Ендрек и другие [Вера Бадальска] (fb2) читать онлайн

Вера Бадальска ЕНДРЕК И ДРУГИЕ

Семейные портреты

то я — Ендрек. А выгляжу я приблизительно так.

Тетя Юстинка, когда приезжает к нам, всегда говорит:

— Ах, как Ендрек вырос! Он все больше становится похож на дедушку Антония! Как две капли воды! Покажи-ка ему, Хеля, фотографию, пусть он сам посмотрит…

И мама показывает мне в альбоме старый, пожелтевший снимок.

— Посмотри, вот так выглядел твой дедушка.

Я, наверное, миллион раз видел эту фотографию. Ничего интересного. Фотография как фотография, а дедушка как дедушка. И вообще я не думаю, что я на него похож.

Во всяком случае, после того как я увижу эту фотографию, я стараюсь несколько дней не смотреться в зеркало. А то вдруг там вместо себя увидишь какого-нибудь дядьку с усами и бородой… Как две капли воды похожего на дедушку! Вот потеха была бы в школе!

А это моя сестра Магда. Магда старше меня на целых пятнадцать минут. Вот почему она так задирает нос. Магда считает, что я всегда и во всем должен ее слушаться! Ишь какая! И не собираюсь даже! У меня тоже голова на плечах есть. И хотя она на пятнадцать минут моложе Магдиной, но зато своя собственная!

Но в остальном Магда — хоть она и моя сестра — довольно симпатичная девочка. У нее самые красивые глаза, какие я в жизни видел у девочек, — большие и зеленые. Они похожи на два листочка сирени.

Магда всегда веселая и вовсе не похожа на какого-то там дедушку, она очень похожа на маму, и этим все сказано.

А это наши родители.

В самом деле мама выглядит гораздо красивее. Но это совсем неважно. Если бы даже мама была похожа на эту женщину, которую я нарисовал, я все равно любил бы ее, потому что она самая лучшая в мире.

Папа мне удался гораздо лучше. Хотя мужчине совсем необязательно быть красивым.

«Если мужчина хоть чуть-чуть красивее черта, то он и так будет нравиться» — так говорит тетя Юстинка, и она права!

Мама считает, что мужчина должен быть добрым, трудолюбивым и воспитанным, и это, по ее мнению, самое главное. Я думаю, что трудно иметь все эти качества сразу, но наш папа, наверное, такой, раз мама его выбрала.

Папа без конца что-то мастерит, да и на работе он член клуба рационализаторов.

Этим длинным словом называют людей, которые постоянно хотят что-нибудь усовершенствовать — даже когда это что-то уже и так хорошее.

Портрет в овальной рамке приблизительный, потому что мы ждем ребенка и еще неизвестно, кто родится. Братик или сестричка? У каждого в нашей семье на этот счет свое мнение. Я хотел бы, чтобы у меня был брат, но Магда об этом даже слышать не хочет.

Магда говорит, что ей хватит одного брата и что она не представляет себе жизни с двумя братьями под одной крышей.

Папе все равно, кто будет, — лишь бы был здоровым. А мама вообще на эту тему не хочет разговаривать.

Известно, для каждой мамы каждый ребенок — каким бы он ни был — всегда самый лучший.

В нашей семье еще много двоюродных братьев, но я сейчас не буду всех описывать, уж очень это скучно. Лучше рассказывать о каких-нибудь приключениях. Приключения — вот это интересно.

Завтра начинается новый учебный год, и мы с Магдой идем во второй класс. Я очень этому рад и все время думаю о школе. Магда мне даже говорит, чтобы я перестал так все время радоваться, а то из меня вся радость выйдет сейчас и до конца года ничего не останется.

Ну и придумает же она! Разве может человек когда-нибудь перестать радоваться?

Я наверняка не перестану!

Наш класс самый лучший из всех!

се знают наш второй «А» класс.

Если в школе происходит что-то из ряда вон выходящее — тут же бегут жаловаться к нашей учительнице. А это несправедливо, потому что не всегда же мы бываем виноваты. Но в школе привыкли: чуть что — сразу на нас, а учительнице из-за этого только лишние неприятности. А мы вовсе не хотим ее расстраивать. Вот почему, если кто-то прибежит на нас жаловаться, а мы не виноваты, мы поднимаем большой шум.

Нас в классе двадцать пять. Тринадцать девочек и двенадцать мальчиков.

Все мальчики — ребята что надо. Девочки — тоже. Но, правда, не все. Некоторые — ничего, но есть и такие, что задирают нос, изображая из себя принцесс, или вдруг ни с того ни с сего начинают рыдать.

Хуже всего эти плаксы.

Если какая-нибудь из них распустит нюни, тут уж ясно, что сейчас в классе будет скандал и кому-то из нас влетит от учительницы, потому что она всегда на стороне девочек. А за плакс она переживает — просто ужас!..

Я никак не могу понять — почему? Моя сестра Магда никогда не плачет и не строит из себя принцессу. И поэтому ее все любят.

Мой самый большой друг — Рыбка. Вообще-то его зовут Рафал Карпинский, но мы все называем его Рыбкой. Он очень смешной, и с ним всегда ужасно весело. Мы с Рыбкой сидим на одной парте с первого класса и еще ни разу не поссорились, хотя часто спорим друг с другом.

В этом году мы в первый же день после каникул заняли парту в самом конце класса, у окна, и тут же договорились, что одну неделю у окна будет сидеть Рыбка, а вторую — я. И так по очереди. Дело в том, что окно выходит на спортплощадку, а там всегда можно увидеть что-нибудь интересное. Нам с Рыбкой очень нравилось там сидеть, а нашей учительнице почему-то казалось, что это нас отвлекает. И через несколько дней она пересадила нас с последней парты на первую. Да еще в тот ряд, который находится прямо перед ее столом.

Вначале мы чувствовали себя там неуютно, но сейчас уже ничего… И наша учительница теперь не так уж часто делает нам замечания и все реже повторяет, что мы будто бы не обращаем внимания на ее замечания.

А Вожена с Анкой, которые сидят сзади, уже не бегают без конца жаловаться, как это было вначале. Видно, привыкли к нам…

Вообще-то наша учительница очень хорошая, только есть у нее один недостаток. Она все время повторяет, что мы должны брать пример с Роберта. А мы все этого не хотим.

Роберт — наш самый лучший ученик. Но страшный эгоист! Роберт никогда никому не хочет ни в чем помочь. Старается все сделать лучше других. А когда кто-нибудь из ребят не очень уверенно отвечает у доски, Роберт смотрит на него и смеется. И тогда уже думаешь не о том, чтобы правильно ответить, а хочется подойти и дать этому Роберту в ухо. Ну, и запутываешься еще больше… Ведь нельзя же думать сразу о двух вещах, особенно когда стоишь у доски. Зато, если кто-то отвечает хорошо, тут уж Роберт делает вид, будто он ничего не слышит. Опустит голову, и сразу становится понятно, что он не очень-то доволен.

Больше всего Роберт был бы счастлив, если бы на уроках отвечал только он. К каждому уроку он готов — это правда, но нас раздражает, что он все время тянет руку. Даже когда мы пишем диктант. Хотя в этот момент учительница никого ни о чем не спрашивает, а ходит по классу и диктует.

Один раз даже она не выдержала и сказала:

— Роберт! Опусти, наконец, руку. Ты похож на семафор!

Мы все засмеялись, конечно, кроме Изы.

Дело в том, что Иза всегда заступается за Роберта. Она считает, что Роберт самый умный и самый красивый мальчик в классе.

Рыбка как-то сказал, что у Роберта в голове электронная машина. И она так запрограммирована, что в начале урока включает ему руку, а на перемене выключает. И тут уж ничего не поделаешь.

Надо, чтобы кто-то объяснил нашей учительнице, что мы не можем брать пример с Роберта. Вот было бы смешно, если бы все ребята сидели с поднятыми руками! Во-первых, нам было бы неудобно, а во-вторых, как учительница смогла бы определить, кто из ребят на самом деле подготовлен и хочет отвечать, а кто нет? Вот ей пришлось бы поломать себе над этим голову! Мы решили, что Рыбка прав, и не стали брать пример с Роберта, хотя наша учительница очень бы этого хотела.

Только Иза берет с него пример. Но тоже не всегда, потому что она не особенно сильна в математике. А Роберт не очень-то спешит объяснить, если Иза что-нибудь не понимает, хотя он ей нравится и они сидят вместе с первого класса.

Но это их личное дело, я вмешиваться не собираюсь.

Лично мне нравится Моника. У нее прическа — конский хвост, и она носит джинсы.

Представление для первоклашек

чуть было не стал Принцем, еще немного — и это могло бы случиться!

А ведь я уже и корону начал делать из коробки из-под конфет, и плащ из Магдиной красной юбки почти сшил, и почти всю роль выучил… и ничего, к счастью, из этого не вышло. Меня спасла волшебная палочка Доброй Феи.

Дело в том, что наш второй «А» класс решил в самом начале учебного года устроить праздник для первоклашек и в конце праздника сыграть «Золушку».

Ах, какая прекрасная пьеса эта «Золушка»! Когда нам учительница ее прочитала, каждый хотел, чтобы ему дали какую-нибудь роль. Принца должен был играть или я, или Мачек, на случай, если бы кто-нибудь из нас заболел или еще что с нами случилось. И вот как раз со мной это и случилось. И именно из-за волшебной палочки.

Доброй Феей была Магда.

Это она превратила бедную Золушку в принцессу, когда та ехала на бал. А я — Принц — должен был на этом балу ей сказать так:

И тут же в эту принцессу влюбиться. Хотя бы для вида. Но у меня это никак не получалось. Даже для вида. И, вместо того чтобы изображать из себя влюбленного, я начинал смеяться. Ведь это и вправду было смешно. Потому что превращение Золушки в принцессу происходило так.

Сначала на сцену выходила Вожена в старом залатанном платьице, вся измазанная в саже, и жаловалась на то, что она грязная, что у нее нет платья и что она, бедняжка, не может ехать на бал. Тут появлялась Магда. Она выскакивала из-за занавеса, поднимала свою волшебную палочку и неестественным Феиным голосом говорила Золушке:

Ну и превращение происходило! Только не платья, а всей Вожены. Вместо Вожены появлялась Иола. Все это наша учительница придумала! Свет на минуту гас, Вожена быстро убегала со сцены. А когда свет снова зажигался, перед Феей вместо измазанной сажей Вожены стояла Иолька в бальном платье, которое на время спектакля нам дала мама Адриана.

Это платье было розовым, блестящим и слишком длинным и широким для Иольки. Иолька — девочка маленькая и в этом наряде выглядела не как прекрасная принцесса, а как мышь в розовой сумке. Ну и когда я первый раз Иольку в этом платье увидел, то, вместо того чтобы сразу в нее влюбиться, начал хохотать. И потом каждый раз, когда Иолька появлялась на балу, я не мог удержаться от смеха. Сам не знаю почему. Не мог удержаться, и все.

А мои слова, вместо того чтобы звучать как нужно, выглядели приблизительно так:

И, поскольку я несколько раз на репетиции не мог удержаться от этого «хи-хи», учительница сказала, что я не могу быть Принцем, потому что Иолька жалуется, что я ее смешу, и не может играть. Тоже мне артистка!

Но Иолька играла главную роль — она танцевала на балу с этим Принцем и, когда часы били полночь, так красиво пела:

Вот почему Иольку нельзя было заменить. А раз на роль Принца нас было двое — я и Мачек, — учительница, подумав, оставила Мачека. Чтобы меня утешить, она сказала: если хочешь, можешь быть конем в упряжке у кареты, на которой Золушка приезжает на бал. И еще она посоветовала, чтобы я подобрал себе какого-нибудь коня в пару и чтобы мы сами эту карету сделали. А эта роль наверняка мне больше подойдет. Конечно, я сразу же согласился. Лучше уж быть конем, чем каким-то глупым Принцем, который влюбляется в розовую сумку с мышью внутри и даже не может посмеяться, если ему хочется. Вторым конем в упряжку я выбрал Рыбку. Рыбка тоже не был доволен своей ролью. Он должен был играть гостя на балу, и, когда я предложил ему роль коня, он, не задумываясь, согласился. И даже обрадовался. Мы тут же начали думать, как же нам сделать карету. В конце концов мы придумали, что больше всего тут подходит детская коляска сестер Рыбки. Мы вытащили ее из подвала, стерли пыль и украсили зеленью. А спицы в колесах обвили лентами из цветной бумаги. Карета получилась что надо!

Для себя мы тоже сделали костюмы коней. Головы вырезали из картона, по две одинаковые для каждого, чтобы они были с обеих сторон лица. К брюкам пришили хвосты из веревок, а сверху на нас была нормальная одежда. Мы просто надели на себя свитера. Правда, у Рыбки не нашлось коричневого свитера, и он натянул на себя водолазку с розовыми и голубыми полосками, но все равно он выглядел замечательно. И топал, как настоящий конь.

Мы просто не могли дождаться нашего выступления.

И когда наконец представление началось, мы стояли за занавесом и ждали своего выхода. Рыбка так волновался, что чуть было не выскочил раньше времени, но, к счастью, учительница в последнюю минуту схватила его за ремень и держала до тех пор, пока со сцены мы не услышали голос Феи:

Вот тогда учительница выпустила ремешок, и мы с грохотом вылетели на сцену.

Карета подскакивала, я изо всех сил топал ногами, а Рыбка ржал, как самый породистый арабский конь. Вся сцена тряслась.

Ой! Какая это была радость! Все в зале покатывались со смеху. Нам аплодировали, а первоклашки даже на стулья влезали, чтобы нас получше видеть.

Иолька-Золушка с трудом втиснулась в карету, и хорошо еще, что она держалась за края коляски, иначе вылетела бы из нее, потому что Рыбка слишком сильно рванул. Но, когда она уже устроилась как следует, мы снова затопали, заржали и — но! — поехали как будто бы на бал.

Наше представление понравилось всем. Первоклашки теперь все время останавливают нас в коридоре и пристают с вопросами, когда снова в театре будет сказка о той девочке, которая ехала в карете. Директор тоже нас похвалила. На линейке она сказала:

— Наши артисты просто молодцы! Большое им спасибо!

И все снова начали хлопать в ладоши, даже ребята из старших классов. Хотя они и не видели нашего представления. Мы с Рыбкой жалели только об одном — что наше выступление было таким коротким. В следующий раз мы попросим учительницу дать коням роль побольше.

Уж она наверняка что-нибудь интересное придумает.

Я славный мальчик и хороший товарищ

еред уроками наша учительница сказала: — Сегодня к нам придет новый ученик. Он приехал из Вроцлава. Его родители уехали работать в другую страну, а он живет у бабушки и будет ходить в нашу школу. Постарайтесь ему помочь и примите его как хорошие товарищи. Надеюсь, что все будет в порядке.

Мы даже обрадовались появлению нового ученика и обещали учительнице все, что нужно. Она тоже была довольна тем, что мы рады, и рассказала нам о том, какой новенький мальчик воспитанный, как прекрасно учится, что в табеле у него одни пятерки и что мы наверняка подружимся… ну, и дальше в таком же духе. Когда учительница закончила, встал Вальдек и заявил, что она может не беспокоиться, потому что он сам готов заняться этим новеньким, и все будет о’кей!

Когда учительница услышала это о’кей, вот тут она по-настоящему забеспокоилась. Дело в том, что Вальдек самый большой хулиган в нашем классе.

Маме Вальдека часто приходится являться в школу и выслушивать, что там нового Вальдек натворил. Слушать такие вещи не очень-то приятно, и, вероятно, поэтому мама Вальдека всегда грустная и никогда не улыбается.

Вот почему учительница сразу же сказала:

— Спасибо тебе, Вальдек, но я предпочитаю, чтобы кто-нибудь другой занялся этим новеньким.

— Не хотите — не надо! Было бы предложено, — грубо ответил Вальдек и с грохотом сел за парту.

Учительница только посмотрела на него, вздохнула и начала проверять по журналу, все ли присутствуют на уроке.

Мы с нетерпением ждали новенького, и вот наконец он пришел.

С виду он был парень как парень. На нем были джинсы, за спиной ранец и голубые глаза. Понятное дело, что глаза у него были не за спиной, а там, где им полагается быть.

А вообще-то он совсем не был похож на того идеального мальчика, о котором нам рассказывала учительница. Наоборот. Я сразу сказал Рыбке, что не такой уж он примерный, этот новенький. Как только он вошел в класс, так прямо с порога начал рассматривать Ганку. Ганка Рожко — это самая красивая девочка в классе, и почти все в нее влюблены. А больше всех Рыбка.

Учительница представила нам новенького. Мы узнали, что его зовут Филипп Гарстецкий.

Потом встал Роберт, который у нас староста и умеет себя вести, и сказал:

— Я приветствую тебя от имени всего нашего класса и желаю успехов в работе и личной жизни.

Честное слово — он поприветствовал этого Филиппа, словно тот был каким-нибудь министром, но нам это понравилось, потому что на все приветствия ушло чуть ли не пол-урока математики. Я должен сказать, что после каникул все эти сложения, вычитания с трудом лезут нам в голову. Учительница даже беспокоится, что с нами будет дальше.

После того как мы так торжественно встретили новенького, учительница начала думать, куда же его посадить. В конце концов она сказала Рыбке, чтобы он пересел на третью парту к Адриану. У Рыбки даже лицо перекосилось. Адриан — такой маменькин сынок, что никто с ним не хочет сидеть. Мы его не очень-то любим.

Но он, Адриан, в этом не виноват. У него дома целых две бабушки, и они все за него делают. Из-за этого он такой растяпа, что прямо ужас какой-то!

Ну так вот, учительница велела Рыбке, чтобы он сел рядом с Адрианом, а новенькому сказала:

— Ты, Филипок, садись рядом с Ендреком. Ендрек — славный мальчик и хороший товарищ.

— Филипок — смирлипок, — буркнул Рыбка, потому что он был зол на него из-за того, что ему пришлось пересаживаться. К счастью, учительница этого не слышала. Но новенький услышал. Он посмотрел на Рыбку и показал ему язык. Потом снял ранец, сел рядом со мной и вынул из ранца тетрадь. Я тоже не очень-то был доволен тем, что от меня пересадили Рыбку. Нам с ним вместе было хорошо. Но мне понравилось, что учительница так обо мне сказала, что будто я славный мальчик и хороший товарищ, поэтому я вежливо поздоровался:

— Привет! — и отодвинулся, чтобы Филипп мог сесть поудобнее.

Филипп сказал:

— Привет! — и сел.

И начался обычный урок.

Учительница написала на доске задачу и объяснила, как ее надо решать. Я не очень внимательно следил за тем, что она говорит, потому что хотел быть настоящим товарищем.

Я вытащил из ранца племя индейцев, которое мне подарили на день рождения, и по очереди начал вынимать из коробки фигурки и ставить их на парту. Потом я толкнул локтем новенького.

— Это команчи, — объяснил я тихо. — Это вождь Ас-ко-лях, что по-индейски значит Медвежье Сердце. А вот его воины. Вождя можно узнать по украшению из перьев на голове…

У Филиппа прямо глаза разгорелись. Он по очереди осмотрел каждую фигурку, подержал в руках всех воинов и вигвамы, и даже костер и кусты. Потом мы начали на блокноте для рисования устанавливать индейскую деревню. Жалко, что прозвенел звонок и нам пришлось прерваться и выйти из класса.

На перемене мы ходили вместе с Филиппом по коридору. Он мне рассказывал о своих товарищах и спрашивал, как зовут мальчиков и девочек из нашего класса. А я по очереди о них рассказывал. Он угостил меня жевательной резинкой, из которой можно надувать пузыри. Она была в цветной бумаге с нарисованным утенком Дональдом из мультфильма и по вкусу напоминала какой-то фрукт.

Нам в школе нельзя жевать резинку, но я об этом Филиппу не сказал. Зачем его огорчать? Я не хотел быть плохим товарищем.

Вот мы и жевали ее оба и смотрели, кто из нас надует пузырь побольше и у кого он громче лопнет. Но это продолжалось недолго, потому что нам сделали замечание и пришлось жевательную резинку выбросить в мусорную корзинку.

На польском мы писали диктант. Учительница ходила по классу и диктовала, а когда она поворачивалась к нам спиной, мы одной рукой писали, а второй заканчивали устанавливать деревню. Двигалось это дело у нас медленно, потому что мы должны были все время прерываться и следить за тем, чтобы учительница не заметила, чем мы занимаемся.

Когда мы кончили писать, я посмотрел в тетрадь Филиппа и подумал: какой же он хороший ученик, если пишет как курица лапой? А к тому же делает ужасные ошибки. Я хотел одну ему даже показать, чтобы он исправил, но не успел, потому что учительница как раз подошла к нашей парте, посмотрела на мою и Филиппову тетради и нахмурила брови. Тут она остановилась, взяла мою тетрадь и начала в ней что-то подчеркивать красным карандашом. Подчеркивала, подчеркивала и все больше хмурила брови. А когда отдала мне мою работу, я увидел, что в диктанте полно ошибок.

Потом учительница взяла тетрадь Филиппа и снова стала подчеркивать. В конце концов посмотрела на нас как-то странно, покачала головой и отошла. Похоже, что она не очень-то довольна.

Так оно и было.

Сейчас со мной снова сидит Рыбка. Филиппа учительница посадила рядом с Робертом. И я не уверен, что она поступила правильно. Роберт наверняка не такой хороший товарищ, как я.

Дело в том, что я обещал Филиппу принести в школу автомобильчики и мы устроили бы гонки — а тут вот какое дело! Так не повезло!

Я просто не понимаю, что случилось с нашей учительницей.

Первый раз она, пожалуй, была недовольна тем, что кто-то хотел быть славным мальчиком и хорошим товарищем.

Задача с крокодилом

е знал я, что так трудно быть учителем. Но сейчас знаю. Сам в этом убедился.

Вчера наша учительница принесла тетради с задачками, которые мы решали в классе. Они уже были проверены.

— Я вами довольна, — сказала она весело. — Но не всеми, — добавила более грустным голосом. — Есть еще несколько неуспевающих учеников. Меня это очень беспокоит, и я долго думала над тем, как мы им можем помочь.

Говоря эти слова, учительница посмотрела на нас и, честное слово, свой взгляд остановила на мне. При этом у нее было очень огорченное лицо. Мне почему-то стало страшно неприятно.

«Похоже, учительница говорит обо мне, — подумал я, — видно, я получил двойку и стал неуспевающим. Будет что Магде рассказать дома. Хорошенькая история. Но что в этих задачах было такого, с чем я не справился? Ведь они были легкие, и я их быстро решил. Наверное, я что-нибудь в них напутал. Вот ведь не везет!»

Я уже стал было беспокоиться, что из-за меня у учительницы неприятности и что ей пришлось ломать голову над тем, как мне помочь, а тут дежурный положил передо мной мою тетрадку. Мне даже не хотелось туда заглядывать, но посмотреть все же пришлось.

Потихоньку открываю, переворачиваю страницу за страницей — и вдруг что я вижу: пятерка! Честное слово! Да еще и с плюсом! Стоит как ни в чем не бывало! Я подумал, что дежурный ошибся и дал мне чужую тетрадь. Смотрю на обложку — моя!

— Юу-ху-уу! — крикнул я, как индеец, и с размаху треснул тетрадкой Рыбку по спине. Понятно, что Рыбка мне ответил, но нам пришлось снова браться за работу, потому что тетради раздали уже всем и начался новый урок.

Я жестами спросил Магду, что она получила. Она показала четыре пальца. А я растопырил сначала все пальцы на одной руке, а затем, чтобы она лучше поняла, и на другой.

Магда какое-то время смотрела на меня, потом пожала плечами и начала стучать шариковой ручкой по лбу. Из зависти, похоже, а может, еще почему? Но этим все не кончилось.

Когда зазвенел звонок на перемену, учительница сказала:

— Прошу Ягоду, Павла, Магду, Малгосю, Роберта и Ендрека остаться на минуту в классе.

Увидев, что ребята вышли, учительница нам сказала:

— Я знаю, что на вас можно положиться. Вы хорошие ученики и… — Дальше я уж не буду говорить, что сказала о нас учительница, иначе вы подумаете, что я люблю хвастаться. Одним словом, учительница попросила нас помочь отстающим и сразу объявила, к кому кого она прикрепила.

Мне достался Карлик. Этот Карлик вовсе не такой уж маленький, он даже повыше меня ростом, но мы называем его Карлик, потому что его фамилия Карлович. Марчин Карлович.

Марчин мне даже нравится. Он умеет рассказывать удивительные истории. Всегда что-нибудь интересное придумает. По польскому языку у Марчина одни пятерки. Только с математикой у него что-то не получается, и тут ему как раз нужно помочь.

Вот учительница и говорит мне:

— Ты, Ендрек, поможешь Марчину. Вы живете недалеко друг от друга, так что сможете вместе делать уроки. Может, тебе удастся заинтересовать Марчина математикой. Ну что, попробуешь?

Я сказал, что попробовать могу, хотя не знаю, получится ли что-нибудь, потому что у меня совсем нет терпения. И наша тетя Юстинка говорит, что уж больно я горячий.

Учительница засмеялась и сказала, что я, без сомнения, справлюсь. И чтобы мы уже начали с сегодняшнего дня.

Сразу же после перемены я сказал Марчину, что приду к нему после обеда и мы вместе сделаем уроки.

— Не надо, — ответил Марчин. — Я и сам справлюсь. Обойдусь без твоей помощи.

Но, когда он узнал, что меня просила об этом учительница, ему пришлось согласиться.

Когда я после обеда пришел к нему, больше всего обрадовалась пани Карлович, мама Марчина. Она сейчас же поставила перед нами только что испеченный пирог с яблоками, положила нам по кусочку на тарелки и пошла в кухню.

Мы сели, съели пирог, и я говорю:

— Ну, Карлик, пора браться за работу.

Мы отодвинули тарелки, взяли тетрадки, переписали задачу и начали ее решать.

Мы как раз проходили задачи на взвешивание. А та, которую мы делали, была об апельсинах: что их привезли в ящиках, что ящик с апельсинами весил 30 килограммов, а пустой — 5 килограммов. Сколько весили апельсины? Легко!

Я выполнил действие и уже начал писать ответ, как гляжу, а Марчин без зазрения совести списывает у меня. Я заслонил тетрадку, а он ко мне с претензией:

— Ну, что же ты, Ендрек? Ведь ты же должен мне помогать! Убери свою руку, а то я ничего не вижу!

Он пододвинулся поближе и все решение переписал точка в точку. А когда закончил, с треском закрыл тетрадку и говорит:

— Ну, все в порядке!

— Что «в порядке»? — спрашиваю.

— Как это что? Мы все сделали! С математикой покончено.

— Пока что я один ее сделал, — говорю. — А ты только переписал. Самому тебе, видно, не решить.

— Ой, ой, не изображай из себя неизвестно кого. Тоже мне большое дело — задача! Да если бы я захотел, то быстрее тебя решил бы!

И снова спокойно взялся за пирог. Если говорить честно, то и обо мне не забыл. Отрезал мне даже кусок побольше, чем себе. Пододвинул тарелку и приглашает:

— Ешь, старик, на здоровье!

А я ему в ответ:

— Хорошо, я съем, но сначала давай решим задачу.

Он даже подавился.

— Какую задачу! Ведь мы же все сделали. Мы уже взвесили и ящик, и эти дурацкие апельсины, и эти… Да, ведь мы разные вещи взвешивали…

— Какие вещи! — крикнул я со злостью, потому что вижу, что он ни в зуб ногой ничего не понимает. Даже содержание задачи не помнит. Хорошо же я завтра буду выглядеть, когда учительница вызовет этого чокнутого Марчина к доске.

К счастью, в комнату вошла пани Карлович, чтобы посмотреть, как у нас идут дела. Я этим воспользовался.

— Дела у нас идут хорошо, — говорю, — осталось только одну задачу решить. — А Марчину: — Бери карандаш и пиши.

— А на чем писать? — строит из себя дурачка Марчин.

— Не на столе же. Достань листок бумаги.

Марчин начал искать бумагу, а я сижу, как на горящих углях, и думаю… И сам не знаю, какую задачу ему продиктовать. Это не так просто с ходу придумать задачу… Но мне пришло в голову, что задача может быть такой же, как мы только что решили. Только вместо апельсинов можно взвесить что-нибудь другое. Ну, хорошо — а что?

Что бы тут придумать?.. — нервничаю я.

И ни с того ни с сего мне в голову пришел… крокодил! Правильно! Вполне может быть крокодил! Ведь крокодил тоже что-то весит. Я успокоился и совершенно серьезно говорю:

— Пиши: «В зоопарке взвесили крокодила. Крокодил вместе с клеткой весил тридцать килограммов…»

— Похоже, молоденький был этот крокодильчик, — прервал меня Марчин. — Старый весит килограммов сто или больше! Крокодилы ведь страшно большие. Я сам видел одного, который…

— Ты не болтай, а пиши! — говорю я и диктую дальше: — «Сколько весит крокодил, если пустая клетка весила пять килограммов?»

— Она что, из пластмассы была? — заинтересовался Марчин.

— Что значит: «из пластмассы»?

— Ну, из искусственного материала… Уж очень она легкая. Только пять килограммов! Фи!.. И он ее не сломал?

— Кто?

— Ну, этот… бешеный крокодил!

— Слушай, Марчин: во-первых, он вовсе не был бешеный, а во-вторых, если ты будешь меня без конца прерывать, то мы до завтрашнего дня не закончим.

— Ну, заканчивай, заканчивай скорей! — разозлился Марчин, потому что увидел, что его мама уже не улыбается, а как-то странно на нас смотрит, словно не понимает, что происходит.

— Заканчивай! — повторил он еще раз с еще большей злостью.

— Я уже закончил, — говорю.

— Так почему тогда говоришь, что мы до утра не кончим? Раз говоришь так, второй раз иначе. С ума можно с тобой сойти!

— Я-то уже закончил, теперь ты должен начать, чурбан ты эдакий! — заорал я, потому что не мог уже сдержаться. — Берись за работу! Прочитай задачу и решай!

Марчин посмотрел на меня исподлобья, взглянул на бумажку, потом сморщил лоб и сделал вид, будто он думает над решением, но я вижу, что он поглядывает на потолок, на стены и думает о чем-то совсем о другом.

Пани Карлович тоже, видно, уже не могла выдержать, потому что вздохнула и на цыпочках вышла из комнаты.

— Ну, — говорю я Марчину, — делай что-нибудь. Решай! Ты же ведь сказал, что сделаешь это быстрее меня!

— Я сказал, что сделаю быстрее, но с апельсинами. А о крокодилах я ни слова не говорил.

— Так ведь эта задача решается точно, как предыдущая. Крокодил или апельсины — все равно!

— Ничего себе! — завопил Марчин. — Все равно! Крокодил — это крокодил, а апельсины — это апельсины! Апельсины легче взвешивать, чем крокодила! А если он тебя куснет, тогда что? Очень трудно взвешивать крокодила, понимаешь?!

— Понимаю! Очень трудно учить такого крокодила, как ты! Мне уже это надоело! — сказал я и встал, чтобы уйти. Я уже был у дверей, но потом остановился. Вспомнил, что не съел пирог. И еще ведь я обещал нашей учительнице…

Я вернулся. Марчин тоже, видно, испугался, что я уйду, потому что тихо сказал:

— Ну, так, Ендрек… объясни мне, с чего надо начать, чтобы этого бешен… чтобы этого крокодила взвесить?

Я засмеялся и начал ему тихонько объяснять что к чему. Вероятно, я хорошо это делал, ведь Марчин сегодня получил первую четверку по математике. В дневнике! И страшно этому обрадовался.

— Это крокодил мне помог, — сказал он учительнице, когда отходил от доски.

А учительница, которая не знала, о каком крокодиле Марчин говорит, и думала, что он так называет меня, раз я ему помогал, сказала сердито:

— Я столько раз вас просила, чтобы вы не давали друг другу прозвищ! А вы все время что-то придумываете! Что, у вас нет фамилий?

А потом уже совсем другим, приятным голосом добавила:

— Рыбка, прошу к доске.

И весь класс затрясся от нашего хохота. Учительница посмотрела на нас удивленно и тоже засмеялась.

День, полный неожиданностей

огда мы сегодня вернулись из школы, то тут же побежали в кухню посмотреть, что там приготовлено на обед, потому что на лестнице пахло чем-то вкусным.

Но оказалось, что это не у нас. У нас в кухне вообще не было обеда, а была только тетя Юстинка. Она стояла у стола и резала хлеб. Мы заметили, что у нее ужасно взволнованный вид, потому что руки у нее тряслись, когда она намазывала масло на хлеб.

— А где мама? — спросили мы.

— Мама в больнице. Я только что оттуда вернулась и не успела приготовить обед. Вам придется немного подождать. Сейчас я сделаю бутерброды. Вымойте руки и садитесь за стол.

А нам сразу расхотелось есть. Бутерброды перестали нас интересовать, хотя мы их очень любим, а особенно те, которые умеет делать тетя, — с рыбкой и огурчиком.

Мы сели за стол и сидели молча. Тетя поставила перед нами кружки с чаем, а сама взяла корзинку и пошла в магазин. А мы продолжали сидеть, не разговаривая. Нам не хотелось ни есть, ни пить. Бутерброды лежали нетронутые, чай остывал в кружках…

Мы беспокоились за маму.

Магда оперлась локтем о стол и смотрела на мамин передник, который висел на ручке, — похоже, что она вот-вот расплачется. И тут зазвонил телефон.

Это был папа.

— Ну, ребята! Все уже в порядке! Скажите тете Юстинке, что они обе чувствуют себя прекрасно. Вечером я вам расскажу, что и как, а сейчас очень спешу… Я звоню из автомата, тут большая очередь. Целую вас — привет!

И папа повесил трубку.

А Магда продолжала стоять как столб, прижав к уху трубку.

— Ну, чего ты ждешь? Папа уже от телефона отошел. Что он сказал? — сердился я.

— Что он сказал? Как узнаешь, так сразу сядешь! — покачала головой Магда и сама села на стул. — Он сказал, что у нас две сестры!

— Какие две сестры?

— Обыкновенные. Близнецы! Сегодня родились.

— Мама родила близнецов?! Не может быть! И папа тебе это сказал?

— Да-а-а. И еще, чтобы я сказала тете, что обе чувствуют себя прекрасно.

— Ну, нашей маме везет! — крикнул я. — Мы близнецы, теперь опять близнецы — тут поседеть можно! И к тому же две девицы!

Слушай, Магда, а где мы возьмем для них вторые распашонки, и вторые пеленки, и вторую коляску… и вообще все второе?

— О, ничего страшного. Все, что мама приготовила для одного ребенка, можно разделить на две части, и для каждой сестры будет по половинке. Понимаешь?

— Коляску тоже? — спросил я, а Магда сказала, чтобы я перестал острить. Сейчас не время для шуток. Мы должны придумать имя для второй сестры, и сделать это надо немедленно, потому что нужно записать в бумагах фамилию и имя каждого такого малыша.

Она права. Для одного ребенка имя у нас уже есть. На всякий случай и для мальчика, и для девочки. Если бы родился мальчик, его имя было бы Рафал, а если девочка — Эва. А сейчас нужно найти еще одно дамское имя и к тому же как можно скорее!

Мы начали вспоминать все девчоночьи имена, но ни одно из них нам не нравилось. Я посоветовал взять календарь с именами и выбрать имя оттуда. Там полно имен и не только таких, которые встречаются на каждом шагу, вроде Анок, Малгосек, Мариол. Но есть и необыкновенные, такие как Аполония, Теодозия, Евфемия…

На это Магда сказала, что мне надо лечиться и что, когда у меня будет собственная дочка, я могу ее назвать даже Папетерией или Полопириной, а она для своих сестер должна найти приличные имена, чтобы потом за них не стыдиться.

Я не очень понял, какие «приличные» имена Магда имеет в виду, но принес календарь, и мы начали выбирать.

Мы по очереди читали все имена, которые там были. Подряд. Самые красивые Магда записывала на листке бумаги, чтобы их не забыть.

Когда мы дошли до середины, у нас были уже Каролины, Изабеллы, Сусанны, Катажины… И чем больше этих имен, тем труднее нам было выбрать что-то подходящее. Мы начали ругаться, потому что Магде нравились одни, а мне другие.

В конце концов мы нашли такой выход: пусть решит случай — то есть надо открыть календарь в любом месте и наугад ткнуть пальцем и больше уже ничего не менять! На какое имя попадешь, такое и будет, и все!

Магда раскрыла календарь, я закрыл глаза и ткнул пальцем в первую попавшуюся страничку. Вышло четвертого декабря — Бальбина и Паулина. Вот и хорошо! У обеих именины в один и тот же день, и хотя имена нам не очень нравились, но зато не будет проблем с именинами. Все в один день!

Когда тетя Юстинка вернулась из магазина, мы сразу ей сообщили, что звонил папа и сказал, что у нас две сестрички — Паулина и Бальбина, что обе чувствуют себя прекрасно.

Тетя сразу вроде бы онемела. Она стояла и смотрела на нас, как будто не понимала, о чем мы говорим.

— Тетя, ты слышишь? У нас близнецы! — крикнул я тете в ухо.

Она махнула на меня рукой и обратилась к Магде:

— Что это за история? Вы что, шутить вздумали? Я тут хожу, нервничаю, а у вас только глупости на уме!

— Но, тетя, какие глупости — ведь это правда. Папа звонил и велел тебе передать…

— Что близнецы?

— Ну, да! Девочки! Паулина и Бальбина…

Тетя поставила корзинку с продуктами на стол, сама села и начала покачивать головой.

— А вы меня не обманываете? — спросила она еще раз, чтобы убедиться, что мы ее не разыгрываем. Мы покрутили головами, что нет. Она внимательно посмотрела нам в глаза, но, видно, не нашла в них ничего подозрительного и наконец поверила.

— Ну, разве я не говорила? Я все время повторяю: в этом доме всегда все не как у людей! И сейчас тоже! Кто бы поверил. Близнецы! — вздохнула она.

Непохоже, чтобы ее обрадовала эта новость.

Мы начали готовить уроки, но сегодня у нас почему-то ничего не получалось. Мы с нетерпением ждали папу.

И когда, наконец, раздался знакомый треск открываемого замка, мы выскочили в переднюю и бросились на папу, чуть было не повалив его на пол.

Мы стащили с него пальто и — я с одной стороны, Магда с другой — уцепились за его руки.

— Успокойтесь! Вы меня на куски разорвете! — упрашивал нас папа. — Что вам надо? Я сейчас все расскажу!

— Ты знаешь, у нас уже есть имена! Сказать, какие?

— Ну?

— Паулина и Бальбина! — закричали мы как по команде.

— Вы хотите, чтобы у нее было двойное имя?

— Нет! Мы хотим, чтобы одну звали Паулина, а вторую Бальбина!

— Простите… какую вторую? — спросил папа, усаживаясь за стол.

— Вторую сестренку. Ведь их две…

— Две? — удивился папа. — Я ничего об этом не знаю. Почему две? Откуда они взялись?

— Как это откуда! Родились. Ты же сам об этом сказал.

— Я сказал? — еще больше удивился папа, а тетя Юстинка начала как-то недоверчиво на нас смотреть.

— Конечно, сказал! По телефону. Я же хорошо слышала. «Обе прекрасно себя чувствуют».

Папа посмотрел на Магду, у которой неизвестно почему было обиженное лицо, и неожиданно начал страшно хохотать. Он хохотал и хохотал. А мы стояли рядом и не понимали, отчего ему так весело. Ведь не близнецам же он так радуется!

Наконец папа перестал смеяться, взял Магду на колени и погладил по голове:

— Прости меня, доченька, за это недоразумение. Это моя вина. Действительно, вспоминаю, я сказал «обе», но это значило: мама и малышка.

— Выходит, у нас только один ребенок! Ууу! — заревела она так, что тетя Юстинка, которая как раз в этот момент ставила перед папой тарелку с супом, подскочила от неожиданности.

— С ума можно сойти с этими детьми! Вечно они что-нибудь придумают! Я уже сообщила всем знакомым, что у нас близнецы, а тут пожалуйста — близнецов нет! Постоянно озорники что-нибудь напутают! А как теперь людям в глаза смотреть? Только и жди от них чего-нибудь! — ворчала тетя, но по ее лицу было видно, что на этот раз она довольна.

Я тоже обрадовался. Все-таки две сестры — это не три!

Только у Магды на весь вечер испортилось настроение.

Но в этом нет ничего удивительного.

Эва проглотила льва

вот уже новая сестренка у нас дома! И не какая-нибудь там Бальбина или Паулина, а обыкновенная Эва.

Я должен сказать, что всю первую неделю я не был от этого в восторге. Ни я, ни Магда. Потому что почти весь дом был перевернут вверх дном.

Во-первых, нам постоянно приходилось ходить на цыпочках.

Через несколько дней я сказал Магде, что если это будет долго продолжаться и мне вот так придется тренироваться в ходьбе на цыпочках, то я наверняка стану не конструктором машин, как собирался, а танцовщиком. Возможно, даже прима-балерином стану.

— Скорее прима-обжорой, — сказала Магда. — Если ты будешь столько есть, то станешь жирным, как поросенок тети Марыси. Прима-балерина — это женщина. Она должна быть худенькой и стройной. Прима-балерина — самая лучшая танцовщица в балете.

Об этом обжоре Магда сказала из зависти, потому что я как раз в этот момент уплетал четвертый кусок пирога со сливами. Такой пирог со сливами, как делает наша мама, я могу есть без конца и днем, и ночью. А Магда не может. А почему? Потому что они решили с Боженой худеть. Уже второй день худеют, но я думаю, что Магда больше недели не выдержит. Даже сейчас она смотрит на пирог жадными глазами.

Ну так вот, во-первых, мы ходили на цыпочках.

Во-вторых, человек за все это время не мог дома слова громко сказать, потому что никогда не известно, спит уже Эва или только засыпает. Нам с Магдой постоянно приходилось говорить шепотом, что личнодля меня большая мука. Я люблю иногда покричать, особенно когда разговариваю с Магдой.

В-третьих, и на меня, и на Магду вообще перестали в доме обращать внимание. Все только и были заняты ребенком. Без конца только о нем и говорили, и дома ничего иного не было слышно, кроме: «Эва то, Эва сё»… прямо тошно!

Но так было в самом начале. Сейчас самое плохое позади. Все уже немного успокоились, а самое главное, что не мы приспособились к Эве, а Эва начала привыкать к нам. Честное слово! И даже как-то раз, когда Магда заорала на меня как в давние добрые времена: «Снова ты ходишь по дому в грязных ботинках, уродина несчастная!», а к тому же это свое «уродина несчастная» она проорала так, как только она одна может и на полную мощность, то Эва, хотя и спала, открыла один глаз и — клянусь — улыбнулась мне. Похоже, сестренка дала мне знак, что она на моей стороне. И я подумал, что, пожалуй, мне эта малышка начинает нравиться.

И в самом деле, с этого момента она мне нравится все больше и больше.

К тому же время от времени у нас из-за Эвы происходят смешные истории.

Вот, например, вчера.

Утром, когда мы готовились идти в школу и допивали свое молоко, в кухню, как бомба, влетела тетя Юстинка. Запыхавшаяся и испуганная как никогда. Она тут же плюхнулась на стул и схватилась за сердце.

— Что случилось? У тебя что-нибудь болит? — забеспокоилась мама.

Но тетя покачала головой и продолжала молча вздыхать. Правда, теперь она уже смотрела в потолок и держалась не за сердце, а за голову.

— Ну, скажи, наконец, что с тобой, — все больше нервничала мама, а Магда, которая никогда не теряет присутствия духа, на всякий случай принесла тете стакан воды и сердечные капли. Тетя выпила воду, посмотрела на маму и сказала испуганным голосом:

— Слушай… Это ужасно… Нужно сейчас же звонить в «скорую помощь»…

— В «скорую помощь»? А что с тобой? — мама взяла тетю за руку, чтобы проверить пульс.

— Со мной ничего. Только Эва…

— Что Эва?! — крикнули мы.

— Эва… проглотила… льва!

— Проглотила что? — удивился я, подумав, что ослышался.

— Льва!

Мама уже больше ни о чем не спрашивала. Она сняла с огня кастрюлю с молоком и побежала в комнату. Мы за ней — и сразу к кроватке. Смотрим — а Эва спокойно лежит, смотрит по сторонам, что-то по-своему говорит и вообще непохожа на человека, проглотившего льва.

Мы думали, что тетя пошутила, но это была не шутка. Она действительно была страшно перепугана.

Магда первая догадалась, о каком льве идет речь, и начала рыться в кроватке. Она подняла одеяло, заглянула под матрац, потом влезла под кровать, а когда там не нашла того, чего искала, испугалась почти так же, как тетя Юстинка.

— Она его действительно проглотила! Нужно вызвать врача…

Эва, когда увидела возле себя столько возбужденных людей, стала пищать.

Мама взяла ее на руки и сказала Магде, чтобы она перестала реветь и чтобы кто-нибудь наконец объяснил, о каком льве идет речь. При чем тут лев?

— Лев, которого Ендрек вчера вечером купил Эве! Такой голубенький, резиновый… за двадцать злотых… с гривой… в киоске…

— За двадцать два, — уточнил я.

— За двадцать два, — повторила Магда. — Его нигде нет, а ведь он был.

Мама, когда это услышала, тут же успокоилась. Потом положила Эву в кроватку, посмотрела на нас и покачала головой.

— Я думала, что имею дело с умными людьми, а тут вижу… — она махнула рукой и засмеялась. — Ну, Магда, хватит реветь. Вытри глаза и заверни в бумагу завтрак. И не забудь взять яблоки! Вам уже пора идти! Идите, а то опоздаете в школу.

— А что с этим львом? — спросила Магда.

Мама только пожала плечами.

— О льве ты не беспокойся, — утешил я сестру. — Даже если его Эва проглотила, то с ним ничего не случится, потому что он резиновый.

— Вот именно, — сказала мама и снова начала смеяться. Я посмотрел на нее с удивлением. Что тут смешного? Что ребенок проглотил льва?

Но времени спросить об этом маму у меня не оставалось, потому что мы и так уже опаздывали и нам пришлось бежать в школу.

В школе мы сразу обо всем рассказали ребятам. Они нам поверили. Слушали и смотрели на нас с восхищением. Только Рыбка не поверил. У Рыбки целые две сестры, и он в детях разбирается как никто другой.

— Ерунда все это! — сказал он. — Такой большой лев ни за что на свете не поместится в таком маленьком ребенке! И перестаньте хвастаться.

И Рыбка был прав. Когда мы вернулись из школы, тетя сказала, что лев нашелся. Он лежал под ванной. Упал туда, когда тетя вечером купала Эву.

Мы, конечно, воспользовались случаем и за ужином громко заявили, что не всегда неприятности в нашем доме бывают только из-за нас. И что завтра в школе нам, а не кому другому, придется хлопать глазами от стыда.

Тетя посмотрела на нас и, похоже, поняла, что мы имеем в виду, потому что быстро спросила, не хотим ли мы случайно омлета с вареньем, а если хотим, то тетя может нам его быстро приготовить.

Ясное дело, что мы хотели! Даже Магда забыла, что она худеет, и побежала за тетей на кухню взбивать пену. Хорошо бы почаще происходили такие истории, как с этим львом!

Праздничные покупки

чера у нас в доме жуткое дело что творилось. Все бегали как заведенные, и каждый был ужасно занят.

Мама была занята тем, что пекла пироги. Магда была занята, потому что помогала маме.

А Эва была занята тем, что мешала им обеим.

Даже ванна была занята — в ней плавал карп.

И все без конца кричали на меня, к счастью, кроме карпа! Каждый мне напоминал, что я сижу и ничего не делаю!

И надо же, какая несправедливость! Ведь я уже неделю мучаюсь больше всех! Я клею для Магдиных кукол двухкомнатную квартиру. И конечно, этот подарок делаю втайне. Я его Магде дам только в Рождество. А ведь Рождество завтра! А мне надо еще столько сделать.

Что будет, если я не успею закончить? Что я ей подарю?

А тут еще каждый ко мне лезет с какими-то глупыми претензиями!

Я как раз приклеивал стену второй комнаты, когда вошла Магда и уже с порога начала нудить, пойду ли я в магазин или нет? А то будет поздно и магазин закроют. А она не может идти, потому что должна помогать маме готовить тесто.

Я ей ответил, что знаю, как она там помогает, это видно по желтым усам, которые у нее появились под носом, похоже, весь гоголь-моголь она уже вылизала и пироги, наверное, подгорят.

Магда посмотрела на себя в зеркало, вытерла усы и снова пристала ко мне: чтобы я не умничал, а лучше взял бумажку и записал, что надо купить.

А то я, как всегда, что-нибудь забуду и придется идти второй раз.

Не успел я ей ответить на это «как всегда», а тут входит мама и начинает перечислять, что еще нужно принести из магазина. И тоже сказала, чтобы я все записал.

Назло Магде я ничего не хотел записывать, но побоялся, что и вправду могу о чем-нибудь забыть, ведь покупать придется много всяких вещей. Я решил все быстро записать — но не так, как Магда меня заставляла сделать.

Когда мама, подумав, начала диктовать, что надо купить, я писал так:

Мама: Принеси банку компота из слив.

А я:

Мама: Две пачки масла. А я:

Мама: Килограмм сахара и мак. А я:

Мама: Миндальное масло. А я:

Мама еще добавила:

— Только скорей возвращайся, — но этого записывать уже было не нужно. Мама всегда так говорит, когда кто-нибудь из нас выходит из дома.

Ну, и я побежал.

Я вернулся довольно скоро, хотя в цветочном магазине была километровая очередь. Зато продавщица была очень симпатичная. Я даже жалел, что она так быстро меня обслужила без очереди.

Я хотел поискать «счастья» в букете белой сирени, который стоял в вазе. «Счастье» — это такой цветок из пяти лепестков, скрытый среди четырехлепестковых цветов. Если такой цветок найдешь, надо его проглотить — тогда исполнятся все твои желания. По крайней мере, так говорит Рыбка.

Я как раз начал искать в сирени цветок из пяти лепестков, как продавщица сказала:

— Простите, но мне придется сначала обслужить этого молодого человека. — И спросила, что мне надо.

Вся очередь обернулась и посмотрела на меня. Видимо, у меня очень приятный вид, если никто не возразил и продавщица меня сразу обслужила. Я, правда, не купил того, что меня просила мама, не было этого, но зато я мог сразу же бежать за остальными покупками в магазин самообслуживания.

Но мне повезло и без цветка из пяти лепестков!

Когда я вернулся домой, то положил все свои покупки в кухне на столе и сразу же взялся за работу. Я как раз обрезал окно в кукольной квартире, а тут слышу, Магда спрашивает из кухни:

— Ендрек, а где же мак?

Я на это сказал, что маков не было, потому что сейчас зима, поэтому я купил гвоздики.

— В компот? Зачем? У нас еще есть целая пачка! — кричит Магда.

— В какой компот? Я купил, чтобы в вазу поставить. Красные, посмотри! — заорал я, потому что мне никак не давали сесть за работу. — Поставь их в воду и отстань от меня, иначе я никогда не кончу свою работу и у тебя не будет ни одного приличного подарка под елкой!

Я специально подчеркнул слово «приличного», чтобы испортить настроение Магде. Конечно, я знал, что она наверняка получит от мамы и папы какие-нибудь прекрасные подарки. Она всегда их получает.

Не успел я закончить, как Магда ворвалась в комнату и давай орать!

Я никак не мог понять, что ей от меня надо. Но когда она упомянула о болванах — тут уж я разозлился.

Не люблю, когда кто-нибудь говорит о болванах и при этом насмешливо смотрит на тебя.

И неизвестно, что могло бы случиться дальше. К счастью, вернулся с работы папа, услышал нашу «беседу» и спросил, в чем дело.

Конечно, Магда начала ему все рассказывать с самого начала, что будто бы я снова все напутал и что у нее больше нет сил со мной разговаривать. Что у других девочек братья хоть как-то в доме помогают, а от меня никакой пользы и что якобы из-за меня в праздники не будет ни пирогов, ни галушек с маком.

Трещала так и трещала, а папа стоял и слушал.

Когда он наконец понял, что Магда от меня хочет, то решил вопрос быстро и по-мужски. Просто-напросто сказал мне:

— Одевайся, Ендрек, быстро. Пойдем с тобой в гастроном. Купим что надо, и все будут довольны. Праздник дома должен быть спокойный и веселый! А эти красные гвоздики поставь, доченька, в вазу. Они будут очень красиво выглядеть на праздничном столе.

Ну, мы пошли.

И купили этот мак, из-за которого было столько шума. Мне немножко было стыдно, что я запутался с этими покупками, но папа меня утешил.

— Не огорчайся, Ендрек, — сказал он. — У меня, когда я был маленький, тоже всякое бывало. Потом с возрастом все это проходит.

«Ну и очень хорошо!» — подумал я.

А кукольная квартира уже почти готова. Ничего себе получилось.

Магда наверняка обрадуется моему подарку.

Мы едем в горы

се решено: на зимние каникулы мы едем в горы! Интересно только, действительно ли там будет так хорошо, как говорит папа.

Папа приготовил нам лыжи, а от тети Марыси мы на Рождество получили в подарок толстые шерстяные свитера с цветной каймой. Эти свитера тетя связала из овечьей шерсти — они пушистые и легкие.

Мы были почти готовы к отъезду. Оставалось только запаковать рюкзаки, и можно ехать.

Но оказалось, что упаковка — не такое простое дело, как это может показаться. Я думал, что сделаю все сам, — а мне в этом помогала вся наша семья.

Все началось со списка вещей.

На собрании вожатый нам сказал, что каждый из нас обязательно должен составить список вещей, которые мы возьмем с собой, чтобы потом не было никаких проблем. И этот список нужно хорошенько спрятать и постараться, чтобы на туристской базе он никуда не потерялся.

Меня это ужасно удивило.

Я дома сказал, что главное, по-моему, не терять вещи, а не какой-то там список и что я вовсе не собираюсь его составлять. Да и вообще я без него обойдусь. А Магда, если хочет, пускай себе составляет сама.

Тут все мои родственники начали объяснять, зачем нужен такой список.

Папа:

— Список вещей нужен в целях поддержания порядка.

Я не очень-то понял, что такое «в целях поддержания порядка», но промолчал, чтобы Магда не подумала, будто я такой бестолковый.

Мама сказала:

— Иметь список очень полезно, ибо ты знаешь, что у тебя есть, что ты потерял или забыл взять, когда станешь возвращаться.

Тоже мне утешение! Потерял так потерял, и никакой список не поможет. Только самому будет неприятно.

В конце концов в разговор влезла Магда и сказала, что я со списком или без списка и так половину своих вещей где-нибудь посею.

Посмотрите на нее — какая умница нашлась!

Но все-таки мне пришлось уступить.

Хочешь не хочешь, но надо браться за этот список. Мне казалось, что я от всего этого поседею. Сначала я по очереди выписал в столбик то, что хотел с собой взять. Потом начал вынимать из шкафа и складывать на диване те вещи, которые были в списке. Их оказалось очень много. Я подумал, что мне и половины не засунуть в рюкзак, и начал уже беспокоиться, как же мне поступить! Вдобавок в комнату вошла Магда. Она посмотрела на эту гору вещей и давай кричать:

— Ендрек! Ты что, с крыши свалился? Может, ты вообще из дому уходишь? Очень похоже. Зачем тебе эти теннисные туфли? Зачем тебе плавки? Подумай сам! Ты что, в проруби собираешься купаться?

Я ей сказал, чтобы она не лезла в мои дела. Теннисные туфли и плавки записаны в списке, и я их должен упаковать в рюкзак.

— Надеюсь, тебе это понятно? — спросил я и гордо посмотрел на нее.

Только Магда на мой взгляд вообще не обратила никакого внимания. Она, как обычно, постучала себя по лбу и вышла из комнаты.

Я начал вытаскивать из кучи то, что мне казалось ненужным, откладывая все это в сторону и вычеркивая из списка. Половину вещей отложил. А остальное всунул в рюкзак. Но тут я вспомнил, что надо взять с собой несколько книг. На турбазе может быть всякое — весело или скучно, но даже если будет чем заняться — все равно неплохо бы что-нибудь почитать.

Вот почему я взял с полки те книги, которые люблю больше всего. И взял-то я немного — всего восемь. Но папа, который как раз вошел в комнату, посмотрел на них и восхищенно покачал головой:

— Вижу, Ендрек, что ты в ближайшее время собираешься стать большим ученым. Поздравляю. Только скажи мне, кто все это будет за тобой носить?

Я приподнял рюкзак и подумал, что папа, похоже, прав. Тяжелый он был, как воз свинца. Не папа, конечно, а рюкзак. Я отложил четыре книги, а четыре решил все-таки взять с собой, но они почему-то не помещались — рюкзак и так был набит доверху. Ну, и снова пришлось кое-какие вещи вынимать.

Потом пришла мама и принесла пирог с яблоками, кекс с глазурью, полкило ирисок и коробку мармелада. Когда я увидел столько сладостей, то тут же вывалил все из рюкзака, сладости спрятал на самое дно, чтобы опять мне кто-нибудь не сказал, будто у меня каких-то вещей слишком много!

Все остальное я покидал обратно — сколько вошло. Сверху я еще положил шашки, игру в блошки, ножницы, перочинный нож и блокнот, потому что собирался писать роман о жизни туристов.

Когда я с большим трудом затянул ремешки и застегнул рюкзак, то вдруг вспомнил, что забыл вычеркнуть из списка выброшенные мною вещи. Я хотел записать их по памяти, но, в конце концов, у меня в голове так все перемешалось, что я уже не знал, какие вещи лежат в рюкзаке, а какие нет. Только о сладостях я не забыл.

А тут еще пришла мама, чтобы проверить, как у меня идут дела с упаковкой, и рассердилась из-за того, что я положил кекс и пирог в самый низ, под книги и ботинки.

— Как же ты в дороге до них доберешься? Если тебе захочется есть, то придется весь рюкзак вверх ногами переворачивать. Уж я это себе хорошо представляю. Сейчас же все переложи! А кекс, наверное, уже пропал. И зачем я так старалась, тесто ставила, пекла! Теперь ты лепешку будешь есть, а не кекс! Ну что стоишь! Отстегивай ремни!

Я думал, что с ума сойду от всего этого, но ничего, как-то выдержал. Видно, я уже привык запаковывать и распаковывать. Нужно еще раз? Пожалуйста — почему нет?

И снова я вывалил все на диван. С кексом ничего не случилось, хотя выглядел он теперь как круглая лепешка. Но пахло от него все также прекрасно, так что меня его вид нисколько не расстроил. Мне даже показалось, что он теперь занимает меньше места.

Потом мама спросила, есть ли у меня список. Я сказал, что есть, но он никуда не годится, потому что в списке записано одно, а в рюкзаке — совсем другое.

Мама позвала Магду и попросила ее помочь мне уложить все в рюкзаке с толком и головой. Ну, может, не так сказала, но что-то вроде этого.

Магда запаковала свои вещи еще утром и согласилась мне помочь, но при условии, что я не буду спорить с ней по любому поводу, потому что она из-за меня и так половину нервов испортила.

Я хотел сказать, что этой второй половины ей вполне хватит до конца жизни, но удержался. Вздохнул только и снова стиснул зубы.

И вот я начал собирать рюкзак — уж неизвестно в который раз. Только сейчас Магда говорила, что я должен в него класть и каждую вещь сразу же записывать. На дно я положил ботинки и книги — самое тяжелое. Потом одежду и белье, а на самый верх те вещи, которые могут понадобиться в дороге, — то есть прежде всего сладости.

Список получился очень большим. Почти весь листок Магда исписала сверху донизу. Вообще-то надо сказать, что она все-таки хорошая девчонка, потому что ни слова не сказала, хотя, составляя этот список, она полностью исписала свою любимую зеленую шариковую ручку. Да, сестра есть сестра!

Дух с одной лыжей

поезде уже с самого начала было весело. В нашем купе ехал один высокий, худой, как жердь, и очень смешной мальчик. У него были черные кудрявые волосы, которые он без конца зачесывал пальцами вверх, а они все время падали ему снова на глаза. С этими своими волосами он был похож на девочку.

Всю дорогу этот мальчик болтал как заведенный — главным образом о том, какой он прекрасный лыжник.

— С самой большой горы — раз! — и я уже внизу, — говорил он. При этом он задирал голову вверх и смотрел в потолок, словно там видел вершину горы. Но на потолке не было никакой вершины, а обыкновенная лампочка.

— Прямо так вниз летишь, и все? Нигде не останавливаясь? — удивлялись малыши.

— А как вы думали? Ясно, вниз! А вам кажется, что вверх, в гору? — засмеялся кудрявый и скорчил презрительную мину. Кривляться — это он умел. По любому поводу и каждый раз по-новому — честное слово, как актер какой-нибудь.

Мальцы были просто в восторге. Они на него смотрели так, словно он, по крайней мере, был олимпийским чемпионом, с ног до головы обвешанным золотыми медалями.

Мы с Рыбкой все-таки ему не верили. Что-то в его болтовне было не так. И то, что лыжи у него были новые, прямо из магазина, и то, что он с креплениями не очень-то умел обращаться и палки держал неправильно. Какой он спортсмен!

Но вообще-то это не мешало нам смотреть и слушать, как он валяет дурака. По крайней мере, с ним не было скучно.

Ну и весельчак же он был — просто ужас! Да, к тому же его звали Любомиром. Я в жизни еще не слышал, чтобы у кого-нибудь было такое имя — Любомир.

Мы спросили, как его можно называть покороче, а то Любомир и слишком длинно, и слишком серьезно. А он на это:

— Если длинно, то называйте меня просто… Любомир.

И как тут не смеяться над таким парнем! Но мы сказали, что будем звать его Миреком.

— Называйте, как вам нравится, — согласился он не торгуясь.

Ну и этот Мирек, в конце концов, чтобы нам показать, как он умеет кататься на лыжах, вышел из купе, прицепил лыжи и давай раскатывать по коридору вагона.

Когда он дошлепал до конца коридора, то стал думать, как бы ему вернуться, потому что коридор был очень узкий. Вот Мирек и начал примеряться то так, то сяк, в результате ноги у него запутались; к тому же он то и дело стучал лыжами в дверь купе, где сидел наш воспитатель пан Лешек.

После нескольких таких ударов пан Лешек открыл дверь, видно, он хотел посмотреть, что у нас тут такое происходит. Но никого, кроме нас, не увидел, потому что открытая дверь заслоняла Мирека.

Воспитатель нам сказал, чтобы мы успокоились, разошлись по своим купе и постарались заснуть. А потом вернулся к себе.

Как только мы услышали, что он закрыл дверь, мы снова вылезли в коридор и тихонько посоветовали Миреку включить задний ход и катиться назад. Он кивнул головой и начал осторожно двигаться в нашу сторону. Миреку удалось без приключений пройти мимо двери купе пана Лешека, и все было бы хорошо, если бы в этот момент поезд не начал сворачивать.

Когда вагон дернуло, Мирека бросило на стену. Он закачался, замахал руками и как стукнет палками! Ну и грохот был!

Пан Лешек снова выглянул из своего купе. Он был очень рассержен из-за того, что мы так шумим, но рассердился еще больше, когда увидел, что происходит на самом деле. Воспитатель велел Миреку немедленно снять лыжи, сказал, что поезд не место для лыжных прогулок и чтобы Мирек успокоился.

Мирек лыжи снял, но нам заявил:

— Запомните, ребята! Как только мы приедем, я сразу же встаю на лыжи! Вот тогда вы увидите, на что я способен!

— Ничего мы не увидим, — спокойно сказал Рыбка. — Во-первых, когда мы приедем, будет уже поздно и придется ложиться спать. А во-вторых, турбаза — это не дом тети Клоти, у которой каждый может делать, что ему хочется.

— Что ты понимаешь! — махнул рукой Мирек и для разнообразия начал разминаться. Он приседал, подпрыгивал, махал ногами… Всю дорогу у нас был бесплатный цирк.

Наконец мы приехали на место. Когда мы вышли из поезда, у нас даже дыхание перехватило. Все вокруг было белым-бело. С головы до пят — то есть от земли до верхушек деревьев и горных вершин. А воздух был морозным, и пахло снегом. На станции нас ждали сани. Вернее, не нас, а наши вещи. Мы шли рядом с санями пешком.

До турбазы было два километра и все время под горку, но мы не жаловались, идти было очень весело. По пути мы бросались в девочек снежками, прыгали в сугробы, зарываясь глубоко, до пояса. Мы катались в белом пуху, а пан Лешек сказал, что мы ведем себя так, будто никогда в жизни не видели снега. И это была правда. Все мы, конечно, видели снег, но не такой белый и не столько сразу!

На турбазе нас уже ждал ужин. Он нам очень понравился. Когда мы поели, у всех начали слипаться глаза, и мы единодушно решили, что самым лучшим изобретением человека является кровать. Кроме колеса, конечно. Хотя кто знает, что важнее? Потому что когда человек изобрел колесо, он стал лучше работать. Но когда он изобрел кровать, то ему лучше после этой работы спалось.

Ну и, конечно, мы сразу же отправились спать. Воспитатели, пани Кася, которая должна была заниматься девочками, и наш пан Лешек, пошли в соседний дом на совещание.

В этом доме находился кабинет директора, столовая и кухня. Воспитатели погасили нам свет, пожелали спокойной ночи, сказали, чтобы мы спали, и ушли.

Только с этим спокойным спаньем получилось совершенно иначе. Только мы закрыли глаза, как в нашу спальню прибежала Вожена с криком, что у них ходит привидение. Мы сначала подумали, что она шутит, и сказали ей, что у нас, к счастью, привидений нет и чтобы она поскорее катилась отсюда, уж мы-то хорошо знаем эти их шутки. И вообще, мы уже давно спим.

— Да, хороши герои, нечего сказать, — пробормотала Вожена и вышла.

Похоже, она обиделась.

Нам немножко стало не по себе, очень уж эти ее «герои» задели нас за живое.

Но никто не сдвинулся с места, потому что нам и в самом деле хотелось спать. А когда человек хочет спать, ему все равно, герой он или нет.

Правда, какой-то заспанный голос буркнул, что у девочек, может, и действительно ходит привидение и что надо бы пойти посмотреть…

На что второй голос посоветовал первому перестать болтать глупости, потому что никаких привидений нет.

Третий голос пробурчал, что привидения, может, и существуют, но, как известно, они начинают пугать только после того, как пробьет двенадцать, а сейчас еще и восьми нет. Так что мы можем спокойно спать…

Четвертый добавил, что с этим привидением можно будет расправиться завтра утром.

Пятый зевнул! Ага…

А остальные голоса уже похрапывали.

Я уже вовсю спал, когда дверь снова открылась и к нам вбежала другая девочка, которая кричала еще громче, что у них и в самом деле ходит дух. И еще какой! За окном на снегу в лунном свете появился дух лыжника с одной лыжей на плече. Этот дух ужасно воет и огромной растопыренной лапой стучит в их окно! И чтобы мы к ним пошли, а то они очень боятся. Когда я в этой второй девочке узнал Магду, я забеспокоился. Похоже, там действительно появился дух! Я знаю свою сестру и уверен, что она из-за пустяков крик поднимать не будет.

Поэтому я быстро соскочил с кровати и разбудил Рыбку. Несколько ребят тоже уже проснулись. Мы вместе побежали в конец коридора, в спальню к девочкам. Все они сидели на своих кроватях и тряслись от страха так, что пружины звенели.

Магда показала рукой на окно. Мы выглянули и — о ужас! Под окном стояло какое-то белое высокое привидение. Я почувствовал, как у меня дыбом встают волосы. Было слышно, как Рыбка стучит зубами, и вдруг…

Увидев нас, привидение начало махать длинной лапой и громко орать.

— Если это дух, то слишком уж он громко кричит, — прошептал я. — Похоже, что это какой-то человек.

Мы с облегчением вздохнули и открыли окно.

— Кто там?! — спросили мы, вглядываясь в темноту.

— Нечего задавать глупые вопросы, — ответило белое привидение и подошло поближе.

И тут мы увидели, что во дворе по уши в снегу стоит Мирек.

— Что ты там делаешь?

— Загораю, — сказал сердитым голосом Мирек и начал через окно лезть в комнату. Мы ему подали руки, потому что до окна было высоко, и помогли влезть.

— Вы что, оглохли? — сказал он. — Я стучу, ору, а мне никто не отвечает. Как будто живого духа в доме нет.

При воспоминании о духе девочки начали смеяться. Но Миреку вовсе было не до смеха. Он посмотрел на свою единственную лыжу и заревел.

— Что случилось? Почему ты плачешь? — спрашивали мы его с удивлением.

— Я не плачу! — ответил он и зарыдал еще громче.

Из его всхлипываний и сморканий мы в конце концов узнали, что после ужина он украдкой выбрался с лыжами на горку у дома. А съезжая, где-то на середине горки упал. Одна лыжа слетела у него с ноги, съехала вниз и… он ее уже больше не видел! Ходил и искал. Искал и ходил. В горах рано становится поздно, то есть быстро темнеет — неожиданно стало совсем темно. А он так бродил в темноте, проваливался в сугробы, и у него замерзли и руки, и ноги, и уши, тут он понял, что искать бесполезно, и вернулся к дому. А все двери были заперты. В дом, где находилась дирекция турбазы, он идти побоялся, чтобы воспитатели не узнали о его прогулке. Тогда он нашел какую-то ветку и начал стучать в окно. Откуда Мирек мог знать, что это комната девочек, ведь он даже не успел осмотреться…

— И так все станет известно, — прервал его Рыбка. — Нужно сейчас же сообщить об этом пану Лешеку и разыскать лыжу. А то, если ночью пойдет снег, ты ее найдешь только весной.

Мирек посмотрел на Рыбку и начал всхлипывать еще жалобнее, а мы, как могли, его успокаивали. Тут открылась дверь, и вошли наши воспитатели и директор турбазы. Они увидели свет в окнах девочек и стали беспокоиться, не случилось ли что.

— Почему ты одет? — спросил Мирека пан Лешек. — Хочешь куда-нибудь пойти? Что с тобой случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

Пришлось нам рассказать всю историю с самого начала. Нам велели ложиться, а Мирека напоили горячим чаем и накормили аспирином. Потом пан Лешек взял фонарь и пошел искать лыжу.

Мы лежали в темноте и ждали, когда он вернется. Его не было очень долго. Наконец мы услышали шаги в коридоре.

Это пришел пан Лешек. Он был весь в снегу. Пан Лешек сказал, что лыжи он, к сожалению, не нашел, но чтобы мы радовались, потому что идет густой снег и завтра будет очень хорошо кататься с гор.

Но известие об этом вовсе нас не обрадовало. Мы слышали плач Мирека, и никто из нас не мог заснуть до самого утра.

На следующий день лыжа, к счастью, нашлась. Она зацепилась за куст можжевельника у самого потока.

Мирек чуть не плакал от радости. Мы тоже обрадовались.

— Теперь можешь показать, что ты умеешь, — сказал пан Лешек, когда мы поднялись на горку.

Правда, Мирек ничего особенного показать не мог, он в конце концов признался, что вообще первый раз в жизни встал на лыжи. Но вовсе не перестал после этого изображать из себя героя. Мирек продолжает вести себя так, словно он олимпийский чемпион, и очаровывает малышей.

Такой уж он человек!

Мы выигрываем битву

нег в горах был прекрасный, но и у нас его в городе насыпало ужас сколько!

Мы вчера построили в центре нашего двора, около того места, где летом стоит песочница, превосходный замок из снега. Когда мы его строили, было очень весело. Каждый из нас мог придумать все, что ему приходило в голову, а все остальные обязаны были согласиться с ним и помогать ему в работе.

Рыбка придумал, что у замка должны быть башни, и мы строили башни. Высокие, с узкими окнами из фотопленки, которую он принес из дому.

Я придумал ров и стены — и мы возводили огромные стены. А ров мы решили выкопать в конце.

Потом Мисек вспомнил, что каждый замок должен иметь подъемный мост, — и мы тут же начали искать подходящую доску. Позже всех пришел Вальдек. Когда он узнал, во что мы играем, он тут же вскочил в центр замка, встал на его дворе и сказал:

— А я придумал, кто будет владельцем этого замка! Заявляю, что с этого момента я ваш повелитель и начинаю свое правление. Вы должны безоговорочно меня слушаться, ибо за непослушание я буду сажать в подземелье. А вот мой флаг.

Он воткнул в башню палку, повесил на нее свой голубой клетчатый шарф и в самом деле начал хозяйничать как у себя дома.

Вначале мы думали, что будет весело. К тому же нам пришлось согласиться с предложением Вальдека, раз такой был уговор.

Но очень скоро нам это надоело, потому что Вальдек, как обычно, начал валять дурака. Вместо того чтобы закончить строительство замка, нам пришлось прислуживать нашему повелителю. Мне было поручено сделать для него оружие, я начал строгать палку, хотя у меня мерзли руки. Мисек пошел охотиться на медведя, его нужно было приготовить для пира. А Рыбке — которого он назначил своим оруженосцем — Вальдек велел оседлать коня, и тому пришлось бежать за метлой к дворнику. Но дворник ему метлы не дал, и за это хозяин замка посадил Рыбку в подземелье, то есть в песочницу.

Только Рыбка не собирался долго сидеть в этом подземелье и сказал, что у него уже одно место примерзло к снегу и он не хочет из-за неумных шуток Вальдека заболеть гриппом как раз накануне классной работы по математике!

— Будешь сидеть, и все тут! — разозлился Вальдек. — Я здесь хозяин, и я тебе приказываю!

— Приказывать-то ты можешь, но только себе, — сказал Рыбка на это. Он вылез из подземелья и хотел было идти домой, когда во двор вошли ребята из дома напротив. Их было пятеро, причем двое из нашего класса.

Их приход нас вовсе не обрадовал. Они дружат с Вальдеком и без конца торчат на нашем дворе. Из-за них у нас одни только неприятности. Набедокурят и убегают к себе, а нам приходится отвечать за их проделки. Больше всего в таких случаях сердится дворник и грозится пожаловаться нашим родителям.

Так вот, едва эти мальчишки вошли во двор, как тут же увидели наш замок.

— Глядите-ка! Какая у них отличная крепость, — сказал один.

— Так, может, поиграем в фойну? — сказал второй, у которого, видно, был насморк, потому что он говорил в нос и все время держал в руках носовой платок.

Третий вообще ничего не сказал, а просто слепил большой снежок, замахнулся, и — бах! — от одной нашей башни осталась только кучка снега.

— Подожди, теперь я!

— Ишь ты какой меткий… — заорал первый, оттолкнул того, у которого был насморк, и тоже замахнулся. Второй снаряд свалил кусок стены.

Ну, тут началось! Теперь все они по очереди бросались снежками.

— Катитесь отсюда! — крикнул Мисек, схватил ком снега и кинул в них. Не знаю, всегда ли он так метко бросает, но на этот раз он попал прямо в нос парню с насморком. Тот начал чихать как сумасшедший, а от этого чиханья так разозлился, что стал кидать в нас снежок за снежком.

Тогда к нему присоединились и два мальчика из нашего класса — Юрек и Марек — и тоже в нас!

Когда Вальдек увидел, что преимущество на их стороне — ведь их было больше, — тут же выскочил из замка и, бросив свой гарнизон, перешел на сторону врага. Это нас ужасно рассердило!

И очень хорошо! Злость придала нам силы. Только снега оказалось маловато, потому что мы почти весь использовали для строительства замка и вокруг была голая земля.

— Давайте разберем замок! — крикнул я, и, хотя мне было его жаль, я первый снял кусок крыши с пока еще уцелевшей второй башни. Снег на крыше был утрамбован, и из него вышел отличный снежок. Твердый, как камень. Я его влепил в спину Юрека так, что раздался сильный хлопок. Мисек последовал, моему примеру. А Рыбка готовил снежки.

Вот тут и началась настоящая бомбардировка!

Первым сдался парень с насморком. Ему было труднее других, потому что он бросал только одной рукой, а второй без конца вытирал нос. Но, когда Рыбка метким ударом сбил у него с головы шапку, чихун не выдержал. Он заорал: «Сдаюсь!» — и бежал с поля боя.

Вальдек, когда увидел, как оборачиваются события, перестал бросаться снежками. Он понял, что победа склоняется на нашу сторону, и покинул вражеские ряды. Он хотел снова перебежать к замку, но не мог, потому что наши снежки летели один за другим.

— Перестаньте стрелять! Я возвращаюсь к вам! — крикнул он.

— Поцелуй собаку в нос! — ответил ему на это Рыбка.

— Нам не нужны предатели! — крикнул Мисек и обрушил на Вальдека огромную снежную глыбу. Вальдек обиделся и хотел вернуться, но его настиг снежок со стороны наших врагов.

— Вы что? Перестаньте! С ума, что ли, посходили? — кричал он и заслонялся руками. Вальдеку и в самом деле было трудно сойти с места, его били снежками и одни, и другие. Получил по заслугам!

Наконец агрессоры отказались от борьбы и, увидев идущего в нашу сторону дворника, позорно бежали.

А мы стояли на руинах нашего замка как победители. Только Вальдека не было с нами. Он ушел. Возможно, он обиделся. А может, ему было стыдно? Так или иначе, но мы его не жалели.

Завтра мы построим новый замок. И уж без владельца, конечно.

Нам и без него хорошо.

Лошадь в натуральную величину

а, мы не знали, какой у нас симпатичный сосед.

Мы с ним вообще не были знакомы. Иногда мы встречались на лестнице, улыбались друг другу — и все. А познакомились по-настоящему в субботу вечером. Наше знакомство началось с дикого скандала из-за лошади. Именно в субботу, когда я уже сделал домашнее задание и хотел посмотреть по телевизору «Спокойной ночи, малыши», потому что в этот день как раз показывали мультфильм о добром разбойнике Румцайсе^[1], ко мне подошла Магда. Она встала рядом и ангельским голоском завела:

— Ен-н-н-н-друсь, нарисуешь мне лошадь? А?

— Нет! — сказал я твердо.

Знаю я ее штучки. Сейчас она подлизывается: «Ендрусь!» А кто еще недавно кричал, что я не вымыл после себя ванну и она выглядит так, словно в ней мылся поросенок.

Правильно — я ванну забыл вымыть. Но уж с этим поросенком Магда перестаралась. Вот почему я еще добавил:

— Сама нарисуй, если тебе нужно!

— Да я не умею. А ты так красиво рисуешь лошадей. Моника сказала, что лучше всех в классе.

— Моника?

— Ага.

Что правда, то правда. Лошади — это моя специальность. Из всех вещей на свете я лучше всего умею рисовать лошадь и Микки-Мауса. Я только не знал, что и Моника это заметила… У меня сразу улучшилось настроение. Я простил Магде «поросенка» и начал ее спрашивать, какую лошадь она хочет и зачем она ей понадобилась… и даже сказал, что, возможно, если у меня будет время, то я ее нарисую.

Магда обрадовалась и сразу начала рассказывать, как лошадь должна выглядеть: в натуральную величину, с упряжью и колокольчиками. Она должна быть запряжена в сани, в которых поедут дети.

Эти санки с детьми нарисует Магда с Боженой. Потом, когда оба рисунка склеят — то есть мою лошадь и их санки, — получится катание на санях. И этот рисунок повесят на стене в спортзале, где будет проходить наш карнавал. Рисунок должен быть готов в понедельник, потому что после уроков они — то есть Магда, Вожена и Ханка Рожко — украшают зал.

«Ага, значит, эта лошадь не для Магды, а для всего класса, другими словами — общественная», — подумал я и согласился. Ведь я тоже хотел, чтобы карнавал удался!

Магда прямо подскочила от радости. Потом развернула два листа серой бумаги и один положила мне на стол.

— Этот лист я оставлю тебе. А второй — для нас… Только постарайся, Ендрусь!

Я посмотрел на лист. Он был небольшой.

— Лошадь в натуральную величину на нем не поместится. Я тебе об этом говорю сразу, чтобы потом у тебя не было ко мне претензий, — сказал я.

— Хорошо, Ендрусь! Нарисуй, какую хочешь! И так все равно будет красивая, — подлизывалась Магда.

Возможно, она боялась, что я передумаю. Но почему я должен передумать? Я уже в мыслях видел, как на стене висит мой рисунок, а ребята из нашего класса и, конечно, Моника тоже восхищаются лошадью и спрашивают: «А кто же такую красоту повесил в зале?» И все посмотрят на меня. А я только скромно улыбнусь.

— Ну, так я побежала! — крикнула из прихожей Магда и понеслась к Божене.

А я тут же начал рисовать.

Два часа я мучился над этим рисунком. Вкалывал, как вол, но зато лошадка получилась что надо! Я даже не жалел, что из-за этого мне пришлось пропустить Румцайса. Я дорисовал еще ей упряжь, а вожжи протянул до конца листа, чтобы ими можно было править, когда лошадь запрягут в сани.

Мне было интересно, что скажет Магда. Ее долго не было, но вот наконец и она. И сразу к лошадке!

Посмотрела на рисунок и сморщила нос. Ей что-то не понравилось, но она ничего не сказала, а начала разворачивать свой лист с санями. А когда развернула… вот тут-то и случился скандал!

Дело в том, что оба рисунка подходили друг к другу, как вол к карете. Сани Магды были большущие, набитые до отказа детьми в пестрых, разноцветных свитерах. На головах у ребят были огромные шапки с еще большими помпонами, а на шеях развевались шарфы километровой длины. Весь лист сверху донизу так был разрисован детьми, шарфами, помпончиками, что моя прекрасная маленькая каштанка рядом с этими санями выглядела, как такса на веревочке.

— Ты что здесь нарисовал? — закричала Магда. — Я тебе говорила, что лошадь должна быть как настоящая, а ты какую-то пони нарисовал! Посмотри, разве это лошадь?

И она подсунула мне под нос мой рисунок. Я вырвал его из ее рук и бросил на пол.

— Конечно, лошадь! И к тому же еще арабских кровей! Зорро на такой ездил, только на черной. Если ты ничего не понимаешь в лошадях, так уж лучше молчи. Ясно?

— Но это же какой-то карлик. Ну, посмотри, посмотри сам, как она выглядит рядом с санями!

— Это вы виноваты! Могли бы нарисовать нормальные санки, а не автобус на сто двадцать пять мест!

— Наши сани красивые…

— Да-а-а? А моя лошадь просто замечательная!

— Ты хотел сказать — пони…

— Хорошо. Пусть будет пони, но теперь я тебе в жизни больше ничего не нарисую, даже если ты меня на коленях просить будешь!

И слово за слово мы начали друг друга упрекать, вспомнили о том, какой я брат и какая она сестра…

— Что тут у вас происходит? — спросил папа, заглянув в полуоткрытую дверь. — Из-за чего вы спорите?

Нам пришлось ему рассказать все с самого начала. Магда всю вину свалила на меня, а я, естественно, на нее.

— Вы оба виноваты, — сказал папа. — Не договорились точно, какими должны быть ваши рисунки, поэтому и соединить их нельзя. А сейчас перестаньте ругаться, возьмите новую бумагу и нарисуйте или санки поменьше, или лошадь побольше — другого выхода у вас нет. И хватит кричать на весь дом, Эву испугаете.

— Тебе хорошо говорить: «Возьмите», — всхлипывала Магда. — А откуда взять? У меня не осталось ни одного листа! Где их купить, если все магазины закрыты?

— Так нарисуйте на обратной стороне, — посоветовал папа.

Совет был хороший — только обратной стороны не было. Вообще никакой стороны не было. На полу лежали безобразно смятые листы бумаги. Я посмотрел на Магду, и мне стало ее жаль. Она стояла над бумагой, и слезы ручьями текли у нее по лицу. Я знал, что Магда очень обязательный человек, если она что-то обещает, то слово свое сдержит во что бы то ни было. А здесь такая история. Магазины закрыты, завтра воскресенье, а в понедельник рисунки должны быть готовы… Одним словом — конец!

— Знаете что, у меня есть идея, — сказал папа.

— Какая идея? — спросила Магда заплаканным голосом, но уже с надеждой, потому что папины идеи, как правило, всегда исполняются.

— Сходите к пану Кулеше. Он художник и наверняка у себя в мастерской найдет несколько листов бумаги. Попросите, чтобы он вам одолжил парочку, а в понедельник вы ему отдадите.

На этот раз папина идея Магде не понравилась.

— Что ты, папа? Я должна идти к постороннему человеку? Ни с того ни с сего проситьбумагу? Вот еще! — сказала она недовольно.

— Во-первых, что значит: «Ни с того ни с сего»? У вас затруднительное положение, и вам нужна помощь. Люди всегда должны помогать друг другу. Во-вторых, пан Кулеша не посторонний человек, а наш сосед. А в-третьих, если тебе мой совет не нравится, то поищи какой-нибудь другой выход. Возможно, когда придет мама, вы вместе что-нибудь придумаете. А мне пора. До свидания, — сказал папа и быстро вышел, потому что на этой неделе он работал во вторую смену.

Магда присела на корточки и, шмыгая носом, начала разглаживать смятые рисунки. Я стоял у окна и размышлял над тем, что же делать дальше. Я думал над предложением папы.

— Ну так мы идем или нет? — спросил я.

— Куда? — всхлипнула Магда.

— Как куда? К этому пану Кулеше.

— Но ведь мы же его совсем не знаем.

Я задумался. Но, видно, Магда уже решила к нему идти. Она подошла ко мне и как ни в чем не бывало снова превратилась в ангелочка.

— А ты, Ендрусь, пойдешь со мной? Пожалуйста.

— Только вытри нос и причешись, а то выглядишь как баба-яга, — сказал я, чтобы хоть немного ей отомстить за все то, что она мне только что наговорила. Но Магда не ответила мне ни единым словом.

Пан Кулеша открыл дверь, он вовсе не был удивлен тем, что мы пришли к нему. Потом пригласил нас войти и выслушал нашу просьбу. Мы рассказали о несчастье, которое у нас случилось. Честно нужно сказать, что на этот раз Магда не сваливала на меня вину, а даже похвалила меня. Она сказала, что более красивой лошадки не видела в жизни, только жаль, что она не подходит к саням.

— А может, санки не подходят к лошади? — рассмеялся пан Кулеша, а потом отвел нас в свою мастерскую.

Здесь полным-полно было всяких рисунков, красок, кистей, а бумаги — целые кипы!

— Я работаю сейчас над плакатом, который должен рассказать о том, как важна в жизни человека вода. Это очень трудное дело.

— Конечно! Ведь вода нужна и человеку, и растениям, и животным… Без воды вообще не было бы жизни… Но как это все показать на одном плакате?

— Да. Плакат создавать — очень не просто, — сказал пан Кулеша.

Потом он вытащил из кипы бумаги два огромных листа, разложил их на полу и начал рисовать. Мы смотрели и не хотели верить своим глазам. Карандаш бегал по бумаге, словно волшебный, а под карандашом вырастал конь… На втором листе пан Кулеша набросал санки. И конь, и санки точно подходили друг к другу.

— Я немного тебе помог, — сказал он Магде, — остальное ты должна сделать сама. Это же было поручено тебе… Раскрась санки и дорисуй детей.

— А я раскрашу коня, — предложил я, потому что этот конь мне очень нравился.

Потом мы поблагодарили пана Кулешу, попрощались, и он проводил нас до дверей. У самого выхода Магда повернулась и крепко поцеловала его в щеку.

Пан Кулеша снова совсем не удивился, но зато я — ужасно!

— Ну, знаешь! — сказал я, когда мы уже были на лестнице. — Стыда у тебя нет! Разве можно вешаться на шею чужому человеку?

— Какому чужому? — удивилась Магда. — Пан Кулеша вовсе не чужой нам человек! Это наш сосед… И к тому же очень милый… Что, скажешь, неправда?

Ну, вот поди разберись с ней. Недавно еще сама говорила, что посторонний, что неудобно… и так далее, а теперь говорит совсем другое!

Не напрасно Рыбка всегда повторяет, что с девочками никогда ничего не известно.

И он совершенно прав!

Самое лучшее сочинение

егодня с самого утра Магда ничего другого не делает, только ходит вокруг и смотрит на меня так, словно я бенгальский тигр или еще какой-нибудь удивительный зверь. А почему?

А потому, что я в школе написал сочинение, за которое получил пятерку и которое учительница прочитала на собрании нашим мамам.

Каждый скажет: «Ну и хвалится же этот Ендрек! И что в этом удивительного? Пятерка? Тоже мне новость! Мало ли учеников получает пятерки, и никто не ходит вокруг него и не смотрит, словно он какой-нибудь удивительный зверь!» Только с моей пятеркой была совершенно другая история. И лучше всего, если я расскажу все по порядку.

Так вот, когда мама вернулась с этого собрания мам, она была почему-то необыкновенно довольна. Она что-то весело напевала и на ужин нажарила нам картофельных оладьев — это означало, что у нее хорошее настроение. Но каждый раз, когда она смотрела на меня, то прямо не могла удержаться от смеха. Я никак не мог понять, что это значит, но скоро узнал.

Это было уже вечером. Когда мы сидели за ужином, мама начала рассказывать папе об этом собрании в школе, о том, что пришло много мам, что было очень приятно, что мама Рыбки испекла ореховый торт и все мамы брали у нее рецепт, и что наша учительница такая милая… и вообще встреча очень удалась. Но особенно мамы были тронуты, когда учительница начала читать наши сочинения на тему «Как я дома помогаю своей маме». Те, которые мы писали в прошлый вторник.

Один рассказ был признан самим интересным. Какой-то мальчик написал, как он помогает дома: стирает, занимается уборкой, натирает полы, а больше всего любит выбивать ковры. Просто обожает выбивать ковры.

— Ну и ну, — сказал папа, — этот мальчик просто молодец…

Магда тут же презрительно посмотрела на меня, вроде того, что почему я не такой, как этот мальчик из рассказа.

Я ужасно покраснел. Но не потому, что я не такой, как он, а потому, что вспомнил: ведь это я написал в своем сочинении обо всех этих вещах. И о коврах тоже! Чтобы было интереснее и немножко не так, как в жизни.

А что, так и писать все время о мытье посуды и хождениях в магазин? Это скучно. Да и вообще, все только о мытье посуды и писали, словно ничего другого делать не умеют. Вот я и решил написать иначе.

Но я не думал, что мама может об этом узнать.

Так что сейчас я сидел красный как помидор и со страхом думал, что будет дальше. Ну и, конечно, вскоре все раскрылось.

— Ты знаешь, кто написал этот рассказ? — спросила мама.

— Откуда я могу знать? — удивился папа.

— Так вот, представь себе, это наш сын!

— Ендрек?! — воскликнул недоверчиво папа.

— У нас же нет другого сына, — сказала мама.

Магда поперхнулась чаем и начала сильно кашлять. Словно неожиданно заболела коклюшем.

Я подбежал к ней и со всей силы стукнул по спине, чтобы кашель прошел. А она, вместо того чтобы поблагодарить, начала смеяться. Как будто услышала что-то необыкновенно смешное.

— Посмотрите, посмотрите, — удивился папа. — Никогда бы мне в голову не пришло, что наш Ендрек такой работящий… Живет человек много лет под одной крышей с другим человеком и так мало о нем знает… Ну, чтобы еще ковры…

— А как же! Ковры тоже выбивает. Просто обожает выбивать ковры.

— Очень хорошо, Ендрек! Ты, сынок, молодец! Я рад. Выбивать ковры — это и вправду тяжелая работа. Видишь, какой у тебя помощник, — обратился он к маме.

Магда фыркнула еще громче, а я побежал в кухню налить себе вторую кружку чая. Хотя мне вовсе не хотелось пить. Сидел я в этой кухне, сидел и никак не мог решиться оттуда выйти. Пока, наконец, не пришла Магда и не сказала, что я уже могу возвращаться, потому что мама с папой изменили тему. Они говорят сейчас о том, что у Эвы растет первый зуб. А потом спросила, известно ли мне, что я ужасный хвастунишка. Я ей ничего на это не ответил.

Ну, вероятно, вы теперь догадываетесь, почему Магда сегодня смотрит на меня, как на бенгальского тигра? Потому что я с самого утра ничего не делаю, а только кручусь, словно трудолюбивая пчелка. Натер суконкой пол, выстирал себе свитер, две пары носков и ползунки Эвы. Потом выбил коврик и вымыл посуду после завтрака.

Вот так, чтобы никто не подумал, будто я в своем сочинении «Как я помогаю маме» все выдумал. Чтобы было интереснее и чтобы получить пятерку! Я — человек слова! Что написано, то написано — я не какой-нибудь обманщик!

Да и вообще приятно, когда ты кому-то помогаешь. И мама довольна, и папа меня хвалит, и Магда смотрит на меня с восхищением… Хуже всего то, что теперь до конца жизни мне придется выбивать ковры с улыбкой счастья на лице.

А я действительно ужасно не люблю эту работу!

Цветочки для женщин

чень мне жаль, что я не женщина. И все это, конечно, из-за Рыбки. С него вся эта история и началась…

Рыбка у нас теперь заместитель старосты класса, вот почему он стал важничать. Особенно в последнее время, когда Роберт пошел на операцию этого своего аппендицита и Рыбка его заменяет. Не аппендицит, конечно, заменяет, а Роберта — это, по-моему, ясно.

На прошлой неделе Рыбка во время последней перемены написал на доске так: «Мальчики должны сегодня после уроков остаться в классе, я хочу им сообщить очень важную вещь». И подписался: «Заместитель старосты Рафал Карпинский».

Не так, как всегда: «Рыбка», а Рафал, да к тому же и Карпинский. Словно директор или еще выше.

Не очень-то нам хотелось оставаться. Утром мы с ребятами договорились, что после уроков сыграем на спортплощадке в вышибалы. Но все же остались. Из любопытства.

Правда, Рыбка не сказал нам ничего нового. Речь шла о Международном женском дне. О том, что необходимо что-то придумать, ведь до праздника осталось несколько дней. И что праздник нужно отметить, и что, возможно, у кого-нибудь есть предложения. Если есть, то пусть говорит. И так далее…

Ну, тут сразу выступил Войтек. Войтек всегда выступает первым, и у него всегда есть что сказать. И сейчас он сказал, что у него есть предложение отметить этот день салютом.

— Каким еще салютом? — спросили мы.

— А таким, — сказал он, — я и Филипп можем принести пистолеты, стреляющие пробками, и — бах, бах! — начнем стрелять как сумасшедшие, и будет очень весело. Вся школа узнает, какой это день!

Мы чуть было не согласились, но поднял руку Богдан и попросил слова. Он сказал, что вовсе не будет так весело, как представляет себе Войтек, потому что девочки боятся грохота, и будет лучше, если мы им принесем каких-нибудь животных. Они всегда любят кого-нибудь воспитывать. Это могут быть, к примеру, хомячки, или белые мышки, или что-то в этом роде.

Тут Мачек начал свистеть. А когда Рыбка ударил его линейкой и напомнил, что здесь не футбольный матч, а собрание, и на собрании не свистят, Мачек сказал:

— Я свищу, потому что это предложение никуда не годится! Во-первых, откуда мы возьмем столько белых мышей, чтобы всем хватило, в том числе и нашей учительнице. А во-вторых, еще неизвестно, чего девочки боятся больше — грохота или мышей.

И он начал рассказывать историю о том, как они жили в деревне и пошли раз в лес за грибами. А когда возвращались, их застигла страшная гроза. Вот они и спрятались в каком-то сарае, чтобы переждать непогоду. А в этом сарае были мыши. И когда его тетя увидела одну совершенно маленькую серую мышку, она с криком выскочила во двор и всю грозу просидела в поле, хотя шел сильный дождь. А гром гремел так, что весь сарай трясся.

— Да ну тебя, — сказал Богдан. — В сарае были серые мыши, а я говорю о белых. Серые — одно, а белые — совсем другое. Белых можно даже дрессировать.

— Это ты будешь дрессировать? — спросил Мачек и начал хохотать.

Тут мы разделились на два лагеря: половина была за мышей, а вторая вообще не хотела слышать о каких-то там мышах. Ни о белых, ни о серых.

Одни кричали:

— Мы-ши! Мы-ши! Мы-ши!

А другие верещали еще громче:

— Долой мышей! Мы не хотим мышей! Долой!

В конце концов, в класс вошла уборщица с щеткой и сказала, чтобы мы успокоились, потому что в школе никаких мышей нет. А если случайно какая-нибудь появится, то она ее сразу же прогонит.

И чтобы мы показали, куда она побежала…

— Кто? — спросили мы.

— Ну, эта мышь. Ведь вы же кричали, что здесь есть мыши! — сказала уборщица и начала оглядываться и шуровать щеткой под столом.

Тогда Рыбка объяснил ей, что она не поняла, о чем идет речь, потому что пока еще в классе никаких мышей не было, а мы как раз совещались о том, принести ли их в школу или нет.

Уборщица ужасно рассердилась. Она сказала, что таких детей, как мы, она сроду не видела и чтобы мы немедленно убирались отсюда, потому что ей надо подмести класс. И чтобы мы не кричали так, будто с нас кожу сдирают, тем более что выше этажом у старшеклассников еще идут занятия и мы мешаем им работать.

— Играть вы можете и на спортплощадке, — добавила она.

Мы ей объяснили, что мы здесь не играем, а проводим серьезное собрание. И еще мы обещали, что будем сидеть тихо и сразу же уйдем, как только решим один вопрос, но какой, ей сказать не можем, потому что она женщина.

— Ну и дети пошли, — покачала головой уборщица.

Потом она еще посмотрела на нас, как будто хотела что-то сказать, но, в конце концов, махнула рукой и вышла. Теперь нужно было поскорее заканчивать собрание. Конечно, о мышах уже никто не вспоминал. Зато других предложений было много.

Больше всего нам понравилось предложение Анджея. Анджей сказал, что каждый из нас вытянет по жребию какую-нибудь девочку из нашего класса и в день 8 Марта принесет ей цветок и красивый стишок, который сам сочинит. И наверняка все девочки будут довольны.

Это была прекрасная идея. И мы тут же принялись за работу.

На листочках мы написали имена девочек из нашего класса. Хорошо еще, что их было ровно столько, сколько мальчиков, и каждому досталось по одной. Листочки мы всыпали в берет Яцека и на всякий случай потрясли его. Конечно, берет, а не Яцека. Ну, и начали тянуть жребий.

Я вытащил Терешку. По-настоящему ее зовут Тереска, но когда-то, еще в первом классе, у нее спереди выпал зуб, и она называла себя «Терешка», и с тех пор так ее зовут все. Я тут же начал придумывать для Терешки стихотворение. У меня даже неплохо получалось. Вдруг я слышу, как за моей спиной Рыбка говорит Мареку Ястшембскому:

— Я первый сказал, что Рожко моя, и все!

— Нет, я первый сказал!

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Вы о чем спорите? — спросил я.

— О Ханке, — сказал Рыбка. — Он вытащил Ханку и я тоже.

И они показали мне бумажки. Обе с Ханками.

— Ну, так все в порядке. Вас двое, и Ханок в классе две. Так в чем же дело?

— В том, что я хочу, чтобы у меня была Ханка Рожко, а Марек пусть себе возьмет Чесляк, — объяснил мне Рыбка.

— А я не хочу Чесляк, — сказал Марек.

— И я тоже не хочу. Я вытащил Рожко.

— Ишь ты какой! А откуда ты знаешь, что именно ты вытащил Рожко?

— Откуда? От верблюда! Знаю, и все тут! — говорит Рыбка, надувшись, как индюк.

А Марек тоже стоит весь красный. Глаза прищурил и такими узенькими щелочками смотрит на Рыбку, как удав на обезьянку, когда хочет ее сожрать. Я видел такую картинку в книжке. Понятное дело, картинка была не с Мареком, а с удавом. Только этот удав так смотрел, как сейчас Марек.

И видно, что один другому не уступит.

— Знаете, ребята, что я вам скажу? — вмешался тут Мачек. — Давайте проголосуем еще раз. Напишем фамилии этих Ханок, и кто какую Ханку вытащит, сразу станет ясно — Рожко она или Чесляк. Все по справедливости! Бросайте бумажки обратно в берет и тяните жребий снова.

Не все были довольны предложением Мачека, и я в том числе. Мне бы тоже хотелось Монику, но я уже привык к Терешке и вовсе не хотел менять ее на кого-то другого. И стихотворение начал придумывать. Но времени спорить не было. Было слышно, как уборщица стучит щеткой в соседнем классе, а это значило, что она скоро придет убирать и к нам.

— Ну, скорее, скорее! — торопил Мачек.

Мы снова бросили в берет свои бумажки, и из-за этих двух Ханок нам пришлось вытягивать жребий еще раз. И что произошло?

Ханка Рожко на этот раз досталась не Рыбке и не Мареку, а Вальдеку Стемпеню. А Вальдеку было все равно, Рожко это или Чесляк, потому что он был влюблен в Паулу. Зато Паула, как назло, досталась Михалу. Рыбка вытянул Гражину. А Гражина — это двоюродная Рыбкина сестра. Он чуть не умер от злости.

— С ума сойти можно! — ворчал Рыбка себе под нос. Зол он был до невозможности. Мне на этот раз повезло. Я вытянул Агату. Она мне тоже нравится. Видимо, поэтому у меня тут же получился стишок. Вот какой:

Я прочитал стишок ребятам. Им он очень понравился. И тут же они стали сочинять стихи своим девочкам.

Вальдек постарался:

Рыбка прямо зашипел от злости и сказал, что мордочка бывает у кота и чтобы Вальдек для Ханки придумал что-нибудь другое. Вальдек начал думать, но у него почему-то ничего не получалось. Так что пока он решил остановиться на мордочке. Зато нам понравилось стихотворение Мачека:

И Михала:

Другие стишки тоже были ничего себе. Только когда Марчин придумал:

— мы с этим не согласились. Иоася вовсе не самая милая. Другие девочки тоже милые, и им могло бы быть неприятно.

Марчин вначале ни за что не хотел уступить. Он сказал, что к Иоасе нет другой рифмы. Мы ему посоветовали, чтобы он поискал дома. На этом мы и разошлись, потому что пришла уборщица. А с ней шутить нельзя, особенно если она рассердится.

8 Марта у нас в классе было очень весело. Девочки нюхали цветы, читали стихи и угадывали, кто от кого их получил. Потому что это была тайна. Но вообще-то они от этих стихов были в восторге. Даже Иоанна, которой этот глупый Марчин написал так:

Нашей учительнице мы тоже вручили много всяких цветов и стихотворение. В конце концов, у нас остались два цветочка, потому что Марта и Элька отсутствовали. Учительница посоветовала, чтобы мы отнесли их девочкам из восьмого класса.

Они скоро кончат нашу школу, и им будет приятно получить от нас цветы. И чтобы с этими цветами пошли я и Рыбка.

Мы тут же побежали на второй этаж. Звонок уже прозвенел, и все разошлись по классам. Но в глубине коридора мы увидели одну опоздавшую. У нее были длинные рыжие локоны и отличные джинсы с нашивками. Мы побежали за ней, и я закричал:

— Девочка! Девочка!

Но она даже не обернулась. И все же мы ее догнали. Я осторожно дотронулся до ее спины, а Рыбка вытянул руку с цветами.

— Девочка! — сказал он вежливо. — Желаем тебе здоровья, успехов и… — Тут Рыбка как закричит: — Ой, ой, ой!

Как раз в этот момент она обернулась. Какой ужас! Мы чуть не упали от изумления. Оказалось, что эта девочка вовсе не была девочкой. Это был парень! Парень из восьмого класса. Честное слово!

А этот парень как на нас зарычит:

— Отстанете вы от меня, сопляки, или нет? Пошутить вам захотелось? Я вам покажу шутки! Так вас отделаю, что своих не узнаете!

Понятно, мы не стали ждать, чтобы он нас отделал! Так улепетывали, что только пыль столбом стояла.

Мы бежали до самой раздевалки. Там мы спрятались за пальто и сидели до перемены.

А цветы мы отдали нашей уборщице. Она очень удивилась, потому что наш класс ей уже вручил цветы и поздравил с праздником. Она даже растрогалась и по очереди обняла меня и Рыбку:

— Ей-богу, в жизни не видела таких милых мальчиков!

Когда после звонка мы возвращались в класс, я подумал, что будь я женщиной, то в этот день меня ждали бы одни только удовольствия — а так что?

Интересно, узнает нас этот парень или нет?

Рыбка, видимо, думал о том же, потому что молчал.

Весенние каникулы в деревне

люблю весенние каникулы проводить в деревне.

Когда мама сказала, что мы в пятницу поедем к тете Марысе, все мы очень обрадовались — а я, наверное, больше всех. В Гурки мы приехали поздним вечером и тут же легли спать. Папа и дядя взяли пуховые одеяла и пошли на сеновал. Мы с Гжесеком тоже хотели идти туда, но мама не разрешила. Она сказала, что еще слишком холодно. Зато позволила нам спать с Гжесеком в одной кровати. Хорошо и это. Мы любим с Гжесеком спать вместе. Лежим в темноте и до поздней ночи рассказываем друг другу разные истории. О том, что произошло у нас за то время, пока мы не виделись. Гжесек больше всего любит, когда я ему рассказываю о нашей школе, об учительнице и о ребятах. Он их всех знает, а больше всего любит Рыбку — так же, как и я.

— Расскажи что-нибудь новое о Рыбке, — просит он обычно.

Я ему рассказываю, и мы оба хохочем, потому что с Рыбкой всегда случается что-нибудь интересное.

На следующий день с самого утра в доме началась суматоха. Все спешили. Мама с тетей без конца что-то пекли, жарили, варили. А папа с дядей ремонтировали машину. Они это могут делать постоянно. И хотя тетя Марыся уверяет, что у «Сиренки» все в порядке и она вчера сама на ней ездила в город, папа и дядя с утра уже возились с мотором. Разбирали и собирали разные части. Точно как я, когда получу в подарок какую-нибудь механическую игрушку. Мне кажется, что взрослые тоже любят играть и им интересно, что находится внутри какой-нибудь машины.

Но зато назавтра, в воскресенье, уже никто ничего не делал, все только ели и отдыхали.

После завтрака мы побежали в лес и на реку. У реки еще не было так красиво, как летом. Только вербы выглядели прекрасно. Совсем как принцессы — все украшенные серебряными сережками, похожими на жемчуг. Мы забрались на дерево, чтобы сорвать несколько веток и поставить их в воду. Гжесек влез выше всех. Он раскачал ветку и начал кричать:

— Я дед на соломенных ногах, из вербного дупла. Уху-ху! Я дед!

И так раскачивался, что чуть было не свалился прямо в реку.

Весь день мы веселились от души. С деревенскими ребятами играли в жмурки и прятки. Сначала прятались мальчики, а девочки их искали, а потом наоборот. Но девочек мы долго не могли найти, потому что они спрятались на чердаке в соседнем доме, а мы как дураки бегали по лугу и ольховой роще. В конце концов, нам надоело их искать, и мы пошли домой. От этой беготни нам уже в восемь часов захотелось спать, и мы легли в кровати.

Но не успели мы задремать, как за окном кто-то начал кричать, топать и петь. Играли на гармошке и на скрипке. Собаки во дворах надрывались от лая. Одним словом, шум поднялся невообразимый.

Оказывается, пришли ряженые. Ряженые — это ребята, которые ходят от дома к дому и поют разные песенки. Это называется «ходят собирать выкуп». Сейчас они пришли к нам. Встали у сеней и пели, а мы сидели на кроватях и слушали их. Очень смешные были эти песни. Магде больше всего понравилось о дочке:

Магда, похоже, думала, что это о ней так поют. Как бы не так! Мама сказала, что это старая обрядовая песня.

Тетя вынесла ряженым кусок пирога и несколько яиц, они еще немного попели и ушли. Но мы уже не могли заснуть. Скоро за выкупом пришли другие ребята. И так было до утра.

В понедельник стояла прекрасная погода. Мы надели на себя самые лучшие одежды, потому что собрались ехать в гости в Устинов. В Устинове жил брат дяди, Болек.

Должны были ехать все. Даже очень старый дедушка Теофил, который не любит выходить из дому.

Магда надела свое самое красивое платье в голубой горошек с кружевным воротничком, а я и Гжесек новые костюмы. Мама повязала нам на шею банты из темно-синего бархата, а в нагрудные карманы вложила белые платочки. Мы выглядели элегантно. Все восхищались нами.

После завтрака дядя пошел запрягать. Естественно, Магда за ним. Она обожает лошадей и все время проводит в конюшне. Иногда дядя разрешает ей сесть на лошадь, и тогда она самая счастливая на свете. Магда, конечно, а не лошадь. Вот и сейчас, когда Магда увидела, что дядя идет запрягать, она тут же побежала за ним. Но не прошло и нескольких минут, как мы услышали ужасный крик.

— Лошадь Магду понесла! — крикнул я и выбежал во двор. Гжесек за мной. За нами мама, тетя и дедушка.

А во дворе…

Вот это да! Вот это была картина! По двору бегала Магда и пищала, а за ней гнались соседские мальчишки и поливали ее водой, словно она горела.

— Магда! Твое платье! — крикнула мама. — Как ты выглядишь!

— Успокойся, Хеленка, — сказал дедушка, — ведь сегодня праздник весны, когда все обливают друг друга водой. Традиция. Пусть немного побрызгаются. В мое время еще не такое бывало. Сколько девушек мы в корыто для поения лошадей окунали так, что на них сухой нитки не оставалось. Пойдемте лучше домой. Поможешь мне снять со шкафа мою шляпу. В старой ведь ехать неудобно.

И они ушли. А мы остались.

Ну и что? Может, мы должны были стоять и смотреть, как эти ребята Магду поливают? Еще чего не хватало! Гжесек схватил ведро, я — лейку, и мы побежали сестре на помощь.

Что тут началось! Это было такое обливание, какого еще мир не видел! Все поливали друг друга как сумасшедшие. Мы их, они нас. Даже Магда пришла в себя и пошла в атаку.

Когда дядя вышел с лошадью из конюшни, соседские ребята убежали, а мы стояли посреди двора с пустыми ведрами. Видно, мы как-то странно выглядели, потому что дядя остановился и так на нас посмотрел, словно не мог нас узнать. Мы были мокрыми с головы до ног. Даже в ботинках у нас хлюпало.

Конечно, в гости мы не поехали. Не в чем было. И остались одни дома.

Но об этом мы вовсе не жалели. Оставшуюся часть дня мы просидели в пижамах и играли в «человека, не злись» и другие игры.

И съели весь пирог с творогом, который испекли нам на дорогу до Варшавы.

«Ендрек, газу!!!»

омни, Магда, — сказал утром дедушка Теофил, — это очень важно. Никогда не подходи к корове спереди, а к лошади сзади…

— А к Ваське? — спросила Магда.

— К Ваське лучше не подходить вообще ни спереди, ни сзади.

Васька — это молодой баран. Он очень бодливый. И пасется всегда один за изгородью на лугу. Когда мы проходим мимо изгороди, он смотрит на нас из-под лба и противно блеет. Но у него очень красивая шерсть, и его любит дядя. Он слушается только его одного — не дядя барана, конечно, а баран дядю.

Рано утром перед самым нашим отъездом мы пошли в рощу. Мы шли и разговаривали о том, кто чего боится. Я, к примеру, боюсь грозы с молниями. Магда трясется от страха при виде мыши, а Гжесек сказал, что ничего не боится. Но он всегда хвастается. Знает, что у него хорошо получается то, чего не можем мы: он лазает по деревьям, как кот. Он умеет отличить все, что растет на поле, — пшеницу, рожь, ячмень, овес. Гжесек ловко рубит дрова, выкапывает мотыгой картошку, запрягает лошадей — словом, умеет делать множество нужных вещей. Но то, что он ничего не боится, — это, пожалуй, неправда. Чтобы не быть хуже Гжесека, я тоже сказал, что ничего не боюсь.

— А коровы? — спросил он.

— И коровы тоже.

— А Васьки?

— Васьки?.. Что мне ваш Васька!

Гжесек подумал немного, но, видно, ничего умного не придумал, потому что спросил:

— А Ваську за хвост дернешь?

Я задумался, но, поскольку с нами были еще и другие мальчишки, сказал, пожав плечами:

— Фи! Подумаешь. Конечно, дерну.

— Ну, так дерни.

— Сейчас?

— Сейчас.

— Сию минуту?

— Сию минуту.

— Ендрек, перестань валять дурака, а то я все расскажу маме, как только мы вернемся домой, — пугала меня Магда.

Но я решил показать себя. А хуже нет, если человек хочет показать себя, потому что тогда, как правило, ничего у него не получается.

— Ну? — торопили меня ребята. — Ты идешь или нет?

— Иду, — сказал я.

А потом все произошло так, как в фильме с Болеком и Лёлеком.

ЕНДРЕК ПОКАЗЫВАЕТ ФИЛЬМ «ПРИКЛЮЧЕНИЕ С БАРАНОМ»

Это луг и изгородь. На лугу стоит Васька. Рядом с ним я — человек с палкой. Я стою перед изгородью и делаю вид, что ничего не боюсь. Это публика: Магда, Гжесек и другие мальчики. Болельщики. Я перелезаю через изгородь. Васька стоит задом. Я подкрадываюсь. Вот я уже совсем близко.

Васька поворачивается. Он немного испугался — но я больше. Он блеет. По его морде видно, что он страшно разозлился, хотя я его еще не успел дернуть за хвост, да и как я могу это сделать, если Васькин хвост теперь там, где раньше были рога.

Васька наклоняет голову. Я бросаю палку и бегу. Васька за мной. Энтузиазм публики растет. Болельщики кричат, отчего Васька приходит в бешенство. Я бегу через луг как сумасшедший.

— Ендрек, поддай газу! — орут за изгородью.

Вот я уже у самой изгороди. Я влезаю на забор. Васька мне помогает сзади. У него очень жесткие рога!

А сейчас уже все кончилось. Мне кажется, что до Варшавы мне придется ехать стоя. Ну, а как будет в школе? Интересно, на чем я там буду сидеть?

Мужская тайна

о вчерашнего дня мы дома одни. Мы — это папа, Магда и я. Мама поехала в Гдыню, к тете Юстинке, и взяла с собой Эву.

Когда пришла телеграмма, мы очень расстроились. И оттого, что тетя больна, и оттого, что мама уезжает и на обед не будет галушек, которые мама обещала нам приготовить в воскресенье!

Мы очень любим галушки. А особенно нам нравятся горячие жирные шкварки, которые хрупают на зубах. А из-за маминого отъезда не только галушек, но и вообще никакого обеда не будет, да и кто его приготовит?

К счастью, папа обещал, что в воскресенье мы пойдем в бассейн. Это нас немного утешило, но не очень. Бассейн — бассейном, а галушки — галушками, это ясно!

Весь субботний вечер мы не могли найти себе места. Мы с Магдой шатались из угла в угол и не знали, что же нам делать. Очень грустно дома без мамы и без Эвы.

Сразу же после «Спокойной ночи, малыши» мы пошли спать.

— Когда спишь, время быстрее идет, — сказала Магда и погасила свет.

И правда, оно полетело очень быстро, мне казалось, будто я еще засыпаю, а тут нас уже будит голос папы:

— Эй вы, сони, вставайте! Пора готовить завтрак!

Я подумал: «Ну вот, начинается» — и слез с кровати в ужасно плохом настроении.

Мы тут же поругались с Магдой из-за того, кто первый должен идти мыться в ванную комнату. Мы стояли у дверей, держались за ручку и толкали друг друга. Папа вышел из кухни и посмотрел на нас.

— Ах, какие вы «воспитанные» дети! Вместо того чтобы стоять здесь и ругаться, лучше бы ты, Ендрек, за это время постелил кровати. Мужчина ты, в конце концов, или нет? Уступи даме!

— Тоже мне дама, — сказал я и отпустил дверную ручку.

— Тоже мне мужчина! — крикнула Магда и тут же быстро влетела в ванную комнату и захлопнула за собой дверь.

«Представляю себе, что будет дальше», — думал я, застилая кровать. Уж я вижу, как «дама» будет сидеть, а нам придется вокруг нее прыгать и все за нее делать! Потому что наш папа такой джентльмен, который всегда повторяет, что «по отношению к женщинам нужно быть внимательным».

Но все оказалось не так уж плохо, как я думал. Наоборот — было очень весело, за завтраком каждому из нас пришлось поработать: я резал хлеб, Магда намазывала нарезанные кусочки маслом и повидлом. Папа варил кофе. Он на себя надел мамин фартук с кружевами. И так смешно себя при этом вел, что мы покатывались от смеха.

После завтрака папа мыл посуду, а мы ее вытирали. Оказалось, что все чистые посудные полотенца уже «вышли», и нам пришлось вытирать одним, последним, что продолжалось довольно долго.

— Мы обязательно должны устроить стирку, — сказал папа и пошел в ванную комнату.

Но мы не хотели никакой стирки и тут же начали кричать:

— Папа, что ты! Такая погода! Мы с утра должны были идти в бассейн, а ты хочешь стирать!

Папа сразу нас успокоил. Он сказал, что мы только замочим полотенца в детергенте, а когда вернемся, то их прокипятим, выполощем и повесим на балконе, чтобы они побелели на солнце. Мы смотрели на папу с изумлением. Откуда он обо всем этом знает! А когда Магда спросила, что такое детергент, а папа сказал, что это «стирающее средство, растворяющееся в воде», — тут мы вообще стали считать нашего папу самым умным человеком на свете.

Ну, может, не на всем свете, но уж на нашей лестничной площадке — это точно. Все говорят обычно — стиральный порошок, а папа — «детергент». Мы решили с Магдой тоже так говорить. Интересно, знает ли Рыбка, что это такое?

Пока мы вытирали посуду, папа замочил полотенца. А потом мы поехали.

В бассейне было потрясающе! Мы купались, ныряли и съезжали с горки прямо в воду.

Папа показывал нам, как плавают различными стилями: баттерфляем, кролем, по-матросски и другими. Когда я папе показал, как плаваю я, и спросил, как называется этот стиль, он засмеялся:

— Можно это назвать «как топор на дно» или «по-собачьи», но каждая порядочная собака обиделась бы.

Тогда обиделся я. Но папа похлопал меня по плечу:

— Не сердись, старик, еще научишься. Пошли потренируемся.

И мы снова полезли в воду.

После этой тренировки нам ужасно захотелось есть. А дома обеда не было. Нас ждали замоченные полотенца, которые надо было прокипятить. Только, к сожалению, полотенца, даже если их долго кипятить, непригодны для еды!

Мы возвращались домой в очень плохом настроении. К тому же папа по дороге велел нам зайти к огороднику и купить салат, а сам пошел домой.

— Отцы совершенно не разбираются в том, чем надо кормить детей. Папа, наверно, думает, что мы кролики и вместо обеда будем грызть травку! — ворчал я, расстроившись.

— В салате, говорят, очень много витаминов, — сказала Магда, чтобы меня утешить, но при этом вздохнула.

Меня ее слова о витаминах вовсе не утешили.

Наконец мы купили салат. Огородник, который нас знал, выбрал две большие головки и помог нам их положить в авоську.

— Несите осторожно, чтобы салат не помялся. Он очень нежный и ломкий. Вам понравится, — хвалил он.

«Да уж! Понравится!» — подумал я.

Я назло всю дорогу крутил авоськой, пока Магда не сказала, чтобы я успокоился, ведь бедный салат тут ни при чем.

На лестнице я почувствовал, что очень хочется есть. К тому же откуда-то вкусно пахло жареными шкварками. Я потянул носом:

— Едят же люди вкусные вещи, — сказал я с завистью.

— Ага, — снова вздохнула Магда.

Но дома нас ждал настоящий сюрприз!

Уже на пороге мы поняли, что этот прекрасный запах шкварок исходит из нашей кухни. Но прыгать от радости мы начали при виде стоящей на столе огромной салатницы, полной дымящихся галушек.

Папа с платком на голове и в фартуке с оборками что-то делал в кухне. Это он с большим усердием мешал жарящиеся на сковородке шкварки.

— Магда, вымой салат, а Ендрек накроет на стол. Обед сейчас будет готов.

— Неужели ты, папа, сам приготовил эти галушки? — спросил я недоверчиво.

— Сам, — ответил папа скромно. — А кто же еще?

Когда мы сели за стол, Магда сказала:

— У нашего папы зря пропадает талант. С такими способностями из папы получилась бы неплохая мама! Правда, Ендрек?

— Угу, — пробурчал я. Я не мог сказать ничего больше, потому что у меня был набит рот.

Папа подкладывал нам на тарелки и улыбался. Он был очень доволен собой. И это понятно! Я в жизни не смог бы приготовить такие отличные галушки!

Но вечером…

Вечером, когда я выносил ведро с мусором, я увидел на дне ведра два целлофановых пакета с надписью «Мороженые галушки»!

И я сразу все понял!

Папа нас обманул?

Нет, не обманул! Он сам приготовил галушки, это ясно! Сам бросил их в кастрюлю и отварил!

Конечно, я Магде о своем открытии не сказал ни слова. Нашу мужскую тайну я сохраню при себе. Ибо мы, мужчины, всегда должны держаться вместе.

На книжном базаре

се время со мной случаются какие-то дурацкие истории. И тут уж ничего не поделаешь, честное слово. Такой же случай был и в воскресенье. Как раз в воскресенье ко мне пришел Рыбка. Мы с ним должны были идти на книжный базар.

И не успел он войти, как начал ругать меня за то, что я еще не готов.

Я был готов! А в ванне сидел только потому, что играл в морской бой. Но тут же выскочил из воды и через пять минут был одет. Рыбка ждал в прихожей надутый. Я спросил, сколько у него денег на книжки, а он сказал:

— Сколько есть — все мое.

Из его ответа я мало что узнал, но не хотел у него выпытывать, чтобы он еще больше не рассердился.

Я вынул из своей копилки накопленные тридцать злотых и попросил папу, чтобы он мне еще немножко добавил.

На базаре всегда бывают интересные книги, и жалко, если ты не можешь их купить. Папины деньги я положил в карман. Мы уже выходили, когда меня позвала Магда.

— Ендрек, купи мне какую-нибудь книгу, — попросила она. — А если денег хватит на две, то купи одну такую, чтобы мы могли читать вместе, а вторую о девочках. — И дала мне деньги.

Я их взял осторожно, потому что у Магды была ангина, а я вовсе не горел желанием от нее заразиться.

На будущей неделе мы с классом едем на экскурсию, и я должен быть здоров. Мне очень нравится ездить на экскурсии с классом.

Так вот, взял я эти деньги, завернул их в платок и положил во второй карман.

В прихожей мама дала мне еще деньги на книгу с картинками для Эвы, и мы наконец пошли.

На базаре уже было множество людей. И еще больше книг. Полки в павильонах были ими заставлены снизу доверху.

— И кто это все прочитает? — огорчился Рыбка. — Целой жизни, наверное, не хватит, чтобы их прочитать!

Я его утешил, что не все так медленно читают: «Ээ… ээ… ээ», как он, и наверняка успеют прочитать. Не понимаю, почему он обиделся и перестал со мной разговаривать. А вернее, он со мной разговаривал только наполовину, а наполовину дулся.

К примеру, толкает меня в бок и кричит:

— Ендрек, посмотри сюда! Видишь?

— Что? — спрашиваю.

Но он уже вспомнил, что обижен на меня, и недовольным голосом отвечает:

— Дед пыхто.

Или я увидел на обложке красивых коней, стоящих на задних ногах. Гривы их развевались, а к тому же на них прекрасная упряжь. Я толкаю Рыбку и показываю ему:

— Посмотри, какие кони! Мустанги!

А Рыбка спрашивает:

— Где?

— Вот там, в киоске направо… На обложке.

Но Рыбка снова вспоминает, что сердится на меня. И смотрит не направо, как я ему показываю, а налево. И пожимает плечами:

— Очень меня твои кони интересуют.

Но тут же я вижу, как он украдкой посматривает куда нужно.

Еще хорошо, что мы сердились друг на друга недолго. Времени не было такими вещами заниматься. Столько интересного здесь можно было увидеть.

Мы ходили от одного павильона к другому и смотрели, как авторы подписывают свои книги тем, кто их купил. У павильона с пластинками мы слушали музыку. В киоске пили воду с сиропом и ели мороженое.

И вообще было потрясающе!

В конце концов мы подошли к павильону с надписью «Наша Ксенгарня»^[2]. Здесь продавали книги для детей и юношества. Тут было целое столпотворение. Полно детей, мам, пап, тетей, дядей, бабушек, дедушек… и так далее. Мы встали в длинную очередь, которая двигалась очень медленно. Нам это не мешало. Мы рассматривали обложки книг, стоящих на полках, и играли в то, какую книгу с полки мы хотели бы выбрать.

Я говорил:

— Вторая полка сверху, — и мы смотрели на книги, которые стояли на этой полке.

Потом я спрашивал:

— Ну, какую?

А Рыбка должен был отгадать. И нельзя было обманывать!

Я отгадывал чаще, чем он. Известно, что Рыбка просто обожает книги о путешествиях, и если такая была на указанной им полке, то Рыбка наверняка только о ней и думал и хотел бы ее приобрести.

Только один раз он меня провел. Рыбке понравилась какая-то книга с нарисованным на обложке цветком, а я отгадывал, отгадывал и отгадывал! Сначала наугад. Потом по порядку, как эти книги стояли. Я думал, что сойду с ума. Даже сказал, что Рыбка, похоже, обманывает, но он поклялся, что нет, и я стал отгадывать дальше. Наконец оказалось, что это именно та книга с цветком. Она стояла с самого края. Но только на другом конце полки.

А Рыбка так смеялся, что начал икать.

Мы извинились перед гражданином, который стоял за нами, сказали, что сейчас вернемся, и пошли попить воды. Рыбке нужно было пить из-за того, что он икал, а мне от злости, что он меня обманул. Попили мы воды с сиропом и снова встали в очередь.

Этот гражданин, который стоял за нами, был очень нервным человеком и, вероятно, спешил, потому что без конца повторял:

— Скорее, ребята, скорее! Не зевайте! Подвигайтесь вперед! Скорее!

И так без конца.

Но вот настала наша очередь. Продавщица спросила, какую книгу мы выбрали. Я сказал, что мы просим какую-нибудь приключенческую, но чтобы было смешно. Продавщица выбрала с полки несколько книжек и положила перед нами. Мы начали их просматривать. По виду они все нам нравились. Рыбка предложил, чтобы мы читали оглавления, тогда, возможно, нам будет легче выбрать. Ведь из оглавления можно узнать, о чем идет речь в книге. Едва мы начали совещаться, с которой начать, как гражданин, стоящий за нами, спросил, не собираемся ли мы все эти книги прочитать на месте, а то что-то мы их слишком долго просматриваем. Так что нам пришлось выбирать сразу. И не читая оглавления. Я выбрал «Муми-троллей», а Рыбка «Тома на военной тропе». Потом я попросил продавщицу показать мне какие-нибудь книги для девочек.

— Для каких девочек? — спросила она.

— Для обыкновенных, — сказал я. — Это моим сестрам.

Продавщица засмеялась и начала спрашивать, сколько лет моим сестрам. Серьезные ли они или веселые? Чем интересуются и так далее.

Ну, я стал все подробно ей рассказывать. И о том, что Магда, хоть мы с ней и близнецы, задирает нос, потому что она старше меня на пятнадцать минут, и о том, что у нее сейчас ангина. Рассказал и об Эве, что сначала я хотел иметь брата, а сейчас не поменял бы Эву даже на сто братьев. Ну и так дальше…

Продавщица с интересом выслушала и снова начала снимать с полки книги. Для Магды и Эвы. А этот нервный гражданин, стоя за нами, все время ворчал. Почему-то ему не очень понравился мой рассказ о сестрах.

Наконец продавщица выбрала для Магды «Аню и Маню», а для Эвы книжку о каком-то медвежонке, очень толстом, с розовой ленточкой на шее, потом положила наши книги в красивые пакеты и подсчитала, сколько они стоят.

Я стал искать деньги, потому что точно не знал, сколько их у меня и хватит ли на покупку.

Я вынул из одного кармана папины деньги и начал их считать. Потом развернул платок, где лежали Магдины деньги, и сосчитал их. Вынул из третьего кармана те, которые мне дала мама, и присоединил их к уже сосчитанным. А Рыбка помогал мне считать.

И наконец, я вынул еще свои деньги, которые лежали отдельно в кошельке. Продавщица некоторое время ждала, пока мы их сосчитаем. А у нас все выходили разные суммы. У Рыбки получалась одна, а у меня другая. Тут мы начали спорить, кто лучше знает математику — я или он. Тогда продавщица сказала, чтобы мы встали в сторону и спокойно подсчитали, сколько же все-таки у нас денег. Потом она обратилась к этому гражданину, который уже ничего не говорил, а лишь вздыхал и сопел, и спросила, что он хочет купить.

Гражданин быстро выбрал книги. Продавщица их запаковала. Тут же она получила с меня за книги, к счастью, денег хватило. У меня даже два злотых осталось. Затем, когда продавщица давала этому гражданину сдачу, мы вежливо ее поблагодарили и попрощались, а сами схватили пакеты и побежали на трамвай, чтобы не опоздать на обед.

Дома я положил пакет возле Магдиной кровати, а сам пошел в ванную вымыть руки. Возвращаясь, я услышал, как Магда кричит:

— Ендрек, ты что, совсем спятил? Что ты купил?

— Что за крики? Магда, ты почему шумишь? — спросил из кухни папа.

— Посмотри, папа, что он с этого базара принес. И скажи, все ли у нашего Ендрека в голове в порядке?

— Ах, вот ты какая! — заорал я. — Я стараюсь, часами стою в очереди, выбираю тебе самую лучшую книгу, делаю все, что могу, а тебе опять что-то не нравится! Неблагодарная ты! Я тебе больше ничего покупать не буду! Так и знай!

Злой как черт я влетел в комнату. Чтобы забрать пакет. Забыл даже о том, что могу заразиться. Подбежал к кровати — смотрю, а там на одеяле лежат книги, но вовсе не те, которые я покупал. Заглянул в пакет — а пакет пуст. Нет в нем ни «Ани и Мани», ни «Муми-троллей», ни толстого медвежонка с розовым бантиком — ничего! А те, что лежат на одеяле, это какие-то серьезные книги для взрослых.

Магда смотрит на меня, папа смотрит на меня, а я стою как дурак и не понимаю, что случилось.

Сначала я подумал, что этот гражданин, который стоял за нами, какой-нибудь фокусник и специально назло нам подменил мои книги.

Папа начал смеяться и сказал, что фокусник — я и что он представляет себе, как будет дома злиться этот гражданин, которому я подменил книги.

Вероятно, так и было.

В спешке я вместо своего пакета схватил пакет этого гражданина, который так спешил.

После обеда мне снова придется ехать на книжный базар, чтобы поменять книги. Этому мужчине тоже, пожалуй, не понравится «Аня и Маня», хотя Магда говорит, что это очень интересная повесть.

Может, и интересная, но для девочек, а не для пожилых мужчин.

И к тому же еще нервных…

Наш папа любит придумывать

не пришлось довольно много поработать перед Днем папы. До сих пор у меня еще болит колено.

Честно говоря, коленом я ничего не делал, а то, что Магда грохнула меня доской, можно считать «производственной травмой». Само собой разумеется, что Магда стукнула меня нечаянно, когда мы несли эти доски со склада домой. А так как нам надо было все сделать тайно, то, когда Магда меня ударила доской, я не мог даже покричать погромче, хотя было очень больно.

Но все это ерунда. Главное, что наш подарок получился отличным и папа по-настоящему был им доволен.

Вначале мы не знали, какой сюрприз приготовить папе.

Восьмого марта или в День матери известно, что надо делать. Во всяком случае, в нашей семье. Мы покупаем цветы, убираем квартиру, моем посуду — одним словом, трудимся, как муравьи. Магда даже собственноручно печет пирог или что-то в этом роде.

Чаще всего у нее получается «что-то в этом роде». Не всегда можно назвать пирогом то, что Магда с гордостью ставит на стол. И все же мама съедает это с радостью в глазах. Что бы ни было — пирог с творогом, пряник или какое-нибудь другое непропеченное тесто. Честное слово!

— Наша мама умеет приносить себя в жертву, — как-то раз сказал папа, когда попробовал Магдин пирог!

А у меня не хватило смелости его даже попробовать.

Эве мы его тоже не дали, чтобы не отравить ребенка.

Все это так, но что придумать на День папы? Вот проблема так проблема! Мы обсуждали этот вопрос даже в классе. Учительница сказала, что мы должны над этим подумать и каждый может выступить с каким-нибудь предложением.

Когда очередь дошла до меня, я предложил, чтобы в этот день мы за наших пап сделали работу, которую они обычно делают после прихода с работы.

Когда я это сказал, Юрек Новак и оба Квечинских начали, перебивая друг друга, кричать, что моя идея никуда не годится. Они не собираются напрасно тратить полдня, потому что им пришлось бы или сидеть перед телевизором, или лежать на диване с газетой.

Я не очень понял, что они имеют в виду, но, услышав их крики, догадался, что мое предложение им не понравилось. Поэтому я сел и начал думать, с каким бы еще проектом выступить.

Рыбка сказал, что папе можно купить галстук или носки.

Некоторые считали, что эта идея не так уж плоха, хотя тоже не новая. Для нас с Магдой предложение Рыбки совсем не подходило. У нашего папы целый ящик галстуков, которые мы ему уже успели подарить. Некоторые из них и вправду очень красивые — с разноцветными попугаями, тиграми, ковбоями и другими подобными же вещами. Но папа эти галстуки никогда не носит. Он говорит, что боится их испортить — разорвать или испачкать.

Потом пришла очередь Магды. Моя сестра сказала, что ни цветы, ни шоколадные конфеты папам не нужны. Необходимо смастерить что-то самому. Что-то такое, что доставит папам радость. Ведь у каждого папы есть свое любимое «что-то», которое может его обрадовать.

Учительница спросила, как Магда это понимает. И что, например, любит наш папа?

— Наш папа больше всего любит что-нибудь придумывать, — сказала Магда. — Когда он возвращается с работы, то ходит по всему дому и постоянно что-то придумывает.

Наша учительница посмотрела на Магду сочувственно и покачала головой, но ничего не сказала. Зато Баська Козловская, та, которая всегда корчит из себя важную даму, поморщилась и сладким голоском начала пищать, что это предложение она ни в коем случае принять не может, потому что в их доме никто друг про друга ничего не выдумывает.

Магда захлопала ресницами, потом посмотрела на Ваську, мне показалось, что она ее сейчас стукнет, — но нет! Она взяла себя в руки и еще более сладким голоском объяснила, что наш папа придумывает, но, к сожалению, не то, что Бася себе представляет, а придумывает разные усовершенствования в доме. Чтобы маме было легче вести хозяйство.

И что у себя на работе он имеет звание рационализатора, а Басин папа такого звания уж точно никогда не получит, потому что Басин папа музыкант и, если бы он даже сто лет думал, ему все равно рояль не удастся усовершенствовать.

И что наш папа выступал по телевидению и предложил свой проект чего-то там, и все ему аплодировали, и она, Магда, гордится тем, что у нее такой папа…

Ну и разговорилась эта Магда, не удержать!

На это Баська снова сказала, что ее папа хоть и не рационализатор, но умеет играть Шопена, и вообще, пусть Магда не думает, что он хуже ее папы.

В конце концов, все девочки начали ругаться. Одни встали на сторону Магды, а другие — на сторону Баськи. И все они трещали, как пулеметы, так что учительнице пришлось их успокаивать. Не пулеметы, конечно, а наших одноклассниц.

Мне предложение Магды понравилось. Я тут же начал думать, чтобы такое усовершенствовать, чтобы папе доставить удовольствие и сделать за него какую-нибудь работу.

Я весь день ломал над этим голову, но вечером уже знал, что надо делать. И тут же сказал об этом Магде. Ей моя идея тоже понравилась. Она даже сказала, что мы это можем сделать вместе. Я согласился.

На второй день, после уроков, мы пошли в магазин и купили доски. Кроме того, мы купили четыре крепких болта и бутылку лака. На это мы потратили все наши сбережения и нам еще не хватило. Тогда мы выпросили у папы двадцать злотых, но так, чтобы он не догадался, зачем они нам нужны.

Целых два дня мы в поте лица работали над этим устройством. А все потому, что была страшная жара.

Но зато устройство получилось что надо! Ни у одного папы на свете нет такого. Это самодействующий, автоматический аппарат для глаженья брюк.

И такой простой в обслуживании! Шик, блеск, красота!

Вечером вкладываешь слегка влажные брюки между двух досок. Эти доски соединяются четырьмя болтами. Два болта с одной стороны доски, два с другой. Брюки лежат между досками всю ночь, а утром болты развинчиваются — и готово! Брюки выглажены и выглядят так, словно их только что принесли из магазина. Мы это проверили на моих джинсах.

Правда, джинсы мы, пожалуй, слишком сильно намочили и утром они были еще мокрые. Но складки держали! Впрочем, джинсы тут же на мне высохли, и у меня даже насморка не было.

Мы назвали это устройство самогладильным. Папа очень обрадовался нашему подарку.

Он осмотрел его со всех сторон и похлопал меня по плечу.

— Прекрасная идея! — сказал он. — За это я вас всех приглашаю на мороженое. Маму с Эвой тоже.

Уже неделю папа пользуется самогладильным аппаратом. Вечером мы с Магдой всегда следим за тем, чтобы он не забыл вложить брюки в аппарат. А папа вложит и вздыхает. Мы догадываемся, что, наверное, от восхищения.

Но, к сожалению, с нашим папой все не так просто. Сегодня, когда папа утром отвертывал гайки, он снова вздохнул и спросил, не имеем ли мы что-нибудь против того, чтобы этот аппарат отнести в Музей техники.

— Зачем? — удивились мы.

— Чтобы и другие люди его увидели и могли использовать такое необыкновенное и прекрасное изобретение.

Нам немного было жаль, но мы не хотели быть эгоистами, поэтому согласились. Видимо, папа его все же туда отнес, потому что вечером, когда мы вернулись со сбора, его уже не было. Самогладильного аппарата, конечно. Папа был. Он сидел в кухне и точил ножики в мясорубке, а то мама вчера жаловалась, что они затупились.

— А где аппарат? — спросил я, когда увидел, что самогладильного устройства нет на обычном месте — за буфетом. — Ты его отнес в музей?

— Отнес, — буркнул папа.

— И что? Они обрадовались?

— Обрадовались? Ах, да! Конечно… Ясно, что обрадовались.

— А ты?

— Что я?

— Ну а ты?.. Разве тебе не жалко, что ты его отнес? Скажи, папа, тебе не жалко?

Папа не ответил. Видно, сегодня у него не было желания разговаривать.

Я подумал, что, вероятно, он грустит из-за того, что отнес аппарат, и я должен его утешить. Я подошел и поцеловал папу в макушку.

— Не переживай, папа, на следующий год я тебе сделаю точно такой же! — сказал я.

Но папа снова вздохнул. Даже вроде бы не обрадовался. Видно, был сильно занят этими ножиками. Похоже, что они очень затупились.

Где двадцать четвертый?

се мы теперь знаем, что наша учительница волшебница. А откуда знаем?

Вот откуда. В четверг учительница нам сказала:

— Я договорилась на субботу с солнцем. Оно будет нам светить, когда мы поедем на экскурсию в лес.

— Вы, наверное, шутите, — сказал Рыбка.

— Вовсе не шучу, — ответила учительница. — Мы и в самом деле поедем. Заранее предупредите ваших мам, чтобы они успели вам приготовить что-нибудь из еды и питья. И не забудьте об удобной обуви! А сейчас вы можете собрать ваши портфели, потому что скоро звонок, а у меня собрание. Вам надо быстро и потихоньку спуститься в раздевалку. Сделайте так, чтобы я не опоздала.

Мы начали собираться, но каждый смотрел на учительницу недоверчиво — не шутит ли она, говоря об этой экскурсии. Сегодня четверг. На улице холодно, туман, дождик моросит — а суббота через два дня. Чему тут радоваться. Вряд ли что с этой экскурсией получится!

Естественно, мы ей ничего не сказали, чтобы учительница не подумала, будто мы не верим в ее слова. Даже Рыбка заткнулся.

В пятницу вечером мы каждые пять минут подбегали с Магдой к окну. Похоже, что погода немного улучшилась, но не очень. На всякий случай мы вытащили из кладовки наши спортивные туфли, проверили, нет ли узлов на шнурках, и приготовили термосы для чая.

А как было в субботу?

В жизни бы никто не поверил.

В субботу, когда мы проснулись, солнце светило как по заказу. На небе не было ни облачка. Словно ночью их кто-то стер чистой тряпочкой.

Все было голубым и блестящим!

Мы соскочили с кроватей, быстро съели завтрак, запаковали в рюкзаки то, что нам приготовила мама, — и в путь!

На спортплощадке у школы собралось уже много ребят. У каждого был туго набит рюкзак. Когда мы шли к автобусу, наш класс выглядел, как караван верблюдов в пустыне. Даже люди на улице на нас оглядывались. Вероятно, они думали, что это какая-нибудь научная экспедиция в глубь Африки.

Мы с собой взяли также двух мам. Маму Андриана и Рыбкину маму. Одна мама была ничего себе, но с мамой Андриана начались проблемы. Она все время нас пересчитывала. Чтобы мы не потерялись по дороге.

Пересчитала нас на спортплощадке.

Пересчитала, когда мы выходили со спортплощадки.

Пересчитала перед входом в автобус и после выхода из автобуса.

Пересчитала по дороге в лес. В лесу. И на поляне, где мы раскинули наш лагерь.

Мы встали в ряд по росту, и нас было легко считать — от одного до двадцати четырех — столько нас было.

В конце концов, после всех этих пересчетов мы уже не называли друг друга по имени, а ради шутки обращались один к другому: «Эй ты, седьмой, подвинься!» или «Эй ты, одиннадцатая, дай поиграть в бадминтон» — и так далее.

Веселились мы вовсю. У каждого был свой номер. У меня был семнадцатый. У Магды — двадцатый. А у Моники — шестой, потому что она невысокого роста.

От автобуса до леса мы шли полевой дорогой. По обеим сторонам дороги росли лиловые люпины, и очень приятно пахло. Словно кто-то распылил духи. И мы всю дорогу сопели, потому что каждый без конца вдыхал в себя этот душистый воздух.

В лесу на поляне нам тоже понравилось. Здесь пахло соснами и медом. Мы стали смотреть, нет ли тут ульев, но учительница сказала, что это не мед так пахнет, а цветы.

И показала нам, как они выглядят. Они были похожи на пушистые пучки перьев. Эти цветы называются медовики.

На полянке мы играли в разные игры, а когда устали, сели у канавы с водой и начали смотреть на разных водяных животных. Это очень интересно. В воде их было полным-полно. Одни плавали, другие неподвижно сидели на дне и делали вид, что они палочки. Некоторые из них строили себе домики из воздушных пузырьков и жили в середине.

Самыми забавными были водомерки. Они так называются потому, что скользят на своих длинных ногах и будто меряют поверхность воды.

Мы могли смотреть на них без конца. И хотели даже устроить соревнования, но никак не могли отличить своих спортсменов. Водомерки бегали так быстро, что за ними невозможно было уследить взглядом.

Наша учительница о каждом живом существе рассказывала что-то интересное. Какие у него привычки, чем оно питается, из чего строит свой дом и тому подобное… Очень умная у нас учительница!

Потом мы уселись под копной сена и съели свои запасы. Я был так голоден, что выпросил у Магды еще один бутерброд. Когда все уже было съедено и мы выпили остатки чая из термосов, мы собрали бумажки и начали готовиться к отъезду. Нам даже пришлось поторопиться, чтобы не опоздать на автобус.

И именно тогда началось самое интересное!

Когда мы построились перед уходом, наша учительница пошла к канаве посмотреть, не оставили ли мы чего, а Первая мама начала нас пересчитывать. Пересчитала — и у нее получилось двадцать три!

— А куда делся двадцать четвертый? — спросила она и начала смотреть по сторонам.

— Я двадцать четвертый! — вежливо сказал Яцек, он и в самом деле был двадцать четвертым, потому что стоял в конце шеренги. Яцек всегда стоит в конце, потому что он самый высокий в классе.

Первая мама посмотрела на Яцека, буркнула «угу» и начала нас считать сначала. На этот раз ей помогала и Вторая мама. Они считали вдвоем: раз, два, три, четыре… а когда дошли до конца шеренги, Вторая мама крикнула:

— Ну, да! Правильно! Вы видите? Нет двадцать четвертого!

— Как это «нет», если я здесь? — крикнул Яцек, стоящий в конце.

Он уже начал злиться из-за того, что все без конца говорят, будто его нет, а он стоит на своем месте. Гражина тоже вмешалась:

— Он двадцать четвертый. Ведь я двадцать третья, а Яцек всегда стоял за мной!

— А я двадцать второй, — добавил Вальдек. — Впереди меня стоит двадцать первый Мачек. Все о’кей!

Обе мамы широко раскрыли глаза и посмотрели на Вальдека.

Вид у них был очень озабоченный.

В этот момент пришла наша учительница, которая уже закончила проверять, оставили ли мы что у канавы или нет. В руке она несла два свитера, шарф и один ботинок с правой ноги.

— Чьи это вещи? — спросила она.

Оказалось, что один свитер Януша, а второй Мачека. Шарф был Терешки. Она очень обрадовалась, что шарф нашелся, потому что сама его два года вязала на спицах.

— А кто хозяин ботинка? Проверьте, кто потерял ботинок? Посмотрите на свои ноги, — сказала учительница.

Мы сначала посмотрели на свои ноги, потом на ноги товарищей, но все они были обуты.

— Может быть, у кого-нибудь в рюкзаке были запасные ботинки? — спросила учительница. — Вспомните…

Никто не признавался. Ботинок точно был не наш. Видно, его оставила какая-то другая группа.

— У нас тут проблема поважнее, — сказала Вторая мама. — Мы сосчитали детей, и их оказалось только двадцать три. Не хватает двадцать четвертого. Я думала, что он пошел с вами…

— Так вот же он! Стоит на своем месте, — закричали мы хором.

Мы вышли из шеренги и пальцами показывали на Яцека.

— Это он двадцать четвертый! Яцек! И все действительно о’кей! — громче всех доказывал Вальдек.

— Тише! Успокойтесь вы наконец! Я ничего не понимаю! Так сколько же детей, в конце концов?

Вторая мама только вздохнула. А Первая сказала:

— Мы считали вместе. Два раза считали, и все время не хватает двадцать четвертого!

— Он здесь! — крикнули мы все вместе, как по команде.

— Минутку. Не будем сходить с ума, — покачала головой учительница. Потом посмотрела на нас, минутку подумала и сказала:

— Всем снова построиться — быстро! И рассчитайтесь сами. По порядку номеров!

Наша учительница — это голова! Потому что, когда мы сами начали рассчитываться по порядку номеров, оказалось, одного действительно нет — но вовсе не двадцать четвертого, а восемнадцатого, то есть Кшысека Барта. Он стоял рядом с Терешкой. Двадцать четвертый был на месте — он стоял в конце. Это восемнадцатый куда-то девался!

Сначала мы начали Кшысека звать. Кричали и кричали, а он не отвечает. Тут наша учительница испугалась по-настоящему.

— Может, он пошел в лес и заблудился. Мы должны его найти. Вы все оставайтесь здесь. Пусть никто не отходит ни на шаг! Я пойду одна. Он наверняка где-нибудь здесь недалеко! — сказала учительница.

Мы видели, что она очень обеспокоена.

Мы остались. Было слышно, как учительница кричит:

— Кшысек! Кшысек! Отзовись! Кшысек!

Мы стояли тихо и слушали голос учительницы, и нам всем было очень грустно. Никто не смеялся.

— Боже мой, — прошептала Первая мама. — Пропал! А я ведь их все время пересчитывала.

Она была очень огорчена. И от этого огорчения села на копну сена, и тогда… Тогда… копна начала шевелиться. Потом подскочила и заорала. Да еще как!

Первая мама вскочила. Из сена высунулись сначала руки… Эти руки разгребали сено, и оттуда с заспанным видом вылез Кшысек, то есть восемнадцатый.

Этот Кшысек — большой соня, и, видно, когда устал играть, то зарылся в сено и заснул. И, вероятно, спал бы там до утра!

Когда он выкарабкался из этого сена, обе мамы обрадовались. Они начали его обнимать и целовать, а мы как сумасшедшие закричали:

— Кшысек здесь! Кшысек нашелся!

Учительница выбежала из леса. Она очень запыхалась, но на лице у нее была улыбка. Она подбежала к Кшысеку и тоже начала гладить его по голове, отряхивать от сена — и вообще не могла на него нарадоваться, словно он был новым автомобилем.

— Если бы я был на месте учительницы, я бы его иначе встретил, — пробормотал Рыбка и так посмотрел на Кшысека, что все сразу догадались, как эта встреча выглядела бы!

А Кшысек стоял, зевал, как бегемот, и заспанными глазами смотрел по сторонам. Он не очень понимал, что случилось и почему учительница так радуется, глядя на него.

Потом нам надо было быстро идти к автобусной остановке. Даже бежать немного пришлось. Но все же мы успели.

Перед входом в автобус Первая мама снова нас пересчитала. На всякий случай. Но на этот раз были все номера от первого до двадцать четвертого.

Когда автобус тронулся, обе мамы сели и начали обмахиваться платочками. Похоже, что эта экскурсия их немного утомила.

— Тут надо иметь железные нервы, — сказала Вторая мама нашей учительнице. — Я вами восхищаюсь! Честное слово!

Наша учительница ничего ей не ответила. Только посмотрела на нас и улыбнулась.

Видно, она уже к нам привыкла.

А может, у нее действительно железные нервы? Так или иначе — я очень хотел бы, чтобы после каникул в третьем классе наша учительница снова была вместе с нами!

PDF — babaJaga.

Примечания

1

Румцайс — разбойник, похожий на Робин Гуда, герой сказочных историй, придуманных чешским писателем Вацлавом Чтвртеком. По мотивам книги снят детский телевизионный сериал.

(обратно)

2

«Наша Ксенгарня» — польское издательство.

(обратно)

Оглавление

Семейные портреты

Наш класс самый лучший из всех!

Представление для первоклашек

Я славный мальчик и хороший товарищ

Задача с крокодилом

День, полный неожиданностей

Эва проглотила льва

Праздничные покупки

Мы едем в горы

Дух с одной лыжей

Мы выигрываем битву

Лошадь в натуральную величину

Самое лучшее сочинение

Цветочки для женщин

Весенние каникулы в деревне

«Ендрек, газу!!!»

Мужская тайна

На книжном базаре

Наш папа любит придумывать

Где двадцать четвертый?

*** Примечания ***