О единицах художественной речи
Прежде всего необходимо разобраться в терминологии…
(В. В. Виноградов)
В. П. Григорьев
В своих работах по поэтике Анны Ахматовой В. В. Виноградов ввел обозначение для «семантической единицы поэтической речи» —
символ, дав ему такое определение: «Символ — это эстетически оформленная и художественно-локализованная единица речи в составе поэтического произведения».
[1] По ряду причин, из которых не последнюю роль сыграли омонимичность с традиционным употреблением этого слова в поэтике, а также реминисценции символистских теорий, термин не прижился. С трудом обозревая современную разветвленную литературу по поэтике и «стилистике», приходится констатировать, что общепринятой замены «символу» все еще нет. Настоящая заметка имеет своей задачей высказать несколько соображений о единицах художественной речи.
Классические работы В. В. Виноградова и Б. И. Ярхо, определяя предмет, задачи и границы стилистики, по существу имели в виду не функциональные стили языка, а поэтику в ее лингвистических аспектах.
[2] Сейчас, отчасти в связи с особенно противоречивым и во всяком случае многозначным употреблением слова
стилистика, отдельные исследователи предпочитают пользоваться удобным выражением
лингвистическая поэтика (далее сокращенно: ЛП), впрочем, не придавая ему терминологического смысла.
[3] Приняв его как термин для обозначения всей области исследования эстетической функции языка, мы, с одной стороны, разграничили бы сферы исследования и тем самым установили область творческих контактов с литературоведами, а с другой — определили место теории поэтической речи как важнейшей составной части ЛП.
[4] Вопрос: «Что превращает словесное сообщение в произведение искусства?» — остается главным для всей поэтики, но только теория поэтической речи может дать необходимую лингвистическую основу для его всестороннего решения. Таким, в самом общем виде, рисуется путь разрешения некоторых очень существенных для поэтики терминологических проблем.
Пока же термин
стилистика продолжает двойную жизнь. Стилистику определяют, например, как «науку о выразительных средствах языка и специальных стилистических приемах (СП), придающих речи особую, эстетико-художественную функцию» (это сопоставимо с ЛП и с употреблением слова
стилистика в упомянутой выше статье В. В. Виноградова), но тут же добавляют: «Другая задача этой науки — изучение подсистем литературного языка, называемых функциональными стилями…».
[5] Объединение столь разнородных объектов, как функциональные стили и «стилистические приемы», в лоне одной научной дисциплины едва ли может быть оправдано принципиальными соображениями. Только терминологическая (вернее, атерминологическая) инерция заставляет нас до сих пор прибегать к слову
стилистика и его производным там, где речь идет о лингвистических аспектах поэтики, то есть о ЛП. Для обозначения соответствующего объекта вполне можно было бы использовать сочетание
поэтика языка (речи). Ср. привычные сочетания
поэтика Маяковского,
поэтика «Мертвых душ» и т. п.
В цитированной работе И. Р. Гальперин показал, что «стилистический уровень» иерархически подчиняет себе все остальные традиционно выделяемые уровни. В ходе его рассуждений и в системе аргументации остается, однако, неясным, как соотносится «стилистический уровень» функциональных стилей литературного языка со «стилистическим уровнем» СП.
Едва ли кто-нибудь возьмется утверждать, что стилистические парадигмы (resp. их применение) и СП (resp. конкретные и эстетически значимые «приращения смысла») — явления однопорядковые. Но если так, то необходимо выделить два самостоятельных уровня: один, имеющий дело со стилистическими парадигмами (его бы и следовало назвать
стилистическим), и другой — лингвопоэтический (или просто
поэтический), который и анализировал И. Р. Гальперин и который нередко обозначается и как «поэтическая (или эстетическая) функция языка».
[6]
Далее. У обоих этих уровней должны быть свои единицы, достаточно четко отграниченные и от фонемы, морфемы, лексемы, синтагмы, и друг от друга. Между тем мы не располагаем ни определениями этих единиц, ни систематизацией представлений о них, ни даже удовлетворительными названиями. Заслугой И. Р. Гальперина является, в частности, то, что он специально обратил внимание на статус СП, которые, как известно, фигурируют в современных работах и под другими обозначениями. Кроме «символов» В. В. Виноградова здесь можно упомянуть ничейные «стилевые черты», «поэтические приемы» (poetical devices и т. д.), просто «приемы» и «литературные приемы», «стилистические единицы», «стилистические средства», «единицы или элементы поэтической речи», «значимые элементы» и «составные элементы образа», те же «выразительные средства», о которых говорит и И. Р. Гальперин, и др. под.
В истории отечественной поэтики был период, когда стремление как-то отграничить единицу художественной речи от собственно лингвистических единиц уже проявилось в попытках ненавязчивого терминотворчества. «Символы» В. В. Виноградова не были изолированным явлением. Достаточно вспомнить «поэтическое глоссемосочетание» в работах Л. П. Якубинского
[7] или «поэтическую глоссу» у Р. О. Якобсона.
[8] Однако и эти обозначения не встретили поддержки и, не получив специальных теоретических обоснований, остались фактами истории, впрочем, сохранив за собой, как кажется, роль потенциальных импульсов для теории художественной речи.
Введение «эмического» и «этического» планов исследования довольно слабо затронуло области стилистики и поэтики в терминологическом отношении. Как будто никто не противопоставлял «стилемику» «стилетике», а прочная традиция в употреблении слов
поэма и
поэтика (ср. англ. poem, франц. poème, и т. п.) препятствовала и здесь новомодному семантическому словообразованию. Развитие исследований по стилистике в 50‑е годы имело одним из результатов известное разграничение стилей языка и стилей речи, связанное с именем В. В. Виноградова, но не ликвидировало ни понятийного разнобоя, ни теоретических разногласий.
Примерно в эти же годы разными авторами в разных, иногда несравнимых значениях начинает широко применяться термин
стилема. У нас его впервые предложил, по-видимому, X. X. Махмудов для обозначения «сознательно и с определенной художественно-композиционной целью использованного речевого средства в художественном творческом контексте», т. е. в качестве единицы художественной речи.
[9]
Приведем два других определения «стилемы» из новейших работ по ЛП. Одно — совсем краткое: «Стилема — это языковая единица, имеющая стилистическое значение».
[10] Второе — в более широком контексте: «Средства стилистической экспрессии (а эмоционально-эстетическое воздействие оказывает именно она, лексико-грамматические же средства сами по себе, вне эмоциональной интенции, большею часть нейтральны и преимущественно лишь фраза в целом, а часто и лишь целый абзац образуют стилему (стилемой я называю минимальное языковое замкнутое целое, создающее единое законченное эстетико-эмоциональное впечатление. Ударный элемент стилемы, ключ ее, может быть размером от звука до фразы, а сама стилема может нередко растянуться на целую сцену, что характерно, например, для поэтики Достоевского)) — в каждом языке свои».
[11]
Любопытно было бы сопоставить со всеми этими определениями использование термина «стилема» в недавней очень спорной книге У. А. Коха.
[12] Но ее анализ потребовал бы слишком много места. Отметим только, что Styleme выступает у Коха показателем «степени поэтичности» текста и рассматривается как одна из вершин модельного треугольника, отображающего анализ поэтического текста; две другие вершины образуют Meter и Topic.
Даже из этих применений слова
стилема видна его многозначность. По-видимому, нелегко ему будет преодолеть и естественные ассоциации с индивидуальным стилем («идиостилем»), чтобы стать характеристикой художественной речи вообще. Понятно поэтому, что параллельно с попытками придать разумный смысл термину
стилема идут поиски самих единиц и «элементарных частиц» художественной речи.
В одной из своих последних работ В. В. Виноградов вновь вернулся к этой проблеме, назвав в качестве основных единиц художественной речи «слово-выражение (в той морфологической форме, которая определяется контекстом литературно-художественного произведения), строку (в стихе) и структуру словесно-художественного целого» и отметив также «соотношения и взаимоотношения этих единиц». Другим путем пошел С. Р. Левин, выделяя «спаривания» (Couplings) — элементарные структуры, свойственные языку поэзии, которые он видит в семантически или фонетически эквивалентных формах, появляющихся в эквивалентных позициях текста.
[13—14]
Наш обзор будет существенно неполон, если мы не коснемся работ таких исследователей, как Ю. М. Лотман и Ю. С. Степанов. Отмечаемый Ю. М. Лотманом факт, что в наше время «метафизическое понятие „прием“ заменяется диалектическим — „структурный элемент“ и его функция»,
[15] конечно, сам по себе еще не проясняет отношений между стилистикой и ЛП, не устанавливает, не сопоставляет и не разграничивает их единицы. Все же, что касается ЛП, он уже дает возможность с помощью «операций отождествления, со‑ и противопоставления элементов данного уровня структуры» выделить в тексте не просто «оппозиционные пары» (ср. couplings С. Р. Левина), но «такие дифференциальные семантические признаки и такие архиэлементы семантического уровня (архисемы), которые составляют специфику именно этой структуры, то «сцепление мыслей», о котором говорил Л. Н. Толстой».
[16] Иерархия уровней структуры поэтического произведения строится, по Ю. М. Лотману, не от фонемного к более сложным (как в общем языке), а от «уровня слова» вверх и вниз. В связи с этим поэтическая структура «меняет соотношение элементов внутри речи», а у слова «резко возрастает количество связей внутри системы».
[17] При лингвистическом изучении литературы Ю. М. Лотман справедливо считает «совершенно необходимым» «составить список элементов того или иного уровня и определить правила их сочетания»,
[18] однако объединяющего названия этим элементам не дает.
Такого общепринятого названия в ЛП, повторяем, пока нет. Но оно необходимо. Остаются вопросы: как отграничить ЛП от стилистики? Как обозначить «значимый элемент» художественной речи независимо от его общеязыкового уровня? Как соотносятся с этими элементами, взаимодействуют с ними и друг с другом в текстах традиционные «тропы» и «стилистические фигуры»? Эти вопросы легко продолжить, труднее дать на них удовлетворительный ответ. Неудивительно поэтому, что, например, «тропы» до сих пор рассматриваются, как правило, атомарно, без учета их взаимодействия в конкретных текстах, возможностей совместной встречаемости. Задача последовательно рассмотреть каждый словесно-художественный контекст, каждый поэтический идиолект и все словесное искусство в целом с точки зрения каждого из входящих в них элементов, прежде всего с позиций всех реальных словоупотреблений, и сейчас кажется слишком грандиозной, чтобы обсуждать способы ее практической реализации. Но иного пути у ЛП и поэтики в целом, по-видимому, нет. А без предварительного теоретического представления этих способов и ряда экспериментальных работ невозможно в области ЛП достигнуть единого фронта с литературоведами.
Между тем в своих подходах к поэтике мы, как кажется, все еще не полностью сбросили «вериги общего языка». Так, говоря о функциях «языковых единиц» в художественной речи, мы как бы смотрим на нее прежде всего с позиций лингвиста, а не художника слова и его аудитории. Может быть, этим объясняются (хотя и не оправдываются) продолжающиеся предостережения некоторых литературоведов от «ложной ориентации поэтики на лингвистику», призывы к поэтике:
Пора красавице, созревшей для мужчины,
Конечно, и в 1930 г. и теперь, сорок лет спустя, литературоведы вполне могли бы сами заменить этот эпиграф из Горация памятными пушкинскими словами: «Зачем кусать нам груди кормилицы нашей? потому что зубки прорезались?» Поскольку этого, как известно, не происходит,
[20] ЛП должна своими силами построить «теорию лингвистической относительности» в подходе к произведениям словесного искусства. Начать следует хотя бы с попытки построить рядом со «словообразованием» и «словоизменением» новый раздел — «словопреобразование».
При всех достижениях обособленного функционально-языкового подхода к художественным текстам он явно исчерпал свои возможности. При всех недостатках широкого и узкого контекста, в котором появилось утверждение П. Н. Медведева, о том, что «лингвистический элемент языка и конструктивный элемент произведения… не совпадают и совпадать не могут, как явления различных планов»
[21] — это односторонняя формулировка гипотезы, давно уже известной в ЛП и очень перспективной в наши дни. Преобразование — одна из основных категорий ЛП. Прямая речь преобразуется в речь персонажа, несобственно-прямая речь — в несобственно-авторскую, за синтагматическими отношениями в паратаксисе и гипотаксисе может быть вскрыта целая система близких, но «тропеически» преобразованных отношений между единицами художественной речи.
На основании всего сказанного, исходя из особенностей художественного словоупотребления, в рамках дихотомии язык — речь можно предложить некоторое упорядочение терминов, относящихся к ряду лингвистических дисциплин (см. таблицу).
[22] План содержания и план выражения при этом нами не разграничиваются: в ЛП они не могут анализироваться порознь.
Экспрессема — это абстрактная единица языка в его эстетической функции.
Экспрессоид — реальная манифестация экспрессемы в конкретном художественном тексте. Термин
стилема мы оставляем за пределами ЛП и определяем его как «лексема + стилистические коннотации» (ср. выше стр. 387,
сноска 9). Замена
словоформы на
лексоид вызывается соображениями последовательности. Понятие экспрессии, которое кладется в основу обозначения единиц ЛП, связано не с «функцией
выражения», а с явлениями художественной
выразительности. Оно распространяется на все уровни художественного произведения. Соответственно экспрессема подчиняет себе не только лексему, но и «синтаксему», морфему, фонему, единицы метрического уровня.
Термин «архиэкспрессема», так сильно оскорбивший эстетические чувства А. В. Чичерина,
[23] мы не включили в схему: его экспликация возможна только в современной теории тропов, в учении о
способах словопреобразования. Но уже сейчас стоило бы подумать над тем, что можно будет противопоставить такой, например, гипотетической паре терминов, как
тропема—
тропоид, обозначающих единицы, несомненно специфические для творческого отношения к языку и прежде всего — для эстетически значимых текстов.
Повторим, что наша схема, не претендуя на общезначимый результат, лишь демонстрирует один из путей терминологического упорядочения и обозначения единиц ЛП. Соответствующие представления определились в ходе работы над экспериментальной темой «Поэт и слово. Опыт словаря» (Институт русского языка АН СССР). Этот «Опыт» опирается на тексты 30 произведений 12 различных поэтов и был закончен в 1970 г.
Дисциплина |
Язык |
Речь |
Лингвистическая поэтика |
Экспрессема |
Экспрессоид |
Стилистика |
Стилема |
Стилоид |
Грамматика и лексикология |
Лексема |
Лексоид |
Примечания
1
В. В. Виноградов. 1) О поэзии Анны Ахматовой. (Стилистические наброски). Л., 1925, стр. 15; 2) О символике Анны Ахматовой. «Литературная мысль», вып. 1, Пгр., 1922, стр. 91—138.
(обратно)
2
См.:
В. В. Виноградов. О задачах стилистики. Наблюдения над стилем Жития протопопа Аввакума. Русская речь, вып. 1, Пгр., 1923;
Б. И. Ярхо. Границы научного литературоведения. Искусство, №2, М., 1925, стр. 45—60; т. III, кн. 1, М., 1927, стр. 16—38 (особенно стр. 28—32). Отметим, что Г. О. Винокур и В. М. Жирмунский уже в те годы предпочитали термин
поэтика.
(обратно)
3
Это обозначение встречается уже у Б. М. Энгельгардта (Формальный метод в истории литературы. Л., 1927, стр. 18). Из новейших работ сошлемся, в частности, на обзор А. А. Леонтьева «Исследования поэтической речи» (в кн.: Теоретические проблемы советского языкознания, М., 1968, стр. 147 и др.) и на доклад Н. А. Дворянкова «Строфика и синтаксис (К проблеме лингвистической поэтики)» (см.: Проблемы языкознания, М., 1967, стр. 185).
(обратно)
4
Ср. у А. А. Леонтьева: «Резко вырос интерес к проблемам лингвистической поэтики
и лингвистической теории поэтической речи…»; «…проблематики, связанной с лингвистической поэтикой
и теорией поэтической речи…» (Исследования поэтической речи, стр. 148 и 150. Курсив мой, —
В. Г.).
(обратно)
5
И. Р. Гальперин. Является ли стилистика уровнем языка? Проблемы языкознания, стр. 201.
(обратно)
6
Попытку расщепить «поэтическую функцию» Р. О. Якобсона на «поэтическую» и «эстетическую» функцию см. в нашей работе «О задачах лингвистической поэтики» (Изв. АН СССР, сер. лит. и языка, т. XXV, 1966, вып. 6, стр. 494 и сл.).
(обратно)
7
См., например:
Л. П. Якубинский. О поэтическом глоссемосочетании. Поэтика, т. 1. Пгр., 1919, стр. 12. Под глоссемой здесь понимается «всякая речевая единица — фонетическая, морфологическая, синтаксическая и семасиологическая». В этой недооцененной работе Л. П. Якубинского и его глоссеме отчетливо выражены как идея подчинения единице поэтической речи всех собственно лингвистических единиц, так и идея их преобразования в художественном тексте.
(обратно)
8
«Варваризм — обычнейшая разновидность поэтической глоссы» (
Р. Якобсон. О чешском стихе преимущественно в сопоставлении с русским. Берлин, 1923, стр. 117). В отличие от «глоссем» и «глосс» «символы» В. В. Виноградова могут быть в дальнейшей традиции сопоставлены прежде всего с анализом наиболее частых слов в работах Ю. И. Левина, т. е. с описанием «идиостиля» (полезный термин И. Котяну). Но и для описания «языка поэзии» в целом они не утратили значения. См.:
L. Pszczołowska. Słownik języka poezji. — Pamiętnik Literacki. LVII, 1966, z. 1, стр. 157 и сл.
(обратно)
9
X. X. Махмудов. Некоторые вопросы теоретической стилистики. Филологический сборник, вып. IV. Алма-Ата, 1965, стр. 316. Отдельные положения своеобразной концепции этого исследователя заслуживают внимательного критического разбора. «Стилема» X. X. Махмудова может быть интерпретирована как единица ЛП (Некоторые вопросы…, стр. 223, 224 и др.). Наоборот, Р. Р. Гельгадт использует термин «стилема» для обозначения «стилистических коннотаций лексем» (см.:
Р. Р. Гельгадт. О стилистических категориях. Вопросы языкознания, 1968, №6, стр. 64).
(обратно)
10
М. Э. Снегирев. К вопросу о лингвистической сущности эпитета. Уч. зап. 1‑го Моск. гос. пед. инст. иностр. яз., т. 39, 1968, стр. 211.
(обратно)
11
С. Петров. Об уравнении коэффициентов импрессии и экспрессии в языке художественного перевода. В сб.: «Актуальные проблемы теории художественного перевода», т. II, М., 1967, стр. 230 и 245.
(обратно)
12
W. A. Koch. Recurrence and a three-modal approach to poetry. The Hague—Paris, 1966. См. особенно стр. 24—25, 48 и сл.
(обратно)
13—14
См.: S. R. Levin. Linguistic structures in poetry. The Hague, 1964 (First printing, 1962), p. 9, 30 et sq. «Спаривания» можно сопоставить с понятием повтора в работе:
Е. Д. Поливанов. Общий фонетический принцип всякой поэтической техники. Вопросы языкознания, 1963, №1. О «разъединении разных уровней в поэзии, обычном у всех поэтов, кроме наиболее крупных» (этот вопрос мы здесь оставляем в стороне) см.:
Вяч. Вс. Иванов. Роль семиотики в кибернетическом исследовании человека и коллектива. В сб.: Логическая структура научного знания, М., 1965, стр. 87. Упомянем также интересные работы Е. В. Невзглядовой: «О звукосмысловых связях в поэзии» (Филологические науки, М., 1968, №4) и «Явление семантического осложнения в поэтической речи» (Изв. АН СССР, сер. лит. и языка, т. XXVIII, 1969, вып. 2).
(обратно)
15
Ю. М. Лотман. Лекции по структуральной поэтике. Труды по знаковым системам, вып. 1. Тарту, 1964, стр. 59.
(обратно)
16
Там же, стр. 87 и 88. Ср. с этим методику метаописания художественного текста, т. е. нахождения метаобраза («неизреченного и в одном слове неизрекаемого образа»), который «так же относится к образам, как фонема к звукам, в которых она воплощена» (
Ю. С. Степанов. Французская стилистика. М., 1965, стр. 290. См. там же, стр. 291—299). Термин
образ Ю. С. Степанов не определяет.
(обратно)
17
Ю. М. Лотман. Лекции…, стр. 111 и 118.
(обратно)
18
Там же, стр. 159 (сноска). «Разложение художественной речи на значимые элементы» Ю. С. Степанов также считает одним из условий ее анализа и даже говорит о необходимости составления возможно более полного «инвентаря» таких элементов для каждого языка в интересах типологии (Французская стилистика, стр. 298—299).
(обратно)
19
См.:
П. Н. Медведев. Формальный метод в литературоведении. Л., 1928, стр. 118;
В. Волошинов. О границах поэтики и лингвистики. В сб.: В борьбе за марксизм в литературной науке, Л., 1930, стр. 203 и 240.
(обратно)
20
Хотя все, надо думать, согласны с тем, что одна из основных задач поэтики — определить отношение языка художественной литературы к обычному языку.
(обратно)
21
П. Н. Медведев. Формальный метод в литературоведении, стр. 119.
(обратно)
22
Некоторые из предлагаемых терминов были введены в нашей книге «Словарь языка русской советской поэзии. Проспект…» (М., 1965, стр. 27 и сл.). Практическое применение они нашли в ряде работ В. Г. Костомарова, в частности в виде оппозиции «экспрессема — штамп».
(обратно)
23
См.: Вопросы литературы, 1967, №9, стр. 64.
(обратно)Оглавление
*** Примечания ***
Последние комментарии
15 часов 4 минут назад
15 часов 13 минут назад
3 дней 10 часов назад
4 дней 2 часов назад
4 дней 11 часов назад
4 дней 11 часов назад