Восход [Ребекка Стид] (fb2) читать онлайн

Ребекка Стид Восход

Пролог Маттиас

Грэйсхоуп

Большинство ребят его возраста никогда не держали в руках настоящей бумаги — ее осталось слишком мало. Бумагу берегли для рисования и важных документов. Еще до того как впервые встать на коньки, Маттиас твердо знал — если он замнет уголок страницы или испортит лист бумаги, его серьезно накажут. Но он не мог противостоять соблазну похозяйничать за маминым письменным столом. Маттиасу нравилось все, что в нем было: и бесшумно открывающиеся ящики с полками, и яркие баночки с красками, и вымытые кисточки на подставке, и деревянный ящичек с углем. Хотя во всем остальном Маттиас производил впечатление послушного мальчика, стоило его оставить без присмотра, как он тут же приступал к исследованию стола. Он знал каждый его сантиметр наизусть и даже помнил, с какой стороны на стенке одного из ящиков лучше видно черную кляксу, оставленную задолго до его рождения. И всякий раз, подходя к столу, Маттиас думал о том, что клякса, как и всегда, на том же самом месте.

Но сегодня его ожидало нечто новое.

На столе под набросками маминых рисунков лежал плотный белый конверт, еще не запечатанный. Хорошенько запомнив, на какую длину была примотана нитка конверта, Маттиас аккуратно отмотал ее и раскрыл конверт. Внутри оказался странный бумажный прямоугольник с цветным изображением. Ничего подобного Маттиас в жизни не видел — будто некто остановил время и перенес саму жизнь на бумагу, сохранив каждую мелочь. Даже его мама, признанная лучшей из художниц современности, не могла бы создать и бледной копии этого чуда. Аккуратно держа за уголки, Маттиас повертел загадочную картинку в руках. Это был портрет двух женщин. «Наверное, сестры» — подумал он. За их фигурами виднелось кое-что еще — сияющее пятно.

Солнце.

Глава первая Питер

Нью-Йорк

Семь лет спустя

Закрыв глаза рукой, Питер лежал в кровати и размышлял о том, что невозможно понять весь ужас головной боли, хотя бы раз не испытав ее на себе в полной мере. Человеку, никогда не страдавшему мигренью, не описать ее словами. Он перевернулся на другой бок и взял небольшой блокнот на спирали с прикроватного столика.

Маму Питера всю жизнь время от времени мучили головные боли. Иногда они продолжались сутками, и тогда она неподвижно сидела в красном кресле возле дивана. Она не ела, не смеялась и не пыталась приготовить им «нормальный ужин», который в другие дни непременно ждал их каждый вечер. Мама вообще не вставала. «Снова покинула нас, — говаривал папа, — но непременно вернется». Подобное происходило пару раз в год.

Питер был очень похож на маму — это отмечали все. У обоих молочно-белая бледная кожа, усыпанная веснушками, волнистые волосы (темные у нее и светлые, папины, у него). Даже чихали они одинаково (всегда дважды), как и смеялись (очень тихо после первого, похожего на короткий лай, смешка). Поэтому Питер резонно предполагал, что когда-нибудь у него, как и у мамы, начнет болеть голова.

Питер рассеянно перелистывал замусоленный блокнот. В нем он записывал телефоны друзей и названия видеоигр, которые хотелось бы купить, на случай, если папа с мамой вдруг согласятся. Там же хранился адрес небольшой фирмы из Орегона, где задешево продавали детали от старых радиоприемников и множество других полезных вещей. Он открыл последнюю страницу, где тянулся длинный ряд черточек, и пририсовал к ним еще одну.

После двенадцатого дня рождения мама впервые спросила Питера, не болит ли у него голова. Раньше она ни о чем подобном не говорила с ним, и он никак не мог избавиться от мысли, что все это выглядит как-то странно. Зачем понадобилось вообще об этом спрашивать: разве, когда у него заболит голова, это не будет очевидно? Ведь тогда он тоже сядет в кресло и ему не захочется улыбаться или съесть хотя бы ложку супа. Но мама осторожно продолжала спрашивать об этом каждую неделю или две, словно ожидая плохих вестей. И они ждали вместе.

Впервые голова заболела несколько месяцев спустя. Питер сразу же понял, что происходит, хотя его мигрень оказалась не очень-то похожей на мамину. Во-первых, приступ длился всего несколько часов, а не целый день. Во-вторых, несмотря на боль, после школы он как всегда захотел съесть своих любимых чипсов с солью и уксусом. И в-третьих, он не стал рассказывать об этом маме.

Но Майлзу — рассказал. Они вместе ходили в детский сад, потом — в школу и знали друг о друге все. Питер, например, знал, что Майлз только притворяется, что ненавидит двух своих сводных сестренок, живущих вместе с папой и его новой женой на окраине города. На самом деле он их любил и ему нравилось проводить с ними вечера по пятницам и понедельникам. Ему нравился вечный гомон в квартире, нравилось, что там всегда полно гостей, нравилось, что они прикалываются друг над другом за ужином и вместе смотрят телевизор, хрустя попкорном и заедая апельсинами.

А Майлз знал, что Питер боится рассказывать маме о своем первом приступе головной боли: ведь она подтвердила его главную догадку. Мамина мигрень представляла собой нечто особенное, о чем она не хотела рассказывать. Возможно — какое-то ее горе.

Приступ повторился с новой силой. Питер вытащил карандаш из спирали блокнота и пририсовал еще одну черточку. Затем стал медленно считать про себя.

Девятый за месяц. Он положил блокнот на место и перевернулся на живот, чтобы посмотреть в световой люк у своей постели.

Их семья жила в двух комнатах, если не считать кухни и ванной. Такое жилье досталось им по ошибке — в университете почему-то решили, что в этой квартире две спальни. Но маме понравился высокий скошенный потолок и огромные окна, они же световые люки на нем: она сказала, что хочет спать под звездами, даже несмотря на то, что в городе их трудно разглядеть. Поэтому они переехали сюда, сделав кое-какую перепланировку. Сначала они раздобыли раскладной диван, на котором спали родители. А потом сделали для Питера его собственный полуэтаж.

Полуэтаж представлял собой высокую застеленную ковром платформу вдоль одной из стен их единственной жилой комнаты. Мама всегда описывала ее как «слава-богу-достаточно-большую». Несмотря на вынужденную экзотику, у Питера в его убежище было все, что папа называл «предметами первой необходимости»: кровать, стол, книжная полка с тремя обувными коробками, набитыми бейсбольными карточками, несколько мягких игрушек-зверушек и коллекция старых радиоприемников, которые Питер собрал сам или пытался это сделать. Полуэтаж отгораживали высокие, по грудь, деревянные поручни, но привычной лестницы не было — папа втиснул узкий лестничный пролет в нишу под гардероб, расположенной в стене. И хотя у себя наверху Питер мог услышать все, что громко произносят в комнате, вроде «Телефон!» или «Ужин готов!», вежливым считалось открыть дверцу бывшего гардероба и позвать сына через импровизированную лестницу.

Мама всегда пользовалась лестницей, в то время как папа частенько забывал и кричал ему что-нибудь, сидя прямо на диване в комнате. Поэтому Питер, разглядывавший в окно облака, крайне удивился, когда мама окликнула его прямо из кухни.

— Питер? — мама-англичанка произносила его имя «Пита».

Питер перевернулся на спину и что-то невнятно промычал, словно человек, по уши погруженный в домашнее задание по математике.

— Папа звонил. Он отложил работу и сегодня будет дома раньше. Сказал, что хочет сообщить нам нечто важное.

Питер осторожно сел в кровати. Голова уже почти не болела. На мгновение он будто заметил какое-то шевеление краем глаза, но стоило ему повернуть голову, как все исчезло.

— Насколько важное? — откликнулся он. Но услышал только позвякивание тарелок и шум воды в кухонной раковине.

Отец Питера был гляциологом: изучал ледники. Или, как Майлз любил их называть, «гигантские льдышки». Папина работа состояла из двух частей. Первая — преподавание в Нью-Йорке. Питер хорошо знал все, что связано с этой частью его деятельности. Папа носил джемперы с v-образными вырезами, рубашки и галстуки, по утрам неизменно пил апельсиновый сок с тостом из семи злаков и к пяти часам возвращался домой, если не играл по средам в баскетбол с коллегами. По ночам Питер слышал, как он тихонько постукивает по клавишам ноутбука, набирая очередной доклад о глобальном потеплении или лекцию для студентов.

Второй частью работы были полевые исследования. Папа недели проводил в палатке на арктическом льду, разъезжал на собачьих упряжках и снегоходах, взбирался по отвесным скалам и запускал сигнальные ракеты, чтобы отпугнуть белых медведей. Ему доводилось есть сырое тюленье мясо, летать на вертолете и проваливаться в ледяные расщелины. Питер мог узнать своего папу с этой стороны только по чужим рассказам, главным образом благодаря студентам, заглядывавшим к ним на ужин. Они постоянно болтали о том, как доктор Солемн подхватил выпадавшего из старого вертолета человека, или о том, как он отпугнул медведя выстрелом из винтовки, чтобы спасти одну из ездовых собак. Похоже было на то, будто живешь с Кларком Кентом, но так ни разу и не увидел Супермена.

Папа вернулся весь красный и такой запыхавшийся, будто бежал сюда от самого университета. Он махнул свернутой газетой в сторону комнаты, чтобы Питер и мама ждали его там, и театрально поклонился, едва не стукнувшись лбом об пол.

— Бог ты мой. — Мама искоса посмотрела на Питера. — Прямо как лакей ее величества.

Питер понимающе вздохнул. Чем больше папа волновался, тем более странно себя вел. Питер уселся на диване рядом с мамой, а папа отодвинул журнальный столик в сторону, так, чтобы встать прямо перед ними. Расчистил себе сцену. Затем многозначительно откашлялся.

Питер заворчал.

— Ты скажешь наконец или нет?

Папа улыбнулся и покачал головой.

— Это долгая история.

— А когда у тебя было по-другому?

Жестикулируя свернутой газетой, доктор Солемн начал свой рассказ.

— Когда-то давным-давно далеко к северу от Нью-Йорка, а именно на Аляске, начали возводить фундамент для одного большого дома. Один богатый филантроп строил его больше двух лет.

Он быстро посмотрел на Питера, прикидывая что-то про себя. Затем добавил:

— Филантроп — это человек, жертвующий свои деньги на благо другим людям.

— Пап, я знаю.

— Ну, конечно же. Прошу прощения. — И папа кивнул, прежде, чем продолжить.

— Филантроп с любовью строил этот дом. Он называл его своим «убежищем от оков реальности» и лично контролировал каждую деталь проекта, повторявшую его предыдущий дом под Беверли-Хиллз. Придумал огромный камин такого размера, что в нем мог в полный рост выпрямиться человек. Выбирал шкафы для кухни и плитку для ванной. Даже нашел маленький латунный знак «выключить мобильные телефоны» и поставил его перед входом.

— Молодец, — поддержала мама. Она ненавидела мобильники.

— Ой, ну хватит вам, — возмутился Питер. — Папа сам все придумывает на ходу.

Папа и бровью не повел.

— Но филантропу довелось побывать в собственном доме всего один-единственный раз. Когда он вернулся в Беверли-Хиллз, ему позвонил сторож и сказал, что в игровой комнате очень сильно просел пол, словно нечто огромное внизу пыталось всосать его любимый бильярдный стол.

Мама ахнула.

— Какой кошмар!

— Да. — Папа кивнул. — Действительно кошмар. Пришлось немедленно снести все здание. Филантроп даже не успел продемонстрировать его друзьям. Но он решил во всем разобраться.

— Естественно, — согласилась мама.

— Естественно. И ему сообщили очень странную вещь: его дом поставили на вечной мерзлоте, и она постепенно начала таять. Мерзлота оказалась не вечной, и это, как ему сказали, было вызвано глобальным потеплением.

— Глобальным потеплением? — Мама Питера покачала головой. — Никогда ни о чем таком не слышала.

Питер закатил глаза, хотя понимал, что всего год назад с удовольствием бы ей подыграл.

— Гло-баль-но-е-по-те-пле-ни-е, — по складам произнес папа, все больше включаясь в игру. — Такое научное понятие. В атмосфере земли скапливаются выхлопные газы, знаешь ли, и перегревают планету, плавят ледяные шапки полюсов и разрушают природное равновесие, принося хаос. — Он улыбнулся. — А тот филантроп оказался пытливым человеком. Он начал читать книги по глобальному потеплению. Конечно, раньше ему доводилось слышать эту фразу, но он никогда над ней не задумывался. Чем больше он читал, тем больше думал о своем шикарном доме на Аляске и тем хуже себя чувствовал. В конце концов он решил, что нужно возместить вред, причиненный природе. Может быть, даже подключить большие денежные суммы.

— Насколько большие? — Питеру не терпелось добраться до сути вопроса.

— Хорошо, что ты спросил, — сказал папа и вручил им газету, которую все это время держал в руках.

Это был университетский вестник. Питер прочел вслух заголовок на первой полосе.

«Филантроп жертвует университету 1 500 000 долларов на изучение проблемы глобального потепления».

Мама присвистнула.

— Да, — своим обычным голосом произнес папа. — Сумма действительно солидная. Достаточная для того, чтобы отправить меня со всем необходимым снаряжением в Гренландию. И для того, чтобы взять вас с собой.

Мамина улыбка словно испарилась.

— Взять с собой?

— На шесть недель. Сейчас март. Если уедем в апреле, то до конца мая вернемся назад.

У Питера перехватило дыхание. Он будет заниматься ледолазанием! Править собачьей упряжкой! И наконец-то познакомится с Суперменом!

— У Питера школа… — начала мама и кивнула в его сторону так, будто папа позабыл о его существовании.

— Рори, я знаю. Но оно стоит того. А ты сможешь дописать там свою книгу.

Мама застонала, как от зубной боли, и зажмурилась. Ей нельзя было напоминать про книгу: она уже опаздывала с ней на полгода. Мама работала микробиологом — подобное занятие объяснить еще сложнее, чем гляциологию. А ее книга рассказывала о митохондриальной ДНК, одной из самых сложных областей в микробиологии.

Мама мученически закатила глаза и посмотрела на окна под потолком.

— Но почему именно сейчас? Почему не в следующем году? Питеру уже будет тринадцать…

— В Гренландии происходят серьезные изменения климата, — деловито начал объяснять папа. — И намного быстрее, чем мы могли предположить.

Питер молчал, но в его голове тем временем одна яркая картинка сменяла другую. Он уже представлял себе, как они с мамой и папой играют в монополию в уютной теплой палатке. Как он правит упряжкой белоснежных пушистых собак. «И никакой школы», — запел голос в его голове.

Никакой школы, никакой школы, никакой школы…

— Я с тобой, пап!

— Замечательно, Пит. Я знал, что ты меня поддержишь.

Папа улыбнулся ему и затем посмотрел вслед маме, которая молча встала и ушла на кухню.

Они заказали пиццу, но никто, кроме Питера, ее не ел. Родители перешептывались о чем-то, сидя на диване, и на письменном столе перед ними росла гора календарей, карт и путеводителей.

Питер позвонил Майлзу в дом его папы (был понедельник) и сообщил ему последние новости.

— Ого, — восхитился Майлз. — Шесть недель без китайской еды?

— Я как-то об этом не подумал, — признался Питер.

— Попытаюсь прислать тебе чего-нибудь туда, вниз. Службой специальной доставки.

— Наверх.

— Чего наверх?

— Прислать мне чего-нибудь наверх. Гренландия на севере, неуч.

— Да, понял. Как раз вижу ее на папином землешаре. Огромный такой остров.

— Дай-ка угадаю: «землешар» — это глобус, что ли? — Майлз любил придумывать новые названия вещей. Он даже начал составлять свой словарь.

— Неплохое словечко, да? Когда ты уезжаешь, кстати?

— Не знаю пока. Родители еще не решили окончательно.

— Надеюсь, не завтра или что-нибудь типа того?

— Скорее всего, в следующем месяце. Мы сможем переписываться по почте. Папа всегда берет с собой кучу компьютерной техники.

— Ты не узнаешь меня, когда вернешься, — заметил Майлз. — Я иду на греблю.

— Какую такую греблю?

— Не какую-такую, а академическую, болван. На длиннющих таких лодках. Бицепсы вырастут — полный отпад.

Питер вздохнул. Майлз недавно увлекся фитнесом и трижды в неделю посещал спортзал, где пыхтел и тягал гири.

— Мне пора, — сказал Майлз. — Семейное время все-таки.

— Семейное время?

— Папа купил кучу настольных игр. Даже не спрашивай. Конец связи!

«Конец связи» было фирменным прощанием Майлза.

Питер положил трубку и услышал, как родители перешептываются в комнате внизу. Он еще не выполнил задание по математике. Собрав волю в кулак, Питер засел за примеры. Квадратные корни, экспоненты и прочая занудная фигня. Работа не клеилась. Он не был математическим гением, к тому же невольно прислушивался к разговору родителей внизу. Наконец ему удалось расслышать, как папа возразил: «Он уже достаточно взрослый, Рори!», а мама остановила, его громким «Тсс!».

Одиннадцать в третьей степени. В его мозгах царила абсолютная пустота. В конце концов он сдался, встал из-за стола и, рухнув на постель, полностью погрузился в подслушивание.

— Это тот шанс, которого мы…

— Я понимаю, но что…

— …Может быть на -дцать лет? А что, если все начнет меняться еще быстрее?

Питер рассматривал соседние здания через люки в потолке. Одно за другим оживали окна квартир, куда после работы возвращались люди. Он любил наблюдать это вечернее оживление — чем-то напоминало появление звезд на ночном небе.

Вернулось то же самое ощущение, которое он испытывал днем. Уголками глаз он почувствовал какое-то шевеление за пределами поля зрения. Будто там маячило какое-то крошечное насекомое, мельтешило крылышками, и он мог отпугнуть его или оставить все как есть. Он замер.

В здании напротив сразу в трех окнах одновременно вспыхнул свет.

— Наверное, ехали в одном лифте. — Пробормотал Питер. Его клонило ко сну.

И затем перед его глазами словно опустили занавес. Уличные огни исчезли, и он уже наблюдал совсем другую картину, словно смотрел кино.

Маленький мальчик в пижаме сидел на кровати и огромными ножницами состригал себе волосы. Рядом с ним на одеяле была развернута упаковочная бумага, словно он только что распечатал какой-то подарок.

Мальчик был полностью поглощен своим странным занятием, его маленькая ручка, сжимавшая ножницы, равномерно двигалась туда-сюда. Ножницы выглядели острыми, а мальчик, видимо, не придавал никакого значения тому, что щелкает ими у самого уха, рискуя порезаться. На вид ему было не больше четырех.

Затем рядом с ним возникла женщина в длинном халате, она промокала мокрые волосы полотенцем. На мгновение застыла, затем поняла, что происходит, и закричала — абсолютно беззвучно. Питер понял, что он ничего не слышит. Женщина выхватила ножницы у мальчика из рук.

У Питера начало жечь глаза, он моргнул. Его комната снова возникла, словно из ниоткуда. И затем его виски сдавила боль.

Сердце стучало, как сумасшедшее. Это был сон? Но он даже не заметил, как заснул. Он подслушивал разговор родителей, их голоса то утвердительно, то отрицательно звучали где-то внизу. Смотрел в световые люки на здания через улицу, и они тоже глядели на него сотнями желтых окон-глаз. Получается, он заснул. Уже совсем стемнело, он лежал в постели, и время близилось к ночи.

Но почему у него заболела голова?

Неприятная пульсация где-то под глазницами начала понемногу стихать и наконец прошла. Он почувствовал себя хорошо. Папа и мама продолжали разговаривать внизу, но никаких видений вроде маленьких мальчиков с ножницами больше не появлялось. Чем больше он слушал родительские голоса, тем больше убеждался в том, что это действительно был сон, а проснулся он от головной боли.

Спустя некоторое время голоса затихли и раздался один короткий скрип: они разбирали кровать. Питер потянулся за блокнотом и поставил еще одну, десятую в черточку на последней странице и, немного поразмыслив, пририсовал к ней маленькую звездочку.

Он уже засыпал, когда услышал шелест бумаги, будто ее передавали из рук в руки. Весь обратившись в слух, он понял, что ему не показалось: иногда действительно раздавался легкий шорох и поскрипывание карандаша о бумагу. Они продолжали спорить: переписывались, лежа в постели, среди глубокой ночи.

Когда утром Питер спустился в кухню, они уже сидели за столом со своими большими синими кружками, заполненными до краев кофе (папа) и чая (мама). Похоже, они совершенно не спали, но это не мешало им счастливо улыбаться. Они словно светились изнутри.

— Ну что, мы едем? — спросил Питер.

Папа взял маму за руку и слегка сжал ее.

— Едем, — ответила она.

Глава вторая Питер

Спустя месяц на последней странице его блокнота красовалось уже пятнадцать черточек. И только одна звездочка. С тех пор как к ним переехал Джонас — один из студентов папы, — маскировать головную боль стало еще труднее: гость спал на полу прямо у него в «комнате». Личного пространства ни у кого больше не оставалось, но они решили смириться с этим — лучше сразу привыкнуть к такой жизни, раз уж Джонас едет вместе с ними в Гренландию. И хотя доктор Солемн обещал им, что они станут жить в самой потрясающей палатке на свете, он не упоминал о том, будет ли она достаточно большой и просторной.

В кухне имелось всего три стула, поэтому всю неделю Джонас пристраивался за столом на маленькой табуретке-лесенке. Он говорил, что ему вполне удобно. Первые пару дней мама извинялась перед ним каждый раз, как все собирались за обедом, и говорила, что они, наверное, кажутся ужасно негостеприимными, раз у них нет лишнего стула. А Джонас каждый раз улыбался и проводил рукой по своим стриженым каштановым волосам, повторяя, что ни разу не почувствовал себя незваным гостем.

Мама Джонаса была эскимоской-инуиткой. Он родился в Гренландии и прожил там до шести лет. Затем вся их семья переехала в Данию, и он поступил в местную школу, где его второй дедушка был директором. Но каждое лето он неизменно проводил в Гренландии, у бабушки и дедушки инуитов. Как-то раз он сказал: «Я могу чувствовать себя как дома в любом месте, но мой настоящий дом — Гренландия».

За неделю они успели хорошенько познакомиться и подружиться. Питер и Джонас вместе собрали радиоприемник, играли в карты и пересказали друг другу кучу неприличных шуточек. Как-то вечером они умяли три коробки пончиков с сахарной пудрой. Джонас так много торчал рядом с ним, что Питер уже начал сомневаться — не является ли присмотр за ним одной из обязанностей этого парня. Он искренне надеялся, что это не так.

Настал их последний день в Нью-Йорке. Комнату завалили багажом, по журнальному столику разбросали документы и бумаги — доктор Солемн и Джонас работали за ним до поздней ночи. Питер сидел за столом между родителями и завтракал. Он планировал провести день с Майлзом. Нужно было лечь пораньше, потому что завтра в четыре часа утра они уезжали в аэропорт. Питер скорчил рожицу Джонасу, сидевшему напротив, затем разинул рот и продемонстрировал ему кусок полупрожеванной булки.

— Ах! — Джонас изобразил обморок. — Такого младшего братца у меня еще не было.

Они втроем с папой приканчивали уже по второй булке, а вот мама слишком нервничала, чтобы есть. Вместо этого она заполняла багажные этикетки своим невозможно красивым почерком и складывала их в аккуратную стопку рядом с тарелкой Питера.

Джонас покосился на них.

— Я ошибался, когда считал, что у моего дедушки самый красивый почерк в мире.

— Знаю, — согласился Питер с набитым ртом. — Разве это не странно?

Он сам писал, как курица лапой. Помимо всего прочего, учитель задал ему исправить почерк на время отъезда. Своего рода «учебный план».

Папа посмотрел на Джонаса, удивленно подняв брови.

— Это правда? А о каком дедушке ты говоришь? Не о том, что из Гренландии?

Джонас засмеялся.

— Нет, из Дании. Он коллекционирует перьевые ручки. Второму моему дедушке не до каллиграфии: он, в основном, озабочен своими суками. — Он посмотрел на маму Питера. — Я не хотел сказать ничего обидного. Я про ездовых собак.

Она улыбнулась, не отрываясь от своего занятия.

— Я не обиделась. Мне тоже очень нравятся собаки. Думаю, мне удастся поладить с обоими твоими дедушками.

Джонас взял третью булку.

— Это удается немногим.

Мама собрала этикетки и встала из-за стола.

— Готов? — спросила она Питера. Ей нужно было заехать в аптеку, чтобы купить кое-какие лекарства, а Питер встречался с Майлзом в университетском бассейне, чтобы поплавать перед отъездом.

— В полной готовности!

Миссис Солемн положила этикетки на журнальный стол, что тут же вызвало миниатюрную лавину из документов и бумаг. Питер помог ей собрать их с пола.

— Под диван завалилась еще одна этикетка, — объявил он и, растянувшись на полу, засунул руку под диван. Но это оказалась не этикетка, а какой-то маленький списочек.

— Что там? — поинтересовалась мама.

— Просто очередная квитанция, — ответил он и сунул бумажку в карман. — Поехали.

Майлз поджидал его на углу десятой улицы. Свои рыжие волнистые волосы он спрятал под бейсбольную кепку с надписью «Нью-Йорк Янкиз». Стояла необычайно жаркая для апреля погода, поэтому на нем уже были шорты и легкие кроссовки на босу ногу.

— Как тебе моя новая посудина? — спросил он Питера. — Мама купила мне вчера.

Питер оглянул его с ног до головы.

— Сдаюсь. — Сказал он. — Какая такая посудина?

Майлз вдохнул.

— Кеды. Кроссовки. Понял? Как такие чашки для ног.

— Хмм. Ну почему бы тогда не назвать их «ножные чашки»?

— Потому что «ножные чашки» звучит по-идиотски!

Питер ухмыльнулся.

— А «посудина» — нет?

Они зашагали по улице.

Питер неспешно плыл на спине, закрыв глаза, а Майлз носился от одного бортика к другому. Вдыхая запах хлорки, Питер думал: «На следующей неделе все это будет казаться мне далеким, как сон».

Спустя полчаса они вернулись на улицу, в совсем не весеннюю жару и духоту.

— Куда теперь? — спросил Майлз, нахлобучив кепку на мокрую голову.

— В «Фонелз»!

Руби Фонел собственноручно изготавливала конфеты и мороженое, и ее крошечную лавочку Питер обожал с детства. Когда он был совсем крошкой, она разрешала ему зайти внутрь и посмотреть, как готовятся сласти.

Взяв мороженого, они уселись на скамейке в тени легкого, выгоревшего на солнце тента. По мостовой перед ними кругами ходили два голубя, поклевывая зачерствевшие крошки от вафельных стаканчиков.

— Простите, ребята, — сказал им Питер, — у меня ничего для вас нет. Ведь это — последнее мороженое перед отъездом, и я собираюсь съесть его целиком. Сам.

Майлз рассказывал о своих планах: он собирался пойти на греблю и закончить свой словарь. Питер почувствовал, что ему стало по-настоящему грустно. Шесть недель, успокоил он сам себя. Всего лишь шесть недель. Шесть недель в палатке на льду вместе с мамой, папой и Джонасом. Питер посмотрел на вафельный стаканчик и понял, что он уже размяк и прилип к обертке. Он выкинул его голубям.

— Не хочешь зайти? — спросил он Майлза и раздавил вафлю ногой, чтобы голубям было удобнее клевать.

— Конечно!

Пока они ждали зеленого сигнала светофора, чтобы перейти Шестую улицу, к «зебре» подошли две женщины с ребенком. Волосы мальчика с одной стороны были странно короткими и торчали во все стороны клоками. Питер смотрел на него во все глаза.

— …Вечером в день рождения Билла, — рассказывала одна другой, — няня опаздывала, ну я и решила заскочить в душ, пока она не приехала. В следующий раз обязательно дождусь ее, — женщина взъерошила мальчику волосы, — ну, или, по крайней мере, уберу ножницы подальше.

Женщины рассмеялись и двинулись через улицу.

Питер словно прирос к тротуару. Хотя пять минут назад он жаловался на духоту и солнце, сейчас по его спине пробежал ледяной холодок. Мышцы в ногах свело судорогой, и он понадеялся, что со стороны не видно охватившего его смятения. Майлз, уже наполовину перешедший дорогу, оглянулся.

— Ты идешь?

Питер двинулся за ним. Каким-то чудом ноги не дрожали и не подкашивались. Он пытался убедить себя, что случившемуся можно найти рациональное объяснение. Следовало мыслить логически, как это делал папа. Наверное, он видел этих маму с ребенком раньше — сталкивался на улице или в бассейне. Они, скорее всего, живут где-нибудь поблизости. Он увидел мальчика сразу после того, как тот подстриг волосы, а потом он ему приснился. Его мозг играл с образами в подсознании. Разве папа не об этом рассказывал недавно? Так и есть, какая-то часть его сознания зацепилась за мальчика со смешной стрижкой и породила подобный сон. Сегодня они случайно встретились снова, потому что живут неподалеку друг от друга, — повторил он сам себе. Ему совершенно не о чем волноваться.

А как же насчет душа? Откуда он мог знать, что мама мальчика отлучилась в душ? И она упоминала что-то про день рождения. Разве он не заметил оберточную бумагу на кровати?

Они уже подошли к двери в подъезд, но Питер в задумчивости остановился.

— Питер? — окликнул его Майлз. — Все в порядке?

Питер кивнул.

— Еще бы.

— Уверен?

— Ага.

— Уверен, что уверен?

— Да!

— Тогда как насчет того, чтобы открыть нам дверь?

— Точно. — Питер принялся рыться в карманах и выудил ключи.

Когда они вошли в квартиру, им открылось удивительное зрелище: по синему нейлоновому канату, привязанному к поручням полуэтажа, карабкался Джонас, одетый в ярко-оранжевую футболку и какие-то огромные пушистые штаны. Смотрелось это забавно.

— Клевые трубы! — Сказал Майлз.

— Он имеет в виду штаны, — пояснил Питер.

— Нравятся? — Джонас спрыгнул на пол. — Это мех полярного медведя.

— Правда? — изумился Майлз.

— Ага.

— А что ты делаешь? — поинтересовался Питер.

— Тренирую узлы и захваты, — ответил он. — На всякий случай.

— На случай чего?

— Если провалюсь в ледяную расселину и мне нужно будет самостоятельно выбираться.

— Ого, — восхитился Майлз. — А что такое расселина?

— Узкая глубокая трещина во льду или в горах. Хотите попробовать?

Они почти час провозились с канатом, пробуя всевозможные узлы и пытаясь подняться по нему наверх. Питер испытал некоторое облегчение, когда увидел, что Майлз, торчавший столько времени в спортзале, ничем не лучше его. В конце концов они сдались и просто раскачивались по очереди на канате, наблюдая за тем, как Джонас готовит походный инвентарь.

Там было все: теплые куртки и пуховики, меховая обувь, компьютеры, миниатюрные палатки на случай внезапного ухудшения погоды, хлебопечка, несколько биноклей, целая коллекция солнечных очков и масок, большая стопка карт, коробка мощных сигнальных огней, две коробки с книгами и четыре лопаты и множество других вещей. К трем часам должен был подъехать грузовик и отвезти это все к самолету вооруженных сил, которым они полетят в Гренландию. Большая часть багажа — коробки с едой, стол и стулья, две плитки на пропане, бурильная установка, солнечные батареи с панелями, генератор и палатки — уже были готовы и лежали в ангаре.

Джонас потянулся к небольшой коробке из толстого пластика, стоявшей рядом с диваном.

— Ни в коем случае нельзя забыть вот это.

Майлз спустился с каната и подошел к Джонасу.

— А что это?

Джонас улыбнулся.

— Спутниковый телефон.

Коробка открылась с громким щелчком, и они увидели старомодную трубку и панель со множеством кнопок.

— Мы должны отзваниваться каждое утро, чтобы узнать прогноз погоды и подтвердить, что не замерзли насмерть или не съедены белыми медведями.

— Круто! — выдохнул Майлз. — Значит, там не ловит мобильник?

Джонас покачал головой.

— И электронная почта там тоже не работает. — Питер приуныл.

— А вот это что? — Питер достал из-под письменного стола мягкий черный контейнер.

— Наверное, лекарства. Глянь-ка.

Он расстегнул молнию, с трех сторон закрывавшую контейнер. Тот распахнулся, как книга. Внутри оказался набор небольших ножей и какие-то пластиковые трубки.

— Хирургический набор, — объяснил Джонас, заглянув ему через плечо. — Не волнуйся, нам это вряд ли понадобится.

Открылась дверь: это вернулись родители с кучей сумок.

— Не подглядывать! — предупредила мама и стремительно скрылась в кухне. Она говорила Питеру, что собирается делать ему сюрприз каждую пятницу, что они проведут в Гренландии.

Джонас достал одну из палаток для плохой погоды. Она оказалась немногим больше спального мешка. Майлз залез внутрь, и Джонас застегнул молнию. Майлз изображал, что попал в западню, верещал, сучил руками и ногами — и все смеялись.

«Меня ждут веселые приключения», — говорил Питер сам себе, стараясь не вспоминать о хирургическом наборе.

— Питер, пока я не забыл, — спохватился папа. — Мне надо забрать у тебя ключи. Я обещал хозяину, что оставлю их.

— Конечно! — Питер передал ему ключи.

Майлзу пора было домой. Питер спустился с ним на улицу и они некоторое время стояли у входа, не зная, что сказать друг другу.

— Я вернусь до начала каникул, — произнес, наконец, Питер.

Майлз кивнул.

— Оторвись там хорошенько.

Он ткнул Питера кулаком в плечо и пошел прочь, насвистывая. Сделав несколько шагов, он развернулся, пошел задом наперед и помахал рукой.

— Конец связи! — крикнул он.

Питер тоже помахал ему на прощание и полез в карман за ключами. Вспомнив о том, что уже отдал их папе, он нащупал скомканный клочок бумаги — тот самый, что нашел под диваном после завтрака. Это была не квитанция. Питер достал его и принялся разглядывать.

Он держал в руках оторванный уголок тетрадки с единственной фразой, написанный неразборчивым почерком отца.

Назови худшее, что может с нами произойти.

Питер смял записку и спрятал ее поглубже в карман.

«Веселые приключения», — твердо сказал он самому себе и нажал на дверной звонок.

Глава третья Тиа

Грейсхоуп

Тиа открыла глаза и потянулась за скомканным одеялом, которое она сбросила во сне. «Вряд ли уже пора одеваться», — подумала она и вяло перевернулась на бок. В голову почему-то лезли названия домашних животных: свинья, курица, овца, утка, корова… Наверное, они ей приснились. Тиа сонно размышляла, не перепутала ли что-нибудь: разве лошадь и свинья одного размера? Она была почти уверена, что одно животное несколько больше другого, но никак не могла вспомнить, какое именно.

Монотонный шум водяного колеса убаюкивал ее. Из глубин подсознания медленно выплыло слово и вдруг ударило ее, как электрический разряд.

— Совет! — вскрикнула она, вскочила в кровати и больно стукнулась головой о скошенный потолок комнаты.

— Ай, черт! Лана! Ай… — Она выбралась из кровати и накинула меха, которые приготовила накануне ночью. Можно было не тратить времени на ванную — она только вчера помыла волосы, но еще следовало надеть браслеты. С застежками придется провозиться минимум пять минут, и это была одна из немногих вещей, которые Тиа не могла делать, пока едет на коньках. На сколько она уже опоздала?

— Лана! — Она подхватила с сундука меховой комбинезон, сунула в него ноги, затем руки и вывалилась в главную комнату, гремя браслетами и перекинутыми через плечо коньками.

— Тиа, — спокойно ответствовала ее тетушка, которая восседала за столом перед чашкой с дымящимся рисовым отваром.

— Почему ты меня не разбудила?

— Я не разбудила тебя потому, что уже предупреждала о том, что не стану тебя будить. Потому что девушка, достаточно взрослая для того, чтобы обращаться в Совет, может подняться с постели и привести себя в порядок самостоятельно. — Говоря это, она подошла к Тиа и стала помогать ей с браслетами. — Твой завтрак уже готов.

Тиа посмотрела на стол.

— Большое тебе спасибо. Но у меня нет времени, чтобы его съесть.

— Ты можешь ехать на коньках и есть одновременно, — невозмутимо ответила тетя и отпустила ее руку. Все браслеты были аккуратно застегнуты. Она добавила:

— Маттиас ждет тебя, я знаю.

Тиа заглянула в маленькую миску перед собой, потом посмотрела на Лану глазами, полными искренней благодарности.

— Скороягоды! Что ты, не стоило…

Лана сделала вид, что не слышит.

— Сегодня тебе нельзя опаздывать, Тиа. Вспомни, сколько ты трудилась. Вперед, иди же.

Тетя наверняка сидела за столом с самого Восхода и боролась с желанием разбудить племянницу, одеть и накормить завтраком, вручив детскую ложку, которую она вопреки правилам хранила в ящике рабочего стола, бережно завернув в тряпицу.

Тиа взяла мисочку и аккуратно выложила бесценные ягоды на развернутый блин. Затем ловко свернула так, чтобы не потерять ни единой капельки ягодного сока, и отработанным движением проскользила в одних носках до входной двери, остановившись прямо перед меховым ковриком.

Тетя лишь покачала головой.

— Настанет день, когда тебе все-таки придется вести себя, как подобает леди. Тиа, пора взрослеть…

— Как ты любишь напоминать мне об этом! — Держа в одной руке свернутый блин, Тиа сунула ноги в коньки и подхватила свою накидку с вешалки. — Пожелаешь мне удачи?

Тетя послала ей воздушный поцелуй. Тиа послала такой же в ответ, театрально вскинула руку и крутанулась в сторону двери. Сделав глубокий вдох, она оттолкнулась коньком и выехала наружу, прямо в гущу уличного движения.

Поедая на ходу блинчик с ягодами, Тиа размеренно катилась по главной улице и махала рукой попадавшимся на глаза знакомым. Наступил час пик, многие люди спешили на работу, и она старалась глядеть под ноги и лавировала между конькобежцами, пытаясь как можно быстрее добраться до места встречи с Маттиасом.

Маттиас жил недалеко от Пятой улицы, узкой дороги, отделявшейся от главного проезда. Тиа едва не оступилась на повороте, когда какой-то парень резко затормозил прямо перед ней. Ей удалось сохранить равновесие и скорость, и она поспешила дальше. Маттиас стоял перед своей квартирой вместе с мамой, Селой. Они с Тиа были родственниками: Села приходилось кузиной Лане и маме Тиа, Маи. Мама Тиа умерла, когда Тиа была совсем крошкой.

— Тиа! — окликнула ее Села. — Прошло уже две недели, как мы не виделись. Бог мой, вы только посмотрите! Тиа, ты сегодня просто очаровательна, честно.

Тиа кокетливо кивнула ей и смущенно поблагодарила за комплимент. Села не сказала о том, что она просто копия мамы, но Тиа и сама знала, что это так. Кем бы ни был ее отец — можно было только гадать, — он никак не повлиял на ее внешность. У Тиа остался мамин портрет, нарисованный талантливыми руками Селы. Она специально носила длинные волосы, так же, как и мама когда-то. И, хотя Тиа даже самой себе не призналась бы, что задумывалась об этом, но где-то в глубине души она надеялась, что ее темная шевелюра хорошо смотрится на белом меху.

Села поймала Тиа за руку и поддернула ее рукав вниз.

— Маловато слегка! — Она нахмурилась. — Я бы раздобыла парочку подходящих для тебя.

Мехов не хватало, как и всего остального. Кажется, так было всю ее сознательную жизнь.

— В длинной одежде тяжело ездить на коньках, — поспешно ответила Тиа. — А эта — в самый раз.

За спиной Селы заскрипела дверь, и выглянул младший брат Маттиаса, Эзра. В руке он держал надкушенную рисовую лепешку.

— Тиа!

— Доброе утро, Эзра.

— А у меня завтра день рождения!

Тиа улыбнулась.

— Я помню.

— Мне исполнится пять.

— Мы знаем! — сказал Маттиас. — Ты уже месяц об этом твердишь. — Он наклонился и пощекотал мальчика. Эзра взвизгнул и скрылся в доме. — Тиа, поехали. Я стою тут уже вечность, еще немного, и оледенею.

Села пожелала ребятам удачи, и они отправились в путь.

Тиа с Маттиасом вместе учились кататься на коньках. Им было всего по два года, когда они, спотыкаясь, ковыляли по задворкам под присмотром Ланы и Селы. Теперь они двигались как единое целое, синхронно переставляя ноги.

Почти весь путь до палаты Совета они проделали молча. Тиа декламировала про себя речь, обращенную к членам Совета. Она столько раз переписывала ее на своем световом планшете, что сияющие строчки буквально стояли перед глазами. Когда они приближались к Восьмому проезду, Тиа почувствовала, что Маттиас начал съезжать налево.

— Нет, Маттиас! — сразу сказала она. — У нас нет времени!

— Время есть.

Неподалеку отсюда исключительно в дни заседания Совета одна наследница Четвертой линии родословной по имени Джиа пекла сладкие рулеты и продавала их с пылу с жару прямо в дверях своей квартиры. Никто понятия не имел, откуда у нее бралось столько провизии, но никто и не спрашивал. У Джиа выходили совершенно необыкновенные рулеты: пышные, воздушные, со сладкой корочкой. В конце месяца перед заседанием члены Совета толклись у дверей Джиа: ее выпечка была весьма популярной.

— Я все восполню, — сказала Тиа. — Обещаю тебе. Куплю пару рулетов по дороге домой.

— Но они горячие только сейчас. — Маттиас замедлил ход и сердито посмотрел на нее.

Он был прав. Остывшие рулеты теряли весь свой вкус. Бедный Маттиас, он, похоже, мечтал побаловать себя уже много дней. Тиа покачала головой и посмотрела на него глазами, полными раскаяния. Она понимала, что Маттиас вряд ли сможет устоять.

— Тогда в следующий раз — вдвое больше! — сердито пробурчал он, снова разгоняясь.

Несколько минут спустя неподалеку показались высокие двери палаты Совета. Маттиас с теплой улыбкой пожелал ей удачи и поднялся вверх по лестнице на балкон для зрителей. Тиа скинула коньки и пробралась через толпу к боковым местам, предназначенным для горожан, желающих обратиться к Совету. Она присела и огляделась вокруг.

Круглая палата Совета была вырезана прямо в толще льда, потому что была частью первого поселения. За исключением озера, Тиа никогда еще не видела такого большого свободного пространства. Потолок поднимался вверх на девять метров и был выкрашен в светло-голубой цвет, символизировавший небо. Над головами виднелись скульптурные портреты первых поселенцев, окруженных собаками-чикчу, делившими с ними все невзгоды холодного мира. На их лицах застыло «оптимистическое выражение», как говаривал Мэриуэзер, наставник Тиа. Ей же всегда казалось, что они выглядят усталыми, будто хотят отыскать место, чтобы поставить палатки и скрыться от пронизывающего ветра хотя бы на несколько часов. Как им рассказывали, ветер был тяжелым испытанием для Поселенцев в холодном мире. Тиа по привычке взглянула наверх, туда, где ее прародительница Грейс целеустремленно ступала перед упряжкой собак. Одной рукой она зарылась впушистый мех лайки, шагавшей у ее ног. По правде говоря, Грейс никогда не встречалась с чикчу, она даже не видела холодного мира. Но именно ей принадлежала идея раз и навсегда скрыться от охотников, и благодаря ее гениальности вся задумка удалась.

Грейс долгие годы готовилась к переселению: открыла способ, которым можно заставить лед стать твердым и надежным, как камень; изобрела кислородные лампы, дававшие жителям свет, придумала водяное колесо, обеспечивавшее их энергией и воздухом с поверхности земли. Казалось вполне логичным, что ее портрет можно видеть рядом с теми, кто воплощал ее замысел в жизнь.

Внучка Грейс, двенадцатилетняя Сара, пережила путешествие в холодный мир. После того, как поселенцы выдолбили себе новое убежище во льдах, она родила первого ребенка, став родоначальницей Первой линии родословной. Тиа угрюмо посмотрела на свои туго застегнутые браслеты: каждый из шести обозначал поколение дочерей, унаследовавших кровь Сары. Последний, седьмой, обозначал ее саму: Тиа была последней девушкой в Первой линии родословной. Если у нее не будет дочерей, род Грейс прервется.

Считалось, что узор браслетов придумала сама Грейс. Они были хороши: Лана говорила, что этот узор напоминает ей о нежных ростках, тянущихся от земли к теплу и солнцу. Но на руке Тиа они висели тяжелой ношей.

Члены Совета рассаживались по своим местам. На боковом столе Тиа заметила стопку коробок и красных знамен: декорации для праздника, посвященного Запуску, который должен был наступить через две недели. Тиа про себя повторила речь: она не могла допустить ни малейшей ошибки, особенно сейчас.

Роуэн, бабушка Тиа и глава Совета, призвала всех к порядку. Секретарь встал, чтобы зачитать перечень вопросов, обсуждавшихся на последней встрече. Хотя Тиа вежливо повернулась в сторону говорящего, она не уловила ни слова. Она так нервничала, что слышала, как шумит кровь в ушах. Хотелось чем-нибудь занять руки: кусок мягкой амбры, который Тиа любила вертеть в пальцах, остался забыт у постели. Её пустая правая ладонь сама собой сжалась в кулак.

Девушка украдкой глянула на Маттиаса, расположившегося в первом ряду на балконе для зрителей. Ему наверняка пришлось потолкаться, чтобы сесть туда. Маттиас понимал, что если Тиа сможет его видеть, ей будет спокойнее. Он сидел, подперев подбородок ладонью, и когда заметил ее взгляд, легонько помахал пальцами.

Тиа не могла помахать ему в ответ: это выглядело бы глупо. Но ей стало легче. Она сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.

Роуэн знаком пригласила ее встать.

Тиа автоматически улыбнулась, но тут же пожалела об этом. Ей же не вручали награду. Сейчас наверняка Совет следит за каждым ее движением. Она сделала серьезное лицо и зашагала к подиуму.

Такой большой зал тяжело было натопить, и члены Совета все закутались в меха. Роуэн считала, будто холод в зале свидетельствует о том, что они ничем не отличаются от простых жителей Грэйсхоупа и не имеют никаких привилегий. Но Тиа знала, что бабушка себе ни в чем не отказывает. Роуэн дважды в день принимала горячую ванну: одну на Восходе и другую прямо перед ужином, и каждое утро пила крепкий чай, в то время как другим приходилось решать, растягивать ли свой скудный месячный паек или истратить его за пару недель. Тетя Лана вообще пила рисовый отвар, а чай берегла для гостей.

В поисках знакомого лица Тиа обвела глазами зал и заметила Эрика, молодого историка из Двенадцатой линии родословной. Глубоко вздохнув, она начала свою речь.

— В этом зале собираются самые мудрые и образованные люди нашей родной земли. — Она заметила несколько удовлетворенных кивков в свою сторону и продолжила. — И этот зал сам по себе может о многом поведать. — Она указала на изображения поселенцев. — Он служит памятью о том, как много лет назад наши предки решили проследовать за Грейс, выбрав жизнь в мире и равноправии…

Снова кивки.

— …И о том, какие невзгоды им пришлось перенести, о риске, которому они подвергали себя, чтобы построить новый мир. — Тиа посмотрела на красные знамена, символизировавшие кровь, пролитую при бегстве из старого мира.

— Теперь настал наш черед. Число потомков сорока поселенцев достигло шестисот человек. Наши предки праздновали каждое рождение. Теперь же позволено иметь всего двух детей. Нам нужно больше пещер и пространства для посадок растений. Больше места для лечебниц, и больниц, и мастерских. Все их нужно отапливать и освещать. Представьте себе такой Грейсхоуп, в котором рады каждому младенцу, независимо от того, первенец он или четвертый в семье. О таком мире мечтали первые поселенцы. И он ждет нас на другом берегу озера…

Но другой берег находился очень далеко. И попасть туда можно было единственным путем.

— Мы знаем, что из Грейсхоупа не достичь противоположной стороны озера. — Тиа замолчала: ее мать погибла, пытаясь сделать это. — Но мы можем проникнуть туда с поверхности земли.

Все взгляды метнулись к Роуэн, сидевшей позади Тиа. Но девушка продолжила.

— Поселенцы терпели невзгоды ради того, чтобы мы жили в мире. Настала наша очередь рисковать. Позвольте нам расширить границы нашего мира, вместо того чтобы сокращать население. Позвольте…

— Дорогая моя Тиа, — перебила ее бабушка своим сильным, хорошо поставленным голосом. — Пойми, несмотря на твой возраст, члены Совета уважают твое право на голос.

Роуэн смотрела на нее со своего места, сверху вниз. Тиа находилась достаточно близко, чтобы заметить, насколько та раздосадована. Но ее голос источал теплоту и заботу. Казалось, будто она почти хвалит ее.

— Однако ты должна осознавать весь гигантский масштаб предлагаемого тобой предприятия. Особенно если учитывать твой возраст и положение. Тебе, насколько я знаю, всего четырнадцать. И ты еще не завершила начальное образование.

Тиа поджала губы. Бабушка прекрасно знала о том, что она все еще учится.

— Бабушка, я не настаиваю на немедленных действиях. Я только предлагаю Совету создать особый комитет, который позволил бы нам заняться исследованиями и установить, возможно ли подняться на поверхность для того, чтобы расширить наши владения.

Маттиас предусмотрительно посоветовал ей заменить первоначальный вариант «команда первооткрывателей» на «исследовательский комитет». Кто станет выступать против мирных исследований?

— Поэтому я составила план, — продолжила она, — который я хотела бы…

— Тиа, — покачав головой, перебила бабушка. Она пыталась говорить тепло и дружелюбно, но девушка понимала, что она злится. — Боюсь, что твой план никуда не годится. И время ты выбрала не самое лучшее. У нас есть множество других срочных дел. Экспедиция наверх потребует огромных трудозатрат. — В ее голосе зазвучала сталь. — Или ты уже разработала легкий метод прокладывания туннеля на поверхность? Или предлагаешь всем нам покинуть свои рабочие места и начать копать? Может, ты уже нашла безопасное место, в котором можно начать работу?

Наблюдая, как злится бабушка, Тиа хватанула ртом холодный воздух.

Роуэн меж тем продолжала.

— Ты, похоже, позабыла о том, что наши предки едва не погибли на поверхности. Хотя ты, возможно, еще не изучала историю нашего народа?

— Конечно же, я знаю историю! — Огрызнулась Тиа. — На наших предков охотились, как на диких зверей, и они проследовали за Грейс сюда, чтобы основать это поселение. Она погибла, пытаясь спасти наш народ, чтобы ее внуки и правнуки могли жить. И именно по этой причине я настаиваю на новой экспедиции.

Изображая искреннее сочувствие, Роуэн медленно покачала головой и перевела взгляд на членов Совета.

— Разве она не похожа на мать? Она же просто копия Маи. — Она снова посмотрела на Тиа. — Я ни в коем случае не хотела тебя обидеть. Я понимаю, что ты охвачена теми же мыслями и стремлениями. Но тебе, так же как и ей в свое время, требуется многому научиться.

Тиа залилась краской, ее голос зазвенел.

— Да, моя мама искренне верила в дальнейшее развитие Грейсхоупа! Но я здесь не по этой причине!

Тиа понимала: это было не совсем правдой. Но она уже не могла остановиться.

— Наши люди озабочены дележкой и распределением паек, а агрономы ломают головы над тем, откуда еще добыть еды. — Тиа сделала вдох, пытаясь успокоиться, но тщетно. Она уже почти кричала. — Не о такой жизни мечтала Грейс! Мы не должны цепляться за старое только из страха и невежества!

Она с опозданием осознала, что слова вроде «дележка», «цепляться» и «невежество» были слишком резки. А еще она повернулась спиной к членам Совета, чтобы иметь возможность смотреть в глаза Роуэн.

— Тиа. — Голос бабушки звучал пугающе ровно и беспристрастно. — Ты не смогла оценить того, что тебе доверили такую привилегию: обратиться к Совету. Я надеялась, что ты уже достаточно сознательна и не способна попрать честь Совета, вопя на его членов, будто они капризные нашкодившие дети, а не люди, преданные своему городу и народу. Твое выступление окончено. После формального голосования по поводу твоего предложения сформировать комитет мы продолжим заседание согласно принятому регламенту.

Нет! Тиа лихорадочно пыталась придумать, как заставить ее замолчать. Она так долго работала над своим планом. Если бы только члены Совета согласились выслушать ее, то поняли, что это не пустая болтовня.

— Подождите…

— Голоса «за»? — воскликнула Роуэн. Было видно, что она уже откровенно скучает.

Не поднялось ни одной руки. Кое-кто из заседающих злобно сверлил Тиа взглядом. Эрик с преувеличенным интересом рассматривал свои ботинки. А на Маттиаса она даже боялась посмотреть.

— Предложение отклонено, — гаркнула Роуэн. — Комитет сделает заключение. Начнем с вопроса о жилье в старом квартале.

Лицо Тиа горело так, будто ей отвесили пощечину. Она коротко кивнула — так было принято завершать обращение к Совету — и, стараясь не споткнуться, прошла к своему месту. Хотя последующие докладчики развели монотонный, просто усыпляющий бубнеж, все оставшееся время заседания ее сердце колотилось, пытаясь выскочить из груди, переполненной стыдом и злобой.

Когда бесконечное заседание подошло к концу, Тиа одной из первых вышла из створчатых ворот зала Совета. Маттиас уже поджидал ее во дворе. Он ничего не сказал, только взял ее за руку. В тягостном молчании они вернулись в старый квартал. Время шло к полудню: плоский потолок над их головами освещался на полную мощность, и главная дорога пустовала: все разошлись по своим местам, на работу или учебу. Когда у Тиа на душе скребли кошки, обычно помогала лихая езда. Сейчас она гнала изо всех сил и готова была поспорить, что Маттиас с трудом за ней поспевает. Мысли в ее голове сменяли одна другую с такой же скоростью. И чем больше она размышляла, тем больше ее охватывал гнев. Роуэн намеренно вывела ее из себя. Теперь члены Совета будут считать ее зарвавшейся наследницей знаменитых предков. Она сама позволила случиться тому, к чему стремилась бабушка.

Маттиас потянулся к ней и слегка сжал ее руку. Ему пора было повернуть на третий проезд: к водяному колесу, где он работал помощником главного инженера.

— Я увижу тебя после ужина? — спросил он, обернувшись.

Она покачала головой.

— Мне придется работать ночью.

Он кивнул и поспешил прочь. Водяное колесо обеспечивало Грейсхоуп теплом и воздухом, и у помощников инженера была пропасть работы. Маттиасу частенько приходилось одалживать у Тиа конспекты лекций: директор Берлинг не считал учебу уважительной причиной для отсутствия своих работников. Тиа знала, что Маттиасу пришлось немало вынести за то, чтобы прийти на это заседание Совета. И его она тоже подвела.

Днем Тиа планировала пойти на озеро. Ей нравилось сидеть на старой скамейке под деревом и растворяться в окружающем мире: плеске воды, стуке рыбацких лодок у причала и далеком невидимом берегу в противоположном конце озера. Там обитали ее самые заветные мечты о таившихся на поверхности чудесах: о том, каким может быть тепло солнца или прикосновение ветра. И там ей казалось, что она ближе к своей маме, Маи, пропавшей в бескрайних водах.

Тиа опустила голову и помчалась домой.

Лана уже ушла на службу, в сады. В квартире никого не было. Тиа пошла прямо в спальню и скинула с себя меха, оставив их бесформенной грудой на полу. Она не разожгла световую сферу и легла прямо на пол в тонкой тунике и леггинсах, которые носила под мехом. Ей хотелось плакать, но тело казалось закостеневшим и ломким, будто в нем не осталось ни капли воды.

Тиа попыталась выполнить дыхательные упражнения, глядя на звезды, которые Лана прикрепила для нее к потолку, когда она была еще совсем малышкой. Они были покрыты краской, изготовленной тетиными руками, и серебрились в слабом свете сферы. Лана выбрала несколько из тех созвездий, что Тиа перерисовала из настоящих атласов звездного неба. Ей это нелегко давалось: расположение звезд казалось ей совершенно беспорядочным. Да и какой вообще был смысл в изучении того, что она никогда не увидит?

А вот Маттиас, конечно, с первого взгляда мог назвать любое созвездие. Он часами валялся на полу вместе с Тиа и пытался заставить ее увидеть смысл в путаном скоплении светящихся точек над их головами. Он объяснял ей и множество других вещей.

— Так где же горизонт? — спрашивала она. — Сначала ты говоришь, что это место, где небо соединяется с землей, а спустя мгновение ты сам же заявляешь, что на самом деле они вообще не соединяются!

Конечно, Маттиас, как и она сама, никогда не видел настоящего горизонта, но он с легкостью усваивал подобные знания. Лана понимала, что это, наверное, потому, что он попусту не тратит силы на вопросы, зачем вообще нужно все это учить.

Когда ей удалось сконцентрироваться и взять себя в руки, она села и пододвинула свой сундук. Раскрыв его, Тиа покопалась в сложенных платьях и мехах и извлекла свою шкатулку. Она была настоящей редкостью: деревянная, а не из запаянного льда, с красивой резьбой и изображением дуба, символом Первой линии родословной. При одном виде этой шкатулки Тиа уже чувствовала себя умиротворенной. Вещица переходила из рук в руки по наследству: от дочери к дочери. Лана подарила ее Тиа на двенадцатилетие.

Внутри лежал большой овальный медальон, выточенный из кости. Когда-то он принадлежал маме. На ощупь украшение казалось фантастически гладким и теплым. Внутри скрывалось два портрета, нарисованных тушью. С одной стороны — изображения трех сестер: ее мамы, Селы (обеим по двенадцать) и четырнадцатилетней Ланы между ними. Они прижимались щеками друг к другу. В другой же створке медальона имелся незаконченный портрет, даже набросок. Маи, уже взрослая женщина, держала на руках свою малютку-дочь. Тиа уткнулась личиком маме в шею, так что были видны только ее темные кудрявые волосы.

Она не помнила, каково это — быть в объятиях мамы. Она вообще не помнила маму. Тиа пристально посмотрела на маленькую картинку. И потом наконец заплакала.

Глава четвертая Тиа

Когда Лана вернулась с работы и вошла в главную комнату, Тиа могла с уверенностью сказать, что тетушка уже услышала обо всем, что приключилось на заседании Совета.

— Только что привезли хлеб, — быстро сказала Тиа, опережая все расспросы. Она кивком показала на длинные батоны, лежавшие на столе. — Я уже замачиваю зелень для ужина.

— Замечательно. — Лана прошла к своему рабочему столу и начала выкладывать из тканого мешочка маленькие связки высушенных цветочных лепестков. Она складывала их рядом со ступкой и пестиком.

Тиа отвернулась к большой раковине, утопленной в столешнице, и поворошила одной рукой темные листья.

— Я собиралась помыться перед обедом — сегодня утром не успела.

Она оставила зелень в раковине и прошла в ванную комнату. Там она аккуратно сложила свои меха на низком шкафчике, подсунув под них свою нижнюю одежду. Включив водонагреватель на максимум, она понадеялась, что ванная Роуэн по соседству станет хоть немного холоднее. Дрожа, Тиа по ступенькам поднялась к ванной. Погрузившись в теплую воду по самые плечи, она снова принялась плакать.

Спустя пару мгновений на пороге появилась Лана, одетая в длинную тунику-безрукавку. В руках она держала маленький пузырек с яркой оранжевой жидкостью. Она покосилась на цифры на нагревателе, но впервые за все время ничего не сказала насчет экономии. Вместо этого показала Тиа пузырек.

— Я тут подумала, не могла бы ты попробовать вот это для меня? Я немного экспериментировала…

По выражению тетиного лица Тиа поняла, что она заметила ее слезы. Тиа очень редко плакала.

— Я уверена, что все прошло не настолько плохо. — Лана присела на ступеньки рядом с ванной.

— Но так и было. — Ответила Тиа, прижав кончики пальцев к векам. — Хуже и быть не могло. Теперь в Совете считают, что я избалованная малолетка, и Роуэн добилась своего. Отныне у нее есть право злиться на меня, по крайней мере, в глазах общественности.

Пока Тиа вспоминала и пересказывала все, случившееся утром в Совете, лицо Ланы понемногу приобретало жесткое выражение.

— Не ты сегодня опозорила наш род, это точно, — резко произнесла она, когда Тиа закончила. Лана порозовела от жары, стоявшей в ванной, но в ее голосе звучал холод. — И я уверена, найдутся те, кто заметил и понял это. Можно я все-таки добавлю пару капель в воду?

Лана снова взяла в руки пузырек.

Блестящие темные волосы Ланы были собраны в тяжелый низкий узел. Короткий воротник туники плотно обхватывал ее лебединую шею. Тиа часто изумлялась тетиной красоте; порой, когда девушка ходила на рынок, какой-нибудь садовод прикладывал к покупке что-нибудь от себя, говоря «для твоей тети». Даже сейчас, хотя Лана не на шутку разозлилась, она была дивно хороша: щеки горят, темные глаза сверкают… Она отмерила несколько капель оранжевой жидкости, добавила в ваную, и в нос Тиа ударил насыщенный травяной запах. Ванна показалась ей даже слишком горячей.

— Сделай глубокий вдох и постарайся ни о чем не думать, — посоветовала Лана. — Я посижу с тобой на всякий случай, чтобы ты не соскользнула под воду. Еще не знаю, не вызывает ли эта эссенция в такой концентрации сонливость.

Тиа расслабилась, но спать ей не хотелось. Мысли пришли в порядок. Она постаралась без лишних эмоций обдумать все, что сегодня произошло на Совете, но не могла избавиться от подозрения, что Роуэн, ее родная бабушка, специально спровоцировала ее. Но зачем? Она могла только надеяться, что, как сказала Лана, это заметил кто-нибудь еще. Когда вода в ванне остыла, ей стало немного лучше.

После раннего ужина, состоявшего из зелени и хлеба, Тиа надела меха и застегнула коньки. Приближалось время работы.

— Ты не возьмешь с собой Пег? — спросила Лана, указав рукой в сторону боковой двери, ведшей к санному доку и собачьим будкам. Лана всегда брала с собой на работу Эриза, своего мохнатого компаньона. Псу нравилось нежиться в тепле обогревателей, и большую часть дня он проводил в приятной полудреме под светом ламп для растений.

— Не могу, — ответила Тиа, чувствуя себя виноватой. Нужно было взять собаку с собой на озеро, пустить ее поплавать, вместо того чтобы весь день пережевывать собственную печаль. Пег очень любила плавать. — Меня не будет до самого утра, а Пег предпочитает спать на своем месте.

Лана сердито прищурилась.

— До утра? Только не говори мне, что ты не укладываешься в график.

Тиа вздрогнула. Она надеялась, что Лана не узнает о ее проделках.

— Ничего страшного, — невозмутимо ответила она. — Цикл заканчивается завтра в четыре. До этого времени мне нужно отработать девять часов. У меня еще куча времени.

Если бы Тиа не успела выполнить работу до конца цикла, она потеряла бы все свои гражданские привилегии: лицензию на пользование главной дорогой, дополнительные пайки, которые можно было обменять на сладости или безделушки, и, среди всего прочего, лишилась бы читательского билета в Архив. Хотя она никогда не выбивалась из графика, ей порой приходилось напряженно работать, чтобы успеть все вовремя.

Лана нахмурилась.

— Я, конечно, понимаю, что сегодня уже излишне напоминать об этом, но все-таки: береги свое имя и репутацию. А работать в ночь накануне конца цикла выглядит по меньшей мере…

— Лана, Долан сам попросил меня выйти сегодня попозже. Они ждут щенков. Прошлой ночью у Кэсси сильно упала температура.

— Ой! Ну тогда ладно. Это ведь ее первый помет? Надеюсь, что все пройдет хорошо. Ты хотя бы к завтраку успеешь?

Тиа улыбнулась.

— Смотря к какому завтраку. Тебе удалось стащить еще немного скороягод?

— Тиа!

Ходило все больше слухов о том, что члены Первой линии пользовались особыми привилегиями, в особенности там, где дело касалось питания. Как главный садовник, Лана располагала свободным доступом к редкостным и желанным деликатесам — скороягодам, например, и потому крайне обижалась на подобные обвинения. Иногда Тиа казалось, что Лана способна обделить собственную семью, лишь бы избежать клеветы и пересудов.

— Следовало бы тебе знать, что сегодня утром ты заглотила двухнедельную порцию, — возмущенно заметила она. — Требуется много труда, чтобы вырастить и сохранить такие ягоды.

— Знаю. — Тиа крепко обняла тетю и пошла к выходу, ведущему на главную дорогу. — Увидимся утром, за завтраком из пресных рисовых лепешек.

Лана улыбнулась.

— Мы можем позволить себе и полусладкие.

Поскольку наступило время ужина, главная дорога была слабо освещена. Тиа шагнула на лед как раз в тот момент, когда дверь в соседнюю пещеру справа от нее захлопывалась. Дверь в квартиру Роуэн… При одной мысли о встрече с бабушкой Лана почувствовала, как ее сердце забилось быстрее. Не успела она отъехать, как из их двери выглянула Лана.

— Тиа, не забудь: завтра вечером мы устраиваем ужин для всех родственников по Первой линии! Отмечаем день рождения Эзры. Мне нужна будет твоя помощь, и никаких отговорок! — И тетя закрыла дверь.

Тиа взвыла. Завтра вечером ей придется ужинать за одним столом с Роуэн!

Она быстро доехала до главной дороги и поспешила в сторону питомника, чувствуя угрызения совести за то, что ни разу за день не вспомнила о Кэсси. Молоденькая чикчу была ее любимицей, и Тиа лично выбирала пса ей в пару. Долан признавал, что Тиа обладает особым даром: у всех собак, которых она подбирала друг для друга за этот год, рождались прекрасные щенки.

Когда Тиа добралась до питомника, Кэсси уже лежала в специальном родильном вольере. Она тяжело дышала. Тиа погладила ее по морде, Кэсси приветливо шевельнула хвостом.

— Еще час или два? — спросила она Долана, вышедшего к ней из главного дома. За ним по пятам бежала Норма, крупная черная чикчу.

Долан кивнул и аккуратно поставил рядом с Кэсси небольшой обогреватель.

— Она отлично справляется.

В отличие от своей сестры, Селы, Долан был совсем немногословен.

Норма расположилась рядом с ним: она вообще никогда не упускала его из виду. Куда бы он ни пошел, она следовала за ним как хвост. Его собственный чикчу-компаньон предпочитал общество остальных собак и сидел с ними в вольере у главного дома.

— Он любит меня, но особенной любовью, — неизменно оправдывал Долан сдержанность своего пса.

Тиа улыбнулась, когда Долан почесал мохнатый бок Нормы. Она была пугливой, нервной собакой и частенько скулила во сне. Хотя Норма постоянно путалась под ногами, Долан никогда на нее не ругался.

Долан был одним из немногих людей, не знавших о заседании Совета сегодня утром, и это очень успокаивало. Он держался особняком, большую часть времени проводил в питомнике и даже отказывался принимать учеников. А ведь многие другие мастера были окружены целыми стайками молодых людей, бесплатной рабочей силы — Долан же оставался одинок и непреклонен. В отличие от почетного труда под началом Берлинга (как у Маттиаса) должность Тиа считалась совсем заурядной и не давала никаких привилегий.

Она некоторое время повозилась с обогревателем, чтобы убедиться в том, что он дает достаточно тепла. Тепло очень понадобится, когда начнутся роды. Обогреватель оказался новым, и Тиа обрадовалась, что в Совете согласились не экономить на питомнике.

— Посидишь с Кэсси, пока не настанет время первого собрания, — предложил Долан. — А по хозяйству поможешь потом. — Он улыбнулся. — Я-то знаю, тебе хочется тут побыть.

Тиа расплылась в улыбке, глядя на здоровяка, доставшего из кармана крошечный световой планшет. Он нажал кнопочку, и высветился журнал регистрации с ее рабочими часами.

— Ничего другого я и не планирую, — шутливо ответила она. — По крайней мере, в течение следующих девяти часов.

— Девяти с половиной.

Тиа рассмеялась. Она чувствовала себя здесь как дома: ей было уютно с Доланом и его собаками. Иногда ей даже хотелось бросить все дела, забыть обо всем остальном, включая идею расселения, освоения поверхности и воплощения маминой мечты. Долан наверняка будет рад когда-нибудь передать ей свои владения. А кому еще, кроме нее?

Но это было невозможно.

В то время как Долан в компании Нормы подготавливал специальный ящик для новорожденных щенков, Тиа успокаивающе разговаривала с Кэсси, хвалила ее и говорила, какое замечательное и важное дело она делает.

В Кэсси соединялись все лучшие качества чикчу: сила, сообразительность, координация и преданность. Тиа было нелегко найти для нее достойную пару, она три дня просидела в Архиве, просматривая родословные чикчу, прежде чем выбрала Атласа, щенки которого славились своей скоростью и мягким характером. Детям, которым предназначили щенков Кэсси, очень повезло. Подумав об этом, Тиа подложила комок меха Кэсси под голову, чтобы ей было удобнее.

— Все лучшее для сестрицы Пег, не так ли? — поддразнил ее Долан, стоявший у крыльца главного дома. Тиа отмахнулась от него. Хотя Кэсси действительно была из одного с Пег помета, Тиа не желала признавать, что у нее есть любимчики.

Спустя минуту Долан снова позвал ее.

— Пора начинать!

Одним из самых приятных дел в питомнике для нее было проведение первого собрания. Хотя каждый щенок и ребенок предназначались друг другу решением Совета, представлять их друг другу было прямой обязанностью Тиа.

За спиной Долана уже толпились ребята. Среди худеньких детских фигурок выделялась одна, почти на голову выше остальных. Весь главный дом сейчас взвоет, радуясь гостям.

— Нельзя заставлять их ждать слишком долго, — шепнула она Кэсси. Еще раз погладив ее, она пошла детям навстречу.

Тиа знала, что самого высокого мальчика зовут Перри. Хотя все замечали, что он был крайне неприятным, капризным ребенком, именно ему уже два года подряд доверяли играть роль Уильяма на празднике Запуска. Тиа не понимала, как это возможно: он даже не мог правильно произнести ни одной реплики. У нее была своя теория на этот счет: мальчик сильно походил на Мэрриуэзера, наставника Тиа, который распределял роли на празднике.

Конечно же, отцы являлись тайной. Дело в том, что женщинам Грейсхоупа не было дозволено рожать детей от кого попало. Когда женщина хотела иметь ребенка, то обращалась к Ангус. На свои встречи Ангус приносила тонкий тканый мешок, в котором хранилась книга предков. В ней были записаны имена отцов.

— Ангус знает, каким семействам можно породниться, а каким следует идти своей отдельной дорогой, — говаривала бабушка. — Лучше не позволять любви влиять на подобные дела.

Самой Тиа казалось, что это сильно смахивает на разведение собак, которым она занимается, но она не рисковала заговорить об этом с Роуэн.

Но на деле все оказывалось не так просто: Лана годами встречалась с Ангус, но так и не родила ребенка. Бабушка никак это не комментировала. Тиа знала, что тетя не сдалась: она каждый вечер заваривала какие-то специальные травы и пила этот настой в горячей ванной, перед тем как отправиться спать.

Между тем детишки ожидали в главном доме, переминаясь с ноги на ногу и оглядываясь вокруг: она знала, что они пытаются угадать, откуда появятся их щенки.

Они с Доланом отвели ребят к вольеру, посыпанному песком, где их компаньоны и будущие друзья всего десяти дней от роду шумной кучкой сбились вокруг матери. Большая чикчу доверчиво посмотрела на Тиа: это был уже четвертый ее помет, и она знала, что щенят заберут ненадолго.

Тиа торжественно представляла детям щенят, произнося: «вручаю тебе Феникса, твоего единственного спутника», «вручаю тебе Урсус, твою единственную спутницу» и отдавала каждую зверюшку в протянутые руки. Всех чикчу нарекали именами звезд: полное имя Пег, например — «Пегас». Перри попытался все испортить, скорчив ехидную рожицу и насмешливо спросив Тиа: «Но ведь у некоторых и по два спутника сразу, а?» Тиа грозно посмотрела на него и переключилась на следующего ребенка.

Вышло так, что у нее действительно было два спутника. После смерти Маи ее чикчу не пожелала отходить от Тиа. Лана сказала, что все почувствовали огромное облегчение, узнав, что Грю не отказывается от пищи и не собирается умирать от голода, как делали многие собаки, оставшиеся одни после смерти хозяев. Они с Грю составляли странную парочку: огромная серая собака рядом с маленьким ребенком, еще не умеющим ходить. Тиа помнила, как держалась за меховой бок Грю, когда делала первые шаги, а затем пробовала ездить на коньках. Но Грю никогда с ней не дурачилась. По правде говоря, Тиа казалось, что у нее была одна спутница, Пег, и две тетки: Лана и Грю.

Показав детям, как правильно держать в руках своих новых друзей, она группкой усадила их на песок. Затем принялась рассказывать им об истории чикчу, как они преданно последовали за хозяевами в холодный мир и сюда, в Грейсхоуп. Она старалась не говорить ничего серьезного на первом собрании: дети, полностью поглощенные наблюдением за щенками, забавно ковыряющимися в песке, слушали ее вполуха.

Тиа с сочувствием смотрела, как дети с неохотой возвращают щенят матери. Она напомнила всем об их привилегии на посещение питомника и затем вежливо, но твердо отправила ребят в главный дом. Спустя всего несколько недель они смогут забрать своих спутников домой и отныне станут связаны с ними на всю жизнь.

Перри был так очарован своим маленьким черно-белым щенком, что Тиа пришлось выпроваживать его отдельно. В конце концов, может быть, он не безнадежен. Похвалив щенят и их маму, Тиа вернулась к Кэсси.

Кэсси, тяжело дыша, время от времени вставала и ходила кругами по вольеру, после чего снова ложилась. Долан принес две большие световые сферы, включенные на половину мощности.

— Скоро все произойдет, — сказала Тиа. — Она уже готова.

Долан кивнул.

— Ты не возражаешь, если я просто посмотрю?

Тиа не верила собственным ушам!

— Я сама буду принимать роды?

— Я буду рядом, — приободрил ее Долан и сел на землю неподалеку. Норма устроилась рядом с ним.

Тиа было некогда гордиться или бояться. Поэтому она повернулась к Кэсси.

— Ну что ж, пора познакомиться с твоими замечательными, сильными щенками.

Первый оказался чисто-белым. «Прямо как Пег», — подумала Тиа, почувствовав прилив нежности. Кэсси подняла голову и облизала дочку. Кроха начала дышать. Тиа позволила ей сосать молоко матери, но через пару минут переложила в теплый ящик, где новорожденные щенки должны ждать до тех пор, пока не появятся все их братья и сестры. Только после этого их всех вместе вернут Кэсси.

Следующие шесть щенков родились без проблем. Когда сделал вдох щенок номер семь, Тиа была абсолютно счастлива.

— Целых семь щенков! Я за год ни разу не видела помета из семи щенков! А ты?

Улыбаясь во весь рот, Долан покачал головой. Помогая младшему из малышей найти сосок матери, Тиа позволила себе облегченно вздохнуть. И вдруг замерла.

Звуки были такими тихими, что она поначалу их даже не заметила. Едва слышное тоненькое поскуливание. Оно оборвалось и затем раздалось снова.

— Кэсси хочет что-то сказать! — воскликнула она.

Чтобы услышать измученную чикчу, Тиа замерла без движения. Закрыв глаза, она полностью сосредоточилась на звуках. Еле заметное повышение и понижение тона было различимо только для таких чутких ушей, как у нее. Поскольку Тиа тоже устала, ей понадобилось довольно много времени, чтобы понять, в чем дело.

Еще один.

— Это не все! — закричала Тиа. Долан вскочил на ноги. Несмотря на все ее попытки, щенок не появлялся на свет. Но Тиа уже знала точно: должен родиться еще один. Пытаясь не потерять сознание, Кэсси открывала и закрывала глаза.

— Она слишком устала, — заметил Долан, стоя рядом, но не вмешиваясь.

Тиа рывком расстегнула браслеты и бросила их на песок, проклиная себя за то, что не поняла этого раньше. Она теряла время.

Тиа положила одну руку на лопатку Кэсси, а другой проникла в теплое чрево собаки. Она тут же нащупала неподвижное тельце последнего щенка и осторожно вытащила его наружу. Он оказался вполовину меньше других щенков, лежал беспомощным мокрым комочком на ее ладони. И не дышал. Ничего не говоря, Долан протянул ей чистый кусок меха, и Тиа вытерла им крошечное существо. Затем она принялась энергично, но очень осторожно растирать ему голову и спину. Она чувствовала слабое биение сердца зверька на своем запястье и всеми силами боролась за его жизнь, не обращая внимания на Долана, который, не издавая ни звука, замер за ее спиной.

Казалось, прошла целая вечность. И затем, содрогнувшись всем тельцем, щенок сделал первый вдох. Тиа тоже с облегчением вздохнула. Затем она поспешно уложила последыша рядом со спящей матерью.

Даже невозмутимый Долан в этот раз был совершенно сражен. Восемь живых щенков и здоровая мама! Тиа пододвинула щенков поближе к матери, а с другой стороны поставила обогреватель.

— Взгляни-ка на последыша повнимательнее, Тиа, — вдруг сказал Долан.

— Что с ним? — Она принялась тщательно разглядывать крошку, с упоением сосавшего материнское молоко. Он был очень симпатичным: светло-серая шкурка и — Тиа перепроверила еще раз — совершенно белые лапы.

У нее перехватило дух от изумления.

— Долан…

Четыре белые лапы. Метка собаки из легенды.

Когда поселенцы оказались в негостеприимном холодном мире, то наткнулись на стаю собак, а точнее, собак-волков, которых они назвали чикчу. Животные стали проводниками людей: показывали им, где безопасно ходить по льду, помогали охотиться, добывая мясо и шкуры. Сара, внучка Грейс, была особенно близка со своей чикчу, собакой с темной шерстью и белыми лапами.

Каждый чикчу Грейсхоупа являлся прямым потомком этих первых легендарных собак. Некоторые были черные, некоторые — белоснежные, у некоторых на морде красовалась забавная маска. У кого-то были темные лапы, кто-то щеголял тремя белыми и одной темной и так далее, но ни разу больше не появлялось собаки с четырьмя белыми лапами. До сегодняшнего дня.

Все знали легенду: белолапая чикчу Сары была символом великого путешествия в Грейсхоуп, и до тех пор, пока нельзя безопасно пересечь холодный мир, другой такой собаки не появится. Тиа никогда не верила в эти сказки.

Долан меж тем внимательно наблюдал за щенком.

— Он маленький и слабый. Надо будет как следует приглядеть за ним, прежде чем говорить о чем-либо.

Он потрепал Норму по загривку и улыбнулся Тиа:

— Ты замечательно справилась.

Когда Тиа зевнула, Долан сказал:

— Не волнуйся насчет графика. Ты сделала сегодня больше, чем просто отработала девятичасовую смену. Отправляйся домой.

Тиа покачала головой.

— Никаких поблажек, — твердо сказала она. — Ты же знаешь, что мне нужно быть очень осторожной. В любом случае, я хочу побыть здесь, пока Кэсси не проснется.

Долан пожал плечами.

— Делай, как тебе заблагорассудится.

Тиа вытянулась у бортика прямо на песке, положив голову на край вольера, где щенята сладко спали вместе с Кэсси. Спустя какое-то время она сквозь сон почувствовала, как Долан подложил ей под голову свернутый валик из меха. Хвост Нормы обмахнул ее руку, когда они уходили. Поблагодарив их про себя, Тиа снова провалилась в сон.

Глава пятая Питер

Северо-восточная Гренландия

Когда ты в Америке, то всегда можешь как-то обозначить место, где находишься. Ты в Нью-Йорке, в округе Ориндж или, на худой конец, в центре озера Хурон. Ты где-то.

Как успел понять Питер, в Гренландии дела обстояли совсем не так. Если ты не в одном из маленьких городков, усыпающих побережье, вполне возможно, что ты находишься в месте без названия. Когда Питер спросил папу, где они будут жить, тот ответил что-то вроде «на ледниковом щите близ города Куанаак».

Из окна самолета Куанаак напоминал маленькое клетчатое одеяльце на берегу океана. Папа прокричал ему (потому что приходилось перекрикивать шум мотора), что эти самые клеточки представляют собой дома, построенные из древесины, привезенной сюда на лодках. В Гренландии вообще не было деревьев.

Питера трясло и подбрасывало вместе с гудевшим самолетом. В нем не было пассажирских сидений. Они сидели, опираясь спинами на красную металлическую сетку из плотного материала, растянутую на крючках от пола до потолка. И было холодно. Несколькими часами раньше Джонас наклонился к нему и прокричал:

— У тебя еще задница не отмерзла?

— Ледяная! — крикнул ему Питер.

Самолет стал описывать круги, из-за чего у Питера желудок скрутило узлом, и затем начал снижение. Мальчик вытянулся, пытаясь разглядеть, куда же метит пилот, но внизу был только ровный белый лед.

— Зачем они назвали ее Зеленой страной, если там нет ничего, кроме снега? — спросил его как-то Майлз. Питер не знал, что ответить.

Сейчас он подвинулся к Джонасу и спросил то же самое.

Джонас улыбнулся и ответил, сложив ладони рупором у рта:

— Мошенническая реклама!

Когда самолет приземлился, Питер уже почти превратился в ледышку. Один из пилотов взял его за руку и помог подняться на ноги. Питер подумал о том, как хорошо было бы сейчас ввалиться в кафе и заказать горячего шоколада и солидную порцию картошки фри. Он подошел к двери самолета и не увидел ничего, кроме белоснежных полей до самого горизонта, где белизна встречалась с беспросветно-серым небом. Мама, щурясь от ветра, вглядывалась вдаль.

Папа соскочил на землю рядом с ним.

— Ну что, не забыл перчатки? Замечательно. Давай разгружаться.

Пилоты помогали им. Они работали молча, потому что рев моторов почти оглушал. Папа объяснил, что никто не рискнет выключать мотор на леднике — существовала реальная опасность потом не завести его.

Коробки с вещами все не убывали. Доктор Солемн и Джонас показали Питеру с мамой, как строить «грузовую линию»: это означало, что коробки и ящики складывают друг за другом так, что их можно найти и после бурана. Пилоты вынесли несколько больших плоских тюков, в которых, по словам папы, помещались их палатки. Затем показались тюки поменьше — убежища для собак. Собак должны были привезти из Куанаака в ближайшие дни. Закон запрещал брать в Гренландию своих собак: инуиты стремились сохранить местные чистокровные породы, как сказал Джонас.

Пилоты остались с ними, чтобы помочь установить две небольшие нейлоновые палатки, в которых они будут жить первые дни. Одна для Питера с Джонасом, другая — для папы с мамой. Каждую палатку надо было закрепить двенадцатью длинными штырями, так, чтобы ее не снесло ветром. Когда в снег воткнули последнюю бамбуковую жердь и заработала пропановая плитка, пилоты пожали всем руки, сели в самолет и улетели.

Наступило блаженное затишье. Стоя у своей палатки, Питер смотрел на простирающиеся во все стороны бескрайние белые просторы. Папа копался в одном из ящиков, ничем не напоминая Супермена.

Чем он, ради всего на свете, будет заниматься здесь следующие шесть недель?

Папа обернулся к нему.

— Нашел ужин! Тушеная говядина или пирог с курицей?

— Говядина!

— Понял. И мешок шоколадного печенья, это уж непременно!

Кажется, дела начинали налаживаться.

Затем проследовала череда утомительных, мокрых дней: Питер помогал возводить новую палатку, в комплекте с которой шла инструкция толщиной с телефонный справочник и видео, которое им негде было смотреть.

На смену серому небу пришло ослепительно-синее, с таким ярким солнцем, что снега горели белым огнем.

Он таскал ведра со снегом, который растапливали на воду, вбивал гвозди в доски для собачьих будок и мыл тарелки в ледяной воде. И везде его преследовал ослепительный свет солнца.

Ему не удавалось выспаться. Питер привык к гудкам грузовиков на шоссе и писку автосигнализаций, а завывание ветра было для него внове. Вся палатка, в которой спали они с Джонасом, была в лужах от стаявшего снега с ботинок. Все, что касалось пола, тут же становилось мокрым насквозь.

И наконец со сбором большой палатки было покончено. В честь переезда они устроили торжественный ужин со стейками, тортом и грушами. Папа объявил, что праздник — не праздник без торта и стейков. А мама любила груши.

На следующее утро Питер проснулся абсолютно счастливым: он лежал в уютной кровати, пол был сухим, и уже работала хлебопечка, так что в палатке стоял аппетитный аромат горячего хлеба. Затем за завтраком папа сообщил, что он едет на собачьей упряжке в Куанаак. Но он брал с собой Джонаса, а не Питера.

Час спустя Питер хмурился на отблески солнца в снегу, наблюдая, как Джонас проверяет ошейники и сбрую на собаках, а доктор Солемн затягивает ремни на санках.

— Вот отстой, — буркнул Питер. Он готов был умолять об этой поездке.

— Не заставляй меня жалеть об этом, Пит. — Доктор Солемн поправил маску. — Я уже много лет так не ездил и хочу быть уверенным, что все пройдет нормально.

Он крикнул поверх Питера в сторону палатки:

— Рори, мы уехали!

Джонас хорошо знал, как обращаться с собачьей упряжкой, и успел дать Питеру пару уроков. Он уже разобрался с ошейниками и сбруей, и у него почти получалось не выпадать из саней. Но собаки вообще его не слушались. Когда Питер говорил «Ча!», они просто толпились вокруг, тыкаясь носами в снег или обнюхивая друг друга.

— Я что, как-то неправильно говорю? — возмущался Питер. — Ты же уверял, что и пятилетний ребенок способен делать это!

— Ты произносишь все правильно, — объяснял Джонас. — Просто ты должен говорить более уверенно. Будто ты действительно собираешься куда-то поехать.

Папа управлялся с собаками так же искусно, как парковал машину в городе. Он отказывался перемещаться каким-либо другим путем.

— Собаки знают, что да как, — сказал он Питеру. — Когда на кону твоя жизнь, они будут бороться до последнего, и это лучше самого мощного снегохода.

Питер с грустью разглядывал стайку из восьми собак. К саням был привязан дробовик на случай,если они столкнутся с медведем на побережье, где эти звери обычно охотились. Питер взял с папы обещание, что он не пристрелит медведя без крайней на то необходимости.

— Не волнуйся, — успокоил его папа, — в девяти случаях из десяти мне удается отпугнуть их сигнальными ракетами.

Этот папа сильно отличался от того папы, которого он привык видеть в городе: в неизменных вельветовых брюках, с бородатыми шутками и китайской едой «на вынос».

Здесь он был всегда очень серьезен и занят.

Из-под голубого купола палатки показалась мама. Ее волосы на макушке были заколоты в пучок, и это означало, что она пишет свою книгу.

Собаки толпились, наседая одна на другую: им хотелось бежать.

— Сашу-то оставьте, — расстроился Питер, зная, что они и не планировали брать ее с собой. Черно-белая хаски Саша была любимицей Питера: гораздо сообразительнее остальных и куда ласковее.

— Разве похоже на то, что мы хотим забрать ее? — Папу уже начало раздражать его нытье.

— Счастливого пути, — радостно сказала мама. — Увидимся через пару дней.

Она приобняла Питера, когда Джонас и доктор Солемн быстрым шагом двинулись на запад рядом с нагруженными санями. Вспомнив еще кое-что, она крикнула им вслед:

— Не забудьте привезти с собой все, что у них есть из зелени!

Они отправлялись в Куанаак по двум причинам. Первая заключалась в том, что потрескались трубки в папиной буровой установке и на местную почту ему прислали замену. Вторая — они запланировали поход в единственный фруктово-овощной магазин города. Мама сказала, что ее мозги не желают нормально функционировать без свежих овощей или фруктов.

Их лагерь располагался на возвышении ледника. Питер смотрел, как папа с Джонасом быстро спустились вниз и исчезли из виду. Он задержал свой взгляд на одной точке в течение нескольких мгновений, пока не началось уже знакомое «шевеление», едва заметное краем глаза. Он тут же заморгал, избавляясь от него. Это становилось похоже на какую-то игру.

Питер поднял ладонь в перчатке козырьком над глазами.

— Пойду погуляю с Сашей, — сказал он маме. Он знал, что это глупо — гулять с собакой в Гренландии, ведь они и так торчат на улице большую часть времени. Но он уже давно мечтал о том, как будет гулять с собакой, и был готов использовать даже этот странный шанс. Ведь в их квартире не разрешалось держать домашних животных.

— Будь осторожен. Папа очень за тебя волнуется, если ты не заметил, — сказала мама. — Для него было непросто решиться привезти тебя сюда. Думаю, ему даже немного страшно.

— Тогда, может быть, не стоило тащить меня с собой? Мы бы остались дома, как раньше. Или я бы остался с Майлзом. — Он представил себе, как они с Майлзом валяются на диване перед телевизором, объедаясь попкорном и апельсинами. Не такой уж плохой вариант.

— Не глупи.

— Точно, никаких глупостей, — сказал Питер, уже пролезая под низкий навес, служивший собакам убежищем. На мгновение ослепленный разницей света и тьмы, он позвал:

— Эй, девочка!

Саша поджидала его. Она выскочила вслед за ним на солнце и тут же перевернулась на спину, чтобы Питер почесал ей животик.

Ему не раз говорили, что здесь, в Гренландии, ездовые собаки — это не какие-нибудь изнеженные домашние любимцы. Здесь собак кормили и сажали на привязь на снегу, пока они не понадобятся для охоты или чтобы поехать куда-нибудь. Их ценили, но они не были частью семьи. В городе собак, которые могут сорваться с привязи, перегрызя поводок или сорвав ошейник, наверняка посчитали бы опасными для общества и пристрелили.

Но Саша была совсем не такой.

— Кто-то вложил в эту зверюшку много тепла, — сказала мама, наблюдая за тем, с какой радостью собака позволяет Питеру тискать себя. — Она чья-то любимица, это точно.

И потом она вернется домой и снова станет чьей-то любимицей — вот что имелось в виду. Мама при любой возможности напоминала ему, что все это — временно. Она не хотела, чтобы он слишком привязывался к собаке. Но Питер отогнал прочь все грустные мысли. Здесь и сейчас Саша была только его собакой.

Питер присел рядом с ней, разглядывая лагерь. Ему никогда не надоедало любоваться их палаткой: ярко-голубой раздутый тент, весь усеянный ямками-щербинками. Из-за этого их убежище походило на мяч для гольфа, наполовину увязший в снегу. Они с Джонасом прозвали ее «гиби-гиби»: сокращенное от «Голубое И Большое Иглу». Внутри палатка была такой же замечательной, какой выглядела снаружи: три раздельных спальных места с койками, под каждой были встроены удобные ящики, а сверху располагалась небольшая книжная полка. Над кроватями приделали ночники, которые светили желтым матовым светом под самым удобным углом. У родителей Питера была двуспальная кровать с двумя ночниками. Кроме того, в палатке были забавные круглые окошки-иллюминаторы, занавеси над кроватями, если вдруг захочется уединения, и самая крошечная ванная, которую Питеру когда-либо приходилось видеть.

В кухне имелись две пропановые горелки, микроволновка и хлебопечка. Обязанностью Питера было каждый вечер отмерять все ингредиенты и устанавливать таймер выпечки. Кроме того, нужно было брать специальное ведро и набирать в него снега для растапливания на воду. В холодильнике, понятное дело, никакой необходимости не было.

В центре палатки стоял стол с четырьмя стульями. Джонас радовался тому, что у него наконец появилось собственное место за столом, и даже в шутку прилепил к одному стулу наклейку с надписью «это стул Джонаса».

Снаружи от гиби-гиби расходилось три ярких троса: один вел к рабочей палатке, второй — к длинному низкому навесу для собак и третий — к грузовой линии. Папа объяснил Питеру, что за них удобно держаться во время бурана, и заставил его накрепко запомнить, куда вел каждый из тросов. Но сейчас он только постоянно спотыкался об них.

— Пошли, девочка. — Питер встал, и Саша тут же радостно вскочила на лапы. Он положил руку ей на пушистую макушку, а другой указал в сторону горизонта. — Пора разыскать второй автодром «Фольксвагена».

Мама прыснула.

— Не стоит верить всему, что тебе рассказывают.

Об этом автодроме поведал ему Джонас: якобы где-то во льдах компания «Фольксваген» возвела секретный автодром, чтобы испытывать новые модели машин. Он добавил, что неудачные модели — совершенно чумовые автомобили — бросали прямо в снегах, и Питер твердо вознамерился найти один из них.

— Мам, об этом писали в Интернете.

— Писали о первом полигоне «Фольксвагена». О первом и единственном. И он находится в сотнях миль к югу отсюда.

— Это тот автодром, который они не скрывают. Но Джонас прочел о втором месте, где испытывают самые суперсекретные модели, способные просто взорвать рынок. Никто не должен о них знать, потому что автогиганты шпионят друг за другом со спутников и беспилотников.

— Ага, — миссис Солемн распустила волосы, и они темными волнами рассыпались по ее плечам. — В таком случае, это автодром может находиться где угодно.

— Может и где угодно. Но я же не могу отправиться куда угодно, не так ли? Это же может быть опасно! Я могу запачкать ботиночки! Поэтому придется мне искать здесь.

Мама закатила глаза:

— Ах, беднюсик! Родители всю жизнь держат тебя в четырех стенах и отвезли только на какой-то скучный, банальный Северный полярный круг. Ну что ж, удачи тебе. Приходи к обеду и не забывай поглядывать на часы.

Питер решил пойти на восток. В этом направлении рельеф снижался, и он весело съехал вниз на ногах вместе с Сашей. Она никогда не убегала прочь и не дергала за поводок, а деловито трусила рядом с ним, будто заинтересованная его поисками.

Спустя двадцать минут его нос и щеки онемели от холода, тут же захотелось домой. «Вот и все великое путешествие» — подумалось ему, когда он зашагал назад к лагерю. Поднимаясь вверх, он не сводил глаз с гиби-гиби, ожидая, когда появится шевеление в уголках глаз. Он понимал, что не следует его провоцировать, что потом снова заболит голова и он проваляется в постели весь остаток утра. Но что-то словно вынуждало его.

Спустя мгновение он ощутил легкую пульсацию в висках, палатка перед его глазами ожила и тоже забилась, как огромное голубое сердце. Он знал, что стоит опустить глаза — и все пройдет. «Моргай» — велел он самому себе.

И тут гиби-гиби придвинулась к нему так, словно он разглядывал ее в бинокль. Он смог увидеть легкое покачивание голубой ткани на ветру, заметил, что вход был закрыт не полностью — застежка молнии свисала в нескольких сантиметрах от верха дверного проема. Он различал это даже четче, чем когда стоял там с мамой.

Саша гавкнула, и изображение перед его глазами дернулось и пропало, создав неуютную темноту на несколько мгновений, прежде чем к нему вернулось зрение. Все стало, как прежде, и собака ждала его в нескольких шагах впереди. Выяснилось, что он выпустил из рук ее поводок.

— Иду, — ответил он, сделал несколько шагов и почувствовал, как волной накатывает головная боль.

Когда он вошел в палатку, задержавшись в тамбуре и аккуратно застегнув входную заслонку, прежде чем расстегнуть внутреннюю, мама уже сидела за столом с заколотыми в пучок волосами. Она колдовала над планшетом. На экране можно было разглядеть текст и множество стрелочек, указывающих одна на другую.

— Ну как, нашел свою «Ламборджини»? — поинтересовалась она. На столе стояла целая миска аппетитного салата с тунцом.

— Я не собираюсь сдаваться, — пробурчал Питер и пополз в свой закуток.

— Ты что, не будешь есть?

— Я что-то устал, — ответил Питер. В его голове бушевал маленький шторм. — Поем позже, ладно?

Спустя час он смог сесть в постели. Мама была на том же месте. Рядом лежал планшет со стрелочками и кучей научной галиматьи, а она что-то выписывала в тетрадку с красной обложкой. Раньше он такой у нее не видел. Ее рука с такой скоростью летала над страницами, что Питер изумился, как можно так быстро придумывать слова и вообще понимать, что пишешь. Он успел понаблюдать за ней некоторое время, прежде чем она подняла голову и заметила его.

Мама резко захлопнула таинственную тетрадку и напряженно улыбнулась.

— Надумал поесть?

Он кивнул.

Глава шестая Тиа

— И вся эта возня ради семи человек, — брюзжала Тиа, держа в руках плоское блюдо. Стол перед ней просто ломился от посуды и приборов. — Знаешь, мне кажется, что сюда больше ничего не влезет. Это просто нереально.

— Тихо, Тиа. — Лана фланировала по большой комнате, тяжелые складки ее платья слегка мели пол. Тиа оно очень нравилось: затейливая желтая вышивка, квадратный вырез и голубой пояс, затягивавшийся сзади на талии. Хотя платье было уже не новым, выглядело оно все равно элегантно. И только Лана умела завязывать концы пояса так, чтобы он походил на цветок.

Тетя забрала у нее блюдо, изящный предмет, украшенный янтарной глазурью с орнаментом из темно-красных листьев по периметру, и стала переставлять посуду на столе.

— Я со всем разберусь. Лучше иди переоденься.

Тиа посмотрела на свои меха.

— Переодеваться? Но зачем? Я ведь одела их только сегодня утром.

— Я не собираюсь ничего объяснять. Убедись, что на твоем платье нет грязных пятен.

Тиа открыла было рот, чтобы поспорить, но затем развернулась и пошла к себе, решив не срываться на Лану. Она вернулась из питомника уже на восходе, совершенно счастливая и голодная, как волк. Когда она рассказала тете о щенках Кэсси, та просто засветилась от радости. Потом Тиа попыталась уснуть, но ее мысли беспрестанно кружились вокруг Роуэн до тех пор, пока она не отключилась. Проснулась она разбитая и с кислым настроением.

Тиа открыла сундук и достала три сложенных платья. Ее любимое, сиреневое, было все еще запачкано, хотя Лана неоднократно напоминала о том, что его давно пора постирать. У голубого истрепался подол. Последнее Лана вышила крупными цветами, и Тиа оно очень нравилось. Но сегодня ей показалось, что оно слишком детское.

На самом дне сундука лежало несколько маминых нарядов. Когда она была совсем малюткой, то частенько мерила их и расхаживала по большой комнате, волоча за собой слишком длинный подол, а Лана ею восхищалась.

На глаза ей попалось одно, оттенка слоновой кости, с изящным тонким орнаментом из зеленых сплетенных лоз. Тиа приложила его к себе, затем сбросила меха и надела платье, туго затянув на талии ярко-красный пояс.

Когда Тиа вошла в комнату, Лана некоторое время смотрела на нее, ничего не говоря. Затем оживилась.

— Хорошо, что ты о нем вспомнила! — Она положила в корзинку нарезанный хлеб. — Еще годик-другой, и рукава станут тебе коротки.

— Можешь мне помочь? — Тиа протянула ей мамин костяной медальон на красной ленте. Лана подошла, аккуратно взяла ленту за кончики и жестом попросила Лану повернуться и поднять волосы.

Почувствовав теплое прикосновение медальона к коже, Тиа поняла, что готова к этому вечеру. Она улыбнулась тете:

— Я могу тебе еще чем-нибудь помочь?

Лана расцвела в ответной улыбке:

— Повернись-ка еще раз, я затяну пояс, как надо.

Только они покончили с платьем, начали прибывать гости. Друг за другом в боковых дверях показались Села, Эзра и Маттиас, а бабушка Роуэн крикнула что-то от главного порога.

— Помогайте! — Позвала Села, вываливаясь из саней с какой-то закрытой корзиной в руках. Увидев Тиа в платье Маи, она залилась краской, но голос ничем не выдал ее смущения.

— Тут запас фруктов на семь дней! Боже мой, как же тяжело.

Тиа приняла у нее корзину и поставила у раковины. Маттиас показался в дверях с какими-то двумя тюками.

— Тиа, дорогая, это для тебя, — сказала Села. — Те самые меха, о которых я вчера говорила.

Тиа приняла сверток.

— Села, спасибо, не стоило так заморачиваться! Но все равно благодарю тебя.

Она отнесла их в спальню, бросила грудой на постели и вернулась в главную комнату, где на нее многозначительно посмотрела Лана.

Тиа вздохнула. Не было никакой возможности скрыться от бабушки и при этом не выглядеть капризным ребенком. Она сняла с подноса два высоких стакана с напитками и направилась к Роуэн и Селе, стоявшим рядом.

Роуэн улыбнулась, принимая у нее стакан, затем поманила пальцем к себе и коснулась вышивки на ее платье.

— Я могла бы поклясться предками, что это дело моих рук. Даже помню, как твоя мама носила его. Ей было около шестнадцати. Неужели то самое платье?

Лана встала рядом с Тиа.

— Я была поражена, когда увидела его на ней. А как замечательно сохранилась вышивка, а, матушка? Твое дело всегда живет долго. И ей так идет!

— В самом деле, — двусмысленно ответила Роуэн с задумчивым видом. — А это что, медальон твоей мамы, Тиа? Не видела его уже лет десять. А портреты все еще там? Я бы хотела взглянуть.

Все молчали, когда Тиа открыла медальон и поднесла его поближе, осторожно держа двумя пальцами. Роуэн посмотрела на портреты:

— Чудесно… Ох, Тиа! Ты только взгляни на свои ногти…

Тиа выпустила медальон и сжала ладони в кулаки. Когда под рукой не было ее любимого куска мягкой амбры, она начинала грызть ногти, а бабушка постоянно журила ее за это.

Лана поспешила переменить тему:

— Я составила два новых красителя: апельсиново-красный и ярко-фиолетовый. Надеюсь услышать ценные замечания нашей главной ткачихи и ведущей художницы, — с улыбкой сказала она и повлекла Роуэн и Селу к своему рабочему столу.

Тиа подошла к Маттиасу: он как раз выкладывал фрукты из маминой корзины.

— Пойдем распустим собак, — предложил он. — Мне нужно напоить Хэма.

— Маттиас! Неужели ты не напоил их перед тем, как уйти в дом? Бедняжки, наверное, уже отчаялись.

Чикчу ждали, расположившись у саней Селы. Тиа поздоровалась с ними и напоила каждую из специальной плошки, а потом отстегнула постромки.

— Давай запустим их к остальным, — сказала она Маттиасу. — Я знаю, Пег будет очень рада видеть Хэма. Они могут побыть вместе, пока ты не уедешь домой.

— А это не опасно? — спросил он, вдруг смутившись. — А что, если у Пег настало… ее время? — В отличие от своих братьев и сестер Пег еще ни разу не спаривалась.

Тиа, которая, наклонившись, заходила под навес для собак-компаньонов, прыснула со смеху:

— Она не готова. Я бы сразу узнала, Маттиас.

Хэм и Пег действительно были очень рады встрече и тут же принялись шумно возиться, пока не разбудили старших собак, компаньона Ланы — Овна, и Рысь Роуэн. Многие чикчу жили так же долго, как и их собратья-люди, только самые старые собаки большую часть времени дремали.

Хэм закопался в песок рядом с уютной лежанкой Пег. В нем было что-то спокойное и уверенное, напоминавшее самого Маттиаса.

— Он ничего тебе не говорит сейчас? — ревниво спросил Маттиас.

— Нет, — ответила Тиа, улыбнувшись своему кузену. — Я просто подумала о том, как замечательно он выглядит.

— Ладно, — пробурчал он. Маттиас был хорошим, добрым парнем, но Тиа знала: он очень расстраивается из-за того, что Тиа может слышать Хэма, а он — нет. Она сотни раз объясняла ему, что чикчу не так уж часто разговаривают, а если и делают это, то произносят не больше пары слов. Но Маттиас по-прежнему продолжал считать, что Тиа с Хэмом украдкой сплетничают.

Когда они вернулись в большую комнату, все уже расселись за столом, и их с Маттиасом места разделили. Им запрещали сидеть рядом на всех семейных праздниках. Роуэн не нравился их «междусобойчик», как она его называла.

Когда все затихли, Роуэн подняла бокал, щеголяя великолепным маникюром.

Все совместные ужины членов Первой линии родословной начинались с одних и тех же слов. Тиа уже трясло от них.

— За дочерей Тиа, — торжественно возвестила Роуэн.

Тиа уткнулась в тарелку. Ни одного семейного ужина не обходилось без напоминаний о том, что продолжение рода целиком зависит от нее. А что, если у нее будут только сыновья, как у Селы? Или вообще не будет детей, как у Ланы? Вдруг она не захочет иметь детей, как Пег?

Все, кроме Тиа, поддержали тост и молча начали есть.

— И с днем рождения меня! — воскликнул Эзра.

Тиа заулыбалась.

— Да, — сказала она. — С днем рождения, Эзра!

Из-за дверей, ведших к санному доку, показался Долан.

— Прошу прощения за опоздание, — сказал он, усаживаясь рядом со своей сестрой, Селой. — Когда я уже уходил, приехал посыльный, и мне пришлось отправиться на срочный вызов.

— Что стряслось? — поинтересовалась Тиа.

Долан между тем накладывал угощение в тарелку.

— Камушек застрял в передней лапе между пальцами. Ничего серьезного.

Села передала брату хлеб.

— Скоро ты сможешь посылать Тиа на эти вызовы.

Долан сделал вид, что ничего не услышал.

— Тиа, ты уже придумала имена для щенков Кэсси?

Тиа залилась краской, довольная. Она не была уверена, позволят ли ей самой дать щенкам имена.

— Либра, Форнакс, Пиксис, Полярис, Ио, Европа, Ганимед и Каллисто, — выпалила она на едином дыхании.

Долан раскатисто захохотал, заразив смехом и остальных.

— Вижу, ты серьезно подошла к делу, — заметил он, когда все притихли.

— Долан! — вдруг перебила его Села. — Ты мне напомнил кое-что. Почему ты ни словом не обмолвился о щенке с легендарной приметой? Неужели это правда? Вдобавок ко всему щенок, рожденный при членах моей семьи, а я почему-то узнаю об этом из сплетен потомков Девятой линии!

Тиа показалось, что Роуэн на секунду замерла. Интересно, слушала ли она их разговор? Сама Тиа не рассказывала о случившемся никому, кроме Маттиаса, сегодня утром по пути домой. Она была уверена, что он надежно хранил секрет.

Долан сердито нахмурился.

— Это просто детские сказки, Села! — Он покосился на Эзру, беззаботно катавшего горошек по тарелке.

— А для многих не сказки, — заметила Села.

Долан напряженно сглотнул.

— Он последыш, родился маленьким и не хотел дышать. Мы с Тиа решили, что не стоит кричать об этом на каждом углу, просто на всякий случай. Мне, на самом деле, хотелось бы знать, как об этом стало известно…

— Это не Тиа, — быстро выпалил Маттиас.

— Тиа я даже не подозревал, — ответил Долан. Его, очевидно, забавляло происходящее. — Это, скорее всего, кто-то из посыльных, хотя я и не сомневался в том, что ты все знаешь, Маттиас.

Маттиас принялся смущенно терзать салфетку. Тиа виновато опустила глаза.

— Значит, я в самом деле узнаю обо всем последней! — всплеснула руками Села.

Бабушка покровительственно похлопала ее по плечу.

— Едва ли, моя дорогая. Едва ли ты последняя.

Когда все поели, Лана встала и принялась уносить тарелки со стола, кивнув Тиа: пора было сервировать фрукты. Маттиас вместе с ней прошел к раковине и стал помогать нарезать тяжелые шары ломтиками.

— Это было так же захватывающе, как и всегда, — прошептал он.

Тиа заговорщически ему подмигнула.

Лана принесла им маленькую свечку для тарелки Эзры.

— Не забудь отложить фруктов для своей бабушки, Маттиас, — тихо сказала она.

Бабушка Маттиаса, Дексна, приходилась старшей сестрой Роуэн. Она была уважаемой целительницей, но не могла говорить. Никто не слыхал от нее ни слова. Она крайне редко приходила на семейные ужины, и Тиа встречалась с ней только в гостях у Роуэн: они с Дексной жили по соседству, буквально за следующей дверью. С пышными серебряными волосами, зачесанными в пучок, Дексна неизменно сидела в гостиной за какой-нибудь книгой. Она не признавала новшеств вроде световых планшетов и читала только настоящие бумажные книги, хранившиеся в Архиве. У нее единственной была такая привилегия.

Тиа передала Маттиасу вазу и стала смотреть, как он выкладывает в нее сладкие оранжевые фрукты.

Когда гости разошлись, Лана даже не стала выслушивать от Тиа предложение помочь.

— Мне помогли Села с Маттиасом. А ты сегодня ночью так и не поспала нормально.

Тиа не стала возражать. Ей хотелось поскорее вылезти из платья и освободиться от чересчур тугого пояса. Еще не выйдя из главной комнаты, она начала расстегивать браслеты.

Меха, привезенные Селой, так и лежали кучей на постели. Но поверх них появилось нечто незнакомое: бумажный свиток, перехваченный красной лентой.

Некоторое время Тиа изумленно смотрела на него. Затем взяла свиток в руки и аккуратно размотала ленту. Туго свернутая бумага будто ожила в ее руках. Она развернула ее, запоздало испугавшись, что свиток может потрескаться. Но документ был вовсе не таким старым, как показалось на первый взгляд: бумага развернулась легко и почти без шелеста.

Это была карта.

Глава седьмая Питер

Родители Питера замучили его напоминаниями и предостережениями. Не включать пропановые горелки. Запасы еды стоят на полке. Не прикасаться голыми руками к обогревателю. Собакам ничего не понадобится, поэтому расхаживать по лагерю необязательно.

— Отчего бы вам просто не сказать «не высовывай носа из палатки» и закончить на этом? — пробурчал Питер.

— Не передергивай, — возразил папа. — Ты можешь выходить из палатки, как только тебе заблагорассудится. Но от каждой из этих вещей зависит твоя жизнь, Питер.

Он взял тяжелую сумку, набитую инвентарем для полевой работы. В этот раз они не брали с собой ружье: их маршрут пролегал на восток, далеко от побережья и белых медведей.

— Ты уверен, что не хочешь с нами? — в который раз спросила мама, упихивая сухофрукты в и без того раздутый рюкзак. Питер радовался, что она едет развеяться. Она сидела над своей загадочной красной тетрадкой все время, пока папа с Джонасом были в Куанааке, и с отсутствующим выражением лица выводила строчку за строчкой. Если он к ней за чем-нибудь обращался, иногда приходилось окликать ее по нескольку раз, и только тогда она отвлекалась.

— Нет, спасибо, — ответил Питер. — Я еще не отогрелся после вчерашней поездки. Забьюсь под все одеяла, что у нас есть, и буду читать книжку в постели.

Кроме того, он замышлял расправиться со сковородкой шоколадного печенья, оставшегося с завтрака.

Вчера папа с Джонасом вернулись из Куанаака с новыми трубками для бура и мешком лука с морковью — кроме них, в овощном магазине ничего не оказалось. «Мы сделаем соус стир-фрай», — грустно сказала мама, увидев эти гостинцы.

Затем они вчетвером отправились на полевые работы. Кататься на упряжке оказалось просто потрясающим занятием! Они неслись стрелой по бескрайним снежным просторам, залитым солнцем, а собаки весело тявкали.

Потом настало время работы. Было ужасно холодно, а полевые исследования оказались не очень-то интересным делом: папа без конца настраивал оборудование и бубнил что-то себе под нос, а Джонас пробурил глубокую дыру в ледяной толще и стал записывать в блокнот какие-то цифры. Потом они принялись разглядывать маленькие штифты, вбитые в лед. Все это время мама через бинокль всматривалась в горизонт, сказав, что хочет увидеть овцебыков или песца. Питер замечал, как время от времени папа многозначительно поднимал на нее брови, но она каждый раз качала головой и говорила: «Ничего». Все это время Питер кругами бегал вокруг них, пытаясь согреться. К концу поездки руки и ноги уже ничего не чувствовали.

Так что сегодня он замечательно проведет время в лагере.

Джонас сунул голову в расстегнутый вход. Его щеки раскраснелись от мороза.

— Упряжка готова.

Доктор Солемн передал ему еще две сумки и снова повернулся к Питеру.

— Мы вернемся часа через четыре. Судя по прогнозу со спутника, будет солнечно, но здесь быстро меняется ветер. Поддерживать лагерь даже в течение нескольких часов — большая ответственность, Пит.

— Точно. Не волнуйся, папа.

Спустя три часа Питер уже жалел о том, что не стал задавать никаких вопросов. Снег шел уже два часа без перерыва. Выпало более полуметра, и буран не собирался затихать. Вот тебе и спутниковый прогноз погоды.

Он уговаривал сам себя, что родители в безопасности. Папе приходилось бывать, наверное, в пятидесяти штормах гораздо сильнее этого, к тому же они всегда возили с собой запасные палатки на случай плохой погоды. Они наверняка пережидают буран где-нибудь в укрытии. Питер надеялся, что дело обстоит именно так.

Он знал, что пока отсиживается в гиби-гиби, с ним все будет в порядке, но как же Саша и другие собаки? Их навес был слишком низким, к тому же с плоской крышей. Что, если их засыпало? Или, что еще хуже, под весом выпавшего снега крыша навеса обрушилась? Они, наверное, уж задыхаются! Почему он не догадался взять их с собой в гиби-гиби, когда буран только начался?

Из окна рядом с кроватью не было видно ничего, кроме густо валившего снега. Он представил себе, что Саша с другими собаками замурована в душной снежной пещере, или что они вообще придавлены обломками крыши.

Питер отбросил одеяла в сторону и встал. Он потратил целый час на то, чтобы пялиться в голубой потолок гиби-гиби, лежать и бездействовать, ожидая возвращения родителей. Его сердце бешено колотилось, пока он натягивал самую теплую куртку и искал снежный щуп в ящике с инструментами. Папа говорил, что даже в самый слабый снег не стоит выходить без такого щупа. Если поднимается слишком сильный ветер, острый конец щупа требовалось вонзить в землю изо всех сил и держаться за него, пока порыв не закончится. На словах все звучало замечательно. Ему бы хотелось, чтобы и на практике вышло неплохо.

Он застегнул за собой молнию внутреннего клапана входа и растерянно встал в узком пространстве между двумя клапанами палатки, которое они прозвали «прихожей». У его ног лежали цветные тросы, ведущие к ключевым местам их лагеря.

Он нагнулся и поднял с земли голубой, который, как он рассчитывал, был надежно прикреплен к стенке навеса для собак. Расстегнув молнию внешнего клапана, Питер выглянул наружу.

Завывал ветер. Звук был похож на пронзительные вопли, повторявшиеся каждые несколько секунд. Питер застыл на пороге, наблюдая за круговертью снега. С ощущением, что выходит в армагеддон, он бросился в самую гущу бурана, сжимая в одной руке голубой трос, а другой застегивая молнию на входе.

Едва сделав первый шаг, он уже ослеп и оглох от вездесущего снега. И успел замерзнуть. Первым его желанием было вернуться назад.

Ему пришлось согнуться в три погибели, чтобы с трудом поднимать с земли злополучный трос. Дело двигалось медленно, Питер считал шаги. Каждый из них давался очень нелегко. Он тратил много сил на то, чтобы вытащить трос из-под глубокого снега. Крошечные участки тела вокруг глаз и рта, которые не прикрывала маска, словно кололи тысячами маленьких иголок, или, если быть точнее, сосулек.

Сделав девятнадцатый по счету шаг, он решил, что проще будет отпустить трос и пробежать до навеса, поскольку он уже знал, в какую сторону нужно двигаться. Поскольку Питер одевался в спешке, ему уже везде набился снег: в один ботинок, внутрь перчаток, в оба рукава и даже каким-то образом попал в штаны. Ноги ныли из-за неудобного полусогнутого положения. Но как только он распрямлялся в полный рост, то ветер толкал его с такой силой, что мог вообще сдуть прочь из лагеря. Верно. Не стоит отпускать трос.

Двадцать восемь. Двадцать девять. На шаге номер тридцать его нога ушла в снег глубже, чем раньше. И когда он попытался ее выдернуть, ботинок остался в сугробе. Теперь Питер стоял на одной ноге в самом сердце арктического шторма и растерянно разглядывал свой собственный носок. Ботинок сгинул в снегу. Держась одной рукой за трос, он принялся ковыряться в сугробе другой рукой. После пяти или шести попыток ему наконец повезло. Ботинок теперь был полностью забит снегом, но он отважно засунул ногу внутрь.

Когда он сделал пятьдесят шагов, то уже совершенно выбился из сил. На шаге номер восемьдесят два он уперся лицом в дверь собачьего загона. О его стены с остервенением бился снежный вихрь, и входная дверь была засыпана по локоть. Тут он с радостью вспомнил о том, что она открывается вовнутрь: папа никогда не пренебрегал подобными деталями. Он нащупал задвижку, ввалился в загон вместе с очередным порывом ветра, с силой захлопнул дверь за собой и постоял некоторое время, переводя дыхание. Если бы у него оставалась хоть капля сил, Питер бы заплакал. Внутри было темно, хоть глаз выколи: снег полностью засыпал крошечные окошки. Он забыл взять с собой фонарик. А его мокрая правая нога совсем замерзла.

Он услышал короткое гавканье. Может быть, Саша? Благодаря ей, Питер смог найти собак, сбившихся в кучку. Он услышал, что обеспокоенные животные ерзают, не находя себе места. Он выпрямился, насколько позволял низкий потолок, и нащупал на крючке за дверью собачью упряжь. Шесть петель. Питер понадеялся, что Джонас и его родители не оставили в лагере больше шести собак. Сняв рукавицы, он надежно спрятал их в карман: если они потеряются, их уже невозможно будет найти.

Питер знал, что Саша будет во всем его слушаться. Но насчет остальных собак он не был так уверен. Стараясь говорить тихо и спокойно, он начал наощупь пробираться к животным. Снова раздалось гавканье, на этот раз совсем рядом. Теперь он точно знал, что это Саша.

— Хорошая девочка, — похвалил он. — Скажи остальным, что все в порядке.

Почувствовав прикосновение мягкого меха, он поймал ее за ошейник и нащупал на нем петлю. Удивляясь самому себе, он с легкостью расправил ремешки упряжи, не задумываясь, закрепил их на нужных местах. Меньше чем за минуту Саша была надежно встегнута в упряжи на месте вожака. Отлично. Первая собака готова.

После долгой возни в темноте, распутав несколько переплетенных упряжей, Питер собрал всю команду вместе. Шесть собак. Слава богу, не больше. Надев перчатки, Питер нащупал дверь и открыл ее. План его был таков: привязать конец упряжи к голубому тросу и скомандовать собакам бежать. Саша была главной, и ему только оставалось надеяться, что остальные согласятся следовать за ней. Питер с облегчением заметил, что вдалеке уже можно различить очертания гиби-гиби. Она казалась далеким миражом, но, по крайней мере, он мог ее видеть. Подобрав со снега голубой трос, он прикрепил к нему конец собачьей упряжи. Затем, перекрикивая завывание ветра, он попытался как можно более уверенным голосом отдать животным команду.

Оказалось, собаки были готовы бежать по его указке. Они пустились вперед во всю прыть, срывая голубой трос.

Питер тащился за ними по снегу, крича «Не туда! Не туда!», но ему в рот набился снег и заглушал крики. Собаки будто черпали свою энергию из бури. Вцепившись обеими руками в упряжь, Питер ехал за ними на спине. Они бежали и бежали, а потом загадочным образом резко остановились.

Питер сел. Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать: он цел и невредим, зато под курткой полно снега. Если бы не ужасный холод, он с удовольствием прокатился так еще раз.

Собаки остановились так резко потому, что уперлись в отвесную вертикальную стену, резко поднимавшуюся из толщи снега, будто рекламный щит у дороги. Радуясь своему везению, он оглядел стену сверху донизу, затем попытался обойти ее вокруг. И тут понял, что ему безумно повезло: прямо перед ним земля обрывалась, уходя далеко вниз. Дна пропасти не было видно из-за снегопада. Питер присвистнул, и собаки с ожиданием повернулись к нему.

Они уселись в два ровных ряда, глядя на него с таким видом, будто он знал, что делать и должен был им сообщить. Мальчик оглянулся в ту сторону, где, по его предположениям, должен был остаться их лагерь, но не увидел ничего, кроме бурана. Следы моментально заметало. Нужно было скорее вести упряжку назад, пока еще можно было различить что-то на снегу, но он не мог пересилить себя: ему хотелось отдохнуть. Хоть немножко.

Ледяная стена прикрывала их от порывов ветра. Саша выкопала себе небольшую нишу в снегу и пристроилась в ней. Ее мучила жажда после забега, и она принялась хватать пастью снег. Питер проковылял к ней и потрепал ее по макушке. Опершись спиной о ледяную стену, Питер огляделся. Ничего, кроме белизны вокруг.

Он понимал, что им нужно возвращаться как можно скорее. С усилием поднявшись на ноги, он принялся стряхивать налипший снег со штанов. Когда он затягивал шнурки на ботинках, что-то привлекло его внимание. В ледяной стене, на уровне его пояса, виднелось что-то яркое. Он присел на корточки, пытаясь понять, что это может быть.

В слой прозрачного льда был вморожен ярко-красный круг. Как следует рассмотрев его, Питер решил, что он тканый или плетеный. И хотя весь ледник был покрыт толщей снега, он понял, что красный круг покрыт совершенно прозрачным льдом, напоминавшим стеклянную витрину.

Он разглядывал его не меньше минуты, терзаясь догадками, что же это может быть. Еще одно из явлений арктической природы, о котором забыл упомянуть папа? Или он просто уже слишком долго торчит на холоде и ему мерещится всякая чертовщина?

Сняв перчатку, Питер коснулся рукой льда, сковывавшего круг. На ощупь он напоминал мрамор и совершенно не походил на колючую поверхность остального ледника. Он уставился на круг. Может быть, он как-то связан с «Фольксвагеном»?

Сначала Питер даже не заметил назойливого шевеления в уголках глаз: оно почти терялось на фоне мелькающего вокруг снега. Вдруг в голову ударила кровь, и он понял, что вот-вот произойдет нечто, но было уже слишком поздно пытаться что-то делать.

За мгновение мир из белого стал красным. Красный цвет заполонил и затмил все вокруг него: лед под ногами, собак поблизости и даже вездесущий снег. Он чувствовал дуновение ветра на лице, и только. Питер принялся с ожесточением моргать, но по-прежнему не видел ничего, кроме красного тумана. Он будто ослеп. От страха у него свело мышцы; руки и ноги дергались, словно он был марионеткой. Он на несколько мгновений закрыл глаза, сделал глубокий вдох и снова открыл их. Но ничего не изменилось: ему словно накинули на голову красное одеяло, огромное одеяло без конца и края. Его начал одолевать страх.

Затем появилось новое чувство: острая боль в руке. Он закрыл глаза и подумал о том, как болит рука, а не о том, что ослеп, потерявшись в буране на арктической шапке в Гренландии. В руке началась легкая пульсация. Он сконцентрировался на этом ощущении, пытаясь освободить глаза из плена красного крута.

Когда он наконец открыл глаза, все вернулось на свои места: он стоял в снегу, и рядом ждали собаки, глядя на него так, будто он знал, что делать. Он продолжал держать руку у ледяной стены, и она ужасно замерзла. Питер отдернул ее и, не ощущая кисти, сунул ее в перчатку, словно какую-то постороннюю вещь. Тут в пальцах снова запульсировала боль, и внезапно у Питера началась мигрень.

Но он хотя бы мог видеть. Тяжело вздохнув, он подумал: «Разделяй приоритеты». Буран немного стих. Самой главной задачей сейчас было добраться до лагеря и не замерзнуть насмерть. Игнорируя разбушевавшуюся головную боль, он потянул собак на исчезающий след, отдал команду бежать и из последних сил потащился за ними.

Когда следы полностью пропали под снегом, Саша почуяла запах лагеря. Питер испытал странное чувство, когда вдалеке показались их палатка и постройки: впервые за все это время он будто действительно возвращался домой. Ему снова захотелось плакать, но он слишком устал. Он почти прополз через входные клапаны палатки, втащив за собой пристегнутых друг к другу собак. Дома никого не было. Где же мама, папа и Джонас? Он рухнул в постель и закрыл глаза. Головная боль тут же утихла, и он уснул прямо в куртке и ботинках.

— Кто это спит в моей постели? — раздался голос прямо у него над ухом. — Вот же он!

Питер обалдело открыл глаза. Головная боль прошла. Над ним нависал ухмыляющийся Джонас.

— Маша и медведи, — пояснил он. — Ты хоть понял?

— Ага, — ответил Питер, так ничего и не поняв. Сев в постели, он осознал две вещи.

Первое: он спал в постели Джонаса. Маша и медведи. Теперь все ясно. Второе: его руку будто жгли огнем.

Он снял перчатки — левую очень, очень аккуратно — как раз когда вошли родители, сбивая с ботинок снег. Они удивились, увидев собак в палатке.

Питер с трудом боролся со сном во время ужина. Ему понравилось, что мама ахала с искренним ужасом, когда он рассказывал, как лопнул канат. Он с упреком покачал головой, когда доктор Солемн начал объяснять, что с собаками бы ничего не случилось и они бы обошлись без спасательной операции.

— Ты повел себя очень храбро, Питер, — признал папа. — Просто самоотверженно.

Мама в это время растирала ему руку. Он сказал ей, что снял перчатку, чтобы расплести собачьи постромки, а потом потерял ее в снегу.

— Имей в виду, что тебе очень повезло, — сказал папа. — И если ты еще хоть раз выйдешь в шторм один, с первым же самолетом полетишь домой.

Джонас поднял палец, привлекая к себе внимание:

— Я прошу прощения, а когда отсюда отправится следующий самолет?

Доктор Солемн попытался строго посмотреть на него.

— Не волнуйся, — успокоил его Питер. — Не такой уж это сильный соблазн: бросаться на улицу в разгар арктического шторма.

Родители и Джонас провели день, скрючившись в своих штормовых палатках. Питеру вспомнилось, как Майлз дурачился в одной из них дома, в Нью-Йорке. Он, поди, плещется сейчас в бассейне или гребет на лодке в мокрой от пота футболке — это было одинаково возможно. Невозможной была только Гренландия.

Джонас насмешил всех своим рассказом о том, как большую часть вынужденного заточения в штормовой палатке провел, пытаясь вынуть из рюкзака шоколадку, но вместо этого ткнул ею себе в глаз, и вдобавок ему ужасно свело ногу.

Задернув на ночь занавеску, Питер вынул свой блокнот из ящика под кроватью. Перелистнув на последнюю страницу, он пририсовал еще одну черточку и рядом с ней две звезды. В это раз все произошло по-другому: первый раз за все время он почувствовал, что может хоть немного контролировать происходящее. Он будто нашел в себе еще один мускул, пока слабый и требующий тренировки. Питер решил заняться им и хорошенько во всем разобраться, прежде чем кому-нибудь обо всем рассказывать.

Глава восьмая Тиа

Выгребая нечистоты из собачьих вольеров, Тиа думала о том, что физический труд хорошо помогает отвлечься от неприятных навязчивых мыслей. Хотя обычно она не стремилась заниматься подобной работой.

Уже в сотый раз она задавала себе один и тот же вопрос: «Почему?» Зачем кому-то понадобилось подвергать себя риску, разыскивая чистую бумагу и настоящие чернила? Зачем, тем более, утруждаться и копировать старую карту, оригинал которой каждый желающий мог свободно разглядывать в Главном Зале? И тем более непонятно, ради чего было оставлять карту у нее на постели, не сказав ни слова?

Она с первого взгляда поняла, что за карта перед ней: одна из старейших карт Грейсхоупа. На ней изображались озеро, водяное колесо, дома в старой части поселения и первые сады с пашнями. Даже миграционный туннель был обозначен, хотя его наверняка поглотили льды еще до того, как нарисовали первый вариант карты. Она была подписана плавным, беглым почерком: Надежда Грейс^[1]. Так первоначально называлось поселение, которое с годами превратилось в Грейсхоуп. Как Роуэн говорила, всему виной обыкновенная человеческая лень.

У верхнего края карты красовался символ солнца, а внизу стояла метка в виде дерева, означавшая, что эту карту нарисовал представитель первой линии родословной. Но это ни к чему не вело.

Она завязала мешки с экскрементами: днем их отвезут в сады. Помыв руки, она пошла навестить Кэсси с щенками.

Прошла почти неделя, и последыш выглядел очень бодро. Он ел больше всех остальных, отталкивая братьев и сестер свой крохотной белой лапкой, если они пытались претендовать на его молоко. Тиа улыбнулась, наблюдая, с каким терпением Ио принимала тычки младшего братца.

— Ему еда нужнее, чем тебе, — сказала она Ио и почесала ее за ушами. — Не волнуйся, мама ни за что не позволит тебе голодать.

К ней подошел Долан с Нормой и еще одной собакой из лазарета, Ледой. У нее была сломана лапа, но сейчас Леда поправилась и ходила вполне уверенно.

— Если ты уже покончила с делами, мне бы пригодилась твоя помощь, — сказал Долан, указав на Леду. — Я хочу посмотреть на нее.

— Конечно! — Тиа гладила собаку, пока Долан специальной шваброй разравнивал беговую дорожку из песка. По ней тут же прошла Норма, так что ему пришлось повторить еще раз. Затем Долан встал у дальнего конца дорожки, и Норма плюхнулась рядом с ним.

По его сигналу Тиа скомандовала Леде бежать. Чикчу стремительно пронеслась по дорожке и спокойно уселась рядом с Нормой. Она выглядела вполне здоровой. Долан наклонился к ней, сложив пальцы в специальном знаке, и Леда послушно потрусила к главному дому. Тиа порылась в карманах, нашла свою мягкую амбру и, разминая ее в пальцах, медленным шагом двинулась вдоль дорожки к Долану, разглядывая собачьиследы на песке.

— Все нормально? — спросил Долан, подойдя к ней.

— Ее аллюр кажется вполне уверенным и резвым, — начала Тиа, — она хорошо работает передними лапами, когда бросается с места. А когда она развивает скорость, следы идут вполне симметрично. — Она указала на песок, где два ряда следов сливались в один.

— Хорошо. Что ты можешь добавить?

Тиа присмотрелась тщательнее.

— Мне кажется, она все еще бережет пострадавшую лапу. Не во время рыси, а во время бега на полную силу.

— Как ты это поняла?

— Вот здесь отпечатки одинаковой глубины. — Тиа показала место, где собака начала разгоняться. — Но здесь, где она бежит в полную силу, одни следы заметно глубже других.

Она показала на слабый отпечаток лапы, очевидно, недостаточно глубокий, поскольку на него пришлось мало веса.

— И…

— Таким образом, при увеличении нагрузки больная лапа продолжает ее беспокоить. Ей еще нужно отдохнуть. Возможно, поплавать некоторое время в озере.

Все чикчу обожали плавать, к тому же, не существовало способа лучше восстановить сломанные конечности.

— Хорошая работа. — Долан выпрямился и улыбнулся ей. — Если бы мы объявили ее здоровой, у нее осталась бы застарелая травма.

Тиа улыбнулась ему в ответ, но все ее мысли были о загадочной карте.

— Могу я попросить тебя об одолжении, Долан? — Ей показалось, что момент вполне подходящий.

Долан изобразил изумление.

— Одолжение? А мне показалось, что ты против любых одолжений.

— За исключением тех случаев, когда они действительно необходимы, — серьезно возразила она. — Я знаю, что сегодня днем должна работать, но мне задали большое исследовательское эссе, которое нужно сдать до конца семестра. — Тиа ненавидела лгать, но была уже не в силах ждать дальше.

— А тебе приходится туговато в последнее время, а, Тиа? — Долан снова разулыбался. — Твоей тетушке кажется, что ты сильно вытянулась и исхудала.

Тиа улыбнулась.

— Тогда, боюсь, мне придется просить уже о двух одолжениях!

Долан махнул на нее рукой.

— Иди. Я ничего не скажу Лане. Но если у меня найдется хоть малейшая причина волноваться, я не собираюсь молчать. И жду тебя здесь завтра, к Восходу.

Тиа пошла за своими коньками и остановилась на минутку посмотреть на щенков Кэсси. Ио наконец-то смогла поесть, пока последыш спал, примостившись под маминым подбородком.

На Главной дороге было многолюдно. Тиа держалась правой стороны, среди самых быстрых бегунов, и уже спустя короткое время добралась до Архива.

В Архиве Грейсхоупа хранились старинные книги и манускрипты. Все, что произошло в поселении с момента основания, было запротоколировано и хранилось где-то здесь, в этих комнатах: даты рождения, подробности заседаний Совета, отчеты со сбора урожая и даже родословные чикчу. Отдельно хранилась только книга предков: за нее отвечала Ангус.

Тиа вошла. За рабочим столом, как обычно, над раскрытой книгой склонился архивариус Лукиан. Больше никого не было.

— Добрый день, Лукиан, — поздоровалась Тиа. — У меня есть один вопрос, ты не мог бы уделить мне пару минут?

— Готов поспорить, что на самом деле вопросов даже больше, чем два, — ответил он, не отрываясь от чтения. На лоб ему свисал темный локон.

Хотя Лукиан был ровесником Ланы, серьезный и задумчивый характер делал его старше. У него были резкие выступающие скулы, а глаза окружала сеть морщинок: наверное, слишком пристально вглядывался в старые тексты. Кроме того, он никогда не смотрел собеседнику в глаза.

— Меня интересуют карты, старинные, еще со времени первого поселения.

Лукиан перевернул страницу.

— Это не похоже на вопрос.

Тиа зарделась.

— Да, ну, в общем, я хотела бы узнать, можно ли как-нибудь определить, кто их рисовал? Точнее, одну из них. Я знаю, что художник принадлежит к Первой линии, но точно…

Архивариус отвлекся от чтения и подозрительно посмотрел на нее.

— Ты узнала, что художник происходит из Первой линии? И каким же образом?

— В правом нижнем углу той карты, о которой я говорю, помещена наша печать. Дерево.

— Я понял, о какой карте ты говоришь, — едко произнес он. — Продолжай.

Тиа сделала глубокий вдох и заговорила дальше.

— Нас учили, что печать — это своего рода подпись. Я думала, нет ли возможности узнать, кто…

Она осеклась, потому что Лукиан побагровел от гнева и смотрел на нее так, будто готов был задушить. Тиа невольно отступила назад. Он откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и выдохнул.

— Вас учили, что изображение дерева на той карте — это такой вид подписи? — он заговорил с ней почти любезно.

— Угу.

— И подобная учеба составляет часть твоего начального образования?

— Да.

— Кто твой главный наставник?

— Мериуэзер.

— Мэриуэзер! — взревел он. — То, что он и ему подобные обладают правом наставлять других — это просто плевок в лицо всей нашей цивилизации. Он сам не получил ничего, кроме начального образования, ни в чем не преуспел и теперь еще пудрит мозги остальным! — Он жестом пригласил ее сесть на затертую каменную скамью перед своим столом. Тиа повиновалась.

— Изображение дерева на карте — вовсе никакая не подпись. Мы можем быть уверены в этом по одной простой причине. Когда эту карту рисовали, еще не существовало никакой Первой линии.

— Никакой первой?..

Он поднял вверх указательный палец.

— Не перебивай меня, я еще не закончил.

На его лице сохранялось сердитое выражение.

— Данное изображение — это не что иное, как дуб — дерево из прежнего мира. Ты часто видишь их у озера.

Тиа кивнула.

— Когда на наших людей объявили охоту и они были вынуждены бежать из прежнего мира, они выбрали своим символом дерево. Изображение дерева объединяло их всех как знак сопротивления почти истребившим их злым силам. Это был символ жизни и спасения. В годы гонений изображение дерева появлялось на местах сражений. Те, кому удавалось спастись от охотников, грубо вырезали его на стволе или близлежащем камне. Оно выступало своего рода дорожным знаком, показывая остальным выжившим направление пути. Дословный перевод этого знака был: «Один выживет». Как тебе известно, многие из наших людей погибли, пытаясь уйти из прежнего мира, другие не пережили скитаний в холодном мире и в те годы, на которые пришлось основание Грейсхоупа. Иногда казалось, что населять его уже будет некому. Поэтому когда внучка Грейс, Сара, родила первого ребенка на поселении, — и тут Лукиан коротко кивнул на ее браслеты — это стало по-настоящему радостным событием. Рождение дочери Сары представлялось им как победа, надежда на то, что Поселенцам наконец удастся построить свою цивилизацию в новом мире. И изображение дерева, символ жизни, стало знаком ее семьи.

Тиа кивнула.

— Я…

Лукиан снова поднял палец.

— Но я еще не ответил на твой вопрос. Карту, о которой ты говоришь, нарисовали еще до рождения Сары. Изображение дерева тогда не связывалось с Первой линией родословной, потому что ее вообще еще не было. Этот символ всего раз появляется на карте времен первого поселения, и означает он, в общем, «Спасение». Это логическое предположение, основанное на том, что карта изображает поселение, воплощавшее надежду на спасение нашего народа.

Закончив свою речь, Лукиан вновь уткнулся в книгу.

Значит, не существовало никакого картографа из Первой линии родословной. Тогда зачем ей оставили эту карту?

Она растерянно встала, поблагодарила Лукиана коротким кивком, и, хотя ее здравый смысл вовсю сопротивлялся, она рискнула задать еще один вопрос.

— А как ты сам считаешь, зачем на этой карте знак дерева?

Лукиан растерянно моргнул и посмотрел на нее почти одобрительно. Помолчав некоторое время, он медленно проговорил:

— Спасение — достаточно близкий, хотя и вольный, перевод. Традиционная интерпретация карты сильно искажена и, по-видимому, переврана, к тому же я не испытываю никакого желания рассказывать об этом кому-нибудь. Не волнуйся, если ты напишешь хотя бы четверть того, что я тебе сказал, Мэриуэзер уже будет в восторге. Это не так уж сложно — чем-то его удивить. — Он насмешливо фыркнул и вернулся к чтению.

Ей придется удовлетвориться этим. Она повернулась, собираясь уйти.

И чуть не рухнула от неожиданности прямо на стол Лукиана. За ее спиной, оказывается, стояла бабушка Маттиаса, Дексна. Сжимая в руках толстую, увесистую книгу, она во все глаза смотрела на Тиа.

— Ой! — растерялась та. — Добрый день! Как поживаете?

Она с опозданием осознала, насколько глупо и невежливо спрашивать о чем-то человека, который не может тебе ответить. Но Дексна ничуть не смутилась: улыбнувшись, она кивнула. Мехов на ней не было, а это значит, что она приехала не только что. Как Тиа могла ее проглядеть? Дексна была одета в свои обычные светло-зеленые леггинсы и тунику, а волосы зачесаны в тяжелый серебряный узел.

Дексна продолжала стоять, прижимая к себе книгу, и вглядывалась в глаза Тиа.

— Ну, что ж, — не выдержала она. — А я как раз собиралась уходить. Всего хорошего!

Поправляя лезвия коньков, Тиа постаралась накрепко запомнить все, что ей рассказал Лукиан, особенно про знак дерева и карту поселения. Ее голова была настолько забита новыми вопросами, что она заметила, что проехала дом, только когда свернула с Главной дороги, и то не сразу. Рассмеявшись самой себе, Тиа продолжила путь: она была всего в полпути от Маттиаса.

Глава девятая Питер

Питер пока плохо себе представлял, как лучше поступить. Ему хотелось вызвать странное «шевеление» в глазах каким угодно образом, а потом уже будь, что будет. Все утро он пристально смотрел вокруг. Сначала он все утро разглядывал снежные сугробы за окном, потом пялился в голубой потолок гиби-гиби, потом на ложку, положенную в центре кровати. Затем настал черед комиксов. Компаса. Чайной банки Джонаса, брошенной на кухне.

Он держал глаза открытыми до тех пор, пока они не начинали слезиться. Моргал, пока не закружилась голова. Но впервые за все время никакого шевеления не появилось, ни на секунду. Странное дело — оно возникало в самые неожиданные и неудобные моменты, но как только он сам захотел, чтобы оно появилось — все пропало.

Он поднялся с кровати и отдернул занавесь. Мама сидела за столом и с отстраненным выражением лица строчила что-то. Ее волосы были зачесаны в высокий пучок, и она быстро водила ручкой в таинственной красной тетради. Она даже не подняла на него глаз.

Сегодня утром Питер проснулся из-за шума: Джонас громыхал на кухне, пытаясь сварить себе кофе. Обычно это делала его мама.

Так начинались все ее приступы грусти и головные боли: она прекращала делать все, что раньше делала, скидывая с себя привычки, как неуютную и слишком теплую одежду. Она должна была бы допекать его замечаниями о том, что в такой погожий солнечный день не стоит сидеть в палатке и надо бы выгулять Сашу. Но теперь она молча сидела за столом, безучастная ко всему, и писала.

Вдруг она бросила свое занятие и встала с места. На мгновение скрывшись в их с папой спальне, она вернулась с квадратной коробкой, завернутой в светло-зеленую бумагу, и вручила ему.

— Чуть не забыла. Вот. Твой пятничный подарок.

Такой оберточной бумагой пользовались только в одном месте. Но он не мог поверить своим глазам.

— Это что, из Фонелз?

Она улыбнулась.

— Открывай скорее.

Он развернул обертку и открыл коробку. Внутри оказалось множество шоколадных яиц, каждое в отдельной цветной обертке. Это были его любимые пасхальные яйца от Руби Фонел. Она готовила их только раз в году, в одну мартовскую неделю, и сколько бы посетители ни просили, не делала никаких исключений.

Они взяли по яйцу из коробки — Питер лазоревое, мама — ярко-розовое. Затем мама вернулась за стол, некоторое время быстро что-то застрочила, а затем невидящим взглядом уставилась в пустоту.

Питер съел еще несколько яиц. Он даже не ожидал, что подобные мелочи вроде веселых ярких цветов заставят его так скучать по дому. Интересно, что сейчас делает Майлз.

Саша повела носом и громко фыркнула. В последнее время он держал ее рядом.

— А они аппетитно выглядят, правда, Саша? — поддразнил Питер, проверяя маму. В обычное время она тут же воскликнула бы: «Шоколад губителен для собак, Питер! Не позволяй ей даже облизать твои пальцы!» Но она продолжала молча сидеть за столом.

Он сел и сунул ноги в ботинки, стоявшие у кровати. Саша с надеждой посмотрела на него.

— Никакого шоколада, девочка. Хочешь прогуляться?

На небе не было ни облачка, и солнце светило так ярко, что разболелись глаза, но Питер решил не возвращаться за маской. Он притормозил у исследовательской палатки, где папа с Джонасом сидели за столом прямо в куртках и что-то набирали на своих компьютерах.

— Привет, Пит! — Папа едва взглянул на него и продолжил работу.

— А разве вы не должны сейчас рыскать по Арктике в поисках льда? — поинтересовался Питер. — Я уверен, что за компьютером вы можете поработать и в Нью-Йорке.

Джонас улыбнулся и показал Питеру свою руку.

— Но в Нью-Йорке мы не сможем делать это в перчатках!

— Это точно, — согласился Питер. — Ну ладно, меня ждет Саша.

— Продолжаете поиски второго полигона «Фольксвагена»? — спросил Джонас.

— Нет, просто идем прогуляться.

— Не сдавайся, — подбодрил его Джонас, заглянув в какой-то длинный список цифр. — Он где-то рядом.

— Ага. — Питер расстегнул молнию и вышел наружу.

Он пошел на запад в ту сторону, где наткнулся в прошлый раз на ледяную стену. Саша весело трусила рядом, победно распушив хвост. Потом она вдруг резко остановилась, вся подобралась и сломя голову бросилась вперед. Питер наблюдал, как она снова замерла, развернулась и кинулась назад к нему. Она носилась галопом, то убегая прочь, то по кругу возвращаясь к нему снова и снова.

Сначала он подумал, что собака просто играет. Но потом Питер заметил, что она бежит каждый раз в одном и том же направлении, прямо поверх собственных следов на снегу. Похоже, она пыталась куда-то его отвести.

— Саша?

Она снова бросилась прочь, затем вернулась к нему.

— Что там такое, девочка?

Питер поднял ладонь козырьком над глазами и вгляделся в направлении ледяной стены, еще не различимой на снегу. Там не было видно ничего, только сверкающий белый горизонт постепенно сливался с голубым небом. Он прищурился.

Спустя несколько мгновений началось. В другое время он бы подумал, что это игра света на снегу, но теперь знал, что это не так. Его сердце подскочило, и он замер на месте. Саша тоже затихла у его ног. Он не сводил взгляда с горизонта, приближая его к себе.

Спустя мгновение он увидел ледяную стену, сверкающую на солнце. Питер нашел глазами красное кольцо, в диаметре не больше четверти метра, и сосредоточился на нем. Оно все приближалось, пока он не смог разглядеть его во всех подробностях, даже тонкие нити, вмороженные в лед. Питер разглядывал его, стараясь не подпускать так близко, как в прошлый раз.

И затем прямо у стены он заметил нечто новое: движение. Сначала было непонятно, что именно движется. Только потом Питер осознал, что это движение белого на белом: белая земля, белый лед, и большой белый медведь… У Питера закипела кровь в жилах: у стены тяжело копошился страшный зверь, и Саша вела его прямо к нему в лапы.

У медведя было огромное круглое туловище, и он выглядел почти как мультяшка. Почему-то он делал несколько шагов, затем замирал, потом снова повторял все то же самое. Спустя несколько мгновений Питер разглядел медвежонка: такой же белый комок, только поменьше, с черными блестящими глазками, как у мамы. Он смотрел на них до тех пор, пока не почувствовал пульсацию у висков. Тогда он закрыл глаза, мысленно обратился к тому неизвестному мускулу, что только что использовал, и попытался его расслабить.

Открыв глаза, он не увидел ничего, кроме черноты. «Не паникуй, — велел он сам себе, — подобное уже было». Он опустился на корточки и коснулся обледенелой земли, почувствовав, что Саша трется об него боком. И тут зрение вернулось: он увидел свет, заливающий все вокруг, колющий глаза. Питер поднял голову и понял, что горизонт опустел. Уткнувшись лицом в пушистую шею Саши, он тяжело вздохнул. В его голове будто стучали молоточки.

— Ты замечательная охотница. Но больше никаких медведей, ладно, девочка?

Он медленно поднялся и потянул ее за ошейник. Несколько раз оглянувшись назад, Саша позволила увести себя домой.

Он не мог так просто миновать рабочую палатку и вернуться в гиби-гиби, где мама наверняка сидела в той же самой позе, в которой он ее оставил. Может быть, у Джонаса найдется время на новый урок по управлению собачьей упряжкой? У него ведь уже начало получаться.

Но когда он побрел вверх по короткому склону, то увидел Джонаса стоящим по колено в снегу между гиби-гиби и собачьим загоном. Он строил иглу.

— Мы с дедом строим такую каждый раз, когда я приезжаю к нему в гости, — объяснил он, вырезая ножом ровные снежные блоки. — Даже если нам приходилось уходить подальше, чтобы разыскать подходящий для стройки снег.

Он покончил с первым уровнем и уже начал возводить второй ряд.

— Ты оставляешь многовато места между блоками, — заметил Питер. — Будет сильно сквозить.

Джонас засмеялся, взрезая ножом снежную поверхность.

— Такой она и должна быть. Все щели я замажу мягким снегом в самом конце.

— Ого. Так ты что, переедешь в нее, что ли?

Джонас поднял на него глаза.

— Вовсе нет. Это просто шутки ради. Временное жилье. Инуиты возводят такие во время охотничьих вылазок. Каждый вечер они строят новую — вроде как мы ставим палатки в походе. Хотя, я мог бы и в ней переночевать. Не хочешь мне помочь?

Они достроили иглу уже вместе. Джонас ставил блоки один на другой, каждый раз суживая круг, а Питер собирал кучи мягкого снега и заделывал им щели. Получилось симпатичное снежное убежище высотой около полутора метров. Они отошли чуть в сторону и постояли, любуясь своим творением. Питер даже расстроился, что все получилось так быстро.

Потом он сложился пополам от хохота.

— Послушай, Джонас. Кажется, мы забыли кое-что. Как туда теперь влезть?

Почесав макушку, Джонас принялся ходить вокруг иглу и потом признался, что хотел оставить вход на потом. Он доверил Питеру вырезать входную арку, и у него получилось достаточно криво. Но все же внутрь можно было попасть. В четыре руки они отгребли снег от входа. Джонас встал на четвереньки и заполз внутрь, Питер последовал за ним.

— А тут уютно, — заметил он. Раньше ему казалось, что сидеть на снегу должно быть мокро и холодно.

Джонас выпрямился, насколько это было возможно, и проковырял отверстие в потолке.

— Для света и отвода теплого воздуха, — объяснил он. — И если уж делать все по уму, то нужно построить туннель у входа, чтобы он защищал от холодного ветра.

Питер довольно улыбнулся.

— Давай сделаем его!

Они сложили туннель из блоков помельче. Его высоты хватало ровно настолько, чтобы вползти внутрь, а длиной он оказался с Питера.

— Здесь обычно спали сироты, — вдруг сказал Джонас, пробираясь в тесный туннель. — Их тела загораживали остальных от холодного ветра.

— Сироты? Ты хочешь сказать, дети?

— Да, дети. У них была очень непростая жизнь. Им приходилось драться с собаками за остатки еды, которые оставались после дележа добычи.

— Боже, это ужасно. — Питер сидел, скрестив ноги, под неверным пятнышком света, которое только напоминало о том, какое яркое солнце осталось снаружи.

— И да, и нет, — заметил Джонас. — Эти дети вырастали очень сильными, и впоследствии становились самыми уважаемыми старейшинами общества. Из-за того, что им часто приходилось терпеть холод и недоедание, они становились лучшими охотниками.

Питер призадумался.

— Все равно это полный отстой.

— Честно говоря, я с тобой полностью согласен, — сказал Джонас. — Но вот мои бабушка с дедушкой — нет.

Они помолчали, и затем Питер спросил:

— Джонас?

— Что?

— Тебе не кажется, что мой отец ищет здесь еще что-то кроме ледников?

Джонас с интересом посмотрел на него.

— Иногда да.

— Я много об этом думал. Как ты думаешь, что это?

— Пока не знаю.

— А ты не хочешь его спросить?

Джонас улыбнулся.

— Пока нет.

Питер кивнул.

— Ладно.

— А почему ты сам его не спросил?

Питер прикинул что-то в голове.

— Мне кажется, если бы он хотел этого, то сам бы уже все рассказал.

Джонас помолчал несколько мгновений, и потом заметил:

— Чем бы оно ни было, кажется, твоя мама тоже это ищет.

Глава десятая Тиа

Тиа была в нескольких шагах от водяного колеса, когда увидела, что Маттиас едет в противоположном направлении.

— Маттиас!

Он помахал ей рукой и сбавил скорость.

Оглянувшись через плечо и убедившись, что позади никого нет, Тиа описала аккуратный полукруг и подкатилась к нему. Они стали понемногу разгоняться, направляясь в сторону Главной дороги.

— Ты уже покончил с работой на сегодня? — спросила Тиа.

— Только освободился. Обещал прийти к бабушке на ужин.

— У тебя найдется немного времени? Мне нужно тебе кое-что показать.

Маттиас улыбнулся:

— Конечно.

Ужины у Дексны не были его любимым времяпровождением.

Тиа критически взглянула на ярко-голубой ученический пояс Маттиаса.

— Ты не мог бы запихнуть его в рюкзак? Он аж светится…

Маттиас нахмурился.

— Прости, я понимаю, ты в нем наверняка и спать ложишься, — поддела Тиа. Ей нравилось дразнить его на тему модной и престижной должности.

— Угу, очень смешно, — буркнул он, на ходу снял пояс через голову и спрятал в рюкзаке. — Может, ты хотя бы намекнешь, что собираешься мне показать?

— Кто-то оставил на моей постели карту в тот день, когда у нас был семейный ужин.

Искреннее изумление Маттиаса убедило ее в том, что он не имеет никакого отношения к находке.

— Что за карта?

— Это копия — причем отличного качества — карты времен первого поселения.

— Ты имеешь в виду Надежду Грейс?

— Именно.

— Очень странно. Есть идеи, кто это сделал?

— Вообще никаких.

— Любопытно, имеет ли это какое-нибудь отношение к твоему выступлению на Совете.

— Я об этом не думала. И какая может быть связь со старой картой?

Маттиас пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Я сегодня ездила в архив и расспросила Лукиана.

— И?

— И он сказал, что традиционная интерпретация карты сильно искажена. «Переврана», вот как он выразился.

— Разве это возможно? Это же карта Грейсхоупа. Как еще ее можно интерпретировать?

Они выехали на Главную дорогу, заполоненную людьми.

— Поговорим обо всем, когда будем на месте, — тихо сказала Тиа.

— На каком месте?

— В Главном Зале. Я хочу взглянуть на оригинал.

Они вошли в зал через боковые ворота, стараясь не попадаться на глаза тем, кто отправился за покупками на рынок, и проскользнули в выставочный зал. Когда здесь не проводили занятий, помещение пустовало, но они все равно обрадовались, что вокруг никого нет.

— Сюда.

Дальняя стена была увешана картами в рамах. Карта Тиа являлась частью набора из четырех карт, нарисованных в одно и то же время. Ребята какое-то время молча разглядывали их. Тиа обратила внимание, что карта с изображением дерева походит на простой набросок, в отличие от других, нарисованных с огромной тщательностью и точностью. Раньше это не бросалось ей в глаза.

— Мэриуэзер всегда говорил, что эта карта задумывалась как обзорная, — сказал Маттиас, указав на карту Тиа. — А вот эти уже представляли собой настоящие научные труды.

Тиа никогда не понимала, каким образом Маттиасу удается все знать, если он почти не посещает занятий.

Но он оказался прав: остальные карты были выполнены куда более детально: на самой большой карте с домами в подробностях и с подписями изображались даже жилые помещения. При желании Тиа могла бы найти здесь и собственную комнату.

На второй карте нарисовали водяное колесо и огромную палату Совета. На третьей изобразили озеро, подробно продемонстрировав каждый изгиб побережья.

Но только карта Тиа отображала все в комплексе. Рядом с другими она казалась почти неаккуратной, объекты были изображены без масштаба и деталей.

Маттиас, прищурившись, оглядел стену.

— Давай начнем с главного. Почему именно эта карта так небрежно нарисована?

— Потому что она отражает только общую картину?

Маттиас кивнул.

— Если верить Мэриуэзеру, то да. Но он может и ошибаться. Разве Лукиан не пытался тебе об этом сказать?

Тиа пожалела, что не может слово в слово вспомнить то, что говорил ей архивариус.

— Пытался, наверное.

Она пристально вгляделась в карту, словно ожидая чуда, которое произойдет само собой.

— Маттиас! — позвала она спустя минуту. — Тут есть одна деталь. Посмотри-ка на озеро.

Она указала пальцем. На одном из обледенелых берегов Грейсхоупского озера была видна глубокая трещина, уходившая под воду. Через эту расщелину из недр земли в толщу воды проникали газы и нагревали ее.

— Обрати внимание, как аккуратно прорисована расщелина. Видишь, как она слегка здесь изгибается? Все изображено очень точно. И зачем нужно было на карте, которая представляет собой грубый набросок, так подробно очерчивать эту расщелину?

Маттиас кивнул.

— Верно подмечено! И еще, зачем было рисовать миграционный туннель? Из этих карт не собирались делать исторические документы — это просто планы поселения, они предназначены для практического применения. К тому же туннель уже не существовал к тому моменту, как нарисовали эти карты.

— А почему знак Солнца и знак дерева есть только на этой карте? — спросила Тиа.

Маттиас прищурился.

— Знак Солнца — это символ верхнего мира. А что Лукиан сказал насчет знака дерева?

— Он обозначает что-то вроде «жизнь» или «спасение».

Все это время Маттиас пристально смотрел на карту, но теперь повернулся к Тиа, широко раскрыв свои зеленые глаза.

— А что, если это вообще не карта поселения? Что, если это карта туннеля?

У Тиа бешено заколотилось сердце.

— Что ты имеешь в виду?

Маттиас показал на карту.

— Взгляни сюда. Все знают, что миграционный туннель с поверхности вел на побережье озера. А здесь точно указано, где именно он заканчивается: нарисовано как раз до того места, где расщелина огибает побережье. Я точно знаю, где это место.

— И я тоже, — кивнула Тиа. Немного подумав, она ткнула в выцветшее изображение дерева на карте. — Лукиан сказал, что в прежнем мире у этого символа был дословный перевод: «Один выживет».

— Один выживет… — Пораженно повторил Маттиас.

— Маттиас! — Она схватила его за руку. — Туннель не разрушился, он еще там!

— Мы просто строим догадки, — быстро возразил он. — Мы не знаем, правда это или нет.

— Кто-то пытается подсказать нам путь. Но кто?

— Тиа, не спеши с выводами.

— Разве? А почему тогда эту карту подложили именно мне?

— Откуда мне знать? Может быть, кто-то решил пошутить.

— Сложновато для обычной шутки: достать настоящую бумагу, чернила… К тому же это вообще не смешно. Маттиас, мы должны узнать, правда ли это.

— И как мы это сделаем?

— У тебя ведь есть ручные вентиляторы на работе?

— Ты шутишь? Если Берлинг только узнает, что я брал вентилятор…

— Мы заберем его поздно вечером и еще до восхода вернем на место.

— Нет. И мне уже пора — бабушка ждет.

— Маттиас!

— Что?

Тиа выразительно посмотрела на него, и Маттиас тяжело вздохнул.

— Ладно, дай мне подумать, — сдался он и пошел к двери.

— Конечно, просто подумай, — поддакнула Тиа, поспевая за ним.

Когда они подъехали к старому кварталу, длинная спираль Главной дороги уже опустела. Повернув на свою улицу, ребята остались совершенно одни.

— Как думаешь, сегодняшней ночью получится? — Тиа старалась говорить как можно тише.

— Сегодняшней? — Маттиас не поднимал на нее глаз.

— Какой смысл ждать? Маттиас, разве тебе не интересно? Если мы правы насчет этой карты, то это все меняет.

— Допустим, и так.

— Допустим?

— То, что ты предлагаешь… это может быть очень опасно, Тиа, причем не только для нас. Ты меня понимаешь? Ты хотя бы думала об этом?

— А что же насчет расселения? Мы же обсуждали это сотни раз.

— Это была просто болтовня. Потому что тебе хотелось об этом говорить. Теперь все иначе. Что, если мы правы? Нужно рассказать кому-нибудь. Может, мне стоит поговорить с Берлингом.

— Нет. Карту неспроста оставили мне тайно. Давай для начала убедимся, остался ли там проход в туннель.

Маттиас ничего не ответил, и Тиа задумалась: не слишком ли она легкомысленна? Но она хотела того же, чего хотела когда-то Маи. Разве мама не ставила на карту все? А Грейс?

Свет уже приглушили, у дверей домов тихо горели зеленые и оранжевые сферы. Подъезжая к дому Дексны, они увидели, что входная дверь слегка раскрыта, и из нее на улицу струится теплый свет.

Услышав голос Роуэн, она предостерегающе положила руку на плечо Маттиасу.

Они неслышно подъехали ближе ко входу, так что слова уже можно было разобрать.

— …цели это служит? — злобно допрашивала Роуэн. — Ты же никогда на это не ответишь. И ты не можешь признать, что это не твое место…

Она показалась на пороге, обутая в коньки и закутанная в меха. Увидев Тиа и Маттиаса, шагнула на дорогу и поехала прочь, не сказав ни слова. Даже по тому, как она едет на коньках, заметна ее злобная натура, — подумала Тиа, наблюдая, как Роуэн скрылась за поворотом.

Когда Тиа заглянула за дверь, то увидела Дексну, с раскрасневшимся лицом стоявшую посреди комнаты. Как только С ней можно было ругаться?

Дексна поманила их к себе.

— Спасибо, — торопливо ответила Тиа, — но мне надо спешить домой. Лана будет волноваться. — Она наклонилась к Маттиасу и шепнула: — Встреть меня у собачьего вольера после ужина. Пожалуйста.

Глава одиннадцатая Питер

У Питера окоченели ноги. Яркий солнечный свет, отражавшийся от снега, немилосердно бил в глаза.

Он наблюдал, как папа возится с тонкими настройками портативной метеостанции — так красиво прозвали дурацкий воткнутый в снег столб, на котором развесили оборудование: две солнечные панели, батарею и гроздья маленьких черных коробочек. Они регистрировали изменения температуры, уровень снега и множество других вещей.

Станцию заложили здесь их предшественники много лет назад. Папа с Джонасом решили навестить это место и убедиться в том, что ее не сломало и не опрокинуло ветром. Питеру разрешили править санями большую часть пути. Несясь по снежным просторам вслед за упряжкой собак, он ощущал неподдельное счастье. Он не думал о том, что мама печалится без причины, что отец полностью погружен в какие-то свои размышления. В его голове была блаженная пустота. Он просто наслаждался скоростью.

С остановкой случилась небольшая проблема — они проскочили метеостанцию и пришлось закладывать крюк назад, но папа все равно похлопал его по спине, а Джонас заметил, что у него большой прогресс.

Джонас проверил последнюю черную коробочку, записал что-то в свой блокнот, вздохнул и пошел к саням за лопатой.

— Пора выкопать снежную пещеру. Я надеялся, что ветер уляжется, а зря, — бубнил он.

— Тебе помочь? — предложил Питер.

— Нет, мы только зашибем друг друга лопатами. Это работа на одного.

Питер сел в сани, почесал Саше животик и стал наблюдать за тем, как Джонас выкапывает в снегу аккуратную квадратную яму. Снег на лопате был рыхлый, и ветер каждый раз сдувал его прямо Джонасу в лицо. Он морщился, но продолжал работу.

Мама Питера ушла куда-то в одиночестве — когда Питер проснулся утром, ее уже не было в палатке. Папа сказал, что она отправилась прогуляться и подумать над книгой.

Джонас между тем копал и копал. Яма обрела форму: это был четырехугольник диагональю в полтора метра, и Джонас помещался там по шею. Он подозвал папу Питера посмотреть.

— Идет, — бросил доктор Солемн. — Теперь подробно опиши ее в своем блокнотике.

Джонас ни капли не обиделся на скупую похвалу. Он улыбнулся Питеру и вытащил из кармана два шоколадных батончика «Хершиз».

— Готово. Не хочешь со мной отметить?

Когда они съели шоколадки, Джонас прошел к своему рюкзаку, достал блокнот и ручку и запрыгнул в яму. Питер помогал: принес измерительную ленту и держал ее кончик наверху, пока Джонас прикладывал другой ко дну ямы. Затем он сдвинул маску набекрень и стал, прищурившись, разглядывать стенки ямы.

— Что ты ищешь? — поинтересовался Питер.

— Много всего, — ответил он. — Я прокопал годовой уровень снега и в первую очередь ищу голубые прослойки льда: они показывают, когда произошел сильный шторм и снег утрамбовался в лед, или где снег растаял, а затем вновь замерз.

Он сделал набросок в своем блокноте.

— Я учитываю размер снежинок и плотность снежного покрова. Видишь, наверху снег достаточно рыхлый — мы говорим «на кулак», потому что я могу просунуть в него руку. Потом следуют «четыре пальца», «два пальца», «палец», «карандаш» и «лезвие ножа». Не такие уж научные названия, а? Зато легко понять, о чем речь. Полезай сюда, я тебе покажу.

Питер проскользнул в яму.

— Попробуй-ка. — Джонас указал ему место почти у самого дна. — Просто толкни локтем.

Питер попытался. Он будто бил кулаком в кирпичную стену. Он навалился всем телом, но снег совсем не проминался.

— Теперь попробуй пальцем.

Ничего.

Джонас засмеялся.

— Жесткий, а? А попробуй вот так. — Он вынул из кармана простой карандаш. Питер легко воткнул его в плотную массу снега.

«Карандаш», — записал Джонас в своем блокноте.

Они закончили работу вместе, проверяя плотность снега и отыскивая ледяные прослойки, которые Джонас отмечал у себя в блокноте.

— Это было круто! — сказал Питер, когда они вылезли наверх.

— Рад, что тебе понравилось, — ответил Джонас. — В следующий раз можешь копать, если захочешь!

— Разве эти записи сообщат тебе что-то, о чем ты еще не знал?

— Только если рассмотреть все в комплексе, — объяснил Джонас. — Тогда мы сможем заметить закономерности: когда шел снег, когда происходило повышение или понижение температуры и все в таком духе.

— А зачем вообще вам все это знать?

— Зачем нам знать, когда идет снег в Гренландии, в которой кроме снега ничего и нет? — Джонас улыбнулся. — А ведь это очень важно. Ледниковый щит, на котором мы сейчас находимся, махина толщиной в три километра, начал двигаться.

— С трудом себе это представляю.

— Когда происходит таяние снегов, вода просачивается в мельчайшие трещинки во льду. Потом эти ледяные глыбы соскальзывают по воде вниз, в океан, обрушиваются и тают, и уровень мирового океана повышается.

— А-а-а, вот о чем постоянно талдычит папа!

Джонас нахмурился.

— Знаешь, он талдычит об очень серьезных вещах, которые касаются нас всех. Если весь лед Гренландии растает, уровень океана поднимется на шесть с половиной метров. Нью-Йорк затопит.

— Знаю, — ответил Питер. — Именно поэтому мы живем на верхнем этаже — так сказал папа.

Джонас засмеялся.

— Хитро придумано, ничего не скажешь.

Питер правил упряжкой и по дороге домой. Собаки остановились, как вкопанные, по первому же его слову.

Когда они все вместе готовили обед, вернулась мама. Она крепко обняла Питера и едва заметно покачала головой, обращаясь к папе.

После еды Джонас и доктор Солемн ушли в рабочую палатку. Мама расположилась за столом со своей красной тетрадкой, а Питер прилег в постель со стопкой комиксов. Где-то спустя час ему послышался тяжелый вздох со стороны кухни.

Он взглянул на маму: она потянулась с таким видом, будто вспоминала, как пользоваться руками и ногами. Положив локти на стол, она посмотрела на Питера.

— У тебя остались домашние задания? Я могла бы тебе помочь.

— Домашние задания? — изумился Питер. — Я обогнал школьную программу!

— Ого, — она посмотрела на него с уважением. — Надо было захватить несколько радио-наборов для тебя. Даже не знаю, почему мы не подумали об этом.

Его раздражала такая манера говорить: она словно проталкивала слова через плотную завесу тумана или ткани.

— Я тоже не знаю, — сказал он.

Они минуту помолчали.

— Что ж, — проговорила мама с таким видом, будто тратила на слова последние силы. — Как насчет окунуться в науку?

— Что, прямо сейчас?

— Если тебе интересно.

— А почему бы и нет? — Ему хотелось отвлечь ее от красной тетрадки любым способом. Хоть как-то расшевелить.

Прихватив несколько шоколадных яиц из коробки, которая стояла у кровати, он подсел за стол к маме. Она закрыла тетрадку и отложила ее в сторону. Саша потрусила за ним и примостилась под столом у их ног.

— Ты помнишь, что такое митохондрия? — начала мама.

— Это клеточный механизм, — заученным безучастным тоном пробубнил он.

Она едва заметно улыбнулась.

— Точно. Значит, это мы уже усвоили и можем двигаться дальше.

Она будто оживала и снова становилась нормальной мамой. Питер воспрял духом.

— Да, митохондрии действительно походят на механизмы, — согласилась она. — Они совершенно также потребляют энергию. Но при этом они способны к самовосстановлению. К каждому из них прилагается свой набор инструкций — ДНК.

— Мам! Я знаю, что такое ДНК.

— В школе вы изучали клеточную ДНК. Она представляет собой инструкцию к клетке или план, объясняющий, как выстроить человеческое тело. А я сейчас говорю о митохондриальной ДНК, которая управляет механизмом каждой клетки так, чтобы она восстанавливалась и выполняла свое предназначение. Каждый вид клеток выполняет свою работу: клетки мозга — мозговую, мышц — мышечную и так далее. Я не слишком быстро говорю?

Она все больше и больше становилась собой.

— Неа, я все понимаю, — радостно сказал Питер. — Механизмы выстраивают сами себя, а клетки используют их, чтобы усваивать энергию и выполнять свое предназначение. Слышать, думать, двигать мускулы и так далее.

Мама кивнула.

— Прекрасно. Когда клетки делятся и образовывают новые — а это, кстати, происходит постоянно — митохондриальные ДНК, или МТДНК, воспроизводятся снова и снова. Каждой клетке необходима собственная МТДНК, чтобы она могла выстроить собственный механизм. Успеваешь? Тогда слушай самую заковыристую часть. Когда воспроизводятся МТДНК, эти инструкции по постройке клеточных механизмов, могут возникнуть некоторые изменения. Непредусмотренные изменения, по-другому называемые мутациями. И эти мутации изменят механизм, который будет построен — точно также, как по разным инструкциям собирают разные радио. Изменения в основном незначительны, как, например, ручки у радио надо было бы поворачивать в другую сторону вместо привычной. Большой разницы это не составит. Но иногда встречаются исключения.

Питер кивнул. Он собрал достаточно радио, чтобы понимать, о чем речь.

— И я изучаю изменения, происходящие с МТДНК, как они влияют на развитие людей. Ты когда-нибудь слышал о болезни Лебера^[2]?

Питер покачал головой.

— Болезнь Лебера ослабляет зрение и у некоторых людей вызывает слепоту. Она вызвана одним-единственным базовым изменением в МТДНК.

— Базовым изменением?

— Представь себе опечатку в инструкции к радионабору: заменили одно слово, предположим, «скрутить» вместо «повернуть», или что-нибудь в этом роде. Когда дело касается МТДНК, такое изменение делает механизм клетки менее эффективным и более слабым. Для некоторых клеток это некритично, например, для кожных — им не нужны мощные механизмы.

Питер посмотрел на свою кожу. Действительно, непохоже, чтобы она сильно напрягалась, в отличие от тех же мускулов.

— Но другие виды клеток выполняют гораздо более сложную и ответственную работу. Клетки зрительных нервов, например — им требуется огромное количество энергии. Слабый механизм не позволяет им выполнять свою работу должным образом. И вот тогда появляется болезнь Лебера: мутация МТДНК ослабляет клеточный механизм и у людей возникают проблемы со зрением: ведь их зрительные нервы не получают достаточно энергии.

Проблемы со зрением… Не пытается ли она сказать ему что-то другое?

— Значит, — медленно начал он, — если клеточный механизм ослаблен, некоторые вещи не будут происходить, как нужно.

— Именно. Высокоэнергетическим клеткам нужны мощные механизмы: клеткам слухового прохода, мозговым клеткам, клеткам внутренних органов. И на все это влияют мутации МТДНК. Мышечной ткани тоже требуется энергия. Есть болезнь, вызывающая ослабление мышечной ткани по той же схеме, что и болезнь Лебера ослабляет зрение.

Питер кивнул. Его ступни горели под теплым Сашиным мехом. На мгновение он обрадовался — нормальная мама вернулась! И она здесь, вместе с ним.

— Мам, это очень интересно. И ты пишешь обо всем этом?

Она покачала головой.

— Нет, об этом уже написали до меня. Я изучаю другие виды мутаций: пытаюсь выяснить, что произойдет, если МТДНК случайным образом улучшилась через мутацию и клеточный механизм стал более эффективным.

— Суперсильным, ты хочешь сказать?

— Да.

— А такое возможно?

Миссис Солемн улыбнулась.

— Никто точно не знает. Но я считаю, что возможно.

Питер заглянул в блокнот, в котором мама чертила какие-то каракули, пока разговаривала.

У него перехватило дыхание. Ткнув в центр страницы пальцем, он повернулся к маме.

— Что это такое?

Она посмотрела в блокнот с таким удивлением, будто видела его впервые.

— Это митохондриальная ДНК. Она свернута в круг.

Глава двенадцатая Тиа

Тиа поджидала Матиаса в питомнике после ужина. Ждать пришлось недолго: минут через пятнадцать он, пригнувшись, вошел в вольер для собак.

— Ладно, — сказал он. — Сегодня.

Она вся вытянулась.

— Правда?!

— У главы Берлинга сегодня поздно вечером назначена встреча с Роуэн: я был рядом с ним, когда прибыл посыльный. Встретимся у водяного колеса, я заберу вентилятор, и пойдем к озеру. Когда выключают свет, на тропе, ведущей к озеру, очень темно. Я надеюсь, никого не будет поблизости.

Сегодня. Она посмотрела на него во все глаза.

— Скажи честно: ты хочешь это сделать или нет?

— Да!

— Если я к Восходу не верну вентилятор на место, мне лучше вообще никогда не попадаться Берлингу на глаза.

— Знаю.

— Сейчас уже одиннадцать. Захвати сани и Пег с Грю. Вентилятор очень тяжелый.

Он отвернулся, собираясь уйти.

— Маттиас… Спасибо тебе, — сказала она ему вслед. Но Маттиас ничего не ответил.

Лана ужедавно спала, когда Тиа отправилась к вольеру и позвала Пег с Грю, стараясь не разбудить Рысь, собаку Роуэн, и остальных старших чикчу. Пригнувшись, Тиа встала у бокового выхода и встегнула собак в сани. Она положила туда все свои меха, флягу с водой и световую сферу. Они поспешили обходным путем к водяному колесу. Тиа нравилось разгуливать по улице в поздний час, когда было совсем темно. Собаки знали дорогу настолько хорошо, что могли бежать с закрытыми глазами. Громыхание водяного колеса становилось все громче: они приближались к месту.

Угрюмый Маттиас уже ждал ее там. Они с Хэмом стояли на краю дворика, между ними на земле лежал водный вентилятор. Он действительно был тяжелый. В четыре руки они водрузили его на сани и прикрыли мехами. Никто не проронил ни слова. Маттиас пристегнул Хэма к другим собакам, и они отправились к озеру.

Тиа вела сани по тропинке к озеру, пока не показалась расщелина в озерном берегу.

— Здесь, — сказал Маттиас.

Он сошел с саней и ощупал стену перед ними. Она казалась абсолютно гладкой. Маттиас достал из кармана специальный маркер и начал рисовать.

— Маттиас! Ты уверен?

Он тихо засмеялся.

— Ты разве не просила меня выдуть тебе отверстие в этой стене?

Тиа почувствовала себя глупо.

— Не волнуйся, — сказал Маттиас. — Мы пользуемся такими на водяном колесе. Он сотрется.

Когда он закончил, они вместе — не без труда — подняли вентилятор. Тиа пыталась удержать мощную струю воды в пределах аккуратного круга, нарисованного Маттиасом. Вода стекала по стене в озеро. На месте круга образовывалось грязное пятно.

Когда отверстие стало настолько глубоким, что уже нельзя было разглядеть дна, они остановились. Маттиас просунул руку почти по плечо, затем покачал головой.

— Я все еще могу нащупать там лед, — сказал он. Тиа показалось, что на его лице промелькнуло облегчение.

Сняв перчатки, она потрепала Пег за ушами. Было приятно размять затекшие руки. Хэм и Грю стояли рядом с санями.

— Может быть, мы ищем не в том месте? — предположила Тиа.

Но они оба прекрасно знали, что если карта действительно верна, туннель должен быть именно здесь. Изгиб в расщелине должен был находиться в паре метров отсюда, и он упирался прямо в эту точку в стене.

— Попытаемся еще, — сказал Маттиас, снова запуская вентилятор.

Тиа надеялась, что их вполсилы включенная световая сфера не заметна через деревья на Главной дороге. Кто-то наверняка там проедет, несмотря на поздний час.

Пег просигналила ей: «Четыре конька».

Тиа едва успела притушить сферу, как по главной дороге на предельной скорости пролетели два неизвестных конькобежца. Маттиас громко вздохнул в темноте, и Тиа снова включила сферу, но еще слабее, чем в прошлый раз.

— Не волнуйся, — успокоила она, приподнимая вентилятор, — ты будешь в своей постели уже через час. А сейчас наводи вентилятор.

Что-то подалось под водой почти сразу же. Они услышали, как кусочки льда со звоном падали куда-то в пустоту за стеной. У Тиа внутри все перевернулось.

Маттиас выключил вентилятор и аккуратно положил его.

— Это может быть просто воздушный карман.

— Это не он, и ты сам это знаешь. — Тиа с удивлением заметила, что ее голос дрожит.

— Дай взгляну. — Маттиас поднял фонарь, и, опершись на одно колено, на веревке спустил фонарь в отверстие. Затем он нагнулся, подался вперед и полез внутрь, так что Тиа видела только его ступни.

Потом он замер на месте.

— Маттиас? — шепнула Тиа. — Что ты видишь?

Он с трудом вылез наружу. Ни слова не сказав, он махнул в сторону отверстия. Тиа не могла понять странное выражение на его лице.

Упершись руками в края отверстия, Тиа подтолкнула себя вперед, к свету фонаря на другой стороне отверстия.

Гладкие сводчатые стены уходили вдаль и таяли в темноте. В туннеле было достаточно места, чтобы уместились сани или несколько человек. Дверь в большой мир, мимо которой она ходила всю свою жизнь.

Они не обсуждали, что станут делать, если действительно найдут проход. Но как только Тиа увидела путь во льдах перед собой, она сразу поняла, что нужно делать. Она вылезла назад и повернулась к Маттиасу.

— Я иду.

— Возьми фонарь и отойди в сторону, — ответил он, поднимая вентилятор. — Я попробую увеличить проход, чтобы сани пролезли. Но предупреждаю: я не хочу, чтобы вентилятор пересох. Он может нам еще понадобиться.

Нам. Тиа улыбнулась во весь рот. Он пойдет с ней.

Спустя несколько мгновений в дыру в стене уже легко можно было пройти. Маттиас шагнул первым, за ним — Пег, Грю и Хэм, подгоняемые Тиа, с санями и вентилятором. Времени оставалось мало: им нужно было вернуться до Восхода.

Пристегнув собак и закрепив вещи на санях, Тиа отдала Пег команду вести их за собой. Но не успели они сделать и пары шагов, как Грю резко залаяла и возглавила упряжку. Пег попятилась и легла рядом с Хэмом.

— Как странно, — удивилась Тиа. — Раньше Грю всегда позволяла Пег идти главной.

Они никогда не обсуждали, может ли Хэм быть вожаком: хотя он был самым крупным в стае, ему совершенно не нравилось указывать остальным, что делать.

Маттиас закрепил световую сферу на носу саней. Тиа почему-то не решилась попросить его сделать свет поярче — может быть, из-за выражения на его лице. Она видела, что он сильно напутан.

Тиа думала, что туннель резко пойдет вверх, как ступени на балкон в зале Совета, но они достаточно долго шли по совершенно ровной поверхности. Затем туннель едва заметно начал подниматься вверх.

Хотя ей и раньше приходилось передвигаться в темноте — например, на задворках поселения, — замкнутое пространство и неверный свет сферы заставляли ее нервничать. Она одной рукой держалась за Маттиаса, а другой вела по гладкой стене туннеля. Подъем становился круче, и им уже тяжело было идти.

И вдруг Тиа вскрикнула. Сжав руку Маттиаса, она притянула его поближе: на стенах туннеля были видны петроглифы. Детально прорисованные человеческие фигуры шагали за санями в сопровождении нагруженных тюками собак. И эти изображения были им знакомы: те самые лица со стен палаты Совета. Это были первые Поселенцы в поисках своего нового дома! Но они отличались от тех ледяных фигур, которые они привыкли видеть: изображения были цветные.

— Смотри, это Сара! — воскликнула Тиа. Ее прабабушка была одета в пушистые меховые штаны и длинную зеленую тунику, свисавшую из-под куртки. Сара выглядела гораздо живее и радостнее, чем на традиционном изображении: широко шагая, она улыбалась чикчу, трусившему рядом.

— Маттиас, смотри! Это же ее легендарный компаньон — белолапый!

— Тиа! — позвал он к другой стороне туннеля. Там, на стене, в неверном свете фонаря были видны очертания других фигур. Тиа пристально рассмотрела их, но никого не узнала. Маттиас снял световую сферу с саней и поднес поближе.

Тут было нарисовано множество людей, и ни одного знакомого лица: мамы с младенцами, завернутыми в тканые пеленки, детвора с щенками на руках, мужчины и женщины на санях — высокие, с прямыми, гордыми спинами. Толпы людей.

— Что-то не сходится, — сказал Маттиас, подумав.

— Что?

— Откуда все эти младенцы?

Маттиас был прав. Первые поселенцы не везли с собой младенцев. И стариков среди них тоже не было. Это не поселенцы. Она оглянулась назад, чтобы еще раз посмотреть на Сару и ее людей. Тут ее осенило.

— Маттиас!

— Что?

— Поселенцы спускаются вниз.

— И что?

— Они идут к Грейсхоупу. А эти?

Маттиас проследил за ее взглядом и посмотрел на изображение поселенцев. Затем перевел глаза на картину перед ними: держась за руки, шагали дети, мамы несли на руках малышей, рядом стайкой шла молодежь. Их было так много, но шли они все в одну сторону.

Наверх.

В большой мир.

Так поселенцы видели свое будущее. Так Сара представляла себе… Представляла себе ее, Тиа.

Маттиас ничего не говорил. Он сделал несколько шагов дальше по туннелю, затем вернулся назад, держа фонарь поднятым.

— Ты понимаешь, что это значит? — тихо спросил он.

— Поселенцы предполагали, что мы когда-нибудь выйдем отсюда.

— Надежда Грейс… — прошептал Маттиас.

Тиа вспомнила о карте, надежно спрятанной дома в сундуке. На ней было затейливыми буквами написано два слова: «Надежда Грейс». Грейсхоуп. «Мы все неправильно поняли», — подумала она.

«Вода», — сигнал Пег донесся до нее из темноты. Тиа не сразу поняла, что она хотела ей сказать.

«Вода!» — Снова сигнализировала Пег.

— Собаки хотят пить, — отстраненно пробормотала Тиа Маттиасу. Тот стоял у расписанной стены, переводя свет фонаря с одного изображения на другое.

Спустя мгновение они услышали журчание воды. Она выливалась откуда-то сверху и затапливала туннель. За считанные секунды она поднялась им до щиколоток.

Глава тринадцатая Питер

Он проснулся оттого, что мама разговаривала во сне.

— Нет! — громко воскликнула она. И потом: — Потому что все пропало.

Раздался папин шепот.

— Рори, ты спишь. Проснись, Рори.

Ночь выдалась пасмурной: Питер с трудом мог разглядеть собственную руку, даже когда подносил ее прямо к лицу. Он рывком перевернулся на другой бок и поплотнее завернулся в одеяло.

— Я пытаюсь найти в этом хоть какой-то смысл, — мама уже не спала и казалась сильно взволнованной.

— Любимая, конечно, я понимаю.

— Все исчезло, разве не так?

Последовала пауза, и затем папа совсем тихо ответил.

— Возможно. Хотя я пока не понял, как.

— Неужели мы опоздали?

— Нет, не опоздали.

Питер подумал: интересно, как это истолковал бы Джонас, но потом вспомнил, что он решил сегодня спать один, в иглу.

— Грегори, найди его для меня.

— Тсс!

Хотя Питер ничего не видел в почти кромешной тьме, он знал, что папа погладил маму по голове.

— Не шикай на меня, — ответила она, и больше они не разговаривали.

Питер вытянул руку в темноте и нащупал дверцу тумбочки, в которой спрятал мамин рисунок. Он задумался, стоит ли открывать ее сейчас: ему не хотелось, чтобы родители поняли, что он уже не спит.

Раздалось приглушенное цоканье когтей по полу: это к нему шла Саша. Иногда по ночам она бродила между кроватей, словно совершала обход, строго следуя какому-то своему плану. Теперь она решила прийти к нему: устроившись на полу у кровати, она лизнула ему руку. Его пальцы тут же согрело ее теплое дыхание. Он выпустил ручку ящика и стал гладить собаку.

Свет месяца пробился через ночные тучи. Питер увидел, что Саша задумчиво положила голову на лапы. Небо потихоньку прояснялось.

«Завтра», — сказал он сам себе.

Глава четырнадцатая Тиа

— Что происходит? Откуда взялась вода? — Тиа поскользнулась и удержалась на ногах, только вцепившись в сани. Хотя и запряженные тремя чикчу, они едва двигались. А вот тяжелый вентилятор, который Маттиас отстегнул, чтобы снять с саней фонарь, свалился с опоры и, проскользив по обледенелому склону, скрылся из вида.

Маттиас глухо застонал и ему вторил скулеж Хэма. Эхо получилось такое громкое, что Тиа зажала руками уши.

— Тиа, здесь опасно находиться без вентилятора. Нам нужно вернуться назад, за ним. Сейчас же.

Тиа покачала головой.

— Нет времени. Мы должны вернуть вентилятор к водяному колесу до Восхода. Он уже лежит внизу. А я хочу подняться наверх.

— Тиа, — строго начал Матиас, — никто не знает, где мы находимся. Эта вода там, внизу, может замерзнуть, и мы окажемся отрезаны. Через несколько часов, может, пути обратно не быть.

— Вода может прекратить течь в любой момент. Я буду подниматься вверх, пока могу.

Маттиас резко схватил ее за руку.

— Она не прекратит. Дыра, которую мы протопили вентилятором, открыла воздушный поток, который повлек таяние льда в соседних пещерах. Нам нужно успеть вернуться до тех пор, пока мы не отрезаны от выхода. Немедленно.

— Маттиас, подумай как следует. Только представь себе, что там, наверху: солнце, небо и тот самый горизонт, о котором ты рассказывал мне столько раз. Я должна увидеть все это. А ты?

— Может, и не должен! Может, я вообще не такой, как ты, Тиа!

— Тогда проваливай, если тебе так хочется. А я пойду наверх. Я думаю, мы уже близко.

Пег поддержала ее. Воздух, сообщила она.

— Мы должны держаться все вместе, — не уступал Маттиас. Он шумно выдохнул. — Если я вместе с тобой поднимусь наверх, ты обещаешь вернуться назад? Сразу же?

Тиа радостно улыбнулась и с облегчением подняла правую руку.

— Клянусь своим родом, Маттиас.

Они начали подниматься дальше так быстро, как только могли. Под их ногами журчала вода. Без вентилятора сани стали намного легче. Маттиас придерживал световую сферу, привязанную к груди.

Они не разговаривали, полностью сосредоточившись на шагах. Тиа влекло в Верхний мир, в то время как Маттиаса гораздо больше беспокоило все то, что сейчас осталось позади. Проход становился все отвеснее, и она слышала собственное тяжелое дыхание. Она уже пару раз оступилась, но в последний момент удерживалась на ногах. И вдруг она заметила, что воздух становится другим.

«Воздух», — снова повторила Пег.

Маттиас тоже, похоже, заметил перемены: высоко подняв световую сферу над головой, он затаил дыхание и снова казался напутанным. Она взяла его за руку.

Спустя пару минут они в изумлении стояли у сводчатого прохода. По другую сторону лежал большой мир.

Было темно. У Тиа внутри что-то оборвалось: она так надеялась увидеть солнце.

Проход был невысокий — такой же, как и сам туннель. Он едва поднимался на полметра над их головами. Он был грубо прорублен во льдах и, когда Маттиас поднял лампу, они разглядели над своими головами надпись.

Надежда жива.

Тиа поняла, что Грю вся дрожит. Она нагнулась, чтобы успокоить ее. Не ощущая больше холодной воды под ногами, они с Маттиасом шагнули в темную апрельскую ночь.

Тиа чуть не споткнулась о Грю, которая жалась к ее ногам. Она тянула куда-то направо, и Тиа взяла ее за ошейник.

— Осторожно! — Маттиас оказался самым глазастым из всех. Несмотря на темень, он разглядел, что они стоят на краю крутого склона, на уступе, едва вмещавшим их сани. Обвив рукой плечи Тиа, Маттиас вглядывался в ночь.

— Ну что, направо или налево?

Тиа присмотрелась к Грю.

— Не думаю, что она согласится пойти налево, — заметила она.

— Тогда направо.

Перед ними пролегала гряда высоких, в рост человека, снежных надувов. Они принялись аккуратно лавировать между ними и дошли до небольшой свободной площадки, где склон немного расширялся. Маттиас немного ослабил свою хватку на руке Тиа.

Огромное свободное пространство пугало девушку, она ощущала слабость в ногах. Она запрокинула голову: над ней простиралось бескрайнее ничто. На мгновение ей показалось, что она отрывается от земли и парит в темном небе. От соседства света и тьмы перехватило дыхание: мириады звезд мерцали в черной ночи.

Она слышала одновременно все и ничего: будто сам воздух вокруг потрескивал от мороза. Тиа посмотрела на Маттиаса и улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ.

Она отстегнула постромки и отпустила собак. Грю тут же начала бегать вокруг, обнюхивая площадку.

Маттиас посмотрел в небо.

— Смотри! — сказал он. — Созвездие Льва.

Тиа посмотрела туда, куда он указал. Сначала она не понимала, как Маттиас может различать созвездия в этом сияющем скоплении огоньков. И вдруг будто что-то щелкнуло в голове: далекие холодные искры стали приобретать знакомые очертания.

— Геркулес! — закричала она. Ей очень понравилось, как ее голос раздавался в бескрайней тишине.

Они перекликались, называя друг другу созвездия, смеясь от радости, когда находили новое.

— Большая медведица!

— Лира!

Пег с Хэмом свернулись в большой меховой клубок и уснули.

Тиа плюхнулась в снег рядом с ними и засмеялась от удовольствия.

— Похоже, им тоже нравится. Видишь, Грю, все в порядке. Можешь прекратить свои исследования.

Но Грю продолжала инспектировать периметр площадки, навострив уши и изредка поскуливая.

Тиа стояла, не двигаясь, и наслаждалась прикосновениями легкого ветерка к лицу.

— Пора, Тиа, — сказал Маттиас.

Вздрогнув, она заметила, что звезды начали блекнуть. Действительно, им пора было возвращаться. Ей так хотелось обо всем рассказать остальным! Скоро они вернутся домой.

Они разбудили Пег с Хэмом и привязали к саням. Затем Тиа подозвала Грю и, поглаживая, стала встегивать ее на место вожака. Но собака никак не успокаивалась. «Не стоило тащить ее с собой», — подумала Тиа. Бедняжка, она уже достаточно пережила за свою собачью жизнь.

Тиа с Маттиасом стали подниматься вверх по узкому склону, за ними шагали чикчу с санями. Они почти подошли к туннелю, когда позади раздалось жалобное поскуливание. Тиа оглянулась и увидела, что Пег запуталась в постромках от саней. Бросившись назад, она освободила собаку. Когда Тиа разобралась с постромками, она подняла голову и увидела, что Маттиас исчез.

— Маттиас! — позвала она. Неужели он пошел в туннель без нее? Но она ведь отвлеклась всего на несколько секунд. Кроме того, он бы так никогда с ней не поступил.

— Маттиас!

Тишина.

Она знала, что ей нужно повернуть голову. Посмотреть направо, где склон обрывался в темноте. Но вместо этого она упорно смотрела на собак. Они замерли на месте, словно те чикчу на изображениях в палате Совета. Они слушали.

И вдруг Хэм яростно залаял. Громкий звук казался просто ужасающим: воздух будто впитывал его и возвращал десятикратным эхом. У Тиа зазвенело в ушах. Она протиснулась мимо Пег, выстегнула Хэма из упряжки.

— Найди его, Хэм. Найди Маттиаса.

Глава пятнадцатая Питер

Когда Питер снова проснулся, еще не рассвело. В палатке стояла тишина. Он тихонько одевался, а Саша выжидательно смотрела на него. Он решил не собирать компанию: ледяная стена находилась не так уж далеко.

С минуту он искал на кухне блокнот. Написав «ушел на раннюю прогулку», оставил его на столе. На самом деле он планировал вернуться еще до того, как все встанут. Если он опоздает — семейство будет ворчать. Хотя куда они денутся — переживут. Наполнив фляжку, он прихватил со стула рюкзак.

Выйдя на улицу, он встегнул Сашу в легкие санки. Они прошли мимо иглу Джонаса: там тоже царила полная тишина.

Саша резво бежала в сторону ледяной стены и тянула за собой санки. Питер вприпрыжку несся за ними. В одном кармане куртки лежал мамин рисунок, в другом — несколько шоколадных яиц. Он уже засомневался в том, что круг во льдах выглядел именно так, как ему сейчас представлялось. Может быть, в обычной ситуации и сама штука будет выглядеть обычно.

Небо еще было наполовину затянутой ночной мглой, но та сторона, где просыпался рассвет, была ясной и безоблачной. Ледяной воздух жалил нос и легкие. Питер чувствовал, как его тело избавляется от сонного оцепенения и жара постели, будто он сбрасывал тяжелую ношу. Он побежал еще стремительнее, чувствуя себя легче и счастливее, уносясь прочь от маминой печали, папиной озабоченности и душной темноты палатки. Он не хотел, чтобы его что-либо сдерживало или ограничивало, и с трудом противостоял соблазну расстегнуть куртку и отбросить ее прочь.

Питер не сводил глаз с Саши, наблюдая за тем, как ее передние лапы стремительно вдавливались в снег, создавая упор, а задние мощно отталкивались, так что собака неслась с удивительной легкостью. Он безуспешно пытался подстроиться под ее ритм и бежал так быстро, что с трудом удерживался на ногах. Он дышал глубоко и часто, холод наполнял его изнутри и будто горел огнем.

И вот они уже добрались до ледяной стены и стояли перед красным кругом. Он пригляделся к нему как следует.

Его никак нельзя было посчитать обычным.

Глава шестнадцатая Тиа

Тиа смотрела, как Хэм побежал вниз по склону. Белые пятна на его шкуре мелькнули несколько раз в полумраке и пропали.

Спустя несколько мгновений раздался его лай, гораздо более размеренный, чем в прошлый раз. Двойное гавканье, затем тишина. Двойное гавканье, снова тишина.

Как маяк.

— Маттиас! — воскликнула она.

Хэм два раза гавкнул и опять замолчал.

Она выстегнула Пег и Грю.

Хэм опять позвал ее.

Она повернула сани на его голос и толкнула их к бровке склона. Затем легла на них всем телом, подождала следующего сигнала Хэма и развернулась максимально точно в его сторону. Достаточно было одного легкого толчка, и сани полетели птицей по обледенелому снегу. Грю с Пег бежали по бокам от нее.

Хэм резко вынырнул из темноты. Он поднял хвост трубой и смотрел прямо на нее. Как только она увидела его, он прекратил лаять и повернулся, чтобы обнюхать что-то у своих лап.

Это был Маттиас. Точнее, его голова и плечи. Ей понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что остальное, непонятно, каким образом, было погребено подо льдом. Глаза ее друга были закрыты, голова безвольно запрокинулась набок.

— Маттиас! — Она прикоснулась к нему. Он оказался теплым: живой! Хэм медленно обошел вокруг, а Пег с Грю тихонько сели неподалеку. Они будто понимали, что у Хэма что-то случилось. Это пугало ее больше всего.

— Маттиас, очнись! — Тиа потерла его плечи, щеки и шею. Никакой реакции.

— Маттиас, мне нужно поговорить с тобой! — Она присела на корточки, подхватила его подмышками и потянула вверх. Бесполезно. — Маттиас, Маттиас! — причитала она. Затем сняла перчатки и принялась ощупывать лед, сковавший его. Пальцы нащупали бритвенно-острые зазубрины, ничего общего с тем льдом, к которому она привыкла. Она решила рискнуть и зажечь свет.

В поисках фонаря Тиа принялась рыться в мехе, сваленном на санях. Да где же он? Девушка в полном отчаянии снова и снова водила руками по саням и меху. Затем услышала какой-то странный, прерывистый звук. Маттиас очнулся! Но тут же Тиа поняла, что это ее собственные всхлипывания. Фонарь… Куда пропал фонарь?

Когда она нашла его, свет не принес ей никакой надежды. Во льду оказалась узкая, длинная трещина, и Маттиас застрял в ней всем телом. Нужно было разбудить его. Включив фонарь на полную мощность, она поставила его на лед рядом с Маттиасом. Она хлестала его по щекам, трясла за плечи, кричала ему прямо на ухо, пока он не шелохнулся, сделав одно рефлексивное движение: дернул головой. Спустя несколько мгновений он тяжело открыл глаза.

Тиа почувствовала, что с ее сердца словно упали оковы: она будто заново училась делать вдох.

— Матиас, слышишь меня? Ты упал. Мы должны выбраться отсюда. Ты можешь подвигать ногами?

Маттиас покачал головой.

— А ты чувствуешь свои ноги, Маттиас? — Вопрос был страшен, но она должна была его задать.

Прошло мгновение, показавшееся ей вечностью. Затем Маттиас кивнул.

— Хорошо. Это очень хорошо.

Но она понятия не имела, как помочь ему выбраться.

У Маттиаса опять закрывались глаза.

— Маттиас, нет! — Она взяла его лицо в ладони. — Ты должен бороться. Помоги мне вытащить тебя отсюда. Я попробую тебя поднять, но мне нужна твоя помощь: отталкивайся от льда руками. Я досчитаю до трех, и мы…

— Не могу, — просто ответил он. И Тиа почувствовала, как его голова отяжелела в ее ладонях.

— Маттиас! — Она попыталась привести его в чувства. Она делала все, что могла, сначала стараясь не причинять ему боли, затем принявшись изо всех сил щипать его. Без толку.

Тиа просунула свои руки между Маттиасом и ледяным капканом. Она может его вытащить. Может. Если бы она могла обхватить его и встать, он бы высвободился. Все будет позади, Маттиас придет в себя, и они вернутся домой. Она верила в то, что в исключительных ситуациях люди способны на исключительные поступки. Например, сейчас. Она вытащит его. Это возможно.

Ее руки и ноги напряглись под его весом, под силой льда, сковавшей тело друга. Она чувствовала, как уходят силы: мышцы не хотели сопротивляться, они и так уже выдали все, на что были способны. Но она даже не начала выпрямляться. Ее ноги предательски задрожали, мышцы свело, и она рухнула на колени.

Она била лед до тех пор, пока руки не начали кровоточить. Она стала кричать, чтобы ледник отпустил Маттиаса. Зачем он его поглотил? На что ему какой-то мальчишка?

— Он же тебе не нужен, — плакала она, царапала равнодушный лед, лупила его окровавленными кулаками и заливала слезами.

Затем она слишком долго сидела рядом с ним, сама понимая, что слишком долго. Это время нужно было использовать как то по-другому. Трое собак тихонько свернулись клубками вокруг Маттиаса, и только Хэм повторял снова и снова «Домой», — и с надеждой глядел на нее. Уже начало потихоньку рассветать, и он уснул, так же, как и остальные, уткнувшись носом в Пег.

Ей тоже захотелось спать. Она хотела уйти со всеми вместе. Но она не могла спать. Ей нужно было встать, спуститься по туннелю за помощью, хотя она понимала, что Маттиас уже может погибнуть к тому времени, как она вернется. Но есть еще шанс, сказала она себе. Если она встанет прямо сейчас и пойдет за помощью, еще остается шанс. Но она не могла пошевелиться — сил хватило только на то, чтобы натянуть варежки.

Небо медленно посветлело, и она увидела бескрайнюю линию там, где оно встречалось с землей.

Горизонт.

Маттиас сто раз объяснял ей, но нужно было увидеть своими глазами, чтобы понять: вот он какой.

Тиа встала, и Грю подняла голову и затем вскочила на лапы. Пег и Хэм посмотрели на нее, но не двинулись с места: не хотели оставлять Маттиаса.

— Оставайся на месте, — велела Тиа. — Побудь с Маттиасом.

Но чикчу подбежала к ней и посмотрела на вершину холма перед ними. Тиа почувствовала, что дрожит, и поняла, что в одиночку не сможет поднять сани наверх.

— Ну пойдем, — сказала она, прицепив постромки Грю к саням.

Они поднялись по крутому склону к выходу из туннеля. Тиа почувствовала, что руки в варежках снова начали кровоточить: она изранила их, пока пыталась вытащить Маттиаса изо льда. Ее словно тянуло назад. Она едва его видела: Хэм с Пег прижались к нему, и его голова и плечи были окружены роскошным живым воротником из черно-белого меха.

Они были уже почти на вершине, когда Грю завыла: пронзительным, раскатистым, монотонным воем. Она крайне редко слышала что-то подобное в Грейсхоупе. Это был сигнал тревоги. Сначала она подумала, что Маттиас умер. Но тогда бы завыли Пег и Хэм. Она посмотрела на собак, поднявших головы на зов Грю. Маттиас не мог погибнуть.

Грю на мгновение замолчала, чтобы перевести дыхание, и Тиа проследила за ее взглядом вдоль границы ледяного амфитеатра, поглотившего Маттиаса. Из потрескавшейся земли торчал пласт льда, серо-голубой в утреннем свете, но одна его грань становилась оранжевой. Вот-вот взойдет солнце. Тиа всеми силами старалась возненавидеть все окружающее, но не могла.

Грю снова взвыла, не сводя глаз с края амфитеатра. Ее вой словно подталкивал ее прочь, как некая физическая сила.

— Пойдем же, — сказала Тиа и слегка потянула ее в сторону туннеля. Но собака не шелохнулась. Она словно остолбенела.

Тиа не на шутку испугалась. Положив руку Грю на холку, она посмотрела в ту же сторону, на край амфитеатра. Там происходило какое-то движение.

Глава семнадцатая Питер

Вот он: круг из переплетенных алых волокон. Питер прижал перчатку к ледяной стене. Если растопырить пальцы, то круг целиком умещался в руке. Он достал из кармана куртки мамин рисунок с МТДНК, снял перчатки, чтобы нормально развернуть его, стараясь не обращать внимания на то, как ледяной воздух крохотными иголочками впивается в обнаженную кожу. Он внимательно изучил набросок, то и дело сверяясь с кругом, вмороженным в лед. Это не могло быть случайным совпадением. Неужели мама искала именно это? Может быть, это она оставила его здесь? Но зачем?

Присев на сани, Питер не глядя протянул руку, чтобы потрепать Сашу. Но она не обратила никакого внимания на ласку и вообще вела себя крайне неспокойно.

Она пробежала несколько кругов и потом принялась хаотично носиться вокруг, фыркая на разные лады.

Что с ней творится? Питер выстегнул ее из упряжи, но на всякий случай оставил поводок, который осторожно придерживал. Потом он понял, что, похоже, собака слышала что-то, недоступное ему. Через пару минут он понял, что тоже слышит нечто. Высокий звук, похожий на свист, но гораздо мелодичнее. Может быть, ветер? Он прислушался. Было похоже на пение. Или вой.

Потом он вспомнил о полярных медведях. Страх пронзил все его тело. Но разве медведи воют? Стараясь не обращать внимание на норовившее выскочить из груди сердце, он принялся перебирать в голове папины советы: двигаться медленнее, держаться подальше от медвежат и… И стараться выглядеть больше, что-то вроде того. Он схватил рюкзак, валявшийся на санях, и с трудом надел его: уходя из палатки, он от души набил его содержимым походной сумки, но вот ни одной сигнальной ракеты не захватил. В любом случае, так он действительно выглядел больше.

Саша пыталась бежать, но он крепко держал ее за поводок. Затем потихоньку позволил увлечь себя за ледяную стену, где земля уходила из-под ног в какое-то подобие гигантской котловины или дна пересохшего озера. Подвывание уже слышалось гораздо четче: ничего общего с полярным медведем. Больше похоже на волка, подумал Питер и почему-то успокоился. Как говорил папа, волки любой ценой будут избегать столкновения, до тех пор пока ты не окажешься между матерью и щенками.

Он принялся разглядывать открывавшийся перед ним пейзаж. В слабом утреннем свете он мог различить глыбы снега там и сям по краям котловины, похожие на паруса или гигантские акульи зубы. Он переводил глаза с одного на другой, но вой словно шел отовсюду. Потом звук прекратился, и воцарилась тишина.

Некоторое время не происходило ничего, только Саша изо всех сил тянула его за поводок. Питер позволил ей протащить его вперед, сделал шаг, и вой возобновился. Эхо отскакивало от стен котловины. Но на этот раз он уже почувствовал, откуда раздавался звук. Это было где-то совсем рядом.

Глава восемнадцатая Тиа

Она не сводила глаз с ледяной гряды. Может быть, это просто игра теней или дикое животное. Ее ноги словно вросли в землю, и все, что она могла — только стоять и наблюдать. Грю сжалилась над ней и замолчала. И тут из-за гряды показалась собачья мордочка, затем вся голова и передние лапы. Это не была чикчу, но, похоже, какая-то близкая родственница. А затем за ней вышел мальчик.

Он стоял в тени, и Тиа с трудом могла его разглядеть. Он был ростом с нее, с круглыми щеками и кудрявыми волосами цвета соломы. Ей раньше и в голову не приходило, что волосы могут быть разного цвета.

Она посмотрела на неизвестную собаку. Животным она доверяла беспрекословно или хотела доверять. Но она знала, что в старом мире собаки не были друзьями ее народу: охотники с помощью своих собак выслеживали спрятавшиеся семьи, детей на деревьях. У нее в голове раздался голос Мериуэзера, тот самый тон, которым он рассказывал что-то трагичное: «Предки хорошо прятались. Но вскоре охотники выяснили, что их могут выслеживать собаки». Ее передернуло.

Безо всякого предупреждения, Грю снова начала выть, и на этот раз гораздо громче. Посмотрев на чикчу, Тиа проследила за ее взглядом: она смотрела на мальчика, который встал, спиной опираясь на ледяной утес. И вдруг Тиа поняла, что Грю совсем не встревожена. Она звала этого мальчика. Просила его прийти сюда.

Ее охватил ужас еще до того, как она поняла, что происходит.

— Тихо! — шикнула она и дернула Грю за поводок. — Замолчи немедленно!

Грю даже ухом не повела. Она во все глаза смотрела на мальчика, который смотрел совсем в другую сторону: похоже, он разглядывал горизонт в поисках источника такого невообразимого звука. Вой, казалось, исходил отовсюду, эхом отдавался в небо и отражался от снежных глыб, хаотично разбросанных по амфитеатру.

Его собака пыталась броситься вперед, но он удерживал ее за ошейник двумя руками. Кто знал, сколько их еще вокруг? Грю взвыла так громко, что Тиа зажала уши руками. «Не ругайся на нее», — сказала она самой себе. Так будет только хуже.

Она из последних сил потянула Грю за поводок, но чикчу словно приросла к земле и не сдвинулась ни на сантиметр. Тиа попробовала нажать ей на глаза, ущипнула за ухо, но Грю не обращала никакого внимания. Она боялась снова посмотреть на мальчика, он уже мог повернуться и увидеть их. Сдернув одну перчатку, она вцепилась ногтями в чувствительное место на носу Грю. Ей приходилось залечивать раны после собачьих драк, и она знала, что щипок будет болезненным. Грю на секунду смолкла, глухо зарычала, предупреждая ее, и затем куснула Тиа за руку. Было ощутимо. Она взвыла снова, еще громче и сильнее, сделала несколько шагов в сторону края амфитеатра и завопила на пределе своих возможностей, так, что у Тиа перехватило дыхание.

Она могла убежать в туннель. Но что, если мальчик пойдет за ней? А что, если нет? Как она могла бросить беспомощного Маттиаса на произвол этого мальчика? Что он с ним сделает? Тиа посмотрела на Маттиаса, закованного в лед. Небо посветлело, уже начался восход. Стремительно рассветало.

Ее укушенная рука болела, и она спрятала ее в рукавицу. Она повздорила с Грю, собакой своей матери! Маттиас вот-вот замерзнет насмерть, ее почти нашел человек из верхнего мира, и она применила силу к чикчу.

Ее ноги словно примерзли к месту. Она отвернулась от Грю, от Маттиаса, от ледяного утеса и мальчика, который вот-вот должен был ее увидеть, и обратилась к сиянию и теплу, которые исходили от горизонта. Солнце. Она чувствовала, как его лучи тянутся к ней, заливая все пространство вокруг оранжевым и розовым. Скоро оно будет прямо перед ней. Тиа закрыла глаза. Она не могла смотреть.

Глава девятнадцатая Питер

Первое, что он увидел — старомодные сани, заваленные мехом. Пустые постромки валялись на земле, но рядом стояла серая собака. За поводок ее держала девочка в светлой шубке. Ее пышные черные кудри спадали почти до пояса. Она глядела в сторону, на небо.

Они казались какими-то ненастоящими. Что-то было не так с полозьями саней, с волосами девушки и мехами. Все словно говорило: «это разбушевалось твое воображение». Но Саша побежала к ним, и Питер, спотыкаясь, заковылял следом, не выпуская ее ошейник.

Собака тащила его прямо к девочке. Она выглядела реальнее некуда. Оказавшись поблизости, он заметил, что она очень расстроена: глаза у нее на мокром месте, а бледные щеки покрыты красными пятнами.

Саша пристально смотрела на девочку. Подвывающий звук, который до этого времени становился все громче, резко оборвался, и большая серая собака повернула к ним голову.

Девочка посмотрела на Питера и протянула Саше руку в варежке, чтобы та ее обнюхала. Она действительно плакала.

— Я Тиа, — сказала она охрипшим голосом. — Мне нужна твоя помощь.

— Питер, — брякнул он. Ему казалось, что здесь вообще нет ни живой души, а тут — на тебе: его ровесница, вся закутанная в меха.

— Питер, — повторила она. Забавно было, что она произнесла его имя прямо как мама: «Пита».

— Ты что, из Англии? — спросил Питер. — А я думал, что, кроме нас, здесь никто не живет. А где ваш лагерь?

— Нет времени на это, — сказала Тиа. — Мой друг в беде.

Она махнула рукой в сторону склона.

Питер посмотрел туда и увидел какие-то фигуры в котловине. Собаки. И человек.

Ни слова больше не сказав, девочка встала на сани и съехала вниз по склону, собака побежала за ней.

Питер побежал к своим саням. Туго набитый рюкзак колотил его по спине. Он направил сани вниз по склону, так же как и девочка, но ему не хватило смелости, и он пошел вниз пешком, толкая сани впереди перед собой и съезжая на спине там, где склон был слишком уж отвесный. Саша держалась рядом, съезжая на всех четырех лапах. Питер не сводил глаз с девочки, стараясь не думать о том, каково будет подниматься назад.

Когда он поравнялся с ней — кажется, ее звали Тиа — то не смог сдержать изумленного возгласа. Он увидел парня, наполовину провалившегося под лед.

— Его зовут Маттиас, — сказала Тиа, с трудом сдерживая слезы. — Боюсь, он уже на пороге смерти.

Питер кивнул. Парень не шевелился и выглядел очень бледным. Его глаза были закрыты, а губы и веки посинели. Он вообще еще жив?

Его тело было скрыто подо льдом, в узкой расщелине. За спиной вытянулась белая собака, поддерживая его спину и плечи, а вторая собака, почти черная, прижалась к его груди, так что голова Матиаса выглядывала из пышного черно-белого мехового воротника. Собаки пытались согреть его.

— Мы не сможем вытащить его голыми руками. У тебя есть что-нибудь с собой? — Девочка указала на рюкзак. Он совершенно про него забыл.

Питер тут же снял рюкзак и опустил его на снег. Вдвоем они принялись рыться в содержимом.

— А что это такое? — то и дело спрашивала Тиа, беря в руки то одну вещь, то другую. Питер удивился: она что, не знает, как выглядит обычный фонарик?

— Погоди минутку! — воскликнул он, увидев сложенную штормовую палатку. Они могли бы поднять ее вокруг мальчика. Только сначала нужно прорезать дыру в ее дне. Он посмотрел на беднягу. Маттиас.

— Она не вытащит его оттуда, — сказал он Тиа, — но на нее стоит потратить время. В ней есть нагревательный элемент.

У нее по щекам текли слезы. Она кивнула.

Питер выдернул палатку из рюкзака, позволяя ей развернуться. Тиа на мгновение отпрянула, словно боялась, что из палатки может что-нибудь выскочить.

Перевернув палатку, Питер нащупал нож в переднем кармане рюкзака. Он им еще ни разу не пользовался.

— Держи ее вот так, — велел он Тиа, разгладив дно палатки, чтобы оно было ровным. Она схватила тонкий материал и легко растянула его с неожиданной для девочки силой. Казалось, Тиа вот-вот разрыдается.

Стараясь выглядеть гораздо более уверенным, чем на самом деле, Питер сделал крестообразный надрез на дне. Затем, быстро сложив нож и засунув его назад в рюкзак, он стал ощупывать швы палатки, пока не нашел все нагреватели: запечатанные прослойки жидкого реагента, разделенные чем-то, похожим на хрупкие леденцы. Питер двумя руками надломил хрупкий пластик и через перчатки почувствовал тепло: жидкости начали смешиваться.

По сигналу Тиа собаки отступили от Маттиаса и Питер прикрыл его палаткой, воткнув пластмассовые крепления в лед.

Тиа между тем копалась в вещах, оставшихся у Питера на санях. Она расстегнула все боковые карманы.

— А это что? — спросила она, показав ему нагреватели для рук.

— Химические нагреватели, — ответил он. — Такие же, как в палатке.

Она просияла.

— Если мы сможем подсунуть их ему под ноги, они подтопят лед, который держит его. Может быть, тогда нам удастся его вытащить.

Неплохая идея.

— Но они очень сильно нагреваются, — предупредил Питер. — Их используют только в перчатках.

— Он весь укутан мехом. Не обожжется.

Питер показал Тиа, как разламывать пластиковые сепараторы, и они активировали все, кроме двух последних. Тиа сунула их в карманы своего комбинезона, которые Питер раньше не заметил. Удивительно, но она совсем заковырялась с молнией палатки, и Питер помог ей залезть внутрь.

Трое собак остались снаружи и заглядывали через щелку, поджидая, когда появится хозяйка. Саша старалась держаться поближе к Питеру. Он на мгновение прижался к ней и понял, что дрожит. Ему не хотелось быть здесь, с мальчиком, который мог умереть на его глазах.

Спустя несколько мгновений Тиа вылезла из палатки и Питер застегнул за ней молнию.

Девушка раскраснелась.

— Теперь нужно подождать, — сказала она. — У тебя нет ничего, что могло бы помочь нам вытащить его? Надо будет тянуть почти вертикально. Нагреватели дадут немного пространства, но расщелина почти вертикальная, и он сильно застрял.

Питер оглядел вещи, которые они в панике раскидали по снегу. Ничего. Остается только надеяться, что лед растает настолько, что они голыми руками смогут вытащить Маттиаса. Помогло бы, если бы мальчик пришел в себя.

— Что тут стряслось? — спросил Питер.

Тиа посмотрела наверх и показала в сторону бровки склона, где скопилось множество маленьких ледников, похожих на простыни, свисающих с невидимой веревки.

— Он соскользнул оттуда, — она снова начала было плакать, но спустя несколько секунд взяла себя в руки.

Встало солнце. Тиа повернулась на него, щурясь от яркого света. Питер протянул ей маску, но она лишь покачала головой.

Прошло пять долгих минут, и они сняли с Маттиаса палатку. Питер нагнулся и подхватил его под одно плечо, а Тиа — под другое. Они досчитали до трех и попытались поднять его, но Питер знал с самого начала, что лед не отпустит свою жертву.

— Пойду за помощью, — сказал он. — Мои родители недалеко отсюда.

— Нет! — воскликнула Тиа. — Прошу тебя, не уходи. Пожалуйста, давай попробуем еще раз. Прошу тебя.

Если бы собаки могли помочь, подумал он. Они казались сильными и готовыми выполнить все, что от них потребуется. Собаки стояли рядком и с серьезным видом наблюдали за ними.

— Секунду, — сказал Питер. — А давай-ка запряжем их!

— Зачем? Собаки не могут тянуть наверх, а никаким другим путем его не вызволить. Он слишком глубоко застрял. Они просто разорвут его пополам.

Питер подтащил свои санки и ухватился за высокую заднюю перекладину.

— Мы можем использовать это как рычаг.

Тиа торопливо кивнула.

— Скорее. Если растаявший лед опять замерзнет…

Питер поставил сани так, чтобы перекладина оказалась как раз над головой Маттиаса. Тиа каким-то образом уже встегнула собак, не забыв и Сашу. Они перекинули упряжь через перекладину и накрепко привязали ее к Маттиасу, обмотав у подмышек. Питер надеялся, что хорошо запомнил петлю, которую ему показывал Джонас. Затем они сели рядом с Маттиасом, готовые тянуть.

— На счет три, — сказала Тиа. — Раз… Два…

Питер забыл крикнуть Саше, но все собаки, как одна, рванулись на счет «три» с невероятной силой.

Тело Маттиаса тут же выскользнуло из расщелины, и они, зашатавшись под его весом, понесли его к саням Тиа. Там они положили его на мех, который Тиа, наверное, расстелила заранее. Она тут же принялась укутывать его.

Питер топтался рядом, пытаясь помочь, и больше не мог сдерживать шквал вопросов.

— Куда вы теперь пойдете? — спрашивал он, поглаживая мех, которым Тиа накрыла Маттиаса. — У вас лагерь поблизости?

Тиа покачала головой, пристегивая собак к саням. Питер встегнул Сашу в свои сани, очень надеясь, что она сможет вытянуть их вверх по обледенелому склону.

Тиа проверила ремни, которыми закрепила Маттиаса на санях, а Питер побросал свои вещи на сани и кое-как попытался их зафиксировать. Жизнь Маттиаса еще висела на волоске, и Питер нерисковал задавать вопросов на его счет. Взяв два последних нагревателя, он подошел к Тиа.

Она покачала головой.

— Они могут и тебе пригодиться.

Питер резко сжал их, сломав пластиковые загородки, и засунул нагреватели в меха к Маттиасу. Тиа благодарно кивнула. Питер испугался, как бы она опять не заплакала.

Встав за санями, Тиа отдала какую-то короткую команду, которой Питер не знал, и собаки разом потянули сани, втроем легко справляясь с ношей. Спустя пару мгновений Питер с Сашей тоже начали подниматься вверх по склону. Стараясь двигаться в общем ритме, Питер с облегчением заметил, что Саша без особого труда тащит санки.

Затем Тиа с компанией резко остановились. Она подошла к собакам и стала ощупывать их лапы и уши, тихонько ругаясь. И ругалась она прямо как его мама. Она точно англичанка, подумал Питер.

— Хэм с Пег сильно замерзли, — сказала она, — они все это время лежали на льду. Не прекращая говорить, она снова заплакала. — Почему я не догадалась подложить под них мех?

— Обморожение?

— Я не знаю этого слова. Они слишком сильно замерзли, это опасно.

— Но как? Разве они не снежные собаки? Саша никогда не мерзнет.

Тиа перестала плакать.

— Они не привыкли к этому. Они спят на песке, и их мех, наверное, стал не таким густым. — Ее лицо приняло серьезное выражение. — Мне нужно будет втащить сани по отвесному склону, и от них не будет большого толка. Мне придется попросить тебя пойти с нами.

Питер неуверенно кивнул, подумав о том, сколько уже на самом деле прошло времени и как давно он оставил лагерь.

Тиа встегнула Сашу вместе с другими собаками, а Питер забрал свою воду, фонарь и некоторые другие вещи из саней и переложил их в рюкзак. Саша и большая серая собака принялись тянуть изо всех сил, а Тиа с Питером взбирались позади.

Никто не проронил ни слова: было очень тяжело подниматься по отвесному склону. По сигналу Тиа они делали привал через равные промежутки времени. На втором привале Питер вспомнил про шоколадные яйца в кармане. Он развернул четыре и два из них, не сказав ни слова, протянул Тиа. Хотя она не горела желанием их пробовать, но все же положила одно в рот. Тут ее брови удивленно приподнялись, и она улыбнулась ему. Тогда Питер передал ей еще два яйца и отпил из фляжки, наблюдая за тем, как она подносит к губам что-то похожее на кулек из старой ткани.

Они двинулись дальше, тяжело дыша, продвигаясь метр за метром и не тратя сил на слова. Две собаки Тиа, черная и белая, двигались так тяжело, словно резко постарели, но Саша и большая черная собака ровно тянули сани.

На вершине холма они напоили собак. Питер увидел, что Тиа льет воду из своей фляжки в небольшое корытце на передке саней.

— Круто, встроенная поилка! — сказал Питер. — А я думал, что мой отец — единственный европеец в Гренландии, который умеет водить упряжки. А из чего твои сани сделаны?

Он пригляделся. Что-то, напоминающее серый пластик, но все же не он.

— Из самых обычных материалов, я думаю, — ответила Тиа, взглянув на них. Потом она резко вздернула голову, будто услышала что-то.

— Что? — Питер стал озираться по сторонам. — Не пугай меня так!

Тиа бросилась к Маттиасу и радостно взвизгнула.

— Он шевельнулся! Повернул голову!

Маттиас приходил в себя. Тиа аккуратно напоила его и взяла у Питера еще одно шоколадно яйцо. Свернув обертку и бережно положив в карман, она надкусила шоколад и вложила его в рот Маттиасу.

— Не шевелись. Я боюсь, что ты ранен, — сказала она, поправляя меховое одеяло. — Мы… Мы сейчас повезем тебя домой.

Маттиас оглядывался вокруг и увидел Питера. Его взгляд испуганно метнулся к лицу Тиа, и он снова потерял сознание.

Питер огляделся, пытаясь увидеть лагерь и прикинуть, как далеко им еще идти. Но он ничего не увидел: только снега, потрескавшуюся землю и ледяные утесы.

— Куда пойдем? — спросил он.

Тиа пришла в себя и стала выглядеть по-другому, куда спокойнее и увереннее. Она с деловитым видом порылась в санях и бросила Питеру меховую накидку.

— Надень. Там, где нет солнца, куда холоднее.

Глава двадцатая Тиа

Питер стоял перед Тиа, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Меховой комбинезон, который она ему отдала, оказался слишком коротким, но она не могла пустить его в затопленный туннель в этой легкой блестящей штуке, в которой он расхаживал на поверхности. Хорошо еще, что на нем были надеты высокие ботинки. Она искренне надеялась, что они подбиты чем-нибудь теплым.

Она осознавала, что ее мысли — просто предлог не переключаться на гораздо более зловещие темы. Что она вообще делает? Она ведет мальчишку из Верхнего мира в последнее убежище ее народа. Это просто невообразимо.

Но как еще она сможет привезти Маттиаса домой?

Она в который раз посмотрела на Питера. Его собака-спутница полностью ему доверяла: Тиа четко это видела. И конечно же, он не принимал участия в гонениях, которым подвергали ее предков много лет назад. Но его родственники — могли. Их кровь течет в его жилах.

Даже пребывая в полубессознательном состоянии, Маттиас успел осуждающе пробурчать что-то неодобрительное в ее адрес, прежде чем снова впасть в забытье. Может быть, он смог собраться и прийти в себя только ради того, чтобы ее предупредить. В туннеле журчала вода: даже вместе с Грю и остальными собаками она ни за что не удержит сани, и они укатятся вниз по льду так же стремительно, как и пропавший вентилятор. Ее проняла дрожь. Даже если ей будет помогать Питер, сани в любой момент могут оказаться неуправляемыми.

Выбора не оставалось.

Она отбросила прочь все мысли, кроме спасения Маттиаса.

— Ты в порядке? — Питер напряженно посмотрел на нее.

— Конечно. Я думаю, как нам лучше будет спуститься.

— Лагерь внутри ледника, — произнес Питер, восхищенно покачивая головой. Он рылся в своем рюкзаке. — Просто не верится, что папа об этом не упоминал. Я уверен, что он душу бы продал, лишь бы взглянуть хоть одним глазком.

Тиа с трудом подавила приступ паники.

Питер между тем продолжил копаться в рюкзаке.

— Кажется, у меня идея.

Он показал ей свою находку. На его ладони лежала сверкающая петля с остро заточенным выступом длиной с ее палец. Выглядело угрожающе, и она невольно попятилась.

— Это винт, — он как-то странно посмотрел на нее. — Мы можем использовать его, как якорь. Привяжем к нему трос, а другим концом прикрепим к саням. На случай, если один из нас соскользнет.

Поскольку Тиа ничего не ответила, он заколебался.

— Ты же знаешь, что такое трос, не так ли?

— Да, я знаю, что это, — поспешила ответить Тиа как можно более уверенным тоном, но в ее голосе прозвучало отчаяние. Трос, уходящий в туннель, выглядел как приглашение для всех желающих спуститься туда.

Не думай ни о чем, кроме Маттиаса! План Питера совсем неплох. Она кивнула.

Они вкрутили мерзлый винт в лед так крепко, как только могли. Им приходилось сменять друг друга, потому что винт можно было удержать только голыми руками, и они тут же начинали коченеть на ветру. Когда с винтом было покончено, Питер принес трос и закрепил его в петле винта. Тиа привязала другой конец троса к саням. Она подумала, что его вряд ли хватит, чтобы опуститься до конца, но он все равно может выручить.

— Ого, — изумился Питер, осветив вход в туннель своим фонариком. — Вы что, выкопали все это сами?

Тиа сделала вид, что занята собачьей упряжью и не услышала. Она так волновалась, что не решалась заговорить. Взяв в руку одну петлю от упряжи, другую она вручила Питеру. Поскольку Пег и Хэм ранены, большую часть веса придется взять на себя людям.

Фонарик Питера они прикрутили тонкой бечевкой к носу саней, и он слабо освещал пространство впереди. Тиа еще раз проверила ремни и убедилась в том, что Маттиас накрепко привязан к саням.

— Держись, — сказала она и легонько подтолкнула сани вниз, в туннель. Под их весом трос тут же натянулся. Собаки разошлись веером, поддерживая их.

Потом Тиа заговорила с чикчу, и они синхронно начали движение, тяжело опираясь на передние лапы и удерживая сани, которые грозили вот-вот укатиться вниз по тоннелю. Четыре собаки медленно продвигались вниз: им было непривычно такое положение и спуск с тяжелыми санями впереди.

Уклон становился все больше с каждым метром. У Питера и Тиа были привязаны к предплечью постромки от упряжки, и они вжимались в стены, стараясь не поддаваться силе течения журчавшей воды. Фонарик освещал дорогу впереди, но его не хватало, чтобы охватить фрески на стенах, и Тиа радовалась такой удаче, а также тому, что из-за тяжелого спуска они не могли переговариваться и только выискивали уступы, за которые можно ухватиться.

Было очень холодно. В самых отвесных частях туннеля они уже не могли идти и просто соскальзывали вниз сидя, обхватив себя за ноги. Это значило, что они опускались в ледяную воду, стекавшую по туннелю. Меха не давали им намокнуть, но уже не могли защитить от холода.

— И что, у вас всегда так? — прокряхтел Питер. Он запыхался. — С водой?

— Нет! — ответила Тиа таким сердитым тоном, что он больше не рискнул задавать вопросы. На мгновение ей сделалось стыдно за свою грубость.

Собаки то и дело поскальзывались на ледяном полу, залитом водой, но ухитрялись держать ремни упряжи натянутыми, принимая на себя столько веса, на сколько хватало сил. Тиа хвалила их каждую минуту, и Питер стал делать также, сразу запомнив имена ее чикчу и называя их «настоящими бойцами». Тиа понимала, что он начинает ей нравиться.

Они подняли сани на всю длину троса и решили устроить передышку, пока якорь удерживал сани. Растерев затекшие руки, они позволили себе по глотку воды и трем конфетам.

Пока Тиа проверяла, как себя чувствует Маттиас, Питер поил животных. Опустившись на колени рядом с санями, она с интересом наблюдала, как Питер погладил каждую из собак и ласково с ней поговорил.

— Ты хорошо с ними обращаешься, — заметила она.

Питер улыбнулся.

— Так меня приучила мама.

— Она абсолютно права.

Тиа порылась в свертке меха, спрятанном в заднике саней, и достала световую сферу.

— Нам нужно больше света, — она кивнула на фонарик Питера, который уже стал меркнуть.

Питер поморщился:

— Батарейки садятся.

Тиа подвесила световую сферу на петлю, крутанула выключатель, и та загорелась ярким зеленым светом.

Питер широко раскрыл глаза.

— Она работает на кислороде, — тихо объяснила Тиа. — Выключатель контролирует интенсивность потока. Я обещаю, что отвечу на все твои вопросы, когда мы… опустимся вниз.

Питер кивнул.

Настало время отвязать трос. Тиа нашла хорошую опору и вместе с собаками удерживала сани, пока Питер прерывал их «линию жизни». Затем он крепко схватил петлю от своей упряжки и посмотрел на Тиа.

— Готово!

Все уже были измотаны, и движение вперед давалось им с большим трудом. Казалось все сложнее и сложнее отыскивать удобные опоры, на которых можно было удержать сани. Ноги постоянно соскальзывали, а на руки, занятые петлями собачьей упряжи, нельзя было опереться.

Питер решил прервать их затянувшееся молчание.

— Нам нужно отдохнуть.

— Но как? — Тиа чувствовала, что мышцы в ее руках дрожат.

— Я тут подумал, — начал он. — Туннель не такой уж широкий. Если мы сможем сдвинуть сани набок, то можно поставить их поперек туннеля, враспор.

Тиа засомневалась. Слишком легко было потерять контроль над санями.

— Но мы должны что-нибудь сделать, — настаивал Питер. — Руки вот-вот могут подвести.

Его измученное лицо казалось совершенно белым в зеленоватом свете сферы.

Она кивнула.

— Попытаться стоит.

Они ухватились за полозья саней и развернули к стене. Питер позволил задней части саней немного соскользнуть вниз, где она уперлась в противоположную стену. Казалось, что они надежно встали. Дрожа от страха и напряжения, Тиа медленно стала отпускать упряжь, против собственной воли разгибая пальцы. Но сани не сдвинулись с места. Тиа облегченно вздохнула, чувствуя, как ходят ходуном ее руки и ноги.

Они сели, не проронив ни слова. Тиа подумала, что сейчас Питер скорее всего пытается унять дрожь в мышцах и понять, зачем он сюда потащился. Пытаясь собрать мысли в кучу, Тиа продумывала план действий.

Но тот единственный план, на который сейчас было способно ее воображение, Тиа очень не нравился. Категорически не нравился. Она даже не знала, как его можно преподнести.

— Ты прав, — начала она, глядя на землю перед собой. — Мы не в самой лучшей ситуации, не так ли? Думаю, будет лучше, если я освобожу руки.

— Освободишь руки? Но как? Ты же не можешь отпустить сани.

— Но я могу привязать себя к ним, — сказала она. — Обвяжу петлю упряжи вокруг пояса и пойду дальше. Думаю, тебе надо возвращаться наверх. Я справлюсь сама — не так уж далеко осталось идти.

— Одна? Ты не сможешь. А привязанная к саням… — Он красноречиво оборвал фразу.

Да, — подумала она, — если я соскользну, то сани потащат меня вниз за собой, и мы разобьемся насмерть.

— Никаких альтернатив нет, — ответила она. — Маттиас — моя семья. Я должна сделать все, на что способна.

— Послушай, — начал Питер. — Давай пока оставим его здесь, а сами спустимся. Мы приведем помощь.

Тиа покачала головой.

— Мы не знаем точно, как долго сани смогут так стоять. Я не пойду вниз без него.

— Тогда пошли вместе. — Ответил Питер, обвязал упряжь вокруг талии и затянул ее. — Не будем терять время.

— Нет. — Тиа впервые повернулась и посмотрела ему в глаза. — Я не могу просить от тебя такого. Маттиас тебе чужой человек, также, как и я сама.

— Ты что, правда, думаешь, что я могу так просто развернуться и уйти, пока вы двое расшибаетесь здесь в лепешки? Пойдем уже, я окоченел.

Питер еще туже затянул петлю, и все собаки встали, словно по команде. Это и сделало его слово решающим.

Проверив друг у друга узлы на упряжи, Питер с Тиа сдвинули сани с их опорной точки, предварительно убедившись в том, что они не сразу съедут вниз.

Они спускались сантиметр за сантиметром, целую вечность, пока спуск вдруг не начал выравниваться. Вскоре они уже смогли выпрямиться, а поток воды под их ногами превратился в тонкую струйку. Они сняли петли с поясов и держали их своими трясущимися от усталости руками. Тиа поклялась самой себе, что никогда уже не станет воспринимать возможность передвижения на двух ногах, а не на четвереньках, как нечто само собой разумеющееся.

Вскоре в бледном свете сферы показался вход в туннель. Как Маттиас и предупреждал, маленькое входное отверстие, проделанное ими, почти затянулось льдом. Вот почему поток воды иссяк: больше не было сквозняка, передвигавшего массы воздуха в туннеле. Тиа стала озираться вокруг — куда мог подеваться вентилятор?

Ее пронзил ужас: что, если вентилятор оказался на другой стороне? Она посмотрела на ледяную стену. Крошечная дыра напоминала о входе, который они проделали: теперь в нее едва можно было просунуть кулак. Она пыталась заглянуть на другую сторону, как вдруг услышала голоса. Она узнала один из них.

— Лукиан, это я, Тиа! Мы за стеной!

Раздался хриплый женский голос — Тиа его не узнала.

— Отойдите подальше!

Они с Питером успели оттолкнуть сани, и на них пролились брызги горячей воды.

Новый лед растаял быстро, и в отверстии показалась рука.

— Идите сюда, — приказал хриплый голос. — По очереди.

— Нет, — воскликнула Тиа, — нам нужно больше пространства. Маттиас ранен, он привязан к саням.

— Мало времени, — ответил Лукиан.

«Мало времени для чего?» — поинтересовалась она про себя.

Вода хлынула ровным потоком через образовавшееся отверстие, и оно стало медленно расширяться, пока Тиа не крикнула «Хватит!» Крепко ухватившись за передок саней, на которых по-прежнему без сознания лежал Маттиас, они с Питером протиснулись к луже горячей воды. Потом им пришлось пригнуться и шагнуть в отверстие.

Кто-то протянул руку им навстречу, и, шагая через расщелину, Тиа ухватилась за нее. Поднявшись, она поняла, что держит крепкую ладонь бабушки Маттиаса, Дексны.

Глава двадцать первая Тиа

— Истинная дочь своей матери, — заметила Дексна, крепко держа Тиа и оглядывая ее с ног до головы. — Ты цела? Не ранена?

— Не думаю, — медленно ответила Тиа.

Дексна может разговаривать? Она раньше и представить себе этого не могла.

Рядом с Дексной стоял Лукиан, переводя дух. У его ног лежал вентилятор.

Тиа еще не успела ничего сказать или сделать, а из туннеля уже показался Питер. Тиа протянула ему руку и помогла вылезти.

— Маттиас бы не выжил без помощи Питера. Он рисковал ради нас жизнью.

Лукиан и Дексна некоторое время молча смотрели на него. Тиа не знала, что они могут сделать, но была поражена, когда Лукиан вежливо кивнул, а Дексна пожала мальчику руку.

— Здравствуйте, — сказал Питер и вытаращил глаза на огромное озеро, окруженное тонкоствольными деревьями. Он раскрыл рот от изумления. Вдалеке Тиа уже могла различить фигуры конькобежцев, спешащих на работу после обеда. У Питера точно будет множество вопросов.

Неужели никто не начнет кричать на нее? И вот момент, которого Тиа боялась больше всего, прошел. Они вчетвером аккуратно вытащили сани. Маттиас безмятежно спал.

— Он упал, — объяснила Тиа. — Его ноги застряли в ледяной расщелине. Я не думала, что нам удастся вытащить его…

Дексна быстро ослабила ремни, удерживающие Маттиаса, принялась ощупывать его руки и ноги, приподняла веки, аккуратно повернула голову в одну и другую сторону. Спустя минуту она коротко кивнула.

— Особого вреда нет.

— Ты уверена? Он будет прежним Маттиасом? — Тиа не стала сопротивляться, когда Дексна начала осматривать и ее, но потом решительно стряхнула ее руки, стараясь говорить как можно более уверенно.

— Со мной все в порядке. Мне нужно найти Долана: Хэм с Пег отморозили лапы. — Она достала лезвия коньков, стараясь не смотреть в глаза Питеру.

— Тебе следовало бы в первую очередь сходить с нами в Архив, — сказала Дексна, заворачивая Маттиаса в меха. Она наткнулась на одну из химических грелок Питера и испытующе потыкала ее пальцем. Тиа хотела уже что-нибудь сказать, но Дексна лишь пожала плечами и спрятала вещицу назад в меха. Казалось, ее ничто не может удивить.

— Отправлю посыльного твоей тетушке Лане, — продолжила она. — Думаю, Долан с Селой тоже у тебя дома. Вас с Маттиасом хватились на Восходе, и они очень волновались.

Дексна жестом пригласила Питера в свои сани, а Лукиан попытался замаскировать вентилятор старым тряпьем. Питер не сводил глаз с озера. Казалось, его заинтересовали пустые рыболовецкие доки, хотя сейчас лодок в них не было: они все ушли на противоположную часть озера. Интересно, как он воспринимал открывшийся ему мир?

— Нужно переждать немного, если мы не хотим привлечь лишнее внимание на задворках, — предупредил Лукиан.

Тиа покачала головой:

— Я не могу ждать. Мне нужно встретиться с Доланом. Я привезу его с собой в архив, — она повернулась к Питеру. — Езжай с ними. Я вас догоню.

Пока никто не успел возразить, она уже неслась к Главной Дороге.

Еще не доехав до первого проезда, Тиа оступилась и едва не растянулась на жестком льду. Все-таки она нуждалась в отдыхе. Был полдень, и освещение включили на полную катушку, но ей все казалось тусклым, даже после сумрака туннеля. И весь свет был зеленого оттенка — как она могла раньше этого не замечать?

Она понимала, что нужно что-нибудь сказать Лане, но способность логически мыслить покинула ее. Ей хватило сил только на тяжелый вздох перед тем, как скинуть лезвия коньков и открыть входную дверь в дом.

Лана и Села стояли у раковины в главной комнате. Едва они увидели ее, как горестное выражение на их лицах исчезло…

За длинным столом перед полной тарелкой еды одиноко сидел Долан. Увидев это, Тиа поняла две вещи: первое — она проголодалась так же сильно, как и устала, и второе — Долан, видимо, тоже очень переживал. Еда на его тарелке оставалась нетронутой.

Он вскочил на ноги.

— Вранье, Тиа? Ты солгала? Я думал, что знаю тебя. Считай, что с твоими обязанностями в питомнике покончено. Я никогда не доверю жизни чикчу лжецу!

Он почти кричал, и это выглядело так странно… Она никогда не слышала, чтобы он повышал голос, разве чтобы перекричать гомон собачьей драки. Тиа слишком устала, чтобы плакать, поэтому просто стояла на пороге и молча качала головой.

Заметив наконец состояние ее комбинезона и израненные руки, Долан смягчился.

— Болит? Что стряслось там, наверху? Тиа, где Маттиас?

Тиа только покачала головой. Перед ней стояли три самых главных человека в ее жизни. Как она могла признаться им, что заставила Маттиаса рисковать, что он едва не погиб по ее вине, лишь бы она смогла посмотреть на верхний мир? И тут ее мозг ужалила еще одна мысль — Долан спросил «там, наверху»?

Села схватила ее за руки и заставила посмотреть ей прямо в глаза.

— Где Маттиас?

Наверное, она ожидала худшего.

— С ним все в порядке, — выдавила Тиа. — Он с бабушкой в Архиве.

Села поцеловала ее и вылетела за дверь.

Тиа вдруг поняла, что ее пошатывает. Она повернулась к Долану.

— О Пег и Хэме надо позаботиться. Они тоже в Архиве. Ты поможешь?

Долан уже был у боковой двери.

— Да, у меня здесь упряжка, поедем окольным путем. Понадобится чуть больше времени, зато у нас с собой будет все нужное оборудование…

— Долан, — тихо перебила Лана. — Тиа не сможет с тобой поехать. Ты только посмотри на нее…

Тиа уже собиралась отправляться в путь. Необходимо было спешить. Ее ждала раненая Пег. Маттиас был в таком состоянии, что вряд ли мог объяснить кому-нибудь, что произошло, а мальчик по имени Питер вообще, наверное, лишился дара речи. А ведь она обещала ему вернуться.

Тиа собрала все силы, чтобы возразить Лане. Она хотела все ей рассказать. Она хотела, чтобы Лана узнала о туннеле и о фресках. Хотела рассказать ей о том, что им было предназначено вернуться в Верхний мир. Хотела объяснить, что случилось с Маттиасом и разделить свое горе и переживания с человеком, который ее понимает. Хотела рассказать о Питере и его собаке, и как они рисковали ради них жизнью. И, конечно, хотела рассказать о звездах, воздухе, солнце и бескрайних просторах.

Но времени сейчас не было. Нужно возвращаться к Маттиасу, Хэму и Пег. К Питеру. Тиа хотела последовать за Доланом, но ноги ее не слушались, и она пошла мелкими неуверенными шажками, будто снова стала ребенком, учившимся ходить. Тиа почувствовала, что падает, и что ее подхватили сзади.

— Поймала, — услышала девушка голос Ланы. Глаза Тиа закрывались против ее воли, и Лана убаюкивала ее, легко держа на сильных руках.

Глава двадцать вторая Питер

Он не мог отвести взгляда от озера. Как Тиа могла бросить его здесь одного, ни слова не сказав о том, что происходит? Становилось ясно, что его окружает нечто большее, чем простой лагерь. Питер понял это еще до того, как вышел из туннеля. Папа рассказывал ему о том, что под ледяными щитами могут скрываться пресноводные озера, подогреваемые магмой и газами, вырывающимися из донных трещин. Но он был уверен в том, что вокруг них не строят доков, не сажают деревьев и не ставят под ними скамейки.

Мужчина и женщина тихо переговаривались. Каждые несколько минут женщина склонялась к Маттиасу, то прикасаясь к его лицу, то поправляя накрывавший его мех. Они попросили Питера сесть в сани, которые, видимо, привезли с собой, и будто позабыли о его существовании. Он сидел, придерживая Сашу одной рукой.

Озеро казалось огромным и все сверкало. Он не мог разглядеть противоположного берега — линия воды просто растворялась в темноте. Посмотрев вверх, Питер увидел, что потолок в трех метрах над его головой испускает яркое зеленоватое сияние. Как это возможно? Он подумал, не связано ли это со странным гудением, раздававшимся словно отовсюду.

Женщина подошла к нему. Ее одежда отличалась от той, что носила Тиа: открытый воротник и широкие рукава, которые развевались при ходьбе. Она вручила ему серую чашку.

— Вода, — коротко пояснила она. — Лучшее подкрепляющее средство после долгой дороги.

Он взял чашку и аккуратно отпил. На вкус вода как вода.

Когда она протянула руку, чтобы забрать у него чашку, рукав съехал вниз, и Питер заметил на ее запястье что-то знакомое. Этот яркий оттенок красного он хорошо помнил. Его сердце заколотилось. Это место как-то связано с кругом, вмороженным в ледяную стену.

Как-то связано с его матерью.

— Ты готов? — Женщина улыбнулась. — Лукиан проводит тебя наверх.

— Прямо сейчас? Я что, больше не увижу Тиа?

Женщина заметно удивилась и покачала головой.

— Боюсь, что нет.

— Но как же вы живете здесь, внизу? Здесь ведь много народу? Что вы тут делаете?

Женщина медленно оглядела его с ног до головы и заглянула ему в глаза. Затем присела рядом. Ее волосы, туго заплетенные в косу, были совершенно седыми, но кожа выглядела гладкой и свежей. Что-то в ее темно-карих миндалевидных глазах вызывало симпатию.

— Мы совсем не знаем друг друга, но я чувствую, что ты — хороший человек, — сказала она. — И мне очень жаль, что я не могу ответить на твои вопросы.

Он обдумал слова этой загадочной женщины, стараясь не пугаться. Она опустила на его за руку свои легкие прохладные ладони.

— И я прошу тебя не возвращаться сюда, хотя тебе наверняка было бы интересно. Я не требую от тебя обещаний. Мы оба знаем, о чем я попросила, и я уверена, что этого будет достаточно.

Она сказала это очень мягко, и Питер понял, что она не хочет его обидеть. Он кивнул и предпринял последнюю попытку.

— Я могу задать один вопрос? Вы можете ответить мне «нет», если захотите.

Она снова улыбнулась, и Питер увидел в ее карих глазах зеленые прожилки.

— Можешь спросить, что хочешь.

— Можно посмотреть, что у вас на руке? — Он кивнул на ее правую руку.

Выражение ее лица на мгновение изменилось: она что-то обдумала, но затем расслабилась.

— Не вижу причин тебе отказать, — ответила она и закатала рукав. Из-под него показался ряд браслетов, таких же, как тот во льдах. Переплетающиеся линии кроваво-красного цвета.

Он не знал, какое выражение застыло у него на лице.

— Они что-то для тебя значат? — дружелюбно спросила женщина. Было очевидно, что ей крайне важен ответ.

— Нет… Нет, я просто никогда ничего подобного не видел. Они красивые. Я хочу сказать, замечательный цвет.

Она кивнула и убрала руку.

— Мне пора идти к внуку.

Она приблизилась и заглянула ему в глаза, словно пытаясь запомнить его лицо.

— Прощай, Питер.

Питер кивнул и поднялся на ноги.

— Прощайте.

Ее имени он так и не узнал.

— А что это за гул? — поинтересовался Питер, когда они с Лукианом уже подходили ко входу в туннель.

— Какой еще гул? — Лукиан быстро оглянулся.

— Похож на пульсацию. Неужели ты не слышишь?

Его спутник заметно расслабился.

— Пульсация… Какая удачная аналогия. Конечно, я его слышу. Но почти никогда не обращаю внимания.

Это был не очень откровенный ответ. Похоже, этот парень также не любил отвечать на вопросы, как Тиа и загадочная женщина.

Лукиан поманил его к туннелю.

— Пролезай внутрь. Я запущу твою собаку следом.

Питер неуклюже заполз в туннель. Без лампы Тиа тут было темно, хоть глаз выколи. Он услышал дыхание Саши где-то рядом и попытался найти ее наощупь, стараясь не столкнуться с Лукианом.

И вдруг туннель осветился: это Лукиан зажег лампу, такую же, как у Тиа. Питер прищурился от яркого света.

Лукиан двинулся вперед и быстро оторвался от него.

На полу уже не лилась вода, и шагать стало намного легче. Лукиану как-то удавалось держаться на отдалении, и говорить с ним было сложно.

— А почему мы так спешим? — Спросил Питер, нагнав его на мгновение.

— Я бы хотел вернуться назад до того, как кто-нибудь заметит дыру в стене. — Отрезал Лукиан. Он казался неприветливым и колючим.

— Ого, — сказал Питер. — Это что-то вроде секретного черного хода?

Лукиан резко остановился и повернулся к нему:

— Нет. Это единственный ход.

— Единственный… — Как завороженный, повторил Питер. Нет, эти люди никак не могут жить замурованными во льдах.

— Да. — Лукиан пристально посмотрел на него немигающим взглядом. — На наших предков охотились, как на зверей. Поэтому они создали это убежище, чтобы жить в мире.

— Но почему? Откуда вы пришли? Вы все разговариваете, как выходцы из Англии! Кому могло понадобиться навредить вам?

Лукиан шел, глядя себе под ноги.

— Да, наши предки происходили из Англии. Но и наши гонители тоже. Мы бежали сюда, в холодный мир — это место знакомо тебе по поверхности.

— Ты имеешь в виду Гренландию?

Лукиан испытующе посмотрел на него.

— Это твоя родина?

— Нет. Я из Нью-Йорка, а здесь в гостях. Мой отец — ученый, он изучает ледники.

Туннель становился отвеснее, и Питер шел, тяжело переставляя ноги. Саша держалась поблизости. Они некоторое время молчали. И тут он увидел на стенах туннеля фрески: людей, собак, связки меха и вещи на санях. Он не заметил их по пути вниз: слишком боялся отпустить сани.

— Я подумал, что смогу помочь. — Питер попытался нарушить молчание. — Я или мои родители. Моя мама тоже из Англии.

Он пытался как-то разговорить Лукиана, но, очевидно, уже сказал что-то лишнее.

Лукиан остановился и мрачно посмотрел на него.

— Прости, что меня не радует мысль об англичанке в Гренландии. Кто-нибудь другой на моем месте вообще подумал бы, что нас преследуют.

— Но это просто сумасшествие, — изумился Питер. — Вас наверху никто не поджидает. И мама тоже вас не ищет! Она — исследовательница!

Но тут в его воображении мелькнули три образа: крут в ледяной стене, браслеты на руке загадочной дамы и рисунок митохондриальной ДНК, который мама нарисовала в блокноте.

— Неужели? — Переспросил Лукиан. — И что она исследует?

Все фрагменты мозаики стали с невообразимой скоростью складываться в его голове.

— Что?

— Я спрашиваю, чем именно занимается твоя мама?

— Она биолог.

Биолог, который самозабвенно рисует красные браслеты из вашего мира. Который что-то давно ищет. У Питера в голове раздался ее голос: «Найди его для меня, Грегори». Но его мама никак не могла быть охотницей и преследовательницей людей. Это просто невозможно.

Лукиан ничего не сказал, а просто пошел дальше.

Питер увидел свой трос, лежащий на полу туннеля. Он поднимался вверх. Питер пожалел о том, что Лукиан идет так быстро.

— А как же вы дышите? Там, внизу?

Подъем стал совсем крутым, но Лукиан не сбавил шаг.

— Мы тянем воздух с поверхности через маленькие каналы во льдах. Боюсь, что у меня больше нет времени отвечать на вопросы.

Они стояли в начале туннеля, наверху. Над выходом было написано два слова: «Надежда живет».

Лукиан даже не посмотрел на нее и шагнул на поверхность. Солнце стояло в зените, но его заслоняли облака. Дул легкий ветер.

— Ты сможешь найти дорогу назад самостоятельно? — Спросил он, посмотрев наверх.

— Да, — ответил Питер, вспомнив о своих санях, брошенных у подножия холма. Снова лезть в гору…

Лукиан кивнул.

— Боюсь, что мне понадобится этот мех.

Оставшись в куртке, Питер почувствовал себя почти раздетым. Он уже привык ощущать вес и тепло мехового комбинезона на теле.

Лукиан положил руки на плечи Питеру.

— Спасибо за то, что помог Тиа вернуть Маттиаса домой. И помни то, о чем я тебе сказал.

— Обещаю, — ответил Питер. — И пожалуйста.

Питер с Сашей стали спускаться вниз, к своим саням. Оглянувшись, Питер увидел, что Лукиан стоит на краю склона и смотрит им вслед. Но когда Питер оглянулся второй раз, его уже не было.

Поднявшись на холм, Питер понял, что его крючок и трос пропали. Они медленно побрели домой. Саша тянула сани, а Питер шагал следом. Он никогда еще так не уставал физически, но его взбудораженный мозг продолжал энергично работать. Неужели он только что побывал в месте, о котором никто больше не знает? Их действительно преследовали? Могла его мама в самом деле искать этих таинственных людей? А папа?

Когда вдалеке показался лагерь, Питеру не верилось, что это был все тот же самый день. Саша подтащила сани к собачьему навесу и из голубой палатки показался папа, застегивая на ходу куртку. Он выглядел очень расстроенным.

— Извини, я знаю, что сильно задержался, — начал Питер. — Но я захватил все оборудование на случай непредвиденных обстоятельств.

— Хорошо, — ответил папа. Он думал совершенно о другом. — Питер, я вышел сюда, потому что хочу заранее тебя подготовить. Маме плохо.

Питер тут же вспомнил их гостиную, кресло, в котором она сидела во время приступов головной боли, душой находясь где-то в другом месте.

— Иногда такие приступы быстро проходят, Питер. Скорее всего, к утру она снова станет самой собой.

Так уже было. Один раз.

— Она разговаривает? — С надеждой спросил Питер.

Папа потупился.

— Нет, не разговаривает.

Ему расхотелось идти в палатку. Он снял с Саши упряжь, напоил ее и насыпал корма ей в миску. Поставил на место сани.

Папа терпеливо ждал.

— Ты готов?

Они пошли вместе. За столом сидел Джонас. Увидев Питера, он улыбнулся и помахал ему рукой, но впервые за все время их знакомства казался подавленным. Занавесь у кровати родителей была задернута.

— Заходи, — тихо сказал его отец, и, пригнувшись, прошел под занавесь.

Опираясь на четыре подушки, мама полулежала в кровати с закрытыми глазами. Было ясно, что она не спит. Питер огляделся в поисках красной тетрадки, но не нашел ее. Во всем следовало винить эту тетрадь. Он своими глазами видел, как она словно высасывает жизнь из его матери, день за днем.

Папа присел на край кровати, Питер встал рядом с ним. Она не обратила на них никакого внимания.

— Привет, мам, — сказал Питер. Ответа не последовало. Папа растирал ее руку, будто согрев ее, можно было решить все проблемы.

Питеру захотелось им все рассказать: о своих видениях, о Тиа и Маттиасе и о том, откуда они пришли. Ему хотел ось доверить кому-нибудь все это, чтобы другие могли придумывать причины и следствия и находить верные ответы. Желание выговориться и, выговорившись, получить избавление, комом встало у него в горле.

— И это мы тоже переживем, Пит, — сказал папа.

Питер кивнул. Ничего хуже уже не могло случиться.

Папа положил безвольную руку мамы на кровать и обернулся к Питеру.

— Ты, наверное, голоден. Садись за стол.

Джонас разогрел четыре порции пирога с курицей. Питер быстро прикончил свой кусок, почти не чувствуя вкуса. Все его мысли были о красной тетради. Завтра он найдет ее и уничтожит.

Папа пододвинул ему еще одну порцию пирога и Питер механически надломил корочку ложкой.

Джонас улыбнулся.

— А ты сегодня утром успел притомиться… Разыскивал фольксвагеновскую дорогу?

Кусок пирога дымился на тарелке, напоминая развалины здания после взрыва.

— Что-то вроде того, — уклончиво ответил Питер.

Глава двадцать третья Тиа

Тиа проснулась уже после того, как притушили свет. В ее голове теснилось столько мыслей сразу, что она поначалу крепко зажмурилась и попыталась снова впасть в блаженное забытье сна. Но бесполезно: она тут же вспомнила о Маттиасе, туннеле, Пег, Хэме, мальчике Питере и теплом прикосновении солнца. И хотя она еще не до конца это осознала, ее терзал сильнейший голод.

Она начала делать дыхательные упражнения, пытаясь вспомнить бескрайнее ночное небо. Какое это было дивное ощущение: увидеть в нем знакомые созвездия!

Тиа раскрыла глаза. Разукрашенные созвездия Ланы сияли над ее головой. И тут она поняла, что уже получила ответы на все свои вопросы. Вот почему ее обучили узнавать созвездия на небе, рассказали о принципах навигации и о том, что животное «свинья» больше животного под названием «кошка». Как и поколения до нее, она, сама того не сознавая, готовилась к выходу в большой мир! Неужели никому до нее не приходило в голову сопоставить все эти вещи? Их значение было забыто — когда это произошло?

Она осторожно села в постели и обнаружила, что ее переодели в свежую тунику и чистые леггинсы. В ногах у нее лежала тонкая меховая накидка, а на сундуке аккуратно разложены браслеты. Встав, она подхватила накидку, искренне надеясь, что все члены семьи не поджидают ее за дверью для объяснений.

Тиа медленно вышла из спальни. Ее тут же взбодрил холод, стоявший в большой комнате. Она обрадовалась тому, что за длинным столом сидела только ее тетя. Лана не спеша толкла сушеные травы в ступке. Увидев племянницу, она улыбнулась.

— Есть хочешь?

— Маттиас… — начала Тиа. — Как он?

— Он спит. И Дексна пообещала мне, что он снова будет самим собой.

Тиа обрадовалась. С ее другом будет все в порядке, и ничто больше не имело значения. Она медленно присела за стол, закутавшись в накидку. Даже такое немудреное движение вызвало боль сразу в нескольких местах. Она исподтишка наблюдала за Ланой, которая сходила к разделочному столу и вернулась с небольшим блюдом. Неужели она не расстроена ее выходкой?

В блюде оказался любимый салат Тиа. Копченая «с дымком» рыба и свежая горьковатая зелень. Лана отложила для нее большой ломоть вечернего хлеба. Забыв обо всем на свете, Тиа принялась за еду. Сочетание соленой рыбы и хрустящей горбушки хлеба было потрясающим.

Лана снова занялась своими травами. Пережевывая еду, Тиа думала: почему тетя не задает ей никаких вопросов? Опустошив тарелку, Тиа откинулась на стул.

— Пег здесь? — осторожно спросила она.

— С Пег тоже все будет хорошо. Она отдыхает в архиве вместе с Хэмом. Недавно приходила Дексна, хотела увидеться с тобой.

— Лана, Дексна может говорить!

Лана быстро подняла на нее глаза. В ее взгляде не было и тени удивления.

— Да. — Тихонько сказала она. — Хотя она уже давно придерживалась своего решения не разговаривать.

— Но почему?..

Лана протерла ступку пальцами.

— Ответ на это вопрос переплетается со множеством других. Ее обет молчания должен напоминать нам — некоторым из нас — о том, что еще один голос заставили замолчать нарочно.

— Чей?

— А для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, тебе придется немножко подождать. И раз уж мы принялись раскрывать секреты, Тиа, я — одна из немногих, кому известна цель вашего с Маттиасом путешествия. И сейчас мы должны оставить все, как есть.

— Оставить как есть? Но Лана! Туннель, фрески — все не так, как мы думали. Наши предки никогда не хотели, чтобы мы навечно оставались здесь, и Роуэн тоже следует это сказать. Все должны знать…

Лана мягко перебила ее.

— Роуэн знает об этом проходе, Тиа. Давно.

— Что?! Но она не может знать. Откуда… Она же говорила, что не существует прохода… — Тиа пожалела о том, что не может соображать так быстро, как хотелось бы. — Получается, она солгала тогда, на заседании Совета. Ведь она сказала, что выходя на поверхность не существует.

— Да, — сказала Лана. — Мы должны рассказать друг другу множество вещей.

— О чем ты сейчас говоришь? — Жалобно спросила Тиа. — Вы что, все были на поверхности? Почему ты не можешь прямо мне сказать?

— Нет, я там не была. — Лана встала, чтобы снять чайник с огня. — И я хочу услышать об этом. А насчет всего остального — что ж, тебе недолго осталось ждать.

Она поставила перед Тиа полную чашку горячего подслащенного рисового отвара и налила еще одну себе.

Тиа отпила большой глоток. Что все это значит? Она проснулась с надеждой, что откроет жителям Грейсхоупа правду, а вместо этого ей единственной требовались ответы на вопросы.

— Тиа, я хочу рассказать тебе одну историю, пока у нас еще есть немного времени.

Есть немного времени? Тиа удивилась. Они что, куда-то собираются?

— Когда ты была совсем крошкой и только начинала ездить на коньках — тебе исполнилось два — ты очень привязалась к одной игрушке. Это был горшочек для рисового отвара, дети из старого квартала играли им какое-то время и передавали его друг другу. Он выглядел совсем простенько, крышка от него потерялась, вся роспись стерлась. Но ты таскала его с собой повсюду целый месяц.

— Я этого совсем не помню.

— Было бы странно, если бы ты это запомнила. — Лана наклонилась к ней и пригладила ее волосы. — Как-то раз, пока я работала в саду, ты играла с горшком и умудрилась запихнуть в него два круглых камня. Затем ты передала его мне и попросила достать их. Я пыталась, но их невозможно было вынуть. Я до сих пор не понимаю, как тебе удалось засунуть их внутрь.

Лана указала ей на чашку, и Тиа покорно допила отвар.

— Ты ужасно расстроилась, — продолжила она, — и тогда я спрятала горшок и отвлекла тебя другой игрушкой. На следующий день я вернула его тебе, но ты снова разозлилась, пытаясь вытащить камни наружу. И снова мне пришлось убрать злосчастный горшок. Я надеялась, что ты в конце концов позабудешь о камнях и станешь играть с ним, как прежде.

Но этого не случилось. Каждый раз, как я вручала тебе горшок, ты проверяла, на месте ли камни, и снова злилась. В конце концов я отдала этот горшок другому ребенку. Ничего, кроме разочарования и горя, он тебе не приносил.

Лана замолчала.

— Тиа, ты хоть понимаешь, зачем я так подробно рассказываю тебе эту историю?

Тиа призадумалась. Пальцы на ее ногах начало приятно покалывать теплом.

— Это как-то связано с моим упрямством? — Предположила она. Тепло продолжило подниматься вверх по ногам.

— Можно понять это и так. Я считаю, что раз ты нашла изъян в горшке, не стоит дальше с ним играть. Он становится только источником разочарования, поскольку уже никогда не может стать таким, каким бы ты хотела его видеть. Каждый человек должен уметь принимать свое прошлое и то, что в нем случилось. Без сожаления и горечи. Иначе просто не остается смысла жить дальше. Я хочу, чтобы ты вспомнила об этом завтра.

— Но зачем? Что должно случиться завтра? — недоумевала Тиа. Тепло поднялось к ее рукам, затылку и глазам. Веки отяжелели, ее стало клонить в сон. Вздрогнув, она поняла, что выпила не совсем простой рисовый отвар. Вот почему он был таким сладким, — подумала она, уже совсем сонная, чтобы расстраиваться.

Лана улыбнулась и легонько сжала ее руку.

— Я отведу тебя в спальню. Сегодня больше ничего не случится.

Одна мысль не шла у нее из головы. Покорно следуя за тетей в спальню, она с трудом спросила:

— Вы увидитесь с Доланом сегодня?

Лана кивнула.

— Думаю, да. Он уже несколько раз заходил навестить тебя.

— Ты можешь извиниться за меня? Я, наверное, не успела.

Лана улыбнулась.

— Не волнуйся на его счет. Долан любит тебя и не понимает,в чем заключается его роль. Он так переживал…

Она резко замолчала.

Опять какие-то полунамеки. Когда у Тиа будут силы, она потребует объяснений. Но сейчас все, на что она была способна, — залезть назад в постель. Она оказалась еще теплой.

Глава двадцать четвертая Питер

Утром папа сказал, что мама спит, но на самом деле она находилась в забытье. Когда Питер спросил, не хочет ли она есть, мама заерзала и пробормотала что-то. Она с трудом произносила какие-то неразборчивые звуки, которые, вероятно, во сне казались ей словами.

Папа испек блинов. Обычно они завтракали холодными хлопьями и свежим хлебом из хлебопечки. Питер подумал, не пытается ли папа таким способом выманить маму из постели или взбодрить его самого. А может быть, ему просто хотелось чем-нибудь занять руки: он сделал в четыре раза больше, чем они вообще могли съесть.

Питер чувствовал себя не в своей тарелке, потому что все судорожно пытались вести себя, как обычно. Джонас с ожесточением поглощал блины, не проронив ни звука. Питер смотрел, как движутся папины челюсти, пережевывая завтрак. Почему они не могут просто сесть и спокойно поговорить об этом? Давайте называть вещи своими именами: мама сейчас не в лучшей форме. Как нам пережить это? Но он не мог ничего сказать: горло сдавило, в нем стоял огромный комок. Поэтому он только одарил аплодисментами Джонаса, который в один присест уплел шестнадцать блинов.

— Я помою посуду, — предложил он, когда Джонас надел ботинки.

— Спасибо, Пит. — Папа положил руку ему на голову. — Если ты расчистишь от варенья местечко за столом, я бы смог здесь поработать.

Вот этого Питеру совсем не хотелось.

— Пал, это совсем не обязательно. Разве тебе не нужен компьютер для работы?

Доктор Солемн заколебался, на его скулах заиграли желваки.

— Тебе не тяжело здесь будет одному?

— Все в порядке, — ответил Питер. На самом деле у него тоже начала болеть голова.

— К тому же вы будете всего в пятнадцати метрах от палатки.

— Мне нужно будет отъехать и снять кое-какие показания с приборов. Если хочешь, Джонас может остаться…

— Пап, со мной все нормально. И что здесь будет делать Джонас? Я сделаю сэндвичей на обед, и вы можете отправляться в путь.

Питер почувствовал облегчение, когда папа наконец сдался и вышел из палатки. Головная боль усиливалась, к тому же ему хотелось разыскать проклятую красную тетрадку.

Он откинул занавесь у родительской кровати и понял, что мама в самом деле уснула. Питер положил ладонь на ее лоб тем же жестом, как делала она сама.

— Мам, — тихо позвал он. Но она блуждала где-то в ином мире.

Питер огляделся. Красной тетрадки не было видно ни на постели, ни на полках. Он выдвинул ящики у основания кровати и быстро в них порылся: в двух не оказалось ничего, кроме одежды, а в третьем лежали старые мамины каталоги и журналы — она говорила, что только с их помощью может уснуть. Все остальное чтение казалось ей слишком увлекательным и так затягивало, что она, наоборот, могла бодрствовать всю ночь.

Питер принялся вынимать их и раскладывать на полу. Тетради нигде не было. Чувствуя, как бешено стучит сердце, Питер принялся убирать журналы назад. Из одного торчал уголок блокнота: белая бумага в зеленую линейку, тонкая картонная обложка.

Его мама нарисовала деревья. Высокие тонкоствольные деревья с огромными листьями, растущие на побережье озера. Питер ни на мгновение не усомнился в том, что видит озеро Тиа, те самые деревья.

У него все поплыло перед глазами, но рассудок сохранил ясность. Он вернется в туннель. И в этот раз он не уйдет без ответов на свои вопросы.

Он пошел на кухню, сделал миску салата с тунцом для папы и Джонаса и поставил ее на стол рядом с пакетом мороженого хлеба и пачкой печенья. Затем вымыл всю посуду, оставшуюся после завтрака.

Отыскав новые крючок и трос, Питер положил их в рюкзак вместе с куском брезента. Он уже понял, что его куртка была не такой водонепроницаемой, как меха Тиа, поэтому решил, что может съехать вниз по туннелю на брезенте, если понадобится. Он прошел по грузовой линии к ящикам, достал себе кураги, немного ветчины и пару замороженных рулетов. Все это мальчик запихнул в небольшой целлофановый пакет. Головная боль совсем разбушевалась, и он с трудом мог думать о какой-то одной вещи, не говоря уже о том, чтобы думать о нескольких одновременно. Питер запихнул пакет в рюкзак и наполнил фляжку водой. Поцеловав маму в лоб, он пошел за Сашей.

Он выбрал самые легкие санки, которые только смог найти у собачьего навеса, и набил полные карманы куртки вкусняшками для Саши.

После этого, не обращая внимания на болезненную пульсацию в голове, Питер встал на санки, и они помчались на запад.

Спустя несколько минут Питер весь вымок от пота. Его била дрожь. Он мог только видеть ледяную стену, которая издали казалась такой же снежной шишкой на горизонте, как и все остальные. Глядя на нее, Питер ощутил знакомое «шевеление» на грани его обзора.

«Ага! — подумал он. — Вот и ты».

Ему стало ужасно жарко. Он расстегнул куртку, но это не помогало.

Он шагнул с саней, споткнулся и рухнул на колени в снег.

«Разве это не смешно? — подумал он, развалившись в снегу. — Даже не холодно…»

Он смотрел в небо и различал там звезды, хотя отчасти понимал, что это невозможно: день же! Звезды раздувались, увеличивались в размерах и вдруг превратились в небольшие сферы, которые приветливо сверкали с неба. И мир разом ухнул в темноту. Это стало облегчением: как будто ты слишком устал, чтобы вставать, и для тебя выключили свет.

Питер уже ничего не понимал, когда скулящая Саша, все еще запряженная в санки, легла рядом с ним, подняла голову и стала звать на помощь.

Глава двадцать пятая Тиа

Когда она очнулась, Лана уже ушла. Вместо нее в большой комнате за столом сидела Села.

— Отдохнула? — Приветливо спросила она. — Долан уже ждет тебя в питомнике.

— Правда?

Неужели, несмотря ни на что, Долан не выгонит ее из питомника?

— Села… — Тиа с трудом могла смотреть ей в глаза. — Это я во всем виновата. Маттиас не хотел подниматься на поверхность, особенно после того, как туннель начало затапливать. Но я отказалась вернуться, и Маттиас чуть не погиб.

Села встала из-за стола, подошла к Тиа и взяла ее за подбородок.

— С ним все в порядке, или будет в полном порядке очень скоро. Я не могу сказать, что вы мудро поступили. Но никто на вас не злится, во всяком случае, пока. Вы излечили что-то вроде ментального паралича, которым страдали все жители Грейсхоупа, в особенности члены Первой линии родословной. Но больше я сказать не могу, потому что обещала Маттиасу, что вы одновременно услышите всю историю, а получится, что я ушла и уже половину рассказала тебе. Для начала вымойся и поешь. Если я привезу тебя голодную и грязную, Лана со мной неделю разговаривать не будет. И поторопись.

Тиа не надо было уговаривать. На полпути к ванной она обернулась.

— Это ведь ты оставила мне карту?

Села покачала головой.

— Нет, не я.

На задворках было безлюдно и, пока сани мчались по льду, Тиа молчала. Она думала, что Села свернет на улочку, ведущую к Архиву, но они проехали ее. Спустя минуту собаки подвезли их к одной из дверей в доки рядом с озером.

— Вот мы и на месте, — сказала Села.

Тиа огляделась. Вокруг никого не было. Лодки ушли рыбачить на озеро, и оба длинных дока пустовали.

— Зачем мы здесь? — спросила Тиа. — И где Маттиас?

— Маттиас в Архиве, — сказала Села. — Он не в том состоянии, чтобы ездить на коньках.

— Но ты же сказала, что мы услышим историю вместе.

— Я сказала, что вы услышите ее одновременно. Маттиасу ее расскажет бабушка в Архиве. А ты узнаешь ее здесь.

— От тебя?

— От Лукиана.

Тиа остолбенела.

— От Лукиана? Но почему?

Села взяла Тиа за запястье и слегка сжала его.

— Потому что он сам попросил об этом. — Она посмотрела куда-то поверх Тиа. — А вот и он.

Тиа обернулась и увидела, как Лукиан изящно катится по тропинке. Он был высоким и худощавым и ехал с такой грацией, что Тиа опешила. Он всегда представлялся ей нахмуренным сычом, нахохлившимся над письменным столом. Лукиан между тем лихо затормозил перед ними и приветливо кивнул.

— Как дела, Тиа? — он смотрел вниз, в его голосе сквозило обычное напряжение.

Она выпрямилась и расправила плечи.

— Хорошо, спасибо.

— Ну что ж, думаю, настала пора вас оставить. — Села потерла руки и безвольно уронила их вдоль тела. — Тиа, не забудь, что сегодня днем тебя ждут в питомнике.

— Я помню, — ответила она.

— Лукиан… — начала Села, потом замолчала, обняла его и пошла к своим саням, ни разу не оглянувшись.

Тиа изумленно смотрела ей вслед. Она еще ни разу не сталкивалась с тем, чтобы Селе было нечего сказать.

— Прогуляемся? — Лукиан приглашающе указал в сторону тропинки, уходящей от доков и скрывающейся под деревьями.

— Конечно. — Тиа кивнула. Она не станет позорить себя какими-то бесцеремонными расспросами.

— Я начну с самого начала, — сказал Лукиан, и они поехали по тропе.

— Около двадцати лет назад группа молодых инженеров-энтузиастов стала изучать способы расширить наш мир. Поначалу их не интересовала поверхность земли — ее они считали неприспособленным для жизни пространством. Вместо этого они рассчитывали освоить противоположный берег озера, который, по их мнению, годился для поселения. Девушка из Первой линии использовала все свое влияние в Совете, чтобы утвердить проект исследования. Звали ее Маи.

Тело Тиа невольно отреагировало на имя мамы, произнесенное вслух. Будто маленькие стайки рыб разом проплыли у нее внутри. Она сжала кулаки, размяла пальцы, жалея, что не взяла с собой свою мягкую амбру.

— И Маи возглавила три экспедиции на другую сторону великого озера.

Тиа постаралась успокоиться. Сейчас она услышит рассказ о том, как погибла ее мама. Маи утонула во время последней экспедиции.

— В течение нескольких лет путешественники исследовали полный периметр озера, но не нашли ни одного места, где можно было высадиться. Везде они натыкались на отвесные стены. Вентиляторы оказались слишком тяжелы, чтобы использовать их с лодок, к тому же существовала реальная опасность загрязнить озеро, которое, сама знаешь, играет важнейшую роль в жизни нашего поселения.

Маи решила, что до новых земель можно добраться с поверхности — так же, как при основании поселения. Как только оно было бы основано, жители развили бы связь с Грейсхоупом. На это требовалась тяжелая работа длиною в жизнь, но прежде чем приступать к ней, им нужно было получить разрешение Совета.

Тиа больше не могла молчать.

— Лукиан… — Она не оставила ему времени на возражения. И, вся подавшись вперед, с запинкой произнесла: — Как… это возможно? Ведь моя мама, Маи, погибла во время последней экспедиции через озеро.

Он побледнел, как мел.

— Непростительно с моей стороны было не предупредить: твоя мама не утонула. Я здесь — и я сам попросил о том, чтобы быть здесь — ради того, чтобы открыть тебе правду о том, как именно погибла твоя мать.

Тиа кивнула, в ее голове все смешалось.

— Идею с поселением на поверхности многие поддержали, но многие были и против. Грейс и ее первопроходцы, рискуя собой, сделали возможной мирную жизнь, а они говорили, что вылазка наверх подвергала опасности все их существование. Все это вызывало политическую нестабильность. Так называемыми «спорами об экспансии» блистательно дирижировал глава Совета, Агис, который был достаточно мудр, чтобы не торопиться. Он устраивал публичные дебаты и голосования и выступал за то, чтобы принимать решения согласно воле жителей. Потом Агис слег с болезнью, вызывающей преждевременную старость. Он умер через несколько месяцев. Его племянница и мать Маи, Роуэн, стала главой совета исключительно благодаря тому, что народ хорошо знал и любил ее дядю. Она страстно выступала против экспансии. Публичные дебаты вскоре приобрели совершенно другой характер. Там возникало множество неприятных ситуаций, когда Маи выступала по одну сторону баррикад, а ее мать — по другую.

Согласно плану Агиса, было назначено всеобщее голосование. День голосования приближался, и между жителями начались столкновения — прямо в домах или на рабочих местах. Дрались в семьях, принадлежащих к старейшему роду, но и между учениками тоже произошло несколько ссор. Потом, прямо накануне голосования, Маи пришла в зал Совета и собственноручно отозвала свое предложение. Голосование отменили. Ее последователи были возмущены, но без лидера группа быстро распалась, и люди, хотя и недовольные, стали принимать жизнь такой же, какой она была до всех этих событий. Тем утром Маи не удалось огласить одну тайну, свою потрясающую находку, — запинаясь, произнес Лукиан. — Она узнала, что миграционный туннель, по которому пришли предки, сохранился и содержится в секрете. Он оставался не известным для всех, даже самых близких ее сторонников.

«Вероятно, в их число входил и Лукиан», — подумала Тиа.

— Маи со своей чикчу стала совершать регулярные вылазки наверх.

— Грю! — вздрогнув, поняла Тиа. Грю бывала в верхнем мире вместе с ее мамой. Неудивительно, что собака так волновалась — она искала Маи.

— И твоя мать встретила на поверхности кое-кого, Тиа. Нового друга. Это был мужчина из верхнего мира, исследователь. Они рассказали друг другу множество ранее не известных вещей. Эта дружба изменила Маи, она стала верить, что наш народ может безопасно вернуться в верхний мир. Но потом она заболела. Природа болезни была не известна в Грейсхоупе, и казалось, что ее причиной являются визиты на поверхность. Она решила рассказать все Роуэн. Но ее мать оказалась намного ужасней, чем Маи могла себе представить. Воспользовавшись своим положением главы Совета, она приказала ей покинуть Грейсхоуп и не возвращаться до тех пор, пока болезнь не отступит, объявив, что она создает угрозу здоровью жителей Грейсхоупа. Те, кто знал об этом решении Роуэн, выступили против: ведь никто не будет должным образом заботиться о Маи на холодной поверхности. Роуэн обрекала собственную дочь на смерть. Споры грозили перейти в вооруженные столкновения, — Лукиан весь раскраснелся, но его тон оставался спокойным, — но Маи сама решила устранить эту угрозу и согласилась уйти.

Помолчав, он добавил:

— Она до последнего надеялась вернуться в Грейсхоуп, к тебе, Тиа.

Тиа продолжала идти дальше. Каждое слово Лукиана причиняло ей боль, но она хотела дослушать всю историю до конца. Лукиан продолжил.

— Маи так ослабела, что не могла подняться вверх по туннелю самостоятельно. Ее сестра и главная соратница последовала вместе с ней в верхний мир, чтобы заботиться о ней. Но через две недели Маи умерла. Роуэн официально объявила, что она утонула во время экспедиции на другую сторону озера. И с тех пор о туннеле известно только сторонникам Маи. И, конечно, Роуэн.

Ее мать сослали умирать во льдах. Это сделала Роуэн. Осознание этого ледяными глыбами обрушилось на нее. Все мысли смешались, и в голове крутилось только одно: «Зачем я стою здесь с Лукианом, человеком, который даже не смотрит мне в глаза? Почему Лана не рассказала мне об этом? Или Села?»

Ее захлестнула безграничная ненависть.

Ей захотелось убежать прочь, но длинную тропинку с одной стороны ограничивала ледяная стена, а с другой — озерная вода. Было некуда деваться. Она представила себе больную маму, которую сослали, вместо того чтобы как следует о ней позаботиться. Подумала о людях, которые позволили этому случиться. Ее руки сами собой сжались в кулаки.

Голова начала кружиться, ее мутило, деревья плясали и прыгали у нее перед глазами. Тиа тяжело облокотилась спиной о ледяную стену, потом прислонилась щекой ко льду и словно растворилась в холоде. Она закрыла глаза.

Наверное, это выглядело нелепо. Она уже ждала очередного едкого замечания от Лукиана и ненавидела его за то, что он захотел привести ее сюда.

Но тут она почувствовала тепло. Он взял ее руки в свои. Открыв глаза, она поняла, что он не прячет взгляда и смотрит прямо на нее через свою спадающую челку. По его щекам скатывались слезы и капали вниз, на лед. Это зрелище заставило ее заплакать.

Они молчали. Лукиан держал ее руки в своих и не отпустил их, чтобы вытереть лицо. Постепенно его слезы иссякли. Она тоже потихоньку перестала плакать и смогла нормально дышать.

— Иногда лучше позволить себе полностью осознать всю боль, — сказал Лукиан, не сводя с нее глаз. — Я долгое время не хотел смиряться с этим. И понял, что такая боль может отравить душу. Чтобы доказать мне это, у Дексны ушли годы.

Тиа покачала головой и почувствовала, что с ее щек слетело несколько слезинок.

— Но почему? Почему мы здесь, почему ты захотел рассказать мне все это?

— Ты хочешь спросить, какое я вообще имею отношение ко всему этому? — Лукиан засмеялся, отпустил ее руки и наконец вытер слезы. — Ты, наверное, подумала, что я сумасшедший.

Когда Тиа ничего не ответила, он снова прыснул.

— Достаточно честно, девочка, молодец.

Тиа, сама того не ожидая, улыбнулась ему в ответ.

Лукиан снова стал серьезен.

— Кажется, немаловажную часть истории я пропустил. Я должен быть здесь с тобой по двум причинам. Во-первых, я любил твою маму, Тиа. А она любила меня. Мы… мы считали себя семьей. Нас троих.

Троих — значит Маи, Лукиан и она.

— Но ты никогда не говорил мне.

Лукиан залился краской.

— После смерти твоей мамы я долгое время был очень плох. Если быть точнее, я окончательно спятил и бредил.

— А потом, когда поправился?

Он потупился.

— Я не думал, что ты станешь…

Она перебила его.

— Какова вторая причина? Ты сказал, что их две.

Лукиан заставил себя посмотреть ей в глаза.

— Вторая причина состоит в том, что ничего не произошло бы без моего участия. Это я рассказал Маи про туннель.

— Но как ты сам узнал о нем? Кто рассказал тебе?

— Я сам догадался. Он ведь изображен на карте, но люди просто перестали видеть его.

— Значит, это ты оставил мне карту?

— Нет. — Лукиан покачал головой. — Честно говоря, я был против. Ее оставила Дексна. Эта карта передается среди дочерей Первой линии с тех пор, как основали поселение. Но почему-то со временем позабыли о ее истинном предназначении.

— Надежда Грейс, — сказала Тиа.

Лукиан кивнул.

— Складывается ощущение, что у Грейс было множество надежд. Первая: в этом мире можно жить. Вторая: в один прекрасный день наши люди смогут покинуть его. Туннель действительно держали в секрете — о нем не осталось никаких записей. Только внучка Грейс, Сара, нарисовала достаточно приблизительную карту, а затем ее истинное значение было забыто.

— До тех пор, пока ты не догадался, — сказала Тиа.

Лукиан кивнул.

— Когда твоей маме исполнилось шестнадцать, она рассказала мне, что Дексна подарила ей копию одной из карт поселения. Она должна была передаваться в вашей семье по женской линии, но Маи не знала, почему. И я подумал: какой смысл в хранении традиции, если за ней не скрывается нечто большее? Я стал искать этот смысл, и в результате Маи погибла.

— Ты не мог знать, что с вами случится, — успокоила его Тиа. Она не знала, хочет ли переубедить его или уговаривает себя саму.

Лукиан ковырнул лед коньком.

— Нет, я не мог знать. Но это плохое оправдание. Ты, кажется, замерзла. Пойдем дальше?

Тиа двинулась по тропинке, пытаясь переварить все, что рассказал ей Лукиан. Но одна мысль беспокоила ее больше всех прочих.

— У меня есть вопрос. — Честно говоря, вопросов были сотни.

— Да?

— Ты сказал, что вместе с моей мамой, чтобы заботиться о ней, отправилась в изгнание ее родная сестра.

На этот раз он ответил более осторожно и медленно.

— Да.

— Но сестра моей мамы — это Лана. И только вчера она сказала мне, что никогда не была в верхнем мире. Она не станет мне лгать.

Но она солгала — поняла Тиа. Она солгала обо всем.

Лукиан посмотрел ей в глаза.

— Лана — не единственная сестра Маи. Была еще одна.

— Еще одна? Но как? Даже Роуэн не имеет права на третьего ребенка.

— У Маи была сестра по рождению. — Мягко сказал Лукиан. — Они были двойняшками.

Рука Тиа непроизвольно потянулась к медальону на ее шее. Она открыла его и посмотрела на крошечный портрет девочек, который она изучала уже сотни раз: Лана, Маи и еще одна девочка, которую она по ошибке приняла за Селу. Как она могла не заметить этого?

— Как ее зовут? — спросила Тиа, проводя пальцем по фигурке девочки.

— Ее звали Аврора.

Звали.

— Почему мне никто о ней не рассказывал? Неужели она… тоже погибла?

— Мы не знаем. Она не вернулась к нам. Роуэн объявила, что она покончила с собой после того, как погибла Маи.

— Она не вернулась? — переспросила Тиа. — Тогда откуда вы можете знать… вы вообще уверены, что мама погибла? Кто вам об этом сообщил?

— Аврора отправила нам письмо вместе с чикчу. Это, конечно, были Грю и Норма, компаньон Авроры.

Норма. Та, которая скулила по ночам и не выпускала Долана из виду. Это открытие по какой-то причине заставило ее заплакать снова. Она почувствовала, как Лукиан опять взял ее за руку.

Они ехали дальше в молчании, пока тропинка не закончилась: в этом месте узкий берег, обрываясь, упирался в отвесную стену. Тиа обхватила руками последнее дерево в аллее и стала смотреть вдаль, через озеро.

— Твоя мама обожала это место, — тихо сказал Лукиан. — Она называла его «краем мира».

Глава двадцать шестая Питер

Он услышал приближающийся рев. Его сознание попыталось отреагировать, но не смогло перебороть боль и смятение. Он сдался и снова впал в блаженное забытье, прежде чем смог бы почувствовать, что его подняли со снега и куда-то понесли.

Глава двадцать седьмая Тиа

Ей отчаянно хотелось побыть одной какое-то время, посидеть под деревьями у озера, посмотреть на безмятежную воду и поразмыслить над тем, что рассказал ей Лукиан. Но ее ждали в питомнике, и она не могла больше разочаровывать Долана.

Жизнь мамы и ее гибель: все это время Тиа врали самые близкие люди и теперь они ждали от нее понимания. Что еще хуже, всю ее жизнь она приучалась уважать женщину, которая отправила маму в ссылку, где она умерла. Ее заставляли вежливо ей кивать, подавать ей чай, который Лана сберегала с таким трудом. Ненависть к Роуэн разъедала ее изнутри.

Она в яростном темпе пронеслась по Главной Дороге и приехала в питомник, раздираемая возмущением и вопросами.

В главном доме Долана не было. Она бросила коньки и подобрала свежей соломы для щенков. Только теперь она поняла, как сильно по ним скучала.

Щенки спали, последыш лежал на своем любимом месте — под подбородком мамы Кэсси. Их лица казались такими умиротворенными, а вера в маму и прекрасный новый мир такой безмятежной, что Тиа почувствовала неописуемую горечь. Она обняла Кэсси руками и уткнулась лицом в ее мех. Чикчу потыкалась в нее носом, пытаясь успокоить также, как и своих щенков. Вскоре ее дыхание замедлилось, и голова стала двигаться вместе с поднимавшейся и опадавшей спиной Кэсси.

— Тебе сегодня получше?

Тиа рывком подняла голову.

— Прости, что соврала тебе, Долан, — выпалила она. — Теперь я буду говорить только правду! И меня не волнует, насколько неудобной она будет.

Долан сел рядом с ней на песок.

— Я сам всегда тяготел к правде, — мягко сказал он, положил ладонь ей на плечо и слегка сжал ее.

Они больше не разговаривали до тех пор, пока не приехали ребята навестить своих щенков из помета Кэсси. Долан встал и пошел их поприветствовать.

Тиа внимательно рассмотрела каждого щенка, пока вся компания пыталась проснуться. Ио развивалась лучше всех, ее глаза были чистыми, и она уже уверенно стояла на лапах. Остальные поспевали за ней, то и дело спотыкаясь и переваливаясь друг через друга, но уже готовые встречать своих хозяев. Сначала Тиа показалось, что последыш проснулся позже всех, но потом она с изумлением поняла: его глазки еще не открылись. Он стоял достаточно уверенно, но прикасался к маминому боку.

Тиа аккуратно подняла его, собрав лапки в ладони, чтобы он чувствовал себя в безопасности, и внимательно его осмотрела. Он был абсолютно здоров, вот только пока не прозрел.

Долан остановился неподалеку от того места, где Тиа сидела с щенком на руках, и велел детям ждать. Она быстро пересчитала гостей: слава богу, их было только семь. Долан подошел к ней.

— Я заберу последыша, — тихо сказал он. — Если в течение недели у него откроются глаза, ты сможешь представить его будущему хозяину.

— А если нет? — Она вложила щенка в его руки.

Но Долан только покачал головой.

Собрание закончилось, и Тиа не спеша ехала домой, давая мускулам как следует разогреться и потянуться. Она думала, что тетя еще не вернется из сада, поскольку еще не наступило время ужина. Но когда Тиа вошла в большую комнату, сидевшая за рабочим столом Лана подняла голову ей навстречу.

— Я разогрею нам воды, — быстро сказала она.

Тиа замерзла. Ей хотелось быть одной и больше ничего.

— Думаю, мне стоит для начала поспать.

— Ты и так достаточно проспала, — возразила Лана. — Нам нужно выпить рисового отвара.

— Хватит с меня твоего отвара, спасибо большое.

Но Лана уже наполняла небольшой чайник.

— Я обещаю, этот будет не такой. Нам с тобой нужно поговорить.

Она жестом пригласила Тиа присесть за стол.

Тиа не шелохнулась.

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Я вижу, что ты злишься.

— А разве я не могу себе этого позволить?

Лана выглядела испуганной.

— Да. Можешь.

Тиа испытывала отвращение ко всей своей родне, кроме Маттиаса и Долана. Но на Лану она была особенно зла.

— В самом деле, мне лучше…

— Тиа. Пожалуйста, выпей со мной одну чашечку. Потом я тебя отпущу.

Тиа с ужасом поняла, что ее тетя с трудом сдерживает слезы. Она ни разу не видела ее плачущей. Тиа села за стол.

— Я знаю, что ты во мне разочарована, и знаю почему. — Лана присела рядом с ней. — Но все равно, скажи об этом, тогда я буду знать, с чего мне начинать.

Тиа посмотрела в сторону.

— Я думала, что в какой-то степени знаю ее, — сказала она. — По-своему знала. А теперь она снова стала для меня чужой. Все это время ты оставляла ее чужой для меня.

— Все, что я тебе о ней говорила, неотделимо от ее личности.

— Но ты едва ли рассказывала мне хоть что-то! А ты знала, что я иногда разговаривала с ней, сидя у озера? Потому что думала, что она где-то там. А выясняется, что я говорила с водой, рыбами и льдом. И ты позволила мне так делать. Ты позволила.

Сказав это, Тиа снова начала плакать. Лана взяла ее за руки.

— Мне так жаль, что я даже не могу этого выразить словами.

— Но почему? Почему ты допустила всю эту ложь: про туннель, про мою мать? А про Аврору? Как ты могла допустить, чтобы твою родную сестру предали забвению?

Лана помолчала некоторое время.

— Я хочу тебе кое-что показать.

Она прошла к своему рабочему столу, открыла ящик, засунула руку в самый дальний угол, извлекла небольшой листок и протянула его Тиа.

Взяв его в руки, девушка прочитала:

Здесь, вблизи от полюса, лучшее место для жилья людей, где они могут наслаждаться вечным днем и не изведать мрака ночи.

Вытирая глаза, Тиа посмотрела на Лану. — Какое отношение это имеет к нам?

Лана снова присела за стол.

— Это строчка из письма, написанная одним из первооткрывателей холодного мира. Он прибыл сюда задолго до того, как пришли остальные поселенцы. Его корабль приплыл сюда летом, когда солнце светит днем и ночью. Еще не разобравшись в солнечном цикле, он решил, что нашел страну вечного полдня. Мир без тьмы.

Тиа безучастно посмотрела на свою тетю.

Лана продолжила.

— Я уверена, что это письмо хранится где-нибудь в завалах у Лукиана — я как-то раз его нашла, много лет назад, еще во время учебы. Я переписала эту строку и хранила ее все это время. Что-то в ней тронуло меня — наверное, детская наивность этого человека, поверившего, что он нашел место, где вечно светит солнце.

— Но такого не бывает, — сказала Тиа.

Лана улыбнулась.

— Ты права, не бывает. Я думаю, Тиа, что мне было предначертано судьбой создавать что-то вроде страны вечного света для тебя. Искусственного света. — Она покачала головой. — Думаю, в той или иной степени это пытался сделать каждый из нас. За исключением Дексны, конечно.

— Что ты имеешь в виду?

— Ее молчание представляет собой протест, продлившийся уже четырнадцать лет. Так она чтит память твоей мамы. И так она напоминает о ней остальным.

Лана подалась вперед и положила руку на плечо племянницы.

— Произошло гораздо большее, чем я способна была вынести. Я сказала самой себе, что ты будешь счастливее, не зная такого страшного прошлого, такого… зла. Но теперь я понимаю, что я сделала это для самой себя. Видишь ли, это сделало мое существование гораздо проще: вести себя так, будто ничего не случилось. Только так я могла примириться с жизнью.

Тиа кивнула, ее горло болезненно сжалось. Увидев слезы в глазах Ланы, она поняла, что вот-вот заплачет сама.

— Я повторяла себе, что пытаюсь тебя защитить, — сказала Лана. — Но я только учила тебя лжи и делала это, чтобы легче жилось мне. Я даже не могу сказать, насколько мне жаль: ты вынесла такую ношу, ты росла без матери, и ты заслуживала правды.

Тиа разрыдалась, но смогла найти силы, чтобы возразить.

— Нет, Лана. Я не росла без матери!

Теперь они обе плакали. Лана крепко обняла племянницу, все еще державшую в руке старый клочок бумаги. Никто из них не шевельнулся, когда на огне закипел чайник.

Глава двадцать восьмая Тиа

Лана убедила ее прилечь перед ужином. Она разделась до леггинсов и туники и перестилала постель, когда раздался звонок в дверь со стороны доков. Наверное, это Долан приехал с Пег! Тиа бросилась в большую комнату и увидела, как Лана распахнула дверь.

Тиа ждала сцена, подобной которой Она не видела еще ни разу в жизни: Лана закричала и упала на колени.

А на пороге стояла женщина.

Глава двадцать девятая Питер

Еще лежа с закрытыми глазами, Питер почувствовал свет. Он не стал шевелиться, а постарался сконцентрироваться и угадать, где он находится и что с ним случилось. Ему удалось вспомнить ледяную стену и то, как он рухнул в снег.

— Он очнулся, — произнес голос.

Питеру он был знаком. Откуда? Где же он сейчас? Мальчик хотел открыть глаза, но странно: он не знал, как это сделать. Почему?

Его мозг сконцентрировался на звуке: низкий монотонный гул.

Как в поселении Тиа.

Потом он осознал еще одну вещь: его держали за руку.

Он попытался повернуть голову и открыть глаза.

— Подожди, — раздался резкий голос. — Дай мне настроить свет.

Та самая женщина, что встретила их с Тиа около туннеля. Женщина с браслетами.

— Хорошо, теперь попробуй открыть глаза. Медленно.

Его веки были тяжелыми, словно кто-то опустил на них ладонь и держал. Ему пришлось собрать все силы, чтобы открыть глаза. Он с трудом смог разглядеть что-либо: в ногах постели тускло горели две лампы, за ними стояли две фигуры.

Кто-то сжал его руку. Он повернул голову. Тиа?

Но на него смотрела заплаканная мама.

— Как же ты меня напугал, Питер, — сказала она. — Я еще никогда так не боялась…

Рядом с ней кто-то хмыкнул.

— Ты боялась? Ты только подумай, чему ты подвергла мальчишку, Аврора. Ни предупреждений, ни руководства…

Питер с трудом обрел дар речи.

— Как мы сюда попали? Откуда ты знаешь об этом месте?

Мама взяла его руку, поднесла к лицу и поцеловала.

— Питер, я родилась здесь. Грейсхоуп — моя родина.

Глава тридцатая Тиа

Раньше она думала, что некоторые вещи никогда не меняются, и чувствовала благодарность за это.

Но жизнь сделала такой вираж, что и представить невозможно: словно почувствовав, что Тиа знает о ней, вернулась Аврора. Питер оказался ее сыном. Двоюродным братом Тиа.

Дексна спрятала их в архиве, предупредив, что никто не должен знать о том, что они здесь. Слово «никто» она произнесла с пугающей твердостью.

Но чикчу не могли ждать, и роды нужно было принимать посреди ночи. Долан прислал посыльного за Тиа спустя всего несколько часов после того, как Аврора поднялась на порог их дома. На следующее утро Тиа все еще находилась в питомнике. Потирая затекшую шею, она думала о том, что еще ни разу не виделась с Маттиасом.

Тиа уже собиралась пойти домой, как показалась Дексна с Пег, Хэмом и Сашей, и объявила, что собаку Питера нужно где-то спрятать. Потом она увела с собой Долана, и Тиа пришлось в одиночку убирать весь беспорядок после родов. Разобравшись с этим, она поняла, что Кэсси тоже нужна свежая подстилка. Потом собаки, жившие в главном доме, опять проголодались. Это кончилось тем, что Тиа отключилась в стоге сена.

Тиа вздохнула. Неудивительно, что Долан так часто здесь ночует. У него, наверное, просто не остается сил добраться до дома.

Она осторожно вынула каждого щенка из вольера Кэсси и осмотрела перед тем, как положить рядом с матерью. Они превратились в веселую озорную стайку, перекатывались туда-сюда и покусывали друг друга, пока Кэсси это не надоело, и она не встала, чтобы пройтись. Тиа осмотрела последыша, взяв толстенькое барахтающееся тельце в ладони, а он слепо тыкался в поисках матери. Тиа сказала самой себе: еще не время волноваться. Долан сказал — неделя. У них оставалось еще шесть дней.

Она присела на несколько минут рядом с Пег и посмотрела на Хэма и Сашу, которые вытянулись у ее ног. Пег положила морду Тиа на колени и закрыла глаза. Мысль присоединиться к ней казалась крайне соблазнительной.

Но ей нужно было увидеться с Маттиасом. И с Питером, и с Авророй. Она с усилием поднялась на ноги и отправилась домой.

Открыв дверь, она увидела, что весь стол заставлен едой. Села с Ланой стояли у разделочного стола и возились с кувшином для чая. Тиа приостановилась, чтобы снять коньки, и сказала самой себе, что если Роуэн будет здесь, она тут же уйдет.

Но она увидела кое-кого другого. Маттиас! Он сидел на скамье у рабочего стола Ланы, опираясь спиной о стену и держа стакан с каким-то красным напитком. Он выглядел усталым. Тиа бросилась к нему и порывисто обняла, чуть не выбив стакан из его рук.

— Осторожнее! — воскликнула Лана. — В этом напитке больше скороягод, чем входит в мой паек.

Она протянула Тиа такой же стакан.

Девушка аккуратно приняла его. Напиток оказался замечательным: терпким и сладким. Маттиас посмотрел на нее снизу вверх, довольно ухмыляясь, и похлопал по скамейке рядом с собой.

— Я уже второй допиваю, — тихонько сказал он. — Думаю, стоит почаще замерзать до полусмерти.

— Не надо, — сказала Тиа и теснее прижалась к нему.

Спустя мгновение распахнулась боковая дверь и в нее шагнула Дексна.

— Пора нам принимать решения, — объявила она.

Тиа удивленно посмотрела на Маттиаса.

— И никаких «доброе утро»? — шепнула она.

— Она уже привыкает.

Села поманила ребят к столу.

— Что ж, мама, — начала Села, накладывая в их тарелки рисовые лепешки. — Столько всего произошло. Какие решения придумала ты?

Дексна сурово посмотрела на дочь.

— Разные. Надеюсь, не самые плохие.

Лана обошла стол, подливая всем воды из кувшина. Проходя мимо Тиа, она ободряюще сжала ее плечо.

— Первой ошибкой моей мамы было довериться Роуэн, — начала Тиа. Она остановилась, ожидая, что ей сделают замечание и запретят говорить в таком тоне. Но все молчали. — А второй — хранить туннель в секрете. Люди имеют право знать.

— Многим эта идея придется не по вкусу, — сказала Села. — Выход может быть и входом. Некоторые почувствуют себя уязвимыми.

Маттиас кивнул и добавил:

— Беззащитными.

Дексна подалась вперед:

— Вот почему мы должны рассказать всем о проходе до того, как Роуэн заставит их бояться. Они должны воспринимать его как символ будущего и надежды.

Тиа выпалила, не успев толком подумать:

— Легендарный щенок!

Села взвизгнула и схватила Тиа за руку:

— Легендарный щенок! Гениально. У меня даже мурашки выступили. Легендарный щенок и обнаружение тоннеля — это так же выигрышно, как если бы вернулась сама Грейс и объяснила, в чем был ее замысел.

Тиа уже пожалела о том, что заговорила. В ее голове раздался предупреждающий голос Долана: семь дней. Что люди подумают о слепом легендарном щенке? Она не была уверена, что ей бы понравился подобный знак.

— Нужно ли созвать собрание горожан? — спросила она.

— Ни в коем случае! — Дексна покачала головой. — Роуэн немедленно догадается, в чем дело, и уничтожит тоннель, а себя сделает героиней. Она не должна ничего подозревать.

— Через две недели состоится заседание Совета, — предложила Тиа.

— Слишком долго, — ответила Дексна.

Впервые за все время ужина заговорила Лана:

— Вы уже забыли о том, что завтра Церемония Запуска?

Воцарилась тишина.

— Там будут все, — добавила Лана. — Когда еще представится такая возможность?

— Тогда решили, — сказала Дексна.

Села принялась убирать со стола.

— Долан знает обо всем этом, не так ли? — спросила у нее Тиа. — Он вообще ничего не говорит.

Села пошла к раковине со стопкой грязных тарелок в руках.

— Он все знает, милая. Но он хочет быть со своими собаками. Ты сама это понимаешь.

— И насчет собак, — тихо сказала Дексна, когда они остались за столом наедине. — Посмотрим, что ты придумаешь с этим последышем, не желающим открывать глаза. А если ты ничего не сможешь придумать, лучше вообще больше о нем не упоминать.

Глава тридцать первая Питер

Питер очнулся. Его правая рука была согнута, как и раньше, но мамы, держащей ее последние — сколько? — часов, уже рядом не было. Он даже не знал, сколько прошло времени.

Головная боль утихла и, по сравнению с ревом пожарной сирены на Шестой авеню, которую она напоминала раньше, превратилась в тихое пчелиное жужжание. Голова, лежавшая на подушке, казалась совсем легкой. Казалось — еще минута, и улетит, словно воздушный шарик.

Кстати, это была вовсе не подушка. Он пощупал ее одной рукой. Вещица больше походила на тканый мешок, набитый сушеными травами. И пахло совершенно также — прямо как чай, который его мама непременно должна была выпивать каждое утро, до того как сможет связать хоть пару слов. Где же она?

Ему стало жарко, и он отбросил толстое одеяло. На нем была новая незнакомая одежда. Светло-голубая, тонкая и шершавая, брюки похожи на кальсоны. Пижама? Он провел рукой по волосам.

В комнате стоял полумрак, но Питер смог разглядеть стопки книг и бумаг на полу. На стуле у его постели лежал рисунок, который мама показала ему прошлой ночью: ее сестра-близнец, погибшая еще до его рождения.

В открытую арку лился оранжевый свет из другого помещения, но Питер не слышал с той стороны ни звука. Его оставили одного? Он встал, нахмурился на свои новые толстые носки — нежно-голубого цвета, словно распашонка у новорожденного — и прошел между книжными стопками к свету. Оказался в комнате, полной книг, скамеек и столов.

Дексна подняла на него взгляд от книги.

— Тебе получше?

— Кажется, да. — Вдоль одной стены он увидел длинный прилавок, на котором стоял прикрытый горшочек и корзинка с хлебом. Питер понял, что ужасно проголодался.

— Как раз вовремя, — сказала Дексна, проследив за его взглядом. — Я уже начала раздумывать, потратит ли твоя мама очередной вечер, чтобы по ложечке заливать в тебя похлебку.

Питер залился краской.

— Бери, сколько захочется, не стесняйся. Я оставила для тебя миску.

На прилавке действительно стояла миска с ложкой и большая тканевая салфетка.

Миска оказалась тяжелее, чем он ожидал. Он поднес ее к свету лампы, свисавшей со стены на крючке — световой сферы, как Тиа назвала ее в туннеле. Он повертел ее так и эдак — миска оказалась полупрозрачной.

— Это лед, — раздался голос Дексны со скамейки.

— Лед? — Питер поставил миску на прилавок. — Но он же…

— Не холодный? — Дексна внимательно посмотрела на него. — Это герметизированный лед — лед, приведенный в неизменное состояние, похожий на камень.

На ощупь было действительно похоже на лед, если бы лед мог быть сухим и теплым, — подумал Питер. Он посмотрел на ложку, лежавшую на столе. Тот же материал.

— Я бы хотел увидеть, как это делается, — сказал он, заглядывая в горшочек. Там оказался какой-то суп. Пахло рыбой.

Дексна хмыкнула.

— Не очень интересный процесс — будто наблюдаешь за тем, как человек красит забор. Герметиком выступает кислота, она горит. И неприятно пахнет.

— А кто это придумал? — Питер налил себе супа из горшочка.

— Наша основательница, Грейс. Она была в каком-то роде гением.

— А лампы тоже изобрела она? — Питер указал рукой на световую сферу.

Дексна кивнула.

— За свет ты можешь благодарить Грейс и светлячков, которые ее научили.

«Так вот почему свет зеленоватый», — осенило Питера.

— А у вас есть телефоны? — Он сел и с аппетитом принялся за еду.

Дексна улыбнулась.

— Нет. А что делают телефоны?

— Это устройства, которые позволяют людям переговариваться друг с другом на больших расстояниях.

Дексна выглядела заинтересованной.

— Вот как? На этот случай у нас есть посыльные, — она улыбнулась. — Ты катаешься на коньках?

Питер кивнул.

— Мы с мамой постоянно катаемся зимой… — и осекся. Его мама замечательно каталась на коньках. Множество мелочей, подобных этой, начали складываться в одну картинку.

Питер взял кусок хлеба из корзинки. Тот был твердым, как камень.

— Вчерашняя выпечка. — Дексна нимало не смутилась. — Попробуй размочить в супе.

Он окунул ломоть в суп. Действительно, вышло неплохо. Он начал есть. Суп оказался вкусным и напоминал французский луковый, только с добавлением рыбы.

— Как думаешь, я смогу найти себе коньки?

Дексна не ожидала такого вопроса.

— Я подберу тебе пару. Но сейчас у тебя не получится ими воспользоваться.

— Почему нет? Мне уже намного лучше. — Его головная боль совсем прошла.

— Дело не в этом. Никто не должен знать, что ты здесь. Не время.

Оказывается, он все еще не должен был здесь находиться.

— Ты знаешь, где мама?

— Да, — ответила Дексна. — И я обещала ей привезти тебя.

— Мы можем поехать прямо сейчас?

Вместо ответа Дексна бросила ему что-то, похожее на охапку меха. Питер во все глаза смотрел, как она снимает свою одежду с вешалки, как бегло ее пальцы перемещаются по застежкам и завязкам. Он изо всех силстарался сделать то же самое, но запутался со шнурками куртки. Она отличалась от той, что дала ему Тиа. Он присмотрелся. Похоже было на…

— Да, это мех чикчу, — мрачно сказала Дексна. — У нас нет другого выбора. Но каждая из них проживает долгую жизнь и умирает своей смертью. И мы носим мех с подобающим уважением.

Питер постарался не думать об этом. Ему пришлось надеть еще и поношенные коричневые ботинки. Теперь, когда он был полностью экипирован, маленькая комната показалась ему душной.

Дексна показала ему на скамью у входа.

— Посиди, пока я запрягу собак.

— Я могу помочь…

— Нет, держись подальше от людских глаз. Я скоро вернусь.

Питер сидел на скамейке и потел, пока Дексна не вернулась и не поманила его через другую жаркую комнату, заставленную скамьями и столами, к потрепанной деревянной дверке в голубой ледяной стене. Дверь выглядела очень старинной — он провел по шершавой поверхности рукой.

— Дерево, настоящее, — с гордостью объявила Дексна. — С китобойного судна, которое доставило наших предков сюда из Англии.

— Они случайно нашли это место? — поинтересовался Питер. Папа рассказывал, как иногда путешественники застревали в Гренландии, когда их корабль зажимало во льдах.

— Конечно, нет. Они запланировали переезд сюда. Они ведь бежали, чтобы спасти свои жизни! — Дексна замолчала и покачала головой. — Прости. Ты не виноват, что ничего не знаешь об этом.

Питер подумал, кто был виноват в этом, и Дексна открыла дверь. Он посмотрел, как дверь работает, — петли, ничего сверхъестественного.

Только он собирался сделать первый вдох свежего прохладного воздуха, как Дексна потянулась и набросила ему на голову капюшон. Она оглядела тропу и указала ему на дно саней, стоявших впереди. Это тоже было дерево, даже более потрепанное, чем на двери.

— Ляг туда, пожалуйста.

Питер лег ничком в сани, ступни Дексны стояли по бокам от его плеч, а поверх него она накинула тканое одеяло. В щели на дне саней он видел, как зернистый лед ускоряет свой бег под ними. Он попытался привстать на локтях, но Дексна тут же поставила ногу ему между лопаток.

— Извини, — тихо сказала она. — Мы приближаемся к перекрестку с Главной дорогой.

Он положил голову на место и почувствовал, как Дексна поправила на нем одеяло. Несколько минут спустя они приостановились, а потом вновь устремились вперед.

Когда они проехали еще немного, Дексна начала говорить.

— Наши предки были англичанами, — тихо сказала она. — Всегда близкими к земле и природе. Они знали, как вести сельское хозяйство, как разводить здоровых животных. И у некоторых из них обнаружился… дар. За это невежественные простолюдины объявили на них охоту, обвинив в колдовстве. Они все едва не погибли. Те, кому удалось выжить, перебрались сюда, чтобы жить в мире.

— Вы что… я имею в виду, мы… — Он не мог найти в себе смелости закончить вопрос. Это было слишком нелепо, в особенности если говоришь из-под одеяла.

— Ведьмы и колдуны? — Дексна засмеялась, будто ей понравилась эта идея. — Конечно же, нет. Но наши способности не остались незамеченными: удивительно острый слух, позволяющий различить больший диапазон звуков — самый распространенный вариант. Но встречаются и другие варианты — редкая мудрость, как у Грейс, или исключительное зрение, как у тебя.

Так она знала.

— А как ты…

— Я поняла в ту самую минуту, как увидела твои зрачки. Они были уменьшены до размеров точки. Это, а еще тот факт, что ты падаешь в обморок. Потеря сознания вообще типична в этом случае.

Сани остановились, и Дексна сняла одеяло с его головы. Это стало облегчением. Он осторожно поднял голову и увидел, что они встали в тупике: тропинка заканчивалась перед двумя деревянными створчатыми дверьми.

— Согласно письменным свидетельствам, Мастера Взора переживают самый тяжелый этап во время выявления способностей, — объяснила Дексна. — И мужчинам приходится гораздо тяжелее. Но я думаю, что самое худшее для тебя уже закончилось.

— Мастера Взора, — повторил он.

— Да, так их называли раньше.

— Раньше?

Дексна заколебалась.

— Среди нас уже очень давно не появлялось Мастеров Взора.

— Но… почему нет? — Чудесно. Теперь он оказался уродцем среди уродцев.

Она пожала плечами.

— Мы не можем сказать точно. Я бы хотела поработать с тобой, помочь научиться использовать твой дар. Я уже начала кое-какие изыскания. Удалось найти несколько записок в журнале. Это все же лучше, чем ничего.

Питера охватило облегчение. Да! Наконец-то ему помогут. Он слишком долго нащупывал свой путь в одиночку.

— Это было бы здорово. И кто знает, может быть, Мастера Взора есть где-нибудь еще… — Он ткнул пальцем вверх и осекся, прежде чем произнести «в реальном мире».

— Мы зовем его Верхний мир, — сказала Дексна. — И там больше никого нет. Грейсхоуп основали много лет назад. Твоя мама и Маи были единственными людьми, вышедшими отсюда.

— А мама здесь?

Дексна кивнула, и одна из дверей распахнулась. Показался крепкий мужчина с темными, коротко остриженными волосами. Питер вспомнил, что прошлой ночью он приходил навестить его и постоял в углу, прежде чем снова торопливо уйти.

— Это мой сын, Долан, — сказала Дексна. — А это — питомник чикчу. Твоя мама проводила здесь большую часть времени.

Она цокнула языком, и собаки бросились вперед.

«Им здесь, похоже, нравится», — подумал Питер, когда они втащили сани внутрь. Долан закрыл двери и поставил замок на место.

— Ну, иди сюда, — сказал Долан. Он подался вперед и улыбнулся. — Вылезай скорее.

Питер неуклюже выбрался из саней.

— Ты сегодня выглядишь гораздо лучше. — Долан внимательно посмотрел на Питера.

— Мне правда намного лучше, — ответил Питер. — Дело было… в головной боли. Ужасной. Но сейчас все наладилось.

Долан кивнул.

— Мастер Взора. Я слышал.

Питер огляделся. Они стояли в большом ангаре. В маленьких стойлах, похожих на лошадиные, сидели или лежали собаки. У некоторых из них на лапы были наложены лангеты или шины.

— Твоя мама снаружи, с щенками. — Долан указал на дальнюю стену, просматривавшуюся через анфиладу дверей. За ними Питер разглядел слабо освещенную площадку. Световые сферы были почти выключены и горели светом, похожим на потухающий костер. Там и сям виднелись маленькие стайки собак. Мама сидела рядом с одной большой собакой.

Он пустился бегом.

— Питер! — Его мама широко улыбнулась и протянула руку, чтобы прижать его к себе. Он присел рядом и дал себя обнять. Через мгновение он заметил маленького щенка у нее на коленях. Темно-серого или черного — в полумраке было сложно разглядеть. Но все его лапы бели белыми.

— Это последыш, — сказала мама. — Ее. — И она указала на симпатичную собаку, возившуюся с несколькими щенками неподалеку. — Не могу унести его слишком далеко. Она не спускает с меня глаз.

Питер пересел так, чтобы не загораживать собаке ее малыша.

— А вот это — Норма. — И его мама погладила большую черную собаку, вытянувшуюся рядом с ней. — Она — старая подруга.

Рядом с Нормой лежала мамина красная тетрадка.

Мама посмотрела на него внимательно.

— Как твоя голова?

— Лучше. Намного лучше. Извини, что я заснул вчера ночью.

— Не говори глупостей, — она почесала щенка за ушами. — Тебе нужно было поспать.

— Я хотел тебе сказать… — начал Питер.

Она кивнула.

— Насчет зрения? Или насчет того, как попал сюда?

— Обо всем, я думаю.

— Мне кажется, нам стоит многое рассказать друг другу.

— Как ты узнала, что я был там, во льдах?

— Я услышала, как зовет Саша. Она заставила меня очнуться.

— Она? Так значит, ты можешь слышать собак, так же, как Тиа?

— Да. Я стала Мастером Слуха приблизительно в твоем возрасте.

— И у тебя тоже болит голова?

— Раньше болела. Это первый признак пробуждения дара. Но у Мастеров Взора все протекает гораздо тяжелее. Я даже представить себе не могла, через что тебе пришлось пройти, Питер. Жаль, что ты не сказал мне сразу.

— А другие твои головные боли… вроде той, что была у тебя вчера, в лагере. Это ведь на самом деле никакие не головные боли?

Мама потупилась.

— Нет. Иногда мне нужно… взять паузу, что ли. Все это горе скопилось внутри меня. Временами мне даже тяжело шевелиться. — Она посмотрела ему в глаза. — Думаю, было бы проще, если я бы сразу рассказала тебе все. Прости.

Питер почувствовал себя так, будто ему только что разрешили бросить двухтонную глыбу, которую он все это время должен был повсюду таскать за собой. Он улыбнулся маме, набрал пригоршню песка и стал наблюдать, как он просачивается сквозь пальцы.

— И каково это, быть Мастером Слуха?

— Это значит, что я могу различать больший диапазон звуков, чем остальные люди. Включая те, которыми общаются чикчу. Я изучила все их сигналы, как можно выучить азбуку Морзе. А каково быть Мастером Взора?

— Это клево. Я могу приближать вещи, будто зумом. Хотя у меня пока не очень хорошо получается. — Он огляделся. — Дексна сказала, что раньше ты проводила здесь много времени.

— Я была первой ученицей Долана. Его правой рукой, я бы сказала.

Она всегда говорила Питеру, что в детстве выращивала собак, пока жила в Англии. Эта полуправда терзала его. Чего еще он не знал?

— Где твои родители? — неожиданно спросил он. Она всегда говорила, что они умерли еще до его рождения.

— Моя мать, Роуэн, здесь. А кто мой отец, я не знаю.

— Я могу увидеться с твоей мамой?

Она медленно покачала головой.

— Она — очень сложный человек, и совсем не похожа на бабушек и дедушек твоих друзей. Еще не настало время для вашей встречи. Мне очень жаль.

Опять извинения. Его начала душить ненависть. Она будто считала, что слова сожаления способны возместить всю ее ложь. Он усилием воли отогнал от себя эти мысли и посмотрел на щенка на ее коленях.

— У тебя осталось еще что-то, о чем ты мне врала?

Она улыбнулась.

— Как было неосмотрительно с моей стороны.

Она показала ему, как держать маленького щенка, чтобы он мог чувствовать себя в безопасности. Питер сначала не понял, что щенок еще ничего не видит. Он принялся баюкать его на руках, почесывая его между ушами одним пальцем. Было приятно держать кого-то на руках.

— Так вот о чем твоя книга, да? О митохондриальных ДНК?

Мама улыбнулась.

— Да. Одна женщина по имени Грейс, прабабушка твоей прапрабабушки или что-то вроде того, заложила основы этой науки, а сейчас общие научные тенденции начали ее понемногу догонять. Я пытаюсь сложить все вместе, просто для себя.

— А браслеты — те, которые носит Дексна…

— Они очень похожи на митохондриальные ДНК. Грейс обожала оставлять подсказки и головоломки.

— Но как? Она же не могла знать, как они выглядят. Это было так давно.

— В это тяжело поверить. Но я не могу придумать никакого другого объяснения. Я думаю, что она могла знать такие вещи, до которых еще не дошла современная наука. — Мама вздохнула. — Жаль, что она не записала многое из этого.

— Странно. Значит, ты можешь понимать собак и у нас дома? Я имею в виду, в Нью-Йорке?

— Питер… Нью-Йорк теперь и мой дом. Мой единственный дом. И — нет, я никогда не слышала ничего похожего на сигнал от собак не-чикчу. Это потрясающее явление. Когда ты потерял сознание, Саша использовала сигнал чикчу. Это был сигнал «СОС». Я подумала, что это чикчу, но вместо этого нашла Сашу, которая лежала на тебе, чтобы согреть.

Питер покачал головой.

— Она, наверное, научилась этому у собак Тиа. Они звали на помощь, когда с Маттиасом случилась беда.

Мама кивнула.

— Долан тоже так считает.

— Саша — замечательная собака.

— Да… — Мама на мгновение замолчала, и потом добавила: — После всего того, что произошло, может быть, мы сможем уговорить папу переговорить насчет того, чтобы оставить Сашу.

— Правда? Ты хочешь забрать ее домой?

— Если нам удастся получить разрешение держать ее в нашей квартире.

Питер представил себе, как Саша лежит возле его ног, вытянувшись в полосе света, падавшей из люка в полдень. Ничто не могло выглядеть естественнее. И тут в его голове щелкнуло.

— Ты сказала папе, что уходишь? Он, наверное, так волновался.

Мама кивнула.

— Мне не удалось с ним поговорить. Но у нас был готов план — ты же знаешь папу, он обожает все планировать. Мы придумали условный знак: красный фонарь, перевернутый вверх ногами, на столе. Я оставила его, когда услышала сигнал Саши.

— Красный фонарь, — повторил Питер, вспомнив коробку черных фонарей, среди которых лежал один красный.

Она улыбнулась.

— Это означало, что я нашла Грейсхоуп.

— Но ты же не знала, где он находится, — медленно сказал Питер. Теперь все обрело смысл.

— Нет, я не могла его найти. Он двигался — вместе с большим ледниковым щитом.

— Куда двигался?

— На запад. В сторону моря.

— Ты хочешь сказать, что вся эта конструкция соскальзывает в океан? — Он понял, что шепчет.

— В общем, да, но медленно. Просто не настолько медленно, как мы считали вначале.

— Дай-ка угадать: все из-за глобального потепления.

Мама улыбнулась.

— Теперь ты знаешь всю историю.

«Едва ли», — подумал он.

— Как ты смогла привезти меня вниз?

— Меня привела Саша. Я пыталась двигаться в направлении лагеря, но она бежала в другую сторону.

— Что папа скажет Джонасу? Что мы отправились на долгую прогулку?

— Не знаю. Может быть, что мы решили отправиться в Куанаак или в экспедицию.

— А это не покажется ему странным? Еще вчера ты не могла встать с постели.

Она пожала плечами.

— Возможно. В любом случае, уже через несколько часов мы вернемся. Мы придумаем, что ему сказать.

— Через несколько часов? О чем ты говоришь? Мы ведь только приехали!

Она нахмурилась.

— Мы не можем больше здесь оставаться. Дексна собирается рассказать всем о туннеле завтра утром.

— И что?

— Они могут решить разрушить его, Питер. Мы должны уходить, пока можем.

— Разрушить? Но ты разве не рассказала им, что лед движется?

Вот почему они приехали в Гренландию, запоздало понял Питер. Он вздрогнул и выпрямился.

— Надо рассказать им о том, что происходит.

— Да, я рассказала Дексне все, что мы знаем. Но эти люди боятся верхнего мира. Я понятия не имею, на что они способны.

Питер покачал головой.

— Но Дексна хочет научить меня, как стать Мастером Взора! И я еще не видел Грейсхоуп! Это же и меня касается тоже! Так нечестно!

— Я защищаю тебя! Это моя главная обязанность! — Мама обхватила голову руками. Питер понял, что этого она и боялась: что ему захочется остаться. Он вспомнил о записке, которую нашел под диваном еще в Нью-Йорке. Назови худшее, что может с нами произойти?

— Мам?

Она подняла голову.

— Еще один день, — сказал он. — Ничего не случится, если мы проведем здесь один день. И папа нас поймет.

Она долго смотрела на него, потом кивнула.

Глава тридцать вторая Питер

Спустя час Питер наблюдал, как поет собака. По крайней мере, так сказала ему Тиа. Сам он не слышал ни звука.

— Не очень приятно, да? — спросил он у Тиа, которая стояла, закрыв уши руками.

Мама Питера поморщилась.

— Ну, тогда все становится понятно, — сказала она Питеру. — Ты точно не Мастер Слуха. Зато ты станешь первым Мастером Взора за два с лишним века.

Тиа быстро показала собаке какой-то знак, и она с довольным видом потрусила прочь.

— Что это было? — спросил Питер, пытаясь также сложить пальцы.

— Это? — Тиа засмеялась и снова показала этот жест. — Это означает «еда». Я тебя научу. Любая чикчу Грейсхоупа будет слушаться твоих команд уже к завтрашнему полудню.

Вот только завтра в полдень его уже здесь не будет.

— Ты сможешь дождаться здесь Дексну? — спросила мама. — Тиа обещала отвести меня в сады.

Его немного утешало то, что не ему одному приходится разъезжать в санях, лежа лицом вниз. Он кивнул.

— Конечно, мам.

Когда мама отправилась в главный дом, Питер пошел за последышем. Крошечный чикчу лежал на своем обычном месте, свернувшись под подбородком Кэсси, в то время как остальные щенки копошились на песке вокруг или сосали молоко.

— Ленивец, — сказал Питер, посмотрев на него.

Кэсси подняла голову и коротко фыркнула, напоминая Питеру, что он должен дать ей обнюхать свою руку.

— Я не имел в виду тебя.

Последыш зашевелился и проснулся, а затем выполнил целую серию зевков и потягиваний с такой тщательностью, что Питер рассмеялся.

— Давай же, маленькие белые лапки, — сказал он, поднимая его одной рукой. — Ты же не можешь проспать всю свою жизнь в коробке.

Питер поднес его ближе к лицу, и щенок стал мять передними лапками его щеку. Мама сказала, что для щенков хорошо как можно раньше привыкать к людям. Когда последыш откроет глаза — в любой день, как твердо сказала Тиа, — ему назначат компаньона, который будет навещать его так же, как навещают его братьев и сестер. Но сейчас Питер был очень рад тому, что эту обязанность доверили ему. Он поставил щенка на песок и пощекотал его животик.

— Я не могу слышать, что ты говоришь, — сказал он щенку, который перевернулся на спину. — Но надеюсь, что ты смеешься.

Вскоре показалась Дексна. Она шагала по песку, сжимая под мышкой книгу. Питер положил щенка назад к его маме и встал.

Дексна кивнула. Питер знал, что она разговаривала очень с немногими, и был благодарен, что она вообще с ним беседует. Он не знал, смог ли бы выдерживать ее присутствие в полном молчании.

Она сняла свою ярко-зеленую накидку, подобрала юбки и села рядом. Значит, приехала на санях-салазках, тут же поправил он сам себя. Как сказала Тиа, никто не ездит на коньках в юбке.

— Давай начнем. — Дексна улыбнулась ему. У нее была очень теплая улыбка. Эта улыбка сочеталась и с ее глазами, и с одеждой.

Питер кивнул и на мгновение закрыл глаза. Потом медленно раскрыл их.

— Посмотри на главный дом, — сказала она. — Ты видишь вешалки для упряжи на карнизе?

Он уставился на главный дом, двери которого, ведущие к песочной площадке, оставались широко открытыми. Внешние двери, обращенные к Главной дороге, были закрыты. Их всегда закрывали, когда здесь был Питер.

Вдоль потолка главного дома проходил гладкий деревянный карниз. «Наверное», — еще один фрагмент китобойного судна — подумал Питер. С крючков и гвоздиков карниза свисали всевозможные вещи: инструменты, световые сферы и сумки-авоськи.

— Я вижу.

— Один из гвоздиков отличается от остальных, — сказала Дексна.

Вот и задание. Питер старался смотреть спокойно, не уводя взгляд в сторону и не моргая. Вскоре началось едва заметное движение на границе поля зрения. Вначале оно было едва заметным. Он ждал.

Появилось мерцание, похожее на накладную линзу, и двинулось к тому месту, на котором он сконцентрировал взгляд. Деревянный карниз. Гвоздики на нем. Все вокруг них стало покачиваться и извиваться, будто он смотрел сквозь источник сильнейшего жара. Невидимое пламя.

И тут в поле его зрения показался Долан со стопкой тканых полотенец в руках. Взгляд Питера невольно переключился на него на мгновение. Шевеление исчезло. Он моргнул и вздохнул. В конце концов, у него хотя бы не начался приступ головной боли.

— Долан вошел.

Дексна кивнула.

— Я просила его походить немного вокруг. Ты должен приучиться не отвлекаться на все подряд.

Питер начал заново. В этот раз все получилось быстрее. Меньше чем через полминуты он смотрел на волокна в деревянном карнизе. Слишком близко.

Уменьшать масштаб было очень сложно. Это вызывало боль под веками, словно он слишком сильно пытался закатить глаза. Он отводил взгляд подальше от волокон, пока не увидел гвоздик, затем два, а потом и три. Он мог разглядеть растянутый материал, из которого сшиты упряжи, и пятна пота, оставшиеся от животных.

Он принялся внимательно разглядывать гвоздики, все из герметизированного льда. Они серовато поблескивали. Он сдвинул фокус взгляда дальше, как кинокамеру на рельсах, пока в его обзор не попал последний гвоздик. Свет отражался от него так ярко и болезненно, что он не мог поверить, что не заметил его с самого начала. Кто-то регулярно его полировал.

— Последний из гвоздей металлический, — с удовлетворением заметил он. — Латунный?

— Да, — сказала Дексна.

Питер улыбнулся.

— Что дальше?

Дексна вздохнула:

— Я не знаю. Большая часть этого знания воспринималась, как само собой разумеющееся. Давай попробуем еще что-нибудь.

Когда Дексна через час собралась уходить, Питер уже устал. Он чувствовал легкое давление в глазницах, но умудрился не спровоцировать приступ головной боли, что, как сказала Дексна, означало, что он все делает правильно.

Она предложила подбросить его назад в Архив, но Питеру не хотелось возвращаться в духоту и тесноту. Вместо этого он помог Долану загрузить сани мешками еды для чикчу. Мальчики-посыльные развезут их по жилищам чикчу позже. Питер был уверен, что такая работа, как доставка собачьей еды, не является пределом мечтаний, но в тот момент он завидовал этим мальчишкам. Так уж получилось, что Архив и собачий питомник были единственными местами, где ему позволялось находиться. Тиа предложила отвести его покататься на коньках посреди ночи, но Дексна покачала головой.

Когда сани были загружены и подготовлены к отправке, Питер расположился с Сашей в главном доме. Он принялся рассказывать ей про Нью-Йорк: описал свой полуэтаж, где они будут спать вдвоем, и собачью площадку, на которую он станет водить ее каждый день, и перечислил имена собак, живших по соседству и успевших за эти годы подружиться с мамой. Там жила немецкая овчарка по имени Мэгги, которая, по мнению Питера, должна была особенно понравиться Саше. Питер сидел, скрестив ноги по-турецки, и болтал, а Саша прижималась к нему. Он понял намек и почесал ее по грудке.

Раздался звонок, и Долан с виноватым видом попросил его выйти на площадку, чтобы он мог открыть двери. Это приехали посыльные забрать корм.

Мама последыша куда-то отошла, и щенки возились друг с другом в своей коробке. Питер увидел, что последыш ковыряется один в нескольких метрах от коробки. Он смотрел, как собачка ползает кругами по песку. Бедняга никак не мог найти дорогу домой.

— Ты ползешь не туда, Белолапик, — сказал Питер. — А я думал, что вы можете слышать друг друга.

Питер подхватил щенка и поднес его к лицу, затем плюхнулся вместе с ним на песок.

Старшие щенки кружили по коробке. Питер стал описывать Белолапику, что в ней происходит. Чем-то подобным занимался Майлз, когда готовился быть спортивным комментатором.

— Черный выиграл! Он повалил Полосатого на обе лопатки — хотя нет, Полосатый смог подняться и зажать Черного в угол. Подоспела Белая — она прыгнула на них обоих, она берет верх, ой нет, она вывалилась из коробки. О’кей, Белая опять в игре, она вернулась. Стоп, подождите, она уходит. Она свернулась клубком в углу! Прекрати, Белая, вернись в игру!

Белолапик сидел у Питера на коленях, задрав голову к его лицу, пока не вернулась Кэсси и не положила конец щенячьему рестлингу.

На Питера медленно опускалась усталость, и спустя некоторое время он вытянулся у коробки и посмотрел на маленькую собачку рядом с ним.

— Тебе пора открывать глаза, ладно, Белолапик? Тиа сказала, что это очень важно. Мы с тобой оба поработаем над своими глазами. Ты и я. Теперь иди к маме.

Он положил руку под голову и стал наблюдать за щенком.

— Иди же. Я не хочу, чтобы ты опять потерялся. Мама тебя ждет.

Но когда глаза Питера закрылись несколько минут спустя, щенок все еще лежал рядом с ним.

Глава тридцать третья Тиа

Тиа слушала болтовню Ланы и Авроры уже два часа. Ее родные тетки. «Это мои тети, — сказала она самой себе. Сестры моей мамы». Она все еще изумлялась, когда смотрела на Аврору: она словно видела Лану и Маи, соединенных вместе.

В теплице, где Лана выращивала свои растения, было влажно и тепло, и они втроем сняли меха, завязали волосы в узел и закрепили палочками, которыми Лана подпирала рассаду. Пока они разговаривали, Лана ходила среди цветов, то срывая по нескольку лепестков, то обрызгивая растения из маленького пульверизатора, который она носила в кармане рабочего передника. Тиа старалась не мешаться под ногами и устроилась на маленькой садовой скамеечке, разминая между пальцами свою мягкую амбру. Она уже давно выяснила, что проще получить ответы на свои вопросы, не вмешиваясь в разговор, а заставляя взрослых забыть о том, что она вообще слушает. Это особенно касалось тех случаев, когда одной из взрослых была Лана.

Лана и Аврора осторожно сообщали друг другу новости, словно кормили друг друга дозами неиспытанного сильнодействующего лекарства. Аврора рассказывала о верхнем мире: там существовали машины огромные, возившие людей вокруг света, и крошечные, способные заставить сердце биться. Люди ходили по Луне. Она описала город Нью-Йорк, в котором жило больше восьми миллионов человек. Восемь миллионов человек!

Приплюснув большим пальцем кусок амбры, Тиа попыталась представить себе это число. Восемь рядов по миллиону человек. Восемьдесят рядов по сто тысяч человек. Восемьсот рядов по десять тысяч.

Кроме того, Тиа узнала, что Лана каждый раз уговаривает Долана присутствовать на их семейных ужинах, что она частенько обедает с Лукианом, и что она почти оставила надежду родить ребенка. Никто из них не говорил о Маи или о том, что должно случиться завтра на празднике запуска.

Через пару часов Лана потянулась и сказала, что на задворках скоро будет полно народу. Им приходилось быть крайне осторожными в те моменты, когда они перемещались по поселению. Всегда существовала опасность того, что Аврору раскроют, даже несмотря на то, что она пряталась на дне саней под одеялом.

Они уже влезли в свои комбинезоны, когда Аврора подняла голову так, будто что-то вспомнила.

— Лукиан… он так сильно сдал.

Лана кивнула, не глядя на нее. Ее лицо приняло напряженное выражение.

— Но ему стало намного лучше, чем раньше, Аврора. Ему стало гораздо лучше. Дексна буквально вернула его к жизни. На это потребовались годы. Он не смог вернуться к преподаванию, но продолжает работать. Иногда он похож на прежнего себя.

Аврора покачала головой.

— Когда я вспоминаю, каким видела его в последний раз… Я никогда не забуду выражение его лица в тот момент.

Лана быстро посмотрела в сторону Тиа, которая изо всех сил пыталась слиться с папоротниками.

— Уже поздно, — сказала она. — Вам пора выезжать. Я буду дома к ужину, Тиа.

— Нет, — ответила она. — Я хочу знать, о чем вы двое разговариваете. Или, если быть точнее, наоборот, не разговариваете.

Лана посмотрела на свои руки.

— Хорошо. — Но она не знала, с чего начать. — Лукиан не рассказывал тебе о том, что случилось после того, как Роуэн приказала… прямо перед тем, как Аврора с твоей мамой… ушли? На поверхность?

Аврора положила свою руку поверх руки Ланы.

— Лукиан встретил нас в туннеле. У него был с собой пузырек с ледовым герметиком, и он угрожал им Роуэн. Он сказал, что сожжет ее живьем, если она не позволит Маи остаться и лечиться в Грейсхоупе. Это было полное отчаяние и сумасшествие.

«Именно это хоть кто-нибудь должен был сделать», — подумала Тиа.

— И что сделала Роуэн?

— Ничего, — тихо ответила Лана. — Ей не пришлось ничего делать, потому что Маи поднялась и забрала у Лукиана этот пузырек. Просто забрала его, а потом он поцеловал ее. — Она повернулась к Авроре. — А потом вы ушли.

Тиа везла Аврору назад к архиву в молчании. Лукиан был снаружи, с санями и упряжкой собак. Она подъехала и встала рядом.

— Добрый день, — сказал он, гладя на собак. Он снова прятал от нее глаза. А может быть, ему было слишком тяжело видеть Аврору.

Аврора отбросила одеяло и улыбнулась ему.

— Привет, Лукиан. Ты приехал или уехал?

— На самом деле, я еду забрать Питера из питомника.

Тиа предложила поехать вместо него.

— Ты уверена? — спросила Аврора. — Ты развозишь нас весь день.

— Совершенно уверена, — сказала Тиа. — Мне все равно надо забрать Пег.

К тому же она хотела посмотреть, открыл ли последыш глаза.

— Тогда я принимаю твое великодушное предложение. — Лукиан быстро мазнул взглядом по ее лицу и снова опустил глаза. Это был шок.

Тиа поехала по пустынным задворкам.

«Щенок открыл глаза, — напевала она самой себе, — его глаза открыты». Спустя десять минут ее сани остановились у высоких дверей питомника.

— Ну что? — спросила она, когда на стук к ней выглянул Долан. Но он только покачал головой и открыл ей дверь.

Она постаралась не показать ему, как расстроена.

— Еще остается время, — тихо сказал Долан.

«Но не до завтрашнего утра, — подумала Тиа. — Не до Церемонии Запуска».

И потом она поняла, что смотрит на щенка, как на декорацию, которая не будет готова к ее выступлению. Что с ней творится? Долан никогда бы не стал так относиться к собаке.

Она оглядела главный дом.

— А где Питер?

— Вон там, снаружи, — указал Долан.

Она с трудом различила его фигуру в неверном мерцании притушенных световых сфер.

— Он что, заснул?

Долан кивнул.

— Подумал, что я оставлю его, пока за ним кто-нибудь не приедет.

Тиа посмотрела в сторону, где компаньон Маттиаса, Хэм, лежал рядом с Сашей в одном стойле.

Долан брюзжал.

— Эти двое уже не разлей вода.

— Правда? Ты не… Ты не считаешь, что нам стоит разделить их? А что, если…

Долан посмотрел на нее.

— Я думаю, что это вообще не наше дело. Лучше собери своего кузена. Ему потребуется время, чтобы проснуться.

Тиа встала у коробки, где спали Кэсси с щенками. Она уже по привычке посмотрела Кэсси под подбородок, где должен был спать последыш, но его там не оказалось. Она нигде его не видела.

Как Кэсси могла заснуть, не зная, что с ее щенком? Это было на нее не похоже. Тиа обеспокоенно стала искать среди других щенков: он мог пристроиться где-нибудь между ними. Нет. Она мимоходом посмотрела на Питера, который сладко спал, подсунув руку под голову.

А под его подбородком уютным калачиком свернулся белолапый щенок.

Глава тридцать четвертая Тиа

На следующий день Тиа проснулась рано. Она выскользнула в боковую дверь и, пригнувшись, шмыгнула в жилище чикчу, чтобы получить необходимую поддержку. Пег уже бодрствовала. Тиа рассеянно чесала ей уши, словно подзаряжаясь от ее спокойствия. Через час должна была начаться церемония Запуска, но Тиа не думала о тоннеле, Роуэн и чем-либо подобном.

Она думала о последыше. Тиа невольно вспомнила ту ночь, когда он родился на свет, о той бесконечно долгой минуте, когда он не желал дышать, и о том, как она ликовала, когда собачка задрожала и наконец сделала свой первый вдох. Могла ли она поступить как-нибудь по-другому в тот момент?

Слепой легендарный щенок. Села сказала, уже ходят слухи, будто с ним что-то не так. На мгновение Тиа усомнилась, не мог ли щенок быть чем-то вроде плохого предзнаменования. Может быть, ей не стоило выходить на поверхность или приводить Питера с собой в Грейсхоуп. Что, если вообще не стоило менять установленный порядок вещей?

Пора было возвращаться назад. Она собрала силы и с трудом оторвала себя от уютного тепла Пег. Как только Тиа встала на ноги, проснулся Рысь, компаньон Роуэн. Он с сонным видом поднял голову.

Рысь стал сигнализировать, что было очень странно — он почти никогда не обращался к Тиа. Тонкие звуки возрастали и опадали, медленно обретая смысл.

Теплое купание.

Этим сигналом чикчу обозначали плавание в озере. На самом деле, вода не была теплой, но так они ее называли. Тиа не встречала еще чикчу, не любившей купаться.

«Теплое купание», — снова сигнализировал Рысь. В нем чувствовался легкий налет самодовольства: он закрыл глаза и медленно моргнул, а чикчу делали так, только если были удовлетворены.

С надеждой Пег повернулась к Тиа.

Теплое купание?

Тиа покачала головой и в качестве прощания поцеловала свою спутницу в лоб.

— Нет, милая, не сегодня.

Лана накрывала на стол. Дексна в соседнем жилище завтракала с Роуэн. Она сказала, что все должны вести себя, как обычно.

— Думаю, Рыси надо побольше гулять, — сказала Тиа. — Бедный пес только что решил, что был у озера. Он сказал «купание».

— В этот час? — Лана придвинула стул. — Ему наверняка что-то приснилось.

Маттиас стоял один перед своим домом.

— Мама выехала раньше вместе с Эзрой, — пояснил он. — Братец настоял на том, чтобы поехать на коньках, а это займет у него вечность.

Маттиас и Тиа понеслись к палате Совета. Движения их рук и ног были абсолютно синхронными. Тиа нервничала, но в голове у нее было больше ясности, чем обычно. Она не прокручивала в голове речь, не повторяла записанный текст. Она просто ехала с определенной целью, которая была гораздо проще прежней, и радовалась тому, что Маттиас едет вместе с ней.

Но все ее спокойствие рассеялось, когда впереди показалось озеро. Два ученика-инженера стояли на посту у входа в туннель, и их яркие голубые пояса были видны издалека.

— Маттиас, — только и промолвила она.

— Не останавливайся. — Он свернул на тропинку, ведшую к озеру. — Я догоню тебя!

Она сбавила скорость, и Маттиас нагнал ее уже через несколько минут.

— Из расщелины снова пошел газ, — запыхавшись, объяснил он. — Их выставили утром, чтобы никто случайно не подошел слишком близко.

— Ты уверен? А ты смотрел на… вход? — спросила Тиа и огляделась. Вокруг было полно народу — все ехали на церемонию Запуска.

— Одним глазком. Но все выглядело абсолютно так же. Лукиан очень внимательно заделал стену, так что не волнуйся. — Он улыбнулся ей, они еще раз свернули и оказались во дворике перед палатой Совета.

Хотя Тиа каждый год приходила на церемонию, она еще никогда не видела такого скопления народа. Люди были повсюду. Они болтали, разбившись на небольшие компании, мамы и общие отцы разворачивали рисовые пирожные и нарезанные фрукты, припасенные для детей. У санных доков толпились чикчу, некоторые примостились по краям дворика, где для них выставили большие миски с водой. Между взрослыми сновали дети, некоторые уже переоделись в костюмы и не находили себе места, предвкушая веселье.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Маттиас, когда они пошли по толпе.

— Все хорошо. — Тиа одергивала рукава, чтобы они прикрыли запястья. Надо было одеть комбинезон побольше размером.

— Начнем Запуск! — воскликнул кто-то. Двери распахнулись.

Глава тридцать пятая Питер

Они с мамой ждали в питомнике, пока вернутся остальные и расскажут им новости. Сашу напоили и накормили, уже готовые сани стояли у самой двери на случай, если придется в спешке уезжать.

— Ты не поедешь? — спросил Питер у Долана. Маттиас сказал, что даже шеф Берлинг, который крайне редко куда-то выбирается, присутствует на церемонии Запуска. Но Долан покачал головой.

— Нет причин, чтобы быть там, зато есть множество причин, чтобы остаться.

Он окинул взором питомник.

— Ты только посмотри на весь этот беспорядок.

Мама Питера одарила Долана пристальным взглядом.

— Да, беспорядок ужасный, — согласилась она. — Тебе нужен хороший ученик.

Он едва заметно улыбнулся ей.

— Возможно, ты права.

Питер помог Долану убраться в главном доме, пока мама сидела на песке вместе с Нормой, записывая что-то в свою красную тетрадку.

Он оставил Сашин вольер на потом.

— Привет, девочка. — Он потрепал ее за уши и рассмеялся, когда Саша упала на пол и перевернулась, чтобы ей почесали животик.

Хэм подглядывал через загородку Сашиного вольера с таким невозмутимым выражением, что Питер едва сдержал смех. «Никогда не посягай на достоинство чикчу», — говорила ему Тиа.

Собрав граблями собачий навоз, который потом будут использовать в огороде, Питер собрался на прогулку. Сходил помыться под помпой.

Мальчик еще не пришел в себя после вчерашних занятий с Дексной — она настояла на том, чтобы позаниматься еще раз после ужина — но чувствовал, что начинает все лучше управлять своим даром. Он понимал, что это, главным образом, заслуга Дексны. Правда, Тиа тоже похвалила его, обучая сигналам чикчу.

— Ты быстро схватываешь. А что до сигналов чикчу — то представь, будто слушаешь флейту и переводишь музыку на английский язык.

Он подошел к маме, сидевшей с последышем и тетрадкой в руках. Норма вытянулась рядом на песке, опустив морду на лапы.

Он сел рядом.

— Все еще работаешь над этим?

Еще полусонный, Белолапик поднял голову, проковылял к Питеру и трогательно развалился у него на коленях.

— Он узнает твой голос, — мама засмеялась и захлопнула тетрадку.

— Я думал, что ты расскажешь мне о церемонии Запуска, — сказал Питер. — Раз уж я не могу посмотреть на все вживую.

Она задумчиво улыбнулась.

— Вживую все случилось давным-давно. То, что жители устраивают сегодня, — театральное действо, воспроизведение того утра, когда поселенцы покинули старый мир. Все роли играют дети, и жители берут себе выходной, чтобы сходить и посмотреть. Это страшная история, но ты должен ее знать, потому что это связано с Уильямом.

— А Уильям…

— Уильям был последним Мастером Взора. До тебя, я имею в виду. Это он предупредил Грейс, что приближаются охотники.

Питера охватило странное чувство.

Она вздохнула.

— Ну так вот, история Запуска. Поселенцы уже готовились покинуть Англию и отправиться в холодный мир — Гренландию. После нескольких лет подготовки Грейс снарядила два китобойных судна всем необходимым: инструментами, древесиной, растениями и семенами, тканями, мехами, лекарствами, книгами, огромными запасами еды и всего прочего. Они даже запаслись живой рыбой, чтобы выпустить ее в озеро.

— Они делали вид, что идут на китовый промысел?

— Да. В течение последних нескольких лет Грейс собрала несколько китобойных команд среди своих людей. Они узнали, как вести корабль в Гренландию.

— Хитро, — сказал Питер.

Мама кивнула.

— Грейс старалась не рисковать слишком сильно, — продолжила она. — Но одной вещи никак нельзя было избежать. Ей пришлось довериться чужакам, чтобы они помогли с самим запуском. Каждый ее соплеменник должен был подняться на корабль, отправляющийся в холодный мир. Но у нее оставалось несколько проверенных друзей среди местных. Эти люди помогали им и раньше.

Перед рассветом Грейс и ее люди собрались в доках. Их друзья вот-вот должны были приехать, чтобы помочь им спустить на воду корабли. Грейс выставила Мастеров Взора, чтобы они охраняли доки и следили, не появились ли охотники. Уильям был самым младшим из них, ему исполнилось семнадцать.

Почти никто не знал о том, что Уильям был влюблен в дочь одного из их союзников. Они уже распрощались друг с другом, но он, конечно, надеялся увидеть ее на дороге к докам. И он действительно увидел, что она идет в сторону доков вместе со всей своей семьей и плачет. Ее слезы не удивили его. А вот неизвестная собака рядом, которую он раньше никогда не видел, завладела его вниманием. У девушки было много собак, но этой он не знал. Это его обеспокоило. Он продолжал наблюдать за девушкой. Спустя мгновение собака задрала голову, словно собираясь залаять. Он увидел, что девушка посмотрела на собаку, и понял, что она смотрела на нее не с печалью, а с ужасом.

Уильям заколебался. Если он даст сигнал тревоги, это подвергнет риску всю операцию. Он пока не заметил ничего действительно опасного: лишь собаку, которая разок гавкнула, и девушка на нее взглянула. Но эту девушку он знал всю свою жизнь, и любил ее, и чувствовал, как ей страшно.

Грейс выслушала Уильяма и приняла решение. Она велела своим людям покинуть доки и груз, который в них оставался, и скорее погружаться на корабль. Когда последний человек взошел на борт, появились собаки охотников и заполонили доки. Союзники Грейс все же предали ее.

Времени не оставалось. Грейс спрыгнула с корабля, за ней последовало десять ее самых верных друзей. Они сами столкнули корабль на воду с тем грузом, который в нем оставался. А потом повернулись к собакам.

В то время внучке Грейс, Саре, было всего двенадцать. С борта корабля она видела, как погибла Грейс вместе с теми, кто решил пожертвовать собой ради спасения остальных. Грейс так и не увидела, как выглядит поселение. Но Сара выжила, как и ее дети, и дети ее детей, вплоть до нас с тобой.

Питер покачал головой.

— И они разыгрывают этот ужастик каждый год?

— Да, — сказала мама. — Детям нравится. Все переодеваются в костюмы, а предатели маршируют шеренгой по Главной дороге к дворику палаты Совета, строят большую платформу, изображающую док. Но это не просто история, Питер. Она долгое время служила уроком людям, живущим здесь.

— Каким уроком? Что весь мир — это зло?

Мама ничего не ответила.

— Что случилось с Уильямом?

— Он был одним из тех, кто спрыгнул в док, чтобы столкнуть корабль. Его растерзали собаки.

— О, как приятно слышать, — сказал Питер. — Герой, пожертвовавший жизнью. Ему будет легко подражать.

Мама посмотрела на него.

— А может быть, он был просто мальчишкой. И, Питер, тебе не нужно никому подражать.

Их перебил Долан.

— Питер! Аврора!

— Что-то случилось! — Мама вскочила на ноги.

Питер осторожно переложил Белолапика в коробку к Кэсси и побежал за мамой. Его сердце сжалось, когда он увидел, что Долан стоит перед местом, где обычно спала Саша.

Но Саша лежала в своем любимом углу и мирно смотрела на них. Оказывается, что-то было не так с Хэмом. Он будто подавился и запрокидывал голову назад, время от времени опуская ее к земле, снова и снова, и издал какое-то гортанное рычание.

— Что случилось? Он поперхнулся? — Питер посмотрел на Долана.

— Нет, — ответил он.

Хэм опустил нос к самой земле и замер в таком положении. Потом он стал хрипеть, как кот, пытающийся отрыгнуть шерстяной комок. А потом его стошнило на землю прямо перед Сашей.

— Ой, фу. — Сказал Питер.

Мама взяла его под локоть.

— Хэм говорит нам, что они с Сашей теперь вместе. Он обещает заботиться о ней и быть ее партнером.

— Чего?

Саша поднялась со своего места и понюхала то, что Хэм оставил на земле.

— Дважды фу, — сказал Питер. Мама продолжала держать его под руку.

Саша повернулась и легла на свое место, спиной к Хэму.

— А она принимает его, — сказала мама. Они с Доланом одновременно принялись болтать.

«Саша не поедет в Нью-Йорк», — понял Питер. Он ощутил жар в груди и только сейчас осознал, как же он берег этот маленький кусочек возможного счастья. Он увидел, как Хэм лег рядом с Сашей и пошел прочь на площадку,ничего не чувствуя.

Норма свернулась клубком и спала — комок мягкого черного меха. Питер сел рядом с ней. «Если бы мы только уехали вчера, — подумал он. — Мы с Сашей были бы вместе в гиби-гиби».

За Нормой мелькнуло что-то серо-белое. Питер заглянул ей за бок и увидел, что к нему семенит Белолапик. Он посмотрел на щенячьи ясли Кэсси — зверюшка проделала далекий путь.

— Эй, Белолапик, — сказал он. — Как ты смог добраться сюда и не потеряться?

Он протянул руку, чтобы почесать щенка за ушами. Тот с удовольствием ткнулся ему в лицо.

Рука Питера зависла в воздухе.

— Белолапик! Ты это сделал! — Он поднял щенка на руки. — У нас не так много времени. Давай спросим, сможет ли Долан нас подбросить.

— Нет, — мама встала перед закрытыми дверьми, скрестив руки и преградив ему путь. — Это небезопасно.

— Но мам! Я должен. Это очень важно. Я уже устал прятаться!

Что-то мелькнуло у нее в лице. И потом она посмотрела поверх его головы. Питер обернулся и понял, что за ним стоит Долан.

— Он будет в безопасности, Аврора. Даю тебе слово.

Она улыбнулась, но было заметно, что она вот-вот заплачет.

— Хорошо.

Питер думал, что они поедут все вместе. Но у мамы были другие мысли.

— Я останусь с чикчу. Думаю, ты должен сделать это сам. И мне нужно закончить кое-что, прежде чем мы уедем сегодня днем.

Питер злобно покосился на красную тетрадку в ее руках и повернулся к Долану.

— Ну что ж, поехали.

Долан отодвинул засов с петель.

Глава тридцать шестая Тиа

В палате Совета уже установили сцену: длинный док, выкрашенный так, чтобы походил на деревянный, и немного повыше — два китобойных судна, одно слева и одно справа. С каждого корабля в док, заставленный ящиками и корзинами, опускались плетеные лестницы.

Повсюду развевались красные флаги, а у стен стояли декорации в виде домов из Старого Света, нарисованные на блоках герметизированного льда. Световые сферы были включены на полную мощность. В палате было полно людей, некоторые держали на плечах детишек.

Высоко над ними ледяные первопроходцы продолжали свой бесконечный марш.

Тиа с Маттиасом протиснулись на свои места между Дексной и Лукианом, устроившимися на балконе. Роуэн сидела за трибуной прямо напротив них в темно-красной накидке. Увидев бабушку, Тиа почувствовала, как внутри все закипает.

Роуэн призвала всех к порядку, и толпа затихла. Мальчик, играющий Уильяма, всегда выходил на сцену первым, и Тиа вместе со всеми остальными смотрела, кто появится на этот раз.

Маленький мальчик в костюме из Верхнего мира испуганно вышел на сцену и двинулся вперед, навстречу аплодисментам. Тиа вспомнился год, когда роль Уильяма досталась Маттиасу — в то утро он не мог ничего есть.

Девочка, игравшая Грейс, показалась следом, постепенно стали выходить другие дети в костюмах. Они шуршали коробками и корзинками, перенося их из дока на борт «корабля». На свертках были надписи: «семена», «чернила» или «лекарства». Тиа передвигала эти же свертки несколько раз, когда была маленькой и участвовала в Запуске, но ее посредственные школьные оценки не давали ей права на более заметную роль.

Грейс медленно подошла к Уильяму, который, казалось, вот-вот ударится в панику.

— Ой, бедняжка, — шепнула Тиа Маттиасу.

— Наши друзья скоро будут здесь, — сказала Грейс. Она играла впечатляюще, хотя ей было не больше десяти. — Ты и другие Мастера Взора — продолжайте наблюдать.

Уильям просто кивнул.

Зрители зашептались: все знали, что Уильям должен был произнести свою реплику: «Да, Грейс, и я предупрежу тебя, если замечу хоть малейший признак охотников».

Он еще должен был вытирать глаза, потому что оставлял свою тайную любовь в Старом Свете. Тиа понадеялась, что Дексна будет следовать их первоначальному плану хотя бы ради того, чтобы избавить мальчика от конфуза.

Дексна будто прочла ее мысли. Она встала и произнесла зычным голосом, заполнившим всю палату.

— Мы все знаем, что должно произойти дальше, не так ли?

Все лица повернулись к балкону, большинство из них выглядели шокированными: Дексна молчала уже почти пятнадцать лет. Роуэн оставалась угрюмой, но едва ли она удивлялась.

— Прошу прощения за то, что вмешалась, — продолжила Дексна. — Но я не верю в то, что кто-то не переживет небольшого отступления. Друзья Грейс предают ее на этой самой сцене год за годом, разве нет? Возможно, настало время для другой истории.

Она повернулась к Тиа, у которой в голове бурлили мысли. В то же время ей казалось, что она абсолютно сбита с толку.

— Я?.. — шепотом спросила она.

Дексна взяла ее за руку и заставила подняться с места.

— Моя племянница Тиа не может похвалиться идеальными оценками или прилежным трудом. Но есть кое-что, выделяющее ее из остальных: там, где нас учили отступать в страхе, она проявляет храбрость.

Дексна села, Тиа осталась стоять.

Все казались смущенными или ошарашенными. Но Дексна дала ей ощущение почвы под ногами.

— Друзья, — начала Тиа. — Я была на поверхности.

Тиа казалось, что в палате стояла тишина, когда она начала говорить. Теперь она поняла, что ошибалась: параллельно с ней кто-то переговаривался, кто-то шикал, дети просили есть, кто-то обсуждал Дексну. Но теперь все прекратилось. Даже дети, кажется, затаили дыхание.

Роуэн взорвалась.

— Не слушайте эту девчонку!

Тиа посмотрела на людей внизу.

— Поселенцы сохранили туннель на поверхность. Они оставили его умышленно, для нас. И Роуэн о нем знала!

Роуэн зарычала.

— Клянусь своим родом, Тиа, ты…

Тиа с усилием посмотрела прямо в горящие злобой глаза бабушки.

— Сейчас это и мой род, Роуэн, разве не так? Я последняя наследница первой линии родословной и, если у меня не будет дочерей, род оборвется.

Роуэн задыхалась от ненависти.

— А как же Грейс? — Она указала на ледяную фигуру над ними. — Что ты скажешь тем, кто принес себя в жертву ради жизни, которую ты теперь отвергаешь?

— Грейс никогда не хотела, чтобы мы жили вечно — вот так! — вскричала Тиа.

Люди начали переговариваться, некоторые, казалось, рассердились на Тиа. Роуэн торжествующе улыбнулась и подняла брови.

— Грейс не хотела? — Роуэн распростерла руки перед собой. — Грейс не хотела прекрасного мира, полного здоровых людей?

Тиа посмотрела вниз, на людей, сидевших внизу.

— Да — и нет! Не навсегда! Ее истинная надежда заключалась в том, что этот мир прослужит нам убежищем до тех пор, пока мы не будем готовы вернуться наверх.

Внизу она увидела Лану. Рядом с ней стояла Ангус.

— Понимаю. И ты решила, что это время настало, не так ли? Девочка четырнадцати лет от роду.

У Тиа сердце ушло в пятки. Это звучало нелепо, даже для нее.

— Ты знала о существовании туннеля, Роуэн? — Шеф Берлинг был немногословным мужчиной, но его голос был всем знаком, и толпа тут же притихла. — Это правда?

Роуэн промолчала.

— Отвечай! — взревел он.

— Конечно, я знала о нем! — воскликнула Роуэн. — Это путь к болезням, жестокости и смерти, и моя обязанность — сохранять жизнь каждого, не давая попасть туда! Моя дочь, Маи, нашла этот проход. Она подвергла наш мир опасности в угоду собственному любопытству и в конце концов погубила себя! А теперь ее дочь и моя внучка делает то же самое.

Роуэн словно переломилась пополам и поникла в кресле, всхлипывая.

Тиа была раздавлена. Она никогда не думала, что Роуэн способна на такие эмоции. Возможно, Роуэн в самом деле боялась, может быть, она любила Маи и не хотела сдаваться. Как бы она ни презирала собственную бабушку, в глубине души она хотела ей верить.

Прошла почти минута, прежде чем Роуэн собралась с духом.

— Маи не утонула, — сказала она, всхлипывая.

Молчание. Тиа ждала вместе со всеми.

— Моя дочь, не сообщив никому, совершала путешествия в верхний мир, и там она заразилась болезнью. Мы делали все, что могли, несмотря на риск, которому себя подвергали. Но ее невозможно было спасти. Она умерла у меня на руках.

Ее слова болезненным ударом отозвались в сознании Тиа. После этого у нее в голове не осталось никаких мыслей. Она не услышала вздоха сочувствия от толпы, она не видела, что рядом с ней поднялся Лукиан.

У нее перед глазами встала картинка: на дне рождения Эзры она показывает всем кулон с портретом мамы. Роуэн больше обеспокоили ее обгрызенные ногти, чем воспоминания о погибшей дочери.

Лукиан взорвался.

— Невозможно было спасти?! Так не было ни одной попытки ее спасти! Маи стала жертвой, Роуэн. Жертвой твоего страха! Ты изгнала ее! Она умерла не в твоих руках, а на поверхности! Ты грязная лгунья! О людях, собравшихся здесь, ты заботишься не больше, чем о своей дочери! Тебя заботят только способы, которыми можно удержать свою власть! Ты боялась Маи и того, что она может увести наших людей!

— Конечно, я боялась! — вскричала Роуэн. — Я боялась за всех нас. Боялась, к чему может привести эгоизм Маи. Ты думаешь, я разлучилась бы с дочерью, будь у меня выбор?

Роуэн изобразила всю историю как собственную жертву. Тиа стало душно, ее мутило. Она думала только о том, как бы ее сейчас не стошнило.

Лукиан кричал через толпу, его шея и лицо налились кровью, на лбу вздулись жилы.

— Она вас обманывает! Маи можно было спасти! У нее был выбор!

На него смотрела уже небольшая группка людей, и смотрела с осуждением. Тиа почувствовала себя беспомощной: она раскрыла правду о пути на поверхность, о настоящем замысле Грейс — и почему-то это ни на что не повлияло. Она смотрела в никуда, совершенно остолбенев.

Роуэн покачала головой.

— Нет, Лукиан. У меня было не больше выбора, чем сейчас. У прохода сейчас стоит караул со строгими указаниями не подпускать никого к озеру.

Лукиан снова принялся кричать. Тиа понемногу начала собираться с мыслями.

Теплое купание.

Рысь был на озере до восхода. Роуэн, наверное, ездила осматривать стену, в которой скрывался туннель, возможно, она что-то подозревала. Поэтому ей потребовалось всего лишь сказать Берлингу о том, что она видела газы, выходящие из трещины на поверхность озера. Он в течение пятнадцати минут выставил там своих помощников. Как все оказалось просто. Ей захотелось кричать от досады. Все, чего боялась Дексна, сбылось: Тиа выглядела глупой малолеткой, Лукиан — сумасшедшим, и они уже не могли добраться до туннеля. Теперь Роуэн точно замурует выход. Аврора с Питером окажутся в западне. Она посмотрела на Дексну, которая продолжала сидеть без движения. На ее губах играла едва заметная улыбка. Она что, спятила?

Тиа посмотрела туда же, куда глядела Дексна, вниз, в палату. Там. Среди скопления голов, ей кто-то там махал. Питер! Перед ним шел Долан, расчищая перед ним путь локтями.

Лукиан замолчал. Люди стали замечать Питера — его светлые волосы словно сверкали среди темных голов. И снова в палате Совета воцарилась тишина.

Питер остановился перед балконом Тиа и улыбнулся ей. Затем кивнул на что-то, что нес в руках. Последыш! Он поднял собачку над головой.

Его открытые глаза были голубыми, как небо.

Четыре лапы щенка болтались в воздухе. Тиа услышала, как какой-то парень сказал:

— Щенок! Посмотрите, что у него за щенок!

Кто-то шепнул: «Легендарный щенок!», — и вся палата взорвалась голосами.

— Кто это?

— Это правда!

— И он может видеть!

— Что это за мальчик?

— Посмотрите на его волосы!

— Друзья, — воскликнула Тиа, стараясь перекричать гомон, — хочу представить вам моего двоюродного брата. Его зовут Питер. Он спустился сюда из верхнего мира.

Наступила мертвая тишина.

— Привет! — Питер перехватил щенка покрепче и кивнул людям вокруг. — Приятно познакомиться.

Люди рядом с ним остолбенели. Тиа заметила, что он слегка попятился в сторону Долана.

Сидящие на плечах родителей дети стали указывать на Питера пальцем, и люди вставали на цыпочки, чтобы посмотреть на него. Все снова заговорили разом. Тиа почувствовала холодок, ползущий между лопаток. Сейчас многое сможет встать на свои места, если она все правильно сделает. Возможно, так же, как делает Роуэн.

— Питер — Мастер Взора, — уверенно сказала Тиа. — Первый среди наших соплеменников после Уильяма.

— Чепуха, — отрезала Роуэн. — Среди нас больше не рождается Мастеров Взора.

— Теперь один есть. — Тиа улыбнулась. — Воспитанный в верхнем мире.

— Воспитанный кем? — вскипела Роуэн.

— Моей матерью! — сказал Питер. — Ее зовут Аврора. И моим отцом, Грегори.

Аврора.

Имя эхом разнеслось по затихшей палате.

Роуэн окаменела.

— В Грейсхоупе не вспоминают тех, кто свел счеты с жизнью, — сурово произнесла она.

— Что за чушь, моя мама не сводила счеты с жизнью! — сердито возразил Питер. — Сейчас она в питомнике.

Люди снова загалдели.

Роуэн огляделась.

— Этот мальчик — не Мастер. Уильям был последним Мастером Взора, присланным нам для того, чтобы обеспечить безопасный путь в Грейсхоуп. А этот ребенок — подученный кем-то самозванец.

Питер повернулся и посмотрел в глаза Роуэн. Она ведь была и его бабушкой тоже.

— Я — Мастер Взора, — сказал он с чуть меньшей уверенностью. Тиа заметила, что он нервно поглядывает на Дексну, сидевшую рядом с ней на балконе, но она, видимо, не пыталась ему помочь.

— Мальчик! — С другого конца палаты донесся женский голос. — Мальчик, скажи, что у меня в руке.

Вдалеке поднялась рука с какой-то вещицей.

Питер повернулся на голос, и толпа потеснилась так, чтобы не мешать ему смотреть. Он замер, как изваяние, его светлые волосы торчали во все стороны, смятый капюшон комком лежал на воротнике. Тиа слышала удары своего сердца.

— Это тряпичная кукла, — сказал наконец Питер. — Кукла с черными волосами и в грязном голубом платье.

— Правильно! — воскликнул голос, и всю палату опять заполонили разговоры и восклицания.

— Это фокус! — выпалила Роуэн. — Вас обманывают!

С другого конца палаты раздался еще один голос, легко перекрывший остальные.

— Скажи мне, Питер, что висит у меня на шее?

Это была Ангус.

Питер замер на некоторое время, потом произнес:

— Красная лента, с нее что-то свисает… кружок, а его пересекают три линии. Они… волнистые.

Он описывал водяной знак двенадцатой линии родословной: династию Ангус.

— Роуэн, этот ребенок — Мастер, — заявила Ангус.

Роуэн пошла пятнами.

— Этот мальчик никогда не станет одним из нас, — сказала она. — И он вполне может заразить тех, кто к нему прикасался, так же, как заразилась Маи в верхнем мире. Пока он среди нас, никто не будет в безопасности.

Ближайшие к Питеру люди переглянулись и потом внимательно посмотрели на него. Они не подошли ближе, но и не отодвинулись дальше.

Роуэн сошла со своей трибуны и пошла к Питеру, не сводя глаз со щенка. Она простерла вперед руки.

— Ты опасен для нас, ты опасен для чикчу, которого держишь. Отдай его, пока не заразил.

Она протянула руки к Питеру и выхватила щенка.

— Лучше не надо, — сказал Долан.

Рот щенка открылся в беззвучном протесте. Но беззвучном только для некоторых. Тиа хорошо расслышала его — короткий визг, как обычно визжат малыши, когда видят, что их мать уходит. Остальные Мастера Слуха в палате тоже услышали его. И все чикчу, ждавшие во дворе.

Через мгновение воздух звенел от коротких пронзительных завываний. Вопли собак ввинчивались в уши и эхом отдавались от потолка, сливаясь в вой такой неистовой высоты, что было больно. Это казалось невыносимым. Дети зажали уши руками и зажмурились. Взрослые испугались не на шутку.

Долан стоял посреди толпы и сверлил глазами Роуэн, которая остолбенела со щенком в руках. На ее лице было написано смятение. Питер потянулся к ней, забрал щенка и прижал его к груди. Завывание прекратилось.

Долан положил ладонь на плечо Питера.

— Мальчик и собака теперь вместе.

Роуэн обожгла Долана злобным взглядом и побрела назад к своей трибуне.

— Бабушка, — начала Тиа, — никто не стремится положить конец нашему жизненному укладу. Только победить страх перед миром над нами. Это и была надежда Грейс. Она надеялась, что мы сами выберем, как будем жить. Здесь или на поверхности.

— Выберем? — взревела Роуэн. — Этот выбор уже был сделан!

Толпа зароптала, и Роуэн поняла, что ее перекрикивают каждый раз, как она пытается заговорить. Она помахала рукой, чтобы толпа затихла, и указала на Тиа.

— Это дочь моей дочери, но настало время показать Тиа, что мы не можем пожертвовать многими ради прихоти одного. Мы не позволим рисковать жизнями наших детей ради опасного порыва бездумной девчонки. Отвернитесь от нее, и мы вместе вернемся к работе. Мы сохраним то, что построила для нас Грейс!

— Это ты предала Грейс, Роуэн! — вскричала Тиа. — Ты насаждала среди нас невежество, поощряла наши страхи. Я обещаю: члены Первой линии родословной больше не будут изгнанниками. Неважно, сыновья или дочери, мои дети увидят свет звезд.

Все ошарашено вздохнули. Она почувствовала на себе взгляд Маттиаса.

Одна женщина, мать, державшая на руках малыша, заговорила громким, звонким голосом.

— Из вас двоих только одна говорит правду, Роуэн. И тебе я не верю.

Она отвернулась от Роуэн и посмотрела на Тиа. Девушка узнала ее — это была смотрительница из садов. Она спокойно глядела на Тиа, ее сын играл с длинными волосами матери.

К Тиа повернулась еще одна женщина, встав спиной к Роуэн, потом то же самое сделал ее брат. Тиа стояла, как громом пораженная, а в толпе нарастал шепот, и все больше людей отворачивалось от Роуэн, которая замерла в зловещем молчании.

— Глупцы! — сказала она. — Вы ждете мудрости от ребенка, готового впустую предать память предков, отдавших жизни за то, чтобы найти это убежище для своего народа! Она поведет вас в жестокий верхний мир только ради того, чтобы утолить свое детское любопытство!

Группка братьев и сестер из Третьей линии повернулась к Тиа. Потом еще люди. И еще. Она узнавала каждого из них, у нее кружилась голова.

Теперь на нее смотрел каждый человек в палате.

Глава тридцать седьмая Питер

Когда Питер вернулся в питомник вместе с Доланом, его мама спала прямо на песке под охраной Нормы. Рядом лежала раскрытая красная тетрадка. Она была исписана до последней страницы. Он наклонился над книгой, не в состоянии перебороть искушение и не заглянуть.

Он стал читать.

Маи лежала на узких салазках. Ее исхудавшее тело было завернуто в меха и одеяла. Она раскраснелась, и это было странно — только недавно она казалась такой бледной. Я надела на нее меховой капюшон, и из-за выбившихся наружу локонов она выглядела совсем молодой и здоровой — возможно, слегка усталой, будто весь вечер провела на коньках.

Норма и Грю тянули салазки. Грю хорошо знала дорогу и привычно трусила вверх. Маи почти сразу же уснула, все еще сжимая в руке пузырек с герметиком. Несмотря на истощение и плохое самочувствие, Маи будто чувствовала воздух верхнего мира — она говорила, что «слышит» его, — и она проснулась, как только я развернула салазки по направлению к лагерю Грегори.

Наш путь отмечала высокая ледяная стена — мне нравилось, как она меняет цвет в зависимости от времени суток: по утрам розовая, а днем серо-голубая. Она ничем не отличалась от утесов неподалеку, и Маи помечала дорогу одним из своих браслетов, расстегивая плетеное кольцо по дороге к стене и мимоходом вонзая его в зернистую поверхность снега, не притормаживая собак. Это была ее метка, которую она замечала по пути домой. Уже позже, когда земля стала известной и привычной, в метке не было нужды, но сама собой появилась традиция — она будто похлопывала по плечу старого друга.

Теперь, когда мы проезжали стену, Маи протянула руку, чтобы провести по ее шершавой поверхности, наверное, думая, сколько у нее раньше было сил.

— Остановись.

Хотя шумел ветер и голос Маи ослаб, я сразу ее услышала. Я прислушивалась и ждала этой просьбы. Я стояла с собаками и смотрела, как Маи расстегнула браслет и подняла руку.

Браслет с трудом проломил первый слой ледяных кристаллов, налипших на стену, но, к моему облегчению, на мгновение задержался там, куда его повесила Маи. Я хотела уехать до того, как браслет упадет на землю, но Маи распечатала пузырек с герметиком и выплеснула его на стену с браслетом. Лед вокруг стал прозрачным, и браслет будто завис в воздухе.

Его плетеные нити цвета крови играли и переливались на ярком солнечном свете, будто он каким-то образом ожил, а не был навечно вморожен на место.

Я заплакала, глядя на него, не потому, что понимала — Маи никогда больше не увидит свою метку, — а потому, что знала — как бы я ни пыталась, память о ней никогда не сохранится в таком же ярком и чистом свете.

Питер закрыл тетрадь, понимая, что все это время испытывал ненависть к самой обычной вещи. Он почти поверил, что именно она похищала у него маму. Но это оказалась обычная красная тетрадка, на обложке которой было выведено два слова: для Тиа.

Он посмотрел туда, где рядом с Нормой спала мама, и с удивлением обнаружил, что мама, оказывается, наблюдала за ним, подперев рукой голову.

Она улыбнулась.

— Ну, как все прошло?

Спустя час Питер ждал в главном здании, пока его мама с Доланом, Ланой и Тиа возились с яслями Кэсси. Он с трудом переборол в себе желание подглядеть за ними, используя свой дар. Вместо этого он смотрел на Сашу, которая уснула в углу стойла. Вскоре им придется распрощаться.

Он постарался удержать ее портрет в своей памяти.

К нему подошел Долан.

— Готов?

Питер кивнул. Они приблизились к вольерам, где с торжественным видом стояла Тиа, положив руку на макушку Кэсси. Когда Питер встал перед ней, она коротко кивнула и наклонилась туда, где рядом с матерью сидел Белолапик. Тиа взяла его в руки.

— Вручаю тебе Белолапика, — сказала она и протянула его Питеру. — Твоего единственного компаньона.

Питер принял щенка и вытянул его на руках перед собой. Он кивнул Тиа, затем Кэсси.

— Спасибо.

Долан расплылся в улыбке. Мама плакала.

— А теперь что? — шепнул Питер, посмотрев на Тиа.

Она ухмыльнулась.

— Теперь вы должны заботиться друг о друге.

Он хотел забрать Белолапика в этот же день. Но Долан сказал, что ему еще нужно провести несколько недель с матерью.

От главного дома раздался звонок, и к ним подошли Села с Маттиасом. Долан на этот раз не стал запирать двери.

— Нашла! — воскликнула Села. Она торжествующе помахала в руке коньками.

— Маттиас вырос из них в прошлом году, — запыхавшись, сказала она. — А это ваш малыш? — Она посмотрела на Белолапика. — А он хорошенький. Легендарный щенок — даже не верится.

Питер погладил его по голове, и он уперся одной лапкой в его руку.

— А может быть, он просто собака. — Он вернул щенка в ясли. — Смотри за ним хорошо, ладно, Кэсси? Не позволяй никому его давить.

Тиа засмеялась:

— С ним все будет хорошо. И скоро он будет с тобой.

Коньки сели отлично. Питер размялся на тропинке перед питомником, проехав туда-сюда. Затем он крепко обнял Сашу.

Тиа, Маттиас и Питер вместе выехали в сторону главной дороги. Приближалось время ужина, и перед дверьми жилищ ярко горели зеленые световые сферы. На дороге было полно народу, и Питер чувствовал, что на него смотрят. Большинство ехало поодиночке или парами. Им встретились ребята с огромными мешками хлеба и еще один, с оранжевым поясом, который проехал так близко и так быстро, что у Питера подогнулись коленки.

— Посыльный, — объяснила ему Тиа. — Они иногда любят повыпендриваться.

Он встретился глазами с какой-то женщиной и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Но главным образом Питер концентрировался на поворотах — ему с трудом удавалось никого не сбить. Иногда дорога разделялась, то уходя налево, то направо, затем снова налево. Тиа с Маттиасом ехали впереди, закладывая петли, вообще не задумываясь о движениях. На каждый их шаг ему приходилось делать четыре. Но он был очень доволен.

И затем перед его глазами открылось озеро. Вода была гладкой, как зеркало, и отражала тусклые огни и ветви деревьев, высаженных вокруг. Тиа с Маттиасом остановились у тропинки, ведущей к кромке воды, и склонились к своим конькам. Он тоже нагнулся и развернул лезвия коньков набок, как показала ему Села.

Они стали поджидать остальных. Никто не разговаривал: настал такой момент, когда стоило либо говорить что-то очень важное, либо молчать. Он подумал, что Майлз наверняка бы что-нибудь придумал.

— А вот и они, — сказала Тиа.

Спустя минуту подъехали Долан с Селой, а за ними подтянулись и Лана с мамой Питера на санях, которые Питер забрал из лагеря два дня назад. Мама держала подмышкой свою красную тетрадку. Она вылезла, отвязала упряжку собак и потянула сани на тропинку. Они вместе пошли к туннелю, ничего не говоря.

Дексна с Лукианом ждали их там. Проход в туннель стал намного больше — сейчас человек мог войти в него, не пригибаясь. И по обе стороны от прохода стояло по световой сфере. Теперь он больше напоминал обычную дверь.

Дексна подошла к Питеру.

— У нас с тобой назначена встреча, ведь так?

— Через неделю. И я помню, что надо тренироваться.

Села достала из сумки, стоявшей у ее ног, плотную папку.

— На это почти не было времени, но я хотела, чтобы у тебя осталось это. — Она достала из папки листок бумаги. Это был портрет Саши.

Питер смог только кивнуть. Его горло болезненно сжалось.

— А это тебе, Тиа. — Мама протянула ей красную тетрадь.

— Спасибо! — Тиа посмотрела на обложку и провела пальцами по металлической спирали. — Но что это?

Казалось, мама вот-вот заплачет.

— Это все, что я хотела рассказать тебе о твоей маме.

Тиа улыбнулась и прижала тетрадь к груди.

Села обхватила Маттиаса одной рукой, а другой приобняла Тиа.

— Бог ты мой, ребята, это всего лишь семь дней, — сказала она. — Успокойтесь уже!

А потом Питер с мамой поднялись по тоннелю, утягивая санки за собой.

Они вышли в яркий солнечный полдень. Питер посмотрел в сторону лагеря и воспользовался своим особым зрением. Гиби-гиби стояла на месте, и иглу Джонаса тоже, и навес для собак, и рабочая палатка. Ничто не изменилось.

Когда Питер с мамой поднялись по склону к лагерю, папа Питера как раз выходил из палатки, держа в охапке оборудование. Он пустился бегом: если бы Питер мог сейчас приблизить картинку, то увидел бы, как во все стороны разлетаются прищепочки, фрагменты дрели, батарейки — и все это абсолютно беззвучно исчезает в снегу. Раскрыв объятия, доктор Солемн обрушился на них с мамой.

И потом они все упали.

— Ай! Боже мой, Грегори!

Они приземлились прямо в одну из снежных ям Джонаса.

На следующий день доктор Солемн велел Джонасу выкопать сразу несколько снежных ям. Питер с родителями сидел в гиби-гиби. Они разговаривали.

— Как долго они смогут оставаться там в безопасности? — спросил Питер. — До того, как лед растает или треснет?

— Хотел бы я знать, — ответил папа. — Двадцать лет? А может быть, и больше.

— А может быть, и меньше?

— Возможно.

— И куда они пойдут?

— Еще есть время обсудить это, — сказала мама. — Может быть, в Англию. Надо подумать, что мы можем сделать. — Она искоса посмотрела на папу. — Потребуются международные усилия.

Он кивнул и потом улыбнулся ей.

— Мы не сможем провезти их под одеялом в Цесне, это точно. С тобой это сработало, но…

— Нет уж, — мама Питера покачала головой. — Никаких больше пряток.

Джонас не стал задавать никаких вопросов, когда Питер с мамой вернулись в лагерь, даже насчет Саши. Он только поинтересовался, не хочет ли Питер поэкспериментировать с тестом для печенья.

— Мне уже надоели одни и те же печенья. Вот я и подумал, не можем ли мы смешать овсяное тесто или что-нибудь в этом духе.

Спустя несколько дней они с Джонасом сидели в иглу и пробовали плоды своего эксперимента: печенье с бананом и ирисками.

— Что ж, — начал Джонас, — кажется, твои родители нашли то, что искали.

Сквозь отверстие в крыше Питер смотрел, как по небу плывут облака.

— Я тоже это искал, — сказал он. — Просто сам не подозревал об этом.

Джонас засмеялся:

— Со мной постоянно такое происходит.

Оставшиеся недели в Гренландии прошли гораздо веселее, чем раньше. У Питера больше не болела голова. Мама теперь сидела на кровати: она начала писать свою книгу о митохондриальных ДНК. Она решила включить в нее короткую историю о людях, которые бежали из Англии много веков назад. Эта книга не могла помочь Тиа подготовить Грейсхоуп к верхнему миру, но она могла подготовить верхний мир к открытию Грейсхоупа.

Папа попросил прислать ему сборки для радио, и они с Питером поехали на собачьей упряжке в почтовое отделение в Куанааке, чтобы забрать их, а еще самые новые карты и книги по истории.

Там его поджидало письмо от Майлза.

Дорогой Питер.

Обнимаю тебя еще крепче, чем обычно.

Злобные сестры планируют переделать мою комнату под хижину маори.

Требуется твой совет.

Майлз

P.S.: как там поживает ледовый остров?

P.P.S.: почему ты не пишешь????

Питер отправился на первую встречу с Дексной с охапкой карт и книг. Она уже поджидала внизу. А потом были и другие встречи. В те дни, когда Джонас с папой работали в полях, они с мамой ускользали из дома. И каждый раз, как Питер миновал браслет, вмороженный в стену, его захлестывала тоска по Грейсхоупу. Он понимал, что становится похожим на маму: с этого самого времени он начал жить в двух мирах сразу. А может быть, и в трех.

Настала их последняя неделя в Гренландии. Дни, которые раньше тянулись бесконечной чередой, теперь вдруг разом закончились. Джонас ушел на юг, в деревню, где жили бабушка с дедушкой, чтобы там провести лето. Он аккуратно оторвал наклейку со своим именем со стула и сунул ее в рюкзак.

— Не помню, сколько у них стульев на кухне, — объяснил он. — Хочу быть заранее готовым.

Он забрал с собой все смеси для печений и блинов. В это вечер Питер с мамой принесли Белолапика в лагерь.

В день, когда прибыл самолет Национальной Гвардии, было облачно. Питер спрятал Белолапика под курткой.

Пилот махнул бумажным стаканчиком с остывшим кофе в сторону гиби-гиби.

— Если бы не этот голубой монстр, я бы не смог приземлиться, — сказал он. — Вы его оставляете здесь?

— Да, ответил доктор Солемн. — Он нам еще понадобится.

Глава тридцать восьмая Тиа

Восемь месяцев спустя

Праздники прошли тихо.

— Представь себе, что каждая семья захочет собрать такой праздничный стол в один и тот же вечер, — сказала Лана, оглядывая блюда на столе. — Озеро опустеет, и растения будут ободраны до голых стеблей.

Но рождения по-прежнему оставались такой редкостью, что их можно было отмечать с особой помпой.

Маттиас сунул в рот еще один сладкий рулетик.

— Это все не только для тебя одного, Маттиас! — воскликнула Села. — Хотя бы дождись прихода гостей. И ты можешь отнести пару рулетов Лане. Она там, у себя, с ребенком.

Тиа не стала последней дочерью из Первой линии родословной. Лана родила дочь — Ирис.

— Давай я отнесу, — предложила Тиа. Она взяла тарелку и щедро навалила на нее сластей и порезанных кусочками фруктов.

— Благодарение небу! Первая за целое утро возможность поесть! — Лана сунула в рот рулет. Она выглядела такой же прекрасной, как всегда, вот только менее безупречной: то у нее была не застегнута пуговица, то выбивался непокорный локон из прически. Сегодня дело было в поясе. Пока Лана ела, Тиа сама завязала его.

Ирис лежала на постели Ланы и довольно ворковала под теплым меховым одеялом, размахивая ручками. Рядом лежала стопка детской одежды.

— Я пыталась ее одеть, — пожаловалась Лана с набитым ртом, — но она вообще не перестает двигаться ни на минуту.

Тиа сняла кулон со своей шеи.

— И-рис, — пропела она. — И-рис. Пора одеваться на вечеринку в твою честь.

Она тихонько помахала медальоном у нее над головой. Девочка немедленно опустила ручки и попыталась сфокусировать взгляд на украшении, да так, что свела глаза в кучку. Лана в это время ловко одела малышку.

— Что я буду без тебя делать, Тиа?

— Я же не уезжаю на месяцы! — рассмеялась она. — Меня не будет всего две недели.

Держа Ирис столбиком на руках, Лана произнесла:

— Все равно я буду по тебе ужасно скучать.

Начало экспедиций на поверхность назначили на весну. Тиа должна была отправиться туда с упряжками собак в качестве ученицы Долана. Она уже начала изготавливать специальные попонки для чикчу, чтобы они не замерзли, как Хэм и Пег. А со временем она разведет пушистых щенков Саши, более приспособленных для жизни на поверхности.

Через несколько месяцев вернутся Питер с Авророй, и они все вместе начнут продумывать план. Немногие в Грейсхоупе знали, что в холодном мире происходило потепление: конечно, Шеф Берлинг и некоторые другие были в курсе. Двигаемся по одному шагу за раз, как сказала Дексна. Сначала надо позволить людям насладиться солнечным светом. Аврора сказала, что отец Питера научит Берлинга и некоторых его помощников распознавать трещины на льду. Маттиас хотел быть одним из его учеников.

Вернувшись в большую комнату, Тиа помогла Лане устроиться у стола, пока Маттиас покровительственно нависал над блюдом со сладкими рулетами. На пороге появился Лукиан. Он завел привычку время от времени навещать их и обычно приносил с собой книги, которые, по его мнению, показались бы интересными Тиа. Книги обычно оказывались ужасно занудными: старые трактаты по ботанике или геологии. Но девушка очень радовалась самим визитам Лукиана.

— Тиа! — позвала Села от столика, заставленного подарками. — Мне нужно освободить место для еды, можешь мне помочь? Не заберешь эти вещи к себе в комнату?

Казалось, каждая семья Грейсхоупа прислала подарок: неважно, обшарпанный он был или просто потрепанный. Тиа свалила все к себе на постель. Кое-что упало на пол, в том числе и старый горшок для риса. У него не было крышки, а внутрь кто-то запихнул два камня. Тиа присела, держа его в руках. Она не помнила, как он выглядел, но она поверила Лане, когда та сказала, что это была ее любимая игрушка.

Она вложила в него два пальца и нащупала гладкие камни. Затем посмотрела на картину, висевшую над ее сундуком. На ней мама и Аврора обнимались на фоне солнца. Питер назвал эту картину «фотография». Аврора отправила ее вниз по туннелю вместе с чикчу, когда Маи умерла. Все эти годы Села хранила ее в секрете.

На пороге показалась Лана.

— Дексна приехала. Ты чего застряла?

Вскоре после церемонии Запуска Дексна была избрана Главой Совета. Тиа с трудом вспоминала ее как тихую, молчаливую женщину.

Она протянула Лане горшок:

— Смотри-ка, что я тут нашла.

Лана рассмеялась:

— Боже мой! И камни все еще на месте?

— Да. — Тиа показала ей. — Лана, а помнишь, что обо мне сказала Дексна на церемонии? Что я обладаю храбростью тянуться к тому, чего меня учили бояться?

Тетя подошла и села на кровать рядом с ней.

— Конечно, помню.

— Это неправда. Маттиас безнадежно застрял во льдах, а я увидела Питера и Сашу. Но не стала их звать.

— Но ты должна была, — сказал Лана.

— Нет, я этого не сделала, — сказала Тиа. — Это Грю их позвала. Я просто закрыла глаза и надеялась, что когда открою их, они уже уйдут. Если бы Грю не начала завывать, Маттиас погиб бы, и ничего… ничего бы не изменилось.

Лана встала.

— Это было нормально — бояться. А Грю смогла заставить тебя преодолеть свой страх. Ведь чикчу выступают нашими спутниками уже так давно, Тиа. Маи любила говорить, что именно поэтому мы называем их именем звезд. — Она протянула руку. — Мы собираемся выпить за твою младшую сестру. Ты готова?

— Роуэн здесь? — Тиа несколько раз мельком видела бабушку после того, что случилось на церемонии Запуска. Дексна сказала, что она редко выходила из дома.

Лана покачала головой.

— Нет, она не пришла. Я на это и не надеялась — она такая же упрямая, как камни в этом горшке.

— Почему ты тогда пригласила ее?

Лана улыбнулась.

— Потому что она моя мать. И я надеюсь, что это достаточная причина, чтобы я могла приглашать ее и дальше.

Тиа встала, поставила горшок на постель и пошла с Ланой туда, где ждали остальные.

— Настоящий чай, — объявил Маттиас, когда они взяли чашки с подноса. Он стоял, улыбаясь, рядом с Дексной, Эзрой, Селой и Доланом. Тиа заметила, что у него на тарелке опять лежит несколько рулетиков.

Села баюкала сонную Ирис. Лукиан держался неподалеку от семейного круга, уткнувшись в стакан.

Долан откашлялся.

— За дочерей Ирис!

Традиционный тост в честь рождения дочери.

Тиа подняла стакан, а другой рукой притянула Лукиана поближе к их компании.

— Но сначала за саму Ирис. Пусть она будет достаточно отважной, чтобы выбрать правильный путь, и достаточно удачливой, чтобы иметь друзей, которые этот путь укажут.

И они залпом опустошили чашки.

Эпилог Питер

Он лежал в постели и через круглые окна в крыше смотрел, как на город опускается вечер. Белолапик развалился у него в ногах.

— Ай! Белолапик, ты бы не мог подвинуться?

Большой пес поднял свою голову и весело запыхтел.

— Пожалуйста! У меня уже ноги онемели.

Снова веселое пыхтение.

— Ладно. Победил.

Питер растопырил пальцы на одной руке и постучал ею по ладони другой.

Еда.

Белолапик пулей сорвался с кровати и загромыхал по лестнице. Спустя мгновение с кухни раздался мамин смех.

— Опять? Ты ешь больше, чем все мы, вместе взятые!

— У тебя будут какие-нибудь особые пожелания, Питер? — позвала она. — Я делаю заказ в «Мама Фу».

Белолапик был поклонником цыпленка «мушу».

— Все как обычно. Не забудь, у нас ночует Майлз!

В окнах дома через улицу стали зажигаться огни, но Питер глядел поверх них, в темное небо. Если его не затянет, он сможет увидеть звезды позже вечером. Настоящие. Он уже тренировался.

Майлз позвонил в дверь спустя пять минут после того, как привезли заказ. Он с подозрением на лице понюхал воздух.

— Только не говорите мне, что у нас сегодня китайская еда.

— Она! Ведь сегодня пятница!

— Белолапик пукает после нее!

Питер рассмеялся.

— Я проветрю.

Они уже расстилали постели на полуэтаже, когда вернулся папа. В последнее время ему назначали множество встреч.

— Пит! — Позвал папа. — От Джонаса пришла открытка!

Джонас был на выезде в Колорадо. Открытка перелетела через поручни полуэтажа и к ней бросился Белолапик, но Питер опередил его.

На обороте красовалась фотография «фольксвагена», спортивной модели. Питер перевернул ее.

В следующий раз мы ее найдем.

Он улыбнулся и поставил открытку на полку в шкафу рядом с портретом Саши, нарисованным Селой, и голубым мячом для гольфа, который Джонас отправил ему на Рождество.

Майлз развернул свой спальный мешок.

— Я до сих пор не понял, почему ее назвали Гренландия. Надо придумать что-нибудь получше.

Питер посмотрел в окно и подумал о всех тех словах, которыми он так хотел поделиться с Майлзом: световая сфера, чикчу, Главная дорога, Мастер Взора.

Ночное небо слегка мерцало. Белолапик запрыгнул на постель и рухнул Питеру на ноги.

Майлз продолжал болтать.

— «Исландия» уже занято. Что насчет «Страны снегов»?

— Похоже на рождественскую рекламу в магазине Мэйси, — пробормотал Питер. — Сами гренландцы зовут ее «Земля людей».

— Земля людей? Но она же может быть, где угодно.

Питер лежал, не шевелясь, и притягивал к себе звезды до тех пор, пока покрывало из светящихся огней не нависло, мягко мерцая, над самой его головой.

— Ты прав, — сказал он. — Она может быть, где угодно.

Экспедиция в Гренландию (пусть даже с родителями) само по себе Событие для любого подростка.

Но эта поездка становится для Питера совершенно удивительным приключением, когда он обнаруживает туннель в толще тысячелетнего льда, а подо льдом — поселение таинственных людей, которые никогда не видели верхнего мира и солнца, но зато обладают странными способностями. Так похожими на его собственные… Может, его связь с затерянной цивилизацией куда теснее, чем ему кажется?

Чудесно написанная история с увлекательным сюжетом и глубоким пониманием того, что такое любовь, дружба, семья и самопожертвование.

Одно удовольствие читать!

amazone.com

От автора бестселлеров New York Times и лауреата премий за лучшие фэнтези для подростков.

www.ast.ru

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Grace’s Норе.

(обратно)

2

Наследственная атрофия зрительных нервов.

(обратно)

Оглавление

Пролог Маттиас

Глава первая Питер

Глава вторая Питер

Глава третья Тиа

Глава четвертая Тиа

Глава пятая Питер

Глава шестая Тиа

Глава седьмая Питер

Глава восьмая Тиа

Глава девятая Питер

Глава десятая Тиа

Глава одиннадцатая Питер

Глава двенадцатая Тиа

Глава тринадцатая Питер

Глава четырнадцатая Тиа

Глава пятнадцатая Питер

Глава шестнадцатая Тиа

Глава семнадцатая Питер

Глава восемнадцатая Тиа

Глава девятнадцатая Питер

Глава двадцатая Тиа

Глава двадцать первая Тиа

Глава двадцать вторая Питер

Глава двадцать третья Тиа

Глава двадцать четвертая Питер

Глава двадцать пятая Тиа

Глава двадцать шестая Питер

href=#t28> Глава двадцать седьмая Тиа

Глава двадцать восьмая Тиа

Глава двадцать девятая Питер

Глава тридцатая Тиа

Глава тридцать первая Питер

Глава тридцать вторая Питер

Глава тридцать третья Тиа

Глава тридцать четвертая Тиа

Глава тридцать пятая Питер

Глава тридцать шестая Тиа

Глава тридцать седьмая Питер

Глава тридцать восьмая Тиа

Эпилог Питер

*** Примечания ***