Roja — Ahora

1585

Стоянка на далёком материке подходила к концу, и чем ближе было отплытие, тем чаще Луиджи порывался вернуться на корабль. Его так сильно тянуло обратно в путь, что вскоре пришлось махнуть рукой на поселенцев, местных и не очень, с их гостеприимством (и не очень, опять же, учитывая неприязнь аборигенов) и уйти спать на «Сан-Октавию». Всё равно на судне часто кто-то нёс вахту, что ж, какая разница, если это будет Джильди?

У пришвартованного корабля совсем другая атмосфера, нежели у идущего. Возможно, потому что море и звёзды кажутся неподвижными, а качка всё равно есть. Луиджи бы много отдал, чтобы смотреть на это вечно, но он уже понял, что нельзя всю вечность только смотреть. Нужно что-то делать, жить, двигаться вперёд и, к сожалению, спать.

Море убаюкивало, и Луиджи забывал все свои кошмары, особенно если сну предшествовала традиционная моряцкая попойка. Но в этот раз корабль не помог, и он проснулся от собственного крика, едва не упав с койки.

Бунт на корабле, злые взгляды, наливающиеся кровью глаза… Раньше они смотрели с теплотой, теперь — одна лишь ярость. Много таких глаз…

Другой взгляд: молящий, плачущий, умирающий. Кровь на его руках…

На верхней палубе его ударил в лицо ледяной солёный ветер, и Луиджи вдохнул с облегчением. Не думать. Не вспоминать. Прямо сейчас натирать до блеска доски, проверять мачты, смотреть в подзорную трубку — что угодно, но делать. А делать, как назло, нечего…

Зная, что больше не заснёт, Джильди добрался до ближайшего погреба. На «Сан-Октавии» он бы не заблудился и в кромешной тьме, а тут очень кстати светит луна. Дверца оказалась заперта. Если Рокэ на берегу, за ключами проще не ходить вообще, но в капитанской каюте горит свет.

Дон капитан ничего о себе не говорит, но Луиджи почти уверен — ему тоже хочется отчалить как можно скорее. Пройдя к приоткрытой двери, он постучал.

— Входите, Джильди.

— Вы меня видели? — поинтересовался он, присаживаясь на край кровати. Алва что-то писал за столом, скрипело перо, догорала свеча.

— Слышал. К тому же, о вашей манере спать на корабле за неделю до отплытия все прекрасно знают.

Просить ключ почему-то стало неловко, и Луиджи, откинувшись назад, бездумно рассматривал приколотую к стене карту. Взгляд то и дело настойчиво возвращался к пути Палермо-Сардиния-Валенсия. Нет, он никогда от этого не избавится, никогда…

Хорошо быть Марселем! Жизнерадостный виконт, несмотря на уже сброшенный, но когда-то бывший реальным вес, напоминал пушинку, потому что легко нёсся по ветру и вообще не оглядывался назад. Это было бы заметно, а Валме и вправду удалось оставить за плечами то, что было до «Сан-Октавии», и погрузиться в новую жизнь так, словно он всегда был её частью. Джильди немного завидовал, но разве что немного — на большее не оставалось сил.

— Если вы хотите пострадать, берите бутылку и страдайте молча, — велел Рокэ, не отвлекаясь от дел. Наверное, письма или отчёты для короля. Король Филипп любит отчёты, ему вообще нравятся люди, которые знают своё дело и работают на износ — так слышал Луиджи.

— Вы не будете?

— Нет.

Казалось бы, самое время выйти, Алва явно не намерен разговаривать. Но он не мог, просто не мог ни заснуть, ни остаться один. Победа над собой — победа или поражение? Луиджи надеялся на первое, но пока что не удавалось даже переключиться на другие мысли.

Вино было отменным, а скоро будет ром. Судя по тому, что рассказал на берегу Хорхе, англичане не только не оставили затею грабить испанские суда по пути из Америки, а взялись за дело с новой силой. Местные не оставляют таких ран и не бьют в голову, они предпочитают травить колонизаторов или обманом загонять их в ловушки и капканы. На недавно выходивших в море союзников явно напали опытные враги.

Джильди знал, что на этом корабле они не проиграют, но всё равно было тревожно и муторно. Умереть может кто угодно. Он сам тоже, запросто. Что ж, и она когда-то умерла, девушка без имени и уже без ног…

Можно было спасти. Можно было добить. Можно было сказать правду и… и что с того, если он выбрал «добить»? Она бы всё равно не дожила до вечера, она уже была мертва, только глаза смотрели с ужасом и мольбой, а рядом никого не оказалось — никого, кроме Луиджи и его револьвера.

На суше не было безопасно. Тот, кто сделал это с ней, обязательно заплатит, Бог не прощает зла. Только какая теперь разница, если её больше нет?

Что тревожит его больше — молящие глаза или кровь на своих руках, Луиджи не знал, и это незнание не давало ему спокойно спать по ночам. Он полюбил незнакомую девушку и возненавидел себя. Он лишил её боли, он лишил её всего. А сразу за этим бунт на корабле отца закончился очередной смертью, и сам он чудом добрался до Валенсии.

Тяжело плыть на судне, где все тебя ненавидят. Капитана — старого капитана Фоккио — уже не было, оставался его сын. После зверского убийства не устроившего матросов капитана все расслабились, но младшему Джильди среди них не было места. Они понимали, что Луиджи не простил и прощать не намерен, так же как и оставлять судно. Но он был слишком потрясён двумя одновременными смертями, так что ничего не предпринимал. Выливал содержимое вскрытых бутылок, зная, что оно отравлено, старался есть только то, что припасал для себя с берега, держался поодаль от остальных и работал молча, всегда обращая внимания на тени за спиной. Не такое уж долгое плавание превратилось в пытку, но на земле было не лучше.

Палермо под властью испанской короны, но кто сказал, что в Испании он найдёт своё место? Шатаясь по прибрежным портам, Луиджи ни на что не рассчитывал, разве что на милостыню. В какие-то моменты он приходил в себя и начинал искать работу всерьёз, только не было никого, за кем бы он пошёл так же, как когда-то шёл за отцом. Ни смысла жизни, ни любви, ни радости. Море казалось холодным и злым, суша — горячей и прогневанной на его грехи. Молитвы не достигали слуха Господа, а может, он неправильно толковал знаки.

Капитан Рокэ Алва ни разу не признал, что протянул ему руку помощи, однако он сделал именно это.

— Осторожнее, — бутылка выскользнула из рук, слава Богу, она была уже пустой. — Вам достаточно? Если надо излить кому-то душу, отправляйтесь к мачтам. Они не будут перебивать.

— Мачты всё видели, — услышал свой заплетающийся язык Луиджи. Это какая по счёту пустая бутылка? Явно не первая. — И ничего не сделали. Как и Бог… Отца, как… как преступника…

— Вы должны уже уйти с того судна, Луиджи. Иначе навсегда там останетесь.

— Я знаю, я знаю… — Знаю — и не могу. — Вы понимаете, он… и она…

— Не понимаю и не намерен. Только не пересказывайте, ещё раз я эту драму не переживу.

Он всегда такой, дон капитан — скажет как можно резче, чтобы не переспрашивали и оставили в покое, но на самом деле всё понимает! И понимает хорошо, как никто другой, только признаваться не хочет… Иначе бы он не подобрал Луиджи, иначе бы просто прошёл мимо, как делали остальные.

Джильди не собирался заходить в таверну, вид весёлых танцующих людей тогда вызывал у него отвращение, но он заработал немного денег на ужин и решил всё-таки попробовать отвлечься. В залах и вправду было шумно и невыносимо. Лей-ле-лей-ле-лей-ла… У этого заведения обнаружился тихий внутренний дворик, и Луиджи сбежал туда, приняв от милой, но ничего не значащей в этой жизни девушки корзинку с фруктами и вином. Фонтан, приглушённые звуки пляски, пьянки и музыки, мягкая вечерняя мгла, барахтающееся в вязком воздухе умирающее тепло.

Ella no tiene olor,

Ya no tiene dolor

Ahora…

Ella no puede dormir,

Ella no puede cantar

Ahora…

Он даже не захмелел, на душе было невыносимо тоскливо. «Больше не болит», «больше не спит», «больше не поёт»… Случайная песня, и та против него! Требовался собеседник или хотя бы благодарный слушатель. Теперь Луиджи не мог представить, как у него вообще хватило наглости пристать к Рокэ, тем более что тот ещё больше не хотел разговаривать, чем сейчас. Просто вид одинокого человека на скамье с такой же корзинкой вина и фруктов заставил Луиджи подойти и заговорить, и всё…

— Душераздирающе, — сухо сказал Алва, когда он наконец выдохся. — Вы бы хоть пили, а то начнёте по второму кругу.

— Простите, — задним числом стало неловко. — Я вообще не хотел говорить, просто…

— Вы хотели. И поэтому вы говорили. Всё очень просто, — он смотрел на небо, на звёзды, иногда — на фонтан, странно держал спину и явно не торопился, иначе бы давно встал и ушёл. — К сожалению, этой простоты людям не хватает. Хлебом не корми, дай сделать что-то, противоречащее здравому смыслу.

— Иногда происходят случайности…

— За некоторые случайности мы сами в ответе, и с этим ничего не поделаешь. Вы закончили исповедаться или мне ждать продолжения?

Тогда Луиджи не понимал, о чём он, сейчас смутно догадывался. Продолжения не последовало, только просьба взять его на корабль или убить. Рокэ ответил что-то вроде — если он не угомонится, убьёт себя сам, а матрос как раз нужен. Через несколько дней «Сан-Октавия» отчалила вместе с Луиджи Джильди.

Лей-ле-лей-ле-лей-ла… ле-ле-лей…

Дурацкий припев, и песня дурацкая! Только она никогда его не оставит.

В голову будто ударило что-то горячее, и перед глазами вспыхнуло красивое мёртвое лицо. Она плакала, она хотела жить, а он её уничтожил.

Отрезвляющий удар пришёлся по левой щеке. Луиджи моргнул и понял, что чуть не упал с кровати, хотя сидел прямо, и уже согнулся пополам. Видение? Сон? Наконец-то хмель?

— Хотя бы попытайся! — Алва крайне редко повышал голос, зато это всегда срабатывало правильно. — Для той девушки ты сделал всё, что мог, и это уже не исправить.

— Мой отец…

— Он мёртв, Луиджи. И те матросы слишком далеко, чтобы ты по ним страдал.

Щека горела то ли от боли, то ли от стыда, зато он наконец очнулся. Луиджи поднял голову. Рокэ стоял напротив и открывал бутылку.

— Простите… Мне, наверное, хватит.

— Вам недостаточно. Напейтесь-ка до состояния бешеной акулы и идите спать, — то ли совет, то ли приказ, который не обсуждается. — Пьяные кошмары — не лучшее зрелище, но так вы хотя бы себя не загоните.

— Дон капитан! Рокэ, вы… — Ему пихнули в руки бутылку, однако Джильди упрямо договорил: — Вы опять меня выручаете.

— Ложь и клевета… Я просто не люблю, когда на моём корабле орут. Это жутко отвлекает.

Луиджи не поверил, но спорить не стал. Алва прав, как всегда, может, сегодня удастся хотя бы забыться?

— Тогда спокойной ночи…

— Спокойной ночи.

Sin saber se va la vida

Sin correr la vida se va, беспрестанно выло в голове.

Sin saber se va la vida

Sin correr la vida se va…

***

1586

Прощай, милая цветущая земля! Прощайте, экзотические девушки, отравленные цветы и неимоверно тяжёлые сундуки, из-за которых Валме чуть не сломал спину. С вами было весело, но пора уезжать, и, как ни странно, это расставание прошло легко. Марсель терпеть не мог прощаться с кем или чем угодно, но, видимо, стоит поблагодарить сундуки. Они весили как три отца и половина брата, и это было ужасно.

Отплытие и предстоящие приключения пробудили в виконте поэта. Последние несколько месяцев он притих, этот внутренний поэт, потому что нужно было забивать голову склонением местоимений и чисткой палуб, а теперь стало попроще, и Марсель прямо-таки развернулся. Начинался новый опус безрадостно: «как страшно враз отринуть всё былое», но выглядел многообещающе.

Виконт решил напеть, чтобы посмотреть, как там с ритмом и прочими поэтическими радостями. Он забрался едва ли не на нос и уже собирался орать, когда понял, что его опередили. Мимо пронёсся поющий Алва.

— Так нечестно, — обиделся Марсель, но ему уже не ответили. Настроение сочинять пропало, и через какое-то время он вернулся к центру палубы, помогая Антонио что-то куда-то тянуть.

— Домой хотите, месье виконт? — участливо спросил матрос.

— Да нет, вы неправильно истолковали мою грустную физиономию, — пояснил Марсель. — Мне тут ваш поющий дон капитан вдохновение отбивает.

— А, — ему показалось, или лицо Антонио осветилось творческой гордостью? — Значит, скоро будем бить англичан.

— Да ладно?! А погоду вы по нему не определяете? — Валме получил в ответ взгляд, полный укора, и всё равно засмеялся.

В ближайшие сутки ни один из несущих вахту не заметил на горизонте корабля, но Марсель уже проникся всеобщим мандражом и готовился к чему-то грандиозному. У него сложилось своё представление о боевых способностях «Сан-Октавии», но хотелось бы уточнить лично — как непосредственному будущему участнику происходящего. Пришлось вежливо стучаться в капитанскую каюту и спрашивать.

— Дон капитан, драка будет? — смешал субординацию с любопытством виконт.

— Будет, куда денется, — утешил его душу Рокэ. Он раскидал по всей поверхности каюты какие-то тряпки и флаги и теперь, видимо, выбирал. — На вас какая смотрит?

— Вот эта, с черепком, пиратская, — любезно отозвался Марсель. — В обморок не упаду, сам догадался.

— Ваша сообразительность греет мне душу, но всё-таки как давно?

— Вы очень мило грозились размазать по борту английские мозги. Судя по тому, что я знаю об этих товарищах, они атакуют ваши торговые судна на пути через Атлантику, — припоминал Валме, — дерутся и грабят. Много дерутся и ещё больше грабят. На суше я только убедился, что у нас проблемы, только вы, кажется, не считаете это проблемой…

— А честно?

— Честно… Вы в первый день ром пили, вот я и подумал…

Капитан остался доволен правдивым ответом и кивком указал на сложенный пиратский флаг:

— Первыми до этого додумались ваши земляки, но всю славу пиратского бизнеса прибрал к рукам английский Дракон. Мне ни разу не посчастливилось нарваться на него лично, а жаль, это была бы знаменательная встреча… Всю жизнь задаюсь вопросом, верит ли в Бога сэр Фрэнсис Дрейк.

— На абордаж полезем? — загорелся Марсель, не особо заинтересованный в личной жизни елизаветинского пирата.

— Полезем, — Рокэ прищурился и внимательно на него посмотрел. — Вы тоже собираетесь, виконт? Это лишнее.

— Как так? — Он что, зря худел, что ли?!

— А как вы думали? Останетесь здесь и будете караулить добычу, кто-то всё равно должен это делать.

— Я умею драться, — пока не стало совсем обидно, предупредил Валме. — И вполне сносно, раз жив до сих пор.

— Мешаться под ногами вы тоже умеете, — резко прервал его Алва. — Атаковать пойдут другие. Что-нибудь ещё?

Нет, спасибо, всё понятно. Немного раздосадованный и много обиженный, Марсель потопал в трюм. В самом деле, на что рассчитывал? То, что его до сих пор не вышвырнули прочь — всего лишь одна из прихотей начальства: если бы не он не забавил дона капитана, ненавязчивый совет остаться во Флориде превратился бы в недвусмысленный приказ.

Ну и ладно, так даже лучше, можно пересидеть всю драку тут. Лучше?! В каком это месте — лучше? Всё самое интересное наверху, а он в трюме будет куковать?

— Я тебя почти ждал, — признался Луиджи, восседающий на одном из набитых серебром сундуков. — Скоро начнётся, надо полагать…

— Ждал он, — буркнул Марсель и тут же исправился: — Вдвоём веселее, поможешь закончить стих.

— Нет-нет-нет! — отшатнулся Джильди. — Я больше ничего в этой жизни писать не буду… Вот спеть можно… А что случилось?

— Не понимаю, за что тебя-то сослали? Тоже под ногами мешаешься? Вроде непохоже…

— А, на абордаж не взяли, — догадался Луиджи, и Марселю почему-то захотелось его стукнуть. — Не расстраивайся, дон капитан всегда мало людей берёт. От меня и впрямь проку мало, опять всю ночь не спал…

Сверху закричали — «поднять паруса!», послышались первые боевые возгласы. Значит, англичане всё-таки добрались. Что ж, обратно не выберутся! Несмотря на то, что ему не перепало участвовать в весёлой драке, Валме почти проникся боевым духом моряков. Почти.

Если дон капитан вправду решил, что Марсель Валме упустит такое развлечение, дон капитан плохо знает Марселя Валме. Пора познакомиться поближе.

— Так и знал, что ты не удержишься, — то ли с укором, то ли с удовольствием сказал ему в спину Луиджи. — Прихвати…

— Спасибо, пригодится, — виконт взвесил в ладони нож и, обернувшись, весело заявил: — Если свистали наверх всех, кроме меня, я приду сам. И даже, так и быть, посвищу.

Он и в самом деле присвистнул, когда вернулся на верхнюю палубу. Экипаж был в ярких тугих косынках, просторных рубахах с оружием в рукавах и определённо на взводе. С северо-востока, если это был северо-восток, приближался английский кораблик, и ему явно было не по себе. А повернуть-то уже некуда! Пиратский флаг вывесили, когда товарищи соперники разогнались и решили, что нарвались на лёгкую добычу. К слову, у них черепушки не такие симпатичные…

Судя по всему, никаких знаменитых северных пиратов им встретить не довелось, да и рожи у подплывающих были, мягко говоря, напуганными и шокированными. Действительно, кто бы мог подумать, что испанцы подготовят такой ответ! Надо будет расспросить Рокэ, кому и когда это пришло в голову.

— Вашим упрямством, виконт, можно накормить целую флотилию, — появляясь на палубе в тёмно-синей косынке, сказал ему Алва. Он смотрел прямо, в ту сторону, откуда стремительно приближался «Король Артур». — Если вы здесь останетесь без головы, я за это не отвечаю.

— Вам не придётся, — успокоил Марсель и мстительно добавил: — Я намерен умереть не здесь, а на родине, чтобы раздражать вас и дальше.

— Ну-ну, вы ещё обидьтесь, — Рокэ усмехнулся и неожиданно шарахнул его по спине, Марсель не упал только потому, что впереди торчала крепкая мачта. — Раз уж лезете в первых рядах, держитесь меня.

Это звучало многообещающе, а обернулось настоящим наказанием. Неизвестно, как там делают нормальные капитаны, но этот забрался на мачту и лихо сиганул куда-то вперёд и вверх, чтобы приземлиться самым первым на палубе поражённых в самое сердце англичан. И как, спрашивается, его держаться?! Валме вежливо дождался, пока кораблик подползёт поближе, перелез через чужой борт и вытащил шпагу. Итак, вот он — его первый убитый англичанин. С симпатичными такими усиками…

Комментарий к 3. «Ahora»

* Драконом испанцы прозвали Фрэнсиса Дрейка (за звучание фамилии плюс воистину драконовские морские грабежи)

https://vk.com/the_unforgiven_fb_re?w=wall-136744905_2971 (песня и эстетика)

========== 4. «Эспада» ==========

1586

Марсель не умер в первые пять минут боя, чему был несказанно рад.

Лезть на абордаж было плохой идеей. Лезть прямо за Алвой — ещё хуже. С другой стороны, когда англичане просекли, что их посетил демон во плоти, они проявили благоразумие и держались от дона капитана подальше, хотя это мало помогало. Забавно было то, что прыгать на чужое судно, орать и грабить собирались товарищи с «Короля Артура», а вышло строго наоборот!

Вокруг свистело, кричало, звенело и падало. Валме старался соответствовать атмосфере, ну разве что без последнего — нападался он в своё время достаточно, причём сразу в море, минуя палубу и прочие инстанции.Поэтому он занял выгодную позицию где-то на носу английского судна и отгонял особенно смелых от трапа, который они перекинули на «Сан-Октавию». Свои быстро убедились, что упрямый виконт стоит скалой, и перестали прикрывать ему спину. Это обстоятельство сначала польстило, а потом напугало, ну и чёрт с ним, умирать — так в бою.

Английских пиратов было немного жаль. Видимо, это не самая сильная эскадра, которую просто послали чуточку пограбить, и ребята нарвались на настоящих морских чудовищ. Их явно не предупреждали, что испанской короне поднадоело терпеть стабильные грабежи на морских маршрутах, так что неожиданность вышла двойная. Но это не мешало виконту пырять ножом и неудобной шпагой всех, кто лез на корабль или, что хуже, на него.

Вдохновение пришло не вовремя, но оно пришло, и надо было как-то с этим жить.

— «Как страшно враз отринуть всё былое», — забормотал Марсель, отбиваясь от очередного наглого бородача. Тот удивился и, кажется, хотел дослушать. Виконт не стал лишать парня удовольствия и вежливо продолжил: — «И оказаться неизвестно где».

Хватит с тебя, красавец! Дуй-ка обратно в свою Англию. Или сразу на небеса. Потому что нечего морским грабежом промышлять, лучше бы ты пошёл торговать какими-нибудь сырами. Марсель поймал себя на том, что восхищается, как ловко они это провернули: «Сан-Октавия» всего лишь защищается, и никому в голову не придёт, что это они поджидали горе-пиратов! Бедняга сэр Фрэнсис Дрейк, его здесь лично нет, но что ж, товарищ явно пострадает, когда узнает об этом провале.

Испанцы впечатляли, хотя казалось бы — куда ещё им впечатлять. С Валме хватило эпизода, когда Хуан стремительно зарезал нервного аборигена, оказывается, так умели все. И даже круче. Обороняя себя и краешек «Сан-Октавии», Марсель старался не отвлекаться на других, но не выходило. В голову лезли уроки фехтования и вдолбленные в голову национальные особенности оного. Сегодня он увидел своими глазами, что испанцы действительно дерутся как черти или демоны — оружия столько, что его держат в зубах не для красоты, а для удобства, отбили одну шпагу — держите вторую, шпаги нет — бери кинжал, благо их достаточно в карманах и рукавах. Тут и там блестели на солнышке лезвия эспад и абордажных шпаг с простыми, но внушительными рукоятями. Кажется, у Рокэ на эфесе был какой-то узор, но ему положено. Надо при случае рассмотреть.

Сочинять и драться одновременно было весело, но тут на Марселя свалились аж трое. Возмутившись такой наглости, виконт издал что-то воинственное и метнулся в сторону; его хватило лишь на то, чтобы отпихнуть одного и надрезать второго, а третий воспользовался случаем, скотина эдакая, и попал. Левое плечо обожгло холодной сталью, и если бы не удивление, Валме бы, наверное, испугался или разозлился. Было неожиданно, поэтому он слегка замедлился, чувствуя, что боль несколько сковывает движения, а потом всё-таки доиграл партию до конца — не зря он тут канат у борта бросил! Товарищ был вежливо пропущен на «Сан-Октавию», и прямо там он споткнулся. Пока вставал, подоспел Пако, а остальные уже куда-то смылись…

— Что вы здесь делаете? — из немного померкшего водоворота бликов и движений показалось лицо. Хуан! Почему старпом не с капитаном? Марсель молча кивнул на уложенные штабелями английские трупы и понял, что улыбается во весь рот. — Возвращайтесь на борт, месье виконт. Это всё…

А крови что-то много, это неправильно, это не нравится… Марсель пообещал себе удивляться потом — старпом Суавес без лишних комментариев подхватил его под другую руку и помог перебраться на родную палубу. Вот почему крови лучше не течь! Палубу-то потом кто оттирать будет? Явно не Фрэнсис Дрейк.

— Как-то быстро, — поделился наблюдением Валме. Показалось со страху, что он опять обращается к мачте, но мачта обернулась и ответила:

— А чего тянуть? Вообще их так мало было, дон капитан один бы всех раскидал, ну мы уж так, ради приличия…

Это его быстро накрыло, уже мачты разговаривают. Немного посидев на украденном сундуке и оттерев кровь с кинжала, Марсель убедился, что перестал путать мачты с людьми, и недовольно посмотрел на свою руку. Левая, отвалится — не страшно, хотя лучше бы кровь остановить. Вокруг переговаривались:

— Там кто-нибудь в живых остался?

— Конечно. Гребцы и вроде бы вперёдсмотрящий… Дон капитан велел ему плыть домой и докладывать, что они тут видели…

— Пусть запоминает получше, чтобы в следующий раз таких удивлённых рож не корчили!

И в самом деле, пусть возвращается. Как же враги иначе узнают, что они на море не такие уж и главные? Жаль, конечно, плыть ещё далеко и долго, но зато какой будет эффект! Подивившись собственной кровожадности, Марсель занялся жгутом, пытаясь состряпать его из пояса. Одной рукой выходило не очень.

— Потери?

— Нет.

— Раненые?

— Трое.

Диалог в лучших традициях Рокэ и Хуана, собственно, это были как раз они. Чтобы не выслушивать укоры опытных абордажников, Марсель перешёл в нападение первым и совершенно искренне заявил:

— А мне понравилось! В следующий раз в трюм не полезу, так и знайте.

— О да, вы недвусмысленно дали это понять, — заверил его дон капитан, присаживаясь рядом на бочку и отбирая недоделанный жгут. Было бы глупо спрашивать, чья кровь на Алве, определённо английская.

— Вы представляете, — заболтал виконт, заинтересованно разглядывая рану на плече, — они аж втроём попёрли, можно подумать, я такой страшный. А я их не пустил. Правда, потом немножечко пустил, но недалеко…

— Прелесть. Вообще-то вы ранены, Марсель…

— Это тоже весело, — убедил он посмеивающегося капитана и, сочтя свой гражданский долг исполненным, с чистой совестью отключился.

***

Если виконту не изменяла память, в последний раз он бредил в юношестве, когда самым глупым образом простудился под дождём и схлопотал сильный жар. В этот раз было веселее, с одной стороны, потому что насыщенное новыми впечатлениями сознание выдавало такие картинки, что и во сне не увидишь. С другой стороны — не очень приятно, и рука таки отваливается, ну да чёрт с ней, с рукой… Марселю очень хотелось досмотреть абсурдный полусон, в котором он снова спёр у Рокэ шляпу, а та превратилась в медузу, он бросил медузу в сторону, а в сундуке с сокровищами пиратов оказался папенька.

— …всегда ваш любящий сын Марсель, — услышал он свой голос и проснулся окончательно. — Господи, ну и привидится. Я что, умер?

— Вашему отцу можно только позавидовать. Любящий сын Марсель пишет письма с того света, — повернув тяжёлую, но уже ясную голову набок, Валме разглядел дона капитана за письменным столом. Кажется, виконт опять оказался в капитанской каюте. Приятненько. — Очнулись?

— Вполне… Скажите сразу, половину руки оттяпали или всю?

— Не буду скромничать, если бы вы потеряли хоть палец, я бы зарёкся лечить людей, — туманно отозвался Рокэ. — Всё на месте, можете убедиться.

Марсель не без опаски перевёл взгляд на левую руку. Целая. Повязка чуть намокла от крови, но по сравнению с тем, что он запомнил, это действительно было «чуть».

— Теперь можно? — внутрь проскользнул Луиджи, кажется, он раненым не был. Конечно, парень же торчал в трюме, как забыть… — Валме, живой?

— Живее всех живых, — убедительно сказал Марсель и неубедительно пошевелился. — Ладно, не настолько, но…

— Тогда могу поздравить с боевым крещением. Антонио рассказал, как ты их всех…

— Антонио — лапушка, хотя я бы тоже послушал. После некоторых кошмаров и не такое забудешь!

— Всего-то полтора дня валялся, — укорил Джильди, — а уже все подвиги из головы вылетели?

— Можете за это выпить, господа… — Рокэ зевнул и потянулся, чудом не содрав настенную карту. — Бутылки где-то под кроватью.

— А все вместе? — Луиджи поразительный, вроде оберегает святость капитанского приказа, а когда надо — и перебить, и настоять готов. — Мы же отбили целый чёртов корабль. Вы, то есть…

— Мы. Можно и вместе, но не раньше завтрашнего вечера, — обозначил дон капитан и вышел, оставив их греметь бутылками в собственной каюте. Марсель не был уверен, чего жаждет больше — выпить, позавтракать или расписать в огромном письме для папеньки свои подвиги. Интересно, какая была бы реакция.

— Может, правда подождем вечера?

— Ни за что. Боевое же крещение, — упрямо повторил Луиджи и протянул ему чарку. — Держи. Это надо обмыть, ты впечатлил даже Хуана.

— Что-что?! — если бы Марсель мог подорваться и сесть, именно это он бы сейчас сделал. — Прости, конечно, но как ты это определил?

— Ну… Когда он докладывал про раненых, первым назвал тебя, — припоминал Джильди, поигрывая пробкой, — и посмотрел. То есть, дольше, чем обычно.

— То есть, не как на бочонок, а как на моряка, — довольно подытожил Валме, и они засмеялись. — Ну что ж, жизнь прожита не зря! Слушай, раз уж заговорили… Я его лично не устраиваю или это со всеми так?

— Как сказать… Я здесь не так давно, чтобы всё про всех знать, но он вообще серьёзный парень, — повторил очевидное Луиджи. — Мы всем экипажем за дона капитана в бурю прыгнем, если он прикажет, но Хуан прыгнул бы первым. Немного метафорично, но ты поймёшь…

— Понял. Я, наверное, слишком несерьёзный, — подсказал Марсель.

— Дело не в этом… — Теперь у Луиджи было лицо, словно он собирается рассказать какую-то страшную тайну, но до конца ещё не решился. — Немного запутанная история, я и сам узнал случайно. В общем, мне кажется, это из-за того, что ты взялся из ниоткуда и пока не собираешься уходить. То есть… Новички на судне здесь связаны с чем-то плохим.

— Но ты-то тоже не старожил.

— Я моряк и, по сути, нанялся. Ты похож на… тебя спасли, короче, — увильнул Джильди. — Но должен признать, ты быстро ко всему привыкаешь.

— В общем, я напоминаю о чём-то плохом и при этом не внушаю доверия, — виконт собрал свою характеристику воедино и довольно улыбнулся. Выглядело увесисто и убедительно, ну и что? — А что вы там про вечер говорили?

— Да так, невинное моряцкое развлечение. Петь, пить, танцевать, — вкратце обрисовал Луиджи, и это выглядело замечательно. — Но всё-таки не сегодня. Тебе бы ещё полежать, Бласко тоже пока не порхает… И дон капитан тоже всё-таки иногда спит…

— А что, не спал? Отбились же.

— За тобой смотрел, — усмехнулся Луиджи. — Хочешь — верь, хочешь — нет… Впрочем, я бы и сам не поверил.

***

Мягко шуршали волны, размеренно разбиваясь о борт и рассыпаясь в мелкие брызги — в темноте их можно было спутать с упавшими звёздами. На верхней палубе зажгли огонь в лампах, и мачты освещались снизу, их верхушки словно пропадали в небесной мгле. Было прохладно, но Луиджи знал, что это ненадолго: на «Сан-Октавии» победы отмечали с размахом, а о провианте можно не беспокоиться, невинно ограбленный «Король Артур» оставил вдоволь пищи и вина.

Пробравшись через весёлую толпу ставших родными матросов, Джильди плеснул себе в чарку рома и собрался было пригубить, как добро вырвали из рук.

— Из бутылки, — приказал Рокэ тоном, не терпящим возражений — то есть, своим обычным тоном. Луиджи пожал плечами и принялся возиться с пробкой, а его порцию благополучно выпил капитан. — И присмотрите за Валме, мы так и не спросили, баловался ли виконт ромом…

Сзади на них что-то оперлось, потом довольно хмыкнуло и отобрало бутылку у Луиджи.

— Виконт баловался, — с некоторой нежностью сообщил Марсель. — За виконтом присматривать не надо.

— Может, хоть кто-нибудь из вас даст мне выпить? — хмуро спросил Луиджи, и все засмеялись. — Я не шучу, тут может не достаться…

— Дон капитан, — из морской мглы явился Хуан, и Джильди уже испугался, что и суровый старпом отберёт у него последнее. Старпом не отобрал. — Если вы решили не фехтовать, я заменю.

Очередная традиция на их корабле — любой праздник начинался с дружеских дуэлей, и практика, и развлечение. Суавес явно намекал на ром. Рокэ только отмахнулся, причём бутылкой, и коснулся пальцами узорчатого эфеса:

— С чего бы это? Всё в силе… Кстати, ты мне задолжал, Хуан…

Даже если Хуан ничего не должал, деваться ему было решительно некуда. Как и у любого другого члена экипажа, которому выпадал жребий драться с капитаном, у него немного вытянулось лицо и в ту же секунду просветлело.

— Я готов, дон капитан.

— Традиция? — деловито осведомился Марсель, когда они заняли выгодное местечко под бизань-мачтой. Рука виконта была перевязана, во всём остальном он казался даже бодрее обычного, чему было трудно не завидовать.

— Вроде того. Конечно, дерутся не всерьёз, хотя как выпадет… Сам понимаешь, кто бы сколько ни выпил, победить дона капитана — это что-то несбыточное. Я тоже пытался, — невольно похвастался Джильди, — было очень весело, хотя и кончилось разгромом.

— Ни в коем случае не оспариваю непобедимость дона изверга, — неожиданно серьёзно отозвался Валме, — но некоторые шрамы у него выглядят не как боевые отметины, а как настоящие шрамы. Я имею в виду, как те, которых было трудно избежать.

Луиджи вместо ответа отхлебнул из бутылки. Они все в жаркие часы на палубе снимали рубашки, подставляя грудь и спину палящему солнцу или пытаясь спрятаться от жары в тени, ничего странного в том, что Марсель однажды наткнулся на рассекающий спину Рокэ шрам, не было. Тот шрам, который и слепой заметит. Просто все знали и помалкивали, а виконт знать не мог, но не винить же человека за любопытство.

— Если какую-то тайну знают больше трёх человек, это уже не тайна, — подсказал Марсель. — А вас тут целый корабль.

— Я сам этого не видел, — ром и приятный вечер своё дело сделали, что ж, да и ничего не произойдёт, если он расскажет. — Когда меня два… уже три года назад взяли на борт, на нём не хватало матроса. Это была не формальность, один парень как раз ушёл… с «Сан-Октавии».

— Один парень?

— Ребёнок… Подросток, если не путаю, — Луиджи не путал, в своё время он выслушал про Ричарда Окделла немало нелестного от испанцев. Только при Рокэ никто ничего не говорил, и если бы не шрам, Джильди бы не поверил, что это всё было взаправду. — Давно, когда ещё не было «Сан-Октавии», дон капитан и остальные захватили английский корабль, не помню, в каком заливе. Всех убили, сделали, что положено, а там остался ребёнок. Капитанский сын. Не спрашивай, зачем его взяли с собой англичане, но наши ребята просто не могли убить десятилетнего мальчишку.

— Видимо, стоило, — проявил догадливость виконт.

— Стоило, но ты бы смог? Только потому, что ребёнок англичанин?

— Поэтому — нет. А больше повода не нашли? Как-то не очень оставлять на корабле подрастающего врага.

— Теперь это понятно, — горько усмехнулся Джильди. — Тогда не было. Ри… ребёнку было некуда податься, ему предложили выбор, но он предпочёл остаться на корабле, добраться до суши. А потом прижился и никуда не ушёл. Ходил вместе со всеми…

— И доходился, — Марсель протянул ему вторую бутылку. Кажется, ему было интереснее и интереснее. — Я одного не понимаю, ты намекаешь, что это он цапнул капитана? Как это вообще возможно? Какой-то сопляк…

— Так получилось, — одно дело — рассказывать то, о чём знали все, другое — относительную тайну. — Это правда выглядело как случайность. Спроси Хуана.

— Он меня скушает, Джильди.

— Однажды не скушает, тогда и спроси…

Кто-то запел, и они прервались. Луиджи послышалось проклятое «лей-ле-лей», но песня была другая, хотя тоже поначалу без слов. Они уже проморгали поединка три или четыре. В центре палубы остались Рокэ и Хуан, и все невольно напряглись. Дон капитан и старший помощник, преданный ему до мозга костей. Почему-то у Джильди было впечатление, что, несмотря ни на что, Суавес сдерживаться не намерен.

Так и вышло — иначе и быть не могло, если дерёшься против Алвы, в шутку ли, всерьёз ли, будь готов выкладываться на полную. Хуан атаковал первым, но это не выглядело безрассудно. Практически не делая лишних движений, старпом плавно и очень быстро сделал выпад с полушагом вперёд, смешав сразу два обманных манёвра. Рокэ улыбнулся, хотя его это вряд ли сильно впечатлило, и слегка сдвинулся влево, не поднимая оружия. Луиджи помнил, что нужно смотреть в глаза сопернику, если хочешь прочесть его движения. Интересно, у кого из этих двоих взгляд страшнее?

Испанцы фехтовали не так, как нормальные люди, они умудрялись смешивать ледяной расчёт с напористым огнём. Хуан двигался мало, но любой его жест походил на вспышку — старпом выглядел спокойным и сосредоточенным, при этом он был готов сорваться с места и перейти в прямую атаку каждую секунду. Рокэ был не то чтобы в глухой обороне, но прочитать его казалось нереальной задачей. Смотрит в глаза, не куда-то в сторону, а рука держит шпагу настолько ровно, что даже по колыхающемуся кончику лезвия не поймёшь, куда будет нанесён удар — лезвие просто не движется. Но огоньки на нём бликуют, и это, несомненно, на руку Алве. Он специально встал недалеко от ламп? Вряд ли, хотя всё может быть…

Луиджи подумал, что они затягивают с этой игрой в кошки-мышки, и в ту же секунды воздух над «Сан-Октавией» разорвался оглушительным лязгом стальных клинков. Капитан и старпом как будто перешагнули какую-то черту и одновременно ударились атаковать. Одинаково размашистые движения, одинаковый обман — каждый контролировал себя по максимуму. Что было показательнее, так это их лица — Луиджи раньше не замечал, что такая безумная улыбка бывает не только у Алвы…

Они начали драться всерьёз, все вокруг затаили дыхание, Джильди невольно унёсся в прошлое. Отрывистые, жёсткие выпады Хуана как нельзя лучше описывали его самого. Когда-то давно, наверное, год назад Суавес рассказал ему об Окделле. Луиджи до сих пор не понял, чем он заслужил такую откровенность от замкнутого в себе старпома, но факт оставался фактом — правду до конца ему рассказал Хуан.

«Дон капитан велел не убивать его. Это приказ, и приказ до сих пор не отменён. Если я когда-нибудь встречу этого человека, боюсь, мне придётся нарушить приказ…»

Звон клинков, танец двух огней, каждый из которых и жжёт, и обжигается.

«Вы знаете, что дон капитан не тот человек, которого можно застать врасплох, только если он сам этого не захочет. Это произошло из-за меня. Я был тяжело ранен в голову, дон капитан не мог отвлечься от моей раны, и Окделл подошёл сзади».

Тоже после боя. Тоже было темно. Тоже тени кружили по палубе. Вспоминает ли он сейчас? После того странного разговора Хуан ничем не напоминал о нём, про ребёнка, ударившего в спину, казалось бы, забыли. Но Луиджи чувствовал, что помнят все, все до единого, только никто не говорит, и больше всех не говорит Хуан.

Ричарду Окделлу подарили жизнь, его вырастили и научили драться на этом корабле. Луиджи ни разу его не видел и был почти рад. Конечно, лично ему Алва ничего такого не приказывал, но ему было тяжело представить себя на месте того же Суавеса: встретить несколько лет спустя и не мочь убить.

Оглушительно громкий звон. Эспада Рокэ прочертила в воздухе что-то наподобие креста (вот уж точно случайность или злая шутка), клинок Хуана откатился в сторону.

Луиджи неожиданно ясно понял, что чувствует — может чувствовать — старпом. Что по рассказам, что по собственным домыслам, Марсель ничем не был похож на того ребёнка, за исключением одного — он точно так же был спасён и продолжает оставаться на корабле. Почему Рокэ отпустил Окделла, знает только Рокэ, но Хуан определённо никогда этого не простит. И неудивительно, что в легкомысленном виконте он тоже видит угрозу.

— Марсель…

— Да?

— Что ты будешь делать, когда мы причалим?

Валме пожал плечами и поморщился, видимо, напрочь забыв о ране. Он был полностью поглощён чужим фехтованием и явно не сразу сообразил, о чём его спрашивает Джильди.

— Мы ещё не причалили, — заявил виконт. — Не торопи судьбу.

Луиджи не мог сказать, что разбирается в людях хорошо, но Марсель явно уже всё решил. Во всяком случае, для себя. Расспрашивать дальше показалось ему неприличным, и Луиджи с усилием выдрал себя из прошлого, вернувшись телом и душой на палубу ставшего родным корабля — Рокэ как раз принесли гитару.

========== 5. «Кадис» ==========

1586

Кадис, известный андалусский портовый город, не сделал Марселю ничего плохого, но всё равно о нём думалось с тревогой и тоской. Всё желание вернуться на сушу, желательно на своём материке, бережно хранимое виконтом в уголке сердца всю дорогу, словно смыло морской волной. Вот именно — смыло волной! Доплавался! Валме догадывался, что однажды ему не захочется домой, но чтобы настолько сильно — такого он не ожидал.

Команда его чувств вроде бы не разделяла. Конечно, у них там родина, у кого-то семьи, один гребец рассказывал про вышедшую замуж дочку, например. Большинство матросов пребывали в радостном возбуждении от приближающейся земли. По расчётам оставалось плыть совсем недолго, а скоро с марса покажется суша, и… И — что?

Страдая, Марсель думал, кого здесь можно подбить на сочувствие. Не то чтобы он не мог страдать один, но это как-то скучно и неинтересно. На роль благодарного слушателя лучше всех годился Луиджи, тем более, он перманентно страдал, даже если делал вид, что нет. Умница-боцман пришёл первым и сказал:

— Не знаю, что ты планируешь делать дальше, но в любом случае удачи. Дома, наверное, заждались.

Вот так вот, виконт. Вас только что ненавязчиво послали. Кажется, Джильди и сам не заметил…

— Наверное, — вежливо ответил Марсель, завязывая и развязывая пояс уже в пятый раз подряд — так лучше думалось. — Ты не очень-то хочешь домой, да?

— Так я и не дома, — напомнил Луиджи. Он рассеянно бряцал ключами от трюма и тоже не хотел видеть никаких берегов. — Многие спешат к семье, это нормально, моряки вообще любят дом… Потому что редко там бывают, я полагаю. Мне некуда идти, кроме «Сан-Октавии», но пока корабль будет в порту, на нём особо не поспишь.

— И куда ты деваешься?

— Занимаю комнату или две в дешёвой таверне. Пару раз гостил у Бласко…

Валме слушал его восторги по поводу испанских семей и думал, что зря он отказался страдать в одиночку. Стало только хуже. При одной мысли о том, что ему придётся покинуть раз и навсегда вечно страдающего, но весёлого собутыльника-боцмана, строгого не без причины старпома, немного не от мира сего, но лучшего в мире дона капитана, весёлых и отзывчивых ребят-матросов, которые учили его плавать… Год, целый год! Уплывать из дома оказалось не так тяжко, как теперь расставаться с испанским кораблём.

— Ещё раз спросишь меня о доме — стукну чем-нибудь, ей-богу, — не выдержал Марсель.

— Ты не так понял, — Луиджи примиряюще поднял руки, — я не к тому, чтобы ты поскорее уезжал… Думаешь, хочется поскорее расстаться? Конечно, нет. Сначала ты мне не очень нравился, но…

Этого было более чем достаточно. Повиснув на шее у расчувствовавшегося боцмана и хлопая его по спине, Валме лихорадочно соображал дальше. Что у него есть? Немного — ничем не обоснованное, но чрезмерно сильное желание остаться с моряками и один-единственный союзник в этом деле. Здравый смысл и логика подсказывали, что надо как можно скорее седлать лошадей и мчаться на родину, но… Для начала он немного посмотрит город и подумает ещё. Может, и придумает, как вывернуться из ситуации.

— Я к тому, — попытался продолжить Луиджи, выскользнув из объятий, — что ты можешь не спешить…

— Только что об этом подумал, — не соврал Марсель. — Есть пара мест, куда я точно должен зайти, даже если отвратительно задерживаюсь на пути домой… Не очень хочется, но сейчас это даже на руку.

Даже если бы он счёл приличным прямо просить о помощи Джильди, это бы ничего не принесло — просить прямо имеет смысл только капитана. Это одновременно самое сложное и самое простое: что ответит Рокэ, нельзя предугадать никак, значит, беспокоиться заранее тоже не о чем. Сначала и вправду стоит проведать пару соотечественников, которые либо жили в Андалусии, либо оставили для него стопочку писем. Должны были! Когда Сержа носило в Испанию сначала по церковным, а потом по любовным делам, было именно так.

— Одну-две ночи мы будем здесь, — наставлял боцман, пока Марсель заканчивал собираться. — Потом все разъедутся на месяц или два, до следующего плавания… Ты куда заспешил?

— Мм, прощаться, — пробормотал виконт. — Или просто проветриться.

— Дон капитан у себя, — без проблем угадал Луиджи. — Только ты извини, конечно, но болтай поменьше… Каждый раз, когда мы бросаем якорь, дон капитан становится немного… неразговорчивым. Его тоже не очень тянет на землю.

— Да мы товарищи по несчастью, — значит, болтать поменьше? На это он не подписывался! Ладно, на месте разберёмся, тем более, есть ещё два дня.

Сундуки, ящики и прочие радости морской жизни уже начали выгружать из трюма на палубу, чтобы потом побыстрее сплавить на сушу и облегчить корабль. Всё это добро было расставлено в самых неожиданных местах, и Марсель чуть не поломал ноги на пути в капитанскую каюту, хотя многие из этих сундуков ставил сам. Рокэ было трудно не узнать даже в светском камзоле, широкополой шляпе с пером и прочих составляющих костюма, какие виконт видел только на портретах и пару раз у себя дома. В каюте стало как-то грустно без карты на стене, со свёрнутыми флагами и бумагами, убранными в сумки компасами и чертежами.

— Слушаю вас. — Луиджи должен был предупредить, насколько «неразговорчивым» становился Алва, потому что от его голоса веяло только раздражением и холодом, несмотря на жару.

— Да я ненадолго, — от неожиданности Марсель почти стушевался. Зато разговор о всяком серьёзном точно откладывается. — Как вы думаете, индейское перо лучше вставить в шляпу или в петлицу?

Ерунда, зато не придерёшься. Не отвлекаясь от запечатывания какого-то письма, Рокэ ответил вполголоса:

— Для начала сойдите на берег, а там, если не передумаете, я в подробностях расскажу, куда и под каким углом вам лучше вставить это перо. Что-нибудь ещё?

Какие уж тут вопросы! Пробормотав что-то извинительное, Марсель как мог бесшумно отошёл.

***

В порту их встречали сначала радостно, а потом настороженно. Наблюдавший с краюшка палубы Марсель не сразу заметил перемену настроения в сухопутной толпе гуляк, зевак, женщин и рыбаков, а потом увидел, что вместе с ними с другой стороны приближается корабль. Тоже испанский и, кажется, тоже галеон, хотя Валме видел не так много этих суден, чтобы разбираться как следует. Но по сравнению с «Сан-Октавией» кораблик выглядел не просто потрёпанным — мёртвым. При ближайшем рассмотрении моряки на «Изабелле» оказались изрядно похудевшими, усталыми и больными, и как же их мало!

— Беднягам не повезло? — на всякий случай шёпотом спросил он у Хуана. Рядом был только старпом, придётся ему потерпеть — в конце концов, «месье виконт» честно помалкивает уже несколько часов, жуть какая. Оторвавшись от мрачного созерцания морских коллег, Суавес не очень понятно объяснил:

— Добро пожаловать на берег, месье виконт. Всё немного не так, как вы думали.

И действительно, всё было не так. Прибывавшие в Кадис торговые суда были по большей части именно такими — растрёпанными, побитыми и злыми. Можно было подумать, что не «Изабелле» и другим не повезло, а «Сан-Октавии» — не повезло выделяться из всей этой пёстрой несчастной компании. Марсель невольно вспомнил аханья и оханья маменьки, которая не хотела его отпускать ни на какие корабли. Моряки же, стонала маменька, моряки все тощие да больные, из пятидесяти человек возвращается хорошо если десять, штормы — смерть, еда — смерть, вода кончается, карты врут… И как он ни разу об этом не вспомнил?! Может, «Сан-Октавия» и вовсе сон?

Но это был не сон, виконт ущипнул сначала себя, потом борт — старпом посмотрел на эти жесты почти что с пониманием. Верилось с трудом. Да, они пару раз попадали в отвратительную погоду, но благодаря нечеловеческим предчувствиям опытных моряков и капитана обходили бурю по самому краю. Да, запасы еды были не вечны, но они ели много разве что по праздникам, а после «Короля Артура» провианта и вовсе прибавилось. Да, иногда кто-то ранился или заболевал… Лекаря на борту не было, как и любого другого не-моряка, зато был Рокэ, который по большей части лечил всех сам. И курс высчитывал сам… Не то чтобы Марсель совсем не следил за тем, как они плывут, но никаких заминок с тем, куда вести судно, не возникало.

Он и раньше замечал, что матросы «Сан-Октавии» молятся если не Богу, то дону капитану, но только теперь полностью осознал, почему. И сразу же столкнулся с болезненным молчанием швартующегося рядом корабля. С «Изабеллы» на них смотрели, и это очень слабо тянуло на приветствие. Вообще-то с такими лицами люди друг друга ненавидят.

— Хоть бы порадовались за вас, — ещё тише вздохнул Марсель.

— Не могут. Почти никому не удаётся выйти живыми из лап англичан, — поджав губы и тоже не повышая голоса, ответил Хуан. Виконту показалось, что старпому просто хочется кому-то это сказать, но не капитану же — а тут слушатель. — Люди не любят чужих успехов, месье виконт, особенно если не могут понять. Когда мы сойдём на берег, молчите.

Снова молчать? А тут захочешь — слова не вымолвишь! Они спускались по сходням, переносили добычу в телеги, кареты и повозки и не разговаривали. Один раз Валме чуть не врезался в чужого моряка, потому что того шатало от усталости. Они тоже устали, но никто не позволил себе сойти на землю и рухнуть, никто не был обессилен настолько.

Значит, вот чем оборачиваются атаки английских кораблей. Королеве Елизавете хорошо, она снарядила именитого пирата, обеспечила и себя, и его, сколотили ещё несколько суденышек — и пожалуйста, плывите и обогащайтесь. Марсель об этом слышал и даже слушал, но не придавал особого значения. Во время плавания стало чуть больше обидно за Испанию, только и всего. Но теперь, когда он понял, чего чудом избежал сам и чего не удалось избежать другим, стало тошно и страшно.

Все товары были выгружены, корабль — пришвартован, толпа молчала. Где-то кто-то рыдал пронзительным женским голосом, как будто жена не вернувшегося моряка. Чуть задержавшись на помосте, Марсель едва не отстал от своих и прицепился к Пако, с бесстрастным лицом шагавшего в конце отряда. Сейчас у всех были такие лица. Рокэ, Хуан и Луиджи — впереди, и они, разумеется, ни с кем не здороваются и не машут руками разношёрстной толпе.

— Там капитан Алва, — послышалось из толпы. Вперёд высунулись какие-то мальчишки, и они были единственными, кто осмелился выказать восторг. — Смотри, там же капитан Алва!

— Я, когда вырасту, сбегу из дома и пойду на «Сан-Октавию»!

Кажется, их осадили родители, и больше никто ничего не говорил. Территория порта казалась виконту огромной, больше океана, чем дольше они шли — тем тягостнее становились напряжённые и даже раздражённые взгляды.

— Демоны…

— Черти…

— Безбожники проклятые! Продали душу Дьяволу!

— Хранит их какая-то тёмная сила… Все умирают, а этим хоть бы хны!

— Отойди оттуда, сын мой, этот корабль проклят.

Этот? Этот корабль?! Марсель решил, что он бы легче перенёс оскорбление своей невесты, чем «Сан-Октавии». А конкретной невесты как раз не было.

— Кончилось, — с облегчением выдохнул Пако, когда они наконец вырвались в жилую часть города. — Видите, месье виконт, почему нас не встречают? Встречали уж, теперь предпочитают ждать дома…

Сказать было нечего, а что на это скажешь? Условившись встретиться вечером в какой-то всем известной таверне, моряки стремительно разбежались, и Марсель едва успел схватить Луиджи за локоть, чтобы уточнить название заведения. Что ж, до вечера время есть, нужно отбросить неуместную горечь после безрадостного прибытия в Андалусию и пройти стопами брата — поискать знакомых священников.

***

Католическая Лига то ли распалась, то ли нет, но поддержка испанского короля никуда не пропала. Стоило Марселю объяснить, что он беглый французский католик, душевно перекреститься и поцеловать большой палец в конце, как это обожали делать испанцы, ему открывались почти все дороги — пару раз сердобольные пожилые дамы даже накормили не очень голодного, но всегда готового перекусить виконта. Так он ближе к шести часам добрался до какого-то древнего храма в старой части города. Шансы были ничтожно малы, однако Марсель нашёл, что искал, и даже больше.

Например, во дворе в тени дерева сидел с чётками до неприличия знакомый священник. Его Валме видел у себя дома, когда они укрывали несчастных от погромов, устроенных протестантами и их союзниками. Было опасно, но как-то справились!

— Это вы, падре? — окликнул Марсель. Естественно, его не узнали, тогда он вкратце описал события тех жутких ночей во Франции и получил в ответ ошеломлённый взгляд:

— Вы, виконт? Старший сын графа Бертрама?

— Пока да, — кивнул старший сын. — Чем ещё могу подтвердить…

— Не надо, я узнал ваше лицо, — заверил святой отец и перекрестил себя, Марселя, дерево, ещё раз Марселя. — Господи, спаси и сохрани… Мы решили, что вы погибли!

— Вот отсюда поподробнее, падре, — попросил Валме и как бы невзначай уселся рядом. — Что вы делаете здесь и откуда знаете, что меня похоронили?

— Все мы во власти Господа, и это тоже воля Его, — объяснил падре, выждал положенное время и рассказал подробнее о том, как он перед отъездом, фактически — бегством, в Испанию заехал проведать своих спасителей и обнаружил семейство в горе. Горе, надо полагать, было условным, но Марсель всё равно умилился. Прошло уже около полугода, от наследника графа ни слуху, ни духу, ни письма, ни весточки.

Что оказалось ещё забавнее, папенька его всё-таки проклял.

— Я так и знал, — вздохнул Марсель, вытягивая ноги в тени дерева. Падре переспросил. — Ну, знаете, как-то раз он в шутку пригрозил, что если я не буду слать писем или пришлю слишком короткое письмо, он никогда не простит и отлучит меня от семейства. Любого из нас. Шутки шутками, насколько серьёзно граф меня проклинает?

— Боюсь, не в моих силах понять сего мудрого человека, — смутился и расстроился священник. Оно и понятно, папеньку знать надо… Валме был уверен, что отец шутит и на самом деле почти волнуется — почти.

Но падре-то этого знать не может!

— Как жаль! — взвыл проклятый виконт и примерил самое страдальческое из всех увиденных им лиц Луиджи Джильди. — Чем я могу заслужить прощение дражайшего родителя? Явно не письмом, не хватит и сотни писем…

— Христа ради, не расстраивайтесь, виконт! — Марсель послушно прекратил расстраиваться ради Христа и побледневшего падре. — Мы что-нибудь придумаем. Скажите, как тяжел грех ваш перед родителем и Господом?

— Готов искупить, — увильнул Валме. — Знаете, мне довелось побить еретиков… англичан, то есть… на испанском корабле.

— Я слышал об этом. Доблестные моряки «Сан-Октавии» раз за разом отбивают непокорных врагов, они — сильнейшее орудие божие…

Да уж, а Рокэ-то прям божие орудие номер один! Это Марсель успел проглотить. Как и то, что в порту их называли не иначе как сатанинским отродьем или морскими чудовищами, посмевшими уцелеть, когда другие тонут…

— Не стоит вам, виконт, возвращаться на родину проклятым, — предупредил падре и сделал Марселя по-настоящему счастливым, но надо было держаться и не плясать. — Если сей богоугодный корабль отправится ещё раз против непокорных, сдюжите ли вы…

— Сдюжим! — случайно перебил священника Валме. — То есть, простите, падре… и прости, Господи. Вы считаете, я могу борьбой с англичанами искупить свой грех перед семейством?

— И парой объёмных писем, — дополнил этот замечательный человек. — Одна прихожанка, кроткая прелестная девушка, отправится на нашу с вами родину… Напишите прямо здесь, и я отправлю письма вместе с ней. Я уверен, виконт, весть о том, что вы живы, обрадует графа и всю вашу семью, и даже если они против вашего плавания… — Падре неожиданно подмигнул. — Вы займётесь богоугодным делом.

Было немного неловко обманывать священника, но Марсель не произнёс ни одного лживого слова. Папеньке он напишет с превеликим удовольствием, хотя и не без труда. Расскажет всё, как было, и немного опередит события… Скажем, на месяц. Должен же он отдавать долги за спасение своей жизни великодушным испанцам? Конечно, должен, это граф обязательно поймёт! Да и Марсель ещё своё не отматросил, между прочим…

Выходка казалась ему то безумием, то нелепостью, но возвращение домой нужно было отложить во что бы то ни стало. Ни сам виконт, ни его семейство не были готовы к таким переменам! А если что-то пойдёт не так, что ж, французские флотилии тоже ничего… Скажи кто Марселю год назад, что он будет выстраивать хитроумный план, как сбежать с суши, он бы лично этому человеку физиономию набил. Дескать, что за ерунда, ради чего можно бросить сухость, тепло и устойчивую кровать, не говоря уж о вкусной еде и милых девушках, которых ни на одном приличном корабле не видать?

Получив в соборе бумагу, чернила и перо, виконт ещё раз взвесил все «за» и «против», довольно хмыкнул и принялся писать.

***

Название таверны вылетело из головы. Марсель честно заходил в каждую попавшуюся, но никого с «Сан-Октавии» не встретил. Небо уже начинало светлеть, когда он безнадёжно ткнулся в очередную распахнутую калитку и угодил прямо в объятия Луиджи, уже давно и успешно отмечавшего прибытие в Кадис.

— Марсель! — боцмана немного повело, но он удержался на ногах. — Мы уж подумали, ты домой умчался…

— Ещё чего, — возмутился Валме. — Я вас искал, как проклятый, — вот это каламбур. — Слушай, вы насколько, гм, бурно празднуете? Если я затею серьёзный трезвый разговор…

— Дон капитан не здесь, — либо Джильди очень проницательный малый, либо у него опять на лице всё написано. — Можешь поискать его в порту. Но сначала выпей…

— Нет, спасибо, я так до утра не встану. Хотя уже утро… Надеюсь, — не удержался Марсель, — мы с вами ещё выпьем потом.

Понял Луиджи или нет, уже не узнать — разбирая дорогу в потихоньку светлеющем городе, Марсель отправился к морю. Моря оказалось много, и он заблудился сразу же. Прелестные домики с яркими разноцветными крышами, скрипучие калитки, ухоженные цветы, всё это было замечательно, но пройти в нужную сторону не помогало никак. Валме удалось попасть в порт только благодаря тянущимся туда рыбакам — в это время они как раз выходили в море с пугающего вида и размера сетями и удочками. И действительно, порт Кадиса не спал: рыбацкие лодки, торговые судна, пара-тройка боевых галеонов, выделяющаяся из всех родная «Сан-Октавия», несколько кораблей на рейде, на одном какое-то движение, на другом — мёртвая тишина. В порту стоял запах водорослей и рыбы, и Марсель помнил, что когда-то давно — год назад — его тянуло зажать нос надушенным платком и убежать куда-нибудь, где пахнет розами, мимозами, чем угодно, только не этим. А сейчас он дышал полной грудью и по-настоящему боялся, что может потерять этот аромат.

Чуть восточнее толпа рассветных моряков редела, начинался относительно пустой кусочек берега. Влажный холодный песок, колючие камушки и сырая галька — что может быть приятнее! Пока один из этих камушков не впивается в ногу, раздражая не меньше, чем гвоздь в сапоге. Разувшись и немного об этом жалея, Марсель побрёл куда глаза глядят, изо всех сил запоминая, как выглядят простые моряцкие радости. Хотелось бы сказать о плохом предчувствии, но предчувствий не было никаких — душу заполняла рассветная прохлада, запах моря, привкус соли и больше ничего.

Наконец-то знакомая фигура обнаружилась впереди, и виконт прибавил шагу, то есть, попытался — босые ноги привыкли к доскам на палубе и даже к шершавым канатам, по которым приходилось лазать, но не к гальке на берегу. Старый подслеповатый рыбак с седой эспаньолкой слабо, но убедительно жестикулировал удочкой, стоя одной ноге в своей лодке, и рассказывал что-то про замечательный улов — Марсель не совсем понимал суть из-за неважной артикуляции говорящего и местного диалекта. Зато в очередной раз убедился, что простые крестьяне занимают в сердце дона капитана куда больше места, чем какая-нибудь сухопутная знать: Рокэ слушал рыбака внимательно и как будто с теплотой. К тому моменту, когда Валме наконец доковылял по камням, старик уже заканчивал эпопею о рыбе и, не заметив пополнения, отталкивался веслом от дна.

— Итак, — Алва обернулся так стремительно и вместе с тем буднично, как будто ждал его тут часа три с половиной, не меньше, — насколько же сильно вы хотите остаться на корабле, если пришли сюда мёрзнуть, натирать ноги и разговаривать со мной?

— Если бы я знал, что так будет, — простонал Марсель, не выдержав и злобно тряхнув ногой. Камешек улетел в воду, оставалось ещё штук… много. — Они цеплючие, камни эти!

— Прямо как вы.

— Меня можно отряхнуть, если прикажете, в любую минуту.

— Будьте честны с собой, Марсель, вы на борту хоть раз меня послушались?

Действительно, так с ходу и не припомнить. Не дожидаясь очевидного ответа, Рокэ повернулся и пошёл куда-то вперёд, по щиколотку в воде, держа сандалии в левой руке. Марсель тоже хотел, но на берегу всё-таки песка побольше… Какое-то время шли молча, тихо шуршала вода.

Начинать разговоры надо правильно.

— Меня отец проклял, — пожаловался Марсель.

— Нет, меня, — меланхолично ответил Рокэ. Вот и спорь с ним.

— Да что вы говорите… — Камушек снова впился в мизинец, и это было ужасно подло с его стороны. Чертыхнувшись раза три с половиной, виконт закатал брюки до колена и тоже сполз в воду. — И за что?

— Вариантов множество. Может, за то, что я не верю в Бога и в десять лет об этом прямо сказал. Может, за то, что в семнадцать сбежал из дома и три года где-то плавал. Выбирайте, что нравится…

— Мне из этого ничего не нравится. То есть, как причина проклятия.

— Мне тоже, но, наверное, он сделал это ещё раньше, — задумчиво сказал Рокэ, щурясь на розоватое светлеющее небо. — Насколько мне известно, в других дворянских семьях никому не приходило в голову с ранних лет кормить наследников разными ядами, чтобы выработать иммунитет.

— Жуть какая, — не покривил душой Марсель. — Но это вроде как полезно? Может быть…

— Кому как. Мне не повезло. Проклятие заключалось в том, что отец никак не хотел это признавать, несмотря на то, что мой организм отвратительно реагировал на его любимые отравы, — таким тоном рассказывают либо историю сотворения мира, либо неинтересную сплетню, но не свою биографию. — Вас так интересуют семейные драмы?

— Теперь да. Рискну предположить, что вы не единственный ребёнок в семье…

— Не единственный, но это ни на что не повлияло. Старшие братья, наверное, смакуют яды, как вино.

— А у меня младшие есть, — Марсель попытался вызвать у себя хоть капельку сентиментальности, но домой всё ещё не тянуло. — И я очень стараюсь по ним скучать.

— А я нет, и у нас это взаимно, — обрадовал дон капитан. — Если вы пришли утешать мою грешную душу, то не надо. Ненавижу…

— Вовсе нет, — и это не было ложью, пришёл он за другим, однако теперь не утешить душу казалось Марселю просто неприличным. Только утешать надо аккуратно, а то утопит же. — Экипаж заботливо предупредил, чтобы я укоротил язык. Я не умею, извините. Да и вы вроде не против поболтать…

— Вроде, — эхом отозвался Рокэ. Лицо оставалось бесстрастным, почти каменным, только голос тише, чем обычно — или это так кажется из-за перешёптывающихся под ногами волн? — Надо же чем-то заниматься до утра. Очень жаль, что к родителям и королям не принято приезжать пьяным. Его Величество Филипп во всех отношениях неплохой монарх, но если он чего-то не одобряет, последствия могут быть неприятны. Вы ещё не заскучали?

— С вами? Серьезно?

Капитан только хмыкнул и пошёл дальше. Комплимент и вправду вышел сомнительный: Марсель привык к корабельному веселью, внеплановым сбрасываниям в открытое море, выматывающим душу урокам испанской грамматики и прочим радостям жизни, включая абордаж, но суша, эта проклятая суша словно отрезала их от всего, что было раньше. Он ещё мог пережить заливающего горе вином Луиджи, на крайний случай — грустящего себя, но не Рокэ, который делает вид, что всё как обычно.

Под водой что-то шевельнулось, и виконт, опустив глаза, увидел очаровательного крабика. Очаровательный крабик тоже решил познакомиться и, разогнавшись, со всей силы врезался клешнёй в левую ногу Марселя.

— Ах ты абордажник проклятый! — заорал Марсель и чуть не свалился в воду целиком, пытаясь отбиться. — Рокэ, я не вам.

— Почему это? — Алва заинтересованно обернулся и застал подводное сражение в самом разгаре. — А, вы никак не привыкнете к морской живности…

— Ну к вам же привык, — шарахнул правду-матку Валме. Ладно, хоть усмехнулся, уже прогресс! — Разговоры разговорами, но куда мы идём? По направлению к восходу солнца? Очень трогательно. Кстати, клешня этого… краба похожа на шпагу Хуана.

— Возможно.

— Вы даже не посмотрели!

В глубине души Марсель уже приготовился к тому, что его швырнут купаться, и задержал дыхание, но глупость прокатила успешно: дон капитан не стал скорбно вздыхать и воздевать очи горе (а было бы такое зрелище!), но скосил глаза на злополучного краба. Потом закатал рукава, нагнулся и выловил, посадив на ладонь.

— Даже если вы сказали глупость, чтобы её сказать, — заметил Алва, — эта клешня действительно напоминает шпагу Хуана.

— Вот видите, — пустячок, а приятно. — Расскажете ему об этом, ладно?

— Ни в коем случае, — краб был отпущен на волю, агрессивно булькнул с морского дна и зарылся в песок. Ярко-розовый с оранжевой каймой неровный диск медленно поплыл из воды наружу, озаряя прибрежные волны и раскрашивая их в радостные утренние цвета. Марсель прищурился — солнце било прямо в глаза, и на фоне этой вспышки силуэт капитана казался ещё больше похожим на статую, чем обычно. Рокэ обернулся. — У вас будет возможность рассказать самостоятельно, и не одна.

— То есть?.. — ошалел виконт. — То есть, я могу остаться? Вот так вот просто?

— Я сказал это в самом начале… Вы пришли сюда, зная, что лучше этого не делать, пострадали от морского краба и ни разу не пожаловались во время своего первого плавания. Здравомыслящие капитаны, к каковым я нескромно отношу себя, такими моряками не разбрасываются.

— Но я не моряк, — сорвалось с языка. — Никогда им не был…

— Вы им стали, Марсель. Поверьте моряку, — неожиданно искренне подмигнув, Рокэ развернулся и медленно пошёл к берегу, на ходу приводя в порядок рукава рубашки. Получилось, чёрт возьми! Будь что будет, только на «Сан-Октавии»! На радостях Марсель крикнул вслед:

— Скажите ещё, что я вас хоть немного повеселил, и это будет лучшее промозглое утро в моей жизни!

— На краба не наступите, — снисходительно откликнулся Алва, и в следующую же секунду виконт почувствовал, что нога врезалась во что-то острое. Крабу было не до сентиментальностей: краб жаждал мести.

Комментарий к 5. «Кадис»

https://vk.com/the_unforgiven_fb_re?w=wall-136744905_3010 (атмосферные морские фотули, дубль два)

========== 6. «Te Mando Flores» ==========

1586

Солнце уже не высоко, но ещё не низко, самое время для важного разговора. Его Величество как будто весел — скорее всего, всё пройдёт как обычно, но лучше быть начеку. Всегда лучше, а с королём — особенно.

— Как вы находите мой сад, герцог? Здесь приятно, когда нужно спрятаться от жары.

— Полностью с вами согласен, ми примо.

— Верю, — усмешка не портит стареющее лицо, придаёт то ли смелости, то ли жёсткости. — Вы всегда предельно откровенны, значит, это не комплимент саду…

Не всегда и не со всеми, а быть откровенным не значит рассказывать всё, молчать тоже можно искренне. Король задумчиво вглядывается в зелень. Любовь к природе умиляет, но что ваши деревья и кусты в сравнении с морем?

— Скажите, герцог, вы в настроении слушать очевидную похвалу или очередную просьбу?

Вот так-так, чем это мы заслужили такой вопрос? Его Величество довольны, а по лицу не скажешь.

— Ми примо, когда меня в последний раз видели в настроении что-либо слушать, это было явно не на суше, — когда король шутит, лучше тоже пошутить, не оценить по достоинству чувство юмора монарха — смертный приговор. Раньше Филипп улыбался свободнее, годы берут своё.

— Помню, помню, вы здесь не очень-то разговорчивы… Ставлю на неприятные воспоминания, впрочем, не мне судить.

— Земля сковывает, государь, — вот именно, что не вам, но не скажешь же такое. — Вы часто выходите в открытое море?

— Разве только по делам, не успеваю насладиться просторами.

— «Сан-Октавия» с радостью вас примет.

Очередная тяжёлая улыбка. Его Величество ещё не стары, но ходить тяжеловато — болезнь или просто усталость? Впрочем, вторая может доконать не хуже первой.

— Я рад слышать о каждом успехе вашего корабля, — Филипп заговорил серьёзно, по привычке угрюмо сдвинул брови. Лучше отставать не на два шага, а на шаг, хотя всё равно этот сад бесконечен. — С тех пор, как вы согласились на моё предложение, герцог, нам стало легче жить… Я говорю о деньгах, как бы прозаично это ни было. Можно понизить налоги и хоть немного успокоить людей. Эти войны стали требовать слишком многого. Я прочёл ваш последний отчёт перед обедом. Противник был слаб?

— Слаб, вы всё поняли верно. Не хочется лишний раз об этом напоминать, но, окажись на месте «Сан-Октавии» какая-нибудь «Изабелла», мы бы остались без этих денег.

— Надо смотреть правде в глаза… Думаю, это умение в чём-то нас с вами объединяет. Да, любой другой корабль живым бы не вышел даже из такой схватки. Почему?

— Я говорил вам, ми примо, и другим капитанам, что не стоит скупиться на корабельную охрану. Чем больше среди матросов обученных бойцов, тем больше шансов выжить самим и довезти груз.

— Но вы знаете, что и бойцы, и лекари обходятся дорого и занимают место на судне.

Вот поэтому на «Сан-Октавии» все сами себе бойцы и лекари… Ни одного лишнего человека, и каждый может постоять как за себя, так и за корабль. Пожалуй, это озвучивать уже не стоит.

— И у «Сан-Октавии», несомненно, самый лучший капитан, — подмигнуло величество, трогательно-то как… — Разногласия при дворе были и будут всегда, но разумные люди не могут не признавать ваших талантов.

— Ваше Величество слишком великодушны. Я делаю не больше, чем любой другой моряк.

— Но я с вами не согласен. Готов принять, что как капитан вы равняете себя с «любым другим» моряком, но не как один из моих лучших грандов…

Хороший король, работящий, служить такому — одно удовольствие, но некоторые вещи приходится терпеть. Всегда и везде, не только с монархами. Но Филипп — это хорошо, Филиппа можно убедить, что стране необходимо отражать неприлично частые набеги англичан и думать не о греховности грабежа, а о пополнении казны. В порту обо всём знают и шарахаются, как от Сатаны, хотя что Бог, что Сатана, одна суть — не существует…

— Увы, все мы стареем, приближенные гранды покидают меня один за другим. Вы знаете, я доверяю дону Алваро многое, а он меня не подводит, но всё рано или поздно приходит к концу. Приходится думать о том, кто займёт чьё место, сильно заранее.

— Вы дальновидны, ми примо.

— Пустой комплимент, но вы обязаны. Я хочу сказать, герцог, что ваш уцелевший старший брат не устраивает меня в качестве государственного деятеля… Он слишком вспыльчив и редко обдумывает свои действия.

Почему же? Рубен всегда обдумывает. После того, как разрубит тебя пополам.

— Не могу судить, ми примо. Мы нечасто видимся.

— Недавно мне снова пришлось отозвать дона Рубена из Нидерландов. Беспорядки растут, а он их как будто усугубляет. Впрочем, результат есть, но цена ужасна. Я это к тому, что при дворе ему не бывать, во всяком случае, в качестве моего помощника. Вы будете хорошим дипломатом, герцог.

Будет он, как же… Из двух зол выбирают меньшее. Дипломатия или Рубен? Лучше «или».

— Ваша воля, государь, но вы упоминали какую-то просьбу.

— Вы уже дипломат, — монаршая улыбка блеснула на солнце. — А просьба как просьба, ничего необычного, мне даже неловко вас просить — так, скучное занятие… Но припоминаю ваши слова, что на море не соскучишься. Это же ваши слова?

— Если выбирать между мной и тем же отцом, вероятнее, что мои.

— Значит, слушайте… Наши друзья-католики из Плимута прислали план ухода кораблей на ближайшие полгода. Более того, нужно кое-кого безопасно доставить туда, и я не вижу варианта лучше «Сан-Октавии». По дороге вы, скажем, случайно столкнётесь вот с этим судном… — Палец с дорогим камнем указывает точнёхонько на середину слова. — Как пираты. Нам пока рано ввязываться в открытый конфликт. А затем отдыхаете в порту как купцы, насколько я помню, вашему экипажу не впервой. Какие-то сомнения? Я так и не научился понимать ваше лицо…

— У вас есть заботы поважнее моего лица, ми примо. В каком состоянии будущая Армада?

Монарх поджимает губы и комично ведёт плечом. Прелестная привычка, ничего не скажешь, но ответ, похоже, будет «в зародыше».

— Всё не так плохо, хотя вас, конечно, не хватает. Мы обучаем матросов и гоняем командный состав, корабли строятся быстрее, чем вы успеваете грабить англичан… Но всё же, герцог?..

— Это больше похоже на предчувствие, но не стоит оставлять некоторые города без защиты. В портах стоят одни рыбаки да торговцы. Осмелюсь предположить, что Эль Драко не обойдёт вниманием Кадис.

— Почему именно Кадис? И с чего вы взяли, что он приплывёт раньше?

— Я бы на его месте так и сделал, ми примо. Слухи быстрее ветра, в Англии наверняка уже знают о наших планах. Если они вправду хотят завоевать превосходство на море, то пошлют своего знаменитого пирата… Или он отправится сам.

— Фрэнсис Дрейк… — На стареющем лице монарха пролегает морщина раздражения. Воистину королевское самообладание — испытывая ненависть к чужому моряку, ограничиваться одной-единственной хмурой морщинкой… — Не удивлюсь, если он не первый, кого так использует королева.

— Первый или нет, он тот, кому удалось выстроить вокруг пиратства множество мифов. Они живут уже сейчас. Большинство — выдумка ради эффекта, но рано или поздно пиратство превратится в отдельную культуру, государство не сможет их контролировать, и начнётся новый виток вражды.

— Надеюсь, вы это пока не планируете, герцог!

— Шутите, ми примо… Этим займутся оборванцы вроде Дрейка и его верных псов, у которых нет родителей-дворян и пыльного наследства. Тем более, вы не требуете больше половины, людям хватает.

— А вам, как обычно, чужого не надо… Состав не изменился?

— Немного, но позвольте сначала спросить, кого мы подвезём.

— Как вы помните, наши верующие в Англии нуждаются в поддержке, — сухо как-то, неужели сейчас придётся молиться? Нет, пронесло… — Пара человек из бывшей Католической Лиги. Вы уходите от ответа, герцог?

— Ни в коем случае, ми примо… — Разозлил монарха — кланяйся, а то как сошлёт в Нидерланды… — Очень удачно, наш пассажир как раз найдёт с ними общий язык.

— Кто он? Опять подобрали на берегу?

Как хорошо, что Валме католик. Похвалить его за это, что ли?

— Французский виконт, направлялся в Испанию поддержать свою веру, попал в шторм. Больше никого к нам не прибило, виконту очень повезло, — не забыть сказать Марселю, что он вёз не сыры, а Библию. Много маленьких Библий!

— Он не желает возвратиться на родину? — удивлённый король — это забавно, особенно Филипп.

— Не припоминаю, ми примо. Виконт желает завершить начатое, поскольку Лига распалась, он будет рад помочь нашим братьям по вере в Англии.

— Я заинтересован… Может быть, удастся привлечь вашего пассажира к восстанию, — задумчиво поджал губы монарх и продолжил бормотать вполголоса, как делал, когда рассчитывал про себя. Извини, Валме, из огня да в полымя. Впрочем, всегда можно вернуться домой, если дом есть. — Ладно, с этим я поторопился, но обязательно передайте своему виконту, что во имя Бога и истинной веры я готов принять его службу, ежели будет изъявлено такое желание.

Конечно, во имя Бога и подданство сменишь. Его Величество всегда придавали слишком большое значение вере.

— Обязательно, ми примо.

Этот сад не закончится никогда. Куда лучше, когда монарх предлагает встретиться на рыбалке, которую столь же трепетно любит, как эти очаровательные зелёные кусты.

— Дон Рокэ…

Даже так? Слишком душевно для деловой беседы. Сейчас Филипп скажет либо про женитьбу, либо про отца, либо про Бога. В следующий раз надо бы настоять на рыбалке, там короля не заносит… И можно отвлечь от разговора. Утопить кого-нибудь, например.

— Ваше Величество?

— Он всё видит, — тихо и задумчиво говорит король. Глаза в глаза, смотри и слушай. — Еретики за всё ответят на том свете, но и мы не можем сидеть сложа руки, как верные сыновья Его. Я искренне рад, что ваша вера придаёт вам сил бороться. Вся кровь, что на ваших руках, в угоду Господу.

Почтительно склонить голову и приготовиться молиться, в этот раз бежать некуда. Конечно же, вера в то, чего ты никогда не видел, придаёт сил. Вера, а не собственные руки, собственные глаза, собственный корабль. И кровь еретиков, без сомнения, отличается от прочих, иначе бы их нельзя было резать. Каково милосердие!

— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё…

Терпи, это почти конец. Слова вбиты на всю жизнь, но за ними по-прежнему ничего нет.

— Да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земле, как на небе…

Эта короткая, эта даже нравится. Мелодично, можно было бы спеть под гитару, но за такое, как говаривал отец, сожгут. Что там Луиджи говорил про атеистов и евреев? Наказывают не тех, кто верит или не верит. Наказывают тех, кто не умеет вовремя замолчать. В этой стране не выжить без креста, и с этим ничего не поделаешь.

— Аминь.

— Аминь.

***

Луиджи проснулся от изысканного французского ругательства, раздавшегося прямо у него над ухом. Испанская сиеста — дело заразное: даже если у тебя нет привычки спать после обеда, все равно приляжешь за компанию и очнешься вечером. Как выяснилось, это правило не распространялось на Марселя: Джильди успел заснуть и проснуться, а виконт все еще скрипел пером и зубами — через раз.

— Стих не дается? — участливо спросил боцман, не удержавшись от зевка.

— Хуже, — Валме развел руками, милейшая привычка, — письмо на родину. За почти месяц я так и не удосужился его сочинить, хотя начинал… Вот как бы ты сообщил своему батюшке, что плюешь на возвращение домой и уходишь в море? Я уже пятый раз переписываю.

— Мой отец был капитаном корабля, Марсель, если бы я сказал обратное…

— Ой, прости. Тогда спи дальше.

Спать уже не хотелось. Опершись на локоть, Луиджи мельком осмотрел комнатушку, которую они поочередно оплачивали средствами из награбленного на «Короле Артуре». Ничего, кроме кружевных занавесочек, не цепляло глаз. Жарящее солнце оставило после себя только отблески света и духоту, где-то за окошком жужжала то ли облагороженная муха, то ли опростившаяся цикада.

На первом этаже тоже просыпались и начинали весело переговариваться. Кто-то цокал копытами, кто-то засмеялся, радостно закудахтала хозяйка заведения, встречая гостей. Марсель всё скрипел. Вообще Луиджи прекрасно понимал его нежелание возвращаться домой, хотя и не знал, что перевесило — приобретённый на «Сан-Октавии» моряцкий опыт или что-то неладное на родине. Так или иначе, дома бы Валме точно не узнали — перед глазами стояло утро, когда Рокэ без объявления войны прыгнул в воду и вернулся с бессознательным полноватым незнакомцем, который потом упрямо завивал волосы еще неделю и смотрел на матросов с брезгливо поджатой губой. Надо отдать должное, виконт очень быстро преодолел все свои стереотипы, а потом и вовсе влюбился в экипаж. Теперь стройный подтянутый кавалер с убранными в высокий хвост выгоревшими волосами думал только о том, как остаться на судне, и это поневоле восхищало.

— Дырку просмотришь, — беззлобно огрызнулся Марсель, покусывая кончик пера. — Я вам целый нужен, если нужен, конечно.

— Дон капитан сказал, что нужен, а ты еще сомневаешься.

— Только не говори ему, утопит!

— Кого утопить?

Последняя реплика раздалась уже с порога — Рокэ в слегка запыленном дорожном плаще бросил на край кровати шляпу и следом себя, заставив боцмана немного потесниться.

— Вы быстро, — недоумевал Луиджи. Обычно они простаивали в порту от полутора месяцев, ожидая, когда капитан уладит государственные и семейные дела.

— Если для вас месяц непрерывного общения с отцами и монархами — это быстро, могу только позавидовать, — отмахнулся Алва, созерцая потолок. Он выглядел уставшим, но хотя бы живым, а не как обычно по прибытии. Луиджи слез, не желая оказаться полностью скинутым на пол. — Что тут нового?

— Я грёб, — объявил Марсель, смахивая бумаги со стола. — Теперь я умею грести. Я молодец?

— Несомненно. А вы гребли, Луиджи?

— Пару раз пришлось… Но Марсель ловил рыбу, а я помогал чинить чью-то лодку. Как она уцелела, вообще непонятно, но вроде залатали.

— Не расстраивайтесь, скоро придётся грести ещё, — утешил капитан и бросил взгляд сначала на стол, потом на шкаф. — Вы настолько меня не ждали, что здесь даже нет вина?

— Когда вы в последний раз вернулись, то попросили не вино, а шпагу и кого-то, кого можно заколоть, — Джильди постарался быть любезным.

— В этот раз обошлось без брата и дурацких дуэлей по дороге туда, — объяснил Рокэ. — Тем не менее, кто-нибудь из вас хочет составить мне компанию этим вечером?

— Не тянет напиваться по такой жаре, — а ещё он обещал заглянуть к очаровательной дочке рыбака, но об этом говорить не хотелось.

— Вы говорите, напиваться? — встрепенулся Марсель. — Я готов. Дамы будут?

— Одна в комплекте со своим мужем, остальные — все, кого найдёте, ваши. И если вы сорвались на улицу покупать себе рубашки, захватите заодно какие-нибудь цветы.

— Любые? Впрочем, положитесь на меня, — Луиджи поймал себя на том, что смотрит на опустевшее кресло, а Марселя уже как ветром сдуло, и кричит он из коридора. — Что я, цветов не покупал, что ли?..

— Готов поспорить, ты давно их не покупал, — вполголоса пробормотал боцман и занял кресло. Бумаги под столом валялись в беспорядке, ничего личного в них явно не было, а единственную важную тетрадку Валме либо убирал в сумку, либо держал при себе, впрочем, при любом удобном случае предлагая почитать. По-французски, а затем — по-испански. — Когда мы отчаливаем, дон капитан?

— Дня через… три, — Рокэ заразительно зевнул и начал лениво расстёгивать камзол, потом бросил на середине. — Спешите, Луиджи?

— Как всегда.

— А вот не спешите. Бланка — чудесная девушка, и отец у неё — добрая душа.

— Откуда вы всё время всё знаете?! — едва не взвыл боцман. — Я даже не намекнул!

— Во-первых, — дон капитан сбросил левый сапог, не делая ни одного лишнего движения, — у вас всё написано на лице. Во-вторых… — Правый. — Я в этом городе знаю больше рыбаков, чем аристократов, и по пути пообщался с отцом вашей подруги. И вот что, Джильди, если я ещё раз услышу страдальческие стенания по вашему прошлому, «Сан-Октавия» уплывёт без боцмана.

— Почему ваше утешение похоже на угрозу?

— Потому что я угрожаю. Изгнанием. Идите отсюда, живите и любите, а мне дайте поспать в одиночестве, — велел Алва и закрыл глаза. Зная, что настаивать на чём-либо после этого чревато последствиями, Луиджи послушно вышел и спросил у хозяйки, в какую сторону пошёл Марсель. Цветы… Какие цветы понравятся Бланке?

***

Надо было последовать примеру Рокэ — выгнать всех из комнаты и из дома в целом, запретить приближаться под угрозой выстрела и спокойно поспать часа два, но Марсель потратил эти два часа на сногсшибательную беготню по городу. Цветы он оставил на последний момент, а вот с рубашками оказалось туго. И не потому, что в Кадисе не шили рубашек — шили же! А потому, что кое-кто напрочь отвык от приличной одежды. Вот так виконт Валме поймал себя на том, что смотрит на расписную оранжево-розовенькую рубашечку в цветах восходящего солнца, а она ему не нравится.

Пришлось позаимствовать у знакомого мелкого дворянина, который ошивался тут две недели, яро веровал и крестился, а ещё показывал Марселю, где здесь пьют и танцуют. Убивая утро и день на рыбалке, которая не только помогла до конца освоить морское искусство, но и обзавестись новыми знакомыми, вечера виконт предпочитал коротать по-старому.

— В конце концов, — сказал он себе, расправляя манжеты, — жёлтенькое — тоже мило.

— А я тебе о чём, друг, — заверил этот жизнерадостный испанец и от души хлопнул по спине. — Настоящий тореро!

С какого краба он теперь тореро, Марсель выяснять не стал. Если он сейчас явится в рубашке и без цветов, Алва точно передумает брать его с собой. Цветочницы не подвели — все на месте. Избегая тех, от которых ему пришлось бежать через окно, Валме с горем пополам справился с поручением и предстал перед капитаном уже с букетом, когда адски горячее испанское солнце сделало вид, что уходит спать.

— Это вам, — Марсель попытался галантно махнуть букетом в Алву, но было слишком смешно.

— Вы бы ещё в зубах его принесли, — Рокэ явно успел куда-то удрать, переодеться и вернуться, потому что из утомлённого солнцем и дорогой государственного деятеля превратился в нормального человека, собирающегося развлекаться ночь напролёт. Правда, без красивой шляпы и всяких положенных по титулу колец. — Ищете побрякушки? Они в столе, могу поделиться.

— Это подозрительно, ещё чего! Вы без колец собираетесь, а я выделяться не хочу… То есть, хочу, но не таким образом.

— Мы же не во дворец едем, хватит с меня этих дворцов. Уверен, что за месяц моего отсутствия вы успешно обошли все таверны Кадиса, значит, должны были заметить, что тут так не одеваются.

— Одеваются, — заупрямился Марсель. — Один раз я видел графа. Между прочим, мой земляк.

— Так вы не местные, — снисходительно объяснил Рокэ, придирчиво рассматривая букет. — Неплохо… Вас не придётся знакомить.

— А, так мы этих ищем? — немного обалдев от этой новости, Валме на автомате продолжил собираться. Брать-то нечего, кроме денег, а волосы завивать теперь казалось как-то… неправильно. Да ну их, эти кудри, и так хорош!

— Этих самых, — подтвердил дон капитан и небрежно провёл рукой по волосам. Если это было «причесался», Марсель снова приготовился завидовать. Прекрасно выглядеть без вмешательства слуг и прочего — преступление, но, видимо, Рокэ и вправду можно всё. — Солнце сядет, тогда и пойдём, а вы пока подумайте, действительно ли хотите напиваться. Земля расстраивает, я рассчитываю сегодня допиться до такого состояния, чтобы увидеть какого-нибудь чёрта. Или Бога, без разницы.

— Без разницы ему, — восхитился Марсель. — То есть, на корабле это было не то состояние?

— У меня — нет. Так готовы?

— Более чем!

***

Te mando flores que recojo en el camino

Yo te las mando entre mis sueños

Porque no puedo hablar contigo

Песенка оказалась популярной — пока они курсировали от таверны к таверне, Марсель услышал её уже раза три и успел выучить. С каждым разом слова становились чётче и понятнее, и он попытался перевести.

— Я посылаю вам цветы, — забормотал он себе под нос. — Которые… э-э…

— Собранные по пути, — подсказал дон капитан. — На родину потянуло? Если нет, вернитесь в Испанию, вас поймут неправильно.

— Да я для себя, — Марсель уже и забыл, что можно не переводить каждое слово, а просто понимать. Вот это каша в голове, хуже только попытка написать письмо папеньке.

— Кажется, нам сюда. Ваш знакомый граф Лансар, — Рокэ кивнул в сторону распахнутого окна шумной таверны, во дворе пели и плясали, внутри — тоже, и как он там разглядел человека, непонятно. — Цветы?

— Держите… В целости и сохранности.

Te vuelves a ir

Y si de noche hay luna llena

Si siento frío en la mañana

Tu recuerdo me calienta

Воздух, ночь при полной луне, тёплые воспоминания… Романтично! Но про цветы кончилось, а жаль, та часть Валме нравилась больше. Алва обещал напиться до чёртиков, но пока даже не начинал, а вот виконт в поисках интересной или хотя бы доступной дамы нашёл и интересное, и доступное вино. Три штуки в бокалах. Не так уж и много, но атмосфера располагала к стихам!

— А я вам давал почитать…

— Не давали, но я почитал.

— Точно, вы же спёрли мои записки. Но я имел в виду новое, — на языке вертелся незаконченный шедевр. — Знаете, там начиналось — «как страшно враз отринуть всё былое». Теперь я думаю заменить на «как радостно отринуть всё былое». Что скажете?

— Скажу, что теперь мне нравится больше, — заметил Рокэ, мимоходом отбирая у него сначала бутылку, потом девушку, а затем оставляя обеих и проскальзывая внутрь таверны. — Страшиться чего-то нового — глупо, а оптимистичный подход идёт вам куда больше. Добрый вечер, господа…

Знакомые и не очень господа обернулись, чтобы радостно их приветствовать. Песня уже перешла первый припев и близилась ко второму — пели хором, везде, отовсюду, пели радостно и пели грустно, у каждого — свои ассоциации. Не особо чувствуя себя лишним, Марсель прицепом проследовал за Рокэ к следующей компании развесёлых знакомых, думая, какую бы из во-он тех красоток попросить о поцелуе. А лучше, как делают испанцы, не просить, а сразу целовать. Хорошая страна, и гулянки интересные.

Проснуться, обнять тебя, пели вокруг, и никогда больше не отпускать…

Кого здесь не встретишь. Вон крестьяне с окраины, вон моряцкие дочурки, вон переодевшиеся аристократы, которых манеры выдают с головой, но у каждого на груди болтается крест. Марсель спохватился и обернулся к Рокэ, однако капитан ничем не выделялся и тоже носил нательный знак. Наверняка утопит, когда корабль не будет видно с берега. На языке созрел очередной вопрос насчёт «Сан-Октавии», но пока он формулировался в слова, этот вопрос, Рокэ кого-то нашёл. Не оторвался от разговора, не перестал подливать вино в чужой бокал, просто нашёл, и Марселю показалось, что синие глаза на секунду изменили цвет — светлее или темнее? Валме гадал недолго, но всё уже было по-прежнему. К ним робко подошла жена графа Лансара.

Quiero encontrarte en mis sueños! — взревела толпа второй припев.

Que me levantes a besos

Ningún lugar está lejos para encontrarnos los dos

Она была красива и очень похожа на цветок. Девушка явно стеснялась танцев, но они ей шли, как и расширенные то ли в страхе, то ли в удивлении глаза. Рокэ учтиво поклонился и поцеловал ей руку, и Марсель был готов поклясться, что красавица что-то воскликнула, но он не расслышал, что. Эти цветы ей шли…

Déjame darte la mano

Para tenerte a mi lado

Mi niña yo te prometo que seré siempre tu amor

No te vayas por favor

Mi niña, как перевести? Моя девочка, моя малышка? В любом случае, некоторые слова весёлых песен очень неудачно ложатся на чужие взгляды. Валме уловил что-то про цветы, море и благодарность, а потом его всё-таки утащила какая-то огненная испаночка, не дав досмотреть до конца. Досматривать не хотелось — хотелось пить и не думать о том, что он только что увидел.

***

На остывшем небе догорали звёзды, потом они таяли, смываемые нежно-розовой краской рассвета. Наверное, это было красиво, но море выигрывало: абсолютно спокойные волны рябили слегка-слегка, отражая небесные цвета и придавая им своей рябью какую-то пикантность. Не меньше, чем очередная бутылка красного, надо сказать.

— Quiero encontrarte en mis sueños…

— Вам так понравилось?

— Мне не понравилось, — категорично заявил Марсель. — Ни в коем случае.

Они что, уже ушли? А почему светает? Этот прохладный бриз, зараза эдакая, проветривает голову и память. Кажется, напиться до чёртиков всё-таки реально.

— Между прочим… — Валме не был уверен, на каком языке говорит, но уж что-что, а это никогда не было для него препятствием. Растянувшись на прибрежном песке, он закрыл глаза и продекламировал один из старых сонетов, написанный им же сто лет назад, тоже про какие-то цветы. — Ну, как?

— Я бы сказал, что слишком сахарно, но сам не лучше, — Рокэ махнул рукой, придерживая пальцами очередную пробку. Потянуло винным ароматом. Марсель повернул голову, насколько это позволяло поэтическое настроение и количество выпитого: в полуметре от него Алва сидел на песке и пил, причём с таким задумчивым выражением лица, будто правда думал о стихах.

— А прочитайте что-нибудь…

— Ещё чего. Вот будут чёртики, тогда подумаю.

— Они так и не появились? — расстроился Марсель. — Я уже, по-моему, покойную прабабушку увидал! Хотя нет, всё понятно. Это у вас вино неправильное, отдайте его мне.

— Не имею привычки отговаривать людей от пьянства, — усмехнулся Рокэ, но бутылку не отдал, а выпил. Едва ли не залпом, и это уж точно должно было сработать. — Хватит петь, переключитесь на что-нибудь другое…

— Не могу… Это ж надо было! Песня про цветы, и вы с цветами…

— Сам виноват… Взбрело же в голову пообещать приходить к ней с букетом каждый раз, когда буду на суше. Впрочем, в шестнадцать или в семнадцать простительно, но сейчас это несколько обременяет.

— Да вы что? Я бы уже давно бросил, — поделился Марсель. Дон капитан покачал головой, подкидывая рукой пробку. — Не-ет, ты слишком честный для этого мира!

— О, даже так… А ты — слишком пьяный.

— Жду твоих чёртиков, — вот зачем он сел — это другой вопрос. Море перевернулось и вылилось на голову, а когда всё устаканилось и мир снова стал ровным, виконт просто оказался с другой стороны от Рокэ. Как так вышло? Загадочная география пьяных людей. — Но она же замужем.

— Представь себе, женщины не рождаются замужними, — серьёзный тон сказанного заставил Марселя прыснуть. — В общем-то, она собиралась выйти за меня. Всё было максимально серьёзно, но мне пришлось уплыть отсюда как можно скорее, а по возвращении обнаружилось вот это, что ты сейчас называешь графом. Не ори, ещё не всё…

— Куда уж ещё хуже?!

— Если бы я не уплыл, наверное, был бы убит, — закончил Алва и протянул руку к корзинке с вином — осталась последняя. — Они планировали расчистить дорогу к своей помолвке через покушение на меня. И не успели, к сожалению или к счастью.

— И ты правда каждый раз приносишь цветы?

— Окружающие очень редко держат слово, но это не значит, что его не буду держать я.

Проклятая песня, казавшаяся такой хорошенькой, никак не хотела идти из головы. Собрав волю в кулак, Марсель оттолкнулся от песка и сел, не очень уверенный, что это было необходимо. Зато так лучше видно море. Море… Вот оно, бескрайнее и всемогущее. Море не предаст и не оболжёт, не заставит говорить или делать то, чего тебе не хочется. У моря свои законы, но к ним можно приспособиться — сложно, но можно. Земля гниёт снаружи и изнутри, океан будет жить вечно.

Волосы растрепались, никто их об этом не просил. Валме поднял руку ко лбу, чтобы исправить безобразие, но подул ветер, и в итоге прядки встали каким-то… чёртиком. На ощупь было похоже на рожки. Видимо, похоже очень, поскольку Рокэ толкнул его в плечо и засмеялся.

— Поздравляю, — пробормотал уроненный виконт, — ты допился. Теперь можно спеть уже?

— Можно! Между прочим, это действительно так, потому что я наконец увидел чёрта… — вот ведь, толкнул и сам упал на спину, а ещё хохочет громко и заразительно, не захочешь — присоединишься! Через какое-то время Марсель передумал причёсываться обратно. Во-первых, так веселее, во-вторых — сил уже нет, только валяться на песке и смеяться во весь голос, пока не взойдёт солнце.

— Утром будет очень плохо, не находишь?

— Утро, — назидательно сказал Рокэ через смех, — будет потом… Зачем на него оглядываться? Пей, пой, смейся, если хочешь — за тебя этого никто не сделает…

Комментарий к 6. «Te Mando Flores»

* гранды - почётный статус испанского дворянства, как правило, наследственный титул;

* mi primo - “мой кузен”, приставка при обращении к королю, которая разрешалась только грандам;

* Эль Драко - всё тот же Фрэнсис “Дракон” Дрейк;

* Нидерланды в то время были объединены под властью Габсбургов, к каковым относится Филипп, и испытывали давление со стороны Испании. Исторический наместник Нидерландов - герцог Альба, Фернандо Альварес де Толедо, прославившийся жестокостями и тиранией, неоднократно терявший доверие монарха из-за своей политики. (что мы имеем: дон Рубен вместо дона Фернандо, нет, не стыдно :D)

========== 7. «Люби врага своего» ==========

♬ Santiano — Under Jolly Roger

1587

Кто не видел Севилью, тот не видел чуда, говорили испанцы. Может быть, и так, но если здесь и были какие-то чудеса, то все они сгорели дотла. В воздухе навеки застыл непереносимый запах жжёной плоти, от дыма было не продохнуть, даже самые порядочные граждане, которых, казалось бы, ни в чём не заподозришь, ходили быстро и спотыкались на ровных местах, стыдливо и пугливо прятали глаза и в ужасе шарахались от любого, кто хотя бы отдалённо напоминал инквизитора.

Это же прошло, это же кончилось… Ему говорили, что это конец, больше не будет никаких зверств! Почему он видит это здесь и сейчас?!

— Любите врагов ваших, — рыдающую женщину привязали к высокому столбу. В толпе закричал её ребёнок.

— Любите врагов ваших, — маленького мальчишку-крестьянина почти что толкнули в огонь. Он горячо поцеловал крест и гордо вскинул голову — повторять, что это ошибка, уже не имело смысла.

— Любите врагов ваших, — старая еврейка не могла идти сама, и её поддерживали под локти так бережно, как будто не вели на смерть. Увидев растущее пламя, старуха не шелохнулась и не отвела глаз, только по морщинистой щеке сбежала вниз последняя слеза.

— Люби врага своего! — дон Рокэ опередил священника и громко засмеялся, в толпе смолк последний подавленный всхлип, все замолчали и смотрели на него. Дворян сжигали нечасто, но удивления не выказал никто: младший наследник герцога Алваро чудом избегал Божьей кары столько лет.

Вот оно, чудо Севильи? Все безбожники должны быть… спасены.

Лучше разрушить тело, чем дать погибнуть душе. То, что уничтожение ничтожной телесной оболочки ведёт к освобождению, очищению, спасению души, известно всем, так почему эти люди сопротивляются?! Отойти нет сил, толпа подталкивает вперёд… А ведь дон Рокэ обращался к нему, и синие глаза смеялись… Да, они враги. И ненависти между ними тоже нет. Дикон отдал бы всё, чтобы спасти эту душу, но происходящее всё равно выглядело кошмаром.

Как он вообще попал сюда? Почему эта толпа словно обезумела и не даёт просто развернуться и уйти?! Убежать в море, убежать и не возвращаться, погибнуть где-нибудь посреди океана и никогда больше не прикасаться к земле… Но нет, стой и смотри, раз ты здесь, и разве не этого ты хотел?

— Не хотите ли вы покаяться перед Господом в грехах своих? — сурово вопросил инквизитор. Его голос перекрывал надсадные вопли первой жертвы, чьё тщедушное тело уже почти полностью пожрал огонь.

— Каяться, любезный, предпочтительнее лицом к лицу, — если отвернуться от костра, можно подумать, они всего лишь ужинают на веранде в семейной обстановке. Дон Рокэ всегда смеялся над серьёзными вещами и находил пользу и выгоду в сущей ерунде, и Дикон был бы рад, если бы он сейчас передумал… Так нельзя, так нельзя! — Увижу вашего Господа, так и быть, побеседую, но пока его здесь нет…

— Бог в наших сердцах! — возвысил голос священник. Это тоже было зря: дон Рокэ ни за что кричать не станет, но скажет так, что всем станет холодно у разгорающегося костра.

— В ваших — может быть, — лениво отозвался герцог. Он всматривался в огонь с подчёркнутым равнодушием. В пламени уже корчился мальчишка. — Должно быть, там тесновато. Вы уверены, что Он помещается в вашей грудной клетке?

— Скоро вы забудете эту ересь, — наконец-то инквизитор вернул спокойствие, — праведный огонь очистит вашу душу.

— Убьёт для начала… — зевнув и отвернувшись, дон Рокэ смотрел на небо. Он издевается! Как можно отворачиваться от собственного спасения?! Дикон подался вперёд и понял, что что-то мешает. Опустил глаза — пояс крепко затянут, за ним — старая Библия, разбухшая от воды, с потемневшими страницами… Неужели взял с собой?

Старая женщина кричала тоненько и недолго, ослабевшее тело быстро поддалось огню. Пересилив себя и зажимая лицо рукавом, Дикон смотрел на уходящий в небеса густой дым. Молитвы, шипение костра, далёкий плач, одинокий смех. Одинокий всегда, потому что больше некому смеяться в такое время и в таком месте. Молчание…

Должен ли он вмешиваться? Если да, то кто послушает мальчишку с чужой земли? Нет, нельзя, ни в коем случае нельзя! Это Алва делает, что хочет, у Дикона выбора нет. Любое пламя что-то сжигает, но на пепелище строится новый дом. Дон Рокэ не верит, никогда не верил, и всё равно он заслуживает спасения.

Крик. Неужели… Пробиваясь через толпу, Ричард рванулся к костру, задыхаясь от жары, духоты и боли, споткнулся, увидел всё с земли, из последних сил протянул к огню дрожащую руку и проснулся.

Никакой Севильи, никакого огня. Он в Корнуолле, на родине короля Артура, эльфов, фей, рыцарей и принцесс, рукой подать до воды — не до пламени. Сердце колотилось, как бешеное, рука до крови сжимала нательный крест. Выпрямившись кое-как и свесив ноги спостели, Ричард тряхнул головой и провёл руками по волосам. Влажные от пота, как противно… И ладонь исцарапана, но эта боль — ничто, пока она связывает тебя с Ним.

«Люби врага своего!»

Он вздрогнул и тут же отругал себя за это. Сколько можно цепляться за прошлое?! Ричард Окделл — лейтенант на боевом судне «Камелот», один из офицеров, который в будущем обязательно станет капитаном. Ведь твою должность определяет не возраст, а опыт, которого у Дика хватало с лихвой.

А пока офицеру приходится ютиться в дешёвой таверне с сырым постельным бельём, снующими туда-сюда крысами, невкусным элем и грубыми слугами. Скорей бы на корабль! На море можно вынести всё, только бы дожить до него, до моря.

Синий камзол, белая рубашка, такие же брюки с высоким поясом, обязательно шпага и кинжал; вообще-то на «Камелоте» не носили кинжалов, если капитан не велел готовиться к бою, но от этой привычки Ричард избавиться не мог. Так же, как и от этого кинжала. Великолепный баланс, гравировка на рукояти — распахнутая акулья пасть. Будь у него такие же зубы, как у этой акулы, жизнь сложилась бы совсем иначе…

The kingdom of the sea, it is ours to reign

We broke our chains, we broke our chains…

На первом этаже вонючей и грязной таверны уже гремели кружки и пьяные голоса. Уже? Он что, заснул под вечер?! Как бы никто этого не заметил! Ричарду и без того надоело выслушивать всякую гадость за спиной и в лицо, этот случай обязательно записали бы в графу «наш офицерик маленький ещё и спит после обеда». Ему семнадцать, а не десять, и всё ещё не воспринимают всерьёз!

По сравнению с другими грязными кличками «офицерик» был лучшим. Подавив раздражённый вздох и вспомнив, что он обещал капитану воздерживаться от дуэлей и больше не дырявить себе плечо, Ричард одёрнул камзол и вырвался из душной комнаты в такой же душный коридор. Моряки всё орали, хохоча:

May freedom guide the way, somewhere out

Where we belong…

Свободу нужно давать только честным и добрым людям, а не кому попало. Эти небритые и неотёсанные матросы убеждены, что им можно, они свято верят, что работают на себя, а не на Её Величество и великую Англию! А ещё они, эти неотёсанные матросы, его, Ричарда, люди, и ему с ними плыть ещё и ещё, пока не станет капитаном сам… и не выгонит к чёрту эту шваль… А лучше этой швали всё равно никого нет. Все доблестные матросы, которых он знал, погибли семь лет назад и никогда не вернутся.

— О, маленький офицерик! — «обрадовался» кто-то с крайнего стола. Ричард столкнулся взглядом с захмелевшим взглядом и сразу же вскипел от ярости. — Мы тут пиратские песни распеваем… Не хотите присоединиться? Вы ведь в этом разбираетесь…

— Не трогайте испанчика, — отмахнулся другой моряк, к большому счастью, не с «Камелота», но тоже свой в этом порту. — Лучше посмотрите, какой я сэр Фрэнсис Дрейк!

Чем именно он изображал Фрэнсиса Дрейка, Ричард досматривать не стал. Забыв об ужине, он выскочил на улицу и постарался успокоить себя несколькими глубокими вздохами. Не помогло.

Come and raise the flag!

Raise the flag!

«Офицерик» — это за возраст, «ребёночек» — это за то, что ходит в любимчиках у капитана, но хуже всего — «пиратик» и «испанчик». Настолько хуже, что иногда ему всерьёз хотелось сброситься в воду и не всплывать, но самоубийство — смертный грех, и только вина перед Господом удерживала Дика от этого шага. Он для них — никто. Всего лишь ребёнок, попавший в плен к испанским пиратам и выросший на чужом корабле. Теперь он сам — чужой, причём для всех, кроме своего капитана и своей королевы.

Королеву Ричард видел раза два, но она стала воплощением великой Англии в его глазах, а капитан наверняка бродит в порту, ожидая, когда «Камелот» снимут с рейда и они смогут отправиться в путь. Группа священников нуждалась в охране, и Ричард был счастлив их сопровождать. Но, опять же, до благородного дела ещё дожить надо…

Salute our brothers

Go paint the sky in burning red,

Come and raise the flag!

Raise the flag!

Raise the flag!

Raise the flag!..

Волны бились о борт «Камелота», как когда-то давно стучались в корму «Ланселота». Какое-то время атакованный и разграбленный испанцами «Ланселот» ходил под чужими флагами и чужим названием, пока дон Рокэ не закончил обустраивать свою «Сан-Октавию». Это был первый и последний раз, когда Дик участвовал в строительстве судна, и он до сих пор не видел, чтобы будущие или настоящие капитаны сами принимали в этом активное участие.

— Дик! — он обернулся, чтобы увидеть капитана Рута. Оторвавшись от созерцания корабля, который и так находился далеко от берега, Ричард вежливо поздоровался и улыбнулся. После гибели отца и всего родного экипажа он остался совсем один, это уже потом в Плимут перебрался дядя Эйвон, в той же катастрофе потерявший сына, и заодно познакомил его с этим человеком, когда Дик наконец-то вернулся домой. Старый друг отца, капитан Рут с теплотой принял мальчика на свой корабль, и он был единственным, кто не задавал лишних вопросов и не напоминал ему об испанцах.

— Ты опять бродишь один, — укорил капитан, потирая больную спину и тоже глядя в сторону корабля. — Попробуй хотя бы в этот раз не ссориться с ребятами.

«Ребята» — это те, кто сейчас орёт пиратские песни во всю глотку и в ту же глотку заливает пиво и эль! Увольте! Дик сдержался и попытался объяснить:

— Я же вам говорил, они всё время… — Всё время что? Подкалывают его на тему прошлого и напоминают о том, как прошло юношество Дика? Что же подумает капитан Рут, если он сейчас выкажет, что до сих пор не избавился от воспоминаний?! — Всё время… поют, о чём не знают. Они же не пираты!

— Не пираты, — кивнул капитан. — Но стать пиратом сейчас не мечтает разве что грудной младенец. Кому не хочется грабить золото для королевы? Все прекрасно знают, чем занимается сэр Дрейк и для кого…

— Они им восхищаются, — буркнул Дик. Он сам не знал, что чувствовать к капитану «Золотой лани». Фрэнсис Дрейк был кумиром всех юных матросов и простых мальчишек, но те, кто знал его хорошо и плавал с ним за добычей, рассказывали ужасные вещи о его невыносимом характере. Дона Рокэ на суше ненавидели, но моряки его боготворили.

— Всё приходит с возрастом… — Какой стыд! Капитан Рут решил, что Ричарду просто хочется славы. Хочется, конечно, но не стоит давать никаких намёков. — Я тебя искал. Мы поплывём не одни, поскольку католические шпионы уже растрезвонили весь наш секрет. Священники остаются на нашем корабле, возможно, мы их перепрячем. К чему я это говорю: раз о плане известно врагам, придётся обороняться. Католическая Лига короля Филиппа может…

— Почему обороняться, капитан Рут? Мы же сильнее любого другого флота! — возмутился Дик. — Почему Англия должна защищаться? Наша вера…

— Дик… — капитан Рут взглядом заставил его успокоиться. — Не пойми меня неправильно. Ты пять лет провёл на испанском боевом корабле. Ты должен знать, что у нас есть серьёзный противник на море, и даже если мы не считаемся с французами, Испания претендует на наши лавры уже почти открыто. Я слышал в порту, они начали собирать войско, но наши суда…

Ричард уже не слушал. Это был первый раз за последние два года, когда капитан Рут упомянул «Сан-Октавию», не считая их самого раннего разговора — после знакомства. Он и без того по ночам просыпался от кошмаров или просто снов-воспоминаний, призрак испанского корабля и его матросов преследовал Ричарда повсюду. Теперь ещё и это…

— Но атаковать мы не будем, — чётко договорил капитан Рут. — Ты видишь наш экипаж, Дик. Я старею и не могу двигаться быстро, пусть это и не мешает управлять кораблём, а наши ребята больше голосят, чем машут шпагой.

— Так почему бы не тренировать их? — не сдавался Дик. — Я мог бы… — Он осёкся. Ничего он здесь не может, только поднимут на смех. Их боевой корабль, приходилось признавать, далеко не лучший. И, Боже правый, когда он прекратит сравнивать все судна с «Сан-Октавией»?! — Капитан Рут… Я… я же убил его. Вряд ли король Филипп станет и дальше подражать Её Величеству, и вообще, они же враги…

Последний довод показался ему детским, но слово уже не поймаешь. Капитан Рут внимательно посмотрел на Ричарда, потом вздохнул и покачал головой:

— Даже если так. Дик, ты можешь считать меня трусом, кем угодно, но мы будем защищаться, если нападут, и не будем сами нападать без причины. Пока я таковых не вижу: мы просто должны сопроводить конкретных людей на конкретный берег. Ты всё понял?

Конечно, он понял. Даже капитан считает его несмышлёным ребёнком. А ведь они могли бы не полагаться во всём на сэра Дрейка и знаменитые королевские корабли, могли бы сами безжалостно и беспощадно атаковать врага — почему великая морская держава вынуждена кого-то бояться?! Возможно, он преувеличивает, но капитан как будто поднимает белый флаг до начала боя, ещё даже не зная, будет ли этот самый бой.

Нельзя сомневаться! Нельзя такое думать о человеке, который заменяет ему погибшего отца. Горячо заверив капитана Рута, что он не будет спорить и вечером пригласит выпить боцмана, Дик попрощался и пошёл дальше по усеянному камушками берегу, стараясь не думать о том, что он постоянно кому-то врёт — то ли себе, то ли, что хуже, Богу.

Жизнь и в самом деле была несладкой, но сдаваться нельзя. Нельзя ни в коем случае, потому что ты никогда не знаешь, что будет завтра и чем обернётся тот или иной поступок. Ричард хорошо это запомнил, когда один шторм разрушил безоблачное детство и поставил его перед первым, самым главным выбором. Хочешь жить — живи… Хочешь умереть…

— Хуан, найди в каютах сухую одежду для ребёнка. Нам ещё не хватало возиться с лихорадкой.

— Но, дон капитан… Простите. Ничего. Почему по-английски?

— Чтобы лишний раз не повторять, разумеется. Эй, положи уже этот меч, он всё равно ни на что не годен — только в качестве столового ножа… Если у всех англичан такое оружие, я не понимаю, как они до сих пор не вымерли. Как тебя зовут? Твой отец кричал «Дикон», правильно?

Вот именно, что отец кричал, а он ничего не сделал. Тогда. Теперь отец отмщён, и сам Дикон смог вернуться на родину, отказавшись от всего, что у него было, включая старое домашнее прозвище.

— Господи, — шёпот сам собой срывался с губ. — Прости мне грех мой и пойми меня… у меня не было другого выбора… Да святится имя Твоё…

Заморосило, вдалеке разразился гром, и ливень усилился. Дождь на море — красивое зрелище, ещё бы не было так пасмурно и холодно. Мороз пробирал до костей из-за сырости и ледяного ветра. Ричард упрямо стоял под дождём и глядел на воду. Дон Рокэ любил море, пожалуй, больше всего. Каждый раз, когда Дик оказывался на берегу, он молился за душу человека, который по-настоящему заменил ему отца, а потом погиб от его руки.

Пальцы правой руки стиснули крест, а левой — кинжал. Ричард ещё ни разу не усомнился в том, что поступил правильно, но почему-то сейчас ему хотелось рыдать.

***

— Жара-а! — Марсель с чувством выполненного долга грохнул весло и как мог изящно сполз со скамьи для гребцов. — Антонио, будь лапушкой, подними это адское орудие, у меня больше нет сил.

— Конечно, месье виконт, — ухмыльнулся этот добрейший человек и сменил его на посту. — Но вы очень хорошо гребёте для… эм…

— Для месье виконта, — подсказал Валме, и они рассмеялись. Вообще-то это было лестно, потому что полгода назад он даже не представлял, что когда-нибудь будет махать веслом, как какой-нибудь обшарпанный матрос. Но всё изменилось: во-первых, дон изверг и капитан садист заявил, что в этот раз Марселя щадить никто не будет, и лично вручил ему весло, во-вторых, на «Сан-Октавии» не было ничего мало-мальски обшарпанного, включая экипаж.

То есть, ежедневное отдраивание палубы до блеска, зубрёжка корабельных терминов и параллельно испанской грамматики и вдобавок обязательное фехтование со всеми подряд — это в представлении Алвы была беззаботная жизнь. Марселю очень хотелось ехидно добавить, что дон капитан просто не занимается этим сам, однако дон капитан занимался, прибавляя к этому свои загадочные капитанские обязанности.

Загадочности было ноль, просто Марсель к вечеру слишком уставал, чтобы выяснять, что он там делает. Второе плавание проходило бы легче, не будь месье виконт вынужден теперь сидеть за вёслами через день!

Выбравшись на верхнюю палубу, Валме несколько разочаровался в этой жизни — здесь оказалось ещё жарче. Правда, набежали облачка, и палящее солнце сменилось духотой, плюс с моря — то есть, отовсюду — прилетал приятный бриз. Возликовав, виконт бросился к корме и подставил лицо солёному ветру. Он чувствовал себя каким-нибудь многоопытным морским волком, хотя понимал, что это не совсем так. Главное — что он снова на судне и снова куда-то плывёт, а остальное пусть… утопится! Как сказал бы Рокэ.

— Te mando flores que recojo en el camino, — язык сам собой запел по-испански, и это было так привычно! — Yo te las mando entre mis suenos… Porque no puedo hablar contigo…

— Неплохо, — одобрили где-то рядом. Марсель честно повертел головой и даже посмотрел за борт, но никого не увидел.

— Боженька, это ты? — на всякий случай шёпотом спросил Валме.

— Нет, по тебе точно морское дно плачет. Утоплю за такое, — действительно, с чего бы Ему разговаривать голосом Рокэ Алвы. Дон капитан, оказывается, висел на вантах. Грот-мачта скрипела, и её было необходимо подлечить, а вот Марсель напрочь забыл, что доны капитаны водятся не только справа и слева, но ещё и наверху.

— Вы с самого начала грозитесь меня утопить, а всё никак! Предупредите накануне, чтобы я составил завещание и с кем-нибудь переслал его домой.

— Я помню. Это не клятва, значит, может потерпеть, — спустившись на грешную землю, простите, палубу, Рокэ небрежно отряхнул руки и поправил косынку на голове, поскольку та неслабо съехала во время такелажных работ. — И хватит ошибаться в обращениях. Тебя в Кадисе за язык никто не тянул.

— Не тянул, в… ты прав, — обречённо признал Валме. Он помнил, что вдоволь напелся и напился, причём напился явно больше, чем напелся. Вообще-то Марсель не собирался фамильярничать ни с кем из командного состава корабля, но Алва не возражал, Луиджи и вовсе был как брат, только Хуан, пожалуй, стал ещё подозрительнее по отношению к виконту. — А что мы сегодня вечером будем делать? Скажу сразу, я лелею надежду на нечто среднее между поэтическим вечером и поэтическим вечером с чаркой рома.

— Фехтовать, — обрубил дон капитан его последнюю надежду. — Никакой выпивки, пока не разгромим кораблик, порученный мне Его Величеством. Впрочем, тебе ничто не мешает читать стихи во время боя.

— О, ты слышал?

— Рассказали.

— Мы фехтовали вчера, — решил попробовать Марсель. — И позавчера. Либо мы в чём-то провинились всей компанией, либо скоро драться.

— Второе, — отозвался Алва, щурясь на морской горизонт. Чёрные волосы выбились из-под косынки и растрепались, он даже не подумал их прибрать. — Самое позднее — через четыре дня, но вообще — в любую минуту… Скорее всего, «Камелот» будет не один.

— Это ещё что за радость?!

— Твои представления о радости весьма специфичны, но я тоже на это не рассчитывал. Перед самым отплытием один рыбак нашептал… Шпионы хороши до тех пор, пока они держат язык за зубами. Стало известно, что «Камелот» плывёт не просто так, а с группой протестантов на борту, что нам крайне нежелательно.

— У нас тоже на борту падре, — припомнил Марсель. — И даже не одна штука. Чёрт, у англичан защитников побольше будет…

— Ты же видел этих англичан, — поморщился Алва, — они не очень-то стараются, когда дело доходит до абордажа. Количество — не главное. Представь себе одного кота и армию мышей.

— Корабли могут быть боевыми, — пробормотал Марсель, вспоминая, как они разделывались с «Ланселотом». Если бы ребята не растерялись, они были бы сносными соперниками. Он, конечно, не сомневался, что любой из матросов «Сан-Октавии» даст фору моряку-англичанину, особенно когда дело касается абордажа, но всё-таки испанское судно находилось в меньшинстве, и хорошо, если не в чудовищном.

Давненько он не испытывал ничего, похожего на страх за свою жизнь. Виконт недовольно скривился: трусить надо было раньше. Или тонуть.

— Вечером, — храбро заявил Марсель, — вызываю в… тебя на дуэль! Только объясни Хуану, что я не кровожадный убивец, а просто хочу подтянуть навык.

— Быстро же ты передумал, — полуулыбнулся Рокэ. — Дуэль так дуэль. Перед ужином не забудь заглянуть к господам священникам — надо хотя бы раз в сутки проверять, не испустили ли они дух от моей всеобъемлющей ереси…

Валме еще не перестал смеяться над всеобъемлющей ересью, когда Алва уже удрал в каюту, мимо пролетел Луиджи, ворча что-то про якорную цепь, а сзади выросла очередная знакомая тень. Либо старпом его услышал, либо просто пришло время поболтать. Марселю стало немного неловко, что перед важным разговором он откровенно хохотал, но Хуан это не отметил. Он вообще ничего не сказал — подошёл и встал рядом, как ни в чем не бывало перевязывая чёрную косынку. Виконт покосился на старпома: Суавес не выглядел так, будто решил сбросить его за борт раз и навсегда, но эти испанцы при всей своей жизнерадостной горячности умеют замуровываться в лёд не хуже своих соперников-англичан.

— Сеньор, — осторожно сказал Марсель, — может, вы здесь не за этим, но я таки скажу. Могу поклясться на чём угодно, если вы верите — на Библии, что я не гугенотский шпион и не засланный предатель. Если бы я им был, давно бы совершил задуманное или сбежал бы на сушу.

— Верю, — лаконично ответил Хуан. Валме обрадовался, но потом старпом коснулся креста, и стало ясно, что речь о другом. — Клясться вам ничем не нужно. Люди предают и без клятвы.

— Тогда скажите прямо, чего вы от меня хотите, — виконту совершенно не хотелось ругаться, более того, он вытянул из Луиджи всю правду, какую мог, но у него уже сложились домашние отношения со всеми матросами на корабле за исключением Суавеса — надо было хотя бы сломать лёд.

— Прямо так прямо. Мне безразлично, кем вы являетесь и зачем с нами плывёте, месье виконт, — Хуан говорил негромко, почти как Рокэ, только резче и отрывистее. — Единственное, что мне важно — ценой своей жизни защищать дона капитана. Это была клятва, которую я нарушать не намерен. У нас с вами нет оснований друг другу верить, хотя вам почему-то верит дон капитан. Если ещё один клинок на этом корабле повернётся против него, я не посмотрю, кому этот клинок принадлежит.

Такой речи Марсель от него ещё не слышал. Кажется, немногословный старпом был настроен максимально серьёзно. Самое обидное, что доказать-то было нечем! Валме уповал на то, что испанец примет клятву на Библии. Испанец не принял.

— Я вас понял, старпом, — не очень изящно, как-то по-военному вышло, но почему-то он не мог ответить иначе. Видимо, собеседник повлиял. Хуан кивнул и отвернулся, и чёрт его разберёт, передумал хоть немного или нет! Виконт твёрдо решил не продолжать разговор, но язык, как обычно, опередил мысли: — А давно вы, простите, клялись? Я просто так спрашиваю…

— Двадцать лет назад.

Марсель не удержался и присвистнул. Что там говорил Джильди про «Сан-Октавию»? Замечательному судну явно не двадцать лет, значит, дело было раньше. Но узнать подробности можно только от самого старпома, и эта дорога была перекрыта до тех пор, пока виконт не ляжет костьми за «Сан-Октавию» и желательно во имя Рокэ. Порассуждать на эту тему Валме не успел — с марса раздался боевой клич.

— Кто со священниками, месье виконт? — Хуан даже не вздрогнул, впрочем, было бы странно, если бы он это сделал; рука старпома уже лежала на ножнах.

— В последний раз там был Бласко. Могу я, — обречённо предложил Марсель. Наверняка его снова сошлют куда-нибудь в трюм, или, того хуже, к благородным святым отцам! В этот раз увильнуть не получится, а он, хоть и слегка боялся, уже заразился возбуждением от предстоящего боя. На горизонте показалось несколько тёмных точек — английские корабли.

— …Родригес, Рамон, Хулио, — Рокэ уже был на палубе в полном вооружении, видимо, по случаю праздника сменив даже косынку на треуголку, — на нос. Пако, поднимай флаг.

— Пять суден, — доложил Луиджи, подбегая с другой стороны. В руках у боцмана была подзорная труба. — И ещё одно приближается с востока. Флагов отсюда не видать.

— Хорошо, — выяснять, какую из этих плохих новостей одобрил Алва — себе дороже. — Убедитесь, что с каждого борта достаточно людей. Джильди, священников на нижнюю палубу, потом возвращайся.

— Мы же не будем прыгать сразу на пять кораблей? — Марсель догадывался, что спрашивает глупость, но кто-то должен был это уточнить! Рокэ ухмыльнулся, поигрывая кинжалом, и это зрелище Марселя совершенно не успокоило, скорее наоборот.

— Нет, прыгать будут они. Наша задача — найти корабль, на котором прячут священников, и взять их в плен для выкупа. С остальными делайте, что хотите, но капитанов лучше оставлять в живых.

— Разве не на этом… «Камелоте»?

— Раз они догадались нанять охранные боевые корабли, наверняка догадаются и перепрятать своих протестантов. Зайдём справа, у нас как раз есть время, чтобы развернуться. Лезть в самую середину в нашем положении не имеет смысла, тем более что от нас этого и ждут.

— Священники внизу, — доложил Луиджи, возвращаясь тоже при оружии. Штурман явно в это время дал право руля, и их слегка припечатало к борту — Марсель успел только порадоваться, что удержался на ногах, как остальные. Дальше всё завертелось слишком быстро — паруса туда, паруса сюда, проверить револьверы, расхватать клинки, нацепить что-нибудь, кроме рубахи — он тут не Алва, чтобы защищаться одним ножом. К тому моменту, когда вражеские корабли оказались совсем близко, Валме был готов попроситься обратно к священникам, однако не стал.

— А рожи-то у них какие, — протянул Марсель, когда вражеские рожи стало видно. — Они явно не могут понять, обходим мы или нет.

— Сейчас поймут, — пообещал Рокэ и перед тем, как взять кинжал в зубы, добавил: — Кстати, ты идёшь со мной.

И куда от него денешься?! Виконт уже три раза передумал, но ноги прыгнули вперёд, руки уцепились в канат, и вот он снова куда-то лезет вслед за вооружёнными до зубов Алвой, Хуаном и Джильди. Если это компенсация вечерней дуэли, которой, похоже, сегодня не будет, Рокэ действительно мастер держать слово.

— За Её Величество и за Господа нашего! — провозгласил первый английский офицер и сделал вид, что замахивается. Сделал вид, потому что в момент замаха его голова уже катилась вдоль палубных канатов.

— За Его Величество! — отозвался Рокэ и отсалютовал шпагой напрягшимся англичанам. После того, как ещё парочка трупов устлала им путь, Алва демонически рассмеялся и добавил: — И, поскольку Бога нет, вы можете впредь не тратить драгоценную энергию на вторую половину фразы.

— Да тьфу на тебя, — пробормотал Марсель, насаживая на шпагу чью-то тушу. При жизни туша явно много курила и пила, судя по её запаху. — Мы же защищаем святых отцов!

Дон капитан самозабвенно кого-то шинковал, и ему явно не было дела до святости защищаемых отцов, точно так же, как и до спутников, которые оказались предоставлены сами себе. Валме метнулся вслед за Хуаном, просто чтобы не потерять дорогу и знать, что делать дальше, и попал как раз вовремя — старпом прижал к палубе какого-то офицера, заломив ему руки и приставив к горлу нож, и Марсель пристроился сзади, чтобы никто не помешал этой идиллической сцене.

— Они не здесь! — захныкал напуганный матрос. Чёрт возьми, да ведь это не усатый лейтенант какой-нибудь, а прыщавый подросток! Любят эти англичане малолеток нетренированных на борт брать… — На соседнем! На «Генрихе»! Только не убивайте…

— Значит, на «Генрихе». — Марсель не успел даже вскрикнуть, как старпом резанул мальчишку кинжалом. Тот заскулил, но тихо и удивлённо — рана не рассекала шею, а всего лишь алела на предплечье и явно была не смертельной. Наткнувшись на взгляд обалдевшего виконта, Хуан бросил на ходу: — Иначе его товарищи решат, что выдал без сопротивления. Идите за мной, месье виконт, вы займётесь пленными.

Видимо, это всё было оговорено заранее, потому что они оставляли на английской палубе Рокэ и Луиджи, и ещё нескольких испанцев, забравшихся чуть позже. Забрасывая крюк на палубу «Генриха» и надеясь, что у англичан весь порох вымок, Марсель порадовался про себя, что священники не на «Камелоте». Название ему не понравилось совершенно, и лезть туда не хотелось.

Комментарий к 7. «Люби врага своего»

https://vk.com/the_unforgiven_fb_re?w=wall-136744905_3220

========== 8. «Темнота» ==========

1587

Ещё не стемнело, солёный ветер врезался в кожу, сдувал жару и разгонял облака. Опытные моряки знали, когда будет шторм, сегодня все молчали — должно обойтись. Ричард не боялся непогоды в океане, да и вообще страха не было — одна досада: он не только оказался не на «Камелоте», не взяли даже на «Генриха» — судно, куда перепрятали священников.

Привкус морской соли напоминал о былых штормах. Дикон отказался отсиживаться в кубрике, он отлично знал, что делать в шторм, и был готов спускать паруса и сбрасывать балласты. В основном его подгоняла память судна — ведь это «Ланселот», он всегда останется «Ланселотом», как ни назови! Всё обошлось удачно, испанцы умели не злить волны, но сам он промок насквозь. Только забившись по старой памяти в бывшую каюту отца, мальчик понял, что не только промок, но и продрог до костей. На палубе почему-то холодно не было — разве что мокро и немного страшно, попав же в сухое помещение, он начал дрожать.

— Всемогущий Боже, вечное спасение верующих, — стуча зубами, пробормотал Дикон, неудачно стягивая с себя рубаху. Ткань словно примёрзла к телу и не хотела отдираться. — П-помоги мне…

— Что-то мне подсказывает, ждать помощи свыше ты будешь долго, — насмешливо сказали сзади. Дикон подскочил и задрал голову на голос — дон Рокэ всегда подкрадывался незаметно, что на корабле, что в открытом море. — Повернись.

— Не надо м-мне помогать! — запротестовал Дикон и чихнул. Вот ведь нелепость получилась.

— Всё ещё на Бога надеешься? — сложнее всего было привыкнуть к тому, что испанский капитан не верит. Дикона бил озноб, и он не мог сопротивляться, хотя желал. Без мокрой одежды стало чуточку легче, а потом он получил в негнущиеся руки толстое одеяло, размером, наверное, с двух Диконов. — Закутайся и сиди тихо, Библия никуда не денется.

В самом деле, рука по привычке потянулась к столу. Вещи отца были здесь же, разве что немного сдвинуты в сторону и частично убраны в деревянный ящик. В сухом и тёплом одеяле всё ещё трясло, но Дикон уже почувствовал, как начинают оттаивать заледеневшие конечности. Кожу неприятно покалывало, а ещё он расчихался. Вот и помогай теперь на палубе… Странно, почему он там-то не замёрз, снаружи?!

Может, лихорадка будет? Или нет? Дикон видел, как матросы умирали от разных болезней, теперь ему страшно не было. Если он заболеет, вряд ли испанцы станут возиться с занемогшим врагом, пускай и десятилетним… Устроившись поудобнее, насколько это позволяло одеяло и окоченевшее тело, Дикон стал думать о смерти. Он встретится с отцом, Налем и остальными, это хорошо.

Но неужели это будет конец? Настоящий конец всему?

Дрожь потихоньку унималась, потянуло в сон. Привалившись к старой истерзанной годами подушке и цепляясь за края одеяла, как за жизнь, Дикон смотрел перед собой — голову поворачивать было так тяжело! Сколько же он возился с мокрой рубашкой? Дон Рокэ уже переоделся, на нём не было ни одной мокрой нитки. Не считая волос, небрежно стянутых в хвост. Вообще-то, стоило говорить «дон капитан», но Дикон заупрямился и выпалил при всех, что капитана этого корабля звали и всегда будут звать Эгмонт Окделл.

— Что вы делаете? — пробормотал он, только чтобы не заснуть. Дон Рокэ поднёс к столу горящую свечу, света из иллюминатора было совсем мало, и Дикон разглядел вахтенный журнал. — А почему… почему на двух языках?

— Я говорю по-английски немногим лучше, чем пишу. Надо практиковаться.

Зачем ему учить язык врага?! Дикон хотел сказать либо что-то резкое и гордое (хоть раз должно получиться?), либо по-человечески удивиться — да, акцент у капитана был, но он не делал всяких глупых ошибок в разговоре.

— Испанский очень резко звучит… — И что? Вот кто его за язык тянул? Звучит и звучит, сиди и помалкивай, пока за борт не сбросили. Язык работал сам, надо сначала думать, а потом уже говорить.

— Резко, — неожиданно подтвердил дон Рокэ. — Особенно если говорить быстро, а ты мог заметить, что медлить мы не любим.

Потом было что-то ещё, Ричард плохо помнил, но разговор кончился очередным обиженным плачем по оскорблённому «Ланселоту». Сейчас он поражался, как дон Рокэ не выкинул его за борт — десятилетний мальчишка, оставшийся во всём мире один, был ещё и чертовски упрямым и постоянно твердил одно и то же. Речь шла о кораблях, тогда Дик узнал о строительстве «Сан-Октавии». Конечно, дону Рокэ не был нужен чужой корабль, и тогда Дику пришло в голову собрать свой экипаж на «Ланселот» и вернуть судно на родину.

Разумеется, это осталось только мыслью, а сейчас он и вовсе на «Этельстане», вперемешку со своими и чужими офицерами. Почему капитан Рут спрятал пассажиров на «Генрихе»? Эта посудина еле ходит!

С другой стороны… Неплохой обманный ход. Если католики знают, что угроза не в самих моряках, а в спрятанных пассажирах, они ни за что не станут соваться на самый дряхлый кораблик из всей эскадры — ведь туда не упрячут важных пассажиров! Воспрянув духом, Ричард повертел головой в поисках подзорной трубы — её стащил вперёдсмотрящий. Ну и ладно, название корабля можно разглядеть и так. «Этельстан» находился дальше всех от места боя, и младший лейтенант метнулся к корме, предвкушая зрелище.

***

— Ну и развалюха, — присвистнул Валме, пробираясь следом. Хуан промолчал — незачем подтверждать очевидное. Если бы не решение дона капитана — спонтанное, как и большинство его решений, — старпом бы с большой охотой оставил виконта на «Сан-Октавии». Но Марсель не мешал и двигался намного проворнее, чем раньше, на том спасибо.

«Генрих» встретил абордажников искренним недоумением. Самонадеянные дураки. «Они хотели нас обмануть, но слегка перестарались. Этот корабль настолько, гм, блистает на фоне остальных, что не отталкивает, а только притягивает глаз». Судя по тому, как засуетилась корабельная охрана, Рокэ оказался прав.

— Пригнитесь, месье виконт. — А лучше вернитесь обратно, но пока вы ничего не испортили. Хуан убедился, что выстрелы прорезали разве что солёный воздух, и метнулся к судовому колоколу. Два шага вперёд, один назад, убрать юнгу, избавиться от пары усатых офицеров. Звонить или не стоит? Пожалуй, это привлечёт внимание не только своих, но и врагов. Осталось разобраться, где они прячут своих протестантов.

Судя по запаху еды, они находятся прямо над камбузом. Краем глаза следя за тем, что делает виконт, Суавес разобрался ещё с несколькими любопытными и прищурился на соседние корабли. Тишь да гладь, с такого расстояния паники пока никто не заметил, а они с Валме не производят много шума.

— Отдать всю душу ветру и воде, — мурлыкнул Валме откуда-то сбоку, — забыть о постоянстве и покое…

Нет, насчёт шума он погорячился.

— Ищите будущих пленников, месье виконт, — и замолчите, ради Бога.

— Каким образом, извините?

— По глазам… — тычок влево, выпад вправо, главное — не привлекать внимания и не упускать чужие взгляды. Они заняли неплохую позицию, отсюда видно почти всю верхнюю палубу, а «Генрих» ещё и старой модели — можно легко предположить, где что находится. Поднырнув под неумело выброшенную руку одного англичанина и надрезав другого, куда более серьёзно настроенного, но от этого не более внимательного, Хуан вцепился взглядом в одного из офицеров в синем, сгрудившихся чуть поодаль. Офицер нервно оглядывался через левое плечо.

Трое… четверо на квартердеке. С помоста они могут наблюдать за ситуацией на соседних суднах, а могут — защищать спуск в каюту капитана. Грот-мачта охраняется сильнее, чем стоило бы, как раз за ней — то самое помещение.

— Туда? — виконт тоже смотрит в сторону каюты, вот и молодец. Ещё бы не путался под ногами, и был бы замечательный матрос. Хуан снял с пояса старый кинжал:

— Берите и отправляйтесь на помост. Отвлекайте их, сколько сможете.

— Вас понял… Если потеряете меня, сеньор, следуйте за плохим пением!

Сдержав усмешку, Суавес только покачал головой и двинулся напролом, не обращая внимания на то, что англичане настроились посерьёзнее. Стрелять здесь неоткуда, разве что в упор, но в упор он заметит. Неплохие стрелковые позиции наверху, но туда он отправил Валме. Судя по звукам, виконт перешёл на испанские романсы, добравшись до вооружённых и слегка ошарашенных англичан. Пение-то неплохое, только не к месту, хотя… Пусть развлекаются.

Защита усилилась ближе к капитанской каюте. Учитывая, что сам капитан чуть выше на шканцах — всё стало ещё очевиднее. Когда андалусийским священникам предложили спуститься в трюм, это было похоже на шутку, однако дон капитан шутку одобрил. Теперь падре коротают часы в окружении рома и боеприпасов, и до них никто не доберётся, кроме шторма — а шторма сегодня не предвидится.

Не доставать револьвер до последнего, стали хватит на десятерых. Крики сзади — свои разобрались с первым судёнышком, полностью или частично, и лезут сюда. Вниз, вверх, увернуться от клинка, ответить на выпад… У них такие тонкие лезвия, кажется, вот-вот сломаются. То ли дело широкий абордажный клинок. Короткий бой с последним защитником каюты, щербатым малым, и Хуан строго напротив двери.

Где дон капитан? Самое время эффектно вышибить её ногой.

— Devil, devil, — стонал кто-то поцарапанный. С помоста на него рухнул ещё один мертвец — похоже, виконт уже освоился петь и убивать одновременно. Дьявол? Где это Дьявол? А смотрят-то на него. Хуан был не против немного побыть за капитана, но всё-таки он задерживается.

Путь свободен. Распахнув дверь, Суавес столкнулся взглядом с одним из искомых будущих пленников — молодой мужчина трясся, молился и взвывал к пощаде.

— Give up! We give up! Please…

Сзади грохнул выстрел, и во лбу говорившего образовалась дыра. Он рухнул на палубу в ошеломлённой тишине.

— А теперь, — протянул дон капитан, опуская оружие, — приведите сюда настоящих священников.

Опустившись на корточки перед убитым, Хуан перевернул его на спину. В одной руке — крест, в другой — заряженный револьвер, под чёрным балахоном — матросская одежда.

***

«Генриха» атаковали! Слух пронёсся над волнами, взбаламутив и воду, и сердце. «Этельстан» начал сдавать назад — им оставалось лишь следовать плану и окружить врага. Испанский корабль, может, и силён, но он один, а безумцев, идущих в таком количестве на атаку, нет. Больше нет.

— Почему вы были так уверены, что всё получится? — иногда он не выдерживал и спрашивал об атаке на «Ланселота». Было грустно и обидно, но Дикон не хотел забывать и не мог забыть, а ещё приходилось учить испанский и правильно строить вопросы на чужом языке. Он упирался рогом и вечно спрашивал об отце и о корабле, дон Рокэ усмехался и всегда отвечал.

— Почему ты уверен, что мы были уверены? — вопросом на вопрос и никакого вранья.

— Но так же нельзя! — искренне недоумевал десятилетний Дикон. — А если бы…

— Запомни, Дикон: никаких «а если бы». Предосторожность ещё никому не вредила, но если всю жизнь опасаться всевозможных последствий, ты не сдвинешься с места и умрёшь там же, где родился. Кто не рискует…

— Лейтенант Окделл! — сразу видно, чужой корабль! Никаких тебе дурацких кличек. Ричард охотно обернулся на зов — к нему обращался вперёдсмотрящий, слезший с марса и протягивавший револьвер. — Пригодится. Вы не грести шли, не?

— Нет, — за вёслами сидели другие ребята, Дик в случае чего должен был сменить охрану для священников. Если они, конечно, не опоздали. При одной этой мысли его пробрала дрожь. — Вы с приказом от капитана?

— Да, возьмём их в кольцо… Пройдёмте к борту, нам тут делать нечего.

Неплохой малый, Ричарду он понравился, только какой-то подавленный. Как можно так загоняться перед боем?! Их больше и они победят, доставят пассажиров в порт и уцелеют сами!

— Вам нехорошо? — участливо спросил Ричард, наблюдая краем глаза за работой рулевого. «Этельстан» должен выйти с носа вражеского корабля. То-то они удивятся!

— А, — махнул рукой моряк. — Не. Эт вам, лейтенант, не как мы на «Артуре» вляпались. Только я вот вспоминаю всё время, больно паруса похожие.

Что ещё за «Артур»? Дик не помнил таких кораблей в порту.

— «Король Артур», — пояснил собеседник, и Ричард невольно почувствовал досаду — опять у него всё на лице написано! Теперь будут думать, что он совсем от жизни отстал. — Ходили мы, значит, чертей испанских грабить. Ну, как обычно, с Колумбовской земли-то.

— И как? — значит, этот парень ходил либо с сэром Дрейком, либо с его последователями! Надо расспросить на досуге.

— Да как, нарвались мы, вот как, — передёрнул плечом вперёдсмотрящий. — Только я, значит, и остался, ну и гребцы наши, ух гребли мы, ух гребли, сменять-то друг друга некому — полная …!

— Как нарвались?! Почему? Они не могли знать…

— Дык видать, на суше ихней рассказали. Вы ж, лейтенант, сами понимаете, — «Этельстан» резко дал вперёд, и они приблизились к цели. На «Генрихе» прогремел выстрел… Хоть бы это были свои! — Мы тож не ждали! А они как, значит, огрызаться начали! Ну мы посмеялись сначала с ребятами, светлая им память, ребятам нашим… Золотишко-то по-любому добывать надо. А они сами нас обчистили, всех вырезали, да и капитан ещё этот, ух, демон ты испанский!

Кто-то пронёсся мимо и толкнул Ричарда в плечо, но он не заметил. Внутри всё заледенело, как в тот далёкий шторм, когда он продрог до самых костей. Усилием воли он заставил себя слушать дальше, хотя слова вперёдсмотрящего, сдавшего пост другому моряку и готовившегося идти на абордаж, достигали ушей даже через ледяную стену.

— Я те говорю, — забывшись, рассказывал он, едва ли не захлёбываясь, — ну чисто Сатана! Ножей за поясом — что гребцов у нас на нижней, а одной шпагой всех почикал, как огурчики на закусь! Ну я и… труханул маленько, спрятался, врать не буду — Бог всё видит… Дык он меня и так нашёл… И как зыркнет на меня, молния синяя, я чуть Богу душу не отдал!

— И что дальше? — выдавил Ричард. Пальцы непроизвольно впились в кинжал.

— А дальше я хорошенько запомнил, капитану нашему рассказал. «Передайте вашему дракону», говорит, «что в море завелась гидра». И плыть сказал, чтобы я дома всех в известность-то поставил. А я говорил, — горько добавил вперёдсмотрящий, — что зарвались мы малясь. Посильнее надо охрану-то. Ну, тут-то сдюжим, нас же ж не один корабль. Но всё равно не по нутру мне эт всё, понимаешь?

О да, он понимал. Ещё как понимал. Ответив какой-то дежурной фразой, Дик медленно развернулся и посмотрел за борт. Начали стрелять уже на трёх кораблях, повсюду повис дым. Где-то на востоке мерещится ещё судёнышко, неужели это подкрепление врага?

Только одно судно могло провернуть такое, если, конечно, парнишка не соврал. Такие не врут… Ричард не поднимал глаз от вспенившегося моря. Дон Рокэ тоже говорил, что англичане зарвались. И что их надо если не проучить, то хотя бы немного встряхнуть.

А ведь Ричард правда думал, что с тем ударом всё закончилось… Ему позволили уйти и разрешили оставить кинжал, но ведь если бы дон Рокэ тогда выжил, разве бы он отпустил его?!

Хочешь жить — живи. Ричард прикрыл глаза. Отпустил бы. Потому что знал ответ на этот вопрос. Пожалуй, только поэтому он жив до сих пор — ни один матрос «Сан-Октавии» не простил бы предательства, но ни один из них же не ослушался бы приказа капитана.

— Лейтена-ант! — завопил вперёдсмотрящий и ткнул пальцем перед собой. — Она! «Октавия»! Господь всемогущий, царствующий во веки веков!..

— Готовьтесь к бою, матрос, — пробормотал Дик. Ему не хотелось смотреть вперёд, и он посмотрел. «Сан-Октавия» ничуть не изменилась за эти два года, изменилось всё остальное.

***

Вот почему эти матросики показались ему такими смешными! Марсель уже потом узнал, что он чуть не угробил искомых протестантов, переодетых в офицерскую форму. Вопреки собственному приказу, Рокэ грохнул капитана, а Хуан, видимо, расстроился, что капитана грохнул не он, и прирезал ещё парочку. Весело сходили, ничего не скажешь!

— Они нас в кольцо берут, — предупредил Антонио, выныривая из-за правого плеча виконта. Священников уже умыкнули на борт «Сан-Октавии», оставалось вернуться самим. — Вы бы шли обратно, месье виконт, пока плыть не пришлось.

Засвистели пули, и они вдвоём плюхнулись на шканцы рядом с остывающими трупами англичан. Отвернувшись от милейшей, но уже пованивающей компании, Марсель уточнил:

— Где наши?

— Почти все на месте. Хулио нет, — на секунду поджал губы испанец.Жаль! Хороший был парень, и всё равно они потеряли в разы меньше, чем англичане. — Сейчас они перестанут палить, и мы спустимся.

Может, Антонио и спустился, Марсель скорее свалился, неудачно зацепившись за трос. Чёртовы тросы, они тут повсюду, как паутина в лесу. Это не лишило виконта боевого духа, и он осмотрелся повнимательнее: «Генрих» был опустошён подчистую, хотя отсюда он не мог пересчитать весь экипаж, только дикарского вида смуглый юнга и перепуганный кок топтались на палубе с поднятыми руками, не зная, куда деваться.

Дон капитан и старпом обнаружились там же — оба успели переодеться в форму убитых офицеров, а Рокэ ещё и стащил треуголку почившего английского капитана, чьим-то платком стирая с неё кровь.

— Нам тоже присоединяться к маскараду? — поинтересовался Марсель, следуя за своими. Он бы не отказался, если б не одежда мёртвых. Суеверно, но… неприятно.

— Вам возвращаться на «Сан-Октавию», — получив на руки ворох одежды, Валме убедился, что испанцы — черти. Он тут не рубашку Алвы таскать нанимался, а резать англичан! — Вы двое, либо прыгайте в воду, либо сейчас получите пулю в лоб…

На кока угроза подействовала, и он сиганул за борт, чтобы всплыть на каком-нибудь «Камелоте». Маленький смуглокожий парнишка, напротив, бросился к левому борту, в сторону окружаемой «Сан-Октавии». У него в руках что-то мелькнуло, и Марсель с Антонио, не разбирая, что это было, кинулись вдогонку. Мальчишка по-английски явно не говорил, только понимал — кричал он что-то на своём диком языке.

Он успел зашвырнуть на борт испанского судна какой-то мешочек, перед тем как оказаться пойманным. Что это было, никто не разглядел, но Марселю не понравилось, с каким довольным лицом маленький юнга последовал за своим поваром. Вырываясь, он оставил виконту больше синяков, чем тот получил во время боя! Ужас.

— Прыгаем, — кивнув ему на канат, Антонио покинул «Генриха» первым. А свои-то? Обернувшись, Валме обратил внимание, как Хуан и Рокэ спешили к штурвалу. Самое время делать ноги. Уже на «Сан-Октавии» он понял, что происходило на самом деле.

Их явно брали в кольцо, грубо говоря — окружали, насколько позволяла манёвренность английских кораблей, и насчёт меньшинства Марсель был прав, но на самом слабом «Генрихе» они поубивали почти всех, и корабль оказался почти пуст; кто остался на нижних палубах, тот не знал, что наверху за рулём чужие. Впрочем, «чужим» ничего не стоило застращать гребцов одним своим внешним видом… Одежда была нужна для отвлечения внимания, не станут же эти англичане палить по своим! Молясь на штурмана «Сан-Октавии», виконт с восторгом проследил, как захваченный Алвой «Генрих» по мере своих возможностей стремительно меняет курс и идёт наперерез «Этельстану», «Камелоту» и «Тристану и Изольде». Пятое судно, то ли «Эльфийка», то ли как-то там ещё, замешкалось и пропустило всё веселье.

«Сан-Октавия» была свободна, и никакого тебе кольца! Издав торжествующий клич, Марсель хотел было обнять кого-нибудь своего, но все были заняты, а Луиджи как раз оказался за штурвалом. «Генрих» пожертвовал собой, перекрыв дорогу трём из четырёх оставшихся английских кораблей. Им ничего не оставалось, кроме как замешкаться или пойти напролом своему же судну и разбиться!

Вышло немного не так — разбился «Генрих». С ужасающим скрипом поломались мачты, через пробитую носами союзников корму хлынула морская вода. Корабли были задержаны, но в опасности оказались поддельные матросы «Генриха»…

— Что там? — за его плечом возник немного запыхавшийся Луиджи — видимо, отдал штурвал подоспевшим сотоварищам. — «Генрих» потонет, как пить дать…

— А пока остальные будут мешкать, мы уже смоемся отсюда к чёртовой бабушке, — весело договорил Марсель, радуясь про себя подтекстовому каламбуру со словом «смыться». — Только надо наших оттуда выловить…

— Наши-то выберутся, — рассеянно заметил Джильди и как-то странно повёл носом, — а вот что это за дым?

— Дым?

Чёртов малолетний юнга, будь он проклят десять раз и трижды его за ногу! Если в мешочке был порох…

— Только не говори, что мы горим, иначе придётся тонуть, — брякнул Валме. Вот уж чего он никогда не представлял, хотя прекрасно знал, что такое бывает — пожар на корабле. Полыхающее пламя посреди бескрайнего океана! Это абсурд, выглядит великолепно, правда, пока ты не находишься на палубе.

Огонь распространялся быстрее, чем они успевали тушить, и это сильно пугало. Если бы не необходимость зачёрпывать, носить и плескать воду, Марсель бы уже давно перепугался вусмерть, потому что тонуть на горящем корабле — приключение то ещё. Они оторвались, причём неслабо, но в темнеющей воде под темнеющим небом призывно разгоралось пламя, занявшееся, кажется, на средней палубе.

Шлюпки спустили на воду и первым делом отправили туда священников — своих и чужих, пленных. Они могли бы перегрызть друг другу глотки в других обстоятельствах, однако все были слишком напуганы происходящим.

— Месье виконт, давайте вы за ними! — прокричал кто-то ему в ухо.

— Ещё чего! — услышал свой голос Марсель и ужаснулся. — Я помогу тут…

Поможет он! Вот уж когда надо было ноги уносить! Но шлюпка уплыла, а струсить он снова не успел. Ведро, вода, канат, ведро, канат, ведро… Какие-то балласты, какой-то парус не свёрнут и горит… «Сан-Октавии» не жить, пришла в голову противная мысль. Не жить, потому что она уже горит в погребальном костре.

— Они на шлюпке далеко не уплывут, — лучше о шлюпке, чем о собственном страхе. Набиравший рядом воду Джильди покачал головой:

— Далеко и не надо. Помнишь этот ничейный корабль, который никто не распознал? Флаги наши… Это союзники из Нидерландов. Чёрт знает, откуда они тут взялись, но сигналами дали понять, что пришли на помощь.

— Наверное, Его Величество Филипп шепнул на ушко… — Как иначе они могли узнать! Зато теперь понятно, почему Алву не удивило появление стороннего корабля. Что ж, они хотя бы смогут перестраховаться и доплыть до этого судна. Однажды Марсель уже болтался в море в полном одиночестве — и больше не хотел.

Решение об оставлении корабля явно должны были принимать не они, но ни капитан, ни старпом ещё не вернулись, а спасти судно не удавалось никак. Обуглившаяся грот-мачта рухнула, и очередной столп разошедшегося пламени преградил кому-то путь к спасению.

— В воду!

Шлюпок должно было хватить на многих, но отблески огня на волнах не высветили всех, а может, их просто не успели спустить на воду. Не став тратить время на поиски спасительных суден, Валме на пару с Джильди доплыл до дружеского судна сам. На «Славе короля Филиппа» их уже встречали — например, сброшенной верёвочной лестницей и приветственными возгласами на испанском.

Радость из-за того, что он выжил, чувствовалась очень слабо. Убедившись, что испанцы замечательно взаимодействуют сами, а никто из святых отцов не бросился в воду, Марсель с тоской смотрел на умирающую «Сан-Октавию». Ребята не подавали виду, но наверняка им тяжелее в разы. Всего два года виконт провёл на этом корабле, но всё же… Как будто родной дом пылает. Пылает и медленно уходит под воду.

Со стороны сброшенной в воду лестницы послышались голоса. Обернувшись, Валме с искренним облегчением увидел целого Хуана.

— Здорово вы их, — вместо приветствия выдал он, — англичане, небось, передохли от культурного шока.

— Хорошо бы, — как обычно сдержанно отозвался старпом, затем посмотрел по сторонам. — Дон капитан уже поговорил с ними? Насколько я знаю, «Слава» должна была прийти налегке.

— С чего бы это? — немного растерялся Марсель. — Вы разве не вместе прыгали? Его ещё тут нет…

Резко развернувшись к корме, Суавес сощурился на танец огня и воды на месте оконченной баталии и впервые на памяти виконта выругался, причем так забористо, что дрожь взяла.

— Я мог не заметить, — Валме поспешил исправить ошибку, но понял, что это звучит максимально неубедительно. Не заметить Рокэ Алву, хорошая шутка. — Давайте поищем…

Они поискали, но на «Славе» были свои матросы, максимум десяток чужих гребцов и ещё один боцман. Как будто на лёгкую прогулку выбрались, ей-богу, готовые чуть что передать весь кораблик людям с «Сан-Октавии». Идейка ничего, только вот людей недоставало. И ведь не затонули и от голода не померли! Это все испанцы такие самонадеянные или Марселю просто везёт на всяких… нестандартно мыслящих?!

— Странный дым, тебе не кажется? — Луиджи опять вцепился в этот пожар, как будто больше проблем не было! — Нет, ты посмотри. Он очень густой и… оттенок какой-то не такой…

Какой должен быть оттенок у дыма? Просто чтобы не грызть ногти в нарастающей панике, Марсель честно уставился в сторону огня. Да, густой серо-бурый столп казался ещё гуще, чем следовало, и это явно не эффект моря. Зеленоватый оттенок… может, водоросли дают? Или у англичан порох неправильный?

— Любуетесь? — на палубе слева от них оказался край верёвочной лестницы, затем какой-то кулёк, затем дон капитан. Марселя разрывало между желанием обнять и придушить, поэтому он только развёл руками и подобрал свёрток. Внутри оказались бумаги и гитара. Тряхнув мокрыми волосами и стряхнув с себя приставший пепел, Рокэ пояснил: — Решил убедиться, что вы забрали документы, и правильно сделал. Потому что вы не забрали…

— Это всё можно было переписать! — а вот Джильди не растерялся и наехал на капитана. Молодец, Джильди, и пусть земля тебе будет пухом. — Вы зачем полезли?!

— Не факт, что журналы и карты сгорели бы дотла, а англичане иногда тяготеют к чужому имуществу. Мне напомнить, что бумаги были на вашей совести, боцман?

— А если бы вы сгорели? — не сдавался Луиджи, пропустив мимо ушей справедливые упрёки.

— Превратился бы в горстку испанского пепла. Прекращайте истерику, — на фоне удаляющегося трещавшего пламени негромкий голос Алвы оказался влиятельнее раза в два. Или в три, потому что Марселю тоже захотелось прекратить даже не начинаемую им истерику. — Или отнесите гитару Хуану, будете проклинать меня вдвоём, если он ещё не начал.

— Он начал, — встрял Марсель. — Красиво получилось.

— Да, может быть… — казалось, Рокэ не собирался нести дальнейшую ответственность за бумажки, и виконт собрал их в неаккуратную стопочку в ожидании поручений. Поручений не последовало — дон капитан ничего не заметил и не сказал, глядя только на исчезающую в густом неправильном дыму мачту «Сан-Октавии». — Душно, тебе не кажется?

— Немного… — Они отплыли от огня и порохового дыма, воздух стал чище и свежее в несколько раз, но спорить было не с руки — душно так душно. — Эти, местные, без капитана приплыли. Так надо?

— Значит, надо. Отнеси это в каюту.

— Знал бы я, где она… Тут ещё и не видно ни черта!

Не видно так не видно, сориентироваться на этом судне в разы проще, чем среди горящих стен родного корабля. Несколько ожогов на руках — это ерунда, вот дым оказался слишком едким, или это что-то ещё? Перебираясь через тросы и канаты и тыкаясь в незнакомые мачты, Марсель наконец набрёл на нужную дверь. Расположена там же, где на «Сан-Октавии», и от этого едва не защипало в глазах.

— Милости прошу, — пробормотал виконт, свободной от бумаг рукой толкая дверь. — О, тут и свет уже зажгли! Молодцы какие…

Свет зажгли, только всё равно темно. Такое же странное чувство, как качка при полном штиле. Нет… Посветлело. Это не в каюте полумрак, а у тебя в глазах.

— Брось на стол, потом разберёмся, — велел Алва, оттягивая ворот намокшей рубахи и слегка морщась. Виконт честно грохнул документы на столешницу. Здесь никакого дыма, пора бы о нём забыть — значит, что-то не так. Воздуха катастрофически мало. Окинув взглядом стены, Марсель уточнил:

— Может, карты сразу повесить? Они как-то о дизайне не позаботились, тут как в тюрьме. На «Сан-Октавии» было уютно… — Ну вот, самое время сыпать соль на раны! Молодец, и перед кем? Сориентировавшись, Валме обратил внимание на оставленное на столе письмо в запечатанном конверте. — А, тут нам привет оставили…

Рокэ со второго раза сломал печать, и удержаться было невозможно — Марсель привстал на цыпочках и сунул нос в испанский текст, благо его до сих пор не выгнали. Буквы плывут перед глазами, и это явно не означает ничего хорошего. И не прочесть… Почерк вполне себе чёткий, по-дворянски вычурный, и от него веяло чем-то опасным.

— Прелесть-то какая, — воскликнул виконт, вчитываясь в послание. — Мои братья только однажды на скакуна раскошелились, а тут — корабль… И если ему всё равно, куда, может, доплывём-таки до Плимута? Всё равно придётся где-то якорь бросить.

Очень удачно, спасибо — некоторые виды любопытства приходятся к месту. Значит, «Славу» перекупил Рубен, больше некому, только вопреки желанию Его Величества отправил в море без себя. Ещё одна замечательная новость — помимо той, что ты до сих пор не умер. Рокэ не ответил, молча вернув письмо на стол, и Марселю стало неловко — вот всё-таки не сравняешь себя с породнившимся экипажем! Никто с «Сан-Октавии» словом не обмолвился о затонувшем корабле, но по лицам видно, что испанцам нелегко расставаться с этим судном. И чего ты хотел, приставая к его капитану?! Давно надо было извиниться и оставить в покое…

— Я пойду, пожалуй…

Тонуть было бы проще, когда тонешь, тянешься к поверхности. Ты уже на поверхности, только это никак не помогает. Рёбра не сломаны, но что за боль в груди? И почему за выдохом ничего нет? Свечи снова гаснут…

Можно в одиночестве погрустить на палубе, можно выпить — выпивку-то они догадались привезти? Валме вздрогнул и обернулся на стук и грохот. Если упавший стул на корабле — это нормально, то упавший Алва — вообще нет.

— Рокэ?!

Шаги возвращаются, качка и свет — тоже. Возвращается всё, кроме воздуха и надежды. Не совсем соображая, что происходит, Марсель в нарастающем страхе потряс Алву за плечи. Дон капитан ни на что не реагировал, и впору было звать на помощь, только отойти страшно — во всяком случае до тех пор, пока он не убедится, что Рокэ хотя бы дышит. Дальше — темнота…

========== 9. «Зелёная гниль» ==========

1587

Благодаря устьям рек Плим и Тамар, Плимут сам по себе был тихой гаванью, защищённой от сильных волнений и штормов. То ли этот факт, то ли необходимость бежать на юг повлекла за собой появление порта — Луиджи не запомнил, в голове и так приходилось держать много вещей одновременно. Например, необходимо было помнить, что ты — бродяга с торгового корабля, а не корсар на службе испанского короля, что мэр этого города уже несколько лет — сэр Фрэнсис Дрейк собственной персоной, и хулить его не надо, даже и случайно. И ещё надо прокручивать в голове, что старуха уже сказала, а что — ещё нет, потому что это может оказаться важно.

Опыта общения с полоумными цыганками, гадалками и попрошайками у Джильди не было. Могло бы и не быть, если бы ему не показалось, что Гарра упомянула «злой дым». Вообще-то боцман не собирался отходить далеко от «Славы короля Филиппа», скромно пришвартованной в самом дальнем закутке порта рядом с другими купцами с материка, но он услышал пару фраз совершенно случайно, поплёлся вдоль берега за смутной компанией и теперь терпеливо слушал эту бабку. Гарра говорила много и непонятно, сшамкивая слова причудливым образом, но Луиджи понимал, старался понимать. Откуда она хоть родом? Акцент совершенно уродливый.

«Ыфтожетэбяглжэт» — спасибо, вам того же! Напрягшись, Луиджи предположил, что это «и что же тебя гложет», и оказался прав — подозрительная старуха закивала, позвякивая многочисленными колокольчиками в волосах и на лохмотьях.

— Ничего, — соврал Джильди. Сейчас бы со старой ведьмой откровенничать! Но она явно умела общаться с людьми, несмотря на сбитую речь и, мягко говоря, зловоние. И явно умела слушать… Глядя в тёмные ввалившиеся глаза, Луиджи сам не заметил, как начал говорить: — Почти… Только никому не говорите. Я здесь не попрошайничаю…

«Пока что», мысленно добавил он.

— Яшшно, — подтвердила ведьма и участливо накрыла его руку своей ладонью. Было впору шарахнуться и убежать, а потом тщательно вымыться с ног до головы, но старухина рука оказалась тёплой, сухой и на удивление приятной на ощупь. А главное — вопреки ожиданиям, по этой руке никто не полз.

— Я нарушил свои обязанности на корабле, — не стал увиливать боцман. — Мы горели, и я не смог добыть ценные бумаги до… до гибели судна.

Гарра что-то утешающе забормотала, Луиджи не слушал. Горите, проклятые бумаги, синим пламенем! Горите, тоните, отдавайтесь на растерзание морским акулам, да лучше бы вас вообще не было. Даже если бы англичане на них наткнулись, не увидели бы ничего полезного, огонь и вода бумагу не щадят. Мореходные записки могли быть тысячу раз важными и хранить в себе какой угодно секрет мироздания, но если Рокэ из-за них умрёт, к Дьяволу мироздание!

— Ффсё? — недоверчиво спросила ведьма. Вот уж правду говорят, что эти женщины видят тебя насквозь. Как тебе сказать, добрая душа? До бумаг никакого дела нет, а я вот провинился перед своим капитаном. И как бы цена не была слишком высока. Луиджи твёрдо решил оставаться хладнокровным и не поддаваться панике, но это хрупкое хладнокровие трещало по швам — дон капитан ещё даже не приходил в себя.

— Вы про дым говорили, — сдался Луиджи. — Дым… помните? Злой дым.

— Слой тымм, — подтвердила она, перебирая в пальцах что-то, похожее на чётки из ракушек. Языческая штука… Алва бы оценил. — С далёких зэмэль. Искра огонн — восдух гнилью, гнилью, сэлёной гнилью.

Зелёная гниль… То-то ему казалось, что дым отдаёт зелёным. Их не просто подожгли, их подожгли со злым умыслом. И тот невзрачный юнга выглядел совершенно не по-европейски — с далёких, значит, земель? С земель ядовитых трав и кореньев, куда цивилизованным европейцам лучше не соваться.

— И что делать? — он ничего не уточнял, но, похоже, ведьме не требовалось лишних слов.

— Траффы. С далёких зэмэль, — повторила Гарра, и сердце боцмана ухнуло в пятки, хотя оно последнее время и не думало оттуда подниматься. Допустим, речь идёт об одном и том же ядовитом дыме. Допустим, он всё понял и сопоставил верно. Но противоядие здесь не добыть! И что теперь, молиться?! Ещё бы…

— Боцман.

Луиджи вздрогнул и обернулся. Оказывается, он не просто болтал со старухой, а сидел на холодном влажном камне и покачивался, будто в трансе, напротив этой ряженой ведьмы! Интересно, как давно?

Увидев Хуана, Гарра зашипела и скрылась в переулке, где таких, как она — десятки и сотни. Старпом неодобрительно посмотрел ей вслед.

— Очнитесь. Не стоит долго слушать эту особу, — больше старпом ничего не сказал, но Луиджи был готов ко всему. Он уже давно ждал приговора.

— Я готов понести соответствующее наказание, — и не один раз, но это перебор. Суавес недоумевающе нахмурился, потом покачал головой:

— О чём вы? О картах и журналах? Я проплывал мимо каюты на английской шлюпке. Она была вся в огне, и внутрь не пройти.

— Не пройти? — пробормотал Джильди. Он тоже попытался, но… — Но как тогда?..

— А то вы его первый день знаете, — тихо огрызнулся Хуан. — Прошу прощения. Я тоже не считаю, что эти документы действительно… так ценны, но что сделано, то сделано.

От сердца отлегло буквально на несколько секунд. Мало ли, что они считают, это ничего не исправит.

— Долго мы ещё простоим в порту?

— Сколько потребуется, — старпом снова мастерски владел собой. — Месье виконт знает больше языков, он вызвался разыскать лекаря.

— Что ваш лекарь, много он видел! — не выдержал Луиджи. От собственной наглости было впору утопиться. — Извините, я… эта ведьма…

— Вот вы сами и ответили, — негромко, но действенно перебил его Суавес. — Ведьма, Джильди. Влияние на разум. Магия. Вы не можете отвести глаз.

— Не могу, — не стал спорить Луиджи, — не мог, и говорить она меня тоже заставила, и этот транс… Но она знает! Знает про зелёный дым… Ядовитые порошки из диких земель. Мы с Марселем подумали, когда корабль горел…

— О яде я тоже подумал. — Всё-таки этих испанцев разгадывать и разгадывать: они знакомы четвёртый год, и всё равно Джильди с трудом отличал привычную угрюмую сдержанность старпома от тревоги, мельтешащей на краю сознания непогашенной свечкой. — Хорошо, если получится, поговорите с ней ещё раз. Только не в одиночку. От таких женщин нужно уметь вовремя уйти.

— Я бы сказал, от ЛЮБОЙ женщины нужно уметь вовремя уйти, — а вот и Марсель, и его почему-то сильно хочется стукнуть. Сидит себе на носу «Славы» и в ус не дует! Джильди хотелось верить, что виконт хоть о чём-нибудь серьёзном думает. — Не слышал первую половину разговора, но согласен пойти с вами в любую минуту.

— Вы вряд ли будете в восторге от этой особы, — серьёзно сказал Хуан, и Луиджи едва не рассмеялся, хотя плач подошёл бы лучше — будь здесь Рокэ, он бы именно это и сказал. Забравшись на палубу, они примкнули к Марселю: Валме перерисовывал какую-то карту себе в тетрадь, разложив листы под лучами скупого английского солнца. — Как дон капитан?

— Не реагирует на мои шутки, — пожаловался Марсель. — Как, впрочем, и на другие радости жизни. Но я почему-то решил, что не спасти эту бумажку будет свинством с моей стороны.

Бумажка и вправду нуждалась в срочной реставрации: пока чернила не расплылись окончательно, можно ещё что-то спасти. Тучи угрожающе висели над ними, над всей Англией, но пока не разродились ни каплей дождя. Под монотонный стук волн о борт и голоса с причала Луиджи, как зачарованный, следил за пером Марселя и чувствовал, как внутри ворочается страх и какое-то глухое неизбывное отчаяние. Когда он отвлёкся от очередного самокопания, не принесшего никаких положительных мыслей, Хуан уже вернулся в капитанскую каюту, а Марсель заканчивал рисовать.

— Допустим, это полуостров, — пробормотал Валме, не глядя тыкая пером в чернильницу и, естественно, промахиваясь. — Ай. Ведь учили же рисовать…

— Плохо учили? — поддержал разговор боцман.

— Не знаю — может, и неплохо. Я убегал, — охотно поделился виконт. — Один из моих братьев оказался послушнее. Правда, я не помню, какой из…

— Потому что убегал?

— Именно.

Ему бы тоже хотелось, но от себя не убежишь. Если к призракам отца и безымянной девушки без ног прибавится ещё и Рокэ, Луиджи точно махнёт рукой на все божественные заветы и бросится в воду с камнем на шее.

— Так что там за женщина? Ты в поисках лекаря забрёл не туда?

— Просто забрёл, — признался Луиджи. — Не думаю, что она в твоём вкусе…

Он замолчал, поняв, что никто не слушает. Марсель с неопределённым выражением лица уставился куда-то влево и вниз, через его плечо, а потом осторожно переспросил:

— Не вот эта красавица, случайно? Она по тебе соскучилась, Джильди.

На пристани стояла Гарра. Боцман настолько удивился, что ничего не сказал, а просто спустился к ней. Старая ведьма действительно притягивала взгляд, за ним — тело, может, и душу она тоже могла украсть, но как-то без разницы. Ракушки-побрякушки, ожерелья, бусы, потасканные заплатанные лохмотья — и глаза, которые заставляли раскрыть душу.

— В чём дело? — вот так, стараешься быть холодным и непроницаемым, а голос звучит, словно пожить приглашаешь. Если бы Луиджи умел владеть голосом, как дон капитан… Впрочем, Алва бы скорее пригласил старуху на борт и мило с ней болтал — о каких-нибудь допотопных языческих древностях, ну или просто о море.

— Погадаешь, бабуль? — внезапно прокричал Марсель, свисая с бушприта. — Я спущусь!

У этого-то что на уме?! Луиджи только посторонился — не надо пускать ведьму на корабль, женщинам там вообще не место, даже таким. А Валме пусть делает, что хочет, только не умирает и не ранится — больше он не вынесет чужих страданий…

— Платта, — загадочно и страшно улыбнулась Гарра.

— Платта будетт, — подтвердил виконт и хмыкнул. — Только сначала скажи, зачем пришла. Не наговорились вы, что ли?

Джильди вкратце пересказал про злой дым и прочее, что успел узнать сам. Условились о плате — какое-то колечко, какие-то бусы, остались в трюме «Славы» с незапамятных времён. И к чему это всё? Будущего захотелось? Луиджи и так мог сказать виконту, что всё плохо и будет только хуже. Но Марсель как будто тоже напрочь забыл, с чего начал разговор, и — удивление и ужас! — стоял молча.

— Ты чего? — опешил Луиджи. — Или вы все решили свести меня с ума? Скажи что-нибудь!

— Какие травы? — что настораживало сильнее, Марсель даже не улыбался этой своей улыбочкой, которая кого хочешь подкупит. И пристально смотрел на ведьму. — Ты же меня хорошо понимаешь, бабуль?

— Понимаю, — неожиданно чётко отозвалась ведьма.

— Если я покажу… траву, ты узнаешь, подходит она или нет?

Джильди ничего не понимал, а вот Гарра словно подглядела в будущее без них — потому и пришла. В напряжённом молчании они ёжились под колючим приморским ветром и смотрели, как Марсель перебирает какие-то листы в тетради — стихи, заметки, письма, перерисованные карты.

Меж первой и второй страницами лежал высохший пожелтевший лист причудливой формы. Ведьмины глаза расширились, и она всем телом подалась вперёд.

— Боюсь, остался только один, — Валме опять улыбался, но голос звенел, как натянутая струна. Неплохой результат — Луиджи вообще говорить не мог. — Это… всё, что есть. И он засох.

— Сэмля Колумба. Сэмля Понсе де Леона, — прошелестела Гарра, протягивая руку к листу, но не касаясь его. — Тты ретткий везунчик. Этто лист от слой тым, от сэлёная гниль. Толко он имеет такие кончики.

— Растереть кончики, — пробормотал виконт, — и что-то вроде подслащенной воды. Во всяком случае, это сказала туземка.

— Точно? — насторожился Луиджи, соображая, что к чему. — Ты не ошибся?

Они посмотрели на ведьму — старая женщина только покачала головой и дала понять, что рецепта она не знает. Только травы и порошки в чистом виде, не пропорции.

— Уверен, — твёрдо сказал виконт. Над ними пролетела морская чайка, огласив свой полёт зловещим надсадным криком. — А если ошибаюсь, что ж, отравите и меня тоже.

***

Старый эль, выдержанный в бочке лет пять или шесть, не меньше, был крепок и хорош. Капитан «Эльфийки» всех угощал: по таверне летали добродушные шутки, мол, только этим капитан «Эльфийки» и занимается, что угощает. Ричард осоловел ещё на пороге от одного запаха, но лучше напиться вдрызг вместе со всеми, чем потом слышать за спиной и в лицо, что ребёночек не выдерживает. Сегодня, правда, о «ребёночке» все забыли — морякам было, что запить.

— Что-то мы будем делать, — вздохнул боцман… чего-то там, не «Камелота», вот пусть и катится куда подальше. Дик сжал зубы и выдал подобие улыбки. Плеснуть бы кому-нибудь элем в рожу, да не выйдет.

— А что делать? — отмахнулся ещё один расплывчатый незнакомец. — Деньги городские выпрашивать и выкупать святых отцов обратно! Не убили ж они их…

— А ведь могли, что странно! Могли же! Ух, как я сдрейфил-то, когда…

По сотому кругу начался пересказ стычки в заливе. Нет, он этого не выдержит! К скамье пригвоздили чувство долга и крепкий эль. И всё заново, заново, заново — вот обманный ход не срабатывает и играет против них, вот они спешат к незащищённому «Генриху» и не успевают, вот «Генрих» захвачен и все, кроме гребцов, убиты… Выжившие уверяли, что в их старого доброго капитана вселился бес и велел послать корабль на смерть, а потом пропал: а что же, а как же, одежда-то капитанская, приказывал по-английски, больше-то в дыму пороховом ничего не видно!

— Вам подлить, лейтенант?

— Si, gracias, — пробормотал Ричард.

— И потом как завернём! — выкатывал глаза выгоревший длинношеий матрос. Похоже, с «Генриха». — Ну мы-то думали, так надо…

— Думал он, балда! — думавший получил несколько тумаков с разных сторон. — Видит Бог, кончай уже всё на Сатану сваливать! Испугались вы просто, вот что, и всем дорогу подрезали!

Да уж, Сатана… Выбравшийся с того света и вернувшийся на море. Ричард смутно помнил о маячившем на горизонте судне с востока, скорее всего, это была какая-нибудь поддержка из колоний. Он был уверен, что корабль не с испанских берегов — дон Рокэ предпочитал действовать в одиночку, что против одного сильного судна, что против пяти слабых.

Но «Сан-Октавия» сгорела… Дик махнул рукой и двумя большими глотками осушил кружку. Было уже совсем невкусно, но что делать, если не пить?! Конечно, испанцы выжили. Выжили, выбрались, все целы и невредимы, и вообще его это ни капли не волнует! Они враги и точка. Только смотреть на умирающий корабль больно всегда, и неважно, сколько лет ты на нём провёл и кем ты там был.

Это им с рук не сойдёт. Даже если дон капитан и остальные мстить не будут — или будут, но не за это, — король Филипп вряд ли обрадуется, узнав о кончине лучшего из своих суден.

— Хоть что-то хорошее, — с удовольствием заметил сосед по попойке. — Подожгли испанцам задницу.

Только больно будет вашей заднице, ребята, и ничьей другой… Ричард встрепенулся и, не с первого раза совладав с языком, переспросил:

— Ктати… кстати… кто поджёг?

— Не зря, — снова выпучил глаза генриховец, глядя сквозь Дика на ближайшую бочку эля, — не зря боцман-то наш рабчонка купил…

— Р… раба?

— Ну так! На дальних берегах это было, на нездешних… ну, где испанцы понаоткрывали и французам не дают… Цветочное там чего-то, — дал точную характеристику матрос. Ричард старался слушать, хотя в голове шумело, как на море в шторм. — Пацанчик-то немногим старше тебя, лейтенант, но у своих был типа знахаря местного, в травках всяких да порошочках разбирался. Весёлых травках тоже, как без этого, — за столом загоготали. — Ну вот… И ядов всяких на борт натаскал. Крыс травили, врагов травили, непослушных на корабле тож травили — а чо они не слушаются? Капитан был строгий… ну, пока не умер вот тогда…

— И что же он, на корабль ихний пробрался?

— Да не, — затряс головой генриховец. — Искр-то помните, сколько летало? Пули эти, тепло ещё, свечи всякие? Ну он в порох подсыпал эту дрянь свою… Корабль — пшик, как заполыхает! Да только не просто заполыхает, а с этим… не помню, как пацанчик называл.

— На дикарском языке небось называл, — подсказали слева.

— А по-нашему — гниль зелёная, — неожиданно отчётливо произнёс ещё кто-то. Дик удивился, как трезво прозвучал его голос, потом понял, что за этим столом трезвых нет вообще — всё познаётся в сравнении.

— Теперь вспомнил… жуткая штука, просто страсть. Удушье, что аж с ног валит, если вовремя не подоспеть — сразу же кранты, — запугивали матросы, имевшие дело с ядом. — Оно же в лёгкие-то сразу… в эти… лёгкие?

— Лекарь из тебя, у! Лёгкие они…

— Вот… И кранты, — довольно повторил он. — А не сразу если, один из наших, англичанин, то есть, плавал и на себе проверял. Еле спасли бедолагу! Он ради знания, говорит, себе впрыснул… Там можно воздухом травануться, а можно сразу в кровь, порежешься о стебель — пиши пропало. Но он не сдох, — за столом протянули удивлённое «о». — А так вот, говорит. Сколько-то там часов или даже суток без сознания можно пролежать, а потом уж… как повезёт.

— Я другое слышал, — встряло очередное размытое лицо. Ричард решил больше не пить и выпил — стало жарче, но не веселее, и люди вообще слились в одно широкое пятно, как мазок на плохой картине. Он изо всех сил слушал дальше: — Мне другое рассказывали. Хотя про того же парня, если он вдруг помер — светлая память… — Быстро выпили за незнакомого мореходца. — Что, мол, ходок наш закалённый был, яды эти в малых дозах на себе пробовал, ему всё как с гуся вода было. А дружку его не успели зелье из нужных листьев заварить, так кони двинул. Этот, говорили, вообще никакие лекарства не мог — а лекарства-то все на травах каких-то сделаны!

— Иммунитет, — кто-то ввернул умное слово, и в таверне опять загоготали.

Когда его вытолкали на улицу, Ричард не понял. Видимо, он развеселился и начал то ли петь, то ли танцевать что-то непристойное, вот и получил пинка. Только бы не по-испански, вечно с языка слетает… Пошатываясь, он добрёл до мостовой и рухнул там, запрокинув тяжёлую голову и уставившись в небо. По лицу стучали холодные толстые капли дождя. Снова дождь, вечный дождь… Дик давно не видел солнечных земель.

Из-за манёвра захваченного испанцами «Генриха» он не видел, что происходило на вражеском корабле. Уже когда они поняли, что к чему, и попытались обойти или выручить тонущих союзников, удалось разглядеть пожар. Но тогда из моря торчали одни мачты, а вокруг стремительно темнело…

Только бы никто не пострадал. Они уцелели, конечно же! Даже если ценой своего корабля. Ричард старался делать вид, что его это не волнует, но он не мог… А здесь, далеко за полночь на дождливой улице, и скрывать нечего — не от кого. От себя не убежишь — он так и не избавился от воспоминаний, ставших частью собственного сердца. Есть вещи, которые ножом не вырежешь, даже если постараешься. Память. Узы. Что-то ещё.

Кинжал с акульей гравировкой. Надо было убрать его сразу, чтобы никакого соблазна, но Дикон задержался, помогая выбрасывать трупы за борт… К пятнадцати годам он хорошо это умел. Очень жаль, что ранили старпома: несмотря на то, что Хуан ко всем относится с одинаковой прохладцей, было ясно, что корабль и его обитателей он любит всей душой! Или не очень ясно, но… хотелось верить.

Кинжал с акульей гравировкой. Испанские зубы, непобедимая сталь. Надо было гордо швырнуть подарок за борт, лишь бы сейчас он не оттягивал руку так заманчиво! Бить в спину плохо, хуже не придумаешь, но иначе он не справится. Никогда в своей жизни.

Кинжал с акульей гравировкой… Дон Рокэ знал много вещей, но он не мог знать, как повернётся этот клинок. До этой минуты Дикон тоже не знал. Всё происходило слишком быстро — он лишь увидел возможность и метнулся воспользоваться ею. Голова и шея старпома в крови, после боя здесь в крови всё, но это рана, и рана не из лёгких.

— Не стоит… со мной… есть ещё раненые.

— Помолчи. «С тобой» надо прямо сейчас.

И с вами — тоже… Ты и так опоздал на пять лет. Тогда не было сил, теперь не хватает смелости.

Кто ты теперь? Повсюду чужой, повсюду приёмыш, подброшенный солёными морскими ветрами и горьким плачем английского дождя; можешь протянуть руку любому, но вместо этого поворачиваешься спиной и гордо задираешь подбородок. В одиночку выживают только безумцы, человеку нужен дом.

— Насколько… всё плохо?

— Терпимо. И не такое заживало, — три аккуратных шага и последний в жизни спокойный вдох. — Этого следовало ожидать — в следующий раз будем осторожнее.

И всё же не стоило брать на борт чужаков, связываться с ядами. Оружие честных людей — сталь, а из-за этого маленького иноземца англичанам припишут подлость! Ричард не без труда поднялся и, пошатываясь, побрёл через мост под сухую крышу, не уверенный, что у него остались деньги на ночлег. А слёзы на щеках или капли дождя — и самому не разобрать.

Ускорив шаг под усиливающимся градом, Дик врезался в какую-то ведьму. В порту и в переулках ошивались десятки подобных особей, но стоило им почуять неладное — всех как ветром сдувало. Ричард хотел было посторониться, однако она сама преградила путь.

— Ты умрёшшь, — прошамкала старуха, глядя ему в глаза.

Пальцы сжали рукоять кинжала. Она была тёплой.

— Нет, — как будто чужой голос, какой-то хриплый, — нет. Я не хочу умирать. Не сейч… Уйди с дороги, ты как со мной разговариваешь?!

Ведьма только прикрыла глаза и растворилась в дожде. Моргнув и оглядевшись, Ричард её уже не увидел.

Комментарий к 9. «Зелёная гниль»

* один европейский путешественник действительно пробовал на себе разные яды; ситуация, симптомы и последствия списаны с реальных убийственных трав и растений, но чутка сдвинуто время происходящего (первая информация о таких экспериментах, которую я нашла, приходится уже на начало 17 века), к тому же, смешаны свойства разных ядов (из которых самый знаменитый - кураре, со схожим влиянием на организм, но не распространяющийся воздушно-капельным путём).

========== 10. «Лейтенант» ==========

1587

— Бедные нидерландцы, они страдают! — вздохнул Валме со всем возможным сочувствием. — Но, кажется, эти вполне себе весёлые.

— Конечно, — откликнулся Луиджи, — потому что это испанцы, Марсель.

— Правда? Неловко получилось…

«Слава короля Филиппа» не переставала удивлять. Как приятно, так и не очень. Пока что корабль не сделал ничего хорошего, кроме того, что вовремя появился, но люди вроде ничего — не шарахаются, не пристают без повода, и вообще торгуют себе и торгуют, словно их больше ничего не касается. Напросившись с кем-то из малознакомых моряков в порт, а оттуда — на местную ярмарку, Марсель не собирался брать с собой вечнострадающего боцмана. «Вечнострадающий» — от «вечнозелёного», между прочим. Должно же быть хоть какое-то развлечение! Джильди умел портить развлечения одним только своим скорбным лицом.

Сегодня Луиджи, на счастье, не скорбел, и это было мило с его стороны.

— Но нидерландцы страдают, — мало того, что не скорбел, даже поддерживал разговор. Поправив скользкую коробку с товарами со «Славы», Марсель прислушался. — Ещё бы, вечно кто-то давит на них, религию свою продвигает… Ты знал? У них там настоящий раскол!

— Слышал… Тем не менее, они подогнали нам кораблик.

— И на том спасибо… Вообще ребятам повезло с расположением, — боцман увлёкся, видимо, видя перед собой не дорогу, а карту. Марселю пришлось следить, чтобы ещё и Джильди не спотыкался по дороге, а споткнуться было где. — Вот они и торгуют. На суше — рыбой и цветами, а сюда, похоже, привезли мыло и масло.

— Да уж, — хохотнул виконт, — представляю рожи англичан, если бы кто-то попытался впарить им РЫБУ! Своей — хоть облопайся…

— Действительно. И вряд ли у них был выбор, плыть сюда или не плыть, — понизил голос Луиджи. — Насколько я слышал, наместник Испанских Нидерландов, герцог Алва… ну, который…

— Который брат, я понял, — благо письмо со стола оказалось никому не нужно, Марсель несколько раз его читал, но не нашёл ничего, кроме каллиграфического дворянского почерка и сухого отчёта. — Ты его видел когда-нибудь?

— Нет, что ты, — чуть не выронив коробку, боцман довольно ловко подхватил её на лету. — Почти пришли… Не видел, но интересовался. Дон капитан сказал — «представьте себе меня, только ещё хуже». Вопросы отпали…

Прекрасная характеристика, а какая, наверное, точная! Ярмарка показалась за углом, и Луиджи чудесным образом смешался с торговцами, метнувшись куда-то вперёд. Озираясь по сторонам и стараясь не врезаться в кого-нибудь большого и страшного, Валме держался боцмана «Славы», думая, чем бы заняться после того, как они выгрузят своё мыльное добро на прилавок. Не заставят же деньги считать, хотя почему нет? А потому что… Может, какая-нибудь досочка на палубе нуждается в срочной полировке? Лучше это, чем среди англичан куковать.

Без Рокэ было смертельно скучно. Не то чтобы совсем «без» — благодаря ведьминского вида бабуле, давно забытой туземке с цветочных берегов и настоящим чудом уцелевшему листу им удалось сварить какую-то жуть, и Марсель уже был готов отказаться от затеи и искать человеческого лекаря, но упомянутая жуть всё-таки вернула Алву в мир живых, каковой он явно собирался оставить раз и навсегда. Правда, ненадолго: дон капитан сначала потребовал самый подробный доклад, который они могли выдать, и для этого лучше всего подходил Хуан — старпом явно втихаря заготовил речь, перед тем как соваться в каюту. Выслушав трагедию от и до, Рокэ нагрузил всё того же Хуана тонной указаний, в перечень которых входило — помочь «Славе» с торговлей, перерисовать вымокшие карты, вести журнал и оставить его в покое. Последнее Суавесу не понравилось, но он честно передал.

В общем, тоска зелёная. Драить палубу по доброй воле или делать то же самое под вечной угрозой утопления? Марсель привык беззлобно ворчать на эти убийственные шуточки, но прямо сейчас ему очень хотелось услышать это «утоплю». Ну или что-нибудь новенькое, без разницы.

— Ставьте сюда, — боцман «Славы» разбирался с товаром, от которого действительно несло маслом, мылом и ещё каким-то сыром. Родненький запах поверг виконта в ужас, и он поспешил отойти. Сейчас бы ещё родину припомнить! Только этого не хватало.

— Почему тут моряков так мало? — заинтересовался Марсель. — Мы так далеко утопали от порта?

— Нет, ты прав, — тут же насторожился Луиджи. — Простите, мы здесь больше не нужны? Надо у кого-нибудь спросить, что за затишье такое…

— Думал, вы уже знаете, — пожал плечами боцман. Но расспросить его не удалось, подлетели первые покупатели.

Никто из торгующих доверия не внушал, а покупатели были слишком заняты для праздной болтовни — они покупали. Лучше всего было узнать новости в порту.Сориентировавшись в улочках-переулочках, а в основном — идя на запах моря, они выбрались на пристань. Луиджи косился на каждую старую попрошайку, чем основательно достал.

— Мы ей заплатили, успокойся, — не выдержал Валме. — Если твоё сердце не выдерживает разлуки, оставайся тут и жди…

— Да ну тебя, — обиженно забубнил Джильди, но Марсель уже не слушал — впереди показались какие-то местные матросы. — Тебе не кажется, что она могла бы взять побольше? В конце концов, жизнь спасли… тем более… Марсель, стой! Ты вообще не забыл, что мы с ними воюем?!

Забыл, если честно, но какая разница? Виконт уже подлетал к какому-то кораблику. Боевой, похоже, должен знать, какие в мире политические новости…

Краба вам всем в ноздрю, это же чёртов «Камелот»!

— Вот поэтому я и говорил, — голосом совести завершил монолог Луиджи. — Пойдём отсюда.

— Иди, — Марсель ещё не закончил думать мысль, но губы уже растянулись в улыбке. — Если хочешь… Я не испанец, Луиджи. Я с ними пять лет из дома торговал.

— И что? — боцман явно был не в восторге от затеи, которая ещё, в общем-то, не сформировалась. — Знаешь, нам сейчас рисковать не надо…

Спорный вопрос! С одной стороны, тише едешь — дальше будешь, а с другой — куда все из порта подевались? Кораблей-то значительно меньше стало. Да и вообще, кто-то на этом судне должен рисковать, пока Алва отсыпается.

— Ты просто спрашиваешь и уходишь, — продолжал нагнетать Луиджи, — и вообще, не сбейся на испанский…

— Сбиться на испанский я могу, только когда пою, — повертев головой, виконт отыскал самого безобидного на первый взгляд члена команды, который, к тому же, стоял поодаль. — Вот, смотри, ребёнок же. Даже если бросится на нас с ножом, вреда особого не будет.

— Ну, знаешь…

Знал, и знал преотлично, только не подумал, что такое возможно. Тогда в голове была только цель — выяснить, куда все делись, ещё одна маленькая цель, немного коварная, хотя это как получится. Ну и отменный костюмчик, который возрождал в Марселе болтливого дворянина и отводил от него всевозможные подозрения.

— Простите нас, господа… — Английская речь — противная, как сами англичане, но ему можно, он вообще француз. Господа простили и обернулись, а намеченный целью допроса парнишка оказался крайним, и виконт пошёл в атаку. Убедившись, что представлениями, погодой, торговлей и хвалой великой Англии он добился расположения собеседника и вообще сбил его с ног своим нахальством, Марсель услышал в ответ:

— Вы правы, сударь, погода могла быть и получше… ну, здесь всегда так…. Разрешите представиться, лейтенант королевского флота Ричард Окделл.

***

— Разрешите представиться, лейтенант королевского флота Ричард Окделл.

Луиджи чуть не упал, хорошо, что Марсель притянул к себе всё внимание, включая окрестных чаек. Первой мыслью было, что про «королевский» флот ребёнок загнул: уж что-что, а ваш побитый жизнью «Камелот» явно посылали в дело только при крайней необходимости! Но если исходить из того, что все суда здесь принадлежат королеве…

Да к чёрту королеву. Джильди как мог внимательно рассмотрел Окделла. Маленькому предателю должно было быть семнадцать, что ж, на них он и выглядел. Пареньку неудобно в дурацкой английской форме, но он явно ею гордится. Тёмно-русые волосы, серые глаза… Нет, без сомнений, это он. Луиджи бы прошёл мимо, если бы не имя, будь он один — вряд ли бы заговорил, но, чтобы остановить Валме, нужно быть Алвой. И то неточно.

— Ну что же, будем знакомы, лейтенант, — сладким голосом сказал виконт и протянул руку. Чего?! Луиджи с плохо скрываемой неприязнью посмотрел на это рукопожатие, сделав вид, что он тут, конечно, при торговле, но подходить ближе не собирается. А Марсель то ли что-то забыл, то ли… нет, он не мог забыть это имя, кто-то да произносил! Не совсем понимая, что к чему, Джильди в лёгком замешательстве пригляделся к виконту и оторопел.

— Так что вы хотели узнать? — вежливо спросил ребёнок. Похоже, Окделл ничего не заметил, но таких галлюцинаций не бывает… — Надеюсь, смогу помочь.

— Конечно, сможете! — Марсель мог бы говорить таким вкрадчивым и заискивающим тоном два года назад, никак не теперь. Во всяком случае, от обилия сладости в его голосе сейчас хотелось выпить чего-нибудь горького и прополоскать рот. — Вы же отменный моряк. О, нет, не надо смущаться, лейтенант — я прекрасно знаю, что таких молодых матросов и то не всегда берут на борт, а вы уже при звании!

Лесть работала на каждом, и Окделл повёлся, почему бы ему не повестись. Лицо парнишки говорило куда больше, чем язык.

— Д-допустим, — тряхнул головой он, — но всё-таки…

— Не надо стесняться! — Валме на заговаривании зубов не остановился, он подхватил Ричарда под локоть и потащил куда-то в сторону, продолжая разговор. Боцман не скрипел зубами только потому, что был ошеломлён. — Вы ведь наверняка плаваете, простите, выходите в море с самого детства? Иначе бы не дослужились до лейтенанта в столь скором времени! Не расскажете ли нам, приезжим путникам, о своём опыте? Уверен, вам есть, чем похвастать…

И тут на Луиджи свалилось тяжёлое и вместе с тем светлое осознание происходящего. Во-первых, он недооценил память Марселя. Во-вторых, он недооценил Марселя. Валме не только прекрасно знал, с кем разговаривает, он ещё и делал это специально. Все эти заискивания и «лейтенанты» в его речи… И насколько же убедительно!

Пока Окделл мучительно морщился, вероятно, припоминая свою морскую биографию, Джильди ещё раз украдкой глянул на своего болтливого спутника. Нет, не показалось. И лучше бы показалось. Марсель мог петь, шутить, дурачиться и спьяну читать стихи, мог орать на попавшуюся в супе водоросль и фамильярничать с Алвой, но сейчас он выглядел совершенно другим человеком, которому недоступны все эти простые человеческие забавы и чувство юмора вообще. Болтливая наивность, лесть и простодушная прямота — это одно, а взгляд — это другое. Примерно такие ледяные, решительные и абсолютно лишённые сочувствия глаза были у Рокэ и Хуана, когда они заносили клинок над англичанами.

— Это долгая история, — наконец нашёлся лейтенант, явно чувствуя себя не в своей тарелке. — А мы скоро отплываем. К сожалению, не успели с основной эскадрой сэра Дрейка, но…

— Уверен, у вас долгая и богатая история, лейтенант, — заверил его Марсель. Разумеется, специально… — А что случилось? Снова в путь за добычей?

— Нет, совсем другое, — вскинув голову, не без гордости отозвался Ричард. — Вы знаете, сколько отсюда плыть до испанских берегов?

— Откуда? — простодушно воскликнул Валме. Луиджи хмыкнул про себя: ну как — откуда, ты же сам это и рассчитал. — Я же глупый торговец, не понимаю этих ваших… морских узлов…

— О нет, я уверен, вы очень умный человек, — пылко заверил Окделл. — Дело в том, что несколько дней назад сэр Дрейк отправился в Кадис… Мы… Королева узнала, что испанцы планируют атаковать первыми, и сэр Дрейк вышел первым, потому что сейчас они не ждут!

У Джильди упало сердце — вот тебе и поговорили. Теперь ясно, куда ушли все корабли. Кадис, хороший, светлый Кадис остался без защиты — все морские силы Испании сейчас сосредоточены на Армаде, но такими темпами её могут и не достроить. Рассказывая вкратце о встречах с королём, Рокэ упоминал, что предупреждал его… Манёвр Дрейка был бы не таким неожиданным, слушай король Филипп своих вассалов. Иногда слушал. Иногда нет… Что же будет?!

— Какая прелесть! — воскликнул Марсель, и лейтенанта заметно передёрнуло. — Я, конечно, не испанец, но даже жаль, даже жаль!.. И что же, хотите разгромить испанскую флотилию?

— Хотим, — уже тише подтвердил Окделл. — Война есть война… Не стоит забывать, кто твои настоящие враги.

— Воистину, — вполголоса протянул Валме. Потянуло прохладой. Луиджи уже не смотрел на ребёнка, но примерно представлял его лицо. Господи, кто бы мог подумать, что этот весёлый парень виконт умеет так изящно… издеваться. — Враги, они такие. Выскочат из-за угла — а ты и не заметишь! Или, того хуже, со спины.

Эта игра одновременно пугала и восхищала. Восхищала бы без вопросов, не задайся Луиджи вопросом — какой из двух виконтов настоящий. Нет, к чёрту сомнения, Марсель — это Марсель, и он свой, а эта пытка предназначена только для маленького предателя… Почему тогда так холодно?!

— Значит, планируете нанести испанцам неожиданный удар в спину, — задумчиво повторил Валме. — А знаете, это должно сработать! Не буду лгать, лейтенант, я далёк от вашего морского мира… — Далёк он, как же! Кто здесь ради моря бросил всё? — И с испанцами мне доводилось сотрудничать… Но эффект неожиданности восхитителен, просто восхитителен!

— Я очень рад, как и вся великая Англия, — с усилием ответил Окделл, но вежливая улыбка трещала по швам. — Сотрудничать? Вы торговали?..

— Торговали, — с удовольствием подхватил Марсель, и останавливать его было некому: — Знаете, сейчас опасно путешествовать без охраны, даже если ты простой торговец. Я бывал на разных кораблях… Все эти неожиданные шторма, неконтролируемые пираты, религиозные войны… Как вспомню — дрожь берёт!

— В порту вы в полной безопасности, — рассеянно сказал ребёнок, думая явно о чём-то далёком и поддерживая разговор чисто механически. Луиджи успел угадать, что это он зря: — И с какого же судна вы сошли?

Разумеется, никакую «Славу короля Филиппа» Марсель и не планировал упоминать.

— О, — вскинул брови он, — мы с «Сан-Октавии». Быть может, вы слышали историю. Или даже видели нас в подзорную трубу?

Луиджи никогда не думал, что в порту в разгар дня может быть так тихо. Просто вокруг них остановилось то ли время, то ли сама жизнь. Ричард не шевелился и не дышал, его даже стало жалко; себя Джильди не видел, но видел Марселя, и Марсель не улыбался и не хлопал глазами, изображая святую простоту и невинную глупость — пользуясь всеобщим замешательством, он прямо, холодно и испытующе смотрел на лейтенанта Окделла.

Через пару долгих секунд тишина лопнула — звонко и беззаботно рассмеявшись, виконт похлопал англичанина по плечу:

— Да не переживайте, уж я-то точно не в обиде!.. Сказал же — торгую, корабли эти меняю, как перчатки… Тем более, нас выручила милая колония. Хотя, вынужден признать, гореть было неприятно.

— Вы лжёте! — Ричард вскочил, потом быстро сел обратно и, пытаясь взять себя в руки, пробормотал: — Я вас не пом… вы не испанец, сударь. И…

Почувствовав внимание, Луиджи что-то брякнул по-итальянски и отвернулся.

— Я не испанец, вы правы, — благодушно заявил Валме и распростёрся на скамье, любуясь морем и кораблями. Если бы Луиджи не видел его без этого дурацкого камзола, невесть откуда снова взявшегося, решил бы, что виконт всё ещё весит по-прежнему. — Ну что ж, рады были познакомиться… думаю, мой молчаливый друг тоже в восторге от нашей встречи, дорогой лейтенант!

Вот вернёмся на «Славу», ты у меня получишь, мрачно подумал Джильди. Не давая никому опомниться, Марсель поднялся и как будто заспешил. Теперь это не устраивало Окделла — терзаемый всеми эмоциями, какие только могли поместиться на его лице, ребёнок воскликнул:

— Простите, ходит один слух насчёт… насчёт пожара. Вы не замечали ничего странного?

Он что, не знает про отравленный воздух?! Луиджи не поверил, а потом понял, что парнишке сейчас вообще не до вранья — он правда не имел понятия и считал это слухом.

— Ах да, отрава, — равнодушно пожал плечами Марсель, не один день убивавшийся по яду и сгрызший все ногти, пока они готовили отвар из тёртых листьев. — Было дело. Что ж, все мы когда-нибудь умрём… Да и, как вы верно сказали, лейтенант — война есть война!

— Вы хотите сказать, что кто-то умер? — вполголоса переспросил Окделл.

Никогда ещё привычные жесты не выглядели так жутко: виконт без комментариев развёл руками, то ли подтверждая очевидное, то ли попросту прощаясь, и отправился в сторону дороги.

Если бы кто-то спросил Луиджи, что его так накрыло, боцман бы вряд ли смог ответить. Просто какая-то маленькая часть сознания завопила, что месть местью, но есть же какие-то границы. Или он всего лишь замешкался, оставшись наедине с Ричардом, и посмотрел на него внимательно, уже без давления виконта — который, как выяснилось, умел давить.

Джильди предательства ненавидел. Преданный экипажем отец, предавший родину он сам, предавший вырастившего его капитана Ричард Окделл. Испанцы никогда не говорили много, как будто специально не настраивая новичка-будущего-боцмана против ребёнка из прошлого, поэтому мнение у Луиджи было целиком и полностью своё. Но это лицо… сдерживать эмоции Ричард не умел. И Луиджи был готов поклясться, что он искренне переживает за экипаж и просто по-человечески хочет знать, не случилось ли беды.

— Нам действительно пора идти, — сказал он, проходя мимо лейтенанта. Парнишка поймал взгляд: понимающе, но с такой мучительной мольбой, что Джильди решился: — Дон капитан не любит опозданий…

Как сказать, любит или нет — появляться в последний момент или издевательски задерживаться было очень в духе Рокэ, но ничего лучше Луиджи не успел придумать. Ричард, слава Богу, понял правильно, и его определённо отпустило… Ненадолго, ведь война есть война, а враги есть враги, однако пока маленький лейтенант не справился с собой и не надел маску, его лицо светилось от облегчения — вместе с горечью.

— Да, до свидания…

Ему удалось нагнать Марселя за несколько шагов до «Славы». Виконт насвистывал какую-то песенку и явно был в приподнятом настроении.

— Он не знал про яд, — зачем-то сказал Луиджи. — Ты ведь это понял.

— Может, не знал, — пожал плечами Валме, с любопытством вглядываясь в воду, где сновали рыбки. Нет, это совершенно другой человек… — Может, знал. Мало ли, что у этих англичан на уме!

— Но ты меня напугал, признаться…

— Чем же? Всего лишь поболтали с офицером о погоде, — нет, Марсель, не увиливай, тебе эта погода была нужна меньше, чем теперь торговля сыром. Спасибо, правда, что перестал так пугающе смотреть… — И знаешь, я не то чтобы мстительный, тем более — зачем мстить за то, что случилось давно и без меня? — Джильди внимательно слушал, пытаясь понять, какого же тогда чёрта Марсель устроил. — За прошлое вообще цепляться глупо и лениво.

— Тогда зачем ты его так?!

— Зачем? А мне обидно, — заявил Марсель, — что из-за этого ребёнка Хуан со мной два года не разговаривал! Вот тебе и все проблемы, Луиджи, и не надо тут оскорблённую невинность изображать…

Луиджи посмеялся за компанию, довод был действительно под стать Валме, но до конца не поверил. Вообще не поверил, только как это докажешь? Остаётся только отшучиваться и верить, а в глубине души — радоваться. Делать одно, а иметь в виду другое, как похоже на дона капитана.

На верхней палубе они буквально столкнулись с Хуаном: старпом немного спал на ходу, но отказывался это признавать. Конечно, попробуй приглядывать за чужим судном и своим капитаном… Суавес вежливо и решительно отказывался от помощи, да и вообще не хотел кому-либо доверять присматривать за Рокэ, однако такими темпами можно и свалиться.

— Доброе утро, — брякнул Марсель и тут же добавил: — Ладно, это было не смешно…

— Доброе, — устало кивнул старпом. — Я вас искал обоих, но, кажется, уже не надо… Выяснили что-нибудь?

— Куча новостей, — сообщил Луиджи, — и проданное мыло. Если это важно.

— Важно всё. Соберитесь с мыслями и докладывайте, — Хуан кивнул в сторону капитанской каюты, и Луиджи не мог припомнить случая, когда приглашение туда доставляло ему большую радость, чем сейчас. — И ещё, месье виконт…

Воистину, сегодня день чудес. Внимательно, но без былой неприязни посмотрев на Марселя, старпом добавил:

— Если дон капитан не будет возражать, я бы вас попросил…

— О, да конечно! — радостно перебил его Валме. — С удовольствием проторчу пару ночей в капитанской каюте, но только при условии, что вы ляжете спать. А то зачем нам второй ходячий труп? Правильно, это весьма… непродуктивно. Пойдём докладывать, Луиджи.

Комментарий к 10. «Лейтенант»

* в апреле-мае 1587 года Фрэнсис Дрейк нанёс упреждающий удар на испанскую базу в Кадисе, тем самым отсрочив на целый год выступление Армады. Атака вышла полной неожиданностью для испанцев. В общем-то, изначально он её не планировал, но я предупреждала, что реалии нервно курят в сторонке хд

========== 11. «Альбасете» ==========

♬ Benise — Moonlight Sonata / Adagio

1587

— Погода пасмурная, рисовать я разучился, а ещё надо как-то решать гору проблем, — оптимистично доложил обстановку Марсель.

— У нас какие-то проблемы? — поинтересовался умирающий капитан затонувшего корабля, и Валме захотелось его стукнуть.

— Да так, самую малость! Мы же не можем вечно просидеть на чужом судне. Или можем?

— Кто ж нам запретит, — пожал плечами Рокэ, сидя в кровати и весьма придирчиво рассматривая обновлённые карты. — Изначальному владельцу «Славы» явно безразлично, что я с ним сделаю дальше. Могу даже принести в жертву какому-нибудь морскому богу, дабы убедиться в его существовании…

— «Сан-Октавию» принесли уже, хватит топиться, — может, это было бестактно, но Марселю ну очень не нравилось, как оценивали его художество. Вообще это было несправедливо — виконт писал, а не рисовал, и вот, пожалуйста, усадили вырисовывать какие-то дальние берега, которых он в жизни не видел.

— Действительно, хватит. Если ты пришёл сообщить какую-нибудь гадость, лучше не откладывай.

И зачем откладывать, раз и так всё на лице написано? Может, вообще сам догадаешься?.. Марсель из кресла уставился на дона капитана. Можно было подумать, что Алва просто прилёг отдохнуть, если не знать, что он чуть не умер.

— Я жду.

— Дрейк пошёл на Кадис, — аж голос подвёл, насколько эта новость была неприятной. Виконт рассчитывал, что Рокэ максимум приподнимет бровь, но он не сделал даже этого.

— Ничего неожиданного… Я предупреждал короля, что это может прийти в голову нашему дорогому пирату. Либо Его Величество усилил охрану и бдительность, либо нет.

— И что, будем сидеть и ждать? Мы ещё можем их догнать!..

— Скажи на милость, где ты услышал «сидеть» или «ждать»? — осведомился Алва будничным тоном, но почему-то захотелось прикусить себе язык и прилюдно извиниться. — Я не закончил… Дрейк вышел и пусть идёт, ни на него, ни на флот Филиппа мы повлиять уже не можем — если исходить из того, что мы могли. Этот налёт меньше всего похож на запланированный, есть вероятность, что некоторые суда сыграют роль разведки или приманки, и, когда они убедятся, что путь свободен… — Рокэ оборвал сам себя и ненадолго закрыл глаза. — Прошу прощения… Тогда к ним присоединится резерв. Это всего лишь предположение, но на месте англичан было бы разумно перестраховаться. Если мы с ними совпали во мнениях, подождём немного в порту и выйдем следом, чтобы задержать чужое подкрепление. Если нет, возвращаться надо в любом случае, и будем надеяться, что мы застанем дома всё-таки дом, а не его останки.

— В таком случае королю Филиппу тоже стоило подстелить соломки, разве нет? Тем более, раз ты ему говорил.

— Я-то говорил, но король традиционно слушает три источника — своих грандов, свою логику и своего Бога. Было бы неплохо немного изменить порядок, однако в Филиппе слишком много религиозности… Я имею в виду ту религиозность, которая переходит границы разумного.

— Это я заметил, — Марсель припомнил католическую экспансию Филиппа, почти такую же насильственную, как влияние противостоящих ему протестантов.

— Не заметить было бы трудно. Иногда мне кажется, что он реинкарнация какого-нибудь инквизитора, только с короной и большим количеством подданных. И всё равно, молиться перед едой и заставлять грандов цитировать Библию — это одно, а надеяться на Бога и делать его своим щитом — другое, — на родине Марсель наслушался самых разных мнений о вере, но все они сводились к тому, что Господь существует и он всегда прав. За время плавания с испанцами ему не удалось вытянуть из матросов ни слова об этом, но ребята всё-таки верили, в то время как их капитан отпускал еретические шуточки на завтрак, обед и ужин и отмахивался от серьёзных вопросов. Сегодня, видимо, передумал. — Когда я в первый раз столкнулся с англичанами, которые так же яро крестились, как махали шпагой мои соотечественники, появилась одна мысль — вера всего лишь щит для слабых, кто не может полагаться на свои силы и поэтому обращается к силам высшим. К сожалению, теория быстро сломалась.

— Почему? — удивился виконт. — По-моему, в большинстве случаев…

— В большинстве, — подчеркнул Алва, — так и есть, особенно на войне. Но у каждого правила, выглядящего весьма прилично, есть исключения, и это обижает правило… Например, тот же король. В первую очередь он.

— Ваш монарх не производит впечатление слабого человека.

— Потому что он сильный человек, и в этом загвоздка. В Филиппе стали на десятерых мужчин, и при этом он всегда держит в одной руке Библию, даже если в другой лежит меч. Вот и попробуй его пойми…

— Ну, думаю, он тебя тоже не понимает, — утешительно брякнул Марсель, вызвав подобие усмешки:

— Он так говорит. Впрочем, тут дело в другом — если бы король знал, как я отношусь к его обожаемому Господу, избавился бы от меня быстрее, чем от брата.

— Но почему? — полюбопытствовал Марсель, не подумав, что ответ — искренний ответ — может вырвать из-под ног землю или как-то ещё изменить его жизнь. В общем-то, всё, что можно было вырвать у виконта из-под ног, было уже успешно вырвано тем же Алвой, куда уж дальше-то?

— Это надолго, — поморщился Рокэ, — очень надолго. Если вкратце, у меня нет ни одной причины верить, что какие-то неведомые силы способны сделать больше, чем я сам: хоть для меня самого, хоть для моей страны.

— Поэтому вы ходите и бьёте пиратов их же оружием…

— …ведь боженька не сойдёт с небес и не срубит голову Дракона каким-нибудь праведным мечом. Тебе всё понятно?

— Так точно, — оттарабанил матрос-виконт. — Мы немного сидим тут, а затем плывём туда. О, хочешь расскажу, как мы с Луиджи знакомились с англичанами?

— Нет, я хочу спать, и желательно в тишине.

— Погоди, — растерялся Марсель, едва набрав воздуха для красочной тирады. — Нет, то есть, спи, конечно…

— Ну спасибо, что разрешил, — меланхолично ответил дон капитан, отворачиваясь к стене. — Кстати, вы так старались вернуть меня к бренной жизни, что едва не разорвали грудную клетку? Этого раньше не было.

— Не было, но ты же просто обожаешь всё делать сам, — краем глаза он засёк, что Алва нащупал внушительные царапины на груди и над ключицами. — Не вздумай больше задыхаться при мне, я не переживу.

— Хорошо, как меня отравят в следующий раз — попрошу тебя выйти.

— Я серьёзно, Рокэ!

— Я тоже. А ты не вздумай сидеть у моей постели и страдать, я пока умирать не собираюсь.

— Жизнь полна неожиданностей, и вообще, я долг возвращаю, — на ум пришла лучшая формулировка, какую только мог принять дон капитан. — Луиджи донёс, что ты караулил мою раненую руку.

— Руку, а не тебя, — парировал Алва. — Я ещё могу понять Хуана, у него это дело привычки, но ты бы шёл на палубу…

— Кто здесь хотел поспать в тишине?! — почти заорал Марсель и для убедительности скорчил возмущённую гримасу, хотя на него никто не смотрел. — И это у меня язык длинный! Тебе вообще не стыдно?

— Ты меня с кем-то перепутал? — вопросом на вопрос ответил капитан и тихо засмеялся. На этом перепалку можно было заканчивать, и Валме с чистой совестью вытащил карту и перо. Может, если немного подправить Испанию, из неё выйдут британские острова.

С вахтенным журналом дело обстояло проще — обложка обгорела, а страницы остались целы, но карты почему-то не были защищены вообще никак. Или выпали, пока суть да дело? Ладно, переписывать — так всё, благо бумаги на «Славе» — хоть всю палубу в три слоя застилай.

Погрузившись в мудрёные моряцкие словечки и монотонное описание курса, виконт быстро начал клевать носом. Почему-то Рокэ предпочёл не иронизировать хотя бы на полях морского документа, может, не рассчитывая, что кто-то будет это читать, кроме него.

— А что Хуан? — шёпотом спросил Марсель. В ответ послышался разочарованный вздох. — Нет, я замолчал, просто проверяю, вдруг ты там умер…

— В таком случае ты бы заметил.

— В тот раз не заметил, — заворчал Валме. — И ты даже не сказал, что вот-вот грохнешься. И…

— Хорошо, что там Хуан? — хмыкнул Алва. Вот ведь подлец испанский!

— Ничего, на тебя похож. Темнит, ничего не рассказывает и пугает какими-то ядами и страшными клятвами двадцатилетней давности. Он всегда таким был?

— Всегда, во всяком случае, те самые двадцать лет, что я его знаю. Было бы непросто выйти из работорговли весёлым и доверчивым человеком.

— Вот кого он мне напоминает! Иногда взгляд такой, что ещё одна оплошность — и меня на рынок…

— Почему ты решил, что он находился по ту сторону прилавка? — Марсель выронил перо, прикинув, насколько он промахнулся. — Строго наоборот. Угодил из рабов в слуги, не самый редкий случай в истории.

— И позволь угадаю, эту увлекательную историю мне лучше спросить у самого старпома, когда я добропорядочно выйду и оставлю тебя в тишине?

— Очень мудро с твоей стороны, — зевнул Рокэ и сделал вид, что его здесь нет. Порадовавшись внезапной похвале и отметив про себя, что надо потрясти Суавеса за плечи на предмет интересных рассказов, Марсель добропорядочно никуда не пошёл.

***

1566

Каждое утро он думал о побеге, но мысль так и оставалась мыслью.

Альбасете никогда не был столицей, но мелким паршивым городком тоже не выглядел, вовсе нет — один ежегодный рынок чего стоил. Говорят, эта ярмарка сильно подняла престиж города и провинции и стала первым шагом к процветанию. Альбасетская ярмарка интересовала Хуана не больше, чем собственно Альбасете, а именно — никак, но это было лучше, чем ничего. И гораздо лучше, чем вынужденное рабство.

Внезапная свобода настораживала его. Тем более, что это ненадолго. Одному из грандов короля Филиппа, десятый год сидевшего на испанском троне, было поручено разобраться с морской работорговлей, а из-за многочисленных войн, колонизаций и просто грабежей более слабых стран рабов «наплыло» немало. В основном — с северных берегов Африки, но бывали и исключения.

— Ты испанец?

Хуан поднял глаза на герцога Алва. Капитан корабля, на котором ему довелось провести последние несколько лет — половину своего юношества, в грубой форме велел отвечать на вопросы господина гранда и ни в коем случае не дерзить. Отвечать не хотелось, хотя под пронзительным взглядом герцога можно было и умереть нечаянно.

— Когда задают вопрос, — глядя куда-то поверх него, сказал герцог, — лучше ответить. Дело не в том, в каком положении находишься ты, а в каком — я. А в том, что это положение может измениться. Ещё раз. Ты испанец, юноша?

— Да, — давно он не говорил так просто на родном языке.

— Хорошо. Добавляй «сеньор». Как оказался среди рабов?

— Не помню, сеньор. Мне было меньше десяти лет. Войны, сеньор.

— Войны, — повторил дворянин. Хуан видел разных людей, самых разных, и этого можно было отнести сразу к двум категориям: первая — опасен, вторая — очень опасен. И совершенно нечитаем. — Что ж, даже если ты говоришь неправду, это не страшно. Ты же не хочешь и дальше сносить страдания и переходить из рук в руки?

А что вы предлагаете? Неужели не продадите меня кому-нибудь ещё? Без особых эмоций Хуан молча смотрел на герцога, видя краем глаза, как маленький смуглокожий парнишка из какой-то колонии нетерпеливо переминался с ноги на ногу и что-то теребил. Сам он стоял неподвижно, как статуя, в глубине души готовясь бежать или драться, и выжидал, когда разговор закончится.

Видимо, дворянин тоже обратил внимание на разницу и неожиданно усмехнулся.

— Поставлю вопрос иначе. Ты будешь служить мне? Никому не продам, если будешь вести себя… так же, как сейчас.

Казалось бы, на этом — все условия. Хуан не особо верил в то, что его никуда не сплавят дальше: ему доводилось после начала своего плена — а память действительно как отшибло после смерти родителей, — работать на разных хозяев. Все они в итоге избавлялись от своих слуг, заламывая цену повыше.

Был один маленький изъян: теперь он на родине и, в общем-то, не раб. Слуга. Это разные вещи, совершенно разные. Возможно, он даже будет получать свои деньги, а не еду и воду пару раз в сутки. Возможно, что-то изменится. Хуан осторожно прогнал эти мысли: надежда ни к чему хорошему пока не приводила, в отличие от веры. Его молитвы о том, чтобы избавиться от бесконечного мотания по Европе и рабского состояния, Господь услышал. Осталось посмотреть, что ему уготовлено после такой свободы…

Уже на пути в пресловутый Альбасете, где в отдалении от двора и жил опасный герцог, Хуан узнал, что сказали ему не всё. Служить он, конечно, будет герцогу, но сеньор совершенно неожиданно рассказал о своей семье. У супруги и младшей дочери были свои служанки, старшая вышла замуж пару лет назад; старший сын воевал и на родину возвращался нечасто, второй был приближен ко двору и вот-вот отправится с каким-то поручением, как дипломат. Третий погиб в одной из Итальянских войн, четвёртый, младший, прямо сейчас должен фехтовать со своим учителем, и это единственное, что он делает прилежно. Характеристика младшего наследника не очень обрадовала Хуана, особенно когда он понял, к чему клонит сеньор.

— Когда я тебя увидел, хотел приставить к Рубену, — продолжал рассказывать герцог, когда они проделывали оставшийся путь до особняка пешком, под заходящим солнцем. Особняка? Да это маленький замок, окружённый огромным садом! — Посчитал, что твой корабельный опыт пригодится ему на пути в Нидерланды. Или куда прикажет Его Величество… Но что-то остановило. Вы с моим младшим сыном почти ровесники. Надежда — глупое чувство, но, похоже, я испытал именно его, — дворянские усмешки — дело тонкое, и не разберёшь, искренне они появляются или нет. — Быть может, вы найдёте общий язык. Если это вообще возможно.

Если бы он ещё что-то чувствовал, Хуан был уверен, он бы либо испугался, либо заинтересовался. В сердце жила одна лишь сухая, расчётливая настороженность, и та из-под палки. У него не было никаких оснований доверять новому господину, а уж его сыновьям — и подавно. Дворянские дети обычно избалованы до крайности, а когда вырастают, становятся только хуже.

— Я никогда не служил своим ровесникам, сеньор. Приглядывал за маленькими детьми и работал на взрослых.

— Если будем общаться на людях, не забудь сначала спросить разрешения обратиться, — равнодушно сказал герцог. — Освоишься. Чуть позже Тереса расскажет тебе про обязанности по дому.

Собственно, вот и всё, что он знал на момент прибытия. Особняк был гигантский, но, наверное, до замка всё же не дотягивал, если замок определяет размер и материал, а не история… Тереса Суавес оказалась сердобольной женщиной, отвечавшей за младшую дочь дона Алваро и заодно заправлявшей кухней. Она сразу же прониклась худобой и мрачностью новоприбывшего, решив, что стоит накормить человека, и всё исправится. Хуан спорить не стал — нормальной еды не было очень давно, и пришлось себя сдерживать, чтобы не слопать с непривычки слишком много. На кухне среди прочих слуг ему понравилось, но пора было подниматься к своему новому господину.

Герцогами в этом доме звали всех наследников, чем чаще — тем лучше: сеньор настаивал на том, чтобы они привыкали и к титулам, и к обязанностям. Пока Хуан в сопровождении жизнерадостной Тересы запоминал дорогу и комнаты, куда можно, а куда нельзя, он успел на всякий случай присмотреть три-четыре пути отхода. Побег — штука полезная, если что-то будет не так, он просто уйдёт.

Скорее всего, так и будет, думал Хуан, оставшись наедине с собой и тяжёлой дубовой дверью. Может быть, платить будут хорошо. Может быть, обойдётся без унижений и издевательств — прислуга как будто довольна жизнью. Может быть… Он наконец-то сможет решать сам. Но какую-никакую услугу герцог Алва ему оказал, и нужно хотя бы сделать вид, что новый слуга с благодарностью принимается за работу.

Он постучал. Ответа не было. Этикет предполагал ожидание… Хуан перебирал в памяти всё, что успел за почти сутки услышать о будущем господине. Образ складывался настолько жуткий и непонятный, что впору было бежать через окно прямо сейчас. Какие из этих сведений — правда, а какие — домысел, он знать не мог, но вывод очевиден: с младшим что-то настолько не так, что он умудрился в шестнадцать лет стать белой вороной в родной семье.

Ничего не скажешь, утешает.

Ждать пришлось долго, в итоге Хуан убедился, что никто его не видит, и зачем-то толкнул дверь. Открыто — небольшой зал, в углу застеленная кровать с пологом, множество пыльных и не очень книг на разных языках, пара сундуков, вероятно, с одеждой. Распахнутое окно выходит в сад — вот он, пятый путь побега.

Тереса клялась и божилась, что после пяти часов дон Рокэ возвращается с урока фехтования и вообще, где же ему быть, если не здесь? Правда, шёл седьмой час, а в комнате наследника было тихо и пусто.

Слуги подобострастны и вежливы, в рабов же подсознательно вбита ненависть к своим хозяевам. Хуан никого особо не ненавидел, но и нужды быть вежливым не испытывал — эта золотая середина позволила ему беззастенчиво обойти комнату трижды и заглянуть в книги. Давно он не читал на родном языке, нужно обязательно заняться этим. Если будет возможность. Впрочем, субъект, призванный лишать его свободного времени и требовать внимания, так и не пришёл… Ужинали в половине восьмого, сказала Тереса.

Что ж, на нет и суда нет.

Ближе к семи часам поднялся ветер, ветви толстого дерева стали скрестись окно. Оторвавшись от книги, которая с трудом, но поддавалась, Хуан не свалился с кресла только потому, что за последние несколько лет привык вообще никуда не падать, а крепко держаться ногами за землю в любой ситуации.

Его никто не предупреждал, что шестнадцатилетний герцог заявится через окно.

— Сеньор?

Наследник герцога, предположительно Рокэ Алва, спрыгнул с подоконника, захлопнул окно, быстро осмотрелся, бросил ему шпагу в ножнах; смахнул с плеч пыльную куртку, оставшись в белоснежной рубашке, двумя быстрыми жестами убрал волосы в хвост, сел за стол, раскрыл учебник — и через полторы секунды в комнату вошёл его отец.

— Заходил учитель Родригес. Нетрудно догадаться, что он хотел сказать…

— Очередной старый дуэлянт жаловался на ревматизм, — отозвался Рокэ таким тоном, как будто полтора часа прозанимался исключительно латынью, а сейчас его оторвали от дела. — Если в этом городе нет по-настоящему способного учителя, вы можете тренировать меня сами.

Уловив требовательный жест господина, Хуан взялся за ножны и слегка обнажил клинок: не лучшая в мире работа, но эта сталь видала многое.

— Сначала победи брата, — рассмотрев шпагу и вернув на место, дон Алваро вышел.

Хуан ожидал, что латынь полетит в окно или хотя бы в угол, но латынь не полетела. Что-то черканув пером, Рокэ привстал, перелистнул несколько страниц, не глядя, оставил закладку, затем рухнул обратно в кресло и, потягиваясь, посмотрел на него.

— Если что, я фехтовал, — сказал он и засмеялся. — Не то чтобы с учителем Родригесом, но это несущественно.

— Как скажете, сеньор, — расставаться со шпагой не хотелось, но его и не просили. Правда, попробуй полюбуйся тёртой сталью, когда тебя так же пристально рассматривает молодой дворянин. Не желая снова быть товаром на продажу, который дотошно разглядывают большую часть суток, Хуан посмотрел глаза в глаза и немного задохнулся. Как будто задираешь голову и смотришь в синее небо.

— Ты, получается, новый слуга? Почему у меня?

— Герцог передумал, сеньор.

— Сочувствую, — ухмыльнулся синеглазый ровесник. — И как тебя зовут?

Зовут? Ему нужно имя? Никакого смысла в этом нет. Многие, кого продавали по несколько раз, забывали собственное имя, потому что никто им не пользовался. Раб — он и есть раб, безголосый и при необходимости бестелесный, молча и беспрекословно выполняющий свою работу.

— Хуан, сеньор.

— Знаю, что сеньор, можешь не повторять… Я запомню.

И почему-то он был уверен, что Рокэ действительно запомнит.

***

Детство, проведённое в рабстве, первую половину коего он не помнил или помнил плохо, учило многому. Например, уносить ноги вовремя. В какой-то момент Хуан с хмурой обречённостью осознал, что пропустил нужный момент и, в общем-то, прямо говоря, остался. Служить. Насколько унизительно «служить» по сравнению с «быть товаром»? Можно было предположить, что слуг воспринимают хотя бы как людей, но и это под вопросом.

Большинство дворян, и не только тех, что гостили в особняке Алва, игнорировали существование снующих туда-сюда домработников, и от степени равнодушия зависело отношение к ним. Иногда не замечали жалостливо, иногда — воспринимали как данное, иногда злились, стоило попасться на глаза, иногда смотрели с презрением и разговаривали через губу. Конечно, были и те, кто снисходил до беседы; большого и неподдельного внимания удостаивались старые служанки, вырастившие своих господ и порой заменявшие им мать, что-то такое, родное, близкое, совершенно недоступное пониманию Хуана. Пожалуй, можно было принять — но не понять, не прочувствовать на своей шкуре. Он только видел чужие эмоции и не был уверен, что способен сам хотя бы механически скопировать что-либо, похожее на счастье.

Обязанностей у него оказалось немного, хотя разобраться в них стоило некоторого труда: герцог Алваро велел одно, Рокэ, едва услышав о приказе, тут же выворачивал его наизнанку так, что в итоге ему всё было можно — вопреки тому, что сказал отец, а Хуан тут и вовсе ни при чём. Выбрать что-то одно представлялось невозможной задачей, но, как сказал юный сеньор, зачем выбирать-то? Тут пригодилось умение лавировать между разными высокопоставленными людьми, не нарушая слов ни одного, ни другого. Было трудно, но почему-то Хуана не смущало заявлять глаза в глаза главе дома, что его любезный сын, допустим, занемог, в то время как наследник откровенно развлекался в городе и вообще наслаждался жизнью.

Ну и Бог с ним. До забав и тягот жизни подрастающего дворянства Хуану не было никакого дела. С ещё одной задачей, поставленной себе лично, бывший раб и новоиспечённый слуга справлялся на ура — ни к кому не привязываться. Исключение составляла разве что Тереса, с такой неподдельной заботой отнёсшаяся к худому и мрачному новичку, что её было невозможно не любить, даже не имея сердца. Остальные… слуги как слуги, аристократы как аристократы. Господа все важные, со своими высокими думами и проблемами, ну, один немного не от мира сего, но и он скоро сломается под напором общественного мнения и прочей ерунды. Иногда Хуану было даже жаль своего господина-ровесника — делает, что хочет, ловко ускользает от придворных и домашних проблем, но всё это однажды кончится.

Всё кончается. Свобода, вечер, жизнь. Главное — быть к этому готовым.

— О чём задумался? — действительно, один голос Тересы может заставить улыбаться. Милейшая женщина и верная служанка в этом доме.

Лучшее, что в ней есть — какое-то молчаливое чувство такта. Хуан довольно долго молчал, не желая нарушать отдалённый гомон и сладкое тепло в тесной, уютной кухоньке для прислуги.

— Обо всём понемногу.

— Вот и я так думаю, — немного невпопад отозвалась женщина, расставляя тарелки по местам. — Господа скоро закончат ужинать, я это потом протру… Обо всём, говоришь? Это важно, никуда не денешься. Вы, никак, с юным сеньором не поладите?

— Поладим?.. — Зачем «ладить» господину и слуге? — Я ни с кем не хочу сближаться. То есть… ближе, чем есть сейчас.

— Хочешь не хочешь, всю жизнь провисеть на середине не удастся, — веско заметила Тереса. — Дон Рокэ… мне кажется, ты его либо полюбишь, либо возненавидишь, третьего не дано. Хотя о доне герцоге говорят всякое, послушаешь — так уши завянут.

— Может быть, — Хуану не хотелось слушать о доне герцоге, как Тереса называла господина Алваро, но разговор требовал поддержания. — Вы, стало быть, любите?

— Конечно, — широко улыбнулась женщина и внезапно разразилась недлинной, но пылкой речью о том, как она, конечно, всех в этом доме любит и уважает, но дон Рокэ — просто замечательный, что он и сорванец, и лапочка, и озорства, и серьёзности ему не занимать, и всё в одном флаконе, какой же хороший ребёнок. Хуан не нашёлся, что ответить. Характеристика незабвенная, только не даёт ровным счётом ничего.

Будь у него в те же шестнадцать лет дворянский дом, дворянские деньги и дворянское время, тягучее и бесконечное, которымаристократы баловались, как дети игрушкой, понять сеньора было бы проще. Но, во-первых, Хуан никогда не ставил цели понять сеньора — приглядывать за оружием, вытирать пыль с книг и всё такое прочее можно было и без глубоких мыслей. Во-вторых, что-то не состыковывалось.

Например, то, что при всей замечательности юного сеньора между ним и остальным семейством стояла глухая непроходимая стена — столь осязаемая, что иногда её можно было разглядеть воочию. Или то, что иногда, задумавшись, Рокэ смотрел перед собой холодным стеклянным взглядом, и ему никак нельзя было дать шестнадцать.

Судя по тени, пролегшей на лице Тересы, и она хотела что-то добавить, но пора было идти. Опустевший трапезный зал, посуда, которую необходимо убрать и вымыть, непогашенные свечи — всё так просто и понятно, как и любая механическая работа.

— Доброй ночи, сеньор, — столкнувшись с Рокэ на пороге, Хуан в сотый раз забыл, что добавлять «сеньора» не обязательно.

— Доброй… — косо посмотрев на него, пробормотал наследник и поплёлся наверх. Хуан не понимал, что может быть такого утомительного в ужине, чтобы едва волочить ноги, тем более что чаще всего Рокэ носится по дому, саду, улицам и площадям с завидной скоростью. Впрочем, сановных родственников у него тоже не было. Пожав плечами, он молча взялся за работу. И в кои-то веки это не помогло освободить голову от мыслей.

Дёрнул же его чёрт подниматься по этой лестнице! В широкий круг обязанностей прислуги входили даже такие мелочи, как задувание свеч, если они вдруг горели в неположенное время. Предлог так себе, но Хуан напомнил себе, что ему всё равно, выставят и выставят — найдёт работу получше… Всё равно в комнату Рокэ пришлось ломиться без разрешения, поскольку вежливый стук сеньор проигнорировал, лёжа ничком на постели и даже не сняв одежды.

А свечи и вправду горели. Повременив с гашением, Хуан подошёл к кровати и опустился на одно колено, неуверенно коснувшись тёмных прядей на лбу сеньора. Рокэ не открыл бы дверь, даже если бы хотел — однажды, вытащив утопающего, знакомый матрос назвал подобное состояние полуобморочным. И требующим срочного внимания.

На счастье, Хуан отлично запоминал инструкции, рекомендации и прочие приказы; когда он вернулся через полчаса, шагая по уже спящему дому, с приготовленным по памяти отваром из нашедшихся в доме полезных трав, ничего не изменилось. На первый взгляд. Стоило на секунду отвернуться к столу, как тихий шорох нарушил молчание дома — кружка полетела на пол и разбилась, залив пол травяным настоем, а сам Хуан оказался прижат к столу лицом вниз с приставленным к горлу ножом. Сталь, коснувшись кожи, показалась ему тёплой — словно та, что всегда носят в кармане.

— Что ж, я предполагал и такой вариант, — вполголоса сказал Рокэ. Удивительно для возраста, но говорить громко он не любил вообще — может, ради впечатления, может, ещё из какого принципа, однако сейчас громче бы и не вышло. Хуан отстранённо заметил, что прыжок и хватка весьма сильны. — Отец бы не взял тебя из обычной прихоти…

— Простите, я не понимаю, о чём вы, — какая глупая фраза, и какая честная. — Причём здесь господин?

— Что было в кружке?

— Лекарство, сень… Дон Рокэ, я не сбегу и не буду с вами драться, но сейчас вам лучше лечь.

Наверное, в других домах за такое мнение его бы выкинули на улицу без денег и одежды. Но Хуан и не собирался выказывать подобострастие, да и вообще разживаться тёплыми чувствами к дворянам. Болен — лежи, здоров — иди, будь ты хоть герцог, хоть Его Величество.

— Уж это я сам решу, — решайте на здоровье, только вы сейчас упадёте. Хуан подождал — не упал… И всё ещё не пошевелиться. — Допустим, ты говоришь правду; зачем пришёл?

— Погасить свечи. Увидел вас и решил помочь, — а вот огрызаться не стоило, с кем бы ты ни говорил. Впрочем, этот порыв Рокэ оставил без внимания.

— Помочь? Всё в порядке, — Хуану послышалась горькая усмешка, — я имею в виду, в порядке вещей, как заведено в этом доме… Не делай так больше, а то не замечу и убью. Ясно?

— Ясно, сеньор. Это всего лишь лекарство…

— Любой яд есть лекарство, — клинок наконец-то дрогнул, и Хуан напрягся, приготовившись осторожно выпрямиться, едва ослабнет хватка. — Любое лекарство… есть… — сеньор сделал шаг назад и пошатнулся, но, даже рухнув без чувств, кинжал из руки не выпустил. Обходя осколки кружки и лужицы травяного зелья, Хуан положил его обратно — как мог бережно, потому что жизнь не научила таскать на руках страдающих дворян. Делать было нечего, и он присмотрелся. Судя по всему, Рокэ не впервой и это; скорее всего, с утра он снова куда-нибудь умчится, не заметив битой кружки. Или нет. Бог знает… Рассматривая бледную, почти прозрачную кожу сеньора и прислушиваясь к тяжёлому дыханию, Хуан думал о том, какие всё-таки непонятные эти аристократы. Непонятные и… жестокие.

…каждое утро он думал о побеге, но мысль так и осталась мыслью.

Комментарий к 11. «Альбасете»

* некоторые моменты касательно промышленно-ремесленной стороны Альбасете будут сдвинуты во времени;

* в 1566-ом году мы застряли не на одну главу :D

========== 12. «Синева» ==========

1566

Господа бывают разные: кто-то просыпается ни свет ни заря, кто-то нежится в постели до последнего, и от этого зависит, во сколько подавать завтрак; кто-то запирается в четырёх стенах, читает книги на забытых языках и молится Богу, кто-то пропадает на улице и может вернуться в любую минуту с огромной компанией высокопоставленных гостей; кто-то нуждается в слугах, только чтобы надеть мудрёное аристократическое платье, кто-то может кликнуть, когда ему заблагорассудится, ради сущей ерунды. Наслушавшись всех этих слухов и сплетен, Хуан попытался определить, повезло ли ему, и не определил. Рокэ Алва не просто не вписывался в какие-нибудь общественные рамки, он их ломал. И при этом смеялся над обломками. Смелость ровесника, граничащая с безрассудством, одновременно пугала и восхищала, но надо было быть осторожным, чтобы не попасть под горячую руку господина герцога.

Обо всём этом Хуан успел подумать, застав однажды уличную дуэль на задворках ярмарки. Дуэль как дуэль, только в центре машет шпагой его господин. Хороший денёк, ничего не скажешь.

Не пришлось, правда, ни вмешиваться, ни переживать: противников у Рокэ было двое, и оба, получив лёгкие ранения, вскоре растворились вместе со своими товарищами — видимо, секундантами, насколько эти люди разбирались в новых дуэльных правилах.

— О, Хуан, — уйти далеко не удалось, да он и не пытался. Вбросив шпагу в ножны и не обращая внимания на увлечённые взгляды зевак, Рокэ быстрым шагом подошёл к нему. — Теперь твоя совесть может быть чиста — я всё-таки фехтую, хотя старомодные отцовские вельможи с рассыпающимися мечами, наверное, страдают.

— Опасно, — обронил Хуан, прекрасно понимая, что господина это не устроит. В кои-то веки последовав чьим-то ожиданиям, господин поморщился:

— С чего бы? Опасно — это всю юность провести в фехтовальном зале один на один со стариком, который в последний раз дрался при какой-нибудь Изабелле. Теорию можно узнать и из книжек, а вот остальное… — Не договорив, Рокэ метнулся куда-то влево, пристав к воссиявшей миловидной торговке овощами. Хуан уже давно дал себе слово ничему не удивляться, но при виде того, как наследник герцога болтает с полунищей девицей на людной площади, брови сами собой поползли вверх. — И знаешь, что я при этом заметил? Все страны, худо-бедно держащие шпагу в руке, выдумывают себе какие-то особенности фехтования и лелеют их по вечерам, как какую-нибудь любовницу. А на деле, — они уже отошли от людного рынка, и подрастающий герцог не поленился картинно махнуть клинком в воздухе, — на деле никому не нужны эти правила…

— Разрешите обратиться, сеньор…

— Обращайся, только не в религию.

— Не знаю насчёт школ и правил, но в суматошной драке каждый дерётся, как может. Защищаться и колоть, а уж потом думать — вот и вся идея, — как-то раз и ему довелось колоть и защищаться, правда, ничем хорошим это не кончилось. Зато выжил.

— Научишь?

Не держи Хуан корзинку крепко, она бы выпала. Вместе с продуктами и собственными представлениями о жизни.

— Простите?

— Я спросил, научишь ли ты меня, — спокойно повторил Рокэ.

— Снова шутите? — Хуан взглянул на него исподлобья, но смеха не было, как и намёка на оный. — Я слуга, сеньор. Слуга и беглый раб. Я не имею права учить чему-то дворянина.

— В таком случае, исполни приказ этого самого дворянина, — прохладно велел сеньор и тут же добавил: — Не вижу ничего зазорного в том, чтобы учиться у человека с опытом. А кому не понравится… нанижем на шпагу и зажарим на костре!

— Как еретиков? — зачем-то спросил Хуан.

— Как еретиков, — повторил Рокэ и улыбнулся, но как-то… жутко.

***

— Ты в Бога веришь?

Хорошо, что шпага звякнула негромко и не могла никого разбудить. Далеко не тот вопрос, который хотелось услышать во время заточки оружия. Оторвавшись от начищенной стали клинка, Хуан внимательно посмотрел на затылок господина; Рокэ сидел за столом и штудировал латынь, хотя днём его за этим никто не заставал, и окружающие были убеждены, что наследник и не учит. Наследник учил. Правда, в пять утра.

— Неподходящее время суток для столь интимного вопроса? — вежливо осведомился сеньор.

— Нет, вопрос сам по себе неподходящий. Вам, — не выдержал Хуан. — Вы бы ещё у господина герцога спросили. Прошу прощения…

— Не проси… Да, это было моей самой большой ошибкой, — пробормотал Рокэ, продолжая что-то чертить и писать. — Так что?

— Верю, — а вот что вы имели в виду, это вопрос хороший. — От этого что-то зависит?

— Всё от чего-то зависит… Можешь объяснить, почему?

— Мои молитвы были услышаны, — кратко сказал Хуан. К этому времени он уже знал о скепсисе, с которым юный господин относится к религии, и был готов к презрительной насмешке, но её не последовало. — И мне было не к кому обратиться… раньше.

— И что, отвечали? — нет, всё-таки издёвка. Ну и пусть смеётся, сколько хочет, всё равно такому не укажешь…

— Нет. Но ответ не всегда нужен, — вот так вам, герцог. — Иногда достаточно выговориться, пусть даже в мыслях, представляя чьё-то лицо. Одинокие люди в безнадёжных ситуациях часто выбирают для этого икону.

— Ладно, хоть причина есть, — Хуану показалось, что господин подавил вздох. — А что насчёт… впрочем, неважно…

В окно задувал прохладный рассветный ветерок, Хуан точил клинок и думал о том, что ждёт неверующих. Не после смерти, нет — смерти господину он не желал, более того, он не мог её представить. Не после смерти, но при жизни. Он видел немало стран и людей, но сначала не хотел запоминать, а потом не успевал, где что принято и где какие обычаи; большинство всё равно молилось одному и тому же Богу, тихонько про себя или неистово вслух. Тех же, кто попадает под подозрение в неверии, язычестве или ереси, ненавидят, боятся и преследуют.

Особенно в Испании — сейчас это самая католическая в мире страна, не так давно пережившая волну костров инквизиции, и не факт, что это конец. Учитывая ярую религиозную позицию нового короля, всё могло возобновиться в любую минуту.

«Это было моей самой большой ошибкой…»

— Дон Рокэ, вы совсем не верите?

— Как можно верить совсем или не совсем? Либо да, либо нет, — захлопнув книгу и откинувшись на спинку кресла, сеньор рассеянно зачесал отросшие волосы пятернёй и уставился в окно. — Возможно, это окончательно убедит тебя в том, что мир сошёл с ума, а из дома надо бежать, но когда-то я тоже молился. Ну, пробовал. По-настоящему… — Хуан промолчал, догадываясь, что было дальше. — Ничего не произошло, что вполне естественно. Пустые слова в пустое небо — не гарантия того, что на тебя прольются какие-то блага, с рук смоется вся кровь только потому, что ты сказал «аминь» и убедил себя в существовании Господа.

— И что, в таком случае, делать?

— Единственное, что вообще стоит делать в этой жизни: полагаться на себя.

— Не всегда, — сказал Хуан, откладывая шпагу. — Существуют вещи, которых нельзя сделать, как ни старайся.

Рокэ ответил не сразу: убрал книги со стола, сменил рубашку, вытащил из шкафа камзол, зачем-то придирчиво его рассматривая. Через полчаса-час в доме начнут просыпаться, и не факт, что младший наследник задержится на завтрак. Подойдя к двери и взявшись уже за ручку, он обернулся и подмигнул:

— В таком случае, я намерен доказать обратное — и не только тебе.

***

Лязг клинков наполнял просторный проветренный зал на втором этаже. Дона Рубена, так и не ставшего его господином, Хуан видел либо отъезжающим на коне, либо со шпагой в руке, третьего не дано. Несколько раз ему доводилось наблюдать эти поединки, хотя зрелище оставляло на душе неприятный и даже грустный осадок: не потому что братья дрались в молчании, не беседуя даже взглядами, не потому что дон Рокэ проигрывал, а потому что Хуан знал о причинах и первого, и второго.

Если сигануть с берега в ледяную воду, остановится сердце; приучая себя к холодной воде на постоянной основе и закаляя организм, можно повысить иммунитет и оградить себя если не от моментальной смерти, то хотя бы от некоторых болезней. Одно дело — бесцветная и безвкусная вода, другое — проникающий внутрь яд, отравляющий кровь и разум. Малой дозы в чистом виде не существует, и у каждого есть свой предел, не отмеряемый ничем, кроме собственной природы. Господин герцог закрывал глаза на этот предел, подтверждая городские слухи о том, что он не щадит никого — и в первую очередь своих сыновей.

Какая извращённая форма равенства — ни капли пользы и столько вреда…

Его никто не звал, но и не прогонял. Устроившись на подоконнике, Хуан внимательно следил за поединком. Сколь бы ни были непроницаемы чужие лица, в бою раскрывается душа, хотя иногда обманный ход решает всё. Сейчас был коронный час этого обмана, вопрос лишь в том, догадается ли об этом дон Рубен.

Средний наследник рубил сильно, если не сказать «жестоко»: пощады в этом доме не знал никто, что к себе, что к близким, тем более когда «близкие» далеки друг от друга, как звёзды от земли. Но постоянство побед застилает глаза даже самым искушённым бойцам: можно было заметить, что дон Рубен заскучал и не рассчитывает на иной исход поединка. Самые изысканные удары и финты могут надоесть, если заканчиваются одним и тем же — дону Рокэ оставалось лишь подыгрывать, хотя, пожалуй, он немного переигрывает сегодня… Не добившись от своего сеньора какой-либо определённости, Хуан без обиняков расспросил Тересу и добился ответа — владение шпагой двумя руками, иммунитет к ядам, всем, какие были известны и доступны, и прочие наследственные традиции дома Алва, из-за которых эти дворяне умудрялись стоять особняком даже среди остальных дворян. Уже самостоятельно он вычислил то, что теперь не мог называть иначе, кроме как подлостью: в уличных драках, тайных дуэлях и поединками с собственным слугой младший наследник без проблем применял как силу, так юркость и вообще все свои достоинства с завидным для своего возраста мастерством. Просто как-то так получалось, что домашнее натаскивание на ядовитые травы совпадало по времени с традиционной дуэлью…

Рокэ пожал плечами и сказал, что у него есть план. Или нет, но будет. Или не будет, но он всё равно что-нибудь придумает. Надо было как-нибудь сказать юному герцогу, что подобные утешения ни черта не годятся для этой жизни.

Так или иначе, наблюдая за сегодняшним боем, Хуан уже знал, что произойдёт. Играя на темпераменте старшего брата, его постоянных победах и вполне естественном их следствии — скуке, а также беззастенчиво пользуясь собственным недомоганием, Рокэ откровенно сдавал позиции с самого начала и как будто ни на что не рассчитывал. Всё это было вполне логично, если бы речь шла об обычных людях…

Р-раз! Дон Рубен мог ожидать выпада слева и даже рассчитать сектор, но не от якобы умирающего брата, который с самого утра картинно медлил и спотыкался на ровном месте. Бледный как смерть, но отнюдь не умирающий брат широко ухмыльнулся и пошёл в атаку, когда уже никто этого не ждал.

«Неожиданность бывает двух видов — когда тебя ещё не ждут и когда уже не ждут. Немного военной стратегии…» Теперь понятно, что вы имели в виду, сеньор.

Действительно, старые учителя готовят к честным дуэлям в лучших традициях ушедших лет, но не к тактическому коварству или битве на выживание. Хуан почти улыбнулся, заметив, что сеньор совместил грубый тычок в правый бок, определённо увиденный где-то на улице, с двойным обманным уклоном — излюбленной уловкой самого Хуана. И выглядело это совершенно гармонично — приём был отработан со всем тщанием, прежде чем снести голову, простите, представления о жизни старшего брата.

И даже теперь они и слова друг другу не сказали. Взгляд одного Алвы — уже жуть, а двоих — увольте. Хуан отвернулся от окна, только когда дона Рубена в зале сменил господин герцог. Рокэ грациозно приветствовал его поднятой шпагой, хотя Хуан прекрасно знал, чего ему стоила эта грация: не приемлющий «лекарственные» травы организм сеньора мстил колоссальной нехваткой сил.

— Итак, я победил брата, как вы и хотели, — проклятье, он же не может сфокусироваться на лице собеседника. Если это видно даже отсюда… — Ваше дворянское слово?

— Будет сдержано. — Хуан увидел, как дон Алваро невозмутимо вкладывает шпагу в ножны, и только по свисту в воздухе с изумлением понял, что пропустил сам выпад. Клинок наследника звякнул об пол.

— Я даже не успел увидеть, — заметил он уже в комнате, собирая оружие. Рокэ рухнул на кровать, закрывшись рукой от солнечного луча.

— Я успел. Мог бы отбить… Ладно, оставь меня.

— Дон Рокэ…

— Кажется, я велел тебе уйти.

Как скажете, только вас здесь рано или поздно убьют. Нельзя отличаться от других и нельзя выказывать превосходство над теми, кто признан сильнейшими. Не те ли это «нельзя», которые вы собираетесь впоследствии сломить? Хуан молча закрыл дверь.

***

По пути в Аликанте господин развлекал его историей города, и Хуан старался запомнить всё, хотя количество информации было слишком велико. В голове осело лишь про гору Бенакантиль, крепость Санта-Барбару и каких-то древних римлян. Ну и ладно: куда интереснее было смотреть по сторонам, и в первую очередь на спутника. Вырываясь из дома, Рокэ становился похож не просто на человека, но на того, кем и должен быть — шестнадцатилетнего юношу, которого тянуло проехать везде и попробовать всё. К сожалению, дальше похожести не заходило, поскольку ехали по делу и с не менее аристократическими спутниками, но Хуан поймал себя на том, что больше смотрит, чем слушает — живые, озорные огоньки в глазах сеньора стоили больше тысячи звёзд на небе.

— …но нам всего лишь на юго-восток, — увлечённо продолжал юный герцог, — к сожалению, не имею понятия, насколько господа феодалы обнаглели здесь. Пожалуй, своих арагонских коллег им никак не переиграть… Ты знаешь, что случилось в Фабаре? Хотя вряд ли, это было даже до нашего рождения, впрочем, тогда много чего было.

— И что же?

— Ничего необычного, всей деревней сошли с ума. То есть, крестьяне не сошли, а ушли, и не с ума, а просто куда подальше. Их, без сомнения, очень умный властелин в отместку прибрал к рукам всё оставленное имущество… Я так и вижу, как они заламывают руки по брошенным вещам где-нибудь в соседней провинции. Хотя, — резко передумал сеньор, — рассказчика тоже там не было, он явно преувеличил. И ему когда-то тоже рассказали…

— Из деревень уходят и по сей день, — припомнил Хуан. — Если не сказать «бегут».

— А они как раз бегут. И летят. Как будто крылья нацепили, знаешь…

Воображать крылатых крестьян Хуан не стал. Они почти доехали до Аликанте, и скоро с холма должен был открыться потрясающий вид. Погода прекрасная, солнечная, как одна из постоянных и неубиваемых причин любить Испанию.

— Если бы у тебя выросли крылья, — спросил Рокэ, внезапно пришпорив коня, — куда бы ты полетел?

За вами, сеньор. Вместе с вашими странными вопросами, пугающими недомолвками, своими правилами, которым никому не дано следовать, кроме вас, и упрямым жизнелюбием вне четырёх стен отцовского дома. Раньше на ум пришла бы свобода… пустая и не заполненная абсолютно ничем.

Хуан покачал головой. Рано. Один раз поклянёшься вслух — будешь следовать всю жизнь.

— Как знаешь… Чур, я в Наварру. К невесте, — и наследник рассмеялся, увидев его вытянувшееся лицо. — Впервые слышишь, верно? О счастье вслух не говорят…

— Про друзей услышал, — признался Хуан, — про невесту…

— Вот так вот. Если нас ничего здесь не задержит, в следующий раз возьму тебя с собой, — Хуану никогда не хотелось во Францию, но как тут откажешь? Тем не менее, это обрадовало сильнее, чем следовало. В какие-то моменты он думал, что дон Рокэ никогда никого не примет и не будет принят сам, двигаясь вперёд в гордом одиночестве без чьей-либо поддержки. Он и здесь всех обманул… Всё будет! Будет семья, будет дом, будет жизнь, будет что-то, кроме себя самого, за что можно ухватиться в трудную минуту. Ему самому этого не понять, но сеньор заслуживает. Эта девушка, должно быть, самая прекрасная и самая честная во всём мире, иначе бы…

— Почти приехали, — голос сеньора вернул его с небес на землю. — Когда остановимся…

Рокэ замолчал, уставившись куда-то вдаль. Не успев насторожиться, Хуан проследил за его взглядом, пришпорив коня рядом, и невольно улыбнулся, хотя вышло мрачновато. На губах возник давно забытый привкус моря, солёный и горьковатый одновременно. Аликанте — город воды, душа моря, благословенный берег.

С невысокого холма открывался вид на черепичные крыши разномастных домиков, далёкие шумные ярмарки и площади, торговые лавки, церкви и соборы. На солнце блестели купола, звенели голоса, летал смех и плач, подхваченный лихим ветром. А дальше простиралось море — белая лента пены по краям, слепящие глаза прыгучие блики, лазурный полумесяц манящей воды, а сразу за ним — плавный переход к настоящему, глубокому морскому цвету, тёмно-синему, цвету позднего вечера и ранней ночи. Шум и звон оставался внизу. Здесь же, на недосягаемой точке города с видом на залив, было тихо — тихо и радостно.

Хуан посмотрел на господина, тот не пошевелился, молча глядя на бескрайнюю синеву. Хуан был готов поклясться, что никогда не видел у него такого лица.

Небо? Кому нужно небо? Всё это время он ошибался, потому что глаза у Рокэ Алвы цвета моря.

========== 13. «Дон капитан» ==========

♬ Melendi — Por Amarte Tanto

1566

Шестнадцатилетний герцог честно выполнил дипломатическое поручение, не пропустил ни словечка на мудрёных переговорах, убедил графа арагонского и герцога каталонского, что подаёт блестящие надежды и впоследствии обязательно войдёт в совет приближённых дворян короля Филиппа, а потом пропал. Пора бы уже привыкнуть, что господину срывает крышу в самые неподходящие моменты, но дело не только в этом. Хуан представил себе реакцию в доме герцога, если он, не дай Бог, вернётся туда без Рокэ, и понял, что будет торчать в Аликанте до последнего. Более того, в бесчувственное сердце закрадывалось что-то весьма неприятное и холодное, похожее на тревогу.

Значит, не такое уж и бесчувственное. И кто виноват? Раньше такого не было.

Мысленно насылая на голову неугомонного господина разные проклятия, Хуан бродил по городу три дня, а на четвёртый от нечего делать сунулся в порт. Естественно, Рокэ оказался там, где его не должно было быть вообще.

Становилось чуточку понятнее. Однако не легче.

— Если отец прислал гонца, убей его и сделай вид, что ничего не видел, — поприветствовал юный герцог. Хуан ничего не сказал, пропустив мимо ушей всю эту ерунду. Одно дело — вернуться домой с Рокэ, второе — заставить Рокэ переодеться обратно. Где и зачем он раздобыл матросские тряпки, вопрос хороший. — Что, не нравится?

— Вы бы хоть предупредили, — мрачно отозвался Хуан, не вызвав ни малейшего раскаяния.

— Когда я кого-нибудь о чём-нибудь предупреждаю, меня обычно останавливают, — объяснил Рокэ, таща его с собой вдоль строящейся боевой галеры к рыбацким лодкам. Судя по всему, он ориентировался в порту уже с закрытыми глазами. — После нескольких неудачных попыток я предупреждать перестал. Ты почти доказал, что не являешься коварным отцовским соглядатаем, но к чему лишние нервы тратить?

А то, что я банально беспокоюсь, вам в голову не пришло? Мысль вызвала разве что усмешку. Хуан и сам в последнюю очередь предположил бы такое.

— Дон…

— Рубен.

— Как трогательно.

— Я бы сказал, его не жалко, — отмахнулся Рокэ. — И здесь на верфях как минимум три Рубена, я не выделяюсь.

«На верфях», с ума сойти! Скажите ещё, что научились лазать по мачтам, и можно смело падать в обморок.

— И всё-таки, вы не… — Вы не. Задрав голову и прищурившись на солнце, Хуан разглядел, как его неповторимый господин лезет как раз туда. Выше и выше. Не очень проворно, но уверенно — явно не в первый раз.

Пришлось дожидаться на причале. Свесив ноги с моста и облокотившись на шаткое деревянное перильце, Хуан задумчиво смотрел в воду, не забывая иногда проверять, не сломал ли Рокэ шею. Вроде нет… С него станется сломать и не заметить, так что надо озираться почаще.

Про Аликанте говорили, что город черпает жизнь из моря, стоит на море и этим же морем прекрасен и богат. Рыбаки, торговцы, все здесь, как на ладони — жизнь кипит и булькает в солёной воде, не прерываясь ни на минуту. Неудивительно, что герцога это захватило… Хуже было то, что Рокэ предпочитал доводить дела до конца, если не до совершенства. Они и так задержались не на один месяц, но так было положено, а теперь господину приспичило строить корабли.

Похоже, новоявленного Рубена уже знал и обожал весь порт. Ещё бы, свалился из ниоткуда и помогает, хотя с какой целью — непонятно. Другими словами, слишком понятно, чтобы говорить.

— Если ты решил, что я с ними уплыву, не спеши кидаться в воду — я не уплыву, — возвестил господин как раз в тот момент, когда Хуан потерял его из вида, и опустился рядом.

Снова мимо. А ведь, казалось бы, нашёл какую-то логику…

— Тогда зачем?

— Зачем что? — уточнил Рокэ, вертя в пальцах какую-то ракушку. Мозоли на непривычных для такой работы ладонях его не смущали, а может, вообще радовали, не разберёшь.

— Да что угодно! Зачем, например, вам было прилаживать вон ту доску?

— Чтобы построить корабль, а корабли строят, чтобы на них ходить. Да-да, это работа не на один месяц, — отмахнулся он, — вот и самое время вернуться домой и страдать, разве ты не за этим пришёл?

— Что ж, если убегать, так лучше в море, — пробормотал Хуан.

— Убегать? — и тут же пожалел об этом, потому что как бы Рокэ ни носился по городским улицам и прибрежным холмикам, он оставался наследником герцога. Интонацией едва не пригвоздило к морскому дну. — Тут ты ошибаешься. От меня только этого и ждут, значит, не дождутся.

— Но дома вам не жить.

— Нет, мне ЖИТЬ, и именно поэтому я вернусь сюда. Идём, — и он поднялся так же стремительно, как прервал разговор, возобновлённый, впрочем, уже в дороге: — Побег подразумевает либо решительную и бесповоротную трусость, либо какую-то другую цель, лучше той, которую тебе готовили. Я не собираюсь гнаться за свободой, всё равно её не существует…

— И что же вы хотите делать дальше? — вопрос свободы немного задел бывшего раба, ровно настолько, чтобы забыть — о своих планах юный герцог не распространяется. А тот возьми да ответь, в очередной раз сбив с толку:

— Служить Его Величеству, конечно же. У нас неплохой флот, и он станет ещё сильнее. Пехота — это скучно, дипломатия — противно… В бедных семьях донашивают одежду за старшими братьями, так вот я не собираюсь донашивать их судьбы.

Позже выяснилось, что некий капитан Альмейда обещал взять его с собой в летний рейд и всему научить; ещё позже — что капитан Альмейда прекрасно знал, кого затащил в матросы, но ни возражать, ни выдавать не стал. Хуан прикидывал, какова вероятность того, что он и сам окажется на борту. Рабов чаще всего переправляли именно так, однако морозящих кровь воспоминаний у него не осталось: судна как судна, вёсла как вёсла. Опыт у него есть, сил хватает…

Но надо ли? Если да, то зачем? Закрыв глаза, он видел не пустоту и одиночество, а устремлённый в бесконечное синее море бесконечный синий взгляд. Словно последняя деталька часового механизма встала на своё место, и начался новый отсчёт. Морю не хватало Рокэ, Рокэ не хватало моря, да он сам — море, то безумный шторм, то угнетающий штиль, то игривая прибрежная волна.

— Я пойду с вами, — просто сказал Хуан. — Только пообещайте, что не свернёте шею.

— Над этим я подумаю, — рассмеялся Рокэ и пришпорил коня.

***

1567

Они вернулись домой, хотя ощущения дома не было. Куда свободнее в пути или в том же порту, можно дышать полной грудью и жить моментом, не просчитывая десять-двадцать шагов вперёд перед каждым словом и действием. Госпожа герцогиня чувствовала себя неважно, и Тереса чаще проводила время с ней, а не на кухне; половина её обязанностей легла на плечи Хуана, и это было не тяжело, но немного скучно. Он всё чаще ловил себя на мысли, что с доном Рокэ веселее, чем…

Веселее? Ну нет. Скорее уж интереснее. Чем чёрт не шутит, никогда не предугадать, что сделает или скажет господин в следующую минуту.

Будем откровенны — сложно, страшно и непонятно, но оно стоило того.

Пошаговое осознание, что он практически связал свою жизнь с этим человеком, не пугало и не отталкивало: Хуан без особого сопротивления принял её как должное, потому что, как однажды сказала Тереса, либо полюбишь, либо возненавидишь. Либо отталкиваешь, либо принимаешь полностью, со всеми подводными камнями и острыми углами. Что ж, так вышло — значит, будет так, и если сеньор не передумает, впереди — скорое лето и новёхонький корабль капитана Альмейды.

В этот раз он застал наследника сидящим на столе с письмом в руке. Через час намечался ужин, обещавший пройти спокойно, потому что господин герцог отправился к королю; Хуан бесшумно забрал требующий починки костюм, мельком глянув на Рокэ. Фразу «о счастье не говорят» он явно воспринимал более чем буквально, потому что о наваррских письмах говорило разве что выражение лица — чуть более мягкое и рассеянное. Но никак не каменная маска со стеклянными глазами…

— Сеньор?

— Ужинать рано. — Нет, глаза не застыли, они перечитывают строчки, но всё равно выглядят неживыми. — Что-то ещё?

Ничего, просто вы увидели призрака. Хуан был приучен не переспрашивать дважды и до герцогского дома, здесь его натаскали ещё лучше, но отчего-то хотелось ломать правила и спрашивать, когда нельзя.

— Тереса… то есть, госпожа герцогиня спрашивала, когда вы в следующей раз отправитесь на границу. Хотела что-то передать.

— Наверное, никогда, — равнодушно отозвался Рокэ, бросив письмо на столе и куда-то девшись. Он не явился ни к ужину, ни к завтраку, и, хотя все прекрасно знали, что наследник в саду с гитарой и вином, никто не переспрашивал и не искал.

По-французски Хуан не читал, но бумага оказалась исписана по-испански и как будто в спешке. Так брошена на столе, словно никому больше не нужна… Подойдя, он успел прочесть две первые строки — «приветствую» и «тебе лучше не возвращаться», потом осторожно свернул лист и накрыл чернильницей, чтобы не сдуло ветром.

Эту песню он слышал в городе, пару раз — в битком набитом людьми трактире; возможно, Рокэ её уже пел, но сегодня вечером в саду надрывалась струна.

No quiero volver a las ilusiones,

Son como espejismos que hacen que te vea como quiero yo,

Y la realidad no es así…

***

— Нас больше ничто не держит. Отец считает, что я не выдержу и скоро вернусь, только я намерен вернуться к королю, а не к нему… Через несколько дней будем на месте. — Рокэ покосился на сумку с вещами, перекинутую через лошадиный круп: — Как отъедем, продашь кому-нибудь.

— Зачем продавать?

— Вестимо, затем, чтобы получить деньги, Хуан.

— На корабле не нужны деньги, — или нужны, но ему не пригождались, даже когда были.

— Так ты всё-таки идёшь? — юный герцог прохладно и недоверчиво поднял бровь, раньше этой привычки не было. — В последний раз предлагаю остаться на суше. Больше не зависеть от Алва, от любых дворян. Дом построить, счастливо жениться…

— Я вас не проводить поехал… — Отвечать резкостью на резкость было плохой идеей, но он никак не мог привыкнуть к переменам. — Прошу прощения. Я уже говорил в Аликанте, что пойду за вами, и не передумал.

— Люди склонны менять мнение даже о тех вещах, которые считали незыблемыми и святыми. Без предупреждения и, надо признать, весьма подло.

— Похож ли я на человека, который меняет мнение?

— Ну что же, предъяви мне доказательства обратного.

Их прервало появление кареты. По ночному Альбасете не так часто разъезжают кареты, и Хуан инстинктивно потянулся за ножом. Если господин откровенно не хочет его видеть, это не значит, что он позволит каким-нибудь разбойникам внаглую атаковать посреди ночи.

Но как-то всё не по-разбойничьи… Приподнялась шторка, спешился конюх, и Хуан едва ли не впервые увидел госпожу герцогиню вблизи.

Дон Рокэ говорил, что попрощается со всеми с утра, и уехал в ночь. Вероятно, этого ждали, но с этим не смирились.

— Я не стану вас останавливать, — слабо улыбнулась госпожа. Она очень красива, хоть и больна, а бледное лицо напоминает негаснущую луну. Рокэ спрыгнул с коня и подошёл, без слов коснувшись губами руки матери. — Берегите себя.

— То же касается и вас.

Вот и всё, никаких тебе зубодробительных нежностей… Хуан не был уверен, что ему это вообще дозволяется, но перед тем, как догонять Рокэ, тоже спешился и подошёл. Госпожа как будто ждала. Будь у неё и глаза синие…

— Подойди, не бойся. Тереса передавала, они будут скучать, — он бы и сам скучал, отправься с другим человеком. — Я знаю, беречь себя — последнее, что он сделает, поэтому, прошу тебя…

— Клянусь, — услышал Хуан свой голос. — Я клянусь, что буду беречь вашего сына.

***

1571

Альмейде чудовищно не везло в штормах — потерять палец, затем руку, а теперь и голову. Что хуже — капитан, утративший разум, или, как в их случае, утративший жизнь вообще? Времени размышлять над ответом не было, времени не было вообще: бегай по палубе, стараясь не сверзиться в бурлящую пену, таскай вёдра, спасай корабль, не попадай под падающие запчасти, как бедняга Фернандес, чтобы оказаться рассечённым надвое. Как он при всём этом хаосе не потерял из виду Рокэ, Хуан не понимал по сей день, хотя, наверное, это дело привычки — всегда держать в голове, где находится сначала матрос, потом боцман, отныне же старший помощник капитана.

Мёртвого капитана. Хорошего, доброго, сильного капитана, чьего опыта хватило бы на весь королевский флот. Жалеть и скорбеть оказалось некогда, они могли в любую минуту утонуть, причём утонуть без капитана.

— Надо сдавать назад! — прокричал молодой матрос, спрыгивая с квартердека и весьма вовремя — шканцы накрыло тяжёлой волной, и если бы она была чуть сильнее, корабль бы разнесло к чёрту, а так они лишь захлебнулись. Не впервой. Не впервой за сегодня.

— Сзади — буря, — возразил Хуан. Пако был неплохим наездником и отменным конюхом, но то было на суше, а к морю парень ещё не привык. — Пока будем разворачиваться, нас разломает на части.

— Тогда к берегу, — предположил кто-то ещё, наворачиваясь на луже, но тут же поднимаясь. Лицо зелёное, бедняга явно не переносил качку, а тут такое. Поэтому никому не удалось узнать, каким глазом он вообще узрел берег.

— Впереди залив. — Чего у Рокэ не отнимешь, так это внезапности, даже на ввергнутом в морское безумие корабле. В этот раз он выскочил из трюма, помогая кому-то тащить балласт. Хуан обернулся через плечо, чтобы столкнуться со знакомым взглядом, полным ледяной решимости.

— Там скалы, — напомнил Антонио. Он был очень расстроен гибелью капитана и теперь подозрительно поглядывал на его преемника — слишком молодого для этой роли, к тому же аристократа. Старпом Алва не просто не обращал внимания на своё происхождение, он его полностью игнорировал, хотя разница и бросалась в глаза.

— Которые можно обойти. Если мы ничего не сделаем, нас неминуемо вынесет прямо на острые скалы, но ещё есть время. Перекинем весь балласт и навалимся как следует на правый бок, корабль поддастся течению…

— И мы перевернёмся к чёрту! — заорал старый матрос, потерявший ухо в давнишней уличной сваре.

— Не перевернёмся. Но разбиться можем, — голос Рокэ стал жёстким, — если не начнём прямо сейчас. Время уходит, господа.

— Да он с ума сошёл, — простонал Антонио. Следующий шквал ветра и удар океана в корму заставили их ненадолго прервать спор.

Ну, может, и сошёл, а может — и нет, только вот он прав. Хуан прикинул расстояние до тёмных туманных очертаний берега — в заливе будет поспокойнее, а до залива надо ещё дожить. Либо рискнуть всем и заставить посудину прилечь на бок, поддаться нижнему течению и сделать крюк, либо не сделать ничего и нарваться на острую смерть. Оттуда можно будет доплыть самостоятельно, но зачем для этого бить корабль? И кто знает, в каком месте пройдёт пробоина?

Более опытные моряки тоже провели быстрый расчёт и, переглянувшись, потащили бочки вправо. Судно сначала выровнялось, а затем поддалось грядущему перевороту. Вес переносился стремительно, для баланса какие-то мешки оставили у левой кормы. Кого-то смыло волной, кто-то подвернул ногу на мокрой палубе, не удержался и тоже сгинул. Эпицентр и сама буря были позади, но море не желало успокаиваться, а ветер перекрывал все надежды на затишье.

— Не пойду! — надсадно вопил старый матрос. Хуан обернулся на крик и похолодел: у старикашки ещё и револьвер! Нет, не может быть, тут отсырела даже чёртова вода, он не выстрелит. — Самоубийство! Грех перед Господом…

— Грех, говоришь? Это ты лишаешь остальных шанса на спасение, — Рокэ оказался напротив старика и говорил, как обычно, негромко, но его слышали все, несмотря на свищущий ветер и недалёкий вой. Если этот крикливый продолжит орать, остальные начнут колебаться, а ведь у них почти получилось…

Ребята молча, хоть и колеблясь, заканчивали дело, впереди показались торчащие из воды и тут же исчезающие за волнами острые пики — и они медленно, но верно огибали их!

Прогремел выстрел, пуля просвистела над правым плечом Рокэ и завершила свой путь где-то очень далеко. Старый матрос обрекал себя на смерть. Они не могут отказаться от манёвра из-за одного-единственного члена экипажа, пусть тот и слетел с катушек.

Как в тумане, Хуан проследил, как узкая рука выхватила шпагу… Никаких сомнений в том, что буря не помешает Рокэ заколоть одного недоумка, пусть тот и вооружён, и напуган до трясучки, и столь же разозлён. Хотя кто из них зол сильнее, можно лишь гадать — один побелел, как смерть, и выкрикивает проклятия, другой молча готовится нанести удар и поджидает волну, чтобы труп смыло сразу же.

Всё проще простого — старпом убирает непокорного, и непокорный идёт на дно. Никто никого не осудит, потому что выбора нет.

Оторвавшись от скользкого борта и прицелившись, Хуан метнул нож, пригвоздив матроса к мачте — раньше тот захлебывался криком, а теперь — кровью. Всё будет в порядке… Они доплывут без бунта. Взгляд Рокэ ничего хорошего не предвещал.

Ну, простите, я всего лишь исполняю клятву. Тем более…

— Распоряжайтесь, капитан! — крикнул Хуан. — Это ваш корабль!

…судно прошло почти по краю черты подводных камней, но на мели оно было в безопасности. Пустынный берег обладал лишь скромной тропинкой, ведущей через небольшие заросли в городок — чёрт знает, куда их занесло, но в конце дороги слышалась испанская речь.

— Капитану, пожалуй, и вправду не стоит начинать с убийств, но ты старался зря, — что ж, Рокэ понял его правильно, но не счёл нужным одобрять. — Они так и так меня не примут, а заколоть орущего господина я мог бы и сам.

— Не сомневаюсь, но вы все ещё передумаете. Нам же надо вернуться домой, дон… капитан.

— Дон капитан, — повторил он и засмеялся. — Звучит неправильно… Мне нравится.

Их прибило чуть западнее Овьедо, к выжившим и голодным морякам местные отнеслись с теплотой и должным пониманием — их накормили. Хуан не заметил, в какой момент и куда делся его господин, но выработанное чутьё подсказывало, что он на корабле или около него: с самой первой поездки в Аликанте следовало искать Рокэ ближе к морю. Теперь казалось, что так было всегда, хотя изменилось многое.

Никто не решился строить планы без Алвы, впрочем, возмущения в команде это не вызывало. Онипросто отправились на берег, где на фоне светлеющего и теплеющего неба виднелась потрёпанная каравелла. Естественно, Рокэ обнаружился там же и повернулся к ним навстречу.

Хуан переводил взгляд с капитана на экипаж. Самых разных возрастов, разных характеров, разного мировоззрения, одной веры; кто-то уйдёт при первой возможности, но многие останутся до конца, это видно по глазам.

Он сам тоже порывался уйти и не смог. Никогда не сможет, но говорить об этом теперь — излишне.

Не примут, говорите? Примут. Вас все принимают, стоит лишь узнать получше. И глаза ваши, герцог, всё ещё полны льда, за которым прячется прозрачная боль, но её смягчает море. Всё смягчает море.

— Вы пойдёте за мной? — негромко спросил Рокэ.

Моряки шагнули вперёд.

***

1587

Марсель проснулся от пения, и всё бы ничего, если б песня не была о смерти. В круглое окошко светила печальная луна, пахло морем, в каюте больше никого не было, и все сомнения отпали, хотя при сочетании всех перечисленных обстоятельств так и так петь мог только Рокэ. Подумав, что выбрать время и место ещё точнее дон капитан не мог, Марсель выбрался наружу, поёжившись под холодным ветром, возмутился трижды про себя и ещё один раз — вслух и в праведном гневе воззрился на поющего Алву.

— Твои уши вянут от ереси? — осведомился тот, лениво поворачивая голову. Капитан великолепно смотрелся под мачтой, полусидя в застёгнутой чёрной рубашке и глядя в звёздные небеса, но как же здесь холодно, чёрт подери.

Валме вернулся только с парой бутылок вина и какой-то не очень симпатичной, но зато восхитительно тёплой шкурой, которая лежала на кресле.

— Я, — поделился он, плюхаясь на палубу, — практичен. А ты нет. Закутайся в эту штуковину, иначе я разгневаюсь, аки католик на гугенота.

— Не преувеличивай, просто ты здоров, — возразил Рокэ, без лишних пререканий кутаясь в штуковину, спасибо ему большое. — Я вынес себя, на этом всё.

— А меня разбудить не мог?! — обиделся Марсель, откупоривая бутылку.

— Весьма лестно, что ты считаешь меня всемогущим, но было бы проще снять с неба луну.

— Но я хотя бы не храпел.

— Не буду расстраивать…

— Ты уже, — луна, холод и запах моря настраивали на откровенность, не говоря уж о согревающем вине. — Ну вот кто так делает?! Полез, пропал, потом упал, теперь на палубе валяешься и страдаешь…

— Довольно затруднительно страдать, когда ты упрекаешь за это по десять раз на дню, — переведя на человеческий язык, Марсель решил, что его похвалили, и не стал переспрашивать на случай обратного.

— Пойдём хотя бы внутрь, — вышло, наверное, не очень жалобно, потому что холод бодрил и заставлял говорить резче. — Если ты тут простудишься, Хуан меня казнит.

— Здесь лучше, — полуулыбнулся Рокэ, прикрыв глаза. — Во всяком случае, есть, чем дышать. Морской воздух лучше любого лекарства…

— Что ж ты раньше не сказал? Мы бы тебя под парусом положили, и никаких старушек с противоядиями.

— Если честно, я пошёл на палубу в последний раз взглянуть на море и умереть, а получилось строго наоборот… — Он ещё и издевается! — И хорошо получилось, иначе бы Хуан действительно тебя казнил.

— Я бы казнил себя первый, — буркнул Марсель.

— Вряд ли. Ты на удивление хорошо переносишь всякие гадости…

И что с ним делать? Человек привык, что его ненавидят или не понимают, или и то, и другое — и как объяснить, что он тоже важен, сам по себе, без непобедимых головорезов, шустрых кораблей и государственного золота? Рокэ снова запел, предоставив мыслям виконта блуждать в гордом одиночестве. Собственно, мысли далеко не ушли, и это было печально.

— А ты уверен, что за Дрейком пойдут ещё корабли? — надо срочно о чём-нибудь заговорить, иначе свихнуться можно. — Он так-то похож на одиночку…

— Я бы на его месте никому не говорил о своих планах, — отозвался Алва. — Но раз уж информация просочилась в порт, у Дрейка оставалось два варианта — либо взять с собой людей, готовых прикрыть спину, в чём он вроде бы не нуждается, либо пустить всё на самотёк и допустить в свою операцию других искателей сокровищ.

— То есть, они могут и не сопровождать Дрейка, а охотиться за своей наживой?

— Лично мне без разницы, пока наживаться планируют на Испании. Кто-то в любом случае сядет ему на хвост, и мы должны поймать хотя бы кончик этого самого хвоста.

— И чего мы ждём? — язык виконта сморозил глупость раньше, чем до этого дошла мысль. — Ой, извини…

— Не меня, — возразил дон капитан. — Пока вы не продадите весь товар, который висит на «Славе», никто никуда не поплывёт. Мы же должны отплатить им за помощь, хотя бы так…

— Та-ак! Ты хочешь сказать, когда мы с Луиджи сбежали с ярмарки в порт, мы отсрочили отплытие?!

— В каком-то смысле. Я же говорил…

— Давно было, — увильнул Марсель. На самом деле, недавно, и это был даже не разговор, а целое поручение, но он так обрадовался, что Рокэ вообще разговаривает, что пропустил добрую половину мимо ушей.

Взгляд невольно задержался на неприкрытой шее Алвы, испещренной бледнеющими царапинами. Когда задыхаешься, по-настоящему задыхаешься, раздерёшь себе что угодно, лишь бы глотнуть воздуха…

— Тьфу на тебя, расстраиваешь, — не мудрствуя лукаво, Валме запил страдание вином.

— Повторяешься, — меланхолично заметил Рокэ.

— Может, хоть так до тебя дойдёт!

Возглас остался без ответа. Тучи затянули звёзды… А эту песню он уже слышал, кажется, от Луиджи. Лей-лелей-лелей… Что-то там про любовь, или опять про смерть, или про любовь и смерть в одном флаконе — типичные испанцы, им подавай сердечную боль, усаженную красивыми розами, чтобы не было видно слёз.

Что ж, через смерть так через смерть!

— Рокэ, если ты умрёшь, я тебя утоплю, — проникновенно сказал Марсель.

— Договорились.

Ладно, улыбается как живой, да, похоже, и вправду ожил. Виконт воспрянул духом — как-никак, он тоже немного к этому причастен. Впрочем, иного выбора и быть не могло: Алва может отрицать, что хочет, но без него всё было бы совсем не так. Настолько не так, что это было бы похуже сдавленного хрипа и царапин…

— Кончай страдать, тебе это не идёт, — посоветовал Рокэ, без объявления войны вцепляясь ему в плечо. — И не дёргайся, я всего лишь хочу встать…

— Вот встанешь сам, тогда перестану дёргаться, — ладно, допустим, дона капитана он доведёт запросто, а шкура пусть валяется здесь — тёплая, но тяжёлая. Пусть валяется… вместо них, лежит и смотрит на звёзды, хотя они никуда и не денутся. В этой жизни уж точно.

========== 14. «And we will live forever» ==========

1587

Последнее такое совещание в капитанской каюте оказалось для Джильди роковым — сразу после него на корабле поднялся бунт, и отца убили. Теперь никому ничего не угрожало, но боцман всё равно не мог привыкнуть к тому, что они сидят внутри. Здесь тесно и мало места, то ли дело, как они вытаскивали самую непотрёпанную карту на внешнюю палубу и обсуждали путь на открытом воздухе… Но то было на «Сан-Октавии» и в ясную погоду, а «Слава короля Филиппа» буквально притягивала к себе дожди. Мелкие и моросящие, но всё же противные, сбивающие все планы дожди. Теперь понятно, почему у англичан такой скверный характер.

Вернувшись в реальность, Луиджи честно уставился на герцогство Бретань. Далековато будет…

— Предлагаю обойти французские берега по очень большой дуге, — заявил Марсель, наваливаясь сзади на его кресло. В общем-то, кресло было капитанское, но Алва сказал «сядь и не отсвечивай» и забрался на стол — всё как обычно. — У меня маленькая боязнь, что вы решите закинуть меня на родину.

— Дугу нам делать в любом случае, только чуть южнее, — Рокэ показал на аккуратно заштрихованную область карты. — Достаточно посмотреть на Португалию. Всё-таки с запада заходить приятнее…

— Мы точно не опоздаем? — засомневался Луиджи. — В английском порту, конечно, был переполох, но за Дрейком потянулся едва ли не весь королевский флот…

— Опоздаем мы в любом случае, только это не конец. Пока не ясно, что именно предпримет Дракон на месте, но вряд ли он воспылает страстной любовью к солнечной Испании и сменит подданство — следовательно, пойдёт обратно.

— Надерём ему задницу? — вежливо уточнил Валме.

— Надерём, — снисходительно разрешил дон капитан, — и не только задницу, а всё, до чего сможем дотянуться. Он мне разонравился…

— А нравился?!

— Коллега, как-никак. Лучше подумайте, что может случиться с Кадисом, если с Кадисом в самом деле случится Дрейк.

Таким тоном только на экзамен в академию допрашивать. Луиджи невольно занервничал, опустив глаза на карту. Он не очень хорошо знал этот порт, были места, где Джильди ориентировался с закрытыми глазами, и это определённо не Кадис — да хотя бы Санта-Мария, что строго напротив!

— На нашей стороне рельеф, — заговорил Хуан, видимо, убедившись, что остальные думать не расположены. В каюте торчали только они четверо, и Рокэ приспичило устроить допрос… — Насколько я помню, у них на пути мели, скалы и прочие неудобства, а с берегов можно легко нарваться на обстрел.

— А вот крепостей маловато, — неожиданно вспомнил боцман. — Только если их не укрепили дополнительно, да и то…

— В порту должна быть охрана. Если король ещё не отказался от идеи строить Армаду.

— В последний раз там болтались одни галеры, охрана, мягко говоря, не очень…

— Матагорда, — выдал Марсель посреди разговора и сам, похоже, очень удивился. — Прошу прощения, если я кого-то оскорбил, но, кажется, это название замка?

— Это замок, и ничего оскорбительного в нём нет, — подтвердил Алва. — Остаётся надеяться, что в нём есть хотя бы порох. У лорда адмирала есть милейшая привычка подбирать по пути корабли и присоединять их к своей эскадре, поэтому рассчитать количество суден при Дрейке у нас не получится, но в Кадисе должен быть хоть кто-то адекватный…

— Дон Альваро де Басан к ним относится? — уточнил Хуан.

— Не буду понапрасну оскорблять маркиза, он всё равно в Лиссабоне. Должен быть. И очень жаль, если он выполняет свой долг, потому что иначе его кораблям не поздоровится. К слову о нездоровых кораблях, что вы ещё выяснили в порту?

— Местный юнга наболтал, — Луиджи припомнил последнюю ярмарку, на которую они с Марселем и Антонио тащили целый ящик голландского мыла. — Четыре судна идут точно, знаменитые дрейковские «Миньон» и «Элизабет»…

— «Томас» и какой-то «Хокинс», — подсказал Марсель. — У него нигде не слипнется? Зачем так много-то?

— То, что грозит заднему проходу сэра Дрейка, мы уже обсудили, не расстраивайся почём зря, — утешил Рокэ под нарастающий хохот серьёзного совещания. — Наверняка прицепом пойдут какие-нибудь инвесторы, здесь это любят, и в море он подберёт ещё штуки три-четыре.

— И всё это на бедный Кадис, — посочувствовал виконт. — Кораблики жалко.

— Какая прелесть, ты проникся морской стихией. Помимо корабликов, в Кадисе полно людей, но вряд ли Дрейка заинтересует человеческое мясо — англичане не похожи на людоедов.

— Не особо, — подтвердил Джильди, думая об Окделле. Они с Марселем так ничего и не рассказали — сначала не успели, потом забыли, но так ли это было важно? Тем более, если ребёнок не прицепится к какому-нибудь задержавшемуся судну, он и вовсе останется в Плимуте.

— И всё равно среди них можно завести массу интересных знакомств, — насмешливо сказал дон капитан; Луиджи встретил его взгляд и в очередной раз задался вопросом, откуда Рокэ всё время знает то, что от него пытаются скрыть? — На этом всё, оставляю карту вам на растерзание.

Элегантно соскочив со стола, Алва нацепил треуголку и куда-то делся — быстрее, чем Луиджи успел предложить ему кресло. Боцман выдохнул с облегчением: во-первых, неугомонный капитан определённо шёл на поправку, во-вторых, за утайку информации им ничего не будет. Во всяком случае, сегодня.

Из кресла вылезать не хотелось… Оно же такое уютное, и всё равно Рокэ раз за разом предпочитает ему то стол, то мачту! Спинку закрывает тёплая шкура, ноги можно вытянуть, чем не маленькая радость жизни. Чувствуя себя минимум адмиралом, Луиджи усмехнулся и посмотрел на товарищей. Товарищи смотрелись умилительно и забавно: согнувшись в три погибели над подслеповатой промокшей картой, Марсель и Хуан что-то упорно друг другу доказывали про Кадис, и это при том, что оба знали его далеко не как свои пять пальцев.

Два года назад казалось, что старпом по доброй воле не встанет рядом с месье виконтом, сейчас они сталкивались лбами и вполголоса ругались над картой, впрочем, весьма безобидно. Какая, как говорится, прелесть — и стоило глотки грызть?

— Потому что я не местный, — пустил в ход последний аргумент Валме. — Ну и что, что галеры? Мне Пако рассказал, как дон капитан грохнул точно такую же галеру об английское что-то там!

— Ещё бы он не грохнул, — флегматично отозвался Суавес, бережно сворачивая карту, — и это был галеон, месье виконт.

— Да хоть каракка, — блеснул знаниями месье виконт. — Кстати, кто на вёслах? Мы ползём, как улитки, или мне кажется?

— Как море скажет, так и ползём, — лениво вмешался Луиджи. — Но без ребят со «Славы», то есть, без хозяев… действительно медленно. Я спущусь…

— Вы только что оттуда, — упрекнул старпом. — Сейчас уточню.

— Кстати говоря, они нам корабль с потрохами отдали? — поинтересовался Марсель, когда Хуан ушёл к гребцам. Под стук дождя и туман за бортом виконт казался Луиджи неприлично громким, а может, ему просто хотелось спать. — Эй, да ты сейчас вырубишься. Я что, притягиваю вырубающихся на ровном месте южан?

— Он ещё и шутит, — пробормотал Джильди, с трудом держа глаза открытыми. Вёсла вёслами, он действительно устал — на «Славе» ещё освоиться надо, это тебе не родная «Сан-Октавия».

— Что мне делать, если не шутить? — Луиджи отдал бы что-нибудь бесценное, чтобы увидеть лицо Марселя при этих словах, но Марсель уже скрылся из поля зрения, и голос его звучал с порога каюты: — В чём дело, мы забыли продать кусочек мыла?

Силой воли заставив себя взбодриться, боцман обернулся следом. Если разбить шкалу выражений лиц Хуана на десять степеней недовольства происходящим, то это была одиннадцатая.

— Иногда я жалею о некоторых клятвах, — уклончиво, но от этого не менее мрачно сказал Суавес. — Месье виконт, вас не затруднит отобрать весло у дона капитана?

— Весло? — нежнейшим голосом переспросил Марсель, и по спине у боцмана побежали мурашки. — Кто-то сейчас огребёт.

Луиджи стало настолько интересно, что он даже проснулся. В общем-то, что старпом, что виконт были абсолютно правы — Алва по привычке сорвался на палубу, но можно хотя бы иногда обращать внимание на самого себя?! С другой стороны, ребят, на полном серьезе собравшихся его отговорить или переубедить, было искренне жаль.

Им повезло поймать Рокэ ещё в пути, ну, как поймать — намеренно Марсель навернулся или нет, но ловили в итоге его.

— Далеко собрался? — воистину, надо быть Валме, чтобы, поскользнувшись, опираться на локоть спасителя с таким видом, будто это не падение, а задуманная галантность.

— Не дальше Кадиса, — любезно ответил дон капитан, стряхивая с локтя падучего виконта. — Господа, вы собираетесь устроить нечто очень трогательное, так вот не надо. Я от гребли не умру.

А если умрёшь? Сколько можно испытывать судьбу? Неужели тебя не напугал недельный танец на пороге смерти?! Луиджи никогда не понимал абсолютного бесстрашия, граничащего с безрассудством, впрочем, не факт, что Алву занимало именно оно.

— Да хватит ломаться хуже девственницы! — неожиданно для всех заорал виконт. На Марселя явно нашло вдохновение, ну или безумие, и он продолжал: — Если ты сейчас же не…

Договорить ему не довелось — Рокэ так же неожиданно вытащил из-за пояса револьвер. Луиджи не видел себя со стороны, но остальные совершенно точно испугались и напряглись. Правда, никто не успел сделать больше, потому что Алва выстрелил в туман. Из серо-сизой дымки над водой раздался отчаянный вскрик, издавшего который не было видно при всём желании; вскоре Джильди сумел, до боли сощурив глаза, разглядеть очертания мачт… Английские паруса!

— Если я сейчас же не что? — осведомился Алва, как ни в чём не бывало продолжая разговор. Марсель развёл руками, Луиджи на его месте ещё бы не шевелился… Ну, дон капитан… — Ладно, признаю, это было страшновато. Иди грести, раз так хотел. Хуан — на марс, Луиджи — спать. Вряд ли эти ребята по наши души, но пушки им лучше отвести, не переспрашивая.

***

Свершилось! Ему всё-таки удалось попасть на борт! А ведь если бы Ричард не попался на глаза капитану Клиффорду, задержавшемуся в порту, то не попал бы ни на какой «Спай» и сидел бы, ждал у моря погоды на своём «Камелоте». Странное дело, свой корабль было почти не жаль — «Камелоту» самое то болтаться на рейде, как бы ни хотелось порой сняться с якоря и бороздить океаны. Всё-таки есть судна, по которым сразу видно — далеко пойдёт!

С борта пинаса Дик мог разглядеть идущую совсем близко королевскую эскадру. Ещё немного, и они прибудут в Кадис — ему не верилось, но так оно и было! Последняя стоянка в Плимуте оказалась… странной и жуткой, и он с облегчением покидал родную Англию. Что бы ни приключилось с испанцами, они ни за что не догонят сэра Дрейка, ведь летать ещё никто не научился.

Вспоминать о странном разговоре не хотелось, Ричарда то и дело пробирала дрожь, нечто среднее между запоздалым страхом и вынужденной неприязнью. Эти люди, казалось бы, не врали — торгуют и торгуют, дону Рокэ всегда навязывали каких-то купцов, потому что только на «Сан-Октавии» было безопасно. Дику не хотелось подозревать в чём-то нехорошем каждого нового знакомого, но, так или иначе, они больше не встретятся, и переживать ему не о чем. Вообще давным-давно пора выбросить из головы это чёртово прошлое, только оно вонзилось в подсознание, как кинжал с акульей гравировкой, и не выдернуть никак — сам он до этой рукоятки не дотянется.

— Земля по носу! — зычно прокричал вперёдсмотрящий, и Дика тут же захлестнула волна возбуждения, отбросив в сторону все неуместные мысли. Он — на корабле, он идёт в бой, а главное — он на море, и никакие сокровища мира…

— Послание сэра Дрейка!

На палубах идущих в бой кораблей сегодня читали вслух письма и послания лорда адмирала. Ричард уже выучил его наизусть, но каждый раз слушал внимательно, приоткрыв рот и жадно внимая каждому слову. Вот они, слова настоящего моряка!

«Ветер командует мне — ступай! Наш корабль уже под парусами. Дай Бог, чтобы мы, страшась Его, жили так, дабы наши враги могли сказать…»

Наши враги — такие же люди, как и мы, только молятся на другом языке да вершат крестный ход не в том направлении. Если столь обожаемому тобой Богу угодно братоубийство…

«…могли сказать, что сам Господь сражается на стороне Её Величества как за границей, так и на родине…»

…что на родине, что за границей — одно и то же. Что до Его Величества, пожалуй, вы бы нашли общий язык на почве веры — ах да, католики — ось зла, ну как я мог забыть! Это, разумеется, круто меняет дело…

«…а также дарует ей долгую и счастливую жизнь и неизменную победу над врагами…»

…жизнь — единственное, что у нас есть с рождения и чего у нас так просто не отнять. К сожалению, человечество лёгких путей не ищет, и жизнь даётся в комплекте с необходимостью за неё бороться.

Ричард неуклюже тряхнул головой, прогоняя голоса. Он не выносил, когда убийца отца заговаривал о жизни, но тогда был маленьким и глупым и слушал с раскрытым ртом. Дурак! Теперь ничего не поделаешь. Можно лишь вспоминать и запоздало придумывать подходящие ответы…

Придумывай, не придумывай, всё одно — ничего не изменится. А дон Рокэ жив… Отец мёртв, а этот хладнокровный убийца, смеющийся над всем, от Бога до смерти, жив! Большей несправедливости Ричард в мире не встречал, теперь он ещё и причастен — попытался уравновесить две жизни, да не вышло. Как дон Рокэ вообще может говорить такие вещи?! Наверняка лишь для того, чтобы сказать — ну не может быть у самовлюблённого аристократа такого жуткого опыта, чтобы учить кого-то ценности жизни! Дон Рокэ говорил про жизнь, убивая свободной рукой… Иногда Дику хотелось прокричать — да что вы вообще об этом знаете?!

Вы когда-нибудь умирали от страха в собственной каюте, на своём родном корабле, зная, что им заправляют уже чужие люди? Вы когда-нибудь умирали от одиночества, не имея шанса дотронуться до своей семьи? Вы когда-нибудь умирали?

Сколько бы он ни злился, не выходило полностью отвернуться от испанского корабля. Ричард закрывал глаза и сжимал кинжал, но через кровь и сталь просвечивали тёплые, домашние улыбки, постепенная привязанность к осиротевшему ребёнку, разбитые коленки, первая дуэль, первый меч, первый нож, морские узлы и рисование карт — Дик до сих пор зачем-то помнил, как долго и кропотливо штриховал Португалию.

— Ну, готов? — кто-то из старших офицеров как ни в чем не бывало растрепал ему волосы, и у Дика защипало в глазах. Этот жест…

— В-всегда готов! — выпалил он, отворачиваясь, чтобы проверить шпагу.

— Тогда вперёд!

…садилось солнце, когда английская эскадра двинулась в бой. Шедшие впереди разведочные пинасы бились о скалы, крупные галеоны заряжали пушки, «Спай» тоже мог отправиться на место раньше всех, но шёл следом, аккуратно лавируя между уже известными опасными местами. Закончив помогать с ядрами, Ричард вернулся на верхнюю палубу, чтобы на полминуты зажмуриться от бьющих в лицо закатных лучей. Вот он, Кадис — так не хотелось тебя запоминать, но знакомой кажется каждая скала.

Атаковали неожиданно, он едва успел вернуться вниз. Грохотали пушки, всё вокруг затягивал сизый дым; солнечные лучи горели пятнами крови на беспокойном море, на море, взволнованном чужой смертью и чужой кровью. В порту у испанцев болтались едва ли не одни галеры, и это было очень, очень глупо с их стороны — разгром свершился в считанные минуты, или это Дику так показалось за пальбой.

Когда всё кончилось — или почти кончилось, — он выбежал обратно, наверх, свесившись через борт и внезапно жалея об этом. Картина победы оказалась совсем не такой, как думал Ричард…

Развороченный кадисский порт, затопленная кровью бухта. Со скал непролитыми слезами тоже стекает кровь… Перевёрнутые, утонувшие, расколоченные до последних досок корабли, исчезающие в соли и дыму. На берегу переполох, запоздалое подкрепление ни черта не видит в затянувшей воздух боли и смерти, кто-то кричит, кто-то стонет, кто-то рыдает. Атака и вправду вышла неожиданной, но знал ли сэр Дрейк, что это будет так ужасно?!

Солнце никак не садилось, и кровь на воде багровела ярче, чем всегда. Дика замутило.

— Победа! — хрипло гаркнул кто-то свой, и многие подхватили его клич. Теперь — отходим, теперь — выжидаем… Пришло время грабить несостоявшуюся Армаду, кто-то схватил Ричарда за локоть, потащив за собой, и Ричард побежал, думая совершенно о другом.

Наши враги — такие же люди, как и мы…

Война есть война, всё просто и понятно, но в Кадисе их не ждали. Их вообще нигде не ждали, уж точно не сейчас! Нападение из-за угла… удар в спину…

И это тоже месть — месть за то, что испанцы ещё не успели совершить.

«Справедливо ли это?..»

Око за око, жизнь за жизнь, отец тоже удара не ждал. Или не ждал, но догадывался, потому и не хотел брать Дикона с собой, но нет ничего хуже, чем начать сомневаться в том, во что верил долгие годы. Лейтенант спрыгнул вслед за остальными на одно из расснащенных суден: сэр Дрейк приказал увести их в качестве трофея. На самом же деле, хватали куда больше, в ход шло и оружие, и боеприпасы, кто-то драл парусину, кто-то откровенно разбойничал, выдирая доски. В этом хаосе было трудно разобрать, кто действует по приказу, а кто — нет, да где он вообще, этот приказ?! Грабить — значит грабить, пират есть пират, этого у адмирала не отнять, будь он хоть тысячу раз лордом.

— Каковы ножички! — восхитился кто-то одноухий, копаясь в сундуке с оружием. Присмотревшись, Ричард догадался, что грабитель имеет в виду.

— Альбасетские тонкие кинжалы, — пояснил Дик, ловя подброшенный моряком клинок. — Вы больше нигде таких не увидите.

Не считая того, что у меня в ножнах. Пальцы прошлись по рукоятке — гладкая, за исключением скромного вензеля в уголке. Уникален ли узор? Уже не узнать…

— А вы в оружии знаете, лейтенант, — и спасибо, что на этом всё, иначе бы начались расспросы. Ричард остался один на один с испанской сталью, потом решил, что грабежи гораздо лучше, и полез на следующее судно.

***

As far as you can see and beyond we rule

Come join the crew, come join the crew,

The tales of our ship, they are calling out to you.

Теперь он с эскадрой, конвоирующей награбленное домой… Те, кто остался, собирались продолжать погромы. Ричард силился понять, зачем сэру Дрейку нужно больше, чем он уже захватил, но с такими вопросами тут ни к кому не пристанешь. И не надо — сиди на сундуках с чужим золотом и оружием, поминай немногочисленных павших, смейся над далёкими запоздалыми залпами испанских пушек и пей, пока глотку не разорвёт от количества спиртного, а в глазах не померкнет окончательно.

Join in, we’ll have a laugh at the gallows pole

And take their gold, and take their gold!

Ребята пели по-английски, у Дика навязли в ушах испанские словечки. Только что их кричали им вслед. Ничего лестного, но этот язык… Пугающий и прекрасный одновременно. Когда люди учатся говорить на чужом языке, это звучит и выглядит странно, но дон Рокэ вообще ничего не боялся, какая ерунда — показаться странным… Английский с испанским акцентом — мягкое игривое «эль», рычание, дразнившее британскую ленивую гортанность, «с» вместо «з».

And we will live forever

Throughout the stories told…

***

А флагов всё не было, как и берегов. В том, что они опоздали, Луиджи не сомневался — другой вопрос, зачем они тогда спешат. Давать реванш целой эскадре в составе одного корабля, да и то неполном, перебор даже для Алвы, но на «Славе» всё было как обычно — чисти палубу, греби веслом, точи ножи и не жалуйся, в любую минуту начнём палить. Зачем, по кому? За исключением пары невнятных суден, быстро отставших и толком не причинивших никакого вреда, им никто и не попадался.

Но в море явно было неспокойно. Волны будто жаловались на грядущую беду… А вернее, на беду случившуюся, пессимистично поправил себя Джильди. Можно было до последнего верить, что Кадис защищён надёжно, но ему в это не верилось. Совсем.

Другое дело, что нельзя настраиваться на поражение, что бы тебя впереди ни ожидало. Особенно если ожидает что-то, о чём знает только дон капитан. Или тоже не знает, а полагается… С него станется, а остальным что делать?! Луиджи понимал, что это глупость несусветная, но молиться при Рокэ стало как-то неудобно…

— Судно на юго-западе!

Одно ли? Без подзорной трубы даже точки не видать. Похоже, им в любом случае не жить, а он пообещал дочке рыбака, что обязательно вернётся. Вот так случайные обещания вспоминаются в самый неподходящий момент.

— Тяжело идёт, — заметил Пако, возникая за правым плечом боцмана. — Гружёный…

— Испанскими вещичками, — мрачно вздохнул Луиджи. Они близко, в паре дней от цели, а навстречу плывут развесёлые враги, по частям развозящие груз. Какая, как говорится…

— Прелесть, — закончил его мысль Марсель, нарисовываясь слева. — Я, пока не похудел, так же выглядел?

— Ну что вы, месье виконт!

Не в силах слушать и смотреть, как похудевший месье виконт и развеселившиеся испанцы балуют друг друга шутками, Джильди потащился к дону капитану. Боевое настроение — это хорошо, но он сдохнет прямо здесь и сейчас, если не убедится, что у Алвы есть план.

Обычно плана нет, но чем чёрт не шутит.

Каюта нараспашку, и всё равно занято — то ли старпом Суавес докладывает, то ли просто Хуан пытается что-то донести. Второе предприятие изначально безнадёжно, а Луиджи не уйдёт, пока не добьётся хоть чего-нибудь.

— Потому что вы всё равно махнёте рукой на предосторожность и полезете в первых рядах, — заметив тень в углу, Хуан осёкся, но ненадолго. — Что бы вы ни задумали…

— Благо я пока ничего не задумал, — вежливо перебил Рокэ, разрушив все надежды Луиджи, — не расстраивайся и не выдумывай всякую чушь, если так будет понятнее — ересь. Потому что, как ты совершенно верно заметил, я полезу, и ты полезешь следом за мной, что по-прежнему не обсуждается.

— Вы не…

— За работу, старпом.

Джильди без затруднений догадался, что тут творилось — единственный вариант, при котором Хуан мог бы пойти против слова господина, это тот, при котором господину угрожает какая-нибудь опасность. В большинстве случаев этой опасностью являлся сам дон капитан, и вот что хочешь, то с ним и делай.

— А вас что в этой жизни не устраивает? — осведомился Алва. Боцман меланхолически вздохнул, посмотрев на залихватски нацепленную капитанскую треуголку и её неугомонного обладателя. Рокэ, как обычно, никого не слушает и отмахивается от недавней лихорадки. Что ж, Марсель хотя бы попытался!

— Ну, главное я уже услышал…

— Не судите опрометчиво, Джильди: пока вы печально стояли в углу, я уже всё придумал. Решение лежало на поверхности, просто нужны были чьи-то задумчивые глаза, вроде ваших, например… Займитесь флагом, а затем — собой, вы должны быть в максимально неприличном виде.

— Неприличном? — он только переспросил, а губы уже растягивались в ухмылке. Действительно — решение на поверхности.

— Если вы вдруг запамятовали… — Рокэ подмигнул и вытащил из сундука чёрный пиратский флаг. — Самое время вернуться к истокам.

Комментарий к 14. «And we will live forever»

* набег, он же налёт, он же рейд Дрейка на Кадис состоялся весной 1587 года. В окружении разнообразных статей на эту тему я убедилась, что задумывал ли сэр Дрейк туды плыть или нет, известно лишь одному сэру Дрейку, но надругательство над реалиями было указано ещё в шапке. Испанцы действительно про…играли сражение, если это можно было назвать сражением: строящиеся корабли разорены или угнаны, готовность Армады отсрочена ещё на целый год, а Филипп в праведном гневе, и его можно понять;

* “Спай”, пинас капитана Александра Клиффорда из королевского флота (на самом деле не стал бы ждать в Плимуте никакого Ричарда);

* цитаты из послания сэра Дрейка взяты из настоящего письма, адресованного Фрэнсису Уолсингему, министру при королеве Елизавете и одному из ярых врагов Испании, католицизма и собственно короля Филиппа;

* Альбасете действительно занимался тонкими кинжалами, но исторически это было в 17 веке

========== 15. «Vive» ==========

♬ Hans Zimmer — End Credits

1587

— Так ты больше пират или герцог? — поинтересовался Марсель, запихивая отбившиеся от рук светлые пряди под косынку.

— Подлецу всё к лицу, — мурлыкнул Алва, и возразить ему было нечего. Да и незачем: скоро они все будут выглядеть, как разбойники с большой дороги, только морские. Боцман с маниакальной недоверчивостью расстался с простой одеждой, старпом не изменился в лице ни на одну морскую капельку, примеривая пугающие черепушки; дон капитан откровенно наслаждался вызывающим рваньём. — Что-то не нравится?

— Нет, всё замечательно, но зачем?

— Они испугаются, — доверительно шепнул Рокэ, вручая ему вдобавок ещё и шпагу, ну спасибо. Марсель вытащил клинок из ножен и испугался сам — с рукоятки ему подмигивала страшная гравированная рожа.

— Испуганные англичане — это очень мило… — бормотал виконт, пристёгивая шпагу. Шпага не пристёгивалась. То есть, ни ножны ему не нравились, ни рожа на эфесе, ну хоть бы сталь была хорошая, а плохой на испанских кораблях попросту не водилось. Когда с довершающей частью пиратского маскарада удалось совладать, Рокэ уже как ветром сдуло, хотя почему «как» — могло и сдуть. Не став вмешиваться в капитанские отношения со стихиями, Валме по-человечески выбрался на палубу пешком и насладился зрелищем.

Что ж, испугается кто-то или нет — неважно, они всё равно впечатляют! «Слава короля Филиппа» превратилась в какую-нибудь… как назвать такое судно, он не имел понятия, ну и чёрт с ним. Желательно морской чёрт. Флаги были сняты все, кроме чёрного, жаль, паруса не в тон — эстетическое чувство Марселя требовало во что бы то ни стало их перекрасить, но было поздновато. Пушки готовы, дощечки блестят, любовно отполированные ещё несколько часов назад и всё ещё относительно чистые, не считая стабильной влаги с моря.

А английский кораблик попытался сменить курс. Не выйдет, дорогуша.

— Какие мы неповоротливые… Видать, много наворовали, — не без злорадства отметил Луиджи, проходя мимо и тоже глядя на корабль. И чего он не хотел косынку повязывать? Очень даже ничего.

— Сейчас отберём, — пообещал Марсель и столкнулся с непонятной ухмылочкой. — Это ты чего изображаешь?

— Да так, вспомнил одного виконта, который не умел ходить на абордаж.

— А ты зануда, Джильди…

Может, и зануда, зато свой. Все свои, и пусть кто-нибудь только попробует умереть! Им ещё отворованное обратно тащить домой на своём горбу, между прочим.

— Как закончите признаваться друг другу в любви, соизвольте отойти к правому борту, — велел Рокэ, привычно появляясь из ниоткуда. — Левый может слегка пострадать.

— Страдать будут они, — не согласился Валме и показал на врага.

— Что вы с ним сделали, дон капитан? — притворно возмутился Луиджи. — Вроде похудел изрядно, а боевого духу на четверых.

— И причём же здесь я? — лениво протянул Алва, опираясь на борт и всматриваясь в подзорную трубу. Что показывала труба, Марсель не знал, но губы капитана тронула непонятная усмешка: — Ясно… Готовьтесь к бою, господа. Вы, конечно, не испанцы, но представьте, что у вас украли что-то безумно дорогое, и это что-то надо вернуть и положить на место.

Валме не надо было повторять дважды, он бы и без капитанского напутствия что-нибудь с удовольствием вернул и положил. Трубу Рокэ забрал с собой, а ведь так хотелось глянуть на мордашки чужих офицеров, суетящихся под парусами!

***

— Огонь!

— Слишком близко! — рявкнул усатый боцман, бросаясь наперерез другому офицеру. Ричард был готов поддержать его в любую минуту — если сейчас пальнуть из пушки, разнесёт не только вражеский корабль. Они слишком долго мешкали, пытаясь разглядеть флаг, а флага-то и не было! Судно могло быть дружественным, судно могло быть отставшим от эскадры сэра Дрейка, да это могли быть простые купцы. А затем взвился чёрный флаг…

— Готовьтесь защищаться, — капитан корабля, на который Дик перебрался вместе с требующими сопровождения сундуками испанского оружия и золота, хмуро распоряжался, но было видно, что он не сильно опасается чужого корабля. А зря. Очень зря. Если Ричарду отсюда не показалось, если это действительно были не блики подзорной трубы, а знакомая улыбка… В любом случае, нельзя недооценивать врага!

Хорошо, что здесь недолюбливали бездействие: в отличие от матросов «Камелота», ребята своё дело знали, и Дик был счастлив ощущать себя частью нового, пусть и временного экипажа. Эскадра украденных, то есть, отбитых силой кораблей шла не прямо за ними — даже если они примут смерть в ближнем бою, то потеряют часть сокровищ, но не всё, что получили в Кадисе.

Пираты! Какие ещё пираты, с вашего позволения, пойдут прямиком на гружёный английский галеон?! На хорошо вооружённый, с вымуштрованным экипажем… Ричард мысленно отмахнулся, сосредоточенно проверяя кинжал в ножнах и револьвер. «Слава короля Филиппа», а это была именно она, совсем близко, и он один на всём корабле знает, что им больше не уйти.

Как ни странно, Дика пугало совсем не это. Не предстоящий ближний бой, не перспектива умереть от пули, ножевой раны или вовсе сгинуть на дне морском. Совсем не это…

— Подходят, — нервный, но не перепуганный голос слева.

— На абордаж хотят, — буркнули справа. — А мы не лыком шиты.

Чем бы ты ни был шит, дружок, тебя сейчас разрежет на лоскуты кое-чья эспада. Ричард поймал себя на том, что не может отцепиться от рукояти альбасетского ножа.

— Тихие такие… Дрейковские-то за милю орать начинают.

Конечно, зачем шуметь и привлекать внимание? Зачем вообще повышать голос, если можно сделать тихо, изящно и без лишних слов? Кто-то хлопнул Дика по тыльной стороне ладони, и он осознал, что вцепился в корму, едва не сломав себе пальцы.

— А рожи испанские, — присвистнули слева. Можно представить, что сейчас говорят о них… — Неужто прознали?

— Догадаться было можно, — поджал губы капитан корабля. Он уже обнажил шпагу, готовый принять бой, и это бы восхищало, не устремись все взгляды на крадущуюся по волнам «Славу» с чёрным флагом. — Но никто не ожидал, что с этой стороны…

Конечно, не ожидал. Все испанские суда сейчас в Кадисе… Или на восточных берегах Испании, или идут себе, ничего не подозревая, по традиционным торговым путям. Армада разрушена, и разрушена неслабо, король наверняка в гневе, и только один корабль оказался вне этого замкнутого круга — а точнее, один капитан корабля.

Ричард поправил треуголку, и она сползла чуть пониже, закрывая глаза. Его узнают или нет? Кто попадётся первым? Убьют сразу или предоставят это дону Рокэ? А если они столкнутся сразу же, что делать, чёрт возьми?! Завершить начатое, подсказывает долг. И долг, и разум, только вот не сердце. Завершать ты должен был два года назад, а теперь смиряйся с тем, что ничего не вышло — ты сделал только хуже, и, похоже, всем. Смиряйся… Покорных любит и защищает Господь. Но если это правда, с доном Рокэ давно должно было что-нибудь случиться.

Совсем близко — можно разглядеть очертания и лица. Ни одна из сторон ещё не стреляла — капитан ждёт повода, а чего ждёт дон Рокэ?! Он сам — повод… Дик медленно поднял глаза, стараясь непринуждённо придерживать головной убор. Родригес. Антонио. Фернандес. Пако… Эти двое с пристани — конечно, они здесь… Французский виконт смотрит на врага, почти как дон Рокэ. Он давно с ними? Неважно…

— Именем Господа, остановитесь! — зычно воззвал капитан. Интересно, что сказал бы на его месте сэр Дрейк? — Мы не знаем, кто вы и откуда, — конечно, мы только делаем вид. — Наше дело правое, мы выполняем приказ своего адмирала.

Никто не шевельнулся и не изменился в лице. Дик неосознанно повернул голову влево. Дон Рокэ был капитаном и без отмеченной треуголки, но вот он в ней…

— Именем короля, — Рокэ Алва поднял сверкающую шпагу и улыбнулся. — Мы всего лишь грабим награбленное. На абордаж, «Сан-Октавия»!

***

Наверняка воры-неприятели сбиты с толку ответом дона капитана. Ещё бы, на чистом английском! Хуан изначально не собирался учить язык врага, но сначала в руки попался латинский, затем почему-то итальянский, затем — ещё более итальянский Луиджи Джильди, ну, а понимать по-английски стало вынужденной необходимостью из-за военного времени. Рокэ тоже говорил, что никого не удивит акцент у испанских пиратов, но ответ кроется в вопросе: не удивит. Зато теперь у всех на «Сьюзен» отпали челюсти, а пока они думают, мы уже нападём.

Жаль, конечно, кораблей им не достать… Одно появление гружёной «Сьюзен», принадлежащей то ли Левантийской компании, то ли инвесторам из западных британских графств, означало поражение Кадиса. Возможно, подкрепление успело, возможно — нет. Придётся на время отречься от мыслей о родине и забрать всё, что принадлежит им по праву.

Что же вы утащили, дорогие англичане? Пока остальные отвлечены (и отвлекают) перестрелкой, можно спуститься и подняться по переброшенному канату. Кто-то должен пойти первым, и слава Богу, что Рокэ решил сначала продырявить английского боцмана. Хуан довольно быстро оказался на палубе, чёрной тенью юркнув за груду ящиков и взрезав горло трём караульным. Двум. Одному. Странно, что у англичан всё-таки кровь вместо дождя.

Часовых понаставили, а в трюмы спрятать не догадались — или что же, вы так много увезли? Это глупо, корабль затонул бы при первой возможности, даже не появись тут «Слава». Осторожно, пробраться сзади и — ещё двое! У мачты целый патруль, что же вы там сторожите? Или деваться некуда? Суавес усмехнулся, обнаружив откровенную глупость — от жадности англичане понабрали столько сундуков, что могли не только перевернуться, но и споткнуться и разбить лоб на собственном корабле. Другими словами, на палубе очень мало места и очень много людей.

Второе поправимо.

— Пробрался один! — можно было не кричать. Шпагу — в живот, и нет доносчика… Хотя, надо признать, парень попался голосистый. Увернувшись от беспорядочного, но сильного выпада, Хуан добил второго и быстро осмотрелся. Корабль действительно большой, снимешьвесь груз — вообще покажется огромным. Это на руку, только вот кому? Надо воспользоваться случаем.

— Испанец у грот-мачты! — по-английски выкрикнул старпом, не выходя из тени. Все не все, но группа ринулась туда… Отлично, устройте давку, нашим будет проще. Выстрелы так и гремят, это свои не перебрались или чужие обнаглели? Неважно, ему предстоит обчистить трюм. Во всех смыслах обчистить.

Нежданной тенью закрывая глаза караульному, Суавес сбил его с ног и слегка толкнул вбок — за борт. Револьвер эспаде не товарищ, а времени у него мало. Наверняка парнишка умеет плавать…

***

— Воровать неприлично, Иисус говорил, — распевался Марсель, пыряя лезвием какого-то офицерика. Офицерик всем был хорош, только смотрел не в ту сторону. — Но придурков английских всё равно сотворил…

— Тебе не стыдно? — проорал Луиджи, сваливаясь откуда-то справа и стреляя от плеча. Кому-то там снесло голову, а если бы Луиджи не свалился, виконту бы уже оторвало руку, но пуля прошла мимо. — По сторонам смотри и не богохульничай!

Чего-чего делай? Слышал бы тебя Алва! Где он, кстати? Тут всё в дыму и молитвах, наверняка Рокэ перебрался куда-нибудь в более подходящую среду обитания… Фыркнув собственным мыслям, Валме продолжил драться и самозабвенно голосить, потому что, не считая укора совести Луиджи Джильди, никто ему этого не запрещал.

— Хороши же придурки — обокрасть корабли… — А он на каком языке орёт? На родном, на испанском или на вражеском? Вот ведь докатился, языка не разбирает, ну и чёрт с ним. — Ну-ка лапы убрали от испанской земли!

Вдохновение, оно такое! Приспичит — отыщет тебя хоть в постели знатной виконтессы, хоть на палубе во время абордажа, хоть на дне морском. Марсель надеялся обойтись без последнего, поэтому приходилось то и дело падать и лежать ничком. Кто придумал эти дурацкие револьверы? Спасибо, что обошлось без пушек! Нет бы по-человечески махать шпагами, саблями… Хоть видишь, кого убиваешь, а не это ваше безобразие.

На ум пришёл незаконченный сонет. Валме пообещал себе его завершить в случае выживания и продолжил выживать с удвоенной силой. Что там Рокэ про искусство говорил? Давно было, в самом начале…

«Искусство — штука бессмертная, а тонуть ей незачем. Вы, виконт, зацепились случайно…»

Да-да, так оно и было. Что ж, тогда он уцелеет ради бессмертной штуки!

— Слева! — спасибо, Антонио, иначе бы обещание провалилось. Марсель многоопытно плюхнулся на доски, наблюдая, как смертоносная пулька оканчивает свой жизненный путь в полуметре от его головы. Вот теперь горячо… Пожалуй, даже слишком, они ещё ни разу так не дрались! Во всяком случае, на памяти виконта.

В таком случае, пора брать инициативу в свои руки. Так мало ребят перелезли на корабль, а им ещё имущество перетаскивать! Через английские трупы. И если трупы ещё можно смахнуть в водичку, то имущество придётся честно переть на своём горбу.

— Джильди, прикроешь?

— Ещё один сумасшедший на борту, — видимо, не одобрил идею Луиджи. Он отчаянно отстреливался от… капитана? Это их капитан, что ли? Убить заразу. — Я уже Рокэ прикрывал, хватит с вас…

— Он уже там?!

— А ты думал, здесь останется? И Хуана нет.

— Хуана нет по плану, — соображал Марсель на ходу, перевязывая пояс с ножнами поудобнее. Так-с, куда бы они могли пойти? Старпом должен направляться в трюм, Рокэ никому ничего не должен, это мы уяснили с самого начала, а ему-то что делать? Перебрасывать канат с крюком в открытую — слишком опасно. Единственный переброшенный уже перерезали, и то это сделал сам Суавес, как только перебрался на палубу. Вероятно, Алва тоже, если он, конечно, не умеет летать. В третий раз такое не прокатит.

Сверху, сверху… Почему мы лезем только сверху? Такое пространство впереди.

— Ты точно сбрендил, — не выдержал Луиджи, проследив за его манипуляциями. — Что хоть делать собираешься?

— Подавать хороший пример. Плохой уже подал Рокэ, — объяснил Марсель, сбрасывая верхнюю одежду и стремительно завязывая добро в узелок. — Так, как только я вылезу с той стороны, швырни это на борт. Я не дикарь, чтобы полуголым драться…

На самом деле, неохота светить голой грудью, туда ж так и захочется кому-нибудь выстрелить. Да и одежду мочить как-то неудобно. Пока боцман возражал, Валме дружелюбно поддал ему в плечо, взял в зубы маленькие ножны и прыгнул в воду.

Окошечко для пушки, ещё одно окошечко для пушки… Оп! Торчит весло. Как будто его ждали… Задним числом пугаясь и поражаясь тому, что он вообще вытворяет, Марсель Валме вынырнул с кинжалом в зубах напротив ошарашенной рожи гребца, помахал рукой и стремительно полез наверх.

Папенька был бы в восторге. Или в ужасе, как посмотреть.

Луиджи сопротивлялся до последнего, но, когда обалдевший от собственной храбрости виконт вылез на палубе «Сьюзен», его уже ждали рубаха, куртка и револьвер. Спасибо, боцман, теперь не умри! Теневая сторона, задумчиво торчащий бушприт, кое-какие сундучки с испанским добром, а все часовые — в центре верхней палубы. Замечательная защита, господа, просто замечательная! Особенно для Марселя-захватчика.

Он просто должен расчистить дорогу для своих. У англичан больше пороху, а какого, собственно, чёрта? Выскочив из-за угла, Валме завалил одного стрелка, метившего в капитанскую каюту, и за ним — второго, осмелившегося навести дуло в сторону Джильди. Третий — неудачно! Обернувшись на предсмертные хрипы своих товарищей, английский офицер завопил что-то жуткое, и прямо перед глазами Марселя появилось очередное дуло — на этот раз, мелькнула паническая мысль, последнее.

И никуда не денешься, разве что обратно в воду, но дважды фокус не прокатит. Рука сама потянулась за ножом, хотя он понимал, что это совершенно бесполезно. Бешеные глаза англичанина остановились где-то на переносице Марселя, пальцы дрогнули слишком близко от курка, а затем он издал отвратительный хлюп, словно чем-то подавился, слегка качнулся вперёд и рухнул на палубу уже разрубленным.

— Фи, — не выдержал Валме. — Ну и гадость эта ваша смерть!

— Не за что, — ухмыльнулся Рокэ, как будто не замечая, что он по уши в чужой крови. Вылитый синеглазый демон, и хорошо, что свой. — Они что, не заметили нашу третью вылазку?

— Не третью, — скромно доложил Марсель. По ходу разговора им пришлось два раза поменяться местами и ещё кого-то прикончить. — Я сыграл в русалочку.

— Правда? Молодец, — после этого Алва куда-то делся, продолжая, вероятно, кого-нибудь рубить. Это сейчас послышалось?! В каком смысле молодец, в прямом? Похваленный виконт радостно запел очередной испанский романс и только тут заметил, что затея удалась. Стрелков на «Сьюзен» стало в два раза меньше — дорога открыта!

***

Ричарда оставили стрелять, и он был одновременно рад и не рад этому делу. С одной стороны, сидишь в засаде и палишь, не видя лиц, с другой… Зачем ему лица? Очертания каждой фигуры были знакомы до боли. Попробуй спусти курок в живот человеку, который учил тебя вязать узлы. В грудь человеку, который учил тебя грести. В голову человеку, который позволил тебе постоять у штурвала и никому не рассказал. Дик честно ранил пару незнакомых человек, но даже от этого внутри всё скрутило. Промахнёшься ещё несколько раз — капитан отправит в открытый бой на мечах, и тогда…

Чего он боится? Боится ли? А надо? Всё, что могло произойти, уже… не произошло. Дик судорожно сглотнул, думая только об одном и одновременно обо всём. Руки вспотели, револьвер трясло, как его самого, в голову через треуголку напекало солнце. Испанцы расчистили дорогу и стали перебираться на палубу. Вот теперь — абордаж, где же дон Рокэ? Уже тут? Ещё там? Конечно, первое, он всегда впереди. Встречи не миновать, только Ричард не представляет, что ему делать. Хочешь жить — живи…

Живу, а вы? Всё так же смеётесь над верующими и пьёте ром и вино?.. Дик зажмурился и едва не схлопотал пулю, пришлось немного отползти. Успокоиться и дышать, дышать и успокоиться. Кинжал с акульей гравировкой… Хватит! Пора с этим кончать!

Только с чем — «с этим»? Тут так и просится чья-то жизнь…

Он не станет прятаться в трюме, он вообще прятаться не станет. Отец тоже знал, что идёт на верную смерть! Ричард сжал зубы и встал, выпрямляясь во весь рост. К чёрту сомнения, и да поможет ему Господь. Он считал, что поступает правильно, и старается считать так до сих пор, так почему бы при встрече не посмотреть дону Рокэ в глаза? Наверняка он его пристрелит, хотя нет, пусть всё решит поединок. Это будет честно, настолько честно, насколько ещё возможно.

Ногу обожгло болью, и Дик, не сдержав крика, рухнул обратно. Попали! Но кто? Зрение пока не затуманилось, боль обострила все доступные чувства, и Ричард неожиданно ясно разглядел на палубе напротив итальянца из порта. Боцман «Сан-Октавии» опустил револьвер и отвернулся.

Он снова ему сочувствует… Это шанс сбежать! Или не сочувствует, а по своим причинам не хочет, чтобы Ричард вмешивался.

Плевать. Думайте, что хотите. Палуба покачнулась, но это от волн… Палуба мокрая, но это не от крови… Опершись о ящики с серебром, Ричард как мог перевязал ногу выше раны, сжал потуже и обернулся через плечо. Он отправится в трюм и будет защищать добытое до последней капли крови, даже если для этого придётся драться на дуэли.

Если повезло, Хуан уже внизу. Сколько их, десять, двадцать? Не больше двадцати, справится, тем более, скоро подойдут остальные… Но какова наглость, «именем Господа»! Кадис разрушен, сомнений нет. Не родной, но тёплый Кадис… К сожалению, разрушители тоже ещё тёплые, а должны быть уже холодными. Как ледышки.

Силой воли заставляя себя оставаться в сознании, Ричард медленно, но упрямо спускался к трюму. Лестница вблизи, главное — её преодолеть. Здесь тень, и он никого не видит, хотя свои бы уже помогли, а чужие — выстрелили. Долго держался, юноша… Что в бою, что в жизни. Перевязано из рук вон плохо, но что англичане вообще делают хорошо? Глаза захлестнуло пеленой боли, и Дика медленно повело вбок. Повязка… сползла, естественно, надо было заняться ею всерьез. Если сейчас рухнешь от потери крови, будет нездорово, а ты не рухнул только из-за дурацкого упрямства — что ж, хоть какая-то от него польза. И куда же, в трюм? Врёшь, не дойдёшь… Надо толкать и за борт, и все будут рады.

Шаг, ещё шаг… Всё! Это конец. Услышав со стороны свой собственный стон, Ричард полетел вниз, уверенный, что вот-вот встретит носом сырые доски. Но нет, его поймали… Часовые! Ну конечно, это часовой. Ни черта не видно и не слышно, кроме шума в голове и кровавой пелены перед глазами. Нога отнимается… Самоуверенный дурак, куда деваться… Ты выглядел так же, глотая проклятые отцовские травы. Упрямство города берёт, и оно же их губит. Пошевелиться было трудно, ещё труднее — сфокусировать взгляд, побочные эффекты — они такие, только бреда недостаёт. Дик решительно тряхнул головой. Идти. Идти вперёд. Часовой пропустит, ему сражаться надо, лейтенант Окделл просто спустится охранять сундуки… Ведь испанцы не дойдут досюда, не дойдут же, верно?

— Gracias, — пробормотал Ричард, опираясь на руку дежурного матроса. Ему не помогли, но не позволили упасть. Темно, Господи, как же темно! Дай сил добраться до трюма, дай сил выжить.

— Vive.

Ступеньки казались бесконечными, но внизу ему полегчало. Ричард нащупал рукой свою шпагу, затем — осторожно — ногу, затем первые заветные сундуки. Здесь горела свеча и толпились люди, они тоже защищают добычу, они свои!

— Ранен, парниш? — добродушно спросил какой-то усач в матроске, подбираясь к нему с лампадой и хмурясь. — Нехорошо… Сейчас мы поможем.

— Gra… спасибо вам большое…

Дик закрыл глаза, чтобы не видеть, как добрый матрос возится с его ногой. Ничего не кончено, но он в безопасности. Ничего не…

Vive.

«Живи».

— Ты куда? — Ричард рванулся на ноги и с криком упал обратно. — Сиди, парень, сиди… тебе бы лежать…

— Там, — услышал он свой стон, — на лестнице…

— На лестнице никого нет… Померещилось тебе, что ли?

— Да бред у него, не слушайте, лечи молча…

Не померещилось. Дик уставился на пламя свечи за стеклышком. Оно отдавало синим… синее море, синие глаза… В последний раз, когда они виделись, эти глаза были закрыты. Кинжал на боку потяжелел, будто карман набили чистым золотом.

Ногу ему перевязали получше, вниз ещё не пробрался ни один испанец — атмосфера в трюме стала веселее. Ричард попробовал улыбнуться, хотя на языке так и вертелись испанские слова. Он жив. Пока жив. Он будет жить. Его снова отпустили… И он больше не мог за это ненавидеть.

Неужели обошлось?! Если б не гордость, Дикон бы плакал от счастья, но…

В дальнем углу что-то зашуршало, брызнула фонтаном кровь. Они всё-таки были не одни.

***

Хуан прятался не за этим, но удача, судьба и божья воля предоставили ему возможность отомстить. Нарушение приказа или исполнение клятвы? А может, собственное желание? Ерунда… Просто некоторые люди должны умирать вовремя. Ричард здесь, и если он не унесёт ноги вовремя, это полностью его проблема. Ранен? Тоже не касается. Первым делом — сундуки, вторым — часовые, и молись, ребёнок, чтобы третьего дела не было.

— Не стоит… со мной… есть ещё раненые.

— Помолчи. «С тобой» надо прямо сейчас.

Тогда рана в голову казалась концом света. До тех пор, пока дон капитан не получил удар похуже… Влево, вправо, вбок. Смахнуть лампаду, не разбить стекло — он не может допустить пожара здесь и сейчас. Как легко было затаиться и как тяжело теперь ничего не разбить.

Старпом прыгал, пригибался, колол и подрезал, иногда что-то попадалось под руку и шло в дело — всё годится, лишь бы расчистить путь для остальных. Конечно, их больше, но у них нет огнестрельного, а ещё они не привыкли к темноте. Палить в трюме — что может быть глупее? Вот мы и не будем палить. До поры до времени.

— Насколько… всё плохо? — перед глазами всё плывёт, он по жизни куда-то плывёт и ни за кого не держится. Рядом только один человек, которому никто не нужен, но всё равно он притягивает людей.

— Терпимо. И не такое заживало, — Рокэ занят раной и полностью сосредоточен, и тут за его плечом вырастает тень. Язык отнимается, в глазах меркнет, но Хуан никогда и ни с кем не перепутал бы этого ребёнка. Чего он хочет? Тоже ранен? Нет! Кинжал… Как предупредить капитана, чёрт возьми, как?! Разве что глазами, но, кажется, ещё один поворот головы, ещё одно моргание — и он скончается от боли. Темнота… Хуан изо всех сил прищурился, чтобы видеть хоть что-то. Рокэ всё знает… Он смотрит на движущуюся тень. — Этого следовало ожидать — в следующий раз будем осторожнее.

Этого следовало ожидать… Вы говорили не о ране, господин, вы говорили о Ричарде. Всё-то вы прекрасно знали…

«Моя голова не стоит этого шрама».

Кто-то оцарапал плечо, кто-то метит в ладонь, но этому не бывать. Старпом был готов к тому, чтобы умереть, но открыть дорогу в трюм, теперь всё изменилось. Сначала умрёт Ричард Окделл, а потом — как будет угодно Господу.

***

Меркнущие огни, гаснущее пламя, постоянный, невыносимый, нарастающий грохот ящиков. Творится что-то жуткое, но что?! Засада! Ричард приподнялся, потом полностью встал, дрожа от боли и опираясь плечом о какую-то сырую балку, провонявшую водорослями и плесенью. Это не дон Рокэ, он никогда ни от кого не прячется. Кто угодно… Они умеют. Они умеют всё, это ты ничего не умеешь, даже убивать.

Перед глазами пал бездыханным перевязавший его матрос, и Дик едва не задохнулся от боли и обиды. Его-то за что?! Нет, нет, они враги… Это только ему повезло, и то чудом — и это чудо никогда больше не повторится, он снова окажется пленником, а потом…

Неважно. Защитить награбленное. Любой ценой… Да, они ограбили Кадис, они везут домой не свои трофеи, а несправедливо украденные вещи и корабли… Пресвятой Боже! Почему он прозрел только сейчас?!

Ричард с трудом выпрямился, согнув раненую ногу. Темнота, кровь и стоны, лязг чьего-то клинка. Взведён курок… Но они не брали револьверы вниз! Перед затуманенным взором Дика ярко предстали до боли знакомые глаза, и в них не было ничего, кроме расчёта и ледяного бешенства.

Хочешь жить — живи. Хочешь умереть…

Грянул выстрел, и всё погрузилось во тьму.

***

Кто не был убит, тот бросался в воду, так Марселю и не удалось сосчитать, скольких своих подданных потеряла сегодня великая Англия и лорд адмирал Фрэнсис Дрейк. Некоторые умники даже прыгали в воду с ящиками — мол, да не доставайся же ты никому, но это быстро заметили и пресекли. Убедившись, что геройствовать больше не нужно, Валме с чувством выполненного долга рухнул на какой-то сундук и зажмурился, подставив лицо солнцу. Солью пахнет… Какой же приятный морской воздух! Жаль, что не перебивает кровищу.

— Куда это всё тащить, на «Славу»? — а вот и Луиджи, а вернее, его тень, закрывшая солнышко. Марсель так устал, что даже не отмахнулся — всё равно жарко и светло.

— Да. Распоряжайтесь, боцман. — Рокэ тоже здесь, наверное, на соседнем сундуке, больше негде.

— Есть, — резкий разворот, и тень исчезла. Приоткрыв глаза, виконт пронаблюдал, как Джильди командует переноской собственных, украденных обратно драгоценностей… орудий… драгоценных орудий. Как страшно враз отринуть всё былое…

— Хорошо лежат, — проявил верх красноречия Марсель, махнув рукой куда-то вперёд. — Трупы. Это твоё?

— «Моё» ещё живое, как ни странно, — хрипло отозвался Алва, протирая шпагу чьим-то бывшим рукавом. Пять минут назад он раскидал сразу четверых, чтобы добраться до местного капитана — гад был готов самолично сделать пробоину, утопить корабль и заставить их таскать ящики с морского дна. Надо было помочь, но Валме споткнулся о какого-то придурка в бакенбардах, а придурок возьми да окажись живым! Ладно, пока все свои целы… Дон капитан дышит очень тяжело, и правильно, потому что не надо было лезть, толком не оправившись. Но кого же он послушает, уж точно не тебя.

— А из трюма вытащили? — нет, с жары надо уйти и немедленно, иначе он заснёт. И захрапит. Весьма немузыкально.

— Хуан вытащит… — Рокэ ненадолго закрыл глаза, потом открыл, в переводе на человеческий это означало адскую боль или что-нибудь похожее, но вмешаться Марсель не успел: — Тебе придётся кое-что решить. Когда мы вернёмся в Испанию, следующим ходом короля станет открытая война, и все корабли отправятся в Англию.

— Все пошли — и я пошёл, — быстро ответил виконт. — Ты же меня наймёшь? Или как это делается?

— Я уже нанял, речь о службе Его Величеству Филиппу.

— Порвём поганых протестантов и приспешников оных, — пошутил Марсель. — А на самом деле, будь они хоть язычники — думаешь, я после этой бойни их когда-нибудь прощу?! Особенно когда увижу Кадис… Учти, я страшен в гневе, очень страшен.

— Охотно верю, — Алва улыбнулся и почти ожил, — бедные англичане, они ещё не знают, что их ждёт.

— А те, кто знают, погребены на дне морском! — виконт приосанился и продолжил чесать языком: — Вообще жаль, что мы не отпустили парочку. Ты правильно сделал, когда оставил в живых того парня с «Короля Артура», он в порт вернулся и на всех страху нагнал. Может, мне тоже мировой славы хочется! Кто-нибудь из них вспомнит страшного виконта? Конечно, нет! Слушай, а может, написать Елизавете лично? Или Дрейку? Угрожать так угрожать, я не хочу оставаться в стороне.

— Прибереги свои эпистолярные таланты для писем на родину. В этот раз придётся отправить, я заставлю.

— Я и в тот раз отправил, — соврал Марсель.

— Сказал, что отправил, — не повёлся Рокэ. — Ничего страшного, напишешь ещё раз, на этот раз — правду и вовремя.

— Да ну тебя…

Загрохотали ящики, зазвенела сталь — надо вставать и помогать, а не чесать языком, Рокэ всё равно его прогонит. Но как же тут хорошо посидеть… Силой воли вернув себя в бодрое расположение духа, Марсель столкнулся взглядом с Хуаном. Старпом, похоже, успешно справился с бойней в трюме, хотя был неслабо поцарапан.

— Дон Рокэ, — Суавес опустился на одно колено перед капитаном, и это бы выглядело интересно, не будь так жутко. — Я нарушил ваш приказ, но выполнил клятву, и готов понести любое ваше наказание.

О чём он? Наверняка эти пыльные тайны… Надо расспросить Луиджи, боцман что-то видел и, кажется, сделал, но это обошлось без Марселя — Марсель рубил врага.

— Мы на корабле, старпом, — Алва смотрел куда-то вдаль, не обращая внимания ни на коленопреклонённого слугу, ни на окружающее их движение, разве что на море. — Не забывайте об этом.

— Да, дон капитан.

— Если бы клятвы не было, ты бы всё равно сделал по-своему. Наверное, так будет лучше… кому-нибудь.

По капитану не разберёшь ни черта, Марсель перевёл глаза на Хуана. Тот, казалось бы, недоумевал, и недоумевал совершенно искренне. И это лицо тоже бывает живым… Как иронично — на фоне чужой смерти.

— Что мне делать? — а голос и вовсе растерянный, хотя нет, старпом быстро справился с собой.

— То же, что и остальным членам экипажа — таскать груз, — пожал плечами Рокэ и поднялся, медленно потягиваясь. — Мы ведь за этим сюда и пришли.

Не дожидаясь повторного приказа, Марсель отправился разгружать сундук. Смерти смертями, клятвы клятвами, а сундук сам себя не разгрузит! А потом можно будет выпить, поспать и отдохнуть, не забивая себе голову чужими офицерами, живыми и мёртвыми. Хотя сегодня на этом корабле не осталось ни одного живого офицера.

========== Эпилог. «Армада» ==========

1588

— Значит, остаёшься?

— Остаюсь, — охотно подтвердил Марсель и потянулся на солнышке. Луиджи заметно расслабился, но всё равно довольно строго хлопнул его по плечу:

— Тогда не вздумай умереть, я за тебя отвечаю.

— Я сам за себя отвечу, — пропел Валме. В конце концов, боцман никоим образом не виноват в том, что его занесло наниматься испанскому королю и переть к чёрту на рога, то есть, извините, в Англию.

— Вот ведь нахватался, — одобрил Джильди и перевёл глаза на море. А там было, на что посмотреть. Раньше виконт ни за что бы не отличил один порт от другого, теперь ему казалось, что тут даже вода разная! Когда они вернулись в разгромленный и пожжённый Кадис, из которого Дрейк половину кораблей угнал, а половину — довёл до состояния пепла с парусами, она казалась то бурой, то багровой от пролитой крови, и воздух даже не дрожал от жары, будто скорбел по павшим. В Лиссабоне было солнечно и оживлённо, а всю гавань занимали готовящиеся к отплытию боевые корабли. Галеоны, пинасы, нао, штучка с причудливым названием галисабара — всего лишь малый галеон, а звучит-то как!

Бирюзовое небо плавно перетекало в тёмно-синюю морскую гладь, и это было очаровательно, даже несмотря на предстоящую войну.

— Какой-то из них будет наш, — Луиджи, как всегда, смотрит исключительно на корабли. Интересно, если мимо пролетит Фрэнсис Дрейк на ажурных крылышках, он заметит? — Что смешного?

— Ничего, — Марсель приложил все усилия, чтобы прогнать из головы жуткий летучий образ и не ржать. — Наш, говоришь? Я бы вон тот захватил…

— На «Сан-Октавию» похож. Хотя второй такой не будет, — попытался пострадать Луиджи.

— Сделаем, — наставил его на путь истинный виконт. — Как только залезем на палубу. Я, конечно, понимаю, что вы все моряки до мозга костей и любите каждую досочку, но люди-то те же!

— Верно говорите, месье виконт. — Пока они упражнялись в лирике и страданиях, незаметно подкрался Хуан. На скамью упала знакомая тень, Марсель вежливо подвинулся и задрал голову — так и есть, старпом стоит за ними, опершись на спинку и глядя в море точно такими же глазами.

— А можно мне какое-нибудь моряцкое название? — осмелел Валме. — Или вам «месье виконт» ближе к сердцу?

— Ближе, — лаконично ответствовал Суавес. — И не пытайтесь меня отвлечь. Где он?

— Вы что-то потеряли?

— И что же я, по-вашему, обычно теряю? — если бы Хуан умел шутить, это была бы его лучшая шутка, но Марсель в очередной раз удержался от неприличного хохота. — Дон капитан обещал быть здесь.

— Богом клянусь, даже мимо не проходил, — заверил его Луиджи.

Старпом проявил невиданное количество эмоций и обессиленно провёл ладонью по лицу:

— Это никогда не кончится…

Преисполнившись сочувствия и беспокойства, Джильди отправился на поиски, попутно уверяя Хуана, что на суше ничего стрястись не могло. Марсель успел засечь мрачную ухмылочку Хуана, означавшую строго противоположное.

Пусть ищут, Алва никуда не провалится. Главное, не говорить ему этого лично — обязательно возьмёт и провалится чисто из принципа. Вытянув ноги и откровенно бездельничая, Валме любовался морем. Сапфировые волны, прозрачные брызги — красота! И бороздить ему это красоту, пока не придёт ответ из дома, а ответ из дома не застанет его ни в Лиссабоне, ни тем более в Кадисе.

Безумно хотелось что-то написать, но, как назло, многострадальная тетрадка, пережившая столь многое, осталась в комнате — ну, он на это надеялся. Комната — в трактире, трактир — в городе, а Марсель — в порту, и пусть весь мир подождёт. Мир ждать не стал, ему снова помешали.

— Тебя потеряли, — сообщил Марсель, не двигаясь с места.

— Какая прелесть, — довольно отозвался Рокэ. Что ж, было опрометчиво полагать, что он не найдёт места на широкой скамье, если он находит его на мачте. — Я всего лишь задержался.

— На полтора часа! Очень по-капитански. Кстати, мы же теперь знаем, на чём плывём?

— Это я мог сказать ещё вчера — «Сан-Матео». Седьмой галеон герцога Медина-Сидония, он же Алонсо…

— Я в вас не разбираюсь, — отшатнулся Марсель. — Герцог так герцог… То есть погоди, мы тебя не от короля ждали?!

— Не от короля, — туманно ответил Алва, ловя взгляд какой-то проходящей мимо испаночки, — так от королевы… какой-нибудь…

Испаночка хихикнула и помахала рукой, получив такой же умилительный жест в ответ.

— Я посмотрю, доны капитаны времени зря не теряют, — присвистнул виконт. Девушка была хороша и уже счастлива, ему определённо придётся поискать в другом квартале.

— В отличие от месье виконтов. Ты ничего не терял сегодня, кроме моей персоны?

— Есть такое, — пришлось признать, что тетрадку он не просто забыл, но и не видел. В последний раз она попадалась на глаза во время их стоянки в Аликанте — вполне возможно, многострадальная вещица исполнила тайное желание своего хозяина и осталась там жить. На веки вечные. Марсель не успел честно доложить о пропаже, так как забыто-потерянную тетрадочку вручили ему лично в руки. — Вот оно что! Спасибо… Ты её украл или нашёл? Впрочем, чего я спрашиваю, скорее нашёл.

— А может, и украл, — не согласился Рокэ и придвинулся, понизив голос до заговорщицкого шёпота: — Я же такой грешник.

Капитанские грехи стали последней каплей, а, просмеявшись, Марсель уже никого рядом не нашёл. С прибрежной полосы слышались знакомые голоса — командный состав корабля таки воссоединился, несмотря на страдания, тщетные поиски и прекрасных дам, как назло попадающихся по пути в порт. С нежностью погладив тетрадку по разбухшему корешку и поправляя выпадающие страницы, Валме подумал, сколько же всего она пережила! Они и тонули вместе, и горели… Здесь хранился заветный лист и старые письма, а ещё — треклятый недописанный сонет.

Что с ним делать — непонятно. Вдохновение приходило в самые неподходящие моменты, и каждый раз, открываю нужную страничку, Марсель обнаруживал нечто изящно недописанное, грациозно оборванное или интригующе брошенное. Остальные стихи так и пёрли, а этот всё как неродной.

Как страшно враз отринуть всё былое

И оказаться неизвестно где,

Отдать всю душу ветру и воде,

Забыть о постоянстве и покое.

Как радостно отринуть всё былое

И, потеряв, ещё раз обрести,

Шагать вперёд по новому пути

И знать, что старый ничего не стоил.

И воды бороздить на корабле,

И в шторм, и в штиль, и в бурю — не тонуть…

И наконец придумать что-нибудь. На этом месте видавшее виды стихотворение и кончалось, но в этот раз Марсель с удивлением обнаружил, что оно закончено. Чужим, однако очень знакомым почерком.

Держась друг друга в радости и в горе,

Почти что не скучая по земле.

Ведь стоит лишь отчалить в дальний путь —

И ничего не надо, кроме моря.

Усмехнувшись, виконт закрыл тетрадь и как можно надёжнее пихнул её за пазуху. Нам с тобой, родная, ещё плыть и плыть, ходить и ходить… Бороздить моря, дышать солёным ветром, рассекать сапфировые волны — и идти вперёд. Хорошо, когда есть, за кем.

***

— В течение двадцати лет Англия провоцировала нас на открытую борьбу. Папа Сикст Пятый неоднократно призывал нас, мои братья и сёстры, к спасению английских католиков, и верной рукой направлял нас на этот неравный, но справедливый бой. Мы терпели грабежи и погромы, терпели религиозную экспансию и непримиримую всепроникающую ересь, она заползала в чужие страны, души и сердца. Последней каплей терпения нашего стала казнь королевы-католички, Марии Стюарт, и нападения Фрэнсиса Дрейка, столь вероломные и нахальные, что для них не подобрать соответствующих слов. Испания — великая держава, так хватит терпеть, как нас дурачат и водят за нос, хватит озираться на давно забытый мир, когда на пороге война! Сто тридцать судов, две с половиной тысячи орудий, тридцать с половиной тысяч человек. Шесть самостоятельных эскадр образуют седьмую, сильнейшую, непобедимую. Наше войско разнообразно и сильно, наши корабли связаны не только сигналами и условными знаками, они не просто идут под одними парусами — они связаны верой и мощью, мощью и верой, — Филипп обвёл своих капитанов долгим, тяжёлым взглядом, и зычно произнёс: — Вперёд, Испанская Армада! За победой!