Первое Дерево [Стивен Ридер Дональдсон] (fb2) читать онлайн

Стивен Дональдсон Первое Дерево

Пэт МакКиллип — другу на добрую память

О ТОМ, ЧТО УЖЕ БЫЛО

Первая книга «Вторых хроник Томаса Ковенанта» — «Раненая Страна» — повествует о возвращении Томаса в Страну — царство магии и смертельных опасностей, где некогда в прошлом он сражался против Зла и одержал победу. Используя силу дикой магии, он одолел Лорда Фоула, Презирающего, древнего врага Страны, и этим обеспечил Стране мир, а себе — покой.

Ковенант вернулся домой и прожил там десять лет, тогда как в Стране за это время пронеслось много столетий. Лорд Фоул снова обрел силу. Он был абсолютно уверен в том, что ему удастся преуспеть, в попытках обрести власть над кольцом из белого золота, принадлежащим Томасу и способным управлять дикой магией. Поэтому Лорд Фоул заставил Ковенанта вернуться в Страну. Томас пришел в себя на Смотровой Площадке Кевина, где некогда Фоул предсказал ему, что именно он, Ковенант, разрушит Страну. И вновь Презирающий говорил с ним, глумясь и издеваясь, предрекая ему новые страдания, а себе — окончательную победу.

В сопровождении Линден Эвери, врача, невольно последовавшей за ним из его мира, Ковенант спустился в старую деревню — подкаменье Мифиль, где впервые столкнулся с отвратительной силой, выпущенной на волю Презирающим, — Солнечным Ядом, представляющим собой миазмы разложения природных законов. Он истерзал Страну ливнями, засухами, сверхплодородием и эпидемиями, следующими в совершенно непредсказуемом порядке. Все старые леса были уничтожены под корень; а усиление воздействия Солнечного Яда грозило уничтожением всей жизни в Стране. Чтобы ублажить грозную силу, жители Страны были вынуждены совершать кровавые жертвоприношения.

Осознав свое отчаянное положение, Ковенант пустился на поиски источника Солнечного Яда и способов избавить от него Страну. Взяв в проводники жителя подкаменья Мифиль Сандера, они с Линден отправились на север, в Ревелстоун — резиденцию Верных, единственных, кто, по рассказам местных жителей, мог сдерживать зловредное действие Солнечного Яда. Но за путешественниками пустились в погоню Опустошители — древние слуги Лорда Фоула, чьей целью было заразить Ковенанта неким ядом, благодаря которому он окончательно потеряет разум и способность управлять магией.

Сражаясь с опасностями, порождаемыми Солнечным Ядом, и попытками заразить их, Ковенант с Линден и Сандером пробивались на север. Неподалеку от Анделейна они наткнулись еще на одну деревню — подкаменье Кристалла, где встретили Холлиан — женщину, которую Верные преследовали за то, что она умела предвидеть атаки Солнечного Яда. Ведунья также присоединилась к ним.

Холлиан рассказала им, что Анделейн, некогда столь прекрасный, теперь стал местом, где властвует безумие. В ужасе от подобного осквернения Ковенант в одиночку отправился в Анделейн, чтобы сразиться со Злом, его поразившим. Но там он узнал, что в Анделейне нет Зла, более того: там Ковенант встретил Каера-Каверола — Лесного старца, некогда бывшего человеком по имени Хайл Трой, и нескольких из своих бывших (ныне умерших) друзей — Лорда Морэма, Елену, Стража Крови Баннора и Великана Идущего-За-Пеной. Лесной старец и Мертвые одарили Ковенанта тайным знанием и советом; а Идущий-За-Пеной дал ему в попутчики странное существо по имени Вейн, созданное юр-вайлами, и объяснил, что тот имеет тайную миссию, но суть ее Ковенанту не открыл.

Вместе с Вейном Томас отправился назад, к своим друзьям, но узнал, что в его отсутствие они были захвачены Верными. Их поиски чуть не стоили ему жизни, сначала в ужасной деревне настволье Каменной Мощи, а затем среди жертв Солнечного Яда в подкаменье Дюринга. Однако с помощью вейнхимов он, наконец, смог добраться до Ревелстоуна. Там он повстречался с Гиббоном — главой Верных, не зная, что его друзья тем временем томятся в застенках Ревелстоуна в ожидании, когда их кровь понадобится для манипуляций с Солнечным Ядом.

В отчаянии от зверств Лорда Фоула и невозможности освободить своих друзей, Ковенант отважился на участие в кровавом Ритуале Предсказания, чтобы узнать, что сулит ему будущее. Его видения содержали два чрезвычайно важных факта: что Солнечный Яд появился после уничтожения Посоха Закона — волшебного инструмента, способствующего естественному порядку мироздания, и что Верные действительно подчиняются Лорду Фоулу, общаясь с ним через контролирующих Гиббона Опустошителей.

С помощью дикой магии Ковенант вызволил своих друзей из темницы Ревелстоуна, а затем отправился на поиски Первого Дерева, из которого был вырезан первый Посох Закона, чтобы создать новый для восстановления в Стране Закона.

В Ревелстоуне он освободил Бринна, Кайла, Кира и Хигрома из племени харучаев, принесших клятву Стражей Крови. Вместе с Линден, Сандером, Холлиан и Вейном Томас повернул на восток, в сторону моря, надеясь продолжить свои поиски там. По дороге он встретил группу Великанов, называвших себя членами Поиска. Один из них — Морской Мечтатель — с помощью Глаза Земли имел видение о Солнечном Яде, поэтому Великаны отправились в Страну, чтобы вступить с ним в борьбу. Попав в город Великанов Коеркри, Ковенант, благодаря тому, что был знаком с их предками, сумел убедить Великанов использовать их корабль для поисков Первого Дерева.

Перед тем как покинуть Страну, Ковенант провел каамору — обряд очищения и отпущения для всех Мертвых из Коеркри, не находивших успокоения со дня своей смерти от рук Опустошителя почти сорок веков назад. Затем он отправил Сандера и Холлиан в Верхнюю Страну, надеясь, что им удастся поднять восстание против Верных, а сам подготовился к новому этапу своих поисков.

С этого начинается «Первое Дерево», книга вторая «Вторых хроник Томаса Ковенанта».

Часть первая

Глава 1 «Звездная Гемма»

Вслед за Ковенантом Линден Эвери спускалась по улицам Коеркри к монолитной, не тронутой временем пристани древнего города, куда подходил каменный корабль Великанов «Звездная Гемма». Она уже видела его прежде во всей красе: удивительно сочетающего в себе мощь и грацию, скользящего по волнам на всех парусах, словно благостный дар Ковенанту, — корабль надежды для исполнения его чаяний. И ее собственных. И все же, пока они с Неверящим, Кайлом, Бринном и неотвязным Вейном спускались по террасам Печали к пирсу, она невольно залюбовалась подходящим судном. Энергия, исходившая от него, была ей удивительно приятна.

Ковенант только что отослал Сандера и Холлиан в Верхнюю Страну, надеясь, что они смогут поднять деревни против разрушительной власти Верных. И надежда эта опиралась на крилл Лорика, который он им отдал, чтобы они могли сражаться против Солнечного Яда. Самому Ковенанту этот клинок был просто необходим и как оружие, посредством которого он мог удерживать дикую магию, и как защита против загадочного отродья демондимов. И все же сегодня утром он отдал крилл. А когда Линден попросила разъяснений, лишь буркнул: «Я и так опасен для этого мира».

Опасен. Это слово эхом отозвалось в ее ушах. Только Линден знала, что Ковенант болен из-за своей магической силы. Его собственная проказа сейчас практически остановилась в развитии, несмотря даже на то, что он давно пренебрегает режимом и лекарствами. Но вместо нее в его организме медленно расползается отрава Опустошителя и Солнечный Яд. Эта моральная отрава пока еще тайно дремлет, словно хищник, готовый в любую минуту проснуться и растерзать свою жертву. Линден казалось, что даже цвет лица Ковенанта изменился, словно яд уже выжег его до черноты, вплоть до мозга костей. Пропитанный ядом насквозь, да еще с кольцом белого золота — он действительно был самым опасным человеком, которого она когда-либо встречала.

И эта опасность ее завораживала. Она символизировала ту грозную силу, которая притянула ее к Ковенанту еще в Небесной ферме. Он, улыбаясь пошел на смерть, чтобы спасти Джоан, и эта улыбка выдавала его тайную сущность, его способность не идти против судьбы, какая бы страшная угроза над ним ни нависла. А каамора, которую он совершил в честь Мертвых Коеркри, показала всю мощь его способностей. Он был ходячим парадоксом, и Линден страстно желала подражать ему.

При всех своих опасности, проказе, отраве, угрызениях совести и ярости Ковенант был жизнеутверждающим символом, гарантией того, что Страна будет спасена. И его позиция была настолько сильна, что Презирающий ничего не мог с ним поделать. А сама Линден могла ли хоть что-то? На что она потратила свою жизнь? На бесконечное бегство от прошлого. Все так нелегко давшиеся успехи на поприще изучения медицины, все ее самоотверженные порывы в борьбе со смертью — ведь они были порочны в самом корне: болезненное отрицание страшного наследства родителей затмевало все благородные стремления. Она сравнивала себя со Страной — истерзанной произволом Верных и Солнечным Ядом; Страной, где правят законы жестокости, а не любви.

На примере Ковенанта она познала себя. Даже тогда, когда она еще не понимала, что в нем так притягательно, ее влекло к нему чисто инстинктивно. А теперь она окончательно поняла, что хочет стать похожей на него. Она хочет стать опасной для тех сил, что распоряжаются людьми, как игрушками.

Сейчас, по дороге, она изучала его лицо, мрачное и одновременно светлое от предчувствий, стараясь до мелочей запечатлеть в памяти этот изможденный лик пророка, с жесткой линией рта и спутанной, всклокоченной бородой.

Как и Ковенант, Линден пристально смотрела в конец улицы Великанов. И хотя она провела в обществе Хоннинскрю, Морского Мечтателя, Красавчика и Первой в Поиске лишь несколько дней, она успела понять, почему в голосе Ковенанта, когда он говорил о Великанах, с которыми когда-либо был знаком, звучали боль и любовь одновременно. Но у нее к тому же были собственные предчувствия и причины нетерпеливо ускорять шаги.

Почти сразу же после того, как пробудился ее дар видения, он стал источником боли и тревог. Первое острое осознание пришло к ней, когда убили Нассиса. И с тех пор каждый шаг ее страшит, словно она идет, балансируя над пропастью, в которой затаились Опустошители; идет по лезвию между жизнью и смертью, и пути этому не видно конца. Постоянные атаки реального Зла — моральные и физические, — которое она никогда не сможет одолеть, и так истерзали ее, заставив страдать от тщетности своих попыток и мучиться от неуверенности в себе. А тут еще она попала в лапы Верных, в полную власть Гиббона. Его пророчество и омерзительная сила, которой он осквернил душу Линден, проникла во все самые потаенные уголки ее сердца и мозга и наполнила ее отвращением к себе, граничащим с самоотрицанием. Тогда-то она и поклялась, что ничто в мире не заставит ее снова использовать свой неожиданный дар.

Но не смогла сдержать клятвы. И если на одной чаше весов лежала ее уязвленная душа, то на другой — острейшая необходимость в ее уникальной помощи. Та же самая сверхчувствительность, которая так пугала ее, давала ей возможность сращивать сломанные кости и исцелять от яда Рысаков. Эта способность глубоко затронула ее инстинкт медика, восстанавливая личность, которую она чуть было не утратила, попав из привычного мира в этот.

А потом они пришли в Прибрежье, где Солнечный Яд не имел силы. И вот там-то, где весь воздух словно дышал здоровьем, среди тихой природы и цветов, будто сохранивших свежесть с первого дня творения, в обществе Великанов (особенно Красавчика, чей искрящийся юмор рассеивал любую тьму, накопившуюся в душе), испытав на себе целебную силу «глотка алмазов», Линден вновь ощутила почву под ногами. Там она причастилась истинной любви к миру, там остро прочувствовала дар, который принес Ковенант Мертвым. И именно там нутром поняла, что ее видение можно в равной мере использовать как во зло, так и во благо, и что у нее есть возможность попытаться изменить участь, предуготовленную ей Презирающим.

Ведь старик, чью жизнь она спасла у Небесной фермы, сказал ей тогда: «Будь честной. Есть еще в мире любовь!» В первый раз за последнее время эти слова, выплыв в памяти, не вызвали в Линден былого страха и стыда.

Она с трудом поспевала за Ковенантом, стремительно спускавшимся по лестнице Великанов. Казалось, он ничего и никого не замечает. Зато она замечала. Ясное утро. Пустынные длинные улицы Коеркри, все в инее соли. Неотвратимая опасность, струящаяся от черной фигуры Вейна. И харучаи за спиной. Присущее им хладнокровие оставило их: обычно столь бесстрастные, они горели желанием скорее достичь неизвестной земли вместе с Ковенантом и Великанами. Линден запечатлевала в памяти каждую деталь, словно они составляли основу той, новой жизни, о которой она так мечтала.

Однако, когда они, наконец, спустились к залитой солнцем пристани, где их встречали Первая, Мечтатель и Красавчик, а также Кир и Хигром, взгляд Линден словно магнитом снова притянула к себе подходящая к причалу «Звездная Гемма».

Корабль Великанов потряс ее до глубины души. Он вздымался ввысь, вырисовываясь на фоне неба, насколько хватало взгляда. Капитан Гримманд Хоннинскрю выкрикивал команды с мостика, а экипаж суетился на палубе, сворачивая паруса. И вот уже спускаетсяякорь. Мастерство всего экипажа и искусство, с которым корабль был построен, словно отрицали физические законы, заставляя массивную глыбу гранита, из которого он был сделан, легко скользить по волнам. На первый взгляд, его массивные, монолитные (без единого шва) борта и величавые мачты казались громоздкими, палубы — бескрайними, каменные реи — тяжеловатыми, а нос — грубоватым. Но когда, наконец, чувства Линден пришли в порядок, она вспомнила, что корабль построен для Великанов и им он в самый раз. Фигуры матросов, сновавших по палубе, гармонировали с этим вздымавшимся из воды каменным чудом — застывшим в граните языком пламени, рвущимся к небу.

Этот камень поразил Линден. Инстинктивно она задавала себе вопрос о материале, из которого был построен корабль Великанов, так как была твердо уверена, что гранит слишком хрупок, чтобы противостоять океанским штормам. Но, внимательно приглядевшись, она поняла свою ошибку. Гранит был пронизан тонкими костяными прокладками, раскрашенными под камень. Линден ощутила их энергетику.

И вся команда «Геммы» словно излучала особую энергию. Да, они были Великанами, но на своем корабле представляли собой нечто большее. Они были частью огромного здорового организма, чей смех, полный жизни, делал и их сильнее и радостнее. И это живое, хохочущее существо — конгломерат камня, парусов и команды, «Звездная Гемма» — было кораблем, который выходил на битву с океаном только потому, что ни одно другое испытание не способно принести ему столько радости.

Три его мачты, вздымавшиеся достаточно высоко, чтобы нести на себе по три паруса, словно три кедра, возвышались над мостиком, на котором в небрежной позе стоял Хоннинскрю. Он не обращал ни малейшего внимания на раскачивающие корабль высокие волны, словно был рожден на палубе сразу капитаном, с солью в лохматой бороде и мудростью в бездонных глазах. В ответ на окрик Красавчика он гаркнул так, что его услышал весь Коеркри, заставив Печаль отозваться впервые за несколько столетий. И тут глаза Линден внезапно наполнились слезами, словно она до сих пор никогда не испытывала истинной радости.

Но уже через секунду она справилась с собой и, сморгнув слезинки, взглянула на Ковенанта. Лицо его было неестественно напряжено; но его чувства были ей понятны даже сквозь эту исковерканную маску. Он думал о поисках Первого Дерева и видел сейчас лишь способ достижения своей цели. А, кроме того, он видел Великанов, прямых потомков Идущего-За-Пеной, которого он так любил. Линден не нужно было объяснять то смешение чувств, тот комплекс надежды и страха, от которого его улыбка была больше похожа на оскал. Гордость от его прошлой победы над Лордом Фоулом была сметена хохотом Идущего-За-Пеной. За эту победу была заплачена страшная цена — жизнь друга. И теперь он смотрел на Великанов со «Звездной Геммы», терзаясь старой печалью: а вдруг и им он готовит судьбу Идущего-За-Пеной?

Линден все это понимала. Его упорство, как и ее упрямство, ковались в одной кузнице потерь и угрызений совести. И она понимала, сколь хрупки их с Ковенантом надежды.

Но корабль снова отвлек ее внимание. Над его палубой висел радостный гомон, веселье бурлило и выплескивалось через фальшборт пеной смешков. Красавчику и Мечтателю уже бросили тросы, и те туго закрутили их вокруг кнехтов. Еще чуть-чуть поерзав на волнах, «Звездная Гемма» притулилась к пристани и устроилась поудобнее на долгий отдых. И команда по канатам и лестницам посыпалась на пирс.

Великаны с глубоким уважением салютовали Первой, тискали в объятиях Мечтателя, выкрикивали приветствия Красавчику.

Первая принимала все выражения почтения степенно, с достоинством, к тому же ее грозный вид и палаш исключали любую фамильярность. Зато Красавчик с лихвой восполнял бурной радостью и ее суровость, и молчание Мечтателя. Но вскоре Великаны стали рваться в город, мечтая своими глазами увидеть древнюю столицу их бездомных предков.

Линден обнаружила, что ее со всех сторон окружают здоровые, статные люди в два раза выше нее — моряки, кряжистые, как дубы, и в то же время подвижные и грациозные, как молодые деревца. Все они были одеты в творения собственных рук — кольчужные юбки, сплетенные из каменных дисков, и толстые кожаные гамаши, — но однообразие в одежде они компенсировали богатством языка, расцвеченного сочными морскими шутками. Своей неуемной радостью они вернули в древнюю Печаль жизнь.

Их желание поскорее обследовать город, полюбоваться на творение рук давно умерших предков было понятно Линден. И глаза Ковенанта светились в ответ пламенем кааморы, которой он искупил долги Коеркри и заслужил данный ему Первой титул Друга Великанов. Вся эта суматоха радостной жестикуляции, смеха, вызванного шутками Красавчика и скупыми ответами харучаев, бурных приветствий ослепила Линден и заставила Ковенанта выпрямиться, словно он хотел стать выше.

Первая тем временем сдержанно рассказывала Хоннинскрю о том, что обещала свою помощь Ковенанту в его поисках. Она говорила о всеразрастающейся язве Солнечного Яда и о спешной необходимости найти Первое Дерево, чтобы вырезать из него новый Посох Закона. Радостное возбуждение капитана как рукой сняло. Когда Первая спросила его, как обстоит дело с припасами, он ответил, что якорь-мастер, помощник капитана, позаботился как следует обеспечить команду, сделав запасы даже с излишком на случай непредвиденных затруднений. И капитан приказал команде снова подняться на борт.

Кое-кто из матросов добродушно запротестовал, желая послушать из уст Ковенанта историю Печали. Но Томас, памятуя о том, что Верные питают Солнечный Яд человеческой кровью, не хотел терять ни минуты. И капитан тоже не терял времени.

— Спокойно, лентяи! — рявкнул он. — У вас что, уже все ждальники прохудились? Рассказы отложим до лучших времен, когда они будут скрашивать наши тяжелые будни. Первая требует, чтобы мы поспешили!

Линден ощутила острое разочарование оттого, что команда мгновенно прекратила этот восторженный праздник на пирсе (у нее уже так давно не было праздников). Она понимала, что Ковенант стремится закрепить достигнутые успехи. А еще она понимала, что он не очень-то твердо убежден, что заслужил подобное уважение к себе. Она подошла к нему поближе и, стараясь перекричать гвалт, стоявший вокруг, сказала:

— Берек нашел Первое Дерево без помощи Великанов — может, оно не так уж и далеко?

Но Ковенант даже не посмотрел на нее. Его взгляд был прикован к кораблю. Даже борода не могла скрыть его стиснутые от тревожного возбуждения челюсти.

— Сандер и Холлиан сделают все, что в их силах, — наконец сказал он, — и харучаи тоже не будут сидеть сложа руки. Верным придется нелегко. Так что мы выигрываем немного времени.

Он так и не повернулся в ее сторону, и все же она поняла, что эти слова предназначались ей.

— Скажи мне, — почти прошептал он, и Линден пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его в гуле голосов Великанов, все еще толпившихся на пирсе. — Как ты думаешь, я смог бы уничтожить Верных?

Вопрос больно задел ее. Слишком тесно он был связан с другим вопросом, который он мог бы задать, знай он о ней все.

— Опухоли надо удалять, — ответила она, — и если ты жалеешь пациента и не режешь его, рано или поздно ты его теряешь. Или ты думаешь, что твои пальцы были отрезаны просто так, по злобе душевной?

Брови Ковенанта дрогнули. Он посмотрел на Линден так, словно она вдруг оторвала его от переживания собственных забот и тревог, и будто осознал, наконец, что мира между ними быть не может.

— Ты бы их тоже отрезала? — спросил он сдавленным голосом, словно у него перехватило горло.

Линден не смогла унять дрожь, которая охватила ее при воспоминании о словах Гиббона: «Да ты убила человека! Разве это не Зло?» И внезапно совершенно ясно ощутила, что Ковенант был бы согласен с Всадником. Держась изо всех сил, чтобы не выдать себя дрожащим голосом, она ответила:

— Да. А на что тебе дана твоя сила?

Как бы она сама хотела обладать подобной властью!

— Не для этого.

Великаны вокруг уже смолкли, ожидая их решения. В этой спокойной, терпеливой тишине страстность Ковенанта прозвучала словно обещание, перекрывая шум прибоя. Но он не обращал внимания на аудиторию. Повернувшись, наконец, к Линден, он бросил ей прямо в лицо, тщательно артикулируя:

— Я уже виновен в двадцати одной смерти. Пора поискать другие способы.

Линден показалось, что он хочет сказать что-то еще. Но он, заметив ее замешательство и растерянность и не понимая их причины, повернулся к Первой и тихо произнес:

— Я был бы много спокойнее, если бы мы отправились немедленно.

Великанша кивнула, но не сделала ни шага. Достав из ножен свой меч, она подняла его обеими руками в торжественном салюте.

— Друг Великанов. — Она говорила тихо, но в голосе ее звучали раскаты отдаленного грома. — Ты принес дар всему нашему народу, и мы должны отплатить тебе за него. Я обещаю тебе это от имени всего Поиска и Глаза Земли, — тут она бросила взгляд на Мечтателя, — который вел нас прежде. Теперь же я выбираю иной путь, но приведет он нас к той же самой цели.

Мечтатель нахмурился, и шрам, пересекавший его лицо, побелел, но Великан сдержался.

— Друг Великанов Ковенант, мы будем служить тебе, пока у тебя будет в нас нужда! — торжественно заключила свою речь Первая.

Ковенант в смущении от прилива благодарности не смог найти ответных слов и лишь молча склонил голову перед Великаншей.

Этот жест тронул Линден. Он пришел к Ковенанту, словно тот обрел духовную красоту и силу духа, чтобы принять их помощь. К тому же временно она была освобождена от скрытой конфронтации, которая сквозила в его вопросах.

— В путь! — решительно скомандовала Первая, и Линден последовала за Великанами, которые уже без всякой спешки начали возвращаться на корабль.

Его борт, нависал над причалом, словно уступ скалы, и, когда Линден уцепилась за крепкие перекладины лестницы, которую придерживали для нее матросы, подъем показался ей бесконечным, точно корабль был еще больше, чем казался. Она даже не могла задержаться, чтобы перевести дух, потому что по пятам за ней поднимался Кайл. Но, ступив на палубу, она сразу позабыла о том, как неважно только что себя чувствовала.

Челн раскрылся перед ней, как каменный цветок, чаруя ее. Она еще не была настолько близко знакома с этим камнем, чтобы прочувствовать его достаточно глубоко, но уже ощущала, что весь гранит вокруг нее такой же живой, как дерево. Она даже не удивилась бы, если бы вдруг оказалось, что в его толще циркулирует живительный сок. И ощущение того, что он живой, все усиливалось по мере того, как команда поднималась на борт.

Из-за головокружения и искалеченной руки Ковенанту было трудно подниматься самому, но на помощь ему тут же подоспел Бринн. Следуя то ли за Ковенантом, то ли за Линден, по лестнице поднялся Вейн и замер, словно статуя, на носу судна, скалясь своей черной двусмысленной улыбкой. Рядом уже стояли Кир и Хигром. И словно каждая нога, ступившая на палубу, подзаряжала камень, Линден чувствовала, как усиливаются идущие от него эманации деловитой суматохи. Даже сквозь туфли она ощущала льющуюся от корабля жизнестойкую энергию, убеждавшую, что ему не страшны никакие моря.

Яркий солнечный свет заливал пирс и дробился на миллионы блесток, плясавших на воде. Солнце освещало древнее лицо Коеркри, и казалось, что для него это первый настоящий восход с тех пор, как погибли Бездомные.

По команде Хоннинскрю несколько матросов уже начали выбирать якорные цепи. Остальные карабкались по снастям с ловкостью мальчишек. Кто-то спускался вниз, и их Линден тоже чувствовала сквозь гранит палубы, пока еще слабо ориентируясь в этой новой, непонятной для нее жизни. И вот уже паруса корабля величаво распустились и надулись ветром. «Звездная Гемма» снова вышла в море.

Глава 2 Во мраке отчаяния

Линден хотелось до мельчайших подробностей рассмотреть, как корабль будет отчаливать. Бегая от борта к борту, она любовалась, как паруса расправляются на ветру, будто по волшебству, словно экипаж не прилагает для этого никаких усилий. Палуба слегка покачивалась, но вес корабля был так велик, что легкое волнение на море почти не ощущалось. Так что морская болезнь ей не угрожала. Она поискала глазами Ковенанта, встретила его взгляд и почувствовала, что может прочитать его ощущения: в них не было тьмы; даже его борода гордо стояла торчком. А затем Линден словно услышала, как он выдыхает навстречу ветру слова:

Они отдались в памяти Линден, словно акт уважения.

Когда она повернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на Коеркри, бриз подхватил ее волосы и бросил их ей в лицо. Она отбросила пшеничную волну локонов назад, и это естественнейшее движение доставило ей удовольствие, какого она уже очень давно не испытывала. Воздух, прозрачный и пропитанный солью и солнечным светом, словно линза, делал четче очертания Печали, которая по мере отдаления становилась все прекраснее, как будто возрождалась заново. И Линден подумала, что смеет надеяться на то, что еще очень многое воскреснет в этом краю. И тут запел Красавчик. Он стоял довольно далеко, но его голос свободно разносился по всему кораблю, перекрывая шум волн и хлопанье парусов. Напев был простой, но удивительно мелодичный, несмотря на грубоватый ритм. И другие Великаны подхватили:

Великаны пели с воодушевлением и радостью, и скрип мачт вплетался в их хор контрапунктом, а вместо музыкальных отбивок звучало резкое стаккато бриза, бьющего в паруса. «Звездная Гемма» легко бежала по волнам, и было уже непонятно, что движет ею — бриз или музыка.

И по мере того как крепчал ветер, Коеркри все быстрее тонул за горизонтом, пока не остались, только море и пылающее над ним полуденное солнце. Хоннинскрю, на первый взгляд, отдавал команды довольно небрежно, но от его зорких глаз, скрытых под щетиной бровей, не укрывалось ни единой мелочи. Последние паруса были подняты, и прекрасное судно устремилось в Солнцерождающее море; Линден ощутила, как камень пронизывает вибрация. В умелых руках Великанов даже гранит обрел новые качества.

Наконец-то она снова могла ощущать этот мир полноценно и от этого открытия просто не могла усидеть на месте. Наугад, полагаясь на инстинкт, она отправилась обследовать корабль.

Тут же за ее плечом вырос Кайл и спросил, не хочет ли она посмотреть на свою каюту. Это настолько выбило Линден из прежнего состояния полутранса, что она замерла, беспомощно уставившись на харучая. Его лицо выражало не больше, чем каменная стена, и она не смогла уловить в нем даже намека на то, откуда он так хорошо осведомлен о корабле, чтобы сделать ей подобное предложение. Он стоял в спокойной расслабленной позе, но в эту секунду казался ей провидцем. Однако на ее немой вопрос он объяснил, что Кир и Хигром уже поговорили с боцманом и получили от нее подробный план судна.

Сначала Линден отнесла это к обычной предусмотрительности, свойственной харучаям. Но в ту же секунду осознала, что Кайл предложил ей именно то, что в данную минуту ей больше всего было необходимо, — место, принадлежащее только ей, интимный уголок, в котором она могла бы подготовить свои чувства для новых открытий на корабле Великанов и привести в порядок мысли. А вдруг заботливость Великанов простирается настолько, что она сможет принять ванну? Горячую ванну? Как это было бы роскошно! Когда вообще в последний раз она мылась в горячей воде? Когда она вообще в последний раз мылась, как следует? Линден кивнула Кайлу и отправилась за ним.

Посреди корабля находилась надстройка с плоской крышей, разделявшей корабль на нос и корму. Следом за Кайлом Линден перешагнула шторм-порог, доходивший ей до колен, и оказалась в длинном кубрике, двери из которого выходили на камбуз и в кладовые. Окон не было, но лампы светили ярко и создавали уют. Их свет брызгами рассыпался, отражаясь от основания грот-мачты, пронзавшей помещение в центре, словно дерево, поддерживающее крышу. Ее ствол был весь покрыт различными символами, словно геральдический щит, и Линден дала себе слово со временем изучить их как следует. Но Кайл равнодушно пересек зал, словно ему здесь все было давно знакомо, и она последовала за ним на корму.

С признательностью кивнув в ответ отсалютовавшему капитану, стоящему на мостике, она следом за Кайлом вошла в одну из дверей, расположенных справа под мостиком. За ней находилась гладко отшлифованная каменная лестница, ведущая в глубь корабля. Ступени явно были рассчитаны на Великанов, но Линден спускалась по ним без особого труда. К тому же ей пришлось одолеть только один проем, и она оказалась в длинном коридоре с множеством дверей, ярко освещенном фонарями. Кайл сказал ей, что здесь находятся его и ее каюты, а также каюты Вейна и Кира. Ковенант, Бринн и Хигром расселены по левому борту.

Великанам каюта Линден, наверное, была бы тесновата, но ей места хватило с лихвой. У одной из стен висел большой гамак; значительную часть каюты занимали стол и два массивных стула. Сиденья стульев доходили Линден до пояса, а для того чтобы забраться в гамак, ей пришлось бы залезать на стол. Но пока что все эти маленькие неудобства ее не беспокоили. Каюта была залита ярким солнечным светом, лившимся через открытый иллюминатор, и обещала уют и уединение. А именно в этом она сейчас нуждалась больше всего.

Но уже через секунду после того, как Кайл по ее просьбе отправился на поиски еды и воды для купания, она заметила, что сквозь ее радостное возбуждение снова начинает просачиваться щемящая тоска. С уходом харучая словно спала некая пелена: рука тьмы, скрывавшаяся где-то в недрах корабля, заскребла когтистым пальцем прямо по сердцу. От этого прикосновения весь ее восторг, ощущение нового и надежды на будущее стали расползаться и оседать, как песочный замок, подмытый прибоем. Старая, уже подзабытая мрачная боль вновь засвербила у нее в груди.

Боль, причиненная родителями и Гиббоном.

Да и что, в конце концов, для нее изменилось? Имеет ли она хоть какое-нибудь право или причину находиться здесь? Она-то осталась прежней — женщиной, влекомой к смерти больше, чем к жизни. И как измениться, она не знала. На-Морэм ясно доказал ей, чего стоят все ее надежды. Он говорил: «Ты избрана для особого осквернения. Ты будешь главенствовать в Стране, как главенствует железо, превращая землю в руины. Тебе доступно то, что не замечает никто другой. Ты открыта для Зла…» Линден никогда не освободится от его выжигающей сердце жестокости, от леденящей боли, которыми он испакостил ее плоть, от пути, на который она встала. Мрак, терзавший ее всю жизнь, снова напомнил о себе; он разрастался, поднимаясь с самого киля «Звездной Геммы», будто в здоровом организме корабля открылась страшная язва, незаметно разъедающая и судно, и его экипаж.

Эта черная тоска терзала ее большую часть жизни. Причина крылась в ее родителях: отце и матери. И сейчас тоска снова была с ней. Она была внутри и снаружи; Линден вдыхала ее полной грудью, словно весь воздух был пропитан мраком. Клещи рока, в котором Линден боялась признаться самой себе, уже начали сжиматься, и ей казалось, что она снова в узилище Ревелстоуна, а не в залитой ярким солнцем каюте корабля Великанов.

Несколько неимоверно длинных секунд она боролась со сгущающимся в сознании мраком, пытаясь понять, откуда это взялось на борту корабля и поймало ее в ловушку. Но прошлое вставало непреодолимой стеной и не давало ей разглядеть настоящее.

Не дождавшись возвращения Кайла, Линден опрометью бросилась из каюты на открытый воздух. Карабкаясь по лестнице, дрожащими руками цепляясь за стены, она сглатывала застрявший комком в горле омерзительный страх, словно Гиббон снова коснулся ее.

Но понемногу мрак стал отступать. Она не могла объяснить этого, но явно ощущала, словно отдалилась на некоторое расстояние от его источника. И, стремясь увеличить это расстояние как можно больше, Линден ринулась к ближайшему трапу, ведущему к штурвалу.

Тут же рядом возник Кир, чтобы охранять ее в отсутствие Кайла. Она с трудом удержалась от того, чтобы опереться на него и найти в его спокойной стабильности поддержку в смятении чувств, овладевшем ею. Но, заставив себя отказаться от этого, она сама, без помощи, словно не замечая Кира, стала подниматься наверх.

У штурвала она застала Хоннинскрю, Первую, Ковенанта, Бринна и Великаншу, управлявшую в данный момент кораблем. Колесо штурвала было тоже из камня и высотой с Линден, но рулевая вертела его с легкостью, словно оно было вырезано из бальзового дерева.

Капитан вежливо поприветствовал Избранную, а Первая приветливо ей кивнула. Линден поняла, что своим появлением прервала их разговор, ибо Ковенант взглянул на нее так, словно ждал, что она выскажет свое мнение. Но вопрос замер у него на устах. Он вгляделся в Линден пристальнее и, прежде чем она успела сказать хоть слово, спросил:

— Что случилось, Линден?

Она в ответ нахмурилась, раздосадованная тем, что не сумела скрыть свое состояние. Нет, она нисколько не изменилась и до сих пор не может сказать ему правду — по крайней мере, не здесь, под этим синим небом, да еще в присутствии Великанов. Она просто отмела его вопрос, пожав плечами и попытавшись согнать с лица озабоченность. Но вряд ли у нее это хорошо получилось, так как его взор не утратил проницательности. Стараясь, чтобы голос звучал спокойно, Линден призналась:

— Я думала о Гиббоне. — И, помедлив, добавила: — И еще кое о чем, — глазами умоляя Ковенанта не задавать больше вопросов.

Взгляд его смягчился. Казалось, сейчас ради Линден он готов на все. Откашлявшись, он продолжил, как ни в чем не бывало:

— Мы говорили о Вейне. Едва поднявшись на борт, он так и застыл без движения посреди палубы. И всем мешает. Экипаж просил задвинуть его куда-нибудь, чтобы не торчал на пути, но ты ведь знаешь, как это просто.

Да, она знала. Она уже слишком много раз видела это отродье демондимов, застывшее в своей излюбленной позе: руки чуть согнуты в локтях, глаза устремлены в пустоту — и жизни в нем не больше, чем, скажем, в обелиске.

— Так вот: они попытались его подвинуть. Втроем. И не сдвинули даже на миллиметр. — Ковенант потряс головой, словно недоумевая, может ли быть на свете что-то, что устояло бы перед силой трех Великанов. — Вот мы и пытаемся придумать, что с ним делать. Хоннинскрю предложил попробовать лебедку. Линден потихоньку вздохнула с облегчением: мрак, заполнявший ее, слегка отступил благодаря тому, что понадобилась ее помощь.

— Вряд ли из этого что-то выйдет, — сказала она. Цели Вейна по-прежнему оставались для нее загадкой, но она успела прочувствовать его суть настолько, что знала: временами он бывает менее податлив и сговорчив, чем гранит, из которого построен корабль. — Если он не хочет уходить, его не сдвинешь.

Ковенант кивнул, словно она сказала именно то, что он ожидал. Первая пробурчала что-то себе под нос. Хоннинскрю пожал плечами и отдал экипажу команду обходить это отродье юрвайлов стороной.

Линден была рада, что находилась здесь. Ощущение давления заметно ослабло. Великаны дышали здоровьем, создавая вокруг нее щит. А от внимания Ковенанта ей стало еще легче. Здесь она могла дышать свободно, так, словно ее легкие не были забиты сгустками мрака.

Отойдя в сторонку, она присела у основания мачты и попыталась настроить себя на корабль Великанов.

Вскоре вернулся Кайл и сменил Кира. На его лице не отражалось ни малейшего упрека в том, что он потратил время, выполняя ее просьбу. И Линден была благодарна ему за терпение. Она знала, что под маской невозмутимости скрывается яростная, неистовая натура харучая. И ей вовсе не хотелось испытать на себе взрыв его темперамента.

Помимо воли ее взгляд снова нашел Ковенанта. Но тот был сосредоточен на чем-то своем. Точнее, его внимание было полностью занято «Геммой» и ее экипажем. Он был настолько поглощен общением с Великанами и зачарован движением судна, что все остальное отступало на второй план. Он засыпал капитана и Первую вопросами и выслушивал ответы с жадностью человека, измаявшегося от одиночества.

Следуя его примеру, Линден тоже стала смотреть и слушать. Хоннинскрю в охотку рассказывал о морском житье-бытье. Экипаж разделен на три вахты под командой капитана, его помощника якорь-мастера и третьей по рангу на борту — боцмана. Однако все Великаны, включая офицеров, не лентяйничали, пока находились вне вахты. Их любовь к кораблю не позволяла им ни на секунду забыть о нем, и они и в свободное время не уставали холить его и украшать. Но когда капитан полез в дебри мореходного искусства и стал объяснять, кто, чем занимается, Линден почувствовала, что начинает путаться.

Для каждого паруса, каждой реи, каждой самой маленькой детали корабля у экипажа имелось особое имя; и такое количество незнакомых слов просто не могло удержаться в ее памяти за один раз. Впрочем, кое-что осталось: самый большой парус фок-мачты именовался Встречающим Восход, смотровая площадка на грот-мачте — Смотрителем Горизонта, а рулевое колесо — Сердцем Корабля. Но для того чтобы запомнить остальное, Линден слишком мало разбиралась в корабельной оснастке.

К тому же Хоннинскрю управлял кораблем весьма своеобразно: он редко давал указания в виде конкретных приказов. Вместо этого он чаще всего ограничивался тем, что выкрикивал свое мнение о состоянии парусов, моря или погоды, оставляя принятие решения на выбор того матроса, который находился в нужном в тот момент месте. Поэтому казалось, что корабль движется как бы сам собой, повинуясь даже не столько мастерству капитана, сколько свежему ветру и магии, пульсирующей в его вантах. Все это развлекало Линден, однако она чувствовала, что уже тонет в изобилии незнакомых названий, которые горохом сыпались с уст капитана.

И тут она заметила на реях одной из мачт Кира и Хигрома. К ее удивлению, они легко двигались по канатам, на ходу обучаясь у Великанов работе с парусами, причем с таким азартом, словно это было веселой игрой. Когда она спросила Кайла, зачем они туда полезли, тот ответил, что они просто реализуют давнишнюю мечту всех харучаев. За все столетия до и после Ритуала Осквернения, хотя Бездомные и Стражи Крови и поддерживали дружеские отношения, нога харучая не ступала на палубу корабля Великанов. Кир и Хигром, наконец, исполняют мечту всех своих предков за три тысячи лет.

Краткий ответ Кайла затронул Линден до глубины души, словно на мгновение осветил ее отблеском мистической красоты. Верность традициям у этого народа переходила все границы. Во время первых визитов Ковенанта в Страну Стражи Крови охраняли Совет Лордов в течение двух тысяч лет, не позволяя себе ни заснуть, ни умереть, — настолько сильна была их клятва верности. И теперь, еще тысячу лет спустя, Кайл и его племя свято хранят мечты и наследие своих Дальних предков.

Но, задумавшись об их верности, Линден невольно перешла на свои проблемы. И по мере того как день клонился к вечеру, ее тоска усиливалась, чувства обострялись, и она, наконец, настроилась на корабль. Она могла слышать веселую суету Великанов где-то внизу, под палубой. С некоторым усилием она смогла даже почувствовать особо группу, находившуюся в кубрике. Это должно было ей помочь. Все, что она ощущала, было напитано чистой здоровой силой и добрым юмором. И тьма внутри нее снова истончилась и спряталась поглубже.

Тогда-то Линден снова почувствовала, что ее тоска вызвана чем-то находящимся вне ее, — словно где-то в недрах корабля гнездился какой-то порок или недуг. Но она никак не могла отделить это ощущение от спутанного клубка собственных страданий и ассоциаций. Они столько лет распирали ее, что уже невозможно было поверить, что источником ее тоски может быть нечто извне. Ведь не Гиббон же создал этот терзающий ее мрак; он лишь дал ей его познать. Но знакомство с ним не сделало его легче переносимым.

Когда Линден пригласили на ужин, она через силу, борясь с депрессией, поднялась. Ковенант не стал ее ждать; а она хотела последовать за ним до края земли именно для того, чтобы научиться с такой же отвагой противостоять собственному року. В тайниках его тела затаились проказа и коварный яд Лорда Фоула, который только и ждал момента, чтобы начать свое разрушительное действие. И все же Ковенант в большей степени зависел от долга, нежели от отравы, гнездящейся в нем. Там, где Линден буквально парализовало от ужаса — при виде одержимой Джоан или кошмаров Гиббона-Опустошителя, — он словно не чувствовал страха. Именно поэтому она решила следовать за ним везде и всюду, пока не научится у него всему. И, ускорив шаг, она поспешила за Ковенантом в кубрик.

По мере того как ночь сгущалась над палубой, тревога Линден все усиливалась. С закатом солнца она ощутила, что опасность подкрадывается все ближе и ближе. Великаны, окружавшие ее в кубрике, ели со здоровым аппетитом, а она, даже, несмотря на то, что не ела с самого утра, с трудом заставляласебя глотать, так как в горле стоял комок. Она не прикоснулась ни к аппетитно дымящемуся жаркому, ни к медовым пряникам, ни к сушеным фруктам — черная тоска делала все это абсолютно несъедобным.

После ужина Хоннинскрю приказал убрать на ночь часть парусов, и наступило время для сказаний. Великаны с нетерпением стали собираться на корме, располагаясь на бухтах каната, скамейках и снастях так, чтобы всем было слышно и видно Ковенанта и Первую, поднявшихся на мостик. Они по-детски любили слушать захватывающие истории и заряжались от них отвагой и питались их мудростью. И Ковенант, зная об этом, направился туда. Но Линден чувствовала, что она уже на пределе.

Между мачтами загорелись звезды, великолепные в своем космическом одиночестве. Обычные корабельные шумы: скрип мачт, хлопанье парусов, протестующий ропот волн, разрезаемых мощными плечами корабля, — звучали сейчас, словно предвестники чего-то ужасного. Она уже слышала множество сказаний — легенду о сотворении Страны, об отчаянии Кевина-Расточителя Страны и о победе Ковенанта. На сей раз с нее достаточно.

Линден заставила себя вернуться в каюту. Вниз, во тьму. Вместо того чтобы бежать от нее.

Там она заметила, что в ее отсутствие мебель полностью заменили на более соответствующую ее росту, а к гамаку подвесили лесенку, чтобы было удобнее забираться. Но такая заботливость в этот момент не тронула ее. Давящий мрак просачивался даже сквозь каменные стены каюты. Даже когда Линден настежь открыла иллюминатор, впуская внутрь свежий ветер и шум волн, каюта осталась такой же неприветливой, заполненной тягучим, сгущающимся кошмаром.

Когда Линден, наконец, сумела разжечь лампу, мрак устремился внутрь, в самое сердце, будоража злость.

«Я схожу с ума». Структура гранита вдруг изменилась; он стал походить на осклизлые камни стен узилища в Ревелстоуне, безжалостные в своей неподатливости. Воспоминание о родителях поднялось из уголков мозга и стало разъедать его. Совершить убийство. Сойти с ума. На ее руках крови не меньше, чем пролил за всю свою жизнь Ковенант.

Снаружи доносилось пение Великанов, хотя шум моря делал слова песни неразличимыми. Но Линден удержалась от того, чтобы сломя голову броситься искать защиты в их кругу. И тут она почувствовала запах «глотка алмазов» и заметила на столе фиал с напитком. Она заколебалась.

«Глоток алмазов» был изумительным, почти волшебным снадобьем — и Линден уже познала его воздействие на собственном опыте, — но и сильным снотворным. А она боялась заснуть, боялась, что во сне мрак, с которым она должна бороться, окончательно расправит крылья. Но ведь и прежде у нее бывали подобные приступы безысходной тоски, и она терпела до тех пор, пока не начинала плакать навзрыд, как заблудившийся ребенок, — и чего она достигала этим?

Линден осторожно сделала два маленьких глоточка и тут же забралась в гамак и укрылась одеялом с головой, чтобы дать нервам расслабиться, не отвлекаясь больше ни на что. И, сама того не замечая, задремала, убаюканная плавным покачиванием судна.

Сначала она какое-то время просто пребывала в блаженном забытьи. Она плыла по волнам дремоты из ниоткуда в никуда, без боли и тревог.

Но потом ночь на корабле как-то превратилась в ночь в лесу около Небесной фермы, и прямо перед ней запылал костер Лорда Фоула. Линден снова увидела Джоан, одержимую жестокой яростью, и застыла от ужаса. Затем место Джоан занял Ковенант, и Линден, стряхнув оцепенение, побежала вниз с холма, чтобы спасти его, и бежала вечность, не успевая вовремя остановить неотвратимо ударяющий в его грудь нож. И он вонзался. Словно чудовищный ядовитый клык. И когда она, наконец, добегала, кровь уже хлестала из раны — так много крови… Столько крови, сколько она не видела за всю свою жизнь. В человеческом теле не может быть столько крови! Она била фонтаном, словно одним ударом сразили не одного человека, а множество.

И Линден была не в силах остановить ее. Ее ладоней не хватало, чтобы даже прикрыть рану. А медицинскую сумку она оставила в машине. Лихорадочно она изорвала на бинты свою рубашку, оставшись обнаженной и еще более беззащитной, но фланель лишь пропитывалась кровью, во сколько слоев ее ни накладывай, и помочь не могла. Линден вся перепачкалась кровью и ничего не могла поделать, чтобы спасти Ковенанту жизнь. Никакие знания, никакая самоотдача не могли остановить этот алый поток. А огонь трещал, издеваясь. А рана росла и росла.

В считанные секунды она разрослась во всю грудь, неистово разъедая ткани, словно страшный яд. Линден сжимала в руках бесполезные тряпки, насквозь пропитанные кровью, все еще в каком-то умопомрачении надеясь заткнуть этот бездонный колодец. Но тот все разрастался, пока ее руки не ушли в него по локоть. Вся оставшаяся на ней одежда тоже пропиталась насквозь, словно весь мир истекал кровью. Ее руки уже по плечо ушли в эту алую распахнутую утробу, и Линден тонула в ней, словно погружалась навстречу смерти. А рана становилась все шире и шире. Она стала уже шире камня, на который бросили Ковенанта, шире, чем лесная поляна…

И только тут Линден внезапно осенило, что эта рана нечто большее, чем обычное ранение от ножа: это удар в самое сердце Страны. Рана уже превратилась в кратер, из которого через размокший край извергалась сама жизнь Земли. Страна истекала кровью. И прежде чем Линден успела вскрикнуть, ее уже всосало в мертвое тело, лежавшее на земле. И у нее не было ни малейшего шанса на спасение.

Ее закрутило и стало швырять во все стороны в этом буйном кровевороте. От горячей жидкости в горле засаднило, его перехватило, и Линден не могла даже кричать. Она была абсолютно беспомощна. Все ее существо восставало против того кошмара, в котором она оказалась. О, лучше бы она не спешила на помощь Ковенанту и не пыталась перевязать его рану! Этого бы никогда не случилось, если бы она спокойно дала ему умереть.

Но бьющий прямо в лицо свет и боль в плечах говорили ей, что выбора у нее фактически не было. Движение вглубь стало замедляться, и Линден поняла, что всплывает на поверхность из пучин сна, подаренного «глотком алмазов».

С усилием разлепив веки, она увидела освещенное льющимся из открытого иллюминатора лунным светом лицо Кайла. Он поднялся по лесенке явно для того, чтобы разбудить ее. Ее горло саднило, словно его драили наждаком, а стены каюты еще хранили эхо ее крика.

— Кайл! — выдохнула Линден. — Боже мой, Кайл!

— Ты беспокойно спала. — Его голос был столь же невыразителен, как и лицо. — Великаны говорят, что от «глотка алмазов» так не бывает.

— Нет, это не от него. — Она попыталась сесть, борясь с оцепенением. Видения из кошмара еще роились в ее мозгу; но благодаря им ее вечерние предощущения приобрели новый смысл. — Найди Ковенанта.

— Юр-Лорд отдыхает, — бесстрастно ответил харучай. Переполненная решимостью, Линден перелезла через край гамака и упала прямо в руки Кайла.

— Найди его! — И прежде чем харучай успел возразить, она исчезла за дверью.

В освещенном фонарями коридоре Линден чуть не налетела на Мечтателя. Привлеченный криками, немой Великан спешил в сторону ее каюты. Линден на секунду замерла, пораженная сходством между своим сном и видением, лишившим Великана голоса и подвигнувшим его народ пуститься в Поиск раны Земли. Но сейчас у нее не было времени размышлять над этим. Корабль в опасности! И она стремительно бросилась наверх.

Выбравшись на палубу, она оказалась в тени капитанского мостика, ярко освещенного луной. Наверху вырисовывались силуэты нескольких Великанов. Поднявшись, она узнала боцманшу и пару Великанов из ее вахты.

— Разыщите Первую! — стараясь не выдавать страха, потребовала Линден.

Боцманша — Великанша мощного телосложения по имени Яростный Шторм — была предрасположена к полноте и, очевидно, поэтому имела некоторую склонность к флегматичности. Однако она не стала терять ни минуты на расспросы.

— Приведи Первую, — кивнув одному из матросов, велела она. — И капитана.

Матроса как ветром сдуло.

Отдышавшись, Линден заметила Кайла, стоявшего рядом. Она не стала спрашивать, позвал ли он Ковенанта, — белый узкий шрам, тянувшийся от плеча до локтя харучая, след от раны, полученной им при спасении ее от Рысака, был лучшим доказательством верности.

На мостик поднялся Ковенант в сопровождении Бринна. В лунном свете он казался слабым и потрепанным, но голос его звучал твердо:

— Линден?..

Она прервала его жестом, чтобы он не мешал сосредоточиться. Ковенант обернулся к Кайлу, но, прежде чем он успел открыть рот, на мостике появился Хоннинскрю, выпятив бороду так, словно именно она представляла главную защиту корабля от любой напасти. За ним следовала Первая.

Линден повернулась и, предвосхищая все расспросы, дрожащим голосом сказала:

— На корабле Опустошитель.

От этих слов ночь словно сгустилась. Наступила полная тишина. Наконец Ковенант почти беззвучно спросил:

— Ты уверена?

— Что такое «Опустошитель»? — перебила его Первая голосом, в котором прозвучали металлические нотки.

Один из парусов словно в ответ хлопнул и безвольно обвис на рее, так как ветер переменился. Палуба заходила ходуном. Боцманша тут же негромко отдала несколько команд переставить паруса по ветру. «Звездная Гемма» стала поворачивать на другой галс. Линден словно вросла ногами в палубу и, борясь с дурнотой, ответила:

— Совершенно уверена. — Она все еще не могла справиться с дрожью. — Я чувствую. — Теперь, наконец, ее ощущения прояснились. — Сначала я не понимала, в чем дело. Со мной уже бывало подобное. Но раньше, прежде чем мы оказались здесь.

Она сказала это и осеклась. Только сейчас она осознала насколько схожи были по сути ее прежние депрессии, вызываемые Гиббоном. Но, глядя на встревоженные лица Великанов, она заставила себя продолжать:

— Вот я и приписывала то, что со мной происходит, своим старым бедам. Но я ошибалась. Он на корабле. Прячется. Именно поэтому я не распознала его раньше. — У нее перехватило горло, и голос почти сорвался на визг: — Да, здесь, на корабле!

Ковенант бросился к ней, схватил ее за плечи и потряс, будто пытался остановить начинающуюся истерику:

— Но где именно?

— Так что это такое? — перебил его Хоннинскрю. — Пока что я капитан на корабле. И должен знать, что за опасность нам грозит.

Но Линден не смотрела на него: она впилась глазами в Ковенанта, словно пыталась набраться у него отваги.

— Я не знаю.

Защитить его. Гиббон-Опустошитель говорил ей: «Ты была избрана». Она, а не Ковенант. Но любая атака на нее была маневром, отвлекающим от истинной атаки — на Ковенанта.

— Где-то внизу.

Ковенант тут же отпустил ее и одним прыжком оказался у лестницы, бросив через плечо:

— Пошли. Поможешь отыскать его.

— Ты что, с ума сошел? — закричала она, чуть не заплакав от отчаяния. — Ты собираешься здесь…

Ковенант остановился и повернулся к ней. В свете луны черты его лица были почти неразличимы, лишь выделялись яростно сжатые челюсти и заострившиеся скулы. Да, он уже был готов воспользоваться своей силой.

— Линден Эвери, — сурово сказала Первая. — Мы ничего не знаем об Опустошителе. Ты должна объяснить нам, что это такое.

Голос Линден вознесся в мольбе к Ковенанту не подвергать себя опасности:

— Разве ты не рассказывал им о Печали? О Великане-Опустошителе, убившем всех… — Голос ее пресекся.

— Нет. — Ковенант вернулся к ней и встал рядом так близко, что Линден почувствовала, как уверенность, исходившая от него, гонит прочь все ее страхи. — Я говорил в Коеркри о Великане-Опустошителе, но никогда не рассказывал о нем подробно.

Он обернулся к Первой и капитану:

— Я говорил вам о Лорде Фоуле, Презирающем. Но мне как-то в голову не приходило рассказать об Опустошителях. Это три его самых послушных и сильных слуги. У них нет своих тел, поэтому они вечно охотятся за чужими, чтобы одержать их.

Он ронял слова, словно капли крови. Крови Джоан и многих других, кого Линден не знала.

— Старые Лорды считали, что ни харучая, ни Великана Опустошитель одержать не может. Но у торайи Херима был осколок Камня Иллеарт, который дал ему возможность вселиться в тело Великана. Это был один из Мертвых, которых мы видели в Коеркри. Именно он безжалостно уничтожил всех Бездомных.

— Понятно, — кивнула Первая. — Для нас этого более чем достаточно. Но почему это Зло теперь пришло к нам? Оно что, хочет помешать Поиску? Но на что оно надеется, если большинство из нас — харучаи и Великаны? — И вдруг она резко бросила: — А может, оно пришло по твою душу? Или по душу Избранной?

Линден открыла было рот, чтобы объяснить свои предчувствия, но Ковенант ее опередил.

— Скорее всего именно так, — отрезал он и обернулся к Линден: — Ты права. Мне не нужно искать, где он прячется. Но ведь найти его как-то надо. И надо с ним что-то сделать. Ты единственная, кто может найти его. Так где он?

Линден не могла противостоять мощному волевому импульсу, направленному на нее Томасом, но страх сжимал ее сердце, и она лишь повторила упавшим голосом:

— Где-то внизу.

Первая с капитаном переглянулись.

— Избранная, — мягко произнес капитан, — в трюме у нас настоящий лабиринт. Отдельных помещений столько, что понадобится очень много времени, чтобы обследовать их тщательно. К тому же мы не умеем видеть, как ты. Если у этого Опустошителя нет тела, то как вообще мы сможем его обнаружить?

Линден поперхнулась нараставшим в горле криком. Гиббон уже раз коснулся ее, и его порча пропитала ее тело насквозь, да так, что очиститься ей уже не дано. А что станет с ней, если он коснется ее еще раз?

Но с другой стороны, капитан прав: кто, кроме нее, в состоянии выявить таящуюся угрозу? Корабль в опасности, а значит, в опасности и Ковенант. И в конце концов, именно сейчас наступила та минута, когда Линден сама может представлять опасность для козней Лорда Фоула, а не только для своих друзей. Неудачи с Джоан, Маридом и Гиббоном научили ее не сомневаться в своих силах. До сих пор она не пыталась бороться и лишь опускала руки, как и ее родители.

— Я не пойду вниз. Но попробую определить место, где он прячется, другим способом, — наконец выдавила она из себя, облизывая сухие губы.

Ковенант вздохнул с облегчением, словно она одержала огромную победу над собой.

Капитан и Первая не медлили больше ни минуты. Оставив управление кораблем боцману, они спустились на палубу, на ходу раздавая команды будить остальной экипаж. Линден и Ковенант последовали за ними, а Бринн, Кайл, Кир и Хигром образовали вокруг них кордон, чтобы Великаны, бегущие на корму, случайно их не сшибли. В считанные минуты все, кто был свободен от вахты, собрались и изготовились к действию.

Капитан коротко и емко передал команде историю убийцы Бездомных и объяснил, что нужно делать.

— Угроза нависла в первую очередь над Другом Великанов и Избранной, — добавила Первая. — Их нужно охранять особо. Не забывайте, какую услугу оказал Ковенант нашим предкам и какие надежды мы на него возлагаем. А она — врачеватель искуснейший и опытнейший, и в нашем Поиске ее таланты могут не раз пригодиться. Ваша задача — сохранить их и найти источник заразы.

Голос Великанши звенел, как боевой булат; она могла бы говорить еще и еще, призывая к отмщению за Бездомных, предательски убитых много веков назад, но Красавчик мягко ее остановил:

— Нам все понятно. Разве мы не Великаны? Нас не надо долго уговаривать охранять наших друзей.

— Тогда нечего стоять попусту, — парировала она. — «Звездную Гемму» не обыщешь в пять минут!

Капитан быстро разбил команду на пары и определил участки работы. Отпустив всех, он обернулся к Линден.

— А теперь, Избранная, — он говорил весомо и мрачно, словно внутренне уже подготовился к любой неожиданности, — указывай.

Линден внутренне уже настроилась на поиск Опустошителя, но другого способа, как пройти по палубе шаг за шагом, пытаясь сквозь нее ощутить логово незваного гостя, она не представляла. Со всей твердостью, на какую она была способна, Линден сказала:

— Мы можем сразу исключить все помещения под мостиком: там находится моя каюта, и если бы там можно было что-то точно определить, я бы уже сделала это.

Якорь-мастер тут же передал ее слова поисковым командам внизу.

Осторожно ступая между канатами, Линден Эвери медленно двинулась вперед по залитой лунным светом палубе «Звездной Геммы».

С каждым шагом она ощущала, как внутреннее напряжение нарастает и ей приходится бороться с собой, чтобы не поддаться Опустошителю. Даже сквозь туфли она ощущала струящуюся в каменном теле корабля. Гранит словно стал прозрачным, и она могла окинуть внутренним взглядом любое помещение, ощутить каждого из Великанов, находящихся в круге ее внимания. Но Зло все еще пряталось от нее — неуловимое и неотвратимое.

Внезапно ее икры свело судорогой, все нервы заходили ходуном: в каждую клеточку ее тела Гиббон заложил панический ужас перед Опустошителями. Но она продолжала идти.

Луна зашла, и вскоре забрезжил рассвет, но Линден казалось, что время растянулось, и первые лучи солнца застали ее еще на полпути к носу корабля. Все ее мускулы сводило от напряжения, и она боялась, что могла уже миновать убежище Опустошителя, не заметив его. Кир принес ей воды, и она на секунду отвлеклась. Но тут же, снова зажав волю в кулак, двинулась вперед, мечтая о том, чтобы не споткнуться.

Ковенант, все это время сидевший на бухте троса, громадной, как кровати в кают-компании, хмуро наблюдал за Линден, и она чувствовала, как в нем бурлят ярость и отчаяние из-за слепоты собственных чувств и полной беспомощности. Бринн и Хигром стояли в карауле рядом с ним.

Опасаясь, что она опять — опять! - может опоздать, Линден ускорила шаг. Но прежде чем она достигла кубрика, внезапный спазм пронзил мускулы ее ног, и она чуть не рухнула на палубу.

Кир и Кайл успели подхватить ее под руки и помогли удержаться на ногах.

— Здесь, — выдохнула она. Судорога раскаленным железом пронзила ее ноги с пяток до самых бедер. Стоять сама она уже не могла. — Где-то там, внизу. Подо мной.

Якорь-мастер отдал команду сосредоточить все поисковые группы в указанном трюме.

Капитан с недоумением почесал в затылке.

— Больно странное убежище, — пробормотал он словно про себя. — Там, внизу, с палубы до самого киля — сплошные зернохранилища да кладовые. И все битком набиты. Севинханд, — кивнул он на якорь-мастера, — изрядно запасся пресной водой, диким маисом и фруктами в окрестностях Сарангрейвы.

Линден не смотрела на него. В ее мозгу билось: «Окрестности Сарангрейвы. Место, где в море изливается вся грязь Сарангрейвской Зыби».

Стиснув зубы, она следила, как тьма, таящаяся в трюмах судна, сползается из маленьких клочков, прежде прятавшихся по углам, как она уплотняется и разбухает, словно грозовая туча. И внутри нее закипает ярость.

Рокот, точно зазвучали барабаны, возвещающие сигнал к атаке, пронизал гранит, и нечто ринулось на штурм. Непонятно откуда взявшиеся пчелы зароились вокруг, и Линден скорчилась на палубе, спрятав лицо в колени. Паруса «Звездной Геммы» безвольно повисли. Опустошитель атаковал со всех сторон.

Из трюмов послышались яростные вопли и шум борьбы.

— Началось! — чуть дыша пролепетала Линден.

Мутная волна лютой, звериной жестокости поднималась из недр корабля — и вот она уже выплескивается на палубу через все люки и двери.

Крысы.

Огромные крысы, сверкающие желтыми клыками и злобными алыми глазками, — их сотни. Опустошитель был ими.

Они устремились прямо к Ковенанту.

Тот едва успел вскочить на ноги, и в ту же секунду Хигром и Бринн бросились наперерез волне атакующих тварей. С другой стороны к ним присоединился Кир. Прыгая высоко, как кошки, грызуны обрушились на харучаев, и защитники Ковенанта исчезли под серой колышущейся массой.

В ту же секунду в бой вступили капитан и Мечтатель. Подошвы их башмаков загрохотали по палубе, раскидывая и давя злобных тварей. Брызги крови полетели во все стороны.

Остальные Великаны, каждый на том месте, где его застигла атака, сражались как могли с неистребимым полчищем. И в самом центре кипевшей схватки отчаянно бились харучаи: они отшвыривали от себя убитых крыс с такой скоростью, что Линден не успевала уследить за их движениями.

И тут она ощутила, как внутри Ковенанта нарастает сила, готовая вот-вот выплеснуться пламенем. Но между ним и озверевшими крысами стояли его защитники, и он не мог выпустить дикую магию на них.

На какую-то секунду Линден поверила, что враг не пробьет защиту: харучаи не подпускали к Ковенанту ни одну из мерзких тварей, а Великаны топтали их сотнями. Воздух затрепетал от яростного вопля — вопля, слышного только ей: это Опустошитель не мог сдержать разочарования оттого, что жертва не дается.

Думая о Ковенанте, Линден решила, что и ей пора включиться в бой. Но она не сдвинулась с места. Она просто не могла сделать ни шагу. Столь близкое присутствие Опустошителя парализовало ее. Оно сломило ее волю, оно заставляло подниматься из тайных уголков души все самое мерзкое и страшное — то, с чем она пыталась бороться всю жизнь. Линден лишь беспомощно наблюдала, как Ковенант споткнулся и упал, ухватившись за правое колено.

Затем снова вскочил, сжимая в каждой руке по корчащейся крысе. И тут же их тельца пожрали две вспышки белого пламени. На его лице застыла гримаса глубокого отвращения.

Казалось, он не замечает, что на его брюках расползается кровавое пятно.

В пылу схватки никто не обратил внимания на то, что на море воцарился полный штиль.

Глава 3 Рецидив

Мрак застил глаза Линден. Кровь, запятнавшая одежду Ковенанта, снова вернула ее в ночной кошмар: она изливалась из безмерной раны на его груди, пятная уже весь мир. Во рту появился даже привкус яда, который она высасывала из его раны. Моральный яд. Он был не просто опасным — дьявольски, порочно опасным. И еще: у него был запах того же тлетворного дыхания, что исходило от странного незнакомца, сказавшего ей: «Будь честной».

Но, несмотря на этот омерзительный запах, она все же спасла жизнь старику, когда у него остановилось сердце. А вот Ковенанта она спасти не могла. Ее запеленало тьмой так, что она была не способна пошевелиться.

И вдруг Опустошитель исчез. Словно лопнул огромный кокон, опутывавший корабль, и палубу тут же затопило ярким солнечным светом. Ковенант стоял на прежнем месте, и Линден внутренним взглядом видела особую, только ему присущую ауру огня и тьмы. Те из крыс, которые еще могли двигаться, упорно ползли в его сторону. Но так как Опустошитель покинул их, они, не причиняя Ковенанту никакого вреда, огибали его и очертя голову бросались в море.

Линден смогла сделать к нему только два шага, и ноги тут же подкосились; освобожденные от чудовищного напряжения после ухода Опустошителя, мускулы словно превратились в воск, и, если бы Кайл не подхватил ее, она бы упала.

Ковенант, перехватив ее испуганный взгляд, посмотрел на себя и увидел кровь на ноге.

Наступила тишина. Корабль Великанов застыл, словно был прикован к воде. Осознав случившееся, Томас весь побелел, глаза начали закатываться, и, прошептав непослушными губами: «Нет!» — он стал оседать, цепляясь руками за воздух.

Линден едва успела подхватить его. Он тяжело опустился на бухту троса. Линден тут же закатала ему штанину и занялась раной.

Крыса вырвала из голени кусок мяса, до самой кости. Рана сама по себе была не так уж велика, но сильно кровоточила. Для любого другого наибольшей опасностью была бы возможность заражения, и в этом случае, даже без своей медицинской сумки, Линден смогла бы помочь.

Но прежде чем она успела сделать хоть что-то, Ковенанта выгнуло, как в припадке эпилепсии, мышцы закаменели, и из сдавленного горла вырвался полухрип-полуругательство. Он заколотил каблуками по палубе с такой силой, что опрокинул склонившуюся над ним Линден и только благодаря Бринну не разбил себе голову о гранит.

Ни один яд не мог подействовать так быстро!

Его лицо налилось кровью, и он стал задыхаться. Спазмы могли привести к внутреннему кровоизлиянию.

И тут его правое предплечье стало на глазах темнеть, словно по нему с неимоверной скоростью распространялась гангрена.

Именно там начал свое действие поразивший его яд. Кусали ли его пчелы, пауки ли, яд концентрировался там, где клыки Марида впервые впились в его плоть. И каждый новый укус умножал опасность во много раз.

— Дьявольщина! — в отчаянии зарычал он. — Все прочь от меня!

Линден ощутила, как внутри него нарастает напряжение, как его страшная сила восстает против отравы, но все же не подчинилась. Великаны, почувствовав, что происходит что-то сверхъестественное, слегка попятились. И лишь Бринн и Хигром продолжали прижимать плечи и колени Ковенанта к палубе, чтобы не дать ему покалечить себя при конвульсиях.

Кайл осторожно тронул Линден за локоть, чтобы отвести ее назад. Но она не обратила внимания на его попытку и осталась на месте.

Сама себе не веря, в какой-то слепой, безумной надежде она попробовала воздействовать на Томаса и остановить расползающуюся по всему организму магическую заразу. Ведь как-то раз, пытаясь ему помочь, она узнала, что, благодаря своим новым способностям, она хоть и чувствует его боль как свою собственную, словно ее тоже поразил Солнечный Яд, но в то же время может вытянуть его из объятий смерти, напитав своей жизненной силой. И теперь она вновь лихорадочно пыталась проникнуть в него и найти возможность установить преграду для терзавшей его отравы.

Его боль полыхнула по нервам Линден, но ей некогда было отвлекаться на подобные мелочи: она искала границы распространения яда. И замерла в ужасе — он подбирался уже к самому мозгу.

Она должна остановить это. Без Ковенанта не будет никакого Посоха Закона, вместе с ним умрут надежды и чаяния всей Страны, и Линден уже никогда не вернется домой из этого сумасшедшего мира. Его мучения, передавшиеся и ей, были не слабее той пытки, которой подверг ее Гиббон, но она не прекращала сеанс, она не могла…

И все же она снова опоздала. Даже если бы она совершенствовала свое умение долгие годы, ей и то было бы трудно справиться с подобным ядом, а сейчас ей тем более не хватало ни знаний, ни сил.

Ковенант снова забился, и из его груди вырвался сиплый стон — кричать он уже не мог. И сдерживать дикую магию тоже больше был не в силах.

Язык белого пламени полыхнул из его правого кулака. С треском разорвав синеву неба, он, словно вопль боли и протеста, устремился прямо к солнцу, чтобы сжечь его своим отчаянием.

Сила взрывной волны оказалась такой, что Линден словно перышко отбросило на несколько метров. Бринна вообще швырнуло за борт, а с крыши кубрика полетела черепица. Трепещущий язык пламени, перед тем как исчезнуть, лизнул паруса, и два из них тут же сгорели дотла.

Кайла тоже сшибло с ног, однако он исхитрился упасть так, чтобы подхватить Линден — так что она не пострадала. Но в ту же секунду она остро ощутила, как этот прорыв неистовствующей магии разорвал их ментальную связь с Ковенантом. А точнее, вспышка огненной ярости словно контузила ее, и она временно утратила свое видение. Ей казалось, что огромный корабль закружился вокруг нее. И даже себя привести в чувство, усмирив головокружение и подступающую к горлу тошноту, она была уже не в состоянии.

Когда корабль наконец остановился, она обнаружила, что смотрит на Вейна. Оказывается, во время сражения он покинул свое место на носу. И теперь возвышался над Ковенантом, глядя на него так, словно вот-вот исполнит свою тайную миссию. На губах его играла вечная отвратительная улыбка. Металлические обручи от Посоха Закона тускло сверкали на его правом запястье и левой лодыжке.

Кайл помог Линден подняться на ноги и сказал:

— Ты уже знакома с этой болезнью. Можно здесь чем-нибудь помочь?

Ее нервы трепетали от напряжения и саднили, словно были обожжены ядом и огнем. Она молча отстранила Кайла. И тут Ковенант забился в новом припадке. Все его мышцы крутило и выворачивало. Правая рука раздулась и почернела. По заветному кольцу пробегали крохотные язычки пламени. И каждый из них словно обжигал обнаженное сердце Линден.

Она просто не знала, что тут можно сделать.

Хотя… не совсем так. Она знала. Некогда его уже спасла от подобной смерти алианта — целебные ягоды вейнхимов. А может, и «глоток алмазов» тоже подействует. Но пока его бьет в конвульсиях, как заставить его выпить что-либо?

Бринн попытался подойти к Ковенанту, но у того из кулака снова вырвался белый сполох и испепелил часть такелажа на гроте. Харучаю ничего не оставалось, как попятиться. Щеки Линден пылали — она сама не знала от чего: от жара пламени или от стыда за свое бессилие.

Стражи Крови смотрели на нее. И Великаны тоже — все до единого — смотрели на нее. Молчание Первой было угрожающим, словно обнаженный палаш. И все ждали, чтобы именно Линден решила, что теперь делать.

Она знала ответ. Но не могла отважиться на это. Ей одержать его? Попытаться на время овладеть его сознанием, хотя бы для того, чтобы заставить выпить «глоток алмазов»? И это после того, как она видела Джоан?

Внутри у нее все дрожало от его огненной муки. Стиснув зубы до боли, она отрезала:

— Я ничем не могу помочь. — И, автоматически развернувшись, побрела прочь.

Но Первая загородила ей дорогу.

— Избранная, — с чувством сказала она, — мы ничего не понимаем в этой болезни. То, что подобное произошло от укуса одной крысы, просто выше нашего понимания. Ему нужно помочь. Даже будь он самым обыкновенным человеком, ему нельзя было бы отказать в помощи. А он — не обычный: я сама назвала его Другом Великанов и вручила судьбу Поиска в его руки. Его просто необходимо спасти.

Линден отпрянула от нее, еще больше затрепетав от страха и отвращения к себе (Гиббон очень хорошо научил ее этим чувствам).

Нет! — Но если здесь она бессильна, то вся ее жизнь ушла впустую! Слезы отчаяния хлынули из глаз, и она лишь смогла выдавить из себя, и то с большим трудом: — Он может сам о себе позаботиться.

Но Первая не желала отступать, а тут еще к ней на помощь подоспел Хоннинскрю и мягко стал уговаривать Линден, но она перебила его:

— Когда мы только появились в вашем мире, у него в груди торчал кинжал. И он с этим справился. Верные перерезали ему запястья. И он снова сам себя исцелил. Он все может. — Линден сама удивлялась, насколько убедительно звучит эта ложь. Но выбора не было: лучше лгать, чем сделать эту мерзость.

С пылающими от стыда щеками она обогнула Первую и почти сбежала в кубрик, спиной ощущая взгляды разочарованных Великанов. Одержать его? Тогда его сила войдет в нее. Но не будет ли это опаснее, чем прикосновение Гиббона? Не таким ли образом рассчитывал Лорд Фоул закалить ее для нового Осквернения? Не в силах разобраться в своих чувствах, Линден убежала на пустую корму.

Опершись на один из планширов, Линден просидела на корме все утро, пытаясь вернуть чувствительность нервам, словно обожженным яростным огнем Ковенанта. И лишь когда она стала потихоньку приходить в себя, она заметила, что корабль не движется.

И причина состояла не только в постигшем Ковенанта несчастье. После выброса дикой магии грот-мачта выглядела так, словно в нее ударила молния. Но даже если бы весь такелаж и рангоут были в порядке, то и тогда «Звездная Гемма» не смогла бы двигаться дальше: ее оставшиеся паруса висели как тряпки, а море замерло в безветрии. Его гладь казалась отражением небосвода — только более синим и плоским. И безжизненным, как зеркало, в которое никто не смотрится. Канаты на реях — такие тугие и звонкие на ветру — теперь бессильно повисли, словно вытащенные на сушу водоросли, мертвые и бесполезные. Единственным, что двигалось в этом мертвом пейзаже, было солнце. Оно раскалило палубу, и горячие потоки воздуха затрепетали над нагретым гранитом. Казалось, корабль начинает испаряться, растворяться в полуденном зное, в мертвенном покое штиля.

От жары мысли Линден, уже и без того туго соображавшей от усталости, начали окончательно путаться. Она почти уже поверила в то, что Опустошитель, уходя, унес с собой ветер и что нынешний штиль — часть извращенного плана Лорда Фоула: остановить корабль, задержать Поиск до тех пор, пока яд окончательно не подействует, не доберется до важнейших жизненных центров Томаса. А дальше что? Может, Ковенант, окончательно обезумев, потопит судно? Или, может, сумеет удержаться от большого выброса дикой магии? И тогда кольцо и Поиск будут переданы кому-нибудь еще.

Кому? Ей?!

«Боже милостивый! — взмолилась она. — Я же не смогу!»

Но логика событий была беспощадна. Почему Марид, прежде чем атаковать Ковенанта, бросился сначала к ней? Зачем было Гиббону щадить ее, говорить с ней, касаться ее — как не для того, чтобы ввергнуть ее в пучину постоянного страха, словно готовя ее к грядущему безумию? И зачем старику в той безмерно далекой жизни было говорить ей: «Будь честной»? Зачем все это, если Лорд Фоул не был абсолютно уверен в том, что она получит кольцо Ковенанта?

Время от времени Линден чувствовала по вибрации камня новые и новые выбросы дикой магии. И вдруг раздался отчаянный вопль Ковенанта: «Никогда! Никогда ты его не получишь!» Но небо было слепо и глухо к его отказу. Он стал для Линден тем, к кому нельзя прикасаться. После стольких лет бегства она наконец приняла наследство, оставленное ей родителями. У нее было только два выхода. Выбирай любой: либо одержать его, либо позволить ему умереть.

Когда пришел Кайл, Линден выслушала его, не поворачиваясь, чтобы он не смог прочитать по ее лицу всех ее тревог и сомнений. Она ничего не отвечала на его уговоры. Но услышав: «Линден Эвери, ты обязана», резко обернулась. Кожа Кайла блестела от пота — даже тренированное тело харучая едва выдерживало такое пекло. Но держался он так, словно его это нисколько не волновало. Как всегда, он был настолько безупречен во всем, что Линден не удержалась от нечестного удара:

— Это ты давал клятву охранять его. Ты, а не я.

— Избранная, — назвал он ее титул, и в голосе его зазвенел металл. — Мы сделали все, что лежит в пределах наших возможностей. Но ни один из нас не может к нему даже приблизиться: он тут же стреляет огнем. Бринн уже обгорел, но это ничего, его вылечат «глотком алмазов». Решать, что делать, должна ты, и только ты: Великанам не под силу справиться с его кольцом. Когда Первая приблизилась к нему, он ее чуть не сшиб с ног. И якорь-мастеру тоже досталось, да так, что когда он придет в себя, то станет благодарить судьбу, что отделался только переломом руки.

Линден тупо повторила про себя: «Перелом…» — и нервно потерла руки. Она врач и должна поспешить на помощь Бринну и якорь-мастеру. Но даже на таком расстоянии безумие Ковенанта опасно для ее психики. Она не сможет и шагу сделать в его направлении. Она не может ему помочь, не осквернив его. У нее нет иной, кроме этой, грязной, силы. Так вот к чему она пришла.

И так как она продолжала молчать, Кайл опять принялся взывать к ее совести:

— Перелом легкий, и боцман быстро с ним управится. Я говорю не об этом. Я пытаюсь убедить тебя, что мы бессильны. Мы не можем подойти к нему. А значит, дело за тобой. Ты должна спасти его. Мы верим, что тебе он не повредит. Ты — его ближайший друг, женщина из его мира. Даже в своем безумии он все равно узнает тебя и придержит огонь. Мы знаем, как ты ему дорога.

«Дорога»? Линден чуть не взвыла в голос. А Кайл продолжал, словно не желал замечать ее смятения:

— Конечно, может, мы и ошибаемся. Может, он опалит и тебя. И все же ты должна хотя бы попытаться. Ты наделена особым зрением, которого нет ни у Великанов, ни у харучаев. Когда тебе приходилось иметь дело с пораженными Солнечным Ядом, ты умела сама себя восстанавливать. — На его обычно бесстрастном лице появилось выражение угрожающей просьбы. — Избранная, ты обязана заняться им. Ты должна найти средство спасти его.

— Должна? — Линден резко отвернулась. Настойчивость Кайла вывела ее из себя. — Ты сам не знаешь, что говоришь. Единственный способ, которым я могу ему помочь, это войти в него и одержать. Как Солнечный Яд. Или Опустошитель. Да будь я невиннее младенца, это было бы уже достаточно скверно. И как ты думаешь, во что я превращусь, если обрету столь грозную силу?

«О, я еще много могу ему наговорить, могу наорать на него, а он меня за это возненавидит! И никогда больше не будет мне доверять!» Но вдруг она поняла, что кричать на Кайла абсолютно бессмысленно. Его твердая уверенность в себе, как скала, устоит против любого крика. И, как-то сразу успокоившись, она лишь тихо закончила:

— Я — что-то вроде Гиббона.

— Что ж, тогда он умрет, — мрачно сказал Кайл, и через мгновение Линден спиной почувствовала, что он уже ушел.

«Я знаю. Боже, помоги мне. Одержать его?» Линден судорожно ломала руки, словно пытаясь наказать их за бесполезность. Сколько лет она тренировала их, учила исцелять, сколько лет она доверяла им! А теперь они ни на что не годны. Они не могут сделать даже такой малости, как прикоснуться к Ковенанту, не причиняя ему вреда.

За весь день парусов «Звездной Геммы» не коснулось и легчайшее дуновение. Линден казалось, что от жары даже кости вот-вот расплавятся и потекут, но разрешить свои сомнения она так и не смогла.

На корабле Великанов было непривычно тихо. Казалось, весь экипаж, затаив дыхание, следит за выбросами пламени Ковенанта и прислушивается к его диким крикам. И ни ветерка, ни ветерочка! Несколько раз Линден хотелось броситься за борт, но не в поисках морской прохлады (ничто не могло бы сейчас охладить полыхавшую в ней боль), нет, — для того, чтобы просто разбить безжизненное зеркало воды. Сквозь камень она продолжала ощущать, как безумие Ковенанта все крепнет.

В обед и вечером Кайл приносил ей поесть. Он вел себя так, словно конфликт между ними не мог помешать ему исполнять долг; но Линден ничего не ела. И хотя она так и не сделала ни одного шага в сторону Ковенанта, она разделяла с ним все его мучения. Изнурительная пытка ядом и сумасшествием заставляла и ее корчиться, как в агонии. Это было наказание за ее трусость, и она не смела остановить этот кошмар.

Старик у Небесной фермы сказал: «Ты не обманешь надежд, хоть он и будет нападать на тебя. Есть еще в мире любовь!» «Не обманешь надежд?» — терзала она себя. Великий Боже! Что до любви — так она никогда в нее не верила. И не знает, каков должен быть решительный шаг, который необходимо сделать, чтобы изменить свою жизнь.

Так прошел день. Уже восковая луна вползла на пустынное небо над безжизненным морем, а Линден все стояла, опираясь на борт и глядя в пустоту, лишь ее пальцы бессознательно сплетались и расплетались, словно клубок змей. Пряди на висках слиплись от пота, он стекал каплями, оставляя дорожки на запыленных и грязных щеках, но ей было уже все равно. Вода стала сгустившимся мраком — недвижимым, безграничным; и лишь луна, светившая только для себя, отражалась в его тусклом зеркале, словно лик мертворожденного младенца. Высоко над головой паруса серыми саванами окутывали реи. И духоту ночи нарушали лишь нечеловеческие вопли Ковенанта, да вспышки белого пламени пятнали небо.

Если она не отважится на этот страшный шаг, сам себя вылечить он не сможет. Это Линден хорошо понимала. Яд Презирающего был скорее моральной отравой, и Томас не настолько здоров, чтобы с ней справиться. Даже если его сила перейдет к ней, о чем она так мечтала, она все равно не сумеет уничтожить его болезнь, не исковеркав ему жизнь.

Сзади подошел Красавчик. Он шел специально для разговора с Линден, но, увидев ее изможденное лицо, просто молча облокотился рядом. Постояв так немного, он повернулся к ней, и она увидела, как что-то блеснуло в его печальных глазах: может, просто свет луны, может, слезы… Что он увидел в ее глазах, неизвестно, но этого было достаточно, чтобы он так же молча ушел.

Линден уже подумала было, что ее оставят в покое, но вскоре ощутила приближение еще одного Великана. Ей даже не нужно было оглядываться, чтобы узнать Мечтателя по его плотной ауре. Он пришел разделить с ней свое безмолвие. Он был единственным из Великанов, который обладал чем-то схожим с ее особым зрением, и поэтому грусть Линден была ему понятна. А его молчание было красноречивее любых вопросов.

— Потому что я боюсь. — Благодаря его немоте Линден могла наконец выговориться. — Это ужасает меня. Я могу понять Ковенанта. Его любовь к Стране… — Она завидовала Томасу, его отваге, его великодушию. Ничем этим она не обладала. — Я бы сделала ради него все, что угодно. Но это не в моей власти.

И дальше ее понесло; она пыталась понять саму себя. Звук ее голоса скользил в ночи, не затрагивая ни воздуха, ни моря. Но деликатность слушателя придавала ей мужества.

— Кругом сплошное одержание. Лорд Фоул одержал Джоан, чтобы заставить Ковенанта вернуться в Страну. — Лицо Джоан, искаженное хищнической злобой в жажде крови Ковенанта, будет преследовать Линден до конца жизни. — А Опустошитель одержал Марида, чтобы отравить его. Опустошитель же одержал на-Морэма Верных для того, чтобы они служили Солнечному Яду. А Солнечный Яд сам по себе! С его помощью Фоул пытается одержать Закон. Он хочет сам стать законом Для Земли. Из всех зол величайшее — это одержание. Оно отрицает саму жизнь, оно бесчеловечно. Тот, в кого ты вселяешься, теряет все. И никакие оправдания, что ты делаешь это из благих намерений, не меняют одержания по сути. Я врач, а не Опустошитель.

Линден пыталась придать голосу страсть обвинителя, но чувствовала, что кривит душой.

— Он нуждается, чтобы я вошла в него. Овладела его волей. Заставила бы его выпить «глоток алмазов», не дала бы ему сражаться с теми, кто хочет ему помочь. Но это зло по сути своей. Даже ради спасения его жизни. — Она мучительно подыскивала слова, чтобы наконец сказать правду. — Сделав это, я заберу у него его силу.

Она буквально молила Мечтателя понять ее.

— Когда я была в Ревелстоуне, меня коснулся Гиббон. И тогда я многое узнала о себе. — На-Морэм сказал ей тогда, что она таит в себе Зло. И это было правдой. — И некая часть меня действительно хочет этого. Овладеть его разумом. Забрать его силу. Я сама — никто, и сила мне необходима.

Необходима. Всю свою жизнь она стремилась к власти, стремилась одолеть смерть. Всю Жизнь умножала свое наследство, чтобы получить компенсацию за все. И если она овладеет силой Ковенанта, то будет счастлива вытрясти из Гиббона душу.

— Это меня и парализует. Я всю жизнь пыталась бороться со злом внутри себя. Но если дать ему волю, мне от него не спастись.

Но как спастись и от вечных противоречий между желанием жить и томлением по темной власти смерти, она тоже не знала. Самоубийство отца породило в ней некую жажду, которую она уже однажды утолила и панически боялась испытать еще раз. И этот конфликт между ее чаяниями не находил разрешения. В конце концов, прикосновение Гиббона-Опустошителя было не страшнее смерти отца; и мрачная жуть воспоминанийдоводила ее до холодного пота и еле сдерживаемого крика.

— И все же ты должна помочь ему, — раздался громкий голос.

Линден вздрогнула и резко обернулась. Перед ней стояла Первая. Линден была настолько увлечена тем, что рассказывала Мечтателю, настолько погружена в себя, что не почувствовала приближения Великанши.

Первая в Поиске взирала на нее с неприязнью.

— Я признаю, что твоя ноша тяжела. Это нетрудно понять. — Казалось, слова жгли ей язык. — Но в его руках судьба Поиска. Мы не должны потерпеть неудачу.

Молниеносным движением она выхватила палаш и выставила его перед собой, словно хотела заставить Линден принять решение хотя бы из страха перед острым лезвием. Та отпрянула и вжалась спиной в ванты. Но Первая наклонилась и положила меч между ними. Потом пронзила Линден суровым взглядом и спросила:

— Хватит ли у тебя сил овладеть моим клинком? Линден невольно взглянула на палаш, тускло поблескивающий в лунном свете, — он казался неимоверно тяжелым.

— Так хватит ли у тебя сил хотя бы поднять его? Линден вскинула глаза на Первую в немом протесте. Воительница кивнула, словно ожидала именно такого ответа.

— Вот так же и я бессильна перед недугом Друга Великанов. Ты — Линден Эвери, Избранная. А я — Первая в Поиске. И мы не можем обменяться своей ношей. И если ты не хочешь смиренно принять свой жребий, то я — клянусь своим клинком — сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему. Он никого не подпускает к себе — что ж, я рискну жизнями своих людей, я рискну «Звездной Геммой», чтобы вывести его из этого состояния. И если я не найду другого способа, клянусь, этим же самым клинком я отсеку его зараженную руку. Я не знаю, как иначе освободить его от этой хвори, а нас — от воздействия его силы. И если судьба будет к нам милостива, нам удастся остановить кровотечение, прежде чем жизнь покинет его.

Отсечь руку? У Линден ноги подкосились. Если Первая отважится… Мысленным взглядом она уже видела, как тяжелый меч, словно нож гильотины, врезается в плечо Ковенанта. И снова кровь. В бледном свете луны она будет казаться черной… И если ее не остановить мгновенно, то уже ничто не спасет его. Медицинская сумка осталась там, в другом мире, а здесь Линден не сможет сделать ни переливания крови, ни даже наложить швы — нечем… Не сможет даже нормально сделать массаж сердца, пока будет восстанавливаться кровяное давление после такой «операции». Он просто истечет кровью, как уже было, от той ножевой раны.

Она медленно опустилась на палубу, и в ту же секунду ужасная головная боль сдавила ей виски. Отсечь руку? Он уже потерял два пальца благодаря врачам, не умевшим лечить его иначе. Если он выживет… Линден глухо застонала. Да, если он все же выживет, посмеет ли она, ничего для него не сделавшая, более того, из-за собственной трусости позволившая отсечь ему руку, смотреть ему в глаза?

— Нет! — Она закрыла лицо руками. Все внутри нее протестовало против этого. Но тогда она сама даст ему повод возненавидеть ее навсегда, за то что она не остановила Первую. Но если она спасет его ценой утраты его индивидуальности, он тоже возненавидит ее! Да так ли уж ей нужна эта его сила? — Хорошо, я попытаюсь.

Мгновенно сгустившийся из темноты Кайл помог ей подняться. Оперевшись на локоть харучая, Линден увидела, что другой рукой он протягивает ей фляжку, из которой струился аромат разведенного «глотка алмазов». Вздохнув, она поднесла ее к губам, сделала глоток и тут же почувствовала обычное действие чудо-эликсира: кровь быстрее заструилась по венам. Мигрень превратилась в легкое биение жилки на виске. Даже луна словно засветила ярче.

Линден выпила все до последней капли, чтобы набраться как можно больше сил перед сражением со смертью, и пошла к кубрику.

Она попала в полосу света фонарей, расставленных на крыше так, чтобы Великаны и харучаи могли наблюдать за Ковенантом с безопасного расстояния. В их желтом теплом свете ночь утрачивала свою мистическую мрачность. Но они освещали также и опаленный такелаж. На всем освещенном пространстве не осталось ни следа от недавнего боя: трупы крыс сгорели дотла во время выбросов пламени, а длинные шрамы на граните, оставленные дикой магией, радиально расходились от Ковенанта как свидетельства того, что именно его ярость была их причиной.

Его вид был ужасен: все тело представляло собой сплошную рану, словно его били дубинками. Глаза были широко открыты, но Линден не увидела в них и проблеска разума. Губы были искусаны в кровь. Лоб покрывали крупные капли пота. Даже борода, обычно придававшая ему столь внушительный пророческий вид, сейчас выглядела фиговым листком для его проказы. А правая рука…

Черная, чудовищно раздутая, она судорожно сгибалась и разгибалась. На безымянном пальце тускло светилось белое золото обручального кольца, со слепой жестокостью впившегося в беззащитную плоть. Рукав рубашки до самого плеча превратился в клочья. К тому же у Ковенанта явно был жар, словно кости служили топливом для яда, полыхавшего в крови.

Линден чувствовала его лихорадку, но ближе пока не подходила, оставаясь на самом краю освещенного фонарями пространства. Ковенант уже был бы мертв, если бы не сумел с помощью кольца ослабить действие отравы. Только это еще удерживало в нем жизнь.

Хотя Линден все еще нетвердо держалась на ногах, она жестом попросила Кайла отойти. Тот заколебался, но Бринн резко позвал его, и верному харучаю пришлось подчиниться. Великаны застыли, затаив дыхание. Линден осталась одна на границе круга света, очерчивавшего зону самой большой опасности.

Она не отрываясь смотрела на Ковенанта. Борозды на граните убедительно доказывали, что она не сможет даже приблизиться к нему, не говоря уж о том, чтобы дотронуться. Но это ничего не значило. Никаким возложением рук его не исцелить. Ей было необходимо коснуться его души. Победить его и удержать от самообороны так долго, чтобы ему успели влить в рот хотя бы несколько капель «глотка алмазов». Одержать его.

Хотя бы это, если не получится забрать у него силу. Если она сдюжит. Линден чувствовала, что это выполнимо. Но Ковенант обладал огромной мощью и был в состоянии бесконтрольной ярости, а она так и не успела подготовить себя к мысли, что ей придется сражаться с ним за власть над кольцом. Если она допустит хоть малейшую ошибку, он может убить ее в пылу сражения. Но если она его одолеет…

Она решила все же сосредоточиться на его сознании — это казалось ей меньшим злом.

Дрожа и борясь с дурнотой, она заставила себя сделать шаг в круг света. Два шага. Три. И остановилась. Опустившись на камень, она села и обняла руками колени. Дыхание перехватило. Остатки здравого смысла молили о пощаде или бегстве.

Но Линден больше не колебалась: она приняла решение. Приказав себе забыть о морали, о страхе перед Злом и одержанием, овозможности ошибки, она сосредоточилась на том, чтобы проникнуть в него.

Линден решила начать с ног, надеясь, что таким путем ей удастся прокрасться мимо его защиты. Но первая же попытка обратила ее в бегство. Она растерялась и взмокла от страха, когда в пробитую ею брешь волной хлынуло его безумие и вцепилось в нее, как упырь.

Но потом к ней вернулось упрямство и сделало ее самой собой. Она посвятила врачеванию всю жизнь. И если она не может использовать скальпель и лекарства, то будет лечить тем, что оказалось под рукой. Прикрыв глаза, она сосредоточилась на том, чтобы заблокировать отвлекавшую ее боль, и медленно просочилась сквозь его ноги прямо к сердцу.

Жар, сжигавший Ковенанта, начал распространяться по ее телу, по мере того как она продвигалась по нему все глубже и глубже. Сердце колотилось в ее груди; тело медленно деревенело; пальцы ног заледенели, и по ногам вверх поползла судорога, пронзающая икры раскаленным железом. Линден уже начала впитывать отравлявший Ковенанта яд. Мрак застил ей глаза. Сила. Она жаждала силы. Ее легкие ходили ходуном, перекрытые спазмом Ковенанта. Она чувствовала, как в ее собственной груди расползается порча, пожиравшая его сердце, как ее мускулы слабеют и становятся дряблыми. Снова вернулась мигрень.

Он был руиной, а его болезнь и муки стали разрушать и ее, Линден. Она с трудом сдерживала рвущийся из подсознания панический страх и жгучее желание бросить эту безумную схватку с роком, но упорно продолжала ползти вперед, пропитываясь ядом в поисках щелки в его сознании.

Внезапно он снова забился в конвульсиях, и Линден мгновенно швырнуло на палубу. Сквозь хаос его безумия она ощутила, как в нем опять нарастает шквал силы. Сейчас она была открыта, и любой выброс прокатится по ней, как ураган, сметет и уничтожит ее.

Отчаяние толкнуло Линден на решительные меры: уже не таясь, она ворвалась в его голову, пытаясь пробиться в мозг.

На мгновение ее пронзила жесточайшая боль — больной сопротивлялся вторжению. В ее сознании вихрем закружились образы: уничтожение Посоха Закона; истекающие кровью люди, которых как скот гонят к жертвенному костру; изнасилованная Лена; незнакомый мужчина с огромной раной на груди; перерезанные запястья. И сила — белый огонь, сметающий Верных, обращающий Сантонина и силу камня в прах, собирающий смертельную жатву среди Всадников.

Сила. Линден не могла овладеть Ковенантом. Он размел все ее попытки, как сухие осенние листья. В своем безумии он принял ее за Опустошителя.

Она пыталась дозваться его, но сила кольца не подпускала ее.

Перед ее глазами, словно в ночном кошмаре, роились образы: человеческие толпы, покорно бредущие к жертвеннику, как скот; вина и безумие; белая магия, почерневшая от яда. Все тело горело от силы его ответного удара. Если бы Линден могла, она закричала бы от боли, но горло было перехвачено спазмом и ей больше не подчинялось.

Однако постепенно сила Ковенанта стала ослабевать, пока не осталась только в ее сознании, и темнота вокруг начала рассеиваться. Линден обнаружила, что полулежит на палубе, поддерживаемая Кайлом. Затем она, как сквозь туман, увидела склонившихся над ней Первую, капитана и Красавчика. В свете фонарей на их лицах читались беспокойство и огорчение.

Когда они заметили, что Линден пришла в сознание, Хоннинскрю вздохнул с облегчением.

— Шторм и камень! — нервно рассмеялся Красавчик. — Во имя силы, что осталась, Избранная! Ну ты и смелая! Последний выброс стоил якорь-мастеру двойного перелома.

— Он узнал меня, — ответила Линден, не сознавая, что только беззвучно шевелит губами. — Он не позволил этому меня убить.

— Это я во всем виновата, — мрачно призналась Первая. — Это я спровоцировала тебя пойти на риск. Не вини себя ни в чем. Теперь мы уже и в самом деле ничего для него не сможем сделать.

— Что с ним? — Линден очень старалась, чтобы ее поняли.

— Он сделал так, что теперь нам его не достать. Будет ли он жить, умрет ли — мы бессильны вмешаться.

— Как?.. — Линден попыталась привстать и разглядеть в полумраке фигуру Ковенанта. Первая кивком попросила капитана отойти.

Увидев Ковенанта, Линден заплакала навзрыд.

Он лежал, вытянувшись в струнку, окоченевший, словно никогда уже больше не встанет. Руки плотно прижимались к бокам, а губы превратились в узкую полоску. Его почти не было видно, потому что он, словно коконом, был окутан мерцающим белым туманом магии. Как эмбрион в пузыре.

Но он все еще продолжал бороться, и сердце хоть и слабо но билось. Яд из руки продолжал распространяться по всему организму. И без слов было понятно, что на «Звездной Гемме» не найдется никого, кто смог бы пробиться сквозь эту новую защиту. Его кокон был столь же неодолим, как и его проказа.

Таков был ответ его безумия на попытку одержания. Из-за того что Линден хотела овладеть его сознанием, он защитил себя от любого воздействия извне, в том числе и от помощи. Теперь он был доступен не более, чем если бы перенесся в другой мир.

Глава 4 Никор

Линден беспомощно наблюдала, как по ее телу расползается онемение, словно проказа Ковенанта пустила в ней корни и начала свой смертельный рост. Так что же в самом деле она сделала? Рядом топтался Бринн, что-то бурча себе под нос и явно не справляясь с попыткой убедить самого себя в том, что ни одним из известных ему способов Ковенанта из кокона не извлечь; но Линден лишь машинально отметила его присутствие и тут же о нем забыла. Это она во всем виновата.

Это все из-за того, что она пыталась одержать Томаса. Он был вынужден защищаться.

Лицо Бринна стало расплываться, и мачты, паруса, Великаны — все вокруг поплыло по волнам ее слез. Смутный силуэт Томаса окончательно растворился в серебряном сиянии. Так вот для чего избрал ее Лорд Фоул! Для того, чтобы она послужила причиной смерти Ковенанта? Да. И ей это не впервой.

Линден была близка к обмороку, сознание ускользало, и ей не хотелось противиться этому. Медленно-медленно она стала погружаться в бездонную трясину своей вины и скорби, но вдруг почувствовала, как кто-то очень бережно, но в то же время требовательно трясет ее за плечи. Этот кто-то был очень нежен, но не желал оставлять ее в покое. Сморгнув слезы, она встретилась глазами с озабоченным взглядом Красавчика.

Он сидел напротив нее, но из-за его искривленной спины их лица находились почти на одном уровне.

— Ну, будет тебе, Избранная. — Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла какой-то кривой. — Слезами горю не поможешь. Тебе и Первая скажет: твоей вины здесь нет. И твоей тоже, моя радость, — бросил он через плечо, заметив маячивший рядом силуэт Первой. — Никто не мог предвидеть этого. Но он все еще жив, Избранная. Он жив. А пока он жив, остается надежда. Ты об этом думай. Пока мы живы — мы надеемся.

— Я… — Линден хотелось выговориться, доверить ему все свои страхи, но признания были настолько ужасны, что застревали у нее в горле.

— Мы никогда не встречали ничего подобного этому кокону. Мы нуждаемся в твоем видении. Ты должна помочь нам разобраться. — Его безграничное доверие пронзило сердце раскаленной иглой. — Как ты думаешь, для нас это опасно? А может, он это сделал как раз для того, чтобы спасти себе жизнь?

Взгляд Линден невольно вернулся к Ковенанту, которого почти не было видно сквозь мерцающий щит. Зато слишком хорошо был виден Вейн. Он возвышался над коконом, и его обычная странная улыбка сейчас казалась откровенной ухмылкой. Что бы ни случалось (если только это не касалось его загадочной миссии), этому черному истукану все как с гуся вода! Хотя что требовать от существа, которое и живым-то назвать трудно. Между ним и Ковенантом существовала странная связь, суть которой пока была непостижима.

Нет, — услышала Линден свой охрипший голос, и это вернуло ее к действительности. — Яд остался в нем. И он умирает… там, внутри.

— Тогда,- мягко, но настойчиво продолжал Красавчик,- мы должны отыскать средство, чтобы снять этот щит и вылечить его.

Услышав это, Линден с трудом сдержала крик: «Да где ваши глаза? Я же пыталась одержать его! Это я во всем виновата!» Но ее праведный гаев, не успев вырваться наружу, разбился на кусочки о каменную стену доверия Великанов. И поэтому всю накопившуюся горечь она вложила в одно слово:

— Как?

— А вот это, Избранная, скажешь нам ты, — светло улыбнулся Красавчик.

Внутренне содрогнувшись, она закрыла глаза и спрятала лицо в ладонях. Она что, мало еще навредила? Чего от нее хотят — чтобы она окончательно добила его? Разве что кинжала не предлагают.

— Нам необходимо твое видение, - продолжал мягко настаивать Красавчик. — Ты должна помочь нам разобраться. Главное, чтобы ты верила, что это возможно. Ну, хорошо, пробиться силой сквозь его щит мы не можем. Но мы можем попытаться понять его природу. Что это за сила? Что могло вынудить его выставить такую сильную защиту? Что происходит с ним? Избранная, подумай, — Красавчик бережно приподнял ее за плечи и осторожно поставил на ноги, — как нам связаться с ним, чтобы убедить принять нашу помощь.

— Связаться?.. — Линден поперхнулась от удивления и негодующе всплеснула руками. — Он умирает! Он глух и слеп от яда и лихорадки! И вы что же, считаете, что я так запросто подойду к нему и спрошу: «А не снять ли тебе свою защиту, дружок?»

Но Красавчик в ответ на ее яростную атаку лишь счастливо улыбнулся:

— Замечательно! Если ты способна на сарказм, значит, не потеряла надежды.

— Надежды на что? — почти выплюнула она ему в лицо.

— Ну хорошо, хорошо. — Красавчик примирительно погладил ее по плечу. — Ты не знаешь способа с ним связаться. Зато можешь ответить на множество других вопросов, если постараешься.

— Да что вам всем от меня нужно?! — взорвалась Линден.

— Хотите, чтобы я призналась в том, что в его состоянии виновата я одна? Ну так вот вам: да, я виновата! Он принял меня за Опустошителя или за кого-то еще похлеще! Он обезумел от ужасной боли. Последнее, что зафиксировало его сознание, — это атака крыс. Так откуда ему было знать, что на него воздействуют для того, чтобы помочь? Он даже не осознавал, что это я. А потом уже было поздно. Это можно сравнить с… — Она на секунду замялась, подыскивая точное слово: — …с истерическим параличом. Он слишком боялся за свое кольцо, вот и испугался, что оно может попасть к Лорду Фоулу. Ведь Ковенант прокаженный, у него омертвели нервные окончания, поэтому он считает, что не может контролировать свою силу. Даже когда он еще не был отравлен, он переживал, что никогда не знает, насколько мощным окажется выброс силы. А он больше не хочет никого убивать!

Слова лились потоком, и Линден не могла остановиться: ей хотелось выплеснуть, исторгнуть из себя все, что она получила и поняла до того, как Ковенант вышвырнул ее из себя. Говоря, она могла выразить словами и осознать то, что до этого распирало ее мозг хаотическим клубком размытых образов.

— Он понимал, что с ним случилось. До этого у него уже были подобные рецидивы. Когда яд снова проник в него, его сознание оказалось затоплено страхом: он понимал, что становится абсолютно беззащитным. Но не нас он боялся, а самого себя. И Фоула. Когда я попыталась подчинить его себе, его распирало от силы. Что ему еще оставалось делать? Он начал защищаться. И вдруг…

Слова стеклянными осколками вонзались в горло. Но она не могла больше молчать.

— И вдруг он видит, что это я. И понимает, что чуть не убил меня. Это ужаснуло его настолько, что он закрылся изнутри. Полностью отрезал себя от внешнего мира. Не для того чтобы удержать нас. Для того, чтобы удержать себя. Нет никакой возможности с ним связаться, — раздельно произнесла Линден, глядя Красавчику прямо в глаза. — Вы можете звать его с утра до вечера, рыдать над ним, пока не зайдетесь. Он вас не услышит. Он пытается защитить вас от себя. — И вдруг вся ее ярость сошла на нет, и севшим голосом она добавила: — Нас.

Меня.

И над застывшим в безветренной ночи кораблем нависла тяжкая тишина. Великаны замерли без движения, словно все их жизненные силы зависели от жизни моря. А оно казалось мертвым. На пламенную речь Линден навалилось молчание, как надгробная плита надежде. Горе, которое причинили ее слова, было безграничным, как простиравшаяся вокруг ночь.

Но тут Красавчик снова заговорил. И, к удивлению Линден, в его голосе не было ни горечи, ни безысходности. Его уродство развило в нем необычайную силу духа.

— Продолжай, Линден Эвери. Хотя твое уныние грозит заразить и нас. А представляешь, какое большое уныние должно быть у Великана! Вот что, пока мы не скисли окончательно, давай попробуем посмотреть на все это под другим углом. Ты говоришь, что Друг Великанов Ковенант закрылся в раковине, чтобы предохранить нас от себя, так? Отлично. Но как до него достучаться? На каком языке?

Линден вздрогнула. В своем упрямстве он повторяет ее ошибки.

— Каково его самое сильное устремление? — гнул свое Великан. — Что для него важнее всего? Может, если мы каким-то образом сумеем внушить ему, что продолжаем его дело, он поймет, что мы живы-здоровы, и сможет отпустить себя и раскрыться?

Линден вскинула на него удивленные глаза: этот вопрос застал ее врасплох. Но ответ пришел мгновенно:

— Первое Дерево. Поиск. — Образы, толпившиеся в мозгу Ковенанта, еще живо стояли у нее перед глазами. — Это самое главное. Ему необходим новый Посох Закона. А мы стоим на месте…

Красавчик широко улыбнулся. Но вспыхнувшая в сердце Линден надежда тут же угасла.

— Первое Дерево?! — Она бросилась к Великану и схватила его за грудки. — Он умирает! А мы понятия не имеем, где его искать!

В глазах Красавчика вспыхнули искорки смеха, а вместо него ответил откуда-то сбоку спокойный бас капитана:

— Кое-что мы можем сделать. Можно пошарить за бортом: глядишь, какой никор клюнет.

— А что, попытка — не пытка! — горячо поддержала его Первая.

Красавчик, не в силах больше сдерживаться, весело рассмеялся. Его жизнерадостность и твердая уверенность в своих силах были непостижимы.

— Вот она, надежда, Избранная, — сказал он. — Мы не можем переговорить с Другом Великанов и доказать ему, что с нами все в порядке, зато мы можем заставить двигаться «Звездную Гемму». Может, он это почувствует и утешится.

Заставить корабль двигаться? Они что, разыгрывают ее? Но нет, в разговор деловито включилась боцманша:

— Только не ждите, что я начну прямо сейчас. Необходимо, чтобы было светло. Но и тогда ответа (если он еще будет, этот ответ!), возможно, придется ждать долгонько. Друг Великанов протянет еще хотя бы пару суток?

— Он… — У Линден от волнения перехватило горло, а в голове была полная неразбериха. Они что, всерьез собираются заставить «Звездную Гемму» двигаться? При полном штиле? — Не знаю. У него еще есть силы. Может быть… Может быть, то, что он сделал, приостановило действие яда. Он закрыл свое сознание от всего вообще. Остановил все процессы внутри себя. Может, это и на яд подействует? И если так… — Как ни трудно ей было это произнести, но она все же заставила себя собраться с духом: — так или иначе, но он будет жить до того момента, пока яд не проникнет в сердце или пока он не умрет от истощения.

Заставить двигаться «Звездную Гемму»?

Но Хоннинскрю уже отдавал приказы, и Великаны радостно засуетились, словно необходимость в работе пробудила их к жизни. Их шаги весело загрохотали по всему кораблю, и гранит палубы, заряжаясь их энергией, тоже начал оживать. Несколько матросов заспешили в трюм, в кладовые, но большая часть команды уже карабкалась по вантам, и на всех трех мачтах закипела работа: заменяли сгоревший такелаж.

Линден смотрела на них, но ничего не понимала. Может, от ее отчаяния они все разом тронулись умом? Великаны собирались идти под парусами. Они что, сами будут в них дуть? Или они, наоборот, их сворачивают? Но спросить было уже не у кого: Хоннинскрю занял место на мостике, а Первая, Яростный Шторм и Красавчик ушли на нос. Рядом оставался лишь Мечтатель, но в его мерцающих глазах Линден не прочла ответа. Как заблудившийся ребенок, она обернулась к Кайлу, ища поддержки.

Но вместо объяснений получила от него огромную миску с едой и фляжку разбавленного «глотка алмазов».

И она взяла их, решив, что сейчас ей все равно больше нечем заняться.

Повинуясь непонятному импульсу, она вернулась в круг света, в центре которого лежал Ковенант, и, выбрав место поближе к нему, но не настолько, чтобы подвергать свою нервную систему опасности, устроилась на полу, прислонившись спиной к гранитной стене кубрика. До сих пор внутри у нее все трепетало при воспоминании о боли, которую она испытала, войдя в Ковенанта. При одной мысли о том, что это, возможно, придется испытать еще раз, у нее засосало под ложечкой. Но она все же решила не бросать свой наблюдательный пост, чтобы, если Томас снимет защиту, сразу же прийти к нему на помощь. И к тому же не худо было бы присмотреть за Вейном: кто знает, что взбредет в его черную башку? Тяжело вздохнув, Линден принялась за еду.

А чем ей еще было заняться? На самом деле она не верила, что Ковенант снимет защиту. Казалось, та останется навечно, как и его муки. А рядом еще торчал Вейн, вперившись в кокон так, словно в любую секунду ожидал, что Неверящий провалится сквозь палубу прямо к центру земли. Незаметно для себя Линден задремала.

Она проснулась с первым проблеском рассвета. Обнаженные мачты скелетами торчали в бледнеющем небе и напоминали засохшие деревья с осыпавшейся листвой. «Звездная Гемма» превратилась в держащуюся на плаву скалу — этакий большой гранитный кит, распятый между небом и морем на перекрестке четырех умерших ветров. И Ковенант тоже умирал: он дышал все слабее, его кокон уменьшился и истончился. И облегал его, как саван.

Кроме якорь-мастера и рулевой на мостике, а также вахтенного на смотровой вышке, нигде не было видно ни одного Великана. Все они, судя по вибрации камня, чем-то занимались на носу корабля. Рядом с Ковенантом остались только Линден, Вейн да верные харучаи.

Несколько минут она колебалась, остаться здесь или пойти на нос, узнать, что же затевают Великаны. И хотя она понимала, что ничем не может помочь Томасу (его тело и сознание были сокрыты от нее), чувство долга удерживало ее рядом с ним. Хотя просто так сидеть без дела тоже невыносимо. Линден скользнула взглядом по мостику и с облегчением поняла, что нашла компромисс: нужно подняться туда и осмотреть перелом якорь-мастера.

Он был уже стариком, худощавым и сутулым, и на его иссеченном морщинами лице застыло несвойственное Великану выражение меланхолии. Среди своего жизнерадостного народа он был тем исключением, что подтверждает общее правило. Но, увидев Линден, он искренне обрадовался, и улыбка в ответ на ее просьбу показать больную руку светилась сердечной благодарностью.

Линден осторожно сняла повязку и, обследовав повреждение, обнаружила, что шина наложена по всем правилам. Кайл оказался прав: перелом был чистым, и осложнений не предвиделось. К тому же кости уже начали срастаться.

Удовлетворенная осмотром, Линден повернулась, собираясь вернуться к Ковенанту, но старый Великан придержал ее за локоть. Она вопросительно посмотрела на него. Но тот не торопился с ответом, словно испытывая ее терпение. На его лице снова застыла привычная меланхолическая гримаса.

— Яростный Шторм собирается вызывать никора, — наконец проскрипел он. — Это очень рискованное дело. — В его глазах сверкнул мрачный огонек, свидетельствовавший о том, что он-то знал о риске не понаслышке. — Так что, может статься, будут раненые и понадобится помощь целителя. А у нас на борту всех лечит боцман. Но ведь именно у нее в сегодняшнем деле самая опасная роль. Ты ведь не откажешься нам помочь? А если ты вдруг понадобишься Другу Великанов, так харучаи тебе мигом об этом сообщат. — И он замолчал, ожидая ответа, строго и серьезно глядя ей в глаза.

Линден уже столько раз получала от Великанов помощь и поддержку: когда она сломала лодыжку, Мечтатель на руках пронес ее чуть ли не через всю Сарангрейву; Красавчик постоянно убеждал ее в том, что в мире есть еще огромное множество улыбок, кроме той страшной улыбки Ковенанта, идущего на смерть ради Джоан, — да всего упомнить невозможно! Поэтому Линден обрадовалась возможности хоть чем-то заплатить им за внимание и заботу. К тому же, пока Томас в коконе, она ничем не может ему помочь. И Вейн, похоже, не собирается чудить.

Обернувшись к Кайлу, она сказала:

— Поручаю его тебе.

Тот коротко кивнул, и на душе у нее стало легче.

Спускаясь с мостика, она спиной ощущала, как якорь-мастер благодарно улыбается ей вслед.

Ускоряя шаг, Линден пересекла широкую палубу, обогнула кубрик и присоединилась к толпе Великанов. Большинство из них было занято какими-то непонятыми приготовлениями. Красавчик, заметив ее приход, бросился к ней навстречу:

— Как хорошо, что ты пришла, Избранная. Возможно, нам понадобится твоя помощь.

— То же самое мне сказал якорь-мастер.

Красавчик резко обернулся к мостику, а затем сказал, в упор глядя на Линден.

— Он знает, что говорит. — И в его зрачках блеснул некий огонек, словно отблеск мрачного пламени, тлевшего в глубине глаз старого Великана. — Когда-то (несколько ваших, человеческих поколений назад) якорь-мастер построил свой корабль. И его жена Теплое Течение служила на нем боцманом. Об их приключениях можно рассказывать часами, но сейчас я вынужден быть кратким. Если тебя заинтересует, то как-нибудь потом я расскажу во всех подробностях. Короче говоря… — Он с раздражением помотал головой. — Море и камень! Рассказывать такую историю, урезая большую часть, — это издевательство над моим чувствительным сердцем! Отдаю должное тем, кто умеет говорить кратко, но что они понимают в настоящей жизни! Ладно, ничего не поделаешь, я вынужден склониться перед его величеством временем, уж оно-то меня ждать не будет. — И он отвесил шутовской поклон. — Итак, в двух словах: как-то якорь-мастер на своем корабле Великанов заплыл в море, которое мы называем Душегрызом за его капризный и непредсказуемый характер: ни один корабль еще не пересек его без потерь. И вот там его застиг штиль, подобный тому, что и теперь. Много-много дней не было ни легкого ветерка, ни дуновения. Паруса висели, как тряпки. Вода и пища стали портиться. Единственное, что им оставалось, так это (как и нам сейчас) попытаться вызвать никора.

На наших кораблях такое опасное дело всегда выполняют боцманы — они специально учатся этому. И значит, в тот раз эта забота легла на плечи Теплого Течения. О, она была душевной и красивой Великаншей… — Рассказчик смешался, спрятал лицо в ладонях и прошептал: «Красавчик, не тяни! Время не ждет!» Когда он поднял лицо, на нем снова сияла улыбка, но в глазах стояли слезы. — Избранная, она допустила одну малюсенькую ошибку и попала к никору в зубы. А из такой переделки очень редко выходят живыми.

У Линден сжалось горло, она хотела что-то сказать, но осеклась: она не знала, как утешить Великана. Но и улыбнуться в ответ не могла.

Тем временем на носу под руководством боцмана уже почти закончили установку трех суденышек из кожи, натянутой на деревянный остов, и довольно необычной формы: на три четверти сферической, и в каждой из них могло поместиться по два Великана. Между собой их связывала сложная система из толстых канатов и железных колец. По команде все три были одновременно спущены за борт.

Красавчик подвел Линден к самому борту, откуда открывался прекрасный обзор суденышек, казавшихся с высоты корабля легко скользящими по водной глади скорлупками.

Закончив все приготовления, Яростный Шторм обратилась к своим соплеменникам:

— Вызов никора — дело очень опасное, и поэтому я никому не могу приказать участвовать в нем. Даже если мне ответит один-единственный никор, я должна предупредить, что он может оказаться диким и напасть на нас. А если ответят несколько, то в море станет очень неуютно, особенно для тех, кто окажется за бортом. Если же мне не ответят… — Она пожала плечами. — К добру или к худу, мы должны попытаться. Так сказала Первая. Мне понадобятся трое помощников.

Тут же из толпы выступили вперед несколько Великанов, в том числе и Морской Мечтатель. Но Первая остановила его:

— Я не могу рисковать Глазом Земли.

Яростный Шторм быстро собрала себе экипаж. Остальные отправились на бак разматывать бухту троса толщиной с бедро Линден.

Боцманша слегка помедлила, словно ожидая от капитана и Первой напутственных слов. Но Великанша-амазонка на сей раз не стала говорить речей. Она лишь просто и тихо попросила:

— Будь осторожна, Яростный Шторм. Я не хочу тебя потерять.

Четверо смельчаков прыгнули за борт, прихватив с собой конец каната.

Все они плавали как рыбы и довольно быстро достигли группы суденышек, потихоньку дрейфовавших по зеркальному морю. Мощно взбив воду ногами, Яростный Шторм одним рывком перебросила себя через борт ближайшей лодочки, которая хоть и слегка просела под ее тяжестью, но мореходных качеств не утратила. С помощью еще одного Великана она укрепила конец троса, связав свою хрупкую флотилию с кораблем, а огромное железное кольцо, находившееся в центре, подтянули поближе к той скорлупке, которая, очевидно, должна была стать флагманом. Теперь вся конструкция представляла собой треугольник из лодок, направленный вершиной на восток.

Остальные две разделились, и Великаны с каждой лодочки стали подтягивать трос с корабля, чтобы боцманша смогла продеть его в кольцо и завязать огромной петлей.

Наконец, когда и этот этап приготовлений был завершен, все трое отрапортовали о полной готовности. В их голосах звучало сдержанное возбуждение, но, несмотря на серьезность момента, один из Великанов не устоял перед искушением, салютуя о готовности, отвесить в сторону «Звездной Геммы» шутовской поклон, отчего скорлупка под ним заходила ходуном и чуть не перевернулась.

Яростный Шторм ответила сдержанным кивком. Хрупкое суденышко под ее весом носом просело почти по самую ватерлинию, и только благодаря Великану, сидящему сзади, удавалось держать баланс и не черпать воду.

Линден чувствовала, как Красавчик внутренне напрягся, но на лице Яростного Шторма было написано такое спокойствие, как будто она собиралась заняться самым что ни на есть будничным делом. Великанша вытащила из-за пояса две обтянутые кожей деревянные палочки и ударила в барабан, рассыпая над морем замысловатый ритм.

Линден ощутила, как весь корабль, от киля до палубы пронизанный грозным ритмом заклинания, завибрировал.

— Красавчик… — Линден все еще мысленно была с Ковенантом, и вся эта загадочная суета уже начала ее потихоньку раздражать. Томас был ее незаживающей раной. Действия Яростного Шторма хоть и заинтриговали ее, но ощущение нарастающей опасности заставило затрепетать и так уже натянутые до предела нервы. Она не могла больше терпеть и ждать, пока Великаны сами снизойдут до объяснения происходящего. — Чем вы, к дьяволу, здесь занимаетесь?

Великан вздрогнул и озабоченно заглянул ей в лицо, словно пытался понять причину резкого тона. А затем тихо выдохнул:

— Вызываем никора. Никора из пучины.

Но Линден это ни о чем не говорило. Очевидно, это отразилось на ее лице, потому что Красавчик, предвосхищая вопросы, начал рассказывать:

— Заклинание редко действует быстро. Чтобы скрасить ожидание, я расскажу тебе одну легенду.

Тем временем почти вся команда, за исключением Первой, капитана и Мечтателя, вскарабкалась на реи, чтобы следить за морем во все стороны.

— Избранная, — почти шепотом продолжал Красавчик, — слышала ли ты когда-либо о Черве Конца Мира?

Линден покачала головой.

— Хорошо, сейчас услышишь. — В его глазах сверкнул азарт.

Барабан Яростного Шторма глухо рокотал над морем; его замысловатый ритм пронизывал мертвый воздух и все усиливающуюся жару, как горестный вопль одиночества и призыв о помощи. Руки боцманши словно не ведали усталости — она ни разу не сбилась.

— Элохимы, чье древнее знание необъятно, рассказывают, — начал Красавчик, и по мере рассказа голос его креп, в нем сквозило ликование и удовольствие оттого, что он мог дать себе волю в своей неуемной страсти сказителя, — что в глубокой древности, когда космос еще был юн, звезд на небесах было много больше — столько, сколько песка на берегу. Там, где мы сейчас видим множество, их находилось множество множеств, ибо космос был океаном из звезд, и нынешнее их горестное одиночество в глубинах Вселенной было тогда им неведомо. Они были тогда Человеками Небес, могущественными, как боги. Величественные, огромные и горячие, они кружились друг с другом в танце вечности под музыку сфер — счастливые по самой сути своего бытия…

Внезапно на мачтах воцарилась напряженная тишина: на горизонте было замечено какое-то движение. Однако через секунду море снова превратилось в зеркало, в котором отражались лишь «Звездная Гемма» и рокочущий тримаран Яростного Шторма.

— Но в дальнем далеке от небесного океана жило некое существо совсем иной природы. Червь. Века и века он тихо дремал, но когда проснулся (а раз в эру он просыпается), его внутренности терзал чудовищный голод. Каждому созданию во вселенной присуще безумие, как жизни присуща смерть, и Червь этот, обезумев от голода, начал пожирать звезды.

И хоть он был по сравнению со звездами не так уж велик, утроба его была ненасытна: он избороздил все небеса, поглощая целые моря света, оставляя за собой широкие полосы пустоты, все больше и больше разделяя звезды. Корчась от жадности, исступленный в своей ненасытности, он веками пожирал все, что попадалось на его пути, пока небесный океан не превратился в небесную пустыню.

Слушая плавно текущий рассказ Красавчика, Линден начала понимать, чем были для Великанов их сказания. Мастерство сказителя Красавчика состояло в том, что он как бы вплетал в повествование и то, что сейчас их окружало — штиль на море и в небесах, — и придавал всему этому новый смысл. Слушая и создавая сказания, Великаны постигали мир. Голос Красавчика был печален, но печаль эта была светла.

— И поскольку поглощенные им звезды были подобны богам, ни один Червь или иное порождение рока не может поглотить их безнаказанно. И, обожравшись сверх всякой меры, Червь отяжелел. Заснуть он не мог, ибо не пришла еще эра его спячки, аон жаждал покоя. И потому, свернувшись кольцом, он застыл в неподвижности.

Но пока Червь отдыхал, проглоченные звезды начали воздействовать на него изнутри: его кожа стала вздуваться нарывами, которые, лопаясь, извергали камни, почву, воду и воздух. А затем звезды принялись создавать внешний облик того, что мы знаем под именем Земли. Да-да, той самой, что у нас теперь под ногами. А когда все моря и материки были сформированы, настал черед зародить жизнь. И были созданы народы Земли, зверье в лесах, рыбы в морях и птицы в небесах. И вся планета — от полюса до полюса — зазеленела лесами и травами. Так смерть звезд дала начало новой жизни.

Вот потому, Избранная, мы живем, и боремся, и ищем смысл нашего существования. Мы созданы всего лишь на краткий миг для Вселенной, но пока этот миг длится, мы можем успеть выбрать свой жизненный путь, сделать то, что нам по силам, и поделиться друг с другом любовью, ибо звезды подарили нам мир, которого сами были лишены. Но все это преходяще, ибо Червь все еще не заснул. Он лишь отдыхает. И рано или поздно настанет день, когда он скинет, как старую кожу, землю и горы, моря и снега и снова поползет утолять свой чудовищный голод. И так будет до скончания века, пока опять не придет эра его спячки. Потому его и зовут Червем Конца Мира.

Красавчик замолчал, и Линден, перехватив его взгляд, направленный на боцманшу, уловила в глубине его глаз страх, словно Великан сомневался в ее выносливости. Но Яростный Шторм продолжала монотонно колотить в барабан, упорно добиваясь ответа из глубин. От ударов барабана по воде разбегались круги и быстро таяли на гладкой поверхности моря.

Красавчик обернулся к Линден, но, казалось, не видел ее: он еще не вернулся из мира, вызванного к жизни его воображением и искусством сказителя. Но вот взгляд его сфокусировался, и он смущенно рассмеялся.

— Избранная, — нежно начал он, словно пытаясь смягчить важность того, что собирался сказать, — сказывают, что никор — это отпрыск Червя.

Услышав это, Линден почувствовала, как в ней вновь поднимается волна страха и тревоги. Наконец-то до нее стало доходить, чем все утро занимались Великаны и каким образом они собирались сдвинуть с места «Звездную Гемму». Пусть то, что рассказал Красавчик, — не более чем миф; но он давал представление о том, в чьей помощи нуждался корабль, чтобы одолеть штиль.

Линден попыталась мысленно прощупать окружавшее ее море — внешне столь безжизненное. Хотя, с другой стороны, она не хотела верить своей догадке. Так кого же они приманивают?

Но не успела она спросить Красавчика, правильно ли она его поняла, слабая вибрация, словно отголосок чего-то далекого, идущего на очень большой скорости, пронизала ее ноги сквозь гранит палубы. А через секунду все мачты взорвались криком матросов:

— Никор!

Подняв голову, Линден увидела, что один из матросов указывает на юг. И все Великаны смотрели туда. Затаив дыхание и закусив губу, словно это могло помочь сделать зрение острее, Линден тоже стала вглядываться в тонкую черту горизонта в том направлении, но ничего не увидела.

Даже больше ногами, через вибрацию гранита, чем ушами, она уловила, что ритм, который выбивала Яростный Шторм, в чем-то изменился.

И долгожданный ответ пришел. Глухой рокот пронизал весь корабль от киля до палубы.

Линия горизонта вдруг вспучилась огромной волной, словно шло цунами, и из пучин поднялась чудовищная голова. И снова исчезла. И хотя гость из глубин был еще далеко, поднятая им зыбь закачала корабль. Волна быстро приближалась и вскоре выросла до таких размеров, что казалось, шутя могла поглотить весь корабль Великанов.

Ритм заклинания участился и теперь звучал как мольба, как страстный призыв. Но вибрации ответа ничем не изменились гость не желал пока вступать в диалог. Чем больше он приближался, тем отчетливее становилось ощущение грозной силы, исходящей от него. Оно было таким мощным, что у Линден задрожали колени.

Теперь сквозь толщу воды она уже могла различить очертания темного тела. Оно извивалось, как змея, и каждое его движение свидетельствовало о чудовищной силе. И вот наконец огромная голова вновь показалась — теперь уже так близко от корабля, что брызги поднятой им волны долетели до палубы.

Линден с необычайной ясностью вдруг увидела картину, как чудовище из глубин таранит корабль и уходит, даже не заметив этого.

Яростный Шторм с удвоенной силой ударила в барабан, так что он чуть не треснул. И чудовище отозвалось.

Никор поднимался из глубин, и в борт корабля ударила большая волна с такой силой, что Линден оторвало от вантов, за которые она цеплялась, и бросило в объятия Кайла. «Звездная Гемма» заплясала на волнах, как щепка.

Цепляясь за Кайла в этой чудовищной неразберихе, вызванной шквалом, который поднял никор, Линден почти машинально отметила, что чудовище проходит сейчас под килем корабля и что оно в несколько раз больше «Звездной Геммы». Закачавшись на волнах, тримаран стал отдаляться от борта корабля. Но четверка Великанов была наготове. Яростный Шторм наконец прекратила выбивать душераздирающую дробь и поднялась во весь рост на борту своего суденышка, держа в обеих руках петлю из толстенного троса.

Над кораблем раздался вопль, вырвавшийся разом из десятка глоток: голова никора вновь показалась, теперь уже с другой стороны корабля. Он был совсем близко: его морда не уступала по величине корабельному носу, и с близкого расстояния была видна даже пена, сбегавшая по чудовищно длинным клыкам. И вот он снова нырнул и удалился на запад.

Волнение стало утихать, и вскоре «Звездная Гемма» вновь застыла без движения. Линден до того устала, что ничего не чувствовала, кроме неизбывной боли Ковенанта и жесткой вибрации никора. Она потеряла чудище из виду, когда обзор ей перекрыла надстройка кубрика, и только сейчасосознала, что, хотя все на корабле напряженно следили за передвижениями гостя из глубин, никто не издал ни звука.

Ее ногти впились в плечо Кайла так глубоко, что, наверное, останутся отметины. Но отзыв этого таинственного существа сейчас заглушал в ней даже боль Ковенанта.

— Берегись! — ударило по перепонкам. — Он идет!

Великаны рассыпались по палубе. Хоннинскрю и якорь-мастер выкрикивали команды. Половина экипажа захлопотала вокруг системы блоков, контролирующей размотку троса с бухты.

— Как он идет? — хрипло крикнула боцманша.

Один из Великанов подбежал к борту и прокричал в ответ:

— Пока он спокоен!

Линден все еще цеплялась за Кайла, но в ту секунду, когда она поняла, что может стоять без его помощи, нос корабля стал резко подниматься вверх: «Звездная Гемма» полезла на гребень огромной волны — чудовище вновь проходило под килем.

И в этот опасный момент Яростный Шторм вдруг прыгнула в воду и, увлекая за собой трос, нырнула навстречу никору.

Бесконечно долгое мгновение она была одна в воде, но вот целый удар сердца спустя из-под носа корабля показалась гигантская голова морского монстра, и он устремился навстречу Великанше.

В прозрачной воде было хорошо видно, как они движутся Друг к Другу, но сам момент их встречи скрыло волнение, поднятое вокруг головы чудовища. Линден так сильно вцепилась в плечо Кайла, что ее ногти впились в его упругую кожу почти до кости. Сквозь гранит корабля ее пронизывали мощные вибрации никора, оглушая мощью его грубой силы. Ее сознание полностью затопило его ощущениями: вечного, терзающего внутренности голода и тупого недоумения по поводу того, что происходит. Рядом застыл Красавчик; лишь его руки неосознанно терзали канат ограждения, словно пытались задушить его, как змею.

И тут яростно завертелась бухта с тросом, который начал с бешеной скоростью уходить в воду.

— Пора! — закричала Первая.

В ту же секунду помощники Яростного Шторма спрыгнули со своих суденышек, перевернув их при этом вверх дном. Благодаря своей почти круглой форме они превратились в огромный буек, удерживающий на плаву железное кольцо, сквозь которое был пропущен трос.

Никор, словно не заметив Великанов, стал удаляться от корабля. Они тоже, не обращая на него внимания, сгрудились над тем местом, где исчезла под водой Яростный Шторм.

Когда она вынырнула далеко от этого места, корабль потряс общий радостный вопль. Она жестами показала, что не ранена, и поплыла к кораблю.

И уже через несколько минут четверка мокрых насквозь смельчаков стояла перед Первой.

— Дело сделано! — тяжело дыша, однако с оттенком гордости доложила боцманша. — Я заарканила никора.

Первая жестко усмехнулась и, так ничего и не сказав, направилась к группе матросов, контролирующих разматывание троса, все еще быстро уходящего в пучину.

— Трос у нас не бесконечный, — резко бросила она, — пора браться за дело.

Десяток Великанов отозвались на ее слова такими же жесткими ухмылками и деловитыми кивками. Затем, поплевав на ладони и уперевшись как следует ногами в палубу, они по команде Яростного Шторма заблокировали кабель. Он затормозил с пронзительным визгом, задымившись в нескольких местах. Великаны схватились за трос и, преодолевая мощное сопротивление, попытались закрепить его намертво, но сила инерции протащила их на несколько шагов вперед. «Звездная Гемма», на секунду зарывшись в воду носом, словно кивнув в знак согласия, устремилась вперед.

Взрыв общего ликования был перекрыт мощным басом капитана: он выкрикнул команду, и еще десяток Великанов бросились к блокам, для того чтобы помочь удержать кабель. Их мускулы напряглись и окаменели, они стали частью одного слитного механизма. Ощутив их напряжение, Линден испугалась, хватит ли у них сил противостоять чудовищной силе никора, но в эту минуту катушка бухты с натужным скрипом остановилась. Трос был закреплен, и «Звездная Гемма», словно горячий нож, входящий в масло, заскользила по морю со всей скоростью, на которую был способен никор.

— Отлично сработано! — Глаза капитана весело сверкнули из-под косматых бровей. — Однако не время прохлаждаться: надо подтянуть трос, насколько возможно, пока эта зверюга не надумала занырнуть поглубже.

Кряхтя от напряжения, Великаны налегли на трос и рукоять кабестана. Их ноги словно вросли корнями в гранит палубы, связывая корабль и его экипаж в единый живой организм. Налегая одновременно, они рывками начали втягивать трос на палубу. К ним на помощь бросилась большая часть команды. Корабль стал медленно подтягиваться к никору.

Линден только теперь заметила, как сильно она вцепилась в плечо Кайла, и отпустила его. Но, взглянув на харучая; она с удивлением увидела, что тот словно и не почувствовал этого, настолько был поглощен тем, что делали Великаны. Она уже научилась читать эмоции, скрывавшиеся под маской бесстрастности, обычно застывшей на его лице, и сейчас ощутила его восхищение бесстрашными мореходами. Он с радостью присоединился бы к ним.

На носу несколько вахтенных наблюдали за любыми изменениями направления движения никора. Они судили об этом по степени натяжения каната и тому, как менялось направление кольца, удерживаемого буйками. Свои наблюдения они передавали рулевой, чтобы та могла своевременно изменить курс.

Но система буйков выполняла еще одну, более важную функцию. Без нее, в том случае, если бы морское чудовище вдруг надумало резко уйти в глубину, нос корабля тут же зарылся бы в воду, и экипаж не успел бы стравить трос на нужную длину. К тому же рывки троса были опасны для тех, кто его удерживал: в любую минуту их могло вышвырнуть за борт. Кольцо буйков служило системой контроля и безопасности.

Все это время Линден была настолько захвачена происходящим, что забыла обо всем на свете, но теперь, когда возбуждение начало спадать, она ощутила укол совести, напомнившей ей о состоянии Ковенанта.

Она тут же сосредоточилась, чтобы почувствовать, что происходит сейчас у грот-мачты. Но сначала ей было довольно трудно пробиться сквозь густую ауру радостного возбуждения, исходившую от Великанов. Концентрация их усилий была настолько велика, что создавала почти непреодолимую стену для ее видения. Когда она наконец пробилась к Ковенанту, то обнаружила, что он лежит в том же положении, в каком она его оставила: окутанный серебряным коконом — защитой, созданной в момент безумия. Ничего не изменилось. И тут она с тоской подумала, что, возможно, все гигантские усилия, приложенные Великанами, чтобы ему помочь, могут оказаться напрасными. Она попыталась бороться с этой мыслью, но страх и тревога вновь стали одолевать ее. «Это несправедливо, — внушала себе Линден, — они так старались… Они не могут потерпеть неудачу!»

Никор вдруг резко изменил направление и так дернул трос, что «Звездная Гемма» чуть не зачерпнула бортом. Рулевая резко вывернула штурвал, и корабль выровнялся.

Никор метнулся в другую сторону, и корабль снова накренился. Огромная волна плеснула через борт, и Линден с силой отбросило назад.

— Трави канат! — взревел Хоннинскрю.

Бухта с жалобным скрипом завертелась, и трос начал быстро уходить в глубину. Рулевая прилагала огромные усилия, чтобы удержать корабль прямо.

— Еще! Еще! — командовал капитан. — Так держать!

Команда, дружно навалившись на трос, снова закрепила его намертво.

Линден почувствовала, что ей не хватает воздуха: оказывается, все время с того момента, когда ее чуть не смыло за борт, — эти бесконечные несколько десятков секунд она простояла, вцепившись в канаты и забыв обо всем на свете, даже о том, что нужно дышать. Лишь теперь она с облегчением вздохнула, и тут палуба под ее ногами снова заходила ходуном: корабль встал на дыбы — корма глубоко погрузилась в воду, а нос задрался. Никор, перестав метаться из стороны в сторону, вынырнул почти перед самым кораблем и с удвоенной скоростью устремился вперед.

Канат рванулся из рук Великанов с такой силой, что они, потеряв равновесие, повалились кучей и их потащило по палубе.

— Трави! — зарычал капитан. Но в возникшей неразберихе экипаж не смог действовать слаженно, и поэтому одновременно освободить все блоки, державшие трос, они не смогли: один из матросов опоздал на долю секунды.

Тут же со всей чудовищной силой никора матроса рвануло вперед. Его положение осложнилось тем, что он не мог отцепиться от троса, запутавшись в образовавшейся из-за его заминки петле, и его, протащив по палубе, со всего размаху ударило о гранитный борт, стряхнуло с каната, и он без движения распластался на палубе.

Хоннинскрю приказал снова закрепить трос, и над кораблем повис деловитый гомон. Но Линден слышала его как бы издалека: она сосредоточилась на состоянии раненого Великана. Его боль взывала к помощи. Ее помощи. Забыв о страхе, Линден отстранила Кайла, перепрыгнула через ходящий ходуном трос и устремилась к больному. В этот момент она абсолютно не думала о себе.

Она видела все его переломы так, словно они люминесцентно светились, ощущала на себе каждый разрыв мышцы, и от начинавшегося у него внутреннего кровотечения к ее горлу поднималась теплая волна. Прочувствовав все его повреждения и ушибы, Линден ужаснулась: он был на волосок от смерти. Но пока еще дышал. Его сердце хоть и слабо, но билось. А значит, у нее была надежда на то, что его удастся спасти.

Нет, не удастся. Еще раз окинув его повреждения внутренним взором, она поняла, что бессильна. Будь у нее под рукой барокамера, новейшее хирургическое оборудование и станция переливания крови — да, тогда она могла бы попытаться. Здесь же у нее не было ничего, кроме пресловутых феноменальных способностей.

Наконец трос снова закрепили, и только сейчас, когда он перестал со скрипом тереться об борт, Линден заметила, как близко от него находится. Великанам удалось подтянуть упряжь, и «Звездная Гемма» снова ровно понеслась вперед.

Но Линден не хотела сдаваться и, склонившись над больным, полностью отключилась от окружающего мира. Проникнув внутрь него, она сосредоточилась на том, чтобы поддержать угасающую жизнь.

Она подчинила его сердце своему, чтобы не дать ему остановиться, и переключилась на обследование самых опасных повреждений. Его боль пронзала каждый нерв, но Линден не сдавалась: его жизнь была намного важнее. Кроме того, боль высвечивала для нее все повреждения, как если бы она видела их на рентгеновском снимке.

Первым делом она проверила легкие: в нескольких местах они были проткнуты осколками сломанных ребер. Она осторожно раздвинула ткани вокруг костей, чтобы легкие не заполнились кровью. Исследовав желудок и кишечную систему, она пришла в ужас от множества разрывов. Но даже это было не самым опасным: у него было слишком много очагов внутреннего кровотечения. Линден сосредоточилась на самом большом и принялась за сращивание тканей…

— Избранная. — Голос Кайла резанул ножом, нарушив ее транс. — Тебя зовет Бринн. Юр-Лорд пробуждается.

Линден обдало смертельным холодом. Но уже в следующую секунду ее видение устремилось на корму.

Кайл сказал правду. Силовой щит вокруг Ковенанта мерцал с удвоенной силой, а он сам ворочался внутри, словно борясь с предсмертным оцепенением.

Но как быть с Великаном?! Жизнь вот-вот оставит его. Она сочилась из него по капле, как кровь, и Линден почти физически ощущала растекавшуюся у ее ног лужу. Лужу крови из ее страшного сна.

Нет!

Раз щит мерцает, значит, Ковенант просто копит силы для очередного выброса. Необходимость в этом Линден ощутила по уплотняющейся вокруг него ауре. Он готовится выпустить свою дикую магию на волю, ничем не сдерживая. И тогда последний барьер, сдерживающий действие яда, падет. Даже не видя его, Линден знала, что вся правая часть его тела — от кончиков пальцев до шеи — чудовищно раздулась от яда.

Один из двух. Ковенант или Великан.

И пока она тут терзается сомнениями, могут умереть оба.

Нет!

Эта ноша ей не по силам. Невыносима сама мысль о том, что одним из двоих нужно пожертвовать!

Срывающимся голосом она позвала: «Яростный Шторм!» — и снова застыла в горестном оцепенении, так и не дождавшись ответа. Кайл тронул ее за плечо, но она словно не видела харучая. Чуть не плача, она выдохнула: «Ковенант!» — и опустилась на колени перед умирающим Великаном.

Повреждений, грозивших немедленной смертью, было не счесть. В двух местах кровотечение остановить было просто невозможно. Его легкие еще могли качать воздух, но сердце уже не справлялось с тем, чтобы гнать кислород по сосудам: слишком велика была потеря крови. С холодной отрешенностью Линден быстро определила для себя, что и как нужно делать, чтобы удержать в нем жизнь. Снова войдя в него, она ввела мышцы вокруг самых опасных ран в состояние спазма, чем полностью блокировала кровотечение.

Яростный Шторм опустилась на колени рядом с ней. И в этот момент Линден пронзило ощущение, что Ковенант умирает. Он собирал силы для последней схватки за жизнь. Но долг врача был превыше всего, и Линден взяла руку боцманши и глубоко вжала ее большой палец в солнечное сплетение умирающему: «Вот так. Это не даст кровотечению начаться снова».

— Избранная! — Голос Кайла был резок, как удар хлыста.

— Держи вот так. — Линден была близка к истерике, но это не должно было помешать ей исполнять долг. — Делай ему искусственное дыхание. И тогда он не умрет.

Поблагодарив в душе Господа за то, что боцманша имеет навыки оказания первой помощи, она вскочила и со всех ног побежала к Ковенанту.

Она бежала целую вечность. А позади нее Великаны продолжали сражаться с никором. Так неужели же все их огромные усилия, предпринятые во имя Ковенанта, перевесит чаша весов, на которую ляжет ее минутное опоздание?

Подбегая к кубрику, она заметила, что мерцание щита становится все интенсивнее, а это означало, что приближается кризис.

Со щемящей болью Линден ощутила, как белое пламя концентрируется в основном вокруг правой руки Томаса. Он еще боролся. Слепой инстинкт требовал, чтобы он направил выброс пламени внутрь себя, на терзающий его яд, словно отраву можно было выжечь из тела. Но в своем безумии он не понимал, что этот взрыв разнесет его тело в клочки.

У Линден уже не было времени пытаться его проконтролировать. Она пролетела оставшиеся несколько метров и, упав рядом с Ковенантом у ног Вейна, приготовилась встретить лицом к лицу огонь, который больной исторгнет на себя. То, что она подвергла себя смертельной опасности, давало ей полное право войти в него как можно глубже.

«Ковенант! Не надо!»

До сих пор Линден ни разу не делала ничего подобного, но сейчас она собрала все силы для того, чтобы попытаться передать ему телепатический сигнал. И это ей удалось: отчаяние и страстное желание помочь удвоили ее силы и нашли щелку, ведущую в его сознание. Он услышал. Барьер безумия рухнул, и в ту же секунду уже ничем не сдерживаемый выплеск дикой магии ударил из его руки. Язык пламени, вознесся к небу, потрепетал несколько секунд и исчез. Не причинив никому вреда.

Линден попыталась встать, но все поплыло перед глазами; нахлынувшая слабость и головокружение заставили ее уцепиться за Кайла, чтобы не упасть снова. Непослушными губами она чуть слышно прошептала:

— Дайте ему «глотка алмазов». И побольше, сколько выпьет.

Как сквозь туман она увидела Кира, уже склонившегося над больным сфляжкой. Ей надо вернуться на нос. Но ноги отказывались повиноваться. Палуба, лица Великанов, мачты закружились в бешеной пляске вокруг нее. Она израсходовала столько сил… Больше, чем имела. И ей стоило неимоверных усилий шепнуть Кайлу, чтобы он отвел ее к умирающему Великану.

На закате «Звездная Гемма» наконец вышла из зоны штиля и весело закачалась на волнах, а свежий ветер, ударивший в лица, наполнил сердца команды ликованием. Капитан подозвал к себе Первую, и та, размахнувшись, одним ударом перерубила толстенный трос, связывавший корабль с никором. И вот уже весь экипаж разбежался по местам, ставя паруса. Корабль, доверившись ровному восточному ветру, углубился в теплую ночь.

К этому времени и Линден наконец почувствовала, что уже сделала для больного Великана все, что в ее силах, и была абсолютно уверена, что ее пациент останется в живых: придя в себя и увидев склонившееся над ним измученное лицо, он улыбнулся.

Этого было более чем достаточно. Линден оставила его на попечение боцмана и, взяв себя за шиворот, потащила через всю необозримую палубу назад к гроту, где была так нужна Ковенанту.

Глава 5 Дочь своего отца

А ночью, как расплата за прежний штиль, налетел шторм. Громадные валы швыряли «Звездную Гемму» как попало, но она, словно измученная касатка, продолжала свой путь на восток. Однако ощущение усталости судна было обманчивым: и мачтам, и парусам, и экипажу корабля Великанов все было нипочем. Четыре дня штормило, и вот наконец наступила небольшая передышка; небо расчистилось, и ветер ослабел. Но Линден уже привыкла не замечать песни вантов на ветру, мерный ритм волн, бьющих о гранит, и качку фонарей и гамаков. Великаны периодически подходили к ней и на все лады воздавали ей хвалу за то, что она сделала. От теплоты, с которой они к ней относились, Линден хотелось плакать. Ей действительно было не до погодных условий: все ее внимание было поглощено состоянием Томаса Ковенанта. Она спала урывками и давно перестала нормально питаться, так, жевала что-то на ходу, главное — здоровье ее пациента.

Теперь она была уже уверена в том, что он будет жить. Даже, несмотря на то что он до сих пор не пришел в сознание. «Глоток алмазов» (исцеляющее, укрепляющее и успокаивающее одновременно лекарство) медленно, но верно отвоевывал его у смерти.

В течение первого же дня ужасная опухоль на правой руке спала, оставив лишь многочисленные желто-черные синяки, и нового рецидива пока можно было не опасаться. Ковенант все еще не приходил в себя, однако Линден больше не отваживалась вновь войти в него — ни для того, чтобы получить информацию о том, как идет выздоровление, ни для того, чтобы попытаться пробиться к его сознанию и уговорить его вернуться. Она убеждала себя в том, что не делает этого потому, что, пока болезнь терзает его мозг, это может стать угрозой для его психики; но не это было истинной причиной. Если его сознание поправлялось с той же интенсивностью, что и тело, то у Линден не было бы извинений, примени она к нему подобное насилие. А если же моральный яд подобно кислоте начнет разъедать мозг, то в этом случае, чтобы одолеть прогрессирующее сумасшествие, ей понадобится намного больше сил и умения, чем у нее есть.

Яд все еще был в нем, он никуда не делся. И только благодаря вмешательству Линден Томас не взорвал сам себя. Именно она позвала его, когда он стоял уже на краю могилы. И каким-то образом, сквозь пелену безумия и смертного оцепенения, он услышал ее, узнал и доверился безоговорочно. Чего еще желать! Когда Линден становилось не под силу наблюдать за его похожим на летаргию сном, она отправлялась проведать больного Великана.

Его звали Сотканный-Из-Тумана. Выдержка и мужество, с какими он переносил болезнь, не переставали ее восхищать. Хотя, когда она появлялась рядом с ним, вымотанная до предела, с осунувшимся лицом и слезящимися от соленого воздуха глазами, пациент выглядел куда здоровей, чем его врач.

На второй день шторма он уже чувствовал себя настолько хорошо, что Линден решила заняться его сломанными ребрами. С помощью Яростного Шторма и Мечтателя она извлекла осколки из легких и наложила повязку, чтобы ткани могли правильно срастаться. Великан стойко перенес болезненную операцию, не переставая улыбаться и прикладываясь время от времени к фляжке с «глотком алмазов». Когда он наконец заснул, Линден с облегчением услышало, что его дыхание стало ровнее.

Яростный Шторм отреагировала на этот очевидный успех лишь резким кивком, словно от Избранной она ничего другого и не ожидала. Зато Морской Мечтатель поднял Линден в воздух и стиснул в крепких объятиях. И та вдруг с удивлением ощутила, что он завидует ей, что Великан с крепкими, как два дубка, руками в душе раним и незащищен, что он ждет не дождется, когда наступит исцеление — и Страны, и его самого. В его глазах светились обида и надежда.

Полная сострадания, Линден ответила на его объятие со всей душевностью, на какую только ее хватило. А затем заспешила к Ковенанту.

На третьи сутки шторма, глубоким вечером он начал приходить в себя.

Он ослабел настолько, что не мог не только приподнять голову, но и говорить. Казалось, он так слаб, что не осознаёт, где находится, не узнает Линден и не понимает, что с ним приключилось. Но хотя взгляд его был пока рассредоточен, жар спал, и теперь можно было с уверенностью сказать, что яд отступил. Отступил и затаился в ожидании нового рецидива.

Поддерживая больному голову, Линден накормила его с ложечки и напоила тем, что принес Кайл. После этого он снова заснул, но уже сном живого, выздоравливающего человека.

Первый раз за все время Линден решилась вернуться в каюту, чтобы немного вздремнуть. С тех пор как ей привиделся тот кошмар, она не отваживалась лечь там спать. Но сейчас она знала, что мрак рассеялся. По крайней мере, на какое-то время. Она вытянулась в гамаке, расслабилась в первый раз за несколько суток и позволила себе наконец отдохнуть.

В течение следующего дня Ковенант несколько раз просыпался, но по-прежнему не приходил в себя до конца. Он только открывал глаза, пытался приподнять голову и позволял кормить себя. А затем снова погружался в глубокий сон. Но даже если бы Линден и не обладала сверхчувствительностью, то и тогда она не могла бы не заметить, как день ото дня его тело крепнет, как пища и сон постепенно ведут его к выздоровлению. И удовлетворение, которое она ощущала, глядя, как он поправляется, было совершенно особого рода. Она чувствовала, что связь сознаний, возникшая между ними, не разрушена, что двери, открытые в момент смертельной опасности, никогда больше не закроются.

Это рушило все ее взлелеянные с детства мечты о независимости. Ее мировоззрение и жизненные устои трещали по швам: ведь если она позволит себе пойти на поводу чужих мыслей и нужд, что будет с наследством, оставленным ее родителями? Но в то же время ей хотелось больше никогда не расставаться с этим удивительным и таким трудным в общении человеком. И чем больше он выздоравливал, тем сильнее она разрывалась от противоречивых чувств.

На следующее утро Линден накормила Ковенанта завтраком и, когда он снова уснул, решила выйти на палубу. Шторм уже утих, но ветер был еще достаточно сильным, и «Звездная Гемма» резво летела на парусах-крыльях, сиявших ослепительной белизной на фоне яркой лазури неба.

Капитан почтительно поздоровался с Линден и осведомился о здоровье Ковенанта. Она ответила кратко и довольно сухо. Вопрос не был для нее сложен, но она боялась, что если увлечется (а это было так легко), то может невольно выдать себя.

От ясного солнечного света, свежего бриза и танца волн Линден захотелось смеяться, петь от счастья, от полноты жизни. Корабль звенел под ее ногами. И вдруг совершенно неожиданно для себя она почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. «Эти внутренние противоречия скоро сведут меня с ума. Разве я — это я?»

Скользя рассеянным взглядом по палубе, она заметила недалеко от того места, где еще недавно лежал в своем коконе Ковенант, согнувшегося Красавчика. Рядом как обычно стоял Вейн — он никак не отреагировал на то, что щит снят и Ковенанта унесли. Великан не обращал на него ни малейшего внимания и продолжал заниматься не вполне понятным Линден делом. На одном плече он держал большую неотшлифованную глыбу камня, а в руке — каменный котелок. Отчасти из любопытства, а отчасти оттого, что в ней росла потребность поговорить с кем-нибудь по душам, Линден направилась к нему.

— А, Избранная, — рассеянно произнес Великан, не отрывая сосредоточенного взгляда от своей работы. — Пришла посмотреть, чем я тут занимаюсь? — Тут он все же поднял голову и подарил ей светлую улыбку. — Ты, конечно, уже заметила: у нас на «Гемме» лентяев нет и каждый имеет свой круг обязанностей. И конечно же, ты заметила, что до сих пор один я болтался без дела. Красавчик не лазает по вантам и не несет вахту. Он даже не помогает на камбузе. Так почему его еще терпят в такой трудолюбивой компании?

Болтая без остановки самым легкомысленным тоном, он сосредоточенно и тщательно обследовал оставленные на гранитной палубе выплеском дикой магии борозды, а затем перешел к надстройке кубрика, чтобы оценить нанесенный ей ущерб. Для этого ему пришлось забраться на крышу по лесенке, которую он специально для этого принес.

— Это же всякому видно, — продолжал он, не отрывая внимательного взгляда от искалеченного гранита, — что Великан с такой фигурой, как у меня, не приспособлен для матросской службы. Мне не поспеть за нашими ни на палубе, ни тем более на вантах. А на камбузе и в кладовых мне росточка не хватает: тот, кто строил «Звездную Гемму», как-то не подумал о том, что на ней может появиться несуразица вроде меня. — Закончив обследование крыши, он удовлетворенно кивнул и взялся за котелок. — Морская служба для меня заказана.

Он запустил руку в котелок, энергично размешал его содержимое, выглядевшее как полузастывшая смола, и зачерпнул горсть.

— У меня есть и второе имя, Избранная. — Его руки энергично разминали ком темной массы. — Повенчанный-Со-Смолой. Лишь очень немногие из Великанов могут держать в руках этот вар. — Он подбросил комок на ладони. — А для не-Венов это вообще чревато тем, что рука, прикоснувшаяся к нему, обратится в камень. А вот меня он слушается, как верная жена. Смотри!

И с необычайной легкостью, словно эта работа доставляла огромную радость, он поднялся по лестнице на крышу и начал замазывать смолой глубокие раны в граните. Его мощные пальцы двигались легко и искусно, словно пальцы пианиста. Затем он спустился вниз и руками отломил от принесенной с собой каменной плиты кусок нужного размера. Осмотрев обломок и с довольным смешком подмигнув Линден, он снова взлетел на крышу.

С большой торжественностью, словно работая на зрителя, он вложил камень в трещину, предварительно обработанную смолой, и похлопал сверху ладонью.

К удивлению Линден, камень, попав в смолу, словно изменил ее структуру — она начала кристаллизоваться,- и уже через несколько секунд на месте трещины образовалась монолитная поверхность. Ни цвет, ни малейшая трещинка не напоминали о том, что здесь стоит заплата.

Изумление на лице Линден вызвало у мастера бурю восторга:

— Если хочешь, можешь потрогать — тебе это не кажется! Я родился с этим даром, но плата за него — мой ужасающий облик. — Грозно сдвинув брови, он с комической бравадой ударил себя в грудь: — Я Красавчик Повенчанный-Со-Смолой! Взирай на меня и трепещи!

Это выступление вызвало взрыв хохота у всех, кто находился рядом. Но Великаны смеялись не над Красавчиком; они разделяли с ним его радость созидания и неистощимый оптимизм.

— Да уж, на тебя посмотреть — всю жизнь трепетать будешь, раздался перекрывавший общий гвалт голос Первой. В первую секунду Линден испугалась, что Первая явилась отчитать Красавчика за его шутовство, но, взглянув на суровую великаншу, увидела в ее глазах только глубокую нежность и теплоту. — И если ты не прекратишь свои антраша на лестнице, то станешь Красавчиком Повенчанным-Носом-О-Палубу.

Грянул общий хохот. Красавчик преувеличенно испуганно вздрогнул, потерял равновесие и кубарем скатился по ступенькам. Но когда он поднялся на ноги, его глаза светились озорством, и было видно, что он ничуть не ушибся.

Представление было закончено, матросы снова занялись своими делами. Первая тоже удалилась, и Красавчик вернулся к прерванной работе, но уже всерьез. Маленькими участками, чтобы смола не успевала засохнуть, прежде чем он закрепит ее, Красавчик постепенно продвигался по крыше, а покончив с ней, перешел к бороздам на палубе: каждую он заполнял смолой и вкладывал кусочки чудо-камня. Своими точными и аккуратными движениями он напоминал Линден хирурга в операционной.

Прислонившись спиной к стене надстройки, она сначала зачарованно следила за его работой, но потом отвлеклась и задумалась о Ковенанте. Великан, как и он, был награжден могучим даром и, как и он, платил за него своим здоровьем. И решения их проблемы она не знала, Томас Ковенант был для нее вопросом, на который она не находила ответа.

И Линден чувствовала, что каким-то образом этот ответ решил бы и другой вопрос, терзавший ее уже давно: что завлекло ее в этот мир? Почему Гиббон сказал ей: «Ты будешь главенствовать в Стране, как главенствует железо, превращая землю в руины» — и тем самым оставил ее на растерзание сомнениям? Для чего она Избранная?

И тут Линден поняла, что этот вопрос мучил ее всю жизнь. И она до сих пор не знала ответа.

— Избранная, ку-ку! — Очнувшись, Линден увидела, что Красавчик уже закончил работу и стоит теперь, наклонившись к ней так близко, что в его зрачках она могла разглядеть собственное отрешенное лицо. — Слушай, с того самого момента как мы встретились с тобой в Сарангрейве, я ни разу не видел тебя в хорошем настроении. Ты то просто сумрачная, то мрачнее ночи. А когда же наступит рассвет? Разве то, что ты спасла Друга Великанов и Сотканного-Из-Тумана от смерти (а кроме тебя этого вообще никто бы не смог сделать), ни капельки тебя не радует? — Он задумался, сдвинув брови, и вдруг решительно уселся рядом с ней, как для долгого разговора. — У нашего народа есть поговорка. — Он говорил серьезным тоном, но уголки его губ подрагивали в улыбке: — «Дверь на засове не пропускает света в дом». Не хочешь выговориться? Ведь, кроме тебя, никто этот засов отодвинуть не сможет. Ну, выходи.

Линден тяжело вздохнула. Его предложение было именно тем, что ей требовалось, но проблем, сомнений и тревог накопилось столько, что она не знала, за что схватиться, чтобы распутать тугой узел, в который они стянулись. И все же, помолчав, она решилась:

— Помоги мне найти смысл.

— Смысл? — тихо переспросил Красавчик.

— Иногда… — она мучительно искала слова, чтобы он ее понял, — мне кажется, что он здесь из-за меня. Хотя меня саму сюда втянуло вслед за ним по чистой случайности. А может, я здесь потому, что должна сделать нечто. Может быть, для него, — добавила она, вспомнив встречу со стариком у Небесной фермы. — Не знаю. Я вообще ничего не понимаю. Но когда над ним нависла угроза смерти, меня это ужаснуло до глубины души. В нем есть столько всего, что для меня жизненно необходимо. Без него я здесь вообще не имею никакого смысла. Никогда не представляла себе, что… — она прикрыла глаза рукой, но тут же ее опустила, чтобы Красавчик мог через глаза заглянуть в ее душу, — что без него я буду чувствовать себя ущербной. И более того, — у нее перехватило горло: «Я не хочу, чтобы он умер!» — я не представляю, как ему помочь. По-настоящему. Он прав в своей борьбе против Лорда Фоула. Кто-то же должен спасти Страну. Нельзя допустить, чтобы весь мир стал игрушкой Опустошителей. Это мне понятно. Но я-то что могу? Я не знаю этого мира таким, каким он его хочет видеть. Я не видела ничего, что заставило его отдать свое сердце Стране. Я никогда не видела ее здоровой!

Я пыталась помочь. Да я чуть не свихнулась от натуги объять то необъятное, что открылось мне благодаря моему пресловутому видению. Но даже оно не может помочь мне понять свое предназначение. Я не имею никакой власти, никакой силы.

Власть. Сила. Всю свою жизнь Линден жаждала силы и власти. Но эта страсть ее была зачата в глубоком мраке сна разума, и ее тайный брак с сердцем был намного крепче, чем иные браки по любви и согласию.

— Единственное, на что я способна, — это удержать в нем жизнь, и то боюсь уморить его своей заботливостью. Вообще все, что я делала в своей жизни, я делала из чувства противоречия. Я ведь стала врачом не потому, что хотела, чтобы люди жили. А потому, что ненавижу смерть.

Теперь ей стало легче говорить. Здесь, на согретой ярким солнцем палубе, ощущая на лице свежий ветерок и глядя в мудрые, участливые глаза Красавчика, ей было проще отважиться вскрыть все нарывы своей души.

— Говори, Избранная. Ты запуталась в своих заботах, сомнениях и страхах. Но все они — только следствия того, о чем ты пока не решаешься заговорить. Я, — Красавчик сделал попытку распрямиться, насколько позволял искривленный позвоночник, — все-таки Великан. Мне очень хочется рассказать тебе одну нашу историю.

Линден не ответила. Но она знала, что Красавчик поймет ее молчаливое согласие. Никто и никогда не понимал ее так хорошо, как этот уродливый Великан.

— Я думаю, ты уже знаешь, что я муж Первой в Поиске. — Линден молча кивнула. — Это для всех она Первая, а для меня — Горячая Паутинка. Нелегко мне будет рассказывать тебе об этом, но слушай.

Прежде всего тебе нужно знать, что у нас, Великанов, дети рождаются довольно редко. Семьи с тремя детьми скорее исключение, чем правило. И потому дети для нас — самое драгоценное, что может быть в жизни. Мы бережем их как зеницу ока. Любого. Даже такого больного и уродливого, каким родился я. И в то же время живем мы очень долго. Для нас ребенок, проживший столько, сколько ты, еще только вышел из младенчества. Поэтому мы считаем не годы, а десятилетия. У нас родители и дети на всю жизнь остаются связанными теснейшими узами любви, доверия и взаимопонимания.

Тебе необходимо знать все это, чтобы понять, что значило для Первой лишиться родителей. Утрата первого из них до сих пор для нас — открытая рана. Обычно Великанши довольно легко переносят беременность и роды, но мать моей Паутинки, Пенистая Волна, была исключением: она умерла, дав жизнь своей дочери. Ее отец, Скалистый Утес, был строителем и капитаном корабля, названного «Плясунья на волнах», и частенько уходил в плавание, оставляя свою малышку на берегу. Она росла, не зная материнской заботы, и поэтому привязалась к отцу настолько, что, когда он наконец появлялся, не отходила от него ни на шаг. Ее грациозность и нежность были для него памятью о безвременно ушедшей жене, и потому, как только Паутинка стала чуть постарше, отец стал брать ее в море. Все ее детство прошло на ходящей ходуном палубе, и первым ее украшением были брызги морской воды в кудрях, сверкающие на солнце, как бриллианты.

В те времена, — Красавчик бросил на Линден затуманенный взгляд, а затем снова устремил его к небесам, возвращаясь мыслями в далекое прошлое, — я уже служил на «Плясунье». Для меня Паутинка вскоре стала отрадой всей моей жизни. Ее нежное личико было для меня светочем и источником радости. А я для нее — всеобщей любимицы и баловня — был только одним из многих. Я и не ждал другого отношения: она была совсем ребенком. А я — калекой. Таков уж мой удел: женщины, а особенно девушки, относятся к таким, как я, с жалостью и состраданием. В лучшем случае они могут испытать ко мне дружескую симпатию. Но надеяться на что-то большее… Мне?..

И вот однажды (рано или поздно это случается со всеми кораблями) «Плясунья на волнах» по счастливому стечению обстоятельств заплыла в Душегрыз.

Я сказал «счастливое стечение обстоятельств», Линден Эвери. И до сих пор благословляю этот день. Душегрыз — море капризное и опасное, и до сих пор не существует ни одной подробной его карты. Но Скалистый Утес положился на свой морской опыт. Он допустил в своих расчетах какую-то ошибку и тем самым поставил нас на край гибели.

Мы попали туда в разгар сезона штормов. Яростные ветры, казалось, дули со всех четырех сторон, и море кипело, как огромный котел. «Плясунью» швыряло по волнам, как щепку. Управлять парусами при такой погоде было просто невозможно. А тут нас еще понесло течением прямо на самые опасные рифы, не зря прозванные Клыками Душегрыза: свою добычу, если уж она попадалась, они никогда не выпускали.

Проклиная себя за самонадеянность, Скалистый Утес тщетно искал выхода. И в полном отчаянии ничего другого не придумал, как распустить паруса. Но только три из них еще не были изодраны в клочья. А поставить при таком урагане удалось только один — Встречающий Восход. Вот он-то нас и спас, хоть на это никто и не смел надеяться.

Маневрируя единственным парусом в краткие моменты между шквалами, мы кое-как прохромали мимо Клыков.

Линден была настолько захвачена рассказом Красавчика, что, несмотря на бьющее в глаза солнце, словно оказалась там, на борту судна, терзаемого штормом, и краем сознания уловила в воздухе нечто непредсказуемое, но очень опасное.

— Нам невероятно, неправдоподобно повезло. Повезло, что Встречающий Восход уцелел. Повезло, что несло нас не прямо на Клыки, которые растерзали бы «Плясунью» в пять минут, а чуть стороной. Но все же на один из боковых рифов мы напоролись и застряли на нем. И тут-то Душегрыз, видя, что добыча уходит, навалился на нас со всей своей яростью.

Но нам все же удалось поставить Встречающего Восход так, что он силой одного из шквалов стащил нас с мели и вынес на глубину. Но этот последний рывок обошелся нам дорого: наш единственный парус тоже сорвало. Мы вырвались из Клыков Душегрыза, но какой ценой! В днище «Плясуньи» зияла пробоина Для корабля из камня это очень опасно. У нас, конечно, имелись помпы, но это было слабым утешением.

Капитан что-то кричал мне, но я его уже не слушал: в «Плясунье» течь, а я — Повенчанный-Со-Смолой, так какие еще нужны указания? Я подхватил свой котелок и крепь-камень и бросился в трюм. — Красавчик прикрыл глаза и продолжил, словно переживая все заново: — Пробоину я нашел быстро, но справиться с ней было выше моих сил. Она оказалась совсем небольшой — не шире моей груди, — но напор воды был настолько силен, что я даже стоять рядом с ней не мог, меня сбивало с ног, а куда уж там работать! Тем временем вода в трюме поднялась уже мне до плеч. Мне очень не хотелось умирать, тем более так: утонуть, как крыса в трюме, — никто и не заметит.

Но тут, к моему удивлению, брешь закрылась. И до меня наконец дошло, что именно крикнул мне капитан перед тем, как я спустился. Он просил меня подождать, пока сам нырнет и снаружи закроет пробоину собой. Он рисковал жизнью, чтобы хоть как-то искупить свою вину перед нами и кораблем.

Ни секунды не раздумывая, я немедленно, со всей скоростью, на какую только был способен, залил дыру смолой и заделал крепь-камнем. Я надеялся, что капитану хватит дыхания, а как только я закончу, он сможет вынырнуть. — Голос Красавчика пресекся, и вдруг он изо всех сил стукнул кулаком о палубу: — Идиот! Каким же я был идиотом!

о его голосе было столько отчаяния, что Линден, очнувшись от созерцания вызванных им образов, с удивлением уставилась на него. Но Красавчик уже взял себя в руки, оперся головой о гранит кубрика и, устремив невидящий взгляд в ему одному ведомые дали, тихо продолжил:

Я делал то, что необходимо было сделать для спасения корабля и всех нас. Смолой и крепь-камнем я замуровал пробоину, состав мгновенно схватился и превратился в камень. А вместе с ним окаменела и грудь Скалистого Утеса.

Ребята ныряли за ним, но ничем не могли ему помочь. Капитан стал частью своего корабля. А когда «Плясунья» вышла вболее спокойные воды и можно было попытаться хотя бы похоронить капитана по чести, хоронить оказалось нечего: морская живность уже об этом позаботилась.

Красавчик повернул голову и посмотрел на Линден в упор:

— Что скрывать, я всегда буду чувствовать себя виноватым в том, что мой капитан погиб. А ты сумела сохранить жизнь и Друга Великанов, и Сотканного-Из-Тумана. До конца рейса я не мог смотреть Паутинке в глаза… — Голос его потеплел, и лицо осветилось мягкой улыбкой. — И вот ведь какие странные плоды принесло семечко, посеянное в большой шторм, да еще не без моей помощи. Осиротев, она вдруг стала выделять меня из всей команды. А как иначе: кто же в ее глазах спас «Плясунью», как не мы сее отцом?! И она стала относиться ко мне не так, как я уже привык и смирился,- как к достойному жалости калеке. Нет, она видела во мне человека, который сделал смерть ее отца исполненной великого смысла. И по ее мнению, это искупало мою вину.

Потеряв отца, она вернулась на берег. Но тоска, неизбывная и глубокая, до сих пор терзает ее сердце. Пока человек дышит, большие потери рождают в нем надежду. На себя и на других. А ее утрата, хоть и погрузила в пучины одиночества и скорби, но все же не сломила. И наша хрупкая девочка закалилась так, что стала словно из железа. — Красавчик помедлил и, глядя Линден в глаза, отчетливо проговорил: — Свою тоску она решила заглушить изучением Умелого Меча. — В глазах его вспыхнули озорные искорки. — И мною.

Линден только сейчас обнаружила, что последнюю часть рассказа прослушала, думая о своем. История героической смерти Скалистого Утеса потрясла ее, напомнив о ее незаживающей ране. И со всей беспощадностью высветила различия между ней и Первой — двумя девочками, потерявшими так по-разному и таких разных отцов.

Красавчик, который старался вызвать ее на искренность, раскрыв ей тайники своей души, и не подозревал, что это всколыхнет в ней лишь стыд за свое прошлое, за свои тайны. Он научился любить свои воспоминания, Линден же свои ненавидела. Прошлое до сих пор имело над нею власть. Именно оно душило ее и не давало ей ни секунды радости.

Великан молча смотрел на нее, ожидая, что она что-нибудь скажет. Но Линден не могла выдавить из себя ни звука. Подчиняясь внезапному порыву, она вскочила на ноги и почти побежала в каюту Ковенанта.

Пока еще она сама не знала, что ей нужно делать. Но Ковенант ведь спас Джоан от Лорда Фоула! И ее, Линден, тоже спас — от Марида. И от Сивита на-Морэм-виста. И от Гиббона-Опустошителя. От люкера из Сарангрейвы. А теперь лежит, не в силах шевельнуть пальцем и помочь самому себе. Ей необходимо в этом разобраться. Ей нужно выслушать его объяснения.

А может, лучше самой попытаться оправдаться перед ним в том, что ее ошибка могла стоить ему жизни? В любом случае им необходимо наконец поговорить и понять друг друга.

В глубокой задумчивости Линден застыла перед дверью каюты Ковенанта, не решаясь сделать последний шаг. Но тут дверь отворилась, и Линден чуть не столкнулась с выходящим Бринном. Харучай кивнул ей с официальной вежливостью, и на его шее еще четче обрисовались шрамы, оставленные дикой магией. Линден посмотрела на него, как на инопланетянина: его удивительное самообладание для нее, запутавшейся в сомнениях, было чем-то непостижимым.

— Юр-Лорд хочет говорить с тобой.

Пряча глаза, она быстро проскользнула мимо него в каюту. Но, оказавшись лицом к лицу с тем, к кому так торопилась, застыла в смущении, не зная, что делать дальше. Ковенант раскинулся в гамаке, ярко освещенный солнечным светом, льющимся из открытого иллюминатора, и на его лице и бессильных руках лежал отпечаток беспомощности и слабости. Но машинально Линден чисто профессионально отметила, что его пульс и дыхание стабилизировались, а на щекахпоявился слабый румянец. Он настолько быстро поправлялся, что через день-два ему можно разрешить подняться с постели.

Истощенный после болезни, споседевшей головой, он выглядел сейчас почти стариком. Но даже его лохматая борода не могла скрыть решительную складку у рта и упрямые скулы.

Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Линден уже сделала было шаг к гамаку, чтобы проверить пульс и температуру у своего пациента, коснуться его физически, хотя бы как врач, раз уж она не может этого сделать под другим предлогом. Но при мысли о том, что неверное движение или взгляд могут выдать ее, смущенно опустила глаза и осталась на месте.

— Я уже говорил с Бринном. — Голос Ковенанта раздался так неожиданно, что она вздрогнула. — Харучаи не сильны в рассказах, но я выжал из него все, что смог, и имею общее представление о том, что произошло.

Он говорил тихо и невнятно, но в то же время в голосе его уже слышались нотки сжигавшего его страстного жара сомнений, ярости и надежды. Линден внутренне сжалась, как от удара, и, не раздумывая, бросилась в атаку:

— И как, он рассказал тебе, что я тебя чуть не уморила? Ответ она прочитала в его мрачно вспыхнувших глазах. Так что именно рассказал Бринн? Как ей защититься от неизбежности? Как заставить себя замолчать? Но ее уже понесло:

— Он говорил тебе, что, как только тебя укусила крыса, я еще была в состоянии тебе помочь? В те мгновения, пока яд не набрал силу. А я стояла, сложа ручки.

Ковенант попытался ее перебить, но она возвысила голос:

— Он рассказал тебе, что меня не могли сдвинуть с места, уговаривали всем экипажем, а я ломалась до тех пор, пока Первая не собралась сама лечить тебя, отрубив тебе руку? Он рассказывал тебе, — Линден почти кричала, задыхаясь от душившей ее ярости, — что я попыталась одержать тебя?! И что именно это и ничто другое заставило тебя поставить защиту от всех, кто хотел тебе помочь?! И что из-за меня им пришлось пойти на страшный риск и вызвать никора? Что из-за меня Сотканный-Из-Тумана чуть не погиб? Ну так как, это он тебе рассказал?

Пока она говорила, на лице Ковенанта попеременно отражались ярость и сочувствие, и, когда она на секунду замолчала, чтобы перевести дыхание, он жестко прервал ее:

— Да, конечно, он рассказал мне все. Однако воздержался от комментариев: харучаи не привыкли снисходить до таких человеческих слабостей, как страх или сомнения. Он сам готов принести ради меня любую жертву. — В глазах Ковенанта мелькнула давняя боль. — Баннор своей преданностью иногда выводил меня из себя. Он был слишком бескомпромиссным… Я рад, что ты помогла Сотканному-Из-Тумана. Я не хочу, чтобы еще хоть кто-то умер из-за меня.

Ах вот как, значит, он позволяет себе свысока судить о других и решать, кто же прав, а кто виноват. Проклятый эгоист, он нянчится со своими эмоциями, а ей отказано даже в том, чтобы самой дать оценку своим поступкам? Ну хорошо же, сейчас она ему скажет все, что о нем думает!..

И вдруг ее ярость и гнев мгновенно растаяли от одной простой мысли: она готова разорвать его в клочки именно потому, что он так много для нее значит. И Линден стало страшно.

А Ковенант, словно ему было безразлично, ушла она или нет, лежал, уставившись в гранит потолка. Он видел в этом мире только себя. А другие были лишь причиной его радости или страданий. Не более.

— Мне хуже, — прерывающимся голосом произнес он, и его руки непроизвольно прижались к груди, словно пытались прикрыть старый шрам от ножевой раны. — Фоул из кожи лезет, чтобы научить меня управлять моей силой. Потому и пропитал меня ядом насквозь. Тело — вторично. Душа — вот что самое главное. А когда я валяюсь без сознания, яд потихоньку разъедает барьеры, сдерживающие мое звериное начало, вот потому-то нас постоянно атакуют Опустошители. Потому-то Гиббон решился открыть мне правду на Ритуале Предсказания. Часть правды.

Он резко повернулся к Линден и выбросил вверх правую руку: «Смотри!» Из его кулака ударил небольшой столбик белого пламени. Ковенант дал ему потрепетать немного, но, заметив, что Линден зажмурилась, погасил его и тяжело откинулся на подушки.

— Вот так-то. Больше меня учить не надо. Теперь мне сделать это легче, чем встать с постели. И теперь я бомба с часовым механизмом. Он добился того, что я стал опаснее, чем он сам. И когда я взорвусь… — его губы жестко искривились, — я убью всех, кого сплочу вокруг себя на борьбу с ним. Я уже чуть не сделал этого. Но в следующий раз… Вот и меня это не миновало. — Он говорил в потолок, словно боялся, что, посмотрев Линден в глаза, заразит ее своим страшным роком. — То, что подвигло Кевина на Осквернение. То, что порушило Обет Стражей Крови. То, что уничтожило Бездомных. Я стал тем, что сам ненавижу. Если так будет продолжаться и дальше, то я убью всех, кого люблю. И не в моих силах это остановить. Понимаешь? Я не обладаю видением, как ты, и не в состоянии увидеть то, что может мне помочь справиться с ядом. Нет, не физически, с этим я еще справляюсь, — морально. А я глух и слеп.

Вот истинная цель Солнечного Яда: отрезать меня от Земной Силы, чтобы я не смог вылечить сам себя. Отрезать всех в этой Стране, чтобы они засохли без корней. Ты единственная, кто сохранил этот дар, и то лишь потому, что пришла извне. На тебя Солнечный Яд не действует. А на меня действует. Если бы не это…

Ковенант замолчал, безнадежно махнув рукой. Но боль его была так велика, что он не мог сдержать ее и, обернувшись к Линден, наконец отважился посмотреть на нее. В его налитых кровью глазах горел мрачный огонь прозрения, и, когда она заглянула в их глубины, ей открылась такая бездна страха, что даже если бы она знала, как помочь, то все равно не смогла бы произнести ни слова, онемев от ужаса.

— Вот потому-то мне так необходимо добраться до Первого Дерева. И прежде, чем я стану слишком опасным, чтобы позволить себе остаться в живых. Посох Закона — моя единственная надежда. — В голосе Ковенанта сквозила безнадежность; он был измучен своими кошмарными снами — не менее жуткими, чем те, что терзали Линден. — Если мы не успеем, то все вокруг окончательно пропитается ядом. Не останется никого, кому была бы небезразлична судьба Страны. Не говоря уже о том, что бороться за нее будет просто некому.

Линден ошарашено глядела на него, пытаясь вникнуть в смысл сказанного. До сих пор она была уверена, что поиск Первого Дерева затеян исключительно для того, чтобы они могли вернуться домой. И до сих пор ей в голову не приходило, что для Ковенанта это насущно необходимо. В первую очередь он боролся за то, чтобы остаться в живых. Именно поэтому то, что Великаны запрягли никора и вытащили «Гемму» из штиля, смогло помочь ему. В каком бы состоянии он ни находился, вся его сущность стремилась к одному: найти Первое Дерево. Он должен был искупить свою вину и исправить зло, которое совершил, уничтожив Посох Закона. И найти спасение от яда. Но, несмотря на то что он выглядел опустошенным и вымотанным до предела, Линден вдруг почувствовала, что он справится с собой. Неизвестно как, но он победит.

Не дождавшись ее ответа и как-то по-своему истолковав ее молчание, Ковенант снова лег на спину и уставился в потолок.

— Вот поэтому и ты оказалась здесь, — с горечью добавил он.

Линден вздрогнула, как от удара. Но Ковенант не смотрел в ее сторону.

Этот старик… Ну, тот, которого ты встретила неподалеку от моей Небесной… Ты спасла ему жизнь? Так ты сказала? Да, так все и было, вот только она никогда не говорила Ковенанту о том, что сказал ей старик на прощание.

— Он избрал тебя, потому что увидел в твоих глазах нечто. И еще потому что ты врач. Ты единственная, кто сможет разобраться во всей этой каше и найти то, что может меня спасти, ты главное, найди ответ, а спасти себя я и сам смогу.- Ковенант помолчал и мрачно добавил: — И Фоул. Если, конечно, Гиббон сказал правду. Нет, я не хочу тебя оскорбить. Фоул избрал тебя, так как понадеялся, что ты перепугаешься и наделаешь ошибок. Для этого и коснулся тебя Гиббон. Почему Марид бросился сначала на тебя? Чтобы заставить тебя сделать ложный шаг. И вот тогда ты уже не смогла бы мне помочь. А если бы попыталась, то сделала бы это неправильно. Он знал, насколько я уязвим. И как я нужен…

И все потому, что ты не боишься меня! Если бы боялась, ты не была бы здесь. И ничего бы с тобой не случилось. Все произошло бы по-другому.

Ад и кровь, Линден! Ты единственная женщина в мире, которая может смотреть на меня без содрогания! Я, черт побери, плачу кровью, пытаясь оберечь тебя, насколько это в моих силах. Я убил двадцать одного человека, спасая тебя из Ревелстоуна! Но ты от меня по-прежнему далека. Какого черта ты…

Его взрыв вывел Линден из себя.

— Не надо меня оберегать - с яростью набросилась она на Ковенанта. — Я хочу понять причины, смысл своего присутствия здесь! Все, что ты здесь наговорил, — лишь слова. Для меня они не имеют ни малейшего смысла. Ну, хорошо, я врач. Я не отсюда. И что с того? Биренфорд тоже врач, однако его сюда не занесло! Мне нужно понять истинную суть происходящего. Почему именно я?

Ковенант приподнялся и посмотрел на нее в упор — в его глазах сверкали отблески солнечного света, — а затем начал медленно оседать, словно каждое ее слово было ударом, пока обессилено не раскинулся в гамаке. Он выглядел настолько измотанным, что Линден даже испугалась, что у него не хватит сил выгнать ее из каюты. Но тут он снова удивил ее, как удивлял уже не однажды (она до сих пор не научилась понимать ход его мыслей).

— Да, конечно, ты права, — пробормотал он, словно разговаривая с собой. — Никто никого не может уберечь от того, что ему предназначено. Я обладаю огромной силой, но она дана мне не в помощь. А я все время об этом забываю. Она связывает мне руки. Извращенная беспомощность. И я должен был об этом помнить. Я не впервые попадаю в этот мир.

Я не могу сказать тебе, почему именно на тебя пал выбор. Но знаю, что притянуло сюда других. Ты была избрана за какие-то свои личные качества. Но ведь я совсем тебя не знаю. Как я могу судить, что послужило причиной, если ты для меня — тайна за семью печатями? От тебя зависит моя жизнь. Но я не имею ни малейшего понятия о том, кто ты…

Ковенант умолк.

— Линден, — осторожно начал он наконец, не глядя на нее, словно боялся, что может взглядом вспугнуть ее и она убежит, — прошу тебя. Хватит защищаться от меня. Зачем нам сражаться друг с другом? Попробуй меня понять… Если ты этого хочешь, конечно, — добавил он почти шепотом.

Она по привычке ощетинилась, но вовремя вспомнила, что именно это желание — найти с ним общий язык — и привело ее в его каюту. Однако разговор требовал, чтобы она раскрыла самые сокровенные тайники своей души, а она все никак не могла набраться смелости. И может быть, не расскажи ей Красавчик свою историю, у нее вообще не хватило бы решимости продолжить разговор. Великан сумел примириться со своим прошлым. Может, и ей попытаться? А чего стоила история об отце Первой сама по себе…

— У меня, — начала Линден, словно бросаясь в омут головой, — иногда бывают депрессивные состояния. Началось это еще в детстве. С того дня, как умер мой отец. Мне было тогда восемь. Это нельзя описать. Это очень страшно. Как будто ты тонешь и понимаешь, что спасения уже не будет. Или как сколько бы ты ни кричал, ответа не услышишь. В такие минуты мне кажется, что наилучший выход для меня — это смерть.

Нечто подобное я испытала, когда мы отплыли из Коеркри.

«Это всегда захлестывает меня внезапно, без всяких видимых причин. И я никогда не знаю, сколько это будет длиться и почему мрак, который неожиданно сгущается, так же внезапно и рассеивается. Но на сей раз все же было некоторое отличие. Может быть, то, что ты говорил мне на Смотровой Площадке Кевина, — правда. Здесь наши внутренние проблемы материализуются, и мы можем взглянуть на них со стороны. Здесь моей депрессией был Опустошитель.

Возможно, именно в этом кроется причина, по которой я попала в этот мир. Может быть… — как ни больно ей было продолжать, но остановиться она уже не могла, — может быть, существует некая связь между тем, кто я есть на самом деле, и Лордом Фоулом. — Она содрогнулась, словно вновь ощутила прикосновение Гиббона. — И мне страшно. Я поняла, что всю свою жизнь пыталась себе доказать, что я другая, но порча во мне слишком глубоко пустила свои корни. Мой отец… — Она запнулась. Никогда и никому она еще не рассказывала об этом. Но сколько же можно хранить это в себе! — Он был почти одного возраста с тобой, когда умер. И, как и ты, выглядел старше своих лет. — Совсем как тот старик на дороге.- Он даже чем-то внешне напоминал тебя. Только бороду брил. И характер у него был совсем другой. Он был… жалким человеком.

Линден сама испугалась того сарказма, с которым произнесла последние слова. Она привыкла так думать об отце, но сейчас вдруг поняла, что ошибалась. Несмотря на свой слабый характер, он сумел-таки перекорежить ей жизнь. Ковенант слушал ее, глядя в потолок, хотя, казалось, с трудом удерживался от соблазна взглянуть на нее. Но, по-видимому, он боялся помешать ей.

— Мы жили тогда в миле от такого же захолустного городишки, что и тот, рядом с которым стояла твоя Небесная ферма. — Линден постепенно овладевала собой, и голос ее стал жестче.- Мы тоже имели маленькую задрипанную ферму. Дом был старый и не перекрашивался с самой постройки. Краска облезала с него клочьями.

Мой отец разводил коз. Один Бог знает, где он раздобыл денег, чтобы их купить и начать дело. За что бы он ни брался, все шло прахом. А он продолжал изобретать планы разбогатеть один бредовее другого. Сначала он продавал какие-то идиотские вакуумные очистители воздуха, а когда прогорел, взялся за распространение энциклопедий. Потом были фильтры для очистки воды. Фильтры! Да на триста миль вокруг в каждом дворе стоял колодец с чистой водой! И всякий раз, когда его очередной бизнес кончался пшиком, он словно на несколько сантиметров становился ниже. Скукоживался. Он считал себя индивидуалистом. Он сам себя поставит на ноги и никому не будет за это обязан! Нет, он не таков, чтобы кланяться кому-то! Боже мой! Да он на брюхе выползал эти последние деньги на покупку коз.

Он собирался продавать молоко, сыр и мясо. А понимал в животноводстве не больше меня. Он решил, что достаточно покрепче привязать их на лужайке возле дома, а пастись уж они будут сами. И вскоре на сотни ярдов вокруг нашей фермы пыль поднялась столбом.

Моя мать считала, что ее долг состоит только в том, чтобы готовить еду из того, что удастся раздобыть, три раза в неделю ходить в церковь и наказывать меня, если я слишком сильно перепачкаю платье.

Когда мне исполнилось восемь, козы окончательно разделались с нашей лужайкой и отправились на поиски мест посимпатичнее. И конечно же, вломились на чужой участок. Отец не видел в этом ничего дурного. Но хозяин участка почему-то был против. Отца вызвали в суд, но он ни слова не сказал об этом матери. Поэтому в день слушания дела она как ни в чем не бывало взяла машину и отправилась в церковь. Теперь отцу, чтобы попасть на разбирательство, пришлось бы пройти двести миль пешком, что было так же реально, как перелететь их по воздуху.

Стояло лето, и у меня были каникулы. Я играла на нашем пыльном участке и вся перемазалась, как поросенок. Испугавшись неотвратимого наказания, я стала искать, куда бы спрятаться. Мать должна была вернуться еще не скоро, но в то время я плохо ощущала время. В поисках убежища я полезла на чердак. Поднимаясь по лестнице, я старалась ступать так, чтобы ни одна половица ни скрипнула, — это была одна из моих любимых игр. К тому же таким способом я могла прокрадываться на чердак, когда мне хотелось.

События того давнего дня ожили перед глазами Линден с беспощадной четкостью. Но сейчас она казалась себе не участницей, а скорее наблюдала их сквозь призму прошедших лет. Ей не хотелось снова пережить то, что было уготовано маленькой девочке, поднимавшейся по лестнице и обеспокоенной лишь тем, чтобы половица не скрипнула под ногой. Звенящим голосом, словно ланцетом, рассекла она повисшую тишину, чтобы удержаться на ногах и дойти до конца:

— Я открыла дверь и увидела отца. Он сидел в поломанной качалке, а у его ног, на полу, растеклась красная лужа. Сначала я не поняла, что это кровь, но потом заметила раны у него на запястьях. Меня чуть не стошнило.

Глаза Ковенанта, который уже не мог оторвать взгляда от лица Линден, широко раскрылись, но той было уже не до его реакции:

— С минутуон молча смотрел на меня, словно не узнавал. А может, просто не отдавал себе отчета в том, что я здесь. Но потом вдруг вскочил и закричал на меня. Я испугалась и не могла сообразить, за что он меня ругает. Только много лет спустя я поняла: он боялся, что я помешаю ему. Побегу к телефону. Позову кого-нибудь на помощь. Испугался восьмилетнего ребенка. И тогда он захлопнул дверь, запер ее изнутри, а ключ выбросил в окно.

Сколько я себя помнила, ключ всегда торчал в дверях. Для меня он был как бы частью двери, и потому мне даже в голову не приходило им хоть раз воспользоваться.

Так я осталась с отцом и была вынуждена смотреть, как он умирает. Сначала я просто растерялась, но когда до меня наконец дошло, что происходит, я словно обезумела.

Линден запнулась. Обезумела. Слово найдено. В глубине ее беспощадной и волевой натуры до сих пор отчаянно рыдала маленькая, до смерти перепуганная девочка.

— Я плакала, кричала, но никто не мог меня услышать: мать была в церкви, а дом наш стоял на отшибе. А отец от моих воплей совсем озверел. Вместо того чтобы разжалобить, я его только еще больше разозлила. И если до этого у меня был крошечный шанс, что он передумает, то теперь я его окончательно потеряла. Наконец, не выдержав, отец снова поднялся с кресла и из последних сил влепил мне затрещину, забрызгав меня кровью с ног до головы.

Тогда я стала умолять его сжалиться. Не оставлять меня. Я стала подлизываться к нему: я же его «любимая дочурка»… Я предлагала ему свою жизнь взамен. Даже так. В восемь лет у меня было достаточно развитое воображение. Но и это не помогло. В конце концов, я была для него только обузой. Если бы ему не приходилось содержать жену и дочь, он не дошел бы до такого жалкого состояния. — Вновь сарказм, прозвучавший в последних словах, резанул Линден ухо. Она никогда не позволяла себе признаться в том, насколько сильна ее ненависть. — Но он молча смотрел сквозь меня, и глаза его уже стекленели. В отчаянии я стала орать, что больше никогда не буду его любить, если он не прекратит умирать. Это он услышал. Последние его слова были: «А ты меня и так не любишь и никогда не любила».

И тогда в ней что-то сломалось, рухнула какая-то преграда, и в ее душу стал вливаться тот ужас, для которого нет названия в человеческом языке.

Сквозь щели в полу, сквозь трещины в стенах стал просачиваться удушающий мрак. Нет, она еще была в состоянии осознавать, что с ней происходит. На чердаке было по-прежнему светло, но мрак этот она видела не глазами. Он поднимался из глубин ее подсознания, разбуженный эгоизмом отца, распространялся по сознанию, воцарялся в ней, окруженный свитой ночных кошмаров, страхов и сомнений. И она стала медленно погружаться в его пучины, уже не надеясь на спасение.

И пока она тонула, она видела, как изменилось выражение отцовского лица. Его губы дрогнули, он раскрыл рот, но вместо крика из него вырвался смех: торжествующий, беззвучно-глумливый. Она не могла оторвать взгляда от его разинутого рта, который превратился в бездонную пещеру, жаждущую ее поглотить, и затягивал, как черная дыра. Ты меня и так не любишь и никогда не любила. Никогда меня не любила. Никогда не любила. Да, такое она испытала вторично лишь один раз в жизни — когда Гиббон коснулся ее. Возможно, он просто приоткрыл тот тайник, куда она спрятала свой детский кошмар. Так или иначе, своим прикосновением он снова сделал ее беззащитной и бессильной, как тогда.

Линден видела потрясенное лицо Ковенанта, но не желала принять его сочувствие, боясь, что в ней опять проснется самозащита, а ей надо было выговориться до конца во что бы то ни стало. Звенящим от напряжения голосом она продолжила:

— Он умирал очень долго. А потом еще очень и очень долго я сидела над ним, пока не вернулась мать. Но она только несколько часов спустя забеспокоилась, куда мы запропастились. А затем долго искала нас, пока не додумалась заглянуть на чердак. Еще какое-то время понадобилось на то, чтобы позвать соседей на помощь — взломать дверь. Все это время я была в полном сознании — каждая минута навсегда запечатлелась в моей памяти, — но не могла шевельнуться или подать голос. Я так и лежала на полу у его ног, пока дверь не выломали и не отвезли меня в больницу. Я провела там две недели. И с тех пор больше никогда не чувствовала себя в безопасности.

И тут Линден ощутила, что больше не может стоять, и почти рухнула на стул. На губах Ковенанта застыл немой крик сочувствия. Чтобы сдержать нервную дрожь в руках, Линден сунула их под себя и тихо, но отчетливо продолжила свой рассказ:

— Моя мать обвинила во всем меня. Она продала дом и коз соседу, который завел на отца дело, и таким образом смогла оплатить судебные издержки и мои больничные счета. Каждый раз, когда на нее нападала хандра, она начинала обвинять меня в том, что я убила ее дорогого муженька. Все остальное время она ела меня поедом за то, что я, по ее мнению, послужила причиной его смерти. Она нашла работу в каком-то благотворительном комитете (она не мыслила себе иной работы, кроме как связанной с церковью), и мы поселились с ней в унылой каморке. И во всем опять была виновата я. Она считала, что с восьмилетнего ребенка можно требовать как со взрослого.

Линден еще долго могла бы говорить, выплескивая все, что накопилось за всю ее безрадостную жизнь, но Ковенант мягко прервал ее:

— И ты никогда не смогла простить. Ни его, ни ее.

Линден оторопела. И это все, что он почерпнул из ее длинного мучительного рассказа? Из того самого факта, что она отважилась ему все это рассказать?

Она вскочила на ноги, в одну секунду оказалась рядом с гамаком и закричала Ковенанту в лицо:

— Да, черт побери, ты, как всегда, прав: я не простила их! Они сделали все, чтобы я тоже покончила с собой!

Стала служанкой Презирающего.

— Всю жизнь я из кожи вон лезла, пытаясь доказать, что они этого не добьются!

Глаза Ковенанта сузились и буквально пронзили Линден взглядом. Жесткая складка у губ, внезапно еще более осунувшееся лицо заставили ее вспомнить о том, что он тоже знает о попытках самоубийства не понаслышке. Он был отцом, супругом, но вынужден был отказаться от семьи из-за своей неизлечимой болезни. И все же он живет. И борется за жизнь. И сколько раз уже она видела, как в любом своем поступке он не позволяет ненависти и разочарованию одержать над собой верх. Так что, даже, несмотря на все, что она ему сейчас рассказала, он не поймет ее.

— Так ты поэтому считала, что людям не следует делиться друг с другом своими сокровенными секретами? Поэтому не желала слушать, когда я начал тебе рассказывать про Лену? Ты боялась, что я скажу что-то такое, что придется тебе не по нутру?

Линден захотелось завыть, как обезумевшему ребенку, но она задавила крик в себе: ее видение открыло ей, что Ковенант искренен в своем стремлении ей помочь. Еще ни один человек не относился к ней с такой участливостью и вниманием.

Потрясенная, она медленно опустилась на стул, ища в его граните стабильности и поддержки.

— Линден… — начал Ковенант со всей нежностью, на которую были способны его охрипшие связки.

Но она перебила его:

— Нет. — Она снова выставила защиту. Он никогда ее не поймет. Или наоборот: понял даже слишком хорошо. — Не потому я избегала таких разговоров. Да, я не простила родителей, и мне абсолютно безразлично, что об этом думают другие. Просто с детства терпеть не могу исповеди. Ни свои, ни чужие. Не вижу в них ни малейшего смысла. Зачем мне знать, что там тысячу лет назад произошло между тобой и Леной? Ты был тогда совсем другим. И ты искупил вину. Но для меня-то что это изменит? А вот ты себя этим только постоянно мучаешь: каждый раз, вспоминая об этом, ты уверяешь себя, что ты насильник и убийца. И вытягиваешь свой древний грех из прошлого в настоящее. Так тебе никогда не избыть своего комплекса вины. Со мной происходит то же самое, когда я говорю о своих родителях, но разница состоит в том, что мне тогда было только восемь и остальные двадцать два года я потратила на то, чтобы изменить себя.

Ковенант с трудом оперся на край гамака, приподнялся и застыл, как нацеленная стрела.

— Да, ты запихала все это поглубже. И позволяешь этому отравлять себя ежесекундно. Ты казнишь себя за то, что изменить была не в силах. Ты не можешь простить себя и потому отказываешься прощать других.

Линден не могла отвести глаз в сторону, ее чувства пришли в полное смятение. Она хотела возразить, но не нашла, что ответить

— Чем ты лучше Кевина? Ты обвиняешь себя за то, что тебе не по плечу справиться с мировым злом? Ты мысленно убиваешь своего отца, потому что не в силах вынести сознание собственной беспомощности? Значит, лучше уничтожить все то, что любишь, если уж ты не в силах это спасти?

— Нет. — А в мыслях билось: «Да. Не знаю». Слова Ковенанта пронзили ее насквозь. Даже не обладая способностью проникать в другого, он заставил ее сердце сжаться от боли. То, что в день смерти отца пустило в ней глубокие корни, теперь зашевелилось, корчась под бескомпромиссным взглядом Ковенанта. — Я не любила отца. Я не могу. Если бы я его любила, то была бы не в состоянии жить.

Линден хотелось скрыться, убежать, защитить свое скорбное одиночество. Но она не смогла. Она устала убегать и прятаться. Не в силах ответить на сочувствие Ковенанта словами, она взяла со стола фляжку с «глотком алмазов», протянула ему и дала выпить столько, чтобы он мог спокойно заснуть.

Сон разгладил морщины на лице Ковенанта, и тот уже не был похож на ее отца.

Линден села и, закрыв лицо руками, погрузилась в свои мысли. Ковенант прав: она не может простить себя. Но она не сумела объяснить ему почему. Мрак все еще был в ней, и она пока не знала, как ей с этим жить дальше.

Глава 6 Куэстимун

Линден не спалось. Она снова и снова переживала в мыслях тот летний день из своего детства, как бы пытаясь увидеть нечто, что раньше ускользало от ее внимания. Она сама сняла все защитные барьеры, и крик восьмилетнего ребенка отдавался в ее мозгу, будя эхо мелких деталей. Никогда еще она не позволяла себе так откровенно и подробно вспоминать об этом.

И все же разговор с Ковенантом имел свои плюсы: наконец-то она хотя бы частично разрядилась. Никогда раньше она не позволяла себе такой вольности на людях, а оказывается, это было просто необходимо: только сейчас она наконец поняла, в каком неимоверном напряжении прожила все эти годы, не позволяя себе расслабиться ни на минуту. Как же зачерствела ее душа! Ей слабо верилось, что этот процесс обратим, но теперь все же появилась хоть крохотная, но надежда.

Она вернулась в свою каюту и, хоть и опасалась, что во сне опять начнутся кошмары, все же забралась в гамак и позволила «Звездной Гемме» укачать себя на волнах моря.

На следующее утро Линден почувствовала себя отдохнувшей и свежей. Однако на обычный утренний осмотр Ковенанта она отправилась не без трепета, абсолютно не представляя, как он сегодня будет себя с ней держать. То, что произошло между ними вчера, должно было изменить их отношения. Но как?

К ее облегчению, Ковенант доброжелательно поздоровался и благосклонно принял ее помощь в умывании и завтраке. Всем своим поведением он словно подчеркивал, что уважает ее по-прежнему. Более того, он как бы взял над ней покровительство. Словно гора упала с ее плеч, и, выйдя из каюты на палубу, она вдруг почувствовала, как разгладился ее лоб, как исчезли горькие складки у губ и между вечно до боли насупленными бровями.

А на следующий день Ковенант впервые после болезни поднялся на палубу. Щурясь от яркого солнца, он медленно подошел к борту и облокотился на него. И хотя его качало от слабости, а кожа на лице была словно прозрачной, Линден видела, что он на пути к выздоровлению.

Его щеки были гладко выбриты, и теперь он казался моложе, хотя и более уязвимым. Линден еще не знала, как к этому отнестись: она слишком привыкла к его облику пророка и аскета. Ковенант тоже был несколько смущен, но Линден поняла причину его замешательства, лишь когда он вдруг вызывающим тоном заявил:

— Я спалил ее. Кольцом.

— Великолепно! — Линден сама удивилась, с каким жаром вырвалось у нее это восклицание. Наверное, она просто не могла сдержать восхищения его грозной силой. — Мне она никогда не нравилась.

Она осторожно погладила его щеку, пытаясь определить, не пострадала ли кожа. Ковенант болезненно поморщился:

— Мне она тоже не нравилась. — Он помолчал, глядя вдаль, а потом медленно повернулся к Линден: — Меня это беспокоит. Честно говоря, мне страшновато, что я с такой легкостью способен оперировать своей силой. — Он словно сожалел о тех временах, когда мог вызвать дикую магию только в порыве ярости или соприкоснувшись с инициирующими ее магическими предметами. — Я учился контролировать себя. Но яд путает мне все карты. Я должен научиться справляться с ним и не давать ему расползаться по мне.

Он снова смотрел на море: лазурное, такое спокойное с виду и таящее столько опасностей. Как и он сам.

— Вечно я не как все. Я могу теперь делать своим пламенем все, что захочу, но только если концентрирую его в тонкий луч и выпускаю из себя равномерно. Но в то же время остальное пламя бьется во мне, как в топке, и поэтому все время кажется, что я вот-вот взорвусь. Очень странное чувство, будто ты находишься в здравом рассудке и абсолютно не в своем уме — одновременно. Похоже, у меня одно без другого не обходится.

Линден вдруг вспомнила его недавние слова: «Вот потому-то мне так необходимо добраться до Первого Дерева. И прежде, чем я стану слишком опасным, чтобы позволить себе остаться в живых». Оба они терзались раздиравшими их противоречиями, и Линден вдруг на секунду захотелось обнять его, поддержать, поделиться с ним своей надеждой.

Но она удержала в себе этот порыв симпатии и сострадания, так как не все еще было сказано между ними. Он ничего еще не знал о том, что произошло с ее матерью. А ведь именно воспоминание об этом неисправимом, чудовищном событии все эти годы удерживало Линден от сближения с нравившимися ей людьми. А с Ковенантом — тем более.

Как только «Звездная Гемма» миновала полосу штормов, капитан приказал держать курс на восток. Ветер был переменным, поэтому Великанам скучать не приходилось. Но они и не умели скучать: самая тяжелая работа на борту их обожаемого корабля была для них неиссякаемым источником радости и гордости за свое мастерство. Кир и Хигром тоже частенько участвовали в авралах, компенсируя недостаток роста и силы ловкостью и сноровкой.

И все же корабль слишком медленно продвигался вперед. С каждым днем Первая хмурилась все больше. С ее лица не сходило мрачное выражение, словно на него падала тень от извечной печали, прятавшейся в глубине глаз Мечтателя.

Ковенант по мере своего выздоровления становился все более нервным; он слишком боялся опоздать, а мысль о живых людях, которых все это время приносят в жертву Солнечному Яду, делало ожидание и вовсе невыносимым. С утра до вечера он мерил палубу шагами, словно это могло приблизить его к цели. Бездействие угнетало его.

Три дня корабль Великанов отвоевывал у моря каждую милю в нужном направлении, и вот наконец установился ровный бриз с юго-запада. Хоннинскрю приветствовал его радостным воплем. Великаны рассыпались по вантам, устанавливая паруса. И «Звездная Гемма», слегка взбрыкнув при изменении курса, как застоявшаяся лошадка, легко устремилась на восток. Она летела со сказочной быстротой в ореоле пены, вскипавшей у ее пятнистых гранитных боков, словно черпала из моря силу.

— Сколько может продержаться ветер? — спросил Ковенант у стоявшей рядом с ним боцманши.

Яростный Шторм, сложив руки на необъятной груди, деловито оглядела паруса, небо и море и неторопливо ответила:

— В этом районе такая неразбериха с ветрами, как в последние дни, бывает довольно редко. А сейчас задул Куэстимун, или Скиталец, как мы еще его называем. Да скорее мы его сетями поймаем, чем он успокоится. — И она любовным взглядом окинула гордо надутые паруса.

Она оказалась права. Юго-западный Скиталец исправно нес судно на восток весь день и всю ночь. Он подгонял корабль, торопил его, словно сам участвовал в Поиске.

Линден вышла на палубу. Было новолуние, и в темном небе над морем сияли яркие звезды. Она закрыла глаза, вслушалась в свист ветра в канатах, в равномерный плеск волн о борта корабля и всем телом ощутила мощное биение пульса «Звездной Геммы». Благодаря удивительному мастерству его создателей, гранитный корабль словно одухотворялся, когда вырывался на простор, для которого был создан. Он жил, он дышал.

Куэстимун, взяв на себя заботу о корабле, дал, наконец, команде возможность отдохнуть. Первая с трудом сдерживала довольную улыбку, а Хоннинскрю, напоминавший расшалившегося бегемота, на пару с Красавчиком потешали весь экипаж. Даже угрюмец якорь-мастер и тот сиял, тем более что он, наконец, смог снять повязку с больной руки — та полностью зажила.

Но ни скорость корабля, ни приподнятое настроение команды не могли согнать смертельную бледность со щек Ковенанта. Да, он с удовольствием подставлял лицо упругому ветру; да, он забывался порой в кругу друзей, смеясь вместе с ними (он так истосковался по общению с жизнерадостными и сердечными Великанами!); да, он бы хотел вместе со всеми быть счастливым просто оттого, что жизнь прекрасна. Но он не мог. Он слишком боялся опоздать. Он продолжал в нетерпении мерить палубу шагами, лишь время от времени, останавливаясь рядом с Линден, словно не мог долго оставаться наедине со своими тревожными мыслями. Он копался в себе, вытаскивая самые старые воспоминания, перетряхивая их, пересматривая, как будто пытался с их помощью прочитать свое будущее.

Во время одного из разговоров он резко бросил Линден:

— Боюсь, что за жизнь Джоан я заплатил собой. — Это Линден слышала уже не в первый раз. — Свобода воли вовсе не означает, что ты можешь выбирать свое будущее. Но зато она дает тебе право выбирать, как реагировать на то, что с тобой происходит. Вот на этом-то и замешана вся борьба с Лордом Фоулом. Все решения, которые мы принимаем, прежде всего строятся на нашем выборе: мы делаем это против него или для него? Именно поэтому он до сих пор не одержал нас. Не отнял кольцо силой. Он идет на риск в надежде, что мы переменим свое отношение к нему и принесем себя ему на блюдечке. Он зависим от нашего выбора, как и Создатель, впрочем. На этом краеугольном камне строится и парадокс Арки Времени, и парадокс белого золота. Сила и власть зависят от твоего выбора. Если, скажем, Лорд Фоул возьмет нас в плен и принудит против нашей воли сражаться за него, кольцо утратит свою силу, станет попросту безделушкой, и он не сможет вырваться из этого мира. Но если Создатель попытается воздействовать на нас сквозь Арку Времени, он ее попросту разрушит. Так вот. Возможно, заняв место Джоан, я лишился своей свободы выбора.

Линден не нашлась, что ответить. Ей очень не нравилось настроение Ковенанта. Но в глубине души она с радостью отмечала, что он окончательно поправился, раз уж задается подобными вопросами. И еще: ей очень хотелось, чтобы он убедил ее в том, что у нее тоже есть свобода выбора.

Основной темой их следующего разговора стал Вейн. С того дня, когда Ковенант подвергся нападению Опустошителя, странная черная фигура так и не сдвинулась с места. Он стоял в любимой позе: чуть согнув руки, взирая на все происходящее на корабле черными, как самая беззвездная полночь, глазами с равнодушием высшего знания о том, что все в мире — тлен и суета.

— Откуда нам знать, что ту атаку Мрака после Ревелстоуна он выдержал без каких-либо последствий для себя? Он же ничем не защищался. А он не так уж и неуязвим: ведь Всадники сумели удержать его в своей темнице и даже ранить.

Линден только пожала плечами: для нее Вейн всегда был загадкой. То, что именно он смог вывести ее из ступора после прикосновения Гиббона, до сих пор смущало ее.

— Может быть, дело в том, что Мрак был направлен персонально на нас, а не на него? — предположила она. — Может быть… — она с трудом заставила себя произнести это слово, — юр-вайлы сделали его иммунным ко всякой магии типа Солнечного Яда или Мрака? А дать полную защиту от физического воздействия не захотели?

Ковенант слушал ее с явным интересом, и она стала развивать свои гипотезы:

— Причем, может быть, они это сделали специально для того, чтобы ты мог доверять ему. Если бы он был абсолютно неуязвим и мог защищаться, стал бы ты ему доверять?

— Я все равно ему не доверяю, — пробормотал Ковенант. — В подкаменье Каменной Мощи он допустил, что меня чуть не убили. Не говоря уж о том, что он не защитил меня от тех несчастных из подкаменья Дюринга. А побоище, которое он устроил… — Кулаки Ковенанта непроизвольно сжались при одном воспоминании о крови, пролитой Вейном.

— А может быть и так, — голос Линден дрогнул от дурного предчувствия, — что Гиббон знает о нем больше, чем ты.

Однако по-настоящему ей стало страшно, когда Ковенант однажды затронул тему их появления в Стране. Он удивлялся, почему Лорд Фоул не говорил с Линден там, на Смотровой Площадке Кевина? Ему самому Презирающий достаточно рассказал о своих планах на его счет. У нее до сих пор звучали в ушах слова, которые Ковенант ей процитировал: «Я приготовил тебе столько мук и отчаяния, что твое сердце разорвется на куски!» Но Линден на Смотровой Площадке Кевина Лорд Фоул не коснулся ни словом, ни присутствием.

— А ему это было и не надо, — горько ответила она, — он и так знает обо мне все, что ему нужно. — Гиббон в полной мере продемонстрировал ей это знание.

— Может быть, и нет, — задумчиво сказал Ковенант, но в его глазах Линден прочла, что он вполне допускает такую возможность. — Может, он не говорил с тобой потому, что ты попала сюда вопреки его замыслам. Возможно, попытавшись меня спасти, ты застала его врасплох. И если так, то тебя он просто не брал в расчет. А значит, все, что сказал тебе Гиббон, — обычная для него ложь, способ запугать тебя так сильно, чтобы ты не представляла для них никакой опасности. Он хотел заставить тебя поверить, что у тебя нет ни малейшего шанса на спасение. А на самом деле ты представляешь очень серьезную угрозу его планам.

— Но каким образом? — жалобно спросила Линден. Такое толкование событий ее мало успокаивало. Она до сих пор чувствовала прикосновение Гиббона и понимала, что он коснулся ее не без умысла. — У меня же нет никакой особой силы.

— Ты обладаешь видением и даром целительства, — криво усмехнулся Ковенант. — Может быть, только благодаря тебе я выживу ему на погибель.

«Выживу» — это слово резануло Линден по сердцу. Оттого, что он может быть прав, легче ей не стало. Но есть ли другой способ, наконец, переломить свою судьбу? Боль Ковенанта, которую она испытала, борясь за его жизнь, служила подтверждением необходимости ее помощи. Так может быть, если она посвятит себя врачеванию без остатка, это прогонит мрак, засасывающий ее изнутри?

Куэстимун-Скиталец держался еще пять дней. Он был надежен, как гранит на палубе «Звездной Геммы». И, поскольку паруса не требовали особого надзора, на корабле затеяли генеральную уборку: Великаны скоблили палубу, выметали вездесущую соль, заменяли износившуюся оснастку, смолили канаты и паруса, чтобы предохранить их от воздействия воды. Даже эту мелкую будничную работу Великаны выполняли с не меньшим энтузиазмом, чем когда поднимались на парусный аврал.

Хоннинскрю не сходил с мостика, время от времени сверял курс по астролябии, изучал карту, короче — развил такую бурную деятельность, что со стороны могло показаться, будто он чем-то обеспокоен. Но Линден, приглядевшись к нему, поняла, что работой он пытался отвлечь себя от одолевавших его мыслей. Когда он говорил с ней, думая о чем-то своем, в его глубоко запавших глазах Линден читала страх и надежду.

На исходе пятого дня со Смотрителя Горизонта раздался крик вахтенного: «Голый Остров!» — и вдалеке прямо по курсу появилась черная скала. Сначала она казалась просто темным пятном на фоне лазурного моря, но вскоре ветер подогнал «Звездную Гемму» достаточно близко, чтобы остров можно было рассмотреть во всех деталях: конусы угасших вулканов, каменистые террасы, равнины, и везде, где находилась хотя бы щепотка почвы, вились и кустились упорные растения. Остров выглядел как огромная пирамида, вздымающаяся к небу грозным предупреждением. Над ним, как над трупом, кружились птицы. Глядя на эту скалистую гору, Линден ощутила трепет дурного предчувствия.

— Слушай меня! — загромыхал над кораблем сочный бас капитана, но звучал его голос без привычного оптимизма, скорее тревожно и печально. Атмосфера напряженности сгустилась настолько, что даже веселый Скиталец завыл тоскливо. — Мы вступаем во владения элохимов. Будьте осторожны! Они столь же любезны, сколь опасны. И никто не может предсказать, что они выкинут. Стоит им только захотеть, все море поднимется против нас.

После этого заявления капитан отдал команду развернуть корабль, до сих пор дрейфовавший вокруг острова, на северо-восток, дальше в море.

Тревога Линден усилилась. «Элохимы», — прошептала она. Какими же должны быть люди, отметившие границы своего государства столь мрачным монументом?

Вечерело, и Голый Остров, вырисовывавшийся черным силуэтом на фоне алого заката, являл собой величественное зрелище, почему-то вызывавшее оторопь. Скала казалась живой рукой тонущего в море великана, в смертной тоске грозящего небесам кулаком. Но вот солнце опустилось за горизонт, и очертания острова растаяли в сумерках.

Ночью Скиталец отправился куда-то в другие края, оставив «Звездную Гемму» на растерзание переменным ветрам. Так что снова был объявлен парусный аврал, и Великанам пришлось изрядно потрудиться, чтобы удерживать курс. Но наутро подул легкий попутный бриз, и на горизонте замаячили серые скалы земли элохимов. Вечером того жедня, когда Линден поднялась из своей каюты на палубу, чтобы узнать, почему корабль остановился, она увидела, что судно уже бросило якорь.

«Звездная Гемма» стояла в небольшом заливе, похожем на фиорд, окруженный со всех сторон высокими обрывистыми скалами. Они казались совершенно непроходимыми, лишь в нескольких местах неприступные стены рассекали трещины отходящих в разные стороны заливчиков. Везде, сколько хватало взгляда, побережье щетинилось острыми камнями, словно чудовищная зубастая пасть, разверзшаяся в ожидании добычи.

К вечеру посвежело, и соленый, обжигающий щеки ветер и холодный отблеск закатных лучей наволнах рождали в сердце ощущение поздней осени. Но скалы выглядели слишком заледеневшими даже для ноября. Их уступы были испятнаны мрачными вечнозелеными мхами, и вид их казался одинаково неприветливым в любое время года. Однако снега лежали только на нескольких — самых высоких — пиках.

Великаны стали собираться у мостика, и Линден поспешила присоединиться к ним. У нее до сих пор звучали в ушах слова капитана: «Они столь же любезны, сколь опасны». Она уже слышала во время путешествия много странных намеков на непредсказуемый характер элохимов.

Ковенант, Бринн, Красавчик и Первая уже стояли на мостике, и Мечтатель, вежливо взяв Линден под локоть, помог ей тоже подняться туда, где буквально сдал ее на попечение Кайла. Великаны уже в полном составе молча замерли внизу. Только Вейн остался на своем посту, на корме. Как всегда, равнодушный ко всему, он стоял спиной к берегу, уставившись невидящим взглядом в морскую даль.

Линден ожидала, что слово возьмет Первая, но говорить начал капитан.

— Друзья мои, — он обвел Великанов широким жестом, — наш дальнейший путь лежит в глубь страны элохимов. Этот залив именуется Хищником и приведет нас к устью реки Коварной, берущей начало в сердце Элемеснедена. Земли элохимов со всех сторон окружены скальной грядой, именующейся Колючей Оправой, охраняющей хозяев от незваных гостей. И единственный путь, ведущий в страну, — этот залив. А тот, кто вошел в него (будь то корабль или просто любое существо), назад сможет вернуться только с позволения хозяев Элемеснедена.

Я говорю об элохимах. Они утонченно-проницательны и блестяще-веселы, они сердечны и, тем не менее, коварны. И никто не знает, существует ли предел их знаниям и лицемерию. Но ни один вернувшийся от них не обрел там и тысячной доли их знаний. А о тех, кто не вернулся, никто ничего не знает наверняка: они исчезли бесследно.

Капитан замолчал, и в наступившей тишине раздался голос Ковенанта:

— Идущий-За-Пеной рассказывал мне о них совсем другое. Он называл их «лесными чародеями», «смеющимся народом». Прежде чем Бездомные поселились в Прибрежье, сотни из них остались жить с элохимами. Чем они могут быть для нас опасны? Разве что они тоже изменились за… — Его голос пресекся.

— Элохимы есть то, что они есть, — медленно и раздельно произнес капитан, глядя на Ковенанта в упор. — Мы не можем мерить их своим аршином. Хотя Идущий-За-Пеной мог быть вполне искренним, говоря о них так.

Народ, который ты называешь Бездомными, мы называем Потерянными. Они ушли в странствие по морям Страны и не вернулись. И с тех пор, как они исчезли, каждое новое поколение Великанов организовывало поисковые экспедиции. Самих Потерянных мы так и не нашли, но нашли следы их пребывания в разных местах. Так, до сих пор среди бхратхайров, обитающих на краю Великой Пустыни, живет небольшая группка потомков тех Великанов, которые остались, чтобы помочь племени сражаться с песчаными Горгонами. И среди элохимов тоже до сих пор рассказывают о сотне Потерянных, решивших обосноваться в Элемеснедене.

Но не надо забывать, что раз Идущий-За-Пеной смог вернуться, значит, элохимы дали ему на то свое позволение. А что же случилось с той сотней? Друг Великанов Ковенант, из всех Бездомных они стали самыми Потерянными, ибо потеряли сами себя. Уже двести лет спустя в Элемеснедене остались лишь легенды о них. Великаны не могли умереть от старости в столь короткий срок) знаешь, как долог наш век), и все же они исчахли. И ни один из них не оставил потомства. Ни один. А ты знаешь, как мы любим детей и насколько жизненно важным считаем вопрос продления нашего рода.

Нет! — Хоннинскрю расправил плечи и выпятил грудь, словно бросал вызов скалам Хищника. — Я говорил, и буду говорить впредь, что элохимы опасны. Однако я вовсе не имею в виду, что они покушаются на чьи-либо жизни или угрожают существованию Страны. Но они сами во всех сказаниях называют себя последними хранителями древних знаний в Стране, готовыми защищать их от невежд любыми средствами. На всей «Звездной Гемме» я — единственный, кто побывал в Элемеснедене и вернулся. Когда-то в молодости я служил на другом корабле Великанов, и нас отпустили целыми и невредимыми. Но не потому, что мы принесли им дары или предложили выгодные сделки, а потому, что им так захотелось. Так что я знаю, о чем говорю.

Я не пытаюсь вас запугать, и вовсе не обязательно, что там нас ждет беда. Более того, я таю надежду, что во имя кольца из белого золота, во имя Глаза Земли, — он взглянул на Мечтателя, словно съежившегося от какого-то предчувствия, — и, учитывая нашу острую необходимость найти Первое Дерево, нас примут достойно. Только как бы мы сами не показались элохимам опасными для их тайных целей. Они настолько глубоко проникли в тайное знание, что их мораль давно уже пребывает за гранью добра и зла.

Иногда, очень редко, они дают кому-нибудь в дар одно из своих знаний. Такова, например, наша способность к языкам, которую мы получили от них много поколений назад. Вот и сейчас нам нужно от них нечто подобное. Но они ничего не дают даром, и что они потребуют взамен, неизвестно: мы никогда не могли понять, чем они руководствуются при отборе того, что им нужно, и что именно их интересует. Во всяком случае, не драгоценные камни и металлы. Да и нашими знаниями и умениями их вряд ли удивишь. Мы сумели тогда заинтересовать их нашими сказаниями. Дар знания языков мы получили именно в обмен на сказание о Богуне Невыносимом и Зелме Кувалде. А разрешение уйти от них мы заслужили тем, что научили их вязать один из простейших узлов — умение столь обычное для нас, что нам даже в голову не могло прийти предлагать его в обмен, да смотри ж ты, многомудрые элохимы на него клюнули!

Вот так мы вырвались из Элемеснедена, смущенные и растерянные. И я считаю, что люди, обладающие такой силой и властью и при этом находящие удовольствие в развязывании и завязывании абсолютно ненужных им узелков, действительно могут быть опасными: если мы, не ведая сами как, случайно оскорбим их, то Хищник перемелет наши кости в песок.

По мере того как Хоннинскрю говорил, Линден чувствовала, как в ней растет напряжение. Отчасти причиной был Ковенант: она почти физически ощущала, как в нем накапливается угрюмая растерянность. Ей даже необязательно было прислушиваться к нему, достаточно было взглянуть на его враз осунувшееся лицо. До сих пор он, доверяя рассказам Идущего-За-Пеной, был абсолютно уверен, что легко договорится с элохимами. Теперь же он задавался вопросом, что от него могут потребовать эти странные чародеи за сведения, которые ему были жизненно необходимы.

Но, кроме сомнений и печали Ковенанта, Линден чувствовала и собственную подавленность. Она думала о том, что ей тоже необходимо получить кое-что у элохимов. Если уж они дали всем Великанам дар понимания любого языка, то и другим могут помочь в обретении самых необычайных способностей.

Но, как и капитан и Ковенант, она тщетно ломала голову в поисках того, что может предложить им в обмен.

— Все понятно, — решительно заявила Первая. Несмотря на то, что она стояла без шлема, не касаясь своего внушительного палаша, весь ее вид свидетельствовал о том, что Великанша приготовилась к битве. — Мы предупреждены. Что теперь?

Ты собираешься оставить «Звездную Гемму» здесь? По этому Хищнику мы можем пройти и на баркасе.

Капитан помедлил и ответил, словно нехотя:

— Для Поиска будет слабым утешением, если «Гемма» уцелеет, а Друга Великанов Ковенанта и Глаз Земли мы потеряем. — А глаза его буквально кричали: «Я не хочу оставаться здесь, пока вы будете там».

Первая согласно кивнула, не отводя взгляда от пиков Колючей Оправы, и Линден подумала, что мужественная амазонка, скорее всего, даже не заметила истинной причины слов капитана. Великанша еще раз кивнула своим мыслям и скомандовала: «В путь!»

Капитан на секунду замешкался: все-таки страх за сохранность корабля был частью его натуры, — но тут же выпрямился, гордо выпятил бороду, и над палубой, словно презрительный смех над грядущими опасностями, загремели его команды.

Экипаж, проникнувшись его настроением, с веселым возбуждением бросился поднимать якорь и ставить паруса. «Звездная Гемма» согласно кивнула носом, подчиняясь повороту штурвала, и величаво вошла в каменный коридор Хищника.

Препоручив Сердце Корабля боцману, Хоннинскрю перешел на нос судна, чтобы следить за рифами. Ковенант, не в силах оставаться на месте, последовал за ним, и постепенно на носу судна собрались все харучаи и Великаны, не несущие вахту.

Но Линден осталась на мостике рядом с Первой. Великанша мрачно оглядывала скалистые стены Хищника, словно одной своей железной решимостью могла сокрушить их. Линден легко читала ее настроение и потому начала разговор без всяких преамбул:

— У Хоннинскрю есть к элохимам и какая-то своя просьба. Первая словно очнулась и резко обернулась к Линден:

— А ты знаешь какая?

Линден пожала плечами. Она не могла прочитать мысли капитана, не вторгнувшись без позволения в его сознание, а подобного насилия она предпочитала избегать.

— Я не могу читать мысли. Я увидела само стремление, но суть его мне не известна. Я подумала, что ты можешь что-то знать.

Первая сосредоточенно помотала головой, словно пытаясь осознать важность того, что ей сказала Избранная.

— Я не настолько с ним близка, чтобы он доверял мне свои сокровенные тайны. Но, — добавила она, — благодарю тебя за то, что ты меня предупредила. Какова бы ни была его просьба, я не допущу, чтобы ради нее он остался там.

Оставив Первой пищу для размышлений, Линден поспешила на нос. Несмотря на то, что была поставлена только половина парусов, «Звездная Гемма» шла довольно быстро, но угрюмые скалистые стены Хищника надвигались с двух сторон, словно желая раздавить корабль как скорлупку, а пики Колючей Оправы закрывали уже полнеба. Найдя местечко у самого борта, Линден попыталась взглядом проникнуть в глубины угрюмого залива в поисках возможной угрозы прячущихся под водой скал или мелей. Но дно было чистым, и глубина не изменялась, по крайней мере, до ближайшего поворота. Солнце миновало зенит и теперь плавно ползло вниз, за скалы. Впереди залив уже окутала сырая мрачная тень. Вода там утратила лазурную синь неба и отражала лишь серость окружавших скал, Линден показалось, что судно вплывает в зиму.

Корабль Великанов упорно двигался вперед. Капитан отдал команду убрать пару парусов. Теперь «Гемма» пошла медленней, и Линден вдруг померещилось, что не ветер гонит корабль, что не капитан его направляет, а Хищник лениво заглатывает свою жертву. А ветер все крепчал и вскоре достиг такой силы, что корабль не смог бы вернуться, даже если бы захотел. Вот они уже пересекли границу солнечного света и тени, вот уже весь корабль накрыло серой вуалью сумерек, лишь верхний парус еще ярко белел на солнце, словно светясь, но вот и он погас, и «Звездная Гемма» нырнула в сгущающийся мрак ущелья.

Когда глаза Линден привыкли к полумраку, она смогла внимательнее разглядеть сдвигавшиеся каменные стены. Гранит выглядел иссеченным и израненным, но не от естественных природных процессов, а словно скалы насильно разверзли для того, чтобы сделать между ними проход, и в их угрюмом молчании чувствовалось терпеливое угрожающее ожидание какого-нибудь природного катаклизма, чтобы снова сомкнуться, раздавив при этом тех, кто нагло вторгся вих недра. Линден прислушивалась к ним, и ее трясло от ярости, которую источали эти камни. Лишь их древняя бессловесность мешала ей понять истинную причину их столь великой обиды.

Скорость корабля все увеличивалась; залив становился уже, и ветер, зажатый между его высокими стенами, дул уже с необычайной силой. Капитан приказал убрать почти все паруса. Линден оглянулась и увидела в щели между утесами лишь узенькую полоску синего, все еще освещенного солнцем открытого моря. Далеко-далеко позади. Безвозвратно далеко. Но тут «Гемма» свернула за скалу, и теперь даже оглядываться было не на что. Капитан и якорь-мастер следили за тем, чтобы, невзирая на все повороты становившегося все более извилистым пролива, корабль строго держался середины, где глубина все еще была достаточной.

Каждый звук многократно отдавался эхом от закрывавших небо стен, приобретая жутковатую призрачность и интонацию безнадежного отчаяния; вихрь криков, потерявших в бесконечном отражении всякий смысл, смешиваясь с воем ветра, гнал корабль вперед, словно улюлюканье загонщиков. Даже обычно не унывающие ни от чего Великаны притихли, и все необходимые команды произносились почти шепотом. Линден почувствовала, что ее ноги и спина уже ноют от страшного напряжения. Утесы вздымались на сотни футов, и чем уже становился пролив, тем тоньше была полоска неба над головой. Скалы наверху нависали тяжелыми уступами, словно склонялись, прислушиваясь к кораблю, в ожидании нечаянно сказанного ключевого слова, которое разбудит их от векового полусна и позволит со всей яростью и злобной радостью, наконец, обрушиться.

Лига за лигой «Звездная Гемма», словно утратив свою волю, втягивалась в сгущающийся мрак пасти Хищника. Лишь далеко в вышине сверкали на солнце снежные вершины Колючей Оправы. Здесь, внизу, палуба была окутана промозглым туманом, и леденящая тишина слегка трепетала от произносимых одними губами ругательств Ковенанта; ему было необходимо дать выход копившемуся в нем раздражению. Но вот и он притих и стиснул зубы, смущенный молчаливым настороженным вниманием скал. А они все продолжали сдвигаться над головой, пока совсем не закрыли небо.

Вскоре пролив сузился настолько, что в нем невозможно было даже развернуться. Линден стало трудно дышать; сгущавшаяся злоба настолько пропитала воздух, что ощущалась почти физически. И в то же время ей казалось, что это пока лишь тень, эхо грядущих бед. Она вспомнила мрачный силуэт Голого Острова и немое предостережение, таящееся в его странной пирамидальной форме. Обессилев, она устало покорилась року (по ее воле или же без нее?), увлекающему ее навстречу неведомой, но могучей силе.

«Звездная Гемма» свернула еще за один поворот, и перед потрясенной командой открылась большая лагуна, словно естественная гавань, со всех сторон окруженная неприступными скалами. За лагуной каменные стены расступались, и между ними расстилалась небольшая долина, по которой текла впадающая в залив река со стремительным течением и берегами, густо поросшими деревьями. Это и была Коварная. Всю долину заливал солнечный свет.

Но вода в лагуне была абсолютно спокойна; весь пыл бурной реки поглощался черной пучиной, лежащей у подножия обрывистых скал.

Ветер утих, и гнетущая тревога, пронизывавшая воздух в ущелье, здесь испарилась без остатка. Линден с таким наслаждением вдыхала полной грудью свежие осенние запахи, словно благодаря этому чистому морозному воздуху неведомо как могла вырваться из-под мрачной власти Хищника. Да и Великаны, вдохнув его, словно очнулись от оцепенения, разом заговорили и заспешили по местам, готовясь к стоянке.

По команде Хоннинскрю якорь-мастер развернул корабль носом к проходу в скалах, чтобы быть всегда готовыми тронуться в обратный путь, и «Звездная Гемма» встала на якорь. Несколько Великанов начали готовить к спуску на воду небольшой баркас. Как и «Гемма», он был сделан из камня, и вот уже его гладкие пятнистые бока плавно погрузились в темную гладь лагуны. Следуя за Ковенантом на корму, Линден чувствовала, как начинает поддаваться очарованию светлой долины устья Коварной. Листва на деревьях, растущих по ее берегам, переливалась всевозможными оттенками, и после суровых, голых скал Хищника Линден испытывала почти непреодолимое желание поскорее оказаться под ее сенью.

Первая стояла на корме, глубоко вдыхая свежий воздух долины. Красавчик был в ударе и сыпал шутками направо и налево. Даже у Мечтателя лицо просветлело, словно извечная печаль, которая как мрачная туча бросала тень на его душу, временно уплыла. А Ковенант, казалось, на время стряхнул с себя груз тревог и сомнений; его глаза мерцали, как угольки в костре надежды. Лишь харучаи оставались по-прежнему бесстрастными; радостная атмосфера, воцарившаяся на борту «Геммы», их словно не затрагивала. Они не могли не заметить опьяняющего действия воздуха долины и, похоже, не особенно доверяли ему.

Хоннинскрю прижал к груди кулаки и, не отрывая глаз от реки, выдохнул:

— Ну, верите теперь? Я же говорил: обворожительно. И опасно. — Он обернулся к Первой и почти взмолился: — Не позволяй нам здесь медлить. Это как болезнь. Мы можем забыть обо всем и опоздать.

— Говори только о себе, мастер, — озорно фыркнул Красавчик. — По мне, так побыть здесь и растянуть удовольствие нам только на пользу.

Первая задумчиво кивнула, словно соглашаясь с мужем, но потом сказала капитану, не отрывая глаз от долины:

— Все так, как ты говорил. Поэтому на берег сойдут только шестеро: я, ты, Друг Великанов Ковенант, Избранная, Мечтатель и Красавчик. Еще, пожалуй, возьмем харучаев. И нужно предупредить якорь-мастера, чтобы он вел себя с любым существом, которое здесь появится, крайне осмотрительно.

Капитан согласно кивнул и уже направился к мостику, но Первая остановила его, схватив за руку.

— Тебя я тоже хочу предупредить, — тихо сказала она. — С этим народом нужно все время быть начеку и трижды подумать, прежде чем предлагать им что-нибудь. Или просить у них. Да-да, именно это я и имею в виду: никаких предложений и просьб без моего согласия.

Хоннинскрю окаменел. Его лицо стало жестким, а глаза словно вовсе спрятались под насупившимися густыми бровями. Линден показалось, что он не верит своим ушам.

— Моя жизнь принадлежит только мне. И я могу распоряжаться ею, как захочу, — резко ответил он.

В глазах Ковенанта мелькнула тень догадки:

— Хайл Трой уже пробовал пойти этим путем. И заплатил за это тремя тысячелетиями.

— Нет. — Первая, словно не замечая Ковенанта, подошла к капитану вплотную и сказала, сурово глядя ему в глаза: — Нет. Твоя жизнь тебе не принадлежит. Ты создатель и капитан «Звездной Геммы». Ты дал клятву посвятить себя Поиску. Я не могу себе позволить потерять тебя.

— Я понял тебя, — бросил он и, резко повернувшись, ушел на мостик.

Проводив его взглядом, Первая повернулась к Линден:

— Следи за ним, Избранная. Если что заметишь, сразу скажи мне. Я не должна потерять его.

«Не должна потерять его», — эхом отозвалось в голове Линден. Она машинально кивнула в ответ.

Капитан закончил напутствия остающемуся на корабле за главного якорь-мастеру, и в баркас спустили веревочный трап. Кир и Хигром слезли первыми и придержали концы лесенки, чтобы остальным было удобнее спускаться. Первая кивком велела Мечтателю и Красавчику сесть за весла, а затем, также кивком, предложила Линден и Ковенанту следовать за собой.

Линден ощутила волну замешательства, исходившую от Томаса, и сразу вспомнила о его головокружениях.

— Я не очень-то хорошо себя чувствую, болтаясь между небом и землей, — смущенно пробормотал он, нервно потирая руки, обезображенные болезнью. Но, собравшись с духом, шагнул к борту. — А, черт с ним. Упаду — так Бринн меня поймает.

Командир харучаев стал спускаться, поддерживая юр-Лорда и контролируя каждое его движение с таким бережным вниманием, что для Неверящего спуск оказался не опаснее, как если бы его спускали в гамаке. «А есть ли вообще такая опасность, с которой харучаи не смогли бы справиться?» — подумала Линден.

Наконец подошла ее очередь, и она храбро последовала за Кайлом. Когда она ступила на борт качающейся лодки, Красавчик помог ей удержать равновесие и осторожно усадил напротив Ковенанта.

В следующий момент над бортом корабля раскатился вопль удивления: Вейн тронулся с места и, легко перемахнув через борт, с ловкостью бывалого моряка полез по трапу в баркас.

Первая и капитан поспешили за ним, опасаясь, что он может выкинуть какой-нибудь непредвиденный трюк. Но юр-вайл уже неподвижно застыл в центре судна, неколебимый, как мачта. Великанша бросила на Ковенанта хмурый вопросительный взгляд, но тот лишь пожал плечами, покоряясь неизбежному. Она еще раз взглянула на Вейна — так, словно хотела взглядом смести его с баркаса, но потом, махнув рукой, опустилась на скамейку на корме.

Хоннинскрю и Мечтатель взялись за весла, и усилиями братьев баркас заскользил к устью Коварной.

Линден сосредоточилась на Ковенанте: ей хотелось помочь ему расслабиться и отвлечь его хотя бы на время от тяжелых мыслей, Не придумав никакой другой темы, она спросила:

— Ты говорил о Хайле Трое. Хранителе Анделейна. Но ты никогда не рассказывал о нем подробно.

Ковенант, казалась, был не в силах отвести глаза от пиков Колючей Оправы.

— Меня тогда здесь не было. Эта история началась, когда он и Морэм попытались договориться с Каерройлом-Дикарем, бывшим тогда хранителем Дремучего Удушителя. Случилось так, что армия Троя оказалась между Удушителем, (хранитель убивал любого, кто имел наглость хотя бы сунуть нос в его лес) и войском одного из Великанов-Опустошителей Фоула. Чтобы спасти свою армию, Трой решился на отчаянный маневр — заманить Великана в заповедный лес. И они вступили с Каерройлом в переговоры, прося разрешения пройти через его нежно любимый Удушитель. Тот сказал, что за это нужно заплатить, и Хайл, не торгуясь и даже не спросив, какова цена, заключил сделку. — Ковенант обернулся к Линден, глаза его яростно сверкнули. — И ценой за беспрепятственный проход через лес оказалась его душа. Его превратили во что-то вроде подмастерья при хранителе. И с тех пор он жил той жизнью, которую избрал для него Каерройл-Дикарь.

Полыхающий гневом взгляд Ковенанта напомнил Линден, что Томас тоже относится к тем людям, которые привыкли расплачиваться весьма необычным образом. Но если понадобится, он, не колеблясь, снова пойдет на самую дикую сделку.

Вскоре баркас заскреб дном по прибрежной гальке. Кир и Хигром первыми выпрыгнули на берег и придержали лодку, пока высаживались остальные. Пока Хоннинскрю с Мечтателем Привязывали баркас, Линден поспешила вскарабкаться на поросший густой травой пригорок, а оттуда до деревьев было рукой подать. Острые запахи осеннего леса казались здесь сильнее, и морозный чистый воздух кружил голову.

Она оглянулась через плечо на корабль Великанов: на фоне обрывистых утесов Колючей Оправы он казался совсем маленьким и хрупким, почти игрушечным, с трогательными тоненькими мачтами.

Ковенант уже стоял рядом, и его глаза вновь светились беспрестанно терзавшей его тревогой. Слишком многое камнем лежало на его сердце: яд, дикая магия, люди, умирающие в Стране без его помощи, сомнения. Это была слишком взрывоопасная смесь, в любую секунду готовая воспламениться от малейшего толчка. «А что если он действительно собрался предложить свою жизнь в обмен на указание, где растет Первое Дерево?» — подумала Линден. Да, он на это вполне способен. А вдруг элохимам нельзя доверять?..

Ее мысли были прерваны появлением на пригорке Великанов. Капитан махнул рукой в сторону деревьев:

— Вон оттуда начинается Лесное Кольцо. Нам нужно идти берегом. Запрещаю вам к чему-либо прикасаться. Будьте осторожны, не сломайте ни веточки. Эти места только с виду так благостны. Может, найдем деревню. Элохимы живут не только в Элемеснедене.

Ковенант сощурился, глядя на скрывавшуюся за поворотом реку:

— Так чего мы ждем? Отправимся мы когда-нибудь на поиски этих элохимов?

Ответ капитана прозвучал резко и угрюмо:

— Нам их не сыскать. Это они, если захотят, найдут нас сами. Если мы не нанесем им никакого оскорбления.

Неверящий выдержал мрачный взгляд капитана и, чуть помедлив, кивнул какой-то своей мысли.

Пора было двигаться, но никто не решался сделать первый шаг. Чарующий аромат долины словно уговаривал остаться и никуда не спешить. Наконец Хигром и Кир разом мотнули головами, отгоняя сладкую одурь, и, не оглядываясь, зашагали вдоль берега. И это словно разбудило остальных. За харучаями двинулись Первая и Хоннинскрю, за ними — Линден и Ковенант, Кайл и Бринн, Мечтатель и Красавчик. Замыкал шествие размеренно шагающий Вейн, по обыкновению глядящий вдаль невидящими глазами. В таком порядке они достигли берега Коварной и вступили под сень деревьев Лесного Кольца.

Харучаи обнаружили, что вдоль реки идет нахоженная тропа. Лес был довольно густым,и росли в нем в основном лиственные деревья: дубы и сикоморы, ясени и клены. Иногда встречались ивы и молодые мимозы. Те из них, что находились в тени утесов Колючей Оправы, словно перенимали строгость расцветки у камня: над зелеными и коричневыми цветами листвы и стволов преобладали различные оттенки серого. Но стоило упасть на них солнечному лучу, как они мгновенно расцветали во всем великолепии осенней палитры.

Переступив границу тени, маленький отряд из царства уныния попал в царство роскоши: весь лес полыхал красным, оранжевым, искрами желтого, терракотовым и бежевым. При каждом шаге в воздух взлетали опавшие листья, и Линден чудилось, что она идет по весело потрескивающему костру, но не обжигающему, а придающему силы, и с каждым шагом все удаляется от мыслей о смерти.

Скалы все больше расступались в обе стороны, долина расширялась, и идти становилось все легче. Коварная журчала, словно смеялась вместе с озорно шуршащими листьями. Она была не очень широка, но жизнь так и бурлила в ней, и на волнах дрожали миллионы солнечных бликов.

Линден вдруг послышался отдаленный звон колокольчиков. Может, это лес пронизан своей, особой музыкой? Тем более что никто из ее спутников не подал виду, что слышит что-то кроме лесных шорохов, а она не решилась спросить. Это было похоже на тайный язык деревьев, причем ей иногда казалось, что она почти различает смысл отдельных звенящих, шелестящих слов, но тут же забывает его: он растворяется без остатка в щебете и музыке лесных разговоров. Колокольчики чаровали ее, как и разноцветные листья, и все же Линден не могла отделаться от растущего в ней смутного беспокойства; ей все казалось, что есть какая-то очень важная причина, почему так необходимо понять этот удивительный лесной язык.

Лес постепенно редел, и впереди уже просматривалась опушка. Деревья разбегались в обе стороны по склонам Оправы, а во всю ширь долины раскинулся огромный, залитый солнцем луг. Далеко за ним стояли горы, кажущиеся в ослепительном полуденном сиянии багровыми, и на их фоне луг казался чашей с золотыми травами, которую пересекала ярко-синяя ленточка Коварной, изгибающаяся плавной дугой к северу.

Хоннинскрю остановился на опушке и, глядя вперед, заметил:

— Это кольцо из лугов элохимы называют «мэйданом» Элемеснедена. А в центре его и находится их «клачан» (стан, город — как хотите). Он заложен на истоках Коварной. И вот этот-то клачан без соизволения на то хозяев мы просто не сможем увидеть. Если они по какой-то причине не захотят с нами встречаться, мы можем бродить по мэйдану, как в чистом поле, до конца жизни, и наши рассыпавшиеся в прах кости удобрят эти дивные травы.

— И что же ты предлагаешь? — исподлобья глянула на него Первая.

— Остаться здесь и дождаться, пока этот народ не снизойдет до нас по доброй воле. Это их страна, и мы полностью в их руках. Кроме того, отсюда мы еще можем вернуться на «Звездную Гемму», чтобы взять курс к новой надежде.

Первая что-то ответила, но Линден уже не слышала ее: звон колокольчиков внезапно стал таким сильным, что у нее загудело в голове. И снова ей подумалось, что это некий вполне членораздельный язык. «Послушайте! — воззвала она к своим спутникам. — Неужели вы не слышите колокольчиков?!» Но так и не поняла, сказала ли это вслух. Теперь музыка звучала у нее в голове громко и отчетливо.

И тут путешественники почувствовали, что уже не одни на этой опушке. Крона ближайшего ясеня зазвенела россыпью колокольчиков, создавая ощущение, словно начался волшебный сон, и от дерева отделилась фигура. Нет, она не пряталась до этого за стволом или в ветвях: просто часть дерева приняла новую форму. Пока она плавно приближалась к застывшим в онемении Великанам, ее формы и черты лица менялись, словно она сама создавала себя на ходу.

Когда метаморфозы закончились, перед ними оказалась хрупкая женщина с глазами, как хризопразы, тонкими бровями и небольшим, красиво очерченным ртом. Гибкая и стройная, с гордо поднятой головой, она одарила путешественников сияющим доброжелательным взглядом и сдержанной улыбкой. Она казалась инкарнацией души дерева, частью которого до сих пор была. С плеч ее складками ниспадала легкая туника, сидевшая на ней с такой элегантной естественностью, будто была частью ее, как бы второй кожей.

Все застыли, будучи не в силах пошевелиться, и лишь во все глаза смотрели на диковинную гостью. Харучаи вытянулись в струнку, а Ковенант непроизвольно открывал и закрывал рот, словно хотел что-то сказать, но не знал что. Лишь один Хоннинскрю без удивления, но почтительно приблизился к женщине и склонился перед ней в поклоне, как перед царицей цариц.

Она остановилась перед ним. Ее улыбка стала более открытой и вдруг засияла с такой силой, что Линден чуть не ослепла в своем внутреннем видении. Эта женщина была намного сильнее ее в умении пользоваться Земной Силой.

— Я рада, что вы оказались настолько деликатны, что дождались, пока мы сами вас встретим. — Ее голос лился, как тихая музыка, и колокольчики, которые Линден слышала в лесу, зазвучали несколько иначе. — Меня зовут Дафин. А вы — Великаны. Мы уже не раз встречались с вашим народом.

Колокольчики продолжали звенеть в голове Линден, и она уже перестала понимать, что происходит вокруг и внутри нее. Дафин повернулась к Бринну:

— Вас мы еще не знаем. Возможно, рассказы о вашем народе нас заинтересуют.

А звон колокольчиков все нарастал. Дафин взглянула на Линден, которая тщетно пыталась заставить колокольчики замолчать. И все же она вздрогнула, услышав:

— А ты — Солнцемудрая.

Прежде чем Линден успела что-то ответить, Дафин уже повернулась к Ковенанту. Он смотрел на нее так, словно изумление приносило ему боль. И тут ее улыбка пропала. Колокольчики словно взорвались в яростном перезвоне то ли удивления, то ли страха.

— А ты — нет, — отчетливо, почти по слогам произнесла гостья.

И на глазах путешественников словно растворилась в осеннем полудне, не примяв ни травинки на золотистом от солнца лугу.

Глава 7 Элемеснеден

Линден зажала уши руками и, наконец, смогла заставить колокольчики замолчать, но не потому, что звук шел извне, а потому, что это движение помогло ей сконцентрироваться и собрать волю в кулак, чтобы прекратить или хотя бы ослабить их трезвон. Несмотря на легкий осенний морозец, ее лоб покрылся крупными каплями пота. «Солнцемудрая»? Ей стало страшно. Солнцемудрая?

Тут слух возвратился к ней, и она услышала, как Ковенант, не переводя дыхания, сыплет проклятиями. В его голосе звучала ярость, раскаленная добела, иссиня-белая, как костяшки его сжатых в гневе кулаков. Подняв голову, Линден увидела, что он смотрит на траву в том месте, где исчезла Дафин.

Харучаи стояли как вкопанные, и по их бесстрастным лицам было трудно определить, как они относятся к визиту незнакомки. Хоннинскрю сидел, обхватив голову руками то ли от боли, то ли от отчаяния. В глазах Мечтателя светился вопрос, причем ответ на него он искал почему-то у Линден. Красавчик, ухватившись за локоть Первой, заглядывал жене в лицо, а та подозрительно и пристально рассматривала Линден и Ковенанта, Вейн, как обычно, стоял без движения, но на его эбонитово-черном лице застыло выражение откровенного злорадства.

— «Солнцемудрая»? — наконец нарушила тишину Первая. — Что это вообще такое: «Солнцемудрая»?

Линден сделала шаг в сторону Ковенанта, но отпрянула от потока ругательств, которые, как ей показалось, теперь были адресованы ей. Не в силах вынести всего этого, она жалобно прошептала:

— Я не понимаю… Вы же знаете, что я не… Это не обо мне.

— Черт тебя побери! Конечно же, это сказано о тебе! — взорвался Ковенант. — Ты вообще когда-нибудь чему-нибудь здесь научишься?!

Линден съежилась от обрушившейся на нее ярости. Слова Дафин «А ты — нет» подняли в нем такую волну гнева, что будь она материальна, то, выплеснувшись, затопила бы весь мэйдан. Он-то не умел воздействовать на изменения, вызванные Солнечным Ядом. И ведь именно из-за него элохимка вдруг прервала свой визит.

— Так кто такая «Солнцемудрая»? — Первая настаивала на ответе, и в ее голосе зазвучал металл.

— Это та, которая способна контролировать Солнечный Яд, — почти прорычал Ковенант. Он болезненно переживал собственную неполноценность.

— Они не примут нас, — с горечью прошептал Хоннинскрю. — О, эти элохимы!

Линден лихорадочно соображала, как ей ответить Ковенанту, чтобы не разбередить его раны еще больше. «У меня же нет никакой особой силы и власти!» Пот заливал ей глаза, и все кругом расплылось, как в тумане. Общее настроение спутников казалось ей чудовищно противоестественным здесь, на опушке щебечущего, полыхающего дивными красками Лесного Кольца, на границе с благоуханным золотистым мэйданом. Как можно здесь гневаться и яриться? Или именно непоколебимое спокойствие, разлитое здесь, вызвало этот накал страстей? Но нет — Линден вслушалась и вгляделась в окружающий ее мир, — нет, нет. Чудесный воздух действовал как успокоительный бальзам и не мог вызвать ни боли, ни страдания.

Но, сняв блок со своего восприятия, Линден снова стала доступна для навязчивых колокольчиков. Они звенели все громче и громче, словно приближались. Вскоре в ее голове уже не осталось ни одной мысли, только звон, звон, звон… Откуда-то из дальнего далека прорвался голос Красавчика, звучавший рядом с дивной мелодией колокольчиков дико и несуразно:

— Эй, может, не все еще потеряно? Глядите-ка!.. Протерев глаза, Линден прямо перед собой увидела две мерцающие фигуры, словно выросшие из-под земли. Вновь произошло чудо трансформации травы и почвы в человеческое тело.

Впереди шла Дафин, от ее сияющей улыбки не осталось и следа: ее лицо было замкнуто, а в глазах читалось едва заметное сожаление. Зато ее спутник откровенно ухмылялся. Это был мужчина с гиацинтово-сиреневыми глазами, одетый в мантию того же цвета. Как и у Дафин, его одежда выглядела так, словно была сделана не из полотна, а трансформировалась из части кожи своего обладателя. Линден затруднялась сказать, чем именно искрились его глаза — радостью или насмешкой: ее чувства были притуплены завесой из звона.

— Меня зовут Чант, — представился элохим. — Я пришел за правдой.

И он и Дафин смотрели исключительно на Линден.

Казалось, они внимательно, как в лупу, изучают ее до мельчайших черт характера. Ее собственное видение рядом с их мощью казалось слабеньким и неразвитым. Их сила была выше ее понимания.

Линден инстинктивно спряталась в раковину отрицания. Затем решительно отпихнула навязчивые колокольчики на дальнюю периферию сознания. Эти элохимы изучали ее с не меньшей настойчивостью и тщательностью, чем Гиббон. Ты - не Зло? Нет. По крайней мере, до тех пор, пока тьма не обретет полную власть.

— Я не Солнцемудрая.

Чант иронически приподнял бровь.

— Если кто и обладает мудростью и силой, так это он. — Линден указала на Ковенанта, пряча глаза от элохимов.- Он носит кольцо.

Но на гостей ее слова не произвели никакого впечатления: лицо Дафин по-прежнему оставалось строгим, а ухмылка Чанта была беспощадна.

— Мы не наделены особым даром, чтобы наверняка отличить ложь от правды, — вкрадчиво начал он, — но твои слова — явная ложь. Не отрицай, что ты есть то, что ты есть. Нам это не нравится. Лучше объясни, почему этот мужчина носит твое кольцо из белого золота.

— Это не ее кольцо! — перебил его Ковенант. — Оно мое! И всегда было только моим!

На фоне мелодичных голосов элохимов его крик показался униженным и сварливым карканьем.

— И это тоже неправда. — Чант уже не ухмылялся, он скалился, и сердце Линден дрогнуло от дурного предчувствия. — Ты же не Солнцемудрый.

Ковенант, вспыхнув, открыл, было, рот, но Дафин его перебила:

— Нет. Кольцо действительно его. Он связан с ним глубокой внутренней связью.

Чант переглянулся со своей соотечественницей, и Линден с облегчением вздохнула. Отведя от нее глаза, он избавил ее от чудовищного напряжения.

Чант нахмурился, словно утверждение его спутницы нарушило какую-то их тайную договоренность. Но та, как ни в чем не бывало, обратилась к Линден:

— Здесь какая-то тайна. Все наши предсказания сходились на одной истине: к нам явится со своей нуждой Солнцемудрая и Обладатель кольца. И это должен быть один человек. Это краеугольный камень всего последующего. А наше видение не может лгать. И Колючая Оправа и Лесное Кольцо тоже не могут лгать. Так как ты можешь это объяснить, Солнцемудрая?

Линден почувствовала, что Ковенант держится из последних сил, чтобы не взорваться.

— Чего вы добиваетесь? Хотите, чтобы я продемонстрировал его силу?

Чант даже головы в его сторону не повернул.

— Эта сила обернется сейчас же против тебя. Мы сильнее тебя. Лучше помолчи. Пусть говорит Солнцемудрая. — В мелодичных переливах его голоса проскользнула нотка гнева. И он снова уставился на Линден.

Ковенант проревел сочное ругательство. Опасаясь за него, Линден с огромным трудом вырвалась из тисков взгляда элохима и посмотрела на Томаса — его лицо уже почернело от бушевавшей в нем ярости.

И снова его истерика показалась ей неестественной, невозможной в таком месте. И вновь она испытала смутное ощущение, что ей безотлагательно нужно постичь нечто, что намного важнее ее личных переживаний. Инстинктивно она возвысила голос, чтобы Ковенант мог ее услышать:

— Я не останусь здесь без него. — И сама испугалась своей храбрости и взятой на себя ответственности.

— Мир, мир, друзья мои! — неожиданно вмешался Красавчик. — Мы одолели изрядный путь, чтобы изложить свою просьбу элохимам. Ради этого мы жизнь свою поставили на карту. И даже больше чем жизнь. — В его голосе звучали умоляющие нотки, а уродливое лицо напряглось в страстном порыве. — Не надо ссориться. Не надо оскорблять друг друга!

Ковенант не отрываясь смотрел на Линден, словно хотел понять причину ее столь неожиданного возвышения. Внезапно ей захотелось его спросить: «А ты слышишь колокольчики?» Но если он и слышал, то пока никак не давал этого понять. Он не отрывал от Линден испытующего взгляда, и чем дольше смотрел, тем больше успокаивался.

— Простите меня, — не поворачивая головы, сказал он элохимам. — Все дело в той просьбе, с которой мы пришли к вам. Это очень срочно. Это настолько важно, что мне трудно держать себя в руках.

Элохимы словно и не слышали его, продолжая в упор разглядывать Линден.

— Возможно, наше видение не дает полной картины, — задумчиво сказала Дафин; в мелодике ее плавно льющейся речи все чаще стали проскакивать диссонансы раздражения. — Возможно, приближается слияние. Или смерть.

Слияние? Линден не знала, что и подумать. Смерть? Она уловила всплеск мыслей Ковенанта и только хотела спросить, что элохимы имеют в виду, как Чант, продолжая обращаться только к ней, словно она была в группе самой главной, строго сказал:

— Нам известно, что ваше дело не терпит отлагательств. Мы не любим спешки и суеты, но это не значит, что мы будем тянуть с его решением. — Он сделал приглашающий жест в сторону мэйдана. — Не проследуете ли за нами в Элемеснеден?

От его оскала Линден пробрала дрожь, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы подобрать правильные слова для ответа. Слишком много на нее навалилось за последние несколько минут. С того момента, когда она впервые увидела Ковенанта, Линден считала, что он во всем превосходит ее, и послушно шла за ним, куда бы он ни позвал. Она не была готова принимать решения за него. Да и вообще ни за кого. Даже за себя.

Но у нее не оставалось выбора: она спиной ощущала чувства всех своих друзей — натянутую сдержанность Хоннинскрю, с трудом сдерживаемое желание вмешаться Первой, тревогу Красавчика, бурю сомнений и раздражения в Ковенанте. Все они ждали ее ответа. А у нее, помимо всего, имелись еще и свои причины находиться здесь. И, поморщившись, Линден приняла роль, которую ей навязали.

— Благодарю вас, — сказала она самым официальным тоном, на который была способна. — За этим мы сюда и пришли.

Чант склонился в церемонном поклоне, но ей показалось, что при внешнем выражении почтения он мысленно смеется над ней. Затем элохимы молча повернулись и заскользили по золотистой траве к центру мэйдана. Первой за ними двинулась Линден, за ней, не отставая ни на шаг, — Кайл, а следом уже потянулись остальные.

Линден хотелось расспросить элохимов об их порядках, но она была слишком взволнована, чтобы говорить. Не смея догнать их, она пыталась привести свои чувства и мысли в порядок, и в этом ей помогала непоколебимая уверенность в себе.

По дороге она машинально оглядывала мэйдан, надеясь различить признаки присутствия других элохимов, не трансформировавшихся в человеческий образ. Ведь ни Дафин, ни Чанта она не увидела, прежде чем те сами не захотели показаться; так и теперь — она улавливала лишь осенние запахи шелестящих трав, нагретой солнцем почвы и чистой воды Коварной. И все-таки, невзирая на мирный пейзаж, чувство грядущей опасности не только не оставляло ее, но росло, заслоняя все остальное. Ее ногти впились в ладони, и она только сейчас обнаружила, что уже давно бессознательно сжимает кулаки.

С усилием Линден разжала пальцы и посмотрела на руки: они показались ей настолько чужими, что трудно было поверить, что этими самыми пальцами она когда-то держала скальпель.

Вопросы без ответа роились в ее голове. Как примириться с той важной ролью, которую отвели ей элохимы? Что за тайный смысл в неумолчном звучании бубенчиков? Линден почувствовала, как почва под ногами стала пружинить, и поняла, что Дафин и Чант ведут их по болоту.

И еще один вопрос вспыхнул в ее мозгу: почему элохимы ни слова не сказали о Вейне? Отродье демондимов следовало за Поиском, словно черная тень; и все же ни Дафин, ни Чант не обращали на него ни малейшего внимания. Линден не могла дать этому никакого разумного объяснения.

Внезапно (гораздо раньше, чем она ожидала) показался источник, из которого брала начало Коварная, — в самом центре мэйдана возвышался известковый холм, откуда с силой небольшого гейзера била прозрачная струя, в облаке брызг и водяных паров которой играли маленькие радуги. Вода казалась жидким кристаллом, вздымающимся ввысь в волшебном посуле исполнения всех желаний и распадающимся на мелкие бриллианты для того, чтобы слить их вместе у подножия и истечь рекой.

Элохимы, жестом призвав чужестранцев следовать за ними, вступили в ниспадающий с уступа поток и полезли вверх по мокрому камню с такой легкостью, словно были невесомы. А, оказавшись наверху, исчезли, словнорастворились в известняковой стене.

Линден замерла. Как она ни старалась, ей снова не удавалось почувствовать даже намека на присутствие других элохимов. Да и колокольчики в голове звенели теперь еле слышно.

Хоннинскрю солиднооткашлялся и осипшим от волнения голосом благоговейно прошептал:

— Элемеснеден. Клачан элохимов. Никогда не смел и мечтать, что снова его увижу.

— Ну и что нам теперь делать? — хмуро спросил Ковенант.

Впервые с того момента, когда «Звездная Гемма» бросила якорь возле устья Хищника, капитан счастливо рассмеялся:

— А что еще, как не последовать за хозяевами! Линден с недоумением посмотрела на него. На языке у нее вертелся вопрос: каким же образом они могут это сделать? Но неожиданно для себя она задала вопрос, казавшийся ей неизмеримо более важным:

— Кто-нибудь из вас слышит звон колокольчиков?

— Каких колокольчиков? — нахмурилась Первая.

На лице Красавчика отразилось удивление: судя по всему, он, как и его жена, просто не понял вопроса. Мечтатель отрицательно помотал головой. Бринн слегка пожал плечами.

Хоннинскрю, словно размышляя вслух, тихо сказал:

— Элохимы не считают себя музыкальным народом. За все то время, что я пробыл у них, мне ни разу не довелось услышать ни песни, ни звука музыкальных инструментов. И ни в одном сказании Великанов об Элемеснедене нет упоминаний о колокольчиках.

Линден издала тихий стон. Снова она одна в своих сверхощущениях. Уже без всякой надежды она обернулась к Ковенанту.

Но тот словно не слышал ее. Как громом пораженный, он застыл, не отводя глаз от хрустального фонтана источника и машинально теребя кольцо.

— А ты, Ковенант? — спросила Линден.

Он не ответил. А вместо этого, не оборачиваясь, процедил сквозь зубы:

— Они думают, что я ошибаюсь. Но я не для того прошел такой длинный путь, чтобы услышать от них это. — Он скривился, показывая, насколько ему не по душе распределение ролей, которое им навязали элохимы. — Ладно, пусть все идет, как идет. Ты — Солнцемудрая, значит, тебе и идти первой.

Линден хотела возразить: дескать, никакая она не Солнцемудрая, — может быть, это его успокоило бы или хоть немножко пригасило костер бушевавшего в нем гнева. Но вновь из смутного опасения непоправимой ошибки она промолчала и, сделав глубокий вдох, с опаской ступила в прозрачную струю.

Теплая зудящая волна побежала по ногам вверх, и Линден, вздрогнув, чуть не выскочила из воды. Но, взяв в себя в руки, поняла, что это странное ощущение абсолютно безвредно. Поверхность кожи слегка покалывало, словно по ногам ползали муравьи. Линден вдруг сообразила, что может простоять здесь довольно долго, прислушиваясь к своим ощущениям, и, сделав еще один вдох, мужественно двинулась вперед. Через несколько шагов она достигла известняковой стены и с помощью Кайла полезла наверх.

Как только Линден вступила на верхнюю площадку, все чувства ее настолько обострились, что она почувствовала себя угольком, брошенным в топку. Колокольчики теперь уже не только в голове, а со всех сторон вызванивали какой-то сумасшедший котильон. Кровь закипела, воздух воспламенился, и мир поплыл перед глазами, завертевшись каруселью.

А уже в следующее мгновение Линден оказалась в ошеломляюще прекрасной стране.

Она глотала воздух ртом и не могла оторвать глаз от открывшегося ей изумительного пейзажа. Известняк и источник исчезли без следа.

Над ее головой раскинулось перламутрово-опаловое небо, светившееся само по себе: ни солнца, ни луны на нем не было. Не было и линии горизонта, хотя у Линден никак не укладывалось в голове, как это может быть. Но ей оставалось только смириться и поверить своим глазам. Все вокруг было озарено мягким теплым светом, совмещавшим в себе нежность луны и ясность солнца, ночную неопределенность и отчетливость дня.

Линден не знала, куда смотреть; все было удивительным, чудесным и не имеющим названия. Рядом с ней росло стройное деревце из чистого серебра. Но оно было живым; листья его, словно бабочки, рассыпая снопы разноцветных искр, сверкая и звеня, кружились в танце вокруг ветвей. Все деревце было в мерцающем мареве серебристых бликов, словно принцесса в подвенечной фате.

С другой стороны бил фонтан из разноцветных струек воды и света.

Откуда-то прискакал странный меховой шарик и вдруг взорвался фейерверком из цветов. Воздух наполнился ароматом пионов и амариллисов.

В небе кружились диковинные птицы, издававшие невообразимые трели и фиоритуры. Они словно исполняли какой-то сложный танец, слетаясь на мгновение в стаю, которая тут же превращалась в огненный столб, висящий в воздухе, или разлетаясь, как стекляшки калейдоскопа, по всему небу. Нет, не стекляшки — драгоценные камни: рубины, сапфиры, изумруды, складывающиеся в созвездия на перламутре небосклона. Нет, не рубины, сапфиры и изумруды, а бабочки всевозможных оттенков многокрасочной метелью, хвостом кометы, ураганом звенящих искр пронеслись над головой и растаяли без следа.

Даже холмик, покрытый блестящим дерном, на котором стояла Линден, не оставался в покое ни на минуту, а все время менял форму, подпрыгивал, вертелся, открывая перед ее удивленным взором все новые и новые чудеса: огромные статуи из воды; кустарники, покрытые всевозможными цветами самых фантастических форм и расцветок; мраморные анфилады, ведущие из ниоткуда в никуда; животные, точно птицы, взмывающие в небо и плавно, как снежинки, спускающиеся на землю; быстрокрылые малахитовые создания, вьющиеся кругами, квадратами, треугольниками; подсолнухи высотой с Великана, с толстыми, как черепица, лепестками.

И повсюду, повсюду звенели колокольчики. Их перезвоны, переборы сплетались, как гобелен хрустально-металлического музыкального языка самого Элемеснедена.

Линден не могла все это воспринять и оценить, да и не пыталась, а только смотрела по сторонам жадными глазами. Ее нервы были так туго натянуты от всего произошедшего с ней сегодня, что, когда позванивающее рядом серебряное деревце вдруг трансформировалась в Чанта, она с криком отпрянула. Это оказалось уже выше ее сил.

Все это?.. О Боже!

Словно подтверждая ее невысказанное предположение, стайка скворцов, порхнувшая к ее ногам, взвилась вихрем и превратилась в Дафин.

— Адово пекло и кровь! — раздался над ухом у Линден прерывающийся от изумления голос Ковенанта, и она, наконец, вспомнила о своих спутниках.

Обернувшись, она увидела, что все прибыли благополучно: и Великаны, и харучаи, и даже Вейн. Но за их спинами не было ни Коварной, ни мэйдана — они остались где-то в другом мире.

На секунду Линден застыла, ошеломленная этим открытием, но Ковенант, стиснув увечной рукой ее локоть и спросив: «Что все это значит?», заставил ее собраться с мыслями.

— Это элохимы, — ответила она, цепляясь за него, как за якорь, в этом сумасшедше меняющемся мире. — Все, что ты видишь, это — элохимы.

Хоннинскрю подтвердил ее слова кивком, словно воспоминания и надежда сдавили ему горло.

Красавчик беззвучно смеялся, со счастливым изумлением глазея по сторонам. Но лицо его жены было угрюмо — Первая сознавала, что теперь, когда они перешли границу клачана, возвращение уже не зависит от ее отваги или скорости, с которой она орудует мечом. А значит, нужно быть все время начеку, чтобы не оскорбить кого ненароком. В глазах Мечтателя застыла боль — похоже, он боролся с собой, ибо не мог позволить себе восхищаться красотами этого мира, когда перед его внутренним взглядом неотступно стояли картины раны Страны.

— Добро пожаловать в клачан, — гостеприимно улыбнулся Чант, от души наслаждаясь ошарашенным видом гостей. — Забудьте о своих тревогах. Здесь им нет места. Как бы ни была важна ваша просьба, еще ни один смертный, побывавший в Элемеснедене, не пожалел, что отложил на время свои проблемы.

— И мы жалеть не будем, — любезно выдавила из себя Первая. — Мы, Великаны, знаем толк в наслаждении прекрасным. Но лучший способ скинуть груз проблем — это разрешить их. Можем мы рассказать вам, какая нужда привела нас сюда? Легкая морщинка между бровями перечеркнула безупречно гладкий лоб Чанта, и его гиацинтовые глаза потемнели.

— Такая спешка — не слишком-то достойный ответ на наше гостеприимство. Мы не Великаны и не дети, чтобы нам указывали, что и как делать. К тому же, — продолжал он, обращаясь уже непосредственно к Линден, — еще ни один смертный не был допущен на элохимпир, где, собственно, и обговариваются взаимные дары и заключаются сделки, не пройдя перед этим испытания. Мы уже установили, что вы говорите правду. Но правда не всегда бывает истиной. Так вы согласны пройти испытания?

Испытания? Линден растерялась и, не в силах больше выносить настойчивый взгляд Чанта, обернулась в поисках совета к капитану.

Он улыбнулся в ответ:

— Если это будет то же, что и тогда, бояться нечего. Ковенант хотел что-то сказать, но только махнул рукой и, пожав плечами, отвернулся, всем своим видом показывая, что не боится никаких испытаний.

— У Великана хорошая память, — примиряюще заговорила Дафин. — Нас вовсе не интересуют сокровенные тайны. Мы не собираемся насильно вторгаться в ваше сознание. Мы хотим поговорить с каждым отдельно, чтобы по интонации судить об истинной сути вашей натуры. Пойдемте. — Ослепительно улыбаясь, она шагнула вперед и протянула Линден руку. — Не составишь ли ты мне компанию? — Но, увидев, что гостья колеблется, элохимка добавила: — Не беспокойся за своих друзей: из уважения к тебе мы позаботимся об их безопасности.

Все происходило слишком быстро. Линден не знала, не понимала, не хотела понимать, что ей делать и как себя вести. Она не могла примириться со всеми чудесами, происходившими вокруг, не могла заглушить беспрестанный звон колокольчиков в голове, чтобы, наконец, услышать свои мысли. Она была не готова к принятию столь важных решений.

Но ведь всю свою жизнь она только и училась принимать решения и не прятаться от действительности. А опыт жизни в Стране убедил ее в необходимости действовать быстро и решительно. Не сомневаться. Принимать мир таким, какой он есть; и что бы ни произошло, из всего извлекать пользу. Дафин уже держала ее за руку и мягко тянула за собой, и Линден сдалась:

— Хорошо, я иду. Можете спрашивать меня, о чем захотите.

— Ах, Солнцемудрая, — с мелодичным смехом отозвалась элохимка, — я-то ни о чем тебя спрашивать не буду. Спрашивать будешь ты.

Но о чем? Линден окончательно растерялась. Ее затылок пылал от мрачного взгляда, каким провожал ее Ковенант, словно она была причастна к тому унижению, которому его подвергли элохимы. Слишком дорогой ценой достались ему его власть и сила, слишком долгим был путь к ним, и поэтому он не мог простить столь пренебрежительного отношения к себе. Но Линден не стала оборачиваться. Она рисковала его жизнью ради спасения Сотканного-Из-Тумана. А сейчас ставит под удар его гордость, как бы тяжело ей это ни было.

Увлекаемая Дафин, Линден начала спускаться с холма. А навстречу ей летели птицы, цветы, огненные шары и, превращаясь в элохимов, уводили за собой по одному остальных участников Поиска. Но Кайл не оставил свою подопечную и шагал рядом с ней, с другой стороны от Дафин, и Линден была ему за это благодарна. Сейчас она была настолько озабочена, что окружавшие ее чудеса и метаморфозы элохимов уже не производили на нее впечатления. Она ощущала непоколебимое спокойствие харучая, и он казался ей единственным, на что можно опереться в этом изменчивом мире.

Не успели они спуститься к подножию холма, как вдруг услышали резкое: «Нет!» Голос принадлежал Чанту. Дафин и ее спутники остановились и обернулись. Чант смотрел на Линден тяжелым взглядом авгура.

— Солнцемудрая, — позвал он, и его голос доносился будто издалека, с трудом пробиваясь сквозь взрыв тревожного перезвона колокольчиков. — Ты должна пойти с Дафин одна. И каждый из твоих спутников пройдет испытание отдельно.

Одна? Ну, это уже слишком! Линден была готова взбунтоваться. Разве Кайла это тоже касается? Он же харучай! Он ей просто необходим. Она сама удивилась, как, оказывается, привыкла к его молчаливой поддержке. Без него она слишком остро почувствует свое одиночество…

Она собралась с силами, чтобы возразить, но Кайл опередил ее.

— Избранная под моей опекой, — бесстрастно произнес он. — Я должен ее сопровождать.

Вкрадчивая вежливость Чанта сменилась властной жесткостью.

— Нет, — повторил он. — Мне нет дела до твоего долга. Здесь все это не имеет смысла. Солнцемудрая, ты пойдешь одна.

Ковенант сделал шаг к Чанту. Первая попыталась его удержать, но он проигнорировал ее и, набычившись, рыкнул:

— А если нет?

— Если нет, — почти пропел элохим, не скрывая иронической улыбки, — его отправят в край теней, откуда еще никто и никогда не возвращался.

— Пропади все пропадом! — взревел Ковенант. — Только через мой труп!..

Но не успел он закончить фразу, как четверо харучаев пришли в движение. Бринн ударил копьем Чанта в грудь, Кир и Хигром бросились на двух других элохимов, а Кайл полоснул ножом по ногам Дафин.

Но ни один удар не имел ни малейшего эффекта.

Чант, прежде чем копье коснулось его, обернулся туманным облачком, и харучай по инерции пролетел сквозь него, не причинив ему, естественно, ни малейшего вреда. В ту же секунду Чант стал пышной виноградной лозой, которая подхватила падающего Бринна и в мгновение ока оплела его по рукам и ногам. У Дафин отросли крылья; она легко перелетела за спину Кайла и, прежде чем тот успел развернуться, обрушилась на него дождем клейких разноцветных нитей, связавших его так, что он не мог пошевельнуться. С Киром и Хигромом расправились так же быстро и эффектно.

Великаны безмолвно взирали на происходящее. В глазах Хоннинскрю светилось величайшее уныние, и было видно, что он не собирается присоединяться к харучаям в их бессмысленном протесте. Лишь Мечтатель бросился на подмогу, но Первая и Красавчик удержали его.

— Нет. — Рядом с Великанами Ковенант казался совсем маленьким и хрупким, но в каждой его жилке билось белое пламя дикой магии. Властно глядя на элохимов, он тихо и медленно, с внушительностью атакующей кобры произнес: — Вы можете не принимать в расчет меня — перебьюсь, не впервой, — но харучай — мои друзья, и им вы вреда не причините.

— Твое мнение здесь ничего не значит! — строптиво откликнулась виноградная лоза голосом Чанта.

— Чант. — Из спутанного клубка нитей, связавших Кайла, донесся тихий голос Дафин. — Одумайся. Довольно. У нас другие цели.

В звоне колокольчиков, звучавшем в ушах Линден, послышались повелительные нотки, и Чант, чуть помедлив, снова принял человеческий облик. В ту же секунду Дафин и два других элохима отпустили остальных пленных.

— Солнцемудрая. — Чант пронзил Линден мрачным взглядом. — Эти создания находятся под защитой твоего имени. Им не причинят вреда. Но они перешли всякие границы. В Элемеснедене подобное недопустимо. Каково будет твое решение?

Линден лихорадочно обдумывала ответ, который помог бы сгладить все острые углы в создавшейся ситуации и успокоить Чанта и других элохимов. Присутствие Кайла было ей необходимо. Она оглянулась: даже сквозь его бесстрастную маску четко проступала обида за испытанное унижение; он привык, чтобы к харучаям относились с большей почтительностью. Но, видно, ей придется смириться. Слишком многое поставлено на карту. Сейчас не время ссориться с элохимами — Поиск еще не получил от них необходимых сведений. К тому же неизвестно, какие еще опасности может таить в себе клачан. Скрепя сердце Линден приняла решение:

— Верните их на мэйдан. К источнику. И позвольте им дождаться нас там, не беспокоясь о своей безопасности.

Ковенант вспыхнул, но в следующую секунду, признав ее правоту, угрюмо кивнул. Однако его мнение, как видно, элохимов не интересовало.

Чант тоже кивнул, и земля под ногами харучаев вспучилась, поднялась, как приливная волна, и они, отступая, оказались на некой невидимой границе, где растаяли, как туман.

Но прежде чем они исчезли, Линден успела бросить последний взгляд на Кайла — взгляд, молящий о прощении, если харучай, конечно, сможет ее простить. И Кайл успел крикнуть:

— Мы не доверяем элохимам!

И вот его уже нет здесь, а голос все еще звучит в ее ушах. Мы не доверяем элохимам.

— Стал чуть поумнее обезьяны, и туда же — рассуждать о доверии! — фыркнул Чант. — Эти материи слишком тонки для его грубых извилин. Пусть благодарит Бога за то, что смог уйти безнаказанным, так безобразно нарушив наш покой.

— Ваш покой, — повторила Линден, с трудом удерживаясь в рамках вежливости. — Вы, очевидно, ждете от меня объяснений и извинений. — Прощальный взгляд Кайла пронзил ее до глубины души. — Мы пришли к вам с открытым сердцем. И харучаи пришли с открытым сердцем. Не знаю, простят ли они меня когда-либо за то унижение, которое им незаслуженно пришлось испытать. Но вас они никогда не простят.

Первая подняла руку в предостерегающем жесте, но Линден, бросив на нее мимолетный взгляд, успела прочитать в ее глазах угрюмое одобрение. Мечтатель тоже дружески кивнул ей, как бы поддерживая, а Хоннинскрю подтянулся, и, казалось, воспрянул духом. Даже усталое лицо Ковенанта и то просветлело.

— Вы извинились. — Чант перешел на безукоризненно-почтительный тон с легкостью бывалого дипломата. — А я признаю, что встретил вас неподобающим образом, так как моей целью было спровоцировать вас на активные действия. Вы получите компенсацию за все перенесенные вами неприятности. Обладатель кольца, пожалуйста, следуй за мной.

Ковенант остолбенел от подобной перемены, но тут же встрепенулся и, приосанившись, прорычал:

— И пусть только еще кто-нибудь попробует встать мне поперек дороги!

Довольная тем, что его наконец-то признали, Линден сказала Дафин:

— Я готова следовать за вами, как только вы сочтете нужным.

— Благодарю тебя, ты очень любезна. — В голосе Дафин не было и намека на неприязнь.

Она взяла Линден за руку и повела за собой. Оглянувшись, та увидела, что всех членов их маленькой группы элохимы уводят по одному в разных направлениях. Линден посетило смутное чувство неудовлетворения, словно ей чего-то не хватало, но она приписала его своей печали по поводу того, что пришлось расстаться с харучаями, и позволила Дафин увлечь себя навстречу новым чудесам Элемеснедена.

Но руку из ладони элохимки все же выдернула; ей не хотелось, чтобы через прикосновение та прочитала ее отношение к происходящему. Несмотря на все метаморфозы, клачан неожиданно стал казаться Линден довольно холодным и безрадостным местом, где вырождающийся народ извращается в попытках создать образ изобилия, что само по себе недостижимо.

Теперь, когда она взглянула на этот мир по-новому, все в Элемеснедене стало ее раздражать: беспричинные и чрезмерно игривые превращения на каждом шагу; радуги, извергающиеся из разноцветных рыб в пруду; туманы, сотканные из мириадов снежинок; цветы, чьи лепестки и листья были похожи на что угодно, кроме лепестков и листьев. И каждая из этих переменчивых, текучих форм была элохимом. Что заставляет их все время изменяться, какой во всем этом смысл — это было выше понимания Линден. Весь клачан казался ей просто огромным ларцом развлекающего зрителей фокусника. Фокусника, не волшебника.

Но кого же здесь было развлекать? Дафин, погрузившаяся в свои мысли, шла, не обращая ни малейшего внимания на творящееся вокруг. К тому же каждая трансформация существовала как бы для себя самой, абсолютно не соприкасаясь с Другими. И если они как-то общались друг с другом, то это было совершенно не заметно. Может, у них существовал некий тайный язык? Может, весь этот фейерверк воображения просто выражение радости творчества и полноты бытия?

Настроение у Линден окончательно испортилось: как и язык колокольчиков, так и поступки элохимов были совершенно непостижимы для нее. Она уже научилась доверять появившемуся у нее в Стране видению, но здесь оно не действовало. И это тоже подавляло ее. Когда она смотрела на фонтан из перьев или золотистый рой крошечных пчел, то видела лишь одного из элохимов. Да и то лишь потому, что уже была свидетельницей таких трансформаций. В этом хороводе бабочек и каскаде разноцветных струй Линден не в состоянии была различить мыслящее существо. Как, впрочем, случилось и с Чантом, которого она не смогла распознать в серебряном деревце. Холодная идеальная красота Дафин была не более чем одним из ее многочисленных образов, и определить характер ее обладательницы было не проще, чем когда она являлась в виде стаи скворцов или вороха нитей. Единственное, что Линден чувствовала, причем совершенно отчетливо, — это ощущение исходящей от всех элохимов необычайной мощи. Чем или кем бы ни были элохимы, ей до них еще слишком далеко.

Мысль о предстоящем испытании снова стала пугать ее. Если его цель — проверить, насколько она правдива и насколько годится для той роли, в которой желали видеть ее элохимы, то она, скорей всего, как это не раз бывало, доблестно его завалит.

Но Линден не позволила себе скиснуть. Сколько раз она видела Ковенанта в ситуациях похлеще этой, и он всегда с улыбкой шел навстречу судьбе, даже если ради столь любимой им Страны жертвовал своей жизнью. Что ж, прекрасно. Она сделает не меньше.

Поддержав таким образом свое мужество, Линден вернулась к мыслям об испытании.

«Я-то ни о чем тебя спрашивать не буду. Спрашивать будешь ты», — сказала Дафин. Теперь эти слова наполнились для Линден новым смыслом. Своими вопросами она действительно может выдать себя. Но ей придется рискнуть, потому что она не видит другого способа собрать как можно больше полезной информации.

Пора приступать. Тщательно продумав свой первый вопрос, хотя пробиться сквозь навязчивые колокольчики оказалось непросто, Линден профессионально-равнодушным тоном осведомилась:

— И куда мы идем?

— Идем? — светло удивилась Дафин. — А мы не идем. Мы, пожалуй, прогуливаемся. — И, поймав ошарашенный взгляд Линден, добавила: — Таков уж Элемеснеден. В нем вообще нет ни куда, ни откуда.

— Но так не бывает. — Всю профессиональную бесстрастность Линден как ветром сдуло. — Мы же движемся. Мои друзья находятся где-то еще. Как же мы к ним вернемся? Как попадем на элохимпир, о котором упоминал Чант?

— Ах, Солнцемудрая, — рассмеялась Дафин. — В Элемеснедене все пути одинаковы. Мы встретим твоих друзей, когда встреча будет обусловлена. А тогда уж не надо будет искать места для элохимпира. Он всегда проходит в центре клачана. Но здесь везде центр. Мы с тобой прогуливаемся из центра в центр. И, кстати, здесь, где мы гуляем, тоже центр.

Так вот что случилось с Великанами, некогда оставшимися здесь! Линден прикусила язык, чтобы не высказать догадку вслух: они заблудились в колдовском мире, потерявшись в таинственных переходах к местам, которые должны быть обусловлены.

Линден снова вспомнила про испытание и на сей раз, решила схитрить. Самым безразличным тоном, словно перечисляя симптомы для установления диагноза, она заметила:

— Я и так уже гуляю целый день. Я устала, мне нужно немного передохнуть.

Это была неправда: хотя Линден не ела с утра, когда покинула «Звездную Гемму», и отшагала немалое расстояние, она чувствовала себя как после многочасового освежающего сна и изрядного обеда. Каким-то образом удивительная атмосфера клачана удовлетворяла все ее физические нужды. Ей просто было интересно посмотреть, как Дафин отреагирует на очевидную ложь.

— В Элемеснедене не устают, — мягко возразила элохимка. Если она и заметила хитрость Линден, то не подала виду. — А прогуливаются просто так, для удовольствия. Но и посидеть на траве — удовольствие не меньшее. Вот как раз подходящее место. — Она указала на склон поросшего шелковистой травой холма.

На его вершине стояла одинокая ива с листьями-бабочками, а у подножия переливался всеми цветами радуги небольшой пруд, словно абстрактный портрет клачана. Дафин поднялась до середины склона и опустилась на траву, аккуратно расправив складки туники.

Линден последовала за ней и, усевшись поудобнее, тут же задала новый вопрос:

— Это мужчина или женщина? — Она ткнула пальцем в сторону пруда. На фоне изысканных чудес Элемеснедена это прозвучало грубовато, но Линден не желала подстраиваться под их рафинированный стиль.

— Рассвет? — Дафин задумчиво посмотрела на бегущие по глади разноцветные спирали. — Пожалуй, его можно назвать мужчиной.

— И что он делает?

— О чем ты, Солнцемудрая? — Яблочно-зеленые глаза Дафин удивленно затрепетали ресницами. — Разве мы не в Элемеснедене? Здесь никто ничего не делает в том смысле, в каком вы понимаете это слово. И наши цели также разнятся с вашими по смыслу и масштабу. Рассвет занят самопостижением. Он реализует свое мироощущение, познает его, а затем, разрушая его, создает новое. Из истины в истину. Мы же элохимы. А то, что вы называете делать, более приличествует поверхности Земли, а не ее сердцу, в котором мы находимся.

Истина заключена в нас самих, и, для того чтобы ее постичь, мы познаем себя.

— Ага, — глубокомысленно кивнула Линден. — Значит, тебе он не интересен. То есть каждый из вас смотрит только на… точнее, только в глубь себя? А как вот это? — Она широким жестом обвела пленительную игру красок на водной глади. — Это никому не предназначено?

— Азачем это кому-то предназначать? — вежливо удивилась элохимка. — Я ведь тоже в сердце Земли, как и он. Зачем мне любоваться чужой истиной, когда я могу заняться постижением своей?

Для Линден ее слова прозвучали исчерпывающе ясно. И от этого элохимы стали еще больше раздражать ее. Как можно быть такими до отвращения совершенными? Ведь красавица Дафин, безмятежно раскинувшаяся на траве, никогда в жизни не задаст себе вопроса, на который у нее нет ответа. Ее лицо озарялось мягким солнечным светом, а когда она говорила, в голосе звучало серебро лунного луча. Нет, Линден не могла доверять такой. Зато она постигла причину того благоговейного страха, с которым обычно говорил об элохимах Хоннинскрю. И была готова разделить его чувства.

Но колокольчики и здесь не желали оставить ее в покое. Казалось, что вот-вот смысл их речи станет понятен ей, но каждый раз он ускользал безвозвратно.

— Но Чант так не думает. Он считает, что его истина — единственно верная.

— Возможно, так и есть. — Взгляд Дафин оставался безмятежно-спокойным. — Что же тут плохого? Он всего лишь один из многих элохимов. К тому же, — добавила она, очевидно, приняв какое-то решение, — он не всегда таков. Сейчас он нашел внутри себя некую тень, которую ему нужно уничтожить. Любой живущий содержит в себе частицу темного, и большая ее часть очень хорошо спрятана даже от него самого. Конечно, это опасно, когда тень покушается на права света. И бороться с ней тоже опасно. Вообще-то для нас все это не так уж важно, мы стремимся к внутренней гармонии, а без света нет и тени. Но для Чанта на данном этапе это вопрос первого порядка. Именно потому, что сам идет на огромный риск, он может быть излишне нетерпим к тем, кто не желает видеть и принимать теней, окутывающих их собственные истины. И он у нас не один такой.

— О Солнцемудрая. — В голосе элохимки появились нотки светлой надежды. — Вы должны понять одно: мы — элохимы, соль Земли, ее сердце. Мы находимся в центре всего бытия, всего, что движется, дышит и живет. Мы живем в мире, поскольку никто не способен причинить нам вред, и если мы по доброй воле избрали пребывание в Элемеснедене, где можем спокойно следить, как на Земле протекают эпохи, до тех пор, пока само Время не придет к концу, то кто осудит нас за это? Ни одно живущее существо не может судить о нас, как непостижимо для руки сердце, наполняющее ее биением жизни. Но поскольку мы и есть сердце, мы не можем позволить себе уклониться от бремени осознания истины. Мы уже говорили, что появление Солнцемудрой и Обладателя кольца было предсказано. Крайне необходимо, чтобы оба качества совмещались в одном человеке, и то, что они разделены, требует обсуждения и принятия особого решения. Об опасности Солнечного Яда, которая и заставила вас пуститься в ваш Поиск, нам рассказали горы, окружающие клачан. А деревья Лесного Кольца поведали о вашем приближении.

Но если бы это было все, что мы о вас знаем, то вас бы приняли как обычных визитеров, из любопытства и желания узнать новое. Но наше знание не имеет пределов. Мы обнаружили тень, падающую на сердце Земли в себе самих, и это заставило нас изменить отношение к вам, пересмотреть свои представления о Солнечном Яде и ответить на опасность, угрожающую Земле, совершенно необычным для нас образом, даже несколько противоречащим нашим принципам.

Вы не доверяете нам. И сомнения ваши останутся. Возможно, они даже возрастут и могут перейти в ненависть и отвращение. Поэтому я должна повторить, Солнцемудрая, что вам недоступно понимание наших поступков, и не вам судить о них.

Дафин говорила суровым тоном, но без малейшего раздражения. Она была похожа на терпеливую мать, уговаривающую ребенка хорошо себя вести. Это несколько смутило Линден и вызвало в ней чувство внутреннего протеста. Элохимка взывала к ее рассудительности и проницательности, но у Линден никогда их и не было. Обладай она этими качествами, разве оказалась бы здесь? Да может, затем, чтобы их обрести, она сюда и пришла.

Колокольчики задребезжали с удвоенной силой, словно уговаривая ее быть настороже в этом краю чудес.

— Так кто же вы? — через силу спросила Линден. — Сердце Земли. Центр. Истина. Сказать это — ничего не сказать. Какой во всем этом смысл?

— Солнцемудрая, мы — Чревь Земли.

Дафин сказала это с обычным безмятежным спокойствием, но Линден смутилась еще больше: Чревь было созвучно с «чревом» и «кровью».

Чрево? Из которого выходит жизнь? Кровь, жизненная сила, которая пульсирует во всем сущем?

Или то и другое вместе?

И Дафин начала рассказывать историю сотворения Земли. Это была та же самая легенда, которую некогда рассказывал Линден Красавчик на борту «Звездной Геммы» перед вызовом никора. Но в этих двух сказаниях было одно существенное различие: Дафин ни разу не произнесла слово «Червь», она все время использовала все то же странное слово, столь же созвучное как с «чревом», так и с «кровью».

Чревь пробудилась на рассвете эпохи и стала пожирать звезды с такой жадностью, словно вознамерилась поглотить весь космос. Но прошло время, она отяжелела и свернулась клубком, чтобы отдохнуть и переварить съеденное: так образовалась Земля. И ее существование будет длиться лишь до той минуты, пока Чревь не почувствует голода снова и не поползет на новую охоту за звездами.

Так может, Великаны, которые привезли эту легенду из Элемеснедена, ослышались, и потому в их версии появился Червь? Или, может, элохимы другим своим гостям рассказывали ее, иначе произнося имя первопричины Земли?

Словно отвечая на тайные мысли Линден, Дафин сказала:

— Так вот, Солнцемудрая, мы, элохимы, и есть Чревь - источник жизни на Земле. Из нее мы вышли, и она и есть — мы. Потому мы и есть центр, сердце, истина… Короче, мы то, что мы есть. Мы — ответы на все вопросы. Мы сами — вопросы, какие только могут возникнуть в этом мире. И поэтому не вам судить о том, что мы дадим в ответ на ваши нужды.

Линден уже почти не слушала велеречивую элохимку; в голове у нее все перепуталось, и она никак не могла ухватить все время ускользающий от нее смысл услышанного. Так же как и беспрестанно требующий понимания и ответа звон колокольчиков в ее сознании. Мы и есть - Чревь. Водная гладь Рассвета-пруда мерцала изменчивыми переливами, как метафорический портрет клачана. Ива цвела живыми бабочками. Самопостижение.

Власть. Сила.

Мой Бог! С трудом пробиваясь сквозь оглушающие перезвоны колокольчиков к своим мыслям, Линден пыталась осознать, постичь то, что ей открылось. Элохимы! Они — сердце Земли. Земная Сила. Самозарождающаяся, самовозрождающаяся.

Все перемешалось: надежда, смутные предчувствия, сомнения. Эти существа могли все. Они и были — всем. И они могли дать любой дар, по своему выбору, руководствуясь лишь собственными принципами. Или прихотями. Они могут дать ей то, что ей так необходимо. Помочь Хоннинскрю. Помочь Ковенанту в его страстном…

Они были ответом Лорду Фоулу. Средством излечить Землю от Солнечного Яда. Они.

— Дафин, — начала Линден, осторожно подбирая слова, чтобы точнее сформулировать вопрос о том, что же за непостижимый дар готовят им в ответ на все надежды и чаяния. Но колокольчики сбивали ее, от их непрестанного перезвона все мысли разбегались. — Я не слышу своих мыслей! Да замолчат эти чертовы колокольчики или нет?! — в отчаянии выкрикнула она.

И в ту же секунду Рассвет принял человеческий образ: высокого статного молодого человека, но с седыми висками. Его одеяние, как и мантия Чанта, очевидно, была частью его самого. Подойдя к Линден, все еще сидевшей на траве, он мягко улыбнулся ей. Его глаза светились мудростью и пониманием.

Но пока он приближался, в голове Линден отчетливо прозвучали слова: «Нам нужно спешить. Ибо эта Солнцемудрая слышит нас слишком хорошо».

Словно повинуясь неслышной мелодии, Дафин плавно поднялась на ноги и простерла руки к Линден:

— Пойдем, Солнцемудрая. Элохимпир ждет тебя.

Глава 8 Элохимпир

Что за дьявольщина?

Линден не могла пошевельнуться — настолько ее потрясло то, что звон колокольчиков превратился в членораздельную речь. Она посмотрела на Дафин, все еще стоявшую в картинной позе с простертыми к ней руками, но сейчас Линден было не до красивых жестов: она жадно вслушивалась в ставший, наконец, понятным ей мелодический язык, звучавший в ее голове. Нам нужно спешить.

Она действительно слышала это или ей все же померещилось?

Слышит нас слишком хорошо.

Ее появившийся здесь, в Стране, дар слышать неслышимое подбросил ей новый сюрприз. Оказывается, те, кто говорили перезвонами, вовсе не хотели, чтобы она поняла их.

Линден попыталась сосредоточиться, но никак не могла ухватить ускользающий смысл их речей. Тогда она попробовала загнать их куда-нибудь подальше в подсознание: может быть, если они не будут звучать так громко, она сумеет расслышать отдельные переборы и хоть что-то разобрать? Ей это удалось — теперь вместо оглушающего звона она слышала тихое позванивание весенней капели или пересыпаемых с ладони на ладонь драгоценных камней. Но даже эти тихие нежные звуки были для нее непонятны: чем больше она пыталась проникнуть в смысл их речи, тем больше все это походило на обычную музыку.

Дафин и Рассвет смотрели на Линден своими проницательными элохимскими глазами, словно вся неразбериха, творящаяся у нее в голове, была перед ними как на ладони. Ей было необходимо хоть ненадолго остаться одной и хорошенько все обдумать. Но элохимы не собирались, как видно, оставлять ее в покое, и Линден интуитивно приняла решение: сохранить от них в тайне и то, что она слышала, и то, что пока не способна разобраться в остальном.

Она не будет откровенничать с элохимами, которые при всей их видимой искренности и открытости свои истинные цели от нее явно скрывают. К тому же судьба и Ковенанта и остальных членов Поиска была сейчас в ее руках, желали они это признать или нет. Она в ответе за них, потому что умеет слышать то, что им не дано.

Музыка все не смолкала. Значит, пока Линден не удается изгнать ее из своего сознания полностью. Пока. Пытаясь скрыть свои чувства от Дафин, она снова прибегла к самому менторскому профессиональному тону и, стараясь казаться как можно спокойнее, спросила:

— И это все? Испытание окончено? Но вы же ничего не узнали обо мне.

— Ах, Солнцемудрая, — рассмеялась элохимка. — Испытание, как и действие, о котором ты спрашивала, здесь имеет совсем другой смысл. Пока я говорила с тобой, я выяснила все, что мне нужно. А теперь пойдем, — она повторила плавный приглашающий жест. — Я же сказала, что элохимпир ждет тебя. Там, в присутствии Инфелис, мы достигнем окончательного взаимопонимания и выслушаем ваши желания, ради исполнения которых вы прошли столь долгий путь. Разве не этого ты хотела?

— Да, — с легким удивлением согласилась Линден; проклятые колокольчики выбили у нее из головы все ее мысли и желания. — Именно этого.

Ей нужно обязательно найти способ предупредить своих друзей об опасности, которую они не способны услышать. Машинально она протянула руку Дафин, и та помогла ей подняться с травы. Элохимы встали у Линден по бокам («Как стража», — мелькнуло в голове), и они стали спускаться с холма.

Линден шла чуть впереди, и хотя не имела ни малейшего представления, в какую сторону нужно двигаться, спрашивать Дафин ей не хотелось. Вместо этого она постаралась, чтобы ее лицо выглядело как можно бесстрастнее.

Вокруг продолжались чудесные трансформации Элемеснедена: разряженные в шелка или перья деревья, неопалимые купины, фонтаны крови и вина, животные, словно сошедшие со старинных гобеленов, — везде бурлил праздник самопознания элохимов. Но теперь все эти дивные перевоплощения и метаморфозы не вызывали у Линден былых восторгов: они приобрели для нее некий зловещий оттенок. Все в этом благословенном краю настораживало ее и пугало. Здесь следовало быть начеку. А в голове неумолчно дребезжали колокольчики. И как Линден ни старалась вникнуть в смысл их мелодики, он ускользал от нее, словно издеваясь.

В какой-то момент на нее нахлынуло тоскливое ощущение безысходности, уже испытанное ею, когда ее насильно привели в Ревелстоун. Здесь, как и там, ею управляли и диктовали, что ей делать и что думать. Только здесь принуждение было закамуфлировано сладкими речами и пышностью чудесных образов. Линден казалось, что ее все время пытаются запихнуть в поваленный гроб. Но если элохимы не собираются отпустить ее, то самой ей уже никогда не выбраться из Элемеснедена.

Нет, конечно же, здесь не Ревелстоун, и элохимы вовсе не похожи на Опустошителей, и в улыбке Дафин нет и намека на лживость, и глаза ее зеленеют, как первые весенние листочки. Все элохимы, которых они встречали по пути, тут же обретали человеческий образ и, почтительно поприветствовав Линден Солнцемудрую, словно облеченную какой-то высшей властью, присоединялись к процессии и в молчании, нарушаемом для нее только осточертевшими колокольчиками, шествовали к месту элохимпира. Облаченные в мантии и туники из органди и шелков, они торжественно шли позади Линден, словно чествуя ее как самую почетную гостью. И вновь она невольно стала поддаваться очарованию клачана, столь прекрасного и столь незаслуженно обиженного ее подозрениями.

Но стоило ей оглянуться, чтобы посмотреть, как выглядит клачан без самосозидания элохимов, она увидела позади лишь бесцветную равнину под небом цвета лунного камня. Так, значит, сам по себе Элемеснеден стерилен и безжизнен, словно лунный кратер. Лишь одна деталь оживляла этот мрачный пейзаж — в центре клачана находилось широкое кольцо из засохших вязов. Их уродливые обнаженные сучья вздымались в опалесцирующий воздух, словно штыки мертвых часовых, несущих свою жуткую службу с незапамятных веков. Даже на расстоянии Линден чувствовала их древнюю, трухлявую сердцевину, лишенные побегов и почек ветви, мрачное одиночество на грани жизни и смерти. Но понять, почему элохимы не терпят рядом с собой живых деревьев, ей так и не удалось. А спрашивать не хотелось.

Подойдя поближе под эскортом Дафин, Рассвета и остальных элохимов, Линден увидела, что деревья окружали высокий голый курган, от которого во все стороны расходилось яркое сияние. Возможно, он и был источником света, озарявшего весь Элемеснеден. А возможно, словно драгоценный камень, концентрировал в себе рассеянное мерцание перламутровых небес. Он-то и являлся центром клачана, и именно его охраняли мертвые вязы, в молчаливом протесте воздевшие ветви ввысь. Пройдя между ними, Линден ощутила, что вступает в зону прозрения.

Со всех сторон стекались элохимы, мерцая, струясь, на ходу принимая человеческий облик, воплощая в себе все самое прекрасное, что есть на Земле; их очарование было столь велико, что у Линден на секунду перехватило горло и на глаза навернулись слезы. Она не понимала, почему этот дивный народ вызывает в ней такое сложное, смешанное чувство ненависти и восхищения, и чувствовала, что окончательно запуталась и уже не в силах отличить правду ото лжи. Но одно она знала твердо: никогда и нигде ей уже не встретить людей столь обворожительно красивых.

Наконец с разных сторон к кольцу вязов стали подходить члены Поиска. Хоннинскрю вышагивал с гордо поднятой головой и сияющим лицом, словно одно из самых драгоценных воспоминаний его жизни не только не разочаровало его, но добавило новых, удивительных впечатлений. С другой стороны спешил Красавчик, который, заметив Первую, разразился такой нежной тирадой, полной любви и внимания к жене, что слезы Линден, до сих пор сдерживаемые ресницами, хлынули потоком.

Но не все Великаны разделяли восторги своего капитана. Первая держалась строго и замкнуто, хотя по осанке чувствовалось, что во время испытания она одержала какую-то победу. Зато лицо Мечтателя было искажено болью, словно он осознал некую опасность, о которой из-за своей немоты не способен предупредить друзей, отчего страдал вдвойне.

Встревоженная выражением его глаз, Линден быстро обследовала внутренним зрением кольцо, вязов и всю местность вокруг, разыскивая Ковенанта. Несколько бесконечно длинных секунд она не могла обнаружить и намека на его присутствие, но вот, к ее великому облегчению, наконец, и он показался на склоне светящегося кургана.

Линден сразу же ощутила волну нечеловеческого напряжения, сковывавшего каждый его мускул, каждый его нерв. Очевидно, испытание элохимов далось ему дорогой ценой. Глядя на него, такого измученного и раздраженного, Линден все-таки почувствовала громадное облегчение: она была больше не одна в этом непостижимо чужом мире.

Он подошел к ней деревянным шагом, и глаза его смотрели холодно, словно были сделаны из слюды. За ним следовал Чант с чрезвычайно самодовольной улыбкой. Линден почувствовала, как минутная умиротворенность улетучивается и гнев, бурлящий в Ковенанте, начинает овладевать и ею. С огромным трудом она удержалась, чтобы не крикнуть прямо в сияющую рожу Чанта: «Да что вы с ним сделали?!» Но в этот момент Томас спросил ее:

— С тобой все в порядке?

Линден машинально кивнула, больше занятая мыслями о нем, чем о себе. «Что с тобой сделал этот элохим?» Как ей хотелось положить руки на эти ссутулившиеся плечи! Но она до сих пор не могла себя перебороть. Она просто не умела! Она ничего не умела и никогда не знала, как помочь ему. И все же надо найти какой-то способ предупредить его о том, что она узнала. Стараясь, чтобы слова для постороннего слушателя прозвучали абсолютно невинно, но в то же время, чтобы Ковенант ее понял, она тщательно составила фразу в уме и только потомповторила ее вслух:

— Думаю, я должна тебе это сказать. Кайл как всегда безупречен.

— У меня создалось такое же впечатление, — мрачно согласился он. С первой же секунды знакомства с элохимами он постоянно пребывал на грани срыва, и теперь в его голосе слышалось клокотание просыпающегося вулкана. — Чант пытался уговорить меня отдать кольцо ему.

Линден была потрясена: значит, пока она мило беседовала с Дафин, ее друзей испытывали гораздо более жестоко.

— И он мне много чего рассказал, — продолжал Ковенант, храбрясь изо всех сил, но Линден видела, что он подавлен разговором с элохимом. — Этот народ считает себя центром Земли. Если послушать его, то все самые важные события берут свое начало именно здесь. Весь остальной мир — лишь тень, отражение Элемеснедена. А Фоул и Солнечный Яд — всего лишь симптомы того, что и здесь не все ладно. Но Чант не утруждал себя перечислением истинных, на его взгляд, причин. Только сказал что-то очень туманное о тени, которая ложится на сердце Земли. Поэтому ему понадобилось мое кольцо. Ему, видишь ли, нужна дикая магия, чтобы уничтожить первопричину болезни на месте.

Линден хотела перебить его и сказать, что этому лукавому элохиму не нужно никаких колец, потому что он сам — Земная Сила, но она не была уверена, что время для этого пришло.

— А когда я сказал «нет», он спокойненько ответил, что как-нибудь обойдется. А что до меня — то я все равно проиграю, так что меня можно просто не брать в расчет. — Ковенант выплевывал каждое слово с таким отвращением, словно ощущал на языке вкус напитавшей его желчи. — И что бы со мной ни случилось, все будет — на руку.

Линден сочувственно прикусила губу и в доказательство того, что даже слишком хорошо его понимает, тихо сказала:

— Теперь ты испытал то, что я испытываю ежеминутно всю свою жизнь.

Но ее попытка достичь взаимопонимания, очевидно, была истолкована как-то иначе: брови Ковенанта сдвинулись, и взгляд вонзился, как заноза, в самое сердце.

— Нашла время!

Великаны между тем тоже подошли к ним. Если они и слышали разговор, то по их лицам не было понятно, как они к нему относятся. Но, похоже, их молчаливое присутствие за спиной воодушевило Ковенанта, и он набросился на Линден с удвоенной яростью, даже не замечая, как больно ранит ее каждым словом:

— При чем здесь вообще ты? Это от меня все только и ждут неверного шага!

— Но не я же! — огрызнулась она с не меньшей злостью, уже не думая, бередит она его раны или нет. — Я имела в виду совсем другое!

Ее отчаянный выпад заставил Ковенанта взять себя в руки, и, когда он снова заговорил, голос его звучал спокойнее, а в глазах светилась печаль:

— Извини. Все у меня получается как-то невпопад. Я устал быть миной с часовым механизмом.

Линден приняла его извинение и ответила на него сдержанным кивком. А что ей еще оставалось? Его цель делала его непробиваемым, недоступным. И если бы еще она знала эту конечную цель. Как далеко он собирается зайти?

С каменным лицом Ковенант резко обернулся к Великанам. Захваченная врасплох Первая не успела спрятать тревогу и опасение, светившиеся в ее взгляде. Красавчик, наоборот, смотрел на Томаса с теплой симпатией, но сказать, что дало ему испытание, было невозможно. Хоннинскрю был явно растерян; его собственные впечатления абсолютно не совпадали с рассказом Ковенанта, и Линден снова задала себе вопрос: что же за сделку так страстно желал заключить с элохимами капитан?

А элохимы все подходили. Вскоре их стало столько, что они заполнили все пространство между кольцом вязов и курганом, и многим пришлось подняться на его склоны. Все их передвижения сопровождались легким шелестом, но между собой они не разговаривали. Они были и здесь так же собранны и самоуглубленны, как если бы находились на привычном месте в клачане, погруженные в медитацию.

Единственными, кто хотел общаться, были навязчивые колокольчики. Линден нахмурилась и попыталась, в который уже раз вникнуть в смысл их перезвонов. Но они оставались столь же непонятны, как язык, который ты не знаешь, но можешь по звучанию отличить от других.

Внезапно внимание Линден привлек один из элохимов. Сначала она его не заметила: ни его чрезвычайно белая кожа, ни ряса цвета слоновой кости издалека ничем не выделяли его из толпы совершенных по красоте, причудливо одетых людей. Но когда он, с задумчивым видом прогуливаясь у подножия кургана, подошел поближе, его глаза притянули взгляд Линден к себе, как магнит. Она взглянула на него — и мороз пробежал у нее по коже: он был первым из встреченных ею элохимов, избравший внешность… нищего, убогого — иначе не скажешь.

Он был сутул, словно сгорблен тяжелыми испытаниями; руки его были тощими и до того слабыми и вялыми, словно не имели мускулатуры; кожу бороздили глубокие морщины; нечесаные волосы ниспадали на плечи копной серебристой соломы. Его брови, щеки, уголки глаз — все было изрезано следами глубоких переживаний, и на фоне желтых кругов у глаз морщины казались нарисованными черной краской. Все его движения были по-стариковски осторожны и медленны.

Он не обращал ни малейшего внимания, ни на гостей, ни на других элохимов. Будучи не в силах оторвать от него взгляда, Линден, наконец, отважилась спросить у Дафин:

— А это кто?

— А, — как бы между прочим ответила Дафин, пряча глаза, — это Финдейл Обреченный.

— Обреченный? Но что это означает?

Великаны и Ковенант тоже уже заметили странного элохима, и его внешность поразила их не меньше, так что они с нетерпением ожидали ответа.

— Ах, Солнцемудрая, на его плечах тяжелая ноша — он обречен расплачиваться за нашу мудрость.

Нас, элохимов, объединяет одно: наше, умение видеть. Я уже говорила тебе об этом, когда объясняла суть поисков истины Рассвета. Именно это делает нас сильными и дает уверенность в себе. Но я также говорила тебе, что подобные самоуглубления могут быть очень опасны. И вовсе не потому, что истина, открывшаяся одному, может быть сокрыта для других. Хотя именно в этом мы уязвимы. Но ни один из нас не может сказать другому: «Моя истина истиннее твоей», потому что рассудить нас не может ни одно существо на свете.

И все же должны существовать некие критерии, потому-то мы так нуждаемся в носителях здравого смысла — Обреченных. Причем их функции постоянно изменяются в свете того, что требует насущный момент. В иные эпохи Обреченные призывают нас к самоуглублению, в иные, наоборот, — к объединению. Но в любую эпоху они платят за наши сомнения и нерешительность. Финдейл подвергает себя огромной опасности, сражаясь против гибели Земли.

Гибели? Линден содрогнулась. Как? Неужели Финдейл, как и Ковенант, принял на себя тяжесть расплаты за целый народ? И какова будет расплата? Что же известно элохимам и почему они до сих пор ничего не желают объяснить толком?

Что они знают о Презирающем? Не он ли случайно — пресловутая тень Чанта, с которой элохим так упорно борется?

Линден неотрывно следила за Финдейлом до тех пор, пока, словно по неслышимому сигналу, все элохимы не остановились и не повернулись лицом к центру.

— Солнцемудрая, — выдохнула Дафин. — Инфелис идет. Элохимпир сейчас начнется.

«Инфелис?» — повторила про себя Линден, но колокольчики не дали ответа.

Головы элохимов повернулись влево, и Линден, посмотрев в том же направлении, увидела высокую человеческую фигуру, стремительным шагом пересекшую границу круга мертвых вязов и почти взбежавшую на вершину кургана. Оглядев собравшихся, пришедший остановил свой взгляд на группе Поиска.

И только тут, когда фигура повернулась к ней лицом, Линден поняла, что это женщина. Ее лицо и волосы светились как бы изнутри, словно гемма из драгоценного камня. Грациозная фигура была одета в нечто мерцающее, переливчатое, словно море в лунном свете, и во все стороны рассыпала блики и лучики, так как одеяние было густо усыпано драгоценными камнями. Сверкающий силуэт ярко вырисовывался на фоне черных деревьев и блеклого рядом с ним неба. Это и была Инфелис. Она возвышалась на вершине кургана, словно драгоценная корона, венчающая все чудеса Элемеснедена.

Прекрасные глаза, сверкающие величием, спокойно изучили лица гостей и остановились на Линден, которой понадобилось все ее мужество, чтобы выдержать этот пронизывающий до глубины души испытующий взгляд. Ей вдруг захотелось пасть ниц перед этой светлой фигурой — подобному высшему существу можно было только так выразить свою покорность и смирение. Хоннинскрю опустился на колени, и остальные Великаны последовали его примеру.

Лишь один Ковенант остался стоять, словно изваяние из железной воли и непреклонности. Да и элохимы выразили свое уважение к Инфелис лишь почтительным молчанием. В наступившей тишине Линден слышала только перезвон колокольчиков, которые требовательно и настойчиво повторяли одну и ту же мелодию, словно давали ей какие-то наставления. Она собрала все силы, чтобы не поддаться властному очарованию взгляда этой удивительной женщины и не раствориться в трепете восхищения ею.

Наконец Инфелис отвела глаза (у Линден вырвался вздох облегчения) и, воздев руки над толпой соотечественников, голосом, звенящим, как горный хрусталь, провозгласила:

— Я пришла. Начнем.

Начало элохимпира было несколько неожиданным: небо вдруг в одно мгновение потемнело, словно в Элемеснедене наступила ночь — без звезд и без Луны. Но свет был: мягкий, мерцающий — он шел от Инфелис. В наступившем полумраке толпа элохимов еще теснее сгрудилась у подножия кургана, словно переливающаяся всеми цветами радуги живая оправа для драгоценного камня, светящегося в середине. От каждого из них к простертым рукам Инфелис потянулись тонкие световые лучики — рубиновые, изумрудные, аквамариновые и янтарные… Вскоре над курганом повисла изумительной красоты радуга. И тут налетел порыв ветра.

Он рванул рубашку Линден и пробежал по ее волосам, словно ледяные пальцы призрака. Она протянула руку, чтобы ухватиться за Ковенанта, но каким-то необъяснимым образом вдруг оказалась совершенно одна. Был только полыхающий огнями курган и пронизывающий до костей ветер. Он дул с такой силой, что чуть не сбивал с ног. Тьма все сгущалась, а свет огней становился все ярче. Линден уже не могла понять, где стоят Великаны. Она не могла дотронуться ни до одного элохима, чтобы хоть как-то сориентироваться. Казалось, что Элемеснеден весь превратился в ветер и взвихрился вокруг кургана повинуясьодному-единственному слову, сказанному Инфелис.

Линден покачнулась под очередным порывом и, не удержан равновесия, упала, но землю словно выдуло из-под нее. Над ней, вокруг нее светились лишь чародейские огни элохимов. Беззвездное небо превратилось в поток многоцветных искр, словно летевших из самого сердца Земли, и Линден, увлекаемая ветром, нырнула в него.

И ее неуклюжее человеческое тело вдруг… воспарило над курганом. Он лежал теперь под ней, словно сгусток самой черной полуночи на дне огненной воронки. И она бестрепетно отдала себя на волю потоку сверкающих огней, которые сейчас казались ей колокольчиками, только изменившими, как и все в этой колдовской стране, свою форму, но не свою суть. А вихрь увлекал ее все выше и выше.

Затем опять как-то незаметно ночь стала настоящей ночью, и в небе загорелись яркие звезды. Тогда в свете огней Линден увидела, что вместе с элохимами ее, словно водяным смерчем, вынесло из гейзера, бьющего на известковом холме из источника Коварной, и продолжает поднимать вверх, к небу. Мэйдан мелькнул и растворился во мраке ночи, так как ее уносило все выше. Лесное Кольцо на глазах сузилось, поглотило луг, и само вскоре исчезло, сдавленное Колючей Оправой. А смерч все рос и рос и возносил ее к звездам.

Линден забыла, что нужно дышать, она окончательно растерялась, она потеряла себя среди этих ослепительных огненных струй. И если она как-то осознавала себя, то лишь кусочком мрака, затянутым в сияющий смерч. Неосвещенная Земля съежилась, пропала, и Линден утянуло в вечность Космоса.

Она растворилось в его величии, чувствуя себя не более чем тусклой пылинкой на фоне истинных драгоценностей — звезд; вокруг и внутри нее разверзлись непостижимые бездны: леденящие, как окоченение, пустые, как сама смерть. Нет, нет ей места, такой ничтожной, под этими ошеломляющими своим величием небесами. Она была потрясена до глубины души и застонала в смертельном экстазе, словно настал последний миг ее жизни. Внезапно огненная опора исчезла, Линден полетела лицом вниз на Землю и через какое-то время обнаружила, что лежит плашмя у кургана в Элемеснедене и плачет навзрыд, сама не зная почему.

Но вскоре, ощутив под собой твердую землю, она вспомнила, где находится, и вытерла слезы потери, надежды и благоговения.

Рядом раздался сдавленный рык Ковенанта. Он стоял на четвереньках, запрокинув голову, и смотрел в небо, словно бросал вызов судьбе и безжалостным звездам.

— Ублюдки! — задыхаясь выпалил он. — Вы что, хотите разбить мне сердце?

Линден хотела подойти к нему, но так и застыла на месте: колокольчики снова заговорили. Элохимы тем временем, снова возвращаясь в человеческие обличья, собрались у тускло светящегося кургана, и в тишине она ясно различила их немой разговор.

Один перебор колокольчиков:

Он действительно считает, что это входит в наши намерения?

А разве нет? - донесся ответный перезвон.

И вновь внятная речь растворилась в металлическо-стеклянных россыпях звуков, совершенно непонятных ей.

Линден затрясла головой, пытаясь удержать возникшее на миг понимание. Но ничего не вышло, и когда она смахнула слезу досады, то с удивлением заметила, что прямо перед ней стоит Финдейл Обреченный.

Он с усилием наклонился и помог ей встать на ноги. Его лицо выражало сострадание, а голос звучал хрипло, словно элохим давно уже им не пользовался:

— Солнцемудрая, мы всеми силами пытаемся сохранить жизнь на Земле. Ведь это и наши жизни.

Но Линден все еще не могла прийти в себя, и поэтому суть сказанного так и не дошла до ее сознания. Но зато обращение Финдейла послужило толчком для неожиданного открытия: его обведенные желтыми кругами усталые глаза первыми в Элемеснедене смотрели на нее снеподдельной прямотой и искренностью.

— Зачем вы его мучаете? — спросила она сиплым шепотом, потому что горло было еще перехвачено от рыданий по звездной тоске.

Финдейл не отвел глаз, но руки у него задрожали. И он ответил тихо, но внятно, чтобы слышать его могла только Линден:

— Мы не собирались приносить ему вреда. Наоборот, мы хотели защитить его от той боли, которую ему так или иначе придется еще испытать.

Сказав это, Обреченный резко отвернулся и отошел, словно удерживая себя от дальнейших откровений.

Великаны тоже встали на ноги, и подошли к Линден. Они были ошеломлены не меньше ее. Мечтатель помог встать Ковенанту. Элохимы снова начали подниматься на склоны кургана, и вновь речь колокольчиков прояснилась.

…Это входит в наши намерения? Ей срочно надо было рассказать об этом Ковенанту и Великанам. А разве нет? От какой такой боли или раны собираются элохимы защищать его? И почему у них возникли разногласия? В чем разница между Дафин и Чантом?

На верхушке кургана вновь появилась Инфелис. Она все еще была окутана светящимся коконом, но в любую секунду могла выпорхнуть из него, как прекрасная бабочка, чтобы поразить воображение гостей элохимпира. Но даже сквозь мерцающую вуаль она встретилась с Линден глазами и уже не отпускала ее.

— Солнцемудрая,- раздался голос, не менее богатый обертонами, чем одеяние его хозяйки — самоцветами, — элохимпир начался с ритуала совместного выражения нашего естества. Сохрани его в своем сердце и попробуй постичь его суть. Но он уже в прошлом, а в настоящем перед нами ваши чаяния, которые привели вас сюда. Подойди.- Она грациозно воздела руку в приглашающем жесте. — Пришла пора поговорить об этом.

Линден повиновалась, словно жест Инфелис лишил ее последних остатков воли. Но, увидев, что ее друзья потянулись вслед за ней, не желая оставлять ее одну, несколько воспрянула духом. Ковенант догнал ее и пошел рядом. Великаны пристроились чуть позади. В таком порядке они и поднялись на курган и остановились почти на самом верху, не осмеливаясь, однако, подняться туда, где стояла Инфелис. Ее лицо находилось теперь на уровне лиц Мечтателя и капитана, но она продолжала смотреть исключительно на Линден. Обмен взглядами продолжался так долго, что та почувствовала себя абсолютно голой под этим сверхъестественным взглядом; и все же ей удалось сдержать страх и не опустить глаз.

— Солнцемудрая,- наконец снова заговорила Инфелис,- Великан Гримманд Хоннинскрю наверняка поделился с тобой своими воспоминаниями о прошлом посещении Элемеснедена. А значит, тебе известно, что мы раздаем наши дары очень осмотрительно. Мы обладаем таким могуществом, что многое может быть опасным для людей, и если мы не делимся этим, то, только заботясь о вас. А сила и знание, которыми пользуются неумело, быстро становятся запятнанными. Так что даже если они не обратятся против того, кто не способен их удержать, то постепенно растрачивают все свои полезные качества. К тому же в последнее время визиты надоедливых провинциалов нас только отвлекают, и для того, чтобы отбить у них охоту приходить по пустякам, мы объявили, что за все, что от нас будет получено, придется платить, и более того — если проситель не сможет преподнести нам ответный дар, который нас удовлетворит, ему будет отказано.

Но ты — Солнцемудрая, и мы видим сами, насколько необходим вам наш ответ. И потому за него я не стану требовать с тебя и твоих спутников никакого выкупа. Если то, что вы ищете, в наших силах вам предоставить, вы получите это.

Никакого выкупа? Линден в удивлении воззрилась на Инфелис. Колокольчики подняли невообразимый трезвон, совершенно не давая ей думать. Казалось, что все элохимы принимают участие в их разговоре на вершине кургана.

— Можешь говорить. — В голосе чародейки прозвучали властные нотки, приказывавшие поторопиться.

Линден вздохнула про себя. Господи Иисусе! И оглянулась на своих спутников, словно в поисках поддержки и вдохновения. Она же должна знать, что говорить, ей уже давно следовало бы подготовиться к этому разговору! Но ведь думала она только о том, чем будет расплачиваться, а вовсе не о том, что просить. Предложение Инфелис и проклятые колокольчики окончательно сбили ее с толку.

И тут взгляд ее упал на Хоннинскрю. Все его былые сомнения исчезли, и сейчас в глазах Великана горело страстное желание. Линден ухватилась за него как за соломинку — ей так нужна была хоть пара минут, чтобы собраться с мыслями. Стараясь не смотреть на Инфелис, она сказала как можно спокойнее:

— Я здесь впервые. Пусть сначала говорит капитан. — И с громадным облегчением ощутила, как взгляд Инфелис обратился к Великану.

— Что ж, говори ты, Гримманд Хоннинскрю.

Первая окаменела, словно до сих пор не могла поверить, что ему ничего не грозит. И все же она не могла не кивнуть ему, разрешая говорить. Взгляд Мечтателя подернулся дымкой, словно его посетило некое видение.

Глаза Хоннинскрю сверкнули надеждой из-под щетинистых бровей, и он сделал шаг вперед. Затем откашлялся, приосанился и сказал сиплым от волнения басом:

— Ты оказываешь мне великую честь. Но прошу я не за себя, а за своего брата — Морского Мечтателя.

Мечтатель встрепенулся и теперь неотрывно смотрел на Хоннинскрю.

— Его беда вам известна: Глаз Земли сразил его до немоты ужасным видением. И тот же Глаз Земли ведет нас в нашем Поиске. Я прошу вернуть ему утраченный дар речи, чтобы он мог стать нам лучшим проводником, чем до сих пор. И еще потому, что это облегчит его извечную боль.

Он замолчал, хотя было видно, что ему очень хочется добавить пару разъяснений, но торжественность момента его сдерживала. Линден видела, как бьется жилка у него на шее, и понимала, каких трудов ему стоит удерживаться от слов, в то время как Инфелис внимательно и изучающе смотрит на Мечтателя.

Мечтатель ответил ей беспомощным, полным надежды взглядом. Все его мощное тело мучительно напряглось в страстном желании говорить снова. Он был похож на слепого, внезапно увидевшего проблеск света.

Но Инфелис недолго изучала его; почти тут же она снова обернулась к капитану.

— Да, конечно, голос твоего брата можно восстановить, — сказала она равнодушно. — Но ты сам не знаешь, о чем просишь. Его немота неотъемлема от Глаза Земли, как день неотъемлем от восхода солнца. Исполнив твою просьбу, мы лишим его возможности видеть невидимое обычным людям. А вот на это мы не имеем права. Мы не можем убить его дар тебе в угоду. И причинять ему вред тоже не в наших принципах.

Глаза Хоннинскрю выкатились из орбит; в нем накопилось столько всего — сочувствие к брату, надежда на его выздоровление и острое разочарование в отказе, — что он никак не мог найти подходящих слов, чтобы убедить, уговорить, умолить чародейку передумать, но холодный взгляд. Инфелис и властное «Я все сказала» остановили его на полуслове.

Искры надежды угасли в глазах Мечтателя и подернулись пеплом смирения. Он пошатнулся и оперся на плечо брата. Но Хоннинскрю даже не поднял головы: он никак не мог примириться с тем, что так долго вынашиваемая мечта, столь светлая надежда уничтожена несколькими короткими словами. Он не пытался скрыть горе, исказившее его мужественное лицо.

Линден вдруг ощутила вспышку гнева. Внешняя доброжелательность элохимов стала казаться ей маской, скрывавшей высокомерие, самонадеянность и безжалостность. Она больше не верила Инфелис. Если эти люди — воплощение Земной Силы, то, как они могут не справиться с таким простым…

Нет. Очень даже могут. Но не хотят.

Теперь Линден уже сама искала взгляда верховной чародейки. Ковенант попытался ей что-то сказать, но она только отмахнулась и, глядя снизу вверх на блистающую каменьями фигуру, отчетливо произнесла:

— Если так, то ты, вероятно, скажешь мне, что с ядом, который медленно убивает Ковенанта, вы тоже ничего не станете делать?

Она ощутила, как стоящие за спиной друзья отпрянули, словно отброшенные ледяным взрывом ее ярости. Но сейчас она была сосредоточена на одном: глядя Инфелис прямо в глаза, высказать ей все и не сдаться, не отступить перед ее показным величием.

— Я не прошу избавить его от проказы — она играет в его жизни особую роль. Но этот яд! Он убивает Ковенанта. Он делает его опасным для самого себя и для окружающих. Хуже уже Лорд Фоул ничего не мог придумать. Так как, ты и мне скажешь, что вы ничего не будете делать?

И вновь в голове начался жуткий перезвон: казалось, колокольчики обиженно и озабоченно о чем-то совещаются. И вдруг!

Оназлоупотребляет нашим гостеприимством!- пробренчал один.

У нее есть на то веские причины,- рассыпался серебряной капелью второй. — Да и мы не так уж любезно их встретили.

Наши цели выше, любезностей. Но допустить, чтобы он разрушил Землю, мы не вправе,- хрустально откликнулся третий.

Но Линден не слушала их, она искала ответа в спокойных глазах Инфелис: отвергнет она ее просьбу или нет?

— Солнцемудрая,- В голосе чародейки зазвучал металл.- Я вижу яд, о котором ты говоришь, как вижу и то, что ты неверно именуешь проказой. Но от этого у нас нет лекарств. Это сила, которая может служить как добру, так и злу, и она так глубоко укоренилась в нем, что вырвать ее уже невозможно, не убив его при этом. Ты этого хочешь? Его сила — это его жизнь, и корнями ее являются яд и проказа, хочешь ты того или нет. Даже если удастся удалить яд, сохранив ему при этом жизнь, силы своей он лишится навсегда.

Линден не отрываясь смотрела Инфелис в глаза, пытаясь хотя бы взглядом выразить все свое презрение этим разряженным болтунам. Она и вообразить не могла, что все их чудеса ни на что не годны. За спиной Ковенант несколько раз повторил ее имя, пытаясь привести ее в чувство, а может, и предостеречь от чего-то. Но с нее довольно уверток и обмана. Силы, таящиеся в Элемеснедене, впитывались в нее, переполняли и выплеснулись, наконец, прямо в лицо Инфелис.

— Прекрасно! — Линден еле сдерживалась, чтобы не выйти за рамки вежливости, памятуя о том, что уж что-что, а спалить ее как свечку в одну секунду, уж это они сумеют. — Хорошо, забудь о моей просьбе, раз уж вы ничего не можете сделать с ядом. — Ее губы искривились в горькой усмешке. — И Мечтателю голос вернуть вы тоже не можете. Великолепно. Как прикажете. Но все же, черт вас дери, есть нечто, что вы состоянии сделать.

— Избранная! — одернула ее Первая, но Линден уже не могла остановиться.

— Вы в состоянии избавить нас от Лорда Фоула! — выкрикнула она.

Великаны окаменели. Ковенант тихо выругался: он никогда бы не додумался попросить о подобном.

Инфелис тоже застыла, как изваяние, пораженная столь яростным нападением. А Линден несло дальше:

— Вы сидите сиднем в своем клачане, не обращая внимания ни на бегущие века, ни на Зло, набирающее силу во внешнем мире, — лишь бы вам дали спокойно копаться в себе в поисках истины! Вы же — Сила Земли! Вы созданы из нее! Вы в состоянии положить конец действию Солнечного Яда, восстановить Закон, низвергнуть Лорда Фоула!.. Надо только начать делать!

Да вы только посмотрите на себя: вы уверены, что на таких, как мы, можете взирать не иначе как сверху вниз, покровительственно поглаживая по головке. Может быть, вы и имеете на это право. Может, Сила Земли настолько могущественна, что мы по сравнению с вами — жалкие букашки. Но мы хоть что-то делаем! Мы, по крайней мере, пытаемся! — Голос ее сорвался.

Хоннинскрю и Мечтатель были отвергнуты. Ковенантом вообще пренебрегли. Поиск предан, доверие его обмануто. Она швыряла слова, словно камни, пытаясь найти у Инфелис уязвимое место.

— Фоул пытается уничтожить Страну. И если преуспеет, то на достигнутом не остановится. Ему нужна вся Земля. А сейчас единственные, кто противостоит ему и пытается помешать, — такие же жалкие букашки, как мы! Может быть, это пристыдит вас, и хотя бы из гордости вы захотите его остановить!

Она замолчала, и на секунду над курганом нависла тяжелая тишина, но тут же взорвалась криками ярости, недовольства и живого интереса. Но, в общем гуле можно было разобрать лишь пронзительный вопль Чанта:

— Инфелис, это непозволительно!

— Нет! — крикнула в ответ чародейка. И толпа разом смолкла. — Она — Солнцемудрая, и я ей позволяю говорить что хочет.

У Линден словно землю вышибли из-под ног. Она поежилась и сникла. Неожиданное заявление Инфелис выбило оружие из ее рук, и весь гнев улетучился без остатка. Лишь неумолчный говор колокольчиков в ушах не давал ей полностью отключиться. Только благодаря им у нее хватило стойкости выдержать взгляд Инфелис, пока та говорила.

— Солнцемудрая, — начала она с оттенком сожаления в голосе, — то, что ты называешь Земной Силой, мы называем Чревью. Ты веришь, что мы властны распоряжаться ею. Эта вера может успокоить тебя — но и только. Неужели же ты, пройдя такой длинный путь, не поняла до сих пор, как порой бессильны те, кто наделен высшей властью? Мы есть то, что мы есть. А тем, чем нам не дано стать, мы не будем никогда. Тот, кого ты именуешь Презирающим, создан из иной материи. И мы бессильны перед ним.

И еще, — добавила она, словно внезапная мысль пришла ей в голову, — Элемеснеден — наш центр и как бы центр всей Земли. Его границы мы преступать не вольны.

«Вранье!» — чуть не сорвалось у Линден с языка, но в это время Ковенант крепко схватил ее за локоть своей увечной рукой.

— Она говорит правду. — Говоря с Линден, он неотрывно смотрел на Инфелис, словно, наконец, нашел то, что так долго искал. Линден в ярости пыталась вырваться, но это только усиливало его хватку: пальцы впились в ее локоть, словно были из железа. — Земная Сила не может противостоять Презирающему. Если бы было иначе, Кевин никогда в жизни не отважился бы на Ритуал Осквернения. Он создал Закон и Земную Силу, но все это было не совсем то, что на самом деле было ему необходимо. И он не смог спасти Страну.

Вот потому-то Стране нужны мы с тобой. Из-за дикой магии. Она не из этого мира — из-заАрки Времени. Как и Фоул. Я могу делать то, на что не способна Земная Сила.

— Так вот до чего дошло, — с горечью перебил его Хоннинскрю. Он словно стал выше и теперь обращался к не оправдавшим его надежд элохимам как равный к равным. — По всей Земле ходят из уст в уста чудесные сказания об Элемеснедене. Об элохимах говорят всегда с большим почтением как о народе, обладающем удивительным, сказочным могуществом, как о чуде, самом великом из всех чудес. Великаны очень любят сказания о дивном крае — Элемеснедене, а те, кому посчастливилось побывать там, пользуются у нас уважением, как люди, причастившиеся чуда.

Но нас здесь приняли вовсе не так, как обычно в сказаниях принимают гостей в клачане. И это несмотря на то, что пришли мы сюда по делу, которое волнует всех живущих на Земле. Напротив, нас разлучили с нашими друзьями и охранниками-харучаями и устроили нам допрос. А как дело коснулось даров — нас опутали сладкими лживыми речами. Хороша же щедрость: пообещать, что за дары вы не возьмете обычного откупа, заранее зная, что откажете нам в просьбах! Элемеснеден сильно изменился за последние века, и о таких элохимах мне уже не хочется слагать сказаний и пускать их в мир.

Линден едва слушала его, она была слишком встревожена состоянием Ковенанта. Он по-прежнему считает, что Чант просил у него кольцо, только испытывая его? Слышит ли он колокольчики?

И вновь перезвоны обрели смысл.

Онговорит правду. Мы сильно изменились,- мелодичный перебор тончайшего стекла.

А в ответ бряцание надтреснутых бубенцов: Нет. Просто эти смертные самонадеяннее всех приходивших сюда вместе взятых. И вновь первый:

Это мы стали слишком самонадеянными. Такова расплата за время, проведенное в самоуглублении. А теперь мы пожинаем горькие плоды своей беспечности.

В мелодии зазвучала новая тема, словно россыпь ледяных игл:

Вызабываете, что он сам представляет собой величайшую опасность. Мы избрали единственно верный путь, дающий надежду и ему и Земле. А расплачиваться за все - Обреченному.

И снова еле различимое журчание — и ни одного понятного слова.

— Гримманд Хоннинскрю, — раздался властный голос Инфелис. — Ты сказал все, что хотел. Теперь помолчи. — Чародейка предпочла не заметить нарушения этикета с его стороны и обращения к элохимам без должной почтительности. И вновь ее взгляд остановился на Линден: — А ты, Солнцемудрая? Ты согласна с ним?

Согласна?- Линден снова почувствовала, что заводится. — Вы что, не…

Но Ковенант снова стиснул ее локоть и, прежде чем ей удалось вырваться, спокойно сказал Инфелис:

— Нет. Спор не стоит выеденного яйца. Мы не за этим пришли сюда.

— Продолжай, Обладатель кольца, — бесстрастно кивнула чародейка; над ее головой переливался нимб из радужного мерцания.

— То, что Земная Сила не может одолеть Презирающего, — чистая правда, — ледяным тоном начал он. — Но Солнечный Яд имеет иную природу, чем его создатель. И этот орешек Земной Силе по зубам. К тому же если не прекратить его деятельность, то рано или поздно он доберется и до сердца Земли.

Он помолчал, собираясь с мыслями, и Инфелис терпеливо ждала, что он скажет дальше.

И Линден тоже ждала. Ее недоверие к элохимам постепенно стало переходить в безотчетный страх перед ними. И она почти с ужасом ждала, чем окончится попытка Ковенанта.

— Я хочу сделать новый Посох Закона. Это оружие может помочь в нашей борьбе. Вот главная причина нашего прихода к вам. Нам необходимо найти Первое Дерево. — Пальцы, стискивавшие плечо Линден, медленно разжались, и Ковенант, говоря, сделал шаг в сторону, словно желая уберечь ее на тот случай, если он не сможет сдержаться. — И я прошу вас сказать мне, где оно находится.

Колокольчики словно взорвались; они перебивали друг Друга, и в возникшем звуковом хаосе уже не чувствовалось никакой гармонии.

Не делай этого, Инфелис! Мы потеряем все!

Да, я поняла. И согласна. Я не сделаю этого. - Хрустальные колокольчики, отзвеневшие это, без всякого сомнения, принадлежали Инфелис.

Но по ее лицу невозможно было прочесть и намека на это тайное совещание; она смотрела на Ковенанта с искренним интересом:

— Обладатель кольца, тебе вовсе нет нужды спрашивать об этом нас. Это знание всегда с тобой, оно спрятано в твоем подсознании.

— Да, это так, — задумчиво ответил он. — Каер-Каверол вложил его в меня. Он сказал тогда: «Знание внутри тебя, хотя ты его пока не видишь. Когда придет время, ты поймешь, как использовать мой дар». Но я не знаю, как мне извлечь этот дар и воспользоваться им.

Колокольчики вдруг разом смолкли, но их напряженное молчание продолжало ощущаться, как дыхание летучей мыши. Линден поняла, что наступил момент необычайной важности.

И тут ее словно осенило: она бросилась к Ковенанту, чтобы закрыть его собой, чтобы успеть сказать: «Теперь они знают, что ты ищешь Дерево! Этого они и добивались! Да как ты не понимаешь: Лорд Фоул уже добрался и сюда!»

Но опять она двигалась слишком медленно, связанная условностями и этикетом. Сердце словно замерзло в груди между двумя биениями; легкие были лишены воздуха. Она лишь с трудом повернулась и успела увидеть на его лице страшную усмешку самопожертвования.

— Я хочу, чтобы вы достали это знание для меня. Я прошу вас открыть мое подсознание.

Глядя на него с вершины кургана, Инфелис милостиво улыбнулась.

Глава 9 Дар хранителя

В следующую секунду Линден по инерции врезалась в Ковенанта с такой силой, что тот отлетел на несколько шагов вниз. Поймав за рубашку, она тряхнула его изо всех сил и закричала:

— Не делай этого!

Это помогло ему удержаться на ногах. В его глазах полыхнул отблеск дикой магии.

— Что на тебя нашло? Мы должны узнать, где оно находится!

— Но не таким же способом! — Удержать Ковенанта физически Линден даже не пыталась — он был намного сильней, — и поэтому прибегла, как к последнему средству воздействия, к попытке пробиться в его сознание. Но даже на это ей не хватило сил.

— Тебе нельзя этого делать! Они и так могут тебе сказать! Они же знают, где оно!

Ковенант грубо схватил ее за запястья, стиснул их одной рукой, прижав к своей груди так, что она не могла вырваться, — ярость и дикая магия, бурлившие в нем, утроили его силы — и прошипел:

— Я верю тебе. Они наверняка знают все на свете. Но сами никогда не скажут то, что нам нужно. Так что мне еще остается? Смиренно ждать, пока они сменят гнев на милость?

— Ковенант, я подслушала их тайный разговор. У них какие-то свои планы на наш счет. Не давай им одержать себя!

Этого Ковенант не ожидал. Он не отпустил ее рук, но хватку ослабил и с удивлением оглянулся на Инфелис:

— Это правда?

Но та безмятежно-спокойно, словно не заметив обвинения, брошенного Линден, ответила:

— Солнцемудрая считает, что Презирающий уже добрался до нас и заставил служить себе. Это не так. Но то, что мы преследуем свои, особые цели, — чистейшая правда.

— В таком случае скажи мне, где Первое Дерево, — потребовал Ковенант.

— Но у нас не заведено раздавать бесполезные дары. — Инфелис словно не замечала угрожающего тона своих гостей и продолжала беседовать с ними со снисходительным величием взрослого, журящего шаловливых детей. — Мы приняли это решение по причинам, для нас достаточно веским и совершенно недоступным не-элохиму. Ты просишь меня, чтобы я открыла тайник в твоем подсознании. Этим мы можем тебя одарить. Но только этим и ничем больше. Ты можешь принять дар или отказаться, в зависимости от того, насколько нам доверяешь. Если ты откажешься, то можешь искать его дальше сам. Кстати, почему бы Солнцемудрой не совершить это для тебя? Для нее вход в твое сознание открыт.

Линден окаменела. Вход?.. На нее обрушились воспоминания о последнем приступе Ковенанта и о том, как он закрылся от всех. Голодный мрак стал медленно выползать из глубин подсознания. Значит, чтобы спасти его от элохимов, ей… Но ведь уже один раз она чуть не стала причиной его смерти. Она почти физически ощутила, как вокруг сгущается опасность, от приближения которой кровь забурлила и окрасила лицо, словно румянцем стыда. Ее вечное желание идти наперекор расставило ей силок, и она в него попала. Именно из-за своего непримиримого характера она стала Избранной, именно из-за него Гиббон коснулся ее.

Она высвободила руки у все еще машинально державшего их Ковенанта и, шагнув к Инфелис, выплюнула ей в лицо единственный ответ, который у нее нашелся, на провокационное предложение чародейки:

— Одержание есть Зло.

А может, и элохимы, в конце концов, тоже — Зло? Инфелис надменно приподняла бровь, но ничего не сказала. Ковенант схватил Линден за плечи и развернул к себе лицом:

— Линден Эвери, мне плевать, можем мы им доверять или нет. Нам необходимо узнать, где Первое Дерево. Если же они что-то замышляют… — Он болезненно скривился, словно слова резали ему язык, но продолжал: — Они все еще не принимают меня в расчет. Как ты думаешь, долго ли я еще смогу это выносить? После всего, что я прошел и испытал? — Его интонации убедили Линден, что его терпение лопнуло. — Один раз я уже спас Страну. И спасу ее снова. И остановить меня они не смогут.

Разобравшись в его эмоциях, Линден похолодела: большая часть его гнева была направлена на нее; то, что она оказалась Солнцемудрой, ранило его достоинство и заставляло все время заниматься самоутверждением. Колокольчики снова подняли трезвон, но сейчас Линден было не до них. Вот оно, снова. Это происходит снова и снова. Что бы она ни делала — остановить Ковенанта не в ее силах. И помочь ему она не может. Как не смогла помочь своим родителям. Она потеряет его. Уже теряет. И даже сказать ему: «Я не обладаю никакой особой силой» — она тоже уже не может. «Как же ты не хочешь понять, что я не вхожу в тебя только потому, что оберегаю тебя от себя?» Но вместо того чтобы объяснить ему все это, она заговорила ледяным тоном:

— Ты говоришь так, потому что чувствуешь себя оскорбленным. Твой эгоизм — та же проказа. Ты считаешь, что можешь добиться всего путем постоянного самопожертвования. Универсальная, профессиональная жертвенная овца. — «А меня ты совсем не любишь, и не любил никогда». — Только этим ты и живешь.

Линден видела, что ее слова задевают Ковенанта. Ну и пусть! Ей его боль уже безразлична! Но чем больше она говорила, тем тверже он укреплялся в своем решении. Другого выхода он не видел. Это светилось в его жестком взгляде, от которого, как от каменной стены, отскакивали все ее обвинения. Как же он сможет исполнить свой долг иначе, как, не встав лицом к лицу с опасностью и не рискнув собой? Так и не сказав ни слова, он повернулся к Инфелис, чтобы дать ей окончательный ответ. Линден не стала его останавливать, но сердце у нее сжалось от предчувствия неминуемой беды.

— Друг Великанов Ковенант,- угрюмо сказала Первая,- будь крайне осторожен. Я вручила судьбу Поиска в твои руки. Мы не имеем права потерпеть поражение.

Но он словно не слышал ее. Глядя в глаза Инфелис, он прошептал сухими губами:

— Я готов. Начинай.

В голове Линден зазвучал гневный настойчивый колокольчик, и она даже смогла определить, что это говорит Финдейл.

Инфелис, подумай хорошо! Ты подвергаешь опасности и мою жизнь! Если мы ошибаемся, цена за расплату будет для меня слишком высока! Разве нет другого пути?

И вновь Инфелис удивила Линден.

— Солнцемудрая, а что скажешь на это ты? Я могу отказать ему ради тебя. Если ты, конечно, захочешь.

Ковенант выругался сквозь зубы, но верховная элохимка даже бровью не повела и бесстрастно продолжила:

— Правда, в этом случае ответственность падет на тебя. И тебе придется пообещать, что ты заберешь у него кольцо, пока он не разнес Землю на клочки, и станешь Солнцемудрой и Обладателем кольца в одном лице. Что и нас очень устроит. — Ковенант накалился до такой степени, что от него разве что молнии не летели, но Инфелис хладнокровно закончила: — А если ты не дашь такого обещания, я буду вынуждена пойти ему навстречу и удовлетворить его просьбу.

Благодарю тебя, Инфелис,- коротко звякнул Финдейл.

Если бы Линден могла знать, что имеет в виду Обреченный! Но каковы бы ни были их цели, предложение Инфелис повергло ее в смятение. То, что она предлагала сделать, было гораздо коварнее, чем даже одержание: ей предлагали получить власть, не подвергая себя опасности утонуть в пучинах взлелеянного ею мрака. Освободить его от груза ответственности? Нет, даже более того: возложить на свои плечи ответственность за судьбу Поиска, за сохранение Земли, за свержение Лорда Фоула. Вот он, шанс защитить Ковенанта от самого себя: оберечь его, как до сих пор он оберегал ее.

Но тут Линден увидела искусно замаскированную ловушку: если она согласится, то Поиск уже никогда не достигает Первого Дерева. Или же ей все равно придется сделать то, от чего она с гневом отказалась: вскрыть его подсознание, чтобы достать тайну, вложенную туда Каером-Каверолом. И тогда круг замкнется. От страстного желания обладать силой такого рода у нее кружилась голова и накатывала дурнота. И все же всю свою жизнь она посвятила тому, чтобы задушить в себе эту темную страсть.

Она покачала головой и сказала деревянным голосом:

— Я ему не указчик.

Ей очень хотелось верить, что таким образом она смогла уберечь их обоих от искушения. Но каждое ее слово звучало как отречение от Ковенанта.

— Пусть он сам примет решение, — выдохнула она и обхватила плечи руками, словно пытаясь прикрыться от выброса его гнева, от угрюмого молчания друзей и от властной силы, которой прямо-таки лучилась Инфелис.

— Приди. — Мерцающая драгоценными каменьями фигура простерла руки к Ковенанту. — Мы начинаем.

А второй ее голос, говорящий звоном хрустальных колокольчиков, добавил:

Пусть овладеет им тишина, что и входило в наши намерения.

Линден медленно обернулась и увидела, что Инфелис и Ковенант смотрят друг другу в глаза, словно впав в транс.

Сияние вокруг верховной элохимки трепетало, как знамя победы ее коварства. Томас же стоял, расправив плечи и гордо подняв голову, словно бросал вызов своему року. Линден подумала, что если он сейчас еще и улыбнется, то она просто забьется в истерике.

Сверкая драгоценностями, оставляющими в воздухе волнистый лучистый след, Инфелис стала спускаться с холма. Казалось, что она рождена быть королевой и властительницей. Легко, словно летя, она подошла к Ковенанту и остановилась напротив.

В ту секунду, когда она возложила руку на его лоб, весь воздух над холмом затрепетал от рассеянной в нем невыносимой муки.

Из груди Ковенанта вырвался короткий вскрик, и он рухнул на колени. Его лицо и шея напряглись в нечеловеческом страдании. Он обхватил голову руками, словно боялся, что череп сейчас взорвется, но сотрясавшие его тело конвульсии все время отрывали его ладони от висков.

Линден и Великаны, не сговариваясь, бросились кнему.

Но прежде, чем они успели добежать, его стон превратился в рык дикой магии, и Ковенант исчез в сполохе белого пламени. Холм содрогнулся до самой макушки с такой силой, что Линден и Красавчик не смогли удержаться на ногах. Элохимы спешно изменяли обличья, чтобы защитить себя. Первая размахивала палашом, словно это помогало ей сохранить равновесие, и в ярости что-то кричала Инфелис, но рев бушующего пламени перекрывал все.

С трудом встав на четвереньки, Линден подняла голову и увидела зрелище, от которого кровь застыла в жилах: пламя вырывалась не из руки Ковенанта с кольцом; как обычно, а било во все стороны прямо изо лба, словно его мозг бурлил и извергался расплавленным серебром.

Вначале пламя без разбора хлестало любого, кто пытался его остановить, но когда элохимы, слегка придя в себя, раззвонились колокольчиками, устроив набат, как на пожаре, форма пламени стала изменяться. Постепенно оно стало собираться в тугой иссиня-белый луч.

Линден инстинктивно закрыла глаза: от такого сияния можно было ослепнуть. Но даже теперь ей казалось, что она смотрит на солнце.

А на сконденсировавшемся пламени, как на экране, один за другим стали появляться образы.

С необычайной ясностью Линден увидела девочку лет пяти в голубом платье, прижавшуюся спиной к черному стволу дерева. Ее лицо было искажено ужасом, но позвать на помощь она не могла и лишь зачарованно глядела на струящуюся у ее голых ног змею.

Тварь вскоре уползла, но оставила две алых метки на белой коже голени.

Вдруг появился Ковенант. Он был весь избит, из уголка рта бежала струйка крови. Он поднял девочку на руки и попытался успокоить ее. Они говорили о чем-то, но видение не имело звука. Порывшись в карманах, он нашел перочинный нож и открыл его. Затем, перетянув ботиночным шнурком ногу девочки и покрепче обняв ребенка, поднял нож и…

И тут картина изменилась: два ножевых удара перечеркнули кровавыми полосами запястья Ковенанта, и он упал на колени, окруженный Всадниками на страшном Ритуале Предсказания.

Дальше образы замельтешили, хаотически наплывая один на другой. Линден увидела истерзанную Солнечным Ядом Страну: затопленная дождевым солнцем земля мгновенно высохла и растрескалась под пустынным солнцем, а затем багрово засветилась и загноилась под чумным. И в то же время все это происходило с телом Джоан, бессильно распростертым на постели Ковенанта, Джоан одержимой и измученной, проходящей у Линден на глазах все стадии болезни Страны.

Видение затрепетало и сменилось. Теперь Линден увидела ослепительно белый факел дикой магии, пылающий на фоне воздетых рук. Он бил сам по себе из перерезанных запястий, и раны на глазах затягивались. И вот уже Ковенант в порыве ярости и ненависти вскочил на ноги и направил бушующее пламя на Всадников, спалив их, как соломенные чучела.

Ивновь образ сменился: Ковенант стоял на берегу бурлящего озера, сжимая крилл. Это озеро дарило надежду на то, что Земная Сила все еще жива в измученной Стране; что хотя бы это одно-единственное озеро не поддалось Солнечному Яду.

И снова смена образов. Теперь белое пламя фона превратилось в сияние вокруг высокой человеческой фигуры, державшей в руках, словно посох узловатую ветвь. Осанка и лицо фигуры в ослепительно-белой мантии светились достоинством и благородством, несмотря на то, что у него не было глаз, только пустые глазницы.

Человек обернулся к Ковенанту, но тут же рядом возникли другие фигуры: мужчина в голубом с мудрыми глазами, женщина со смешанным выражением любви и ненависти на лице, еще мужчина, похожий на Кайла и Бринна одновременно, и Великан — возможно, это был Идущий-За-Пеной.

Мертвые Ковенанта.

Среди них стоял и Вейн, под черной маской собственного совершенства скрывающий то, что и у него есть сердце.

Мертвые о чем-то говорили с Ковенантом на немом экране, и он опустился на одно колено. Затем к нему приблизился безглазый хранитель и бережно коснулся посохом его лба.

И тут яркая вспышка, словно мелодия песни огня, взметнулась над холмом, и весь Элемеснеден мгновенно погрузился в темноту: на пламенном экране чернело ночное небо. Знакомое, звездное небо. Созвездия плавно поплыли, словно вращалась звездная карта.

— Капитан, ты видишь? — взволнованно прошептала Первая.

— Да. По этому пути я могу теперь плыть хоть до края света.

Путь к Первому Дереву был указан по звездам. Затем они растаяли, и появилось море, а в центре его — остров. Он очень маленьким и лишенным растительности, похожим на сложенную из камней пирамиду. На его скалистых берегах не было ни одного живого существа. И все же, когда остров приблизился, стало видно, что Первое Дерево растет именно здесь.

Над океаном разнесся одинокий вопль. Это кричал Ковенант, перед которым сейчас промелькнула вся его жизнь.

Его крик разорвал невидимые путы Линден; она вскочила на ноги и послала ему мысленно заряд всей силы, какая еще осталась, потому что сама сдвинуться с места не могла — пламя не пускало ее, словно было физической преградой. Но тут в голове ее в унисон прозвенели колокольчики:

Кончено!

В их переборах слышались как радость победы, так и глубокое сожаление.

Видение стало блекнуть, выцветать, и крошечный островок растаял в обычном перламутровом небе Элемеснедена. Теперь Линден могла подойти к Ковенанту. И она пошла, шаг за шагом, пробиваясь сквозь все еще живущие в памяти видения. И когда, наконец, сила магии иссякла, и воздух снова стал чистым и прозрачным, она осела на землю рядом с Неверящим.

Он сидел на пятках, безвольно положив руки на колени, и смотрел сквозь нее слепым, невидящим взглядом. Рот его был открыт в беззвучном крике, словно он лишился голоса. Он еле дышал, и Линден, окинув внутренним взглядом его грудные мышцы, чуть не заплакала: они саднили так, словно были порваны на дыбе пыток Инфелис.

Но когда она протянула к нему руку, он каркнул, словно грязный измученный ворон с переломанными перьями:

— Не прикасайтесь ко мне!

Это прозвучало как эхо предупреждения прокаженного, с такой отчетливостью, что услышали все элохимы. Но глаза Ковенанта оставались пусты: в них не было и проблеска разума.

Часть вторая ИЗМЕНА

Глава 10 Бегство от элохимов

Линден теперь уже легко поняла бы, о чем перезваниваются колокольчики, если бы дала себе труд сосредоточиться. До них ли ей было! Она всматривалась в пустые глаза Ковенанта, тщетно пытаясь отыскать в них хоть малейший знак того, что он хотя бы видит ее. Но даже тогда, когда она ладонями обхватила его виски и приблизила его лицо к своему глаза в глаза, он никак не отреагировал.

Великаны столпились вокруг и наперебой спрашивали, что с ним произошло. Линден не отвечала; она их просто не слышала, сконцентрировавшись на том, чтобы пробиться к сознанию Ковенанта. Но, проникнув в его голову, она погрузилась в беспросветный мрак. Его разум был задутой свечой, над обугленным фитильком которой витал слабый дымок — его крик «Не прикасайтесь ко мне!»

Линден отважно нырнула в глубины его бессознательности: хоть что-то должно было сохраниться, ведь иначе он не смог бы членораздельно выговорить свое предостережение. Но если какие-то обломки крушения и остались, они ускользали от нее. Тьма окружала ее со всех сторон, холодная и пустая, как межзвездное пространство; она надвигалась, давила, и Линден казалось, что она сама скоро угаснет и растворится в ней без остатка.

Лишь из инстинкта самосохранения она вынырнула и оставила Ковенанта.

Открыв глаза, она увидела озабоченные лица стоящих над ней капитана и Первой. А Красавчик, опустившись на колени и бережно взяв ее за плечи, тихо попросил:

— Избранная, Линден Эвери, скажи нам.

Но она судорожно хватала воздух ртом: под плоским небом Элемеснедена у нее начался приступ клаустрофобии. Стоящие вокруг элохимы словно выросли в размерах, они были везде, они толпились вокруг… Она боялась их, жестоких и неразборчивых в средствах, как юр-вайлы.

— Вы это запланировали заранее! — наконец выговорила она, задыхаясь. — Вы все время стремились именно к этому!.. Уничтожить его.

Первая тихо застонала сквозь зубы. Пальцы Красавчика на ее плечах бессознательно сжались; он вскочил на ноги, словно готовясь отразить любую внезапную атаку, и поднял Линден в воздух, как куклу. Но Хоннинскрю осторожно подхватил ее и поставил на землю. Мечтатель застыл в трансе, прямой как столб, отдавшись очередному видению.

— Довольно, — ледяным тоном сказала Инфелис. — Я больше не желаю терпеть ваших инсинуаций! Элохимпир окончен! — И, резко повернувшись, стала спускаться с холма.

— Стой! — из последних сил крикнула Линден (без поддержки Великана она бы снопом рухнула на землю). — Ты должна привести его в чувство! Черт тебя дери, ты не можешь оставить его так!

Инфелис замедлила шаг, но даже не обернулась.

— Мы — элохимы. Наши цели выше твоего понимания. Удовольствуйтесь тем, что есть.

Мечтатель, словно проснувшись, бросился вслед за ней. Первая и капитан не остановили его. Лишенный своей единственной мечты, он не знал, как иначе дать выход своей боли.

Но Инфелис, хоть и не оглядывалась, почувствовала его приближение и, прежде чем он настиг ее, бросила с усмешкой:

— Получай, Великан!

Тот с разбегу врезался в невидимую стену, внезапно возникшую у него на пути, и с силой отлетел назад.

Инфелис со сдержанным возмущением посмотрела на него: Мечтатель лежал ничком, не в силах повернуться. Но голова его была поднята, и губы яростно шевелились в немом проклятии. А взгляд был достаточно красноречив, чтобы понять его ненависть и отчаяние.

— Не смей бросаться на меня из-за своих глупых подозрений, — отчетливо проговорила чародейка. — Не то мне придется слегка поучить тебя, и тогда твое безгласное мучение Глаза Земли покажется тебе раем пред обрушившимся на тебя гневом Элемеснедена.

— Нет.- Линден хоть и продолжала опираться на Красавчика, но ярость вновь придала ей сил. — Если вам так уж хочется кого-то наказать — разбирайтесь со мной. Я — ваш главный обвинитель!

Инфелис испытующе посмотрела на нее, но не ответила.

— Вы с самого начала задумали сделать с ним это. - Голос Линден стал набирать силу. — Вы унижали его, пренебрегали им, вы провоцировали его, чтобы он, потеряв голову от ярости, вверился вам и позволил уничтожить его. И вы с готовностью выжгли его сознание. А теперь, — она вложила в голос всю властность и жесткость, — верните ему разум!

— Солнцемудрая,- голос Инфелис звенел от сарказма,- ты даже не видишь, как ты смешна. — И, окинув ее напоследок презрительным взглядом, элохимка медленно спустилась с холма и исчезла за частоколом мертвых вязов.

Остальные элохимы тоже стали расходиться, словно Линден и ее спутники не представляли для них больше ни малейшего интереса.

Линден бросилась к Ковенанту, охваченная внезапной надеждой, что при помощи его кольца она сумеет заставить элохимов подчиниться.

Но, услышав его глубокий вздох, так и застыла на месте. Вместо нее к Другу Великанов подошла Первая и помогла ему встать на ноги. Он смотрел стеклянными глазами в никуда и лишь машинально повторял, казалось, не понимая смысла слов:

— Не прикасайтесь ко мне.

О Ковенант! Конечно же, Линден не сможет взять у него кольцо. И не взяла бы ни за что, даже если бы ей не нужно было противостоять желанию элохимов, которые беззастенчиво подталкивали ее к этому. Но они от нее этого не дождутся! Линден почувствовала, как в горле собираются слезы, но заставила себя сдержаться.

Что они сделали с тобой!

— Так что ж, — спросила Первая, глядя в мутное небо Элемеснедена, — выходит, мы все-таки заплатили за это знание? Мы ведь отдали в обмен его.

Линден угрюмо кивнула. Теперь Ковенант был для нее так же недоступен, как если бы был убит — мертв, как Нассис, зарезанный клинком, вечно горячим от ненависти. Она приказала себе встать, так как поняла, что если сейчас не начнет двигаться, говорить, делать что угодно, то просто сойдет с ума.

Великаны стояли, переминаясь с ноги на ногу, словно ее отчаяние деморализовало их. Или потеря Ковенанта? Кто еще кроме него мог возглавить Поиск?

Наконец Линден нашла то, что заставит ее пробудиться к жизни: она стремглав бросилась к Мечтателю, чтобы оказать ему первую помощь.

Тот уже пытался подняться на ноги, но его взгляд вновь был затянут дымкой видений, насылаемых Глазом Земли. Он никак не мог встать, словно полностью утратил чувство равновесия. Хоннинскрю наклонился к нему, и лишь тогда, вцепившись в плечо брата, словно то была единственная точка опоры в этом странном мире, Мечтатель смог подняться на ноги. Быстро окинув его внутренним взглядом, Линден не нашла никаких физических повреждений.

Но вот с психикой его было не все в порядке — он получил большую эмоциональную травму. Что-то в нем порвалось, после того как в одночасье он был потрясен тем, что открылось ему во время испытания, затем потерял надежду на излечение, так долго вынашиваемую им и его братом, и в довершение всех бед — стал свидетелем страшной участи, постигшей Ковенанта. Он впал в жесточайшую депрессию.

Помочь ему Линден не могла. Все, на что она была способна сейчас, так это смотреть на него с жалостью и ругаться сквозь зубы, но проку от этого не было ни на грош.

Большинство колокольчиков удалились, но два еще оставались довольно близко. Между ними шел явный спор: первый яростно и гневно дребезжал, второй лишь небрежно, удовлетворенно отбренькивался. Если бы Линден прислушалась, то смогла бы разобрать, о чем они спорят, но у нее не было ни малейшего желания. Она уже по горло была сыта словоблудием Чанта и Дафин.

Но когда двое элохимов поднялись на холм и остановились прямо перед ней, она решила все же попытаться воспользоваться шансом, идущим к ней в руки. Возможно, последним. И вонзила мрачный взгляд в безмятежную зелень глаз Дафин:

— Вы не должны были делать этого. Вы и так могли сказать нам, где Первое Дерево. Вы не должны были одерживать его. И тем более бросать в таком состоянии.

В глазах Чанта сверкнул огонек удовлетворения, и его внутренний колокольчик сыто, одобрительно звякнул.

Но Дафин ответила Линден с глубоким сожалением:

— Солнцемудрая, ты не можешь постичь нашу Чревь, тебе это недоступно. В вашем языке есть слово, близкое по значению, правда, очень ограниченное. Это слово «этика».

Боже правый! Линден чуть не взвилась от возмущения, и ей стоило больших усилий заставить себя молчать.

— Наша власть, — тихо продолжала Дафин, — открывает нам возможности и пути, которые для смертных недостижимы и непостижимы. Выражение одних вы можете видеть лишь частично, а реализация иных просто недоступна вашим органам чувств. В вашем случае мы выбрали решение, которое проведет нас по лезвию между надеждой и опасностью гибели. Если бы мы думали только о себе, то выбрали бы путь великой надежды, но тогда ответственность за его результат полностью легла бы на вас. Мы решили разделить с вами вашу ношу и поставили на карту нашу надежду. Даже более того, то, что для нас дороже всего, — жизнь, смысл жизни. И доверие.

Не все из нас поддерживают это решение. — Ей даже не нужно было указывать на Чанта, который со скучающим видом стоял рядом. — Они считают, что ради вас нам не стоило жертвовать стольким. Но есть наша Чревь. Мы никогда не ставили себе целью причинить кому-либо хоть какой-то вред. Но, не найдя пути абсолютно безопасного, мы выбрали тот, на котором риск и надежда присутствуют в равной мере, и разделили с вами плату за него. Да и как ты, не осознающая важности своих собственных действий, можешь осуждать тех, кто видит дальше тебя? Не наша вина, что Солнцемудрая и Обладатель кольца оказались не одним человеком, а двумя.

«Дьявольщина», — пробормотала Линден. У нее не хватало мужества, чтобы спросить у Дафин, чем же заплатили элохимы за то, чтобы выпотрошить мозги Ковенанта. Она не могла себе представить ничего, что могло быть соразмерным подобному злодеянию. Кроме того, говор колокольчиков подсказывал ей, что от Дафин толкового ответа не добьешься. Хватит тратить силы на пререкания. Все, чего она хочет, это навсегда распрощаться с элохимами и забрать отсюда Ковенанта. Словно в ответ на ее мысли Чант заявил:

— Что говорить о том, что уже прошло? Если бы это зависело от меня, то тебя выгнали бы из Элемеснедена до того, как ты стала распускать свой поганый язык. — Он старался говорить равнодушным тоном, но в глазах сверкало неприкрытое злорадство. — Ну что, твоя гордость позволяет тебе сейчас удалиться или ты хочешь наделать еще глупостей, прежде чем уберешься?

Чант, ты ведешь себя недостойно,- тихонько прозвенели колокольчики Дафин.

Я могу себе это позволить. Они больше не сумеют нам помешать, самодовольно звякнул он.

Линден втянула голову в плечи, словно пытаясь хоть так защититься от непрошенных разговоров в своем сознании. И тут Первая сделала шаг вперед; ее рука небрежно лежала на рукояти палаша. На протяжении всего элохимпира она с трудом сдерживалась, но сейчас ее воинская честь взывала к расплате:

— Элохимы, остался еще один вопрос, на который вы должны ответить.

Линден с удивлением воззрилась на нее. Конечно, им ничего не оставили, кроме груды нерешенных вопросов, но какой именно имела в виду Великанша?

— Не снизойдете ли вы, — осторожно начала она словно прощупывая противника в бою, — до ответа: что с Вейном?

С Вейном?

Линден поежилась. Слишком много всего случилось за короткое время. У нее уже не было ни сил, ни желания узнавать о новом вероломстве. Но выбора не было.

Она окинула взглядом холм, хотя заранее знала, что не увидит на нем черную фигуру юр-вайла. Только сейчас до нее дошло, что Вейна не было и на элохимпире. Она не видела его с той минуты, когда путешественников разделили, чтобы отвести на испытание. Нет. Когда изгнали харучаев. Теперь она поняла причину смутной тревоги, которая не оставляла ее с того момента, как он исчез, просто у нее не было времени, чтобы разобраться в своих чувствах.

Ужаснувшись внезапно пришедшей ей в голову мысли, она бросила взгляд на Чанта: что он тогда прозвенел? Они больше не смогут нам помешать? Она-то решила, что он говорит о Ковенанте, но теперь поняла, что он мог иметь в виду и нечто другое.

— Так вот зачем вы все это устроили! — осенило ее. — Для того-то вы и спровоцировали Кайла. Все только ради того, чтобы нам было не до Вейна. А сами тем временем завлекли его в ловушку.

Хотя нет. Может, она ошибается. Линден вспомнила, как был спокоен Вейн, пока они шли к клачану. Помнила его довольную улыбку. А элохимы игнорировали его присутствие с самого начала, словно его и нет.

— Так что вы, черт побери, собираетесь с ним делать?!

— Он был для нас опасен, — ответил Чант, лучась от удовольствия. — Его темные создатели сотворили его с великим искусством и коварством на погибель нам. Его присутствие пришлось нам не по нраву, как, кстати, и ваши слабоумные просьбишки, и мы взяли его в плен.

Мы искусно заставили вашего Обладателя кольца выплеснуть свой гнев и тем самым обезопасили себя. — Он откровенно смеялся над пришельцами. — И забрали вашего драгоценного Вейна у вас прямо из-под носа. И никакие ваши глупые рассуждения о морали не смогут его освободить. Мы взяли его в компенсацию за нанесенное нам оскорбление. Так что вы обязаны признать законность наших действий и молчать в тряпочку.

Этого уже Линден не могла вынести и бросилась на элохима, как дикая кошка.

Но тот почти незаметным жестом поставил невидимую преграду. Линден отлетела от нее, врезалась в Ковенанта, и они вместе упали на землю. Томас даже не сделал попытки смягчить падение и лицом с размаху впечатался в грязь.

Великаны застыли, как статуи: Первая, пытаясь достать меч, а капитан и Мечтатель, пригнувшись для прыжка, — в той позе, в какой застал их жест Чанта.

Линден приподняла Ковенанта за плечи и отчаянно, словно Чант лишил ее не только сил, но и разума, взмолилась:

— Ну, пожалуйста! Прости меня! Вставай! Они забрали Вейна.

Но он был глух и слеп. Он даже не попытался стереть грязь с разбитых губ, и единственным ответом на попытку заставить его очнуться было монотонное:

— Не прикасайтесь ко мне. — И адресовалось это и ей, и Великанам, и элохимам.

Баюкая его неразумную голову у себя на груди и глотая слезы, Линден обернулась к Дафин, чтобы воззвать к ее милосердию.

Но Чант перебил ее резким, как удар хлыста, возгласом:

— Довольно! Убирайтесь!

В одно мгновение он преобразился: стал словно выше ростом и принял грозный и неумолимый вид. Линден попятилась, но чем дальше она отступала, тем выше он становился. А затем он вспыхнул солнцем, сжигающим все ее слабые попытки сопротивляться. Да, он был солнцем, и Линден разглядела вокруг него кусочек голубого неба, прежде чем чуть не захлебнулась в бурном, как ее рыдания, истоке Коварной.

Вынырнув, она с трудом удержала равновесие на мокром известняке — Ковенант, бессильно повисший в ее объятиях, тянул книзу. Но вот сквозь бьющие струи показались Кайл и Бринн, тут же пришедшие на помощь. Их мокрые волосы сверкали на солнце; казалось, что они еще не закончили волшебного перехода из Элемеснедена.

Линден была настолько потрясена, что харучаям пришлось ее, как и Ковенанта, почти нести на руках, пока они помогали им спускаться с мокрых скользких камней на сухое место. Они не говорили ни слова, не выказывали ни любопытства, ни удивления, но каждое прикосновение их загрубевших рук словно пронзало ее немым укором. Она предала их.

После размытого полумрака Элемеснедена солнечный свет резал глаза. Линден стала яростно тереть их, будто хотела вместе с водой Коварной осушить всякую память о своих рыданиях.

Но Бринн схватил ее за запястья. Он стоял перед ней живым обвинением. А рядом с ним застыли Кир и Хигром, поддерживающие Ковенанта.

На вершине гейзера показалась четверка Великанов. Они ошарашено озирались, словно пробудились от кошмара, так еще и не поняв, был ли это сон или явь. Первая вцепилась обеими руками в меч, ко сейчас от него было мало проку. Исковерканное тело Красавчика еще больше скукожилось, перекосилось, от чего его уродство снова стало бросаться в глаза. Хоннинскрю и Мечтатель обнимали друг друга, словно общая боль сковала их.

Бринн не позволил Линден отвернуться и бесстрастно спросил:

— Что сделали с юр-Лордом?

Линден нечем было ответить на его обвиняющий взгляд. Мысли мешались у нее в голове, но даже ей показался странным вопрос, который вдруг сорвался с ее губ:

— Вы долго нас ждали?

Может, она сходит с ума? Или уже сошла?

— Всего несколько минут. Мы как раз собирались попытаться снова войти туда, — нетерпеливо отмахнулся Бринн, и вновь его глаза впились в ее, а пальцы больно стиснули запястья. — Так что сделали с юр-Лордом?

Линден подавила стон. Ковенант уничтожен как личность. Вейн утрачен навсегда. В дарах им отказали. Несколько минут? Да, похоже, так и было: когда они уходили в Элемеснеден, солнце стояло в той же самой точке. Сколько же боли и мук можно успеть причинить за такое короткое время!

— Отпусти меня! — жалобно, по-детски попросила она. — Мне нужно собраться с мыслями.

Бринна это не тронуло, но на ее сторону неожиданно встал Красавчик:

— Отпусти ее. Я тебе все расскажу, как умею.

Бринн медленно разжал пальцы, и Линден осела на траву и скорчилась, спрятав лицо в колени. В голове ее эхом отдавались полузабытые вопли маленькой девочки; вопли, которые никто так и не услышал и не пришел на помощь ни ей, ни ее истекающему кровью отцу. Сквозь плотно сжатые веки сочились горячие слезы вины и обиды.

Она слышала и не слышала, как Красавчик начал свой рассказ о происшедшем с ними в Элемеснедене. Но очень быстро потребность в краткости изложения, мучительная для такого маститого сказителя, привела к тому, что он начал запинаться и, наконец, вообще растерянно замолчал. На выручку ему пришла Первая, емко и сжато рассказав то, что она знала об испытании, которое устроили Ковенанту, и описав элохимпир. Конечно, ей, как любому Великану, у которых страсть к сказаниям в крови, очень хотелось расцветить свой рассказ деталями и красочными описаниями, но, памятуя о том, что они все еще на мэйдане, где до элохимов — рукой подать, она решила отложить поэзию до лучших времен и быстро перешла к тому, как они узнали местоположение Первого Дерева, и к цене, которую за это заплатил Ковенант.

— А еще элохимы забрали у нас Вейна, — добавила она в заключение. — Они говорят, что он был создан специально для того, чтобы уничтожить их. Они не отпустят его, а может быть, и убьют.

Она замолчала, и Линден подумала, что говорить вообще больше уже не о чем. Она подняла голову и увидела, что Кир и Хигром снова стали карабкаться на известняковый холм, чтобы в очередной раз попытаться вернуться в Элемеснеден. Но для них путь был закрыт. Он был закрыт вообще для всего Поиска. Когда они спрыгнули вниз, мокрые насквозь, Линден вдруг с ужасом вспомнила, что ей предстоит теперь постоянная скрытая вражда с ними: они никогда не простят ей своего изгнания из клачана.

Она попыталась подняться на ноги и не смогла: павшая на ее плечи ответственность пригибала к земле. Да кто она такая, чтобы занять место Ковенанта и возглавить Поиск?! Гиббон-Опустошитель уже раз сказал ей, на что она годится, — только на то, чтобы разрушать.

Но, послушав, как ее спутники обсуждают планы — один другого фантастичнее, — как им вернуться в Элемеснеден, она подумала, что даже если она и сошла с ума, то меньше всех, кто ее окружал. Стиснув зубы, она примирилась с ролью лидера. Если она не может положиться на себя в правильности принятого решения, то зачем тогда она вообще появилась на свет?

Воззвав к своей давней привычке идти наперекор всему и вся, Линден резко перебила обсуждение:

— Здесь мы больше ничего не добьемся. Пошли отсюда.

Ее спутники застыли, изумленно переглядываясь, — то ли поразившись, что она не хочет попытаться спасти Вейна, то ли оттого, что она осмелилась ими командовать. Первая не вытащила меча, но поза ее была достаточно угрожающей. Хоннинскрю и Мечтатель наконец-то вышли из болевого ступора, и это грозило взрывом ярости. Даже Красавчик, похоже, был не прочь подраться. Харучаи мгновенно приняли боевую стойку.

— Не прикасайтесь ко мне, — раздался бесцветный голос Ковенанта.

Он смотрел в пустоту, как слепой. Его тихое предостережение было единственным свидетельством того, что он сохранил хоть какие-то остатки сознания.

— Я хочу сказать, — Линден с трудом ворочала языком, но она знала, что если сейчас не настоит на своем, то никогда уже не отважится ни на что и будет только трусливо убегать от опасностей, избегая схватки, — что для Вейна мы уже ничего не сможем сделать. Так что надо возвращаться на корабль.

— Избранная.- Голос Первой звенел, как сталь.- Мы — Великаны. Каково бы ни было тайное назначение Вейна, мы остаемся его спутниками. И никому из тех, с кем мы делили трудности нашего путешествия, мы не позволим причинить вред.

Линден попыталась возразить, но Первая, возвысив голос, продолжала:

— К тому же нам было сказано, что Друг Великанов Ковенант получил его в дар от Мертвых Анделейна. А точнее, от нашего древнего предка — Великана Идущего-За-Пеной. И мы видели, что происходило во время видений, вызванных вскрытием сознания Ковенанта.

Мы не можем допустить, чтобы этот дар был утрачен. И хотя мы не понимаем его назначения, мы считаем, что все, что подарили Ковенанту его Мертвые, для него важно и необходимо. Значит, Вейна нужно вернуть.

Линден все поняла. Все это были плоды, выросшие из семени, посеянного элохимами. Это был еще один способ заставить ее отобрать у Ковенанта кольцо.

Она тряхнула головой, чтобы избавиться от соблазна: это было бы гнуснейшим насилием над беззащитным человеком. Его кольцо было одновременно его опасностью и его надеждой, а она не смела отнять у него надежду. Но как много значила для нее сила, которую она так легко могла обрести!

К тому же имелась еще одна причина: Вейн. Что-то подсказывало ей, что отродье демондимов ждет от нее какого угодно решения, но только не того, что лежит на поверхности. И если с помощью Ковенанту можно было еще немного подождать до того, как они окажутся в безопасности, то помочь Вейну нужно было немедленно.

Первой же Линден просто сказала профессионально сухим голосом:

— Нет. Это не тебе решать.

— Я — Первая… — начала воинственная Великанша, но Линден перебила ее:

— Ковенант поступил бы точно так же, просто сейчас он не в состоянии этого сделать. Так что решать буду я.

Она не хотела объяснять истинные причины своего поведения, опасаясь, что вездесущие элохимы могут ее подслушать, но сказать что-то было нужно, поэтому она стала вдохновенно изобретать доводы, попутно удивляясь тому, что ее голова хоть на что-то годится:

— Вы не можете этого сделать. Он, как и белое золото, явился из другого мира. А вы — местные. Если бы кто-нибудь из здешних жителей мог справиться с грозящим миру Злом, то нас бы здесь просто не было. Ни один из вас не может занять его место. — Линден чуть помедлила и решилась: — А я попробую, получится у меня это или нет. И я говорю вам: надо уходить. Вейн сам о себе позаботится. Ведь мы даже не знаем, зачем его подарили Ковенанту. Может быть, именно для того, чтобы он попал в Элемеснеден и выполнил то, ради чего был создан. Я не знаю, и меня сейчас это мало волнует. Мы получили то, за чем пришли. И больше держать здесь Ковенанта я не намерена. Они все еще охотятся за его кольцом. Будь я проклята, сколько можно торчать здесь, дожидаясь, пока они окончательно с ним не разделаются?!

Первая насупилась, размышляя, можно ли доверять внезапной решимости Линден. Но у Бринна, похоже, сомнений не было.

— Мы не разбираемся в подобных вопросах, — с каменным лицом заявил он. — Нас ткнули в это носом, когда мы, верные клятве, данной юр-Лорду, пытались его защитить. Мы поняли только одно: ему причинили вред, когда мы были лишены возможности позаботиться о нем. Но Вейн принадлежит ему, он дан ему в помощь. Этой причины уже более чем достаточно, чтобы мы остались и попытались вернуть это отродье демондимов. К тому же есть и еще один вопрос к тебе. — Он смотрел на Линден ледяными глазами. — Именно Вейн привел тебя в чувство, когда тебя вынесли в беспамятстве из Ревелстоуна. И именно он вытащил тебя из пустыни костровиков. И вполне возможно, что он позвал сур-джехеринов, чтобы спасти нас от люкера, только из-за тебя. И у того, кто столько раз спасал тебя, ты хочешь отнять малейший шанс на спасение?

От этих слов Линден чуть не взвыла. Каждое из них было пригоршней соли, щедро сыпавшейся на ее израненную душу. Но она сжала свою волю в кулак и спокойно ответила:

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Но вы не сможете туда даже войти. Они закрыли для нас путь. И у нас нет способа заставить их изменить решение. Единственным из нас, кого они действительно боялись, был Ковенант. Но они хитростью обезопасили себя от него. — Говоря, она все время прислушивалась, не приходит ли Ковенант в себя, но он продолжал пялиться в пустоту, глухой и равнодушный ко всему. — С каждой минутой, проведенной здесь, мы увеличиваем вероятность, что, они могут передумать и уничтожить его уже физически.

Но взгляд Бринна не изменился. Словно все, что она говорила, значило для него не больше, чем детский лепет, он предложил:

— Так исцели его. Верни ему разум, чтобы он сам мог принять решение о судьбе Вейна.

Линден поняла, что сейчас сломается, — для нее это уже слишком много. В глазах Бринна она читала сомнения: он помнил, как она сбежала от Ковенанта во время его припадка после укуса крысы. И харучай уже знал, что она отказалась защитить его от махинаций Инфелис. Уж это-то Первая не выпустила из своего отчета с места событий. Чувство вины сжало Линден горло, и она не смогла выдавить из себя ни слова.

Но прошлое изменить невозможно, а в настоящем ни у кого нет права судить ее. Тем более у Бринна, не знавшего Ковенанта так хорошо, как она. Сделав над собой огромное усилие, так что от напряжения заломило в висках, Линден отчетливо сказала:

— Не здесь. И не сейчас. У него что-то вроде амнезии. Не исключено, что это пройдет само собой. Но даже если этого не случится и мне придется заняться им, то в любом случае я не хочу пытаться делать это здесь, где опасность подстерегает нас за каждой травинкой, которая может обернуться элохимом. А если я не буду предельно сосредоточена и аккуратна, — она отогнала от себя видение открывшейся ей черной пустоты в мозгу Ковенанта, — то могу доломать, что осталось.

Бринн смотрел на нее не мигая, и его взгляд говорил, что он считает все это лишь очередной отговоркой. Тогда Линден без всякой надежды обернулась к Первой:

— Я знаю, что делаю. Да, может быть, я слишком часто ошибалась. Может быть, я утратила уже всяческое доверие. Но с ума я еще не сошла. Мы должны уйти отсюда. Вернуться на корабль. Мы должны уйти. — Огромного труда ей стоило удержаться от крика: «Как вы не понимаете, что это единственный способ помочь Вейну?!» — Мы должны уйти немедленно.

Первая задумалась. Хоннинскрю и Мечтатель всем своим видом показывали, что они в этом конфликте не собираются поддерживать ни одну из сторон. Но в глазах Красавчика промелькнула искра интереса, словно он вспомнил о Сотканном-Из-Тумана. И когда Первая, наконец, заговорила, он улыбнулся светло и радостно, словно в кромешной тьме зажглась свеча.

— Хорошо. Я признаю твое право командовать, — угрюмо произнесла Великанша. — Я не понимаю тебя, но ты — Избранная. И я видела, что ты обладаешь некой странной силой, которая может нам пригодиться. Мы возвращаемся на «Звездную Гемму». За вас я решать не могу, — обратилась она к харучаям, — но прошу вас сопровождать нас. Вейн находится там, откуда вам его не достать. А Другу Великанов и Избранной никакая помощь не будет лишней.

Бринн склонил голову набок, словно прислушивался к беззвучному совету, и, прищурившись, сказал:

— Мы поклялись служить юр-Лорду. И Линден Эвери — ради юр-Лорда. Хотя нам не по нраву оставлять Вейна без помощи, мы последуем за вами.

Оставлять Вейна без помощи. Каждое слово ложилось тяжелым камнем на душу Линден. Сколько еще крови будет на ее руках? Ее, посвятившей свою жизнь спасению людей! А что если Бринн прав? Что если она опять делает ошибку? Если не хуже. Ты открыта для Зла.

Внезапно силы покинули ее, и залитый солнечным светом мэйдан поплыл перед глазами. Кайл поддержал ее под локоть, и она не отказалась, так как без помощи не устояла бы на ногах. Поиск тронулся в обратное путешествие к далекой стоянке «Звездной Геммы». Сначала Линден еле брела, почти ничего не видя, ослепленная сияющим солнцем, измученная сомнениями и страстным желанием оказаться хотя бы на этот раз правой.

Жесткость и упругость золотистых трав мэйдана под ногами радовала уже тем, что это не иллюзорный морок Элемеснедена, Линден казалось, что они гладят ее, прощаясь с ней навсегда.

Она цеплялась за Кайла, за его привычную надежную руку, и не переставала удивляться его сдержанной корректности.

Коварная несла на своих бурных волнах отблески голубого неба. Вейн не выходил у Линден из головы: она перебирала в памяти все, что знала о нем, чтобы убедить себя в том, что он выпутается и сам. Разве тогда, в Сарангрейве, когда они считали его погибшим, он не нашел способа снова присоединиться к ним? К тому же так ли уж верно то, что он создан именно на погибель элохимам? А может, у него в Элемеснедене есть собственный тайный интерес?

Постепенно Линден снова стала замечать окружающее и увидела впереди пышный осенний убор Лесного Кольца. До него уже было рукой подать, вот-вот она и ее спутники вступят под пьянящую сень…

Внезапно ее буквально оглушило от яростного и злобного трезвона колокольчиков. С момента изгнания из клачана она его не слышала и уже привыкла к этому. Но сейчас он обрушился на нее вновь, заполняя все ее сознание ненавистью и отчаянием.

Она покачнулась и стала медленно оседать на руки Кайла. Красавчик бросился к ней и подхватил ее с другой стороны.

— Избранная! Что с тобой?

Линден смертельно побледнела и, пытаясь пробиться сквозь неслышимый трезвон, прошептала:

— Это Вейн. Он пытается вырваться.

И в следующую же секунду земля под ногами путешественников заходила ходуном, солнце померкло, безоблачное небо окуталось сизой дымкой, и издалека донесся раскатистый гул, словно предвестник землетрясения.

Харучаи, с трудом удерживая равновесие, заняли оборонительную позицию вокруг Линден и Ковенанта.

Из источника Коварной забил огненный фонтан. Языки пламени вздымались все выше и выше, разлетаясь во все стороны, и от распространившегося жара мэйдан заколебался в горячем воздухе, словно испаряясь.

В середине огненной струи возникла черная фигура.

Вейн!

Он нырнул в Коварную и поплыл, уворачиваясь от бивших в него огненных струй. Но с каждым гребком он все больше слабел — и его эбонитовая плоть была уязвима для огня. Казалось, что он держится из последних сил.

— Да помогите же ему! — вырвалось у Линден. — Они хотят его убить!

Харучаи мгновенно отреагировали. Как бы они ни относились теперь к Линден, их реакция на просьбу о помощи была молниеносной. Кир и Хигром не раздумывая, бросились в ревущее пекло реки.

В первую секунду Линден испугалась, что они погибнут, но харучаи благополучно вынырнули, и, когда они подплыли к Вейну, обнаружилось, что пляшущие по его черной коже, словно по смоле, язычки пламени не причиняют им ни малейшего вреда. Он обхватил их за шеи и застыл на секунду, как будто подпитываясь от них. Затем внезапным рывком погрузил обоих под воду и, забравшись на их плечи, выпрыгнул из реки.

Огонь, все еще лизавший его кожу, на суше, словно вода, потек струйками на землю. Хотя весь мэйдан был затянут сизым удушливым дымом, Вейн стоял в круге солнечного света, под яркими лучами которого огонь, насланный элохимами, начал испаряться, блекнуть и таять. Воздев руки к небу, Вейн ждал, пока солнце полностью восстановит его.

Колокольчики звонили теперь печально, оплакивая потерю, но к новой атаке пока не призывали.

Огненные островки на реке стали потихоньку затухать. Кир и Хигром одновременно вынырнули и, отдуваясь, поплыли к берегу, чтобы присоединиться к остальным, не сводящим глаз с Вейна.

Тот медленно опустил руки, и тут же небо над мэйданом очистилось, и вернулся ясный осенний полдень. Юр-вайл принял уже привычную для всех позу полурасслабленности-полуготовности. На его лоснящемся лице снова заиграла двусмысленная улыбка, а глаза уставились в пространство, словно он не был знаком ни с кем из своих спутников и не испытывал к ним ни малейшей благодарности за помощь.

— Прости меня, — сказала Первая, все еще не пришедшая в себя от изумления, — но я и представить не могла, что его стремление следовать за тобой повсюду настолько сильно.

У Линден вырвался вздох облегчения: она была оправдана. В эту секунду ее мало волновало, за кем неотступно следует Вейн — за ней или Ковенантом, — главное, она оказалась права.

Хотя часть колокольчиков растаяла вместе с опавшими языками пламени, несколько из них продолжали яростно трезвонить, и Линден вновь ощутила сгущающуюся угрозу.

— Пора уходить, — обернулась она к спутникам. — Кое-кто из них не хочет смириться с потерей. Они еще могут настичь нас и отрезать путь к отступлению.

— Они не хотят нас выпускать? — резко спросил Хоннинскрю, которому очень тяжело было расставаться со своими светлыми воспоминаниями о прошлом пребывании в Элемеснедене. Но он был Великаном и моряком, а поэтому тряхнул головой, словно хотел избавиться от иллюзий, и зарычал: — Камень и море! Им нас не остановить! Если понадобится, мы вынесем «Звездную Гемму» из Хищника на руках, даже если для этого мне придется отправить за борт всю команду!

— Избранная права. Пора уходить, — кивнула Первая и, подхватив безвольное тело Ковенанта на руки, широким шагом двинулась к опушке Лесного Кольца.

Прежде чем Линден сделала шаг, Мечтатель посадил ее себе на плечо и поспешил за Великаншей. Кайл и Кир побежали по бокам, а Бринн и Хигром вырвались вперед, чтобы составить эскорт Первой. Хоннинскрю, подстегиваемый мыслями о своем корабле, тоже почти бежал, и даже Красавчик, прихрамывая на больную ногу, старался удержать темп, заданный его воинственной женой.

Позади всех легко бежал Вейн.

По Лесному Кольцу они мчались уже с такой скоростью, словно не только Линден, а все слышали колокольчики, истерическим трезвоном преследующие их по пятам. Но мелодичные угрозы так и не перешли в действия. Оставалось только гадать, почему они вдруг прекратили преследование. Возможно, более мирно настроенные (как, например, Дафин) элохимы сумели уговорить воинствующих сторонников Чанта. И все же, даже когда колокольчики смолкли, путешественники не сбавили шаг: они стремились как можно скорее добраться до корабля.

Когда они вступили в вечную тень Колючей Оправы и вновь увидели серые, скукоженные деревья, растущие здесь в вечной сырости и полумраке, Линден стало не по себе, но она утешала себя мыслью о том, что лагуна уже близко. И вскоре с высоты плеча Мечтателя она увидела «Звездную Гемму», отражающуюся в зеркальной глади залива. Ее каменные мачты гордо устремлялись к небу, словно бросая вызов сумраку и обрывистым скалам вокруг. И от ее борта уже отваливал баркас.

Не проплыв и половины пути до корабля, Хоннинскрю начал выкрикивать якорь-мастеру и экипажу команды, и те, подхваченные многократным эхом, словно подстегивали матросов, взбирающихся по вантам и готовящих корабль к отплытию. К тому времени, когда Линден одолела веревочный трап и оказалась на палубе, паруса были уже установлены. И тут подул западный ветер.

Великаны спешно подняли на борт баркас и стали вытаскивать якоря. Хоннинскрю вбежал на мостик, и «Звездная Гемма», словно пробудившись от долгого сна, плавно двинулась к черным вратам Хищника.

Глава 11 Змеи

Ветер все крепчал и подгонял «Звездную Гемму» к выходу в открытое море с такой яростью и нетерпением, словно элохимы хотели поскорей вымести нежеланных гостей из своих владений. Но Хоннинскрю не слишком полагался на его помощь: Хищник был узким заливом со множеством отмелей и рифов, и теперь, когда опустился вечер и между его угрюмыми обрывистыми стенами сгустились сумерки, надо было быть трижды осторожными, чтобы не попасться ему на зубок. Капитан приказал убрать часть парусов и идти самым малым ходом.

Солнце село, а корабль Великанов все еще сражался с ветром, норовящим в узком извилистом проходе разбить его о скалы. А когда сгустился ночной туман, стало ясно, что корабль заблудился в лабиринте проливов коварного фиорда. Он метался, словно раненый кит, в поисках выхода, от развилки — к развилке, от тупика — в новые тупики. Хищник играл со своей жертвой, как кошка с мышью.

Сквозь клочья разгоняемого ветром туманабыли видны кусочки неба с несколькими блеклыми звездочками. Ориентироваться можно было лишь по слабой фосфоресценции полосы прибоя, разграничивающей мрак вод и черноту скал. Линден, потерявшей счет дням, отсутствие луны показалось опасным знаком. Она не помнила, когда было последнее полнолуние, и поэтому сейчас была почти уверена в том, что элохимы украли ее с неба, чтобы наказать строптивых гостей. Она почти потеряла надежду, что корабль сможет отыскать выход в этой кромешной тьме, да еще когда его треплет ветер, достигший почти ураганной силы.

Но Хоннинскрю прекрасно ориентировался в воздушных течениях, и ему, наконец, удалось найти пролив, ведущий в сторону открытого моря. Последний отчаянный маневр — и «Звездная Гемма», вырвавшись из клыков цербера элохимов, теперь уже беспрепятственно заскользила на юг.

Но на протяжении всей ночи угрюмые скалы покинутой земли продолжали маячить вдалеке и лишь с рассветом стали медленно погружаться за линию горизонта. После полудня корабль миновал еще один мыс, а потом оказался в открытом море, где не было ничего, кроме зеленых волн и пляшущих на них солнечных бликов.

За то время, пока корабль, подгоняемый колдовским ураганом элохимов, с боем прорывался из лабиринта Хищника, Великаны, на пределе сил выполнявшие команды своего капитана, изрядно вымотались. Теперь же Хоннинскрю, решив, что всем необходим отдых, поставил корабль в дрейф, и наконец-то после стольких испытаний можно было расслабиться и прийти в себя. Поэтому в сумерках все собрались на юте, и Красавчик поведал им историю приключений Поиска в Элемеснедене со всей поэтикой и страстностью, на какую только был способен. А Хоннинскрю подробно описал дорогу к Первому Дереву, увиденную им на звездной карте в воспоминаниях Ковенанта. Теперь, имея столь подробное описание пути, можно было не опасаться — Цель будет достигнута. Постепенно на «Звездной Гемме» стало вновь воцаряться прежнее жизнерадостное настроение.

Линден была рада этой небольшой передышке: Великаны так в ней нуждались. Она радовалась за них, но не за себя. И не за Ковенанта, конечно. Его состояние не вселяло никаких надежд. Даже оптимизм, которым она подпитывалась у Великанов, не помогал ей побороть отчаяние.

Харучаи не отходили от него ни на шаг. А он оставался все той же безвольной куклой: сидел ли, стоял ли — глаза его были пусты, без малейших проблесков сознания. Сохранились лишь самые примитивные инстинкты: потеряв равновесие, он хватался за что-нибудь; когда его кормили, он жевал и глотал. Время от времени говорил. Механически, словно читая свою судьбу, начертанную на внутреннем экране мозга. Но совершенно не реагировал ни на прикосновения, ни на попытки заговорить с ним.

Линден попросила Бринна отвести Ковенанта в его каюту. Теперь весь груз ответственности за него лег на ее плечи, а она не была готова его принять. Она все еще цеплялась за мысль, что «одержание - есть Зло», хотя, с другой стороны, не видела иного способа ему помочь.

Она уже слишком долго убаюкивала себя мыслью о том, что восстановиться он сможет и сам - были бы покой и хороший уход. Но сколько же можно закрывать глаза на то, что это не приносит желанного результата? Она вынуждена признаться самой себе, что не может больше увиливать от попытки излечить его. Выбор уже сделан за нее, как и тогда, когда она не по своей воле стала Солнцемудрой. И избежать этого не стоило даже пытаться. Однако после всего происшедшего в Элемеснедене она чувствовала себя выжатой до предела и до сих пор вскипала от ярости при одной только мысли о тех, кто привел Ковенанта в нынешнее жалкое состояние. Чисто инстинктивно она ощущала, что, если попытается войти во мрак, окутывающий его сознание, в таком настроении — ярости и отчаяния, — последствия могут быть непредсказуемыми. Например, на злость он ответит злостью, а его неконтролируемый гнев может отправить «Звездную Гемму» на дно, предварительно разнеся ее на кусочки. Поэтому, прежде чем браться за что-либо, ей необходимо на время оставить попытки излечения и попытаться сбалансировать свои эмоции.

Но, изгнав из своих мыслей Ковенанта, она обнаружила, что появился еще один объект, вызывающий у нее глубокое сострадание, — Морской Мечтатель. Боль, исходившая от его израненной души, пронизывала всю «Звездную Гемму». В его глазах застыл постоянный страх. Казалось, своим внутренним взглядом он видел нечто настолько ужасное, что не смог бы рассказать об этом, даже если бы мог говорить. Когда он появился на юте, разговоры тут же смолкли, и смех угас, словно его мучительное одиночество было заразительно.

Увидев, какое действие производит его немая тоска на окружающих, он, не в силах этого вынести, попытался уйти, но Красавчик ему не позволил. Повенчанный-Со-Смолой приложил все силы, чтобы заставить своего друга поверить, что Великаны не бросят его в горе и поддержат, как смогут. И тут же, как бы в подтверждение этому, к ним подошли капитан и якорь-мастер.

Их чуткость заставила немого Великана прослезиться, но, увы, не принесла ему никакого облегчения.

— Что же его так мучает? — тихонько спросила у Линден Первая. — Его скорбь переходит все известные пределы.

Но Линден не ответила. Без насильственного вторжения в его сознание она не могла узнать этого. А так она видела то же, что и все, — мужественную борьбу с самим собой.

Но она отдала бы все на свете, чтобы увидеть в глазах Ковенанта хотя бы подобную муку — да что угодно! — лишь бы не эту проклятую пустоту

На протяжении трех последующих дней Линден не позволяла себе видеться с Ковенантом. Харучаи окружили его заботой, но не выводили из каюты, а она туда не спускалась. Однако Линден прекрасно понимала, что медлит и оттягивает излечение под предлогом того, будто ждет, пока он сам исцелится, только потому, что панически трусит. Чем бы она ни занималась, куда бы ни шла, перед ее мысленным взглядом стояла каюта, где он сидел, погруженный в прострацию, механически произносящий слова, не имеющие для него никакого смысла.

Во всем остальном за эти три дня жизнь на «Звездной Гемме» окончательно вошла в свою колею. В основном дул попутный ветер, но иногда он капризничал, и тогда команде приходилось попотеть, чтобы не сбиться с курса. Остальные участники Поиска тоже нашли себе занятия по душе: Первая, например, наводила глянец на оружие и без устали тренировалась, словно ожидала, что вот-вот из-за горизонта на них выскочит новая опасность. Лишь иногда она давала себе отдых и уединялась с Красавчиком.

Хоннинскрю загрузил себя работой до предела: казалось, он не ведал усталости. Когда кончалась его вахта, он проводил многие часы в своей каюте, совещаясь с якорь-мастером и Яростным Штормом по поводу прокладки курса. Но Линден уже достаточно хорошо его изучила, чтобы понимать: он просто пытается себя отвлечь от постоянных дум о брате.

Бринна она редко видела: он почти не покидал своего поста у одра Ковенанта. Но Кир и Хигром, как и раньше, помогали матросам по мере сил, а Кайл не отходил от нее ни на шаг, словно часовой, и по-прежнему был предупредителен и вежлив. Что бы там харучаи о ней ни думали, в их отношении к ней это никак не проявлялось. И все же ее не оставляло ощущение, что они следят за ней. Причем не столько для того, чтобы охранять ее, сколько чтобы охранять от нее окружающих.

Временами ей казалось, что из всех участников Поиска единственным, на кого никак не повлияло пребывание в Элемеснедене, был Вейн. Он стоял на том же месте, где ступил на палубу, перебравшись через борт. Великаны по-прежнему вынуждены были его обходить, а он, как обычно, не обращал на них ни малейшего внимания. И в его глазах по-прежнему было не больше выразительности, чем в черной гальке.

Линден не переставала гадать, что же за кошмарную опасность для себя углядели в нем элохимы, когда его единственной целью до сих пор было неотступно следовать за ней или Ковенантом. Но так ничего правдоподобного ей в голову и не пришло.

Чем дальше уходила «Звездная Гемма» в открытое море, тем больше терялась Линден в одолевавших ее сомнениях. Да, она и только она должна взять груз ответственности за принятие решения. Но ведь у нее нет для этого ни опыта, ни знаний. И главное — нет силы Ковенанта, которая позволяла ему вынести эту ношу. Он был незаживающей раной в уголке ее подсознания, заставляющей ее постоянно корчиться от боли. И лишь упрямство удерживало ее от того, чтобы забиться в свою каюту, как испуганная девочка в перепачканном платье, и затаиться там. Чтобы решения принимал кто угодно, только не она.

Утром пятого дня после их сражения с Хищником Линден проснулась со смутным чувством растущего беспокойства, словно ее всю ночь терзали кошмары, которых она не могла вспомнить. Но чувство было настолько слабым, что она не смогла уловить его причину. Тогда она позвала Кайла и спросила о состоянии Ковенанта, заранее боясь того, что может услышать. Однако харучаи сказал, что пока никаких изменений не замечено. И все же, будучи не в силах совладать с тревогой, она поднялась на корму.

По мере того как она исследовала палубу своим видением, ее чувство тревоги все росло. Солнце в это утро светило особенно ярко, зато дул пронизывающий ветер, словно предвестник несчастья. Правда, ничего дурного пока не происходило. С мостика доносились хриплые команды боцмана, а матросы суетились на вантах и на палубе — все как обычно.

Но ни Первой, ни капитана, ни Мечтателя нигде не было видно. Только Красавчик трудился в районе грот-мачты над большой каменной бадьей. Он поднял на Линден глаза и комически содрогнулся:

— Избранная! Если бы я не знал, что на корабле навалом провизии, то, глядя на тебя, решил бы, что у нас голод, до того ты неважно выглядишь. Говорят, морские прогулки полезны для здоровья и улучшают аппетит, а ты, похоже, решила, что они вызывают только морскую болезнь. Тебе плохо?

Линден покачала головой:

— Что-то… Не могу точно сказать что… Я чувствую приближение какого-то несчастья, катастрофы. Но точно не знаю…- Она окончательно растерялась и указала на бадью: — А это тоже из твоей чудо-смолы? Как ты ее сделал?

Он весело рассмеялся в ответ:

— Да-да, Избранная. Поистине — это моя смола. Бадья сделана из доломита, и с ним работать так же легко, как и с гранитом, из которого сделана «Гемма». Я только соединил детали, а не слепил ее из смолы — это совсем другое искусство. А сила смолы возрастает в зависимости от того, кто с ней работает. Любая сила — это выражение того, кто ею пользуется. И источник ее — жизнь и только жизнь, самовыражающаяся и самозарождающаяся. Но для этого у нее должны быть средства самовыражения. Я могу тебе сказать лишь одно: это мое средство. Правда, вряд ли это многое объяснит.

Линден пожала плечами.

— Если тебя послушать, — буркнула она, — то дикая магия Ковенанта — тоже продукт его самого? А кольцо — это лишь способ, средство самовыражения?

Великан радостно закивал:

— Именно так. Но только учти, что средства тайным, очень интимным образом контролируют то, что они выражают. Через свою смолу я не могу достигнуть большего, чем соединение разрозненных частиц, хотя никто не может этого сделать лучше меня.

Обращаясь больше к себе, Линден прошептала:

— Да, похоже, что так. Почти то же Ковенант говорил о Посохе Закона. Он поддерживал Закон самим фактом своего существования. И им можно было совершать только строго определенные действия.

Уродливый Великан снова кивнул, но Линден уже думала о своем. Глядя ему в глаза, она раздельно произнесла:

— А тогда что же такое элохимы? Им-то не нужны никакие средства. Они сами и есть — сила. Они могут выразить все, что угодно, и каким угодно способом. Все, что они наговорили нам, — ну все это, про голос Мечтателя, яд Ковенанта и то, что Земная Сила не может сражаться с Презирающим, — ведь это же все ложь! — Гнев постепенно поднялся из глубин подсознания; ее затрясло, и руки непроизвольно сжались в кулаки, так что побелели костяшки.

— Не торопись с оценкой элохимов, — перебил ее Красавчик: на его лице отражались то боль Мечтателя, то утрата Ковенанта, словно он переживал это сам; и все же, ощущая их эмоции, он словно отторгал их от себя. — Они то, что они есть — люди необычные и чуждые нам, — но их воля тоже ограничена своими рамками.

Линден было начала спорить, но Великан жестом предложил ей сесть и замолчать. Сам же осторожно, чтобы не причинить боль спине, уселся на камень. Прижавшись спиной к основанию грот-мачты, Линден плечами ощутила трепет парусов под ветром. И он тоже казался тревожным и предвещал неведомые беды, заставляя вибрировать все ее нервы, таинственный и необъяснимый. Вся «Звездная Гемма» дрожала в дисгармонии, пронизывающей ее от киля до клотика.

— Избранная, — промолвил Красавчик, — я еще не рассказывал тебе о своем испытании у элохимов.

Линден удивленно обернулась к нему. Да, действительно, история, которую он рассказал матросам о своем пребывании в клачане, не затрагивала его личных переживаний. Но теперь она поняла, что у него, очевидно, были какие-то веские причины не говорить об этом тогда и затронуть эту тему сейчас.

— Когда нас всех развели по углам Элемеснедена, — тихо начал он, но таким тоном, словно не хотел, чтобы его перебивали, — меня сопровождал элохим Старкин. Он был таким же, как и все из его народа — ни больше, ни меньше, — и я последовал за ним с большой охотой. Я осознавал, что иду по земле, рождающей легенды, и мне хотелось постичь самую их суть, присутствовать при моменте их зарождения. Великаны всегда говорили и думали об элохимах с величайшим благоговением, граничащим с почитанием, и я прочувствовал это восхищение всей своей просоленной шкурой. Как и Гримманд Хоннинскрю до меня, я верил, что в их силах предложить нам любой дар, любое исцеление, ибо край этот воистину волшебен и чуден.

Его уродливое лицо просветлело от воспоминаний, однако тон словно готовил слушателя к разочарованию:

— Старкин, шедший впереди, вдруг исчез. Вот тут-то и началось мое испытание. Вернулся он уже в другом обличье. Он изменил все: одежду, черты лица, тело — теперь передо мной стоял Великан. — Красавчик тихо вздохнул. — Он тщательно скопировал все детали, каждую линию тела, каждый нюанс… Короче говоря…

Это был я, собственной персоной.

Но только не тот я, которым ты меня знаешь, а такой, каким я видел себя в мечтах. Красавчик с прямой спиной и стройными ногами. И с красивым лицом. Он возвышался надо мной, статный и мужественный, как все Великаны. Он был прекрасен. Он был мною, таким, каким способна меня видеть только моя Горячая Паутинка из нежной любви ко мне. Да и кто бы не полюбил такого красавца Великана?

Избранная, — он обернулся к Линден и теперь смотрел ей в глаза, — мне больно было смотреть на него. За свою долгую жизнь я многому научился, а вот, оказывается, до сих пор не умел, открыто себе признаться в своем уродстве. Я не видел себя чужими глазами. Мое рождение было жестокой шуткой судьбы, и Старкин открыл мне соль этой шутки.

Сидя рядом с Красавчиком, Линден ощущала его боль, ее буквально корчило. И только спокойный его тон, и рассеянный взгляд удерживали ее, чтобы не вскочить на ноги. Как же он пережил все это? И, словно отвечая на ее вопрос, он продолжил:

— Это испытание заставило меня погрузиться в глубины моей души. И тогда я познал истину: вот стою я сам перед собой во всем блеске красоты, но ведь это не я, это — Старкин. Он не смог изменить своих удивительных глаз: золотистых, словно освещающих все вокруг одним только взглядом, согревающих все, чего бы они ни касались. А мои глаза остались моими глазами. И он себя увидеть ими не мог. Вот так я и одолел тот соблазн, что мне предлагался.

Каждой своей жилкой Линден чувствовала, что он говорит правду. Испытание причинило ему боль, но не нанесло вреда. И это придало ей мужества и помогло увидеть на его примере, что элохимы могут вызвать не только гнев и неприязнь. Великан пытался объяснить ей, что они — только то, что они есть, не больше. Что любая воля и желания ограничены природой существа. Нет, и не может быть силы, которая бы не соответствовала тем формам, что делают ее реализацию возможной.

Ее гнев остыл. Красавчику удалось убедить ее. И все же ей очень хотелось спросить: значит, нет никакой власти? Нет даже дикой магии? Ковенант, казалось, способен на все. Как на хорошее, так и на дурное. Так что же ограничивает его белый огонь? Действительно ли Фоул сможет воспользоваться этим, чтобы привести его к обещанному жалкому концу?

«Насущная потребность в свободе, — подумала она. — Если он уже продал себя…»

Но пока она пыталась сформулировать вопрос, который ей так хотелось задать Красавчику, ею вновь стало овладевать, исчезнувшее было предчувствие опасности. Сердце забилось сильнее, и кровь запульсировала в висках. Что-то уже случилось. Когда она попыталась включить свое видение, ей сразу стало трудно дышать и перехватило горло.

— Прости, Избранная, — криво усмехнулся Красавчик, — Вижу, мне не удалось тебе помочь.

Она затрясла головой и с трудом выговорила:

— Не в этом дело. А где Вейн? — вдруг вырвалось у нее, прежде чем она сама успела осознать, что говорит.

Отродья демондимов не было на его привычном месте.

— Понятия не имею, что на него нашло. — Красавчик был слегка удивлен внезапной переменой темы. — На рассвете, словно его тайное предназначение пробудилось, он зашагал по прямой, пока не уткнулся в фок-мачту, которую приветствовал чем-то вроде поклона и такой улыбкой, от которой меня до сих пор мороз по коже продирает. Да так и застыл. И сейчас стоит там. За ним наблюдают и, если он снова двинется, нас тут же известят.

— За ним присматривает Кир, — ровным голосом сообщил Кайл.

— Вы что, издеваетесь?! — Линден вскочила на ноги. — Мне немедленно надо посмотреть на него.

И, не дожидаясь, пока Красавчик нагонит ее, она почти бегом устремилась на нос. Там она увидела Вейна застывшим на расстоянии вытянутой руки от фока. Внешне он выглядел как обычно, только в глазах его светилась глубокая нежность. Но, посмотрев на него внутренним взглядом, она поразилась тому, что юр-вайл какими-то глубинными очень тесными узами был связан с мачтой. Казалось, Линден присутствовала при молчаливой встрече двух старых друзей.

— Что за дьявольщина? — пробормотала она,

— Именно, — хмыкнул Красавчик. — Если бы это отродье демондимов не подарил юр-Лорду Великан, я бы подумал, что он собирается лишить нашу мачту девственности.

Матросы, стоявшие рядом, разразились хохотом, и шутка, сопровождаемая довольно откровенными жестами, в одну минуту облетела весь корабль.

Но Линден ее даже не услышала — чувства были напряжены: она уловила приглушенный крик, донесшийся откуда-то из трюма. Вся, обратившись в слух, она дождалась повторного вскрика и узнала хриплый голос Ковенанта.

Он звал Мечтателя. Но в голосе его не было ни ярости, ни боли — скорее удивление. И волнение.

В ту же секунду Мечтатель соскользнул откуда-то сверху, бросился вперед и помчался прямо на Вейна. За ним поспешал капитан, но внимание Линден было приковано к немому Великану. Он был в совершенно невменяемом состоянии, словно его посетило одно из его пророчеств: шрам побелел, глаза метали молнии, мышцы шеи мучительно напряглись в беззвучном вопле.

Не понимая, что происходит с Великаном, Кир на всякий случай заступил ему дорогу, чтобы защитить отродье демондимов. Но в следующий же момент Мечтатель с разбегу обрушился всем своим весом и мощью, но не на Вейна, а на фок-мачту. Весь корабль содрогнулся от удара при их столкновении.

Мечтатель отлетел, но тут же поднялся на ноги и с удвоенной яростью бросился на каменный столб. Обхватив мачту, как борец, он, казалось, пытался вырвать ее из палубы. Он был так силен, что на секунду Линден даже испугалась, что у него это получится.

Хоннинскрю ухватил брата за плечи и попытался оттащить от фока, но разорвать медвежью хватку озверевшего Великана не удалось и ему. Тогда на помощь капитану бросились Кир и Хигром.

— Довольно, — произнес усталый тихий голос. И все замерли, потрясенные: он раздался словно с небес. — Довольно. Я не думал, что это вызовет такой шок.

Мечтатель медленно осел на палубу. Взгляд Вейна снова стал непроницаемым.

Прямо из каменного столба шагнула фигура, на ходу принимающая человеческое обличье.

Это был элохим.

На нем была ряса цвета слоновой кости, не скрывавшая его старчески иссушенных рук. Под пышной копной нечесаных седых волос лицо, иссеченное глубокими морщинами, казалось еще более худым и изможденным. У выцветших глаз лежали темные, как засохшая кровь, круги.

Несмотря на незнакомые черты, Линден сразу узнала Финдейла Обреченного.

Завершив метаморфозу, он склонился к Мечтателю.

— Прости меня. — В его голосе звучала глубокая печаль. — Не зная силы твоего видения Глазом Земли, я позволил тебе себя обнаружить. Но я вовсе не хотел чинить вам никаких неприятностей. Даже, несмотря на то, что убежище, в котором я пребывал, чтобы присоединиться к вам, было крайне неудобным для меня, высланного из Элемеснедена. Я не рассчитывал, что вы меня так быстро обнаружите. Но поверьте, я не хотел причинять вам вреда.

Никто ему не ответил. Линден онемела от неожиданности. Красавчик стоял рядом с ней, поэтому она, не видя его лица, не могла понять причины его молчания. Но выражение лица Хоннинскрю, очевидно, было зеркалом ее собственного. Мечтатель скорчился на палубе, прикрывая лицо руками. Лишь лица харучаев по обыкновению ничего не выражали.

Казалось, Финдейл предвидел, что не получит ответа. Он обернулся к Вейну и с суровостью обратился к нему:

— Тебе же я скажу — нет. — Резким жестом, от которого вены на руке вздулись, словно веревки, он ткнул прямо в середину груди отродья демондимов. — Что бы ты ни задумал, чего бы ни попытался сделать, я тебе этого не позволю впредь. Мне предначертано это. И нет названия тому, что обязало меня нести эту ношу.

В ответ Вейн по-людоедски осклабился.

Элохим сдвинул брови, отвернулся и направился на бак, где застыл, глядя вперед, словно носовое украшение.

Линден вышла из оцепенения и, оглянувшись, увидела, что капитан и Красавчик склонились над Мечтателем, пытаясь привести его в чувство. Остальные Великаны замерли в нерешительности, не зная, как отреагировать. Харучаи не сводили с элохима глаз, но тоже не двигались с места. Линден поняла, что надо немедленно что-то предпринять и, кроме нее, никто на это не отважится. Она направилась к Финдейлу, на ходу прошептав оказавшемуся рядом матросу: «Позовите Первую».

Когда она подошла, элохим бросил на нее мимолетный взгляд, в котором скользнуло узнавание, однако на морщинистом лице не отразилось ни малейшей эмоции. Внезапно ее осенило, что именно она была причиной его несчастья, однако он не признается ей в этом ни за что на свете. Сама не зная почему, она вдруг вспомнила, что его народ очень хотел, чтобы Солнцемудрая и Обладатель кольца оказались одним человеком, и задумалась об этом, не спеша начинать разговор.

Но воспоминания всколыхнули в ней прежнее чувство беспомощности и разочарования, которое она испытала по отношению к элохимам в конце пребывания в Элемеснедене. Финдейл отвернулся и снова уставился в морскую даль. Линден коснулась его плеча, чтобы привлечь к себе внимание, и сквозь зубы прошипела:

— Какого черта ты здесь шляешься?

Он не подал вида, что услышал ее. В его глазах светилась горечь утраты, словно с уходом из клачана он оторвался от родных корней.

— Солнцемудрая, мне предначертано исполнить непростую задачу: сохранить Землю, если мне хватит на то сил. В клачане я не мог дать тебе иного ответа. Не могу выразиться яснее и сейчас. Тебе достаточно знать лишь то, что я никому не хочу причинять вреда.

— Не причинять вреда?! — взорвалась она. — Да вы, элохимы, только это и делаете! Что вы можете дать, не причинив вреда? — Перед ее глазами чередой проплыли лица Ковенанта, Мечтателя и Вейна. — Клянусь, если у тебя нет более разумного объяснения своего присутствия здесь, я просто сброшу тебя за борт!

— Солнцемудрая, — тихо ответил элохим, но в голосе его не было смирения или попытки ее успокоить, — я сожалею, что на долю Обладателя кольца выпало столь тяжелое испытание. Для меня это был компромиссный путь, дающий в равной мере надежду и опасность погибели. А я бы все же предпочел полную безопасность. Но это не так уж важно. Мне предначертано оставаться среди вас, и ни один из вас не в силах заставить меня уйти. Лишь тот, кого вы называете Вейном, содержит нечто, что может изгнать меня, и я не удивлюсь, если он попытается это сделать.

Линден поверила ему, и это привело ее в состояние мрачной подавленности — она не знала, что теперь делать. «Вейн…» — стукнуло у нее в голове. Вейн? Ее мысли мучительно вертелись вокруг него, но она не могла пока сформулировать то, что смутно осознавала.

Нос судна рассекал волны, рассыпая во все стороны брызги, сверкающие на солнце, как бриллианты. Пена окутывала борта корабля и уносилась на крыльях ветра. Ветер трепал волосы, и в его холодных прикосновениях Линден тоже ощущала некие предзнаменования. И все же она сделала еще одну попытку объясниться с элохимом и резко выпалила:

— Не называй меня больше Солнцемудрой. Вы ошиблись с самого начала, приняв меня за такую. Вы все время только и делаете, что ошибаетесь!

— Это тоже одна из причин, по которой я должен находиться здесь, — спокойно ответил он.

Она в ярости крутанулась на каблуках и опрометью бросилась прочь, чуть не налетев на Первую. Великанша стояла почти у нее за спиной, ее взгляд был жесток и суров. Она в два шага догнала Линден, остановила ее и голосом, звенящим, как обнаженный клинок, спросила:

— Он говорит правду? Мы действительно не можем с ним ничего сделать?

Линден кивнула. Однако мысли ее сейчас были совсем о другом: она могла бы доказать, что Финдейл не прав, но для этого ей кое-чего не хватало. В поисках точки опоры она внезапно обернулась к Великанше:

— Расскажи мне о своем испытании. Что они придумали для тебя?

Первая отпрянула, пораженная неуместностью вопроса. Но так как Линден настаивала, она смягчилась и довольно спокойно спросила:

— Красавчик тебе уже рассказывал о себе?

— Да.

— Тогда тебе будет, с чем сравнивать. — Одной рукой она вцепилась в рукоять меча, а вторую плотно прижала к ноге, вытянувшись в струнку, словно хотела удержать себя от излишних эмоций и жестикуляции. — Так вот, ко мне во время испытания элохим явился в облике Великана. С удивительным искусством он скопировал Красавчика. Вплоть до выражения лица. Но это был не мой муж, каким я его знаю. Это был Повенчанный-Со-Смолой, каким он мог бы быть, если бы родился нормальным ребенком: стройный, статный, красивый — словом, воплощение всех достоинств Великанов. — Глаза ее затуманились воспоминанием, но она тут же снова заговорила преувеличенно жестко, чтобы не позволять себе расслабляться: — И он стоял передо мной — Красавчик, каким он мог быть, — и был так хорош, что в него нельзя было не влюбиться.

Неслышно подошел Красавчик и остановился, слушая ее с кривой улыбкой. Но глаза его сияли.

Первую его присутствие нисколько не смутило.

— Сначала я заплакала. А потом расхохоталась: при всей его искусности этому элохиму не по силам было скопировать ту ясную радость, которой всегда так сияет мой Красавчик. А элохима моя бурная реакция задела, — усмехнулась она, — но он не пожелал хохотать вместе со мной и бежал с поля боя с кислой физиономией.

Красавчик беззвучно рассмеялся, его глаза так и лучились радостью и любовью. И вдруг у Линден в голове что-то начало складываться. Рассуждая сама с собой и рассеянным взглядом скользя по Первой, волнующемуся морю и бездонному небу, она заговорила:

— Единственное, что делала Дафин, это отвечала на мои вопросы.

И, оставив Великанов теряться в догадках по поводу такого странного заявления, заспешила в каюту Ковенанта.

«Звездная Гемма» резво бежала по разгулявшемуся морю, карабкаясь на выраставшие перед ней валы. Линден при такой качке приходилось цепляться за стены и за Кайла, но она упорно продолжала идти. Может, она и не обладает силой, способной выжать из Финдейла правду, зато такой силой обладает Ковенант. Только бы ей удалось поднять хоть краешек пелены, окутывающей его сознание! Наконец-то она отважилась на эту попытку. И даже ждет ее с нетерпением.

Себя она убеждала, что ей не терпится помочь Ковенанту восстановиться. Ей так необходимо общение с ним, его уверенность в себе. Но она все еще была в ярости, и внутри ее постепенно разрастался мрак.

У дверей каюты она встретила Бринна. Тот вышел ей навстречу и молча преградил дорогу. Даже воздух в коридоре, казалось, был насквозь пропитан исходившей от него неприязнью. До Элемеснедена он никогда не сомневался в ее праве навещать Ковенанта, когда ей вздумается. Теперь же он спросил, причем довольно резко:

— Что тебе здесь надо, Избранная?

Она проглотила обиду и глубоко вдохнула, чтобы сдержаться.

— Если ты еще не слышал, то знай — у нас на борту элохим. Это Финдейл. Они его зачем-то послали вместе с нами, и, похоже, нам от него не отделаться. Единственный из нас, кто может найти на него управу, — это Ковенант. Я пришла попытаться помочь ему, прийти в себя.

Бринн переглянулся с Кайлом, словно спрашивая у него подтверждения ее словам, и, опустив глаза, с легким поклоном открыл перед ней дверь.

Она шагнула в каюту, метнув на харучая такой свирепый взгляд, что он не последовал за ней, а оставил их с Ковенантом наедине и даже прикрыл двери.

Линден постояла с минутку, собирая все свое мужество, но безмолвное присутствие Ковенанта, словно ледяной рукой сжало ее затылок, и она обернулась к нему.

Он сидел на каменном стуле у небольшого круглого столика, словно кукла: ноги вытянуты во всю длину и бессильные руки брошены ладонями вверх на колени. На столике стоял поднос с остатками завтрака. Возможно, она помешала Бринну закончить процедуру кормления. Но Неверящему это было безразлично. Его лицо выражало не больше, чем та черная пустота, что угнездилась в его мозгу.

Линден тихо застонала. Она вспомнила, каким увидела его в первый раз: буйного, энергичного, с глазами, мечущими молнии, с повелительной, властной складкой у рта. Он был предельно уставшим, но все же находил в себе силы жить и бороться. Идти по избранному пути до конца. Этим-то он и приворожил ее тогда.

Но сейчас она видела перед собой дряхлого старика, седого, с косматой бородой, надежно скрывавшей резкость черт. Глядя на него, можно было сказать, что этот человек потерпел крушение всех надежд. Глаза были пусты. Стеклянные, как у трупа.

Сейчас он был даже слишком похож на ее отца в тот страшный день. Когда последние капли крови вытекали из его перерезанных вен на грязные половицы чердака, он сидел точно в такой же позе, и взгляд его был так же пуст.

Ковенант отличался от него только тем, что дышал. Ежедневные кормления поддерживали в нем жизнь. Тут он произнес свою обычную фразу, и Линден испугалась, что на самом дне его подсознания все же сохранилось нечто, что боится ее и предупреждает об этом.

Она обязана одержать его. Как Опустошитель. От одной этой мысли во рту появился отвратительный привкус. Она поняла, что, если будет медлить, взвинтит себя еще больше. Знакомый страх, который всегда сковывал ее волю, болезненно сжал ледяной рукой сердце. Страх перед тем, во что она может превратиться. Руки ходили ходуном, но она заставила себя взять еще один стул, поставить его так близко к Ковенанту, что, сев, уперлась коленями в его колени, и трепещущими пальцами сжать его безвольные кисти. Затем она погрузилась в его слепые глаза, пытаясь найти путь к нему.

И вновь вокруг нее стала сгущаться беспросветная тьма, удушливая, просачивающаяся и в нее.

Но тут же появилась опасность: ее полная уверенность в бессилии и беззащитности Ковенанта выпустила на волю ее давний голод, и тот, урча от жадности, стал расползаться в ней.

Совершенно инстинктивно она попыталась загнать его назад и удержаться на сумеречной границе между своим сознанием и мраком бессознательности Ковенанта. Но бездонная пучина черной пустоты, заполнившей его мозг, стала затягивать ее. Однако она была еще в состоянии различать некоторые аспекты его состояния, которые сохранились где-то на задворках. К своему огромному удивлению, она обнаружила, что воздействие на него, заставившее замолчать его разум, оказывается, приостановило и распространение яда.

Кроме того, она нашла определенные качества, делавшие его поддающимся воздействию элохимов. Они ни за что не смогли бы проникнуть так глубоко в него, если бы он сам не подставился, подчиняясь привычке брать все на себя. Именно из этого источника брали начало и его сила, и его неспособность защитить себя. В ее глазах эти качества были столь высокими достоинствами, что ей достичь подобного даже не стоило и пытаться.

Но ее воля уже попала в знакомую ловушку. Входить так, как она вошла в него, было бесчестным и подлым поступком, это было надругательством над его целостностью — но, с другой стороны, разве можно оставить его без помощи? Разве это не было бы тоже подлостью? И пока Линден путалась в противоречиях, голодная тварь, свившая себе гнездо в ее сердце, беспрепятственно просачивалась наружу, алкая силы и власти. Силы Ковенанта. Возможности отмерять по своему желанию жизнь и смерть.

Подстегиваемая голодом, она нырнула в Ковенанта.

И ночь приняла ее как дар.

В одну секунду она окутала весь мир. Она поглотила небо, словно ураган, хотя здесь не было ни ураганов, ни неба. Здесь просто не было ничего. Ураган — это ветры, море; у каждого ветра свое направление; он может быть теплым или холодным. Здесь же не было ни направлений, ни холода, ни тепла — ничего. В этой пустоте не было ни единой зацепки, которая позволила бы ее хоть как-то определить и назвать. Словно черная дыра в межзвездном пространстве, только не было звезд, чтобы определить ее местонахождение. Она заполнила Линден, словно ледяное касание Гиббона, и она была теперь полностью беспомощна перед разверзшейся тьмой, абсолютно беспомощна — ведь отец же выкинул ключ в окно, и у нее нет ни сил, ни дара убеждения, чтобы вырвать его из лап смерти.

Никаких эмоций в ней уже не осталось, кроме боли от огромной потери; ее затягивал недвижный смерч мрака, а со дна воронки навстречу стали подниматься рожденные им образы. Фигура — само воплощение тьмы — приближалась к ней из дальнего далека. Сначала ее очертания расплывались, словно она шла по мерцающему от жара песку пустыни, и разглядеть, кто это, было невозможно. А потом Линден разглядела.

Это был Ковенант.

Он пытался кричать, но у него не было рта. Лицо покрывали глубокие шрамы. В лихорадочно блестевших глазах светилось глубокое отвращение к себе. Страстное желание и страх заставляли его тащиться неровными скачками, как калеку. Но он все приближался, и ему нужно было ее сердце.

Его руки превратились в змей, выраставших из плеч. Они извивались и шипели, готовясь к броску. Из пастей торчали клыки, белые, как кость.

Она попалась. Она понимала, что нужно поднять руки и попытаться защититься, но они безвольно повисли. Они были слишком тяжелы, чтобы их поднять против неизбежности, сверкавшей белыми клыками.

Сделав рывок, Ковенант внезапно вырос прямо перед ней — как воплощение всех ее ошибок, преступлений и Любовей. Его змеи бросились на нее, и она провалилась в еще горший, еще более глубокий мрак. Вместе с Ковенантом.

А потом Линден ощутила, что стиснута в мощном объятии, словно змеи обвили ее и душат. Она забилась, пытаясь вырваться, но ей не удалось. Ее движения были скованы гамаком. Она хотела крикнуть, но не смогла. Каюта была окутана мраком, как разрушенное сознание Ковенанта.

Наконец она пришла в себя настолько, что осознала, что находится в своей каюте и в своем гамаке. И темно было потому, что уже наступила ночь, а не потому, что она провалилась в пропасть мрака. И слабый привкус «глотка алмазов» во рту вовсе не напоминал о смерти.

Каюта почему-то наклонилась как-то боком, словно дом, перекошенный при оползне. Но тут Линден почувствовала, что корабль сильно качает и поэтому гамак висит под углом к стене. Сквозь гранит она ощущала мощную, пронизывающую всю «Звездную Гемму» вибрацию от ударов ветра и волн. Значит, в каюте темно не из-за того, что наступила ночь, а из-за того, что налетел шторм.

Он был не просто сильным, он был ужасающим.

В ее сознании до сих пор копошились змеи. И она не могла освободиться от них. Но внезапно какое-то движение у стола привлекло ее внимание. Приглядевшись, Линден, несмотря на темноту, узнала Кайла. Он сидел на одном из стульев, не сводя с нее глаз. Казалось, никакое предательство с ее стороны не может заставить его отказаться от принятой на себя обязанности опекать ее. И все же в сумраке, окутавшем каюту, он казался ей воплощением правосудия, неумолимо требующего от нее покаяния.

— Я давно… — наконец хрипло прошептала Линден. Пустыня иссушила ее горло и изгнала всякое воспоминание о «глотке алмазов». Она поняла, что лежит так уже довольно долго. — Ядавно в обмороке?

Кайл бесшумно встал.

— День и ночь.

Она тянулась к нему, к этому туманному образу, столь равнодушному и далекому. Но в нем была стабильность, которая помогала ей удержаться на грани сознания и не соскользнуть в кишащую змеями тьму.

— А Ковенант?

Он неопределенно пожал плечами:

— Состояние юр-Лорда не изменилось.

С тем же успехом он мог бы сказать: «Ты потерпела неудачу. Даже если именно этого и добивалась».

С большим трудом Линден выбралась из гамака — не хотелось лежать перед харучаем, как жертва, обреченная на заклание. Он поспешил ей помочь, но она отстранила его руку, сама спустилась по лесенке на пол и, наконец, оказалась с харучаем лицом к лицу.

— Конечно же, именно этого я и добивалась. — Образы, возникшие после ее попытки проникнуть в сознание Ковенанта, все еще роились в ее мозгу, сбивая ее и заставляя говорить совсем не то, что она хочет. — Ты обвиняешь меня?

Но лицо Кайла, теперь видимое четче, совершенно не изменилось:

— Это твои слова. Ни один из харучаев такого не говорил.

— Вам и не нужно говорить. — Она чувствовала, будто в ней что-то сломалось. — У вас это и так на лицах написано.

И вновь Кайл лишь пожал плечами:

— Мы — есть мы. Просто у нас всегда суровые лица. Она понимала, что он прав. У нее не было никаких причин злиться на него. Но в ней все кипело от отвращения к себе. Ей было необходимо выплеснуть разлившуюся желчь, пока та не доконала ее. Мы — естьмы. Красавчик нечто подобное говорил об элохимах.

— Конечно же, нет, — пробурчала она. — Боже упаси вас сделать или хотя бы помыслить хоть что-нибудь неверно. Ну так позволь мне кое-что тебе сказать. Может, я и делаю слишком многое неправильно. Может быть, я вообще кругом не права… Но когда я отослала вас из Элемеснедена… Когда я позволила элохимам сделать с Ковенантом то, что они сделали… Я из кожи вон лезла, я пыталась сделать верный шаг.

Лицо Кайла по-прежнему оставалось бесстрастным, словно он не слышал ее и не собирался отвечать. Но внезапно он разлепил губы, и слова его прозвучали как приговор:

— Мы не задаемся такими вопросами. Разве Порча не убежден всегда в собственной правоте?

Линден покрылась холодным потом. До сих пор она не отдавала себе отчета, насколько глубоко обижены на нее харучаи за изгнание из Элемеснедена. За непроницаемой маской Кайла она ощущала присутствие чего-то рокового, чего-то такого, что утверждало правоту Стража Крови. Ни один из них не умел прощать.

— Вы не доверяете мне, — прошептала она, внутренне сжавшись.

И вновь Кайл бесстрастно бросил, разве что плечами не пожал:

— Мы давали клятву юр-Лорду. А он тебе доверяет. Ему не было нужды напоминать ей, что, вполне возможно, Ковенант изменит свое мнение, как только сознание вернется к нему. Но для Линден это было яснее ясного.

— Он пытается, — прошептала она с горечью. — Но не думаю, что достигнет в этом успеха.

И тут она поняла, что не может оставаться здесь больше ни минуты. Да с какой стати им всем доверять ей? Пол по-прежнему раскачивался под ногами, и сквозь камень она ощущала усилия «Звездной Геммы», прокладывавшей путь сквозь громадные валы. Линден захотелось бежать из тесной каюты, словно это была тюремная камера. Бежать от показной вежливости Кайла. Она проскользнула мимо него, распахнула дверь и вылетела в коридор.

Оступаясь из-за сильной качки, она с трудом поднялась по лестнице, но как только переступила шторм-порог, порыв ветра чуть не сбил ее с ног. Он словно хищник трепал ванты и паруса, а злобные тучи пенились, словно буруны, со всех сторон. Борясь с ветром, Линден уцепилась за борт. В лицо ей летели брызги, точно хлесткий дождь, проливающийся из смешавшегося с тучами моря.

Глава 12 Кораблекрушение

Дождя не было. Но ветер обладал плотностью воды, и грозовые тучи запеленали небо от горизонта до горизонта. Брызги, летевшие с волн, били о палубу хлестко, как град. Огромный вал настиг «Звездную Гемму», и она почти легла набок.

Прямо в лицо Линден плеснула волна, и она чуть не захлебнулась. Смахнув с ресниц соленую воду, она подняла голову и к своему удивлению обнаружила, что на мачтах полно матросов.

Она не могла понять, как им удается там удержаться. Это невозможно! В такой шторм!

И все же они работали. Любой шквал, любая перемена ветра могут опрокинуть корабль, идущий на всех парусах. Поэтому верхние паруса сейчас сворачивали. Матросы на верхних реях казались на фоне шторма маленькими и слабыми. Но потихоньку, помаленьку они подчиняли себе бьющуюся в руках промокшую парусину.

Один из матросов оступился и чуть не упал, но вовремя сумел уцепиться за ванты и снова вскарабкался на рею.

И тут сорвало Встречающего Восход. Затрепетав, словно раненый альбатрос, он взметнулся над кораблем и исчез во мраке бури.

Взбесившееся море посылало на «Звездную Гемму» вал за валом. Судно вздымалось на очередной гребень, а затем ныряло вниз с таким отчаянием, словно пыталось носом достать дна. Линден, боясь, что ее смоет за борт, мертвой хваткой вцепилась в какой-то канат.

Ей нельзя здесь оставаться. Она боялась, что если шторм хоть немного усилится, то корабль будет в опасности, его опрокинет, зальет, и он потонет. А ветер дул все сильнее. Она чувствовала, как накапливается его ярость. «Гемма» находилась на границе урагана, а его сердце бешено билось где-то впереди. Если продолжать идти этим курсом, то корабль угодит в самое пекло.

Она должна немедленно предупредить Хоннинскрю.

Линден попыталась сделать шаг, но ветер бросил волосы ей в глаза, залепив их мокрой чадрой, и ударил в лицо с такой силой, что перехватило дыхание. На секунду она впала в панику.

И тут же надежная как камень рука Кайла подхватила ее.

— Уходи вниз!

Ветер растерзал его слова в клочки, оставив лишьобщий смысл.

Она упрямо затрясла головой и попыталась криком перекрыть рев волн:

— Отведи меня на мостик!

Он помедлил, прикидывая возможные опасности, а затем решительно подтолкнул ее к трапу.

Линден чувствовала себя в его уверенных крепких руках тряпичной куклой. Будь Кайл обычным человеком, их обоих давно бы уже смыло, но он был харучаем. И он сумел отвести ее на мостик, несмотря на всю ярость ветра, бившего им в лицо.

Наверху было только три Великана: капитан, Яростный Шторм и Первая. Боцманша, вцепившись в штурвал обеими руками, налегала на него всей своей мощью. Ее ноги словно вросли в палубу, а на плечах от огромного усилия вздулись мышцы. Она выглядела гранитным монолитом, единым с кораблем, и казалось, что она расстанется с ним только в том случае, если корабль разобьет на кусочки.

Первая явно присмирела: судьба Поиска вышла из-под ее влияния и теперь зависела от шторма и корабля. И в первую очередь — от капитана.

Он стоял рядом с Яростным Штормом, но все его внимание было направлено вперед, туда, куда шел корабль. Брови его угрюмо щетинились, скрывая глаза, но держался он так, словно сквозь эту круговерть воды и ветра видел четко проложенный фарватер. И команда повиновалась каждому его слову, матросы были словно материализованными инструментами его воли. Они убирали парус за парусом, и вскоре осталось лишь несколько необходимых для маневрирования. Хоннинскрю уверенно вел судно… в самое сердце урагана.

Линден попыталась крикнуть, но порыв ветра забил ей слова в глотку. Она схватила Кайла за плечи и развернула его к капитану.

— Хоннинскрю! — заорала она дурным голосом, чтобы услышать хотя бы саму себя. — Меняй курс! Мы идем прямо в центр шторма!

Он услышал. Это было слишком важно, чтобы не услышать и, наклонившись к ней, крикнул в ответ:

— Этого быть не может! Буря идет с юга! Если будем держаться того же курса, то проскользнем по краю.

С юга? Линден воззрилась на него, недоумевая, как он мог перепутать столь очевидные вещи. Направив свое видение в ту сторону, она, однако, обнаружила, что капитан не так уж и ошибался: проследив направление корабля, она увидела, что «Гемма» мирно обогнет эпицентр бури на расстоянии нескольких лиг.

Но, взглянув на северо-запад, Линден поняла, что не ошибалась и она. Там зарождался ураган во много раз мощнее и страшнее, чем тот, о котором говорил капитан. «Звездная Гемма» оказалась зажатой между двумя штормами. И куда бы она ни пошла, она становилась игрушкой одного из них.

Чуть не сорвав связки, Линден попыталась докричаться до капитана, чтобы объяснить, что она видит.

Тот оторопел: ни разу в жизни он еще не встречался с тайфуном на море. Мало одного шторма на его голову, тут еще и второй свалился! Но капитана нелегко было сломить: ведь все же он, а никто другой, создал этот чудо-корабль, и он ощущал его каждым нервом. Он и «Звездная Гемма» были готовы сразиться с разбушевавшейся стихией и нисколько ее не боялись.

— И что ты посоветуешь? — пророкотал он.

Линден сосредоточилась и попыталась мысленно проследить направление двух бурь, прикидывая, как они могут воздействовать друг на друга. Правда, в таких делах она мало что понимала. До сих пор ей приходилось предсказывать и изыскивать подкрадывающуюся опасность, а не вычислять взаимодействие воздушных потоков. Но она сделала что могла.

— Если мы пойдем вот так, — от крика у нее болело уже все: горло, грудь, голова, — то нам придется встретиться с тем, с юга! Но иначе будет еще хуже! Надо сворачивать, пока мы не зашли в зону второго слишком далеко!

Хоннинскрю кивнул.

— Второй просто ужасен! Если можете выбирать, то лучше идите на юг!

— Я понял!

Линден скорее по губам догадалась, что он сказал, чем услышала, а капитан уже развернулся к ней спиной и начал выкрикивать команды, стараясь, чтобы они достигли ушей матросов вместе с ветром.

Линден чувствовала, что тайфун беснуется все ближе и ближе. Ни один корабль (разве что сделанный из камня) не способен противостоять такой мощной силе разбушевавшейся природы. Ветер свистел в такелаже, и канаты звенели, как струны. Она видела, как гнутся каменные мачты, а реи раскачиваются, словно руки, поднятые для удержания равновесия. Палуба ходила ходуном. Если Яростный Шторм устанет и упустит штурвал, то «Звездная Гемма» станет игрушкой разбушевавшейся стихии.

И вот последний остававшийся парус прямо на глазах Линден растерзало в клочья, и его обрывки затрепетали на реях. Она инстинктивно втянула голову в плечи, нырнула в поисках защиты за широкую спину Кайла, нагнулась к его уху и крикнула:

— Помоги мне пройти вперед! У меня есть идея!

Он кивнул и осторожно повел ее к трапу, стараясь прикрывать собой от ветра и волн. Спустившись вниз, они застали Красавчика и еще нескольких Великанов, Кира и Хигрома, натягивающих «линию жизни» (Страховочный трос, проходящий по палубе вдоль борта.). Уродливый Великан ободряюще ей улыбнулся и махнул рукой в сторону мостика:

— Наш Хоннинскрю в своей стихии! — И полез наверх, чтобы присоединиться к жене.

Одежда Линден промокла насквозь и облепила тело. Каждая новая волна, обливавшая ее с головы до пят, пробирала холодом до самых костей. Ее затрясло, но она старалась не думать о своем замерзшем теле: были дела поважнее.

И тут тучи прорвало ливнем такой силы, будто море опрокинулось на корабль. Вода вокруг «Звездной Геммы» словно вскипела, и горизонт окончательно скрылся за пеленой хлещущей с неба воды. Да что горизонт — Линден с трудом могла разглядеть очертания кубрика. Она выругалась от злости, но рев ливня заглушил проклятие. Как при такой слабой видимости Хоннинскрю сумеет определить, когда ему нужно менять курс, чтобы избежать встречи с ураганом?

Она вцепилась в «линию жизни» и упрямо пошла вперед.

У нее был план. Но как знать, может, это просто сумасшедший бред, пришедший в голову от отчаяния?

Палуба казалась бесконечной. Она была огромна, как поле боя. Ее заливало со всех сторон: сверху дождь, а с боков плескали волны. Каждый раз, когда корабль скатывался с очередной волны, его сотрясало от киля до клотика. От промокшего каната пальцы Линден совсем онемели, и она с трудом сжимала и разжимала их, отвоевывая каждый шаг вперед. Она терпела неудачу во всем, за что бы ни бралась, и поэтому ей нельзя тешить себя надеждой на то, что даже это простенькое задание окажется ей по силам.

Кир опередил ее и распахнул перед ней двери кубрика. Подгоняемая в спину ветром, она с размаху влетела в надстройку и рухнула на пол. Харучаи навалились на дверь и захлопнули ее; но и внутри было неспокойно: жуткий звук, словно корабль трещит по швам, усиленный воем ветра и ревом волн снаружи, испугал Линден до полусмерти. Но, чуть придя в себя и отдышавшись, она поняла, что слышит жалобный скрип грот-мачты. Ее каменное тело, покрытое барельефами, которые Линден так и не удосужилась изучить, было ярко освещено фонарями. Возможно, на ней была изображена история создания «Звездной Геммы» и ее приключения. Линден не знала. Она поднялась и пошла к дверям, ведущим на полубак, стараясь не прислушиваться к треску, скрежету и скрипу, сливавшимся в жалобный стон.

Кир отворил дверь, и ветер накинулся на Линден как кондор, чуть не свалив ее с ног. Но Кайл поддержал ее и помог выйти. В лицо ударили тугие струи ливня, оглушив ее, словно удар грома. Она нащупала канат, ведущий к фок-мачте, вцепилась в него и, нагнув голову и спрятав лицо от ветра, продолжила свой путь.

Навстречу ей двигался какой-то Великан, и, лишь столкнувшись с ним нос к носу, она узнала якорь-мастера. Он посторонился и, когда Линден проходила мимо, крикнул:

— Вот это штормяга! Если бы я не был так уверен в том, где мы находимся, я бы подумал, что мы ненароком забрели в пасть Душегрыза!

Она не стала отвечать. Онемевшие от холода пальцы уже не гнулись, мокрый ледяной канат обжигал ладони. Она обязана дойти до Финдейла — единственного на «Гемме» человека, который может спасти корабль от тайфуна.

Добредя до фока, она решила передохнуть пару минут, прислонившись к мачте. Ветер так плотно припечатал Линден к ее каменному боку, что она всем телом ощутила страдальческий трепет безжалостно терзаемого штормом корабля. В первую секунду Линден испугалась, выдержит ли гранит, но, направив свое видение глубже, слегка успокоилась — как видно, и мачта, и корабль, и его капитан были слишком крепко сбиты, чтобы легко сдаться. «Гемма» трещала, стонала, скрипела, но разваливаться пока не собиралась.

А впереди уже, словно выросшая из океана скала, ревел набравший силу ураган, дожидавшийся, пока корабль сам нырнет в его безжалостные объятия. Линден глубоко вздохнула и снова уцепилась за канат, ведущий на нос.

Сквозь пелену дождя она разглядела фигуру Вейна, который застыл лицом к носу корабля, словно следил за Финдейлом. Несмотря на страшную качку, он крепко стоял на ногах, точно врос в палубу. Даже ветер не мог ни согнуть, ни поколебать его.

Наконец Линден увидела и элохима, который тут же на ее глазах нырнул вместе с носом корабля вниз и почти сразу показался наверху, когда «Гемма» стала взбираться на очередной вал. Нахлынувшая волна сбила Линден с ног, но она крепко держалась за канат. Теперь двигаться стало еще труднее — здесь волны хлестали беспрестанно. Когда «Гемма» поднимала нос, вода скатывалась назад, и можно было продвинуться еще на несколько шагов. Когда же корабль нырял вниз, словно намереваясь погрузиться навечно в пучины кипящего моря, Линден цеплялась изо всех сил и горячо молилась, чтобы канат выдержал, а главное — чтобы пальцы, потерявшие уже всякую чувствительность, не разжались.

Так постепенно она добралась до бака. Оставалось пройти совсем немного, но эта часть пути оказалась самой трудной. От холода и усталости Линден била крупная дрожь, а сумасшедшая скачка корабля и окатывавшие с ног до головы ледяные волны до того изматывали, что она в бессилии сыпала проклятиями, еле шевеля занемевшими губами. Когда на нее накатывался очередной пенистый гребень, она пыталась удерживать дыхание, но это не всегда удавалось. Пару раз она чуть не захлебнулась, и, если бы не поддержка Кайла, пройти последние несколько шагов ей было бы уже не под силу.

Наконец она добралась до Финдейла и встала рядом с ним. Тот бросил на нее мимолетный взгляд и снова уставился вдаль. Линден открыла рот, но слова замерли на языке: элохим был абсолютно сухим. Ветер не касался ни его волос, ни одежды. Ни дождь, ни волны не имели над ним никакой власти, словно он каким-то образом настроил свою плоть на более тонкий уровень материи.

Его неуязвимость еще больше укрепила ее в верности принятого решения. Он был проявлением Земной Силы в чистом виде, и поэтому ему легко было договориться и с водой, и с ветром. А чем был любой шторм, как не одним из проявлений Земной Силы — дикой и необузданной, действующей в соответствии со своей собственной природой?

Заметив катящийся новый вал, Линден пригнулась. Ее накрыло с головой, бросив волосы в лицо. Когда нос корабля начал подниматься, она оторвала одну руку от борта, чтобы смахнуть мокрые пряди с глаз, и крикнула изо всех сил:

— Сделай же что-нибудь! Спаси нас!

На лице элохима не отразилось ни малейшей эмоции, словно тот и не слышал ее отчаянного вопля. Не поворачивая головы, он тихо сказал, но его слова отчетливо донеслись до ее ушей, словно ветер на секунду стих, хотя и продолжал трепать ее мокрые волосы:

— Элохимы не вмешиваются в земной порядок вещей. Каждое явление имеет свою сущность. А мы уважаем проявления сущности в любом образе.

«Сущность, — подумала Линден. — Закон. Они то, что они есть - люди необычные и чуждые нам, - но их волятоже ограничена своими рамками». «Звездная Гемма» снова нырнула вниз. Линден вцепилась в борт. Разверзшийся внизу хаос был смертью.

Переждав следующую волну, она решилась еще на одну попытку:

— Тогда объясни Хоннинскрю, что делать. Укажи ему путь. Финдейл удивленно приподнял бровь:

— Указать путь? Но если бы он этого хотел, то его вопрос уже достиг бы меня. Нравственно ли это? Впрочем, сейчас это уже бесполезно. — Корабль снова нырнул, и сквозь свист ветра и рокот воды до Линден донеслось равнодушное резюме элохима: — Время для подобных вопросов уже ушло.

В это время нос корабля на миг застыл на гребне волны, и Линден поняла, что имеет в виду Обреченный.

Из глубин урагана на них надвигалась водяная стена высотой с корабль. Рядом с ней все остальные волны казались мелкой рябью; ветер, гнавший ее, достигал чудовищной силы. Казалось, море встало на дыбы и приближается к кораблю монолитом, бурлящим, как темная магма.

Он шел прямо на «Звездную Гемму».

Линден помертвела от страха. За секунду до того, как шквал обрушился на корабль, до нее долетел слабый возглас капитана:

— Берегись! — тут же унесенный ветром, взвывшим в ее ушах, словно тысячи грешников в аду.

Когда гребень вала обрушился, Линден бросилась на Финдейла: то ли для того, чтобы удержаться за него и спастись, то ли для того, чтобы утащить его в пучину вместе с собой, — она и сама не знала. Мощь рушившейся на них водяной стены уничтожала все различия и условности. Но ее руки прошли как бы сквозь элохима. Линден успела бросить на него последний укоризненный взгляд: глаза Обреченного были полны скорби.

«Гемма» легла на левый борт, и Линден вдруг оказалась в воде без всякой поддержки.

Тщетно пыталась она уцепиться хоть за что-нибудь — руки беспомощно скользнули по краю борта, и ее смыло в море.

Все произошло так ошеломляюще быстро, что она сначала не заметила ни того, что вода сомкнулась над ее головой, ни бешеного течения, ни невероятной плотности воды, давящей на нее со всех сторон. Но в ту же секунду что-то сильно рвануло ее за запястье и вытащило на поверхность. Она очутилась в десяти-пятнадцати футах от корабля. Его правый борт был еще погружен в воду, и палуба стояла почти вертикально, грозя обрушиться на нее и расплющить между камнем и водой.

Но пока не обрушилась. Каким-то необъяснимым образом кораблю удавалось балансировать, почти наполовину затонув правым бортом. А Линден не давал утонуть Кайл. Он насмерть вцепился в ее запястье, а его самого за лодыжки держал Кир.

Сорваться в море харучаям не давал Вейн. Он стоял так же крепко, под прямым углом к палубе, словно был приклеен к ней. Но за это время успел переместиться ближе к носу. Он-то и держал Кира за ноги.

Он даже не поднял головы, чтобы убедиться, что Линден спасена.

Борясь со встречным течением, Кир сумел подтащить Кайла ближе к кораблю, а тот потянул за собой Линден. Медленно харучаи подтягивались друг к другу, пока, наконец, Кайл не уцепился свободной рукой за локоть Вейна. Юр-вайл ничем не пытался облегчить их усилия, он просто держал Кира до тех пор, пока Линден тоже не вцепилась в него, и только тогда разжал руки и отпустил харучая. Линден, помогли взобраться Вейну на спину, и только здесь она смогла, наконец, отдышаться.

Она нахлебалась воды, и во рту было солоно. А тут еще ее скрутило в приступе раздирающего легкие кашля. Но когда он прошел, она почувствовала, что дышать стало намного легче. Вставшая торчком палуба находилась с подветренной стороны, и здесь было сравнительно тихо. Но море перед ней бурлило, словно в котле.

Окончательно придя в себя, Линден, наконец, осознала весь ужас положения корабля Великанов.

Каждым нервом она ощущала боль, пронизывающую его гранитное тело. Он стонал, словно раненое животное, попавшее в ловушку. От носа до кормы, от киля до кончика грот-мачты он содрогался и трепетал. Разве могло прийти в голову его создателям, что он когда-нибудь подвергнется подобным испытаниям? «Звездная Гемма» погрузилась уже настолько глубоко, что такелаж полоскался в воде. Судно по-прежнему держалось поперек ветра, гнавшего его по морю с огромной скоростью.

Если бы на море все еще было волнение, то корабль давно бы уже затопило, но шквал, уйдя вперед, словно сутюжил все море за собой, оставив ровную рябь. И все же корабль мог вот-вот перевернуться. На счастье, его мачты со всей оснасткой точно уравновешивали тяжелый киль, и только благодаря этому он еще балансировал.

В какой-то мере ему помогала сумасшедшая сила ветра, который в ленты изорвал остававшиеся паруса, и теперь можно было не опасаться, что из-за них корабль опрокинется. И все же надежда на то, что «Гемма» не потонет, была хрупкой, как старая кость. Любая перемена ветра, любое волнение на море, любая малейшая перемена погоды — все могло нарушить этот неустойчивый баланс между жизнью и смертью.

Великаны, очевидно, собрались у помп, но Линден не представляла, как они смогут справиться со всеми этими потоками, ежесекундно заливавшими трюмы сквозь все щели, люки и сорванные с петель двери кубрика. Ветер свистел в трюмах, носясь сквозь выбитые иллюминаторы, и ей казалось, что он хочет сквозь камень палубы пробиться к ней. Его пронзительные завывания терзали ее мозг, как зубья тупой пилы. Бессознательно она стиснула зубы так сильно, что заломило скулы, но боль продолжала терзать ее, словно в голову забивали гвозди.

Сначала она не могла думать ни о чем, кроме той ужасной опасности, которой подвергался корабль. Но затем в голову пришла мысль, от которой сердце мучительно сжалось. Линден схватила Кайла за грудки и, пытаясь перекричать стоны ветра, заорала ему в лицо:

— Ковенант!

Его каюта находится по правому борту! Ее, наверное, полностью залило. Он же не мог сам выбраться, когда море, сорвав двери с петель, хлынуло внутрь. Наверное, он, беспомощный и безучастный ко всему, так и сидел там, у стола, пока не захлебнулся.

— Бринн за ним присмотрел, — буркнул Кайл. — Юр-Лорд в безопасности.

Жив! Боже правый! Значит, еще есть надежда!

— Отведи меня к нему! — крикнула Линден.

Кайл — повернулся, и что-то крикнул Великану, сидевшему верхом на фоке, и тот сразу же бросил им канат. Харучаи поймали его и завязали вокруг пояса Линден, затем сами уцепились за него, и Великан легко втащил всех троих наверх. Вейн словно и не обратил внимания на то, что избавился от своей ноши. Он продолжал висеть почти параллельно воде так низко, что отдельные брызги долетали до его лица. На данный момент он уже выполнил все, что соответствовало его тайным целям, а до остального ему, казалось, и дела не было.

Как только Линден оказалась рядом, Великан на радостях, что она жива, заключил ее в горячие объятия. Оказалось, что это был Сотканный-Из-Тумана. Не переставая прижимать Линден к груди, он через ее плечо неустанно превозносил до небес и благодарил харучаев за ее спасение. Его радости не было предела.

После всех ужасов шторма великанское объятие давало восхитительное ощущение стабильности, но Линден не могла себе позволить расслабиться: корабль был на грани крушения.

— Где Ковенант? — крикнула она, надсаживая сорванные связки.

Бережно ее придерживая, Великан помог ей усесться и указал в сторону кормы:

— Капитан собрал большинство экипажа у бизани. Друг Великанов Ковенант тоже там! А мне надо идти помогать на помпах.

Харучаи кивнули, и Сотканный-Из-Тумана повис на руках, а затем по остаткам такелажа добрался до одного из люков и исчез в нем.

А харучаи, придерживая Линден с двух сторон, двинулись в сторону кубрика.

Цепляясь за «линию жизни», они почти донесли ее к дверям надстройки. Внутри они обнаружили, что Великаны уже натянули множество канатов, по которым добраться на корму было значительно легче. Внутри кубрик выглядел ужасно: единственный уцелевший фонарь висел под углом на каменном столбе грота и слабо освещал поломанные столы и скамьи, в беспорядке плавающие по темной глади воды, наполовину затопившей некогда столь уютный зал.

Но харучаи не задержались здесь, чтобы оплакать нанесенный урон, и довольно быстро доставили Линден на корму.

Здесь собралась большая часть команды. Великаны цеплялись за ванты, реи; они облепили мачту, вися в самых разнообразных позах и под самыми неожиданными углами. Вглядываясь сквозь сгущавшиеся сумерки, Линден сумела, разглядеть Красавчика, Первую, Мечтателя и Хоннинскрю. Повенчанный-Со-Смолой при виде ее прокричал какое-то приветствие, но Линден услышала его лишь краем уха: она жадно оглядывала такелаж в поисках Ковенанта.

И вот, наконец, она его увидела — он почти был спрятан за могучей спиной Мечтателя. Бринн и Хигром придерживали его с двух сторон, а он висел в веревочной люльке, как тряпичная кукла.

Кир и Кайл помогли Линден закрепиться на одном из канатов, которые были протянуты во всю длину мачты и свисали петлями вниз для того, чтобы можно было передвигаться, и на случай страховки, если кто-то упадет. Вся система страховки была продумана настолько изобретательно, что Линден сразу узнала руку Хоннинскрю: он все всегда делал тщательно и с большой любовью к экипажу и кораблю. А сам капитан все еще раздавал указания, и под его руководством паутина страховок и подпорок продолжала расти на глазах.

Когда Линден увидела Ковенанта, уже одно его присутствие создало у нее иллюзию прилива энергии. Мечтатель протянул ей руку, и она, опираясь на нее, легко перелетела прямо в объятия Бринна. Устроившись понадежнее в сетке канатов, она принялась за исследование физического состояния Томаса на предмет каких-нибудь случайных повреждений.

Его одежда и волосы были влажными, и его уже начало лихорадить, словно он промок до мозга костей. Но во всем остальном его состояние почти не ухудшилось по сравнению с тем, чем он стал после обработки элохимов. Взгляд был расфокусированным, нижняя челюсть безвольно отвисала, мокрая борода слиплась сосульками. Пока Линден занималась обследованием, он слабо прошептал свое обычное предостережение, которое тут же растворилось в свисте ветра. Но слова по-прежнему не имели для него никакого смысла.

Недавний прилив сил куда-то испарился, и Линден, почувствовав смертельную усталость, скукожилась и притулилась к его плечу.

Висевшие неподалеку Красавчик и Первая внимательно наблюдали за ними, надеясь, что Линден расскажет им о результатах обследования. Но, будучи не в силах говорить, та лишь чуть заметно покачала головой. Красавчик подмигнул ей в ответ. Первая промолчала. Казалось, что нападение врага, против которого ее меч был бессилен, ожесточило ее. Она была воином, но ничего не могла сделать для спасения корабля. Прямая как палка, она смотрела в пространство ненавидящим взглядом. Линден постаралась привлечь ее внимание и дружески ей кивнула: она хорошо понимала, что сейчас творится на душе у суровой воительницы.

И тут от удивления у нее перехватило дыхание: Яростный Шторм так и не оставила своего поста у Сердца Корабля! Она довольно хитроумно устроилась на стойке крепления штурвала и сидела, опираясь спиной на вздыбившуюся палубу. Сначала Линден не могла понять, зачем боцманша осталась там. Да как вообще капитан позволил хоть кому-то находиться в таком опасном месте?! Но, подумав, она сообразила, что это необходимо: управляя рулем, Яростный Шторм помогала кораблю сохранять столь необходимое ему равновесие.

Линден поражалась силе Великанши: напряжение, которое требовалось от ее мышц при такой работе, превосходило сверхвыносливость любого Великана.

Наконец Хоннинскрю закончил изготовление страховочной сети и системы подвесок и, цепляясь за канатные петли, перебрался поближе к Первой, Красавчику и Мечтателю. По пути он шутками подбадривал своих скрючившихся в веревочных люльках матросов. Красавчик верно охарактеризовал его: капитан был в своей стихии. И его широкие плечи не согнулись под грузом тяжелого испытания.

Для каждого у него находились доброе слово и улыбка. Когда он оказался рядом с Линден, его сочный бас, нисколько не пострадавший от борьбы со штормом, перекрыл осточертевшие завывания ветра:

— Выше нос, Избранная! Наша «Гемма» еще на многое способна!

Но Линден не обманешь: подчеркнуто бодрый вид капитана только подтверждал самые мрачные опасения. Дрогнувшим голосом она спросила:

— Многих мы потеряли?

— Потеряли? — В его ответе прозвучало полное презрение к слепой ярости урагана. — Да ни одного человека! Ты вовремя предупредила нас, и мы успели подготовиться. Весь экипаж в наличии! Если ты кого здесь недосчиталась, то не волнуйся — они все сейчас греются у помпы.

После его слов Линден, наконец, поняла, что означали, время от времени проносившиеся под ней на крыльях ветра клочья водяного тумана — он висел над выходом помпы.

— Ту, что с правого борта, мы не можем задействовать, она затоплена, — рассказывал капитан, — зато вторую мы сняли с креплений слева, и теперь она трудится за милую душу. Там, внизу, распоряжается якорь-мастер, так он недавно прислал весточку, что работа пошла на лад. Ничего, Избранная, сдюжим! Где наша не пропадала!

Линден попыталась нащупать у него внутри точку, на которую опиралась его столь горячая на словах вера в их спасение. И не нашла ее.

— Возможно, нам придется покинуть корабль, — нехотя сказала она, понимая, что, очевидно, опять сморозила глупость.

И точно: брови капитана взлетели вверх, и он окинул ее недоумевающим взглядом:

— Ты хочешь сказать, что нам стоит попытать счастья, выйдя в такой шторм на баркасе?

— А что вы собирались делать? — смутившись, пролепетала Линден.

— А ничего пока! — бросил он, и это прозвучало как вызов. — Конечно, пока шторм не утих, положение наше не из самых лучших. Но как только он успокоится (а он успокоится — куда он денется?), вот тогда-то ты увидишь, что Великаны такие матросы, а «Звездная Гемма» такой корабль, что ими можно только гордиться! А пока отдыхай и, главное, не теряй надежды! Камень и море! Ты что, не видишь, что мы еще живы?

Но Линден уже не слушала его. Со стороны Ковенанта исходило еле различимое тихое поскуливание: его тело сотрясалось от холода. Она сразу поняла, что нужно делать, и чуть не заплакала от бессилия: ее руки настолько задубели, что даже просто разжать кулаки стоило для нее огромного труда. Из множества царапин и ссадин выступили темные капельки крови, уже начавшей застывать. Но разве такие мелочи могли остановить ее, если нужно согреть Ковенанта!

Чуть позже по рукам пошли огромные фляги с «глотком алмазов». Напиток Великанов помог Линден взглянуть на жизнь оптимистичнее, придал ей мужества, но физически она была настолько выжата, что не имела сил головы поднять. Не было даже сил обдумать, что именно в очередной раз заставило Вейна спасти ее. В этот момент ей почему-то казалось, что шторм был направлен лично против нее и если бы юр-вайл не спас ее, Линден, то буря мгновенно бы успокоилась, насытившись жертвой.

Голос ее видения слабо настаивал на том, что тайфун был настоящим, природным, а вовсе не порождением злобных сил. Но она настолько продрогла на ветру, настолько вымоталась и перетрусила, что сейчас ей уже было абсолютно безразлично, что именно вызвало к жизни ураган, сокрушивший «Звездную Гемму».

Все равно они все умрут. И она не сумеет вернуть Ковенанту сознание.

Наступил вечер, и стало совсем темно. Казалось, что звезды просто сдуты, сметены с неба яростным вихрем, не желающей униматься бури. Бледный свет нескольких последних фонарей — один возле Яростного Шторма, а остальные подвешены к фоку — только подчеркивал беспросветность окружавшего мрака. Ветер свистел над морем, словно коса. Линден ощущала сквозь гранит глухие стоны мачт, из последних сил державшихся в своих гнездах, и пронизывающий весь корабль равномерный шум помпы. Члены экипажа, неустанно сменяя друг друга, спускались на вахту в трюм, но все их усилия привели лишь к тому, что воды больше не прибавлялось. Но и не уменьшалось. Ее огромный балласт продолжал удерживать корабль в прежнем беспомощном положении. Снова по рукам были пущены фляги с «глотком алмазов». Этот день казался бесконечным. Линден не представляла себе, как пережить надвигающуюся ночь и при этом не лишиться рассудка.

Великаны приумолкли и ушли каждый в себя, как и она. Уныние, словно ночь, распростерло над ними свои тусклые крылья и, как холод, просачивалось к самому сердцу. Если ветер переменится, Яростный Шторм уже не сможет ничего сделать. Освещенная тусклым светом фонаря, она застыла в раздумье о том, что теперь от нее уже ничего не зависит, и издалека казалась высеченной из камня. Но Хоннинскрю так и не послал никого к ней на смену: даже малейшее сотрясение при передаче штурвала из рук в руки могло нарушить хрупкое равновесие корабля. Так что тем Великанам, которые не были заняты у помпы, оставалось только цепляться за канаты и трястись от холода. Теперь даже шутки неугомонного капитана не могли поднять их моральный дух. Они висели в паутине канатов, съежившиеся и безучастные ко всему, как приговоренные, ожидающие часа казни.

Но Хоннинскрю не желал оставлять их в покое. Видя, что его прибаутки уже ни на кого не действуют, он пробасил:

— Эй, Красавчик! Тебе не надоели еще эти сонные мухи, зовущие себя Великанами? Как бы им потом, когда все кончится, не сгореть от стыда, когда начнут ходить сказания о том, как их напугало небольшое волнение на море. Лучше спой нам что-нибудь такое, чтобы сердца снова загорелись надеждой, и мы вспомнили, кто мы такие на самом деле!

Линден, висящая рядом с ними, расслышала, как Первая мрачно прошептала:

— Давай, Красавчик, спой. О тех, кто споткнулся, кто потерял всякую надежду, и все же сумел выстоять.

Но, словно не расслышав слов жены, Повенчанный-Со-Смолой со странным смешком откликнулся:

— Капитан! Я как раз сейчас подыскивал именно такую песню. Я нашел то, что нам надо, и больше не могу держать ее в себе, она распирает мне сердце. Слушайте!

С какой-то мрачной решимостью он соскользнул по канатам вниз, к основанию мачты, и, устроившись на ней, как на театральных подмостках, глядя вверх, объявил:

— Я буду счастлив подарить вам ее!

Тени от фонаря метались по его лицу, отчего оно казалось еще более уродливым. Но улыбка была светлой, и в глазах горел огонь непоколебимой внутренней силы.

— Я спою вам песню Богуна, которую он пел, загнанный на мачту своей суровой супругой — этой воспетой столькими сказаниями знаменитой одалиской Зелмой Кувалдой.

Своим весельем он немного расшевелил Великанов, они заворочались, устраиваясь поудобнее, чтобы видеть его, и над мачтой пронесся оживленный ропот.

Усевшись в позу комической скорби, он начал. Он даже не пел, скорее декламировал, но в конце каждой строчки издавал горестный короткий вздох, что придавало его стихам ритмику песни.

Моя любимая - игривый диссонанс,

Но в этом-то весь смак! И как нежны

Ее повадки, радующие глаз:

Рот искривлен, как серп младой луны…

И все же Линден не сумела дослушать до конца. Ее внимание отвлек шепот Первой, уверенной в том, что ее никто не слышит.

— За это я и люблю тебя, Красавчик, — доверяла она свою тайну ветру и ночи. — Ты знаешь, как поднять настроение. Милый мой муж, как жаль, что я недостойна тебя.

Песня подействовала благотворно. Великаны стали потягиваться, разминаться и заговорили друг с другом, словом, вернулись к жизни. Кто-то хохотал во всю глотку, кто-то изо всех сил крепился, плотно сжимая губы, чтобы не мешать слушать дальше.

Линден тоже подхватила волна общего оживления. Энергия Великанов помогала ей бороться с оцепенением тела и души.

Но стоило ей очнуться от полусна, в котором онапребывала, как все чувства моментально взвыли от боли и напряжения. Даже веселое возбуждение Великанов не могло перекрыть ощущение надвигающейся новой опасности. Нечто надвигалось на корабль — нечто злобное и неотвратимое.

И оно не имело ничего общего со штормом. Буря сама по себе, в сущности своей, не была Злом. А это — было.

— Избранная! — окликнул ее Кайл.

— Не прикасайтесь ко мне… — выдохнул Ковенант. Линден попыталась вскочить на ноги, забыв, где находится, и только расторопность Кайла спасла ее от падения в воду.

— Господи Иисусе! — Она едва расслышала свой вскрик, так как почти оглохла от беспрестанно воющего ветра. — Оно идет, чтобы напасть на нас! Сейчас!

— Напасть на нас?! — вскинулась Первая.

— Это Опустошитель! — Линден вложила в крик все свое отчаяние.

А он уже пошел в атаку.

Темные длинные щупальца поднялись из воды и потянулись к бизани. Влажно поблескивая в свете фонарей, они стали опутывать ее каменное тело, извиваясь по петлям страховочной сетки.

Достигнув гранита, они тускло засветились, а затем, словно накаляясь, заполыхали мрачно-багровым светом.

Все больше разжигаясь, разгораясь до алого, они, словно огненные змеи, упорно ползли к тому месту, где висели Линден и Ковенант.

Угри!

Неисчислимое множество угрей!

Нет, они не были созданы из огня, и от них не веяло жаром. Невиданная по силе ненависть заставляла их пурпурно светиться. Подгоняемые жаждой Опустошителя, они, словно струи крови, перетекали по мачте. И каждый из них был длиной с руку Линден. В широко разинутых пастях сверкали зубы, острые как бритвы.

Первая выкрикнула приказ к обороне, но он улетел вместе с ветром.

Угри уже приближались, но Линден не могла пошевелиться: от одного факта присутствия Опустошителя у нее отнялись руки. При воспоминании о Гиббоне и Мариде у нее заныло под ложечкой. Черная тоска, ее вечный спутник, всколыхнулась в ней и с сумасшедшей радостью откликнулась на их призыв. Сила! Власть! Та темная часть ее, что вожделела одержания, жаждала распоряжаться жизнью и смертью и упрямо не желала внимать голосу разума, неосознанно не приемлющего Зла, столкнулась с упорной страстью спасать людей, с извечным упрямством и стремлением идти наперекор. А в результате — раздираемая противоречиями Линден не могла пошевелить и пальцем. То же она чувствовала там, в лесу у Небесной фермы, когда Лорд Фоул, выступив из огня, буквально парализовал ее и заставил тем самым бросить Ковенанта на произвол судьбы.

И все же тогда она сумела преодолеть свой страх и хотя бы попытаться прийти на помощь, хоть и поздно. Но угри подбирались к Ковенанту здесь и сейчас, да еще в тот момент, когда он был абсолютно не способен защититься. Он был в опасности! И это заставило ее загнать панику как можно глубже и защититься маской профессионального спокойствия.

И почему только Опустошитель выбрал для нападения момент, когда Ковенант и так уже почти уничтожен элохимами? И действительно ли элохимы сделали с ним это, руководствуясь своими собственными соображениями и выгодой, или же тут все-таки не обошлось без подсказки Презирающего? Может, она ошибалась в отношении их? Если Лорд Фоул не знает, в каком состоянии сейчас находится Ковенант, то это значит, что…

Хигром, Кир и Первая уже спустились вниз, чтобы встретить опасность лицом к лицу. Но ближе всех к нападающим оказался Красавчик. Он перескочил на более безопасное место, закрепился там и, схватив ближайшего угря, попытался раздавить его руками.

Но как только его пальцы сомкнулись вокруг верткого тела, сквозь них полыхнуло пламя. На секунду его фигура вырисовалась четким черным силуэтом, окруженным алым нимбом взрыва. С диким воплем он сорвался и рухнул на основание мачты, да так и остался висеть без движения.

По его ногам уже ползли другие угри, но, так как он не двигался, они не поражали его своими разрядами.

Хигром соскользнул на помощь поверженному Великану и первым делом спихнул с его тела трёх тварей. Те, извиваясь, полетели в море, но успели-таки ударить харучая током, и он забился в конвульсиях. Только краткость контакта спасла ему жизнь. Его тренированное тело само отреагировало на опасность: падая, он одной рукой автоматически вцепился в рубашку Красавчика, а второй ухватился за одно из креплений. И хотя он продолжал трястись и извиваться в судорогах, как одержимый, ему удавалось удерживаться самому и не давать упасть Великану.

Его мучения послужили всем остальным ясным предостережением, что к этим тварям прикасаться нельзя.

Но Первая уже достигла переднего края атакующих угрей. Она успела обвязать вокруг талии страховочный трос и, ухватив обеими руками меч и крепко уперевшись ногами в наклонную палубу, приготовилась к бою. Она пригнулась, и по ее стойке было видно, насколько она разъярена и боится за мужа.

Опасность, угрожавшая Первой, вывела Линден из состояния ступора. Но она успела только произнести предостерегающее: «Нет!», когда Первая с размаху опустила свой палаш на угря, подползавшего к ней.

Разряд молнией пронесся по железному лезвию и ударил Великаншу прямо в грудь. Ее голову увенчало пламенной короной, и по железным волосам пробежали статические разряды. Меч выпал из ослабевших рук, рассыпая искры, с шипением врезался в темную воду и ушел на дно.

Великанша даже не пыталась его удержать. Ее тело безвольно повисло, качаясь на страховочном тросе над морем, кишевшим мерзкими тварями, одержимыми желанием взобраться на палубу.

Кир, сохранявший присутствие духа даже в такой суматохе, быстро обвязался тросом и, вручив его конец одному из матросов, бросился вниз за Первой, ухватил ее за плечи, и Великаны подтянули обоих по палубе вверх. Но угри наступали.

— Не двигайте их больше! — взмолилась Линден. — Ей не выдержать еще одного удара.

Первая лежала как мертвая, и Кир тоже замер без движения, а угри уже ползли по ним, однако, не трогая их.

Необычайным усилием воли Хигром заставил подчиниться себе до сих пор пронизываемое судорогами тело и словно окаменел, а в следующую секунду угри уже ползли и по нему с Красавчиком, лежавшим без сознания.

В голове у Линден царил полный сумбур. Ее друзья находились в опасности, а в сознании теснились видения темницы в Ревелстоуне и Гиббона. Присутствие Опустошителя омерзительным страхом пронизывало каждую клеточку ее тела. Тогда, в Ревелстоуне, подобная атака на ее чувства закончилась тем, что она потеряла сознание. Но сейчас она заставила себя терпеть просачивающийся в сердце панический ужас и омерзение и сосредоточилась на угрях. Она должна найти способ остановить их.

Тем временем Мечтатель уже начал действовать: он буквально вырвал Ковенанта из рук Бринна и, не вдаваясь в объяснения, стал вместе с ним пробираться по канатам в сторону кубрика.

Бринн немедленно последовал за ними с такой поспешностью, словно опасался, что Великан спятил и юр-Лорда необходимо срочно защитить.

Но тут стало ясно, чего добивался Мечтатель. Как только он унес Ковенанта с мачты, угри как один развернулись и поспешили за ними со всей доступной им скоростью.

И вскоре их копошащаяся масса схлынула в направлении надстройки.

Великаны тут же втянули наверх Первую и Кира, а Хоннинскрю соскользнул по канату вниз и помог Хигрому, наконец, вскарабкаться наверх, а затем они вместе перенесли Красавчика в безопасное место.

А угрей все прибавлялось. Опустошитель гнал их вслед за Ковенантом. Мечтатель уже добрался до кубрика и увидел, что сам загнал себя в ловушку: дорогу преграждала отвесная стена надстройки. Он оглянулся, чтобы определить, далеко ли погоня, и увидел угрей почти у самых ног.

Тем временем его догнал Бринн, и Великан, подняв харучая в воздух, перебросил его через ограждение крыши и сам тут же полез за ним. Но тут он оказался уже вне защиты от ветра, который продолжал дуть с такой силой, что чуть не сбил его с ног. Он смог устоять только благодаря своему огромному весу. Затем на несколько секунд он исчез из поля зрения Линден, скрытый перилами крыши, но почти тут же она увидела, как он, поддерживая перекинутого через плечо Ковенанта, карабкается по грот-мачте.

Глядя на него, Линден, словно подпитывалась его мужеством. У нее зародилась слабая надежда, что стена кубрика сможет стать непреодолимым препятствием для угрей.

Но ей не суждено было сбыться. Мерзкие твари с невиданным упорством поползли по отвесной стене. Вскоре они покрыли ее всю, словно багрово светящаяся магма. Их свечение было настолько сильным, что темнота вокруг еще больше сгустилась, и Линден уже не могла разглядеть ни Мечтателя, ни Ковенанта.

Тем временем Великаны под командой Хоннинскрю нашли способ относительно безопасной борьбы с электрическими тварями. Орудуя канатами, словно хлыстами, они уже сбили несколько из них в воду. И, видя, что сквозь канаты ток не проходит, воодушевленные успехом, стали сыпать ударами направо и налево, иногда даже благодаря своей чудовищной силе рассекая угрей надвое.

И все же врагов оказалось слишком много. Их полчища были неисчислимы. А свободных канатов — слишком мало. Матросы не могли пробиться сквозь массу огненных змей к кубрику, и смести их со стены. Поток лезущих из моря тварей не только не ослабевал, теперь они ползли уже сплошной стеной, покрывая всю палубу копошащейся светящейся массой. А передние уже почти настигли Мечтателя.

И вдруг Линден вспомнила, как Ковенант, совершенно невредимый, стоял в центре костра кааморы для Мертвых Коеркри. Тогда его защищала дикая магия. Огонь против огня. Вырвавшись из рук страховавшего ее Кайла, она бросилась к одному из фонарей, висящих на рее у нее над головой, и изо всех оставшихся сил зашвырнула его подальше в сторону кубрика.

Он упал почти у самой стены, тускло светящейся пурпуром, и разбился о палубу, забрызгав угрей маслом. Несколько тварей, на которых попало больше всего, тут же вспыхнули. Бьющийся в них огонь получил необходимое топливо и пожрал их. Объятые пламенем тушки, корчась, свалились в воду и с шипением затонули.

Линден открыла рот, но Хоннинскрю опередил ее, сочным басом гаркнув:

— Масла! Достаньте побольше масла!

Кир и еще два Великана тут же исчезли в одном из люков. Остальные матросы стали срывать оставшиеся фонари, но капитан остановил их:

— Нам тоже нужен свет.

Но тут Мечтателя, Ковенанта и Бринна снова стало видно в свете накатывающейся на них волны угрей. Мечтатель стоял на мачте, все еще держа Ковенанта на плече, и медленно отступал по мере продвижения противника. Это было не самое удобное место для такого маневра: круглый брус, прекрасно отшлифованный, с торчащими реями и обвисшим такелажем. Но Великан как-то ухитрялся передвигаться, при этом, не сводя глаз с угрей. В странном пурпурном свете его фигура казалась неправдоподобно огромной, а глаза полыхали алыми углями.

Между ним и авангардом атаки стоял Бринн, который тоже медленно отступал. С такого расстояния Линден не могла разглядеть его лица, но была уверена, что харучай с обычной невозмутимостью решает, как он сможет защищать Ковенанта, когда отступать будет уже некуда. Ведь первый же удар, который он нанесет врагу, станет и последним.

Кир и матросы все еще не вернулись. Измеряя время по своему учащенному пульсу, Линден боялась, что они опоздают. А угри все поднимались и поднимались на палубу. Казалось, их количество неизмеримо, как неизмерима была ярость, толкавшая их.

И вдруг Мечтатель споткнулся об один из канатов, и порыв ветра тут же сбил его с ног. Но он не упал с мачты: ему удалось обхватить ее ногами иудержаться. Ковенант свисал с его плеча, как кукла. А твари продвигались все ближе и ближе. И между этой ползущей смертью и Великаном стоял только один безоружный харучай.

Хоннинскрю вдруг осенило, и он что-то крикнул брату.

Тот кивнул и, уложив Ковенанта на колени, стал обдирать канаты, до которых мог дотянуться. Когда он не мог развязать узел или крепление было слишком далеко, он резко дергал, и канаты рвались, как гнилые нитки. И как только ему удавалось выпутать кусок, он тут же передавал его харучаю.

Получив, наконец, оружие, Бринн шагнул навстречу угрям.

Вынужденный двигаться с величайшей осторожностью, он, тем не менее, яростно набросился на врага, осыпая его хлесткими ударами импровизированной плети. Но канат все же довольно быстро сгорел, и вскоре в руках харучая остался лишь пучок веревок, слишком коротких, чтобы ими можно было орудовать без опаски. Ему пришлось сдать плацдарм и отступить к Мечтателю, который приготовил уже новую связку.

Издалека защитники Ковенанта казались Линден какими-то мифическими героями. Их положение, правда, облегчалось тем, что количество наступающих угрей все же было ограничено толщиной мачты. Но и количество канатов было ограничено зоной, до которой мог дотянуться Мечтатель.

Линден уже собралась крикнуть капитану, чтобы тот как-нибудь исхитрился передать Бринну еще канатов, но тут из люка высунулся Кир. Он держал в руках большой бурдюк и со всей скоростью, на какую был способен, полез по канатам в сторону кубрика. Вслед за ним показались два матроса, которые тоже поспешали изо всех сил, но двигались все же медленнее, так как каждый из них нес по два бурдюка.

Хоннинскрю дал команду Великанам посторониться, и они быстро расчистили ему дорогу. Миновав бизань, харучай встал потверже и, раскачав бурдюк, с размаху плеснул из него на палубу. Масло растеклось темным пятном и ленивыми струйками потекло вниз. И как только струйки достигли угрей, палуба словно взорвалась.

Огонь стал распространяться с необычайной скоростью, жадно пожирая угрей. От масла, выплеснутого Киром, пошла цепная реакция: огненные твари взрывали друг друга. А харучай продвигался вперед, одной рукой держась за страховочный канат, а другой выплескивая все новые порции масла. За считанные секунды пламя охватило уже всю палубу. Опустошитель терпел поражение от собственного же оружия.

Но те из тварей, что уже успели взобраться на стену и крышу кубрика, не пострадали. И добраться до них уже не было никакой возможности: Великаны не особо боялись огня, но от масла палуба стала слишком скользкой. Пока оно все не выгорит, и думать нечего о том, чтобы попытаться прийти на помощь защитникам Ковенанта. Тем более что в ту сторону вел только один канат, а по нему сейчас шел харучай.

Оставались считанные секунды: запас канатов иссяк, и Мечтатель попытался продвинуться дальше, где их было полно, но зато там кончалось прикрытие от ветра, где он дул по-прежнему с ураганной силой. Не успев проползти половину намеченного пути, Великан был вынужден остановиться и закрепиться, чтобы не сдуло.

Бурдюк Кира опустел до того, как харучай добрался до надстройки, и ему волей-неволей пришлось остановиться.

По команде Хоннинскрю, который уже добрался по канату до Кира, одна из Великанш бросила ему бурдюк, и он ловко его поймал. Второй бурдюк полетел дальше и, врезавшись в верхний край надстройки, взорвался там как бомба, забрызгав маслом всю стену. Взвившееся пламя словно языком слизнуло всех тварей.

Капитан тем временем переговорил с Киром, и тот нырнул у него между ног, а затем забрался, как на дерево, на его широкие плечи. Преодолев остаток расстояния до надстройки, Кир встал во весь рост и вскарабкался наверх, затем повернулся и принял из рук Хоннинскрю второй бурдюк.

Над крышей кубрика взметнулось пламя — это харучай начал поливать маслом оставшихся в живых тварей, расчищая себе путь к мачте.

Капитан подпрыгнул и зацепился за край перил крыши. Несмотря на то, что руки его скользили, ему все же удалось вскарабкаться наверх. Он помахал руками, и матросы перебросили ему последние два бурдюка. Сгибаясь под яростным ветром, он поспешил на помощь Киру.

Что произошло дальше, Линден уже не видела: перила закрывали обзор. Но силуэт отступающего Бринна все еще был освещен багровым отблеском светящихся угрей, а не желтым светом горящего масла.

Еще несколько шагов, и он попал в зону ветра.

Шквал ударил харучая с такой силой, что тот при всей своей ловкости не сумел удержать равновесия, споткнулся и полетел прямо навстречу угрям. Но в последнюю секунду исхитрился головоломным прыжком взвиться вверх, к Мечтателю, и все же один из угрей успел его коснуться. Вокруг харучая тут же полыхнула багровая вспышка, и он растворился во тьме.

В это время кто-то (то ли капитан, то ли Кир) бросил бурдюк с маслом Мечтателю; тот, несмотря на ветер, умудрился его поймать, зажал под мышкой и пустил масло струей вниз по мачте.

Мрачно-бордовое свечение угрей сменилось ярко-желтым пламенем. Его языки устремились вниз, и нежеланные гости посыпались в море.

Голова Линден чуть не раскололась от беззвучного вопля ярости и ненависти. И Опустошитель исчез. Она чувствовала себя разбитой и измученной, но свободной.

В свете объятой пламенем мачты ей удалось разглядеть Бринна. Он висел, вцепившись в ногу Мечтателя. Его тело трепало и раскачивало ветром, как куклу на веревочке, но он еще держался.

Масло выгорело быстро. Палуба погрузилась в темноту, и лишь оставшаяся пара фонарей освещала ее тусклым светом. Кир и Хоннинскрю начали подниматься на грот-мачту.

Кир обвязался канатом, передал его конец капитану, чтобы тот страховал его, и бросился в пространство, пытаясь ухватить Бринна. Ему это удалось, он крепко обнял своего товарища, и Хоннинскрю вытянул их вдвоем в безопасное место, а затем отправился на выручку брату.

Они с Мечтателем подхватили Ковенанта с двух сторон и, борясь с ветром, стали спускаться.

Линден все еще не могла поверить, что Опустошитель изгнан и они спасены. Несмотря на полное изнеможение, она не могла дождаться, когда доставят Ковенанта, чтобы убедиться, что тот не пострадал.

Но пока и он, и его спасители были скрыты от нее краем надстройки. Она не могла больше выносить томительное ожидание. Но ей не оставалось ничего другого, как ждать. Борясь с собственным эгоизмом, она заставила себя пойти посмотреть на тех, кто пострадал при атаке.

Меньше всего досталось Хигрому. Он даже не потерял сознания. Но судороги все не прекращались, хотя и стали слабее. Очевидно, это была расплата за то, что он сумел сдерживать их, пока по нему ползли угри. Руки и ноги лежали уже почти спокойно, но лицо все еще дергалось в тике.

Глядя на его болезненные гримасы, Линден вдруг подумала, что Опустошитель, возможно, и не изгнан. Что такое отступление входило в его расчеты: возможно, он просто появился здесь, чтобы разведать состояние Ковенанта и узнать насколько далеко продвинулся Поиск, и теперь уже мчится с докладом к Лорду Фоулу.

Она обернулась и стала смотреть, как медленно продвигаются вдоль страховочного каната Хоннинскрю, Мечтатель, Кир и Бринн. И Неверящий.

Как и у Хигрома, тело Бринна сотрясали судороги. Но у него они уже почти прошли. Мечтатель был выжат до предела, но физически нисколько не пострадал.

Ковенанта Хоннинскрю принес на руках. При одном взгляде на него глаза Линден наполнились слезами. Она никогда не умела их сдерживать, а сейчас даже и не пыталась. Ковенант нисколько не изменился; он по-прежнему оставался пуст, как старый склеп. Но он был цел. Он был спасен. Как только капитан опустил его на мачту, Линден бросилась к нему. И, не думая о том, имеет ли она на это право, и как на ее поступок посмотрят Другие, отважилась обнять его и крепко прижать к груди.

Эта ночь была длинна и холодна. И до утра ветер, не умолкая, выл и стонал, как живое существо. «Звездную Гемму» гнало по морю с сумасшедшей скоростью, но она все еще балансировала на грани жизни и смерти. Оставалось только молиться, чтобы остаться в живых. Но, несмотря на то, что тело замерзло настолько, что даже «глоток алмазов» не мог его согреть, Линден с радостью обнаружила, что, как и Великаны, она еще в состоянии на что-то надеяться.

Общее настроение ярче всего проявлялось в поведении Хоннинскрю, который продолжал командовать так, словно с «Геммой» ничего особенного не произошло. Бринн и Хигром вновь надели на лица маски непроницаемости. Яростный Шторм тоже как будто не собиралась замерзнуть насмерть на своей бессменной вахте у штурвала. Ее могучие руки держали руль с таким непреклонным упорством, словно она одной левой могла совладать со штормом. Корабль жил. А значит, жила и надежда.

Наконец наступило утро. Линден вяло удивилась тому, что это, наконец, случилось. Она так и не поняла, что было удивительнее: то, что после бесконечной мучительной ночи солнце все-таки взошло, или то, что небо было абсолютно чистым — ни туч, ни облаков.

Линден не верила своим глазам. Она даже не заметила, когда именно перестал идти дождь. Сейчас небеса были ярко-голубыми, а прямо по курсу в алом сиянии всходило огромное солнце. Лишь ветер, не удовлетворившись тем, что смел с неба все облака, продолжал со свистом и улюлюканьем гнать корабль навстречу восходу.

Сонно моргая, Линден оглядела своих товарищей по несчастью. В удивительно прозрачном утреннем воздухе она видела их лица, заострившиеся от испытаний. Их одежда задубела и покрылась соленым налетом: соль была везде — при любом, даже самом легком движении она взлетала облачками тончайшей пыли; с тихим шорохом ссыпалась с платья, стоило повернуться или изменить позу; она пятнала лица и притворялась нежданной сединой в волосах. Все были живы. Все двигались и разминали занемевшие тела. Все хрипло переговаривались. И все как один не отрывали беспокойных глаз от горизонта. Да, они пережили эту ночь.

Линден еще раз пересчитала всех глазами, чтобы убедиться, что все на месте. Да, все. А если кого-то и не хватало, то ритмичные вздохи помпы явно указывали, где они находятся, и что помирать не собираются. Напрягая саднившее от соли горло, Линден спросила Кайла, знает ли он что-нибудь о Вейне и Финдейле.

Тот ответил, что совсем недавно Хигром отправился на разведку именно с целью разыскать их обоих. Если они, конечно, уцелели. И обнаружил их на тех же самых местах, где она видела их в последний раз: Финдейл, как резная статуя, торчал на носу корабля, а Вейн висел над водой и таращился в пучину, словно там ему открылось великое откровение о смысле жизни.

Линден кивнула. Ничего другого она и не ожидала. Вейн и Финдейл стоили друг друга: оба были непредсказуемы, как море, и до обоих было достучаться труднее, чем до камня. Кайл протянул ей флягу, и она, отпив большой глоток, передала ее сидевшему рядом Великану. И вдруг краем глаза уловила непонятный отблеск света. Заинтересовавшись, она обернулась и вгляделась в гладкую поверхность моря.

Но море не было гладким, ветер поднял небольшую зыбь. Ночное затишье было временным. Однако Линден почувствовала, что шторм унимается: его сил уже не хватало, чтобы разгладить море.

Ее кольнуло дурное предчувствие, и она опустила глаза. Так и есть: волны, лизавшие полузатопленную палубу, отвоевывали ее дюйм за дюймом. Треск внутри мачт стал громче. А помпа, казалось, задыхалась от усилий.

Медленно-медленно «Звездная Гемма» погружалась в пучину навстречу последней агонии.

Линден поискала глазами Хоннинскрю и окликнула его. Но когда он обернулся, слова замерли у нее в горле: в глазах капитана застыла бездонная скорбь.

— Я уже видел, Избранная… — Каждое слово сочилось болью невосполнимой утраты. — Нам повезло еще, что светло. Если бы был туман… — Так и не договорив, он ушел в свое горе.

— Хоннинскрю, — раздался излишне резкий голос Первой, словно подавленное настроение капитана взбесило ее. — Это необходимо сделать.

— Ага, — уныло повторил он, — это необходимо сделать. Но Первая не смягчилась:

— Это должно быть сделано немедленно.

— Ага, — он вздохнул, и лицо его страдальчески сморщилось, — немедленно. — Но внезапно, словно приняв какое-то решение, он расправил плечи и решительно заявил: — Если уж это должно быть сделано, то кому еще это делать, как не мне!

Он быстро отобрал четверых матросов, жестом велел им следовать за ним и, бросив через плечо: «Я пришлю к вам якорь-мастера», стал спускаться.

Первая крикнула ему вслед, мягко, словно извиняясь:

— Которую ты выбрал?

Не оборачиваясь, он назвал имя, данное Великанами грот-мачте, словно прощался с дорогим существом.

— Ни бизань, ни фок не спасут «Звездную Гемму».

И в сопровождении четверки Великанов отправился по «линии жизни» к кубрику.

— Что они собираются делать? — с тревогой спросила у Первой Линден.

Та подняла на нее глаза, и взгляд ее был словно пощечина:

— Избранная, ты уже много сделала и еще много чего можешь. Но это оставь капитану.

Возмущенная этой отповедью, Линден уже собралась ответить заносчивой Великанше, как вдруг поняла, что тон Первой не был ни грубым, ни оскорбительным. В ее голосе звучала лишь неизбывная печаль. Она разделяла чувства капитана. Но ничем не могла ему помочь. И спасение корабля сейчас было в его руках. Не в ее. К тому же, утратив свой меч, она словно утратила часть себя и до сих пор не могла свыкнуться со своей нынешней неполноценностью.

Линден очень хорошо ее понимала. Но утешить не могла. Она молча отвернулась к Ковенанту, взяла его за руку (даже такой односторонний контакт успокаивал ее) и стала смотреть, как вода все быстрее поглощает палубу. Теперь она была уверена, что крен постепенно увеличивается. Реи уже почти касались поверхности моря. Каждым нервом она ощущала, как смещается баланс. И догадывалась, что, как только реи коснутся воды, корабль перевернется.

В этот момент из люка показалась голова якорь-мастера. Несмотря на то, что он провел у помпы всю ночь и утро, на нем это нисколько не отразилось. Вид у него был самый, что ни на есть решительный, и на морщинистом лице не было ни следа усталости. Казалось, что, пока «Гемма» в опасности, он вообще не будет испытывать ни голода, ни усталости. Он подозвал к себе нескольких Великанов, вместе с ними отправился к кубрику, и они исчезли внутри.

Линден вцепилась в руку Ковенанта, стараясь унять сотрясавшую ее нервную дрожь. Каждая новая волна, ударявшая в борт, заставляла корабль погружаться еще глубже, и крен увеличивался прямо на глазах.

Откуда-то из трюма послышался голос капитана. Но на таком расстоянии Линден не разобрала, что он кричит, лишь определила, что он находится где-то в районе грот-мачты.

Якорь-мастер крикнул ему в ответ, что все готово.

И тут же камень, словно стон, пронизала вибрация, вызванная мощным ударом. Он был настолько силен, что перекрыл шум помпы и вой ветра. На какую-то секунду Линден пришла в голову сумасшедшая мысль, что капитан и его команда пробили кирками днище корабля, словно это могло спасти его от погружения. Но на лицах стоящих вокруг Великанов не отразилось ничего, кроме тревожного ожидания.

— Готовьсь! — рявкнула Первая. — Может случиться что угодно.

Участившиеся удары, сотрясавшие корабль, скорбные и жестокие, одновременно доносились от грот-мачты, и при каждом ударе оставшийся на ней такелаж беспомощно трепетал. Камень вскрикнул, как раненый человек. И Линден, наконец, поняла, что происходит… Хоннинскрю рубил основание мачты. Он надеялся, что, если спихнуть ее за борт, корабль восстановит равновесие.

Линден в тоске стиснула руку Ковенанта, цепляясь за нее как за якорь в океане отчаяния. Капитан не успеет. У него не хватит времени. Она ощущала, как корабль погружается. Погружается навстречу смерти. Но Хоннинскрю и его команда продолжали рубить гранит с яростью отчаяния, с мужественным презрением к грозившей им неминуемой гибели. И вновь камень вскрикнул. И его вопль смертельной муки, тоски и протеста заглушил рокот волн и стон ветра.

С чудовищным скрежетом ломающегося гранита мачта последний раз дрогнула и стала медленно крениться.

Крыша кубрика пошла трещинами и взбугрилась, как горный оползень, и мачта, распахав стену надстройки, рухнула в воду. «Звездная Гемма» содрогнулась от носа до кормы. У Линден, переживавшей ее агонию каждым нервом, заныли все кости, и в горле комком застрял беззвучный крик.

Всплеском от упавшей мачты окатило палубу и застывших, онемевших от горя Великанов.

Но тут из все еще содрогавшихся недр корабля донесся торжествующий крик Хоннинскрю. Он взмыл над морем, и скорбный ропот осыпающихся камней не смог заглушить его.

Словно подстегнутая криком, «Звездная Гемма» подскочила и стала плавно выравниваться. Тяжелый каменный киль восстановил равновесие.

Но даже и сейчас корабль был на волосок от гибели: в его трюмах и так накопилось слишком много воды, чтобы помпы могли с ней справиться, а тут еще через разверстую рану в боку, часть которой оказалась ниже ватерлинии, вода устремилась внутрь.

Но якорь-мастер и Яростный Шторм были к этому готовы. По вантам фока уже карабкались матросы, чтобы распустить верхний парус. И как только ветер со всей своей яростью вцепился в него, чтобы растерзать в клочки, рулевая резким маневром развернула судно.

«Звездная Гемма» была спасена. Для этого понадобился один-единственный парус и поворот руля. Корабль пошел по ветру и теперь, благодаря его мощной силе, мог держаться прямо, а пробоина в боку поднялась выше ватерлинии.

Сначала корабль шел довольно медленно, отягощенный балластом воды в трюмах, и единственный парус в любую секунду мог быть растерзан ветром, но якорь-мастер отдал приказ укрепить его, что, и было сделано доблестным экипажем с искусством и ловкостью. А Великаны у помпы трудились, как титаны. Благодаря их совместным усилиям корабль смог держаться на плаву до тех пор, пока Хоннинскрю не добрался до помпы у правого борта. Когда подключилась к работе и она, дело пошло намного быстрее. Корабль становился все легче, а это, в свою очередь, ослабляло нагрузку на парус. Вскоре якорь-мастер отдал приказ распустить еще один. И «Звездная Гемма», израненная, но живая, на крыльях шторма устремилась прямо на юг

Глава 13 Бхратхайрайн-порт

Шторм никак не желал утихать. Еще в течение двух дней у «Звездной Геммы» не было иного выбора, как продолжать идти прямо по ветру, дувшему с неослабевающей ураганной силой. Любая попытка хоть чуть-чуть изменить курс к западу грозила тем, что судно вновь получит крен на правый борт и пробоину снова зальет. А у Великанов и так дел было по горло, кроме как с утра до вечера стоять у помп. Опасаясь, что волнение на море может усилиться и их зальет так или иначе, Хоннинскрю принял решение отклониться на пару румбов к востоку для того, чтобы судно получило небольшой крен на левый борт, а правый, израненный, таким образом подвергался бы меньшей опасности.

Корабль продолжал идти только на двух парусах, за которыми днем и ночью следила особая вахта. Но и остальные Великаны не сидели без дела.

Управление кораблем требовало неусыпного внимания и точности работы всего экипажа. Но это было лишь частью вставших перед ним проблем. Падение грот-мачты полностью разворотило трюм в месте ее крепления. А тот день, который корабль провел лежа на боку, тоже принес немалые неприятности. Груз и продовольствие в залитых трюмах либо отсырели, либо были безнадежно испорчены соленой водой. Каюты по правому борту тоже пострадали, как и кладовые. Чтобы после крушения навести на судне порядок, Великаны трудились, не покладая рук, и все же каюты стали пригодны для житья только к вечеру, а в некоторых пришлось поработать и до глубокой ночи.

Поев, наконец, горячей пищи, Линден почувствовала, что начинает понемногу приходить в себя. К тому же Ковенант, наконец, обрел покой в своей каюте. Теперь она могла позволить позаботиться и о себе. Ее каюта находилась по левому борту и почти не пострадала. С помощью Кайла, не отходившего от нее ни на шаг, Линден расставила всю мебель по местам. Затем залезла в гамак и, расслабившись, позволила шторму убаюкать себя.

Пока ветер не утих, ей ничего не оставалось, как заняться восстановлением сил. Она выходила из каюты только для того, чтобы проверить состояние Ковенанта или помочь Яростному Шторму лечить Великанов.

Однажды Линден решила прогуляться на нос и разобраться с Финдейлом. Ей очень хотелось знать, почему он отказал в помощи ей и кораблю Великанов. Но, увидев его, такого одинокого, словно ему была предначертана участь парии, она почувствовала, что желание задать ему пару резких вопросов почти сошло на нет. Она до сих пор чувствовала безумную усталость, как физическую, так и душевную. Что бы он там важного ни сказал, с этим можно подождать. И она вернулась в каюту и погрузилась в сон.

Линден видела боевое, деловитое настроение экипажа, но у нее не было ни сил, ни умения им помочь. Но когда она ощутила, что корабль приближается к границе шторма, ею овладело такое возбуждение, что, будучи не в состоянии больше бездействовать, она отправилась на поиски какой-нибудь несложной работы, чтобы занять голову и руки.

Заметив ее настроение, Мечтатель отвел ее с Кайлом в одно из зернохранилищ, где до сих пор шла разборка маиса. Почти целый день Линден провела там, работая в полном молчании. Они с харучаем засыпали испорченное зерно черпаками в огромное ведро, а Мечтатель выносил его и выбрасывал за борт. Великанский черпак был большим и громоздким, руки скоро заломило, но Линден была рада любой работе.

Время от времени она поглядывала на Мечтателя. Казалось, ему нравилась ее компания, будто его Глаз Земли и ее видение были чем-то сродни. В остальном он, похоже, немного успокоился и пришел в себя после потрясения, пережитого им в Элемеснедене. Однако, приглядевшись к Великану повнимательнее, она обнаружила, что его тревожит и сам факт, что «Звездная Гемма» все еще продолжает свое путешествие в поисках Первого Дерева. Линден не пыталась задавать ему никаких вопросов: он все равно не смог бы на них ответить. Но в его взгляде она читала обреченность. И это как-то было связано с Первым Деревом.

Пребывание у элохимов надломило его. Может быть, свою роль сыграло то, что ему выпало пережить во время испытания, может, то, что ему пришлось отказаться от заветной мечты своей жизни. А возможно, его Глаз Земли увидел уже новую опасность, похлеще Солнечного Яда. А возможно… от одной мысли об этом у Линден засосало под ложечкой… возможно, он сумел разглядеть истинные намерения Лорда Фоула. Ту его главную цель, ради которой он не позволит Поиску достичь Первого Дерева.

Но ей никак не удавалось свести концы с концами в своих гипотезах. И вдруг ее пронзила острая тоска по Ковенанту. И она снова задумалась о его нелегкой судьбе. И тогда она стала перебирать в памяти пелены, окутывающие его сознание, и искать способ разрубить гордиев узел, стягивающий их. Но единственное решение, к которому ей удалось прийти, заключалось в том, что ее последняя попытка войти в него не удалась по двум причинам: во-первых, это было насилием над ним, во-вторых — она сама была в тот момент слишком злой. И тут Линден поняла, что стоит перед дилеммой: она ни за что в жизни не отважилась бы войти в него, не будь она в тот момент так зла и настолько слаба перед мраком, таящимся в ней. Настроение у нее окончательно испортилось. В чем-то она походила на Мечтателя, ибо для общения с Ковенантом тоже была как бы немой.

Ближе к вечеру шторм начал стихать и, наконец, оставил корабль в покое, улетев дальше блуждать по морям, словно сумасшедший насильник. «Звездная Гемма», облегченно вздохнув, вступила в район затишья. Вибрация гранита донесла до Линден ликование всей команды. Мечтатель выпрямился и застыл без движения, словно вместе со всей командой благодарил корабль и просил у него прощения. Из всех тяжелейших испытаний, выпавших на ее долю, «Звездная Гемма» вышла победительницей.

Несколько минут спустя Кайл сообщил, что капитан просит Избранную прийти к нему. Мечтатель только пожал плечами: всем своим видом он говорил, что может закончить работу и в одиночку. Взглядом, поблагодарив немого Великана за все, даже за то, что не имело имени, а в первую очередь — за спасение Ковенанта, Линден вслед за Кайлом направилась в каюту Хоннинскрю.

Там уже собрались Первая, Красавчик и Яростный Шторм. Над палубой корабля разносились хриплые команды якорь-мастера, который сейчас управлял кораблем.

Хоннинскрю стоял во главе стола, край которого находился на уровне носа Линден; он с головой ушел в изучение различных свитков пергамента и морских карт. Когда Линден вошла, он поприветствовал ее коротким кивком и вернулся к прежнему занятию. Какое-то время тишину нарушал только сухой шелест пергамента.

— Избранная, — наконец сказал капитан, — мы собрались на совет. Нам нужно выбрать курс. И вот что мы имеем. — Он развернул одну из карт, но, сообразив, что Линден не может ее увидеть, свернул снова. — Нас отнесло почти на двадцать лиг от курса к Первому Дереву. И все же сейчас мы находимся от нашей цели не дальше, чем в тот день, когда нас настиг шторм. Мы даже ближе. Да, нас подгоняет спешность нашего дела. Спешка стала для нас насущна с того момента, как Первая встретила Троса-Морского Мечтателя, обладающего Глазом Земли. — На секунду его взгляд затуманился болью. — И сейчас мы осознаем важность нашего Поиска с каждой минутой. Но нельзя не признать того факта, что «Звездная Гемма» сильно пострадала во время шторма. И теперь путешествие даже по самому смирному морю для нас опасно. А потеря провианта…

Он посмотрел на боцманшу, которая хмуро ответила:

— Если мы не уменьшим паек, то через пять дней нам придется подтянуть ремни. Пресная вода кончится через восемь дней. Если собрать все, что не испортилось, и использовать то, что только начало портиться, то можно растянуть дней на десять. Единственное, чего у нас в избытке, — так это «глотка алмазов».

Хоннинскрю бросил взгляд на Линден, и она кивком подтвердила, что слышала.

— Таким образом, — продолжал капитан, — перед нами два пути: либо положиться на милость моря и продолжить наш Поиск, невзирая на трудности, либо свернуть к ближайшему порту, где мы могли бы пополнить припасы и починить корабль. — Он снова развернул карту так, чтобы она свисала с края стола и Линден смогла ее разглядеть. — Шторм отнес нас к побережью Бхратхайрайнии, и сейчас мы находимся недалеко от столицы бхратхайров. — Он указал на кружок на карте. Но Линден смотрела не на карту, а на его лицо, пытаясь прочитать по нему ответ, который капитан хотел от нее услышать. — В Бхратхайрайн-порте мы сможем получить все, что нам нужно. Ветер нам благоприятствует, так что там мы будем не больше чем через двое суток.

Линден кивнула. Оглядев присутствующих, она поняла, что все за то, чтобы сделать остановку. Но они не осмеливались принять решение без ее согласия, и в глазах их сквозила некая неуверенность в правильности выбора. Очевидно, ее право руководить Поиском, которое она завоевала в Элемеснедене, заставляло их считаться с ней. Тем более что Ковенант не раз говорил о том, как им нужно спешить, и Великаны не были уверены в том, что Поиск можно задержать ради собственного комфорта.

«Или, — внезапно кольнуло Линден, — это во мне они не уверены».

Она упрямо прикусила губу: она ни на йоту не сдаст своих позиций. Слишком дорого она заплатила за то, чтобы быть нужной. Ледяным профессиональным тоном, словно выясняя у пациента симптомы болезни, она спросила у Красавчика:

— Есть еще причины, по которым корабль не может идти прежним курсом?

Тот нехотя ответил:

— Избранная, я, конечно, могу работать со смолой в любую погоду. Тем более сейчас, когда море успокоилось. В трюме достаточно обломков камня, чтобы заштопать пробоину. Но стены и крыша кубрика… — Он пожал плечами. — Чтобы починить «Гемму» как следует, мне понадобилась бы каменоломня. А грот-мачту вообще могут восстановить только кораблестроители Дома. Но, конечно, — заключил он со вздохом, — мы могли бы продолжать Поиск и без серьезного ремонта.

— А у бхратхайров есть каменоломни? Красавчик расхохотался:

— Да у них только и есть что песок да камни — и того и другого в неограниченном количестве! Их порт на этом-то и держится: они развивают кораблестроение и другие близкие промыслы и имеют от этого неплохой оборот.

Линден повернулась к боцманше:

— Если уменьшить порции до предельного минимума, то мы сможем растянуть запасы продовольствия на все путешествие до Первого Дерева и обратно в Страну?

— Нет, — твердо ответила Великанша и скрестила руки, на необъятной груди, всем своим видом показывая, что спорить с ней бессмысленно.

Но Линден настаивала:

— Вы же пополняли запасы по пути. Можем ли мы сделать то же, не сворачивая в этот порт?

Яростный Шторм переглянулась с капитаном и ответила уже с меньшей безапелляционностью:

— Может, да, а может, и нет. Если продолжать идти прежним курсом, то нам еще встретятся земли. Но, судя по карте, они не исследованы ни Великанами, ни теми, с кем мы когда-либо встречались.

— Хоннинскрю, — Линден все еще была уверена, что Великаны колеблются в принятии решения, — а есть ли какие-то особые причины, по которым нам не стоит заходить в Бхратхайрайн-порт?

Вопрос ему явно не понравился, и он ответил, стараясь не встречаться с ней глазами:

— В далеком прошлом бхратхайры были дружны с народом Великанов и всегда хорошо принимали наши суда. И мы не давали им ни малейшего повода относиться к нам иначе. — Его лицо побледнело: очевидно, он вспомнил элохимов, которым раньше так доверял. — Но за последние три поколения ни один из Великанов не ступал на берега Бхратхайрайнии. И до нас дошли сказания, повествующие о том, что бхратхайры уже не такие, какими были в те времена, когда мы общались с ними. Они и так всегда были довольно грубым и бесцеремонным народом: к добру или к худу, их сделали такими извечная борьба за выживание и бесконечные войны с песчаными Горгонами Великой Пустыни. Говорят, что они теперь слишком роскошествуют.

«Слишком роскошествуют?» — удивилась Линден про себя. Она не поняла, что хотел сказать этим капитан, но зато теперь ей стало ясно, что он не уверен в том, что «Звездную Гемму» примут в Бхратхайрайн-порте так же гостеприимно, как прежде. Она с непроницаемым лицом обернулась к Первой:

— А если бы нас с Ковенантом не было на борту, если бы вы вели Поиск без нас, как бы вы тогда поступили?

Великанша ответила ей твердым взглядом, где не было ни капли сомнений и нерешительности, которые читались в глазах остальных:

— Избранная, я утратила свой палаш. Я — воительница, и мой меч является для меня не только средством защиты, но и символом моего звания и профессии. Он имеет собственное имя, которое знают лишь я и тот, кто вручил его мне, и которое никто не узнает до тех пор, пока я еще принадлежу к воителям. Я потеряла его по собственной вине. И я стыжусь этого. Пока я не раздобыла себе другое оружие, я не достойна звания воительницы и Первой в Поиске. Слава бхратхайров как искусных оружейников гремит по всей Стране. Однако ради себя одной я не стала бы задерживать Поиск. Свой титул Первой я могу передать и кому-нибудь другому, а сама довольствуюсь той работой, которую он мне поручит.

Красавчик, пораженный тем, что услышал, прикрыл глаза рукой, но не посмел ее перебить.

— Но «Звездная Гемма» нуждается в ремонте. Это очевидно, — продолжала Великанша. — Учитывая это и то, что Бхратхайрайн-порт близко, я не постыдилась бы направиться туда за помощью. Выбора между небольшой отсрочкой Поиска и гибелью для меня просто нет.

Она замолчала, но продолжала с вызовом смотреть Линден в глаза, пока та их не опустила. Ее тронуло искреннее признание Первой. Все Великаны превосходили Линден не только ростом, но и моральными качествами. Принимать решения за них было непозволительной дерзостью с ее стороны. Ковенант занимал первое положение среди Великанов и харучаев по праву. А вот она таких прав не имела. Она стремилась к власти только по одной причине: ее гнал голодный мрак, таящимся у нее внутри. Это еще больше усугубляло ее низость. Она не достойна была Доверия, которое ей оказывали.

Стараясь походить на Ковенанта, она сказала:

— Хорошо. Я поняла вас. — Ей стоило огромного усилия воли поднять голову и встретиться глазами с Великанами, но она заставила себя продолжать: — Я вижу, что корабль сейчас слишком уязвим. И вряд ли мы принесем много пользы Стране, если затонем или умрем от голода, упорно следуя курсу. Я думаю, нам стоит идти в Бхратхайрайн-порт.

Секунду Великаны молча разглядывали ее, словно ожидали услышать совсем другой ответ. И вдруг уголки губ Красавчика задрожали, и он, не выдержав, прыснул:

— Беру вас всех в свидетели, Великаны! Разве я не говорил вам, и не раз, что она верно Избранная!

Он вскочил и, в порыве радости чмокнув руку жены, вылетел из каюты, словно веселый ураган.

Впервые за все время их знакомства Линден увидела, что в глазах Первой стоят слезы. Великанша мягко положила руку ей на плечо, словно благодаря ее и, прося прощения, а затем обернулась к капитану и хрипло сказала:

— Надеюсь, что мы услышим песню, которая сейчас родилась в сердце Красавчика.

И выбежала из каюты, чтобы скрыть от всех свои слезы. И без того круглое лицо Яростного Шторма расплылось от удовольствия. Она тут же прихватила один из свитков и поспешила на мостик, чтобы дать якорь-мастеру указания по поводу изменения курса.

В каюте остались лишь Линден и капитан.

— Линден Эвери. Избранная… — Казалось, Хоннинскрю и сам не был уверен в том, как надлежит к ней обращаться. Он заметил свою нерешительность, и на его лице мелькнула смущенная усмешка. Но тут же он снова стал торжественно серьезен. — Я не особо разбираюсь в таких материях, как Поиск или рана Страны. Многое мне просто неясно. Тайна Глаза Земли моего брата лишь наполняет скорбью мое сердце, но я ничего в этом не понимаю. Перемены, произошедшие с элохимами, и присутствие среди нас Финдейла… — Он растерянно развел руками. — Но Друг Великанов Ковенант убедил нас в том, что несет великий груз ответственности за всю кровь, которая пролита в Стране. И что ты поддерживаешь его и разделяешь с ним тяжесть его ноши. Разделяешь, и более того… Ты ведешь себя так, словно тоже взяла на себя полную ответственность. По правде говоря, я и не знал, что ты сделана из такого камня. Избранная, я благодарен тебе за ту передышку, которую ты даешь нам. Я благодарю тебя от своего имени и от имени «Звездной Геммы», которую люблю больше жизни и буду счастлив видеть восстановленной. — Он в волнении сжал кулаки, словно вспомнил удары, которые наносил кораблю, когда рубил грот-мачту. — Я благодарю тебя также и от имени моего брата — Троса-Морского Мечтателя. У меня на сердце становится легче, когда я думаю, что он получит небольшую передышку. Хоть я и боюсь, что мы никогда не найдем средства исцелить его, любая отсрочка, которая может дать ему хоть немного передохнуть, для него только во благо.

— Хоннинскрю… — начала Линден и замолкла, не зная, что ответить. Она не заслуживала его благодарности. И ничем не могла умерить его боль за брата. Глядя на капитана, она подумала, что все его опасения по поводу бхратхайров перевешивают страстное желание дать отдых Мечтателю. О нем он заботился даже больше, чем о судне.

Его внутренний разлад делал любой ответ Линден — будь то объяснение, почему она приняла решение, либо же просто формальное принятие его благодарности — бессмысленным. Поэтому она просто поделилась с Великаном тем, что поняла сама:

— Он боится Первого Дерева. Он думает, что там может произойти что-то ужасное. Но почему — я не знаю.

Хоннинскрю задумчиво кивнул. Он смотрел сквозь нее, словно забыл об ее присутствии, и, будто размышляя вслух, пробормотал:

— Он не может говорить не потому, что потерял голос. Он нем потому, что Глаз Земли невозможно выразить словами. Он в состоянии донести до нас, что нас ждет опасность. Но у этой опасности нет имени в человеческом языке.

Линден поняла, что сейчас ее присутствие здесь только мешает. Раз уж она ничем не может утешить, то лучше оставить его наедине со своим горем. И она тихо вышла из каюты. Капитан, похоже, этого не заметил.

«Звездной Гемме» понадобилось два дня, чтобы подойти к берегам Бхратхайрайнии, но так как по пути ей пришлось бороться с переменами ветра и отклониться от курса, то Бхратхайрайн-порт они увидели лишь на рассвете третьего дня.

Холод северной осени остался позади, и теперь жаркий сухой воздух мало напоминал о том, что приближается зима. Солнце палило настолько сильно, что Линден постоянно изнемогала от жажды и чувствовала, что кожа на лице слегка обгорела. Даже сквозь туфли она ощущала, как раскалилась каменная палуба. Паруса, истрепанные непогодой, на фоне сверкающего моря и ослепительно лазурного неба казались грязно-серыми тряпками. Лишь иногда щеки Линден касалось влажное дуновение — это одинокие облака высоко наверху проливались дождем, но он испарялся задолго до того, как достигал корабля, и потому не приносил никакого облегчения.

Первый раз, взглянув на берег в нескольких лигах восточнее Бхратхайрайн-порта накануне их прихода в гавань, Линден увидела лишь гряду невысоких скал и глинистых холмов. Они выбеливались и иссушались на протяжении стольких тысячелетий, и казалось, только сонное оцепенение удерживало их от того, чтобы растаять в дымке и испариться под жарким солнцем. Все живое давно исчезло из этого безрадостного края. Закатное солнце раскрасило скалы тревожно алым и угрюмо охряным цветом, как бы подчеркивая их дикий и негостеприимный характер.

Всю ночь корабль шел вдоль неприветливого берега, и по мере продвижения линия побережья снижалась и сглаживалась. С рассветом «Гемма» подняла все оставшиеся паруса. Стоя рядом с Красавчиком на носу, Линден увидела в медленно приближающейся гряде утесов небольшой проход, словно там находился каньон или устье реки. Но вдоль стен каньона тянулись рукотворные стены в тридцать, а то и сорок футов вышиной. Они были выстроены из того же выбеленного камня. У входа в каньон возвышались две сторожевые башни. Они были похожи на клыки, которыми ощерился мертвенный череп берега.

— Это и есть порт? — неуверенно спросила Линден. Расстояние между стеками каньона казалось слишком узким, чтобы там мог пройти корабль.

— Бхратхайрайн-порт, — мелодичным голосом поправил ее Красавчик. — Да. Здесь и начинается Песчаная Стена, которая защищает Бхратхайрайнию от Великой Пустыни. В этих водах нет ни одного корабля, который не знал бы, что эти Рога, — он кивнул на башни, — охраняют и защищают покой Бхратхайрайн-порта.

Подгоняемый ласковым бризом, корабль Великанов шел навстречу Рогам. Несмотря на все опасения Линден, расстояние между ними оказалось достаточным, чтобы «Звездная Гемма» смогла пройти спокойно, а за проходом открылась большая бухта, по меньшей мере, в лигу шириной. Здесь, защищенная от капризов моря, могла бы спокойно поместиться целая эскадра. Вдали, там, где широкой дугой изгибался берег порта, Линден увидела множество мачт и парусов.

По краям скал, окружавших бухту, шла Песчаная Стена. Город, расположившийся на их склонах и в основном сгрудившийся в районе гавани, был ею надежно защищен. А за стеной возвышалась пятиярусная каменная Удерживающая Пески, словно великан, глубоко задумавшийся о своем нелегком долге защищать город. Пятый ярус оканчивался тонкой башней, вонзающейся в небо, словно палец, поднятый в предостережение.

«Звездная Гемма» прошла между Рогами, и Линден отметила про себя, что гавань порта является идеальной ловушкой, из которой почти невозможно сбежать, если это вдруг понадобится. Бхратхайрайния была отлично защищена со всех сторон.

Хотя, с другой стороны, в этом была и ее уязвимая точка: вздумай враги напасть на них, им достаточно только перекрыть выход из бухты и взять бхратхайров измором.

Изумительная панорама города и вид мрачной громады Удерживающей Пески наполнили душу Линден трепетом восхищения и страха. Почти шепотом она попросила Красавчика рассказать ей то, что он знал об этом народе. После знакомства с элохимами она опасалась всего нового и незнакомого.

Тихо, словно говоря сам с собой, Красавчик начал свой рассказ:

— Это довольно странный народ: их неприветливая родина жестоко обходится с ними, заставляя их всю жизнь посвящать бесконечной смертельной схватке с самыми чудовищными обитателями Великой Пустыни. Этот вечный бой сделал их жестокими, упрямыми и воинственными. Может быть, теперь они считают это своими достоинствами. Хотя трудно сказать наверняка. Во всяком случае, до нас доходили весьма противоречивые рассказы о них. О них нам рассказывал и Друг Великанов Ковенант, до нас дошли и сказания Бездомных, которые некогда не раз помогали бхратхайрам сражаться с их извечными врагами — песчаными Горгонами. Потому-то Великанов и принимали здесь всегда с радостью. Но нас мало интересуют торговля и оружие, которое производится тут в избытке, и как-то постепенно мы стали бывать здесь все реже и реже. Однако сказания, которые до меня дошли, повествуют о том, что бхратхайры очень хорошо относятся к Великанам.

Он на секунду умолк, собираясь с мыслями, и продолжил:

— Вот, например, типичная для них поговорка: «Тот, кто гуляет под занесенным мечом, скоро потеряет голову». Для них это непререкаемая истина, — он невесело усмехнулся, — а отсюда следует, что нападение — лучший вид обороны. Многовековая борьба с песчаными Горгонами убедила их в том, что лучше убить самому, чем оказаться убитым.

Песчаные горгоны (по крайней мере, так говорят) — порождение яростных песчаных бурь, терзающих Великую Пустыню. Внешне они чем-то похожи на людей и не менее хитры и коварны. Но главными их характерными чертами являются просто невообразимая, чудовищная жестокость и огромная сила, которой не могут противостоять ни камень, ни железо. Если бы горгоны захотели объединиться и начать регулярные военные действия против бхратхайров, то уже никакая помощь — ни Великанов, ни вообще кого бы то ни было — не спасла бы их от изгнания с собственных земель или почти поголовного уничтожения. Но эти твари не способны на организованные действия, их нападения всегда стихийны, как бури, породившие их. Только поэтому Бхратхайрайния до сих пор еще существует, и ее защитники не теряют надежды. К тому же горгоны иногда исчезают надолго, и никто не знает, почему и как долго можно не опасаться новых нашествий. Как раз в один из таких периодов временного затишья и была построена Песчаная Стена. Как видишь, она сработана на совесть. Но, к сожалению, и она не способна удержать горгон. Не раз ее надстраивали и перестраивали, и не раз твари из пустыни пробивали в ней огромные бреши.

Возможно, так бы они ижили до самого конца мира, но однажды (несколько наших, великанских, поколений назад) в город приплыл из-за моря некий человек и предложил свою помощь властителю Бхратхайрайнии — гаддхи. Он представился как могущественный маг и потребовал, чтобы его возвели в сан кемпера — первого министра правителя, что давало бы ему практически полную власть над страной. А за это он обещал навсегда избавить страну от извечных врагов.

И он сделал это. Как — не знаю, но сделал. Может, это только он один и знает до сих пор. Оставалось закрепить достигнутые успехи. Он собрал все бури Великой Пустыни в один магический вихрь, столь чудовищный по своей силе, что он изменил весь ландшафт. И этим вихрем (в сказаниях он именуется Роком горгон) связал этих тварей. До сих пор он держит их, кружа в яростном смерче, и с каждым витком их ярость накапливается. Говорят даже, что с Удерживающей Пески можно увидеть этот неистово крутящийся на месте круговорот песка, воздуха и горгон. Еще говорят, что, хотя заключенные в нем твари и живы по сию пору, многие из них уже умерли от отчаяния, потеряв надежду выбраться на свободу. А еще говорят, — почти шепотом добавил Красавчик, — что время от времени кемпер выпускает одну-другую из выживших и использует их для особо грязных дел.

Век бхратхайров так же короток, как и у твоего народа, Избранная. Со времени, когда объявился маг, Бхратхайрайния видела множество сменявших друг друга гаддхи, но кемпер Касрейн-Круговрат пережил их всех. Однако говорят, что хоть он и живет дольше, чем любой Великан, но и он смертен. Именно он приказал построить Удерживающую Пески. Еще говорят, что, благодаря своей магической силе и знанию людей, отточенному за долгую жизнь, он превращает всех гаддхи в марионеток и управляет ими по своему усмотрению.

Правда ли это, я не знаю. Но кое-что могу показать. — Красавчик протянул руку к силуэту Удерживающей Пески, четко вырисовывающемуся на фоне выцветшего от жары неба: — Вон оно, его творение из пяти ярусов — словно пять жерновов один другого меньше сложили пирамидой. Первый, цокольный, ярус сейчас скрыт от нас Песчаной Стеной, он служит фундаментом для второго. Затем идет ярус Сокровищ, а следующий — ярус Величия. Там-то и восседает гаддхи на своем троне, который именуют Благодатью. Верхний ярус называют Башней кемпера, ибо там живет Касрейн-Круговрат. У меня лично нет никаких сомнений, что со своей вышки он прекрасно может держать под контролем не только всю Бхратхайрайнию, но и Великую Пустыню.

В голосе Красавчика, когда он говорил о Касрейне, почтительность смешивалась с неясными опасениями, и его рассказ всколыхнул в Линден самые противоречивые эмоции: она искренне восхищалась величием Удерживающей Пески и в то же время не могла отделаться от неприятной подозрительности по отношению к ее создателю — кемперу Бхратхайрайнии. Человек, способный заключить песчаных горгон внутрь магического смерча, обладал достаточной силой, чтобы стать тираном с неограниченной властью. К тому же ее тревожила судьба горгон. В ее мире опасных животных чаще всего уничтожали, но от этого он не стал лучше.

Задумавшись, она отвлеклась от рассказа Красавчика, но теперь снова прислушалась, любуясь городом, освещенным утренним солнцем:

— …под его правлением бхратхайры достигли полного процветания. Хотя странное у них благоденствие: на весь город всего пять источников пресной воды и только две делянки пахотной земли, но в то же время у них в избытке есть то, о чем другие могут только мечтать. За время мира, подаренного Касрейном, у них необычайно развились различные ремесла, и во многих из них они достигли совершенства. Например, в кораблестроении они превзошли всех своих соседей. Но во всех сказаниях о бхратхайрах и Удерживающей Пески, дошедших до нас, сквозит намек на то, что они близятся к упадку. Однако об упадке тут трудно говорить!

Линден поняла, что Великан имеет в виду. «Звездная Гемма» подходила к пристани, и теперь уже можно было разглядеть в подробностях и корабли, стоящие у пирса, и деловитую суматоху на причале. Линден бросилось в глаза множество военных судов: мощных галеонов; трирем с носами, обшитыми железом для тарана; галер, оснащенных катапультами. Однако торговых кораблей было все же много больше: бригантины, парусники, шлюпы толпились у пирса, поражая многообразием форм и красок, щетинясь лесом мачт на фоне скученного города. Весь этот пестрый, шумный порт кипел в оживленном котле торговли, и это никак нельзя было назвать упадком.

В воздухе носились стаи птиц. Чайки, вороны и бакланы в поисках пищи кружились, кричали и дрались; они садились на мачты, стремительно пикировали к воде; их было полно на крышах прибрежных строений, и по палубам кораблей они разгуливали, словно у себя дома. А высоко в небе чертили неспешные круги коршуны и ястребы. Должно быть, дела Бхратхайрайнии действительно шли очень неплохо, раз ее жители могли прокормить такую орду прихлебателей. Правда, эта же горластая компания мусорщиков платила городу тем, что избавляла его от отбросов и падали.

Линден обрадовалась, увидев птиц. Конечно, их нельзя было назвать особо чистыми или веселыми, но зато они были живыми. И к тому же поддерживали репутацию Бхратхайрайн-порта как города гостеприимного.

Как только «Гемма» подошла к гавани так близко, что до нее уже стал долетать портовый шум, впереди, словно из-под воды появилась шустрая лодчонка, которая шла им наперерез. В ней сидели четверо смуглых мужчин, а пятый, стоя на носу, бурно жестикулировал, явно обращаясь к экипажу корабля Великанов.

На лице Линден отразилось столь откровенное недоумение, что Красавчик рассмеялся:

— Они всего лишь хотят проводить нас к свободному месту у причала, подходящему для нашей осадки.

Великан был абсолютно прав: Хоннинскрю обменялся с лоцманом жестами, и лодка, развернувшись, заскользила впереди, указывая дорогу. И вскоре «Звездная Гемма» уже швартовалась к выдававшемуся далеко в бухту Причалу для крупных кораблей. На берегу толпилось множество портовых рабочих, которые, завидя подходящий корабль, бросились на помощь, но почти сразу разочарованно отступили, понимая, что выполнить работу на корабле Великанов им не под силу. Швартовочные канаты, полетевшие на причал, были слишком массивны и громоздки, но Великанам не впервой было швартоваться самим; несколько матросов уже спустились на причал и закрепили концы. Бхратхайрам оставалось только в изумлении глазеть на них и на и исполинский каменный корабль. Вскоре собралась уже довольно большая толпа зевак: грузчики, матросы с соседних судов, торговцы и горожане — никто никогда в жизни не видел ни одного Великана.

И пока они оживленно переговаривались, разглядывая «Гемму» и ее экипаж, Линден с не меньшим интересом изучала их. Большинство восклицаний, доносившихся до нее, произносилось на языках, которых она не знала. Здесь присутствовали люди всех цветов кожи, отличавшиеся ростом, сложением и одеждой; их лица носили характерные черты различных рас. У любого из них было множество разнообразных украшений, каждое из которых Сандер или Холлиан носили бы с гордостью как экзотическую редкость; качеству тафты и шелка самых нежнейших расцветок, в которые были одеты простые горожане, позавидовал бы любой султан. А уж капитаны и владельцы судов выделялись среди толпы поистине варварской роскошью одеяния и обилием драгоценностей. Но пальма первенства, вне всякого сомнения, принадлежала бхратхайрам. Они без всякой меры и стеснения кичились своим богатством и преуспеянием.

Вдруг толпа зашевелилась и нехотя расступилась перед человеком, направлявшимся прямиком к кораблю. Он был так же смугл, как и большинство зевак, но, судя по одежде, занимал достаточно высокое положение. На нем были туника и штаны из какого-то очень добротного черного материала, блестевшего как атлас, пояс, отделанный серебром, а на правом плече сверкал серебряный же кружок со знаком, очевидно, обозначавшим его принадлежность к какой-то официальной структуре. Он не торопясь, прошествовал к корме, всем своим видом давая понять, что корабль подобных размеров не производит на него никакого впечатления, и остановился, очевидно, ожидая, что его пригласят на борт и спустят трап. То, что этого не сделали немедленно, вызвало на его лице гримасу легкого раздражения, и он нетерпеливо махнул рукой.

По команде Хоннинскрю гостю в черном спустили лестницу. На палубе уже собралась группа для встречи: капитан, Первая и Мечтатель. Туда же Бринн доставил и Ковенанта. Линден вслед за Красавчиком подошла к ним поближе, чтобы лучше видеть. За ее плечом тут же вырос Кайл, а Кир с Хигромом ненавязчиво замаячили неподалеку. Только Финдейл и Вейн полностью проигнорировали появление на борту «Геммы» первого бхратхайра.

Через минуту гость перелез через борт и без всяких преамбул заявил:

— Я — капитан порта. — Его гортанный голос резал Линден ухо, и чувствовалось, что он испытывает трудности, говоря на чужом для него языке. — Для того чтобы вы могли здесь пришвартоваться и заниматься торговлей, вам следует получить мое разрешение. Для начала сообщите мне свои имена и название корабля, на котором вы прибыли.

Хоннинскрю бросил взгляд на Первую, но та осталась на месте и даже глазом не повела. Тогда он ответил сам:

— Этот корабль называется «Звездная Гемма», а я — его капитан Гримманд Хоннинскрю.

Бхратхайр достал вощеную табличку и быстро нанес на нее несколько знаков.

— А остальные?

— Это Великаны, — с холодным достоинством ответил Хоннинскрю, — а также их друзья. Помнится, в прежние времена Великаны и бхратхайры были союзниками.

— Это в прошлые времена, — ответил капитан порта, надменно глядя на капитана «Геммы». — Но мир не стоит на месте. В мои обязанности не входит знание всех давно канувших в прошлое договоров. Если вы будете продолжать скрытничать, то кара моя будет сурова.

В глазах Первой вспыхнула ярость, ее рука машинально ухватилась за пустые ножны, но тут же бессильно повисла. С трудом сдерживаясь, Хоннинскрю назвал поименно всех своих спутников.

Бхратхайр занес список в свою табличку.

— Ладно, — сказал он, когда сэтим было покончено. — Какой у вас груз?

— Груз? — мрачно повторил Хоннинскрю. — Нет у нас груза.

— Как это нет груза? — возмутился бхратхайр. — Вы что, прибыли сюда не для торговли?

— Нет, — хмуро отрезал Хоннинскрю, вызывающе скрестив руки на мощной груди.

— Тогда вы просто сумасшедшие. Что вам здесь надо?

— У тебя есть глаза, — пророкотал Великан. — Разве ты не видишь, что корабль сильно пострадал во время шторма. Мы пришли сюда за помощью. Нам нужны камень, парусина…

— Довольно! — брызгая слюной, взорвался бхратхайр, словно немилосердно пекущее солнце уже основательно подогрело его и для того, чтобы довести его до точки кипения, не хватало самой малости. — Вы либо тупые дикари, либо просто идиоты! Мы вам не какая-нибудь деревенщина, которая подожмет хвосты от страха перед такими дылдами, как вы! Мы — бхратхайры! Мы живем на краю Великой Пустыни и ведем постоянную борьбу за выживание! Все наше богатство мы получили неустанным трудом. Мы ничего не даем даром! Если у вас нет груза, вы можете расплатиться с нами деньгами. Но если у вас нет денег, вам придется уйти ни с чем. Это мое последнее слово.

Хоннинскрю спокойно смотрел на офицера, но видно было, что он весь подобрался, готовясь встретить грудью любую опасность.

— А если мы не уйдем? Будете выгонять нас силой? Только подумай сначала, чего вам это будет стоить.

Но на бхратхайра слова капитана не произвели никакого впечатления.

— Что ж, если вы не пожелаете заплатить или добровольно убраться, ваш корабль будет разрушен еще до того, как наступит ночь. Но ни один человек не поднимет на вас руку. Вы, если на то будет ваша добрая воля, можете беспрепятственно сойти на берег. Как только желающие сойдут, ваше корыто будет атаковано пятью галеонами, оснащенными катапультами. Они стреляют огнем и такими огромными камнями, что вскоре на этом месте останется только груда щебня. И та на дне.

Хоннинскрю угрюмо молчал, о чем-то размышляя. У Линден внутри стал расползаться холодный липкий страх: а что если она, приняв решение свернуть с курса, совершила очередную ошибку и поставила всех в безвыходное положение? Все молчали.

Налетела стайка любопытных птиц и, наспех исследовав новый корабль, быстро умчалась.

— Якорь-мастер, — тихо позвал Хоннинскрю, но его бас достиг ушей помощника, все еще находившегося на мостике. — Готовь корабль к атаке. Яростный Шторм. — Боцманша стояла рядом. — Придержи-ка пока этого… капитана.

Могучие пальцы Великанши сомкнулись вокруг шеи бхратхайра.

— Он скор на гнев. Пусть же теперь посмотрит, как умеем гневаться мы.

— Идиоты! — взвыл офицер, изо всех сил пытаясь говорить грозно и внушительно. Но это у него плохо получилось: с побагровевшим от великанской хватки лицом он выглядел как человек, которого вот-вот хватит апоплексический удар. А внушительный баритон сменился сиплым свистом закипевшего чайника. — Дикари! Ветра сейчас нет! Вы здесь в ловушке до вечернего прилива!

— Ну, тогда ты в еще более надежной ловушке, чем мы, — тихо пророкотал Хоннинскрю.- Очень скоро мы получим большое удовольствие, поучив ваш город уму-разуму и тому, что силу Великанов надо уважать. Когда бхратхайрам понадобилась наша дружба для того, чтобы мы поддержали их в борьбе с Горгонами, мы с легкостью подарили им ее. Теперь же вам нужна наша вражда. Что ж, и за этим дело не станет.

Толпа на пирсе, зашумела, и Линден оглянулась, чтобы проверить, не собираются ли они напасть на корабль.

Но, как оказалось, зеваки гневались не на Великанов, а на пятерых пробивавших дорогу к кораблю всадников, одетых во все черное. Это, вне всякого сомнения, были военные: их серебряные кирасы, круглые щиты и шлемы слепили глаза, за спину были закинуты арбалеты, и на боку у каждого висела сабля. Вырвавшись, наконец, из толпы, они пустили коней в галоп, доскакали до трапа, свисавшего с борта «Геммы», и остановились как по команде.

Четверо так и остались верхом, а пятый, кирасу которого украшала червленая эмблема в виде черного солнца, спешился и стал быстро подниматься по трапу. Когда он Шагнул на палубу, Кир, Хигром и Великаны встретили его крайне недружелюбно; но он, словно не замечая их, быстрым взглядом окинул корабль, нашел глазами полузадушенного чиновника и, не сходя с места, принялся на него орать.

Он орал на довольно неблагозвучном, с точки зрения Линден, языке, который, как она догадалась, и был бхратхайрским. Но ни слова из его пламенной речи она, естественно, не поняла. Капитан порта сдавленно пытался оправдываться, так как боцманша его все еще держала. И тут Линден почувствовала легкий толчок в бок. Она оглянулась на стоящего рядом Красавчика и увидела, что его глаза смеются. Он хитро подмигнул ей, и она вспомнила о способности к языкам, которой обладали все Великаны. Но остальные члены экипажа, не желая выдавать свой секрет, стояли с абсолютно непроницаемыми лицами.

Издав последний вибрирующий вопль, от которого капитан порта позеленел, новоприбывший спокойно обернулся к Хоннинскрю и Первой:

— Приношу вам свои извинения. Капитан порта должен быть строгим и исполнительным, но инициативным, а этот недоумок, — в последнее слово он вложил столько яда, что капитан стал фиолетовым и пошел лимонными пятнами, — перестарался и полез в формалистику. Будем знакомы, я — Раер Крист, кайтиффин кавалерии гаддхи. Прибытие вашего корабля было замечено в Удерживающей Пески, и меня немедленно послали встретить вас, как подобает. Увы, я слишком долго пробивался по запруженным толпами улицам, а потому опоздал и не пресек это досадное недоразумение в самом корне.

Хоннинскрю собрался что-то ответить, но кайтиффин перебил его:

— Будьте же снисходительны к честному служаке, допустившему бестактность не по злу, а просто по недомыслию и из чрезмерного усердия. Но он уже все понял и теперь готов оказать вам любую помощь и разрешить выдать вам все, что понадобится, во имя древней дружбы нашего народа с Великанами и по наивысшему повелению гаддхи. Я ни капли не сомневаюсь в том, что все ваши пожелания будут исполнены с заботой и тщанием. Может, теперь вы отпустите его? — кивнул он на обмякшего капитана.

— В самом скором времени,- пророкотал Хоннинскрю.- Мне чрезвычайно польстило, что гаддхи пожелал позаботиться о нас.

— Еще раз заверяю вас со всей искренностью, — кайтиффин отвесил элегантный поклон, — Рант Абсолиан, нынешний гаддхи Бхратхайрайнии, крайне к вам расположен. Он всячески озабочен тем, чтобы вам было предоставлено все, что необходимо, и с радостью пойдет навстречу любым вашим просьбам. А тех из вас, кто свободен от вахты на корабле, он приглашает быть его гостями в Удерживающей Пески. Ни он, ни его кемпер, Касрейн-Круговрат, ни разу в жизни не встречались с Великанами, и оба с нетерпением ждут возможности восполнить этот досадный пробел.

— Твои речи звучат учтиво, — с достоинством отозвался Хоннинскрю. — Но пойми нас, мы несколько обескуражены. Не подождешь ли ты немного, пока я обсужу все со своими друзьями.

— На твоем корабле хозяин — ты, — еще раз поклонился офицер. Он качался материализованным воплощением сконцентрированной воли гаддхи. — Не смею торопить вас.

— Вот и ладно. — В глазах Хоннинскрю запрыгали веселые чертики. — Великаны — народ неторопливый. — И с учтивым, хотя и несколько ироническим поклоном он проскользнул мимо офицера к мостику.

Увидев, что за ним последовали Первая, Красавчик и Мечтатель, Линден присоединилась к ним. Кайл, конечно же, не отставал от нее ни на шаг, а следом за ними Бринн нес Ковенанта. На мостике они собрались в плотный кружок, уверенные, что здесь Раер Крист, каким бы слухом он ни обладал, не сможет их подслушать.

Хоннинскрю тут же сбросил с себя маску учтивости и по старой привычке обратился к Первой:

— Ну, что ты думаешь об этом?

— Мне все это не нравится,- сдержанно прорычала она.- Уж больно радушно они нас приняли. Люди, которые безвозмездно предлагают помощь простым жертвам шторма, да еще с наивысшего соизволения гаддхи, выглядят весьма подозрительно.

— А есть ли у нас выбор? — вставил Красавчик. — Помощь, столь неожиданно подоспевшая, может быть и столь же неожиданно отозвана. Нам здорово повезло, что их гаддхи проявил к нам благосклонность. Но нам все едино: что принять их помощь и заплатить за нее неизвестно чем, что отказаться и потерять благосклонность гаддхи.

— Да, — подхватила Первая, — но мы имеем все шансы, потерять ее, стоит нам сделать хоть один неверный шаг в этом каменном мешке — Удерживающей Пески. И тогда нашей свободе будет та же цена, что и фальшивой учтивости бхратхайров.

Она и Хоннинскрю посмотрели на Мечтателя, надеясь, что его Глаз Земли может дать совет. Но тот только покачал головой — ему нечего было им сказать.

И тогда все взоры обратились на Линден. С самого прибытия бхратхайров на борт она не открывала рта. Ей было дурно от палящего солнца, сознание застилала дымка, и мысли путались. Удерживающая Пески нависла над горизонтом тяжелой глыбой, словно воплощенный в камне чудовищный Рок горгон. Интуиция ей подсказывала, что гаддхи и его первый министр дают им шанс на спасение, одновременно с этим втягивая их в какую-то новую рискованную переделку. Она с трудом взяла себя в руки и взглянула Великанам в глаза:

— А что говорил кайтиффин чиновнику? Ответил ей Хоннинскрю:

— Он сказал своему соотечественнику не больше, чем нам: он публично его высек за то, что тот не встретил нас достойно, что соответствует высочайшему повелению гаддхи. Но все же его ярость имела другую причину. Похоже, мы им не просто нужны. Мы им необходимы. Раеру Кристу был дан строжайший приказ провести дело как можно аккуратнее. И ему не простили бы ни малейшей оплошности.

Линден вздохнула. Она мечтала о тени и прохладе, чтобы хоть немного привести свои мысли в порядок. Но нужно было хотя бы что-то сказать:

— Мы уже сделали свой выбор, когда решили пойти сюда. Она не могла оторвать взгляда от громады Удерживающей Пески. За ее выбеленными нещадным солнцем стенами таились неизвестные ей магические силы. Сила и была для нее ответом на все вопросы.

Великаны вновь обменялись взглядами. Первая угрюмо кивнула, и Хоннинскрю, выпятив грудь, обратился к якорь-мастеру:

— Помощник, я оставляю корабль на тебя. Храни его. Люби его. Он — наша единственная надежда. Позаботься также, чтобы обеспечить Красавчика камнем для починки. И еще: загрузи кладовые под завязку. А также продумай способы передать нам весточку в случае опасности. Но если почувствуешь, что пахнет паленым, уводи корабль из бухты и за нас не беспокойся — уж мы-то выплывем и где-нибудь за Рогами к вам обязательно присоединимся.

— Есть, — только и сказал якорь-мастер, и на его унылом морщинистом лице не отразилось ни малейшей эмоции. Он любил и ценил любой риск, ибо это было единственным, что излечивало его от застарелой меланхолии.

— Я останусь со «Звездной Геммой», — тихо сказал Красавчик, хотя было видно, что он много охотнее пошел бы вместе с женой. — Я должен как можно скорее начать ремонт. Но если понадобится, я могу быть еще и курьером между вами и кораблем.

Первая снова угрюмо кивнула. Хоннинскрю дружески сжал плечо Повенчанного-Со-Смолой и, оглянувшись на команду, топтавшуюся на корме, гаркнул:

— Боцман! Отпустить капитана порта! Мы принимаем любезное предложение гаддхи Бхратхайрайнии!

Над кораблями, потревоженные его зычным басом, стаи чаек и ворон взвились с такой поспешностью, словно учуяли где-то запах падали.

Глава 14 Удерживающая Пески

Следуя за капитаном на корму, где их ожидал кайтиффин, Линден размышляла, стоит ли ей сделать попытку помешать Бринну взять Ковенанта в Удерживающую Пески. Она инстинктивно побаивалась этого дворца. Но пелена, окутывавшая ее мозг, все не рассеивалась, мысли путались, и Линден никак не могла понять, чего хочет сама. Но одно она знала точно: ей очень не хотелось бы расставаться с Ковенантом. Он выглядел настолько слабым и беспомощным, что она просто обязана неотступно находиться рядом с ним, чтобы защитить его от любых опасностей. К тому же, кто лучше нее, медика, сможет следить за развитием его болезни?

Капитан порта, уже не заботясь об остатках собственного достоинства, как только его отпустили, бросился к борту и практически сбежал с корабля. Раер Крист разразился пышной тирадой по поводу того, что Рант Абсолиан будет весьма доволен, узнав, что гости приняли его всемилостивейшее приглашение, на что Хоннинскрю отвечал со всей доступной ему учтивостью. Но Линден уже не прислушивалась к этому обмену любезностями и поклонами. Она отправилась на поиски Финдейла и Вейна.

К своему удивлению, она обнаружила, что они стоят рядом, словно старые знакомые. Черная гладкая кожа юр-вайла контрастировала с бледным морщинистым лицом элохима и его кремовой рясой. Но Финдейл, казалось, еще больше постарел с тех пор, когда Линден видела его в последний раз. Он осунулся, и его усталые глаза, обведенные желтыми кругами, смотрели на Вейна с каким-то странным выражением, словно одно его присутствие причиняло элохиму боль.

Оба они, как видно, собирались сопровождать Линден и Ковенанта в Удерживающую Пески.

И даже если кайтиффин и испытал некоторое замешательство при виде столь странной пары, то никак этого не проявил и, продолжая рассыпать любезности, направился к борту. Первая, нежно попрощавшись с Красавчиком, решительным шагом последовала за Раером Кристом и исчезла за бортом. За ней двинулись Хоннинскрю и Мечтатель.

Бринн и Хигром, поддерживая Ковенанта, направились, было за ними, но на секунду задержались у борта, словно ожидая указаний от Линден. Но ей нечего было им сказать. Волосы на висках слиплись от пота, и все мысли плавились. Бринн пожал плечами и начал бережно спускать юр-Лорда вниз, туда, где его уже ожидал Мечтатель.

Линден все еще не могла сдвинуться с места, пытаясь собрать воедино ускользающие ощущения от разговора с кайтиффином. Где-то подсознательно она понимала, что ему нельзя доверять: в его ауре слишком явно читались коварство и скрытность. И в то же время она не ощущала присутствия злого умысла. Что же ее так тревожит?

Она думала, что Финдейл и Вейн последуют за Ковенантом, но те явно ждали ее. Глаза юр-вайла слепо глядели в пустоту. Элохим тоже не смотрел на нее, словно пытался спрятать свои мысли.

Понуждаемая их молчаливым ожиданием, Линден подошла к борту, неуклюже перелезла через него и стала спускаться на пирс.

Солдаты уже спешились, и Раер Крист предложил их коней гостям. Бринн моментально взлетел в седло и с помощью харучаев устроил Ковенанта впереди себя. Кир и Хигром тоже — уже сидели верхом, и теперь все ожидали только Линден и Кайла. Не желая задерживать всех, Линден опасливо подошла к лошади, пытаясь успокоить себя тем, что та намного меньше Рысака и, уж конечно, не настолько опасна. Но дело было в том, что она еще никогда в жизни не ездила верхом. И все же она заставила себя поставить ногу в стремя и, ухватившись за луку седла, как-то уселась. А в следующую же секунду Кайл уже сидел позади нее.

Раер Крист вскочил на своего коня, а остальных солдаты взяли за поводья. Хоннинскрю и Первая заняли места по бокам кайтиффина, Мечтатель оказался между лошадьми, которые везли Ковенанта и Линден, а Вейн и Финдейл замыкали шествие. И кортеж тронулся.

Экипаж «Звездной Геммы» молча столпился у борта: они ощущали, что шумные проводы в такой ситуации неуместны — слишком большому риску подвергали себя их посланцы.

По приказу Раера Криста толпа расступилась, и пока процессия двигалась по образовавшемуся проходу, ее сопровождал удивленный говор зевак на языках, большинство из которых Линден не понимала, хотя уже научилась отличать гортанный выговор бхратхайров. Однако несколько выкриков было на языке, очевидно, являвшемся здесь языком интернационального общения, и их она поняла. Этого было достаточно, чтобы судить об общем настроении толпы. Зеваки обсуждали с соседями рост Великанов, хотя клялись друг другу, что видали кой-кого и повыше. Зато харучаи и Финдейл разочаровали их тем, что выглядели как обычные люди. Вылинявшие рубашки и мятые джинсы Линден и Ковенанта им явно не понравились. Они обсуждали и Вейна, находя его не более странным, чем другие обитатели этой части света. Но сколько Линден ни прислушивалась, она не услышала ничего такого, что могло бы ее насторожить.

Кайтиффин ехал на некотором расстоянии впереди и указывал дорогу. Вслед за ним они миновали пирс и вступили на саму пристань, вдоль которой выстроились ряды лавок, торговавших всем, что только может понадобиться морякам: парусиной, канатами, шпангоутом, продовольствием и многим-многим другим. А когда провожатый свернул на одну из ведущих к дворцу вымощенных булыжником улиц, Линден увидела, что стоящие вдоль нее лавки разительно отличаются от портовых. Они выглядели намного солиднее, и среди них преобладали оружейные и меняльные. И почти на каждом углу стояла таверна. Большинство зданий здесь были каменными с черепичными крышами; даже самые скромные из них были вычурно разукрашены, что, очевидно, символизировало для бхратхайров преуспеяние и богатство. Улицы запрудили толпы представителей всевозможных национальностей и профессий; одни зазывали, другие покупали — весь город кипел в бурном пестром водовороте торговли. Воздух пронизывали запахи — от тончайших изысканных ароматов духов и благовоний до запахов конского и человеческого пота.

Полуденный жар давил, как нависший над городом жернов, перемалывая все звуки и запахи в мерцающую пелену перед глазами Линден. Единственное, что она еще слышала, — это топот копыт по булыжнику мостовой. Но как бы ни были оглушены ее чувства, ее видение помимо воли отмечало то здесь, то там всплески алчности или похоти. Но по-прежнему нигде не чувствовалось ни истинной злобы, ни просто враждебности. Бхратхайры с удовольствием облапошили бы чужеземцев, обобрали бы их до нитки, но не собирались делать этого силой.

Хоннинскрю, не переставая глазеть по сторонам, засыпал кайтиффина вопросами. Один из них привлек внимание Линден. Как бы, между прочим, он предположил, что, возможно, приглашение во дворец исходило от кемпера, а не от Ранта Абсолиана лично.

Кайтиффин недолго раздумывал над ответом и естественнейшим тоном сообщил:

— Вне всяких сомнений, именно гаддхи изъявил желание познакомиться с вами и помочь вам. Но в то же время его многочисленные обязанности и развлечения полностью поглощают его внимание. Поэтому, предвосхищая его волеизъявление, кемпер, Касрейн-Круговрат, отдал мне приказ встретить вас и пригласить во дворец. Именно подобной предупредительностью кемпер и снискал расположение государя и всех, кто предан государю всей душой. Должен признаться, — добавил Крист с той же тонкой иронией, какая сквозила за всей учтивостью Хоннинскрю, — тех, кто не испытывает к нему расположения, при дворе — считанные единицы. Процветание учит великой любви к монархам.

Линден была поражена. Она четко ощутила разницу в отношении кайтиффина к гаддхи и его первому министру. А это можно было истолковать лишь как то, что за приглашением во дворец явно стояло что-то помимо официально оглашенной причины.

Но Хоннинскрю продолжал самым светским тоном, словно не заметив этого:

— Касрейн-Круговрат безупречно исполняет свои обязанности кемпера уже несколько столетий, что само по себе факт удивительный. Ведь это тот же самый Касрейн, что заключил песчаных горгон в смерч?

— Ты прав, это он и есть.

— А что означает его имя? Оно широко известно по всему миру, но я никогда не слышал ни одного разумного объяснения.

— О, это довольно просто. Касрейн — имя, данное ему при рождении далеко от Бхратхайрайнии. А вторая часть — прозвище, данное ему уже здесь, ибо оно характеризует основной принцип его искусства. Он великий волшебник, и большая часть его магических деяний основана на кругах. Ведь Рок горгон — не что иное, как круговращение воздуха, смерч, сдерживающий этих бестий внутри себя. А Удерживающая Пески также построена по принципу концентрических кругов. Кемпер может очень многое, но в самых важных случаях он пользуется именно смерчами или различными структурами в форме круга или спирали.

Хоннинскрю перешел к менее интересным темам, и Линден отвлеклась от разговора и вновь принялась разглядывать пеструю толпу, запрудившую улицы.

По мере того как гости приближались к дворцу, дома на улицах становились все роскошнее. Таверны и лавки встречались реже, и было видно, что товары, продающиеся в них, уже не по карману простому горожанину или матросу. Их место занимали особняки и виллы. В это время дня (только-только миновал полдень) людей на улицах было намного меньше, чем в портовой части города. Но и здесь не было спасения от духоты и запахов нижнего города, так как не было ни малейшего ветерка, а солнце пекло все жарче. Там, где толпа ненадолго расступалась, булыжники мостовой слепили глаза, словно были раскалены добела.

Но вскоре Линден стало не до разглядывания окружающего: ее внимание как магнитом приковала выраставшая над ней и закрывшая уже полнеба Удерживающая Пески.

Вот уже впереди показались трое огромных ворот в Песчаной Стене, ведущих ко дворцу. Ворота были сделаны из каменных плит и окованы железом. Но так как основным элементом рисунка оковки был железный шип, то создавалось впечатление, что она сделана не столько для украшения, сколько для защиты дворца от жителей Бхратхайрайнии. Ворота были широко открыты, и сначала Линден даже показалось, что они не охраняются. Но, присмотревшись, она все же заметила рядом с ними темные фигурки.

Кайтиффин направил своего коня к центральным воротам. Въехав в них следом за Хоннинскрю, Линден обнаружила, что Песчаная Стена имеет в толщину, по меньшей мере, сотню футов. Выехав с другой стороны снова на безжалостное солнце, она увидела, что с внутренней стороны Песчаная Стена оснащена бойницами. Но рядом с ними никого не было. Очевидно, процветание народа Бхратхайрайнии считалось лучшей защитой для ее правителя.

Впереди виднелась еще одна стена, окружавшая сам дворец, и с двух сторон от прохода обе стены — Песчаная и дворцовая — соединялись перемычками, образуя два треугольных дворика, в центре каждого из которых бил родник. Это и были два из пяти источников, имевшихся во всей Бхратхайрайнии. Оба были превращены в фонтаны, пышно отделанные каменными скульптурами и барельефами. На фоне иссушенных жарой стен они казались олицетворением самой жизни. Вокруг фонтанов находились небольшие кристально чистые бассейны; вода одного из них вытекала по трубам в сторону Бхратхайрайнии, второго — в сторону Удерживающей Пески.

В перемычках тоже имелись ворота, которые вели к немногочисленным пахотным участкам бхратхайров и трем другим источникам.

Двое других ворот из двориков вели во внутренний двор дворца. Раер Крист направился к воротам восточного дворика, и, проезжая мимо фонтана, путешественники на мгновение ощутили прохладу и сладкий запах родниковой воды. По дворику бродили вороны, лениво выпархивающие из-под копыт коней: видимо, они привыкли здесь чувствовать себя в полной безопасности.

Проезжая по дворику, Линден заинтересовалась стеной дворцовой ограды. Она была тщательно отшлифована и, очевидно, действительно имела форму окружности, столь любимой кемпером. Сверху она была идеально гладкой, и лишь над воротами вздымались две огромные каменные горгульи, разинувшие свои уродливые пасти в беззвучном вопле ярости.

Ворота в ней походили на городские, но стража уже стояла открыто: с каждой стороны по высокому мускулистому воину, вооруженному острым как бритва копьем. Они были одеты в ту же форму, что и кайтиффин и сопровождающие его солдаты. Но Линден испытала настоящий шок, обнаружив, что они являются людьми только наполовину: их лица с торчащими, как у саблезубых тигров, клыками, кабаньими рылами и маленькими свинячьими глазками напоминали звериные морды, а на головах вместо волос росла шерсть, похожая на обезьянью. То, что росло на кончиках их пальцев, скорее можно было назвать когтями, чем ногтями. И выглядели они настолько мощными, что могли бы помериться силой даже сВеликанами.

Линден без ошибки могла бы сказать, что эти существа выведены в результате многократного скрещивания различных видов.

Увидев подъезжающую группу, стражи скрестили копья, перекрыв вход. Их глазки зловеще блеснули, отразив безжалостное солнце, и оба в один голос, словно не обладали свободой воли и личностными различиями, прорычали с урчанием голодных хищников:

— Имя и цель!

Раер Крист придержал лошадь и пояснил своим гостям:

— Это хастины из личной гвардии гаддхи. Как и капитан порта, они понимают свои обязанности слишком буквально. Однако, — добавил он с кривой усмешкой, — они более понятливы. Ответить им мы обязаны. Но, уверяю вас, они ведут себя так из соображений государственной безопасности, а вовсе не из желания оскорбить наших высоких гостей.

Он обернулся к хастинам, назвался и коротко сообщил цель визита во дворец. Стражи внимали ему с бесстрастностью глухих, но, как только он закончил, рявкнули в унисон:

— Ты можешь пройти! Они должны назвать имена! Кайтиффин пожал плечами и покосился на Хоннинскрю. Линден все еще не могла прийти в себя от того, что увидела внутренним взглядом: эти твари были не более чем инструментами… Они и были созданы как идеальные инструменты власти. Так какова же должна быть сила того, кто сумел создать себе таких рабов и управлять ими!..

Но путешественники уже не находились под защитой «Звездной Геммы». Да и корабль был настолько изранен, что стал бы для них слишком ненадежным укрытием. Если Линден вспылит, она может вызвать силы, которые отпустят пружину и захлопнут ловушку. Здесь всем им придется надеяться на то, что живыми из дворца им удастся выбраться, только соблюдая правила игры, навязанной кемпером гаддхи. Крепко сжав зубы, она решила молчать.

Но у Хоннинскрю, как видно, уже созрело решение: он шагнул к хастинам и спокойным голосом, но, грозно нахмурив брови, словно желая поучить их вежливости, назвался.

— Проходи! — проревели стражи и раздвинули копья. Раер Крист въехал в узкий пролет и остановился за стеной, поджидая остальных. Хоннинскрю прошел вслед за ним.

Но как только Первая сделала шаг к воротам, стражи вновь скрестили копья.

Великанша скрипнула зубами, и ее рука машинально метнулась к пустым ножнам.

— Я — Первая в Поиске! — гордо заявила она.

— Это не имя! Это титул! — с первобытной злобой рыкнули хастины.

— Этого для вас должно быть достаточно, — бросила Первая с таким вызовом, что Линден напряглась, готовая то ли к бегству, то ли к битве.

Но стражи не бросились на них. Они лишь на секунду прикрыли глаза, словно мысленно советуясь с кем-то, и затем, глядя мимо Первой, раздвинули копья. Та, сияя от одержанной победы, присоединилась к капитану.

К стражам подошел Мечтатель, и Хоннинскрю поспешно сказал:

— Это Трос-Морской Мечтатель. Он мой брат. Он немой и не может сам назвать своего имени.

Хастинов, очевидно, удовлетворило такое объяснение, поэтому Мечтателю они позволили пройти, не чиня ему препятствий.

Солдат, который вел в поводу лошадь Линден, шагнул вперед, назвал свое имя и оглянулся на всадников, ожидая от них того же. Чувство надвигающейся опасности сдавило Линден виски, и сердце готово было выскочить из груди от страха, который хастины порождали в ней одним своим присутствием, и от необычайно острого ощущения, что мощные стены Удерживающей Пески могут стать для них тюрьмой и что если она хочет еще попытаться избежать неизъяснимой опасности, таившейся во дворце, то это — ее последний шанс. Но ей надоело убегать, как трусливый заяц. И, почерпнув мужества в дружеском взгляде капитана, смотревшего на нее из полумрака арки ворот, Линден ответила как можно тверже:

— Я — Линден Эвери, Избранная.

Кайл бесстрастно произнес свое имя из-за ее плеча, и хастины позволили им проехать.

Последовавшие за ними Кир и Хигром также были пропущены, стоило им назваться.

Теперь настала очередь Бринна, везущего Ковенанта. Солдат, сопровождавший их, уже назвался.

— Я — Бринн из племени харучаев. Со мной сидит юр-Лорд Друг Великанов Томас Ковенант, Обладатель кольца из белого золота.

Копья раздвинулись.

Остались только Вейн и Финдейл. Они подошли к воротам и остановились: Вейн как обычно с таким видом, словно ему безразлично, стоит он или идет, а элохим — оглядывая хастинов с откровенной брезгливостью. Помолчав, он хмуро процедил:

— Я не могу называть свое имя подобным существам. Они — воплощение мерзости, а тот, кто создал их, — безумец, одержимый жаждой разрушения.

Воздух затрепетал от напряжения. Хастины как один шагнули назад и угрожающе подняли копья.

— Стоять, болваны! — гаркнул кайтиффин, и его голос отдался глухим эхом в узком проходе. — Это же личные гости гаддхи!

Линден, теряя силы, оперлась на надежное плечо Кайла. Кир и Хигром уже спрыгнули с лошадей и стояли наготове за спинами стражей.

Но хастины не стали нападать, однако и оружия не опустили. Их поросячьи глазки буравили Финдейла и Вейна.

Но Линден почему-то не испытывала страха за элохима и отродье демондимов. Оба они были неуязвимы для обычного нападения. Но если здесь начнется бой, то в него окажутся втянутыми все остальные члены Поиска. Она видела, как в Финдейле копится гнев, как его морщинистое лицо приобретает все более надменное выражение, и она достаточно уже знала элохимов, чтобы понять: он вот-вот предпримет что-нибудь. И это что-нибудь вряд ли понравится хозяину Удерживающей Пески.

Но тут весь воздух в дворике затрепетал от неслышимого властного приказа, который она смогла все же ощутить благодаря своим сверхспособностям. Хастины моментально опустили копья и замерли по бокам прохода, словно никакого конфликта не было.

Не обращаясь ни к кому особо, Финдейл сардонически рассмеялся:

— Этот Касрейн соображает, — и спокойно прошествовал в проход, сопровождаемый Вейном, словно тенью.

Со стороны Первой до Линден донесся вздох облегчения. Свой она подавила.

— Приношу вам свои извинения, — суетливо затараторил Раер Крист. — Умоляю вас о снисхождении, — но церемонная вежливость его слов резко контрастировала с тоном, в котором не чувствовалось ни малейшего раскаяния. — Вы вновь были оскорблены слишком честно исполняющими свой долг служаками. Если бы гаддхи услышал об этом, он был бы крайне удручен. Я приглашаю вас следовать за мной и прошу: выкиньте из головы этих безмозглых хастинов — они не стоят того, чтобы на них обижаться. — И он сделал приглашающий жест, который был еле различим в полумраке перехода.

— Кайтиффин, — осторожно сказала Первая, судя по всему, тщательно подбирая слова, — мы, Великаны, — народ миролюбивый. Но мы никогда не уклоняемся от драки, если ее нам навязывают. Это предупреждение. Мы вынесли за последнее время столько всего, что любое оскорбление может оказаться последней каплей.

Раер Крист склонился в почтительном поклоне:

— Уверяю тебя, Первая в Поиске, что никто и не помышлял хоть чем-то оскорбить вас, но я прослежу, чтобы подобных недоразумений впредь не случалось. Удерживающая Пески и наш гаддхи ждут вас. Не соблаговолите ли пройти?

— Может, и не соблаговолим. — Учтивые речи кайтиффина не произвели на Первую ровно никакого впечатления. — Интересно, а что будет, если мы захотим прямо сейчас вернуться на свой корабль?

— Не советую вам делать этого. — Крист сохранял учтивый тон, но его голос дрогнул. — Я скажу вам прямо, без всяких экивоков: вряд ли Ранту Абсолиану понравится, что его любезное приглашение с презрением отвергнуто. Он не привык к подобным оскорблениям. Вообще вряд ли любой монарх потерпел бы отказ исполнить его волеизъявление с милой улыбкой.

— А ты что скажешь, Избранная? — спросила Первая.

У Линден все еще стоял комок в горле. Ее трясло от отвращения, дурных предчувствий, и к тому же после жаркого дворика здесь, в тени, ей стало на удивление холодно. Словно стена была сделана не из камня, а изо льда. Но она осторожно ответила:

— Скажу, что мне бы хотелось увидеть человека, способного создать подобных… хастинов.

— Ладно. — Первая повернулась к Кристу: — Мы пойдем с тобой.

— Благодарю вас, — отозвался кайтиффин с такой сердечностью, словно у него камень с души свалился, и, развернув коня, повел гостей в глубь прохода.

Когда Линден выехала из полумрака, яркое солнце почти ослепило ее. Зажмурившись, она подождала, пока глаза привыкнут, и, открыв их, увидела перед собой стену первого яруса Дворца.

До Удерживающей Пески оставалось еще футов пятьдесят, и все это пространство было засыпанопеском. На верхнем крае стены тоже виднелись бойницы, но здесь они не пустовали — там несли стражу хастины. В отличие от дворцовой ограды, на которой находилось множество лестниц, ведущих к бойницам, стены первого яруса были абсолютно голыми и неприступными, словно стены донжона, откуда уже не возвращаются. Обрамляющие его парапеты оказались настолько высокими, что Линден, даже задрав голову, не видела за ними остальной части дворца.

В глухой стене имелись только одни ворота. Огромные, массивные, они были расположены прямо напротив прохода в ограде. Линден ожидала, что Раер Крист поскачет прямо к ним, но тот, однако, спешился и взглянул на своих гостей так, словно приглашал их последовать своему примеру. Кайл легко соскользнул с седла и помог Линден спуститься; Бринн передал Ковенанта подскочившему Хигрому и присоединился к нему, поддерживая юр-Лорда.

Солдаты тут же увели лошадей куда-то влево, и Раер Крист повел гостей к воротам. Даже сквозь подметки Линден ощущала, как накалился на солнце песок; пот струйками тек между лопатками, и рубашка на спине промокла и стала прилипать к телу. На секунду ей даже показалось, что и здесь действует пустынное солнце Солнечного Яда. Она чувствовала себя совершенно измотанной и с трудом тащила ноги по вязкому сухому песку. Она вспомнила, что с самого рассвета еще ничего не ела. Стена, нависавшая над ней, порождала воспоминания о мрачных башнях Ревелстоуна и мерзких руках Гиббона-Опустошителя. Небо в вышине не было голубым — оно словно отражало распростершуюся под ним Великую Пустыню. Линден уже несколько раз машинально поднимала к нему глаза, не понимая, что в нем непривычного, и лишь потом сообразила, что не видит ни одной птицы. Ни одна чайка, ни один баклан, ни даже ворона не осмеливались перелететь через Песчаную Стену.

Внезапно она почувствовала, как остро ей не хватает здесь Красавчика, который своим неугасимым оптимизмом мог бы поддержать ее. А на Ковенанта вообще было невозможно смотреть без слез: он еще никогда не выглядел таким слабым и беззащитным, как здесь, на сумасшедшем солнцепеке. Но мерзкие хастины все же оказали Линден услугу, они разбудили в ней злость и напомнили о том, что здесь нельзя раскисать и поддаваться слабости.

Ворота башни были закрыты, но по просьбе Раера Криста распахнулись. Хоннинскрю и Первая вступили внутрь, и Линден, сжав кулаки, последовала за ними.

— Как вы, возможно, уже поняли, это и есть первый ярус Удерживающей Пески, — раздался голос Криста.

Глаза Линден привыкли к полумраку, и она огляделась: они находились в огромном зале, способном вместить в себя несколько сотен человек. Потолок его терялся в окутанной сумраком высоте. Казалось, подобное помещение сделано не столько для того, чтобы служить чем-то вроде прихожей, сколько для того, чтобы подавить и унизить человека, впервые вступившего в пределы Удерживающей Пески. В дальнем конце зала, в свете, падавшем из нескольких амбразур над воротами, она разглядела две лестницы.

— Здесь у нас располагается кордегардия для стражников и таких, как ваш покорный слуга, солдат кавалерии, — продолжал свою экскурсию Крист.

Вдоль стен стояло на страже около двадцати хастинов, но они не обратили ни малейшего внимания, ни на кайтиффина, ни на его сопровождающих.

— Здесь у нас и кухня, здесь и трапезная, комнаты для жилья и тренировочные залы. У нас восемь тысяч стражей и три тысячи кавалеристов. Конюшни располагаются в нишах Песчаной Стены. Как видите, здесь еще достаточно места. По мудрому замыслу кемпера, помещение строилось специально с расчетом на то, что наши войска будут расти. Они и растут с каждым годом.

Линден захотелось спросить, для чего гаддхи (или же его первому министру) нужна такая огромная армия. И заодно, зачем им столько военных судов. Но она решила оставить эти вопросы до более подходящего момента и сконцентрировала видение на Удерживающей Пески, пытаясь уловить, насколько это удастся, ее сущность.

Раер Крист, не переставая говорить, повел их к правой лестнице. Хоннинскрю из вежливости задал ему несколько вопросов о кладовых, хранилищах для воды и еще о чем-то подобном — Линден его уже не слушала.

Лестница вела на второй ярус, и подниматься по ней пришлось долго. Помещение внутри него было уменьшенной и несколько более элегантно обставленной копией зала в первом. Здесь, по словам Раера Криста, размещались двор и дворня гаддхи: его слуги, придворные, советники и гости. Стражей нигде не было видно, и зал, в котором они оказались, украшали гобелены. Он был освещен ярким солнечным светом, лившимся из множества высоких окон. Вверху виднелись балконы для зрителей и музыкантов; там и тут стояли каменные столы, украшенные резьбой. В этот час в зале никого не было, и, может, поэтому, несмотря на всю пышность убранства и яркое освещение, он оставлял довольно безрадостное впечатление.

В самом его конце, как и на первом этаже, оказались две лестницы. По дороге к ним кайтиффин сообщил, что именно здесь гостей разместят по комнатам, где они смогут отдохнуть сразу после того, как будут представлены Ранту Абсолиану.

Хоннинскрю продолжал засыпать Криста вопросами и даже начал шутить. Но Первая по-прежнему хранила угрюмое молчание, будто разделяла опасения Линден по поводу того, что выбраться отсюда им будет нелегко. Свой щит она несла на спине, словно демонстрируя всем, что ее не так просто взять в плен. Но по тому, как дрожали ее пальцы, было видно, как тяжело она переносит утрату любимого меча.

Остальные тоже молчали. Ковенант тащился между Бринном и Кайлом, и те изо всех сил старались причинять ему как можно меньше неудобств. Линден тоже было не до разговоров: она погрузилась в знакомство с внутренней сутью Удерживающей Пески и пыталась прослушать все уровни, чтобы выявить таящееся в башне Зло. Если оно, конечно, тут присутствовало.

Поднявшись на третий этаж, они оказались в ярусе Сокровищ.

Название полностью соответствовало тому, что они увидели. В отличие от нижних этажей, в нем не было больших залов: он представлял собой лабиринт из галерей, каждая из которых являлась сверкающей выставкой сокровищ бхратхайров.

Здесь, как пояснил Раер Крист, гаддхи хранит лучшие творения художников и ювелиров Бхратхайрайнии, самые ценные ковры, гобелены и экзотические редкости. Здесь и шедевры местных мастеров, и дары, принесенные гаддхи правителями других стран. В нескольких галереях расположилась огромная коллекция оружия: бесконечные ряды сабель, шпаг и рапир; частоколы копий, арбалетов и несметное количество других инструментов, при помощи которых можно отнять у человека жизнь. Кроме того, тутбыл и отдел военной инженерии, где демонстрировались осадные башни, катапульты, тараны, так богато разукрашенные насечками и резьбой, словно были предметами роскоши. Но в большинстве комнат все же находились драгоценности всех видов и размеров. Еще шаг, и путешественники попали в галерею, сплошь увешанную гобеленами и коврами. А затем несколько помещений с изумительной посудой и столовыми принадлежностями. И все это великолепие было ярко освещено стоявшими везде светильниками с абажурами из горного хрусталя.

Пройдя всего лишь несколько галерей, Линден была потрясена богатством гаддхи. Если все это было плодом правления кемпера, то неудивительно, что ни один гаддхи не попытался сместить его. Как может любой монарх отказаться от слуги, который сумел создать подобную сокровищницу? Первый министр держался на своем посту не только за счет возраста и колдовства. Он был еще и очень хитер.

Первая искренне любовалась оружием, а когда заметила несколько мечей, достаточно длинных и тяжелых, чтобы прийтись ей по руке, глаза ее засверкали восторгом. Даже Хоннинскрю был потрясен увиденным настолько, что перестал молоть языком. Мечтатель был ослеплен и подавлен всей этой роскошью. Кроме Финдейла и Вейна, разве что только харучаи остались спокойны. Они по-прежнему не теряли бдительности и сгрудились вокруг Линден и Ковенанта, словно чувствовали неподалеку источник какой-то опасности.

Здесь, в сокровищнице, они, наконец, встретили людей, принадлежавших не к стражам, не к кавалерии, а ко двору гаддхи. Линден не увидела ни одного заурядного лица, каждое носило на себе отпечаток индивидуальности. Все придворные были ухожены, разодеты в бархатные платья, увешанные множеством драгоценностей, парчовые мантии, соперничающие расцветкой с павлиньими хвостами, или в газовые туники, соблазнительно облегающие великолепные фигуры.Они периодически останавливались, обменивались с Раером Кристом приветствиями на бхратхайрском и без тени смущения рассматривали гостей с откровенным любопытством, порой граничившим с наглостью. Их лица казались прекрасными масками, и Линден заметила, что, хотя они и делают вид, будто пришли сюда в качестве посетителей, все здешние богатства их совершенно не интересуют. За их напускным спокойствием и беззаботностью она ощущала неясный трепет предвосхищения некоего события, которое могло быть для них очень опасным и от которого у них не имелось никакой защиты, кроме красоты и пышных нарядов.

Однако, в совершенстве владея искусством лицемерия, они (как и кайтиффин) никак не проявляли своей тревоги внешне, и лишь Линден с ее обостренными чувствами могла разглядеть их истинное состояние души. Именно здесь она поняла, что в Удерживающей Пески правит страх.

Один из мужчин ожег ее откровенно похотливой улыбкой. По комнатам бесшумно скользили слуги, предлагая напитки и сладости. Первая с большим трудом оторвалась от созерцания огромного меча, который висел в витрине рукоятью к ней, словно сам просился в руки. И в этот момент Линден с содроганием осознала, что сокровищница гаддхи служила не только для того, чтобы он мог кичиться своим богатством, она еще и искушала. Она служила приманкой для слабых сердец.

Внезапно весь воздух в галерее затрепетал — Линден так и застыла на месте. Но, судя по реакции остальных, она была единственной, кто ощутил это: нечто беззвучное и невидимое возникло на ярусе и сейчас двигалось в сторону Поиска. И по мере его продвижения по анфиладам комнат говор смолкал.

Не успела она предостеречь своих друзей, как в дверях галереи уже стоял мужчина. Прежде чем Раер Крист склонился перед ним в церемонном поклоне и приветствовал его как кемпера, она уже знала, что это Касрейн-Круговрат, — от него исходила необычайная сила могущественного волшебника.

Аура, окружавшая его, была пронизана чудовищной алчностью.

Он был высок — примерно на голову выше Линден, — но настолько тощ, что казался ходячим скелетом. Дряблая и морщинистая кожа на руках была покрыта сеткой взбугрившихся вен. Но в то же время лицо его не выглядело старческим, и двигался он с легкостью юноши. Не зная его истинного возраста, ему можно было дать не больше семидесяти. Глаза его слегка слезились, отчего было трудно различить, какого они цвета, но, несмотря на это, взгляд его был властен и проницателен.

Приглядевшись к нему, Линден поняла природу голода, пожиравшего его: он жаждал времени. Он жаждал жить и жить без конца, преодолевая тяжесть навалившихся на него столетий.

Кемпер был одет в золотистую рясу, настолько длинную, что край ее волочился по полу. На желтой шелковой ленте на грудь свисал похожий на монокль золотой ободок, только без стекла.

На плечах у него виднелись кожаные ремни, словно он нес рюкзак, и лишь когда он повернулся, чтобы ответить на поклон кайтиффина, Линден увидела, что на спине у него укреплен младенец, запеленатый в желтую парчу.

Перекинувшись несколькими фразами с Кристом, кемпер двинулся навстречу членам Поиска.

— Счастлив приветствовать вас. — Его голос был старческим и слегка дрожащим, но тон — самым, что ни на есть дружелюбным. — Позвольте мне сказать, что подобные гости в Бхратхайрайнии, увы, редки, и потому мы им рады вдвойне. Потому я и взял на себя смелость познакомиться с вами прежде, чем вы предстанете пред светлые очи гаддхи, восседающего на Благодати в его тронном зале. Однако мы не нуждаемся в представлении друг другу. Этот могучий кайтиффин уже назвал вам мой титул, а я, в свою очередь, тоже уже знаю ваши имена. Гримманд Хоннинскрю, — обратился он к капитану, — ты привел сюда свой корабль издалека, и вы прошли немалое расстояние, но, боюсь, это и стоило вам немало.

Затем он отвесил легкий поклон Первой:

— Ты — Первая в Поиске, и мы горды тем, что принимаем тебя. — Его взгляд устремился на Мечтателя: — Мир тебе. Твое молчание ничуть не уменьшит удовольствия от твоего присутствия, и ты встретишь самый теплый прием и у гаддхи, и у его двора. — Теперь он смотрел на Линден и Ковенанта. — Томас Ковенант и Линден Эвери, — его голос затрепетал от алчности, — как вы любезны сердцу моему. Среди всех столь нежданных и удивительных гостей, — он указал на харучаев, Финдейла и Вейна, — вы — самые удивительные и самые почитаемые. Если слово кемпера имеет хоть какой-нибудь вес, вы не испытаете ни в чем недостатка. Мы все — к вашим услугам.

— Не прикасайтесь ко мне, — словно в ответ пробормотал Ковенант.

Кемпер удивленно приподнял седую бровь, и его глаза обратились к Линден, прося разъяснения.

Отдав все силы внутреннему сопротивлению его мощной силе, она попыталась придумать более или менее уместное объяснение, но лишь тщетно ломала голову. Сознание не прояснялось, присутствие волшебника мешало ей. И даже не столько его самого, сколько этого младенца на его спине. Внешне казалось, что он спокойно спит, уткнувшись в спину старика. Но Линден почудилось, что он присосался к нему, как вампир.

И то, что она не могла разглядеть этого при помощи видения (вокруг младенца словно стоял защитный экран), только усугубляло самые худшие опасения. Если она прикроет глаза, то присутствие кемпера будет ощущать по-прежнему, а вот ребенка — нет, словно она была способна видеть лишь глазами его внешнюю оболочку. А может, он просто что-то вроде галлюцинации?

Линден не сумела скрыть своего удивления, и это не ускользнуло от внимания кемпера. На секунду он задумался, прикинул что-то в уме и тут же расплылся в умилительной улыбке:

— Это мой сыночек. Я не расстаюсь с ним, поскольку боюсь, чтобы кто-нибудь случайно не нанес ему вреда. Я уже очень стар, Линден Эвери, и жена моя очень больна. Потому-то я так забочусь о нашем ребенке. Это моя последняя отрада. Не обращай на него внимания, он смирное дитя и не помешает нам.

— Прошу простить меня, — ответила Линден, изо всех сил пытаясь подражать учтивости Хоннинскрю. — Я никоим образом не хотела затронуть твои чувства.

Этот ребенок перепугал ее до смерти. Но если она покажет кемперу, что видит его ложь, то его отношение к ней может кардинально измениться, и тогда неизвестно, чего от него ждать.

— О, не беспокойся об этом, — с вежливой снисходительностью отозвался он. — Как может задеть отца интерес к его дитяти? — И он резко переменил тему, обернувшись к Великанам: — Друзья мои, с тех пор как вы оказали помощь бхратхайрам, много воды утекло. Но я не сомневаюсь, что вы по-прежнему остались морскими бродягами, искателями приключений и немало с тех пор узнали и повидали. Я таю надежду, что вы одарите меня хотя бы несколькими из тех сказаний, которыми столь славны Великаны. Но, к сожалению, не сейчас (хоть я и сгораю от нетерпения), а когда я смогу выкроить свободный от моих обязанностей часок. — Он поднял длинный костлявый палец, и в ту же секунду по сокровищнице разнесся звук гонга. — А сейчас нас с вами приглашают в тронный зал. Раер Крист проводит вас.

И, не попрощавшись, он резко развернулся и выскользнул из комнаты, унося на спине свое кошмарное дитя.

Линден почувствовала несказанное облегчение. И тут же ей пришло в голову, что Касрейн так и не позволил им задать ему ни одного вопроса. И сам не задал вопроса о состоянии Ковенанта. Разве он не настолько любопытен?.. А может, он уже знал ответ?

Раер Крист пригласил гостей следовать за собой, но Хоннинскрю остановил его:

— Минутку, кайтиффин.- По нему было видно, что и он разделяет опасения Линден в отношении кемпера. — С твоего позволения, я хочу получить ответ на один вопрос. Я заранее прошу прощения, если скажу что-то не так, но мне все же кажется, что кемпер гаддхи уже слишком стар, чтобы иметь детей. Или я ошибаюсь?

Кайтиффин окаменел. Но в следующую секунду выражение его лица резко изменилось: исчезла дипломатическая сдержанность — перед ними стоял суровый воин.

— Великан, — ледяным тоном произнес он, — во всей Бхратхайрайнии ты не найдешь ни одного человека — будь то стражи, будь то дворня, двор или низшее сословие — ни одного, кто станет обсуждать с тобой сына нашего кемпера. — И, развернувшись на каблуках, он, не оглядываясь, быстро вышел из комнаты, словно был уверен в том, что все последуют за ним.

Хоннинскрю, словно советуясь, посмотрел на Линден, а затем на Первую. Но Избранная смогла лишь пожать плечами.

— Ладно, пошли к этому гаддхи, — мрачно сказала Первая. — Тем более что у меня уже сердце разрывается при виде стольких великолепных клинков, к которым я не могу прикоснуться.

Хоннинскрю нелегко давалась роль учтивого вельможи, что выражалось в насупленных бровях и ссутулившихся плечах, но он коротко вздохнул и повел Поиск вслед за Раером Кристом.

Они догнали кайтиффина в конце следующей галереи. Учтивость уже вернулась к нему, однако он так и не извинился за свою вспышку. Напротив, он даже осмелился подгонять гостей.

Звон гонга, по-видимому, созывал в тронный зал весь двор, и теперь галереи заполнились придворными, спешащими в одном и том же направлении. Шуршали шелка, сверкали драгоценности, мелькали очаровательные личики; но все были сосредоточены и молчали, словно внутренне готовились к тому, что ожидало их наверху.

Ошеломленная увиденным, Линден послушно шла за остальными, совершенно не ориентируясь в лабиринте сокровищницы. Но вот они оказались в довольно большом зале, очевидно, в центре яруса. Со всех сторон, из всех дверей в зал вливались придворные, и людской поток уносило куда-то наверх по спиральной лестнице, находящейся в центре.

Теперь, очутившись в густой толпе придворных, Линден окончательно убедилась в том, что за их учтивыми манерами прячется панический страх. Очевидно, большой королевский прием у гаддхи пугал их не меньше, чем наших путешественников. Но понять причину их страха Линден так и не удалось.

Ее поднесло к лестнице, и она стала подниматься, чувствуя, что от голода и переживаний ноги еле повинуются ей. Она уже не могла полагаться на свое тело. Но, оперевшись на руку Кайла, получила настолько мощный заряд энергии, что, уже не отставая, стала подниматься вслед за Раером Кристом и Великанами.

Оказавшись в Величии — тронном зале гаддхи, — она мгновенно забыла про свою усталость.

Зал был настолько велик, что, очевидно, занимал все пространство четвертого яруса. Потолок и стены не были освещены и терялись в сумраке. Хастины, замершие на страже на расстоянии двух шагов друг от друга, казались изваяниями на фоне демонов и химер, высеченных на стенах, которые, в свою очередь, благодаря игре теней казались живыми: они кривлялись, извивались и гримасничали в пляске боли и ярости.

Пол был вымощен каменными плитами в форме круга, но пространство между ними не было заполнено: оно зияло чернотой, словно зал висел над пропастью. Любой неверный шаг грозил вывихом, если не переломом. Это и полумрак в этой части зала заставило Поиск двигаться очень осторожно, пока они не вышли на более освещенное место.

Центр зала был декорирован так, чтобы вызывать почтительный трепет и страх. Все источники света: окна в потолке, масляные светильники с ослепительно отполированными рефлекторами, высоченные канделябры — были ориентированы так, чтобы освещать только Благодать — трон гаддхи. А сам трон был настолько великолепен, насколько вообще в человеческих силах было создать столь драгоценное и пышное произведение искусства. Начинаясь каскадом лестниц на постаменте, он гладкой стелой устремлялся к потолку, словно воздетая рука, переливавшаяся драгоценными камнями и металлами, а спинка, возвышающаяся над сиденьем, находившемся как бы в ладони, была украшена ослепительно сверкавшей эмблемой в виде концентрических кругов.

Благодать казалась огромной, она царила над всем залом и подавляла своим величием. Но Линден уже поняла, что этот эффект достигался благодаря специальной подсветке и умелому использованию формы зала. Полумрак, в котором терялся потолок, создавал полную иллюзию, что ярко освещенный трон выше, чем на самом деле, а сверкающее драгоценными камнями сиденье невольно притягивало взор. Линден пришлось удвоить внимание, чтобы не оступиться; колеблющиеся на полу тени заставляли трижды подумать, прежде чем переставить ногу. По мере того как, не отрывая глаз от пола, Линден продвигалась вперед к трону, она стала понимать, чем вызвана такая странная архитектура. Его величество добивался, чтобы любой приблизившийся к его трону уже по дороге был подавлен, смущен и растерян.

Но с ней такой номер не пройдет! Наоборот, это ухищрение вызвало в ней только холодное упрямство и крайнюю неприязнь к правителю, прибегавшему к подобным методам. Когда члены Поиска, наконец, остановились у подножия трона, лицо ее пылало от гнева. Придворные расположились полукругом на некотором расстоянии позади них. Оглянувшись на Великанов, Линден по их лицам поняла, что они поддались трюку, и Благодать произвела на них именно то впечатление, которого добивались его творцы. Даже в глазах харучаев мерцало странное восхищение, словно они вспоминали звездный час своего племени, когда Стражи Крови принесли клятву Кевину-Расточителю Страны. Доверять обычной безучастности Вейна и замкнутому, независимому виду элохима Линден тоже не могла.

— Не прикасайтесь ко мне, — вдруг сказал. Ковенант. И эта его обычная присказка была настолько неуместна в данный момент, что от восторга Линден чуть не захлопала в ладоши. Но тут же возбуждение ее спало: эта фраза напомнила ей, что в любой момент они могут пасть жертвой хитрости и коварства, угнездившихся в этих стенах.

Вновь раздался звон гонга. И в ту же секунду света стало столько, словно само солнце сошло с небес, чтобы лично освещать явление государя. Хастины вытянулись по стойке смирно, салютуя копьями. Несколько секунд ничего не происходило, и вдруг у подножия трона появилось несколько человеческих фигур, словно сконцентрировавшихся из ослепительного света.

Они стали подниматься по ступенькам: впереди шел мужчина в сопровождении двух дам, чья почтительность граничила с раболепием. На некотором расстоянии от них следовала группа еще из шести женщин, и замыкал шествие Касрейн-Круговрат с сыном на спине.

Весь двор почтительно опустился на одно колено и замер в глубоком поклоне.

Кайтиффин, последовавший всеобщему примеру, торопливо зашептал:

— Гаддхи Рант Абсолиан. Его сопровождают его фаворитки — леди Алиф и леди Бендж. С кемпером вы уже знакомы.

Линден стала разглядывать гаддхи. Несмотря на все богатство, его окружавшее, на нем была простая короткая шелковая туника, словно он хотел показать, что материальные блага его мало волнуют. Но туника слишком откровенно облегала его тело, и в каждом движении сквозила манерная капризность, граничащая с нарциссизмом. Он откровенно красовался, с самодовольной ухмылкой принимая восторженные взгляды своих дам. Линден углядела, что его волосы блестят от благовонных масел, а на лицо наложен довольно грубый грим, благодаря которому он пытался выглядеть юношей.

Он не был похож на истинного властителя.

Женщины, сопровождавшие его, как фаворитки, так и остальные, были молоды и очаровательны. Точнее, были бы, если бы их лица не застыли в масках преувеличенного обожания и преклонения. Одеты они были как одалиски; их прически, духи, газовые накидки, движения — все служило одной цели: напоминать о гаремных утехах.

Гаддхи все с той же ухмылкой уселся на трон. И сразу приобрел величие. На этом троне любой смотрелся бы истинным правителем. Однако ничто не могло погасить маслянистый самодовольный блеск в его глазах. Это был взгляд избалованного ребенка.

Несколько минут он молча упивался видом коленопреклоненного двора, как вдруг в его глазах вспыхнуло недоумение, словно он сам не верил, что воочию видит Линден и остальных членов Поиска, продолжавших стоять. Он даже наклонился вперед, дабы убедиться, что ему это не мерещится, и в следующую секунду лицо его исказила гримаса крайнего возмущения, двусмысленно подчеркнутая гримом, наложенным с таким расчетом, чтобы придать ему томный и игривый вид.

— Кемпер! — раздраженно взвизгнул он. — Кто эти сумасшедшие, осмелившиеся не преклонить колен пред Рантом Абсолианом, гаддхи Бхратхайрайнии и Великой Пустыни?

— О гаддхи! — Несмотря на показную почтительность, министр подпустил в свой ответ неуловимый сардонический оттенок. — Это и есть те самые Великаны и путешественники, о которых мы с тобой только что беседовали. И хотя они пренебрегли приветствием, которое единственно достойно гаддхи Ранта Абсолиана, они здесь по твоему величайшему соизволению, ибо ты соблаговолил даровать им свое гостеприимство и милостивую помощь в их нуждах. Они явились сюда, чтобы выразить тебе свою благодарность. — Все это он выпалил одним духом, не отрывая глаз от строптивых гостей.

Хоннинскрю не стал медлить и, осторожно ступая по кругам, словно шел по болоту, приблизился к трону, преклонил колено и громко сказал:

— О гаддхи! Твой кемпер сказал истинную правду: мы пришли сюда, чтобы выразить свою благодарность за твое любезнейшее и столь ценное для нас оказанной нам высокой честью приглашение. Прости нас, что мы, потрясенные твоим величием и богатством, растерялись и не сумели воздать тебе почести, как то положено. Мы народ грубый, неотесанный и не умеем вести себя при дворе столь изысканного монарха.

Раер Крист жестами умолял остальных последовать примеру капитана.

Первая издала тихий рык, но, понимая необходимость соблюдать политес, чуть ли не со скрипом опустилась на колено. К тому же она понимала, что их окружает, по меньшей мере, три сотни стражей.

Линден и Мечтатель без колебаний опустились рядом с ней. Но Линден боялась, что ни харучаев, ни Финдейла, ни Вейна никакими силами не заставить временно смириться и сымитировать покорность. А Ковенант — тот просто ничего не соображал.

Но гаддхи не стал настаивать. Более того, он произнес какую-то фразу на бхратхайрском, и весь двор, наконец, смог выпрямиться. Линден с облегчением вздохнула.

Гаддхи обернулся к Касрейну и с капризной гримасой произнес:

— Кемпер, зачем меня отвлекли от утех с моими фаворитками и притащили на эту дурацкую ассамблею?

Все это было сказано на общем языке и своей дерзостью напоминало неосознанный бунт подростка. Но кемпер абсолютно спокойно ответил:

— О гаддхи! К вящей твоей славе, ты всегда был неслыханно щедр, к тем, на кого соизволил обратить свой благосклонный взгляд. Твое имя с благоговением произносит любой, кто удостоен счастья проживать в пределах государства, освещенного мудростью твоего правления. А твой двор трепещет от счастья при одной мысли, что ему дозволено лицезреть тебя хоть иногда. Потому твоим новым гостям подобает явиться пред твои светлые очи, дабы выразить свою безграничную благодарность, а тебе подобает, — голос его стал строгим, — склонить к ним свой просвещенный слух. Они прибыли к тебе с просьбами, которые под силу исполнить лишь столь великому монарху, как ты. И ответ, до которого ты снизойдешь, покроет славой твое имя не только в Бхратхайрайнии, но и по всей Земле.

Выслушав министра, Рант Абсолиан откинулся на спинку трона, и Линден, уловив невидимые нити, связывающие их, поняла, что он полностью находится под властью Касрейна. Гаддхи обернулся к Великанам и с кислой улыбкой выдавил из себя:

— Как сказал мой слуга, — он намеренно подчеркнул последнее слово, — кемпер, я изъявляю вам свое расположение. Ну, чего вам от меня нужно?

Гости слегка опешили. Хоннинскрю покосился на Первую, не то, прося совета, не то, предоставляя ей слово. Линден внутренне подобралась: в такой ситуации любая просьба может оказаться детонатором взрыва ярости либо гаддхи, либо его министра.

Но Первая уже нашлась и обратилась со всем доступным ей смирением:

— О гаддхи! Ты уже успел милостиво распорядиться о ремонте, необходимом нашему кораблю. И наша благодарность не знает границ. — В ее голосе звучало не больше признательности, чем в свисте сабли. — Но щедрость твоя позволяет мне осмелиться просить еще об одном благодеянии. Ты видишь, что мои ножны пусты. Бхратхайры известны всему миру как искусные оружейники. В ярусе Сокровищ я видела великое множество превосходных клинков. О гаддхи, снизойди до моей просьбы и одари меня новым мечом взамен того, что я потеряла. На лице Ранта Абсолиана заиграла торжествующая улыбка, и снесказанным удовольствием он ответил:

— Нет.

Касрейн нахмурился и хотел что-то сказать, но гаддхи перебил его:

— Несмотря на то, что вы мои гости, я должен отказать. Вы сами не знаете, о чем просите. Я — гаддхи Бхратхайрайнии. Я — слуга своего народа. Все, что вы видели в третьем ярусе, принадлежит не лично мне, а моему народу, бхратхайрам. Я всего лишь хранитель. Сам я ничего не имею, у меня нет мечей, чтобы вам их дарить.

Он чеканил слова, словно стрелы, но направлены они были не в адрес Первой, а в кемпера, словно гаддхи, наконец, нашел возможность хоть как-то досадить своему министру.

— Если тебе нужен меч, поищи его в городе.

Он пытался удержать свой триумф за счет гордого заносчивого вида и того, что избегал смотреть на Касрейна, но, перепуганный собственной храбростью, не смог долго так продержаться, и взгляды их все же встретились.

Кемпер легонько пожал плечами, и гаддхи отпрянул. Но Первая вовсе не собиралась бросать дело, не доведя его до конца.

— О гаддхи, — процедила она сквозь зубы. — У меня нет средств на подобные поиски.

— Так ищи без средств! — неожиданно взбеленился гаддхи, заколотив кулаками по подлокотникам. — Я, что ли, виноват, что у тебя ни гроша за душой? А будешь мне надоедать, я отправлю тебя к песчаным Горгонам!

Касрейн метнул короткий, но выразительный взгляд, адресованный кайтиффину, и тот с глубоким поклоном обратился к правителю:

— О гаддхи! Они всего лишь чужестранцы и не имеют понятия о сути твоего ранга. Позволь мне принести за них извинения. Я уверен, у них и в мыслях не было оскорбить тебя.

Рант Абсолиан обмяк. Казалось, он был не в состоянии долго удерживать эмоции, которые не нравились его кемперу.

— Да, конечно, — забормотал он. — Меня никто не оскорблял. Я… Я выше любых оскорблений, — попытался он хотя бы в чем-то отыграться, и что-то забурчал себе под нос по-бхратхайрски. Судя по выражению его лица, это были довольно крепкие словечки.

— Это всем известно, — ровным голосом сказал кемпер. — И это лишь прибавляет тебе чести. Однако вышло так, что ты оставляешь своих гостей без дара. Возможно, ты сумеешь удовлетворить какую-нибудь иную их просьбу, которая не уронит твоего достоинства.

Внезапно Линден, словно что-то подтолкнуло, и она буквально впилась взглядом в Касрейна, который в этот момент вставил свой странный монокль в левый глаз. Придворные застыли, словно скованные ледяным страхом. Рант Абсолиан отпрянул и бессильно оперся на спинку трона. Но жест кемпера был настолько будничным, что Линден не отвела глаз и не подумала о самозащите.

Их глаза встретились. И она вдруг успокоилась. Она поняла, что у нее нет никаких причин для подозрений, как нет причин не доверять ему. В его левом глазу она могла прочитать ответы на все вопросы, какие только могли возникнуть. От него исходили флюиды, полностью подавлявшие ее волю. Последний внутренний протест потонул в глубокой вере в то, что его желания исходят от нее самой. И слова, которые были ему так нужны, сами слетели у нее с языка:

— О гаддхи! Прошу тебя дать высочайшее повеление своему кемперу, дабы он исцелил моего друга Томаса Ковенанта.

Рант Абсолиан был безумно счастлив, что монокль обратился не в его сторону, и звенящим от радости голосом поспешно заявил:

— Я уверен, что Касрейну по силам любая помощь, которая вам только понадобится.

Струйки пота потихоньку начали размывать грим на его лице.

— О, гаддхи! Я счастлив повиноваться твоей милости!

Кемпер больше не смотрел на Линден, но его воздействие на нее еще продолжалось. Даже неприкрытая алчность, с какой он уцепился за Ковенанта, оставила ее абсолютно спокойной.

Хоннинскрю и Первая с тревогой уставились на нее, Мечтатель горестно ссутулился. Но флюиды кемпера все еще продолжали свое действие.

— Подойди, Томас Ковенант! — резко приказал Касрейн. — Я попробую спасти тебя прямо сейчас.

Бринн бросил вопросительный взгляд на Линден, и та кивнула. Поскольку ничего другого и не могла сделать. Она свято верила, что кемпер, наконец, освободит ее от тяжкого груза болезни Ковенанта.

Харучай слегка нахмурился и с немым вопросом в глазах обернулся к Великанам. Но те не посмели перечить Линден. К тому же они и представить себе не могли, что с ней сейчас происходит.

Пожав плечами, Бринн подвел Ковенанта к Касрейну.

Тот внимательно его осмотрел и слегка дрогнувшим голосом сказал:

— Благодарю тебя, Бринн из племени харучаев. Теперь ты можешь оставить его под моей опекой, ничего не опасаясь.

Но тут Бринн, уже ни с кем не советуясь, угрюмо ответил:

— Нет.

Его отказ вызвал легкую волну потрясенного ропота среди придворных. Рант Абсолиан привстал с места и прикусил губу, словно ему показалось, что он ослышался.

Отчетливо, словно поддерживая Бринна, Ковенант заявил:

— Не прикасайтесь ко мне!

Касрейн снова вставил монокль в глаз и властно сказал:

— Бринн из племени харучаев, мое искусство не терпит свидетелей. Если я хочу помочь этому человеку, я должен делать это в одиночестве.

Бринн не мигая, смотрел в его волшебный монокль, но, когда он заговорил, голос его был тверже гранита:

— Это ничего не значит. Он находится под моей охраной. И я не оставлю его.

Кемпер побелел от ярости и разочарования. Он никак не ожидал, что его флюиды вдруг не подействуют.

Линден стала понемногу отходить. Ее спокойствие уже не казалось ей нормальным, и где-то в глубине пискнул инстинкт самосохранения.

Но в этот момент Касрейн снова поймал ее на мушку своего монокля:

— Линден Эвери, прикажи харучаю оставить Томаса Ковенанта под моей опекой.

И тут же спокойствие стало по-прежнему безмятежным. Она услышала свой голос:

— Бринн, я приказываю тебе оставить Ковенанта под его опекой.

Бринн ожег ее взглядом, в котором полыхнули воспоминания об Элемеснедене, но тут же взял себя в руки и лишь ровным голосом ответил:

— Нет, я не могу.

По толпе придворных пробежали трепет и какое-то шевеление, словно некоторые из них тихонько отступали к лестнице. Женщины гаддхи сбились в кучку у его ног, словно в поисках защиты.

Причиной этому было побагровевшее от гнева лицо Касрейна. Он поднял руки и, потрясая кулаками, напустился на Бринна:

— Дурак! Если ты немедленно не уберешься, я дам команду стражам растерзать тебя на месте!

Но прежде чем он успел договорить, Великаны, Хигром и Кир бросились харучаю на выручку.

Однако Бринн не нуждался в их помощи: неуловимым движением он скользнул вперед и, оказавшись между Ковенантом и кемпером, бросил тому в лицо:

— Если ты дашь такую команду, то умрешь раньше, чем хоть один из них успеет поднять копье!

Рант Абсолиан был до того напуган, что казалось, его сейчас хватит сердечный приступ. Придворные, уже не таясь, поспешно покидали зал.

Бринн стоял непоколебимо, как скала. А за его спиной уже выстроились два харучая и три Великана.

На секунду кемпер заколебался: не рискнуть ли ему попробовать подчинить Ковенанта своей власти прямо сейчас — но мудрость и коварство, благодаря которым он сумел достичь своего нынешнего положения и долголетия, подсказали ему другой выход. Он отступил на шаг и дрожащим, но крепнущим с каждым словом голосом постарался охладить их пыл:

— Вы неверно поняли меня! Я ничем не заслужил ваших подозрений. Подобная враждебность принесет вам только вред. Да она принесла бы вред любому, кто ответил бы подобным образом на милостивое приглашение гаддхи! Но я понимаю, чем она вызвана. Я умоляю вас о прощении за мою невольную вспышку гнева. Надеюсь, что, когда вы вкусите благ гостеприимства гаддхи, вы поймете, насколько чисты были мои намерения. И если вы все-таки изъявите желание прибегнуть к моей помощи, я буду только рад на него откликнуться.

Он говорил спокойно, но глаза его метали молнии. Не дожидаясь ответа, он отвесил торопливый поклон в сторону Благодати, пробормотал: «С вашего позволения, о гаддхи…» — и исчез в тени за троном.

В первую секунду Рант Абсолиан засиял, наблюдая за позорным отступлением своего министра. Но уже в следующую до него дошло, что он остался один на один с людьми, способными напугать Касрейна-Круговрата, и защитой ему были только его женщины и стражи. Он буквально скатился с трона и, распихивая одалисок, поспешил вслед за кемпером, словно был привязан к нему невидимой нитью. Женщины сперепуганным писком бросились его догонять.

Путешественники остались в зале только в обществе Раера Криста и трех сотен стражей.

Кайтиффин был потрясен, но это, однако, не лишило его дипломатической учтивости.

— Друзья мои, — хрипло начал он, — молю вас о прощении за столь невежливый прием. Как вы сами заметили, гаддхи сегодня не в настроении — он утомлен выполнением своих многочисленных обязанностей перед народом, и потому на плечи кемпера лег двойной груз ответственности: и за себя, и за своего государя. Но вскоре все вернется на круги своя, и, уверяю вас, вам щедро отплатят за сегодняшнее… — Он запнулся, словно осознав, что его последние слова прозвучали двусмысленно. Не зная, как выпутаться, он ухватился за первую мысль, которая пришла ему в голову: — Дозвольте мне проводить вас в ваши апартаменты. Вас ждет там трапеза и все, что можно пожелать для отдыха.

В эту секунду Линден, наконец, вынырнула из переполнявшего ее моря спокойствия и, осознав, что произошло, и что могло произойти, чуть не закричала от ужаса.

Глава 15 «Не прикасайтесь ко мне!»

Томас Ковенант все видел. И слышал тоже все. С того момента, как элохимы вскрыли тайное знание о местонахождении Первого Дерева, заложенное в его мозг Каером-Каверолом, все его органы чувств функционировали абсолютно нормально. Но при этом сознание оставалось чистым, как мемориальная каменная плита, с которой сточены все надписи. Все, что он видел, слышал или осязал, не имело для него никакого смысла, не рождало в нем никакой ответной реакции. Ничто его не могло тронуть, ибо все цепочки передачи импульсов в мозг были перекрыты.

Его не беспокоило то, что сделали с ним элохимы. Шторм, чуть не уничтоживший «Звездную Гемму», он попросту не заметил. Опасность для его собственной жизни и отважные попытки таких людей, как Бринн, Мечтатель и Линден, спасти его, — все это было ему понятно не больше, чем бормотание на незнакомом языке. Он все видел и, возможно, где-то подсознательно даже осознавал, но полностью утратил потребность понимать умом то, что происходило вокруг. Он дышал, потому что это было необходимо. Он глотал пищу, если ее клали ему в рот. Время от времени моргал, чтобы не резало глаза, когда слизистая оболочка слишком высыхала. Но все это он делал рефлекторно.

Лишь временами он ощущал смутное беспокойство, но стоило ему произнести свою единственную фразу, как оно отступало. Эти четыре слова были всем, что от него осталось. С каменным спокойствием он наблюдал попытку Касрейна его одержать. Хищные флюиды, лившиеся из монокля волшебника, не оказали на него ни малейшего воздействия. В нем не осталось ничего, на что можно было бы воздействовать. То, что друзья его спасли, также растворилось без следа в пустоте, заполонившей сознание. Панический уход из Величия Ранта Абсолиана, Касрейна и всего двора ничего для него не изменил. Но он все видел. И все слышал. Его органы чувств функционировали абсолютно нормально. Он встретился глазами с испытующим взглядом Финдейла, который задумчиво смотрел на него, словно оценивая, может ли пустота, оставленная в его мозгу элохимами, противостоять алчной страсти Касрейна. И он видел краску стыда и страдания, которая заливала лицо Линден, осознавшей, что кемпер только что навязал ей свою волю. Она обеими руками зажала себе рот, чтобы сдержать рвущийся крик. Она боялась одержания больше всего на свете, а сейчас сама, полностью утратив собственную волю, выполнила все приказы Касрейна. «Господи Иисусе!» — выдохнула она. Ее испуганный взгляд был прикован к лицу кайтиффина; все внутри нее кричало, что ему тоже нельзя доверять.

При взгляде на Линден Ковенант снова почувствовал некоторый дискомфорт и произнес свои привычные четыре слова, которые произвели на него обычный успокаивающий эффект. Он услышал, как Первая, с трудом сдерживаясь, прорычала: — Мы пойдем с тобой, кайтиффин. Мы очень нуждаемся в отдыхе и изрядно проголодались. К тому же нам нужно обсудить то, что произошло.

Раер Крист слеша скривился от ее резкого тона и, не делая больше попыток умиротворить разгневанных гостей, молча повел их к лестнице.

Ковенант, повинуясь Бринну, потянувшему его за локоть, стал механически переставлять ноги.

Кайтиффин снова отвел гостей на второй ярус, где они, пройдя сквозь центральный бальный зал, углубились в лабиринт комнат, переходов, ярко освещенных залов и кухонек. Всюду они встречали придворных, на лицах которых снова красовались учтивые маски, надежно скрывавшие терзавший их всю жизнь страх. Наконец путешественники оказались в длинном коридоре, в который выходило множество дверей. Каждому из них было предоставлено по отдельной спальне. В конце коридора находился довольно большой холл, где на столах из красного дерева, отделанных бронзовыми украшениями, гостей уже ждал роскошный обед.

Но у дверей каждой спальни стояло по вооруженному копьем и тяжелым мечом хастину, а у каждого стола дежурило еще по двое. Хоннинскрю только руками развел: то ли слугами обеспечили, то ли убийцами. Да и Раер Крист не спешил уходить. Но Ковенанту это было безразлично. Аппетитные запахи пищи и мускусная вонь хастинов были только фактом, который не требовал никаких объяснений. Зато в глазах Первой загорелись яростные огоньки, а губы Линден сжались в узкую полоску и побелели. Нахмурившись, она спросила Криста:

— Это что, еще один образец гостеприимства гаддхи? Или стражи у вас расставлены повсеместно?

— Избранная, ты не так нас поняла, — возобновил кайтиффин дипломатическую эквилибристику. — Эти существа созданы для службы и здесь находятсядля того, чтобы прислуживать вам. Если вы хотите их отослать, они уйдут. Но без особой команды останутся на месте, и будут дожидаться ваших приказаний.

Линден повернулась к ближайшим двум стражам и бросила:

— А ну, пошли вон!

На звериных мордах ничего не отразилось, и стражи замаршировали к выходу. Тогда Линден скомандовала остальным:

— Все вон отсюда! Оставьте нас одних!

Их полное повиновение слегка умерило ее гнев, и теперь она, наконец, почувствовала, как устала за этот день. И вновь взрыв ее эмоций побудил Ковенанта повторить свою защитную формулу. Но его друзья уже настолько привыкли к этому постоянному рефрену, что не обратили на него внимания.

— Я тоже откланяюсь, — произнес кайтиффин, всем своим видом показывая, что уходит потому, что ему просто пора вернуться к своим обязанностям, а не потому, что боится, как бы не выгнали и его. — При случае я загляну к вам, чтобы донести до вас волю гаддхи или кемпера. Если же я вам понадоблюсь зачем-нибудь, то просто позовите ближайшего стража и назовите ему мое имя. Буду рад служить вам.

Линден лишь устало пожала плечами, но тут раздался голос Первой:

— Минуточку, кайтиффин. Сегодня мы видели много того, в чем не успели пока разобраться. И многое нас тревожит. Не рассеешь ли ты частично наше неведение ответом хотя бы на один вопрос? — Выражение ее глаз заставило его насторожиться, а тон недвусмысленно намекал, что уйти от ответа не удастся. — Ты говорил о том, что у вас восемь тысяч стражей и три тысячи кавалеристов. Оружия мы тоже видели более чем достаточно. Но песчаные горгоны давно уже скованы вихрем, а против любых других врагов вас всегда может защитить высокое искусство вашего кемпера. Так на что Ранту Абсолиану такая огромная армия?

Раер Крист с облегчением вздохнул, словно ожидал более опасного вопроса:

— Первая в Поиске, все дело в богатстве Бхратхайрайнии. Немалую часть его мы получили как плату за службу наших солдат и военных кораблей другим правителям и народам. Все это знают, и наше год от году растущее богатство заставляет других монархов с завистью поглядывать на нас. Поэтому наша армия существует еще и для того, чтобы сдерживать их аппетиты.

Первая сделала вид, что удовлетворена ответом. Поскольку больше вопросов не последовало, кайтиффин счел за лучшее раскланяться и удалиться. Хоннинскрю прикрыл за ним дверь, и все разом заговорили.

Первая и Хоннинскрю выражали свое возмущение; Линден пыталась объяснить всем и каждому, какую власть имеет монокль и что Раеру Кристу тоже нельзя доверять; Бринн настаивал на немедленном возвращении на «Звездную Гемму», остальные харучаи его поддерживали. Но капитан высказал предположение, что тогда гаддхи может отказать им в своей милости и корабль не будет починен. Лишь Финдейл и Вейн не принимали участия в общем разговоре.

Хоннинскрю по просьбе Мечтателя, который в волнении так бурно жестикулировал, что понять его мог только брат, спросил у Бринна, как ему удалось устоять против монокля кемпера. Тот абсолютно спокойно, словно говорил о чем-то будничном, ответил:

— Он говорил со мной взглядом. Я его услышал, но не стал слушать, что он скажет. — Он бросил на Линден взгляд, в котором было прямое обвинение. Та закусила губу от стыда за свое безволие.

Ковенант все это видел. Но не понимал. И не хотел понимать.

И все же на общем совете было решено оставаться в Удерживающей Пески как можно дольше, чтобы выиграть как можно больше времени для ремонта корабля. Лишь решив этот вопрос, друзья позволили себе сесть за стол, и то лишь после того, как Линден проверила, не отравлена ли пища. Впервые за день они поели. Бринн кормил Ковенанта, и тот машинально глотал, но при этом все видел и слышал. У Линден горели щеки, и в глазах стоял панический страх человека, загнанного в тупик. Ковенанту пришлось повторить свою формулу дважды, прежде чем он отделался от чувства дискомфорта.

После обеда время потянулось неимоверно медленно, ничего не происходило. Лишь иногда кто-то что-то произносил, чтобы разрядить напряжение. Ковенант слушал, смотрел, но все, что он видел и слышал, тонуло в пустоте внутри него. Течения времени он тоже больше не ощущал: дни тянулись однообразной чередой, неотличимые друг от друга, как бусины четок. Лишь одно изменялось: смутное беспокойство, чувство дискомфорта посещало его все чаще и чаще — может быть, это пыталась пробиться к нему и воззвать его совесть? Он утратил воспоминания о крови, льющейся в Стране, но, может быть, его чувство ответственности за людей, которых он обещал спасти от безжалостного убоя, не желало оставлять его в покое? Однако ему больше не было дела до Первого Дерева. Ему больше не было дела ни до чего.

Ожидание тянулось бесконечно. И каждый использовал его в меру своего темперамента: кто отдыхал, кто нервно мерил комнату шагами, кто тихонько спорил. Бринн решил послать Кира и Хигрома на разведку, и Линден не смогла отговорить его. Харучай просто перестал обращать на нее внимание. И лишь когда Первая поддержала ее, мотивируя это тем, что лучше им не расставаться, он отказался от своего намерения.

Вейн обращал внимание на происходящее не больше, чем Ковенант. Финдейл тоже молчал, но по-прежнему тревожно вглядывался в лицо Ковенанта, словно предчувствовал, что вскоре Неверящему предстоит пройти новое, определяющее его будущую жизнь испытание; словно заранее его жалел и сомневался, справится ли он.

Появление Раера Криста слегка разрядило обстановку. Кайтиффин принес приглашение на банкет, который давался двором в их честь. Линден не знала, что ответить: пренебрежительное отношение харучаев подорвало в ней веру в себя. Но Первая решила принять приглашение, и кайтиффин проводил гостей в пышную, ярко освещенную трапезную, где играла тихая музыка. Разряженные дамы и галантные кавалеры были заняты светской болтовней, флиртом и сплетнями. Простые костюмы путешественников казались нищенскими на фоне окружающей их роскоши, но придворные облепили пришедших, как мухи десерт. Возможно, они действительно посчитали гостей экстравагантным развлечением, а возможно, просто боялись вести себя иначе.

Мужчины, окружившие Линден, сыпали комплиментами, словно не замечали, что она близка к истерике. Женщины роились вокруг безучастных к их заигрываниям харучаев. Великанов осыпали колкими остротами. Ни гаддхи, ни кемпер не почтили пиршество своим присутствием, но вдоль стен стояли хастины, словно шпионы, и поэтому даже самые осторожные и деликатные вопросы Хоннинскрю не смогли выудить из щебечущих придворных ни капли полезной информации. Зато еда была приготовлена великолепно, а вина поражали тонкостью букета. Чем дольше продолжалось пиршество, тем более развязно и эксцентрично вели себя придворные. Мечтатель ушел в себя, словно его опять посетили видения. Глаза Первой метали молнии. Ковенант все чаще повторял свою спасительную формулу.

Наконец путешественники, будучи не в силах больше терпеть окружавший их разгул, попросили Криста проводить их обратно и, как только он оставил их одних, занялись приготовлениями ко сну.

Каждому гостю было предоставлено по отдельной спальне, в которой стояло по одной кровати. Но путешественники предпочли разместиться так, как было удобно им, а не хозяевам. Они решили переночевать по двое: Хоннинскрю с Мечтателем, Первая с Киром. Линден бросила прощальный взгляд на Ковенанта и под надзором Кайла отправилась в свою комнату. Хигром остался в холле охранять Вейна и Финдейла. Когда Бринн погасил свет, Ковенант рефлекторно закрыл глаза.

Свет зажегся, и он открыл глаза. Но источник его был другим: он исходил от позолоченного светильника, который держала в руках женщина, картинно задрапированная в ткань, просвечивающую, словно утренний туман. По ее плечам струились пышные золотые кудри.

Это была леди Алиф. Фаворитка гаддхи.

Игриво приложив палец к губам, она зашептала Бринну:

— Не надо никого звать. Касрейн-Круговрат хочет поговорить с Томасом Ковенантом. И он ничего не имеет против твоего присутствия. Естественно, как и против присутствия хоть всех членов вашей компании, но надо ли их будить? Кемпер глубоко скорбит по поводу произошедшего недоразумения, и хотел бы принести извинения. Но стоит ли ради этого лишать их заслуженного отдыха? Ты и один сможешь быть Томасу Ковенанту защитой и опорой.

На лице Бринна не отразилось ровным счетом ничего. Он мысленно взвесил риск, которому подвергался, если поддавался на эту новую уловку кемпера.

Пока он решал, что предпринять, леди Алиф подошла к нему поближе. Но двигалась она так мягко и естественно, что не вызывала никаких опасений. Каждый ее шаг сопровождался позвякиванием серебряных подвесок на ножных браслетах. Она подняла руку, разжала ее — на ладони оказалась щепотка буроватого порошка — и вдруг с силой дунула так, что порошок полетел прямо Бринну в лицо.

На лице харучая отразилось необычайное удивление, ноги подогнулись, и он рухнул на пол.

Леди Алиф с довольной улыбкой обернулась к Ковенанту и, взяв его за руку, помогла ему подняться с постели. Он автоматически подчинился.

— Не прикасайтесь ко мне, — пробормотал он. Но леди, не обращая на него внимания и не переставая улыбаться, повлекла его к дверям.

В коридоре они прошли мимо лежащего без движения на каменном полу Хигрома. Вейн стоял, вперив взор в двери комнаты Линден, и, по-видимому, ничего вокруг не замечал. Финдейл проводил их испытующим взглядом, но не сказал ни слова.

Фаворитка гаддхи, увлекая Ковенанта за собой, свернула за угол.

Хлопнула дверь, и раздался топот босых ног, словно кто-то из оставшихся харучаев — Кайл или Кир, — услышав шум падения Бринна, сообразил, что что-то не в порядке, и бросился в погоню.

Каменные стены внезапно превратились в зеркала. Леди прекрасно ориентировалась в этом хрупком лабиринте и все дальше и дальше уводила Ковенанта от его друзей. Харучаи метались в толпе отражений, натыкаясь на стекла, но все было бесполезно: леди Алиф с Ковенантом исчезли в глубинах Удерживающей Пески.

Пройдя между двумя последними зеркалами, они оказались в круглой, похожей на будуар комнате. Свет трех или четырех медных светильников мягко освещал пушистые голубые ковры, манившие ступить на них босой ногой. Тут и там стояли обитые бархатом и шелком диванчики и банкетки. Воздух был насыщен запахом благовоний, а гобелены на стенах изображали более чем откровенные любовные сценки. Лишь два вооруженных хастина у входа слегка нарушали интимность обстановки. Но на Ковенанта они произвели не больше впечатления, чем узоры ажурной металлической спиральной лесенки, устремлявшейся к потолку. Он смотрел на них и ни о чем не думал.

— Ну, наконец-то, — прощебетала леди с легким вздохом облегчения, — наконец-то мы одни.

Она обернулась к нему и облизнула пересохшие губы.

— Томас Ковенант, я сгораю от страсти к тебе. — Ее глаза, подведенные черным, казались неестественно большими. — Я привела тебя сюда не потому, что так хотел кемпер, а потому, что так хочу я. Эта ночь вернет тебе память. Я пробужу в тебе воспоминания о самых смелых твоих снах и воплощу их в жизнь.

Леди Алиф замолчала, ожидая ответа, и, когда его не последовало, даже слегка растерялась. Она с досадой прикусила губу, но тут ее глаза снова полыхнули страстью, и, призывно прошептав: «Смотри же!» — она грациозно отбежала на середину комнаты и начала танцевать, отбивая ритм серебряными бубенчиками браслетов. В каждом ее движении сквозили нега и сладостная боль желания. Она соблазняла его по всем правилам искусства опытной одалиски. Изображая, что от страсти совсем потеряла голову, она в танце то приближалась к нему, то отбегала, то снова приближалась; окутывавшие ее накидки с легким шелестом падали на ковер; руки, лаская, скользили по нежным, как шелк, бедрам, животу, груди, еще больше разжигая огонь желания. Ее маленькие твердые соски были подкрашены кармином и выглядывали из рассыпавшихся по груди золотистых локонов, как маки на пшеничном поле.

Но когда она обвила шею Ковенанта руками, прижалась к нему всем телом и попыталась страстно поцеловать, его губы остались плотно сжатыми. Ему даже не понадобилось повторять свой обычный рефрен: он видел ее, осязал, но она для него не существовала.

Его холодность испугала и насторожила женщину. Она отпрянула и с недоверием спросила:

— Разве ты не хочешь меня? — Она закусила губы, пытаясь это осознать. — Но ты не можешь не желать меня!

В отчаянии она прибегала все к новым и новым попыткам возбудить его, но только лишний раз убеждалась, что ее чары бессильны. Перепробовав все, что она знала и умела, леди Алиф,наконец, призналась себе, что над этим мужчиной она не имеет никакой власти.

Ей так и не удалось пробиться сквозь пустоту, созданную элохимами. Ковенант стал неуязвим, словно их целью было защитить его, а не изуродовать.

Леди Алиф не смогла перенести своего поражения: первый раз в жизни красота предала ее. Царапая щеки холеными наманикюренными пальчиками, извивавшимися, как лапки паука, она застонала в тоске:

— О кемпер! Смилуйся! Он не мужчина! Нет мужчины, который отказался бы от меня после всего, что я сделала!

Увидев, что она шевелит губами, и, услышав звук ее голоса, Ковенант тоже испытал потребность заговорить. И сказал:

— Не прикасайтесь ко мне!

Подобного унижения леди Алиф вынести уже не смогла.

— Идиот! — закричала она в ярости. — Ты уничтожил меня, но тебе же это не принесет никакой выгоды! За то, что я не справилась с тобой, кемпер отдаст меня в самый дешевый бордель, но и тебя не пожалеет! Да он тебя по косточкам разберет и использует их, чтобы отсрочить свою смерть! Если бы ты был настоящим мужчиной, то не устоял бы против моих чар и тогда остался бы жив. А я могла бы подарить тебе истинное наслаждение. — Она бросилась к нему и, сжав ладонями его заросшее худое лицо, прямо в глаза прошептала, обдавая горячим дыханием: — Наслаждение…

— Достаточно, Алиф, — раздался голос кемпера, спускавшегося по спиральной лесенке, и женщина застыла, сраженная страхом. — Тебе к нему не пробиться. И я не отдам его тебе на растерзание.

Благодаря лесенке казалось, что он ростом с Великана, лишь руки, слабые и морщинистые, слегка умаляли грозный облик. Младенец на спине молчал и, похоже, спал.

— Возвращайся к гаддхи. — Он сказал это спокойно, но от его злобы в комнате словно стало темнее. — Ты мне больше не нужна. Отныне твое процветание или падение зависят только от его каприза. Посмотрим, долго ли ты сумеешь ему угождать.

Каждым словом он словно забивал гвоздь в крышку ее гроба; однако этот приговор был все же менее страшен, чем тот, которого она панически боялась, и поэтому она сумела удержать себя в руках. Бросив последний взгляд на Ковенанта, она гордо выпрямилась, собрала свои накидки и, волоча их за собой, как королевский шлейф, с высокомерным и презрительным видом стала подниматься по лестнице.

Когда она удалилась, кемпер отдал приказ одному из стражей привести к нему Ковенанта и тоже исчез наверху.

Когда хастин положил ему на плечо когтистую лапу, Ковенанта пронизала дрожь, и, чтобы избавиться от смутного ощущения опасности, ему пришлось повторить свою спасительную формулу несколько раз подряд. Лестница, спиралями уходившая в потолок, словно витки Рока горгон, вела в Башню кемпера, и, когда она, наконец, кончилась, Ковенант оказался в лукубриуме Касрейна.

На длинных столах было расставлено множество странных аппаратов. Вдоль стен тянулись полки, заполненные фиалами и колбами с различными порошками. Отражавшееся во множестве зеркал сияние свечей казалось ослепительно ярким. Касрейн неслышно скользил по лаборатории, готовя какие-то инструменты. Руки его дрожали от волнения и сдерживаемого нетерпения, но младенец на спине спокойно спал. Золотистая мантия волшебника складками бежала за ним по полу, словно стайка маленьких зверьков. Но голос его был спокоен, и если все же немного дрожал, то, скорее от дряхлости.

— Честно говоря, я и не ожидал, что у нее что-нибудь получится, — обратился он к Ковенанту, но таким тоном, словно заранее знал, что не получит ответа. — Тебе было бы лучше, если бы она тебя покорила, но ты пренебрег ею. За эту неудачу она будет наказана так, как ни один мужчина еще не наказывал женщину. Она пикантная шлюшка, причем не так уж глупа, но меня она больше не интересует. — Он тихо вздохнул. — Пройдет время, и будут другие. Ведь гаддхи получает фавориток только из моих рук, да и то когда они мне надоедят. Правда, последнее время я способен лишь любоваться сверху на утехи других в той маленькой комнатке. Я таил надежду, что ты уступишь, и меня это несколько развлечет.

Пока Касрейн болтал, хастин усадил Ковенанта в стоящее в углу кресло, оснащенное какими-то аппаратами. Кемпер отложил инструменты и особыми зажимами стал закреплять его руки и ноги.

— Но подобные развлечения — лишь тень истинного удовольствия. Мне этого мало. И прожитых лет мне тоже мало. Вот для этого ты и здесь. — Он затянул ремень кресла на груди Ковенанта и таким же ремнем закрепил голову. Теперь Неверящий не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел, но Касрейн, похоже, знал, что он не имеет никаких желаний.

От всех этих приготовлений у Ковенанта возникло лишь чувство легкого дискомфорта, и он, чтобы освободиться, выговорил свою заветную фразу.

Касрейн стал настраивать аппарат, большей частью состоящий из линз различных толщины и размеров, соединенных между собой всевозможными способами. Затем опустил его на шарнирах, как экран, к лицу Ковенанта.

— Ты уже видел, — сказал кемпер, закончив приготовления, — как я внушал свою волю другим с помощью одного маленького монокля. Он изготовлен из золота. Из чистейшего золота без примесей. А в таких руках, как мои, этот редкий металл обладает огромным могуществом. С его помощью я способен на очень многое, на такое, по сравнению с чем Рок горгон — детские игрушки. Но мое искусство слишком совершенно (как совершенен круг) для столь несовершенного мира. Поэтому я волей-неволей вынужден в любом своем творении изыскивать место для щелочки или зазора, чтобы связать его с этим миром.

Он отступил на шаг, словно для того, чтобы полюбоваться видом Ковенанта в кресле, но вдруг резко нагнулся и, глядя узнику прямо в глаза, прошипел, словно тот мог его понять:

— Поэтому и в моем творении собственного долгожительства также есть трещинка, и моя жизнь утекает сквозь нее капля за каплей. Зная, что такое совершенство, я вынужден страдать от неполноценности своих деяний. Томас Ковенант, я близок к смерти. — Он отпрянул и забормотал, разговаривая уже сам с собой: — И не могу этого допустить.

Он принес стул, поставил его напротив пленника и сел. Его глаза были на одном уровне с глазами Ковенанта.

— Ты владеешь кольцом из белого золота. — Он ткнул костлявым пальцем в обезображенную руку Томаса. — Это несовершенный металл, искусственный сплав. И его больше нет во всей Стране — только в твоем кольце. Я читал о подобном, но даже не смел мечтать, что однажды оно свалится мне в руки. Белое золото! Томас Ковенант, да ты сам-то понимаешь, чем обладаешь? Его несовершенство — один из величайших парадоксов, но в руках настоящего мастера оно станет залогом изумительных творений и навсегда избавит его от страха. И потому, — он опустил линзы на глаза Ковенанта, и теперь тот видел мир вокруг искривленным, но это его не волновало, — я собираюсь это кольцо у тебя забрать. Как ты знаешь (или знал), я не могу отнять его у тебя силой. Ты должен сам отдать его мне, по доброй воле. Но в своем нынешнем состоянии ты не способен ни на малейший волевой акт. Поэтому в первую очередь я должен снять покровы, окутывающие твое сознание. А так как ты полностью в моих руках, то я уж найду способ исторгнуть у тебя согласие. — Он расхохотался, щеря почерневшие от старости зубы. — Да, все же тебе было бы лучше уступить леди Алиф…

Ковенант начал свое предостережение, но, прежде чем он договорил, Касрейн поднял монокль, направил линзы в левый глаз своего узника, глянул сквозь него, и в мозгу Ковенанта взорвалась боль.

И не только в мозгу: все мышцы словно резало ножами, суставы выворачивало, каждый нерв трепетал, как натянутая струна. Голова горела так, словно с черепа содрали кожу. Ковенант забился в своих путах. Он видел пронзающий взгляд Касрейна, слышал свое хриплое дыхание, ощущал боль, раздирающую тело. Но все его органы чувств функционировали нормально.

Однако боль не вызвала в нем ничего, кроме рефлекторных конвульсий тела. Попав в его пустоту, она растворилась без остатка, без отклика. Связь с его сознанием была разорвана. Он не отвернулся бы и не закрыл глаз, даже если бы смог.

Внезапно все кончилось. Кемпер откинулся на спинку стула и, довольно немелодично насвистывая сквозь зубы, стал обдумывать новую попытку. Приняв решение, он добавил еще две линзы и вновь вставил в глаз монокль.

И Ковенанта охватило пламя, словно каждая капля крови, каждая клеточка тела стали нефтью и углем, брошенными в топку. Пронизанный безмерным страданием, из его горла исторгся жуткий вопль, какой способен издать лишь баньши. Кровь, костный мозг — все кипело, и легкие не справлялись с раскаленным паром дыхания. Заполыхала даже пустота внутри него, и ничто на свете уже, казалось, не могло спасти от пламени запрятанные где-то на дне ее остатки его души.

Все его органы чувств функционировали нормально. При других обстоятельствах он давно бы сошел с ума от боли. Но ему не с чего было сходить.

Элохимы об этом позаботились.

Касрейн вновь отпрянул, не скрывая разочарования. Он сник и, похоже, сдался.

Но через минуту новая мысль разогнула ему спину и зажгла огонек в тусклых глазах. Он вскочил, заменил несколько линз, а остальные поменял местами. Теперь Ковенант не видел ничего, кроме тумана, из которого выплыл искаженный золотой монокль, и кемпер вновь предпринял атаку.

Сердце стукнуло раз, два — но ничего не происходило. Затем туман стал рассеиваться, и лукубриум начал изменяться на глазах. Комната сначала медленно, а затем все быстрее закружилась, пока стены не слились в туманное пятно. Стул, на котором сидел Касрейн, вырос, но при этом взгляд кемпера остался по-прежнему пристальным. Ковенанта подхватил вихрь и по спирали понес в ночь.

Но ночь эта была особая; никогда еще он не видел ничего подобного. Здесь не было ни одной звезды, не было ничего вообще. Его внутренняя пустота закрутилась смерчем. В него он сейчас и падал.

Он падал как камень, все быстрее и быстрее. Он пролетел сквозь бушующее пламя, проскользнул сквозь терзающие ножи. Затем прошел сквозь горловину смерча — свою болезнь головокружений. И его закрутило еще сильней, словно желая с размаху швырнуть о крутой утес его неумолимой судьбы.

Он видел все, он слышал все. Глаз Касрейна, искаженный линзами, нависал над ним. Где-то далеко раздался резкий голос волшебника: — Убей его.

Но Ковенант не отнес это к себе.

И тут со дна смерча навстречу ему взвихрились образы, которые ему было бы страшно встретить, будь он прежним. Касрейн взбаламучивал его душу, и все, что находилось в осадке, стало подниматься наверх. Ковенант падал, а они летели навстречу.

Разрушение Посоха Закона.

Мемла и Линден, гибнущие во Мраке на-Морэма, потому что он не смог их спасти.

Его друзья, запертые в Удерживающей Пески. Поиск потерпел поражение. Страна беззащитна перед Солнечным Ядом. Земля отдана во власть Лорда Фоула.

Потому что он не смог их спасти.

Элохимы лишили его выбора. Они отняли у него возможность защитить тех, кого он любит. Он абсолютно беспомощен, как Страна, как Земля.

Измученный проказой и ядом, он теперь не более чем жертва. Флюиды, исходившие из глаза Касрейна, открывали ему всю правду, заставляли его осознать, кто он есть на самом деле. Он летел вниз, словно увлекаемый лавиной, на самое дно своей пустоты.

Там он разобьется. Стена, охранявшая его, окажется разрушена, она будет так же беззащитна, как Страна, перед пронизывающим взглядом Касрейна. И тут он услышал несколько глухих ударов. Затем шум битвы: тяжелое дыхание, крики. Где-то рядом дрались двое.

Рефлекторно он повернул голову.

И этим разорвал связь с Касрейном.

Ковенант вновь увидел лукубриум, не искаженный линзами. Он сидел на кресле, все еще привязанный. Ни на столах, ни полках ничего не изменилось.

Но страж бился в агонии на полу, а не стоял у дверей. А над ним возвышался Хигром. Ровным голосом харучай произнес.

— Кемпер, если ты причинил ему хоть малейший вред, за это заплатишь кровью.

Ковенант видел все и слышал все.

И он сказал (не в ответ, а просто, чтобы снять напряжение)

— Не прикасайтесь ко мне.

Глава 16 Монаршье наказание

Линден Эвери не спалось. Стены Удерживающей Пески отражали все ее попытки проникнуть сквозь них, словно были заколдованы. Ей удалось дотянуться лишь до нескольких хастинов, и то она воспринимала их как расплывчатые сгустки злой энергии. Эти противоестественные создания были стражами, тюремщиками не только для «дорогих гостей», но и для всего двора и дворни. Во время банкета Линден достаточно насмотрелась на придворных, чтобы понять, что их наигранная веселость служит им маской и броней одновременно. Но разве можно чувствовать себя защищенным в этом донжоне, построенном кемпером для своих нужд?

Она мечтала хоть ненадолго забыться, отвлечься от терзающих ее мыслей, но была настолько взвинчена, что никак не могла заснуть. А при одном воспоминании о монокле кемпера ей хотелось завыть: Касрейн всего-навсего посмотрел сквозь него, и, пожалуйста — она уже стала послушным орудием в его руках, бездумным выразителем его воли. И она сдалась без борьбы. Да ей даже в голову не пришло, что нужно бороться. Он одержал ее настолько легко, словно она всю жизнь ждала именно этого.

Вот харучай нашел в себе силы противостоять ему. Там, где Линден оказалась бессильна. Она была абсолютно открыта в этот момент. И даже не выставила никакой защиты. Да она просто не умеет наглухо закрывать двери, которые распахнула в ней Страна.

А в результате всего этого она предала Томаса Ковенанта. Он был соединен с ней такими интимными нитями, какими она не позволяла до сих пор себе привязываться ни к одному мужчине; и она продала его, словно он для нее не имел никакой цены. Нет, не продала: взамен она не получила ничего. Да ей и не предлагали ничего взамен. Она просто-напросто отдала Ковенанта, и лишь железная воля Бринна спасла его.

Это мучило Линден гораздо больше, чем все мерзкие тайны, которыми кишела Удерживающая Пески, вместе взятые. Это был пик ее неумения и недомыслия. Она чувствовала себя горой, истерзанной лавинами, землетрясениями и селями. Она еще держится, но от каждого удара, которые сыплются на нее со всех сторон, что-то внутри нее рвется. Она больше не может доверять самой себе.

Линден лежала без сна, но перед Кайлом притворялась, что спит. Даже повернувшись лицом к стене, она не переставала ощущать его молчаливое присутствие, которое служило для нее живым упреком и также не способствовало сну. Он тоже не доверял ей больше.

Но все же день был таким длинным и трудным, что усталость взяла верх и Линден задремала. И ее со всех сторон обступили холодные, непроницаемые стены темницы Ревелстоуна. Она пыталась проникнуть, просочиться сквозь гранит, чтобы убежать от Верных и их предводителя Гиббона. Но камень не пропускал ее. По рассказам Ковенанта, бывшие обитатели Страны умели договариваться с камнями, но эти стены были слепы и глухи к ее мольбам. А в ушах звучали слова Опустошителя: «Основное проклятие Страны ляжет на твои плечи! Ты избрана для особого осквернения». И она зашлась криком, изнемогая от омерзения к себе и своему мучителю: «Нет! Никогда!»

Снова раздался голос:

— Избранная, просыпайся. Юр-Лорда увели!

Линден подскочила и села, не в силах разобраться, явь это или продолжение ночного кошмара. Кайл положил ей руку на плечо, и в свете, льющемся из распахнутой настежь двери, она увидела, что его лицо как всегда непроницаемо-спокойно. Она проглотила застрявший в горле крик, вызванный явлением Гиббона, и хрипло переспросила:

— Увели?

— Юр-Лорда увели. За ним пришла леди Алиф и от имени кемпера увела его за собой.

Линден все еще не могла прийти в себя после кошмара. Она с недоумением воззрилась на харучая:

— Зачем?

Кайл только пожал плечами:

— Она лишь сказала: «Касрейн-Круговрат хочет поговорить с Томасом Ковенантом».

Увели. Подозрение, острое как нож, кольнуло ей сердце:

— А Бринн с ним?

— Нет, — бесстрастно ответил харучай.

— Ты хочешь сказать, что вы позволили… - Ее глаза округлились от ужаса. Она вцепилась в плечи Кайла и затрясла его: — Вы что, рехнулись? Почему хотя бы меня не позвали?

Но, заглянув в его непроницаемые глаза, она без слов поняла, почему ее не позвали и как к ней теперь относятся харучай.

— Черт бы вас подрал! — Линден попыталась оттолкнуть его от себя, но вместо этого сама отлетела к стене. Она снова вскочила, обогнула харучая и, бросив через плечо: «Я вам еще понадоблюсь!» — вылетела из комнаты, не дожидаясь ответа, который, увы, слишком хорошо знала.

В коридоре она встретила Великанов: полуодетых Хоннинскрю, Мечтателя и Первую, которая, словно и не ложилась спать, была облачена в кольчугу и держала на плече щит. Здесь же были Кир и Финдейл с Вейном, по обыкновению безучастные ко всему. Лишь Бринна и Хигрома нигде не было видно.

— Мы недооценили кемпера, — мрачно ответила Первая на немой вопрос Линден. — Вот что рассказал Кир: пока мы тут все храпели, леди Алиф своим придворным кривляньем совсем заморочила голову Хигрому, стоявшему на часах в коридоре, а потом дунула ему в лицо каким-то волшебным порошком, от которого он свалился без чувств. Ни Вейн, ни Финдейл, хоть и видели это, даже пальцем не пошевельнули, и она на их глазах, словно они были сообщниками, прошла в комнату Ковенанта. Там она обработала Бринна, а затем преспокойненько увела Друга Великанов за собой. Почувствовав неладное, Кир выбежал в коридор и уже в самом конце увидел удалявшиеся спины леди Алиф и Ковенанта. Он тут же бросился вдогонку, но догнать не успел — они исчезли. К счастью, Бринн и Хигром быстро пришли в себя и тотчас же отправились на поиски Друга Великанов или хотя бы кемпера. Я думаю, нам нужно последовать за ними.

Линден была вне себя: что нужно этому Касрейну от Томаса? Причем настолько, что он не побоялся пойти на риск и выкрасть его?

Конечно же! Что же еще, как не кольцо из белого золота? Она была близка к истерике и с трудом находила в себе силы сдерживаться.

— Как это «исчезли»? — накинулась она на Кира.

— Не знаю, — бесстрастно ответил харучай. — Там где-то есть потайная дверь. Они свернули за угол, а куда делись потом — не знаю.

Черт побери! Линден пробрала дрожь, когда ее осенило, как они смогли исчезнуть. Первой же она сказала:

— Они в Башне кемпера.

— Ахой! — издала боевой клич воинственная Великанша. Несмотря на пустые ножны, она горела желанием действовать. — В Башню кемпера!

По ее кивку Хоннинскрю и Мечтатель устремились в коридор; за ними, перейдя на бег, чтобы не отставать, помчался Кир. Линден и Кайл бросились вдогонку, слишком озабоченные судьбой Ковенанта, чтобы особо раздумывать, правильно ли они поступают.

Уже сворачивая за угол, Линден через плечо заметила, что элохим и Вейн тоже последовали за ними, впрочем, без особой спешки.

Почти сразу же участники погони напоролись на стражей, которых они выгнали из своей части яруса. На звероподобных мордах хастинов было написано крайнее недоумение. Некоторые из них даже неуверенно попытались преградить им дорогу, но когда Великаны на бегу их раскидали, остальные так и остались стоять на месте. Но Линден это только ужаснуло: это значило, что внимание Касрейна сосредоточено на ком-то другом. И она боялась думать, на ком именно.

Как и харучай, Великаны отлично умели ориентироваться в незнакомых местах. Руководствуясь врожденным чувством направления, они уверенно мчались по комнатам, переходам, коридорам к лестнице. Будь Линден одна, она давно заблудилась бы, а так через несколько минут они были уже в центральном зале, откуда открывался путь наверх — в ярус Сокровищ.

Сокровищница была ярко освещена. Очевидно, свет тут не гас никогда. Но сейчас, глубокой ночью, здесь не было ни одного человека. Хоннинскрю быстро вел их по лабиринту галерей. Дойдя до того места, где недавно Первая любовалась мечами, он остановился и тихо спросил:

— Почему бы тебе не вооружиться?

— Не соблазняй меня, — ледяным тоном ответила Великанша. — После того как нам отказали в подобном даре, это было бы объявлением открытой войны кемперу и гаддхи. Я думаю, нам не стоит спешить с этим.

Линден увидела очертания темных фигур, поднимавшихся по лестнице со второго яруса.

— Стражи, — пролепетала она. — Кто-то дал им приказ. Первая повелительным кивком отослала Хоннинскрю вверх по лестнице, в зал Величия.

Линден с трудом поспевала за Великанами, спотыкаясь на крутых ступеньках спиральной лестницы. Она уже задыхалась — сухой воздух пустыни резал легкие. Она боялась, что в Величии их уже дожидаются хастины. Если им отдан приказ задержать чужаков, то с таким количеством стражей не справиться даже Великанам.

Одолев последнюю ступеньку, она огляделась и с ужасом убедилась, что ее страхи полностью оправдались: их встречали несколько сотен ощетинившихся копьями хастинов, широким полукругом загородивших им дорогу. В неверном полумраке тронного зала они казались порождениями тьмы.

А преследующие их стражи уже начали подниматься по лестнице.

— Камень и море! — сквозь зубы выругалась Первая. — Хорошенькая встреча!

Мечтатель по инерции сделал шаг вперед, но она придержала его за локоть:

— Постой, Великан. Ты что, хочешь, чтобы нас перерезали, как котят? Избранная, — бросила она через плечо, — если тебе что-нибудь стукнет в голову, держи это при себе. Я не люблю глупого риска.

Линден не ответила. Поведение стражей яснее ясного говорило о том, насколько сильно Касрейн вцепился в Ковенанта. А элохимы постарались, чтобы Томас стал беззащитнее младенца. Она беззвучно выругалась, чтобы хоть частично снять напряжение и не взорваться.

Хастины начали медленно приближаться.

И вдруг раздался громкий приказ, отдавшийся эхом по всему тронному залу:

— Стойте!

Стражи остановились. И те, на лестнице, тоже.

Сквозь ряды хастинов кто-то стал пробиваться навстречу Великанам. Линден видела лишь светлую копну волос, то появлявшуюся, то исчезавшую. Стражи раздвинулись и пропустили женщину, вышедшую на середину зала. Она была полностью обнажена, словно только что поднялась с ложа гаддхи.

Это была леди Алиф.

Бросив на путешественников взгляд, словно просивший не обращать внимания на ее наготу, она обернулась к стражам и с напускной яростью набросилась на них:

— Как вы смеете нападать на личных гостей самого гаддхи? Поросячьи глазки стражей нерешительно забегали: с нее на гостей, обратно на нее, потом опять на гостей… Они решительно были сбиты с толку. Казалось, сейчас от напряжения у них затрещат мозги. Наконец несколько из них мрачно ответили:

— Здесь проход запрещен!

— Правда? — Ее голос зазвенел от дерзкой отваги. — А я вам приказываю их пропустить!

И снова хастины замялись, не зная, как поступить. Но несколько из них угрюмо повторили:

— Здесь проход запрещен!

Леди подбоченилась и, гордо подняв подбородок, свысока процедила:

— Стражи, вы знаете, кто я?

Хастины, моргая, уставились на нее. Несколько из них облизнулись, словно разрывались между голодом и смущением. Потоптавшись на месте, некоторые из них ответили:

— Леди Алиф, фаворитка гаддхи.

— Именно, — саркастически подтвердила она. — Я — леди Алиф, фаворитка гаддхи Ранта Абсолиана. Когда это Касрейн давал вам приказ не подчиняться гаддхи или его фавориткам?

Стражи молчали. Этот вопрос оказался слишком трудным для их крошечных мозгов.

— От имени Ранта Абсолиана, гаддхи Бхратхайрайнии и Великой Пустыни, — медленно отчеканила она, — я приказываю вам пропустить наших гостей.

Затаив дыхание, Линден следила, как хастины озадаченно переминаются с ноги на ногу, не зная, как поступить. Очевидно, подобных противоречивых ситуаций в данных им инструкциях предусмотрено не было. Как не было новых приказов, которыемогли бы помочь им сориентироваться и найти верное решение. Но леди Алиф нетерпеливо прикрикнула на них, и строй дрогнул, потом треснул посередине, и стражи расступились. Фаворитка оглянулась, и ее глаза мстительно сверкнули. — А теперь не мешкайте! — поторопила она путешественников. — Пока Касрейн не отвлекся от беседы с вашим другом Ковенантом. Я не стала бы вам помогать, если бы не хотела преподать кемперу урок, что тех, кто работает на него, надо ценить и брать в расчет. Он слишком зарвался. Если так пойдет и дальше, то я не удивлюсь, если даже его пешки, — она кивнула на хастинов, — повернут против него. Да идите же, говорю вам! — Она в нетерпении топнула ногой, рассыпав звон серебряных бубенцов. — Он в любую секунду может проверить, что здесь творится, и отменить мой приказ.

Не заставляя себя упрашивать, Первая тут же поскакала огромными прыжками по каменным кругам, а за ней, прикрывая с тыла, последовали Кир, Хоннинскрю и Мечтатель. Линден замешкалась, собираясь задать леди пару вопросов, но Кайл ухватил ее под локоть и повлек за Великанами.

Последними шли Финдейл и Вейн; за их спинами стража вновь сомкнула ряды и на небольшом расстоянии последовала за ними.

Когда Великаны добрались до ярко освещенной Благодати, навстречу им из темноты, сгущавшейся за троном, вынырнул Бринн. Он не стал тратить время на лишние разговоры и расспросы, а только бросил через плечо, тут же развернувшись в обратный путь:

— Хигром нашел юр-Лорда. За мной! Линден оглянулась на хастинов. Те медленно приближались, но пока не делали попыток напасть. Возможно, им не было отдано приказа перекрыть все пути к отступлению.

Да и что ей теперь беспокоиться об отступлении, когда Ковенант в руках Касрейна! И вслед за Первой она побежала в темноту за стелой трона.

Стены здесь тоже были украшены барельефами, напоминающими пляску упырей. Даже при нормальном освещении было бы трудно найти выход, настолько хитро он был спрятан между каменными фигурами. Но их вел Бринн, который уже знал дорогу.

Он нажал рукой на одну из статуй, и она отъехала, открыв проход на узкую спиральную лестницу, идущую в каменной шахте. Линден медленно поднималась вслед за Первой и еле сдерживалась, чтобы не позвать Ковенанта.

Лестница казалась бесконечной, но, в конце концов, она кончилась, и они оказались в круглой комнате, выглядевшей как будуар кокотки: голубые мохнатые ковры, обилие диванчиков и банкеток, гобелены на стенах с пикантными любовными сценками. От запаха благовоний у Линден закружилась голова, и ее замутило.

Великаны и харучаи остановились: на страже металлической ажурной лесенки, устремлявшейся в потолок, застыл еще один хастин, недвусмысленно направив на них копье.

Этот страж не сомневался в том, что ему должно делать. Линден разглядела царапины на его щеке и поняла, что недавно он побывал в переделке. Очевидно, Хигром в поисках Ковенанта уже наведывался сюда. Но хастины, похоже, были невосприимчивы к боли, и этот преграждал им путь, нисколько не заботясь о том, что с ним будет.

Бринн бросился вперед, нырнул под копье и, подпрыгнув, уцепился за перила.

Хастин тут же повернулся, чтобы ударить его в спину, но Мечтатель не зевал: он навалился на стража всем своим мощным весом и, вырвав у него копье, отшвырнул в сторону. Тот без движения раскинулся между валявшимися подушками, словно пресыщенный любовник.

Хоннинскрю на всякий случай сломал копье о колено. Остальные поспешили за Бринном.

Эта лестница должна была привести их в святую святых — Башню кемпера.

Линден, цепляясь за перила, поднималась уже на одном упрямстве: ноги дрожали, а сердце было готово выскочить из груди. От бесконечных витков спирали у нее кружилась голова, и подъем казался ей ночным кошмаром. Она не знала, хватит ли у нее сил доползти. Но даже если она сумеет добраться до следующего яруса, то будет настолько измотана и слаба, что всех ее сил достанет только на то, чтобы восстановить дыхание. Но как долго ни тянулась лестница, все же и она закончилась, и компания оказалась в лукубриуме кемпера.

Линден быстро оглядела помещение: по-видимому, именно здесь Касрейн занимается своими колдовскими делами. Но от усталости у нее все плыло перед глазами; полки, уставленные различными сосудами, столы со странными аппаратами, необычные конструкции — все закружилось, и она чуть не упала.

Затем дурнота прошла, и Линден сумела сфокусировать взгляд на Великанах, стоящих над лежащим на полу хастином. Тот был мертв, и из раны на груди натекла большая лужа крови. Рядом в вызывающей позе стоял Хигром. Он кивком указал в один из углов лаборатории.

Там был Касрейн.

Находясь в своих владениях, вооруженный магией и презрением, он казался выше, чем на самом деле. Он гордо застыл, скрестив руки на груди. Монокль свисал на ленточке на грудь. Младенец спал.

Он стоял рядом с креслом странной конструкции, сверкавшим линзами и проводками, укрепленными в изголовье.

Внутри конструкции был привязан Ковенант.

Он смотрел на своих друзей, но глаза его были пусты.

Сдерживая рвущийся из груди крик, Линден рванулась к нему. На секунду она застыла перед Касрейном и обожгла его яростным, ненавидящим взглядом, а затем склонилась к Ковенанту.

Его руки ходили ходуном, словно он пытался вырваться из зажимов. Но для ее слабых пальцев замки оказались слишком тугими. На помощь ей пришел Бринн, и, предоставив ему управляться с путами, она занялась внутренним обследованием Ковенанта.

Линден не обнаружила никаких физических повреждений: ни внутри, ни снаружи. Единственным изменением были пересохшие губы и всклокоченная борода.

Кольцо по-прежнему тускло блестело на изуродованной руке. Она с облегчением вздохнула и в изнеможении оперлась на твердое плечо Бринна, позволив себе несколько минут отдохнуть, ни о чем не думая. Но не думать не получилось: слишком много вопросов пока не находили ответа. Она все еще не знала, что же случилось: то ли кемпер потерпел поражение, то ли Хигром остановил его вовремя. А может, Касрейну просто не под силу оказалось пробиться сквозь созданную элохимами пустоту?

Так, может быть, именно это и защитило Ковенанта? — Как вы сами видите, — нарушил молчание Касрейн слегка дребезжащим от старости и негодования голосом, — я не нанес ему никакого вреда. Что бы вы там обо мне ни думали, я заботился лишь о его благе, и если бы ваш харучай не ворвался сюда в самый неподходящий момент и не пролил бы невинную (кстати!) кровь, Томас Ковенант уже был бы в полном рассудке. Но никакие разумные убеждения не могут рассеять ваших подозрений.Раз вы продолжаете упорствовать в своих сомнениях, я воздержусь от завершения исцеления. Быть может, это научит вас больше доверять сведущим людям и чистоте их намерений. Линден резко обернулась к нему, минутная слабость сменилась яростью:

— Слушай, ты, ублюдок, если ты настолько, черт побери, добропорядочен, то зачем украл его и сотворил с ним это?!

— Избранная, — в подернутых старческой слезой глазах кемпера светилось кроткое негодование, — разве существует что-либо на свете, что могло бы тебя убедить оставить нас с ним наедине?

Со всей силой убеждения он старался создать в их глазах образ оскорбленной добродетели. Но на Линден это слабо подействовало. Она слишком хорошо ощущала разницу между его словами и ненасытной страстью, двигавшей его поступками. Она настолько разъярилась, что уже готова была выложить ему все, что она в нем увидела, но в этот момент по железной лесенке загрохотали тяжелые шаги. И прежде чем в воздухе повеяло близкой неминуемой гибелью, она поняла, что это пошли на приступ хастины. Убедившись, что Бринн уже освободил Ковенанта, она обернулась, чтобы предупредить друзей.

Однако те не нуждались в предупреждениях: Великаны и харучаи рассыпались по комнате, заняв оборонительные позиции. Но первым, кто вступил в комнату, был отнюдь не хастин. Это был Рант Абсолиан собственной персоной.

Из-за его плеча выглядывала леди Алиф (она уже успела одеться, хотя ее прозрачная накидка почти ничего не скрывала). А уже за ними стали подниматься стражи. На секунду самообладание изменило фаворитке гаддхи: когда она заметила мертвого хастина, на лице ее отразился откровенный ужас. Этого она не ожидала. Быстро нырнув в нее, Линден поняла, что фаворитка разбудила и привела сюда правителя, чтобы окончательно расстроить планы кемпера. Однако смерть стража меняла все. Прежде чем леди успела совладать со своим лицом, она уже осознала, что совершила ошибку.

Гаддхи не смотрел на Касрейна, и, казалось, не замечал и своих гостей: все его внимание было приковано к мертвому телу на полу. Он сделал шаг вперед, потом второй и, наконец, опустился на колени прямо в кровавую лужу, испачкав при этом полы туники. Его трепещущие пальцы нервно пробежались по лицу мертвого хастина. Затем он попытался перевернуть его, но тело оказалось слишком тяжелым. Гаддхи уставился на свои окровавленные руки, а затем ошалело оглядел собравшихся.

— Мой страж! — пролепетал он дрожащими губами, словно обиженное дитя. — Кто убил моего стража?!

В лукубриуме воцарилась тяжелая тишина. Затем Хигром сделал шаг вперед. Линден почувствовала, как воздух трепещет от нагнетавшейся опасности. Она хотела предупредить его, но опоздала. Хигром решил отвлечь монарший гнев на себя, чтобы спасти своих товарищей.

Хастины все продолжали прибывать. Великаны и харучаи хоть и приготовились к бою, но не имели оружия, и их было несравнимо мало.

Рант Абсолиан, наконец, обратил внимание на Хигрома. Гаддхи поднялся с колен, и по ногам его потекли кровавые струйки. Несколько мгновений он взирал на харучая с ужасом, словно не веря, что выискался выродок, способный на столь чудовищное преступление. Затем он тихо позвал: «Кемпер!» Горе и потрясение придали его голосу и осанке так недостававших ему раньше внушительности и властности.

— Накажи их, кемпер.

Касрейн, ужом проскользнув между гостями и стражами, тут же появился перед своим правителем.

— О гаддхи! Не казни его. Вина полностью моя. Это я наделал множество ошибок.

Но гаддхи его не слушал.

— Я хочу, чтобы его наказали! — Он забарабанил кулаками по груди кемпера, пятная кровью его золотистую рясу. Кемпер отступил, и тогда Рант Абсолиан обрушил свою истерику на Хигрома: — Этот страж был мой! Мой! - Он повернул к Касрейну искаженное лицо: — Во всей Бхратхайрайнии мне не принадлежит ничего! Я — гаддхи! А гаддхи — всего лишь слуга народа! — Его голос дрожал, а в глазах стояли злые слезы. — Удерживающая Пески мне не принадлежит! Сокровищница — тоже не моя! Двор повинуется мне только тогда, когда ты этого хочешь! — Он нагнулся и, зачерпнув обеими руками кровь хастина, выплеснул ее в лица Касрейну и Хигрому. Темные струйки потекли по лицу кемпера, но тот стоял как каменный. — Даже фавориток я получаю из твоих рук! После того как ты вдоволь ими наиграешься! Но стража — моя! И только моя! Они единственные, кто подчиняется мне без оглядки на тебя. — И, потрясая кулаками, он завизжал: — Я требую, чтобы он был наказан!

Бессильно замолчав, он уставился бешеными глазами на кемпера. Тот, выдержав небольшую паузу, ответил с глубоким сожалением:

— О гаддхи, ты приказываешь — я повинуюсь.

Он обернулся к харучаю, и Линден, заметив, что он готовится к чему-то ужасному, вскрикнула: «Хигром!..» — и тут же ее горло сжала непонятная сила.

Ее друзья рванулись, было на помощь, но замерли без движения.

Испытующе глядя на харучая, кемпер подошел к нему почти вплотную. Затем вставил в левый глаз монокль. Харучаи уже испытали на себе действие флюидов Касрейна и сумели ему противостоять, поэтому Хигром бесстрашно встретил его взгляд.

Глядя на него сквозь золотой кружок, Касрейн спокойно поднял костлявую руку и тощим пальцем уперся в лоб харучая.

У Хигрома при этом лишь слегка округлились глаза, но он не двигался.

Кемпер бессильно уронил руки, словно выполнил тяжелую работу, и, не сказав ни слова, отвернулся и побрел к креслу, к которому раньше был прикован Ковенант. Стражи почтительно расступались перед ним. Он тяжело опустился в кресло, но из-за ребенка откинуться на его спинку не смог. Тогда он согнулся и, словно глубоко скорбя, прикрыл лицо руками.

Но Линден невозможно было обмануть: она чувствовала, что внутри себя он ликует. Он был гением лицемерия. Зато эмоции Ранта Абсолиана были налицо: он не скрывал торжествующей ухмылки.

Он приоткрыл рот, словно хотел сказать что-то, что окончательно добило бы его гостей и доказало им, кто здесь хозяин, но только беззвучно пошлепал губами, так и не найдя нужных слов. Тогда, приказав стражам следовать за собой и упиваясь своей монаршей властью, он подхватил фаворитку под руку и гордо удалился.

Леди Алиф, перед тем как выйти, обернулась и бросила Линден короткий взгляд, полный искреннего сожаления, а затем исчезла в дверном проеме; хастины последовали за повелителем. Двое из них вынесли мертвое тело.

Пока стражи выходили, никто не пошевелился. Черная зловещая ухмылка Вейна как никогда контрастировала с бледными, горестно поджатыми губами Финдейла. Первая, скрестив на груди руки, сверкала глазами, как ястреб, готовый броситься на врага. Рядом с ней, словно охраняя ее, застыли Хоннинскрю и Мечтатель. Бринн уложил Ковенанта рядом с Линден, и четыре харучая встали вокруг них, как кордон.

Линден чувствовала себя совершенно нормально, ей казалось, что на нее не оказано никакого воздействия, но ощущение опасности не пропадало.

Последний хастин исчез в дверном проеме. Хигрому было нанесено какое-то пока что непонятное увечье. Через секунду кемпер останется наедине с Поиском и окажется полностью в их руках; конечно же, он не сможет защититься — их слишком много. Так почему же у Линден так неладно на душе, словно всем им угрожает гибель?

Бринн заглянул ей в глаза, словно пытался без слов подать какой-то знак. И она чисто интуитивно поняла, что он хочет сказать.

Шаги последнего хастина грохотали уже где-то в отдалении. Время пришло. Ее колени противно задрожали. Она напрягла ноги, чтобы остановить дрожь. Кемпер не шевелился.

— Вы можете вернуться к себе, — не отнимая рук от лица, произнес он с деланным состраданием. — Вне всяких сомнений, гаддхи пожелает вас снова увидеть. Я советую вам повиноваться ему. Таю надежду, что вы оценили все мои попытки избежать того, что здесь произошло.

Час пробил. Линден тщательно подбирала слова. Сколько раз она грезила, что убьет Гиббона-Опустошителя. Она даже ругала Ковенанта за его неоправданную сдержанность в Ревелстоуне. Она говорила ему: «Опухоли надо удалять». И искренне верила в это. На что еще нужны власть и сила, как не на то, чтобы уничтожить зло в зародыше?

И вот сейчас решение было рядом — руку протянуть, но она почему-то не могла говорить. Ее сердце бешено стучало в груди, возмущенное всеми мерзкими деяниями Касрейна, и все же Линден не могла вымолвить ни словечка. Она врач, а не убийца. И она не могла дать Бринну разрешения на то, что тот задумал.

С неуловимым оттенком презрения во взгляде харучай повернулся к ней спиной. И так же молча с надеждой взглянул на Первую в Поиске.

Но Великанша не ответила. Если бы она была абсолютно уверена в успехе, то не колебалась бы, но, очевидно, ее грызли сомнения, и она, проигнорировав немой вопрос харучая и не сказав ни слова ни кемперу, ни своим друзьям, направилась к лестнице.

Линден издала тяжелый вздох, сама толком не понимая, от облегчения или от разочарования.

Между бровями Бринна появилась тонкая сердитая морщинка, но когда Хоннинскрю последовал за Первой, он безропотно с помощью Хигрома поднял Ковенанта и понес его к выходу. Кайл и Кир тут же подтолкнули Линден вперед. Оставив Финдейла и Вейна их догонять, члены Поиска поспешно ретировались из лукубриума.

Они дошли до своих комнат, не разговаривая друг с другом, и по пути не встретили ни одного стража. Даже в тронном зале не оказалось ни одного хастина.

Когда все до единого собрались в центральной гостиной в конце коридора, Кир остался у дверей на часах.

Бринн осторожно положил Ковенанта на один из диванов. А затем обрушился на Линден и Первую:

— Почему мы не убили кемпера? — Его голос звучал как обычно ровно, но Линден уловила в нем обвинительные нотки. — Мы не можем чувствовать себя в безопасности, пока он жив.

Первая с заметным усилием, словно боролась с собой, ответила ему:

— Здесь восемь тысяч хастинов. Мы не смогли бы победить без кровопролития.

Линден чувствовала себя окончательно отупевшей. Снова она была парализована внутренними противоречиями и не могла отважиться на действие. Но не поддержать Бринна она тоже не могла:

— Их можно не брать в расчет. Я не знаю, конечно, кому подчиняется кавалерия… Но стражи без приказа Касрейна с места не двинутся.

Хоннинскрю удивленно поднял брови:

— Но ведь гаддхи говорил, что…

— Он ошибается. Касрейн потакает ему, как избалованному ребенку.

— Это только слова, — угрюмо буркнула Первая. — Так ты что же, предлагаешь нам таки убить кемпера?

Линден спрятала глаза. Она боялась встретиться взглядом с непримиримой Великаншей. Ей хотелось крикнуть: «Да!» И нет. Может, хватит проливать кровь? На ее руках и так достаточно крови…

— Мы — Великаны, — сказала Первая, так и не дождавшись ответа. — А не убийцы. — И отвернулась, давая понять, что разговор закончен.

Но она была воином, и по ее напряженным плечам Линден поняла, что и мужественную Великаншу тоже раздирают противоречия.

Глаза Линден затуманились слезами. Она всегда все делает не так. Даже пустота внутри Ковенанта, и та была немым упреком. И ей нечего было ответить.

Но что же Касрейн сделал с Хигромом?

В Удерживающей Пески не было окон, и понять, что там, снаружи, — день или ночь, — было невозможно. Но по приходу слуг, принесших завтрак, стало ясно, что утро наступило.

Линден отупела от усталости и переживаний, но машинально поднялась и подошла к столу, чтобы проверить еду. Она методично обследовала все блюда: судя по поверхностному осмотру, пища не была отравлена. Все сели за стол и без всякого аппетита позавтракали, и то лишь потому, что им были необходимы силы для борьбы с новыми, неизвестными опасностями.

Во время еды Линден не отрывала покрасневших от бессонной ночи глаз от Хигрома. Ни темная кожа его лица, ни упрямые скулы не изменились. Казалось, прикосновение Касрейна не нанесло ему никакого вреда. Но открытая неприязнь, читавшаяся в его взгляде, удерживала Линден от вопросов. Харучай полностью разуверился в ней. Отказавшись дать согласие на убийство Касрейна, она, возможно, отказалась и от единственного шанса на спасение Хигрома.

После завтрака появился Раер Крист в сопровождении еще одного военного с довольно неприятным, желчным выражением лица. Кайтиффин представил его как своего помощника. Он вел себя с гостями так, словно ничего не знал о ночном скандале. — Друзья мои, наш гаддхи сегодня изъявил желание насладиться прогулкой по Песчаной Стене.Он приглашает и вас. Сегодня чудесная погода, и на Великую Пустыню открывается восхитительный вид. Думаю, вас заинтересует это предложение. Вы пойдете?

Он был абсолютно спокоен и безупречно вежлив, но в глубине его глаз Линден прочитала хорошо спрятанный страх и поняла, что опасность их не миновала.

На мрачном лице Первой было написано: а есть ли у нас выбор? Линден тоже было нечего сказать. Она утратила доверие Поиска и право принимать решения. Ее страхи, словно крылья черной птицы, били ее по голове, по глазам, и, сражаясь с ними, она не могла никому помочь. Она вообще ничего не могла, хотя в ней все кричало: «Они собираются убить Хигрома!»

Но выбора у них не было. Они не могли противостоять несметным полчищам гаддхи. А раз сражаться они не могли, то оставалось лишь делать хорошую мину при плохой игре и доигрывать, как придется роль гостей Ранта Абсолиана.

— Мы готовы, — устало сказала Первая.

Линден уставилась в каменный пол, боясь, что взгляд выдаст ее, и, так и не поднимая глаз, вышла из комнаты вслед за остальными.

Кайтиффин отвел их вниз, к массивным воротам Укрепляющей Пески, которые, по-видимому, были единственным выходом из нее. В полумраке кордегардии около сорока кавалеристов скакали по кругу, обучая новых лошадей. Кони были исключительно темной масти, их подкованные копыта высекали искры из мощенного каменными плитами пола. Раер Крист поприветствовал офицера, командующего учениями, как старого знакомого и повел гостей на улицу.

Как только они вышли на посыпанную песком площадь перед донжоном, жаркое ослепительное солнце пустыни безжалостно обрушило на них свои жгучие лучи. Линден зажмурилась, чтобы привыкнуть, затем, моргая, устремила взгляд в пыльное небо пустыни, чтобы хоть недолго отдохнуть от гнета Удерживающей Пески. Но она напрасно ждала облегчения. В этом небе не оказалось ни одной птицы. Оно было безжизненным, как камни донжона. А на стене на равных расстояниях друг от друга торчали темные фигурки хастинов.

Кайл взял Линден за руку и отвел к остальным, уже спрятавшимся в тенек у восточной стены. Глазам сразу стало легче, но дышать сухим раскаленным воздухом было по-прежнему трудно. Она увязала в песке и еле волочила ноги, а впереди еще прогулка! Когда компания подошла к восточным воротам в стене, Линден вдруг безумно захотелось развернуться и бежать, не разбирая дороги.

Рассказывая об истории создания Стены, Раер Крист вел их между тем дальше, к широкой лестнице, идущей на верх укреплений. Он рассказал, что кроме этой лестницы существует еще одна, точно такая же, но с другой стороны; кроме того, Стена связана с Удерживающей Пески несколькими подземными переходами. Кайтиффин беззаботно болтал, но Линден видела, что на душе у него неспокойно.

Когда она ступила на первую ступеньку, ее охватила дрожь дурного предчувствия. Черпая мужество у Первой, Линден стала подниматься.

Лестница оказалась достаточно широкой, чтобы по ней в ряд могли пройти восемь-десять человек. Но ступеньки были высокими, и вскоре Линден стала задыхаться, а мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Когда она одолела последнюю ступеньку, ей казалось, что легкие забиты иголками.

Наверху, между парапетами, было достаточно места, чтобы могли разъехаться два всадника и даже две повозки. Отсюда Линден уже могла видеть все ярусы Удерживающей Пески, свивающей свои тугие кольца, как кобра, головой которой была Башня кемпера.

А с другой стороны до самого горизонта раскинулась Великая Пустыня.

Как и обещал Раер Крист, при такой ясной погоде на много лиг вокруг открывался поистине изумительный вид.

Залитые ярким солнечным светом, пески пустыни казались ослепительно белыми, как соль. Как обглоданная временем кость. Они отражали солнечные лучи, и оттого воздух над барханами мерцал и трепетал. Казалось, земля, измученная катаклизмами, вздыбилась, пошла волнами, да так и застыла. В Великой Пустыне не было ничего живого, ни одного движения; лишь ветер закручивал небольшие смерчи и гнал по песчаным волнам легкую пену сухого песка. Куда бы Линден ни посмотрела — все вокруг выглядело мертвым.

Но когда гости прошли немного вперед, на юго-запад, то увидели далеко на горизонте скопление туч. Там бушевала буря. Черные тучи затянули небо, и из них с треском вылетали ослепительные молнии. Издалека доносились глухие раскаты грома.

Пока Великаны не остановились, чтобы посмотреть на бурю, Линден не сообразила, что это такое на самом деле.

Рок горгон.

Дрожа, словно прорицательница в трансе, она ощутила всю силу этого урагана и поняла, что его мощи хватит, чтобы разорвать невидимые магические нити, примчаться сюда, к ним, и…

Недалеко от них уже стоял гаддхи в окружении своих дам. Его охраняло около двадцати хастинов. Его величество занял место, с которого Рок горгон был виден лучше всего, и, кстати, он сам тоже был прекрасно виден из окна Башни кемпера.

Когда путешественники подошли поближе, Рант Абсолиан сердечно с ними поздоровался, но в голосе его звучало еле сдерживаемое возбуждение. Он притворялся радушным, причем притворялся довольно плохо. Члены Поиска молчали, и поэтому кайтиффин счел за необходимость поблагодарить его величество от их лица за любезное приглашение на прогулку. Но не успел он договорить до конца, как гаддхи подошел ближе, и его свита смешалась с гостями. Теперь они были окружены стражей со всех сторон. Линден быстро оглядела присутствующих и с облегчением вздохнула: Касрейна нигде не было видно.

В отсутствие кемпера Рант Абсолиан продолжал играть роль радушного хозяина, но его «Добро пожаловать» прозвучало так фальшиво, что путешественники еще больше насторожились. На нем была простая холщовая хламида, сделанная, однако, с таким мастерством, что в ней он выглядел стройнее и выше. Фаворитки, напротив, были разряжены в шелка как жрицы любви. Кроме них, здесь присутствовали еще несколько девушек, но и им, видно, было отказано в праве одеваться просто. Они буквально сгибались под тяжестью роскошных юбок и накидок, абсолютно неуместных в такую жару. Но гаддхи даже не глядел в их сторону: все его внимание было отдано гостям. В руках он теребил массивную черную цепочку, с которой свисал медальон в виде черного солнца. Театральным жестом простерев руки, он обратился к гостям:

— Вот она, Великая Пустыня! Любуйтесь! Согласитесь, отсюда открывается прекрасный вид. Только при таком солнце, как сегодня, пески обретают свой истинный цвет. Такая она повсюду — на протяжении многих и многих лиг. Бхратхайры много путешествовали по ней, но говорят: везде одно и то же. Только далеко-далеко на юге, по легендам, песок окрашен во все цвета, какие только можно себе представить. — Говоря, он бурно жестикулировал, и медальон черной тенью метался вокруг его рук и головы. — Ни один народ, кроме бхратхайров, не смог бы выжить в такой скудной и неприветливой местности. А мы не только выжили, мы еще и разбогатели. Песчаную Стену вы уже осмотрели. Наше богатство увеличивается за счет монархов, правящих в более благодатных землях. А теперь вы впервые, — его голос задрожал от возбуждения, — видите Рок горгон. Нигде на Земле вы не увидите такого волшебного зрелища.

Линден невольно посмотрела туда, куда указывал гаддхи. Голова ее раскалывалась — то ли от жары, то ли оттого, что грозившая им неведомая опасность подступала все ближе.

— И ни один народ не умеет наказывать своих врагов так, как делаем это мы, — удовлетворенно заключил Рант Абсолиан.

Послышался далекий раскат грома, и путешественники вздрогнули. Харучаи смотрели на бушевавшую вдалеке бурю, как на врага, с которым им предстоит сразиться, и словно прикидывали, хватит ли у них на это сил.

— Вы не знаете, что за бестии эти песчаные горгоны, — продолжал гаддхи, буквально захлебываясь от восторга, — но я вам расскажу. Любая из них способна, дай ей волю, разнести всю Песчаную Стену по камушку. В одиночку! Ни в одном, даже самом страшном, ночном кошмаре не увидишь подобной твари! И вот там они связаны. Они проводят теперь всю жизнь, кружась в бесконечном смерче Рока. А мы тем временем процветаем. Лишь в самых крайних, особо важных случаях мы освобождаем какую-нибудь одну, и то лишь на краткий срок.

Рант Абсолиан достиг высшей степени экзальтации и замер, глядя вдаль, словно дожидался неведомо чего. Линден стало плохо и захотелось отвернуться, оторвать глаза от бушующего на горизонте урагана, заставить своих друзей отвернуться и не смотреть туда. Но непонятная сила мешала ей даже пошевелиться. Что-то не давало ей говорить, что-то, не имеющее названия, приковывало ее взгляд к Року горгон.

— Веками бхратхайры боролись за выживание, сражаясь с мерзкими тварями. — Рант Абсолиан говорил, словно в трансе, не отрывая глаз от горизонта. — И вот теперь я — гаддхи Бхратхайрайнии и Великой Пустыни, и все песчаные горгоны принадлежат мне!

Он закончил свою речь гордым напыщенным жестом — и черная цепочка вдруг выскользнула из его пальцев.

Черной тенью, почти невидимая в ярком солнечном свете, она описала дугу и упала на белый песок недалеко от основания Песчаной Стены. Сверху черное солнце медальона казалось пауком, гадким пятном, пачкающим чистоту земли.

Женщины гаддхи с визгом отпрянули и сбились в стайку поближе к лестнице. Великаны стали оглядываться, пытаясь понять, что их испугало.

Рант Абсолиан, словно не замечая переполоха, скрестил руки на груди и застыл, погруженный в тайные мысли.

Раер Крист с придворной учтивостью быстро подлетел к нему:

— О гаддхи! Я немедленно пошлю вниз своего помощника, чтобы он принес тебе твою драгоценность.

Солдат уже собрался бежать по лестнице и через одни из ворот выйти в пустыню, но гаддхи остановил его:

— Она нужна мне немедленно. Спустите веревку. Двое стражей тут же отправились за веревкой.

Линден чувствовала, как опасность сгущается с каждой секундой, и тщетно искала подсказку, откуда ее ждать. Гаддхи вел себя загадочно, но раскрыть его намерений она не могла. Раер Крист определенно играл в этой шараде какую-то роль, но безупречные светские манеры скрывали его истинные мысли. Из женщин, похоже, в тайну были посвящены только две фаворитки. Лицо леди Бендж было непроницаемо, зато леди Алиф украдкой бросала гостям предупреждающие взгляды.

Вскоре появились хастины с огромным мотком веревки и, не дожидаясь дальнейших приказаний, прикрепили один ее конец к парапету и сбросили моток вниз. Веревка зазмеилась к основанию Песчаной Стены. Ее длины как раз хватило: нижний конец коснулся песка.

На мгновение все замерли. Гаддхи молчал. Хоннинскрю и Мечтатель угрюмо переминались с ноги на ногу рядом с Первой. Вейн тупо пялился на барханы, словно происходящее его не касалось. Зато глаза Финдейла беспокойно оглядывали присутствующих, пустыню, далекую бурю, словно он видел слишком многое. Видел то, чего не видели другие. Харучаи подобрались и незаметно заняли наиболее подходящую позицию для обороны, если дело дойдет до драки.

— Не прикасайтесь ко мне! — раздался голос Ковенанта.

Рант Абсолиан резко обернулся к гостям и, сверкнув глазами, в которых отразилось безжалостное солнце, дрожащим от напряжения голосом крикнул:

— Ты! — Он выбросил вперед руку и ткнул пальцем в Хигрома. — Я приказываю тебе принести мой медальон!

Женщины побледнели, некоторые из них закусили губы. Леди Алиф беспомощно развела руками. Лицо Хигрома не выдавало никаких эмоций, зато остальные харучаи сосредоточенно осматривались по сторонам, в любую секунду ожидая нападения.

Линден почувствовала, что ей сжало горло, но, сделав над собой огромное усилие, прохрипела:

— Хигром, не делай этого! Пальцы Первой впились ей в руку:

— Харучаи наши друзья. Мы не можем позволить ему сделать это.

Гаддхи пролаял какое-то приказание на бхратхайрском, и хастины угрожающе подняли копья. В такой тесноте даже изумительная ловкость харучаев мало чем могла помочь.

— Это мое право! - выкрикнул Первой в лицо Рант Абсолиан. — Я — гаддхи Бхратхайрайнии! Наказание преступников — мое право и мой долг!

— Нет! — в тон ему крикнула Линден, ощущая спиной присутствие всего в нескольких дюймах от нее остро наточенного копья, но страх за Хигрома придал ей храбрости. — Во всем виноват Касрейн! Хигром всего лишь пытался защитить от него Ковенанта! — Она оглянулась на харучаев: — Вы не должны позволить им!..

Хигром отрешенно смотрел, как стражи потихоньку оттесняют от него товарищей; и эта отрешенность была страшнее, чем, если бы он закричал или позвал на помощь. Но вот они на секунду встретились с Бринном глазами, и тот обернулся к Линден:

— Избранная, мы решили принять это наказание — глядишь, и переживем. По крайней мере, все это закончится.

В его голосе звучала глубокая вера в несокрушимость харучаев, в те их качества, благодаря которым Стражи Крови некогда сумели одолеть смерть и время, подчиняясь данной ими Лордам клятве.

Линден тяжело вздохнула, собираясь разубедить их, но, прежде чем она успела сказать хоть слово, Хигром легко перепрыгнул через парапет и заскользил по веревке вниз.

Глаза Первой сверкали от с трудом сдерживаемого гнева. Но в ее грудь было нацелено три копья, а Хоннинскрю и Мечтателя окружили, как диких зверей.

Бринн легонько кивнул, и тут же Кир, легко проскользнув между стражами, слишком неуклюжими для такого ловкого противника, тоже вскочил на парапет. И уже в следующую секунду ухватился за веревку и заскользил вслед за Хигромом.

Рант Абсолиан выругался и, бросившись к перилам, стал следить за спускающимися харучаями. В ярости он заколотил кулаками по каменным плитам.

Стражи бдительно следили за остальными: теперь уже никто не смог бы сделать и шага, Гаддхи, уже успевший взять себя в руки, выкрикнул еще одну команду, услышав которую, Хоннинскрю и Мечтатель бессильно сжали кулаки. Хастины, повинуясь приказу, отвязали веревку, и она упала к ногам Кира и Хигрома.

Рант Абсолиан с довольной усмешкой оглянулся, а затем крикнул харучаям внизу:

— А теперь, убийца, я приказываю тебе говорить. Линден не понимала, чего он добивается, но все ее нервы трепетали от жестокой радости, исходившей от него. Она увернулась от нацеленного на нее копья, рванулась к парапету и, перегнувшись через него, увидела Кира и Хигрома, стоящих на песке; рядом кучей лежала веревка. Медальон гаддхи валялся между ними. Но они смотрели не на него, а наверх.

— Бегите! — закричала она изо всех сил. — К воротам! Бегите к воротам!

Легкое дуновение коснулось ее затылка, а затем острие копья принудило ее уткнуться лицом в камень парапета.

Ковенант без остановки заладил свое «Не прикасайтесь…».

— Говори, убийца! — настаивал гаддхи с каким-то извращенным сладострастием.

— Нет, — отрешенно ответил Хигром.

— Ты отказываешься? Ты смеешь мне не подчиняться? Преступление за преступлением! Я — гаддхи Бхратхайрайнии! Отказ повиноваться мне — это государственная измена!

Хигром бросил на него презрительный взгляд и ничего не ответил.

Но гаддхи был готов и к этому: он пролаял еще какую-то команду, услышав которую, его женщины в ужасе завизжали.

С трудом, чуть-чутьповернув голову, Линден увидела, что один из стражей тащит к парапету женщину, и узнала в ней леди Алиф, которая помогала им.

Страж уже перекинул ее через парапет и теперь держал на весу. Ее ноги в серебряных браслетах с бубенцами яростно молотили воздух, юбка задралась на голову, заглушая крики. Но Рант Абсолиан даже головы не повернул в ее сторону.

— Если ты сейчас же не произнесешь имя, леди упадет к твоим ногам. А если ты и тогда не скажешь то, что должен сказать… — он бросил короткий взгляд на Линден, — то та, которую ты зовешь Избранной, последует за ней. Кровь за кровь!

Линден молила небеса, чтобы Хигром продолжал молчать. Его ничего не выражающий взгляд скользнул по ней, потом по леди, потом по Ранту Абсолиану. Затем он так же молча посмотрел на Кира, и тот кивнул в ответ. Тогда Хигром повернулся лицом к Великой Пустыне и клубившемуся вдалеке Року горгон, словно зная, что его ожидает, сделал шаг вперед и расправил плечи.

Линден была готова сама прыгнуть вниз, но внезапно ее пронзила мысль, что Хигром уже сделал выбор и готов встретить свою судьбу лицом к лицу. А значит, она ничем не сможет ему помочь.

Он сделал еще шаг и случайно наступил на медальон гаддхи, который с треском сломался под его ногой. А затем над перепуганными перешептываниями придворных и молчанием Великой Пустыни взлетело одно короткое слово: «Ном!» — брошенное как вызов гордыми устами харучая.

Гаддхи издал победный вопль и подпрыгнул от радости.

В следующую секунду копье, давившее Линден на затылок, отодвинулось. Хастин, державший на весу леди Алиф, втянул ее обратно, и она тут же метнулась к кучке дам. Леди Бендж встретила ее снисходительной улыбкой.

Обернувшись, Линден увидела, что стражи вновь построились вдоль стены, не проявляя больше никакого интереса к ее друзьям.

А те, за исключением Ковенанта, Финдейла и Вейна, смотрели на Касрейна так, словно готовы были разорвать его на клочки.

Линден даже не заметила, как он появился.

— Надеюсь, вы поняли, что я ко всему этому не имею никакого отношения, — заговорил он, обращаясь к гостям и полностью игнорируя своего правителя. — Я обязан повиноваться приказам гаддхи. Но это не значит, что я разделяю его пристрастие к подобным действиям.

Линден подлетела к нему, как взбешенная фурия:

— Что ты с ним сделал?!

— Я ничего не сделал, — твердо ответил кемпер. — Ты сама тому свидетель. — Но тут он сгорбился, словно устал носить младенца на спине. — Хотя, конечно, в какой-то мере я заслужил ваши упреки. Я косвенно замешан в том, что сейчас произойдет.

Он шагнул к парапету и, тяжело облокотившись на него, указал в сторону Рока. Сейчас он казался еще более дряхлым, чем обычно, и голос его был едва слышен:

— Мощь воздействия любого магического действа зависит от трещинки. Полное совершенство недееспособно в этом столь несовершенном мире. Поэтому, заключив горгон в песчаный смерч, я был вынужден подумать о том, чтобы оставить в моем совершенном творении некую «трещинку».

Он помолчал, откровенно любуясь своим творением, затем с глубоким вздохом оторвался от созерцания и продолжил;

— Щелка, которую я оставил в Роке горгон, означает, что любую из них можно освободить. Стоит лишь произнести ее имя. Она вырвется на свободу, но первое, что она обязана будет сделать, — это найти того, кто ее вызвал. Затем она должна убить его и снова вернуться в смерч.

Убить? В голове Линден все перемешалось. Убить?

— Вот почему я заслуживаю ваших упреков, — кротко продолжал Касрейн, глядя на членов Поиска слезящимися глазами. — Ибо именно я в ответе за свое творение. И именно я был тем, кто заложил имя одной из горгон в сознание вашего приятеля.

Мозг Линден словно взорвался ужасной догадкой. Она видела кемпера насквозь, ее мутило от его лицемерия и лживости. Она перегнулась через парапет. «Беги, Хигром!» — хотела крикнуть она, но лишь беззвучно зашевелила пересохшими губами.

Это все потому, что она оставила Касрейну жизнь. Ей нет прощения. Она глубоко вздохнула и снова сделала попытку крикнуть: «Ворота!» На сей раз ей это удалось, но ее слабый хриплый вопль потерялся на просторах Великой Пустыни. «Беги! Мы поддержим тебя!»

Но ни Кир, ни Хигром не двинулись с места. — Они не могут, — пояснил кемпер, старательно изображая сострадание. — Они уже знают, что их ждет. Но они не могут привести за собой горгону, потому что ока растерзает и вас, и других обитателей Удерживающей Пески. К тому же у них нет на это времени. Песчаные горгоны быстро откликаются. А расстояния для них ничего не значат. Смотрите! До смерча более двадцати лиг по прямой, а ответ придет с секунды на секунду.

Сбоку послышалось хихиканье гаддхи. И тут же вдали показалась песчаная волна, с бешеной скоростью приближающаяся к Стене. Словно змееподобное облако, она скользила по поверхности, повторяя все неровности ландшафта. И уже было видно, что ее голова направлена точно на то место, где у подножия стены стояли Хигром и Кир.

Даже на таком расстоянии Линден ощущала ее неукротимую ярость и силу небывалой мощи.

Она вцепилась в парапет, мучаясь от собственного бессилия. Ее друзья столпились рядом, но сна не оборачивалась. Она не смела посмотреть им в глаза. Рант Абсолиан следил за приближением горгоны с нарастающим возбуждением. Солнце, слезно не желая быть свидетелем, зашло за Удерживающую Пески.

Тварь была уже так близко, что ее можно было разглядеть. Выбеленная, как кость, веками лежавшая на солнце, она почти сливалась с белизной песков.

Хотя она была больше, чем ожидавшие ее харучаи, все же ее размеры несколько не соответствовали той мощи, что ей приписывалась. На секунду Линден забыла обо всем, потрясенная способом передвижения горгоны. Ее ноги гнулись вперед, как у птиц, и заканчивались довольно широкими лапами, благодаря которым она и могла скользить по песку с такой скоростью. Теперь она была уже совсем близко.

У нее были руки, которые заканчивались не кистями, а тупыми обрубками, словно приспособленными для того, чтобы крошить камень и ступать по песку.

У нее была бесформенная голова, а по бокам, подобно жабрам, темнели две узкие щели. Лица у нее не было.

Она казалась воплощением звериной ярости. Линден смотрела на нее, затаив дыхание; сердце замерло в груди. Даже Ковенант со всей мощью своей дикой магии не смог бы выстоять против такой твари.

Хигром и Кир, сделав пару шагов ей навстречу, разошлись в разные стороны, чтобы она не набросилась сразу на обоих.

Почуяв близость добычи, горгона увеличила скорость и ринулась прямо на Хигрома.

В последнюю секунду он отскочил, и чудовище, будучи не в силах остановиться, по инерции врезалось в Песчаную Стену.

Линден увидела, как от места столкновения полетели каменные брызги, и ощутила, что внутри камня разбегаются трещины.

И тут неожиданно для всех Кир и Хигром запрыгнули твари на спину и изо всех сил заколотили ее по голове.

Но та обратила внимания на удары не больше, чем, если бы ее посыпали песком, и закружилась на месте, пытаясь руками стряхнуть людей с себя.

Кир кубарем скатился на землю, а горгона ухватила Хигрома поперек тела и отшвырнула его, словно тряпичную куклу.

Во время схватки ни один из них не издал ни звука. Стремительные перемещения на белом песке, удары, падения — суровая и скорбная картина битвы.

Рванувшись навстречу твари, Кир с таким остервенением врезал ей по подбородку, что та, оторопев, даже отступила на шаг. Ободренный успехом, харучай немедленно обрушил в то же место серию ударов. Но они уже не имели эффекта. Горгона пришла в себя и присела, готовясь к прыжку.

И тогда Кир ударил туда, где должно было находиться горло.

И вновь горгона, оторопев, застыла на мгновение. Но в ту же секунду одна из ее рук метнулась к его плечу. Линден механически констатировала перелом кости. Кир зашатался и чуть не упал.

И тут же так быстро, что харучай не успел защититься, горгона пнула его в колено.

Тот упал и остался лежать перед ней, абсолютно беззащитный. Острые осколки сломанной кости прорвали кожу. Кровь брызнула во все стороны и тут же впиталась в песок.

Мечтатель вскочил на парапет, собираясь прыгнуть вниз, — он был уверен, что не разобьется, — но Хоннинскрю и Первая удержали его.

В напряженной тишине слышалось лишь дьявольское хихиканье гаддхи.

Кайл с безмолвной мольбой вцепился в руку Линден. Но в бой вступил Хигром. Разбежавшись, насколько это было возможно на сыпучем песке, он подпрыгнул и ударил горгону пяткой прямо в морду.

Тварь отступила на шаг, но затем ринулась на бесстрашного харучая, расставив руки, словно хотела заключить его в объятия. Он увернулся и, проскочив к ней за спину, вновь подпрыгнул и вскочил на нее верхом. Закрепившись ногами, он обхватил ее за шею и сдавил изо всех сил. Чудовищно напрягая мускулы, он пытался добраться до горла и задушить ее.

Горгона замолотила в воздухе лапами, но не смогла ухватить прилипшего к спине харучая.

Рант Абсолиан прекратил хихикать. Его разочарование было горьким, как у ребенка, сломавшего любимую игрушку.

Линден до боли вцепилась в парапет, и из ее пересохшей глотки рвался беззвучный вопль поддержки.

Но тварь была не только сильна, она была еще и хитра. Внезапно она прекратила попытки стряхнуть харучая и, присев, вдруг одним прыжком одолела расстояние до стены и обернулась к ней спиной.

Хигром попал в ловушку: он был зажат между Горгоной и камнем. Словно предвестники землетрясения, стену стали сотрясать глухие толчки.

Руки Хигрома бессильно разжались, и, когда горгона отступила от стены, он рухнул на песок. Его грудная клетка была раздавлена. Он еще дышал, захлебываясь кровью и напрягая раздавленные легкие и сердце. Белая и безликая, как олицетворение судьбы, горгона застыла над ним, намереваясь нанести последний удар.

Но тело харучая содрогнулось, изо рта хлынула кровь, и Линден почувствовала, что нить, связывающая его с жизнью, оборвалась. Он затих.

Песчаная горгона примерилась к стене, собираясь ударить в нее, но тут пробил час ее возвращения в смерч.

Резко развернувшись, она устремилась назад, в пустыню, навстречу своему Року. И вскоре исчезла из глаз в клубах поднятого ею песка.

Линден зарыдала. Что-то внутри нее погибло. Ее друзья молчали, но она не смотрела на них. «Хи-гром, Хи-гром», — стучало ее сердце, снова и снова повторяя имя харучая, словно этим Линден могла хоть что-то сделать для него.

Сквозь слезы она увидела, как Рант Абсолиан в сопровождении своих женщин и стражи начал спускаться по лестнице. Его довольное хихиканье потонуло в солнечном свете и ослепительно белой жаре.

Касрейна на Песчаной Стене уже не было.

Глава 17 Конец шарады

Линден не знала, сколько времени она простояла в горестном оцепенении. Уход Касрейна, который не пожелал остаться и смотреть на смертельную схватку харучаев с Горгоной, казался ей более циничным, чем откровенное ликование гаддхи по поводу победы этой твари. Она понимала, что нужно что-то делать, принимать какие-то решения, но была не в состоянии даже думать об этом.

Ее сердце все еще выстукивало: «Хи-гром, Хи-гром», а тело как омертвело.

— Не прикасайтесь ко мне! — сказал у нее над ухом Ковенант, и она чуть не закричала от накопившихся боли и страха.

Кайл отпустил ее, и на коже запястья остались следы его пальцев: он так сильно сжал ее руку, что ногти впились до самой кости. Ранки уже начали саднить и слабо пульсировали в такт биению сердца: «Хи-гром, Хи-гром…»

Наконец Первая стряхнула с себя оцепенение и обернулась к Раеру Кристу. Она пристально посмотрела на него подслеповато сощуренными покрасневшими глазами и сипло прошептала:

— Дай нам веревку.

Кайтиффин побледнел, его лоб покрывали крупные капли пота, и, казалось, он был близок к обмороку. Похоже, смерть харучая глубоко потрясла его. А может быть, он просто до сих пор ни разу не видел песчаной горгоны в деле. Или же до него дошло, что он сам может однажды, чем-то не угодив хозяевам, подвергнуться подобному же наказанию. Сиплым шепотом, как и Первая, он отдал приказ ближайшему хастину. И, раздраженный медлительностью стража, отвесил ему тяжелый пинок, чтобы хоть на ком-то сорвать свое настроение. Тот даже не обернулся, но прибавил шагу и вскоре появился вновь с мотком веревки в руках.

Мечтатель и Хоннинскрю с ловкостью бывалых моряков тут же закрепили конец и один за другим спустились вниз. Несмотря на то, что в их огромных руках веревка казалась слишком тонкой, она была достаточно крепкой, чтобы выдержать вес двух Великанов. И вскоре они уже стояли на окровавленном песке рядом с Киром.

Линден вздрогнула от прикосновения Кайла, мягко подтолкнувшего ее к парапету, и, не в состоянии сопротивляться, покорно побрела к веревке. Она не понимала, куда идет. Она не понимала, чего от нее хотят. Она шла, куда вели, и, когда Кайл помог ей взобраться на парапет, машинально уцепилась за веревку и соскользнула вниз.

Первое, что она увидела, было тело Хигрома. Его раны обвиняли ее. С трудом переставляя ноющие ноги по вязкому песку, она побрела к Киру.

Тем временем вниз на одной руке спустился Бринн, второй бережно поддерживая юр-Лорда. За ним буквально обрушилась Первая.

Вейн подошел к парапету, посмотрел вниз, словно оценивая ситуацию, затем решительно взялся за веревку и тоже спустился. В ту же секунду элохим влился в камень Песчаной Стены и тут же поднялся из песка рядом с Великанами.

Линден ничего этого не видела: она стояла на коленях перед Киром, собираясь его обследовать.

Харучай молчал. Его лицо как всегда не выражало никаких эмоций. Но лоб был покрыт испариной. Линден испугалась, что наступает агония, и решила поторопиться.

Его боль накатила на нее и накрыла с головой. Каждый нерв взвыл, а глаза словно наполнились раскаленным пеплом. С плечом дело обстояло не так уж плохо: сломана только ключица, и перелом чистый. Но вот нога…

Господи Иисусе!

Осколки костей разворотили мышцы от бедра до колена и торчали сквозь кожу во многих местах. Кир потерял много крови. Линден не верила, что он когда-нибудь сможет ходить. Даже если бы в ее распоряжении было хорошее больничное оборудование, рентгеновский аппарат, вышколенный персонал — даже тогда она не смогла бы спасти его ногу. Но все это осталось в том, другом мире. Мире, который она потеряла. А приобрела вместо него — мучительную боль, с точностью рентгеновского аппарата рисующую объективную картину повреждений харучая на ее собственной плоти.

Она закрыла глаза, не в силах больше смотреть на его страдания, которые он переносил с таким терпением и мужеством. Ей было страшно. Но ведь он нуждался в ее помощи. А она не могла предложить ему ничего иного, кроме насильственного, грубого вторжения в его сознание и организм. Но разве может она отказать ему? Она уже отказала Бринну, и вот результат. Она может потерять все. И все же она прошептала:

— Мне нужен жгут. И что-нибудь, что сгодится как шина. Все зашевелились. Бринн и Кайл разорвали одну из рубах на ленты, а Первая крикнула наверх Раеру Кристу:

— Дай нам копье!

Линден осторожно наложила тугую повязку на бедро Кира выше перелома. Затем попросила Кайла помочь ей управиться с плечом. Она указала харучаю, где нужно придержать, и вдвоем они сложили и закрепили ключицу так, чтобы она правильно срослась.

Все это время Линден чувствовала на себе угрюмые, внимательные взгляды Великанов, но у нее не хватало мужестваоткрыть глаза. Чтобы не застонать от терзавшей ее боли Кира, она стиснула зубы изо всех сил. Но необходимость помочь ему была выше любой боли. И с помощью Кайла и Бринна она снова занялась больной ногой.

Когда Линден стала разбираться в острых осколках, пропоровших кожу, немой крик боли в теле харучая разросся с такой силой, что вот-вот мог вырваться из груди Линден, как бы она ни крепилась. Она еще крепче сжала зубы и веки и продолжала работать. Ее руки имели огромный опыт и сами делали все, что надо. — Сейчас я сделаю тебе больно. — Она не могла больше молчать. — Прости.

По команде Линден Кайл крепко зажал лодыжку Кира, а Бринн — верхнюю часть бедра. Затем Кайл потянул ногу Кира на себя, чтобы выровнять кости и вывести осколки.

Кир только чаще задышал сквозь сжатые зубы. Кости встали на место, но осколки прорвали кожу еще в нескольких местах. Линден ощущала все эти операции на собственной ноге и несколько раз чуть не вскрикнула. Но сумела сдержаться. И не это сейчас было главным: предстояло еще удалить осколки и остановить кровь, струйками бегущую из множества разрывов. Похоже, она сделала все, что в ее силах. Мениск был порван, колено раздроблено, но с этим Линден ничего не могла поделать, как не могла и восстановить порванные кровеносные сосуды и нервы. Здесь требовалось хирургическое вмешательство. Хотя чисто теоретически узкий, острый как бритва нож Кира вполне мог сойти за скальпель. Но здесь, в этой грязной пустыне, делать это было слишком опасно. Оставалось только наложить шину, и Линден объяснила Кайлу, что нужно делать. Кто-то из Великанов вложил в ее руки две круглые палки. Линден невольно взглянула на них и поняла, что это обломки копья. Мечтатель подал ей обрывок веревки.

Вдвоем с Кайлом они быстро привязали шину к ноге, а затем Линден размотала жгут.

Теперь, когда все было закончено, Линден поняла, что больше не в силах разделять с Киром его муки, и оборвала с ним связь. Она побрела к стене, села, оперлась на нее спиной и, спрятав лицо в ладонях, попыталась взять себя в руки. Ее перетруженная нервная система взывала к милости, стонала и плакала, как обиженный ребенок, и Линден не знала, как себе помочь. Когда она помогала Сотканному-Из-Тумана, все было совсем иначе. Тогда она не чувствовала вины за его ранения, хотя ее и терзали угрызения совести (как и сейчас!) за то, что произошло с Ковенантом по ее милости. Но тогда она еще не была так крепко связана с Поиском, не успела наделать столько ошибок и меньше боялась поражения. Гиббон-Опустошитель с беспощадной откровенностью сказал ей, что именно она разрушит оба мира: этот и свой собственный.

Боль Кира беспощадно обнажила перед Линден ее душу и показала, как много она уже успела утратить.

Но теперь, измотанная до предела, она подумала, что не жалеет ни о чем. Она все еще врач, а значит, все еще есть нечто, что не дает мраку, взлелеянному ее родителями, взять над ней верх. И на сей раз, в конце концов, она не сбежала. А боль — это всего лишь боль. Рано или поздно она проходит. Лучше чувствовать ее, чем ничего, пребывая в ступоре или параличе. И много лучше, чем эту гнетущую жажду власти.

Когда Первая присела перед ней на корточки и нежно взяла ее за плечи, Линден смогла поднять глаза и встретиться с ней взглядом. Великанша погладила отметины, оставленные ногтями Кайла. Избранную затрясло, и она припала к плечу Первой.

За эту секунду искренней близости они познали друг друга. Им обеим открылась и уязвимая, пугливая натура Линден, и неукротимый дух Первой. Великанша встала, помогла своей подруге подняться и намеренно грубо, чтобы скрыть свою боль, буркнула: — Пора уходить отсюда.

Кайл и Бринн согласно кивнули. Мечтатель осторожно поднял Кира на руки и зашагал к воротам. Остальные собрались последовать за ним.

Линден ошарашено посмотрела на них:

— А как же Хигром?

Бринн ответил непонимающим взглядом.

— Но мы же не можем оставить его здесь!

Харучай отдал свою жизнь, чтобы спасти их всех. Его тело лежало на темном от крови песке у подножия Песчаной Стены словно жертва, принесенная Великой Пустыне.

— Он допустил ошибку, — без всякого выражения Бринн.

Его холодный взгляд пронзил Линден до глубины души, никогда не понять харучаев, у них совсем другая система ценностей. Не зная, как еще выразить свой протест, она шагнула вперед и размахнулась, чтобы изо всех сил залепить ему затрещину и разбить эту бесстрастную маску на его лице.

Но он легко перехватил ее руку, и его пальцы впились запястье той же страшной хваткой, что и пальцы Кайла, оставившие там свои отметины. Но в следующую секунду отпустил ее и, ни слова не говоря, повернулся к ней спиной, подхватил на руки Ковенанта и зашагал к воротам.

Хоннинскрю наклонился и подобрал цепочку Ранта Абсолиана. Черное солнце медальона было сломано пополам. Это Хигром наступил на него. Капитан молча протянул обломки Первой, и глаза его горели скорбным гневом.

Великанша посмотрела на лежащую на ее ладони безделушку и сжала руку в кулак. Когда она снова раскрыла ладонь, от медальона осталась кучка осколков. Первая швырнула их в сторону Великой Пустыни и ушла, не оглядываясь. Капитан последовал за ней.

Тогда пошла и Линден. Ее рука болела, ноги ныли, голова раскалывалась, и каждый, шаг давался с трудом. За ней шли Кайл, Вейн и Финдейл. А Хигром так и остался лежать, лишенный заботы и приличествующего погребения только за то, что позволил себя убить.

Стена тянулась бесконечно; а солнце нещадно хлестало жгучими лучами, словно сгоняло в кучу стадо дюн, чтобы перекрыть отряду дорогу. Ноги проваливались в обжигающий мелкий песок. Но откровение, полученное от боли Кира, не позволяло Линден сдаться. Да, Хигром мертв. Но она необходима Киру. Она должна попытаться провести операцию на его ноге. Ковенант опять завел свою бесконечную литанию, словно всем, что в нем оставалось, была его проказа. Не много ли для одной Линден?

Наконец Песчаная Стена перестала закругляться и пошла прямо, как рука, протянутая навстречу своей сестре, окружавшей Бхратхайрайнию. В центре этой перемычки находились ворота. Войдя в них, путешественники оказались во дворике с фонтаном, весело играющим на солнце.

Здесь они остановились; справа от них были ворота, ведущие в город, слева — в Удерживающую Пески. Путь в порт, где стояла «Звездная Гемма», не был перекрыт стражей, зато во вторых воротах стоял Раер Крист со своим помощником.

И здесь были птицы. Они парили над городом, разгуливали по дворику — они были везде, только не над Удерживающей Пески. Или там не было для них корма, или Касрейн почему-то выставил против них магический щит.

И вдруг заговорил Обреченный:

— Может, вам лучше вернуться на корабль? Здесь для вас нет ничего, кроме опасности.

Линден и Великаны в изумлении уставились на него. Первая, в которой его простые слова всколыхнули надежду, повернулась к Линден, глазами задавая ей тот же вопрос.

— А ты считаешь, что нам позволят уйти? — хрипло спросила Избранная. Она доверяла элохиму не больше, чем Касрейну-Круговрату.- Разве ты не видел, когда мы входили сюда впервые, стражей у ворот с той стороны? Крист только и ждет, чтобы отдать им приказ задержать нас.

Глаза Первой сузились; на ее лице отчетливо читалось, что сейчас она готова на любой, самый рискованный шаг, только бы не чувствовать себя беспомощной, загнанной в ловушку. Линден поняла, что ее немедленно надо остановить, и горячо заговорила:

— Мне нужно еще очень много работать с ногой Кира. Если я не сделаю ему операцию, он никогда не сможет ходить. Но с этим можно немного подождать. Зато прямо сейчас мне необходимы горячая вода и перевязочный материал. Некоторые раны у него все еще кровоточат. А при такой сильной жаре инфекция распространяется быстрее. — Она уже видела внутренним взглядом, как воспаляется плоть, как начинается заражение. — Это ждать не может. Если я немедленно не обработаю ему ногу, он может ее потерять.

Харучаи посмотрели на нее с большим сомнением. Но Линден, давшая себе клятву вытащить Кира, решила проигнорировать их презрение:

— Если мы будем продолжать играть роль гостей гаддхи, вряд ли Раер Крист откажет нам в том, что мне сейчас необходимо.

Несколько минут тишину во дворике нарушал только плеск фонтана. Наконец Бринн разлепил губы:

— Элохим прав.

— Да, — с вызовом откликнулась Первая, — элохимправ. А Хигром, отдавший за нас свою жизнь, по вашему мнению, — лишь жалкий неудачник. Так вот: чтобы спасти Кира, я пойду на любой риск! — И, не дожидаясь ответа, она зашагала к воротам, ведущим к Удерживающей Пески. — Эгей, Раер Крист! Наш харучай сильно пострадал! Нам нужны медикаменты.

— Сию секунду, — просиял кайтиффин, не скрывая облегчения, и отдал короткий приказ помощнику, который тут же рысью припустил в сторону донжона. — Первая в Поиске, все, что вам может понадобиться, будет, немедленно доставлено в ваши апартаменты.

Хоннинскрю, Мечтатель и Линден двинулись за Первой, не оставляя Кайлу и Бринну выбора. Чуть помедлив, к ним присоединились и Вейн с Финдейлом.

У ворот их снова встретили два стража, но на сей раз они не требовали называть имен. Или они уже знали гостей гаддхи в лицо, или же получили новый приказ. Путешественники почти бегом пересекли песчаную площадь перед донжоном. Линден прилагала титанические усилия, чтобы не отставать от Первой.

После яркого солнца в полумраке кордегардии глаза могли видеть лишь то, что было освещено льющимся из распахнутых ворот светом. Прежде чем глаза Линден успели привыкнуть к сумраку, она, к своему удивлению, ощутила, кроме стражей, еще и людей, которых вовсе не ожидала здесь встретить.

Приглядевшись, она распознала в них слуг, но это были не те вышколенные лакеи, что прислуживали им на этаже двора. Эти прислужники были слишком старыми или некрасивыми, чтобы допускать их пред светлые очи гаддхи и кемпера. На них были жалкие лохмотья — очевидно, общее процветание Бхратхайрайнии на них не распространялось. Они ползали на карачках по полу, убирая за лошадьми после недавних учений. Линден подумала, что некоторые из них лишились хозяйского расположения по милости придворных или фавориток.

Но вдруг случилось такое, что мгновенно вытеснило из ее головы все мысли о придворных: она увидела Красавчика.

Уродливый Великан стоял под конвоем нескольких хастинов, но они только охраняли его. Очевидно, им было приказано задержать его здесь до прихода его друзей.

Как только он увидел входящую Первую, лицо его тут же смягчилось. Но по его сгорбившимся плечам и печальному взгляду Линден поняла, что новости, которые он принес, их мало порадуют.

Глядя на него, она с новой силой ощутила, как затягиваются силки вокруг Поиска. Отчетливым шепотом, но так, чтобы Великаны услышали, она произнесла:

— Ничего не говори. Касрейн слышит все, что слышат стражи.

Как бы невзначай она взглянула на кайтиффина; его лицо покраснело так, словно он был близок к апоплексическому удару. Это доставило ей искреннее удовольствие. Она и добивалась того, чтобы кемпер узнал, что ей многое известно.

Кайл предостерегающе коснулся ее руки, что сразу напомнило ей о саднящих царапинах. Но Линден и без него понимала, на какой риск идет.

Красавчик сжал губы, и лицо его напряглось, словно ему пришлось проглотить все те слова, которые при других обстоятельствах полились бы из него рекой. Разгадав уловку Линден, Первая бросила на Хоннинскрю многозначительный взгляд. Капитан скорчил учтивую мину, памятуя о своей роли ведущего переговоры, и его борода при этом воинственно стала торчком. С безупречной вежливостью он представил Красавчика и кайтиффина друг другу, а затем испросил у Криста разрешения удалиться, так как они, мол, торопятся из-за больной ноги Кира.

Кайтиффин был рад поскорее освободиться от опасных гостей — очевидно, ему не терпелось встретиться со своим хозяином, чтобы получить новые инструкции. Поэтому он без промедления проводил гостей в их апартаменты на втором ярусе.

В гостиной путешественники увидели помощника Раера Криста, который уже принес все необходимое: большую латунную миску с кипятком, несколько ковшей и различных ножей и бритв, кусок льняного полотна для перевязки и целую кучу каменных горшочков с мазями и снадобьями. Когда Линден проверила, все ли доставлено, помощник спросил, не стоит ли пригласить еще и одного из дворцовых хирургов. Но она отказалась. Она отказалась бы даже в том случае, если бы его помощь действительно была ей нужна. Им было необходимо поговорить свободно, без чужих ушей.

Линден кивнула Хоннинскрю, и тот, поблагодарив сидящего как на иголках кайтиффина и его помощника, отпустил их. Они выскочили с такой поспешностью, что Линден не смогла скрыть угрюмой довольной усмешки.

Кайл тут же встал на страже у двери, которую Бринн предусмотрительно оставил открытой во избежание сюрпризов типа того, что преподнесла им леди Алиф. Мечтатель бережно опустил Кира на диван, и Линден склонилась над ним.

— Камень и море! — прорвало Красавчика. — Я счастлив всех вас видеть, хотя то, что я обнаружил вас в таком тяжелом положении, наполняет сердце мое болью. Что случилось с Хигромом? Кто так изуродовал Кира? Я горю желанием услышать…

Но Первая не дала ему договорить. Тихо (но с такой горечью, что стало ясно: будь супруги сейчас наедине, она разрыдалась бы, а так — приходилось сдерживаться) она спросила:

— Какие вести ты принес нам со «Звездной Геммы»? Маска учтивости мгновенно слетела с лица Хоннинскрю, и он вскинул глаза на Красавчика. А Мечтатель, словно не проявляя интереса, повернулся спиной и присел рядом с Линден, чтобы помочь ей, если понадобится. Его старый шрам побелел от недобрых предчувствий.

Линден осторожно обмывала ногу Кира. Ее умелые руки двигались уверенно и быстро, как бы сами по себе, а все внимание было приковано к разговору Первой с мужем.

Великан словно стал меньше ростом, и ему большого труда стоило выдавить из себя:

— На корабль было совершено нападение.

Хоннинскрю зашипел сквозь зубы, руки Мечтателя бессознательно вцепились в подушку. Первая встретила эту новость с бесстрастностью харучая (что далось ей нелегко).

— Сразу после вашего отъезда,- начал рассказывать Красавчик, с трудом подбирая слова, — капитан порта поспешил исполнить приказ Раера Криста. Двери всех складов были для нас распахнуты: пища, вода, камень… Короче, полное изобилие. Еще до заката наши кладовые были забиты под завязку, а я заштопал борт «Геммы». Но дел оставалось еще немало…- Он чуть было по привычке не пустился в описание любимой работы во всех подробностях, но, вспомнив, где находится, заставил себя говорить о более важных вещах. — Все вели себя с нами дружелюбно, даже капитан порта смирился с тем, что мы оскорбили его достоинство. К счастью для нас, якорь-мастер не обманулся всем этим и приказал на ночь выставить дозорных. А я, дурак, видя полную луну над Бхратхайрайнией, был свято убежден, что при таком ярком свете ни одна опасность не подкрадется к нам незамеченной. Но лунный свет превратил весь залив в зеркало, скрывая то, что таилось в его глубинах. Так вот, когда луна поднялась в зенит, один из дозорных в трюме услышал непонятный стук.

Линден уже закончила обработку ран и достала осколки, до которых сумела добраться. Теперь она занялась изучением снадобий, которые принес помощник кайтиффина. Судя по всему, бхратхайры были искусными врачевателями. Она обнаружила дезинфицирующие и жаропонижающие настои, бальзамы с наркотическим действием и множество других порошков и мазей, годящихся на все случаи жизни. Это был результат многовековой практики. Линден отобрала что-то вроде антисептика и мазь, которая с успехом могла заменить новокаин.

Но при этом она не пропустила ни одного слова из рассказа Красавчика.

— Якорь-мастер тут же вызвал ныряльщиков. Сотканный-Из-Тумана и Яростный Шторм бесшумно прыгнули в воду и поплыли к тому месту, откуда доносился подозрительный шум. И там они обнаружили некий довольно большой предмет, приклеившийся к борту. Вдвоем они оторвали его и подняли на поверхность. Но якорь-мастер, только взглянув на него, приказал немедля отбросить его подальше. Его швырнули на пирс, и он тут же взорвался, изрядно разворотив все вокруг. Но «Звездная Гемма» при этом нисколько не пострадала. По мне, так это очень странно, — продолжал он с мрачной иронией, — что на такой салют не сбежалась половина порта. Но якорь-мастер не успокоился: ныряльщики обшарили каждую пядь днища на случай, если там окажется еще один подобный подарочек. Но так больше ничего и не нашли.

А я с самого утра отправился к вам. Меня без звука пропустили в первый ярус, где сообщили, что мне придется там сидеть, пока вы не придете. Мне казалось, что я ждал целую вечность. — Последняя фраза вместе с нежным взглядом была явно адресована Первой.

Хоннинскрю больше не мог сдерживаться и решительно шагнул к Первой, заставив ее посмотреть на себя:

— Мы должны вернуться на «Звездную Гемму» и убраться отсюда поскорее. Я не могу допустить, чтобы мой корабль стал добычей этих бхратхайров!

— Да, — мрачно согласилась Первая. — Но Избранная еще не закончила. Гримманд Хоннинскрю, я прошу тебя рассказать Красавчику о том, что мы здесь пережили.

Капитан нахмурился, словно ее просьба была слишком жестока. Но потом, поняв, что таким образом он может хоть немного разрядиться, словами, острыми, как черные обломки медальона гаддхи, поведал Красавчику все, что с ними произошло.

Слушая его, Линден с помощью Мечтателя смазала раны Кира отобранными снадобьями и порвала льняную ткань на бинты. Не торопясь, тщательно и аккуратно она наложила повязки, а затем снова прибинтовала шину.

Потом она попросила Мечтателя приподнять Кира и подержать в сидячем положении, пока она будет обрабатывать плечо. Глаза харучая были затуманены болью, но в остальном его лицо оставалось непроницаемым, как всегда. Закончив перевязку, Линден поднесла к губам больного фляжку с разбавленным вином.

Слушая рассказ Хоннинскрю, который скупыми словами описывал смерть Хигрома, Линден начала постепенно смиряться со случившимся, тем более что Кир так нуждался в ее заботе, и привычная работа успокаивала ее. Закончив, Линден стала складывать медикаменты. В тот же момент капитан закончил свое повествование.

Красавчик был потрясен. Он не мог поверить своим ушам.

— Этот гаддхи… — наконец процедил он. — То, как вы его описали… Вы думаете, что он способен провернуть такое в одиночку?

Хотя вопрос адресовался не лично ей, Линден выпрямилась и ответила:

— Нет.

— А значит… — Глаза Красавчика блеснули.

— А значит, за всем этим стоит Касрейн, — отчеканила она — Он вездесущ, он держит под контролем всех. Даже Рант Абсолиан не осознает этого полностью. Это кемпер внушил гаддхи, что делать. Это он приказал ему убить Хигрома. Но он не хотел, чтобы мы догадались о его роли в этом деле. Он хотел, чтобы мы боялись Ранта Абсолиана, а не его. Один раз он уже добрался до Ковенанта, но потерпел неудачу. Но обязательно сделает еще одну попытку. Может, он надеется, что мы побежим к нему искать защиты от гаддхи.

— Надо сматываться, — повторил капитан. Линден обернулась к Первой:

— У меня появилась идея. А что если мы пойдем к Ранту Абсолиану и попросим у него разрешения на отъезд?

— Ты думаешь, он нас отпустит? — сощурилась Великанша.

Линден пожала плечами:

— Попытка — не пытка.

Первая кивнула: она уже приняла решение. Присутствие Красавчика приободрило ее, она снова стала самой собой. Она быстро прошла по коридору и крикнула первому же стражу:

— Найди кайтиффина Раера Криста и немедленно приведи сюда!

Линден подавила вздох, ее нервная система и так была перегружена, а тут еще царапины, оставленные Кайлом, напомнили о себе внезапной болью. Но когда Первая вернулась, и они встретились взглядами, обе очень хорошо поняли друг друга.

Кайтиффин не заставил себя долго ждать. Даже пустынный загар не мог скрыть его бледности. Похоже, ему не удалось переговорить с хозяином. Он нервничал, и в его безукоризненном светском тоне то и дело проскальзывали нотки раздражения.

Первая словно не замечала этого. Она была спокойна и холодна:

— Раер Крист, мы хотели бы получить аудиенцию у гаддхи. Кайтиффин еще больше побледнел и смущенно затараторил:

— Друзья мои, вам не стоит этого делать, верьте мне. Я глубоко разделяю вашу скорбь по поводу гибели одного из вас и тяжких ранений другого, но смею посоветовать вам не навлекать на себя очередную опасность монаршего гнева своими новыми нечаянными проступками. Он здесь царь и бог. И не вам требовать у него ответа за его деяния. Сейчас, когда наказание, им назначенное, свершилось, он может вновь вернуть вам свою благосклонность. Но пока вам временно не стоит напоминать ему о себе, потому что любой ложный шаг, любое неверное слово могут вновь привести к вспышке его гнева…

Поняв, что начал повторяться, Крист замолк на полуслове. Как видно, Касрейн не подготовил его к подобному повороту событий. Пот крупными каплями струился по его лицу, и под холодным испытующим взглядом Первой он вертелся как уж на сковородке. На нее пылкая речь Раера Криста не произвела никакого впечатления.

— Кайтиффин, мы уже между собой обсудили и признали право вашего повелителя назначать наказания по своему усмотрению.

Линден слишком хорошо знала правдивую Великаншу и сумела различить в ее тоне фальшивые нотки, но Раер Крист, судя по его виду, поверил ей.

— Так что, уверяю тебя, мы вовсе не собираемся обвинять в чем-то гаддхи и наносить ему новые оскорбления. Мы лишь намерены попросить его об одном благодеянии, которое вполне ему по силам и принесет ему великую честь и славу, если он снизойдет до того, чтобы оказать нам его.

Глаза кайтиффина забегали: он лихорадочно соображал, что задумали его беспокойные опекаемые. Но потом он осознал, что ему все равно не скажут больше, чем уже сказали. Вытирая пот со лба тыльной стороной кисти, он был похож на человека, у которого выбили землю из-под ног. Но все же у него еще оставались силы на сопротивление. Наконец он нашел подходящий ответ:

— В это время дня гаддхи редко кого принимает. Но может быть, ради гостей он сделает исключение. Вы хотите пойти со мной?

Когда Первая утвердительно кивнула, он резко повернулся к дверям, словно только и мечтал поскорее сбежать из этой комнаты.

Первая окинула взглядом спутников — они уже были готовы: Мечтатель поднял Кира на руки, а Бринн подхватил Ковенанта; Хоннинскрю двинулся к дверям, зажимая свои чувства в огромных кулаках.

Вейн как всегда глядел в никуда, а Финдейл был погружен в горестные размышления. Но как только Линден двинулась вслед за Раером Кристом, оба не раздумывая, последовали за ней.

Путешественники держались близко друг к другу на тот случай, если кайтиффин выкинет какой-нибудь фокус. Но они не смогли помешать ему отдать какой-то приказ двум хастинам, которые тут же сорвались с места и исчезли в глубине переходов. Однако Линден, пристально за ним следившая, не смогла углядеть ни в его поведении, ни в тоне ничего предательского. Поэтому, когда он через плечо сообщил ей, что отослал стражей с тем, чтобы они передали их просьбу Ранту Абсолиану, она была готова ему поверить. Что бы он там ни задумал, прямо сейчас приводить это в исполнение, похоже, не входило в его намерения. Миновав сокровищницу, они поднялись в тронный зал. Войдя в Величие, Линден увидела, что с момента их последнего посещения здесь мало что изменилось: вдоль стен торчали десятки стражей, а весь свет был направлен на Благодать. Не хватало лишь придворных. Их отсутствие заставило ее вспомнить, что со вчерашнего дня ей не повстречался ни один из них. Она похолодела. Куда же они все делись? Спрятались от греха подальше или… Или же имбыло приказано убраться, дабыочистить поле боя для махинаций кемпера.

Раер Крист переговорил с одним из хастинов и получил ответ, который явно его устроил. Он обернулся и с учтивой улыбкой сообщил:

— Гаддхи милостиво дарует вам аудиенцию.

Линден и Первая одновременно глубоко вдохнули и, словно бросаясь в омут, двинулись за кайтиффином к трону по бесконечным кругам коварного пола Величия.

Там, где начиналось освещенное пространство, они остановились. Благодать сверкала и переливалась радужными лучами и была настолько великолепна и внушительна, словно она, а не Рант Абсолиан, — истинный правитель Бхратхайрайнии.

Гаддхи еще не было.

Но через несколько секунд он вынырнул из глубокой тени позади трона. Он был один. Без женщин и без кемпера. Видно было, что он нервничает. Когда он стал подниматься по лестнице к трону, Линден почувствовала дрожь в его коленках.

Раер Крист немедленно опустился на одно колено. Приняв самый смиренный вид, Великаны и Линден последовали его примеру. Линден очень хотелось крикнуть Кайлу, Бринну, Финдейлу и Вейну, чтобы они сделали то же самое, но она прикусила язык. Пока его величество карабкался к трону, Линден не сводила с него глаз. Он уже успел переодеться, и его светлая туника больше походила на ночную рубашку. Было видно, что он изрядно пьян. И его опьянение мешало Линден отчетливо улавливать его настроения и намерения.

Когда он, наконец, уселся, Линден и Первая поднялись, не дожидаясь его разрешения. Вслед за ними встали Великаны и даже Раер Крист. Мечтатель стоял с Киром на руках на свету, словно живой упрек.

Рант Абсолиан уставился на просителей мутными глазами, но ничего не сказал, а лишь облизал пересохшие губы. Удерживать внимание и равновесие одновременно удавалось ему с большим трудом.

Первая выдержала небольшую паузу, чтобы дать ему сосредоточиться и прийти в себя, затем выступила вперед и с легким поклоном заговорила:

— О гаддхи! Ты снизошел до нашей скромной просьбы. Мы твои гости и молим тебя оказать нам милость. — Свой обычно резкий голос она сейчас словно обернула бархатом, — До нас дошла весть, что, благодаря твоей щедрости, наш корабль уже починен и готов к дальнейшему плаванию. О гаддхи, нас ждут неотложные дела за морями, и наш Поиск не может ждать. Мы просим твоего милостивого разрешения оставить твой гостеприимный дворец, чтобы мы могли продолжить наше путешествие и разнести славу о тебе повсеместно.

Она говорила спокойно и убедительно, но гаддхи в ужасе отпрянул, откинулся на спинку трона, вцепился побелевшими пальцами в подлокотники и как в бреду зашептал: «Нет… Нет…»

На секунду Линден почувствовала к нему жалость, но это не смогло поколебать ее.

Наконец гаддхи справился с непослушным языком, тяжело ворочавшимся во рту, и прохрипел:

— Вы хотите уехать? Я не могу позволить вам этого. — Он собрался с силами, и в его голосе зазвенел металл: — Да, вы были оскорблены и обижены. Но это не моя вина. Первыми кровь пролили вы. Я обязан был свершить суд. — И вновь он съежился, смертельно перепуганный тем, что он здесь один. — Я не могу позволить вам разносить сплетни обо мне по всему миру. Вы — мои гости, а гаддхи всегда милостив к своим гостям. Я готов компенсировать вам вашу утрату. — Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и собрать разбегающиеся мысли. — Ты, кажется, просила меч? Так бери любой с моего позволения и будь довольна. Но уехать вам я не позволю.

Его глаза умоляюще уставились на Первую в надежде, что она смирится и оставит его в покое. Но она не смирилась и снова заговорила, твердо и веско:

— О гаддхи! Я слышала, что хастины принадлежат тебе и полностью подчинены твоей воле.

Он не ожидал такого поворота разговора и не мог понять, к чему она клонит. Но, вспомнив о стражах, приосанился и почувствовал себя более уверенно:

— Это истинная правда. Стражи подчинены мне.

— Это истинная ложь! — Первая бросила эти слова гаддхи влицо, как плевок. — Если ты сейчас прикажешь им пропустить нас и проводить до корабля, они откажутся!

— Ты лжешь! — закричал гаддхи, вскочив с трона.

— Нет! Ими заправляет Касрейн-Круговрат. Он создал их, и они принадлежат ему. И слушаются лишь его. — Великанша забивала слова, как клинья, в растущую между Рантом Абсолианом и его кемпером трещину.

— Врешь! — завопил гаддхи с перекошенным от ярости лицом. — Вы все врете! Они мои!

— Ну так испытай их! — подкинула жара в огонь Линден. — Прикажи им пропустить нас! Дай нам разрешение уйти. Ведь ты — гаддхи. Что ты от этого теряешь?

Рант Абсолиан смертельно побледнел и попытался заговорить, но только беззвучно шевелил губами. Он разрывался между желанием проверить, правду ли ему говорят, и инстинктом самосохранения, но его пьяный и перепуганный мозг отказывался участвовать в подобной борьбе.

Гаддхи стал устало спускаться по ступенькам; его ноги дрожали, словно вся Удерживающая Пески давила на него своим весом. Глядя прямо перед собой, он шагнул в сторону Линден, потом остановился и несколько раз глубоко вздохнул. Очевидно, это ему помогло, потому что взгляд его прояснился. Хриплым шепотом, словно боясь потревожить внутреннюю рану, он признался:

— Я никогда не осмелюсь.

Линден нечего было ему ответить. В этих четырех словах он рассказал о всей своей жизни.

Несколько секунд он смотрел ей в глаза, словно поверял все свои страхи, но, поняв, что не получит ответа, отвернулся и, сгорбившись, побрел в тень за троном, с трудом переставляя ноги по каменным кругам.

Первая обернулась к Линден.

— Ну, значит, так, — ее голос звенел, как боевая труба, — сваливаем отсюда ко всем чертям!

Она отцепила от пояса шлем, водрузила его на голову и, продевая руку в крепления щита, зашагала к лестнице.

Раер Крист устремился вслед за ней, что-то протестующе лепеча, но Хоннинскрю остановил его одним легким тычком, и кайтиффин без чувств распростерся на полу.

Стражи остались стоять, как стояли. Ни один из них не поднял копья. Они ожидали приказа.

Линден поспешила за Первой, но не позволила себе бежать — время для бега еще не пришло. Все ее чувствабыли настороже, видение работало в полную силу. Путешественники сбились в тесную группу, готовые отразить любое нападение. Но пока никто на них не нападал. Более того, в сокровищнице не оказалось ни людей, ни хастинов. А проверить, что ждет их впереди, Линден не могла: стены по-прежнему экранировали все ее попытки пробиться.

В полном молчании, нарушаемом только звуком ихшагов, путешественники стали спускаться в ярус Сокровищ. Первая уверенным шагом понеслась по галереям и притормозила лишь в оружейной, столь пленившей ее в прошлый раз.

— Мой слух меня не обманул? — промурлыкала она, снимая с подставки один из мечей и делая им несколько выпадов, чтобы проверить балансировку. — Я и вправду слышала, как гаддхи подарил мне этот клинок?

Ее глаза сверкали ярче, чем лезвие меча, а губы шептали, подбирая ему новое имя.

Усмехнувшись себе под нос, Красавчик подтолкнул Хоннинскрю локтем, и они пошли по рядам, выбирая и себе оружие по руке. Они догнали остальных уже около лестницы. Для себя Красавчик подобрал массивную булаву, усаженную железными шипами, а Хоннинскрю нес на плече здоровенную железную деталь какого-то осадного механизма. Он довольно усмехался и гордо топорщил бороду, обещая хорошую взбучку любому, кто осмелится на него напасть.

При виде этой грозной парочки глаза Бринна посветлели, и даже на измученном лице Кира появилась тень улыбки.

Но когда они спустились на второй этаж, Линден остановила их жестом. Все ее нервы трепетали, как натянутые струны; она была близка к истерике. В кордегардии собрались огромные силы, готовые к встрече строптивых гостей.

— Они внизу. И ждут нас. И он ждет.

Там же находился и Касрейн. Линден ощущала его чудовищный голод.

— Отлично. — Первая подняла свой клинок и невольно залюбовалась им. — Теперь ему уже не жить по-старому. Если он не откажется от своей тирании, очень много чего может произойти. И вряд ли это пойдет на благо и процветание его страны.

Три Великана и два харучая, окружив Линден, ведущую Ковенанта, и Мечтателя, несущего Кира, стали спускаться вниз. Сзади шли Вейн и элохим, но они не нуждались в защите.

В кордегардии их встретил Касрейн-Круговрат, опиравшийся спиной на закрытые ворота. Между ним и лестницей в боевом порядке стояло больше сотни хастинов и приблизительно столько же солдат-людей.

Полумрак зала пронзало лишь несколько солнечных лучей, падавших из недоступно высоко расположенных небольших окошек.

— Взять их! — неожиданно звучным голосом приказал кемпер. — Взять и вернуть в их апартаменты! Гаддхи запретил их выпускать!

Воодушевленная данными ею клятвами, Линден парировала:

— Он разрешил бы нам выйти, если бы у него хватило духу!

Путешественники, не останавливаясь, шли навстречу солдатам.

Касрейн пролаял еще один приказ, и ряды хастинов ощетинились копьями. Солдаты выдернули из ножен мечи и взяли их наизготовку.

Шаг за шагом враждующие стороны начали сближаться. На фоне войска Касрейна группа путешественников казалась маленькой и незначительной, как горсть песка, которую сейчас смоет грозный прилив. Без помощи дикой магии Ковенанта у них не было ни единого шанса. Если только им не удастся сделать то, о чем уже давно мечтал Бринн, — пробиться к Касрейну и убить его.

И тут Первая выкрикнула:

— Камень и море!

Хоннинскрю бросился в атаку, швырнув свою огромную дубину в наступавших стражей, и та смела их на несколько рядов в глубь войска. А капитан, не мешкая, ринулся в образовавшуюся брешь, молотя своими огромными кулаками не успевших прийти в себя хастинов.

Первая с мужем бросились за ним. Красавчик не обладал ни боевым умением жены, ни силой капитана, но вполне успешно крушил врагов своей булавой, прикрывая спину прорубавшейся к Касрейну супруги.

Она пробивалась к кемперу с такой яростью и ожесточением, словно могла утолить свою жажду мести только кровавым источником, бьющим из его груди. Она была Первой, а Касрейн посмел манипулировать ее друзьями и даже убивать безоружных. Попадая в лучи света, ее клинок сверкал как зарница — сперва иссиня-голубая, а потом кроваво-красная.

В рукопашном бою копья стражей больше мешали, чем помогали. А добраться до Великанов мечом обычной длины не удавалось ни одному из солдат. Трое моряков пробивались сквозь огромное войско к Касрейну и уже были близки к успеху.

Подталкивая перед собой Линден с Ковенантом, Мечтатель с Киром на руках стал осторожно продвигаться вперед. С обеих сторон их обороняли Кайл с Бринном, сражающиеся с такой скоростью, что их движения сливались в мутное пятно. Кружась, как в танце, они рассыпали вокруг смертельные удары. В течение нескольких первых мгновений боя, благодаря неожиданной тактике и яростному натиску, путешественникам удалось пробиться довольно далеко.

И все же силы были неравны. И на помощь кемперу сбегались все новые и новые хастины. Мечтатель, пытаясь закрыть собой Линден от удара копья, споткнулся и упал на колени, а она сама, поскользнувшись, не смогла удержать равновесия и села в теплую кровавую лужу. Ковенант остановился. Его пустые глаза фиксировали кипящий вокруг бой, но он никак не реагировал ни на яростную ругань сражавшихся, ни на стоны раненых.

Поднявшись на ноги, Линден оглянулась в надежде, что Финдейл и Вейн придут к ним на помощь. Солдаты собрались вокруг элохима в кружок и яростно рубили его мечами, но лезвия проходили сквозь него без малейшего ущерба. А затем он просто расплылся туманом и впитался в пол, оставив их ошарашено смотреть друг на друга.

Вейн стоял неподвижно, мрачно скалясь. Копья и мечи изорвали его одежду в клочья, но на теле не было ни одной раны. Удары сыпались на него без счета, но копья разлетались в щепы, а мечи отскакивали, раня самих нападавших. Он одолел бы хастинов всех вместе взятых, если бы вздумал сражаться. Но он не двигался.

Группу с Ковенантом окружили, и кольцо угрожающе сжималось.

— Вейн! — в отчаянии взмолилась Линден. — Сделай же что-нибудь!

Он уже столько раз спасал их! Им всем сейчас необходима его помощь.

Но отродье демондимов остался глух к ее мольбе.

И тут она увидела в воздухе мерцающий широкий золотой обруч. Хоннинскрю проревел предупреждение. Слишком поздно. Обруч опустился и стянулся вокруг головы Ковенанта, прежде чем кто-либо сумел понять, что произошло. Мечтатель попытался сорвать сверкающее кольцо, но оно словно было сделано из золотистой дымки, и рука Великана прошла насквозь.

Как только обруч опустился на Ковенанта, его колени подогнулись.

А в воздухе замерцал еще один. Он слетел с руки Касрейна.

И устремился к Мечтателю.

Внезапно Линден осознала, что бой прекратился, и солдаты отхлынули от них, окружив их плотным кольцом.

Первая была вынуждена прекратить атаку и вместе с Красавчиком и Хоннинскрю прийти на помощь своим друзьям.

Линден бросилась к Ковенанту, сжала ладонями его лицо и направила свое видение внутрь него. Ее окровавленные пальцы запятнали его виски и щеки.

Он спал. Угрюмая морщинка на лбу свидетельствовала о том, что сон его не сладок.

Мечтатель пытался увернуться от обруча, порхающего над ним, но хастины окружили его тесным кольцом и практически не оставили ему места. Бринн и Первая врубились в их кордон сзади. В одну секунду окружение было прорвано, а от копий остались одни щепы. Но было слишком поздно.

Обруч опустился на голову немого Великана и, скользнув вниз, накрыл и Кира.

Колени Мечтателя подкосились, и он рухнул на пол. А рядом с ним растянулось бесчувственное тело харучая.

Касрейн вставил в глаз монокль, прошептал заклинание, и третий мерцающий золотой обруч задрожал в воздухе и поплыл к Красавчику. Тот попытался сбить его своей булавой — но что дубина может сделать против колдовства!

Окаменев от горя, Линден сидела над Ковенантом. Золотистый обруч мягко скользнул к ней, опустился, и она провалилась в темноту.

Глава 18 Капитуляция

Она проснулась в промозглой тьме и медленно, шаг за шагом, стала возвращаться к действительности. До ее слуха долетал ритмичный лязг металла и ворчание.

Плечи мучительно ныли, рождая в памяти воспоминание о какой-то непростительной глупости.

Она ничего не видела. Там, где она находилась, было темно, как в склепе. Но по мере того, как сознание возвращалось, она стала пытаться идентифицировать звуки. Ей не хотелось возвращаться к жизни. Она потерпела полное крушение. Даже ее слабая попытка вывести Касрейна из равновесия, забив между ним и гаддхи клин, и та не удалась. Нет, она не героиня, и с нее довольно. Наконец-то в ее душе воцарился смертельный покой, и, оказывается, всю свою глупую непутевую жизнь она стремилась именно к нему, хоть и не смела себе в этом признаться.

Но надоедливое ворчание и лязг не давали ей снова отключиться и назойливо лезли в уши, заставляя разбираться в происходящем. Обреченно вздохнув, она позволила себе окончательно очнуться и прислушаться к своему телу.

Оказалось, что она прикована к стене за локти и все время, пока была без сознания, практически висела на них. Об этом свидетельствовали мучительная боль в мышцах и врезавшиеся в тело железные кандалы. Линден удалось выпрямить ноги, нащупать пол, встать и слегка ослабить давление оков на плечи, отчего им стало немного полегче, но тотчас же острой болью отозвались затекшие кисти.

Ноги ее тоже были в кандалах, но не закрепленных намертво в каменной стене, как ручные, а связанных с чем-то цепями. Поэтому ногами хоть немного можно было двигать.

Линден находилась в прямоугольной комнате, и видение подсказало ей, что это подземелье Удерживающей Пески. Стены и воздух здесь были ледяными. Она и вообразить себе не могла, что в Бхратхайрайнии может существовать место, где ей будет так холодно.

Линден ощутила слабый запах запекшейся крови. Ах, ну да, это же кровь солдат и хастинов, в которой она перепачкалась с ног до головы.

Звуки не смолкали: кто-то ворчал, гремя кандалами.

Во мраке она распознала Вейна, словно сгусток тьмы маячившего прямо перед ней фугах в десяти. Он был незыблем, как скала, и тверд, как закаленный клинок. Тайная цель, влекущая его по жизни, сделала его неколебимее земной оси. Но он уже не раз доказал, что взывать к нему о помощи бесполезно. Если она позовет, то, пожалуй, скорее стены откликнутся, чем он.

Ни на него, ни на Финдейла, который всякий раз, когда требовалась его помощь, предпочитал отмолчаться в стороне, а то и просто смыться, абсолютно нельзя было полагаться.

Возня и ворчание все не прекращались: кто-то пытался освободиться от оков. Линден узнала Хоннинскрю, чью ауру пронизывали вибрации ярости и отчаянной решимости, и сразу забыла о Вейне. В ней начал закипать гнев.

Капитан оказался прикован совсем близко. Да и вся камера была невелика. Великан периодически напрягал мышцы и со всей своей чудовищной силой налегал на цепи. Затем недолго отдыхал, снова повторял попытки и, судя по энергичному звону, сдаваться не собирался. Однако Линден, «проникнув» в него, почувствовала острую боль в израненных кандалами запястьях и то, что каждый вдох сырого затхлого воздуха отзывается болью в легких.

— Хоннинскрю! Угомонись ты, ради Бога! — раздался хриплый шепот Первой, прикованной где-то рядом с капитаном.

Но как мог он угомониться, зная, что бхратхайры собираются потопить «Звездную Гемму»!

По голосу Первой Линден определила, что та не особо пострадала в бою, и продолжила обследование камеры: в ней она явно слышала дыхание еще нескольких человек. Где-то между Хоннинскрю и Первой она обнаружила Красавчика и по ритму дыхания определила, что тот все еще без сознания, а по исходившей от него боли поняла, что ему был нанесен сильный удар по голове, однако кровотечения не обнаружила. Рядом с ней тихо, размеренно дышал Кайл. Он не был ранен, и Линден чувствовала исходящую от него твердую уверенность в себе. Что бы ни случалось, харучай оставался крепче камня, к которому сейчас был прикован.

Бринн находился напротив Первой. По его чуть учащенному дыханию Линден определила, что он, как и Хоннинскрю, тоже пытался освободиться, но, поняв, что ему не сладить с мощными оковами, почел за лучшее экономить силы.

Рядом с Бринном маялся Мечтатель, всем сердцем сопереживающий тщетным попыткам брата. Линден слышала его немые вопли, пронзительные в своей невысказанности. А ведь кроме физической боли его терзали еще и видения Глаза Земли.

Тут Линден вспомнила о Кире и сразу же нашла его: он, как и все, был прикован к стене. Его поза была тверда, а дыхание ровно, как у Кайла и Бринна; но она почувствовала, что он весь в испарине от боли. Его плечо страшно болело: оковы были закреплены так, что кости сломанной ключицы снова разошлись. Но все это бледнело перед теми мучениями, которым подвергалась его раздробленная нога.

Его боль была так сильна, что у Линден ослабели ноги, и она снова повисла на руках и висела до тех пор, пока плечи не взмолились о пощаде. Затем кое-как, с большим трудом, снова нащупала пол ногами. У Кира серьезные травмы, а его держат в таких условиях! Весь еемноголетний профессиональный опыт, все ее воспитание восставало против такого чудовищного обращения с больным. Тихо зарычав, она постаралась выкинуть из головы бесполезные сейчас проклятия подло обманувшему их Касрейну и попытаться придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения.

Но ей не оставалось ничего другого, как смириться. Добровольно отдать Ковенанта кемперу. Помочь Касрейну в работе над его сознанием — может, вдвоем им удастся одолеть созданную элохимами пропасть. Порвать все интимные нити, связывавшие ее с Неверящим. Предать его. Нет. Этого она сделать не сможет. Даже для того, чтобы спасти агонизирующего Кира. Томас Ковенант был для нее чем-то гораздо большим… Ковенант!

В сырой мгле подземелья Линден не слышала, не ощущала его!

И в непроницаемом мраке донжона не могла его найти! Она лихорадочно шарила видением везде, куда только могла — дотянуться. Но нигде не обнаруживала ни ритма дыхания, ни стука сердца, которые могли бы принадлежать Неверящему. Вейн был здесь. Кайл был рядом. Хоннинскрю и Первая, не желающие смириться; Кир, истекающий кровью, — всех их Линден без труда опознала. Прямо за Вейном она ощутила холодный металл дверей. Но Ковенанта не было и следа. Господи Боже мой!

Очевидно, она сказали это вслух — ее товарищи по несчастью обернулись к ней.

— Линден Эвери, — позвала ее Первая. — Избранная, что с тобой?

Темнота вокруг Линден пошла кругом, сдавливая голову. Запах крови был везде. Если бы не кандалы, Линден рухнула бы на пол. Это она довела всех до нынешнего жалкого состояния. Имя Ковенанта кровью выступило на ее устах и кануло во мрак узилища.

— Избранная, — вновь окликнула ее Первая.

Линден молила в душе о громе небесном, о чем угодно, что вторглось бы сюда и отвлекло бы внимание от нее. Но вместо этого ее уши заполнили глумливые вопли ее матери, умоляющей о смерти. Железо и камень издевательски молчали, не пуская ее взлететь и скрыться от насмешек, ранящих сердце. А ей еще нужно было следить за здоровьем друзей!

— Его здесь нет, — еле шевеля губами, выдавила она. — Я проморгала его.

Со стороны Первой донесся глубокий вздох. Ковенанта нет. Поиск окончен. Однако опасности, встреченные по пути, не запугали Великаншу, а лишь закалили — в ее голосе не было уныния:

— В любом случае мы действовали правильно. Нам нужно было вбить клин между гаддхи и его кемпером.

Но Линден это мало успокоило, и от холода у нее разгулялась желчь:

— И кемпер заполучил его. Мы лишь сработали ему на руку. Теперь у него есть все, что нужно.

— Так ли? — Первая была настоящей женщиной, и ее не могли согнуть никакие невзгоды. — Тогда почему же мы до сих пор живы?

Линден хотела ответить: «Может, он просто хочет поиграть с нами ради развлечения», — но вдруг ее пронзила мысль о том, что Первая, может, и права. Может, Касрейн и в самом деле сохранил им жизнь, чтобы развеять скуку. А может, они все-таки ему еще нужны… Он уже делал попытку заполучить белое золото, и у него ничего не вышло. Не исключено, что для обработки Ковенанта ему понадобится вся компания.

А если так, то он попытает судьбу еще не раз. И это даст шанс и ей.

Вспыхнувшая надежда согрела ее окоченевшее тело. Сердце забилось так, словно его подгоняли, и в ушах зашумело.

Господи Иисусе, дай мне еще один шанс!

Но Первая заговорила вновь, и ее настойчивость не давала Линден погрузиться в свои мысли:

— Избранная, ты можешь видеть то, что нам недоступно. Скажи, что с моим мужем, Красавчиком? Я слышу его дыхание совсем близко, но когда зову его, он не отвечает.

Линден чувствовала тоску Первой, словно между двумя женщинами установилась прочная духовная связь.

— Он без сознания. — Машинально она заговорила профессиональным ледяным тоном. — Кто-то нанес ему сильный удар по голове. Но я уверена, что скоро он придет в себя. Я не чувствую никаких серьезных повреждений. Переломов тоже нет.

Первая что-то сказала, но лязг цепей не желающего сдаваться Хоннинскрю заглушил ее ответ. Тогда, возвысив голос, она почти крикнула:

— Благодарю тебя, Избранная!

Сырая тьма не помешала Линден понять, что несгибаемая Великанша плачет.

Линден напрягла все силы, стараясь удержать состояние ясности ума до той поры, когда ей это понадобится.

Много позже Красавчик пришел в себя. Со стонами и вздохами он попытался устроиться поудобнее, насколько позволяли оковы. На все его расспросы ответила Первая. Она говорила кратко и даже не пыталась смягчить боль в голосе.

Но Линден недолго слушала их разговор: откуда-то издалека до нее донеслись звуки, похожие на шарканье подошв. Вскоре она уже была в этом уверена.

Шли трое или четверо. Хастины. И с ними кто-то еще.

Железный лязг отпираемой двери заставил всех затаить дыхание. В проем хлынул свет из ярко освещенного коридора, и оказалось, что дверь находится на возвышении и к ней ведет каменная лестница. Двое стражей с пылающими факелами в руках спустились по ступенькам.

За ними вошел Рант Абсолиан.

Линден, ослепшая от яркого света, определила его присутствие только благодаря своему видению.

Когда ее глаза привыкли к свету, на полу, у своих ног, она увидела Томаса Ковенанта.

Он лежал абсолютно прямо, вытянув руки по швам, словно кто-то старательно уложил его в этой позе, но его тело было полностью расслаблено. Глаза без всякого выражения пялились в потолок. Он был словно выпотрошенная оболочка человека. Лишь слабое колыхание груди при дыхании свидетельствовало о том, что он еще жив. Тенниска была испятнана кровью — это были метки, оставленные руками Линден.

В камере разом стало холоднее. В первую секунду Линден даже не сумела осознать то, что видит: вот лежит Ковенант, и она способна воспринимать его лишь обычными органами чувств, а для видения он недоступен. Она со страхом и надеждой прикрыла глаза — и он вновь исчез для ее органов чувств. Но он был здесь. Она это знала. И могла убедиться в этом — стоило лишь поднять веки.

С содроганием она вспомнила, где уже встречалась с подобным феноменом. Ребенок кемпера. Ковенант стал таким же, как младенец Касрейна, которого тот вечно таскает на спине.

Затем Линден заметила на его шее золотистую полоску.

Она не в состоянии была понять, что это такое, и не могла догадаться о ее назначении с помощью видения. Но чисто интуитивно осознавала, что именно это и есть причина его «невидимости». Кемпер, надев на него это, словно установил для Линден непроницаемый экран. Ох уж этот ублюдок Касрейн!

Но времени на размышления уже не оставалось: стражи замерли у дверей, осветив факелами камеру, и Рант Абсолиан вступил на порог.

Линден с громадным сожалением вынудила себя оторваться от созерцания Ковенанта и взглянула на гаддхи. Он был в стельку пьян. Туника была забрызгана чем-то красным. В налитых кровью глазах светился страх.

Он тупо уставился на Хоннинскрю. А тот, невзирая на присутствие высокого гостя, продолжал попытки освободиться; его мощные руки представляли собой сплошную рану.

Линден решила воспользоваться замешательством гаддхи и быстро оглядела своих друзей.

Несмотря на внешние неподвижность и спокойствие, Кир уже изнемогал от боли, и его повязки пропитывала кровь из открывшихся ран. Состояние Красавчика было получше, но на его левом виске вздулась большая шишка.

Линден поймала себя на том, что не может оторвать глаз от Первой: Великанша потеряла в бою и щит и шлем, но новый меч по-прежнему лежал в ножнах. Она даже могла дотянуться до него. И это усугубляло ее ярость от полного бессилия перед толстыми цепями. Похоже, оружие оставили специально, ради более изощренной пытки пленницы. А может, таким образом Касрейн хотел поиздеваться над Рантом Абсолианом и преподать ему урок, который научит беспечного государя не раздавать дары направо и налево?

Но Первая держалась так, словно не замечала подобного издевательства над собой. Хоннинскрю, заметив, что Рант Абсолиан смотрит на него, отчетливо произнес:

— О гаддхи! Мудро ли будет говорить в присутствии этих… хастинов? Они — глаза и уши Касрейна, и твой кемпер немедленно узнает о нашей беседе.

Слова капитана, похоже, привели государя в чувство, и тот, покачнувшись так, что чуть не сел на ступеньки, обернулся к стражам и отдал им какой-то приказ на бхратхайрском. Хастины мгновенно вышли, оставив, впрочем, дверь открытой.

Глаза Хоннинскрю тут же устремились на светлый прямоугольник выхода, словно ему оставалось лишь небольшое усилие, чтобы окончательно разорвать цепи.

Как только стражи вышли, Рант Абсолиан направился к пленникам, неуверенно нащупывая пол, словно двигался вслепую. По дороге он споткнулся и чуть не налетел на Первую, удержавшись на ногах лишь благодаря тому, что уцепился за ее плечо. Восстановив равновесие, он упорно двинулся дальше и остановился перед Линден так близко, что она чуть не задохнулась от перегара.

Трусливо оглянувшись, он наклонился почти к самому ее лицу и просипел, обдавая ее сивушной волной:

— Освободи меня от этого… от кемпера!

— Ты и сам можешь это сделать, — с трудом сдерживая брезгливую жалость, так же сипло ответила она. — Это твой кемпер. Да и дел-то всего ничего — дать ему под зад коленом, и все… Прогони его.

Гаддхи ошалело заморгал и вцепился в ее плечи — не то для того, чтобы умолить ее, не то просто чтобы не свалиться на пол — и зашептал с пьяной сумасшедшинкой в голосе:

— Нет! Это невозможно! Я всего лишь гаддхи, а он — Касрейн-Круговрат, великий маг. Вся власть у него. И стражи у него. И песчаные горгоны… — Он затрясся, и по лбу его заструился пот. — Да вся Бхратхайрайния знает… — Абсолиан осекся и, переменив тему, зачастил: — И наше процветание тоже зависит от него. Не от меня. Мой народ меня ни в грош не ставит. — В пьяной скорби он шмыгнул носом и чуть не разрыдался, но затем вдруг устремил на Линден стеклянный взгляд и прошептал, как заклинание: — Убей его.

Линден не ответила, и тогда, покачнувшись, он с капризной ноткой добавил:

— Ты обязана.

На секунду ей стало жалко его, но надо было ковать железо, пока горячо.

— Освободи нас,- почти приказным тоном сказала она.- Тогда мы сможем найти способ избавить тебя от него.

— Освободить?… — Поперхнулся гаддхи. — Я не смею. Он сразу узнает. А если вам не удастся… Нет, вы сами должны освободиться. А потом убить его. А я останусь в стороне. — Его губы жалобно кривились, а в глазах светилась великая жалость к самому себе. — Я должен спастись.

Наступила тишина. Линден чувствовала, что все узники с надеждой ожидают ее решения, а в коридоре она уже слышала шаги и знала, как это использовать, чтобы забить последний гвоздь в гроб несчастного гаддхи. И в то же время ей было жалко несуразного государя: он — то, что он есть и другим уже не будет. Повысив голос, она заявила:

— Мы твои пленники, и приходить сюда, чтобы издеваться над нами, — низость.

И тут же в дверях возник Касрейн, кажущийся снизу, из камеры, огромным, незыблемым и твердо уверенным в своей власти. Голосом, разящим как удар хлыста, он бросил:

— Она права, о гаддхи. Поступая так, ты роняешь свое достоинство. Да, они убили нескольких твоих стражей, чем нанесли оскорбление и тебе лично, и всей Бхратхайрайнии. Но не к лицу государю размениваться на мелкую мстительность. Прошу тебя, уйди.

Рант Абсолиан пошатнулся, и лицо его искривилось, словно он вот-вот расплачется. Но как бы ни был он пьян, все же где-то в глубине сознания действовал инстинкт самосохранения: подчеркнуто пошатнувшись, он обернулся к кемперу и заплетающимся языком пробормотал:

— Я хотел немного разрядить свой гнев. Я имею право.

Он спотыкаясь заковылял по ступенькам и вышел из камеры, так и не посмотрев больше ни на своего кемпера, ни на узников. Ему казалось, что таким образом он сумел сохранить свою хрупкую надежду на спасение.

Глядя на его жалкую фигуру, Линден приняла окончательное решение: Касрейну-Круговрату не будет пощады!

Кемпер небрежно склонился перед протащившимся мимо гаддхи и, убедившись, что тот ушел, шагнул в камеру и запер за собой железную дверь. Спускаясь по лестнице, он неотрывно смотрел на Линден, словно готовил ее к новой атаке флюидами.

Тем временем она попыталась проверить свои наблюдения: так и есть — как и Ковенант, ребенок кемпера был видим для нее только физическим зрением, но стоило закрыть глаза, он словно растворялся.

— Друзья мои, — обратился Касрейн к узникам, однако по-прежнему глядя только на Линден. — С этим нельзя мешкать. Я страшно спешу. — Старческие слезы застлали его глаза. — Очень спешу, увы! — Он шагнул к Ковенанту и встал прямо над ним. — Вы, насколько могли, пытались мне помешать. Но теперь с этим покончено. Теперь я должен получить белое золото без промедления.

Линден и кемпер схлестнулись взглядами, и все остальные, кроме Хоннинскрю, который даже в присутствии Касрейна-Круговрата не оставлял попыток разбить оковы, замерли в напряженном ожидании.

— Я не собираюсь вас долго мучить, — острый язык облизнул пересохшие губы, — хотя должен признаться, что недооценивал вас. Но это все в прошлом. Линден Эвери, ты обязана добровольно передать мне кольцо из белого золота.

— Ты просто сумасшедший! — выплюнула она. Касрейн презрительно приподнял бровь:

— Ты так думаешь? Послушай меня и рассуди сама: я пытался подчинить себе Ковенанта, чтобы он сам отдал мне в руки кольцо. Подчинять можно по-разному, но у него в сознании установлена защита, которая полностью лишает его права выбора. А когда нет права выбора, можно ли говорить о доброй воле? Для того чтобы достичь своих целей, мне необходимо сокрушить эту защиту. — Костлявый палец уткнулся Линден в грудь: — И это сделаешь ты!

Ее сердце сумасшедше застучало. Но на сей раз она не позволила себе струсить и, надменно кривя губы и отчетливо выговаривая каждый слог, процедила в ответ непристойное ругательство.

Взгляд кемпера смягчился, затуманился, и он вкрадчиво спросил:

— Так ты отказываешь мне?

Линден промолчала, давая понять, что разговор окончен. Какое-то время тишину в камере нарушали лишь ритмичное лязганье оков Хоннинскрю. Она почти хотела, чтобы кемпер применил к ней свой монокль, так как была уверена, что не сможет больше войти в Ковенанта.

Но он, похоже, и сам понял, что колдовством здесь немногого добьешься. Без предупреждения он вдруг с размаху врезал ногой по окровавленному колену Кира.

Из сжатых зубов харучая вырвался стон, тихий, но полный муки. Кир чуть не потерял сознание от боли, и впервые выдержка изменила ему.

В чудовищном усилии Первая и Мечтатель рванулись вперед, но оковы их удержали.

Касрейн, не обращая ни на кого внимания, почти с нежностью посмотрел Линден в глаза и ласково переспросил:

— Так ты отказываешь мне?

От боли Кира и отвращения к кемперу ее забила дрожь. Она не стала сдерживаться и попыталась вложить в интонацию максимум убедительности:

— Если я позволю тебе принудить меня таким способом, то Кайл и Бринн убьют меня за это.

В глубине души она молилась, чтобы Касрейн поверил ей. Ей просто не вынести еще одного подобного удара.

— Да они тебя и пальцем не тронут, так как прежде умрут! — неожиданно заорал Касрейн. Но, тут же погасив вспышку гнева, снова ласково замурлыкал: — Впрочем, это неважно. У меня есть и другие способы.

Бочком-бочком он стал продвигаться к Вейну и вскоре уже стоял рядом с ним над распростертым Ковенантом. Из всех присутствующих только это отродье демондимов было способно оставаться бесстрастным, следя за загадочными маневрами мага. А тот несколько минут просто молча стоял, явно наслаждаясь все возрастающим страхом и полной беспомощностью пленников. Затем медленно поднял правую руку.

Повинуясь магии жеста, Ковенант, прямой как палка, стал подниматься с пола, словно его тянули за привязанную к горлу веревку. Его глаза были пусты. Золотой обруч, все еще сдавливающий шею, выхолащивал его ауру. Рубашка была покрыта кровавыми пятнами, словно смерть уже поставила свою подпись. Наконец маг жестами зафиксировал его в стоячем положении.

Линден почувствовала, как мужество медленно покидает ее: Ковенант — послушная игрушка в руках кемпера! В каких бы грехах его ни обвиняли, он не заслуживал подобного унижения! До сих пор он всегда находил в себе силы восстанавливаться! Ни один человек не был так жизнеспособен, как он. В Коеркри он прошел огонь кааморы. И уже раз нанес поражение самому Лорду Фоулу. И поступал всегда так, как Линден мечтала поступать.

Это несправедливо. Это — Зло.

Зло.

По ее щекам заструились горячие слезы, жгучие, как кислота.

Легким движением руки Касрейн направил Ковенанта к ней.

Она забилась в оковах, пытаясь оттолкнуть его, но он механически стиснул ее в объятиях и в поцелуе, похожем на поцелуй смерти, прижал к ее рту ледяные губы, загасив стон, рвущийся из ее груди. Затем отпустил ее, отступил на шаг и со всего размаху влепил ей затрещину такой силы, что щека мгновенно вспухла и побагровела.

После этого кемпер отозвал свою марионетку. Все это время Касрейн не отрывал глаз от лица Линден. Тонкие губы кривились в жестокой улыбке, открывая старые гнилые зубы. Сальным голосом он спросил:

— Ну как, убедилась, что он идеально слушается меня? Линден кивнула. Ей никто не сможет помочь. Она сама себе помочь не может. Вскоре Касрейн будет управлять ею так же, как Ковенантом.

— А теперь смотри… — Маг проделал несколько жестов, и кисти Ковенанта, скрючившись как когти, поднялись на уровень глаз. — Если ты не согласишься помогать мне, он по моей команде сам себя ослепит.

Это был конец. Выдержать подобное Линден уже было не по силам. С внутренним содроганием она призналась себе, что готова на все.

Но ее слабое согласие заглушил боевой вопль, вырвавшийся из груди Хоннинскрю. Неимоверным усилием он разорвал цепь, приковывавшую его левую руку, и, взмахнув ею, словно цепом, захлестнул тощую шею мага и опрокинул его навзничь. С глухим шумом тот рухнул на каменный пол. И раскинулся без движения. Такая толстая цепь, да еще брошенная с такой яростной силой, вне всякого сомнения, сломала ему шею. Линден устремила к нему видение и убедилась, что он мертв. Все произошло так неожиданно и так просто, что потрясло ее до глубины души. Затем с еще большим потрясением она заметила, что из-под содранной кожи у него не вытекло ни капли крови,

— Камень и море, Хоннинскрю! Отлично сработано! — вырвался из груди Первой ликующий вопль.

Но уже в следующую секунду кемпер пошевелился. Его руки и ноги слабо задергались, а затем он с трудом поднялся на четвереньки, на колени — и вот уже снова встал в полный рост. Сердце, еще секунду назад не бившееся, заработало с новой силой и энергией. Он повернулся к пленникам лицом, и те увидели на его лице улыбку, обещавшую смерть.

Линден в ужасе уставилась на него, не в силах вымолвить ни слова. Со стороны Первой донеслось изумленное проклятие.

Младенец на спине кемпера улыбнулся сквозь сон.

Касрейн перевел взгляд на Хоннинскрю: тот висел на одной цепи, близкий к обмороку. Похоже, последний удар исчерпал все его силы. Но упрямый взгляд говорил о том, что и одной свободной рукой он сможет освободиться полностью, вот только немного отдохнет.

— Друзья мои,- сдавленным голосом прохрипел кемпер, — смерть, которую я вам уготовил, превзойдет даже самые кошмарные ваши сны.

Хоннинскрю ответил глухим рычанием. Но Касрейн уже стоял там, где цепь капитана не смогла бы его достичь.

Касрейн перевел тяжелый взгляд с Хоннинскрю на Линден и медленно, почти по слогам, произнес:

— Если ты и теперь откажешь мне, — лишь легкая хрипотца свидетельствовала о том, что с ним что-то произошло, — я прикажу ему ослепить самого себя.

Ковенант все это время стоял, подняв к глазам скрюченные пальцы.

Линден бросила на него долгий последний взгляд и позволила себе сдаться. Разве можно противостоять человеку, способному подняться из мертвых?

— Для начала ты должен снять с него обруч. Он мне мешает.

Кайл яростно забился в оковах. Красавчик с тревогой вскинул на Линден глаза.

— Избранная! — предостерегающе выкрикнула Первая. Но Линден уже не смотрела на них. Все ее внимание было устремлено на Касрейна. Злобно усмехаясь, он подошел к Ковенанту и протянул руку к его горлу. Повинуясь магии жеста, золотое кольцо затрепетало, соскользнуло с шеи и упало в руки мага.

И в ту же секунду Ковенант снова стал самим собой: пустышкой. Пустышкой, но не зомби. Глядя в пространство, он пробормотал:

— Не прикасайтесь ко мне.

Но, прежде чем Линден в тоске и ярости нырнула в него, ее остановило небывалое явление: пол вокруг Вейна вспучился, стал крошиться, и оттуда совершенно неожиданно вырвалась струя пара, тут же принявшая облик Финдейла, который, даже не успев закончить метаморфозу, набросился на Линден:

— Ты что, сдурела? Это же конец! — Никогда еще она не слышала подобных выражений от велеречивых элохимов. — Ты хоть соображаешь, что всю Землю поставила под удар? Как ты думаешь, какого рожна я потащился за вами, как не для того, чтобы это предотвратить? Солнцемудрая, очнись и внимай!

Линден не ответила, и он еще больше заволновался:

— Я — Обреченный. Рок всей Земли я несу на своих плечах. Я взываю к тебе: не вздумай этого делать!

Но она не слушала его: Касрейн с чудовищной улыбкой стоял около Ковенанта и, по-видимому, совершенно не боялся элохима. В руках он все еще держал золотой обруч, приковывающий ее внимание. Даже сам по себе кемпер ее не так волновал. Она забыла о своих товарищах по несчастью. Она готовила себя к этому с той самой секунды, когда Первая сказала: «Тогда почему же мы до сих пор живы?» Ока стремилась к этому всеми фибрами души, пытаясь отыскать собственный, единственный ответ на этот животрепещущий вопрос. Надо снять ошейник. И тогда что-то, может быть, и получится…

Всем своим существом Линден сосредоточилась на Ковенанте. Невзирая на все протесты, она открыла свои чувства для него. С отвагой отчаяния, с горечью потери она воссоединилась с его пустотой.

Теперь ей было уже не до вопроса, насколько насильственно ее вторжение. Не сомневаясь ни в чем, не противясь, она нырнула в безднуего сознания. Она понимала, что все прошлые попытки провалились потому, что она пыталась подчинить его своей воле, использовать его в собственных интересах, но теперь ей самой ничего не было нужно, она делала это не ради себя. Полностью отказавшись от себя, она, как падающая звезда, летела во мраке отчаяния, которым элохимы выжгли его душу.

И все же забыть о Касрейне она не могла. Он жадно следил за нею, в любую секунду готовый к пробуждению воли Ковенанта. Пока тот не воспрянет, пока остается в бессознательном состоянии, флюиды кемпера бессильны. Линден проклинала в душе Касрейна и не находила ничего, что могло бы заставить ее понять его. Падая в пучину бессознательности Ковенанта, она продолжала выкрикивать беззвучные команды, отдававшиеся эхом в пустотах его сознания.

На сей раз со дна его сознания не поднялось никаких устрашающих образов. Линден настолько воссоединилась с ним, что уже не осталось ничего, что могло бы ее напугать. Наоборот, она почувствовала, как где-то в глубине его зреет протест против нынешнего состояния. Весь ее профессиональный опыт, все годы муштры в медицинской школе куда-то вдруг испарились, оставив ее, пятнадцатилетнюю, беззащитной перед трагедией смерти матери. Чувство вины и скорби, воспоминание о матери — все ушло, оставив шевелящий на затылке волосы холодок незабываемого ужаса от самоубийства отца. Но и это ушло, и Линден оказалась на залитом солнцем цветочном лугу, где так хотелось вволю, по-детски, поваляться, чтобы излить неизбывную радость, стремление к любви и счастью. Но для нее это было невозможно. Она сама отрезала все пути назад.

Солнце простерло над ней золотые крылья, и ветерок ласкал лицо и теребил волосы. Она закричала от избытка счастья, наполнявшего ее. И крик ее был услышан. Навстречу ей по лугу шел мальчик. Он был старше ее — хоть и оставался только мальчиком. Ковенантом он станет значительно позже, но в его глазах уже горит непримиримый огонь. На его губах играла светлая улыбка. Он распахнул руки, словно желая ее обнять. И она бросилась к нему навстречу, раскинув руки, жаждая объятия, которое исцелит ее.

Но как только она притронулась к нему, сквозь брешь, пробитую прикосновением, в нее хлынула его пустота. Теперь она тоже все видела и слышала. Все ее органы чувств функционировали нормально. Ее друзья замерли в молчании, тая в душе надежду на чудо. Касрейн трясущимися от дряхлости руками уже вдел в глаз свой монокль. Но за всем, что она видела и слышала, Линден ощущала привкус своей (такой далекой!) прежней жизни. Она была девочкой на цветущем лугу, и мальчик, которого она так любила, покинул ее. Любовь растворилась в солнечном свете, и вся радость разом поблекла, словно тяжелые тучи заволокли небо. Счастье умерло.

И вновь она увидела его, того мальчика, — в Томасе Ковенанте. Она видела, как к нему возвращается сознание, как он набирается сил, поднимает голову… Все ее органы чувств функционировали нормально, но она не могла его остановить. Вот он поворачивается и… попадает под обстрел флюидов Касрейна. Он еще не пришел в себя настолько, чтобы выставить защиту.

Но прежде, чем кемпер успел воспользоваться моноклем, команды, которые она в отчаянии рассыпала пригоршнями в бездну его бессознательности, сработали. Ковенант посмотрел прямо в глаза Касрейну и подчинился Линден.

Он выговорил одно-единственное слово:

— Ном!

Часть третья УТРАТА

Глава 19 Колдун

От этого имени воздух заледенел и, казалось, содрогнулись стены Удерживающей Пески.

Ковенант словно свысока, из дальней дали смотрел на отшатнувшегося Касрейна-Круговрата. В страхе кемпер уронил даже свой монокль. Его старческое лицо исказилось от ужаса и превратилось в маску смерти. Но он уже не мог вернуть назад того, кого позвал Ковенант. Страх смерти взял верх, и кемпер бросился наутек. Железная дверь с лязгом захлопнулась за его спиной, и загремели засовы. Но все эти звуки ни о чем не говорили Ковенанту. Все его органы чувств функционировали нормально: он осознавал степень приближающейся опасности, понимал тяжелое положение своих друзей и знал, что нужно делать. И все же чувства его были еще как бы затуманены. Связь между восприятием и действием, между фактом и оценкой осуществлялась пока слишком медленно. Сознание широкой волной хлынуло в брешь, пробитую Линден, но расстояние было велико, и его невозможно было пройти за одну минуту.

Поначалу воспоминания неслись галопом: детство, период полового созревания… Волна памяти захлестнула его и как очистительный, исцеляющий огонь прокатилась по мозгу. Яркой вспышкой осветилась его свадьба, годы брака и писательства. Но тут процесс замедлился. Да, тогда, когда еще не вышел его первый роман, когда еще не родился сын, они с Джоан были безмятежно счастливы в Небесной ферме, и ему казалось, что жизненная энергия бурлит в нем, переполняет его и все идет наилучшим образом. Но на поверку оказалось, что он изначально построил свою башню из слоновой кости на песке. Его бестселлер оказался не более чем пустышкой, данью его эгоизму. А брак был разрушен его безвинным преступлением, заключавшимся в том, что он подцепил проказу.

То, что было после, лучше бы вообще было забыть.

Силком навязанную изоляцию, медленно созревавшее в нем отвращение к себе, что в конечном итоге привело его к специфическому комплексу неполноценности, полусумасшествию, свойственному прокаженным. И как пик крушения всей его жизни — первый визит в Страну. Не успев там оказаться, он тут же изнасиловал первую отнесшуюся к нему с симпатией женщину. Он изводил и мучил всех, кто пытался ему помочь. Не ведая, что творит, он покорно шел по проторенной для него Лордом Фоулом стезе, ни разу не оглянувшись, пока наконец случайно не столкнулся с последствиями своих деяний. И они ужаснули его. Но и тогда он бы продолжал упорно двигаться к полному разрушению личности, если бы рядом с ним не оказались такие люди, как Морэм, Баннор и Идущий-За-Пеной. Люди, чья доблесть и умение любить заставили его произвести переоценку ценностей. Но даже сейчас, много лет спустя, его сердце разрывалось от горя при одной мысли о том, что он сделал со Страной и ее жителями. Горе, причиненное им, перевешивало те жалкие крохи добрых дел, которые он совершил для них.

Его крик эхом отдался в мрачном чреве камеры. Друзья рванулись к нему, внезапно рухнувшему на колени на камни пола. Однако в данную минуту он не помнил о них.

Но он не был раздавлен обрушившейся на него глыбой памяти. Да, он был изранен; да, кругом виноват; но раскаяние его было искренним. И проказа научила его быть сильным. В тронном зале Яслей Фоула, оказавшись лицом к лицу с Презирающим, он постиг суть парадокса, на котором была построена вся его жизнь. Разрываемый между самоотвращением и чувством собственного достоинства, между неверием и любовью, познав и отринув сущность Презирающего, он обрел свою истинную силу. И сейчас он ощущал в себе ее биение. Брешь затянулась, и он обрел себя теперь уже окончательно.

На глаза навернулись слезы. Линден вновь его спасла. Единственная встреченная им за все эти долгие одиннадцать лет женщина, которую не испугала его болезнь. И ради него она упорно, без всякой меры и оглядки подвергала себя риску. Он перед ней в неоплатном долгу. Даже представить невозможно, какой ценой ей удалось его исцелить.

Ковенант попытался подняться на ноги, но в этот момент пол камеры содрогнулся. Послышались глухие удары, словно где-то вдалеке кто-то крушил гранитные стены донжона. Потолок в мгновение ока затянулся сетью трещин, и из них посыпалась тончайшая пыль. Пол снова дрогнул. Железная дверь камеры зазвенела.

— Это песчаная горгона, — хладнокровно заметил кто-то. По невозмутимой интонации Ковенант признал Бринна.

— Томас Ковенант. — В голосе Первой не осталось ни следа от былой железной твердости, он дрожал от страха. — Друг Великанов! Избранная что, решила тебя убить? А за компанию с тобой и нас всех — скопом? Сюда идет песчаная горгона.

Но он не мог ей ответить. Дар речи к нему еще не вернулся. Вместо ответа он обернулся лицом к дверям, расставил ноги и покрепче уперся ими в ходящий ходуном пол.

Но кольцо не повиновалось ему. Яд, служивший катализатором дикой магии, был заблокирован элохимами, и до тех пор, пока он вновь не начнет действовать, должно пройти какое-то время. А пока Ковенант не мог воспользоваться своей силой. И все же он был готов. Линден все предусмотрела и сумела одним ударом и предостеречь его, и изгнать Касрейна.

Рядом с Ковенантом возник Финдейл. Его отчаяние было беспредельным. Однако он держал себя в руках.

— Не делай этого, — тихо сказал элохим. — Ты что, хочешь разрушить Землю? Солнцемудрая жаждет смерти, но хоть ты-то будь умнее. Отдай кольцо мне! — И он протянул руку.

В ту же секунду тлеющие угольки старинной ярости Ковенанта вспыхнули, и внутри него загудело пламя.

Удерживающая Пески содрогалась от мощных ударов, ее древние камни трещали — казалось, что она вот-вот рухнет. Но истинная опасность была намного ближе: в конце коридора раздался грохот бегущих шагов.

Ковенант приготовился к битве и еще крепче уперся ногами в пол.

Шаги достигли дверей, и на секунду все стихло.

— Горячая Паутинка, я люблю тебя! — с болью простонал Красавчик.

Ном заколотила лапами-таранами по железной двери, и там, где она ударяла, металл разрывался с легкостью бумаги.

Металлический звон разлетелся по всему донжону. Горгона действительно обладала мощью достаточной, чтобы разнести всю Удерживающую Пески по камешку. В дыре показалась ее безликая морда — тупой невыразительный обрубок. И тем страшнее казалась дикая звериная злоба этой твари — ее бешеная ярость была не преходящей эмоцией, а постоянным состоянием души. Если у нее была душа. И все же, несмотря на то что она не имела глаз, всем было понятно, что она стремится именно к Ковенанту.

Дверь наконец разлетелась, и Ном атаковала Неверящего с такой яростью, словно хотела пробить им стену и вышвырнуть наружу.

Человеческая плоть и скелет не способны устоять против такого мощного натиска. А яд Презирающего все еще был блокирован, хотя никак не ослаблен и не очищен элохимами. Но песчаная горгона сама по себе являлась воплощением дикой силы.

За мгновение до того, как Ном обрушилась на него, Ковенант исчез в факеле белого пламени.

Дикая магия, ключ к Арке Времени, сила, не подчиняющаяся никакому Закону, не ограниченная ничем, кроме личностных качеств своего владельца. Некогда у Лорда Морэма вырвались пророческие слова: «Ты и есть белое золото», и Ковенант жизнью доказал правоту друга. Он уже достиг высшей точки накала: белое пламя гудело, извергаясь из самого сердца, словно из серебряного горна.

— Нет! — отчаянно закричал Финдейл.

Песчаная горгона обрушилась на Ковенанта. По инерции его отбросило к стене. Но он едва почувствовал удар: белое пламя надежно защищало его от боли и любых повреждений. Оно было внешним выражением его проказы, и омертвевшие нервы снимали всякие ограничения. Не будь этого болезненного онемения, он не смог бы выдержать столь высокого напряжения. Яд жадно устремился в атаку, разливаясь по его организму. Рубцы от клыков на искалеченной руке заполыхали алым, словно глаза Презирающего. Ни о чем не думая, машинально, он грудью встретил атаку горгоны и остановил ее.

Ном отшатнулась и попятилась.

Как волна магмы, он обрушился на нее. Горгона отбивалась, и каждый ее удар был такой мощи, что с легкостью мог бы разбить в пыль скалу. Она изливала всю ярость, накопившуюся в ней за века заключения в вихре, а встретив сопротивление, окончательно озверела. Ковенант осыпал ее хлесткими ударами огненного бича. С потолка срывались обломки камня и разбивались об пол, покрывшийся пляшущими трещинами. Дверной проем перекосился и теперь зиял, словно открытая рана, алым светом факелов из коридора. Финдейл не переставая заклинал Ковенанта остановиться, и его мольбы казались стонами самой Удерживающей Пески.

Ковенант уже отогнал тварь к лестнице, но тутона остановилась, по-видимому, не собираясь отступать дальше. Противники обхватили друг друга руками, сплетясь, словно братья по року, в смертельном объятии.

Песчаная горгона обладала поистине чудовищной силой — будь Ковенант обычным человеком, она сломала бы его пополам, как гнилой прутик. Но он был самим воплощением пламени, его аватарой, разгорался все сильнее, питаясь ядом и гневом, полыхая в экстазе дикой магии. Его сияние уже ослепляло. Камни, попадавшие в зону его серебряной ауры, плавились и испарялись. Каждым ударом своего пылающего сердца он расшатывал фундамент Удерживающей Пески. Несколько минут назад он был лишь беспомощной жалкой пародией на человека, а сейчас стал олицетворением неотвратимой и беспощадной мести горгоне за убийство Хигрома и увечья Кира. И Касрейну, запустившему свой страшный механизм смерти. Касрейну, пытавшему и мучившему Ковенанта, когда тот был беззащитен и беспомощен. Только вмешательство Хигрома спасло его от неминуемой гибели. Или от одержания, что было даже страшнее смерти. Ненависть, оскорбленное достоинство, благородный гнев раскалили его, словно ядро солнца.

Но Ном пока не собиралась сдаваться: ее холодная звериная злоба была поистине неисчерпаема. Однако она была жива и могла действовать только потому, что такова была прихоть кемпера. Касрейн! Опять Касрейн! Перед глазами Ковенанта чередой проходили картины его преступлений. Власть, которой обладал кемпер, сделала его отзывчивым как вулкан и чувствительным, как песчаная горгона.

Ном стала слабеть. Импульсивно Ковенант усилил хватку. Но он еще был способен контролировать и сдерживать пробудившийся в нем яд. А значит — и убивать не хотел.

И вдруг горгона, ощутив новый прилив сил, стиснула его так, что чуть не переломила пополам.

Но Ковенант был слишком сильным противником: он опутал тварь целой сетью огненно-волевых протуберанцев и затянул ее. Ном барахталась, вырывалась, но освободиться не могла. Ковенант вырвался из ее рук и отступил на шаг.

Несколько минут горгона продолжала бороться, но потом, очевидно, поняла всю тщетность своих попыток. Более того, она поняла, что этот человек может ее убить. И застыла, бессильно опустив руки. По телу ее пробежала судорога, как будто она заглянула в лицо своей смерти и испугалась.

Ковенант постепенно втянул пламя в ладонь, и теперь только его кольцо светилось ослепительно-белым. Горгона была свободна.

В полной тишине вдруг раздался истерический смех Красавчика. Финдейл смотрел на Ковенанта так, словно не верил своим глазам. Но тот не видел и не слышал никого, кроме песчаной Горгоны. Ном сделала несколько осторожных движений, как бы проверяя, действительно ли она свободна. Убедившись в этом, она затряслась еще сильнее и замотала своей безликой головой, окончательно растерявшись и не понимая, что дальше может предпринять ее враг. Затем очень осторожно, в любую секунду ожидая отпора, она занесла руку, чтобы ударить Ковенанта в лицо.

Ковенант сжал кулак, и из его руки в пол ударила струя пламени, которая мгновенно выжгла яму с оплавленными краями. Но, вместо того чтобы защититься от горгоны, он вдруг хрипло произнес:

— Если ты не убьешь меня, то не сможешь вернуться в Рок.

Ном застыла. Похоже, до нее дошел смысл сказанного. Медленно-медленно она опустила руку.

А в следующую секунду распростерлась на полу. Сначала ее била крупная дрожь, но постепенно она успокоилась, подползла к ногам Ковенанта и склонила голову, словно покоряясь и обещая служить ему.

Прежде чем он сообразил, как ответить, горгона снова вскочила на ноги. По безликой морде невозможно было прочесть ни ее мыслей, ни настроения. Развернувшись, она со звериной ловкостью скользнула вверх по ступеням, протиснулась в полуобвалившийся дверной проем и исчезла в глубине коридора.

Откуда-то издалека вновь донеслись удаляющиеся глухие удары, крушащие стены Удерживающей Пески. Некоторые из них были так сильны, что донжон содрогался до основания, и тогда в камере с потолка и стен сыпались осколки. Похоже, Ном уже основательно растрясла фундамент.

Только теперь Ковенант пришел в себя настолько, чтобы заметить ослепительное сияние пламени все еще струящегося по его ладони. Его глаза, снова ставшие глазами нормального человека, резануло болью. Он тут же убрал огненный язык дикой магии с ладони. Теперь лишь его кольцо слабо светилось в полумраке камеры. Но пульсирующую силу внутри он не стал усмирять: между его друзьями и «Звездной Геммой» лежала вся Бхратхайрайния, а становиться снова узником не входило в его планы — слишком свежи еще были воспоминания об узилищах Ревелстоуна. Тогда, рассвирепев от собственного бессилия, он уничтожил двадцать одного Верного… Следы клыков на его руке все еще тускло светились. Опасность подстегнула его, и он, вспомнив наконец о своих друзьях, быстро огляделся. Рядом с ним стоял Вейн — юр-вайл в человеческом образе, — и на его черных губах цвела довольная улыбка. Но Ковенанту некогда было любоваться на отродье демондимов: Касрейн в любой момент мог установить защиту для Удерживающей Пески от разбушевавшейся горгоны и приняться за них. Или на это ему нужно время? А если да, то сколько?

Первая чуть слышно окликнула его. У нее, словно у смертника, которому сообщили о короткой отсрочке казни, наступил резкий упадок сил. Прикованный рядом с ней Красавчик, трясясь в приступе беззвучного истерического смеха, размазывал по лицу слезы. Похоже, удар по голове, о чем свидетельствовала огромная шишка на виске, не прошел даром для его нервной системы. Лицо Хоннинскрю, не обращавшего внимания на изодранные в кровь руки, светилось счастьем и надеждой.

Ковенант посмотрел туда, где были прикованы харучаи, и встретил их твердые взгляды, в которых еще светилось пламя дикой магии. Они были горды и возбуждены, как будто присутствовали на древнем обряде клятвы верности, которую их далекие предки, Стражи Крови, принесли когда-то Лордам Страны. Даже глаза измученного Кира сияли так, что свет почти скрывал таящуюся в них боль. Хотя Ковенант и не обладал больше внутренним зрением, но даже ему было видно, насколько серьезно состояние молодого харучая: бинты на его колене намокли от крови.

Мечтатель смотрел сквозь Ковенанта, погруженный в видения Глаза Земли. Он обхватил руками голову, однако, судя по отсутствию ранений, его терзала отнюдь не физическая боль.

И тут Ковенант увидел Линден.

Она бессильно висела в своих оковах; руки были вывернуты самым неестественным образом, словно сломанные. Голова опустилась на грудь, и волосы чадрой скрывали лицо. Ковенант содрогнулся: он не мог разобрать, дышит ли она вообще. А вдруг в пылу схватки с Горгоной он случайно убил свою спасительницу?

До него донеслось ворчание Финдейла, который, не заботясь о том, что его могут услышать, сварливо бормотал себе под нос: «Хвала Чреви, что он остановился. Подумать только, что судьба всей Земли находится в руках сумасшедшего! А она, эта… тоже хороша: вновь проторила дорожку ко всеразрушению. И все же я, Обреченный, не сумел остановить ее… Теперь мне за всю жизнь не расплатиться. Уму непостижимо!»

Ковенант все еще не решался приблизиться к Линден, опасаясь обнаружить, что сам ранил ее, если не нанес ей еще худшего вреда. Поэтому его раздражение обратилось к элохиму. Он поймал его за край блеклой мантии и резко дернул к себе, не считаясь с его старческой слабостью.

— Что с ней?

Элохим на секунду заколебался, стоит ли отвечать или лучше просто испариться из жесткой хватки Ковенанта, но потом все же разлепил губы:

— Держи свое пламя при себе, Обладатель кольца. Ты и представить себе не можешь, насколько все это опасно. Сейчас в твоих грубых лапах судьба всей Земли — а она так хрупка… — Ковенант встряхнул его и бросил на него испепеляющий взгляд. — Ну ладно, ладно, сейчас скажу.

Но Неверящий только крепче сжал хилые плечи элохима. Дикая магия шевелилась внутри него, как клубок ядовитых змей, а сердце неистово билось в беззвучном вопле.

— Ее разум погашен, как прежде на элохимпире был погашен твой. Войдя в тебя, она допустила переливание установленной тебе же в защиту пустоты сознания в свой мозг.

Финдейл говорил, подчеркивая каждое слово, будто хотел помимо информации о состоянии Линден довести до сведения Ковенанта смысл того, что некогда сделали с ним элохимы. Но Неверящий слышал и понимал сейчас лишь то, что напрямую касалось женщины, бессильно обвисшей в цепях. Он сжал кулаки, не позволяя себе взорваться.

— Но у нее это скоро пройдет, — скрипуче продолжал Финдейл. — Защита была создана индивидуально для тебя, с учетом всех особенностей твоего организма и психики. В Линден это долго не удержится. Всему свое время. Имей терпение, и она придет всебя. Так что успокойся! — Элохим нервничал все больше. — Усмири свою дикую магию — сейчас в ней нет уже надобности. Ты меня слушаешь или нет? Когда ты в покое, отдыхает вся Земля.

Но Ковенант действительно уже его не слушал. Он отбросил Финдейла в сторону, как ненужную больше вещь. По ладоням вновь побежали язычки пламени. Повернувшись к Линден, он пережег ее оковы и ринулся вперед, чтобы подхватить обмякшее тело. Падая, она попыталась удержать равновесие — простейшие инстинкты в ней сохранились, — но когда она подняла голову, Ковенант увидел, что глаза ее пусты; они отражали свет факелов, и мысли в них было не больше, чем в оконном стекле.

О Линден! Не в силах больше сдерживаться, он обнял ее, прижал к груди, а затем подхватил на руки и стал баюкать как ребенка. Он знал, каково быть в том состоянии, в котором она пребывала. В которое она попала, пожертвовав собой ради него. От его прикосновения вокруг нее затрепетало слабое серебристое сияние. Он окутал ее эманацией своей силы, словно был не в состоянии расстаться с ней больше ни на мгновение. Он не знал, смеяться ли от счастья, что она жива, или плакать оттого, что она в столь жалком положении. Она сделала это с собой ради него. Ради него.

— Юр-Лорд, кемпер не даст нам уйти так просто. Нам надо поторопиться, — раздался голос Бринна, в котором не было и намека на спешку или опасения, как, впрочем, и вообще на какие-либо эмоции.

— Да-да, Друг Великанов, — подхватила Первая, с каждой секундой все более похожая на прежнюю несгибаемую воительницу. — «Звездная Гемма» в опасности, а мы от нее слишком далеко. Я не сомневаюсь ни в мудрости, ни в осторожности, ни в бдительности якорь-мастера, но чем быстрее я покину эту конуру и вновь почувствую под ногами палубу корабля, тем спокойнее мне будет.

Это — слова, призывающие к конкретному действию, а не туманные намеки Финдейла — Ковенант понял. Элохим недавно произнес: «Судьба всей Земли находится в руках сумасшедшего!» И еще он просил, чтобы ему отдали кольцо… А ведь Ковенант, невзирая на отвращение к кровопролитию, уже убил стольких… Он и сам не доверял никакой силе такого рода. А дикая магия все бурлила в нем, наполняя его головокружительным экстазом, стремлением к действию. Первая заставила его вспомнить о цели Поиска, о ее неотложности и о необходимости срочно отправиться в путь.

Но также напомнила ему и о Касрейне, по вине которого Линден стала беспомощной куклой.

Ковенант осторожно поставил ее на ноги, убедился, что она может стоять без его поддержки, и с минуту смотрел в лишенное всякого выражения лицо, словно пытаясь запечатлеть его в памяти навсегда.

А затем занялся оковами своих друзей. Через минуту все они были свободны. Когда Кир рухнул на руки Мечтателя, его страдания вновь всколыхнули в Ковенанте такую ярость, что его ладони снова заполыхали, словно его тело было не более чем топливом для ненасытного пламени дикой магии. Сколько раз он излечивал сам себя, сколько раз спасал от смерти, а вот исцелить своих друзей был не в силах! Он с большим трудом подавил в себе это чувство горькой беспомощности, не без оснований опасаясь, что оно может спровоцировать его на абсолютно ненужный сейчас взрыв.

Красавчик, все еще слабый от раны, нетвердо держался на ногах, зато Бринн уже стоял рядом с Ковенантом, вытянувшись в струнку, готовый в любую секунду исполнить любое желание юр-Лорда. Кайл также приступил к своим обязанностям: он занялся Линден. Первая наконец-то достала из ножен свой новый меч и, подняв его обеими руками к потолку, звала всех в атаку; ее глаза сверкали металлическим блеском, и взгляд их был суров и резок, как лезвие палаша. Хоннинскрю вертел в руках цепь, которой еще недавно был прикован, очевидно, раздумывая, можно ли использовать ее как оружие.

Несколько секунд они наслаждались обретенной свободой, но вот Первая устремилась по лестнице вверх, и остальные немедля последовали за ней.

Коридор, в котором они оказались, с одной стороны заканчивался тупиком, а с другой раздваивался. Но Первая, не раздумывая, двинулась по тому ответвлению, что носило следы ярости горгоны. Вслед за ней в коридор шагнул Ковенант в сопровождении Бринна и Хоннинскрю, а за ними — все остальные. Потолки в коридоре были настолько низкими, что Великанам пришлось идти пригнувшись. Но вскоре они оказались в большом зале, из которого вело множество дверей. Очевидно, это были камеры. Но сторожившие их хастины не представляли больше никакой опасности: они валялись как попало там, где их застигла Ном. Ковенант не стал тратить времени на то, чтобы заглянуть в камеры, а, проходя мимо, выжег все замки.

Выйдя из зала, они углубились в лабиринт переходов, и чуть погодя Первая, уже не уверенная в том, что ведет друзей правильно, решила ненадолго остановиться. Вдалеке, в конце одного из коридоров, Бринн заметил лестницу и указал на нее своим товарищам.

И тут же наверху ее показалась хрупкая женская фигурка, бегом спускавшаяся вниз. Заметив в конце коридора группу людей, она на секунду остановилась, а затем, не раздумывая больше, со всех ног бросилась к ним навстречу.

В этой встрепанной беглянке в грязной порванной тунике и с четырьмя свежими царапинами на правой щеке было трудно узнать леди Алиф. И все же это была она.

— Песчаная горгона! — задыхаясь, выпалила она. — А как получилось, что вы?.. — Но, заметив через секунду пламя, струящееся по рукам Ковенанта, и его горящие жаждой битвы глаза, перевела дыхание и продолжила уже более спокойно: — Я так боялась за вас. Вы были моей последней надеждой, а когда эта горгона… Короче, я шла сюда и не знала, что встречу: вас или свою смерть. — Ее поцарапанная щека нервно дернулась, словно в тике, и леди Алиф, окончательно собравшись с мыслями, закричала: — Бегите! Касрейн собирается обрушить на вас всю мощь Удерживающей Пески!

Первая бросила на Ковенанта настороженный взгляд, но он не был взглядом Линден и не мог сказать наверняка, можно ли доверять этой женщине. Тем более у него были свои, личные впечатления от встречи с леди. Да и вообще, был бы он здесь сейчас, если бы тогда поддался искушению?

— Леди, что с твоей щекой? — строго спросила Первая. Леди Алиф машинально прикрыла царапины рукой. Ведь она была фавориткой, а значит, ее сила и влияние очень во многом зависели от внешнего вида. Но, поморщившись, она справилась с жалостью к себе и, открыто глядя в глаза Великанше, процедила;

— Леди Бендж не имеет жалости к побежденным. А так как она фаворитка гаддхи, то мне не положено защищаться от выражений ее триумфа.

Первая задумчиво кивнула, словно удовлетворилась объяснением, и спросила:

— Будешь нашей проводницей?

— Да. Кроме меня, здесь ни одной живой души. Великанша тут же шагнула в сторону лестницы, но побитая леди остановила ее:

— Эта лестница ведет в кордегардию. А оттуда дорога наружу одна: сквозь ворота, которые сейчас охраняются всеми военными силами Удерживающей Пески. Я покажу вам другой путь.

Ковенант, хоть и верил ей, имел свои планы: его сердце как горн раздувало пламя магии, и от него уже летели искры. Секунду подумав, он спросил:

— Что ты предлагаешь?

— Горгона пробила в Песчаной Стене огромную дыру. Сквозь нее мы попадем в пустыню и пойдем вдоль стены до ближайшей калитки, ведущей в порт. Ее, конечно, охраняют, но надеюсь, что Касрейн сосредоточился на том, чтобы не выпустить вас из башни, а не на том, чтобы не впускать в город.

— Ну да, конечно, в городе ему труднее будет напасть на нас, — сощурилась Первая. — Годится. Пошли.

— Хорошо, — подхватил Ковенант. — Встретимся у стены. Или где-нибудь в городе. Если меня долго не будет, уходите за Рога и дожидайтесь меня там.

Первая, уже собравшаяся уходить, резко обернулась: -А ты куда собрался?

Звенящим от ярости и кипящего в нем яда голосом Ковенант ответил:

— Что толку сражаться со стражами, когда Касрейн еще жив? Да он может утопить наш корабль, даже не высунув носа из своей башни. — Его глаза затуманились: как живые всплыли перед ним лица Идущего-За-Пеной, Триока и Лены в день обороны подкаменья Мифиль. И в ушах вновь зазвучали данные в тот день клятвы. Клятвы, которые он сдержал. — Я собираюсь обрушить эту чертову башню ему на голову.

В те далекие дни он еще слабо разбирался в том, что такое дикая магия. Тогда он давал клятвы, не зная, чем владеет.

Теперь же все иначе: Линден овладела тишина; она глуха и слепа ко всему, а он, главный виновник ее несчастья, исходит белым пламенем. Первая угрюмо кивнула, соглашаясь, и он бегом бросился к лестнице.

За ним, не секунды не раздумывая, устремился Бринн. Ковенант бросил на харучая пытливый взгляд: они вдвоем — против всей военной мощи Удерживающей Пески. И в то же время этих двоих более чем достаточно. Тем более что в свое время они уже сражались плечом к плечу против всего Ревелстоуна и победили.

Уже поднимаясь по ступенькам, Ковенант заметил рядом еще одного человека — Финдейла, который, запыхавшись, прошептал:

— Не делай этого. Умоляю. Ты что, не только сумасшедший, а еще и глухой?

Ковенанту очень хотелось отпихнуть элохима с дороги, как котенка: его руки пламенели от ярости магии, — но он одернул себя. В скором времени у него будет куда лучший объект приложения сил. Обогнув Финдейла, он устремился вверх по лестнице, словно пылавший внутри огонь жег ему пятки.

Лестница была очень длинной, но наконец и она кончилась, приведя их на запутанные задворки первого яруса. Кругом, похоже, никого не было. Все силы Удерживающей Пески были сосредоточены в другом месте. Разобраться в лабиринте коридоров было непросто. Зато рядом находился Бринн, который уверенно двинулся вперед.

Грохот прекратился. Пол больше не дрожал. Но откуда-то издалека доносились сирены — протяжные тоскливые вопли, словно плач горгулий. Они выли, призывая Бхратхайрайнию к войне.

Прекрасно понимая, что, пока Касрейн-Круговрат жив, Поиску не вырваться из страны, Ковенант ускорил шаг.

Раньше, чем он сам этого ожидал, путаница коридоров закончилась, и Ковенант, словно язык белого пламени, ворвался в кордегардию.

Все ее внутреннее пространство было запружено стражами и солдатами.

Тут же раздалась команда к атаке, разбудившая под потолком гулкое эхо. Основные силы были сосредоточены у ворот, чтобы не дать пленникам уйти. Издалека казалось, что там скопилась туча копошащихся насекомых. Зал был погружен в полумрак, так как уже наступила ночь, и освещался лишь факелами в руках нескольких стражей, но они были слишком тусклыми источниками света для столь огромного помещения. Услышав команду, солдаты бросились навстречу пришедшим.

Не обращая на них внимания, Бринн скользнул к ближайшей ведущей наверх лестнице. Подгоняемый дикой магией Ковенант рванул за ним. А вслед за ними, словно на крыльях из воздуха, летел Финдейл.

В ответ на команду наверху загремели шаги хастинов, бегущих вниз со второго яруса. Очевидно, десятки их дожидались в засаде, чтобы захватить противника в клещи. Когда они поняли, что три жалких человечка вместо того, чтобы бежать от них со всех ног, продолжают двигаться им навстречу, на их звериных мордах отразилось крайнее недоумение.

Бринн, не теряя ни секунды, опрокинул одного, перебросил через плечо второго, а у третьего отобрал копье. А затем Ковенант смел остальных с лестницы языком пламени.

Обернувшись лишь для того, чтобы швырнуть трофейное копье, харучай устремился наверх.

На втором ярусе было темнее. Те, кто затаились тут в засаде, не хотели выдавать своего присутствия светом факелов, но магия Ковенанта, сиявшая как путеводная звезда, высветила их всех. И с каждым шагом его сила росла. Яд и пламя гнали его вперед, словно он был лишен собственной воли и права выбора. Здесь солдат и хастинов было уже слишком много, чтобы Бринн мог с ними сразиться без особых потерь. Ковенант подозвал его и, создав вокруг них обоих огненный щит, пошел вперед. По полу за ними тянулась полоса оплавленного камня. Нападающие, будучи не в силах добраться до объятого пламенем врага, стали метать копья, но дикая магия разбивала их в щепы.

По всей башне разносились вопли сирен; множась, отдаваясь эхом в каменных залах и переходах, они казались улюлюканьем на травле проклятых. Но Ковенант не обращал на них внимания. Защищенный пламенем, он достиг лестницы, ведущей в сокровищницу.

Здесь, как обычно, все было ярко освещено. Но не было видно ни одного солдата. Возможно, кемпер просто не ожидал, что его враги смогут добраться до этого яруса. А может быть, он не хотел устраивать здесь баталий, чтобы не подвергать уникальные сокровища, собранные за много веков, риску уничтожения. На вершине лестницы Ковенант приостановился, собрал пламя в большой пучок и пустил его вниз, чтобы несколько охладить пыл преследователей, а затем вновь поспешил за Бринном, ведущим его по лабиринту выставочных залов к Касрейну. Они вихрем взлетели по спиральной лестнице и огненным смерчем ворвались в тронный зал.

Здесь тоже горели все огни. И все рефлекторы канделябров и светильников были по обыкновению нацелены на Благодать, словно все еще пытались доказать, что трон гаддхи и его роль в судьбе Бхратхайрайнии — не пустое место. Но в Величии не оказалось ни одного стража — по-видимому, Касрейн разослал их на другие посты. Ковенант ринулся вперед, подстегиваемый ревущим в нем пламенем и неумолчным улюлюканьем сирен. Финдейл неотступно следовал за Неверящим и Бринном, словно голос совести, но они, не обращая на него внимания, уже ворвались в потайную дверь за троном и устремились вверх по лестнице, в личные покои кемпера.

Подъем был долог, но дикая магия придавала Ковенанту силы, и он сам не заметил, как одолел тугую спираль зажатой в каменном колодце лестницы: ему казалось, что он дышит огнем; как болид освещая темноту шахты, он одним махом взлетел на самый верх. В затылок ему выли сирены, и откуда-то снизу доносился топот хастинов, ползущих наверх с той скоростью, которую позволяли развить узкий проход и крутые ступеньки. Но Ковенант двигался настолько стремительно, что никакая погоня не могла за ним угнаться. Он чувствовал в себе такой подъем сил и заряд энергии, что в эту минуту безбоязненно шагнул бы в центр Рока горгон, зная, что это ему нисколько не повредит.

Но, несмотря на сверхвозбуждение и биение в голове дикой магии, разум его оставался ясен. Касрейн был очень умелым магом. Он удерживал свою власть в этой стране в течение нескольких столетий. Если Ковенант своевременно не выставит против бегущих за ним стражей защиту, не исключено, что ему придется убить их всех. От подобной мысли у него мороз пробежал по коже. Когда все это закончится, сможет ли его совесть примириться с таким количеством пролитой им крови?

Войдя в будуар, в котором леди Алиф тщетно пыталась его соблазнить, Ковенант загнал всю свою силу внутрь себя, оставив лишь слабое свечение вокруг кольца. От этого усилия у него голова пошла кругом, но он, стиснув зубы, вытерпел столь тягостное для него головокружение. Однако он чувствовал, что удержать силу в себе ему удастся недолго — слишком велика была его ярость. Он отстранил Бринна и стал подниматься по ажурной металлической лесенке в башню Касрейна.

Харучай, поняв, что ему приказывают остаться здесь, в изумлении воззрился на юр-Лорда, но тот лишь процедил сквозь зубы, изо всех сил сдерживая бушующее в нем пламя:

— Это только мое дело. Ты все равно не сможешь мне помочь. А я не хочу рисковать твоей жизнью. Ты нужен мне здесь, чтобы прикрывать меня от стражей.

Топот поднимающихся хастинов слышался все отчетливее.

Бринн смерил его недоверчивым взглядом, но согласно кивнул. Лестница была узенькая-преузенькая, и он шутя мог отбиться здесь от любого количества стражей. Задание даже немного польстило ему, поскольку было работой для настоящего харучая. Он церемонно поклонился юр-Лорду, и тот, простившись с ним небрежным кивком, стал подниматься по лестнице.

Только бы не взорваться раньше времени! Теперь, когда магия была загнана глубоко, ему приходилось полагаться на свою обычную физическую силу и выносливость. Ночью пустыня дышала холодом, и поэтому в башне было сыро и промозгло, но Ковенант не замечал этого: пот струйками стекал по его вискам, словно от беспрестанного воя сирен у него начали испаряться мозги. Необходимость сдерживаться мучила его больше, чем если бы он поднимался, трясясь от страха. Но вот наконец он одолел последние ступеньки и, с трудом переводя дыхание, с безумно колотящимся сердцем предстал перед Касрейном.

Кемпер стоял во главе длинного стола, уставленного ретортами, колбами и другими алхимическими сосудами и приспособлениями. Но больше всего места занимал огромный металлический сосуд, из которого вился слабый дымок. Колдун готовил какую-то новую пакость.

В двух шагах от него возвышалось уже знакомое Ковенанту кресло, однако теперь все линзы были раздвинуты в разные стороны и торчали вокруг изголовья на золотых спицах, как нимб из скипетров.

Ковенант подобрался, собираясь немедленно атаковать. Лишь огромным усилием воли ему удавалось еще сдерживать бьющееся в нем пламя. Однако кемпер, заметив его появление, бросил к него короткий пренебрежительный взгляд и вновь устремил слезящиеся глаза на сосуд, над которым сейчас колдовал. Его сын, спал мертвым сном у него на спине.

— Итак, ты сладил с песчаной Горгоной, — прошелестел он. Слишком много веков он был неуязвим и бессмертен. Страшный удар Хоннинскрю не оставил на его хилой шее ни малейшей отметины. — Великий подвиг. У бхратхайров бытует поверье, что тот, кто убил песчаную горгону, обретает бессмертие.

Ковенант почти его не слушал: ярость и яд кипели в нем, грозя в любую секунду извергнуться наружу, и он тратил все свое внимание на то, чтобы удерживать их под контролем. Его кровь бурлила, как магма, подстегивая его к убийству. К заслуженному убийству колдуна. Но, оказавшись здесь лицом к лицу с кемпером гаддхи, он вдруг понял, что не хочет убивать. По крайней мере, делать это сознательно и хладнокровно. На его руках и так уже слишком много крови.

— Я не убивал ее, — хрипло выдохнул он. Касрейн удивленно вскинул на него глаза.

— Ты не убил ее? — с внезапной яростью заорал он, брызгая слюной. — Ты что, рехнулся? Но пока она не убьет тебя, никакая сила не загонит ее обратно в Рок. А даже одна-одинешенька она может разнести по кирпичику всю страну. Да уж, ты воистину могуч, — с ядовитой иронией добавил он, по-видимому, начиная успокаиваться. — Настолько могуч, что оказался способен уничтожить всю Бхратхайрайнию!

Но тут он окончательно забыл о своем гневе и внимательно уставился в сосуд, словно с минуты на минуту ожидал чего-то. Не отрывая глаз от дымка, он пробормотал:

— Впрочем, это сейчас неважно. У меня будет время заняться этой тварью. А вот тебе от меня не убежать. Я уже отдал приказ об уничтожении вашего обожаемого корабля Великанов. Пока ты здесь пялишься на меня, огонь, пылающий на нем, освещает весь порт.

Ковенант вздрогнул. Огонь пожирает «Звездную Гемму»! Дикая магия, порвав наконец узы его рассудка, устремилась к ненавистному кемперу, но в последний момент Ковенант сдержал ее, отчего острая боль обожгла его мышцы. Медленно, боясь малейшим звуком сдетонировать взрыв, он произнес:

— Касрейн, я убью тебя. — Каждое слово дикая магия окрашивала в серебро. — Ты знаешь, что я могу это сделать. Останови то, что ты начал. Позволь моим друзьям уйти. Иначе я испепелю тебя.

— Правда? В самом деле? — Издевательский смех Касрейна походил на карканье, а взгляд кемпера был мрачен и безжалостен. — Ты об одном забыл, дружок, что я — Касрейн-Круговрат. Именно я загнал горгон в вихрь, я построил Песчаную Стену, и именно я уже столько веков держу в руках всю Бхратхайрайнию. Ты, конечно, обладаешь некоторой силой и, кроме того, тем, что так нужно мне. И, учитывая твою слабость и ничтожность, я без труда подчиню тебя себе и заберу то, что хочу.

Но как бы жестко ни звучали его слова, он пока что не нападал.

— Ты уже заметил, что я все приготовил к твоему приходу? — Он плавным жестом указал на кресло с золотыми моноклями. — Золото такой чистоты очень редко встречается на Земле, а может статься, есть только в этом пустынном краю. Вот потому-то я и пришел сюда и при помощи своего искусства захватил власть над страной. Но золота всегда не хватает, и потому мне приходится расширять влияние на другие страны, чтобы искать его везде, куда достигает моя рука. Только с золотом мое мастерство достигает нужного мне результата… — Он окинул Ковенанта презрительным взглядом. — И с помощью золота я уничтожу тебя!

С внезапной прытью он подхватил котел и выплеснул его содержимое на стол.

Черная, вязкая, как застывающая кровь, жидкость широкой волной расплескалась по столешнице и струйками потекла на пол. И везде, куда она попадала, все — будь то дерево, камень или металл — начинало плавиться. Но основная ее масса текла в сторону Ковенанта.

Кислота: столь же едкая, как купорос, столь же опасная, как черная жидкость юр-вайлов. Ковенант инстинктивно заслонился руками, и из них во все стороны брызнуло ослепительно-белое пламя. Но уже через долю секунды он взял себя в руки и, сконцентрировав всю энергию в одном луче, смел жидкость со стола.

Однако за этот крошечный промежуток времени Касрейн успел прыгнуть в кресло с нимбом из золотых кружков и теперь издевательски смотрел оттуда на Ковенанта.

Неверящий уже не давал себе труда сдерживаться: дикая магия бурлила в нем, как магма, жаждущая извержения. Больше не сдерживаясь и не раздумывая, он с наслаждением обернулся серебряным сполохом и устремил на Касрейна заряд такой мощи, что его с избытком хватило бы, чтобы испепелить на месте с десяток кемперов.

Внезапно в ушах Ковенанта зазвенело от отчаянного «Нет!» Финдейла.

Но огонь не коснулся Касрейна, он был рассечен и втянут в себя многочисленными золотыми кружками, которыми щетинилось кресло. А затем, словно многократно отраженный ими, он ударил из них с еще большей, удвоенной, утроенной силой, сметая все на своем пути.

Столы зашатались; несколько полок обрушилось, а остальные запылали; лаборатория заполнилась звоном лопающегося и разбивающегося стекла. В Ковенанта со всех сторон полетели языки пламени и осколки и щепы лабораторного оборудования. Его спас лишь рефлекторный выброс дикой магии.

Но сила ответного удара мага оказалась так велика, что Ковенант, оглушенный, упал на пол. Камни пола ходили под ним ходуном, словно корчащаяся в агонии плоть. Перед глазами у него метались иссиня-белые молнии.

И они не исчезали. Касрейн сумел пленить защитное пламя Ковенанта, и теперь его струи чертили светлые полосы от стены к стене, до бесконечности множась и отражаясь в золотых кругах колдуна. Всю лабораторию словно окутало серебряной паутиной.

Финдейл склонился над Ковенантом и закричал ему в лицо:

— Остановись, идиот! — Тот не подавал признаков жизни, тогда элохим заколотил по его спине сухими старческими кулачками. — Ты слышишь меня?! Ты можешь разрушить всю Землю! Ты должен остановиться!

Полуоглушенный, полуослепший от внезапного реванша колдуна, Ковенант с трудом мог соображать. Но какая-то часть сознания оставалась ясной, и он прошептал:

— Я должен остановить его. Если я этого не сделаю, он уничтожит Поиск… — Убьет Линден. Убьет Великанов.Убьет харучаев.- И тогда не останется никого, кто мог бы защитить Землю…

— Ты просто сумасшедший! — возопил Финдейл. — Вед самая страшная опасность для Земли — именно ты! Ты! Ты что, не видишь, куда тебя гонит яд Презирающего?

У Ковенанта голова пошла кругом. Невероятным усилием воли он удержал ускользающее сознание и попросил:

— Тогда останови его ты.

— Я — элохим, — содрогнувшись, ответил Финдейл. — А элохимы ни у кого не отнимают жизни.

— Тогда выбирай, — голос Ковенанта постепенно креп, вновь подпитываемый неугасимой яростью, — либо ты его остановишь, либо ответишь на мои вопросы. Почему ты здесь? Чего ты боишься? Почему ты хочешь, чтобы я сдержался? — Финдейл не отвечал, а гоняемые колдовством Касрейна по всей лаборатории протуберанцы разрушили ее настолько, что стены грозили обрушиться. — Ну, решайся же!

Элохим судорожно вздохнул, и его желтые глаза затуманились от боли.

И тут же он стал оседать, таять и в образе птицы взметнулся к потолку.

Сверкающие вокруг него серебристые молнии не причиняли ему — живому воплощению Силы Земли — ни малейшего вреда. Увеличиваясь в размерах и уплощаясь по мере приближения к кемперу, он, оказавшись над его головой, обрушился сверху и окутал его, словно мантия.

Прежде чем Касрейн успел что-либо предпринять, Финдейл превратился в колпак, зависший над головкой младенца. А затем плавно скользнул вниз и, словно вторая кожа, покрыл его безволосое темя и опустился до подбородка с крохотной ямочкой.

Дитя стало задыхаться.

Из груди Касрейна вырвался страшный вопль. Забыв о том, что кресло было его единственной защитой, он вскочил на ноги и, шаря руками за спиной, попытался схватить элохима; но его пальцы проходили сквозь его специфическую субстанцию. Его лицо, исказившееся от панического страха, стало темнеть, как при удушье.

Из самых глубин его души вырвался еще один ужасающий крик:

— Жизнь моя!

И, словно этот вопль разодрал его душу на клочки, он грянулся об пол, как башня, взорванная изнутри.

Вслед за этим его колдовство тоже словно задохнулось: серебряные молнии истончились, сверкая все реже, и наконец совсем исчезли.

Ковенант вскочил на ноги и поймал себя на том, что чуть было не бросился Касрейну на помощь.

Финдейл, уже принявший человеческий облик, отошел от распростертого тела мага. Его лицо было полно скорби. Еле слышно он произнес:

— То, что он носил на спине, не было его сыном. Это был кроел — одна из вечно голодных, Богом проклятых тварей, обитающих в самых мрачных уголках Земли. И тот, кто вступает с ними в сделку, чтобы получить от них власть или бессмертие, навлекает проклятие и на себя. Вечное проклятие. — Голос элохима был странно прозрачен, словно туман из слез. — Ты удовлетворен, Обладатель кольца?

Ковенант не успел ответить. Ощущая, как магия, бушующая в нем, вот-вот вырвется наружу, он не придумал ничего лучше, как убежать от того вреда, который мог бы еще нанести. В хаосе разрушенной лаборатории он нашел лестницу и чуть ли не кувырком полетел вниз. Теперь единственным, что еще удерживало его от взрыва, была мысль о Бринне. Харучай, ожидавший его внизу, не должен погибнуть от его несдержанности.

Оказавшись в будуаре, Ковенант увидел, что Бринн даром времени не терял: все верхние ступеньки лестницы, ведущей вниз, были так плотно завалены телами хастинов, что теперь харучай томился скукой в ожидании, пока новые стражи расчистят себе путь и доберутся до него.

Он обернулся к Ковенанту; в глазах его светился вопрос, но Неверящий не смог на него ответить. Трепеща всем телом он дал выход энергии, но выпустил не больше, чемтребовалось для того, чтобы смести с пути мертвых хастинов. Остальное продолжало биться и бурлить в нем, требуя выхода, нарастая с каждым шагом вниз по лестнице. Ковенант держался изо всех сил — рядом Бринн.

Но не успели они достичь Величия, как Ковенант утратил контроль над собой. Пламя охватило его с ног до головы, и он перестал быть самим собой. Он стал огненным разрушительным вихрем. Лестница зашаталась. Каменные стены покрылись трещинами.

А высоко-высоко над ними купол Башни кемпера заколебался и стал крениться набок.

Глава 20 Бхратхайрайния в огне

Линден Эвери все видела и слышала. Кайл вел ее по длинному темному подземному коридору, освещенному лишь редко торчащими на стенах факелами. Впереди маячили спины Хоннинскрю и Первой, спешивших за ведущей их женщиной, отдаленно напоминающей леди Алиф. Красавчик и Мечтатель, несущий Кира, как ребенка, шли почти рядом с ней. На расстоянии, словно черная тень, скользил Вейн. Не было лишь Ковенанта. Впрочем, Бринна с Финдейлом тоже нигде не было видно. Линден взвесила все эти факты и в каком-то роде осознала их. Царапины, оставленные Кайлом, вновь слабо заныли.

Но все ее чувства говорили с ней словно на незнакомом языке, и она почти ничего не понимала. Ковенант ушел. Несмотря на все то, что она видела и слышала, несмотря на физические ощущения, сейчас она была лишь маленькой девочкой, лишившейся нового друга; и ничего из того, что ее окружало, не могло утешить ее в этом великом горе.

Она шла за Кайлом, потому что тот чуть ли не волок ее за больную руку. Но она была настолько переполнена образами и видениями, связанными с ее тяжелой утратой, что почти не ощущала боли.

Пройдя по лабиринту коридоров, члены Поиска оказались около бывшего сторожевого поста, который был практически погребен под обломками обрушившейся на него стены. Именно здесь горгона пробилась в Удерживающую Пески. Ковенант ушел. Из хаоса камней и досок торчали полузасыпанные трупы хастинов. Сквозь пролом горели ледяные звезды пустыни. На фоне ночного неба вырисовывался четкий контур Песчаной Стены.

Леди Алиф тут же начала карабкаться наверх, но пролом находился слишком высоко. Первая подставила ей могучую спину и подсадила на край.

Хоннинскрю, помогая взобраться Линден, стиснул ее запястья одной рукой, и она почти уткнулась лицом в его бороду. Ей было больно. И она вспомнила своего отца.

Несмотря на покалеченное тело, Красавчик взобрался довольно легко: ведь он был Великаном и понимал камень. Кайлу помогли его сила и ловкость, а Вейну вообще все было нипочем. Единственный, с кем вышла заминка, оказался Мечтатель. Он обеими руками держал Кира, и потому в одиночку ему было не забраться, но Красавчик протянул сверху руки и помог ему. Наконец все в полном составе оказались снаружи и, не теряя ни минуты, устремились в ночь.

Великаны поставили Линден и леди Алиф на землю, и все вместе как можно скорее двинулись к пролому в Песчаной Стене, но вскоре поняли, что через завал разбитых камней им не перебраться. Приди горгоне охота, она с легкостью разнесла бы всю стену и Удерживающую Пески, но, к счастью, эти твари не умели слишком долго сосредоточиваться на одном объекте. А может, они вообще ничего сознательно не разрушали, а просто сметали с пути все препятствия, стоящие между ними и какими-то им одним известными целями.

Издалека донесся вой сирены — тоскливый, пронзительный, словно яростный вопль самой Удерживающей Пески.

Но Линден не слышала сирен; их заглушали для нее жалобные причитания маленькой девочки, умоляющей умирающего папу не оставлять ее одну. Правда, сейчас вокруг стояла ночная темень, а отец умирал при ярком солнечном свете. Он сидел в поломанной качалке на пыльном чердаке, и из его перерезанных запястий струилась алая кровь. Ее тошнотворный запах был сейчас для Линден большей реальностью, нежели рука Кайла, стискивающая ее локоть. Отец выкинул ключ в окно, он не верил, что дочь найдет силы, которые смогли бы удержать его. И тогда из щелей в половицах, из трещин в стенах, из его разинутого в смехе рта стал сочиться мрак и заползать в нее, постепенно окутывая сознание. Его кровь, как и кровь Хигрома, на ее руках. Чердак, который Линден прежде считала своим тайным убежищем, превратился для нее в пещеру ужасов.

Леди Алиф направилась к ближайшей лестнице, ведущей на гребень стены. После схватки с леди Бендж она прихрамывала и с трудом выдерживала ритм, в котором шагала рядом с ней Первая. Хоннинскрю на ходу размахивал цепью, которую так и не бросил, и она тихо позвякивала. Он с трудом удерживался, чтобы, оторвавшись от товарищей, не броситься без оглядки к своему любимому кораблю. Кайл волочил Линден, которая, потонув в воспоминаниях, еле переставляла ноги. Она не могла сопротивляться — этому препятствовала пустота, впитанная от Ковенанта. И отца она тоже спасти не могла. А ведь она пыталась, она применила все, на что было способно ее детское воображение. Как последнее средство, она сказала ему, что не будет его больше любить, если он умрет. А он ей ответил: «А ты и так меня не любишь. И никогда не любила». И словно в доказательство умер у нее на глазах, преподав жестокий урок тьмы, которая в тот день пустила корни в ее сердце и навсегда отравила жизнь.

Тьма. Мрак. И свет, луны ущербной. И неумолчный надрывный вой сирен. И окутанная тенями лестница, ведущая наверх.

Ступени были широкими и довольно высокими. Истерзанное физическими и душевными страданиями тело Линден не было готово к такому подъему, а ее полузапертое сознание не делало никаких попыток противиться настойчивости волочившего ее за собой Кайла. Ковенант ушел. Из всех остальных компаньонов только Красавчик подавал признаки усталости. Он уже запыхался, воздух со свистом вырывался из его искалеченной груди, и шаги становились все тяжелее. За всю жизнь у Линден не было лучшего друга, чем он. А точнее, у нее никогда не было друзей — Красавчик стал единственным.

Когда они вышли из темноты на пространство, ярко освещенное лунным светом, она непроизвольно остановилась. Кайл резко дернул ее за руку, и тут же раздался окрик.

— Нас видно! — простонала леди Алиф. — О, простите! Я не подумала об этом! С той минуты, как я решила отомстить Касрейну за мои унижения, у меня все идет наперекосяк. Нас быстро обнаружат!

— Друг Великанов Ковенант отомстит и за тебя, — проворчала Первая, глядя назад, где на фоне светлых стен и песка уже замаячили расплывчатые темные фигуры хастинов, сбегавшихся на сигнал тревоги. Рука Великанши скользила к рукоятке нового меча и стиснула ее. — Об остальном тоже можешь не волноваться. Мы свободны, и путь открыт. Даже если мы погибнем, твоей вины в том не будет.

Мелькнув в свете луны, она устремилась к перемычке, которая соединяла ограду дворца со стеной, окружавшей Бхратхайрайнию. Остальные ринулись за ней.

За их спинами грохотали ножищами несколько десятков стражей, улюлюкавших и швырявших в убегающих свои тяжелые копья. Но Касрейн, создавая их, больше заботился о силе и мощности, нежели о скорости и ловкости, а потому они вскоре начали отставать. За это время ребенок в Линден изменился, подрос и вступил в новую стадию жизни, после смерти отца. Со свойственной юности способностью быстро восстанавливаться она ухитрялась вести себя так, словно не испытала некогда тяжелую психическую травму. Но ее хрупкую самозащиту постоянно разъедали бесконечные упреки и жалобы матери — так прилив подтачивает самые мощные скалы. Линден старалась не поддаваться, но боль незаслуженной обиды скапливалась внутри, закладывая фундамент ее будущей ненависти и стремления жить вопреки всем и вся. Даже решение посвятить жизнь медицине и бороться со смертью было принято скорее из чувства самоотрицания, нежели самоутверждения.

Ковенант ушел. Все ее органы чувств функционировали нормально, но пока еще она не осознавала, что медленно возвращается к себе самой из той пучины мрака, в которой потонула, пытаясь вытащить его. Поиск уже почти достиг стены, огораживающей восточный дворик с фонтаном. Но вдруг, словно приливная волна, навстречу им по стене хлынул поток хастинов.

Первая по инерции пробежала несколько шагов, но потом, как бы ни близка была ее цель — ворота в Бхратхайрайнию, остановилась, и члены Поиска перегруппировались, приготовившись к сражению.

Стражи медленно приближались. Они угрюмо молчали, и тишину нарушал лишь топот тяжелых ног. Они были созданы Касрейном лишенными собственной воли, и двигало ими отнюдь не личное стремление к победе. Край Песчаной Стены, на котором они находились, шел вровень с первым ярусом, но над ним возвышались еще три, увенчанные, как короной, Башней кемпера. Донжон, загораживая полнеба, нависал гигантским монолитом, символом неотвратимости фатума. Укрыться от его гнетущего присутствия было невозможно. Это был созданный Касрейном памятник собственному бессмертию и величию.

Но тут сквозь камень стены Линден пронзила вибрация, свойственная только дикой магии. И это вызвало явление картин, связанных с болезнью ее матери. Вой сирен смешался с ужасными стонами умирающей.

Кир ровным голосом попросил Мечтателя отпустить его, чтобы Великан смог освободить руки для боя. Получив одобрительный кивок Первой, Мечтатель бережно поставил раненого харучая на землю и помог ему встать так, чтобы тот мог балансировать на здоровой ноге.

Выстроившись пятиугольником, четыре Великана и Кайл заняли оборонительные позиции вокруг Линден, Кира и леди Алиф.

Линден все видела, но понимала только то, что к ней вдруг повернулись спинами. Врачи тоже отвернулись от ее матери. Нет, не от самой болезни, не от меланомы, с которой боролись с неистребимым упорством, хотя и мало заботясь о том поле битвы, на котором развернули сражение: они были невнимательны к старой немощной женщине и глухи к ее жалобам, словно не могли уразуметь простого факта, что смерти она боится гораздо меньше, чем боли или приступов удушья. Плевральная полость была заполнена жидкостью, и никакое дренирование не облегчало мук. Она боялась не самой смерти, а того, какой ценой она за нее заплатит, как всю жизнь боялась расплаты за жизнь.

И рядом с ней не было никого, кто стал бы слушать ее постоянные жалобы и капризы. Никого, кроме Линден. Пятнадцатилетнего подростка, снедаемого внутренним мраком. Господи,пожалуйста, позволь мне умереть. Дни и ночи напролет она безвыходно сидела в комнате, глядя, как умирает ее мать, и некому было ее сменить. Даже медсестры приходили лишь в случае крайней необходимости.

Леди Алиф прижалась к ней спина к спине. Теперь Линден видела лишь лица Кира и Вейна. Лицо отродья демондимов было пустым, как смерть. По вискам Кира струйками стекал пот, свидетельствуя о том, с какой мужественной выдержкой он переносит боль. Ковенант ушел. В бледном свете луны хастины полностью утратили человеческие черты и стали похожи на стаю свирепых и диких зверей.

Путешественники молчали. В ночи слышен был лишь топот множества ног да отчаянные вопли сирен. И вот стражи одновременно с двух сторон бросились в атаку.

Со стороны могло показаться, что они движутся медленно, почти с ленцой, — возможно, причиной этому было отсутствие конкретных приказов со стороны Касрейна. Если бы они подумали хоть чуть-чуть, то поняли бы, что бросаться на врага, рискуя жизнью, нет вовсе никакой необходимости — его можно было просто забросать копьями. Но они не умели думать. И потому бросились врукопашную.

Меч Первой прочертил в воздухе сверкающую дугу. Вслед за ним, звеня, взлетела цепь Хоннинскрю. Красавчик вырвал копье у первого же ринувшегося на него хастина, заколол его и стал отбиваться им как стрекалом, используя чудовищную остроту наконечника. Мечтатель просто ломал копья и молотил хастинов обоими кулаками.

Кайл не мог сравниться с Великанами в силе, зато брал ловкостью. Его точно рассчитанные удары всегда попадали в цель, и хастины, ошеломленные его напором, даже слегка отступили. Он выбивал древки из рук, ослеплял солдат и сталкивал их друг с другом. В результате некоторые стражи, пытаясь достать харучая, нередко били по своим же.

Но хастины все прибывали, вся стена уже кишела ими. Первая была неуязвима. Сверкая мечом, она сеяла вокруг себя смерть и увечья, но с каждым убитым врагом ее положение ухудшалось: никакими воинскими искусствами она не могла заставить кровь не течь и не превращать камень под ногами в скользкое болото или убрать трупы хастинов, которые, громоздясь со всех сторон, сковывали ее маневренность. Цепь Хоннинскрю запуталась в копьях, и, чтобы ее рывком освободить, Великан принужден был отступить. Красавчик удерживал свои позиции, но убил лишь нескольких врагов, а остальные наседали с еще большей яростью. Ни Мечтатель, ни Кайл также были не в состоянии полностью сдерживать натиска озверевших хастинов, которые пытались пробиться между ними, чтобы зайти с тыла.

Башня кемпера мрачно нависала над полем битвы, словно Касрейн лично наблюдал за сражением и потихоньку сжимал Поиск в удушающем объятии ненависти. И вдруг вся она засветилась изнутри белым пламенем дикой магии. Однако на хастинов это не произвело ровно никакого впечатления. Сирены завыли еще пронзительнее, словно стая голодных вурдалаков.

И тут один из стражей прорвал оборону.

Он несся прямо на Линден, угрожая проткнуть ее копьем. Она не пошевельнулась. Она была поймана в ловушку своим извечным комплексом вины, неустанно твердящим, что любой нанесенный ей удар спровоцировала она сама и единственное чего она заслуживает, — это смерти, как бы ни пыталась она этого сознательно отрицать. Позволь мне умереть! Этот полузвериный вопль был ее мрачным наследством, и ничто не могло заставить его замолчать. Она это заслужила.

С отсутствующим взглядом Линден наблюдала, как отточенное лезвие приближается к ее груди. И была этому рада.

Но тут между ней и хастином возник Кир, однако, скованный шинами и повязками, он был слабой защитой. Ринувшись копью навстречу, он только и смог, что подставить под удар себя, и лезвие вошло ему в живот.

Отброшенный силой удара, он отлетел назад, на Линден, и они вместе рухнули на камень.

Мечтатель развернулся и, обрушив на спину стража мощный кулак, сломал ему позвоночник.

Голова Кира, неимоверно тяжелая, давила Линден на колени. Она чувствовала, как из харучая уходит жизнь. Кровь хлынула из раны, но он заткнул ее кулаком. Члены Поиска продолжали безнадежный бой за несколько лишних минут жизни, упорно не желая признавать свое поражение.

Башня кемпера источала жуткое излучение смерти и безумия. Но Линден была не в состоянии оторвать глаза от Кира и посмотреть, что же там происходит. Агония, сотрясающая его тело, огненными нитями пронизала всю ее плоть. Лицо раненого ничего не выражало, но боль его была пронзительна, как воспоминания, теснившиеся в ее мозгу.

Он смотрел на нее. В зрачках лихорадочными огоньками мерцали блики лунного света.

— Помоги мне подняться, — прошептал он, и в уголках рта выступила кровавая пена. — Я должен сражаться.

Линден слышала его слова, но не услышала их. Позволь мне умереть! Она столько раз внимала этой мольбе, что однажды та стала ее мантрой и заклинанием, тем, что ведет по жизни и определяет все поступки. Она стало голосом ненасытного мрака, живущего в ее душе. Все пространство вокруг Линден было завалено поломанными и целыми копьями. Машинально она подняла небольшой обломок с металлическим наконечником. Когда Гиббон-Опустошитель прикоснулся к ней, какая-то часть ее существа радостно затрепетала, жадно принимая его: погруженная во мрак бессилия, она жаждала власти и отозвалась. И теперь этот отклик эхом вернулся к первоисточнику. А ты и так меня не любишь. И никогда не любила. Тишина, овладевшая ею, сняла и самоконтроль, с помощью которого она до сих пор ухитрялась удерживать свою черную алчность. Сила! Власть!

Обеими руками подняв над собой обломок копья, Линден направила егоКиру прямо в горло, чтобы наконец реализовать желание, точившее ее всю жизнь. А харучай, который выдернул из раны кулак и старался защититься, был слишком слаб, чтобы помешать ей.

И тут Кайл, не переставая отбиваться от хастинов, случайно ударил ее пяткой по руке, как раз в то место, где саднило больше всего, и она, потеряв равновесие, упала на жесткие камни. Ошеломленная падением и болью, Линден хватала воздух ртом, будучи не в силах вдохнуть. Совсем как мать перед смертью. Голова кружилась, будто Линден снова летела в вихре элохимпира. Рука от плеча до кончиков пальцев онемела.

Ее захлестнули бурные рыдания. И тут, словно эхо, извне донесся отчаянный вопль звериного страха. Это хастины в сотни глоток оплакивали свою потерю. Битва прекратилась.

— Она что?.. — с трудом переводя дух, спросила Первая.

Со стражами творилось нечто невообразимое: несколько из них уже бросились вниз с Песчаной Стены. Другие, ковыляя как калеки, устремились под защиту сторожевых постов. Они походили на поломанных кукол, и ни один из них уже не помнил о недавних врагах.

— Нет, — с непроницаемым лицом ответил Кайл. У нее не получилось. Он умер от раны, что нанес ему хастин. Его суровый тон не оставлял ни малейшей надежды на прощение.

Линден только сейчас осознала, что тяжелая голова Кира больше не лежит на ее коленях. Она сама не поняла тех слов что вдруг вырвались у нее. Для нее это были лишь звуки сорвавшиеся с языка:

— А ты и так меня не любишь. И никогда…

Кайл рывком поднял ее на ноги. Его взгляд, отразивший лунный свет, словно резанул клинком. Он стиснул ее больную руку, однако Линден этого не почувствовала.

Но Великаны смотрели не на них. Они не отрывали зачарованных глаз от Башни кемпера.

Высоко в небесах над ней извивались червяки белого пламени, разъедая, истачивая незыблемые камни донжона. И вдруг купол зашатался и стал разбухать. Дикая магия светлыми молниями исчертила ночное небо. Секунду башня казалась клубком серебряных змей, а затем взорвалась, рассыпая во все стороны обломки, камни и осколки.

— Так вот по кому выли хастины, — сквозь зубы выдохнула Первая.

Линден, окончательно поверженная, чувствовала себя как на иголках. И крушение Величия отозвалось в ее нервах саднящей болью.

— Ну что ж, друзья, — просипел Красавчик,- восславим имя Друга Великанов Ковенанта. И взовем к небесам, чтобы он смог выжить в том хаосе, что сам сотворил. Похоже, не только Величие разлетелось на куски, но и сокровищница тоже. Сколько потерь: и в жизнях, и в бесценном барахле! Как мне жаль всех этих придворных, которых Касрейн дергал за ниточки!

— А мне, — хрипло добавил Хоннинскрю, — в первую очередь жаль Песчаную Стену. Касрейн-Круговрат многое делал не так, но в камнях он знал толк.

Мечтатель, обхватив себя руками, погрузился в новые видения. Но и в его стеклянных глазах отражались серебряные зарницы, мечущиеся в небесах. Вейн оценил все происходящее обычной усмешкой юр-вайла.

Раздался глухой рокот, как предвестник землетрясения.

В этот миг единственным человеком, не утратившим рациональности, оказалась леди Алиф. Не разделяя общего возбуждения, она торопливо проговорила:

— Нам пора уходить. — И по ее лицу было видно: как бы болезненно она ни переживала крушение старой жизни, она готова безоговорочно принять любую новую. — Касрейну конец, и его стражам тоже. Но опасность тем не менее осталась. Теперь в Удерживающей Пески нет ни одного человека, кто может отменить команды, которые дал старый колдун. Боюсь, что сегодня ночью в Бхратхайрайнии начнется война за власть. И если вы хотите остаться в живых, вам нужно бежать.

Первая кивнула и бросила взгляд на распростертого Кира. Он был мертв — истек кровью, как отец Линден, хотя трудно найти двух столь различных людей. Первая коснулась щеки харучая, словно благословляя его, бросив при этом на Линден мрачный взгляд. Но ничего не сказала. И, прокладывая путь среди мертвых хастинов, шатающейся походкой направилась к воротам в Бхратхайрайнию.

Капитан, который сейчас мог думать только о корабле, поспешил за ней. Красавчик собрался с силами и тоже двинулся следом. Немо возопив над Киром, Мечтатель оставил тело харучая. А Кайл снова безжалостно поволок Линден за больную руку вслед за Великанами. Вторую же она практически не ощущала: та безвольно обвисла, слабая, как сердце, которое лениво стучало через раз. Похоже, удар Кайла повредил нерв. На голове тоже запеклась кровь, но Линден не у кого было спросить, откуда она взялась. Каждый ее стон отдавал кровью, ноги горели, словно она уже находилась в аду за свои прегрешения. Пустота разума, однако, стала прореживаться болезненными уколами чувства тревоги постепенного осознания. Как она может идти, залитая истекшей на нее кровью Кира? Это была та сильная кровь харучаев, которую столь высоко ценили Верные, в течение многих и многих поколений питавшие ею Солнечный Яд; а Линден была всего лишь усталой, одинокой, бессильной женщиной с онемевшей рукой. С онемевшей душой. Ей никогда не смыть пятен с совести и не избавиться от чувства вины.

Грохот рушащихся с Удерживающей Пески каменных глыб вместе с воем сирен создавал страшную симфонию крушения. Но сияние магического пламени стало слабеть, и в Бхратхайрайнии вновь наступила ночь. Лунный свет окутал серебристым покрывалом исковерканный край Песчаной Стены и руины Удерживающей Пески, словно нежный любовник, пытающийся спрятать от терпеливой ненависти Великой Пустыни израненное тело возлюбленной.

Поиск уже приближался к цели. Быстро, насколько можно, они пересекли дворик и уже подходили к воротам в город, как вдруг вой сирен изменился. Теперь он звучал громче и шел прямо из клювов уродливых горгулий, сидящих на стене над воротами.

Все непроизвольно ускорили шаг. Ворота были пусты и вроде бы никем не охранялись. Хастины сбежали со своих постов, а силы кавалерии гаддхи были сосредоточены в кордегардии. Но сирены продолжали выть, и это заставляло быть все время начеку, готовыми к любому непредвиденному нападению. Касрейн умер, но запущенный им в действие механизм продолжал хоть и со сбоями, но работать.

Они торопливо шли дальше по стене, начинавшей плавно спускаться к морю. И вот перед членами Поиска раскинулась обнаженная под лунным светом Бхратхайрайния. На ней была лишь накидка из мерцающих огоньков. Одни — освещенные вывески лавок и свет в окнах — не двигались, другие же постоянно перемещались — это были лампы и фонари в руках солдат, грабителей, и загулявших матросов. Казалось, эти маленькие искорки предвещают большой пожар, как первые робкие язычки пламени, лижущие ветки сухого валежника. А в порту действительно полыхал костер.

Великаны ринулись к парапету, пытаясь отыскать глазами «Звездную Гемму». Хоннинскрю сыпал сквозь зубы ругательствами и, видно, с трудом удерживался, чтобы не спрыгнуть со стены, невзирая на ее высоту. Зрение Линден было слабее, чем у Великанов и харучаев, поэтому она сначала осталась на месте, чувствуя, как медленно возвращается сама к себе. И до окончательного возвращения было уже рукой подать. Правда, пустота все еще сковывала все ее мысли и движения, словно сознание было обложено толстым слоем ваты, но, несмотря на это, она уже могла ощущать объявшее ее друзей волнение. Тогда и она медленно подошла к парапету и попыталась рассмотреть то, что привлекло их внимание.

Казалось, все корабли, стоявшие у пирса, где пришвартовалась «Гемма», были объяты пламенем.

От этого зрелища Линден окончательно пришла в себя и прежде всего почувствовала, что больше не в силах выносить железную хватку Кайла. Она дернулась, стараясь освободиться, но харучай резко рванул ее за руку, да так сильно, что развернул ее лицом к себе.

Линден вгляделась в непроницаемые глаза, оживленные лишь плясавшими в них отсветами дальнего пожара.

— Я не… — Язык ворочался с трудом; он был так же бессилен, как и правая рука. А ей так много нужно ему сказать! Не просто нужно — необходимо. Но не сейчас. Пока она лишь с трудом пролепетала: — Я не вижу. Далеко. Что с кораблем?

Харучай сощурился, словно оценивая произошедшие в ней перемены, и медленно разжал пальцы. Но выражение его глаз не стало мягче. Он молча указал ей на порт.

Но тут на помощь к Линден пришел Красавчик. Он приобнял ее за плечи, то ли принимая у Кайла эстафету заботы о ней, то ли для того, чтобы вклиниться между ней и харучаем, и заговорил тихо, словно каждое слово давалось ему с трудом. Хотя, возможно, так оно и было: из легких его периодически вырывался сип.

— Это работа якорь-мастера. Мы с ним заранее договорились, что, если вновь будет совершена попытка напасть на корабль, он разожжет огонь, чтобы предупредить нас. Как видишь, на корабль действительно напали.

— Но где же?… — Линден еще с трудом поспевала за ходом его мыслей и не видела ничего, кроме огромного костра. — Где же сам корабль?

— Вон там. — Великан указал куда-то в темноту залива, где она ничего не могла разглядеть. — Якорь-мастер знает, что делает. Но и теперь ему нелегко: жизнь корабля поставлена на карту.

Наконец-то Линден сумела увидеть «Гемму». Внезапно над темной гладью воды вздулся огненный шар и, разбрызгивая золотистые искры, озарил галеру, с катапульты которой был выпущен.

А затем, прочертив огненную дугу, он высветил алым и гранитное тело корабля Великанов.

Якорь-мастер поднял все паруса на обеих мачтах, и от этого брешь в центре между ними выглядела как кровоточащая рана. Казалось, паруса сами пытаются улететь от полыхающего ядра. Атаку на «Гемму» вели и две огромные пентиконтеры, лишь немного уступающие размерами кораблю Великанов, две триремы с обшитыми железом бортами и таранными приспособлениями на носах и еще одна оснащенная катапультой галера. Они окружали «Гемму», отрезая ей путь к выходу из гавани, и осыпали ядрами, пытаясь потопить.

Но пока она ухитрялась уворачиваться. Ядро, не задев корабля, пронеслось над ним, ухнуло в маслянистую черную воду и тут же взорвалось, распуская огненный цветок горящей нефти. Пылающие брызги полетели и в сторону корабля, но не нанесли ни малейшего вреда его гранитному борту.

Прежде чем пламя взрыва окончательно угасло, Линден успела заметить, как к «Гемме», целясь тараном в ее борт, устремилась одна из трирем. Ее весла так яростно работали, что казалось, море вокруг нее кипит. Тут свет погас окончательно. Но теперь, зная, куда смотреть, Линден и в лунном свете могла разглядеть силуэты двух сближающихся кораблей.

Хоннинскрю в полном отчаянии цедил сквозь зубы вперемешку с ругательствами команды и советы, которые якорь-мастер, увы, не мог услышать.

Затаив дыхание, Линден наблюдала.

До них не долетало ни звука: и гул города, и грохот сражения — все заглушалось осточертевшим надрывным воем сирен. Со второй галеры полетело еще одно ядро, но и оно было направлено так плохо, что не произвело никакого эффекта, кроме добавочной иллюминации.

В его свете Линден увидела, как «Гемма» маневрирует, обходя противника с уже развороченной кормой и еле держащегося на плаву, и направляется к ближайшей пентиконтере. За секунду вспышки она разглядела даже множество крошечных, торопливо перемещающихся человеческих фигурок, но свет тут же погас, и силуэт «Геммы» вновь слился с мраком ночи и воды.

Хоннинскрю и Мечтатель уже не могли спокойно следить за дальнейшим ходом сражения. Леди Алиф тоже выражала нетерпение и наконец потянула за руку Первую, завороженно глядящую на бой. Только тогда Великанша пришла в себя и с усилием переключилась на насущные проблемы.

— Вам нужно спешить и поскорей уходить к Рогам, — торопливо проговорила леди. — Конечно, их тоже охраняют, но это единственный шанс для вас попасть на корабль. А идти туда довольно далеко.

— А ты разве не проводишь нас? — удивилась Первая.

— Здесь есть лестница, ведущая вниз. Я вернусь к своему народу.

— Леди, — мягко попыталась отговорить ее Первая, — какая жизнь тебя там ожидает? После сегодняшних событий Бхратхайрайния уже не сможет жить как прежде. Ради нас ты рискнула очень многим, так позволь нам в благодарность помочь тебе уехать отсюда. Конечно, впереди нас ждет еще множество опасностей и риска, но зато с нами ты будешь абсолютно свободна, и твоя жизнь больше не будет зависеть от капризов разряженного в шелка тирана.

— Ты права, — ответила леди Алиф, но в ее голосе звучала совершенно несвойственная ей суровая непреклонность. — Бхратхайрайния уже не сможет жить как прежде. А значит, у меня появится шанс забыть, каково быть господской игрушкой. Сейчас у тех, кто всегда ненавидел гаддхи, окажется много работы. К тому же я знаю многие секреты Удерживающей Пески. И эти знания могут очень пригодиться тем, кто не захочет увидеть на троне нового Ранта Абсолиана. — Она стояла, гордо подняв голову, и даже порванная туника не умаляла величия человека, обретшего наконец веру в себя. — Я благодарю вас за любезное предложение, да и вообще за все, что вы сделали этой ночью. Но теперь нам пора расстаться. Помните, Рога охраняются! Будьте очень осторожны!

— Леди! — окликнула ее Первая, но та уже растворилась в темноте. Тогда Великанша прошептала: — Счастливого пути. У народа, который имеет столь прекрасных дочерей, всегда остается надежда на светлое будущее.

Но никто, кроме Линден и Красавчика, не услышал этих слов.

Они вновь обернулись к кораблям. Теперь «Гемму» нетрудно было найти: ее ярко освещал пылавший Встречающий Восход.

На снастях суетились Великаны, казавшиеся на расстоянии такими крошечными. Им удалось отцепить парус, и он, затрепетав, горящей птицей плавно полетел в воду. Но, прежде чем его свет угас, на его место уже поставили новый.

А «Гемма» уходила дальше, оставив в кильватере столкнувшиеся галеру и пентиконтеру: большая часть их весел была переломана, а у галеры к тому же был пробит борт в том самом месте, где крепилась катапульта, теперь полностью вышедшая из строя. Пока оставшиеся три судна противника маневрировали, намереваясь продолжить атаку, корабль Великанов прорвался к выходу из гавани.

— Очнитесь! — Резкий окрик Первой оторвал всех от созерцания боя. — Нам надо быстрей удирать к Рогам. Наш корабль подойдет к ним с пожаром на борту и преследователями на хвосте. Так что, вполне возможно, он не сможет там болтаться в ожидании, пока мы дотащимся.

Капитан не стал медлить ни секунды и, не отрывая горящих яростной надеждой глаз от любимого корабля, быстро побежал по стене.

Полагая, что все уже сказано, Первая помчалась за ним.

Но Линден все еще не могла сдвинуться с места: она была слишком измучена выпавшими ей за последнее время испытаниями. Смерть Кира и неведение по поводу судьбы Ковенанта тяжелым камнем лежали на сердце. При воспоминании о том, что она успела натворить, во рту появился противный металлический привкус ужаса. Сначала Хигром. Теперь Кир. Как мать. Врачи отказались взять на себя ответственность за смерть ее матери, а вот теперь она сама — врач — убила Кира. Ковенант ушел.

Когда Первая уже исчезла в темноте, Линден повернулась к развалинам Удерживающей Пески в надежде поймать малейшую вибрацию дикой магии, свидетельствующую о том, что Томас еще жив.

Но не ощутила ни малейшего признака его силы. На фоне ночного неба донжон, освещенный бледным лунным светом, казался теперь древними покинутыми руинами. Не горело ни одного огня, не было ни малейшего движения на его стенах. Лишь сирены, как плакальщицы на похоронах, продолжали свой надрывный вой. Казалось, они не замолчат никогда.

Правая рука Линден бессильно висела, словно вместе с пустотой Ковенанта та прихватила еще и проказу. Не сводя глаз с Удерживающей Пески, она застыла в горестном оцепенении.

Кайл снова схватил ее за руку и тряхнул, словно готов был погнать Линден пинками, если она вдруг вздумает упрямиться. Но Великаны еще не отреклись от нее: мрачно сверкнув глазами, Красавчик сжал запястье Кайла и, принудив его отпустить Избранную, мягким толчком отпихнул харучая в сторону. Где-то в глубине сознания Линден равнодушно удивилась, как ей при этом не оторвали руку. Красавчик жестом подозвал Мечтателя, и тот, взяв Линден, как ребенка, на руки, направился вдогонку за капитаном и Первой. Она вспомнила, что точно так же он нес ее через всю Сарангрейву.

Компания двигалось с такой скоростью, что Ковенант ни за что не смог бы их догнать, будь он даже в самой лучшей форме. Если он вообще сейчас был в состоянии следовать за ними. Сирен уже не было слышно. Правое плечо Линден стиснуло кольцом тупой боли — так отходит после ампутации наркоз. Открыв глаза, она увидела лишь белый, словно молодой месяц, шрам на угрюмом лице Мечтателя. Он нес ее так, что она уже не могла следить за «Звездной Геммой». И у нее не было сил, чтобы попросить Великана переменить позу.

Вдруг Мечтатель ни с того ни с сего остановился и круто развернулся. Остальные тоже встали. Кайл даже приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть приближавшегося в бледном рассветном тумане Вейна. А может, он хотел разглядеть еще кого-то за его спиной.

И тут Линден услышала цоканье копыт. Их было много. Стальные подковы звенели по камням Песчаной Стены и быстро приближались. Она приподнялась и разглядела вдали темную шевелящуюся массу.

— Хоннинскрю, — отчеканила Первая, — вы с Мечтателем должны продолжить путь и попытаться достичь Рогов. Забирайте Избранную и Кайла. Мы с Красавчиком останемся здесь и сделаем все, что в наших силах.

Великаны не посмели отговаривать ее. Когда Первая говорила таким тоном, любой член Поиска без звука повиновался ей. Ни сказав ни слова, они повернулись и, постепенно ускоряя шаг, двинулись вниз по стене. Харучай чуть помедлил, но затем тоже поспешил за ними. Вейн последовал за Линден. Первая и Красавчик встали рядом плечом к плечу и застыли в ожидании кавалерии гаддхи.

Но вскоре братья-Великаны вновь остановились. Линден ощутила, что Мечтатель каждым мускулом рвется на помощь Первой. Хоннинскрю обхватил голову руками, не зная, на что решиться: он не привык оставлять друзей в беде. В нерешительности оба снова обернулись и стали издалека наблюдать, как кавалеристы быстро продвигаются вперед.

Первая уже занесла меч. Красавчик тоже занял оборонительную стойку. В предрассветной дымке они казались высеченными из мрамора статуями древних героев.

Послышалась какая-то команда на бхратхайрском, и кони встали.

От авангарда отделился одинокий всадник на кобыле, с удил которой капала пена, и подъехал к Великанам поближе.

— Приветствую тебя, Первая в Поиске! -раздался знакомый голос. — Кто бы мог подумать, что ты сумеешь ввергнуть всю Бхратхайрайнию в хаос!

— Раер Крист, — ответствовала Первая, многозначительно помахав мечом, — возвращайся, откуда пришел. Я не хочу больше проливать кровь.

Молодая кобыла кайтиффина не желала стоять спокойно, и седоку приходилось ее все время осаживать.

— Вот тут ты ошибаешься. — И куда только делась его дипломатическая вежливость! Теперь в его голосе звенел воинский металл. — Если бы я сумел вовремя оценить тебя по достоинству, то пришел бы к тебе на помощь намного раньше. Касрейн мертв. Гаддхи слаб и почти свихнулся. Я прибыл, чтобы предложить тебе эскорт до самых Рогов, чтобы вы смогли в безопасности добраться до вашего корабля.

Но Первая не опустила меча.

— Так теперь ты правишь Бхратхайрайнией, кайтиффин?

— Если я за это не возьмусь, могут найтись другие желающие.

— Могут, — согласилась Великанша и вернулась к волновавшему ее вопросу: — И в такой важный момент ты бросаешь все ради помощи нам?

Но у Раера Криста на все был готов ответ:

— Я забочусь о нашей славе, которую вы разнесете по другим странам. И еще: чем скорее вы отсюда уберетесь, тем скорее я смогу приступить к работе, не заботясь о всяких там чудесах и магиях, которые не понимаю, а значит, не могу держать под контролем. — Он помолчал, а затем вдруг открыто улыбнулся и неожиданно дружелюбно добавил: — А если говорить откровенно, то я вам очень благодарен. Не удайся ваша авантюра, я недолго бы продержался в фаворе у старого чернокнижника, и тогда, вполне возможно, он при случае скормил бы меня своим Горгонам. — Последнее слово он произнес с содроганием. — Яумею быть благодарным.

Первая смерила его испытующим взглядом и потребовала:

— Если ты говоришь правду, то немедленно отзови военные корабли, которые до сих пор преследуют нашу «Гемму».

Кобыла взбрыкнула, и кайтиффин, натягивая поводья, закружился на месте.

— А вот этого я сделать не могу! — выкрикнул он, продолжая борьбу со строптивым животным. — Они подчиняются сиренам, но я не знаю, как их выключить. А другой связи с судами у меня пока нет.

Первая инстинктивно обернулась к гавани: быстроходная трирема настигла корабль Великанов и заставила его повернуть. На подмогу ей спешила пентиконтера. Но и «Гемма», не желая сдаваться, разворачивалась сейчас для атаки на галеру.

— В таком случае я предлагаю тебе предъявить нам другое доказательство своей доброй воли, — сказала Первая, и голос ее дрогнул. — Ты должен отослать своих людей назад в Удерживающую Пески на поиски Томаса Ковенанта. Всех, кто попытается помешать ему присоединиться к нам, надо нейтрализовать. Дай ему также лошадь, чтобы он смог нас догнать. Для почетного эскорта хватит и одной твоей персоны. А пока мы доберемся до Рогов, у тебя будет время поразмышлять, как связаться с военными кораблями и остановить их. В голосе Первой звучала неприкрытая угроза, и меч она так и не вложила в ножны.

Кайтиффин слегка отпустил поводья и позволил своей норовистой кобыле попрыгать вволю, что дало ему возможность обдумать ответ. Но он зашел слишком далеко, чтобы отказываться от своих слов. Подскакав к солдатам, он спрыгнул с лошади и бросил поводья одному из них. Затем отдал несколько приказов, и подразделение резко развернулось и галопом умчалось.

Раер Крист отвесил Первой церемонный поклон. Та ответила коротким кивком. Затем молча обняла Красавчика за плечи, и они повернулись, собираясь продолжить путь к Рогам. И только тут Великанша заметила, что братья не подчинились ее приказу, но это ее не рассердило.

И компания снова двинулась вперед. Кайл тут же пристроился как охранник за спиной Раера Криста, который, пытаясь приноровиться к размашистому шагу Великанов, очень скоро начал задыхаться.

Над заливом взлетело еще одно огненное ядро и осветило «Гемму», которая снова, благодаря искусному управлению якорь-мастера, сумела прорваться к выходу и теперь шла прямиком к проливу между Рогами.

Сторожевые башни ясно виднелись в свете огненных ядер и занимающегося рассвета. Они казались огромными и грозными, а проход между ними — узким и опасным.

Корабль Великанов развивал свое преимущество и вскоре, как только он окажется рядом с западной башней, путешественники смогут подать ему знак. Кайтиффин, неотступно сопровождаемый Кайлом, устремился вперед и стал выкрикивать команды в амбразуры сторожевого поста. Тут же последовал ответ; мышцы Мечтателя расслабились, и Линден поняла, что Раер Крист был действительно искренним во всех своих обещаниях.

Но его лояльность по отношению к беглецам не произвела на Линден ровно никакого впечатления. Она вообще не думала ни о чем, кроме того, что рука ее онемела, что «Звездная Гемма» в опасности и что Ковенанта нет рядом. Она не слушала, о чем говорили вокруг, — все ее внимание было устремлено назад, туда, откуда, как она надеялась, скоро донесется стук копыт, с которым придет радостная весть.

Наряд сторожевого поста в полном составе выстроился перед Раером Кристом и торжественно отсалютовал. Кайтиффин быстро переговорил с солдатами, и они все вместе скрылись в башне. Первая послала вслед за ними Хоннинскрю на тот случай, если Раер Крист вдруг все же передумает. А тот уже вел через пролив переговоры с нарядом восточного Рога.

Члены Поиска отошли в угол стены, откуда можно было одновременно наблюдать и за портом, и за Песчаной Стеной, и стали ждать. Линден, все еще бессильно лежащая на руках у Мечтателя, тоже ждала. Но она ощущала, что больше не разделяет с ними ничего, кроме молчания. Ее зрение не было таким острым, как у Великанов; возможно, и слухом они обладали более чутким. Кроме того, ей все время мешала сосредоточиться «Звездная Гемма», которую все еще преследовали три военных судна. Линден пыталась найти в себе хоть песчинку веры в то, что и Ковенант, и корабль спасутся. И не могла. Не находила. Наконец Красавчик не выдержал молчания и прошептал: -Если он придет слишком поздно… Если «Гемме» придется дожидаться его здесь, в проливе, где не сманеврируешь толком…

— Да уж, — проворчала Первая, — в такую мишень и слепой попадет. И тогда все добрые намерения кайтиффина пойдут коту под хвост.

Кайл угрюмо молчал, скрестив руки на груди. Казалось, он вот-вот взорвется и только огромным усилием воли еще сдерживает себя.

— Ну, якорь-мастер, — прошептал Красавчик, сжав кулаки. — Ну давай же!

И вновь надолго воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдаленными командами кайтиффина и тихим плеском воды у подножия Рога. И вдруг она взорвалась отчаянным воплем, вырвавшимся у экипажей триремы и пентиконтеры: обманутые очередным маневром якорь-мастера, они с разгона врезались друг в друга. В ту же секунду с катапульты взлетело новое ядро и ударилось в стену чуть ниже того места, где стояли Великаны.

Этот удар на несколько секунд оглушил Линден, перед глазами замелькали белые пятна, сменившиеся кроваво-алыми. Теперь она не сможет услышать приближения Ковенанта.

Вдруг все Великаны резко повернули головы к уходящей по дуге стене. Мечтатель осторожно поставил Линден на ноги, и ей пришлось ухватиться за его руку, чтобы не упасть. Кайл сделал несколько шагов вперед, а затем застыл в почтительной позе.

Вынырнув из тумана, на гребне стены появилась лошадь. Ее копыта выбивали звонкое стаккато в общей какофонии ругани матросов, шума весел и плеска волн.

Она шла ровной рысью и одним махом влетела на площадку перед башней, где и замерла, загнанно дыша. В седле сидел Бринн.

Он взмахнул рукой, приветствуя Великанов, и спешился. Лишь тогда Линден увидела Ковенанта. Он, скорчившись, сидел все это время за спиной харучая, до смерти перепуганный скоростью и норовом бхратхайрской кобылы. Бринн помог ему спуститься на землю.

— Добро пожаловать, Друг Великанов, — промурлыкала Первая, но в ее приветствии было столько искренней радости, что, выкрикни она эти слова, получилось бы не так душевно. — Добро пожаловать. Наконец-то.

В небе захлопали крылья, и вокруг Ковенанта закружилась большая сова, словно намереваясь усесться ему на плечо. Но внезапно она растаяла в воздухе и обернулась Финдейлом. Лицо элохима трагически осунулось, а в глазах застыло выражение безнадежности. Ковенант, не двигаясь, стоял там же, где слез с лошади. Он выглядел мрачным, и в глазах его не было ни уверенности, ни храбрости, ни надежды. Он мог вот-вот вернуться в прежнее, навязанное ему элохимами состояние. Линден смотрела на него, и в голове ее не было ни единой мысли, лишь здоровая рука сама собой протянулась к нему в немой мольбе.

Его взгляд разрушителя и убийцы устремился к Линден. Ковенант смотрел на нее так, словно пытался рассказать все то, что ему пришлось пережить.

— Линден… — начал он и осекся. Говорил он с трудом, словно накаждое слово приходилось затрачивать огромные усилия. — С тобой все в порядке?

Она не стала отвечать. Какое это имело значение сейчас когда его лицо искажено такой мукой? Она как на ладони увидела все его страдания и угрызения совести за новые жертвы дикой магии и поспешно сказала:

— Ты должен был это сделать. У тебя не оказалось другого выхода. Если бы ты этого не сделал, все мы были бы мертвы. Ну Ковенант, нупожалуйста, не вини себя в том, что ты спас наши жизни!

Но ее слова лишь всколыхнули в нем новую волну угрызений совести: до сих пор он, движимый заботой о друзьях, заставлял себя не думать об этом.

— Их были сотни… — простонал он. — И я не дал им даже шанса на спасение. — Слезы исчертили его лицо отражающими огни катапульт сверкающими дорожками, и казалось, что его сейчас охватит буря горя и разрушения, словно Башню кемпера, пронизанную молниями дикой магии. — Финдейл сказал, что мне под силу в одиночку уничтожить всю Землю.

О Ковенант! Линден так хотелось обнять его, прижать к себе и успокоить, но ее правая рука висела как плеть.

— Друг Великанов, — вмешалась Первая. — Нам пора возвращаться на «Звездную Гемму».

Несмотря на то что Ковенант был полностью — и физически, и морально — опустошен, он сумел услышать ее и понять, чего от него хотят. Он механически пошел по направлению к башне, спотыкаясь как калека, и обогнул Линден, словно не замечал ее стремления к нему. Он все еще пытался обойтись без ее помощи.

Будучи не в состоянии объяснить его поведение, Линден поплелась за ним. На ней кровь Кира. Рука не двигается. В конце концов, Ковенант абсолютно прав, что не принял ее сочувствия. Рано или поздно харучаи расскажут ему правду о смерти Кира. И тогда он уже никогда не позволит ей к себе прикоснуться.

Красавчик, похоже, решил заменить Линден Кайла: он подхватил ее под локоть и бережно сопроводил к башне.

Вскоре к ним присоединился и капитан. Руководствуясь полученными от Раера Криста объяснениями, он повел всех вниз по каскаду лестниц, завершавшемуся широким пирсом. В этот момент «Звездная Гемма» вошла в пролив.

Здесь, внизу, отраженные водой, сирены взвыли почти в полную силу. Но Хоннинскрю своим натренированным на штормах голосом сумел заглушить их и привлечь внимание команды корабля Великанов. Уже несколько минут спустя гранитный корабль вплотную подошел к причалу, и матросы сбросили трапы. На борту поднялась радостная суматоха, а еще через несколько минут капитан «Звездной Геммы» и его спутники ступили на надежный гранит палубы.

Но тут же в проливе показался последний из преследователей — пентиконтера. Она подошла уже на расстояние полета копья, как вдруг с западного Рога на нее посыпался дождь огненных стрел — это Раер Крист исполнял данное Великанам слово. Как и леди Алиф, он быстро определился, чью сторону занять в той сумятице, что воцарилась с крушением многовекового правления Касрейна.

На пентиконтере еще ничего не знали о ночных событиях, зато хорошо знали Раера Криста как эмиссара кемпера. В страхе, что на них может пасть гнев первого министра гаддхи, экипаж военного корабля спешно развернул судно и во все лопатки заспешил в гавань.

Распустив все паруса, «Звездная Гемма» вновь вышла в открытое море.

Глава 21 Дочь своей матери

РукаЛинден наконец начала болеть. Она ощущала, как кровь, жгучая, словно она превратилась в кислоту, медленно просачивается по сосудам от плеча к локтю. И хотя ниже локтя рука все еще оставалась бесчувственной, как кусок мертвого мяса, теперь Линден знала, что со временем и это пройдет. Все ее плечо, каждый его нерв горели как в огне.

Боль не давала забыть о себе и была мучительна и неослабна, как кара за все. Черная депрессия вновь вернулась и окутала темным туманом ее сознание; из сердца заструились миазмы мрака. А ты и так меня не любишь. И никогда не любила. Когда она бросила взгляд в иллюминатор своей каюты на кусочек размытого утренним туманом серого моря, даже этот слабый свет ослепил ее, в глазах появилась резь, и они наполнились слезами. Правая рука безвольно покоилась на колене. Левой Линден ее медленно осторожно массировала, пытаясь помочь скорее восстановиться. Кир! При одном воспоминании о нем ее корчило от стыда.

Она не выходила из каюты с того самого момента, как Красавчик помог ей спуститься сюда. Он ласково пытался с ней заговорить, всеми силами стремясь утешить, но, так и не придумав, как вывести ее из угрюмого молчания, решил в конце концов оставить в покое. Но вскоре после рассвета — бледного, затянутого тучами — он вновь вернулся, неся поднос с едой. Линден вновь не смогла говорить с ним. Она слишком хорошо понимала, что означает его опека: он помогает ей, кормит ее…Он, а не Кайл! Ее преступления перед харучаями были неискупимы, и наверняка те уже вынесли свое суровое решение.

Она понимала Кайла. Он не мог ее простить. И это было справедливо. Она тоже не знала, есть ли для нее прощение.

Несмотря на острую боль в мышцах, словно сжигаемых внутренним огнем, она подумала, что неплохо было бы попытаться раздеться и постирать одежду. Но кровь Кира все равно останется на ее руках. Навечно. И ей некого винить, кроме себя. Это как неизлечимая проказа Ковенанта. Бесконечно терзаемый виной и безысходностью, он отталкивал ее от себя, словно не заслуживал ее заботы. А теперь она сама оттолкнула его. Никогда уже он не позволит к нему прикоснуться. А ведь ей так мало нужно — всего одно прикосновение! Тот его образ, который она встретила, открыв себя навстречу пустоте, созданной элохимами, был символом его неизбывной боли. Боли, которую не излечишь лекарствами и болеутоляющими средствами. Его образ! Бесконечно дорогой и притягательный, как сама любовь! Но, может быть, именно сейчас, именно в этот момент Кайл рассказывает ему о том, как умер Кир. И все его чувства к ней сейчас сворачиваются, как кровь, покрывая сердце засохшей коркой ненависти. Как вынести это, Линден не представляла.

И все же она должна это вынести. Всю свою жизнь она только и делала, что трусливо убегала и пряталась от своих проблем. Ее боль разрослась настолько, что заполнила всю каюту. Нет, никогда ей не забыть этот пульсирующий, фатальный ток крови из раны Кира. Линден поднялась. Джинсы, заскорузлые от крови, царапали ей ноги. Рука бессильно свисала и ныла, как кандидат на ампутацию. Но она заставила себя подойти к дверям, открыть их и выйти из каюты. Она была готова встретить заслуженную казнь лицом к лицу.

Подъем по великанским ступенькам дался ей нелегко — все-таки она уже больше суток ничего не ела. Да и прошлая ночь выжала ее как лимон. К тому же корабль слегка качало словно, лишившись средней мачты, «Гемма» потеряла стабильную устойчивость. Откуда-то издалека, перекрывая свист ветра и шум волн, до Линден донеслись возбужденные голоса: кто-то то ли ссорился, то ли спорил. Ее потянуло туда, словно мотылька на огонь.

Как только она переступила шторм-порог и шагнула на палубу, ее чуть не сбил с ног порыв ветра. Солнце скрывалось за пеленой серых туч. Где угодно это было бы признаком приближающегося дождя, но только не здесь, у края Великой Пустыни. Сам берег уже исчез за горизонтом. «Звездная Гемма» резво бежала на северо-запад, оставляя за собой пенистый след, а ее паруса хлопали, словно крылья птицы. Оглядевшись, Линден заметила наконец, что Красавчик успел заделать огромную пробоину в борту. А на месте разрушенного кубрика была гладкая палуба с небольшой надстройкой по правому борту, откуда лестница вела на камбуз. Несмотря на подавленное состояние, Линден не смогла не восхититься мастерством уродливого Великана. Он ведь тоже был своего рода целителем.

Однако его мастерства все же не хватало, чтобы помочь «Гемме», утратившей грот-мачту, вернуть себе былую балансировку и устойчивость. Но зато это дало преимущество во время боя с бхратхайрскими кораблями, и якорь-мастер смог маневрировать ею с таким искусством, что большая часть врагов была выведена из строя. Корабль стал похож на правую руку Ковенанта: в ее неполноценности таились бесценные достоинства.

И тутЛинден увидела Ковенанта, стоящего посреди кормы с непримиримым и неуступчивым выражением лица. По одну сторону от него стояли Первая с Красавчиком, по другую — Бринн и Кайл. Как только Линден показалась на палубе, все разом замолчали и повернулись к ней. По выражению их лиц она поняла, что причиной их яростного спора была именно она — Линден.

Рубашка Ковенанта была все еще в черных пятнах крови хастинов, которой она испачкала его тогда в кордегардии.

Над головой Линден периодически раздавался сочный бас капитана, выкрикивающего с мостика команды. Теперь, когда надстройка исчезла, можно было видеть нос корабля, где снова стоял Финдейл. Вейн же замер там, где его ноги коснулись палубы, когда он перелез через борт.

Линден вдруг поймала себя на том, что кого-то не хватает. И тут же поняла: Мечтателя. Он один понимал ее и мог защитить.

Взяв себя в руки, она медленно двинулась к Ковенанту, придав лицу гордое и неприступное выражение, — только так она могла удержать себя от того, чтобы не разрыдаться. Ветер бросил ей в лицо прядь волос, и она только сейчас вспомнила, как давно их уже не мыла. Но до личной ли гигиены было, когда вокруг происходило столько ужасного и жестокого. А ведь раньше Линден с чисто профессиональной манией всегда следила за чистотой собственного тела и волос. Но теперь грязь на волосах и пятна на джинсах и рубашке воспринималось лишь как заслуженное наказание.

— Избранная, — позвал ее Красавчик. Судя по выражению лица, он слегка нервничал. — Друг Великанов Ковенант рассказал нам, как он рассчитался с Касрейном-Круговратом. В его истории много неясного, и на ряд вопросов вообще может ответить только Обреченный. Если он, конечно, соизволит это сделать. Он предчувствует некую невыразимо страшную опасность в…

— А Кайл, — перебил Великана ровным голосом Бринн, и каждое его слово походило на удар бича, — рассказал юр-Лорду подробности смерти Кира. И о том, как ты приблизила его конец.

Кровь бросилась Линден в лицо. Она машинально хотела поднять руку, как для защиты, но та лишь бессильно дернулась.

— Избранная, — проговорила Первая, осторожно подбирая слова, — тебе вовсе не обязательно присутствовать при наших раздорах. Мы все понимаем, что ты предельно вымотана. Может, тебе лучше сейчас вернуться в каюту и поспать?

Бринн с непроницаемым лицом дал ей договорить, а затем резко бросил, словно один из своих неотразимых ударов:

— Ей обязательно надо присутствовать. Она — вкравшийся в наши ряды шпион Порчи. Она хотела убить Кира. Если она в этом не виновата, что ж, — в его голосе появились саркастические нотки, — пусть докажет нам это. Если она, конечно, в состоянии.

— Довольно! — взорвался Красавчик. Никогда еще Линден не видела его в таком гневе. — Ты торопишься с выводами, харучай! Ты, как и все, прекрасно слышал, как элохим объяснил ее состояние Ковенанту: «Ее разум был погашен, как прежде на элохимпире был погашен твой». А ведь именно она, взяв на себя такую муку, вытащила нас из подземелий Удерживающей Пески. И после этого ты еще смеешь ее в чем-то обвинять?

Ковенант не отрываясь смотрел на Линден, словно не слышал разгоревшегося вокруг него спора. Но утолки его губ непроизвольно дергались, реагируя на каждое слово. Его горящие глаза и встрепанная борода придавали ему странное сходство с тем стариком, что сказал ей когда-то: «Будь честной». Но цвет его щек и лба заставлял вспомнить о яде, бродящем внутри него, о медленно сводящей с ума проказе, неизбывной и мучительной. В своих болезнях он был уверен, но больше ни в чем на свете — даже в себе, даже в Линден. Ты избрана для особого осквернения.

В порыве малодушия Линден чуть не принялась оправдываться перед ним и умолять, чтобы он взял назад эти ужасные слова, хоть и не он их произнес. Но ведь Бринн осыпал ее упреками и выдвинул против нее обвинение, и не ответить было нельзя.

Тем более что спор продолжался и Бринн снова пошел в атаку:

— Нет, это ты торопишься с выводами, Великан! Лучше вспомни: когда разум юр-Лорда Томаса Ковенанта был погашен элохимами, он не был способен ни на какие сознательные действия. Он ничего не понимал и ничего не боялся. Вспомни, такой ли была она?

Красавчик хотел возразить, но Бринн не позволил себя перебить:

— И разве она сама не рассказывала нам, что Гиббон-Опустошитель говорил ей в Ревелстоуне: «Ты избрана для особого осквернения»? И разве ты не заметил, что с тех пор все ее действия идут нам только во вред?

И вновь Красавчик попытался вступиться за нее, но харучай опять не дал ему сказать ни слова:

— Когда юр-Лорд пал жертвой Опустошителя, ее нерешительность, — последнее слово он издевательски подчеркнул, — чуть не стоила жизни и ему, и всему кораблю Великанов. Когда элохимы вознамерились лишить его нашей защиты, она преспокойно выслала нас из страны, чтобы позволить им сделать с ним все, что вздумается. И это несмотря на то, что она сама прекрасно могла добыть у него информацию, не подвергая его злокозненным экспериментам этих перевертышей. Но она отказалась!

А после этого, Великан, вспомни, как долго она морочила нам голову, рассказывая, что не в силах одолеть пустоту в его сознании. А затем, когда Касрейн оказался практически в наших руках, она отказалась дать согласие на его убийство, прекрасно понимая, чем это может окончиться для Хигрома. А вспомни, как уже после смерти Хигрома, когда даже элохим призывал нас к побегу из Удерживающей Пески, она единственная настаивала на том, чтобы остаться. Она хладнокровно позволила разделаться с Хигромом, искалечить Кира, заключить нас всех в подземелье и лишь тогда соизволила помочь юр-Лорду.

А теперь внимательно прислушайся к моим словам ты, Первая. В нашем народе тоже есть сказания. В них рассказывается о Стражах Крови, принесших клятву верности прежним правителям Страны :- Высоким Лордам. И о Кевине-Расточителе Страны, совершившем Ритуал Осквернения. Этот сумасшедший акт привел к тому, что Высокие Лорды погибли. А значит, с ними должны были погибнуть и Стражи Крови — разве не присягнули они до конца своей жизни служить Лордам? Однако они выжили, так как перед самым обрядом Кевин отослал их от себя. Они повиновались, ибо не знали, что он замыслил. И когда они узнали, что за этим последовало, в душах некоторых из них родилось великое сомнение в правомерности послушания. А там, где сомнения, — там появляется щелочка для Порчи. Ошибка Стражей Крови состояла в том, что они не осудили Лорда Кевина. Вот так Порча разделался одним махом и сВысокими Лордами, и со Стражами Крови. А новые Лорды еще хуже прежних — ни один из них не отважился подобно юр-Лорду взять на себя ответственность за судьбу Страны.

Так вот, говорю я вам, мы, харучаи, не повторяем ошибок прошлого. И истинная служба заключается в том, чтобы служить, а не слепо повиноваться. Мы больше не позволим запятнать себя службой фальшивкам.

Вы слышите меня, Великаны? Теперь мы уже не ошибемся в своем суде. И мы обвиняем Линден Эвери. Она фальшива насквозь: она лгала нам, юр-Лорду, лгала Стране. По ее вине умер Кир. Она — рука Порчи, протянутая, чтобы нас погубить. Она должна понести кару по заслугам!

Ковенант вздрогнул. Первая угрюмо мерила Бринна взглядом. Красавчик застыл как громом пораженный. Но Линден смотрела на одного Ковенанта. Обвинительная речь Бринна не стала для нее сюрпризом. Еще тогда, у подножия Песчаной Стены, когда он бессердечно осудил Хигрома за недостаток ловкости, ее поразила резкость его суждений. Но молчание Ковенантабыло для нее много страшнее любых обвинений харучая. Он даже не смотрел на нее. Что ж, он с самого начала не доверял ей. Ей вдруг захотелось наброситься на него с кулаками и колотить до тех пор, пока он не ответит ей на вопрос: «Так вот как ты обо мне думаешь?!» Но она с трудом могла пошевелить плечом, а ниже локтя рука все еще не ощущалась.

После стольких громких слов на палубе установилась тишина, нарушаемая лишь хлопаньем парусов. Ветер пронизывал до костей. Первая мрачно смотрела вдаль, словно взвешивая доводы, приведенные Бринном. Линден почувствовала, что идет ко дну. Все они своим молчанием подталкивали ее к союзу с мраком, словно Опустошитель, вцепившимся в ее сердце.

Наконец Первая заговорила:

— В Поиске решаю я. И хотя вы не Великаны и не подчиняетесь мне официально, вы все же приняли мое командование, а значит, должны выслушать и мое мнение. — Говоря, она взвешивала каждое слово, но при этом была непоколебима и решительна, как обнаженный палаш. — Но сначала ответь мне, харучаи, какой кары ты для нее требуешь?

— Пусть позовет песчаную горгону! — не раздумывая выпалил Бринн.

На секунду воцарилась такая тишина, словно даже ветры Земли затихли, потрясенные жестокостью харучая. Линден показалось, что палуба уходит из-под ног, и перед глазами все поплыло. Позвать горгону?..

Так вот как ты обо мне думаешь?!

Потом она услышала какие-то звуки и, лишь сосредоточившись, поняла, что это Первая рокочущим от сдерживаемого гнева голосом спрашивает ее:

— Избранная, неужели ты и теперь ничего не скажешь? Линден попыталась взять себя в руки. Ковенант так и не сказал ни слова в ее защиту. Он только стоял и смотрел, ожидая ее ответа. И Великаны тоже ждали. И харучаи. Она попыталась снова поднять правую руку, но тщетно — та не работала. И тогда Линден тихо сказала:

— Нет.

Первая бросила на нее сердитый протестующий взгляд. Лицо Красавчика исказилось, словно он с трудом сдерживал крик. Но Линден знаком остановила их и добавила:

— Они не имеют права.

Бринн попытался что-то сказать, но она резко оборвала его, выпалив прямо в лицо:

— Вы не имеете права!

Даже матросы на реях застыли, стараясь сквозь хлопанье парусов и свист ветра услышать, что происходит на палубе. Лицо харучая, неподвижное как маска, нависло над Линден. Она невольно оглянулась, ища глазами поддержки у Ковенанта. Но в ответ увидела лишь глубокую горечь в его взгляде.

— Вы хоть когда-нибудь задавались вопросом, почему Кевин решился на Ритуал Осквернения? — Голос ее дрожал не то от холода, не то от ненависти. — Ведь он наверняка был человеком, полным всяческих достоинств, раз уж харучаи готовы были ради него отказаться и от сна, и даже от самой смерти. Так что же довело его до этого?

Она заметила, что Ковенант хочет ответить, но резко перебила его:

— Я вам скажу! Кевина довели до этого его паршивые Стражи Крови! Мало ему было того, что Страна погибала у него на глазах, — так ему еще приходилось терпеть этих - мозолящих ему глаза своим безупречным служением, взирающих на него, словно он Господь всемогущий! И это в то время, когда все вокруг сыпалось, рушилось и он уже потерял все, что любил. — Несмотря на иронию, звучащую в ее голосе, сама Линден, говоря все это, была далека от сарказма. Это скорее была последняя отчаянная мольба не толкать ее в пучину урчащего от голода мрака. А ты и так меня не любишь.- Господи Иисусе! Так что ж удивительного в том, что он от отчаяния дошел до такой крайности. Кто угодно от этого может сойти с ума! Да как он мог сохранить хоть грамм самоуважения, когда его окружали такие слуги? Вот он и решил уничтожить все, что не было столь безупречно, как они!

В глазах Ковенанта сверкнул ужас, взгляд Бринна горел возмущением. Но Линден уже невозможно было остановить.

— А теперь вы идете по той же дорожке! — Всем своим существом она пыталась достучаться до сердца Ковенанта. — Вы так сильны, вы так безупречно, так преданно служите своему господину, что… — Их понимание преданности превращало ее в малодушную трусиху и лгунью. — Что любого нормального человека рано или поздно доведете до бешенства. От вашей идеальности просто тошнит! А у меня нет власти избавиться от вас. Не мне это решать…

Но тут она сама себя остановила. Как бы тяжело ей ни было, она не имеет права обвинять харучая в своих преступлениях. Он может слишком всерьез принять ее обвинения, а ведь он их не заслужил. Мучаясь, что не сумела выразить того, что хотела, она потерянным голосом заключила:

— Вы не имеете права.

Но Ковенант опять ничего не сказал. Глаза его были опущены, словно его не занимало ничего, кроме внимательного изучения гранита у ног.

Зато заговорил Бринн:

— Линден Эвери, — его тон был ровен, а лицо — беспристрастно-спокойно, как у Фемиды, — ты действительно хочешь заставить нас поверить, будто в том, что сотворил Лорд Кевин, виноваты его Стражи Крови?

Она не ответила: все ее внимание было приковано к Ковенанту.

Внезапно он воздел руки к небесам, и из сжатых над головой кулаков вспыхнула серебряная арка дикой магии. Несколько секунд она трепетала в сгустившейся тишине и так же внезапно исчезла. Но, так и не опустив рук, Ковенант обратил безумный взгляд на Линден и спросил со всей мягкостью, на которую был способен его охрипший голос:

— Что с твоей рукой, Линден?

Этого она ожидала меньше всего и растерялась. Даже в глазах Великанов засветилось недоумение. Брови Кайла дернулись, словно он собирался нахмуриться, но передумал, и лоб его так и остался безупречно гладким. В одну секунду ситуация изменилась. Теперь разговор больше не был спором между Линден и харучаями. Теперь основными противоборствующими силами стали она и Ковенант. Линден поняла, что должна ответить, что у нее больше нет сил сопротивляться.

Сгорая от стыда за то, что сделала, она с удивлением заметила, что ее чувство отвращения к себе придало ее ответу язвительную окраску:

— Это Кайл ударил меня, чтобы не дать мне убить Кира. Ковенант выдохнул сквозь сжатые зубы, словно испытал внезапную боль.

Бринн кивнул, подтверждая, что так оно и было. Если обвинения Линден его и задели, то пока он этого никак не проявлял.

Ковенант задумался на минуту и сухо пробормотал:

— Хорошо. Этого довольно.

— Юр-Лорд, — тут же воспользовался ситуацией харучай, — она должна понести за это кару.

— Нет, — возразил Ковенант и продолжил, словно отвечая на свои собственные мысли: — Она врач. И спасла много жизней. Как ты думаешь, чего ей это стоило?

— Я не знаю, что творится у нее в душе, — отрезал Бринн. — Я знаю лишь то, что она покушалась на жизнь Кира.

— А мне плевать! — вдруг взорвался Ковенант. — Она спасла меня! Она спасла нас всех! Ты думаешь, это было так легко? И после этого я не отвернусь от нее только потому, что она сделала что-то, что недоступно моему разумению!

— Но, юр-Лорд… — начал Бринн.

— Нет! — оборвал его Ковенант, в котором ярость бурлила с такой силой, что Линден почувствовала ее по вибрации камня под ногами. — Ты зашел слишком далеко! — Его грудь ходила ходуном от неимоверных усилий удержать кипящую от ярости магию под контролем. — В Анделейне, когда я встречался с Мертвыми, Елена сказала мне о Линден: «Береги ее, любимый, ибо только она способна исцелить нас всех». Елена,- повторил он с нежностью. — Высокий Лорд Елена. Она так любила меня, а я ее убил… Впрочем, не это сейчас важно. Короче, я не собираюсь наказывать Линден. — Его голос дрожал от напряжения, — Вы можете не доверять ей. — Кольцо стало слабо светиться. — Вы можете не доверять мне. — И, не удержавшись, он сорвался на крик: — Но, ради Бога, оставьте вы ее в покое!

Бринн промолчал, но в его глазах блеснуло сомнение в здравости рассудка его господина.

По телу Ковенанта с ног до головы пробежали огненные язычки. Следы клыков на руке тускло засветились. От его ярости даже воздух затрепетал, как раскаленный.

— Слышите меня?!

Бринн с Кайлом дрогнули и, отступив на шаг, склонились в почтительном поклоне, как в тот день, когда он вернулся с Мерцающего озера с криллом.

— Мы слышим тебя, юр-Лорд, — смиренно ответствовал Бринн.

Издав сквозь сжатые зубы мучительный стон, Ковенант выпустил пламя в небеса.

И тут же рядом с ним возник Финдейл. В глазах элохима светилась тревога.

— Они слышат тебя, Обладатель кольца, — торопливо заговорил он. — Все, кто обитает на Земле, имеют уши. Ты один глух. Разве я тебе не говорил (и неоднократно), чтобы ты не ярил понапрасну свою магию? Ты же ставишь под угрозу смерти всех, кого любишь.

Ковенант медленно обернулся к элохиму и указательным пальцем искалеченной руки уперся в его грудь, словно отмечая место, куда направить удар.

— Если ты и дальше будешь избегать прямых ответов на мои вопросы, — прорычал он, — то и не подходи ко мне вовсе со своими увещеваниями. Если бы твой народ имел совести хоть на грамм, мы избегли бы очень многих неприятностей!

Секунду они смотрели друг на друга, затем элохим тихо произнес:

— Разве мы не защитили твою душу? — И, не дожидаясь ответа, в одну секунду вернулся на свое излюбленное место на носу корабля.

Теперь Ковенант вновь смотрел на Линден. Бьющаяся в нем энергия заставила ее заглянуть в него глубже, чем она осмелилась бы еще минуту назад. С огромным удивлением она вдруг обнаружила, что за все время их знакомства он никогда и не думал о том, что она делает что-то плохое и тем более заслуживает какого-то наказания. Смерть Кира и Хигрома все еще были открытыми ранами в его сердце, ранами, которые разъедал яд и обжигал огонь дикой магии; его ужасала ее роль в этом, однако у него и мысли не было о том, что она заслуживает за это наказания.

— Иди за мной, — велел он, не оставив ей времени на размышления.

Слова прозвучали как команда. Резко развернувшись, Ковенант быстрыми шагами устремился к центру корабля, туда, где раньше возвышалась грот-мачта. Похоже, он выбрал это место, чтобы видеть всех, кто приблизится, и тем обезопасить себя от подслушивания. А может, потому, что над его головой было пустое пространство, свободное от рей и парусов.

На лице Красавчика появилось смешанное выражение облегчения и опаски. Первая утерла пот со лба и взглядом посоветовала Линден подчиниться всему, что скажет или потребует Друг Великанов. И Избранная безропотно потащилась за ним. Она понимала, что это ее последний шанс сохранить все то, на чем она строила всю свою жизнь. Серый, тусклый в свете туманного утра гранит палубы трепетал под ее ногами от сдерживаемой мощи ожидавшего ее Ковенанта. С трудом передвигая ноги, Линден приблизилась к нему.

Он стоял к ней спиной, будто не желал смотреть на то, во что она превратилась. Но вот, обхватив свои плечи, словно скрепляя себя ободьями, он обернулся и жестко произнес:

— А вот теперь расскажи мне, почему ты это сделала.

Ей не хотелось отвечать. Ответ таился в ней самой, в ее натуре. И рос из того же корня, что ее депрессии и приступы страха. И прикасаться к нему было больнее, чем к измученному оковами плечу и поврежденному Кайлом локтевому нерву. Линден стало страшно. Она еще никому не рассказывала о своем преступлении, потому что на всем свете не было того, кто имел бы право судить ее. А Ковенант уже и так знал о ней немало плохого. Если бы правая рука действовала, Линден закрыла бы лицо ладонями, чтобы спрятаться от его требовательного взгляда. А так она лишь опустила глаза и выдавила из себя:

— Я ведь врач. И не могу смотреть спокойно, как люди умирают в мучениях. А если уж я не в силах их спасти, то…

— Нет.- В голосе Ковенанта билось пламя дикой магии. — Не пытайся уйти от ответа. Это только верхняя часть айсберга. Все это слишком важно.

Ей очень не хотелось отвечать. И все же она ответила. Его вопрос всколыхнул в ней все переживания и мысли прошлой ночи. И все это было необходимо поверить ему. Пятна крови Кира на джинсах были лишь малой частью испестривших ее душу пятен пролитой ею крови. Пролитой так давно, что она много лет разлагалась, разъедала сердце, как раковая опухоль. Отец причастил Линден к смерти. И она оказалась достойной ученицей.

Поначалу слова сочились из нее медленно, как капли крови. Но постепенно терзавшая душу тоска набирала силу и вскоре прорвалась бурным потоком, который стал неподвластен Линден. Ей было необходимо излить все, что накопилось за долгие годы молчания. И все то время, пока она говорила, Ковенант не сводил с нее глаз, полных брезгливого отвращения, словно все, что он к ней раньше чувствовал, она сейчас душила своими руками.

— Вначале была тишина. — Ее первые слова были тяжелыми, как первые капли, медленно просачивающиеся сквозь трещинку в камне плотины — предвестники того, что рано или поздно плотина будет сметена. — И отрешенность. — Элохимы словно вбили клин между ощущениями и сознанием Ковенанта, лишив его таким образом причинно-следственных связей с окружающим миром. — И это было внутри меня. Я сознавала все, что делаю. Я видела все, что происходит вокруг меня. Но мне казалось, что у меня нет своей воли, нет права выбора. Я даже не понимала, почему до сих пор дышу. Или каким образом это делаю.

Линден больше не смотрела на него. События минувшей ночи вновь явственно встали перед ней и затуманили глаза воспоминаниями. Дневной свет померк, и она осталась одна в мрачной холодной пустыне, в которую сама превратила свою жизнь.

— Все мы пытались сбежать из Удерживающей Пески, а я еще в это же время пыталась вылезти из пропасти пустоты, в которую свалилась. Мне пришлось начинать с самого дна. Я вновь должна была вспомнить свою жизнь в том старом доме с пыльным чердаком, поля, залитые солнечным светом, и своих родителей, вечно искавших смерти. Потом отец перерезал вены. После этого прошлое и настоящее для меня переплелись: я одновременно шла по переходам Удерживающей Пески и рыдала над умирающим отцом…

Ее мать тогда окончательно сдала и озлобилась. Она считала, что ее, уже стареющую женщину, муж эгоистично бросил на произвол судьбы. Мало того, на голову ей обрушились еще и его банкротство, и непомерные больничные счета Линден. Чтобы расплатиться, ей пришлось продать дом. Это ее подкосило: она устала сопротивляться и бороться за жизнь. Зато ее религиозность перешла в манию: церковь стала для нее своеобразным моральным наркотиком, болеутоляющим. Несмотря на то что нищета им не грозила, она при помощи лести и обмана уговорила одного из членов общины сдать ей квартиру, а остальным беспрестанно навязывалась в поденщицы. Причем труд она превратила для себя в торжественный ритуал самоуничижения. И посещение молитвенных собраний, и участие в благотворительных акциях, и работа на собратьев по вере — все это были лишь судорожные попытки обрести утешение и поддержку. Но погасить сжигавшую ее ненависть оказалось не так-то легко.

В результате какого-то непостижимого мыслительного процесса она создала для себя новый образ мужа: мягкого, кроткого, почти святого человека, ушедшего из жизни потому, что он не мог больше выносить жестокости и неблагодарности ненавидевшей его дочери. Это позволяло матери Линден и из себя строить святую, давало некоторую эмоциональную разрядку и прекрасно оправдывало ее неприязненное отношение к собственному ребенку. Но и этого ей было мало. Ей всегда было всего мало. Каждый заработанный пенни она тут же превращала в пищу. Она ела необычайно много, словно постоянный физический голод был символом и демонстрацией ее духовной ущербности. Она одевала Линден исключительно в тряпье из благотворительных фондов, и вскоре девочка возненавидела и церковь, и благотворительность, что тоже было воспринято как доказательство ее испорченности. Более того, видя, что от дочери, одетой в чужие обноски, благодарности не добьешься, мать встала в позу оскорбленной добродетели.

Слова грязевым потоком лились с уст Линден, словно черное застоявшееся болото вдруг забило фонтаном. На глазах выступили злые слезы. Но она была готова идти до концами. Платить по полной мере. Это было справедливо.

— Я думала, что заслуживаю подобное отношение. Хотя примириться было очень нелегко. После больницы я сильно изменилась. Я вела себя так, словно хотела доказать всему миру, что отец был все-таки прав и я никогда не любила его. И вообще никогда никого не любила. Церковь я просто возненавидела. Себе я объясняла это тем, что, не будь моя мать столь религиозна, в тот проклятый день она сидела бы дома, а не потащилась бы за тридевять земель на службу. И может, тогда ничего бы не произошло. Но она не осталась дома. Она не помогла ему. И не помогла мне. Но истинной причиной было то, что церковь отняла ее у меня, а я все-таки была еще ребенкоми очень нуждалась в материнской любви. И в то же время вела я себя так, словно мне никто не нужен. Ни она, ни ее Бог. Конечно же, и я была ей необходима так же, как и она мне, но отец убил себя таким образом, словно хотел наказать персонально меня, и я мало заботилась о том, что нужно матери. Думаю, я просто боялась, что, если позволю себе полюбить ее или хотя бы стану вести себя так, словно люблю ее, она тоже убьет себя. Наверное, в ее озлобленности была и моя вина. Когда она заболела раком, это почему-то никого не удивило.

Линден попыталась обнять себя за плечи, чтобы унять дрожь, вызванную воспоминаниями, но правая рука вновь не послушалась. Теперь, когда она подошла к болезни матери, у нее самой заныло все тело. Она попыталась настроиться на суровую отрешенность, с которой рассказывала Ковенанту о смерти отца, но боль стала слишком явной, чтобы от нее можно было отрешиться. Легкие спазматически сжимались, словно у Линден вот-вот начнется приступ удушья. Ковенант смотрел на нее с ужасом.

— Ее можно было вылечить простым оперативным вмешательством. Если бы это сделали вовремя. Но врачи слишком долго не принимали ее жалобы всерьез. Она была слишком мнительна и слишком много плакала. Синдром вдовы. И к тому времени, когда они все-таки решились на операцию, было уже поздно: меланома дала метастазы. И врачам ничего не оставалось, как лгать, что все в порядке. Они лгали ей до последней минуты.

При воспоминании о том последнем месяце у Линден вырвался судорожный вздох, словно эхо тяжелого дыхания матери. Она без движения лежала на больничной койке, будто единственное, что в ней еще жило, были ее голос и дыхание. Ее тяжелое, заплывшее жиром тело казалось лишенной костей глыбой мяса. Руки бессильно лежали поверх одеяла. И каждый вздох был свистящей, мучительной мольбой о смерти. Единственное, что ей еще удавалось делать, так это бесконечно перечислять грехи дочери. Нет, она не пыталась таким образом вернуть Линден в лоно церкви — наоборот, в порицании, посрамлении грешницы находила она свою единственную опору. Только так могла она доказать собственную невиновность и благонравие, только так могла заслужить любовь Господа.

— Это случилось тоже летом. — Воспоминания овладели Линден целиком. Она уже не чувствовала плавно покачивающейся палубы корабля Великанов, не видела серого, затянутого сумрачными облаками неба. — Наступили каникулы. И у меня не оказалось никаких других занятий. А она все-таки была моей матерью. — Слова не могли передать всю глубину отчаяния пятнадцатилетнего подростка. — Она была единственным, что у меня осталось. Члены общины кормили меня и давали приют на ночь, но дни я посвящала ей. Потому что мне некуда было больше идти. И я сидела там день за днем, слушая стоны и плаксивые жалобы на то, что во всем виновата я одна. Доктора и медсестры давно махнули на нее рукой. Они давали ей какие-то лекарства, кислород и дважды в день мыли. Но это делалось только для проформы: на самом деле они уже ее списали. С ней осталась я одна. Слушать ее обвинения. Это было для нее единственным способом самооправдания. Хотя сестры знали, что я не смогу помочь, если что, но им не хотелось возиться с ней, и большую часть своей работы они переложили на меня. Мне выдали кучу ваты и бинтов, показали, как мыть больную. Как промокать пот. Как вытирать мокроту, выступавшую на губах от кашля. Я не должна была оставлять ее ни на минуту. Она худела на глазах, лицо осунулось и напоминало череп. А дыхание… Заполнившая плевральную полость жидкость разлагалась в ней. От одного запаха мне становилось плохо. — Эта вонь была сравнима лишь со смрадом изо рта того старика, которого она спасла по дороге в Небесной ферме. — Сестры приносили еду и мне, но я не могла есть и большую часть кормежки спускала в унитаз.

Будь честной.

— Она не смотрела на меня. И я не могла ее заставить посмотреть мне в глаза. Когда я попыталась сделать это насильно, мать плотно сжала веки и зашлась плачем.

Господи, позволь мне умереть.

После этого жуткого месяца девочка поняла, что хрупкая нить жизни матери в ее руках. Горе, оскорбления и чувство вины покрыли ее душу коркой, как засохшая кровь. Не осталось ни одного живого местечка. Ей необходимо было найти в себе силы, чтобы создать хоть какую-то защиту, сделать что-то, что могло спасти ее от удушья в этой клоаке; но, поскольку она не обладала сильной волей, жадный, изголодавшийся мрак, зародившийся в день смерти отца, вновь поднял голову. А ты и так меня не любишь. И никогда не любила. Мрак, просачивающийся сквозь рассохшиеся половицы, истекающий ненавистью к жизни, из разинутого в беззвучном хохоте рта отца.

Линден смотрела на мать, и мрак одним рывком расправил крылья, заволакивая сознание с неотвратимостью ночного кошмара, потом разросся, полностью захватив не только мозг, но и руки, тело — и тело понимало, что ему делать, в то время как сознание в отчаянии заливалось слезами, но не могло ни вмешаться, ни остановить. У нее не было выбора. У нее не было своей воли. Она рыдала, но без слез. Из судорожно сжатых зубов не вырвалось ни малейшего стона или всхлипа, которые могли бы насторожить медсестер. Мрак застил глаза, и сквозь дымку она едва различила свои руки, вырывающие кислородные трубки из ноздрей матери.

Мрак сыто заурчал и затрепетал от довольного хохота. Смерть — это сила. Это Власть. Сила. Власть. Сила, способная забить все обвинения в глотки тех, кто посмеет осуждать ее. Да ты убила человека! Разве это не зло? Захлебываясь слезами, которые ей уже никогда не осушить, которые невозможно простить и забыть, она запихивала матери в рот бинты и вату.

— Зато она наконец-то посмотрела на меня. — Лицо Ковенанта размытым пятном маячило перед ней, но Линден ощущала, что ее слова корежат, ломают его, что ему мучительно больно ее слушать. — Она пыталась сопротивляться. Но у нее не хватило сил, чтобы управлять своей тушей. Она не могла остановить меня… Наконец все было кончено. Я знала, что навсегда прервала ее тлетворное дыхание и мне уже никогда не придется им дышать. — Линден больше не дрожала. Внутри что-то сломалось. — Уверившись в том, что все кончено, я стала действовать так, словно все заранее продумала и рассчитала. Я вытащила у нее изо рта бинты и спустила их в унитаз. Затем вставила на место кислородные трубки. После чего пошла к медсестре и сказала, что, похоже, моя мать перестала дышать.

Вдруг корабль сильно качнуло, и она чуть не упала, но «Звездная Гемма» тут же выровнялась, и Линден удалось удержать равновесие. Ее глаза потемнели и горели жгучей яростью, той же, что и боль, сжигавшая плечо, стекавшая по нему раскаленными струйками и впитывающаяся, как ручьи в песок, в онемевший локоть. Теперь излучение эмоций Ковенанта стало настолько сильным, что пробилось к ней даже сквозь пелену воспоминаний. В его глазах было потрясение, узнавание, понимание. Глядя на него сквозь слезы, Линден поняла, что любит его. Любит со всей его проказой и ядом. Эти изъяны были частью его — такого дорогого и желанного. Она видела, как в нем растет крик, — и не знала, примется ли он кричать на нее или зарыдает вместе с ней. Но она еще не закончила свой рассказ.

— Я дала ей то, чего она хотела. Господь не давал ей ничего, кроме страданий, и я исполнила ее желание. Это было Злом.

В глазах Ковенанта вспыхнул протест. Он знал цену страданиям, да еще таким, какие ей и не снились, но она не позволила ему заговорить и настойчиво продолжала:

— Вот почему я никогда не верила в Зло. Я боялась его признать, потому что тогда должна была признать и свою причастность к нему. Я не хотела знать твоих секретов, чтобы иметь право не открывать свои… Вот так все случилось. Я лишила ее жизни. И отобрала у нее возможность найти собственный выход, собственный ответ на извечный вопрос: «За что?» Я отобрала у нее шанс на чудесное спасение. Я не дала ей умереть достойно… — Довольно. Об этом можно говорить часами. И она никогда не найдет оправдания тому, что сделала. — Благодаря мне последним, что она почувствовала перед смертью, был ужас. Животный страх.

— Нет, — не выдержал Ковенант. — Не надо, Линден. Твои самообвинения слишком резки. Ты их не заслужила. — Его лицо осунулось от тревоги за нее, и даже через гранит палубы до Линден доходило его сострадание и желание пробиться к ней сквозь коросту воспоминаний. — Ведь ты была тогда совсем еще ребенком. И не представляла себе иного выхода. Но ты не одна такая. В каждом из нас живет частица Лорда Фоула. Но меня ты спасла. Да ты всех нас спасла.

Линден затрясла головой:

— Нет! Я одержала тебя! Ты сам себя спас.

Он позволил элохимам забрать у него сознание и волю и оставить лишь жалкое беспомощное заклинание: «Не прикасайтесь ко мне». Но он принял и этот крест ради Страны, ради грядущей битвы с Презирающим. А она, Линден, капитулировала и лишь с помощью ужасов, окружавших ее с самого детства, пыталась достучаться до него. Она считала, что в этом нет ни грамма добродетели. Она лишь сделала то, что и все остальные, кто вел Ковенанта по пути свершения его предназначения. Она только провоцировала ситуации, в которых ей открывался доступ к его силе.

— Всю жизнь я сражаюсь с этим мраком. И всю жизнь он периодически прорывается. А для того чтобы проникнуть в тебя поглубже, мне пришлось отдать все силы, чтобы его блокировать. И на Кира сил уже не осталось… — Линден вдруг оборвала себя: — Тебе надо было разрешить Бринну казнить меня.

— Нет. — Ковенант смотрел на нее так, словно ее искренность была для него, во много раз важнее пролитой ею крови. Он слишком хорошо знал, что такое угрызения совести, и вложил это знание в горячий шепот, обжигавший и согревавший ее, как пламя дикой магии: — Ты не в ответе за свою мать. И не в ответе за то, что пыталась одержать меня. У тебя были благие намерения. К тому же ты сделала не только это. Ты спасла Поиск. Ты единственная женщина, которая не боится меня. — Его руки дрогнули, словно он хотел ее обнять, но не решался. — Неужели ты до сих пор не поняла, что я люблю тебя?

Люблю? Она попыталась повторить это слово — и не смогла. Своим признанием Ковенант изменил весь мир. Линден пошатнулась и чуть не упала на него. Он был мертвенно бледен, измучен невыносимой тяжестью своего предназначения. Старая прореха в испачканной кровью тенниске на месте ножевого удара казалась меткой смерти. Но Линден чувствовала, как в нем бурлит великая сила, и, причастившись ее, вдруг снова почувствовала себя живой. Он не собирался отталкивать ее. И когда бывал холоден, дело было вовсе не в ней. Это он боялся слишком приблизиться. Он был измучен ядом и проказой, но Линден все понимала и не страшилась. Вот и теперь он снова хотел уйти, но она не позволила и нежно обняла его. Так нежно, как только было возможно с онемевшей рукой.

Несколько мгновений Ковенант, очевидно, боролся с собой и был напряжен и скован. Но наконец сдался. Его руки сомкнулись на ее талии, лицо стремительно приблизилось, и их губы слились в поцелуе.

Глава 22 «Есть еще в мире любовь»

На следующее утро Линден проснулась довольно поздно. Несмотря на то что было полнолуние, она отлично выспалась. Правая рука потеплела и ощущалась уже до самых кончиков пальцев. Она чувствовала себя так, словно вернулась ее юная плоть — плоть ребенка, не ведающего, что такое смерть, словно после епитимьи онемения вся ее кровь обратилась в елей. Ей не хотелось открывать глаза. Сквозь веки она чувствовала, что вся каюта залита солнечным светом, но ей так не хотелось признаваться себе, что ночь уже прошла и начался день.

И вдруг ее тело — столь расцветшее этой ночью от ласк Ковенанта — ощутило, что его нет рядом. Просто удивительно, как ему удалось вылезти из гамака, не потревожив ее. Она сонно запротестовала, но тут же почувствовала на щеке ласковое покалывание дикой магии и поняла, что он все еще рядом, в каюте. Она тихо засмеялась от счастья и, повернувшись, свесила голову вниз.

Он стоял босиком в тугом солнечном луче, спиной к ней, и закрывал лицо руками, словно борясь с отчаянием. Но потом Линден поняла, что он просто «бреется»: небольшим, вырывавшимся из кольца язычком пламени сжигает бороду со щек и подбородка. Их одежда была развешана на спинках стульев и сохла после стирки, устроенной усмиренными харучаями, считавшими, что это их святая обязанность.

Линден молча наблюдала, не торопясь прерывать его самоконцентрацию. Нежась в воспоминаниях о прошедшей ночи, она дожидалась, пока он сам заметит, что она уже проснулась. Ковенант был тощим как скелет — непрестанно сжигавшая его энергия не позволяла ему нарастить и грамм лишнего мяса. Но Линден нравилась эта вызванная его даром худоба. Она и не представляла себе, что однажды чье-либо тело сможет вызвать у нее столь пристальный (и отнюдь не профессиональный) интерес.

Вскоре с бородой было покончено, и Ковенант загасил огонек. Обернувшись, он встретился глазами с ее пристальным взглядом. На секунду его лицо вспыхнуло от смущения, и он извиняющимся тоном заговорил:

— Пока я только учусь, но, надеюсь, рано или поздно овладею контролем над ним. Кроме того, — он угрюмо усмехнулся, — я не люблю щетину. Когда пламя маленькое и я не злюсь при этом, мне удается делать с его помощью все, что захочу, но как только я пытаюсь сделать что-то большее… — Он хотел продолжить разговор о своем овладении силой, но, заметив настроение Линден, пожал плечами и сменил тему. — Ну как, чисто? — спросил он, поглаживая резко выделявшиеся белизной на фоне загорелого лба и щек подбородок. — У меня-то пальцы не чувствуют, как ты знаешь…

Линден кивнула; Взгляд Ковенанта смутил ее: в его глазах читалось много больше, чем просто воспоминание о прошедшей ночи. На душе у него было неспокойно. А ей очень не хотелось рисковать своим таким еще хрупким счастьем, но лучше было сразу спросить в лоб, чем начинать новую жизнь с недоговоренностей.

— В чем дело?

Он на миг отвел глаза, но с внезапной решимостью снова взглянул на нее:

— Слишком много всего: дикая магия… Огромное количество вопросов без ответов… И еще мой эгоизм: Я принял твою любовь, в то время когда… — Он вздохнул. — Когда я так опасен для всех. Не знаю, имею ли я право позволить себе роскошь любить. А я тебя очень люблю. — Слова давались ему с трудом. — Может статься, что тебе не удастся сделать что-то с моей раной. А я хочу в наш мир. Я устал нести ответственность за все. Я уже убил стольких людей… И, похоже, впереди меня ждет что-то ещехудшее.

Как она понимала его! Его душа истосковалась по взаимопониманию и дружеской поддержке. Но того, чего он так боялся, — той ножевой раны — для нее словно и не существовало сейчас. Шрам был уже едва виден. Ей трудно было поверить в то, что столь удачно зажившая рана не поддается излечению и таит в себе какую-то опасность.

Но это занимало Линден лишь отчасти. Что касалась ее самой, то она была вполне счастлива там, где находилась, — в объятиях Ковенанта, на борту «Звездной Геммы», летящей на поиски Первого Дерева, в милой компании Великанов, харучаев, Финдейла и Вейна. Она верила, что все вместе они смогут изменить будущее и избежать ловушек, приготовленных Лордом Фоулом. И она попыталась, насколько умела, объяснить это Ковенанту:

— Мне все равно. Можешь быть каким угодно опасным и эгоистичным. — То, что рядом с ним опасно находиться, ее всегда только привлекало. — Я не боюсь.

Ковенант сощурился и заморгал, словно ее улыбка сиялаярче солнца. Линден подумала: вот сейчас он вновь поднимется к ней и найдет успокоение в ее объятиях… Но он не сдвинулся с места. На его лице отразилась сложная гамма чувств: ранимость детский страх и в то же время вызов. Он попытался заговорить, но горло его сжалось, и, лишь откашлявшись, он пробормотал:

— А Финдейл говорит, что я в состоянии уничтожить всю Землю.

Только сейчас до нее дошло, что помимо понимания ему нужна ее помощь, — он слишком устал нести крест своего предназначения в одиночку и хотел с кем-то разделить его тяжесть. Он не мог открыть перед ней только одну дверь в себя — они распахивались все разом. Линден уселась поудобнее и посмотрела Ковенанту в глаза.

Финдейл. Воспоминания нахлынули на нее, острыми когтями разрывая счастье на части. Элохим ведь пытался уже помешать ей войти в Ковенанта. Ты что, сдурела? Это же конец! Ты хоть соображаешь, что всю Землю поставила под удар?

— А что имел в виду Финдейл, когда сказал вчера: «Разве мы не защитили твою душу?», — как можно спокойнее спросила она.

У Ковенанта задрожали губы.

— Это меня пугает. Он прав. В некотором роде они защитили меня. Когда я остался один на один с Касрейном, то был совершенно беспомощен. Ведь Хигром пришел уже позже. А до его прихода у кемпера оставалось достаточно времени, чтобы успеть сделать со мной все, что угодно. Но сквозь тишину, созданную элохимами, он пробиться не смог. Я слышал каждое его слово, каждый приказ, но былне в состоянии их выполнить, а принудить меня он не мог. Если бы я не был в тот момент «погашен», он обязательно нашел бы способ завладеть моим кольцом. Но и это не объясняет всего до конца. — Лицо его заострилось от мучительных раздумий. — Отчего им вздумалось делать это сразу же в Элемеснедене? И почему Финдейл так боится за меня?

Линден пристально вгляделась в него, пытаясь свести воедино все, что он помнил, чувствовал и желал. У него было лицо человека, идущего к своей цели прямыми путями: об этом говорили и жесткая, упрямая складка у рта, и горящие фанатичным пламенем глаза. Но внутри него все было очень сложно и запутанно. А некая часть его сознания вообще не поддавалась ее восприятию или была просто выше ее понимания.

— Ты сам за себя боишься, — как можно мягче констатировала она.

Ковенант нахмурился, собираясь по старой привычке окрыситься: «Ну да, не будь я так самонадеян, неопытен и туп, бояться было бы нечего. Ты это хочешь сказать?» — но вместо этого внезапно ссутулился и тихо признался:

— Знаю. Чем большего могущества я достигаю, тем беспомощнее себя чувствую. И мне всегда его не хватает. Мне всегда мало. А так не должно быть. Либо я что-то делаю не так, либо однажды полностью потеряю над ним контроль. Вот это меня и пугает.

— Ковенант. — Линден не хотелось сейчас говорить о том, что причиняло ему такую боль. Но с другой стороны, она никогда не видела, чтобы он избегал больных вопросов. К тому же ей очень хотелось доказать, что она может поддержать его в трудную минуту. — Расскажи подробнее о необходимости свободы выбора.

Он удивленно поднял брови, недоумевая, что могло направить ее мысли по такому руслу, но возражать не стал.

— Это трудно объяснить. Думаю, что главное здесь в том, кем ты себя осознаешь: личностью, обладающей сильной волей, возможно, некоторым упрямством и… как бы это сказать точнее?.. непредсказуемостью поступков, или же ты инструмент, орудие в чужих руках. Инструмент сам по себе ничего не может, и все его действия зависят от умения и целей того, кто им работает. Так что если ты собираешься совершить нечто особое, на что у тебя самого не хватает сил и умения, то инструменты тут тебе не особо помогут. В таком случае приходится привлекать на помощь личность и уповать на то, что ее непредсказуемые поступки послужат достижению и твоей цели тоже. А следовательно, приходится мириться и с тем, что эта личность вовсе не такова, какой бы ты хотел ее видеть. Это палка о двух концах. Создатель хочет остановить Фоула. Фоул хочет разрушить Арку Времени. Но ни один из них не может использовать для этого обычные инструменты, ибо те могут помочь лишь там, на что и так простираются их возможности. Да будь они способны сделать это, не завися ни от кого, они бы давно уже это сделали. Потому-то оба цепляются за нас. И единственная разница в подходах состоит, как я понимаю, в том, что Создатель не манипулирует нами. Он только при случае пользуется шансом, а выбор предоставляет нам. А вот Фоул действует совсем иначе. И как ты думаешь, при таком раскладе много ли нам с тобой остается личной свободы?

— Нет, — призналась Линден, стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре. — Нам ничего не остается. — Ее мучило то, что своими ответами она растравляет его рану, но любовь должна быть предельна откровенна, иначе это не любовь. — Ты единственный обладатель кольца. Так где она, твоя свобода? А после того как ты занял место Джоан… — Она осеклась, сама испугавшись того, чем может закончить эту фразу.

Ковенант понял ее. Непроизнесенные ею слова подтверждали его собственные опасения.

— Я ни в чем не уверен.

И снова он отвел глаза. Но не потому, что избегал ее взгляда, — им овладели воспоминания.

Однако она еще не договорила, и то, к чему она вела, должно было быть высказанным:

— После элохимпира… Когда я попыталась войти в тебя… — Она чувствовала, что слова ускользают, как кусочки рассыпавшейся мозаики, и она не в состоянии сложить ее. Вызвав в памяти случившееся, она с внутренним трепетом, кое-как стала собирать рисунок события воедино. — Это произошло в тот день, когда на корабле обнаружили Финдейла. Тогда я все еще надеялась, что ты сам сможешь восстановиться. Но после того как объявился элохим, уже не могла ждать. Я подумала, что, кроме тебя, никто не сможет разобраться с ним.

Она прикрыла глаза, чтобы не видеть его тревожного взгляда.

— Но я зашла слишком далеко. — Тогда, ослепшая от застившего глаза голодного мрака, она попыталась овладеть его силой. И теперь с новой силой ощутила боль от того, что получилось в результате. Линден заерзала в гамаке, стараясь усесться поудобнее, и, помогая себе руками, попыталась выразить в словах свои тогдашние переживания. — Я была выброшена… Точнее, я сама себя вышвырнула. Я бежала от того, что увидела.

И она описала ему ту страшную жертву Солнечного Яда, того монстра, что был отвратительнее Марида, которого она встретила в пустыне его сознания.

Лицо Ковенанта застыло в маске предельного страха. В глазах боролись ужас и гнев. С неожиданной для себя твердостью и даже жестокостью Линден процедила:

— Разве ты мне не говорил, и не раз, что продал себя? Так как ты считаешь: ты уже орудие Презирающего или пока еще нет?

— Может, пока еще нет. — Его глаза непокорно сверкнули, и он нахмурился, словно она отдалялась от него и принуждала его вновь отступить в гранитный бастион боли и одиночества. Голосом, непреклонным, как проказа, он продолжил: — Возможно, и элохимы думали, что я уже им стал. Возможно, то, что видела ты, — их восприятие меня… — Тут он замолчал и затряс головой, пытаясь разобраться в самом себе. — Нет. Это было бы слишком просто. — Очень медленно его черты разгладились, и он поднял голову, словно отдаваясь под власть Линден. — Может быть, Финдейл и прав. Мне надо отдать кольцо ему. Или тебе. Прежде, чем станет слишком поздно. Но будь я проклят, если сдамся так легко! Нет, до тех пор, пока во мне жива надежда…

«Надежда?» — повторила про себя Линден. Но Ковенант продолжал, не давая ей вставить ни слова:

— Ты тоже одна. Тот старик у Небесной фермы избрал тебя. Он сказал тебе: «Будь честной». Ты все еще здесь и помогаешь мне добровольно. То, что ты мне сейчас рассказала, имеет совсем другой смысл. Если бы то, что ты видела, означало, что я уже стал инструментом или жертвой Фоула, то тогда бы я не смог его остановить. Но ведь и он тогда не смог бы меня больше использовать!

Ковенант замолчал, давая ей время обдумать его слова. А отсюда вытекало, что свои надежды Лорд Фоул связывает с ней. И что ответственность за спасение Земли лежит и на ней, пусть даже она этого пока не осознает. Что ею тоже манипулируют. Ты избрана для особого осквернения.

На секунду осознание ледяной дрожью пробежало по телу Линден, и даже солнце, бьющее в иллюминатор, не могло ее согреть. Но Ковенант заговорил снова, как бы отвечая на ее опасения:

— Но есть и еще кое-что. Есть надежда. Я уже говорил тебе, что до этого я бывал в Стране трижды. Но на деле получается, что четырежды. Три раза у меня не было никакого выбора. Я переносился независимо от того, хочу я этого или нет. А после первого же раза я этого очень не хотел. Но самым худшим было мое третье посещение. Я бродил в лесу неподалеку от Небесной фермы и встретил девочку, которую хотела укусить гадюка. Я попытался спасти ребенка, но не успел, потому что уже в следующий момент перенесся в Ревелстоун, где Морэм как раз заканчивал ритуал вызова. Я отказал ему. Девочка была частью реального мира, и змеиный укус мог оказаться смертельным. Для меня это было важнее всего на свете, что бы там ни творилось в Стране. И когда я объяснил Морэму, в чем дело, он отпустил меня. — Плечи Ковенанта дрогнули. Морэм. - Я вернулся в лес, когда было уже поздно: змея успела атаковать. Я попытался отсосать яд, сколько мог, а затем отнес ребенка к родителям. И тут же начался четвертый вызов. И я принял его. Я имел право выбора и выбрал сам. В тот момент я уже ничего не хотел, кроме как расправиться с Лордом Фоулом.

Он говорил, не отрывая от Линден горящего взгляда, и та читала в его глазах всю горечь сомнений, все мучительные вопросы, оставшиеся без ответа.

— Но разве, отказав Морэму, я продал себя тем самым Презирающему? Или Создателю, приняв четвертый вызов? Не знаю. Я считаю, что ни один человек не может стать инструментом без его воли на то. Его можно разрушить. Можно согнуть или сломать. Но если я делаю что-то в угоду Фоулу, это означает лишь, что я в чем-то ошибся: пошел не по той дороге, чего-то недопонял, поддался на провокации своего внутреннего Презирающего, утратил мужество или научился находить в разрушении радость… — Каждое его слово звучало как обвинение. — Но ведь это вовсе не означает, что ты — орудие в чьих-то руках.

— Ковенант. — Линден придвинулась к самому краю гамака. Сейчас она вновь видела его таким, когда он в первый раз поразил ее воображение: сильным и целеустремленным, околдовавшим ее своим отношением к одержимой Джоан; заворожившим нежностью, с которой нес свою измученную жену к месту выкупа; сверкающим в ореоле яростного пламени, когда спас ее из Ревелстоуна; тем, кто зажег искупительную каамору для Мертвых Коеркри. Она тихо позвала его, словно наслаждаясь вкусом его имени. И затем открыла ему свой последний секрет, последнее, что до сих пор подсознательно удерживала от него в тайне. — Я тебе нерассказывала всего, что сказал мне тогда тот старик. Да, он говорил мне: «Будь честной». Но это не все. — Несмотря на то что с того дня миновало много времени и событий, его слова впечатались в ее мозг. — Он сказал еще: «Не бойся, доченька. Ты не обманешь надежд, хоть он и будет нападать на тебя». — И, твердо глядя в глаза Ковенанту, она добавила: — И еще он сказал: «Есть еще в мире любовь!»

Он замер, пораженный ее словами. Уголки его угрюмо сжатых губ дрогнули в кривой улыбке, а глаза засветились болью. Воздев к Линден свою увечную руку, он почти выкрикнул:

— И ты способна в это верить? Я привык считать себя импотентом. У меня проказа.

Вместо ответа она села в гамаке и спустила ноги на ступеньки лесенки. Затем взяла его за руку, и он привлек ее к себе в столб яркого солнечного света.

Позже они вдвоем поднялись на палубу. Их одежда еще не просохла, поэтому они обрядились в туники из грубой шерсти, которые один из Великанов сшил из своего старого плаща.

Несмотря на величину, туники были очень теплыми и удобными. Ковенант и Линден шли босиком, словно хотели окончательно сдружиться с камнем, из которого был построен корабль. Ивсе же Линден видела, что Ковенанта не оставляет тревога.

Поднявшись на корму, Линден вдруг обнаружила, что сама сияет, как девица на выданье, и попыталась взять себя в руки, но не смогла стереть со своих щек предательского румянца, порожденного весенним бурлением крови. Ей казалось, что каждый встретившийся Великан, все понимая, смотрит на них с тайной усмешкой и осуждением. А Красавчик — тот вообще расплылся так, что даже вдруг похорошел. Глаза Хоннинскрю из-под щетинистых бровей так и лучились, а борода топорщилась самым что ни на есть заговорщическим образом. Якорь-мастер на время сменил обычное меланхолическое выражение лица на теплую искреннюю улыбку, хотя и немного печальную — улыбку человека, который потерял свою любимую так давно, что уже не испытывает зависти к чужому счастью. Даже Яростный Шторм при виде их не сдержала довольной ухмылки. А в обычно суровых глазах Первой запрыгали задорные чертики.

Вскоре всеобщее внимание стало таким откровенным, что Линден захотелось удрать с палубы. От смущения в ее голосе даже появились раздраженные нотки. Но Ковенант вдруг остановился, вызывающе подбоченился и во весь голос заявил полушутя-полусерьезно:

— Ну, кто из вас свечку держал?

Красавчик покатился со смеху, и тут же весь корабль откликнулся эхом мощного великанского хохота. Ковенант по привычке ощетинился, но тут же расхохотался вместе со всеми. Линден обнаружила, что тоже смеется, да так, как никогда еще в жизни не смеялась.

А над их головами хлопали тугие паруса, и небо было безоблачно-лазурным. Линден ощущала трепет здоровой жизни, охватившей весь корабль: гранит под ее шагами был пронизан мощными вибрациями единения с экипажем, ритмом бега по волнам и звоном натянутых канатов. «Звездная Гемма» летела по светлому морю с такой резвостью, словно вновь обрела утраченную грот-мачту, словно полностью восстановилась после выпавших ей тяжелых испытаний. А может, это Линден полностью восстановилась?

Весь день они с Ковенантом бродили по кораблю, то беседуя о том о сем с Великанами, то просто молча греясь на теплой от солнца палубе. Линден заметила, что за все это время Вейн не сдвинулся с облюбованного места ни на дюйм. Он был похож на прекрасную обсидиановую статую с тускло блестящими браслетами на запястье и лодыжке. Впечатление лишь слегка портила драная обгоревшая туника. И он по-прежнему контрастировал с Финдейлом, не покидавшим поста на носу корабля. Блеклая туника элохима развевалась на ветру, а иногда и против ветра, напоминая о том, что она, как и тот, кто ееносит, может принимать любые подобия. Казалось совершенно невозможным, что между элохимом и отродьем демондимов может существовать хоть какая-то связь. Какое-то время Линден с Ковенантом обсуждали эту тайну, но потом поняли, что ничего нового пока друг другу сказать не могут, и решили отложить ее решение до новых событий.

Кайл с Бринном старались держаться на расстоянии, но когда понадобилась их помощь, прислуживали с прежней почтительностью и бесстрастностью. То ли они не хотели мешать, то ли все-таки не желали смириться с тем, что Линден осталась безнаказанной. Но она давно уже не обманывалась внешним спокойствием их лиц, зная, какие страсти могут кипеть в не признающей компромиссов душе харучая. И все же в их поведении проскальзывала какая-то нерешительность, словно они еще не знали, как отнестись к произошедшим переменам. Ковенант потребовал от них беспрекословного послушания, и они подчинились. Но доверия к Линден от этого у них не прибавилось.

Их подчеркнутая покорность насторожила и даже слегка расстроила Линден. Но все искупалось благотворным присутствием Ковенанта. И все же она периодически поглаживала кончиками пальцев шрамы на его искалеченной руке — не только от избытка нежности, но и чтобы удостовериться, что он здесь и никуда не делся. И каждый раз, убедившись, что это ей не снится, она впадала в состояние блаженной расслабленности.

Когда, нагулявшись, они устроились отдохнуть на большой бухте каната, к ним присоединился Красавчик. После нескольких незначительных фраз Линден спросила, куда делся Мечтатель. Она была искренне привязана к немому Великану, чувствуя в нем родственную душу.

Но Красавчик вздохнул в ответ:

— Мечтатель… Хоннинскрю понимает его лучше, чем остальные Великаны, но и он не в состоянии уяснить всего. Сейчас мы идем на всех парусах, и если ветер продержится еще немного, то стрелой домчимся прямо до нашей цели. Казалось бы, чего еще желать? Но Мечтатель тоскует с каждым днем все сильнее. Непонятная тьма, которую он не способен назвать или как-то определить, сгущается в его душе. Чем ближе мы к Первому Дереву, тем мрачнее он становится, словно земля, на которой оно растет, — место страшное и грозящее неведомыми опасностями. Если б только он мог говорить! Сердце Великана не приспособлено к тому, чтобы держать в себе подобные сказания. Он не выходит из своей каюты. Думаю, он хочет избавить нас от своих бесплодных попыток рассказать, что его так мучает.

Линден с грустью подумала, что, скорей всего, он из чувства собственного достоинства просто хочет избавить всех от вида своих страданий. Из всех, кто плыл на «Звездной Гемме», она была единственной, кто испытывал нечто схожее с его ощущениями. И все же Глаз Земли и ее видение были настолько разными явлениями, что она не могла перекинуть мостик от себя к Великану. Но сейчас Линден не хотелось думать ни о чем грустном: она закинула руки за голову и, греясь на солнце, отдалась жадному насыщению жизнерадостной энергией экипажа «Звездной Геммы».

Так прошел день, а вечером Хоннинскрю убрал часть парусов и объявил, что сегодня дает команде отдых. Поэтому сразу после ужина, оставив на вахте якорь-мастера, боцманшу и нескольких матросов на реях, остальная часть экипажа собралась на любимом месте на полубаке.Линден и Ковенант присоединились к ним. Их тянуло к Великанам, к их шуткам, песням и увлекательным сказаниям. Собрание освещалось одним-единственным фонарем, но темнота, подступавшая со всех сторон, не страшила: она была пропитана дружеским участием, симпатией и здоровым юмором Великанов. А от глаз их шло столько света и тепла, что Линден окончательно забыла все свои страхи.

Высоко в небесах между танцующими мачтами горели яркие звезды. Когда запели первую песню, Линден примостилась у фока, прижавшись спиной к его надежному граниту, и позволила себе унестись на крыльях мелодии.

Ритм песни был укачивающе-монотонным, как погребальная песнь самого моря, но мелодия взмывала над ним светлыми радугами веселья и радости жизни; в ней говорилось, что все на свете надо принимать сблагодарностью: радость и горе, избыток и нужду. И пусть слова были подобраны порой не совсем умело, зато смысл, душа пески были светлы и чисты, а это — главное. В ней сливались в гармонии светлая печаль и искрящаяся радость, две основные составные души: свобода и счастье жизни.

Когда песня закончилась, Хоннинскрю выступил вперед и обратился к собравшимся с речью. Он рассказал Великанам о том, что Поиск пережил в Бхратхайрайнии, но основная часть его повествования была посвящена харучаям. Особое внимание он уделил последним дням жизни и героической смерти Хигрома. Доблесть и мужество Кира он тоже не обошел молчанием, отдавая дань памяти погибшим. Великаны слушали его, затаивдыхание; воцарилась столь торжественная тишина, что даже Бринн и Кайл не осмелились вмешаться и дополнить рассказ так, как считали нужным.

А затем полилось новое сказание, а за ним еще и еще. Яростный Шторм с похоронным выражением лица изложила историю о том, как два угрюмых, туповатых и замкнутых Великана втрескались друг в друга по уши, что привело их в конечном итоге к смертельной вражде. Красавчик исполнил старинную балладу о тоске Бездомных по родине. А Ковенант оставил Линден для того, чтобы поведать сагу о Береке Полуруком, легендарном герое Страны, первым ощутившем Земную Силу в раскатах рыка Огненных Львов — огненной реки с Горы Грома,- создавшем Посох Закона для управления ею и Совет Лордов для службы ей. Ковенант говорил тихо, словно рассказывал сам себе, пытаясь определить для себя суть их нынешнего Поиска. Но это была одна из любимейших историй Великанов, и, когда он закончил, несколько матросов поклонились ему в знак благодарности, признавая тем самым связь между ним и древним спасителем Страны.

На минуту все замолчали, и вдруг раздался голос Красавчика:

— Мне хотелось бы знать побольше о тех древних временах. О таких людях, как Берек, можно слушать часами.

— Да, — прошептал Ковенант. — А слава земная слабеет и проходит.

Но он не стал ни разъяснять своих последних слов, ни рассказывать больше.

Снова над палубой повисло молчание. Все ждали новой истории или песни. И вдруг свет фонаря закрутился штопором, и прямо из него перед Ковенантом и Линден возник Финдейл. Его появление встретили восклицаниями и шутками. Но почти тут же снова наступила настороженная тишина: элохим все еще оставался для всех слишком загадочной и слегка опасной персоной.

На фоне слабого шелеста парусов и легкого шипения пены, разбегающейся от гранитного носа «Геммы», раздались слова:

— Если дозволите, я тоже расскажу одну историю. Первая серьезно кивнула, давая согласие. Правда, она не знала, чего от него можно ожидать, но все, что бы ни рассказал элохим, обещало быть интересным. Возможно, он поможет им немного лучше понять свой народ и его обычаи. Линден напряглась и сосредоточила на Обреченном всё свое видение. Она ощутила, как напрягся и Ковенант, который тоже не испытывал доверия к элохиму.

Финдейл воздел руки к небесам, словно вверяя им свое сердце, и устремил песнь в глубины ночи.

Ничего подобного Линден в жизни не слышала. Мелодия была настолько необычна, сверхъестественна, что все ее нервы затрепетали в такт. Казалось, что поет не один человек: звучало стройное многоголосие, словно пели камень, вода и ветер, обретшие людские голоса. Песня взмывала над человеческим обликом, в котором сейчас пребывал элохим, обнажала его истинную суть, открывая его удивительную многогранность. Песня была настолько чарующе прекрасна, что Линден поразилась, как еще до нее доходит смысл слов.

Звуки лились из груди элохима легко и свободно, и, когда он закончил, несколько минут никто не мог произнести ни слова. Даже несмотря на свое крайнее недоверие и антипатию к Финдейлу, Линден подумала, что на сей раз он был искренен. Да, действительно, элохимы — народ совершенно непостижимый. Да и как понять и оценить их миропонимание и философию, если они вмещают в себя все, что только есть на Земле, если они сами — суть всего.

И все же она попыталась не поддаваться его очарованию. Слишком много было у нее поводов для сомнений, и одной песней их все не разрешить. Стараясь сохранить отчужденность, Линден ждала, что элохим скажет дальше.

И он начал, не дожидаясь, когда потрясенные Великаны придут в себя. Теперь он вновь заговорил обычным человеческим голосом, голосом старика, словно желал подчеркнуть: то, что он собирается сказать, настолько важно, что ему не надо прибегать к специальным эффектам, дабы заставить себя слушать. Линден подумала, что, возможно, этому есть и еще одно объяснение: в его истории может быть столько болезненно-личного, что он пытается таким образом как бы отстраниться, встать в позу беспристрастного сказителя.

— Элохимы — народ, не похожий ни на один другой на Земле. Мы и есть Земля, а Земля — это мы. Мы — квинтэссенция и абсолют выражения жизни. Мы ее Чревь. И нет другого слова, чтобы выразить нашу сущность во всей полноте. Наученные горьким опытом неоднократных нападений на нас в прошлом, мы отделились от всего окружающего мира и других народов. Да и могли ли мы поступить иначе? К тому же что может объединять нас с другими? Наши интересы практически не совпадают. Потому-то частенько случается так, что те, кто приезжает к нам за помощью, получают вовсе не то, чего ожидали. Или вовсе ничего.

Но так было не всегда. Во времена, которые для нас еще памятны, а для вас давным-давно забыты, мы жили не столь отчужденно. Из нашего дома — Элемеснедена, расположенного в центре Земли, — мы общались со всем миром, пытаясь найти в нем ответы, которые потом, много позже, нашли в самих себе. Вообще-то мы не имеем возраста в том смысле, как вы его понимаете. Но в любом случае по отношению к самим себе мы были моложе тогда, нежели теперь. В те времена мы много путешествовали и частенько принимали самое активное участие в событиях, с которыми сталкивались.

Но не об этом мой рассказ. Он об Обреченных. О тех, кто до меня принимал на себя это бремя, кто посвятил все свое время и саму жизнь столь хрупкой нашей Земле. Исходя из наших знанийи опыта, они жертвовали собой ради продолжения жизни на Земле.

Однако они тоже были юны, и это сыграло свою роль. Но во все прошедшие с тех пор века мы старались… я не могу сказать «избегать жертвовать человеческими жизнями», но, по крайней мере, сводили эти жертвы к минимуму по мере возможности. Когда перед нами встают насущные проблемы, мы собираемся вместе, но лишь на плечи Обреченного принятое решение ложится всей своей тяжестью. Для того чтобы вы смогли оценить груз наших проблем, я приведу вам пример. В незапамятные времена в той части Земли, которую вы ныне называете Страной, жили не люди, а деревья. Всеединый Лес тянулся от края до края, и в каждом листочке, в каждой веточке любого из великого множества деревьев бился пульс единого сердца, и объединяло их всех единое сознание. Элохимам это прекрасное существо было очень дорого.

Но, как всегда, нашлись и те, кому чудо-лес был не по нраву, и они возжелали его полного уничтожения. По отношению к деревьям, способным чувствовать любовь и боль, но полностью лишенным способов самозащиты, это были величайшая подлость и злодейство. А знаниями деревья не обладали. Вот тогда мы собрались, и, согласно общему решению, тогдашняя Обреченная, отдала свою жизнь лесу: она полностью растворилась в нем, напитав его знаниями, которых им так недоставало.

И тогда, использовав дарованные им знания, деревья воссоздали ее образ в камне, начертав на пьедестале ее имя, и установили его на своей границе, как щит, отражающий чужую ненависть. Так она отказалась от себя и своего народа, зато щит оставался до тех пор, пока лес осознавал себя.

— Колосс, — выдохнул Ковенант. — Колосс Землепровала.

— Да, — сурово подтвердил Финдейл, и Ковенант, не удержавшись, продолжил за него:

— И когда в Страну стали приходить люди и вырубать деревья, мешавшие им расселяться, всеединый лес создал себе в защиту хранителей. Однако это заняло у него так много времени, что люди успели обосноваться и их стало уже слишком много. А хранители все же не были вездесущи и не могли поспеть за всем, чтобы предупредить множество убийств деревьев и пожаров. Но они, по крайней мере, до последнего боролись за то, чтобы лес сохранил свое сознание и самобытность.

— Да, так и было, — опять подтвердил Финдейл.

— Ну а вы-то где были тогда, черт вас побери! — взорвался Ковенант. — Почему вы ничего больше не сделали?

— Обладатель кольца, — тихо ответствовал элохим, — мы к тому времени уже возмужали. А для тех, кто создан бессмертным, добровольно принять на себя участь Обреченного, а значит, рано или поздно отказаться от жизни — очень нелегко. И, поскольку юношеская порывистость нас уже оставила, мы стали прибегать к подобным мерам лишь в исключительных случаях.И сейчас мы так мало путешествуем не потому, что в нас остыл интерес к происходящему вокруг (ведь что бы ни случилось на Земле, мы все равно будем знать), а потому, что хотим пореже встречаться с ситуациями, при которых нам придется во имя любви жертвовать своей жизнью. Но я еще не закончил, — добавил он, останавливая Ковенанта, который собирался еще что-то сказать. — Я хочу рассказать вам о Кастенессене, Обреченном, пренебрегшем своим долгом.

Во времена общей юности элохимов он был одним из самых молодых — подростком, как и Чант, с которым вы знакомы, упрямым, резким в суждениях, но обладавшим совсем другим характером. Из всех наших путешественников он был самым заядлым: уходил чаще и дальше других. В тот день, когда его выбрали, он находился не в Элемеснедене, а в стране, лежащей далеко-далеко на востоке, о которой многие элохимы и слыхом не слыхивали. И там он совершил то, чего никогда не позволил бы себе ни один элохим. Он влюбился в обычную смертную. Он втерся в доверие к ее народу, притворяясь обычным человеком, но в ее доме был элохимом и использовал свои способности на полную мощность, чтобы окончательно вскружить девушке голову и заставить ее восхищаться собой.

Мы всегда осуждали подобное поведение и никогда не перестанем осуждать его и впредь, хотя и не считаем это Злом. Однако для любой смертной женщины это чревато жертвами, цены которых она сама постичь не в силах. Одаренная, а скорее поглощенная любовью всей Земли, воплощенной в человеческом облике, она теряет свою душу. Это можно сравнить с сумасшествием, одержанием, но никак уж не с той любовью, на которую способны смертные. Полюбив ее, он, сам того не ведая, подписал ей смертный приговор.

Тогда-то его и избрали Обреченным, чтобы он сам исправил причиненный вред. Но в то время Земле угрожала столь серьезная опасность, что мы не могли не вмешаться. На самом крайнем севере, где зарождаются зимы, вдруг забил огненный фонтан. Я не стану объяснять вам причин этого явления, достаточно лишь сказать, что его жар был столь велик, что грозил расплавить земную кору. Так вот, повторяю, когда мы собрались, чтобы избрать Обреченного, Кастенессен отсутствовал в Элемеснедене. Но даже если бы он там и находился и попытался противиться общему решению, то все равно был бы избран, ибо причинил вред смертной, не из самозащиты, а потому что называл это убийство любовью.

Но так была велика в нем сила того, что он называл любовью, что, узнав о своем избрании, Кастенессен не придумал ничего лучшего, как подхватить свою смертную любовницу и улететь вместе с ней в надежде скрыться и от нас, и от судьбы, на которую его обрекли.

Мне и еще нескольким элохимам было поручено разыскать его. Он, очевидно, тогда совсем сошел с ума от страха, так как иначе все же понял бы, что на всей Земле ему негде скрыться от нас. И даже если бы ему удалось каким-то образом обмануть нас, приняв образ, в котором мы не смогли бы его распознать, то придать такой же образ своей любимой было выше даже его возможностей. И все же он так и не оставил ее до тех пор, пока мы не нашли его и не доставили обратно в Элемеснеден.

Женщине мы старались помочь как могли, но его любовь уже разъела ее душу настолько, что мы сумели лишь слегка облегчить ее страдания. Но исцелить ее уже было невозможно. А его мы отправили на север, гасить пожар. Для нас он так и остался элохимом, который не может избежать участи, на которую его обрекли. Но сам он считал, что принадлежит теперь не Земле, не народу элохимов, а только той женщине, которую любил. Кастенессен совсем сошел с ума: он не желал признавать ни своего избрания Обреченным, ни того факта, что Земле угрожает катастрофа, которой нельзя пренебречь. Он взбунтовался против нас, против небес, против Чреви. А меня, поскольку я неотлучно находился рядом и не мог его не слушать, он осыпал проклятиями, предрекая мне участь гораздо страшнее его собственной. Но, несмотря на все его протесты, мы все же довезли его до места, лишив его права выбора и имени, и погасили им пламя. Так Земля была спасена, а Кастенессен утратил свое бессмертие.

Элохим замолчал, и на несколько мгновений воцарилась мертвая тишина; Великаны подавленно молчали. Тогда Финдейл обернулся к Линден с Ковенантом, глядя на них так, словно его рассказ был ответом на многие их вопросы и сомнения, и дрогнувшим голосом добавил:

— Будь у нас в распоряжении другие средства затушить пожар, мы не стали бы принуждать Кастенессена. Он был избран не для жестокого наказания. Он был избран потому, что кто-то же должен был это сделать. — Казалось, что его желтые глаза, вобрав в себя свет фонаря, светятся в темноте. — Цена за умение дальше видеть — риск и ответственность. Я хотел бы, чтобы вы меня поняли.

И через секунду его уже не стало. Лишь тишина, словно эхо его непостижимого одиночества, распростерла крылья над Великанами.

Когда Линден подняла голову к звездам, они больше не радовали ее. Финдейл мог бы повторить: «Ты что, сдурела? Это же конец!»

В течение последующих трех дней погода оставалась прекрасной, а ветер продолжал гнать «Звездную Гемму» с прежней скоростью в нужном направлении. Но на пятый день после отбытия из Бхратхайрайнии внезапно резко похолодало, над морем нависла промозглая мгла, и ветер ослаб, словно был не в силах пробиваться сквозь сырой туман. Небеса затянуло разбухшими тучами. А вскоре хлынул дождь, и ветер задул с новой силой, но теперь уже он постоянно менялся, и корабль Великанов стало швырять по волнам, как игрушку. Временами все другие звуки заглушал рев хлещущей с неба воды и хлопанье мокрых парусов. Изменчивые и мощные шквалы разгуливали от горизонта до горизонта. Для корабля они пока не представляли серьезной угрозы, зато основательно замедляли его ход. Лишенная грот-мачты «Гемма» медленно, но упорно продолжала ползти к своей цели, стараясь не обращать внимания на шалости погоды.

После дня болтанки Линден почувствовала, что ей недалеко до морской болезни. Тем более что сквозь камень она ощущала вибрации уныния, охватившего команду из-за того, что цель уже близка, а достичь ее опять что-то мешает. Ковенант тоже не мог ее успокоить, потому что сам весь издергался. Линден спас Красавчик, заставивший ее выпить разведенного водой «глотка алмазов», что мгновенно избавило ее от головокружения и заставило желудок работать нормально.

В ту ночь Линден с Ковенантом предпочли спать на постеленных на полу ее каюты соломенных тюфяках, считая, что заснуть в раскачивающемся как маятник гамаке вряд ли удастся. Но на следующий день погода стала еще хуже. Вечером, когда ветер слегка разогнал тучи, Хоннинскрю по звездам определил, что за минувшие сутки «Звездная Гемма» прошла немногим больше двадцати лиг.

— Мы так поспешаем, — проворчал он, — что Остров Первого Дерева успеет трижды затонуть, прежде чем мы доползем до него.

— От Великана ли я это слышу? — хмыкнул Красавчик. — Хотя, конечно, капитан, торопыгой тебя уж никак не назовешь.

Хоннинскрю не ответил и обернулся к Ковенанту, в его глазах читалась боль за Мечтателя. Неверящий как бы про себя заметил:

— Спустя несколько столетий после Ритуала Осквернения Посох Закона разыскал один из пещерников — Друлл Камневый-Червь. У него была одна из любимых забав: играть с погодой.

Линден пристально посмотрела на него, собираясь спросить, не думает ли он, что происходит нечто подобное и сейчас, но Ковенант тем временем снова заговорил:

— Как-то раз я по глупости попал в один из его штормиков. И разнес его еще до того, как поверил, что дикая магия существует.

Теперь внимание всех, кто находился поблизости, было прочно приковано к Ковенанту. В воздухе повисли немые вопросы. Вслух отважилась высказаться только Первая:

— Друг Великанов, уж не хочешь ли ты сказать, что можешь управлять погодой?

Ковенант замялся. По его напрягшимся плечам и нервным пальцам Линден видела, что он горит желанием предпринять любое действие, лишь бы оказаться ближе к цели. Даже во время сна он не расслаблялся до конца. Однако он сказал:

— Нет. — И, выдавив кривую улыбку, добавил: — С моим везением я скорее пробью еще одну дыр в борту.

Вечером он улегся на свой тюфяк лицом вниз, словно каменный, и Линден пришлось долго теребить его, прежде чем он повернулся к ней.

А шторм все не утихал. На следующий день ветер стал еще сильнее и капризнее. Линден провела большую часть утра на палубе, вглядываясь сквозь пелену дождя в горизонт, в небо и пытаясь разглядеть хоть малейшие признаки того, что погода начнет меняться. Она окончательно, всем сознанием, всей плотью прониклась тоской Ковенанта. Первое Дерево. Надежды, с ним связанные. Для Страны. А для нее, Линден, что? Этот вопрос причинял ей боль. Ковенант как-то сказал, что Посох Закона можно использовать и для того, чтобы отправить ее назад. В ту жизнь.

После полудня небо над кораблем расчистилось. Ковенант и Линден стояли вдвоем на корме, глядя в этот странный просвет в багровых тучах, пытаясь понять, что в нем их так настораживает, как вдруг с мачты донесся предостерегающий крик. Хоннинскрю отозвался с мостика. Линден ощутила, как камень под ее ногами затрепетал, пронизанный тревогой. По палубе загрохотали тяжелые шаги. И тут же появились Первая с Красавчиком, бегом направлявшиеся к ним.

— Что?.. — начал Ковенант, но Первая, не дав ему договорить, ожгла его взглядом и молча указала за борт.

Красавчик занял боевую позицию, явно намереваясь защищать Ковенанта.

Тут же подбежал Мечтатель. Линден на секунду ухватилась за невероятную идею, что весь этот переполох вызван тем, что они уже достигли Острова Первого Дерева. Но в глазах немого Великана отсутствовала привычная, вызванная видениями Глаза Земли скорбь. Он был похож на человека, узревшего нечто прекрасное, но вместе с тем смертельно опасное.

С неистово бьющимся сердцем Линден обернулась к морю и, направив свое видение туда, куда указывала Первая, содрогнулась от бьющего оттуда потока странной, сверхъестественно сильной энергии.

Но, прежде чем увидеть источник этой загадочной энергии, она почувствовала его всей кожей лица. Затем огромная волна, мчавшаяся на корабль, опала, рассыпалась брызгами и оставила прямо перед ними огромный — больше длины корабля Великанов — круг гладкой и спокойной воды.

Со всех его сторон по-прежнему бушевал шторм, и на невидимой границе, словно разбиваясь о стену, взметались гейзерами буруны вышиной с мачты «Геммы». Но они вздымались прямо вверх, словно для них не существовало ни ветра, ни течений, и рассыпались искрами сверкающих на солнце капель, десятками маленьких радуг. А между ними лежала спокойная водная гладь, словно охваченная летаргическим сном до самых своих глубин.

Кольцо гейзеров медленно двигалось к кораблю.

— Так что?.. — снова попытался спросить Ковенант, но осекся, словно и сам почувствовал вибрации той загадочной мистической силы, что приближалась к ним.

— Водяные девы, — отрешенно ответила Первая, а Красавчик добавил сиплым шепотом:

— Танцующие-На-Волнах.

Линден хотела спросить, кто же это такие, но Красавчик, опережая ее вопросы, продолжил все тем же почтительным, взволнованным шепотом:

— Существует много дивных сказаний о них, но я никогда не смел надеяться, что сподоблюсь увидеть их своими глазами.

Гейзеры медленно приближались: Линден уже чувствовала брызги на своих щеках. И эти брызги тоже были концентрацией все той же дивной, странной энергии. Хоннинскрю даже не пытался отвести «Звездную Гемму» в сторону, чтобы избежать сближения с таинственным кругом. Все свободные от вахты Великаны столпились на палубе, беспокойно переговариваясь.

— Говорят, — продолжал Красавчик, — что это женская часть души самого моря, которая вечно скитается в поисках мужчины с сердцем достаточно сильным, чтобы стать ее идеальным мужем. Но в других легендах повествуется, что это женщины из племени, некогда жившего в морских глубинах, и они бродят в поисках своих мужей, погибших или заблудившихся. Что здесь правда, а что нет — я не знаю. Но во всех легендах говорится, что они опасны. Нет мужчины, который устоял бы перед их песнями. Избранная, слышишь ли ты, как они поют? — Линден промолчала, и он принял ее молчание как ответ. — И я не слышу. Возможно, водяных дев не интересуют Великаны. Как женщин, я имею в виду. Наш народ еще никогда не имел неприятностей от встречи с ними,

Тут гейзеры забили уже у самого борта, и Красавчик невольно повысил голос:

— Но что до обычных мужчин…

Линден в ужасе отшатнулась. Но на ее лице были лишь соленые морские брызги. Водяные девы не имели над ней власти. Она не слышала их песни, хоть и чувствовала некие вибрации, пронизывающие и ее, и гранит палубы, заставляющие трепетать воздух перед глазами. И вот «Звездная Гемма» плавно вошла в зону спокойной воды, окруженная со всех сторон искрящимися фонтанами, пляшущими радугами и бриллиантовым ореолом брызг. Паруса безжизненно обвисли. И тут корабль стал медленно поворачиваться вокруг своей оси, словно находился в центре водоворота.

— Если им не ответить, — голос Красавчика сорвался на крик, — они потопят нас!

Линден услышала, как он вдруг запыхтел, но Томас, стоящий рядом, молчал, и она оглянулась.

Ковенант отчаянно бился в могучих объятиях Красавчика.

Глава 23 Дезертиры

Зов водяных дев был столь ненавязчив и неуловим, что Ковенант и сам не почувствовал, как полностью подпал под его власть, до тех пор пока сердце не забилось как сумасшедшее, словно хотело выпрыгнуть из грудной клетки; пока все его существо не устремилось к ним навстречу и горло не перехватило страстным желанием ответить. Он не понимал, что бьется в железных объятиях Красавчика, не чувствовал, что хватает воздух ртом с такой жадностью, словно тот уже не мог насытить и для дыхания ему была необходима вода. Песня поглотила его. Обещание грядущей любви пронзило его до глубины души, каждая клеточка трепетала в преддверии вечной нежности и покоя. Перед ним чередой поплыли дивные картины, сулящие безбрежное счастье; каскады фонтанов пульсировали в особом ритме, словно говоря на языке, который он уже начал понимать, и мелодия без слов в его сознании вдруг наполнилась смыслом:

Сильные руки Красавчика были единственной преградой, мешавшей Ковенанту нырнуть в глубины и ответить на зов.

Потом возникла еще одна преграда: перекошенное от страха лицо Линден загородило ему фонтаны. Она что-то кричала, но он слышал только чарующую песню. Лишь эти руки, что удерживали его от погружения в морскую прохладу навстречу счастью, лишь эти проклятые руки!..

Внутри стала медленно закипать дикая магия, а затем вокруг Ковенанта полыхнуло белым пламенем, и руки Красавчика разжались.

Но нарастающая сила и пробудившийся яд, подействовав на него изнутри, пробудили его сознание, и теперь нежный зов водяных дев превратился в оглушительный вопль. Он ощутил, как по всему телу растекается волна отвращения: то ли дев к нему, то ли его собственного к самому себе — сейчас это было неважно. Танцующим-На-Волнах он по каким-то причинам не подходил; а Красавчик — его друг, и как ему только могла прийти в голову мысль причинить вред своему другу… Сколько можно? Ведь он уже и так слишком часто служил невольной причиной мучений и гибели тех, кого любил. Ведь даже несмотря на великанскую нечувствительность к огню, пламя дикой магии не могло не повредить Повенчанному-Со-Смолой. Сколько можно?!

Освобожденный от зова, Ковенант обмяк и рухнул на Линден.

Она тут же обхватила его изо всех сил, пытаясь удержать, словно тот все еще стремился прыгнуть за борт. Ковенант попытался вырваться. В его мозгу эхом отдавались отголоски финального всплеска зова: девам он, с его опасной силой, был не нужен. Они искали мужчин — живых, во плоти и сексуально зрелых. Линден все еще пыталась удержать его, используя те приемы, что однажды уже испытала на Сандере. Ковенант хотел крикнуть: «Да отпусти ты меня! Я им не нужен!» — но горло его сжалось при одном воспоминании о песне, которую больше никогда не услышит. Мы усладим твою плоть… Он высвободил одну руку и…

Слишком поздно.

Кайл и Бринн уже перелезали через борт.

А все были заняты только Ковенантом: Мечтатель и Первая стояли наготове на тот случай, если ему удастся вырваться из объятий Линден. Все слишком привыкли доверять независимости харучаев от чего бы то ни было, поэтому ни один Великан не успел среагировать вовремя.

Бринн и Кайл приготовились к прыжку и очертя голову, словно увидели на дне цель всей своей жизни, бросились в море.

На секунду все ошеломленно замерли. Мачты застыли, словно вклеились в превратившийся в камень воздух. Паруса зависли, как клочья тумана. И при этом корабль продолжал плавно вращаться. На водной глади в том месте, куда нырнули харучаи, не осталось ни ряби, ни пузырька — ничего, что могло бы служить подтверждением, что они все еще живы.

Ковенант забился в отчаянном крике, словно не понимая, что уже опоздал.

— Бринн! Бринн! - всхлипывал он.

Харучаи были его опорой, они были необходимы ему. Где их верные сердца? А ведь и они смертны и уязвимы. «Я смею просить, чтобы ты освободил моих соплеменников», — говорил ему Баннор. А он снова не смог выполнить просьбы друга.

С диким усилием Ковенант оторвал от себя Линден, отшвырнул ее в сторону и, как только она оказалась вне досягаемости его пламени, зашелся в огненном крике.

Его взрыв вывел остальных из транса. Первая и Хоннинскрю стали выкрикивать команды, и Великаны тут же развили бурную деятельность.

Линден снова попыталась вцепиться в Ковенанта. Ее лицо превратилось в жуткую гримасу панического страха за него. Не обращая на нее внимания, он, словно огненная волна, устремился к борту.

Но у борта боролись Мечтатель с Красавчиком: немой Великан порывался прыгнуть в воду, а муж Первой всеми силами пытался его удержать. Но даже в пылу схватки Красавчик улучил момент, чтобы тяжело дыша бросить Ковенанту:

— А ты что, не мужчина? Если ты слышал их зов, как тебе удалось ему не поддаться?

Ковенант протянул язык пламени как руку и швырнул Мечтателя на палубу,асам легко вскочил на край борта. Пламя устремилось огненными молниями вниз: он хотел основательно вскипятить это стоячее болото водяных дев.

Линден, Первая и Финдейл что-то кричали ему. Но он сосредоточился на своем. В этот момент его даже не особо тревожило, что случится, если Танцующие вновь попробуют охмурить его своими песнями. Он кипел от ярости: харучаи всегда верно ему служили и помогали даже там, где просить помощи он не имел права. Теперь он сам должен прийти к ним на помощь.

Внезапно плеча Ковенанта коснулась чья-то рука, и он удивленно обернулся: Первая схлестнулась с ним взглядами и выкрикнула ему в лицо:

— Послушай меня, Друг Великанов! Смири свою силу, иначе они найдут что выставить против и сделают это за тебя!

— Но там же мои друзья! — с отчаянием воскликнул он.

— Они и мои друзья! — с металлом в голосе отрезала воительница. — И если только их вообще можно спасти, то, как бы это рискованно ни было, я это сделаю!

Но он не желал останавливаться на полпути. Яд в его теле бурлил, наполняя его безумной радостью грядущей битвы. Ковенант уже собрался щелчком смахнуть Великаншу, как надоедливую муху, хотя бы для того, чтобы та научилась с уважением относиться к его силе, но…

Но рядом с ней возникло умоляющее лицо Линден. Ее протянутые руки — такие беззащитные :- обезоружили его. Волосы ее сверкали, как спелая пшеница. И он вспомнил, кем является на самом деле, — жалким прокаженным, случайно ставшим носителем магического дара.

— Но они же мои друзья! — хрипло повторил он. А что если девы вновь попытаются позвать его? Теперь он уже не имел сил противиться их зову. И к тому же его сила была столь велика, что если он попытается спасти Бринна и Кайла, то может попутно, сам того не заметив, разнести в осколки и «Звездную Гемму».

Он спрыгнул с борта и поднял голову к небу, словно желая взглядом взорвать лазурную твердь, нависшую над кораблем. Но вместо этого он заставил себя расслабиться и усмирил бьющееся внутри пламя. Кольцо, сжимающее палец, казалось ему сейчас тяжелее любых оков.

Со стороны Финдейла донесся тихий вздох облегчения. Но Ковенант даже не обернулся. И без элохима паршиво. Его взгляд остановился на Мечтателе. Надо подойти и извиниться. — Но немой Великан встретил его смущенным взглядом, словно им обоим было чего стыдиться.

Ковенант скривился, как от боли. Подошла Линден и, утешая, погладила его тихонько по увечной руке. Он переплел в дружеском пожатии свои бесчувственные пальцы и ее, и они вместе вновь вернулиськ борту, где суетились, затевая что-то, Великаны.

Командование операцией взяли на себя Первая и Яростный Шторм. Матросы, подстегиваемые их приказами, как угорелые носились между бортом и ближайшим люком. Первая с угрюмой сосредоточенностью быстро сняла кольчугу и отстегнула палаш. Ее глаза были прикованы к водной глади, словно там она ожидала встретить неведомую смертельную опасность. Тем временем матросы вытащили из люка два длинных брезентовых шланга. Словно серые змеи, они заняли почти всю палубу своими витками и кольцами. Сверху донеслась команда, и серые змеи зашевелились и зашипели: их заполнил воздух.

Но на все это ушло слишком много времени. От волнения Ковенант так сильно сжал руку Линден, что у нее побелели пальцы, но она не стала вырываться. Кто знает, как долго Бринн и Кайл смогут там выдержать? Может, они уже утонули. Линден ощутила, как его рука снова начинает наливаться жаром. Он попытался подавить вновь растущий гнев, и от усилия у него закружилась голова и показалось, что корабль вращается все быстрее и быстрее.

— Предупредите капитана, — сказала Первая так тихо, что услышали лишь те, кто стоял совсем рядом. — Говорят, что, получив желанную добычу, водяные девы становятся несколько добрее. Но если нам удастся задуманное, то понадобятся все его мастерство и опыт.

Один из матросов тут же бегом понесся на мостик. На секунду оторвав глаза от моря, Первая обернулась к Линден и Ковенанту.

— Держите за меня кулаки и не оставляйте надежды. Я не сомневаюсь в победе.

«Так иди же! — хотелось крикнуть Ковенанту. — Что ты тянешь?!»

Линден мягко освободила руку и шагнула к Первой. Ее губы были плотно сжаты, а лицо заострилось и осунулось. Ковенант уже научился читать ее настроения, порой скрывавшиеся под внешней холодностью и отстраненностью. И когда она заговорила ледяным тоном, он расслышал в ее голосе почти неуловимую попытку оправдаться перед Бринном:

— Возьми меня с собой. Я могу помочь.

— Избранная, — не раздумывая ответила Великанша, — в данной ситуации мы можем сделать гораздо больше, чем ты.

И тут же они с Яростным Штормом, подхватив концы шлангов, вскочили на борт и нырнули в воду.

Шланги быстро уходили в глубину, и их кольца, разматываясь, согнали Ковенанта с места. Вместе с Линден он подошел к мужу Первой, неотрывно, со скорбью глядящему на то место, куда только что нырнули две Великанши. Но, как и харучаи, те исчезли бесследно, не оставив на водной глади ни малейшей ряби. Однако вокруг уходящих в воду шлангов поднимался ореол пузырьков.

Фонтаны на границе вдруг забили с еще большей силой, словно ликуя. За их искрящейся завесой море все еще штормило. День клонился к вечеру. Но ничего не происходило, лишь пузырьки продолжали подниматься на поверхность. Великаны в трюме, сменяясь, качали и качали помпой воздух.

Неопределенность стала потихоньку выводить Ковенанта из себя, и в нем вновь начала копиться подогреваемая гневом яростная сила. Он бросился к борту, вцепился в него и простонал:

— Я должен сделать хоть что-нибудь!

Затем заставил себя оторвать руки от гранита и деревянным шагом направился на нос.

Линден поспешила за ним, все еще опасаясь, как бы он не свихнулся от напряжения или вновь не услышал зов водяных дев. Он чуть было не вспылил, но сдержался, понимая, что одним своим присутствием она уже оказывает ему огромную поддержку. Только благодаря ей, дойдя до Финдейла, Ковенант нашел в себе силы обратиться к нему спокойно, а не взорваться.

— Ты хочешь, чтобы мы тебе доверяли, — процедил он, глядя в желтые скорбные глаза. — Нет, не просто доверяли… Ты ведь элохим. И столь примитивное чувство, как доверие смертного, тебя мало интересует. Ты хочешь, чтобы мы тебя поняли. Так вот тебе шанс. Помоги моим друзьям. Они всегда были готовы сражаться за то, чтобы я оставался в живых, до последней капли крови. И не только я. Но и Линден. Солнцемудрая. Я перед ними в неоплатном долгу.

Руки его непроизвольно сжались в кулаки, и между пальцами брызнули белые огоньки. Шрамы заныли, словно вспоминая боль укуса.

— Черт побери, ты обязан сделать что-нибудь, чтобы спасти моих друзей!

— А если я откажусь? — мрачно, без обычной надменности спросил Финдейл. — Ты что же, заставишь меня? Может, ты всю Землю вывернешь наизнанку, чтобы принудить меня?

Ковенант ссутулился, и плечи его задрожали. Медленно, слово за словом, он выговорил:

— Я прошу тебя. Помоги моим друзьям.

Взгляд Финдейла смягчился, теперь элохим смотрел с состраданием. Тихо, словно слова причиняли ему боль, он заговорил:

— О водяных девах, или иначе Танцующих-На-Волнах, действительно сложено много легенд и сказаний. В одной из них говорится, что они потомки той женщины, которую некогда чуть не убилсвоей любовью Кастенессен. Говорят, что, оставшись одна, она собрала дочерей женщин, которых бросили мужья, и при помощи магических знаний, полученных у своего любовника-элохима, отправилась в вечное скитание по океанам в поисках мужчин, которые забыли о своем доме и любимых ради морских странствий. Харучаев толкнул к ним извечный, неугасимый жар их сумасбродных сердец — а ведь девы только пели, ничего больше. Они сами ринулись в пучину. А я не смогу вновь поднять руку на плод сумасшедшей любви Кастенессена.

И он спокойно, повернулся к Ковенанту спиной, словно провоцируя его на удар.

По руке Неверящего пробежала огненная волна, энергия вновь бурлила в нем и жаждала высвобождения. Этот Финдейл только и умеет что болтать и не хочет палец о палец ударить, чтобы хоть как-то загладить вину элохимов перед Ковенантом. Томас изо всех сил сцепил зубы, чтобы не дать вырваться огненным протестам, которые тут же запечатлятся на парусах. Но рядом стояла Линден, и ее прохладное прикосновение к горящей руке привело его в чувство и позволило вновь загнать раскаленную магму в глубь себя.

— Онничего не сделает, — процедил Ковенант, — даже если я вырву у него сердце голыми руками.

Но все же он верил, что сумеет сдержаться. Жажда крови, поднимающаяся к горлу, пугала его больше всего на свете. Не в этом ли причина, что Лорд Фоул все еще жив?

Линден смотрела на него с мягким упреком, словно говоря: «Ну сколько еще ты будешь кулаками махать?» А в памяти всплыли ее горькие слова: «Опухоли надо удалять. И если ты жалеешь пациента и не режешь его, рано или поздно ты его теряешь». Лицо ее было бледным, и у губ залегли две скорбные складки, но сейчас ее сострадание приняло несколько неожиданную для Ковенанта форму — она, с трудом подбирая слова, заговорила:

— После того как Хигром спас тебя — ну, убил того стража, — на какое-то время мы все остались с Касрейном наедине. Бринн очень хотел его убить. И я того же хотела. Но не смогла… Не смогла дать ему разрешение на это. Даже несмотря на то, что понимала: Хигрому угрожает нечто ужасное. Оказалось, что я не способна взять на себя ответственность еще за одно убийство. — А перед глазами стояла мать, как живая. — Может быть, прав был тогда Бринн. Может быть, таким образом я взяла на себя ответственность за все, что случилось потом. Впрочем, какая разница — мы все равно не смогли бы его убить.

Линден замолчала и поняла, что продолжать ни к чему, — Ковенант и так все понял. Он не убил Лорда Фоула. Истинное Зло никогда не убить.

И все же кое в чем она ошибалась: разница была. Она заключалась в том, что изменила всю ее жизнь после убийства матери.

Ковенант хотел сказать, что рад тому, что она не позволила Бринну разделаться с Касрейном, но слишком много было других мыслей и забот. Он на секунду застыл, глядя Линден в глаза, а затем повлек ее туда, где Великаны все еще стравливали шланги за борт.

Вцепившись в борт, он уставился на тоненькую цепочку пузырьков. Прошло уже столько времени! Разве Бринн и Кайл могут так долго оставаться в живых под водой? Пузырьки истончились, будто Великанши спустились уже на такую глубину, где чудовищное давление сжимает грудную клетку так, что дышать почти невозможно. Шланги дрожали от нагнетаемого воздуха. Ковенант заметил, что сам начал дышать в ритме работы помпы.

Он с усилием оторвал глаза от воды. Фонтаны незаметно сжимали кольцо, точно готовились поглотить «Звездную Гемму». Палаш Первой одиноко валялся на палубе, словно забытая и ненужная вещь. Линден рассеянно осматривала водную гладь, следя, как круг уменьшается. Ее губы шевелились, как если бы она пыталась постичь язык гейзеров и сама заговорить на нем.

Внезапно шланги остановились.

И тут же застывший воздух затрепетал, как от взрыва. В ту же секунду мозг Ковенанта заполнился дикими дисгармоничными звуками, в которых почти невозможно было узнать песню водяных дев. А снаружи в прозрачную стену заколотили яростные кулаки огромных волн.

Великаны выстроились вдоль шлангов и стали быстро вытаскивать их из воды. Ковенант бросился было к ним на помощь, но, взглянув на Линден, так и застыл: ее лицо было бледным, как саван, она обеими руками зажимала себе рот, а в широко распахнутых глазах читался несказанный ужас.

Он схватил ее за плечи, не осознавая, насколько погрузились в ее плоть его бесчувственные пальцы, и яростно затряс. Линден не пошевелилась и смотрела сквозь него.

— Линден! — закричал он, испугавшись ее остекленевшего взгляда. — В чем дело?

— Волны. Валы. — Она шептала чуть слышно, уверенная, что говорит в полный голос. — Это тоже часть танца. Водяные девы специально устраивают бури, чтобы ловить корабли в капкан. Я должна была раньше догадаться.

Озаренная догадкой, она пришла в себя, взгляд ее сфокусировался, а щеки вспыхнули от волнения.

— Буря! — Она забилась в руках Ковенанта, пытаясь вырваться. — Я должна предупредить капитана! Сейчас все это обрушится на нас!

Пораженный ее словами, он тут же отпустил ее, и она, чуть не упав, резко развернулась и со всех ног понеслась к мостику.

Ее волнение передалось Ковенанту, и он побежал за ней. Но Первая и Яростный Шторм уже поднимались на поверхность. Были ли с ними Бринн и Кайл? Так на кого же в первую очередь обрушится ярость водяных дев?

Великаны налегали на шланги. Красавчик, вцепившись побелевшими пальцами в фальшборт, вглядывался в водную гладь.

Рядом с ним на борту стоял Мечтатель, готовый сразу же прыгнуть вниз, если Первой или боцманше понадобится помощь.

Общее напряжение достигло предела.

С мостика послышались взволнованные голоса Линден и Хоннинскрю. А затем зычный бас капитана разнесся над всем кораблем, и, повинуясь его командам, все, кто не был занят у шлангов, бросились занимать места на реях.

Перегнувшись через борт, насколько позволял страх высоты, Ковенант заметил под водой поднимающиеся размытые фигуры. Красавчик крикнул, чтобы ему немедленно дали канат, не замечая, что давно уже держит его в руках. Как только головы появились над водой, вниз зазмеилось несколько концов.

Первая, отфыркиваясь, огляделась и свободной рукой поймала ближайший к ней трос. То же сделала и Яростный Шторм, и обе, не мешкая ни секунды, стали подниматься.

Первая, как ребенка, прижимала к груди Бринна, а Кайл висел, как кукла, на плече могучей боцманши.

Оба харучая казались погруженными в глубокий сон.

Красавчик и Мечтатель помогли Великаншам взобраться на борт. Ковенант прыгал вокруг них, пытаясь из-за широких спин Великанов разглядеть харучаев поближе, но ему это никак не удавалось.

Как только Великанши вступили на палубу, синева небесного свода затянулась тучами.

Чудо-фонтаны и водная гладь в одну секунду растворились в бушующих волнах, и со всех сторон одновременно на корабль обрушились огромные валы. По палубе забарабанили крупные капли дождя, и линия горизонта исчезла, размытая яростью бури. «Звездная Гемма», продолжая по инерции кружение вокруг оси, содрогнулась от обрушившихся на нее ударов так, что гранит загудел, и на мгновение замерла.

Ковенант, не уцепись он в этот момент за Мечтателя, полетел бы по палубе кувырком. Если бы капитана вовремя не предупредили, то в этой свистопляске ветров корабль потерял бы все паруса. И не только — шквал оказался таким сильным, что, будь мачты оснащены, их бы с легкостью выдрало из креплений. Но все паруса были убраны. Корабль мотало из стороны в сторону, швыряло по волнам, как щепку. Но «Гемма» была цела.

И тут все ветра словно собрались в один, и этот непомерной силы ураган обрушился на корабль Великанов, завывая, как тысяча грешников в аду. Он ударил сбоку и едва не опрокинул «Гемму». Ковенант чуть не полетел за борт, но Мечтатель придержал его. Ливень хлестал в лицо, мешая видеть и слышать все, что происходит вокруг. Даже мощный рык капитана был не способен пробиться сквозь свист ветра и рев волн.

Но Великаны были слишком опытными матросами и прекрасно сами знали, что нужно делать. С большим трудом они натянули парус на фоке, и тот поймал ветер. Дрожа от киля до клотика от ударов волн, корабль стал разворачиваться. Тут же были выставлены еще несколько парусов, и «Гемма», выровнявшись, пошла по ветру.

Ковенант потащил Мечтателя к Первой и, добравшись, сразу вцепился в харучая, пытаясь отыскать на его залитом дождем лице признаки жизни. Но тот лежал без движения, и было трудно понять, дышит ли он вообще. Ковенант хотел расспросить Первую, но не смог говорить: еще две смерти на его совести. Смерти двух человек, служивших ему с такой преданностью, на которую способны только Стражи Крови. Со всей его дикой магией он был бессилен спасти их. По палубе бежали мутные потоки.

— В трюм! — гаркнула Великанша и сама устремилась к ближайшему люку.

Ковенант рванулся за ней с такой напористостью, словно ни шторм, ни хлещущий в глаза ливень, ни уходящая из-под ног палуба не в силах были заставить его остановиться.

Он нырнул в люк, и ему показалось, что сверху на него обрушился всемирный потоп, и если бы он изо всех не вцепился в веревки трапа, то его смыло бы на пол. Но спустившийся за ним Мечтатель опустил крышку, и можно было немного отдышаться. Сквозь толстый гранит палубы завывания шторма почти не проникали. Но качало так, что идти по коридору было почти невозможно. Фонари на стенах бешено раскачивались. Здесь, в замкнутом пространстве, опасность, которой подвергалась «Звездная Гемма», казалась еще более страшной. Здесь некуда было бежать, и не было никакой надежды на спасение, если что случится. Ковенант изо всех сил спешил за Первой и боцманшей, но сумел догнать их только уже в новом кубрике.

Помещение показалось ему огромным, как пещера: здесь висело, не задевая друг друга, с четыре десятка великанских гамаков. На каждом столбе, между которыми они были растянуты, горел яркий фонарь. Здесь не было никого: весь экипаж находился у помп и на палубе.

В центре возвышался вмурованный в пол длинный каменный стол. Первая и боцманша уже уложили на него харучаев.

Ковенант приблизился и увидел, что столешница находится на уровне середины его груди. Он стряхнул воду с челки и ресниц и впился глазами в распростертые загорелые тела, все еще не подававшие ни малейшего признака жизни.

И вдруг он заметил, что у обоих слегка вздымается грудь,- они дышали! А вот затрепетали ноздри, все сильнее с каждым вдохом вбирая в себя воздух.

Глаза Ковенанта снова затуманились, но это была уже совсем другая соленая жидкость.

— Бринн, — выдохнул он. — Кайл. Благодарю тебя, Господи!

Харучаи тихо дышали, но не шевелились, словно были погружены в глубокий чаровской сон.

Ковенант настолько ушел в свои переживания, что резкий голос Первой донесся до него словно издалека:

— Принеси «глоток алмазов», — приказала она Красавчику, и тот сразу же исчез в коридоре. — Боцман, как ты думаешь, тебе по силам их разбудить?

Яростный Шторм умело занялась осмотром: прощупала пульс, подняла веки и изучила глазные яблоки. Затем прослушала обоих и констатировала, что в легких воды не осталось. С разрешения Первой она легонько похлопала Кайла по щекам. Когда это не помогло, она стала хлопать энергичнее, но его голова лишь моталась из стороны в сторону — толку не было никакого. Оба — и Кайл, и Бринн — пребывали в глубоком ступоре.

Боцман угрюмо сдвинула брови и задумалась.

— Водяные девы, — прошипела Первая. — Да кому могло в голову прийти, что наши непрошибаемые харучаи поддадутся и сиганут к ним?

В кубрик, запыхавшись, влетел Красавчик и протянул ей бутыль. Яростный Шторм приподняла Бринна и придержала его в сидячем положении, а Первая раздвинула ему губы и вставила в рот горлышко бутыли. Воздух наполнился ароматом «глотка алмазов». Бринн инстинктивно глотнул. Но не проснулся. Ту же операцию проделали с Кайлом. И с тем же результатом.

Ковенант наблюдал за всем этим, в нетерпении постукивая кулаками по коленям, раздраженный собственным бессилием. Великанши обменялись хмурыми растерянными взглядами и отступили от стола.

— Линден, — вдруг сказал он. — Нам нужна Линден.

И будто в ответ на его слова, дальняя дверь кубрика отворилась, и в проеме появилась Избранная. За ее плечом, словно тень, возник Мечтатель. Спотыкаясь от качки почти на каждом шагу, она целеустремленно направилась к столу, словно не замечая, что промокшая насквозь тяжелая туника путается, в ногах, что волосы мокрой вуалью облепили лицо и что за ней словно след тянется цепочка маленьких лужиц.

Ковенант был настолько поражен, что даже не нашел, что сказать.

Первая тоже остолбенела от неожиданности, но сразу же обрела дар речи.

— Камень и море, Избранная! Ты не очень-то торопилась! — заявила она сверкая глазами, но тут же взяла себя в руки и уже деловым тоном сообщила: — Мы никак не можем их разбудить. Мы дали им «глотка алмазов», но это не помогло. Мы впервые видим такое и не знаем, как с этим бороться.

Линден остановилась, глядя на Первую, словно ждала продолжения, и та хрипло заговорила снова:

— Мы боимся, что водяные девы их все еще не отпустили, а значит, и наш корабль тоже. И пока это так, все мы в страшной опасности. Возможно, нам вообще не удастся уйти от шторма, пока харучаев и дев продолжают связывать невидимые нити. Танцующие-На-Волнах нипочем не отступятся от того, что уже раз попало им руки, — а как им иначе вернуть свою собственность, как не потопив наш корабль?

Линден вздрогнула и бросила на Первую резкий взгляд:

— И ты хочешь, чтобы я вошла в них?

Ковенант заметил на ее виске бьющуюся жилку и понял, что Линден смертельно боится.

— Ты хочешь, чтобы я разорвала связь? Так?

А в ее взгляде билось: «Опять?! Сколько, по-твоему, я еще смогу выдержать?»

Ковенант всем сердцем сочувствовал ей. Но даже в те давние времена, когда и он обладал видением, ему не удавалось овладеть им с таким искусством, как Линден. К тому же харучаи возвели на нее столько напраслины и полностью разуверились в ней… Но в данной ситуации он был беспомощнее нее. Его руки с утратившими чувствительность нервами годились только для того, чтобы направлять поток дикой магии на разрушение. Бринн и Кайл лежали с такими отрешенными лицами, словно жизни в них было меньше, чем в Вейне.

Ковенант встретился с Линден глазами и, неловким жестом указав на распростертые тела, одними губами прошептал умоляюще:

— Пожалуйста…

Линден словно окаменела. Замерли и Великаны, не решаясь вмешиваться. Затем она снова вздрогнула, плечи ее опустились, и она устало вздохнула:

— Ну что ж, хуже, чем уже было, мне не станет.

Она шагнула к столу и принялась за обследование харучаев. Не отрывая глаз, Ковенант жадно следил за всеми ее действиями. И все же его уже начали грызть смутные опасения, как бы с ней чего не случилось. Он-то на себе почувствовал, на что способны эти водяные девы. И слишком хорошо помнил, на что была похожа Линден после того, как впитала в себя пустоту элохимов и привела его в сознание в темнице Удерживающей Пески. За жесткой складкой рта, за страхами и угрюмостью, за мучительными переживаниями прошлого таилась такая щедрая натура, столь безоглядно отдающая себя другим, что рядом с ней ему оставалось только пристыжено молчать.

Но чем больше Линден погружалась в работу, тем мягче становилось выражение ее лица. Казалось, она заряжается от харучаев их самообладанием и мужеством.

— Что ж, по крайней мере, водяные девы предпочитают здоровых мужчин, — пробормотала она себе под нос, затем отступила на шаг и, ни на кого не глядя, приказала Красавчику крепко прижать к столу левую половину тела Бринна.

Тот безмолвно повиновался, хоть и не понимая, зачем это нужно. Первая и боцманша, не отваживаясь на комментарии, следили за происходящим из-под сосредоточенно сдвинутых бровей. Взгляд Мечтателя метался от Линден к Бринну и обратно, словно он пытался понять, что она затевает.

Но то, что произошло дальше, заставило всех широко раскрыть глаза от удивления: целительница уложила правую руку харучая на край стола и изо всех сил рванула, словно хотела выдернуть ее из плеча. После этого она приблизила губы к самому уху своего пациента и прошептала:

— А теперь я собираюсь твою руку сломать. Бринн мгновенно сел, причем с такой яростью и энергией вырвался из рук Красавчика, что не ожидавший от него такой прыти Великан не смог его удержать и перехватить тяжелый харучайский кулак, устремленный Линден в лицо.

Удар пришелся прямо в лоб, и она, отлетев назад, врезалась спиной в один из столбов. Заткнув уши, словно услышала вопль баньши, она рухнула на пол.

Ковенант на секунду остолбенел, будто жизнь покинула его. Первая, сыпля проклятиями, бросилась к Линден. Бринн легко спрыгнул со стола и рванулся в ту же сторону, но у него на пути возникла Яростный Шторм и подняла свой массивный кулак к самому его носу. Тут же очнулся и Кайл и попытался вскочить, чтобы броситься Бринну на помощь, но Красавчик и Мечтатель уже не зевали и плотно придавили его к столешнице.

Сжавшись в комок и прикрывая руками голову, Линден каталась по полу, словно ее со всех сторон осаждали невидимые водяные девы.

Откуда-то из дальнего далека до Ковенанта донесся разгневанный рык:

— Бринн, сволочь! Если с ней что-то случилось, я своими руками переломаю тебе все кости!

Возможно, это был его собственный голос, но он не стал об этом раздумывать, потому что уже бежал к Линден. Сам не зная как, он обогнал Первую и, склонившись над своей любимой, обнял ее и крепко прижал к груди, а она забилась, пытаясь вырваться, с такой яростью и отчаянием, словно сошла с ума.

В его сознании взметнулся хаос звуков, которые тут же сложились в приказ: Отпусти ее!

Но от присутствия Ковенанта, от присутствия его силы Линден, похоже, пришла в себя: она опустила руки и, подняв к нему лицо, одними губами взмолилась:

— Нет!

Он продолжал сжимать ее в объятиях до тех пор, пока ее блуждающий взгляд не обрел ясность и мускулы потихоньку не расслабились. Линден побелела как простыня и еле дышала, но все же нашла в себе силы прошептать:

— Думаю, теперь все в порядке.

Перед глазами Ковенанта в сумасшедшей штормовой пляске раскачивались фонари, и, чтобы не потерять сознание, он прикрыл веки.

Когда он снова открыл глаза, Первая с Красавчиком уже сидели на корточках и наблюдали, как Линден приходит в себя. Неподалеку стояли Кайл с Бринном, а за их спинами возвышался Мечтатель с таким угрожающим видом, словно не колеблясь переломал бы им шеи, вздумай они снова дурить. Рядышком с не менее грозным выражением лица стояла боцманша. Но харучаи не обращали на Великанов ни малейшего внимания. Казалось, они успели оценить обстановку и принять решение.

— Не осуждайте нас, — произнес Бринн. Голос его был ровен как всегда, однако ни он, ни Кайл не решались встретиться глазами с Ковенантом. — Мы столкнулись со своей судьбой лицом к лицу. И просим прощения, хоть я и признаю, что моей рукой управляли. Я не хотел никому причинять вреда. — Казалось, что к собственным извинениям он относится чисто формально. Его мысли занимало нечто другое, в этот момент гораздо более важное. — Мы берем назад все наши обвинения, выдвинутые против Избранной. Однако продолжаем считать, что осудили ее за дело. И продолжаем считать ее человеком Порчи. Но что говорить о ней, когда среди нас находятся те, кто предался ему еще больше и достоин гораздо большего осуждения. Мы не можем говорить ни от имени нашего народа, все еще живущего в горах, ни от имени тех харучаев, что оставляют дом, дабы отомстить Верным за их набеги. Но лично мы больше служить тебе не можем.

Ковенант встрепенулся, ошарашенный услышанным. Лично мы больше служить тебе не можем. До него даже не сразу дошел смысл этих слов. А когда дошел, то горло у него сжалось от горя. Он почувствовал, как напряглась Линден. В ее глазах читался недоуменный вопрос: «О чем это вы?»

Что они значат для тебя?

Не выдержав, Первая вскочила на ноги и, скрестив руки на груди, с высоты своего роста окинула харучаев ледяным взглядом. Она была прекрасна в своем гневе.

— Вы все еще находитесь во власти иллюзии. Песня водяных дев совсем свела вас с ума. Вы рассуждаете о судьбе, но что бы ни сулили вам Танцующие-На-Волнах, на самом деле дают они лишь одно: смерть. Неужто вы ослепли настолько, что не соображаете, в какую пасть пихаете свои дурные головы? Мы с Яростным Штормом сами чуть не погибли, вытаскивая вас из такой глубины, где даже нас чуть не сплющило, как черепах. Уж не знаю, что эти ведьмы напели вам в уши, да и знать не хочу, только нашли мы вас повисшими на коралловом дереве, за которое вы зацепились штанами. И на том спасибо, потому что иначе вы погрузились бы так глубоко, что нам бы до вас было уже не добраться. А вы улыбались — точь-в-точь деревенские дурачки — и совсем обалдели от своих видений, которые на самом-то деле один морок. Вот вам правда — нравится она вам или нет. Так что, вы и теперь хотите вернуться к водяным девам, чтобы получить у них дырку от бублика? Значит, все побоку, все — ничто, харучаи устремляются в доблестную погоню за миражами! Камень и море! — Она грохнула по столу кулаком. — Я не позволю!..

— Мы не этого хотим, — не поднимая глаз, перебил ее Бринн. — Мы не ищем смерти. И снова отвечать на зов Танцующих не станем. Мы просто не будем больше служить ни юр-Лорду, ни Избранной. Мы не можем.

— Не можете? — в смятении переспросил Ковенант.

Но Бринн все так же монотонно и по-прежнему избегая смотреть в глаза кому бы то ни было, продолжил свою речь, причем обращаясь исключительно к Первой:

— Нас мало волнует, как вы к этому, отнесетесь. Вы — Великаны, народ из легенд, которые передают друг другу наши сказители. Ты говоришь, что песня водяных дев — лишь обман и иллюзия. Мы признаем, что ты права. Но эта иллюзия… — И вдруг его голос смягчился. Ковенант никогда не слышал, чтобы в голосе Бринна было столько нежности: — Юр-Лорд почему ты все еще сидишь? Не подобает нам стоять перед тобой навытяжку. А сидеть с тобой, как добрые друзья, — тем более.

Ковенант обменялся с Линден тревожными взглядами. Она все еще не до конца пришла в себя и теперь усиленно старалась сосредоточиться, отчего между бровями залегла глубокая угрюмая складка. Но она понимающе кивнула и ухватилась за руку Красавчика. Великан бережно поднял ее на руки, и Ковенант шагнул к харучаям.

Он боялся дать выход бурлившим в нем эмоциям и поэтому двигался крайне осторожно. Значит, ему суждено потерять харучаев? Харучаев, преданных и верных, как некогда ранихины?

Что они значат для тебя?

И тут Бринн в первый раз взглянул на него. Пораженный болью, горевшей в этих обычно столь спокойных глазах, Ковенант чуть не отступил на шаг. «Звездную Гемму» продолжало болтать, и гранит жалобно поскрипывал, словно в любую секунду она могла разлететься на куски под безжалостным напором волн. Не дожидаясь, что еще скажет Бринн, Ковенант громко и отчетливо произнес, пресекая тоном любую попытку себя перебить:

— Вы дали мне слово. — Его грудь тяжело вздымалась, и слова давались с трудом, ибо он признавал, что не имеет права ни вчем упрекнуть столь верно служивших ему харучаев. — Так вот, я не могу освободить вас от него. Я был вынужден по просьбе Баннора взять на себя ответственность за вас. И изменить уже ничего не могу. Не от меня это зависит. — Тогда, на плато у Ревелстоуна, он чуть не истек кровью. Его спас Бринн.- Так о чем вообще, черт побери, еще говорить?

— Юр-Лорд, — не давая сбить себя с толку, но так же мягко сказал Бринн, — разве ты сам не слышал песни водяных дев?

— Ну и что с того? — Ковенант сам понимал, что бравирует, но это было его единственной защитой. — Единственной причиной, почему они предпочли вас мне, было то, что им не нужны столь огнеопасные мужчины.

Бринн помотал головой, не соглашаясь с ним, и добавил:

— Разве неправду рассказывают о Неверящем, что однажды в тяжелую минуту он поклялся, что вся Страна — не более чем сон, соблазнительный и фальшивый насквозь?

Ковенант застыл с открытым ртом. Все, что он собирался сказать, рассыпалось в прах. Он вспомнил, как говорил Линден тогда, на Смотровой Площадке Кевина: «Наши сны слились в одно общее видение». Это было его надеждой, якорем в мире, от которого можно было сойти с ума. Но эта попытка объяснить себе хоть что-то так и не оправдала себя.

«Даже это мне в упрек?»

Словно не замечая его смущения, харучаи холодно продолжал:

— Первая сказала, что песня водяных дев — лишь иллюзия. Мы и сами прекрасно сознавали это. Но мы — харучаи, и мы приняли их вызов. Ты, похоже, совсем нас не знаешь. Жизнь в горах сурова и не для неженок — на наших ледниках и обрывах им просто не выжить. Потому-то у нас рождается так много детей — это необходимо, чтобы сохранить наш род. Для нас брачные узы нечто священное; они глубоки и нерушимы. Разве Баннор тебе об этом не рассказывал? Для тех, кто во имя службы в Стражах Крови отказался от сна и самой смерти, это не было такой уж большой жертвой. Но вот отказ от брака — это был уже подвиг. Поэтому, как только они поняли, что Порча проник и в их ряды, они закончили свою службу и посчитали, что Клятва исполнена до конца. Любой, человек может оступиться, ошибиться или погибнуть — но как харучаи, во имя преданной службы высокой идее отказавшийся от своих жены и детей, смог бы смириться с тем, что его преданность используется идее во вред? Да лучше бы клятва никогда не произносилась вовсе! Юр-Лорд, — голос Бринна вдруг снова неожиданно смягчился, но харучаи не мигая продолжал сверлить Ковенанта взглядом, — в песне водяных дев мы услышали зов тех, кто остался дома. Да, мы попали под власть иллюзии, но как она была сладка! Вокруг нас вдруг выросли родные горы. Воздух вновь стал чистым и прохладным от далеких снегов на вершинах. И с утесов нас звали к себе женщины, желавшие нашей страсти, нашего семени для зачатия новой жизни. — В его голосе зазвучали интонации, присущие мелодичному языку харучаев, а лицо просветлело. — И потому мы без оглядки на наш долг и службу устремились навстречу им. Наши женщины смуглы от рождения и от палящего солнца. Но иногда среди них встречаются и белокожие — их кожа ослепительна, как лед, сверкающий на горных пиках; она мягка, словно чистейший снег с таких высот, куда можно подняться лишь на крыльях ветра. Ради них, чистых как снег и сияющих как лед, мы и отдали себя Танцующим-На-Волнах.

Теперь отвел взгляд Ковенант. Баннор как-то намекал ему о том, что и в харучаях есть некие вполне человеческие струнки. Их недоверчивое, враждебное ко всему миру отношение произрастало из жестокой, суровой жизни, где каждый вдох был надеждой, а выдох — утратой.

В поисках поддержки он оглянулся на Великанов и Линден, но ни один из них не знал, что сказать. Глаза Линден были затуманены то ли болью, то ли состраданием, на лице Красавчика читалось откровенное сочувствие, и даже суровая воительница Первая смотрела на харучаев с мягкой грустью.

— Так мы доказали сами себе, что мы предатели. Мы предали нашу верность долгу ради миража. Мы оказались неспособными держать слово, данное вам. Мы не совладали с собой и потому не имеем права служить вам впредь. Наваждение прошло, но кто теперь поверит нашим самым громким клятвам?

— Бринн, — растерянно сказал Ковенант, — Кайл. Не надо. Никто вас ни в чем не обвиняет.

Он откашлялся, чтобы придать голосу суровые нотки, и напустил на себя грозный вид. Тут же прохладная рука Линден коснулась его локтя, словно моля о сострадании. Сама она не отрываясь смотрела на харучаев. Но Ковенант сделал вид, что не заметил ее жеста. В нем вновь стала закипать сила, и говорить другим тоном он уже не мог.

— Как-то раз то же самое, что и вы, проделал Баннор. Да-да, то же, что и вы. Тогда мы вместе с ним и Идущим-За-Пеной стояли на краю Землепровала. Он отказался идти с нами, в то время как мне… — Ковенант судорожно вздохнул. — Я спросил его, что его смущает, и он ответил: «Ничего. Просто я потрясен внезапно открывшейся мне истиной, что понадобилось так много столетий, чтобы научить нас понимать пределы своих возможностей. В своей глупой гордыне мы зашли слишком далеко. Ни один смертный мужчина не должен отказываться ни от жены, ни от сна, ни от смерти — как бы ни была высока идея, которой он служит. Отрекаясь от себя, мы делаемся слабее и сами ведем себя к крушению всех надежд». Вы только что почти повторили его слова. Но поняли ли вы, что сказали? Все не так просто. Любой может допустить ошибку. Любой, кроме Стража Крови. Он теряет к себе доверие. Но как вы думаете, зачем Баннор встретился со мной в Анделейне? Ведь если вы правы, то должны понести за вашу слабость заслуженное наказание — он лишь одобрил бы это. Или нет?

Ковенанту хотелось избить Бринна за глупость, но, сдержавшись, он решил, что это сделают за него слова, адресованные пристыженному харучаю.

— Так я скажу вам. Клятва или данное вами слово — это ответ Презирающему, но вовсе не отречение от самих себя. Баннор встретился со мной в Анделейне не для того, чтобы вручить мне дары, и не для того, чтобы давать новые клятвы. Он сказал: «Я смею просить, чтобы ты освободил моих соплеменников. С ними обошлись отвратительно. Избавь их от плена, и они будут служить тебе верой и правдой». Он говорил это, имея в виду не только плен Верных, но и плен, в который вы сами загнали себя, — плен самоотречения.

Ковенант замолчал. Он видел отчаяние в глазах харучаев и понимал, что больше говорить не следует. На несколько минут в кубрике воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелыми вздохами помп, поскрипыванием мачт и приглушенным ревом шторма. Фонари все так же плясали на столбах. Наконец раздался тихий вопрос Бринна:

— Юр-Лорд, разве мы тебе плохо служили?

Лицо Ковенанта исказилось, как от боли, и, терзаемый дурными предчувствиями, он с трудом выдавил из себя:

— Вы сами знаете, что хорошо.

— Тогда позволь нам уйти, — бесстрастно попросил харучай.

Ковенант обернулся к Линден и потянулся к ней, нуждаясь в тепле ее рук. Но его бесчувственные пальцы ничего не ощутили. Даже она не могла помочь ему.

Вечером, когда они остались наедине в каюте, стены которой гудели от хлещущих в них волн, а пол ходил ходуном, Ковенант принялся растирать ушибленную спину Линден. Он делал это с яростью, в которую вкладывал всю боль своей утраты. Но Линден спала, ничего не чувствуя, усыпленная выпитым как лекарство «глотком алмазов». А он, не зная, как еще умерить отчаяние, продолжал свою работу, пока руки не устали окончательно. Уход харучаев, к которому он не мог отнестись иначе как к дезертирству, казался ему недобрым предзнаменованием других грядущих поражений, которые, в свою очередь, могли привести его к краху всех надежд.

К утру буря стихла, и «Звездная Гемма», вырвавшись из капкана водяных дев, устремилась навстречу хмуромусерому рассвету. По палубе стучали капли дождя, словно безутешные слезы. Ветер улегся, и Хоннинскрю уже не составляло большого труда направлять корабль Великанов точно по курсу. И цель была уже близка.

Но харучаи приняли решение окончательно и бесповоротно.

Глава 24 Остров

Еще два дня небо хмурилось, а море неспокойно ворочалось, словно было недовольно незваным вторжением «Звездной Геммы», потревожившей его сон. Но на третий день корабль Великанов наконец вошел в зону ясной погоды. Дни были солнечны, и водная гладь казалась отражением безоблачного неба; а по ночам звездная дорожка ложилась на воду прямо по курсу корабля, что для любого искушенного взгляда было добрым предзнаменованием.

С каждым днем Гримманд Хоннинскрю становился все беспокойнее. А Первую и Красавчика несущий судно прямо к цели бриз привел в состояние радостного возбуждения. В минуты, когда им казалось, что на них никто не смотрит, они взирали друг на друга с такой нежностью и любовью, что их лица — одно уродливое, а второе сурово-стальное — становились невыразимо прекрасными и даже как будто похожими, словно чем ближе было Первое Дерево, тем больше супруги сближались друг с другом. Все трое постоянно проверяли и перепроверяли пройденное расстояние и в конце концов заразили своим нетерпением всю команду. Даже во флегматичных глазах Яростного Шторма периодически вспыхивали азартные огоньки, а застарелая боль во взгляде якорь-мастера временами сменялась светлой надеждой.

Линден приглядывалась к ним, к кораблю, к Ковенанту, пытаясь найти в этой предпраздничной суматохе свое место. Она видела, как действует на Великанов несчастный вид Мечтателя, и понимала, что сейчас, когда цель так близка, они думают не только об избавлении Страны от Солнечного Яда, но и о том, что это сулит их любимцу и некоторое облегчение его мук Глаза Земли. Но сама она не разделяла их надежд, считая, что, очевидно, их представления об истинной сути Глаза Земли слишком далеки от того, что есть на самом деле.

А настроение Ковенанта еще больше усиливало ее мрачные предчувствия. В его стремлении к Первому Дереву было что-то болезненное. После ухода харучаев он словно замкнулся. Физически он находился рядом, но все его мысли витали далеко. Когда он говорил, в его голосе явно слышались раздраженные нотки, и он даже не делал попыток смягчить их, а в глазах его вновь горел неугасимый огонь боли по невинно пролитой крови. Линден читала на его лице воспоминания о Верных, о людях, приносимых в жертву Ядовитому Огню. Она видела его неверие в собственные силы, основанное на том, что он не знал, как долго еще сумеет держать яд и силу под контролем. Временами он надолго застывал, глядя в никуда. Даже в любви он стал неистовым и жадным, словно чувствовал, что вот-вот потеряет ее.

Линден не могла забыть, что Ковенант собирался отправить ее назад, в ту жизнь. Сам же он стремился к Первому Дереву в безумной надежде, что там найдет некий способ, который поможет ему совладать с Лордом Фоулом без помощи дикой магии и разрушения. Но конечно же, дело было и в Линден тоже. Он хотел отослать ее назад.

А она безумно боялась этого и так же безумно боялась Первого Дерева. То, что так мучило Мечтателя, терзало и ее, как открытая рана. Даже не видя немого Великана, Линден всегда ощущала его молчаливое присутствие. Временами ей хотелось закричать на всех, кто так рвался к Первому Дереву: на Ковенанта, на Первую, — заставить их немедленно повернуть, возвратиться в Страну и там отыскать оружие, при помощи которого можно будет совладать с Солнечным Ядом. Она верила, что Мечтатель — единственный, кто действительно понимает, что затеял Лорд Фоул. А главное — она не хотела возвращаться в прошлую жизнь.

Однажды ночью, когда Ковенант уже заснул, она, убедившись, что его не мучают кошмары, осторожно встала и поднялась на палубу. На ней была все та же шерстяная туника. Несмотря на то что в последние дни воздух стал значительно холоднее, Линден не хотела надевать джинсы и рубашку, напоминавшие ей о слишком многих ошибках и страданиях. Оперевшись на борт, она стала смотреть на луну, уже входившую в последнюю четверть. От темного купола ночи «Звездную Гемму» защищало лишь сияние звезд и нескольких фонарей. Но в эту ночь даже свет ущербной луны был слишком ярок.

Якорь-мастер приветливо помахал ей рукой с мостика. Линден чувствовала его ауру, как и ауру всех матросов, несущих вахту, как чувствовала каменный ритм бегущей по волнам «Геммы» и звонкую свежесть ветра. Но тут словно ледяная рука сжала ее горло, и она поняла: где-то здесь, рядом, мается своей несказанной скорбью Мечтатель. Кутаясь в складки просторной туники, Линден отправилась на поиски.

Немой Великан сидел, опершись спиной на фок-мачту и не отрывая глаз от смутно маячившего на носу силуэта элохима, будто там, за ним, уже видел Первое Дерево, и его лицо было искажено немыслимым напряжением, словно он пытался внушить Финдейлу, чтобы тот высказал все, чего Великан не может рассказать сам. Но элохим не замечал, а может, не хотел замечать его страстного безмолвного призыва. А может быть, то, что он был вынужден выслушивать рвущие сердце мольбы, являться свидетелем множества чужих страданий, не имея права никому помочь, тоже было частью той ноши, на которую его обрекли? Он также не отрывал глаз от горизонта, из-за которого уже скоро должен был появиться Остров Первого Дерева.

Мечтатель сидел по-турецки, положив ладони на колени. О чем он думал, говорили его руки и тело: он то раскрывал ладони и поднимал лицо к кебу, словно смирившись и принимая свою судьбу, то сжимал кулаки и сгибался, чуть не касаясь лбом коленей в немом протесте. Ни слова не говоря, Линден опустилась на палубу рядом с ним.

Она обернулась к нему — в скудном лунном свете виднелся лишь смутно белеющий шрам на темном размытом пятне лица — и тихо сказала:

— Попытайся. Должен же быть какой-то выход.

С внезапной, напугавшей Линден яростью он застучал кулаком себя по лбу. А затем, словно приняв решение, повернулся к ней и стал быстро жестикулировать.

Сначала она так растерялась, что не смогла ухватить смысла того, что он показывает. А Мечтатель, видя ее недоумение, повторил все снова, на сей раз медленнее. И она поняла:

— Первое Дерево?

Он нетерпеливо кивнул и широким жестом обвел палубу.

— Корабль. «Звездная Гемма», — догадалась Линден. Он снова кивнул и указал в сторону носа судна, а затем изобразил руками пышную крону и толстый ствол.

— Корабль плывет к Первому Дереву… Мечтатель отрицательно замотал головой.

— Когда корабль приплывет к Первому Дереву, случится… На сей раз она оказалась права, и Великан подтвердил это скорбным кивком, а затем пальцем постучал по своей груди в том месте, где находилось сердце. Потом двумя руками показал бьющееся сердце, которое вдруг разрывается. Линден очень надеялась, что его жест следует трактовать в переносном смысле, но не видела выражения его лица — лишь шрам отсвечивал серебром — и потому не могла уверить себя, что поняла правильно. Будучи не в силах больше смотреть на страдания Великана, она отвела глаза в сторону и тут же увидела Финдейла, стоящего рядом с ними и наблюдающего за пантомимой Мечтателя. Луна выглядывала из-за его правого плеча, поэтому выражения его лица Линден тоже не могла рассмотреть.

— Помоги ему, — тихо попросила она. «Помоги мне». — Разве ты не видишь, что его ожидает?

Элохим не шелохнулся. Молчание затянулось настолько, что Линден уже начала сомневаться, получит ли она вообще ответ. Но тут Финдейл, по-прежнему не говоря ни слова, шагнул к Великану и положил руку ему на лоб. Его пальцы легонько пробежались по глубоким морщинам, словно читая знаки судьбы. Мечтатель легонько вздохнул и расслабился, затем его голова склонилась на грудь, и он заснул.

Так и не сказав ни слова, Финдейл растворился в сумраке ночи, а в следующую секунду Линден увидела его темный силуэт на носу корабля.

Она тихонько встала, чтобы не потревожить покой измученного Великана, и вернулась в каюту, где долго еще лежала рядом с Ковенантом, глядя в потолок и предаваясь нелегким размышлениям. Наконец заснула и она.

На следующее утро она собрала Хоннинскрю, Первую, Красавчика и Ковенанта и поставила вопрос о состоянии Мечтателя ребром. Но капитан мало что мог добавить к ее выражениям озабоченности, а Красавчик высказал предположение, что, возможно, когда они достигнут Первого Дерева и Поиск будет завершен, кончатся и мучения Мечтателя.

В ответ на это Линден рассказала о своем ночном разговоре с ним.

На лице Красавчика отразился откровенный ужас, который он даже не пытался скрыть. Первая заехала кулаком в борт и разразилась длиннющим ругательством на великанском языке. Лицо Хоннинскрю скривилось, словно суровый капитан еле сдерживал слезы.

Ковенант один сохранил спокойствие, и взгляд его был настолько холоден и отчужден, что даже Линден отвела глаза, когда он процедил:

— Ты что, хочешь сказать, что нам нужно повернуть назад?

Как ей хотелось крикнуть в ответ: «Да!» — но язык не повернулся: она слишком хорошо знала, что значило Первое Дерево для Ковенанта.

Несколько часов после этого разговора команды Хоннинскрю звучали без обычной бодрости и уверенности, словно все внутри него противилось тому, что он делал, и больше всего на свете ему хотелось отдать команду немедленно поворачивать назад. Но он был Великаном и потому, зажав свое сердце в кулак, лишь хмурился, а корабль шел дальше — по намеченному курсу.

Прошло еще пять дней. Попутный ветер держался, лишь с каждым днем, по мере продвижения на север, ощутимо холодало. В течение первых трех дней на корабле не происходило ничего особенного: море было спокойным, опасностей никаких не предвиделось, каждый занимался своим делом, и все даже немного расслабились.

Но на четвертый день рутинный покой на палубе взорвался от сигнала тревоги. Каменная палуба затрепетала под ногами Линден так, словно все море вокруг было охвачено мощной вибрацией. Хоннинскрю тут же приказал убрать несколько парусов и отдал команду «Свистать всех наверх!». Еще через лигу выяснилось, что «Звездная Гемма» вошла в район, где море буквально кишело никорами.

То тут, то там над волнами взмывали их змееподобные кольца и тупые морды; казалось, что их здесь тысячи. Линден, как и всю «Гемму», насквозь пронизывали их подводные разговоры. Памятуя о встрече с одним-единственным никором, она не на шутку испугалась. Но, к ее удивлению, эти твари совершенно не обращали внимания на корабль. Да и двигались они с ленцой, сыто ворочаясь в воде, миролюбиво, сонно переговариваясь между собой. Морда одного из них вынырнула почти рядом с кораблем, но никор, даже если и заметил «Гемму», не проявил к ней ни малейшего интереса. Он лишь шумно вздохнул и вновь ушел под воду, подняв мощную волну, на которой судно подпрыгнуло как поплавок. Хоннинскрю стал осторожно лавировать, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания и как можно скорее убраться из этого логова.

— Камень и море! — восторженно прошептал Красавчик на ухо Линден. — Никогда бы не подумал, что во всех морях Земли их наберется столько! Мы знаем о них так мало! Да и в наших сказаниях, как правило, фигурирует только один никор. До сих пор считалось, что и этого более чем достаточно! Интересно, чем может обернуться наша беспечность, с которой мы вкатили прямо в середину их стаи? Однако, — добавил он, заметив подходящую Первую, — из этого выйдет недурное сказание. А уж детишки — те будут слушать с открытыми ртами.

Суровая воительница отвела глаза, и на ее губах появилась странная мягкая усмешка, словно в тоне Красавчика она уловила что-то очень личное.

Несколько часов «Гемма» осторожно двигалась по морю, бурлящему от никоров, и лишь к вечеру, оставив их позади, смогла снова набрать скорость. Напряжение этого непростого перехода вылилось во всплеск безудержного веселья. Великаны смеялись, дурачились, пели озорные песенки, словно весь экипаж превратился в ребятишек, которым не было никакого дела ни до Поиска, ни до Первого Дерева, ни до неизбывной боли Мечтателя. В центре внимания, конечно же, находилсяКрасавчик — он был заводилой и умело подстегивал всех на еще большие дурачества. Линден прекрасно видела, что в своем лихорадочном веселье он близок к истерике, да и другие не отстают, но понимала, что Великаны таким образом пытались скрыть друг от друга дурные предчувствия и хоть как-то разрядить обстановку. И Красавчик, как умелый режиссер, дав им полностью разрядиться, постепенно стал наполнять их оптимизмом; его шутки становились все светлее, исчезала горечь, и вместо оскалов на лицах Великанов заиграли теплые улыбки.

Если бы Ковенант захотел во всем этом участвовать, Линден, конечно же, последовала бы за ним.

Но он не захотел. Он держался особняком, и его не трогали шутки и озорные выходки Красавчика. Казалось, после ухода харучаев его уже ничто не могло развеселить. А может быть, он уже просто забыл, каково нести свой крест в одиночку, не надеясь, что хоть кто-то разделит твою ношу. Так или иначе, спустившись вместе с Линден в каюту, Ковенант ничком бросился на тюфяк. Но не смог улежать спокойно. Первое Дерево уже близко. Сверху доносились приглушенные раскаты хохота Великанов. Линден приникла к его груди и мысленно повторила мольбу, которую все эти дни твердила про себя, но так и не решалась произнести вслух: «Ну пожалуйста, не отсылай меня назад!» Но, взглянув на его застывшее лицо, поняла, что и сегодня этого не скажет.

Всю ночь ее мучили кошмары из прошлого, но, проснувшись, она не помнила об этом. Осталось лишь смутное неприятное ощущение.

Ковенант стоял спиной к Линден и держал в руках джинсы и тенниску, очевидно, собираясь их надеть. Она внутренне сжалась и мысленно взмолилась: «Не надо! Не возвращайся к себе прежнему! Не возвращай нас обоих к нашему одинокому безнадежному прошлому!»

И, словно ощутив спиной этот страстный призыв, Ковенант обернулся и глянул ей в лицо. Его лицо искривила нервная усмешка, но он не отвел глаз, и Линден поняла, что он и сам безумно боится того момента, когда увидит Первое Дерево. Ковенант не давал забыть ни ей, ни себе, насколько он опасен для тех, кто его любит. Лишь секунду они смотрели друг на друга, а затем он зашвырнул одежду в угол, опустилсяна колени перед любимой и, обняв ее, прижал к себе с невыразимой нежностью.

Когда спустя какое-то время они поднялись на палубу, Ковенант вновь был одет в шерстяную тунику. И хотя осенний воздух был уже достаточно холоден, он не дрожал, словно проказа не позволяла ему чувствовать перемены температуры. А Линден согревала мысль о том, что он понял ее и согласился.

Весь день они в ожидании простояли на носу корабля, вглядываясь в горизонт. Ждали все: и Ковенант, и Линден, и Великаны. Даже те, кто нес вахту, старались найти повод оказаться на баке и замедляли шаги, вглядываясь вперед, но видели лишь бегущие навстречу волны. Наспех пообедав, все, кто был свободен, снова устремились на нос, и опять потянулось ожидание.

Когда наконец раздался радостный крик впередсмотрящего, Линден вздрогнула, словно услышала похоронный набат. Великаны разом загалдели, и через минуту большая часть экипажа оказалась на реях, выглядывая желанную цель. На палубу поднялся и Мечтатель и, не глядя ни на кого, угрюмо направился на бак. Ковенант перегнулся через борт и вытянул шею, надеясь, что так скорее увидит остров. Но, поняв, что ведет себя глупо, пробурчал, обращаясь к Линден: «Пошли», и, взяв ее за руку, повел к капитанскому мостику. Она чувствовала, что он с трудом удерживается, чтобы не побежать, и сама, поддавшись его возбуждению, невольно ускорила шаг.

На мостике, кроме Хоннинскрю и рулевого, уже стояли Первая и Красавчик. И почти сразу же к ним присоединились якорь-мастер и Яростный Шторм. В напряженном молчании все уставились на линию горизонта, ожидая, что с минуты на минуту из-за нее поднимется Остров Первого Дерева.

Но корабль прошел еще около лиги, прежде чем Хоннинскрю поднял руку и указал вперед. Линден не обладала таким острым зрением, как Великаны, но вскоре и она увидела на горизонте небольшое пятнышко. Там, вдалеке, где небо встречалось сморем, маячил крохотный островок, бывший центром всей этой Земли, центром роковым и судьбоносным. Ветер гнал «Звездную Гемму» прямо на него, и остров рос на глазах.

Линден оглянулась на Ковенанта, но тот не отрываясь смотрел вперед, забыв обо всем, и глаза его горели мрачным огнем. С того момента, когда показался остров, он не произнес ни слова, но по выражению его лица можно было понять, что именно там для него решается вопрос жизни и смерти.

Вскоре уже можно было разглядеть некоторые детали: остров походил на сложенную из камней древнюю пирамиду. Ветра и бури обточили его скалистые уступы. Между ослепительно-белыми под солнечным светом камнями лежали черные, словно сгустки мрака, тени. Он словно находился на границе дня и ночи: седой, обрывистый, неприступный. Его форма наводила на мысль, что это угасший вулкан и что на его вершине находится кратер.

Когда корабль подошел ближе, выяснилось, что остров окружен кольцом рифов. Они торчали из воды, словно хищные клыки, и нигде между ними не было видно прохода достаточно широкого, чтобы мог войти корабль Великанов.

Капитан в поисках гавани повел «Гемму» вокруг острова, а нескольким матросам дал команду тем временем высматривать Первое Дерево. Линден включила свое видение на полную мощность и тоже стала внимательно исследовать остров с подножия до вершины, скользя внимательным взглядом по сложному узору света и тени. Но она не видела и не чувствовала присутствия никаких форм жизни, кроме разве что слепой дремоты древних камней. Даже в омывавших его берега волнах не было ни водорослей, ни прибрежной живности.

Вздымавшиеся гранитные скалы казались торчащими над водой костями обнажившегося скелета Земли. Может, именно поэтому здесь господствовала единственная форма жизни (или нежизни?) — камень. Даже птицы здесь не гнездились.

— Так где же оно? — пробормотал Ковенант, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности. — Где же оно?

— За краем гребня, где ж еще! — наконец отозвался Красавчик. — Разве это не идеальное место для того, что мы ищем?

Линден сильно в этом сомневалась, но высказывать свои опасения вслух не стала. Когда «Звездная Гемма» обошла вокруг острова полный круг, так и не найдя подходящего прохода, солнце уже стало садиться, и дикие берега окрасились в золотисто-оранжевые тона. Но Линден так и не ощутила присутствия Первого Дерева, словно его там никогда и не было. Или оно давно уже засохло?

Хоннинскрю вместе с Первой решили до рассвета поставить корабль на якорь с северной стороны острова, а утро вечера мудренее. Только сейчас Линден осознала, что радостная суматоха прибытия давно сменилась угрюмым, настороженным молчанием. Негостеприимные берега острова напомнили всем, что цель еще не достигнута и неизвестно, с какими препятствиями придется столкнуться. Перед кораблем Великанов возвышалась гранитная твердыня в ожерелье рифов, причем с таким неприступным видом, словно не собиралась открывать своих тайн никому и никогда, до самого скончания времен. Но в то же время сияющая золотом и багрянцем в лучах заката каменная пирамида невольно внушала почтение: от нее исходила неведомая грозная сила. Великаны почтительно понижали голоса, а вскоре и вовсе приумолкли, и вечернюю тишину нарушали лишь жалобные поскрипывания кабестана да влажный плеск волн.

— Друг Великанов, — сдержанно произнесла Первая, — может быть, лучше дождаться утра? Или ты непременно хочешь отправиться на поиски прямо сейчас?

— Я не могу ждать, — сдавленным голосом произнес Ковенант, не отрывая глаз от скал.

Первая судорожно сглотнула и, приказав якорь-мастеру спускать на воду баркас, вновь обернулась к Ковенанту:

— Мы вместе прошли очень долгий путь, прежде чем достигли этих берегов. Все это время из уважения к тебе за то, что ты сделал ради наших Мертвых в Коеркри, я не досаждала тебе расспросами об истинной цели твоего путешествия. Но теперь я имею право знать все.

Солнце тонуло в морских волнах, и глаза Ковенанта светились, то ли отражая его последние умирающие лучи, то ли бушевавшее внутри него пламя.

— Знаешь ли ты, как нужно обращаться с Посохом Закона? И как ты определишь, из чего именно его делать? Там ведь может расти и несколько деревьев.

— Для того здесь есть я, — торопливо ответила Линден, всеми силами пытаясь доказать ему свою необходимость. Ей не хотелось, чтобы он отослал ее в ту жизнь.

Ковенант бросил на нее предостерегающий взгляд, но она, словно не замечая этого, посмотрела на Первую и, смущаясь оттого, что могут подумать, будто она хвастается, почти прошептала:

— Я же умею видеть. То есть все, что я вижу глазами, я чувствую, понимаю. Состояние здоровья. Степень искренности. Где настоящее, а где фальшь. Это трудно объяснить. Короче, я и Закон тоже вижу особым образом. И могу сказать, что годится для Посоха, а что нет. Я буду ему подсказывать.

Но как только эти слова сорвались с ее губ, она поняла, что не смогла выразить всего, что хотела. Она чувствовала, что Ковенант доверяет ей и с радостью примет ее помощь, но ощущала примешивавшуюся к радости горечь: похоже, он понял ее так, будто она торопится найти Посох лишь для того, чтобы поскорее вернуться домой. Чтобы бросить его.

Первая приняла ответ Линден, очевидно, так и не заметив, сколь противоречивые чувства вызвал он у Ковенанта, и вместе с Красавчиком и Хоннинскрю пошла проследить, как спускают баркас.

Хозяйкой на мостике осталась Яростный Шторм. Убедившись, что корабль надежно закреплен, она ободряюще подмигнула Ковенанту:

— Все идет как по маслу.

Но тот, похоже, не услышал ее: все его внимание было поглощено островом, освещенным заходящим солнцем. Он так пристально вглядывался в его скалистые берега, в игру теней на камнях, словно по ним мог прочесть свою судьбу.

Линден положила ему руку на плечо, и лишь тогда он обернулся и позволил ей прочитать в своих глазах все мучившие его сомнения. Его лицо, медное от закатного света, испещренное глубокими тенями, было схоже с каменным ликом острова. Линден снова попыталась объяснить ему свои опасения:

— Мечтатель испуган. Я думаю, что он знает истинную цель Лорда Фоула.

Ковенант сдвинул брови, но почти тут же лицо его разгладилось, и на нем возникло некое подобие столь напугавшей ее когда-то улыбки, которой он одарил Джоан.

— Это неважно. — Он все еще не позволял возбуждению овладеть собой. — Когда я был в Анделейне, Морэм сказал мне: «Ничто не поможет тебе избежать его западни, поскольку она окружена другими ловушками. Жизнь и смерть вросли друг в друга, и их невозможно отделить. Лишь понимая и принимая эти крайности, ты обретешь над ними контроль и власть». — Лицо его снова помрачнело, и он добавил: — Ну что ж, пошли, посмотрим, что нам там приготовили.

Линден очень не хотелось пускать его на остров. Если бы ее объятия могли остановить его, она вцепилась бы изо всех сил, лишь бы не допустить, чтобы он ступил на эти камни и исполнил задуманное. Но она знала, что даже ей не остановить его. Да и разве не за то, что он никогда не боялся боли, она так любила его? Собрав все свое мужество, она последовала за ним, почти не видя ступенек трапа в сгущающихся сумерках.

Палуба уже погрузилась в вечернюю тень, хотя на концах мачт еще догорали прощальные отблески заката. Вдали, у борта, где спускали баркас, Линден увидела несколько силуэтов и, лишь подойдя ближе, разглядела рядом с Первой, капитаном и Красавчиком Мечтателя. Тут же чернела фигура Вейна, а рядом с ним привычным контрастом перламутрово светилась мантия Обреченного. К своему удивлению, она вдруг увидела и Бринна с Кайлом. Ковенант, завидя их, ускорил шаг. Но, поскольку харучаи не проронили ни слова и даже не подняли глаз, он, не сбавляя шага, устремился мимо них к Первой и бросил ей нетерпеливо:

— Ну что, мы готовы?

— Готовы, — усмехнулась она. — Насколько это возможно, если учитывать, что понятия не имеем, с чем столкнемся.

— Ну что ж, тогда в путь. — Тон его голоса был сумрачнее сгущавшейся вокруг ночной мглы.

Ковенант шагнул к борту, но на пути его вдруг возник Финдейл.

— Обладатель кольца, хорошо ли ты подумал? — В голосе элохима звучала мольба. — Ведь у тебя пока еще есть выбор. Так стоит ли следовать своей сумасшедшей мечте? Я не раз говорил тебе в открытую, что ты владеешь силой, которая может уничтожить не только тебя самого, но и всю Землю. Ты не должен идти к Первому Дереву.

Мечтатель страстно закивал, словно цепляясь за соломинку.

— Я знаю, чего вы все боитесь, — скорее себе, чем Обреченному, тихо ответил Ковенант. — Первого Дерева. Посоха Закона. Вы боитесь, что у меня получится. Зачем еще вам, элохимам, было пленять Вейна? Зачем еще вам нужно было прилагать столько усилий, чтобы вселить в нас неуверенность? Похоже, если мы преуспеем, вы что-то потеряете. Не знаю, что именно, но вас это очень волнует, если не сказать — пугает. А теперь, смотри, — продолжил он с мрачной усмешкой, — Вейн все еще с нами. И разве не напоминание о старом Посохе следует за нами по пятам? И я еще здесь. И кольцо мое тоже со мной. И Линден тоже здесь. — Его голос упал до шепота, словно он пытался сдержать ярость. — Черт тебя подери, элохим, если ты хочешь удержать меня, то попробуй найти для этого разумную причину!

Обреченный не ответил и, по-видимому, отвечать не собирался.

Ковенант развернулся к остальным и, словно ожидая, что и они станут ему препятствовать, ожег всех непримиримым взглядом. Но ни капитан, ни Первая, ни Красавчик не выказали ни желания отложить вылазку, ни удивления его речами. Даже Мечтатель — и тот больше не пытался остановить его.

Подстегиваемый нетерпеливыми чертиками, Ковенант, забыв о головокружении, перелез через борт и начал спускаться в баркас.

Линден тут же последовала за ним, не доверяя никому место рядом.

А сразу же за ней через борт полезли Кайл с Бринном.

Весь остров уже покрывала ночная тень, лишь его пик еще пламенел на закатном солнце, но и его вскоре должна была поглотить долгая ночь Земли. Но, пока гребень был освещен, он казался единственным местом, где могло находиться Первое Дерево. Уже спускаясь по лестнице, Линден вспомнила, что сегодня новолуние и ночь будет очень темной. При мысли об этом по ее телу пробежала дрожь. Внезапно ей показалось, что туника — слишком слабая защита от ночной сырости, поднимавшейся от тусклых вод внизу. Когда она ступила на борт баркаса, ногу ее лизнула волна, и ей показалось, что соль проникла в плоть и разъедает ее, как кислота. Но Линден сдержала невольный вскрик и, стиснув зубы, пробралась на нос, где уже сидел Ковенант. Соленая вода, высыхая, слегка пощипывала и стягивала кожу.

За харучаями в лодку спустился Хоннинскрю. И тут солнце окончательно исчезло за горизонтом, и остров погрузился во тьму. Теперь он казался лишь темным силуэтом на фоне звездного неба. Первая с Красавчиком молча заняли свои места на корме, а спустившийся за ними Вейн примостился рядом с харучаями. Линден даже не могла различить бурунчиков на рифах. Хоннинскрю что-то говорил брату, но шум волн и всплески весел не позволяли расслышать ни слова.

Из ночной темноты за спиной Мечтателя сгустился силуэт Финдейла Обреченного.

Линден протянула руку, нашла ладонь Ковенанта и сжала ее. Его пальцы были холодны как лед, онемение его рук можно было уже почувствовать на ощупь.

Первая помахала Великанам, остававшимся на корабле, и якорь-мастер с Яростным Штормом помахали ей в ответ. Но никто не произнес ни слова. Хоннинскрю отвязал канат и оттолкнул баркас от корабля веслом. В тишине, нарушаемой лишь плеском волн, каменная лодка заскользила в ночь.

Ковенант сидел, уставясь на мрачную громаду острова и вцепившись в руку Линден, словно она была якорем. Линден тоже разглядывала то, что была способна увидеть, хотя рифы все еще оставались для нее неразличимыми на фоне черной воды и темного камня. Капитан и Мечтатель взялись за весла, и их мощные руки ритмично заработали, словно они и вслепую могли разыскать безопасный путь. И все равно Линден казалось, что тьма абсолютно непроницаема. Но весла продолжали ритмично вздыматься и падать, и баркас довольно быстро скользил к берегу, где их ожидали неведомые события и тайны. Остров рос, заслоняя собой небо, и, чем ближе путешественники к нему подходили, тем больше брала их оторопь, словно они находились в преддверии ада.

Внезапно Линден пронзила мысль о том, что, вне всякого сомнения, лодка напорется на рифы и они утонут.

— По правому борту что-то есть, — тихо констатировала Первая, и баркас тут же сменил направление.

А через несколько секунд с другой стороны вырос пышный коралловый куст. Линден безумно перепугалась, но лодка, к ее удивлению, благополучно скользнула мимо и вошла в полосу прибоя.

Сейчас, когда ночь простиралась от горизонта до горизонта, остров казался отсюда даже дальше, чем с борта «Звездной Геммы». Но лодка быстро двигалась вперед. Мечтатель, подгоняемый видениями Глаза Земли, налегал на весла с такой силой, что они жалобно скрипели, а Хоннинскрю, хоть и горестно вздыхал, но приноравливался к ритму, который задавал брат. И вскоре уже почти все небо закрыла темная громада, окаймленная по краям звездным сиянием. Линден подумала, что в такой темени, даже если Ковенант и сумеет совладать со своим головокружением, они все равно не смогут вскарабкаться на вершину. Его рука в ее ладони была совсем ледяной, словно промерзла до самых костей.

Но тут Линден забыла обо всех своих опасениях, забыла даже о руке Ковенанта; Первая с Красавчиком вскочили, а гребцы остановились и подняли весла: с островом прямо на глазах стали происходить странные изменения.

Внезапно из всех щелей и трещин начали сочиться струйки тумана, с каждой секундой разбухая и плотнея. Вскоре уже вся гора была покрыта клубящимся, плотным как облако покрывалом, каскадом ниспадавшим к морю. А небо вокруг острова заволокло полупрозрачным флером.

И этот туман светился!

Однако при этом он не выглядел каким-то необычным, загадочным явлением: он был похож на обыкновенный ночной туман, озаренный лунным светом. Вот только никакой луны на небе не было. Вместо острова перед ошеломленным Поиском висело косматое светящееся облако, с каждой секундой все ближе подползавшее к воде. Лишь вершина все еще темнела, слегка подсвеченная млечным отблеском тумана. А серебряные клубы свечения все ползли по воде, как щупальца, словно намеревались заполнить пространство до самых рифов.

Линден подавила в себе желание немедленно сбежать. Она вдруг с необычайной ясностью ощутила, что не имеет ни малейшего желания, чтобы этот странный мистический туман коснулся ее. Но Поиск был нацелен вперед. Первая тихо, но строго приказала Хоннинскрю и Мечтателю снова взяться за весла:

— Я устала ждать. Если уж нам суждено с этим встретиться, то лучше самим, по своей воле пойти к нему навстречу.

Весла вновь опустились на воду, и каждый их взлет все больше сближал Поиск с таинственным туманом. Звезды странно мерцали в вышине, словно предупреждали о неведомых опасностях, но баркас упрямо шел прямо на светящуюся завесу. Вскоре все вокруг окуталось тончайшей дымкой, а пелена на склонах так уплотнилась, что вершина острова почти исчезла из виду. Словно боясь, что и она вот-вот растворится, братья-Великаны заработали веслами с таким усердием, что лодка помчалась к дальнему, уже неразличимому берегу с необычайной скоростью.

Первая неразборчиво отдала какую-то команду, Хоннинскрю с Мечтателем подняли весла, и лодка по инерции заскользила навстречу мерцающей завесе.

Небо исчезло. Ощутив на лице влажное прикосновение тумана, Линден инстинктивно сжалась, ожидая неведомой опасности. Но ее видение подсказало ей, что сама по себе дымка настолько слаба и неуловима, что не может причинить никакого вреда. Она видела всех сидящих в лодке, однако море уже полностью скрылось под сияющим покровом, и концы уходящих в туман весел казались обрубленными.

Линден вдруг испугалась, что их группа заблудится и никогда не найдет дороги к острову. Но тут Первая спокойно отдала команду слегка изменить курс и снова начать грести. Очевидно, она руководствовалась присущим всем Великанам чувством направления.

Лодка пошла быстрее, и туман влажной маской облепил лицо Линден. Капельки светящейся жидкости сконденсировались на волосах Ковенанта, словно пот, порожденный его усилиями достичь цели. Туман на секунду расступился, и Линден, увидев впереди вершину острова, убедилась, что способность ориентироваться в любых условиях Первую не подвела.

Вдруг ни с того ни сего Красавчик, хрипя и сипя, словно туман до отказа наполнил его исковерканные легкие, начал благодарить Хоннинскрю и Мечтателя за их замечательную греблю, Вейна — за его непроницаемую таинственность, а затем перешел к долгому повествованию обо всех туманах, которые когда-либо встречались на его пути во время долгих странствий. Линден поняла, что ему было не важно, о чем говорить, главное — помочь всей компании сохранить спокойствие в этом странном тумане. Но голос его звучал глухо, и каждое слово порождало странное эхо, словно лодка невзначай заплыла в пещеру. От его разглагольствований всем стало еще больше не по себе, и Первая что-то прошипела. Красавчик замолчал на полуслове.

В тишине, которую нарушали лишь мерные всплески весел, лодка скользила к острову.

Линден показалось, что здесь, в тумане, время течет как во сне — несоразмерно реальным меркам. Слабое свечение уже начало оказывать на нее гипнотическое воздействие. Мельчайшие частицы светящегося тумана, собираясь в крупные капли, стекали по лицу Ковенанта и усыпали его тунику мерцающими жемчужинами. Да и сама Линден была с ног до головы украшена эфемерными драгоценностями. Волосы ее намокли и темными прядями обрамляли бледное лицо.

Когда в тумане вновь на секунду образовалась брешь, оказалось, что остров находится на том же расстоянии, что и прежде.

Хоннинскрю и Мечтатель вновь перестали грести, но Линден видела впереди их сгорбленные усилием спины и слышала тяжелое дыхание. Только сейчас она поняла, сколько времени уже прошло. Похоже, что они, словно в трансе, пытались доплыть до острова в течение нескольких часов. Прошла как минимум уже половина ночи. Линден попыталась стряхнуть овладевшее ее телом оцепенение и снять с лица влажную маску тумана. Вновь дымка рассеялась, и на сей раз она увидела остров отчетливо

Баркас не приблизился к нему ни на шаг.

— Черт побери! — воскликнул Ковенант.

— Я совсем запутался, — сдавленно признался Красавчик. — Эта атмосфера… — И, окончательно растерявшись, замолчал.

Финдейл стоял на носу баркаса и разглядывал остров. Его одежда и волосы были абсолютно сухими — на него туман не оказывал никакого воздействия. Руки он скрестил на груди с таким непримиримым видом, словно вся сила морей была сосредоточена в его локтях. Его глаза буравили туман, словно одной силой воли он мог проникнуть в непроницаемое.

— Финдейл, — обратилась к нему Линден, — ради Бога, скажи, что ты делаешь?

Но в ту же секунду на баркасе началась суматоха.

Бринн попытался вскочить, но Мечтатель, ухватив его за руку, заставил сесть на место. В результате оба свалились на дно лодки. Несколько секунд Хоннинскрю пытался грести, но затем бросил весла, чтобы поймать беспомощно болтавшиеся весла брата. Но тут же ему на помощь подоспел Красавчик. Пока он занимался веслами, капитан попытался разнять боровшихся Мечтателя и харучая.

Кайл тоже не остался встороне и попытался принять участие в схватке. Но Первая, вскочив на ноги, удержала его. А в следующую секунду в ее правой руке сверкнул палаш.

— Хватит!

Хоннинскрю снова взялся за весла, а Мечтатель утихомирился. Острие клинка повисло в опасной близости от горла Бринна.

Кайл отчаянно бился в железном объятии Первой, пытаясь прийти на помощь другу.

— А теперь, — холодно заявила Великанша, — объясните мне, что на вас вдруг нашло.

Бринн почему-то смутился и пролепетал:

— Если юр-Лорд позволит мне говорить с тобой… Мечтатель яростно затряс головой, то ли отрицая, то ли пытаясь стряхнуть с себя видения.

Ковенант хотел ответить, но Линден перебила его:

— Минуточку.

Она задыхалась в этом тумане. С трудом перешагивая скамейки, она приблизилась к Мечтателю, скорчившемуся на дне баркаса. Его глаза устремились к ней с немой мольбой.

— Ты что-то видел, — констатировала она. — Ты понимаешь, что здесь происходит.

Его лицо светилось от покрывавших его капелек тумана. Шрам ослепительно сверкал, словно молил о помощи.

— Ты не хотел, чтобы Бринн переговорил с Ковенантом. Мечтатель прикрыл веки. Она ошиблась. Тогда Линден предприняла еще одну попытку:

— Ты не хотел, чтобы Бринн сделал то, что намеревался. И ты не хотел, чтобы харучай убедил Ковенанта в необходимости этого.

Немой Великан тут же согласно закивал. Вдохновленная интуитивными предчувствиями и странной трансцендентной логикой Мечтателя, она продолжила:

— Если бы Бринн сделал то, что намеревался, то на нас обрушилось бы то, что ты видел в своих видениях. И это было бы ужасно. И мы не сумели бы остановить это.

Внезапно у нее перехватило горло, и она поняла, что у них есть только один-единственный шанс сохранить свои жизни.

Невольно повысив голос, Линден обратилась к Ковенанту, уже шагнувшему к носу лодки:

— Не позволяй Бринну выполнить задуманное! — Ее голос дрожал от напряжения. — Обстоятельства против нас…

Но Ковенант смотрел не на нее, а на Бринна. И в его взгляде читалось столь знакомое сумасшествие, что Линден рванулась, чтобы оказаться между ними.

Харучай ухватился за лезвие, приставленное к его горлу, и, несмотря на огромную силу Великанши, попытался отвести клинок в сторону. По его запястью зазмеилась струйка крови. Но он словно не обращал на это внимания. Если Первая не дрогнет и не отведет клинок, то через несколько секунд он отрежет себе пальцы.

— Бринн! — отчаянно воззвала к харучаю Линден. Но тот словно не слышал ее.

Первая, ругаясь одними губами, отвела клинок в сторону.

— Да ты рехнулся,- хрипло пробормотала она.- Но я не стану помогать тебе помереть, если ты так уж этого захотел вдруг.

Не глядя на нее, освобожденный Бринн рванулся к Ковенанту. Он совершенно не обращал внимания на рану на ладони. Он лишь сжал руку в кулак, и со стороны казалось, что он хочет ударить Неверящего.

Но, оказавшись совсем рядом со своим господином, харучай остановился и произнес:

— Юр-Лорд, ты должен меня выслушать.

Ковенант устремил на Бринна долгий взгляд и неуверенно кивнул, будто решимость харучая лишила его сил. Туман сгущался, словно пытался напомнить, что дороги дальше нет.

— У харучаев есть легенда, — бесстрастно промолвил Бринн, — дошедшая до нас из незапамятных веков. Она относится к тем временам, когда харучаи ничего не знали о Лорде Кевине и еще не произносили великой клятвы. В ней говорится о некоем человеке, который стоит в конце времен, на краю Земли, и держит в руках нити судеб харучаев. Человек, которого мы называли Кенаустином Судьбоносным. В своем мастерстве и величии он вознесся выше пиков самых высоких наших гор. Только сверяясь по его неизмеримым достоинствам, мы можем судить, одержали ли мы победу или понесли поражение. Легенды гласят, что однажды кто-то из нас приблизится к ак-хару и познает меру его добродетели. Потому-то харучаи и находятся в вечном поиске. В сердце каждого из нас сквозит надежда, что именно он окажется избранным и постигнет меру вещей. Но путь, ведущий к ак-хару Кенаустину Судьбоносному, нам неведом. По легенде, этот путь нельзя узнать заранее, его можно лишь постичь по прошествии. И приведет он нас вовсе не к тому, к чему мы стремились. — Голос Бринна, столь ровный поначалу, затрепетал, словно его хозяин не был уверен в том, что говорит. — Я один из ищущих. Потому-то я и бросился очертя голову в то, что ты предложил мне. Юр-Лорд, мы отреклись от самих себя ради службы тебе. Но теперь я больше не твой слуга. Хоть ты и носишь кольцо. Твоя сила противостоит моим стремлениям. Ведь если ты возьмешь всю тяжесть предназначения только на свои плечи, то нам, харучаям — всем харучаям, — это будет заказано навеки. Я прошу тебя, я умоляю разделить ее со мною. Я ничего не понимаю в смутных видениях Троса-Морского Мечтателя, но отчетливо вижу, что мы должны вместе достичь нашей цели. Если я ошибаюсь, то плоды моей ошибки падут на тебя. Но если я прав… — Он запнулся, не в силах выразить всю полноту своих чувств. — Юр-Лорд, молю тебя, — воздел он к небу кровоточащий кулак, — не останавливай нас на пути к самим себе!

Линден ничего не поняла из его путаной речи. Ей показалось, что все, о чем он говорит, наполнено смыслом не больше, чем ночной кошмар. Лишь Мечтатель и Финдейл согласно кивнули, словно им все было понятно. Немой Великан закрыл лицо руками, будто не в силах был вынести то, что услышал. А элохим страдальчески молчал, словно знал ответы на все вопросы, но не испытывал ни малейшего желания произнести их вслух.

Ковенант провел по лицу рукою, стирая светящиеся капельки. Его губы заплясали в попытке сказать что-то. Но только с третьего раза он наконец исторг из себя звук:

— Да о чем ты, черт возьми, толкуешь?!

Бринн не ответил. Он лишь простер окровавленную руку в сторону острова.

Его жест был столь страстным, что приковал к себе внимание всех, кто находился в лодке.

Очередное окно в тумане вдруг открыло им в осязаемой близости острый край скалы острова. В этой странной светящейся дымке все расстояния казались неопределимыми. Однако край скалы надвигался, твердый, реальный, как бы ни казалось мистически зыбким все вокруг. В конце концов, эта скала могла быть вовсе не частью острова, а лишь одним из рифов. А может, она была лишь частью морока, навеянного туманом.

На ее вершине восседал в позе лотоса человек в изодранной рясе.

Склоненная голова свидетельствовала о глубоком погружении в медитацию. Однако глаза его были широко открыты, а зрачки закатились, открывая перламутровые белки. Слабый ветерок шевелил его волосы, и на изможденных щеках залегли глубокие тени. Его кожа была испещрена морщинами, и он казался слабым и зависимым от внешнего мира. И в то же время Линден ощутила идущую от него волну незыблемой силы.

— Да, — выдохнул Финдейл, словно не думая о том, что хоть кто-нибудь его услышит. — Хранитель Первого Дерева. Мы должны пройти мимо него.

Ковенант воззрился на Обреченного. Но элохим не ответил на его взгляд. Тогда Неверящий ссодроганием обратил взгляд на Бринна. В тумане лицо его приобрело странный синюшный оттенок.

— Так вот чего ты хотел? — хрипло прокаркал он. — Сразиться со стражем Дерева? Одолеть его?

Тщательно подбирая слова,Бринн ответил:

— Элохим сказал, что мы должны миновать его, прежде чем достигнем Первого Дерева. Я понял, что он и есть ак-хару, Кенаустин Судьбоносный. И если я последую за ним, то мы оба обретем служение.

— А если ты неправильно понял? — бросил Ковенант в бесстрастное лицо Бринна. — Вы опять разуверитесь в себе? Как ты думаешь, долго вы сможете тогда продержаться, харучаи, а?

Но смутить Бринна было невозможно:

— Скоро я узнаю правду. И любой, кто избегает ее, кто боится ее, — лишь жалкий трус.

Ковенант вздрогнул и бросил молящий о помощи взгляд на Линден.

Она прекрасно поняла бушующие в его груди чувства. И испугалась, что он обрушит бушующую в нем силу на стража Дерева. Ведь Ковенант никогда в жизни не задумывался о том, где находятся его друзья в ту минуту, когда он испуган и жаждет действия. Но его страх преобладал над отвагой. Ему вовсе не хотелось зависеть от проницательного взгляда Мечтателя. А немой Великан все прятал лицо в ладонях, словно не желал перейти границы недозволенного.

Линден вдруг ощутила, как в ней начинают возрождаться старые противоречия. Инстинктивно она доверяла Мечтателю, но та нужда, что принудила Бринна оттолкнуть клинок Первой, потихоньку забирала власть над ней. Линден вдруг осознала всю глубину одиночества харучаев, и ей захотелось помириться с ними. В то же время ей трудно было забыть яростные попытки Мечтателя обрести ее понимание.

Она вдруг осознала, что Первая и Красавчик встали со своих мест и теперь в упор смотрят на нее. Хоннинскрю впился пальцами в плечи брата. Великаны изучали ее. И Ковенант не отрываясь смотрел на нее. Один лишь Бринн не искал ее взгляда: все его внимание было приковано к Неверящему.

Не в состоянии ответить прямо «да» или «нет», она попыталась найти средний путь.

— Мы плывем уже почти половину ночи, — ее слова были обращены в основном к Бринну, — но до сих пор не достигли берега. Так как же вы собираетесь добраться до того человека, чтобы сразиться с ним?

Последний вопрос прозвучал воплем в ее устах, но Бринн воспринял его как разрешение. И, прежде чем кто-либо успел его остановить, нырнул в клубящийся на носу лодки туман.

Светящаяся дымка поглотила его. Линден услышала слабый всплеск в тот момент, когда он входил в воду. Но проследить его путь была не в состоянии — харучаи оказался вне досягаемости ее видения. А плыл он совершенно бесшумно.

— Черт бы вас всех побрал! — взорвался Ковенант. Его восклицание отозвалось тусклым эхо в каверне тумана. — У нас нет права на ошибку!

Целое мгновение никто не отзывался. Затем раздался голос Первой:

— Хоннинскрю, Мечтатель. Мы зашли уже так далеко, как никогда не заходили. Если это только в силах Великанов, мы догребем до этого острова.

Капитан снова взялся за весла. Но Мечтатель замешкался. Линден испугалась, что он настолько погружен в ужасы своих видений, что не способен откликнуться. Она даже подготовилась к тому, чтобы защитить его от Первой. Но она недооценила немого Великана: он громадным усилием согнал с себя морок, вновь сел на весла и ударил по воде с такой яростью, словно хотел ее разбить.

Линден была потрясена, но как только она слегка пришла в себя, то вновь обернулась к Ковенанту.

Хоннинскрю недолго пытался поймать ритм брата; вскорости они работали веслами, словно близняшки.

И вновь в тумане зазияла дыра. И вновь свет звезд вокруг неприступной вершины свидетельствовал, что лодка не продвинулась вперед ни на дюйм.

Но скала впереди была вновь отчетливо видна. Казалось, она намного ближе, чем остров. Но теперь она была пуста. Отшельник исчез.

И на сей раз туман не стал наползать. В прорехе дымки все увидели Бринна, подтягивающегося на утес. Он вел себя так, словно видел там кого-то. Он осторожно поднялся на уступ, и вдруг на него обрушились невидимые удары, которым он не способен был противостоять.

Он упал с обрыва, и туман тут же затянулся, не давая увидеть, что случилось потом.

Линден только сейчас осознала, что гребцы перестали грести и заерзали на скамейках. Никто не произнес ни слова, лишь Красавчик бормотал что-то себе под нос да хрипло, невнятно ругался Ковенант.

И вновь туман раздвинулся, как театральный занавес: на сей раз перед ними появилась россыпь камней где-то на недосягаемой вышине.

И по этим голым камням полз Бринн, борясь с разреженным воздухом. Его правая рука была испятнана кровью, сочившейся из вены. Но он продолжал ползти, словно от этого зависела вся его жизнь. Пальцами рук, ног он впивался в камень и двигался вперед. Казалось, что некто невидимый противостоит ему, пытается сбить его с пути, но харучай упрямо продвигался вперед. Удары, пытающиеся его сдержать, скользили по его лицу, запутывались в складках туники. И вновь туман сгустился.

Ковенант скорчился на носу, словно снедаемый внутренним жаром. Капли светящегося тумана окутывали его, как сияние дикой магии. Линден понимала, она была даже уверена в том, что пламя не копится в нем. Ледяной холод тумана пронизал его насквозь и погасил в нем бьющийся огонь. Линден ощущала это. Он перестал сыпать проклятиями, словно осознав их тщетность.

Кайл перебрался на нос лодки и теперь стоял там, пытаясь взглядом разогнать туман. Его лицо заострилось, а по лбу, словно пот, стекали светящиеся капли тумана. Впервые в жизни Линден увидела взволнованного харучая.

И вновь завеса тумана раздвинулась. Путешественники увидели уступы почти у самой вершины, но это не приблизило их к цели. Однако они успели рассмотреть, что местами камни просели и тропинки усыпаны сколами острее ножа. Бринн продолжал свой путь, невзирая на страшные раны на ногах. Вся его одежда была растерзана в клочки. И на теле не оставалось места, которое бы не кровоточило.

Но теперь сквозь туман можно было разглядеть стража. Он мерцал и переливался в лунном свете и по-прежнему был недостижим. Но чем ближе к нему продвигался Бринн, тем реальнее он казался.

Внешне страж никак не отреагировал на появление харучая, однако на Бринна вновь обрушилась невидимая атака. Линден не понимала, как у харучая нашлись еще силы, чтобы противостоять новой серии ударов. Ему даже пришлось спрятаться за камнями, чтобы этот странный старик не швырнул его вниз.

И даже отступить он был не в состоянии: туман закрывал все вокруг, не давая ни малейшей возможности сориентироваться.

— Я должен помочь ему, — заявил Ковенант, сжимая кулаки с такой яростью, что на побелевших костяшках проступили капли крови.

Но каждый изгиб его тела, согбенность его плеч говорили о том, что он понятия не имеет, как это сделать.

Линден воззвала к себе, но не добилась ничего, кроме того, что нужно немедленно осушить незваные слезы. Бринну уже недолго осталось сражаться. Скоро он погибнет — рана его настолько глубока, что он истечет кровью. Разве может он сражаться с неведомым, в то время как силы его тают с каждой секундой?

И вновь в тумане появилось окно, и вновь в нем показались горы. Линден даже пришлось задрать голову, чтобы увидеть то, что открылось. Но там не оказалось ничего, кроме горных круч и непреодолимых уступов.

И вдруг в окне возник Бринн. Неведомый враг, сбив его с ног, кружил его в воздушном водовороте, колотя об острые края скал. Одежда харучая изорвалась в клочья, и тело его было покрыто лишь полосками истекающей крови. Он с трудом воздел руки, чтобы защититься от невидимой опасности.

Теперь все ясно разглядели стража.Его перламутровые закатившиеся глаза мерцали в тумане. Казалось, он гнал харучая к краю обрыва. Борьба происходила в полном молчании. Одеяния стража струились вокруг него и не имели ни цвета, ни формы. Посылая Бринна на верную смерть, он оставался неизменно спокойным.

И вот харучай уже скатился к самому краю обрыва. Там он остановился, закачался и вдруг с неизвестно откуда взявшейся силой рванулся к своему врагу и обрушился на него в последней яростной атаке. Но ни один удар не причинил стражу ни малейшего вреда, и он отшвырнул харучая назад.

И чем больше старец воплощался, чем реальнее становилось его тело, тем более опасным противником он делался. Нанеся харучаю резкий удар в солнечное сплетение, он полностью лишил его возможности сопротивляться, а затем мощным ударом в лоб снова отправил его на край обрыва. Бринн зашатался и стал клониться в сторону пропасти.

— Бринн! - раздался звериный вопль Ковенанта. Все растянувшееся на бесконечность мгновение, пока харучай пытался удержать равновесие, он в упор смотрел на потрясенных свидетелей его последнего боя. Его нога соскользнула с камня, и он стал падать, но в последнюю секунду резко выбросил руки вперед и намертво вцепился в мантию старца.

Потерпев поражение, он решил погибнуть вместе с противником.

Линден, скрючившись, застыла на скамейке. Она не слышала ни стонов Мечтателя, ни скорбных причитаний Красавчика, ни восторженного вопля Кайла. Падение Бринна настолько потрясло ее, что все ее чувства были словно ослеплены последней вспышкой его ярости. Она ничего не видела и не слышала: лишь перед глазами повторялся и повторялся его последний прыжок в пропасть. Он сделал свой выбор.

И вдруг лодку тряхнуло, днище заскребло по камню, а нос застрял в щели между двумя валунами. Линден с Ковенантом инстинктивно уцепились друг за друга и повалились на дно баркаса.

Когда они поднялись на ноги и огляделись, оказалось, что все вокруг в одно мгновение преобразилось. Туман исчез, а вместе с ним пропало и большинство звезд. Небо на востоке побледнело, так как вскоре должен был наступить рассвет. Вдалеке, за барьером рифов, на якоре стояла «Звездная Гемма». А над баркасом темным монолитом нависал Остров Первого Дерева, словно курган славы всем отважным воинам Земли.

Хоннинскрю обошел Линден и вскарабкался на валун, чтобы попытаться освободить нос лодки. Справившись с этим, он наклонился и предложил Линден и Ковенанту свою помощь, чтобы и они могли выбраться на берег. Его лицо было бледно от переживаний и столь неожиданной потери. Он двигался и говорил словно во сне. Да и сам походил на видение из сна.

Кайл, не скрывавший ликования, легко подхватил Линден за талию и передал ее в руки капитана. Великан осторожно опустил ее на скалу позади себя. Она машинально сделала несколько шагов и застыла на месте, словно незрячая. Ковенант рванулся к ней. Вершина острова уже окрасилась первыми лучами рассвета. В этом нежном свете отсутствие у корабля средней мачты как никогда бросалось в глаза. Мечтатель с трудом взобрался наверх, словно видения Глаза Земли за одну ночь состарили его на много лет. Первая, Красавчик и Хоннинскрю заботливо окружили его. Вслед за ними поднялись Вейн с Финдейлом — оба торжественно сосредоточенные, словно наемные плакальщики на чужих похоронах. Но кто бы как себя внешне ни вел, все до сих пор не могли опомниться от гибели Бринна. Все еще поглощенные мыслями о том, чему явились свидетелями, они не могли смотреть друг другу в глаза, и никто не отваживался заговорить об этом первым.

Единственным, кто не выглядел удрученным, был Кайл. Его лицо вновь стало бесстрастным, но глаза сияли гордостью, и в уголках губ таилась торжествующая улыбка. Если бы сейчас Линден была способна издать хотя бы звук, она обругала бы его самыми последними словами. Но в ее голове не осталось ни мыслей, ни слов. И сил, чтобы произнести что-то, тоже не осталось. Бринн слышал крик Ковенанта и после этого упал. О чем еще говорить? Нет ни слов, ни сил.

Красавчик подошел к Ковенанту и обнял его за плечи. Первая держала за руки Мечтателя, словно хотела помочь ему выкарабкаться из пучины горя, в которой он тонул на ее глазах. Вейн пялился вдаль с обычной саркастической усмешкой. Элохим замер без движения рядом с ним и никак не проявлял своего отношения к происшедшему. Лишь Кайл продолжал взирать на всех со счастливым видом, и чем ярче становились рассветные лучи, тем больше сияли его глаза. Наконец он сказал:

— Не волнуйтесь. Он сделал все правильно.

И будто вызванный словами Кайла из небытия, из-за скалы появился Бринн и зашагал им навстречу. Его движения были легкими и энергичными, он почти бежал. Казалось, он не испытывает ни малейшей боли. Однако, когда он остановился передЛинден, та увидела на его теле следы от бессчетных ран. Но, к ее удивлению, все они уже затянулись и лишь покрывали смуглую кожу свежими рубцами. Сам же он был весел и полон сил.

Вместо старого наряда на нем красовалась мантия стража.

Линден смотрела на Бринна во все глаза. Губы Ковенанта беззвучно шевелились, повторяя имя харучая, но он не мог издать ни звука. Хоннинскрю и Первая замерли, не веря своим глазам. На губах Красавчика появилась слабая, неуверенная улыбка, как эхо счастливого взгляда Кайла. Мечтатель мрачно кивал, словно окончательно смиряясь с роком.

Бринн склонился в поклоне перед Ковенантом.

— Юр-Лорд, дорога к Первому Дереву открыта пред тобой, — учтиво произнес он и широким жестом показал на вершину острова, сияющую в солнечных лучах, как драгоценная корона. И торжественно, не скрывая гордости, добавил: — Я открыл ее для тебя.

Лицо Ковенанта задергалось, словно он не мог решить, плакать ему или смеяться.

Линден уже все поняла, и ее глаза засияли в рассветных лучах, как две звезды.

Немой Великан все продолжал кивать, словно победа Бринна отняла у него все другие способы самовыражения.

Все. Теперь Ковенант отправит ее домой.

Глава 25 Завершение Поиска

Ковенант молча взирал на Бринна, а все вокруг рушилось. Весь остров превратился в огромный могильник. Не хватало лишь разлагающихся трупов и побелевших от времени скелетов. А если не смерть здесь правит бал, то разрушение. В этом мире не оставалось места даже самой малюсенькой надежде. На гребнях вершины карамельно светились отблески рассвета, словно и он стал фальшивым.

Я схожу с ума.

Он не знал, что ему делать дальше. Любая тропка на этом острове была вымощена могильными камнями. А вершина его нависала над головой неодолимой кручей. При одном взгляде на обрывы и уступы уже начинала кружиться голова, и к горлу подступала тошнота. Но Ковенант знал, что уже принял решение, несмотря на то что панически боялся того, что должен свершить во имя Страны; сама мысль об этом была ему ненавистна, но после всего, что он уже вынес и совершил, ему осталось последнее — умереть. И старый, уже побледневший ножевой шрам на груди напоминал ему об этом с беспощадностью.

Он заговорил и сам с трудом услышал свой голос — такой слабый и доносившийся словно издалека. Он сошел с ума, как и харучай. Ведь о таких вещах говорят с благоговейным страхом. Так почему же его голос звучит без малейшей дрожи? Дорога к Первому Дереву открыта пред тобой. Значит, все же Дерево здесь, в этом страшном месте, где царит смерть. В пустынном небе не было ни одной птицы; ни мхи, ни даже лишайники не росли на голых скалах. Стоять здесь и разглагольствовать об этом месте так, словно оно действительно существовало, было полным безумием.

— Ты не Бринн, — сказал Ковенант, слыша себя как бы со стороны. — Ведь так? Ты же… — Но у него язык не повернулся назвать то, другое имя.

Спокойное лицо Бринна не изменилось, лишь выражение глаз смягчилось, словно он внутренне улыбнулся.

— Я тот, кто я есть, — промолвил он. — Ак-хару Кенаустин Судьбоносный. Страж Первого Дерева. Бринн из племени харучаев. И еще у меня много других-имен. Я обновляюсь и изменяюсь; так было с незапамятных времен, так будет и впредь до самого конца.

Вейн по-прежнему стоял, не шевелясь и глядя вдаль, но Финдейл учтиво склонился перед Бринном в поклоне, словно признал в нем личность, даже для элохимов достигшую всяческого уважения.

— Нет, — покачал головой Ковенант. Он и сам себя не до конца понимал. Бринн. - Нет.

Великаны продолжали таращиться на харучая, словно все еще не верили собственным глазам. Лишь Мечтатель продолжал качать головой, словно испортившаяся заводная кукла. Каким-то образом победа Бринна окончательно решила его судьбу. Как? Открыв дорогу к Первому Дереву? Бринн.

Взгляд Бринна был проницательным и мудрым, а в голосе звучали спокойствие и властность:

— Не бойся ничего, юр-Лорд. И хотя я больше не смогу сопровождать тебя и служить как прежде, я еще не умер для жизни и могу быть очень полезен. Пути Господни неисповедимы.

— Не говори мне этого! — неожиданно для самого себя взорвался Ковенант. «Я должен умереть. Или мое сердце разорвется на части».- Думаешь, мне легко расставаться с тобой?

— Ты переживешь и это, — мягко, мелодичным голосом возразил Бринн. — Разве ты больше не Томас Ковенант, юр-Лорд и Неверящий? Эти титулы были даны тебе, чтобы ты мог вынести то, что суждено тебе судьбой. — Тут лицо Бринна слегка потемнело, по нему скользнула легкая тень печали. Похоже, и ему это расставание далось нелегко. — Мое место рядом с тобой займет Кайл и будет верно служить до тех пор, пока не исполнится сказанное Стражем Крови Баннором. Тогда харучай оставит тебя и последует зову своего сердца.

Щеки Кайла вспыхнули.

— Не медли, юр-Лорд. — Бринн воздел руку к ярко освещенной рассветными лучами вершине. — Путь надежды и твоего предназначения открыт.

Ковенант тихо выругался про себя — на громкое, проклятие у него просто не хватило сил. Холодный ночной туман, казалось, до сих пор еще не выветрился из его костей, и даже на солнце он никак не мог согреться. Ему хотелось выйти из себя, устроить скандал, разнести все вокруг. Это было так естественно: ведь он уже не раз и не два обрушивался на Баннора в приступах ярости. Но он не смог. Выражение лица Бринна было столь величественно-спокойно, что он не мог не признать — Баннор никогда так и не достиг подобного совершенства. Ковенант рухнул на землю и, прислонившись спиной к скале, сосредоточился, чтобы удержать под контролем бурлящий в нем от ярости и горя яд.

Сквозь приспущенные ресницы он разглядел приближавшуюся к нему фигуру. На секунду он испугался, что это может быть Линден, и отвлекся настолько, что чуть было не упустил рвущееся из тела пламя. Нет, он не способен быть ее опорой и защитой. Получится ли отослать ее назад, или же он погибнет, допустив ошибку, не важно — он потеряет ее в обоих случаях.

Ковенант с трудом разлепил глаза и убедился, что она все еще стоит на берегу, повернувшись к рассвету спиной и закрыв лицо руками, словно не хочет, чтобы солнце видело ее слезы.

А рядом с Ковенантом сидел на корточках Красавчик и протягивал ему флягу с «глотком алмазов».

На секунду Неверящему показалось, что перед ним сидит не уродливый Великан, а Идущий-За-Пеной, и в ушах отчетливо зазвучали его слова: «Древние мудрецы говорили, что страдания очищают душу, но я скажу, что, пока тело лишено права выбора, страдать ему или нет, об очищении души думать преждевременно». Ковенант почувствовал, что ему стало немного легче. Он взял фляжку из рук Великана и отпил несколько глотков.

Путь надежды и твоего предназначения открыт… Черт подери!

Но «глоток алмазов» уже начал свое успокоительное действие, и взвинченные нервы Ковенанта потихоньку стали приходить в себя, а по измученному телу прокатилась волна расслабления. Вершина острова все еще вызывала у него ассоциации с горной болезнью, но ведь он не раз уже мучился от этого и все равно преодолевал свою слабость. …Чтобы ты мог вынести то, что суждено тебе судьбой… О Боже!

Вернув фляжку Красавчику, он рывком поднялся на ноги. И пошел к Линден.

Когда он прикоснулся к ее плечам, она вздрогнула, как от испуга: она боялась того, что он может сказать, она боялась того, что их ждет. Она вся сжалась, но так и не обернулась к нему.

— Я собираюсь… — Ковенант хотел сказать: «Я собираюсь идти до конца. Неужели же ты не можешь меня понять?» Но он знал, что Линден не поймет его до конца. И некого было в этом винить, кроме самого себя. Он так до сих пор ни разу и не набрался мужества, чтобы объяснить ей, насколько для него важно отправить ее в настоящий мир и насколько он сам, его жизнь зависят от этого. И вновь, в который уже раз, он не осмелился сказать ей самого главного. А вместо этого лишь сглотнув, прошептал: — Я собираюсь подняться наверх.

Линден развернулась так резко, что он приготовился к взрыву ругани, просьб и обвинений. Но она лишь уставилась ему в лицо немигающим рассеянным взглядом. Как Елена.

— Все не так плохо, как кажется. На самом деле он не мертв. — Она широким жестом обвела остров. — Это вовсе не похоже на те развалины в настволье Каменной Мощи. Просто в нем самом присутствует настолько великая сила, что ни одно смертное существо не способно вынести ее воздействия долго. Но сам он не мертв. Это скорее схоже с глубоким сном. Но это и не сон. Вернее сказать, это… — она поискала определение, — это… отдых. Глубокий отдых. Но что бы это ни было, нас оно не замечает.

Горло Ковенанта сжалось. После всего, что произошло, Линден еще пытается его успокоить и предлагает услуги своего видения, раз уж ничего другого дать ему сейчас не может! А что если она все же больше всего хочет вернуться назад, в свою прошлую жизнь? Что если тот мир значит для нее больше, чем он, Ковенант?

Тяжело вздохнув, он заставил себя поглубже спрятать охватившую его печаль и обернулся к друзьям.

— Пошли, — бросил он.

Все смотрели на него с тревожной надеждой. На лице Мечтателя залегли глубокие темные морщины вокруг белого гладкого шрама. Первая держалась как всегда с суровым достоинством, а Красавчик даже не пытался скрыть обуревавших его противоречивых чувств. Хоннинскрю стоял набычившись, его могучие мускулы перекатывались под просоленной кожей. Казалось, он готовился дать отпор любому, кто осмелится причинить вред его брату. Все они ощущали, что Поиск близится к своей кульминации и очень скоро станет ясно, ради чего же они переплыли столько морей и перенесли столько испытаний.

Все, кроме Вейна. Какие бы тайные причины ни вынудили его надеть на себя обручи со старого Посоха, он так и не раскрыл их никому. И выражение его лица было столь же понятным, сколь замыслы создавших его юр-вайлов.

Ковенант отвернулся. Все они находятся здесь из-за него. За всех он несет ответственность. Он протащил их сквозь все испытания ради того, чтобы… Он должен, он обязан найти способ защитить всех, кого любит. Он не может уничтожить и их. Надежда и предназначение. Ковенант собрался с духом и быстрым шагом устремился к ближайшей скале.

Но Первая с Красавчиком тут же перегнали его: они были Великанами и хорошо разбирались в камне, а следовательно, им было много проще обнаружить еле различимую тропинку наверх. Бринн тут же оказался рядом, но Неверящий отмахнулся от него, и бывший харучай последовал за ним на расстоянии нескольких шагов. Линден помогал карабкаться Кайл. За ними плечом к плечу поднимались братья-Великаны. Шествие замыкали Финдейл с Вейном, бесшумные, как две тени.

Но вершина казалась неприступной со всех сторон. На острых скалистых уступах не было тропинок, и, будь Ковенант с Линден одни, они бы не сумели подняться даже на десяток метров. Томас вообще шел, глядя себе под ноги и помня о том, что в любой момент его может прихватить горная болезнь. С помощью Первой и Красавчика, действительно неплохо ориентирующихся среди нагромождения камней, Поиск стал медленно, по кругу, взбираться на центральную гору.

Вскоре Ковенант начал задыхаться и почувствовал, что воздух становится все более разреженным. Он не был готов к такому испытанию. Последнее время на борту «Звездной Геммы» он вел слишком изнеженную жизнь. Каждый шаг вперед давался с большим трудом, чем предыдущий. Солнце стояло уже высоко, и каждый освещенный им камень ослепительно сиял, а каждая тень была непроницаема для взгляда и потому смертельно опасна: кто знает, что там — трещина или надежная поверхность? Временами Ковенанту казалось, что туника из великанского плаща стала неимоверно тяжелой и, отказавшись от собственной одежды, он повесил на себя еще одну тяжесть.

Линден уже изранила все ноги об острые осколки камней. В этом отношении Ковенант был в более выгодном положении: его ноги ничего не ощущали. С другой стороны, ему надо идти поосторожнее, чтобы не изрезать ступни вконец. Но сейчас ему было уже не до проказы и самосохранения. Он просто бездумно следовал за Первой и Красавчиком, как когда-то шел сДжоан на руках по пятам человека, ведущего его сквозь лес возле Небесной фермы навстречу костру и смерти.

Подъем занял все утро. Все чаще спотыкаясь, Поиск продолжал свой путь вокруг конической горы. Где-то далеко внизу покачивалась на волнах крошечная «Звездная Гемма». На ее фоке развевался вымпел, свидетельствовавший о том, что на борту все в порядке. Время от времени в глаза Ковенанту ударял отразившийся от воды солнечный луч, напоминая ему о схватке с Касрейном в Удерживающей Пески. Но он и пришел сюда именно ради того, чтобы научиться обходиться без своей жуткой дикой магии.

Наконец вершина стала казаться достижимой. Солнце нещадно палило с безоблачного неба. Пот струйками стекал с висков, из груди вырывалось хриплое тяжелое дыхание, и Ковенанту стоило большого труда дотащиться до края кратера.

Но он не увидел Первого Дерева. Ему-то думалось, что именно здесь должны собраться какие-то отложения почвы, чтобы дать пищу корням. Но Дерева не было. Он почувствовал, как дрожат все его измученные мышцы.

Прямо за краем кратера лежала бездонная черная пропасть. Ковенант тихо зарычал. И тут же к нему подползли Линден с Кайлом. А за их спинами уже виднелись головы Хоннинскрю и Мечтателя. Все собрались у края, и каждый с трудом приходил в себя от вида разверзнувшейся перед ними бездны.

Внутри скалы были отшлифованы камнепадами и казались абсолютно гладкими. Ковенанту почудилось, что он смотрит в гигантский колодец. Как будто сама ночь гнездилась на дне, и ее холодное черное дыхание касалось его щек. И оно имело своеобразный пряный запах, от которого защекотало в ноздрях.

Оглянувшись на Линден, чтобы узнать ее мнение, Ковенант увидел, что она близка к обмороку. Казалось, оттуда, из пропасти, идет эманация такой огромной силы, что ей с ее обнаженными нервами перенести подобное было едва ли по силам.

— Нам надо… вниз? — Голос Ковенанта сорвался, и он непроизвольно ухватился за локоть Бринна, чтобы не поддаться головокружению и удержаться на краю этого распахнутого черного зева.

— Ой-ей! Ничего другого нам не остается, — прошептал себе под нос ошарашенный Красавчик.- Мы как-то не рассчитывали, что Первое Дерево примется играть с нами в прятки…

— Вот он, путь, — тихо произнес Бринн. Он был свеж и полон сил, словно не остались позади тяжелый подъем и ночь яростной битвы. Рядом с ним даже Кайл выглядел скованным и неуклюжим.

— Где? Ты что же, предлагаешь мне сигануть туда? — с трудом переводя дыхание, оскалился Ковенант.

— Я покажу тебе где. — Бринн указал на темное пятно в скале недалеко от того места, где они стояли.

Ковенант пригляделся и заметил цепочку уступов, спиралью уходившую вниз по жерлу вулкана, словно грубая лестница. Пока он разглядывал ее, стояла полная тишина, нарушаемая лишь свистом в его легких.

— Но я должен повторить, — продолжал Бринн, — что больше я тебе не слуга. Я — ак-хару Кенаустин Судьбоносный, страж Первого Дерева. И я не могу больше вмешиваться в события.

— Черт подери! — прорычал Ковенант. От страха он всегда становился резче и грубее. И сейчас, уже не сдерживаясь, позволил слететь со своей руки серебряной искре и кануть во мраке пропасти. Что бы ни происходило с ним: был ли он подавлен, напуган, разгневан — его нервная система отзывалась на это в первую очередь вспышкой дикой магии. Ему очень хотелось спросить, во что именно не хотел вмешиваться Бринн, но его бывший телохранитель выглядел теперь настолько неприступным, сверхчеловечески совершенным, что задавать вопросы как-то расхотелось.

Несколько секунд глаза Ковенанта метались, оглядывая стены колодца, как у загнанного в угол животного. Руки машинально теребили пояс туники. Почти не сознавая, он вцепился в свой кушак, словно это была путеводная нить.

Теперь Линден смотрела на него. Ее лицо было бледным, а взгляд по-прежнему отрешенным и рассеянным. Ковенанту показалось, что ее нежное лицо не может слишком долго подвергаться воздействию черного дыхания бездны и вскоре расплавится и оплывет, как свечка.

Содрогнувшись, он заставил себя вернуться к действительности и зашагал в сторону уступа, указанного Бринном.

— Ковенант! — Линден поймала его за руку, словно испугалась, что он упадет. Но, поймав его резкий взгляд, осеклась и запнулась. Однако руку его не отпустила и, продолжая смотреть теперь уже прямо ему в глаза, с трудом, словно каждое слово причиняло ей боль, продолжила: — Ты сейчас выглядишь совсем как тогда, на Смотровой Площадке Кевина. Помнишь, когда тебе нужно было спуститься вниз по той длиннющей лестнице? Ты и тогда был всем, что я имела в этом мире, и так же, как сейчас, не позволил мне помочь тебе.

Он вырвал у нее свою руку. Если она пытается заставить его отказаться от намерений, то единственное, чего она этим добьется, — разрыва сердца.

— У меня просто слегка кружится голова, — проворчал он. — Я уже знаю, что меня ждет. Мне нужно лишь немножко пройти этому навстречу.

На лице Линден появилось выражение такой боли, что Ковенант вздрогнул, как если бы она закричала. Хотя он очень не хотел, чтобы она сейчас крикнула: «Нет! Дело не в горной болезни! Ты отказываешься от помощи тех, кто тебя любит, потому что боишься уничтожить их! И только поэтому хочешь отослать меня в ту жизнь!» Он съежился, ожидая, что эти слова немедля обрушатся на него. А на дне глаз уже закипали маленькие вулканчики дикой магии. Но, вместо того чтобы ругать его, Линден просто сказала:

— Ты не сможешь сделать новый Посох Закона без меня.- Ее лицо выглядело усталым, осунувшимся и постаревшим.

Но и этого хватило, чтобы его доконать. С тем же успехом она могла бы сказать: «Ты не сможешь спасти Страну без меня». Все его мужество внезапно куда-то испарилось. Неужели это правда? Неужели же он настолько далеко зашел в своем эгоизме, что надеялся спасти Страну и остаться в живых при этом?

Нет, это неправда. Ему не нужна жизнь без Линден. И он должен, он обязать выжить, хотя бы для того, чтобы сразиться с Лордом Фоулом. И любовь одного человека — не слишком высокая цена за это.

И все же он чувствовал, как дрожат его губы, как трудно скрыть от Линден горечь разлуки. Стараясь не сорваться на нервную ругань, он процедил:

— Знаю. Я рассчитываю на тебя. — А затем обернулся к остальным: — Ну, чего мы ждем? Чем раньше начнем, тем раньше закончим.

Великаны переглянулись. Глаза Мечтателя были настолько красны, что казались открытыми ранами. Но он согласно кивнул, отвечая на немой вопрос Первой. Красавчик тоже всем видом выражал решительность. Капитан развел руками.

Губы Первой сжались в полоску тоньше лезвия меча. Она выдернула из ножен палаш и воздела его над головой, словно знамя.

Линден смотрела вниз, в темноту провала, и чувствовала себя так, как тогда, в Удерживающей Пески, когда пыталась нырнуть в пучину бессознательности Ковенанта, чтобы спасти его от Касрейна.

Легко и изящно, словно он провел здесь всю свою жизнь, Бринн направился к лестнице по самому краю обрыва. Несмотря на то что ступени были грубыми и не имели ограждений, лестница оказалась достаточно широка и крепка, чтобы по ней мог пройти Великан. За харучаем последовала Первая, а за ней, не отставая ни на шаг, заспешил Красавчик.

Ковенант уцепился онемевшими пальцами за его руку и двинулся за ним. Бросив назад короткий взгляд, он убедился, что за ним след в след идет Кайл, стараясь, однако, следить одновременно и за ним, и за Линден. За ней, не нуждаясь ни в чьей помощи, легко шагали Вейн и Финдейл. Затем Ковенант полностью сосредоточился на спуске, упорно глядя себе под ноги, чтобы не закружилась голова.

Но когда он прошел уже с половину первого круга лестницы, сзади до него донесся голос Линден, звавшей его по имени. Он осторожно оглянулся и понял, что Хоннинскрю с Мечтателем пока еще не спускаются за ними. Братья-Великаны стояли на краю обрыва и обменивались взглядами, словно вопрос, идти вниз или нет, был для них вопросом жизни или смерти. Наконец капитан сгорбился, отступил и позволил брату шагнуть на первую ступеньку лестницы.

Вот в таком порядке Поиск стал медленно спускаться по спирали в темноту.

Один виток, второй, и солнце скрылось за краем горы. И чем темнее вокруг становилось, тем больше ускоряли шаг путешественники. Но глаза Ковенанта отказывались привыкать к темноте — она была словно преграда между ним и окружающим миром. Ему очень хотелось взглянуть наверх, на ясное солнечное небо, но он опасался это сделать, потому что боялся упасть. Тьма сгущалась вокруг него, пространство сворачивалось вязкой массой, затягивая в глубь водоворота его душу, дурманяще зазывая его в бездонные глубины небытия. И сырая тьма бездны разъедала его легкие и сердце, как кислота, как его грехи. Где-то там, впереди, находилась воронка, ось, вокруг которой вращалась вся эта черная томительная мгла; тот самый пуп земли, где завязывались тугим узлом все противоречия; земля обетованная, пока еще недостижимая и такая манящая таившая ответ на вопрос, как сразить Лорда Фоула. Эта лестница, этот спуск были результатом, кульминацией манипуляций Презирающего. Мечтатель испуган. Я думаю, что он знает истинную цель Лорда Фоула. Ковенант оступился и на секунду запаниковал, опасаясь падения в пропасть. Но перед ним была надежная спина Красавчика, и он припал к ней, обретая равновесие, и, услышав стук сердца Великана, пришел в себя. И тут же почувствовал, даже при всей своей слабой возможности воспринимать, что весь воздух кругом насыщен эманациями грозной силы.

Словно мало им было яда! Вот еще появилась сила, толкающая его прямо к самоуничтожению! Здесь, внизу, было холодно, и пот, стекавший струйками по щекам, казался горячим и жег лицо, словно язычки дикой магии.

Заметив, что юр-Лорд споткнулся, Кайл тут же оказался рядом — видно, он всерьез воспринял свое назначение телохранителем Ковенанта. Красавчик бросил через плечо несколько успокаивающих фраз, и через минуту Ковенант пришел в себя и смог продолжить спуск.

Его уже била крупная дрожь, и он жалел, что туника из великанского плаща не была поплотнее. Теперь, похоже, путешественники достигли таких глубин, куда никогда не заглядывало солнце. Со дня сотворения мира сырая мгла, свернувшаяся на дне кратера, не согревалась ни одним благодатным лучом. Как будто с тех давних времен тьма, простиравшаяся под ногами, настолько сгустилась, что ее уже не сможет разогнать никакой самый яркий огонь. Казалось, что ни один из членов Поиска, кроме Бринна, не имел реального права находиться здесь и тревожить ее покой. С каждым шагом Ковенант ощущал себя все более приниженным. Темнота изолировала его от других. Он мог узнать своих друзей лишь по походке, по усталому дыханию. Но все эти звуки казались столь же нереальными, как шелест крыльев летучей мыши, чье присутствие ты скорее предугадываешь, чем ощущаешь.

Он не знал, как измерить время в этом бездонном колодце, в этом царстве ночи. Не знал, сколько витков он уже прошел. В какую-то шальную секунду он все-таки задрал голову, чтобы взглянуть на пятачок голубого неба. Это стоило ему нескольких минут цепляния за Кайла, пока головокружение не отступило.

Воздух становился все холоднее, казалось, он весь пронизан неведомыми шорохами, и дышать становилось все тяжелее. Сам не зная почему, Ковенант верил, что книзу недра колодца расширяются. Из-за проклятого онемения в пальцах любое прикосновение к стене несло разочарование, словно он пытался прочитать стершиеся надписи на чьем-то могильном камне. Загадочная сила уже била фонтанами снизу, но он не способен был определить ни ее качества, ни специфики. За его спиной слышалось частое дыхание Линден. По ее судорожным вздохам он мог судить, что она близка к истерике. Да и он сам был недалеко от сумасшествия: вся его нервная система сейчас уже полыхала током дикой магии.

Ему хотелось воззвать к небесам, к Линден, спросить, что же она чувствует сейчас, спросить, что же ему делать! Онемение рук и ног стало казаться смертельным оцепенением. Он — опасность для всего мира. Он — смертельная опасность для Линден и для всех его друзей.

И все же Ковенант не мог остановиться. Ничто не поможет тебе избежать его западни, поскольку она окружена другими ловушками. Он шел до конца, словно с трудом продирался в глубины сердца Вейна.

Он не был готов к тому, что лестница внезапно кончится. Но вдруг Первая просто сказала: — Вот мы и пришли.

От ее слов во все стороны разлетелось эхо, словно стая испуганных птиц. Следующий шаг Ковенант сделал уже по ровной поверхности.

Холод обступил его со всех сторон. Он услышал всхлипывания Линден, спешившей укрыться на его груди. Он нежно обнял ее и прижал к себе, словно не ведая иного способа проститься с ней навсегда.

Приглушенное дыхание его компаньонов напомнило ему, что он здесь находится не только наедине с Линден. Но даже этот слабый звук бил в уши, словно фатальный, роковой колокол.

Ковенант посмотрел вверх. И сначала даже не смог разглядеть кеба. Жерло было настолько глубоким, что лазурь небес растворялась во мраке черноты колодца. Но потом вдалеке он разглядел ослепительно голубое пятно. Друзья собрались вокруг него, словно материализовались из сырой темноты провала.

Первая была напряжена, как струна. С обеих сторон ее поддерживали Хоннинскрю с Мечтателем, казавшиеся в темноте аватарами ночи. В этом мраке даже перламутровая мантия Финдейла полыхала факелом.

Рядом с Ковенантом стоял Кайл, и в глазах его сияли солнечные отблески. Но вот Бринна нигде не было видно. Страж Первого Дерева бесследно исчез. Он, как видно, хотел сдержать свое обещание ни во что не вмешиваться. А может быть, просто не желал становиться свидетелем того, что произойдет с его бывшими хозяевами.

И хотя солнечный свет почти не проникал на дно колодца, все же он слегка рассеивал тьму и давал возможность разглядеть, где кто стоит. Глаза Ковенанта затуманились. Мгла мерцала светом и тьмой одновременно. Надежда и рок тесно переплелись. Все молчали. Атмосфера этого странного места действовала на всех подавляюще.

И вдруг в солнечном слабом луче засветились листья на ветках дерева. По нему пробегали крошечные молнии, и их бег рождал узор растущих на глазах веток. Сучья перекрещивались и удлинялись во все стороны. А затем с неспешностью истекающей из раны крови на дне каверны острова вырос ствол Первого Дерева.

И перед путешественниками предстало огромное дерево, прекрасное, как прародитель всех деревьев на Земле.

Казалось, оно на глазах выросло на невероятную высоту и заполнило собой весь колодец. И весь солнечный свет, проникавший в круглое окно кратера, словно сконцентрировался на его кроне и корнях. Оно было столь древним и столь великим, столь сиятельным и столь властным, от него исходила такая огромная сила, что все застыли в онемении.

Но на нем не было ни единого листочка. Возможно, на нем никогда не произрастало ни единого листа. Да и стены вокруг оказались не исцарапаны, не тронуты буйным ростом дерева. Но в то же время каждая веточка, каждый сучок торчали отдельно. Не будь дерево столь ярко освещено, оно показалось бы мертвым. Мощные корни впились в землю на дне колодца, вспучили и разрыхлили ее, действуя с нетерпеливой смелостью страстного любовника. Дерево было прекрасно, оно было столь же древним, как лава и магма — кровь Земли.

Ковенант и его друзья просто молча взирали на этот праздник жизни на мертвом острове. Ковенанту почудилось, что теперь он не способен сделать и шага. Слишком близко он оказался к своей заветной мечте. Но сейчас, мерцая в солнечном свете, оно казалось бесплотным миражом. Стоит прикоснуться к нему — оно испарится, словно галлюцинация.

Но солнце продолжало двигаться по небу. А в этой специфической узкой трубе колодца его перемещение казалось даже чрезмерно быстрым. Первое Дерево было полностью освещено, а весь Поиск стоял в месте, погруженном в глубокую тень. Но вскоре и Дерево тоже должно было окутаться сумраком. А что если оно вдруг снова исчезнет, когда солнечные лучи перестанут подпитывать его мощь? Ковенант вдруг испугался, что у него уже совсем не осталось времени.

— А теперь, Друг Великанов, — отчетливо прошептала Первая, — пора. Пока светло.

— Да, — прошептал в ответ Ковенант и поперхнулся. Ему было очень страшно. Линден била первой и единственной женщиной, признавшей его после того, как он заболел. Потерять ее сейчас… Но ведь Бринн сказал: «Надежда и предназначение… Чтобы ты мог вынести то, что суждено тебе судьбой». Он умрет, если не преуспеет; он убьет всех, кого любит, если ему не удастся найти правильный путь.

Он протянул правую руку к Дереву. Крошечные шрамы на его запястье чуть заалели.

— Здесь.

Ствол Дерева был узловатым, но выше ветвились тонкие прутики. Недалеко от Ковенанта простерлась ветвь толщиною с руку. Она заканчивалась толстым обрубком, как если бы прежде была отсечена в этом месте.

— Мне годится эта.

Странное ожидание пронизало все его нервы. Он открыл дверь в своем сознании для истока силы. Его кольцо слабо засветилось во мгле кратера. Именно оно поможет ему правильно выбрать ветку.

И вдруг сквозь сумрак Ковенант заметил странную усмешку на лице Вейна.

— Не торопись, — остановила его Линден, неотрывно глядя на Дерево. Но выражение ее лица было растерянным. Она словно стала меньше ростом и вела себя так неуверенно, точно сомневалась в своем праве находиться здесь. Она умоляюще подняла руки, а затем прошептала: — Здесь есть что-то еще.

— Линден… — начал Ковенант, но Первая перебила его:

— Все же поторопись, Избранная. Время не ждет. Линден обвела невидящим взором всю компанию, Дерево, освещенное солнцем, и дрожащим от страха голосом повторила:

— Здесь есть что-то еще. Они связаны между собой, но все они разные. Я не знаю, что это, но их здесь очень много. И никто не может, не должен их видеть. Смотреть на них… — Ее мысли путались, а в голосе появились истерические нотки. Лицо исказилось так, словно ей привиделось нечто ужасное.

— Линден! - попытался привести ее в чувство Ковенант. Она обернулась на его зов, и в глазах ее вспыхнул еще больший страх, словно сама мысль о том, что он собирался сделать, была для нее невыносима. Еле слышно она прошептала:

— Вовсе не Дерево причина того, что на острове не может находиться ничто живое. Это не оно источает тот странный воздух, пахнущий концом света. Оно не обладает той силой, что пронизывает все вокруг. Есть что-то еще. Другое…

Она задумалась. Взгляд ее был обращен внутрь, словно в поисках верного ответа. Затем она со значением кивнула, словно что-то поняла, и добавила, все еще поглощенная своим видением:

— Оно отдыхает.

Ковенант растерялся. Его захлестнули абсолютно противоположные эмоции. Кольцо уже ярко светилось, словно доказывало свою готовность немедленно приступить к уничтожению. Яд пульсировал в нем и бился в висках. Из его сердца вырвался беззвучный вопль: «Помоги же мне! Я не знаю, что делать!» Но он понимал, что уже принял решение. Он выбрал то единственное, что было ему по силам. Идти до конца. Принять все, что бы ни случилось. Понять, что все это значит. Разобраться в самом себе. Линден должна его понять. Или поймет когда-нибудь потом. Он не отступится только из-за того, что ему страшно и он боится все потерять.

Ковенант взглянул на Первую, и та, поймав его взгляд, нетерпеливым жестом указала ему на Дерево.

Усилием воли он заставил себя сделать несколько шагов вперед. И тут же из теней у стены наперерез ему выпрыгнул Мечтатель. Из горла Хоннинскрю вырвался горестный стон. Казалось, весь свет, падавший на лицо немого Великана, вбирал в себя его белый шрам. Он яростно отрицательно мотал головой, сжав виски кулаками так, словно боялся, что мозг не выдержит этого чудовищного напряжения и взорвется.

— Нет! — взмолился Ковенант, в крике выплескивая накопившийся гнев и сострадание к мукам Мечтателя. — Не делай этого!

— Да ты что, свихнулся?! — поддержала его Первая. — Друг Великанов должен наконец сделать то, за чем пришел. И времени у нас почти не осталось.

В следующую секунду Мечтатель страстно зажестикулировал, пытаясь что-то объяснить. Но, осознав, что торопится и никто его не понимает, взял себя в руки. Задыхаясь от волнения, он вновь попытался повторить свою пантомиму, но на сей раз медленнее, стараясь, чтобы смысл каждого жеста дошел до зрителей. Он показал, что Ковенанту ни в коем случае нельзя притрагиваться к Первому Дереву. Если он это сделает, произойдет страшная катастрофа. Он сам, Мечтатель, попытается добыть для Поиска ветвь.

Ковенант хотел возразить, но Первая на сей раз взяла сторону Мечтателя и резко перебила его:

— Друг Великанов, в нем говорит Глаз Земли. Красавчик поддержал жену:

— За все века нашего существования никогда еще не случалось, чтобы Глаз Земли ошибался.

И Повенчанный-Со-Смолой встал рядом с немым Великаном, так, словно готов был сам остановить Ковенанта, если тот не послушает предсказателя.

— Но это же мой брат! — взревел из темноты Хоннинскрю. В его голосе слышались сдерживаемые рыдания. — Вы хотите послать его на смерть?

Палаш вздрогнул в руке Первой. Красавчик не сводил с нее глаз, ожидая решения, которое она примет. Ковенант в растерянности переводил взгляд с Мечтателя на Хоннинскрю и обратно. Он не мог выбирать между ними — оба они были ему дороги.

И тут, воспользовавшись всеобщим замешательством, немой Великан бросился к Дереву.

— Нет! - вырвался из груди Ковенанта вопль боли, чуть не разорвавший ему сердце. Довольно! Сколько можно! Хватит жертв ради него! И он устремился вслед за Великаном, чувствуя, как бурлит, разливаясь по венам, яд.

Не раздумывая, Хоннинскрю с яростным ревом бросился на помощь брату.

Но Мечтатель, будто внезапно пораженный каким-то откровением, резко развернулся, в три прыжка достиг брата и со всего размаху врезал ему кулаком в челюсть.

Хоннинскрю не успел защититься и, пошатнувшись, отступил назад, столкнувшись с подбежавшим Ковенантом. И лишь благодаря мгновенной реакции Кайла, который успел в последнюю секунду дернуть юр-Лорда за руку, тот не рухнул на камни, да еще придавленный тяжелым телом Великана.

А Мечтатель уже стоял у самого ствола. Первая с Красавчиком хором умоляли его вернуться, но это его не остановило. Луч света высветил его мертвенно-бледное лицо и угрюмо сжатые губы. Он запрыгнул на одну из вывороченных из земли мощными корнями скал, с которой легко мог дотянуться до ветви, выбранной Ковенантом.

Протянув к ней руки, он на секунду замер, не решаясь коснуться. Потом обернулся и бросил на своих друзей полный боли взгляд, как бы прощаясь с ними и посвящая свою жертву им.

А затем вновь протянул руки к ветви, уцепился за нее и дернул изо всех сил.

Глава 26 Плоды Дерева

Для Линден за секунду до этого время словно остановилось, и она с необычайной ясностью увидела застывшую картину: Мечтатель, тянущийся к ветви, Ковенант, бегущий к нему, словно он сам рвется навстречу предсказанной немым Великаном смерти, Кайл, устремившийся к юр-Лорду. Затем картина ожила, но все двигались медленно-медленно, как во сне. Великаны тоже бросились к Мечтателю на помощь. Но бежали они, еле перебирая ногами. Казалось, ледяной воздух пещеры уплотнился, как вода. Все они были ярко освещены солнцем; в тени осталась лишь она, Вейн и Финдейл. Но благодаря видению Линден отчетливо различала стоящих рядом даже в сумраке. Оскал отродья демондимов был откровенно брутальным, как у хищника, завидевшего жертву. От элохима шли волны страха.

Раскат грома потряс пещеру. Он был настолько мощным, что все вокруг содрогнулось и Линден всем своим существом ощутила, как Лорд Фоул стягивает вокруг нее сеть своих ловушек и хитростей, чтобы она наконец осуществила то, что он ей предрек. Воздух задрожал, как после взрыва, и эхо грома раскатилось по колодцу пещеры. Но Линден не смогла пошевелиться.

Пальцы Мечтателя сомкнулись вокруг ветви.

В тот же момент раздался страшный взрыв, словно вопль боли, исторгнутый из недр Земли. Ковенант и Великаны покатились в разные стороны. Линден увидела, как к ней стремительно приближается каменный пол пещеры, и даже не успела протянуть руки, чтобы смягчить удар.

Ее дыхание пресеклось. Она не помнила самого удара, но голова ее раскалывалась от боли, словно ее били со всех сторон. Линден попыталась вздохнуть, но воздух был горячим, как огонь.

Но ей необходимо дышать. Ей нужно разобраться во всем, что происходит. Судорожно вздохнув, она медленно приподняла голову.

Вейн и Финдейл, такие разные, по-прежнему стояли неподалеку, контрастируя друг с другом как цветом кожи, так и выражением лиц.

Колодец был полон звезд.

Небо, перемешав день с ночью, обрушилось в пещеру, одновременно заливая Первое Дерево светом солнца и холодным сиянием звезд. Как это получалось, Линден не знала, но промежутки между звездами были черными, бездонными, как космос. Они были не больше ее ладони, но от этого чернота казалась еще гуще. И смотреть на них, не испытывая головокружения, было невозможно. А каждая звезда горела ярко, как солнце. От них исходила могучая энергия, содержавшая в себе все возможные силы и природные законы, какие только есть у Жизни и у Времени. Звезды плавно кружились, словно зарождали новую галактику, перемешивая воздух, уничтожая его в котле, космического творения нового мира.

Около полусотни из них обрушились на Мечтателя. Они взрывались вокруг него, хотя и не задевая его тела, и Жар от них был так велик, что Великан стал корчиться, как в агонии. Изо рта, не издавшего ни единого звука с тех пор, как Мечтателем овладел Глаз Земли, исторгся ужасный крик.

И тут же, словно вопль Мечтателя послужил сигналом, ввысь взметнулся белый язык дикой магии. А в серебристом огненном столбе стоял Ковенант, разведя руки, как распятый на кресте. В ту секунду, когда он рванулся на помощь Мечтателю, яд и сумасшествие захлестнули его. Идущий-За-Пеной тоже погиб, спасая его.

Пламя отчасти поглотило свет звезд, но все же они были настоящими звездами — сгустками плазмы, и даже самый могущественный смертный не мог бы к ним прикоснуться. Да к тому же Ковенант все равно опоздал: руки Мечтателя соскользнули с ветви, он сполз с камня и прислонился спиной к стволу Дерева. Задыхаясь, он собрал оставшиеся силы и вложил их в свой последний крик:

— Не делай этого!

А в следующую секунду он схватился за грудь, словно сердце его взорвалось, и рухнул ничком на землю.

Горестный вопль Хоннинскрю вознесся к звездам. Но их не задела людская боль, и они продолжали хищно кружить, словно намеревались сжечь всех, кто находился в пещере.

Серебристый язык пламени задрожал, замерцал, и ореол вокруг Ковенанта стал то пропадать, то появляться, словно управлялся биением его пульса. От осознания того, что он допустил, лицо его было искажено ужасом. Линден всем своим сердцем устремилась к нему, но ее тело застыло, словно парализованное. Она стояла на коленях на холодных камнях и не могла даже заплакать. Ее вновь поймали в ловушку собственных старых противоречий. И вновь у нее нет ключа. Первая и Красавчик повисли на плечах рвущегося к брату Хоннинскрю. Кайл стоял рядом с Ковенантом, готовый защищать его от звезд, если те пойдут в атаку.

А звезды продолжали вращаться, сияя на фоне темного камня, черного воздуха и бледного солнечного света. Они сужали круги, и вся их система опускалась все ниже и ниже, нависая уже прямо над головами путешественников. Одна из них спикировала на Ковенанта, но Кайл успел оттолкнуть его в сторону.

Первая и Красавчик швырнули Хоннинскрю к стене, надеясь, что там безопаснее, и одним прыжком присоединились к нему. Рой смертей медленно кружил по пещере.

Финдейл при их приближении просто растворился в темноте. Вейн же, напротив, не сделал ни шага. Даже когда одна из звезд приблизилась к нему и, ударив в правое плечо, взорвалась, он продолжал хищно скалиться, уставившись в пустоту.

Пещеру потряс еще один взрыв. Вейн на секунду исчез в столбе эбонитово-черного пламени.

Когда оно опало, Линден увидела, что рука юр-вайла от локтя до запястья претерпела удивительные изменения. Кожа, мышцы, кости — все исчезло. Вместо них появился толстый кусок очищенного от коры дерева с металлическим браслетом на конце.

А звезды продолжали кружить в поисках жертвы. И тут сила, что дремала в недрах острова, стала просыпаться. Каждый нерв Линден затрепетал, пронизываемый чудовищной энергией, способной, окончательно проснувшись, разнести мир на куски.

— Мы все погибнем! — невольно вскрикнула Первая.

Ее крик отдался многократным эхом, и Ковенант наконец пришел в себя и повернулся к Линден. Несколько секунд он колебался, не зная, что предпринять: на какой-то краткий миг ему подумалось, что главной угрозой для них является Первое Дерево и ему нужно уничтожить его, чтобы спасти своих друзей. Прочитав по мрачно-решительному лицу Ковенанта его мысли, Линден хотела крикнуть: «Нет! Оно здесь ни при чем!» Но он все равно бы ее не услышал.

Как только он увидел скрюченную, стоящую на коленях фигуру Линден, его магия вновь взвилась, и он превратился в столб серебристого огня.

Солнце уже ушло за край кратера, и Первое Дерево погрузилось в тень. Лучи на короткое время задержались на восточной стене, а затем все утонуло во мраке, словно солнце выключили. Но темноту расколола молния дикой магии. Ковенант полыхал так, будто готов был разнести весь остров на куски.

Линден чуть не ослепла от яростной вспышки. Звезды на мгновение превратились в черные точки на фоне этого серебряного сияния. У нее закружилась голова. Но звезды, яркие, как солнце, должны были бы затмить любой свет, испускаемый смертной плотью. Однако сейчас Ковенант перестал быть простым смертным. Он накопил в себе столько силы и энергии, что их хватило бы на то, чтобы уничтожить всю Землю.

Кайла отшвырнуло в сторону. Первая и Красавчик навалились на Хоннинскрю, закрывая его своими телами от грозящей опасности. А Линден так и осталась в прежней позе на том же месте, словно прикованная к камню, как кандалами Касрейна. А в Ковенанте бурлили яд и яростное отчаяние, постепенно завладевавшие его сознанием. Они накаляли его добела, лишая всякого права выбора. Звезды начали втягиваться в его бушующее пламя и исчезать, словно поглощенные жаром. А из шрамов, оставленных клыками Марида, били два фонтана разъедающей его энергии.

Он попытался добраться до Первого Дерева и сейчас мог думать только о той ветви, что не успел отломать Мечтатель.

Слишком опасен…

Он стоял, самый одинокий и самый неукротимый человек на свете, и в экстазе устремлял прямо в небеса бурлящее извержение своих гордости и безумия.

Но звезды все же не исчезли. На место тех, что растворились в сиянии Ковенанта, явились новые. Если он не остановится, то вскоре окажется в центрекатаклизма. Камень вокруг корней дерева начал крошиться, и земля пошла волнами. Еще секунда, и жизнь его друзей будет унесена вихрем разбушевавшейся магии. Ошалевший от гудящего в нем, как в горниле, пламени, он устремил свои ярость и гнев на звезды, словно все его страстное стремление к власти, мастерству и успеху было поглощено темной частью его души. В данную минуту он был не больше чем сосуд, проводник бурлящего в нем яда.

Слишком опасен, чтобы остаться в живых.

А Линден за все это время так и не пошевелилась. Она была не готова к таким переживаниям. За всю жизнь ничто не могло подготовить ее к подобному. Звезды вились вокруг Первого Дерева, вокруг Ковенанта. Камень кипел, словно стремился покрыться коркой, которая защитила бы его от бешеного воздействия магии, терзавшей его обнаженное тело, оскорблявшей его сущность, будто дьявольское прикосновение Лорда Фоула.

Линден все еще не могла двинуться с места. И вдруг чьи-то руки затрясли ее. Они требовали ее внимания, требовали, чтобы она пришла в себя. Линден поискала глазами Ковенанта, но уткнулась взглядом в желтые зрачки Финдейла.

— Ты должна остановить его! — Просьба элохима отчетливо прозвучала в ее мозгу, хотя его губы не пошевелились. — Меня он не послушает!

Она в удивлении воззрилась на Обреченного. Во всем мире не нашлось бы слов, способных выразить ее растерянность.

— Ты вообще понимаешь, что тут происходит, или нет? — спросил он, наклоняясь к ней. — Он пробуждает Червя Конца Мира. Его аура охраняет Первое Дерево! Вот-вот он проснется, и тогда… Ты что, совсем ослепла? — Теперь он уже кричал в полный голос. — Используй свое видение! Ты не можешь не увидеть! Именно этого и хочет от вас Презирающий! Он хочет разбудить Червя, охраняющего Первое Дерево! Неужели ты до сих пор ничему не научилась? Здесь-то Презирающий действует наверняка — ошибки быть не может! Если Червь проснется, то Земле придет конец, и тогда Презирающий наконец будет свободен. А если Обладатель кольца попытается уничтожить Червя, то этим он разрушит Арку Времени. Она не сможет выдержать внутри себя подобной битвы титанов. Ее фундамент из белого золота — и именно белое золото разнесет ее на куски! Для этого и предназначен яд Презирающего! — Каждое слово Финдейла причиняло Линден мучительную боль. — Он введен, чтобы окончательно сбить Ковенанта с толку и заставить его разрушить Арку Времени так или иначе! Он не способен сладить со своей силой! Ты обязана остановить его!

Но Линден все еще не в состоянии была не только ответить ему, она и пальцем двинуть не могла! Однако слова элохима словно отдернули вуаль, окутывающую ее сознание. Она чувствовала, что он говорит правду! Кипение камня вокруг дерева происходило вовсе не от жара, исторгаемого Ковенантом. Оно рождалось из того же источника, что и звезды. Из источника, составлявшего костяк Земли и пока еще отдыхавшего.

Так вот в чем ее крест, ее предназначение! Вот почему Лорд Фоул избрал именно ее! Ее паралич — просто один из способов ее существования. Она парализована раздирающими ее стремлением к власти и паническим страхом Зла; ее держит, спеленывает надежда на светлое будущее вкупе с тайным восхищением Опустошителями. Она поймана в ловушку и бессильна. Гиббон-Опустошитель, коснувшись ее, сказал жестокую правду: «Да ты убила человека! Разве это не Зло?» Да, она жестока, да, она зла, и за всем ее самоотрицанием трусливо прячется отрицание любви как таковой. Жизни как таковой. Если она еще минуту пробудет в ледяном покое непричастности к происходящему, то ее отрицание мира станет совершенно и неразрушимо впредь.

А за все это должен заплатить Ковенант, тот самый Ковенант, который должен был, одураченный Лордом Фоулом, уничтожить всех, кого любил. Неосязаемое присутствие Лорда Фоула, осознание сути всех его махинаций напугали Линден до полусмерти. В свете всего этого Ковенант являлся не искупителем, не спасителем Земли, а ее уничтожителем. Именно он, Томас Ковенант, — мужчина, который разделил ее одиночество. Мужчина, подаривший безумной Джоан улыбку.

Он был опасен. И это поглощало все его иные достоинства. Но во всем этом не было Зла. Линден цеплялась за осознание этого. Нет Опустошителей. Нет Презирающего. Червь всемогущ — но он не Зло. Ковенант обалдел от яда и власти, но и он не Зло. А значит, и в ее стремлении к власти нет ничего болезненного. Но тогда из этого следует, что она может позволить себе выпустить наружу жадный мрак, желающий поглотить весь мир? Может быть, это спасет Ковенанта?

С диким воплем Линден рванулась прочь от Финдейла и попыталась пробиться к Ковенанту сквозь кипящее вокруг него, как лава, серебро.

Она чувствовала, как ее кожа горит и лохмотьями облезает с рук, но остановиться уже не могла. От рева пламени закладывало уши. Но она знала, что пройдет. Сзади донесся слабый зов:

— Избранная!

Но она лишь машинально зафиксировала его, даже не соотнеся себя с этим именем. В пещере бушевал звуковой хаос: многократное эхо смешивало все звуки в гулкий рокот. Но Линден, как ни странно, ухитрялась идентифицировать каждый звук, слыша их как бы отдельно, а не смешанными в какофонию. Она словно видела их внутренним взглядом. Это ее удивило. Ее сознание оказалось способным на большее, чем она от себя ожидала. Не раздумывая долго, она тут же применила, сама не понимая, как именно она это делает, открывшиеся здесь способности для того, чтобы создать вокруг себя защитный экран и обезопаситься от атак звезд и дикой магии Ковенанта.

Сила. Власть.

Невероятным образом пробившись сквозь серебряные языки пламени, угрожавшего разрушением всему острову, Линден проскочила вперед и встала между Ковенантом и Первым Деревом.

Ковенант стоял, окруженный сверкающими вихрями, великолепный, словно воплотившийся отец тьмы. И вдруг он увидел ее. С воплем, потрясшим скалы до самого основания, он шагнул к ней и заключил ее в сияющие дикой магией объятия.

Она обвила его шею руками и заглянула в лицо, прекрасное в своем безумии. Наверно, такие же глаза были у Кевина в тот момент, когда он начал Ритуал Осквернения. Линден вложила всю себя — свою любовь, страсть, желания — в короткий крик:

— Ты должен остановиться!

Ковенант уже весь состоял из огня. Его кости, плоть пылали, отрицая смерть, отрицая бренность тела. Она постаралась настроиться на него, уловить тот уровень звука, который он еще способен воспринимать.

— Ты перешел все границы! Ты же разрушишь Арку Времени!

Но пламя взревело с удвоенной силой. Линден всеми силами пыталась докричаться до Ковенанта, не позволяя ему себя сжечь:

— Этого как раз и хочет Фоул!

И ее старания не прошли даром: наконец он услышал ее.

Она видела — осознав, что это правда, он окаменело застыл — шок был слишком велик. По его взгляду она догадалась, что сейчас перед ним воочию проходят все его самые кошмарные страхи, мучившие его ночами. Он осознал, что происходящее сейчас много страшнее того, что он мог когда-либо себе вообразить. Он балансировал на краю пропасти, в которую Лорд Фоул хотел его столкнуть. И его отчаяние вознеслось к небесам в огненном вопле.

Каждая звезда, которую он поглотил, теперь навсегда погасла для Вселенной. Он добавил в космосе тьмы.

Глаза Ковенанта полыхали такой болью, словно он только что видел гибель всех, кого так любил. Но затем им, по-видимому, овладела некая идея: он сурово нахмурился, и губы его сжались в тонкую полоску. Линден ощутила, как внезапно изменилась его энергетика, словно все безумие выгорело в нем дотла.

Она не стала спрашивать, что он собирается делать: ей было достаточно того, что он сумел взять себя в руки и все-таки услышал ее. Прижавшись к нему, она ощутила, как внутри него идет борьба между волей и ядом.

Однако пламени своего он не убавил, а лишь несколько изменил его качество. И вдруг дикая магия широкой волной хлынула прямо в Линден, все еще прижимавшуюся к его груди. Она была настолько ошеломлена, что, даже понимая, что с ней происходит, едва попыталась защититься. Но она была простой смертной, а Ковенант превратился в воплощение самого пламени. И ее попытка не пустить его в себя потерпела полную неудачу.

И этот буйный поток захлестнул и понес ее. Нет, она все еще стояла, обняв его за шею, и ее телу не было нанесено ни малейшего вреда, но серебристый вихрь, ворвавшийся в нее, все расставил по местам. Он оторвал ее от самой себя. От того, что она привыкла называть собой. Она чувствовала себя песчаной дюной, сметенной бурным приливом. Ее оторвало, понесло и закружило среди звезд.

Ночь кончилась, взорвавшись клочьями тьмы. Небеса кружились вокруг Линден, словно она была их осью. Ее одиночество разлетелось на куски, не устояв оттого, что она все еще держала в объятиях Ковенанта и все еще смотрела в небеса. Но и эти ощущения стали медленно меркнуть. Линден вцепилась в них изо всех сил, но дикая магия смела их, походя превратив в горстку пепла, и Линден поплыла по течению дальше, мягко вторгаясь в царство непостижимой ночи.

Ее догнала отдающаяся звоном и эхом просьба Ковенанта:

— Спаси меня!

В его голосе не было ни капли надежды.

Линден скользнула вниз и устремилась к трепещущим языкам его пламени, которые почему-то стали желтыми. Она поняла, что что-то не так. Но вокруг него на страже стояла тьма.

Затем пламя стало оседать, слабеть, словно топливо, питавшее его, кончилось. И когда оно окончательно угасло, Линден вдруг навзничь упала на камни. Дикая магия все еще впитывалась в нее, навечно связывая ее с Ковенантом и колодцем Первого Дерева. Но в то же время она была повсюду. Голова разламывалась, звенела, словно Линден ударили по уху. Когда она попыталась подняться, вспыхнувшая во всем теле боль окончательно оборвала связывавшую ее с Ковенантом нить.

В полной, неправдоподобно жуткой тишине Линден ощутила, что снова реально видит окружающий ее мир.

Она лежала, раскинувшись на вздыбленных камнях у тлеющего кострища на дне долины. Далеко наверху темнело ночное небо, и ничто не мешало ей спокойно его рассматривать. Звезды были холодны и недостижимы. По краям долины Линден разглядела черные силуэты деревьев и кустов.

Она поняла, где находится. И поняла, что сделал для нее Ковенант. Морщась от боли, она повернулась набок и вдруг застыла, заметив рядом распростертое без движения тело.

Его тело.

Он лежал, раскинув руки, словно был распят на большом валуне. Но раны были не на ногах и руках, как принято. Рана была у него в груди. Между ребрами торчал нож. А камень, на котором он лежал, был покрыт запекшейся кровью.

Линден поняла, что, хотя она оставила колодец Первого Дерева всего лишь три удара сердца назад, здесь, по-видимому, прошло уже немало времени. И все-таки связь между ними еще существовала, и дикая магия Ковенанта тонкой струйкой продолжала вливаться в нее. И благодаря этой связи даже тут, в ее старой жизни, видение могло работать. Она видела - несмотря на то что к его телу подбирается смерть, он все еще жив.

Так: открытая рана в области грудины, большая потеря крови, обезвоживание организма, и это еще далеко не все. Но затем Линден чуть не вскрикнула от радости: лезвие прошло рядом с сердцем, не задев его! Грудь едва заметно, но вздымалась, и сердце, хоть и очень слабо, но билось! Даже мозг остался цел — ни инсульта, ни кислородного голодания. Его можно спасти. Как врач она могла поручиться за это.

Но уже в следующую секунду ее пронзила ужасная мысль, уничтожившая вспыхнувшую было надежду.

Его можно спасти, но для этого необходимо, чтобы он сделал с собой то же, что уже проделал с ней: необходимо, чтобы он вернулся из Страны в свое умирающее тело. Без поддержки духа плоть долго не протянет. И вновь медицинская сумка Линден оказалась слишком далеко от пациента. В недостижимой дали. Его может спасти только собственная воля к жизни. А вся его сила воли изошла серебряным пламенем для того, чтобы спасти ее, Линден, от судьбы. Он отослал ее назад. Он обменял ее жизнь на свою, как уже выменял раньше жизнь Джоан.

Сначала ее отец.

Потом — мать.

Теперь Ковенант.

Томас Ковенант, Неверящий, Обладатель кольца из белого золота, прокаженный любовник, научивший ее ценить превыше всего риск оставаться человеком в любых обстоятельствах.

И теперь он умирает у нее на глазах.

Сердце Линден бешено заколотилось, и она ощутила, как связывающая их ниточка истончается. Она открыла рот, чтобы крикнуть в яростном протесте: «Нет!», но, прежде чем слово слетело с ее уст, она уже приняла решение. Она вскочила на ноги и изо всех сил уцепилась за связывающую ее с Ковенантом струйку дикой магии. Больше ей не на что было надеяться. Это было все, чем она могла оперировать. Она могла, она должна была заставить ее подчиниться. Лучше это, чем его смерть! И, вложив все силы в крик, она отчаянно воззвала:

— Ковенант!

Зов канул втемноту ночи. Линден не знала, как еще ей попытаться вызвать его сюда. Что нужно сделать, чтобы он услышал ее? Она снова попыталась овладеть дикой магией, но та не подчинялась. Ковенант слишком крепко держал свою силу и ни с кем не желал ею делиться. И попытка овладеть своим даром сделала его еще сильнее. И отчаяние тоже закалило его. А Линден никогда до сих пор не имела дела ни с какой особенной силой. И не знала, как с ней управляться.

Но ведь ее видение все еще работало! И она понимала сознание Ковенанта гораздо лучше, чем свое собственное. Она ощущала его великую печаль и боль разлуки, сочащуюся по ниточке силы в брешь меж двумя мирами. Она понимала…

Она понимала теперь, как дозваться.

И цена ее не остановит. У нее не было времени. Отринув все сомнения, она шагнула прямо в догорающий костер, словно это была ее личная каамора.

Желтые языки пламени больно лизнули кожу.

И Ковенант увидел, что Линден в опасности. И инстинктивно попытался дотянуться до нее и вытащить ее к себе.

А она изо всех сил вцепилась в путеводную струйку энергии и поползла по ней к ее источнику.

Окружающие деревья стали прозрачными и превратились в туман, а задувший из космоса ветер разметал его. Камень под ногами Линден растаял в первозданном мраке. Тело Ковенанта, распростертое на валуне, то исчезало, то появлялось вновь. Потом оно исчезло в последний раз, и Линден, сияя словно комета, устремилась в бесконечность космического одиночества.

В голове ее роились слова, которые она пыталась сложить в столь необходимую ей одну-единственную фразу. Мы должныбыть вместе - только так я смогу спасти тебя! И вдруг поток несущей ее энергии прервался, словно Ковенанта задули как свечу. И мистический полет среди звезд превратился в падение с такой высоты, что ни одно человеческое тело не способно выдержать. Линден хотелось кричать, но воздуха не было. Она падала в безвоздушном пространстве, чувствуя, как спазматически сжимаются легкие. Она поняла, что ее судьба близка к своему завершению. И никаким криком не изменить того, что ей предначертано.

Не успев даже подставить рук, чтобы смягчить удар, она с размаху врезалась лицом в каменный пол кратера. Легкие вновь заработали, а в висках горячо забился пульс. Кожа горела, напоминая о костре. Но через несколько секунд Линден убедилась, что цела и ничего по-настоящему не болит. Она жива!

Чьи-то теплые руки помогли ей приподняться. Да, ей действительно нужна была помощь. Голова еще кружилась от удивительного перемещения между мирами. Даже каменный пол под ногами казался болотом. Добрые руки помогли ей встать на ноги. И тогда она узнала знакомую уверенную хватку харучая. Руки Кайла. Как она была ему рада!

Но почему-то она ничего не видела. Пол уходил из-под ног. Или это остров содрогается в предсмертной агонии? Да, здесь действительно темно. Звезды, возникшие из ауры Червя, исчезли. И пламяКовенанта тоже погасло. Страшная мысль поразила Линден: если она не видит своих друзей, значит, все они погибли.

Она тщетно крутила головой, пытаясь найти взглядом хоть кого-нибудь. Лишь за спиной харучая лежал труп Мечтателя. Хоннинскрю обнимал его, но тоже не шевелился.

Боль утраты пронзила Линден. Трос-Морской Мечтатель! Жертва Глаза Земли и немоты. Он ничего не успел сделать особенного в своей жизни, кроме того, что принес ее в жертву друзьям, которых любил.

Тут Линден заметила, что капитан жив. Он дышит. Но все его огромное тело было парализовано болью огромной утраты. И теперь она окончательно осознала, что вернулась назад. К своим друзьям. Теперь ока уже ясно различала в темноте их силуэты, и печаль улетела неведомо куда.

— Ах, Избранная. Избранная, — тихо вздохнул Красавчик. Его голос дрожал.

Недалеко от братьев-Великанов она увидела сидящего по-турецки Ковенанта. Похоже, он так до сих пор и не понял, кто охраняет остров. Он с тоской взирал на недостижимое Дерево, и спина его жалко согнулась, словно была сломана.

Первая и Красавчик застыли в объятии, словно помогали друг другу справиться с болью. Одной рукой Великанша все еще сжимала рукоять палаша, но помочь ей он ничем не мог. Лицо ее мужа сморщилось в беззвучном плаче.

Вейн продвинулся на несколько шагов вперед. На его черном лице по-прежнему сверкала улыбка, и весь его вид свидетельствовал о том, что странное превращение руки в дерево мало его беспокоит. Лишь Финдейла нигде не было. Он исчез тогда, когда пламя Ковенанта стало слишком опасно даже для него. Линден не удивилась бы, если бы элохим никогда больше не вернулся к ним.

Она медленно подошла к Ковенанту и, опустившись перед ним на колени, попыталась заговорить. Ты должен вернуться назад. Но еще не произнеся этих слов, она поняла, что опоздала. Твердый взгляд Ковенанта сообщил ей о том, что он прекрасно знает, с чем она пришла.

— Я не могу. — Его слова сухим пеплом рассыпались во тьме. — Даже если бы я сумел это выдержать. Оставить Страну. Позволить Фоулу делать все, что вздумается… Это требует слишком много энергии. Проще сразу разрушить Арку Времени.

О Ковенант!

Линден ничего не могла сделать для него.

Глава 27 Великая печаль

Линден с трудом различала силуэты своих друзей во тьме, царившей теперь в пещере: Хоннинскрю, обнимающий тело брата, Первая с Красавчиком, Вейн и Кайл. Они подступали все ближе и ближе, словно тени сгущающейся ночи. Но она смотрела только на Ковенанта. Однако перед глазами стоял иной образ: Ковенант, распростертый на камне, с ножом в груди. Восковое лицо с заострившимися чертами заслоняло для нее его истинный облик. А в реальности его лицо было просто неимоверно усталым. Он был похож на развалину. Как и вся Страна, истерзанная Фоулом. Как и Джоан. Он больше не казался опасным.

Хотя путешественники вовсе не забыли, где находятся, по земле, словно напоминание, пробежала дрожь. Червь просыпался. Со стен посыпались камни, и их падение родило эхо. Времени оставалось совсем немного. И, скорее всего, им его не хватит, чтобы спастись. Кайл бережно положил руку на плечо Ковенанту:

— Юр-Лорд, нам пора уходить. Остров, возможно, погибнет. Мы обязаны остаться в живых.

Линден поняла его. Скорее всего, Червь не станет прерывать своего отдыха, но даже если он слегка пошевелится, потревоженный случившимся у Первого Дерева, то остров рухнет в море и исчезнет без следа. Да, Линден во многом ошиблась, и это она понимала даже слишком хорошо. Она протянула руки к Ковенанту.

Но он пренебрег ее помощью. Его лицо еще больше помрачнело, и, когда он заговорил, в его голосе послышалась грусть:

— Я не смог разорвать нить. Я должен был это сделать, когда отпустил тебя. Но не смог. Я бы не смог жить без тебя.

С большим трудом он встал: проказа и усталость истощили его силы. Только с помощью Кайла ему удалось сделать несколько шагов.

И вновь земля содрогнулась, но Линден сумела удержаться на ногах.

Первая с Красавчиком склонились над Хоннинскрю. Но тот не желал расставаться с телом брата. Они бережно помогли ему подняться на ноги, и он в горестном сосредоточении позволил им себя вести. Но Мечтателя он нес на руках.

В полном молчании члены Поиска стали покидать место, ставшее могилой всех их надежд.

Всю дорогу наверх их сопровождали подземные толчки. Лестница ходила под ногами ходуном, а со стен сыпались камни. Казалось, что они ползут по телу живого организма, содрогающегося в агонии. Но Линден не было страшно. Она была уверена в том, что они выберутся из этой переделки. И даже чувствовала, что знает, сколько капель крови еще скатится из раны Ковенанта.

Когда наконец они достигли вершины, оказалось, что солнце только-только миновало зенит. Неужели крушение Поиска заняло так мало времени? Хотя такие вещи обычно происходят внезапно и скоро. Так же неожиданно, как сердечный приступ у того старика около Небесной фермы.

Окрестности неуловимо изменились. Но, приглядевшись внимательнее, Линден заметила новые царапины и трещины, порожденные внутренними катаклизмами. Несколько довольно больших валунов скатились вниз. Но море словно ничего не заметило и по-прежнему оставалось безмятежно-голубым и спокойным.

Остров продолжало трясти. Идти не спотыкаясь было почти невозможно. Линден стала торопить своих спутников. Она понимала, что это ее долг. Ковенант был настолько измотан, настолько ослеплен и растерян, что ноги его уже не держали. Он шел только благодаря помощи Кайла. Линден тоже не помешала бы поддержка, но Бринна не было, Первая с Красавчиком были заняты капитаном, а Кайл не мог разорваться на части. Поэтому она мужественно спускалась вниз и лишь хрипло умоляла друзей поторапливаться. Спотыкаясь, как калеки, они спешили как можно скорее убраться с острова, чтобы Червь снова успокоился.

Единственным, кто не изменился после посещения Первого Дерева, был Вейн. Он оставался непроницаемо-спокойным. Лишь его правая рука теперь свисала вниз, словно палка с содранной корой, окольцованная тускло мерцавшим обручем со старого Посоха Закона.

Наконец они дошли до баркаса. Удивительно, но его не задела ни одна из многочисленных осыпей.

Как только они погрузились на борт и отчалили, остров содрогнулся, и большой кусок вершины, порождая лавину, обрушился вниз. Лодка заплясала на поднявшихся волнах, однако довольно легко одолела линию рифов. На веслах сидели Первая и Красавчик и дружно вели баркас прямехонько к освещенной солнцем «Звездной Гемме».

А остров продолжало трясти. Большая часть его короны уже обрушилась. Море разбушевалось, и часть рифов исчезла в волнах. А из кратера поднялось огромное облако пыли, словно вулкан прочищал горло, прежде чем начать извергаться. Баркас, подгоняемый волнами, стрелой домчался до корабля Великанов. И в самом скором времени путешественники вступили на его надежную гранитную палубу. Команда облепила борта и наблюдала, как Остров Первого Дерева разваливается на куски.

И вдруг его потряс последний взрыв, от которого стены кратера полетели во все стороны, и остров медленно погрузился в бушующее море, заваливая обломками новое место отдыха Червя Конца Мира. Вода, хлынувшая в бывший кратер, закипела и взметнулась чудовищным гейзером в небо. Суматошные течения закрутили «Гемму» вокруг своей оси. Остров больше не существовал. Даже окружавшие его рифы скрылись под водой. А взбудораженное море, поиграв волнами, тоже довольно скоро утихомирилось, и теперь перед путешественниками расстилалась бескрайняя водная гладь.

Зрители катастрофы стали медленно расходиться. Линден оглянулась в поисках Вейна и, к своему удивлению, заметила рядом с ним Финдейла. Она бы и рада была рассердиться на элохима, как обрадовалась бы проявлению любой эмоции, подтверждавшей, что она жива, но время для подобных переживаний миновало безвозвратно. Теперь уже ничто не могло возродить к жизни мечту Ковенанта. Он утратил свою цель в жизни. На лице элохима, как обычно, застыла торжественно-скорбная мина, но глаза светились заботой и доброжелательством.

— Я не могу облегчить вашу печаль, — произнес он так тихо, что Линден едва расслышала его слова. — Вы сделали попытку и потерпели поражение. Но зато я могу избавить вас от одного из ваших страхов. Первое Дерево не погибло. Его невозможно уничтожить — это одна из величайших тайн Земли. Пока существует Земля, существует и Первое Дерево. Какие бы грехи вы себе ни приписывали, знайте, что этот — не на вашей совести.

Неожиданно проявленное Обреченным участие зажгло в глазах Линден огоньки надежды. Но сгорбившиеся плечи Ковенанта и его посмурневший взгляд говорили о том, что его утешить невозможно.

— Ты мог бы и предупредить меня… — Каждое слово скатывалось с его губ, как капля крови. — Я почти… — Он поперхнулся, представив себе, что могло произойти. Потом судорожно сглотнул, словно хотел выругаться, но уже не имел на это сил. — Я устал множить свои грехи.

Хоннинскрю причитал над братом. Рядом уже стояли якорь-мастер и Яростный Шторм, ожидая его указаний. Капитан не отвечал; он не замечал их вовсе. Наконец Первая сообразила, что надо как-то разрядить ситуацию, и велела якорь-мастеру вытаскивать якоря и готовиться к отплытию.

Меланхолия помощника капитана тут же испарилась, и он стал отдавать команды. В одну минуту якоря были подняты, паруса поставлены, и «Звездная Гемма» устремилась прочь от могилы острова.

Но Ковенант не остался на палубе, чтобы наблюдать за авралом, а, измученный комплексом вины, направился в свою каюту. Он умирал от ножевой раны в груди, и не было у него больше надежды, что он сможет усмирить Лорда Фоула. Линден его прекрасно понимала. Даже когда он повернулся к ней спиной, она не запротестовала.

Но это была ее жизнь — и, если оставаться честной с собой до конца, если понимать разницу между тем, что ты есть, и тем, кем ты хотела быть, она знала: что-то самое главное осталось там, где-то у Небесной фермы. Старик, чью жизнь она спасла, сказал ей тогда: «Ты не обманешь надежд, хоть он и будет нападать на тебя»; Но ни разу, никогда выбор не зависел от нее.

И дело было не только в этом. Она помнила еще и то, что рассказывал ей Ковенант о своей встрече с Мертвыми в Анделейне. Его друг, Высокий Лорд Морэм, сказал ему тогда: «…Не обманывайся муками Страны. Цель поиска окажется иной, чем ты будешь ее себе представлять». Это пророчество прекрасно подходит и к ее проблемам. Как Бринн, она получила то, чего и не искала. После побега из Бхратхайрайнии вместе с Ковенантом в ее сердце вошло солнце. А в пещере Первого Дерева она узнала, как применять свою силу, чтобы та не стала Злом.

И если Ковенанту не по силам его ноша, то теперь Линден может принять часть груза на свои плечи. Тыне обманешьнадежд… Только теперь она прониклась смыслом этих слов и только теперь поняла, что все еще верит в Ковенанта и всеми силами будетспособствовать ему.

Теперь она уже могла дать волю слезам. От кого их прятать?! Она остановилась рядом с Хоннинскрю и вместе с ним предалась великой печали по исходу Поиска.

На этом заканчивается «Первое Дерево»,

книга вторая «Вторых хроник Томаса Ковенанта».

История будет продолжена в книге третьей:

«Обладатель белого золота».

ГЛОССАРИЙ

ак-хару: обращение, выражающее высшую степень почтительности у харучаев

алианта: целебные ягоды, прежде называемые драгоценными

Анделейн: регион Страны, свободный от воздействия Солнечного Яда

Арка Времени: символ природы и структуры времени

Баннор: Страж Крови, телохранитель Ковенанта

Башня кемпера: верхний ярус Удерживающей Пески

Бездомные: прозвище Великанов с Прибрежья

белое золото: металл силы, который отсутствовал в Стране

Берек Полурукий: герой древности, иначе называемый Лордом — Основателем

Благодать: трон гаддхи

Богун Невыносимый: персонаж из сказаний Великанов

боцман: третий по старшинству ранг на корабле Великанов

Бринн: лидер харучаев, телохранитель Ковенанта

Бхратхайрайн: город бхратхайров

Бхратхайрайн-порт: город-порт бхратхайров

Бхратхайрайния: страна бхратхайров

бхратхайры: племя, живущее на краю Великой Пустыни

Вейн: продукт селекционных экспериментов, которыми увлекались юр-вайлы

вейнхимы: существа, созданные демондимами; полная противоположность юр-вайлам

Великаны: раса мореплавателей

Великая Пустыня: родина бхратхайров и песчаных горгон

Великая Топь: Глотатель Жизни, район Страны

Величие: тронный зал гаддхи, четвертый ярус Удерживающей Пески

Верные: правители Страны

Верхняя Страна: регион к западу от Землепровала

водяные девы: Танцующие-На-Волнах

Всадник: член клана Верных

Встречающий Восход: главный парус фок-мачты на корабле Великанов

второй ярус: второй этаж Удерживающей Пески

Высокий Лорд: глава древнего Совета Лордов

гаддхи: титул правителя Бхратхайрайнии

Гиббон: на-Морэм, лидер Верных

Глаз Земли: уникальная способность Великанов предвидеть опасность

Глотатель Жизни: Великая Топь

«глоток алмазов»: напиток Великанов

Голый Остров: остров у берегов Элемеснедена

Гора Грома: горный пик в центре Землепровала

Горячая Паутинка: Великанша, Первая в Поиске

Гримманд Хоннинскрю: создатель и капитан «Звездной Геммы»

Дафин: одна из элохимов

двор: придворные, высшая знать у гаддхи

дикая магия: сила белого золота, которая считалась краеугольным камнем так называемой Арки Времени

Дом: родина Великанов

Дремучий Удушитель: древний лес Страны

Друг Великанов: титул, данный сначала Деймону, а потом и Ковенанту

Друлл-Камневый Червь: один из древних пещерников

Душегрыз: океан из легенд Великанов

Елена: Высокий Лорд, дочь Лены и Ковенанта

Закон: естественный порядок жизни

«Звездная Гемма»: корабль Великанов

Зелма Кувалда: персонаж из сказаний Великанов

Землепровал: огромный обрыв, отделяющий Верхнюю Страну от Нижней

Земная Сила: источник всех сил в Стране

Избранная: титул Линден Эвери

Иллеарт: зеленый камень, источник злой силы

Инфелис: правительница элохимов

каамора: очищение огнем, ритуал Великанов

кавалерия: личный корпус гаддхи, в котором служат только люди

Каер-Каверол: хранитель леса на холмах Анделейна, Лесной старец

Каерройл-Дикарь: хранитель Дремучего Удушителя

Кайл: один из харучаев, телохранитель Линден

кайтиффин: звание, соответствующее капитану в кавалерии Бхратхайрайнии

Каменная Мощь: осколок Камня Иллеарт

капитан порта: чиновник из Бхратхайрайнии

Касрейн-Круговрат: волшебник, кемпер гаддхи

Кастенессен: элохим, один из Обреченных

Кевин-Расточитель Страны: сын Лорика, древний Лорд, исполнитель Ритуала Осквернения

кемпер: титул, соответствующий званию первого министра гаддхи

Кенаустин Судьбоносный: герой легенд харучаев, образец добродетели

Кир: один из харучаев

клачан: страна элохимов

Клыки Душегрыза: рифы Душегрыза

Коварная: река, берущая начало в Элемеснедене

Коеркри: Печаль, древний город Великанов в Прибрежье

Колосс Землепровала: древняя каменная фигура, прежде охранявшая Верхнюю Страну

Колючая Оправа: горная гряда вокруг Элемеснедена

корабль Великанов: каменный парусник Великанов

костровики: огненные камни

Красавчик Повенчанный-Со-Смолой: Великан, участник Поиска, муж Первой в Поиске

крепь-камень: вид камня, который в сочетании с особой смолой используется для починки гранита

крилл: волшебный меч, изготовленный Лориком-Усмиряющим Зло

кроел: мистическое создание, с которым Касрейн заключил сделку, выторговав себе долголетие

Куэстимун, Скиталец: юго-восточный ветер

леди Алиф: фаворитка гаддхи

леди Бендж: фаворитка гаддхи

Лена: дочь Этиаран, мать Елены

Лесное Кольцо: леса, окружающие мэйдан

Лорд Фоул: Презирающий

Лорды: древние правители Страны

Лорик-Усмиряющий Зло: сын Деймона, древний Лорд

лукубриум: лаборатория мага

люкер Сарангрейвы: болотное чудовище

Марид: житель подкаменья Мифиль, жертва Солнечного Яда

Мерцающее озеро: озеро в верхних землях недалеко от Землепровала

Мореход Идущий-За-Пеной: Великан, друг Ковенанта

Морэм: древний Высокий Лорд Совета

Мрак: разрушительная буря, посылаемая Верными как проклятие

мэйдан: луга вокруг Элемеснедена

на-Морэм: предводитель Верных

на-Морэм-вист: средний ранг в клане Верных

Нассис: отец Сандера, сын Джюса, наследник миссии Вольных Учеников

настволье Каменной Мощи: деревня в районе Южных Пустошей

Неверящий: титул, данный Томасу Ковенанту

Нижняя Страна: земли к востоку от Землепровала

никоры: громадные морские чудовища, по преданию отпрыски Червя

Ном: песчаная горгона

Обладатель кольца: прозвище, данное Ковенанту элохимами

Обреченные: элохимы, избираемые всенародно на роль «козлов отпущения»

Огненные Львы: огненный поток на Горе Грома

Опустошители: три древних слуги Лорда Фоула

Остров Первого Дерева: место, где растет Первое Дерево

Пенистая Волна: мать Первой в Поиске

Первая в Поиске: предводительница Великанов, последовавшая зову Глаза Земля

Первое Дерево: волшебное дерево, из которого был вырезан Посох Закона

первый ярус: цокольный этаж Удерживающей Пески

Песчаная Стена: стена вокруг Бхратхайрайнии

песчаные горгоны: монстры из Великой Пустыни

«Плясунья на волнах»: корабль Великанов, капитаном которого был Скалистый Утес, отец Первой в Поиске

подкаменье Дюринга: деревня Хэмако

подкаменье Мифиль: деревни в районе Южных Пустошей

Поиск: группа Великанов, искавших рану Земли

Порча: прозвище Лорда Фоула, данное ему харучаями

Посох Закона: орудие силы, вырезанное Береком из Первого Дерева

Потерянные: иначе — Бездомные

предсказание: ритуал пророчества, который исполняли Верные

Презирающий: одно из имен Лорда Фоула

Презрение: Зло; термин, обобщающий замыслы Лорда Фоула

Прибрежье: район Страны, где прежде обитали Великаны

Раер Крист: кайтиффин кавалерии гаддхи

ранихины: огромные лошади, прежде обитавшие в долине Ра

Рант Абсолиан: гаддхи Бхратхайрайнии

Рассвет: один из элохимов

Ревелстоун: город в горе, обитель Верных

Ритуал Осквернения: акт отчаяния, в результате которого Лорд Кевин разрушил большую часть Страны

Рога: сторожевые башни в устье гавани Бхратхайрайн-порта

Рок горгон: вихрь, созданный Касрейном для поимки горгон

рукх: железный талисман, с помощью которого Всадник управлял силой

Рысаки: животные, созданные Верными с помощью силы Солнечного Яда

Сандер: сын Нассиса, гравелинг из подкаменья Мифиль

Сантонин на-Морэм-ин: Всадник Верных

Сарангрейвская Зыбь: регион Нижней Страны

Сердце Корабля: рулевое колесо корабля Великанов

Сивит на-Морэм-вист: Всадник Верных

Скалистый Утес: Великан, отец Первой в Поиске

Скиталец, Куэстимун: юго-западный ветер

Смотритель Горизонта: смотровая площадка на грот-мачте корабля Великанов

Смотровая Площадка Кевина: наблюдательный пост в горах недалеко от подкаменья Мифиль

Совет Лордов: прежнее правительство Страны

Создатель: легендарный создатель Земли

Солнечный Яд: сила, извлекаемая Лордом Фоулом в процессе разрушения природных законов

Солнцемудрая: титул, данный элохимами Линден Эвери как одной из тех, кто мог сдерживать развитие действия Солнечного Яда

Солнцерождающее море: океан к востоку от Страны

Сотканный-Из-Тумана: один из Великанов

Старкин: один из элохимов

стражи: хастины, охранники гаддхи

Стражи Крови: прежние слуги Совета Лордов

Страна: главный район Земли

сур-джехерины: потомки джеринов, обитатели Сарангрейвской Зыби

Танцующие-На-Волнах: водяные девы

Теплое Течение: Великанша, жена якорь-мастера

торайя: Опустошитель, известный также как Херим

Триок: житель подкаменья Мифиль, считавшийся женихом Лены

Трос-Морской Мечтатель: Великан, одержимый Глазом Земли; член Поиска, брат Хоннинскрю

Удерживающая Пески: дворец гаддхи и кемпера в Бхратхайрайнии

фаворитки: официальные любовницы гаддхи

Финдейл Обреченный: один из элохимов

Хайл Трой: человек из мира Ковенанта, позже ставший Лесным старцем

харучаи: народ, живший в Западных Горах

хастины: полулюди; солдаты, созданные Касрейном для охраны гаддхи

Херим: Опустошитель, известный также как торайя

Хигром: один их харучаев

Хищник: залив в землях элохимов

Холлиан: дочь Амис, бывшая эг-бренд из подкаменья Кристалла

хранитель лесов Страны: тот, кто охраняет и защищает леса Страны

хранитель Первого Дерева: мистическая фигура, охраняющая подходы к Первому Дереву; также ак-хару Кенаустин Судьбоносный

Чант: один из элохимов

Червь Конца Мира: мистическое создание; по верованиям элохимов, создавшее основу для Земли

Чревь Земли: термин, используемый элохимами для выражения сочетания собственной природы, природы Земли и своих этических понуждений

Элемеснеден: название страны элохимов

элохимпир: собрание элохимов

элохимы: народ чародеев

юр-Лорд: титул, данный Томасу Ковенанту

юр-вайлы: отродье демондимов; злобные существа, обладавшие невероятной силой

Ядовитый Огонь: огненный луч, с помощью которого Верные управляют Солнечным Ядом

Яростный Шторм: Великанша, боцман корабля Великанов

Ясли Фоула: древняя обитель Презирающего, разрушенная Ковенантом

якорь-мастер: помощник капитана на корабле Великанов

ярус Сокровищ: открытая для осмотра сокровищница гаддхи, третий этаж Удерживающей Пески.

Оглавление

О ТОМ, ЧТО УЖЕ БЫЛО

Часть первая

  Глава 1 «Звездная Гемма»

  Глава 2 Во мраке отчаяния

  Глава 3 Рецидив

  Глава 4 Никор

  Глава 5 Дочь своего отца

  Глава 6 Куэстимун

  Глава 7 Элемеснеден

  Глава 8 Элохимпир

  Глава 9 Дар хранителя

Часть вторая ИЗМЕНА

  Глава 10 Бегство от элохимов

  Глава 11 Змеи

  Глава 12 Кораблекрушение

  Глава 13 Бхратхайрайн-порт

  Глава 14 Удерживающая Пески

  Глава 15 «Не прикасайтесь ко мне!»

  Глава 16 Монаршье наказание

  Глава 17 Конец шарады

  Глава 18 Капитуляция

Часть третья УТРАТА

  Глава 19 Колдун

  Глава 20 Бхратхайрайния в огне

  Глава 21 Дочь своей матери

  Глава 22 «Есть еще в мире любовь»

  Глава 23 Дезертиры

  Глава 24 Остров

  Глава 25 Завершение Поиска

  Глава 26 Плоды Дерева

  Глава 27 Великая печаль

ГЛОССАРИЙ