Хитиновый мир (СИ) [Павел Брыков] (fb2) читать онлайн

Хитиновый мир

Часть 1 Наёмник и Рабыня

Пролог

Пастор предпочитал молиться в комнате с выключенным светом — он считал, что отрешаться от сиюминутного лучше в темноте. Только склонил голову, закрыл глаза, как вдруг… Обычно во время молитвы храм души — бренное тело — напоминало о себе. Как ни старался он устремить помыслы ввысь, открыть свою душу, покаяться или поблагодарить Ту силу, которая пронзает время и пространство, Ту силу, которая есть Закон, Ту силу, которая правит всем сущим, но каждый раз дряхлое больное тяжелое, исторгающее пот и нечистоты тело, повинуясь правилам Ньютона, веригами висело, прижимая дух к земле. Кожа чесалась, в кишечнике урчало, ход крови волнами отдавался в ушах, воздух с хрипом вырывался из глотки. С этим ничего поделать было нельзя — тело подчинялось своим законам и пастору оставалось с этим только мириться.

Молитва ждала своего часа, но в этот раз что-то было не так. Тело стало ватным, воздушным, неосязаемым. Ушли шумы в голове, тяжесть на плечах. Ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Пастор знал, что такое религиозный экстаз, но накатившая слабость была далека от святости. Не осознав до конца, что происходит, привычные слова сорвались с губ пастора:

— Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…

Тут же легкость ушла, виски сжало и голова, глазные яблоки, горло, легкие налилось свинцом. Казалось, что на его плечи насадили литую чугунную болванку с двумя шариками подшипника внутри. Шарики-глазки вращались, каждый сам по себе, бессмысленно и холодно… Мёртво.

— Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе, хлеб наш…

По спине вниз спустился холодок, и тут же одновременно его пронзила боль — словно в кишки воткнули ледяной кол — ни вдохнуть, не выдохнуть. Судорога молнией полетела через голову, грудь, внутренности, солнечное сплетение. Губы ещё двигались, шепча: «…насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь…», — но звук стихал и скорее был похож на змеиное шипение.

Сначала к пастору пришел страх, но тут же он сменился восторгом от понимания, что происходит! Только что он стоял на краю пропасти и р-р-раз! — вдруг оказался в месте, где всё ясно и понятно, где всё расставлено по местам, где видно, что было вчера, что делается сегодня и, вот парадокс — что произойдет завтра. Пастор понял — вот оно началось! То, чего он ждал всю свою жизнь, неоднократно читал об этом, слышал рассказы о подобном, наконец, готово случиться! То, во что он верил всем своим сердцем, происходит здесь и сейчас. А тело? Что — тело? Ему плохо. Оно и понятно. Бренное, прикоснувшись к знанию, к истине неспособно выдержать эту силу, оно разваливается на куски. Оно умирает, но не совсем. Пастор ещё поживет. Ведь к нему пришло знание, что творится сейчас и что необходимо сделать, чтобы наступило ЗАВТРА.

Голова, повинуясь силе притяжения, чуть сдвинулась набок. Пастор покачнулся и не просто завалился, а со всей силы, не жалея себя, рухнул на колени. Расчет был на то, что гром падающего тела услышат в соседней комнате.

Дверь приоткрылась. Полоска света разрубила темный кабинет на равные части.

— С вами всё нормально?

Пастор не мог ничего ответить — его снова сковали корчи. Тогда он мягко завалился на бок, уткнувшись виском в дощатый пол. Перед ним ясно встала картина завтра, и разум наполнялся знанием, что шаг за шагом необходимо предпринять, где и как срочно. Пастор застыл, боясь расплескать хоть каплю из увиденного и услышанного, при этом понимая — от его озарения зависит всё. Хитиновый мир открылся и снайпер уже застрелил всех нежданных гостей, потому что глава иорданской ЧВК «Сиджал», дядя Асхад, получилпосылку и она взорвалась в руках Мартина. Теперь он в неоплатном долгу перед наёмником и из-за этого долга скоро экраны станут чёрными. Если пастор сейчас умрёт, то сложно будет найти ему замену — слишком мало осталось времени, а таких как он — способных выдержать озарение — сейчас мало в этом мире. Поэтому надо выжить, чтобы найти прорицателя и заставить его… Заставить его переступить через линию.

Дверь распахнулась, и проем заслонила черная фигура. Когда раздался щелчок включателя, люстра вспыхнула, показав лежащее на полу скрюченное тело.

— Все сюда! Быстро!

В комнату забежали люди, приподняли пастора за плечи, бережно придерживая безвольно опущенную голову. Один из помощников, заглянув в бессмысленные отливающие стальным блеском глаза, крикнул:

— Вы слышите меня? Если слышите, моргните. Понимаете?

Пастор всё отлично понимал. Знание пришло и теперь главное — не забыть что, где, когда и как срочно. Картины, дороги, пролески, дома, площади, люди, всё мелькало перед его внутренним взором… Но что есть знание без возможности его применить? Надо найти ясновидящего.

Пастор нашел в себе силы улыбнуться. Молодой человек невольно вздрогнул, увидев, как губы лежащего на его руках человека растягиваются в страшной искривлённой ухмылке.

— У него инсульт! Быстрее машину!

1. Аве, Цезарь!

ЧУДЕС НЕ БЫВАЕТ

Чего ты боишься, сорвавшийся в пропасть безногий волшебник из города N?

Что выключит кто-тов пути невесомостьи выдастцепную реальностьвзамен?

Мой выживший Каин, печать откровений — всего лишь газетавчерашних обид

И в скольких еще петлевых представленьях роляминас время с тобой наградит.

Не верь ожиданиямвыбитых стекол, мерцанье осколков — не новаяжизнь.

Стареть одиноким не так уж жестоко — смирилось жесолнцеи ты исхитрись.

Чудес не бывает, не бойся паденья. Летящему в небоне чувствовать дна.

Тебя уже ждут, смелее на сцене! Толпа в предвкушеньи! Толпа голодна.

Егор Воронов

На часах за полночь, гости расходятся, только одиночки бродят по подвальчику. Эта «репа» умерла — через неделю несите другую. Каждую пятницу народ собирается в холле районного молодежного центра попеть под гитару, послушать, как местные чудики читают свои стихи, посмотреть на подготовленные по такому случаю работы создателей всякого непотребства, называемого даже не искусством, а современным артом. В такие вечера гости равнодушно разглядывают висящие на стенах фотографии, графику, картины, инсталляции, огромные выдранные откуда-то листы с граффити. Всё здесь пропитано убогостью и безвкусием. Яркие пятна и ломаные линии. Без мягкости и тепла. Дешевые рамки, дешевая бумага — бездарная мазня, которую художникам после первого же показа придется забросить в пыльные углы своих закутков. Попадаются фотографии, заставляющие на миг остановить на себе взгляд, но не более того. Единственным истинным произведением искусства кажется вид за окнами цокольного этажа — это если смотреть на улицу изнутри. На этом «экране», очерченном давно некрашеными рамами, отображаются полные невысказанного драматизма образы. Там, в клубах табачного подсвеченного электричеством дыма, двигаются ноги, обутые в грязные разношенные кроссовки и эти размытые акварельные разводы, как живое отражение времени. Ты в подземелье, а за стекольными рамами обрубленный, поношенный, воняющий никотиновой отравой мир, мир уже готовый встретить свой финал.

«Репа» закончилась. Собираются даже самые упоротые: поэты, вечные студенты, трезвеющие типы потасканного вида — любители неформальной музыки. Охрипшие музыканты, устало переругиваясь, уже прячут гитары в большие потертые кофры; девчата открывают окна, чтобы выпустить из подвальчика спертый, наполненный запахом красок и пота воздух. Народ разбредается… И правда, что здесь ещё делать, когда всё спето и прочитано, разобрано на запчасти, раскритиковано или, наоборот, расхвалено; когда всё принесенное из дома пиво и вино выпито, а новое в столь поздний час никто не продаст?

Он ждал до последнего. Ему этой ночью нельзя было оставаться одному — только не сегодня, — а когда отчаялся увидеть знакомых, наконец, заметил Олега — главного на этом празднике неудачников. Директор центра тоже его заметил. Протиснувшись между двух стоящих у раздевалки девчат, подошел, протянул руку.

— О, Артём! Привет.

— Привет.

— Когда пришел?

Артём хотел ответить, что почти с начала, но вместо этого замялся, выдавил из себя:

— Я тут в уголку стоял… Слишком здесь все умные. Когда пошли сыпать терминами «рекурсия», «аллитерация», а я в этом ни бельмеса… Чуть не заснул.

— Домой или останешься? — Олег спрашивал, а глаза его ощупывали последних уходящих гостей. — Жаль Зёма с Грифом уехали, так бы послушал.

Артём пожал плечами. Он понимал, что настал момент, когда надо уходить, и всё же оставался на месте. Артём знал, что сейчас здесь, в подвальчике, начинается самое интересное, поэтому не спешил.

— Не думаю, что сегодня что-то получится, — усмехнулся Олег — Мы хотели Зёму слушать, но она свинтила.

Директор кого-то заметил и махнул рукой. Обернувшись, он посмотрел на Артёма и, осознав, наконец, что тот так просто не уйдет, улыбнулся.

— Ну, хорошо, я спрошу. Пойдем.

Они шли по коридору, обходя расставленные где попало стулья — обычно порядок после «репы» наводили в субботу утром. Артём понимал, что о нем думает Олег — считает, что ему нужны деньги. Но это не так. Правда состояла в том, что последние дни он не мог надолго оставаться один — ему нужны были люди, и чем больше — тем лучше. Когда он был один, в голову его начинали лезть нехорошие мысли.

После встречи с тем проклятым стариком. Тогда всё началось…

Стоп, не думать об этом! Только не сейчас…

Они дошли до тупика, что находился кабинет директора. Олег потянул ручку вниз, открыл дверь и кивнул Артёму, мол, входи. В кабинете было людно и шумно. В центре, на разложенном диване, свесив ноги на пол, сидел, скорее всего, тот, кто желал познакомиться с Артёмом. Лет тридцати, нездоровая худоба, которая бывает у бывших наркоманов или хронически больных людей. В облике Убитого было нечто хищное. От него веяло самцовостью, которая так нравится женщинам. Светлые длинные волосы собраны в хвост. Лицо грубое, кожа посечена глубокими оспинками — наверное, подростком страдал от угрей. На левом предплечье татуировка — орел рвущий клювом змею. Майка цвета хаки, олимпийка, домашние спортивные брюки.

Убитый, не обращая внимания на вошедших, просматривал страницы своего блокнота. Рядом с ним, скрестив ноги по-турецки, сидела девчонка лет восемнадцати. Она набросила на плечи одеяло так, чтобы оно закрывало спину — от стены несло холодом. Это в коридоре народ надышал, а здесь воздух ещё не успел прогреться. Впрочем, это ненадолго: в углу стоял включенный масленый обогреватель — час и в кабинете станет тепло. Артём заметил, что под майкой у девчонки не было лифчика, поэтому приказал себе смотреть на всё, что угодно — на сидящего в дальнем углу парня в тельняшке, симпатичных близняшек, застилающих покрывалом расстеленные на полу гимнастические маты, Олега открывавшего ноут на своём рабочем столе — только бы не пялиться на грудь той, кто этой ночью будет спать с Убитым под одним одеялом.

— Иэт, — отозвался «морячок» в тельняшке. Он только что запихал в рот половину бутерброда и запивал его чаем. Взгляд был настороженный, как у таможенника.

— Привет, — ответил Артём.

Убитый, захлопнув блокнот и близоруко прищурившись, посмотрел на гостя.

— Это механик, — отозвался Олег из-за ноута, — я рассказывал.

Под взглядом Убитого Артёму вдруг стало неуютно. Он подумал, что сейчас похож на нищего, спрашивающего разрешение собирать милостыню в компании, где все друг друга хорошо знают, а он пришел навязываться.

Убитый, что-то вспомнив, кивнул:

— Ты — писатель.

Сделав паузу, чтобы хоть несколько секунд побыть в столь лестном звании, Артём ответил:

— Не совсем…

Странно всё это… В комнате собрались молодые люди, парни и приятные на лицо девчонки. Даже Убитый казался моложавым… По сравнению с ним. Что вообще происходит? До этого дня по поводу своих сорока с хвостиком Артём не комплексовал. Он был из тех, кто после двадцати пяти «замораживаются» — случайным людям сложно было определить, сколько ему лет. Невысокий, худощавый, с белесыми коротко стрижеными волосами. Лицо усыпано успевшими поблекнуть за осень веснушками. Его брови и ресницы были бесцветными, поэтому сейчас в полумраке казалось, что их нет вообще. Одет был… Впрочем, в этом подвальчике уж на что, а на одежду никто внимания не обращал. Тепло — вот и ладно, хорошо хоть голым не пришел.

— Эй, принесите гостю кресло, — приказал Убитый, чему-то усмехнувшись.

Артём подождал, пока одна из близняшек поставит перед ним обычный офисный стул, а когда присел, улыбка осветила его лицо.

— А, понял! Он у нас бывает редко, так пускай понежит чресла[1].

Убитый прищурился:

— Так ты у нас импровизатор?

Артём ответил не сразу. Он понимал значение этого слова, и первым побуждением было ответить, что нет, какой он импровизатор? Но простота, и при этом точность найденного Убитым определения, его так поразила, что Артём невольно задумался.

— Я давно не заморачиваюсь по этому поводу. Есть и есть, а как оно называется уже не важно. Для меня не важно.

— Не скажи, — усмехнулся Убитый. — Вот Олег тебя заметил, рассказал мне, и ты уже здесь. В этой жизни ничего случайного не бывает. Читал «Башню»? Про ка-тет что-нибудь слышал?

— Нет, — признался Артём.

— Если кратко, то в мире живет несколько миллиардов человек, но на протяжении нашей жизни мы общаемся с небольшой частью из них. И от нас зависит, каких людей вокруг будет больше: хороших или плохих. Если тебя окружают одни мерзавцы и завистники, то пора задуматься, а правильно ли ты живешь? И не пора ли сменить обстановку. Переехать куда-нибудь…

— Или в тюрьму сесть, — усмехнулся чему-то своему Олег.

— А почему бы и нет? — ответил Убитый. Наверное, они оба продолжали начатый ранее разговор. — Там тоже люди.

Тут могла возникнуть неловкая пауза, как вдруг отозвалась сидящая рядом с Убитым девчонка:

— А что значит «импровизатор»?

У Артёма появился законный повод посмотреть на неё, не забывая про обещание. Подбородок девчонки — это максимум, куда опустились его глаза.

— Раньше я себя называл обычным фантазером. Сейчас думаю, что стал рассказчиком, но «импровизатор»… Это вполне точное определение. Сколько себя помню, на ходу придумываю истории. Вот не было — не было, а потом — ба-бах! И в голове от начала до конца готовая повесть или роман. А может рассказ, не знаю.

Парень в тельняшке подошел к Артёму ближе.

— А, это ты рассказывал про снайпера.

— Да, но это был не снайпер.

— Неплохой боевик получился бы.

Артём не возражал.

— Может быть. Но то, что слышал Олег, немного отличается от окончательного варианта.

Убитый спрятал блокнот в карман спортивных брюк и застегнул на нем молнию.

— То есть?

— Я думал, что финал у главного героя ясен, но… ошибся.

Олег отодвинул ноут.

— Не понял, так что там может закончиться хорошо?

— В два слова не скажешь. Но я вижу, вы ложитесь спать… Давайте уж в другой раз, а то если меня понесёт…

Убитый покачал головой.

— Мы ложимся поздно. Хотели Зёму послушать, но её дернули срочно. Уже думал, что Леша снова Летова под гитару орать начнёт, но тут… Уж лучше хорошую историю послушать на ночь. Да, малая?

[1] Строчки из песни «Аве, Цезарь», группы «Черный обелиск».

2. Театр одного актёра

Артём отметил про себя: «Моряка зовут Лёшей», — и вдруг понял, что все присутствующие в этой комнате бросили свои дела и смотрят на него. Холодок пробежал по спине. Внутри вдруг защемило и стало так приятно, как бывает за пять секунд до оргазма. Настало то мгновение, которое он ценил и которое его каждый раз удивляло. Вот бывают же люди — говорят банальные вещи, обычные слова складывают в простые предложения, минимум эмоций, мимики, а вокруг все смеются. Таланту комика невозможно научиться — с ним рождаются. Нечто подобное было у Артёма. Только он не смешил… Вот этого ему не хватало последние дни! Людей, общения, молодых симпатичных лиц. Он уже стал забывать, каково это держать аудиторию в напряжении, видеть сияющие любопытством глаза. Последний раз получилось, когда лежал вместе с Олегом в больнице. Там слушатели были благодарные. Когда лежишь неделями в палате, любое развлечение приветствуется, а его послушать приходили даже нянечки с других этажей.

После старика, который хотел заразить Артёма своим сумасшествием, он не мог ни о чем больше думать. Ворочался ночами гадая, где в его словах правда, а где вымысел? Нелогичность произошедшей встречи была столь явной, что поневоле начнешь задумываться о том, что это «жу-жу» неспроста. Выдумать такую несуразицу сложно. Сидеть дома было невмоготу и, вспомнив о приглашении Олега, он еле дождался пятницы. Сидя в подвальчике среди чудаковатой молодежи, Артём понимал, что, наверное, ничем не отличается от этих странных парней и девчат, пока ничего не умеющих и не на что не годных, но по-своему свободных. От предрассудков, от пресности обыденной жизни. Они фотографируют, марают бумагу и холсты, сплетают слова в рифмованные строки и думают, что у них получаются стихи. Они пишут рассказы, повести, а есть и такие, которые замахиваются на романы. Пятница — их день, полночь их время, но сутки уже перевалили и на календаре новая дата. Народ разбрелся, остались только хозяева подвальчика — Олег и, наверное, его девчонка… Может это одна из няшек-близняшек? Убитый и Леша — парень в тельняшке. Эти, как пить дать, — дельцы, зарабатывающие в таком месте. Артём знает подобную породу. С такими лучше не связываться… Но ему ведь с Убитым не детей крестить, верно? А вообще, сейчас неважно, кто они такие, главное — забыть сумасшедшего — всё ж лучше среди людей, чем в одиночку голову ломать…

А его… Его ждет спектакль!

Артём за последний месяц успел соскучиться по ощущению власти над людьми. Любой актер или танцовщик скажет, какое это наслаждение питаться энергией зала. А в малой аудитории ощущения ещё круче — спросите бардов или рок-музыкантов, играющих на кухнях. В этом подвальчике сейчас раскроет свои лепестки чистое искусство. Да, Убитый правильное слово подобрал — импровизация. Ему предстоит разыграть целый спектакль одного актера, одного автора. Он будет един в массе лиц. Он — дирижер, драматург, прима и примадонна, все сразу.

Но Артёму хотелось не только быть среди людей. Была и ещё одна важная причина. История Мартина и Файзы пришла к нему давно, сначала основа — непростая судьба человека без Родины, без прошлого. Потом он увидел девочку, её мытарства. А когда два ручейка переплелись, слились в единую реку, он понял, что становится обладателем чего-то большего, чем просто очередная рассказка для случайных зевак. Слишком много подробностей и сюжетных отклонений. Тут была не одна история, а несколько. Он впитал в себя целые миры, о которых даже не слышал и не читал. Поинтересовался, нашел в интернете страницы, посвященные организации, в которой служил главный герой — всё совпало. Даже имя их командира… Вот, не верь потом в гений рассказчика-фантазера! Когда он полностью открыл ВСЮ историю и, наконец-то, распутал ВСЕ тайны, то просто не имел права носить её внутри, ни с кем не поделившись. Ведь плоды его таланта были очень хрупкими. Сегодня воображение построило целый замок, с фундаментом — предысторией, башнями — персонажами, рвом и воротами — завязкой, стенами — временем, храмом — внутренним конфликтом героя, и самим зданием дворца — судьбой главного героя. Если не возвести здание перед кем-то, то можно его навеки потерять! Просто на смену одному придет другое. Такое же хорошее, не уступающее прежнему, но оно будет… просто будет другим. С новыми персонажами, загадкой, интригой…

И, да, рассказывать истории — это намного круче, чем писательство: гонорар живыми эмоциями здесь и сейчас… А ещё… Ему просто надо забыться, убежать от действительности, окунувшись в выдуманный им рассказ.

Старик к нему пришёл несколько дней назад…

3. Старик и судьба

— Вы читали «Фауста»?

— Даже не помню, кто написал. Гете? Гюго? — ответил Артём, не отрываясь от дела — когда вы влезаете на стремянку, лучше не отвлекаться.

— Гете.

— Да, точно… А Гюго?

— Из знаменитого — «Человек, который смеется», «Собор Парижской…»

— …Богоматери. Да, точно. Когда-то помнил.

Артём скосил глаза на «умника». Дядьке лет за семьдесят. Кутается в легкое не по погоде пальто. Ему, наверное, что-то надо. Артёму почему-то стало досадно за своё незнание классиков, и он себя успокоил: «Плохая память разве грех?». Внимательней посмотрел на незнакомца. Черты лица резки, отчетливы, запоминающиеся, как у актера. Глаза потертого припыленного временем старика были печальны. Артём видел его впервые — это точно. Такого один раз заметишь в толпе — отпечатается в памяти надолго.

— Кинотеатр не работает. Это на следующую неделю, — сказал он раздраженно, — детям.

Движения Артёма были суетливы. Он спешил быстрее взгромоздить тяжелую афишу в стеклянный ящик, замкнуть замок и вернуться в свой теплый кабинет, подальше от сырости ихолодного ветра. На белом картоне были нарисованы девочка и Дед Мороз с красивым посохом, а внизу размещены огромные буквы — МОРОЗКО. Снегурочка и дед были очень похожи на актеров, играющих в этой сказке.

Артём понимал глупость подбора фильма — на дворе стоял конец ноября, и до Нового года оставалось ещё целых пять недель. Дни сейчас тянулись промозглые, сырые, с туманами по утрам и ежедневными холодными дождями после обеда. Торчащие по всему городу голые деревья с мокрыми стволами и ветвями. Успевшая перегнить бурая листва на сырой земле. Лужи, грязь, медленно едущие машины и автобусы, облезлые голодные собаки с впалыми боками — все эти и миллионы других безрадостных мазков, показывали, как уходящий год устал, и как ему перед скорыми похоронами необходим покой. Больные, постоянно кашляющие и сморкающиеся, люди ждали праздников. Они с ненавистью смотрели на хмурое цвета грязной марли низкое небо, невольно выискивая там солнце. Вот только Новым годом, морозом, апельсинами, конфетами, конфетти, гирляндами, шоколадными зайцами в фольге в эти дни и не пахло…

— Я к вам, — сказал старик. — Можно?

Артём посмотрел на афишу — ровно ли стоит? Убедившись, что все сделано правильно, прикрыл стеклянную створку и, защелкнув навесной замочек, слез с лестницы на асфальт. Сложив стремянку, он поднял с мраморных плит дерматиновую сумку с инструментом. Бросив старику через плечо: «Почему бы и нет?», — пошел к двери.

Оба вошли внутрь дворца культуры. Каблуки гулко стучали по каменному полу, и эхо далеко расходилось в пустынном зале. Свернули направо к лестнице, ведущей на второй этаж, где были расположены пустующие сейчас гримёрки, раздевалки и залы для бальников. Там же, в правом темном углу, находилась дверь, ведущая в конуру механика. Комната была небольшая, но и немаленькая — как раз, чтобы поместить два огромных, стоящих на постаментах, кинопроектора, столы для катушек с фильмами, личные вещи, и всякий, необходимый для его ремесла хлам. Здесь было сыро, тускло, но по-своему уютно. Особенно в углу, где обитал хозяин. Самодельный обогреватель с раскаленной спиралью, столик, покрытый порезанной ножом грязной клеенкой, стул, яркая лампа — от неё тоже шло тепло. Свет конусом грел ряд грязных чашек, цветные жестяные банки из-под кофе, какао и чая, стеклянную сахарницу и край электрического чайника с потертыми боками. Здесь было хорошо, а вот остававшееся в полумраке пространство: стеллажи, динозавры-проекторы, наваленные в дальних углах коробки, ряд одинакового размера кожаных баулов, в которых можно перевозить объемные тяжелые вещи, сейчас были словно чужие, нездешние, не принадлежащие маленькому, домашнему мирку киномеханика.

— По чайку? — спросил хозяин.

— Не откажусь. Вас зовут Артёмом?

— Да, а вас?

— Иван Константинович.

— Очень приятно, Иван Константинович, — сказал механик отчетливо, явно стараясь запомнить звучание имени отчества. За ним водился грех — была слабая память на имена. — Было бы что покрепче, по паре капель залить, не отказался б. Но чего нет — того нет.

Стариксел на гостевой стул, — он был расположен напротив хозяйского, — спутать невозможно. Кресло Артёма было закрыто старым, побитым молью теплым пледом, с висящими до пола концами, чтобы обматывать ноги, а гостевое место прикрывала четырехугольная грязная с вышивкой по краям тряпочка.

Пока хозяин готовил чай, старик прокашлялся и, не затягивая, сказал, зачемпришел:

— У меня для вас есть забавный сюжетец. Писатель выдумал целый мир с приведениями, упырями-вурдалаками, маньяками, практикующими черную магию… Ведьмами там… И много книг написал. Популярных. Персонажи такие получились достоверные, словно с живых срисованные. Ситуации забавные, характеры запоминающиеся. Такую книжку прочтешь — захочешь узнать продолжение, хочется очутиться там, в этом мире, страшном, но при этом манящем. Если можно так вычурно высказаться. И вот однажды… Однажды приходит к этому писателю пожилой человек. Похожий на меня. Чудаковатый, одетый странно, ни то, что не по моде, а словно из другой страны. Или времени. Застал писателя врасплох. Предположим, тот собирался отдыхать… А что? Состоятельный человек, может себе позволить. Но этот гость… Он просит писателя уделить ему несколько минут. Он говорит, что случилось горе. Некий колдун совершил убийство. Доказательства собраны, заслушаны стороны обвинения и защиты, но перед тем как суд должен огласить приговор, колдун в качестве последней просьбы потребовал привести… Вас. То есть этого писателя.

— Куда привести? — спросил механик, не поднимая головы.

Артём рассыпал по чашкам заварку и сахар, достал из старого пакета стопку галетного печенья и положил на блюдце, предварительно сдув с него крошки. Затем взялся за ручку чайника — вода вот-вот готова была закипеть. Его движения были плавны, уверены. Когда раздался противный писк, снял чайник с платформы, разлил воду по чашкам, рассматривая как чаинки, пуская чернильный сок, закружились в вальсе.

Артём внимательно слушал старика.

Сколько гостей сидело на этом стуле? Сотни? Тысячи? Каморка киномеханика уже многие годы притягивает неудачников, алкоголиков, девчонок-поэтесс, наркоманов, реально опасных, больных на всю голову сумасшедших мудаков, рок-музыкантов, начинающих журналистов, астрологов, и ещё много-много всякого неустроенного в этой жизни люда…. Они приходят, каждый со своей историей и знакомятся, и рассказывают, смеются и плачут…

Сегодняшний гость имел вид холостяка или, скорее, вдовца. Возраст — под семьдесят. Уставший, слабый, больной. Это и неудивительно — здоровых и довольных жизнью сюда, в темную конуру с двумя грозными рычащими, стрекочущими динозаврами, не тянет. Сюда приходят неуспокоенные мечущиеся в постоянном поиске вселенской гармонии души. Не важно, кто хозяин логова — сюда влечет чудаков, непризнанных гениев, бандитов и уродов всех мастей их внутренний магнит. Так было здесь до Артёма, так будет и после, а внешность старика как раз подходила для клуба городских сумасшедших.

Заляпанные грязью, легкие не по сезону туфли, помятые черные брюки, драповое такого же цвета легкое пальто, явно с чужого плеча: раньше рукава были короче и чтобы подогнать под нового хозяина, ткань портному пришлось распарывать и приспускать, но полоски на сгибах-то остались. И всё равно рукава казались коротковатыми — это, наверное, из-за тонких запястий и узких старческих ладоней, длинных, сейчас крепко сцепленных в замок узловатых пальцев.

Комнату медленно заполнял крепкий, бьющий под дых запах немытого тела.

Старик, не обращая внимания на тяжелый взгляд Артёма, продолжал:

— …привести писателя в мир, похожий на книжный. Где-то были настоящие колдуны и шаманы, убийцы и чернокнижники. Они прятались в своих норах, тайных катакомбах, соборах. Жили по своим, понятным только им правилам. Это был закрытый микрокосмос, где существовала понятная и принятая только там, в том мире, мораль, закон и справедливость. Колдун, чтобы доказать свою невиновность, в качестве последнего аргумента, обратился за помощью к тому, кто может на всю ситуацию посмотреть со стороны, но при этом принять его. Ведь писатель в своем воображении создал нечто подобное, и, попав в необъяснимый для рационального человека мир, он не скатится в истерику, не сойдет с ума, а легко поймет правила игры и сделает то, на что рассчитывает попавший в беду колдун.

— Хорошее начало для романа, — сказал Артём. — Сами сочинили?

— Да, — сказал старик. — Поневоле.

— А что будет дальше?

— Ну, как это бывает в бульварных романах? Писатель берется за дело. Ему многое в диковинку, но он быстро осваивается в этом таинственном мире. По просьбе адвоката он начинает свое расследование.

— Какого адвоката?

— Ну, обвиняемого. Там чтят закон…

— Интересно…

Старик пожал плечами.

— Вы знаете, чтобы читателя держать в напряжении, необходимо иметь какие-то временные рамки, а за сутки или двое писатель должен найти настоящего убийцу. Ему помогают странные персонажи, не совсем подпадающие под наши понятия приличия. Они объясняют, что совершил подсудимый, какие есть доказательства его вины, указывают на нестыковки. Потом на писателя нападают, как бы хорошие с виду герои, угрожают, просят по-плохому бросить это дело, не вмешиваться в неизвестный ему мир. Но писателя уже не вытащить оттуда, ему там нравится… Там он чувствует себя как дома. Он идет против своей интуиции, против логики и здравого смысла. Запутанная, в общем, история должна получиться.

— И кто в итоге оказался убийцей? — спросил Артём.

— Ну, если бы я писал книгу, то сделал бы так, что реальная вина будет лежать на колдуне. Ему необходимо было просто затянуть время, чтобы его помощники успели подготовить побег. В конце концов, писатель раскрывает все тайны, и тут мы подходим к самому интересному — открытому для автора концу. Мне любопытно, сможет ли убежать главный отрицательный герой? Победит писатель колдуна или нет? Он обязательно одолеет негодяя, но когда? Сейчас или придется писать продолжение?

— Ну, вы же автор, — отозвался Артём. — Неужели вы сейчас не можете сказать, каков будет финал?

— О, нет. Для этого необходимо сесть и все выразить на бумаге. Идея сюжета — это только начало, а когда садишься за воплощение, история начинает жить уже своей жизнью. У неё собственные законы, мораль и…

— Справедливость, — закончил мысль Артём.

— Да. Вам ли этого не знать?

Механик внимательно посмотрел на старика.

— Что вы имеете в виду?

— Вы же понимаете, что моя присказка, это… только шутиха для привлечения вашего внимания? Это… сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок.

— Но я не рассказываю истории о вурдалаках, — усмехнулся Артём. — И вы не похожи на гостя из потустороннего мира.

Лицо старика было строгим, как у людей, разучившихся улыбаться. Две глубокие складки между бровей, бесцветные, ничего не выражающие глаза, скорбные морщины-щели, словно надрезы, по краям губ. Артём подумал, что на посланца из выдуманного микрокосмоса старик не годится, но судью в пьесе детского спектакля сыграть смог бы.

— Я пришел к вам… Давно собирался. Уже несколько лет… Но никак не мог решиться, — продолжил гость. — Иногда сидел там внизу, в зале. Кино идет, а я в это время пытался набраться храбрости. Мне надо было только подняться в эту комнату, но… не мог. А потом просто перестал сюда ходить. Но, как не тяни, больше прятаться нельзя. Время настало!

— Какое время? — что-то Артёма насторожило. В голосе старика стали проскальзывать нотки, какие бывают у истинно верующих и психически нездоровых людей. Уж Артём в этом разбирался — приходилось иметь дело как с одними, так и со вторыми.

— …Раньше можно было: я знал, что не срочно — время терпит. Но вот сейчас… Простите меня, Артём. Уже все началось. Я знаю, что отнял время, вам его, наверное, теперь будет не хватать, но и вы меня поймите! На это так сложно решиться! Это так… страшно…

Артём почувствовал, как по его спине пронесся прохладный ветерок.

— Это так страшно… — повторил старик, моргая маленькими, тусклыми, закисшими в уголках век глазками. Спустя пару секунд он добавил: — Страшно, что придется вам сделать.

Артём перестал перемешивать ложкой сахар.

— Что мне придется сделать?

И вот тут-то гость снова повторил свои первые слова:

— Вы читали «Фауста»?

Артём, прежде чем ответить, обдумал вопрос.

— Когда-то давно несколько страниц. Там же в стихах.

— Да, но это нормально. Только начнешь и скоро привыкнешь. Это как «Евгений Онегин». А тут драма. Вернее, трагедия.

Старик вздохнул.

— У вас уже нет времени читать. Но вы же знаете, о чем там?

Артём пододвинул кружку гостю.

— О том, как поэт попал в ад.

Старик начал так мелко-мелко трясти головой, что со стороны могло показаться, что у него припадок.

Артём усмехнулся:

— А! Я их все время путаю и часто, когда одно имею в виду, то называю другое. Это «Божественная комедия» Данте Алигьери. «Фауст» — о договоре с Мефистофелем. Впрочем, и «Комедию» я тоже не читал.

Старик попытался улыбнуться, но у него не получилось — уголки губ в его жизни так часто были опущены вниз, что ему сейчас было трудно держать улыбку.

— Это уже для вас не важно.

— Почему?

Гость тяжело встал, выпрямил, как смог, спину, расправил плечи и сказал:

— Потому что я — праведник, а вы — проводник.

4. Зола на снегу

«Вы — проводник». Не импровизатор, а проводник…

Артём, отогнав воспоминания, внутренне собрался. Ещё раз окинув взглядом собравшихся в комнате, он приступил к рассказу:

— Хорошо. Я так понимаю, Олег описал вкратце? Прежде чем начну, вы должны знать, что в моих историях не бывает удачного финала или неудачного. Всё, о чем я вам расскажу, происходило, происходит или будет происходить на самом деле. Это всё правда от начала до конца. Если хотите, я… Как бы ясновидящий, но не в смысле узреть счет матча или разгром врага в войне. Ко мне иногда приходят истории, связанные с неизвестными мне людьми. Это как Ниагарский водопад. Вот ты сухой, а потом в доли секунды на тебя обрушиваются тонны воды, и ты весь… Весь — до нитки, до молекулы, до атома — мокрый. Ты вдруг начинаешь понимать, как персонажи — герои истории — жили, как живут и — в особенных случаях, — что их ждет в ближайшем будущем. Это не рассказы, это правда. До самого последнего факта, мысли или сказанного героями слова. Здесь невозможно что-то придумать. Это как высшее знание. Вот сидит в голове формула, аксиома и ты понимаешь, все происходило именно так и никак иначе. Хотя…

Артём вдруг замялся.

— Подобное с деталями раньше случалось, но крайне редко… Бывало раз или два. Касаемо моей последней истории, то там имеются два финала. Человек ещё живой и у него есть выбор. Существует развилка на хорошее и… не совсем. Поэтому я знаю, если герой поступит… так, скажем… выберет тропинку «А», то конец у него не будет трагический. Но в случае варианта «Б» героя ждут чёрные экраны.

Убитый улыбнулся и толкнул плечом сидящую рядом девчонку.

— Аленка, любишь сказки на ночь?

— Естесно… — ответила Аленка, чуть приподняв подбородок и двинув плечами, словно цыганка во время танца. Артём увидел, как под майкой покачались её груди и на его бледных щеках предательски начал проступать румянец.

— У моей истории, как оказалось, два начала. Первое вы уже знаете… Он возвращается домой после долгого лечения, прихрамывая на левую ногу…

— А я не знаю, — отозвалась девушка.

Артём запнулся, посмотрев на Олега, а потом Убитого. Сказал растеряно:

— Ну, в таком случае поведу историю от другой печки. Представьте подвал. Вот здесь, — он указал на место, где в кабинете стоял диван, — в комнате возвышается накрытый брезентом мотоцикл, там, в дальнем углу топчанчик, и рядом ящик для вина. По-над стенами сколочены полки для консерваций, бутылок, ящиков с инструментами. На свободных местах висят колеса от велосипедов, какие-то черные шланги, пучки приятно пахнущих трав, простреленные мишени. Полумрак. Обычный подвал большого частного дома. Но при кажущемся обилии предметов и мебели он всё равно полупустой. Думаю, это из-за габаритов. Если сравнить с нашим кабинетом, то в подвале поместится ещё шесть таких комнат. Даже если здесь, вернее, там, поставить бильярдный стол, всё равно останется место ещё для двух легковых машин.

Артём встал и подошел к двери.

— Вот оттуда и до пола, — он показал на потолок в углу, — ведет крепкая деревянная лестница. Слышен звук щелчка замка, люк открывается, впуская полоску света. Спускается мужчина. Появляются высокие черные кроссовки — подошва влажная от тающего снега. Темные военного кроя брюки. Мужчина спрыгнул на пол. Приталенная куртка, какие любят туристы, темно-зеленая, с карманами здесь и здесь, — Артём указал на места, где обычно нашивают шевроны. — Мужчина медленно идет к топчанчику…

Артём прошел через комнату. Остановившись возле стола, за которым пил чай парень в тельняшке, он подумал: «Этого зовут Алексеем. Да, не забыть бы…».

— Вот сюда.

Артём развернулся так, чтобы его все видели.

— Конечно же, вы уже догадались, что это был Мартин. А на топчане, укрывшись теплым покрывалом, лежала девушка. Мартин трогает её за плечо и приказывает: «Вставай». Девушка резко поднимается. Часто моргая от яркого света, начинает растирать ладонью лицо, но сон не хочет её отпускать. Она не понимала, где находится. До этого в подвале спала всего одну ночь, и теперь с недоумением озирается. Это нормально — она всегда просыпалась медленно, если ложилась за полночь.

— Набрось что-нибудь старое. Вон, халаты висят, — сказал Мартин, кивнув на стену, где возле сетей к стене была прибита вешалка с одеждой. По голосу девушка поняла, что хозяин был чем-то встревожен, но старался этого не показывать. Мартин вернулся к деревянной лестнице.

Артём повернулся так, словно он только что встал с воображаемого топчанчика, и продолжил:

— Девушка проснулась окончательно. Встала с кровати, опустив ноги на старый коврик, застеленный поверх цементного пола. Обула мягкие матерчатые балетки. Подумала, сколько сейчас времени? Два часа ночи? Три? Что произошло? Что-то серьезное? «Всё верно. Мартин начал тревожиться несколько дней назад, после поездки в город», — думала девушка. Он виду не показывал, может даже и сам не понимал, что с ним происходит, но разве женщину обманешь? Дольше, чем обычно, сидел перед компьютером. Спать ложился поздно, но просыпался в полседьмого. Снова начал делать зарядку. Долгую, до черных пятен пота на футболке. С растяжкой. Есть стал меньше, отказался от алкоголя за обедом — она уже шесть дней не доливала в графин вина. Стал раздражаться по пустякам, ругался чаще, чем обычно. И громче. Девушка понимала, что Мартин гневается из-за своей природы, сидящей во всех мужчинах и требующей выхода агрессии. Неделю назад что-то произошло. После поездки в город он изменил отношение к ней. Несколько раз раздражался по пустякам, чего раньше почти не было.

Артём, словно актер, начал копировать движения девушки.

— Что он сказал? Выбрать старое, ненужное? Девушка быстро надела длинную черную юбку, серую блузу, такую старомодную с длинными рукавами и маленькими, часто пришитыми пуговицами. Понимаете?

Близняшки одновременно, словно солдатики кивнули.

— Повязав черный платок, девушка подбежала к вешалке, выбрала длинное драповое пальто. Оно было мужским… В этом ничего странного не было — там вся одежда мужская. Надевая на ходу, подбежала к лестнице. Взявшись за поручни и поставив ногу на ступеньку, девушка замерла и посмотрела вверх, на светящийся квадратный просвет. Что её ждет там, в доме?

Артём прижал руки к груди.

— Вдруг её сердце защемило. Это чувство девушке было знакомо. Её поразила боль как в тот раз, в тот день, когда ей товарки сказали, что дядя Асхада умер и её ждут неприятности. И не спрашивайте меня, почему «товарки» и кем был у Асхада дядя. Всему своё время, — прошептал Артём, хоть его в этот раз никто и не собирался перебивать.

— Девушка… Звали её… В этом доме её звали Файзой… Не могла знать, что сейчас произойдет, но своим, почти звериным чутьем, догадалась: теперь можно забыть всё, что было раньше. Она стоит на пороге события, которое разделит её жизнь на «до» и «после». Судьба до этого дня и так особо её не жалела — об этом я расскажу, но не сейчас, позже… Так вот, приготовленное ей новое испытание ни с чем сравнить нельзя.

Артём покачал головой. Вдруг его лицо осунулось. Он постепенно входил в роль, становясь участником театра одного актера. Это почувствовали все, кто находился в этот поздний час в холодном кабинете на цокольном этаже с узкими окнами.

— Девушка оказалась права, — продолжал Артём. — Поднявшись по лестнице, Файза увидела… Представьте большой просторный двухэтажный дом. В нем тепло: ударили первые морозы, пришлось включить газовый котел и зажечь огонь. В зале мерцал горящий камин, его не было видно, но по комнатам разносились звуки потрескивавших поленьев, и в воздухе витал сухой запах перегоревшей золы. В гостиной, к которой примыкала столовая, под которой находился подвал, горел яркий слепящий свет. Так вот, там на полу лежали три мужских тела! Девушка знала, как выглядят мертвецы. И эти трое были мертвецами.

— Пойдем. Во дворе ещё несколько, — сказал Мартин. — Не хотел будить, но я их сам не дотащу.

Хозяин пошел к выходу, при этом переступив через вытянутые ноги лежащего с краю мертвеца.

Артём сделал шаг, высоко подняв ногу, словно на полу лежал человек и это он был Мартином.

— Мертвецы не были ничем накрыты. Что бросилось в глаза… Лица, как это бывает у только что умерших, кажется, были сделаны из воска. Так вот, они приобрели странное выражение, словно… Были отмечены печатью удивления. Страха не было, не было выражениямук… Только холодный блеск застекленевших глаз и… Когда люди улыбаются, то их зубы влажные. Это нормально. Лица только что были подвижными, они хмурились, нервно улыбались, злились… И вдруг пришла смерть, кровь перестала бежать по венам, кислород больше не наполнял клетки, нервы окоченели, и лица начали замерзать, застыли…

Артём замолчал. Его голова чуть сдвинулась на бок. Он продолжил:

— Файза, осторожно пересекая гостиную, невольно заглянула в приоткрытые рты мертвецов. Их зубы уже были сухими. Затем она в поисках следов окинула взглядом лежащие фигуры, чтобы узнать причины их смерти. У всех с левой стороны груди верхней одежды темнело бурое пятно, словно кто-то там затушил большую кубинскую сигару. У двоих были прострелены шеи. Может подобная рана была и у третьего, но он лежал дальше, и Файзе просто не было видно. Да и времени не было рассматривать.

Три тела. Возраст — под тридцать. Двое в форменных черных зимних куртках, которые носят охранники, только без шевронов и на погонах никаких отметин. Черные брюки с накладными карманами. Берцы из дорогих — кожаные, высокая шнуровка, хорошая подошва с глубоким протектором. Одежда третьего была обычной: туфли, джинсы, короткая куртка дубленой кожи с меховым светлым воротником.

— Да, и у этого была повреждена шея. Я ясно вижу бурые пятна на мехе в той части, где затылок, — продолжал Артём. — Девушка, одернув своё пальто, застегнула его на все пуговицы. Я хотел, чтобы вы обратили внимание на такую, по-моему, очень важную деталь. Если брать по отдельности: длинная юбка, блуза с длинными рукавами, платок, вернее манера, как его Файза завязывает… По отдельности как бы ничего странного, но… Всё вместе было похоже на наряд, который носят женщины с Кавказа, мусульманки. Но у Файзы был голубой, ярко-голубой цвет глаз, рыжеватые брови. И в тот момент, когда я вместе с вами, увидел её спящую, без платка, то заметил, что волосы её были светло-русые. А в длинной черной юбке, блузе, драповом пальто… если посмотреть со стороны, то ощущение русскости пропадает.

Артём опустил глаза. Подняв руку, он кому-то погрозил указательным пальцем.

— Да… следы. Когда Файза в прихожей одевалась, то заметила разводы на полу. Она подумала, что здесь только что пытались вытереть пол. Наверное, Мартин, когда затаскивал троих, наследил, и тряпкой хотел убрать кровь… Дверь открылась, и Файза вышла на улицу. Небо было чернильное, без признаков скорого рассвета. Холодно. Изо рта вырывался пар. Двор был просторным, белым — снег выпал две недели назад и ещё не успел потемнеть. Да и откуда взяться пыли и грязи? Дом, в котором мы сейчас гостюем, находится в лесу, в двух километрах от трассы. В области… Так скажу, не совсем южной, но и не северной. Крыльцо. На нем стоит Мартин. Луны нет, но снег светиться, словно фосфорный. Раскинувшийся от дома во все стороны черный ночной лес безмолвствует. Не слышно ветра, раскачивающего заиндевелые кроны деревьев, не трескалась кора, разрываемая морозом. Холод не чувствовался — Файзе ещё было тепло после сна, — но стылый воздух лучше любого кофе помог ей прочистить голову. Белый снег просился в руки, чтобы из него слепить снежки, или смешную пузатую бабу с сиськами… Вот только на этом чистом мирном снегу не хотелось веселиться. На нём были видны черные контуры человеческих тел. Вдали двора, словно мертвый гигантский монитор, виднелись ворота, по бокам от которых отходила прикрепленная к тонким столбам сетка-рабица. Забор просвечивался, и поэтому Файза видела на фоне темного леса черный контур двух одинаковых машин — больших, мощных джипов. Перед ступенями снег испещрен бороздами. Девушка поняла, что Мартин перетащил в столовую тех, кто был поближе к крыльцу, она даже заметила в снегу борозды и россыпь золы — такими ей во тьме показались пропитанные кровью комочки снега. Во дворе лежало три тела… «У машин ещё столько же», — сказал Мартин сипло. — «Давай начнем с дальних, я там брезент уже расстелил».

Девушка шла через двор. Под каблучками её легких балеток похрустывал снег. Перед ней шел Мартин, как всегда припадая на левую ногу, но в этот раз он прихрамывал сильнее обычного. Проходя рядом с мертвецами, Файза заметила в снегу четкий отпечаток помпового ружья.

— А кто их убил? — это Артёма спросила одна из близняшек.

Рассказчик вздрогнул, поднял голову, словно вырвался из забытья, отмахнулся:

— Конечно же, Мартин, больше некому…

И продолжил:

— Файза подошла к ближайшему джипу. От радиатора, двигателя ещё несло жаром. Машины только-только приехали. Получается, всё, что здесь произошло, случилось несколько минут назад. Сколько надо времени для того, чтобы затащить в дом три тяжелых мужских тела? Вернее, сколько надо времени, чтобы расстрелять десять человек? Спуститься с крыши — самой безопасной точки для стрельбы — заглушить двигатели машин, обыскать мертвецов, собрать всё оружие, а потом уже, используя брезент — он был расстелен на земле возле дальнего джипа, — начать сбор добычи? Двадцать минут? Тридцать?

Файза подошла к брезенту, взяла за край и подтащила к ближайшему телу.

— А как он их убил? — не унималась девчонка.

— Ну, он же снайпер, — ответил ей «моряк». — А они как на ладони, что тут сложного?

— Мартин не снайпер, — возразил Артём. — Он умеет стрелять, да у него есть оснащенный прицелом ночного видения «винторез», но его специализация иная… И да, это он их всех убил…

5. «Осторожно, злые мины»

Артём продолжил:

— Файза встала возле мертвеца, который лежал между машиной и брезентом и посмотрела на Мартина. Тот прихватил труп под мышками и замер, ожидая, когда девушка схватит за ноги. Забросив тело, они потянули ткань за края. Несмотря на то, что мертвый был достаточно крупным и тяжелым, брезент легко скользил по снегу. Тело до крыльца дотащили, а вот дальше пришлось попотеть: надо было одновременно держать ткань и мертвеца, чтобы он не соскользнул и не скатился со ступенек. Работали молча — за всё время они не произнесли ни слова. По лицу девушки невозможно было прочитать, что она думает, испытывает ли брезгливость или страх. Файза подстраивалась под Мартина. Если его опережала, то ждала, когда он, уставший, с непривычки запыхавшийся, хромая подойдет к телу, чтобы положить его на импровизированные санки и потащит, что-то нашептывая себе под нос.

Вот так раз за разом Файза и Мартин перенесли в дом всех убитых. Ещё шесть тел. Всего — девять. Перед домом остались только две пустые машины.

Мартин прикрыл дверь. Девушка пошла в кладовую за ведром, и набрала на кухне теплой воды. Мартин кивнул на угол возле вешалки, где Файза заметила лежащую влажную тряпку, скорее всего ей ранее вытирали с линолеума кровь и растаявший снег. Девушка попыталась собрать грязь, но розоватые лужицы всё равно натекали.

— Выйди, там возле клумбы стоит тачка, в которой я землю развозил, — приказал Мартин. — В неё собери весь пропитанный красным снег. Лопату возьмешь в гараже.

Девушка кивнула и вышла во двор. Хотела расстегнуть верхние пуговицы пальто — она пока работала, успела вспотеть, но передумала. Не хватало ещё простудиться. Прежде чем пойти за лопатой, ещё раз обошла двор, стараясь не наступать на почерневший снег. Крови не так уж было и много.

Гараж находился за углом дома, к нему вел спуск: подвал состоял из двух частей — комнаты, где обитала Файза, и, собственно, гаража, где стояла дизельная «нива». Осторожно ступая, чтобы не упасть, девушка добралась до ворот. Последние метры все равно пришлось проехаться — почти летние туфельки скользили по накатанному снегу. Хорошо хоть не упала — с разбегу налетела на железные ворота, гулко ударившись в них руками. Файзе почудилось, что этот звук разнесся далеко-далеко — так было тихо этой ночью. Калитка открылась бесшумно — петли всех дверей в доме были хорошо смазаны. Мартина раздражали резкие и громкие звуки. Он даже музыку предпочитал слушать в наушниках в МР3-плеере. Ходил по дому качая головой в такт, что-то себе думая… Хоть аудиосистема с большими колонками в кабинете хозяина имелась.

Взяв в гараже совковую лопату, Файза вернулась на площадку перед крыльцом. Подниматься на склон теперь было легче — она опиралась на черенок, как на посох. Окровавленный снег начала собирать с дальнего конца — от машин, постепенно приближаясь к дому. Для того чтобы сгрести все черные пятна тачки не хватило, поэтому пришлось вернуться в гараж и взять там пластиковое глубокое корыто, в котором Мартин раньше солил рыбу.

Справившись с заданием, девушка не спешила зайти в дом. Ещё раз осмотрела площадку, но больше черных точек не заметила. Впрочем, она знала, что когда рассветет, всё равно придется ещё раз осмотреть двор. В такой темноте невозможно убрать всю… грязь? О, да, девушка давно была приучена относиться к крови, как к обычной жидкости, которая всё пачкает, загаживает — попробуй потом отстирай. Файза невольно покачала головой, поймав себя на мысли, что всё произошедшее за последние тридцать минут её совершенно не испугало и…

Артём обвел всех присутствующих в комнате взглядом.

— Вы должны знать, что мертвецы её не удивили.

— Подожди, — поднял руку Алексей. — Ты сказал, что рассказ — это чистая правда. Так?

— Да.

— Но я что-то в новостях не слышал про бойню в каком-то там лесу. Согласись, подобные случаи скрыть невозможно. Об этом говорили бы все газеты. Вон про Цыпка сколько вони стояло.

— Ответ прост, — ответил Артём. — Всё, о чем я рассказываю — это не просто импровизация. Эти знания, цвета, запахи, картины, даже мысли участников — всё это приходит в мое сознание. Вот только я не могу с уверенностью сказать о времени. Я не знаю точно, когда это произошло. Вчера, сегодня или завтра. Часто эти образы не полные, а, как бы сказать поточнее, выборочные. Я вижу эти тела на снегу, но я не видел, как их расстреливали. Может это у меня в голове стоит фильтр?

Артём вдруг засмеялся.

— Просто я не понимаю и не хочу принимать то, что считается нормальным в наше время. Я против насилия. Если взять современные фильм, то, что мы там видим? Сценаристы озабочены только одним: как бы по-оригинальней убить героев. Смерть в кино превращается в гэг, подобие удачной запоминающейся шутки. Моё нутро противится этому, мне это неприятно, и фантазия, мозг, чувствуя моё настроение, наверное, щадит подсознание и сознание. Я другого объяснения не могу найти. Я знаю, как это произошло, но… Я не видел самой картины убийства и я не могу точно сказать, было ли это в этом году, прошлом, а может событие ещё даже не произошло? Я вижу: время — начало декабря, но как он их убивал, как пули входили в тела, как падали люди? Хоть пристрелите — не ведаю.

Мне известно, что от трассы к дому ведут две грунтовые проселочные дороги. Там Мартин установил фотодиоды — датчики слежения. Если луч пересекает кто-то и лазер прерывается, то на станцию в доме идет сигнал. Аппаратура стоит на втором этаже, где у нашего героя кабинет. Там имеется программа, регулирующая опасность. Если поступает один сигнал, зажигается просто красный свет, второй — срабатывает подобие слабой сирены. Такое бывает, когда птица пролетит над землей, или олень пройдет. Ну, а в случае трех-четырех упорядоченных сигналов понятно, что машина или человек идет в сторону дома. Вот тогда включается сигнализация и, одновременно, в кармане Мартина начинает вибрировать устройство, похожее на пейджер. То есть, даже когда хозяина нет дома, он знает, были ли у него в гостях или нет. Нашего героя незваные гости не застали врасплох. На крыше дома стояли камеры — тепловизоры, передающие изображение на экраны. Мартин полностью контролировал подступы к своему логову, весь периметр. Кстати, на хиленьком заборчике на сетке висели такие себе забавные таблички со смайликом и хорошо видной издалека надписью «Осторожно, злые мины». А вот были ли заминированы подходы к дому или нет? Я даже не могу сказать… Впрочем эти картонки — излишняя предосторожность. Никому в городке, где живет Мартин, в здравой памяти не придет мысль лезть к нему в гости без спроса.

6. Неизбежное

В гости… Снова всплыли вспоминания о странном госте и его словах: «Я — праведник. А вы — проводник».

Механик взял кружку — было видно, как от чая прозрачными змейками поднимается пар. Он внимательно смотрел на отражающееся в воде своё морщинистое длинноносое лицо. Нереальность всего происходящего в этой каморе подчеркивала тяжелая гнетущая тишина, давно уже прописавшаяся в пустом дворце культуры, куда теперь редко заходил даже директор, только уборщицы, полгода не получавшие никакого жалования, регулярно утром приходили на службу. Их смена закончилась ещё в обед. Сейчас же, после трех, здание было совершенно безлюдным: на всю высоченную серую громаду дворца с мраморными колоннам, светлыми залами, лепными потолками, чугунными люстрами только он и этот сумасшедший старик. «Не хватало стать героем какой-нибудь истории в духе Эдгара По», — усмехнулся про себя Артём. Впрочем, чтобы сорокалетнему да не справиться с немощным доходягой?

— Вы — проводник, — продолжал гость. Его голос был торжественен, словно он произносил клятву. — Вы умеете слушать, но больше всего на свете вам удается рассказывать самому, и ваши рассказы… Вернее, не ваши — к вам они приходят вполне готовыми, от начала до конца. Поэтому вам авторство нельзя приписать…

Вот в этот момент Артём удивился. Даже на какое-то время исчез непонятно откуда взявшийся страх. Конечно, этот старик мог слышать его байки, но откуда ему известно, как истории появляются? О таком он никому не мог разболтать. Хотя… когда его несло, краев не видел. Скорее всего, старик был на посиделках с друзьями, где его просили рассказать что-нибудь интересное и, как часто бывает, кроме самой истории он мог ввернуть кое-что от себя и про себя, о вдохновении, о чудесной любви муз.

Артём не был писателем — процесс переноса приходящих к нему видений на бумагу у него вызывал почти физические мучения. Но в душе он всегда предполагал, что если бы был изобретен способ воплощения навеянных образов без многочасового печатания на машинке или за компьютером, то из него получился бы неплохой автор. Можно нанять стенографистку? Но зачем? Ему что, некуда девать деньги? И к тому же все его истории сложно было бы кому-нибудь продать. Он не общался с литературоведами или редакторами журналов — он даже не был уверен, что они до сих пор где-нибудь издаются. Артём обладал даром, но не знал, как им пользоваться. Слушателями его историй были соседи по купе или больничной палате, случайные попутчики в автобусах и электричках, ребята, загорающие рядом на пляже, вот и всё. Но старик откуда-то узнал, что все его рассказы — это не просто чистый вымысел фантазера. Эти рассказы были такими ясными и четкими, что на некоторое время даже казались его личными переживаниями. Артём пришел к выводу, что обладал даром получать чужой жизненный опыт. Потом сюжеты забывались, и наступала очередь других историй, других чужих воспоминаний…

— Откуда вам известно, как появляются мои рассказы? Вы лежали со мной в больнице? — спросил Артём.

Старик ответил:

— Нет, мы раньше не встречались, но… Мне многое известно о вас. К вам сначала приходит имя, потом образ, прошлое и настоящее героя. На вас обрушивается такой ворох, что сложно разобраться, что важное, а где мусор. Я все о вас знаю. Были женаты, две дочки. Жили бедно. Супруга вас бросила и забрала детей. Проблемы с алкоголем. Не вы пили водку, а она вас. Однажды вас избили и с тех пор вы в вынужденной завязке. Вы… Не живете, а мучаетесь. Болеете, вкус пропал, обоняние. Врачи сказали, что эти ощущения со временем вернуться, но годы идут, а прогресса нет. Где-то в вашей голове гнездиться догадка, что на самом деле вы, можно сказать, почти ясновидящий. Не как провидец будущего, а как писатель, способный познать судьбы некоторых людей. Может реальных, а может и нет — я этого тоже не знаю. Но мой пример показывает, что наши с вами знания очень даже реальные. Я о вас узнал семь лет назад. Даже каким-то чудесным образом мне был известен день, когда вас будут бить.

— А почему не спасли? — спросил Артём и невольно усмехнулся.

Старик тяжело вздохнул, медленно присел на стул и, посмотрев снизу вверх на Артёма, ответил:

— Если бы мы встретились раньше, то пришлось бы все рассказать. Но я тогда был не готов. Да и вы тоже. Вы хотели жить, и ни за что не сделали бы того, что вам всё равно придется сделать.

Сказки-хохмы закончились — дело приобретало серьезный оборот. Артём вдруг понял, куда пойдет их дальнейший разговор и стал догадываться, чем все закончится. Он знал, что рано или поздно, но придется заплатить за обладание столь необычным даром. Когда наступал очередной несчастный день или шла черная полоса, он себе говорил: «Вот, началось. Это мне за то, что я до сих пор так и не понял, каково настоящее применение этих историй». Оказывается, все несчастья — беспробудная бедность, уход жены, унизительная разлука с дочками, расшатанное здоровье — это только разминка? И вот, наверное, этот час пришел? Старик прискакал, словно всадник Апокалипсиса, туман наводит, клацает шпорами, а ты гадай…

Страх холодом растекся по груди, спустился в живот, свернулся морским узлом вокруг пупка. Артём, громко отхлебнув чаю, поставил горячую кружку на стол. Сев в кресло, укрылся пледом. Он ничего не сказал, только постарался унять охватившую его дрожь и стал слушать, что дальше скажет старик.

— …Моя жизнь закончена. Я и так скоро умру. Что до вас… У вас просто нет выбора. Таких, как вы, очень мало. Если другого попросить это сделать, он просто сойдет с ума, и всё будет впустую. А ваш разум эластичен. Это… это… Я вас имел в виду. Это как если бы писателя попросили поселиться внутри выдуманного им мира. Он бы принял новые необычные правила — ведь это его собственная игра. Понимаю, сложно в это поверить… Помните одну из своих первых фантастических историй? Об аукционе в далекой галактике?

Артём задумался, хотел спросить, что старик имел в виду? — и вдруг вспомнил! Когда-то давно его «посетил» рассказ. Там некая, помещенная в цистерну, огромная разумная желеобразная масса захотела получить в собственность редкое произведение искусства. Был устроен аукцион. Не так как на Земле, а по их законам. Существовала планета, куда бросали «фишки» — ставки участников аукциона. Выигрывал тот, чья фишка дольше всех жила на этой планете. Масса в цистерне выбрала парня с Земли. Герой — обычный наш парнишка, конечно же, победил. Этот рассказ к Артёму пришел давно, в классе девятом, и потом, когда он видел фильмы, снятые по похожему сюжету, то каждый раз про себя усмехался — значит не только к нему одному приходят подобные идеи. Наверное, где-то есть некий сосуд, откуда люди, наделенные таким же даром, как у Артёма, черпают образы и сюжеты. Пробивается тот, кто первым их использовал. Но у Артёма не было никакого желания что-то «использовать», тем более для обогащения. Он всегда верил, что его талант — это очень личное. Развлекать случайных слушателей ещё можно, но наживаться на том, что ему не принадлежит и что не имеет рационального объяснения? Это — харам. Конечно, иногда его охватывал страх: а что если наступит миг и некие силы потребуют с него плату? Ведь ему эти способности для чего-то дали! А для чего? И вот перед ним сидит старик и говорит, что настал час для каких-то действий. Всё идет к тому, что с него потребуют эту плату. Так?

Всадник… Нет… Как он сказал?

— А что значит «праведник»?

Старик с видимым усилием разомкнул пальцы, потер кисти рук, словно их мыл. Артём подумал, что гостю, наверное, зябко.

— Обозначает — верующий, ведущий праведный образ жизни. Все мы грешны, а я… Богобоязненный, наверное. Такой уродился, а может таким воспитали родители. Но в любом случае, я шел, вернее, меня вели по судьбе… Был честен сам с собой, мирно жил с собственной совестью. Праведник. Вот только есть странность… Я не крещен. Но эту загадку, почему выбрали меня, решить уже не смогу.

Гость замолчал. Артём понимал, что всё происходит как-то очень быстро. Пять минут назад он, исполняя регулярные ежедневные па, из которых и состоит человеческое бытие, просто жил. Вставал рано, утренний туалет, завтрак на скорую руку, а чаще всего просто натощак стакан воды — когда-то вычитал, что полезно для желудка. Дорога на работу, работа — упорное ничегонеделанье, убивание времени; дорога домой, где его ждал телевизор, интернет, ужин и сон. Не курил — дорого, не пил — очень дорого, в еде обходился малым. Впрочем, как и всегда… Жена далеко, семья далеко, вокруг — никого. Скудная идет жизнь, бедная на эмоции, радость и счастье… И с деньгами плохо. Когда ты без высшего образования, без обладания какими-нибудь талантами или связями, знакомыми, где сейчас прилично заработаешь на жизнь? Остается только ремесло, к которому когда-то случайно прибился. Но киномеханикам платят сущие гроши — на проезд и тот не хватает. Пока война, фильмов новых нет, и не будет. Власти подкидывают жалование, чтобы с голода не умерли. Но он все равно, как те уборщицы, упорно ходил на работу. Детские утренние сеансы, по выходным фильмы для пенсионеров — вот и все. Иногда подменял художника. Жизнь шла своим чередом. День за днем Артём тащил свою шкуру к могиле, пока ему не задали этот дурацкий вопрос о Фаусте. Теперь же он чувствовал себя так, словно только-только совершил преступление и понял, что не отвертеться, придется отвечать. Наказание неотвратимо. Рано или поздно, но оно его настигнет… И вот! А что дальше? Какова будет кара?

Артём, наконец, спросил старика:

— Что вы должны совершить?

— Я, — праведник, — произнес гость тихо. — Моя жизнь, оказывается, дорого стоит и тот, кто меня убьет, сделает первый шаг. Я должен умереть.

Артём оторопел. Ожидал услышать любую глупость, но такое? Перед Артёмом стояла дилемма: посмеяться или просто вышвырнуть этого безумца вон. Нет, так дальше продолжаться не может — старик определенно сумасшедший и выслушивать этот бред? Начал здраво, говорил любопытные вещи, вплетал какие-то забавные байки, но всё обернулось чистейшим безумием!

— Что-то я не понял.

Старик опустил голову, расправил складки на брюках и, не поднимая глаз, ответил:

— Это потому, что вы ещё держитесь за прошлое. Оно зацепило вас клещами и не дает оглядеться по сторонам. Но будущее вас позовет, и когда это свершится, вы поймете что надо делать. Переступите через порог и найдете меня.

Гость засунул руку в карман и вытащил сложенный вдвое обычный бумажный конверт.

— Я оставлю здесь. Там мой адрес. Вы просто… Просто знайте — назад не переиграть. То, что должно случиться, обязательно произойдет. Как только вы увидите её… Во сне или на улице… Это будет знаком, сигналом. Я вижу, что вы не готовы, просто не ведаете… Пока…. Это будет ваша новая история. Самая важная в жизни.

Старик охватил чашку ладонями, поднес к губам и начал пить. Руки у него дрожали. Пока они вели разговоры, вода почти успела остыть. Гость, не отрываясь, допил чай и встал. Положив поверх старых газет конверт, он сказал:

— Главное я сделал. Теперь надо ждать момента, когда вы все поймете.

Вот тут-то Артём не выдержал. Ему нестерпимо, до дрожи в коленях, захотелось накричать на этого сумасшедшего, а потом влепить со всей силы ему по зубам.

— Что я должен понять? Какое я имею… Какое я могу иметь отношение к вашему безумию? Я-то тут причем?

Старик часто-часто заморгал и ответил тихо, почти ласково:

— Вы — проводник. Вы должны меня убить…

…После визита сумасшедшего старика, Артём два дня не мог прийти в себя.

Этот безумец вполз в его жизнь словно гадюка и отравил её. Был бы Артём простым человеком, каким-нибудь инженером, кондуктором, врачом или слесарем — просто не обратил бы внимания на пришибленного гостя и всё, но когда ты постоянно находишься в состоянии готовности принять чужую тайну? Когда тебя озаряет и в то самое божественное мгновение вдруг кажется, что в душу входит вся небесная милость? Когда ты сопричастен с чем-то величественным, необъяснимо прекрасным? Вот ты сидишь или лежишь, едешь в автобусе или ждешь очереди в магазине, и тут наступает доля секунды, и ты становишься свидетелем чуда. Это как поцелуй ангела. Перед тобой открывается неизвестная доселе чужая судьба, человеческая жизнь — целая Вселенная! Какой-то незнакомец за мгновение, по неведомой причине, превращается в родственника, брата, сына.

Ты принимаешь его полностью; ты знаешь, когда он родился, как провел детство, юность, как были тяжелы его первые годы взрослой жизни. Как ранее совершенно чужой тебе человек, а теперь герой твоей фантазии, твоего воображения, воспитывал своих детей, работал, отдыхал. Ты вдруг понимаешь, какая у него самая страшная тайна, и что он собирается делать, чтобы никто из окружающих её не узнал. Или какой самый счастливый день в его жизни. Все это — чудо. Чудо вдохновения, озарения, таланта фантазера. Часто, получив одну картину, эпизод из чужой жизни, Артём начинал плести цепочку. Как раньше работали на прялке? Брали мешок шерсти, скручивали её, и, нажимая на педаль, вращали колесо, равномерно наматывая на катушку готовую нить. Подобное происходило и с Артёмом. Из неведомого эфира он выхватывал идею, образ, и скатывал, сжимал до почти осязаемого объекта, который можно было вытащить на белый свет. К нему однажды пришел образ плотника, который должен был победить болотную тварь — оживший огромный пень. Являлась теряющая память старуха, любящая своего пса. Многое ещё чего сейчас можно было бы вспомнить. В подобные минуты Артём думал, что, наверное, так работают писатели. К ним тоже приходят миры, персонажи, жизненные ситуации. Но люди пера, в отличие от него, умеют свои образы переносить на бумагу. Артём же был беспомощным в этом ремесле. Рассказать? Где угодно и когда угодно, но написать… Увольте. Не обучен!

Так и жил…

До встречи с этим проклятым бомжем…

После слов о смерти, Артём впал в какой-то ступор. Он, словно завороженный, смотрел, как старик раскланивается и уходит. Молча, не прощаясь. Только его глаза… Он смотрел на Артёма так жалостно. Вот если бы он был врачом и показал результаты анализов, по которым выходило, что у Артёма обнаружен рак на последней стадии, наверное, он бы так смотрел на своего пациента. И вот это несоответствие ситуации и эмоций, отразившихся на лице старика, просто вгнездилось в память Артёма. Почему гостю было его жалко? Если верить его рассказам, то умереть должен старик. А может, тот что-то недоговаривал? Такое может быть? В этой жизни все может быть — железные птицы летают по небу и крыльями не машут, люди с южного полюса крепенько стоят на земле и не падают на небо, человечество научилось передавать фото и видео изображения на миллионы километров. А тут какой-то старик решил умереть и просит помощи. Наверное, слышал про доброту киномеханика Артёма, безотказного глупого конченого человечишки, наделенного единственным даром — даром сопричастности к бытию. Быть губкой, впитывающей непонятно откуда берущиеся образы приятно, а теперь попробуй, поживи в несовершенной, жалкой действительности, в которой старики мечтают умереть и втягивают окружающих в свои безумные идеи.

Даже если это розыгрыш, то, как надо низко пасть, чтобы шутить на подобные темы!

7. Дела скорбные

Артём вернулся в реальность.

— Так о чем это я?…А! Зайдя в дом, Файза увидела следующее: Мартин сидел в центре кухни на табурете рассматривая паспорта, удостоверения, какие-то бумаги. Рядом с ним стоял бочонок, который использовался в качестве столика. Там лежало всё, что хозяин дома достал из карманов мертвецов: ключи, мобильные телефоны, обрывки мятых бумаг, цепочки, монеты, зажигалки, несколько обойм для пистолетов — что ещё мужчины носят в брюках? Файза встала возле тел, не обращая на них никакого внимания, словно там были навалены мешки с горохом. Мартин поднял голову, посмотрел, как она снимает пальто и трет озябшие руки. Девушка подошла к Мартину, ожидая дальнейших указаний. Хозяин кивнул на стоявший возле газовой плиты стул. Файза взяла его, поставила перед табуретом — недалеко, но и не близко. Села напротив Мартина. «Дела плохи, девонька», — сказал хозяин.

Артём понизил голос, когда пытался передать речь Мартина.

— Можно я его буду так называть? Ведь он и есть… хозяин.

Тут одна из близняшек, которая до этой минуты молчала, спросила:

— А вы долго будете рассказывать? А то я спать хочу.

Артём посмотрел на собравшихся.

— Это не от меня зависит. Я даже не думал, что сегодня буду кому-то…

— Продолжай, — попросил Убитый. — А ты, Лер, ложись — быстрее заснешь. Леш, выключи свет. Оставь только лампу.

Когда парень в тельняшке сделал, о чем его просили, в комнате воцарился полумрак. Светились только повернутая к стене настольная лампа и монитор ноута, за которым сидел Олег. Лера укрылась покрывалом и свернулась калачиком. Рядом с ней поверх одеяла прилегла сестра.

— Я ещё чуть-чуть послушаю, но если начну храпеть… — сказала Лера, зевая. — Намаялась за день. А завтра вставать ни свет, ни заря, тащиться в эту Жованку. Блин, только перебила…

— Ничего, — ответил Артём, — обычно свои истории я рассказываю ещё большему количеству слушателей, и меня часто отвлекают. Люди встают, уходят, приходят, я уже привык. Иногда даже помогает. Вовремя заданный правильный вопрос часто открывает передо мной новые… как бы сказать поточнее… подробности. Но продолжу.

Артём вернулся к своему креслу. Продолжил историю, стараясь не повышать голоса.

— Мартин смотрел на девушку. Слова «дела плохи, девонька» в эту минуту, как это ни цинично звучит, Файзе показались какими-то забавными. Девять трупов лежит перед ними, куда уж тут до хорошего? — конечно, плохо! Но Мартин решил объяснить, что он имел в виду. Он сказал: «К нам в гости пожаловали славные парни из легендарного городка Гусь-Хрустальный. Охранное агентство „Гарда“. Это те, которые помоложе, в форме… А с ними, я бы сказал…», — Мартин криво усмехнулся: «Фрилансеры. Наколки, зубы плохие, рожи… Эти постарше будут. Я вот одного не пойму. В чем подвох, а, девонька? Это что такое? Насмешка? Хотели бы завалить, послали одного, ну… максимум двух. Пробраться от реки, залечь на бугорке и снять из хорошего слонобоя. Что, проблема? Или три-четыре группы с разных сторон. Да быстро, на снегоходах, а не на этих тарантасах. Вышли стадом, стадом и полегли. Это не профессионально. Глупо. Только кровью замарали с ног до головы, суки. Что за „решала“ тупой? Или он специально? Не пойму. Что скажешь?».

Файза подняла глаза на Мартина. Вообще за те несколько месяцев, пока она у него жила, хозяин редко к ней обращался. Односложные предложения, в основном приказы «подай-принеси» и всё… Словно Файза была приведением и почти не интересовала Мартина, а тут такой вопрос. Девушка ответила: «Мне кажется, отдавший приказ, не имеет представления, кто живет в этом доме. Вернее, он думает, что знает, но… Ошибается на ваш счет. Лучше было бы одного оставить в живых и спросить у него, кто послал сюда любителей».

Мартин сложил в стопку паспорта, корочки, которые держал в руках и бросил их на бочку, словно колоду карт. Тяжело встав и заметно прихрамывая на левую ногу, вышел из гостиной в коридор, который вел к двум спальням — сам хозяин, как я уже говорил, обитал на втором этаже.

Через минуту Файза услышала скрип колесиков офисного кресла. Она не видела, что везет Мартин, но догадалась. Интуиция не обманула — хозяин вкатил в столовую стул, к которому скотчем был прикреплен крупный мужчина. Полностью обнаженный. Нижняя половина лица — усы, курчавая борода — плотно замотаны. Над блестящим, отражающим свет электрических ламп, кляпом нависал мясистый покрасневший нос. Большие глаза связанного и от природы были на выкате, а сейчас вообще набухли, словно готовились взорваться и метались, не задерживаясь на месте и секунды. Мужчина был ранен — касательным ниже колена задета нога. Кровотечения не было — рана успела покрыться корочкой. Какое по сложности было второе ранение, Файза видеть не могла — руки были связаны за спинкой кресла. Кровь стекала по пальцам и размеренно капала на линолеум. Пленного била крупная дрожь от адреналина, ужаса происходящего и унижения. На левом плече у незваного гостя, — Артём показал на себе, проведя ладонью через всю дельтовидную мышцу, — синела яркая красивая татуировка — на фоне еловых веток волчья голова в оскале.

Убитый при этих словах кивнул, мол, он понял, что обозначает подобная наколка.

— Ну, что мы имеем? В одном месте собрались Мартин, Файза — славянка, которая одевается как восточная женщина и неизвестный… гость. Я не могу вам пересказать допрос. Всё-таки хоть это и начало истории, но её невозможно дальше вести без понимания, как наши герои докатились до жизни такой. Считайте весь расклад и трупы в придачу — затравкой, прологом. К тому же допрос закончился весьма быстро, без особой интриги — ответ вышел слишком очевидным. Если я вам сейчас слово в слово повторю допрос, вы ничего не поймете. Ну, а теперь, — Артём усмехнулся, — настала очередь той части, которую Олег слышал в больнице. Буду по возможности краток. Вы же знаете, что дальше?

— В общих чертах, — ответил Убитый. — Без подробностей.

— Хорошо, — кивнул Артём. — Будут вам подробности. Представьте малый провинциальный городок. Глухомань самая настоящая. Вокруг леса, озера, реки. Не заповедники, но всё же, почти курортная зона. У нас такое бывает, степь-степь, а потом пошло лесничество, дачи, какие-то ведомственные санатории по берегам рек. Короче, края, в которые пенсионеру мечтается уехать для спокойной жизни. Где хочется купить дом с грибами, ягодами и рыбалкой летом или для новогодних каникул — елок там, как в тайге. Постоянно жить в таких местах скучно, все про всех знают и кажется, что время там застыло и тормозит лет на десять…

Однажды на трассе областного значения остановился автомобиль. Дверь открылась, и на обочину вышел невысокий худощавый мужчина. Хоть в это июльское утро было жарко, одежда его была не по сезону. Рубашка с длинными рукавами и плотные брюки ткани бутылочного цвета. За спиной располагался плотно подогнанный туристический рюкзак. Коротко остриженную голову прикрывала выгоревшая, потрепанная, когда-то песочная, но сейчас почти белая панама. Раньше я рассказывал, как Денис медленно шел через лес по грунтовой дороге к своему дому. Главное для меня было не описание ностальгии человека, не его любование родными березками, дубками и елями. Наоборот, я хотел донести до слушателей безразличие и опустошение. Денис не шел, а брел, прихрамывая, механически переставляя ноги. Его глаза были пусты, сердце не билось чаще при виде знакомого поворота. Даже подойдя к калитке и взявшись за ручку, у него не екнуло внутри, улыбка не озарила лицо. Оно у него застыло, словно театральная маска отражающая крайнюю степень безразличия. Так домой возвращаются после похорон или тяжелой изматывающей работы.

Денис достал ключи и открыл замки. Первое, что он сделал после того, как обошел все два этажа и чердак, это остановился на кухне. Он достал из рюкзака бумажный пакет и в чайное блюдце вылил молока. Там же на стене у стола, за которым Денис обычно обедал, висела картина Александра Родченко. Вернее выполненный в красно-зеленых цветах рекламный плакат резиновых сосок. Так вот, рама была чуть скошена. Денис, заметив это, поправил картину и… улыбнулся. Впервые за весь день. Он пододвинул блюдце с молоком к стене, возле пустой дубовой бочки.

Нет, в доме у Дениса не было котов, крыс, ежей. Просто почти каждое утро плакат Родченко сдвигался. Поэтому хозяин, ставя рамку на место, наливал в блюдце свежего молока тому, кто так «шутил» в его доме…

Денис сидел на табурете в центре кухни. Взгляд затуманен, плечи опущены, лицо, наконец-то, потеплело. Один в пустом доме. Большие широкие комнаты — светлое прозрачное пространство. Сквозь открытые окна врывается птичий гомон, шум порывов ветра, знойный стрекот кузнечиков, жужжание пчел и шмелей… А он сидел молча и о чем-то думал. Улыбался, но вся его фигура, выражение лица, отрешенные глаза говорили об одном: он устал, и даже возвращение домой не может обрадовать, встряхнуть, словно он сейчас не находится в конце пути… Его дело, его жизнь продолжаются. Этот табурет, этот рюкзак, даже плакат на стене — это всё ещё тропа, по которой он ступает в данный момент.

Денис разделся догола, и второй раз обошел комнаты, уже не торопясь, всматриваясь — всё ли на месте, как он привык, совпадает ли реальность с тем образом, который сохранился в его памяти.

Разобрав рюкзак, хозяин вывалил все содержимое на пол гостиной. Что было чистое — некоторые вещи, техника, какие-то сувениры — это он сложил на диване, остальное оставил… Оставил на том самом месте, где через несколько месяцев будут горой лежать трупы…

Кстати, в комнатах царил полный порядок — за домом все эти годы приглядывал отец Дениса. Он знал о приезде сына, но не смог встретить — пришлось срочно ехать из города по делам. Не буду утомлять подробностями, только хочу обратить ваше внимание на одну деталь. Когда Денис пошел в душ, то раздевшись, застыл у большого на всю стену зеркала. Надо сказать, что хозяин имел густой до черноты загар. Кофейный оттенок только подчеркивал свежие ещё розовые шрамы, рассекавшие кожу по всей левой стороне тела. Порезы были короткими и длинными, словно кто-то параллельными ударами резал ножом его ногу и бок. В одном месте был пробел — без повреждений, но стоило Денису согнуть руку в локте и шрамысложились — штрихи в одинаковом направлении повторялись и на предплечье.

— Зебра, — пробурчал Денис, и в его голосе не было осуждения или какой-то печали. Просто констатация факта. Констатация факта…

Лечился он долго. На Кубе, у лучших специалистов по реабилитации после проникающих осколочных ранений. На острове не спрашивали кто ты, откуда раны. К тому же там для таких как Денис относительно безопасно… Что ещё? Думаю, этого для начала хватит.

Артём посмотрел вокруг. Лера накрылась одеялом с головой и вроде спала. Её сестра лежала рядом и внимательно слушала. Олег сидел за компом — что-то читал. «Моряк», Убитый и его девчонка молчали. Было видно, что история их заинтересовала. Артём подошел к столу, налил из чайника теплой воды в стакан и вернулся на место. Сделав пару глотков, продолжил:

— Первые три дня Денис сидел дома. Запасов хватало. Если говорить о еде и выпивке, то холодильник, морозильная камера были завалены всем необходимым на месяц вперед. Может, кто-то по возвращению с подобной командировки напивается, но не наш герой. Он к спиртному, в общем-то, был равнодушен. Единственное, что позволял — домашнее вишневое вино и всякие наливки, которые делал отец — в подвалебутылками занята целая полка. Алкоголь пил глоточками. Со льдом. Как какой-то европейский буржуа.

Что он ещё делал по приезду?.. Помимо прочего установил телеоборудование в кабинете — четыре панельных экрана, которыми обычно пользуются рекламщики для трансляций клипов в магазинах и холлах гостиниц. Денис подключил их к тюнеру — и вывел четыре новостных телеканала. Мелькали без звука: биржевые сводки, бегущая новостная строка, погода, говорящие что-то головы… Это помимо трех широких мониторов компьютера.

Вставал в девять. Как бы ни было больно, но каждое утро делал зарядку, выполняя упражнения, подготовленные для него тренером реабилитации с Кубы. Ел, читал новости, спал по часу после обеда, вечером гулял вокруг дома. Установил пару игр… Ложился за полночь. Мобильного телефона в доме не было — для связи Денис использовал скайп и форум какого-то сайта, посвященного ботанике, теплицам, и прочей подобной хренотени. Смотрел телевизор, вникая, что происходит вокруг, ведь там, где он жил, вернее, лечился последние месяцы, не было интернета. В общем, привыкал к домашней жизни, тихой спокойной, как простой отпускник, но… Чем бы он ни занимался: брел по дорожкам, гонял тачки в компьютере, готовил себе макароны по-флотски, сидел в теплой ванной… Если бы мы могли заглянуть в его черепушку, то узнали бы, что Денис чего-то ждет. Ждёт долго, терпеливо, как заключенный ожидает УДО. А вдруг? Вот с этим «а вдруг» он вставал и ложился. В остальное время старался занять себя, свои мозги, чтобы не думать, не ждать. Читал, смотрел фильмы, играл, изнурял себя гимнастикой, злился… Особенно, когда надо было сделать что-то такое, для чего нужна физическая сила. Воды принести, там, стремянку поставить, чтобы экраны поднять. Левая рука у него плохо гнулась, ступать не левую ногу было больно. Особенно по утрам. Это уже потом, после зарядки, прогулки, ежедневной суеты, когда связкам возвращалось эластичность и не так ныли раны, он забывал о ноющей боли.

Гулял Денис подолгу. Чтобы вы понимали, где был расположен его дом и вообще как он его купил, на этом надо остановиться подробнее. Представьте заброшенный пионерский лагерь, в котором лет пять никто уже не отдыхает. К нему пристроены четыре участка с большими деревянными двухэтажными домами, спланированными так, что в нем могут проживать четыре семьи по две на каждом этаже. Когда-то весь этот участок принадлежал местному лесничеству, но его лет семь назад выкупила голландская фирма. Став хозяевами, они избавились от всего лишнего: детсадов, дома культуры, больницы и этого лагеря. Лесничество перепродали, социальные объекты передали муниципалитету. Так получилось, что некие люди в городе были извещены о планах Дениса обосноваться в этих краях. Дело в том, что ранее в этом городке…

Артём нахмурился, и с трудом подбирая слова, продолжил:

— …он открыл семейный бизнес. А ранее работал за границей. Здесь у него было несколько временных съемных квартир, в которых он проводил время между командировками. Расположены они были в областных центрах подальше от Москвы. Когда у Дениса накопилось нормально деньжат, он решил их во что-нибудь вложить. Заказал под ключ западный тепличный комплекс, попросил своего куратора или посредника — так вернее — подыскать жилье, пока он будет в командировке. Всем — контролем за строительством, подбором кадров, бумажной волокитой, общением с местными властями — заведовал отец Дениса, а наш герой только снабжал предприятие деньгами. Так вот, когда некий человек, назовем его Консулом, узнал о таком лакомом кусочке, как заброшенный пионерский лагерь в санаторной зоне, то сделал предложение Денису —баш на баш. Он отдает землю, а в обмен просит разрешение высеивать в теплице некоторые не совсем законные культуры. Безопасность, естественно Консул гарантировал.

Тут тонкий момент.

Люди выше Консула просили присматривать за Денисом, когда надо, охранять его, опекать, но сам Консул даже и не догадывался, чем наш герой занимается и каков его статус. По легенде Денис работал компьютерщиком, выполняющим заказы для фирм, имеющие офисы на дальних островах. Что отчасти было верно — наш герой хорошо разбирался в технике. Разной. Отсюда долгое отсутствие, тропический загар и деньги. Так вот Денис имел статус повыше Консула и сумел провернуть сделку на своих условиях. Землю купил, а на предложение высеивать некие «сорняки» отказал. Чтобы не было проблем, за участок заплатил выше оговоренной суммы, так что все стороны остались, как бы довольны. Вот так наш герой стал обладателем всех четырех домов. Тот, в котором он жил, был перестроен и отремонтирован. Остальные три — на всякий случай заколочены. Это если не считать корпусов и прочих зданий заброшенного детского лагеря.

Ещё раз, для ясности. Мы имеем некую организацию, которая стоит над Консулом. В каждой области свой такой… решала. Наш герой не светится, но из-за ситуации с участком ему пришлось показать куратору свой уровень. Понятно?

— Продолжай, — сказал Убитый, укладываясь на диван удобнее. — Если что-то неясно, спросим.

— Спрашивайте, так даже лучше будет.

8. Вкус жизни

Артём ещё выпил воды.

— На десятый день приехал отец. Денис был худощавый, тонкие черты лица, а его отец плотнее. Они вообще были разными. Сын темноволосый…

— Симпатичный? — спросила близняшка.

— С женского взгляда?… Да. Чем-то похож на испанца или венгра — у него дед был черкес, а вот отец — русак. Денис внешностью пошел в свою мать. Отец в молодости был светлый, а сейчас из-за возраста волосы стали белыми как лебяжий пух. Крепкий, с шеей как у борца, спина широкая. Хоть и не высокий, но массивный. А вот Денис худой, тонкий, легкий. Выше отца на голову: в семье говорили, что он копия дед. Черные волосы, черная с проседью щетина, которую два раза в день надо брить. И при этом серые глаза. Да, женщинам он нравился.

Отец приехал. Обнялись, поцеловались, пошли в дом и… Сразу стало ясно, что та минута близости, которая бывает между родственниками после долгой разлуки, закончилась. Дальше темы их разговоров, манера общения, поведение говорили о том, что неважно, сколько времени они были порознь. Складывалось впечатление, что Дениса не было дома всего неделю, и дальше всё идет, как идет. Быстро нашлись общие темы: проблемы на работе, здоровье, покупка машины — это отец сделал Денису такой подарок…

Там, кстати, с этим произошла легкая заминка. Это штрих, который может показать характер нашего героя. Отец приехал на джипе и со словами: «Это тебе», — вручил ключи. Денис похвалил, сел за руль, завел двигатель, проехался вокруг дома. Было видно, что он доволен. Вечером они хорошо выпили за возвращение, поели, поговорили, а утром… Утром поехали на работу. Надо сказать, что это был первый раз, когда Денис увидел то, во что он вложил деньги. Раньше старался без особой надобности не светиться.

Приехали. В конторе все были приятно удивлены. Быстро собрали стол, сбегали в магазин. Праздник продолжился. Денис улыбался, поддакивал, старался больше смотреть, слушать и меньше говорить. Молодые, приятные люди. Симпатичные девчата. Самодельные открытки на стенах, безделушки на полках, общие фотографии с отдыха — здесь было всё, что бывает в офисах, где работают дружные люди. Говорил мало, сидел тихо. В этом небольшом коллективе все друг друга хорошо знали, сработались, притерлись. Отца уважали. Дениса хвалили за терпение и смелость. Несколько лет подряд он только вкладывал, ничего не получая взамен, но в этом году комплекс наконец начал приносить хорошую прибыль. И они радуются, что повезло, что не ушли, верили в общее дело и вот — награда. Премии, повышение зарплаты, будущее. Не буду грузить подробностями, но рассказ о бизнесе важен для всей истории в целом. Появился спрос и теплицы, наконец-то, стали давать достаточно овощей, чтобы их можно было поставлять в близлежащие областные центры. Теперь перед ними стояла следующая задача — расширение сбыта.

Дождавшись, когда все хорошо выпьют, Денис сказал, что для дела будет лучше, если директор возьмет себе новый джип, а ему передаст служебную «ниву», на которой он сейчас гоняет по делам. «Встречают не только по одежке, верно?», — спросил он отца…

— Не захотел светиться на дорогой машине, но сразу не отказал. Так? — предположил Олег. В первый раз, когда он слушал эту историю, об обмене машинами Артём не рассказывал.

— Да. Не хотел обидеть отца, а новая машина ему была не нужна. Он вообще старался не привлекать к себе внимания. Одежду выбирал практичную, качественную, но неброскую. В толпе незаметен, среди друзей молчун. О таком говорят — себе на уме.

Подытожим. Наш герой возвращается домой. Вы уже знаете, что он… хм, имеет отношение к опасному бизнесу за рубежом. Заработанное не жадничая вкладывал, и дождался момента, когда деньги наконец-то начали делать деньги. Отец сказал, что если и дальше так пойдет, то за два года они отобьют всё, что ранее потратили.

Пропускаю где-то недели две… Там была история с одной местной дамой из города… Вот в нашем языке нет точного определения. Девушкой её назвать сложно — около тридцати, а женщиной — язык не поворачивается… Дала от ворот поворот. Другой бы вспылил, а он… рассмеялся и поехал домой. А на следующий день встретился с участковым. Как обычно, передал ему в подарок бутылку хорошего рома… Потом… Что ещё? Пропущу…

И вот, наконец-то настал день, которого так ждал наш герой.

Ближе к обеду на его скайп пришел видеофайл от Консула с просьбой о встрече. Денис не имел мобильного, я уже об этом говорил?

— Говорил, — кивнул Убитый.

— Домой к нему могли приехать только отец, егеря из лесничества — когда объезд делали — и в самых срочных случаях посыльные от Консула. Такое пару раз было — привозили медикаменты и передачу от… Не важно, не буду забегать вперед. Обычно Денис сам приезжал в офис к куратору, но когда Консулу надо было встретиться на нейтральной территории, таким местом служила ближайшая АЗС. Это был как раз тот самый случай.

В назначенное время к заправке подъехали две машины — «нива» и «лексус». Консул прибыл лично. Обнялись, пара ничего не значащих фраз… Скажу так: после отказа и вынужденной продажи участка, Консул стал опасаться нашего героя. Он-то раньше думал, что это какой-то столичный богатенький лошок, любитель охоты, рыбалки, из новоявленных, которые поймали золотую волну благодаря связям и знакомствам. Но у пришлого, оказывается, есть зубки… Консула проняло, как этот Денис ему отказал, словно отмахнулся от мухи… Он уважал тех, кто может дать сдачи, и та история показала, что наш герой не только в состоянии это сделать. Даст и дальше пойдет заниматься своими делами, к обеду забыв о существовании какого-то там Консула. Впрочем, отвлекся…

Убитый поддержал Артёма:

— Ничего. В краях, где я привык слушать истории, наоборот любые подробности важны и если можно рассказать подольше, это даже к лучшему. Там у нас времени было достаточно и перебивать считалось… эээ… дурным тоном. Так что, не сокращай. Ночь только началась.

Артём продолжил:

— Хорошо. Обычно меня просят подробности пропускать… Помню, в армии попал на заготовки овощей — работали бригадой — дембельский аккорд. Работа монотонная, руки заняты, а язык свободен. Так вот, пересказал пацанам фильмы, потом все книги, какие помнил, а когда выдохся, уже приступил к своим. Грузим картошку в хранилище, двое на машине, двое с корзинами внизу, остальные внутри в подвале рассыпают. Вот когда я впервые стал своё рассказывать, то заметил, что слушали внимательнее. А потом вообще попросили не отвлекаться. Я сидел на барьере и чесал языком, а пацаны за меня работали. Вот какой у меня был первый гонорар. Это потом уже менялись истории, люди, города, места. Привык к определенному темпу… Если можно не гнать…

— Валяй, — махнул рукой Леша.

— Хорошо.

Артём прикрыл глаза, словно искал в сценарии своего воображаемого спектакля нужную сцену.

— Денис с Консулом говорят о пустяках, а наш герой про себя гадает, что это за срочность такая? Вдруг из машины выходит молодая… девушка. Вот тут уместно употребить это слово. Уже не девочка, но ещё не женщина. Черная юбка макси, блуза с длинными рукавами, черный платок… знаете, как его повязывают на востоке? Именно такой фасон. Без косметики. Видно, что из наших, русских. Голубые большие глаза, веснушки, курносый нос. Лицо строгое, отрешенное, взгляд какой-то… тяжелый, что ли? Даже не знаю с чем сравнить. Словно её накачали успокоительным… Консул тут же отошел подальше, чтобы не слышать, о чем будут говорить Денис и эта… Оставшись наедине, девушка сказала: «У меня послание от дяди Асхада». «Говори», — сказал Денис. «Передать его я должна у вас дома». «Дома?», — переспросил Денис, хотя прекрасно всё слышал. «Так сказал дядя Асхад».

Девушка подошла к машине Консула, открыла багажник и достала оттуда огромный баул. Когда она подвезла его на колесиках к «ниве», то взглядом показала, чтобы ей открыли багажник. Денис посмотрел на Консула, но тот только пожал плечами, показывая, что сам не понимает, что происходит. После секундного замешательства Денис открыл заднюю багажную дверь и помог поставить баул в машину. Достаточно тяжелый. Они сели в «ниву». Перед тем как завести двигатель, Денис спросил: «У тебя телефон с собой?». «Нет», — ответила девушка — «И не было». Выворачивая на дорогу, Денис бурчит: «Это хорошо».

Как вы уже поняли, Денис живет один — он не из тех, кто любит компанию. Наш герой после ранения. Ждет новостей. Дело в том, что он не знает, чем закончилось его последнее задание, всё ли он сделал правильно. Он гнал от себя плохие мысли, при этом, особо не надеясь на хорошие.

Он едет. Ветер с шумом врывается в приоткрытое окно. Шелест шин. Липкий раскаленный асфальт отражает яркое июльское солнце. Денис молчит. Краешком глаз посматривает на соседку. Он тысячи раз видел таких в краях, где приходилось работать. Есть обычные девушки — живые, смешливые, страшные и красивые, симпатичные и отталкивающие. Но все они вызывают хоть какие-то эмоции и чувства. А есть вот такие: неброская одежда темных цветов, отрешенные выражения лиц, пустые глаза.

Он едет, а в голове кузнечиком бешено скачет мысль. Если она прибыла с посланием от Асхада, то зачем приперла такой баул?

Так бывает. Живёт себе человек, бредет к своей могиле. Когда бегом, когда вприпрыжку или ползком. Но он не думает о своем пути и конечной цели. А потом настает тот миг, когда человек до мельчайших подробностей видит эту тропинку судьбы, камешки, пыль, брусчатку, эти перильца…

Артём вдруг рассмеялся. Он, что-то вспомнив, добавил:

— У кого они есть, конечно, перильца. Вообще, я думаю, мужчина взрослеет в два этапа. Может, где-то прочитал про данную истину и это не мои мысли? Не помню… Так вот. Однажды мальчик понимает, что смертен. Это первый день его взросления. Но в мужчину он превращается только в тот миг, когда сердцем и душой принимает данный факт. Между «понять» и «принять» часто проходит вся жизнь. Мало того, большинство из нас так и не может смириться с фактом будущей смерти. Религии, гороскопы, дети — то есть желание родить именно наследника — наркотики и водка, работа до седьмого пота, искусство, душевные страсти и разврат, даже любовь — всё это вместе служит одному: бегству от осознания неотвратимости смерти. Эти верования в чередование жизненных циклов, реинкарнацию, райские кущи — всё оттуда. Однако муж, принимающий всем сердцем, трезво и без истерики факт смерти, становится мужчиной. Тот, кто не боится умереть, есть мудрец. Я так думаю. Потому что глупо бороться с непреложными истинами. Солнце светит, а во тьме ничего не видно, ведь так? Уж простите за очередное напоминание, но мы все умрем. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так… А кто его знает, когда? Одно скажу, в миг выныривания из киселя, трясины, болота ежедневной рутины человек как бы смотрит на мир другими глазами. Чувства острее, жажда сильнее, свет ярче, вода желаннее. Птицы поют. Трава-то оказывается зеленая! Деревья листочками шорх-шорх. Паутинки летают. Стрекоза лупоглазая на веточке сидит. Небо синее, бескрайнее. Море шумит. Или лес. Или горы. Почему-то красные губы у девчат становятся ещё более сочными и, целуя их, вы чувствуете, как сухой степной ветер оставил вам подарок — полынную горечь. Вы вдруг понимаете, что самая вкусная вещь на земле — это посыпанная солью краюха черного хлеба, кувшин молока…

— И шмат сала, — добавил Лёша без улыбки.

— Да, и шмат сала. Я когда-то давно читал воспоминания заключенных в лагерях. В тридцатые и сороковые там было много народа, который помнил царские времена, те рестораны, магазины, старую патриархальную и новомодную европейскую кухни. О каких бы рябчиках или кордон-блё, французских винах и арманьяках они не вспоминали во время голодных ночей в холодных бараках, но всё заканчивалось простым набором: ржаным хлебом, луковицей, салом и стопкой ледяной до ломоты в зубах водки.

— Именно так. Не знаю за тридцатые, но и сейчас бродягам твой натюрморт по душе, — сказал Убитый, и эти слова были произнесены так веско, словно в данной теме он поставил точку.

Артём кивнул и продолжил:

— Денис ехал молча. Он думал: «Домой, так домой». Рядом с ним сидела незнакомая девушка, и в этот момент он всей душой вдруг ощутил красоту мира, прелесть жизни и… могущество надежды.

Как говорят, вся жизнь перед глазами промелькнула! Чтобы вы понимали, почему Дениса так взволновал приезд девушки, давайте узнаем, кто такой дядя Асхад, и когда и в каком месте пересеклись пути наших героев. Для понимания, чем же, каким ремеслом владел Денис, немного расскажу о его прошлом.

Родился вначале 70-х, в Ростове. Сад, школа, институт. Два курса. Потом у него была большая ссора с лучшим другом. Вместе с седьмого класса. Денис из семьи… обычной, а Игорь — его друг — статусом повыше. Ничего уникального — таких историй тысячи. Один ведущий, второй ведомый. Когда настала пора взрослеть, Денис стал тяготиться такой «дружбой». Как часто бывает в таких случаях? — не поделили девушку. Была ссора, тяжелый для них обоих разрыв. Денису пришлось уйти не только из института, но уехать вообще в другой город. Переводиться не стал, двух лет хватило чтобы понять — экономика не для него, и Денис выбрал путь военного. Поступил в училище связи, так как хорошо разбирался в технике, электронике. Все, кто знал Дениса по молодости, называли его башковитым. Он легко понимал любые электро-системы, схватывал трудный материал. Учеба давалась. Получил диплом в 92-ом. Когда окончательно распался Союз, распределения уже не было. Кто где хотел, там службу и искал. Как правило, по месту рождения или где были связи. Большая часть курсантов, чтобы себя как-то прокормить, вообще ушли на гражданку.

Денис вернулся в родной город. Год промучился в мастерской по ремонту бытовой техники, а потом на улице встретил бывшего приятеля, который ему посоветовал, где найти работу и дал телефон вербовщика. Денис не стал откладывать. Ему жизнь гражданского растения надоела так, что хоть в петлю. И с деньгами было тяжело. Позвонил. Ему ответил один из наших, который уже побывал за границей и был отправлен домой набирать «мясо». Думаю понятно значение этого слова?

Все присутствующие, даже Олег за компьютером, кивнули.

— Так вот… — продолжил Артём. — Вербовщик долго с ним разговаривал, задавал массу вопросов. При этом расспрашивал о таких вещах, о которых сам Денис даже не задумывался. Ладно, он был бы летчиком, боевым офицером, воевавшим в Афгане, опытным воякой. Но тут почти салага! И всё равно вербовщик подобно ювелиру, дал ему оценку, узнав то, что ему было нужно, и готов был уже навскидку предложить пару вариантов.

Как вдруг…

Судьба наша часто зависит от мелочей. Например, причем здесь родственники? Будем называть всё своими именами: служба наёмником — это быть расходным материалом в какой-нибудь жопе мира. Однако в нашей истории наличие доли дедовской крови стало решающим. Когда вербовщик узнал, что Денис на четверть черкес, то заметно обрадовался. Вербовщик дал Денису второй телефон — другого посредника — и сказал, что ему, нашему герою, очень повезет, если выгорит этот вариант. Якобы в Ливане работает контора с хорошей репутацией. Попасть туда считается большой удачей. Из бывшего Союза предпочитают офицеров — кавказцев. Денис считал себя русским, но почему бы не попробовать?

А теперь жму паузу и даю немного общей информации для освещения всей картины происходящего. Так будет лучше. Что вы знаете про Иорданию?

Убитый толкнул сидящую рядом с ним девчонку и спросил:

— Ну, учитель задал вопрос. Знаешь, хоть где это находится?

Подруга ответила:

— На юге.

— А точнее?

Убитый взял её крепко за шею и начал как бы понарошку трясти — голова девчонки стала потешно болтаться как у китайского болванчика.

— Там где Израиль.

— Во-о-от, — усмехнулся Убитый. — Так надо обучать молодежь — через физические воздействия. По-другому не понимают.

Артём подождал, пока все замолчат. Когда парочка успокоилась, продолжил:

— Армия Иордании — самая боеспособная на Ближнем Востоке. Американские натовские стандарты, кадровый состав офицеров местный, но раньше служило много выходцев из Палестины. Некоторые элитные отряды состояли из бедуинов и чеченцев. В 70-х прошла большая чистка — иноземцев стали менять на иорданцев. В 80-х очередь дошла до элиты дворцовой гвардии — черкесов. Асхад служил подполковником 71-ого батальона спецназа. Знающие люди говорят, что это одно из лучших воинских подразделений в мире.

Когда прошла первая волна чисток, и палестинцев почти не осталось, — а если они и служили, то не выше капитана, — Асхад понял, что скоро начнут прижимать и их — потомков черкесов, которые в Иорданию приехали ещё до революции. Он подготовил себе запасной вариант. В бизнесе подобное называют золотым парашютом, но у Асхада он был… — Артём кивнул на брюки Алексея, — …цвета хаки. Открыв небольшое агентство по найму ветеранов спецслужб, Асхад сводил заказчиков и исполнителей. Это сейчас частными военными компаниями никого не удивишь, а в то время подобным промышляли в основном Штаты. В Иордании, да и вообще в том регионе дядя Асхад был одним из первых, кто стал открыто работать с наемниками. Он мог себе позволить многое, так как имел налаженные связи с военными всего Ближнего Востока, и давно работал с американцами и израильтянами.

Вся верхушка его конторы состояла из черкесов, ветеранов 71-ого батальона. Это была каста, закрытый для всего мира клуб профессионалов. Клиентура — выше некуда — чистый Голливуд. Состав — всё лучшее, что могли предложить спецподразделения Иордании, Ливана, Сирии и прочее, и прочее. От предложений отбоя не было.

Дядя Асхад работал с так называемыми «пенсионерами» — кто по ряду причин уже не мог служить официально и уходил на вольные хлеба. Первое время отбор был самый серьезный. Асхад и его заместители лично беседовали с каждым, проверяли, испытывали на верность. Про их контору можно многое рассказать, но нас интересует 93 год и объяснение, как Денис попал… Вернее… Познакомился с такой организацией. Естественно, нашего героя тогда к дяде Асхаду не подпустили — слишком мелкая рыбешка. Развал Союза вывел на рынок целые полки неприхотливых высококвалифицированных воинов: пилотов, разведчиков, взрывников-саперов. Они имели боевой опыт в Анголе, Афганистане, поэтому прекрасно знали, что почем, и не строили иллюзий. Контора… давайте её как-то назовем… пусть будет «Сиджал».

— Это что за зверь такой? — спросил Алексей.

— Так называется особая техника снятия часовых, — объяснил Артём. — И разновидность боя.

— Как-как? — переспросил Убитый.

— Сиджал.

— Даже не слышал.

— По-арабски «вызов». Работа с мечами, палками. Тренировки с реальным оружием, никаких муляжей. Чтобы приступить к изучению этой техники, надо уже быть мастером — иначе погибнешь. Кстати, данное слово полностью раскрывает ту работу, которую предоставляет агентство. Так как там служат только профессионалы, раскачек нет. Задания серьезные, без скидок.

Ну, а теперь о Денисе. Подобная контора не могла пройти мимо нового перспективного рынка, поэтому разослала своих эмиссаров в Россию и ещё несколько только появившихся на карте стран. Выбирали не всех подряд, а тех, кто был родом с Кавказа, подходил по вере, и, что немаловажно, имел дальних родственников, связанных с переселенцами в Иорданию. Как оказалось, один из прадедов Дениса, очень уважаемый человек, был из… не помню, как этот городок назывался… Теберда, кажется… Короче, у предка с советами что-то не сложилось и он рванул на Восток. Если брать по профессиональным качествам, то Денис не подходил, но те люди, к которым он обратился, докопались до таких архивов, что узнали о нем всё. В полном значении слова «всё».

Денису сделали документы и отправили в Турцию, где на юге в горах была одна из многочисленных баз «Сиджала» — небольшой лагерь, центром которого служил заброшенный консервный завод. Неделю Денис ничего собственно не делал, если не считать тренировок для восстановления мышечной массы, эластичности связок, выносливости. Находясь в карантине — закрытой внутренней зоне — он правильно ел, много спал, общался только с двумя гражданскими — инструктором и психологом. Беседы, тесты, тренажеры, тир, просмотр фильмов — Денису повезло, что он хорошо знал английский.

Перед тем как заснуть, а засыпал он плохо, до двух ночи ворочался, гадая, как его будут использовать. В училище он привык работать на радарах, но здесь… Как оказалось, этот вопрос решился довольно быстро: через две недели после главных тестов и прививок, его вызвали в маленькую комнатку с низким потолком и сказали, что формируется группа из пяти новобранцев. Их передадут одному агенту по наемникам, который отправляет людей в Анголу. Задача Дениса — показать себя, получить боевое крещение, посмотреть на партнеров, что из себя каждый представляет и, главное, по возможности остаться в живых. На самом деле его согласия никто не спрашивал, просто поставили перед фактом, ведь Денис подписал годовой контракт, и по правилам, должен выполнять любой приказ и этот приказ не мог быть хорошим или плохим. Главное — он был.

— А оплата? — спросил Алексей.

— Еженедельно на счет поступала небольшая сумма «на проживание», а спустя год обещали что-то около 10 тысяч долларов. Ему или родственникам — как повезет. По тем временам достаточно приличные деньги. Так Денис попал на самую настоящую войну.

Не столь важно, как он себя показал в первом бою или где и сколько пришлось воевать… Главное — он сделал шаг, и мирная жизнь осталась за спиной, а перед ним открылся ад во плоти, кошмар наяву. Джунгли, жара, влажность, как в бане, плохая вода, чужой язык, непонятная чужая вселенная. Кто там знает, с чего все началось, кто прав и кого за это надо убить? Главное, что его удивило — им пришлось воевать как на одной стороне, так и на другой; поразило, что помимо местных, было много наших — русских, казахов, украинцев. И они сражались друг против друга. Ещё раз повторю. Сначала их пятерка вошла в состав повстанцев УНИТА, а через шесть месяцев перешла на сторону правительственных войск, где и сражалась ещё год, пока в 94 не подписали перемирие.

Именно так началась карьера нашего героя в агентстве дяди Асхада.

9. Рабыня

Ну а теперь давайте вернемся к возвращению Дениса домой с девушкой.

Машина въехала в открытые ворота. Денис вытащил ключи из замка зажигания. Вышел не сразу. Посидел за рулем чуть-чуть, внутренне перекрестился и только тогда открыл дверь. «Попадья» последовала за ним. Очутившись во дворе, она не стала рассматривать дом, увитые виноградником арки-навесы, клумбы, маленькое уютное укрытое ряской озерцо. Обычно все, кто первый раз был в гостях у Дениса, замечали эту прелесть — уголок дикой природы внутри современного красивого двора, обрамляющего деревянный высокий дом. Он и зимой был красив, но летом особенно, когда вокруг деревья зеленые, кустарники высокие, когда цветы на клумбах, дорожки, засеянные рыжеватым гравием, когда снег не закрывает красную нарядную черепицу. Когда-то здесь с удовольствием отдыхали люди. Ведь строили они этот комплекс для себя, с любовью и, как они думали, насовсем. В таком доме хочется жить и его не стыдно показать гостям. Но эта девушка была равнодушна к красотам, словно приехала на склад хранения шлакоблока. Она направилась к задней двери машины за багажом, но Денис её опередил. Достал чемодан, осторожно поставил на асфальт и покатил к крыльцу.

— Я сама, — сказала девушка строго и потянулась за ручкой. Денис ничего не ответил. Сделал несколько шагов, показывая всем видом, что баул не отдаст. Аккуратно поднял его, перенес через ступени.

Вот они и дома. Хозяин открывает бутылку минералки, пьет из горлышка, машинально поправляя съехавший на бок плакат Родченко. Она отказывается от предложенной воды.

Гостья и Денис стоят друг напротив друга и смотрят, словно стрелки возле салуна, кто первый шевельнется. Он смотрит на девушку прямо, выискивая ответы в доньях её глаз. Её взгляд затуманен. Она видит всё и не видит ничего. Так могут смотреть только кошки и женщины — отрешенно, пребывая в своем, понятном только им мире.

Чемодан поставлен в угол. Он — словно третий герой разыгрывающейся здесь странной сцены.

— Мы у меня дома, — наконец нарушает молчание Денис. — Какое послание?

Девушка расстегивает на блузе несколько пуговиц и достает спрятанный на груди кожаный мешочек. На её ладонь падают обычная флэшка и небольшая бархатная коробочка, в каких обычно продаются украшения. Она протягивает эти вещицы Денису.

— Вот.

Денис берет то, что ему передал дядя Асхад, и поднимается на второй этаж. Он не предлагает девушке последовать за собой. Она уже забыта, как и забыт её злосчастный баул.

Краски померкли, трава уже не зелена, небо…

Кто помнит, какого оно там цвета? Говорят, что голубого…

Мир исчез. Вернее, он сжался до размеров этого коридора, этой комнаты, этого человеческого тела. Адреналин осязаемо впитывается кровью. В груди молотом стучит сердце. Боль растекается и отдает в левую лопатку.

Ноги отказываются гнуться в коленях.

Во рту пересохло.

В глазах темнеет.

Вот компьютер.

Он садится на кожаный мягкий стул с прямой спинкой. Несколько щелчков мышкой и…

В флэшке всего один файл. Видео. Запустив его, Денис увидел в открывшейся рамке плеера картинку знакомого ему кабинета. Видна спинка кресла, окрашенные в светлое стены, фотографии близких и сослуживцев в золотистых рамках — на востоке любят всё блестящее, яркое. На столе набор для письма — перьевые ручки, баночка с чернилами, стопка белой бумаги.

О, что-то новое, — на полочке красуется большая бутылка, внутри которой стоит красивый кораблик с надутыми парусами. Раньше её не было…

Кабинет пустой.

Вдруг промелькнула тень и вот в кадр входит Асхад. Он садится в кресло. Восточный мужчина. В годах, но вид моложавый. Одежда домашняя — шелковая сиреневая рубаха свободного кроя с золотистыми нитями на швах. Седые густые волосы зачесаны назад. Белоснежные усы аккуратно подстрижены. На светлом, хорошо освещенном лице выделяются черные кустистые брови, черные глаза с темными веками и две глубокие складки, идущие от крыльев носа к кончикам губ. Крупные губы дрогнули, растягиваются, и Денис видит, как Асхад улыбается. Дядя начинает говорить, тщательно подбирая слова на его неродном языке — на русском.

Денис думает, что, скорее всего, Асхад выучил эту речь заранее.

— Здравствуй мой дорогой друг. Ты знаешь, как я жалею, что не могу поблагодарить тебя лично, не могу обнять того, кто спас мою семью, мою честь, мой дом. Нет слов в наших языках, чтобы выразить всю признательность, какая… — Асхад поправил себя: —…которая переполняет мою душу, моё сердце. Отдыхай дорогой. Выздоравливай. А когда будешь готов, приезжай, мы поговорим, что нам делать дальше. Мартин, я твой вечный должник, а ты знаешь, Асхад всегда платит, чего бы ему это ни стоило. И как первый шаг, посылаю тебе почтового голубя с подарком. Брат.

После этих слов Асхад прижал ладонь к сердцу и чуть наклонился. Улыбка стала теплее, человечнее. Перед тем, как встать, Асхад на секунду замер, и последние слова его были такие:

— И, да… Девушку оставь себе. Хозяйство лучше доверить женским рукам, ведь, правда? Это тоже мой подарок. И, поверь, не последний.

Черный экран.

Денис ещё раз пересмотрел ролик, и ещё раз. У него внутри потеплело. Похвала всегда приятна, а когда тебя благодарит такой человек, как дядя Асхад…

Денис открыл коробочку…

Артём провел ладонью по подбородку, посмотрел на спящую близняшку, словно жалея, что она его не слышит.

— Вот здесь, с описанием душевного состояния нашего героя я спешить не буду. В то мгновение, когда наш герой понял, что ему подарили, Денис испытал смесь восторга и страха, радости и даже сладострастия. Перед ним на черной бархатной подушечке лежал маленький розовый камешек. Если посмотреть со стороны обычному человеку, то он подумает, что таких на берегу моря тонны. Но мы с вами знаем: Денис сделал какую-то услугу своему командиру и егоотблагодарили. В мире, где ставки высоки, подарки уникальны. А теперь господа, туш!

Артём сыграл на воображаемых барабанах.

— Почтовый голубь принес…

Артём пантомимой изобразил, как он открывает бумажный конверт, словно на церемонии вручения «Оскара».

— Приз получает… приз получает… — Артём победно вскинул руки вверх. — Ма-а-а-арти-и-и-ин!

Девушка Убитого невольно вздрогнула от столь резкого движения.

— А подарок у нас — розовый алмаз! Небольшой, не на миллионы, но здесь важна не сумма, а уникальность подарка. Это был не ограненный алмаз. Именно такой наш Денис-Мартин искал уже много лет. А вот на вопрос, почему он столько времени посвятил поискам столь необычного украшения, я не могу ответить без рассказа об африканском приключении нашего героя. И только узнав о прошлом сначала Дениса, а потом Мартина, вы поймете все скрытые символы данного подарка.

— Подожди, ты лучше скажи, что сделал твой герой. Чем заслужил такие дары, — отозвался из-за ноута Олег. — А то в больнице, в самом конце рассказал и, мне кажется, от этого смазался весь эффект, пропала интрига. Это же самое главное…

Артём пару секунд обдумывал предложение, а потом ответил:

— Хорошо. Обычно я тяну до последнего, но раз публика просит… Дело было так. В Иордании свадебные традиции давние, не такие как у нас. Там сначала проходит свадьба, а потом на третий день гости передают всякие драгоценности, — что там на свадьбах дарят? Дядя Асхад выдавал замуж племянницу, а Денис возвращался с задания и прибыл к нему с докладом. Как раз на третий день после свадьбы. Только собрался уезжать, вдруг на телефон хозяина дома приходит анонимное сообщение о том, что в одном из ящиков с подарками заложена бомба. Вы должны понимать — бизнес опасный и под ударом в любой момент может находиться не только верхушка «Синжала», но и члены их семей. Поэтому охрана дома была поставлена на высшем уровне. Во дворе натренированные собаки, на территории дома стояли датчики, реагирующие на любое присутствие в воздухе взрывчатки. Но сигналов не было! Если бы не эсэмэска с предупреждением, то молодоженов разорвало бы на части.

Мартин был в тот момент, когда пришло сообщение и, пока не приехали саперы, вызвался помочь перенести подарки в подвал. Дядя Асхад сам хотел перенести, но Мартин его отговорил. Вдруг цель атаки не семья, а сам хозяин и бомбу подсунул кто-то из близких? Тогда заказчик только и ждет, чтобы дядя Асхад оказался рядом с бомбой.

Мартин выбрал двух телохранителей и с ними начал спускать коробки и ящики вниз. Когда дело близилось к концу и осталось не больше десятка коробок, произошел взрыв. Погиб охранник, в руках которого был ящик с вином. Мартин в этот момент как раз заходил в подвал. Выжить-то он выжил, но его контузило и левую сторону тела сильно посекли стеклянные осколки. Вот вкратце, какую услугу оказал наш герой дяде Асхаду. Мартин был ранен, пытаясь защитить своего командира. Как оказалось, бомба находилась внутри бутылки, поэтому её так сложно было обнаружить. Заряд небольшой, но для молодоженов хватило бы.

Впрочем, это я забежал вперед — прежде чем Денис познакомился с дядей Асхадом, прошло довольно много времени.

Перед отправкой в Анголу психолог на собеседовании сказал так: если удастся себя раскрыть, то его ждет хорошая карьера. Просто у нашего героя шансов было больше, чем у остальных, ведь высшее командование состояло из его дальних родственников. Поэтому перед Денисом стояла основная задача — служить, быть заметным. Всё зависело от него самого. Ещё Денис успел понять — не все так сложно, как казалось на первый взгляд. К выходцам из Союза все относились с пониманием, невозможного не требовали. Если чего не знал — обучали: на войне наука выживания почему-то дается легко, и навыки получаешь быстро.

Или ты погибаешь. С такой же скоростью.

В «пятерке» роли были распределены так: снайпер, два стрелка — один из них ещё и гранатометчик, — связист и специалист-взрывник. Но это не обязательно. Денис изначально отвечал за связь, но со временем пришлось побывать на всех позициях. Подробно не буду останавливаться, только отмечу специфику службы. Когда попали в Анголу в отряд к местным повстанцам, то их бригаду определили в подчинение одному громиле, скорее бандиту, чем офицеру. Так наши ребята вытянули счастливый билет. Чтобы вы думали? Они разъезжали в тылу по базам раздавая жалование! Новички. Никаких связей. Языка местного не знают. Украсть не смогут, но даже если и захотят, куда им деваться? Поэтому беленьких выбрали инкассаторами. Такая лафа длилась около месяца, а потом, когда нашлись новые курьеры, «пятерку» перевели на «передок». Вот там уже пришлось увидеть, как ведется современная война с танками, вертолетами, самолетами, артобстрелами — весь фарш. Группу Дениса без надобности не дергали, но когда надо было выполнить ответственную работу, которую местным не поручишь, — вот тут-то наемники и пахали. В основном, первый этап ангольской командировки прошли без приключений — из пятерых только один был ранен. Кстати, когда пришлось перебраться на сторону правительственных войск — через фронт они, естественно, не переходили — «пятерку» вывезли в ЮАР, неделю на кутеж и обратно. Так вот… Те поездки по тылам им сильно помоги: на карте они показали расположение баз бывших союзников, а теперь уже противника. Их данные оказались кстати. Оно и верно: попробуй в джунглях найти скрытый под землей комплекс бункеров. Денис потом подозревал, что работодатели их специально сначала перебросили к УНИТА…

Артём окинул взглядом слушателей. Пока никто не скучал, было видно, что история их зацепила.

— Так, что там дальше?.. Денис продлил контракт ещё на пять лет…

Артём замолчал, потер кончиками пальцев переносицу и, собравшись с мыслями, продолжил:

— Когда в Анголу вошли голубые каски, их «пятерку» перебросили в Сьерра-Леоне, на рудники. Обещали тихую размеренную жизнь обычных охранников. Это верно — первое время, если сравнивать с Анголой, служба казалась относительно спокойной. Но через несколько месяцев местные повстанцы взбунтовались, — это у них в Африке, я так понимаю, национальный вид спорта — устраивать революции. Повстанцы дали бой всем, до кого дотянулись. Наш герой тогда ещё шутил, что война бежит за ним по пятам. Он уже мог шутить на такие темы…

Рудники пришлось сдать, но потом, дождавшись подкрепления, всем миром с вертолетами, бронетранспортерами, самым современным оружием загнали беспредельщиков обратно в джунгли. Это была одна из тех современных войн, когда с одной стороны бандиты, а с другой — ЧВК. Естественно «наши», в кавычках, победили. Сделав свое дело, вернув рудники их уже новым владельцам, а вместе с ними и страну, «частники» ушли, чтобы не мешать местным продолжать резать друг друга.

Африканская эпопея Дениса длилась до 2001 года. До этого времени он побывал в странах, о существовании которых наш герой знал только по надписям на глобусе. В принципе ничего сложного, если бы не москиты, жара, отсутствие белых женщин, острая, очень-очень-очень острая пища и… правило, которое вбивается один раз и на всю жизнь. Правая рука — чистая. Левая — не чистая. Объяснять надо?

— Это что ли? — спросила девушка Убитого, сделав неприличный жест кулаком. — Левой дрочить нельзя?

— Нет. В Африке большая влажность. Там тяжело с туалетной бумагой — поэтому в походных условиях подтираются всем, чем удастся, а потом подмываются. Обязательно левой рукой. Часто обед готовится один для всех, и едят воины из общей миски или тарелки. Едят ПРАВОЙ рукой. Понятно?

— Понятно.

— Но как версия твой вариант принимается, — сказал Убитый с наигранной серьезностью.

10. Каратель

Подождав, пока все успокоятся, Артём продолжил:

— Главным африканским трофеем Дениса, настоящей его удачей, стало знакомство с будущим наставником — Аликом. Это был уникальный человек. Денис ладил с техникой, а его новый друг вообще был гением по железякам и проводам. Компьютерные охранные системы, сигнализации, видеонаблюдение, жучки, взрывчатка. Всё, что появлялось нового в этом мире, даже пилотные находящиеся в разработке образцы, он получал для изучения и готовил отчет — пригодится для конторы или нет.

Алик был старше Дениса. Когда-то служил в Афгане, в роте спецназа. Основнаяспециальность — взрывник. Бывший одессит, еврей. После армии он иммигрировал в Израиль. Но об этом никто не догадывался, знал только наш герой. Потом уже вскрылись контакты Алика с АМАНом — Управлением военной разведкой Израиля. Но я об этом сразу говорю, потому что здесь никакой тайны нет, и на всю историю данная информация не влияет. Дяде Асхаду было известно, на кого раньше работал и продолжает работать Алик, но переманил его. Наверное, ему нужен был человек со связями в израильской разведке. Хм… Так вот, в тех кругах не принято расспрашивать — меньше вопросов — меньше проблем. Обычно Алик говорил, что он из Румынии — внешность подходящая, знание языка опять же… Не еврей, а румын. Удобно.

Дружба их началась в Гвинее, где они сопровождали группу врачей. В команде были арабы и европейцы, и только они говорили по-русски. Вы должны понимать: в том мире, в который попал наш герой, не всегда действует армейский закон — у кого больше звезд, тот и командир. Вот взять Алика. Он уже был в «Сиджале», но командиров хватало и без него. Правда, когда дело доходило до… так сказать, выполнения не явной, а истинной боевой задачи, то, о её существовании знал именно Алик — единственный из команды. Это делалось, наверное, по нескольким причинам. Офицер — основная цель во время боя. Снайперы охотятся, диверсанты, конкуренты, наконец. Командир часто бывает приманкой — ситуации ведь разные бывают. Но истинный командиром был как раз Алик. Понятно?

Не дожидаясь ответа, Артём продолжил:

— Расскажу одну историю об Алике, благодаря которой он и получил контракт. Она, во-первых, покажет, в какие передряги иногда попадают наемники, ну и, во-вторых, вы поймете, кто ходил у Дениса в учителях.

— Вы не были в Танзании? — спросил Артём с интонацией попугая Кеши из мультфильма. — Бывают в жизни ситуации, намного удивительней любого художественного вымысла и круче киношных боевиков. Ну, так вот. В Танзании много проблем. Две из них и стали причиной маленького сафари Алика. Это — беженцы и браконьеры. Браконьеры и беженцы. Алик входил в состав группы, нанятой каким-то фондом по защите животных. Местные убивали слонов, а наемники, в прямом значении этого слова, отстреливали браконьеров. И тут поступает сигнал, что в соседней Руанде начался настоящий геноцид — племя хуту вырезало тутси. Что там творилось, правду об этом никто никогда не расскажет, но мне известен маленький фрагмент того вселенского безумия, охватившего местные племена. Война между этими народами была давняя и тутси, кто был поумнее, давно перебрались в соседнюю Танзанию: там находились их целые деревни и поселки. В 94-ом хуту потеряли берега и стали нападать на своих врагов даже за пределами Руанды. Алик попал в такую передрягу, из которой вышел живым просто чудом.

Расстановка такая. В приграничную деревню рано утром заезжает джип, в котором четыре человека. Проводник, он же водитель, Алик, и два местных охотника, работавших вместе с наемниками. Вообще, тогдашние приятели Алика предпочитали руки не пачкать. Наемники для отстрела своих бывших собратьев по ремеслу сами нанимали местных браконьеров. А тем хорошая прибыль — головы людей стоили почти, как слоновьи бивни. Так почему бы не заработать?

Рано утром, пока не наступила адская жара, приехали встретиться со старейшиной деревни. Водитель делает разворот не на центральной площади, а площадке, или «пятачке», — так будет вернее. Подъезжают к местной забегаловке, останавливаются. Улицы пустынные, все в деревне ещё спят. Домики, как наши вагончики, из фанеры и картона. Нищета, грязь, пыль, собаки тощие с ребрами обтянутыми шкурой — откуда ещё силы берут тявкать? Людей нет.

Группа из трех человек выгружается и идет в рыгаловку, по-иному и не скажешь. Поднимаются по ступеням на помост — домик стоит на сваях. Почти бумажные стены, крыша из тростника, в окнах нет стекол, только москитные сетки. Тройка заходит в бар, рассаживается за столом, который находится сбоку у входа. Глаза не сразу привыкают к полумраку, даже в этот послерассветный час яркого африканского солнца. За стойкой стоит баба. Толстая, потная, завернутая в пестрое одеяло. В зале, в самом темном углу парочка забулдыг — пьют коричневую жижу, которую местные называют пивом.

Почему троица? Водитель должен ехать за местным боссом или шерифом, кому как угодно, и привезти его для переговоров. Что он и делает. Наши охотники слышат звук отъезжающего джипа, который сливается сначала с шумом, а потом ревом приближающихсяоткуда-то машин. Два охотника встают из-за стола и идут в уборную. Автоматы они, естестно, берут с собой. У Алика из оружия только пистолет «Беретта-93R» в кобуре — такая здоровенная дура, скорее для устрашения, а не для точной стрельбы. Одно преимущество — скорострельность.

Алик присаживается на стул и достает из своей сумки бутылку. Минералку держит левой, правой рукой пытается открутить пластиковую крышку. Она запаяна очень сильно, ладони потные, пальцы проскальзывают. Алик начинает злиться. Он не выспался — встали затемно, досыпал в дороге, а в Танзании дороги часто наподобие бабушкиной стиральной доски. Думаю, девчата поймут, что я имею в виду. Тут не до сна. Лодыжки покусаны мошкарой. Хочется пить, умыться, песок на зубах, пыль въелась в кожу, о душе даже не заикаюсь, но, главное — он клянет того идиота, который послал его сюда, на край земли, в эту нищету, этот убогий край, где люди охотятся на прекраснейших в мире животных из-за белой тяжелой приятной на ощупь кости. Какой-то кости!

Дальше для Алика всё происходило так, словно он попал в блокбастер, показанный ему при замедленной съемке. Но вся «прелесть» в том, что он в этой картине — главный герой.

Перед кафешкой останавливается машина. Алик понимает, что это не их джип, хоть звук двигателя похож. А потом в окно врывается ветер, и приносит далекий рёв приближающихся сюда грузовиков. Эта звуковая волна смешивается с топотением босых ног возле рыгаловки.

Это из машины выходят люди.

В столь ясную и отчетливо слышную в утренней тишине механическую какофонию вплетается ни с чем несравнимое легкоузнаваемое лязганье стального карабина в антабке автомата Калашникова. Вот тут-то у Алика выключаются мозги и всё, что происходит дальше, делает не он, а какой-то другой Алик, Алик с планеты Марс.

Гулкие удары пяток о землю.

Звоночек: АК, босые ноги.

Вывод: в окно выглядывать нельзя.

Правая рука перестает елозить по крышке бутылки из-под минералки и приближается к кобуре на правом бедре. Ладонь накрывает липкий от пролитого пива стол. Локоть отставлен. Дверь открывается, и в этот сарай вваливаются, по-иному и не скажешь, три черных паренька.

Так и есть — слух не подвел: у каждого в руках по «веслу» — АК- 47, калибр 7,62. Хорошая вещь, но в тесном помещении слишком громоздкие — неудобно. Три… э-э-э-э… Хоть убейте, но в тот момент Алик успел про себя назвать входивших «поросятами». Они были грязными от пыли и потными. Невысокие, пухленькие, с выпирающими скулами, коротко стриженные. Одежда — давно не стиранные серые шорты чуть ниже колен с накладными карманами. Кстати, чем-то наполненными под завязку… Майки с черными пятнами и белыми соляными разводами на груди, спинах и подмышками.

Три «поросенка», мешая друг другу «веслами», выстраиваются у порога, лицом к стойке. Баба за стойкой что-то начинает лепетать на своем тарабарском. Алик за развитием сцены наблюдает в профиль. Глаза гостей ещё не привыкли к сумраку, но они не всматриваются, кто здесь есть. Им этого не надо — три ствола, перекрывающие центр, левый и правый фланги, способны выпотрошить здесь всё, что движется и не движется.

Звоночек: левые руки на цевье, правые на рукояти. Затвор не передергивают, предохранитель не снимают.

Вывод: патроны уже в патроннике.

Действие: Не выпрямляя ног в коленях, наклоняя корпус вперед, встает со стула.

Артём показывает, как двигался и что делал Алик.

— Правая рука отрывается от поверхности стола и берёт… Нет, не пистолет. Алик, тот который обычный, наверное, бы так и сделал, но второй, рожденный на планете Марс, хватает пепельницу — глиняная, тяжелая, наверное, чтобы никто не стащил. Бросает её в голову ближнему гостю. Кусок обожженной глины с тупым звуком впечатывается «поросенку» в висок — голова от удара дергается в сторону. Два быстрых шага — ноги в коленях немного выпрямились, — и Алик красиво, словно он танцует пасодобль, заходит за спину начинающему заваливаться пареньку. Пепельница падает на пол и разбивается. В это время Алик подхватывает гостя под локти и крепко сжимает чужой автомат, плотно обнимая теряющего сознание африканца. Перед глазами Алика на всю жизнь отпечатываются потеки блестящего, словно ртуть, пота на пыльной черной шее. В нос бьет резкая, кисло-перцовая и одновременно мускусная тошнотворная вонь — прекрасное средство от утренней дремы.

Два автомата начинают стрелять одновременно. «Фронт» — по стойке, «правый» — поливает фланг, где сидят местные забулдыги, «левый»… а вот левый поворачивается и… В упор расстреливает двух «поросят». Тела прошиваются насквозь — их лишают жизни одни и те же пули. Гром выстрелов. Пороховые газы рвут воздух. Металл прошивает мясо. Два тела с перебитыми позвоночниками беззвучно падают на дощатый пол. В ушах звон, поэтому Алик все воспринимает как картину в немом кино.

Алик машинально бьет коленями по ногам стоящего перед ним негра. Гость и так почти потерявший сознание от удара, не понимающий, что вообще происходит, падает. При этом автомат остается вверху — в белых… белых? О, да! — белых, появившихся из ниоткуда, руках. Два коротких движения. Снять ремень с шеи стоящего на коленях «поросенка» и отработанным рывком забросить автомат себе на плечо. Руки свободны. Обхват головы через подбородок к затылку. Рывок. Алик не слышит хруста ломающихся позвонков, но его кожа, мышцы, принимают на себя вибрацию. И он ЧУВСТВУЕТ её, словно удав или анаконда, давящая добычу своими кольцами.

Сознание, а вместе с ним и жизнь покидают тело третьего «поросенка», явившегося без спроса в домик к волку.

Звоночек: этих только трое. Автоматчики. Где ещё один? Водителя нет.

Вывод: опасность не миновала.

Действие: Алик снимает с плеча автомат, отставляет от себя. Нагибается. Правой рукой вытаскивает из карманов шорт мертвецов пять магазинов, и засовывает приятно холодящие кожу железяки себе за пояс. Разворачивается, толкает дверь, делает три шага и переступает через порог.

Он отчетливо видит всё, что ему необходимо увидеть.

Там, где несколько минут назад стояла их машина, припаркован древний «лендровер».

За рулем такой же «поросенок». Черный, грязный, потный. И с автоматом. Но он не один — на запятках, куда обычно сбрасывают багаж, ещё четверо. Все вооружены. У двоих через тела крест-накрест проходят патронные ленты для пулемета. Они смотрят на вышедшего из кафе… белого? Алик получил две секунды. Первая — это премия за хитрость — он автомат отставил от себя и держит на весу за цевье, показывая, что даже если бы и хотел, стрелять не сможет. Вторую он получил в виде бонуса от своих единошкурцев. Невозможно вылечить вбитый веками в местных «поросят» страх перед белым господином. Наставить ствол на плантатора, владельца рудников, надсмотрщика? И лишиться жизни? Для этого необходима воля и мотивация. Эти тела, приехавшие на джипе, были уверены, что три их стрелка убили всех, кто был в этой хибаре, но тут появляется… белый…

Не только приезжие заранее посылают патрон в патронник и не ставят оружие на предохранитель…

Алик выхватывает пистолет из кобуры и, выпрямив руку, стреляет почти в упор пять раз. Чем хороша «Беретта-93R»? В ближнем бою она «вышивает» наверняка, надежно и мощно — тела разлетаются словно кегли. Пять лбов продырявлены. Пять фонтанов мозговой жидкости забрызгивают борта и без того грязного джипа.

Теперь представьте воланчик для бадминтона или первый спутник. Так вот, площадь, на которой стоял этот джип — это головка, а три улицы, ведущие к ней — это перья или антенны.

Звоночек: на близком критически опасном расстоянии едут четыре грузовика. Они двигаются по лучам к центру. Один приближается, три останавливаются метрах в двухстах. Из-под тентов, словно жареные кофейные зерна на землю, сыплются десятки новых тел. Молча, по-деловому. Глаза белые. На черном. В руках мачете, палки, копья. Алик замечает несколько ружей и обращает внимание на водителя ближайшего к нему грузовика и сидящего в кабине на месте пассажира «поросенка». Выбегающие, рассыпающиеся по площади черные тела не обращают никакого внимания на выстрелы у кафешки — здесь и сейчас оружие есть только у них, опасность представляют хуту, а не какие-то «инензи-тараканы». Но водитель и стрелок видят, что произошло с их соплеменниками в джипе.

Действие: «Берета» в кобуру. Правая рука ложится на рукоять автомата, по пути большой палец включает одиночный режим огня. Два выстрела. Лобовое стекло продырявлено, белые паутинные лучи солнышком расходятся в стороны, скрывая происходящее в кабине. Грузовик поворачивает налево и с разгона таранит дом, разрушая этот «скворечник».

Алик ставит автоматический режим стрельбы. Тело привычно принимает положение для работы. Ноги полусогнуты, пружинят. Спина ровно. Левый локоть вниз чуть под углом, правый в сторону параллельно земле. Не давая опомниться тем, кто прячется под тентом, Алик короткими очередями — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три — прошивает ровно посередине задний борт от одного края к другому. Пока хватает патронов в магазине. Смена — пустой «рожок» летит на землю. Ещё один магазин уходит на поливание кузова встрявшего в дом грузовика.

Разворот по фронту. Смена — отлетает второй рожок.

Кофейные зерна что-то заподозрили! Застыли и смотрят в сторону грузовика. Они слышат, как оттуда доносятся крики и стоны. Но эти тела сначала думают, что это из-за аварии! Алик переводит на одиночный, и начинает отстреливать тех, у кого в руках ружья. Их немного — хватает одного рожка. Потом смена магазина и пошла очередь для ближайших тел. Алик работает, как в тире — размеренно, последовательно, холоднокровно. Старичок АК-47 осечек не дает, своей приятной внушающей уверенность тяжестью, успокаивает. Калибр — то, что надо.

Когда все магазины пусты, Алик подбегает к джипу, чтобы взять новый автомат. Заглянув через борт, он, не веря в свою удачу, замирает. На полу стоят РПК и пулемет «гестраль» M249 SAW под ленту. Это тот, который похож на наш ПУ-21. Вот уж, где радость, так радость! Первым берет старого знакомого ещё с афганских времен.

Алик сначала стрелял с помоста, поверх машины, используя её в качестве бруствера. Теперь спрыгнул на землю и поставил станок на капот. Очень удобно. Нажал на гашетку. Пулемет начал петь гимн под названием «Кто не спрятался — я не виноват».

Когда «гестраль» остался без патронов, Алик с тоской посмотрел на ленты, опоясавшие тела мертвецов, и с досадой понял — слишком долго возиться. В его сторону пока никто ни разу не выстрелил. Наверное, плотность огня не позволяла ответить никому из выживших, а таких было очень мало — Алик работал методично и четко. Тогда он вытащил из джипа АК-74, и два сорок седьмых. Опустошив магазины, вернулся в кафе — собрать оставшиеся автоматы. Только сейчас он заметил, как за несколько секунд была раскурочена кафешка. Женщина за барной стойкой, три бродяги в углу — все были мертвы. Если бы он сел в глубине зала и вовремя не среагировал, то уже составил бы им компанию. Пройдя ведущий к уборной коридор, Алик замер. Помедлив немного, крикнул, что это он идет и пусть никто не стреляет, но все предостережения лишние. Пройдя в уборную, он увидел, что один из охотников, из прибывших в эту проклятую деревню, был мертв, а второй тяжело ранен.

Решение пришло сразу. Сначала Алик взвалил на себя мертвеца. Труп переносить тяжело, если не знаешь как. Тело надо взвалить на спину, словно это мешок с мукой. Тогда одна рука свободна и можно держать оружие. Второй придерживаешь, чтобы мертвец не свалился. Корпус наклонен вперед. Вся основная тяжесть идет на поясницу и ноги — это вам любой грузчик скажет.

Донес. Огляделся — вроде опасности нет. Забросил в кузов. Затем вытащил чужаков за ноги и сбросил их на землю. На всякий случай с хуту все-таки снял патронные ленты. Пулеметы и все автоматы также свалил в опустевший багажник, рядом с телом мертвого охотника. Прежде чем пойти за раненым, подбежал к ближайшему грузовику, который врезался в дом. Крайние метры просеменил на полусогнутых, выставив автомат, вслушиваясь в любой шорох, скрип, но ничего подозрительного не замечал, только стоны, завывания и хрипение умирающих. Открыл дверь кабины со стороны пассажира. Вояка — хуту был в брюках и кителе — мертв. Водитель тоже. Пошарил по карманам, взял всё что было — бумаги, деньги, какие-то конверты, засунул себе в накладной клапан брюк. Хотел пройти до дальних грузовиков, но побоялся случайной пули.

Вернулся за раненым. Взвалил его так же, как и предыдущего охотника — когда поднимал, бедняга заорал и отключился. Донес бесчувственное тело до джипа. Вариант с задними сиденьями отмел сразу, поэтому положил как можно осторожнее на уже мертвого собрата — лучше не придумал.

Ещё раз оглядев усыпанную черными телами площадь и дымящиеся грузовики, Алик сел на место водителя, завел двигатель и рванул с места. Свернул в узкий переулочек за кафе, он кратчайшим путем понесся меж времянок, бараков, каких-то тростниковых хат-мазанок подальше от «пятачка». Гнал быстро, но осторожно, опасаясь натолкнуться на ещё какой-нибудь грузовик — мало ли, вдруг их было больше? Когда очутился на дороге, ведущей из деревни, а вокруг пусто — только деревца торчат по сторонам — вот тогда-то он и припустил домой. Через полчаса гонки охотник пришел в себя, и это было очень плохо. Если в деревне дороги были относительно ровные, укатанные, то проселочные прямо как наши: малейшее движение вызывали в теле раненого судороги боли. Алик остановился, вышел из джипа, посмотреть, что же с несчастным? Ранение тяжелое, или попало в живот, или в легкое — сразу не определишь, а может в два места сразу: охотник скрючился в форме эмбриона и часто-часто дышал, безумно вращая ничего не видящими глазами.

Звоночек: не довезу — не жилец.

Действие: «Беретта-93R». Когда нажимал на спусковой крючок, именно в этот момент впервые за утро сработали мышцы на лице Алика.

Отрешенность сменилось выражением досады.

Алексей, внимательно слушавший рассказ, спросил:

— То есть он совершенно спокойно завалил… Сколько там было… Человек 200?

Артём, чуть помедлив, ответил:

— Да. В завершение всего вышесказанного ещё парочка штришков. Когда-то разведгруппа Алика в Афгане накрыла моджахедов, перевозивших оружие. Противника уничтожили, а когда дело дошло до верблюдов — вьючных животных, которые перевозили ящики с минами, — то все навыки «беги-стреляй» куда-то испарились. Бросать нельзя — зима, снег, горный перевал. Без помощи человека животные пропадут — не найдут себе корма. Надо стрелять, чтобы не мучились. Чем закончилась та история, я не знаю, но прекрасно осведомлен о том, что Алик ТОГДА отказался убивать верблюдов.

— Вот отморозок, — покачал головой Алексей.

— Не согласен. А если бы я тебе сказал, что те, кто послал убивать тутси, вообще были хуже животных? Они сделали убийцами пятнадцати-двадцатилетних. Дети почти. Так эти детки у себя в Руанде вырезали около миллиона бывших соседей. Тогда чистки только начались, и в деревне никто не был готов к такому визиту. Они были уверены, что через границу никто не поедет, а наставник Дениса оказался в нужном месте и в нужный час. Он — спаситель, а не каратель…

11. За державу обидно

Тут Алексей встрепенулся, перебил рассказчика:

— Подожди. Но ведь какие-то последствия были у той истории? Ну, нельзя вот так, как в кино завалить кучу народа и тебе за это ничего не будет. Алик что, будет и дальше жить, как ни в чем не бывало?

Артём пожал плечами.

— Так бывает. И худшие преступления сходили с рук. Даже если ты его считаешь карателем. Хорошо, я расскажу о том, что думал сам Алик в тот момент и почему он поступил так, как поступил. Моя история — это не глупый боевик или слешер, где кровь ради крови. Денис вообще случайно узнал о резне у Кагеры, это река там такая неподалеку течет. Выпивать он, как я уже говорил, не любил, а вот Алик иногда позволял себе расслабиться. Так что нашему герою приходилось выслушивать от пьяного друга разное. Однажды зашел вопрос о национальностях. Алик о себе сказал так. Воспитывался в стране, в которой на евреев обращали внимание. Родители у него были русскими, а еврейкой была только бабушка. Родители вообще на этот счет не заморачивались. Это сейчас толерантность, а тогда были интернационализм, равенство, братство… Обыкновенный русский мальчик из семьи инженеров, читающий Джека Лондона и Марка Твена. Отучился в школе, пошел в армию, а потом в институт — афганцы без экзаменов поступали. Развал Союза. Бабушка настояла на иммиграции. Родители поехали, а вместе с ними и Алик. В Израиле за него взялись крепко. Пристроили в армейскую разведку, а потом отправили, чтобы не мозолил глаза, в агентство — к дяде Асхаду. Что-то у него с израильтянами не сложилось. Алик ведь непростой человек. Сложный. Какой Израиль? Он считал себя русским, патриотом, переживающим сильнейшую трагедию жизни — крах империи. Но в тот момент, когда он увидел выпрыгивающих из грузовиков пацанов с мачете в руках, с палками и ружьями, то у него в голове замкнуло. Не раньше. В кафешке ведь было все логично: в деревню приезжают охотники, вернее, бывшие браконьеры. Наверное, проводник сдал их, вот и решили местные разобраться. Поэтому Алик действовал в целях самообороны, как умел, как его учили. Но, выйдя на помост и осознав, что здесь планируется и для чего приехала вся эта вооруженная орава, в голове его замкнули клеммы. Он заметил не ружья и мачете, а длинные тяжелые шесты, которыми удобно проламывать головы и перебивать кости. Только он их увидел, одно слово всплыло в его голове. Погром. Это — погром. «И ты не поверишь… — говорил не трезвый Алик не пьянеющему Денису, — но во мне проснулся еврей. Моя четвертушка бабушкиной крови возопила. Это что же такое происходит, братцы? На рассвете приезжают. Толпой. В сопровождении мордоворотов. А по тем местам ребята в джипе были хорошо вооружены: они должны были задать жару, а молодежь подхватить».

Поэтому он поступил так, как поступил.

Ну, нельзя устраивать погром на глазах еврея. В момент, когда Алик рассматривал приближающиеся грузовики и убийц с мачете, перед его внутренним взором предстала старая Одесса, и как парни, с такими же палками, рассыпаются по улочкам-переулочкам в поисках жидов. Но у евреев в Одессе не было РПК и «герсталей», не было автоматов.

«И почему на свете есть такая несправедливость?», — спросил себя Алик. Почему у него сегодня есть, а у его предков почти вчера ничего такого не было? Ему ничего не оставалось делать, как вернуть в этот мир немного гармонии, сравняв наличие и отсутствие. Вчера и сегодня. Через век. Он, как легендарный герой еврейского народа, сражался один против сотен бессердечных тварей, которые только недавно научились правильно задницу подтирать. И он победил. Правда, о его подвиге так никто и не узнал. Конечно, кроме конторы, куда он привез тела охотников, оружие и взятые у убитых в грузовике документы. Было ли ему что-то за ту стрельбу? — нет. Ни порицания, ни награды. Он попал в сложную ситуацию — счет шел на секунды. Напарники погибли, а Алик выжил. И это главное в тех краях. Начали бы отморозки стрелять через стены кафешки — он был бы мертв. Повернулся ближний боевик в левую сторону чуть раньше — был бы Алик мертв. Любая осечка, ведь африканцы не любят чистить оружие. Неправильно принятое решение — всё, мгновенная смерть. Выстрели кто-либо из выживших, когда он носил охотников в джип, не было бы вообще всей этой истории, так как без наставника Денис не стал бы тем, кем стал.

Алик был уверен, что с той стороны, откуда они приехали, ещё были хуту, и они могли окружить деревню. Но ему удалось проскочить. Что там дальше происходило, он узнавал только по слухам. Местные проснулись и увидели, как Алик «намусорил». Поднялась вся деревня, начали тутси — тех, кому удалось спрятаться — отлавливать. Пришлым не повезло. Уж лучше бы сами вышли на площадь и сказали, мол, Алик, братка, стреляй в темечко, будь добр, а то заждались меня черти, просют поторопиться. Лучше так, быстро и сердито. Без лишних мучений. И это было бы справедливо…

Ты считаешь расстрел хуту преступлением, а я нет. Алик вытащил счастливый билет: имея сто шансов против одного, он сумел выпутаться. Ты просто сам мысленно прокрути всю эту ситуацию, поставь себя на его место. Временной лаг для принятия решений — доли секунды. Алик получил неоценимый опыт, поэтому его не прикопали там свои, опасаясь лишних проблем с хуту, а вызвали из Африки, спрятав от всего мира. И потом отправили в карантин на полгода. И, как я уже говорил, предложили отличный контракт в самом агентстве — Алик вошел в один из технических отделов. Это ещё раз доказывает, что аналитики там работали хорошие — другие бы использовали «беги-стреляй», но Алик умел хорошо не только одно и второе, но и третье. Его слабостью были миниатюрные механизмы, видеокамеры, взрывчатка. Часто пробовал оборудование «в поле». На одном из заданий они и познакомились с Денисом. Алик с удивлением узнал, что наш герой бывший советский, ведь для «Сиджала» в конце 90-х это было редкостью — многие заработав первые серьезные деньги, отсеивались, бросали ремесло… Да и погибало достаточно.

Когда Денис с Аликом подружился, то даже не подозревал о высоком статусе приятеля. Наш герой, как и все в их отряде, тогда были кандидатами на подписание настоящего контракта. Это значит, Денис уже не пахал в аренде на чужих «мясников», а работал под крылом охранного агентства «Сиджал». Уровень здесь, конечно был повыше. Телохранители звезд, вооруженная охрана «врачей без границ». Что ещё? Сопровождение танкеров и торговых судов, тренинг полицейских и армейских подразделений, наладка и обслуживание охранных систем, консультации по безопасности. По сравнению с подобными ЧВК особенность дяди Асхада состояла в том, что он не связывался с заведомо гнилыми проектами. Не свергал правительства, не занимался промышленным шпионажем, контракты у конкурентов не отбивал. У него больше было аналитиков, компьютерщиков и инженеров, чем солдат. Такой себе вполне респектабельный современный бизнес с упором на хай-тек.

У Дениса светлая голова, знания инженера, пусть небольшой, но опыт работы на радарах — такой Алику и нужен был помощник. Присматривался за Денисом, а потом рекомендовал в свой отдел.

Тут встрепенулась девчонка Убитого.

— Ладно, тут всё ясно. Ты лучше скажи, кто приехал к Денису? Кто она такая?

Артём застыл, — этот вопрос явно его застал врасплох.

— Ну… если длинно рассказывать, то надо издалека… но у меня нет желания здесь сидеть всю ночь. Поэтому, максимально ускоряя ход истории… Я уже рассказал о прошлом Дениса, начале его карьеры. Теперь переносимся в наше время.

Прежде чем мы подойдем к моменту, когда на кухне лицом к лицу сели Денис, Файза и пленный, нам предстоит найти ответ на вопрос: «Кто же послал людей на убой?».

Вернемся в момент знакомства Дениса с его новой… А вот тут-то спрятался основной, я бы сказал, генеральный вопрос. Прибыла к живущему за городом одиночке молодая девушка. Со всеми вещами. Подарок. Но какой у неё статус? Я уже говорил, что наш герой постоянно чего-то ждал, опасался и одновременно предвкушал некое событие. И вот оно наступило. Письмо от дяди Асхада — это то, о чем постоянно, на протяжении многих месяцев думал Денис. Когда лечился, когда ехал домой. На следующий день, после приезда Файзы, он сидел у себя на веранде с чашкой горячего зеленого чая, слушая, как орут воробьи. Он смотрел на облака, колыхающиеся от ветра темно-зеленые кроны деревьев и в этот момент чувствовал опустошенность. Я не могу подробно рассказывать о его мыслях — это было бы нечестно по отношению к вам. Зачем вас лишать удовольствия открытия? Я не буду описывать эмоции, а расскажу о действии. Ведь именно поступки героев являются истинным продолжением их помыслов. Так вот, если сравнивать жизнь до получения письма и после, то я, как рассказчик, официально заявляю: Денис стал спать дольше, вставал позже. Реже и не так продолжительно делал зарядку. Больше времени играл, меньше читал. Перестал интересоваться делами своей фирмы — уже не он звонил отцу, а наоборот. И прочее, и прочее.

На вопрос, какой статус имела девушка? — я отвечу так. С первого же дня Денис дал понять, что не рад видеть её у себя дома. Он понимает, в чем причина такого… подарка. Услуга, которую Денис сделал Асхаду, не имеет цены — он пострадал и надолго лишился некоторых радостей. Не может бегать, как раньше, левая рука не так слушается. Из бойца, специалиста, он превратился, пусть не в калеку, но в нуждающегося в лечении и долгой реабилитации мужчину. Дядя Асхад хотел как лучше, прислал помощницу и это ему почти ничего не стоило. Мы бы с вами подумали, что это обычная служанка. У нас с вами такое воспитание, такой образ мыслей и кругозор европейского обывателя. Но на востоке уже давно живут по иным законам. Наверное, они по ним жили веками, просто европейцы об этом не догадывались или стыдливо не обращали внимания. Так вот…

Артём обратился к девушке:

— Милое создание, дядя Асхад прислал своему отличившемуся специалисту настоящую рабыню. Рабыню, как в старых фильмах про Анжелику. И Денис принял её. Слишком долго он жил на Востоке и в Африке, чтобы сейчас почувствовать какую-то неловкость от того, что стал владельцем живого человека. Вернее никто прямым текстом не сказал, что вот тебе рабыня, делай что хочешь. Но подразумевалось именно так. Логика проста: воину-ветерану необходима служанка, а скорее всего, наложница. Рынок сейчас наводнен товаром по самую ватерлинию. Рабы, рабыни, дети рабов и не рабов. На любой вкус, любого возраста, пола, цвета кожи, по любой цене. И Денис не видел в данной ситуации ничего странного. Вернее, уже не Денис, а Мартин. Я вот думаю, тот прошлый наш герой, который только начинал своё африканское сафари, согласился ли оставить у себя «почтового голубя» или отпустил её домой?

На самом деле история отношений Мартина и Файзы имеет несколько слоев. Чем больше они друг друга узнавали, тем яснее становилась их, я бы сказал, роковая связь. Но в самом начале был полный игнор. В доме два этажа. Комнат много. Девушка поселилась в угловой, где обычно останавливался отец. Удобно — рядом гостиная и кухня, своя уборная, душ.

Мартин прочитал короткий инструктаж, что можно делать, что ни в коем случае нельзя. Можно делать всё, что не запрещено. Запрещено: иметь мобильный телефон, пользоваться интернетом, рацией, звонить кому-либо, искать контакты с людьми вне этого дома. Покинуть его она имеет право только в двух случаях: с согласия её нового хозяина и по приказу дяди Асхада. Запрещено пить, курить, употреблять любые наркотические вещества и препараты. Заходить на второй этаж разрешается только в одном случае — если ему, Мартину, угрожает смертельная опасность или он оказался в беспомощном состоянии; если он сам пригласил или позвал. Не рекомендуется обращаться к нему без крайней на то надобности. Надо — сам позовет. Приспичило — написала на стикере и прикрепила магнитом к холодильнику. Красный цвет — срочно, синий — средне, зеленый — обычная просьба. Всё общение — через записки. Там же надо размещать список продуктов, средств гигиены и вещей. Она пишет, что необходимо для хозяйства, он покупает. Отныне вся работа по дому на ней. Кухня, стирка, уборка дома (первый этаж), двор, заколоченные соседние дома — по приказу. Без крайней надобности на глаза не показываться. Он привык к одиночеству и не желает изменять своим привычкам…

Девушка спросила Артёма:

— Получается, эта, как там её зовут… она не в плену и не заложница? А то я с самого начала подумала, что Мартин — маньяк и держит её насильно.

Артём ответил не сразу.

— Ну… Здоров ли наш герой психически? Не могу сказать. То, через что он прошел, не все могут выдержать. Многие его мысли мне неведомы, но поступки говорят сами за себя. Представь, что ты только что убила столько народа. Твои действия?

— Ну, наверное, первое желание быстрее убежать, — ответила девушка.

— Тела спрятать или спалить, а потом убежать, — поправил её Убитый.

— Согласен, — кивнул Артём. — Но назвать полностью нормальным человека, который тащит в свой дом гору трупов только для того, чтобы лучше их рассмотреть, раздеть, проверить на свету, что в карманах… Это нормально? А вдруг он потом останется жить в этом доме? И как он будет ходить по гостиной, зная, что здесь когда-то лежали мертвецы? Не в гараж, где есть место и где холодно, а в дом!

— Значит, его совершенно не беспокоит вид мертвых. Я думаю, — сказал Алексей, — это похоже на патологоанатомов. Они бы поступили так же само, как этот Мартин. А ещё он не хотел тела оставлять на виду. Вдруг над домом летает дрон?

— Может быть… Так вот, я думаю, что на подобное способны только отмороженные люди, — ответил Артём. — На всю голову. Если вы меня сейчас спросите, отмороженный ли Мартин-Денис на всю голову, я соглашусь. Больная ли у него психика? У меня нет ответа на данный вопрос. Пока нет. Вот говорю, а сам пытаюсь прозреть, рассмотреть его внимательней, найти какую-нибудь аномалию, червоточину. И не могу. Все в рамках статистической погрешности. Однозначно не Чикатило, но, естественно, и не обыватель… Хотя… Наверное он уже понял, что в этом доме ему оставаться нельзя. И теперь какая разница, где прятать трупы?

— Подожди, — в разговор, наконец, вступила неспящая близняшка. — Так он её трахнул?

Все замолчали, а потом начали ржать. Когда раскаты хохота больше не грозили выдавить стекла на улицу, Артём ответил:

— А вот на этот вопрос у меня есть отдельная история.

12. Молодо зелено

— Для того, чтобы подобраться к интересующей вас теме, небольшой пролог. Он и объяснит, кто такая Файза, откуда взялась, и почему её продали в рабство. Вам же интересно? — спросил рассказчик, использовав одну из своих фирменных улыбок.

— Конечно, — ответили девушки хором.

— Вот… А Мартин совершенно не интересовался её прошлым! Если бы девушка сама не представилась, он так бы и не узнал её имени или назвал по-своему. Ходила бы в глашках или любках. Мартин давно уяснил простую истину: раб — не человек, это вещь, собственность без воли, без своего мнения. У раба нет прошлого и будущего. У него есть только настоящее. И оно сконцентрировано на хозяине. Я не знаю, были ли у Мартина когда-то рабы, но то, что он общался с рабами, принадлежавшим людям, которых наш герой называл своими друзьями — это факт. Мартин в курсе, какой статус имеют на востоке девушки, подобные его новой служанке. Об этом моя следующая глава. Она будет состоять из двух небольших частей.

Откуда взялась Файза? Она из наших краев, из достаточно состоятельной семьи. Её отец оплатил обучение в Англии, в одной из частных школ, так как сам не мог уделить дочери столько внимания, сколько она требовала. Дело в том, что Файза осиротела в пять лет — расстреляли машину с родителями. Отец отделался легкими ранениями, а маму не спасли. Девочка росла неуправляемой, ей казалось, что всем детям и взрослым вокруг неё везет, а её одну судьба за что-то наказывает. И накаркала. В тринадцать лет влюбилась и сбежала с парнем на два года старше её. Вернее, она ушла из кампуса на несколько дней, но прогул затянулся. Мальчик был из Омана. Что там случилось, я не знаю, друзья вмешались или родственники, может родители испугались, что их обвинят в похищении дочки бандита? Просто в Англии любой ученик из России обычно считается мафиози. Парня и девушку от греха подальше отправили на родину, а там все завертелось, произошло какое-то несчастье, и девочка осталась одна. В конце концов, её продали. Скиталась недолго — была куплена кем-то из клана дяди Асхада. Ей поручили убирать за стариком. Готовила ему, стирала… Короче, детство закончилось быстро. Чтобы как-то изменить неприязнь иорданских женщин в доме, начала упорнее учить местный язык, приняла ислам. Верила сначала по принуждению, а потом по привычке.

В это время отец искал дочь, подключил все возможные каналы, официальные и неофициальные. Было это два года назад, а весной, во время, когда развивается наша история, старик, за которым приглядывала девушка, умер, и Файза осталась без хозяина. Жила в доме родственников Асхада. Домашние к ней привыкли и относились уже не как к рабыне, а как к служанке. Для востока это важно.

— Блин, какая-то сказка получается, — вздохнула близняшка. — Вот так просто из Лондона попасть в рабыни?

Артём пожал плечами.

— Подобных историй в Европе и Азии тысячи. У нас не меньше. Только почитайте в газетах объявления о пропавших без вести детей… Так вот, дядя Асхад нашел применение девушке, которая умеет, вернее, которую специально обучили ухаживать за мужчиной. И это первая часть данной, интересующей тебя, милое создание, темы, — сказал Артём, обращаясь к девушке Убитого.

— А вторая уже из нашего времени. Когда прошло две недели с момента появления Файзы в доме Дениса, приехал отец нашего героя. По обыкновению на выходные. Мясо, вино, футбол по телевизору — у них отношения были простые. Оба молчуны, не тяготились одиночеством. В присутствии друг друга отдыхали душой, но при этом могли безболезненно терпеть долгие разлуки. Такое редко, но бывает. Не виделись полтора года, а при встрече ведут себя так, словно вчера вместе ходили в баню. «Привет, как дела? Куда поедем в воскресенье?», — никакой бури эмоций. Вот только если у отца была легкая душа, но твердый характер, не человек, а видимая издалека, обдуваемая всеми ветрами башня, то Денис-Мартин — вещь в себе. Скрытный, лишнего слова не скажет, но если вдруг прорвется плотина и его понесет, — такое нечасто, но бывало, — то остается только гадать — это настоящий Денис, или одна из его личин? Он умел быть обходительным, веселым, юморным, но на показ или… Если ему что-то надо было от окружающих его людей.

Продолжу. Отец приехал, а тут такая служанка нарисовалась, на его вкус — глаз не отвести. Он принялся за шашлыки, а Файза, по случаю приезда дорогого гостя, сделала настоящий капси по-иордански. Это такое блюдо, похожее на плов с курицей, помидорами и перцем. Хорошо покушали, выпили. Отец от капси оторваться не мог — его Файза сварила по легкому, как для гостя — без жгучего красного перца. Денис ведь все привык перчить до пожара во рту… Это у него после Африки: там холодильников нет, пища пропадает мгновенно, но когда её перчишь, храниться дольше. Первые три дня Денис там вообще есть не мог — сплошной перец, как такое выдержать? А потом привык, все рецепторы во рту пожег и ниче… Когда пришло время ложиться спать, отец, прекрасно понимающий, для чего его сыну передали девушку, спросил, а можно ли Файзе постелить ему в спальне? Мартин ответил, конечно же можно…

Артём обратил внимание, как все мужчины в комнате ухмыльнулись, а девчата, слушающие его историю, невольно скривили губы и их выражение лиц в этот момент были так похожи, словно к близняшкам присоединилась ещё одна сестричка! Артёму стоило немалого труда, чтобы не рассмеяться.

— Утром отца было не узнать. Он пришел на завтрак какой-то задумчивый. На вопрос, что случилось, ответил сыну: «Это какое-то чудо у тебя под крышей живет».

— Так он, получается, изменил матери Дениса? — спросила близняшка.

Артём задумался.

— Это как посмотреть… Когда Денис попросил отца помочь со строительством бизнеса, он полагал, что родители вместе переедут к нему, но мама не захотела бросать дом, хозяйство — осталась в Ростове. Отец переехал и, со временем, прижился на новом месте. Когда людям за шестьдесят, и недавно отпраздновали сорок лет семейной жизни, на многие вещи смотришь проще. Родители спокойно жили порознь, а тут такое… Отец признался Денису, что по мужской части стал слаб — его подружки уже давно старушки — смотреть не на что. А молодые от него шарахаются. Средний возраст не подходит — таким серьезные отношения надо, а с его работой не до романов на стороне, не до приключений. Но этой ночью он вспомнил молодость и… Короче, у него не было слов. Так вот, отец сказал, что никогда в жизни ему не было так хорошо. И добавил, ты же сам знаешь, как тебе повезло. Но Денис молчал. Тогда папа спрашивает напрямую: «А ты вообще-то с ней спал?». Мартин — в таких ситуациях я специально упоминаю его новое имя, потому что Денис обязательно сделал бы так, как отец, но вот Мартин… Он ответил… Дословно: «Я с овцами не сплю». Услышав это, отец замер, обдумывая его слова. Конечно, он понял, что сын имел в виду не животное, а… статус Файзы.

На Востоке принято спать с наложницами, но не с рабынями. Я, думаю, вы понимаете разницу. Во-о-от. А теперь подробнее о вопросе, спала ли Файза со своим хозяином. Это тоже показывает, кто здесь чего стоит. Этот фрагмент воспоминаний рваный, с пробелами, поэтому расскажу то, что знаю. Может, чуток привру.

Я уже говорил, что Денис приятельствовал с одним из местных милиционеров. Познакомились они вот при каких обстоятельствах. Во времена, когда теплицы ещё только строились, пропали в городке два бандита. Участковому нашептали, что последними, на кого наехали пропавшие, это был отец нашего героя. А что? Приезжий, чужак, при деньгах. Сначала один прокатился на стройку поговорить, а потом и второй. Так вот: второй хотел выяснить, что произошло с его другом. И сам сгинул. Участковый долго мурыжил отца Дениса, пока, опять же, добрые люди не сказали, что старик здесь ни при чем. Там сынок какой-то мутный. В городе наездами, из машины не выходит, как выглядит, никто не знает. Загадка.

Участковый дождался прилета подозреваемого и назначил встречу. Познакомился с Денисом, поговорили. У нашего героя было алиби, но в момент беседы участковый уже точно знал, что тех двоих местных заказал Денис. Сам руки не пачкал — всю работу выполнил кто-то из области. Правда, доказательств у него не было, а сорочий хвост к делу не пришьешь.

Ещё в городе говорили, что если кто посмотрит в сторону теплиц косым взглядом, будет им хуже, чем предыдущим, поэтому реально народ решил держаться от теплиц на расстоянии. Ведь как вышло? Ни посланий в пеший эротический тур или угроз, ни сравнений у кого крыша круче. Вообще приезжие обошлись без слов. Только «деловые» порог переступили — сразу в расход. Бермудский треугольник, короче. А Денис, когда прощался с милиционером, сказал, что если кто в городке будет на него смотреть косо или донимать сверх меры, мол, только скажи. Милиционер покачал головой — в таких услугах, мол, не нуждаемся, но слова запомнил.

— Ты хотел сказать, полицейский, — поправил рассказчика Убитый.

— Ну, да… Так вот, однажды, а Денис в тот момент был в городе, помощь понадобилась. Сцепились как-то в центре городка две приезжие семьи — ассирийцы с татарами. При автоматах, пистолетах — чуть до бойни дело не дошло. Могли бы местные менты поступить по закону, маски-шоу устроить, но кто этих восточных знает, откуда приехали и кто они на самом деле? Наш участковый проявил инициативу: особо ни на что не надеясь, позвонил Денису. Через сорок минут в ресторан, где происходило столпотворение, зашел наш герой. Его пропустили и к ассирийцам, и к татарам. Через десять минут бригады разъехались из города по своим делам. Думаю, не последнюю роль в решении конфликта сыграл авторитет Консула. Не знаю, как вам, а мне этот сюжетец говорит о таких вещах. Наш герой — довольно рисковый: не побоялся в одиночку против двух свор пойти. Это раз. Местный Консул высоко стоит в наших не самых законопослушных краях. Это два. При всём этом Мартин Консулу не по зубам — это уже три.

Вот такой расклад.

Итогом той истории стали теплые отношения Мартина и участкового. А через два месяца, в сентябре, к нашему герою приехали гости — местные татары. Привезли от своих друзей в подарок живого барашка. Денис — крещенный, но курбан-байрам отмечал с детства. Спросите, причем здесь Файза? По обычаю, в этот праздник третью часть мяса, принесенного в жертву животного надо отдать бедным. Денис так и сделал. Из оставшейся части сам приготовил шурпу, шашлыки. Отца не было — поехал домой в Ростов — поэтому за столом сидели вдвоем. Мартин под хорошую закуску выпил водочки, ещё выпил. Потянуло на разговоры. Обсуждали какие-то ничего не значащие мелочи, книги, музыку, Аю Марар, Дану Интернейшнл. Файза вспоминала, как с серьезными проблемами доставала запрещенные в Иордании её кассеты. Можно сказать, душевно посидели. Праздник все-таки. Вечером Мартин натопил баню, которая стояла во дворе второго заколоченного дома. После парилки и ледяного душа приказал Файзе сделать ему массаж. По его окончании перевернулся на спину, отбросил полотенце и сказал: «Работай».

Артём замолчал и посмотрел на всех, кто слушал его историю. В этот раз никто не ухмылялся.

— Я так понял, он отпраздновал с девкой, напоил её, попарился и трахнул? — спросил «моряк».

— Нет, Файза не пила, — ответил Артём. — Я же говорил — она приняла ислам.

— А это… так можно? — отозвалась девушка Убитого.

— Что?

— Ну, праздник ведь. Как это, бедных одаривать, чтобы потом их… того?

Артём усмехнулся.

— Это хороший вопрос. По понятным причинам я не могу подробно рассказывать о времени совместной жизни Мартина и Файзы. Рутина она и есть рутина. Встали, поели, он на работу, вернулся вечером, поели и каждый по своим норам. За неделю если двумя-тремя фразами перебрасывались и то хорошо. Я так скажу, если в первые дни Мартин считал, что ему повезло, подарок даже превысил ожидание, то со временем, когда новизна улеглась, и он спокойнее оценил всё, что с ним произошло: предысторию, саму историю — его ранение, и, наконец, время о котором я рассказываю, то наш герой пришел к невеселым выводам.

Он недополучил!

Что такое алмаз? Дорого, очень красиво, другой бы на его месте был бы счастлив. Продал и выручил бы не менее ста тысяч долларов. Но Мартин не из таких. Я скоро подойду к важной части — истории подписания контракта нашим героем с конторой, — и вы тогда поймете, откуда такая реакция.

— Но вы, прекрасное создание, — Артём улыбнулся и театрально поклонился девушке Убитого, — спросили меня не об этом. Да, это оскорбление. Файза — служанка или рабыня, это уже на усмотрение хозяина, как он к ней относится и за кого принимает. Её отдали в руки мужчине, которому она должна подчиняться. Её учили правильно обращаться со стариками. Мартин — намного моложе её бывшего хозяина, но он восстанавливается после ранения и в глазах девушки вызывает подобие жалости. Я вот кручусь вокруг героя — он то сделал, то подумал, а эмоции Файзы как бы за скобками. Это правильно и,одновременно, нарушает стройность повествования. Но в данном случае, все выглядит для Файзы нормальным. Впервые со дня её приезда в новый дом она касалась хозяина, она видела его страшные рассекающие тело шрамы с черточками и точечками от швов. И как Файза старалась доставить удовольствие отцу хозяина, так же девушка приложила все усилия, чтобы её массаж был самым лучшим из всех пережитых Мартином ранее в жизни. Она вольно или невольно… Но мне кажется, специально возбудила хозяина. Там много усилий прилагать не надо. После ранее выпитого, после контрастного душа и умелых пальчиков молоденькой теплой красивой девушки сложно не возбудиться. Нарочитая грубость: «Работай!», — это защитная маска. Мне, как стороннему наблюдателю, кажется, что он хотел её унизить, сорвать на девушке свое недовольство всей этой ситуацией с дядей Асхадом. Но, включая женскую логику, я скажу, а вы меня поправьте… Вдруг я ошибаюсь? Вот приезжает служанка, наложница… Я не могу сказать — на инструктаже не присутствовал и многое в этой истории мне неведомо до сих пор. Молодая, очень даже симпатичная. А тут какой-то отмороженный, замкнутый, погруженный в свои думы сухарь, не обращающий на неё никакого внимания. Если вначале она опасалась Мартина, то потом с каждым днем в ней росло недоумение и… сомнение, а все ли она делает правильно, достаточно ли проявляет усердия? Шли недели, реакции — ноль. Открылась отцу, чтобы удивить хозяина, показать, на что способна… Без изменений. Только заметила, что на работе хозяин стал задерживаться чаще. Я скажу по секрету, у Консула в области было несколько борделей куда Мартин, которому ничто не чуждо (он же не ханжа), изредка захаживал. Раньше, и когда поселился в лесу. С возрастом тяга к женщинам чуть ослабла, тем более, после долгого воздержания Мартину секс был уже не в радость.

— Ну-ну-ну, а тут подробнее, — засмеялся Алексей.

— Это когда после долгого перерыва оргазм почти не ощущается. Наоборот, даже больно, — пояснил Артём.

Убитый добавил:

— Лех, это правда. Иногда хотелка отпадает напрочь. Потом себя даже заставляешь передернуть затвор, но нет никакого удовольствия — аж сводит. Потом, в следующий раз, конечно, легче.

13. Шестое чувство

Убитый положил руку на плечо своей девчонке и, поглаживая, сказал ласково:

— Любви мало не бывает — чем чаще, тем лучше.

— И я о том же, — продолжил Артём, стараясь не улыбаться. Он-то серьезные вещи пытается рассказать, а выходит какая-то пошлятина.

— Она его соблазнила. То, что был праздник — это не преступление, даже наоборот. Когда супруги вместе отмечают курбан-байрам, им же не запрещается вечером любить друг друга? Вот тут парадокс. Он все воспринял как вызов, как утверждение своих прав, а она, повинуясь женскому влечению, инстинкту сделать приятно кормильцу, её реальному хозяину, обозначила свою власть. Файза слабость мужчины, а грубость в её глазах выглядела именно так, восприняла как должное. Тем более, секса-то в нашем понимании не было. Пальцы, губы, язык, а потом, выражаясь медицинским языком, массаж простаты. Он не кончил — взорвался. Но сказать, что Мартин был чем-то удивлен или подобного ранее не переживал? Конечно, нет. За все годы работы в «Сиджале» в разных странах у него было несколько женщин постоянных и много случайных. Повидал всякого. Шалил, пробовал экзотику — персиянок, африканок, индусок, кубинок. Поразить было сложно. К тому же он не относился к людям, которые помешаны на сексе. Всегда был себе на уме и не позволял женщинам управлять собой. Ещё немаловажный штрих — Мартин за все свои сорок с лишним так и не познал настоящей любви, до страдания, до безумия.

В молодости было приключение…

Эта история связана как раз с его взрослением и ссорой со старым другом. Помните, я рассказывал про Игоря, который из зажиточной семьи? Денис летом во время каникул после первого курса полюбил девушку, а его друг — тогда ещё друг — хотел показать, что она его недостойна: он слышал, что она уже с кем-то раньше гуляла. Сейчас говорить об этом смешно, но тогда времена были почти советские. Вопрос «девочка — не девочка» был важен.

Игорь обманул её, вывез на дачу, не получилось — подруга Дениса начала скандалить, требовать отвезти её домой… Гордость взыграла, взял её почти силой — девчонка поняла, что лучше уступить, а то Игорь вдруг стал просто невменяемым, и она испугалась, подумала, что её там, на даче вообще убьют. Отдалась… А потом всё запуталось. Отец девушки всё узнал и пошел к родителям Игоря, предупредил, что если тот не женится на его дочери, он всю родню насильника… ну, вы поняли.

— Прямо как в анекдоте, — сказал Алексей.

— Это не анекдот, это — жизнь. Девочка была с Черкесска. Так Денис потерял друга и девушку, которую любил. Бросил институт и поступил в военное училище. Потом, спустя годы, когда он вспоминал о своей молодости, гадал, как бы все повернулось, если бы не та дача и глупость его друга? Скорее всего, это была влюбленность. Да и о чем серьезном можно было говорить, когда тебе и двадцати нет? Семейная жизнь? У студента? Он же всегда думал в первую очередь о себе, а потом уже о ком-то другом. Часто его размышления заканчивались простым выводом: всё, что ни происходит — к лучшему. Остался бы на экономическом, стал бы каким-то грибом занюханным, вкалывал бы от понедельника до пятницы и синячил на выходные. Хороша жизнь? А так все сложилось как надо. Годы проверки прошли, Денис обтерся, оброс связями, знакомыми. Ещё в институте выучил английский. Французский потом дался тяжелее, потому, как с самого начала общался с африканцами, а там свое произношение. В Европе, где приходилось говорить на французском, собеседники сразу понимали, что он из Африки. С английским была та же петрушка. Пришлось освоить пиджин — исковерканный местный вариант английского. Но с ним легче, он-то знал, как произносятся слова правильно.

Что ещё? Денис за время работы в группе Алика освоил несколько специальностей. Компьютерные охранные системы, сигнализации, видео-наблюдение, саперное дело — от малых зарядов до грязных бомб. Там одно перетекало в другое, он мог и установить, и обезвредить. Денис учился в охотку, а потом стал замечать, что все занятия происходят не по обязательной общей программе. Скорее всего, его готовили к какому-то заданию. Учеба постоянно была связана с практикой. Приходилось в одном месте ставить фугасы, а в другом, под эгидой ООН, разминировать противопехотные мины. Работенка не для нервных.

Денис от саперного дела особого восторга не испытывал, но приказ есть приказ. Он сам чувствовал, что по складу характера этому делу подходит: целеустремленный, усидчивый, хорошая выносливость. Не отличался крепкой мускулатурой, ростом или силой — тонкокостный, легкий — в Африке сильно похудел и потом старался держать вес. Денис был вынослив, легко переносил долгие физические нагрузки, жару и, самое страшное для белого человека, — повышенную влажность. Там, где «кабаны с бицепсами» загибались уже на второй день от обезвоживания и духотищи, Денис обходился одной флягой воды в сутки, и нес на себе полный боекомплект не легче, чем у остальных. Черноволосый, загорелый до синевы, белозубый — его легко можно было принять за араба или африканца.

Во-о-о-от…

Что ж, настало время момента «икс» — задания, после которого Денис подписал долгосрочный контракт с «Сиджалом».

Тут Олег закрыл ноут.

— А самое интересное, дорогие друзья, мы услышим после рекламной паузы. Перекур!

Все, кто слушал историю, даже две девчонки, набросили куртки, и пошли по коридору к выходу из подвальчика.

Оказавшись на улице, втянув свежий морозный воздух, Убитый поднял голову и прошептал:

— Хорошо-то как. Живешь себе… Но за городом ещё лучше. В небе, наверное, звездей понатыкано… А тут не видно.

Артём посмотрел на бледный пятак, сияющий за грязным, словно половая тряпка облаком… Он не курил, но прочистить голову не мешало. Звезд не было видно — помимо облачной пелены мешало синюшное сияние, рвущееся вверх от многоэтажных домов и дорожных фонарей.

— Говорят, в горах они особенно яркие, — вздохнул Алексей, затягиваясь только что зажженной сигаретой. Обернулся к Артёму: — А ты, — молоток, такого навертел, что тот детектив.

Рассказчик пожал плечами.

— Это не я. Жизнь и не такие коленца выкидывает. А история не похожа на детектив. Ведь основной принцип этого жанра какой? Имеется преступление, подозреваемые. Читатель должен познакомиться с каждым, чтобы попытаться вычислить, кто же его совершил? Он становится на позицию следователя, и повторяет его работу, анализирует. Если решение читателя и авторский вариант совпадают, то читатель получает удовольствие от своей прозорливости и думает, что и сам бы мог распутать это дело. Жанр хороший — повышает самооценку. Но у меня не детектив. Ведь если бы я хотел вас запутать, то начал не со сцены сбора трупов, а ранее, с ранения Мартина. Это и есть ключ ко всей истории — её главная загадка, интрига.

— Понятно. Только одно не стыкуется, — сказал Алексей. — Алик автомат держал неправильно. Во время боя локти надо не отставлять, а прижимать к корпусу, тем самым сокращая площадь силуэта.

— Ну, всего не увидишь, — вздохнул Артём.

— Так что там произошло? — спросила девушка Убитого. Она не курила, но, как и все, вышла на свежий воздух просто подышать.

— Мне пока нельзя эту тему поднимать. Слишком рано. И не я навертел, а всё это было на самом деле…

Голос Артёма звучал убедительно, со стороны было заметно, что он серьезен и верит в то, о чем говорит. Вот только рассказчик не мог видеть, как стоящие за его спиной Олег и близняшка — сестра спящей Леры — переглянулись и хитро улыбнулись друг другу, мол, вот заливает.

— Но как ты узнал, что это всё — правда? — Алексей, похоже, разделял общее сомнение.

Артём помолчал, собираясь с мыслями, и после долгой паузы ответил:

— У вас иногда включается шестое чувство? Я недавно шел по рынку. В руках были перчатки — когда-то давно купил за приличные деньги. Они уже старые, и окупились много раз, но мне они очень дороги. И вот брожу я такой, покупаю всякие мелочи, апельсины, картошку, приправы. Зашел в отдел, где продавались конфеты. Купил двести грамм грильяжа, там же одну и съел. Через минут десять чувствую — что-то не так. Доходит — у меня в руке ни две, а одна перчатка! Потерял где-то. И вот я ещё не включал свои мозги, не стал проворачивать внутренним взором весь пройденный за эти минуты путь, а ответ уже висит передо мной! Я точно знаю, что она лежит возле конфетного отдела. Я, не доверяя интуиции, прохожу медленно весь обратный путь, даже со всеми отклонениями, и вот дохожу до выбранного мной места и, что вы думаете? Она родимая! Не на земле, а на дощечке, на которую покупатели обычно ставят сумки! Я, когда отходил, её уронил. Люди заметили и вернули на место. Вот где интуиция работает. У вас такое бывало?

— Бывало, — ответил Убитый. — Но обычно все наоборот. Что-то внутри прошепчет, а я тут же забываю. Потом случается что-то нехорошее, а внутренний голос и шипит, так отчетливо, как у тебя с перчаткой: «Ну, я же тебе, олуху, говорил, что делать, дебил!».

Артём начал смеяться, но его никто не поддержал. Резко замолчал, стер с губ улыбку.

— Понимаю. Но ещё раз повторю — моя история о Мартине и Файзе — чистая правда. Только я не могу обозреть всё-всё. Она приходила ко мне постепенно. Сначала его возвращение, потом приезд девушки. Я узнал, что она прислана как рабыня. Они долго жили вместе, прежде чем Мартин узнал, в чем был основной урок дяди Асхада и какова ценность его дара. Ведь это восток. Там люди привыкли делать подарки с множеством смыслов, символов, скрытых посланий.

— И что обозначал подарок рабыни? — спросила близняшка.

Артём дернулся что-то ответить, но себя прервал:

— Нет, забегать вперед не буду. Пусть всё идет своим чередом.

14. Кто такие МЕНД?

Когда все вернулись в комнату, Артём продолжил:

— На обкатку и обучение Дениса ушло несколько лет, и когда он получил первое задание, стало ясно, к чему его готовили и почему так долго. Вы что-нибудь слышали о МЕНД?

Все переглянулись, и Олег покачал головой:

— Ты об этом раньше не рассказывал. Сказал, что ему пришлось вернуться в Африку и там в лагере….

— Я сам, — перебил Артём Олега. — Просто раньше этого не знал. Только недавно открылось, благодаря чему он поднялся так высоко в «Сиджале», и откуда у Мартина появились камни. МЕНД — это движение освобождения дельты Нигера. Такая террористическая организация, пасущаяся в том регионе. Это в Нигерии. Если не в курсе, то в дельте расположены крупные нефтяные месторождения. Всё — порты, нефтепроводы, вышки, флот танкеров обслуживающий западные и нигерийские компании — всё пытаются контролировать местные террористы. Помимо этого они занимаются обычным разбоем, как в Нигерии, так и в соседних странах. Идеология — взять и поделить. То есть забрать всю собственность у запада и поделить между своими. При желании боссы МЕНД могли бы парализовать весь нефтяной бизнес, и подобные трюки они уже проворачивали. После некоторых эксов, они останавливали почти половину всей добычи нефти в дельте, тем самым вынудив западных денежных котов платить отступные. А то ведь нефтепроводы длинные, на каждом километре охранника не поставишь, взорвать их — раз плюнуть. Вот и отстегивают стабильно. Если попадаются несговорчивые, то в лучших традициях сомалийских пиратов, крадут людей и требуют выкуп. Вот в такое место и послали нашего героя.

Там получилась настоящая спецоперация. На одном танкере вдруг заболел главмех и потребовалась замена. Вместо него прислали Дениса. Не прошло и трех дней, как на судно напали пираты, выкрали капитана и… да-да, нашего стармеха. Перед тем, как он попал в старшие механики, пришлось три месяца учить устройство корабля, виды и способы ремонта, терминологию. В общем, сносно, но мог сойти за новичка, недавно получившего повышение на такую важную на корабле должность.

Денис попал в лагерь МЕНД в качестве заложника. По легенде он русскоязычный с украинским паспортом, а из этой страны моряков, как собак нерезаных, больше только из Филиппин. Хе, капитан, кстати, был филиппинцем. Держали заложников на побережье, в мангровых джунглях. Это не совсем, как в фильмах про Индию показывают, там нет на земле густого ковра растительности, лиан, папоротников и прочей зелени. Эти леса затапливаются во время прилива, поэтому, в принципе, жить на возвышенностях можно, но сложно. Такое место — лучшее укрытие. С моря не видно, с материка — если не знать, где лагерь расположен — хрен найдешь.

Дениса с капитаном держали на побережье, на возвышенности, куда вода не добиралась. Пираты… нет, скорее, анархисты…

Убитый вдруг перебил Артёма.

— Ты анархистов черным не мажь. Сначала узнай, что это такое, а потом уже говори. Анархисты людей красть не будут.

— Ну, хорошо, бандиты или боевики… Бандиты сварганили по-быстрому лагерь, хижины с тростниковыми крышами на ножках, чтобы змеи не заползли, насекомые, там, крабы. Сначала три таких домика было, потом, пока шли переговоры о выкупе, их стало прибавляться. Через месяц вокруг небольшого лагеря разросся настоящий городок с несколькими центрами, в которых селились кланы со своими вожаками, охраной, боевиками. Дороги провели. Главный командир жил возле хижины заложников. Бандиты ждали выкупа, нервничали. Сумма выходила приличная — под три миллиона — и все, кто там жил, имели виды на эти деньги. Помимо этого бандиты и дальше промышляли по всему побережью, и добычу привозили в их лагерь, ставший теперь уже центральным. Прикол — однажды привезли целую машину бабла — несколько больших мешков бумажных денег. Под вечер. А всех полевых командиров на месте не оказалось — многие ещё не вернулись. Налички много, делить пока нельзя — друг другу не доверяют. Что делать? Так они сложили пачки двумя большими стопками, накрыли циновками, и положили на них наших заложников спать. Каждый ведь стоит почти полтора миллиона долларов! — а их беречь надо. Из-за такого решения никто на деньги и не позарился. Утром приехал босс, а с ним ещё несколько главных боевиков. Вот тогда по светлому и разделили «постельки» честь по чести…

— А Мартину помогло, что он раньше бывал в Африке? — спросил Алексей.

— Ну да. Не надо было привыкать к перченой пище — кормили заложников так, как и всех солдат — ели из одного казана и повара перца не жалели. Ещё что?.. Когда надо, Денис умел быть общительным. Там ведь что делать? — скукотища. Занимал себя, чем только мог. Выкопал глубокий, насколько можно погреб — хранить консервы. Делал гимнастику, бегал на месте, сплел себе подобие скакалки — прыгал как боксер во время тренировок. Учился у местных их диалекту пиджина — скоро все понимал… Ну, большую часть.

Потом… Оружия много, а местные не любят за ним ухаживать. Приедут, горой свалят, а оно все в песке, какой-то мочмале. Денис одному автомат разобрал, почистил, второму. Они, конечно, нашли бы свободных солдат, но неграм было по-приколу, что им белый помогает. А Денису хоть какое-то занятие. К тому же все сходится — он ведь по легенде механик. Перезнакомился со всеми, кто мог бы ему быть полезен. Если вначале наш герой безвылазно сидел в каморке, то скоро стал свободно бродить по лагерю. В конце, вообще сдружился с главным боссом и тот, видя любовь Дениса к оружию, предложил ему после освобождения вернуться в их банду уже свободным солдатом, оружейником. Сказал, что здесь за пару лет он сможет легко заработать около миллиона долларов!

— Ни фига себе, расценочки! — присвистнул Убитый. — Может самому в пираты податься?

— Ага, ищи дураков. Там бабки в руки идут, но есть проблема — а как их хранить? Хорошо, накопил, удержал, а потом как вывезти? В банк ведь не положишь, не переведешь. Так что это была просто замануха. Рубль за вход — тысяча за выход. Чтобы как-то перебиться, надо иметь хорошие отношения с одним из боссов, чтобы они организовали очистку денег, это значит — доверять свой заработок другим. А там публика такая… Кинуть лоха считается за подвиг, так что свои деньги никому доверять нельзя.

В общем, с горем пополам Денис в лагере перебивался. Он даже мог обзавестись мобильным телефоном, правда в его положении это была вещь бесполезная — кому там звонить? Постепенно насобирал банок тушенки, так что не голодал, ещё и филиппинца прикармливал — этот капитан с первых дней выпал в прострацию, лежал днями на циновке и дрых — ничего его не интересовало.

Когда заканчивался второй месяц плена, боссы сказали, что Дениса скоро освободят — хозяин судна, с которого их сняли, собрал всю сумму, мол, радуйся. Новость о том, что выкуп готов — это был ключевой момент. Значит, операция запущена и скоро должен был появиться гонец. Через несколько дней к боссу приехал гость — какой-то местный бандит. Он привез караван с оружием. Машины были расставлены равномерно по всему лагерю, товар достался каждому клану. Пока солдаты выбирали автоматы и пулеметы, главари обмывали сделку.

Вечером к Денису подошел незнакомый негр. Сначала наехал, мол, откуда в банде белые? Но, узнав, что он заложник и в плену находится уже два месяца, сменил злость на милость. Чтобы загладить вину, сделал подарок. Заложники ничего не знали, что происходит в мире, поэтому негр подарил Денису небольшой радиоприемник. Разговор был при свидетелях, и солдаты ничего странного не заметили. Наутро гости уехали, оставив машины в лагере.

Дальше случилось вот что. Задача Дениса состояла в следующем. Он должен был проконтролировать, на месте ли машины, накрывают ли они весь лагерь или нет?

— Не понял, что значит, накрывают? — спросил Олег.

— Джипы были заминированы. Именно Денис должен был принимать решение, удастся ли уничтожить лагерь этой взрывчаткой или необходимы ещё заряды. Только гости уехали, пришли новости о выкупе. Босс ходил довольный, улыбался во все свои белоснежные зубы — подвалило, так подвалило. Только потратился, и вдруг бабло подоспело, которого два месяца ждали. Получается, при новом оружии и в деньгах не потерял.

Дениса с капитаном-филиппинцем должны были освободить на следующий день. По плану, как только они бы оказались вне опасности, наш герой при помощи радиоприемника послал бы сигнал, указывающий, что джипы стоят там, где надо. Когда план разрабатывался, его авторы были уверены, что после отъезда заложников, лагерь некоторое время ещё просуществует, боевики сразу не разъедутся. Вот только у Дениса были другие планы. Он не стал дожидаться следующих суток, а подготовился к большому бабаху. Помните холодильник? Он был вырыт в самой высокой точке, с краю лагеря — там грунтовые воды не подступали. Дождавшись темного времени, когда шла смена караулов, Денис пошел к погребу якобы взять что-нибудь пожрать, залез в яму, и через приемник подал сигнал! Что сказать? Исполнители, получив условленную команду, выполнили приказ! — Денису на месте ведь виднее.

Бабахнуло знатно — лагерь за минуту превратился в огненный ад. Мало того, что взрывчатки было заложено с походом, так ещё и запчасти самих машин разлетелись осколками. В принципе, людей погибло не так много, но поставленная цель была выполнена. Новые машины, оставленные торговцами оружием как подарки, стояли возле хибар, в которых жили предводители кланов. Их-то и уничтожили в первую очередь. А потом началась зачистка. В мангровых джунглях уже поджидали отряды бойцов «Сиджала». Бой длился минут пятнадцать, не больше. Выкурили всех, кто ещё шевелился. В общем, в этом лагере никого живого не оставили. Естественно, Денис сумел выбраться. Филиппинец отделался контузией.

Артём встрепенулся, даже чуть подпрыгнул на стуле.

— Так, пока не забыл. После этой операции у нашего героя появилась тайна. Когда его по сигналу из радио нашла группа наемников, первое, что он сделал — подобрал автомат и несколько магазинов. Логично, вдруг ему надо расквитаться с кем-то из бывших охранников? Надев взятую с чужого плеча камуфляжную куртку и кепку, чтобы свои не подстрелили, — наш герой пошел к хижине главаря. У наемников есть правило — всё, что нашел во время операции — это твоя добыча. Если считаешь нужным, какую-то часть отдаешь в общий котел, остальное оставляешь себе. Так вот, Денис добрался до главного дома, от которого уже почти ничего не осталось, порылся в обуглившихся ещё тлеющих ветках и нашел небольшой переносной сейф. Наш герой не был старшим офицером операции, хоть и входил в группу разработчиков, но из прибывших на зачистку наёмников никто не мог оспорить его трофей. Человек провел в плену два месяца и всё, что он считал нужным с собой забрать, он забрал. Денис шел к точке эвакуации, зажав в левой руке железный посеченный осколками ящик, а в правой готовый к стрельбе автомат Калашникова.

— А что было в сейфе? — спросила девушка Убитого.

Артём потер пальцами переносицу, помолчал.

— Хорошо, скажу. Можно было бы потянуть интригу, но если разобраться, это не так уж и важно. Я уже говорил, что в джунглях сложновато с деньгами. Местная валюта дешевая — много не утащишь, носить в сумках неудобно. Доллары хороши, но опять же, бумага. Учитывая, какие там суммы перетекают из рук в руки… Лучший вариант для расчета — оружие, продукты, золото, платина, серебро и, конечно же, драгоценные камни. Не те, что продаются за сумасшедшие бабки на аукционах, — их у себя не держат, свои прибить могут, — а мелкие полудрагоценные и драгоценные самоцветы, удобные при расчетах между своими. Для боссов иметь горку каких-нибудь цаворитов или сапфиров без огранки — насущная необходимость. Удобно — горсть какого-нибудь турмалина ли граната помещается в небольшом мешочке. Можно на себе носить, а стоит, как хороший караван оружия. Наш герой несколько раз видел, как босс расплачивался с главами кланов яркими разноцветными камешками. Хранил свои богатства в том самом железном переносном сейфе. Когда Денис открыл ящик, он немного расстроился, ведь накануне у босса камней было много, но он ими расплатился за оружие… Наверное, там были алмазы, так по крайней мере мечталось Денису… Но всё равно ему повезло. Внутри лежали пять небольших слитков банковского золота, и несколько бархатных мешочков с камнями. Не миллион, но что-то около этого. Если, конечно, продать ювелирам. Вот только Денис не собирался расставаться со своим трофеем.

Знаете, как красиво сияют камни, когда их разложишь на шелковом белоснежном платке и включишь яркие-яркие лампы? Пусть они без огранки, вернее, есть грани, но это природная естественная обработка. Денис обожал такие минуты. Когда он пересматривал «Властелина колец», то всегда с большим пониманием относился к Горлуму. Он-то знал, что такое привязанность к своей «прелести». Правда, подобных вещиц у Мартина было больше двух сотен — со временем коллекционирование африканских, индийских и восточных камней для нашего героя превратилось в страсть.

Артём спросил девчонку Убитого:

— Тебе какие камни больше всего нравятся?

— Не знаю. Я к драгоценностям равнодушна, — ответила та. — От кольца с брюликом не отказалась бы, но всё равно… Даже если бы и было, стремно носить в нашей дыре.

Артём обдумал её слова и добавил:

— Наверное, ты права. У нас нет традиций. Вот в Англии — владычицы морей — состоятельные люди понимают красоту самоцветов. Жемчуга, рубины, изумруды, все, что добывалось в колониях — оседало в метрополии. Если для нас сердолик — обычный особо не примечательный камень, то в Британии, например, его и в перстне не зазорно носить. А Мартин влюбился в добытые им камни. Кстати, когда уезжал в командировки, прятал их в банковской ячейке…

15. Скелеты из прошлого

Артём ускорил темп рассказа:

— Наш герой стоял перед выбором. Он хотел осесть в спокойном крае, но какую страну считать своим домом? Подумывал купить квартиру в Испании или Англии, но в «фирме» намекнули, что для дела будет лучше, если он осядет на Родине — в России.

После отдыха, вернувшись на базу, где его ждал Алик, Денис, наконец-то, был представлен высшему командованию «Сиджала». Это было довольно необычное собеседование. Дядя Асхад пригласил Дениса к себе домой. На три дня. Познакомил с женой, детьми. В пятницу, в выходной, приехали заместители. Мужчины жарили мясо, смотрели футбол, смеялись. Вечером, когда жара спала, женщины и дети удалились в дом, а офицеры сидели на террасе и расспрашивали Дениса о подробностях плена. Слушали внимательно, не перебивая. Денис чувствовал, что его не просто вводят в организацию, а показывают, что отныне он член семьи. Он ощущал уважение, с каким к нему обращались старшие офицеры — основатели «Сиджала». Денис наблюдал за их добродушными лицами, веселыми искорками в глазах, но, несмотря на добрые улыбки, его не покидало чувство, что он находится в окружении матёрых волчар, которые умеют не только смеяться над грубыми солдатскими шутками.

На третий день вечером состоялся важный для нашего героя разговор. Дядя Асхад рассказал, что его прадед был в близком родстве с прапрадедом Дениса и поблагодарил Аллаха за то, что судьба таким необычным способом свела их, потомков славных воинов. Работой Дениса он остался доволен и готов предоставить контракт на хороших условиях. Новоявленному воину «Сиджала» присвоили позывной «Мартин» и предложили на выбор три «А»: Азия, Африка, Австралия с бонусом в виде всей Океании. От первых двух «А» Денис отказался — наелся за предыдущие годы, а третий вариант показался любопытным.

Не прошло и трёх месяцев, как Мартин понял, как ему повезло. Тихий регион, никакой стрельбы, тяжелых разгрузок, джихад-машин и адреналина. Австралия — мечта школьника, воспитанного на воскресных программах «Вокруг света» от Сенкевича — пляжи, пустыни с верблюдами, высоченное небо и снова жара-жара-жара. Одна радость — командировки. На многочисленных островах Океании располагались маленькие государства, которые выживали благодаря налоговым льготам, предоставляемым компаниям, регистрировавшимся в местных банках. С мира по нитке — голому рубаха. Где оффшорные схемы, там банки, сейфы, сигнализации, системы видеонаблюдения, частные островные армии — всё то, чем занималась «фирма». Все влиятельные семьи Ближнего Востока имели счета в оффшорах. Кое-что с их пирога перепало и этому краю света. Местные банки боролись за право хранить арабские активы, поэтому губернаторы часто обращались в «Сиджал» за помощью. Эта «крыша» была ничем не хуже какой-нибудь американской или израильской ЧВК, а наличие знакомого имени в рекламном проспекте часто помогало во время подписания контрактов с шейхами или главами семейств из Залива.

Мартин сам не принимал участия в организации охраны или тренировке персонала. Он входил в группу контроля, как это было организовано на местах. Не главный, но и не из последних. Короче, не жизнь, а мечта идиота. Единственный и, отмечу, постоянный риск — попасть в авиакатастрофу. Перелетов много, регион с нестабильной погодой, самолеты маленькие — дунь и улетит. И такое не часто, но бывало. Видели когда-нибудь, как взлетает самолет, просто стоящий на земле? А Мартин видел.

Алексей и Убитый переглянулись.

— Это как?

— Когда остров попадает в ураганную зону, скорость ветра становится такой, что самолет может вертикально взлететь, конечно, если его не прикрепить к взлетной полосе.

Убитый усмехнулся.

— Про яхты слышал, но «сесна» с якорем — это что-то!

Артём тоже посмеялся.

— Однажды пришлось срочно садиться на одном из островов, — боялись, что не смогут обогнуть надвигающийся ураган. Так местные техники уже все попрятались в специальных бункерах, где можно пересидеть торнадо и цунами. Прилетели в тот момент, когда буря разгоралась. Пилоты бросили самолет, тоже попрятались. Когда ураган стих, вылезли наружу, а вокруг, словно прошли испытания ядерной бомбы. Самолета не было — улетел! Торчал в лагуне хвостом вверх, в паре километров от взлетной полосы.

Это, наверное, был единственный случай, когда Мартин мог погибнуть во время работы в Океании. В остальном его обязанности не отличались от офисных или банковских проверяющих. Перелет, новая гостиница, ужин по случаю приезда, с утра знакомство с коллективом, экскурсия, бумаги, ланч, бумаги, интервью с руководителями отделов, отвечающих за охрану банков. Ну, как банков…. Одноэтажные здания, похоже, построены из листов фанеры, черепичная крыша, внутри три стола, два стула, факс, кондиционер, компьютер — вот и весь фарш! Серьезней с охраной было в поместьях губернаторов, вот там, в основном, и служили ребята Мартина. Уже и техника на уровне, и броня. Но по большому счету… Кому это захолустье надо? Что там красть? А украдешь, куда спрячешь, как убежишь? Надо или самолет или яхту быстроходную. Но если они у тебя есть, тогда нафига красть? Вечером обязательно корпоративчик для проверяющих с недорогими, но милыми подарками. Девочки — по желанию. Легкие наркотики и алкоголь были не приняты, ведь основная часть инспекторов — это старые вояки — иорданцы, получившие этот южный удел вместо пенсии. А на Востоке у мусульман свои правила.

Короче, не работа, а мечта миллионера, заботившегося о своем здоровье. К тому же, за этот санаторий причитались отличные бабки. Зарплата пошла такая, что мама не горюй! Наш герой даже столкнулся с проблемой: он не знал, куда девать то, что заработал. Дядя Асхад посоветовал открыть на родине бизнес — закажешь проект под ключ, и вуаля! — ты имеешь свой свечной заводик. Про свечи я шучу… — Артём кивнул девчатам. — Ремарка для тех, кто не знает что это такое. Конечно же, Мартин вложил деньги не в свечки. Выбор был большой, но за строительными компаниями необходим глаз, да глаз. Что-то сложное выпускать, слишком хлопотно, а вот если открыть, например, фабрику по выпечке пончиков, то их народ будет покупать и завтра, и послезавтра. Мартин подумал и остановился на тепличном комплексе. Взял у новых родственников на отличных условиях кредит, нашел место, где удобнее открыть подобное хозяйство, подключил отца, и каша заварилась, благо, наш герой стал чаще бывать на Родине — сколько бы он ни летал, все перелеты оплачивала фирма — «Сиджалу» предоставляли какие-то хитрые скидки. Если будете летать через Австралию или Филиппины, то не удивляйтесь полупустым салонам. Большинство мест забронировано корпорациями.

Артём замолчал, перевел дух. Убитый обратился к Алексею с серьезным видом:

— На следующей неделе у нас в Маниле никаких дел нет?

«Моряк» на секунду задумался и ответил:

— Кажется, не было.

Убитый повернулся к рассказчику.

— Нет, лететь не придется. Может в другой раз?

Артём хотел что-то добавить, поддержать шутку, но никто больше не смеялся. Время позднее, усталость берет своё… Он понял, что надо закругляться.

— Ну, что, наш рассказ о прошлом Дениса-Мартина подошел к концу. После Австралии была ещё работа в Сомали, где контора перевоспитывала бывших пиратов, но это не так важно — не хочу загружать лишними подробностями. Пора приступать к настоящему времени, основному действию, интриге. Я уже говорил, что моя история — это не детектив. Я не дам вам шанса попытаться самому раскрыть загадку, кто же был организатором нападения. У меня иная задача. Я вам показываю картину чужих приключений, очень интересной, захватывающей, можно сказать, уникальной судьбы. Ведь сама жизнь пишет роман лучше любого автора. Как бывает на самом деле? Разгадка часто приходит не из-за мозгового штурма сыщиков, а по наводке информаторов. Или преступника ловят из-за его же ошибки — не следопыт добыл, а собака след унюхала. Поэтому, не ломая основную последовательность событий, позволю небольшой экскурс в недалекое прошлое — за месяц до расстрела гостей.

Так вот, за месяц до расстрела гостей Мартину на скайп пришло письмо от Консула с просьбой о встрече. Наш герой на следующий день поехал в офис узнать, что за срочность, а там его огорошили. Консул показал Мартину объявление двухгодичной давности, опубликованное на закрытом сайте.

На страничке выставлена фотография девушки, очень и очень похожей на Файзу. Некий неизвестный гражданин разыскивал дочку, пропавшую в Великобритании. Награда — 100 000 фунтов стерлингов за информацию о месте её нахождения. Консул пробил всю цепочку и выяснил, что на фото дочь одного из тульских банкиров средней руки. Фотография, адрес, место работы прилагаются. Нашел ли он девчонку или нет — неизвестно, но объявление, провисев несколько месяцев, полтора года назад было снято.

Артём встал со стула, и расставил в стороны руки, словно конферансье в кафешантане.

— А теперь — ба-бам! Фамилия, инициалы банкира были Мартину знакомы. Это был ни кто иной, как бывший друг, отбивший в студенческие годы любимую Дениса!

Артём обвел всех взглядом, рассматривая, удивлены ли слушатели, или их этот поворот не тронул? По лицам парней судить было сложно, но девушки встрепенулись.

— Если бы я был писателем, — продолжил Артём, — и сам хозяйничал с сюжетом, то ни за что не использовал бы индийские страсти. В крайнем случае, вывернул на манер древнегреческих трагедий. Мол, девушка была беременна, когда рассталась с Денисом, и мы наблюдаем, вернее, подразумеваем классический комплекс Электры. Этот ход оправдан в случае вынужденного нагнетания драматизма в отношениях хозяина и раба. И так непростых, а здесь вообще ситуация вышла бы за грань. Отец получил в рабство, как выяснилось, свою же дочь. Был бы я писателем, я бы этот сюжет использовал с удовольствием. Богатство смыслов, символизм семейных отношений. Ведь брак, семья — разве это не рабство? Конечно, если мы имеем случай с нелюбимыми парами, где отец — тиран и садист. Короче, есть, где разгуляться. Но это вымысел, а в жизни произошло так, как произошло — Денис в рабыни получил дочку девушки, которую любил в студенческие годы!

— Блин, вот это прикол! — рассмеялась близняшка. — Если это правда, он должен её отпустить к отцу. Память о прошлом и всё такое.

Артём усмехнулся. Он был очень доволен таким вопросом, только что ручки не потирал.

— А вот и нет! Что значит, должен был? Я спешу галопом по Европам, особо не раскрывая психологии всей ситуации, не зацикливаюсь на умозаключениях героев. Представляю марионеток из театра теней — вот они есть в наличии, вот они идут, двигают ножками, что-то иногда говорят. Рождение, учеба, судьбоносный поворот, новая работа, трудовые кровавые будни, счастливый карьерный рост, почти хеппи-энд, приведший к тому финалу, о котором будет рассказано позже. У меня нет красного, синего, только белое, черное или два любых цвета, которые вы себе представили. Я просто пересказываю голый сюжет. Без подтекстов. Вы уж сами домысливайте то, о чем я умалчиваю. Так вот, давайте на минуту зададимся вопросом. Как бы вы вели себя, если бы получили в собственность раба?

Убитый пожал плечами.

— Это вопрос на миллион. Вот был бы у меня миллион, я бы себе прикупил парочку… десятков душ.

В комнате после этих слов никто даже не улыбнулся.

— Что, вы бы себе тоже прикупили? — спросил Артём, оглядев всех слушателей.

Вдруг одеяло поднялось, из-за него показалась голова заспанной Леры — близняшки.

— И я бы прикупила, — сказала девчонка, поднимаясь на ноги.

В этот раз смеялись все.

Лера обула туфли и, не обращая внимания на хихикающих друзей, зевая, вышла из комнаты. Артём продолжил:

— На рабство мы смотрим с высоты своего воспитания. Эта тема для нас дика. Но давайте вспомним недавние новости с Кавказа, где местные наших держали в ямах. На западе часто сообщают о том, как очередной маньяк выкрал ребенка и годами прятал у себя в подвале. В штатах закон об отмене рабства был принят только в середине прошлого века.

— Когда? — спросил Алексей.

— Один из последних штатов поправку к конституции утвердил только в середине семидесятых прошлого века.

— То есть, не тысяча восемьсот, а тысяча девятьсот семидесятом? — переспросил Убитый.

— Да. Про восток я уже говорил. Что для нас дикость, там считается нормой. Иметь рабов — такая же традиция, как и иметь много жен. Мартин, по большому счету, уже не наш человек. Он большую часть года жил и работал среди иностранцев. Если из моего рассказа неясно, то постараюсь объяснить. Вы думаете, что русский, оказавшийся на чужбине, обязательно вспоминает о березках, квасе и морозе под сорок? Глубоко ошибаетесь. Или не глубоко. Когда в тропических широтах сидишь в полдень в машине без кондишина, то поневоле завоешь, и перед глазами станут снежные искрящиеся поля, лыжня, уходящая в синеющий вдали лес, поднимающийся от трубы в небо дым, пощипывания в носу от мороза… Но в обычной жизни всё сложно. Помните как у Макаревича?

Артём прикрыл глаза и нараспев продекламировал:

«Когда откричат крикуны,

А бандиты положат друг друга,

А правительство свергнет себя

И некого станет винить,

Я оставлю остатки страны

И уеду далеко отсюда

В тропические моря

Достойно и медленно жить».

— Мартин — не Денис. Во времена островных путешествий, дармовых денег, закрытых вечеринок с девочками, он не считал себя русским. Чувствовал благодарность и привязанность к новой семье, клану, боевому братству «Сиджала», ведь страна, в которой он жил, воспитывался, получил образование, исчезла, испарилась, как иней на заре. Он не был готов принять ислам, но если бы попросили, по крайней мере этот вопрос не вызвал бы у него неприятия. Ведь Мартин знал, что Файза исповедует ислам, но эта тема ни разу в их отношениях не всплывала. Он не замечал свою рабыню, относился к ней, как к вещи. А какая разница, каким богам молится вещь, а?

Артём замолчал, услышав шум. По коридору в этот поздний час кто-то шел. Дверь открылась и в проеме показалась голова мальчишки. Прищурившись, глаза его ещё не привыкли к свету, он оглядел присутствующих. Найдя того, кто ему был нужен, сказал:

— Леш, на пару сек.

Выйдя, Алексей плотно закрыл за собой дверь, но Артём все равно расслышал, как мальчишка спросил: «Леш, подкинешь слеганца на пару напасиков?». Через минуту «моряк» вернулся и, идя на свое место, тихо бросил Убитому: «Последнее отдал».

В комнате установилась неловкая пауза. Артём вдруг почувствовал, что он здесь сидит перед всеми, словно дрессированный медведь. Напротив него люди, которые не купили, а только обещали купить театральные или, точнее будет, цирковыебилеты, а он — скоморох, фигляр, штукарь. История его — пустышка, нет ни особой интриги, ни серьезной, взрывающей пласты человеческих умов идеи. Все построено только на старом фокусе мошенников — «а что же будет дальше?». События прыгают, как белка с ветки на ветку, хорошо хоть ствол один, а то запутались бы все. Это ему хорошо, видит полностью всю ситуацию от начала и до конца, со всеми нюансами. Он пытается выстроить необходимую для понимания последовательность событий, но получается ли? Это писатели, словно архитекторы, чертят свои романы годами, а у него сюжет лепится спонтанно. И часто что-то мешает. Вот, например, эти полуночные страдальцы… или ждущие своей очереди новые истории…

16. История Файзы

В тот момент, когда Алексей вернулся на свое место, перед внутренним взором Артёма появилась фигура какой-то древней, необычно одетой старухи. Её платье было похоже на балахон, под которым она прятала свое оплывшее дряблое тело. И как это часто у него бывало и раньше, одна деталь, если за ней последовать, приводила к десяткам других, не всегда приятных.

Артём понял, что под одеждой у старухи ничего нет — там, в её краях, в её мире не принято носить нижнее белье.

Тело женщины было безобразно той степенью уродства, которая у обычного человека вызывает оторопь.

У старухи по всему телу, в основном на спине, висят отростки, похожие на груди, только без сосцов.

В молодости они были коричневыми мерзкими буграми, а теперь превратились в огромные, обтянутые дряблой кожей жировики.

Артём потянул за ниточку…

Что это у неё такое?

Почему в молодости, а не в детстве?

Откуда-то пришел ответ: она сама себе ЭТО сделала.

И чем больше бугров, тем она сильнее.

А ЭТА старуха, самая сильная в своем мире.

У неё девять бугров.

Девять!

Та-а-а-а-к…

К нему начинает приходить ИСТОРИЯ.

Это хорошо.

Надо скорее освободиться от старой и окунуться в почти бесконечное удовольствие приобретения новыхзнаний.

Мимолетная слабость сменилась уверенностью в своей правоте.

Артёма успокоила мысль: не нам решать, что есть истина и кто мы такие, чтобы мерить полезность или бессмысленность произнесенных нами слов.

Оно сказано и пусть другие решают — внимать ему или слить в песок.

Артём почувствовал, что пауза затянулась.

Скоморох, так скоморох.

Он пришел сюда замести под палас свои страхи, угомонить боль, развлечь людей и самому развлечься.

Так будь по сему!

Лера вернулась, и Артём продолжил свой спектакль.

— Мартин понял, зачем его вызвал Консул. Первая мысль, которая пришла к нему, — это предупреждение. Ему дали понять, кто служит в доме. Но опыт отношений с людьми из мира Консула, подтолкнул ко второму выводу. Выгода. Имеешь информацию — имеешь власть.

Чтобы не чувствовать себя обязанным, Мартин в этот же день поехал в банк, снял десять тысяч долларов и отдал их Консулу.

— А это зачем? — не поняла Лера.

— Десятую часть за посреднические услуги. Ну, как если бы Мартин вернул девчонку отцу и получил обещанную награду. В этом случае он должен был расплатиться с тем, кто его навел на этот сайт. А так наш герой оставил у себя рабыню и успокоил того, кто мог бы на этом заработать.

— Он решил оставить девчонку себе?

— Конечно. А почему он должен кому-то отдавать свою собственность?

— Но ведь это дочь его любимой девушки, — не унималась Лера.

Артём рассмеялся.

— Вот тут-то ты попала в точку! Давайте подробнее рассмотрим нашу ситуацию. Как оказалось, подарок дяди Асхада был непрост, а с подвохом. «Сиджал» — как я уже сказал, — это частная иорданская разведка. С этим никто спорить не будет. Как в любой организации, которая занимается сбором информации, одним из приоритетов является надзор за своими бойцами, контроль над сотрудниками, постоянные проверки. Членам «Сиджала» иногда устаивали провокации или вербовки якобы членами конкурирующих фирм. Любая информация, компрометирующая сотрудников конторы, выделялась и обрабатывалась.

Досье на Дениса было выделено красным, то есть, он являлся прямым родственником верхушки «Сиджала». Поблажек было мало, но ему не доверяли невыполнимых или слишком опасных заданий. То есть, его берегли, как внучатого племянника или брата кузена. Не родной, но и не чужой, а если себя покажет, можно будет и приблизить. Поэтому о Денисе были собраны все данные, вплоть до детского садика. И вот однажды в базе продажи рабов проскользнула фамилия, связанная с нашим героем. Запрос рассмотрели, узнали, что это именно та, кто им нужен и девочку выкупили. Тут никакой магии — предложение нашла компьютерная программа, выискивающая в сети необходимые «Сиджалу» комбинации слов. Дядя Асхад взял девочку в свою семью и присматривал, чтобы с ней нормально обращались. Через время настал момент, когда он смог использовать свои инвестиции. Мартин сделал дяде Асхаду большую услугу, и командир своему подчиненному отплатил той же монетой.

Артём прошелся по комнате, словно актер, желающий донести для зрителя истину — всё, что он сейчас скажет, важно для понимания пьесы.

— В прошлом Мартина есть тайна, недосказанность, крючок, держащий его, не дающий забыть былые обиды — обманутая первая любовь, трагическая смерть девушки. Денис испытывает ненависть к тому, кто перечеркнул его жизнь, направил на путь, по которому он пошел. Если бы не цепь тех случайностей, то Денис остался бы на Родине, служил в какой-нибудь фирме снабженцем или экономистом. Дядя Асхад этим подарком давал шанс Мартину одним махом перечеркнуть прошлое, оставить его за спиной, совершить поступок и, заново рожденным, жить дальше, не оглядываясь назад, в свою юность. Наконец-то стать мужчиной, полностью освобожденным от мук совести и сомнений.

Пока наш герой ездил в банк за деньгами, а потом возвращался домой, то с разных сторон рассматривал сложившуюся ситуацию. Первое, что он может сделать — это позвонить своему бывшему другу, а теперь врагу и сообщить о том, что его дочь находится почти дома, в соседней области. Это значит, он должен вернуть девушке свободу. Нельзя сказать, что он к ней привязался, или у него появились некие чувства. Это не женский роман. В нашей истории нет места любви. Но сделать по-честному, по правде, расставить все сломанные и разбросанные судьбой игрушки по местам — разве это не благо? Это хорошо. Поступить по-доброму и одним волевым решением врага превратить пускай не в друга, но в того, кто тебе обязан… Я уже не говорю о свободе девушки. Что может быть прекраснее обычая каждую весну отпускать на волю птиц из клеток? Но здесь не пичуга, а человек. Этот подарок в первом случае дал бы Мартину шанс освободиться от большей части грехов, которые, — чего лукавить? — изрядно накопились за его долгую службу.

Дядя Ахмад вручил ему клетку и наш герой должен был сделать выбор — открывать её или нет.

Теперь рассмотрим второй вариант.

Герой оставляет всё так, как есть: отец в неведении, девушка продолжает служить у Мартина дальше. Комиссионные заплачены, поэтому Консул не должен никому сообщать о рабыне. Но! — Артём поднял вверх указательный палец, — как забыть, что в твоей власти дочь врага? Выходит, дядя Асхад и здесь все предусмотрел, удружил. Если душа нашего героя черна, и он жаждет мести за смерть любимой женщины, то почему бы злобу не выплеснуть на дочери банкира? Полнейшая власть опьяняет. Только что рабыня была для Мартина пустым местом и вдруг всё меняется, словно кто-то включил свет в темной комнате. Нет, нехорошая метафора, наоборот. В ярком зале потухли огни, и настало время для греховных деяний. Изысканных, утонченных. Как там говорят итальянцы, месть — блюдо, которое лучше подавать холодным. Будь на месте Мартина какой-нибудь маньяк, он бы так и поступил, но… в нашем герое нет жажды насилия. Что было — то прошло. Пытать девушку? Зачем? Да, ей не повезло с отцом, но мама… покойная мама, что скажет там, на небесах? Как встретит его потом, когда придет время Мартина?

Вот наш герой подъезжает к дому.

У него из всех возможных осталось ещё два варианта. Вернуть Файзу назад в Иорданию и… как это не дико звучит — убить девчонку.

— Ничего себе, вот это ход! — присвистнул Алексей. — Это с каких пятериков девку мочить?

Артём повернулся к нему и ответил:

— Мартину показалось, что он понял истинную причину такого подарка. Дядя Асхад доброго Мартина хотел сделать ещё светлее, ну а плохому дал возможность насладиться своим коварством, всесилием. В любом случае нашему герою предстояло пережить момент выбора: куда направиться — вверх или вниз? Но если он просто вернет девчонку назад, намекнув, что понял в чем соль подарка, то сыграет по своим правилам. А убийство — это уже крайняя степень коварства. Ни вашим, ни нашим.

— И как он поступил? — спросила девчонка Убитого.

— Ну, однозначно он её не убил! — ответил за Артёма «моряк».

— Да, как вы уже поняли, Файза осталась жить у Мартина в доме. Вот только вместо гостевой комнаты он её переселил в подвал. И ещё. Впервые за все эти месяцы Мартин позвал к себе рабыню и задал личный вопрос. Он спросил, давно ли она видела своего отца. Файза ответил, что давно. Тогда он напрямую спросил: «Хотела бы ты вернуться домой? Слышал, тебя отец ищет». Девушка помедлила с ответом, а через некоторое время сказала: «Мой дом здесь. И у меня нет отца». Вот и все, что вам надо знать о том решении.

— То есть он выбрал пятый вариант? — сказал Убитый. — Оставил все как есть, но право решения переложил на девушку?

— Да. Как для меня, этот поступок показал, что Мартина нельзя красить в какой-либо радикальный цвет. Он не чист, но и не грязен более других. Просто не хотел играть по правилам «Сиджала».

— Но почему Мартин переселил её в подвал? Значит, что-то чувствовал? — спросил Алексей.

Артём пожал плечами.

— Не просто чувствовал, а понял: к нему отношение командира «Синджала» изменилось. Рабыня — это очередная и очень серьезная проверка. Ну, вы же должны понимать, что в данной истории мы имеем дело не с обычными людьми.

Почему «Сиджал» всех боевиков сначала прогоняет через ад на земле? Какое бы у вас ни было воспитание, как бы вы ни были натренированы, где бы ни служили — в спецназе или стройбате — только война способна лишить вас любых сантиментов, отделить зерна от плевел. Война без правил, без любых понятий о чести, морали, грехе. В Африке легко было опуститься. Алкоголь, доступные женщины. Сделаться наркоманом — раз плюнуть, отравы хватало. Но Мартин с самых первых командировок понимал, что это не просто вариант переброски дешевого бойца на усиление деловых партеров. За ним следили, наблюдали, как он ведет себя в разных ситуациях: в бою и мирной жизни.

В «Сиджале» своя специфика — высшее руководство исповедует ислам, а это значит, повышенное внимание к тем, кто жрет спиртное. Бухать в три горла нельзя, как бы тебе не было плохо после «боевых». Другим — можно, Денису — на отрез. Если он хотел чего-то добиться, а наш герой очень даже этого хотел, надо было думать наперед. Если его прадеду удалось найти себя в чужой стране и стать уважаемым воином, то чем он хуже? Наркотики — наикратчайший путь к увольнению, это в лучшем случае, а скорее всего — смерти. Напомню, в тех краях СПИД — чуть ли не у всех шлюх и у каждого второго наркомана.

Мартин прошел Африку успешно. Потом настала очередь медных труб: жизнь буржуа с минимальным риском, хорошей возможностью разбогатеть. «Сиджал» не только предоставлял «крышу» бизнесу, туристическим маршрутам, решал вопросы губернаторов с шейхами с залива, но фирма постепенно выходила на местные рынки. Торговля жемчугом, контроль над лицензиями по вылову рыбы, скупка пальмового масла. Кто хотел работать с арабами, поневоле выбирал посредника — наш «Сиджал». Если бы Мартин брал каждый третий доллар, который ему навязывали местные дельцы — стал бы миллионером за пару месяцев. В случаях, когда ему предлагали очень щедрые премиальные, Мартин отправлял всех князьков к старшему — наш герой все равно не мог повлиять на окончательный вердикт проверки или условий заключения контракта, так зачем местным бросать деньги на ветер? Не будет же он переубеждать своего босса, какие бы у них ни были хорошие отношения? Но когда ему часть денег отдавал начальник — не отказывался. Быть слишком честным — только вызывать лишние подозрения.

И вот, в таких непростых условиях Мартин все подводные рифы обошел, не прокололся.

Ремесло наёмника хорошо тренирует интуицию.

Когда твоя жизнь проходит под девизом «из огня да в полымя», поневоле начнешь доверять шестому чувству. В тот момент, когда ему дали информацию о прошлом Файзы, все необъяснимые страхи и сомнения Дениса-Мартина вдруг обрели четкость, выстроилась система.

Первое: камень.

Необработанный алмаз редкого цвета. Сначала наш герой не понял всего символизма данного подарка — радость от обладания столь ценной драгоценностью затмила разум. К тому же он знал, что заслужил награду, и обретенное подтвердило ожидания.

Но все изменила находка Консула. Одновременно камень и девушка? Для выражения благодарности одного алмаза хватило бы с избытком. Если его продать — получишь безбедную пенсию — и внукам хватит, если, конечно, не шиковать зря. Но девчонка! Материальная награда и духовная, связанная с человеческими отношениями, моральным выбором. Если подумать, то дядя Асхад поверх пастилы налил ещё и меда.

А плюс на плюс дает минус!

В один из вечеров, когда голова Мартина пухла от раздумий, он вдруг осознал, что дары дяди Асхада — это искушение. Алмаз — не только символ стяжательства, но и намек на то, что фирме известно о нигерийском трофее Мартина. Помните маленький сейф, который он добыл в лагере МЕНД? В той коллекции много чего было, но не хватало розового алмаза. Именно такого — без огранки. Мартин собирал натуральные самоцветы, и это было известно дяде Асхаду. Вычислить, что хранилось в сейфе, особого труда не составляло, но зачем такая демонстрация столь очевидных вещей? Повторюсь, ладно бы один камень, тут всё ясно, но когда посылается загодя найденная и спасенная девчонка, поневоле станешь параноиком. Каковы истинные помыслы дядя Асхада? На что намекает и что хочет сказать?

Артём подошел к столу, налил из чайника воды себе в стакан.

— Что-то я уже устал. Дело идет к завершению, поэтому сейчас главное — не сбиться, не зачастить, как иногда у меня бывает. Впрочем, для понимания всей картины, открывающегося перед нами финала, необходимо снова вернуться назад и рассказать, чем занимался Мартин последние годы перед всем этим ералашем.

Этап Австралии и островных приключений закончился в Сомали, где Мартин на нефтяные деньги шейхов залива тренировал местную армию и полицию.

— Причем здесь эмираты? — спросил Алексей. — Там, если правильно помню, всем миром воевали. Наши тоже корабли посылали.

— Война — дело прибыльное, но для узкого круга, а для широкого — затратное. Когда арабы подсчитали, сколько денег они теряют на обхождении танкерами опасных вод, охрану, выкупы, выплаты неустоек, то поняли — так дальше бизнес вести нельзя. За порядок необходимо платить. Шейхи взяли на себя финансирование всего банкета — местному населению нашли работу в силовых структурах, большую часть пиратов посадили в специально отстроенные тюрьмы. Мелочевка сама прекратила захваты — защита танкеров вышла на новый уровень. Простым бандитам не по зубам стало тягаться с международными компаниями.

Постепенно пиратство стало умирать. Оказалось, что выгодней потратить на простых сомалийцев рубль, чтобы себе сохранить тысячу.

Мартин около года служил в Сомали — муштровал местных. Параллельно в мире, как вы помните, начались арабские безобразия: Тунис, Египет, Иордания, Турция, потом Сирия. Этот этап жизни невозможно описать парой слов.

Чтобы разобраться во всех сплетениях, сменах настроения, моральных поисков, месяцев депрессии и дней эйфории, надо мантулить роман-кирпич под тысячу страниц, и того не хватит. Раньше наш герой особо не вникал в политику — после Африки удивить его чем-либо было невозможно. Но там задница мира, а тут, на глазах разворачивалась подготовка к чему-то страшному, бесчеловечному, тому, что выходило за рамки морали и здравого смысла, тому, что не имело права на существование. Он очутился в центре столкновений миров, где отсидеться за окопчиком не получится — слишком горячо.

Мартин был в Ливии раньше, до свержения Каддафи, где полковник для местныхсоздал рай на земле. Отправиться в Сирию в командировку считал за удачу. Конечно же, до начала войны. Тунис — отличный отдых, лучшие в Африке песчаные пляжи. Про Египет уже не говорю. И вот это все накрылось. То, чем теперь занимался Мартин в этих всех странах, нормальным человеческим языком назвать было сложно. Только недавно он, пусть странным способом, но защищал животных или охранял врачей без границ, перевозил контрабандой жемчуга, раздавал зуботычины тупым туземцам, способным в этой жизни быть только кормом для акул, и вдруг, в одночасье, вся эта романтика лихих наемников 21 века испарилась.

Килограммами тротила и гексогена, аллеями свежевырытых могил на кладбищах, ящиками расстрелянных патронов, сотнями тысяч долларов он завоевал доверие верхушки «Синджала» и, наконец, Мартин вошел в премьер-лигу.

Он вышел на следующий уровень доверия новых родственников.

И это было начало конца.

Когда пошла отмашка и детские игры в цивильную частную военную компанию, работающую в белых перчатках, закончились, наш герой оказался в самом пекле. Вот тогда он понял под что с самого начала была заточена фирма, с которой он пописал контракт. ООН, ЮНЕСКО, финансируемые шейхами из Залива благотворительные фонды — все это витрина, мишура.

Наконец, началась сама жесть.

Если для нас это была картинка в новостях, то для Мартина арабские революции — это расстрел в толпе ничего не понимающих орущих дебильчиков, перевозка оружия для боевиков, убийство журналистов, организация взрывов якобы террористов. А они исправно брали на себя ответственность — ответственность за работу группы Мартина! В таких случаях наш герой задавался вопросом, а может он и есть действующий боец какой-нибудь Аль-Каиды или ИГИЛа? Там, где бывал отряд нашего героя, оставалась кровавая вражда, взаимная ненависть, хаос…

Мартин оказался готов к подобной работе. В это сложно поверить, но преимуществом стал его советский атеизм: шииты, сунниты, копты, евреи-ортодоксы, алавиты — какая разница? Есть контракт, приказ, ответственность. Есть право на ошибку, как и право на смерть, но лучше этой привилегией не пользоваться.

Артём замолчал, нахмурился и, что-то вспомнив, добавил:

— Забыл сказать. Ни разу… ни разу компания не посылала Мартина работать в России. Наоборот, как только ему была необходима передышка, время отойти от дел, его сразу же отправляли домой. Если в самом начале Мартина такой подход удивлял, то потом он просто перестал на это обращать внимание. Официально числился сотрудником иорданской ай-ти компании, домой летал под своим настоящим паспортом, а в командировках документы-фамилии-имена все время были разными.

17. Карты на стол

Есть люди, которые боятся, ждут до последнего, пока не прижмет. Решительные, целеустремленные никогда не будут тянуть. Они знают, что лучше действовать и ошибиться, чем все потерять из-за своего страха.

Время было уже позднее, поэтому, когда Мартин набрал по скайпу своего друга, думал, что его не застанет, но Алик ответил сразу же. Скорее всего, он в ту ночь не ложился спать. У Мартина вдруг мелькнула мысль, может, вся эта операциябыла спланирована его другом? А почему нет?

После обязательного в случаях долгой разлуки трепа о жизни, здоровье, семье, возникла неловкая пауза, как будто нашего героя приглашали войти в пустую комнату. Не явно, не говоря ни слова, без жестов, но сама ситуация, расстановка сил, говорили о том, что войти все равно придется, желает ли он или нет.

Вот тогда, по молчанию, по взгляду Алика Мартин понял — его бывший командир что-то знает.

— Дружище, мне нужен совет, — сказал Мартин, прервав паузу. — Я сейчас у тебя кое-что спрошу…

И вдруг Алик прерывает нашего героя и говорит:

— Денис, не надо. Я в курсе. Весь «Синджал» в курсе. Если тебя интересует мое мнение… То думаю, у тебя обычный нервный срыв. Тебя загнали в нору, из которой не видно выхода. Такое у каждого случается. Кому-то легче дается решение, кому-то труднее. Слабаки стреляются, вешаются, садятся на наркоту. Но ты не из таких. Ты слишком умен и хитер. Знаешь, что сказал Асхад? Ты — настоящий горец. Коварный и бесстрашный. Попросить не посмел — гордый. Решил себя взорвать, чтобы уйти с почетом. Я так скажу. Если бы я захотел спрыгнуть с этой каторги, то придумал что-нибудь подобное.

Мартин смотрел на своего друга, слушал его умиротворяющие слова, которые должны были его успокоить, показать, что все нормально, ничего страшного не произошло, но… слишком долго он был в системе, и знал наперечет все методики работы с потенциальными клиентами. От него что-то хотят. Его пустили в разработку. Он им зачем-то нужен и поэтому Мартину вместо свинца, дарят ещё несколько дней жизни.

— На чем я прокололся? — спросил наш герой.

Алик ответ взгляд от экрана, задумался, — или сделал вид, что задумался, — а потом ответил:

— Всё было спланировано слишком чисто. У Асхада дома одна из самых совершенных систем распознавания взрывчатых веществ. Ловит чуть ли не на молекулярном уровне. Но она ничего не заметила во время проверки подарков. Кому по силам обойти защиту? Спецу высшего разряда. Кто мог принести в дом взрывчатку в вакуумной упаковке? Наверное, кто-то из своих. Например, мой ученик. Когда я осмотрел место взрыва и заметил стеклянные осколки, то понял, в чем состоял трюк — контейнер внутри контейнера. Бутылка. Денис, тебе просто не повезло. Я должен был быть в Штатах, но вернулся раньше запланированного. Другой бы ни за что не догадался.

Мартин усмехнулся.

— Это тебе повезло. Если бы я мог дотянуться, я бы тебя убил. Для подстраховки. Точно.

Секунду друзья смотрели друг другу в глаза и… засмеялись.

Один понял, что второй не шутит, а второй догадался, что игра предстоит серьезная, и она только начинается.

— Мне Асхаду самому звонить или ты объяснишь, что делать?

Алик ответил:

— Нет, это уже не мой уровень. Но я думаю, в любом случае тебе надо соглашаться. Есть вещи, хуже, чем смерть… Да ты и сам это знаешь. Иногда мы своими поступками запускаем цепь необратимых событий, но чаще другие все решают за нас. Более умные и могущественные. Даже если бы ты вел себя идеально, был грамотным исполнителем, все равно тебе бы написали сценарий, о котором ты ни сном, не духом. Ведь интересы «фирмы» — превыше всего. Я вот, прекрасно осведомлен о том, что будет использовано против меня в случае… моего спонтанного безумия или предательства. Хочешь знать?

Мартин покачал головой.

— Не надо. Мне и своего дерьма хватает.

— Правильно…

Они ещё долго говорили о разном, о прошлом и настоящем. Единственная запретная была тема — будущее. Ведь они прекрасно знали, что у одного из них его уже точно нет. Это была странная беседа. Алик, получается, знал, что взрыв организовал его друг, понимал, что он единственный кто способен раскрыть виновника нападения на дом дяди Асхада. И предал Мартина. Но в момент прощания, а та беседа по скайпу была последней — больше друзьям встретится не суждено — они словно вернулись во времена африканских сафари. Это говорили не предатель и дезертир, а Алик, одесский русский еврей и Денис, человек без корней, без родины и без… без совести. По крайней мере, все идет к этому.

Убитый спросил:

— Что значит, без совести?

Артём ответил:

— Мы подходим к самой верхней ноте. Я не буду расписывать беседу Мартина и дяди Асхада. Только скажу, что Алик был прав. Командир был сама любезность, о прошлом ни намека, словно всё, что произошло — прощено и забыто. Но Мартин понимал вес и цену этого милосердия. Асхад рассыпался в комплиментах, наконец, открыл тайну позывного. Оказывается, в досье напротив имени и фамилии нашего героя стоит «Астон Мартин». Надежный, мощный, выносливый, знающий себе цену. Штучный товар. Дядя Асхад сам предложил Денису уйти на покой с прекрасным пансионом, полной выплатой компенсации за неполученную страховку. Но… с одним условием. Для этого надо было всего лишь доставить груз из точки Эй в точки Би, Си, Ди. К тому же половина дела уже выполнена — груз в данный момент находится на складе тепличного комплекса.

Когда наш герой это услышал, перед ним словно развеялся мираж. Он догадался, почему ему выдали такой выгодный кредит, отчего настояли на организации своего дела, связанного с перевозками товаров в крупнейшие города России. Открылась, наконец, тайна запрета его переселения в Испанию или Италию — он им нужен был здесь, местный, не привлекающий внимания, обычный гражданин, пытающийся своим трудом, талантом организатора принести пользу экономике региона. Задача Мартина состояла в том, чтобы необходимый груз оказался в нужное время у людей дяди Асхада. И всё. Дальше его беспокоить не будут. То есть, что произойдет с этими контейнерами или мешками, нашего героя волновать не должно: это не одноразовая операция. Если все пройдет как надо, о его участии никто не узнает — он им нужен в России и дальше.

Что значит «не одноразовая операция»? Зачем его успокаивать? Ситуация, в которую попал Мартин, не имеет положительного финала. Хеппи-энд здесь не прописан. Простота задания обманчива. Скорее всего, груз будут ждать и Мартину предстоит задействовать весь свой талант и навыки, чтобы обойти всю защитную систему государства. Хотя… Все логично. Тот, кто в состоянии пронести взрывчатку в дом одного из самых охраняемых людей не планете, всего лишь должен повторить свой трюк, но в большем масштабе. А кого или что будут взрывать — это нашего героя уже не должно касаться. Просто головной боли прибавится у других бойцов «Синджала». А может и у Алика? Почему бы и нет?

Вот так впервые в жизни Денис-Мартин получил заказ в своей родной стране.

Артём встал, потянулся и с улыбкой сказал:

— Всё, огромные белые буквы — «КОНЕЦ». Единственно, что хочу добавить — в день выполнения задания Мартин выключил четыре телевизионных экрана и компьютер. Ему оставили жизнь, исправно переводили пенсию, помогали с контрактами — фирма стала поставлять овощи и фрукты в соседние страны… Сами понимаете, как это было выгодно «Синджалу». И ещё… после того дня картина Родченко на кухне Мартина больше не сдвигалась. Хозяин подождал пару недель, а потом перестал подливать молоко в блюдце.

В комнате стало тихо. Убитый и Алексей переглянулись. Девушка Убитого смотрела поочередно на всех присутствующих и, никого не дождавшись, прервала молчание:

— То есть, он стал предателем?

Артём хотел ответить, но замер и, явно изменив решение, сказал:

— У меня свой вывод, свое мнение насчет героя этой истории, но мне бы хотелось узнать ваше. Вот вы, милое создание, что почерпнули из данного опуса? «Добрым молодцам урок». Есть ли здесь здравое зерно? Или моя рассказка — обычное развлечение?

Убитый ответил за свою подружку:

— Ну, тут я соглашусь — такой фильм я бы посмотрел с удовольствием. Африка, наемники, драгоценные камни, красивые женщины. Правда, финал не ясен и не раскрыты проблемные темы — рабство, отношение дочери и отца. Почему она, например, первый раз с ним не уехала? Ведь нашел, выкупил. Или у них там что-то серьезное произошло, если ей лучше быть в рабстве, чем дома.

— А может из-за того, что веру сменила? — предложил Алексей. — На востоке умеют мозги промыть. Я слышал о таком… Кстати, половина истории упущена. Мне вот интересно, что стало с коллекцией камней. И большая ли она?

— Давай сляпаем финал в духе американских боевиков. Мартин, предположим, написал в завещании, что в случае его смерти, камни он передает Файзе.

— Хорошо, тут понятно. Но почему этот Мартин отпустил живого свидетеля? Как такое может быть? Он ведь положил девять человек. Девять!

Артём ответил:

— В фильмах часто гибнут второстепенные персонажи и кого это интересует? А если взять Мартина, то он за свою жизнь убил намного больше людей и если придется ответить, то только перед Всевышним. А свидетель… Нам мира, в котором существуют люди, подобные Мартину, не понять. Там, если тебе подписан приговор, то ничего уже сделать нельзя, но бояться какого-то исполнителя, который — никто и звать его никак? Ты все судишь по-старому, где главное — человеческая жизнь, но мир изменился. Времена сейчас такие, что сотня, что тысяча…Человек обесценился. В Афганистане деревню селем накрыло несколько лет назад, так евроньюс показал пару раз в новостях с утра до обеда, а вечером эта новость уже выпала из сетки. У нас про этот случай вообще не передавали. Подумаешь, Афганистан? Не наша же область влияния. В России и Европе сотни людей пропадают без вести. Если специально отслеживать, с ума сойти можно. Это — реально проблемища. А тут обычная смертность на производстве. Бывает. Такой хлеб у людей. Разбойничий.

Не дождавшись возражений, Артём продолжил:

— Не удержусь, скажу свое мнение об этой истории. Я бы вот на что обратил внимание. Сумел ли я донести отрыв главного героя от своей Родины. Он рос, воспитывался в Советском Союзе и не принял Россию девяностых — уехал. Выживал, как мог. Нашел новую семью, друзей — собратьев по оружию, с которыми делил окоп и кланялся одним и тем же пулям и снарядам. Потом мир стал меняться, Россия обрастала мышцами. Первая чеченская провальная, вторая победная. Сытые двухтысячные. Россияне из нищих превратились в состоятельных, путешествующих по миру, безудержно сорящих деньгами на зависть инородцам. Потом мы начали огрызаться. Присутствие российских спецслужб в районах работы «Синджала» стало заметнее, и Мартин просто испугался. Он жил в своем понятном ему мирке и не хотел, чтобы о его тайном ремесле стало известно на Родине. Зачем ему проблемы? Но ещё меньше он хотел погибнуть в бою от русской пули. А к этому всё и шло, ведь «Синджал» много лет воевал против Асада. Поэтому дядя Асхад не имел особых претензий к Мартину. Уж он-то, древний вояка, лучше всех понимал, каково это схлестнуться с нашими ребятами в бою. Но мне кажется, дядя Асхад смог переиграть Дениса, используя в первую очередь тщеславие нашего героя.

Когда Мартин считал, что он чего-то заслуживает, то обязательно это получал, какова бы ни была цена. Он рисковал собственной жизнью, чтобы ограбить главного командира в нигерийском лагере, где сидел заложником. И девушку считал своей собственностью. Рабыней. Если бы он её отпустил, когда ему намекнули, чья она дочь, то ничего бы не было. Уверен — именно Файза стала окончательной проверкой и вырванной чекой, после которой прогремел взрыв. Страсть или слабость, гордыня или желание обладать чем-то истинно ценным. Я не знаю, что стало основным на пути его падения, но что произошло, то произошло. Его раскрыли, принудили к предательству и он… думаю, выполнит то, что от него просят. Ведь я очень ясно вижу, как Мартин поздно ночью стоит один в пустой кухне и смотрит на плакат Родченко. А рамка висит ровно. И вижу прямо как сейчас, как словно это все перед глазами… эти четыре черных экрана… Он не хочет знать, что натворил, к чему стал причастен.

— Подожди, — сказала Лера. — Но ты же говорил, что это может случиться через месяц или год? А вдруг есть надежда?

— На что?

— Ну, если вся твоя история правдива, значит, мы скоро поймем, какое преступление совершил этот Мартин. Думаю, нечто заметное.

Олег засмеялся.

— Лера, это рассказ. Это вымысел! Артём — писатель. К нему приходят сюжеты, герои со своими характерами, слабостями и достоинствами. Очередность сцен, сюжетных поворотов идет повинуясь художественным законам. Артём только создает фигуры и расставляет их по местам, а дальше включается логика внутреннего мира и совести рассказчика. Надо уметь различать вымысел и правду.

Артём нервно дернул плечами и тихо возразил:

— Можешь смеяться, но я верю, что большинство моих рассказов правдивы. Я не умею предугадывать цифры для лотереек, все, что касается меня самого — сокрыто, но вот судьбы чужих людей… я вижу отчетливо. Как вот сейчас я почему-то вижу перед собой… старуху с буграми по спине… Странно.

Артём опустил голову, прикрыл глаза и прошептал:

— Такое бывает, когда одна история отпускает и настает черед следующей… А про Дениса-Мартина нет ясности. Но он существует, и он сделает то, о чем просят. У него нет выбора… Впрочем, выбор есть всегда, и он мог бы, как вариант, просто повеситься… Вот только наш герой — совсем не герой, в прямом смысле этого слова. Хорошо, Алексей, пусть коллекцию камней получит Файза, но, а кому достанется остальное наследство? Старенькому отцу? Мартину надо искать жену, рожать детей, думать о бизнесе. Хватит, навоевался. И выбор не велик — сгинуть безвестно, перечеркнув все годы сплошного адреналина, или попытаться ценой большого греха завоевать право начать новую жизнь. Не с чистого листа, но все-таки…

Убитый встал, вытащил из кармана портмоне, медленно раскрыл — Артём видел, что в нем много денег — отсчитал десять купюр по тысяче и протянул рассказчику.

— Вот, заслужил. Классная история. Лёш, — обратился Убитый к «моряку», — дай ему из наших запасов вдогонку. Для форсирования вдохновения.

— Так все разобрали, — Леша пожал плечами. — Гашик только остался.

— Пробовал когда-нибудь?

Артём не сразу догадался, о чем речь, а когда понял, хотел отказаться, но… после разговора с тем странным стариком…

— Нет, такое никогда.

«Моряк» порылся в накладном кармане брюк и достал небольшой полиэтиленовый пакетик.

— Бери, не пожалеешь.

Расстилая старые одеяла поверх матов, Артём думал: «Ярмарочный медведь отплясал, получил свой сухарик и полез под телегу отсыпаться». Стоило ему закончить историю и всё, — магия единения с публикой исчезла. Он уже не солнце маленького театра, вокруг которого вращаются планеты — зрители, а обычная никому не видная комета, ползущая в космической пустоте по странной траектории.

Артём ненавидел подобные минуты. Но досадней всего то, что его жизнь была соткана из вот таких неловких и обидных моментов. Даже те свои поступки, которые он мог назвать правильными или хорошими, часто поворачивались так, что окружающим они казались пустыми. Учился, но работал не по диплому, женился, воспитывал двух дочек, но семья растворилась, как сахар в чае — сладкая любовь к малышкам осталась, но кристаллов уже не видно. Жена и дети бросили его, уехали. Дочки маленькие и ничего не понимают. Наверное, будет у них новый папа, а ему остается только издалека сопереживать и не мешать им жить. Жить без него…

18. Преступление

Артём закрыл глаза, пытаясь заснуть. Его лежбище было возле матов, на которых спали близняшки, только ближе к двери. Свет ещё не погасили. Девочки затихли. Алексей и Убитый сидели за столом и обсуждали свои дела. Они говорили тихо, подбирая понятные только им слова, словно коробейники из позапрошлого века: «баян», «крокодил», «намастырил», «корабль»… Артём усмехнулся про себя. Если в наше время втиснуть какого-нибудь ученого из недалекого прошлого, например, из 1955 года, то расшифрует ли он современный язык? А если показать телеканал, например, «gameshow»? Там, когда велись трансляции чемпионатов, и он-то ни слова не понимал…

Артём натянул пыльное одеяло на голову и закрыл глаза — спать осталось часа три — не больше. Утром, когда пойдут первые автобусы, всех поднимут, и он поедет домой. Раньше выходные для него были, самыми что ни есть рабочими, теперь же он как все — субботы и воскресенья может проводить дома. В одиночестве. Если бы пил, наверное, было бы легче, но на водку нет денег, а бумажки, которые сейчас лежат в кармане пойдут на выплату долгов. Хорошо, если что-то останется…

А может в гости сходить к тому старику? Поспрашивать… Жаль, сумасшествием заразиться нельзя, а то бы он с радостью. Что старый говорил про себя? И про него? Она позовет? Кого он имел в виду? Уж не старуху ли с буграми по всему телу?..

…Это — радуга, облако, землетрясение, копьё под ребра, ледяной душ, наждак по сердцу, стекло по асфальту, стеклянная пыль в глазах — вот что значит явление нового мира.

Такое с Артёмом было и раньше: стоило потянуть за ниточку — образ, имя, странное слово — и за малым вдруг приходило большое, массивное, необъятное. Так к нему являются вселенные. Вспомнил про старуху, и вот… нашло, накатило, облепило все тело, дурманя разум.

Не было в новом образе и намека на старуху. Ниточкой послужил простенький вопрос. Где-то на краю подсознания вдруг во плоти предстал он, Артём, рассказывающий историю о Мартине кому-то другому, с новыми подробностями. Другие, ещё неведомые ему слушатели, спрашивают, а почему наш герой не пошел воевать дома, когда представилась такая возможность? Но Артём знал ответ — Денис-Мартин не чувствует себя обязанным своей Родине. Родина и он — это абстракции из параллельных миров, они не пересекаются. Но тут же, на противопоставлении, возник следующий образ, лишенный правдивости, сплошная выдумка: Денис — профессионал и наперекор всему по долгу сердца решил идти воевать. Что он в таком случае будет делать? Куда попадет? На чью сторону?

Когда в воображении Артёма возникли эти вопросы, служилось нечто странное. К нему пришли ответы. Но они касались не Мартина, а какого-то… незнакомца, вернее, многих незнакомцев, участников чего-то… страшного. Артёма вдруг напугала возможность заглянуть за пелену, чего ранее с ним никогда не было. Интуиция подсказывала, что новая история опасна, страшна и ни к чему хорошему не приведет. Однако Артём не стал одергивать себя, а последовал за неведомым подсказчиком и, следуя за своим болезненным любопытством, он поднялся, широко открыл глаза и окинул внутренним взором всю равнину, на которой были расставлены действующие лица НОВОГО МИРА.

…Он резко поднялся, шумно вдохнув всей грудью воздух, словно только что вынырнул с десятиметровой глубины.

На глаза навернулись слезы.

Кровь колоколом стучала в голове, пульсировала в висках, ладони вспотели, подмышками противно взмокло.

Подобного с ним ещё не случалось. Такого он не мог даже представить в своих самых извращенных фантазиях. То, что он узнал, выходило за грань греха, табу, любых божественных законов. Открывшееся ему преступление было вне правды и лжи, добра и зла. Если все это произошло на самом деле, то совершивших святотатство да проклянут все священнослужители мертвых, современных и будущих религий.

Артём долго не мог отдышаться. Сидел, тупо уставившись в одеяло, снова и снова проворачивая в голове только что увиденное.

Это как пережить кошмар наяву.

Он ведь даже не засыпал — все произошло при ясной памяти и трезвом уме.

Артём оглянулся.

Алексей и Убитый были увлечены своими разговорами, продолжая громко шептаться, совершенно не обращая на него внимания.

Девчата уже спят.

Жизнь вокруг течет, словно ничего страшного не произошло, но Артём-то знал, что если его видение правда, то нет больше в этом мире справедливости и небесного милосердия. Конечно, после ужасов Первой и, особенно, Второй Мировых войн удивить кого-либо сложно, но в этом-то и состоит тяжесть преступления! Свершившие его знали, что такое лагеря, газовые камеры, массовые расстрелы и тотальное уничтожение иноверцев, иноплеменников. Нет в природе такого греха, которого не совершили бы во второй раз, третий и так до бесконечности. Ужасы повторяются и повторяются. Самые отвратительные черты человеческого безумия постоянно воплощаются через кровь и мясо. Обида и Унижение порождают Насилие, а Насилие порождает Страх, Слезы, Гнев и Ненависть, а потом обратную последовательность — ненависть, гнев, слезы и страх, который часто завершается насилием. И так до бесконечности. Но ЭТО преступление… оно стоит вне бесконечности. При этом оно, в своем роде, уникально, математически выверено, гармонично, если может присутствовать гармония в столь чудовищном поступке… Но случайно ли оно? Может это какой-то обряд, неведомое заклинание или аркан? Фантазия Артёма богатая и ему легко было представить некую силу, вторгшуюся в наш мир, чтобы совершить небывалое святотатство, но… В этот раз знание произошедшего преступления было полным, не терпящим трактовок или гаданий. Было начало и конец. Соучастники и виновные все на виду и не скрываются. Жертвы уже похоронены. Среди мертвых много соучастников и виновных. Да, иногда так бывает…

И что теперь ему делать с новым знанием? Что?!

Артём приказал себе заснуть.

Завтра он обязательно встретиться со стариком.

У него появились вопросы, на которые может ответить только сумасшедший.

19. Встреча с неизбежным

Артём тянул два дня — субботу и воскресенье. Уговорить свою совесть оказалось легко, спросив ей: «Куда спешить?». На выходные надо отдыхать, а не ломиться в страну кошмаров. Но он вспоминал рассказ старика, как тот тянул и не шел к нему знакомиться. Неужели Артём больший трус, чем тот сумасшедший? Он-то, бедолага, пересилил себя и пришел к кинотеатру, так почему же Артём трусит? Элементарный страх? Но, когда ты узнаешь о такой трагедии, неужели в душе может остаться место для столь низкого чувства?

В понедельник Артём на работу не пошёл.

Достав конверт, он ещё раз сверил адрес. Привел себя в порядок, легко позавтракал, оделся потеплее, и поехал искать дом. В том поселке за городом он когда-то гостевал и несколько дней подрабатывал в растущем на окраине черешневом саду. Добрался за час с пересадкой, потом пешком идти полчаса по грязным улочкам, среди старых перекошенных, неуютных, словно снятых с чужого плеча, одноэтажных маленьких хат. Гнилые заборчики с ржавыми воротами, не дороги, а глубокие колеи с грязью на полколеса. Странно, но в этот утренний час над поселком не раздавались звуки, которыми обычно наполняется частный сектор. Где кудахтанье кур, бубнение радиоточек, лай собак, скрип калиток? В окнах не горит свет. Во дворах не видно людей. Никто не попался навстречу, не обогнал — все улицы в обе стороны были пусты. Только от трамвайной остановки его сопровождали две дворняги, но отстали, когда поняли, что еды у Артёма нет.

Наконец, он вышел на указанную улицу и нашел нужный дом. Грязный, с древними стенами и битой черепицей — в таких, обычно, жили старые шахтеры, которым по молодости хватало денег на постройку своего дома, а в старости они уже не имели возможности поддерживать нарядный вид. Посмотришь со стороны — разваливается хата, но войдешь внутрь — вроде ничего, чистенько, уютно.

Калитка была не заперта.

Во дворе собаки не видно. Артём с опаской огляделся — вдруг где-то спряталась? Вроде нет — тихо. Фруктовые деревья голые, без листьев, из земли торчат сухие палки — остатки былых зарослей кустарников. Вдали чернел вскопанный на зиму огород. Дом стоял по левую руку от утоптанной дорожки. Справа стоял с покосившимися стенами сарай, который когда-то служил гаражом, но сейчас в нем было почти пусто. Окна без стекол, поэтому Артёму хорошо был виден весь наваленный внутри хлам: старые велосипеды, доски, какие-то коробки с тряпьем, металлические пруты.

Воздух наполнен запахом печной золы и шлака, какой-то химии, удушливого дыма от тлеющих костров с ближайшей свалки. Артём, ни секунды не задерживаясь на улице, вбежал на крыльцо и дернул на себя дверь.

Вошел, осмотрелся.

Темный узкий коридорчик, вешалка в углу, шкаф, дощатый пол с давно облупившейся краской. Внутри натоплено. Тихо — окошко маленькое и звуки с улицы почти не попадают внутрь. Слева ещё дверь. Она приоткрыта. Свернул. Вторая комнатка, скорее всего кладовая — дальний угол был отведен под полки с банками, ящиками и бутылками. В полу люк ведущий, наверное, в погреб. Три шага и вот он уже в жилой части дома. Гостиная, она же кухня, с большим столом, стульями, печкой. Закрытые шторами дверные проемы в зал и одну из комнат. Серые занавески с вырезанными по краям узорами собраны в петли и обрамляют небольшое окно. Двери, похоже, никто не красил лет десять. Все старенькое, пожившее и повидавшее многое на этом веку. Нарядно только смотрится угол, где стоит печка — стены там отделаныбелым кафелем и бросаются в глаза своей стерильной чистотой.

В печи горит огонь, он виден сквозь щель чуть приоткрытой заслонки. Слышны равномерный гул в трубе и потрескивание дров. Из железного ящика для хранения угля торчит кочерга. В гостиной тепло, чисто и уютно. Артём, успевший замерзнуть на улице, сразу почувствовал себя лучше. Он постоял, прислушиваясь, но дом был тих.

— Есть кто?

Сначала ничего не происходило, но вдруг в глубине послушался скрип железной сетки на кровати. В гостиную, растирая ладонями заспанное лицо, вошел тот самый старик. Посмотрел на гостя, нахмурился. Розовые губы сжались в нитку. Он был одет в спортивные брюки и клетчатую рубашку. Скорее всего, так и спал в одежде.

— Пришел.

— Пришел, — ответил Артём.

— А я рань встаю, печь, то, сё… Чаю попьешь, а потом снова в сон клонит. Это самый для меня сладкий час. Одно плохо — потом просыпаться. Голова болит. Это если переспать. Вовремя поднял…

Старик подошел к умывальнику, открыл кран, сложил ладони лодочкой, набрал воды и, зажмурившись, несколько раз плеснул на лицо. Выпрямился. Капли стекали по бровям, щекам, собирались на кончике носа, пока не срывались вниз, а он так и стоял, с закрытыми глазами.

— Хорошо-то как… — прошептал старик.

Наконец он повернулся к гостю и указал на стул:

— Садись, у нас ещё время есть. Поговорим.

— Да я не спешу, — ответил Артём.

— Я тоже… — хозяин сел за стол рядом с окном.

Устроившись напротив, Артём стал внимательно рассматривать старика. Он так и не вытерся — невысохшие капли ещё висели на ресницах, стекали по небритым щекам к подбородку. Глаза со сна мутные в красных прожилках. Упрямый разрез рта, нездоровый цвет кожи лица, глубокие морщины на лбу. Трехдневная белая щетина и торчащие космы седых коротко стриженых волос прибавляли старику ещё несколько лет к его настоящим.

— Чаю будешь? Или позавтракаешь? У меня гречка есть с сосисками, — предложил старик.

— Я только поел. Может позже? Не думаю, что мы быстро управимся, — ответил Артём.

— Да, быстро не получится.

Помолчали. Наконец, хозяин повернулся, снял висящий на спинке стула рушник и вытерся.

— Представляю, как тебе сейчас тяжело, — старик бросил полотенце назад и продолжил, не поднимая глаз на гостя. — Старое отпустило? Кто позвал, старуха или сами дети?

Артём замешкался, не зная, что ответить. Когда начал говорить, то тщательно подбирал слова.

— Что-то о старухе было… У неё такие… бугры по всему телу. Но она меня не звала. Просто в голову пришло и все. А дети… это которых мучили?

— Да, — кивнул старик.

— Это… пришло. Ярко. Такого ещё никогда у меня не было. Чтобы так ясно было видно. Словно я там сам побывал.

— А может и побывал?

Артём не знал, смеяться ли ему сейчас или плакать?

— Если бы я там был, то первым бы полез в петлю.

Старик ничего не ответил. Они долго смотрели друг на друга. Наконец хозяин прервал молчание:

— Это не бугры. Это клещи. Их присаживают на нужные места, дают прижиться. Образовывается ранка, и клещ постепенно погружается под кожу. Над ним начинает расти жировик и чем больше человеку лет, тем выше шишка.

— Зачем?

— В слюне клеща есть вещества, которые помогают… Я даже слова не могу подобрать. Знахарю, наверное… Помогают знахарю подчинять себе стихии или животных. Это зависит от того, куда его приживить и какой силы клещ. Чем старше, тем лучше.

— Это фантастика?

— Это — жизнь.

— Но ведь они могут убить, — сказал Артём, усмехнувшись.

— Каждый пятый шаман или знахарь, будь они неладны, умирает в муках. Значит, высшие силы не хотят помогать этому шаману. Или его помыслы нечисты, грехов много — кто знает?

— Но у старухи, я видел, больше десятка шишек.

— Девять. Она одна из самых сильных, — сказал старик и поднял глаза на Артёма.

Странные ощущения бывают, когда ты разговариваешь с человеком, который видит все твои сны и фантазии. Он копается в твоей голове, а ты с этим ничего поделать не можешь. Скажи неделю назад, что такое возможно, не поверил бы. Но, а если хорошо подумать, то он ведь сам такой, просто… Ранее не встречал героев своих историй.

— А если я найду какого-нибудь персонажа моих видений, что случится? Я буду знать, каким он был в детстве, что думал, как рос и каковы были мотивы его поступков, так?

— Не знаю, — пожал плечами старик. — Но одно известно, мы с тобой едины не только кровно и эмоционально. Наши судьбы связаны. Одна зависит от другой.

— И я вас должен убить.

— Не только.

Артём попытался улыбнуться.

— В прошлый раз вы об этом ничего не говорили.

— Зачем же сразу пугать? Ты ведь все равно тогда не знал всей правды.

— А какова вся правда?

Хозяин снова опустил глаза.

— Как ты думаешь, во время нашей первой встречи я случайно рассказал сказку о писателе, попавшем в мир прототипов его персонажей? Я хотел, чтобы ты привык к мысли, что вся твоя прошлая жизнь подошла к концу. Пора идти дальше. Я не знаю, что ожидает меня, но на твой счет могу поручиться. Старуха ждет тебя, а я — твой входной билет.

Артём помолчал, обдумывая услышанное. Что-то подобное он и предполагал. Та история с писателем запомнилась, но он не рассматривал её серьезно — слишком нереальным казался сюжет. Выходит реальность ещё необычней, чем самая смелая фантазия?

— Значит, есть способ попасть к старухе? И что я должен делать?

Старик откинулся на спинку стула, смежил веки и начал рассказывать неторопливо, тихо, словно самому себе:

— Думаю, тебе не надо объяснять, что наш мир намного сложнее, чем мы думаем. Вот к тебе приходят истории, некоторые из которых фантастичные и не могут происходить в нашем измерении, ведь так?

— Да.

— Только вот тебе кажется, что это не вымысел. Очень уж много подробностей, которые выдумать невозможно. В твоем воображении всё реально. Хочешь этого или нет, но иногда ты признаешься себе, что тот, увиденный тобой мир, существует. Даже если он только в твоей голове. Это так?

— Да, — ответил Артём. — Это так.

20. Приговор

Старик продолжил:

— Миров много, хороших и плохих, а мы — наши души — постоянно странствуем между ними. Все многообразие создано только для одного — постоянного нашего совершенствования. Раз за разом высшие силы проверяют нас, грешных. Каждая секунда жизни — мысли, слова, поступки — являются бесконечным экзаменом. Представь, что всё, абсолютно всё — трава, небо, асфальт, окружающие тебя на протяжении всей жизни люди, ветер, море, правительства, библиотеки, армии, машины, заводы — всё это только для тебя. Любое услышанное слово, музыка, прочитанные книги, увиденные фильмы и телепрограммы, всё это — текст задачи. Дано: родился в таком-то году, в такой-то семье, в такой-то стране. Вот родственники, друзья, одноклассники, потом сослуживцы, одногруппники, коллеги по работе. Снова семья, но уже своя, дети. Фоном идет эпоха, история, география. Есть катаклизмы, голод, война или нет? Простая жизнь или с трудностями? Болен-здоров? Богат-беден? Это дано изначально. Но от тебя зависит, как ты будешь существовать в данном мире. Мысли, слова, поступки. Родители, жена, дети, работа — твое отношение ко всему этому многообразию. Это — экзамен. Ежесекундный выбор. Лень, трудолюбие, пьянство, предательство, терпение. Как ты живешь? Жизнь наполнена правилами. Ты их выполняешь или нет. К чему сильнее тебя тянет: к удовольствиям или обязанностям? По совести живешь или на усладу мамоне? Сознание — подсознание — всё это нескончаемый диалог с Богом. Об этом сказано неоднократно, написаны тонны книг, но это есть сущая правда. Он создал этот мир для тебя. Он любит тебя…

Артём закатил глаза и поднял руки к небу.

— Аллилуйя!

Старик повысил голос:

— Ирония неуместна. Он любит тебя, но при этом не устает проверять. У него есть замысел на твой счет, но он не может напрямую указать, вот ты должен делать так и так. Я тоже с полным основанием могу сказать, что мир родился только для меня, моей бессмертной души. Нет больше подобного человека — я такой единственный. Мое восприятие жизни уникально. Как и твое. Замысел у каждого разный. Одному предстоит перебороть слабости, а второму суметь воспользоваться переданными ему добродетелями. Кому суждено жить во благо, а кому наперекор. Потом, когда наступит конец, будет подведен итог жизни. Правильно ли все исполнено, хватило ли ума, чтобы расшифровать ниспосланные свыше знаки?

Рано или поздно, но для всех нас настает момент наивысшей проверки. Такой день сегодня настал для тебя. Ты готовился к нему на протяжении многих лет и сейчас пригодится весь твой опыт, принципы и табу, твое индивидуальное понятие добра и зла, твоя вера. Готов ли ты к экзамену? В любом случае финал уже наступил.

Старик замолчал и поднял глаза на Артёма. Лик его был строг, глаза безжалостны. Артём почувствовал, как по спине прошла волна холода.

— Тебе сделали поблажку, — продолжил старик, — забрали семью. Дети далеко и ты их уже никогда не увидишь. Родители давно умерли, друзей нет. После драки у тебя даже исчезла способность ощущать вкусы и запахи. Поэтому спрашиваю, что в этом мире есть такое, за что ты мог бы зацепиться, пожелать остаться? Как хочешь, так и понимай, но может я есмь Бог? А вдруг он говорит моими словами, и с моей помощью хочет донести простую мысль: для тебя настало время поступка!

Старик замолчал, и Артём после долгой паузы ответил:

— Я вас всего второй раз вижу — мы едва знакомы. Всё, что вы обо мне узнали, можно выведать от моих приятелей, и про семью, драку, рассказы… Мой критичный ум указывает на то, что все это — розыгрыш. Слова — всего лишь слова. Вы являетесь ко мне на работу и говорите, что я должен кого-то убить. Вас, не вас… Для меня неважно. Вот что я думаю о нашей ситуации. Это как спор, можно ли человека убедить сделать то, что выходит за грань любой морали? Но вы знаете, что для того чтобы убить человека необходимо обладать даже не смелостью, а мужеством и отвагой?

Хозяин грустно усмехнулся и возразил:

— Это красивые слова, за которыми ничего нет. Пустышка. Убить кого-то — плевое дело. Когда попробуешь, то в следующий раз будет легче и, наконец, настанет момент, когда ты не сможешь понять, что для тебя тяжелее: признаться во лжи или убить. В человеческом мире святого и грешного хватает на всех. Добрые поступки люди могут совершать, но редко: в своей массе они больше склонны к мерзости. Тебе нужны факты? Вот они. Ты меня убьешь — другого варианта просто нет. Но я все это рассказываю не для того, чтобы потом ты убедился в моей правоте — мне этого не надо. А вот чего я добиваюсь на самом деле — об этом я сейчас и скажу…

Старик сплел узловатые тонкие пальцы в замок и продолжил:

— Случай, о котором тебе стало известно, не имеет примеров. Случилось горе — пострадали дети. Ты знаешь как. Когда утром погибли палачи и их жертвы, души несчастных вместе со своими мучителями попали в место, которое можно назвать преддверием… Я бы предпочел об этом мире не говорить вслух… Так вот, там почти обычные люди, внешне похожие на нас. Ключевое слово — «почти». Тот мир проклят — живущие там не имеют права на ошибку. Это испытание самоубийц. Тех, кто особо не грешил, после смерти ждет долгая дорога к лучшим мирам, а отступников… их тропа коротка как нигде. Без шансов, без спасения. Но из-за того проклятого преступления, вопреки законам вселенной и всем божественным правилам, в тот мир самоубийц вместе с палачами отправились детские невинные души. И каждый новый день пребывания там, наслаивает на них свинцовые одеяла и скоро может наступить момент невозврата. Если им не помочь, то они останутся в том мире навсегда.

Артём рассмеялся.

— Моя фантазия — это всего лишь морок! А ваша история — хорошая идея для романа ужасов. Вот только из-за сказок люди не убивают стариков. Слова, всего лишь слова! Вы вообще представляете, о чем меня просите? Убить вас? А дальше что?

Старик часто-часто заморгал, словно готов был расплакаться.

— Да. А потом убить себя.

21. Незваные гости

Артёму посмотрел на старика и не смог сдержать смеха.

— Слушайте, ну даже если вы и правы… У меня фантазия богатая, я могу это все представить. Но спасать детские души из темных вселенных — это задача для ангелов или, скажем, Орфея. Я не прав? Ваши голоса, — последнее слово Артём произнес издевательски, — просят, чтобы вы быстрее умерли. Ну и скатертью дорога! Право выбора есть у всех. Только я тут причем? Я видел их смерть, но мне никто не показывал мир, в который попали дети. Это не мой крест!

Старик все же заплакал. Его губы задрожали, глаза застелила влажная пелена. Слова тяжело давались, но он продолжал и продолжал говорить, и слова его были горьки, как слезы:

— Ты его не видишь, потому что тебе предстоит самому найти туда дорогу. Ангелы не могут спасти детей — их души уже не чисты! Попав в мир самоубийц, они изменились телесно и чем дольше они там будут, тем больше грехов совершат… Как тебя убедить, я не знаю. Я всего лишь праведник, и не обладаю даром красноречия. Я готов умереть, но как заставить другого человека себя убить? Ну, хоть попытался… Но только знай. После всего, что ты здесь услышал, твоя жизнь изменилась навсегда. Ты никогда не будешь знать покоя. Дни будут тянутся, словно смола, а знание того, что где-то в дальней вселенной навечно запечатаны чистые невинные души, а ты, — трусливый безвольный червяк — обрек их на вечные муки, это знание отравит твои последующие годы. Они будут долгими, ты умрешь нескоро, смерть откажется от тебя и тебе, уже почти развалине в свои сорок, придется хлебнуть полным черпачком старости, под горлышко, по самое нихачу! Ты, как и я в свои семьдесят, уже не чувствуешь вкусов и запахов. Ты одинок и с годами друзей у тебя не прибавится. Ты превратишься в пустую раковину, оболочку, которую покинут даже фантазии. И ты будешь вспоминать сегодняшний день, день, как ты мог…

Хозяин закричал, растирая слёзы по небритым щекам:

— Мог все решить! Или попытаться… Но струсил, не поверил… И будешь смеяться последним, но это не тот случай. Не твой случай. Никто не услышит твоего хихиканья. Небеса отвернутся от тебя, от твоего малодушия. Останешься один… да ты уже и так один…

Артём был потрясен этими словами. Его начало колотить — мелкая дрожь трясла все тело. Он резко встал, не чувствуя, что его пальцы сжимаются и разжимаются, словно перед дракой. Секунды шли, а он молчал, только смотрел на плачущего старика.

Нескоро, но настал момент, когда он успокоился.

Дрожь ушла.

— Я не могу, — сказал Артём тихо и решил уйти прочь из этого дома.

Он открыл дверь и попытался вступить на крыльцо, но у Артёма не получилось — проход загородила чья-то крупная фигура! Он только успел поднять глаза, как вдруг промелькнула тень, и его что-то ударило в грудь. Толчок был такой силы, что он отлетел и впечатался в шкаф, стоящий у противоположной стены прихожей. Раздался треск сломавшихся дощечек и листов фанеры. Артём, завыв, упал на пол. Грудь болела, как после удара кувалдой. Он попытался встать, но вдруг крепкие руки схватили за ворот куртки и рывком подняли вверх. Артём, встав на ноги, хотел обернуться, посмотреть, что же это за мучитель такой? — и тут произошло нечто страшное. Он много слышал про нокаут от удара в район печени, а теперь на собственной шкуре прочувствовал все прелести такого приема. Боль была адской. Если осиновый кол вогнать в бок, то наверное, и то мук было бы меньше. Артём понял, что не может пошевелиться и, наверное, в ближайшие года два не сможет дышать. Его парализовало — малейшее движение отзывалось во всем теле невыносимыми страданиями. Он невольно попытался свернуться как эмбрион, но те же крепкие руки снова его схватили. В этот раз и за ворот и пояс брюк.

Артёма подняли вверх так, что его ноги и руки беспомощно болтыхались в воздухе. Его понесли назад в дом. Боль не унималась — только нарастала. Наверное, его головой открыли одну из дверей. Впрочем, уверенности не было, Артёма сковал полный паралич и на такие мелочи он уже не обращал внимания.

Оказавшись в комнате, из которой он только что выбежал, Артём вдруг увидел, как быстро на него несется пол. Упал плашмя, со всего размаху ударившись правой стороной тела о доски. В глазах взорвались белые огоньки-искры. Зубы клацнули, по счастливой случайности не разделив язык на две части. Впрочем, рот тут же наполнился соленым раствором — смесью крови и слюны. Артём лежал, с удивлением понимая, что воздух каким-то чудом попадает в его легкие. Что ж, какое-то время он ещё поживет. Только его голова и лицо будут, скорее всего, похожи на тыкву: правая щека уже начала набухать, наливаться горячим.

Мелькнула мысль: «Меня бьют качественно, с пониманием дела».

Артём лежал на полу, не шевелясь. Он рад был бы проверить сохранность ног, рук, шеи, но боялся, что движения могут спровоцировать неведомых злодеев на новые тычки и удары. Становиться инвалидом ему не хотелось. Он думал, надо узнать, в чем причина такого напора, и можно ли выкрутиться из столь печальной ситуации? А потом уже будет думать о сохранности… Приоткрыл глаза, но ничего не мог разглядеть — слезы выступили, и Артёму показалось, что он словно находится глубоко под водой: многотонное давление стиснуло тело и ничего не видно.

Пока Артём приходил в себя, незваные гости, а их было пятеро, вовсю хозяйничали в доме. Один, не обращая внимания на старика, встал возле стола. Второй склонился над Артёмом, рассматривая, жив ли? Третий производил непонятные, лишенные всяческой логики действия. Он достал принесенную с собой капроновую веревку, и, привязав один конец к батарее, перебросил её через дверь, отделявшую гостиную от зала. На втором конце была сделана петля со сложным узлом. Затем он, взявшись за край двери рядом с петлями, поджал ноги и повис. Дверь выдержала его вес. Спрыгнул и отошел в сторону.

Оставшаяся парочка внесла в комнату инвалидное кресло, в котором сидел… ПАСТОР!

Попав внутрь дома, пастор огляделся. По его внешнему виду было незаметно, что три дня назад он перенес приступ — только выражение лица было мрачнее, чем обычно.

Старик по-прежнему сидел за столом, молча наблюдая за действиями непрошеных гостей. Ворвавшиеся в дом были молоды, высоки, крепки, гладко выбриты. Одинаковые темные пальто, белые рубашки, черные галстуки, черные брюки, дорогие туфли. Выправка, разворот плеч, цепкий взгляд — так выглядят хорошо вышколенные военные, переодетые в гражданское.

Когда коляску поставили посредине гостиной, молодые люди замерли, ожидая приказов. Сидящий в кресле был старше Артёма. Худощавое лицо, черные, зачесанные назад волосы, карие чуть на выкате глаза, тонкий прямой нос, плотно сжатые губы, красивый подбородок. По отдельности — вполне приятные черты, но все вместе создавало ощущение гипсовой маски, выражающей брезгливость. Посадка головы, холодный блеск глаз, искривленные кончики губ — стразу понятно, кто здесь хозяин. Пастор был похож на инженера Гарина из фантастического фильма, только без бородки и усов — такой же вид фанатика.

— Что, старик, не справился? — спросил пастор с насмешкой, и когда зазвучал его низкий с хрипотцой голос, то ощущение властности только усилилось. — За вами всё время хвосты надо заносить — ни на что не способны. Даже ждать не стал, как только смог — сразу приехал.

Посмотрев на Артёма, пастор сказал:

— Приведите в чувство.

Один из парней нагнулся и ударил Артёма в бок. Новая волна боли была столь сильной, что тот взвыл и начал сучить ногами, пытаясь подальше отползти от обидчика. Но тщетно — ещё один удар. Затем Артёма схватили за куртку и заставили сесть, облокотив спиной на ящик, в котором хранился уголь для печи.

Пастор взглядом приказал отпустить Артёма. Когда он заговорил, то фразы были короткими, рубленными.

— Буду краток. Твоя жизнь на этом свете подошла к концу. Всё, что можно было, ты уже наворотил — пора и честь знать. Сейчас возьмешь нож и прирежешь этого беднягу, — пастор кивнул на старика. — Без сопливых причитаний, объяснений, как несправедлива жизнь. Потом подойдешь к двери, проденешь голову в петлю и подожмешь ноги. Ты повиснешь, и будешь висеть там до тех пор, пока петля не затянется на твоей тощей шее, и пока кислород не перестанет поступать в легкие. Твое сердце должно остановиться, а кровь застыть в твоих пустых тупых размякших мозгах. Поверь, это хороший для тебя способ. Смерть Иуды — волшебный пинок в нужном направлении… Куда ты отправишься? Я не знаю. Как скоро ты попадешь туда, где должен оказаться? Я не знаю. Есть ли жизнь после смерти? Я не знаю! Но одно мне известно. До-ско-наль-но известно — ты должен умереть. Тот бедолага родился для того, чтобы всю жизнь мучится в праведности. А твоя задача иная. Якобы ты должен кого-то спасти. А я в этом тебе о-бя-зан помочь. Это мое предназначение — бесхребетного слизняка подтолкнуть к поступку.

22. Гашиш

Инвалидное кресло подкатили ближе и пастор, склонившись над Артёмом, продолжил речь. Голос его источал ядовитое презрение:

— Я чихать хотел на тебя и твои страдания, понятно? Но та, которая решила всё исправить, понимает, чем грозит долгое пребывание детей из нашего мира в их почти преисподней. Ты даже представить не можешь, какие силы призваны, к спасению великомучеников! Но что я вижу? Посмотрите, вот вселенская ирония! — проводником выбран доходяга-сказочник, не умеющий ничего, не научившийся ничему! Без мозгов, мужества и с нулевой интуицией. Как ты, урод, будешь блуждать во вселенных, в неведомых мирах? Тебе же надо попасть в скопище, где собраны самые мерзкие и чёрные души! Где гниют самоубийцы, получившие последний шанс перед тем, как их поднимут на рога. Ты, слизняк, скулящий в прахе, там и часа не проживешь! Мне уже страшно за все это предприятие… У тебя есть шанс всё сделать как надо, чтобы всё исправить. Черные экраны исчезнут, и детские души попадут в рай… Всё уже связано, выбор сделан, и ничего изменить нельзя. Хорошо хоть есть такие, как этот старик, и такие как я. Мы поневоле на твоей стороне и во время блужданий тоже будем помогать… Запомни, ты теперь — экзорцист. К нам иногда пробиваются проклятые души, и мы их изгоняем. Я их изгоняю! Но тебе придётся совершить обратный путь. Ты опустишься почти в преисподнюю, чтобы вызволить оттуда наших мучеников. А для этого необходимо грешить. Изгонять души тех, в тела кого тебе предстоит вселиться — это раз. Находить и убивать праведников — это два. Выполнив предначертанное, вступать на тропу Иуды — это три! Всё, хватит объяснений! Последнее слово!

То, что дальше произошло в доме праведника, напоминало какой-то фарс, буффонаду. Артём из-за боли, унижения, всего, что с ним случилось, был в полуобморочном шоковом состоянии, и не мог связно мыслить. Это как во время пожара люди хватают всякий ненужный им хлам, а необходимые вещи и документы взять забывают, так и Артём…

Он сказал:

— Я хочу покурить.

Пастор кивнул одному из своих людей:

— Дай.

Артём уточнил:

— Вы не поняли. Я хочу покурить гашиш. Никогда не пробовал, а сейчас чего мне терять?

В комнате все стихло.

— Да вы, батенька, как я погляжу, эстет? — после этих слов пастор замер, словно к чему-то прислушивался. — Впрочем, это я зря… Хм, ну надо же! Да ведь сия отрава вам путь сократит наполовину. Помогите ему сделать сигарету — зелье в пальто.

Охранник нагнулся и, пошарив в карманах Артёма, нашел маленький пакетик с коричневой смолой. Другой подопечный пастора взял лежащую у графина пачку папирос, достал одну и начал вытряхивать табак на блюдце.

Старик смотрел на всё это безумие и не мог поверить, неужели это всё не сон? Он сейчас умрет. Его убийца избит, а мучители хозяйничают в его доме. Не так он всё представлял. Во всем этом мало было чистоты и святости. Так может он ошибся?!

Папироса докурена.

Буффонада закончилась, и начался хоррор.

Два человека обхватили Артёма с боков, силой подняли, поставили на ноги и подали нож. Свита пастора подтолкнула проводника к старику.

Раздался крик: «Бей!».

Проводник ударил. Ещё и ещё. Старик прошептал: «Напрасно…». На его губах выступили вспенившиеся кровавые пузыри.

Тело праведника ещё билось в конвульсиях, а проводника уже тащили к двери, продели его голову в петлю, и затянули её на шее.

Мучители отошли назад.

— Ноги подожми! — закричали они. — Ты должен сам. Или тебе кости переломать?

— Всё равно ты сегодня издохнешь! — орали справа.

— Так сделай это по-людски! — орали слева. — Сам!!!

Артём так ничего и не понял. В голове, после выкуренного, шумело и тело не ощущалось. Он просто хотел чтобы этот кошмар быстрее закончился: боль, чувство деревянной ручки кухонного ножа в ладони, вопли, буравящий взгляд проклятого маньяка в кресле, весь ужас, свалившийся на его несчастную голову. Недавно он так красиво рассказывал о том, что мужчины делятся на тех, кто знает, что они смертныи тех, кто готов принять данную истину. Но проводник даже представить не мог, как скоро ему самому придется хлебнуть из кубка собственных фантазий.

На самом деле. По-настоящему.

Вчера он ещё жил, надеялся, думал о будущем, верил, что настанет день, и это будет не этот проклятый понедельник… Ему вдруг напоследок так захотелось увидеть своих девочек… Умирать в понедельник? Бред…

Но уже ничего нельзя поделать…

Уже всё решено.

Сейчас, в эту секунду ему надо подогнуть колени, расслабится и повиснуть…

Всего-то…

И кошмар закончится.

Или только начнётся?

Господи, помоги!!!

2 часть

Бывают моменты, когда обычный ход часов, дней, лет, обрывается и начинаешь жизнь с чистого листа. Ты уже не такой, каким был секунду назад. Слово, взгляд, невероятное стечение обстоятельств, преступление, наконец, ломают фундамент, на котором строились все твои убеждения, представления о ходе вещей в этом мире.

…колдовство, ведьмацтво, чертовщина, — это всё сказки или шарлатанство. Когда служил участковым, приходилось гонять гадалок, цыганок, и сколько раз слышал проклятия, но не принимал их близко к сердцу. Крыл матом, когда надо и кулаком воспитывал, и что? Ничего! Шестьдесят, а зубы все свои, седины почти нет, крепок, жилист, детей поставил, теперь внукам бы помочь, а вера в экстрасенсов? Это легкий способ выманить деньги из простаков.

Так он думал. До этого утра, до того мгновения, когда понял, КТО сидит перед ним.

Когда держишь хозяйство, долго спать не получается. В этот раз он встал в четыре — проснулся раньше, чем обычно, от какого-то шума, словно вдалеке взрывали петарды. Понятно, такое вокруг творится, что ужас! Но это всё далеко — боевых действий в их лесах не было — война прошла мимо, дальше на юг. Выйдя во двор, он заметил за лесом зарево. Набросил тулуп, натянул шапку, завел «уазик» и, прогрев его, ранул по проселочной — так ближе. Приехал одним из первых, но ничем помочь уже не мог — дома догорали. К «скорой» подошел по привычке: обычно здесь легче всего найти свидетелей. Уже пять лет как он на пенсии, но желание всё знать крепко сидело в печенках.

Свидетель был один. В годах.

Примораживало, но выживший холода не замечал — сидел на носилках в «скорой», вцепившись в эмалированную кружку с горячим чаем, а рядом суетилась медсестра, пыталась смазать ожоги на его запястьях, коленях, шее. Лицо у несчастного было грязным. Печная сажа осела на щеках, подбородке, кончике носа и веках, поэтому казалось, что он только что вышел из забоя. Спутанные липкие седые волосы вздыблены. В детских театрах обычно такую прическу делают актерам, которым досталась роль ежика: пряди, словно иголки-лучики, торчат во все стороны. Старый коричневый пиджак безнадежно испорчен — ткань местами почернела, обуглилась, из дыр на плечах торчит пригоревшая вата. На груди видна драная застиранная тельняшка. Брюки прожжены — в прорехах белеют колени.

— Это совпадение, — шепчет под нос старик. — Грех стократно… дробится… и всё… ничего уже не поделать… это — конец…

Его вылинявшие глаза устремлены в пустоту: они мертвы, как дно пересохшего арыка. Царящий вокруг хаос — шум, крики — не касаются его разума. Словно рыцари в доспехах, косолапо бегают между машинами пожарные с рукавами, медики в сторонке дожидаются своей очереди, там же рядом опера шушукаются и, подняв воротники плащей, нервно курят в кулак. Военные, сдерживая случайных зевак, выстраивают по кругу оцепление. Странно, солнце ещё не встало, до города километров десять, а любопытных, поглазеть на пожар, только прибавляется. Но мельтешение людей — это массовка, белый шум, ничего не значащее для старика обрамление открывшейся перед ним бездны…

Бывший участковый хотел спросить, что здесь все-таки произошло, но понял — свидетель ещёвне этого мира.

Выживший шептал:

— Это просто совпадение. Шестнадцать да двадцать шесть. Сплетение. Ненависть. Один на миллиард. Жажда. Стыд. Четыре и тридцать восемь. Совесть. Затянулся. Вина. Аркан только сильнее. Вина и боль. Дети. Много боли. Совпадение. Редкое. Невозможное, но совпадение.

Бывший участковый прислушался, спросил осторожно:

— Дети?

— Привозили. Со всей округи. Собирали.

— Где они?

— Не смогли уйти, — выживший дернул головой, словно его ударили, затарахтел: — Не отпустили. Остались. Захотели наказать тварей. За боль, стыд, унижения, страдания и слезы.

Ещё что-то неразборчиво шептал старик, поэтому пришлось нагнуться. Через всхлипывания доносилось:

— Злоба. Ненависть. Жажда. Хотели отомстить? И всё порушили. Теперь они прокляты. Прокляты…

— Кто проклят?

Выживший бросился вперед. Вцепившись в тулуп и выпучивглаза, он прокричал:

— Почему? Почему они не ушли? Невозможно остаться чистым, казня тьму! От мести легче не станет! Будет только хуже! Если они сольются, то станет намного… намного хуже…Это будет всё… конец…

Пытался освободиться, но ничего не вышло — пальцы обезумевшего намертво вцепились в овчину.

— Всё уже случилось! Понимаешь? Ничего не изменится. Не поменять! Уже поздно… Поздно… Их не спасти! Они прокляты… Прокляты… И мы все прокляты… За то, что допустили… Заставили страдать, а потом убили… Мы их убили! Всё уже случилось… Уже поздно…

Старик отшатнулся. Огромные как градины слезы, потекли по щекам. Он затрясся, окинул взглядом алеющее на востоке небо и зарыдал. Сестра заботливо накрыла его ещё одним одеялом.

— Наконец-то. Поплачьте, поплачьте. Теперь легче будет.

Бывший участковый спросил:

— О каких детях он говорил?

На лицо сестрички, упала тень. Нахмурившись, ответила:

— Говорит, там дети были. Эти нелюди их вчера свозили из детдомов, приютов. И вот…

Милиционеры и медики — циники, каких поискать, у них своя шкала приемлемого, их чугунную шкуру пробить сложно… Когда участковый понял, что имела в виду медсестра, ему стал понятен срочный приезд следаков на такой, в принципе, обычный пожар.

Чтобы собраться с мыслями, отошел от «скорой», а ноги сами понесли к догорающим развалинам, где сейчас среди углей в пепел превращаются останки…

Неужели, правда?

Он только представил, что здесь могло произойти накануне этой ночи…

Только подумал и в тот же миг…

Сначала он понял, кто сейчас рыдает в «скорой». Это был сторож, которого он когда-то гонял за кражи металлолома на дачах. Чудной, сразу видно с тараканами в голове. По молодости он пытался лечить — бабка-покойница знахаркой была, — но не смог — сам стал болеть. С горя запил, потом закодировался и вот, — устроился сторожем на базе отдыха.

Парнишке от силы лет тридцать… За ночь набросил ещё столько же…

После увиденного «старения» сторожа, невольно поверишь в эти арканы, проклятия, убийства. Скорее всего, кто-то сюда привез детей. Что с ними здесь делали, — лучше об этом даже не думать. А ночью начался пожар. В огне погибли все — чистые и нечистые.

О, небо святое… Куда ж ты смотришь?

…в его полных слез глазах отражаются умирающие языки пламени. Огонь скоро будет потушен. Обугленные, залитые водой, но все ещё мерцающие внутри алым остатки рассыпавшихся срубов чадят белым дымом. Дыхание спирает от гари и смрада.

Угли крошатся под ногами.

Пепелище…

Нет, то, что сейчас он видит перед собой, не может быть адом. Трезубцы в лапах рогатых монстров, реки лавы для бесконечного истязания грешных душ, чаны с кипящей смолой — все это выдумки церковников. Ад он другой… Это деяние здесь и сейчас: убийство, причинение боли, наслаждение болью, совращение.

Давно известно, что места, переполненные страданием, греховной похотью, пульсируют и некоторым людям дают возможность принять эхо ужаса, почувствовать своей душой его отголоски. В прошлом чужое горе его по-настоящему не трогало. В молодости был способен чувствовать ярость, проникался отчаянием, пережитым его близкими, но после смерти родителей душа огрубела, обросла ракушками, как борта океанских танкеров. И вдруг, оказавшись здесь, услышав бред поседевшего сторожа, он словно превратился в обнаженный нерв, радар, способный видеть то, что обычный человек осознать не в силах.

Но узнать и принять — половина дела. Главное — понять!

В голове кричал сторож: «Они прокляты… Прокляты… Уже поздно… Поздно… Их не спасти!».

Мириады всеиспепеляющих молний пронзили его мозг, тело, саму душу. Не в силах выдержать боль, он упал на колени и, обхватив ладонями голову, завыл.

Пришло мучительное знание.

Он всё увидел своими глазами…

Страдание.

После страдания страх. Неужели невозможно ничего изменить? Но где тогда справедливость? Где вера? Злодейство произошло — его допустили небеса. Так почему они отказывают в шансе всё исправить? Так не должно быть. Кто-то обязан помочь им. Спасти их чистые невинные души.

Кто-то должен хотя бы попытаться…

Шаг первый: Капкан и Судья

Doppelganger

Не знаю, кто во тьме таится, но он желает новых встреч. И все же, стоя у границы, ее боится пересечь. Двойник без тени, шут и гений, второе Я в потоке чувств. Сквозь зеркала он смотрит смелов глаза… Глаза! Я их боюсь. Во снах друг друга посещая, играем вечный шах и мат. Один — шатается по краю, другой — петляет наугад. Ответ, я чувствую, так близок, как запах правды на войне. И каждый вздох — глава Улисса, стихи, пришедшие извне.

Стремясь к единству многих схожеств, желая знать, кто скрыт во тьме, мы выбираем кто дороже: Я в нем? А, может, он во мне?

Егор Воронов

За плечо трясли так, что он ударился лбом о стойку двери. Разлепил глаза и тут же зажмурился. На маленького, заспанного, уставшего, почти больного и немолодого человека со всех сторон обрушился режущий нервы солнечный свет, а завершил натиск невыносимый в эту самую минуту птичий гам над головой, шум в кронах и вой ветра. Ярко-зеленые сочные, как после ливня, листья шелестели-шипели, словно были вырезаны из наждачной бумаги. Ветер заблудился среди высоких крон, и птицы своими криками пытались прогнать его, но чем громче они верещали, тем сильнее он пугался и в ответ бил их своими крыльями, стонал и выл, качая тяжелые ветви.

В машине душно, а за дверью хорошо. Воздух волнами бьёт в лицо и, задувая за ворот, приятно холодит спину. Какое блаженное соседство — капельки пота между лопаток и упругие струи ветра…

Дверь открылась ещё шире и он, не думая, что делает, поставил ноги на землю — туфли тут же утонули в высокой мягкой траве. Мелькнула мысль: «Что, приехали?», — но он не мог понять куда и, — вот досада — не имел никакого представления, откуда он выехал! Словно спал целую вечность или после месячного запоя выполз в трезвую действительность. Одно мог сказать определенно — встречи с критиками до добра не доведут!

Вот она — точка опоры!

Вчера…

Вчера?

Ну, хорошо, пусть вчера…

Вчера он был самым счастливым человеком на земле. Его пригласили на встречу с Николаем Семёновичем — умнейшим дядькой, автором нескольких книжек, посвященных творчеству писателей первой половины ХХ века. Коньком Николая Семёновича был Михаил Козырев, написавший «Пятое путешествие Гулливера» и что-то там ещё. Так вот, Н.С. прочитал его роман и ещё несколько вещей помельче! Если не дошло с первого раза, то повторю: Н.С. прочитал его «Мухомора» и несколько коротких рассказов! От начала и до конца! Н.С! Мало того, после первой части критик не удержался и позвонил, что «глотает» «Мухомора» не прожёвывая и очень-очень заинтригован, и держит кулаки, чтобы и дальше текст был столь вкусен, как и завязка. О, да! — вступление у него получилось… Это даже он осознавал, и в душе гордился началом своего романа, но при этом, на контрасте, острее чувствовал сырость середины и финала. Финала — особенно.

Окончание он переписывал двадцать пять или шестьдесят шесть раз — уже запутался считать. Казалось, что конца-края не будет доработкам. «Мухомор» бодро стартовал, потом начинал спотыкаться при раскрытии второстепенных персонажей и под занавес полностью сдувался.

Что там в приговоре у Н.С. значилось?

Голова чуть на бок, тощие плечи приподняты, узловатые с шишками длинные пальцы — таким только сейф взламывать — перебирают чётки; лицо строгое, уголки губ опущены, но ореховые, добрые, как у терьера, глаза сияют мягким светом.

— Дебют разыгран классически — все фигуры на месте, первые ходы безупречны, и даже, я бы сказал, мастерски выверенные. Интрига, раскрытие персонажей, знакомство с ними через действие, а не словеса. Ничего лишнего. Перед нами открывается классический сюжет столь дремучего анекдота, что читатель невольно воспринимает сию интерпретацию не как нечто постмодернистское, а именно модернистское. Дальше. Я бы согласился с вашей трактовкой миттельшпиля, — ведь он, скажем честно, гребет на волне успеха дебюта, прикрываясь комедией изначально заданного вами удачного положения, — но! Фигуры не то чтобы, не достаточно выпуклые, а вообще иллюзорные. Хочешь их взять, чтобы переставить, а пальцы проскальзывают. Как шарлатаны-спиритисты проходят сквозь настоящих, но невидимых ими фантомов, так и я не мог узреть живых людей, которые должны населять художественное произведение. То есть мы догадываемся о присутствии потусторонних сил, но не можем их рассмотреть, ощутить, проникнуться ими. Вы, автор, не даете мне, читателю, ни единого шанса для счастливого открытия. Ваши духи, духи, рожденные вашим воображением, слишком невесомы. Это у Вересаева портрет пунктиром так точен, что и романа не надо, а у вас не пунктир. Я не могу последовать за вашими второстепенными героями, ведь, как я догадываюсь, они по вашей задумке должны вырасти чуть ли не до уровня Главных Героев, а значит, для меня — читателя — пропадает вся прелесть истории. Мы уже знакомы с лидером, и окружающими его служками, но фантомы, которые по вашей задумке должны меняться при встрече с, извините за сленг, фронтменом, проносятся мимо разума и души читателя. Мы не наблюдаем точек соприкосновения. Главного Героя крючит в метаморфозе, но мы не понимаем первопричину процесса. Как могут нечеткие иллюзорные слабые фигуры сломать такую кремезную — мне нравится это малороссийское слово — глыбу? Так и хочется сказать, что в середине романа и финале на первое место выходят художественная неправда и она, неправда, всё портит. Как бы ни была фантастична ваша история, но, вынужден заметить, что подобное не могло случиться даже в таком несовершенном художественном мире, как у вас. Я привык уважать авторское мнение, авторскую точку зрения, при этом утверждая, что отрицаю любую попытку оправдаться или сказать: «Я хотел передать этим следующее…». Всё что хотели, вы уже сделали! Я опираюсь на готовый текст, и мне не надо вербальных разъяснений. Раньше надо было набрасывать мяса на кости. Но вот в чем трагедия! Как выяснилось, у большинства ваших героев нет даже костей! Именно поэтому, разгромив миттельшпиль, я даже не могу приступить к анализу эндшпиля. Не только из-за фактического неимения оного. Как на мой взыскательный вкус, все эти ваши красивости якобы интеллектуальных потуг закрутить в единый узел всё и вся, вызывают не чувство жалости — как вы можете ошибочно подумать, после всего мной сказанного, — а надежду, что не всё для вас потеряно. Думаю, вы на правильном пути. Окопчик вырыт нужной глубины и туда край необходимо запустить воду и мальков-головастиков, и пусть они там копошатся, а вы их подкармливайте, глядишь, и появится хребетик, а потом плавнички с мяском, хвостик и — я оптимист — голова с мозгами. Надо только не лениться, а поработать. Не сейчас, а может через время, через годик-другой, когда жизнь вас лично чуток пообтесает-подкорнает.

Не всем дано чувствовать и видеть приведения. Для этого надо быть… эээ… Писателем надо быть. А вы пока — фантазер. Сюжет хорош, спорить не буду, ведь это всем известный сюжет… Кстати, в этом ничего страшного нет; все литературные классические произведения имеют один фундамент, но вам, мне кажется, не удалось правильно интерпретировать анекдот. Роман подчиняется незыблемым законам. У него должна быть своя строгая или вольная — это уже зависит от автора — архитектура. Но ваш роман… Он как хиленький росточек. Я верю, что со временем из него может вырасти крепкое дерево с раскидистой кроной, изумрудными листьями, пахнущей смолой корой, которая толстой кожей обтягивает могучий ствол, и вгрызающимися в каменистую землю корнями-змеями. Вам надо всего лишь не опускать руки, раскрыть шире глаза и уши. А потом, когда на ваших боках усоседится жирок опыта, после десяти метров корешков прочитанных книг и тысяч замаранных черновых листов, попытайтесь снова. Вдруг получится, а? Вы в типографии работаете? Это хорошо.Лучше бы в газете, но и так нормально. Не женаты. Вот тут жаль. Любовь… Она такая, без неё нельзя.

Н.С. говорил, а он и слушал его, и не слышал. Его глаза в тот момент тоже, наверное, были как у собаки, но не терьера, а… спаниеля. Ругает? И правильно! И поделом! Вернее, по делам. Неужели автор не понимает, когда готов текст, а когда нет? Ну, сперва, конечно, нет — адреналин, отрубая любой здравый смысл, берёт своё. Но потом! Через два месяца, три, прочтешь и задаёшься вопросом: «Какой же идиот это написал? И где были его глаза и мозги?».

Так что Н.С. не открыл ему ничего нового. Но сам факт внимания был очень, очень приятен… Особенно продолжение монолога.

— Я понимаю, что не всем по силам справиться с большими формами. Роман — это вершина. Тут нужна особая, я бы сказал, потенция. Поэтому я ознакомился с вашими рассказами. Зная вас, как мастеровитого выдумщика сюжетов, я ожидал встретить, если не шедевр, но хоть произведение творца, знающего основные каноны своего ремесла. Ну, и что вы видим? Я не разочаровался. Местами смелости не хватает, тэк-с сказать, безбашенности. Присутствует в некоторых местах скупость на «якоря» — это я так называю вкусности в тексте, удачные словосочетания, метафоры, сравнения или любопытные сюжетные коленца, твисты… И это, опять же, у вас всё от недостатка жизненного опыта. Вам просто не хватает инструментария. Вы как тот подросток — уже можете думать по-взрослому, ведь мозг не детский, он вырос, — но полочки в нем пустые. У вас нет необходимого количества совершенных ошибок, пережития личных трагедий, отсутствуют маленькие победы. Через вашу душу не проносилась тайфуном любовь. Да, вы ещё не любили — это видно, это сразу же бросается в глаза, особенно в «Крысобое» и «Под Водолеем». Женские персонажи вызывают, если не недоумение, то грустную улыбку. Вам надо влюбиться! Чтобы слезы, чтобы ночи без сна, чтобы жар в пупке…

Потом ещё что-то было, о Вересаеве, Гоголе, любимом Н.С. Козыреве…

Кафешка, тихая музыка, глаза критика, ободряющие, наверное, выискивающие зачатки таланта. Ведь Н.С. — это почти скаут, пытающийся в двенадцатилетнем гоняющем мяч во дворе парнишке определить будущую звезду. Но если для скаута главное — гонорары, то Н.С. — бессребреник, ему просто за музу приятно, что в её тенета попалась ещё одна мошка…

Кафешка, мягкий свет, позвякивание посуды… Он словно попал в теплую ванную, — нега и тихое счастье — вот что запомнилось. Приятные запахи из кухни, кофейная горчинка на кончике языка и по нёбу, из окон доносится дыхание летнего города: шум проезжающих машин, лай собак, воробьиный гомон, тихая музыка, запах сирени…

Половина жизни прожита, не самая её плохая часть, кстати, а даже наоборот, но вспомнить нечего… Но сейчас… Как же хорошо! Обыденное, трезвое, скучное отступило, ушло, испарилось. Нет больше ННН — Ненужности, Никчемности, Неудачи…Неужели все плохое позади и он… он… станет писателем? Ведь накропать три романа и с десяток рассказов — это ещё ничего не значит! Такого добра на земле валом — кто только не пишет! Поэтому надо родить такой текст, чтобы его кто-то прочитал и оценил и, добравшись до конца, поджав губы, сказал многозначительно: «Ну, брат, не шедевр, но что-то есть. В двух местах даже смеялся. Это там, где тараканихи у себя лапками грудь искали и рыбаки на льдине… жуть!». (Читай на Книгоед.нет)

Поэтому гордость и надежда. Это — новый мир. Это — самое начало… Всё прошлое остается за спиной, и ты вступаешь в реку и плывешь-плывешь. Берега не видно, но он тебе и не нужен. Тебе хорошо здесь. И вдруг подплывает рыба, такая как Н.С., и на своем рыбьем языке молчит тебе, что молодец, хорошо, что решился плыть, нам таких бы побольше. Смотри — реки полноводные, а рыб мало, даже мальков и головастиков. Не доживают они до больших размеров. А ты старайся, шевели плавничками, жабрами водичку фильтруй почаще, глядишь и что-нибудь получится из тебя. Ведь ты уже наш… Ты научился дышать под водой. Ты — писатель.

Вот что он вспомнил. А ещё…

Дверь хлопнула. Это со стороны водителя.

— Проснулись? Тут недалеко, надо спуститься в овражек и по тропинке. Там за корягой будет поворот и подъем. Сложно заплутать.

Это говорит… О, да, он вспомнил — этот типчик вчера подсел за их столик и поздоровался с Н.С…

Странно вспоминать о том, как вчера впервые его увидел, и смотреть сейчас на водителя, заново переживая ощущения знакомства. Это как наложение двух негативов или эффект déjà vu — парные эмоции, где одна докручивает, усиливает другую, и происходит нечто странное в голове, какой-то фокус-покус. Типчик? О, нет! Это он мысленно его так назвал, при этом со всей трезвой ясностью понимая, что к ним подошел человек совершенно не подходящий под такое определение. Это не «типчик», а полная противоположность данного слова. Это был человек, мужчина, воин, а скорее рыцарь или… Хотя что может быть точнее и выше последней характеристики незнакомца? Но никак не «типчик»!

Знакомый Николая Семёновича встал рядом с их столом. Высоченный — чтобы посмотреть на него, приходилось задирать голову чуть ли не до боли в затылке — могучий, невольно вызывающий уважение. Коротко стрижен, крупная красивой формы голова, широкий лоб, бесцветные, выгоревшие на солнце брови, но черные длинные ресницы, зеленые болотного оттенка глаза. Он в легкой, слишком теплой для жаркого июля куртке. На плечах, груди, бицепсах, предплечьях ткань натянута так, словно под ней спрятаны воздушные шарики. Это такие мышцы. И шея выпирает… Он был немного грузен, но не как потерявший форму атлет, а как сильный от природы человек. Свою мощь, скорее всего, он приобрел не в тренажерных залах, а получил от мамы и папы.

И тогда, в табачном сумраке, и сейчас, залитый солнечными лучами, этот человек вызывал одни и те же эмоции. Он, притягивая к себе взгляд, заполнял всё пространство вокруг. Вот, куда исчезли птичий гомон и шум ветра в ветвях? Где небо и земля? Где лес и заросший деревьями склон холма? Только они вдвоем, а между — старая двадцать первая «волга».

Вдруг подумалось: «Неужели я сам добровольно согласился сесть в эту машину? И как его зовут?».

Вспышка памяти…

2. Мы те, о ком вы пишите свои романы

Николай Семёнович встает, протягивает руку и здоровается с гигантом. Когда он оборачивается, глаза его сияют, губы дрожат, выдавая крайнюю степень волнения. Н. С. говорит: «Семен, вот так фортель! Знакомьтесь…».

Музыка заиграла громче, кто-то закричал, и он не расслышал имени. Судя по движению губ, оно было похоже на «Георгий» или «Григорий». Н.С. представил гостя без отчества — значит они между собой накоротке. «Типчик» (совсем не типчик) протянул руку, и они прикоснулись друг к другу. Ладонь Георгия-Григория была мягкой, но при этом в рукопожатии чувствовалась нечеловеческая запредельная сила. Было странно ощущать, как осторожно этот «типчик» сжимал его пальцы.

То был первый звоночек. А второй прозвенел, когда они встретились взглядами. Они смотрели друг на друга долю секунды, но этого хватило, и стало понятно, что Н. С. — это клерк, секретарь, тень тени, а пришедший — это… это… Нет такого слова, чтобы выразить спокойствие гостя, его непоколебимую уверенность в себе. Чтобы не трогать величие, легче описать свою никчемность. Он, Семён, перед гостем почувствовал себя даже не вторым помощником коллежского асессора… но ещё ниже! Блоха, пыль, мерзкий никому ни слышный звук…

Было больно падать, особенно после недавних мыслей о том, что он теперь может считать себя писателем. Мгновения эйфории, счастья, промелькнули, и вот, — здравствуй, старое доброе болото серости, никчемности, ненужности… Но закон трех «Н» сработал не полностью. «Неудача» здесь не прокатит — он точно знал, что ему повезло. Ещё как! Наверное, простому человеку не дано осознать, кто вошел в этот тихий уютный зал, но его-то, Семёна, не провести! Тот, кто учится плавать в реке, должен знать о существовании акул. Или догадываться об их наличии в темных страшных водах…

Он совершенно не помнит, о чем они тогда говорили и вообще, был ли хоть какой-то разговор между ними. Н. С. их представил, а дальше — провал. Но что-то ведь произошло! Он не пил, не вдыхал порошок, его не били по голове, не вкалывали в вены иглы…

Ночь ушла, настало утро, солнце взошло, и вот он здесь — заспанный, беспамятный, на восточной стороне высокого холма, холма, заросшего ельником и дубами… Он вылезает из старой машины, а рядом… Ну, наберись смелости, спроси себя, кто же сидел за рулем? Кто его привез в эти дебри? Кто этот здоровяк с каменными руками? А внутри шепчет страх: «Ох, лучше бы этого не знать».

Нет, он ещё не полное ничтожество! Набрался смелости, спросил:

— Куда вы меня привезли? Зачем я вам?

Такое бывает. Особенно у него. Задавая вопрос, он часто догадывается, что ему могут ответить. Вот сейчас этот человек, имя которого он не расслышал, скажет так: «Если бы мы поднимались в лифте на сотый этаж или летели в самолете, путешествовали на поезде, и мне надо было бы доставить вас в это место — на восточный склон холма — уж поверьте, мы бы оказались именно там, где стоим сейчас. За одно мгновение, и ничто бы мне не помешало это сделать. Но выбирать столь радикальные методы — это рисовка, это неправильно. Поэтому мы прибыли традиционным путём. Достаточно просторная для моего роста машина с хорошей проходимостью и несколько часов в дороге. Этот вариант вас устроит?».

Но ответ был иным…

— Нам нужна ваша помощь. Вы должны поговорить кое с кем. Я не знаю почему, но он вас выбрал. Подобные решения обязательны, и не обсуждаются.

— Кого я должен увидеть? — он промямлил, прошептал, выдавил из себя вопрос, заранее страшась ответа.

— Одного из нас.

— А кто вы?

В этот раз он догадался, каков будет ответ, и он совпал с реальностью почти слово в слово.

«Мы — это те…»

— Мы — это те…

«…о ком вы пишите ваши…»

— … о ком вы пишите…

«…романы».

— …истории.

Попытался проглотить застрявший в горле ком, несколько раз моргнул, открыл рот, чтобы спросить ещё о чем-то, но слова, когда-то ничего не значащие, сотканные из воздуха образы, вдруг для него приобрели бетонообразную материю. Они, как супрематическая пародия на снежинки, вооружились рогами, отростками, хвостами, украсились резьбой и сплелись кружевами.

Георгий-Григорий посоветовал:

— Вдохните и задержите дыхание. Через несколько секунд выдохните. Отдышитесь и повторите. Три раза. Успокаивает сердцебиение. Пойдемте…

Развернулся и пошел в лес.

Что ему ещё оставалось делать? Обошел машину со стороны капота, при этом почувствовал идущий от радиатора сильный жар и отметил про себя, что ехали они долго. Мелькающая среди стволов светлая куртка быстро удалялась, и он побежал догонять этого слишком большого, слишком необычного человека. Человека ли?

Мысли скакали, как шарики в барабане для лото, высекали искры, бились друг о друга. Он выискивал в высокой траве хоть какой-то намек на тропинку, а перед глазами плавали белые точки. Это от давления. Адреналин. Сердце с усилием кровь гонит по венам. Наверное, пульс пошел вскачь.

Спустился в ярок, где змеилось высохшее русло родника — здесь вода пробивала себе путь после дождя. Вот и коряга — поваленное ощетинившееся рогами дерево — корни так причудливо и грозно выгибались во все стороны, что, казалось, это лежит булава великана. Русло повернуло вправо, и за кустами дикого шиповника стала видна просека и тропинка, ведущая из овражка. Шел, уже не выискивая впереди светлую куртку, не боясь заблудиться. Поднимался по склону холма так долго, что начали болеть ноги и сбилось дыхание. Рубашка намокла на спине и подмышками, пот намочил волосы, а когда стал щипать глаза, промелькнула мысль: «Это настоящий гребаный стыд». Наверное, от него несло вонью немытого тела, но он этого не чувствовал — ноздри жадно глотали испарения от влажных мхов, затхлой травы, высушенных на солнце цветов солнцецвЕтов.

Чтобы легче было подниматься, стал помогать себе руками — упирался в колени, а если рядом с тропинкой росли деревья и кусты, то хватался за ветки, нагибал их, тянул на себя. Когда решил остановиться, чтобы передохнуть, то заметил, что он уже почти на месте — вверху на краю небольшой площадки его ждал «Георгий-Григорий».

Поднявшись на козырек, осмотрелся. Они забрались почти на середину склона холма — вершины не было видно — пряталась за деревьями, а внизу, под ними, открылась панорама зеленого леса. Когда он в своих историях описывал море, то часто использовал словосочетание «водная гладь», но сейчас он смотрел на «лесную зыбь». Деревья без прогалин и просек стояли плотно, до самого горизонта, и невольно возникал вопрос: а как они доехали сюда? Разум подсказывал, что с такой высоты асфальтовой дороги просто не видно — её закрывают заросли, — но сердце и фантазия рисовали иную картину. Издали лес был похож на бескрайнее, лежащее складками, сшитое из зеленого бархата одеяло… Вот как бы он написал в своей книжке, если бы пришлось рассказывать об этом странном путешествии. Эти заросшие кленами, буками, ельником холмы — есть центр мироздания, первобытные чащи-пущи, куда обычным людям путь заказан, но ему оказана великая честь… Эти холмы, древние леса, эта ширь и пиршество первобытной природы выглядят нереально красивыми. Такое и представить трудно. Ну а вдруг, перед ним произошла материализация ещё не написанного? Он читал где-то когда-то — наверное, в детстве — о сумасшедшем писателе, который попал в придуманный им мир. Сюжет стар, но что в нашей жизни можно назвать новым?

— Мы пришли.

3. Вот и пришли

Он обернулся. Так и есть — вдали чернел вход в пещеру или штольню. Вокруг зелень-зелень-зелень, вверху солнце и прозрачное голубое небо без единого облачка. Но глаза невольно отворачиваются от всей этой красоты. Внимание притягивает чернота — глубина пещеры, где поселилась тьма. Вход в штольню был обрамлен светлым песчаником, и, казалось, что он выложен высокой, похожей на подкову аркой. Подумалось, что мало кому захочется идти в глубь холма. Здесь свет и тепло, а там сырость и холод. Здесь день, а там ночь. Здесь жизнь, а… не… Лучше быть здесь, чем там.

Только подумал об этом, как понял, что очень хочет пить.

Георгий-Григорий вытащил из кармана оплетенную ивняком флягу. Протягивая, сказал с усмешкой:

— Пейте, нам ещё спускаться.

Осилил несколько глотков — вода была так холодна, что невольно родился страх, как бы не заболеть. Отдав бутылку, направился к входу. Пройдя через утрамбованную площадку, он оказался возле высокой, почти в два человеческих роста арки. Стены и потолок пещеры были сухими, как бы пропыленными. Вверху висели, связанные толстым кабелем старые обшитые проволокой стеклянные плафоны. Георгий-Григорий подошел к электро-щитку, открыл его, и перевел в верхнее положение ряд тумблеров. Глубоко-глубоко в глубине горы еле слышно загудело, и лампы зажглись, стирая, размывая четкую до этого мига линию порога солнечного света и тени.

Переступив через порог, он тут же почувствовал разницу. На улице его окутывало облако лесных испарений, а здесь изнутри пещеры дул сухой, не имеющий резких запахов, почти стерильный воздух. Штольня, ровная у входа, стала опускаться. Он шел, отмеряя расстояние лампами, а тени кружились вокруг. Лишние звуки стерлись. Под ногами трещали, крошились камушки песчаника, шелестела при ходьбе одежда. Было слышно, как за спиной дышит Георгий-Григорий. Захотелось обернуться, но вспомнился старый запрет из прочитанной в детстве повести, — память услужливо прошептала: «Бестужева-Марлинского». Глупо? Да, глупо, но всё же… Чтобы не всматриваться в чернеющую вдали глубину тоннеля, он заставил себя смотреть под ноги.

— Здесь когда-то добывали гипс. Ещё немного и вы увидите. Там, ниже, начинаются выработки. Рельсы, вагонетки старые… Когда мы сюда перебрались, пришлось всё убирать.

— Почему?

— Почему перебрались? Летом и зимой одна температура. Удобно, — ответил Георгий-Григорий.

Они шли молча, а когда тишина начала его кусать за лопатки, не выдержал, спросил:

— Обычно в таких местах туристы на стенах пишут всякое. Но здесь стены чистые.

— Некому писать. А что было — стерли.

— Зачем?

— В таких местах должен быть порядок.

— Какой? И в каких местах?

Он знал, что на краткие вопросы сложнее отвечать…

— Мы вас пригласили к себе домой, а дома должен быть порядок…

Всё, песчаник закончился, и стены изменили цвет с буро-серого на мертвенно-пыльный. Цепочка ламп прервалась — тоннель стал расширяться, потолок и стены ушли вверх, в стороны, в пустоту и затерялись во тьме. Они словно попали в ангар.

— Дальше куда?

Георгий-Григорий свернул налево, прошел вдоль так необычно и так красиво изломанной стены, что казалось — это не работа динамита и кирки, а барельеф скульптора. Остановившись возле выступа, к которому крепились железные листы с приваренными к ним цепями, крюками, ржавыми кольцами, он оглянулся и посмотрел на гостя — идет ли? На полу стояло несколько очень старых керосиновых ламп. Шипение — вспыхнул огонек спички, из которого родилось пламя больше и ярче.

— Почти пришли. Тут недалеко.

Так и вышло: не успели они оставить за спиной цепочку огоньков, и полностью погрузиться во тьму подземного зала, как в стене показался проем. Там внутри темнела тяжеленная железная дверь с грубо приваренной ручкой.

— Вот мы и дома, — сказал Георгий-Григорий, поднимая выше лампу, и в его голосе появилась первая за время их знакомства… что? Радость? Тихое удовольствие человека, хорошо сделавшего свою работу?

4. Претор и патрон

Петли хорошо смазаны — дверь открылась легко и без скрипа. За ней шел достаточно тесный, чуть выше человека, коридор. Разница была особенно заметна после просторов штольни и гипсового зала. Снова пошел первым. В этот раз оглянулся скорее из-за любопытства — заденет ли Георгий-Григорий макушкой потолок или нет? Мастера, рубавшие этот проход, высоту подгоняли, наверное, под рост такого вот гиганта — получилось тютелька в тютельку. Другой бы на его месте все равно присел или наклонил голову, но Георгий-Григорий словно и не замечал, как его волосы касаются грубо обтесанного потолка. Он что, замороженный?

Ещё одна дверь — простая, сколоченная из сосновых досок с широкими щелями, через которые пробивался тусклый свет. Толкнул её и вошел в комнату. Аскетизм архитектурных линий — серые шершавые голые стены, ровный чистый пол, арочный покатый потолок, прямоугольник двери напротив, горящие толстые свечи в подставках, залитых застывшим воском. Ничто не давило, не пугало, не указывало на то, что эта комната находится глубоко под землей. Казалось, он попал внутрь древней крепости или молельни в монастыре, не хватало только образов и церковной утвари.

— Надо подождать. Сейчас к вам выйдут. Это наш старший, — сказал Георгий-Григорий, вешая лампу на прибитый к стене крюк. Великан, не прощаясь, открыл дверь напротив и ушел.

Вот, наконец, Семен остался один. В келье без окон. Без икон. Нет больше прошлого — боли, досады на себя. Просчеты, обиды, лень и глупость, вечная рассеянность и забывчивость испарились, но пришла уверенность в том, что он… Кто? Первопроходец? Да, так и есть. Он как первый покоритель Эвереста Мэллори или полярник Амундсен, океанолог Кусто или космонавт… Провалы в памяти, чудесные перемещения во времени и пространстве, явное присутствие чародейства — ни об этом ли он мечтал всю жизнь?

Логика никогда не была его сильной стороной. Интуиция, нерв, фантазия — вот тот океан, те воды, где ему комфортно. Поэтому сейчас он не хотел, не желал думать, строить выводы на основании имеющихся, лежащих перед ним фактов. Ведь если пойти по такому пути, то можно набрести на пугающие выводы и тогда невольно придется испытывать страх. А это так унизительно — бояться в ситуации, когда от тебя ничего уже не зависит! Только эмоции, только вера в то, что рано или поздно всё завершится. Он оптимист, и в его душе где-то сейчас теплится надежда, что он сумеет выкрутиться из этой сумасшедшей ситуации. И всё же фантазия вдруг начала лепить сказочные проекции из фантастических рассказов Шекли, с джиннами, каменьями, золотом и прочими драгоценностями. Но он запретил себе думать о награде — была у него такая слабость — везде хотел остаться не только при своих, но и ещё чем-нибудь поживиться. Тут, в потрохах земных, как бы последнее не потерять, какой уж гонорар…

Дверь открылась, и в келью вошел человек в халате. Наверное, его разбудили — помятое со сна морщинистое лицо древнего, видевшего в своей жизни многое, человека. Мешки под маленькими глазами-бусинками, отвислые щеки, полные дряблые губы с вавками в уголках. Большие, покрытые пухом, хрящеватые выступающие в стороны уши. На их кончиках росли длинные седые, похожие на антеннки, волосинки, — они сразу же бросались в глаза. А ещё бородавка на подбородке и коричневые пигментные пятна по всему лицу, и особенно густо — по дряблой шее.

Домашний потертый местами халат из байки и видная из-за ворота белая нижняя рубашка только подчеркивали догадку о том, что хозяин этой пещеры отдыхал. Старик принес с собой лепешку и глиняную бутылку. Её он держал за горлышко, а хлеб лежал поверх коричневой морщинистой ладони. У старика были длинные пальцы с желтыми ногтями такой толщины, что, казалось, они сделаны из потрескавшегося от времени пластика.

— Это вам, — сказал старик.

Семён машинально взял дары. Приблизив горлышко, потянул носом и понял, что внутри плещется молоко со странным непривычным запахом.

— Как-то не хочется.

— Вы завтракали?

— Нет.

— Только встал… Здесь нет солнца и часы давно уже сбились. Поспишь часа три и шесть работаешь, а потом снова тянет прилечь… Это козье. Полезно. Хлеб сами печем. Ешьте.

Семен повиновался — отпив большой глоток, лепешку с силой рванул зубами. Пока жевал, смотрел на старика прямо, не мигая, подмечая нестыковки, несуразности, странности. Искал, но ничего не нашел — обычный старик, которому, наверное, за восемьдесят. Представители одной расы подмечают особенности друг друга, а остальным кажется, что они слеплены на один лад. Так и с пожилыми. Молодость не желает по-настоящему видеть старость. Впрочем… Была одна необычная деталь: хозяин подземелья на мир смотрел маленькими узкими, ничего не выражающими глазками. В голосе его слышалась теплота и намек на заботу, «это козье, полезно, хлеб сами печем», но лицо отталкивало равнодушием. Губы за долгие годы так привыкли к презрительной ухмылке, что и сейчас невольно пугали. Если бы не голос, можно было подумать…

— Имени не говорю, оно вам ни к чему… — старик чуть поклонился. — Я — претор[1].

Это многое объясняет…

— И что я натворил? — спросил Семён, не переставая жевать.

Старик, поправив полы халата, ответил:

— Я сужу не вас. Наоборот, вы прибыли мне в помощь. Вы — патрон. Защитник.

— Знаю. Так во времена Древнего Рима называли адвокатов в судах. И кого мне надо защищать?

— Одного из нас.

Семён, машинально работая челюстями, глотал хлеб, не чувствуя его вкуса. Запил теплым молоком. Думал что, наверное, сейчас его глаза также тусклы и безжизненны, как и у старика — в них погас фитилек любопытства. Какой он первопроходец, если уже имеется определение тому, зачем его позвали прототипы из книг?

— Почему я?

Допив молоко, потряс бутылку, показывая, что она пуста. Старик взглядом указал на полочку для свечей. Не доверяя узкой дощечке, Семён нагнулся и поставил бутылку на пол у стены.

— Почему я? — он повторил вопрос, чувствуя приятную тяжесть в желудке. Семён ещё держал в руке часть лепешки и не знал, что с ней делать — есть уже не хотелось.

— Патрона выбирает обвиняемый в lexsacrata — нарушении «священного закона». В нашем случае — в ворожбе и магии.

Не найдя лучшего варианта, он положил хлеб в карман и, удивляясь спокойствию своего голоса, задал ещё один вопрос:

— Когда произошло преступление и каковы последствия этого деяния?

Старик нахмурился, воспаленные кончики губ опустились ещё ниже.

— Преступление наше пока не имеет ограничения во времени. Злоумышленника искали долго, поймали чудом. А нарушение законов началось прошлой ночью и свершается по сию минуту. Итого более суток. Пойдемте. Не хотелось сразу вас тянуть, но лучше всё сделать сразу, не затягивая. Всё равно разбудили…

Претор пересек келью и коридор, направившись к железной двери. Новоявленному патрону пришлось следовать за ним. Оказавшись рядом с хозяином подземелья, он невольно задержал дыхание — иногда старики пахнут неприятно, словно выброшенный на свалку зассанный диван, но не в этот раз и не в этом месте. За претором следовал шлейф из запахов книжной пыли, свежеиспеченного хлеба, ванили и каких-то резких химикатов.

Вышли в гипсовый темный зал без стен и потолка — они где-то были, но при слабом свете невозможно было их рассмотреть и поэтому казалось, что у тьмы нет начала и конца, только вытянутая трапеция освещенного контура дверного проема с двумя черными силуэтами человеческих фигур.

Человеческих ли?

— Кто вы? — прошептал он еле слышно.

Старик, чувствуя волнение гостя, задержался возле порога и, не оборачиваясь, смотря своими пуговками во тьму, ответил:

— Мы — соль человечества.

— А я кто?

— Вы, Семён, — преступник.

— И в чем состоит моё преступление?

— Вы — писатель.

[1] Претор — чиновник в Древнем Риме, судья.

5. Проклятие писательства

Много метров вглубь земли. Нет звуков, только еле слышное, доносящееся из-за спины потрескивание свечей. Геометрия света под ногами, отвоевавшая кусок территории у мрака. Две фигуры. Одна старая, другая почти молодая. Они стоят за порогом, смотрят, но не могут видеть того, что прячется во тьме. Только дверной проем и их длинноногие силуэты, а дальше… нет ничего.

— Быть писателем разве это преступление?

— Да. Одно из найтягчайших.

— Но почему?

— Не мне вас сегодня судить. Пока вы патрон — вы неподсудны. Но потом, когда настанет время… Спрошу за всё.

— За что?

Старик должен был уже отвести помощника и начать то, ради чего Семёна вырвали из обычной человеческой жизни, но претор всё-таки решил объясниться:

— Я нарушаю правила… Впрочем, раз вам суждено увидеть своего подзащитного и, если повезет, даже поговорить с ним, то… Вы должны кое-что знать о человеческой природе. Уверен, вы слышали об этом много раз, но не предавали особого значения… Великая тайна состоит в том, что любое слово — это небольшой незримый глазу снаряд, терзающий или даже бьющий наповал психей, — психей, обитающих в закрытом для вас мире. Так было, есть и будет. Ваше словесное недержание — это проклятие. И пока существует человечество, оно будет поедать самое себя, ментальными и словесными извержениями. Ужас и горе, страдания и боль, всё мерзкое, что гнездиться и размножается в этом мире — всё от глупых, страшных, чёрных слов ваших. Вы, как бродяга на ярмарке, играетесь ими, жонглируете, бездумно потешаясь, выпячивая свою глупость и невежество. Вам, отравленным гордыней, смешно. Вы — даже не как малые глупые дети, не ведающие, что творят, нет! Вы все прекрасно осознаете. С самого детства вы душой чувствуете, как ранит слово, каким оно бывает болезненным. Мысли, чаяния, побуждения — всё имеет вещественную буквенную печать, а водоворот человеческих слов — это есть ваша вселенная. Меняющаяся, созидающая и разрушающая. Слово как константа, фундамент всего сущего. Слово — это магия! Теперь понятно? А писатели — главные преступники. Все до единого — лжепророки, несущиеся в кровавой колеснице, запряжённой неутомимыми жеребцами — грехом, похотью и самодовольством.

Старик вдруг повернул голову и презрительно посмотрел на гостя.

— Сколько у тебя романов?

— Два написанных и три в работе.

— Издано?

— Один.

— Рукописи?

— Две, не считая рассказов. Для себя распечатывал — с бумаги лучше вычитывать текст.

Претор вздохнул.

— Слово сказанное — это пуля, а напечатанное — снаряд… Однажды в одну деревню на севере забрел черный шаман — сиэхсит. И спросил, чем он может помочь людям? Ему говорят, что соседи хотят увести их оленей, сделай что-нибудь, отблагодарим. Шаман достал копыто горного козла, бубен и повел песнь смерти. Пел ночь и день, и ещё одну ночь, а наутро умер. Пошли люди к соседям, узнать что случилось. Интересно же. А соседи, перед тем, как всем пришлым перерезать горло, ответили, что злы они из-за поветрия элюю-смерти. Когда вороньи крылья начали хлопать над их ярангами, попросили своего шамана, чтобы он спас их. Времени у того было мало, — песнь успела много бед натворить, — да и молод он был, неопытен. И всё же отвел беду, начертав на кожаном одеяле своей кровью нужные слова. Тьма, кружащаяся над их стойбищем, вернулась назад и поглотила безграмотного шамана-сиэхсита. Такова цена слова сказанного и мощь слова написанного.

Я открыл тебе одну сторону, но есть и другая. Слово — это семя, попадающее в лоно. Благодаря ему рождается все прекрасное и ужасное на этом свете.

— Понимаю, — кивнул писатель. — В Библии…

— Замолчи! — закричал старик, и из его рта брызнули похожие на искорки капельки слюны. — Ничего ты не понял! Молчи и слушай. Ты и подобные тебе — ходячие свалки мусора, загромождающие пространство и время своим бредом. Ваши немощные фантазии, псевдоинтеллектуальные мысленныеполлюции подобны грязевому гейзеру. Ваши слова воняют. Вы подбрасываете вверх, в небо, комки нечистот! Но как вы не стараетесь, они все равно падают, создавая кучи, терриконы, целые горные хребты гноя и смрада. Уже невозможно определить, где было начало, как и не суждено нам узнать, когда наступит конец. Скажи, вот в твоих историях живет разная нечисть, домовые, всякие магические отбросы, колдуны и ведьмы. Но почему ты ни в одном рассказе не писал о настоящем зле? Когда мне сказали, кого придется сюда привести, я, чтобы понять мотив обвиняемого, прочитал всё, что ты написал. И заметил одну особенность. Это — сказки. Красивые, интригующие, но… пустые! В них есть притчевая основа, однако, сказка — это не реальность. Жанр воспитательный, легкий и очень далекий от попыток понять суть страстей человеческих. Ты ни разу не написал о настоящем зле. Ты даже не можешь называть его тем именем, под которым оно существует во всех известных мирах. Ответь, почему ты был так осторожен?

Откровенно, как на исповеди, писатель ответил:

— Я верю в Бога. И мне кажется, что есть такое области, которые неугодны Богу настолько, что он может… не обидеться, конечно…. а наказать. Зло осязаемо. Я много раз слышал о темных знаниях, запрещенных книгах. Проклятых созданий я не называю истинными именами, потому что боюсь накликать беду.

— Вот видишь! Ты всё прекрасно понимаешь. И ты правильно боишься. Чем больше в мир входят книги о зле, тем сильнее оно становится.

Всё же он должен был спросить…

— А что, вампиры и правда существуют?

Претор нахмурился. Было заметно, что его подмывало крикнуть, губы подрагивали, но он заставил себя некоторое время помолчать и только когда успокоился, ответил:

— Сколько людей, столько и миров, а у каждой избушки — свои игрушки. Есть и вампиры, и оборотни. Кто специально нервы треплет, тот и вампир, а садисты, наслаждающиеся страданиями и бессилием жертв — настоящие звери в человеческой шкуре.

— А тот, кого я должен защищать, он кто? Первый или второй?

Старик вздрогнул.

— Тебя позвал сиэхсита, — судорога исказила лицо претора, словно у него заболел зуб. — Он уже вторые сутки ведет песнь и только Небу известно, над чьими ярангами сейчас хлопают вороньи крылья, и найдется ли в том несчастном крае умеющий писать.

Старик протянул руку, схватил Семёна за запястье и повел за собой — во тьму. Его пальцы были такими же сильными, как и у воина, доставившего патрона в подземелье. Железная дверь, из которой сиял свет, осталась позади. Они шли в кромешном чернильном мраке. В ушах звенело. Был слышен только шум бьющихся в груди сердец и хрип дыхания. Старик дышал с присвистываем, как старый курильщик или астматик. Гипсовый зал стал настолько черен, что невольно хотелось пригнуться и ноги приходилось поднимать выше. Страх подсказывал, а вдруг ты ударишься головой о какую-нибудь балку или на земле могут оказаться камни? Но разум успокаивал: «Здесь настолько высокие потолки и ровный пол, что в этом подземелье можно проводить соревнования по баскетболу. Твое тело поступает так, как и должно в сложившейся ситуации. Им командует обычный первобытный страх перед неизвестным, невидимым, и разум тут бессилен».

Как ни успокаивал себя, но ужас медленно и неумолимо вползал под кожу. Невозможно от него отмахнуться, как от надоедливого слепня. Страх сильнее. Переставляя ноги в кромешной тьме, ощущая стальную хватку чужих пальцев на запястье, вдыхая стерильный лишенный какого-нибудь запаха воздух, чувствуя тошноту от козьего молока, и с каждым мгновением понимая, что это только начало, Семен покорно шел в пустоту, в пустоте. Ему до боли снова захотелось вдохнуть аромат свежей зелени после дождя, услышать птичий гам, а не шарканье подошв по мертвому шершавому гипсу.

У всего есть начало и конец. Его путешествие началось с ощущения счастья, а завершается корчами животного ужаса. Вдруг вдали показалось светлое пятно. Оно было похоже на четвертинку бледной, пробивающейся через тучи луны. Там за поворотом горит свет. Это может значить только одно: завершается путь и наступает время испытания. Он не любил стоматологов, боялся и в детстве и взрослым — считал посещения зубников некой единицей измерения страха, — но сейчас обжигающий его внутренности ужас был в миллионы раз сильнее. Такого раньше ему не приходилось переживать. Даже когдаперелазил через балкон к соседям и чуть не сорвался с карниза; когда, попав в аварию, сломал руку, разбил голову — потом неделю тошнило и кружилось все перед глазами, — но ТАКОГО страха в его жизни ещё не было…

Старик подвел его к выдолбленному в гипсе широкому проходу и разжал пальцы. В глубине тоннеля сияли огни.

— Нам сюда.

6. И снова смерть

Идя на свет, они наткнулись на ряд старых вагонеток, в которых был навален строительный мусор, стремянки и приставленные к стене бревна. Такое дерево всегда пропитывают специальным раствором, и оно долго хранится, но эти шпалы уже были трухлявые. Некоторые переломились посередине или вообще рассыпались в пыль.

Ещё один поворот.

Пришли.

На стене висят три керосиновые лампы. Они освещают заставленный лесами тупик. В дальних углах навалены доски, кули парусины и древние, словно из музея старины, ржавые помпы. С левой стороны алтарем возвышался застеленный грязным брезентом неровный выступ. Вот на нем и сидел сиэхсита. Первое, что бросалось в глаза, — баранья мохнатая безрукавка, черным мехом наружу, просторные серые шаровары, а потом уже голые тонкие, как ножка зонтика, руки, острые колени и бритая гладкая голова. Она была обтянута отражающей языки пламени желтой кожей, поэтому казалось, что на костлявых плечах и тонкой шее держится голый череп. Сиэхсита был тощ нездоровой худобой людей после долгого вынужденного голодания или смертельно больного человека. Впалые щеки, синие провалы под глазами, потрескавшиеся губы беззубого рта, натянутая шкура на лбу и, особенно, на скуловых костях. Глаза прикрыты. Сидит, как буддист во время медитации, сложив руки на груди, чтобы раскрытые ладони упирались палец в палец. Из-за болезненного вида и дряблой сухой кожи на лице, сложно было сказать, сколько ему лет, но старым его назвать было нельзя. Сначала показалось, что шаман недвижим, но когда глаза новоявленного патрона привыкли к свету, он заметил, как тот двигается — маятником раскачивается из стороны в сторону и издает низкий утробный, совершенно не похожий на пение, звук.

— Это и есть ваш сиэхсита?

— Называй его, как хочешь, хоть абаасом[1].

— А кто меня привез?

— Ну… Слыхал про Айыы аймага[2]?

— Нет.

— Хотя, как не называй, эти слова тебе ничего не скажут. То был Воин. Пред тобой — Шаман. Я — Судья, а ты — Защитник. И мы пришли сюда, чтобы каждый сделал то, что он должен сделать. Да, сэркээн?

Шаман перестал раскачиваться. Монотонный звук прервался и, как только установилась тишина, стала заметна разница между молчанием и пением. Не открывая глаз, сидящий перед ними аскет разлепил ладони и вытянул вперед левую руку, чтобы пришедшие заметили нарисованный на ней знак — закрученную спиралью линию.

Шаман сжал кисть в кулак.

Как только спираль исчезла, тот, кого выбрали Защитником, схватился за грудь и застонал, беспомощно посмотрел на Судью и за то мгновение, когда их взгляды встретились, понял, что претор поражен не меньше его, и не понимает, что сейчас происходит.

Сердце Защитника остановилось.

В глазах потемнело.

Воздух с ужасным хрипом вышел из легких.

Защитник сначала опустился на колени, а потом медленно повалился на бок.

И умер.

[1] Абаасы́ — злые духи верхнего, среднего и нижнего миров в якутской мифологии, живущие своими племенами и родами, со своим хозяйством.

[2] Айыы аймага — эпическое племя в якутской мифологии, прародителей людей.

7. Хоть в петлю

Когда Семён умер, Шаман вытянул вперед правую руку. Претор заметил, что на ней был выведен такой же знак, как и на левой ладони, только обратный — зеркальный.

Шаман сжал правую кисть в кулак.

Некоторое время он сидел недвижимо, а потом тряхнул сначала левой и тут же — правой рукой.

Лицо претора исказила гримаса отвращения — он не мог выдержать того, что происходило на его глазах, а видел он беззаконие, святотатство — чёрное зло. Шаман посмел явить ему свой грех! И перед кем? Перед Судьей!

Правый кулак разжался.

Ладонь раскрылась.

Рисунок багровой спирали поплыл от пота, но форма знака была ещё различима.

Звенящую тишину подземелья разорвал хрип.

Мертвец вдруг дёрнулся, засучил ногами, словно хотел от кого-то убежать, и резко сел. Рот открыт так широко, что был виден его красный широкий язык. Он пытался дышать. Руки вцепились в горло. Можно подумать, что он себя душит. Он кашляет и хрипит. Глаза выпучены и блуждают по комнате, но ничего не видят, не замечают. Руки ожившего мертвеца дрогнули и медленно начали выпрямляться. Гость посмотрел на ладони с растопыренными пальцами, а потом начал ими гладить своё лицо, плечи, грудь, бедра, коснулся гипсового пола и только потом поднял голову и, наконец, заметил, что он здесь не один. Спросил хрипло:

— Где я? Кто вы?

Голос его был сиплый, а короткие слова он произносил неразборчиво, как говорят иностранцы.

Глаза Судьи были полны ужаса.

— Что это?

Шаман открыл глаза, опустил руки на колени и ответил:

— Мне нужен защитник — таков непреложный закон. Я прав?

— Все создания бесчисленных миров имею право на защиту, — ответил Судья, прищуривая свои и без того узкие глазки.

Шаман пожал острыми выглядывающими из меховой безрукавки плечами.

— Ну, так я и выбрал. Перед вами мой патрон.

— Но это не имеет никакого смысла. Умерщвление безвинного уже достойно смерти. А я видел своими глазами, как свершалось тягчайшее преступление. Убийство не имеет снисхождения. Во всех мирах. Тебе это прекрасно известно! Так в чем смысл усугубления кары?

Сиэхсита не удостоил старика даже взгляда. Ухмылка скривила тонкие губы Шамана.

— Давай сначала поговорим с нашим гостем, а потом уже будем решать, что делать дальше. Ты нас понимаешь?

— Да, — ответил Защитник.

— Встань.

Защитник ещё раз осмотрелся, а потом, медленно, как пьяный, подгреб под себя не слушающиеся его ноги, уперся руками в пол и тяжело встал. Его качнуло в сторону. Чтобы не упасть, он подошел к стене и оперся плечом о стену.

— Я так постою, хорошо?

Ему никто не ответил.

Защитник скривился от боли и прижал ладонь к левой стороне груди.

— Болит…

— Скоро пройдет, — сказал Шаман. — Это ненадолго.

— Есть вода? Пересохло всё.

Шаман кивнул Судье на строительные леса.

— Там.

Старик, повинуясь невысказанному приказу, подошел к горе мусора и заметил круглое блюдо, на котором когда-то было расставлено семь свечей, но они уже сгорели, оставив после себя семь восковых клякс. Ниже, на грязной, выпачканной дегтем, доске стояла бутылка из зеленого мутного стекла с пробкой.

Судья взял её и отнес Защитнику.

Умерший и воскресший зубами вырвал пробку и прильнул к горлышку. Выпив всё до капли, он наклонился, поставив бутылку на пол, выпрямился. Было заметно, что двигаться он стал быстрее.

— Теперь лучше…

Отдышавшись, он повторил вопросы:

— Где я? Кто вы?

Шаман медленно осторожно встал. Лицо напряжено. Как ни старался скрыть, но было заметно — любое движение ему причиняет боль. Подошел к Защитнику. Они были почти одного роста. От Шамана несло козьим жиром, потом и псиной так сильно, что у Защитника перехватило дыхание и чуть не вырвало. Но он пересилил себя, сдержал спазмы в желудке.

Не обращая внимания на мучения Защитника, Шаман осмотрел его ладони, а потом, поднял голову и спросил:

— Ты себя помнишь? Кто ты?

Защитник хотел что-то сказать, но запнулся. Взгляд затуманился, словно он заснул на ходу.

— Как твое имя? Как тебя зовут?

На лбу Защитника выступили бисеринки пота. Он стал часто моргать, и вдруг лицо его исказила гримаса боли и он заплакал. Крупные блестящие в мерцающем свете керосиновых ламп слезы пеленой закрыли глаза, потекли по щекам. Рыдания сотрясали всё тело, и если бы не стена, на которую опирался Защитник, он, наверное, не смог бы стоять на ногах.

Шаман терпеливо ждал, пока Защитник успокоится. Он положил руку ему на плечо, а потом, как мать успокаивает сына, стал гладить по голове. Хотел вытереть слезы, но больше размазал грязь по щекам.

— Всё хорошо, самое страшное позади, — шептал Шаман. — Первый раз сложный, а потом станет легче.

— Что сложно? — через рыдания спросил Защитник.

— Умирать.

Шаман обнял плачущего, и стал что-то шептать ему на ухо. Постепенно всхлипы стихли, и Защитник успокоился. А рядом стоял Судья и не мог произнести ни слова — он смотрел на место, на которомтолько что сидел Шаман, и в глазах старика заполыхал ужас. Ложе было укрыто шелковым платком, расшитым косыми строчками письма. Буквы такие мелкие, что издали невозможно было их прочесть. Судья дрожащими руками снял с крюка одну из ламп. Подошел к возвышенности и поднял платок. Пока он читал, его губы беззвучно двигались, а Шаман, нашептывая Защитнику, вторил ему из написанного и они оба — охотник и его жертва — произносили заклинание слово в слово.

От начала до конца.

Последняя строка.

Шепот стих.

Судья ладонями закрыл лицо.

Защитник не смог устоять на ногах.

Пока он безвольно опускался, ткань рубашки с сухим противным треском скреблась о гипсовую стену.

Шаман отстранился от Защитника. Подошел к старику.

Судья опустил руки и посмотрел на Шамана.

— Ты понимаешь, что это за гранью добра и зла?

— Да, — ответил Шаман.

— Это изощренное коварство. Жертва — добыча — капкан. Ты не лучше их. Ты такой же, как они.

— Да, — ответил Шаман.

— Это не я тебя искал, а ты меня.

— Да.

— Ты мог выбрать иной путь, но злоба и желание мести побороло страх перед…

Чтобы не дать закончить Судье, Шаман почти прокричал:

— Да! Я получил шанс отомстить тебе и им воспользовался. Моё зло — это зло моё. Мне с этим жить. А тебе — нет. Гордись старик — на тебя пал выбор. Другой бы возрадовался.

— Но я не готов вот так… сразу… Я просто не готов…

Губы Судьи дрожали.

— К этому невозможно подготовится, — Шаман хотел взять старика за плечо, но передумал. — Поверь, так лучше — быстро, не раздумывая. Рано или поздно, всем нам придется войти в эту дверь — избежать конца никому ещё не удавалось.

— Но я столько дел ещё не сделал. А кто будет присматривать за садом? А кошки? Они меня ждут!

Шаман помедлил и всё же решился, нежно приобнял Судью. Старик не отмахнулся, он, похожий сейчас на испуганного грифа, уже не видел перед собой никого и ничего.

— Я обещаю, обещаю, — последнее слово Шаман произнес с нажимом, — всё сделаю. Сад будет цвести, а за кошками будут ухаживать достойно…

Все закончилось очень быстро.

Шаман подошел к стене, где на горе мусора лежали его вещи, поднял блюдо со сгоревшими свечами — под ним прятался стилет с костяной резной ручкой. Вернувшись, вложил оружие в руку Защитнику.

— Уже? Так скоро? — прошептал тот одними губами.

— Да. Но, прежде чем начнем, запомни. Не вспоминай своего имени, оно всё равно забудется, откажись от него — так легче. Помни только то, что может помочь. Все сны, пришедшие к тебе в прошлой жизни — это дар свыше. Это были подсказки. Кого-то из своих знакомых ты встретишь. Кем-то станешь и, убив проводника, изгнав его душу, пойдешь дальше по их судьбе. Ты сольёшься с их телами, их опытом и навыками, знанием языков. Ищи праведников и ступай на тропу Иуды. Тебя ждет долгий путь, поэтому всё плохое забывай, чувство вины руби без жалости. Как ящерица отбрасывает хвост, так и ты бросай всё, что мешает в пути. Ты не должен нести груз грехов, кои прилипнут к тебе без числа. Каждый шаг тебя приблизит к искомому миру. Если не научишься освобождаться, то не дойдешь до конца. А сам понимаешь, что это значит.

— Теперь да, понимаю, — ответил Защитник.

— Но и приобретешь ты многое. Всё что полезно — помни, изучай. Впитывай в себя чужие таланты. Понял?

— Да.

— Скажи, кто ты? — спросил Шаман.

— Я — экзорцист.

— Что ты должен сделать?

— Вызволить души великомучеников из мира самоубийц.

— На что ты готов пойти ради своей цели?

— На всё.

— Путь твой будет долог. Ты готов ждать?

— Да.

— Ты готов страдать?

— Да

— Ты выдержишь боль?

— Да.

— Тебя не искусят наслаждения?

— Нет.

— Ты не забудешь о своём предназначении?

— Нет. Чего бы мне это ни стоило, я не забуду о том, что обязан сделать.

— Готов ли ты умирать?

— Да.

— Готов ли ты убивать?

Судья, Шаман, Экзорцист посмотрели друг на друга.

Всё было понятно без слов.

Старик кивнул и закрыл глаза.

Экзорцист отвел локоть и ударил Судью стилетом под ребра с левой стороны груди.

Старик охнул, тяжело осел.

Когда конвульсии стихли и грудь опала в последнем вздохе, Экзорцист с усилием отвел взгляд от лица только что убитого им человека.

Шаман достал из своей сумки пеньковую веревку.

Подойдя к Экзорцисту, сказал:

— Запоминай.

Он ловко завязал петлю и тут же распутал её.

— Теперь ты.

Экзорцист повторил узел.

— Правильно.

Подойдя к крюку, на котором висела керосиновая лампа, Экзорцист забросил на него веревку и дернул, проверив, как он прибит к стене. Хотел привязать конец к большой ржавой помпе так, чтобы петля оказалась чуть выше его роста, но Шаман покачал головой.

— Ниже. Не всегда будет удобно. Пробуй так. На коленях.

Опустив петлю ниже, Экзорцист закрепил конец веревки к помпе. Вот теперь всё готово. Продев голову в петлю, Экзорцист посмотрел на Шамана. Его глаза были полны тоски и сумасшедшей надежды, что всё это — убитый им праведник, тьма подземелья, живой скелет в грязных шароварах и бараньей безрукавке, шелковый платок со страшными письменами — это марево его воспаленного разума, сон сумасшедшего, горячечный бред. Он проснется и снова окажется в своем… Где? С кем? Когда?

Не найдя ответы на такие простые вопросы, он понял окончательно, бесповоротно, что всё закончилось… Вернее, всё только для него начинается…

Долгий, долгий, долгий путь…

Экзорцист кивнул Шаману, зажмурился и поджал ноги.

Оглавление

Часть 1 Наёмник и Рабыня

1. Аве, Цезарь!

2. Театр одного актёра

3. Старик и судьба

4. Зола на снегу

5. «Осторожно, злые мины»

6. Неизбежное

7. Дела скорбные

8. Вкус жизни

9. Рабыня

10. Каратель

11. За державу обидно

12. Молодо зелено

13. Шестое чувство

14. Кто такие МЕНД?

15. Скелеты из прошлого

16. История Файзы

17. Карты на стол

18. Преступление

19. Встреча с неизбежным

20. Приговор

21. Незваные гости

22. Гашиш

2 часть

Шаг первый: Капкан и Судья

2. Мы те, о ком вы пишите свои романы

3. Вот и пришли

4. Претор и патрон

5. Проклятие писательства

6. И снова смерть

7. Хоть в петлю